Юные участники обороны ленинграда by Сергей Шелестов

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

…Вот такая нам выпала доля: Всю блокадную правду хранить. И пока мы живем, не позволим Нашу правду другой подменить. Да, мы трудно и голодно жили – И горды, а не только скорбим. Мы такое в войну совершили, Что не верится даже самим.

Анатолий Молчанов

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Жестокими свидетельствами блокадных дней остались дневники ленинградских детей и подростков – Юры Рябинкина, Софы Меерсон, Юры Белова, Тани Рудыковской, Миши Тихомирова, Аллана Каргина и воспоминания многих-многих других, теперь уже пожилых людей. О том, как жили в трудных условиях фашистской блокады, они рассказывают в этой книге. Читать эти записи следует медленно. И тогда картина, спрятанная в каждой строке, постепенно оживает. Вы становитесь не просто читателем, посторонним, сегодняшним наблюдателем, а участвующим в событиях мальчиком или девочкой, доверившим вам сокровенные воспоминания семидесятилетней давности. И вы понимаете, какие нежные и одновременно стальные сердца у людей, которые просят, настаивают, требуют и доверяют вам нести эстафету памяти дальше, в ХХI век. В жизни каждого из нас блокада оставила глубокий след, воспоминания о тех годах не утратили своей яркости и горечи. Неудивительно, что в воспоминаниях разных людей порой совпадают мелочи быта. Пройдут века, но дело, которое сделали ленинградцы – мужчины, женщины и дети этого города – никогда не изгладится из памяти самых отдалённых поколений. М.И. Калинин С первых дней Великой Отечественной войны на защиту Ленинграда рядом со взрослыми встали подростки и дети. Они потушили десятки тысяч «зажигалок», погасили много пожаров, дежурили морозными ночами на крышах и чердаках, носили воду из проруби на Неве, стояли в очереди за хлебом, ловили шпионов, лазутчиков и диверсантов…

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Воспоминания и отрывки из дневниковых записей юных участников обороны Ленинграда публикуются в этой книге. В историю Великой Отечественной войны навсегда вписаны имена подростков-ленинградцев – Нины Куковеровой, Зины Портновой, Алии Молдагуловой, Ларисы Михеенко, Юты Бондаровской, Лёни Голикова, Александра Ковалёва, Игоря Графова, Гали Комлевой… В боях под Русско-Высоцким погиб пятнадцатилетний Павел Филимонов, был тяжело ранен Альфред Кузьмин… В составе 79-го истребительного батальона отважно сражались и погибли пулемётчики – братья Горкушенко, старшеклассники Петергофской школы…Партизаном-разведчиком был Саша Бородулин. В Белоруссии воевал ленинградский школьник Борис Гальперин… Многих подростков приютили моряки Ленинградской военно-морской базы. Так стал воспитанником дивизиона тральщиков, а впоследствии и кадровым морским офицером Ю.М. Сухоруков. Юнга Юра Богданов в 16 лет стал кавалером ордена Красной звезды. Рулевой матрос Богданов сам был тяжело ранен, но не покинул рубку, не оставил штурвал, пока не привёл катер в базу. Другой юнга, Лев Галле, отбивая воздушную атаку, сбил «Юнкерс»… Началом судьбы многих воспитанников полков была большая беда – гибель родных. Она привела в воинскую часть и Анатолия Яковлева… Петя Судаков – сын танкового полка – вынес с поля боя раненого командира, за что был награждён орденом Красной звезды… Разведчицей, санитаркой была на войне Валя Гладкова… Ремонтом военной техники занимались Толя Яковлев, Миша Гречухин, Галя Крон… Ребята из Невского района по заданию командования воинской части собрали флотилию гребных лодок, за что получили благодарность в приказе… Ленинградские школьники Леонид Попов, Виктор Куропата, Слава

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Григорьев были связистами команд самозащиты местной противовоздушной обороны города…За участие в борьбе с последствиями вражеских бомбардировок Постановлением Исполкома Ленгорсовета в конце октября 1941 г. Почётными грамотами Ленгорсовета, денежными премиями и ценными подарками были отмечены бойцы МПВО, домохозяйки и дети, в числе которых Виктор Куропата и другие школьники. За успешную борьбу с зажигательными бомбами медалью «За отвагу» в январе 1942 г. награждён 15-летний Павел Лавыгин... Школьник Юра Нечаев из дома №3 по набережной Фонтанки активно помогал группе самозащиты бороться с «зажигалками», обезвредил 20 бомб. При ликвидации последней Юрий получил сильные ожоги глаз и лишился зрения. Мужество и отвага Ю.И. Нечаева отмечены правительством, он награжден медалью «За отвагу». Ни страха, ни слез, ни жалоб! Присяге своей верны. Спокойно, твердо и прямо Смотрели в лицо войны.

А. Гитович, сентябрь 1941 г.

Трудный путь прошли во время войны и блокады Ленинграда мальчишки и девчонки. Слава им, павшим и живым! Слава и память всем, их вырастившим и воспитавшим!

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Глава 1. ПРИШЛА ВОЙНА О.Н. Тюлева (Тяжелкова), 1929 г.р.: «…Какое сегодня радостное солнце и небо голубое-голубое… Может, это кажется потому, что я очень счастливая. Закончен четвёртый класс, директор школы подарила книгу «Пограничник Карацупа и его собака Дик» с надписью «За отличную учёбу и примерное поведение». Впереди – два месяца на даче с дедушкой и бабушкой, а в августе папа и мама обещали взять меня на Чёрное море. Там, наверно, замечательно. Не зря же Шульженко поёт: «Сочи, все дни и ночи воспоминаньем нежным я живу». Вот и сейчас заливается она с соседней дачи, а чуть подальше Козин – «сердцем любо Любушку любить». Весёлый гомон воскресного утра над посёлком Разлив. По радио должна идти детская передача, но вместо неё поёт «Кармен». – Бабуля, я пойду маму встречать! – Начинаются бесконечные напутствия, словно мне не на станцию в пяти-семи минутах ходьбы, а через дремучий лес, где разбойники бродят. Не дослушав, я сбегаю по лестнице. Как бурно, ярко цветёт сирень, она опоздала в этот год с цветением, май был холодный, а вот теперь навёрстывает! Вот и станция, но что такое? У чёрного рупора толпа людей. «Сегодня фашистская Германия вероломно напала на нашу страну… наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!» В народе возбуждение, но какое-то задорное: «Да мы этих фашистов… одним ударом, на их же земле… немецкие коммунисты восстанут, помогут нам!»

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Маму я решаю не ждать, надо скорей на дачу! Я влетаю в комнату и радостно сообщаю: – Война! – и замолкаю. Лица у бабушки с дедушкой нахмуренные, встревоженные, печальные… – Дедуля, мы победим?... Победим? – растерянно спрашиваю я. – Победим, шапками закидаем, – отвечает непонятной мне фразой дедушка. Бабушка, показывая на меня глазами, укоризненно качает дедушке головой. Я не унимаюсь: – Так победим? – Обязательно победим. Ты же знаешь, русские всегда побеждали врагов. Ну, раз дедушка сказал, значит так и будет. Он для меня самый главный авторитет. К вечеру приехала мама, в сером костюме, строгая, грустная. К тому же она беспокоится о папе, три дня назад он уехал в Таллинн принимать завод «Вольта», где ему предстояло быть директором. Мама рассказала, что в Ленинград идут переполненные поезда, люди уезжают с дач. – Пусть едут, это с финских территорий, а мы на своей земле, – заметила бабушка. – К тому же, – продолжала она, – помните, во время войны в Испании детей увозили за город. – «И синий автобус к Валенсии дальней помчался, шумя и пыля» – продекламировала я в подтверждение бабушкиных слов. Мне очень не хотелось уезжать с дачи. Огненная роковая черта перечеркнула нашу жизнь на две половины. Отныне всё, что случилось накануне, случилось уже не просто вчера, а «до войны». ***

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

В.Г. Григорьев, 1930 г.р.: «Мне, 11-летнему подростку, хорошо запомнился день 22 июня 1941 года – день начала войны. Был выходной. Все были дома, собирались идти гулять, когда по радио прозвучало сообщение, зачитанное Левитаном (Юрий Борисович Левитан – диктор Всесоюзного радио, родился в 1914 г.): «Сегодня, в четыре часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города: Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причем убито и ранено более 200 человек. Это неслыханное нападение на нашу страну является беспримерным в истории цивилизованных народов вероломством. Нападение на нашу страну произведено несмотря на то, что между СССР и Германией заключен договор о ненападении. Советское правительство со всей добросовестностью выполняло все условия этого договора. Вся ответственность за это разбойничье нападение на Советский Союз целиком и полностью падает на германских фашистских правителей. Правительство Советского Союза выражает непоколебимую уверенность в том, что, наши доблестные армия, флот и смелые «соколы» советской авиации с честью выполнят долг перед Родиной, перед советским народом и нанесут сокрушительный удар агрессору. Правительство призывает вас, граждане и гражданки Советского Союза, еще теснее сплотить свои ряды вокруг нашей славной большевистской партии, вокруг нашего Советского правительства. Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами!»

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Так началась война. Все наши планы резко изменились. 22 июня в 13 ч. 25 мин. по радиотрансляционной сети Ленинграда было передано сообщение о введении в городе угрожающего положения и объявлено о светомаскировке, к которой мы уже привыкли зимой 1939-1940 гг., когда шла война с Финляндией. Нас это не удивило, а вот заклеивать окна бумажными полосами, крест-накрест, было новостью. Объясняли, что это якобы спасет стекла от ударной волны при взрыве бомбы. Как показала практика, все стекла вылетели при первых же бомбежках. Улицы и дворы были усыпаны осколками стекла, и никто больше не пытался вставить стекла до самого конца войны». *** В.А. Смирнов, 1930 г.р.: «Мне часто задают вопрос, помню ли я первый день войны. Да, помню, хотя никаких событий (бомбежки и т.п.) не было. Как ни странно, остались в памяти будничные дела. Я собирался идти в баню с моим приятелем, тоже Владимиром, и его старшим братом. Было часов девять утра, когда я вышел из квартиры на улицу и только тогда узнал, что немцы напали на Советский Союз. Естественно, в этом возрасте у меня, да и у моих сверстников, не возникло ни страха, ни волнений, ибо нам было 11 лет. Наоборот, под воздействием кинофильмов, песен и других патриотических радиопередач мы были уверены, что «…на вражьей земле мы врага разобьем малой кровью, могучим ударом». Как же жестоко мы заблуждались. Мы и подумать не могли, что нас ожидает: что кончилось наше детство, что впереди суровое, чтоб не сказать жестокое испытание блокадой. Ночью 23 июня били зенитки, а утром я с двоюродным братом Сергеем пошел посмо-

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

треть, где зенитная батарея, но ее мы не нашли. А скоро Сергей ушел воевать и не вернулся. Ушел на фронт добровольцем и его старший брат Михаил и тоже не вернулся». *** Л.А. Олимпиева (Симонова), 1930 г.р.: «Было прекрасное, жаркое лето. Я с бабушкой жила на даче в Карташевской. Началась война. Немцы подходили к городу. На одном из последних поездов, буквально на подножках вагона нам удалось избежать встречи с наступавшими на Лужском направлении немцами. Было три попытки эвакуироваться из Ленинграда: первый – со школой, второй – с маминой работой, третий – как семья военнослужащего, но каждый раз мы меняли решение. Очень трудно было покинуть родной город, и трудно было поверить, что это война, что она так перевернет нашу жизнь, искалечит детство. И так надолго лишит нас всего… Наша школа, одна из немногих в городе, начала занятия 1 сентября 1941 года. В один из теплых сентябрьских дней я и девочки с моего двора после школы пошли погулять на Невский проспект. Мы жили в доме на углу ул. Восстания и ул. Жуковского. Как только мы повернули с ул. Восстания на пр. 25-го Октября (так тогда назывался Невский проспект), раздался страшный грохот, еще и еще, посыпались стекла из окон магазинов. Толпа людей затащила меня в первый попавшийся магазин. Мы ворвались за прилавок. Продавец не пускал, кричал, что у него в кладовой товар, но толпа его оттолкнула. Мы стояли за кирпичной стеной и слышали постоянный грохот разрывов. Это был первый обстрел города. Потом все стихло. Люди стали выходить из своего убежища и я вместе с ними. То, что увидели мои детские глаза привело меня в шок и оцепенение. Меня толкали со

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

всех сторон бегущие люди. Тротуар был покрыт битым стеклом и осколками красного кирпича. Я не могла двинуться с места. Передо мной стоял трамвай (тогда по проспекту ходили трамваи), по ступенькам его стекала красная жидкость – это была человеческая кровь, кровь рекой!!! Был конец рабочего дня и на остановке стояло много народа. Один из снарядов угодил прямо в эту толпу. В трамвай носили убитых, а раненых – в булочную на углу улицы Восстания и Невского проспекта. Перед входом в булочную была выемка в асфальте – она была заполнена человеческой кровью!… Это теперь по телевизору и в кино показывают убийства, кровь, трупы, а мы этого никогда не видели. Мы жили за «железным занавесом» и наше детство было наполнено любовью, заботой родителей и солнцем… Когда я немного отошла от оцепенения, от ужаса увиденного, то бросилась бежать домой. Ногой я угодила в эту яму, заполненную кровью, и вся в крови вбежала во двор. Во дворе стояли родители. Мама, увидев меня в крови, бросилась ко мне, а я, почти потеряв сознание, упала на землю – силы меня покинули, но плакать я не могла. Так кончилось мое детство. Прошло более 60-ти лет, но, когда я прохожу угол Невского проспекта и улицы Восстания, я вижу эту выемку в асфальте, заполненную кровью. Уже давно здесь несколько раз меняли асфальт, а теперь уложили гранитные плиты, нет никакой выемки, и даже входа в магазин с угла нет, а мои глаза видят то, что увидели глаза ребенка, простившегося здесь со своим детством! Так для меня началась ВОЙНА!» ***

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

А.Б. Козлова (Прохорова), 1930 г.р.: «Мой папа, офицер запаса, старший политрук, ночью 22 июня 1941 года был вызван вестовым в военкомат. Под утро он вернулся домой, надел белую рубашку, собрал чемоданчик и ушел. Мне было 11 лет. Утром вместе с подружками я пошла на детский утренний киносеанс в «Промочку» (сегодня – ДК им. Ленсовета на КаменноОстровском проспекте), посмотрела сказку «Василиса Прекрасная». Шумно вышли из кинозала, увидели, что на улице много народу. И – тишина, все молча двигались к площади Льва Толстого, где из репродуктора слышался голос Молотова. Война. Кругом тихо плачут люди. Дома мама с бабушкой в слезах. Вот почему ночью так срочно вызвали папу. Как политработник и коммунист, он должен быть первым. Во дворе уже собралась вся детвора. Мальчишки сразу же предложили, что надо ловить шпионов, если они появятся. В этот день никаких игр в лапту и в прятки не было. В середине июля 1941 г. вместе с другими детьми от трёх до тринадцати лет под присмотром учителей я была вывезена из Ленинграда. Нас посадили в оборудованные вагоны-теплушки. Привезли нас на ст. Крестцы, в 50-ти км к востоку от оз. Ильмень (теперь это Новгородская обл.), поселили в сельской школе недалеко от железной дороги. Время было к вечеру. Мы расположились со своими мешками на полу. В темноте мы услышали гул самолетов, выстрелы, взрывы. Оказалось, что недалеко от школы, за небольшим лесочком, был военный аэродром, который бомбила немецкая авиация. Попали в склад горючего. Школа ходила ходуном. Зарево пожара, сплошной вой самолетов, взрывы привели нас в ужас и страх. Малышей

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

педагоги раздали нам на руки. Мы собрались в кучу. В 1012 лет мы сразу стали почти взрослыми, увидели и почувствовали, что такое война. Утром пришёл грузовик, малышей усадили. Остальные пошли с вещами пешком к Дому колхозников. Нас расселили по деревням, в избах крестьян. Однажды, когда мы стирали своё бельё на речке, появился немецкий самолёт. И мы все увидели улыбающееся лицо лётчика… Нашей группе он никакого вреда не причинил, а в деревне перестрелял всё живое на улице: скот, собак, людей. Так я познакомилась с врагом… Когда детей стали возвращать в Ленинград, по дороге были налёты, и машинист то вёл состав быстро, то резко останавливался, то двигался очень медленно. Но вот состав остановился, и команда – «всем бежать в лес!» Куда я бежала, не знаю. Вдруг кто-то повалил меня на землю и зажал рот. Около моей головы прошли большие сапоги, одни, другие, и опять команда – бежать к поезду. Поезд уже тронулся. Меня кто-то за воротник втащил в вагон. Вагон был не мой, но это уже было неважно. Сапоги, которые я видела, были немецкого десанта. Так я во второй раз познакомилась с врагом. До самого города состав сопровождал наш самолёт. Это было во второй половине августа 41-го года. Я приехала в город, уже зная, что такое война, враг, страх и почти голод…». ***

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

В.С. Фудалей, 1935 г.р.: «Утро 22 июня было ясным. Светило солнце. Старшие ребята ушли гулять раньше. Я вышел во двор. Перед сараем нас собралось трое или четверо. Мы решили пойти к пруду у «керосинки», и только завернули за сарай, как ктото из взрослых вышел на крыльцо и очень громко сказал: «Война! Только что сказали по радио. С немцами». Все взрослые сразу засуетились, и все, кто был на улице, побежали в дом, а мы, малыши, закричали: «Ура-а-а! Война! Ура-а-а!». Набрали камней и побежали бросать их в пруд. Несмотря на хороший день, всё сразу переменилось. Мы, ребята-малыши остались без привычной опёки со стороны взрослых. Повсюду гремели песни «Если завтра война», «В тылу врага» и ещё из кинофильма «РВС» по Гайдару, кинофильма «Дума про казака Голоту»: «Не срубить нас саблей острой, вражьей пулей не убить, Мы врага встречаем просто: били, бьём и будем бить» На столбах и площадях стали вешать карты и плакаты, чтобы показать наступление наших войск, эти карты быстро сняли.Отца взяли на казарменное положение в Пугарёво (Всеволожский р-н). На второй или третий день все стали сушить сухари. Помню, пришел из очага (так раньше называли детские сады), а мать мне и говорит, смеясь: «вон, сколько сухарей насушила, чтобы голод пережить». И показывает небольшую наволочку, а там сухарей от двух-трёх буханок, максимум. Вовсю стараются, сушат бабушка с Надей, у них гораздо больше. На улице очень много народу, все в движении.

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Призывной пункт на Пороховых был развёрнут один – в парке у плотины на реке Охта. Здесь, в клубе завода «Пятилетка» (нынешний ВНИИ искусственного волокна) – медкомиссия. Место огородили, и оттуда колонны уходили в неизвестность по улице Коммуны…. …Когда началась Великая Отечественная война, я ходил в детсад, здание это ещё сохранилось, оно находится напротив цементного завода на дубовой аллее. В первые дни войны наш детсад вывезли из Ленинграда куда-то в район Малой Вишеры (село Большие Дворищи), но в августе к тем местам подошли фашисты. Ночью к нашей хате подъехал грузовик, из него выбросили ящики из-под боеприпасов, погрузили нас, повезли на станцию и в товарном поезде привезли в Ленинград». ***

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Глава 2. ГОРОД-ФРОНТ В поэме «Киров с нами», написанной в блокадном Ленинграде, Николай Тихонов говорит:

Враг силой не мог нас осилить, Нас голодом хочет он взять, Отнять Ленинград у России, В полон ленинградцев забрать. Такого вовеки не будет На Невском святом берегу!..

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

В.П. Шамшур, 1930 г.р.: «Ленинград – город-фронт!» – кричали стены домов. Мы жили в этом городе. Это и было нашей главной победой над фашизмом…». *** Из приказа начальника местной противовоздушной обороны города №6 от 26 августа 1941: «В соответствии с Постановлением Военного Совета Ленинградского фронта об усилении местной противовоздушной обороны и пожарной охраны г. Ленинграда приказываю: Привлечь всё способное к несению службы МПВО население г. Ленинграда в возрасте от 14-ти до 60-ти лет к обязательному участию в деле защиты города от пожаров и последствий воздушных налётов и артобстрелов со стороны противника. На основании этого всех способных к несению службы МПВО граждан приписать в состав групп самозащиты МПВО домохозяйств…». *** К. А. Комлева, 1929 г.р.: «20 июля 1941 г. Сегодня на собрании пионерского актива решили помочь обороне города. Ребята пятого класса начали рыть щели у школы. Старшие поехали за город строить оборонительные рубежи и танковые препятствия. Я строила укрепления в Ораниенбауме». ***

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Григорьев, 1930 г.р.: «23 июня начальник МПВО города полковник Е.С. Лагуткин приказал начать сооружать простейшие укрытия для населения в парках и садах, так называемые щели – траншеи. В конце августа в городе был введен комендантский час. Было запрещено ходить по городу в ночное и вечернее время без пропуска. Мы, мальчишки, собирались во дворе нашего дома или у ворот на пр. М. Горького, смотрели на проходившие войска и ученья новобранцев и обсуждали события, которые происходили в городе и в стране. Старшие школьники уже говорили о том, как можно убежать на фронт бить фашистов, а мы, младшие, только слушали и жалели, что нам еще мало лет и нас не возьмут даже в РУ (ремесленные училища) и ЖУ (железнодорожные училища); их открыли в 1940 году, одели ремесленников в красивую черную форму с петлицами, выдали фуражки и широкие ремни с металлической бляхой – нам это очень нравилось. Мы и не думали, что войны хватит на всех. Многие будут призваны в армию и погибнут, некоторые станут сыновьями полков или юнгами, а оставшиеся станут бойцами МПВО или членами групп самозащиты, бригадмильцами, девчонки пойдут в госпитали сиделками и санитарками. Во дворе дома начались занятия групп самообороны МПВО (местной противовоздушной обороны), которые создавались во всех жилищных конторах. Учили, как оказывать первую медицинскую помощь, как пользоваться сиреной, как тушить зажигательные авиабомбы (их в народе называли «зажигалками»), как тушить пожары и выносить раненых. Мальчишки и девчонки посмелее крутились тут же, наблюдали за взрослыми, Потом нам это все очень пригодилось на практике в годы блокады. Помню, как по распоряжению руководства города жители

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

вышли в парки и сады для строительства щелей-траншей для укрытия населения от вражеских авианалётов. Тогда мы ещё не знали, что и от артиллерийских обстрелов. Наш дом №23 на проспекте М. Горького (теперь Кронверкский пр.) был угловым на пересечении с Кировским проспектом (теперь – Каменноостровский пр.). Самый угол занимал симпатичный скверик. Напротив сквера, в парке им. Ленина (теперь – Александровский парк) стояло затейливой архитектуры одноэтажное здание общественного туалета. От этого домика и начинался район работ по сооружению щелей, которые тянулись по всему парку вдоль проспекта. Раньше, в XVIII – XIX веках, эта территория называлась эспланада, т.е. открытое пространство между крепостью и городскими строениями для наблюдения и обстрела подступов. Вот и теперь это место послужило военным целям. Размётку фронта работ произвели сапёры. Наступил черёд жителей ближайших домов самим построить простейшие укрытия. Взрослые получили топоры и лопаты, а нам, детям, оставалось ждать, когда кто-нибудь из взрослых устанет, и взять освободившийся инструмент, Мне достался топор, который я уже не отдавал никому. Так как строительство велось в парке между кустами и деревьями, приходилось перерубать корни, мешавшие копать землю. Как только слышалось «топор!», я бежал на зов, рубил корни и был счастлив, что принимаю участие в общей работе, хотя до конца не понимал её значения. Да и многие взрослые ещё не все понимали, какая беда обрушилась на нас. Работа шла бойко. Особенно мне запомнилось, как работала тетя Муза – соседка по квартире (Муза Алексеевна Краснорядцева, родная сестра известного в предвоенные годы и любимого исполнителя цыганских и русских роман-

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

сов и лирических песен Вадима Козина). Она быстро и споро работала лопатой, выбрасывая землю из траншеи с почти двухметровой глубины на бровку. Ей помогала ее дочь, тоже Муза, но маленькая, как ее называли соседи, моя подруга по детским играм, старше меня на два года, она отбрасывала землю наверху траншеи от бровки. Щели выкопали к концу дня в полный профиль, а на другой день начались отделочные работы. Земляные стенки укреплялись деревянными стойками из круглого леса, которые потом раскреплялись наверху и внизу поперек траншеи распорками. Вся конструкция обшивалась досками. Вдоль стенок были устроены лавки для сидения. Траншея перекрывалась накатом из бревен и засыпалась землей. На поворотах через 20-25 метров, а траншея шла зигзагом по всему парку, устраивались входы, над которыми делались козырьки и устанавливались двери. Ограда парка во многих местах была снята, для удобства и быстроты подхода к щелям. Когда начались бомбежки и артобстрелы, а над городом шли воздушные бои, население пряталось в щели. Потом все как-то привыкли и мало обращали внимание на осколки, которые летели не только от разрывов вражеских снарядов, но и падали при взрывах зенитных снарядов в небе, а мы, мальчишки, с любопытством смотрели, как идут воздушные бои или наши зенитные орудия обстреливают фашистские самолеты. Пришла очередь приводить в порядок чердаки и подвалы. За многие годы мирной жизни там накопилось много всякой рухляди и хлама. На чердаках всегда сушили белье и туда же складывали (авось пригодится) старые, вышедшие из употребления вещи, игрушки, книги, мебель. В подвалах хранили дрова. У каждой семьи там был маленький сарайчик с замком на дощатой двери, где тоже годами

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

собирался хлам. Кое у кого был еще дровяной сарай во дворе. Мальчишки и девчонки под руководством взрослых с радостью принялись ломать сараи и сарайчики, выбрасывать хлам и рухлядь во двор. Среди мусора мы находили много интересного: старинные книги, иконы, игрушки, даже предметы военного обмундирования прошлых лет. После очистки на чердаках начали белить водным раствором суперфосфата деревянные конструкции, что предохраняло их от быстрого возгорания, оборудовать противопожарные посты – щит с набором инструментов: топор, багор, ведро, брезентовые рукавицы, щипцы для захвата ЗАБ (зажигательные авиабомбы). Рядом со щитом устанавливался ящик с песком и лопата, бочка с водой. В подвалах взрослые устанавливали дополнительные стойки, которые должны были укрепить перекрытие, нары и скамейки для лежания и сидения. Входные двери обивали войлоком, вымоченном в глиняном растворе, и листами железа. Для аварийного выхода делали дополнительный проем в стене, который выходил либо на улицу, либо на лестничную клетку. Проем закрывался специальной ставней с клиновыми запорами. Для забора воздуха устраивали вентиляционные отверстия, которые, впрочем, мало помогали – было очень душно и приходилось открывать двери и ставни аварийного выхода, что по правилам эксплуатации газо-бомбоубежища запрещалось. Ведь была угроза применения противником боевых отравляющих веществ, как это произошло в первую мировую войну». *** А.В. Любке, 1931 г.р.: «В июле 41 года ребят нашего двора собрала домоуправ Наталья Ивановна Егорова и сказала, что необхо-

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

димо собрать пустые бутылки для заполнения горючей смесью и отправки на фронт. За один день мы собрали несколько мешков бутылок... Затем нам поручили собрать цветные металлы для патронов, гильз снарядов. Мы ходили по чердакам, подвалам, дровяным сараям, а потом и по квартирам. Люди (особенно преклонного возраста) ничего не жалели и отдавали нам медные самовары, чайники, кастрюли, тазы и даже люстры». Вот нам дали две кастрюльки. Вот обломки утюга. Из кастрюли выйдут пули – Бить коварного врага! (частушка того времени) Металлолом – оружие для бойцов. Ребята собирали его по дворам, квартирам, свалкам. За несколько дней ученики 2-го класса 227-й школы сдали государству 300 кг лома! Ученики 105-й школы получили 20 сентября 1943 г. благодарность от завода «Красная Заря» за сбор металлолома. Школьники Невского района к концу 1943 года собрали пять тысяч килограммов снарядных осколков в качестве металлолома… В 1942-1943 учебном году пионерские дружины рапортовали, как они участвуют в обороне города. Они рассказали, как собирали средства на танковую колонну и эскадрилью истребителей, организовали сбор компасов и лыж для партизан и бойцов Ленфронта. За короткое время школьники собрали больше миллиона пустых бутылок. В том миллионе было немало от школьника 24-й школы Василеостровского района Володи Шаталова, будущего знаменитого космонавта. ***

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

А.В. Любке: «Мы продолжали собирать пустые бутылки для горючей смеси, носили песок и воду на чердаки, красили деревянные балки известковым раствором, раскладывали со старшими пожарный инструмент и щипцы для захвата зажигательных бомб. Руководила нами Александра Андреевна Рейнгольд. С середины июля с нами, школьниками, начали занятия по противохимической защите. Мы изучали противогаз, правила его применения. Знакомили нас, как обращаться с зажигательными бомбами. Мы выполняли также обязанности посыльных, разносили повестки райвоенкомата и на оборонные работы... Когда по радио объявляли воздушную тревогу, и в городе все заводские гудки начинали подавать сигнал, я забегал в контору, брал ручную сирену, выносил её во двор и крутил ручку. Раздавался резкий звук сирены. Делал я это с большим энтузиазмом. Старшие ребята по сигналу тревоги уходили на свои, закреплённые за ними посты…». *** Сигналы «ВТ» (воздушная тревога) подавались по радио сиреной, а на улицах дублировался гудками заводов, фабрик, паровозов, пароходов, а диктор произносил фразу: «Говорит штаб местной противовоздушной обороны. Воздушная тревога! Воздушная тревога!» и снова гудки сирены. И так несколько раз. Отбой воздушной тревоги передавался мелодией горна и словами диктора: «Отбой воздушной тревоги! Отбой воздушной тревоги!» и снова мелодия горна. Ленинград – первый город во второй мировой войне, который фашисты не смогли взять. В планах командования немецких вооружённых сил захват Ленинграда был

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

намечен на июль 1941 г. Оправдывая своё поражение, немецкое командование заявило, что под Ленинградом созданы оборонительные сооружения сильнее линии Мажино во Франции. Летом 1941 г. проводятся большие строительные работы по обороне города. В строительстве приняло участие население, в том числе старшеклассники и ремесленники. Уже 27 июля 1941 г. Исполком Ленгорсовета принял решение «О привлечении граждан к трудовой повинности в Ленинграде, Пушкине, Колпине, Петергофе и Кронштадте». В августе сорок первого 25 старшеклассников и учителей 365-й школы отправились на строительство оборонительных сооружений. Работа была срочная и тяжёлая. Работали дружно, поддерживая и подбадривая друг друга… Август 41-го... Вырастают баррикады на улицах, углы домов превращаются в огневые точки, витрины магазинов заложены мешками с песком, золотой шпиль Адмиралтейства скрыт под брезентовым чехлом. 17 августа школьники вместе со многими горожанами приняли участие в воскреснике по уборке урожая в пригородных хозяйствах. В приказ Военного совета обороны Ленинграда от 20 августа 1941 г. включён пункт: «Организовать группу подростков для разведки, связи, снабжения личного состава рабочих батальонов боепитанием, продовольствием, водой...» Ленинградские подростки стали связистами, сандружинниками, бойцами трудовых отрядов, строителями оборонительных сооружений. Десятки тысяч подростков пришли к станкам на место отцов и старших братьев с тем, чтобы давать фронту пушки, танки, пулемёты, винтовки, миномёты и боеприпасы. ***

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

М. Зайцев вспоминает: «Вместе с дворником ходил по квартирам. Мы собирали тёплую одежду для фронтовиков, Я видел, как люди отдавали всё, что у них было: валенки, полушубки, ушанки, варежки, оставляя себе только самое необходимое. Я был достаточно большим мальчишкой, чтобы понять и оценить мужество моих земляков». *** Об этом же вспоминает Миша Гречухин, мальчик с Невской заставы: «В 274-й школе Ленинского района ребята собирали папиросы, мыло, спички, носовые платки, теплые платки, карандаши, блокноты. Всё это они упаковали и отправили на фронт. В посылки ребята вложили письма». *** В.Г. Григорьев: «Страна была плохо подготовлена к войне. Не было мобилизационного резерва в достаточном количестве. Когда стали разворачивать госпитали, оказалось, что нет постельного белья, нет посуды и еще много чего нет. Для армии нет теплых вещей, а как выяснилось вскоре, нет и вооружения для такой армии, которое необходимо для отражения врага. Начались добровольные пожертвования – сборы у населения вещей, белья, посуды. К нам несколько раз приходили и мы сдавали посуду, постельное белье, теплые вещи, лыжи. Сдали и облигации в «фонд обороны». Когда кончилась война, ели мы из глиняных тарелок деревянными и алюминиевыми ложками, а одевались в старье. Я до 1949 года ходил в солдатской шинели и шапке. Прошло несколько лет, прежде чем удалось купить кое-что, т.к. в мага-

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

зинах было пусто, а если что и появлялось, то распределялось по талонам. Страна вставала из руин. Не все поступили так «опрометчиво», как мы, сдав почти все в фонд обороны. Были и такие, кто обогатился на войне. Ходили по вымершим квартирам и забирали то, что имело хоть какую-нибудь практическую ценность – вещи, картины библиотеки, музыкальные инструменты, мебель». *** Из воспоминаний О.Н. Тюлевой: «Война изменила наш быт. Матери-домохозяйки пошли работать. Ребята, предоставленные сами себе, сразу повзрослели. Настроение у нас было серьёзное. Народ поднялся на врага, а мы, значит, не народ? Нас потом спросят, что делали, а нам нечего ответить? На фронт бежать? Не очень-то нас там жалуют. Тут и появился перед нами управхоз: - Ну что, готовы Отечеству послужить? - Готовы! – хором ответили мы. - Для начала надо с чердака убрать хлам, в бочки воды натаскать,в ящики – песок. Видя наши разочарованные лица, управхоз добавил: – Это задание штаба местной противовоздушной обороны, приказ полковника Лагуткина – подготовить дома к защите от налета фашистов. Каждый дом должен стать крепостью. Это уже звучало иначе и пришлось нам по душе. Идти на чердак было страшновато. Говорили, там бродит тень бывшего хозяина дома. На первый раз с нами согласилась подняться Ляля Большая. Чего там только не было – паутина, старая рухлядь... Когда мы начали это таскать, то напоминали муравьев, облепивших былинку. Работали допоздна, домой вернулись грязные, усталые, руки в порезах, но со счастливыми

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

улыбками. На следующий день мы носили воду, таскали песок. В ход пошли чайники, бидоны. Ведро поднять было не под силу. Работа подвигалась медленно – наверх, вниз и снова наверх по лестнице. Сколько мы исходили, сказать трудно. – Наверное, мы уже взошли на Исаакиевский собор, – предположил Сашка, но мы не успокоились, пока не сделали всё. Нас похвалил военный, который пришёл с управхозом. Это было совсем здорово! Словно каждому вручили награду. Впрочем, доверие к нам и было самой большой наградой. Вскоре нам поручили ещё одно, уже совсем настоящее дело: покрыть деревянные балки и стропила огнестойким раствором. Конечно, мы шумели, кричали, смеялись, но работали аккуратно. Маленькие руки оказались умелыми и надёжными. Через несколько дней чердак преобразился. Выбелены балки, расставлены ящики с песком, бочки наполнены водой. На специальных щитах висят багры, щипцы, топоры – на случай, если придётся бороться с огнём. Сколько таких чердаков было в городе оборудовано ребятами, сколько взрослых рук освобождено!» ***

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Глава 3. НАЧАЛО БОМБЕЖЕК Всю осень 1941 года враг буквально засыпал город зажигательными бомбами. В одну из осенних ночей раздался резкий звук сирены и гул вражеских самолетов. На улице стало светло, как днем – весь квартал был освещен зажигалками. На территории дома №18 по ул. Писарева упало много зажигалок. Ребята – школьники Игорь Югин, Павлик Попов, Верочка Пирогова и другие под руководством старшины пожарного звена быстро потушили эти зажигалки.

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Из дневника Софы Меерсон, 1926 г.р.: «29 августа 1941 года... Воздушные тревоги объявляют теперь почти каждый день… Окна в домах крест-накрест заклеены белыми полосками бумаги. Большие витрины и памятники закрывают мешками с песком и сверху заколачивают досками. По улицам ходят военные патрули. Мы ходим с противогазами, с брезентовой сумкой цвета хаки... 5 сентября. Вчера в районе Старо-Невского упали первые бомбы… Разрушены дома и имеются жертвы…». *** О.И. Кобок: «…Массированные налёты и бомбёжки начались с сентября. Мы стали помогать взрослым: красили огнезащитной краской деревянные стропила на чердаке, носили воду и песок, дежурили во время налётов на чердаке и в подъездах дома. Врезался в память налёт немецкой авиации на город 8 сентября. Я была дома. Услышав сильный монотонный гул, подошла к окну и увидела, как из-за крыш дома вылетает туча самолётов. Они летели строем, как на параде, и вдруг из них посыпались пачками зажигательные бомбы. И только в этот момент раздался сигнал воздушной тревоги. Мы с братом побежали на чердак, чтобы сбрасывать бомбы с крыши на улицу и тушить водой и песком на чердаке. Вечером был повторный налёт, была объявлена воздушная тревога. Мы не спешили спуститься в наше убежище – подвал-дровяник. Страха от налёта фашистов ещё не было. Раздался страшный грохот, окна в доме распахну-

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

лись, разбились окна, поехала мебель. Был разрушен целый квартал жилых домов в районе 5-й и 6-й Советских улиц. В результате налёта горели Бадаевские склады. Зрелище пожара было жуткое. Помню дневной налёт, когда горел госпиталь на Суворовском проспекте. Фугасная бомба, её называли бомба-торпеда, пробив все этажи, взорвалась. Произошло возгорание, которое охватило все этажи в считанные минуты. Мы с чердака видели бушующее пламя… Не дожидаясь окончания тревоги, мы пробрались в зону оцепления. Пожарных машин было много, но справиться с огнём было очень трудно. Раненые выбрасывались из окон или спускались, кто как мог. Жители близлежащих домов помогали эвакуировать раненых в квартиры и подвалы. Мы, школьники, делали всё, о чём просили взрослые…». *** А. Фокин, 1928 г.р.: «1 сентября 1941 г. в 156 школе Смольнинского района (2-я Советская ул., д. 4), в которой я закончил 7-й класс и перешел в 8-й, занятий не было. Из нас, учащихся старших классов, которые пришли в школу, организовали бригады дежурных. В обязанности дежурных входила охрана здания от возможных пожаров, из-за попадания на чердаки и крыши зажигательных бомб. В помещении нашей школы размещались бойцы, из которых формировали спецподразделения. Бойцы были одеты в комбинезоны, имели финки, бутылки с зажигательной жидкостью и длинные «спички» размером в 15 сантиметров, а сера на них занимала место длиной 10 сантиметров. Перед боевыми операциями «Спичка» укреплялась на бутылке с горючей жидкостью. Когда брошенная с зажженной

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

«спичкой» в цель (в движущийся танк) бутылка разбивалась, жидкость вспыхивала и выводила из строя объект противника. Один из дней нашего дежурства – 19 сентября 1941 года оказался днем интенсивной бомбардировки города. В этот день в 16 часов наша бригада находилась на крыше здания школы. В воздухе мы увидели немецкие бомбардировщики, летящие в нашу сторону, и услышали свист падающих бомб. Мы бросились к слуховому окну на крыше, впрыгнули на чердак и бросились вниз по лестнице. Раздался сильный взрыв и грохот, после чего наступила тишина. Придя в себя, мы вновь поднялись на крышу и увидели, что разрушен и горит дом на углу улицы Красной конницы и Суворовского проспекта (Суворовский пр., д. 50). В этом доме помещался военный эвакогоспиталь. Прямое попадание фугасных и зажигательных бомб произошло в 16 часов 25 минут. В этом госпитале работал парикмахером мой двоюродный брат. В момент бомбардировки он находился на лестничной площадке третьего этажа и чудом остался жив. Мимо него летели обломки перекрытий расположенных выше этажей. Один из обломков повредил кисть правой руки. В шоковом состоянии его извлекли из-под груды кирпича. Это был один из самых тяжелых пожаров и разрушений в городе – пострадало несколько сот человек. Как я узнал позже из книги «По сигналу воздушной тревоги» (Лениздат, 1974 г.), на тушении пожара работали команды 8-го, 9-го и 23-го участков, 7-я, 8-я и 40-я военизированные городские команды, медсанкоманда и дружина Красного Креста 23-го участка. Руководил работами Г.Г. Таврид.

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Пятью минутами ранее (в 16 часов 20 минут) возник крупный очаг поражения в районе Стремянной улицы и Дмитровского переулка. Здесь было разрушено и повреждено 7 жилых домов. Пострадало 140 человек, из них 116 ранено. На ликвидации очага поражения работали команды: аварийно-восстановительные, медико-санитарные 5-го и 23-го участков МПВО, дружина Красного Креста 27-го участка, районная аварийно-восстановительная бригада. Руководили работами начальник штаба МПВО Куйбышевского района капитан А.Н. Кубасов и начальник штаба 5-го участка Л.Н. Абраменко. В одном из документов книги «900 героических дней», изданной Ленинградским отделением «Наука» в 1966 году, приводятся сведения о событиях 19 сентября 1941 года. В них отмечается следующее: Самолето-вылетов авиации противника – 1050 Подано сигналов воздушной тревоги (ВТ) – 6 раз Общая продолжительность ВТ – 7 часов 34 минуты Сброшено на город авиабомб: Фугасных – 528 Зажигательных – 1435 Разорвалось снарядов от артобстрелов – 242 Образовалось очагов поражения – 89 Разрушено жилых домов – 80 Повреждены: Водопровод по – 24 адресам Трамвайных путей по – 23 адресам Высоковольтных и кабельных сетей по – 10 адресам Телефонная сеть в – 250 точках Участвовало в ликвидации очагов поражения – 25 390 человек Бойцов батальонов МПВО – 11540 человек 17 сандружин Красного креста – 1850 человек бойцов объектовых команд МПВО – 5000 человек личный состав 21 группы самозащиты – 4500 человек личный состав пожарных команд – 270 человек

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

личный состав подрывных взводов по обезвреживанию и извлечению неразорвавшихся авиабомб – 125 человек личный состав 26 спецбригад аварийно-восстановительных полков МПВО – 1500 человек машин скорой помощи – 70 пожарных автонасосов – 103 Пострадало населения – 1739 человек Из них убитыми – 254 человека Ранеными – 1485 человек

Выступая по Ленинградскому радио 19 сентября 1941 г., Вера Кетлинская говорила: «…Война изменила жизнь каждого из нас и в главном, и в мелочах. Я отложила книгу о счастье, которую писала, чтобы написать о борьбе, мужестве, о непреклонном, упорном сопротивлении. Мой сын спит в бомбоубежище, сигнал воздушной тревоги знаком ему так же, как слова «гулять», «кушать». Хороших новостей нет. Пока еще нет. Но мы будем ждать. Мы будем бороться…» Вот таким в моей памяти запечатлелся этот многострадальный день. В 1995 году на наружной стене дома №50 по Суворовскому проспекту установлена мемориальная гранитная доска (архитектор М.В. Мантуров) памяти погибших с надписью: «Светлой памяти раненых больных и медицинского персонала эвакогоспиталя, трагически погибших в этом здании 19 сентября 1941 г. во время налета вражеской авиации»

*** В.С. Фудалей: «В 1941-42 годах фашисты очень часто бомбили район Ржевки, т.к. там было много военных объектов. Очень часто наблюдали мы, малыши, за воздушными боями в небе над нашими домами.

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Мать работала на оборонном заводе, который не останавливался ни на минуту за всю войну. Я продолжал ходить в детский сад. Это меня и спасло, т.к. нам давали еду 2 раза в день и даже на Новый год устроили ёлку и дали праздничный подарок – по галете… 29 марта 1942 года на ст. Ржевка в эшелон, груженный боеприпасами попал фашистский снаряд. До сих пор среди старожилов ходят легенды, но в одном все сходятся, что…после попадания обстрел прекратился. Наш дом, как и многие близко находившиеся дома, разнесло по бревнышку. Мы спали. А проснулись на улице. Над нами была стена, она навалилась на кровать, кровать продавила ножками деревянный пол, но не прогнулась и спасла нас. К соседям прилетело паровозное колесо и накрыло спящих мужа и жену. Нас от них отделяла всего лишь стена, та, которая навалилась на кровать. Полуголые, по снегу, мы побежали прятаться в землянку около дома, там было много пораненного и неодетого народа. Вокруг все горело и рвалось. Очевидцы вспоминают, что взрывная волна дошла до кинотеатра «Гигант», где звенели стекла и распахнулись двери. На Пискаревке и в районе ст. Мурино срывало крыши…Один из очевидцев, военный врач, вспоминал: «… Хирургов почти со всего Ленинграда направили туда. Операции приходилось делать на открытом воздухе, прямо на наспех сколоченных нарах возле продуктового магазина. Раненых было очень много. Говорят, рядом с тем составом стоял эшелон с эвакуируемыми. Несмотря на все усилия, люди умирали здесь же от истощения, а не от того, что плохо работали медики». ***

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

В.Г. Григорьев: «Во время воздушных тревог на крышах дежурили бойцы групп самозащиты МПВО. Взрослые первое время гоняли нас, мальчишек, с чердаков и крыш, но скоро им пришлось просить нас помочь и подежурить, т.к. силы их оставляли и в строю оставалось мало взрослых, способных подняться на пост. Особенно отношение к нам изменилось после того, как мальчишки и девчонки помогли ликвидировать многие начавшиеся пожары и потушить большинство зажигательных авиабомб при массированном налете в начале сентября 1941 года. Как самые проворные и быстрые, мальчишки подбегали к разорвавшейся бомбе, хватали ее за стабилизатор, несмотря на сыплющиеся во все стороны искры, специальными щипцами или просто рукой в брезентовой рукавице и совали в песок или выбрасывали на улицу через слуховое окно. Термитная зажигательная бомба (ЗАБ), весившая всего 2 кг, обычно пробивала крышу и начинала гореть на чердаке, но, если она застревала в труднодоступном месте, где-нибудь в стропилах, то тут без мальчишек часто было не обойтись. Они могли, как обезьяны, быстро и ловко залезть туда, куда взрослому пути не было из-за своих размеров и веса. Многие подростки в 1943 году были награждены за этот подвиг наградой- медалью «За оборону Ленинграда». Период с середины ноября 1942 года до конца января 1942 года был самым тяжёлым за время блокады. Жители прифронтовых районов переселялись в центр. Нормы были введены не только на пищевые продукты. Изменились некоторые понятия – взамен «купить» говорили «отоварить» или «отовариться». ***

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

М.А. Ткачёва (Сергеева), 1930 г.р.: «Осенью 1941 г, фашисты бомбили город с упорством и жестокостью. Тревоги следовали одна за другой, над городом стояла канонада зенитных залпов, грохот разрушений. Небо освещалось вспышками и лучами прожекторов. Всё это приводило меня в ужас, я закрывала глаза и затыкала уши. Я ненавидела ясное небо, солнце, луну. Я всегда прислушивалась к стуку метронома. Во время налёта его ритм становился чаще, беспокойнее. Малейший сбой в ритме мог означать, что в следующий момент включится сирена. При каждом сбое я цепенела от страха и готова была бежать в убежище. Оно было хорошо оборудовано, но пускали туда только женщин с детьми. Убежище было хорошо освещено, в нём было тепло. Дети рассаживались на нарах и играли или пересказывали прочитанное или услышанное раньше. Разрывы бомб и снарядов доносились туда очень глухо, как и грохот разрушающихся домов. Однажды, поздно вечером 15 ноября убежище сотрясли три удара. «Это – в Неву» – не было грохота обвала, и мы всегда радовались такому «попаданию». Когда прозвучал отбой тревоги, и люди стали выходить, оказалось, что проход на улицу закрыт милицией. Послышались голоса: «В дом 10 бомба попала!» Вскоре выяснилось, что почти одновременно на нашей улице Куйбышева упали и не взорвались три бомбы замедленного действия – две в конце улицы и одна, весом в тонну, ушла под фундамент нашего дома. Фашисты бросали на Ленинград разные бомбы – фугасные (ФАБ) весом от 50 кг до одной тонны, в том числе, замедленного действия, которые взрывались неожиданно, зажигательные (ЗАБ) и так называемые «психические»,они не разрушали дома, но были рассчитаны на создание паники. Рассказывали, что это дырявые бочки,

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

которые, падая с самолёта, производили очень сильный звук, в котором слышались визг, вопли, рёв. Всё это было жутко. Нам разрешили пройти в свою квартиру. В темноте ноябрьского вечера мне удалось увидеть воронку – больше метра в диаметре. Мама во время тревоги дежурила в санпункте в соседнем доме №12, он находился в глубине двора, довольно далеко от линии фасадов. Услышав о попадании бомбы, мама в ужасе бросилась домой и, огибая угол, чуть не упала в воронку. К счастью, какой-то мужчина в последний момент оттолкнул её. Скоро нас, жильцов первого флигеля, попросили покинуть свои квартиры, т.к. ждали взрыва бомбы (те бомбы, что упали в конце улицы, взорвались на следующий день в 12 часов). Сначала мы перебрались в бомбоубежище, но электричества уже не было, и морозы начались рано. В городе у нас не было родных… По всяким мелким надобностям (почистить зубы, поставить самовар) мы без конца бегали домой. «Наша» бомба не подавала признаков жизни. Бойцы МПВО пытались обезвредить её, они значительно увеличили воронку. Однако, все они уже голодали, а сильные морозы превратили землю в камень. Работы пришлось прекратить…». *** Р.В. Клюйко: «Во время войны я осталась в Ленинграде одна. Училась в десятом классе 27-й средней школы на Васильевском острове, жила на 6-й линии, дом 3-10 в бельэтаже, под нашей квартирой была парикмахерская. Окна выходили на дом, где жили академики Павлов, Карпинский, Марр и другие.

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Я только что вернулась из-под Новгорода, где мы, школьники-комсомольцы, копали противотанковые рвы. Уже были введены карточки, я их не получила. Правда, в тот вечер в магазине были крабовые консервы, но у меня не было денег. 8-го сентября я нашла остатки гороха, сварила его и поставила кастрюльку на окно остывать. День был очень солнечный, ясный, но холодноватый, и я накинула на плечи пальто. Завыла сирена. Где-то бомбили, слышались далёкие выстрелы. Смотрю, люди бегут и прячутся в подъезды. Мне подумалось: «Стреляют где-то далеко, почему бегут?» Посмотрела на небо над крышей противоположного дома и увидела точку, которая очень быстро росла. Только успела накрыть голову пальто, как раздался взрыв, и на меня посыпались стёкла. В комнату полз синий дым. Я выбежала на улицу. У дома лежала убитая лошадь, а прямо под моими окнами была дыра в стене около полутора метров. Стоял синий дым и пыль от разрушенной стены. Побежала к Оле Чайко на 7-ю линию. Из её окон мы увидели вдалеке дым, а потом и зарево. Мы тут же пошли смотреть, что горит. Дошли до Театральной площади, зарево уже полыхало вовсю. Встречные люди сказали, что горят Бадаевские склады. Мы вернулись ко мне домой. В одно окно вставили зимнюю раму, а другое забили чертёжной доской и куском фанеры. Когда я осмотрелась, то увидела, что спинка кожаного дивана пробита в двух местах как раз там, где я перед взрывом сидела, и там застряли осколки металла. Я долго хранила их, но в 46-м году мама их выкинула, посчитав за мусор. Из кастрюльки с гороховым супом осколки стекла я вынула, а горох съела. А что было делать?» ***

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

М.А. Ткачева: «…В январе-феврале 1942 г. пожаров в Ленинграде было много. Огромные дома горели неделями, их никто не тушил. Зажигательные бомбы были ни при чём, самолёты не летали в такие страшные морозы. Причины пожаров были другие – пожароопасные буржуйки, обессиленные люди, отсутствие воды. У нас загорелось ночью. Прибежали знакомые, жившие во втором флигеле, стучали, звонили. Напомню, что без электрических звонков пришлось вернуться к старым системам начала ХХ века – разным колокольчикам. Было около двух часов ночи – самая глухая пора. Крики «Горим! Помогите!», короткая растерянность – и началась работа по спасению скарба, сначала знакомых, а потом и своего. К счастью, сёстры и мама были дома. Пожарная часть у нас рядом, на Мичуринской улице, в соседнем квартале. Приехали быстро, но тушить огонь было нечем, вода при морозе более сорока градусов замерзала моментально. Второй флигель, откуда распространялся пожар, был обречён. Надежда – только на капитальные стены, отделяющие первый и третий флигеля от пламени. Не дать огню перекинуться через лестничную площадку – об этом жильцы умоляли пожарных, таких же слабых и голодных, как мы все. Люди несли пожарным всё самое ценное, что у них было – табак, водку, хлеб, спички. Пламя тушили снегом, который подносили в тазиках. Огонь разгорался. Все, кто был в состоянии, таскали свои узлы на другую сторону улицы. Меня поставили караулить вещи из трёх квартир. Было очень холодно и почти совсем темно, т.к. огонь ещё не вырвался наружу. Вдруг – фантастика ! Передо мной останавливается лошадь, запряжённая в розвальни. К тому времени все лошади, собаки, кошки в Ленинграде были съедены! Крепкий

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

мужик в тулупе стал прохаживаться вдоль груды вещей, как бы присматриваясь, что лучше взять. Я замерла от страха – ходило много слухов о людоедах. К счастью, скоро подоспели взрослые, притащившие очередную порцию узлов. Меня отправили домой сторожить квартиру, т.к. дверь была открыта настежь. Пожар продолжался всю ночь и почти весь день. Второй флигель выгорел полностью, но другие не пострадали. Мы всё это время провели на улице. Прохожих и любопытствующих было мало, но некоторые вели себя странно: они внимательно рассматривали наши вещи, что-то трогали руками. Как тот мужик ночью… Очень неприятное воспоминание. У мамы на нашей улице было много знакомых. Одна из них, сочувствуя нам, была готова приютить нас у себя. «Только не обращайте внимания,– сказала она, – у меня там мама под кроватью лежит». В то время никто не торопился хоронить своих покойников и сообщать о смерти, старались продержать их как можно дольше, чтобы получать на них карточки. К вечеру 2 февраля опасность пожара миновала, и мы вернулись домой. Во время пожара произошло ещё одно событие, очень важное для нашей семьи, Когда на улицу вынесли всё ценное, что могли, решили заглянуть (на всякий случай ) в комнату соседки, которая перед эвакуацией сказала маме, что мы можем располагать всем, что оставалось в её комнате. Находка потрясла всех – трёхлитровая банка варенья и немножко крупы. Не помню, какое варенье и какая крупа – какая важность! Это было спасение. Варенье мама растянула надолго, она каждый день давала нам по ложечке. В течение многих месяцев, садясь за стол, мы говорили: «Дай Бог здоровья Коне!» (соседку звали Кон-

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

кордия Ивановна). Трудно себе представить, что, если бы не пожар, мы ничего не знали бы об этом немыслимом богатстве и могли просто погибнуть… …Летом 1942 года ожидался новый штурм города, появились сооружения, необходимые в условиях уличных боёв. Наш дом, кажется, занимал удобное стратегическое положение: углом он выходил на площадь Революции (ныне Троицкую). Из кухонного окна открывалась широкая перспектива крепости, площади и Кировского (Троицкого) моста. Однажды к нам пришли военные и заложили окно кирпичом с амбразурой. Так кухня превратилась в огневую точку…» Разрушенные фасады домов на Невском проспекте маскировались фанерными щитами, на которых были изображены окна и занавески. В 1943 году фашисты обстреливали город изощрёнными методами. Они знали расположение трамвайных остановок и график работы предприятий. Снаряды падали там и тогда, где и когда скапливалось много народу (трамваи ходили редко). Стали переносить остановки, менять графики работы. Трудно было противопоставить что-либо другой системе. Утром, часов в шесть, на ограниченном участке разрывалось несколько снарядов, после 15-20-минутной паузы ещё несколько снарядов падало на расстоянии 200-300 метров. Ещё через 1520 минут – обстрел метрах в 500. Так продолжалось до позднего вечера. Получалось, что в течение целого дня довольно значительная часть города находилась в напряжённом ожидании: куда попадёт следующая порция снарядов? Нарушалась работа транспорта, предприятий и учреждений, люди

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

нервничали. Иногда, не причиняя разрушений, снаряды калечили большое количество ленинградцев. Это случалось, когда взрыв был рядом с трамваем – люди страдали от осколков снарядов и стекла. Известен случай, когда обстрел застал человека на перекрёстке при переходе улицы. Трамвайные провода накрыли его и он погиб от удара током… Когда снаряд разорвался около Белозерских бань, все стёкла вылетели, и было много порезанных – голых, мокрых, намыленных людей… ...Я жила в постоянном напряжении, в любом месте знала, какая «сторона улицы наиболее опасна» и высматривала, где можно спрятаться в случае обстрела. С того времени осталась на всю жизнь привычка всё делать быстро – одеваться, умываться, есть, чтобы не оказаться наполовину одетой, умытой или поевшей в момент попадания снаряда...». ***

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Глава 4. ГОЛОД

Живу под звуки метронома. Тепла, воды и света нет. Сто двадцать пять – дневная норма: Мой завтрак, ужин и обед.

Как мал, как крохотен кусочек, Что на ладони у меня. Я откушу один разочек – Ведь впереди еще полдня.

От голода распухли ноги, Надела валенки отца. До магазина по дороге, До магазина по дороге Шестьсот шагов – им нет конца.

Вернусь, украшу стол тарелкой И хлеб на части разделю, И довоенной мелкой солью Его, как снегом, убелю.

Стоим и ждем, светлеет небо. Прижались тесно, так теплей. Мечтаю о горбушке хлеба. Что может быть его вкусней?!

Весь дом наш, стужею прожженный, На стенах изморози след. А я смотрю заворожено На жалкий ужин и обед. Недвижна часовая стрелка, А искушенье велико… Пустая, чистая тарелка. И так до завтра далеко.

М. Матвеева

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

В.Г. Григорьев: «Продолжалось снижение норм выдачи продуктов питания и хлеба, начинался голод. В пищу пошло все, даже то, что отдаленно напоминало пищу. Съедобный студень получался из столярного клея, особенно если были горчица и уксус. На олифе можно было поджарить кусочки хлеба. Дуранда – верх мечты блокадного гурмана. Кто не знает – это побочный продукт маслоэкстракционного производства, полученный после отжима масла путем прессования из семян масличных растений. Содержит кальций, фосфор и витамин В, а также ядовитые вещества, например, синильную кислоту в льняном жмыхе, госсипол в рапсовом и сурепковом жмыхе, который вызывал воспаление кишечника, почек и мочевых путей. Дуранда имела каменную крепость. Ее кололи топором на мелкие куски, мочили, потом пропускали через мясорубку и жарили в виде лепешек на олифе, или просто ели моченые кусочки: было очень вкусно, особенно если попадалась подсолнечная дуранда. Однажды, в декабре 1941 года, поздно вечером к нам пришли две женщины – члены домовой группы самозащиты МПВО. Они обратились к бабушке с просьбой отпустить Славика, (т.е. меня) подежурить ночью в штабе, так как из взрослых уже никого нет, кто мог бы выйти на дежурство, а они вторые сутки без сна провели на посту наблюдения. Получив мое согласие, бабушка помогла мне одеться потеплее, и мы отправились в штаб группы, который помещался на первом этаже центральной лестницы во дворе. Открыв дверь на лестницу, я увидел, что у стены лежат два труппа, завернутые в простыни. Пройдя дальше я открыл дверь в помещение штаба, где выбитые окна были заколочены фанерой. В полутемном помещении я разглядел большой стол, несколько скамеек

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

и стульев. На столе стол телефон и коптилка. Это был единственный работающий телефон и по нему я должен был получать оперативную информацию и приказы для дальнейшей передаче по цепочке. По полу бегали крысы и пищали. Людей они не боялись – питались теми трупами, что лежали в соседнем тамбуре. Мне помогли забраться на стол (чтобы не покусали крысы), и я прилег. Ночь прошла спокойно, тревог не было. Утром меня сменили. Дежурства продолжались несколько дней, пока из-за слабости меня не оставили в покое». *** О. Кобок: «В декабре иждивенцы получали 125 граммов хлеба. Помогли выжить небольшие запасы съестного нашей бабушки Екатерины Даниловны. Хлебный паёк каждый съедал сам. Я резала свои 125 граммов на маленькие кусочки, выстраивала «в очередь», которую съедала в течение дня. Было очень трудно не съесть всё сразу, но приходилось преодолевать себя, что в дальнейшей жизни мне очень помогало. Чувство голода мучило ещё долгие годы. Запомнился грустный и смешной эпизод из жизни тех лет – встреча Нового 1942 года. Брат очень хорошо рисовал и изобразил натюрморт с шампанским, фруктами и прочими яствами. К люстре подвесил кусочек сахара. Кто успевал его лизнуть – был очень счастлив… Весной 42-го года, с мая в пищу стали добавлять съедобные дикорастущие травы. Учащиеся 146-й школы летом 42-го года по несколько раз в неделю отправлялись в пригород. Больше ста килограммов питательной зелени сдали они в школьную столовую в дополнение к скудному дневному рациону.

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Из приказа №13 дружины 194-й школы 28 ноября: «Штаб дружины постановляет: каждому пионеру сдать не менее пяти килограммов листа (дуб, клён, липа).Ответственные – начальники штабов отрядов. Голод брал свое. Наступало какое-то безразличие. На артобстрелы и бомбежки уже почти не обращали внимания. Не все ли равно, где и как погибнуть? Мы вернулись в свою квартиру №8 на пятом этаже, там оставались еще живые соседи: две семьи, а всего пять человек. Первым умер сосед – подросток Коля Бойцов, а за ним вскоре умерла его мать Анна Бойцова. В освободившуюся комнату вселили эвакуированных из Кировского района, находившегося в непосредственной близости от линии фронта, Филаретовых – три человека, но вскоре сошла с ума на почве голода и умерла хозяйка семьи. Люди умирали. Хоронить их было некому. Умерших, завернутых в простыню или одеяло выносили на лестничную площадку или во двор и так оставляли там. У кого были силы, несли труп в парк и клали в щель-траншею, которую мы летом готовили для укрытия населения, а теперь они пригодились для захоронения. Была надежда, что потом их перезахоронят, но жизнь распорядилась по своему. Зима была лютая, дров не хватало, рубить деревья в парках и садах у ленинградцев рука не поднималась, и вот предприимчивые и догадливые люди стали разбирать перекрытия щелей, ведь там под земляной засыпкой были положены хорошие круглые бревна. Бревна вытаскивали, земля обрушивалась вниз и засыпала трупы навсегда. Вряд

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

ли кто-нибудь стал раскапывать эти братские могилы в парке. Об этом мало кто помнит. Старшее поколение, пережившее блокаду, уже ушло из жизни, а мы, молодые, те, кому сейчас за семьдесят, еще помним те трагические дни, месяцы, годы, но сделать ничего не можем, нас уже плохо слушают и отмахиваются – не до того, есть дела поважней. Горожане должны знать, что там, где теперь станция метро «Горьковская» и ряды торговых точек, в земле лежат их предки, они своей смертью помогли отстоять город-герой от нашествия иноземных захватчиков. Проходя по этой священной земле, задумайтесь об этом и вспомните погибших! Несмотря на голод и холод, люди встречались между собой, особенно соседи. Так, в нашей квартире жила хорошая дружная семья Краснорядцевых. У них была большая комната и, как в каждой блокадной комнате, стояла буржуйка. Вот у этой буржуйки и собирались вечерами оставшиеся соседи. Кроме самой хозяйки – тети Музы, ее родная сестра Женя, дочка – Муза маленькая, ее подруга из квартиры №10 Нина Сергеева и мы: я с сестренкой Наташей, моя мама Наталия Николаевна и бабушка Зинаида Васильевна. И вот вся эта компания, сидя в кружок у источавшей живительное тепло буржуйки, вспоминали мирную жизнь, кто что ел и что съел бы сейчас. Тетя Муза высказала свою мечту: вот, когда закончится война, куплю бочку квашеной капусты и как начну есть, так вы меня оттуда потом за ноги и вытащите, пока все не съем. Уже давно нет в живых тети Музы, нет бабушки и мамы, умерла от голода и Женя, а я часто вспоминаю с теплой грустью эти вечера и свою тяжелую блокадную юность, это как осколок в груди – он никогда не даст забыть то, что было пережито, и невольно слезы навора-

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

чиваются на глаза! Вечная вам память, мои дорогие родные, соседи, друзья. Вы тоже помогли мне выжить в то жестокое время. Последнее снижение норм выдачи хлеба произошло 20 ноября 1941 года, а первая прибавка – 25 декабря 1941 года, для детей эта прибавка составила всего 75 грамм, но и она казалась нам большой! Этот месяц жестокой голодовки, ведь кроме хлеба больше ничего не выдавали, сильно сказался на здоровье горожан. В январе я уже почти не мог самостоятельно ходить. Однажды кто-то сообщил, что от отца пришла маленькая продуктовая посылка. Она нас поддержала. Потом были еще две посылки и это спасло нас от голодной смерти. Спасибо папе. Потом были еще прибавки хлебного пайка, стали выдавать и другие продукты». *** Ю.Е. Москаленко, 1933 г.р.: «…День был необычным. В руке я сжимал дужку маленькой кастрюльки, в которой нёс жиденький суп. В нём было спасение. Ещё немного – и я накормлю им мою маму и сестрёнку, умирающих с голоду…». *** В.А. Сидоров: «Мама попросила вынести во двор нечистоты. Я вылил на снег содержимое ведра, струйка протопила снег. И вдруг я увидел уголь. Целую гору! Ура! Теперь в комнате будет тепло и даже жарко! Я перетаскивал уголь домой, а потом ещё долго вспоминал о своей неожиданной находке. Уголь ценился в те времена на вес золота…». ***

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Н.Н. Колесник, 1930 г.р.: «Я жил на 16-й линии Васильевского острова, недалеко от Смоленского кладбища. Голод брал свое. Я все время думал: чтобы такое найти съедобное, чтобы съесть? И вот пришла в голову мысль: а не попробовать ли ловить птиц – голубей, воробьев, ворон, чаек. Но голубей уже не было, воробьи исчезли. Остались одни чайки и вороны. У меня, как у многих мальчишек той поры, была хорошая рогатка. Я умел неплохо стрелять. Сделав несколько свинцовых пулек, я пошел на охоту. Около кладбища, где была стая чаек, мне удалось, довольно быстро, подстрелить большую чайку. Потом подбил еще ворону. Это была уже удача. Дома был пир. Так продолжалось несколько дней. Добавка «дичи» в рацион поддержала нашу семью. Но вот наступило время, когда вороны перестали меня подпускать. Они оказались очень умными птицами. Как я не старался – прятался, подползал, даже переодевался – ничего не помогало. Когда я выходил из дома, все вороны, как по команде, с дружным криком улетали. Я стал их уважать за их ум и сообразительность. С тех пор я испытываю перед ними какую-то вину и стараюсь ее искупить. Как-то, уже после войны, проезжая на автомобиле, увидел у дороги молодого вороненка с поврежденным крылом, он не мог взлететь. Я его поймал и привез домой. Долго его лечил, к весне он поправился, у него отрасли новые перья и я его выпустил. С того дня, несколько лет ворона жила возле нашего загородного дома и приветствовала меня, когда я появлялся. Ее предки спасли мне жизнь, вину свою я искупил». ***

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

В.Г. Григорьев: «В школу я обычно ходил вместе с товарищем, которого по школьной привычке звал просто по фамилии – Острошапкин. Он жил где-то на проспекте М. Горького. Мы шли через дворы; заборы и сараи были давно разобраны. По дороге мы разговаривали о жизни, наших мальчишеских интересах, о рыбалке и сборе съедобной травы. И вот, под влиянием этих разговоров, я наладил удочку и пошел на Кронверкский канал ловить рыбу. Я рассчитывал поймать крупную рыбу и всех удивить, но, кроме мелкой рыбешки не более 5-ти см длиной, которую мы называли «кабызда», а по научному – девятииглая колюшка – мне ничего не попадалось. Я был рад и такому улову, благо, рыба хорошо клевала на червяка, и вскоре я наловил целую пол-литровую банку. Счастливый, я пошел домой, поставил на керосинку котелок с водой – уже стали выдавать керосин! – и, как только вода закипела, сразу вывалил туда всю рыбу, ни о какой чистке и речи быть не могло, уж слишком мелкая рыба. Минут через пять уха была готова! Начался пир! Пахло настоящей ухой, но взрослые почему-то не стали есть, а предоставили нам с сестренкой возможность насладиться деликатесом. Покончив с ухой, я отправился на канал за новой порцией пищи. Теперь я взял литровую банку, и опять полная банка рыбешки была мне наградой! Эта уха очень нас поддержала, ведь там был рыбий жир и фосфор, очень полезные для детского организма. Еще одним способом пополнения рациона был зеленый огород. В парке росло много одуванчиков, крапивы, лебеды, сныти и других растений, пригодных в пищу. Я любил одуванчики и крапиву. Из одуванчиков получался отличный салат, а из крапивы – вкуснейшие щи. Не беда, что не было сметаны и яиц, а щи были постные, даже без масла,

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

но зато это были полезные витамины. И они тоже поддержали меня. А в начале июля 1942 года нас эвакуировали на большую землю. В это трудно поверить, но у меня, да и у многих тех, кто пережил ту страшную зиму 1941-1942 гг., осталось трепетное отношение к пище, а особенно к хлебу. Бросить корочку, или вывалить остатки еды в помойное ведро – это подобно греху. Я всегда доедаю все, что есть на тарелке и с укором смотрю, когда кто-либо оставляет недоеденное, а потом все это выбрасывается. Недоеденных кусочков хлеба у меня не бывает. Даже крошки, как правило, я сметаю в ладонь и подкармливаю ими птиц. Хлеб – самое дорогое, что у нас есть, это нелегкий труд крестьян, это источник силы и жизни каждого живущего на земле. Бросить кусочек хлеба равносильно предательству. Вспомните тех, кто погиб, потому, что у него не было такого кусочка хлеба». ***

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

ГЛАВА 5. ШКОЛА СТАЛА ВТОРЫМ ДОМОМ Самый великий подвиг школьников Ленинграда в том, что они учились. Да, они учились, несмотря ни на что. а вместе и рядом с ними навеки сохранится в истории города прекрасный мужественный облик ленинградского учителя. они стоят одни других – учителя и ученики. А. Фадеев

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Первого сентября 1941 года не открылись двери ленинградских школ, старшеклассники работали на строительстве оборонительных сооружений. 25 октября Ленинградский обком партии принял постановление, которое обязывало Ленгорисполком организовать нормальные занятия старшеклассников. Занятия учеников 1-6 классов должны проходить в бомбоубежищах и красных уголках домохозяйств. Школьники порой были обязаны жизнью учителям. Вот почему часто звучат слова благодарности блокадному учителю. Из дневника председателя Совета пионерской дружины 47-й школы К. Комлевой (нумерация школ приводится в порядке, принятом перед войной): «20 декабря. В школе холодно, занимаемся в столовой. Наши шефы, моряки, принесли дрова. Мальчики таскали брёвна в помещение, девочки пилили. Учатся все очень хорошо». *** Вспоминает Е.Л. Кан: «…Учебный год в 1941-м начался в октябре. С каждым днём учиться становилось всё труднее, классы редели. Умирали учителя, дети… Уже стали выдавать всего 125 граммов хлеба. Но мы продолжали учиться! В девятый класс 239-й школы Октябрьского района приходило по два-три человека, и закутанные голодные учителя вели уроки. Так закончилась вторая четверть учебного 194142 года...» ***

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

А.Б. Козлова: «Память о блокадных учителях всегда со мной. Школа для нас была в те дни вторым родным домом, там мы учились, ели, занимались делами, которые помогали нашим бойцам. Мы ходили в госпиталь к раненым, пели им песни, танцевали, если было место в палате, а то просто садились на кровать и разговаривали с ними». *** В 148-й школе к январю 1942 г. был всего один седьмой класс. Из записей в коллективном дневнике седьмого класса: «…Температура – два градуса ниже нуля. Тусклый зимний свет робко пробивается сквозь небольшое стекло в единственном окне. Ученики жмутся к открытой дверце печурки, ёжатся от холода, который резкой морозной струёй рвётся из-под двери в щели, пробегает по всему телу. Настойчивый и злой ветер гонит дым с улицы через примитивный дымоход обратно в комнату, глаза слезятся. Читать тяжело, а писать совершенно невозможно. Чернила замерзли. Мы сидим в пальто, в галошах, в перчатках и даже в головных уборах…» *** Р.В. Клюйко: «Летом 1941 г. после окончания 9 класса я работала вожатой в пионерском лагере. Началась война, и лагерь закрыли. По призыву райкома ВЛКСМ я, как секретарь комсомольской организации школы, ездила со старшеклассниками на рытьё противотанковых рвов под Новгород... Я осталась одна… Училась в 10 классе, много времени проводила в школе: мы собирали лыжи и тёплые вещи для фронта. По поручению райкома ВЛКСМ прини-

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

мала участие в формировании комсомольского истребительного батальона, в который вступило много ребят из объединенной 27 и 33 школы. Вечерами во время налётов немецкой авиации дежурила у своего дома или на чердаке. Жить одной было очень трудно и страшно. В школе нас кормили дрожжевым супом, а дома был столярный клей, из которого варила студень. Это помогло мне выжить». *** Из воспоминаний учительницы 105-й школы Выборгского района А. Любовой: «… Я вспоминаю холод января, похудевшие от длительного недоедания лица наших «зимовщиков» (так мы называли учеников 9-10-х классов). Но с какой настойчивостью и с каким желанием они тянулись в школу, к знаниям, работали целые дни в холодном помещении, довольствовались тарелкой жидкого супа. Они знали, что знания нужны школе... …У детей гибли родители, но никто не чувствовал себя сиротой. Педагоги совершали подворные обходы, направляли ребят в детские учреждения, на своих руках доставляли ослабевших в больницу. Помню, как два мальчика, 1 и 2 классов, рано утром пришли в школу ко мне: – Сегодня разбомбили наш дом. Мама погибла под развалинами, папа погиб на фронте. Не отправляйте нас из школы, будьте нашей мамой... А с наступлением весны мы позаботились о создании продовольственной базы. В парках и садах, в ящиках разбивали огороды, готовились ко второй зиме. Мы встретили её во всеоружии, заготовили топливо, утеплили помещения…». ***

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Школа стала вторым домом. Опоздание учителей на урок вызывало беспокойство, а не радость, как в далёкие мирные дни. Ребята старались изо всех сил хорошо учиться. Ведь невозможно было написать отцу или брату на фронт, что получаешь плохие отметки. В школе нужно было всё делать самим – пилили дрова, топили печки, убирали классы. ***

Вспоминает Т.П. Дорожко (Грибова), 1932 г.р.: «…Зимой 41-42 гг. мы учились в начальной Малиновской школе, (в р-не Большой Охты) в которой учительствовала Вера Ионовна Успенская. Помогала ей тётя Паша Исаева, которая убирала школу, топила печку и кипятила огромный самовар. Так что у нас всегда был кипяток, настоенный хвойными иголками. 10 февраля 1942 г. в память А.С. Пушкина ученики Малиновской школы читали наизусть сказку «О царе Салтане» у картин, нарисованных сыном нашей учительницы Вадимом. Картины были сказочно-светлыми, от этого в школе стало светлее…». *** Говорит Н.Ф. Шаталова (Рогозина), 1930 г.р.: «…Дисциплина и требования в школе были высокими, но мы старались и учились хорошо. Столовая была в полуподвальном помещении. Помню, что в 1943 г., когда блокада была прорвана, но не снята, в столовой, где кормили обедом, на столах были белые скатерти, а у официантки тёти Тоси Русиновой был белый фартук и белый накрахмаленный кокошник. А наша воспитательница Фролова Ольга Васильевна обходила

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

все столы и каждому наливала столовую ложку рыбьего жира и подносила ко рту, и мы пили его перед едой. Спасибо нашим учителям и вечная память тем, кого нет с нами!..» *** Из дневника блокадной учительницы К.В. Ползиковой-Рубец: «1 апреля 1942 года. Наша медсестра добыла билеты в Усачёвские бани. Директор назначил придти к половине восьмого утра, чтобы пропустить нас до открытия. Пошли дети, учительницы, техперсонал и родные детей и учителей. Вымылись чудесно и усердно мылили спины друг другу…» *** Без перерыва в городе работало 39 школ. Из 532-х учащихся, окончивших выпускные классы в 1942 году, 70% имели хорошие и отличные оценки. 70 выпускников имели «золотые» аттестаты. Выпускникам было предоставлено право выбора дальнейшей учёбы в любом институте страны – Родина заботилась о будущем. В честь выпускников Ленгорисполком устроил 3 июля 1942 г., общегородской праздник во Дворце пионеров. Лучшие актёры города выступили в концерте. Каждый выпускник получил в подарок книгу с надписью, что её владелец окончил полный курс школы в Ленинграде в годы Отечественной войны и блокады. Осенью 1942 г. начался очередной блокадный учебный год. Обстрелы города не прекращались. Ежедневным родительским напутствием детям было: держаться «той стороны улицы, которая при артобстреле менее опасна». ***

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Из воспоминаний М.А. Ткачёвой: «…Я училась в 82-й школе, которая в 1942/43 учебном году размещалась в особняке Витте на Кировском проспекте. Наш 5-й класс располагался на третьем этаже, в северо-восточном углу здания. Это обстоятельство имело большое значение, т.к. снаряды при артобстреле летели с юго-запада. …Помню некоторых учительниц: математики – Мария Ниловна, маленькая, совершенно седая, с живыми светлыми глазами, всех нас называла «голубчиками», литературы – Мария Петровна Цамутали – высокая, очень худощавая, её сын Алёша учился в параллельном классе; английского языка – Нина Сергеевна, великолепная, статная, с пышной рыжей причёской; Анастасия Андреевна – историк…». *** В Смольнинском районе в 41/42 году работала 155-я школа, учёба шла по укороченной программе. Вспоминает О. Кобок: «…Я была ученицей 5-го класса. Из предметов были только арифметика и русский язык. Весной мы сдавали экзамены. Каждодневные занятия в холоде, голоде, под бомбёжками и обстрелами поддерживали в нас жизнь по неписаным законам. В классе было несколько человек, Запомнился Миша Келлер, он умел всех рассмешить даже в грустные минуты. В 1942/43 гг. я училась в 157-й школе около Смольного. Это было далеко от дома, и часто приходилось возвращаться под обстрелом и переползать улицу (казалось, что земля спасёт от свистящих вокруг осколков). С 43-го года я училась в 169-й школе. Зимой мы несли

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

дежурства: заготавливали дрова (пилили, кололи), топили печи в коридорах, классах. Школа направляла нас оказывать такую помощь в детских садах (помню детсад на Кирилловской улице). Школьники участвовали в разборке на дрова деревянных домов на Суворовском проспекте...». *** В.А. Михайлов, 1932 г.р.: «Осенью 1942 года наша школа располагалась в небольшом деревянном доме на Ржевке, в одном километре от того места, где теперь установлен памятник «Цветок жизни». Однажды утром мы увидели нашу школу разрушенной после ночного налета. Мы переселились в соседнее каменное здание. В одной комнате занимались сразу четыре класса. Учила нас А.Н. Дибольская. Помню, каждое утро Анна Николаевна спрашивала нас, как дела дома, все ли живы и здоровы, что пишут с фронта. И мы читали фронтовые письма». *** В школах было введено военное дело – строевая подготовка, знакомство с материальной частью оружия, изучение средств самозащиты, санитарное дело… В 79-й школе Петроградского района каждый пионер вёл счёт мести, куда заносились оценки, работа в госпитале, рубка дров, помощь учителям. Счёт мести отправлялся в письмах снайперам Ленинградского фронта. *** Рассказывает А.Р. Метс, 1934 г.р.: «Я пошёл в школу «в первый класс и в первый раз» весной 1942 года. Мы прозанимались три месяца, и наступи-

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

ли каникулы. Мне было 9 лет. Осенью 1942 года я снова пошёл в первый класс. Но не доучился, заболел – дистрофия. Тогда мы не знали такого слова, просто оголодал, опух, не мог ходить. Меня положили в больницу, из которой мама забрала меня весной 1943 г. Летом я трудился в совхозе, окреп и осенью опять пошёл в первый класс, потом уже сдавал два класса за один год, догнал сверстников… Учился я в 138-й школе. Учительница Анна Алексеевна Клокова запрещала нам приходить в школу во время обстрела или бомбёжки, но мы их уже не боялись. Конечно, было страшно, но кто признается? И, кроме того, в школу нас гнал голод, здесь кормили. Ещё в начале 1942/43 учебного года мы, первоклассники, участвовали в сборе бутылок, мы прекрасно понимали, для чего это было нужно – собрали, погрузили на машину. Полкузова наших бутылок оказалось. Мы радовались, что немного помогли фронту. На уроках мы часто рисовали – чернила замерзали, а карандашом можно было всё: и палочки, и чёрточки, буквы, цифры писать, рисовать, что видели вокруг, о чём мечтали. У некоторых ребят очень даже неплохо получалось: немецкие самолёты летят, наши лётчики их сбивают. Так хотелось, чтобы скорей пришла победа! У нашей школы были шефы-моряки с «энского» корабля. Мы знали, что наш корабль охранял Литейный мост от вражеских самолётов. Кстати, ни один мост через Неву не был взорван – их тщательно охраняли, это был подвиг. Когда начинались обстрелы, мы шли в бомбоубежище. Оно находилось напротив нашей школы, в подвале заводского здания. Там продолжались занятия. Учителям нашим приходилось туго. Подчас они отдавали свою порцию детям, слабели. Голод брал своё.

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Низко кланяюсь всем учителям блокадной поры! В феврале 1943 г. в здание школы попала бомба, сообщила мне мама во время посещения в больнице. Занятия были в бомбоубежище, фашисты же вели прицельный огонь по школам, видно они значились, как военные объекты. После больницы я учился уже в 132-й школе. Здесь нашу учительницу звали Антонина Михайловна Никитина. Наиболее запомнившимся событием был наш поход в госпиталь, где мы пели песни, читали стихи, а потом нам дали… по куску белой булки, которой мы не видели почти три года, а ещё – сахару…». *** В.А. Смирнов: «Когда вспоминают учебные годы времен войны, то обычно говорят о трудностях, связанных с блокадой и войной. Это и нехватка школьных помещений, и холод, и отсутствие учебников и тетрадей. Я, помню, писал в блокноте, который был чуть больше записной книжки. С одной стороны, это была тетрадь по русскому языку, а с другой – по математике. Учебник был один на троих – пятерых, а то и больше человек. Поэтому он выдавался на группу ребят, живущих близко друг от друга, чтобы после того, как выучил урок, можно было передать другому. На таких уроках, как история или география мы старались слушать внимательно, чтобы обходиться без учебников. Анастасия Александровна Андреевская – учитель истории и завуч – обычно оставляла время на повторение только что пройденного материала, вызывала желающих ответить, но оценку, по-моему, не ставила. С войной в нашу жизнь вошли и другие, ранее неизвестные нам вещи, в первую очередь, «макароны». Так

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

назывался артиллерийский порох, который действительно походил на макароны и длиной, и диаметром. Самым замечательным было его свойство летать. Обычно такую «макаронину» поджигали, а затем пламя гасили, и «макаронина», к всеобщей радости, начинала летать по непредсказуемой траектории. Бывали, правда редко, и более хулиганские поступки. В школе было печное отопление, к началу уроков печи были протоплены, но их углы еще оставались красными. В печь бросали патрон, иногда даже не один, чтобы они выстрелили. Однажды мы устроили «забастовку» на уроке немецкого языка. Не помню, кто был инициатор, но мы сказали, что не хотим учить «фашистский» язык. Теперь я понимаю, что нашей учительнице Елене Николаевне Блохиной было, наверное, чуть больше 20 лет. Она стояла на стуле с портфелем в руках и не знала, что ей делать. В итоге, все обошлось. По-видимому, про этот инцидент учительница не доложила директору, и наш поступок последствий не имел, но язык мы так и не выучили хорошо». *** Из воспоминаний М. М. Рыбальченко: «…Весна 1942 г. В Ленинграде решено собрать ребят-школьников, переживших зиму, организовать их обучение и питание. Занятия проходили в помещении 21-й образцовой школы Петроградского района. Теперь это – здание Нахимовского училища. Я помню день, когда на занятия пришли я и учительница литературы Лидия Александровна. Урок она не отменила, провела его для одной ученицы по «Песне про купца Калашникова». На следующий урок не пришла учительница. Лидия Александровна осталась со мной, дала цветную картинку, карандаши, бумагу и провела урок рисования.

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Когда в парках появилась зелень, горожане собирали её и дополняли своё питание. Учителя заботились, чтобы мы знали, как выглядят съедобные травы. Помню, учительница ботаники прошла с нами по Пеньковой улице и показала все виды съедобных растений, но достать их изза ограды мы не могли, а на расстоянии вытянутой руки их уже сорвали те, кто побывал здесь раньше нас. На домах были расклеены машинописные «Памятки сборщикам дикорастущих съедобных растений и лекарственных трав». В центральном гастрономе вывешены кулинарные рецепты: щи из подорожника, пюре из крапивы и щавеля, котлеты из ботвы, капустный шницель, биточки из лебеды… В 82-й (бывшая 21-я) школе с осени 42-го я стала учиться в пятом классе. Игра судьбы – за стеной нашего класса был тот самый класс скрипки, в который я ходила до войны. Теперь там вёл приём детский врач. Однажды весной сорок третьего у нас брали кровь из пальца. Со мной этот медицинский опыт не прошёл, врач до моей крови не добралась, хоть и очень старалась. Арифметике нас учила Мария Ниловна – маленькая, живая язвительная учительница. Нас она называла «голубчиками», тем, кто не ладил с дробями, она категорически определяла: – Да, голубчик, ты пойдёшь в медицинский институт! Уроки английского языка вела Нина Сергеевна (хочется приписать ей фамилию «Никольская»), она – очень бледнокожая, волосы красно-стрептоцидового цвета. Мы любили её уроки, она одинаково строга со всеми. Учительница русского языка и литературы – Серафима Ивановна Гусева – была нашим классным руководителем. Именно с её уроков мы унесли в жизнь любовь к языку и знание его.

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Она учила нас правилам и исключениям из них почти в поэтической форме. Изучая былину, как поэтическую форму, мы получили в качестве домашнего задания – написать былину. О ком? О герое войны, конечно. Матросова я в своём «сочинении» поместила в танк, так было героичнее! Изучая имя прилагательное, мы должны были написать сочинение с максимальным использованием этой части речи. И мы старались! Я очень долго хранила своё домашнее задание, в котором описала зимний парк им. Ленина. Спустя многие годы я удивлялась, что школьное описание зимней природы нравится мне, несмотря на прошедшее с той поры время. Мы считали учёбу своим главным делом. Но весной 1943- го, когда во всех классах, кроме выпускных – седьмых и десятых – экзамены были отменены, мы радовались, как маленькие. Детей в нас война не уничтожила, а закалила. Я очень светло вспоминаю этот учебный год, своих учителей и классных подружек. Последний раз я была в этой школе на вручении медали «За оборону Ленинграда». Вручение проходило в зале, знакомом мне по учебным показательным концертам далёкого довоенного времени». *** Вспоминает Н. Стотик: «…К ноябрю 1943 года похолодало, и всех учеников послали на дровяной склад на Малой Охте. Нагружали целую машину дров, потом выгружали их в подвал школы, и все последующие дни после занятий восьмые и девятые классы пилили и кололи дрова, разносили их по классам начальной школы и в свои классы…». ***

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Из воспоминаний Ю. Маретина: «…Мы выпускали «боевые листки» и газеты. Тема «боевых листков» – текущие события на фронте, в городе, в стенгазете – материал, связанный с политическими и культурно-историческими датами. Для стенгазет требовались плакаты, листовки, вырезки из газет, иллюстрации или обложки брошюр, книг, фотографии и многое другое…». Ученицы 47-й школы вспоминают, что стенгазеты они выпускали на обоях. Домашнюю газету-малютку выпускал 15-ти летний Юра Звездин. В выпусках – летопись семьи. Последний номер вышел с пометкой: «Ввиду ухода в ряды РККА, работа редакции с сего дня, 20 января 1943 г., прекращается. Детство окончилось». *** В.Г. Григорьев: «Весной 1942 года возобновились занятия в школе. Нас, оставшихся в живых, собрали в объединенной школе, которая располагалась на углу Большой Посадской и Певческого переулка. (До войны здесь находилось ремесленное училище.) Весна давала себя знать. В школе открыли окна. В один солнечный день мы почувствовали приторный запах трупов, выглянув в окно увидели большую грузовую машину, на которую из подвала грузили трупы ремесленников. Нагрузив полную машину, облили скорбный груз какой - то жидкостью, накрыли брезентом и повезли в последний путь. Во время одной из перемен мы стояли у окна, выходившего на Певческий переулок, и смотрели, как человек медленно катил тележку на высоких колесах – такие обыч-

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

но бывали у дворников. На тележке лежал завернутый в простыню покойник. Человек шел и качался из стороны в сторону и вдруг упал. Перемена закончилась, мы пошли в класс. На следующей перемене мы опять подошли к окну. Человек лежал на земле, он был мертв. Вскоре подошли двое, погрузили на тележку второе тело и повезли дальше вдвоем. Так оканчивалась жизнь в осажденном городе». *** Я, Иванова Ирина Степановна (урождённая Терехина), весной 41 года окончила 5 классов. Зиму 1941 – 42 гг. я училась в 23-й школе Октябрьского района. Наш шестой класс состоял из шести мальчиков и шести девочек. О нашей школе и нашем классе написана книга «Они учились в Ленинграде». Автор – Ксения Владимировна Рубец, Детгиз, 1948 г. 27 октября 1941 г. начались занятия в школе, которая всегда была известна, как «школа со львами». Здание – исторический памятник, архитектор – Огюст Монферран. Пушкин знал этот дом и посвятил ему строки в «Медном всаднике»: Тогда на площади Петровой, Где дом в углу вознёсся новый, Где над возвышенным крыльцом С поднятой лапой, как живые, Стоят два льва сторожевые… Это здание – бывший дворец князя Лобанова – Ростовского.

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

В проходном зале, «Кировском» (там стоял бюст С.М. Кирова), начался наш первый урок. Клавдия Владимировна обратилась к нам: – Товарищи, мы начинаем занятия в необыкновенной обстановке, страна наша ведёт тяжёлую, упорную войну с сильным и злым врагом; город наш окружён со всех сторон огромным числом немецких дивизий; он стал фронтом. В такой обстановке не приходилось учиться ни одному поколению русских школьников. Пройдут годы. Вы станете взрослыми, у вас будут внуки… Они вас непременно спросят: «Что вы делали в дни Великой Отечественной войны?». И вы с гордостью скажете: «Мы учились в Ленинграде». В самом факте, что вы сегодня начинаете учиться, смелый вызов врагу. Город в блокаде, город окружён врагами, а мы выполняем свой долг и садимся за книги – говорите вы всему миру. Враг будет удивлён: «Что это за дети, которые учатся, хотя мы бросаем бомбы в этот город, стреляем в него из пушек, лишаем его продовольствия?» А наши друзья скажут: – Вот какие мужественные дети в городе великого Ленина!». В ноябре снизили норму выдачи хлеба до 150 граммов, а через неделю – до 125 граммов. В школе нас кормили. Тарелочка супа, но она нас поддерживала, и мы очень ждали окончания четвёртого урока, когда был звонок «к супу». Тарелки мы принесли из дома и сдали, а ложка всегда была с собой. 15 января, после каникул начались занятия в 7 – 10-х классах, но в школу пришли и мы. Нам пришлось идти за разрешением на учёбу в Гороно. Нам разрешили, и все 12 человек весной 1942 г. перешли в 7-й класс. Было холодно,

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

чернила застывали в «непроливайках» - пробивали лёд и дыханием отогревали. Класс был самый маленький, в нём печка. Когда было чем истопить – топили (несли из дома ножку от стула и т.п.). Весной начало пригревать солнышко, и мы частенько грелись на ступеньках Исаакиевского собора, а потом уговорили Ксению Владимировну и уроки истории стали проводить в Александровском саду на солнце. Весной 1942 г. выехали на огороды на ст. Пери. Жили в сараях, постепенно благоустроились. В августе ходили в лес за грибами, ягодами. 12 сентября вернулись в город. С 15 октября начались занятия в школе. Я уже семиклассница». ***

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Глава 6. ЁЛКА Из газеты «Ленинградская правда»: «3 декабря 1941 года Исполком Ленгорсовета принял решение провести с 1 по 10 января 1942 г. в школах и детских садах новогодние ёлки. Все дети будут угощаться праздничным обедом из двух блюд без вырезки талонов из продовольственных карточек». Ю. Артюхин: «Это было 6 января 1942 г. В этот день мы, школьники старших классов, праздновали ёлку в помещении Малого оперного театра. Начало праздника было назначено на 11 часов. Но ещё задолго до того ребята, несмотря на сильный мороз, стали собираться у театра. При входе мы обменивали наши пропуска на театральные билеты. На обратной стороне каждого билета стояла цифра. Она показывала, в какую очередь получать обед. Входя в фойе, мы останавливались в изумлении: тут возвышалось множество ёлок, богато и красиво украшенных, весь театр был освещён электрическим светом. Это тоже было сюрпризом для ребят, так как почти ни у кого света уже не было, все сидели дома при коптилках. Праздник начался спектаклем театра имени Ленинского комсомола «Овод». В зале и на сцене было очень холодно, зрители сидели в пальто, но слушали все очень внимательно.

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

В антрактах ребята выходили в фойе, где играло несколько оркестров, или беседовали с артистами. После спектакля был обед, который в те суровые январские дни являлся очень ценным подарком. На обед дали суп с лапшой, граммов сто пшённой каши и немного желе, выдали ломтик хлеба граммов в пятьдесят…». *** И.С. Иванова (Терехина) 1927 г.р.: «2 января 1942 года в 239-й школе для младших была устроена ёлка (мы, 6-й класс, были младшие). Посредине зала высилась огромная пушистая ёлка, очень нарядно украшена, но не освещённая, т.к. электричества уже не было. По правде, ребята мало интересовались ёлкой, все ждали подарков и спрашивали, скоро ли обед? Наконец, нас построили парами, чтобы идти в столовую. После того, как мы уселись, учителя взяли наши талончики и принесли каждому по сто граммов хлеба. Учителя подавали нам весь обед: суп, мясной биточек и ложки три белой лапши, а на третье очень вкусное желе, в нём по две ягодки черешни. Обед нас привел в восторг, но многие ребята говорили: «Вот если бы дали четыре таких обеда!» Старшие школьники были на ёлке в Малом оперном театре, шёл «Овод», играли актёры театра им. Ленинского комсомола». *** А. В. Молчанов, 1933 г.р.:

«…Я с детства люблю наряжать новогоднюю ёлку. Здесь и предвкушение праздника с ожиданием чудес и подарков, и удовольствие от самого процесса украшения зелёной, пахучей гостьи, и радость от встречи со старыми

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

ёлочными игрушками и знакомства с новыми. И каждый раз это ещё и воспоминание о других ёлках. Одним из таких воспоминаний я и поделился однажды со своими сынишкой и дочуркой во время украшения ёлки. Я рассказал им о том, как 31 декабря 1941 года в блокированом Ленинграде мой дедушка устроил новогоднюю ёлку. Он был весёлый и добрый выдумщик. Настоящих ёлок не было. И он решил нарисовать ёлку на стене. Попросил у меня акварельные краски, залез на стул и прямо на обоях изобразил высокую ветвистую красавицу. Бабушка начала ворчать, что он испортил обои, а он, улыбаясь, сказал: – Молчи, Ликсевна (он её всегда так называл, когда был в хорошем настроении), эти обои после войны в музей возьмут! А нам всё равно ремонт делать, блокадную копоть смывать… Потом он вбил гвоздики в концы нарисованных ветвей и достал коробки с ёлочными игрушками. Мы стали вешать их на гвоздики, и произошло чудо: от настоящих игрушек ёлка словно ожила, от неё даже, кажется, запахло хвоей. Но самая потрясающая радость ожидала нас впереди: в коробках, среди игрушек, мы нашли клад! Да, это был волшебный новогодний клад: большие грецкие орехи в посеребрённой скорлупе и конфеты в ярких фантиках – и какие конфеты! «Раковая шейка» и «Мишка на севере»! Они висели на ёлке в прошлом году, их сняли и убрали вместе с игрушками. Мы придвинули стол к стене с нарисованной ёлкой. Тускло горела на столе коптилка, а над ней таинственно отсвечивали стеклянные шары и волшебно белели обёртки конфет – настоящих конфет из мирного времени! Ровно в полночь дедушка торжественно снял их, и мы раз-

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

делили их поровну. Правда, потом бабушка схватилась за щёку, сказала, что у неё заболел зуб, и отдала вторую конфету мне, а дедушка в темноте просто подложил мне своего «Мишку на севере». Пустые фантики мы снова повесили на ёлку. Когда я окончил свой рассказ, дочка засмеялась и сказала: – А у нас на ёлке тоже есть конфеты! Потом она притихла, и глаза её стали задумчивыми. Через две недели мы убирали ёлку, снимали с неё игрушки, украшения. Вот это дело я не люблю – тоже с детства, потому что это и конец праздника, и прощание с зелёной волшебницей, которая была у нас в гостях, дарила радость. А теперь выбрасывается на свалку… Неожиданно я заметил, что дочка, сняв с ёлки большие шоколадные конфеты, прячет их в коробку с игрушками. – Ты зачем это? – удивился я. Она виновато улыбнулась: – Ты же рассказывал… – Ну, что ты! – засмеялся я. – Блокады больше не будет. – Нет, - сказала она серьёзно, я это в память… Давай оставлять конфеты в память того дедушки и того мальчика. – Какого мальчика? – не понял я. – Ведь это же я о себе рассказывал. – Все равно, – ответила дочка, – ты тогда был мальчиком». ***

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

А.Б. Козлова: «Самый драгоценный подарок, на всю жизнь, я получила в школе, когда в январе 1942 года для детей была организована новогодняя ёлка. Дома в это время, кроме воды из талого снега, ничего не было, вместо хлеба выдали маленькую горсточку муки. А на празднике ёлки нас накормили обедом. На первое был суп из дрожжей, а на второе – запеканка из шрот (шроты – это жмыхи, остатки от соевых бобов). А ещё нам дали подарок «от ёлки» – пряник, три штучки урюка и маленький кусочек шоколадки. Это был царский подарок, память о таком чуде останется со мной до конца дней. У нашей классной воспитательницы оставался в памяти подарок от класса. Утром 8 марта 1943 года, придя в школу перед завтраком, мы попросили хлеборезку не давать нашему классу булку, а дать одним весом за всех. Так у нас оказалась целая буханка белого хлеба. Мы перевязали её розовой лентой и торжественно, в классе, подарили своей учительнице – ведь она была для нас второй мамой. Все мы были очень счастливы, что смогли сделать приятное и доказать, что любим и уважаем её». *** Из дневника Т.В. Рудыковской, 1931 г.р.: «Январь 1942 г. В школе была ёлка, давали подарки, был обед, суп с гречневой крупой, котлета с макаронами, в подарках было пять печенин, одна соевая конфетка, два кусочка шоколада, орешки-миндаль». ***

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

В 367-ю школу в канун 1942 г. друзья-воины привезли на артиллерийском лафете ёлку. Украшения были особые – шерстяные и ватные носки, рукавицы, яркие кисеты, сделанные ребятами в подарок бойцам. Ученик 370-й школы Юра Байков записал: «Сегодня нам сказали, что в пять часов мы будем встречать Новый год в 4-й школе. Там был большой концерт и ёлка из сосны… А потом был обед. Дали суп из чечевицы, две котлеты с макаронами и какое-то желе, очень вкусное, Всё очень вкусно. Хорошо всё-таки в школе». *** Вспоминает О.Н. Тюлева: «В зимние каникулы в школе был бал-карнавал, его устроили шефы-танкисты. Играл оркестр, раздавали подарки. Но, возвращаясь с праздника домой, мы не знали, цел ли наш дом и дойдём ли до него? Но ни у кого не было чувства обречённости, хотя город ежедневно нёс потери». *** Вспоминает В.В. Соколова: «….Сколько сил и внимания уделяли нам, детям, взрослые, окружавшие и всеми силами оберегавшие нас. В это жуткое, тёмное, голодное и холодное время старались скрасить нам, детям, тяготы и ужасы блокады… В Новый год в блокированном городе нас, детей Московского района, пригласили на ёлку в помещение Комбината пищевых концентратов… Представляете, что испытали мы, малыши, когда увидели наряженную ёлку, а на столах

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

стаканы с горячим чаем и маленькими кусочками пирожного. Это было волшебство. Сказка! Такое нельзя забыть! Низкий поклон вам, люди, сумевшие в тяжелейшие для страны и города годы подарить нам сказку, вдохнуть веру в лучшее! Ну, как же мог не победить такой народ! Как же мог не выстоять наш любимый город!!!». *** Е.Л. Канн (Элькинд): «Руководство Ленинграда при поддержке Большой Земли решило: праздничная ёлка для детей осаждённого города должна быть! И она была! Для малышей организовали ёлки в школах и детских садах с выдачей подарков. С Большой Земли были доставлены в Ленинград для детей даже мандарины. Для нас, старшеклассников, устроили две общегородские ёлки. Я получила пригласительный билет в Михайловский театр. Мне это казалось неправдоподобным: в голодном, холодном осаждённом городе – и вдруг ёлка! Но это оказалось былью! В пригласительном билете был специальный талон «на обед». Вместе с радостью меня охватила невероятная тревога. Внизу мелким шрифтом было напечатано: «Раздеваться обязательно». Что же делать? Уже более двух месяцев мы не раздевались вовсе. 5-го ноября в наш дом попала бомба. Половина здания разрушена. В нашей части дома выбиты все стекла. Мы заделали окна фанерой, но всё же ветер свободно гулял по квартире… Чуть-чуть удавалось протопить это помещение. Комнатами мы не пользовались. Что же делать? Я перечитала пригласительный билет: «Раздеваться обязательно». Я достала праздничное платье из замороженного шкафа в обледенелой комнате, согрела немного воды, вымы-

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

лась, оделась и пошла пешком туда, где ждало нас чудо из чудес. К Михайловскому театру стекались со всех сторон вереницы подростков. Шли медленно… В театре всё оказалось по-настоящему. Гардеробщики раздели нас. Мы немного поёжились, но всё же разделись и прошли в зрительный зал, заняли свои места. Всё казалось прекрасным, но каким-то нереальным. Показали спектакль «Овод». Потом мы очень степенно, без сутолоки прошли в фойе. Стоял чудесный морозный день. Фойе было залито солнцем и украшено ёлками. Но, главное, здесь стояли длинные, покрытые белоснежными скатертями столы. Нас ждал неправдоподобно прекрасный для тех суровых дней горячий обед из трёх блюд. Как всё было здесь продумано, с какой любовью сделано! На первое подали в горшочках горячий суп с куском хлеба, на второе – котлетку с гарниром и на третье – кисель или компот (точно не припомню). Как мы были благодарны взрослым за эту ёлку-сказку! Чувство благодарности я пронесу через всю свою жизнь». В декабре 1941 – январе 1942 гг. ёлки проводились в военкоматах, школах, больницах, в театрах, детских садах, в заводских клубах, цехах предприятий. ***

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Вспоминает мальчик из школы №3 Смольнинского района, Васильев (имени он не написал): «Мне навсегда запомнился день, когда в зале школы была устроена новогодняя ёлка. Помню, мы ходили вокруг неё в пальто, был даже дед Мороз и были подарки… Как я благодарен тем людям, которые в эти суровые дни сумели сделать всё, чтобы доставить радость маленьким ленинградцам!». *** Из воспоминаний М.А. Ткачёвой: «Новый год пришёл с замечательным праздником, который устроили для нас шефы-моряки с какого-то военного корабля, стоявшего на Неве. В большом зале стояла ёлка, а потом был концерт. Запомнился шуточный номер. Ведущий объявил: «Выступает Ляля Чёрн… рыжая!». (Ляля Чёрная до войны была популярной цыганской певицей). На сцену выходит бравый матрос, одетый в длинное женское платье и в огненно-рыжем парике… Пел он женским голосом, имитируя манеру эстрадных звёзд. Мы хохотали до того, что щёки болели. Кажется, я смеялась впервые после сентября 1941 года. Под бурные аплодисменты «певице» преподнесли цветы – жалкий полузасохший побег в горшочке. Это тоже было сделано с юмором и вызвало новый взрыв смеха. После концерта – вниз в столовую. Там было приготовлено угощение – суфле из соевого молока и что-то ещё. Детей было много, освещение скудное, пара коптилок. В толпе, в суете и полумраке мы немножко утратили праздничное настроение, тем более, что суфле запомнилось чуть сладковатыми осклизлыми комками во рту.

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Когда мы…возвращались домой, было уже темно, нам было страшно. Мы не решились идти коротким путём мимо татарской мечети, а шли по Кировскому проспекту вдоль парка. Людей не было, редкие машины с синими фарами проезжали мимо». ***

М. Рыбальченко вспоминает, что сильнее всего из новогоднего праздника, проходившего в здании военкомата на Петроградской набережной, было то, что ребята сидели за длинным столом одетыми в пальто и шапки, а праздник вела молодая актриса в бежевом платье летнего покроя, с короткими рукавами! Новогодние праздники проходили во всех районах, ленинградцы помнят о них до сих пор. ***

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Глава 7 РАБОТА В ГОСПИТАЛЯХ Н.П. Стотик (Смирнова), 1931 г.р.: «…В конце января 1943 года попросили прислать в госпиталь старших девочек. Шло наступление и раненых было много. Девочки разносили пищу, убирали посуду, кормили раненых, натирали спины, чтобы не было пролежней, писали письма, мыли полы, пели, плясали…». *** Ученицы 105-й школы постоянно бывали в подшефном госпитале, где читали раненым газеты и книги, писали письма под диктовку, помогали санитаркам и сёстрам покормить раненых, иногда убирали палаты и мыли полы. Очень часто девочки по просьбе раненых разыскивали в городе их родных, передавали приветы и письма. Изо дня в день школьницы чинили и штопали бельё для своих подопечных, скручивали после стирки бинты и т.д. Из архива 105-й школы: 3 февраля 1942 года. Починили 50 штук белья. 5 февраля 1942 г. Починили 50 штук белья. 7 февраля 1942 г. Починили 30 штук белья. 8 февраля 1942 г. Починили 50 штук белья. 9 февраля 1942 г. Починили 30 штук белья. 10 февраля 1942 г. Починили 79 штук белья. ***

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

О. Кобок: «Было очень трудно находиться среди такого количества человеческой боли и страданий. Запомнился случай, когда я помогала при перевязке руки раненого (помню имя – Николай). Врач вынимала из раны перевязочные пакеты, наложенные на фронте, при оказании первой помощи. Фактически, рука была привязана к телу бинтами. Я не справилась с собой и потеряла сознание… В январе 1944 года началось наступление наших войск… Школа направила нас на работу в госпиталь, расположенный в здании духовной семинарии Александро-Невской лавры… Раненые поступали круглосуточно в поездах (так называемых «летучках») по железнодорожному пути, который был проложен от линии фронта до здания госпиталя. Раненых было очень много. Носилки с ними располагались всюду, даже на лестничных ступенях центрального входа. На дежурство мы ходили днём и на ночь, в темноте идти было страшновато. Девочки работали в палатах – делали приборку, поили, обмывали раненых, как могли, облегчали их страдания… Я работала в перевязочной… Мы делали всё наравне со взрослыми: помогали при серьёзных ранениях врачу делать свою работу, при простых – научились обрабатывать раны и делать перевязки, готовили бинты и другие перевязочные материалы. Не забыть замечательного врача-хирурга Лидию Николаевну, она каждому раненому была родной матерью; при перевязке, разговаривая с ранеными, признавалась, что она – их землячка. Они были из разных сёл и городов, она была коренной ленинградкой…». ***

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Из воспоминаний З.А. Милютиной (Романовой), 1927 г.р.: «До войны в Ораниенбауме было пять школ. Когда весной 1942 года собрали ребят с первого по седьмой класс, их оказалось всего 116 человек. Под школу выделили самое, казалось, безопасное место – дворцовое здание в Нижнем парке, но и туда в ста метрах от школы упала одна бомба. Через год 14 человек закончили седьмой класс. Мы в школе старшие. Поэтому решили, что в госпиталь с концертами будут ходить младшие, а мы должны пойти помогать. И вот в субботу мы, семь человек, идём пешком в военно-морской госпиталь в Большую Ижору, в 14-ти километрах от Ораниенбаума. Прошли полдороги. Устали. Чтобы подбодрить себя, решили петь нашу песню: Мы – весёлые ребята. Мы – ребята хоть куда. Друг за друга, брат за брата, Мы горой стоим всегда. Идти стало легче. Дорога пустынна, ни человека, ни машины. Поём в полный голос… Нас догнал военный грузовик. Молоденький солдат открыл дверцу: – Эй, дружные ребята, куда идёте? – В госпиталь, в Большую Ижору. Ухаживать за ранеными. – Ещё далеко. Садитесь, подвезу. Мы с радостью забрались в кузов. В проходной госпиталя удивились, что мы – школьники из Ораниенбаума.

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Нас принял начальник госпиталя. – Мы пришли помогать. – Что же вы хотите делать? – Что надо, то и будем. А я и скажи: «За ранеными ухаживать». Он посмотрел на меня внимательно и, хоть в его глазах были смешинки, сказал серьёзно: – Ну, раз за ранеными, пойдёмте. Мальчиков определили пилить дрова, две девочки стали мыть пол в огромной палате. Ирине Черновой дали палату с ранеными в голову. А мне и Ане старшая сестра сказала: – А вы идите с нами. Пока мы поднимались на второй этаж, я слышала, как одна сестра говорила другой, что у неё в палате раненый уже несколько дней лежит, отвернув голову к стене, ни с кем не разговаривает и отказывается есть. Ане дали палату с ранеными в грудь, а меня сестра подвела к двери и сказала: «Вот твоя палата». Я, полная ответственности и желания помочь раненым, распахнула дверь, и… задохнулась от воздуха, который был в палате. Там лежало восемь солдат, тяжело раненных в живот. Растерявшись, я сказала громко: «Здравствуйте, товарищи раненые!». Они повернули головы и заулыбались. Им представилось забавное зрелище: небольшого росточка девочка с косами, завязанными красными ленточками, халат почти до пола, карманы на коленях, рукава закатаны валиками, два раза завёрнутая халатом и завязанная поясом… Они смотрели на меня и улыбались. А я, растерявшись ещё больше, подошла к молодому солдату, лежавшему у дверей, стала его поить. Он сделал глоток и сказал: «Спасибо, сестрёнка».

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Пожилому я поправила подушку. Он тоже сказал: «Не тушуйся, дочка». Я стала ходить от одного к другому, успокоилась и обратила внимание на солдата, который лежал в углу головой к окну, смотрел на меня внимательно и, единственный, не улыбался. Когда я подошла, он показал рукой: «сядь». Я села на койку, а он поднял руку и стал гладить мои косы. Сказал, что у него такая же дочка, давно её не видел и очень скучает. Потом я писала под диктовку письмо. Когда принесли на ужин кашу, кормила его из ложечки. А в палату всё время заглядывали сёстры и удивлялись, что этот солдат в первый раз за несколько дней проявил интерес к жизни. Отдежурив ночь, утром помыв лица раненым, мы пошли обратно. Когда мы, ребята, приходили в госпиталь, то физической помощи от нас было мало, но мы пробуждали в солдатах желание выжить, поправиться, вернуться на фронт, победить и скорее увидеть родных…». *** Из дневника пионервожатой 47-й школы М. Нужновой: «Из госпиталя мы ушли с узлами, унесли бельё и носки, которые надо чинить. Договорились с командованием госпиталя, что починку будем проводить систематически». *** Газета «Смена» №235 от 3 декабря 1941 года пишет: «В 56 школе Приморского района ученицы 7-го класса вяжут для бойцов теплые перчатки. В школе организована починка белья из госпиталей».

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Т.Н. Сахарова, 1930 г.р.: «Я осталась одна. Отец – на фронте, бабушка умерла. Я сидела в комнате и смотрела в одну точку. – Собирай вещички, – сказала соседка, – пойдёшь со мной в армию. Армией оказался банно-прачечный отряд. В 12 лет я стала прачкой. Окровавленные бинты, солдатское бельё – сколько я их перестирала. Я была занята делом – и жила!». *** К.Л. Уткина, 1927 г.р.: «Мне было 15 лет, меня устроили на работу в воинскую часть стирать бельё и бинты… Прачечная была в бане на первом этаже на Сызранской улице. После стирки нас просили иногда ухаживать за ранеными…». *** Из воспоминаний В. Демидова: «В моей памяти остался концерт, который мы, учащиеся 82-й школы Петроградского района, устроили в одном из госпиталей блокадного города. После концерта раненые позвали нас к себе в палаты. Боец, к которому пришёл я, ласково усадил меня на койку, расспрашивал, как живут ленинградцы. А потом открыл тумбочку и дал на прощание кусок хлеба…». ***

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Глава 8. У СТАНКА У станка он ел. У станка он спал. Всю войну точил. Всю войну строгал. А если кто о той войне заговорит, Краснеет и молчит. Ведь он не воевал, ведь он не наступал, Из котелка не ел, а просто голодал. С солдатами не ел, когда бывал привал, А всю войну точил, а всю войну строгал. А если кто о той войне заговорит, Он словно виноват – краснеет и молчит. Семен Трескунов

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

А.В. Беляев, 1929 г.р.: «На основании постановления Государственного Комитета обороны и решения начальника Ленинградского управления трудовых резервов №111 от 2 июля 1941 года была проведена мобилизация подростков прямо со школьной скамьи в распоряжение Управления трудовых резервов, которые направляли подростков на предприятия оборонного значения. Так я попал в ремесленное училище. Нам выдали обмундирование и поставили на довольствие с трехразовым питанием. Мы находились на казарменном положении, но, как несовершеннолетние не имели еще паспортов, а учиться очень хотелось! Но, увы, время распорядилось по своему. В начале ноября 1941 года меня и еще несколько подростков в сопровождении мастера доставили на завод №756 (завод «Вперед), который находился на берегу Черной речки у Смоленского кладбища, как бы для прохождения производственной практики. После оформления в отделе кадров и бюро пропусков нас повели через проходную в цеха для ознакомления с производством. После осмотра цехов нам объяснили, чтобы мы приходили к 8 утра в те цеха, за которыми нас закрепили. В цехах работали, в основном, одни молодые девушки и женщины. Нам, еще истощенным, предстояла разная, с большими нагрузками работа по 12 часов и более, всякое бывало! Сказывался недостаток питания, хотя иногда выдавали «стахановский» талончик на 100 гр. чечевичной каши или другой размазни. Все это не компенсировало затрат энергии. Продолжалось истощение и смертность. Погибали работники от бомбардировок и артиллерийских обстрелов, которые происходили по нескольку раз в сутки. Во время одной из бомбардировок цех №2 был полностью

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

разрушен. Мне пришлось работать в литейном цехе, где делали гранаты Ф-1, минометные мины калибра от 50 до 120 мм и многое другое для оборонной промышленности. При выполнении срочных заказов для фронта бывало, что мы не выходили с завода, а спали прямо у станков на рабочем месте. Одним словом – это был Ад! Другого слова не подберу. Это была война. Такую гигантскую работу по снабжению фронта оружием и боеприпасами в условиях блокады Ленинграда могли сделать только люди особого склада, мужества, стойкости, умения и железной воли. Я очень благодарен тем, с кем мне пришлось работать, кто помогал и направлял меня в те годы. Преодолевая болезни, контузию и ранения, не зная отдыха и выходных, даже больничные листы никому не выдавали, т.к. врачи были в госпиталях, на фронтах, а мы на трудовом фронте, и Ленинград был городом-фронтом с огневыми точками и амбразурами не только по окраинам, но и в центральных районах. Мы все – взрослые, подростки и дети – совместными усилиями защитили и отстояли наш родной город Ленинград!». *** Вчерашние школьники, ещё совсем дети, встали за пустующие станки, верстаки, машины, чтобы делать снаряды и пулемёты, гранаты и мины, ремонтировать танки и корабли, пушки и паровозы. В сентябре 41-го их было более 60-ти тысяч ребят, успевших приобрести первые трудовые навыки в ремесленных училищах и школах фабрично-заводского ученичества. Трудовой резерв рабочего класса оправдал своё назначение в самые решающие для судьбы города дни и месяцы. Многие ленинградские подростки встали к станкам и вместе с опытными рабо-

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

чими выполняли заказы для фронта, отстаивали родной город, помогали ковать Победу. П. Петухов, бывший мастер ремесленного училища при Металлическом заводе: «…И мастера и ребята в три смены точили снаряды, мины, детали пулемётов. Тонкостям профессии обучались тут же, прямо у станков. Это ведь поразительный, невероятный факт: в тяжелейших условиях осаждённого города ленинградские ремесленные училища продолжали жить и учить ребят. Мы принимали пополнение и в сорок первом, и в сорок втором, и в сорок третьем. В моём ведении было шестьсот мальчишек, разбросанных по всем цехам завода. Все три смены подряд надо было следить за ними, помогать, подсказывать. Для победы наши ребята сделали немало. Все девятьсот дней непрерывным потоком сходило с наших станков оружие для фронта». На Охте в блокаду в артели «Фанеродревтруд» в 194243 гг. трудились 13–15-летние подростки, которые изготовляли костыли для раненых, помогая их возвращению в строй. Работа была непростая, и выполняли её девочки-подростки очень старательно – строгали, сверлили, делали всё, что требуется. Летом 1942 г. школы ФЗО и ремесленные училища провели выпускные экзамены по ряду профессий, после чего молодые рабочие получили право самостоятельной работы. В книге «Ленинград принимает бой» Николай Тихонов тепло говорит о ремесленниках:

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

«Новые люди, рождающиеся в огне войны, их закалку ни с чем не сравнишь…» *** В.Н. Киршин в книге «Ремесленники города-фронта» вспоминает: «…К марту 1942 года в училищах и школах ФЗО не насчитывалось и половины состава. Реальной стала угроза потери всей смены рабочего класса города… И тогда в самом спешном порядке началась эвакуация…еле живых ребят… Долгим и тяжёлым был путь к спасению оставшихся в живых… Нас ждали заводы Урала, Поволжья, Сибири. Там ковали оружие… Вскоре ленинградские подростки доказали своё упорство в труде, и тут пригодился блокадный опыт. Работали по нормам взрослых, как и взрослые – по 12 часов в смену. Днём и ночью. Без выходных. И без малейших скидок». 24 января 1944 г. переходящее Красное Знамя Государственного Комитета Обороны вручено коллективу РУ №12, который жил и работал в трудных условиях города-фронта. С целью дальнейшего обучения подростков непосредственно на предприятиях были организованы в 1942 году 29 филиалов вечерних школ. ***

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Н. Аникеева, бывший директор ШРМ №12 Василеостровского района: «…9 января 1943 г. Стоят страшные морозы. Фанера в разбитых окнах не защищает. 20 марта. Решено в рабочих школах сделать досрочный выпуск в августе…для этого надо заниматься летом… 25 августа. Экзамены идут к концу… 30 августа… Выпускникам были выданы свидетельства об окончании семилетки, а потом завком устроил угощение для ребят и учителей – горячую пшённую кашу, ячменный кофе с сахарином, соевые пирожные и конфеты и – о, радость! – маленькие белые булочки…». В следующем учебном году число школ рабочей молодёжи возросло. Занятия начались 1 октября. *** В течение трёх блокадных лет две сестры Воробьёвы, 12 и 14 лет, перевозили ленинградцев на лодке через Неву в районе завода «Большевик» при любой погоде, под обстрелами, до первых льдин. Все были очень благодарны Тоне и Зине. Девочки никогда не жаловались, хотя даже мужчины побаивались плыть, когда штормило. Лодку, бывало, уносило по течению, всё же за вёслами сидел ребёнок, и с течением справляться было трудно. А зимой, как вспоминала работница медеплавильного завода Анна Пименова, девочки с отцом прокладывали дорогу по льду. Нева вставала торосами, и они дорогу разравнивали, следили за ней. Отец шёл впереди с наконечником, а они держали прутики чёрненькие, втыкали их, делали вешки.

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Люди говорили: «У Воробьёвых дорога проторена». Этой дорогой, конечно, пользовались все… В 1942-1943 учебном году пионерские дружины рапортовали, как они участвуют в обороне Ленинграда. Они рассказали, как собирали средства на танковую бригаду и эскадрилью истребителей, организовали сбор компасов и лыж для партизан и бойцов Ленфронта. Участвовали ребята и в ремонте военной техники. *** М.В. Гречухин: «…Под присмотром мастера мы стали ремонтировать подбитые в боях бронемашины: заменяли детали, переклепывали ферадо на дисках сцепления, ставили новые диски. Работа была спешная, никто не спрашивал, устали мы или нет…». ***

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Глава 9. ВЕСЕННЯЯ УБОРКА 25 марта 1942 года принято постановление об уборке города от снега и грязи. В этом приняли участие школьники и подростки. К 15 апреля очищено более трёх миллионов квадратных метров улиц, площадей, набережных и более 12 тысяч дворов, вывезено за город 1 млн тонн нечистот, мусора, снега, льда. Только 4 апреля этой работой занималось более 818 тысяч горожан. Так город был спасён ещё от одной беды – эпидемии.

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Из воспоминаний О. Кобок: «С конца марта мы, школьники, вместе со взрослыми скалывали лёд и снег на территории, прилегающей к 155й школе (Греческая площадь). Мы должны были отработать определённое количество часов, но нас не надо было просить или заставлять – работали изо всех сил, считая это своим долгом». *** В.Г. Григорьев: «Наступала весна. Стали таять сталактиты нечистот, усилился запах от разлагающихся трупов, которые лежали в подвалах, парках и садах. Было объявлено о массовой уборке снега и очистке города от нечистот. Все, кто мог, вышли на улицы и во дворы. Ломами, которые могли поднять лишь сильные и крепкие люди, а часто вдвоем, долбили груды смерзшихся нечистот, грузили глыбы на машины или грузовой трамвай (который вновь начал работать с середины апреля) или просто листы фанеры, и отвозили к местам свалки, а чистый снег – прямо в парки и к берегам рек и каналов. Мы тоже грузили снег и на листах фанеры отвозили в парк, пока с нами чуть не случилась беда. Однажды вечером наша дружная группа ребят возила снег со двора в парк. Маршрут коротенький – только пересечь улицу и через проход в ограде прямо в парк. Улица была почти очищена от снега. В то время она была мощеная колотым кубиками камнем. Не обращая внимания на то, что была объявлена тревога, мы обстрелянные пацаны, уже ничего не боялись, отчасти по детской глупости. Самолеты противника шли где-то высоко, как вдруг заработали наши зенитки. По улице, высекая искры, застучали и посыпались рядом с нами осколки. Мы бросили фанеру и бегом в подворотню. Все на этот раз обошлось хорошо». ***

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Глава 10. НЕ ХЛЕБОМ ЕДИНЫМ СТАРАЯ КНИГА Утром он выпил пустого чаю, Руки согрел о горячий никель. Слабость, голод превозмогая, Вышел купить старую книгу. Весь он сквозит иконой Рублёва, Кажется, палка сильней человека. Он постоял на углу у Садовой. Вот у Фонтанки новая веха. Вкопаны в снег, неподвижны трамваи. Замерли стрелки часов на Думе. Книгу купил. Раскрыл, замерзая. Не дочитал страницу и умер. В.В. Вольтман-Спасская

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Блокада сплотила патриотически настроенных людей, воинов, моряков и население Ленинграда. Духовное единство было решающим условием их жизни, борьбы и победы. В первые месяцы войны историки города подготовили к печати брошюры, посвящённые героическим страницам отечественной истории. В июле 1941 года открылась выставка «Героика великого русского народа». В 1942 году были опубликованы книги об Александре Невском, Дмитрии Донском, Кузьме Минине, Дмитрии Пожарском, Александре Суворове, Михаиле Кутузове, книги серии «Гениальные люди великой русской нации», посвящённые М.И. Глинке, А.С. Пушкину, П.И. Чайковскому, И.Е. Репину, И.П. Павлову, А.С. Попову и многим другим, чьи имена славили наш великий город в разные времена. Обращение к исторической памяти, историческим традициям и культурным ценностям сыграло важную роль в поддержании высокой духовности. Известные писатели и поэты выступали по радио и в печати, сотрудничали в газетах. Книги, газетные очерки, статьи, поэмы и стихи вселяли надежду в нашу победу. За первые 22 месяца войны было издано 14,5 млн. экземпляров книг и брошюр для Ленфронта и Балтфлота. Моральную стойкость и мужество жителей и защитников города крепили плакаты, зовущие в бой за Родину, за Ленинград. В первые дни войны на стенах домов и на заборах появился плакат «Били, бьём и будем бить» В.А. Серова. 103 выпуска плакатов серии «Боевой карандаш» издано в период с 28 июня 1941 г. до января победного 1945 года.

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

В Ленинграде было устроено несколько художественных выставок, первая из них – в самый разгар блокадной зимы, 2 января 1942 года. Свой вклад в развитие чувств патриотизма внесли артисты Театра музыкальной комедии. Они поднимали боевой дух ленинградцев, воинов. Искусство было мощным оружием в борьбе с врагом. Большое воздействие на патриотическое воспитание молодёжи и школьников оказывали в период блокады и войны газеты «Смена», «Ленинградская правда», «Ленинские искры», а также боевые листки, стенгазеты. В сентябре-октябре 1941 г. учебных занятий, в основном, не было. Газета «Смена» писала: «Ленинградских школьников можно встретить на строительстве линий укрепления и на уборке картофеля, овощей, и на пунктах сбора тёплых вещей для бойцов Красной Армии, и в госпиталях…». 2 ноября 1941 г. «Смена» писала: «Знай, решаешь ли задачу, стоишь ли на дозорной вышке, собираешь ли металлический лом, работаешь ли в санзвене – ты помогаешь фронту, ты – юный боец!

Ты защищаешь свою Родину!» Газета «Смена» выходила только три раза в неделю, но в июне сорок второго года она стала ежедневной, тираж её увеличился.

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

6 сентября 1941 г. в «Ленинградской правде» были напечатаны стихи Джамбула Джабаева «Ленинградцы, дети мои!». Оно также было расклеено по городу в листовках. 25 января 1942 года из-за отсутствия электроэнергии не вышла газета «Ленинградская правда». Это единственный случай, который не повторился в течение всей блокады, В январе 42-го газета выходила в уменьшенном формате. Газета «Смена» сообщала об итогах работы школьных отрядов на полях области. В 1942 году газета «Смена» поместила заметку «Как самому сложить печь», которая помогла не одному горожанину решить важную бытовую задачу. «Ленинградская правда» сообщает о работе Шостаковича над новым произведением наряду со сводками с фронта, среди заметок о «стервятниках» и о сборе бутылок для горючей смеси. 12 апреля 1942 года в «Ленинградской правде» напечатано постановление «О возобновлении пассажирского трамвайного движения». С 15 апреля стало действовать пять трамвайных маршрутов. В городе издавалось много плакатов, листовок, открыток. Оставшиеся в осаждённом городе художники запечатлевали в своих работах будни города-бойца, его славных защитников, героев фронта и тыла. Эти открытки распространялись среди воинов и тружеников Ленинграда, почта уносила их через блокадное кольцо вглубь страны. Каждая открытка из города на Неве переходила из рук в руки, вызывая чувства восхищения и гордости: Ленинград жив, он борется. В апреле-мае 1942 г. Дворец пионеров и его сад были восстановлены при участии детей, школьников, ремесленников. Это позволило наладить работу кружков, а также организовать лекции, консультации. Заработал Отдел тех-

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

ники. Организованные концертные бригады выезжали в госпитали и воинские части. Из воспоминаний М.А. Ткачёвой: «…С большим удовольствием я посещала музыкальный лекторий во Дворце пионеров. Слушателей обычно было немного – человек тридцать. Лекции о творчестве того или иного композитора имели музыкальное сопровождение. Там я впервые услышала пьесу Бородина «Исламей». *** Вспоминает Ю. Струев: «…С лета 1942 года и практически до окончания войны я работал танцором в концертной бригаде… которая была создана для обслуживания бойцов и командиров Ленфронта моряков Краснознамённого Балтфлота и населения города. Юные артисты, часто голодные, под артиллерийским обстрелом и бомбёжками давали концерты на передовой, в госпиталях, на военных корабля, на концертных площадках города. В буфете Дворца ежедневно получали дополнительное питание, и наши руководители следили, чтобы мы съедали всё, а не уносили домой… Все участники концертной бригады уже в 1943 году были награждены медалью «За оборону Ленинграда». 18 апреля 1944 года лучшие были удостоены Почётной грамоты ЦК ВЛКСМ». При Дворце пионеров был создан и знаменитый Ленинградский ансамбль танца под руководством А.Е. Обранта. За время войны молодёжный ансамбль дал более трёх тысяч выступлений для защитников и жителей Ленинграда. ***

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Вспоминает Л. Тарос , 1929 г.р.: «…В 1943 году я стала ходить во Дворец пионеров, в студию художественного слова. Вела занятия профессор М.В. Кастальская. Я читала стихи, иногда вела концерты. В основном же, вела концерты Вера Бородулина. Во Дворце ещё работал танцевальный кружок. Мы выезжали с концертами в войсковые части. У нас была форма: белая блузка, юбка в складку и, конечно, красный галстук. Нас очень тепло и радушно принимали…». *** «…В студии художественного слова, которую вела Мария Васильевна Кастальская, читали «Бородино», «Василия Тёркина», стихи о городе, басни Крылова, Михалкова, отрывки из «Войны и мира», стихи С. Есенина (!). В Большом зале филармонии в 1944 году мы «хором» читали «Русь» Никитина: «Уж и есть за что, Русь великая, Полюбить тебя, назвать матерью!» – это из воспоминаний М.М. Рыбальченко, занимавшейся в студии во время блокады. В 1943 году в городе проходил литературный конкурс. Ленинградские артисты, известные нам по радиопередачам, читали классические и патриотические стихи и рассказы в помещении нынешнего кукольного театра им. Деммени. Нина Чернявская читала «Левшу» Лескова, Александр Перельман – стихи Пушкина и «Лезгинку», в припеве которой было убедительное «Мы домой приедем со славой». Маленькие ленинградцы держались стойко, они ходили в школу, копались на грядках в садах и скверах вместе со старшими, пели, занимались музыкой. ***

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

М.А. Ткачёва: «С 1 апреля по 1 августа 1942 г. в детской музыкальной школе Петроградского района занятия проводились бесплатно. 2 июня в состав учащихся было зачислено 46 человек по классу фортепиано и пять – по классу виолончели. Школа размещалась в трёх-четырёх небольших комнатах служебного флигеля, она продолжала свою деятельность даже тогда, когда во всех других районах города жизнь ДМШ замерла. В 1943 году школа трижды подвергалась артиллерийским обстрелам, но педагоги и ученики продолжали учёбу и участвовали в шефских концертах. Школа приняла участие в отчётном концерте Ленинградского хореографического училища, который прошёл в помещении Театра комедии в июле 1943 года… Я оказалась в числе нескольких учеников – пианистов, скрипачей, виолончелистов, которые выступали с концертами в госпиталях перед ранеными бойцами. Дирекция музыкальной школы выхлопотала для нас освобождение от огородных работ и постаралась всерьёз занять концертной деятельностью. Мы всегда выступали с удовольствием, хорошо у нас получалось или похуже, раненые награждали нас благодарными аплодисментами. В завершение мы получали тарелку каши. Несмотря на прорыв блокады в январе 1943 года… мы не получали мяса, молока, сахара и всегда были голодны. Многие блокадники помнят лето 1943 года, как время самых жестоких, систематических артобстрелов города. Фашисты били по трамвайным остановкам в часы пик, когда там скапливалось много народу, по школам, госпиталям. Особенно выматывала система, когда с раннего утра и до позднего вечера снаряды по 3-5 штук ложились с небольшими интервалами в различных точках одного региона, ограниченного несколькими кварталами.

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Эта система позволяла гитлеровцам держать в постоянном напряжении людей, срывать работу транспорта и предприятий. Ведь обстрел – не воздушный налёт, о котором обязательно предупреждала сирена, первый снаряд всегда был неожиданным. Мы, участники концертной бригады, в этих условиях являлись на концерты без срывов и опозданий, иногда попадая под обстрел… Никогда не забуду концерт в Травматологическом институте, который тогда находился в парке Ленина. От школы идти было недалеко, но начался обстрел. Мы шли по парку, спрятаться негде, разрывы где-то близко. Мы бежали к институту. Запыхавшиеся, испуганные, вбегаем в подъезд и цепенеем, увидев первых же раненых. Педагоги не предупредили нас, что мы увидим. В блокаду мы видели много мёртвых и раненых. Публика на наших концертах была в повязках, гипсе, с костылями. Но здесь было что-то ужасное – это были люди, раненные в лицо. У кого-то нет подбородка, у кого-то искорёжено всё лицо, у кого-то – сложная система пересадки кожи, так называемый Филатовский стебель. Увидев всё это, мы готовы были бежать обратно, под обстрел. Иван Петрович Аркадьев, который всегда был с нами на концертах, сказал: – Ребята, нас здесь ждут! Концерт состоялся, но мы играли, боясь поднять на зал глаза, чтобы не расплакаться. Я, наверно, впервые задумалась над тем, что мальчишки, ненамного старше нас, жертвуют ради нас своей жизнью и здоровьем, какие жестокие страдания приносят им ранения. После каждого концерта мы получали тарелку каши и, если концертов в течение дня было два или даже три, мы с тем же удовольствием съедали свои порции.

100

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Нередко мы видели слёзы на глазах слушателей, мы напоминали им младших сестрёнок и братишек. Кроме того, раненые высказывали изумление, что в условиях города-фронта, где каждому грозит смерть, дети не просто живут, но учатся, занимаются музыкой. Раненые говорили, что в городе они чувствуют себя уязвимыми, беззащитными перед вражескими обстрелами, в то время, как на фронте у них было оружие, чтобы расквитаться с врагом. Там были жестокие бои, но иногда короткие передышки в тылу… Здесь смерть угрожает каждую секунду, а противопоставить ей можно только выдержку и терпение. Некоторые члены нашей концертной бригады были награждены медалью «За оборону Ленинграда». Я была в их числе. Радости и гордости не было границ. Я почувствовала, что наравне с бойцами являюсь участницей великих исторических событий». *** Всю блокаду работала музыкальная школа им. М.П. Мусоргского. Вспоминает Т.Н. Громова, 1927 г.р.: «Уроки проходили в нетопленых помещениях. Занимались в пальто, в перчатках с обрезанными пальцами, в шубах, платках… И всё же, согревая замёрзшие руки, забывая невзгоды, целиком отдавались музыке… Второй блокадный учебный год начался с заготовок топлива. Близ станции Шувалово мы разобрали деревянный дом и доски переправили в музыкальную школу. Важное место в нашей жизни, начиная с осени 1941 г., занимала концертная работа. Она давала нам радость

101

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

и счастье. Мы выступали в прифронтовых воинских частях и госпиталях, подразделениях МПВО. Добирались туда на открытых грузовиках, часто в мороз и вьюгу. Нас принимали так тепло, что о трудностях дороги и вспоминать не хотелось… Мы гордились тем, что своими выступлениями можем скрасить раненым дни пребывания в госпитале, отвлечь их от тяжёлых страданий. И не раз убеждались, как нужна им наша музыка…». *** Блокада не погасила интереса к книге. Работники библиотек вспоминают, что ребята читали «Приключения барона Мюнгхаузена», романы Жюля Верна, «Тайна двух океанов», разные исторические повести, народные сказки и сказки Андерсена. Книги уводили их в другой мир, помогали выжить. Из дневника Миши Тихомирова: «…Только во второй половине декабря 41-го прочитал «Большие надежды» Диккенса и «Властелина мира» Беляева». (Миша погиб во время артобстрела в начале 1942-го года.) *** У Н.К. Чуковского есть такие строки: «В осаждённом Ленинграде удивительно много читали, читали классиков и поэтов, читали в землянках и домах, читали на батареях и вмерзших в лёд кораблях, охапками брали книги у умирающих и в бесчисленных промёрзших квартирах при свете коптилки читали, читали…» ***

102

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Из воспоминаний М.А. Ткачёвой: «В эту первую зиму я много читала. У отца прекрасная библиотека, и я брала, что хотела. Что-то понимала, что-то откладывала. Пыталась читать «Невесту Пушкина» Сергеева-Ценского. Часами рассматривала подшивки журнала «СССР на стройке» за несколько лет, «Столица и усадьба». Не уставала любоваться портретами Натальи Николаевны Пушкиной – её красота, наряды, причёски приводили меня в восторг. Случилось, что в доме кончился зубной порошок (тогда частенько и надолго кончались довоенные богатства – спички, мыло и т.д. Мама сказала, что теперь будем чистить зубы углём. «Как!» – возмутилась я. «А разве ты не знаешь, что во времена Пушкина все красавицы чистили зубы углём, порошка ещё не придумали!». Я поверила и послушно каждое утро толкла уголь. Мама очень настойчиво следила за тем, чтобы мы не опускались, регулярно мыли волосы, уши, шею. В нашей семье не было вшей, а вообще это было настоящее бедствие в городе…». *** Трогательную историю о книге рассказала О.Н. Тюлева: «Зимнее утро 1942 г. Я открыла глаза. За ночь комнату выстудило, но под двумя одеялами и дедушкиным пальто – вполне терпимо. Но надо вставать, надо топить печурку, надо, надо, надо…Раньше я больше знала слово «хочу», «хочу новую куклу, книгу, игру…». Все желания исполнялись. Теперь – железное, жёсткое слово «надо»… Я встала, подошла к окну, подняла тёмную маскировочную штору, откинула угол одеяла… на подоконнике лежал снег…

103

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Я начала разжигать печку. В это время во входную дверь кто-то постучал. Я открыла, это Вова, сосед… Мальчик тяжело опустился в кресло: – Очень есть хочется, дай что-нибудь почитать. Я смотрела на худое лицо, заострённый нос, ввалившиеся глаза, на тонкие, как веточки, руки. А ведь совсем недавно его дразнили девчонкой за пухлые щёки… – У нас папа умер, у Окуневых – Котя, – сообщил Вова. – Мы дедушку похоронили и дядю Васю, – сказала я. Говорили спокойно, без слёз. Где-то разорвался снаряд. Мы умолкли. – Что же дать почитать? Чарскую? Это для девчонок. Пожалуй, Юрия Германа. Книга – подарок мамы с надписью «Лёле в день рождения самой суровой годины 1941 г.» Вова взял книгу. «Когда читаешь, меньше хочется есть, мысли о еде хоть на время уходят. О другом думаешь Я уже на Луне побывал, с индейцами повоевал». И он исчез в тёмном пролёте лестничной площадки. Через несколько дней Вова умер. «Рассказы» Юрия Германа были последней книгой в жизни мужественного ленинградского мальчика. Сегодня эта книга хранится в Музее истории города». В холодную зиму 1941-42 годов и все дни блокады постоянно работали 22 районные массовые библиотеки. Библиотекари организовывали «передвижки», с которыми ходили по госпиталям и домам, выезжали на передовые позиции. ***

104

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Вспоминает Н. Пихалова: «…Библиотека «15 лет Октября» на Московском проспекте всю блокаду не закрывалась…Читателей было мало… Брали читать больше романы. Молодые брали домой, пожилые читали в зале. Тут воздух был чуть теплее уличного, топили печурку…». *** Вспоминает В. Григорьев: «…Длинными холодными вечерами зимы 41-42 гг., лежа одетым в постели, при свете коптилки я много читал. Особенно мне нравились приключения и путешествия… Р. Амундсен и Ф.Нансен, Русанов и Папанин, Лазарев и Лаперуз, Колумб, Кук, Бугенвиль, Миклухо-Маклай и многие другие путешественники и авантюристы скрашивали мои голодные будни, звали на подвиги и возбуждали жажду путешествий. Жюль Верн, Конан Дойль, Сетон-Томпсон, Лондон, Купер, Майн Рид поддерживали силу духа примерами своих героев – людей и животных…». В период блокады писатели выпустили более двухсот новых книг, не прекращали работу музыканты, другие деятели искусства. 31 августа 1941 г. Дом Красной Армии имени С.М. Кирова открыл выставку «Великая Отечественная война советского народа против германского фашизма». На улицах появились «Окна ТАСС» и плакаты «Боевого карандаша», ярко отражавшие отношение ленинградских художников и писателей к происходящему на фронте и в городе. ***

105

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Вера Инбер пишет: «22 сентября 1941 г. В эти дни в осаждённом городе, под бомбами, Шостакович пишет симфонию. 12 октября 1941 г. Большой зал филармонии. Увертюра к опере «Иван Сусанин», Пятая симфония Чайковского… И.О. Брик вёл свою партию, превозмогая боль от ожога, полученного накануне при тушении пожара… 19 октября 1941 г. Научная и писательская общественность Ленинграда отметила юбилей великого азербайджанского поэта Низами… Один из докладов сделал капитан М.М. Дьяконов, специально прибывший для этого с фронта… 28 октября 1941 г. Симфонический оркестр радиокомитета готовился исполнять на радио Пятую симфонию Чайковского для Англии. Перед самым началом передачи фашистские самолёты прорвались в город. Бомбы падали на соседние дома. Летели стёкла, сыпалась штукатурка. Двоих в оркестре ранило. И всё же в назначенное время в Лондоне слушали музыку, которая через порабощённую Европу доносилась из Ленинграда… 7 декабря 1941 г. Пятая симфония Бетховена и увертюра Чайковского «1812 год». Филармония всё мрачнее. Адский холод. Люстры горят в четверть силы. Оркестранты – кто в ватниках, кто в полушубках…Барабану теплее всех: он согревает себя ударами… 10 декабря 1941 г. В Эрмитаже торжественное заседание, посвящённое 500-летию великого узбекского поэта Алишера Навои…. Весной 1942-го в городе зазвучали Бородин и Моцарт, Мусоргский и Шуман, Бетховен и Римский-Корсаков… Ленинградцы слушали в концертном исполнении «Кармен», «Риголетто», «Севильский цирюльник»…

106

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

14 июня 1942 г… В оркестре филармонии вторые скрипки получили вторую категорию и потому не выжили… Они теперь все новые… 9 августа 1942 г. Снова переполненный зал филармонии, как это было до войны и в самом начале войны. …..19 января 1942 г. Всю неделю перед прорывом блокады Ленинград жил так же, как все эти 16 месяцев. В эту ночь было два больших концерта, где исполняли Скрябина и Чайковского. В театре Красной Армии (Дом офицеров) шли «Русские люди» Симонова. В Театре Музыкальной комедии шла пьеса «Раскинулось море широко» из жизни балтийских моряков… 27 апреля 1943 г. Филармония. Теперь не то. Люстра тогда горела в четверть силы, теперь хрустальные подвески пронизаны светом. У военных новые ордена, которых ещё не было осенью 1941 г. Только холодно очень…». *** Вспоминает М.М. Рыбальченко (Хействер), 1930 г.р.: «Февраль 1943 года. Ребят нашей 82-й школы пригласили принять участие в праздничном концерте, который должен быть в клубе Первого флотского экипажа Краснознамённого Балтийского флота. Он в войну и многие годы спустя размещался в здании на площади Труда. Я должна была читать «Третье письмо на Каму» Ольги Берггольц. За месяц до того была прорвана блокада, стихи – об этом великом для армии, горожан, фронта, страны событии. Мне помнится, что я очень волновалась, но читала хорошо, зал слушал меня и аплодировал. Я осталась стоять в кулисах, чтобы увидеть программу до конца. Ведущий объявил номер, на сцену вышел худенький мальчик из нашей школы, Юра Баскаков. Сти-

107

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

хотворение, посвящённое папе, слушали в полной тишине. И вдруг Юра смолк. Видно было, что он борется со слезами. Его отца уже не было в живых, во всём зале не было никого, кто знал об этом. Юра был настоящим ленинградским мальчиком. Справившись с собой, он дочитал стихи. Зал взорвался аплодисментами. Люди поняли, чего стоил школьнику его трудный шаг, и благодарили Юру. Помню, грузовик привёз нас ко дворцу Кшесинской. Мы уже не волновались, как доберёмся до дома. Попрощавшись с учительницей и ребятами, я обратила внимание на тишину. Небо чистое, в звёздах, кругом белый снег, сверкающий от лунного света. Так, в торжественной тишине, закончился тот далёкий 25-й день рождения Армии и Флота». *** В.Г. Григорьев: «Это было в конце декабря 1941 года. Выходной день. Солнечно. На Сытный рынок потянулись люди. Там была «толкучка», где можно было обменять вещи на продукты. Неожиданно начался обстрел района. Первые же снаряды попали на рынок в толпу людей. Было много убитых и раненых. Мать моего друга Вали Белякова попала под этот обстрел, была тяжело ранена и вскоре скончалась. Следующие снаряды падали на пр. Горького. Один упал около нашего дома, попал в газетный киоск, разрушил его полностью и повредил телефонную будку, которая стояла рядом в сквере. Был поврежден и трамвайный вагон, стоявший напротив. Другой снаряд разорвался у дома №25, убив двух человек, один из которых был в военной форме. Он шел вдоль ограды парка и многие осколки попали в

108

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

него. Еще один снаряд разорвался на трамвайной остановке у дома №49, напротив бывшей биржи труда. Был полностью разрушен один и поврежден другой трамвайный вагон. Много людей было убито и ранено на нашей улице. Вот, по-моему, с этого дня, если мне не изменяет память, и перестали ходить трамваи. В этот день мы с мамой и моей сестренкой Наташей хотели пойти в кино, на площади Льва Толстого. В доме №35 с двумя башенками (доходный дом К.И. Розенштейна, построенный по проекту хозяина в 1913–1915 годах, строительство завершено архитектором А.Е. Белогрудом) – размещался маленький кинотеатр «Арс», который еще работал, и в тот день показывали детский фильм «Конек-Горбунок». Мама что-то задержалась, то ли одевала Наташу, то ли еще что-то, но эта задержка, возможно, спасла нам жизнь. Я, уже одетый, вышел на улицу и стоял в нише парадной нашего дома, ждал их. Терпенье лопнуло, и я открыл дверь в парадную, когда за моей спиной раздался оглушительный взрыв, горячая тугая волна втолкнула меня на лестницу. Я бросился наверх. Снаряды продолжали падать. По радио, как всегда с опозданием, было объявлено, что «район подвергается артобстрелу, населению укрыться». Когда обстрел прекратился, я пошел смотреть, что разрушено: в стене и нише, где я стоял полчаса назад, появились щербины от осколков снаряда, они и теперь видны, по прошествии 60-ти лет. Это вторая ниша, где квартира №12, – мы жили тогда временно у тети Маши, бабушкиной сестры, на втором этаже – это было безопасней, как нам казалось. А тетя к этому времени уже умерла, но не от голода, а от болезни. В кино мы все-таки сходили, правда не без приключений: когда Иванушка, выйдя в ночной дозор, лег во ржи, достал из-за пазухи краюху хлеба и начал ее жевать –

109

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

тут у нас потекли слюнки, а в зале раздался звук сирены, возвещавший о том, что началась очередная воздушная тревога. Администрация кинотеатра попросила всех выйти на лестничную клетку, т.к. убежища для зрителей в этом доме не было. Простояв на лестнице некоторое время, мы услышали отдаленный гул артиллерийской стрельбы по самолетам – бомбили где-то далеко. Поняв, что до Петроградской стороны им не добраться, зрители успокоились. Когда тревога окончилась, нас опять пригласили в зрительный зал и продолжили показ фильма с того момента, где Иванушка с аппетитом жует свою краюху. А мы опять облизывались и вспоминали вкус настоящего хлеба». *** О.Н. Тюлева: «…В октябре 1942 г. институт усовершенствования учителей и городской отдел народного образования решили провести олимпиаду детского творчества. Районный смотр художественной самодеятельности проходил во вновь открытом Выборгском дворце культуры… Вот и наш выход. Мы встали полукругом, все в пионерской форме, У комсомольцев, кроме галстуков, на белых рубашках и блузках комсомольские значки… В стихах, которыми мы начинали монтаж, – мирный город. Стихи прерывались песней «Священная война». Стихи о боях под Ленинградом заканчивал Алик Новиков:

110

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Ни шагу назад! Ни шагу назад! За вами Ленинград! И опять песня, популярная в годы войны: Смелого пуля боится, смелого штык не берёт! И снова звучат стихи Ольги Берггольц, Веры Инбер, Николая Брауна, Николая Тихонова: Но мы стояли, а кольцо сжималось, Сжималось страшное, проклятое кольцо… Только Лёва Пак с его медлительной речью мог воспроизвести эти слова с почти осязаемым чувством, будто тебя душат: Ленинград в декабре, Ленинград в декабре… Как угрюмо твоё ледяное жильё, Как врагами изранено сердце твоё. Ю. Колосов читает монолог гнева из поэмы В. Инбер «Пулковский меридиан». Да. Это было всё. Мы видели, мы пережили это – подтверждает, заканчивая, хор детских голосов… Мы вышли на следующий тур. Жизнь внесла радостные поправки в текст литмонтажа – 18 января 1943 года прорвана блокада Ленинграда! 12 апреля 1943 г. начался последний тур, в нём принимали участие победители районных олимпиад, в том числе 119 чтецов, 78 танцоров, 48 певцов! Заключительный тур проходил во Дворце пионеров, который начал действовать уже в мае 1942 г. Среди членов жюри была поэтесса Вера Инбер…

111

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Мы заняли первое место…Вскоре нас пригласили выступить на радио. Потом мы много раз бывали с концертами в госпиталях, воинских частях. Встречали нас радостно и тепло…». Кроме художественной олимпиады, 600 ребят приняло участие в конкурсах по основным школьным предметам… *** Из воспоминаний Ю.И. Колосова, 1927 г.р.: «…В 1942 – 1943 учебном году школьники, не эвакуированные из Ленинграда, учились. Я учился в седьмом классе 112–й школы на Выборгской стороне. В классе было всего 11 человек – два мальчика и девять девочек. Весной 1943 года Дворец пионеров проводил олимпиады по химии и художественного детского творчества. Школьники принимали в них участие, по желанию. Как человек энергичный, я решил принять участие в обеих олимпиадах. Я представил на олимпиаду по химии работу «Что можно сделать из дерева» и завоевал первое место. В олимпиаде художественного детского творчества я выступал вместе с другими подростками в литературно-художественном монтаже, открывал его словами: «Слушай, страна, говорит Ленинград!». Потом шли отрывки их стихотворений поэтов О.Берггольц, В.Инбер, А.Прокофьева и др. За своё выступление я получил в подарок книгу К. Осипова «Суворов», изданную в Ленинграде в 1943 году. Самое важное, что в эту книгу была вклеена грамота (она и сейчас вместе с книгой стоит на почётном месте в книжном шкафу), текст которой будоражит душу до сегодняшнего дня: «Победителю олимпиады детского творчества, проведённой в Ленинграде во второй год

112

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Отечественной войны (март-апрель 1943 г.) Колосову, ученику 7-го класса 112 школы». Подписали грамоту Заведующий Ленинградским городским отделом народного образования Никитин, секретарь Ленинградского Городского Комитета ВЛКСМ Кириллов». *** О.Н. Тюлева: «1 мая 1942 г.» «Всю ночь в городе слышались глухие взрывы. Рвались снаряды. «Спи спокойно – успокаивала меня мама – это наши стреляют, отмечают праздник. Нам тоже надо отпраздновать его назло фашистам. Утром мама ушла на завод. 1 и 2 мая были объявлены рабочими днями. Год назад, «до войны», как теперь принято говорить, в этот день мы ходили на демонстрацию, а потом в гости к дедушкиному брату. Было много цветов, песен, шума, вкусной еды… Дедушки нет, умерли два его брата, сестра. Тысячи людей унес голод. Да и сейчас еще многие ленинградцы прикованы к постелям, а другие едва владеют опухшими ногами. Но, теперь они уже не умрут от голода. Продовольственные карточки регулярно отовариваются, все больше открывают специальных столовых, где подкармливают особенно ослабевших людей, в аптеках продают целебный напиток из хвои. Работает «Дорога жизни» по Ладоге. Через два дня начнутся занятия в школах. В комнату через окно врывается солнечный луч и вместе с ним по радио знакомые довоенные песни. А что, если отметить 1 мая поездкой на Невский? Я давно там не была, да и мама ведь сказала, что этот день нужно провести особенно. Я беру ленточки, привычно разглаживаю на спинке стула (электричества у нас на окраине города часто нет), вплетаю их в косы, надеваю пионерский галстук. По пути забегаю за своей

113

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

подружкой Таней. Бежим на остановку, втискиваемся в переполненный трамвай. Звон трамвая слушаем с удовольствием, ведь он пошел совсем недавно – 15 апреля. Город, преображенный невероятным трудом ленинградцев после страшной зимы, очищенный от нечистот, льда, словно вымытый, украшенный флагами, выглядит сегодня празднично, торжественно, величаво, даже пробоины в домах, что кровоточат кирпичом, как-то не замечаешь. А вот и Невский. День солнечный, яркий, теплый. Худенькие бледные личики ребят мелькают то здесь, то там. Особенно их много на Неве, где стоят корабли, причудливо укрытые маскировочными сетями. Возле репродукторов собираются люди. Девушки принарядились. У многих из них в петлицах первые весенние цветы, а на лацканах пальто маленькие брошечки: ласточка, держащая в клюве конверт. Начинается трансляция радиомитинга, который сегодня в городе проводится вместо парада и демонстрации. Мы останавливаемся и слушаем. Выступают руководители ленинградской партийной организации, командующий армией, писатели, солдаты, рабочие, артисты…Они говорят о делах на фронте, мужестве ленинградцев и о том, что фашизм будет неизбежно разгромлен. «Ленинград выдержал, выстоял! Ленинград победит!» Митинг закончен. Пора возвращаться домой, на Выборгскую сторону. На деревьях уже набухли почки и вотвот брызнут первой зеленью. – Таня, мы ведь этот майский праздник никогда не забудем? – Конечно, но дома нам наверняка попадет, если узнают, как далеко мы одни ездили». ***

114

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Вспоминает Н.Р. Потапова: «Летом 1942 г. для детей Петроградского района был организован пионерский лагерь на территории Каменного острова». *** В.А. Прекорова, 1935 г.р.: «Летом 1942-1943 гг. наш детский дом №10 на два месяца вывозили в поселок Ольгино, на территорию военного городка». ***

115

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Глава 11. « Г О В О Р И Т Л Е Н И Н Г РА Д » 22 июня 1941 г. в 13 часов 25 минут по радио Ленинграда было передано сообщение о введении в городе угрожаемого положения. 23 июня в 1 час 15 минут подан первый сигнал воздушной тревоги. За всю блокаду по ленинградскому радио 3091 раз прозвучал сигнал воздушной тревоги. Только в течение 43-го года по радиотрансляционной сети города передано 2486 оповещений населения об опасности артиллерийских обстрелов. 24 августа 1941 г. по ленинградскому радио прозвучала беседа «Где и как укрываться при воздушной бомбардировке». 7 сентября диктор объявил в эфир: «Слушай, Москва. Слушай, Советский Союз. Говорит Ленинград. Говорит героический город Ленина!» 8 сентября, ещё не зная, что будет означать эта дата в жизни нашего города, английская радиостанция передала в эфир слова единения и поддержки Ленинграду: «Слушай, Ленинград! Говорит Лондон! Лондон с вами. Каждый ваш выстрел находит отзвук в Лондоне. Лондон приветствует героизм Ленинграда… Да здравствует Ленинград!» 16 сентября на всю страну прозвучали слова Д.Д. Шостаковича: «Я говорю с вами из Ленинграда… Я говорю с фронта…»

116

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

В сентябре в передаче на всю страну прозвучали стихи Ольги Берггольц: Наш город – труженик и воин – Встречает новый день войны. Он только строже сдвинул брови За эту ночь. Его чело Ещё упрямей и суровей, Но горделиво и светло. Нет, полуночные тревоги Его не сломят, не смутят, Он всё такой же – смелый, строгий, Орденоносный Ленинград. Он знает: день грядущий труден, День обороны и труда. Он грудью встретит всё, что будет, Необоримый, как всегда. По радио звучали голоса Ольги Берггольц, Всеволода Вишневского, Анны Ахматовой, Веры Инбер, Николая Тихонова, Александра Прокофьева, академика Орбели, Виссариона Саянова, Веры Кетлинской… Радио призывало, мобилизовало, объясняло, убеждало, информировало, предупреждало. Радио было другом. 29 октября по радио прозвучало первое оповещение об обстреле: «Граждане, район подвергается артиллерийскому обстрелу. Движение транспорта прекратить, населению укрыться».

117

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Ленинград жил по метроному, его называли сердцем блокадного Ленинграда. Метроном начал работать 26 июня 1941 года. Он стучал в репродукторах постоянно, то мерно и неторопливо – в минуты спокойствия, то быстро как пульс больного – в часы бомбёжек и обстрелов. Радиокомитет работал всю первую зиму, суровую и страшную. На радио приходило огромное количество писем с различными просьбами. Радио заменяло жителям города библиотеку, театр. Радио помогало людям жить, радоваться жизни, верить в Победу. Встречая 1942 год, Ольга Берггольц говорила по радио: «Наш город в кольце, но не в плену, не в рабстве… Победа придёт, мы её добьёмся». Первого января 1942 г. по радио исполнялись отрывки из оперы «Снегурочка». Голодающие артисты выступали в холодной студии. Иван Нечаев вспоминал об этом концерте: «Поёт солист И.А. Лапшенков. Его голос ещё звучит, но чувствуется, что у него может не хватить сил допеть до конца. Вечером его не стало…». Радио перестало работать в конце января 1942 г. 10 февраля во мрак наших квартир впервые после перерыва ворвались звуки радио. Москва принимала и транслировала Ленинград на всю страну и даже на Европу. *** Из дневника 11-летнего Аллана Каргина: «10 февраля 1942 года… После полумесяца, когда мы были оторваны от окружающего мира, заговорило радио!..» ***

118

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

В апреле 1942 г. во многих квартирах зажёгся свет. Управляющий Ленэнерго выступил по радио и обнадёжил, что это будет и в других частях города. На радиомитинге 1 мая 1942 года прозвучали слова председателя Исполкома Ленгорсовета: «Ленинград был, есть и всегда будет свободным, советским городом, городом-крепостью, городом-бойцом». Весной 1942 года по радио читали лекции об огородах, как провести посев овощей в комнате. Из блокадного дневника Н.П. Захарьиной: «25 мая 1942 г. Радио запело. Поёт целые дни. Много музыки – очень хорошо…». Радио регулярно передавало вести с фронта и из тыла, сообщало о трудовых подвигах взрослых и о буднях школьников, вело детские передачи и радиоспектакли. Неоднократно эфир предоставлялся воспитанникам Дворца пионеров. ***

119

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Вспоминает Г. Бедрина (в блокаду 10 лет): «Ещё радио выручало… Слушала, прижав ухо к «тарелке». Запомнила много стихов и арии из опер, детские передачи были…». *** Вспоминает Н. Бунакова (в войну 9 лет): « …В мае 1942 г. мама шла с работы из госпиталя и услышала по радио мой голос. Я рассказывала стихи и пела... Мама очень обрадовалась – ведь у её дочки прибавилось сил, и она поёт…». Их чёрных тарелок с нами говорили Ольга Преображенская, Ефрем Флакс, Галина Скопа-Родионова, звучал голос Марии Григорьевны Петровой, благодаря которой блокадные детишки на недолгие минуты возвращались в страну детства… В 1942 году был создан радиоспектакль по пьесе Константина Симонова «Русские люди». Играли «живьём». По просьбе радиослушателей спектакль прозвучал в эфире три раза. В июне 43-го года на Мойке, 12 отмечалась дата рождения А.С. Пушкина. Отмечало её и ленинградское радио. Передачу «Письма с фронта и на фронт» внимательно слушал весь город. Всего передано в эфир 24 тысячи писем с фронта и чуть меньше – на фронт. *** Вспоминает В. Григорьев: «Спасительным средством, поддерживающим в нас огонек жизни, было ленинградское радио. Оно не выклю-

120

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

чалось – ни днём, ни ночью. Проснёшься – темнота, окна наглухо занавешены, электричества нет, коптилка погашена из соображений экономии, холодно, на стенах иней. Вот в этих почти пещерных условиях спокойный ритм биения метронома (45 ударов в минуту) даёт тебе знать, что ты жив, город жив, тревоги нет. И опять пытаешься заснуть, т.к. идти некуда, и есть нечего... А когда была тревога, метроном лихорадочно стучал (160 ударов в минуту). Днём, если не было тревоги, передавали письма с фронта, читали стихи, звучала музыка; любимой мелодией был «отбой воздушной тревоги»; письма с фронта, песни, стихи; выступали известные и неизвестные жители города… Это успокаивало, жизнь продолжается. Наш старый друг, блокадный громкоговоритель, к сожалению, не дожил до этих дней. Но и теперь, спустя десятилетия, я по привычке почти не выключаю радио. Его тихий голос кажется близким, как человек, который рядом, и я мысленно общаюсь с ним. Большое тебе спасибо, ленинградское радио!». ***

121

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Историк обороны Ленинграда В. Ковальчук вспоминает: «В 1973 году к нам приезжала группа туристов из ФРГ, и один из них попросил свидания с Карлом Элиасбергом, который на радио дирижировал симфоническим оркестром. В блокаду передавалась музыка Чайковского и Шостаковича, Бетховена, Брамса, Гайдна… Элиасберг принял немца. Тот раскрыл записную книжку на перечислении всех дат передач классической музыки ленинградского радио. – Что это значит? – удивился дирижёр. Турист ответил: «Я был в числе солдат, осаждавших Ленинград. Мы слушали ваши передачи, и каждая вселяла… уверенность, что вы выстоите. Если город, находившийся в чудовищном положении, мог транслировать концерты классической музыки, значит, его никогда не взять. Когда я понял это, я сдался в плен. Благодаря Вам я остался жив». Если эта музыка, эта культура так действовала на немцев, то, представляете, что значила она для самих ленинградцев?..» ***

122

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Глава 12. СПОРТ В осаждённом городе жил спорт. Вместе со взрослыми, сыгравшими легендарный футбольный матч в мае 1942 г., вместе с другими ленинградскими спортсменами вписали страничку в историю советского спорта и юные его представители. Спорт был оружием, которое помогало разить врага. В конце июня 1942 г. на стадионе «Медик» прошел первый физкультурный праздник частей МПВО. Вслед за этим прошли соревнования школьников.

123

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

А.Ф. Фокин, 1927 г.р. вспоминает: «6 января 1943 г. на стадионе «Динамо» мы соревновались в ходьбе на лыжах, переползали по-пластунски, преодолевали барьеры. Перевозили пулемёты и раненых на волокушах… Победителям были вручены вымпелы, грамоты, книжки. 9 июля 1943 года был подписан приказ войскам Ленинградского фронта №20 «О лагерной учебе учащихся средних школ и техникумов». В приказе отмечалось, что в период 2-х недельного пребывания в лагерях учащиеся – юноши усовершенствовали свои военные знания (по строевой, физической, топографической и тактической подготовке в полевых условиях), провели стрельбы и практически ознакомились с полевой фортификацией, изучили боевые строи и порядки, получили необходимые навыки в объеме одиночного бойца, способного действовать в составе отделения и взвода. За хорошую организацию лагерной учебы, четкий военный распорядок, дисциплинированность, хорошее усвоение пройденных дисциплин по военной подготовке и отличное поведение учащихся в лагерях была объявлена благодарность командно-преподавательскому составу и окончившим по всем видам боевой подготовки учащимся – юношам. В числе 10 учащихся был отмечен и я – учащийся 8 класса 155 школы. Приказ подписан: командующим Ленфронта генерал-полковником Л.А. Говоровым, членом Военсовета Ленфронта генерал-майором А.А. Кузнецовым, начальником штаба Ленфронта генерал-лейтенантом Д.Н. Гусевым. Предписывалось прочитать приказ во всех техникумах и школах». Весной 1944 года в соревнованиях по гранатометанию и строевой подготовке приняло участие более пятисот школьников. Первое место завоевала 239-я школа Октябрьского района.

124

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Из дневника К. Комлевой (47-я школа Приморского района): «20 февраля 1944 г. лыжная команда девочек заняла первое место. Ученица 103-й школы Галя Федько ездила от Ленинграда на соревнования в г. Киров (Вятка) в первый месяц после снятия блокады». *** Вспоминает С.Б. Тихвинский, 1929 г.р.: «Мне выпала честь представлять спортсменов блокадного Ленинграда на параде в Москве… Когда диктор объявил, что на стадионе – юные спортсмены из Ленинграда, нас буквально засыпали цветами…». Олимпийские чемпионы Галина Зыбина, Юрий Тюкалов первые шаги в спорте сделали в блокированном городе. В ленинградском выпуске кинохроники №2 были показаны фрагменты спортивного праздника. В.А. Смирнов тоже был его участником. Не расставался он со спортом и позднее. *** В.А. Смирнов: «У нас появился новый предмет – военное дело. Фамилия нашего преподавателя-военрука была Ярошенко (к сожалению, не помню его имени-отчества). Класс наш на уроке военного дела считался взводом, и я был его командиром. За отличную успеваемость по военному делу я был награжден грамотой «Лучшему младшему командиру». Мы занимались строевой подготовкой и изучали материальную часть винтовки.В городе проводились различные спартакиады, военно-спортивные игры, учения.

125

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Одно из них, кажется «Полоса препятствий», проходило поэтапно в течение всего учебного года. Сначала в школах проводились соревнования между классами, затем лучший класс отстаивал честь школы в районе, а лучшая команда района участвовала в городских соревнованиях. В состязания входило умение на скорость надевать и снимать противогазы, оказывать первую помощь пострадавшим, тушить горящую зажигательную бомбу подручными средствами. На каждом этапе судьи проверяли правильность выполнения заданий, а в случае каких-либо огрехов начисляли штрафные очки. В городских соревнованиях первые места заняли команды мальчиков и девочек нашего Калининского р-на, а команда ремесленного училища получила второе место. Эта грамота, вместе с грамотой лучшему командиру, хранится в Музее истории города. И еще один запомнившийся мне эпизод. В Ленинград приехала Клементина Черчилль, жена премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля. Она посетила Дворец пионеров. Мы с моим другом Валентином Зверевым стояли в почетном карауле у одной из дверей дворцовой анфилады. По данной нам инструкции, когда высокая гостья подойдет, мы должны отдать пионерский салют и опустить руки только после того, как она перейдет в следующий зал. Когда госпожа Черчилль подошла к нам, мы отдали салют, но она в этот момент остановилась и что-то спросила у сопровождающих. Те стали отвечать на ее вопрос, а мы с Валей так и продолжали стоять с поднятыми в приветствии руками. На наше счастье, так мы простояли минуты три-четыре, и наши руки не успели устать». ***

126

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Глава 13. НА СЕЛЬХОЗРАБОТАХ Родная моя, дорогая страна, ты можешь на нас положиться!

В июне 1942 г. было принято совместное постановление Горкома ВКП(б) и Исполкома Ленгорсовета «О мобилизации учащихся 6-10-х классов средних и неполных средних школ Ленинграда на поливку, прополку, посев овощей и посадку рассады в подсобные хозяйства». Ленинградским школьникам было доверено большое и ответственное дело выращивания и сбора урожая для защитников города. «Основное, что дала мне работа в совхозе – это чувство удовлетворения. Я работала для города и фронта», – вспоминает Инна Битюгова. Овощи нужны были городу так же, как снаряды. Картофель и турнепс равноправно входили в боевой арсенал города. Школьные трудовые отряды возглавили учителя. Занятия разрешено было начать с 15 октября. У Любы Афанасьевой зимой умерли отец и мать, старший брат сражался на фронте. Люба решила работать в совхозе. «Это будет моя месть врагам». В совхозе «Красная заря» школьный лагерь объединил 176 пионеров и комсомольцев 47-й,48-й и 65-й школ Приморского района. Под жильё было приспособлено здание 63-й школы на Школьной улице. Старшие ребята оставались в совхозе до конца октября для сбора картофеля,

127

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

который предназначали исключительно для госпиталя и фронта. *** Вспоминает О. Кобок: «Летом 1942 года мы работали в совхозе на правом берегу Невы. Мы понимали, что от нас зависит, как мы сумеем накормить город осенью. О нашей работе дважды рассказывали по радио. Затем рассказ о нас прозвучал в передаче «Пионерская зорька», сначала из Ленинграда, а потом, повторно, из Москвы. Иногда у нас бывали выходные дни, мы могли побывать дома. Делать это было непросто, т.к. сообщение с городом было по Неве. На речной трамвайчик, который не пришвартовывался к причалу, а чуть его касался, нужно было прыгать». *** Ребята из 105-й школы летом 1942 года работали на школьном огороде и в подсобном хозяйстве. На школьном огороде выращивали, в основном, турнепс, свёклу, капусту, которые шли на приготовление школьных завтраков. Учащимся 47-й школы за самоотверженную работу на полях вручено переходящее Красное знамя. В 1943 году школьники 47-й школы опять трудились в совхозе. Учащихся 105-й школы направили на работу в совхоз «Щеглово». Руками ленинградских школьников было обработано 30 процентов всей посевной площади, прополото 1836 гектаров огородных культур, окучено 80 гектаров картофеля. 29 апреля 1943 г. вновь Исполком Ленгорсовета и Бюро Горкома партии приняли решение о мобилизации школьников на прополку, поливку и уборку овощей. ***

128

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Говорит З.А. Милютина: «Когда в сорок третьем году я готовилась вступить в комсомол, получила задание вырастить к осени 1900 кг моркови. «Вот, сказали, тебе команда, работай». Передо мной стояло двенадцать малышей-первоклашек… К осени мы собрали четыре тонны моркови». *** Из дневника Т.В. Рудыковской, 1931 г.р.: «…2 июня 1943 г. Работали на прополке свёклы, пропололи 60 метров. 3 июня. Работали на прополке редиски. 18 июня… Работа – сбор лебеды. Норма – 15 кг…». *** Из воспоминаний Н.Ф. Шаталовой: «…В июне 43-го мы уехали на сельхозработы до середины октября. Работали в подсобном хозяйстве №757, выделенном для Порохового завода на земле совхоза «Выборгский». Жили всё лето в помещении школы на шоссе Революции, недалеко от улицы Коммуны. С нами были наши учителя. За работой следили и помогали работницы совхоза. Нас кормили три раза в день, а есть хотелось постоянно. Чувство голода долго нас не покидало. В классах размещались спальни, на кроватях было белое постельное бельё (в 43 году!). С нами была Лейла Сумбатовна Цатурова, она перед сном рассказывала нам сказки… Вечная ей память! За отличную работу в сельхозлагере по выращиванию овощей для фронта 13 декабря я была награждена медалью «За оборону Ленинграда». Я помню огромный актовый зал исполкома Красногвардейского района. В зале

129

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

сидели школьники, из кресел были видны только их затылки… Мы были худые и маленькие. Мне было 13 лет… По окончании учебного года мы опять были мобилизованы на сельхозработы, но уже вблизи Пискарёвского проспекта…». Тяжесть военного времени не озлобила людей, а научила ценить товарищество, делить горе, радоваться чужому счастью. Люди проявили лучшие качества – отзывчивость, заботу, самопожертвование. Ленинградские ребята проявили в дни блокады высокое чувство товарищества, старались поддержать друг друга, оказать помощь слабому, организовали шефство над больными и престарелыми, носили им хлеб, дрова, воду, топили печку, были частыми посетителями госпиталей. «Пионерская правда» №6 от 10 февраля 1943 г. пишет: «Школьники 73, 77, 79 школ Петроградского района привезли на санках 189 кубометров дров семьям красноармейцев, посетили 237 квартир военнослужащих и многим из них оказали помощь». Ребята находили себе дело – разносили повестки, выкупали продукты пожилым, ослабевшим людям, присматривали за детьми, которых не на кого было оставить. Пионеры и комсомольцы помогли разобрать и разнести по адресам мешки неразобранной до того почты. Пионеры приходили во двор с горном, на звук которого выходили за почтой жильцы. Тимуровцы ходили к заболевшим ребятам, к ослабевшим учителям, прибирали квартиры, выкупали хлеб. С вечера пилили и сушили для класса дрова, с утра пораньше растапливали печь. Только

130

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

за четыре месяца 1943 г. тимуровцы Петроградского района выполнили 206 различных поручений. Ученики первых и вторых классов тоже имели свои обязанности. Осенью 1942 г. они собирали опавшие листья – сырьё для табачной фабрики. Газета «Ленинградская правда» №127 от 1 июля 1943 года писала о тимуровцах 82-й школы:

«У нас есть своё подшефное домохозяйство. Недавно мы обработали для него земельный участок. Вся эта земля поделена между живущими в доме семьями фронтовиков, которым не под силу самим вскопать себе огород». . Тимуровка Ираида Терешонок помогала соседям, позже стала бойцом группы самозащиты, дежурила у ворот, проверяла светомаскировку. Помогала немощным спуститься в бомбоубежище; весной вместе со всеми приводила в порядок улицу, двор – скалывала лёд и на листе фанеры тянула его к Обводному каналу. ***

131

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Вспоминает З.Н. Голованова (Олькоева), 1931 г.р.: «…В соответствии с постановлением 250 школьников Красногвардейского района были направлены с 1 июня по 15 октября на сельскохозяйственные работы. В этот список 1942 года я тоже была занесена. Наша школа №148 была направлена в совхоз «Выборгский». Это был трудный летний сезон, мы были ослабленные после той зимы 1941-42 гг… Наша задача – не просто прополоть грядки, а сначала найти и собрать съедобные травы (лебеду, крапиву), растущие на грядках, аккуратно оторвать корни и уложить по ящикам. Эти ящики с травой увозили в воинские части и госпитали. Только потом мы приступали к прополке. Мы не имели права взять домой ни травинки и съесть выращенные в поле овощи. Поля охранялись военизированной охраной…. С 1 июня 1943 г. мы были направлены на работу в подсобное хозяйство от завода №757 на Пороховые. Жили в помещении детского сада. Вместе с нами жили и трудились наши учителя… За хорошую работу на полях совхоза и подсобного хозяйства я была награждена в 1943 году Грамотой председателя Ленгорисполкома т. Попкова П.С. и медалью «За оборону Ленинграда». *** М.М. Рыбальченко: «…Летом 1943 года мы были на сельскохозяйственных работах где-то в районе больницы им. Мечникова. Сегодня может показаться неправдоподобным, но огороды спасли нас от бешеных обстрелов этого лета. В субботу нас отпускали домой «на побывку», и мы узнавали, куда за прошедшую неделю попали снаряды, кто

132

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

пострадал при артобстреле. Неразорвавшийся снаряд, красивую блестящую чушку – «игрушку» я увидела на нашей грядке на заднем дворе. Снаряд влетел и в детский сад, куда водили мою сестрёнку, когда в нём были дети, но по счастью, не разорвался». *** Из воспоминаний Т.П. Дорожко: «…Мы жили в деревне Малиновка. Она находилась за Большеохтинским кладбищем и железной дорогой на берегу р. Охта. Когда началась война, мужчин призвали в армию, в колхозе работали все – и дети, и старики. Надо было вырастить и убрать в овощехранилища всё, посаженное весной. Нашу маму отправили на рытьё окопов, вернулась она, когда сомкнулось кольцо вокруг города. Тогда я впервые увидела немецкого лётчика. Он не стрелял, но, заставив нас спрятаться под телегу, разбросал листовки, и такая злость была от нашей беспомощности… Второй раз мы попали в такую ситуацию уже в октябре, когда поехали проведать папу, Грибова Павла Сергеевича, 1900 года рождения. Воинская часть, где он служил, строила Комендантский аэродром и находилась на углу Приморского проспекта и улицы академика Крылова. Когда мы проходили по ул. акад. Крылова, немец с самолёта пулемётной очередью косил людей. Мы тогда спаслись чудом, свалившись за дверь обувной мастерской. Ездили мы туда по очереди с мамой, возили махорку, которую мама делала их табачной пыли (она применялась в колхозе для борьбы с сельскохозяйственными вредителями). Я ездила туда, пока ходили трамваи, а потом уже только мама ходила пешком через весь город, пока папину часть не перевели в Янино для строительства аэродрома в Ковалёве…

133

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

К зиме в нашей деревне встала воинская часть, которая построила по речке Малиновке противотанковый рубеж с дзотами, окопами и ходами сообщения по всей деревне. Во всех домах (и в нашем тоже) на ночь на полу ложились спать солдаты. Уже все голодали, я слышала, как мама разрешила солдатам съесть нашу кошку, но чтобы мы, дети, не знали. Я никому не сказала и со всеми долго искала нашу кошку. Уже позже нам, девочкам, солдаты подарили на платье шёлк от парашюта, на котором немцы спускали большие бомбы на наши болотистые поля…». *** Вспоминает А.И. Ковалевская (Верховская), 1928 г.р.: «Мне осенью 1941 г. исполнилось тринадцать лет. В начале июня 1942 г. нам сообщили, что учащиеся 6 – 10 классов на основании решения №52 п.39 Леноблисполкома и бюро обкома ВКП(б) от 30мая 1942 года мобилизованы для проведения различных сельхозработ в совхозах и подсобных хозяйствах, в частности, 600 школьников Фрунзенского района города направлялись на работы в Выборгский район Ленинграда и Всеволожский район Ленинградской области. Я попала на работу в колхоз им. Кирова Всеволожского района Ленинградской области на станции Пери. В один из дней нам сказали, чтобы мы пришли в школу, захватив с собою противогаз, одежду, постельное бельё, в том числе, матрасник, простыню, наволочку, одеяло. И ещё нам сказали, чтобы мы срочно отправились домой, взяли чистое бельё, мочалку, мыло и вновь вернулись в школу к обеду. После обеда наш класс построили и повели в Воронежские бани для помывки перед отъездом.

134

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

В бане нам отвели целое отделение. Девочки и мальчики мылись в одном классе. Зал был большой, мальчики ушли мыться в противоположную от нас сторону и мылись там в уголке. Мы же, девочки, устроились в другом углу около входа. Стеснялись все без исключения, торопились мыться быстрее, и всё же иногда наши стыдливые взгляды встречались. Было стыдно и неприятно, но блокада нас закалила, мы не улыбались, не визжали по-ребячьи от всего происходившего, мы молчали, героически перенося очередные невзгоды. По возвращении из бани проблему сборов я решала самостоятельно. Вместо матрасника взяла тюфяк, ватное одеяло, подушку, тщательно упаковала, чтобы можно было этот груз нести за плечами, для упаковки взяла простую верёвку. Утром, надев на себя два противогаза (в расчёте отдать один, если у кого противогаза не окажется), затем, подвесив за плечи постельные принадлежности, взяв в руки чемодан с носильными вещами, я отправилась в школу. После обычного, очень скромного блокадного завтрака своим ходом, на трамвае мы поехали на Финляндский вокзал. Каково же было наше разочарование, когда мы узнали, что поезд на Пери ушёл, а следующий пойдёт только через сутки. Учащихся собралось из 305, 306, 319, 321 и других школ примерно 300 – 320 человек и 10 – 15 учителей. Старшая пионервожатая 319 школы, Ольга Александровна, попросила нас никуда не уходить, ждать её возвращения. Она вернулась часа через три, вновь попросила подождать. Всё это время мы молча страдали. Голод не проходил, страшно хотелось есть, слабость изнуряла нас, но дисциплина была идеальная. С надеждой ждали возвращения Ольги Александровны. Примерно к восьми вечера она вер-

135

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

нулась и сообщила нам, что ночевать будем в одной из школ близ Финляндского вокзала. О еде не могло быть и речи, её взять было просто негде. В школе, расположившись прямо на полу в длинном коридоре, мы устроились на ночлег. Рано утром мы пришли на вокзал и поехали до станции Пери. Паровоз вёз тогда нас около пяти часов. В Пери началось новое испытание, надо было пройти пешком до места назначения около пяти километров. День выдался жарким, ноша у всех тяжёлая, очень хотелось есть, сил никаких. Эта дорога показалась мне бесконечной. Верёвки, которыми были связаны постельные принадлежности, впивались в мои хрупкие плечи, боль нестерпимая. И вот тогда я вспомнила о своей лишней ноше. Второй противогаз оказался никем не востребованным. Я свернула с дороги и за кустами, сняв один из противогазов, оставила его там. Пройдя вперёд ещё 600 – 700 метров, я повторила тот же приём, оставила и второй противогаз. Я только думала, как бы от слабости и голода не упасть на дороге. Никто из нас не хныкал, не плакал, каждый шёл как мог. Какая сила воли была у нас, у детей! И сейчас, спустя шестьдесят два года, взрослые могут нам позавидовать. Такое было время, трагическое и героическое. В три часа дня были на месте. Мы оказались в деревне Нижние Осельки, в 4-х км от ст. Хиттолово (ныне ст. Осельки) На пересечении двух дорог стоял огромный сарай, сбитый из новых неотёсанных досок, длиной 70 – 80 метров, шириной 15 – 20 метров, полы земляные, чистые, утоптанные. В стенах сарая редко просматривались маленькие оконца. Другого освещения в сарае не было, даже когда наступили тёмные осенние ночи. При входе в барак оставалось свободное место, здесь был установлен большой стол из неотёсанных досок, на нем стояли

136

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

единственные часы в деревянной оправе. Дальше, голова к голове шли сплошные двухэтажные нары. Вот и вся обстановка нашего жилища. За час-полтора все мы были благополучно устроены. Оставалась одна забота – мы не ели больше суток. Наконец, часов в восемь вечера нас накормили, и мы, как убитые, уснули. Утро наступило, тёплое и солнечное. Умывание, зарядка, линейка, на которой сообщили сводку Совинформа, наряд на работу. До сих пор удивляюсь, откуда наша бессменная пионервожатая к восьми утра узнавала сводку, ведь радио поблизости не было, да и местных жителей мы не видели, частные дома пустовали. Режим дня на протяжении всего лета и осени до 14октября 1942 года оставался прежним: подъём –............................................8:00 зарядка –............................................8:15 сводка Совинформа –...........8:15 – 8:35 завтрак –.................................8:40 – 9:00 работа на полях –................9:30 – 14:00 обед, отдых –......................14:00 –16:00 работа на полях –..............16:00 – 19:00 ужин –..................................20:00 –21:00 свободное время –.............21:00 – 22:00 линейка –.........................................22:00 отбой –.............................................22:30 Работали мы добросовестно. Изначально была прополка. Несмотря на нашу физическую слабость, непроходящее чувство голода, мы безо всякой договорённости соревновались друг с другом, каждый старался перевыполнить план с хорошим качеством работы. Особенно тяжёлым был первый месяц работы. Попадались гряды

137

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

с тяжёлой травой (осот), подчас между пальцами образовывались кровавые мозоли, но это было сначала. Прополка приносила нам и радость по тем временам. Друг от друга мы познавали, какая трава съедобна в сыром виде. Не могу сказать, какое количество сырой лебеды и сурепки я съедала при прополке. Ровно столько, сколько мне попадалось на пути. Я отрывала корешок остальное съедала прямо на грядках. Надо отметить, что мы не болели ни простудными, ни кишечными заболеваниями. Нас изнуряло только голодное недомогание, и летом 1942 г. у большинства из нас температура тела была 35,3 – 35,5 градуса (упадок сил). Наша медсестра всем помочь не могла, она только просила нас потерпеть, что скоро будет нам всем лучше и легче. И мы опять шли работать. В дождливые дни мы не работали, в своём единственном месте для отдыха, нашем бараке, мы отдыхали, лежали на своих местах и организовывали концерты художественной самодеятельности: пели хором песни военных лет, кто-то рассказывал стихи, кто-то солировал (музыкальным сопровождением были наши натруженные ладони). Иногда подобные «концерты» стихийно возникали после отбоя. Мы жили одной дружной семьёй и поддерживали друг друга, как могли. В установившуюся на длительное время жаркую и сухую погоду нас привлекали к вечерней поливке капустной рассады. На эту работу выходили почти все, небольшая речка была далеко от поля. Мы вставали длинной цепочкой. Тот, кто был постарше и посильнее ,черпал воду, мы передавали её из рук в руки до самого поля, где уже взрослые женщины производили поливку. Так мы спасали урожай. Мы знали, что на нас возложена большая ответственная работа, что впереди – суровая зима, и что мы выращиваем овощи для ленинградцев и воинов Ленинград-

138

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

ского фронта, об этом утром и вечером на линейке напоминала пионервожатая. Один раз в неделю, в воскресенье, мы отдыхали. Накануне нам предлагали пойти прогуляться в лес, подышать лесным воздухом, а заодно и пособирать лечебные травы, образцы которых лежали у нас на столе. Мы выкапывали корни калгана, затем очищали и складывали на стол. Позже, в августе, собирали и калган, и конский щавель. Всё это сдавалось в войсковую часть, дислоцирующуюся в посёлке Грузино. В середине августа среди нас распространился новый термин «пикировать». Это означало, что в момент работы (а к этому времени подросли брюква, турнепс, морковь) можно поесть в сыром виде или захватить с собой одну-две штуки какого-то овоща. Специально «пикировать» на поля мы не ходили, только во время работы. В конце августа – начале сентября нам сообщили, что в ближайшую субботу мы поедем в Ленинград. Каждый из нас мечтал угостить дома чем-то из корнеплодов, и мы стали их копить, складывая их под подушку. У каждого там хранилось по две-три крупных морковки и одна-две брюквы, не более. По тем временам это было великое богатство. Утром в субботу мы вышли, как всегда, на работу со счастливой мечтой к позднему вечеру быть в Ленинграде с «подарками с полей». Когда мы вернулись, у входа в барак нас встречала старшая пионервожатая Ольга Александровна с весёлой улыбкой. Она всех нас поблагодарила. Мы ничего не поняли, но стоило только войти в барак, всё стало ясно. На столе стояло пять ящиков с рассортированными овощами, свежими, красивыми и вкусными, – это была наша «пикировка». Сказав ещё раз спасибо, пионервожатая сообщила, что за полчаса до выхода на

139

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

станцию пройдёт внеочередная линейка, на которой будут присутствовать представители воинской части, где располагалась санчасть для выздоравливающих бойцов, и что мы подарим им овощи, «собранные» на полях, что и было сделано. Прошло это мероприятие очень торжественно, красиво, с великой благодарностью от представителей воинской части. Всем было на душе хорошо, мы помогли бойцам, а подарки в Ленинград мы всё же привезли, примерно по две морковки или брюкве. Бани у нас не было, в речке мы не купались, т .к. не могли отогреться от предыдущей зимы, кожица на теле была тоненькой, без единой жиринки. Умывались мы из рукомойника, иногда в речке, и даже летом на солнце мы до конца не согревались, там же холодной водой мыли голову и тело, но это было очень редко. Три раза за четыре с половиной месяца нас отпускали домой в Ленинград помыться в бане, повидать родственников, узнать семейные новости. Возвращаясь через день, кто-то был весел, а кто-то – со слезами на глазах. Был блокированный город, где погибали наши близкие от бомб и обстрелов. В конце августа начались холодные утренники. Нам не хотелось вылезать изпод одеял, т. к. в бараке было холодно, умываться холодно, стоять на линейке холодно, да и мы стали уставать. И вот однажды ученики старших классов 319-й школы решили «предоставить» всем лишний час отдыха. С этой мыслью поздно вечером, в полной темноте решили перевести часы на час назад, а сделали всё наоборот, перевели стрелки на час вперёд. Недоспали все триста двадцать четыре школьника плюс преподаватели. Было и досадно, и весело. Весь сентябрь и часть октября мы занимались уборкой урожая. Очень тяжело было убирать картофель. Взрослые вручную копали, а мы собирали картофель. Мне

140

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

помнится, что воздух и земля были уже прохладные, перчаток не было, мёрзли руки, да и всё тело изнывало от холода, дрожало мелкой дрожью. Надо было терпеть, никто не жаловался, всем было тяжело, но старались работать, насколько хватало сил. Лето 1943 года мы работали в том же совхозе. К лету мы сравнительно окрепли, к полевым работам привыкли, да и работали только до сентября. Летом 1944 года мы работали в совхозе посёлка Ириновка Ладожского направления. За добросовестный труд 29 ноября 1943 года большинство из нас было награждено медалью «За оборону Ленинграда». Думая о тех далёких, очень трудных годах жизни, я с благодарностью вспоминаю наше Ленинградское руководство. Ведь оно: – спасло нам, школьникам, жизнь, отправив нас работать подальше от бомбёжек и обстрелов, которые в летние месяцы 1942-43 гг. усилились; – на сельхозработах нас кормили по нормам рабочих; – мы находились на свежем воздухе, хоть и медленно, но набирались сил, приходили в себя (весной 1942 года 10–14-летние подростки не бегали, не было сил); – нас учили работать, учили не бояться трудностей. Учили искренне любить свою Родину, учили великому чувству патриотизма. Недавно мы вспоминали, что работали безвозмездно, не получая за свой труд ни единой копейки, и никто из нас в ту пору об этом не думал (правда, питание было предоставлено бесплатно). Я благодарна своей судьбе, что до сих пор не утратила связь со своим поколением, с теми, с кем училась в од-

141

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

ном классе, в одной школе в блокированном Ленинграде, с теми, с кем бок о бок трудилась на сельхозработах в 1942, 1943, 1944 годах во имя Победы, во имя любви к своей Родине». *** А.В. Молчанов: «…В конце мая 1942 года маму направили на работу в подсобное хозяйство – выращивать овощи для Ленинграда. Она взяла и меня. Подсобное хозяйство находилось в деревне со смешным названием Дранишники, на 4-м километре Кексгольмского, ныне Приозерского шоссе. Меня с мамой и других будущих овощеводов везли туда в открытом грузовике-«полуторке». От свежего воздуха и от тряски мы так ослабели, что, когда прибыли на место, не смогли выбраться из кузова. Помню, какой-то дяденька руками снял меня с машины, поставил на землю, а я повалился на бок. Он поднял меня, а я опять свалился. «Ты что?» – спрашивает он, а я говорю: «Меня ноги не держат». Тогда он махнул рукой и говорит: «Везите их скорей в столовую!» Мне тогда не было десяти лет, поэтому в полевой бригаде, состоявшей из взрослых, я как самостоятельная рабочая единица не числился. Бухгалтер, оформляя нас, сказал мне: – Как же я тебя оформлю на работу? Ведь тогда я должен выдать тебе рабочую карточку, а тебе ещё и десяти нет! Не имею права. И я стал проходить по всем ведомостям как дополнение к маме: «Молчанова с ребёнком». Конечно, мне поручали самую легкую работу. Я кипятил на костре чай для бригады, варил найденную при вспашке прошлогоднюю картошку, ездил на гусеничном тракторе «помощником»

142

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

тракториста, управлял лошадью и теоретически знал, как её запрягать, а практически не мог, потому что сил не хватало да роста. Однажды даже оконфузился: лошадь моя «рассупонилась» - развязалась затяжка хомута – умная кобыла остановилась, а я, как ни старался, не мог снова затянуть её, пока не подошёл старик и, упершись ногой в хомут, исправил положение. «Трогай, мужичок с ноготок!». Но приходилось и полоть и прореживать турнепс. Бригадир отпускал меня домой после обеда, так что я успевал и поиграть с другими детьми (помладше меня), и сходить в лес – не только за ягодами, но и в гости к военным. Линия фронта была недалеко, и, вероятно, части, отводившиеся с передовой на отдых и пополнение, размещались в нашем лесу. Лес был с обеих сторон деревни, в разных его участках стояли различные рода войск – танкисты, артиллеристы, пехотинцы, прожектористы. Мы приходили к ним, знакомились; красноармейцы и командиры всегда встречали нас очень приветливо, рассказывали о боях, показывали военную технику, оружие, давали пострелять из пистолетов и автоматов. С пистолетом я справлялся плохо, тяжело было держать его одной рукой, целиться, да ещё и нажимать на тугой спусковой крючок, зато из автомата я попадал за двадцать шагов в спичечный коробок. И, конечно, нас старались чем-нибудь угостить. Здесь, в Дранишниках, не было воздушных тревог и артиллерийских обстрелов, но однажды наша бригада, работавшая на турнепсовом поле, была обстреляна немецким истребителем. К счастью, ни в кого не попало, но позже, во время уборки турнепса нам попались простреленные турнепсины. Да ещё как-то случилось мне стать свидетелем воздушного боя. «Мессершмит» гонялся за

143

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

нашим «небесным тихоходом» У-2. Это произошло за деревней, над широким лугом. Я шёл к своему другу командиру батареи капитану Зибзибадзе (погибшему, как рассказывали потом, при прорыве блокады) и был на середине луга, когда из-за леса выскочили и закружились надо мной, вокруг меня два самолёта. У-2 прижимался к земле, делал резкие повороты, а «мессершмит» стрелял по нему и никак не мог попасть. Я стоял, оглушённый рёвом моторов и стрельбой, едва успевая вертеть головой и то и дело зажмуриваясь от страха. Вдруг стрельба прервалась, и У-2, взмыв вверх, скрылся за лесом. Наверно, «мессершмит» расстрелял все патроны, и наш лётчик это понял. А немец, разозлённый неудачей, решил развлечься охотой на меня. Я увидал пикирующий на меня самолёт и бросился бежать. В рёве его мотора мне послышался треск пулемёта. Споткнувшись, я упал на траву и прикрыл голову руками. «Мессершмит» ещё дважды или трижды прошелся надо мной на бреющем полёте и улетел. Мне до сих пор иногда снится кошмаром пикирующий на меня самолёт…». *** Л.Ф. Кабишева (Нестерова), 1926 г.р.: «С конца мая была на огородных работах в деревне Куйвози Всеволожского района. Работала там, наверное, до октября. Собирала турнепс. В ноябре пошла работать конвертщицей в артель «Картонажник», пока не была мобилизована на военный завод. К этому времени мне еще не исполнилось 17 лет. В июле 1943 года всех ребят с 14 лет мобилизовали на военные заводы. Я оформилась на завод «Красный Выборжец». Работала в 4-м цехе до августа 1944 года штамповщицей. Зимой 1943-1944 посещала вечернюю школу

144

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

при заводе «Арсенал». В августе 1944 года поступила учиться в техникум. В декабре 1943 года меня с подружкой Шурой Лахоновой по путевке отправили в дом отдыха на две недели. Мне думается, это был Каменный остров (тогда о. Трудящихся). Помню деревянные дома, хорошее питание и много снега. По возвращении на работу нам были вручены медали «За оборону Ленинграда». *** В.А. Смирнов: «После окончания учебного года мы были мобилизованы (наверное, это слово здесь уместно), на сельхозработы. Учащиеся нашей школы были вывезены в район Пороховых. Жили в помещении школы на шоссе Революции. Мы были на казарменном положении и уезжали домой в субботу после обеда. На воскресенье и на субботний ужин нам выдавали сухой паек. Вся эта драгоценность умещалась в небольшом мешочке, т.к. это были граммы. Возвращались мы на работу в понедельник утром. Трамваи уже ходили, мы ехали до улицы Коммуны, а дальше шли пешком. Как я узнал позже, когда потребовалась архивная справка, подтверждающая трудовую деятельность, мы работали в подсобном хозяйстве комбината №757, а его поля находились сразу же за церковью Ильи Пророка. Работали мы, в основном, на прополке овощей. Работали мы целый день с перерывом на обед. Обедали там, где жили, в пяти минутах ходьбы от работы. С нами находились учитель и пионервожатая. Жили отдельно старшие от младших. По-моему, все подсобное хозяйство тогда держалось на нас. Я не помню никого, кроме бригадира, который давал нам работу. Нашего бригадира я запомнил

145

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

по редкому имени – Анфиса. С позиций сегодняшнего дня я понимаю, что учителя, конечно, проводили большую работу и мы их любили. Без преувеличения можно сказать, что они заменяли нам родителей». *** Л.А. Олимпиева: «Однажды моей маме принесли повестку, в ней было написано: «Ваша дочь, Людмила Симонова мобилизована на сельскохозяйственные работы…». Далее было указано куда, когда и с чем явиться для отправки на работы. А мне тогда только что исполнилось 11 лет. Отправили меня во Всеволожск на весь летне-осенний период. Поехали и девочки из моей школы. Таких маленьких, как я было несколько человек, а остальные были из 8-10 классов. Всего было человек 50. Жили в огромном деревянном бараке. Он был длинный и неухоженный. В нем помещалась столовая, комната для учителей из нашей школы, которые поехали как руководители. Остальную часть барака занимали мы, где стояли кровати. Но не было даже стола и стульев. С утра нас уводили в поле, где мы пололи и рыхлили землю. Позднее убирали урожай, грузили на телеги и на лошадях отвозили. Надо было обязательно выполнить норму. Если ты перевыполнял норму, то тебе давали какую-то добавку из еды. Я часто перевыполняла норму, хотя была очень маленькая и самая младшая. Больше всего мне запомнилась, как премия, чашка соевого молока. Это молоко имело специфический вкус, который сохранился в моих ощущениях до сегодняшних дней. Часто сейчас попадается восстановленное молоко с таким привкусом, я его пить не могу. Кормили нас так: щи из крапивы и другой травы на воде – просто бурда, какие-то каши с лужицей масла, похожего на олифу, лепешки их соевых шрот.

146

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Когда работали на полях, то ели все, что выращивали – капусту, морковь, сырую картошку. Поля, где мы работали, были разбиты на месте бывших свалок городского мусора, поэтому руки были покрыты бесчисленными порезами и ссадинами, они гноились и болели. Нас никто не лечил, и не освобождали от работы. Мы сами заматывали руки тряпками. С полей брать овощи с собой запрещалось, а вечером так хотелось есть, что заснуть мы не могли. Поэтому, когда засыпали учителя, мы тихонько выходили из барака и бежали на ближайшее поле, где рос турнепс, хватали кто сколько мог, шли обратно, прятали добычу под соломенные матрасы и делали вид, что спим. Но, «блюстители порядка и борцы с хищениями госпродуктов», разбуженные нашей возней, выходили из своего угла и начинался обыск. У голодных детей отнимали их добычу, даже если она была уже погрызана. Старшие девочки из нашего барака обнаружили недалеко брошенные землянки. Там было относительно чисто, сухо и уютно. Были деревянные нары и много сена. Полы и стены обиты досками. В землянках мы наслаждались свободой: играли в карты, рассказывали всякие истории, ели овощи и даже варили грибы. Были случаи отравления грибами-поганками, ведь мы еще не знали какие грибы съедобные, а какие ядовитые, брали все подряд, – мы были детьми. Почти каждый день над нами пролетали немецкие самолеты – бомбить город. Мы смотрели на них и думали о своих близких, оставшихся в городе: застанем ли их живыми, когда вернемся? Домой, на побывку, нас не отпускали…

147

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

В 1943 г. меня наградили медалью «За оборону Ленинграда»: «За отличную работу на огородах» – так записано в документах городского архива. Мне тогда уже исполнилось 12 лет. Чтобы узнать настоящего жителя блокированного города, прожившего все 900 дней осады, достаточно спросить у него: что такое дуранда и шроты, как выглядит зажигательная бомба, какие дни для ленинградца самые радостные?». ***

148

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Глава 14. МЕДАЛЬ «ЗА ОБОРОНУ ЛЕНИНГРАДА» Нет, эта медаль не из бронзы, Она из сердец ленинградцев, Не дрогнувших в выборе грозном – Бороться с блокадой иль сдаться. Нет в мире металла и сплава Надёжнее, твёрже, дороже – Защитников города слава Вовеки померкнуть не сможет. Так пусть же сердца наших братьев, Что жизни за город отдали, Стучат в ленинградской медали, И время бессильно прервать их! Анатолий Молчанов

149

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

22 декабря 1942 года был подписан Указ Президиума Верховного Совета СССР об учреждении медали «За оборону Ленинграда». Работа над проектом медали началась еще в июле 1942 года по инициативе художника Н.И. Москалева. 24-25 ноября 1942 г., в работе над ней приняло участие несколько художников (Бархин, Кабаков, Телятников) и скульптор Конгисер. Из представленных Сталину проектов были одобрены проекты медали, автором которых был Николай Иванович Москалёв. Новым для системы наград были пятиугольные колодки. Указом от 19 июня 1943 г. было определено, что медаль носят на левой стороне груди. Первые вручения начались до 19 июня, поэтому на фотографиях можно увидеть награждённых с медалью на правой стороне груди, как было записано в пункте 4 Указа от 22 декабря 1942 года. Медаль – достойная дань героической обороне города. В Ленинграде её заслужило почти всё население. В медали нашла отражение идея духовного единства участников битвы за город – воинов Ленфронта, балтийских моряков и населения Ленинграда. Решением Бюро Ленинградского горкома ВКП(б) заводу «Красный Выборжец» был поручен прокат латунной ленты и вырубка основы медали, сталепрокатному и проволочно-канатному заводу – прокат ленты для колодок, производство латунной проволоки для крепления колодки с медалью и изготовление стальной проволоки для булавок. Предприятия местной промышленности должны были изготовить булавки и кольца, соединяющие медаль с колодкой. Чеканка и полная сборка медалей возлагалась на Монетный двор. Участником изготовления медали «За оборону Ленинграда» в 1943 году был 14-летний воспитанник завода им. К. Маркса Валентин Лукин. Вместе со своим сверстником

150

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Костей Легоньковым он изготавливал штамп и другую оснастку для вырубки основы медалей. С 3 июня 1943 г. в городе и на Ленинградском фронте началось вручение медали. В числе первых получили боевую награду командующий Ленинградским фронтом Л.А. Говоров, член Военного совета А.А. Жданов, медики, бойцы, рабочие. Не были забыты ленинградские дети, внесшие свою лепту в оборону города: 15239 школьников были награждены боевой медалью «За оборону Ленинграда». *** В письме отцу на фронт школьник Юра Артюхин писал: «Дорогой папа, у меня медаль «За оборону Ленинграда». Поздравь меня… Из всей нашей школы я один получил медаль в этот день. Это, верно, потому, что я секретарь комсомольской организации школы, которая не прекращала занятия в течение всей блокады и заняла второе место по городу на сельскохозяйственных работах…». *** За годы блокады сотрудник ленинградского радио австриец Фриц Фукс провёл около двух тысяч передач для немецких солдат, в которых он информировал об истинном положении дел на фронте и разъяснял гитлеровским солдатам преступность затеянной фашистами войны. Фриц Фукс награждён медалью «За оборону Ленинграда». Вспоминает О.Н. Тюлева: «…Большой зал Выборгского райсовета… И вот мне вручают медаль, пожимают руку. В ответ звучат мои взволнованные слова: «От имени… обещаем учиться только на отлично… делать всё для Победы…».

151

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Мы гурьбой выходим в сумерки зимнего дня. Где-то рвутся снаряды. Повезло – не наш район. На улице морозно, пальто, конечно, никто не застегнул. – Откуда вы, такие жаркие? – заметила первая же идущая навстречу женщина. Ребят в городе оставалось мало, относились к нам тепло, сердечно, душевно. – Да у них медали! – ахнула она, приблизившись к нам. Мы привлекали внимание всех прохожих, нас поздравляли, хвалили…». *** Вот некоторые выдержки из списков трудящихся, представленных к награждению медалью «За оборону Ленинграда»: «Иванова Вера Николаевна,1927 г.р., комсомолка, русская, учащаяся 7-го класса 105-й средней женской школы, девушка с хорошей и отличной успеваемостью, вполне дисциплинированная. Несмотря на слабое здоровье, к работе в лагере относилась очень добросовестно. Была ранена во время артобстрела». «Ананьева Вера Петровна,1929 г.р., пионерка, русская, учащаяся 5-го класса 169-й средней школы. Стахановка на сельскохозяйственном участке, норма выработки – 360%». «Маретин Юрий Васильевич, 1931 г.р., русский, член ВЛКСМ, учащийся 321- й школы. В годы блокады работал в группе самозащиты. Участвовал в ликвидации последствий бомбардировки, в восстановлении повреждённых частей зданий. Одновременно состоял в пожарной команде при 319-й школе. За большую ответственную работу имеет грамоту от Фрунзенского райсовета. Состоял в тимуровской команде. Каждое лето работал в совхозах Ленинграда. Без перерыва отлично учился в школе». ***

152

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Глава 15 ЛЕНИНГРАДЦЫ ВСПОМИНАЮТ …Как талисман храним мы Память эту. Мы выжили, чтоб тысячам воздать. И Памяти приносим эстафету, Чтоб нашим внукам Память передать. Чтоб помнили, когда ордою дикой Окружены мы были, меркнул свет, Что связаны историей великой И суток девятьсот и триста лет. Е. Сафро

153

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Вспоминает М.Л. Алпатов: «Часто вспоминаю нашу комнату в блокированном Ленинграде. У стены – колотые дрова. Горит печка-буржуйка, на ней кипит старый большой чайник. У стены напротив стоит пианино, над ним фотография папы с аккордеоном. Рядом – стол и два стула. В углу – большая кровать. На стене - чёрная тарелка радио, под ней смирно лежит тощий чёрный кот… Трещат дрова в печке-буржуйке, булькает в чайнике невская вода, воет и шумит за окном зима. Метроном и голос Левитана – это часть музыки блокадного Ленинграда, музыки моего детства, музыки войны. Мать наливает кипяток в кружку, протягивает и говорит: «Пей и ешь сам, сынок! Я что-то устала. Не заболеть бы. Полежу. Может, засну». Я, вспомнив разговоры мальчишек во дворе, что, если заснуть, то можно и не проснуться, торопливо кричу: «Нет, мама, не спи! Только не спи! Я тебе петь буду, стихи расскажу… слушай!» Вот он – мой первый концерт, мой дебют на сцене нашей блокадной комнаты…Я не один – кот Цыган и старый патефон – мои верные помощники. Только патефон надо часто заводить, да иголки старые, скрипучие. Пластинок у нас было много, но в войну ими топили буржуйку и их очень жалко, хотя горят они тепло… Я завожу патефон, ставлю на диск «Времена года» Чайковского и начинаю читать стихи Пушкина:« У лукоморья дуб зелёный, златая цепь на дубе том…». Изо рта у меня вылетает пар. Я обращаюсь одновременно и к матери, лежащей на кровати, и к сидящему на душегрейке коту Цыгану. Я вижу, что мама прикрыла глаза и прошу её: «Не спи, мама, не спи-и!». Беру другую пластинку, ставлю её на диск. Поворачиваюсь в сторону мамы и громко объявляю: «Оркестр

154

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

филармонии. Увертюра «Летучая мышь». Дирижёр – я!». Мама смеётся… Я поднимаю с полу кусок щепки. Проходя мимо кота, здороваюсь с ним за лапу, как дирижёр с первой скрипкой, забираюсь на стул и стучу по спинке стула – всё готово! Завожу патефон и начинаю энергично махать руками… Фантазия уносит меня в зал Ленинградской филармонии. Зал полон. Я во фраке за дирижёрским пультом. Публика неистово аплодирует. С фотографии смеётся отец. Кланяясь, я замечаю в боковой ложе лежащую на банкетке маму, которая опять прикрывает глаза: «Ну, не спи, мама, не спи-и». Я спрыгиваю со стула, валенки мне мешают, но я пускаюсь в искромётную лезгинку: Ас-са! Мне кажется, что на мне черкеска, папаха, на поясе кинжал, да и в зубах кинжал тоже, а на ногах не валенки. А красивые лёгкие сапожки. Я пробую встать на носки, но не удерживаюсь и падаю. Мама смеётся. Я радуюсь – не спит мама – это хорошо! Я бегу к патефону, кричу на ходу: «Я ещё и не так могу. Танец маленьких лебедей». Мама смеётся: «Сынок, лебедей ведь танцуют девочки, как Лиза, помнишь, из соседнего дома, которая училась в хореографической школе?». Я не сдаюсь: «Мама, но ведь нигде не сказано, что лебеди, тем более маленькие, только девчонки. Я – тоже лебедёнок!» Но мама почему-то не смеётся, а горько говорит : «Бомбы никого не щадят. Лизы-то нет уже…». Я снова подбегаю к телефону: «Ладно, ма-ам, переменим пластинку. Русский народный хор имени…радио. «Ой, туманы мои, растуманы!»… и ставлю пластинку. Хор заезженными хриплыми голосами подхватывает песню… Мама снова закрывает глаза, и я останавливаю пластинку: «Мама, не спи-и!!!» и лечу к пианино: «Папин

155

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

вальс!». Собачий вальс звучит на расстроенном пианино очень фальшиво. Кот недовольно мяукает, а мама останавливает меня: «Хватит, сынок. Спасибо! Браво! Молодец, артист! Но я устала, да и ты уже устал тоже. Давай спать!». Я умоляюще прошу: «Нет-нет, только не спать! Подожди-и!». Я подбегаю к буржуйке и бросаю в неё пару поленьев – прямо в пасть. Потом забираюсь на кровать, за спину мамы и, стоя на коленях, сквозь слёзы быстро продолжаю говорить, хотя сам уже засыпаю «Мама, не спи-и! Я волком бы выгрыз этот…, как его ? ...бюрлоклотизм – нет, забыл…Я ещё Лявониху могу. «Ах, Лявониху Лявон полюбил, Лявонихе черевички купил…», а ещё лучше «Матросский» – и делаю движения руками, перебирая канат – «Эх, яблочко, да куды катишься»… Я утыкаюсь маме в спину: «Мама, какая ты горячая!... Каховка, Каховка, родная винтовка…горячая…Мама, какая ты горячая…». *** Из дневника Димы Афанасьева, гатчинского беженца, сделавшего первую дневниковую запись накануне войны, 21-го июня 1941 года: «...30 июля. Рассказывают, что очень много наших войск попало в окружение. У немцев очень много машин и мотоциклов, и они очень быстро передвигаются… В бане разговоры только о войне. Один дядька со следами ранений говорил, что сейчас всё дело в том, чтобы удержать фронт до подхода основных частей из-за Волги и Урала. Немцы же сейчас пользуются неожиданностью своего нападения и спешат закрепиться на захваченных территориях… 9 августа. Во двор приходил военный, сказал, что нам будет поручено готовить бутылки с зажигательной смесью…

156

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

24 августа… Мы в Ленинграде, на Большой Пушкарской. Сегодня воскресенье. Была воздушная тревога, но тихая. Отбой в Ленинграде играет по радио труба. На улицах продают мороженое, как в мирное время…О том, что происходит в Гатчине, ничего никому не известно… 6 сентября… Ночью была тревога. Видимо, немцы прорвались к Ленинграду. Стреляли зенитки, где-то грохнули бомбы… 13 сентября… Объявили решение исполкома об экономии электричества… Похоже, что город действительно окружён… 26 сентября… В газете сегодня статья «Как вести себя во время обстрела». Написано так, будто обстрел – это совершенно обычная и привычная часть ленинградского быта… 9 октября… Сегодня объявлено решение исполкома о снабжении населения дровами». Значит, не замёрзнем… 16 октября. Вечером, в половине восьмого, началась бомбёжка нашего района. Небо осветилось, как днём. Прибежала соседка из 4-й квартиры, сказала, что в саду Госнардома горят «американские горы»… Полыхало до утра. Мы почти не спали. 26 октября… Узнал, что с 3 ноября начинаются занятия… Настроение сразу поднялось, несмотря на то, что сегодня уже совсем холодно, и идёт снег…

157

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

2 ноября… Гатчинские запасы, которыми мы дополняли паёк, тают на глазах… Крупы уже кончились, осталось немного муки, крахмала, рисовой муки и кофе… 6 декабря… У нас окончательно перестала идти вода… а на верхние этажи давно не поднимается. Нужно за водой ходить во двор, к крану. Уборная тоже не работает, и всё нужно выносить на помойку в ведре… 7 декабря. Сейчас вечер. 7 часов. Я сижу за столом в пальто, шапке, рукавицах. На столе мигает коптилка. В ней замерзает масло. Скоро спать. Я теперь ложусь в кровать, не снимая пальто и шапки. Даже под одеялом мёрзнут щёки и руки. Сегодня в комнате на столе замёрзла вода. Ах, если бы в квартире были печи!.. 31 декабря. Последний день старого года. Мы с утра растопили буржуйку, нагрели воды и устроили мытьё, и даже мама немного постирала. Потом варили новогодний обед: бабушка достала припрятанную гречневую крупу, и был сварен суп, похожий на очень жидкую кашу. Я накрошил в кружку с этим супом свой хлеб, и получилось очень праздничное блюдо… В двенадцать часов мы пили сладкий кофе и ели блинчики из отрубей. 1 января 1942 года. Сегодня новогодний подарок: мы заняли Калугу и Новые Кириши. 25 января. Мы все сегодня не вставали с кроватей. Очень холодно и слабость. У меня очень опухли ноги и болят. Только мама выходила в магазин, истопила буржуйку, чтобы сварить обед. В квартире полная тишина, как в могиле. Темно и холодно. Мы даже коптилку почти не зажигаем. Лежим в темноте. Очень страшно.

158

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

2 февраля. Проводили соседку тётю Галю в эвакуацию. По её предложению мы переехали в её комнату. Тут можно спать на кроватях и диване, а не на вещах, как до сих пор. 3 февраля… Сейчас главное – дотянуть до весны, когда будет тепло и солнечный свет, будет гораздо легче. Тётя Маруся сказала, сейчас потому так тяжело, что всё питание тратится на обогревание тела, а на остальное уже ничего не остаётся. 19 февраля… Сегодня днём вдруг неожиданно заговорило радио. Мы сначала даже не поняли, в чём дело, а когда поняли, радости нашей не было конца… Мама сказала, что ей иногда (особенно, по ночам) казалось, что мы последние люди на земле и доживаем последние часы в пустом замёрзшем городе… 8 марта… В городе воскресник по очистке от снега и льда трамвайных путей. В очереди рассказывали, что видели на улицах грузовой трамвай, который не стоял, а ехал… А вдруг к осени мы уже вернёмся в Гатчину, а 1 сентября, как всегда, пойдём школу… Наверное, в школах после войны будут учиться одни отличники… 27 марта. Началась работа по очистке улиц. Вышли, наверное, все работоспособные. Люди с ломами, лопатами и топорами скалывают сугробы, сосульки, ледяные натёки на домах. И всё это на больших фанерных листах волокут вдоль по улице прямо в Неву… 28 марта… Прочёл сегодня в газете решение исполкома о развитии индивидуального огородничества…

159

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

15 апреля… Встали рано. Поели и все пошли смотреть трамвай (только бабушка осталась дома). На улицах людей много, все радостные, оживлённые, как на 1-е Мая… Мама отпустила нас с Юрой покататься на трамвае. Мы ездили на семёрке и на тройке. Объездили все эти маршруты от кольца до кольца!.. 24 апреля… Я сидел и переписывал книгу, когда вдруг раздался свист, грохот, а затем все стёкла балконной двери рухнули мне на спину, а меня отшвырнуло от окна… Мама очень испугалась, что меня ранило, и долго осматривала, вынимала осколки стекла из волос и пальто. Но крови не было… Оказывается, бомба попала в мостовую перед соседним домом… Весь вечер заклеивали рамы бумагой и выносили осколки. 8 мая… Узнали, что сегодня взрывом убило много детей, вышедших из садика фабрики Урицкого погулять со своей воспитательницей… 15 мая… На Невском многие дома носят следы бомбёжек, но разрушения замаскированы. Так, большой дом на углу канала Грибоедова в центре разбит до основания, а дыра закрыта большим щитом, на котором нарисовано всё разбитое. Это, наверное, для того, чтобы с воздуха не было видно разрушений. В скверах и парках много замаскированных зенитных батарей. На Неве военные корабли. Вид у города спокойный, но какой-то насторожённый… 29 мая… Сегодня вместо уроков мы всем классом пошли на строительство укреплений. Закладывали окно углового дома на проспекте Щорса, угол Красносельской, кирпичом, оставляя пулемётную амбразуру… Видимо, в

160

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Ленинграде начинается подготовка к чему-то серьёзному… 2 июня… Гулял по площади Жертв революции (Марсово поле) Всё превращено в грядки с рядами моркови и свёклы. Даже вокруг зенитных батарей и то грядки. Люди копаются в земле, окучивают, поливают… 12 июня… Поехал на Невский. Около Дома книги продавали много книг. Я купил большой однотомник Маяковского с обожженными краями. Говорят, что это из партии книг, пострадавших при пожаре на Печатном дворе… 22 июня… Впервые в газете названы военные потери: Германия потеряла около 10 миллионов (убитыми, ранеными и пленными), мы – 4,5 миллиона. Но ведь это военные потери на фронте. А сколько же мы потеряли мирных жителей? Ведь их-то Германия не теряла… 30 июня. Сегодня последний день занятий в школе… 7 июля. Несколько дней не писал – не было ни сил, ни желания. Сдача Севастополя очень на меня подействовала. Узнал, что 2 июля погиб писатель Евгений Петров (оказывается, он брат писателя Валентина Катаева)… 20 июля. Сегодня получили повестку об эвакуации. Значит, едем. Вечером сидел на балконе, смотрел на нашу 11-ю линию и думал о нашем житье-бытье… Наверное, никогда больше не повторится то, что пришлось нам пережить за год ленинградской жизни.

161

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Несмотря на все пережитые кошмары, покидаю Ленинград с чувством светлой грусти. Почему-то расставаться жалко. Расстаюсь, как с близким человеком, с которым вместе прожил большой и важный кусок жизни. Увидимся ли мы когда, кто знает?..». *** Из воспоминаний Е. Батовой (Шпановой), 1929 г.р.: «Когда началась война, мне исполнилось 12 лет. Мама была беременна на 7-м месяце, вся домашняя работа легла на мои плечи. В августе-сентябре 1941 года ходила вместо мамы копать окопы в Шувалово-Озерки, вдоль пр. Энгельса. Кроме этого я ходила на поля, где взрослые собирали остатки уже убранного урожая. Это были обрезки моркови, зеленые листья капусты, поврежденный картофель. Листья капусты я солила и это зимой нас очень поддержало. «Заготавливала» дрова – прутья для буржуйки. Потом стала ходить за питанием для родившейся сестренки на 2-й Муринский. Давали один ковшик соевого молока, немного крупы. В школе, где я училась до войны, разместили госпиталь. Я ходила туда на дежурство – ухаживать за ранеными. Кормила их, поила, писала за них письма родным, делала тампоны. Приходили представители из райкома ВЛКСМ, хвалили, сказали, что я представлена к награждению медалью «За оборону Ленинграда» за активную работу. В 1944 году открылась наша школа и я пошла снова учиться. Участвовала в художественной самодеятельности – пела, выступала в воинской части, которая находилась в районе Гражданки». ***

162

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Ю.В. Белов, 1929 г.р.: «Когда началась война, мне было 12 лет. С раннего детства я проявлял склонность к рисованию. В 1941 году был принят в среднюю художественную школу (СХШ) при Всероссийской академии художеств. Отец – врач-хирург был мобилизован и уехал на Карельский фронт. Мать - терапевт, работавшая квартирным врачом в 32 поликлинике, была мобилизована и стала врачом участка МПВО. Старший брат ушел в народное ополчение, участвовал в боях под Гатчиной и защищал Ленинград на Ленинградском фронте. В сентябре я проучился в СХШ одну неделю, т.к. сильные налеты фашистской авиации мешали моим поездкам с Петроградской стороны на Васильевский остров. Я находился с матерью в штабе участка МПВО. Выполнял все необходимое: был связным, дежурил, таскал на чердак дома песок, красил чердачные перекрытия огнезащитной известью. Постоянно, когда позволяла обстановка, делал зарисовки бойцов МПВО, блокадного быта горожан. Наступили ранние холода. У нашего дома №35/75 по Кировскому проспекту разорвалась тонная бомба, все стекла были выбиты, жить там стало невозможно. Мать ночевала на дежурстве, а я у разных малознакомых людей. Встречались мы с ней днем в нашей промерзшей комнате, готовили кое-какую еду на буржуйке. Так прошли долгие голодные, холодные, с обстрелами и бомбежками, последние месяцы 1941 года. Мама выхлопотала нам небольшую комнату в доме №6 по Ординарной улице, где я безвыходно пролежал до марта 1942 года, истощенный голодом, вшивый, с язвами на руках, испытывая страх от одиночества и вражеских обстрелов.

163

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

В марте нас с мамой поместили в стационар. К этому времени относятся мои акварели-фантазии: натюрморты с фруктами и овощами, а также мирные сельские пейзажи. Весной участвовал в очистке города от льда и нечистот. Летом, немного окрепнув, работал в отделе пропаганды Приморского района. Увеличивал с газетных публикаций сатирические карикатуры на фашистов, делал подписи к ним. Все это выставлялась на стенах Дома культуры Промкооперации (ныне Ленсовета) на Каменноостровском проспекте. 1942-43 учебный год учился в 47 школе. С бригадой школьников участвовал в разборке деревянного дома на Бармалеевской улице на дрова, работал в овощном пригородном хозяйстве. На городскую Олимпиаду творчества школьников, проходившую летом 1943 года, представил более 20 своих работ «Ленинград в блокаде». Был отмечен 1-ой премией и грамотой. В ноябре награжден медалью «За оборону Ленинграда». К этому времени относится мое знакомство и начало обучения у известного художника-живописца и графика Владимира Александровича Серова, в то время возглавлявшего Ленинградский Союз художников. У него в мастерской я прошел прекрасную школу мастерства и любви к изобразительному искусству. Мой брат участвовал в прорыве блокады, был ранен в голову, лежал в ленинградском госпитале. Здесь я посещал его и сделал несколько рисунков. В 1944 году вернулась из эвакуации СХШ, где я продолжил занятия, окончив ее в 1949 году. Тогда же поступил на живописный факультет института им. И.Е. Репина, который окончил в 1955 году по батальной мастерской профессора Р.Р. Френца». ***

164

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Из воспоминаний З. Головановой: «…Школы на Большой Охте в 1941 – 1942 гг. были закрыты…Бомбоубежищ у нас было недостаточно, т.к. Большая Охта состояла наполовину их двух- и трёхэтажных домов. Объединялись пять-шесть семей и строили во дворах землянки. Хорошо помню нашу землянку – длинная траншея, по бокам вдоль стен скамейки, а в конце двухъярусные нары, где располагались дети. Постельные принадлежности находились там постоянно. На стенах висели две керосиновые лампы, в начале землянки стояла буржуйка. Как только объявлялась тревога, мы бежали в наш «бункер». Так продолжалось два месяца, затем наступили холода, голод, и уже не хотелось бегать. …Нашу семью от холода спасало печное отопление, родители летом всегда заготавливали дрова, каждая семья в подвале дома имела свой «сарай». …Моя мама очень рано, до работы каждое утро топила плиту, варила кашу, кипятила чай, делила хлеб на две порции, утреннюю и вечернюю, и будила меня. Вечернюю порцию хлеба мама прятала, чтобы мы не съели. Я поднимала брата и сестру, мы умывались и садились завтракать. Конечно, всё время хотелось есть. Мы с братом постарше были, а наша сестрёнка после каждого завтрака заползала под стол и искала крошки хлеба. Когда немного остывала плита, я стелила на неё байковое одеяло, и мы усаживались втроём. Моей задачей было истопить печку, в конце топки закрыть трубу, принести два бидончика воды (за два раза). Потом мы дружно переходили с плиты к печке, обнимали её ручками. Я, как могла, занимала ребят: читала книжки, рассказывала сказки. Мы регулярно слушали радио («чёрную тарелку»). Радио работало всю блокаду, оно помогало нам выдер-

165

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

жать все тяготы…Слушая каждый день радио, я была уверена, что немцы не войдут в наш город, мы победим… Воду сначала возили с Невы, а затем брали из воронки. После усиленной бомбёжки образовались две большие воронки, пробили трубы, и оттуда текла чистая вода. Одна бомба упала около нашего дома, другая – немного подальше. Дом сильно покачнулся, но не рассыпался. Наступил конец декабря 1941 года. Мама купила маленькую ёлочку, я достала ёлочные игрушки. Каково было моё удивление: я обнаружила среди игрушек грецкие орехи, подкрашенные в разные цвета. Я разбила их, они оказались все качественные. Поделила поровну, это был маленький сюрприз на Новый год… В 1942 году семья понесла большие потери, не стало брата и сестрёнки. В апреле 1942 г. в городе стали открывать профилактории для детей – дистрофиков. Мама обратилась к заведующей детской поликлиники… Меня по скорой отправили в профилакторий, который находился на Свердловской набережной. (Папу отвезли в госпиталь недалеко от Смольного.) Меня сначала подлечили на первом этаже клиники. Когда я стала оживать, меня перевели на второй этаж, там было пятиразовое питание. Через месяц меня выписали, я чувствовала себя хорошо… (Папу выписали из госпиталя через два месяца, ему дали вторую группу инвалидности без права работы)… Мама со своей дружиной всю зиму и весну очищала город от трупов, отвозили их на санках в помещения прачечных. Когда выдавали машину, они грузили и отвозили их на Большеохтинское кладбище. Захоронения в братские могилы осуществляла другая бригада. Весной 1942 года маму перевели в строительную бригаду, определили в группу, где женщин обучали кровельному делу. Обучал и руководил бригадир Женя, ему было 16 лет. С 1942 по 1945 год включительно эта бригада ремонтировала кры-

166

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

ши в Красногвардейском и Смольнинском районах… …Нас спасла трава: лебеда, крапива. Сбор лебеды был на мне. Мама вечером, после работы, на раскалённой плите, конечно, без масла пекла лепёшки. …До войны на Большой Охте работали четыре школы, а осенью 1942 года – только одна. Из моего класса пришло 13 человек, а до войны в классе было сорок человек. На Ленинградском фронте погибли директор школы, мой учитель Константин Николаевич. Старший вожатый умер от голода. Как только мы вернулись в школу после уборки урожая и сели за парты, у нас появились новые заботы. Помимо приготовления уроков, необходимо было вести заготовку дров для школы. Пилили, кололи и заносили дрова в свой класс накануне. Позже мы постоянно посещали ближайшие госпитали и помогали ухаживать за ранеными: писали письма за тех, кто сам писать не мог, помогали санитаркам накормить и напоить тяжело раненых, выступали с концертами художественной самодеятельности. …Очень тяжело для нашей семьи начался 1943 год. В середине февраля папу вновь госпитализировали, а за десять дней до 1 марта у нас украли мою и мамину карточки. Десять дней без питания для истощённого организма – это погибель. Самое обидное, что украли мои школьные талоны на питание. Мама обратилась к директору школы – Евгении Николаевне Яковлевой – выделить мне тарелочку супа. В обед меня ждала тарелка супа, а мои одноклассники отдавали свои довесочки хлеба. На следующий день девочка из нашего класса Кира со своей мамой принесли к нам домой кастрюлю солёных зелёных листьев. Мама варила щи. Так, благодаря учителям, детям и Кириной маме, мы смогли продержаться без карточек десять дней…». ***

167

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Вспоминает В.Г. Григорьев: «…Водопровод не работал, канализация тоже. Отопление в большинстве домов было печное, но дров тоже не было. Пищу готовили на примусах и керосинках, но не было и керосина. Грелись с помощью самодельных печурок – «буржуек», которые ставили в жилых комнатах, а трубу выводили прямо в печной дымоход или в окно. На буржуйках готовили скудную еду, оттаивали снег, кипятили воду. Огонь в «буржуйках» поддерживали с помощью любых горючих материалов: книг, газет, паркета, мебели, обломков деревянных конструкций разрушенных или разобранных домов. Жили мы на Петроградской стороне, которая подвергалась ожесточённым артобстрелам и бомбёжкам. Окна были без стёкол ещё со времени первых бомбёжек. Оконные проёмы закрывали фанерой, коврами, одеялами, поэтому в комнатах стоял постоянный мрак. Освещались с помощью «коптилок» – маленьких баночек с фитильком, по типу церковной лампадки. Света от них было маловато, зато хватало копоти… Температура в комнатах ночью опускалась ниже нуля, вода в ведре замерзала, на стенах был иней… …Это произошло в декабре сорок первого года. Я, школьник четвёртого класса, к этому времени очень ослаб и чаще всего лежал одетый в нашей холодной комнате коммунальной квартиры №8 дома №23 по проспекту М. Горького (теперь это Кронверский проспект). Моя бабушка, Кононова Зинаида Васильевна, вдова земского врача Симбирской губернии, обладала познаниями в области физиологии человека, медицины и пищевого рациона. Она знала из опыта гражданской войны, разрухи и голода первых лет Советской власти, что, если человек переставал активно жить и двигаться, то его вскоре одоле-

168

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

вала апатия, он терял интерес к жизни и… умирал. Поэтому бабушка заставляла меня вставать и двигаться, что-то делать: сходить с маленьким ведёрком за водой в парк Ленина (теперь это Александровский парк). Там был открыт люк на сети водопровода, и сочилась вода, а вокруг вырос ледяной холм, на который надо было взобраться, чтобы зачерпнуть воды, а потом опуститься и не упасть; растопить «буржуйку», а для этого нужно было разломать стул или шкаф. Но самым главным стимулом к жизни была задача, которую возложили на меня – я должен был ежедневно ходить в булочную и выкупать свою пайку хлеба – 125 граммов, которые мне полагались по детской карточке. Булочная, к которой мы были прикреплены, помещалась в доме №6 по Малой Посадской улице, примерно в пятистах метрах от нашего дома. Улицы были завалены снегом, трамваи уже не ходили, автомобильное движение было чрезвычайно редким (в основном, это были военные грузовики, санитарные автобусы, иногда штабные машины-легковушки). Вдоль домов вилась тропинка, по которой шли люди, часто просто по проезжей части. Кое-где лежали трупы замёрзших или упавших от голода людей. Девушки из команд МПВО собирали эти трупы и отвозили их в местные морги, которые были во многих домах. Один их них был в доме №27 по проспекту М. Горького, где до войны была сберегательная касса. В один из морозных дней я, как обычно, дополнительно утеплившись, спустился с пятого этажа и потихоньку пошёл за пайкой хлеба. Окна булочной, как и большинство витрин в городе, были закрыты деревянными щитами и мешками с песком. В помещении стоял полумрак, лишь около прилавка небольшое освещённое пространство. К

169

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

продавцу стояла очередь полуживых людей, закутанных до самых бровей и безучастных ко всему. Все ждали, когда подойдёт их очередь, и они получат кусочек жизни. Я тоже терпеливо ждал. За мной уже было несколько теней. Как вдруг в магазин вошёл мальчик, тоже закутанный по самую макушку и очень грязный. Он медленно оглядел помещение и, подойдя к последнему в очереди, стал предлагать тихим голосом какую-то бутылку. Когда он поравнялся со мной, я услышал его слабый голос: «Тебе нужен керосин для коптилки? Могу обменять на пайку хлеба». Он был чуть выше меня ростом. Рука, которой он держал за горлышко бутылку, высовывая её из-за пазухи, была очень грязная, а под ногтями выделялась широкая траурная кайма. От его предложения я отказался. Обойдя всю очередь и не найдя желающих совершить обмен, он снова подошёл ко мне и стал уговаривать. Я объяснил, что у меня есть керосин, хотя его на самом деле не было, просто кусочек хлеба был для меня дороже всего и нужнее, от него зависела моя жизнь. Когда подошла моя очередь, продавец вырезала из моей хлебной карточки талончик, отрезала от буханки хлеба маленький кусочек, взвесила его и, добавив крохотный довесочек, передала мне. Довесочек тут же отправился мне в рот, карточку я убрал во внутренний карман своего зимнего пальтишка и только собрался положить свою пайку в холщовый мешочек, как на меня навалился этот мальчик, своей грязной рукой схватил мою драгоценность, мой кусочек жизни! Я инстинктивно сжал хлебушек одной рукой, а другой оттолкнул напавшего, он стал падать и потянул меня за собой на пол. Очередь молча наблюдала за поединком, а мы только сопели и возились на полу. Очевидно, я был сильнее, так

170

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

как был всё время сверху. В какой-то момент я сделал ему очень больно, и он выпустил хлеб из своей руки. Я встал и, не оглядываясь, вышел из булочной. Немного отдышавшись, я осмотрел свой кусочек хлеба – он уже потерял свою форму, так как был сыроват, а там, где в него впилась рука мальчика, остался след большого пальца, и я сразу вспомнил его грязный ноготь. Придя домой, я ничего не рассказал своим родным и только улучив момент, пока никто не видит, вырезал след ногтя и убрал его, чтобы никто не нашёл, а выбросить – не мог, так как это всё-таки был, хоть и маленький, но кусочек хлеба. Прошло много лет, а я и теперь вспоминаю тот случай, но не потому, что у меня хотели отнять хлеб. Мальчик: кто он был? Ремесленник, приехавший из деревни в Ленинград перед войной для того, чтобы стать квалифицированным рабочим, или беженец из западных районов страны, где уже хозяйничали фашисты, или ленинградский школьник, потерявший родителей при бомбёжке или от голода? Почему он не эвакуировался, какова его дальнейшая судьба, жив ли он или стал одной из безымянных жертв той жестокой войны? Прости меня, мой сверстник! Если бы я отдал тебе мой кусочек хлеба, то, возможно, не написал бы этих строк, а лежал бы в братской могиле на Серафимовском кладбище. Для нас, последних свидетелей и участников обороны Ленинграда, блокада останется до конца дней осколком в сердце, а память и разум не в силах всё забыть и простить! Своим и чужим». ***

171

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

И.С. Иванова: «5 мая 1943 г. меня приняли в комсомол. По решению ГК ВЛКСМ я была направлена на работу в детский оздоровительный лагерь на ст. Левашово. Начальником лагеря была Клавдия Ивановна Заремба, медпунктом руководила Елена Леонтьевна Кан (в девичестве Элькинд), тоже учащаяся нашей 239-й школы Октябрьского района. Старшим пионервожатым был Юра, фамилию его я не помню. Дети в лагере были в возрасте от 7-8 до 14 лет. В первой смене у меня был отряд 12 – 13 летних, размещались мы в частных двухэтажных домиках. Мебели в комнатах не было, кровати, несколько стульев. Утром – зарядка, линейка, потом шли на завтрак к станции, там был наш лагерный пищеблок. Последние домики, в которых мы размещались, находились недалеко от леса, куда мы ходили на прогулки, собирали землянику, травку «заячья капуста». Мальчики специализировались на сборе патронов, гранат, приносили и всё складывали под мою кровать. Недалеко было и поле ржи, а вокруг вырос горох, иногда мы им лакомились, но очень аккуратно. Как-то к вечеру к нам зашёл патруль и стал требовать от меня паспорт, а мне было 14 лет, и у меня были метрики. В комнате находились пионеры, и мой авторитет старшего товарища очень пал. Наутро пошумели и… пошли на завтрак. На вторую смену я взяла группу малышей. Воспитателем была пожилая женщина, все тяготы легли на меня (сушка, стирка мокрых постелей и белья). Мы много читали, моя мама 1-2 раза в месяц привозила мне книги. Один раз за смену была баня, находилась она в районе вокзала. Всех малышей надо было вымыть, одеть, на

172

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

другой день – стирка. Уборку дома производили своими силами. Кто постарше, помогали. В конце августа участилась артподготовка, снаряды летели через нас. Мы просыпались и, прижавшись друг к другу, сидели, молча, уверенные, что бьют наши». *** Из воспоминаний В.Д. Казанникова: «…Я иду по 11-й линии Васильевского острова к дому №20, где прожил первые 14 лет своей жизни до начала той страшной войны, которую потом назовут Великой Отечественной. Я часто прихожу сюда, в своё детство. Теперь я знаю, что наш дом был построен архитектором Н. Фроловым в 1914 году для военнослужащих Николаевской морской академии. Но тогда это был для меня просто дом, где я родился и рос. Дом, где жили мои первые друзья. Дом, с которым связаны самые первые, а потому самые яркие и дорогие воспоминания детства. Высокий, в шесть этажей, строгий, тёмно-серого цвета, с эркерами и прекрасным гранитным основанием, до сих пор не утратил он своей красоты. У парадных дверей были когда-то красивые «козырьки», а ворота украшал великолепный кованый чугунный узор. Во дворе была роскошная клумба с чугунным фонарём посредине… Стоя одиноко, я вспоминаю многих дорогих друзей. Мне кажется, вот сейчас выбегут из дома Лиза Сеглина, Нина и Володя Солим. К счастью, они выжили в этой войне. А из окон второго этажа смотрят на уличного музыканта, который часто заходил в наш двор, Коля и Лида Чиркины… Они погибли во время блокады. Наша семья жила тогда в «швейцарской», рядом с па-

173

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

радной лестницей. На первом этаже обитала семья Генераловых с детьми Капитолиной, Женей и Володей. Володя потом учился в ремесленном училище, в блокаду умер и похоронен в 59-й братской могиле на Пискарёвском кладбище. Его отец, Константин Генералов, а для нас просто дядя Костя, был управдомом. Много лет спустя я понял, что благодаря его заботам в нашем доме царил порядок, и было так уютно. Каждый вечер в одиннадцать часов он вместе с дворником Егором обходил все лестницы. Однажды при обходе Генералов нашёл меня спящим прямо на лестнице и отнёс к себе домой. Мои родители работали тогда по полторы смены и возвращались слишком поздно, я до глубокой ночи был предоставлен самому себе и проводил время на улице. Дворник Егор всегда напоминал мне глухого Герасима из повести «Муму», такой же молчаливый и угрюмый. Двое его сыновей были арестованы, как враги народа. Одного «забрали» в 1932 году, второго – в 1937-м. После войны я однажды встретил его, он, как и прежде, работал дворником в одном из домов на 14-й линии. Я благодарен этим людям за то, что они старались содержать дом в чистоте, но при этом не «дёргали», не «муштровали» нас, мальчишек, за всяческие проказы. С утра до поздней ночи мы жили своей, нам одним понятной и интересной жизнью. У нас было много игр, в которые сегодняшнее поколение вряд ли играет: «чижик», «лапта», «12 палочек», «штандер», «царь земли» «маялка», «пристенок» (на деньги), «свинья», «классы». Мы жили, словно дети одной большой семьи. Иногда летом при ЖЭКе открывалась детская площадка во дворе дома №24, там мы и проводили свободное время. За нами присматривали воспитатели, во время обеда водили в столовую, которая находилась в доме, где теперь расположено кафе «Фрегат».

174

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Как сейчас, вижу темноволосого Тагирку. У него не было одной ноги, он постоянно ходил с костылём, но всё равно участвовал во всех наших играх и забавах. В первые дни бомбёжек он дежурил на крыше, сбрасывал «зажигалки», спасал наш дом. Он его спас, а сам умер от голода в конце декабря сорок первого…Многие мои сверстники погибли от голода: Чиркины, Володя Коновалов, Коля Виноградов, Витя Козлов и другие. Виктора Козлова, который жил в 44-й квартире, мы считали талантливым художником: он рисовал такие «червонцы», что от настоящих не отличишь. Среди более взрослых ребят были хулиганистые, но, в сущности, добрые мальчишки. Наша дружба «уличных» мальчишек и девчонок была крепка потому, что помимо детского сада, школы нас сближал двор со своими правилами, законами, радостями и печалями. Меня в детстве всегда восхищали подтянутые и стройные морские офицеры, которые жили в нашем доме. До сих пор в доме №20 живёт дочь капитана второго ранга, которую мы в детстве называли Кисой. Большинство ребят нашего двора были такими же отважными, как Тагирка: в трудное для страны время мы были едины мыслями и делами с Родиной, готовы были, не раздумывая, отдать свои жизни за светлое будущее, которое – мы в это твёрдо верили – будет счастливым для всех. В 1945 году я посадил на 11-й линии маленькие деревца. За эти годы они возмужали и украшают всю нашу 11-ю линию и наш дом…». ***

175

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Вспоминает М.С. Маслова: «…С первых дней войны всё было подчинено подготовке города к обороне, помощи фронту. Берега Обводного канала (первая водная преграда) срочно очищали и укрепляли, во всех домах вдоль него на чердаках и в отдельных квартирах устанавливали огневые точки, готовили бомбоубежища для укрытия людей. Напротив нашего дома №125 были складированы жмыхи соевые, подсолнечниковые и другие, т.к. в домах были фуражные магазины. Было приказано убрать этот корм для животных. Мы, дети, вместе с взрослыми таскали эти плиточки жмыха и бросали в костёр, разведённый во дворе нашего дома. Моя бабушка, Животкова Пелагея Антоновна, которой тогда уже было за 50, возвращалась с работы и, увидев «такое», распорядилась убрать костёр, а жмыхи носить по сараям и домой. Какой она оказалась умницей – многих, кто запасся дурандой, она (дуранда) спасла от голода… О порядке и железной дисциплине во время блокады известно только нам, её пережившим. Моя сестра, Рященкова (ныне Голенко) Тамара Семёновна, родилась 3 марта 1940 года. В самое жестокое зимнее время 194142 гг. и позже мы на неё получали в детской консультации на 10-й Красноармейской питание в виде рожков регулярно и бесперебойно (были опоздания в выдаче в случае артобстрела, слабости шофёра из-за недоедания, он часто останавливал машину, чтобы отдохнуть), за ними я сама ходила. Когда сестра заболела и была на грани смерти, наш управхоз вызвал неотложную, которая сразу пришла. Сестра была госпитализирована и осталась жива. Исчезло понятие «рабочий день», каждый житель отдавал производству 14, 16 и даже 18 часов на работе, а ещё дополнительно работал на оборонных работах, в них

176

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

были вовлечены подростки и не работавшие ранее жители. …Город затих – были отменены гудки заводов и фабрик, на железной дороге, звон колоколов и др. Остался только сигнал «Воздушной тревоги». *** С разрешения автора всемирного документального сборника «Еврейские дети в борьбе с нацизмом» публикуем отрывок об одном члене организации «Юные участники обороны Ленинграда» Софе Меерсон, которая много лет объединяла ребят, награждённых медалью «За оборону Ленинграда», живших в блокаду в Смольнинском районе. 15-летняя Софа осталась в блокированном городе с родителями, сестрой и многими родственниками. Ее отец отказался эвакуироваться: «Я здесь родился и здесь умру». Мама, работавшая врачом в железнодорожной поликлинике, была на казарменном положении. Способная девочка любила учиться, стремилась к знаниям. Дорогую цену заплатила она за осуществление заветной мечты…Юная участница обороны днём и ночью дежурила в школе, в пожарном звене… Поздней осенью 1941 года в школе начались занятия, Софа пошла в девятый класс. Она увидела, как изменились ребята, похудели, стали серьёзнее. На переменах – ни беготни, ни смеха. Уроки часто прерывались из-за артобстрелов и воздушных тревог. Наступила зима – необычно суровая, с нестерпимым холодом. Отопление в домах не работало, а топить стало уже нечем. Людям стали выдавать всего лишь по 125 граммов хлеба… 29 декабря 1941 года умер отец. Последними его словами были: «Скорей бы весна». В ту памятную зиму

177

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

семья потеряла восемь родных людей. От холода и голода, дистрофии и авитаминоза люди тяжело болели. Около пяти месяцев пролежала Софа в больнице, но чудом выжила, встала на ноги. Осенью 1942 года она начала работать на оборонном заводе фрезеровщицей. Вместе с другими… работала по 11 часов. Даже в ночные смены: фронту нужно было оружие. Зимой 1943-го возобновились занятия в школе, и Софа вновь начала учиться в девятом классе. Её преследовали болезни, но девушка не сдавалась… В январе 1944 года началось долгожданное освобождение города от вражеской блокады. Десятиклассница 169-й школы Софа Меерсон днём училась, а по ночам работала сандружинницей в эвакогоспитале в Невской лавре. Она регистрировала раненых, ухаживала за ними, развозила их по госпиталям. В эвакогоспиталь бойцы попадали прямо с передовой, от них ленинградцы и узнавали о грандиозном наступлении, развернувшемся под Ленинградом… Софа вела блокадный дневник. Издав, она подарила его сыну и внукам. «Пусть они никогда не испытают того, что пришлось пережить нашему поколению в суровые военные годы. Пусть дети и внуки чтят наше прошлое». Ветеран Великой Отечественной войны Софа Меерсон награждена медалью «За оборону Ленинграда» и ещё семью медалями. Сегодня она возглавляет группу ветеранов войны, тружеников тыла и блокадников в г. Петах-Тиква (Израиль). ***

178

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Вспоминает Л.Н. Меньшиков, 1931 г.р.: «Посёлок им. Морозова Всеволожского района стоит на берегу Невы, напротив крепости Орешек и г. Шлиссельбурга. В этом посёлке, который его жители называют Морозовка, я и родился в августе 1931 г. Родители мои, как большинство жителей Морозовки, работали на пороховом заводе. Летом 1941 г. над посёлком стали летать фашистские самолёты, а вскоре и земля ходуном заходила, от церкви остались руины, сгорел дом моего деда, были разрушены многие дома. Пороховой завод эвакуировали, его работников перевели на Охтинский химкомбинат. 8 сентября 1941 г. наши войска оставили г. Шлиссельбург. В этот день жителям предложили покинуть посёлок и идти лесом через посёлок Рахья до Ржевки. Так мы, группа людей, и пошли. В лесу ночевали дважды, спали прямо на земле, прижимаясь друг к другу. Отец однажды решил вернуться в Морозовку на завод, чтобы узнать о положении дел, но ему рекомендовали немедленно покинуть посёлок. С нами шла в Ленинград мамина сестра, которая ждала ребёнка. В лесу у неё начались родовые схватки. Пришлось тёте Дусе вернуться в Морозовку, где в больнице у неё родился мальчик. В тот же день тётю Дусю с малышом отправили в лес, и ей пришлось догонять нашу группу. Ещё до Нового года ребёнок умер. В Ленинграде нас поселили в бараке, недалеко от улицы Коммуны. Вскоре нам дали 10-метровую проходную комнату в коммунальной квартире, с нами жила и папина тётушка. Отцу в ноябре 41-го года повезло: на базаре он очень дёшево купил отруби. Но вот незадача – вместо отрубей он принёс… лошадиный навоз.

179

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

10 января 1942 г. отец добровольцем ушёл на фронт. Воевал он на Невском пятачке, был тяжело ранен и отправлен в госпиталь, что размещался в больнице им. Мечникова. Мама выменяла на хлеб пачку папирос для папы, но уже не застала его живым. Папа умер 5 марта 1942 г. Маме предложили своими силами захоронить мужа, но сил у неё для этого не было. Отца захоронили на Пискарёвском кладбище, куда свозили из госпиталя и больницы им. Мечникова погибших солдат и мирное население. Весной 1942 г. пришла повестка с предписанием об эвакуации. Мама взяла расчёт и 25 апреля 1942 г. поехала в исполком, чтобы оформить документы, но ей сказали там, что Ладога вскрылась, и пока эвакуация прекращена. Вскоре умерла папина тётушка. Умер наш сосед по квартире. Его жена тоже была на грани смерти. Она пошла копать картофель, который мог остаться на поле с осени, её арестовали и отправили на лесозаготовки. Вестей от неё не было, в нашу квартиру она так и не вернулась. В школу я пошёл в сентябре 1941 г. Это был 3-й класс 145-й школы Красногвардейского района (на Дальневосточном проспекте). В ноябре школу закрыли, т.к. отапливать помещения было нечем. В наших непроливашках замерзали чернила, да и в рукавичках держать ручку или карандаш было совсем неудобно. Следующий учебный год я учился в той же школе, но уже на Малоохтинском пр., 53. В школе был хор, и меня взяли в него, наверно, потому, что у меня по пению всегда была пятёрка. Пели мы в Радиокомитете, что находился на бывшей улице Пролеткульта (сегодня – Малая Садовая). Не помню, какие мы песни пели, в памяти остались слова лишь одной песни, которые звучат и по сей день: «строчат пулемёты, гремят миномёты…» В летние каникулы 1943 г. я работал в сельскохозяй-

180

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

ственном лагере подсобного хозяйства Ленинградского металлического завода, которое находилось в деревне Манушкино. Жили мы в деревянном бараке, разгороженном на две половины: в одной – девочки, в другой – мальчики. Перегородка не доходила до потолка, и после работы, когда мы отдыхали, мальчишки залезали на перегородку и наблюдали за вечерней жизнью девочек. Они строили гримасы, отпускали шуточки, одним словом – паясничали. Я был в лагере самым младшим и ростом не вышел, к тому же, относился к робкому десятку и с завистью наблюдал за действиями одноклассников. В лагере мы собирали траву (лебеду, крапиву, мокрицу и др.) для нашей столовой и столовой ЛМЗ. Норма сбора травы на одного человека – 16 кг. Работали в рукавицах, траву складывали в мешки и на подводах отправляли в Манушкино на склад. Кроме того, мы пропалывали посадки моркови, свёклы и других овощей, занимались сбором ягод. Брать самовольно что-либо из овощей категорически воспрещалось. В 1943 году я жил в квартире один, так как часть жильцов умерла, кто-то успел эвакуироваться, а маму направили на оборонные работы. Один наш сосед умирал на моих глазах. Тут же, рядом с умирающим стояли его дети, сыновья десяти и пяти лет. Они прижимались к отцу и непрерывно повторяли: «Папа, папа, папа…». Спать ребята легли в одну постель с умершим отцом. Что стало с ними потом, я совсем не знаю. Питался я в школе два раза в день… Вечером дома очень хотелось есть, но, кроме кипятка, ничего не было. Воду я брал из колонки во дворе и приносил к себе на 4-й этаж. Я очень уставал от одиночества, было так тоскливо! И ещё очень хотелось есть. Однажды я не выдержал, схватил пальтишко, но руки не попадали в рукава. Наконец, оделся, выскочил на улицу и направился к булочной на

181

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

бывшей Глухой улице. Я протянул руку к выходящим из булочной. Довесок, который мне кто-то положил, я не съел, а проглотил. И опять протянул руку. Тут ко мне подошёл военный (кажется, лейтенант ) и попросил проводить его в госпиталь на ул. Стахановцев, д. 17. Вначале мы зашли ко мне домой. Здесь лейтенант дал мне половину буханки хлеба, потом достал банку консервов, вскрыл её, и мы стали есть. Военный очень внимательно смотрел на меня, вернее, на то, как я ем. Я потерял стыд и совесть и торопливо ел. Лейтенанта я проводил в госпиталь и получил на прощание кусок масла. С этим маслом я тут же пошёл в булочную и выменял у продавщицы на буханку белого хлеба. Хлеб вскоре съел. На следующий день приехала мама, но от буханки и крошки не осталось. Вскоре я пошёл навестить лейтенанта, но его увезли на операцию. Следующий мой приход тоже был неудачным, лейтенанта в госпитале не было, выбыл ли он в другое место или умер, мне так и не сказали. Летом 1944 г. я работал в подсобном хозяйстве завода «Красный выборжец», которое находилось на Кондратьевском проспекте. Жили мы, школьники, в помещении школы на ул. Жукова. Осенью 1944 года я пошёл в школу №152 на Таллиннской ул., д. 7…». *** В.В. Металлова, 1928 г.р.: «В блокадные дни я, как и все пионеры, принимала участие в обычных делах того времени. В июле-сентябре дежурила на крыше дома. Мы жили на выборгской стороне, дома в нашем районе были, в основном, деревянные, и пожарная «стража» была особенно необходимой. В осенне-зимние месяцы мы несколько раз принимались учиться. В основном, на дому, где подбиралась группа однокласс-

182

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

ников-энтузиастов и преданных учителей. Занятия продлились до двадцатых чисел ноября 1941 года. Нормальная школьная жизнь восстановилась осенью 1942 года. В этот период мы много бывали в госпитале, который помещался на Нижегородской (теперь ул. Лебедева) улице, в помещении Военно-медицинской академии, а в 1943-44 гг. в госпитале, размещавшемся на улице Комсомола, 12. Наши посещения обычно сопровождались концертами, написанием писем родным и просто уходом за беспомощными раненными. Встречали нас всегда с радостью, не хотели отпускать. В нашей 138-й школе была организованна служба розыска. По просьбам наших подопечных бойцов-ленинградцев мы группами по два - три человека (в одиночку было страшновато) ходили по адресам и пытались установить судьбу близких. Мне довелось быть в помещении Октябрьской гостиницы, где-то на 5 этаже…Застали там следы ужасного пожара и обезумевшую пожилую женщину. Узнать что-либо надежное не удалось. Бойцу мы, конечно, не могли сказать всю правду и плели какую-то ложь… Мы помогали нашему замечательному учителю географии, тогда уже очень пожилой, но необычайно энергичной, волевой женщине – заслуженному учителю Елене Дмитриевне Постриганевой. Наши заботы касались отопления. В 1943-44 гг. мы дежурили в котельной школы. Дрова приходилось вытаскивать из Невы, благо она была рядом. Летом 1943 года я была вожатой, и водила свой голодный отряд (это почему-то были мальчишки, которым особенно хотелось есть) на поля совхоза «Красный Выборжец» (он находился в конце Кондратьевского проспекта). Все лето мы занимались прополкой, окучиванием, уборкой овощей. Осенью 1944 года я была награждена

183

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

медалью «За оборону Ленинграда», которая мне бесконечно дорога. В конце лета 1944 года мы работали в школе – готовили ее к началу учебного года. После того, как из нее был ликвидирован госпиталь, мы, тогда уже ученицы 8-го класса, сделали весь косметический ремонт своими руками, привели в порядок библиотеку и кабинеты. «Заводилой» и прекрасным организатором была старшая пионервожатая Зоя Карповна». А.В. Молчанов:

***

«…Моя мама была высокой, молодой и красивой. Её даже приглашали сниматься в кинофильме «Пётр Первый», но папа почему-то не разрешил. Она работала бухгалтером, а в блокаду была одной из тех самоотверженных ленинградок, которые СБЕРЕГЛИ ЖИЗНЬ в осаждённом городе. В ноябре сорок первого мама стала донором. Вы только представьте себе: истощённая, голодающая женщина, каждый день ходящая за несколько километров на работу, ещё и сдаёт кровь – главную свою силу! Она лежала на белом столе, сама вся в белом. И смотрела, как капает в бутылку её кровь, которая спасёт тяжело раненного, умирающего защитника Ленинграда. По телу разливалась слабость, голова слегка кружилась, но на мамином лице была счастливая улыбка. Мама представляла, как она принесёт домой донорский паёк, который полагался за сдачу крови! Дома мама сказала, что у них на работе выдали подарки, которые привезли на самолёте с Большой Земли. Она разделила паёк поровну на всех. Там была даже белая булка! Мы ели и с благодарностью думали о тех, кто прислал и привёз нам эти подарки. Потом мы узнали, какую цену платит мама за эти «подарки».

184

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Кровь полагалось сдавать раз в месяц. В феврале сорок второго маме удалось сдать кровь дважды. После второй сдачи она почти три часа шла от угла Невского и Литейного, где был магазин для доноров, до нашего дома на углу Свечного переулка и Большой Московской улицы. Полторы трамвайной остановки!.. – Больше всего я боялась, что не донесу донорский паёк, если не дойду, – призналась она. – Так что же ты не поела из своего пайка? – спросил дедушка. – Сил бы прибавилось. Мама пожала плечами и ответила: – А мне как-то и в голову не пришло, что я одна буду есть. А в марте кровь у мамы не пошла. Врач покачал головой, развёл руками и велел медсестре налить маме сладкого чаю, который полагался после сдачи крови. 15 апреля снова пошли трамваи. В этот день умер дедушка. Похоронили его на Охтинском кладбище. На маминой работе сделали фанерный гроб, в тресте «Похоронное дело» на проспекте Нахимсона (ныне Владимирском) заказали автобус (у меня до сих пор сохранилась квитанция на 46 руб. 30 коп.), а за могилу заплатили хлебом – отдали дневной паёк всей семьи… Вернувшись с похорон, мама прилегла на кушетку. Я взял книгу, но читать не смог. Перед глазами стоял свеженасыпанный могильный холмик. – Мама, – негромко спросил я, – а дедушке там не холодно? – Мама не ответила. – Мам! – громче позвал я. Мама молчала. – Мама? – испуганно сказал я, не отрывая глаз от её серого заострившегося профиля. Потом перевёл взгляд на её грудь, пытаясь уловить дыхание. Грудь была неподвижна…

185

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Что может быть страшнее для девятилетнего мальчишки, чем смерть матери? Да ещё сразу же после похорон дедушки… – Мама! – закричал я. – Мама!.. Мамины глаза медленно открылись и какое-то время рассматривали потолок и стены, точно не узнавая нашу комнату. Потом остановились на мне, в них появилось беспокойство. – Ты что, Толюша? Слёзы брызнули у меня из глаз. Я бросился к маме и уткнулся лицом в её грудь. Рыдания мешали мне говорить: – Я думал, что ты…тоже… Как дедушка…– Я даже не мог произнести это страшное слово «умерла»… Мама гладила меня по волосам, по спине, пока я не успокоился. Тихо сказала: – Мне кажется, я уже была там, но твой крик вернул меня сюда... …На лестничной площадке между первым и вторым этажами на стене, справа от окна, много лет после блокады была видна крупная, вероятно, процарапанная гвоздём надпись: «Вавила». Такое прозвище было у мальчика, который жил в квартире на втором этаже. Я не помню его настоящего имени, и лицо его вспоминается уже очень смутно. Он был на год или на два старше меня, то есть, лет десяти – одиннадцати. Обычный мальчишка ленинградского двора… В сентябре сорок первого Вавила выпросил у кого-то из взрослых наполовину сгоревшую потушенную зажигательную бомбу. Он показывал её нам и говорил: – А ты послушай, как она шипит. Мы с опаской прикладывали ухо к холодному металлическому огарку со смятым стабилизатором – действительно, внутри бомбы что-то приглушённо шипело и

186

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

потрескивало. Хотелось скорее отбросить её. А Вавила смеялся: – Шипит, фашистская гадюка! Да жало-то вырвано! Вавила делился со мной собранными на крыше осколками зенитных снарядов и однажды украдкой провёл меня на чердак во время вечерней воздушной тревоги. Все пошли вниз в бомбоубежище, а мы затаились на полутёмной лестнице чёрного хода, а потом поднялись на чердак. Здесь было совсем темно. Но Вавила уверенно вёл меня за руку, как по своей квартире. И предупреждал: «Осторожно, тут ящик с песком… А это бочка с водой… Пригни голову – тут балка низко…». Наконец, мы подошли к слуховому окну и осторожно вылезли на крышу. И я впервые увидел ночное небо войны. Кругом была темнота – враждебная, какая-то пятнистая и живая, шевелящаяся. Она поглотила весь город. Не было видно ни домов, ни улиц, даже крыша, на которой мы стояли, скорее угадывалась, чем виделась. Иногда то тут, то там на несколько мгновений высвечивались силуэты крыш, куполов. В стороне от нас в тёмном небе непрерывно и густо вспыхивали разрывы зенитных снарядов. Рассекая темноту, качались лучи прожекторов и то сходились в одной точке, то расходились по всему небу. И казалось, что качаются не лучи, а вся эта темнота, весь этот чёрный мир, грохочущий зенитками, надрывно гудящий моторами «юнкерсов». Мне почудилось, что куда-то падаю. Я уцепился за Вавилу, и в этот момент в тёмной высоте прямо над нами тонко завыла бомба. Пронзительный вой нарастал, приближался, перекрывая все остальные звуки. Она падала прямо в нас. Мы с Вавилой сжались, втянув головы в плечи и зажмурившись. «Сейчас взорвётся!». Взрыв громыхнул как-то глухо и в стороне, а наш дом покачнулся

187

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

– Мимо! – облегчённо сказал кто-то неподалёку. Оказывается, на крыше был кто-то ещё. –Мимо! Мимо! – обрадовано воскликнул я, оживая и приходя в себя. И тотчас же грозный крик обрушился на нас: – А вам что здесь надо? Марш в убежище, шпингалеты! Мы с Вавилой нырнули обратно в слуховое окно, в спокойный мрак чердака, и уже вдогонку нам неслось: – Вот черти! Ведь могло с крыши сбросить взрывной волной… Потом, когда начался голод, мы встречались с Вавилой совсем редко. А в январе сорок второго я узнал от его младшей сестры, что Вавила пропал – пошёл утром за хлебом в булочную и не вернулся. «И карточки пропали на троих,» безучастно сказала она. – Ну. А вы искали его? – Искали… И милиция искала… Бабки говорят, сбежал он с пайком и карточками… – Куда сбежал? – Не знаю… Я не поверил, что Вавила мог сбежать с хлебом и карточками сестры и матери. Да и куда можно было сбежать из осаждённого Ленинграда? Нашли Вавилу весной, когда чистили город от снега и мусора, не убиравшегося всю зиму. На уборку выходили все, кто мог двигаться и делать что-то руками. И мы, дети, тоже помогали. Взрослые долбили ломами, скалывали слежавшийся, оледеневший снег, а мы на своих саночках отвозили его комки и куски к машинам. Вавилу откопали в заледеневшем сугробе. Он лежал на боку, съёжившись. Согнув ноги в коленях. Одной рукой он прижимал к груди матерчатую сумку с хлебом, а

188

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

в кулаке другой были зажаты хлебные карточки. И мы догадались, что с ним произошло. Он уже возвращался из булочной и, наверно, почувствовал слабость – тогда с истощёнными ленинградцами это часто бывало. Он присел на край сугроба, чтобы передохнуть, а потом, то ли задремав, то ли потеряв сознание, повалился на бок, и его замело снегом. Мы вынули из сумки паёк хлеба – нетронутый, с прилипшим крошечным довеском. И нас больше всего поразил этот довесок. Мы поняли, что это значит: умирающий от голода Вавила не позволил себе съесть даже этот маленький кусочек хлеба. Потому что это было бы предательством по отношению к сестре и матери. Ведь паёк хлеба разделили бы на троих поровну, с учётом этого довеска, и, съев его, Вавила украл бы несколько граммов хлеба у своей семьи. За три месяца пребывания в снегу хлеб не заплесневел, только стал твёрдым, как чёрная деревяшка. Но даже такой хлеб можно было размочить и съесть, его отдали сестре Вавилы. А самого Вавилу похоронили с хлебными карточками в кулаке… Этот десятилетний мальчишка навсегда остался для меня символом стойкости и самоотверженности, примером мужества жителей осаженного города. …За водой на Фонтанку я ходил с чайником, потому что ведро с водой мне было не донести. Прорубь была не очень большой, и чайник с широким дном и длинным носиком в неё не пролезал. Приходилось поэтому черпать воду кружкой и выливать её в чайник, много раз наклоняясь к проруби. Я черпал и думал о том, что хорошо бы поймать сейчас щуку, отпустить её и потом всё бы делалось по щучьему веленью. Тогда не надо было бы нести тяжёлый чай-

189

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

ник почти две остановки, а только хлопнуть в ладони и сказать: «По щучьему велению, по моему прошению, иди, чайник, домой!» И он бы пошёл. Я наклонился к проруби, зачерпнул кружкой воды и уже хотел вылить её в чайник, как вдруг увидел, что его нет. Что такое? Куда он делся? Я поднял голову и… выронил кружку: чайник быстро скользил по снегу, как будто под ним были невидимые санки и кто-то, тоже невидимый, тянул их за верёвочку. Вот он подъехал к подъёму на набережной, задрал носик и поехал вверх. Я схватил кружку и пустился вдогонку. Но когда я с трудом вскарабкался по обледенелым ступеням, чайник уже сворачивал на Чернышёв переулок. На углу Загородного я остановился, чтобы немного отдышаться. Проспект был пуст, только посредине стояло несколько замёрзших, занесённых снегом трамваев. «А что, если заставить трамваи ходить по щучьему велению?» – подумал я. И в тот же момент все трамваи как-то странно затряслись. Стряхнули с себя снег и поехали – прямо по сугробам! «Вот здорово! – обрадовался я. – Сейчас скажу, чтобы по щучьему велению прибавили хлеба». Я хлопнул в ладоши…и проснулся. В комнате было темно и холодно. Мама одевалась, чтобы идти в булочную. Когда она вернётся и принесёт 500 граммов хлеба на четверых, можно будет растопить железную печурку, поставить чайник, нарезав несколько тоненьких ломтиков хлеба. Положить их на край печки подсушиться – тогда хлеб будет жеваться гораздо дольше. Иногда мама стояла в очереди у булочной очень долго, дожидаясь, когда привезут хлеб. Я лежал в кровати, и мне было досадно и обидно: проснулся, не успев прибавить хлеба! И вообще можно было бы сделать по щучьему велению всё, что захочешь: и чтобы водопровод заработал, и свет зажёгся, и тепло

190

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

стало… и чтобы никто не умирал от голода… И чтобы блокада кончилась, фашистов всех разбили, Гитлера поймали и папа вернулся! Хлопнула входная дверь, в тишине коридора раздались мамины шаги – быстрые, какими она уже давно не ходила, и её громкий радостный голос: – Вставайте скорей! Хлеба прибавили! Это она соседей будила. А потом распахнулась дверь комнаты: – Толюша! Папа! Мама! Хлеба прибавили! Радость-то какая! Мама зажгла коптилку, и я увидел на столе паёк хлеба, почти в два раза больше обычного! А мама, глядя на моё растерянное лицо, смеялась и плакала от радости, целовала меня и говорила: – Нет, теперь мы не умрём. Теперь мы выживем и победим! Вы знаете, незнакомые люди на улице и в булочной обнимаются и поздравляют друг друга, как с большим праздником. Теперь мы выживем!.. Это произошло 25 декабря 1941 года. Дорога Жизни нанесла первый удар по голоду. …Я был второклассником и патриотом. И очень любил наш Ленинград, стараясь, как все мальчишки (и многие девчонки!) помогать в обороне города везде, где нас об этом просили, и даже там, где не просили. Мне очень хотелось быть в группе самозащиты, бойцом МПВО, чтобы дежурить на крыше, тушить зажигательные бомбы и ловить вражеских ракетчиков. Но мне отвечали, что «у меня нос не дорос», и я по сигналу воздушной тревоги должен был спускаться в бомбоубежище, а не подниматься на чердак.

191

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Но вот в 1943 году, когда мне исполнилось 11 лет, я тоже стал бойцом МПВО! Я был горд и счастлив и от избытка чувств сочинил «Песню бойцов МПВО». Она сложилась как-то сама собой на мотив всеми любимой песни «Любимый город». Не знаю, как другие, но я почему-то считал, что Н. Богословский написал эту песню о нашем Ленинграде. «Песня» печатается в том виде, как она была сочинена 11-летним блокадным школьником. Последний луч заката догорает. Аэростаты в воздухе висят. Любимый город в мраке ночи тает, Наш боевой, непокорённый Ленинград. Пускай гудят тревоги над Невою, Пусть «зажигалки» сыплются дождём, Любимый город может спать спокойно, Мы в этот час его на крыше бережём. Когда ж победы наш народ добьётся, Проклятый враг покатится назад, Любимый город всем нам улыбнётся, Наш боевой, непокорённый Ленинград. ***

192

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Вспоминает Г.Н. Говорова (Муравьёва), 1926 г.р.: «Перед войной у нас была большая дружная семья, каких в Ленинграде было много – отец, мама и мы, трое детей. Папу в армию не взяли, и он записался добровольцем в 3-ю Фрунзенскую дивизию народного ополчения… 18 августа 1941 г. он погиб в Карелии. Мы сразу повзрослели. Старший брат и я пошли работать – брат мастером в ремесленное училище №15, а меня послали разбирать завалы разбомблённых домов, ходить по обледенелым тёмным лестницам. Искали живых… Зима 1941–1942 гг. была лютой. Не было электричества, не работал водопровод. Воду носили из Невы (много ли принесёшь?), не работала канализация. Многих изматывал понос, ведь ели несъедобное – вымачивали горчичный порошок и пекли на буржуйках лепёшки, из столярного клея варили студень, это считалось деликатесом… Все нечистоты выплескивались на улицу, ночью всё присыпалось снегом. К весне улицы выглядели, как слоёный пирог. Наступала угроза эпидемии. Когда пригрело солнышко, истощённые люди, дистрофики скалывали лёд и вывозили на фанере в Неву, впрягаясь по несколько человек в упряжку. И спасли – и себя и город! На 5-й линии Васильевского острова открылась баня, где проходила санобработка населения… Мылись в общем отделении, это были бесполые существа, похожие друг на друга – скелеты, обтянутые серой кожей. После помывки одевали тёплую, выжаренную в печах одежду, пахнущую карболкой, получали справку, без которой продовольственные карточки не выдавались. Дистрофия сказалась на всём – дёсны кровоточили, выпадали зубы, поредели волосы, кожа сухая. И, хотя паёк был скудным, сил прибавилось. Мы разбирали на дрова деревянные дома.

193

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Ещё погибали от бомбёжек и артобстрелов люди, ещё Ленинград был в блокаде, но город вычищен, появился проблеск надежды на выживание. Вышел Указ о призыве в армию женщин. 6 июня 1942 г. через Василеостровский райвоенкомат призвали и меня. Поначалу мы назывались стройармейцами, выполняли земляные работы в прифронтовой зоне. В октябре мы приняли воинскую присягу, и только через месяц, в ноябре 1942 г. мне исполнилось 16 лет. Я стала бойцом инженерных войск Ленинградского фронта, военным строителем. Нас привезли в район Невской Дубровки, где готовилось наступление. Начался тяжёлый солдатский труд, без всяких скидок на пол и возраст…». *** Л.А. Олимпиева: «Много горя, страданий и лишений обрушилось на нас с первых дней войны. Но мы не сдавались. При школе были организованы тимуровские команды. Пилили, кололи дрова для школы и семей военнослужащих. С концертами ходили по госпиталям, ездили на передовую в воинские части, дежурили на крышах и чердаках – тушили зажигательные авиабомбы. Вместо игрушек у нас были целые коллекции осколков снарядов, которыми мы обменивались. Наградой за наши выступления, кроме аплодисментов и счастливых лиц, как правило, была солдатская каша, а в госпиталях – баня. Однажды, нас пригласили в так называемый «Большой дом» на Литейном пр. (тогда пр. Володарского). Была самая страшная зима, самая голодная… После концерта нас усадили за низенькие столики и перед каждым поставили маленькую сковородочку со скворчащей яичницей – глазуньей из двух яиц, да еще бе-

194

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

лый хлеб…и шоколадный батончик. Я сидела, как завороженная, смотрела на это чудо и не могла начать есть – это был волшебный сон… в умирающем от голода городе. Шоколадный батончик я украдкой спрятала за пазуху, чтобы принести домой, маме. Он весь растаял, пока я шла домой, но не посмела съесть его одна. До сегодняшнего дня я обожаю яичницу, белый хлеб и горячий душ – так мой детский мозг запечатлел на всю жизнь радость жизни, наслаждение! Так войной было искажено не только детство, здоровье, но и восприятие жизни. Например, я могу бесконечно перешивать ношеные вещи, делая из них просто чудо. Я не могу их выбрасывать, потому ,что выросла в перелицованных вещах. Всего не расскажешь. Мы участвовали в защите нашего родного города наравне со взрослыми, несмотря на голод, холод, темноту. У нас не было ничего,… кроме 125 гр. черного хлеба и желания ПОБЕДИТЬ! И МЫ ПОБЕДИЛИ! 8 декабря 1943 года я была награждена медалью «За оборону Ленинграда». Хочу поделиться вот чем. Я не могу выкидывать остатки пищи, поэтому в холодильнике у меня стоят друг на друге чашечки с остатками еды. Я не могла понять, почему это вызывает отрицательную реакцию домашних, пока однажды не открыл мне свою тайну сослуживец, тоже блокадник. Он сказал, что только мне, как блокаднице, он может рассказать, что его тяготит все послеблокадные годы. Сидит он за столом дома или в гостях и все время анализирует, кому положили кусок больше, а кому меньше. Он никак не может освободиться от этого ощущения голода, это происходит помимо его воли и разума. И тогда я поняла, что раздражает моих домочадцев, а для меня – нормально. Еще очень много можно рассказать о жизни в блокированном городе. По просьбе моего внука, ему 20 лет, я

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

пишу мемуары и очень ценю его интерес к истории семьи, к истории страны и города, в котором прошла вся моя жизнь. Меня удивляет, почему многих молодых людей не интересует история их рода и история страны. Почему они равнодушны к прошлому и ничего не знают и знать не хотят о блокаде Ленинграда. Может быть эти записи возбудят в них интерес к прошлому. Без прошлого нет будущего!». *** Из воспоминаний К. Пименовой (Чижовой), 1927 г.р.: «К началу войны мне исполнилось 14 лет. 22 июня 1941 года все плакали. Вскоре родственники стали собираться уезжать в эвакуацию. Мама сказала, что никуда не поедет, т.к. уже раз пережила эвакуацию из Риги в Россию, когда ей было 16 лет, а прибалтийские провинции получили независимость по «Похабному миру». Тогда все бросили и переехали в Питер. Итак, мы остались в городе. Наступило страшное время: бомбежки, обстрелы, голод. Я и все мои сверстники дежурили на крышах и чердаках, тушили зажигалки. В сентябре пошла в школу, т.е. в ближайшее бомбоубежище, где проходили занятия старших классов. В ноябре стали умирать люди – падали на улицах, умирали на ходу. Люди стали безразличны – кругом горе, перешагивали через покойников. В бомбоубежище перестали ходить. Школа закрылась. Во время тревоги все соседи собирались в коридоре и пережидали тревогу. Однажды раздался стук в дверь. Открываю, стоит мой товарищ Володя с верхнего этажа и говорит, что у него только сейчас умер брат, папа умер два дня назад, мама лежит и не встает, дайте чего-нибудь поесть. Я говорю: «Ты же знаешь, что ни у кого ничего нет». Выходит

196

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

мама и говорит, что у нас есть только кофе, самим есть нечего. – Дайте хоть кофе! Он схватил и тут же съел всю пачку. Это было страшно. Через два дня я пошла отоваривать карточки, открываю дверь и вижу, на площадке лежит человек – это Володя – мертвый. Страх стянул мою грудь. Сознание того, что надо выкупить паек для того, чтобы продлить жизнь, надо идти в магазин, вывело меня из состояния шока. Маму (она была немка), стали вызывать в милицию каждую неделю, проверяли ее. Мама и дядя совсем ослабели. Дядя Рихард работал в 1940–1941 годах на Карельском перешейке на ст. Мустамяки (теперь ст. Горьковская). Когда финны перешли границу и стали быстро наступать, дядя бежал, даже не успев взять документы. И в такое тяжелое время мы его приютили. Карточек ему не дали, т.к. не было документов. Он числился беженцем. И вот дядя разыскал своих беженцев, те ему немного помогли – дали немного жмыха и дуранды. Немного поддержали себя, пекли лепешки с горчицей и перцем, да студень из столярного клея (клей покупали на рынке) – было очень вкусно. Дядя умер 10 декабря 1941 года. Пока был жив дядя, ездили с саночками в Озерки, меняли керосиновые лампы и стекла для ламп на картошку. Один раз выменяли армейский тулуп на мешок муки с землей – пекли лепешки. В общем, справлялись, как могли. 1 апреля я пошла на работу. Работала мотальщицей, потом вязальщицей. Дали рабочую карточку. Стало легче, но это сгубило маму. 25 апреля дали подарочный набор, в котором была рыба. С голодухи мама съела недожаренную рыбу, у нее начался голодный понос. Ей было очень плохо, она упала, стукнувшись головой о печку. Потеряла сознание и уже не приходила в себя. 1 мая мама скончалась.

197

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Я от горя рвала на себе волосы и никого не подпускала к ней. Пять дней я спала с ней в одной кровати, но мне надо было идти на работу. В этот день ее вынесли дворники и соседи. Когда я пришла с работы, ее уже не было. Я узнала, что она находится во дворе. Я вспомнила, что у нее на пальце было надето колечко с бриллиантом – подарок отца. Когда я нашла маму, у нее был отрублен палец (были и такие люди). Затем я с дворниками повезла маму на пл. Тургенева, там был склад трупов, прямо на ул. Канонерской. Покойники лежали до второго этажа, это ужас! Я осталась одна. Пошла в военкомат – не взяли, сказали, что еще мала. Мамина подруга Ксения Николаевна Кудюмова и ее брат устроили меня в команду МПВО – бойцом, на казарменное положение. Я попала в хороший коллектив. В команде было 14 человек, все были старше меня, кроме одной девочки. Работа заключалась в том, чтобы охранять наш любимый город: надо было дежурить на вышке, над 6-ти этажным домом. Дежурили круглосуточно. Город был разделен по участкам. С вышки просматривался весь город и мы по ориентиру сообщали в штаб МПВО о местах пожаров, куда падали снаряды и бомбы. Штаб посылал по этим адресам помощь. В свободное от дежурства время помогали санитарам, ездили в госпитали, разбирали завалы после обстрелов. Так проходила моя служба на полном довольствии. Кормили, конечно, плохо, но по режиму: суп, шроты, да хлеб, но уже по 600 гр в день. Иногда приходилось работать на станке, вытачивала резьбу на 16 кг минах. Так подошла Победа». ***

198

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Из воспоминаний Л.М. Пищако (Постникова), 1930 г.р. «Весна 1942 года. Утро. Солнышко светит, тишина. Бомбежки нет. Двухлетний братишка сидит на кроватке, мама лежит. Она очень редко встает. Старшая сестра на оборонных работах. Я одна хожу. Вчера слышала, что сын соседки пойдет за лебедой. Сегодня и я решила пойти. Вышла на улицу. Тихо. Никого нет. Стою, думаю, где же она растет? Сплошные булыжники на дороге, да плиты каменные на тротуаре. Пошла по Тамбовской ул. до Обводного канала, но и там росла простая трава, а лебеды не было. Пошла по Днепропетровской ул. на Волково кладбище. На этом кладбище две недели тому назад в братской могиле похоронили моего брата. Нигде никого нет. Нет и травы. На кладбище ворота были открыты и видно много людей, но все перекопано и никакой травы. Иду дальше. Дошла до лютеранского (немецкого) кладбища, калитка открыта. Никого нет. Я вошла и обрадовалась. Много росло лебеды. Начала щипать, ползаю на четвереньках, не поднимаю головы, заползла в одну ограду, много лебеды, рву. Рядом стояла железная скамейка со спинкой. Я просунула голову под скамейку, продолжаю рвать и сразу чувствую неприятный запах. Вылезла из под скамейки, подняла голову. На скамейке лежал грудной ребенок, завернутый в одеяло, кружевной уголок был откинут и видна головка и даже шейка. Ребенок был мертв. Кожа на шейке была порвана и мухи облепили запекшуюся кровь. Мухи залезали в нос, рот и глаза. Было жутко. Я сразу пошла домой. Меня уже ждали. Из лебеды сделали котлетки. Было вкусно. Дома я ничего не сказала об увиденном. Май 1942 года. Мама попросила сходить в булочную и взять хлеба на одну карточку. Булочная была в нашем

199

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

доме. Народу было немного. Когда подошла моя очередь и мне взвесили хлеб, мальчик лет 12, который стоял у прилавка, схватил хлеб с прилавка и запихал его целиком в рот. Хотел бежать, но его тут же схватили и стали бить. Его бьют, а он жует. Я стояла в сторонке и плакала. Пришла домой и рассказала маме. Мама меня успокоила, говорит: «Вспомни нашего Сашеньку, ему было 16 лет и он умер от голода». И у меня не было зла на этого мальчика». *** Из воспоминаний И. Поленовой (Кудряшевой): «Началась война. Брата Игоря послали на окопы. Мама после первых бомбежек должна была разгребать бомбоубежища, засыпанные обрушившимися домами. После первого случая мама пришла домой вся седая, измученная, с черным лицом и сказала: никто из нас никогда в бомбоубежище не пойдет! Брат и его друзья уже начали дежурить на крышах – тушили и сбрасывали зажигалки. Брат стал меня брать с собой. Уже наступила зима. Ударили морозы. Выпало много снега. До сегодняшнего дня я помню тот скрип снега под ногами. Ну, что тут такого? До сих пор, когда скрипит снег под ногами – екает сердце – жду тревоги и лучей прожекторов в ночном небе. Если самолет попал в крест 2-х – 3-х прожекторов – зенитчикам было удобно в него попасть. Мы с Игорем носили на дежурство на чердак патефон с пластинками. Пластинки были в таком чемоданчике, который раскрывался веером. Моя работа заключалась в том, чтобы в перерывах между налетами заводить пружину патефона и ставить пластинки. Эти голодные парни и девчата в короткие моменты передышки – танцевали. Хлеба по карточкам стали давать все меньше, насту-

200

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

пило время, когда на троих – маму, брата и меня – получали всего 375 гр. в день. Еще давали шроты (такая белая запеканка из мелких кусочков семян масличных культур) и дуранду – жмых от подсолнечных семян. А еще нам давали в день тарелку горячего супа (синяя жидкость, а в ней плавали несколько перловин или чечевичен) – вот это было о-очень вкусно! Эту тарелку супа я получала в столовой райкома партии (это было каким-то образом от папы – он был помполитом в звании капитана II ранга). Декабрь 1941 года. В одной квартире в доме №60 по Большому пр. Васильевского острова открыли класс. Нас было немного, каждый раз по разному – 7-8 человек. Мы сидели в пальто, шапках. Что-то писали, считали, читали. Низкий поклон нашей учительнице Елизавете Макарьевне Коц». *** Из воспоминаний М.М. Рыбальченко: «…На Неве стояли боевые корабли, охранявшие город. На Петроградской набережной, возле 21-й образцовой школы были штабеля дров для кораблей. Дрова охранял часовой. Я днём ходила вокруг и около, высматривая щепочки, а ещё лучше – берёзовую кору, чтобы легче было дома растопить буржуйку. Часовой смотрел строго, но не ругал, если видел, что моя находка не наносит флоту большого урона. Зато, как радовались дома. Но так кончалась не каждая моя разведка. Тогда шли в ход домашние резервы – обои, тетради. До победы не дожил путеводитель по Ленинграду. Его картонная бело-травянистозелёная обложка оказалась хорошей растопкой. Постепенно его листки, наполненные неизвестными мне до того сведениями, сгорали. Помню, была фотография бюста Лассаля. несколько лет спустя мне показали это место

201

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

на Невском проспекте (он в войну опять стал Невским, а не имени 25 октября). …Мой отец был бойцом МПВО. Батальон размещался на стадионе «Медик» на Аптекарском проспекте. Когда отец совсем ослабел, его отпустили отлежаться (или умереть) дома, но с довольствия не сняли. Ходить в батальон за питанием пришлось мне. Одета я была плохо, на мне была шубка, из которой я выросла, сверху – осеннее пальто, в каждой руке – по муфте и посуда под «обед». Дорога занимала много времени, еда успевала замёрзнуть, пока я шла домой. Однажды, когда я уже вышла на Аптекарский проспект, встречный боец остановил меня: «Девочка, у тебя обморожена щека». Он настоял, чтобы я при нём оттёрла варежкой щёку, и только потом отошёл от меня. Такие примеры внимания, тепла и заботы может вспомнить каждый бывший блокадный ребёнок… Отец отлежался дома и вернулся на службу в батальон… Весной 1942 года, когда жители собирали траву с газонов, чтобы хоть немного пополнить свой скудный паёк, на закрытой для горожан территории стадиона «Медик» нетронутыми оставались одуванчик и конский щавель. Папа узнал у своих врачей, что это – вполне и даже очень съедобные добавки, и получил разрешение на мой «набег» на эту плантацию зелени. Впечатление сытости от этой «пищи» у меня не сохранилось. Зато, когда летом 1942 года (мама в это время была на оборонных работах) нам продавали по два килограмма на человека гороховую ботву (я даже помню цену – 50 копеек за килограмм), и бабушка варила зелёный суп, это было здорово! Совершенно случайно к нам заехал с передовой мой дядя, солдат-срочник, оказавшийся на фронте с первого дня войны. Он съел этот суп и похвалил его. Бойцам на Ленинградском фронте витаминов и зелени, конечно, не хватало…

202

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

…Помню, кто-то принёс в класс песню, мы долго пели её: Гранитные колонны, изящные фронтоны, Просторные квадраты центральных площадей, Где шпиль в лучах играет, где купола сияют, Где взор ласкает мостик четырёх коней. Я знала, что в Ленинграде нет квадратных площадей, что шпиль, купола и кони укрыты, но песня на мотив «Одессита – Мишки» царапала сердце и память. Мы пели «Огонёк» на другой, более нежный мотив, любили озорную «Песню – душу», «Есть на севере хороший городок», песни гражданской войны, песни из кинофильма «Два бойца», «Маленькая – маленькая», «До свиданья, города и хаты». Мы оставались детьми… …Летом 1942 года маму послали на строительство оборонительных укреплений. Мы с четырёхлетней сестрёнкой остались с бабушкой. Именно тогда мы стали получать предписания о немедленной эвакуации из города. Ни с кем не советуясь, я взяла последнюю из повесток, узкий листок бумаги с подписью и печатью (документ!) и пошла в Райисполком на улицу Скороходова. Я поднялась по винтовой лестнице, нашла какого-то начальника и, не робея, отдала ему повестку со словами: «Из Ленинграда мы без мамы ни в три дня, ни вообще никогда не поедем». Сегодня я улыбаюсь, вспоминая свой протест, но… повесток нам больше не приносили. Даже после маминого возвращения с оборонных работ…». ***

203

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Вспоминает Т.И. Сахарова: «…Это было в начале сентября 1941 г. Мы с бабушкой пошли в баню, что была на Сердобольской улице. Когда мы выходили из бани, началась воздушная тревога. Люди стояли в кассовом зале, молча. Был слышен гул самолётов и разрывы зенитных снарядов. Вдруг мы услышали страшный свист и вой, а потом раздался сильный взрыв. Мне было очень страшно. После отбоя воздушной тревоги мы пошли домой и узнали, что на пустырь (какое счастье!!!) на Языковом переулке, на месте, где сейчас начало Новосибирской улицы, упала пятисоткилограммовая бомба, оставив большую воронку. Это был первый взрыв, который я ощутила. (Недавно у нас в квартире делали ремонт, разбили кирпичную стену для укладки электрических проводов. Запах пыли, штукатурки и битого кирпича ассоциировался с таким же, давно ушедшим запахом.) 25 ноября 1941 г. немцы сильно бомбили город. Я в то время сильно болела, почти ничего не видела. К разрывам бомб и снарядов мы уже «привыкли», даже в бомбоубежище или щели перестали ходить во время тревог. Дома мы были с бабушкой, она вышла на кухню, а я лежала в постели. Кругом всё грохотало. Вдруг посыпалась штукатурка и стёкла, попадала мебель, упал самовар со стола. Взрывной волной выбило рамы. Потом стихло. Я сползла с кровати, ощупью нашла валенки. Натыкаясь на опрокинутую мебель, вышла в коридор и услышала голос бабушки: «Слава Богу, жива!». Не могу припомнить, было ли мне страшно, А вот страх от первого услышанного разрыва бомбы помню хорошо. Жили мы тогда на Сердобольской улице д. №36. …Поздней осенью 1942 г. в класс вошла учительница. Все встали, приветствуя её… В этот момент я упала, потеряв сознание. Очнулась на кушетке в медкабинете.

204

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Было слышно, что одноклассники стояли за дверью. Когда я вышла из медкабинета, мальчишки стали говорить, что я – врунья. А дело было в том, что мы в школе никогда не говорили о том, что голодны. Нытьё считалось позором. А я в этот день ещё наврала, что утром ела рисовую кашу. Вернулась я домой в холодную квартиру и села делать уроки. Мой одноклассник Толя Буркин жил со своей мамой в соседней квартире. Придя домой, он рассказал ей, что случилось в классе. Она пришла вечером ко мне и увела к себе. Усадила нас с Толей на диван, укутала одеялом и дала по тарелке щей из хряпы. После этого случая меня иногда стали приглашать в семьи одноклассников и всегда чем-нибудь кормили. Я никогда не забуду мам Толи Буркина, Тамары Комлатовой, Тамары Анисимовой, Гали Зыбиной. Сейчас часто употребляют слово «милосердие», почти затёрли его. А в то время его не произносили и не кичились добрыми делами. Ленинградцы поддерживали друг друга, могли поделиться последними крошками. Такая взаимопомощь помогла (к сожалению, не всем) выжить и выстоять в тяжёлые дни блокады. …В 1943 году соседка по квартире ушла на фронт и работала в банно-прачечном отряде, который обслуживал 55-ю ударную армию Ленфронта. Я осталась жить в её комнате. Как-то в мае 43-го она приехала домой и забрала меня с собой. Она рассказала командиру отряда, что я живу одна, без родителей (мама умерла ещё в 1939 году, папа был на фронте). Меня зачислили по его приказу в отряд, оформив на должность подсобницы, поставили на довольствие. Так началась моя трудовая жизнь. Мне шёл тринадцатый год. В войну многие дети работали наравне со взрослыми,

205

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

а сколько осиротевших ребят становились сыновьями полков. Доброта солдат и офицеров была неиссякаема, несмотря на войну. Ведь у многих погибли семьи, и они хотели, чтобы оставшиеся в живых дети росли, учились и были здоровы. Ребята, чувствуя эту любовь чужих людей, старались быть достойными этой любви и заботы. Родина по заслугам оценила трудовые и ратные подвиги детей, наградив их орденами и медалями. …Была зима 1942-43 года. Однажды вечером я ехала в трамвае. Одета я была в папины валенки, подшитые войлоком, и зимнее пальто тёти Шуры. Как часто бывало тогда, перестал поступать ток, трамвай остановился. Пассажиры покинули вагоны и пошли пешком, и я с ними. Но вот трамваи ожили, люди поспешили в вагоны. Мне почему-то было трудно подняться на подножку трамвая. Меня подхватили сильные руки, кто-то сказал: «Давайте, я помогу Вам, бабушка». Когда вошли в вагон, то мой помощник, взглянув на меня, рассмеялся. Он оказался совсем юным офицером, но вдруг он посуровел, достал из вещмешка большой кусок хлеба, отдал мне и на ходу вышел из вагона. Я только успела сказать: «Спасибо». …Шла зима 1942-43 гг. Родственников у меня не было. Как-то мне стало очень грустно и безумно одиноко, захотелось быть с близкими. Такими были тётя Шура и её родные, они знали меня со дня рождения и всегда очень тепло ко мне относились. Жили они на станции Московская – Сортировочная. Вот я и отправилась к ним. Трамваи уже ходили, но часто останавливались, т.к. не хватало электроэнергии. Так было и на этот раз. Я пошла пешком по проспекту Обуховской обороны до Щемиловки и на станцию Московская – Сортировочная. До моих знакомых я добралась уже к вечеру. Конечно, меня застал комендантский час. О возврате не могло быть и речи, но

206

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

и моё пребывание в доме на железнодорожном узле, мягко говоря, было нежелательным. Посторонних там не должно было быть. Патруль ходил по квартирам и строго осматривал помещение. Когда раздался стук в дверь, бабушка Сима быстро уложила меня в кровать, покрыв периной, одеялами и подушками. Так она спрятала меня и избежала неприятностей сама…». *** Вспоминает В.А. Смирнов: «…Я жил на Большой Охте, на углу Большеохтинского проспекта и Дребезговой улицы. Напротив нашего дома был Дом культуры Красногвардейского района (Домпросвет), где размещался призывной пункт. Что там происходило… Разве это выразишь словами? Призывников провожали жены, девушки, дети. Здесь же играла гармонь, плакали женщины, пили водку, орали песни. Уже не помню, сколько дней шла мобилизация, но после моего возвращения из эвакуации там был пункт всеобуча, т.е. обучали военному делу. Было много нового, что вошло в нашу жизнь с войной. Правда, кое-что было знакомо по финской компании, так называли войну с Финляндией. Это и воздушные тревоги, и светомаскировки. Было введено дежурство у парадного входа. Жильцы каждой квартиры дежурили по два часа, и, если в дом вошел кто-то незнакомый, то его спрашивали, кто он и к кому идет. В то время это было просто, потому, что дома были небольшие и все жильцы знали друг друга. Мы, ребята, участвовали в подготовке дома к защите от зажигательных бомб – помогали ломать чердачные перегородки, красили стропила огнеупорной краской, носили на чердак воду и песок. Там же находились пожарные щиты с вёдрами, ломами, баграми и специальными клещами, которыми можно было

207

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

взять зажигалку, бросить её в бочку с водой или отнести на песчаную подушку, чтобы засыпать песком. Потом пришла очередь сараев, их надо было ломать… Нас привлекали следить за светомаскировкой. Мы обходили наши дома, смотрели, не виден ли в окнах свет. Потом мы шли в квартиры, предупреждали жильцов, нас слушали и благодарили. Я дружил со своим одногодкой и тезкой Вовкой Шляковым и мы вместе с еще одним пацаном, уже не помню его фамилию (они оба умерли в блокаду), ездили на Ржевку перекапывать картошку. Уезжали часов на пять и привозили, наверное, килограмма три-четыре. Это было добавкой к карточному пайку, хотя голода еще не ощущалось, но блокада уже началась. Ведь картошку копают в сентябре. В то же время у нас появилось новое увлечение, мы начали собирать осколки. Как я теперь понимаю, это были осколки от зенитных снарядов, и занятие это было не безопасное, потому что однажды осколок упал не далее двух метров от меня и был еще горячим, когда я его подобрал. Правда, это увлечение было недолгим, т.к. наступили трудные времена и стало не до осколков, которых стало «завались». Начала давать знать о себе блокада. Хотя время было суровое, мы все таки оставались мальчишками и вели себя соответственно. Так, например, мы умудрялись проходить бесплатно в кино. Это делалось очень просто. Когда начиналась тревога, весь народ выводили в бомбоубежище. В это же бомбоубежище шел народ и с улицы, т.е. и мы в том числе. Когда давали отбой воздушной тревоги, то мы вместе со зрителями шли в зрительный зал, предъявляя на контроле старый билет. Бывали, конечно, и сбои, но, как правило, этот номер проходил.

208

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

…Это было в конце ноября или начале декабря. Был обычный день блокады, с утра даже спокойнее других. Мама была на работе – она работала кондуктором трамвая, а я, как всегда, занимался хозяйством: выкупил хлеб на завтра, сходил на Неву за водой, привёз на санках полведра, а потом решил сходить в кино. Я решил поехать на Невский. Трамваи ещё ходили, и я спокойно доехал до улицы Марата. Пройдя до Литейного, я убедился, что опоздал почти на полсеанса, так как везде шёл фильм «Его зовут Сухэ-Батор», я купил билет на следующий сеанс в кинотеатр «Октябрь» и пошёл в фойе, т.к. ждать на улице целый час было холодно. Перед самым началом сеанса стали слышны разрывы снарядов где-то в отдалённом районе. Начался обстрел. Когда фильм уже подходил к концу, громыхало вокруг так, что казалось – рушится потолок. Люди покидали зрительный зал, а я досмотрел фильм до конца. Когда вышел на улицу, было темно, кругом гремели разрывы, и я потерял ориентацию. Не знал, в какую сторону идти. Стало страшно. Не помню, как я попал в кассовый зал кинотеатра «Титан». Перед входом лежали убитые, а в кассовом зале перевязывали раненых. Женщина сидела на ступеньке и, покачиваясь, потирала перевязанные ноги. С раненого военного снимали разорванный осколком полушубок. Только здесь, среди людей, страх отпустил меня, я понял, в какую сторону мне надо идти. Обстрел продолжался, трамваи не ходили. В этот момент ко мне подошла какая-то женщина и стала расспрашивать, откуда я, где был, куда собираюсь идти? Потом сказала, что ей надо в госпиталь, где-то на Советском проспекте (так в то время назывался Суворовский проспект) и спросила, не знаю ли я, как туда дойти. «Так нам с Вами по пути» – ответил я, а про

209

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

себя подумал: «Вот повезло, что пойду не один», так как время было уже позднее. Как только обстрел поутих – перенесли на другой квадрат – мы решили идти. Я повёл её по трамвайному маршруту №12, как он тогда ходил: по Невскому, Лиговскому, 5-й Советской, Греческому, 9-й Советской, далее свернули на Суворовский. Везде на нашем пути, несмотря на темноту, я видел большие разрушения. Во многих местах были порваны трамвайные провода. Я подумал, что правильно поступил, решив идти домой пешком, не дожидаясь конца обстрела (кажется, с этого дня в городе прекратилось трамвайное движение). На Греческом я вдруг почувствовал, что иду чуть ли не по колено в воде – наверное, где-то снарядом повреждён водопровод – и сразу понял, что валенки промокают, и что за это мне от мамы попадёт. По дороге «тётенька» (мне тогда было одиннадцать с половиной лет) стала меня расспрашивать, с кем я живу, где работает мама, кто ходит за хлебом и продуктами, ношу ли я с собой карточки. За разговорами мы незаметно дошли до первого здания госпиталя. Я сказал, что она пришла, куда ей нужно. Она как-то не обратила внимания на мои слова и сказала, что ей надо дальше. Это несколько насторожило меня, и у второго здания госпиталя я снова напомнил ей, что она дошла, но она упорно шла за мной дальше. И вот здесь мне стало страшно во второй раз за этот вечер. Мне показалось, что она замышляет что-то недоброе. Дойдя до Тульского переулка, я сказал ей, а скорее протараторил, что ей – сюда, а мне – туда. И что было сил побежал в сторону Смольного, не останавливаясь и не отвечая на её крики. До войны в нашей коммунальной квартире жило четыре семьи, всего 13 человек. В блокаду осталось пять человек – кто-то ушел на фронт, кто-то переехал. Мы

210

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

жили на кухне, в комнаты не ходили, там была уличная температура, а зима 1941–1942 годов была на редкость холодная… Не было света, не работал водопровод и туалет. Унитаз заменяло ведро, которое вечером выносили на улицу (чаще выносить просто не было сил). В памяти остались разные случаи из того времени. Дни проходили однообразно – тревоги, бомбежки, все время хочется есть, из дома выходишь за водой или за хлебом. В первую военную зиму я в школу не ходил. Помню одну тревогу. После взрыва я вижу, как стены нашей кухни медленно начали наклоняться…и так же медленно встали на место. Мама в это время мыла тарелку и от неожиданности выронила ее из рук. Тарелка упала и разбилась… В январе 1942 года несколько дней в булочных города не было хлеба… На помощь пришли моряки подводной лодки. Были проложены трубы (или пожарные шланги), дизели стали качать воду на хлебозавод. Хлеб за прошедшие дни не пропал, но многие его уже не дождались… До конца блокады многое еще пришлось пережить: и суровую голодную зиму 1941–1942 годов, и еще не один обстрел, и не одну бомбежку. Конечно, было страшно, но почему-то эпизод с походом в кинотеатр «Октябрь» ярче других запечатлелся в моей мальчишеской памяти. И даже сейчас, когда вспоминаю тот день, меня снова охватывает чувство тревоги, хотя с тех пор прошло более шестидесяти лет. Мы все ждали весну. Часто можно было слышать такую фразу: «Дожить бы до весны, а там легче будет». И вот наступила весна, зазеленела трава, и, если варили ремни и столярный клей, то почему бы не попробовать то, что растет. К сожалению, это не всегда хорошо кончалось. Просто хотелось есть, и ели все, что попадалось

211

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

под руку. Поэтому были и отравления. Я помню, как однажды увидел кого-то из ребят нашего двора, пережившего зиму. Он был таким опухшим, что его можно было с трудом узнать. Он сказал, что съел какой-то корень, кажется лопуха. Тем не менее, были какие- то разъяснения на этот счет. Более того, мы были организованы и собирались в определенном месте. Я сейчас затрудняюсь сказать, как это произошло, но помню, что мы приходили в какие-то дома, у нас были учителя (хотя плановых занятий по программе не было). Помню, что мы собирали лебеду и сдавали ее в столовую. Запомнился такой случай: мы, несколько человек, принесли траву в столовую. Нам казалось, что мы набрали много, а кладовщик, вывалив нашу траву на весы, сказал, что этого мало. Видно, существовала норма, которую мы должны были выполнять. Наверное, это все происходило до летних каникул. А ходили мы по разным адресам, наверное потому, что школы были заняты под госпитали. Запомнился еще один случай. Так как я жил у Невы, то перед войной мы проводили на берегу целые дни. Купались, загорали и даже помогали рыбачить старшим ребятам. Рыболовными снастями были переметы (почему-то их называли «подпуск»), которые ставили с плотов. Плотов было много, т.к. недалеко был дровяной склад, где население покупало дрова на зиму (в нашем доме, как и в других домах было печное отопление). Так вот, разбираясь в своих вещах, я обнаружил перемет крючков на десять. Пришла в голову мысль – поймать рыбу. Мне пришлось перемет не ставить, а забрасывать с берега. Утром я пришел проверить, попалась ли рыба? На последнем крючке, уже потеряв всякую надежду, я обнаружил маленького налимчика длиной сантиметров двадцать. Вскоре я бросил эту затею, т.к. больше мне не удалось поймать какую-нибудь рыбу. Помню, что маме,

212

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

и не только ей, выделили огородный участок недалеко от больницы им. Мечникова, где мы сажали какие-то овощи. Одну грядку я вскопал и в нашем дворе. Она была длиной примерно два метра и шириной 70-80 см. Семена мама получила у себя на работе в трамвайном парке. А еще тем летом мы ломали дома. Наша Большая Охта была, в основном, деревянная. Разным организациям были даны адреса домов, которые надлежало разобрать на дрова и вывезти. Я помогал ломать дом, который находился рядом с нашим. К осени Охта выглядела тоскливо. Кто-то шутил, что редкие дома смотрятся, как зубы во рту у старой бабушки. Мне кажется, что, вспоминая блокаду, или рассказывая о том времени, мы непроизвольно выделяем зиму 1941–1942 годов. В этом есть логика, ибо этот период блокады был самым-самым… Он, естественно и отложился в памяти. На самом деле, с окончанием зимы не кончились все трудности. Да, не стало холода, да, прибавили хлеба, но появилась угроза эпидемии, которой, к счастью, не было благодаря самоотверженности жителей города. Ведь это они, обессиленные, выходили на очистку города от нечистот. Но все это кажется само собой разумеющимся, и если мы говорим об этом, то как-то вскользь, как о незаслуживающим внимания. Видимо, в нас было очень развито чувство «надо», и мы жили по этому закону». *** В.М. Спиндлер, 1923 г.р.: «К началу войны я закончил три курса ремесленного училища №19 на Петроградской стороне. Как комсомолец, я был мобилизован на оборонные работы в район г. Луга. Наша команда вручную сооружала противотанковые рвы. Было тяжело, кровавые мозоли на руках не проходили. Вдали был слышен гул артиллерийской кано-

213

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

нады и ружейно-пулеметная стрельба. Немцы подходили быстро. Неожиданно поступила команда все бросить и быстро бежать к железной дороге, где под парами уже стоял паровоз и несколько открытых платформ. Народу было очень много, не все успели забраться на платформы. Меня кто-то втащил на паровоз, я устроился около трубы. По дороге нас несколько раз обстреливали немецкие самолеты. Машинист пытался их обмануть – то прибавлял скорость, то резко тормозил. Не все живыми доехали до Ленинграда. В училище уже шла запись в бригады содействия милиции. Нам выдали шесть винтовок и ящик с бутылками зажигательной смеси, это на случай, если немцы войдут в город. Наше училище находилось рядом с Сытным рынком. Тогда вокруг рынка был высокий забор и двое ворот. Внутри стояло множество деревянных ларьков, в которых продавали разные продукты и товары. Однажды, в первых числах сентября, на город был большой налет немецких самолетов и артиллерийский обстрел. Много зажигательных авиабомб было обезврежено группами самозащиты МПВО, в том числе и нашего училища. А на рынке пожары тушить было некому. Нас отправили туда. Горел не только рынок, но и Госнардом, зоосад и даже отдельные деревья в парке. Милиция оцепила рынок и никого оттуда не выпускала, пока не убедилась, что никто не прихватил с собой продуктов. В конце октября 1941 года я через райком комсомола записался добровольцем в ряды Красной Армии. На Лермонтовском пр. проходил подготовку полит-бойца. Учили штыковому бою и прочим солдатским премудростям. В январе 1942 года в кузове грузовика-полуторки я и еще 11 человек пересекли замерзшее Ладожское озеро и, получив на ж/д ст. Жихарево паек – хлеб и кашу, был зачислен в 286 СД политбойцом». ***

214

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Колесник Н.Н. записал рассказ о своем товарище Ю.М. Сухорукове: Ранней весной 1943 года на причале Елагина острова, где в ту пору базировался 8-й дивизион катерных тральщиков Охраны водного района КБФ, появился исхудавший голодный паренек. Это был Юра Сухоруков, один из тех ленинградских ребят, которые перенесли самое тяжелое блокадное время, чудом выжили и теперь стремились попасть на фронт, чтобы отомстить врагу за причиненные горе и страдания. Он оказался на редкость любознательным, смышленым и трудолюбивым. Очень скоро полюбившийся морякам юноша был зачислен воспитанником в штат одного из тральщиков дивизиона, которые стали впоследствии основным ядром тральных сил Балтийского флота. Молодой моряк быстро постигал суровую морскую науку. Как только растаял лед, дивизион получил боевое задание по охране морского канала. В первый же день состоялось боевое крещение Юры: его катер вступил в бой с немецкими сторожевыми катерами, неожиданно показавшимися из района Петергофа. В то время катерные тральщики перевозили боеприпасы и обеспечивали скрытую переброску войск 2-й Ударной армии на Ораниенбаумский плацдарм, тралили фарватеры, обеспечивали проводку кораблей и судов за своими тралами через минные поля противника. После полного изгнания немецких войск из-под Ленинграда весной 1944 года 8-й дивизион приступил к очистке фарватера от мин вдоль южного берега Финского залива. К этому времени Юра уже успел овладеть специальностями пулеметчика, рулевого, моториста. Однако, самой почетной, и при этом самой опасной, была специальность минера-подрывника. После того, как тральщик подсекал

215

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

своим тралом мину, она всплывала на поверхность воды и ее нужно было уничтожить с помощью взрыв-патрона. Это делалось так: вдвоем, на маленькой шлюпке осторожно подходили к мине. Один из минеров закреплял на рогах мины подрывной патрон с заранее подожженным огнепроводным шнуром, каждый сантиметр которого сгорал ровно за 1 секунду. В это время второй минер, сидящий на веслах, удерживал шлюпку около мины так, чтобы она не ударялась о рога мины. Хорошо, когда тихо и нет волны, но даже при небольшом волнении это сделать было очень непросто. После установки подрывного патрона шлюпка должна быстро удалиться к ожидающему ее катеру с работающими двигателями. И как только подрывники оказывались на борту, катер давал полный ход и отходил на безопасное расстояние от мины. Раздавался оглушительный взрыв – и огромный столб воды поднимался над морем. Мина уничтожена. Иногда, в течение одного дня приходилось уничтожать по несколько десятков мин. Юра еще до войны прошел хорошую школу гребца. Об этом случайно узнал дивизионный минер К.В. Тыщук и предложил молодому краснофлотцу быть «вторым номером», т.е. в паре с ним, подрывником, быть гребцом в шлюпке. Так началась новая страница в биографии Юры. Незадолго до окончания войны он был отправлен на курсы минеров-подрывников, по окончании которых получил звание старшины 2-й статьи, стал самостоятельно подрывать мины. Юра Суханов еще долгие годы, вплоть до 1949 года продолжал тралить Балтийское море, 488 раз он смотрел в глаза рогатой смерти. Ныне Юрий Михайлович, капитан 1-го ранга в отставке, председатель Совета ветеранов соединения Охраны водных районов и Бригад траления Балтийского флота. Его

216

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

грудь украшают два ордена Отечественной войны, орден Красной Звезды, две медали «За отвагу», медаль Ушакова, памятный нагрудный знак «За боевое траление» и еще много других памятных медалей и знаков. Вот такой наш земляк – мальчишка-ленинградец! Записал Н.Н. Колесник, 1930 г.р., мальчишка блокированного Ленинграда, участник боевого траления, капитан 1-го ранга в отставке. *** Из воспоминаний И.И. Терешонок: «…В нашем доме, где было много ребят, и всегда до позднего вечера было шумно, с началом войны стало както тихо. Многие ребята эвакуировались, некоторые поступили работать на заводы и фабрики, заменив отцов и старших братьев, ушедших на фронт… В доме была создана группа самозащиты, куда вошли и ребята, в том числе я с братом… Ребята, как могли, помогали взрослым, убирали хлам с чердаков и из подвалов… дежурили у ворот, проверяли светомаскировку, помогали больным во время воздушной тревоги выходить в бомбоубежище, гасили зажигалки. Нас, младших школьников, во время воздушной тревоги не допускали на крышу, но я осуществляла связь между дежурившими на крыше и штабом МПВО, который находился напротив нашего дома. Позже брат вступил в народное ополчение, был ранен в первом бою в грудь, мама привезла его из госпиталя домой. Наступила зима. Замёрз водопровод, не работала канализация, не было света. Норма хлеба убавилась до 125 граммов, рабочим – 250 граммов. За хлебом приходилось занимать очередь с утра и потом бегать проверять очередь, показывая свою ладошку с номером. Мама и старшая сестра (её двое детей жили с нами)

217

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

работали на заводе им. Марти (ныне Адмиралтейский завод), они вставали рано и пешком добирались с 7-й Красноармейской до Калинкина моста. Мама рано будила меня. Слегла бабушка, и все домашние дела легли на меня. А работы было много, надо было выгрести золу из «буржуйки», вынести нечистоты, принести воды, это занимало много времени. За водой надо было ехать в конец улицы, там была колонка. Отстояв очередь, я везла воду в ведёрке и бидончике на санках домой. Ведро мне было не поднять. Приходилось с бидончиком подниматься по скользким обледенелым ступенькам лестницы, выливать дома в другое ведро и спускаться вниз к санкам за новой порцией воды. Когда в ведре оказывалось меньше половины, поднимала и само ведро. Эту процедуру приходилось делать не один раз, т.к. я привозила ещё воду своим соседям. Тётя Дуся и её дочь Танечка уже не поднимались. Потом растапливала буржуйку остатками мебели, книгами и подшивками газет, ставила чайник, потом разносила кипяток с хлебным сухариком больным. Брат и бабушка лежали тихо, я даже прислушивалась, дышат ли они? А дети плакали, старшая всё время просила хлеба. До сих пор я вспоминаю её тоненький голосок: «Дай хлеба, дай хлеба». Я размачивала сухарики в кипятке и набивала ими соски. На какое-то время дети умолкали. Иногда так устану, прилягу рядом с братом на кровать; уже начинаю засыпать, а брат вдруг толкает меня: «Вставай, а то совсем ослабнешь». Я вставала и опять начинала хлопотать. Надо было поменять детям пелёнки, замочить их, для этого я брала во дворе снег, где почище, и растапливала его у «буржуйки». Вечером приходили мама и сестра, иногда они приносили несколько поленьев (давали на работе, как премию) и дрожжевой суп в бидончике. Мы ели этот суп, делили

218

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

хлебный паёк, сушили на «буржуйке» частицу пайка на завтра. Мама перевязывала брата, и мы ложились спать. Спали одетыми, т.к. «буржуйка» не могла дать много тепла, да и стёкол в окне уже не было, окно было заделано фанерой. Одеяло, которым было занавешено окно, к утру примерзало к раме. Брат всё время мёрз, и мы с мамой ложились по краям, прижимаясь и согревая его своим теплом. Однажды я проснулась от тихого маминого всхлипывания. Горела коптилка. Повернувшись, я дотронулась до лица брата, оно было холодным. Его перенесли в другую комнату. Утром мама и сестра ушли на работу. Во второй половине дня, сменяя пелёнку, я не услышала плач малыша, он только тяжело дышал. К приходу матери он умер. Это было 28 января 1942 г. Когда пришли с работы мама и сестра, мама достала чистую простыню, завернула в неё сына и внучонка. Потом мы свезли их в морг, который был на 12-й Красноармейской улице. Племянницу удалось поместить в больницу, но она вскоре умерла от цинги и голода. В начале марта не стало и бабушки. За два месяца умерло четыре близких человека. Вскоре после смерти бабушки к нам пришёл моряк. Он принёс буханочку хлеба и немного пшена. Оказалось, что этот моряк – мой двоюродный дядя. Он служил на крейсере «Киров», который стоял на Неве. Он рассказал, что на крейсере был заведён порядок – у кого в Ленинграде есть родственники, то по очереди моряков отпускали навестить их, при этом отдавая в подарок свою пайку хлеба. Так очередь дошла и до моего дяди. Мы были очень рады подарку. Спасибо этим морякам за доброту и заботу. Они не только защищали нас, но и поддержали в трудную минуту… После смерти своих детей сестра ушла на завод на ка-

219

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

зарменное положение. Остались мы с мамой вдвоём. С середины октября 1942 г. я стала учиться в 3-м классе 272-й школы, которая располагалась на 1-й Красноармейской улице. Часто приходилось учиться в бомбоубежище. В холодное зимнее время учились в пальто, рукавицах, платках. Было так холодно, что чернила замерзали, и мы носили их с собой в чернильницах-непроливайках.Часто, идя в школу, мы попадали под обстрелы и бомбёжки и, бывало, не досчитывались своих товарищей. Дрова для классов мы заготавливали сами, пилили, кололи и носили в класс. В школе работали разные кружки: рукоделия, художественной самодеятельности, были организованы тимуровские команды. В кружках рукоделия вязали рукавицы, шарфы, носки, шили и вышивали кисеты и носовые платки, всё это отправляли на фронт бойцам. После уроков ходили в госпиталь, убирали палаты, ухаживали за ранеными, скручивали бинты после стирки, выступали перед ранеными. Весной мы участвовали в уборке города от нечистот, потом работали на огородах, выращивали овощи для Ленинграда. Огороды были в каждом сквере. Ездили от школы и в подсобные хозяйства. В блокаду не замирала школьная жизнь. В мае 1943 г. я была принята в пионеры. В августе 1943 г. меня наградили боевой медалью «За оборону Ленинграда». Мне было одиннадцать лет. Когда мне вручали медаль (это было в Доме культуры им. Ногина), я услышала: «Какая же ты маленькая!». ***

220

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Вспоминает М.А. Ткачёва: «…Дома было холодно и темно. Зеркальные стёкла в наших огромных окнах продержались до самого последнего обстрела в январе 1944 года, но от холода их пришлось завесить одеялами. Вся семья перебралась в одну комнату. В центре стоял большой обеденный стол, по стенкам – кровати (у каждого – своя ), я спала на кушетке. У входа возвышалась небольшая кафельная печь-голландка ,которую мы перетащили из большой комнаты. Мне вспоминаются долгие часы, когда мы сидели у неё, ловили последнее тепло и сумерничали, что-то напевая… Однако, очень скоро топить её стало нечем, и появилась железная буржуйка. Готовили здесь же, а на кухне стояли два ведра – с водой и с нечистотами. Холода были такие, что вода в ведре за ночь замерзала. Приносить воду было моей обязанностью. Однажды, в конце зимы я отправилась с саночками за водой на Кронверкскую протоку. День был великолепный – лёгкий мороз, солнце, синее небо. Подходя к цели, я увидела впереди саночки с завёрнутым во что-то тёмное мёртвым телом. Два человека с трудом тянули их за собой. Мы шли в одном направлении – к протоке. Вскоре я увидела, как они спустились на лёд и вдруг столкнули тело в воду. Они ушли. А я стояла на высоком берегу и размышляла, можно ли теперь брать воду: ведь на мёртвом, конечно, много вшей, и не попадут ли они в моё ведро. Я подождала, когда проточная вода унесёт тело подальше от проруби и набрала воды. Дома я никому ничего не сказала… От голода страдали все. Я глубоко убеждена, что мама спасла нашу семью от распада и голодной смерти. Всё, полученное по карточкам или купленное на рынке, складывалось в «общий котёл», которым распоряжалась она. Мы звали её Фемидой, потому что её авторитет

221

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

в вопросах питания был непререкаем. Она распределяла хлеб, горячее, соевые конфетки и т.д. Как хорошая хозяйка, она умела приготовить что-то съедобное из дуранды, чёрных, как шоколад, макарон, фантастической смеси из остатков муки «Нестле», толокна, пластинок столярного клея. Мы всегда ели три раза в день – дневной паёк делился на три части, пусть ничтожно малые. Каким-то чудом мама понимала, что силы лучше поддерживаются при регулярном питании. Как самой младшей, лучшие куски доставались мне… Отец заведовал хирургическим отделением военного госпиталя. Он мог получить увольнительную один раз в 7-10 дней и всегда приносил нам поллитровую баночку, в которой тоненькими слоями лежала каша, он каждый день завтрак или ужин складывал в баночку для нас. Дома он никогда ничего не ел, только пил чай. Он исхудал страшно, больше, чем кто-либо из нас. Военный паёк включал водку и табак, который тогда называли БТЩ – ботва, трава, щепки. Папа всегда был заядлым любителем трубки, но эту драгоценную валюту он обменивал на хлеб и дрова для нас… Вместе с нами всю блокаду пережил наш кот Васька. Он был самый обыкновенный, серенький, тигровый. Когда свирепствовал голод, нам приходилось пробовать и конину и собачину, а своего кота не тронули. Голодая вместе с нами, он стал невероятно тощим, ему всё время было холодно. Пытаясь согреться, он прижимался к буржуйке, и вся шерсть на боках у него была опалена. Почему мы его не съели, трудно сказать. Этот вопрос даже не возникал. Прежде, чем съесть, его надо убить, снять шкурку, разделать тушку – и всё это со своим родным Васькой! Невозможно! …Весной 1942 г. горожане перешли на подножный

222

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

корм, в пищу шли всевозможные травы. В нашей семье особенно любили одуванчики. Из листьев варили щи, из корешков делали лепёшки. Получался не очень-то калорийный, но по блокадным меркам очень вкусный обед. Кажется, в ту весну в ленинградских парках не расцвёл ни один одуванчик – их съели. В ближайшем парке Ленина (Александровский) одуванчики исчезли очень скоро, за ними надо было ехать на трамвае в Удельную. Это приобретало характер настоящей экспедиции. Трамваи ходили редко, по остановкам фашисты били дальнобойными снарядами, остекление вагонов представляло опасность в случае обстрела. Так далеко мама не могла меня пустить. Однажды она посетовала знакомой Марии Андреевне Степановой, работавшей в зоопарке, что не знает, где можно поблизости насобирать одуванчиков на обед. Мария Андреевна сразу откликнулась: я должна найти её в бегемотнике, и она покажет мне, где можно собирать травку. Бегемотник я нашла легко. Вхожу в помещение. По сторонам – большие клетки с мощными решётками. В противоположном конце вижу дверь с табличкой «служебное помещение». Мне надо туда. Вдруг вижу: в клетке слева настежь открыта дверца, а за ней огромный бегемот внимательно смотрит на меня. Табличка гласит: «Бегемот Красавица. Родина – Африка». Я застыла. «Она меня съест. Смотрит так внимательно, а пасть у неё, как чемодан». Мне и в голову не пришло, что дверца слишком узка для бегемота. Как преодолеть страх? Замирая и не спуская глаз с животного, я попыталась пробежать это расстояние. Бежать не было сил, но я очень старалась. Эпизод с одуванчиками остался в памяти на всю жизнь. Должно было пройти немало времени, чтобы я попыта-

223

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

лась понять, каких трудов стоило сохранить жизнь животного, которому постоянно требуются тёплая вода и обильная пища. «Красавица» пережила блокаду вместе с нами и умерла от старости через много лет. Я вспоминаю, как любила положить кусок чёрного хлеба на тарелку, обильно полить его натуральной олифой и круто посолить. Это было лакомство! Я могла тогда съесть очень много – целую кастрюльку каши, но никогда не чувствовала насыщения. Впервые я почувствовала себя сытой уже после войны, в 1947 году. …О зоопарке в блокаду можно много рассказывать. Многих животных эвакуировали ещё летом, но многие остались. Слониха Бетси была убита во время бомбёжки в сентябре. У сотрудников была проблема с захоронением огромной туши – они не могли представить, какой голод будет в городе через два-три месяца! Позже мясо погибших от бомб и снарядов животных шло в пищу не только другим зверям, но и сотрудникам. Накануне Нового 1942 года Мария Андреевна принесла нам роскошный подарок – страусиное яйцо. Огромное, тёмнозелёное в чёрную крапинку, оно было прекрасно само по себе. Чтобы не нарушить эту красоту, сделали иголочкой два отверстия и вылили содержимое. Яичница была великолепная. Это был настоящий праздник для нас!». ***

224

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Вспоминает А.Ф. Фокин, 1927 г.р.: «До ноября 1939 г. наша семья состояла из четырёх человек: отца, матери, старшего брата и меня. Старший брат Георгий, 1919 года рождения 25 ноября 1939 г. был призван на действительную службу в РККА, участвовал в Зимней войне (советско-финляндской) с 30 ноября 1939 г. по 13 марта 1940 г., а по её окончании переведен в Московский военный округ. Так сложилась судьба, что Георгий больше никогда не приезжал домой в Ленинград, и основным способом общения с ним в течение шести лет являлась переписка. Когда началась Великая Отечественная война, он с первых дней участвовал в боях в составе войск Западного фронта, за что 2 сентября 1942 г. награждён медалью «За боевые заслуги», был ранен и с 27 марта по 24 июня 1943 года находился на излечении в госпитале 3477 в г.Омутинске Кировской области. В своих письмах я старался подбодрить брата и подробно рассказывал о всех событиях, которые происходили в блокированном Ленинграде. В частности, в письме от 28 августа 1943 г. я написал ему, что 9 июля 1943 г.был подписан Приказ войскам Ленинградского фронта №20 «О лагерной учёбе учащихся средних школ и техникумов». В приказе отмечалось, что в период двухнедельного пребывания в лагерях учащиеся юноши усовершенствовали свои военные знания (по строевой, физической, топографической и тактической подготовке в полевых условиях), провели стрельбы и практически ознакомились с полевой фортификацией, изучили боевые строи и порядки, получили необходимые навыки в объёме одиночного бойца, способного действовать в составе отделения и взвода. За хорошую организацию лагерной учёбы, чёткий военный распорядок, дисциплинированность, хорошее усвоение пройденных дисциплин по военной подготовке и

225

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

отличное поведение учащихся в лагерях была объявлена благодарность командно – преподавательскому составу и отлично окончившим по всем видам боевой подготовки учащимся-юношам. В числе десяти учащихся был отмечен и я – учащийся 8 класса 155 школы. Приказ был подписан командующим Ленфронта генерал-полковником Л.А. Говоровым, членом Военсовета Ленфронта генерал-майором А.А. Кузнецовым, начальником штаба Ленфронта генерал-лейтенантом Д.Н. Гусевым. Предписывалось прочитать приказ во всех школах и техникумах. В письмо к брату я вложил фотокарточку с моим изображением в форме спецшкольника с винтовкой на посту у входа в лагерь. В своём последнем письме из Румынии, датированном 27 сентября 1945 г., брат писал, что с нетерпением ждёт долгожданного отпуска и дня встречи со своими близкими в родном Ленинграде. Мамино письмо, посланное ему 22 октября 1945 г., вернулось обратно с припиской: «Возвращается за выбытием адресата». 10 декабря 1945 г. мама была приглашена в Смольнинский райвоенкомат, где ей вручили извещение о том, что Фокин Георгий Фёдорович после непродолжительной болезни в ночь на 3 ноября 1945 г. скончался и похоронен в г. Дрегешани Дрегешанского уезда Рызмникул-Вылчанской области (Румыния). Среди личных вещей, высланных и переданных маме, находилась и моя фотография, которую я послал ему из Ленинграда. Правда, она была сильно помятой, потрескавшейся, что можно понять, т.к. брат пронёс её с собой по длинной и суровой дороге войны. В декабре 1973 г. я был в служебной командировке в Румынии, но место захоронения брата, к сожалению, мне найти не удалось». ***

226

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

В.С. Фудалей: «Наш дом пошёл на снос, мы с матерью перебрались на Охту (Объездное шоссе, 12). До ноября-декабря я продолжал ходить в старый детсад. Путь этот мне, семилетнему, приходилось проделывать пешком. Так как мать иногда не возвращалась с работы домой (не отпускали, работы было много), то спал я под дверями в коридоре, а утром тем же путём шёл в детсад. В ноябре-декабре 1942-го года мать устроила меня в круглосуточный детсад на Кондратьевском проспекте, д.13. Фашисты часто обстреливали и бомбили этот район, где работали ЛМЗ (Ленинградский Металлический завод), ремонтирующий танки, завод им. Свердлова и «Красный Выборжец» – самолёты, «Арсенал», на другом берегу – Смольный. В наш дом попаданий не было, а в ремесленное училище №3 попал снаряд и не разорвался. В детсаду часто вылетали все стёкла. Там мне однажды осколком стекла разбило козырёк у фуражки. Мы, малыши, во время бомбёжек и обстрелов прятались в подвале или сидели сонными на лестнице под наблюдением воспитательниц. Никогда не забыть, как немцы бросали бомбы со свистульками. Их вой, особенно, ночью наводил страх. Когда такая бомба разрывалась, становилось легче. Новый 1943-й год в этом детсаду справляли веселей, подарки были «богаче», нам дали по несколько конфет…. ….Иногда на день-два мать брала меня домой. По дороге я видел, что пустые дома по Объездному шоссе были заселены солдатами, которые возвращались на отдых с передовой. По Большой Пороховской улице были зарыты танки, стояла большая радиостанция, а на месте нынешнего кинотеатра «Ладога» очень долго валялся наш сбитый истребитель. Я ходил в детсад по набережной

227

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Невы. Напротив ЛМЗ стоял корабль КБФ «Марти», у завода им. Свердлова – «Урал». Летом 1943 г. наш детсад выехал на дачу в Старое Парголово. Где-то рядом был аэродром, вокруг – воинские части (даже полдома, в котором мы жили, занимала воинская часть). Мы часто выступали здесь же. Я пел и читал стихи о войне. Там же, в Старом Парголове, нашу старшую группу сфотографировали, эта фотография до сих пор хранится у меня… До самой смерти буду благодарен воспитателям детских садов, которые я посещал. Это они, несмотря на суровое время, занимались с нами, доходягами-дистрофиками, выводили гулять. Прятали от осколков в подъездах, если застигал обстрел или бомбёжка, следили за вшивостью и нашим здоровьем. Они вытряхивали кучи осколков из наших карманов, а это были очень хорошие игрушки, особенно ценились осколки со звёздочкой или со свастикой или с номером… ….Хочу сказать несколько добрых тёплых слов в адрес воспитательниц детских садов. Они заслужили это, когда закрывали чужих детей своим телом от фашистских самолётов, когда объясняли седым карапузам, что пол в детском садике не провалится, и не надо ходить на цыпочках, что война кончилась, и не надо прятаться с вещами в щели при звуках пролетающего самолёта и многое-многое другое в то время, когда их молодые мамы – вдовы были на работе…».

228

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Блокадник помнит те сто двадцать грамм «С свинцом и кровью пополам». Дуранду, шроты и траву Ел не во сне, а наяву... Он помнит класс блокадных дней, Дистрофиков-учителей. *** А. Харитонов, 1930 г.р.: «Покаянный рассказ» «Дело было в первую, самую страшную зиму Ленинградской блокады, где-то в конце февраля или в начале марта 1942 года. Хотя кризис в снабжении города продуктами уже миновал, в эти месяцы была самая большая смертность населения, голодный мор имел большую инерцию: небольшое увеличение пайка не могло спасти от смерти безнадежных дистрофиков. У нас с мамой дела были получше, чем в большинстве семей. Хотя мы были сильно истощены, могли сносно ходить дома и на улице. Дело в том, что в первые месяцы войны мама, в отличие от большинства наивных горожан, выкупала все продукты, полагающиеся по карточкам в норме, намного превышающей наши потребности, сушила сухари из булки и хлеба, скопила немного крупы. К тому же, вернувшись с началом войны с дачи в Ленинград, мы привезли оттуда немного продовольствия. (В те годы дачей называлась снимаемая на лето комната в крестьянской избе. С собой на дачу везли сухие продукты, потому, что снабжение в сельской местности было очень плохим.) Этого небольшого запаса при строгом нормированном его использова-

229

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

нии хватило не надолго, но в самые страшные месяцы он добавлялся к 125 гр. хлеба в день, это позволяло поддерживать жизнь. В то время в наше меню входили иногда лепешки из толченого жмыха – «дуранды», поджаренные на олифе, и некоторые другие, изобретенные в то время блюда. Из них запомнился мне студень из жидкого столярного клея, сдобренного перцем и лавровым листом. После этого студня у меня начался понос – признак почти неизлечимой катастрофы. Однако его удалось вылечить, а студень был исключен из меню. Для меня ужас блокады заключался не в разрывах бомб и снарядов, а в постоянном чувстве голода. Страшно хотелось есть, голод ничуть не утолялся во время еды, преследовал меня днем и ночью во сне. Все же, вечно голодный и ослабший, я жил в относительном благополучии, хотя дистрофия средней тяжести у меня была и вид был далеко не цветущий. Однажды мы с мамой встретили соседку с верхнего этажа, которая работала в каком-то медицинском учреждении. Посмотрев на меня, она удрученно покачала головой и предложила маме устроить меня в детскую больницу – так называемый «стационар». «Там его подлечат и подкормят» – говорила она. В это время в Ленинграде уже работала сеть детских и взрослых стационаров, в них лекарствами и приличным питанием выхаживали дистрофиков. Мне было почти 12 лет и я понимал, что мое согласие было бы не совсем нравственно чистым. К тому времени я уже видел много детских трупиков, зашитых в простыни и понимал, что возможно займу место в больнице одного из кандидатов в простыню… Но ведь в больнице меня будут хорошо кормить! А мне страшно хочется есть… Я обрадовался и согласился.

230

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Как оценить поступок мамы, для которой я был дороже всех на свете? Как отнестись к доброй соседке, чиновнице из здравотдела, которая предпочла меня, знакомого, не очень истощенного мальчика, неизвестному умирающему дистрофику? Я часто думаю об этом теперь… Направление получили в стационар на улице Рентгена на Петроградской стороне, примерно в двух-трех километрах от нашего дома. Трамваи не ходили, а это расстояние для дистрофиков было очень большим. Мама, считая себя более сильной, взяла санки на случай, если я свалюсь по дороге. Мы направились коротким путем по замерзшей Неве на Петроградскую. Санки не понадобились, я дошел до места сам, хотя шли мы часа два. И вот я в «стационаре» – красивом особнячке с садом, в котором на пьедестале установлен бюст Рентгена. Меня положили в пустую палату и только на следующий день подселили мальчика лет 6-7 и девочку такого же возраста, или моложе. Не скажу, чтобы запомнилось сильное истощение этих детей, но вспоминаются они только лежащими на кроватях. Помню, что я читал им детские книги из больничной библиотеки. Им это очень нравилось. Осмотревшись, я решил, что чужого места в больнице я не занял… Через несколько дней, наверное стараниями той же доброй соседки, я был переведен в другое отделение, где питание было лучше. Вероятно, это отделение предназначалось для подлеченных пациентов, которых надо было только кормить. Здесь на меня обратил внимание один подросток, значительно старше меня. Наверно, ему было лет 15-16. На вид он был не очень истощенным – вроде меня. Вероятно, он понимал, что я попал в стационар таким же путем, как он сам, и предложил мне свою дружбу и шефство. Я расположился к нему. Однажды он предложил мне погу-

231

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

лять на мартовском солнышке, что разрешалось делать тем, кто был в состоянии это делать. Мы вдвоем вышли на улицу и пошли в сторону от здания стационара. Мой «шеф» шел медленно, едва переставляя ноги. Я подивился его слабости. Но, как только мы вышли из зоны обзора окон больницы, он обратился ко мне: «Ты можешь быстрее ходить?». Я подтвердил и мы пошли не помню куда и зачем, но помню, что едва поспевал за ним. Стал ли отвратителен мне этот тип? Не помню, но я понимал, что его притворство было подлостью более высокого порядка, чем мое желание незаконно подкормиться. И еще я понял, что много жуликов кормится таким способом. В начале апреля мама забрала меня домой. Прошло два месяца, и юный житель блокадного города совершил еще один нехороший поступок. Ведь страшно хотелось есть! Сосед по коммунальной квартире – подслеповатый бухгалтер-ревизор, призванный на войну, в блокаду жил не очень плохо – дистрофиком не стал. По-видимому, он работал в каком-то очень серьезном учреждении, находился там на казарменном положении, лишь изредка заходил домой. Как-то в начале лета, в период массовой эвакуации населения, когда мамы не было дома, он подарил мне два талона на питание. То были талоны, отрезанные от социальной карточки эвакуируемого, по которой тот должен был кормиться на протяжении всего пути до нового места жительства. Питание эвакуирующихся было организовано на станциях, где останавливались эшелоны. Первый пункт питания был на Финляндском вокзале: там загружались людьми и их багажом составы. – Возьми с собой посуду и поезжай на Финляндский вокзал, – говорил Михаил Алексеевич, – по этим талонам получи две порции обеда. Если на раздаче тебе откажут-

232

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

ся дать по отрезанным талонам, ты скажи, что мать не доверила всю карточку, боясь, что ты потеряешь ее… Я взял военный котелок «манерку» и теперь уже трамваем приехал на Финляндский вокзал. В те годы еще не было нового здания с фасадом на площадь Ленина, все вокзальные службы размещались в здании, которое сейчас перестроено и с фрагментом старой стены располагается вдоль путей. У дощатого перрона стоял пассажирский состав, по перрону катались обычные в те времена тележки дворников с большими колесами, на которых отъезжающие привозили свой багаж. Изможденные люди с трудом втаскивали в узкие двери вагонов тюки и чемоданы со своим скарбом. В окнах вагонов виднелись худенькие детские мордашки… Вдоль здания вокзала к нескольким окошкам – «раздачам», из которых струился запах еды, стояли очереди людей с котелками. В одну из этих очередей встал и я, и, подойдя к окну, подал манерку и два талона. – По отрезанным талонам мы не даем,– сказала тетенька в белом колпаке. Надо было врать! А я был ребенок «домашний» и не привык к этому. Врать человеку на глазах всей очереди… «Наверно, ничего не получится» подумал я и выпалил: «У меня мама осталась в вагоне с карточкой, она боялась, чтобы я не потерял ее»… Мне показалось, что получилось совсем неестественно, но женщина сзади меня сказала: «Ну, какая вам разница, раз мама не доверяет карточку, дайте вы ребенку по талонам». Повариха налила мне суп и положила второе в крышку. И вдруг мне стало страшно стыдно, совестно. Совестно не за то, что я обманул повариху, не за то, что я съем обед, не предназначенный мне, а за то, что я обманул добрую женщину, поддержавшую меня! Да, именно

233

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

стыдно перед ней, да так стыдно, что разболелась голова, пока ехал домой, и пропал на этот обед аппетит в первый раз за всю блокаду. До сих пор звучит в ушах голос сзади! Съел ли я этот обед, сейчас не помню.. В серьезной и правдивой «Блокадной книге», составленной по рассказам ленинградцев, переживших блокаду, авторы пишут: «Признаться, мы в своих розысках ни разу не встретились с блокадником- спекулянтом, хапугой, с тем, кто нажился на бедствиях войны – брал за буханку хлеба золото, картины, кто скупал меха, мебель, бронзу, фарфор – за хлеб, за крупу. Не встретились с теми, кто обирал в больницах больных, кто воровал продукты в столовых, детских садах… Они, конечно, были, но никто не признается, не скажет это про себя. Наверно, они были среди тех, кто уклонялся от разговора с нами, кто отказывался принять у себя дома. Но, я скажу, что были и такие, кто жульничал, чтобы добыть лишь дополнительный кусок хлеба к голодному пайку и не всегда для себя, а чтоб подкормить своих детей или помочь знакомым… Они, наверно, тоже не захотели рассказывать о своих поступках авторам книги, они расскажут об этом только Всевышнему Судье». *** Из воспоминаний А.Н. Цамутали, 1930 г.р.: «…Я хорошо помню, как рано утром по радио передавали выступление Сталина. Я проснулся, потому что в квартире было оживление, все стали слушать радио, я помню эту передачу. Потом её несколько раз повторяли, иногда в записи, иногда её читал диктор. Чувствовалась такая взволнованная речь. Я помню, что взрослые подчёркнуто обсуждали то, что Сталин обратился со словами «Братья и сёстры», а не формально….

234

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

…21 августа 1941 г. последовало обращение за подписью Ворошилова, Жданова и Попкова к ленинградцам с призывом быть наготове к тому, чтобы защищать город. Его передавали по радио, оно было напечатано в газетах и листовках. Надо сказать, что с первых дней войны расклеивали много самых разнообразных плакатов, которые меня очень привлекали. Я помню плакат художника Серова «Били, бьём и будем бить». Были нарисованы псы-рыцари, которых громил Александр Невский, потом – немецкие оккупанты восемнадцатого года, которых гнали красноармейцы, и уже – красноармейцы, которые воюют в 41 году. …Какое-то тяжёлое моральное напряжение было… в сентябрьские дни, когда мы понимали, что немецкие войска где-то рядом, на подступах к Ленинграду… Но радио подбадривало. Я даже запомнил (не знаю, кто сочинил эти стихи и, может быть, они не очень удачны с точки зрения поэзии): «Враг ломится в стальную дверь родного Ленинграда», иногда читали «Севастопольские рассказы» Толстого, которые я тоже с интересом слушал. …В ноябре очень рано началась зима. Чувствовалось тяжёлое положение с продовольствием, но всё-таки мы как-то держались… Вечером 30 ноября начался сильный обстрел нашего района. Рядом с нами была Заречная водопроводная станция, два завода, «Электроприбор» и «Вибратор», и хлебозавод, и мост, и стояли военные корабли и подводные лодки. Всё это было для немцев объектами для нападения, наш район страшно обстреливали. Хотя в наш дом снаряд не попал, несколько снарядов попали в дом №36 и разбили всю мостовую под нашими окнами, у нас вылетели стёкла и, кроме осколков, в комнатах лежали вывороченные камни диабаза…

235

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Числа 5 декабря у нас перестал гореть свет. Остановились на улицах трамваи. Я помню, был какой-то… небольшой мешок с сухарями, и в своё время я что-то маму спросил насчёт этого мешка. Она сказала, что пока оттуда брать не будем, это на чёрный день. Помню, как числа 18 декабря мама из этого мешка вынула сухарь и мне дала. Я про себя подумал, значит, наступил чёрный день… Конечно, самое тяжёлое – это голод. Может быть, потому, что мне было 10, 11, 12 лет. Чувство голода – это было чувство… страшной безысходности… …На углу улицы Куйбышева и Большой Вульфовой был магазин, в который всегда стояли очереди, они тянулись так, что были видны из нашего окна. В один декабрьский день директор магазина сказал, что он закрывает магазин. А толпа стала с ним спорить. Кричать, что ещё не время. Началась тревога, очередь разошлась. Наутро люди узнали, что этот директор, закрыв магазин, через двор куда-то шёл, в этот двор попала бомба, и этого директора разорвало на куски, от него нашли только палец с обручальным кольцом… Наши карточки были прикреплены к магазину в доме №23, который до войны был Молокосоюзом. Первого января 1942 года мама туда пошла и стояла в толпе женщин. Вдруг привезли макароны, чёрные какие-то макароны. Мама эти макароны купила. У нас оставались сушёные грибы ещё с 40 года. Мама варила грибной суп, заправляя его этими чёрными макаронами… Мужчины умирали первыми… Я помню, в школе был учитель химии Монастырский, он был очень дисциплинированный, говорил, что надо не распускаться, но во время переменки ему стало плохо. Оказалось, сердечный приступ, и он умер. Детский доктор Воскресенский… умер по пути к больному.

236

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

В марте-апреле учителям было велено обходить дома и переписывать уцелевших детей. Мы обошли дома №№10, 13, 14, 16 по улице Куйбышева. В некоторых жили наши знакомые, иногда нам боялись открыть дверь. Я увидел, как много пустых квартир. Иногда в пустой квартире играет радио. Но всё-таки каких-то детей ещё собрали и переписали… …В октябре 42 года нашу школу перевели в дом №5 по Кировскому проспекту, в бывший особняк Витте, где была музыкальная школа. Там, что очень важно, было печное отопление. Оно действовало, мы занимались в тепле, правда, иногда угорали, потому что уборщицы закрывали раньше времени вьюшки… …13 сентября 1943 года начался страшный обстрел… Только всех вывели в подвальное помещение, как в школу попало несколько снарядов, но ни один школьник не пострадал… …Шефом нашей школы был Балтийский флотский экипаж… Когда в сентябре 43 года выбиты были все стёкла, и школа была очень повреждена, приехали краснофлотцы и всё восстановили. Потом они устраивали у нас концерты… Был на Кировском, 5 концерт краснофлотской самодеятельности, которой руководил, я помню фамилию этого человека, Пермыкин. Он выходил в форме краснофлотца, была общая песенка «Пусть звучит весёлый смех, ай, здрасьте…». И постепенно мы оттаивали… *** Из воспоминаний Н.Ф. Шаталовой: «…Моя обязанность была – получить пайку блокадного хлеба…Глубоко затемно я шла к булочной в «Павлоивановку» (Павел Иванович Иванов – бывший хозяин дома, умер в 1912 году), занимала очередь на улице и долго-долго

237

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

стояла, пока привезут хлеб… Одежды у меня на такие страшные морозы не было. Я обувала взрослые валенки, пальто – тоже взрослое, на голову платок потеплее, а поверх всего было накинуто байковое одеяло. Самая большая ценность, карточки на хлеб, были в рукавичке. А рука спрятана под мышкой. Со стороны было не понять, девочка или старушка стоит. Так проходили часы ожидания на тридцатиградусном морозе. Когда мы входили в булочную, подходили к прилавку, то смотрели, как зачарованные, на хлеб и на Шурочку, которая вырезала талоны, отрезала кусочек хлеба, взвешивала его и отдавала наши 625 г… на четверых. Полученный кусочек хлеба я заворачивала в тряпочку и прятала под мышку… Подъём на шестой этаж был не из лёгких, но в 11 лет я одолевала и это. Отдав маме хлеб, я не сводила с кусочка глаз. Мама резала хлеб на части – папе, Наташе, мне и себе. Вспоминаю один случай. У меня и сейчас идут слёзы. Мама сказала: «Это – тебе», а я ей говорю: «Мама, а можно мне ЭТОТ кусочек?». А в ответ она: «ЭТОТ кусочек – отцу, он ведь больше, ему и надо больше»… Мне за ту минуту стыдно до сих пор. Я просила тот кусочек не потому, что он был больше, а потому, что ТО была «горбушка». Её можно было дольше держать во рту, дольше жевать… В апреле 1942 г. беда меня не миновала… Дни мои были сочтены. Но сестра Рая, служившая в госпитале, обратилась к начальнику госпиталя с просьбой о лекарстве для меня. Нашлось такое лекарство, и жизнь моя была спасена… …Другая моя сестра, Наташа, служила в МПВО по охране Смольного. Однажды она сказала, что меня хочет

238

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

видеть её командир. Она помыла меня, причесала, одела, и мы пошли на встречу на Невский, 86, поднялись на второй этаж, вошли в большой зал. По стенам стояли стулья, у окна наискосок от двери сидел мужчина в военной форме. Он попросил меня сесть рядом. А сестру – выйти. Началась беседа. – Ты знаешь, что идёт война, близко от города фронт? – Да, знаю. – Ты знаешь, что солдаты защищают Ленинград и гибнут? – Да, знаю. – Сестру твою надо взять в армию, а тебя мы определим в детский дом. – Если надо взять сестру, берите, а я в детский дом не пойду. – А как же ты будешь жить одна? – Не знаю. Но в детский дом я не пойду. Беседа наша продолжалась… Через некоторое время выяснилось, что сестра останется в МПВО, а я – дома, под её надзором… Вечная память тому офицеру Красной Армии, чуткому человеку, который счёл нужным и возможным в такое трудное время побеседовать с 11-летней девочкой о судьбе моей сестры и моей тоже. А ведь мог бы он росчерком пера написать: Наталью Фёдоровну – в армию, Нину Фёдоровну (11 лет) – в детдом». *** Вспоминает Л.П. Ягданова, 1925 г.р. «Поначалу мы бесстрашно встретили известие о войне. Пробегая мимо уличного репродуктора, что был на углу Большого и 8-й линии, мы присоединились к толпе… Там-то мы и услышали впервые это короткое и страш-

239

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

ное слово «война»! И самое длинное воскресенье, день летнего солнцестояния 22 июня стало для нас и самым коротким. Когда в следующие дни наши братья и отцы отправились выстаивать длинные очереди на призывных пунктах, чтобы уйти добровольцами на фронт, а зачастую – чуть ли не сразу полетели с фронта похоронки…и кончилось наше детство. Ленинградцы, и школьники в том числе, превозмогая голодную слабость и страх перед обстрелами и бомбёжками, делали «всё для фронта, всё для победы над врагом», превращая каждый дом в крепость, строя баррикады, противотанковые рвы и надолбы, оборудуя бомбоубежища. Мы рыли во дворах щели для укрытия, ломали на дрова деревянные дома, расчищали завалы вместе с бойцами МПВО, ухаживали за ранеными и дежурили в госпиталях, да так хорошо, что меня попросили оформиться в эвакогоспитале №161 на 23-й линии (там и сейчас сохраняется надпись «При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна»), где целый месяц мне давали «служащую» продовольственную карточку. Для того, чтобы получать «рабочую» карточку, по которой давали в два раза больше хлеба, мне помогли устроиться ночной дежурной в противопожарную охрану в Промкомбинате Василеостровского района. Отсюда и началась моя трудовая деятельность. Интересно, что охраняемый мною объект был рядом с домом Тани Савичевой (2-я линия, д. №13)… Я узнала тогда, что она вместе с другими девчонками просила принять её в сводный Василеостровский школьный отряд, которым командовал школьник Кузьмин. Отряд располагался в Академическом садике, что наискосок от наших домов. Они стали особенно знаменитым отрядом, когда к зиме достали маскхалаты из простыней и такие же белые капюшоны, раздобыли и лыжи… Почти еже-

240

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

дневно можно было видеть их, скользящих вдоль Большого проспекта, по другим улицам. Усталые и серьёзные, строем возвращались они назад… Планы их нам были неизвестны, да девчонок они и не принимали… …Мои ночные дежурства дали возможность учиться днём в 33-й школе…Из моего дневника того времени видно, сколько переживаний было по поводу того, что начался сентябрь, а занятий в школах не было до 15-го числа, и по поводу того, что злой начальник заставляет меня дежурить круглосуточно или уйти работать в цех. На моё счастье, напротив открылась первая вечерняя школа рабочей молодёжи, и я пришла туда. А учиться, как никогда, хотелось!.. …До войны у нас была большая и дружная семья. Когда началась блокада, все родственники собрались вместе, чтобы было легче жить. Папины родители были эвакуированы и погибли на Ладоге в марте 1942 года… Папа был артистом Мариинского театра, позднее стал инженером-электриком. В июне 1941 года папа добровольцем ушёл на фронт. В январе 1942 года его комиссовали, как безнадёжно больного (у него были обморожены конечности, на руках и ногах были воспалённые нарывы, он очень страдал). Была у папы и жуткая дистрофия, страшно смотреть. До войны папа всегда что-то мастерил для детей, у него были золотые руки. В блокаду он плакал от того, что хотел сделать для нас коптилки, но у него ничего не получалось. Его перевязанные руки постоянно дрожали, он ничего не мог сделать и плакал от бессилия. Мы определили его в Обуховскую больницу на Обводном канале. Его, закутанного в одеяла, я повезла туда на детских саночках…

241

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

… По дороге в приёмный покой лежали штабели голых покойников, которые смёрзлись друг с другом. Видно, их давно не вывозили. Я шла мимо этих штабелей с закрытыми глазами, везя за собой саночки с папой. Тётя Паня, папина двоюродная сестра, работала здесь санитаркой и обещала устроить папу в больницу. В своё время она приехала из деревни и поступила в Новодевичий монастырь на Московском проспекте. В день закрытия монастыря и арестов насельниц в 1932 году она туда не пришла, а устроилась санитаркой в больницу. В том же монастыре спасалась ещё одна папина родственница, его тётя, Анна Ивановна Серова. Она была келейницей игуменьи Феофании (настоятельницы Новодевичьего монастыря Ольги Николаевны Рентель, моей крёстной матери) до 1935 года, когда они были высланы в Уфу сроком на пять лет. Встретив нас в приёмном покое, тётя Паня подхватила папу, и его увезли. Я сказала, что не уйду, пока не увижу, как папу устроили. Когда стало темнеть, я поднялась к папе и увидела, что в палате три кровати. На двух – мёртвые, один папа – живой, а нога у него как-то неловко подвёрнута. Видно, его сбросили с каталки. А самому ему ногу было не вывернуть, настолько он был слаб. Я побежала просить перевести папу в другую палату, к живым. Когда пришли за ним, то опять очень небрежно бросили его на каталку. Я не выдержала и закричала. В новой палате было человек сорок, посредине стояла печурка, горел огонь. На душе стало спокойнее. В больнице всё время был кипяток, о чём дома мы не мечтали. Дали бельё, я постелила, уложила папу и села возле него. Мы поговорили, помечтали, как после войны поедем на пароходе по Волге. Простившись, я пошла к выходу. В коридоре было очень темно и страшно. Я вытянула руки вперёд, пошла по проходу между покойниками и заблудилась… Я металась, пока не вышла к военным, грузившим трупы,

242

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

и в страшном шоке выбежала к выходу, выбравшись на улицу через разбитое окно. Прибежала домой, бабушка сразу послала меня на улицу занять очередь за хлебом. Вернувшись домой, я свалилась и три дня не могла встать, заболела и не могла навестить папу. Я лежала, и у меня перед глазами проходили картины того, что я видела в больнице: трупы, руки и ноги, торчащие из-под снега, сидящий у входа покойник. На четвёртый день я встала и пошла к папе. Пришла в его палату. А его кровать накрыта белой простынёй. Я откинула её, вижу, лежит чужой мёртвый человек с бородой. Спрашиваю: «А где же мой папа?». Кто-то из соседей мне ответил, что он умер, и его вынесли. Мне показали, куда выбрасывают трупы, и я побежала искать. Долго искала, но нашла, оттащила в сторону и побежала на Васильевский, к дяде Коле, попросила сделать гроб. Он сделал хороший гроб из нашего шкафа. Я отвезла гроб на саночках в больницу и вернулась к дяде Коле. На Смоленском кладбище уже не хоронили, но мы с папиным знакомым, маминой сестрой и дядей повезли туда папу, решив похоронить его в могилу его старшего брата. Мама с нами не пошла, не могла встать. На кладбище с помощью лома вырыли довольно глубокую могилу, на простынях опустили туда гроб. Потом пошли к дяде Коле, помянули папу. Я осталась там переночевать. На следующий день после похорон я отправилась к бабушке на 5-ю Красноармейскую улицу. Пришла – всё в дыму. Горит угловой дом №1. По всей улице сидят люди на узлах. Боятся, что загорятся соседние дома. Помню, даже пианино вытащили. Нашла я и бабушку, также сидевшую на узлах. Она сообщила мне растерянно, что ночью умер мой младший брат Борис. Его положили на стол, а что дальше делать – не знает…

243

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Пожар вскоре погасили, и мы вернулись домой. На следующий день я пошла к дяде Коле…Он сильно загоревал, потому что очень любил моего брата. Вновь был разломан шкаф красного дерева, и изготовлен гроб. Снова отправились в путь на Смоленское кладбище. Проходя мимо школы брата, мы встретили его учительницу. Узнав, кого мы везём, она тоже очень расстроилась. Привезли мы гроб на старое место, чтобы раскопать папину могилу и положить туда Бориса. Когда стали опускать гроб, тело Бориса вывалилось, пришлось всё поправлять. Так отец и сын оказались в одной блокадной могиле… Я с детства мечтала стать геологом. У бабушки в квартире жил геолог, который ушёл на фронт. Семья его эвакуировалась. Геологическая коллекция, оставшаяся после бабушкиного соседа, была без присмотра и постепенно разорялась. После того, как мы забрали бабушку на Васильевский, я решила перевезти к себе и коллекцию камней. Я пошла туда зимой 1942 года и привезла камни домой. Они положили начало моей геологической коллекции, которую я собирала всю жизнь. У нас бабушка прожила несколько месяцев. Она очень тяжело умирала весной 42-го года. У неё была водянка, она вся распухла. После смерти она дней десять лежала на столе в большой комнате. Нам было никак не собраться отнести её на кладбище. Сами мы переехали в маленькую комнатку с круглой печкой и буржуйкой. Умирая, бабушка сказала: «Хочу к дедушке». Это стало для нас законом, и мы стали готовиться похоронить её на Большеохтинском кладбище, где мы ещё осенью похоронили дедушку Дмитрия Ефимовича. Он никогда ни на что не жаловался и тихо умер от голода. У нашей строгой дворничихи Анны Павловны мы достали огромные, тяжеленные сани. Сами сломали оче-

244

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

редной шкаф (дядя Коля, прежде делавший гробы, к тому времени уже умер), сделали гроб и положили в него бабушку. Не помню, как нам удалось спустить его по лестнице с четвёртого этажа, но как-то спустили, поставили на сани и повезли на Охту. Решили ехать по трамвайной линии. Трамвайные пути были неполностью заснежены, кое-где были прогалины. Везти было тяжело, но, впрягшись вчетвером, мы к вечеру дотащили сани до Большеохтинского кладбища. Когда пришли, уже стемнело. У входа к нам подошёл мужчина – цыган и сказал: «Хотите, продам готовую могилу?». Мы согласились, он попросил две буханки хлеба. Мы сказали, что у нас нет и корочки. Тогда он взял деньги, которые мы ему собрали. Мы пошли по главной аллее за цыганом. Он привёл нас на Ирбитскую дорожку. Там у него, действительно, была вырыта глубокая могила. Он достал специальные ремни, и они с дядей опустили гроб. Побросав горсти земли, мы собрались уходить, а цыган пообещал закопать могилу. (Уже после войны, умирая, моя тётя плакала, прося похоронить её к бабушке. К тому времени прошло больше двадцати пяти лет после бабушкиной смерти, и я привела служителя кладбища за разрешением на подхоронение. Он стал проверять щупом и совсем неглубоко под землёй обнаружил гроб. Видимо, тогда, в 42-м блокадный цыган продал эту могилу несколько раз. С большими трудностями нам удалось выполнить последнюю волю тёти.) Назад сани мы тащили втроём, дядя ушёл в воинскую часть. Мы шли и думали, что дома мама уже, наверное, съела рисовую кашу, из которой она должна была сварить всем нам суп. Когда мы поручали маме получать по карточкам хлеб, то заметили, что она съедала довесок: не могла утерпеть. Мы перестали её посылать. Сей-

245

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

час мама осталась дома со своей племянницей, которой было чуть больше трёх лет. Девочку звали Галочкой. Она участвовала во всех наших делах, особенно, любила смотреть, как делили хлеб. У неё был постоянно закопчённый носик, потому что она постоянно сидела над коптилкой. И над столом во время делёжки хлеба всегда был виден закопчённый носик и два чёрных глаза. Рот не был виден, только три точки. Мы её баловали и разрешали собирать крошечки хлеба с дощечки, на которой его делили. Так вот, мама не могла долго терпеть голод. И мы сомневались, ждёт ли нас дома суп. Пришли с кладбища, вернули дворнику санки и, взволнованные, стали подниматься наверх. Мы были очень голодны, т.к. не ели с утра. Зайдя в квартиру, мы сразу почувствовали запах разваренного рисового супа. Мама гордо сняла подушки с кастрюли и торжественно разлила суп по тарелкам. Как они с Галей были рады, как были счастливы все мы, что победили трудности, связанные с похоронами, а мама победила свою слабость, свой недуг. Нужны были большие человеческие силы, чтобы с Божьей помощью переживать выпавшее на нашу долю горе. Блокада продолжалась…». ***

246

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Г. Янсон, 1934 г.р.: «Блокадные дни» «Этот день – 22 июня 1941 года – я запомнил очень хорошо. Мне стукнуло целых 7 лет – вполне сознательный возраст. Утром встали довольно поздно – воскресенье, радио не включали, и мой набожный дедушка, Арсений Тарасович Некрасов, начал обучать меня молитвам: «Отче наш» и «Богородица, Дево, радуйся». Жили мы втроем: дед, мама и я. Отец мой, Янсон Петр Михайлович, обрусевший латыш, до того обрусевший, что серьезно страдал известным традиционным российским недугом, приносящим семьям множество проблем. Видел я его редко, работал он на Севере, зарабатывал хорошо и раз в два года, суммируя отпуска, приезжал в Ленинград на несколько месяцев, как теперь говорят – «оттянуться». Трезвым он был сердитый и взъерошенный, а после возлияний – сама доброта, чего хочешь проси – ни в чем не откажет. Отношение у меня к нему было двойственное. С одной стороны, источник моих детских радостей, с другой, я чувствовал напряженность в отношениях в семье. По воскресеньям, таков уж был обычай, всей семьей садились за стол и пили не будничный чай, а кофе с пирожками и пирожными. После того, как все взрослые вставали из-за стола, я имел право самостоятельно пойти погулять в радиусе около 500 метров. Я выбежал из дома – двор был пуст, а на улице, к моему удивлению, стояла огромная толпа. Транспорт не ходил, было очень тихо, люди внимательно, сосредоточенно слушали радио, огромный раструбом репродуктор, висевший на углу дома. К населению дома обращался В.М. Молотов, председатель Совета народных комиссаров СССР. Помню, меня очень поразило его легкое косноязычие, какой-то не-

247

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

уловимый акцент. Ладно, Сталин, он – грузин, но Молотов – он же русский. По поведению взрослых я понял, что произошло какое-то страшное, из ряда вон выходящее событие. Я побежал обратно домой. Мама и дедушка тоже слушали радио. – Война, – сказала мама. – Хоть и ждали, а так неожиданно, – сказал дед. Дни понеслись бешеной чередой. Все куда-то спешили, окна заклеивали полосками бумаги, завешивали одеялами. Вещи перетряхивали, паковали в узлы и коробки, бегали по магазинам, чтобы купить продукты. Но их становилось все меньше и меньше. Наши две комнаты стали похожими на вокзальное помещение. – Папа, у нас ребенок, мы должны эвакуироваться, – говорила мама. – Тоня, вы уезжайте, а я останусь, – отвечал дед,– поздно на восьмидесятом году срываться с насиженных мест. – В таком случае, остаемся все, – подытожила мама. Правда, она пыталась меня отправить с детьми, которых вывозили без родителей, однажды даже отправила, но затем догнала и вернула домой. Расстаться со мной она была не в силах. Потеряв в молодости четырехлетнюю дочь, мама тряслась над своим последышем, родив его в 38 лет. Появились синие лампочки и новые рычащие слова: «буржуйка», «дуранда». Мама пропадала целыми днями: сначала ее увозили на грузовике вместе с другими женщинами рыть противотанковые рвы и окопы на подступах к городу. Потом, после окончания земляных работ, ей нужно было навестить своих сестер, живших на Фонтанке. С ними жила

248

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

бабушка, которой становилось все хуже и хуже. Бабушка умирала тихо-тихо, таяла, как свеча. Если она хотела что-то сказать, надо было близко наклониться к ее лицу, чтобы услышать легкий шелест ее посиневших губ. Моя мама не отходила от ее постели, взбивала подушки, поправляла непрестанно одеяло и все спрашивала: «Мама, тебе удобно, тебе удобно, мама?» У бабушки было какое-то странное древнеславянское отчество – Иоакимовна. Соседки-приятельницы звали ее «Якимовна». Мне было смешно. И вот она умирает от какой-то странной болезни, так сказали врачи, просто не хочет жить – устала. Так на нее подействовало сообщение о начале войны. Много позже, повзрослев, я понял ее чувства и переживания, ибо сам ощутил нечто подобное, потеряв мать в 1974 году. Сколько любви, внимания, тепла и заботы я получил от нее, но не возвратил и малой доли. Должники мы, вечные должники перед матерями. Бабушку хоронили в сентябре. Она умерла 8-го числа, в день начала Ленинградской блокады. Мама зашила в простыню сухое маленькое тельце. Казалось, что умер ребенок; со свертком поехали в трамвае. Бабушка похоронена на Охтинском кладбище. Теперь в ее могилке лежат еще две моих тетушки и двоюродная сестра. Налеты немецкой авиации участились. На город сыпались тонны бомб. Жильцы нашего дома дежурили на крыше, песком обезвреживая зажигалки. Кое-где вспыхивали пожары. Я рвался на крышу, но дед не пускал. Сам он с больными ногами не мог взобраться на чердак по крутым ступеням. – Дедушка, – показывал я на соседей по лестничной клетке, – вон Юрка с Мишкой пошли дежурить. – Остынь, они учатся в школе и старше тебя на три года, – тоном, не допускающим возражения, ответствовал дед.

249

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Мне было очень обидно, я пытался удрать, но дед, понимая мои замыслы, пресекал все попытки. В октябре дома закончились продукты. Растаяли все мамины продукты. Осталось три пайки хлеба. Мама выдавала нам по малюсенькому кусочку три раза в день. Однажды в хлебе попалось мыло. Еще долгие годы после блокады я жил с ощущением что бы такое съесть. И ел до неприличия жадно, быстро, как будто боясь, что отнимут. Говорят, что жена Молотова, Полина Жемчужина, освободившись после смерти Сталина из заключения, прятала хлеб под подушку. Я могу ее понять… В ноябре произошло невероятное, удивительное, прямо-таки волшебное событие. Мы получили письмо от отца. Как оно проникло в окруженный со всех сторон город – непонятно. Думаю, скорее всего пришло до начала блокады и залежалось на почте. Письмо пришло из Казахстана. Оказывается, как только началась война и фашистские полчища проникли на территорию СССР, с Кольского полуострова депортировали всех лиц с фамилиями, не вызывающими у властей доверия – немцы, прибалты, поляки были сосланы в казахские степи. Хотя переписка с отцом была невозможна, тем не менее, мама теперь знала его местонахождение. В нашем доме часто гасло электричество. Дедушка приспособил банку из-под горчицы, сделав коптилку, но света было мало, почти как у лампады под образами в углу. Правда, вскоре электричество наладили. Город активно боролся с врагом, напрягая все свои силы. Как-то незаметно подкралась зима. К постоянному чувству острого голода добавилось ощущение холода и озноба. Мне казалось, что в доме холоднее, чем на улице.

250

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Натягивали на себя все, что было возможно, стали похожими на матрешек – сверху на всех были надеты теплые платки. Наладили буржуйку, топили мебелью. Буржуйка накалялась очень быстро и докрасна. Становилось жарко. Если согреть воды, то можно было и помыться. Только долго топить было нельзя – экономили мебель. Стоило погасить пламя, и вскоре опять наступал холод. Хлебный паек сократили до 125 гр. Дед поступил на какой-то склад ночным сторожем. Там, видимо, ему перепадало что-то из съедобного. Он приносил мне то корочку хлеба, то кусочек дуранды или жмыха. Мама варила «кисель» из столярного клея, а однажды в буфете среди застеленных на полках газет набрала четверть стакана зернышек разных круп. Какой был вкусный суп! Еще очень долго, даже после войны, я жил с постоянным, никогда не покидающем меня желанием: что бы такое съесть? День рождения деда был третьего марта, мой – второго. Мы всегда отмечали наш семейный праздник вместе. Март 1942 года мне не забыть никогда. В самом конце февраля, в канун наступления первого весеннего месяца, вечер прошел как обычно. Мама пришла с работы, мы попили кипяточку, и дедушка стал собираться на дежурство. Оделся потеплее – ватные штаны, под пальто повязал шерстяной платок. Пальцы на руках у него опухли и плохо двигались, поэтому мама привязала обернутый в плотную бумагу кусочек хлеба к пуговице пальто. Среди ночи мама проснулась, испытав ощущение непоправимой беды. Спать далее она не могла, под утро пошла встречать деда. На работу он не приходил, никто его не видел. Домой он не возвратился. Мама кинулась в милицию, там ей посоветовали искать в больницах и моргах. В больни-

251

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

цах деда не нашли. Придя в морг, уставшая, убитая горем, мать опустилась на дрожащих ногах в истоптанный снег и горько заплакала. Сотни замерзших трупов лежали штабелями до самого потолка, и эту окаменевшую на лютом морозе глыбу слабой, голодной и дрожащей от ужаса и бессилия женщине сдвинуть было невозможно. На следующий день, день восьмидесятилетия дедушки, мы при свете лампады поминали его: «Упокой, Господи, его душу». Мне тогда исполнилось восемь лет. Более семидесяти лет я хожу на Пискаревское кладбище поклониться деду и ленинградцам-блокадникам. Там ли покоится мой дед? Не знаю. Важно другое – там мы отдаем долг стойкости , мужеству, вере в победу людям, не дождавшимся этого светлого дня. Пусть земля им будет пухом! Мама решила эвакуироваться вместе со мной. Ее больше ничто не задерживало в Ленинграде. Начались хлопоты по оформлению документов, разрешение на отъезд и т.п. В разгар весны, в конце апреля или начале мая 1942 года по льду Ладоги, уже затопленному водой, на грузовиках мы выехали из осажденного города. Цепкая память сохранила детский страх от плывущих по ледяной воде автомашин, затем переполненный поезд, запечатлела встречи на вокзалах и полустанках, где сердобольные жители окрестных сел и деревень несли для опухших от голода ленинградцев всякую снедь – кто кусок хлеба, кто банку молока, кто и копченую рыбину. Некоторые ленинградцы, набросившись на еду, начинали корчиться от боли в животе, а многие и умирали. Позднее смерть неотступно преследовала наш идущий в Казахстан поезд. Начиналась жара, духота, жажда. Люди умирали каждый день. Смрад повис в вагонах. Хоронить не было возможности,

252

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

ни времени, ни места, ни сил. Трупы выталкивали просто в открытые окна. Весь наш путь в пустынных степях был отмечен страшными вехами долгой, изнурительной поездки в неизвестность. Примерно через месяц мы достигли Павлодарской области. Начался новый период военной поры. Но это уже совсем другая история…». ***

253

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Глава 16. ЛЕНИНГРАД И БОЛЬШАЯ ЗЕМЛЯ Не забуду, Не забудем, Не забывайте! Харри Эзоп. Ленинграду помогала выстоять вся большая страна. Рабочие московского завода «Красный пролетарий» ещё в августе 1941 года через газету «Правда» писали: «Товарищи ленинградцы! Знайте, что в эти грозные дни с вами вся великая советская страна. С вами героическая Красная Армия и Военно-морской флот, с вами рабочие Москвы, Урала, Донбасса, Баку, Киева, Харькова, Днепропетровска, с вами колхозники Украины, Поволжья. Сибири, с вами горцы Кавказа, охотники Заполярья, хлопкоробы Узбекистана. Они верят в мужество ленинградцев». Омск, Казань, Пенза, Саратов, Краснодар, Алтай, Куйбышев, Урал, Москва, Горький, Ярославль, Кубань, Узбекистан, Киргизия, Свердловская область, Казахстан, Красноярский край, Приморский край, Кировская Вологодская, Пермская области – далеко не полный перечень городов и мест Родины, посылавших помощь городу, находившемуся во фронтовых условиях. Даже из партизанского края 29 марта 1942 года пришёл в город обоз с продовольствием (более двухсот подвод).

254

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Нам теперь всё трудней удержаться от слёз. Вспоминая войну и блокаду. Разве можно забыть Партизанский обоз Голодающему Ленинграду?

А. Молчанов

255

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

В 1942 г. в письме, адресованном ленинградцам, защитники Севастополя писали: «Здесь, на берегу Чёрного моря, с первого дня осады нас вдохновляет пример героического Ленинграда». 18 января 1943 г. радио сообщило о прорыве блокады. Она по-прежнему стремилась уничтожить каждого. Уже никто не умирал от голода. Иначе стали выглядеть дистрофики: появилась странная неравномерная полнота – чаще полнела нижняя часть лица, тела, иногда – только лицо. С прорывом блокады и сооружением железнодорожного пути улучшилось снабжение: увеличились пайки хлеба, крупы, но, как и раньше, не было мяса, молока, молочных продуктов, не хватало сахара. Обстрелы города стали яростнее. 7-го февраля 1943 года в 10 часов 09 минут на Финляндский вокзал после полуторагодового перерыва пришёл первый дальний поезд с Большой Земли! И ленинградские предприятия сразу включились во всесоюзный сбор средств. 84 вагона разнообразных грузов отправил в Сталинград наш фронтовой город. В топку битвы под Москвой и на другие фронты Великой Отечественной войны шли оружие, боеприпасы и боевая техника из Ленинграда. «Выстоим, как ленинградцы» – отозвались сталинградцы. «Боролся, как ленинградец» – высшая похвала москвичей. ***

256

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Из воспоминаний М.А. Ткачёвой: «В середине января 1944 года все услышали отдалённую канонаду, она не утихала ни днём, ни ночью почти две недели. В рамах дрожали уцелевшие стёкла. Все понимали, что фашистам недолго осталось мучить нас. 27 января вечером было передано по радио сообщение о победе и о праздничном салюте в Ленинграде. Счастливая, никого не слушая, я накинула пальто и шапку и бросилась на улицу. Там было всё, как обычно – сообщение прозвучало только что. Я прошла ближе к Кировскому мосту, где на пустыре всю войну располагалась зенитная батарея. Очень замёрзла, ожидая салюта. И вот он прогремел! В небо взвились звёзды фейерверка! Два прожектора в Петропавловской крепости направили свои лучи латинской буквой «У» – Виктория! Победа! Стреляли все зенитки, которые стояли в городе…Вот это был грохот! Я ликовала – впервые почти за три года я освободилась от страха. Это такое счастье, когда стреляют, а мне ни капельки не страшно!». *** 27 января вспоминает другая девочка с Петроградской стороны: «О первом ленинградском салюте я узнала от учительницы. Во время блокады я занималась во Дворце пионеров, а Татьяна Александровна работала в Институте усовершенствования учителей, который размещался в крыле Дворца. Когда Татьяна Александровна увидела меня в раздевалке, она подошла и сказала – была очень возбуждена – что звонили из редакции газеты «Ленинградская правда», что освобождено несколько ленинградских пригородов и что по радио будет важное сообщение. Я поспешила домой.

257

ЮНЫЕ УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ ЛЕНИНГРАДА

Выйдя из трамвая на площади Революции (сегодня – Троицкая площадь) и увидев толпы людей, я поняла, что домой спешить не надо. Важное сообщение я выслушала там же, в толпе. Блокада снята! 324 орудия салютовали великому городу и стойкости его защитников и горожан!». (из воспоминаний М.М. Рыбальченко) *** Говорит М.А. Ткачёва: «Мы остались живы. Почему? Что нас спасло? Самое главное, что у нас была хорошая, дружная семья. Мы любили друг друга, поддерживали и старались не падать духом. Мама умела сохранять эту атмосферу взаимной заботы и внимания, умела добиваться порядка в простейших повседневных делах, и, прежде всего, в питании и гигиене. Отец своим авторитетом не дал семье развалиться и заботился о нас. Я глубоко убеждена, что во время блокады прежде всего погибали те несчастные, кто оставался один. Дело даже не в том, что о нём некому было позаботиться, а в том, что у него не было обязанностей перед другими. Обстоятельства были настолько тяжелы, что только чувство долга, необходимость сделать что-то для окружающих поднимали голодающего человека с постели, заставляли двигаться, действовать. Конечно, тогда этого никто не знал, и каждый стремился максимально беречь силы. Но по разным причинам действовал закон, который заставлял людей, даже посторонних – соседей, сослуживцев – соединяться. Чтобы вместе бороться за жизнь. Нас спасло то, что мы были вместе, что каждый делал своё дело так хорошо, как умел». ***

258

к 70-летию снятия блокады Ленинграда

Ленинградцы верили в победу. Жизнь в городе оживала. В мае 42-го открылся зоологический сад. Проходили выставки работ художников, созданных в период блокады. Летом 42-го в городе работало 22 кинотеатра и пять кинозалов, которые посетило более полутора миллиона зрителей. Работали театры. Уже в июле 42-го намечаются планы реконструкции и развития города, идёт подготовка к проведению конкурса на памятник защитникам города. В сентябре 43-го создано ремесленное училище, которое будет готовить специалистов по архитектурной отделке зданий, имеющих художественное и историческое значение (маляров, живописцев, лепщиков, мозаичников, чеканщиков, кузнецов по художественной ковке и др.) Газета «Смена» №94 от 13 мая 1944 г. пишет: «…Пионеры и школьники 44-й школы решили начать сбор инструмента для восстановления города… В городе нужно снова разбить цветники, озеленить улицы. Восстановить разрушенные скверы и парки. Школьники Ленинграда взялись за работу. Во многих районах уже начались воскресники по разбивке газонов». Осенью во всех районах проводились работы по восстановлению садов, парков, скверов, бульваров, аллей. К концу 43-го года закончен ремонт скульптурных украшений на главной башне Адмиралтейства и его фронтонах, восстановлены работы русских и итальянских мастеров. Научные сотрудники Института живописи, скульптуры и архитектуры имени И.Е.Репина (Академии художеств) готовы начать работы по восстановлению дворцов-музеев в пригородах Ленинграда разрушенных фашистами. Не было прошлого – вечное было, было, и будет, и есть. Элида Дубровина

259

СОДЕРЖАНИЕ Глава 1. ПРИШЛА ВОЙНА..........................................................5 Глава 2. ГОРОД-ФРОНТ.............................................................15 Глава 3. НАЧАЛО БОМБЕЖЕК................................................27 Глава 4. ГОЛОД.............................................................................42 Глава 5. ШКОЛА СТАЛА ВТОРЫМ ДОМОМ.......................51 Глава 6. ЁЛКА................................................................................68 Глава 7. РАБОТА В ГОСПИТАЛЯХ..........................................78 Глава 8. У СТАНКА......................................................................84 Глава 9. ВЕСЕННЯЯ УБОРКА..................................................91 Глава 10. НЕ ХЛЕБОМ ЕДИНЫМ............................................93 Глава 11. «ГОВОРИТ ЛЕНИНГРАД»...................................... 116 Глава 12. СПОРТ.........................................................................123 Глава 13. НА СЕЛЬХОЗРАБОТАХ..........................................127 Глава 14. МЕДАЛЬ «ЗА ОБОРОНУ ЛЕНИНГРАДА».........149 Глава 15. ЛЕНИНГРАДЦЫ ВСПОМИНАЮТ......................153 Глава 16. ЛЕНИНГРАД И БОЛЬШАЯ ЗЕМЛЯ....................254