ArtNote
Большой Белый Кролик в великолепном изумрудном жилете с огненной искрой цепко держал в лапах большие, как энциклопедия, карманные часы с откинутой крышкой. Казалось, он с ужасом читал то, что там было написано.
— Ах, я бедный, ах,
я несчастный,— не читал, а причитал Белый Кролик на каждом чечётном и каждом нечечётном шагу.
Ой, что это? Занавеска. Как же я её раньше не заметила. Ну-ка, что здесь? Дверь, Боже мой: ДВЕРЬ! И правда: за отдёрнутой занавеской перед Алисой была ещё одна дверь не дверь — так, дверца, дюймов пятнадцати высотой, не больше. Но главное: ключик-то её — отомкнул! Ну не чудо ли?
Белый Кролик уже процентов на семьдесят повернул за угол в конце тёмного коридора — только в воздухе ещё звучало: «Ах, мои уши! Ох, мои усы! Ух, как я опаздываю!».
Неизвестно, какое именно из Алисиных слов тронуло мышечное сердце, но видно было — Мышь колеблется : простить Алису ещё один последний раз — или бросить навсегда. Поколебавшись немного (вверх-вниз, вверх-вниз), она вздохнула и повернула назад.