Ирина Карпова «Аптечка для души» by Irina Bagaryakova

УДК 82-821.161.1 ББК 84(2Рос-Рус)-44 К 26

Карпова И.Н. К26 Аптечка для души: сборник рассказов / И. Н. Карпова. – Екатеринбург: .2013 – 140 с. ISBN 978-5-9904565-1-8

18+ В сборнике рассказов Ирины Карповой можно найти ироничные, весёлые, а порой и печальные истории из жизни разных женщин, попадающих в нестандартные ситуации и находящие из них такие же нестандартные выходы. Книга пронизана оптимизмом и уверенностью в том, что лучшие времена для нас уже настали или вот-вот настанут. Просьба к читателям не забывать, что автор художественного произведения имеет право не только на замысел, но и на вымысел, и на помысел… УДК 82-821.161.1 ББК 84(2Рос-Рус)-44

ISBN 978-5-9904565-1-8

При чём здесь бабушка? Вместо вступления Когда я была совсем маленькой, я очень любила свою бабушку. Она была замечательной рассказчицей. И к тому же весьма смешливой и озорной. Ей так и не удалось окончательно повзрослеть, несмотря на солидный возраст и непростую судьбу. Когда она мне что-нибудь рассказывала, моментально, пусть ненадолго, бабушка становилась моей ровесницей и сообщницей. Никакое 3D не может дать того эффекта присутствия и вовлечённости в события, как её умение погружать меня в атмосферу своих историй. Некоторые её рассказы больше были похожи на анекдоты, причём не всегда приличные. Смеяться бабушка начинала первой. До меня не сразу доходил смысл шутки, и я осторожно присоединялась к ней чуть позже. Были рассказы и поcерьёзнее. Про неразделённую любовь, про жуткие времена, про яркие события из деревенской жизни. Высоко на стене, чтобы не достали дети, в бабушкиной квартире висел деревянный ящичек, сколоченный дедушкой и покрытый масляной бело-зелёной краской. В нём стояли десятки пузырьков и коробочек с лекарствами. Каждый вечер, прежде чем что-нибудь мне рассказывать, бабушка проглатывала какую-нибудь пилюльку. Я хоть и понимала, что она всего лишь принимает лекарство на ночь, в глубине души никогда не сомневалась, что в каждом порошке или микстуре, в каждой таблетке скрывается своя история.

Мои рассказы написаны без прямого участия бабушки – её давно нет, и то, что она мне поведала, я уже, к сожалению, плохо помню. Здесь можно почитать другие истории, которые пришли ко мне сами, из разных жизней, моих и чужих. Но почему-то эту книжку мне захотелось назвать «Аптечкой для души». В ней тоже всего хватает: горьких лекарств и сладких, пилюль и микстур. Главное, что среди них нет никаких подделок. Все мои «лекарства» настоящие. Если продолжать бессовестно эксплуатировать медицинскую тему, то можно добавить, что противопоказаний у моих лекарств не выявлено, и отпускаются они без рецепта врача. Здоровья всем, бодрости и хорошего настроения. Ирина КАРПОВА

Горькое лекарство от глупости

С тех пор, как снова наступило лето Я вглядываюсь в зеленовато-голубую прозрачную воду, в полоску берега, заставленную разнообразными домишками, в бледные спины и животы людей, разбросанных на песке, потом долго смотрю на солнышко, хоть и слезятся глаза от яркого света. Встаю и бреду по воде. Вернее, в воде. По воде, наверное, у меня никогда не получится. Да и вознесение в конце моего жизненного пути не предусмотрено. Иду, иду, иду – мелко пока, глубина ещё только угадывается где-то ближе к горизонту. С тех пор, как снова наступило лето, мне кажется, что оно никогда не закончится. Как оно может закончиться? Ведь завтра ещё не упадут с деревьев ставшие ненужными листья, не задует ледяной ветер, не свалится на голову снег. Этого не произойдёт и послезавтра, и даже послепослезавтра. Но, тем не менее, как-то незаметно и безвозвратно это лето исчезнет. И потом мне долго-долго будет казаться, что никогда не закончится зима. Моя персональная зима длилась лет пять, не меньше. НАЧАЛОСЬ Когда-то давным-давно, прихватив с собой пятилетнего сына, я отправилась в гости к Анне. Анна была не просто подруга. Она была явление, стихия! Мы познакомились ещё в Университете, в котором обе учились на факультете журналистики. В её натуре существовало что-то такое, что позволяло любого окружить заботой, вниманием, увлечь планами на лучшее будущее, осушить слёзы, унять боль. Даже по главному проспекту нашего города, проспекту Ленина, с Анной невозможно было спокойно передвигаться.

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ К ней отовсюду спешили люди. Уверенно перегородив нам путь и заслонив собой всю перспективу, они с упоением начинали рассказывать Анне о себе, наивно полагая, что ей важно знать каждую мелочь! Всё, что произошло с тех пор, как они виделись в последний раз. Они не знали, что у Анны была плохая память на лица, и она не всегда запоминала своих подопечных. Ведь их были даже не сотни и не десятки – тысячи... Сердечно-душевнообогревательная установка модели «Анна» работала в редакции молодёжной газеты ежедневно, с незначительными перерывами на ночь и на выходные. Формально её должность называлась «руководитель репортёрской группы». И каждый, кого заносила судьба в пространство Анниного редакционного кабинета, автоматически становился очень дорогим человеком, лучшим другом, носителем полезных знаний. Здесь постоянно кто-то пил чай, искал пепельницу, шуршал старыми газетами, рассказывал о премьере фильма. Анна всегда была в центре этого странного и плохо управляемого движения. Она жила в нём. Отвечала на телефонные звонки, помимо телефонного собеседника ещё с кем-то спорила, вычитывала и правила чужой текст, успевая при этом ещё и писать свой собственный... По коридорам нашей редакции частенько хаживал приятнейший человек – Андрей Борисович Тригорьев, подполковник ФСБ. Молодых журналистов крайне возбуждала мысль о том, что именно их творческая деятельность представляет интерес для спецслужб. Общение с Тригорьевым сразу выдавало в обычном начинающем деятеле хранителя важной для государства информации. Тригорьев нам как-то пожаловался на Анну: «Она меня забалтывает, я забываю, зачем пришёл!». Большего комплимента никто из нас не удостаивался никогда. Даже во сне. ВО СНЕ Анна мне опять приснилась. Это был уже второй раз, когда во сне мне представилось, будто она жива, и только я могу её предупредить, что сегодня, 1 апреля 20 года, она погибнет в автокатастрофе. В 14 часов 20 минут. Я её предупрежу, и она никуда не будет выходить, ни с кем

Горькое лекарство от глупости не будет общаться. Тихо-тихо, как мышка, она просидит весь сегодняшний день! И останется жива! Обязательно! Если только наберусь решимости её предупредить, я ей так и скажу: «Анна! Даже если будет очень больно, ты всё равно меня выслушай! И тогда всё будет хорошо! Ты сегодня погибнешь». А потом все ужасные подробности, чтобы она сильно испугалась, чтобы она мне поверила. Только бы поверила! Но я опять ничего ей не сказала. Вернее, не сказала главного – о смертельной угрозе. Всего лишь попросила никуда не выходить. И она обещала! Обманщица! Я проснулась от того, что почувствовала, как она ИСЧЕЗЛА с лица Земли. Это самое лицо Земли стало таким отстранённым, я его как будто из космоса во сне разглядывала, и не узнавала. И опять во сне я подумала, что буду всегда искать саму Анну, хоть какой-то её след, тень, отголосок, но вряд ли найду. Только со временем мне будет уже не так больно. УЖЕ НЕ БОЛЬНО? Так вот, много лет назад я поехала к Анне, чтобы дружить, мечтать, пить томатный сок из трёхлитровой банки или пиво из полиэтиленового мешка. Тогда ещё не изобрели пластиковых бутылок, и разливное пиво наливали прямо в полиэтиленовые пакеты. Любителю пива должно было повезти дважды: первый раз, если он это пиво найдёт (дефицит всё-таки), и второй раз, если мешок не порвётся в пути, и пиво благополучно удастся доставить к столу. Ещё хотелось есть. Почему-то раньше всегда хотелось есть. И пища куда-то проваливалась, и ничего лишнего не приклеивалось к базовым пятидесяти трём килограммам. У Анны на кухне всегда клубилось, обрастало румяной корочкой, кружило ароматом голову что-нибудь «вкусненькое». Даже слепленное на скорую руку из замороженных пельменей или субпродуктов, блюдо, всегда получалось «исключительно замечательное». Эти словечки: «чудненько», «исключительно замечательно», «вкусненько» – несли в себе столько оптимизма, веселья, даже азарта. Жизнь сразу становилась проще, добрее, преодолимее. По-моему, я их с тех пор никогда больше и не слышала…

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ Да, и ещё было слово «освежить». К приходу очередного гостя непременно «освежались» салаты: тёртая морковка, свёкла, капуста. В зависимости от настроения в салаты добавлялся майонез или подсолнечное масло, а также соль. Всё перемешивалось, выкладывалось в чистое блюдечко. Сверху втыкалось пёрышко от лука, оборванное у торчащей из воды жёлтой луковицы. Раньше на любой кухне подоконник украшала «оранжерея» из проращиваемого в воде лука. Едва подойдя к заветной двери на двенадцатом этаже четырнадцатиэтажного дома, в котором жила Анна, я ощутила мощный удар по лбу: хозяйка углядела нас в окно и поспешила гостеприимно распахнуть железную дверь, не дожидаясь звонка. Я схватилась за лоб, Анна стала хлопотать вокруг меня, выясняя масштабы разрушений. Отлепила ото лба мою руку и уверенно приложила свою собственную ладонь. Так надёжнее. Быстрее пройдёт. С тревогой вглядываясь в лицо ушибленного гостя, убедилась, что боль отступила, лоб не рассечён, взгляд не затуманен, и тут же начала радовать-утешать. – Тебе не больно? А хочешь что-нибудь вкусненькое? Смотри, какую мне книгу принесли, это гравюры Доре! Тебе очень больно?! Давай я подую. Надо из холодильника достать кролика! Сейчас мы приложим кролика к твоему лбу! Замороженного. Ты когда-нибудь лбом размораживала кролика? Уже смеёшься. Ну вот и чудненько! Я моментально забыла про шишку на лбу. Анна, как морская волна, не отпускала нас ни на секунду, и продолжала бесконечно баловать-укачивать. Так радоваться гостям умела только Анна. Словно мы пробирались к ней сквозь льды и заносы, чудом избежали опасностей, да ещё принесли какой-то щедрый дар. Хотя мы всего лишь проехали на восемнадцатом автобусе десять остановок, а в дар принесли батон «Подмосковный». – Угадай, чем я тебя буду угощать? Уже знаешь! Посмотри, кто у меня в гостях?! Надевай вот эти тапки, они уютные. Снимай свою пластмассовую майку, возьми вот эту, она мягкая. Мальчиков немедленно сажай за стол, мальчики сейчас будут есть что-то вкусненькое! Тому, кто помоет руки, будет вкуснее! Сейчас я салатики освежу!

Горькое лекарство от глупости И всё. Оставалось только подставить душу, как ковшик, под этот тёплый ливень неизбывной сестринскоматеринской нежности. Аннин муж Олег радовался гостям не так сильно, да и дома его было не застать. Как оказалось, в это время у Анны гостила сестра. СЕСТРА Младшая сестра приехала к нам из соседнего города. Её звали Алиса, и она была на целых двенадцать лет моложе Анны. И на десять лет младше меня – чудовищная разница, как нам тогда казалось. Папы у них были разные, а мама общая. Но про неё Анна почти ничего не рассказывала, как и вообще о своей достуденческой жизни. На тот момент, у всех моих подруг жизненный опыт измерялся двойками в школе и конфликтами с родителями по поводу длины юбки и цвета ногтей. За Анной стояло чтото существеннее, и туда она не пускала никого. Из обрывков фраз можно было догадаться, что ей в шестнадцать лет пришлось уйти из дома, выживать было невероятно трудно, и школу пришлось заканчивать вечернюю. К нам на факультет журналистики Анна поступала дважды. Это самое прошлое сказалось только в том, что Анна была значительно взрослее и добрее, чем мы. И нам оставалось только радостно пожирать, впитывать её доброту, ни о чём не задумываясь. Алиса оказалась неловким голенастым подростком, похожим на лосёнка – сутулая, почти горбатенькая, высокая, с очень серьёзным лицом, невероятно беззащитная и стеснительная. Это впечатление усугублялось очками в толстой академической оправе, которые ей совершенно не шли. Мне хотелось с ней подружиться, но беседа никак не клеилась, и я не стала навязываться. Не понятно, о чём с тринадцатилетними девицами-подростками следует разговаривать двадцатитрёхлетней матери семейства? Про учёбу неинтересно, про мальчиков как-то неловко. – Ты ей помоги, – просила Анна. – Алиса из другого города, чувствует себя здесь очень неуверенно, стесняется. – Ты заметила, как у нас ненавидят подростков? Ни за что ни про что на них можно орать учителям, их мож-

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ но оскорблять кассиршам и продавцам, совершенно не задумываясь. Ты помнишь себя лет десять назад? Это же кошмар какой-то, насколько человек уязвим в этом возрасте! Вот так деликатно Анна меня усовестила. И потом лет пять мы про Алису не разговаривали. Я слышала, что она поступила в педагогический институт и намеревается стать учительницей биологии. В тот исторический день нас угощали разморозившейся на моём лбу крольчатиной. С тех пор я ни разу не ела кроликов. Всё потому, что Анна мне показала хорошенькую пушистую лапку, оставшуюся от того самого кролика, что лежал в моей тарелке. И вдруг я почувствовала себя убийцей и разлюбила крольчатину, так и не успев полюбить. НЕ УСПЕВ ПОЛЮБИТЬ Той осенью к нам в город приехал на гастроли рокмузыкант Сергей Курёхин со своей группой, которая называлась «Поп-механика». Про Курёхина мне, как человеку, далёкому от рок-культуры, было известно совсем немного – что он лично знаком с великим итальянским кинорежиссером Феллини, и даже писал музыку к одному из его фильмов, что Курёхин немножко бог. И что в его команде путешествует Александр Башлачёв, недавний выпускник нашего факультета. В студенческие времена я видела его пару-тройку раз на всяких тусовках, но почти не была с ним знакома. Из Питера, где обосновался Башлачёв, долетали слухи о его грандиозных достижениях. Говорили, что он добрался до таких высот, где запросто общался с Александром Градским, который его творчество, да и его самого брезгливо не одобрил. Что на какой-то вечеринке Александр даже пытался подержать за ягодицу Аллу Борисовну Пугачёву, с тем же результатом, что и в случае с Градским. Только Градского он пытался подержать за душу. Концерт назывался «Переход Суворова через Нахимова». ПЕРЕХОД СУВОРОВА ЧЕРЕЗ НАХИМОВА Никакого смысла в том, что происходило на сцене, я

Горькое лекарство от глупости не увидела – была одна навязчивая, доступная моему пониманию мелодия, много мальчиков в джинсах и чёрных пиджаках. На попе у одного из них болтались настоящие ордена с медалями, и он сильно этой попой размахивал, добиваясь металлического позвякивания. Очевидно, ему не нравились ордена, и он их прилепил для пущей потехи и ещё для искромётного абсурда, таящего в себе глубокий философский смысл. Башлачёв вытаскивал на сцену живого козла, крепко ухватив его за рога. Козёл упирался. Ему было страшно. Даже не вспомню, но у кого-то из них был мешок на голове. Память не сохранила эту деталь. Но если рассуждать логически, то мешок должен был быть на голове у козла. Анны с нами не было, она осталась дома с детворой, великодушно отпустив нас на концерт. Башлачёв зашёл к ней на следующий день. Они сидели в её квартире, дули литрами то чай, то кофе и болтали о всякой ерунде. По крайней мере, пока не выяснилось, что данная встреча была последней, итоговой, всё это казалось ерундой. – Окно было открыто, – потом рассказывала мне Анна, как я уже говорила, у неё был двенадцатый этаж. – И Башлачёв рассуждал, что такое «всегда» и «никогда». Он говорил, что всегда может выброситься из окна, и что он никогда этого не сделает! Через два месяца, ранним питерским утром, Александр Башлачёв рыбкой вынырнул из окна шестого этажа и погиб. Потом много говорили о наркотиках и алкоголе. Но в гостях у Анны он был совершенно трезвым, когда рассуждал про «всегда» и «никогда». Словно сам себя в чём-то убеждал. А ещё они говорили, что сложные ситуации в жизни повторяются – в соответствии с учением Маркса о том, что история развивается по спирали и трагедия повторяется в виде фарса. Но зачем? Почему? Потому, как мне объясняла просвещённая Марксом и Башлачёвым Анна, что человек не нашёл выхода из ситуации. Правильного выхода. И пока не найдёт, жизнь будет ему подсовывать всё новые и новые повторения так и не пройденного, вернее, пройденного, но не так. Из какой ситуации нашёл такой дикий выход Башла-

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ чёв? Какая история повторилась в виде фарса? Или наоборот, должна была стать фарсом, а стала трагедией? Ещё они говорили о детях. Их не надо воспитывать. Если они выживут у таких родителей как мы, то сами поймут для чего. Дети! О ДЕТЯХ Надо сказать, что в наши далёкие 80-90-ые годы было принято рожать детей, не задумываясь о последствиях. То есть, чем кормить, как воспитывать, где жить – всё это нам должны были придумать и подсказать родители. Анне, в силу географической удалённости от них и сложности внутрисемейных обстоятельств, подсказывать было некому. Потому её сын Павлик воспитывался по весьма оригинальным методикам. Оригинальность возникла, когда Анна прочитала горы педагогической литературы и сделала из прочитанного удивительные выводы. Основных выводов было два. Первое, ребёнку нельзя ничего запрещать. И второе, его нельзя перегружать своим вниманием. Якобы умные японцы до пяти лет вообще ничего не запрещают своим детям. А второй главный авторитет Бенджамин Спок учил, что нельзя ребёнка воспитывать таким образом, чтобы это самое воспитание превратилось потом в упрёк «Я отдал тебе лучшие годы!». Получалось, что к ребёнку лучше вообще не подходить, по крайней мере, лет до пяти. Это декларировалось, но на деле выглядело иначе. Анна тешила-ласкала своего маленького тирана с утра до ночи. Но при этом важно было совмещать неусыпную материнскую заботу с прежними радостями: ходить в гости, в кино, в рестораны. Если Павлик кому-то мешает, то ничего страшного, нельзя быть такими мизантропами! Сыну система понравилась. Более невыносимого младенца трудно было себе представить. Если Павлику не спалось, Анна с Олегом нежно заворачивали его в большое тёплое одеяло и возили на машине по всему городу, чтобы малыша укачало, он успокоился и заснул. Ещё он постоянно плавал в ванной, а в перерывах мог вылить тарелку каши или борща по собственному выбору на любого из присутствующих. До шести лет большого и

Горькое лекарство от глупости толстого мальчика носили на руках. А для изрядно затянувшихся истерик по поводу и без повода, привлекалось главное средство воздействия: легенда о том, что все дурные поступки Павлика губительно сказываются на здоровье некоего доброго и благородного оленя, живущего в неведомом лесу. Павлик его не видит, не думает о нём. А между тем от того, как он себя ведёт, зависит не много ни мало – жизнь оленя! И если ребёнок совсем не слушается родителей, скандалит и дерётся, постоянно жует жвачки, то «олень умирает у ручья». Олень умер у ручья вместе с Анной. Павлик остался без оленя в шестнадцать лет. Совершенно невыносимый большой ребёнок. Он оказался на попечении у совсем ещё юной тётушки Алисы. Жвачки уступили место более сильным средствам, дарящим забытьё и ненависть окружающих. И невероятную протяжённость счастья. НЕВЕРОЯТНАЯ ПРОТЯЖЁННОСТЬ Как я уже говорила, Анна была замужем. Само её замужество стало удивительной, фантастически-романтической историей. В ней было много алых роз и шампанского. Огромная роскошь для бедных студентов. На тот момент, когда они встретились, Олег знал, что Анна пережила неразделённую любовь, из-за которой едва не погибла. Он собрал разбитое сердце по кусочкам, отвоевал её у докторов и диагнозов. У него была борода. Он учился на философском факультете, и был ужасно взрослым, высоким и красивым. Мы его боялись, Анна его обожала. И говорила, что он вечный – на его ладони легко читалась линия длинной-предлинной жизни. Их семья просуществовала десять лет. Олег погиб в августе 192 года. Он вместе со своим другом Сашей отправился на белой восьмёрке из Анапы в Новороссийск по каким-то коммерческим делам. До Новороссийска они не доехали, потому что врезались в грузовик на одном из поворотов горного серпантина. Олег прожил ещё сорок минут. Аннин муж умер в машине скорой помощи, до больницы его не довезли. Когда случилась катастрофа, за рулём был Саша. Физически он почти не пострадал, но душа его была искале-

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ чена непоправимо. Он убивал себя раскаянием, изводил прокручиванием кошмарного эпизода снова и снова. Но об этом никто не знал. Все повторяли как попугаи: «отделался царапинами». Царапины разглядели, душу как разглядеть? Для Анны он стал смертельно-ненавистным врагом. И никого не беспокоило, что Саша стал внешне меняться прямо на глазах: из дерзкого белозубого атлета за каких-то несколько лет он превратился в старика. Пытался через общих знакомых хоть чем-то помогать Анне. Он лет на пять пережил Олега. Говорили, что он умер от душевной боли, которую безуспешно пытался преодолеть. И окончательно запутался, кто для него drug. Анна не желала ничего о нём знать. Но он набрался храбрости и всё-таки пришёл просить у неё прощения. Как же важно было для него, чтобы она его простила, хотя бы выслушала! Это было страшнее, чем зайти в клетку с тигром. Анна швырнула в него горшок с цветком. Он, только он виноват во всём! Водительские права купил, водить не умел! О прощении нельзя было и думать. В Анниной опустевшей квартире, какой-то сразу ставшей никому неродной и неуютной, по-прежнему были разбросаны вещи Олега. Как будто он их оставил в спешке, чтобы чуть позже про них вспомнить и убрать на место. Тапки возле кресла. Рубашка на стуле. Плечико с отглаженными брюками, висящее на дверной ручке. Как-то я собиралась к Анне в один из дней памяти. Она попросила меня по пути заскочить в магазин и купить молоко. Олег очень любил молоко. Я молоко купить не смогла, не получилось у меня – то ли денег не было, то ли времени. Анна так кричала, как будто от того, что я не купила молоко, Олег мог погибнуть ещё раз. Какое уж тут прощение. НЕПРОЩЕНИЕ Топор, который запускается из прошлого в будущее крушит всё, что попадается на его пути. Я это довольно остро почувствовала и, как могла, старалась помочь Анне. По моему плану выходило, что человек, ставший

Горькое лекарство от глупости виновником гибели Олега, должен честно понести наказание, предусмотренное законом. Тогда справедливость восторжествует и боль Анны станет меньше. Настолько, что она сможет хотя бы попытаться его простить. И потом, будет точно установлена степень виновности водителя. Или в судебном порядке будет установлена его невиновность. Главное, он не будет преступником, торжествующим дважды: от того, что злодейски погубил хорошего человека, и от того, что счастливо избежал наказания. Вряд ли это был лучший выход. Но это был хоть какой-то выход. Тем не менее, уголовное дело закрыли, прислав в наш город соответствующее уведомление. И я поехала в Новороссийск, чтобы уговорить следователя возобновить уголовное преследование убийцы, если он, конечно, убийца. Анна просила. Душа звала. Справедливость требовала. Следователь снова и снова повторял, что за рулём встречного грузовика сидел солдат сверхсрочник, получивший опыт вождения, в том числе и в Афганистане, что рядом находился офицер, который дал исчерпывающие показания, в них он высоко оценил действия своего подчинённого в момент столкновения. НИКАКИХ претензий у следствия к ним нет. Что касается водителя белой восьмёрки, то он тоже не виновен: слишком плотным был утренний туман, видимость практически отсутствовала. Даже скорость никто не превышал. Все трезвые. У дела нет судебной перспективы. Таким образом, участники этой истории оказались не по зубам земному суду. И только идиот мог подумать, что всё к лучшему. В ожидании другой судебной перспективы. ПЕРСПЕКТИВЫ Анне надо было на что-то жить, кормить сына. Ей пришлось с головой окунуться в кипучую деятельность. Она открывала журналы и организовывала концерты, проводила презентации и встречи с интересными людьми. Что-то получалось, что-то не очень, значительная часть усилий и вовсе заканчивалась крахом. После очередного такого провала, Анна была вынуждена вообще покинуть наш город.

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ Затеяла она ни много ни мало – концерт легендарной питерской группы «ДДТ». Человек, который вместе с ней это дело организовывал, её обворовал, исчез в неизвестном направлении вместе со всеми деньгами, вырученными от продажи билетов. Выразитель мыслей и чаяний целого поколения, Юрий Шевчук, сидел на груде концертной аппаратуры на железнодорожном вокзале, как ничья бабушка! А посадила его туда Анна. Нечаянно! Музыкантам, о встрече с которыми грезило полгорода, пришлось ближайшим поездом возвращаться в Питер. Даже не было возможности вернуть зрителям деньги, заплаченные за билеты. Мы потерялись на несколько лет. Анна была вынуждена уехать в другой город и всё начинать с нуля. Павлик сам себя воспитывал, проживая в полуразрушенном родительском гнезде с каким-то ансамблем балалаечников. Откуда они взялись, до сих пор неизвестно. Но Анна верила в их высокую долю. И потому пустила пожить в свою квартиру. Заполнить опустевшее пространство. Мне тогда её очень не хватало. Жизнь развивалась какими-то скачками: либо события накрывали с головой, накладываясь одно на другое, либо устанавливался невыносимый штиль. Мой старший ребёнок достиг пятнадцатилетнего возраста, журналистские насыщенные будни поднадоели, в семье появились деньги, рос второй сын. Муж в честь себя назвал его Антоном. Дел невпроворот, но душе-то заняться нечем! Куда её деть? КУДА ЕЁ ДЕТЬ? В какой проект засунуть? Какую глупость совершить? Какой подвиг? Как же недоставало человека, который точно знает, на что направить все свои усилия! Я начала оглядываться по сторонам и обнаружила, что явно недостаточно интересуюсь жизнью своей семьи. Дети с нянями и бабушками, муж «на работе» с десяти часов утра до двух часов ночи. Я впервые задумалась, почему это он не торопится домой после работы? Мы ведь когда-то были настоящими друзьями! И вот тогда мне захотелось всё изменить, обрести смысл жизни в обычном мещанском счастье. Надо было сроч-

Горькое лекарство от глупости но укреплять брак. Оказалось, что я люблю готовить еду и даже убирать квартиру могу несколько чаще, чем один раз в месяц. Я с упоением наглаживала брюки, добиваясь трёх-четырёх стрелочек на каждой штанине, вызывая ярость супруга; рубашки научилась гладить почти идеально, если не считать межпуговичного пространства; придумывала какие-то семейные праздники и традиции. Меня это даже увлекло. С наслаждением погружалась в неяркую прозу быта и обнаруживала, что меня здесь действительно не хватало. Отношения со старшим ребёнком пришлось выстраивать заново, младший сын ещё не успел от меня далеко оторваться. А муж? Я вспомнила все наши отрядные глупости, шуточки и тайные знаки. Антон любил, когда я ему читала вслух, любил со мной вместе петь колыбельные нашим детям, смеялся до слёз, когда я начинала ему рассказывать, как, с моей точки зрения, устроен утюг и почему крутятся колёса у автомобиля. Антон закончил политехнический вуз, и слушать мои журналистские бредни про то, что «внутри утюга есть бусы и они нагреваются от проводков», а «правило Буравчика» (это был такой физик) я хорошо помню», он мог бесконечно. И тут – ну наконец-то – Анна решила вернуться! Несостоявшийся концерт был забыт, прежние связи восстановлены, горизонт, который совсем недавно заволакивали тучи, снова был чист. У Анны как всегда было полно планов, и она даже с интересом поглядывала в сторону одного хорошего парня. Себе не признавалась, насколько велик интерес, но я-то знала! Видела! И ещё рядом с ней я неожиданно обнаружила удивительную смесь доброй феи и оленёнка Бемби – повзрослевшую Алису, и уже маму крошечной дочки. – Я стала самой настоящей тётушкой! – тараторила Анна. – Представляешь? ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ? Казалось, Анна совсем не изменилась. Обаяние, энергия, желание всем помочь и всех спасти. И снова, как сто лет назад: «Помоги Алисе!». У нас одного возраста дети, но семейная жизнь у Алисы не сложилась. Отец семей-

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ ства переживал бурный служебный роман. Нужно было уговорить, заставить, убедить! Нельзя бросать жену с четырёхмесячной дочкой на руках, это неправильно! Мы ему, конечно же, обязательно всё объясним, он ведь просто запутался, ему только показалось, что можно вот так запросто взять и отказаться от самых родных людей. И всё будет чудненько. Он ужаснётся и немедленно исправится, и никогда больше так не будет поступать. И всё будет исключительно замечательно. Совершенно логично, что над Алисой надо было немедленно брать шефство. У неё катастрофически упало зрение, потому что она постоянно плачет, а недавно даже не могла встать на ноги, от переживаний началось какое-то неврологическое расстройство! Город чужой. Анна то ли вернулась, то ли всё ещё в пути. Кому, как не взрослой умной тётеньке, то есть мне, пережившей кучу катаклизмов, но сумевшей сохранить при всех бурях свой собственный семейный кораблик, помочь бедняжке? Я окунулась в спасение Алисы, стараясь быть настолько полезной, насколько это вообще в моих силах. 1 апреля 20 года в десять часов вечера позвонил Павлик. 1 АПРЕЛЯ Он сильно заикался, голос ему не подчинялся, сипел, срывался в шёпот. Он сказал, что погибла Анна. Не поверив своим ушам, я стала звонить всем подряд: в милицию, в автоинспекцию, родственникам, друзьям, бывшему Алисиному мужу. Автокатастрофа произошла на въезде в город, когда Анна и Алиса мчались из соседнего городка, где Анна занималась какими-то типографскими делами. Как оказалось, Алиса сидела за рулём автомобиля, который на полном ходу попал колесом в яму, это колесо прямо на дороге «разулось». Серебристый «форд», совершенно неуправляемый, снарядом вылетел на встречную полосу и врезался в другую машину. Водители остались живы, а пассажирки обеих машин – молодая женщина из «Жигулей» и Анна – погибли. Анна, как и её муж Олег, умерла не сразу. После катастрофы она прожила ещё какое-то время, дождалась спасате-

Горькое лекарство от глупости лей. Её последними словами были «Помогите Алисе!». ПОМОГИТЕ АЛИСЕ! Алиса довольно сильно пострадала в автокатастрофе, но уже через месяц на своих ногах покинула травматологическую клинику. Покалеченная, окончательно брошенная мужем. Она ни о чём не просила. Героически переносила все тяготы, внешне спокойно встретила известие о гибели сестры. Я даже не знаю, ощущала ли она чувство вины в произошедшей трагедии. В неё никто цветочными горшками не швырялся – каждый боялся занять через десять лет место пассажира рядом с хорошо знакомым, можно сказать, родным пилотом. Который выживет, сожрёт и разрушит себя раскаянием. После чего кошмарная эстафета понесётся дальше. Я думала о том, что если бы Анна смогла простить Сашу, она бы не погибла, и он бы не погиб. Поэтому, для меня было очень важно, чтобы простили Алису. Как-то надо было остановить полёт этого «кармического топора». Уголовное дело, как и то, десятилетней давности, быстро закрыли. Виноватых нет. Всё дело в качестве дорожного покрытия. Суда не было. Снова оставалось ждать решения небесной канцелярии. Разочарованных не будет. РАЗОЧАРОВАННЫХ НЕ БУДЕТ Я поражалась Алисиному мужеству. Она жила так, словно ничего не произошло. Доброжелательная, приветливая, как говорят сегодня, позитивная. У меня, теперь уже навсегда, не стало Анны, но появилась сестра. Она так органично вписалась в нашу семью, что уже нельзя было представить без неё ни один праздник, ни одни каникулы и ни один отпуск. Три года мы все были счастливы. В октябре отметили день рождения моего младшего сына. Его поздравляли в кафе: с клоунами и огромным тортом. Алиса слегка задержалась. Но всё равно – её подарок был исключительно замечательным, а букет самым большим. Мне даже в голову не приходило, что в следующий раз мы увидимся только через шесть лет. Сразу же после дня рождения Алиса пропала, бесследно растворилась в просторах нашего немаленького горо-

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ да. Её нигде не было. Я смертельно испугалась. Снова и снова просила мужа хоть что-то узнать: сотовый телефон Алисы не отвечал, мне всё никак не удавалось её застать, когда я приходила к ней домой. НЕ ВСЕ ДОМА Как-то ранним воскресным утром сработал сотовый телефон Антона. Обычно, если он спал и не хотел просыпаться и бежать за телефоном, я ему его приносила. Поэтому я совершенно спокойно взяла телефон, который заряжался на кухне, и понесла его в спальню. Антону пришло смс-сообщение. Я случайно взглянула на экран и окаменела: «Доброе утро, солнышко! Каждая секунда в разлуке с тобой тянется вечность!». Куча смайликов и сердечек. И хорошо знакомый Алисин телефон. Тот самый, по которому я не могла дозвониться вот уже месяц. Супруг даже обрадовался, что всё так неожиданно открылось. Подтвердил, что «полюбил человека», припомнил все свои обиды и все мои грехи, после чего стал деловито собираться на выход. Мне кажется, я никогда в жизни настолько сильно не удивлялась. Наверное, также сильно удивляется человек, когда в него попадает пуля. Ещё было ощущение проломленных рёбер, которые осколками вспарывают лёгкие, когда дышишь, но это позже. Немножко помогал феназепам, чуть-чуть снимало боль красное вино. Реальность стремительно превращалась в параллельную. Супруг приходил каждый день «в гости» и выступал с разъяснениями и комментариями. Говорил, что я во всём виновата сама, потому что я не человек, а пустое место. Оказалось, я не оттеняю его достоинств, а наоборот, затеняю. Он сделал карьеру, заработал деньги. Но мне это всё не нужно. Я его раздражаю своей легкомысленной суетой, безалаберностью, безответственностью, беззаботностью, беззубостью, в смысле беззащитностью. Сплошные «без». В общем, дальше по жизни он будет двигаться без меня. Но вот зачем про это было мне каждый день рассказывать? Чтоб у меня не заканчивалась пища для размышлений? Она и так не заканчивалась. Я заканчивалась, а

Горькое лекарство от глупости пища не заканчивалась. Антошка боролся за меня как лев, старший сын не стал вникать. Младший успокаивал, говорил взрослым голосом: «Не плачь, мы справимся!». Смешно и трогательно до слёз. Стараюсь не думать о том, что он тогда пережил, мы ведь так любили и папу, и Алису. Друзья сплотились, установили дежурство, чтобы я не оставалась одна, очень старались хоть чем-то помочь. Но чем здесь поможешь? Вспоминался любимый Аннин анекдот. Про то, как человек, погибающий при наводнении, сначала отказался от плота, потом от лодки, потом от вертолёта. И обижался на Бога, что тот ему не помогает. Господь говорил ему: «Я же послал тебе плот, лодку, вертолёт!». Я мучительно вглядывалась в горизонт: «Господи! Пошли мне ну хоть чтонибудь, ну хоть кого-нибудь!». Молитва была услышана. МОЛИТВА УСЛЫШАНА В том году весна не спешила в наш город. Как бы это нескромно не звучало, она ждала меня, когда я хоть чуть-чуть начну оживать, чтобы уже нам забурлить с ней вместе. Сначала в наш город приехал мой однокурсник Стас, живший в небольшом городке на юге Урала. Когдато мы друг другу симпатизировали. Встретились случайно у нашего общего приятеля в гостях и уже больше не расставались. Он всё бросил и начал меня спасать, выхаживать. Заставлял есть, разговаривал со мной целыми сутками, потом уезжал к себе и уже через неделю мчался обратно, чтобы не оставлять меня надолго. Стаса тепло принял мой младший сын. И я решила уехать с ним на Южный Урал. Боль куда-то на время спряталась, затаилась. Надо было продолжать жить на новом месте. Тем более, что как-то в суматохе самозародилась девочка Катя, наша со Стасом дочь. Конечно, хотелось, чтобы теперь-то всё было идеально. Сколько можно страдать? Но что-то постоянно было не так. Мы с Катей, которая ещё только должна была родиться, не вылезали из больниц. У меня откуда-то взялось очень больное сердце. Стас всё никак не мог найти работу, сильно переживал, всё чаще доверяя свои страхи друзьям. Жили мы на

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ алименты от бывшего мужа, который не давал умереть от голода. На врачей тоже постоянно нужны были деньги. Это раздражало. Хотелось отказаться от этих алиментов, прекратить любое общение, разорвать все нити, связывающие с прошлым. Поменять младшему сыну имя и фамилию. И дышать. Просто дышать, не чувствуя никакой боли и никакой обиды. Но ничего, отпустило. Очень не хотелось страдать от голода и отсутствия медицинской помощи. Я до сих пор храню врачебные бумажки, где после перечисления ужасных сердечных диагнозов, как припев, повторялась строка «от прерывания беременности решительно отказалась». Врачи в один голос пророчили нам неминуемую гибель. Они же не знали, что на тот момент я искренне полагала, что смерть, это ещё не самое страшное в жизни. Поэтому Катя родилась в срок и совершенно здоровой. Стас так и не мог найти работу, отчаянно предпринимая всё новые и новые попытки затеять хоть какойнибудь бизнес. Оказавшись распорядителем небольшого состояния, великодушно выделенного мне на жизнь после развода, он то вкладывал деньги в организацию бегущей строки в трамваях, то начинал глобальный проект по налаживанию средств космической связи и слежения ГЛОНАСС, то затевал издание каких-нибудь газет и журналов, была даже мысль открыть собственную мини-типографию. Каждый проект наносил непоправимый урон семейному бюджету, деньги становились невосполнимым природным ресурсом. Параллельно двигались друзья со стаканами – как африканские охотники с сетью. Они нападали на главу семьи, поддерживали его морально, обирали по возможности и снова вбрасывали в мою жизнь навстречу новым затеям. НАВСТРЕЧУ НОВЫМ ЗАТЕЯМ Вот я и решила, что мне пора возвращаться в родной город. Стас сказал, что пока с нами не поедет. Возвращение домой по своему эмоциональному накалу мне напомнило картину Рембрандта ван Рейна «Возвращение блудного сына». Я её недавно в Эрмитаже разглядывала с той самой жаждой, что и когда-то в прошлых

Горькое лекарство от глупости жизнях. Сын стоит на коленях, уткнувшись носом папе в ладонь, и плачет. А папа ему говорит, что всё будет хорошо. Теперь уж точно всё будет хорошо. Папа – это родной город, Родина, завершение всех страданий. Здесь меня неизбежно ждала встреча с Алисой. Я представляла эту встречу по-разному. Но главное, я обязательно ей что-то говорила. Сколько же я всего ей сказала за эти годы! Как выделить основную мысль? Но сначала я увидела Максима – сына Алисы и моего бывшего мужа Антона. Малыш появился на свет очень скоро, едва я отбыла в изгнание. Главный боец Алисиного невидимого фронта. Поневоле боец. УЖЕ НЕ БОЛЬНО? Мы только что переехали и жили на даче у моей бывшей свекрови. Намечалась осень. На улице стояла прощальная жара. Через открытые окна слышались детские голоса. Это Алиса привезла к бабушке Максима. И уехала. Потому что у неё очень много дел. Я даже не успела его разглядеть. Максим забрался в комнату и стал вытряхивать ящики с игрушками на пол в поисках чего-нибудь интересного. Маленькая Катя, которую предупредили, что сейчас приедет мальчик почти её возраста и с ним можно будет поиграть, подбежала к двери. Я знала, что будет дальше! Дверь рывком распахнулась и больно треснула её по лбу. Катюшка закрыла место ушиба рукой и замерла от боли, набираясь сил для оглушительного рёва. Из-за двери показалось виноватое лицо Максима. – Тебе не больно? Давай я подую. Смотри, что мне купила мама! У меня есть игрушки. Я знаю, где много малины! Будешь со мной играть? Смеёшься? Уже не больно? – говорил он невнятно, торопливо, но мне казалось, что я могу расслышать каждое слово. Потом он начал отлеплять Катину ладошку ото лба и прикладывать свою. Так надёжнее. Быстрее пройдёт. Я стояла и, не дыша, смотрела на двоих карапузов, имеющих значительное портретное сходство со мной и с Анной. Ещё я думала, что история про «кармические топоры» из прошлого для меня закончилась. Когда я встретилась с Алисой, гром не грянул, боль

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ меня не пронзила. Мы иногда видимся. Она всё такая же милая.

***

Мне нравится жить в родном городе, в окружении своей детворы. Надо как-то социализироваться, конечно. На почту пойти работать? Бывший муж ругается, по-прежнему не даёт ему покоя моя безмятежность, безалаберность и много ещё чего на «без»… Антону всё также не хватает во мне серьёзного отношения к жизни и амбиций, а также почтительности к нему и его грандиозным жизненным достижениям. Он всё тот же, и я всё та же, только уже не рядом, а параллельно. Зато с тех пор, как снова наступило лето, я путешествую, пеку блины, и мечтаю. Ещё я пишу, пишу, пишу. Иногда приезжаю к морю. И хожу по воде. То есть в воде. Потому что море мне по колено. Стоп. Уже по горло. Как-то незаметно получилось. Вода охватывает меня со всех сторон, тянет куда-то, что-то говорит такое, не переслушаешь. Как Анна. Может, её неуёмная душа где-то здесь и растворилась. Я не вижу, а только чувствую, как прохладная рука ложится на мой лоб. И мне кажется, что я отчётливо слышу тот же ласковый голос, который когда-то очень давно, ещё в конце прошлого лета, меня спрашивал: «Тебе не больно?».

Горькое лекарство от глупости

Хрясь, и пополам! Она была не из тех людей, кого интересует сам горизонт и то, что за ним находится. Зачем так глубоко заглядывать и так далеко ходить? Ей было достаточно простой и понятной жизни, которую она вокруг себя разводила и культивировала. Главными в этой жизни были люди. Здесь – родные. Это самые хорошие люди. На них всегда можно опереться: прийти без звонка, поужинать, денег взять без отдачи, попросить посидеть с ребёнком. Им, при желании, можно вести себя так же, являться без приглашения, опустошать её кошелёк и холодильник, бросать на неопределённое время своих отпрысков. Но им не обязательно знать про неё всё. По умолчанию, они всегда на её стороне, не вдаваясь в детали. Если случается какая-нибудь неприятность, они обязаны сплотить ряды. Они же родные. Есть ещё друзья. Это люди, которых она родными назначила сама. Потому что она их выбрала. И они замечательные люди. Даже дух захватывает, до чего замечательные. Только деньги им нужно отдавать в срок и забирать детвору в заранее оговоренное время. Им можно и нужно доверять. Не доверять – стыдно. Они же ей доверяют. Это главное требование. Какая же дружба без доверия? Родственники и друзья между собой общаются крайне редко. Лучше, чтобы они вообще встречались только в её доме и на её праздниках. Это две части её мира, два полушария. Они граничат, но не пересекаются. Дальше располагаются чужие. Они делятся на совсем и не совсем чужих, на добрых и злых, на интересных и неинтересных, на полезных и бесполезных. На тех, кто

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ ближе к горизонту и тех, кто из-за него врывается в её жизнь. Ненадолго, чтобы потом вновь исчезнуть. Вокруг этого мира – стены, рвы и пропасти. Они то сливаются с горизонтом, то его загораживают. Защищают, наверное, вот что главное. Жила она так долго-долго. И считала себя правильной, умной, доброй, удобно и надёжно устроенной. А потом всё перепуталось. Родственники перепутались с друзьями, вернее, один родственник перепутался с подругой. Да так сильно перепутался, да так неожиданно! Не из-за гор, и не из-за туч, не из-за линии горизонта припёрлось ПРЕДАТЕЛЬСТВО. Выскочило из-под земли, схватило её за шиворот и выкинуло вон из уютно устроенного мира. Она беспомощно перебирала лапками, пыталась тормозить, заглядывать в глаза, уговаривать. Разъяснять, что так нельзя. Нельзя! Потом очухалась в глубине какого-то оврага, в грязной луже, далеко за горизонтом своей когда-то такой хорошей, но уже развалившейся жизни. Посидела. Поплакала. Как себя жалко! Нет слов. Может помереть? Какая красивая развязка. И трагическая в своей неумолимой предсказуемости. Даже как-то стыдно не помереть. Вон сколько народа передохло при аналогичных обстоятельствах! Вытереть горько-сладкую слезу, и на покой! Оставшиеся родственники сплотились, оставшиеся друзья сплотились. Некоторые по два раза сплотились. А то и по три. Вокруг перепутавшихся, например, тоже сплотились. И нормально. Вот так сплочёнными рядами и пошли бы на похороны. А какие бы слова сказали! Что такая чистая душа, такой цветок под сапогом хрустнул и увял. Хрясь, и пополам! Навсегда. Вдруг стало очень смешно. Тогда решила она не отряхиваться, так и вернуться в свою недобитую жизнь, как есть. Хотя бы для того, чтобы произвести инвентаризацию сплотившихся: обнять тех, кто сплотился только один раз. Слегка перепачканной вернуться. Потому что предательство пачкает, как дёгтем мажет. И неважно, ты предавал или тебя предали. Не отмоешься. Понемногу стал её мирок обустраиваться. Вот уж и перепутавшиеся уверенно стремятся в друзья, и она с ин-

Горькое лекарство от глупости тересом наблюдает за развитием этой тенденции. Иначе, как за горизонт заглядывать? Как с обрыва, с которого её жизнь навернулась, вниз посмотреть? То ли в собственную душу, то ли в чужую? Если в очередной раз что-нибудь перепутается, уже будет не так грустно. Но и смешно уже не так.

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ

Чей-то взгляд Ей казалось, что она научилась поддерживать себя при «взлётах» и мастерски страховать при «падениях». Ещё только чувствуя, что влюбляется, она уже мысленно надевала на себя страховку-лонжу. Чтоб, если сорвётся, не погибнуть. И когда чувствовала, что её любовь обречена, кидалась себя «ловить»: уговаривать, утешать, настраивать. Контролировать. Но в этот раз не получилось. Взлёт был слишком стремительным. А падение затянулось на годы. До какого-то момента оно притворялось плавным, мягким скольжением вниз. Но внезапно набрало какую-то чудовищную скорость и закончилось пропастью. На дне её встречали камни, торчащие злыми зубами вверх. Сначала она не почувствовала боль, а только удивление, поскольку наивно полагала, что скользить можно будет до бесконечности. Можно даже сказать, что боли она не чувствовала и потом, потому что перестала быть живой. И вот она лежала, растерзанная этими зубами. Как это ни странно, ей удавалось каким-то образом наблюдать себя со стороны. Даже разглядывать. Вдруг она поняла, что смотрит на себя глазами того, кто смотрит на неё, что её сознание как-то ворует картинку у очередного любопытствующего. Она даже чувствует то же, что и тот, кто её видит. Первые глаза были недобрыми. На картинке она увидела себя невероятно толстой, сорокалетней, с плохо прокрашенными корнями волос. Не сразу поняла, почему испытывает не злорадство, а разочарование вместе с тем, или той, кто её разглядывал. Потом появилась мысль, что

Горькое лекарство от глупости в этих глазах она отражалась недостаточно мёртвой. Это огорчало, как неожиданно слабый результат хорошо проделанной работы. Наверное, это были глаза убийцы. Ещё были глаза чужие. Она их боялась больше, чем злых. Их было слишком много. Они тоже были разочарованы. И от них никуда нельзя было спрятаться. В этих глазах она была нелепой, незамысловато растянувшейся на этих камнях. Им не хватало в ней какой-то изюминки. Чужой взгляд старался зацепиться за край одежды, вывернутую ступню, чуть приподнятый подбородок, ему не хватало деталей, эмоций. Картинка менялась постоянно и довольно быстро. Иногда на ней она видела не себя. На её месте чужие глаза предпочли бы увидеть кого-нибудь другого. Конечно, были глаза, в которых она отражалась такой, какой привыкла видеть себя в зеркале. Это были умные глаза. Они её не разглядывали, чтобы не расстраиваться. Были добрые глаза. Они смотрели на неё так, словно хотели оторвать от этих камней. Если можно было бы смеяться, эти попытки показались бы ей смешными. А потом она долго-долго себя не видела. Наверное, про неё просто забыли. Да она и сама про себя забыла. И вдруг – что-то новенькое. Свежий взгляд. Чей он? На этой картинке она не была размазана по камням. Она там была какой-то точкой у горизонта. Она словно летела и чувствовала, что дальше, за скалами – море…

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ

Одни дураки Кода ты приходишь к нам, чтобы забрать ребёнка к себе в новую семью на несколько дней, у тебя такое напряжённое лицо, словно кто-то невидимый сзади держит тебя за уши. Взгляд соответствующий – с прищуром. Голос у тебя такой, словно ты раздаёшь пощёчины и считаешь их. В каждой твоей фразе беззаветная уверенность в безграничности собственной правоты. Когда я говорю, ты слегка отворачиваешься, чтобы ветер моей глупости не застревал в складках твоего лба и в извилинах твоего мозга. Там всё переполнено полезной информацией. В глазах твоих почти неразлечим интерес к тому, что ты видишь вокруг. Главное, что тебя интересует, это успехи ребёнка, порядок и чистота во всём видимом пространстве, целесообразность и аккуратность. Ещё немного, и мы с ребёнком перед каждым твоим приходом начнём из сосулек, свисающих с балкона, наперегонки выкладывать слово «вечность». Сколько глубоких мыслей ты можешь выразить бровями, не прибегая к словам! Если тебе выщипать брови, ты не сможешь разговаривать! В каждом твоём движении сквозит чуждая суете достойная торопливость. Ты учишь нас ценить своё время. Слегка приподнятые плечи и сутулость, повышающая устойчивость, выдают в тебе опытного бойца, одним своим видом отпугивающего слишком слабого противника. Наверное, ты для того такой, чтобы мне было неприятно с тобой разговаривать. И я не вспоминала, что раньше у тебя было другое лицо. Ребёнок говорит, что, вообще-то, ты добрый, просто сильно устаёшь от того, что кругом одни дураки.

Сердечные капли

По балконам не лазят, портретов не рисуют... Инна сильно любила Сашу, Саша сильно любил Инну. Они сильно и неутомимо любили друг друга везде, где только судьба хотя бы на несколько минут оставляла их без присмотра окружающих. Когда любовь уже рисковала разрушить последнюю плотину – а именно два брака, в которых состояли очумевшие от нежности влюблённые, Саша исчез. Напрасно Инна караулила его возле дома, зря приезжала к нему на работу. От непрестанной душевной маеты она ослабела настолько, что стала названивать ему домой. Другого средства, чтобы хоть на секунду избавиться от хватки любовной тоски, у Инны не было. Трубку брала супруга и печальным голосом сообщала, что «Саши нет…». Больше нет? Ведь если он жив, то как мог дышать все эти три дня, не встречаясь с Инной? Вдруг он погиб? Или в коме? Или болен? Водитель автобуса увеличил громкость радиоприёмника, а вместе с ней и тревогу Инны. «Пьяный доктор сказал мне, что тебя больше нет, пожарный сказал мне, что дом твой сгорел…». Может, Саша не в силах попросить о помощи? И ей уже показалось абсолютной правдой, что любимый отчаянно зовёт именно её. Ведь рядом с ним лишь постылая жена, которой наплевать на его страдания. Саша говорил, что они давно чужие люди, что жена его не понимает, и никакой близости – ни душевной, ни физической – между ними давно уже не существует. Инна продолжала всё глубже и глубже «проникать» в ситуацию. И как же горько было осознавать, что она, желая отдать Саше по капле всю кровь, не сможет прийти к нему, потому что никогда не узнает, как

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ он звал её пересохшими губами. Решение возникло внезапно. Инна подошла к Сашиному дому и уверенно, раздирая на коленках джинсы, полезла по какой-то трубе на второй этаж. Вот и последнее препятствие – перила балкона. Дверь оказалась заперта изнутри. Не теряя ни одной секунды, Инна изо всех сил ударила по старенькой деревянной двери ногой. Дверь неожиданно вывалилась куда-то вглубь комнаты. Звон разбитого стекла нисколько не отрезвил Инну, он только настойчивее позвал её вперёд. Инна запуталась в шторах. С отвращением, как ту паутину семейного быта, что опутала Сашу, сорвала она их с головы и отшвырнула от лица. Наступила на штору двумя ногами, как на гадину, которая противно захрустела осколками разбитого стекла. И поспешила, как воин-освободитель, как долгожданная помощь, подоспевшая в последний момент. Когда она смогла вздохнуть и окончательно освободиться от занавесок, её горячечному взгляду предстала омерзительная картина: у телевизора сидел совершенно здоровый Саша в пляжных трусах и голым волосатым торсом, с Инниными царапинами на спине, а рядом его супруга в шёлковом халатике, бесстыдно открывающем загорелые стройные ноги и приличных размеров бюст. «Умирающий» держал жену за руку, которая покоилась на его чреслах. Инне показалось, что она застукала Сашу при самой подлой из всех измен – предательстве их огромной любви. – Убери от него свои кривые лапы! – рыдая, прокричала Инна, и голос её был страшен. Супруга так и сделала, едва к ней вернулась способность шевелиться. Она всётаки смогла отвести взгляд от Инны, которая как спецназовец высадила балконную дверь и теперь стояла перед ней, уверенно попирая ногами осколки её семейной жизни. У Саши тоже прорезался голос, которым он громко, но как-то неубедительно сообщил, что не знает эту женщину. Инна сгоряча решила, что он это сказал про жену, а не про неё, и, всё ещё во власти порыва, бросилась к нему на грудь с отчётом о проделанной работе. Она ждала, она искала, она караулила, она испугалась, он должен…

Сердечные капли Саша был просто обязан немедленно прижать её к себе и, пока не перестанут вздрагивать плечи, не отпускать, ласково утешая, повторяя бесконечное количество раз, что всё самое страшное позади. Но Саша так и не понял, что именно и кому он должен, поскольку ощутил острый спазм в животе и поспешил в уборную. Здесь он заперся, и прежде, чем сесть, попытался придвинуть унитаз к двери туалета. Инна, как в замедленной съёмке, наблюдала его исчезновение за белой дверью с прикреплённой картинкой писающего мальчика. Тем временем супруга Саши попыталась взять Инну за волосы и препроводить в прихожую. Инна уверенно махнула рукой и попала куда-то возле глаза соперницы. Совершенно обезумев, она потребовала, чтобы эта женщина в халате, выметалась. Сознание вернулось к ней, когда хозяйка, силясь укротить дрожь в ладонях, попыталась набрать каких-то две цифры на телефоне. До Инны неожиданно дошло, что она через окно вломилась в чужую квартиру, и что сейчас жена Саши звонит в милицию. Инна бросилась бежать. Дома она долго плакала на коленях у мужа. Он её простил. С Александром они расстались. Вот только Саше никто не поверил, что его дом подвергся атаке опасной сумасшедшей, имени которой он не знает, и которую никогда раньше не видел. Жена разрешила ему месяц-другой, пока он не соберёт вещи, и не подыщет другое жильё, пожить в квартире. Сама уехала к маме и попросила как можно дольше её не беспокоить, разве что, когда надо будет вернуть ключи. И дальше Саша пошёл по жизни один, гонимый всеми бабками из своего и ещё двух соседних подъездов. Вскоре на этом одиноком пути Саша случайно обнаружил Лену. Она совсем недавно освободилась от изнурительного брака с даровитым художником, который любил сначала поставить ей синяк под глазом, а потом долго его рисовать, требуя, чтобы Лена не вертелась. Художнику не нравились Ленины друзья и всегда поздние, но не всегда трезвые возвращения домой с работы. Он много раз говорил ей об этом. Когда пришлось окончательно убедиться, что Лена не понимает человеческую речь, он перешёл на язык символов. Если так можно назвать ру-

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ коприкладство с последующим художественным актом. И тут ей повстречался Саша – круглолицый, жизнелюбивый, коренастый, с крупными надёжными ладонями, красиво раздутыми по всему телу мышцами, и полным равнодушием к живописи и футболу. Лена до этого никогда не встречала мужчин, наделённых в комплексё таким изрядным количеством достоинств. Любовь облепила ее плотно. Настолько плотно, что она стала адекватно воспринимать из всей огромной жизни лишь тот её маленький кусочек, который был связан исключительно с Александром. Вот только сам герой выглядел каким-то потерянным. Он чувствовал, с каким неистовством обнимает его Лена, но всё с меньшим жаром отвечал на её ласки, не радовался, если вечером или даже ночью находил её у дверей своей квартиры шальную и влюблённую, с шоколадкой и фляжкой коньячка в маленькой сумочке. Он почему-то стал плохо спать и всё чаще прислушивался к звукам за окном. Иногда соседи слышали тяжёлый удар в стену и то ли стон, то ли вопль: «Обложили!». Лена стала мечтать о втором браке. Она писала Саше стихи. Даже пыталась у себя дома (отголосок проклятого прошлого) нарисовать на обоях его улыбку, ей постоянно хотелось его видеть. Когда Саша, оказавшись у Лены в гостях, обнаружил свой портрет, намалёванный во всю полосато-цветастую стену, он чуть не грохнулся в обморок. Вряд ли это было от радости. Однажды, когда Лена зашла за Сашей после работы, чтобы ехать к нему домой, он неожиданно сообщил ей, что всё ещё не разведён, и что ненавидит любовные треугольники. Но всегда создаёт их, потому что не может хранить верность одной женщине, а только двум. Конечно, можно подумать, что он подлец, хотя на самом деле, на нём лежит страшное проклятие. Никто его не поймёт. Поэтому Лене надо оставить его в покое, чтобы не пострадать от проклятия. Его удел печален – он будет мучиться всю жизнь, ибо так распорядилась судьба. Саша сам удивился, как убедительно прозвучала глупость про неумолимое проклятие… Лена поверила и решила немедленно сразиться со злы-

Сердечные капли ми чарами. Для этого ей придётся «вышибить клином клин». Надо наложить прямо противоположное заклятие на Сашу, чтобы закрепить в нём способность хранить в сердце только одну-единственную любовь. Любовь к ней, к Лене. Нужен приворот. Она вспомнила давний бабушкин рассказ о колдовских секретах. Там речь шла о сорочке, в которой надо провести ночь с любимым. Потом следовало нашептать каких-то просьб, уронить слезу на сорочку и капнуть на неё воском. И всё. Потом ночную рубашку надо уничтожить. А Саша всегда будет хотеть и мочь любить только её одну. Потому что со всеми другими он будет бессилен. Мягок и вял, как кожура от банана. Лена попросила его о последней ночи. Саша, обрадовавшись, что свобода не за горами, легко согласился на этот прощальный торжественный акт любви. Прощальная встреча оставила у всех её участников только приятные воспоминания. Утром Саша ушёл домой на полусогнутых ногах, а Лена сняла рубашку и зажгла свечи. Всё сделала так, как говорила бабушка и успокоилась, будучи абсолютно уверенной в результате. И принялась ждать Сашу. Представляла, как побежит открывать ему дверь, как он зайдёт под раскаты грома, с алой розой в руках и печатью порока на челе. Но он что-то не торопился. Неделя потянулась мимо Лены, потом поползла другая, такая же пустая и одинокая. Когда от долгого терпения уже совсем ничего не осталось, она бросилась его разыскивать. Увы! Птичка упорхнула! Саша уехал к другу в Москву, и, судя по всему, надолго. Как ни старалась, обрести его вновь ей уже не удалось. Прошли годы. Лена вышла замуж, родила, вырастила, устроила в университет сына. Про Сашу вспоминать не любила, потому что тут же начинала терзаться сомнениями: не слишком ли сильно она его расколдовала, то есть заколдовала? Вдруг она как-то навредила его мужскому здоровью? Но всё-таки послала им судьба ещё одну, наверное, последнюю встречу. Как-то зимним вечером Лена припарковала машину недалеко от своего подъезда и занялась выгрузкой продуктов из багажника. Кто-то очень знако-

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ мый, подошёл к ней сбоку и уверенно принял тяжеленный пакет с продуктами из рук. Лена отчего-то почувствовала в душе трепетный холодок. Надо же, Саша! Поправился, постарел немного, но выглядел хорошо. Одет был прилично, лысина его даже украшала. Разговорились. А у неё всё вертелся на языке вопрос: ну как там с ней, с личной жизнью? Но ведь в лоб не спросишь. Ещё подумает, что она его по-прежнему любит! – Может, кофе? Может, чаю? Может, водки? Может, ко мне? Но предупреждаю, у меня муж ревнивый, – заторопилась Лена, засеменила следом. Голос при этом стал какой-то непослушный, лживый и заискивающий. Вот что значит – любопытство. Да ничего такого. Ей просто интересно. И ничего большего. Вообще ничего. – Да ты не бойся, – Саша зачем-то снял перчатки и похлопал их одна о другую. – Я с этим давно завязал, живу монахом. Пусть твой муж не ревнует. Супруг, конечно, не обрадовался незнакомцу, но и ругаться не стал, недолго посидел с ними за столом и ушёл спать. А они всё вспоминали и вспоминали юность, Инкин подвиг десантницы, Ленкину картину с Сашкиной улыбкой поперёк обоев. Коньяки и шоколадки, последнюю ночь. Когда стрелка круглых часов, висевших над ковром, подползла к двенадцати, Саша засобирался. Лена вышла его проводить к подъезду, и они, не в силах расстаться, решили недолго посидеть-поболтать у неё в машине. Всё-таки сто лет не виделись! Лена села на водительское место, спешно стала открывать окно, чтобы покурить, но передумала, неожиданно перегнулась через ручник и впилась поцелуем в Сашу. Тем поцелуем, который он не получил двадцать лет назад, когда исчез. Поцелуй должен был тянуться вечно и чем-нибудь закончиться, а он прекратился мгновенно и не закончился ничем. Всё от того, что Лена с Сашей целовалась, а Саша с Леной – нет. Она вернулась на своё сидение и попросила: – Давай, я тебя куда-нибудь подвезу? – Не надо, ты же пьяная, – Саша стал открывать дверку

Сердечные капли машины. – Не надо ничего. Я же не сказал тебе, как живу. У меня всё круто! Парашют, дайвинг, альпинизм. Сейчас вот в Мексику с друзьями собираемся… Саша выбрался из салона, подождал, когда Лена тоже выйдет, поставит машину на сигнализацию. Молча довёл до подъезда. Потом продолжил: – Ну её к лешему, эту любовь. И так хорошо. Зато по балконам никто не лазит. Портретов на обоях не рисует.

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ

О переселении душ и не только С москвичкой Ингой я познакомилась на Кипре. Мы отдыхали в соседних коттеджах на берегу Средиземного моря. Нам нравилось, уложив детей спать, подолгу засиживаться на веранде, наслаждаясь приморскими сумерками и неспешной беседой. Излюбленной темой таких «девичников» были сновидения. Инга спорила со мной, горячо доказывая, что сны несут в себе бесценную информацию о каких-то событиях из прошлых жизней. В том, что мы живём не один раз, а постоянно, но в разных человеческих организмах, она не сомневалась. При этом Инга решительно отказывалась от цепочки перерождений, в результате которой можно было бы нечаянно возродиться в шкуре носорога или в рыбьей чешуе. Исходя из Ингиных религиозных убеждений, мы возрождались только в человеческих телах, да ещё непременно при романтических обстоятельствах! Такая весёленькая смесь из буддизма с христианством заполняла мою новую подругу достаточно плотно. Мне бы, конечно, не спорить, но красное вино и жажда справедливости вынуждали упорно настаивать, что всё самое интересное и важное в жизни происходит здесь и сейчас. Живи как человек, и не надо лезть вглубь веков, мучительно разглядывая себя на каком-нибудь затейливом историческом фоне! Вот однажды, когда мы снова поссорились из-за разницы во взглядах, она решилась поделиться со мной совершенно неправдоподобной историей, которая произошла с ней якобы на самом деле. Оказывается, очень давно, лет пять тому назад, Инга проживала в Казахстане в каком-то захолустном горо-

Сердечные капли дишке. Едва ей исполнилось восемнадцать лет, как она стала бояться засыпать по ночам, потому что к ней привязался ужасный сон. Едва она закрывала глаза, а кошмар уж тут как тут – добро пожаловать в ад! В этом сне Инга с удивлением узнавала себя в немолодой женщине, гадалке. Действие разворачивалось во времена Аладдина и его лампы на Арабском Востоке. Точнее сказать не получится. Известно ещё, что в том государстве, куда завёл Ингу суровый путь перерождений, жестоко наказывали всех, кто промышлял ворожбой. Восточная женщина Инга жила в убогой глинобитной лачуге, разделяя скупые радости бедняцкой жизни с двоими сыновьями и красавцем мужем. Сыновья-подростки работали вместе с отцом в гончарной мастерской. Возле городских ворот располагалось какое-то подобие Ингиного рабочего стола: валун с гладкой поверхностью. На него она выбрасывала из левой руки камушки средней величины, и, в зависимости от того, какое положение они займут, могла дать ответ на любой вопрос. Ей постоянно досаждал полицейский, который разгонял попрошаек и гадалок с улиц города. Он угрожал ей, оскорблял её, мог ударить, обещал посадить в тюрьму. Но она упорно не оставляла своего занятия. И вот однажды Инга, замотанная по самые глаза в просторные чёрные одежды, как большая нахохлившаяся курица сидела у ворот города и поджидала какого-нибудь любителя испытать судьбу, бесцельно выбрасывая камешки на «стол». К ней опять приблизился всё тот же полицейский. Он держал в руках тяжёлый мешок. Из этого мешка жуткий тип молча вывалил на поверхность валуна свой страшный груз – отрезанные головы мужа и сыновей. Инга просыпалась от того, что хотела закричать, но не могла, ужас сдавливал ей горло. Шли годы, Инга переехала в Москву, устроилась работать администраторам в крупный развлекательный комплекс. Жизнь резко изменилась, но сон никуда не делся, неутомимо её преследуя. Она, чтобы от него избавиться, даже стала завсегдатаем магических салонов и кабинетов разнообразных психологов. К сожалению, безрезультатно. Так бы и тянулось всё это до бесконечности, но про-

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ изошла некая непредвиденная встреча. Инга совершенно случайно познакомилась с молодой итальянкой Паулой. Поздним вечером, переходящим в раннее утро, несчастная женщина безуспешно пыталась оторвать от рулетки своего изрядно накачавшегося супруга. Инге удалось убедить гуляку, что пора возвращаться в гостиницу. Благодарности Паулы не было предела. К тому же, в процессе уговоров, невменяемый гость зачем-то оторвал строгой администраторше рукав белой блузки. Пауле было стыдно за своего супруга, и она предложила Инге, потерявшей товарный вид в результате общения с дебоширом, подвезти её домой на такси. С этого момента дамы стали дружить. Когда новые знакомые вернулись к себе на родину, они пригласили Ингу навестить их в Италии. Она с удовольствием поехала в гости. Паула оказалась энергичной хозяйкой какой-то солидной компании, торговавшей недвижимостью. Её муж был весьма состоятельным бездельником, выходцем из Кувейта, который вместо того, чтобы развивать семейный нефтяной бизнес, погрузился в живопись. В его гениальность верила только Паула. Она через подставных лиц покупала картины своего рисовальщика, поддерживая в нём творческий огонь и ощущение востребованности творчества. Паула так любила этого горехудожника, что даже не собиралась рожать детей, уверяя, что ей и так есть о ком заботиться. В тот приезд Инга неожиданно оказалась на традиционном вернисаже, который Паула один раз в году устраивала для супруга. Весь холл их особняка любящая жена завешивала картинами, кое-где подчеркнув их скромные достоинства драпировкой или особенным освещением. Получилось неплохо. На этот раз, дополнительной изюминкой вечера должна была стать русская гостья. Наконец-то наступило время приёма гостей. Элегантная и скромная, удивительно прекрасная Инга стояла в холле, краем глаза любуясь своим отражением в зеркале. Она встречала гостей вместе с Паулой. Глава семьи здесь же переминался с ноги на ногу, поджидая друга детства, которого не видел лет десять. Он должен был прилететь

Сердечные капли из Кувейта вечерним рейсом и тут же к ним присоединиться. И вот через порог особняка переступил человек, при одном взгляде на которого Инга сначала застыла от ужаса, а потом страшно завыла и помчалась по лестнице на второй этаж, чтобы запереться в гостевой спальне. Паула, извинившись за «странную русскую подругу», побежала за ней следом, требуя объяснений и немедленного возвращения на исходную позицию. Уже наверху, почувствовав себя в относительной безопасности, Инга заверила хозяйку, что знакомиться с гостем не пойдёт ни за какие коврижки. Этого человека она видела в своём многолетнем кошмаре. Именно он играл в нём самую жуткую роль – полицейского, уничтожившего всех её близких. Инга так и просидела весь вечер в спальне, будучи непредставленной загадочному незнакомцу, который, это тоже важно иметь в виду, никого в ней не признал, и вообще не понял, почему его вид произвёл на русскую девушку столь изрядное впечатление. Паула, как это ни удивительно, вполне серьёзно отнеслась к Ингиным переживаниям. Позже она сообщила подружке, что этот парень действительно последний отпрыск старинного рода, мужчины которого традиционно служили в полиции. Как и сам их гость! – Это было со мной! – убеждала Инга. – После той встречи больше никогда, ни разу в жизни этот страшный сон не повторялся! Круг замкнулся, понимаешь? Когда закончилось время нашего отдыха, мы разъехались по разным городам и потеряли друг друга из виду. Я вспоминаю про Ингу довольно часто, хотя до конца не верю в её рассказ. Не верю, но почему-то и не забываю эту историю. Она хранится в памяти довольно бережно, словно ещё может пригодиться. Например, если кто-нибудь незнакомый, едва завидев меня, дико вращая глазами, вдруг побежит прятаться. Тогда я сразу пойму, в чём дело: мы с ним уже встречались! Раньше. Веков двадцать тому назад. Я скакала на коне в виде прекрасной амазонки, а он (ничтожество!) хотел отобрать у меня коня, честь, арбалет, и ещё что-нибудь…

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ

Всё сбылось, кроме встречи Сколько себя помню, всегда любила приврать. А что было делать? Жизнь казалась такой интересной, необычной. Ну почему, когда я начинала что-нибудь рассказывать, восторженно делиться впечатлениями, любой собеседник, совершенно не разделяя моих чувств, лишь тускло отсвечивал взглядом? Эта рыбья тусклость убивала меня, мой рассказ, мой щенячий восторг перед жизнью. Вот и приходилось слегка приукрашивать. Самая большая награда – интерес в глазах слушателя. Мы за ценой не постоим. Однажды я доукрашалась. Можно даже сказать, допрыгалась. В то время наша семья жила в военном городке в столице Монголии, городе Улан-Баторе. Я училась в советской средней школе для детей офицеров, мама преподавала в этой же школе, папа сутками пропадал на военной службе. Всё вокруг меня было какое-то серое, тоскливое, однообразное. Как же не хватало приключений, романтики, ярких событий! И тогда я, совершенно неожиданно, в том числе для себя самой, наплела одноклассницам, что моей любви якобы горячо добивается некий Игорь из девятого класса. Я сама тогда учились в седьмом. Если поковыряться в прошлом, то в основе легенды можно было обнаружить очень скромный, а если вернее – вообще случайный взгляд божественного Игоря, брошенный на меня во время товарищеского матча по баскетболу. Он в горячке поединка едва не залепил мячом в мою светлую голову. Какой взгляд! Но никто кроме меня его не заметил. Пришлось рассказать, но девчонки всё

Сердечные капли равно не поверили. Пришлось «дорисовать» робкое, но горячее рукопожатие и записку с приглашением на тайное свидание. Тем, кто требовал доказательств, было сказано, что записку пришлось уничтожить, чтобы сохранить нашу встречу в глубокой тайне. Ну, «дорисовала», добилась от аудитории выпученности в глазах, и забыла. Мне, если честно, вообще другой человек нравился, одноклассник Пашка. Который отличался от всех мальчиков в классе необыкновенным цветом глаз. Они были жёлтые, как у тигра и ещё они всё время смеялись, когда он на меня смотрел. О моих интригах было немедленно доложено общепризнанной подружке Игоря, Марине, которая на тот момент, по чистой случайности, оказалась ещё и моей подружкой. Начались разборки. Девчонки из класса постоянно затевали какие-то разговоры по душам вперемешку с угрозами страшной расправы. Сама Маринка, случайная жертва моего коварства, ничего выяснять не стала. Она отказалась со мной общаться, находя утешение в тёплой поддержке более порядочных людей. «Преступление» было зарегистрировано в начале мая. Всё лето со мной никто из девочек не дружил. До сих пор не понимаю, почему эта история произвела такой сокрушительный эффект. Вроде никто ни с кем не поссорился, не заболел и не пошёл топиться в реке Туул. Игорь функционировал в привычном режиме, играл в баскетбол и приглашал Маринку на медленные танцы. Зато мне, бессовестной врушке, пришлось продолжать обучение в ситуации бойкота. Дёрнуло же наплести про этого дурацкого Игоря! Начался восьмой класс. Жёлтой змеёй прошелестел сентябрь. Надо было срочно что-то придумать, чтобы выжить, а то скучно, хоть в петлю лезь! И вот, нежданный подарок судьбы. В нашем классе появилась новенькая девочка, Наташа. Синяя форма (все были в коричневых), огромный отложной белоснежный воротник и глазищи, в которых плясало столько искорок, просто салюты из искорок! Это был глоток кислорода. Даже не глоток. Больше! Наверное, с тех пор я не встречала человека, который умел

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ бы так дружить: искренне, легко, беззаветно. Её совершенно не волновала истинная подоплёка моих, как она их называла, рассказок. Даже можно было перевирать по нескольку раз одну и ту же историю. А потом смеяться. Мы постоянно смеялись. Могли даже во время урока случайно переглянуться и захохотать. Потом, уже в коридоре, после изгнания из класса, безудержно досмеивались до икоты, до слёз. Учились мы обе хорошо. Наташка, кажется, даже отлично. Школа воспринималась как место, где можно вдоволь повеселиться. Моя любовь к Пашке стала темой постоянных шуточек и провокаций, от чего «большое чувство» – по нашей терминологии – как-то значительно уменьшилось в объёме и перестало меня беспокоить. Помню, как я поделилась с Наташкой горделивой мечтой, о том, как Пашка на ближайшей дискотеке подойдёт приглашать меня на танец, а я откажусь. Вот он обалдеет! Пусть не думает, что кто-то слишком сильно влюбился! Тут же разыгрывался спектакль. Я, изображая неуклюжего Пашку, ставила пластинку с танго «Брызги шампанского» на проигрыватель, косолапила через всю комнату, замирала перед Наташкой, которая стояла, как у нас говорили «подпирая стенку» и строила глазки. После этого я, раскачиваясь, тянула свои как бы тяжелые руки к Наташке, мыча что-то нечленораздельное, но явно содержащее призыв потанцевать. Наташка радостно хихикала, потом, словно спохватившись, задирала подбородок и категорически отказываясь плясать, почему-то басом отвечала: – Не бери меня за здесь, я тебе не городская! Потом мы, щека к щеке, толкаясь и спотыкаясь, исполняли танго, подражая классическим образцам из телевизора. И с хохотом валились на пол. Постепенно у Наташки наметились какие-то кавалеры. Предпочтение было отдано старшекласснику Саше. Одна беда: с ним надо было обязательно ходить «гулять». Но когда? Ведь некогда! Да и тоскливо подолгу слоняться по улицам, молча обнявшись. Как-то уж очень серьёзно Саша относился к прогулкам.

Сердечные капли Гораздо веселее, чем с ним «гулять», было его дразнить. Я надевала папины огромные, до колен, военные белые валенки прямо на домашние тапочки (чтоб не выпасть), полушубок, тоже белый и тоже военный, с воротником до ушей с одной стороны и до середины валенок с другой. Венчала композицию шапка-ушанка с кокардой. Наряд крепился к хилому организму посредством портупеи. Наташка сама меня ей обвязывала, ремень продевала под погоны, периодически сгибаясь от хохота. «Изюм всего компота» – солнцезащитные очки, вершина моего фантастического перевоплощения. И шли мы под ручку чинно прохаживаться вокруг дома. А бедный Саня голову ломал: что за кавалер такой бешенный объявился, да ещё и в офицерских чинах? Один раз Саша не выдержал: подскочил, сбил с меня ушанку. Косички позорно упали на погоны! Что делать? Бежать! Наташке хорошо, а я в валенках «сорокпоследнего» размера, в которых ноги не сгибаются. Кое-как доковыляла до спасительного подъезда. После этого безобразного происшествия Саша Наташку бросил. Но она, по-моему, даже и не заметила этого события. Как-то решили, что уже пора начинать пить и курить. Купили водки (шампанское в Новый год пробовали, ничего интересного), сигареты «Тройка», залезли на крышу. Подожгли, вдохнули дым, разлили по стаканам водку, глотнули. Ну и гадость! Потом думали, кому бы всё это подарить, чтоб добро не пропало? Так и не нашли достойного. Ещё любили читать. Особенно вслух, вставляя после каждого глагола поочерёдно слова «сикось» и «накось». Получалось здорово: «И обнял он её (сикось) и пошли они счастливые (накось) вдоль улицы…». Нам очень нравилось. Или читали не вслух, а про себя, умудряясь отыскивать даже в самых серьёзных произведениях забавные строчки. И соревновались: у кого смешнее «основная мысль произведения». Тогда было модно прятать от детей книги, чтоб лишнего ничего не узнали. Так мы в поисках «основной мысли» осилили «Вечный зов», «Тысячу и одну ночь», «Жизнь на грешной земле», «Тени исчеза-

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ ют в полдень». Как только попадалась «основная мысль», надо было срочно звонить подруге. Готовили какую-то немыслимую ерунду: из тушёнки, сгущёнки, яичного порошка. Всё, что выдавалось нашим семьям в качестве пайка, неумолимо перерабатывалось в рулеты, жаркое, безе, кофе по-варшавски, муравейники и ещё какую-то сладкую картошку. «Большое чувство» к Пашке вместе с жестоким бойкотом как-то рассосались, исчезли в водовороте нашего веселья. Мечты о будущем носили характер игры во «встречу через тридцать лет», которая должна была состояться непременно в Ленинграде, где ни я, ни Наташка никогда в реальной жизни не бывали. Так вот, Наташка должна была стать художницей и склоняться над этюдником, самозабвенно запечатлевая набережную Невы, на которой, собственно, и развернётся наша встреча. А я должна была проходить мимо, увешанная авоськами. Дальше начиналось лицедейство. Наряжались в мамины платья и придуривались: – Сколько лет, сколько зим! Неужели это ты? А ты изменилась, – это Наташка говорила мне противным манерным голосом, приподнимая подведённые брови, как бы силясь разглядеть меня получше, словно неведомую зверюшку. – Ты замужем? – Какая встреча! Конечно, замужем, даже два раза, у меня трое детей, – приступ дикого хохота. – А ты замужем? – Нет! – энергичные размахивания художественной кистью в воздухе над предполагаемым этюдником. – Мне совершенно некогда заняться этим вопросом. Погрузилась в творчество! А ты чем занимаешься? – Заполняю квитанции в химчистке. В стихах, разумеется. Клиенты жалуются, – опять хохот. Через год я уезжала из Монголии – папу перевели по службе в Екатеринбург. Прощаясь, подарила Наташке невероятной красоты талисман, самое драгоценное своё сокровище, на счастье. Сейчас уже точно не вспомню, кажется, это был фиолетовый колокольчик на чёрном шнурке. А она мне подарила свои рисунки и написа-

Сердечные капли ла письмо, которое следовало прочесть только в поезде. Мы не плакали, мы как всегда смеялись. О том, что Наташка погибла в авиакатастрофе 3 мая 1985 года, я узнала от мамы. Меня только что выписали из роддома. В синей коляске под майским солнышком лежал мой первенец. Весна рвалась в душу, открывала окна, выбеливала тротуары, сводила с ума горластых уральских воробьёв. Ну как я, девятнадцатилетняя мать, могла поверить, что моя Наташка всё это уже никогда не увидит? Я и не поверила, и никогда не поверю. Недавно на антресолях я обнаружила рыжую папку. Она оказалась зарытой под кипой журналов. В ней почти ничего не было, только какие-то инструкции по эксплуатации неведомых электроприборов и старые письма. Здесь же нашёлся синий конверт с последним письмом Наташки и её четырьмя рисунками. Она срисовала с открыток цветы: незабудки, сон-траву, мимозы, нарциссы и розу с двумя бутонами. В письме, как и тогда, почти тридцать лет назад, меня царапнули первые строчки: «Сидишь сейчас в вагоне, да? Ну, уезжай, уезжай. Оставляй свою подружку на съедение волкам. И на встречу со мной не рассчитывай, потому что останутся от меня только рожки да ножки, да ещё твой талисманчик!» Всё сбылось. Кроме квитанций в химчистке и встречи на питерской набережной.

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ

Фантастическая любовь Серёге недавно исполнилось пятьдесят шесть лет. Невысокий, подтянутый, светлые волосы удачно маскируют лысину. Глаза огромные и какие-то уж слишком голубые. В его жизни было много взлётов, и только один – феерический. Лет пятнадцать тому назад он, будучи тренером по плаванию, вывел в чемпионы Европы одного из своих воспитанников. Бывали в его жизни тяжёлые моменты, и только один страшный: старший сын, первенец, погиб в аварии. Было в жизни у Серёги много «любовей». И только одна фантастическая. Про неё он вспоминал десятки раз, не уставая и не повторяясь в деталях. Стоило только хоть чуть-чуть выпить. – Я тогда был в Тюмени, на сборах. И слушатели понимающе переглядываются, шепчут: «ну, начинается!» – Был женат, кажется, четвёртый раз. Ну да, четвёртый. Или третий? Неважно. – Третий! – хором убеждают слушатели. – Третий! Не сомневайся! – Да как третий-то? Это же в девяносто пятом году было. Ну, неважно. – В девяносто восьмом! – опять настаивают слушатели. – Да в пятом! В восьмом? А вы откуда знаете? В пятом! Ну, неважно! И была там одна молоденькая красавица тренерша. – Да какая же молоденькая? Ты говорил, что ей было тридцать пять лет! И не красавица! – Так. Я продолжаю.

Сердечные капли – Лучше тост скажи! – Вот расскажу, тогда и тост. Полюбила меня молоденькая тренерша. Красавица, не красавица? Неважно. Всё время мой взгляд ловила, перехватывала. Понял, что нравлюсь ей, хоть сейчас себе забирай. Но мне куда? Я ведь женат в третий раз уже был. Четвёртый? И вот, провели мы сборы. Все спортсмены разъехались, только мои ещё оставались. Утром нас с этих сборов должен был увезти автобус. Тренерша на прощальном ужине не ела. Всё на меня смотрела. Я ждал, что подойдёт. Нет, не подошла. Вернулся к себе в комнату, вещи начал собирать. И вдруг услышал стук в дверь. Ну, точно, думаю, мои не спят. Сейчас я им всыплю за нарушение спортивного режима. Открываю дверь, лицо сделал злое, детей пугать. А там Лена стоит. – Света! – не унимаются слушатели. – Неважно. Меня так легонько рукой в грудь толкнула, я посторонился, она в комнату прошла. И на диван села! Почти легла. Плечи назад, грудь вперёд, шея длинная! Дышит. – Ты говорил, на стул села! – Неважно! Стул рядом стоял. Да не мешайте! Я молчу. Она говорит: «устала». Я молчу. И она молчит. Потом говорю: «может, чаю?». Не выгонять же, думаю. Поговорим и уйдёт. Спать хочется. Смотрю, она куртку на молнии расстёгивает, снимает, на спинку стула вешает. Надолго значит, думаю. Говорит: «жарко». А вообще-то, совсем было не жарко. Налил ей в стакан воды. Она воду пьёт маленькими глоточками. А потом говорит: «Я хочу от тебя родить ребёнка». Конечно, растерялся сначала. Что же, помочь больше некому? Но не стал спрашивать, как-то видно было, что обидится, если спрошу. Потом стала меня целовать, ну и я ей помог! – В смысле трахнул, что ли? – уточняют слушатели, подбадривают. Мол, не смущайся, Серёга, интимных подробностей, мы здесь все свои. – Можно и так сказать. Она потом быстро ушла. Спортсменов я отправил на автобусе одних. Сам не поехал. Ещё на два дня мы на базе остались. Сразу могло не получиться, чтобы дети.

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ Серёга, окидывая мысленным взором прошлое, быстро выпивает рюмку, закусывает пельмешком и продолжает: – Как она меня любила! – далее следует пауза, необходимая для осознания присутствующими этого факта, а также для наполнения рюмки. – А потом больше никогда ничего о ней и не слышал. Вот и всё. Так и не знаю, есть у меня в Тюмени ребёнок, нет? – Тост давай! – А чтоб нас просто любили! Любили, потому что мы мужики! – и неожиданно, надув на лбу жилы как загорланит. – Сяду я верхом на коня-я-я! Ты вези по полю меняя-я! Слушатели подхватывают. Серёга блеснёт непрошенной слезой и снова возьмёт себя в руки. Один из слушателей, Борис, друг и одноклассник, всю Серёгину жизнь знал наизусть, как будто сам прожил. Это он всегда подхватывает идею вспомнить про тюменскую любовь и тонко вворачивает уточняющие вопросы. У них уже почти сформировался комический дуэт. Серёга самозабвенно вспоминает, а Борис ехидно уточняет. Первого апреля, всего лишь через неделю после очередного прослушивания завораживающей истории, Боря, встав пораньше, начал придумывать розыгрыши. Сразу вспомнил про Серёжу. Идея лежала на поверхности, такая же доступная, как Лена на диване в Серёгиной спортбазовской комнате. Борис, с улыбкой опереточного злодея взял свой сотовый телефон, активировал функцию «скрыть номер» и набрал недрогнувшей рукой: «Здравствуй, папа. Ты хочешь нас увидеть? Близнецы Полина и Юля из Тюмени». Через два часа Боря, напрочь забыв про свой розыгрыш, уже мучился на работе. Работал он в городской администрации, которая постоянно совещалась, изыскивая всё новые и новые возможности для увеселения горожан. Сидел Боря на солнышке, его разморило, он даже успел немного поспать, не выпуская нить повествования очередного докладчика. Потом, когда эта тягомотина наконец-то завершилась, уже болтаясь «в кулуарах», Боря глянул на экран телефона. Какая-то немыслимая куча звонков от Серёги.

Сердечные капли – Как добраться до Тюмени? – это был риторический вопрос, которым Серёжа доносил до сознания Бориса следующее: он немедленно выезжает в Тюмень, да ещё хвастается перед другом своими достижениями, намекая, что никто другой не смог бы так эффективно помочь тюменской тренерше. Пока Серёга, давясь эмоциями, сбивчиво излагал до боли знакомую историю, и её невероятный финал, Борис мучительно соображал, что делать. – Ты, если поедешь в Тюмень, будешь проезжать по мосту речку Течу. Там до сих пор сохраняется повышенный радиационный фон. Помнишь, была утечка радиации под Челябинском? – Борис не знал, как удержать друга от экспедиции в Тюмень и ляпнул первое, что пришло в голову. – Не езди! – Да плевать на радиацию. Сколько ехать? Часов десять, да? – Серёга, обалдев от новости, рвался обнять дочерей и в эту минуту презирал опасность. – Автобусом ехать часов восемь, не меньше. – А что делать с радиацией? – Серега, слегка отдышавшись, решил всё-таки не рисковать потенцией. – Зайди в любую поликлинику, где есть рентгенологический кабинет, попроси у них на время цинковую пластину. Оставишь в залог паспорт или водительские права. Пластину положишь на колени, когда будешь радиацию проезжать! – Борис постарался не заржать в трубку, радуясь своей сообразительности, и ещё тому, как здорово он напугал своего доверчивого друга. Что было дальше, мы не знаем. Борис не говорит. Историю про свою тюменскую любовь Серёжа больше не рассказывает. Даже если очень сильно выпьет. Главное, мы теперь точно знаем, что Серёга не врёт. Что была в его жизни Лена. Или Света. Молодая. Или немолодая. Красивая. Или некрасивая. В 195-м году была. Или в 90-м. Серёга тогда ещё женат был в третий раз. Или в четвёртый. Всё-таки была любовь. Или не было? Ну, неважно.

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ

Клуб любителей животных Cегодня у меня плановое посещение клуба. Наш клуб снаружи выглядит очень респектабельно, чем-то напоминая барскую усадьбу середины позапрошлого столетия. Огромный дом с колоннами находится сразу же на выезде из городка и утопает в зелени. Внутри всё не так красиво: можно разочарованно наблюдать только небольшой холл, из которого в разные стороны разбегаются длинные коридоры. Новичкам, буду судить по себе, здесь неуютно, кажется, что все его участники неряхи и разгильдяи, награждённые членством в клубе исключительно за свои позорные заслуги. Самого себя новичок считает всего лишь случайной жертвой злого рока. Новичок брезгливо держится в сторонке, с удивлением подмечая, что «старички» выглядят вполне прилично, хотя, по идее, должны ходить в рванье и струпьях. Сюда принимают даже детей. Вот кто чувствует себя непринуждённо в любой обстановке. Задавать вопросы у нас не принято. Хотя новички обычно не выдерживают. В основном их волнует, как долго может продлиться членство в клубе. «Старички» устало улыбаются. Они раньше тоже спешили, как выяснилось, напрасно. Редко, когда занятия отнимают меньше трёх месяцев, чаще на них требуется полгода, год. Бывает и дольше. Но это в других секциях. На вывеске клуба написано «Кожно-венерологический диспансер». Такое вот неблагозвучное название у заведения, в котором скапливаются жертвы любви. Как ни крути, все мы – её жертвы. Любовь протекает у разных людей по-разному: одних то-

Сердечные капли чит прямо из сердцевины организма, а по другим ползает снаружи. Как у нас, например. У нас стригущий лишай, говоря на клубном сленге, микроспория, трихофития. Мы добрые друзья животных. Некоторые, к сожалению, уже не очень добрые. Вон Люба, говорят, своего кота усыпила, а Валентина Ивановна, как можно заключить из некоторых её оговорок, утопила друга в минуту отчаяния, не осознавая, что делает. Однако, лучшие из нас по-прежнему самоотверженно заботятся о своих любимых зверюшках, не поминая зла. Своих котов и собак они давно вылечили. Теперь боятся их заразить. Председатель нашей секции – очень строгий доктор, миколог. Он никогда не улыбается, на провокации не поддаётся, на дурацкие вопросы отвечает обстоятельно, как на недурацкие. Требует, чтоб все являлись на заседания аккуратно раз в неделю. Для других секций клуба есть другие двери и коридоры, но вот председатели такие же, как наш, последний раз улыбавшиеся ещё до института. Мы редко с ними пересекаемся. Ребята из соседней секции, у которых почесуха, с нами не водятся: у них заболевание открылось на нервной почве, они, в отличие от нас, вообще не заразные. С венерическими мы сами не дружим, стараемся про них даже не говорить, хотя искренне им сочувствуем: вот уж кому по-настоящему не повезло. Зато все мы равны перед злобной старушкой-кровозаборщицей. Она одинаково люто ненавидит каждого, кто доверчиво протягивает ей руку, оголив запястье. Вообще, если ей верить, то все члены нашего клуба «подонки общества». Она так и говорит: «подонки». Народ сидит напуганный, кто-то на чудо надеется, ктото на ошибку в диагнозе, а кто-то вообще случайно попал, не то что остальные. Никто не возражает, что его обзывают плохим словом, как будто пришёл каяться, а не кровь сдавать. Всё это напомнило мне кадры из документального фильма про китайскую культурную революцию. Там один сознательный колхозник, забравшись на трибуну, обли-

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ чает прочих крестьян, а они молчат, горемычные. Потом самые слабонервные из них не выдерживают и уже сами начинают публично каяться в грехах. Смотрю по сторонам, кто первым «поплывёт»? «Я проститутка, – скажет девушка слева от меня. – Я заболела, потому что хотела заработать много денег своим телом!». «А я наркоман! – закричит парень, стоящий в дверях. – У меня вирус иммунодефицита, потому что я мыл шприц в луже!». «А я кошку гладила, – забьётся в истерике старушка у дверей. – Нет мне прощения!». Но это всё фантазии. В сказке о туповатом старичке и не очень умной рыбке, речь шла о трёх желаниях, исполняемых с интервалами. Здесь тоже не всё сразу. Только в нашем случае три желания называются «три соскоба». Сдают их трижды, по одному в неделю. Желание, правда, одно на всех, чтоб не оказалось в частичках кожи некоего «мицелия», или спор грибов, вызывающих наше неинтеллигентное заболевание. Пока все три желания не исполнятся, о выходе из клуба и думать нечего. На сегодняшнее заседание нас пришло человек десять, все лица знакомые, почти родные. Тема заседания «Сглаз, порча или всё-таки инфекция?». Я выступила с докладом, убеждая коллег, что природа нашего заболевания двойственная. Клавдия Ивановна со мной не согласилась. Говорит, был у них в подъезде один кот, всё около неё тёрся. Вот и натёр! Люба и Валентина тоже думают, что инфекция. Их по-человечески понять можно. Только начали обсуждать, как спасаться, тут меня председатель и позвал. Еле успела нашим дамам протараторить, что в Интернете пишут про девятипроцентный уксус и жжёный камыш. Председатель, который расслышал что-то про укус, меня долго ругал, говорил, что это он председатель, а не я. Ещё напомнил, что все члены нашего клуба дают подписку насчёт недопустимости самолечения. А потом сообщил главное – сбылись моих три желания, нет у меня никакого лишая, в том числе и стригущего. И не было. В этот момент у меня возникли два вопроса. Первый: зачем они меня целый месяц мучили? И второй: как теперь мимо этих лишайных незаметно проскользнуть по узкому коридору, чтобы случайно не заразиться?

Сердечные капли

Отец невесты Я проснулась от того, что рядом никто не храпел и не пытался спастись от утренней прохлады, отбирая у меня одеяло. Ещё оказалось, что левая половина кровати изрыта, как будто спящий пытался закопаться поглубже. Наверное, это ему удалось, потому что на поверхности не было никого видно. «Волнуется, – подумала я. Он ведь сегодня выдаёт замуж старшую дочь», – и пошла в ванную, чтобы выключить воду. В ванной всё было залито до самого потолка, как будто бы несчастный хотел не просто принять душ, а непременно утопиться, напоследок помыв кафельные стены. Своего мужа Семёна я неожиданно обнаружила в гостиной. Паника сделала своё дело. Вместо обычного жизнерадостного парня, на диване эмбрионально крючилось едва прикрытое пледом какое-то тельце, с поджатыми ручками и ножками, напоминающее инопланетный организм, забытый представителями иных миров на жестокой Земле. На челе угадывалась скорбь. При этом Отец Невесты спал, дыхания было почти не слышно. – Ты почему здесь спишь? – для этой фразы понадобился голос повеселее, чтобы поддержать Семёна в трудную минуту. – Боялся проспать регистрацию! – неожиданно бодро доложил Отец Невесты и приподнялся на локте. – Восемь. – Уже проспал, – и он снова рухнул на диванную подушку. Затем плед был сброшен, и началась кипучая деятельность по приданию Отцу Невесты человеческого облика. Через десять минут передо мной стоял чисто выбри-

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ тый, благоухающий кофейной свежестью стройный красавец с благородной сединой на висках. На нём почему-то была клетчатая рубаха, а волосатую ногу он пытался засунуть в потёртые джинсы, которые обычно надевал для поездки на дачу. «Волнуется», – снова подумала я и продолжила отрезвляющим голосом: – Ну куда ты? На дискотеку восьмидесятых? Надень белую рубашку и костюм. Отец Невесты, не приходя в сознание, молча принял из моих рук и то и другое. Покорно напялил на себя рубашку, брюки, почти не морщась, просунул голову в галстучную петлю. Я с удовлетворением оглядела Отца Невесты: – Татарская диаспора будет в восторге. Такого приятного мужчину они не ожидают увидеть. Тут его наконец-то прорвало: – Хорошо, что дочь выходит замуж за татарина. Они чтят семейные ценности! Нет, плохо, что за татарина. Бросит её и женится на своей. Нет, хорошо, что за татарина, а не за чечена. Он хоть хиджаб на неё не наденет. Плохо, что за татарина. Татары русских не любят. А кто нас любит? Нет, хорошо, что за татарина! А вдруг свадьба будет в национальном стиле? У мусульман как? Кого выкупают, или там воруют? Кто у них считается самым дорогим? – Отец Невесты. Далее Семён забегал по гостиной, сужая круги возле кипы газет, сваленных на нижней полке книжного шкафа. – У нас была газета татарского землячества «Татар рухы»! Там есть маленький словарик. Надо запомнить, как по-татарски «Здравствуйте!» И ещё надо выучить какую-нибудь народную мудрость по-татарски! …И уже, растворяясь в утренних сумерках: – Желаем паре молодой дожить до свадьбы золотой! Молодая семья просуществовала всего полгода. Новоиспечённый татарский муж полюбил другую женщину. По нестандартному стечению обстоятельств разлучница оказалась немкой.

Сердечные капли

Больше, чем танк Наша семья тогда жила в военном городке в Монголии. Папа служил Отечеству, будучи майором Советской Армии. Мы с мамой помогали ему, чем могли. Я вот, например, была отличницей и ещё председателем совета отряда пионеров из четвертого класса. Наша пионерская дружина носила имя Марии Васильевны Октябрьской, женщины-танкистки, героя Советского Союза. За невысоким забором, отделявшим казармы от домов, в глубине территории воинской части, тоже носившей имя Марии Октябрьской, на величественном каменном постаменте, был установлен самый настоящий танк Т-34. На броне танка виднелась пробоина. На башне значилось: «Боевая подруга». Красивое имя дала грозной машине Мария Октябрьская. В школе на уроках мужества нам часто давали послушать песню, в которой повторялись слова «Давным-давно была война, давным-давно прошла она…». Так жалко становилось, что уже прошла! Не довелось поучаствовать. А тут такая машина времени, можно сказать, под рукой! Танк Марии Октябрьской! Это был её собственный, личный танк. Не велосипед, не мотоцикл, даже не автомобиль, а боевой танк! Когда муж Марии Октябрьской погиб на фронте, она продала всё, чем владела, и написала Сталину письмо. В нём отважная коммунистка просила вождя немедленно продать ей танк, чтобы она могла отомстить врагу за смерть мужа. Сталин согласился, но денег на целый танк смелой женщине поначалу не хватало. И тогда Мария села вышивать на продажу салфетки и скатерти.

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ При этом она прекрасно разбиралась в механике, стреляла без промаха и дралась как самурай. Сколько талантов было у Марии Васильевны! Т-34 ей всё-таки продали, и она в составе танковой бригады отправилась на фронт «давить фашистских гадов». Воевала отчаянно, была водителем-механиком в составе экипажа, состоявшего из мальчишек-солдатиков, которые по возрасту годились ей в сыновья. Они так её и называли – «мама». В неравном бою под деревней Крынки в Витебской области, Марии Васильевне пришлось под проливным огнём чинить гусеницу, разорвавшуюся от попадания снаряда. Героическая женщина получила осколочное ранение, оказавшееся смертельным. Умерла в госпитале, наверное, со спокойной душой: перед смертью она ненадолго пришла в сознание и успела узнать, что все её «дети» живы, а танк «Боевая подруга» снова на передовой. Значительную часть своего свободного времени я уделяла разглядыванию танка и мечтам. Сижу себе на лавочке у штаба и представляю, как мчусь в горячке боя, стреляю из танка, потом вылезаю чинить гусеницу, бегу, пригибаясь под свинцовым дождём. На голове самый настоящий шлем, в руке тяжеленые траки, кусочки гусеницы, отвёртка, чтоб залатать прореху… И вот как-то, созерцая «Боевую подругу», я задумалась над совершенно простым вопросом, а именно, надёжно ли заперт люк у танка? Что, если не заперт? Конечно, о том, чтобы «покататься», я даже и не мечтала. Постамент, конечно, помешает. Но оказаться внутри, вдохнуть дым сражений! Вдруг Мария Октябрьская выронила носовой платок или письмо потомкам? Или шлем? Ну хоть что-нибудь осталось бы в танке от тех времён... У меня тогда была замечательная подружка Маринка, тоже склонная к созерцанию танка. И ещё в нашем классе учились Серёжа и Саня, жаждавшие повоевать с врагом, с ними тоже вполне можно было поделиться идеей. Нельзя сказать, чтобы на подготовку экспедиции ушло много времени. В ближайшую субботу, как только родители ушли на танцы в Дом офицеров, мы побежали к постаменту. Первыми на танк залезли мальчишки: два ко-

Сердечные капли мандира и куча сочувствующих. Люк не был приварен к танку, может, это вообще был не люк, а какой-то кусок металла – и они его общими усилиями сдвинули. Мы с Маринкой, не задумываясь, полезли внутрь. Мальчишки в танк забираться не стали, чтобы не тесниться. Внутри танка оказалось очень неуютно, темно, в тесноте кабины отовсюду торчали какие-то острые железяки. Не повернуться. Мы сразу же покрылись синяками. Точно говорю, само пребывание в танке, уже и есть подвиг. А если ещё в нём ездить и стрелять?! Сразу стало понятно, что личных вещей героической Марии Октябрьской здесь найти не удастся. И тут что-то произошло. Наверное, мальчишек обнаружили. Саня и Серёга с перепугу вернули на место крышку от танка (точнее сказать не могу) и убежали. Мы с Маринкой остались сидеть в гробовой тишине и такой же гробовой темноте, слабый свет едва пробивался через пробоину и через щёлки возле того места, откуда мы залезли. Первых десять минут ещё на что-то надеялись. Потом в мёртвой тишине танка нам стало очень тоскливо, и мы даже всплакнули. Сдвинуть железяку, закрывавшую выход из танка, мы, как ни старались, не смогли. Дышать оказалось совершенно нечем, поскольку благодарные потомки не пожалели масляной зелёной краски, придавая танку монументальную красоту. Сразу захотелось в туалет. Но не может ведь советская пионерка сделать «это» в настоящей боевой машине, ставшей священным памятником! То-то бы обрадовались империалисты, узнав о такой подлости. И вот сидим, терпим, дышим по очереди через колючую дырку в броне. Потом Маринка решилась позвать на помощь. А ведь это был тёплый субботний вечер, и уже стемнело. Могу себе представить, что испытывал человек, едва расслышав несущееся из-под танковой брони: – Это я, Марина! Помогите! – поди разбери, Марина или Мария. – Выпустите меня! – и плач, переходящий в вой. От Маринкиных воплей лучше не стало, стало ещё хуже. Никаких звуков снаружи до нас не доносилось. Вот так, наверное, зарождалось выражение «глухо как в танке». Хотя нет, оно должно было зародиться ещё раньше,

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ вместе с танками. Когда нас стали искать, в первую очередь обошли квартиры всех одноклассников, в том числе зашли к Сане, а потом и к Серёге. До той поры они молчали, что оставили нас в танке, в глубине души надеясь, что мы как-то смогли выбраться из люка, и всё будет шито-крыто. ...И вот с грохотом люк открылся. Луч фонарика, столб слепящего света и, как показалось мне от избытка чувств, дуло автомата. Словно нашкодивших котят, нас повытаскивали из танка и повели домой для расправы. Маринке здорово влетело, зато мне удалось избежать наказания. Только рассказала маме с папой, что хотела найти в танке вещи, забытые Марией Октябрьской, родители зашлись в хохоте, изо всех сил стараясь при мне не смеяться. Чтоб я не подумала, что всё это шуточки! Люк заварили. На танк мы больше не заглядывались. Нам сказали, что это НЕ ТОТ танк. И только прожив на земле несколько дольше, чем Мария Васильевна Октябрьская, я могу с уверенностью сказать, что на самом деле совершенно неважно, тот самый это был танк или другой…

Сердечные капли

Зелёные яблоки и лишний Колька Они никогда не желтеют. Семеринка, или как-то ещё их называют. Это такой сорт. Вечнозелёный, вечно молодой... Ванечка родился в апреле. Шёл первый год перестройки. Его родители не голодали, но жили, как тогда говорили, «при стеснённых обстоятельствах». Это была самая обычная семья: супругам по девятнадцать лет, их родителям по сорок. Новоиспечённые бабушка с дедушкой работали на заводе в две смены. Ванин отец, когда был не в институте, успевал грузить вагоны, а молодая мать, если была не в университете, то заботилась о ребёнке. Родственники целыми днями передавали Ванюшку по кругу с рук на руки, и каждый считал, что именно он лучше всех заботится о ребёнке. Откуда в этой истории взялись яблоки? Им неоткуда было взяться. Но они всё-таки появились – вместе с Колькой, двоюродным братом юного отца семейства. Колька вынырнул из бодрящей мартовской свежести, такой же оптимистичный и стройный, как веточка, качающаяся за окном в безбрежном пространстве неба. Лицо конопатое, с высокими скулами, глаза с искоркой, трогательная коротенькая чёлка. Какой-то очень юный, да ему тогда и было лет пятнадцать, не больше. Состоялся обмен. Молодая мать приняла с благодарностью нереальные для марта яблоки и положила их на канцелярский стол, который по совместительству оказался ещё и пеленальным столиком. А Кольке дала подержать первенца. Колька взял его деревянными от волнения руками и долго не отдавал, прижимая к себе хруп-

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ кий организм. Это, наверное, был единственный случай в его жизни, когда ему доверили подержать такую драгоценность. Молодая мать внезапно озарилась мыслью, что ведь сам Колька был сиротой при живых родителях. Его отец мотался по тюрьмам и пересылкам, родная мать раздавала детей по приютам, оставляя себе одну только заботу – водку. Была у Кольки ещё какая-то промежуточная мать, которая возникла в связи с поздней любовью папы-рецидивиста и сознательной партийной женщины, решившейся взяться за неблагодарный труд по перевоспитанию уголовника. Неизвестно, чем она била мужа, но пятилетнего Кольку непьющая сознательная мачеха могла запросто приложить табуреткой по голове. Чтоб приёмный сын её уважал и во всём слушался. То ли из-за её изуверских педагогических методов, то ли потому, что Колькин папа снова сел в тюрьму, органы опеки определили мальчика в детский дом. И вот выживший, весь светящийся нежностью Колька, держал на руках Ванечку. Зелёные яблоки просвечивали через полиэтиленовый пакет, слегка запотевший под прямыми солнечными лучами. Сказочный драгоценный подарок. Подношение маленькому божеству. Они ведь в это время года стоили целое состояние! Конечно, Колька получал стипендию в своём политехническом училище, но в этом месяце её, судя по всему, выдали зелёными яблоками. Время шло. Ванечка рос. Колька редко навещал родственников. Но если только заходил в дом, то сразу же заговаривал о самом главном: как растёт Ванечка? Хорошо рос Ванечка, обласканный мамой и папой, дедушками и бабушками. Колька стеснялся приближаться к счастливым семьям, наверное, из врождённой деликатности, а может быть, прекрасно понимал, что может опять оказаться лишним. Старался быть «как люди». Один раз даже зарегистрировал брак, правда, ненадолго. Что-то не получилось у него завести детей, вот и расстались. Работы не боялся, на жизнь не жаловался. Всегда готовый по первому зову прийти на помощь, он частенько

Сердечные капли батрачил на своих более успешных родственников. Выпивал по-разному. Когда ему казалось, что спивается, завязывал резко, на месяцы. По какой-то загадочной причине, Колька с возрастом не менялся. Если крепко присмотреться, то можно было бы заметить мелкие морщинки возле глаз и складку на переносице. Да кто его будет разглядывать? Жил в общежитии. Говорил, что квартира ему не нужна, потому что там никого нет. Только он один, Колька. Однажды в душный понедельник, когда лето едва-едва начинало задумываться об осени, и все яблоки были ещё зелёными, остановилось сорокалетнее Колькино сердце. Ванечке, который уже сам к тому времени стал папой, позвонила молодая бабушка, она же бывшая молодая мать и, плача, рассказала историю про зелёные яблоки. Иван выслушал её очень внимательно, а потом сообщил, что на похороны не пойдёт. Ведь он Николая совсем не знал. Да и что их связывало, кроме зелёных яблок?

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ

Как научиться стрелять Не знаю, откуда это взялось, но с самого начала своей репортёрской жизни, я была свято убеждена, что для полноценного профессионального журналиста недостаточно научиться писать, внятно излагая свои мысли. Не менее важно уметь хорошо плавать, стрелять и водить машину. Проще всего было научиться плавать. Всего один месяц у воды, когда я с завидным упорством старалась утонуть, вываливая себя с мостков всё дальше и дальше от берега, подарил мне это умение. Научиться стрелять было сложнее. Как только рядом со мной оказывался какой-нибудь хороший человек с табельным оружием, я начинала склонять его к мысли, что надо нам вместе где-нибудь пострелять. Всегда находилась пара-тройка патронов, не учтённых в ведомостях. И герой моего очередного очерка или репортажа неизбежно соглашался преподать мне урок стрельбы. Самые большие надежды я возлагала на сурового опера по имени Матвей. Мы частенько работали вместе: он ловил жуликов, а я искренне им восхищалась на страницах нашего популярного издания. Мне хорошо запомнился его последний урок. Тогда мне удалось существенно продвинуться в теории стрельбы, значительно отодвинувшись в практике. Сидеть в ночной засаде во Дворце пионеров собирались как на пикник. Заранее обговаривая, сколько бутербродов и кока-колы нужно взять с собой. Этот Дворец и правда был Дворцом, бывшей резиденцией знаменитейшей на Урале купеческой фамилии. Его окружали легенды и сплетни. Говорили, что отсюда начинались таинственные подземелья, клубком скрутившиеся под но-

Сердечные капли гами нашего большого города, что в здешних подвалах водятся привидения, охраняющие проклятые клады. Но нас интересовали только люди, которые должны были зайти сюда ночью, чтобы выкрасть видео и аудиоаппаратуру, недавно подаренную детям очередным кандидатом в депутаты. Весть о кандидатской щедрости обрадовала всех горожан, но, как выяснилось, самый горячий отклик нашла в сердцах у жуликов. Во дворец пробирались тайными тропами – по одному, по двое, чтоб «не спугнуть». Потом долго бродили по кабинетам и залам, пока молодые оперативники, ученики Матвея, тосковали в засаде. Время шло, но никто и не думал покушаться на общественное достояние. Оперское чутьё подсказало Матвею, что уже никто не придёт, и таким образом настала пора для наших тренировок. Мы залезли на чердак и там устроили стрельбище. Матвей поставил красную банку из-под колы на перевёрнутый ящик и выстрелил. Банка исчезла. Ужаснувшись произведенному грохоту – казалось, громыхнул каждый кусок листового железа на крыше, Матвей замер. – Вдруг услышат? Сейчас по рации как сообщат о стрельбе! Мы немного посидели, подождали, Но нет, никто из граждан не спешил набрать «02». – Стреляем. Давай, теперь ты! Матвей поставил вторую банку из-под колы на тот же ящик. Следуя всем его инструкциям, я прицеливалась очень долго, стараясь не задерживать дыхание и положив указательный палец, который нельзя напрягать, на спусковой крючок. Прогрохотал выстрел. Толку никакого, пуля улетела в неизведанном направлении, а наглая банка, как и прежде, цинично поблескивала красными боками всё с того же ящика. Матвей посмотрел на меня, как на инфузорию в туфельках и произнёс очень важную фразу. – Целиться нужно сердцем! Ты поняла? Сердцем. – И он, как мне показалась, вообще не целясь, прострелил банку. – Вот так! Ты кого-нибудь ненавидишь? Ты лично кого-нибудь ненавидишь?

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ – Ну, преступников, убийц всяких. – Это ерунда. Разве это ненависть? Пока не научишься по-настоящему ненавидеть, и стрелять нормально не научишься! Я, конечно, расстроилась, что приличных результатов в стрельбе никогда не достигну. Но и обрадовалась, что нет во мне этих ужасных чувств, безошибочно отправляющих пулю прямиком в цель. Мечты о том, чтобы научиться хорошо стрелять почти растаяли, когда в одночасье моя безбедная и красивая жизнь стала бедной и некрасивой, разбившись о чёрное предательство ближайшей подруги. Теперь она счастливо жила с моим мужем. Даже вернула через него мои подарки, в основном это были книжки. Конечно, зачем они ей? Главный подарок от меня она уже получила. А ещё она полюбила открывать ему глаза на мой моральный облик, присочиняя какие-то невероятные подробности измен, о которых я ей как будто бы докладывала в минуты сердечной близости. Это она так заботилась о дорогом человеке, чтобы он избавился от комплекса вины передо мной. Заботливая, всё-таки, была у меня подруга! Вот тут-то до меня и дошло, что значит ненавидеть. Впервые в жизни я испытала острое желание убить человека. Настолько острое, что никаких других мыслей и желаний у меня просто не осталось. Как-то неожиданно я вспомнила про свою давнюю приятельницу. В начале моей репортёрской жизни на каком-то обыске в общежитии мебельной фабрики я познакомилась с весёлой и очень обаятельной девчонкой, её звали Таней. Я дала ей свой номер телефона, и мы стали изредка общаться. Однажды она позвала меня к себе в общагу, чтобы поболтать и посоветоваться. Её муж – охранник какого-то казино – исчез из родного дома, вернее, из общежития, как говорят, при невыясненных обстоятельствах. Она, тщетно прождав его какое-то время, для успокоения нервов решила навести в жилище идеальный порядок и случайно обнаружила в плательном шкафу зашитый в детскую подушку самый настоящий пистолет. Муж всё не

Сердечные капли возвращался, а пистолет всё лежал в шкафу. Что делать? Вопрос был непростой. Взвесив все «за» и «против», пощупав тяжёленькую розовую подушечку, зашитую сбоку чёрной ниткой, я ей посоветовала ничего не предпринимать. Постаралась убедить её, что пусть уж пистолет лежит там, где лежит. Вряд ли его кто-то найдёт. Не надо будить лихо, пока оно тихо. Или как там в пословице? Мы убрали подушку на антресоли и пообещали друг другу про неё никогда и ни с кем не разговаривать. И вот я вспомнила про Татьяну, а главное, про её волшебную подушку, и помчалась в общежитие. Меня едва пропустили. Оказывается, Татьяны дома не было, она уехала в отпуск, в её комнате жила какая-то родственница. Я недолго с ней поболтала, дождалась, когда она выйдет из комнаты, забрала подушку с того самого места, где мы её и оставили, и ушла. Танина родственница даже ничего и не заметила. Я отправилась домой. Подушку, с прощупывающимся в ней смертельным оружием я держала на руках, как живое существо, поглаживая оттопыренные бока и придерживая на кочках. Ехала и мечтала, как я, убив предательницу, с чистой совестью и со спокойной душой буду сидеть в следственном изоляторе. Продумывала, что скажу на суде, и как стану рассказывать сокамерницам весёлые истории из моей смешной жизни. У них это, кажется, называется «травить романы». Дома я осторожно вскрыла наволочку. Не дыша, чтобы не разлетелся пух, достала завернутый в промасленную бумагу пистолет и дрожащими руками вынула из его рукоятки магазин. Оказалось, в нём было целых пять патронов. Обрадовавшись, вернула на место магазин, сняла пистолет с предохранителя, заслала патрон в патронник и засунула его в карман шубы. Потом заторопилась в ближайший соснячок. Благо, что он располагался недалеко от дома. Мне надо было сделать хотя бы один-два выстрела, чтобы убедиться в том, что оружие меня не подведёт. По дороге купила пластиковую бутылку кока-колы. Кока-колы в банках не оказалось, а другие напитки в жестянках меня почему-то категорически не устраивали в

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ качестве мишени. Долго искала укромное место. Казалось, что везде притаились случайные жертвы, даже не подозревающие, что у меня здесь полигон. И вот, наконец, нашла какой-то подходящий пень. Поставила на него бутылку. Отошла на десять шагов. Мне говорили, что максимальное расстояние для прицельной стрельбы должно быть около двадцати пяти метров, но пуля может улететь гораздо дальше. Попробовала «прицелиться сердцем». Оглушительно грянул выстрел. Пуля вошла в пень, я увидела, как от него откололась щепочка. Плохо. Подошла чуть поближе. Вторая попытка. Представила себе подругу. Как она, лёжа под одним одеялом с моим мужем, игриво улыбаясь, выдаёт наглую ложь за мои сокровенные тайны… Попала! Как же рванула кола из бутылки! Как будто её там было сто литров! Капли газировки упали на моё лицо, и, слизывая их с губ, я обнаружила, что у них солоноватый привкус. Надо же, оказалось, что я почему-то плачу. Как самого родного друга, прижала пистолет к сердцу и пошла домой, чувствуя с каждым шагом, как легчает на душе, как меняются вокруг краски и звуки, как постепенно утихает шум крови в ушах. Дома, едва скинув сапоги в коридоре, я прямо в шубе рухнула спать. Проснулась от того, что пистолет неприятно холодил щёку, и ещё от радостной мысли, что я научилась стрелять. На следующий день, тщательно стерев отпечатки своих пальцев, я завернула пистолет в промасленную бумагу и убрала обратно в подушку, аккуратно зашив её снаружи черными нитками, как и было. Затем отправилась в общежитие. На этот раз мне ещё больше повезло: комната была не заперта, и я без свидетелей вернула подушку на место. Дождалась Татьяну. Она, оказывается, выходила на кухню. Мы с ней посидели, погрустили над чашечкой чая, поговорили про общих знакомых. Допив восьмую чашку и окончательно убедившись, что никто ни о чём не догадывается, я с огромной благодарностью обняла Татьяну на прощание. С тех пор мы с ней больше не виделись. А я записалась на курсы вождения автомобиля.

Микстура от скуки

Африканские страсти В одну очень маленькую алмазную республику, находящуюся в Африке, уже давно не ездят туристы. Ещё несколько лет назад в Сьерра-Леоне вовсю полыхала гражданская война. До сих пор из всех специалистов мира здесь уверенно себя чувствуют только военные. Атлантика вылизывает языками-волнами свой молочно-белый песчаный живот и смотрит на глупый человеческий мир прозрачными, почти равнодушными глазами. Аэропорт украшает надпись на английском языке, адресованная приезжающим: «Если вам нечем нам помочь, убирайтесь обратно». Коротко и ясно. И вот, благодаря невероятному стечению обстоятельств там побывала моя подруга Маринка. Поездке предшествовал месяц терзаний: стоит ли ехать в Африку по программе двухдневного тура для прессы? Не слишком ли далеко добираться на самолёте через Украину и Либерию ради каких-то двух дней? Обязательно ли надо ставить прививку от жёлтой малярии, если она необходима только на указанный миг? И вообще, насколько спокойно в джунглях? – Там неспокойно, – заверила Саня, специалист абсолютно во всех областях человеческих знаний. – Даже есть какая-то банда, состоящая из негров, которые ездят по джунглям в женских платьицах, шляпах и с автоматами! Я по телевизору видела. – Гомосексуалисты? – Однозначно! Тем не менее Маринка отважилась. И совершила этот акт то ли безумия, то ли легкомыслия, то ли героизма. Иногда мне кажется, что храбрость – это нежелание

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ предвидеть неприятные последствия своих поступков. Иначе пропадёт всякое желание там и сям проявлять героизм. Тем не менее Маринкин героизм состоялся. Два дня интенсивного впитывания Африки через все поры – чтобы успеть запомнить, насладиться, сфотографировать. Мы ждали её впечатлений. Хлеба и зрелищ! Эмоций и фотографий! Песен и танцев под тамтамы! Ведь никогда больше нам не видеть глубинного чёрного континента! – Украинцы явно недолюбливают журналистов! – это был первый неожиданный вывод, совершённый путешественницей. – Пять часов в самолёте, хоть бы размяться выпустили. И ещё три часа сидеть, простите, без туалета, – первое, что я узнала от неё по телефону, ещё до прибытия туристки. Основная пресс-конференция состоялась сразу же, едва Маринка доволокла свой чемодан до квартиры. Мы встретились за столом, который был изысканно сервирован: ром, текила, овощи. И всё. Мы же, как обычно, худели! – Очень много инвалидов, – с состраданием в голосе начала свой рассказ Маринка. – Это они во время этнического конфликта руки-ноги друг другу мачетами рубили, чтоб проще было разбираться из какого племени враг. Больше одного члена врагу рубить нельзя! И убивать нельзя. Это у них такие договорённости между племенами! И, посмотрев на меня, подавившуюся текилой: – В смысле члена организма, ну там, руки или ноги. Хватит ржать! Молодые все, сильные, красивые. Нам там чуть джип не перевернули из-за одного придурка хантымансийского. Всех журналистов предупредили: без согласия аборигенов никаких съёмок! Этот же выперся с видеокамерой. Они ему обрубками машут – типа, будь человеком, а он снимает, гад, снимает! Ну понятно, те, что на ногах, остатками рук нас вместе с джипом подняли, да чуть всех не вытряхнули. Еле умчались. – А вы ему сказали, что нельзя так себя вести? – Санька не выносит, когда чья-нибудь «прайвеси» попирается бесцеремонными негодяями. – Конечно, как только отъехали на безопасное рассто-

Микстура от скуки яние. И мне вспомнилась фраза из Марка Твена: «…товарищи были вынуждены... сделать ему дружеское внушение, вымазать дёгтем, вывалять в перьях, и пронести по улицам верхом на шесте…». Правда, если верить очевидцам, на этом арбузное дерево из Ханты-Мансийска не унялось, развлекая местных проституток и поливая воду в бассейне виски и ромом… – Для дезинфекции, наверное? – с пониманием момента умозаключила я. – Да он выделывался! – на полном серьёзе не согласилась со мной Маринка. – Долларов полные карманы! Во всех пиджаках! – А сколько у него пиджаков? – Саня заинтересовалась олигархом, так явно выбивающимся из репортёрской среды. – Один, наверное. Как не шикануть, тем более что женщины там, по-моему, самые красивые в мире. Такие холеные, нарядные, красивые, благоухающие! А как им идёт их тёмная кожа! Одну из них звали Бежу. Поскольку в нашей делегации было только две дамы (я и ещё одна девочка из Тюмени), то мужчины-коллеги особенно за речью не следили. Можете предположить, как они бедняжку Бежу переименовали! Мы хором предположили. А Маринка, захлёбываясь собственными эмоциями и минералкой, продолжала: – На пляже товарищ из Сургута собрал всю местную иссиня-чёрную мелкоту и научил её выговаривать по-русски название своей телекомпании. Ещё он доверил малышне при этом размахивать российским флагом. – Креативщик! – я порадовалась за товарища из Сургута. – Жадная скотина! Он хоть по конфете детям дал? – нахмурилась Санька. Рассказы об Африке перемежались выпиванием указанных выше традиционно «африканских» напитков: рома семилетней выдержки и текилы. Надо заметить, что раньше мы крепкими напитками не увлекались. Но под овощи, да под африканские страсти, алкоголь усугубился как-то незаметно. Сам по себе.

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ В самый разгар праздника, когда в очередной порции Маринкиных песен африканский отель уже окружили местные автоматчики, а красавица Бежу поэтому не смогла уединиться с отважным русским корреспондентом, раздался телефонный звонок. Это был исчезнувший ещё месяц назад Маринкин любимый человек, который даже не поздравил её с днём всех влюблённых. А тут соизволил, наконец, повидать нашу бенефициантку. Поскольку мы этого Маринкиного возлюбленного никогда не видели, Александра высказала подозрение, что тот, кто игнорирует день всех влюблённых, может быть либо коммунистическим пенсионером, либо глубоко религиозным человеком. Ни то ни другое нас с Санькой бы не устроило. Но о вкусах не спорят. – Вы уже идите, а я вам потом дорасскажу! – пообещала беспринципная Маринка, отключая компьютер с фотографиями, где бушевала Атлантика и чёрно-жёлтая опасная жизнь. – Вы хоть не обижаетесь, что я тороплюсь? Вдруг он потом не сможет… Санька молча почесала висок и уточнила: – Если мы допьём текилу, уже никто ничего не сможет! Вот как всегда, на самом интересном месте. Невозможно было смириться, что праздник так неожиданно закончился. Чувствовалась какая-то недосказанность. Вечером раздался телефонный звонок. Это Маринку грызла беспощадная совесть. – Как твой религиозный коммунистический пенсионер? Смог? Все члены организма на месте? – очень невежливо спросила я подругу, которая забыла нашу отрядную мудрость, заключающуюся в том, что «мужчины приходят и уходят, а дети и друзья остаются».

Микстура от скуки

Морские кролики Всё началось с того, что Саньке не дали визу в Италию. Не дали и всё. Сколько Саня ни возмущалась, ни обещала «разобраться», ни к чему это не привело. Тогда подруга решила наказать негостеприимных итальянцев. Поехать отдыхать в другое место. Например, на Канары. – Поехали на Тенерифе, – день за днём затевала Саня одну и ту же незатейливую песню. – Всё-таки остров вечной весны. А то ведь в душе сплошная осень, даже зима високосного года. Испанскую визу дадут без проблем. Отдохнём как следует. Мой муж категорически отказывался покидать отчизну в пик строительного сезона, который, как это ни печально, приходится на лето. При этом он не возражал, чтобы «как следует» отдохнула хотя бы супруга. Как именно «следует», уточнять я не стала. И так понятно, что его взгляды не совпадут с Саниными, и всё мероприятие может сорваться. Ещё за месяц до вылета, Саня начала методично посещать всевозможные магазины с целью приобретения нарядов, и уже в самолёте, вся с ног до головы в немыслимых оборках и розочках (цветы – хит сезона), начала бойко разглядывать не чуявших беды пассажиров. Не всех, конечно, а только тех, кто попадал в круг Саниных интересов: – Вон, смотри, прикольный пацан, но зад висит! А на тётку глянь – я в таком наряде в прошлом году на фитнес ходила! Помнишь? Там ещё парень был такой – тренер, вечно меня щупал, чтобы я правильными мышцами работала. И зад у него был нормальный. Не то, что у этого. Не смотри влево! Да не смотри, я тебе говорю, там и смо-

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ треть не на что. Хотя где-то я его видела. Я сильно изменилась? А эта мадам ему точно не жена. Жену я помню. Надо заметить, Саня до одури боится летать на самолётах, поэтому где-то за час до вылета она решительно приступает к «премедикации». Под этим медицинским термином подруга понимает распитие коньяка непосредственно из фляжечек, крошечных бутылочек и прочих пузырьков, рассованных у неё по всем карманам. Я ей уже неоднократно предлагала купить одну большую бутылку и не маяться. Но Саня говорит, что это неприлично, поскольку окружающие тогда точно решат, что она алкоголичка. Говорила Саня громко, поскольку после «премедикации» она всегда начинает подозревать окружающих в глухоте. Хорошо ещё, попутчики попались кроткие, и никто Саню не поколотил. А ведь она практически каждому уделила пару-тройку минут. Одобрение вызвал, как это ни странно, только голос командира экипажа, показавшийся Сане достаточно сексуальным. Ещё час она рисовала мне его образ, состоящий из таких достоинств, что ухо сидящего перед нами пассажира, видневшееся между креслами, неожиданно стало бордовым. Наконец Саня умиротворённо заснула. В аэропорту «Рейна София» нас встречал на редкость хамоватый гид Евгений. Даже Саня растерялась. – Ну как, птицы, долетели? – приветствовал он когото, вглядываясь вдаль. Оказалось, что нас. Он упорно отводил взгляд, как если бы мы чем-то перед ним провинились, и он не желал нас видеть. Любой собаковод вам скажет, что если собака не смотрит в глаза, значит, может укусить. Я этих собак знаю, вот и не нарывалась. Зато Александра, оценив Евгения по своей десятибалльной шкале где-то на три с минусом, о чём она немедленно доложила мне на ухо, тем не менее, начала с ним активно общаться. Её интересовало абсолютно всё – от обычаев и традиций, а также трагической судьбы местных жителей гуанчей, поголовно истреблённых испанцами, до цен на такси и местные сувениры. – Смотрите в окно! – цедил Евгений сквозь зубы. –

Микстура от скуки Сейчас бесполезно вам знания вбивать, всё равно забудете. Расскажу завтра. Если вы, конечно, не опоздаете на встречу. – Поплаваем в океане, – вслух стала мечтать Саня, – объедимся, отоспимся. Загорать будем. – В хлорке будешь плавать две недели, – злорадно сообщил Евгений, внезапно переходя на ты. – Ваш отель находится на скале, ближайший пляж в пяти километрах! – Разве что язык не показал. Саня проявила несвойственную ей впечатлительность. Отвернулась к окну и шумно задышала, я боялась, заплачет. Отель оказался внешне вполне приличным, даже красивым, это вселяло некоторый оптимизм. Но неприятный Женя отказался нас провожать до номера, посоветовав самостоятельно изучить схему отеля. Мы с Александрой два часа, как привидения слонялись по неведомым, залитым лунным светом дорожкам, прежде чем отыскали свой номер. – Ты знаешь, – сказала Саня, – если здесь все такие добрые, как Женя, мне придётся утопиться! – Замёрзнешь топиться! Из-за холодного течения, в океане даже акул нет! – к сожалению, мне тоже нечем было порадовать подругу. – Тогда повешусь на полотенце за сорок евро! – проворчала Саня, ткнув пальцем в объявление на двери, где нам обещали суровую расплату за утерю пляжных полотенец. У моей подруги есть полезная привычка возить с собой в отпуск градусник для определения температуры окружающей среды. Эти термометры она никогда не увозит обратно в Россию, великодушно оставляя их очередным постояльцам. Утром Саня выскочила на балкон, выложила на столик градусник и уселась следить за красным столбиком. – Шестнадцать градусов! Понимаешь? – Вот она – вечная весна! Пошли, надо посмотреть, чем здесь кормят, да и на публику пора взглянуть. Публика Сане особого оптимизма не внушила. Отель изобиловал инвалидами и стариками. Кухня оказалась практически несъедобной. За исключением великолеп-

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ ного кофе. – Жизнь налаживается, – радостно кудахтала Саня, жадно и нетерпеливо поглощая кофе как коньяк в самолёте. Вода в бассейне почему-то не была покрыта корочкой льда, хотя её холодный блеск не оставлял пловцу ни малейшей надежды на выживание. Вероятно, надо было взять с собой из России гусиный жир и намазаться. Может тогда удалось бы искупаться. Но отчаиваться как-то не хотелось. Уже через час мы бодро карабкались по вулканическим породам в поисках хоть какого-нибудь дикого пляжа. Ещё через два часа неустанного продвижения вдоль побережья поиски увенчались успехом. Камни расступились, и почти с высоты птичьего полёта мы увидели узкую полосочку пляжа, покрытую серым песком. По ней были беспорядочно разбросаны бронзовые человеческие тела. На камнях виднелись палатки с натянутыми между ними верёвками для сушки белья. Голые дети ползали без присмотра, пока их родители были заняты личной жизнью. Там и сям, вырываясь из палаток, торчали розовые и жёлтые пятки, прикрытые неожиданно белоснежными пододеяльниками и простынями. Бегали собаки и кошки, почему-то не испытывая друг к другу никакого антагонизма. – Хиппи! – с облегчением выдохнула Саня. – Нормальные люди! Чувствуй себя как дома! Саня бодро скинула всю одежду, исключая разве что трусики из двух полосок, и ринулась сливаться с водной стихией. Но плюхнуться с разбегу ей так и не удалось. Под водой скрывались камни и она осторожно, падая и спотыкаясь, периодически вставая на четвереньки, пробовала продвигаться туда, где глубже. Это было фантастическое зрелище, хорошо ещё, что хиппи нами, вроде, не заинтересовались. – Я океанская маньячка! – орала Саня, наконец-то погрузившись в воду. – Вода такая холодная, даже обжигает! Здесь так здорово, иди сюда! Не знаю, как это произошло, но уже через минуту я настигла Саньку, и мы обе начали радостно барахтаться, не обращая ни малейшего внимания на тот факт, что кроме

Микстура от скуки нас никто не отваживался войти в воду. Далеко не сразу удалось найти в себе силы, чтобы расстаться с океаном и направиться к берегу. Там нас ожидали двое молодых людей. Один из них дружелюбно протягивал полотенце. Придушенно пискнув «Сорри!», я кинулась к рюкзачку за собственным полотенцем, а Санька с наслаждением доверила вытирание, я бы даже сказала, втирание в себя солёной воды совершенно незнакомому парню. Он говорил по-немецки и по-испански, Саня по-русски и поанглийски, я только по-русски. Но это не помешало нам выдуть весь его кофе с ромом и даже рассказать о том, в каком жутком месте мы поселились. – Как он тебе? – Санька игриво начала поправлять причёску. – По-моему, симпатичный… – Я тихо запаниковала. Придётся продолжать знакомство? Помощь пришла, откуда не ждали. Внезапно, словно из песка, появилась девчонка лет семнадцати, хихикнув, вылила на спину Саниному другу воду из пластикового стаканчика, и радостно хохоча, побежала по пляжу. Друг ринулся за ней, метров через десять он её настиг, они начали бороться, а потом упали на песок. Как-то подозрительно они боролись. Я отвернулась. – Дикие люди, – порадовалась Санька за островитян и начала собираться в обратный путь. Когда мы уже подходили к отелю, подруга решила запечатлеться на фоне океанической бездны. Вручив мне свой фотоаппарат, она начала моститься на камнях, придирчиво выбирая постамент. Неожиданно Саня издала звук, в котором было столько восторга, что я снова испугалась. Выпучив глаза, она показывала пальцем вниз. Точно такой же пляж, как и тот, на котором жили хиппи, располагался прямо под носом, в минуте ходьбы от нашего отеля. Достаточно было просто спуститься по козьей тропе, контролируемой местным секьюрити. Там даже были лежаки! – Спасены, – ликовала подружка. – Возьмём ласты, маски! Увидишь, компания подтянется сама! Уже на следующее утро перед нашими лежаками, как бы совершено не обращая на нас внимания, усиленно делал гимнастику загорелый атлет. Затем он с необычай-

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ ной нежностью начал втирать в бугры мышц желтоватобелый крем. Рот у него был приоткрыт, грудь вздымалась, красные трусы надулись пузырём. Не выдержав нервного напряжения, я, прихватив маску и ласты, поскакала по камням в воду. Саня, грациозно изогнувшись, полезла в сумочку за кремом. Что было дальше, я не знаю, потому что когда вышла из воды, ни Сани, ни обжигающего красавца мне обнаружить не удалось. Прошло полтора часа. Мне надоело загорать и ждать Александру. За это время я успела проштудировать два журнала и страничку из испанского разговорника. Саньки всё не было. Сверху на меня с профессиональным равнодушием взирал сотрудник безопасности отеля. Он там находился с самого нашего проникновения на дикий пляж. Вскарабкавшись по камням, я «на чистом английском языке» поинтересовалась у секьюрити, где моя подружка. Секьюрити хитро заулыбался и показал на плотно закрытые окна в ближайшем корпусе отеля. Я ничего не поняла, и поклялась себе устроить Сане жуткий скандал. Если она, конечно, не утонула. Не знаю, на что я надеялась, но и в номере Сани не было. Страх ледяной лапой смял диафрагму. Деликатный стук в дверь не предвещал ничего хорошего. Ноги стали ватными, и совсем не хотелось идти открывать. Оказалась, что это всё-таки Саня, а не группа товарищей, принёсших страшную весть о её безвременной кончине в пучинах Атлантики. Я, рыдая, повисла у подруги на шее. После всех упрёков и оправданий, заявлений типа «я плаваю как рыба», «я взрослый человек» и «ты мне не мать» наступило время романтической повести. – Представляешь, как только ты уплыла, оказалось, что он русский! Он работает в дельфинарии, дрессирует морских котиков! У него нет испанского гражданства, но он какой-то резидент и болтается здесь уже семь лет. Семья в Москве. Он к ним летает, но редко, потому что туристический сезон здесь круглый год. Конечно, ему не хватает общения! Он такой котик, такой зайчик… – Кролик, – подсказала я Сане. На человека, умирающего от одиночества, её новый друг совершенно не был похож, но я предпочла ничего не уточнять.

Микстура от скуки – Он сказал, что отвезёт меня на следующее представление. И я увижу, как он выступает со своими зверями. В нём столько доброты, он как взрослый ребёнок! – А как у него с задней частью? – всё-таки не смогла я удержаться. – Не провисает? – При чём здесь зад? Это душа! Вот ты смогла бы найти общий язык с животным? Саня смогла. Из того факта, что она не стала обсуждать интимные подробности встречи соотечественников, я заключила, что подружка влюбилась. И началось. С утра до вечера Санька либо пропадала со своим морским кроликом неизвестно где, либо просила меня «погулять», предоставив номер в распоряжение влюблённых. Но в любом случае я не знала, куда себя деть. В нашем отеле не было никого, с кем можно было бы поговорить по-русски. Когда, наконец, у Сани появлялось время для меня, наши разговоры можно было записывать на диктофон и давать послушать практикующим психиатрам. Тонкости дрессировки дельфинов и котиков, особенности их физического строения, обеспечивающие какую-то там обтекаемость, случаи, доказывавшие необыкновенную сообразительность и дружелюбие морских животных, стали главными темами задушевных бесед. На все просьбы не бросать меня, подруга отвечала странной фразой: «Ну, ты же понимаешь!». И ещё Санька очень хотела, чтобы я познакомилась с приятелем её морского кролика. «Он серб, немного говорит по-русски, семья у него где-то не здесь! Он бы тебя и развлекал!». Серб, с точки зрения Александры, мог полностью снять остроту проблемы. Найти слова, чтобы объяснить Сане своё нежелание знакомиться с ещё одним морским кроликом, я не могла. Дело было даже не в преувеличенных представлениях о верности, а в нежелании ещё и с ним разговаривать о тонкостях дрессировки морских животных. Постепенно мне удалось научиться отдыхать и без Саньки. Плавала с маской, обалдев от необыкновенной подводной красоты, записалась на кучу экскурсий, с головой погрузившись в обследование вулканов и пирамид, лунных ландшафтов и джунглей. Мне, кажется, удалось войти в ритм это-

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ го чудесного острова, в ушах звенели фламенко и сальса, в глазах стояли пропасти и бездны, душа замирала от ужаса, чувствуя горячее дыхание оживающей под ногами красной земли. И, главное, никаких морских котиков и кроликов! Со временем Санин роман набрал достаточно оборотов, чтобы неотвратимо потребовалась жилетка для плача. Рассказы о невозможности быть с морским кроликом вместе навсегда, о страстном желании родить от него ребёночка и самой воспитать его, а он чтоб никогда не узнал про сына.. При разговоре о детях, из Саниных глаз покатились сладкие слёзы умиления, а я, лицемерно сострадая подруге, продолжила изнывать от желания её немножко побить по голове, чтобы мозг занял привычное положение, а то он был как-то вывихнут в результате встречи с морским кротиком, то есть кроликом. Мне даже стало совестно от собственной душевной чёрствости. Неожиданно у меня появился друг. Когда я привычно обшаривала дно океана в поисках чего-нибудь необыкновенного, мой взгляд зацепил мелькнувшую тень достаточно больших размеров. Причём, где-то совсем близко. Испугалась я раньше, чем поняла, что это такой же натуралист, бултыхающийся в поисках подводных красот. В трубку залилась вода. Я не смогла её выплюнуть, начала стаскивать её вместе с маской, при этом пытаясь выталкивать солёную воду изо рта и носа. Глотнуть воздуха всё никак не удавалось, вдобавок я ещё стукнулась коленкой о камень! Ничего бы страшного не случилось: так бывало уже много раз. Неизвестный пловец этого не знал. Крепкая рука обвила меня под грудью и потащила на воздух, а потом к берегу. Когда мы наконец победили прибой и рухнули на горячий песок, я с удивлением разглядела спасателя – смуглого мальчишку лет восемнадцати. С этого момента мы часто встречались на пляже, вместе лезли в воду, обследовали нагромождения из лавы и камней, звали друг друга, если находилось что-то интересное. Швыряли плоские камешки – блинчики. Иногда разговаривали: каждый на своём языке и чуть-чуть на ломаном английском. Есть что-то завораживающее в такой манере общения: никто не переспрашивает, не дела-

Микстура от скуки ет лицо, соответствующее тому или иному известию. Мне кажется, что он вполне понял мою речь только однажды. Когда я на своём позорном английском сообщила ему, что завтра не приду, потому что возвращаюсь домой. Малыш явно огорчился. Чтобы он не грустил, пришлось погладить его по макушке и поцеловать в щёку. Но он резко повернул лицо, перехватил мою руку, прижал меня к себе и впился поцелуем, как в единственный источник кислорода на Земле. Сестринской ласки не получилось. Когда удалось восстановить дистанцию, я подумала, что сейчас не надо ничего говорить, главное, быстрее удрать домой. Только бы не догнал! В этом случае никто не потребует продолжения, и ничего не будет испорчено. Моя Атлантика останется такой же чистой и единственной, вне малейшей конкуренции с котиками и кроликами! В самолёте мы с Александрой почти не разговаривали. Она впервые за всю историю нашего знакомства не пила в самолете свое любимое «лекарство от страха» и не приставала к окружающим. А мне впервые за две недели стало по-настоящему грустно. Я поняла почему – потому что со мной больше не было Атлантики.

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ

Гном Марио Ай Эм Дни и ночи на Варадеро горячие и переливающиеся на солнце всеми цветами радуги, как пятна машинного масла на белой от пыли кубинской дороге, как веер из павлиньих перьев. Серебристый пляж, зелёно-чёрные пальмы, лиловое небо, бледная Атлантика, разноцветные люди, сальса, паэлья, манго, сто сыров на тарелке, сто ветров в голове. Мне казалось, что я никуда не спешу, а я захлёбывалась от суеты, кружась в этом водовороте. Мой трёхлетний сынишка нисколько не возражал и даже устроил себе отдельную от моей не менее интересную жизнь. Он подружился с аниматоршей Эви, и она забирала его на всякие младенческие тусовки настолько часто, что даже было не понятно, как она будет жить, когда мы уедем. И вот это самое «уедем» придвинулось к нам с неумолимостью таблички «закрыто». В последний день мы с малышом решили не расставаться. Пошли к Мексиканскому заливу и загрузившись в воду, солёную, как слёзы разлуки, начали кидаться друг в друга водорослями, слепляя из них фантастические зеленовато-бурые «снежки». Конечно, ребёнку было сложнее изготовить и добросить до меня тяжёлую водорослевую котлету, но он не сдавался. Неожиданно к нему подоспела помощь. Рядом вынырнула великолепно кудрявая голова с огромными глазищами, и проорав «ай эм Марио» залепила в меня мерзкую колючую лепёху. Держись, Марио Ай Эм. И грянул бой. Были собраны и разбросаны все водоросли на мелководье, от хохота стало уже невозможно передвигаться, парни икали от смеха. Расквасившаяся на жаре пляжная публика оживилась,

Микстура от скуки подобралась и стала наблюдать за поединком. Когда мы выходили из воды, нас встречали аплодисментами. На мальчика, как на победителя, надели зелёную, сплетённую из тростника шляпу, и все расползлись под благодатную сень пляжных зонтов. Марио свалился тут же, на песок. Смуглый, атлетичный, с необыкновенно красивым лицом, с глазами пекинеса… И такого же крошечного роста. Он оказался едва выше моего локтя. – Почему Марио такой маленький? – отдышавшись, спросил меня ребёнок. – Потому что он гном! – Настоящий? – Нет, игрушечный. – Настоящий! Марио остался валяться на песке, а мы пошли домой, собирать вещи. Майки с Че Геварой, статуэтки грациозных африканских рабынь и рабов, рвущих цепи, альбом про революцию, свёрнутая в трубочку огромная фотка Хемингуэя с Фиделем, отломанный кусок термитника, парочка небольших, зато собственноручно добытых раковин-каракол, жёлтый кокосовый орех – сокровища быстро заполнили сумку. Оставалось бросить монетки в залив и отправиться на ужин. Меня очень украсило маленькое чёрное платье, а также ниточка жемчуга и туфли-лодочки. Они должны были отвлечь внимание от обгоревшего носа и разбитого Кубой сердца… «Буфэт» – так почему-то здесь называется ресторан – привычно ломился от яств. Я усадила ребёнка в кресло и унеслась за добычей. Вернулась, вожделея паэлью, манго, сыр да ещё кучку пирожных, живописно разместившихся на моей тарелке. Малыша и след простыл. Тогда я бережено поставила тарелку с деликатесами на стол. Он не мог далеко уйти! Я сейчас вернусь! И всё это осталось меня ждать, и всё это меня так и не дождалось. Потому что ближайших полтора часа я искала ребёнка. Вместо прощального ужина получился прощальный ужас – я пробежала два километра по пляжу, обшарила пять бассейнов, залезла под каждый столик в трёх лоббибарах и пятьдесят раз заглянула в наш номер. Рядом со

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ мной, утешая меня и подбадривая, выбирая всё новые и новые маршруты поиска, следовал неутомимый Марио, со своими от рождения полными слёз глазами. Когда я, обессилев, опустилась на ступеньки «буфэта», закрывая лицо ладонями, и всерьёз задумалась о самоубийстве, на моё плечо легла горячая детская ладошка. – Я был там, где курят сигары. Потом пришла Эви с пупсиками, и мы пошли гулять. Ты почему плачешь? Смертная казнь отменяется, продолжается праздник! Психика не справилась с переменой событий. Я покорно пошла в магазин за бутылкой рома и ананасовым соком. По дороге долго вспоминала, есть ли у меня в морозилке лёд и кокосовые сливки, а в номере достаточно высокий стакан. На всякий случай прикупила в магазине ещё и стеклянную вазу средних размеров, по форме напоминающую кубок. Малыш плёлся рядом, увлекаемый железной материнской рукой. Я его так крепко держала, что ладонь схватывало судорогой. – Я есть хочу! – А я пить! Я вела его, почти не замечая, что вокруг выстроился весь персонал «буфэта», спасатели из бассейнов, бармены из ближайших лобби-баров. Казалось, они вытирают скупые слёзы счастья на смуглых лицах. Марио шёл рядом и что-то говорил, говорил на непонятном языке, можно было разобрать только слово «гитара». Хороший мальчик, едва мы вернулись в номер, покорно достал молоко, кукурузные хлопья и начал спокойно ужинать. А я вынула из холодильника лёд, выложила его в вазу и решительно залила ромом, израсходовав ровно половину бутылки «Havana Club» пятилетней выдержки. Постояла, замерев, наслаждаясь потрескиванием льдин, после затопила всё это великолепие соком ананаса и декорировала кокосовыми сливками. «Пинья колада» готова, можно приступать. Но для правильного отдыха я сначала залезла под душ, смывая все страхи, и нарядилась в бордовую шёлковую ночную рубаху, заканчивающуюся там, где начинаются ноги. Потом выползла на веранду, чтобы почувство-

Микстура от скуки вать, как горячая субтропическая ночь обволакивает меня своими звуками и ароматами – плотными, как одеяло из верблюжьей шерсти. Хорошенько перетрясла свой гранд-коктейль, выстелила плетеное кресло пушистым полотенцем, устроилась удобнее и начала своё «прощание с Кубой». Содержимое вазы заканчивалось, постепенно в меня перетекая, когда в сладчайшую негу вечера вплелась некая тревожная нотка, какая-то суета. На расстоянии вытянутой руки, за перилами веранды творилось непонятное. Можно было легко разглядеть усы, сомбреро, посверкивающие в ночи зубы и белки глаз. Здравствуй, белая горячка! Ладно, хоть, Марио взобрался на веранду, и, ласково улыбаясь, сообщил, что-то ободряющее. Судя по интонации. Можно было, конечно, встать и убежать. Плотно запереть дверь номера и позвонить охране. Но тут возникло сразу две проблемы. Первая – было непонятно, держат ли меня ноги, и вторая, собираясь спать, под ночную рубашку я опрометчиво ничего не надела. Так что на глазах у этого ансамбля кубинской песни и пляски покинуть веранду было никак нельзя. Да и ябедничать нехорошо. Две или три серенады я сидела, внешне благоговейно внимая страстным аккордам, якобы наслаждаясь исповедальными интонациями в пронзительных голосах гитаристов, а на самом деле мучительно соображая, что делать, радуясь, что хотя бы ребёнок затих. Нельзя было поддаваться панике, и я гнала от себя мысль, что они не уйдут никогда. Так и будут петь, пока я не состарюсь. Петь и таращиться на меня из-под магнолий своими внимательными чёрными глазами. Но свершилось чудо. Марио в поисках контакта с аудиторией снова взобрался на веранду. – Спасибо. Вери матч, – я не стала вникать в то, что он пытался мне поведать. – Пусть они уйдут. Гоу аут! Ай вонт ту слип! Я спать хочу. Файф о клок ай гоу ту Россия. У меня в пять утра самолёт! Марио исчез, отвлекая на себя внимание музыкантов, а я, замотавшись в полотенце на котором сидела, в два прыжка оказалась в комнате. Откуда силы взялись.

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ Джинсы, футболка, два пальца в рот, голову под холодный душ. Ну берегись, Марио Ай Эм! Раздавшийся звонок меня врасплох уже не застал. На пороге стоял Марио. Ему пришлось выслушать пламенную речь на моём дурацком английском. Напоследок, обожжённая его печальным глубоким взглядом, я вручила ему бутылку с остатками рома, зачем-то помогла развернуться и не сильно подтолкнула за плечи в сторону джунглей. Уже опасаясь раздеваться, я стала устраиваться под одеялом прямо в футболке и джинсах. Благословенную тишину неожиданно нарушил недовольный голос ребёнка: – Мама, а зачем приходил Марио? – оказывается, малыш не спал, а наслаждался концертом. – Под одеяло к нам просился! – это я так горько пошутила. – А ты его не пустила, да? – Да! – пришлось согласиться, чтобы не заострять внимание на этой нелепой ситуации. – Не пустила. Спи! Он уже ушёл в джунгли! – Его тигр съест! – ужаснулся добрый мальчик. – Мы его в следующий раз позовём, – я стала успокаивать ребёнка, уже собравшегося громко оплакивать несчастного Марио. – В Екатеринбурге? – В Екатеринбурге, деточка, в Екатеринбурге. Через два дня мы уже были дома. Ранним уральским утром я проснулась от того, что малыш усердно перерывал мою кровать в каких-то нескончаемых поисках. Муж в это время поправлял галстук, поглядывая на сына через зеркало. – Ты что ищешь? – наконец он не выдержал. – Марио! Где Марио? – сыночек так уверенно заглядывал под одеяло, как будто Марио всегда там был, но вдруг исчез. Муж обернулся и стал смотреть на меня с нескрываемым интересом. Пауза затягивалась. – Марио – это такой итальянец. Он очень красивый, но очень маленького роста, – начала я объясняться, холодея при каждом следующем слове, вылетающем как-то

Микстура от скуки непроизвольно. – Как гном, только настоящий, – пришёл ко мне на помощь Тарас. – В последний вечер он пришёл петь серенады под балкон, а я пила ром на веранде в ночной рубашке, и не знала, как его прогнать. И тогда… – Можешь не продолжать! – муж, изобразив на лице глубочайшее отвращение, слегка помотал головой, решительно отказываясь вникать в этот бред. Так и ушёл на работу, отложив на вечер серьёзный разговор. А я долго сидела и размышляла, как надо ему рассказывать эту историю, чтобы она выглядела не такой дурацкой и двусмысленной. Получалось, что никак не надо. Ну вот, ещё одно пятно подозрений на пыльной дороге моей верности, переливающееся всеми цветами радуги, как веер из павлиньих перьев и такое же чёрное, как глаза гнома Марио Ай Эм.

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ

Сила женской мысли Как-то не нравится мне в последнее время моя придушённая бытом жизнь. С товарищами по разуму видеться приходится всё реже и реже, поскольку постоянно находится какое-нибудь важное дело, которое нужно совершить в первую очередь. Даже по телефону особенно не поболтаешь. – Терпи, – в ответ на мои жалобы иронизирует человек, который ещё пять лет назад клялся в вечной любви. – Мне тебя государство зачем выдало? У самого работа заканчивается не раньше одиннадцати часов вечера. Мало того, что он освобождается очень поздно, так ещё после работы едет на другой конец города, чтобы поиграть в хоккей. – Адреналин, спортивная форма, здоровый образ жизни, командный дух! – говорит Дима. По субботам тоже хоккей. Зато по воскресеньям никакого хоккея: исключительно баня в тёплой компании друзей. Чтобы силы пополнялись, мой ненаглядный раз в два месяца выезжает на горнолыжные и прочие курорты. Естественно, не обременяя себя «обозом», то есть семьёй. С семьёй разве отдохнешь? Уточняю: на моём месте остается только альтруистически потеть носиком при мысли, что хоть у одного из нас жизнь явно удалась. Теоретически, при таком спортивном ритме, вряд ли сюда помещается хоть какая-нибудь соперница. А состязаться с хоккеем, друзьями, баней, с затягивающими производственными буднями как-то глупо. Можно ещё внять советам про освежение чувств: всякие откровенные наряды надевать, завести если не любовника, то хотя

Микстура от скуки бы бригаду из массажистов, косметологов и парикмахеров, накачать силиконом всякие приметные места. Ну ладно, всё это можно сделать. Один вопрос: где выключатель-включатель той самой лампочки, которая бы засветилась, чтобы мне удалось засиять юностью и красотой? Вот тогда бы он обалдел и понял, как граф из оперетты «Летучая мышь», что жена – это такая интересная книга, в которой нельзя пропускать самые главные страницы. Так вот, напарившись в воскресной бане до глубокой ночи, Дмитрий поставил меня в известность, что в понедельник придёт очень поздно. Освободится пораньше, как его, собственно говоря, и просили, но домой не успевает – хоккейный турнир, как обычно, потребует от меня терпения. Зато я смогу утешиться, купив продуктов и приготовив что-нибудь очень вкусное… Я даже не сразу поняла, как это переводится на человеческий язык... Наверное, что-то вроде: «Я тебе нужен? Возьми деньгами!». Утро понедельника началось с моих жалобных воплей о том, что давненько мы уже толком не общались, по крайней мере, при дневном свете. Димка был настроен крайне решительно. Он недолго копался в голове, прежде чем изрёк: «Я не банный лист, чтобы висеть на твоей попе!». Сам обрадовался, до чего хорошо сказал. Как ёмко! Как-то пронял он меня этой образной фразой. Говорить от возмущения я больше не могла, и, сервируя плотный завтрак, занялась женским стратегическим плачем. Это понятно, ведь не с клюшкой же на него идти! Подобных потопов я не устраивала давненько, и уже успела подзабыть, что мне просто нельзя скандалить по утрам. По вечерам тоже нежелательно. Но по утрам ни в коем случае. Замечено, что у нашего Главного начальника тогда весь день псу под хвост: сделки срываются, машина ломается, товарищи подводят, враги активизируются, печень болит, кашель мучает, голова разламывается, тоска грызёт. И заметьте: это не имеет никакого отношения к раскаянию, к совести. Просто, вот такие совпадения мы наблюдали неоднократно, после чего поклялись друг другу начинать день мирно.

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ Тихонечко себе пошмыгиваю, якобы страдая ещё и от унижения: никто не должен видеть слёзы красивых гордых женщин. На пятой минуте плача показалось, что брешь в хоккейной обороне удалось пробить. Внезапно «мачо» подобрело. Ушат нежности, поток комплиментов, признание ошибок, горячие просьбы о прощении, горькие сожаления о том, что так мало времени удаётся побыть вместе! Кто бы устоял? Только не я. А ведь только что казалось: жизнь загублена безвозвратно! Прочь злые мысли, счастье постучалось в наш кухонный комбайн! Лишь когда я окончательно растаяла, и, следовательно, успокоилась, милый проболтался, что он тоже хорошо помнит про вредность утренних разборок. Наша «русская торпеда» решила, абсолютно не меняя своих планов, и ничем не жертвуя, просто залепить мне мозги лапшой, виртуозно уходя от возмездия! – Что, интересно, должно произойти, чтобы игра не состоялась? – начала я мечтать вслух, стремительно освобождаясь из объятий. – Даже не знаю, – Дима явно не желал ничего мне подсказывать. – Что если значительная часть игроков окажется в нетрезвом виде? –Пьяным играть можно, – заверил наш хоккеист. – И к тому же ситуация нереальная: все же за рулём приезжают на игру. – А если у них расстроятся желудки? – Побойся Бога. Почему люди должны страдать от поноса из-за того, что кому-то не нравится хоккей? Найдено! Точно. Мне не нравится хоккей. – Ладно, пусть у всех всё будет в порядке, – продолжала я мечтать. – Сколько игр и с каким счётом вы должны проиграть, чтобы вас перестали допускать к турнирам? – Это же позор! Наоборот, мы должны очень хорошо играть, и тогда игр будет меньше! – вот она, мужская логика. В общем, запуталась я окончательно. Однако вспомнила, что прощаться надо тепло, иначе жди неприятностей. «Боец» был нежно обнят и отправлен «на позицию».

Микстура от скуки Лишь на секунду меня вынесло из образа, когда я «случайно», якобы споткнувшись, пнула ногой баул со всяким хоккейным барахлом, простите, снаряжением. Целый день мне «тепло» думалось о хоккее. В семь часов вечера я посмотрела на часы и почему-то сказала себе: «Началось!». Руки сами потянулись к телефону, но звонить я не стала, что-то удерживало. В десять – на удивление быстро – наш «Ягр» уже был дома. На лице застыло выражение крайнего изумления. Меня давно уже никто так пристально не разглядывал. Дима явно пытался увидеть что-то новое, необъяснимое. То, что не укладывается в концепцию «я тебя давно знаю». – Как игра? – «участие и забота», напомнила я себе девиз сегодняшнего вечера. – И ты ещё спрашиваешь? А произошло вот что. Спортсмен подъехал к корту, сожалея о том, что не успел наточить коньки. Но едва он вышел из машины, как ему навстречу попался дедок, который тут же предложил немедленно исправить эту оплошность. Ни секунды не размышляя, Дима доверил совершенно незнакомому дедушке драгоценный инвентарь и даже двадцать рублей не пожалел за труды. Старичок управился на удивление быстро и к моменту построения команд наш рыцарь шайбы и клюшки уже был готов ступить на лёд. Ступил. – Представляешь? Ноги разъезжаются, невозможно стоять. Он их так наточил, что я еле прибортовался, кое-как держась вертикально! Сначала парень ещё не понял, что небеса за него взялись серьёзно, и помчался к деду, чтобы тот устранил недостатки своей заточки. Дедушка не спорил. Он легко взялся за дело, и через пятнадцать минут болельщики могли с восторгом наблюдать мизансцену «очень пьяный на льду». Под дружный хохот публики Дима практически на четвереньках удалился снова искать услужливого старичка. Поскольку на этот раз о том, чтобы сохранять вертикальное положение просто не могло быть речи, для здоровья волшебника возникала некоторая угроза. По дороге наш упорный хоккеист начал суеверно задумываться, что дедушка попался ему навстречу совсем не

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ случайно. Я, слушая леденящую душу историю тоже поняла, что это вообще был никакой не дедушка, а неизвестно как материализованный мной дух мщения. Тем более, что и в комнате, где стоял точильный агрегат, вредителя не оказалось. В третий раз коньки муж перетачивал самостоятельно и даже остался доволен результатом. Публика встретила его овациями. Пятёрку, в которой он должен был сражаться, наконец-то выпустили на лёд в качестве мощной свежей силы. Играть наш то ли защитник, то ли нападающий на защитников, всё равно не смог: коньки упорно жили своей отдельной жизнью. И решающий гол был забит противником не столько вопреки, сколько благодаря присутствию указанного хоккеиста. Четыре : четыре. Ничья. Хоккейная дружина в тягостном молчании покинула корт, укоризненно поглядывая в сторону когда-то такого надежного парня. Впрочем, он и сам едва не выл от досады. После этого рассказа, я даже не знаю, какое из испытанных мною чувств оказалось острее: сострадание к Диме или благодарность проведению за неожиданную поддержку. Говорят, каждая женщина немного волшебница (слово «ведьма» для меня имеет исключительно негативную окраску). Вот бы «чары» работали по заказу! Мы бы тогда победили и футбол, и бильярд, и бани, и пиво с креветками, а уж про всяких разных клюшек и говорить нечего!

100

Микстура от скуки

Вчера была суббота Суббота для меня, типичной домохозяйки, не понявшей в своё время, что декретный отпуск – это билет в один конец, выглядит весьма уныло. Вся семейка в сборе и наслаждается общением друг с другом. Важно одно условие: наличие постоянного, но ненавязчивого сервиса. Этот самый сервис должна им обеспечить я, неслышно переступая по паркету на носочках. Как солистка ансамбля «Берёзка», мать просто обязана плавно скользить от плиты к пылесосу, от тряпки к микроволновке, от умывальника к холодильнику, от туалета к лоджии, короче, куда пошлют, туда и скользить, вовремя обеспечивая удовлетворение общих и раздельных требований семейного коллектива. Впрочем, есть маленькая лазейка. По субботам мы с младшим ребёнком посещаем занятия у детского психолога. Когда-то, полтора года назад, когда Тарасу было два года, у него проявилась нормальная мужская черта, показавшаяся не совсем нормальной участковому невропатологу. Мальчик слышал только то, что ему было приятно слышать, категорически игнорируя всю прочую информацию. Например «пойдём домой», «садись за стол» и «не убегай от меня» ребёнок не слышал в принципе. В отличие от «я тебя люблю», «ты лучший в мире», и «дай, я тебя поцелую». «Это отставание в психическом развитии!» – напугала меня дама солидного медицинского и женского возраста, по совместительству невропатолог. Я уж не стала ей говорить, что если отставание проявляется подобным образом, то среди мужчин вообще не найдётся ни одного нормального. Но, тем не менее, я активно приступила к по-

101

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ искам детского психолога. Они увенчались успехом. Итак, пока ребёнок ускоряет психическое развитие и приобретает навыки гармоничного сосуществования с обществом, можно метеором пронестись по магазинам. Разумеется, праздник заканчивается гораздо быстрее, чем ты успеваешь им насладиться. Главное об этом не думать. Но вот именно в прошлую субботу не думать об этом я просто не могла. Мысль о том, что меня с обеда запрут в домашней резервации, так, что даже глоток вестей с воли из телефонной трубки закружит голову, как поток горного воздуха, казалась особенно невыносимой. Я попробовала заняться своим любимым аутотренингом. Звучит он так: «Девочка моя немолодая (это я так к себе обращаюсь, когда надо сообщить нечто важное, чтобы максимально активизировать восприятие)! Не гневи Бога. Вся твоя печаль от чрезмерно сытой и благополучной жизни. Твои родные и близкие живы и здоровы, тебе не надо заботиться о заработке, у тебя отличные дети, у тебя замечательный муж с приемлемым набором вредных привычек, у тебя здравствующие мама и папа, мудрая свекровь, самые надёжные и альтруистичные в мире друзья, давно перекочевавшие в разряд родственников. Перестань ныть. Это неприлично. Сколько людей в мире, не имея и десятой части того, что у тебя есть, считают себя счастливыми?». Но в прошлую субботу даже аутотренинг не помогал. Зато помогла ближайшая подруга Александра. В самый разгар аутотренинга она позвонила и сообщила, что записала нас с Тарасом в сауну с бассейном. Малыш наплавается, а мы, поглядывая на него из шезлонгов, попьём пива и о скорбных делах своих покалякаем. В сауне было замечательно. Малыш объелся пирожных и всласть накупался в бассейне с чистейшей водой августовской средиземноморской температуры. Мы в режиме «CNN» успели обсудить новости и проверить действие всевозможных масок. Три часа прошли настолько замечательно, что зловещий призрак солистки ансамбля «Берёзка» почти растаял за горизонтом. Расставаться явно не хотелось. Да и зачем? Тарасу и мне хорошо. Остальные пусть «скользят» сами.

102

Микстура от скуки Это, наверное, пиво производит такую революцию в мозгах. У меня сложилось впечатление, что именно оно, а вовсе не водка, должно было быть любимым напитком Клары Цеткин и Розы Люксембург. Иначе так бы мы и жили, не подозревая о Восьмом марта, как первой ласточке вечной женской весны. – По две бутылки пива достаточно, – решила моя подруга. – К нам здесь так хорошо отнеслись, нельзя выходить из образа добродетельных куриц. Сказано – сделано. И праздник продолжился в другом формате. Мы запаслись бутылочкой светлого сухого чилийского вина в ближайшем маркете и повели ребёнка кататься на стеклянном лифте в одном из наиболее пафосных заведений Екатеринбурга. Как предгрозовые раскаты грома доносились вопли из мобильника. Муж и старший сын, обнаружив отсутствие рабыни, долго ругались, пытаясь поровну поделить хозяйственные хлопоты. Рассорившись окончательно, они решили угрозами подманить меня домой. Это напоминало усилия Бабы-Яги по усаживанию коварного Иванушки на лопату. Накатавшись на лифте и отпив по бокалу чилийского вина, мы решили и дальше не расставаться, чтобы уже до конца бороться за права всех угнетённых женщин. Уложили спать ребёнка у Саньки на диване и погрузились в анализ отечественной литературы. Особенный интерес у литературоведов вызвала бы наша дискуссия о Михаиле Афанасьевиче Булгакове. Саня нарыла в Интернете новость, что слово «мастер» в романе «Мастер и Маргарита» не случайно написано с маленькой буквы. Что всё это на самом деле о предательстве, в первую очередь, и лишь потом о любви, смерти и бессмертии... Разговор плавно перекочевал на тему суетности всего земного. Краем глаза зацепив часы, я обнаружила, что уже десять. Пора домой. Помогите мне, Клара и Роза, и я постараюсь вспоминать о вас не чаще, чем один раз в году – Восьмого марта.

103

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ

Сон Сегодня мне приснилось, что меня поцеловал мой любимый киноактер Даниил Страхов. Его восхитил мой героизм. Во сне я спасала, неважно от каких врагов, три знамени или штандарта, полотнищ, во всяком случае, не помню. Я их пёрла на себе через половину земного шара и дотащила до Красной площади в Москве. И вот иду я по булыжной мостовой – гордая, а меня встречает благодарный российский народ. Оставляю все три штандарта перед Мавзолеем и лечу к толпе, навстречу наградам и чествованиям, немного смущаясь, как все настоящие герои. Но единственный, теплый, дружески-ободряющий взгляд, который мне удалось выпросить у народной массы, был его – Даниила Страхова. Подхожу к нему близко-близко, как к костру из зимнего леса, и шепчу: «Я, кажется, влюбилась!». А он мне отвечает: «Я, кажется, влюбился!». Наверное, всё-таки во сне мне было лет двадцать пять, то есть значительно меньше, чем на самом деле. Пробуждение оказалось невероятно бодрым, можно сказать, окрыляющим. Даже не вспоминалось, что ещё накануне вечером я терзалась нестерпимой печалью. Всё из-за того, что внутри моей души неожиданно обнаружился характер, который не дал помириться с Димой. Накануне муж отличился, причём изрядно, явившись домой под утро, да к тому же ещё и трезвым. Санька, извещённая, что у меня появились «самые чёрные и, увы, небеспочвенные подозрения» категорически рекомендовала не принимать никаких объяснений, и вообще – помолчать с недельку. Глядишь, информационная блокада

104

Микстура от скуки и доведёт мужчину до искреннего и глубокого раскаяния. Как же здорово, что не пришлось страдать от сочувствия к провинившемуся, сдерживаться изо всех сил, чтобы не помочь ему придумать какое-нибудь вполне разумное объяснение. В сердце горел огонь того самого костра. Тягостным молчанием было ознаменовано выпроваживание кормильца на работу, и я занялась срочными сборами. В моей редакции ожидалась выплата гонорара. Вернее, выходного пособия: газета закрывалась то ли для выяснения причин исчезновения неких денежных сумм, то ли для разборок, кто и почему курил в неположенном месте. Оба вопроса адресовались главному редактору и были одинаково принципиальными. Денег не дали. Сказали перезвонить раз десять, а потом отстать. Всё-таки приятно общаться с интеллигентными людьми: сразу попросить, чтоб отвязались, им было както неловко. Да и зачем водочным олигархам, учредителем нашего издания, платить гонорары каким-то писакам, которые даже не могут развить чувство глубокой порядочности в собственном редакторе? Не дали, отравители воспитанные, бутлегеры жадные. Наивная, как я мечтала разбогатеть на эти самые честно заработанные шесть тысяч! Тогда бы удалось некоторое время выдерживать экономическую блокаду от супруга, которая мне полагалась в ответ на информационную. Но я не расстроилась. Даже не поучаствовала в общем собрании трудового ограбленного коллектива. Вспомнила, как меня во сне поцеловал Даниил Страхов, и успокоилась. Чтобы скандалом случайно не вышибить из груди нежно сберегаемое пламя. Деньги не главное. Главное – Даниил Страхов. Вечером, распираемая чувствами, я позвонила своему приятелю Серёже, с которым у меня когда-то в юности был роман. Мы с ним утром в редакции виделись, но я тогда не успела сказать ему главного. – Ты представляешь, меня во сне поцеловал Даниил Страхов! – Это был эротический сон? – Серёгу моя новость явно не обрадовала. – Это был патриотический сон! И он меня поцеловал

105

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ улыбающимся ртом в щёку! Сам! В это время Александра, явившаяся меня морально поддержать, глубокомысленно проворчала: – Интересно. А что бы про это сказал Зигмунд Фрейд? Я не обиделась. Всё-таки Санечка – девушка свободная, как птица. Кому, как не ей, сверять сновидения с Фрейдом? Приятель сочувственно затих на том конце провода. – А потом он сказал: «Я, кажется, влюбился!», – не унимался мой восторг. – Это он как эхо повторил мои слова! Ты понял? Да? – А он не уточнил, в кого он влюбился? – продолжал вредничать Серёга. – Так ведь я и не уточняла. Это ведь понятно! – Мне, лично, ничего не понятно, в том числе и выбор романтического героя, – менторским тоном заключил приятель. Жаль всё-таки, что мы остались без денег. По телефону разве разберёшься?

106

Микстура от скуки

Оазис нравственности Если муж вдруг поклялся в субботу, что больше никогда не станет посещать по пятницам стриптиз-бар, то это может означать только одно – накануне вечером он там уже был. Причём, в самом гнусном из всех возможных. – Девушки там такие страшные! А денег сколько ушло! Может, не поверите, ну как на духу. Лично я к тем, кто по-честному, сорвав последние покровы, гонит эстетику в массы, никаких претензий не имею. Ну, если больше ничего не выросло, кроме этого самого женского организма, что делать? Каждый выживает, как может. Заведение, о котором идёт речь, привлекающее золотую, а если судить по вискам, то чаще серебряную молодёжь, находится в центре города. Представления о Востоке у хозяев довольно дикие, зато шикарно воплотившееся в местных традициях. Всё пространство заставлено по типу амфитеатра диванами на коротких ножках и почти журнальными столиками. Помещение маленькое, дорожки между столами узенькие. По ним, срываясь, на четвереньках ползают покорные женщины востока – официантки, с трудом удерживая подносики с едой и водкой. Здесь явно нет проблем с пьянством на рабочем месте – я бы и гостям пить не советовала, запросто можно поломать ноги. Цены кусают случайных посетителей страшно, почти насмерть. Как и всякий нормальный человек, привыкший хоть изредка вспоминать о том, что такое хорошо и что такое плохо, одобрять эти походы я не могу. Ждать когда благоверный куда-нибудь влипнет, не хочется – есть у нас ещё дома дела. И вот после очередного Димкиного визита в указанное заведение, впав в беспросветное отчаяние,

107

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ я позвонила своей самой надёжной подруге Александре, в просторечии Саньке. – Сань, давай пойдём вечером в этот стриптиз-бар, хоть посмотрим, что там делается. Замаскируемся, чтоб не узнали. Насчёт «не узнали» – это про моего мужа и её бойфренда, которого Саня любовно называет Алесио в честь своего любовника-итальянца, которого она любит каждое лето не больше двух недель. – В общем-то, Бог с ним, с Алесио, я женщина свободная, – сказала осторожная Саша. – А тебя точно не поймут! Наряжалась Санька старательно, как она сказала, «не выделяясь»: джинсовая юбка-ремень грамотно рваная, чтоб было заметно, откуда ноги растут, рубашонка белая «ближе, чем кожа», лифчик выглядывал синий в бурую крапинку, а на голове платок с такой же крапинкой «для заурядности образа». Короче, чтоб вся красота была заметна даже для подслеповатых завсегдатаев. Оглядев Саньку, я с облегчением подметила, что на наших тридцать она явно не тянула. – Красота-то какая! – решила я ободрить подругу. В ответ Санька придирчиво оглядела моё довольно миленькое чёрное платье и критично изрекла: – А у тебя на лбу написано высшее образование и двое детей! Стыдно в приличном месте показаться! Хотя, может, за лесбиянок и сойдём. Знаешь, у них всегда противоположности притягиваются. Давай, чтоб никто не приставал. Чего смущаться двум скромным лесбиянкам в таком заведении, где смутить может только отсутствие денег? Честно говоря, не люблю я этих всех ненатуралов. – Сань! Давай поработаем над имиджем? Не нравится мне эта однополая любовь. Опять же вдруг знакомые. И мы тут – Зита и Гита... – Чита и Грита! Темнота. Зита и Гита – это такие сёстры из Индии. Мне мама рассказывала, – продолжила Санька, деловито поправляя прикидик. – Зато не прилипнут. Для увеличения площади поражения она попыталась сделать на рваненькой джинсовой юбочке ещё одно поперечное сечение, как раз под ягодицей. – Вот ты у своего спроси, нормальных мужиков от лес-

108

Микстура от скуки биянок тошнит. Так что пошли и не вздрагивай, когда я буду к тебе приставать! Я уж не сказала Саньке, что в этом случае мы точно переплюнем местное транс-сексуал-шоу. Насчёт денег у нас с Санькой было как всегда: у неё кредитки заблокированы, так как она думала, что кошелёк оставила в такси, а он оказался в парикмахерской, и ей его неожиданно вернули. А у меня, как у честной домохозяйки, лежало две тысячи, выданные мужем для оплаты коммунальных расходов. На красивую жизнь явно не хватало. Мест в заведении не оказалось. Пришлось Саньке, проклиная свою отзывчивость, звонить какой-то Масяне, чтоб та позвонила Костику, а он чтоб позвонил в этот бар, и сказал, что нам столик не надо, мы пешком постоим у барной стойки и чтоб нас пустили... – Стареем, – ворчала Санька. – Каких-то пять лет назад ногами любые двери открывали, а сейчас прокисли, вон даже в этот Содом не пускают! Перестали выходить в свет, один спорт в голове, зелёный чай и диеты для похудания. Здоровый образ жизни вместо жизни! Нет, зря мы для храбрости и для вхождения в образ чего-нибудь алкогольного не приняли. «Чтоб на приключения случайно не разнесло», – сказала я Сане. Какие глупости! Да там после полуночи, после начала «культурной программы» в трезвом виде вообще находиться невозможно. Просто психика не выдерживает. Хотя тогда мы ещё об этом не знали. Стараясь не отвлекаться от происходящего, мы взяли в баре по двойному «Мартини» со льдом. – Ба! Опаньки! – Санька нас чуть не демаскировала, залюбовавшись на двух парней в камуфляжах, деловито сбрасывавших с мускулистых тел все, в том числе и лишнее. – Не знаю как тебе, а мне здесь начинает нравиться! Сидим, как дуры, по вечерам дома, маньяков боимся и уличной преступности, а в это время два одиноких, красивых, молодых человека... просто не знают, куда себя деть! Пришлось свистящим шёпотом напомнить Саньке, что мы с ней вообще мужчинами не интересуемся, и нече-

109

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ го тут причмокивать, как изголодавшийся партизан, наблюдающий за купанием молодой поселянки. Я пыталась мучительно вглядываться в стриженые макушки завсегдатаев, разыскивая ту единственную, из-за которой мы здесь оказались. В это время один из юношей сексуально угрожающей походкой направился в зал. За ним скользнул лучик освещения. Ещё секунда и праздник может закончиться, а я так и не узнаю, каким мёдом здесь намазано. – Отходи, Саня! – шепнула я подруге. – Уводи его от меня подальше, а потом в туалет! – Кого в туалет? Тут до туалета пилить и пилить! Все ноги переломаешь! Лучше дай денег, я ему их в трусы положу, он и уйдёт! – Александра полезла в сумочку, как бы скрывая смущение. – С ума сошла! Мы уже по два «Мартини» выдули! Вдруг не хватит? А ты всё самое ценное какому-то мужику в трусы? Сто рублей и ни копейкой больше! – Это ты озверела. Видишь вон ту тётеньку справа? Она вообще зелёную бумажку засовывала! Пришлось немедленно отвернуться к стойке и попросить воды без газа, желательно «Святой источник». Бармен посмотрел на меня так, как будто я сказала что-то неприличное. Я поняла, что слово «источник» он не расслышал. После этого на сцену выпал высокий худенький дяденька-конферансье, который делал вид, что он девушка, размахивая оборочками весёленького платьица с вырезом от затылка до кобчика. Он рассказал с десяток похабных анекдотов, в которых «плохие» слова произносились с детсадовским упоением. Ухохотавшись всласть, конферансье сообщил, что ненавидит стриптизёрш, потому что все они – …, короче, падшие женщины. «Б…! на сцену!» – проверещал наш неотразимый и, обмахиваясь ощипанным боа потащил свою вихлявую попу за один из столиков. Стриптизёрши, неумолимые как пираньи, стали рассредоточиваться по залу. Одна из эротических танцовщиц весила полтора центнера. «Атас!» – разнеслось по диванам, и столики у эстрады начали стремительно пустеть. Размахивая необъятной

110

Микстура от скуки грудью, девушка таки ухватила одного из наименее расторопных гостей за галстук и поволокла на танцпол. Бедняга был повален и отутюжен мощным телом на радость присутствующим. – Меня сейчас вырвет, – зашипела мне в ухо Санька, – Твоего вроде нет, а мой вон сидит и радуется празднику с голой задницей в руках! – Чьей? – Ну не своей же! Пошли уже. Натерпелись. Я бы пошла, но ноги буквально приросли к полу. В это время стало окончательно ясно, что некий посетитель, украшенный волосатой грудью, плотоядно выглядывающей из рубахи, расстёгнутой до пупа, возымел желание пригласить меня пуститься в пляс. От ужаса я даже забыла, что я Санькина девушка и взялась что-то мычать как в восьмом классе, про якобы хромую ногу... Александра оценила ситуацию и вцепилась в меня так, как если бы мы с ней собрались вдвоём лететь на одном парашюте. Обнявшись, как в последний раз, как бы в медленном лесбийском танце, переминаясь и наступая друг другу на ноги, мы потопали в неизвестном направлении. Немного смущало, что в зале стало подозрительно тихо. Плюнув на конспирацию, Санька поволокла меня за плечи куда-то, где потемнее. Мы уже почти отползли с простреливаемой местности. – Ты что здесь делаешь? – знакомый голос прозвучал, как милицейская сирена для уличного хулигана. – С Александрой вот пришли потанцевать! – начала я выкручиваться. – Дети спят, родители танцуют. Нормально всё… – Здесь ещё и Александра? – в голосе супруга явно заскользили угрожающие нотки. – Совсем одурели. Быстро вызывай такси, и чтоб я вас здесь не видел! Санька, оказывается, попыталась скрыться, поняв, что нас обнаружили. Дерзко ухмыляясь, она вернулась на огневой рубеж. – Если я ничего не путаю, ты сказал жене, что у тебя комиссия из ближнего зарубежья? И где она? Где? Вот этих вот прислали – без трусов? Она же волнуется!

111

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ Но в этот момент артисты и артистки уже были в трусах, и не просто в трусах, а в костюмах снежных баб и снеговиков-мужиков. Чтобы проще было ориентироваться, они на снежные шары налепили себе всяческие вторичные половые признаки. И похабно ими потряхивая, весело кружились в танце. Супруг возмущённо огляделся, словно Мавр в поисках платка. Через минуту мы в гробовом молчании уже ловили такси. К нам ненавязчиво прибился Алессио, принципиально пойманный злющей Санькой в какой-то тайной комнате. – Ты зачем сюда ходишь? Это же мерзость какая-то: трансвеститы, пошляк ведущий, жирные балерины, снеговики с какими-то ненужными запчастями, – попыталась я «ковать железо». Супруг что-то мрачно пропыхтел на тот счёт, что мы его жутко опозорили, потому что очень стыдно ему, человеку прогрессивному, за невоспитанную и эстетически недоразвитую жену. – Зря пошли, – поддержала его Санечка. – Оазис нравственности в гоморроидальном Содоме!

112

Микстура от скуки

Я полечу на другом самолёте Странный сон мне сегодня приснился. Как будто лечу я на самолёте откуда-то, где отдыхала на море. Вроде только что взлетели. А командир экипажа, неожиданно, ничего никому не объясняя, вдруг заводит самолёт на посадку. И приземляемся мы прямо на дорогу. Выхожу из самолёта одна, оказываюсь почему-то на своей родной улице в Екатеринбурге. И сама себе говорю, что на этом самолёте дальше не полечу, я полечу на другом. … Болгарское солнечное утро, издалека доносится шум прибоя, дети спят. Моя любимая пора – рассвет. Прогоним странные сны и скорее плавать, бродить, валяться в песке, наслаждаться разглядыванием солнышка через оранжевые ресницы. Надо успевать. Через два часа детки проснутся, и я опять превращусь в слугу двух господ. Шустрая и жизнерадостная, как Труфальдино из Бергамо. Вижу, море слегка разыгралось. У него тоже прекрасное настроение. На пляже ни души, рано ещё, все спят. С воплями и визгом вбегаю под волну и выныриваю достаточно далеко от берега, там, где уже нет свирепых пенных шапок, а только волны толкают друг друга и теснятся, как необъятное коровье стадо, гонимое неведомым пастухом. Сейчас сосчитаю до ста – сто гребков вправо, потом столько же влево и буду отдыхать. Качаться на волнах, чувствуя себя то ли владычицей морскою, то ли золотою рыбкой! И тут замечаю, что берег почти не различим, а под ногами пусто. Был песок, да весь вышел. Начинаю срочно грести туда, где вижу землю, и обнаруживаю, что, в лучшем случае, остаюсь на месте. Волна за волной, как бы дурачась, отбрасывают меня всё дальше и дальше в море.

113

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ Странные мысли в голове, такое чувство, что я барахтаюсь, как младенец в чреве матери. Откуда столько воды? Везде вода! Вверху, внизу, справа, слева, в глазах, в ушах, в носу! Я хочу дышать! Я боюсь дышать водой! Каким-то непостижимым образом удаётся встать обеими ногами на песок, волны проходят надо мной, а я, непонятно как, цепляясь ступнями за дно, двигаюсь в сторону берега. Потом иду так же, но голова уже над водой. И не сносит, как если бы на ноги врастали в песок. Выхожу из воды с одной только мечтой: упасть на землю и отдышаться, вернее, надышаться. На берегу стоит спасатель и собирается мне что-то сказать. Пока он преодолевает языковой барьер, мне тоже хочется сказать, что с такой резвостью ему надо уходить из профессии. Я чуть не утонула, а он даже с места не пожелал сдвинуться ни на шаг! Смотрю в его невыразительные, чуть прищуренные глаза и думаю, скольких утопленников он видел? Единицы? Десятки? И тут же понимаю: он просто не захотел лезть в драку, вставать между мной и стихией. Может быть, устал, может быть, с берега всё выглядит не так страшно. Его выбор. Хотя, какая там драка? Драка песчинки с морем. Дрожащими руками заматываюсь в парео, и, стараясь не свалиться со своих плохо гнущихся ног, иду в сторону дома. Спасатель меня догоняет. – Здесь сильное затягивание! – слышно по голосу, как сильно он за меня волновался. – Знаю, – я улыбаюсь, чтобы он понял, что у меня к нему нет претензий. – Теперь уж точно знаю, что здесь сильное затягивание! И ещё знаю, что сегодня был не мой самолёт. Я полечу на другом.

114

Микстура от скуки

Что-то есть в октябре от апреля За что не любят октябрь? Наверное, всё-таки, за слякоть. Гадость, что норовит залепить не только ботинки. И за самую подлую её разновидность, за скользкую утреннюю грязь. Ту, под которой притаилась подлая корочка льда. Особенно опасная, если ты, забыв запереть машину, на всех парах несёшься на планёрку, и… бабах! Есть, конечно, люди воспитанные, которые на падение не обратят ровно никакого внимания. Но, можете мне поверить, они встречаются гораздо реже, чем те, что будут ухохатываться, наблюдая за «тройным тулупом» (я уверена, это именно они ржут за кадром в жуткоюмористических программах). В свободное время им просто нечем больше заняться, как просто дежурить возле опасных мест. Так вот, про октябрь. Не так давно в нашем родном городе жила замечательная массажистка Люда. Руки и сердце золотые. Пока она из организма конфету лепит, заодно ещё и душу вылечит, посоветует, утешит, ободрит. Рост красивый, метра так под два. Телосложение спортивное. Возраст нормальный, лет тридцать с не очень коротким хвостиком. Личной жизни никакой. Вся в работе, то есть в нас, хорошеющих с каждым днём. Но, самое главное, была, а может быть, и осталась, у Люды ещё одна страсть: чем грязнее на улице, тем белоснежнее должны быть у неё джинсы, куртка, или плащ. И вот в позапрошлом году, непосредственно возле ступенек универсама, въехала Люда в самую грязную лужу, как и положено – в белых джинсах, тормозя пятой точкой, обтянутой не менее белой курткой. Так как в руках был пакетик с бережно упакованной гарденией (соглас-

115

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ но поверью, именно гардении способствуют счастливым встречам), Люда думала о ней, а не о себе. Упала затылком и лежала в грязи, высоко поднимая пакет, чувствуя, как холод вместе с жидкой грязью медленно проползает по спине. И если бы не парень, метнувшийся её вытаскивать, Люда, наверное, сначала заплакала бы, а уж потом стала выбираться. Парень девушку на ноги поставил, и даже оказался на половину головы выше ростом, чем она. Уговаривал её в травмпункт подвезти. На что Люда отвечала двумя фразами: «в таком виде» и «только домой». В машину садиться отказалась (пожалела парня, вернее, чехлы на сидениях машины) и уковыляла домой. Чтоб не обижать героя, дала ему номер домашнего телефона, хитро перепутав две последние цифры. Он говорил, что просто обязан ей позвонить, чтобы убедиться, что с ней всё в порядке… Самое смешное – этот парень нетипичный, когда ей звонил, те же самые цифры перепутал. И дозвонился. И увёз нашу лучшую массажистку в Питер, откуда и был к нам командирован. Ему сейчас хорошо: жена, она же доктор, неусыпно заботится о герое. Теперь уже, кажется, о двоих – второй совсем недавно родился. Остаётся только гадать в чём дело: в гардении, в октябре, или в сочетании всего этого с непролазной уральской слякотью. А, может быть, октябрь в зеркальном годовом отражении по сути своей является апрелем? И что там дальше – ноябрьская оттепель или майские заморозки зависит только от нас, для которых, как выяснилось, времена года вообще имеют не самое большое значение.

116

Микстура от скуки

И снова Новый! Ещё в прошлом году мне казалось, что Новый год – это просто всеобщее надувательство. Некий миф. Поэтому его отмечают и тридцать первого декабря, и четырнадцатого января, и в сентябре у православных христиан, и у китайцев в марте. Опять же, полная чехарда со временем: у нас уже наступил, в Москве только через два часа, а во Владике все давно уже напраздновавшись, заснули. Получалось, что на самом деле, никакой разницы, когда его отмечать. Даже раздражало – сколько лишнего шума, суеты, ожиданий! Бизнесмены и депутаты с бокалами шампанского в телевизоре. И все горят желанием поздравить граждан. Было бы с чем. Раз пять поздравление одного и того же деятеля посмотришь, и начинаешь подозревать в алкоголизме в общем-то, совершенно нормального человека. «Ну ладно, – убеждала я себя, – поверим и на этот раз, что между тридцать первым декабря и первым января пролегает такая волшебная ночь, в которую весь город, да что там город – вся страна – просто с ума сходит от счастья». Я понимала, что выбора нет. Надо ждать и готовиться. Соблюсти все полагающиеся случаю моменты. Помыть люстру, развесить по квартире гирлянды и шарики, посмотреть, не засыпая, знакомые до боли «Иронию судьбы» и «Обыкновенное чудо». Ещё надо обязательно раздать долги, купить новую скатерть и очередную ёлочную игрушку класса «ёлка-палас-ведро». Хотя, конечно, всё это было притворством. Я притворялась, чтобы никто-никто не догадался о моих истинных чувствах. А то ведь пристанут с вопросами: «А ты уже определилась, с кем и где будешь встречать Новый год?

117

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ Дома или в ресторане? На турбазе или в бане? На площади или в лесу под ёлкой?». В ушате, в корыте, в лохани! Что же такого особенного случилось в прошлом году? Помню как сейчас – мизантропия так разгулялась, что оставалось только посыпаться нафталином и спрятаться в шкафу. К тому же, тридцать первого декабря в конторе объявили наполовину рабочий день. Я тогда даже обрадовалась: «Вот вам, лицемеры, – думала я, – сама жизнь заставляет вас признать, что Новый год – это сплошная фикция, а никакой не праздник!». – Зайди к главному! – профессионально улыбнулась секретарша из-за стола, перегруженного новогодними открыточками и шоколадными зверюшками. Я ей тогда позавидовала: умеют же некоторые неугасимо светиться счастьем, чтобы не происходило! Тогдашний мой шеф был редкостным самодуром. Вот уж кого я была «рада» видеть всегда, а особенно тридцать первого декабря, так это его. В недавнем прошлом он закончил исторический факультет и полагал себя, а вовсе даже не своего папу-олигарха, экономическим гением. Для меня этот «золотой мальчик» всегда придумывал какие-нибудь поручения, напрочь забывая, что я кадровый менеджер, а не массовица-затейница. Вот и в тот раз. Долго придирался к моему внешнему виду – он ведь запретил сотрудницам ходить на работу в брюках, а не то «одеваются одинаково, как унисексуальные солдаты»! Универсальные, наверное. Это он так шутит. Чтобы угодливо не захихикать, я начала сокрушённо разглядывать в зеркале свои джинсики. И ещё раз убедилась, что они делают мои ноги в два раза длиннее, и во столько же раз тоньше. А саму меня значительно моложе тогдашних тридцати годков. Не дождавшись раскаяния, Сергей Николаевич, окончательно погрустнев, продолжил: – Народ уже начинает потихоньку отмечать. Могу попросить только тебя. Возьми водителя, съезди в аэропорт. Встреть «Чешские авиалинии». К нам прилетает господин Гласс, в прошлом наш соотечественник. Это не отнимет много времени. Забери табличку у секретаря. Свози гостя пообедать, помоги разместиться в «Транс отеле»,

118

Микстура от скуки потом тащи его в офис и проводи в мой кабинет. Только всё надо сделать быстро. И гуляй до десятого января! Как же меня это разозлило! Надо было развлекать какого-то господина Гласса вместо того, чтобы через полтора часа бежать домой. Там меня, наверняка, уже заждались мама и братец. Согласно давней семейной традиции, они всегда приходят в гости накануне Нового года, чтобы я не забыла, как сильно они меня любят. Я их тоже люблю. Просто обожаю. Не любила я тогда только господина Гласса, который почему-то не нашёл другого времени заявиться в Екатеринбург, как тридцать первого декабря. Пробки тогда, как и сейчас, были в городе кошмарные. Я невольно начала мечтать о вертолёте и горько сожалеть, что бросила курить. И везде ёлки, ёлки, ёлки. И музыка из всех машин. Разумеется, к прилёту мы опоздали. Но, к счастью, не таков был господин Гласс, чтобы самостоятельно покинуть аэропорт. Подозрительно чистый бежевый плащ, увенчанный какой-то дурацкой замшевой кепочкой, метался у самых дверей аэровокзала. Почему-то очень хорошо запомнилось, как нелепо выглядел бедолага. У нас про таких говорят «маму потерял». Как бы ни было тошно, но пошла я к этому плащу. На всякий случай улыбаюсь, изображая радость. – «Монинг!» – говорю противным мяукающим голосом, и вдруг слышу до боли знакомое: – Привет! Ты? Вгляделась, и вместо ненавистного чопорного господина Гласса, увидела знакомую, слегка раздобревшую и чуть примятую самолётом физиономию Эдьки Глазова по кличке «Глаз». Мы с ним, можно сказать, «дружили» в девятом классе. Дружба заключалась в постоянных каверзах, которые приходилось друг другу устраивать, чтобы никто не догадался, как мы на самом деле тепло друг к другу относимся. Эдик доводил меня до белого каления, изображая великого слепого в духе Паниковского и, якобы по слепоте, хватая меня за все выпирающие части тела. Ещё он не ленился бросать мне за шиворот тараканов, принуждая снять с себя какую-нибудь часть гардероба публично! Однажды, доведенная им до отчаяния, я с размаху треснула

119

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ его по башке толстенным учебником. У него даже было небольшое сотрясение мозга (откуда у Эдуарда мозг?). Всё это происходило в Чите, поскольку мы там временно проживали, как того требовала папина работа. Когда она потребовала срочного переезда в другой город, Эдька неожиданно явился на вокзал, чтобы меня проводить. И мы почему-то стали целоваться, почти как взрослые, на глазах у изумленных родителей и одноклассников! И вот смотрела я на этого «Гласса». Эдик мне показался каким-то заматеревшим: всё-таки сто лет не виделись. А сама вспоминала своё «прощание славянки», и вкус читинского поцелуя, и чуть прохладную щёку с юношеским румянцем, и зачитанное до дыр последнее сообщение на пейджере: «Уезжаю учиться Ирландию. Ты как?». Из-за всех этих мыслей я совершенно забыла проконтролировать своё лицо. Тем ужаснее было обнаружить, что Эдик читает по нему, как по раскрытой книге. – А почему у тебя такая фамилия? – я тут же начала допытываться, делая вид, что не испытываю ничего, кроме досады от докучливой обязаловки, навязанной в конторе. Потом пришлось достойно отклонить полудружеские Эдикины объятия, пропахшие табаком и одеколоном. – Так проще. У тебя тоже фамилия изменилась? – поинтересовался господин Гласс, поднося, как бы для поцелуя, мою левую руку с предательски блестящим на безымянном пальце обручальным кольцом. Мне тогда казалось очень важным скрыть от него, что вообще-то моя фамилия менялась уже дважды, да без особого толка. Я тогда подумала, что совсем не создана для брачных уз, и что вовсе незачем это обсуждать с малознакомым господином. Господин Гласс по-своему истолковал моё внезапное оледенение. Вероятно, из-за этого он счёл возможным проявить жуткую империалистическую ответственность, заявив, что пока они с Сергеем Николаевичем не съездят по делам в банк, нечего и мечтать об отдыхе. А я зачем-то спросила его: «Как же Новый год?». А он так убийственноподробно ответил: «Ну что такое этот Новый год? У НАС по-настоящему отмечают только Рождество!». Вот уж и не подозревала, что отмечать Новый год – это,

120

Микстура от скуки между прочим, ещё и патриотично! Надо было видеть лицо шефа, когда мы с Эдиком (он почему-то крепко держал меня за руку), ввалились к нему в кабинет. Сергей Николаевич, составлявший приказ по поводу «пьянства на рабочем месте» даже виски «Black label» в стол забыл убрать. Сухо так мне говорит: «Спасибо. Вы свободны». Еле я у Эдуарда свою руку выкрутила, при этом нечаянно толкнув его в бок. Сейчас даже не помню, как выбежала на дорогу, и давай машину ловить, жутко размахивая руками, словно за мной кто-то гнался. На каком-то автопилоте добралась домой. Маме сказала, что встречала в аэропорту – …Господина Гласса! То есть Эдьку Глаза, того самого, читинского. Что дела у него попёрли в гору, и вообще он занят, и прилетел из Англии. Подоспел братец, ужасно обрадовался, узнав, что Эдик жив, здоров и процветает. Потом они вместе меня утешали. Говорили, что в моей жизни ещё этих Эдиков будет целый вагон и маленькая такая тележка. Я с ними не спорила, чтобы хоть их не расстраивать. С какой ненавистью этим вечером я заправляла майонезом салаты. Я их просто ненавидела, потому что Эдька не придёт, чтобы ими насладиться! Он ведь сказал, что Новый год не отмечает! Точно! На самом деле это была такая вежливая форма отказа, чтобы я на его счет не обольщалась! Я давилась слезами, убеждая себя, что это он так давал понять, что я вообще его не интересую! Меньше надо было с ним на вокзале целоваться! Да ведь я и так наверняка знала ещё утром, что Новый год никакой и не праздник!!! Из пучины отчаяния меня спасла лучшая в мире подруга Лена. Просто позвонила и позвала в «Ирландский дворик» встречать Новый год. Они с мужем, оказывается, заранее заказали столик, а я обо всём забыла. Во «Дворике» было уютно, и даже празднично как-то не по-нашему, не по-российски. Ума не приложу – как им удаётся не опошлиться и не слиться с общей массой, годами поддерживая этот свой пресловутый ирландский дух? «Я уезжаю учиться в Ирландию» – вспомнила я некстати и опять едва не разревелась. Но Ленка, присматри-

121

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ вающая за моим душевным состоянием, больно наступила мне на носок туфли и прошелестела на ухо: «Не реви, а то будешь как Дед Мороз – красный нос!». Потом, желая меня ободрить, продолжила: «Да плюнь ты на этого Гласса! Вон смотри, какой симпатичный парень на тебя выпучился, даже бокал чуть мимо рта не пронёс!». Угадайте с трёх раз, кто на меня смотрел из-за соседнего столика? Эдька! Слева на него плечом напирал шеф, и что-то громогласно рассказывал, напротив сидела незнакомая нарядная дама. А он ничего не слышал. И на даму не смотрел. Он смотрел на меня. Дальше вспоминать я не люблю. Это ну очень личное. Эдик пересел за наш столик, и мы, как хорошо воспитанные идиоты, часа полтора соблюдали приличия, высиживая время в компании, которая вдруг показалась ужасно скучной. Еле дождались боя курантов. А потом, как сумасшедшие, выскочили на улицу и побежали ко мне домой. И не расставались неделю. Весь год мне пришлось мотаться по разным странам, в которых Эдик назначал мне свидания. Только недавно он признался, что из-за меня ему пришлось разорвать помолвку. Мне, наверное, должно бы быть стыдно. Но совесть спит. Спит и видит эротические сны. Вот и вся история. Опять Новый год. Снова буду встречать господина Гласса. Он прилетает тридцать первого декабря. Но на этот раз он везёт с собой мою будущую свекровь. Бедная тётя Катя. Когда-то я ей не очень нравилась. После Эдькиного сотрясения мозга, она приходила ругаться с моей мамой. Теперь, им предстоит помириться. А десятого января у нас регистрация брака. Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. А вдруг, всё-таки, Новый год, это большая-пребольшая мистификация? Если вы действительно так думаете, никогда и никому в этом не признавайтесь. Даже себе. И тогда всё будет по-настоящему!

122

Детские пилюли

Как я окунулся в жизнь пятиклассника – Мама! Нам в школе задали сочинение! Ты ведь профессионал! Напиши! Сама ведь говоришь, что уже столько ерунды написала! – огромные нахальные глазёнки сына уставились на меня как бы с восхищением и верой в мои новые успехи. – Тема? Объём? – сразу вспомнилось из «Бриллиантовой руки»: «Ксива?», «Хаза?». – Тема лёгкая. «Один интересный день из школьной жизни». Моей! Или какой-нибудь интересный случай. – Рассказывай! – по наивности я полагала, что сейчас он мне и впрямь что-нибудь расскажет. – Что? – пятиклассник посмотрел на меня, как на последнюю тупицу. – Интересный случай. – А ты не помнишь? – в голосе уже укоризна. – Конечно, помню, – получай, деточка. – У нас что ни день, то интересный случай! Вот, например, как ты под первым снегом прибежал из школы без куртки и без шапки. Потерял! Ладно, потом я нашла в гардеробе. Или, как ты учительнице «на Библии клялся», что сделал английский, а тетрадку просто дома забыл. Для таких случаев учитель специально держит в столе Библию? Как Ваню решили «объявить чмырёнком», потому что «он лох»?! – Да его сейчас не чморят, сейчас Дениса чморят! – никакого сочувствия чморяемым. Или чморимым? – У вас что – очередь? Даже не знаю, какой из этих случаев интереснее, – я с тоской посмотрела на часы. Одиннадцатый час вечера. Завтра вставать в шесть. – Про это нельзя писать. Надо что-нибудь приятное! –

125

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ ребёнок выдержал паузу. – Мы что, до утра сидеть будем? – Напиши про Первое сентября! – я дипломатично предложила поменять тему. Прямо самой понравилось, что не стала отвлекаться на поиски совести у сына. – Точно! Как я почувствовал себя пятиклассником! Только это будет не первое, а седьмое сентября! Понял, что разные кабинеты, разные учителя… Ответственность почувствовал! – А первую неделю в школе ты кем себя чувствовал? – Нормальным пацаном таким… Я поняла, что лучше ничего не спрашивать. Мне эту тему точно не раскрыть. Никакого профессионализма не хватит. – Ну и сам напишу! Не прошло и двадцати минут, а уж сочинитель, смущённо улыбаясь, положил передо мной тетрадь. В ней сплетением каких-то палочек и мелких кружочков было накалякано: «Классная работа». Потом густо зачёркнуто. – Сомневаешься в классности своей работы? – Ничего не сомневаюсь! Просто это домашка! Домашняя работа, а не классная! – сарказма ребёнок принципиально не услышал. Далее следовало: «Как я впервые окунулся в жизнь». – ??? – Да понятно, что пятиклассника! – недовольно покряхтел сыночек и снисходительно докалякал слово «пятиклаCника». Я взяла «штрих», закрасила половину слова и перекалякала так, чтобы в слове получилось две буквы «с». «Первого сентября этого года я впервые окунулся в жизнь пятиклассника». – Что значит «впервые»? Ты сколько раз окунаться собрался, двоечник? – чувствовалось, что словосочетание «окунулся в жизнь» особенно греет душу автора. – Я не двоечник! Читай по-нормальному! – «Мой друг Ваня, с которым я познакомился 28 августа….» – Этот день войдёт в историю? – Конечно. Ваня же помнит, когда мы с ним познакомились!

126

Детские пилюли Мысль неумолимо рвалась в даль: «...познОкомил меня со своими друзьями. Мне тут же стала нравиться моя новая школа. Еще я познОкомилмя с классным руководителем. Она показала НАМ НАМ». Опять «штрих», опять исправления. – Может, ням ням? – Почему, «ням ням»? – Ты же про столовую пишешь? – Читай внимательно! Она показала нам кабинеты! – А почему два раза «нам»? – Все ошибаются! Не ошибается тот, кто ничего не делает! Ты сама так говорила! Я поняла, что надо смириться. Перевернула страницу. Там и впрямь было написано «кобинеты». «...кОбинеты, в которых будут учиться ученики». – А ты учиться будешь? Ты учиться собираешься? – искренне изумилась я. – Да я хорошо учусь! – смотрит, как на классового врага. – Давай дочитывай! «Первого сентября было очень весело и мы много смеялись». На этом сочинение заканчивалось. Теперь много смеяться будет учительница. Её очередь. Стрелка часов уверенно подползала к двенадцати.

127

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ

Батый и Шуберт В начале недели серьёзно поговорила с ребёнком про учёбу. Что надо интересоваться дополнительным материалом. «Вот задали что-то, а ты ещё пару-тройку интересных фактов найди, – убеждала я его, – пятёрка, можно сказать, даром – за уважение к предмету и к личности педагога». Приходит вчера довольный. Вызвался подготовить и прочитать биографию Хана Батыя. Почему-то, для урока литературы. И для урока музыки поклялся написать доклад про Франца Шуберта. – Очень важно послушать песни Франца Шуберта, которые он писал на немецком языке! – сын даже помахал в воздухе воображаемой дирижёрской палочкой. – Зачем? – Чтобы разбираться в материале… Мы проторчали весь вечер в Интернете, просидели до полуночи в домашней библиотеке, перелистав горы художественной и справочной литературы. Потом ребёнок высказал ряд сомнений, касающихся личности самого Батыя. Не зря он сомневался. Оказалось, внятно изложенной биографии Батыя в природе не существует, только разрозненные сведения и белые пятна. «Тема ждёт своего исследователя». Ждала, пока нас не дождалась. Даже двоих исследователей. Как выяснилось, биографию Батыю переписал ещё Иван Грозный, который хотел оправдать свой захват Казани. Он сознательно налепил поздних вставок в летописи, чтобы испортить татарам репутацию. Да и Великим Ханом Батый никогда не был, не возглавлял Золотую Орду, а только свой улус. И, что нас окончательно до-

128

Детские пилюли било, у исследователей, как оказалось, нет уверенности даже в том, что Батый и в самом деле внук Чингис-хана. У меня на этой почве ближе к утру случился приступ истерического веселья. Ребёнок, отвечая на мой вопрос: «Что ты запомнил?», стал рассказывать то, чего в наших разрозненных сведениях вообще не попадалось, какуюто пургу из недр памяти исторического материала, осевшего в голове ещё с прошлого года: – В армии у Батыя была дисциплина. Если с поля боя бежал один воин, убивали десяток, если десяток – сотню, если сотня – тысячу воинов, если тысяча бежала с поля боя, то убивал сотню тысяч, если бежала сотня тысяч, то убивал миллион воинов... А если нечётное число воинов бежало с поля боя? Например, тридцать один? Триста десять? Один миллион триста десять человек убивал, если сколько сбежало? – Ты чего? Какой миллион? У Батыя вся армия была сто двадцать – сто сорок тысяч человек! – А ему это было неважно! Он ведь Батый! Мне вот интересно, преподавательница литературы, задавая шестикласснику пересказ биографии Батыя, хотела продвинуть нашими силами историческую науку, или просто, как говорят дети, «прикалывалась»? Уже засыпая, узнала, что Шуберт написал более шестисот песен на немецком языке. Надо спросить, сколько из них мой отличник успел прослушать до рассвета. – Жалко, что они так мало прожили, – тяжело вздохнул сыночек в семь утра, надевая школьный рюкзак. – Кто? – Ну, Шуберт с Батыем. Один тридцать один год прожил, другой сорок восемь лет! Мало успели! А дальше, как полагается в финале большинства рассказов: «Он ушёл, а я ещё долго смотрела ему вслед…». Вернее, внимательно разглядывала жёлтую стенку подъезда. Ну и Батый с ним, с этим Шубертом…

129

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ

Бедная девочка Ближе к ночи обнаружилось, что моему шестикласснику требуется всё бросить и немедленно заняться написанием сочинения по картине Татьяны Яблонской «Утро». Он это сочинение якобы «дома забыл». То есть ещё вчера наврал учительнице русского языка, что сочинение готово, только вот незадача – оставил на столе. Склероз проклятый, несобранность... – Завтра по-любому надо сдавать! Ты сочиняй, а я потом проверю и перепишу в тетрадь! – доверил мне ребёнок спасение своей деловой репутации. – И уже хватит мыть посуду, а то не успеешь! И правда, не успею. Надо браться. Отыскала и открыла репродукцию, испытывая острое чувство ностальгии. Снова, как тридцать пять лет назад, погрузилась в изучение «Утра». Ведь когда-то я уже воспевала указанное произведение Татьяны Ниловны. Воспевала, как пионерка, как ученица шестого класса, воспевала с горячей душой, искренне желая научиться только хорошему у юной героини Татьяны Яблонской. Знать бы тогда, что мне это «Утро», ещё воспевать и воспевать. С каждым своим новым ребёнком, изучающим русский язык по нетленной программе. Да ещё с внуками, если так и дальше пойдёт. Хорошо хоть, это занятие необременительное, даже приятное, как и сама картина с незатейливым названием «Утро». Милая, золотисто-розовая, звонкая. Как на родную посмотрела я на чистенькую, светлую комнату, на хорошенькую девочку, делающую зарядку. Порадовалась, что как и встарь, солнцем залито всё пространство, балконная дверь распахнута, и по-прежнему трудно избавиться

130

Детские пилюли от ощущения, что в комнате отчётливо слышно, как чирикают на улице воробьи. Ребёночек в это время занимался чтением моих мыслей, тревожно поглядывая то на меня, то на произведение искусства. – Ещё скажи, что я зарядку не делаю! – проворчал отличник. – У неё и в комнате порядок! – не преминула я заметить. – Ну, тогда скажи, что я и в комнате не убираю, – упорствовал мой шестиклассник. – И вещи на девочкином стульчике аккуратно сложены! – продолжала я давить. – Конечно, у неё там какая-то юбочка. Она бы попробовала брюки по стрелочкам каждый день на плечико вешать. Опухла бы! Я решила ненадолго ослабить воспитательный натиск, наблюдая, как прочно занял оборонительную позицию мой герой. – Смотри, завтрак на столе. Мама его принесла, пока девочка ещё спала, а сама убежала на работу, – я решила привлечь внимание и к своей скромной персоне. – У этой девочки мама такая же заботливая, как и у тебя! – И аккуратная! Видишь, какой чистый пол в комнате! – перешёл в наступление «сочинитель». – Эта девочка сама моет пол! И пыль протирает! Маме некогда! Можно было начинать писать план. Как мне думалось, предварить рассказ о картине следовало небольшой биографической справкой. – Давай напишем, что Татьяна Ниловна Яблонская родилась в 197 году в Смоленске, что её папа преподавал словесность и прекрасно рисовал. Что она от него унаследовала способность к живописи. – А к словесности? Так вот почему я плохо рисую! Мама, а я хоть какие-то сверхспособности унаследовал? – началось. Опять разговор о сверхспособностях. Насмотрелся всякой лабуды про «Героев». – Какие-то унаследовал. Пока ещё не проявились. Ждём.

131

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ Ребёнок глубоко задумался. Когда они уже проявятся, эти способности? Долго ещё ждать? – Ты всё про биографию не пиши. Учительница сразу догадается, что это не я додумался биографию писать. – Важно понять, где находятся истоки творчества…Татьяна Ниловна написала картину в 1954 году. Год, как умер Сталин, семь лет, как закончилась война. Папа девочки мог погибнуть на фронте. Мама её воспитывает одна. Живут скромно. Но не жалуются – все в такой ситуации. Главное, что живы, главное – жизнь продолжается! – у меня аж слёзы навернулись на глазах, я словно впервые увидела это «Утро». – Ты меня совсем запутала. Какая война? – Великая Отечественная. – Ну ладно. Давай про войну не будем, только про папу-художника напишем, и всё, и пусть радуется. – Кто? – Учительница! Далее, после биографии, следовало уделить внимание самой картине: где девочка, где мебель, где кашпо. – Кашпо? – ребёнок подозрительно прищурился. – Горшок с цветами, который на стенку вешают. – Смешное слово. Не пиши. Все прикалываться будут. Я уделила внимание скромному убранству. Потом удивилась, что в комнате нет настенных часов. Их место явно занимает раскрашенная керамическая тарелка. – Бомбили, наверное, – сказала я сыну. – Часы разбились. Вещь дорогая. Вот, пока денег не накопили, повесили на их место тарелочку. – Ты опять начинаешь? Пиши в заключении про моё впечатление от картины. – А какое у тебя впечатление? – Грустное. Сталин умер. Папа, наверное, с войны не пришёл. Часы разбомбило. Да ещё в школу идти надо. Бедная девочка. Ладно, хоть на картине май, скоро каникулы!

132

Детские пилюли

Маркес и Бензопила Около семи часов утра в спальню, стеная и раскачиваясь, вошёл мой шестиклассник. Видно было по всему, что разговор предстоит серьёзный. – Вчера на уроке вот здесь стрельнуло, – сначала сыночек округлил глазки, как бы пугаясь, а потом ужал их до щёлочек, словно от боли, и указал на какую-то точку возле уха. – После этого у меня всегда болит затылок. Материнское сердце заныло. А вдруг не врёт? Голова, как писал Григорий Горин, предмет тёмный, исследованию не подлежит. Мне уж точно не разобраться в этом затылочном «постреливании». – Делать-то что будем? – я попыталась переложить ответственность за намечающийся прогул уроков на детские плечи. – Помнишь, по телевизору говорили про кризис третьей четверти? Дети тяжело переносят март! Это всё от напряжения, – продолжал ученик тянуть свою жалобную песню. – Много занимаюсь! – тяжёлый вздох, выпячивание трудового подбородка. – Трудоголик! Вчера только час уроками занимался! Затылок берёг? – я попыталась усовестить страдальца. – Тебе смешно? – укор и слеза в голосе. – Можно, я полежу? – ребёнок слегка свёл глаза к переносице и рухнул поперёк моей кровати. Мне надо было исчезнуть из дома часа на четыре – съездить в соседний город по неотложному делу. Что, если мальчику станет плохо, когда он придёт в школу? Вдруг, его надо будет встретить по дороге домой? Кто ему поможет? Пришлось принять нелёгкое решение. – Оставайся дома, – больной закрыл лицо ладонями и

133

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ долго его тёр, приходя в себя от радостного потрясения. Я едва расслышала почти неразличимое английское слово «yes!». – Дай мне любую книжку, – волна благодарности затопила сердце ученика, – я её прочитаю! Вот только затылок отпустит, – спохватился сыночек. Болезненно переживая педагогическое поражение, я попробовала хоть слегка отравить прогульщику радость. И выдала ему книжку Габриэля Гарсиа Маркеса «Сто лет одиночества». Велела прочитать десять страниц, чтоб жизнь мёдом не казалась. К вечеру вернулась домой. Дитя лежало на спине, глаза закрыты, на груди – бессмертный роман Маркеса. Его странички, словно крылья хищной птицы, обнимали спящего. Мне стало не по себе. Всё-таки, не совсем детская литература. Вспомнилось, что роман прославился ещё и тем, что в шестнадцатой главе есть предложение, занимающее целых две страницы. Не каждый взрослый осилит. Я этот роман читала трижды. Первый раз в больнице – мы тогда лечили пневмонию, и «Сто лет одиночества» мне кто-то принёс вместе с кефиром и яблоками. Второй раз я читала роман в поезде, потому что забыла выложить книжку из сумки после того, как её купила. В третий раз гениальный Маркес подкараулил меня на пляже. Я помню этот шикарный выбор: учить правила дорожного движения, которые сама взяла в отпуск, или читать Габриэля Гарсиа Маркеса, которого взял с собой муж. – Читал? – главное разговаривать построже, а то хитрец мигом учует внутренние колебания. – Меня не увлекло, – зашевелился больной. – Две страницы. – Как зовут главного героя? – вижу по глазам, как происходит мучительная работа мысли. – Как-то на «м». – Аурелиано Буэндиа, – подсказываю, потому что мне тяжело смотреть на страдания шестиклассника, пытаемого Маркесом. – Я же говорю на «м». Он ещё магниты продавал. – Магниты продавал Мелькиадес, который цыган. Кто

134

Детские пилюли написал произведение? – я даже не заметила, как задержала дыхание. – Маркес, – мне на секунду показалось, что можно выдохнуть, но потом ребёночек неожиданно добавил. – Он же ещё был другом Ленина. Карл Маркес. – Габриэль Гарсиа Маркес – это колумбийский писатель, он бывший почтальон, а Карл Маркс – это такой философ и основатель… – Из Колумбии, где наркотики? – Из Германии. А Габриэль Гарсиа Маркес из Колумбии, он создал в литературе целое направление, которое называется «магический реализм». Его творчество отличается тонким психологизмом. Ребёнок посмотрел на меня с глубоким состраданием. И я с удивлением услышала: – Тебе надо меньше читать и больше смотреть (это я ему всегда говорю – меньше смотреть, больше читать)! «Резню бензопилой» хотя бы посмотрела! Оказалось, мальчик весь день смотрел фильм «Резня бензопилой». Все три части. С неослабевающим вниманием. Мой затылок точно не выдержал бы такого испытания. Я вообще не понимаю, как человек во вменяемом состоянии может добровольно смотреть фильмы с таким названием. – Фильм очень психологический! И ещё там труп посередине. Но это был не труп, это ты потом узнаёшь, кто это был. Но я тебе уже сейчас скажу. Это был главный злодей! Так просто не расскажешь, ему ещё руку отрубили. – Вот ты жалуешься, что тебе иногда кошмары снятся. Так ведь ещё и писаться можно начать! Затылок не беспокоил? – неловко было напоминать про затылок в пятый раз, но всё-таки... – Мам, ты прости. Когда Маркеса читал, затылок сильно заболел. Правда. Я вообще испугался. А когда «Резню бензопилой» включил, сразу отпустило. Я уже нормально себя чувствую, завтра в школу пойду. Можно, я Маркса потом почитаю? Конечно можно. Лучше начать с «Манифеста Коммунистической партии». Там как раз говорится о Призраке, который бродит по Европе. Возможно, даже с бензопилой.

135

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ

Сальвадор Дали — детям! Холодной, бесконечной зимой на самом конце географии – в Магнитогорске – мне сильно захотелось культуры. Даже не для себя. Для сына. Ребёнку десять лет, а что он видел? Вот бы попасть на такое культурное событие, чтоб душа развернулась, потом свернулась, чтоб войти в зал мрачными и усталыми, как лошади в конюшню, а выйти с новыми – человеческими! – лицами. Да только не баловали нас культурными событиями. Какие-то неведомые девушки наезжали, певица Вера Брежнева у нас в Магнитке простыла, крепкие духом аксакалы, неутомимые исполнители хитов прошлого столетия кисло улыбались с жёлто-фиолетовых афиш. И вот нереальная история – к нам привезли выставку «Шедевры Сальвадора Дали». Где Магнитогорск и где Каталония, где мы и где Дали? Город рабочий, далёкий от парадизов и перфомансов, народ в нём тяжелый, злой. Главная архитектурная достопримечательность – металлургический комбинат, он же кормилец, он же Змей Горынович поганый. Тут – на тебе – все в восторге от Сальвадора Дали! Горделивые репортажи с выставки: народ толпами валит любоваться на произведения великого сюрреалиста. И любуется! И наслаждается! И растёт над собой! С тоской и завистью вслушиваясь в очередной репортаж, я, как могла, отбрыкивалась от совести, которая, презрев лень, требовала немедленно идти на выставку. «Ты-то ладно, уже выросла, – говорила совесть – но ребёнок живёт в глубинке, не охваченный общемировым культурным процессом! Что из него вырастет, если ты даже такую малость для него не можешь сделать, на выставку сводить?!».

136

Детские пилюли Пошли. В последний день работы выставки. Успели. Оставили вещи в гардеробе, причесались. Кофе попили. Я ребёнку, как могла, на пальцах объяснила, что такое сюрреализм. И вот мы в зале. Как и полагается – всё живёт, всё несёт энергетику, привлекает взгляд. Потом его отталкивает, потом снова привлекает. Литографии, скульптуры, витражи! Малыш попытался осмотреться. Его глаза, и без того огромные, стали занимать пол-лица. Каждое утро мать будила Сальвадора Дали словами: «Что ты хочешь?», – начала свой рассказ милая дамаэкскурсовод, предусмотрительно развернув нас спинами к экспозиции, чтоб мы раньше времени всё не увидели. – Любой день своего ребёнка она старалась сделать необыкновенным. Умерла от рака. Некоторое время спустя на Парижской выставке Дали разместил картину, украшенную скандальной подписью: «Иногда я плюю на портрет своей матери». Это боль потери заставляла его... Смотрю, глаза у моего парнишки, не уменьшаясь в размерах, начинают принимать квадратную форму. Всё это я уже знала, но как-то не рассчитывала, что повествование о детстве Дали и его пубертатных проявлениях будет настолько полным. – Он был хороший, и маму любил! – громким шёпотом начала я успокаивать ребёнка, пытаясь нейтрализовать страшную правду, и понимая, что несу какую-то околесицу. Ребёнок, пригнувшись, как под обстрелом, направился в ближайший угол. Там располагались литографии, являющие нам человеческие пороки такими, какими их воспринимал Дали. Гениальной рукой мастера были изображены уродцы и уродства. Что-то там капало, сочилось, пожирало, извергалось, перетекало и кривлялось. Парень посмотрел на всё это, слегка прищурившись, как если бы плохо видел, и поднял плечики. – Смотри! Всех этих уродов Дали видел проглядывающими сквозь, казалось бы, нормальные лица, – продолжила я, пользуясь моментом, «развивать кругозор» и «будить мысль». Сыночек, ещё сильнее нахохлившись, упёрся взглядом куда-то вниз. Я реши-

137

Ирина КАРПОВА АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ ла, что это даже хорошо, что смотрит под ноги. Не хочет, чтобы я по его глазам догадалась, какое глубокое впечатление производит на него экспозиция. – Моя живопись – это жизнь и пища, плоть и кровь. Не ищите в ней ни ума, ни чувства! – поддержала меня лекторша цитатой Дали, и, приближаясь к литографии «Женщины-цветы». – С правой стороны под символами кошачьих хвостов у женских ног можно увидеть маленькие фигурки мужчин, которые стоят на полусогнутых ногах, молятся и сгорают в огне страсти… Сын как-то не заинтересовался мужчинами, его взгляд опять заскользил по экспонатам. Я порадовалась плотности экспозиции: возникало ощущение, что ото всюду стекали часы, качались на ветру времени тонконогие слоны и уставшие лошади, из живых женских фигур выпирали неживые ящики. – Страдая, я развлекаюсь, – доносился голос лекторши, всерьёз взявшейся цитировать мастера, – это мой давний обычай. Увидев, что ребёнок остановился у «Космической Венеры», я поспешила занять его внимание: – Венера изображена с текучими часами, яйцом, двумя муравьями. Муравьи – напоминание о смерти и непостоянстве! Яйцо показывает космическую сущность женщины! – ребёнок неожиданно закрыл рот ладонью. Я подумала, чтобы сдержать вопль восторга. – Тебе нравится? – Меня сейчас вырвет! – Ты шутишь? Как это вырвет? Куда вырвет? Ты хоть соображаешь, где мы находимся?! – когда не можешь подобрать слов, почему-то произносишь их слишком много. – «Я никогда не шутил, и шутить не собираюсь», – говорил Сальвадор Дали! – продолжала цитировать гидесса, так сказать, давая возможность максимально полно высказаться самому классику. – Можно я посижу с закрытыми глазами и заткнутыми ушами? – мой мальчик присел на краешек серого диванчика, гуманно размещённого в центре зала, большими пальцами заткнул уши, а ладонями закрыл глаза. Мне стало невыносимо стыдно. Приличное место, кар-

138

Детские пилюли тинная галерея всё-таки, нас пустили, как порядочных, кофе в буфете напоили. Рассказывают, стараются донести! А некоторых тошнит! – Эти картины можно смотреть, только пропуская их через себя! – ещё одна новость, как оказалось, последняя из усвоенных нами на выставке. – Мама! Мне плохо! – уже заорал ребёнок и большими прыжками помчался к выходу. Выбирались из галереи, не застёгивая курток, будто за нами гнался сам Сальвадор Дали. Едва не заблудившись в стеклянных дверях, выкатились на волю. Снег, морозный воздух. На розовом закатном фоне хорошо видны серые облака, образовавшиеся на выдохе заводских труб. Облака серые, как наши лица. Зато, как мне и мечталось, сами лица изменились. В них стало значительно больше выразительности. Особенно в детском. – Мама! Мне всё здесь показалось отвратительным! Я нормальный? Я стала горячо убеждать ребёнка, что он нормальный. Оставалось только честно посмотреть себе в глаза и ответить на тот же самый вопрос.

139

СОДЕРЖАНИЕ При чём здесь бабушка? Вместо вступления

Горькое лекарство от глупости С тех пор, как снова наступило лето Хрясь, и пополам! Чей-то взгляд Одни дураки

5 7 27 30 32

Сердечные капли По балконам не лазят, портретов не рисуют... О переселении душ и не только Всё сбылось, кроме встречи Фантастическая любовь Клуб любителей животных Отец невесты Больше, чем танк Зелёные яблоки и лишний Колька Как научиться стрелять

33 35 42 46 52 56 59 61 65 68

Микстура от скуки Африканские страсти Морские кролики Гном Марио Ай Эм Сила женской мысли Вчера была суббота

73 75 79 88 94 99 140

Сон

102

Оазис нравственности Я полечу на другом самолёте Что-то есть в октябре от апреля И снова Новый!

105 111 113 115

Детские пилюли Как я окунулся в жизнь пятиклассника Батый и Шуберт Бедная девочка Маркес и Бензопила Сальвадор Дали — детям!

121 123 126 128 131 134

141

Литературно-художественное издание Карпова Ирина Николаевна АПТЕЧКА ДЛЯ ДУШИ Сборник рассказов 18+ Книга издана при финансовой и организационной поддержке Региональной общественной организации Свердловской области «Литературное агентство «Мастер-класс» Автор выражает свою признательность председателю Правления РОО «Литературное агентство «Мастер-класс» КОСТЮКУ Вячеславу Владимировичу за помощь при подготовке данного издания к публикации

Ответственный за выпуск Валерий Жуков Художник Ксения Комарова Редакторы Екатерина Потрохова Валентина Цуприк Корректор Сергей Кононов Макет и вёрстка Валерий Жуков

Подписано в печать 15.04.13. Формат 84х108/32 Бумага ВХИ. Гарнитура Newton7C. Печать цифровая. Усл. издат. л. 5, 35. Усл. печ. л. 7, 35. Тираж 100 экз. Заказ 041301. Отпечатано с готового оригинал-макета в типографии ООО «Компания Копимаркет»: 620014, г. Екатеринбург, ул. Красноармейская, 78 б тел./факс (343) 383-06-21 E-mail: komarova@copy-market.ru www.copy-market.ru