Youblisher com 768505 by евгений орлов

Поэзия – женского рода

Антология поэзии «Поэзия – женского рода» Издание подготовлено и осуществлено в рамках литературного проекта Русский Автобан

Поэзия – женского рода

Поэтическая библиотека Русского Автобана Серия основана в 2010 году

Поэзия – женского рода

Verfasser: Elena Ryschkova Maler: Karine Arutünova Umschlagkonzept und design: Oleksandr Brodskyy Umschlagfoto: Nat Izotova

Druck und Verlag: epubli GmbH, Berlin, www.epubli.de Geschätsfürer: Dr. Jörg Dänemann, Kaspar von Mellenthin Handelsregister Charlottenburg, HRB 108995

Das Werk ist urheberrechtlich geschüzt. Sätliche, auch auszugsweise Verwertungen bleiben vorbehalten.

Printed in Germany Druck und Verlag: epubli GmbH, Berlin, www.epubli.de

Поэзия – женского рода

Издание ноябрь 2013 Copyright: © «Поэзия – женского рода» /Сост. Е.Рышкова. – Берлин,: epubli, 2013. –с. 308.: ил. 25 (Поэтическая библиотека Русского Автобана) ISBN 978-3-8442-7511-7

Составитель: Елена Рышкова Художник: Каринэ Арутюнова Оформление: Александр Бродский Фотография обложки: Nat Izotova

В книгу вошли произведения женщин-поэтов, чьи произведения были номинированы к изданию редколлегией книги и конкурсом Согласование времён

Printed in Germany. Druck und Verlag: epubli GmbH, Berlin, www.epubli.de

Поэзия – женского рода

Номинаторы авторов в книгу «Поэзия – женского рода» Борис Кутенков Родился в 1989 году в Москве. Родным городом считает Лакинск Владимирской области. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького (2011), пишет кандидатскую диссертацию на тему «Творчество Дениса Новикова и Бориса Рыжего в контексте русской лирики XX века». Живет в Москве, работает специалистом по учебно-методической работе кафедры теории литературы и литературной критики Литературного института им. А.М. Горького. Дмитрий Артис Родился в 1973 году г. Королёв Участник литературной группы «Рука Москвы». Директор творческого объединения «Театральный особнякъ». По пьесам поставлены спектакли более чем в двадцати театрах по всей России и ближнему зарубежью. Печатался в периодических изданиях: «Другие берега», «Сетевая поэзия», «Современная поэзия», «Российский колокол», «Литературная газета» и др. Книги стихотворений: «Мандариновый сад» (2006), «Ко всему прочему» (2010 г.) Евгений Орлов Родился 14 сентября 1960 года в Риге в семье актеров. Окончил филфак ЛГУ, работал учителем, журналистом в прессе и на ТВ. Член Союза журналистов Латвии. Победитель литературного конкурса Союза писателей Латвии и Посольства России в Латвии. Лауреат конкурса им. Н.Гумилева в 2004 и в 2006 годах. Организатор и ведущий литературных конкурсов Кубок мира по русской поэзии и Чемпионат Балтии по русской поэзии Елена Крюкова Русский поэт, прозаик, искусствовед. Родилась в 1956 году в Самаре. Живет в Нижнем Новгороде. Окончила Московскую государственную консерваторию (фортепиано, орган) и Литературный институт им. Горького

Поэзия – женского рода

(семинар А. Жигулина, поэзия). Публикуется в литературнохудожественных журналах России (“Новый мир”, “Дружба народов”, “Знамя”, "День и Ночь", "Сибирские огни", "Байкал", "Вертикаль. XXI век", “Москва”, “Юность”, “Согласие”, "Земляки" и др.). Член Союза писателей России с 1991 г Автор пяти книг стихов (“Колокол”, “Купол”, “Кровь польских королей”, “Сотворение мира”, "Зимний собор"). Елена Сафронова Родилась 2 мая 1973 в Ростове-на-Дону — русский литературный критик, прозаик. Окончила Историко-архивный институт Российского государственного гуманитарного университета в Москве (1995).Работает в жанре критической публицистики. Обозревает поэтическую составляющую журналов «Арион», «Воздух», «Кольцо А» в рубрике «Поэзия: что нового?» журнала «Бельские просторы».Член Союзов российских писателей, писателей Москвы, журналистов России. Сотрудничает с московскими изданиями, проживает в Рязани. Кирилл Ковальджи Родился 14 марта 1930 — русский поэт, прозаик, литературный критик и переводчик. Главный редактор журнала «Кольцо А». Заслуженный работник культуры Российской Федерации(2006). Михаил Гофайзен Родился в Москве в 1956 г., где окончил институт, затем преподавал филологию и философию. В 80-х переехал в Таллин, в 1992 г. получил эстонское гражданство. Автор статей в некоторых научных и популярных изданиях. Живет и работает в Таллине Сергей Главацкий Поэт, драматург, музыкант. Родился и живёт в Одессе. Председатель Южнорусского Союза писателей (Одесская областная организация Конгресса литераторов Украины, Одесская областная организация

Поэзия – женского рода

Межрегионального союза писателей Украины), член правления Конгресса литераторов Украины. С 2002 года – главный редактор литературного проекта «Авророполис» (www.avroropolis.od.ua). Составитель Одесской антологии поэзии «Кайнозойские Сумерки». Организатор Международного поэтического фестиваля «Провинция у моря» 2013 г. в Одессе. Лауреат Всеукраинской литературной премии имени М. Матусовского. Сергей Пагын Поэт, автор стихотворных сборников «Обретения», «Прогулка в ноябре», «Сверчок в радиоприемнике», «Перед снегом». Член Ассоциации русских писателей Республики Молдова. Живет в городе Единцы, Молдова Литературный конкурс «Согласование времён» http://soglasovanie-vremen.ru/ Международный Литературный конкурс «Согласование времен» проводит сайт «Русский Автобан/Russische Autobahn» http://rus-autobahn.ru/ Координатором и литературным редактором конкурса является Елена Рышкова Юлия Подлубнова Родилась в 1980 г. в Свердловске. Детство провела в п. Бобровский Сысертского р-на Свердловской обл. В 1991 г. переехала в Свердловск. В 2002 г. окончила филологический факультет Уральского университета им. А.М. Горького. Кандидат филол. наук. Победитель конкурса молодых ученых УГТУ-УПИ в номинации "Гуманитарные науки" (2009 г.). С сентября 2012 г. - зав. музеем "Литературная жизнь Урала ХХ века".

Поэзия – женского рода

О женской и мужской поэзии Владимир Губайловский Женский голос А бывает ли и правда поэзия мужская и поэзия — женская? Или все это — проблема стихотворных девиц и дамочек, заполняющих своими творениями резервации “гендерных” альманахов? Проблема на самом деле — новая. До ХХ века женщина обычно была лишь объектом поэтического высказывания. А исключения оставались исключениями. В двадцатом веке ситуация изменилась радикально. Женский голос стал не только слышен, он стал одной из доминант современной поэзии. Можно сказать, что это следствие тотальной эмансипации во многих (во всех?) сферах человеческой деятельности. Женщина вошла в области творчества и мысли, которые казались чисто мужскими, — как Юдит Полгар в десятку лучших шахматистов мира. Но что же изменилось в самой поэзии после того, как женский голос стал ее неотъемлемой частью? Какие новые звуки и смыслы открылись? Чего не могли сказать мужчины? Не только “этнографически” (без женщин народ не полный), а именно поэтически? Какие “новы, тайны (глубокие, пленительные тайны)” открыл женский голос в стихах? А то, что открытия совершились и продолжаются, несомненно. Женщина пришла в поэзию и заговорила своим языком. Но когда она пришла в поэзию, эта самая поэзия уже существовала сотни лет (русская) и тысячи лет (мировая) и была пропитана традицией. Тяжелое поэтическое слово резонировало и звучало в толще времени и языка. И всю эту поэзию создали мужчины. Каролина Павлова (едва ли не первый самостоятельный женский голос в русской поэзии) написала:

Поэзия – женского рода

Вот и теперь сомнение одно мне Пришло на ум: боюсь, в строфе моей Найдут как раз вкус “Домика в Коломне” Читатели, иль “Сказки для детей”... Дело не только в том, что читатели заподозрят эту поэзию во вторичности, но и в том, что сама Каролина Павлова не вполне уверена в своей самостоятельности. Легкость копирования формы — это самая явная опасность, которая встретила женщину на пороге поэзии в начале ХХ века. Чужое дается легко, потому что в чужом мы не чувствуем глубины, не знаем трудности рождения. Это ведь многие знания — источник печали. А незнание рождает уверенность неофита и дилетанта. Оказалось, что это очень легко: немного “этнографии”, отлитой в уже созданный (правда, совсем для других целей) сосуд, и — вот уже появились стихи, и вроде не хуже других. Женская поэзия, если так можно сказать, “младшая” по отношению к “мужской”. Она пришла на готовое. Это то, в чем Тынянов обвинял Ходасевича, и сам Ходасевич — Георгия Иванова. Тынянов пишет: “В стих, “завещанный веками”, плохо укладываются сегодняшние смыслы. Пушкин и Баратынский, живи они в нашу эпоху, вероятно, сохранили бы принципы конструкции, но и, вероятно, отказались бы от своих стиховых формул, от своих сгустков”. Однажды обожженную глину нельзя использовать для новой формы. Нужно искать свою глину. Не случайно, размышляя о современной ему женской поэзии, Максимилиан Волошин пришел к такому выводу: “женщина сама не творит языка, и поэтому в те эпохи, когда идет творчество элементов речи, она безмолвствует. Но когда язык создан, она может выразить на нем и найти слова для оттенков менее уловимых, чем способен на это мужчина”. Это и есть явный примат содержания над формой. И этот соблазн — работа с готовой формой — лукавой легкостью встретил женщину на пороге поэзии в начале ХХ века, и встречает до сих пор, каждую, кто осмеливается к ней приблизиться. Женщина принесла в поэзию свое особенное содержание, но ей еще предстояло поверить в собственное, новое и острое зрение.

Поэзия – женского рода

Перо задело о верх экипажа. Я поглядела в глаза его. Томилось сердце, не зная даже Причины горя своего. (Анна Ахматова) Первая строчка — поэтическое открытие. Остальное — его формальное оправдание, попытка убедить себя и окружающих (в первую очередь мужчин), что это действительно так важно. Чтобы написать, как перо задевает о верх экипажа, нужно это почувствовать. Но этого мало. Нужно быть уверенным, что это твое ощущение безусловно ценно, что эта деталь говорит настолько о многом, что может быть поводом для поэтического высказывания. Мужчина, вероятно, способен обратить внимание на это самое перо, но вряд ли оно станет для него тем центром, вокруг которого вращается мир. Женщина пришла в поэзию не только с новым содержанием, но и с новой аксиологией. Пришла и столкнулась с необходимостью сломать готовую форму. Но не для того, чтобы отбросить, а чтобы выстроить ее заново. Ей понадобилось как бы заново прожить историю мировой поэзии в ускоренном времени, чтобы стать рядом с мужчиной. Первый барьер женщины, пробующей свой поэтический голос, — отказ от легкописи. И каждый подлинный женский поэтический голос взламывал эту легкопись, чтобы выстроить только свою, ни на что не похожую, единственную форму. Можно спросить: а разве мужчине не приходится проходить тот же путь? Как ни странно, обычно нет. У мужчин-поэтов голос ставится трудно, борьба с формой в юности и молодости тяжелая и долгая, но если она заканчивается удачей, то это — самостоятельный голос. Мальчики пишут стихи очень плохо. Девочки — чисто и бойко. Женщине фактически приходится начинать с отрицания формы, которая ей как бы изначально дана, с необходимости отречения от той “культурной ренты”, на которой можно какое-то время (иногда и всю жизнь) паразитировать, но создать свое — невозможно. Если такого радикального отказа не происходит, то рождаются те самые сладковатые и безликие километры ровненько подрезанных стихов,

Поэзия – женского рода

за которыми укрепилась слава “женской поэзии” в уничижительном смысле этих слов. Ирина Роднянская в рецензии, написанной в 1962 году, но опубликованной лишь недавно*, разбирает книгу Беллы Ахмадулиной “Струна”. Особая ценность рецензии именно в том, что она является непосредственной реакцией на только что вышедший сборник стихов молодого поэта. Сегодня тaк увидеть творчество Ахмадулиной уже невозможно. Роднянская называет молодых поэтов, которые пришли в русскую поэзию и изменили ее звучание к 1962 году: Владимир Соколов, Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Белла Ахмадулина, Юнна Мориц, Новелла Матвеева — трое из них женщины. Это уже не случайность и не исключительность — это норма. В русской поэзии начинает звучать мощный хор женских голосов. Критик, сама в то время совсем молодая женщина, пишет: “Ахмадулина все время жаждет транспонировать буднично-реальные предметы и ситуации из тональности житейской в тональность возвышеннопатетическую. Она осуществляет эту операцию с несколько механическим совершенством — набрасывая, не без помощи “старинного слога”, — на мелочное, бытовое декоративный покров”. Здесь сказано о двух противонаправленных движениях: приближении к реально-вещному ряду и отталкивании от него. Попытка выхода к возвышенной патетике — старинному слогу и строю, который поэт проживает и выстраивает заново, уже не как случайный и заемный, а как свой, единственный и цельный. Мне кажется, что в поэзии Ахмадулиной женский голос нашел свое почти формальное выражение. И некоторая “механистичность” не случайна. Форма осознана и выражена явно. Робея, я сама вхожу в игру, и поддаюсь с блаженным чувством риска соблазну металлического диска, и замираю, и стакан беру...

Поэзия – женского рода

Марина Кулакова недавно написала в статье “Женский миф”**, разбирая антологию женской поэзии “Московская муза”: “Но каков же лейтмотив, если внимательно прочитать и перечитать эти строки?.. Нежность к миру? — как услышано и озвучено на презентации антологии Владимиром Губайловским?.. Нежность есть, как же без нее. Однако в любом случае мужчина услышит в женских словах только то, что хочет услышать. Нет, не нежность — лейтмотив этой книги. А отчуждение от мира. Попытка понять и преодолеть его. Отчуждение. Оно выплескивается в огромном диапазоне”. Я говорил не столь прямолинейно. Но здесь не хочу возражать Марине Кулаковой, а напротив, с ней полностью соглашусь. Да, отчуждение. Да, дистанция. Женщине это трудно, а потому это преодоление продуктивно. Мужчине усилие абстрагирования дается проще. Мужчины слишком долго учились ненавидеть. И, в общем, научились. А ненавидеть можно только абстрактные объекты: конкретного человека, у которого стерты до крови ноги, — ненавидеть нельзя. Он слишком конкретен. А женщина помнит о его стертых ногах. Так устроено ее зрение. И этот конкретный мир конкретного человека оторвать от себя и увидеть со стороны — достойная поэтическая задача. Охранительная функция женщины останется всегда. И если женщина откровенно заявляет, что ненавидит этот мир и желает ему скорейшей погибели — это может быть искренне, но и чем-то самоубийственно. Цинизм женщины — это именно “особый цинизм”. Не возвращайся: здесь опять гебня И пародируется застой. Не думай про меня Я человек пустой Вместилище дерьма, узилище огня Как дерево в грозу Как топка для Лазо

Поэзия – женского рода

Когда Елена Фанайлова говорит эти слова, при всей жесткости высказывания, при тотальном самоотрицании и отрицании внешнего бытия, целью высказывания остается спасение — не себя, а близкого, дорогого, единственного человека: “Не возвращайся”. Это резкий крик птицы, предупреждающий об опасности. Мужчина видит плачущую Ярославну, которая его ждет, а Ярославна ему отвечает: “Не возвращайся”. Отчуждение, необходимое для отчетливости и объективности высказывания, и сила преодоления, которая воплощается в поэтические строки. Я помню — весело и поздно я помню — страшно и нельзя за шиворот катились звезды по позвоночнику скользя... Когда сквозь сон меня обратно домой уносят на руках я помню холодок отвратный с ожогами на позвонках (Ирина Ермакова) Прикосновение, чреватое ожогом, — это та форма высказывания, которая опирается не столько на абстрагирующий ум, сколько на позвоночник. Женщина не позволяет образу замереть — даже для того, чтобы его отчетливо увидеть. Она знает, что остановленный, замерший есть мертвый. Поэтому образ в ее стихах всегда чуть смазан движением, чуть нечеток. Он не подчиняется даже самой совершенной аналитической схеме — он никогда не абстрактен, он всегда конкретен, он — ускользает, как рыба или как мыло. Он, в первую очередь, осязаем. Это та форма знания, которую принес в русскую поэзию женский голос. Где сосны дальние, березы частые, Там нет страдания, а нет и счастия. Есть вход в пустынную дорогу снежную, В деревню длинную левобережную. (Елена Тиновская)

Поэзия – женского рода

Сам эпитет “левобережная” — режет прямо по-живому. Леонид Костюков написал о стихах Елены Тиновской: “Поэту вообще не место на земле... Но есть места, где это ощущение ослабевает (невский берег, венецианский канал), а есть, где усиливается. Вблизи “Уралмаша” доходит до экзистенции”. Вот это ощущение и проходит сквозь женскую поэзию: оторваться, выбраться из хаоса, но вместо того, чтобы бежать не оглядываясь, — остаться стоять в опасной (смертельно) близости и не отрываясь смотреть — смотреть в свою персональную бездну. А уж как она называется... Может быть, и “Уралмаш”. Что произошло во второй половине ХХ века? Женщина смогла в силу очень многих причин, в том числе и не имеющих к поэзии никакого отношения, оторвать себя от мира — оттолкнуть мир от себя, чтобы жестоко затосковать по нему, чтобы возненавидеть его, чтобы его презирать, как брошенного мужчину. Но женщина связана с этим миром цепью смертей и рождений, и потому видит и воспринимает его не внешним, а внутренним зрением. Не глазами, а позвоночником. Пока женщина была объектом поэтического высказывания — звездой на небе, к которой поднимали глаза и пели гимны, она была лишена права голоса. Но она была вынуждена к высказыванию, потому что мужчина на это высказывание не способен. А вещь потребовала имени. В статье “Поэт о критике” Марина Цветаева пишет: “Писать из-за чего бы то ни было, кроме самой вещи, — обречение вещи на ровно — день... Вещь, пока пишется, — самоцель”. И эта вещь женской поэзии специфична. И взгляд на нее — другой, чуть размытый. И техника стиха — сдвинута и поколеблена... Произошло великое событие: звезда зацепилась о землю. И страшно за нее — а вдруг она звездой быть перестанет и увязнет в трясине бытовой мелодрамы или тривиального эротизма. Звездной материи еще предстоит пройти это испытание на прочность. Но сегодня женский голос уже прошивает всю русскую поэзию и придает ей уже неотменяемое и необходимое звучание. И все-таки главное в женской поэзии — это нежность к бытию, спасительная несмотря ни на что:

Поэзия – женского рода

И долго буду тем любезна, что на краю гудящей бездны я подтыкала одеяла и милость к спящим призывала. (Вера Павлова) Статья "Женский голос" впервые опубликована в журнале "Арион", 2005, № 3. В нашем альманахе мы ее перепечатываем по разрешению автора.

Поэзия – женского рода

Елена Крюкова КНИГА БЫТИЯ: СОВРЕМЕННАЯ ПОЭЗИЯ, ЖЕНЩИНЫ Открываешь книгу. Окунаешься в чудо. Оживаешь для новых битв. Для новой музыки и новой нежности. Поражает неистребимость и нетленность поэзии как искусства, поэзии как вечно заявленной аксиомы: момент лирического волнения, говорила Анна Ахматова, краток, а жизнь длинна, - и растянуть на жизнь, на ее петляющую дорогу, на ее месяцы и годы упоение поэзией, бесконечное плавание в ее море... - пожалуй, это может не только женщина, но и мужчина, да, - но женщина может это всегда гибче, протяженнее, бесконечнее, - безусловней. Поэзия, состоящая из условностей, из метафор и сшибок разных пространств, из символов-знаков, несет внутри себя, как птица яйцо, безусловность абсолюта. Этот абсолют - живая душа. Каждая душа в этой книге - живая. Юлия Али, подметившая, как "солнце помятое выкатилось, слезясь". Ольга Аникина, находящая самые простые, чистые и прозрачные, слова для обозначения самого желанного: К счастью привыкаешь понемногу, рвёшь с былыми бедами родство… В счастье веришь так, как веришь в Бога, в третий раз отрёкшись от Него... Ася Анистратенко - она слышит, как звенит трамвай, набирая скорость, у него высокий весенний голос...

Поэзия – женского рода

А Евгения Бильченко видит, закрыв глаза и вслушиваясь в себя, как "смеется ангел. Плачет человек". Татьяна Бочарова не просто наблюдает, как "из одинокой деревеньки ушел последний человек". Здесь констатация факта превращается в фиксацию драмы, размахнувшей крыло над всей страной. Анна Гедымин, одновременно дерзкая и грациозная, храбрая и деликатная, предстает олицетворением Вечно Женственного: И с той поры в спокойствии твоем Я чувствую геройство, боль и милость... Благодарю, что мы еще вдвоем! Прости... Прости! что поздно появилась... Свободная ритмика Елены Генерозовой, ее щедрая живописность не успокаивают, а наоборот, выявляют в ее стихах нерв трагизма времени, трагизма смертного широкого ветра: Это не боль через силу - черно-белая кутерьма В точке, где жизнь меняет пряник на плеть... И Елене Гешелиной веришь, когда она говорит-кричит о том, что "мы так неприкаянно веселы, так отчаянно неодиноки". Жажда сопричастности, сопереживания, сочувствия, сострадания, а главное - сорадования! За открытое людям сердце приходится платить общей с ними, близкими и далекими, болью, - так, как это высвечено сквозь прозрачное стекло стиха у Елены Гуляевой: ...когда-то хинином лечили от малярии. лечусь вами год, мои горькие. сладко от вас и больно... И, как копье, навылет через грудную клетку летят пронзительные строки Ольги Дерновой о больных ангелах: А в ангельском лазарете не слышно мольбы о чуде.

Поэзия – женского рода

Там ангелов лечат дети. Приносят ангелов люди... Прислушаемся к музыке Ларисы Йоонас: неуловимо, высоко, в занебесье, ее мелодия перекликается с бессмертным эмигрантским минором Марины Ивановны: Мне все равно, где жить. Мне кажется, что время Не движется никак... Удивительны, помимо всех чудес точно найденного, увиденного и услышанного образа, изобразительные поэтические современные средства - у всех авторов книги музыка-музыкальность, живописьживописность, сочетание сугубо интимного и ярко-актерского, рельефно-публичного поражает; понимаешь, что всякое новое имя перешагивает прежний версификаторский уровень - и других, и свой собственный, - чтобы показать нам открытие, на деле совсем не думая о нем. Поэт - это бытие. Это образ жизни. Это попытка философии, как у Таисии Ковригиной: "мир схлопывается назад в яйцо, опустошив скворечник". Это попытка истории, как у Татьяны Комиссаровой: Ох, погуляно-попито до сумы, но пляши, до полтины, что попику на поминки души... Это попытка рождения, как у Марии Кучумовой: Спи – забывай, как сжимало тебя не в шахте И не в норе, а промеж костей Матери, первой женщины... Это попытка этики, как у Натальи Максимовой: на краю ли света или строя на границе разума и слова

Поэзия – женского рода

не бывает мелкого героя не бывает жалкого улова... Это попытка любви, как у Марии Малиновской - понятно, что каждый приходящий в этот мир в свой черед решает нерешаемый ребус любви, и всяк решает его по-своему, внутри огромного диапазона, от любви-любви до любви-ненависти, от пылкого захлеба сильного чувства до последних горьких одиноких слез на его могиле: Мало ты, русский, пожал хлебов, Чтоб заслужить – Ревекку. Но если я есть, то я есть – любовь К этому человеку... От трансцендентности Ольги Мельник ("не ворковать тебе голубем ласточкой не свистать / плоть твоя полая суть твоя пустота") до утонченной эстетики Марины Немарской ("остров под прозрачным колпаком / дышит, словно девственный нарцисс..."), от тоски по мусульманским горам Светланы Нечай: Мне хочется туда, где Мцыри, Где речь настойчива, как Церковь, Где юный снайпер метит в сердце. Мне хочется, как Мцыри, смерти, И чтобы ты был в двух шагах... до танка и хокку Натальи Никулиной, то сумрачных, то сияющих: я помню, помню, солнце находится там, где восходишь ты... от ярчайшей образности Веры Павловой, уже записанной в золотые свитки истории русской поэзии:

Поэзия – женского рода

У политика вместо спины неубитая шкура страны У любовника вместо спины обратная сторона Луны... – до живого золота уходящей жизни у Юлии Петрусевичюте, когда вечное, бередящее каждое сердце memento mori прямо соприкасается с торжеством яблочной слепящей вечности, символики сбора урожая: солнечным медом течет колокольная плоть яблочной медью наполнен расплавленный сад... вот вам размах личностей, вот гигантский маятник индивидуальностей, и для меня эта книга сравнима с некоей "малой энциклопедией" современной поэзии. Мне скажут: но тут только женщины! А я отвечу: женщины и поэты, женщины-поэты в ответе и за женщин, и за мужчин, и за детей и стариков, и за жизнь самой Земли, за прошлое и будущее; иначе женщина не была бы женщиной, а поэт не был бы поэтом. Женщине внятны любые масштабы. Она охватывает взглядом огромное пространство, как это делает Марианна Плотникова: вначале плыви, потом исчезнет вода начнется полет под тобой города... Она воистину останавливает мгновенье, ибо прав Гете, и любой миг прекрасен, - как видим мы эту мгновенную фотовспышку у Натальи Поляковой: Лови момента кинутый пятак, просматривай живую фильмотеку... Она балансирует на узком лезвии, где юмор, как у Натальи Резник, переходит в иронию и гротеск:

Поэзия – женского рода

Щелк-пощелк – в углу Щелкунчик Кушает мышей... Она вживается в дыхание и движение природы, понимая ее изначально, ибо она сама есть Природа, и об этом говорят строки Олеси Рудягиной: Поднимается лес по теченью всё выше, небесами смиренно трава прорастает... Она смело сопрягает мир дольный с его земными милыми сердцу приметами и мир горний, дышащий видимым и невидимым светом эмпиреев, - такова Елена Рышкова, и она, прямо по Блейку, в одном мгновенье видит вечность "и небо - в чашечке цветка": а хочешь, я сварю тебе варенье из спелых звезд сегодняшнего лета, в нём будут плавать зерна мирозданья и тысячи рассеянных лучей... Ей, как Марианне Соломко, хочется все одушевить, наделить божественной искрой бессмертия, очеловечить: Эта бабочка в парке летает Кареглазой осенней вдовой, То взметнётся, то вниз опадает, Как дыханья чахоточный сбой... Или, как Нате Сучковой, ей по плечу мужская, почти мужицкая храбрость запечатления веселья и разгульности простой веселой жизни, за чьей простотой - глубокий колодец горя, за чьей птичьей легкостью - летопись отчаяния:

Поэзия – женского рода

Выпито море, вылито - горькой, солёной, пресной, то, что на снег я выплюнул, на языке у трезвых. Память мою завистливую с синим клеймом из дурки выстираешь, а? - Выстираю. - Добрая ты, снегурка! И, как Александре Юнко, ей охота осознать, где она родилась, что такое тот простор, дочерью которого она стала поневоле, та ширь, матерью которой она станет наяву в осознающем себя вольном стихе: Родина синь сквозит меж осин ветер гудит в проводах любимой песней и лежит простор предо мной от звезды жестяной до небесной... Где границы поэзии и жизни? Их нет. Поэты демонстрируют нам это без малейшего намека на "демонстрацию", ибо они так живут, так мыслят, так дышат. Искусство - это чувство, и, облеченное в слово, оно должно, по вечной и великой идее, давать нам радость открытия или узнавания и глубину катарсиса. Женщина, ты чувствуешь то, чего мужчине почуять не дано; быть может, только гению. Без дум о ложном феминизме, без размышлений о гендерной принадлежности культуры рискну заявить здесь: эта книга - о таком Ирреальном, до которого еще идти и плыть и лететь будущим Борхесам и Джойсам, и о таком Реальном, что, как хлеб, вода и воздух, надобится нам каждый Божий, каждый встающий день.

Поэзия – женского рода

Юлия Подлубнова В наступившую эпоху антологий мне кажется правильным замечание Евгении Извариной об изменении функционала антологии как вида издания: это уже не столько компиляция и сохранение лучшего, сколько попытка социокультурной разметки поэтического пространства: очерчивание круга своих авторов, моделирование путем отбора стихотворений поэтического амплуа и затем их пиар. «Поэзия – женского рода» – не исключение. Это пример четкой литературтрегерской работы Елены Рышковой (организатора и куратора Международного конкурса «Согласование времен» и ряда других проектов), хоть и привлекшей к составлению издания столь непохожих друг на друга К. Ковальджи, Е. Сафронову, С. Главацкого, Б. Кутенкова, Е. Крюкову, С. Пагына и др., но задавшей изданию определенные рамки: мультикультурность, полирегиональность, гендерность и т.п. Недаром центром антологии стала подборка стихотворений Веры Павловой, известного и яркого «женского» лирика, которая живет, кстати, в Москве и в Нью-Йорке. Антология получилась интересная, в стотысячный раз иллюстрирующая тезис об эклектизме современной поэзии, если говорить о художественном аспекте. Немного смущает поставленная во главу угла, но уже довольно стереотипная и не столь актуальная феминность (по крайней мере, как ранее, лет 20 назад, когда в литературу ворвались «новые амазонки», или даже 10, когда женская стратегия письма еще не казалась столь предсказуемой), отделяющая и отдаляющая женскую поэзию от мужской, что как-то неправильно с точки зрения поэзии. Смущают некоторые подборки и отдельные произведения, но это уже дело вкуса каждого читателя. В книге есть замечательные авторы, замечательные стихи, великолепные строфы и образы.

Поэзия – женского рода

Елена Сафронова Листая страницы нашего детища – антологии «Поэзия – женского рода», «перескакивая» со стихов авангардистских на архаичные, с мелодичных и нежных строк – на якобы примитивные либо нарочито корявые, я радуюсь этому многообразию. Мне все более очевидно, что поэзия – она во многозначности, в «многоформовости», во многих голосах. «Ходить строем», «писать по шаблонам» - это уже вчерашний день. Также я упорно думаю: как хорошо, что антология – такой широкий географически, можно сказать, мировой проект!.. Под «крышей» одной идеи собрались жительницы нескольких стран мира, где в ходу русский литературный язык; обитательницы самых разных населённых пунктов – от столиц «до самых до окраин», до небольших городков, а то и деревенек. Но всем им нашлось место в концепции антологии «Поэзия – женского рода», как до того им нашлось место в огромной и гостеприимной русской литературе. Наша антология – зримое доказательство того, что русская литература обрела сегодня поистине мировые масштабы. Я очень рада, что эта книга состоится в таком обширном формате, к тому же в виде Интернетпубликации, что делает число её потенциальных читателей поистине безграничным. Мне кажется, локальные, «местечковые» издания поэзии по географическому признаку уходят в прошлое, утрачивая актуальность, так же, как и поэтическое «единообразие», а единственная жизнеспособная форма выпуска межавторских сборников – такие вот «всемирные» антологии. Почему я здесь, вроде бы некстати, заговорила о «местечковых» изданиях? Потому, что они всё ещё существуют, периодически появляясь из печати, а долг критика – отслеживать всякие книжные новинки, но радости мне знакомство с региональными альманахами и антологиями не доставляет. Чем уже кругозор составителей, тем скромнее качество издания. Совершенно другие чувства испытываю я, читая антологию «Поэзия – женского рода», и не боюсь выражать эти чувства пышными словами. Поздравляю всех нас, авторов и составителей, с этой книгой мирового значения!

Поэзия – женского рода

Борис Кутенков "Деление лирики на "женскую" и "мужскую" - на мой взгляд, вещь опасная. Великая Ахматова писала: "Увы, лирический поэт обязан быть мужчиной". А Геннадий Русаков говорил, что "поэзия - дело мужское, кровавое". Антология, на мой взгляд, представляет поэзию женщин (именно так!) в лучших её образцах: от гендерно ориентированной Веры Павловой - до Аси Анистратенко с её темой лирического героя, вынужденного быть сильным и мужественным в обстоятельствах жизненного хаоса; от "воздушной" мандельштамовской плотности Ольги Дерновой - до открытого и сокровенного разговора в поэзии Ольги Аникиной... Всем авторам антологии в разной мере свойственна мужская "снайперская точность", сфокусированность лирического взгляда, сложность картины мира и недосказанность - специфические свойства поэзии".

Поэзия – женского рода

Юлия Али номинатор Юлия Подлубнова Хтоническое в сердце у девки морозная пустота. глянь-ка, стоит истуканом, глядит в рассвет, волосы гладко причёсаны, шит корсет золотом. девка читает слова с листа. тихо читает, сука. горят дома, люди в квартирах громко идут с ума. длинные прочерки клавишей жизни без. где-то примерно сто этажей назад девка достала плазменный свой резак. качественный разрез. улицы – ярким багрянцем, грядёт экстаз. слушай же... у колонок прекрасный бас. звук огибает ряженых постовых, не исчезает в местном аду метро. девка читает. сощуривается хитро и продолжает стих. слово ли за слово, время сшибать углы – чувствуй, как в поднебесьях дрожат полы. солнце помятое выкатилось, слезясь. бошку бедовую пообернув косой, девка снимает платье, идёт босой, перешибая шлагбаум, когда нельзя. следом вступает музыка – это Гайдн слушай до половины и убегай

Поэзия – женского рода

Попытка шить Маме На край себя без видимых причин, зависима от внутреннего снега, я выйду. Там насмешливо молчит моё неповторяемое эго. Там, на краю, как кто-то бы сказал, есть дуб, на дубе том (трех дней от роду) сидит косматый джинн.. В его глазах весёлые чертята мутят воду. На край себя.. С изнанки посмотри не лыком шит, почти не оверложен. Такой слегка потрёпанный внутри, как я. Атласным быть не можешь тоже. На край, за край, от края.. не проси. Чего-то там русалка голосит.. И моему так хочется уму на край себя. Не знаю почему.

Поэзия – женского рода

Пейзаж по памяти Уходят в море корабли, оно угрюмо. И те, кто плакать не могли рыдают в трюмах. Уходят в море по песку. Следов не сыщешь. За каждым тянется лоскут задетой жизни. Так, не сумевши отказать синдрому Фирса, красивый мальчик следом за сигает с пирса.. А золотая пустота, аката вместо, сплавляет, взяв не те цвета, витраж небесный. Сплавляет вместе испокон чего угодно цветные сны небоокон. Поочерёдно. Бесповоротным shift+delete – по тем, кто в трюмах.. Уходят в море корабли. Реветь не вздумай. И равнодушие земли, скользя по краю, не догоняет их, но и не отпускает.

Поэзия – женского рода

Сиюминутка Герой серьёзно пилит вены, пия коктейльчик с куантро. Шныряют сущности по стенам и гулко охает метро. Закрыты входы и дороги, закрыта лавка на обед. Апофеозом тонконогим идёт по телеку балет. Герой грустит, обняв коленки. Ополоумен, но спасён летит, летит сердечко в стенку, не разбивается. И всё. Словарное Здесь воду выжимают из камней, свободу - слову. Слову ли? Верней самой себе. Самим себе. Ещё здесь шрамы укрывают под плащом и прочь идут. Здесь искренний и под невольный отключается айпод. И уши оккупирует мотив простой – куда идти куда идти, когда не ждут, а жаждут /где бы ни/ солдатики бумажные.

Поэзия – женского рода

Гони таксиста. И подальше. И пода… туда, где не кончается вода. И мокрые качаются слова в приливе, обозначенном едва то шелестом, то шорохом. Во сне, при смене согласованных фонем, узнай их все. И глянь через плечо там будет кто-то речью облачён. По-русски ли, по-местному – отверг. Почувствуй, как ты падаешь наверх. Многоэтажки личному апокалипсису – ура снаружи не видно рухнувших лабиринтов девочка-память товарища Бродского тиснет на майку принт и будет разгадывать надписи во вчера раненым минотаврам – всегда салют слёзы их терпкие, как беда, которая не стряслась девочка-память ломает в который раз свой карандашик сделав, как я велю город внутри – почти уже завершён в смысле, разрушен, то есть – пора свалить. будь нецензурен и - господи, данке шон – больше не прозорлив

Поэзия – женского рода

взгляд зеленеющий скрыв предрассветной мутью кутаешь шею в мокрый от крови шарф с многоэтажек падают люди катастрофически не дыша Фанатичное Лёд раскололся на два, кто не успел – катись!.. Партия сыграна – ты отдала ферзя. Медленно уходи, торквемадовский импульс в крови гася, если хочешь спастись. Там у него роскошная дребедень... будят его с утра шлюхи шёлковый бок + мелодия из к/ф с Джулией Робертс. За ним придут доктора, пока ты сидишь в кафе.

И у тебя теперь ледяной закат, а у тебя во рту мёрзлые иглы проткнули немой язык. Ты забиваешь на Джойса, Толстого, Набокова, Лао Цзы, чувствуя пустоту. Там у него идёт /если б слепить в одно/ вниз по реке скопление белых плит. Медленно подходи /торквемадовский импульс в крови гудит/ медленно, медлен но

Поэзия – женского рода

Twin mix Сердце скачет, как маленький, злобный тролль, вдохновлённый чарами Парацельса. Я пишу тебе в лондонское метро, где одной ногой ты стоишь на рельсах. Ты живёшь на Олдгейт, сама с собой собирая паззлы, как механизмы. И тебе не хватает себя другой на конкретно этом отрезке жизни. Город Лондон прекрасен – сказал И.Б. В нём идут часы и поют синицы. Я так часто думаю о тебе, что тебе икается и не спится. Ни в вечернем смоге, ни в утра хмари, только в горле горячий стоит комок. Но у бога в запасе ещё сценарий, в нём ты сходишь с рельсов, идя домой. Где ни крошки к завтрашнему обеду, но в коктейле достаточно куантро. Где прочту тебе на ночь, когда приеду, cписок станций лондонского метро. Феврали Это февраль. Для него в порядке наступать без спросу и без молитв. С февраля, говорят, гладки взятки, горят тетрадки и не болит. И соседка Алёнка приносит горькую шоколадку, давай по кофею, говорит.

Поэзия – женского рода

Это февраль. С какой стороны не глянешь – всё белым крыто и далеко. Ты разбавляешь водою ваниш – выходит мутное молоко. Очень хочется сбросить вниз звонаря, но нельзя же в плане того, что неясно ещё - по ком. Это зима. Под сугробами хмель и солод спрятаны в белые бутыли. У неё вампирский дремучий голод, который некому утолить. От её высоких ледовых полок отходят сумеречные корабли. И она закрывает за ними искристый полог, звенящий холод и выпускает на нас бескрайние феврали. Копипаст Осень капает с потолка, подоконника /не из глаз/ Чёрт-те что по венам течёт. Через окна приходит он, виночерпий ли, звездочёт, сомелье, кузнец, свинопас всё не так. Зола в сердечном мешке, да ещё - тик-так беспринципное, главенствующее Всегда. Осень кривит карминный рот, подаёт непонятный знак. У тебя слетает винда, а остывший эспрессо - такая муть... Проза будней, где нет резона мне разгадывать знаки. И хочется расстегнуть молнию горизонта.

Поэзия – женского рода

Ольга Аникина Номинатор Согласование времён *** Память - как сталь. Потихонечку сточится, и над причалом затихнут гудки. Я принимаю тебя, одиночество. Я обживаю твои закутки, и, пролетая над тихою пристанью, слушаю скрип твоих ржавых замков... Дай, одиночество, что ли, прописку мне. Не прогоняй из своих тупиков.

*** Моя ли рука, колено, твоё ли плечо, щека – пучки световых волокон причудливо заплелись, образовали остов, каркас, и пока, пока он еле висит над смыслом – он обретает смысл . Непрочный, недолговечный – пока он ещё живёт. Окно набирает воздух и совершает вдох, и небо так беззащитно, как шея или живот, пока ещё Бог – не слово, и слово – ещё не Бог. человек Вернуться к мысли… снова отогнать… И снова к ней же. За плоскостью промёрзшего окна мертво и снежно,

Поэзия – женского рода

и жёлтый свет врезается углом в застывший воздух, и человек прозрачный, как стекло, проходит возле. Переплетаются сто зыбких ватт луча косого, а человек прозрачный, как слова, приходит снова, подобный нескончаемому сну, стоит за дверью, и вновь уходит молча, полоснув по межреберью. Баба Маша «Когда одна — не страшно. Легко, когда одна....» Слепая баба Маша шагнула из окна. И медленно летело поверх кленовых крон её слепое тело над маленьким двором. Летело над подъездом, над вывеской «Продмаг», и было интересно понять — как это так, что означает этот неведомый полёт? ...удушливое лето, восьмидесятый год, И запах жжёной каши... и детская вина... И в небе — баба Маша, летит, совсем одна.

Поэзия – женского рода

Борька Мне Борька вынесет велосипед, а я ему – горсть конфет. У Борьки – бабка и старый дед, а мамы, наверно, нет. Вот мой балкон, вот его балкон. Мне есть с кого брать пример: и я пропеваю слова, как он, и смачно картавлю «р», и слушаю россказни про царей, что жили давным-давно, а Борька ждёт меня у дверей и палкой стучит в окно, и дома ещё мне влетит не раз, за «р» и за маме лошн… "Вас нит а хаваан фар майн харц? …"* – Да разве ж теперь поймёшь… А Борькина бабка (она седа, и в чёрных глазищах – лёд), твердит, что уехал он навсегда, но бабка, конечно, врёт, нет той земли, ни морей, ни гор, оплавленных на жаре… И Борька выйдет ко мне во двор. Я жду его во дворе.

Поэзия – женского рода

*не было ли то радостью для моего сердца? ( идиш, искаж.) *** К счастью привыкаешь понемногу, рвёшь с былыми бедами родство… В счастье веришь так, как веришь в Бога, в третий раз отрёкшись от Него. Заслоняясь от него рукою, в сторону пугливо отступя… А оно в глаза глядит спокойно, и жалеет, глупого, тебя. Закон Закон прощенья упрощён, и правила легки: подставить щёку. И ещё. А третьей нет щеки. Закон сильней день ото дня: споткнёшься - свалят с ног. Был слаб ударивший меня, унизивший – убог. Да будет твой покоен сон, уютен твой ночлег… Мне жаль тебя, мой игемон. Ты добрый человек.

Поэзия – женского рода

*** Вдоль дорог, за косыми заборами — пустыри, пустыри, пустыри. Я живу в умирающем городе, словно в дереве, полом внутри. И зелёные пятна лишайника по стволу проступают везде, и катаюсь я маленьким шариком в деревянной глухой пустоте. И осенние улицы голые, И на старых камнях площадей только голуби, бывшие големы, только голуби вместо людей. *** Покинуть холод, ржавь его и медь, октябрь, и небо цвета аметиста покинуть, и навеки онеметь, сложив права на звонкое витийство. Смиренно слушать море, в двух шагах найти жильё, бродить по влажной кромке, и утром находить на берегах погибших слов корявые обломки, и жить в тепле, и умереть в тепле, средь нищеты, обставленной вещами, где стол и стул. И лампа на столе стоит, едва пространство освещая.

Поэзия – женского рода

*** развилка, поворот, лесок, пригорок, мост, ещё пригорок... куда меня опять несёт на вечной скорости сто сорок, пространство ходит ходуном, но руль теплеет под рукою, а там, снаружи, за окном — такое яркое, такое... там в небе кроны и лучи, и дым костра и запах мёда, и синева мироточит, и два мгновения до взлёта. *** Звенят ледяные котлы. Прилипает дыхание к стеклам. Как будто слепая, проходит собака в собачьем плаще, а больше прохожих не видно, не слышно. Повисли деревья, движенья излишни. Набросок, исполненный в карандаше. Паук паутиной дома оплетает, и тихо от лета душа отлетает, и легче смиряться, и проще терять, и, кажется, город ползёт еле-еле, и сонные горцы в унылых газелях сидят и гортанно туман матерят. И кожа горит от уколов игольных. Гудение меди и гул колокольный во мне раздаётся сильней и сильней, болит неизменно, и, чтоб не болело,

Поэзия – женского рода

туман, обложи меня справа и слева холодной сиреневой ватой своей. *** Когда возвращаешься, лучше не помнить имён. Ты нем и прозрачен, как дым, или дождь, или оклик. Исколотый каплями, воздух слегка искривлён, И в нем накренились деревья, и травы промокли. Заброшена пасека, дом у протоки снесли. На ветке заломленной поздняя, горькая завязь. А ты просто мимо течёшь, не касаясь земли, Холодной рукой ничего, никого не касаясь.

*** Я козырей не прячу в рукавах, поскольку мы с судьбой, похоже, квиты. Я лишь меняю музыку в словах, и день меняет в небе светофильтры. Смешное развлечение души, понятное лишь неживым предметам: идти по зашифрованным приметам, из отражений строить этажи, и, словно крот, ходы вслепую рыть, наощупь проползая под завалом, и ничего - о самом небывалом. Не думать, не просить, не говорить.

Поэзия – женского рода

Мой голубь То пусто, то темно… Но лишь глаза открою – вот голубь за окном, вот ангел за спиною, вот соскользнувший плед, а вот урчащий чайник. А всё иное – бред, сплетенье дум случайных. Шагаю за порог. Мой город – полный короб. Нырнёшь в его поток, как в ледяную прорубь и задан старт с утра, и началась неделя, и чёрная дыра дрожит в конце тоннеля. Пусть всё предрешено давным- давно, не мною – есть голубь за окном, есть ангел за спиною, и отблеск – серебрист – ложится на палитру… И вновь на белый лист я выпущу молитву, и горечь станет сном, и знаю лишь одно я: мой голубь – за окном. Мой ангел – за спиною.

Поэзия – женского рода

Имена В тенетах строк ночуют имена, и видят сны, не зная друг о друге, и часто просыпаются в испуге, и ночь для них мучительно длинна... ...ворочаются, ждут, что выйдет срок, им зябко в междустрочьях полутёмных, и каждое из них – слепой котёнок, подброшенный людьми на мой порог. Все домыслы пусты, расчёты врут, а память размывается и тонет... Но имена... мне тычутся в ладони, и снятся мне, и плачут, и зовут.

*** Мы живём случайными дарами, птичьим кормом, духом не святым, памятью, простёртой над дворами, тягою к тире и запятым, письмами «туда» и «ниоткуда», окнами на палевый восток… Склеенная старая посуда. Черепки. Осколки. И песок.

Поэзия – женского рода

Ася Анистратенко номинатор Согласование времён *** мир смерзается в ледяную корку, обнимает дом - небольшую норку, в этой норке - койку, на койке - тело,правленый вариант книги тело спит, не зная другого дела. застывает дым, оседает иней. тело смотрит сны, тела нет в помине, и звенит трамвай, набирая скорость, у него высокий весенний голос, он летит без рельсов, он самый спорый, он насквозь продуваем, он сам - как город, легковесный, полый и тонкокостный. где-то там луна озаряет космос, выдыхает синий вселенский холод, слабо ноет, как место после укола. но живое спит без забот, без срока, и трамвай летит, не касаясь тока, в нем чуть-чуть романтики и гротеска, в нем любви разомкнутые объятья, в нем трепещет легким подолом платье, в нем сидят писатель и поэтеска, в нем сидит король с королевской свитой, персонажи самых различных видов, небольшой жираф в аккуратных пятнах и мальчишка дворничий на запятках. над трамваем светится полдень лета, над трамваем кто-то бубнит «послушай», пассажир сжимается неодетый и лицо вжимает в стекло подушки,

Поэзия – женского рода

досмотреть, как трамвай прилетит на рынок, и поэт приставит к забору спину продавать прибор для леченья почек, и к нему инструкцию в сорок строчек... ну, вставай, вставай, повторяют в ухо, продышав сквозь иней тропу для слуха, и трамвай, доехав до поворота, рассыпается на три счета. запах кофе. фонарь за окном качает желтоватой снежной еловой лапой. тьма, такая плотная поначалу, уступает люминесцентной лампе. не до жиру, кажется, быть бы живу, но, пока с трудом разлепляешь веки, на сетчатке сонного пассажира остаются блики другого света, остается ворох веселых листьев золотых, зеленых, румяных, лисьих. *** И. М. он говорит все можно переправить любую боль согреть и переплавить возьми слова как следует расставь их и выйди вон из текста налегке вот этот день и комната и мебель, и ветка что качается вдоль неба и список дел и список я бы мне бы и карандаш ломается в руке пиши пиши тихонько и послушно мне ничего мне ничего не нужно ни этот сон дурной ни равнодушный

Поэзия – женского рода

навылет взгляд ни чуждое пока когда б не тьма которая настанет не тишина которая настанет не этот страх который не устанет и от него не спрятаться никак тоска тоска и перебои с сердцем не май декабрь озябнуть не согреться но повторять холодными губами зато он счастлив счастлив до конца и знать что это все еще не правда но будет правда поздно или рано и благодарно замолчатся раны но ты уже не различишь лица *** к чужой душе не прилепиться, не обротать ее никак. она парит себе, как птица, в невероятных облаках, а ты, беспомощный тупица, глазеешь, шапку оброня, как все, с чем ты желал бы слиться, бликуя проблесковым блицем, скрывается за гранью дня. к чужой душе не прилепиться, стряхнет - пылинкой с рукава. она сама себе столица, она сама себе права. своей неотменимой властью участвовать в ее судьбе ты можешь рвать ее на части, лишать покоя, сна и счастья, но не присваивать себе.

Поэзия – женского рода

к чужой душе не прилепиться. не встроить переходника. пока ты ищешь, где бы впиться, нацеливаясь у виска, своей любовью окружаешь, сжимаешь в трепетных тисках... она ни словом не мешает, себе чего-то там решает, саму себя принаряжает, потом встает и уезжает. неотчуждаемо чужая. неутешима и легка. *** сколько любовей умерло в этот год. сколько оказий прятать от всех глаза. глупо - когда впереди ничего не ждет, грубо, садовыми ножницами срезать поросль высоких чувств и чудных идей... только круги расходятся по воде. словно пора - драгоценность одних людей на нешлифованный камень других людей, словно пора - отгуляв по чужим домам, отхохотав, рассказав анекдот с сальцом, встать и, картинно охлопав пустой карман, выйти за сигаретами. и с концом. выйти, как нежная девушка из одежд, выйти, как время выходит - любых надежд, как, напоенная жидкой формой снегов, невская дельта выходит из берегов,

Поэзия – женского рода

выйти - на новый уровень в голове, все отрубив, ничего за собой не для. сесть у реки, и в туземной густой траве видеть знакомый росток. ничего не для. Поздний гость позднего гостя заманиваешь в тепло, мечешься - что приготовить, чем угостить, гость начинает рассказывать о делах, ты разливаешь чай. гость говорит о поездке, положим, в Крым. гость достает фотографии, на столе перед тобою - Крым. говоришь: ого! и подливаешь чай. гость повествует о том, как в Крыму тепло, гость сожалеет о том, как простыл в пути, гость говорит о работе, жене, долгах, гость говорит: пора. гость говорит: посижу еще пять минут, гость говорит: обязательно съезди в Крым. делает бутерброд и, с набитым ртом, как у тебя дела? а... говоришь. да дела мои... ничего. скушай еще бутерброд. да, дела - ништяк... слушай, а может, останешься до утра? гость понимает не так. ой, говоришь и краснеешь во все лицо, слушай, мне просто... очень нехорошо,

Поэзия – женского рода

тут, понимаешь, друг от меня ушел... гость выдает зевок. нет, не любовник - а друг, понимаешь? друг, долго... дружил, а теперь вот ушел к другой, ты понимаешь? гость говорит: угу, гость говорит: пойду. лето в этом году, говорит, дерьмо, вроде бы август, а хоть залезай в пальто. кстати, давно собирался, да все молчал... друг этот твой - мудак. ты закрываешь дверь, выливаешь чай, ставишь будильник на семь, выключаешь свет. сон, за которым падаешь в темноту, некому рассказать. *** и каких тут еще стихов, если некого звать по имени подойди ко мне, обними меня, говори со мной, будь со мной. пары смотрятся, как в кино. в сонной карте одни прощания. загрудинное обнищание только кажется, что легко. только кажется: ничего, а зато ты сидишь как будда, и все стекает с тебя, как будто камень, будто скалы кусок... - я живой еще! я живой! погодите, не хороните! - но ни одной уцелевшей нити не проходит сквозь твой висок.

Поэзия – женского рода

в черепном коробке пустом, в окружении пыльных комнат ты паришь, батискаф кусто, о котором никто не помнит. отражается звук от стен, возвращается, передернут. не осталось душевных тем, и не всплыть до земли, до дерна через полночь и два по сто. *** в. все больше и больше какого-то детства внутри как будто обратно раскручиваешь лабиринт и вход он же выход все ближе и мир парусинный клубничный пломбирный пластмассовый яркий любой любой что однажды уже приключался с тобой и вновь приключается с грубой и ласковой силой как пух тополиный как розовый шар на неглинной такой презеленый и синий что бьет по глазам и путь этот вовсе недлинный а кажется длинным чуть меньше земного чуть больше его половины и ты постепенно по шагу сползаешь назад сидеть у пуховых сугробов в холодной тени писать смски по списку я здесь не покину десяток мгновений без выбора остановить от синего шарика тонкая красная нить и голубь бредет за голубкой и бредит ей в спину о жаркой своей неотложной и вечной любви

Поэзия – женского рода

но ты скажи, когда и если спросят, что ты готов, готов еще нести всех тех своих, - не то чтобы по росту, скорей, по положению в пути построенных перед бессонным взглядом. им ничего похожего не надо, и никого ни разу не спасти, но слишком страшно все же - не нести. неси, и тем свою баюкай совесть, когда не можешь сделать ничего, не то души движение косое, не те слова слипаются халвой, и все спешишь исполнить обещанья в порядке перепуганной возни, как будто репетируешь прощанье и сам себя за это же казнишь. все стыдно, стремно, больно и печально, и потому неси, не урони. воображай: беременно-бессмертен, пока несешь в себе чужую жизнь, оно тебя не тронет, не посмеет, уж слишком мир тобою дорожит. а мир гудит, по край набитый новым зубастым делом, ясным звонким словом, и от тебя не хочет ничего. лишь сердце - пустотелая матрешка вместило строй своих, родных и прошлых. и страшно, и не страшно, и авось.

Поэзия – женского рода

братец мой Лис, этот город пуст, пуст, как застывший терновый куст, мне ли страшиться ослабших уз здравствуй же, дом родной. встречи-разлуки, базар-вокзал, милая, не отводи глаза, все, что я мог бы тебе сказать, будет всегда со мной. знать, что пройдет, но любить. пройдет дождь, воскресенье, туман, восход, письма, детали и, в свой черед, треснувший небосвод. милая, не зажигай огня, сумерки спрячут и сохранят. мир изменяется без меня всюду, где нет меня. нет возвращений к родным местам, нет возвращений, и даль чиста, нет возвращений, и я устал, выдохнул, перестал. милая, не отводи глаза, разве я повод твоим слезам? все, что я мог бы тебе сказать, я уже не сказал.

Поэзия – женского рода

*** и когда ты стоял прижавшись к ограждению на мосту глядя как грохоча ужасно поезд сыплется в темноту и когда на тебя дохнуло сквозняком из других глубин пробрало ли подземным гулом утешался ли что любим поспешил ли нарезать водки прослезился ль ночным письмом что ты понял своим коротким голубиным своим умом отдавать целовать не охать не считать за плечом теней а потом налетает грохот и утягивает в тоннель

Поэзия – женского рода

Евгения Бильченко Номинатор Сергей Главацкий CALLING Я привыкла к собакам. К прохожим случайным. К отдаленному гулу чужих городов. Я привыкла к тому, Что меня не встречают, Не снимают, целуя, с ночных поездов. Я привыкла к прорехам джинсового сари, Будто к скифской руке – безошибочный лук. Я привыкла, что нет у меня Импресарио. Покровителей. Кормчих. Защитников. Слуг. «Я сама» – это даже бывает прикольно: Не приходится верить. Кокетничать. Лгать. По славянскому небу Летит колокольня И роняет ромашки В болотную гать. Вот опять облака Мне воронами машут, Обещая приют, Открывая оплот. Я букет соберу Светлооких ромашек И найду этот лотос В тумане болот.

Поэзия – женского рода

И подставит Земля Черноморские груди Под Волошинский дождь В запредельном Крыму. Я привыкла к богам, понимаешь? – Не к людям! И поэтому так удивляюсь всему. Ты плеча не тяни, Если намертво влипла: Так, наверно, архангелы сходят с ума. А когда позовут меня Липольц и Липа, – Ты за мной не ходи: Там – темно. Я сама. МОЕМУ ГОРОДУ Шоколадом лечить печаль – И смеяться в лицо прохожим. Марина Цветаева Я преследовал жизнь, обожая её и кляня, Но на ваших весах я, как воздух, ни грамма не весил. А когда я умру, я всего лишь прошу, чтоб меня Закопали на кладбище в старой еврейской Одессе. Здесь с имперских высот голубеет плебейская даль: Закипает причал в карнавале портовых эмоций. И пускай на «Сальери» изысканный «Пале Рояль» Заменили, – но Городу всё-таки грезится Моцарт. Эти дворики… Это бельё от окна до окна.

Поэзия – женского рода

Эти бабушки Духа в нетленных своих коммуналках… Я влюблялся во многих, кто был лишь подобием сна: Я умею теперь просыпаться, чтоб было не жалко. Здесь не надо: умнеть, медитировать, мерить, рубить. Здесь не надо: автобусов ждать на ветру и морозе. Здесь запрос – на такси, Где на заднем сиденье любить – Это норма, как нормой считается торг на Привозе. Пусть летят мои годы-уроды в загробную глушь, Пусть в финале пути не меня ожидает барака… Если правы вы, йоги, что есть воплощение душ, – Я хотел бы очнуться бездомной приморской собакой. Чтобы с мёртвым Поэтом с вокзала встречать поезда И сидеть в погребках, дегустируя винные яства. И пока Ланжерону последняя светит звезда, Спи спокойно, Одесса. Не верь им. Я буду смеяться. ПОДРАЖАНИЕ ПОСТМОДЕРНУ В эпоху, когда самым крупным любовным подвигом Считается «лайк», А на вопрос об Истине Бытия мне отвечают: – Что-то не так, – Вы знаете, очень хочется Язык Пушкина сменить на собачий лай, Прекратить сочинять стихи И, тем более, Выкладывать их в «контакт». В эпоху средневековой иллюзии хуторянства И виртуальной мании всемогущества,

Поэзия – женского рода

Когда «ава» (с подтекстом «Ave») Заменяет щеку живую, – Я с удовольствием распродала бы свое имущество И уехала б во все города сразу, – Просто, чтоб доказать, что они существуют. В эпоху «anything goes», «интертекстов», «симуляции» и т.п., Когда, по мнению Бодрийяра, «всякое зло – отбелено», Единственное, что осталось, – Это сидеть с проводницей в её купе, Пить водку, ругать «козлов» и слушать Арбенину. В эпоху, когда ни то что Бакст или Босх, Неподвластные ходу времени, – Даже Ты не способен управиться с кистью, Предпочитая киснуть… Какая-то козочка верит, что она – Бог, И ее сакральное: «Kiss me» – Звучит, как Слово перед Творением. БАЛЛАДА ОБ АВТОСЛЕСАРЕ Иду вперед упрямо и воинственно. Считаю дни от чёта и до нечета. Но ты меня не любишь, мой единственный, И делать здесь мне, очевидно, нечего. Сведя счета с богемной забегаловкой, Отдав долги священнику и цезарю, Я перееду жить в село Хотяновку И там найду простого автослесаря. Пусть не воздвиг он авторского детища И не имеет творческого рвения, Зато во мне признает он Поэтище, Как минимум, вселенского значения.

Поэзия – женского рода

Пока тоска гнетёт меня горбатая; Пока мечусь, поддатая, в угаре я, – Он молча деньги будет зарабатывать, А летом увезет меня в Болгарию: В отель жлобов и пугачёвогалкиных, С бассейнами и жрачкой круглосуточной. Себя провозгласив духовным сталкером, Одной в семье я буду Божьей дудочкой. Гордясь своей женой, как птицей редкостной, Он вряд ли обвинит меня в агрессии, Не выказав ни зависти, ни ревности К моим понтам в науке и поэзии. Не станет он в кабак с утра сворачивать И водку пить с упругими доярками; Не скажет мне: «Субъект я – слишком значимый, А потому по жизни тунеядствую». Не будет он в припадке истерическом Собой кичиться перед поэтессами… И заживем мы, братцы, феерически С бездарным и надёжным автослесарем. Его, конечно, прошибет испарина, Когда под вечер явится в квартиру он, Прозрев тот факт, что ничего не сварено, Не убрано, не глажено, ни стирано; Что чей-то след за мной по снегу тянется; Что с потолка звучит другая музыка… Что я сбежала из дворца в Хотяновке Любить тебя, единственный, на мусорке.

Поэзия – женского рода

ПУШКИНСКОЕ На холмах Грузии лежит ночная мгла… А.С. Пушкин На мхом дождя заросшее стекло Последний луч спускается, как плеть. Стоят часы. В душе моей – светло. Я ухожу. Мне не о чем жалеть. Пропойца-март кабак задел плечом. Волшебный факел потушил факир. Арагвы нет. И Пушкин – не при чём: Мы с ним давно убили этот мир. Из всех друзей надёжен только враг. Любой позор по сути есть почёт. Я верю в то, что среди всех арагв Одна моя от устья ввысь течёт, Впадая Там в Семью Небесных Рек, Что, в буре выжив, сделались тихи… Смеётся ангел. Плачет человек. Стоят часы. Рождаются стихи.

Поэзия – женского рода

СКАЗКА О БОЛЬНИЦЕ Светлой памяти врача от Бога Анатолия Степановича Матвиенко Санитарка – лицо из воска. Медсестрички с глазами кукол… Из палаты мне виден воздух И церквушки больничной купол. Здесь слова – тяжелей и ёмче: Выговаривать их – искусство. Ходит мама, суёт бульончик: Я глотаю – и мне не вкусно. Что мне ваши меридианы От Полтавы до Каролины? – Вьётся капельница лианой По артерии длинной-длинной… Недвижим, как сапёр на мине, Пульс лежачего рок-н-ролла – Заколдованный алюминий Королевского димедрола. А за окнами – жрут печенье. Все – здоровые, мать их, черти! Полночь. Приступ. Кровотеченье. Холодок плоскогрудой смерти. В коридоре – обнять хирурга И слезами его обхаркать… Он прекраснее Микки Рурка И могущественней Сиддхартхи.

Поэзия – женского рода

Он напрягся и ждёт момента, Наготове держа лекарства, – Безнадежного хэппи-энда Этой старой звериной сказки… Что предписано, то случится. Он провидец и знает чётко: Я – живучая, как волчица, И воскресну – ради волчонка. ОСТРОГ городу Острогу В этом городе первый луч зажигают в пять – В тот момент, когда гаснет в замке князей звезда. Если я, наконец, позволю себя распять, Перед тем, как меня распнут, я приду сюда. В этом городе под костёлами камыши Изучают, шурша веками, за пядью пядь. Здесь философ находит сердце своей души, А художнику не с кем выпить, но есть с кем спать. От двора до двора, как сеть, растянув фальцет, Петухи здесь футболят солнца пшеничный шар. Здесь в аптеке живёт таинственный фармацевт И для всякой болезни варит крутой отвар. Переулками бродит мартовский инвалид И свою Галатею лепит из глины льда. Надвигается ночь… Луна в небесах болит… Зажигается снова в замке князей звезда – И смыкается круг. Всё сказано. Всё прошло. Есть старинный закон Вселенной, где все равны: Кто изведал добро, до дна постигает зло И несёт свой острог на хрупких плечах весны.

Поэзия – женского рода

Татьяна Бочарова Номинатор Елена Сафронова *** Все было не случайно, Неспроста – Ведь все же папа проявил заботу: Сбылась моя давнишняя мечта – Меня, девчушку, Взяли на охоту. А вечер надвигался не спеша, Но было мне совсем Не до постели: Несла дозор я В темных камышах С пятнистым и лохматым Спаниелем. Тут не уснуть до самого Утра И не отвлечься Даже на минутку… Мужчины отдыхают у костра, А я сижу, высматриваю утку. И помню: я была поражена – Как, подавляя медленно зевоту, Огромная Мордастая луна Вставала из утиного Болота…

Поэзия – женского рода

*** 1 Под вечер – листьев кутерьма Ложится медленно на землю. Сменяет мутный сумрак тьма, Шагов случайных не приемля.. Уже шумит осенний дождь – Холодный спутник листопада, И где-то ты теперь идешь Сквозь эту мутную преграду. А я опять гляжу в окно, Присев на низкий подоконник, Ты принесешь мне все равно Кусочек «солнышка» в ладонях. Кусочек радуги в цветах… А может, слишком много чести? Лишь было эхо в двух шагах И дверью хлопнуло в подъезде. 2 Любовь сильнее в непогоду, А что печаль живет во мне – Так это осенью природа Все чаще плачет о весне. Что в ожидании мне скука? Часы бегут, А дождь идет – Так это осенью Разлука Длиннее кажется На год.

Поэзия – женского рода

*** Из одинокой деревеньки Ушел последний человек. Чуть слышно скрипнули ступеньки, Вдруг замолчавшие навек. Один лишь ветер, старый житель, Гуляя от избы к избе, Нашел последнюю обитель В печной заброшенной трубе. Отпели девушки за лесом, Как откричали журавли, И под соломенным навесом Дворы крапивой заросли. … А ночью ровным покрывалом Укутал землю ранний снег. Ему ничто не помешало – Ушел последний человек. *** Сплетали ветви светотени, Тропинок путался узор, Был шум листвы уже осенний Как наш негромкий разговор. А солнце пряталось за крыши, Густели сумерки едва… Мы были ближе, были ближе, Чем наши скромные слова.

Поэзия – женского рода

*** Золотистые дождинки, Солнце прячется внутри, На асфальте, на тропинке В лужах вздулись пузыри. Тучи собраны охапкой, С неба льется благодать, Старый куст, как кошка лапкой, Умывается опять. Заблестели тротуары, Встали радуги-мосты, Распустились на бульварах Разноцветные зонты. *** Поцелуи цвета алого На губах твоих оставила Не подруга, не любовница, А душистая шелковица. На меня ты не заглядывал, Ты увлекся спелой ягодой. Скоро день к закату клонится, Почему я не шелковица? *** Сливается город С вишневым закатом, И вот уж во мраке Дома не видны. Лишь чье-то окно Ярко-желтым квадратом

Поэзия – женского рода

На небе горит Чуть пониже луны. Холодный туман Фонари разъедают, С деревьев слетает Листвы пелена, И чья-то луна С понадкусанным краем Из лужи блестит Чуть пониже окна… ЛЮБОВЬ Она уходит незаметно, Походкой мягкою, как кошка, И если на ночь дверь закроешь – Она сквозь форточку пролезет. Сначала будет возвращаться Украдкой, тихо на рассвете, С едва понурыми глазами Попросит что-нибудь на завтрак. Потом два дня ее не будет, Потом неделю или месяц, А ты все будешь безнадежно Томиться долгим ожиданьем.

Поэзия – женского рода

Анна Гедымин Номинатор Дмитрий Артис * * * Я засыпаю, когда отцветают звезды, Светлеет небо, а в доме еще темно, И окна ближние, по-утреннему серьезны, Смотрят прямо в мое легкомысленное окно. Проснешься заполдень, вся жизнь никуда не годится... Но в пыльной Москва-реке купола сияют вверх дном... И думаешь: Господи! Спасибо, что надоумил родиться В городе, где такой пейзаж за окном! Такой синий, такой золотой и белый!.. Теперь, судьба моя, ты, без промаха и стыда, Карай, обманывай — что хочешь со мною делай, В душе залатанной эта музыка — навсегда. И даже если смерть все-таки существует, — Все относительно! — она щемяще мала,

Поэзия – женского рода

Как памятник временный, пристроченный к Москве на живую, Как зыбь на воде, отражающей купола... * * * О любви? — опять не хватит слов, Да в словах она и не такая. Вспомни, как звучит, не умолкая, Колокольня без колоколов, Как стоит на давнем берегу, Гулкая от берега до крыши... Я молчу. И что сказать могу Громче тишины и выше... * * * Твой голос морозен, впору надеть тулуп. Какого дьявола! Растопи эти льдины! Ну почему, почему, почему так глуп Самый умный и самый необходимый! За что, несчастье мое, ты это все говоришь! Тебя — разлюбила! Придумать такие бредни! Свобода кончилась на тебе! Ты — Париж, Который стоит обедни.

Поэзия – женского рода

К Парижу этому вел диковатый шлях — Дорога жизни моей, проложенная негладко. И теперь я требую, чтобы на Елисейских Полях Были теплые летние сумерки! Без осадков! * * * А правда одным-одна, Как темная в поле хата: Чем больше твоя вина, Тем больше моя расплата. Была бы всю жизнь скупою И думала, что бедна, Не зная, чего я стою, Когда б не твоя вина. * * * Ничто грозы не предвещало, На мой непросвещенный взгляд, Но бабка собрала цыплят И долго внука поучала, Чтоб возвращался до дождя, И он кивал ей, уходя. Известно было ей одной, Когда придет холодный ветер, Когда промчится стороной — Короче, все на нашем свете, На этой стороне земной.

Поэзия – женского рода

Как будто испытав сама, Считала смерть подобьем сна. ...Тот мерзлый день (метель, зима, А был всего ноябрь, начало) — Не только ей закрыл глаза: Теперь не знаем ни аза, — Нас в поле застает гроза... Ничто грозы не предвещало... СОРНАЯ ТРАВА Пожнем плоды, сочтемся славою, Падет злодея голова... Но любит жизнь свою неправую На поле сорная трава. И в ней запрятана душа, Которой радостно и больно, И страшно — чувствуя, дыша, Злодейство совершать невольно. В траве кузнечики звенят, Край поля ветерком измят... Сил не хватает у нее Прервать преступное житье. * * * Жил-был попугай. Большой попугай. Говорящий, к несчастью, довольно редко. Но однажды случайно открылась клетка, И в чужие края улетел попугай.

Поэзия – женского рода

Жил-был воробей. Смешной воробей. Какой-то чудак заточил его в клетке. Но упорхнул воробей и с ветки Высмотрел в луже съедобных червей. Людям не спится. Серы их лица. Каждый надеется, что не забыт, Что неожиданно в клетку влетит Какая-нибудь сумасшедшая птица. ПРО ВЕРБЛЮДА Он не живет в опрятных горницах, Сухой песок ему кровать, Зато имеет право — горбиться И привилегию — плевать. * * * Будто видела — помню об этом дне: Говорили: «Красные входят в город». Это предок мой на гнедом коне Мчал за криком своим, разорвавшим ворот. Победитель! Его не задержит лес, Не сломают ветра, не утопят реки... Но другой мой предок наперерез Выходил — остаться в бою навеки. Два врага погибли — и две строки Родословная вносит в свои скрижали. До сих пор сжимаю я кулаки, Вспомнив предков — чтоб руки не так дрожали.

Поэзия – женского рода

Я поповская правнучка — и княжна, На конюшне прапрадед мой был запорот... Так — о боже! — что чувствовать я должна, Если снится мне: красные входят в город?.. * * * Метель сатанеет как волк, а не птица, И улицы бьет, не ласкает... «Смоленская»... Как моей жизни ни виться — Отсюда она вытекает. Бываю порой у беды на примете — Не пишется, не говорится, Но Старый Арбат существует на свете, А стало быть, жизнь моя длится. Пронзителен воздух, дымки застывают Над старой арбатской пекарней... И жаль, что значительней жизни бывают — Не жаль, что бывают шикарней... * * * Под утро, вдруг, взметнулось, точно крик, Прозрение, что ты почти старик. Я выскочила прочь, в туман, в траву, Сама себе страшна, невыносима, Как мысль, что я тебя переживу И буду, может быть, еще красива... И с той поры в спокойствии твоем Я чувствую геройство, боль и милость... Благодарю, что мы еще вдвоем! Прости... Прости! что поздно появилась...

Поэзия – женского рода

* * * Остался от дуба такой пустяк! — Обугленный кратер, весь в ложных опятах. Но видно сразу: силен был костяк, Вон сколько мощи в корнях-лопастях! И торс неохватен в бугристых пятнах. Нет-нет — по ошибке — в траву падет Тень ствола. Отплакавшие похоронно, Ветра по привычке смиряют лёт Там, где задерживала их его крона. И так же струи дождя чисты, Его омывающие среди лета, И так же чахнут уродливые кусты, Которым из-за него не хватало света. * * * Горькая дань просвещенному веку (Спятил он, что ли? Оглох и ослеп?): Всю уникальную библиотеку Бабка в войну обменяла на хлеб.

Поэзия – женского рода

Хлеб тот промерзший детишки понуро Отогревали, в ладони дыша... Не оттого ли, литература, Перед тобой замирает душа?.. ЗАЩИТНИК ОТЕЧЕСТВА Мелкий, щуплый, мучимый половым вопросом, Никогда не любимый теми, о ком мечталось, Он стоит на плацу под дождем, забирающим косо, И уныло прикидывает, сколько ему осталось. Как ни крути, до дембеля — без недели полгода. Целых полгода добродетели защитного цвета. За которые, если что и улучшится, так только погода, Или вдруг старшина подорвется... Но не будем про это. Поговорим о противнике. На него надо много дуста, А дуст теперь в дефиците, чтоб ему было пусто. На старшину же требуется лишь немного тротила, А при достаточной меткости — одной бы пули хватило... В общем, защитник отечества пребывает в подсчетах. («Я вернусь, мама!») И подсчетов — до черта. Что будет дальше? — К арифметике ограниченно годный, Он все равно выживет, средь тревог и побудок, При врожденном умении держать удар на голодный Или — реже — впрок набитый желудок.

Поэзия – женского рода

ВЕЗЕНИЕ Вот оно, мое везение: На работу к десяти, День рожденья — в воскресение, Так что все смогли зайти. Ни одной протяжной хворости: Грипп, да сумрачная весть, Ты пришел и сгинул вскорости, Не успевший надоесть...

Поэзия – женского рода

Елена Генерозова Номинатор Дмитрий Артис *** Помутнели глаза у рыбы, зарезан хлеб, Солью пропитана светлая кровь салата, В горле огня равнодушный пирог окреп: Трапеза подана, кушайте, чем богаты, Плещет вино, веселится честной народ. Время смотреть, как заполнит пустую тару Все, что созрело в глубинах земель и вод – Дал же Господь способностей кулинару! – Так насыщая каждого, кто пришел, Собранное с утра, упокойся в чаше. Мойте же руки, дети, скорей за стол, Пусть продолжается милое зверство наше Празднуя смертное, сущее шевеля, Радуя плоть окончаньем чужого века, Чтобы затем проглотила тебя земля В рыб и зерно превращающая человека. *** С тех пор, как мы вдвоем, так много лет Прошло, что вряд ли вспомнить бы могли Где нас искать. В каком конце земли Лежим теперь, убиты или нет, Шумим ли лесом, или зацвели Цветами – в мире наш потерян след.

Поэзия – женского рода

Что остается здесь? Сухой скелет, С деревьев листья, облака вдали. И тешиться мечтами, как игрой Нет, ни к чему сейчас – какой резон? Не вспомнить мне, зимою ли, весной Настиг нас невзначай могильный сон, Но я не прочь – ведь ты навек со мной. Вне боли, вне пространства, вне времён. Подражание Катуллу Тише, любовь, довольно. Подумай лучше, Как незаметно мимо пройти, волнуясь, Не выдавай меня дрожью или сияньем. Я уже умирала. Дороже стоит День задушить ( тот самый), когда исчезло Время и все вокруг, лишь один остался Воздух, что цвел сандалом, индийским перцем, Разом сорвало голову мне ветрами И оставалось тело, одно лишь тело, Пела труба земли: этот танк родился, Чтобы лежать на мне, никаких соперниц, Минное это поле – его, покуда Не перелезут они через все ограды, Не прорвут кордоны, рвы не затопят, Не оставят медленные секунды Слышать – идут по кровавым, скользким ступеням, Тащат хвосты, стучат каленым копытом, Чтобы казнить меня, и еще, и много…

Поэзия – женского рода

Тише, любовь, собачка, не надо громко. Дай мне отплыть на нужное расстоянье, Перевести дыханье, обрезать сердце, Под золотыми дождями его оставить, Чтобы в замочную скважину – редко-редко – Глянуть: ну как там, жив ли? – Вновь ощущая, Как молодое вино в крови веселится, Греет морщины, руки в старческой гречке, Чтобы напомнили – было, не показалось. *** "Земля - вот место для моей любви" Р.Фрост Лежать в траве и видеть, что стрижи. На уровне залатанной души Глубоким небесам обратны недра. Представить – нет на свете, словно ты – Ты навсегда заткнулся – а цветы (Им все равно) качаются от ветра. Что там, откуда холод? Там темно. Мне страшно, бес, воздушное окно Над головой моей пугает сетью. Когда умру, переселить меня Земного ниже уровня, звеня, Сомкнут ряды знакомые соцветья. Примерить твердь. Пока на вырост мне. Горизонтально вытянут во сне, Ты как бы привыкаешь к этой роли И знаешь, что разомкнут будет круг.

Поэзия – женского рода

И август, старый царь, идет на звук, Рассыпавшийся пчёлами вдоль поля. Австралия Ключ повернуть в замке, защелку вниз. Когда мне снился этот коридор – Свет редких ламп и хоровод теней, И дверь в конце – я знала, что за ней Австралия, неведомый простор. Как будто выходя из-за кулис На сцену в яркий свет со всех сторон, Не видишь ничего, и много раз Все снилось так, а почему опять Австралия – мне в жизни не понять (Как будто ключик попадал не в паз), Но было очевидным, как закон. Что за порогом? Покажи, открой! И лишь глаза открыть, где недосып Звенел внутри оставшимся взамен – Всё плыть на свет, вдыхая сырость стен, Припоминая свойства древних рыб Спинным пространство ощущать, рекой Воспринимая долгие пути… С тех пор прошло немало. Выходя В соленый сумрак, нА берег, в загон, В тираж, на волю, на пустой перрон, В сад яблоневый, горький от дождя, Я точно знаю: то, что впереди –

Поэзия – женского рода

*** «…пришла как – то утром с луга ноги в росе с головы до пят в росе» Улдис Берзиньш В этой книге темного переплета Дверцу откроешь – выпадет, что придется: Травяное сердечко, ломкий гербарий. Выскользнуло из пальцев легкое что-то На колени, на дно колодца Золотой трухой, сказками в старой Мельнице у воды – весела, говорлива, И у ручья ждала совсем не подруга (Перечти, потом снова начни сначала), Там к заутрени медные переливы, Там – липа цвела, там пришла как-то утром с луга Ноги в росе, передником вытирала. Перебери по буквам случившееся не с нами Свадьбы, причастия, что там еще было, Похороны, крестины, новые лица Пальцы жгло невиданными цветами, Спрятать куда бы, между листами вложила, Да позабыла в хлопотах, где хранится. Пробеги еще небо и землю взглядом По берегам и дождю ныне и присно, Перелистывая года, привыкая к боли, Знаю конец – постареет твоя отрада, Высохнет цвет между страницами жизни, Библия ли, лечебник, не все равно ли.

Поэзия – женского рода

*** Lay your sleeping head, my love, Human on my faithless arm W.H.Auden. Мое уснувшее сердце, моя любовь, Пока не пора и рожок путевой далёко, Я снова смотрю, как спишь, продолжая вновь Дыханье земли и, плывущий в ночи к востоку, Соленой, резной звезды оловянный звон, И музыку – там, вдали, а потом молчанье. Ты спи, я попробую выплыть сквозь этот сон, Всю жизнь ощущая тепло твоего дыханья, И тяжесть руки – не забыть бы – в ночи вольней Летит кружевная ласка к горячей коже, Как было впервые, не видно за дымом дней – Мы были тогда печальнее и моложе, Но что мне столетья за вычетом немоты? Сквозь сон проступают предутренние аллеи, Где лает щенок, а синицы полощут рты Холодной водой и сырое завтра бледнеет, Дрожит на свету, продуваемое сквозным, Невольно ступив за пределы второго круга… Когда мы уснем надолго, расскажем им, Как жили на этой земле и любили друг друга

Поэзия – женского рода

Из новых английских песен Покуда заметён порог и робок свет в окне, Давай-ка испеку пирог, оно не трудно мне Пошуровать в большой печи, у нас под Новый Год Такие, Господи, харчи, что всяк об этом помолчи Покуда снег идет. Пока чудит мороз, пока зима, как прежде, зла, Немного соли, молока, воды и ремесла, Пока сомненья правят бал, согреет мой пирог Тех, кто дорогу потерял и на ветру продрог. Я знаю, всё не превозмочь и у судьбы для нас Найдется бед на злую ночь, На день кривой, на тень горой, На каждый новый час, Но угли жгут, пускай их свет попробует вернуть Тех, кто забыл в круженьи лет, куда он держит путь, И, если минует гроза, все будет, как теперь: Испечь пирог, погладить пса, открыть входную дверь И всех друзей в заветный срок собрать за старый стол – Таков пирог, простой пирог Ваниль в нем, вишни и творог, Попробуй, кто пришел! – Таков пирог, под теплый кров он собирает в круг Всех – молодых и стариков, детей, собак и слуг, Нетрудно мне, на раз и два, Здесь, в две проворные руки, Зимой, на склоне дня – Достанет дров и колдовства, Корицы, яблок и муки Для моего огня…

Поэзия – женского рода

Елена Гешелина Номинатор Борис Кутенков *** в пустых универовских коридорах душно и ни намека на сквозняк, сидишь на лавочке перед дверью, окрашенной в голубой, там, за дверью, идет занятие: фонетика, видимо, слышатся голоса, твердый приступ, долгие гласные, конечный согласный нельзя смягчать, мальчики стесняются зеркалец, девочки корчат рожи. мальчики недовольны: они взращены на американских фильмах, там, где гнусаво растягивают слова. они все в узких джинсах, слушают инди, играют мьюзик, девочки все по-журнальному хороши. было две кафедры, стало три, двери покрасили. в коридорах по-прежнему ни души. пустые школьные коридоры, сегодня суббота, занятий нет первый этаж выкрашен в бежевый, четвертый – в бледно-зеленый цвет. бывшие школьники небрежны в шутках, курят все, как один, бывшие школьницы ходят в шубах, счастливы в браке, конечно, с детьми, иногда все вместе встречаются, ездят зимой на лыжи, летом – на шашлыки, в школу тоже заходят, конечно, классную повидать. подруга по Интернету познакомилась с новозеландцем,

Поэзия – женского рода

уехала к нему, шлет открытки, там зелено круглый год, идем в кабинет математики, там чужие люди. нашей учительницы нет, она умерла уж два года как, на рождество как раз. В коридорах тихо. смотришь с четвертого этажа, там дети играют в снежки. на набережной тихо, январь, минус восемнадцать, замерзшая Обь похожа на плексиглас, когда-то там были лавочки, на них рисовали, за это нам даже милицию вызывали. мы так неприкаянно веселы, так отчаянно неодиноки, и если скинемся по рублю, то купим бутылку водки. а кто не хочет – тот пьет портвейн сливового вкуса и цвета, на сдачу – батон «Отрубной», майонез, дешевые сигареты. на набережной тихо, а что ты хочешь – зима. мне скоро тридцать, я плохо готовлю, бойко пишу, былые друзья стали фото в альбоме, в комнате солнце, пусто, слышно радио у соседей, можно подольше спать, воскресенье. мне двадцать два, я сижу с друзьями в кафе, пью растворимый кофе за пять пятьдесят, стихи в тетрадке, курточка, старый берет, купленный в Н-ске на барахолке. мне одиннадцать, у меня черные косы до пояса, когда я их отрежу, остановится детство, остановится детство.

Поэзия – женского рода

*** так просыпаешься посреди ночи, видишь: опаленный солнцем колючий кустарник, дрок, и сирокко в лицо, когда идешь вдоль дороги, и лицо как пергамент, и взгляд колюч и жесток. так оглядываешься по сторонам, видишь терракотовые лица, вглядывающиеся в тебя, узкими черными щелками безразличных глаз у стариков, женщин, мужчин, ребят. так останавливаешься на полпути, видишь: высохшее дерево с ранами на стволе. двое идут рука об руку в сторону моря, им на двоих где-то тридцать лет ПРИЗНАК РЕЧИ нас много, и родная речь уж не река, а просто пэчворк, лоскутное одеяло. первая книжка нам завещала: любить родину, но не ту, на карте, а пейзаж, что бывает в марте, рано утром, ветер с промзоны, пустые поля тяжело дышит выспавшаяся земля, чернозем, в котором наше прошлое спит. были люди живые, теперь – песчаник, гранит. человек рождается, чтобы нести в себе воду, после смерти он станет пустой породой. там где было золото, поблескивает слюда. истощился рудник, ничего не стоит руда.

Поэзия – женского рода

как много людей, жестяные их голоса хочешь тишины – убегай в леса. дикая земляника, исландский мох. имена трав сладостны как первый вдох горного воздуха, родниковой воды глоток. СЛАЙДЫ полюби этот мир, пока ты еще розов, полюби этот яркий крутящийся шар – как на дискотеке в курортном городе, помнишь? пока нет никакой угрозы, и море смеется, и девочка, что танцует с тобой, синеглаза и хороша. через сорок минут ей надо быть дома. ах, какое жаркое лето было в тот год – липкое, сладкое, желтое как чарджуйская дыня. ее режешь и мякоть слизываешь с ножа. ах, какой томительный август скончался, и вот снег идет вовек и отныне полюби этот мир, стеклянный елочный шар. нерожденные дети таскают конфеты из вазочки, по карманам рассовывают, жуют. жизнь возвращается в привычную колею. полюби эту грязную жизнь как свою, сбрось свою чешую. кожа тоскует по солнцу, песку и соли, в воздухе – запах бензина, кулинарии и марта. сердце, сложенное ин-фолио, складывается ин-кварто.

Поэзия – женского рода

*** жить – это значит жизнь сторожить, у порога выслеживать ее шаги, и когда она бросит тебе нить из своего клубка, то поймешь: беги. что ты пишешь тонким своим пером? что ты выводишь за странные письмена? между тобой и миром всего окно, между тобой и тобой – то весна, то война. это всего лишь лед, это просто лед, твердая корка холодом руки жжет, боль устанавливает пустоту. шесть, пять, четыре... пора, можно спокойно лететь. мне ль не бояться неба? тебе ль не петь в свободном полете, на бреющем, на лету. *** Я тоже мудрою хотела быть, а стала словом, точкой на бумаге, найди меня, прошарь весь алфавит, я прячусь среди букв надстрочным знаком – умлаут, граве, тильда, циркумфлекс. Февральский день пронзителен и бел, друг к дружке жмутся голуби, мальчишки гоняют мяч, а человек живой сквозь зубы тянет: "Холод. Задолбало", снег стряхивая со своих сапог. Застыла жизнь картинкою цветной, застыли буквы на клочке бумаги. Переведи меня, переведи сквозь буквенные заросли, а после забудь меня, а перевод – сожги, чтобы другие не истолковали.

Поэзия – женского рода

*** у тех, кто умер, есть преимущество над землей, они дышали ею и были над нею, в воздухе, над темной водой. очередная женщина выйдет в сад, чтобы набрать цветов и яблок для пирога. раннее утро, память в детской горсти, смерть – это лишь зачеркнутая строка, рукопись, которую из огня не спасти. *** я прошел трудную школу смерти от первой даты до самой последней даты, стал седым, изможденным, с мерцательной аритмией – такова цена аттестата. пароксизмами электричество проходит сквозь меня, ненароком непосвященного может ударить током. узнаю тебя, свет, двадцать лет назад бывший лишь вспышкой, мгновением, тогда тебя звали радостью, влюбленностью, вдохновением, а теперь обжигаешь кожу, пуская лучей обойму оставляя на ней волдыри с сукровицей и гноем. и я весь обожженный, голый, как Марсий со снятой кожей, продолжаю питать себя ветхозаветной ложью. потому что учился смерти от плаценты и до ограды. свет дрожит и дробится на оранжевые квадраты.

Поэзия – женского рода

*** мама гладит рубашки, папа считает деньги, оба вздыхают: быстро растут дети. был толстенький, розовый, пах молоком, мечталось: станет художником или певцом, на худой конец – президентом. а он приходит, ложится к стене лицом и молчит, молчит. спросишь про школу – молчит, а потом взрывается как петарда. переходный возраст, вздыхают врачи. а он выходит однажды осенним утром из подъезда пятиэтажки достает из кармана куртки смятую пачку, делает затяжку. теплое солнце на черепице частных домов, клочья кучевых облаков. пахнет горячими булками из магазина. тетка из первой квартиры идет на рынок. каждый под кожей остался таким же, как при рождении: розовым, беспомощным и невинным.

Поэзия – женского рода

*** речь идет по тебе, входит в водоворот темно-красный, родной, кровяной. то ли ветер, гуляя по полю, поет, то ли кто-то несется за мной и кричит свой горячечный злой монолог, наполняя согласными рот, слово зреет, краснеет, рождает сок, а потом потихоньку гниет. *** кто-то включит пластинку – и будет звук: фортепьянный концерт плюс январский дождь выйдешь вон и вспомнишь движенья рук и крещендо под ребрами, будто нож. праздник будней, вынужденный выходной отряхни с ботинок земную грязь ты такой же земной, ты – очередной, кто живет не падать и не пропасть. кто живет войти с непогоды в дом: пахнет жареной рыбой и мокрым бельем. и в прихожей лампочка не горит, потому что некогда заменить.

Поэзия – женского рода

АВГУСТ 1 колокол жестяной, когда ж ты меня пробьешь? дерево в моем сердце жаждет тепла, солнца и свежего воздуха, просто – жить. землю пронзить хлорофильной тугой стрелой – собой. 2 теперь я – дерево, мой голос – чернозем мое лицо – трехпалый лист кленовый крылатка липкая – язык древесный, латунная холодная латынь. лучи весны в густой зеленой кроне. я простою вот так еще лет триста а может, меньше – в ожидании ветра, который ствол обнимет и уронит.

100

Поэзия – женского рода

101

Ирина Гольцова Номинатор Согласование времён Июль. Жара Жарко машинам - жукам жесткокрылым, Морок жары жестяным потрохам Это как вобле с расплющенным рылом, С солью в носу, приобщенье к стихам. Солнце и соль - вот июлей стихия! Кактус, взращённый в ознобе огня,Жадно ловлю золотые стихи я В едком, звенящем сиянии дня. 12 Июля. Как отпраздновать... Л.Ш. Как отпраздновать крошечный день Балаганщикам и великанам? Мы застойных времён порожденья, и вечность, пожалуй, мелка нам. День-монетка, ступенька, порог, Деревянный, стеклянный и прочий, День шумлив, как безумный пророк, что бубнит и невнятное прочит. Надоумь же нас, бог-птицелов, Ниспошли ты нам, живы покуда, Те волшебные зёрнышки слов, Что приманят летучее чудо. Как он зелен, и жарок, и мал! Как воздушно его оперенье!

Поэзия – женского рода

102

...Всяк ловил, да не всякий поймал День любови и благодаренья. Мостик Над глазницею лагуны - воспарившие дощечки, То ли жаждут отраженья, то ль бежали от него. Не ступить на этот мостик ни пастушке, ни овечке, Этот мостик - лишь для ветра, да и тот здесь не живёт. А живут вода и ветви, сухопарые креветки, В воскуреньях испарений тихо нянчившие мир. И лирическим героем в час ночной нисходит небо, Чтоб зрачку зрачка коснуться ностальгической звездой. И кому ж молить о жажде, чтоб напиться этой тайны? И кого осыплют дрожью иероглифы ветвей? Есть ли власть и озаренье в не означенном словами? Есть ли сила и величье в не увиденном никем? Автопортрет с пейзажем не сохранив ни имени ни дома раба цветов вольноотпущенница воли прожилкой прохожу по делу века учившего не жить а выживать по днищу дня бреду и прядаю ушами как дочка завуча которой всё "негоже" и хочется как завучу при этом кого-то образцово наказать врача за зубоскальство и болезни всевышнего за глупость человечью

Поэзия – женского рода

103

за то что снова день вчерашний словно тазик дырявый на помойку выношу Но вот миндаль. Цветёт и облетает. Легко, непостижимо и бесшумно. Как будто кто-то вдоль февральских стылых склонов Вдруг пламя свечек белое зажёг. Бела и розова... Бела и розова ладонь, Дыханье - нянчит. Но ранку бедную не тронь, Не просит - клянчит То перескоком, то нытьём Сердечный зверик. И в сумму букв "переживём" Он не поверит. Приключение Меня украла ведьма, ворожея, чертовка. В глухой своей избушке держала взаперти. - Научишься - поможешь, - сказала мне воровка.Живи со мной, мой мальчик. Отсюда не уйти. В дырявые ботинки засовывала ноги И шаркая, утрами за хворостом брела. Вернувшись, отдыхала с вязанкой на пороге, Потом варила кашу и завтракать звала. И в сумраке избушки дремучий плавал запах Сушёных трав и шкурок, дождя и табака,

Поэзия – женского рода

104

И колдовство слонялось вокруг на тощих лапах И терло о старуху облезлые бока. На очаге вздымалось и всхлипывало зелье: Душа моя варилась на этом очаге, И обещанье силы сквозило в каждой щели, И я постиг ранимость в железной кочерге. Усталостью от смысла повеяло из двери, Непониманье черни довлело над огнём. Но чувства все мирились, сплетясь в небесной сфере, И опускались светлым, медлительным дождём. И прорицали стены, что я велик и вечен, Мне хор лесного братства на верность присягал... Я выбрался в окошко, нырнул в холодный вечер И, проплутав с полночи, тропинку отыскал. Она скупа... Она скупа, она жирна, Червонна и червива, Она глотает времена, Как курица зерно. Законы, чаянья, война Лишь почва для полива, Извилист путь, любовь сильна Да ей-то всё равно. Но камень жив, и жизни рад Цветку у пьедестала, И в храме Весты огонёк Весталкам сторожить, И Цезарь смотрит на закат, И празднует Валхалла,

Поэзия – женского рода

105

Покуда есть кому цветок На камень положить. Самолётик "...И боится сердце мое, Омар, И надеется мое сердце." Елена Тверская Самолётик - скорлупка, скользящая Между вечностью и грозой. Чёрно-синее, ненастоящее, Небо светится пьяной слезой. Горстка душ, что до срока скитаются, Не успев груз тел отряхнуть, Неуклюже, пугливо пытаются В щёлку времени заглянуть. Как котята, ища человечности, Жмурясь, жмутся к двери чужой, Души тёплые жмутся к Вечности С человеческою душой. Камень В душу окнами смотрят здания Хочешь - плачься им, хочешь - ври. Как слова, что известны заранее, В строчки собранные фонари. Как налево пойдёшь - обернёшься Мыслью чёрною, да в туман.

Поэзия – женского рода

106

А направо пойдёшь - не вернёшься: Долго к свету бредёт караван... Подожди! Посмотри, как небо Вновь стрижами оживлено. Но лишь камень, что в небе не был, Молча знает, зачем оно. Распихала год по полкам... Распихала год по полкам, не читая. Тем, кто текст усвоил с толком, не чета я. Переплётики из кожи натуральной. Спецязык библиотечки госпитАльной. Словари листаю с ловкостью халдея. Только кожа не приемлет, холодея. Только часики с цыплячьей вольной силой Отбивают в клетках: сжалься и помилуй.. Душа моя невнятная Душа моя невнятная, Ты друг ли мне? Нам, пряная да мятная, Гореть в огне. В прозренье адском плавиться Нам, как в смоле, Непоправимым маяться В бесслёзной мгле. Зачем же, словно пленница Большой луны,

Поэзия – женского рода

107

Хранишь, душа-медведица, Больные сны? Зачем лететь артачишься, Мой свет, в окно, А тихо в клетку прячешься Клевать пшено? Все при деле... Воробьишки чив да чив Их напев красноречив: Распушились и балдеют, Горстку крошек получив. А собаки гав да гав Преуспели, оболгав. Непотребными словами Всех прохожих обругав. Все при деле, каждый прав, Даже кот, кусок украв Килограмм парной печёнки, Что советует минздрав. Диатезная рябь голубых орхидей... Диатезная рябь голубых орхидей. Лобби - чашка апрельского света. В чайном ситечке вольно-текучих идей Задержалась тягучая эта. За стеклянной стеной - птичий мир, птичий взгляд Весь резон: вдруг, авось и полундра.

Поэзия – женского рода

108

Прочирикать своё - и вспорхнуть наугад Облететь, как цветочная пудра, Отряхнуться с ветвей "потому", "для того", Распластаться, растаять, размыться, И опять проступить, как штришок бытовой, Как узор на застиранном ситце. Китаянка гостиничный мусор метёт, Связь причинную следственно множа. В баре сыплют в стекло непричастности лёд И взмокает фужерная кожа. Я как птица. Я как китаянка, как лёд, Что осколками льётся в фужеры. Мне окно соловьиные байки поёт, Мне родня голубые химеры. На часах - лучезарность всесильного дня. На часах - "существую!" по-птичьи. Жаль, в "замри" не играет, пыля и звеня, Жизнь в её благосклонном обличье. Завяли бледные медузы... Завяли бледные медузы, Осели медленно на дно. От этой клейстерной обузы На сердце мутно и темно. Бегут испуганные крабы, А рыбки силятся дышать, В который раз твердя: "Пора бы Спокойней море подыскать"...

Поэзия – женского рода

109

И не поймёт морской дракончик, Что за печаль его гнетёт Найдёт коралловый флакончик, Со вздохом к горлышку прильнёт... А просто - ты не улыбнулся Или ответил невпопад И свет болезненно качнулся, И начался медузопад. Ж-ж-жизнь Вертолёт летит за птицей, Птица ищет, где бы сесть. Где б воды живой напиться, Где б жучка какого съесть. А жучок на тонкой ветке, Величавый и хмельной, В перламутровой жилетке, Водит глазом за стальной, Хрипло дышащей махиной, Что застряла в облаках, За растерянной машиной У простора на руках. *** Смотрю в зеркало: Странная оболочка У моей души.

Поэзия – женского рода

110

*** Птичка, на зиму Прилетающая из Сибири, Жизни не знаешь. *** Бездомная кошка, Откуда мы так хорошо Знаем друг друга? Всему своя цена... Всему своя цена: Солдату и поливке, Сиреневой оливке И смутным временам. Оливка упадёт Никто и не заметит, И я живу на свете, И пленный мальчик тот. Мне снятся по ночам Холодные просторы, Казённые заборы И запах первача. А рыба - всё об лёд. И кто-то тратит время: Торгуется не с теми И цену не даёт.

111

Поэзия – женского рода

112

Елена Гуляева Номинатор Евгений Орлов

Асе Анистратенко нелепая мания: к датам вязать итоги,ругаю себя, но - опять и опять, невольно... саднит узнаваньем твоя страница. ищу подмоги, твержу заклинаньем: не больно... уже не больно... уже заживает, и к лучшему всё, наверно: жгут листья и камыши, расчищая пустошь звенит-резонирует - только вздохни - каверна давно, а не зарастает... да ладно, пусть уж останется меткой - не шрам ведь, другим не видно, а мне будет громче плакать и легче плавать и просверк, мелькающий в зеркале заднего вида, не вызовет эти потоки солёной лавы а знаешь, секрет акустики амфитеатров утерян... а я жива... и, бывает, слышу запаянной пустотой у сердечной чакры, как где-то в Австралии пламя деревья лижет, как Мишка в своей Америке греет чайник, в кармическом Питере сушки грызут пииты, как чиркают зажигалкой, вздохнув печально, мои москвичи, и как чашечку кофе - битте цок-ставят-на-столик (Римме?.. ms?.. Марии?..) в кофейне, в центре Европы (цитата), в полночь... ...когда-то хинином лечили от малярии. лечусь вами год, мои горькие. сладко от вас и больно...

Поэзия – женского рода

113

*** сегодня ночью поменялся ветер гуляка южный улетел в пустыню дразнить верблюдов желудями финик обстреливать пугливых бедуинок перетирать ладонями песок... придерживая сонный поцелуй ладонью у ключиц извечным жестом Венер с холста и жертв стенокардии, что приступом застигнуты врасплох любви и памяти до спазмов коронарных тянусь закрыть окно: к утру прохладно и чайки так встревоженно судачат как будто ночь письмо твоё читали: "и - что она, и - что она теперь?.." ... она ещё не знает. попытка лирики ты монолит не поможет ни слалом ни лом контур закрыт и фонит ушибаясь об это

Поэзия – женского рода

114

я ощущаю себя пустотелым предметом шариком-с-ёлки атоллом скорлупкой нулём так невесомо несомой теченьем сквозь стены кручи и толщи безлюдья и толпы сквозь сны веной каверной неверным проточным речным руслом-излучиной горькой просоленной пеной гаснущей, вязнущей в масляно - скользкую тину там, где граничат и бьются вода и гранит... в патине, в трещинках комплексов, ты - монолит. чёртов магнит!.. не пробиться и не отодвинуть...

Поэзия – женского рода

115

*** слегка прикрыты двери рая, сгущают тень твои сомненья; держу их кладезь на коленях, за прядью прядь перебирая. ты оттопыриваешь губы и морщишь лоб, строитель планов; япроектирую фонтаны, и к ним прокладываю трубы, которыми отхлынет вскоре щемящей нежности избыток... закрой глаза... ... скрипит корыто, бушует, пенясь, сине море... *** жара... бессознательных жестов исток кипяток: клокочут потоком... твой мнущийся серенький лацкан горячими пальцами так безыскусно заласкан разглажен

Поэзия – женского рода

116

и в узкую щёлку петлицы просунут цветок засушенно хрустнувший бежевый липовый зонтик подаренный ветром... неловко и душно словам толпятся, толкаются, бьются... бессмысленный хлам с претензией на первородство смешно! - не трезвоньте, постройтесь... нет, лучше уйдите: попробую - без; нет, даже не голос, трапецию виснущих пауз поймать, и - вслепую, сквозь хаос, скользя, оступаясь дойти. достучаться до грёбаных этих небес... *** с ленцой ползёт с коленки скользкий шёлк и пахнет морем - солоно и пряно. клочок шафрана над катамараном надут, как шарик... горький корешок учения - не впрок, и плод - пустышка, и - уж конечно - зелен виноград (молчишь?..)

Поэзия – женского рода

117

кураж глаза уже искрят играют блики змейкой на лодыжке вверх - подбородок: тёмно-рыжий флаг (прощайте, шпильки) пусть расплещет ветер... я с детства не люблю силки и сети ловлюсь на слово. разожми кулак... сегодня особенно Юре Конькову страна одинокого солнца засилье осин и синий бэкграунд зияет сквозь мятую ветошь просветы колодцев зыбучих небесных трясин разиням на счастье закрыты решётками веток разверстые хляби текущих ветрами высот (взгляни-унесёт-потеряет подкидышем в стае на сердце оставив крапиву а в пальцах осот) сегодня особенно колко ведь ты улетаешь

Поэзия – женского рода

118

ведь ты улетаешь далёко на озеро Чад маша тяжело невпопад не справляясь с одышкой горят габариты над вышкой в эфире молчат лишь хлопают полы плаща полоща по лодыжкам the rain check не спрашивай: клясться глупо. небесный зодчий, лепя наши инь и ян из дождя и света, в разделе "взаимность", прикинув, поставил прочерк, графу "постоянство" украсив злорадным "вето". да вот незадача с водой ли опять перебои, а может, хранитель разлил на чертёж чернила, но чья-то халатность нас чудом свела с тобою, чтоб сердце

Поэзия – женского рода

119

под утро - пело, под вечер - ныло. ты веришь, что небо в алмазах ещё возможно? (пока в канцеляриях сфер наведут порядок!..) ...смотри, как сверкает над городом летний дождик, грибной... улыбнись, мы ещё доживём до радуг! эпистолярное Неперелётными созданы люди. Боже! за что нелетальности месть? (с)Т. Бориневич здрав ли ты в палестинах дальних, любезный Постум? есть ли час для эпистол? в провинции нынче ливни, и строка для стишка, шелестя, прорастает в воздух цвет вишнёвый завидишь ли, тронешь ли куст крапивный, или белым туманом в прорехах истерик чаек добредёшь до брабантских манжет полосы прибоя, где анапест стишка налетает, как шквал, качая, по лазурным барханам щепой унося с собою вплавь до стен белокаменных (Рим твой красив, как риф, но строг, как чудище мавров - обло, озорно и лаяй)... ... а строка у стишка догорает, взрываясь рифмой:

Поэзия – женского рода

120

вспоминаешь друзей. и светлеешь лицом, скучая, и печаль ворошит на просушке пустые верши, и вот-вот одолеешь проклятую нелетальность но стишок запускает в песок корешок и держит, и врастаешь в провинцию крепче, чем в дюну тальник, привыкая к неспешности волн, поцелуев, слога, и, к эфиру прильнув, будто ртом к саксофонной трости, выдыхаешь стишок. монологом - к тебе и Богу. слышно ль там, в палестинах дальних, любезный Постум?

*** так и спала бы ладонь на груди забыв мерным дыханьем качая медузу сна да по смоленской дороге гудят столбы да предрасстрельно по окнам луна, луна так и смотрела бы в ночь самолёту вслед впрочем не суть каравану ли кораблю да разрезает рассвета стальной стилет нить неуёмного шарика цвета блю так и жила бы даром, что сладу нет с шелестом ливней в мелькании юрких дней только тоскует

Поэзия – женского рода

121

заезжий трубач в окне только стигматы рябин бередят сильней день ото дня проступая в вершинах крон и над пожарищем радуясь и скорбя льётся адажио сбив капюшон, Харон мокнет у лодки окурок втоптав в бетон ждёт ... не могу, не могу отпустить тебя.

122

Поэзия – женского рода

123

Ольга Дернова Номинатор Борис Кутенков несколько лет назад Перекованный голос пробовал соловей, на тропе иногда попадались встречные. Даже здесь, в окруженье зелёных лесных ветвей, нам мерещились звёзды пятиконечные. Даже здесь овраг живого укрыл и спас, а ручей печально обмыл лежачего. День Победы опять выходил из нас, как сказуемое выходит из подлежащего. Он пронизывал нас, как штык, и была горька эта рана. Но, плача от умиления, говорила мама, что там, на конце штыка, хватит места ещё для целого поколения… антоновка Ночью зашаришь по ставням захлопнутым, в панике стиснешь реле: это железные яблоки с грохотом катятся по земле. Капли дождя - лилипутские сабельки колют и мучают сад. Вот и грохочут железные яблоки, бравый воздушный десант. В них растворённые пули да лезвия сами, бывает, грызём. Так и земля - вполовину железная, твёрдый, скупой глинозём.

124

Поэзия – женского рода

Эти тревоги - лишь малая толика тех, что ждут впереди. Не суетись. Укрепит антоновка стержень в твоей груди. *** Летняя ночь отмеряет сверх положенного воды. Дождь моросит и зелёный свет выплёскивает в сады. Переметнёшься, устав плутать, к чтению за столом: то ли пришёптывает Плутарх, то ли стучит стилом. Древнее войско стоит у Сард. Чай недопит, недопит. И умножается сад на сад, и за двоих скрипит. Движется, дышит, боясь блеснуть лезвием на ходу. Если страницу перелистнуть, всё войско умрёт в саду. Войско умрёт, командир в летах радостно примет смерть... Чай остывает. Молчит Плутарх. Звуки на облачных плотах плывут на зелёный свет.

Поэзия – женского рода

125

ланселот и буквы Раскладной табурет молодыми ногами обвив, бутерброд и пергаментный лист положив на колено, Ланселот сочиняет признание в страстной любви для жены сюзерена. С непривычки немеет рука и вихляет перо, а к лицу примерзает мучительной боли гримаса. Он уже догадался, что буквы - страшнее всего. Но ещё не сломался. Лучший рыцарь державы красивые губы кривит, наливает вина, ковыряет пером заусенцы. "Я бы вас победил, уважаемый сэр Алфавит, ради женщины сердца. Но оружие ваше невидимо. Ваших затей не поймёт паладин, чьё призвание - битва и слава. Я владею мечом, я сильнее, но вы - чародей хуже Мерлина, право!" От каких мелочей происходит судьба государств! Он допишет письмо, повредив от натуги ключицу. Королева письма не прочтёт и с досады не даст. И войны не случится. Хорошо, если так. Но фортуна щадит дураков. Идеальный герой бережёт драгоценные нервы. Он бряцает мечом и победно влетает в альков королевы Гиневры. От судьбы не уйдёшь. От любви не спасёт карантин. Ворон машет крылом. Заострённая пика - не дура. Море громко шумит... О, помилуй, святой Валентин, королевство Артура.

Поэзия – женского рода

126

человек-невидимка Летняя ночь. Витрина темна, и в ней отблеск летучих фар, променад огней. Поздний алкаш сочувствует участи манекена. Ночью газетам велено помолчать. И, насадив киоск на крючок безмена, ветер качает пальцем "Союзпечать" у магазина "Смена". Зверь городской, троллейбус, с искрами на рогах, бок о бок с трамваем. Рядышком, в двух шагах, если рискнуть собой и сойти с проспекта, адова темень, сомкнутая листва. Пахнут макулатурой старческие слова, душные, словно шкура слона или даже льва. Песенка спета. Но чем темнее асфальт, тем краска на нём белей, выпуклые следы бегут в глубину аллей, весело шаг печатает невидимка. Это Орфей, добившийся своего, точный маршрут прокладывает для скво, не щадя ботинка. *** Кто видел, но глаза закрыть предпочитал; кто видел и о том невнятно причитал, сквозь общую беду протиснуться не в силах, молчат они в залог уплаты по счетам. Лишь верба вместо них бормочет на могилах. А где же ты? Среди и первых, и вторых я поиски веду, но ты в обеих группах отсутствуешь. Дожди диктуют перерыв.

Поэзия – женского рода

127

И каждая деталь для нас, для близоруких, значительна. Никто б сомненью не подверг бульварных фонарей плывущий фейерверк, но ты стоишь под ним с поникшими плечами, отмалчивая взгляд, прикованный навек к воздушно-голубым излучинам печали. психоанализ В городе дождь. Архангелы чинят трубы. Пахнет варёной рыбой, сырой водой. Густав с утра считает в болоте трупы. Зигмунд упорно борется с дурнотой. Он - претендент на титул "папаша Зигмунд". Густав не против, но на устах зажим. Зигмунд считает: весь человек постигнут. Густав, напротив, верит: непостижим. То ли у них дискуссия, то ли битва. Что же до снов, они - как болотный газ: Зигмунд лежит в гробу своего либидо, рядом какой-то мальчик, возможно, Ганс... Вновь эта тема трупов! Скажи на милость, разве на гроб похожа его кровать? Зигмунду ведь про Густава тоже снилось, что - он и сам не в силах расшифровать. в ангельском лазарете А в ангельском лазарете не слышно мольбы о чуде. Там ангелов лечат дети. Приносят ангелов люди. Ведь их подбирают часто, нелепых, больных, неловких.

Поэзия – женского рода

128

Несут из воинской части, находят на остановках. Идя мимо окон пыльных, мы замечали не раз их: они на собственных крыльях лежали, как на матрасах. И слышали шёпот: "Вроде живой... А у тех, не жар ли?" И видели - руки в йоде и перья в кровавой марле. Весома была, как гиря, надежда, для всех - едина: поможет им хирургия, поможет им медицина. Врачи, что за них в ответе, умелы, умны и строги. Всех ангелов в лазарете поставят они на ноги. кархайд В полночь велю снежинкам: а ну, порхайте, дальше всё будет, словно в обычном сне. Будто бы я три года живу в Кархайде, что-то пишу про снег. Часто смотрю на снег. Обитаю в келье. Будто бы часто местную ем еду. Слушаю радио. Скоро поверю в кеммер. Скоро в него войду. Будем с тобой, как верные кеммеринги: ляжем в сугроб и там расстегнём ширинки. Наши соседи, маленькие зверьки, строятся, непугливые, в две шеренги на расстоянии вытянутой руки.

129

Поэзия – женского рода

*** В тот раз мы выпивали возле рынка, Колян и я. И вяленая вобла. Как вдруг идёт какой-то хрен с горы. Как звать, не помню, Толик или Вова. На голове поношенная кепка, а на плечах потёртое пальто, и одно лишь пиво у него в руке отсвечивало, будто золотое. Он начал со слияния монад. Так зачастил, что ясно - всё взаправду. И я сказал: ты, видно, космонавт. А ну, Колян, давай за космонавта. А этот, кепкой в сумерках маяча, ответил: я вообще из палестин. Но, коли так, то выпивка моя, чё. И в нас её, как в космос, запустил. И я глотнул. Затем глотнул Колян. Нам вдарило, как камнем по стамеске. Он по-латыни начал, как школяр, а я пошёл чесать по-арамейски. В нас Дух Пятидесятницы плясал, он огоньками двигался по венам. В каком-то озарении мгновенном мы взобрались на церковь по лесам. Созвали всех - Ларису из ларька и Колькиных друзей из института. И продолжали проповедь, пока пожарные не сняли нас оттуда.

Поэзия – женского рода

130

морф А может быть, он так давно всем оборачивался безотчётно, то превращался в лунное пятно, то в ливня быструю чечётку, то в дерево, чей узловатый низ покрылся мхом, то в камень при дороге, что даже в день, когда сказали боги: "Смотри, не обернись!" (на той реке, чьё гибельно питьё, и в облаках речного гнуса), он всё же перекинулся - в Неё, и к мертвецам переметнулся. Он бродит там и жжёт подземный торф, и в темноте на рыбу ставит сети печальный оборотень, величайший морф, пока Она, оторва из оторв, забыв о нём, живёт на этом свете. *** Когда-нибудь во мне закончится завод, и внутренний советчик посмотрит на каштан и тихо намекнёт, что пуст естественный подсвечник. Всезнайка-филемон, заглохни и вали! К банкротству, как домой, стремятся прозелиты. Крошатся кирпичи, не свиты фитили и свечи не отлиты. Обещанный покой - как выдохнутый зной, как стайка мотыльков, безумие всезнаек… Кончается во мне заводик мой свечной; включается фонарик.

131

Поэзия – женского рода

132

Лариса Иоонас Номинатор Михаил Гофайзен *** о пустых зеркалах о стадах кобылиц бесноватых говори до утра пусть движенья крадет тишина рукавом по окну мы бесценных небес нумизматы от вращенья земли обнажается лодочка дна утоли мне печали завесь мне оконные веки напусти тихий морок упавших за море веков и твоих кобылиц проплывут белогривые реки оставляя на вязкой душе голубые следы от подков тянет нить изнутри серебристое словореченье истекаю любовью молчу ни жива ни мертва все что ты говоришь - не имеет ни дна ни значенья но должно быть рассказано - так происходят слова *** Как самое последнее слово, оборванное посреди, Как плащ, повешенный мимо гвоздя, Так и я не имею формы, даже когда я - главное, Если нет Тебя. Всматривающегося в движения моих губ, Считывающего заломы на рукаве, Вынь из моей души непроизнесенный звук. Ты, любопытный, смотришь внутрь Сквозь замочную скважину моего рта На то, как все движется, отталкиваясь от стен, От невидимых потолков, от струн, От воздуха, натянутого в пустоте, От горла, натянутого на выдох и вдох, Между нотой Да и нотой Ты. Молчание спасение немоты.

133

Поэзия – женского рода

*** Вынутая из горячего сна, действительность зябнет. Листья в мареве сухости, распыленной с аэропланов скручиваются в желто-махорочные, всасываются внутрь ветвей. Клапаны почек перекрывают течение жидкости, извлекаемой из почвы. Утро перепутано с вечером, весна с тишиной, пустота с пространством. Тихий звонок, исходящий из точки вне моего взгляда, луч света, летящий вне моего уха. Реальность, споткнувшаяся о порог сна. *** Я говорю на мирном языке. И мир мой, восседая одесную, Качает день, как лодку расписную, И топит солнцем золото в реке. Рисует пряди белогривый мед Из темных сот олифой по левкасу, Стекает сон к полуденному часу, Освобождая тени от хлопот. Как спелый жар, дрожащий над рукой Жужжанием пчелиным приглушенным, Я - званый гость, я кем-то приглашенный За светлый стол, где царствует покой. Я в этот мир - со всеми наравне Войду - других не громче и не тише. И коль скажу - мой голос будет слышен. Ведь каждый голос слышен в тишине.

Поэзия – женского рода

134

*** Моя тоска неодолима, моя музыка бесконечна Над белой улицей неглинной, над белой улицей заречной, Где эти глупые заборы, дома, горячие от пота, В котором лето нежит город, едва вернувшийся с работы, Когда невиданное мною, уже покрытое веками, Струится время расписное, растраченное пустяками? Где это время золотое, папье-машейное сухое, За занавеской каланхоэ, а за геранями алоэ? Не надо, время, не тревожься, к тебе ничто не возвратится, Мы наше тело обезвожим, когда придет пора ложиться, В пустых песках мы тоже вечны, мы камень, выбранный веками, Мы в пыль прозрачную истечем, когда нас выпьют сквозняками. Я сотни лет об этом плачу, я помню то, что не случилось, Я исцеленный светом, врачу, я небу отданный на милость. Когда мое приидет время, когда сомкнется надо мною, Тогда опять рассеют семя над жадной пустошью земною, И хвост полынный колыхнется, и сокровенное былое Из тучи огненной прольется на каланхоэ и алоэ.

*** проплывая меж белых ладей повсеместно идущих дождей различаю сквозь веки стекла стрекозиные плески весла не прочитан таинственный взмах не дрожит веретенце у прях перекручена нить за бортом вызревает осенним листом выпадает водой из морей у балконных разбухших дверей

135

Поэзия – женского рода

*** Мне все равно, где жить. Мне кажется, что время Не движется никак, что осень, как кулак, И из нее туман сочится, будто семя, В дорожный шлак. В бескровной тишине, ложащейся на крыши, Звучание перил и возвращений стук Лишь бестелесный зов, который не услышишь, Как ультразвук, Как поздние слова в утраченное ухо, Как судороги след на выжженых устах, Как белое дитя и черная старуха В моих чертах. *** бегущая по кругу и слепая о музыка безумный мой исток твоим огнём расплавлен и распаян я электрод нанизанный на ток сквозь медное мое изустнословье сквозь немоту я выпеваю стих не различая музыку с любовью и малых сих и самых малых сих *** на пальцах улиц - перстни фонарей сверкание антенных якорей а выше звёзды - дырки от прошивки изнанки неба с бархатом морей

Поэзия – женского рода

136

опять из драпировки и обивки вытаскиваю чудные фальшивки до слёз прекрасен кухонный уют в коробке белой плюшевые сливки как выдох хлеб и кофе в чашку льют льнёт синева к обоям и белью растаешь тут не выплыть из дверей квадратный воздух обморок кают *** Где пиво зубами стучит о стакан где снег выпадает как зубы во сне где лето слетев выпадает во снег где берег от стужи застыл истукан клаксоном гудит вытяжная труба залив шепеляво играет губой под пеной пивной шелестит шарабан и мчится и метит в железный прибой чарует челеста у моря в горсти замерзшей капелью игриcтой икры младенцы летают и воздух хрустит от крыльев крахмальных от ангельских крыл *** Нет, не дели нас на чистых и не-, все мы младенцы безумного града веруем слабо и слабых едим. Ты не смотри на ночные миры и на дневные пустые дозоры,

Поэзия – женского рода

137

все мы не там, а внутри, - наши дети наших детей начинают полет. В каждом остаток из соли и льда, вытопить малое - вылить большое. В очередь, в очередь, сукины дети, смерть лишь одна, никому не успеть. Ты погляди - мы стоим пред тобой вечные, чистые, только пустые, ты нас наполни водой и землей, много нас, много, а лучших не выбрать, все мы бездонны и плачем навзрыд. *** ты об этом зачем монсеррат разверзаются черные хляби забивает туманный обрат в наши горла молочные кляпы не открыть золотые врата эдесь осада а дальше засада я второе столетие кряду ничего не читаю с листа кто поднимет мне веки никто там алмазы в сто сорок каратов это что это цирк шапито несмеянного старшего брата

Поэзия – женского рода

138

*** сладкая отрава постоянства вынимает душу из пробирки разнимает сонную на части никогда не кончится отрава никогда не кончится надежда никогда не кончится эпоха место склейки даже не заметно *** Мои стихи - как елочные блёстки Разложены на вате между стёкол Провинциальны пыльны и стары Скорлупки со следами потрясений Чей промысел давно уже неясен Забытые ненужные дары Случайный взгляд размытый застекольем Случайный вздох и ах случайный мельком Опасный стыд сомненье и тепло Рождённые тускнеющим сияньем Воспоминаньем давним и семейным Стекают за неровное стекло Здесь столько мух засушенных на память Кто их таких за летнее помянет Ушедшее и душное - куда Есть разница меж памятью и снами Она добра они невыносимы А птица улетает из гнезда

139

Поэзия – женского рода

*** Когдатолюбимый заходит в метро там узко и длинно и сердцу пестро там тряска тоски и назад и вперед как травы морские качает народ сминает тасует несет в пустоту фонарь голосует трясется в поту когдатолюбимый по горло в тоске оранжевый дым на его языке в окне как в кювете почти негатив полощется свет на стекло накатив и запах резины и мутная мгла и не воскресить восковые тела *** пан пропал тростниковая плещется мука свищет в ухо скользит по щеке извлечение истин из слуха и звука не сошедшихся накоротке насыпай мне в глаза острокрылые стекла этот калейдоскоп из ресниц сквозняковая даль завлеклась и намокла от стенаний мятущихся птиц то ли слезы с небес то ли воды тугие только в ухо слепого писца залетят не твои словеса дорогие а безумные стоны птенца и зачтется не то что платилось горстями и не будет хулы и наград только вспомнят когда-то мы были гостями и стояли у солнечных врат

Поэзия – женского рода

140

*** закатать ожиданье как обшлага мыть посуду стирать бельё пить остывший чай полагать не хочу не надобно не моё сердце бинтуешь не входит в грудь грудь бинтуешь тьма саркофаг скрип весла белоглазая чудь туда за деньги обратно никак сорви мне лилий на тех берегах привези в лодке застели дно взбей одеяло ложись в ногах верные псы всегда заодно качай качай меня снулая зыбь неси гаси огонь в головах медь обволакивает язык пятаки на веках лежат на словах

141

Поэзия – женского рода

142

Таисия Ковригина. Номинатор Евгений Орлов УТРЕННИЕ ГИМНЫ *** вот новый день. и он – неповторим. суббота, солнце, жизнь, стихотворенье! Господь, приди на чай, поговорим – про яблочно-янтарное варенье, про карий мёд и сахарный песок... как сладко, боже, липко, боже, осно! и сердце от любви на волосок, и счастье так бесстыдно и несносно *** мы в лесу, у пруда, и кругом – лебеда или лебеди? право, отлично, что повсюду весна, что сверкает блесна и сплетаются ноги в косичку. улыбнись, оглянись – как ласкается жизнь, как пронзителен воздух олений! но ты смотришь в глаза, и дрожит стрекоза, и над нами восходят колени.

Поэзия – женского рода

143

мы в раю, где вода, мы те лебеди, да, параллельно плывущие в небе? им ведь тоже, как знать... тоже трудно... дышать... мы те лебеди, лебеди, лебе... *** мы спим, пока закрыты жалюзи спина к спине – пираты пусть плещет солнцем улица вблизи, но нам не надо и нам не страшно ничего, пока мы спим – к стене я, ты – свисая с постели, и касается рука ковра и рая так спим, что это – лучшее в любви но дети, дети... умри, любимый! милая, умри здесь, на рассвете *** Огибая губами изгибы, слизняком соскользну за границу сознания-нимба, за белков белизну. Будет сердце, как бархатный бубен, биться в горнюю грудь -

Поэзия – женского рода

144

ты разумен разумен разумен, но сегодня не будь. Выгибаясь дугой на порогах, пригублю глубину голубую, где юного бога, отыскав, улыбну. *** Где проснуться, чтобы утро Грига, чтобы мир доверился, как книга, распахнулся веером из мига, воздухом – взахлёб? Где заснуть, любимый, кем проснуться, от какого солнца отвернуться, чтоб соприкоснуться с этой куцей нежностью и верностью амёб? *** осенний висельник, патиссон а входишь как всполох лета и разрываешь рассветный сон на розовый сонм креветок тень исчезает в дыре дверей водой отраженный зайчик с прицелом сбившимся все живей по стенам холодным скачет пылится воздух в твоем луче как будто встряхнули пледы и месяц яростный пиночет встает за порогом леды

Поэзия – женского рода

145

но сон прозрачен и невесом зевесовы зерна мечет мир схлопывается назад в яйцо опустошив скворечник *** в парке ветер. кто-то деловой пролетает, зайкая часами, одуванчики качают головой, облетая волосами – вот петух, вот курица... слегка дунешь, точно в блюдце... лысинки как тельце паука остаются. пахнет свежескошенной травой, псиной и сырыми небесами. я иду босая. одуванчики кончают подо мной. на холодных стеблях проступают капли молока. я иду, ломая и ломая, потому что – глядя в облака. *** передают по всем радиоточкам: земля земля я капелька росы по папоротникам и позвоночникам акупунктура музыки-осы вот ящерка щекотным корнишоном среди умытых камешков скользит

Поэзия – женского рода

146

а животом – легко и отрешенно – всевидящая лапочка узи вот солнце вдоль велосипедной спицы бежит бежит сверкая и долой еще в засаде дерево томится уже любовь как танк идет тобой *** сижу на облаке нагая внизу кочуют племена я постоянно забываю свои земные имена и ни зачем и ниоткуда и никуда и никогда я покровительница чуда я колыбельная вода *** в этом мире до имени бродят звери наскальные ночи бодрые длинные неизвестным оскалены и предчувствием боговым белым воем напугана входит женщина в логово из голодного сумрака вся пропахшая шкурами и кострами пещерными по-животному мудрая и божественно щедрая молчаливая сильная только стон издающая

Поэзия – женского рода

147

в этом мире до имени именующий сущее *** Леониду Аронзону Нет, я не он, но я к нему – на мы, чтобы спросить единственное: где мы? В ответ сады стоят, полны травы и Евы. Там красота, цветущая вотще, себе не позволяет разразиться, а имя называет суть вещей и проступает на листах и лицах. Но что мне делать с этой красотой, с его лицом, которое напрасно доказывало Господа собой, как бабочка – наличие пространства? ВЕЧЕРНИЕ ОТКРОВЕНИЯ *** бытием как брадобреем извлечен из круговерти веришь, что душа белеет в тесноте любви и смерти, где сражаются минуты с жаждой встречности загробной. время сукровицы, смуты льется, свертываясь в опыт,

Поэзия – женского рода

148

расцветая стройным словом: и бескровным, и бесполым, и прекрасным, и спокойным васильком на скотобойне. *** это только наброски. и счастье – этюд к полотну дадаиста. и люди, и боги – то приходят ноктюрном, то как вошку к ногтю прижимают, хрустя, потому что в итоге мы развязки хотим, а развязка – одна: есть скелеты мольбертов, но нет полотна это только наброски, но время – бросок, планомерный блицкриг и фашист по натуре. если хочешь быть выше – вставай на носок, буратино, и лги, что твой папа не курит глюкогенной травы и ты все-таки есть – потому что живешь и считаешь за честь. *** я памятник. себе воздвиг нерукотворный меня и наблюдал, как зеленеет медь, как внутренность становится валторной грубеет, чтоб гудеть. но птице на плече мерещилось, что живы мельчайшие тельца: колеблемы неведомым мотивом танцуют в честь незримого творца.

Поэзия – женского рода

149

несообщенные сосуды это кровь и она течет медленнее чем вода быстрей чем мед солона и густа капает в тень креста кровь уходит а чаша пуста пуста это желчь и она дрожит как горючая жидкость и миражи во все стороны света одежда по швам трещит брошен жребий сверкает щит если слеза то она ползет резва прозрачна ни то ни сё испаряясь ввысь ускользнёт в пески стынет след простыл разомкни тиски разотри виски постирай носки приготовь обед это сон и бред ну а если нет сосчитай до трех раздели на три это вечность дать тебя? говори

150

Поэзия – женского рода

151

Татьяна Комиссарова Номитнатор Согласование времён Читая Гиляровского Рыбьей косточкой Сретенка зацепила дома, вниз по бережку лесенкой разбежалась с холма подворотнями чуткими к забубённой Трубе, полоснув переулками по московской судьбе. Ох, погуляно-попито до сумы, но пляши, до полтины, что попику на поминки души, до последнего грошика за последний глоток. Что же было хорошего? Просто жили, дружок. И как плат над долиною убиенной реки звон пасхальный, малиновый сре-тен-ский. не-ни в слове сомнение два отрицания не-ни снеги и инеи выпав растаяли может троллейбусов линия снег сохранила на крышах

Поэзия – женского рода

152

но вряд ли мы это проверим не будучи птицами тени в тенётах сознания мнится мне будто позвали кормилицу не-ни ложь Мысль изреченная есть ложь. Ф.И.Тютчев, «Silentium!» я лгу, лгала и буду лгать. незарево над трудоднем без перемены правил. нет, не Господь меня оставил я его оставила. А мне б побыть собой, побыть собой. Иль деревом над нищенской оградой. Ах, боже мой, с какой бы я отрадой Кивала вам, идущим чередой По будничным делам вдоль золотого сада, Где лишь молчанье и покой, молчанье и покой, И большего не надо. У пруда Ветер плеткою вдоль пруда Погоняет озябший вечер. Мне идти, братцы, не-ку-да, А и было б куда – незачем.

Поэзия – женского рода

153

Где-то рвут поезда простор, Оживляя пейзаж гудками, А у Чистого – царь-забор, Бережок не простой – каменный. Окольцован мой пруд Москвой, Псом дворовым на цепь посажен, И хозяин поит водой Пополам с городской сажей. На балконе Добычу в луже размочив, Легко клюет ворона сушку. Весь мир повешен на просушку Под ветра простенький мотив. Движенье легких облаков Удвоит мокрая клеенка, На черно-белой кинопленке Вот-вот прибавится цветов. Мне старый тополь машет – жив! И под его прозрачной сенью Прекрасный водолей весенний Торгует будущим в разлив. Отражение Полощет река отражение города – Два призрачных мира – реальность и вымысел, Как будто бы после чумы или голода Ремесленник зеркало к празднику вывесил. Дома этажи моментально удвоили И нижние сдали отъевшимся рыбинам, Мосты, упираясь друг в друга устоями,

Поэзия – женского рода

154

Повисли в пространстве воздушными глыбами. Меж копий ушедших под воду Манхеттенов Плывем, отдаваясь гипнозу течения. Забыв о насущном, мы тонем в неведомом, И рыбы копируют наши движения. В поезде Люди медленных пространств, мы только сейчас по-настоящему начинаем различать сорта времени. Марика Гонта, из письма А.Фадееву, ноябрь 1942 Как будто бы родились в поезде Под перестуки бесконечные Читатели вагонных повестей, Где каждая строка отмечена. Прикрыты снегом, как рогожею, Промелькивают мимо сосенки. Какие дни стоят хорошие, Жаль только уходящей осени. Жаль до безумия, до колики Непрожитого и прошедшего, Мальца на старом мотороллере, И на пустом перроне женщину. Всё мимо, мимо дни короткие С мелодией, когда-то слышанной, Виолончели звуки кроткие Над левитановскими крышами.

Поэзия – женского рода

155

Цессна Круг за кругом мой самолет Поднимается над долиной. Ну и мелкий внизу народ, Прямо скажем, народ муравьиный. Выше, выше – дома, огни… Впрочем, это неинтересно. В вечереющем мы одни Я и ровно гудящая цессна. За холмами - чуть потянись Видно солнце, но поздно, поздно, Темнота заливает высь, Чтобы сделать заметными звезды. Шекели для кошки Кошелек – для шекелей, Шекели – для кошки. Как насчет кошерного? Ешь, моя хорошая. И, напившись теплого Из щербатой миски, Подопри-ка голову По-ершалаимски. Посидим, довольные, Последим, как вечер Прячет под ладонями Отраженье вечного.

Поэзия – женского рода

156

Там хочется – выходящего за рамки бед, огорчений и даже счастья, дурацких жи-ши-ча-ща. я сплю, я вижу стены Зарайска. отчетливо – камни и смутно – лица. я там не была, но пусть приснится место - мое по кровному праву там за Коломной, за Луховицами, там, где высокий берег правый речки Осетр с запахом пряным вдовьей полыни. пусть мне приснится жизнь не моя, но ее принимаю с болью, с горем, с черными птицами. там, где горит бузина не сгорая, там, где с кустов опадает малина, там, где солнце дробится у края поля, засеянного молитвой. там, где гляжу из-за серых ставен на крест, который еще не поставлен. Утреннее Смотри, как много труб на крышах, Печных старинных труб, Как будто город ими дышит, Проснувшись поутру, Рассветом день вчерашний лечит, И снегом трёт лицо, Набросив на саженьи плечи Садовое кольцо. Еще чуть-чуть - и бодро двинет, Покатит, заспешит,

Поэзия – женского рода

157

И я стряхну холодный иней С моей души. Летняя река Всё хорошо. И беззаботен Знакомый голос: С 'est si bon… Луч солнца, радуясь субботе, Мне лижет по-собачьи бок. Река оливкового цвета Мешает греческий салат. Смешными кубиками фета В ней пароходики торчат. И солнце по-испански пряно, И италийски берега. Подобие Медитеррана Средигородняя река. Июль Вот пришел июль с вишнями-глазами, Парень разбитной, ухарь и транжир, Дочке молодой и нестарой маме Запахом цветов голову вскружил. Как хорош жасмин у крыльца резного, Полон старый сад радостных чудес, О траве забыв, смотрится корова, Как в свою судьбу, в зеркало небес. В вышине бегут белые телята, Белые, как снег, статные быки, Чтоб напиться всласть влаги синеватой Из текущей вдаль медленной реки.

158

Поэзия – женского рода

159

Мария Кучумова номинатор Елена Крюкова

Невыносимы длинноты ночи, словно фермата на десять тактов. Три из пяти бытовых одиночеств, знаю, заканчиваются палатой. *** Здесь холод такой, что пора запасаться солнцем, Хранить его в банках, покрытых блестящим снегом. Еще – изменять А. Попову с радистом Морзе – Лупить батареи, как можно бы – человека, Чтоб только сигнал долетел до богов всевышних, Чтоб твой штрих-пунктир был воспринят, как руководство, Чтоб кто-нибудь выше (не против, чтоб кто-то ниже) Твой дом окрестил на вечное теплородство. Но я – раз-два-три – закружилась в твоем морозе, Но я – модерато – запуталась в этих темпах. Опять в батареях посланье на азбуке Морзе, А я не умею читать... *** Весь мир – цитата, ты – один их текстов, Беспрецедентных, как сама реальность. Событие вне времени и места Сегодня мы. По близости и дальность Дается каждому, как испытанье, Как истязанье собственною плотью Постылых чувств, смиреньем – тяжких маний, Молчанием – извечных словохотей.

Поэзия – женского рода

160

Весь мир – цитата, ты – один из текстов, Один аккорд, расстроивший оркестр. *** Змеи меняют кожи, олени – рога, Мы же в утробах сбрасываем хвосты. Как мне жилось в океане кромешном, пока Я был зверёнком: из тех, что ни дочь, ни сын? Как мне жилось в вечном плаваньи до поры, Где не делилось на части: она и я, Где оставалось быть лучшим из мира рыб, Где быть не рыбой было никак нельзя? Люди летят на юг, ставят будильник на шесть, Кто-то живёт по солнцу, а мне в любом Времени светит мгла, ибо в мире есть Бог (я уверен) – с огромным, как мир, животом. Сон 1 Не от наговора, не от укуса, Не из бедренной кости, не из ребра, Не в комариных краях Тунгусских – И не тигрёнка, и не орла… Сын, родовые дороги узки, Скользки и тёмны (светлее – мгла), Ткани тягучи, а кости хрустки – Так я тебя родила. 2 Так по волнам четырёх океанов, Пьяных и пахнущих раем, ты

Поэзия – женского рода

161

Не выплывал, а, взвинтившись рьяно, Стал моей осью. Ломал хребты Мне и себе, позвонки, как мехи, Вдаль разводил. Не жалея, лил Воды мои. И мелели реки Вен на исходе сил. Пробуждение 1 Сын, это боли, любви ли сгустки, Явь или сон (мы же вместе спим). Сын, родовые дороги узки. И не вернуться по ним. 2 Спи – забывай, что снилось тебе в утробе… Пусть всё стирается: рыбий хвост, белой смазки слой. Пусть вспоминаются славный разбойник Робин И океан голубой. Спи – забывай, как сжимало тебя не в шахте И не в норе, а промеж костей Матери, первой женщины. И ужасней – Женщины верной. Не верь и ей: Скажет, что было легко и не было страшно, Скажет, случались ноши и тяжелей. Скажет – уснёт – и забудет. А в каждой чаше Тёплой, набухшей течёт елей. Спи – засыпай – забывай – и пей… 3 Я всё ещё беременна тобой, И я уже не родоразрешима. Во мне любовь – строжайшего режима

Поэзия – женского рода

162

(Без права на обед или отбой). Я навсегда беременна тобой. *** Там человек равняется черте, Начертанной угольным уголком. И там не поддаются суете, Поэтому не плачут ни о ком. И если кто уходит – что с того! – Лишь ставят поперечную черту. И что там: Воскресенье, Рождество... Но человек равняется кресту. Но человек равняется кресту, Который не оставить, не сложить (Как не оставишь службу на посту). И потому: над пропастью во лжи Поставь мне крест, чтоб видно – за версту, И крест – себе. Мы будем вместе жить. *** Всё лечится покоем и питьём – От беспокойства буйного до жажды. Для тех, кто глух, я повторяю дважды: Всё лечится покоем и питьём, Всё лечится покоем и питьём. И всё уходит вдаль – в дверной проём: Бульон из чашек, сон, в котором каждый Спокоен, будто бы отважно Ушедший навсегда в дверной проём. Всё лечится покоем и питьём. Так говорят врачи. Так лечит мама.

163

Поэзия – женского рода

И всё проходит, кроме стойких самых Болезней: страсть к пустыне, гулкий дом... *** Город гружён кирпичом – оттого и угрюм: Окна нахмурены, небо шипит без конца. Да, и ещё: за усталым, но правым плечом Маленький Мук поминает святого отца. Сколько архангелов было? А было как мух: Лёгких, безликих, крылатых, жужжащих в ночи. Здесь же заплечный и маленький Маленький Мук Город хранит – и от страха кричит и кричит. Город затоптан ножонками маленьких мук, Город поник: пневмония, боязнь темноты. Только бы выстоял маленький Маленький Мук Под артобстрелом кромешной (как смог) пустоты.

*** Камень, брошенный в спину, покажется павшим листом, Ты поймёшь: жить, конечно же, стоит, но лучше не здесь. И решившись, ты купишь в рассрочку невидимый дом, Затерявшийся где-то на самом восьмом из небес. Будешь жить себе тихо: по тучам гулять в сапогах, Не бояться простуд, ибо мертвых мороз не берет. Будешь жить – не тужить и не плакать, не чувствовать страх, Только видеть ночами глаза и в глазах этих – лёд. Чаша с ядом когда-то покажется чашей с вином...

164

Поэзия – женского рода

*** Ты меняешь рубашки – и в этом есть смена времён, Проведённых тобой без меня – от мерцающих к тусклым. И всё так же река невместима в исконное русло, Как ветра за окном невместимы в оконный проём. Потому этот вдох не вместить ни в какие тела – Ни в небесные, друг, ни в земные (что ясно). А прочих Я не знаю, пока у меня – только ты и река, многоточья Пробившая в наших с тобою телах. Все рубашки малы – так душа в ширину разрослась. Ты меняешь их – в этом должна быть какая-то связь. *** Но Магомед всё не идёт к горе, Гора не подаётся к Магомеду. И между ними – бездна: как орех Расколотый, земля лежит. Вне бреда Мы верим явям, мертвецам – во сне И доминантам в партитурах песен, Но больше – вечным далям в глубине Туманов. Мир, конечно, тесен, Но магомеды не придут к горе, Которая часть каждого (отныне Сокрытая). И оттого ценней, Что от горы осталось только имя. *** Но слово непечатно потому, что Чувство до сих пор невоплотимо. Иное дело – чудо во плоти: во Рту, в ладонях, в воздухе, в глазах.

Поэзия – женского рода

165

Меня учили: так проходит страх Пред счастьем – две таблетки валерьяны, Две ложки коньяка на полстакана Чифиря, позабыв почти: Мы не боялись счастья во плоти. И вот теперь – прости, но думать рано О том, что это – кара или манна, Что впереди – депо или пути. Но. Мне тебя уже не оплатить. *** Привычка вписывать себя – в чужой контекст, Чужих – в контекст себя (как в мнимую окружность Сверхидеальный ромб). Привычка думать: есть Лишь звенья – но в цепи, и нет звена. Не нужно Кричать про вещь в себе, про самобытность – тоже. Я скопище вещей. На лоскуточках кожи И реки, и моря отмечены отныне. Но дело – в именах. Ведь всё – всего-то имя.

166

Поэзия – женского рода

167

Наталья Максимова номинатор Евгений Орлов далеким адресатам неверное тепло, туманный март в нем окна строятся колодой карт крапленые досадным конденсатом и в воздухе не пауза - повтор и хочется на мир смотреть в упор и доверять далеким адресатам мои чаинки павшие на дно мои мечты ушедшие в кино вам холодно в необогретом зале и рядом сквер - вошедший в новый чин в сырых шелках неточных величин подверг скворцов сомненью и печали но этот груз и впрок и по плечу забытый день отправился к врачу лечить часы единственным лекарcтвом и будет свет - похожий на ответ и назовут туманность андромед и четвергом, и тридевятым царством *** молоко в пирамидках хеопса новостроек сырых домино носишь форму пока не порвется и над всей этой жизнью несется синей птицей усач-мимино

168

Поэзия – женского рода

в детсадах женихи и невесты хиппи-гуппи в домашнем сачке полстраны - из пельменного теста знаешь, родина - это не место это время в твоем кулачке на метро, на поездку в трамвае пятачок, две копейки, звонок как будильник бесплатного рая и раневская - фея ли? фая? над твоей колыбелью, зевая: "Не нервируй Начальство, сынок!" жизнь бесценная - не дорогая и открытый как рана – урок *** непосильна моя работа - не смиряюсь и не усну, а у кошек одна забота - расцарапывать тишину, и у ветра - касаться темы - ненавязчиво, по пути или кто-то оставил тени, чтобы завтра с утра найти? или жизнь есть синоним вздоха протяженностью в пустоту, или все хорошо и плохо уложились в одну версту, или пушкин проехал мимо, или скоро опять зима?... нет ни веры, ни сна, ни силы, есть лишь только одна, сама вслед за мраморными слонами, удрученная с юных лет между крышею и стенами потолочный включая свет, чай заваривая нескучный, слог закручивая в вольфрам... если плохо, то станет лучше. если лишнее - быть ворам. украдут непокой и смуту. и останется лишь заснуть. и не помню сменить на буду, и работу сменить на путь.

Поэзия – женского рода

169

*** часы настраивают бег, вертят заколкой. поспел наутро новый снег. жизнь будет долгой. прыжком с высокого крыльца, минуя норы друзья от третьего лица закончат ссоры. какие яркие шары, какие роли, а для бегущей детворы насыплют соли, не поскользнулась бы луна на льду небесном, да, брат, такие времена – на небе тесно. то где-то ангелы поют, то кто-то плачет, по всяким поводам салют, а не иначе, нерегулируемый свет – по божьей части, еще осколки от комет – наверно, к счастью. и в темноте растут цветы – алмазов краше, сдвигайте стульчиков ряды – все это ваше, сегодня дети декабрей отцов не судят. как обещали в букваре - жизнь просто будет. *** на краю ли света или строя на границе разума и слова не бывает мелкого героя не бывает жалкого улова пусть не ясно - кто закинул невод и откуда золото в болоте это повод наступить на привод, подхватить на недопетой ноте говорить и без толку и тошно, слава Богу, есть еще мужчины, пусть дома остались где-то в прошлом рубят лес на щепки и лучины

Поэзия – женского рода

170

на опилки - для кремлевских чучел? на подстилку - вместо той соломы? таракан вопросами замучил: мы ль на свете самые?... а кто мы?! не понятно. в зеркале эпохи ни фига не видно с перепуга то ли бесы, то ли скоморохи, то ли просто целимся друг в друга тянем время, словно дедка репку и протянем - ноги или руки? не найти ни катышка для слепка по сусекам конченой науки по амбарам совести и чести (и ума девятые палаты) и солдаты тараканьей мести умножают вечность на откаты колобки исполнены в граните, занавес - из пластика с железом и мораль в проверенном корыте не торгуйте православным лесом! негде падать - выпавшим из строя нас толпа - к себе приговорённых не бывает жалкого героя но бывает стыдно за спасённых

Поэзия – женского рода

171

*** День как яблоко надкушен с перерывом на обед и червяк кому-то нужен червоточиной побед неожиданная горечь словно солнца турмерик мэри поппинз, мерри порридж море-мама-материк тень услужливо любезна долго кланяется вслед и тоска порой полезна долгий полдень, теплый плед... ну а если солнце скрыто что йотированный ять снова будет нам корыто сказку заново начать перевернута страница перечитана глава вот червяк, а вот синица мир - работа, труд - халва

май подъяблоневый - в лицах и покой - который снится в переводе на слова...

Поэзия – женского рода

172

*** "...и слово было - «да»." Михаил Щербаков, "Конец недели" всё смогу - убрать посуду пыль стереть - как память лет устыдив саму гертруду и простив соседу ссуду, время - это амулет: буду! всё пойдет своей дорогой пешеход и богатырь вам налево, мне к порогу в гости к бабушке и Богу сердце - это нашатырь вширь наведу порядок в бездне, в расписании чудес, мысли свежие - полезны люди светлые - любезны жизни штапельной - отрез и верблюд в ушко пролез YES! *** я устранюсь от внешних дел, я платье белое надену душицу - в чай, чернила - в мел латунный гвоздь - в глухую стену я дверь закрою за собой для тайной радости подарка, висят чабрец и зверобой

Поэзия – женского рода

173

и тоже просятся в заварку окно как будто в молоке течет и время, и пространство и я - не вставлена в букет травинка - рамочка - мещанство мне был обещан сей уют! фрагмент оформленный в картину, и в день сплетенный из минут я распущу - по ниткам - спину соленый звук роняя в чай я буду плакать - сладко, долго: не надо мучиться плечам в тисках неведомого долга отправлен словно бандероль он запечатан и заказан, а у гвоздя осталась роль пучок травы от мух и сглаза отсюда незачем бежать и оставаясь - не очнуться, пусть начинает дребезжать метафизическое блюдце и страсти выкипают в дым и устилают пеплом крышу... в Твой Дом ведут мои следы, и я их помню, знаю, слышу

174

Поэзия – женского рода

175

Малиновская Мария номинатор Кирилл Ковальджи Гончая Гончая-гончая, шубка горящая, Пó снегу, пó ветру, женской рукой Повод натянутый, снизу смотрящая Смерть – начеку – под ладонью мужской… Гончая, белая гончая, выследи… Страшная сила выходит на лов! Гончая, будь мне – молитва… И ввысь лети! Ноги бывают правдивее слов. Миг укради мне – чтоб руку родимую – Накрепко! Ляг под призывной пальбой, В пасти добычу зажав невредимую, – Смерть заметается перед тобой… Вспомнит, рванётся, пугнёт приближением – Но далека, далека, далека… Женской ладони чуть явным движением Слабо ответит мужская рука. Магдалина Запишите: любила всех сущих… собак. И одного человека. Да Винчи-Рублёва-фейка – Шута – лишь носил не колпак, А чёрную кепку назад козырьком (Конечно, когда был не в шлеме).

Поэзия – женского рода

176

Молился одной Пресвятой Трилемме И вплавь улетал пешком! Великого дара – курьёзный пшик, Пародия – оригинала. Но слушайте – то, что лишь я узнала: Любил, как простой мужик. И эти стихи – что его фреза – Рождённого ювелиром. Его не воспеть всем поэтским лирам – Его материть в глаза! И если ты женщина – то его Женщина. Магдалина. Вылепил Бог, да от чёрта глина, Да от Фомы естество. Русский мой, русский до пьяных слёз… Родину не любивший. Чернорабочим ей – солью бывший – Мой пианист-виртуоз. Мало ты, русский, пожал хлебов, Чтоб заслужить – Ревекку. Но если я есть, то я есть – любовь К этому человеку. *** Снег без неба, дни без счёта, Тянет вниз молитва – и С ней по снегу ходит что-то, А глаза ещё – твои…

Поэзия – женского рода

177

До душевной амнезии – «Отче наш» – разы подряд. Что в святых местах России С лучшими людьми творят? Стой, опомнись! Для того ли Ты? Мятежный, ясный ты… Церковь, где лишают воли? – Знать, с могил на ней кресты! Лишь Псалтырь в церковном сквере… Вновь и вновь по снегу с ней… Если так приводят к вере – Уводящие честней. *** Перед небом чужим – на корточках, На уступе своей – бедовости… Всё спасение – в хлебных корочках, Все сомнения – в их бредовости. В облаках чужих – всё бумажные Самолётики да кораблики. А куда мои – сплошь сермяжные? Наступать стеной – да на грабельки. В небесах чужих – всё безмолние, Всюду ясный день, безразличие. На земле моей – всё безмолвие Да кладбищенское величие. Где-то ходит Бог – по людским церквам, Чтоб уверовать – что мы, люди, есть. Привыкает ртом к нашенским словам, Слов не произнесть, взгляда не отвесть…

Поэзия – женского рода

178

Прок теперь с колен? Я на корточках За границами семиотики. Свищут ангелы в звёздных форточках И пускают вниз самолётики. *** Полукапища, полувиллы, Коррумпирован ранг святых: Гопота, хипари, сивиллы… И у каждого – дар под дых. И кликухи под стать волчатам, Перед каждой – приписка «преп.» Ошалевшим духовным чадам Папик в чёрном читает рэп. Умирает поэт не за чатом – Тот, кто выжил, окреп. Умирает поэт незачатым – Как уж есть: невостреб! Каждый в теме, не каждый в реме. Видно, есть без огня – зола. Как один, отражают время, Время в ужасе бьёт зеркала. И уходит глядеться в реки, Рудиментами шевеля. А вокруг в безымянном треке Неизменно звенят поля…

Поэзия – женского рода

179

*** Принеси попить – и не надо звёзд. В чудеса твои безоглядно верю. Принеси попить. Молчалив и прост, В комнату войди, робко скрипни дверью. Не являйся мне – чуда не твори, Просто подойди с неказистой чашкой. Просто поверни ручку на двери, Легче чудеса – ручка будет тяжкой. Обними меня, посмотри, как пью, Посмотри, как зло… посмотри, как худо… Просто прикоснись к бабьему тряпью, К смятым волосам – это будет чудо… И тогда уйди. Нечего беречь. Чашку уберу в прочую посуду. На Земле легко – тяжче после встреч Дорогих, земных радоваться чуду… *** «А если когда-нибудь в этой стране…» А. Ахматова Сваяйте его – из жести, Позолотой покройте. Обрящете в этом жесте Эмблему – в своём роде. На руках пусть стоит, и ряса Задирается до крестца. Душа его – чёрная раса, Иная у Бога Отца.

Поэзия – женского рода

180

А лучше – из пластилина – Один исполинский лоб, На лбу подписав недлинно: «Родина, твой холоп». Или руки одни – в размахе, А меж ними – не он. На Ямахе его, на Ямахе, А за ним – Легион! Подонка с именем ясным, Не в рясе, не в коже – во зле. Он жив ещё… Боже, и я с ним Жила. На одной Земле… Даром, что бесталанно – Как это было – юно! С гордостью – Юлиана, С горечью – Леверкюна. Он чёрной, иной эмиграции – На дьяволовой арбе! Я женщина, значит, Гораций, Мой памятник – не себе. Нет, стойте! (дай сил рядочку Словесному… что ж так сжалась-то…) …Его, и меня, и дочку. Хоть раз… навсегда. Пожалуйста

Поэзия – женского рода

181

На погосте живых Наблюдать, как родного кого-то… Мне не верится, кто там, на фото… Измождённый, в какой-то дерюге, смотришь пусто и шало. А когда-то я руки, руки твои держала… На погосте живых тяжелее стократ: кличем их, слышат мёртвые – эти не слышат. Крест на плечи – и молча стоят… На погосте живых тишина, сколько этих крестов ни руби мы. Что я делать, что делать должна? – На погосте живых мой любимый… Я пришла, ты не видишь, я здесь?! Видят мёртвые – эти не видят. Между нами туманная взвесь… Над чернеющим дёрном, весь в чёрном, и в моей безысходности весь, держишь крест, смотришь пусто и шало. А когда-то, не верится, руки твои… я держала их, Боже, держала! Сколько взгляда хватает – ряды так же молча стоящих, и чёрные

182

Поэзия – женского рода

по земле их обходят кроты, в этих чащах дозорные… Воронов нет. Не притронутся к падали духа. Только дух здесь и падает глухо, Глуше высохших мёртвых планет… Посадить бы сосну, под сосной будет вскопанный дёрн да скамья. Всё тебе помилее, чем я. Оживёшь – посиди там… со мной.

183

Поэзия – женского рода

184

Мельник Ольга номинатор Елена Сафронова (дудка) не ворковать тебе голубем ласточкой не свистать плоть твоя полая суть твоя пустота полое тело пела внутри волна мёртвое твоё дерево медные клапана не оставляй меня господи я не смогу одна нет твоей музыки где же твоя душа нет у тебя ни души кто тебя пальцами гладил кто же в тебя дышал

(персефона) а не будешь расти заберет тебя мертвый бог а не буду я здесь расти ничего не хочу не люблю никого потому что нет у меня ни ума ни сердца ни рук ни ног потому что деметра во мне течет родниковая кровь на порог деметра выходит с пустым ведром говорит созревает мир созревает мир а сама я сплетаю слова расплетаю слова я деметрина донечка тоненькая трава я спала я зерном себя в землю спрятала пела плакала ничего не сделала никого не спасла если станет черная ночь глуха приходи за мной дай мне имя моя персефона гранатовое зерно

Поэзия – женского рода

185

стебли мои на ветру корни мои в аид дай мне выключить свет с мертвыми говорить потому что нет меня нет потому что нет (правила раздевания) так и думаешь - вот оно думаешь - вот оно куколка что у тебя под свитером что за бабочка у тебя под коконом кто у тебя под коконом 1. обойми меня не включай огня не найдут отстанут там под первой бронёй через сердце идут составы там стращали душили резали зашивали посмотри нас почти не осталось зато живые 2. обойми отступает боль затихает битва там второю рогожей радость твоя закрыта радость твоя свободна там живут золотые солнца летят золотые птицы шизоглазые дети каких не бывает в детстве 3. обойми отступает смех наступает позже там под третьей шкурой дышит хтонический ужас из глубин всплывает глаза закрывает глотает комок 4. отпусти меня под четвертой опять никого

Поэзия – женского рода

186

(аквариум) почему тебе страшно почему тебе некрасиво это не я не я не живая не мертвая рыба почему ты молчишь почему почему печален это рыба таращится на тебя глаз не отводит не спит не дышит не отвечает молча мокрые твари не живые не мертвые твари у меня голова аквариум с цветущей водой с полупрозрачной кожей у меня голова аквариум почему ты её знаешь зачем ты её не ловишь ни черта не умеешь чёрную рыбу не замечаешь а она бы всё объяснила о как бы она кричала отвязалась бы от меня умерла изнутри наружу с чёрной чёрной рыбой смотрим в четыре глаза чего ей нужно у меня голова аквариум сияющий изумруд забери убей её погладь её по стеклу (аватар) на этой пандорре каждый цветочек хорош ибо живой и кусается но ты-то дело другое угловатое крупное / обязательно что-нибудь поломаешь не то прольёшь наступишь кому-нибудь / каблучищем на самое дорогое -проехали, - говорит Л., - зато теперь я знаю, что ты думаешь обо мне и о моей работе (фуфло / полное фуфло), но теперь-то я знаю. -а что с этим можно сделать? - говорит М. -я и так делаю,

Поэзия – женского рода

187

что могу, и (выцветшим голосом) всё нормально, - говорят, - всё совершенно нормально. но, как правило, ничего не говорят. на этой пандорре каждый цветочек / всё обо всех цветочек учили на инженера не вижу где тут у них тычинки пестики болевые точки работа по перемещению тела эквивалентна килограмму тротила приходишь под утро а мама плачет я же тебя растила кормила тёртой морковкой радовала обновкой нашла в проводах под атомно-силовой установкой

(хиеронимус) девочка девочка чёрное радио говорит по ком с чёртом гуляешь чего в ночи с ночником ишь чего с чёртом играешь вот и все в саду говорят от злости глаза зеленеют а в темноте горят в гости ходила в альбоме смотрела ад колючая у тебя наволочка мамочка у тебя панночка а сама - ис-те-ричка ночничок-то выключи просто не станет до неизвестно после сняты засовы спит на посту апостол нет ни добра ни зла ни вранья ни правды как подходили к рукам говорили травы стебли вились целовали лицо цветами переплетали плетьми меня выплетали

Поэзия – женского рода

188

как шевелились кроны ветвились корни тише травы потом ничего не вспомнить оставайся в лабиринте сна собирай себя в саду камней с неба раскаленная луна в глотку льёт расплавленный свинец всё равно телам не расплестись всё равно не отвести руки говори пока твердеет гипс и глаза не полные белки говори не выварен пока плавящейся правдою во рту застывали статуей в руках оставались статуей вокруг шелестело шустрое травой и истошно на ветвях кричал этот в синем с птичьей головой что опять приходит по ночам

(двенадцать) и такая вся одарённая и непонятая куда деваться и такая вся из себя обреченная - как муму тик-так ходики time machine эх попадись ты мне лет в двенадцать вот жаж был бы абзац всему приплыли картина репина ну вообще картина уставилась язык на радостях проглотила ушла пришла чушню сморозила чашку расколотила генератор случайных импульсов церебральный криз да не лезь ты ко взрослым не до сопливых садись умнись

189

Поэзия – женского рода

и то дурно ей жарко то холодно господибожемой а потом тащишь через весь город эту балду рыдающую домой а она брыкается верещит кулаками лупит ох жаж ёшкин ты кот опять онменянелюбит и всё-то у нас хорошо закон внутри звездное небо над нами ну не любит и дальше чё давай давай шевели ногами пошевели мозгами на себя посмотри ой блин мало тебе любви ну и зачем оно тебе надо - ы-ы-ы тик-так ходики time machine вот и здравствуй моя кошмарина идиотина федотка-сиротка во всей красе от прикосновений подскакивает как ошпаренная ненавидит всех зеленеет при слове секс садится на пол от боли в подвздошье корчится плюется в зеркало да когда блин кончится этот вой низачем ничего мне не надо мне жить не хочется онтебянелюбит и никто никогда - закрой варежку тик-так ходики time machine какое время какие нравы какие нервы а моему сердцу навечно двенадцать двенадцать двенадцать проклятых лет а кому легко у кого-то вон в детстве велосипеда не было а теперь уж какой тебе к черту велосипед

Поэзия – женского рода

190

(отморозко) нынче никому не скушно нынче радуются все по селу везут марфушку на мордатом поросе ишь ты какая наглая морда свиная голова-то у ней дурная коса у ней накладная ничего ей не дали видали таких тупых зубами щёлкает бледная как упырь вьётся дорожка вьётся вьётся пороша да ёшь вашу плешь дорогие мои хорошие подавай вам такую настеньку чтоб сю-сю-сю ля-ля-ля лепота и драма а во мне семьдесят килограммов меня любят папа и мама неврастения социофобия доречевая травма я ведь тоже книжки читала никогда ничего не прошу а фигле спрашивается я хочу жениха и шубу да я тоже хочу жениха и шубу чего уставились на поросе еду крещу вас двумя перстами на поросе по пороше в другие леса поля потому что холодно дедушка холодно холодно бля (про репку) увы мой друг увы мой милый друг минерва как венера но без рук не тронь петра и он тебя не тронет с утра встаешь с такою головой как будто снилась голой и кривой и долго потешались над тобой провизорша и мать её февронья

Поэзия – женского рода

191

а сказка-то про репку посмотри свои уставы и монастыри и прочая причисленная к_лика прости рязань не пафос (город порт) венера как венера но не порть им русскую народную клубнику увы мой друг не выжить из ума вина не пей февронью не замай не поддавайся чувственным капризам и будет жизнь спокойна и проста и офигеть какая красота небесная и мать её харизма (гамбургер блюз) занавески в цветочек в буфете в левом крыле за шестнадцать рублей пустых подносов промеж выйдет тётка навалит сосиски тёртой на чёрствый хлеб они назовут это гамбургер иногда ты от безысходности это ешь потому как обед по расписанию а война войной ведь почти дотащила в ноль но опять блин зараза в который раз и приходишь домой а там дверь скрипучая потолок ледяной а будешь и дальше лыбиться завтра отключим газ и поди догадайся из-за какой растакой мурни и поди объясни кто опять у тебя болит нажарь себе сковородку этих уродских гамбургеров и умни и то о чём ты поёшь они назовут гастрит

192

Поэзия – женского рода

193

Поэзия – женского рода

Марина Немарская номинатор Согласование времён

__________ остров под прозрачным колпаком дышит, словно девственный нарцисс. женщина в молчании мирском, глаз ее ты вечно берегись. сто закатов смятые в один, океан тревожен как гобой. облаченный в рясу господин прокусил губу, чтоб спрятать боль. потолок сближает верх и низ, прут оконной клетки толст, как жгут, загрусти, подумай, улыбнись – завтра эту женщину сожгут.

______________ не трудно вспомнить, страшно – не забыть, как месяц рассечет тугие робы да, четверо нас сядет за столы, и будет спать хотеться до озноба. и крикнет тот, кого считаю братом: «я даже в детстве локти разбивал, теперь, когда печаль за каждой датой, на что моя похожа голова?» во что мне верить перестану знать, когда шепнет в мою жену влюбленный, «хоть весело скрипит твоя кровать но стоит позаботиться о новой».

194

Поэзия – женского рода

и наконец учитель белой тенью оставит кухню и рукой поманит, он скажет, что мы все идем к забвенью: и те кто спят, и те, кто много знают. я выйду пораженный и пустой. рассеянный в озоне дождь глотну. и ветер опрокинет в сердце вой – перевернет страницу на войну.

_________ он уходил, и руки не тряслись, когда потухла боль, азарт истерик. я не мочала, не снимала серьги, цвета одежды в чёрный не слились. он уходил. я знала: так и нужно: он поступил впервые по-мужски, и отвечала на улыбку мужа, любовь не разделяя на глотки. он уходил не по страницам улиц, и сумрак не съедал его черты. достаточно квартирной пустоты. с его уходом счастье не вернулось.

_____________ решетки в окнах, город-лазарет: и стан, и дух больных красиво гибки. калёный лед на завтрак и обед, затылок, вместо искренней улыбки. но мир пришел в меня, чтоб удивлять среди больных бессильна и бездонна,

195

Поэзия – женского рода

как луч, процеженный сквозь склянку, она клонила голову как крону сосновую, и ветви рук ее, блуждающих по телу как по лесу, смиривших беспокойный мой полет, одновременно к небесам и к бесам...

__________ ты приговариваешь на ухо, о чем любовницы молчат; что пахнет вечность тертым яблоком, что мир созрел как алыча. достойно встретим мы пришествие, смирится каждый под крестом. а я захлебываюсь шелестом подкладки твоего пальто.

__________________ не называю жизнью и займу короткий срок – повременить с ответом. шуршит Москва, как свежая газета – ты обожаешь эту кутерьму. и если не молчишь, то я смеюсь. материален ветер, словно лента лица коснулась. рук твоих коснусь – фламенко, завершенье элемента. день расставанья разорвет мне грудь; хирурга вызовут с домашнего банкета. но от больничных ламп дневного света я даже мертвой не смогу заснуть.

196

Поэзия – женского рода

________________ и это смерть, когда приносят боги к вокзалу в город, где она живет. и кровь свернется, как река в пороге, от права класть ей руку на живот. и это жизнь, угадывать губами, как веки напрягаются до плача от горечи, бессилья, пониманья, как ничего... как много это значит.

_____________ по крайней мере, я тебя нашла, единственный, подветренная песня. выходишь, сдёрнув куртку за обшлаг, ладонь зонтом заполнив, как эфесом. ты будешь жить, не знаю чем ты жил, наверно тем, что нравится, и прочим. едва заметно напряженье жил, колеблющее воротник сорочки. рабочий полдень – пресен и размыт, рабочий вечер – пористый, отверстый. когда же тьмою сливочной зимы намазан снег, раскатанный как тесто на улице здороваемся вскользь. не напрягайся, мне твои полслова, как мертвому дробина. прервалось молчание и повторится снова.

197

Поэзия – женского рода

___________ не завершит оборот земля ослепляющая: вертится солнце – сорвет в небесах резьбу. я знаю разным твое лицо и знаю еще: рано ли, поздно – исчезнешь куда-нибудь. весна в кармане пальто согревает ночь твою – никак не отвыкну видеть, когда темно. я, кажется, не люблю, но все время чувствую, что ты, улыбаясь, стоишь за моей спиной.

_____________ баю-юсь. Калиюга. я засыпаю под лопатный скреб. электронный ящик без письма от онегина во “входящих”. жду, как дети в пост – черничного пая, жду не как Пенелопа, а как Навсикая, жду, как ждет любовь – цветной и блестящий в незнакомых изломах скользящий ящер, не щадя себя от себя отсекая; не ругаю Каина, не мучаю Кая, говорю с говорящим, молчу с говорящим, или плачу – прячусь в холщовый плащик, забираюсь на скат и жду, отпуская.

_______________ странно друг, что мы были вместе, а уносим – каждый свое. ты – неверность и злую честность, я – растерянность и вранье.

Поэзия – женского рода

198

жизнь была: стремянки, да рохли, ведра клея, тонны белил. все разрушилось, но, хоть сдохни, так меня никто не любил. в этот раз поминки без водки, слез хотелось, их нет давно. взгляд твой по рукоятку воткнут в мой глубокий, но с тонким дном. доедим друг друга как звери: я мертва, а ты не отпет. остается помнить и верить: мы прожили с тобой пять лет.

____________ плюшевый мышонок мой отстиран и подвешен за ухо на леску. выметаю холод из квартиры, мою руки до больного блеска. на перилах белой колокольни снег застыл раскрошенной просфорой. всенощных молитв давно довольно, чтоб не вспоминать, как ты мне дорог.

_____________ предвосхитит закат садовая лилия, ноги оближет крапива, а прежде, - пес; словно кусочками тюля, любуясь крыльями, не отгоню от завтрака сонных ос. на первой странице романа печать чернильная, туча пришедшая с юга накроет даль,

199

Поэзия – женского рода

ветер ослабит всхлипывания мобильного, я нагнусь у крыльца застегнуть сандаль. вдоль горизонта бездна сомкнется в линию, ты прибрежной тропой обогнешь Оять. эти спелые сумерки, - ягоды синие август не посмеет у нас отнять.

______________ из пустоты испей настоек за каждой близостью - освенцим; во время оно стынет, тонет, как переломанное сердце. всего меня на свете держит Господь, рассвет, да детский лепет, и сквозь сугробы солнце-шершень глаза обветренные слепит,

_____________ просто я очень сильно хочу обнять, так до седьмого бреда меня влечет. держусь за воздух, словно полгода вспять, и под рукою запястье или плечо. очень хочу обнять, а время течет моим возделанным чувствам наперерез, долго ищу возможность хоть раз еще впиться губами в горячий нательный крест. просто обнять и вырваться из гнезда его ключиц, сдержав болевой шок. Остаться собой, когда приедет сюда плохой человек, с которым мне хорошо.

200

Поэзия – женского рода

201

Нечай Светлана номинатор Елена Сафронова *** Как я рада, что я есть, Что могу дышать и есть, Что в потертом, бедном теле Пробивается сквозь темень Свет. Я рада, что жива, Как синица и трава. И трясусь над светом этим, Будто нищий над монетой... РОЖДЕСТВО До свиданья! До растенья Запрокидывают лица. Кобальтом обводит Сириус Скобки снов, где степь и кочет Января, свирели тише,То и посох озирать их С перекладины качелей. От лезгин до Озимандии Щелканье и посвист чуда, Шелковые письма черта. Под копытами снежинок Тонкий чай, знаменья, утварь И учебники служенья Как пуховые подушки Пробудить себя в слезах. Разломит слюду сугроба Словно тесто без изюма.

Поэзия – женского рода

202

Как шалфей на подоконнике В Вифлееме изумленно Отразит звезду подросток. Азиатский цикл Октай Октай, где «я тебя люблю» Звучит, как «я тебя убью», Где спит, уткнувшись подбородком В «калаш» подросток. Октай, где все равно не жить, Поскольку, русский или жид – Чужак, а значит, все козлы. Аллах над нами. Но сагол, друг. Душа в дыму. Я так люблю, что не пойму – Тебя, или твою войну, Иль бред имперский. На горах Я затеплю на ветке свечу, Черной ярочке шею сверну. Ходят вороны по стеклу, Улыбаются и стучат. Мой король безоружней рабынь, И в друзьях никого, ничего. Как подсолнух, растет из травы И обводит зрачком окоем.

Поэзия – женского рода

203

На горах у него лепота. На гранате повиснешь, дыша. Не до иволг, душа, и опят. Заведи мне будильник на пять, Завтра будем стреляться и пить. Вертолеты выводят гулять. Сохрани ему юность, Аллах, Между гильз и блядей и гитар. Сохрани мою нежность, Октай, на высоких горах. *** Я б за руку тебя вела, Как будто малого ребенка, Не будь ты ростом так велик, Насмешлив и высокомерен. По всей вселенной снег валит. Прищурюсь – и густые горы Встают, где на призыв муллы Мужи Аллаха клонят головы. Мне без тебя как без себя. Реву, уткнув в твою футболку Лицо, потом рисую сад На берегу, и звонкий саз В руках смазливого ребенка. Мне хочется туда, где Мцыри, Где речь настойчива, как Церковь, Где юный снайпер метит в сердце. Мне хочется, как Мцыри, смерти, И чтобы ты был в двух шагах.

Поэзия – женского рода

204

*** Снится дорога в слезах и таможнях В город у ружей у моря Не может Сердце смириться с потерей. По небу Ангел нерусский, летишь – Не в Россию. Дети Аллаха поют или ячат Птицы. Апреля раскосо отточие. Кончено. Ты не вернешься ни разу. Разве оленем на выстрел Винтовочный. Битва Здесь ливневая мгла и влага Болота, книжника и лекаря, Века сжигающего ламповый Метан на разговоры с лесом. Вдвоем прислушаются к нотам Людей, перестановок, к радиоВолнам глухим и к одинокому, Как мирозданье, Рагнаради. В степи, где вывели за стены, Пообещав, - и половины Довольно бы! Любовь и темень Мешались в этих поединках.

Поэзия – женского рода

205

Как близок почерк льва и выстрела Тобою выращенным, лес мой! И ты не оставляешь выбора, как режущая губы леска. Эмигранты Эмигрируем, эмигрируем, Прощайте, поля притихшие. Заблудившимися пилигримами Мы съезжаем, как из гостиницы. От молящих, угрюмых, светлых, От несбывшихся парусов Отшатнувшись, уходим, век мой, Как вода уходит в песок. Будто угольщики – в забои, Или КРАЗы по склону, слепя, Как ушкуйники – на свободу, Мы проваливаемся в себя. Золотые в ознобе китежи, Как вам нравится забытье? Только небо в глазах запрокинутых, Когда выключен окоем. Не как беженцы или изгои, А как к берегу через плач, Мы впадаем в себя, как в бога, Ужаснувшись, идет палач.

Поэзия – женского рода

206

Марьино Все ведь прекрасно, Марьино, Все ведь прекрасно, Марьино, Что ж я стою, вымаливаю Прощенья, как будто причастья?! Деревья мои, прощайте. Мы расстаемся такими же, Растерянными подкидышами, Пригретыми, будто мамою, Чудной деревенькой, Марьино. Одно только и останется: Как будто игрушка – станция, И девять домов придорожных, И белая твоя роща. Останется самое малое – На берегах Миры мои – розные. Миры мои – с вышками. Миры мои – В рощах выстрелы. Миры мои – вражьи. Миры мои – рядом. Миры мои – берега Над рябью. Миры мои с проволокой, Миры мои бешеные, Где кляты, где прокляты Перебежчики.

Поэзия – женского рода

207

Где в воздухе жуть, Где верят и режутся, Где меня ждут, Задыхаясь от ненависти. Где каждый первым Готов продаться Ради берега Золотого и дальнего… Где ночью шепчутся О вестях оттуда, Где я – пришелец, Леший, чудо, Где я готов Как раб, подохнуть, Только бы Он вырос, Паромщик…

208

Поэзия – женского рода

209

Никулина Наталья номинатор Юлия Подлубнова *** я помню, помню, солнце находится там, где восходишь ты. *** конец света – это смерть со счастливым концом. *** нет! нет! и нет! грехов много а я одна! *** когда жизнь не обдумывают она... дичает *** чем дольше живёшь тем глубже уходишь в себя; погружаешься, как венеция, исчезаешь – как атлантида.

Поэзия – женского рода

210

*** чтобы продлить день – включаю свет, чтобы продлить свет – зажигаю лампаду. *** а ты так и не узнаешь что отражается в водах вселенной когда я наклоняюсь над ней. *** сели на ветку тяжелые снег взвешивают выпавший за всю зиму сразу эти снегири гири для снега с алыми грудками от напряжения. *** рентгеновский снимок осенних деревьев сохнет, качаясь, приколотый к небу одинокой звездой. *** по клавишам пешеходного перехода музыкой каблуков, подошв, ног -

Поэзия – женского рода

211

на другую сторону улицы, в другую жизнь, в другой ритм; оглянулась: кто-то вошёл в оставленную мной жизнь на той стороне улицы не сбился бы с ритма. *** во тьму и холод ранним утром зимой выхожу на работу, как в открытый космос. *** так и торчат из стволовых клеток: стволы старых деревьев угольных шахт дымящихся пистолетов… будущее уже было. *** к нему лучше двигаться с закрытыми глазами. так много там маленьких и больших сияющих искренностью разноцветных желаний. к нему лучше приближаться

Поэзия – женского рода

212

на цыпочках. так мало ему отведено времени на это. к нему лучше подходить с чем-нибудь невесомым. так хрупко то что оно содержит …это маленькое сверкающее голубое и круглое как дурак новогоднее счастье. *** мысль это дерево живущее между небом и землей. и ты! о! маленькая ветвь с древа познания добра и зла пустившая корни по самое некуда плоды твои горьки но странною любовью. *** ты таскаешь нас как каштаны из огня. а мы из огня да в полымя да в полынью да в полынь-траву

Поэзия – женского рода

213

да в полцарства да в политику да в смену пола... чтоб приблизиться хоть на полшага хоть на полвзгляда хоть на полвздоха чтоб с тобой... мы сменили твой гнев на милость и ты дуешь на обожженную кожу на обнаженную душу на обиженную правду на обезображенную красоту духом святым веешь полноту бытия даруешь обОженые жены тихо мерцаем половинки твои почти мироносицы.

Поэзия – женского рода

214

Скоро… Любовь любовь — это не когда в рифму любовь — это когда в сердце ….............................................. sms-ка 1 и пусть у тебя будет жена или даже пусть будут три жены мне наплевать. (фигурально, конечно, я же приличная девочка) мне наплевать на твое вечернее яблоко и на твой утренний творог или наоборот — на твой вечерний йогурт и утреннее яблоко все равно все равно глупо завидовать Пастернаку и злиться на Бога и запомни навеки — камасутра придумана не тобой и пусть теперь даже твоя тень не касается моих великолепных ног. 2 достаточно сказать — да чтобы ты появился достаточно сказать — нет чтобы ты остался

Поэзия – женского рода

215

но что сказать тебе чтобы ты не уходил ? 3 странно что мы с тобой до сих пор не встретились. из моих знакомых ты мне никого не напоминаешь таких, как ты, нет. сегодня ты сказал что я на кого-то похожа, но не вспомнил на кого. странно что ты ни разу не назвал меня ангелом. наши ангелы давно знакомы. 4 жара. чай под вентилятором с тобой окончательно развеял все мои иллюзии. 5 и не пытайся вновь навязать мне ссору я не стану целовать тебя. Как в тот раз. 6 ловелас дон-жуан казанова

Поэзия – женского рода

216

бойфренд любовник возлюбленный… кем ты чувствуешь себя, когда мы рядом? по-твоему, ты — Дон-Гуан, значит я — Донна Анна. Но отчего болит о тебе душа моя? И гении не ошибаются. У Марины Ивановны, помнишь: — И белел в тумане — посох странный… — не было у Дон-Жуана — Донны Анны… 7 «Сдирая кожу» весь вечер поет в моей комнате твой любимый Andre Andersen. я поняла — больше всего на свете ты боишься вновь потерять любимого. я тоже. 8 твоя любимая сказка для взрослых: «Они жили долго и счастливо, и умерли в один день…» я знаю точно — однажды ты придешь сюда, как всегда, а меня нет… и быть может тогда ты поймешь — любовь — это не когда в рифму, любовь — это когда в сердце.

217

Поэзия – женского рода

218

Павлова Вера номинатор Кирилл Ковальджи *** О чем? — О выживанье после смерти за счет инстинкта самосохраненья, о мягкости, о снисхожденье тверди небесной напиши стихотворенье. SOSреализм — вот метод: каждой твари по паре крыльев — рифм — воздушных весел, чтоб не пропали, чтобы подгребали, чтоб им дежурный голубь ветку бросил небесной яблони, сиречь оливы, цветущей, пахнущей, вечновесенней... — О том, что умирание счастливым заметно облегчает воскресенье. *** Трогающему грудь: Знаешь, какою она была? Обнимающему за талию: Знаешь, какою она была? Ложащемуся сверху: Знаешь, какою она была? Берущему: Знаешь, с какими Я была?

Поэзия – женского рода

219

*** Граждане марионетки, уклоняйтесь от объятий! Перепутаются нитки от лодыжек и запястий, — не распутать кукловоду. И повяжут, и оженят. И тогда прощай свобода мысли и передвиженья. *** Чело от волос до век, до нижних: се человек. А ниже, от век до плеч, им овладевает речь. А ниже, от плеч до пупка, им овладевает тоска. А там, от пупка до колен, — томление, глина, тлен, конец и начало всего... А ниже нет ничего. *** Сняла глаза, как потные очки, и, подышав, подолом их протерла, походкой удлинила каблуки и ласками прополоскала горло, и вышла в свет. И свет глаза слепил, и с ног сбивал, и бился в горле комом, и мир, который был и мал, и мил, явился юным, злым и незнакомым. Знакомиться с чужими не моги, с мужчинами на улице — тем боле.

Поэзия – женского рода

220

Бегом домой: в коробку каблуки, глаза — в раствор (довольно слабый) соли. *** У святителя вместо спины штукатурка церковной стены У нечистого вместо спины шоколад глазурованной тьмы У политика вместо спины неубитая шкура страны У любовника вместо спины обратная сторона Луны *** прикосновение чем легче тем нежнее наинежнейшее не задевает кожи но продолжает быть прикосновеньем но воплощает нежность в чистом виде предвозвещая: кожа глиной станет а нежность станет теплотой и светом так нежность плоть к бесплотности готовит и учит о бессмертии молиться *** Я дождевой червь, я гений пути, я властелин земли, я глотаю ее, ею поглощенный, я — в ней, а она — во мне, путник и путь, иероглиф и раб дождя.

Поэзия – женского рода

221

*** Слово, слово, что там, в начале? Раскладушка, на которой меня зачали по пьяни, по неопытности, по распределенью, по любви, по кайфу, по моему хотенью... *** Мгновение в полете — мотылек. Лови, лови! В ладонях шевеленье щекотно. А раскроешь — там листок, еще не желтый, но уже осенний. Тогда клади его между листов не Песни Песней — Бытия, Левита. А завтра — не нашелся, был таков. Видать, вернулось в стадо мотыльков мгновение, что было мной убито. *** Как нет на нет суда? Как раз на нет и суд, а нет суда на да. Встать, суд идет. Идут плоты веков, плотва немых, забытых лет. Плотва всегда права. Да, нет суда на нет. *** Мораль есть нравственность б/у, весьма поношенное платье. Я видела ее в гробу, она меня — в твоих объятьях.

Поэзия – женского рода

222

*** телефонные кнопки похожи на четки Господи помилуй занято *** Просеивают птицы тишину сквозь мелкое серебряное сито. Сосна сосне: сосни, и я сосну. Закат рассвету: прощено, забыто. Где, как не в Доме творчества, поймешь, что счастья нет, но есть покой и воля, что изреченная, конечно, ложь, но в изрекаемой есть все же доля... *** Пером летучей мыши: Я слышу, слышу, слышу! Перышком из подушки: Закладывает ушки. Паркером-пеликаном: Неявственно, туманно... И — вечным, золотым: Умолкло. Помолчим. *** Положена солнцем на обе лопатки, на обе босые чумазые пятки, на обе напрягшиеся ягодицы, на обе ладони, на обе страницы забытого кверху обложкой Золя, на оба твоих полушарья, земля...

Поэзия – женского рода

223

*** Как засыпается на лаврах? — сбивая простыни в комок. Как почивается на лаврах? — без задних ног, без задних ног. Как просыпается на лаврах? — С трескучей болью в голове. Как любится на них, на лаврах? — Так не впервой же на траве! *** Заснула со строкой во рту. Проснулась — нету, проглотила. Потом весь день болел живот. *** Тонула. За соломинку в глазу чужом хваталась — утешение тонуть вдвоем. А если бы заметила бревно в своем, тогда бы оба выплыли верхом на нем. *** Любовь — тенор-альтино* Ты понял меня, скотина? * Мужской альтовый голос.

Поэзия – женского рода

224

*** Как у того осла морковь, перед лицом — зеркало. Долго, к себе питая любовь, я за собой бегала. Всё. Надоело. Отгорожусь лицами и страницами... И, как в зеркале, в них отражусь глупой голодной ослицею. *** О жизни будущаго века — на языке веков минувших... О паюсная абевега столетий, плавником блеснувших, о путь от берега до брега как от порога до порога!.. О жизни будущего века я знаю много меньше. Много. *** гром картавит ветер шепелявит дождь сюсюкает я говорю чисто

225

Поэзия – женского рода

226

Петрусевичюте Юлия номинатор Сергей Главацкий *** солнечным медом течет колокольная плоть яблочной медью наполнен расплавленный сад спелого праздника сладкие гроздья висят золото жжется в ладони - зерна не смолоть. колется скрытый в руке в кулаке уголек хрупкое лакомство, черная косточка дня здесь, на веселой земле, где не будет меня яблоко в теплой груди отогрей между строк *** и сердце сада лопнуло в руках, и сок потек с ладони на запястье. широкий лист к порезу лип, как пластырь, за домом притаился узкий страх. взгляд темных окон обещал беду, и кто-то ждал за дверью терпеливо, что я достану ключ из сердцевины, открою дверь и все-таки войду. *** немного радости и горстью зачерпнешь неси к губам и пей одним глотком ведром дырявым, частым решетом на скорую удачу сеет дождь над мокрыми полями сладкий дым в земной груди уже печется хлеб

227

Поэзия – женского рода

горячей коркой дышит, жадно слеп, к утру прозреет глазом золотым. *** так он стоял на самой грани мира, и равно видел тот и этот свет. у ног река потоком темных лет смывала с губ и рук остатки пира, обрывки смысла, слов живую ртуть, и шарики тепла с остывших пальцев. а неба тяжкий свод едва касался сведенных плеч, и не давал вдохнуть. *** черной крови робкий шепот, белой ночи молоко до утра течет в окно яблочных созвездий холод. чашу, полную до края эхом, льдом и молоком, пьет во сне, как песню, дом, слов в воде не выбирая. и поет, как в лодке спящий, чуть качаясь на волне. о растаявшей луне, доме, яблоке и чаше. *** ты видел, как солнце паслось на вершине холма, как белые руки дороги ласкали друг друга, ты пил синеву, обжигая дрожащие губы, и чаша гудела, как колокол или пчела. ты слышал движение между корнями в груди, и ветра шаги на обрыве, и глины одышку, и смехом и выдохом баловал флейту-пустышку, в которой уже клокотали ночные дожди.

228

Поэзия – женского рода

*** захлебнулся холодным глубоким колодезным сном, деревянного дна колыбель раскачал по воде. всплески сердца в груди, эхо между везде и нигде, вздохи лодки, прибрежный песок задевающей дном. и никак не унять эту темную стаю времен, их беззвучные вопли , их бешеный круговорот. пусть со скрипом бадья ледяной глубины зачерпнет, хватит пригоршни звезд на глоток, и развеется сон. *** заблудился я на белом свете, на переплетении пути. там полей холстину ткут дожди, и рекой кроит рубаху ветер. без иглы и шва, белым-бела, надевай хоть в колыбель, хоть в сани. мне дорогу скажет мокрый камень, а не сломанная ржавая игла. *** глиняный хлеб месили слепые ладони, солоноватые дрожжи бродили под кожей, пылью ржаной в решете просевали дорогу. в сердце зерна шевелился зародыш продрогший, жизни пружина раскручивалась понемногу. яблочным хлебом хрустели июньские кони. рыжей мукой усыпляем степную тревогу. в губы земли пересохшие - троицын дождик, яблоня спрячет нас от быстрокрылой погони.

Поэзия – женского рода

229

С того берега I Не о скатертях белых мечтала, о белых полях Об избушке на курьих ногах, о сорочьей сорочке И глядел из кустов большеглазый доверчивый страх Словно волк на царевну глядит, ухмыляясь по-волчьи На полях прорастал белый снег, как опара в печи И метель лепетала и сыпала, и засыпала И лепила во сне колобки, и пекла калачи И выкладывала на расшитое вдоль покрывало На блины зазывала, и звякали ягоды бус Земляничными льдинками, россыпью капель стекали Мягко сани стелили дорогу, и яблочный хруст На горячих губах заливался осколками стали II Завороженный плясками стихий Я заблудился в полдень в дымном поле Горели травы. Пыль и пепел в горле И в небе чиркали стрижиные штрихи Шифрованные строчки тушь перо Стрижиного крыла летящий почерк Пророчество, где вместо даты – прочерк В месте действия зияющий зеро Разорванного неба серый клок Свисал прозрачной сетью над полями И ветер дул на угли в мокрой яме И я из сети рыбой выбраться не мог

230

Поэзия – женского рода

III Рука, протянутая над рекой С другого берега другой руке навстречу, Дрожащий мост, иглой проткнувший вечность, А память нитью вьется за иглой Кто сохранит, кто выведет на свет Из хаоса теней, из темноты забвенья, Кто свяжет эти лопнувшие звенья Прозрачной хрупкой жизни? Дай ответ На тонкой ветке стынет красный сок Рябина бусами засеяла округу И тянет над водой нагую руку Сшивая берега наискосок *** По колено в снегу на бегу липким соком калины На губах заблудился в полях захлебнувшийся сном И горела жар-птица на ветке смеясь без причины Поутру раскрасневшись, лицо прикрывала крылом Ломкий лед мелким крошевом скользко колотится в горле Липкий сок с деревянным прерывистым стуком в висках Раскатились горячие бусы по мерзлому полю Снег летит и летит и не тает в седых волосах *** Заблудись на дорогах моих, человек без лица Потеряй и дорогу, и самую память о ней Под копытами диких визгливых степных лошадей Ты найдешь свою смерть. Зверь и вправду бежит на ловца

231

Поэзия – женского рода

Я смотрю на тебя в перекресток прицела в упор Ты ничтожен и мал на моих неэвксинских полях Ты давно не испытывал страха, но в наших краях Слишком резки края, и в крови захлебнется костер Я стою по колено в земле, почернев от золы Корни в сердце врастают и рвут стебельки чабреца Убирайся в витрины свои, человек без лица И курганы плечами закроют меня от стрелы *** Легко волкам каленые клыки В ликующую складывать улыбку И слизывать по капле месяц липкий И с пулей бегать наперегонки И в логове выкармливать волчат И молоко из лунного копытца Лакать взахлеб, и сладким льдом давиться И лихо одноглазое качать В плетеной колыбели под кустом А после по полям стелясь полынью Из плена ускользать обратно в зиму Чтоб воду в полыньях мутить хвостом. *** И обагренных листьев полумаски В кровавом карнавале ноября Срывает ветер, медного рубля Не пожалев за лужу красной краски И небо в красных брызгах, и сады И в горьком дыме тот же красный призвук

232

Поэзия – женского рода

На мокрых тротуарах пляшет призрак И оставляет красные следы Так сладко стынет сердце на ветру, Когда ночная гостья в подворотню Проходит не спеша, как нож под ребра, По коченевшему впотьмах двору Окончен маскарад на пустырях Дымятся кучи златотканной рвани И мы с тобой идем под фонарями И не хотим висеть на фонарях *** Колеса возвращались в колею Застывший на мгновенье механизм Возобновил динамику свою С того момента, на каком завис Но что-то изменилось навсегда Как в шестеренки ржавая вода Проникла вечность на единый миг Как разрывает ночь далекий крик Система развалилась, и в горсти Осталось то, что можно унести Кусочек памяти и зернышко тепла И сломанная пополам игла.

233

Поэзия – женского рода

234

Плотникова Марианна номинатор Елена Крюкова *** полюби меня жизнь таким как есть пока я весь пока мама здесь пока голуби в парке стаей и пломбир еще не растаял лужи трещинки мел на асфальте – полюбила и хватит *** выросли из холодной манки кишечных вирусов свитера в рубчик изгрызенных ручек наклеек переводных принадлежности называемой любовью к родным рук плеч груди «положи» «помолчи» ничьи оттого видно хочется снова принадлежать более чем владеть человека сплетает мать сплетает как сеть а он расплетает сеть паутину в сто тысяч ячеек

Поэзия – женского рода

235

до итога в котором не важно кто оказался прочнее кого пригласили в рай а кому и в аду отказали кто до центра дошел кто сошел на третьем витке спирали потому что когда в 26 слышишь вместо «люблю» — «благодарен» это будто бы ты уже умер и дети разлили воду и запах свежего хлеба со всех городских пекарен последнее что чувствуешь перед холодом небосвода потому что вот ты был рожь а теперь ты пропасть потому что вот ты был лис роза принц а теперь решаешь загадки а еще ты в ответе за тех и этих их юность и ломкость а главное за себя — от прописи до оградки Иглино названию вторит хватает стопы грунт рыжий и трепетно-вязкий туман-следопыт зернистый от утренней краски ведет до оград где возле растрепанной рощи ползет виноград по кольям чахоточно-тощим здесь город растет в кирпичную почву въедаясь в тугую, как мед ее сердцевинную завязь

Поэзия – женского рода

236

дома глубоки плетут корневища фасады мел костной муки питает плоды винограда вьюнок полевой душицу, крапивные чащи и ягоды той что нет ни вкуснее, ни слаще на пару секунд забудешься в приторном рае а глиняный грунт тем временем крепче хватает и сколько ни весь земля эта, точно торфяник рожденного здесь к остывшему лону притянет *** на ткани твоей (верно названо — ткань) из множества нервных волокон неправящий бог соткал орнамент шести кровей а правящий молвил: будь а правящий молвил: стань всех клеток моих пророком на ткани твоей ищу зацепки. молчит рука ладонных путей прищур не выдаст родства. как знать

Поэзия – женского рода

237

а вдруг перепутали вас в той очереди в ЖК меж рядом сидящих чрев? под тихую проповедь Баха машинный неслышимый глас въедался, как сонный червь нет боли сильнее страха из ткани твоей верно каждая нить во сне продолжает расти во мне продолжает расти меня только так научили любить тепло собирать в горсти на ткани твоей нетронутых нитей не найти *** вначале плыви, потом исчезнет вода начнется полет под тобой города подо мной города над нами лед птицы с рыбами сговорились ниже неба не падать выше дна не взлетать земля исполнилась яда усталая наша мать повелела тебе молчать и мне молчать по телу ее по сушеной коже пустынь по травам волос шло стадо

Поэзия – женского рода

238

оно вкусило отраву из вод ее глаз из жара дыхания каждый рот каждый нос а мы промолчали так было надо остались послушными дочерьми никто их не спас теперь они стали людьми теперь уходят людьми разбрасывая нас *** если май повторился нечаянно в ноябре если я лежу то ли «в» то ли «на» ребре на твоем ребре и внутри твоего ребра как рожденная из него та первая и обратно вернувшаяся последняя чтобы стать к сердцу ближе как встроенный термостат если так получилось то это значит теперь ничего не будет такого что ты когда-то стерпел это значит тебе не страшны они королевы льда их дыхание не затронет тебя уже никогда вся их вечная мерзлота обратится в зиму вовне не добраться до сердца им не добраться мне Мама уходит ну что ж ты смотришь мне в лоб смотришь как будто там глаз смотришь как будто в гроб дети не покидают утроб никогда не покидают утроб они остаются в нас

Поэзия – женского рода

239

они пинают в бок каждый раз когда мы встречаемся я и бог между лиц и ног одна линия бытия от я до я никто нас не отличит не разлучит солнечные лучи начинаются с живота до пяток и лба спешат я делаю шаг не смотри на меня вот так не смотри когда ключи звенят и ноет нутро и дверью стирает тень дети не покидают утроб матери не оставляют детей *** в жару вспоминаются долгие зимы, черно-белые фотографии, шерстяные носки. люди, которые были любимы и были близки. снег под ногами скрипящий — как музыка встреч. тепло единственного горящего желтым окна. сонница выходного. все то, что прошло, но если весь год беречь в памяти — будет снова.

Поэзия – женского рода

240

*** в плотном небе, богами мятом — никого. осторожный март. у соседей на верхнем (пятом) завывает под ветер бард. на клеенке круги и пятна. чай индийский (согласно гост). в ванной — мокрого следа пятка. тороплив и небрежен гость. безразличен к оттенкам хлопка йод светильника в сорок ватт… уходя, не шуми, не хлопай — незачатые дети спят. *** родине родинки и чтоб каждую помнили бабушке смородины дедушке окуней в печь огня и в туман огней каждому глазу глаз каждой груди молока жить только раз и умирать века

241

Поэзия – женского рода

242

Поэзия – женского рода

Полякова Наталья номинатор Кирилл Ковальджи *** В той темноте, где ты меня оставил без права на прощение, без правил, жуком сухим в коробке из стекла, я в ней - спала. Я в ней спала и видела сады. Не яблоки, но алые плоды на ветках новым знаньем разрастались, взрывая завязь. Взрывая завязь времени, мы жили не в том саду, но в тополиной пыли, в отцветшем, душном, городском чаду, где я иду. Где я иду, а ты уже летишь горячий воздух с раскаленных крыш проносишься, не мною незамечен. И день засвечен. И день засвечен, пленку отмотав, ты вытащишь ее как космонавта из капсулы, вернувшейся назад сквозь мрак и чад. Сквозь мрак и чад не виден млечный путь, но если ручку двери повернуть, сочится свет, а если дверью хлопнуть ночная копоть.

Поэзия – женского рода

243

Ночная копоть, нам ее копать и снимать ее, как траурное платье, и дальше жить в невинной наготе, как ты хотел. Поэма о женщине 1. Земля раскрывается перед зерном, женщина - перед мужчиной, впуская его всего, становясь песком или глиной в руках первобытного скульптора, который создал заново геометрию тела со всеми углами, овалами, оставив скромно внутри женщины то, что ей необходимей всего, отметив стрелочкой, где найти, и мужчина находит вскоре. 2. Женщине нравится жить в неволе, ощущая себя рыбой, выброшенной (неведомой силой) на берег, складывать плавники, дышать глубоко, часто. Женщина хочет боли, мужчина приносит порно на DVD, женщина хочет уйти, но не уходит. 3. По вечерам на кухне, семья-перевертыш,

244

Поэзия – женского рода

гражданский брак, воспринимается за константу и движется в такт времени и пространству. Женщина учится постоянству, учится быть проще, мужчина - сложней: читать Канта, теорию «вещи в себе» воспринимать буквально. Семья существует вне познания и ума, но женщина идет в ванну мужчина думает, что она вечером так желанна, а утром медлительна и дурна. 4. А утром, однажды утром, в разреженной тишине, в темном еще окне, выплыло отражение женщины, (или луна?). Медленно рассвело. У окна - замерев женщина, не успевшая постареть, рассматривала людей, идущих к метро мимо леса и гаражей, мимо дома ее, который так опустел за последний день. 5. Не застеленная постель, где подушка одна осталась несмятой, заполняла пространство комнаты белым квадратом, на который женщина смотреть не могла. Слишком явной была пустота.

245

Поэзия – женского рода

О том же молчал шкаф, мужские вещи выпустив, растеряв носки, носовые платки, которые расползлись по полу полосатыми насекомыми. 6. Осень пришла внезапно в этом году, в пяльцы взяла землистый лоскут и ночью вышила гладью тоску. Женщина отвыкает гладить сорочки, учится жить «порознь», быть птицей, которая не успела за море до заморозков, холодов. Словно инь и янь смыкается полынья окна. Мимо летят кленовые вертолетики, осиновые листочки. Женщина опасается сквозняков, закрывает форточки, отгораживается от города, который живет ожиданием снега. 7. Женщина думает о мужчине, проникает в глобальную паутину, но беспомощно зависает мухой в чатах, яндексах, гуглах. Но новостей.net, писем.net, ничего.net, что могло сказать о его пути.

246

Поэзия – женского рода

Женщина выключает компьютер и руку кладет на живот, который начал расти. 8. Внутри, под белым околоплодным небом, затянутым красными облаками влаги, созревает планета, делением клеток, или малек-рыбенок плавает в океане. Мир тонок здесь, где женщина, подобно Богу, лепит по образу и подобию из микрокосмоса зародыш первого человека, плод Эдема, смуглую ягоду, которую носит во чреве, но выпустит на свободу, когда та созреет. 9. Время брошено яблоком на балкон промерзать до сердцевины, но оставаться целым, не тронутым гнилью. Страх проникает подкожно, скапливается в груди, становится будничным. Женщина учится огибать углы, ходить осторожно, медленно до «булочной», до поликлиники, не думать о том, что «если бы», ждать весны, приближения срока, бояться родить урода и умереть в родах.

247

Поэзия – женского рода

10. Как отлив, как явленье природы, воды отходят в срок, но у женщины узкие бедра, акушеры режут живот, круглый еще, ниже пупка. Тело расходится на половинки (теперь там шрам в виде улыбки). Из разреза врач вынимает ребенка, сына, обвитого пуповиной, синего, но орущего. 11. Тяжело, но привыкнуть можно. Время движется осторожно в доме и стремительно - за порогом. Тонкая тишина прорывается плачем чаще, чем разговором. Город уехал в отпуск. Звонить-приходить некому, не к кому. Женщина кормит грудью человеческого щенка, котенка с капелькой молока на щеке, засыпающего на соске, и нет никого счастливее, чем она. 12. Мальчик учится разжимать бутоны ладоней, дотрагиваться, хватать… Распрямлять тугие пружинки ног,

Поэзия – женского рода

248

ползать, вставать и - падать. Поэтому долгая память приходит после (в два года), чтобы ребенок мог не помнить бессилие, боль, испуг, иначе плакал бы чаще и с маминых не сходил рук. 13. Слово рождается заново мальчик учится говорить, осваивает губные, язычные, носовые звуки, которые падают кубиками разрозненными не складываются пока. И женщина учит сына произносить слова. В два с половиной он говорит активно, но путает род глаголов: произносит их о себе в женском роде и правильно называет людей и предметы, знакомые с детства: мама, соседка Нина, машина, котлета, лампа… И никогда -- папа. 14. Женщина читает книги, воспитывает сына по современным методикам, но мальчик растет капризным, орущим, беспомощным. Как будто - мало любви. Как будто мир задолжал ему

Поэзия – женского рода

249

в прошлой еще жизни. Так дерево растет узловатей, ветвистей, гуще, когда ветер сильней, а земля пустынней и суше. 15. Земля раскрывается перед зерном, даже если оно случайно выпало из кармана путника или брошено им заодно с другими вещами, привычками, обещаньями. Так женщина, от мужчины приняв семена, родит младенцев. Поднимет детей одна, потому что она - сильна, потому что деться некуда ей. Но дети растут худым колосом и сорняком в поле выплаканном, сухом, всем ветрам открытом, родном. В поле пустом. Если посеявший их не пришел и не построил Дом.

250

Поэзия – женского рода

251

Наталья Резник Номинатор Согласование времён Женское эротическое Готовим, гладим, вяжем, шьем, Но все напрасный труд. Мы почему-то им даем. Они же нас берут. "Где унижения края?" Шепча в ночную тьму, Решила: буду я не я, Но я сама возьму! Брала, брала до искр из глаз, С ладонями в поту. Брала за каждую из нас, За общую мечту. В конце, ночам утратив счет, Затихла на краю. И слышу: "Ну, давай еще!" ... Теперь опять даю. Склероз Я помню: все чего-то ищут. Не победил меня склероз. Врач-дерматолог ищет прыщик, Врач-лор разыскивает нос. Развратник ищет гонорею, Суворов – крепость Измаил.

Поэзия – женского рода

252

А русский – в поисках еврея, Который бы его споил. Емеля вдруг отыщет щуку. Военкомат найдет дурак. И лишь одно в ужасных муках Припомнить не могу никак. Не вспомнить. Хоть бери уроки, Хоть колотись об стенку лбом. Что ищет парус одинокий В тумане моря голубом? Осень Осень выплюнет снежком Пережеванное лето. Ты - в автобус? Я пешком. Мы бродячие, поэты! Сырость чувствуя щекой, Дефилирую по лужам. Нам, поэтам, вот такой, Непрогретый, воздух нужен. Град раскрошенным стеклом Брызнет в темя с небосвода. Нам, поэтам, поделом. Нет у нас плохой погоды. Передохли комары. Голы веточки на дубе. Нет унылее поры. Это мы, поэты, любим.

Поэзия – женского рода

253

Обожаю тусклый свет И осенние хворобы. В этом смысле я поэт! Сочинить еще чего бы... Колыбельная Схоронился солнца лучик До рассвета в щель. Щелк-пощелк – в углу Щелкунчик Кушает мышей. Звезды водят втихомолку В небе хоровод. Тр-р – вскрывают злому Волку Ножиком живот. Мрак над домом нашим руки Низко распростер. Дзынь – хрустальной туфлей лупит Золушка сестер. Что плету? Куда, малышка, Маму понесло? А! Добро в хороших книжках Побеждает зло! Везде любовь Амур, истомившись от скуки, Забрался в таинственный лес. Расправил недетские руки, Стрелу запустил и исчез

Поэзия – женского рода

254

С рассветом. А воздух к обеду Любовью уже напоен. И в горло нейдет людоеду Из мальчиков малых бульон. Кикимора ставит кофейник С улыбкой на дряблом лице: "Кащей расшалился, затейник, Как будто иголка в яйце." У Бабушки замер с двустволкой Охотник, узрев во дворе Чепец, пообкусанный Волком В недавней любовной игре. И к каждому гному, конечно, Не глядя на рост и на вес, В конце-то концов Белоснежка Взялась проявлять интерес. Все сбылось, о чем и мечтаться, Признаться, уже не могло. … - Поедем, красотка, кататься! Сказало Яге помело. О русской женщине Проснулась как-то баба Ната, Глядит: ужасная фигня! Враги сожгли родную хату, Угнали старого коня. И воет Ната, как белуга, И как же бабе слез не лить!

Поэзия – женского рода

255

Куда войти в часы досуга? Что на скаку остановить? Воспоминание Мы спирт разбавили компотом, Что приготовлен был заранее. ... Как жаль, что этим эпизодом Кончается воспоминание! О гордости Гляжу уверенно вперед И всем показываю кукиш. За просто так меня не купишь! А больше мало кто дает. Меланхолическое Милая сторонка, Лужа у дверей... Как сказать ребенку, Что и он еврей?.. *** Пока на этом свете Другими возмущаются, Не надо о поэте. Поэту все прощается. Что прочим запрещается, Поэтам, к их стыду, Всегда легко прощается. Но им гореть в аду.

256

Поэзия – женского рода

Красавица и чудовище Пишет красавица чудовищу письмо Про хозяйство, детей, завтраки и обеды, Мол, ты уж расколдуйся как-нибудь пока само, В этот раз, к сожалению, не приеду. Отвечает чудовище красавице, С трудом заставляя писать свою мохнатую руку: “Рад наконец от тебя избавиться, Видеть тебя не могу, проклятую суку! Не приезжай, ненавижу тебя все равно За то что, устал столько лет без толку дожидаться, За то, что понял давным-давно, Что не в силах самостоятельно расколдоваться”. Пишет красавица чудовищу: “Не хочу тебя больше знать, Гад, мерзавец, подлец! (и всякие другие ругательства). Ты же обещал, что всю жизнь меня будешь ждать. Не ожидала от тебя подобного предательства. Будь ты проклят, невменяемый зверь. Ты же клялся, что будем непременно вместе. Ну, держись, завтра же приеду теперь, Выдерну остатки твоей свалявшейся шерсти”.

Пишет чудовище: “Прости за звериную бесчеловечность, Я же чудовище, человечности не учился. У меня впереди в самом деле целая вечность, Не знаю, почему внезапно погорячился”. А жена чудовища говорит: “Опять пишешь своей одной? Хочешь со свету меня сжить, урод и скотина?” И чудовище плачет рядом со своей женой, А она чешет ему его горбатую спину.

Поэзия – женского рода

257

А красавица читает ответ, Меняет дату на затертом билете, Как обычно, встает чуть свет, Работает, готовит, улыбается детям. И сходит, сходит, сходит, сходит с ума До следующего письма. Синяя борода В деревне у нас говорили, что я горда, Независима, свободна и весела, Пока не пришел Синяя Борода, Сказал: “Пошли со мною”. И я пошла. Он запер меня в своем огромном дому, Приходил иногда ночами как муж к жене. Он делал со мной такое, что никому Я б не позволила в самом кошмарном сне. А потом он себе другую найти решил, Потому что был молод еще и вполне здоров, И однажды ночью он меня задушил И сбросил около дома в глубокий ров. Нас тут много таких, мы частенько его честим: Мол, маньяк и убийца без совести и стыда. И сумел же вкруг пальца дурочек обвести, Вот если б опять, так мы бы с ним никогда! Я тоже в этом клянусь на чужой крови, Которая с грязью смешалась в проклятом рву, Но если придет и скажет он: “Оживи”, — Клянусь, что в ту же минуту я оживу.

258

Поэзия – женского рода

259

Олеся Рудягина номинатор Сергей Пагын На обломках Импе… I Разрешите довольствоваться вашим небом, раз больше нет у меня земли, а меж войнами и насущным хлебом отпылали все корабли! Ах, да и там, говорят, таможня, кто-то держит у пояса ключ... "Во Вселенной с гражданством и пропиской сложно ", объяснил мне бомж - солнечный луч. II Украденное пространство жестоко мстит: шаг влево, шаг вправо, - войны. Попытка к бегству? К стране, о которой болит и болит, мосты сожжены безвозвратно, бесследно, как к детству!

*** Я ничего не знаю о стихах. Когда их нет – я буднями распята, И перед кем-то, видно, виновата, раз душу так терзает смертный страх…

Поэзия – женского рода

260

Но лишь вот-вот затеплится строка, как небосвод – предчувствием рассвета, всей кожей вспоминаю – речка Лета мелеет, затерявшись в облаках! И снова мне дарован долгий вдох – так вешний сад вскипает у порога… А миром правит милосердный Бог. Стихи?.. – Лекарство из аптечки Бога.

*** Есть тайнопись, есть связь стихов и снега: когда тупик в невыездном быту сигналы шлёт о верном счастье Вега, снежинкою мерцая на лету. И налегке пускаюсь я в дорогу, от радости захватывает дух, и улыбаюсь - в каждом встречном - Богу, ловя губами ангельский тот пух! Из цикла «ГРУЗИНСКИЕ ФРЕСКИ» Грузии Я ещё не привыкла к цветенью куртин, угадать не могу имена добрых вин в невидимках - бокалах, и только одно, «Пиросмани», запомнила чудо-вино. Пиросмани - вино. Пиросмани - рассвет. Пиросмани - Олень-исполин*! Смерти нет. Разве эта букашка, охотник с ружьём, Изменить что-то может в свеченье твоём? *Картина в музее Художника

261

Поэзия – женского рода

*** А на Троицу в храме Метехи прилив тихоликих людей и тёплый сквозняк, и ромашки без счёта, гортанных молитв непривычных мелодия, и полумрак,

и в молитвеннички жарко впаянный взор,переплёты - крылами в ладонях мужчин, и, на солнечных тросах, птичий простор держит прочно здесь нас. И славян. И грузин.

*** Так вот ты какая, душа моя, – гляжу, и дышать забыла: думала, тема закрыта: я до смерти отлюбила, и, зачаровано плеском крыл, тихо ветшает тело… Но Свети-Цховели вдруг воспарил в ласковой Сакартвело! И, там где картина Вселенной взошла неугасимой фреской, мне возвращается всё - дотла отполыхавшее. Детской радостью, неистребимой ничем, сердце-стриж в синь взмывает, и, не пытаясь понять, зачем, высоту набирает.

Поэзия – женского рода

262

ЭХО ПАРАДЖА… * струятся волосы ночь под ладонью глубокое сердце памяти детской шёпот раковина лиродендрон сок граната ** гул копыт конницы древнего воинства за тяжкой портьерой море ** нитку бесконечную нитку в клубок жизнь ли смерть и любовь для небес равнодушных едины крылья снежные Ник безголовых вскипают у ног в деле строгий двойник и гончар бесполезный без глины ПРОВОДЫ ПЕРВОГО АВТОБУСА Обнимались, руки жали, обещали, хлопали друг друга по плечам, белые платочки не махали, оставляя это облакам, что бежали вслед, в себя вбирали -

263

Поэзия – женского рода

тенью каждого лица овал тех, кто к дому ближе став едва ли, солнечный ландшафт запоминал... Проводившие друзей не расходились, чуть стесняясь теплоты своей. За столы, за круглые, садились, говорили глуше и нежней, фоткались последний раз под кровом Грузии, - далёких далей дети… И лежали у ворот коровы золотые слитки Кобулети.

*** узнаешь к прощанью что нет ни прощаний, ни тьмы что есть только свет только взгляд по-над жизнью летящей какой бы ни утлой лодчонкой ни горько пропащей несущей к порогу тебя за которым лишь сны цветные счастливые лёгкость неслышных стрекоз волна за волной тёплый шторм нескончаемый лета мне так наяву часто снилась мелодия эта что стоит ли смерть дорожить и терзаться тобой

Поэзия – женского рода

264

*** ...всё равно, что облако любить, или ржавый медленный платан. Воют ли волчицы? - Можно выть. Можно починить на кухне кран. Стряпать, выносить сор из избы, колыбельку белую качать, вылетать в трубу ли, из трубы, л живо безмятежность излучать... Но однажды,- слышишь ли меня, "облако", души последний цвет? средь смертельной сутолоки дня и тебя накроет этот свет.

***

«Настоящую нежность не спутать ни с чем…» А.А.

… но ничто, кроме рек, не входит в свои берега, и, согревшись в глазах чужака, леденеешь в жару. Как душа беззащитна пред взрослой игрой и нага,всё «секретики» прячет, лепечет по - детски! Совру никому не в убыток. Не выронит мужья жена синей птицы пера из крыла, - на цепи бес в ребро… Я ему ничего, ничегошеньки не должна: вот – ковёр-самолёт, вот – столовое серебро! Не возьму я с собой ни дыхания, ни тепла, ни единого жеста, – их не было обо мне. Жили-были… И осень над ними плыла. да всё плакал от нежности кто-то во сне.

Поэзия – женского рода

265

пляжное какой же бред какое бельмондо вся эта жизнь клетчатка клетка лето что стрекозой классически отпето но всё же ослепительно рябит трепещет морем в ветреный денёк когда на небе ни души ни тучки когда песок блаженствием сыпучим весь твой бесчётно безупречно твой пустынен берег - ты ушла за край тоскливых пляжников жующих пьющих ждущих у моря праздника погод измен насущных а ты ушла и это в общем рай Ветер - Смотри, смотри! «Есть многое на свете, Горацио…»- ну, разве не чуднО: под ураганный ледянющий ветер глядят, сияя, небеса в окно! Вцепившись в ветку, одинокий ворон до пёрышка рискует облететь, безумен взгляд, ветвей всё пуще гомон, «Я мельник, мельник!» – впору пташке спеть, но не-бе-са! (пустой слой атмосферы, омытый солнцем чёрный купол дна) и ослепителен восторг бездумной веры! Не истина. Но жизнь. Всего одна.

266

Поэзия – женского рода

267

Елена Рышкова Номинатор Согласование времён мироздание а хочешь, я сварю тебе варенье из спелых звезд сегодняшнего лета, в нём будут плавать зерна мирозданья и тысячи рассеянных лучей. вот только б ночь поглубже наступила и я примусь за сбор созревших ягод, они легонько холодят ладони и слабо пахнут пылью поднебесья. варенье будет сине-золотое и сладкое, как всякая надежда пока она не стала ожиданьем и не покрылась плесенью покоя. ну, а теперь хвали мое уменье, зови гостей и угощай на славу. а вдруг из косточек, что выплюнули гости другое мирозданье прорастет? инталия я инталия слова, облатка шалом на немыслимо скользкой поверхности жизни, где катается время кегельбанным шаром, истирая значенья, цепляясь за смыслы, обретая устойчивость только на миг между локоном страсти и силой улыбки, я инталия слова, случайный двойник отраженье божественно смелой ошибки.

Поэзия – женского рода

268

пенелопа мыслей неспешных на палец мотаю нитки, пряжу сложу, и станок до утра налажу, вон, по бездонной тарелке залива итаки ладно скользит уходящий за грани страждущий, что он найдёт за митральною стенкой города, за горизонтом в кровавых остатках радуги, там, где меж пальцами время течёт немолодо тёмным ручьём буераками да оврагами. я остаюсь за работой своей недолгою ткать – распуская узлы и вязать без устали новый узор. для него я пока не сломлена и не стара, чтобы снова учиться глупости.

сдоба дня льстивый воздух протекает внутрь запахом совсем нездешней сдобы, на садовой, прямо на углу продаются булочки свободы, после школы, в пятерне зажав, десять сэкономленных копеек, я бегу по улице петра на свиданье с юностью моею, корочка у булочки гладка и лицо моё не знает краски, у базара в глубине двора младшие ещё играют в классики, ну, а мне надкусывать пора сдобу дня, желтеющую сочно, впереди конец садовой – точно. я ещё не прожила вчера.

Поэзия – женского рода

269

сойди на нет сойди на нет, там полустанок пуст и непригляден, как забытый подиум, в углу перрона отдыхает куст в сиреневых от полумрака родинках, и тянет воздухом из приоткрытых врат, как из духовки перед самой пасхою, сойди на нет – ни в чём не виноват, но именован по-иному в паспорте, а то, что было от роду твоим, то имя затерялось в одиночестве, теперь носись под прозвищем чужим по всем дорогам к счастью скособоченным. и только тут всё сведено в одно – лицо и слово, под которым можется глотнуть вина сирень на посошок, сойти на нет и согласиться с прожитым. поэт у неё три тысячи друзей и 200 комментариев за день, но в кастрюле поселилась осенняя муха, иногда она, нервничая, стаптывает задник и готовит что-то необходимое для мужа, свой компьютер называет братаном васей, с ним даже молча, но легко беседует и может позабыть коробку от ваксы, где спрятаны перлы из собранья главреда. её не донимает, но убивает кликушество всех, кто удачно спаял две рифмы, но далеко за полночь, разогревая ужин, она, наконец, пробует цикуту ритма, и, когда онемение доходит до пяток,

Поэзия – женского рода

270

а стих становятся посмертной маской, она говорит отчётливо и немного piano – не люблю стихи, особенно в пятницу. зов от дома родного осталась речь какая ни есть вавилонская, я с ней научилась ругаться и печь стихи пирожками и клёцками, что пахнут отцовским рабочим столом в чернильных слоях многоточий и домом, ему без меня нипочём не выстоять в одиночестве. он только участок и кубик стен, что толком не держат крышу без речи моей он песок до колен от башни, раздолбанной свыше. и как перелётным громадам птиц, как рыбам в бездонных впадинах, мне каждой весной по утрам не спится от зова его невнятного. станционное посеребренному виску зачем пустая позолота, на пальцах признаки несу чернильного солнцеворота, и хирургическим щипцам не позволяю память трогать, пускай морщинится печаль остатком царственной породы. окольной веткою времен ей достучать до полустанка, где фото спрятано в альбом и карточка на полбуханки и вытянуть из нищеты и голода по ласке взрослых почти забытый негатив, где детство - маленького роста,

Поэзия – женского рода

271

но держит, руку чуть подняв, всю тяжесть будущего счастья, и век ещё не волкодав, а лишь щенок с веселой пастью. опасное занятие с любовью расставаться не смешно, с любовью расставаться не опасно. забывшим родословную снежком залепит март окрестное пространство и перекрестит спину проводник он знает толк в неразрешенных встречах, где цвет румянца бархатом приник к ложбинке между поводом и речью и оголяет вечер провода, но в лёте между небом и землею подранком всхлипнет посланное "да!" и пылью упадет пороховою. неподсудна неподсудна осени пора ни гусиному перу, ни топору, любо бижутерия цвела на кленовой шее поутру, пацанёнок, панк, а может пан, непричёсанный хохол - все вкривь и вкось, осень лечит боевые раны не зелёнкой - золотом смоковницы, отпускает листья полетать, заливает под кору, что нажито, и такая в небе лепота, что до бога шага три по пажитям, что ему сказать? – меня прости,

Поэзия – женского рода

272

жгу в саду твои произведения, рукописи не горят, пока в чести, остальные - листьями осенними. на скрижали не печалюсь, не сержусь, жизнь – она чужая тётка, вон, хозяин околотка мне укажет светлый путь, позавидует словцу, оборвёт, когда не надо, вместе с жизнью за оградой пожуём его мацу, и на беленьком крыльце под крылом кого не ждали, пишем благо на скрижали – остальное на лице. отпускаю а рядом никого. лишь вечность штампует звёзды в свой последний миг, с усилием я раскрываю вежды, чтоб этот мир когда-нибудь возник беспомощен, не выпестован словом на лоно камнем давит тяжело и раскрываюсь розовым бутоном и отпускаю к вечности его.

Поэзия – женского рода

273

одесская цикута обрастаю ракушкой. волна налипает и тянет выбирать мелководье и чаще о берег тереться, где упрятано время в густой, подмороженный тальник, и за пазухой утра пригрелась гранитом Одесса. здесь по глинистым склонам сползает французская накипь прямо в чашу залива к начищенным солью причалам, в этот город заморский с чутьём беспородной собаки на размах перемен и на голос народа фискальный. он не любит меня, словно гостя холёный хозяин, наши встречи всё реже, чернее молчания чаща, выбираю цикуту с реганом на Новом базаре, чтобы вспомнить о доме и чаще, и дальше, и дальше... инакая инако мыслю – ранью на миру, но до моей инаковости дела нет в бронзу вылитому королю и смерду в майке пропотелой. пусть улыбается толпа в садке для вывода ещё ужасней стаи, но рвётся в небо лёгко - синий шарик, меня ведя на поводке.

274

Поэзия – женского рода

275

Соломко Марианна номинатор Дмитрий Артис

*** Город ведёт на верёвке деревню: Набок упасть петушиному гребню, Белой корове вовек не доиться, А мужикам – на кресты материться… Город, народу совсем ты не дорог, Светлой деревне ты ворон и ворог. Город ведёт на верёвке деревню, Срамно ристалище злыдней и вредней, Стаи деревьев стенают без веток, Тускнет мерцанье фонтанных монеток. Город, народу совсем ты не дорог, Светлой деревне ты ворон и ворог. Город ведёт на верёвке деревню, Тризну справляет заместо обедни, В муках журавль, коченеет синица… Осточертели пустые глазницы.

*** Их тени щекочут поребрик, Их ветви – как сонный прибой. Приникли к оградам деревья Коричневой старой толпой… Никто не присядет на цоколь, Не вспомнит кровинкой вина, Стеклянный дряхлеющий тополь С дождями осушит до дна.

Поэзия – женского рода

276

Цветов оголённые платья… Осыпалась наземь пыльца… Ни завязи здесь, ни зачатья, Но пыль тяжелее свинца. Лишь ветви заблудшие хнычут, Врываясь в просветы живьём, Как белого аиста причет Над скошенным рано жнивьём.

*** Эта бабочка в парке летает Кареглазой осенней вдовой, То взметнётся, то вниз опадает, Как дыханья чахоточный сбой. В тёмной роще ободраны стены, Заколочены окна осин, Но она – Афродитой из пены – Восстаёт, выбиваясь из сил. Есть пора забытых декораций, Отыгравших паденья спектакль, Вот – Овидий, Лукреций, Гораций, Вот – озябший кленовый пентакль. Оголённые ветви – как спицы. Ворох листьев… Разрушился дом… Но дельфийской парит танцовщицей Эта бабочка в парке пустом.

277

Поэзия – женского рода

*** Их тени, как зыбкие перья, Прозрачных некормленых птиц. Сражаются с ветром деревья Ордою худых плащаниц. В них души бессмертные скрыты Лоскутьями мёртвых времён, В них гнёзда не певчими свиты, А гулким, слепым вороньём. Колец годовые объятья – Надежд корабельный острог, В них смолы молитв и проклятий, В них чёрная месса костров. В их сердце потухший багрянец, Спелёнатый тёплой корой. Их участь – Летучий Голландец… И плыть им в пучине морской.

*** Ветер, волосы, солома, Спорынья, грибные споры… Оборвалось чувство дома, Нет ни точки, ни опоры. Есть полёт – пустой, бесклинный, Одинокий, заоконный… Словно веточка калины Оборвалось чувство дома.

Поэзия – женского рода

278

*** И на мух бывает проруха, На хлопчато-снежных мух, Вылетают из зимнего уха, И жужжат, и вьюжат слух. Все в кокошниках чудно-хохлатых, Из вселенной хрупких риз… Сколько их в серебре, шестилапых, Намело на мой карниз!

*** И этих нет уже, и тех, И тех, что были перед ними. Лежит расколотый орех, Как открепившееся имя. Он побирался скорлупой, Он плыл подобием ковчега И в землю тыкался, слепой, Как человек без человека.

*** Трёх поколений сны живут в подушке – Всех, унесённых вечности рекой. Их голоса, как стебли, на прослушке, Кувшинки тянут басом «Упокой…». В углах подушки ил, видений мякоть… Вот – прядь волос, причудливей ужа, Речная мята, мятлик, ликов мятость И судьбы, что очнулись, не дыша.

Поэзия – женского рода

279

А в центре – головы головоломка. Опустевали в ней бойницы глаз, Когда неслышно оттолкнулась лодка От тех минут, что завершали час.

*** Хлеб одиночества горек и сух, Чёрствою коркой царапает слух. Сплющены губы – как складки равнин – Две, разделённые горем одним. Выпало двум – разделяет один – Путь высотой до альпийских седин. Не на ногах – на дольменах стоит, Торс превращая в страданья трилит. Волосы – леса холщовая мреть, Прядь – можжевельника жухлая плеть, Камень-лицо заклинает простор: Говор горы громче говора гор. Бусины ягод вороньих – глаза, В щёках паслёна слезы стрекоза, Вырвался за бытия окоём Тот, кто один, но который – вдвоём. ПОКОЛЕНИЯ Будут жизненным стеблем утрачены… Истончившись до обрыва, Корнем вырванным и раскоряченным… В смерти распростёртой гривой.

Поэзия – женского рода

280

И пройдут в жерновах пеклевание… Мельче, чем земная взвесь, Смесью странною, без названия Вспыхнут вдруг и там, и здесь. Блудным семенем одуванчиков, Засоряя на века, Выйдут всходами злы, переманчивы, Но займут все берега. И за краем не будут кончаться… Что им? – сущие везде! И страдают, чтоб не прекращаться На звезде, как на гвозде.

*** Листов резная филигрань И клёна жгучее ткемали… Ты страха без – уйдёшь за грань, Но горько прежде быть в опале, В паденье, обрывая трос, В сухом, измученном балете… Тогда и задаёшь вопрос, Тот, за который ты в ответе. Не страшно осень привечать, А страшно с осенью прощаться, В молчанье скрюченно молчать Орехом, потерявшим панцирь. Настанет утро. Первый снег. Никто не выйдет на дорогу. И ты – ещё не знаешь Бога, Но ты – уже не человек.

281

Поэзия – женского рода

*** Заброшен пруд удилищами ив, Нежалостной глухой крапивой. Как пузырьки космического пива В нём отраженья звёздных нив – Комет и жгутиковых вожжи, Верхом амёбы сели на звезду, Растут миры – в студёной кадке дрожжи… Два космоса – в одном пруду.

*** Не избегай глухих лесов – Ни дна не сыщешь, ни покрышки. Всё неприкаянней излишки Минут, часов… Исхлещут чистое лицо Секунд расчётливые ветки, И станешь ты с землёй, как предки – Заподлицо.

*** Ночное. Лошадиные бока Лучатся бисером мельчайшей влаги… А на ладони – тёмная река И бабочки махровые, как маки. Колышется былинок колыбель, Умолкло всё – ни говора, ни знака, И тянется растений канитель, И проступает степь шершавым злаком.

282

Поэзия – женского рода

283

Поэзия – женского рода

Ната Сучкова номинатор Согласование времён

*** Всё вокруг темно и страшно - бука злобный схватит, Пластилиновый барашек вывалялся в вате. Скрипнут тоненькие двери, тьма на белом свете, Пластилиновые звери топчутся в вертепе. Слон картонный, хобот длинный, киндеры-сюрпризы, Люди - из воды и глины, лоскутки, огрызки. Мир немного не доделан - выдохни и жди, Чтобы нам над светом белым лампочку зажгли.

*** Как круглей всего земля с северу, Как наелися теля клеверу, Не мычат, а голосят-охают, Точно в каждом с порося облако! Бабы ахали себе в подойники, Зоотехников зовя и угодников. Ну а к вечеру пришел недотыкомка, Проколол пуза телям вилкою Колыхались по задворкам простыни, Выходил дух звонким шипом-посвистом. И стоят теперь теля на лугу, Каждый - с дырочкою в левом боку.

284

Поэзия – женского рода

*** Собаку зовут Гром, и лодку зовут Гром, И это рассказ о том, как Гром сторожит Гром. На облаке золотом, бывало, Нептун проплывёт, И мрачно молчит Гром, а Гром рыбёшку жуёт. Трезубец блеснёт в руке, и вот - половодье, лёд, И будка плывёт по реке, и лодка за ней плывёт. И носом качает Гром, ну как, мол, тебе, брательник? А Гром виляет хвостом линялым в полоску, как тельник.

*** Дыша духами и туманами, одеколоном «Шипр» - без сдачи нам! здесь называют ресторанами уборные, чуть отстоящие от домиков кривых, потерянных, но крепких дедовых, приземистых, где сотни лет идёт по телику прекрасное «Давай поженимся». Где - прямо шёл, так и заблудишься, а чуть свернул - всё ясно стало, где разливают «Шипр» по блюдечкам за неимением бокалов. И тот альбом, где все покойники отдельно сложены, припрятан, и кролики с глазами кроликов из клеток смотрят аккуратных.

Поэзия – женского рода

285

*** Андрею Пермякову Точно прыщик сковырнул - пил полмесяца, Рыбы плавают по дну, Вася - крестится, На затоне в камышах - задубелые Серы облаки кроша, льдины белые. Укрывается в пупырышки гусиные, Две недели керосинил, ноги синие, Было дело, не совру - сильно квасил, Но, как стёклышко, на льду - ни пивася. Крестный ход смотрел в прямом по «России» Карасей-то, карасей накрестили! Рыбы плавают, порхают - красиво! В иорданях во своих, в палестинах. Выплывают изо дна на поверхность, Не поймалась ни одна - ну и хрен с ним! Пусть живут, и жить другим не мешают, Я и сам тут рыба, только большая.

*** Почтальонша Люсенька - зад в горохах жёлтых, бабочка-капустница села на крыжовник. Бабочки - красивые, чтоб им было пусто чтоб мы тут не сеяли - вырастет капуста. Кузовок от «москвича», груда кирпичей, тут тебе не москвы, чай, - будет с нас и щей! Но ещё найдешь пока, коль не пальцем делан, пацанов по лопухам, а в капусте - девок.

Поэзия – женского рода

286

- Здравствуй, почта, дуй-ка к нам - есть, чем похмелиться! На китайский сарафан бабочка садится. - Ох, прости, Заступница! - крякнет и закусит бабочкой-капустницей с сарафана Люся.

*** - Что там по левому борту плывёт? - Это - лёд, на реке - ледоход. - Что там по правому борту плывёт? - Это - порт, здесь сто лет, Саня, порт! - То ли утопленник, то ли топляк? Не разобрать, а жалко. - Ну, что ты вылупился, а, сопляк? Дай прикурить русалке! - А куда вы, русалки, студеной зимой, Если лёд до корней намерзает? - На вокзале ночуем, хорошенький мой, Так-то, рыба моя, на вокзале. - А куда вы, русалки, безумной весной, Если волны суровы и льдисты? - На вокзале ночуем, хорошенький мой, Да ещё у знакомых таксистов. - Ну а летом, скажи мне, идёте куда, Если наша река высыхает? - Проводницами ездим смотреть города, А по правде сказать - на вокзале. - Ну а осенью темная, злая вода, Вы, конечно, опять на вокзале,

287

Поэзия – женского рода

Кто же путает сети, скажи, нам тогда, Кто нам снасти тогда обрезает? - Это рыбки-поганки да маленький ёрш Или вовсе, мой сладкий, Хозяин. - Саня, ёшкин же кошкин, смотри, куда прёшь! Что ты варежку, Саня, раззявил!

*** Лёд на реке потресканный - с перцем и солью смалец. Ешь, говорю, да трескай ты, может, и не растаешь! Это вчера мы трезвые здесь с мужиками шли, лед на куски нарезали, мелкие, вдоль лыжни. Выпито море, вылито - горькой, солёной, пресной, то, что на снег я выплюнул, на языке у трезвых. Память мою завистливую с синим клеймом из дурки выстираешь, а? - Выстираю. - Добрая ты, снегурка! Что у тебя под клипсами - снег, завитушки, пряди? Ты разбуди, как высохнет, по голове погладив. Вспомню ли после, где она - лодочка с плеском, вёсла? Ты ли растаешь первая, я ли быстрей замёрзну?

*** Стоит - рукав замызганный - и радостное пьёт, Махнёт рукой, и брызгают ватаги воробьёв, Бежит, на солнце светится - сквозь ранец, сквозь пальто. - Тепло ли тебе, девица? - Тепло-тепло-тепло! Всё рытвина, колдобина, ну а она - плывёт, Несёт, как груз диковинный, беременный живот,

288

Поэзия – женского рода

Вся белая и мягкая, вся - птичье молоко. - Не тяжело ли, бабонька? - Легко-легко-легко! Стоит, едва не падает, себя среди дерев, Как старенькую яблоню, клюкою подперев. Жизнь длинная исхожена - чуть-чуть, ещё чуть-чуть. - Ну, одуванчик божий мой? - Лечу-лечу-лечу!

*** Среди зимы, в сугробы заметённой, Стоит один - заплакан и бескрыл, Апухтин - синий, Анненский - зелёный, И голос был, и голос говорил. И он взлетел, стал голосу послушен, И он старался из последних сил, Дракон летучий или змей воздушный Его над нами всеми возносил. Он понял всё, он был пацан смышлёный, Пока мы все толпились на реке, Апухтин - синий, Вяземский - зелёный, Летели в тонком рыжем рюкзаке. Он слышал их, он замер, неподвижный, Он, как комета, в воздухе завис, Летели ноги, валенки и лыжи, А не тянули, как обычно, вниз. Лишь он один - худой, прыщавый, длинный, За каждого, кто был уже прочтён, Взлетел тогда со школьного трамплина, С зелеными и синим за плечом.

289

Поэзия – женского рода

*** Когда, когда приснится это лето, когда, когда оно ещё придёт, чтоб целовать цветки, как сигареты, и набивать их лепестками рот? Их кожу тонкую пощёчины хлестают, они растут, как на щеках горят, я не плююсь такими лепестками, я их глотаю, прячу внутрь себя. Не потерять шмелям меня из вида, жукам не заблудиться надо мной, я здесь -- цветками жёлтыми набита, я здесь -- налита розовой водой. И так упасть, так заблудиться в этих цветках -- шмелей, жуков круговорот! -как могут только мёртвые и дети, всё дорогое прячущие в рот.

290

Поэзия – женского рода

291

Александра Юнко номинатор Сергей Пагын Прописи Мама стирает папину робу Света снимает пробу с варенья Бобик принюхивается к сугробу: яблоком пахнет сугроб примуса венчик горит не сгорая где я живу в предвкушении рая? в старой кадушке капуста сырая прячет личинку мою и через дырочку я на святое и через щелочку я на семейство тихо смотрю истекая слезами бедной сосульки висящей над нами не передать ни в стихах и ни в прозе как застывает белье на морозе как поджимаю студеные ноги теплым дыханием отогревая свет из окна счастья приют убогий Из цикла «Колыбельная матери» Родина огородная огурцы лебеда смородина да картошка

Поэзия – женского рода

292

кругом обглоданная жуком колорадским Родина вид из окна в другое где целуются двое а на столе натюрморт селедка с хлебом бутылка водки Родина тихий стук в дверь вековой испуг узелок с вещами депортация сума да тюрьма ссылка и каторга Родина голый прилавок справочное окно очередь здесь ты одно со своим народом кто последний Родина коза белье жует не спеша ракеты стартуют в космос каждый третий левша копается под капотом чтобы эта штуковина

Поэзия – женского рода

293

двигалась твою мать Родина свят свят свят неугасимый свет балет по телевизору музыка из радиоточки и колыбельная дочке Родина синь сквозит меж осин ветер гудит в проводах любимой песней и лежит простор предо мной от звезды жестяной до небесной Блок Он проходит сквозь ночь Петрограда, Одинокая желтая тень. Между ним и реальным преграда Зазвучит, лишь ладонью задень. Но он музыки больше не слышит, Окруженный безумьем своим. И напевы, что посланы свыше, Беспризорно бегут перед ним. Отшумели забытые гимны И развеялся прежний уют. Он шагает по улице дымной И не знает, что делает тут.

Поэзия – женского рода

294

Все, что было на свете любимо, Сметено и рассыпалось в прах, Мокрым снегом проносится мимо, Оседая на впалых висках. Он реликт отлетевшей эпохи И ее отзвеневшая медь. Он последняя память о Блоке. Остается одно – умереть. Сыро, ветрено перед рассветом, И матросы теснятся к костру, В тонкий лист со стихами поэта Заворачивая махру. Хлеб полынью пахнет хлеб чужой Анна Ахматова не только запах меняется вкус хлеба когда сомкнувши глаза на миг просыпаешься на чужбине едкий дым над руинами на слезах замешено тесто мука пополам с лебедойбедой застревает в горле кусок которым вчера привечали

Поэзия – женского рода

295

и попрекают нынче и только во сне вспоминаешь детскую сладость горбушки во рту ее как раз хватало на ту же дорогу от магазина до дома Кислород чиркаешь спичкой у голых губ, не защищенных папиросой, так что обугвливается рот и жадно хватаешь воздух, бедный, бедный, бедный кислородом. Смерть поэта 1 Ты, перебравший на земном пиру, Был снят с креста и разрешен от муки. И словно собутыльники в миру, Тебя легко берут под белы руки Два ангела, включившихся в игру, И подымают вверх.

Поэзия – женского рода

296

Слепит глаза В прозекторской, и голова клонится, И тихие читают голоса Стихи, стихи. Все с чистого листа, С уже никем не занятой страницы. 2 Дом долговечней, чем жилец. Но виноград, увивший стены, Мы станем жать, а не жалеть, И опьянеем постепенно. В душистом облаке пыльцы Неумолкающие пчелы, Как золотые бубенцы, Над соком кружатся веселым. Не плачь, не жалуйся, пчела, Что вечер близок, век недолог И на редуты книжных полок Пыльца сиротская легла. Недвижен виноград лежит, Впадая в смертную истому. Мы станем не жалеть, а жить, И рухнуть не позволим дому. Мы будем не жалеть, а пить. Гроздь умерла, вино воскресло. Стакан нетронутый стоит У твоего пустого кресла.

Поэзия – женского рода

297

Только научишься Зря меня мучили школьные прописи, перышки канули в лету вместе с чернильницами-непроливайками. Не с кем поговорить о достоинствах примуса по сравнению с керогазом. Не пригодилось искусство грациозно покачивать бедрами с полными ведрами от колонки до дома. Некогда насладиться неторопливой прогулкой: маленький город разросся и переполнен транспортом. Мир меняется – слишком быстро выросли дети и упорхнули в мир. И не у кого спросить, почему, только научишься жить, пора собираться.

Поэзия – женского рода

298

Об авторах книги Юлия Али (Наталья Фокина). Родилась в Казахстане, где и живёт по сей день. Переводчик, журналист, путешественник. В разное время - лауреат нескольких литературных конкурсов. Ольга Аникина родилась в Новосибирске. Окончила Новосибирский Государственный медицинский университет и Литературный институт в Москве. С 2008 года живёт и работает в Москве, врач-диагност. Воспитывает сына, сейчас ему 12 лет. Ася Анистратенко. Родилась в городе, которого не помнит, - в Иркутске. Выросла в городе, которого с каждым годом становится все меньше, - в Новосибирском Академгородке. С детства мечтала жить в Питере. Живёт в Питере. Что будет дальше, пока не знает. По роду деятельности — сейчас озеленитель, раньше переводчик, рекрутер, всегда — чего-нибудь редактор. Каринэ Арутюнова (Тель-Авив - Киев). По профессии и призванию - художник. Иногда прозаик, порой «болеющий» стихами. Родилась в Киеве, с 1994 года живет в Израиле. Евгения Бильченко. Поэт, прозаик, переводчик. Философ, культуролог, религиовед. Доктор культурологии. Кандидат педагогических наук. Профессор кафедры культурологии Института философского образования и науки Национального педагогического университета имени М. П. Драгоманова (Киев). Родилась и живет в Киеве. Татьяна Бочарова Анна Гедымин. Коренная москвичка. Родилась на Арбате, в семье инженеров. В 1984 г. окончила МГУ, факультет журналистики. Работала сборщицей микросхем на заводе, руководителем детской литературной студии во Дворце пионеров, журналистом,

299

Поэзия – женского рода

литературным консультантом, редактором. Стихи пишет с 1978 года, печатается с 1979 года. Елена Генерозова, живёт в Москве, по образованию преподаватель биологии, работала лаборантом, пионервожатой, няней детского сада, учителем, администратором, менеждером всяческого рода, нынче – сотрудник машиностроительной компании. Елена Гешелина. Родилась и живёт в Барнауле. Окончила лингвистический институт при Алтайской государственной педагогической академии. Работает переводчиком и менеджером по работе с клиентами. Ирина Гольцова. Родилась в Новосибирске. Выпускница факультета иностранных языков Новосибирского Педагогического Института. С 1990 года в Израиле. Живёт и работает в Иерусалиме Елена Гуляева. Родилась в городе Хаапсалу(Эстония). Живёт в Лиепае(Латвия). В 1984 году окончила Рижский Медицинский Институт. Врач. Член СП России с 2011 года. Ольга Дернова. Родилась в 1979 г. в Москве. Закончила Московский государственный педагогический университет. Работает в справочно-библиографическом отделе Исторической библиотеки. Ионас Лариса. Окончила Московский энергетический институт, после чего переехала в 1983 году в Эстонию. Работает лектором в колледже Таллиннского Технического Университета. Живет в г. Кохтла-Ярве. Таисия Ковригина родилась в 1984 г. в Вильнюсе. Закончила филологический факультет Вильнюсского университета и докторантуру в Институте литовской литературы и фольклора, доктор гуманитарных наук. В настоящее время научный сотрудник Центра социальных исследований Литвы и Вильнюсского университета.

300

Поэзия – женского рода

Татьяна Комиссарова. Москвичка. Прожила в Москве, как мне кажется, не одну жизнь, и пока еще не надоело. Люблю, знаю, изучаю город. Тут и там в стихах - любимые дворы и переулки. По призванию и образованию филолог. Мария Кучумова — родилась в Белорецке (Башкирия), окончила филфак Башкирского государственного университета. Стихи печатались в журналах «Бельские просторы», «Персонаж» и др. Живет и работает в Уфе. Наталья Максимова. Британский архитектор, русский поэт и мама двух замечательных детишек. Живёт и работает в Англии, куда в свое время приехала на учебу, выиграв стипендию. Закончила с отличием Оксфорд, нашла работу, получила гражданство. Стихи пишет с 10-ти лет Мария Малиновская. г. Гомель, Беларусь, студентка. Член Союза писателей Беларуси. Победитель ряда международных литературных конкурсов. Ольга Мельник. Родилась в Рязани в 1980 г. Окончила Рязанскую государственную радиотехническую академию, кандидат технических наук, работает преподавателем. Обладатель гранта Областной администрации в сфере литературы. Марина Немарская. Родилась в Санкт-Петербурге. После школы поступила в РГПУ им. А. И. Герцена (кафедра английской филологии). Зимой 2006 года был издан второй сборник стихов «Женщина», в том же году перевелась в Литературный Институт им А. М. Горького и переехала в Москву. Светлана Нечай. Родилась на Украине, закончила техникум виноделия в Кишиневе (Молдавия) и факультет филологии и национальной культуры Рязанского университета, жила под Рязанью. Затем переехала в Йошкар-Олу, а потом в подмосковный

301

Поэзия – женского рода

город Мытищи, где работала в детском саду, а теперь руководит детской литературно-художественной студией. Наталья Никулина. Родилась в Ашхабаде (Туркмения). Живет в Обнинске. Работает в газете «Обнинск». Журналист. Вера Павлова. В юности занималась музыкальной композицией. Окончила музыкальный колледж им. Шнитке. Окончила Академию музыки им. Гнесиных по специальности «История музыки». Работала экскурсоводом в доме-музее Шаляпина, печатала музыковедческие эссе, около 10 лет пела в церковном хоре. Стихи начала писать в возрасте 20 лет, после рождения дочери. Первая подборка была опубликована в журнале «Юность», первая известность пришла после появления в газете «Сегодня» 72 стихотворений (с послесловием Бориса Кузьминского), породившей миф, что Вера Павлова — литературная мистификация. Лауреат Премии имени Аполлона Григорьева за 2000 год. Юлия Петрусевичюте. Родилась в Одессе 09. 08. 1969, где живу и сейчас. Училась в Одесском государственном университете им. Мечникова на филологическом факультете по специальности "русский филолог". Сейчас работаю в одесском Театре юного зрителя помощником режиссера. Марианна Плотникова родилась 29 января 1984 года в Уфе. Окончила Санкт-Петербургский государственный университет информационных технологий, механики и оптики, по специальности дизайнер. Работает дизайнером (фриланс). Наталья Полякова— поэт. Родилась в 1983 году в семье военного в г. Капустин Яр-1 Астраханской обл. Окончила в 2007-м Литинститут им. А.М.Горького. Публиковалась в журнале “Кольцо А”, в сборнике “Новые писатели” (по итогам Форума в Липках) и др. Живет в Москве.

302

Поэзия – женского рода

Наталья Резник. Родилась в Ленинграде. Была октябренком, пионеркой и комсомолкой, чем не горжусь. Закончила несколько учебных заведений, включая ясли, детский сад и среднюю школу № 154. Все высшие образования технические. C 94-го года живу в США. Пишу стихи и короткую прозу, перевожу с английского. В свободное время работаю программистом. Олеся Рудягина. Родилась в Кишинёве в творческой семье. Окончила Молдавскую государственную консерваторию по классу фортепиано. Публикуется с 1990 г. С 2005 года - председатель Ассоциации русских писателей Республики Молдова. Елена Рышкова. Родилась в Одессе в середине прошлого века. Получила техническое и гуманитарное образование. Работала инженером, патентным адвокатом, литературным редактором. Организатор конкурса Согласование времён. В настоящее время живёт в Германии. Марианна Соломко. Родилась в 1984 году в городе на Неве. В 2009 году окончила фортепианный факультет Национальной музыкальной академии Украины им. П. И. Чайковского. С детских лет гастролировала, в том числе в Швеции в 2001–2010 годах, где дала свыше 70 концертов. Автор научных докладов и статей в области музыки. В 2013 г. вышла первая поэтическая книга «Гуси летели на Север…». В этом же году на XXX конференции молодых писателей Северо-Запада была принята в СПР. Ната Сучкова. Родилась в Вологде. Училась в школе № 24, закончила вологодский филиал МГЮА. Работала юристом в различных фирмах, окончила Литературный институт им. А. М. Горького в Москве в 2006 году. Во время учебы в Вологде посещала литартель «Ступени» (рук. Г. А. Щекина). Александра Юнко. Родилась я в 1953 году в Кишенёве, где и живёт по сию пору. В 1975 году окончила филфак КГУ (сейчас МолдГУ). Печататься в периодике начала с девятого класса. С 1976 года

303

Поэзия – женского рода

профессионально работаю в журналистике. Была штатным сотрудником в разных СМИ. Заведующей отделом литературы и культурной жизни газеты «Молодежь Молдавии» (1976-1984). Возглавляла литературное объединение «Орбита» до 1981 года, корректором и редактором русского выпуска детского журнала «Стелуца», впоследствии «Алунелул» (1984-1999). Выпускающим редактором газет «Аргументы и факты-Молдова», затем «ТрудМолдова» (1999-2004). Обозревателем возрожденного «Вечернего Кишинева» (2004-2005) и «Независимой Молдовы» (2005-2010). На протяжении пяти лет (1999-2004) выпускала детский журнал «Радуга» при муниципальной еврейской библиотеке имени И.Мангера.

Поэзия – женского рода

304

Содержание Вступление Владимир Губайловский Елена Крюкова Юлия Подлубнова Елена Сафронова Борис Кутенков

10 18 25 26 27

Авторы Али Юлия Аникина Ольга Анистратенко Ася Бильченко Евгения Бочарова Татьяна Гедымин Анна Генерозова Елена Гешелина Елена Гольцова Ирина Гуляева Елена Дернова Ольга Йонас Лариса Ковригина Таисия Комиссарова Татьяна Кучумова Мария Максимова Наталья Малиновская Мария Мельник Ольга Немарская Марина Нечай Светлана Никулина Наталья Павлова Вера Петрусевичюте Юлия Плотникова Марианна Полякова Наталья

29 38 48 59 67 73 83 91 101 112 123 132 142 151 159 167 175 184 193 201 209 218 226 234 242

305

Поэзия – женского рода

Резник Наталья Рудягина Олеся Рышкова Елена Соломко Марианна Сучкова Ната Юнко Александра

251 259 267 275 283 291

Об авторах

298