Джастин Халперн Пи*ец, сказал отец
Justin Halpern
Sh*t,
My Dad Says
Джастин Халперн
Пи*ец, сказал отец Перевод с английского Светланы Силаковой
издательство астрель
УДК 821.111(73)(092) ББК 84(7Coe)-8
This edition is published by arrangement with The Waxman Literary Agency and Synopsis Literary Agency Художественное оформление и макет Андрея Бондаренко Иллюстрация на обложке Владимира Буркина
Х17
Халперн, Д. Пи*ец, сказал отец / Джастин Халперн ; пер. с англ. С. Силаковой. — М. : Астрель : CORPUS, 2012. — 222, [2] с. ISBN 978-5-271-44697-9 (ООО “Издательство Астрель”) Джастин Халперн, расставшись с девушкой, возвращается в родительский дом. Его отец никогда не лез за словом в карман, и Джастин с детства слышал отцовские фразочки — не всегда пристойные, но всегда меткие и остроумные. А теперь стал их записывать и публиковать в “Твиттере”. Поняв, что это интересно миллионам американцев, Халперн решил, отталкиваясь от запавших в память отцовских высказываний, написать воспоминания о своем детстве, отрочестве, юности. УДК 821.111(73)(092) ББК 84(7Coe)-8 ISBN 978-5-271-44697-9 (ООО “Издательство Астрель”) © © © © ©
Justin Halpern, 2010 С. Силакова, перевод на русский язык, 2012 А. Бондаренко, оформление, 2012 В. Буркин, иллюстрация на обложке, 2012 ООО “Издательство Астрель”, 2012 Издательство CORPUS ®
Имена и отличительные приметы некоторых лиц, упомянутых в этой книге, изменены, дабы оградить тайну их частной жизни. Любое сходство с реальными людьми (ныне живущими или умершими) — случайное совпадение.
Посвящается моим папе и маме, Дэну, Ивэну, Хосе и Аманде. Спасибо за любовь и поддержку!
Вступление — Да пожалуйста, только прибирайся за собой. А то навалишь говна, как после групповухи… Погоди, тебя же девушка бросила? Сочувствую.
К
огда мне было двадцать восемь, я жил в Лос-Анджелесе, а моя девушка — в Сан-Диего, и уже третий год я разрывался между двумя городами. Почти каждое воскресенье — три с половиной часа в пробках: сто двадцать шесть миль по Пятой магистрали мой “форд-рейнджер” 1999 года преодолевал с неспешностью черепахи. А иногда вообще глох, беспричинно — такая у него была блажь. В “рейнджере” даже радио было с причудами — принимало только одну радиостанцию. Ладно бы нормальную — но эта крутила исключительно Фло Риду, новую надежду рэпа. Ощущения незабываемые: только выезжаешь на фривэй, как мотор глохнет, руль блокируется, диджей орет: “А теперь заце-
9
джастин халперн
ните новый трек самого крутого эмси на свете: Фло Рида “Голова кругом”. Он взорвет ваш мозг!” В общем, как-то я утомился от этих переездов. И в мае 2009-го судьба мне улыбнулась: подвернулась работа на сайте журнала Maxim, которую можно было делать по удаленке — из любой точки земного шара. Все, решил я, переезжаю к своей девушке в Сан-Диего. Вот только девушка почему-то не очень обрадовалась. А именно, когда я приехал к ней домой, чтобы сообщить приятную новость в реале, собственными устами заявила: “Между нами все кончено”. Отъезжая от ее дома, я вдруг сообразил, что остался еще и без крова: в Лос-Анджелесе я уже предупредил хозяина квартиры, что снимаю ее только до конца месяца. Тут “рейнджер”, по своему обыкновению, заглох. Пока я остервенело пытался расшевелить двигатель, до меня дошло: в Сан-Диего меня могут приютить только родители. Больше никто — нет у меня подходящих знакомых. При мысли о родителях по спине поползли мурашки. Сижу, упрямо, как идиот, проворачиваю ключ зажигания — все напрасно. Краешком глаза замечаю: на террасе дома, прямо перед которым заглох мой автомобиль, уютно устроилось целое
10
пи*ец, сказал отец
семейство. Черт, еще за извращенца примут: подъехал подрочить на их красоту, не иначе… Но через минуту мотор заработал. Спасен! Я нажал на газ и поспешил к родному очагу. Почему же я так боялся обратиться к родителям? Понимаете, просить моего отца об одолжении — все равно что подавать иск в Верховный суд: четко излагай факты, продумай аргументы, ссылайся на прецеденты, подтверждающие твою правоту. Итак, я заявился без предупреждения в неказистый домик на три спальни в Пойнт-Ломе — районе, где традиционно селились военные. И вскоре гостиная превратилась в зал суда, а мои родители — в коллегию судей. Я не замедлил сослаться на прецедент “Папа против моего брата Дэниэла”: в двадцать девять лет Дэн некоторое время “искал себя”, живя под крылышком у родителей. На самом пике красноречия папа прервал меня: — Да пожалуйста. Хватит разжевывать — не маленькие, сами понимаем. Ты же знаешь: двери нашего дома перед тобой открыты. Только прибирайся за собой. А то навалишь говна, как после групповухи… Погоди, тебя же девушка бросила? Сочувствую.
11
джастин халперн
К тому моменту у меня был десятилетний опыт самостоятельной жизни. От родителей я съехал еще когда учился в университете Сан-Диего, еще на втором курсе. Надо сказать, даже в родном гнезде я виделся с мамой и папой нечасто — оба пропадали на работе. Мама работала юристом в общественной организации, папа — в Калифорнийском университете, он у меня врач-радиолог. За десять лет кое-что изменилось. Правда, мама работала не меньше. А вот папа вышел на пенсию. Как-никак уже семьдесят три стукнуло. И теперь папа сидел дома. Весь день напролет. Почти никуда не выходил. Итак, я вновь обосновался у родителей. Наступило первое утро на новом старом месте. В полдевятого я выполз из постели и устроил себе “кабинет” — в смысле разложил ноутбук — в гостиной, где папа уже сидел у телевизора. Пора было писать колонку для Maxim.com. Дело было вскоре после смерти Майкла Джексона. У меня возникла идея: Иисус Христос, несмотря на дело о педофилии, впустил короля поп-музыки в рай, потому что давно по нему фанатеет. (Потом редактор меня раскритиковал: дескать, у райских врат дежурит не сам Иисус, а святой Петр. Но это
12
пи*ец, сказал отец
уже мелочи.) Папа глазел на меня и никак не мог понять, что это за работа такая: человек сидит в пижаме, ищет в интернете смешные картинки с Христом… Короче, папа постоянно меня дергал, словно не понимая, что я занят. — Вулф Блицер мне про Джексона талдычит! Какого хрена! — взревел папа. — Ой, бля, президент сейчас в России, убеждает этих козлов ракеты ядерные убрать на фиг, а этот: “Майкл, Майкл!” Заткнись лучше, Блицер, ну тебя в жопу! Я продолжал работать. Время от времени папа в растрепанных чувствах прибегал с кухни или со двора и принимался на меня орать: — Ты что? Я тебе гамбургер сделал, а ты его кетчупом поливаешь? — Да, а что? — “А что?” Конь в пальто! Это гамбургер по высшему классу. Не то говно, которое ты себе готовишь. Я старался, время тратил. Вот ни хрена тебе в следующий раз не приготовлю, будешь знать! Приятно вернуться домой. Мой папа всю жизнь, сколько я его знаю, выражается без околичностей. В детстве его манеры пугали меня до колик — я же не понимал, что он самый прямодушный человек на свете. Но теперь,
13
джастин халперн
когда я вырос, оказалось, что все вокруг — друзья, родня, коллеги — вечно чего-то недоговаривают. Чем больше я общался с папой теперь, после возвращения домой, тем горячее благодарил его (мысленно) за фантастическую искренность его слов и всей его натуры. Как-то мы гуляли втроем — папа, я и собака Ангус. Пес забрался в живую изгородь у соседского дома и что-то там обнюхивал. Папа обернулся ко мне: — Глянь-ка ему под хвост. — Чего-о? Зачем? — По ширине дырки заметно: вот-вот посрет. О, глянь, началось! В этот самый момент, когда мой пес справлял нужду на чужом дворе, а мой папа сиял от гордости за свой удачный прогноз, меня осенило: мой отец — настоящий мудрец, серьезно. Даже пророк. Вечером я записал этот диалог и вставил в статус аськи. Вскоре это вошло в обычай: каждый день я записывал папины прикольные фразы и обновлял статус. Потом один приятель посоветовал мне завести аккаунт в “Твиттере” — сохранять папины корки для человечества. Так появился микроблог Shit My Dad Says. Первую неделю
14
пи*ец, сказал отец
у меня было лишь несколько читателей — мои приятели, которые знали папу лично и считали его колоритным дядькой. Но однажды поутру, заглянув в почту, я обнаружил, что стал в “Твиттере” тысячником. А еще через день фолловеров стало десять тысяч. А вскоре — пятьдесят тысяч. Сто тысяч, двести тысяч, триста. Внезапно фото моего папы и его афоризмы стали попадаться на каждом шагу. Мне звонили литературные агенты — вызывались представлять мои интересы. Редакторы с телевидения приглашали на ток-шоу. Журналисты просили дать интервью. Помню свою первую реакцию: “Нехорошо получилось”. И вторую — непреодолимая, неописуемая словами паника. Любит ли мой папа привлекать к себе внимание? Ненавидит! И это еще мягко сказано. Приведу пример. Мой папа — образованный, начитанный человек. Как-то вечером, когда я смотрел Jeopardy!1, он зашел в гостиную и правильно ответил на все вопросы Алекса Требека. — Пап, ты обязательно должен сыграть в Jeopardy! Тебе там самое место! — воскликнул я. 1
Телевикторина. Российский аналог — “Своя игра”.
15
джастин халперн
— Сын, да ты что, издеваешься? — взревел папа. — Посмотри внимательно на этих, в ящике. Они что, вообще себя не уважают? Ой, бля, ни стыда ни совести. Ну ты и скажешь иногда. Чтоб я участвовал в этих самых реалити-шоу? Да я их даже смотреть не могу — тошнит! И вот теперь я понимал: придется признаться папе, что я записываю его слова, выкладываю в интернет, и теперь издательства и телекомпании интересуются авторскими правами. Но я не торопился. Позвонил своему старшему брату Дэну. Надеялся: он скажет, что нечего переживать по пустякам и папа мне слова дурного не скажет. — Матерь божья, ты что, правда за ним записываешь? — И Дэн оглушительно расхохотался. — Ну, мелкий, держись: папаша тебе… Нет, даже вообразить не могу, что он с тобой сделает. Ищи себе новую квартиру, понял? На твоем месте я бы собрал вещи заранее, как зэк перед побегом. Бери только самое ценное и не больше, чем можешь унести в одной руке. Чтоб второй рукой отбиваться! Я решил: прежде чем идти к отцу с повинной, прогуляюсь по району. Соберусь с мыслями. Прогулка затянулась. К дому я повернул только через час. Отец сидел на веранде. Похоже, настроение
16
пи*ец, сказал отец
у него было хорошее. “Сейчас или никогда”, — сказал я себе. — Послушай, пап, я тебе кое-что должен сказать… такое… неожиданное, — проговорил я, пристроившись на край соседнего шезлонга. — Ты мне должен сказать что-то неожиданное? Ну-ну… И чего такого неожиданного скажешь? — В-общем, есть такая штука — “Твиттер”… — Знаю! “Твиттер”-шмиттер! Ты со мной так разговариваешь, будто я ни хера о жизни не знаю. Знаю я твой “Твиттер”. Чтобы попасть в “Твиттер”, надо включить интернет, — сказал он, изобразив международным жестом, словно поворачивает ключ зажигания. Тут-то я все и выложил: страница в “Твиттере”, фолловеры, статьи в газетах, издатели, телекомпании — все как на духу. Он выслушал меня молча, не поднимаясь с шезлонга. Потом расхохотался, вскочил, разгладил ладонями брюки… и спросил: — Ты мой мобильник нигде не видел? Звякни-ка на него сейчас же. Не пойму, куда он мог задеваться… — Значит, ты… э-э-э… не против? Ничего, если я напишу книгу, включу в нее твои слова, ну и все такое? Ты не будешь возражать?
17
джастин халперн
— Мне пофиг. Плевал я, что обо мне люди думают. Публикуй что хочешь. Два условия: во-первых, я никому интервью давать не стану. Во-вторых, все гонорары оставь себе. Мне твои деньги без надобности — своих до хренища. А теперь позвони наконец на мой мобильник, будь он неладен.
Пи*ец, сказал отец
Не знаешь — лучше не предполагай — А с какой это радости ты взял, что дедушка захочет спать с тобой в одной комнате?
Л
етом 87-го, когда мне было шесть лет, мой двоюродный брат женился. Свадьбу назначили на его ферме в штате Вашингтон. Мы жили, где и живем теперь, в Сан-Диего. Папа рассудил, что самолет — слишком дорогое удовольствие. Тысяча баксов за пятерых (папа, мама и я с братьями)? На кой черт? — Двести долларов за то, чтобы шестилетний клоп поглазел на свадьбу? Я столько платить не буду, — заявил папа маме. — Думаешь, Джастину там будет интересно? Два года назад он еще писался в штаны. Если ехать всем скопом, то на машине. И мы поехали на машине. Я сидел, зажатый между братьями — Дэном, которому тогда было
21
джастин халперн
шестнадцать, и Ивэном, который в четырнадцать лет был костляв, но долговяз, — на заднем сиденье нашего “тандерберда” 82-го года. Мама заняла место штурмана, а папа сел за баранку. Предстояло преодолеть тысячу восемьсот миль. На пятой миле мы с братьями начали друг над другом измываться. Чаще всего братья щелкали меня по носу и спрашивали: “Эй, ты че расселся, как голубой? Ты че, голубой? Колись, ты же голубой, а?” Папа резко съехал на обочину — аж покрышки завизжали — и обернулся к нашей троице, трагически сверкнув глазами: — Слушайте меня. Не базарить! Все мы будем вести себя как приличные люди… оглоеды. Но мы не исправились. Это было бы выше наших сил. “Приличные люди, оглоеды” попросту не могут существовать в таких условиях. Ведь мы впятером, в том числе три несовершеннолетних самца Homo sapiens, шестнадцать часов сидели друг у друга на головах, а за стеклами машины тянулось бесконечное шоссе. Все бы ничего, будь это обычное семейное путешествие к достопримечательностям. Но папа гнал машину, словно на хвосте у нас сидела полиция. Мы ехали весь день до вечера и всю ночь, с вечера до утра, вспотели, как мыши, извелись
22
пи*ец, сказал отец
от переутомления. Время от времени папа прибегал к аутотренингу — бурчал: “Да ладно, бля, доедем как-нибудь, доедем, с гулькин нос осталось”. Когда следующий день уже клонился к вечеру, после круглых суток в машине мы прибыли в Олимпию, штат Вашингтон, и в холле гостиницы повстречались с родней. Туда уже заселилось шесть десятков Халпернов, в том числе мой девяностолетний дедушка, папин папа. Голос у него был тихий, но характер железный. Дедушка терпеть не мог, когда с ним нянчились. Много лет он заправлял табачной плантацией в Кентукки, лишь в семьдесят пять ушел на покой. И даже в девяносто отвергал излишнюю, по его разумению, помощь: “Ну да, годы идут, и что с того?” Номера для клана Халпернов были забронированы заранее, все двухместные. Но мы заранее не договаривались, кто с кем будет жить. Мои братья немедленно решили поселиться вместе. Моим родителям тоже, само собой, полагался свой номер. А вот я остался без соседа. И тут все взрослые родичи отчего-то вздумали поселить меня с дедушкой: “О, какая прелесть!” Я уже знал дедушкины привычки: он, когда гостил у нас в Сан-Диего, непременно держал в своей комнате
23
джастин халперн
бутылку бурбона и потихоньку потягивал из нее по глоточку. Однажды это заметил Дэн. Дедушка завопил: “Ты меня застукал!” — и громко расхохотался. А еще мне вспомнилось, что дедушке трудно было вставать с постели, но если ему пытались помочь, он жутко сердился. И вот теперь меня решили к нему подселить! Мне ужасно не хотелось ночевать в одной комнате с дедушкой, но я промолчал — еще подумают, что я вредный, и не станут со мной водиться. В общем, как любой шестилетний малец, которому не хочется что-то делать, я прикинулся больным, и все засуетились вокруг меня. Услышав мой слабый шепот: “Мне что-то нехорошо”, тетушки потащили меня по коридору, устланному ковровой дорожкой, в родительский номер. Сериал “Скорая помощь”, да и только! — А ну-ка, успокойтесь все, — закричал папа, — будь оно неладно. И уходите — дайте мне осмотреть мальчика. Тетушки выскользнули в коридор, и я остался наедине с папой. Он заглянул мне в глаза, пощупал лоб. — Значит, говоришь, тебе нехорошо? Ну-ну. Похоже, у тебя воспаление хитрости. Ты здоров
24
пи*ец, сказал отец
как бык. В чем загвоздка, а? Слушай, мы только что весь континент проехали, я устал как черт. Давай колись, в чем дело. — Все хотят, чтобы я жил в одной комнате с дедушкой, а мне не хочется. — А с какой это радости ты взял, что дедушка захочет спать с тобой в одной комнате? Этот вопрос я не додумался себе задать. — Ну… я не знаю. — Пойдем у дедушки спросим. И мы отправились в номер, который застолбил за собой дед. Тот был занят важными делами — собирался лечь спать. — А знаешь, папа, Джастин не хочет жить с тобой в одной комнате. Что скажешь? Я обхватил руками папину ногу и спрятался за ней, но он выпихнул меня вперед, лицом к дедушке. Дед заглянул мне в глаза и тут же отвернулся: — Так и я тоже не хочу с ним ночевать. Мне соседи ни к чему. Папа обернулся ко мне с таким видом, словно только что нашел ключевую улику и раскрыл убийство: — Вот видишь. Ты тоже не подарок.
25
О санитарно-гигиенических навыках — Тебе четыре года. Ты должен срать в унитаз. Не жди, что мы сейчас вступим в переговоры, будем препираться и найдем компромисс. Срать будешь в унитаз, и точка.
После моего первого дня в детском саду — По-твоему, день у тебя был тяжелый? Тебе в детском садике хреново? У меня для тебя есть ужасная новость: по сравнению с дальнейшей жизнью садик — только цветочки.
О несчастных случаях — Молчи уж, даже знать не хочу, как все случилось. Главное, окно разбито… Стоп, а почему тут все вареньем обляпано? Эй, слушай сюда. Теперь я хочу знать, как все случилось. Рассказывай.
26
О моем дне рождения, когда мне исполнялось семь лет — Нет, мы не закажем тебе на день рождения замок-батут… “Почему?” Ты еще спрашиваешь? Сам подумай, куда я приткну твой хренов батут у нас во дворе?.. Думаешь, дворы раздвигаются по волшебству? То-то, а я вот все наперед прикидываю.
О том, почему нельзя разговаривать с незнакомыми людьми — Послушай, если незнакомый дядька или незнакомая тетка станут говорить тебе всякие хорошие слова, беги от них со всех ног. Просто так, без задней мысли, люди хороших слов не говорят. А если некоторые и говорят, пусть идут к едрене фене — проживем как-нибудь без ихних любезностей.
О манерах — Пипец! Хоть раз можно поужинать и ничего не расплескать?.. Нет, Джони, он именно что нарочно. Если б не нарочно, то, значит, он умственно отсталый. Но все тесты он прошел нормально.
27
О слезах — Меня лично не колышет, что ты ревешь. Но когда ты соплями обливаешься вместе со слезами… Руки в соплях, рубашка в соплях — безобразие. А ну, хорош плакать, бля!
О моем первом в жизни походе в гости с ночевкой — Смотри там, не обделайся.
О дразнилках — Говоришь, он тебя гомиком обозвал? Большое дело. Быть гомосексуалистом не зазорно… Нет, я разве сказал, что ты гомосексуалист? Господи ты боже мой! Теперь я понимаю, почему этот парень тебя подъебывает.
Что естественно, то не безобразно — Я у себя дома. Захочу надеть штаны — надену. Захочу — буду ходить голый. Тот факт, что скоро зайдут твои друзья, к делу не относится. В смысле, мне пофиг.