Николева М.Ф. Михаил Юрьевич Лермонтов: жизнь и творчество,

Лермонтов был восприемником *, как свидетельствуют об этом записи в церковных книгах. Большое влияние оказал на Лермонтова дядька его, Андрей Иванович Соколов, человек правдивый, неподкуп­ ной честности. Прекрасную память он оставил о себе сре­ ди населения Тархан. Недаром он заслужил любовь и до­ верие Михаила Юрьевича. Наблюдательный, отзывчивый мальчик видел личную и имущественную зависимость крестьян от помещиков, видел, как подвергались они побоям, как всячески унижа­ лось их человеческое достоинство. Елизавета Алексеевна не была жестокой помещицей, но обычаи крепостнических отношений существовали и в ее усадебной жизни. Тарханские старожилы, ее современники, рассказывали впоследствии, что в Тарханах применялись телесные на­ казания. Это глубоко возмущало Лермонтова, даже когда он был еще ребенком; защищая жертвы, он ярост­ но набрасывался на исполнителей наказаний. Одно из преданий передает это так: «Избави боже, чтобы при Михаиле Юрьевиче кого-нибудь выпороли. Д аж е когда он был еще ребенком, не позволял этого. Бы ­ вало видит, что крестьян ведут на порку, сию минуту бе­ жит к бабушке и говорит: «Бабенька, это что же такое — бить людей? Я запрещаю. Ведь они такие же люди, как и мы». И бабушка отменяла порку...» Ужасающее несоответствие между героической ролью народа в великом историческом прошлом России и его жалким, рабским существованием в настоящем не могло не поражать вдумчивого мальчика. Осознать сложный и трудный вопрос о социальном не­ равенстве, сделать обобщение, что таково положение во всей стране, что такова действительность, Лермонтов тогда еще не мог. Однако впечатления от этой страшной неспра­ ведливости послужили основой, на которой выросло глу­ бокое, неизменное до конца жизни сочувствие Лермонтова угнетенному крепостничеством крестьянству и горячее стремление защитить свободу человеческой личности.

1 При церковном обряде крещения — крестным отцом. По рас­ пространенному обычаю, участвовать в обряде крещения приглаша­ лись лица, наиболее почетные для данной семьи. Крестный должен был проявлять по отношению к своему крестнику заботу, внимание.

20

В каком освещении доходили до Лермонтова известия о 'юсстании декабристов и как он переживал их, прямых указаний об этом не сохранилось. Но совершенно бес­ спорно, что впечатлительный, проницательный мальчик не \>ог оставаться в неведении относительно всего происхо­ дящего и в близкой семье и во всей стране. Судя по чрезвычайно свободолюбивому настроению первых поэти­ ческих произведений Лермонтова, движение декабристов, бесспорно, находило в нем сочувствие, пусть в то время и не во всем осознанное. Но оно подготовило Лермонтова к глубокому восприятию свободолюбивых декабристских идей и определило впоследствии его страстное желание следовать по пути декабристов. Большое влияние на ребенка имело его постоянное общение с природой. Усадьба Елизаветы Алексеевны была для степной по­ лосы довольно живописна. Она сохранилась до наших дней. Дом стоит в саду. Сад с тенистыми аллеями с одной стороны дома спускается по отлогому откосу к ^оврагу, на дне которого бежит неумолчно журчащий ручей. За овра­ гом начинается возвышенность, которая в то время была покрыта лесом. С другой стороны дома сад спускается к пруду, перегороженному плотиной. За прудом — приго­ рок, на котором раскинулось с е л о Тарханы. За прудом же, рядом с селом, находится другой сад, с огромной аллеей вековых лип. А далее, за усадьбой и селом, во все стороны степь, поля, необъятная ширь до самого горизонта. На этом просторе бегал, играл маленький Лермонтов, впитывая красоту родной природы, как воздух, и поэзия природы стала органической частью его творчества. Поэт сам потом говорил о себе, что он «пламенно любил природу». Из детских впечатлений вынесены им люби­ мые его образы звезд и облаков. В поэзии Лермонтова они часто встречаются как символы стремления к возвы­ шенной цели жизни и к свободе. Юношей Лермонтов вспоминал: «Я помню один сон; когда я был еще 8-ми лет, он сильно подействовал на мою душу. В те ж е лета я один раз ехал в грозу куда-то^; и помню облако, которое, небольшое, как бы оторванный клочок черного плаща, быстро неслось по небу; это так живо передо мной, как будто вижу».

23

3

Николева

33

издал указ о закрытии его и преобразовании пансиона в гимназию. После пансиона Николай посетил одну из гимназий. Всех учеников колоннами выстроили в актовом зале. Царь со свитой стояли посередине зала. Все оцепенели, была мертвая тишина. Выступил директор с докладом о состоянии гимназии, о занятиях учеников. В конце до­ клада он несколько взволнованным голосом доложил ца­ рю, что в одном из старших классов есть ученик необыкно­ венно способный, который сделал самостоятельные вы­ воды по физике, производит самостоятельные опыты и сделал открытие. Добавил, что гимназия ждет от него вклада в науку. Пример его увлечения наукой благо­ творно действует на других учеников. Николай обвел своими холодными, навыкате глазами весь зал, подошел и взял за руку громадного, широкоплечего детину с ту­ пым выражением лица, самого бестолкового и ленивого ученика в классе, подвел его к директору и сказал: «Мне вот какие нужны!» Море николаевской реакции не могло не залить такой единственный цветущий остров, каким был университет­ ский пансион. После преобразования неизбежно должен был изме­ ниться и весь дух учебного заведения: учебные программы вводились в более тесные рамки, сильно менялась и воспитательная сторона. Вводились, согласно уставу гим­ назии, как мера наказания розги. И преподаватели и ученики очень жалели о закрытии пансиона. Многие из них отказались переходить в гимна­ зию. Отказался и Лермонтов. На семейном совете было решено, что летом он подготовится и осенью поступит в университет. Эти события совпали с обсуждением другого трудного и сложного вопроса для Лермонтова: с. кем будет он жить дальше — с бабушкой или с отцом? Приближался срок, указанный бабушкой в завещании. Д ля решения этого вопроса нужно было участие отца поэта. Бабушка с глубоким волнением и нетерпением ждала приезда Юрия Петровича. Он приехал и очень определенно выра­ зил желание, чтобы сын жил с ним. Положение Михаила Юрьевича было тяжелое: он любил обоих. Бабушка не допускала мысли, что Михаил Юрьевич будет колебаться 42

между нею и отцом. Ее страстная, безграничная привя­ занность к внуку, страх потерять его нарушили равнове­ сие ее нервных сил, и вражда ее к Юрию Петровичу вы­ явилась в полной мере. Юрий Петрович настаивал на своем желании жить с сыном. Он не понимал пережи­ ваний сына и не щадил его. Отрицательные стороны характеров бабушки и отца, неизбежно открывшиеся в этой страстной, длительной борьбе из-за него, потрясли чуткую, пылко воспринимаю­ щую душу Михаила Юрьевича. Это ярко отразилось в той же автобиографической трагедии «МепзсЬеп ипс! ЬеМепзсЬаНеп». Свои переживания в этой борьбе Лермонтов выразил словами главного героя — Юрия, который гово­ рит своему товарищу: «.. .ты знаешь, что у моей бабки, моей воспитательницы — жестокая распря с отцом моим, и это все на меня упадает...» «. . .я не тот Юрий, которого ты знал прежде, не тот, который с детским простосерде­ чием и доверчивостью кидался в объятья всякого, не тот, которого занимала несбыточная, но прекрасная мечта зем­ ного, общего братства, у которого при одном названии сво­ боды сердце вздрагивало и щеки покрывались живым ру­ мянцем — о! друг мой! — того юношу давным-давно похо­ ронили. ..» « .. .Помнишь ли ты Юрия, — восклицает с горечью он дальше, — когда он был счастлив; когда ни раздоры семейственные, ни несправедливости еще не начинали огорчать его? — Лучшим разговором для меня было раз­ мышленье о людях. — Помнишь ли, как нетерпеливо ста­ рался я узнавать сердце человеческое, как пламенно я любил природу, как творение человечества было пре­ красно в ослепленных глазах моих — сон этот миновался, потому что я слишком хорошо узнал лю дей...» О раздорах близких людей, происходивших из-за него, Юрий говорит: «Несправедливости, злоба — все посыпа­ лось на голову мою, — как будто туча разлетевшись упала на меня и разразилась. . .» Михаил Юрьевич оказался в безвыходном положении: столкнулись «долг природы и благодарность». И положе­ ние его тем более было мучительно, что сердце у него было такое, которое «любит и* ненавидит до крайности...» В трагедии «МепзсЬеп ипс! Ье^епзсЬайеп» много кар­ тин, в которых Лермонтов с резким осуждением описывает 43

нравы крепостников. Силен в ней и антирелигиозный мо­ тив. Драма написана Лермонтовым после пережитых со­ бытий в семье. В связи с автобиографичностью этого произведения возникает вопрос: насколько верно изображены в ней ха­ рактеры? В том настроении разочарования в людях, в ка­ ком находился Лермонтов после пережитой им трагедии, он так остро воспринимал недостатки обоих близких лю­ дей: бабушки и отца, что мог единичные отрицательные проявления их характеров принимать за основные и пре­ увеличивать их. Когда после некоторого времени страсти улеглись, отношение к бабушке и отцу установилось преж­ нее.

'(?-

и:т\\ ет0 1830 года Лермонтов проводил вместе с оа-

бушкой в подмосковном имении Середниково, принадлежавшем вдове брата бабушки Д. А. Столыпина. У Столыпиных в Середникове была большая библиотека — любознательность Л ер­ монтова могла быть вполне удовлетворена. Судя по сти­ хотворениям, написанным им в Середникове, он продол­ жал в деревне жить напряженной внутренней жизнью. Пережитые волнения продолжали болью отзываться в его сердце. Ни красота майской природы, ни веселое общество 45

окружавшей его молодежи не успокаивали его. В одном из первых середниковских стихотворений Лермонтов пишет: Вчера до самой ночи просидел Я на кладбище, всё смотрел, смотрел Вокруг с е б я ...

Что заставило его уйти из великолепного парка, из цветущего сада в такое грустное место? Очевидно, тя­ жело ему было. Свои размышления на кладбище он з а ­ канчивает стихами, выражающими глубокое разочарова­ ние в людях: толпящиеся мошки не больше ли славят ми­ роздание, Чем человек, сей царь над общим злом, С коварным сердцем, с ложным языком? ..

16 мая Лермонтов пишет стихотворение, из которого видно, ч^то мысль о смерти, приходившая ему во время семейной драмы, не оставляла его и здесь, в Середникове. Однако эта мрачная мысль побеждалась стремлением его к деятельности, устойчивой идеей о его высоком обще­ ственном назначении поэта: Боюсь не смерти я. О нет! Боюсь исчезнуть совершенно. Хочу, чтоб труд мой вдохновенный Когда-нибудь увидел свет...

Рано загорелось в Лермонтове желание беззаветного служения обществу. Он не прекращает критики общест­ венных условий, пустоты светского общества. В середине июля Лермонтов приезжал ненадолго в Москву. Приезд среди лета в Москву мало способствовал поэтическому творчеству, но Лермонтов написал стихотво­ рение, которое указывает на непрерывную интенсивную работу мысли в нем. Стихотворение «Булевар» — это едкая сатира на мо­ сковскую светскую публику, встреченную им на бульваре. Сатира показывает большую наблюдательность и острую проницательность в понимании людей, удивительную для пятнадцатилетнего мальчика. Очевидно, Лермонтов за ­ думывал ряд сатир на эту жалкую по своему ничтожеству светскую толпу. В конце приписка: «Продолжение впредь».

46

Дом в усадьбе Середниково. Фотография В. Чудинова. 1937.

В это лето Лермонтов через семинариста Орлова по­ знакомился полнее с народным творчеством. Орлов пре­ подавал своему ученику Аркадию Столыпину русскую словесность. Лермонтов часто и охотно беседовал с семи­ наристом о русской литературе, о стихосложении, но больше всего о народном творчестве. Орлов, занимавшийся русской словесностью, сам был очень заинтересо­ ван народной поэзией и знал ее. Он сообщил Лермонтову много сказок и старинных народных песен. Поэт еще в пансионе под влиянием учителя Дубенского начал увле­ каться народными песнями; он написал несколько стихо­ творений в народном духе, следил по журналам за статьями о народном творчестве. Понятно, что Лермонтов готов^был целые дни проводить с учителем Орловым, ко­ торый не пользовался большим вниманием аристократиче­ ской семьи Столыпиных, и беседовать с ним на волнующие темы. Под впечатлением бесед с Орловым о народной поэзии Лермонтов сделал заметку в записной тетради: «Наша литература так бедна, что я из нее ничего не могу заим47

ствовать; в. 15 же лет ум не так быстро принимает впе­ чатления, как в детстве; но тогда я почти ничего не читал. Однако же, если захочу вдаться в поэзию народную, то, верно, нигде больше не буду ее искать, как в русских песнях. Как жалко, что у меня была мамушкой немка, а не русская — я не слыхал сказок народных; в них, верно, больше поэзии, чем во всей французской словес­ ности». Первая фраза записи вызывала всегда недоумение. Известно, как многому научился Лермонтов у русских поэтов. Поэт хорошо знал русскую литературу и многое заимствовал из нее в первых пробах пера, особенно из Пушкина. Нельзя начальную фразу записи понимать буквально, как делали некоторые лермонтоведы. Это по­ родило неверное толкование слов Лермонтова, бросающее укор поэту. Не мог Лермонтов определять русскую лите­ ратуру словами «так бедна». Не говоря о Жуковском, один Пушкин что дал ему! Если правильно понять эту фразу, вся запись становится выразительной, ясной, очень характерной для Лермонтова. Записи в тетради, где сделана и эта запись, кратки, отрывочны, поэт их делал для одного себя. Например, за ­ метка: «Музыка моего сердца сегодня расстроена...» Что разумел Лермонтов под «музыкой сердца»? Какое душев­ ное переживание вызвало дисгармонию в нем? Что-то для него большое, сложное, но нам не совсем ясное. Так же отрывочна и эта запись. Под словами «так бедна» Л ер­ монтов имел в виду б е д н о с т ь р у с с к о й л и т е ­ р а т у р ы н а р о д н ы м и э л е м е н т а м и . Об этом и Пушкин жалел. Состояние «бедной» русской словесности Пушкин находил безотрадным и объяснял это отсут­ ствием традиций. Пушкин писал: «Приступая к изучению нашей словесности, мы хотели бы обратиться назад и взглянуть с любопытством и благоговением на ее старин­ ные памятники... Но, к сожалению, старой словесности у нас не существует...» «Несколько сказок и песен, бес­ престанно поновляемых изустным преданием, сохранили полуизглаженные черты народности, и С л о в о о п о л к у И г о р е в е возвышается уединенным памятником в пу­ стыне нашей древней словесности». Элемент народ­ ности в русской литературе Пушкин видел только у Кры­ лова и отчасти в «Вечерах на хуторе» Гоголя.

48

Теперь всякий школьник может внести поправки к словам Пушкина относительно народной словесности; много сокровищ народной поэзии открыто с тех пор, но тогда все богатство народного творчества не было из­ вестно. В письме к брату Льву Сергеевичу из Михайловского Пушкин писал: « .. .вечером слушаю сказки — и вознагра­ ждаю тем недостатки проклятого своего воспитания. Что за прелесть эти сказки! каждая есть поэма!» Вся запись Лермонтова проникнута единой, как и в письме Пушкина, определенной мыслью, одним ж ела­ нием — приобщиться к народной поэзии. Под впечатлением бесед с учителем Орловым у Л ер­ монтова обострился интерес к народному творчеству, и он жалеет, что не может н и ч е г о заимствовать из нашей литературы, так как того, что ему нужно было в данный момент, в ней не было. Следующая фраза записи, что «в 15 же лет ум не так быстро принимает впечатления, как в детстве», как раз относится только к народному эпосу — к сказкам — и ни к чему больше. Эта фраза стоит в тесной логической связи с предшествующей фра­ зой. Каждый по собственному опыту знает, какой бога­ тейший волшебный мир, ни с чем несравнимый, вносят в детскую душу сказки. Ребенок, особенно впечатлитель­ ный, не только воспринимает фабулу сказки, но и твор­ чески ее переживает. Всякая деталь в сказке, какой-ни­ будь кленовый листочек, живет своей жизнью в его пред­ ставлении. Юноша же в пятнадцать лет, слушая сказки, не воспринимает поэтически подобные детали и даже может не заметить их. Следовательно, сказка не вызовет в нем животрепещущего мира поэзии, которым преиспол­ нено народное творчество. Отсюда и явилось у Лермон­ това сожаление, что у него не было в детстве русской ма­ мушки. Слова: «Однако же, если захочу вдаться в поэзию на­ родную. ..» — ясно говорят, что, хотя утрачен им такой богатейший источник народного творчества, как сказка, остается еще подлинный источник народности — песня! Смысл записи ясен и характерен для Лермонтова. Из окружавшей его в Середникове молодежи никто не понимал кипучей умственной жизни Лермонтова, никто не сумел заглянуть в его сложный внутренний мир. Одна из 4

Николева

49

Середниковская молодежь решила проводить их до Москвы, а оттуда всей компанией идти на богомолье в Троице-Сергиевскую лавру, с которой связано много исторических воспоминаний.

14 августа все встали до восхода солнца и отправи­ лись из Москвы в лавру. Экипаж, в котором сидела бабушка, ехал впереди ш а­ гом, а за ним шла молодежь. Сушкова впоследствии вспоминала: « .. .все мы были веселы, много болтали, еще более смеялись, а чему? бог зн ает!.. На четвертый день мы пришли в л а в р у ... На паперти встретили мы слепого нищего. Он дряхлою, дрожащею рукою поднес нам свою деревянную чашечку, все мы надавали ему мелких денег: услыша звук монет, бедняк крестился, стал нас благо­ дарить, приговаривая: «Пошли вам бог счастия, добрые господа; а вот намедни приходили сюда тоже господа, тоже молодые, да шалуны, насмеялись надо мною: на­ ложили полную чашечку камушков. Бог с ними!» Мы поспешно возвратились домой, чтобы пообедать и отдохнуть. Все мы суетились около стола, в нетерпели­ вом ожидании обеда, один Лермонтов не принимал уча­ стия в наших хлопотах; он стоял на коленях перед стулом, карандаш его быстро бегал по клочку серой бумаги, и он как будто не замечал нас, не слышал, как мы шумели, усаживаясь за обед и принимаясь за ботвинью. Окончив писать, он вскочил, тряхнул головой, сел на оставшийся стул против меня и передал мне нововышедшие из-под его карандаша стихи: У врат обители святой Стоял просящий подаянья Бедняк иссохший, чуть живой От глада, жажды и страданья. Куска лишь хлеба он просил, И взор являл живую муку, И кто-то камень положил В его протянутую руку. Так я молил твоей любви С слезами горькими, с тоскою; Так чувства лучшие мои Обмануты на век тобою! — 4*

51

люционное брожение в Польше, в немецких княжествах: Саксонии, Баварии и других. Не могло спокойно отнестись к такому хотя отдален­ ному, но сильному революционному взрыву и русское об­ щество. Аристократия и бюрократия возмущались париж­ ской «толпой» и были целиком на стороне низверженного короля. Оппозиционно настроенные круги, особенно революци­ онная молодежь, были всецело на стороне восставшего народа. Лермонтов горячо откликнулся на это событие. В сти­ хотворении «30 июля. — (Париж) 1830 года» он бросает укор королю за унижение народа и смело заявляет: «Есть суд земной и для ц арей ...» Восставшему народу поэт выражает горячее сочувст­ вие. Народ для него не презренная «толпа», а «гражда­ не», и кровь, ими пролитая, — «праведная кровь». О! чем заплатишь ты, тиран, За эту праведную кровь, За кровь людей, за кровь граждан*

С поразительной чуткостью и пониманием отзывал­ ся Лермонтов на проявления народного протеста и борьбы. Летом 1830 года было неспокойно и в России. В июне в Севастополе возник слух, что с кораблей занесена чума. Бесконечные карантинные стеснения и в связи с ними злоупотребления чиновников вывели из терпения матро­ сов и жителей Корабельной слободы. Произошел «чум­ ный» бунт; восставшими был убит генерал-губернатор Н. А. Столыпин, брат бабушки. Лермонтов понимал ее горе, но он глубоко задумался над этим событием и его значением. Поэт знал о стихийности, неорганизованности этого восстания, знал о беспощадной расправе с восстав­ шими, но он сделал из этого печально кончившегося собы­ тия далеко идущий вывод. Свои думы он выразил в сти­ хотворении «Предсказание». С исключительной проница­ тельностью, политической прозорливостью юный поэт предсказывает, что Настанет год, России черный год, Когда царей корона уп адет.. .

54

«Дух буйства и своеволия распространился до такой степени, что крестьяне вовсе отказались от повино­ венья», гласило одно из многочисленных донесений в столицу. Во многие имения вводились военные команды. Расправа с восставшими была жестокой. Но это не оста­ новило бунты. Вскоре эпидемия надвинулась и на Москву. Все учеб­ ные заведения, присутственные места были закрыты, торговля прекратилась. Москва была оцеплена строгим военным кордоном, и был учрежден карантин. Кто мог и успел, бежал из города. Оставшиеся жители заперлись в своих домах. Лермонтов и бабушка оставались в М о­ скве. Лермонтов не поддавался панике. Несмотря на такое страшное время, он написал несколько стихотворений и одну большую поэму. Чрезвычайно показательно для Лермонтова и как поэта и как человека, что в этих стихотворениях он не отрывался от окружающей мрачной действительности, а отражал свои тревожные переживания, непосредственно связанные с ней. В конце сентября дошли до Москвы слухи, что и в нов­ городских военных поселениях тоже вспыхнуло восстание, но было подавлено. Жизнь в военных поселениях была невыносимо тяжела. Крестьяне находились под двойным гнетом крепостного права и постоянной тяжелой воен­ ной службы. Эту систему выдумал и провел в жизнь в своих и соседних владениях всесильный временщик при Александре Первом — Аракчеев, которого Пушкин назвал «гением зла». Положение военных поселян было настолько невыно­ симо, что многие лица, даж е из высшей администрации, считали бунты среди них неизбежными. И потому слухи предупредили события: эпидемия туда не дошла, восста­ ния не было, но под влиянием слухов о бунтах в цент­ ральной России началось «брожение умов» в Новгород­ ской губернии и в Новгороде. Это было похоже на тучи, собирающиеся перед грозой. Страшная гроза там разра­ зилась в следующем, 1831 году. /Лермонтов, как и декабристы и предшествующие пе­ редовые писатели и поэты, питал иллюзию, что в новго­ родцах жив еще дух былой вольности. С тем большим 56

сочувствием и скорбью он отозвался на слух о неудавшемся восстании в новгородских поселениях: Сыны снегов, сыны славян, Зачем вы мужеством упали? Зачем? .. Погибнет ваш тиран, Как все тираны погибали!..

На автографе стихотворения дата: «3 октября». Сти­ хотворение зачеркнуто — понятно почему. Под воздействием своих размышлений о минувшей нов­ городской вольности Лермонтов ищет героический образ в далеком прошлом Новгорода и пишет поэму «Послед­ ний сын вольности». Героем поэмы он взял новгородского витязя Вадима, вождя новгородцев, восставших в IX веке против варяжских князей. О новгородской вольности, о борце за нее — Вадиме Храбром — писали и Пушкин и поэт-декабрист Рылеев. В образе Вадима они видели символ свободы. Юный поэт продолжал традиции гражданской поэзии своих великих предшественников, в частности, и в трак­ товке героя Вадима. Но что удивительно: Лермонтовюноша внес в поэму не меньше, чем они, революционной силы и энергии. Лермонтов вложил в сердце Вадима «глубокую тоску души по вольности милой, по родине святой». Вадим не мог «с безнадежием немым на стыд отече­ ства Глядеть» и смело решил: Не буду у варяжских ног. — Иль он, иль я: один из нас Падет! в пример другим падет!. >

Шестнадцатилетний поэт остался верен чувству дейст­ вительности — не сделал из Вадима романтического героя. Вадим, не поддержанный народом, пал в поединке с Рюриком. Но дело его Лермонтов не считал погибшим и твердо верил, что оно отзовется в будущем; Но через много, много лет Все будет славиться Вадим, И грозным именем твоим Народы устрашат князей, Как тенью вольности своей.

58

недовольство лекциями бездарных профессоров. 16 марта 1831 года против малообразованного, грубого профессора Малова студенты выступили организованно: слушатели юридического отделения пригласили товарищей с других отделений, в том числе и медицинского, и устроили на лекции профессора скандал, так что он немедленно ушел из университета. В этой истории принял участие и Л ер­ монтов, но в чем именно выражалось его участие в «маловской» истории, осталось невыясненным. Не любили студенты и других профессоров, хотя и не в такой степени, как Малова. По их предметам студенты не занимались и лекций не слушали. Между тем умствен­ ная жизнь студенчества была напряженной и ожив­ ленной. Как ни старалась николаевская реакция задушить об­ щественную жизнь, убить в передовых людях интерес к со­ циальным и политическим вопросам она была бессильна. Ужасающие условия общественного строя, крепостное право, безграничный деспотизм и произвол порождали критику строя — первую стадию протеста. Николаевская реакция, создавая исключительно тяж е­ лые условия для развития печатного слова, могла за ­ держать, но не остановить его. Передовые писатели смотрели на ^газеты, журналы как на орудие общественнополитической борьбы и старались проводить, хотя с боль­ шими трудностями, через все рогатки цензуры свои сво­ бодолюбивые идеи в печати. И потому, как ни жестока ыла цензура, проблески свободной мысли пробивались в прогрессивных журналах. Молодые умы их подхваты­ вали, продумывали и горячо обсуждали. /Обсуждение в среде студенчества событий внутри Рос­ сии. бунтов в городах, восстаний крепостных, реакцион­ ных распоряжений Николая, чтение и обсуждение неле­ гальной литературы (запрещенных стихотворений Пуш­ кина и поэтов-декабристов — Рылеева, Кюхельбекера, В. Раевского, А. Бестужева и других), споры на теорети­ ческие темы философские, литературные и научные,_ все это возбуждало интересы студенчества. Умственная жизнь среди молодежи била ключом. Декабристские идеи оживали здесь. Накапливались силы для будущей борьбы с николаевской реакцией. Д ля более свободного обмена мыслями студенчество тогда делилось на кружки. Круж^ 60

ки собирались постоянно, и в них шли горячие, продолжи­ тельные споры.) Одновремеййо с Лермонтовым в университете учились замечательные юноши — Белинский, Герцен, Огарев, Стан­ кевич, Гончаров. Белинский стал одним из величайших людей нашей родины. С юных лет до последнего дня жизни Белинский был пламенным и неустрашимым бордом против крепостного права, страстным, беспощадным обличителем всякого на­ силия над народом. Это был человек гениальной проницательности, гени­ альной чуткости в оценке явлений общественно-политиче­ ской жизни и художественных произведений. Герцен стал блестящим публицистом революционнодемократического лагеря. Протестующая горячая натура его не выдержала гнета николаевского режима — он покинул родину; издававшийся им в Англии боевой пе­ чатный орган «Колокол» сыграл огромную роль в развитии освободительного движения в России. Ога­ р е в — друг и соратник Герцена, поэт и революционный деятель. В лице Белинского, Герцена и Огарева в русском ре­ волюционно-освободительном движении сформировались первые революционные демократы. В. И. Ленин указал, что эти первые революционерыдемократы сыграли великую роль в подготовке русской революции. Гончаров — в будущем крупный классик русской ли­ тературы. Станкевич — юноша большого, светлого ума и необыкновенной душевной чистоты. Личным обаянием он оказывал большое воздействие на своих товарищей-студентов и пользовался среди них огромным авторитетом. Станкевич, несомненно, занял бы большое место в исто­ рии общественного развития России, но он рано умер. В «Былом и думах» Герцен вспоминал о студенческой жизни: «.. .больше лекций и профессоров развивала сту­ дентов аудитория юным столкновением, обменом мыс­ лей. .. Что мы, собственно, проповедовали, трудно сказать. Идеи были смутные; мы проповедовали французскую ре­ волюцию, потом проповедовали конституцию и респуб­ лику. .. но пуще всего мы проповедовали ненависть ко 61

всякому насилию, ко всякому произволу... Мы и наши товарищи говорили в аудитории открыто все, что прихо­ дило в голову, тетрадки з а п р е щ е н н ы х стихов хо­ дили из рук в руки, запрещенные книги читались с ком­ ментариями, и при всем том я не помню ни одного доноса из аудитории, ни одного предательства». /Студенческие кружки собирались постоянно. Не все кружки в одинаковой мере были поглощены разрешением социально-политических вопросов, не все одинаково углуб­ лялись в этико-философские вопросы, но литература, театр, журнальные статьи интересовали всех. В среде передовых студентов, особенно в кружке Герцена, интере­ совавшегося больше всего социально-политическими во­ просами, часто возникали горячие споры, и велись они зачастую всю ночь, а затем возобновлялись в универси­ тете между лекциями] Прославились чуть не на весь университет диспуты, которые происходили у Белинского в комнате № 11 уни­ верситетского общежития. Диспуты в «одиннадцатом номере» привлекали всех студентов, живших в общежитии («казеннокоштных»), а потом и тех, кто жил на частных квартирах. В кружке Белинского горячо обсуждались вопросы социально-политического характера и литератур­ ные. На этих товарищеских собраниях Белинский прочи­ тал свою драму «Дмитрий Калинин», проникнутую глу­ боким возмущением против крепостничества. Вокруг таких выдающихся студентов, как Белинский, Герцен и Станкевич, группировались еще несколько очень одаренных юношей, занявших впоследствии видное место в литературе, науке и общественной жизни. В бурно непримиримых, пламенных спорах, которые тогда вела передовая молодежь, выявлялись великие идеи, определившие в ближайшие годы революционное сознание и подготовившие почву для демократов-революционеров. Влияние этих идей на массу студенчества было огромно. /Лермонтов не был знаком в университете ни с кем из этих будущих выдающихся людей России. У поэта имелся небольшой кружок близких товарищей, с которыми у него были теплые* дружеские отношения, но едва ли в ком из них он мог найти опору в своей сложной, глубокой вну­ тренней жизни.)

62

До поступления в университет Лермонтов знал и пере­ думал многое из того, по поводу чего волновались и спо­ рили окружавшие его юноши. Мы уже видели, как рано, как мучительно пытливо поэт начал задумываться над сложными вопросами жизни, какой богатый мир глубо­ ких дум и возвышенных чувств волновал его. В университет он вступил, уже многое поняв, со зна­ нием жизни и людей и с тяжелым разочарованием в них. Лермонтов охватывал жизнь неизмеримо шире, глуб­ же своих ближайших сверстников, он в пятнадцать лет начал напряженно, глубоко жить идеями своего времени. Впоследствии Белинский дал краткое, меткое определе­ ние этой способности Лермонтова: « . . . в нем было пред­ чувствие будущих идеалов». Лермонтов гениальным чутьем угадывал противоречия социальной жизни и рож­ дающиеся из них потребности народа и всей страны. В университете, особенно в первый год, в Лермонтове происходил сложный процесс самоопределения. Он уяснял свое назначение, свое место в жизни, в нем шла напря­ женная работа мысли о путях и средствах борьбы за свои идеалы. Вопросы социально-политические захватывали его всецело, он глубоко переживал их — он переживал, как выразился сам поэт, «бурю чувств». Университетский период является самым богатым по количеству написанного Лермонтовым. За это время им написано около трехсот стихотворений, две драмы, не­ сколько поэм. Очень много набросано планов для драм и трагедий. Творческая работа «кипела» в нем. Одновременно Лермонтов много занимался, читал. Н а­ читанность поэта была поразительная. В замечаниях, сде­ ланных в записных тетрадях в 1831 году, сказывается большая независимость, оригинальность мысли и тон­ кость суждений о прочитанном, как, например, о Шекс­ пире, о Руссо, о Гёте. Лермонтов увлекался историей и вдохновлялся ге- ^ роями прошлого. Достаточно было ему познакомиться по Плутарху с историей римского императора Нерона, полководца Мария, как пылкое поэтическое воображе­ ние рисует ему целые трагедии из времен этих героев, и он записывает: «написать трагедию «Нерон», написать трагедию «Марий», при этом дает подробный план 63

трагедий. Поражает в юном Лермонтове это кипение творческих сил, богатство мыслей и тем: Я чувствую — судьба не умертвит Во мне возросший деятельный гений.. .

Юный поэт ощущал в себе силы борца и ж аж дал при­ ложить их к великому общему делу. Эти две черты Лермонтова — вдумчивое отношение к общественной жизни и горячее желание активно вме­ шиваться в нее, — неизменные в нем с ранних лет до конца жизни, глубоко определяют его образ. В стихотво­ рении «Поток» сам поэт ж ажду кипучего творческого участия в жизни раскрывает как органическую потреб­ ность своей натуры: Источник страсти есть во мне Великий и чудесный... Родится с жизнью этот ключ И с жизнью исчезает; В ином он слаб, в другом могуч, Но всех он увлекает; И первый счастлив, но такой Я праздный отдал бы покой За несколько мгновений Блаженства иль мучений.

В варианте этого стихотворения поэт восклицает: Пускай ж е мчится мой поток Неистовый и бурный!. .

Лермонтов был тем редким борцом, для которого не­ сколько мгновений торжества в достижении высокой цели или даже страданий за достижение ее выше, дороже жизни. Весь этот богатый внутренний мир Лермонтов отражал в своем творчестве. Трагедия жизни Лермонтова, скорбность его поэзии объясняются невозможностью для него в николаевской России проявить всю полноту творческих, деятельных сил своей героической личности. Ему нужна была борьба с гнетущими социально-политическими условиями, борьба для блага народа.

64

рише ледо 50ло ‘б-

Живи Лермонтов в кипучую революционную эпоху, он, жаждущий великого подвига, за благо родины отдал бы жизнь свою. В душе Лермонтова с этой жаждой великого участия в жизни, с кипением в его крови «бурь мятежных» нераз­ рывно, органически связана и любовь его к свободе. Действенная любовь к свободе проникала всю его поэзию, все его существо, и он по праву называл себя «другом свободы». Друг свободы, Лермонтов горячо отзывался на революционные события, происходившие в его время в других странах. Стихотворение «10 июля 1830» отражает восста­ ние одного из небольших европейских народов, какого точно — не установлено; стихотворение «30 июля. — (П а­ риж) 1830 года» — парижскую революцию. Как художник Лермонтов нарисовал картину «Штурм Варшавы», посвященную польскому восстанию 1831 года. На родине был беспросветный гнет, в поэте загорелась ж аж да активной борьбы, и у него вырвалось воскли­ цание: Не могу на родине томиться, Прочь отсель, туда, в кровавый бой.

Вместе с любовью к свободе в Лермонтове жила такой же силы кровная любовь к родине. Поэт писал: Я родину люблю и больше многих.

л з

Условия общественной жизни не давали возможности не только приложить на деле высокие стремления, но даже уточнить и уяснить их. Поэт на каждом шагу видел несоответствие его требований реальным условиям крепо­ стнической реакции. Это, естественно, внесло в его душу разлад, сомнение в достижимости поставленных им целей, Противоречия жизни, сомнения вызывали в Лермон­ тове острые, скрываемые в глубине души страдания:

I

И как я мучусь, знает лишь творец; Но равнодушный мир не должен знать.

[

[ !

Единственно, чем он облегчал свои страдания, — это творчество, но тем ценнее это творчество для характери­ стики поэта: мы имеем дело как бы с дневником, которому поэт поверял свои думы. Иногда этот поэтический дневник превращается в исповедь, открывающую сложный 5

Николева

65

внутренний мир поэта до самых глубин его. Поэт вклады­ вал в этот поэтический дневник все свои думы, все стра­ дания своей мятущейся натуры, как он сам это подтвер­ ждает: Мои слова печальны: знаю, Я их от сердца отрываю, Чтоб муки с ними оторвать.

Но Лермонтов не теряет веры в освобождение родины и дает «святое обещание» отдать свои силы на подвиг «за счастье и славу отчизны своей»: За дело общее, быть может, я паду Иль жизнь в изгнании бесплодно проведу..«

О другой славе для себя поэт не думает, и эта мечта окрашивает всю его юношескую поэзию. Юношеская поэзия Лермонтова указывает еще на одну черту личности поэта — на внутреннее благородство. В этом отношении особенно показательно стихотворе­ ние «К ***»: О, полно извинять разврат! Ужель злодеям щит порфира? Пусть их глупцы боготворят, Пусть им звучит другая лира; Но ты остановись, певец, Златой венец не твой венец. Изгнаньем из страны родной Хвались повсюду как свободой; Высокой мыслью и душой Ты равно одарен природой; Ты видел зло, и перед злом Ты гордым не поник челом. Ты пел о вольности, когда Тиран гремел, грозили казни; Боясь лишь вечного суда И чуждый на земле боязни, Ты пел, и в этом есть краю Один, кто понял песнь твою.

В лермонтоведении установилось мнение, что это сти­ хотворение обращено к Пушкину. Около 1830 года появились стихотворения Пушкина 66

%

«Стансы», «Друзьям», в которых либеральные писатели усмотрели попытки примирения поэта с царем Николаем Первым и подняли по этому поводу в своем кругу шум. Эти писатели не дали себе труда разобраться в стихах Пушкина и, не поняв их, поторопились обвинить поэта в отступлении от традиций гражданской поэзии. И кого обвинили? Великого поэта Пушкина, который при личном свидании с Николаем Первым вскоре после казни и ссылки на каторгу декабристов на вопрос царя, какое отношение было бы у Пушкина к восстанию декаб­ ристов, если бы он был тогда в Петербурге, мужественно ответил: «Был бы с ними!» Великого поэта, который вме­ сте с декабристами создал свободолюбивую, протестую­ щую поэзию. Шестнадцатилетний Лермонтов нашел независимый от этих слухов тон обращения к великому поэту. Он признает моральную сторону его характера, равную по силе его высокой мысли, и высказывает сдержанное, благородно выраженное сожаление о допущенной поэтом смягченной оценке царя. Он напоминает великому поэту об огромных нравственных заслугах его как поэта-борца, которые рав­ ны по силе и значению его гению. При таком отношении Лермонтова к великому учителю его совет гордиться из­ гнанием из страны родной как свободой не нарушает об­ щего благородного тона стихов юного поэта-борца. Из поэтического дневника Лермонтова ценнейшими страницами является стихотворение «1831-го июня 11 дня». Оно знакомит нас в сжатых и сильных стихах с основными чертами личности поэта, с основными моти­ вами его творчества. Каж дая строфа стихотворения — это глава из внутренней биографии поэта, из истории его ду­ ши за годы напряженной внутренней работы. Оно указы­ вает, какие глубокие мысли кипели в Лермонтове, какие бурные чувства охватывали его. Все силы души поэта устремлялись к одному основному желанию, к основной цели — уяснить свое назначение в жизни: .....................................Пыл сграетей Возвышенных я чувствую, но слов Не нахожу и в этот миг готов Пожертвовать собой, чтоб как-нибудь Хоть тень их перелить в другую грудь.

67

Эта строфа говорит о пламенном сердце поэта, пре­ исполненном горячих, благородных стремлений к высо­ ким целям, жажды солидарности с другими в достижении этих целей. Мрачная николаевская действительность по­ давляла людей, разъединяла, не создавала среды ни для слов, ни для дел возвышенных. А Лермонтов жаж дал непосредственной боевой общественной деятель­ ности; пыл страстей возвышенных в нем был связан с кипучей волей борца против социального и морального зла. Поэт «с деятельной и пылкой душой» находит, что Так жизнь скучна, когда боренья н ет ... Мне нужно действовать, я каждый день Бессмертным сделать бы желал, как тень Великого гер оя...

У Лермонтова ж аж да великого подвига во имя общего блага — не мечта, не порыв, присущие молодости, а свой­ ство его натуры, внутренняя непреоборимая потребность. Его «деятельный гений» не знает покоя: ..................................................... понять Я не могу, что значит отдыхать. Всегда кипит и зреет что-нибудь В моем уме. Желанье и тоска Тревожат беспрестанно эту грудь.

Пылкая, нетерпеливая устремленность к борьбе вла­ дела им неотступно, поселяла тревогу, и поэт страстно, нетерпеливо ждет того дня, когда он совершит подвиг: Но что ж? Мне жизнь все как-то коротка И все боюсь, что не успею я Свершить чего-то! ..

Но жизнь вокруг поэта была неподвижна, мертва, он не мог не только утолить своей жажды подвига, но и уяснить, в чем он мог проявиться, и это вызывало в его пылкой душе мучительные страдания: Есть время — леденеет быстрый ум; Есть сумерки души, когда предмет Желаний мрачен: усыпленье дум; 68

Меж радостью и горем полусвет: Душа сама собою стеснена, Жизнь ненавистна, но и смерть страш на.. .

Но примириться с бездеятельной жизнью поэт не может: .......................................... Ж аж да бытия Во мне сильней страданий роковых...

В тех социально-политических условиях, в которых жил Лермонтов, общественная борьба неизбежно влекла «страдания роковые»; он предвидел это и не боялся их. Он готов был жизнь отдать за великое дело. Находясь в этот период своей жизни под большим влиянием идей декабристов, их героической борьбы, поэт мечтает продолжить их дело, идти по их пути в борьбе за свободу родины, какой бы ценою это ни искупалось — ценою ссылки или ценою жизни: И не забыт умру я. Смерть моя Ужасна б у д ет ... Кровавая меня могила ждет, Могила без молитв и без креста, На диком берегу ревущих вод И под туманным небом .. .

Это намек на расправу с вождями декабристов 1 Невозможность совершить в жизни подвиг вызывала в нем тоску, которой так сильно проникнута его юноше­ ская лирика. Но эта тоска по неосуществленному идеалу не подавляла его, не вызывала уныния, и его скорбь была, по существу, тоже протестом: Под ношей бытия не устает И не хладеет гордая душа; Судьба ее так скоро не убьет, А лишь взбунтует...

Потому-то поэзия Лермонтова, несмотря на ее груст­ ный тон, поднимает и воодушевляет энергию читателя. Лермонтов в этом стихотворении коснулся и чувства природы, которое так глубоко проникает его поэзию.

1 Вожди декабристов были погребены на острове Голодай, близ Петербурга.

69

Величественная природа была родственна мятежному духу поэта: Что на земле прекрасней пирамид Природы, этих гордых снежных гор? Не переменит их надменный вид Ничто: ни слава царств, ни их п озор .. .

Необъятная степь вызывает в нем мысль о вечности и о гармонии во вселенной. Вся поэзия Лермонтова, и особенно это стихотворение, дает нам чувствовать, какая великая душа была у поэта. Почти одновременно со стихотворением «1831-го июня 11 дня» была написана автобиографическая драма «Стран­ ный человек». В лице главного героя драмы Владимира Арбенина Лермонтов изобразил самого себя, а в картине пирушки студенческого кружка Арбенина — своих бли­ жайших товарищей, их интересы. В кружке Арбенина было пять человек. И в кружке Лермонтова тоже было пять человек: Алексей Лопухин, отдаленный родственник и друг детства Николай Поли­ ванов, Владимир Шеншин, Андрей Закревский и Николай Шеншин. О каждом из них мы имеем подробные и точные сведения. Установилось за этими ближайшими товари­ щами Лермонтова название «лермонтовской пятерки», и считается, что эта «пятерка» сопутствовала поэту в Мо­ сковском университете до его отъезда в Петербург. В это утверждение надо внести поправку. Из лермонтовского кружка выбыл весной 1831 года Николай Шеншин. С Шеншиным Лермонтов познакомился при поступле­ нии в университет. Ему он посвятил поэму «Последний сын вольности». И я один, один был брошен в свет, Искал друзей — и не нашел людей; Но ты явился: нежный твой привет Завязку снял с обманутых очей. — Прими ж, товарищ, дружеский обет, Прими же песню родины моей, Хоть эта песнь, быть может, милый друг, — — Оборванной струны последний зв ук !..

Судя по посвящению к поэме, Лермонтов почувство­ вал к Шеншину большую симпатию. Шеншин пробыл 70

в университете только до весны. Осенью он поступил в гвардейскую школу в Петербурге, которую окончил в 1833 году и был направлен для продолжения военной службы в Преображенский полк. Спустя два года Шеншин поступил в Военную акаде­ мию Генерального штаба. Но не суждено было этому юноше долго жить. Вот грустная справка: «В приказе по Военной акаде­ мии от 27 ноября 1835 года за № 32 предписывается исключить из списков Академии лейб-гвардии Преобра­ женского полка подпоручика Шеншина, умершего 22 ноября 1835 года». Возвратимся к драме «Странный человек». Из разговоров студентов видно, что у всех товарищей Арбенина отношение к нему дружеское: о нем говорят как о славном товарище, читают его стихи, признают их ге­ ниальность и глубокую искренность. Лермонтов отразил в этой сцене типичную черту сту­ денческой жизни — обмен мнениями и споры на теорети­ ческие темы в кружках. Один из членов кружка задает вопрос: «Господа! когда-то русские будут русскими?» Д ру­ гой отвечает: «Когда они на сто лет подвинутся назад и будут просвещаться и образовываться снова-здорова». Здесь затронута одна из характерных проблем начала 30-х годов, волновавших русское передовое общество. Лермонтов выразил свое отрицательное отношение к уко­ ренившемуся в русском дворянском обществе подражанию Западу и встал на защиту национального достоинства и самобытной силы России. Вопрос о национальной само­ бытности России разрешался тогда в передовом обществе как один из важнейших вопросов, поставленных мрачной русской действительностью. Лермонтов-юноша шел со своим временем и глубоко передумал и пережил эти во­ просы. Словами студента Заруцкого Лермонтов выразил свой проницательный взгляд на значение победы 1812 года в жизни русского народа и свою глубокую веру в силы народа: «А разве мы не доказали в 12 году, что мы русские? — Такого примера не было от начала мира! — мы современ71

ники и вполне не понимаем великого пожара Москвы; мы не можем удивляться этому поступку; эта мысль, это чувство родилось вместе с русскими; мы должны 'гор­ диться, а оставить удивление потомкам и чужестран­ цам! ..» В этом рассуждении виден Лермонтов как великий патриот. Он понимал, что слава и величие, какими по­ крыла Россию ее победа над «непобедимым» врагом, обя­ заны русскому народу, его героизму, мощи проснувше­ гося в нем национального чувства, его безграничной любви к родине. Лермонтов горячо убежден, что эти черты народа, проявленные в эпоху войны 1812 года, присущи природе русского народа, и поэт гордится этим. Вся эта сцена показывает, что кружок Лермонтова жил теми же умственными интересами, какими жило и все студенчество. В драме «Странный человек» Лермонтов охватил жизнь очень широко и с глубоким пониманием ее. В ней показано дворянское общество, называемое тогда «све­ том», психология дворян, их понятия. Нравы и быт дво­ рянства, выявляющие все ничтожество, мелкость и безду­ шие этого общества, обрисованы очень ярко. Главные силы, руководившие дворянским общест­ вом, — богатство и «мнение света». В образе отца Арбе­ нина Лермонтов показал, до какой жестокости сердца, неумолимой несправедливости к матери Арбенина довела этого человека рабская зависимость от того, «что ска­ жут». Юный Арбенин на каждом шагу чувствовал ту мелкую злобность, безучастие и бездушие, которые питало дво­ рянское общество не только по отношению к зависимым от него по положению людям, но и к равным себе в своем кругу. Характерный негодующий упрек Лермонтов бросил в адрес этого общества. Приятель Арбенина рассказал ему, что в знакомом им доме дети устроили именинникуотцу концерт на разных инструментах. Отец был в вос­ торге и не скрывал своей радости перед гостями. Гости улыбались и восхищались, а отвернувшись, смеялись, зе­ вали бесцеремонно. «Мне показались жалкими этот отец и его дети», — заключил рассказ светский «друг» Арбе­ нина. «А мне жалки бесстыдные гости, — возмутился 72

Арбенин; — не могу видеть равнодушно этого презрения к счастию ближнего, какого бы роду оно ни было». Лермонтов светское общество считает «ничтожной толпой», собранием «глупцов и злодеев». В предисловии к драме он замечает, что почти все лица писал с натуры что светское общество всегда останется для него «собра­ нием людей — бесчувственных, самолюбивых в высшей степени и полных^ зависти к тем, в душе которых сохра­ няется хотя малейшая искра небесного огн я!..» Рядом с картинами, изображающими жизнь господст­ вующего класса, вечно праздного в роскоши, обеспечен­ ной даровым крестьянским трудом, живущего мелкими, ничтожными интересами, безучастного к чужим страда­ ниям, Лермонтов показывает беспросветную, рабскую жизнь крепостных крестьян. Очень яркими красками нарисована Лермонтовым сцена, в которой ходатай от крепостных крестьян прихо­ дит к товарищу Арбенина с просьбой купить их и избавить от ужасающих жестокостей и произвола их помещицы Лермонтов словами Арбенина выразил горячее негодова­ ние против несправедливости в человеческих отноше­ ниях. Выслушав жалобы старика, крестьянского ходока, на зверства помещицы, Арбенин воскликнул: «.. .О! прокли­ наю ваши улыбки, ваше счастье, ваше богатство — все куплено кровавыми слезами. — Ломать руки, колоть, сечь выщипывать бороду волосок по волоску! .. О б ож е!!. при одной мысли об этом я чувствую боль во всех моих жи­ лах. .. Один рассказ меня приводит в бешенство! О мое отечество! мое отечество!..» В возгласе Арбенина: «О мое отечество!» — сказалось глубокое патриотическое чувство самого поэта, который устами своего героя высказывает скорбь об угнетенном крепостном крестьянстве, а эта скорбь переходит у него б скорбь об угнетенной родине. В драме выведено несколько господских слуг, в ко­ торых рабское положение убило человеческое достоин„ эта тиранка списана им с натуры: это соседка Е. А. Арсенье­ вой по имению, помещица Давыдова, сын которой жил одно время в 1арханах в числе десяти мальчиков, взятых бабушкой Лермонтова на временное воспитание. к 74

ство. Они говорят совершенно просто, как о чем-то вполне естественном, о таких вещах, от которых свободный чело­ век содрогнулся бы. Один слуга спрашивает другого, был ли встревожен его господин, когда он подавал ему одеваться. Тот отвечает: «Ни мало. Ни разу меня не уда­ рил» (курсив мой. — М. Я .). Большое место в драме отведено возвышенной, чистой, глубокой любви Арбенина к девушке, которая с легкостью предпочла этому высокому и сильному чувству внимание ничтожного человека, «друга» Арбенина. Под блестящей внешностью этого «друга» она не рассмотрела коварного, холодного, расчетливого, мелкого человека. Страдания Арбенина так же безграничны, как и его любовь. В по­ рыве отчаяния Арбенин восклицает: зачем дано ему огненное сердце, которое любит до крайности и не умеет так же ненавидеть! На эту черту натуры Арбенина указал один из гостей, когда собравшиеся начали пересуживать умершего Арбе­ нина: « .. .если он и показывался иногда веселым, то это была только личина. Как видно из его бумаг и поступков, он имел характер пылкий, душу беспокойную, и какая-то глубокая печаль от самого детства его те р за л а ... Его на­ смешки не дышали веселостью: в них видна была горь­ кая досада против всего человечества! .. У него нашли множество тетрадей, где отпечаталось все его сердце; там стихи и проза, есть глубокие мысли и огненные чув­ ства!» Огненные мысли и чувства привели Арбенина к пол­ ному презрению окружающего общества и отрицанию всего строя, породившего его. «.. .где мои исполинские за ­ мыслы? — с глубокой горечью говорит Арбенин о круше­ нии своих планов служения благу общества. — К чему слу­ жила эта ж аж да к великому? Все прошло!» Характеристика Арбенина чрезвычайно интересна как выражение чувств самого Лермонтова. Всю силу своего протеста, неудовлетворенности жизнью, выстраданных Лермонтовым в юношеские, осо­ бенно в университетские, годы он выразил в поэме «Де­ мон». Поэму «Демон» Лермонтов начал писать еще пятна­ дцати лет, в 1829 году. В 1831 году Лермонтов, продолжая работу, подробнее наметил сюжет и основные черты 75

образа Демона. Когда Лермонтов начал писать поэму, он знал и стихотворение «Демон» Пушкина и другие подобные произведения мировой литературы. И хотя об­ раз сатаны разрабатывался многими великими поэтами, Лермонтов-юноша не побоялся поставить перед собой такую трудную задачу и рядом с образами великих пред­ шественников дать оригинальный образ своего Демона. В образ Демона Лермонтов вложил всю стихийную силу протеста, какой сам был проникнут против отжи­ вающей русской действительности: Мой юный ум, бывало, возмущал Могучий образ. — Меж иных видений Как царь, немой и гордый, он сиял Такой волшебно-сладкой красотою, Что было страшно... И душа тоскою С жималась...

Лермонтов не расставался с «Демоном», пока не пе­ режил те чувства и мысли, какие лежали в основе этой поэмы. Если Пушкин сравнительно быстро расстался с об­ разом Демона, то Лермонтов в шестнадцать лет предчув­ ствовал, что он станет спутником его на всю жизнь: И гордый Демон не отстанет, Пока живу я, от меня И ум мой озарять он станет Лучом чудесного огня; Покажет образ совершенства И вдруг отнимет навсегда И, дав предчувствия блаженства, Не даст мне счастья никогда.

Разница в отношении Пушкина и Лермонтова к образу Демона говорит о разнице исторических эпох того и дру­ гого поэта. По мере того как рос и мужал Лермонтов, больше узнавал жизнь, больше думал о ней, поэма по содержа­ нию обогащалась, образ Демона усложнялся, но основная черта его дух протеста — оставалась в нем неизменной. О «Демоне» нам еще придется говорить дальше. Лермонтов в университетские годы прекрасно знал европейских классиков. Это знание обогащало его ум, 76

расширяло его идейный и художественный кругозор. Но, изучив наследие предшественников, он переработал его, развернул свои силы и подготовил себя к совершенно новому, самобытному творчеству. Мы уже приводили мнение самого Пушкина о разнице между заимствованием слабого поэта у сильного и влиянием зрелого поэта на юного. Один близорукий критик, современник Лермонтова, вздумал было указывать на заимствования в.^поэзии Лермонтова из классиков. Поэт П. А. Вяземский, друг Пушкина, дал прекрасную отповедь ему. Он писал, что в ранних произведениях Лермонтова отзывались воспоми­ нания, впечатления его учителей — великих европейских писателей, но в этих же произведениях много и того, «что означало сильную и коренную самобытность...» « .. .молодой поэт, — писал Вяземский, — образован­ ный каким бы то ни было учением, воспитанием и чте­ нием, должен неминуемо протереться на свою дорогу по тропам избитым и сквозь ряд нескольких любимцев, кото­ рые пробудили, вызвали и, так сказать, оснастили его д а­ рование». Историческая обстановка, в которой началось и про­ текало творчество Лермонтова, была достаточно сложна и требовала овладения большим опытом как предше­ ствующей, так и современной литературы. Влияли в ранней юности на Лермонтова, несомненно, два великих поэта — Пушкин и Байрон, но и их влияние нисколько не умаляло в Лермонтове его самобытности и оригинальности. Поэзия Лермонтова университетского периода, такая глубокая по содержанию, такая искренняя, такая сильная и цельная по лирическому настроению, и не могла быть создана под чьим-либо влиянием. Лермонтов, как никто из поэтов, ж аж дал своего собственного решения вопросов жизни, он настойчиво искал собственного пути как в ж из­ ни, так и в творчестве. Лермонтов был слишком индиви­ дуален, своеобразен и силен, чтобы долго оставаться под чьим-либо влиянием и вполне ему подчиняться. Он рано освободился от влияния Байрона, продолжая любить его как близкого по духу поэта. Только год назад Лермонтов писал: «И Байрона до­ стигнуть я б хотел». За этот год поэт так возмужал, так 77

много передумал и пережил, талант его так мощно раз­ вернулся, что он почувствовал в себе силы избранника хотя неведомого пока, но независимого, самобытного: Нет, я не Байрон, я другой, Еще неведомый избранник, Как он гонимый миром странник, Но только с русскою душ ой...

Основные мотивы своей лирики Лермонтов отразил и в юношеских поэмах: любовь к свободе, ж аж да борьбы протест против насилия и социального неравенства и люк РОДине. Герои этих поэм — необыкновенно силь­ ные и мужественные люди. В университетские годы Лермонтов наметил обширный план драмы из эпохи татарского нашествия. Герой д ра­ мы, Мстислав Черный, — историческое лицо. Сохранился поэтическии отрывок Лермонтова, характеризующий на­ строения Мстислава, когда он готовился к восстанию против татар: . . . потеряв отчизну и свободу, Я вдруг нашел себя, в себе одном Нашел спасенье целому народу; И утонул деятельным умом В единой мысли, может быть напрасной И бесполезной для страны родной; Но, как надежда, чистой и прекрасной, Как вольность, сильной и святой.

Мстислав, раненный татарами, умирает и просит рассказать об его делах какому-нибудь певцу, чтобы «этой песнью возбудить ж ар любви к родине в душе по­ томков». Своими проникновенными мыслями и чувствами Лермонтов в семнадцать лет сливался с великими делами далекого прошлого России. В записных тетрадях Лермонтова намечено много тем сюжетов для драм и трагедий. Поражает, когда поэт успел все это обдумать. Невольно вспоминаются слова Ьелинского: «Какие колоссальные силы были у этого че­ ловека!» ^ и 41 1831 год был тяжелым годом для Лермонтова Кроме того мучительного разлада, который являлся результатом несоответствия действительности его требованиям стра­ 78

даний от безответной любви к Ивановой, Лермонтов пе­ режил большое горе: 1 октября умер от чахотки его отец в своей деревне Кропотово. Стихотворение «Эпитафия» . . . Ты в людях только зло изведал... Но понимаем был одним, —

и стихотворение . . . Ужасная судьба отца и сына Жить розно и в разлуке умереть.. . —

посвященные памяти отца, проникнуты глубокой скорбью. И отец до конца своих дней сохранил нежное чувство к сыну. Он за три месяца до смерти написал ему завещ а­ ние, которое начинается словами: «Благодарю тебя, бесценный друг мой, за любовь твою ко мне и нежное твое ко мне внимание, которое я мог замечать, хотя и лишен был утешения жить вместе с тобою. Тебе известны причины моей с тобой разлуки, и я уве­ рен, что ты за сие укорять меня не станешь. Я хотел со­ хранить тебе состояние, хотя с самою чувствительнейшею для себя потерею, и бог вознаградил меня, ибо вижу, что я в сердце и уважении твоем ко мне ничего не по­ терял». В течение университетских годов Лермонтов написал несколько поэм: кроме указанной уже «Последний сын вольности», «Исповедь», «Азраил», «Ангел смерти», «Кал­ лы», «Аул Бастунджи» и большую поэму «Измаил-Бей». Три последние — из кавказской жизни. Герои всех его поэм — сильные люди, гордые, незави­ симые, свободолюбивые. Под ударами судьбы они не только не смиряются, но еще упорнее протестуют. Большой интерес представляет поэма «Измаил-Бей». Она написана в 1832 году. В основу поэмы положено дей­ ствительное историческое событие: восстание в Кабардепротив русских в 1804 году, организованное феодалами и мусульманским духовенством. Лермонтов всецело разделял мысль об историческои неизбежности соединения судеб народов Кавказа и Рос­ сии. Однако колонизаторские действия некоторых царских 79

властей на Кавказе вызывали в нем резкий протест и сочувствие борьбе горцев. ^Герой поэмы, Измаил, не мирится с обыденной, буднич­ ной жизнью: Он для великих создан был страстей, Он обладал пылающей душой.

И ° Л МаНуТЫЙ светской столичной средой, в которой к л ю д я м ПрОБеЛ молодость свою, он потерял доверие . . . и боялся Он верить, только потому, Что верил некогда всем у!— И презирал он этот мир ничтожный, Где жизнь — измен взаимных вечный ряд, Где радость и печаль — все призрак ложный!. .

Лермонтов отмечает еще одну замечательную черту в Измаиле сознание высокого своего назначения в жизни и непоколебимую стойкость в осуществлении его: . . . Нет, не мирной доле, Но битвам, родине и воле Обречена судьба моя.

™ „Я3”МаИЛ стРастно отдается борьбе за независимость родной страны и ведет за собой вольнолюбивый свой на­ род, который .......................... биться рад За дело чести и свободы !..

В поэме «Измаил-Бей» изображена борьба двух братьев из-за власти над народом, который вел войну за свою независимость. Один из этих братьев, Измаил воспи­ тывался с четырнадцати лет в Петербурге, служил в рус­ ской армии офицером, но не оторвался от своего народа и явился на родину, чтобы защищать ее свободу. Народ предводительствуемый другим братом, Росламбеком оце­ нил героические черты Измаила и перешел на его сторону Росламбек смотрит на брата как на врага. Измаил вы­ нужден руководить и военными действиями и бороться Рослам°бека ЖеСТОКОЙ борьбе Измаил погибает от руки 80

В поэме большое внимание уделено девушке-героине Заре. Зара пылко полюбила Измаила и, переодетая, под именем воина Селима с отвагой сопутствовала Измаилу в битвах. Бытовые черты, психология горцев, черты нра­ вов — все переплетается тонким, стройным узором с ба­ тальными картинами на протяжении всей поэмы. Описа­ ние кавказской природы, стих поэмы совершенны. Лермонтов, как ни один поэт, способен был сливаться с природой, одушевлять ее. Природа, по мнению Лермон­ това, облагораживает человека и оживляет его. Какое воздействие оказала природа на Измаила, Лермонтов ярко выразил в XIX строфе поэмы, в которой описывается возвращение разочарованного Измаила на родину с охла­ жденным умом и сердцем. Не находя родного аула между Бештау и Машуком, Измаил пустился на коне в горы, куда ушли жители ра­ зоренного аула. Но вот его, подобно туче, Встречает крайняя гора; Пестрей восточного ковра Холмы кругом, все выше, круче... В груди проснулися желанья, Во взорах слезы родились. Погасла ненависть на время, И дум неотразимых бремя От сердца, мнилось, отлегло... Забыл он все, что испытал, Друзей, врагов, тоску изгнанья И, как невесту в час свиданья, Душой природу обнимал!

Лермонтов на Кавказе был ребенком, в 1825 году. Детские впечатления не могли дать ему всего материала для этой поэмы. Но и эта поэма, как и все творчество Лермонтова, в основе своей опирается на действительные факты, на точные данные: Лермонтов изучал Кавказскую войну, собирал сведения из книг, из живых рассказов о тех лицах, которые послужили прототипами Росламбека, Измаила, о быте и нравах горцев. Д аж е образ Зары создан поэтом на почве живой действительности. Так что в основе поэмы лежит жизненная правда, а могучая фан­ тазия поэта претворила исторические и жизненные 6

Николева

81

данные в картины и образы необыкновенной художествен­ ной яркости и красоты. Ни кавказская тематика, ни сложные и бурные пере­ живания личной жизни не отвлекли Лермонтова от основной думы его — думы о бесправной жизни, о соци­ ально-политическом рабстве русского народа. Обрисовав так ярко угнетенное положение крепостных, излив свое горячее негодование против виновников этого зла в драме «Странный человек», Лермонтов не ограничился этим. Учащающиеся бунты крепостных, стихийные, разрознен­ ные и потому всегда жестоко подавляемые, торжество и произвол господствующего дворянства все больше оста­ навливали на себе внимание Лермонтова. Он поставил перед собой огромного значения проблему, разрешить ко­ торую в то время было очень трудно. Он стал думать о средствах и путях борьбы с этим злом. Под влиянием этих дум он начал писать роман «Вадим» из времен пугачевского движения. Лермонтов обратился к кре­ стьянскому движению в прошлом — иначе нельзя было по цензурным условиям; и в такой форме постановка вопроса была рискованной. Но тема, намеченная поэтом, имела животрепещущий интерес для современной пере­ довой мысли. Лермонтов первый поставил эту тему. Пуш­ кин своей «Истории Пугачева» еще не печатал, а «Капи­ танскую дочку» еще не начинал писать. Юноша Лермонтов гениально предугадал, что русский народ будет творцом своей судьбы, что он восстанет про­ тив вековой ужасающей несправедливости и освободит себя от гнета. В изложении фактов Лермонтов опирался, как всегда, на реальную жизнь. Современными исследователями установлено, что дви­ жение пугачевцев доходило до Пензенской губернии, пу­ гачевцы были и в Тарханах, так что Лермонтов мог со­ брать сведения от тарханских старожилов и от бабушки своей. По всей вероятности, лето 1832 года Лермонтов был в Тарханах и собирал материал на месте. Борьба угнетенного крестьянства за свою свободу и независимость, ненависть его к своим угнетателям нари­ сованы Лермонтовым в «Вадиме» очень живо, ярко. Не­ довольство, брожение среди крестьян, типы бродяг и нищих — самых обездоленных элементов общества, кар­ тины мятежа, буйства — все обрисовано реалистической 82

что час или два тому назад на этом самом месте произ­ несен смертный приговор целому дворянскому семей­ ству», стоит перед глазами как действительная жизнь. Герой Вадим нарисован романтическими красками: физически урод, он по душевному складу — сила несокру­ шимая. Воздействие его на людей поразительное: в корот­ кое время он поднял восстание в огромном имении и при­ соединил восставших к Пугачеву. В романе много глу­ боких рассуждений обобщающего характера. Так, напри­ мер, Лермонтов дал объяснение причин, вызвавших пу­ гачевское восстание. «В 18 столетии, — писал Лермонтов, — дворянство, по­ теряв уже прежнюю неограниченную власть свою и спо­ собы ее поддерживать — не умело переменить поведение: вот одна из тайных причин, породивших пугачевский год!» Этими словами Лермонтов выразил мысль о необ­ ходимости и неизбежности отмены крепостного права. Из рассуждений морального и философского порядка приводим высказывание о значении воли как двигающей силы в человеческой жизни, характерное для мировоззре­ ния Лермонтова: «И в самом деле, что может противустоять твердой воле человека? — воля заключает в себе всю душу, хо­ теть — значит ненавидеть, любить, сожалеть, радо­ ваться,— жить, одним словом; воля есть нравственная сила каждого существа, свободное стремление к созданию или разрушению чего-нибудь, отпечаток божества, твор­ ческая власть, которая из ничего созидает чудеса...» Роман «Вадим» остался незаконченным. Лермонтов должен был в августе переехать в Петербург. Причины, заставившие его оставить Московский уни­ верситет, окончательно не установлены. Д ала ли понять необходимость этого университетская администрация, не­ довольная столкновениями Лермонтова с консерватив­ ными профессорами, или он не явился на весенние экза­ мены, увлеченный творчеством, — трудно сказать. В ре­ зультате он подал заявление об уходе из университета и решил продолжать образование в Петербургском универ­ ситете. Не с легким сердцем оставил Лермонтов Москву. Он любил Москву. В ней он прожил юность, в ней пробу­ дился его поэтический гений и вызвал в нем богатейший 84

мир образов, мыслей и чувств, в ней его сердце изведало и страдание и счастье. Москва была дорога Лермонтову и по тем давним, глубоким дружеским отношениям, какие установились у него с семьей Лопухиных. Старшая сестра, Мария Але­ ксандровна Лопухина, была на одиннадцать лет старше поэта, относилась к нему с сестринской нежностью и при­ вязанностью, с материнской чуткостью и заботливостью. Она была единственным человеком, с которым он был откровенен до конца, был самим собой, у которого нахо­ дил понимание, сочувствие и поддержку во всех тяжелых своих переживаниях. С ней он вел всю свою жизнь пере­ писку. До нас, к сожалению, дошли немногие из писем Лермонтова к ней, и только одно ее к нему, но и по этим письмам мы видим, что отношение Лермонтова к этому другу было с его стороны исключительным. Лермонтов, так нелегко открывавший свой внутренний мир даже перед друзьями, перед Марией Александровной ничего не скрывал и часто в письмах повторял: «только вам могу говорить о себе все», «я с вами говорю, как со своею со­ вестью». Он называл М. А. Лопухину также наперсницей своих юношеских дум, говорил, что только она одна мо­ жет понять и облегчить ему душевные страдания. Воз­ можно, что к ней относится посвящение к драме «Испан« цы», написанной в 1830 году: Но ты меня понять могла; Страдальца ты не осмеяла, Ты с беспокойного чела Морщины ранние сгоняла...

Семья Лопухиных, состоявшая из старика-отца, трех дочерей и сына, занимала большое место в жизни Лермон­ това. С братом Марии Александровны, Алексеем, Лермон­ тов был дружен с юных лет до конца своей жизни. В конце 1831 года Лермонтов глубоко полюбил младшую сестру Марии Александровны, Варвару Александровну, и встре­ тил с ее стороны чуткость, понимание и горячий отклик на свое чувство. А. П. Шан-Гирей, близко знавший жизнь' Лермонтова, писал: «Будучи студентом, он был страстно влю блен... в молоденькую, милую, умную, как день и в полном смысле восхитительную В. А. Лопухину; это 65

была натура пылкая, восторженная, поэтическая и в выс­ шей степени симпатичная. Как теперь помню ее ласковый взгляд и светлую улы бку... Чувство к ней Лермонтова было безотчетно, но истинно и сильно, и едва ли не сохра­ нил он его до самой смерти своей...» Общий облик В. А. Лопухиной Лермонтов дал в стихо­ творении: Она не гордой красотою Прельщает юношей живых, Она не водит за собою Толпу вздыхателей немых... Однако все ее движенья, Улыбки, речи и черты Так полны жизни, вдохновенья, Так полны чудной простоты.. .

тесного и простого, но в котором с первого раза можно заблудиться, потому что хозяйские ножницы уничтожили всякое различие между деревьями». В другом письме Л ер­ монтов пишет: « .. .одну добрую вещь скажу вам: на­ конец я догадался, что не гожусь для общества, и теперь больше, чем когда-нибудь; вчера я был в одном доме, где просидел 4 часа, я не сказал ни одного путного слова; у меня нет ключа от их умов — быть может, слава богу!» И Лермонтов очень остро почувствовал свое одиноче­ ство. В письме к М. А. Лопухиной он выразил это в сти­ хотворении: Ужасно стариком быть без седин; — Он равных не находит; за толпою Идет, хоть с ней не делится душою; — Он меж людьми ни раб, ни властелин, И все, что чувствует, — он чувствует один!

В Петербурге, несмотря на новизну обстановки и впе­ чатлений, мучительные вопросы о назначении в жизни не оставляют его ни на минуту. Д аж е в такой момент, когда жизнь как будто выбила Лермонтова из колеи, не­ отступная мысль о том, что он не осуществит в жизни своего высокого призвания, не оставляет его в покое. Ответное чувство В. А. Лопухиной дало поэту счастье, но это счастье Лермонтов понимал по-своему, как подска­ зывала ему натура борца: он видел в любимой девушке товарища грозных бурь, который разделит с ним и его торжество и его гибель в борьбе. В стихотворении, обращенном к В. А. Лопухиной, Л ер­ монтов пишет: I

Будь, о будь моими небесами, Будь товарищ грозных бурь моих; Пусть тогда гремят они меж нами, Я рожден, чтобы не жить без них. Я рожден, чтоб целый мир был зритель Торжества иль гибели моей, Но с тобой, мой луч-путеводитель, Что хвала иль гордый смех людей!

В одном из первых писем из Петербурга Лермонтов писал: « .. .ибо Москва моя родина и такою будет для

В. А Лопухина. Акварель М. Ю. Лермонтова. 1835.

меня всегда: там я родился, там много страдал и там же был слишком счастлив!» Горячая Сыновняя любовь Лермонтова к Москве оста­ лась в нем навсегда. С Москвой связывала поэта его любовь к родине, ко­ торая была в нем так сильна и неизменна до конца жизни. Родственнице своей, кузине Бахметевой, Лермонтов Э конце августа писал (письмо это является для нас 89

драгоценнейшим биографическим документом): ная вещь. Только месяц назад я писал:

«Стран­

Я жить хочу! хочу печали Любви и счастию назло; Они мой ум избаловали И слишком сгладили чело. Пора, пора насмешкам света Прогнать спокойствия туман: — Что без страданий жизнь поэта? И что без бури океан?»

Вдумайтесь в эти последние строки. Какое спокойие тяготило поэта? Какие печали были нужны ему? гтг,а,^К хаРактеРны Для Лермонтова два первые, рядом ящие горячие восклицания, полные силы и энергии«Я жить хочу! хочу печали...» Для него «жить» и «стра­ дать» — неразрывные понятия, и это потому, что спокой­ ная, созерцательная жизнь, примиряющаяся с «гнусной русской действительностью», Лермонтову была абсолютно Основное свойство его души - в беспокойном страстном искании высших ценностей в человеческой жизни: свободы, красоты, справедливости. Эти поиски сталкиваясь со злом, косностью, прозой жизни, вызывали гтп^ нц110^ РазлаД> который причинял ему жестокие страдания./Н о без высоких стремлений, без борьбы за лучшую жизнь Лермонтов жить не мог. Для него спо­ койствие примиренность с недостатками жизни хуже смерти. Хотеть жить в том смысле, какой придавал ему Лермонтов, значило неизбежно хотеть и печали. Бури и страдания ему нужны были так же, как счастье и лю­ бовь, а может быть, и больше. Год назад Лермонтов сравнивал движущую силу человеческой воли с потоком: Пускай ж е мчится мой поток Неистовый и бурный...

Но этот бурный поток, его кипучая героическая натура не находили исхода ни в чем и нигде. Бесплодные поиски великого дела вызвали в душе Лермонтова глубокое, мучительное сомнение в осуществи­ мости своего высокого назначения. В этом же письме Лермонтов продолжает дальше: «Одна вещь меня беспокоит: я почти совсем лишился сна бог знает, надолго ли; не скажу, чтобы от горести; 90

Морской вид с лодкой. Акварель М. Ю. Лермонтова. 1828—1831.

были у меня и больше горести, а я спал крепко и хоро­ шо; — нет, я не знаю: тайное сознание, что я кончу жизнь ничтожным человеком, меня мучит». Но могучая натура Лермонтова не слабела под тя­ жестью этого сознания, основная стихия его души проры­ валась сквозь скорби и сомнения.

2 сентября Лермонтов посылает Лопухиной стихи, ко­ торые он писал на берегу моря. Стихи эти дают гениаль­ ный образ бунтующей, мятежной души поэта: Белеет парус одинокой В тумане моря голубом. — Что ищет он в стране далекой? Что кинул он в краю родном? Играют волны, ветер свищет, И мачта гнется и скрипит; Увы, — он счастия не.ищет И не от счастия бежит! — Под ним струя светлей лазури, Над ним луч солнца золотой: — А он, мятежный, просит бури, Как будто в бурях есть покой!

91

92

приличного ответа рекомендую командующему ротой под­ прапорщиков штабс-капитану Романусу перед ротой вну­ шить Булгакову отношение подпрапорщика к офицеру, дабы он впредь не делал подобного невежества, и аресто­ вать его на одни сутки». «Приказ февраля 13 дня (1833 г.) Подпрапорщик Горожанский, будучи отпущен со двора, осмелился отступить от предписанной формы, ехать в экипаже, за каковой непростительный поступок ре­ комендую ротному командиру г. полковнику Гельмерсену арестовать подпрапорщика Горожанского на неделю с со­ держанием на хлебе и воде и в продолжение целого года, т. е. до масляной недели 1834 г., не увольнять со двора». «Приказание по отдельному гвардейскому корпусу.

9 мая 1834 г. Его императорское высочество командир корпуса изво­ лил заметить, что корнет кавалергардского его величества полка кн. Трубецкой 2-й, прогуливаясь в Летнем саду, шел рядом с состоящим в школе гвард. подпрапорщиков л.-гв. Преображенского полка подпрапорщиком Булга­ ковым. А как неоднократно объявлено было, чтобы гг. офи­ церы отнюдь не ходили по улице рядом с нижними чи­ нами, хотя бы то были самые ближайшие родственники, то с подпрапорщика Булгакова сделать надлежащее взыскание». В чем состояло «взыскание», как расплачивались юнкера за «проступки», можно видеть из письма Булга­ кова к отцу от 8 мая 1834 года. «Пишу вам из самого грустного места школы, любез­ ный папенька, — из арестантской». И далее, описав свою прогулку с офицером, он рассказывает: «Его высочество изволил увидеть это (нам не позволено ходить рядом с офицерами) и отослал меня в школу. Прихожу, — ге­ нерал изволил обедать, прислал инвалида вестового та мной наблюдать до конца обеда. Вот одна обида, — как будто я беглый солдат, чтобы за мной присматривать. Потом его превосходительство изволил пожаловать. Вот все его слова от начала до конца: «Как смел негодный повеса гулять с офицерами, мальчишка скверный, поро7

Николева

97

109

ЧЩ'ть гения лежит на каждом стихе. Лермонтов с таким глубоким пониманием проник в русскую старину^и изо­ бразил ее с такой художественной правдой и силой, в таI )й истинно народной, былинной форме, что кажется — згго произведение не одного поэта, а создание народной фантазии, пришедшее из глубины далекого прошлого. Основа содержания «Песни» в том, что купец Калаш■иков мужественно, с непоколебимой твердостью, с готовII стью отдать жизнь выступает на защиту чести своей семьи. Он выходит на поединок с любимцем царя — опричником Кирибеевичем. Купца Калашникова не стра­ шила та непреодолимая, беспощадная сила, которая стояла за опричником, — сила царя Грозного. Для него честь его семьи — это та правда, которая ему дороже жизни. Истинно народным духом, исторически сложив­ шимися понятиями русского народа о чести и достоинстве человека проникнуто обращение Калашникова к мень­ шим братьям и их ответ ему перед кулачным боем с Ки­ рибеевичем: А такой обиды не стерпеть душе Д а не вынести сердцу молодецкому... Буду на смерть биться, до последних сил; А побьет он меня — выходите вы За святую правду-матушку. Не сробейте, братцы любезные!. . И в ответ ему братья молвили: «Куда ветер дует в поднёбесьи, Туда мчатся и тучки послушные... Ты наш старший брат, наш второй отец: Делай сам, как знаешь, как ведаешь, А уж мы тэбя родного не выдадим».

Перед боем Кирибеевич, посмеиваясь, спрашивает Калашникова об его имени, «чтобы знать, по ком пани­ хиду служить». С сознанием своего достоинства, но с уничтожающим укором и спокойствием отвечает купец Калашников противнику: «А зовут меня Степаном Калашниковым, А родился я от честнова отца, И жил я по закону господнему;

117

чательное и характерное для Лермонтова и настолько оно отличается от белового, что его следует внести в собрание избранных стихотворений Лермонтова. Вместе с этими черновыми автографами сохранилась записка друга Лермонтова — Раевского, в которой он пишет: «Соображения Лермонтова сменялись с необычай­ ной быстротою, и как ни была бы глубока, как ни долго­ временно таилась в душе его мысль, он обнаруживал ее кистью или пером изумительно легко, — и я бывал свиде­ телем, как во время размышления противника его в шах­ матной игре Лермонтов писал (трагические) драматиче­ ские отрывки, замещая краткие отдыхи своего поэтиче­ ского пера быстрыми очерками любимых его предметов: лошадей, резких физиономий...» На обороте листа, на котором написаны приведенные два стихотворения, набросаны пером три мрачные физио­ номии и несколько голов лошадей. Эти два стихотворения — исповедь поэта в сокровен­ ных переживаниях, мучивших его тогда. Поэт одинок со своими думами.; Но высокие идеалы общественной жизни он не утрачивал даж е и в такие мрачные периоды, минутами мечты о будущем захватывали егсу Настоящее же и прошлое поэта настолько не соответствовали его мечтам, всегда им владевшим — об участии в великих событиях своей страны, — что вызывают в нем сожале­ ние: «зачем не позже иль не ране» его природа создала? Живи Лермонтов во времена декабристов или позже, когда начали действовать революционеры-демократы, он был бы в их рядах. А Лермонтов, глубокий, горячий по­ следователь декабристских идей, был обречен жить в са­ мое мертвое время, когда пути борьбы первых револю­ ционеров были исчерпаны, а найти новые формы борьбы было очень трудно при сложившихся общественных усло­ виях. Революционеры-демократы смогли выступить лишь в конце 50-х годов. Из стихотворения «Мое грядущее в тумане», этой по­ этической исповеди, мы видим, что и другая идея, мучив­ шая Лермонтова прежде — идея избранничества, — не оставляла его и теперь: Огонь в уста твои вложу я, Дам власть мою твоим словам.

122

Поэт зачеркнул эти сильные строки, но для, понимания его душевного состояния это не важно: важно то, что эта мысль была в нем тогда. Главное несчастье Лермонтова было в том, что он «будущность свою измерил обширностью души своей», мечтал о непосредственном героическом участии в рево­ люционной борьбе народа, а русская действительность была так мрачна, так безотрадна, не давала для этого ни­ какой почвы и довела поэта до тоски и ^отчаяния. Это ду­ шевное состояние поэт выразил в новой редакции стихо творения, написанного несколько позже: Гляжу на будущность с боязнью, Гляжу на прошлое с тоской... И тьмой и холодом объята Душа усталая м оя ...

Душа поэта устала не от деятельности, а от бездея­ тельной жизни, как прекрасно определил Добролюбов. Лермонтов устал без творческого участия в жизни, без борьбы в ней. п Жизнь и борьба — неразделимые понятия для Л ер­ монтова \ нет борьбы — нет и жизни. Поэт видит, что пе ред ним беспросветное будущее, мучительное прошлое, тьма и холод в настоящем. Но в нем были так велики жажда и энергия к жизни, что тяжелое душевное состояние должно было усту­ пить им. ^ Могучие силы поэта и гражданина Лермонтов Оурно, с героической смелостью проявил под влиянием скорби и гнева по поводу трагической гибели А. С. Пушкина.

В высших сферах стихи были признаны преступными. Кто же были судьями стихов Лермонтова? Все те же лица, которые погубили Пушкина. Среди них видную роль играл граф Нессельроде. Советское лермонтоведение дало много нового мате­ риала к характеристике высшей знати в лице самого влиятельного ее представителя — канцлера 1 графа Нес­ сельроде, главного врага Пушкина, а потом и Лермонтова. Салон этого вельможи задавал тон всей петербургской аристократии. В салоне Нессельроде, а под влиянием его и в других салонах продолжали злословить и клеветать на погибшего поэта и после его смерти. Лермонтов, обличая надменных потомков «известной подлостью прославленных отцов», имел в виду именно Нессельроде как самого влиятельного представителя но­ вой знати. Это он, Нессельроде, возглавлял «жадную толпу», стоящую у трона. Он, сын австрийского эмигранта-авантюриста, явившегося в Россию «на ловлю счастья и чи­ нов», был Николаем поставлен на пост министра ^ иностранных дел, а впоследствии канцлера ^ Российской империи — и держался так прочно на ней благодаря таким своим «талантам», как низкопоклонство и лесть. Он подхватывал мнения Николая и преподносил их ему же, как свои убеждения. А царь, восхищаясь своим пер­ вым сановником, восклицал: «Именно мои мысли!» Это Нессельроде в числе жадной толпы знати был в высшей степени «доступен звону злата». Самый богатый помещик России, он владел тысячами крестьян. Народа русского он не знал, не любил и обкрадывал его. Эти-то ничтожные люди явились губителями величай­ шего русского поэта и начали преследовать его гениаль­ ного преемника — Лермонтова. Не стоили бы эти низкие люди того, чтобы на них останавливать так долго внимание читателей. Но факты и черты, указанные в облике этих людей, вызывают не только чувство возмущения против них, но и чувство удив­ ления перед смелостью, непримиримостью Лермонтова и восхищения перед необычайной силой восприятия им об­ щественных явлений.

1 Так называлось высшее гражданское должностное лицо.

9

Николева

129

ПЕРВАЯ

ССЫЛКА

марта Лермонтов выехал на Кавказ, [л длинный-длинный путь через всю от Петербурга до Тифлиса, где стоял Дорогой Лермонтов сильно простудился. Он приехал в Ставрополь настолько больной, что его отправили в Пятигорск лечиться серными ваннами. Лермонтов сообщал об этом С. А. Раевскому: «Про­ студившись дорогой, я приехал на воды весь в ревматизмах, меня на руках вынесли люди из повозки, я не мог ходить — в месяц меня воды совсем поправили...» К концу мая здоровье его восстановилось. Он писал М. А. Лопухиной 31 мая: Г35

Автопортрет М. Ю. Лермонтова. Акварель. 1837.

ресных для него, и, видимо, время проводил оживленно и содержательно: он познакомился с известными писате­ лями и общественными деятелями Грузии и Азербаи« . . . Хороших ребят здесь много, — писал Лермонтов Раевскому, — особенно в Тифлисе есть люди очень по­ рядочны е. ..»! Лермонтов бывал у известного поэта I ру141

редакцию «Демона» 1837 года снова дополнил и довел стих до совершенной формы. «Демона» Лермонтов посвятил Кавказу и глубоко, неизменно любимой женщине — В. А. Лопухиной. Посвящения чрезвычайно характерны и для поэта и для поэмы: Тебе, Кавказ, суровый царь земли, Я посвящаю снова стих небрежный, Как сына ты его благослови И осени вершиной белоснежной. От юных лет к тебе мечты мои Прикованы судьбою неизбежной, На севере, в стране тебе чужой, — Я сердцем твой, всегда и всюду твой..,

Кавказ, вдохновивший поэта на совершеннейшие стихи, вызывает в нем сыновнюю признательность. Задуш ев­ ность посвящения указывает, как дорого поэту это про­ изведение. В течение нескольких лет Лермонтов был неразлучен с любимым произведением; рос и мужал поэт — видоизме­ нялась и поэма. Начал Лермонтов писать о Демоне, по его признанию, «кипя огнем и силой юных дней». Чем близок был Демон поэту? Лермонтов с юных лет выражал пламенный протест и бунт против социально-политического строя николаев­ ской России. Мятежные искания боевых путей борьбы с ним связаны были с мучительными разочарованиями. Поэт весь свой неукротимый протест, не нашедший прак­ тического исхода, вложил в величественный образ гран­ диозного бунтаря — Демона. Демон — враг бога и его несовершенного творения: жизни на земле. Всю глубину и силу чувств своей титанической натуры, превышающих обычные чувства людей, свой «страшный и могучий дух», по определению Белинского, Лермонтов отразил в символическом образе Демона. Демон когда-то был светлым, чистым духом, Когда он верил и лю бил... Не знал ни злобы, ни сом ненья...’

Но пассивное блаженство райской, безмятежной жизни его не удовлетворило. В порыве к безграничной свободе 152

М восстал против бога. Изгнанный из рая, Демон стал ш.существенным духом зла. Но сознание своего могущегтва не доставило ему радости. Власть над слабыми, ■орочными людьми не дала Демону удовлетворения, он Греху не долго их учил... Не дол го... пламень чистой веры Легко навек я залил в них... А стоили ль трудов моих Одни глупцы да лицемеры?

Рабская жизнь людей, мелкие, ничтожные интересы их «ызывали в Демоне презрение. Обращаясь к Тамаре, он ■"зорит: Без сожаленья, без участья Смотреть на землю станешь ты, Где нет ни истинного счастья, Ни долговечной красоты, Где преступленья лишь да казни, Где страсти мелкой только жить; Где не умеют без боязни Ни ненавидеть, ни любить...

Д ем он/не находя в жизни ничего ценного, что его ~оимирило бы с нею, был обречен на безысходное одино• ?ство и вечные терзания этим одиночеством: Жить для себя, скучать собой, И этой вечною борьбой Без торжества, без примиренья...

Рисуя беспредельные страдания могучего существа, Лермонтов с необычайной силой показал, что человек не в состоянии сжиться с одиночеством и вне общественных отношений ему нет бытия. Д аж е природа не давала ему ни малейшего уте­ шения. В душевной жизни Лермонтова, в его творчестве до чонца жизни чувство природы занимало огромное место. Он сильно чувствовал дыхание вечно могучей, вечно жизой и всесильной природы, умел сливаться с ней и вопло­ щать в ее образах самые тончайшие движения своей ду153

ши. Демон же был обречен на невыносимые мучения су­ щества, оторванного от всего в мире: Лишь только божие проклятье Исполнилось, с того же дня П р ир о д ы ж ар к и е объятья Н а ве к остыли для м ен я . . .

................................ как Эдем Мир для меня стал гл ух и н е м ... (Курсив мой. — М . Н . )

По мнению Лермонтова, мощь и красота природы воз­ рождают душу человека, поднимают его силы. Но в оже­ сточенную душу Демона влить живую струю природа бес­ сильна: И дик, и чуден был вокруг Весь божий м ир.. . Но, кроме зависти холодной, не возбудил В груди изгнанника бесплодной Ни новых чувств, ни новых с и л ...

П р и р о д ы блеск

(Курсив мой. — М . Н.)

У Демона не осталось ничего, соединяющего его с ми­ ром, ничего, что бы помогло ему Сердечный ропот заглушить, Спастись от думы неизбежной И незабвенное забыть!

Поэма «Демон» помогает нам уяснить в Лермонтове, кроме его бунтарской стихии — борьбы за свободу, его отношение к чувству любви. Любовь для Лермонтова — чудесный бальзам, исцеляющий израненную сомнениями и разочарованиями душу. Исцелила она и Демона — он постиг святыню добра, когда любовь согрела и осветила его мрачную душу: Немой души его пустыню Наполнил благодатный звук — И вновь постигнул он святыню Любви, добра и красоты!...

154

Любовь в Демоне победила злобу, но от своей гордой к -ависимости он не отрекается, и Тамаре он — царь : >нанья — обещает совсем иное счастье, чем то, каким •снимают его на земле: Тебя иное ждет страданье, Иных восторгов глубина... Пучину гордого познанья Взамен открою я т е б е ...

Фантастический образ Демона был для Лермонтова -"нцетворением, символом недовольства жизнью, проте­ с а м против всех ее отрицательных сторон, против сла• ;ти, мелочности и пошлости людей и протестом против • га, создавшего такой несовершенный мир: «С небом гордая вражда». Это недовольство пустой и мелочной жизнью людей и роска, им вызываемая, ж аж да свободы и борьбы за нее, |*;.зство одиночества и ж аж да любви были общими у Де• на и у Лермонтова. Поэма «Демон» по силе художественной выразитель­ ности, по силе мысли и чувства — произведение бессуертное. Могучие порывы Демона, его безысходные му­ ченья так отвечали настроению передового общества того •ремени, не удовлетворенного окружающей жизнью, что о«о зачитывалось поэмой. Идеи протеста во имя свободы и прав человека, про«икающие поэму, и связанные с этим страдания были «чень понятны и близки прогрессивно настроенным эле­ ментам общества. Отрицание всех отживших устоев об­ щественной жизни в умонастроении передовых людей — современников Лермонтова — носило характер отвлеченвый, общий, никаких форм борьбы еще и не намечалось. Но всеми чувствовалось, что отрицание старого строя — это первый шаг к построению нового, и поэма, давшая ве­ личественный, грандиозный образ протестанта, имела сак ый живой, злободневный интерес. Поэма «Демон» при жизни поэта не была напечатана, ■о она была широко известна и разошлась во множестве списков. Белинский собственноручно списал «Демона» и по этому поводу писал своему другу: «Демон сделался фактом моей жизни, я твержу его другим, твержу себе, 155

в нем для меня — миры истин, чувств, красот. ..» Белинскии находил в «Демоне» «пламенную защиту человече­ ского права на свободу и на неограниченное пользова­ ние ею». Современник Лермонтова, друг Белинского, Боткин так выразил сущность протеста Демона: «Внутренний су­ щественный пафос его есть презрение всяческой патриар­ хальности, авторитета, существующих общественных усло­ вии и связей». Из поэмы «Демон» естественно вытекает вывод, к ко­ торому подходил Лермонтов в конце жизни, что оторван­ ный от реальной жизни индивидуалист не может найти выхода своим душевным мукам вне участия в этой жизни. И в самом русском передовом обществе к концу 40-х го­ дов начал намечаться поворот — поиски пути, по которому в следующем десятилетии стало развиваться революцион­ но-демократическое направление. Лермонтов был в числе первых предшественников его. Благородное, сильное негодование свое Лермонтов на­ правил против всего современного ему поколения, без­ деятельного, слабого гражданскими чувствами и потому неподготовленного к политической и общественной борьбе. Гнет самодержавно-бюрократического режима всегда, с юных лет, вызывал в Лермонтове возмущение и протест, а по возвращении из ссылки возмужавший поэт еще глуб­ же стал всматриваться в русскую действительность, охва­ тил ее зорким взглядом шире, полнее и нашел, что и само общество ответственно перед судом потомства за прини­ женную, неподвижную жизнь России. Лермонтов пишет знаменитое стихотворение «Дума». Осуждая все современное ему поколение, Лермонтов не исключал из него ни себя, ни таких людей, как Белинскии и Герцен. Как ни исключительны были эти люди и они не могли одни изменить политические и социальные условия русской жизни. Поэт, для которого действовать, бороться — первей-. шая потребность натуры, печально глядит на свое поколе­ ние, ^потому что «в бездействии состарится оно» «вянет без борьбы». В своей критике всего поколения Лермонтов исходил из высоких нравственных и гражданских требований и тем беспощадней был он. Поэт скорбит и о слабости 156

чувств, без которых не может быть 4проявления боевой воли: К добру и злу постыдно равнодушны, В начале поприща мы вянем без борьбы; Перед опасностью позорно-малодушны, И перед властию — презренные рабы.

Идейное содержание «Думы» особенно близко было настроению передовых людей того времени. Лермонтов выразил эти мысли и чувства с такой мощью, с такой художественной проникновенностью, что, по словам Герцена, даж е те, кто израньте мучился этими вопросами, были потрясены «Думой». И ^Белинский нашел в «Думе» отражение собственных мыслей и чувств: «И кто же из людей нового поколения не найдет в нем разгадки собственного уныния, душевной апатии, пустоты внутрен­ ней, и не откликнется на него своим воплем, своим сто­ ном? ..» В письме к одному из друзей Белинский еще сильнее сказал о «Думе»: «Поразительная верность идей, буря чувств, огненные слова!» После «Думы» появилось стихотворение Лермонтова «Поэт». Оно касается другого вопроса, мучившего его, — вопроса о назначении поэта. ' Смело и твердо Лермонтов высказал мысль, что поэт должен прежде всего своим вдохновенным словом вести общество на борьбу за лучшее будущее, В этом стихотворении Лермонтов сравнивает поэта с кинжалом, который «Наезднику в горах сл у ж и л ... много лет, не зная платы за услугу...» А теперь в доро­ гой оправе Игрушкой золотой он блещет на стене, Увы, бесславный и безвредный! ..

Лермонтов скорбит об утрате поэтом влияния на лю ­ дей: Бывало, мерный звук твоих могучих слов Воспламенял бойца для битвы,..

Твой стих, как божий дух, носился над толпой И, отзыв мыслей благородных, Звучал, как колокол на башне вечевой Во дни торжеств и бед народных. ..

Поэт выразил эту скорбь с такой силой мысли, что 157

чит в них — недооценка себя? Нет, не это, а глубокая, не'тступная скорбь об отсутствии практической борьбы против условий и гнусной российской действительности, а без этого — нет жизни. Литературная работа заменить ее не могла. Д ля такой активной, волевой натуры, как Лермонтов, непосредственное творческое участие в общественной жизни, воздействие на нее, осуществляющее его обще­ ственные идеалы, было несравненно ценнее, чем его поэзия. Невольно вспоминается другой такой же неукротимый борец — поэт Байрон. Сила его влияния на умонастрое­ ние всех стран Европы была такова, что создалось лите­ ратурное направление под именем «байронизма». Пуш­ кин назвал Байрона «властителем дум» своего времени. И этот человек, с мировой славой великого поэта, всю жизнь мечтал о роли политического борца и вождя^ и не особенно ценил в себе дар поэта. Когда слава Байрона гремела уже по всей Европе, он писал своему издателю. «Вы увидите, что со мной еще не покончено, я говорю не о литературе, потому что это — пустяки... вы увидите, если время и судьба позволят, я сделаю кое-что, что уди­ вит философов всех времен». Байрон преждевременно умер, в пору самого деятельного участия в борьбе за не­ зависимость Греции, восставшей против турецкого ига. Таковы эти люди, таящие в себе силы истинных героев-борцов. Лермонтов напряженно искал разрешения мучивших его вопросов о значении поэзии и поэта в общественной жизни. В стихотворении «Не верь себе», появившемся в печати через два месяца после стихотворения «Поэт», Лермонтов ставит очень сложный вопрос о взаимоотноше­ ниях поэта и толпы, причем с огромной требователь­ ностью относится и к поэту как к идейному выразителю общественной жизни. В стихотворении «Не верь себе» Лермонтов требует, чтобы поэт был ближе к жизни, высказывается против субъективной поэзии, выражающей настроения поэта. Он советует молодому поэту не выставлять «душевных ран» перед толпой и не искать в ней сочувствия им. Лермонтов против того, чтобы поэт только^ углублялся в свои переживания и делился ими с толпой. И это не 159

потому, что он считал толпу ниже поэта, что она недо­ стойна знать высокие чувства его, а потому, что толпа, то-есть обыкновенные люди, несет в себе тяжелую ношу страданий не меньше, чем поэт: . . . из них едва ли есть один, Тяжелой пыткой неизмятый, Д о преждевременных добравшийся морщин Без преступленья иль утраты!..

В 1839 году Лермонтов закончил «Героя нашего вре­ мени». Печорин, главное действующее лицо в романе, представляет очень сложный психологический тип. Некоторые из современников Лермонтова усматривали в Печорине автопортрет писателя. Лермонтов в предисло­ вии ко второму изданию «Героя нашего времени» ответил им, что Печорин — «точно, портрет, но не одного человека: это портрет, составленный из пороков всего нашего поко­ ления, в полном их развитии». Какие черты в основном определяют личность Печо­ рина? Какие пороки своего поколения изобразил Лермонтов в этом о б р азе?.. Печорин был одарен исключительным умом, глубоким проницательным; благородным сердцем, жаждущим зна­ чительного, высокого в жизни; твердой волей; непреклон­ ной, деятельной, кипучей энергией. Он вступил в жизнь с благородными чувствами, он «готов был любить весь мир», но не нашел в людях понимания и отклика на свои высокие душевные запросы. Это привело его к глубокому разочарованию, охладило его ум и сердце. Ум его подвер­ гал все сомнению. Этот скептицизм, это постоянное раз­ думье над движениями своей души убивало в нем непо­ средственное чувство; у него не было веры ни во что он все подвергал холодному анализу ума. «Из жизненной бури, — говорит о себе Печорин, — я вынес только не­ сколько идей и ни одного чувства. Я давно уже живу не сердцем, а головою. Я взвешиваю и разбираю свои собственные страсти и поступки с строгим любопытством но без участия. Во мне два человека: один живет в пол­ ном смысле этого слова, другой мыслит и судит е го .. .» Печорин — человек необъятных сил, но он не нашел в жизни приложения этим силам. Жизнь его оказалась 160

.'.ишенной серьезного, значительного содержания. И у это­ го сильного, исключительно одаренного человека с не­ укротимой энергией преобладающим душевным состоя­ нием оказалась скука или тоска. Это терзало и мучило его, пока он не пришел к убеждению, что эгоизм — единственное верное средство защиты от этих мучений. Эгоизм Печорина, таким образом, не врожденный эгоизм, — он пробудился в нем в противовес той мучи­ тельной тоске, которая явилась результатом того, что жизнь не удовлетворила его больших запросов к ней. В Печорине нет эгоизма в житейском смысле, когда че­ ловек в силу мелкости своей натуры ничего, кроме лич­ ного благополучия, не хочет. Печорин не ищет ни личного счастья, ни покоя; напротив, он не примиряется с тихой, счастливой жизнью, ему нужны бури и битвы. Печорин говорит о себе: « .. .я часто, пробегая мыслию прошедшее, спрашиваю себя: отчего я не хотел ступить на этот путь, открытый мне судьбою, где меня ожидали тихие радости и спокойствие душевное? .. Нет, я бы не ужился с этой долею! Я, как матрос, рожденный и выросший на палубе разбойничьего брига: его душа сжилась с бурями и битвами, и, выброшенный на берег, он скучает и то­ мится. ..» Ж аж да сильных впечатлений — это единственное, что осталось ему взамен его неудовлетворенных лучших стремлений, и жизнь его свелась к растрате огромного ума и больших душевных сил в погоне за сильными впечатлениями. Печорин не жил в настоящем значении этого слова, а старался развлекать себя, чтобы подавить сознание бессмысленности своей жизни. Мы узнаем Печорина не столько из прямого описания его действий и поступков, сколько из его собственных признаний в исповеди-дневнике. О себе он говорит в днев­ нике с искренностью беспощадной. Печорин пришел к сознанию ничтожности своей жизни. Накануне дуэли он думал: «Что ж? умереть так умереть! потеря для мира небольшая; да и мне самому порядочно уже скучно. Я — как человек, зевающий на бале, который не едет спать только потому, что еще нет его кареты. Но карета готова... прощайте! Пробегаю в памяти все мое прошедшее и спрашиваю себя невольно: зачем я жил? для какой цели я родил11

Николева

161

ся? .. А, верно, она существовала, и, верно, было мне на­ значение высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные... Но я не угадал этого назначения, я увлекся приманками страстей пустых и неблагодарных; из горнила их я вышел тверд и холоден, как железо, но утратил навеки пыл благородных стремлений — лучший цвет жизни. И с той поры сколько раз уже я играл роль топора в руках судьбы! Как орудье казни я упадал на го­ лову обреченных жертв, часто без злобы, всегда без сож аления..,» Эта исповедь много дает для понимания Печорина. Можно ли назвать Печорина эгоистом в полном зна­ чении этого слова, если он перед лицом смерти жалеет больше всего об утрате «лучшего цвета жизни» — благо­ родных стремлений? Лермонтов свидетельствует в предисловии к дневнику Печорина: «. . . я убедился в искренности того, кто так беспощадно выставлял наружу собственные слабости и по­ роки». Потому-то Печорин виден «насквозь», до сокровен­ ных тайников его души. Благодаря этой искренности по­ роки Печорина не охлаждают интереса к нему — читатель видит, что это не просто личные недостатки человека, он понимает, чем они определялись: все поколение 30-х годов было обречено на бездеятельную жизнь. Каждый читатель чувствует, что в свободных обще­ ственных условиях из Печорина вышел бы такой герой, который обогатил бы жизнь и двинул бы ее вперед. Отождествлять Лермонтова с Печориным нельзя. По­ скольку сам Лермонтов был выразителем своего времени, у него, как видим, были черты, общие с Печориным. Но Лермонтов был неизмеримо выше и богаче душевными силами, чем его герой, он не утратил «навеки пыл благо­ родных стремлений» — он продолжал искать цель своего высокого назначения, его не оставляла мысль о служении родине. В то время, когда Лермонтов так беспристрастно изображал Печорина, он писал и «Думу», «Поэт» и другие произведения, проникнутые глубоким общественным чув­ ством. А расставшись с Печориным, с его «охлажденным сердцем и умом», Лермонтов создает образ пламенного, стремительно-страстного Мцыри, который весь охвачен жаждой свободы и любовью к родине. Почти одновремен­ ное создание этих противоположных образов лучше всего 162

Но и Печорина нельзя правильно истолковать, не счи­ таясь с социально-политическими условиями того вре* •/ени, порождением которых он является. Печорин вьь разитель чувств молодого поколения самой мрачной 'эпохи в истории русского общества. Передовые люди той эпохи, оторванные от жизни своего народа политическим гнетом и крепостным правом, страдали от невозможности приложить свои силы к общественной творческой работе. Отсюда происходили их тоска и апатия, или «пустое дей­ ствие», как у энергического Печорина. Как произведение, отразившее значительное явление своего времени, роман и в наши дни читается с огром­ ным интересом, с душевным волнением, он является классическим образцом русской художественной прозы. Великий критик Белинский предсказал роману бес­ смертие: «Вот книга, которой суждено никогда не ста­ риться, потому что при самом рождении ее она выла вспрыснута живою водою поэзии! Эта старая книга всегда будет нова». Белинский утверждал, что и издание «Героя нашего времени» будет выходить одно за другим, «.. .и так будет продолжаться до тех пор, пока русские будут гово­ рить русским язы ком .. .» Заканчивая «Героя нашего времени», Лермонтов нау­ чал работать над героической поэмой «Мцыри». В этой поэме в образе Мцыри поэт дал яркое, сильное выражение жажды жизни, жажды свободы и борьбы за нее. Идея поэмы возникла у Лермонтова давно. Он разрабатывал ее в виде монолога еще в 1830 году в поэме «Исповедь», за ­ тем в 1836 году в поэме «Боярин Орша». Некоторьюстихи в «Мцыри» взяты из этих неоконченных поэм, а действие перенесено на Кавказ. Странствуя по старой Военно-Грузинскои дороге в 1837 году, Лермонтов наткнулся в Мцхете на одинокого монаха. Лермонтов с ним разговорился и узнал от него, что родом он горец, взят был в плен ребенком и отдан в монастырь. Тут он и вырос. Он долго не мог свыкнуться с монастырем, тосковал и делал попытки к бегству в горы. Последствием одной такой попытки была долгая болезнь, едва не приведшая его в могилу. Излечившись, он угомо­ нился и остался в монастыре послушником (по-грузински «мцыри»). Рассказ монаха произвел на Лермонтова сильное впе165

чатление, к тому же он затрагивал уже знакомый поэту мотив. ^Лермонтов взял этот рассказ как сюжет для задуман­ ной поэмы. Но что сделала из этого несложного рассказа могучая фантазия Лермонтова! Поэт придал факту по­ бега инока из монастыря глубокий и трагический харак­ тер, он так углубил образ Мцыри героическим элементом, так обогатил историю его побега описанием красот кав­ казской природы, что получилась поэма необычайной силы и красоты. Поэма «Мцыри» почти вся состоит из монолога — предсмертной исповеди героя перед стариком-монахом. Из этой исповеди мы узнаем историю короткой мятеж­ ной жизни Мцыри с первых дней его пребывания в мона­ стыре. Сначала он был Как серна гор пуглив и ди к .. . Но в нем мучительный недуг Развил тогда могучий дух Его отцов.

Непокорность его духа не поддалась воздействию. Мирное прозябание среди однообразной, безжизненной обстановки монастыря тяготило его. Томим неясною тоской По стороне своей родной,

он решил вырваться на свободу. Однажды, осеннею ночью, в грозу, он исчез. Через три дня Его в степи без чувств нашли И вновь в обитель принесли.

К умирающему Мцыри пришел старый монах с уве­ щеванием. Мцыри говорит ему: Я мало жил и жил в плену. Таких две жизни за одну, Но только полную тревог, Я променял бы, если б мог. Я знал одной лишь думы власть — Одну — но пламенную страсть . . Я эту страсть во тьме ночной Вскормил слезами и тоской. ..

166

И настоящей жизнью Мцыри считал только те три дня, «полные тревог и битв», которые он провел в лесу, Вбежав из монастыря... „ Перед нами истинно героический образ. Страстной жаждой свободы и слияния с родиной определяется весь Внутренний мир Мцыри*, мысли, чувства и воля. Он всем . ществом своим устремляется к одной цели — быть сво­ дным от всякого гнета, соединиться с родиной и дышать красотой родной природы. В достижении этой цели Мцыри готов был пожертвовать всем, преград его воля не гнала: И в час ночной, ужасный час, Когда гроза пугала вас, Когда столпясь, при алтаре, Вы ниц лежали на земле, Я убежал. О, я как брат Обняться с бурей был бы рад. Глазами тучи я следил, Рукою молнию ловил. Скажи мне, что средь этих стен Могли бы дать вы мне взамен Той дружбы краткой, но живой Меж бурным сердцем и грозой?

Белинский с глубоким проникновением писал: «Уж из этих слов вы видите, что за огненная душа, что за могу­

чий дух, что за исполинская натура у этого мцыри. Это любимый идеал нашего поэта, это отражение в поэзии тени его собственной личности. Во всем, что ни говорит мцыри, веет его собственным духом, поражает его соб­ ственной мощью». Сам поэт не один раз, говоря о себе в своих стихах, высказывал мысль, что «праздный отдал бы покой» за^ не­ сколько мгновений борьбы за идеал и страданий за него. Исполинская натура Мцыри будет чувствоваться все больше и больше в дальнейших проявлениях его воли, з его неизменной устремленности к одной цели — увидеть родину свою: Бежал я долго, где, куда? Не знаю! Ни одна звезда Не озаряла трудный путь.. .

167

Наконец измученный Мцыри прилег в высокой траве: Недвижим, молча я лежал. Порой в ущелии шакал Кричал и плакал как дитя, И, гладкой чешуей блестя, Змея скользила меж камней, Но страх не сжал души м оей...

Ранним утром Мцыри продолжал свой путь, он бежал все вперед и вперед... В жаркий полдень Лишь только я с крутых высот Спустился, свежесть горных вод Повеяла навстречу мне, И жадно я припал к волне. Вдруг голос — легкий шум ш агов... И ближе, ближе все звучал Грузинки голос молодой...

Дальше Мцыри описывает общий облик грузинки и бедный наряд ее. Неожиданное появление девушки сму­ тило Мцыри, он не посмел заговорить с ней: . . . Помню ТОЛЬКО я Кувшина звон, — когда струя Вливалась медленно в него, И ш орох... больше ничего... Недалеко в прохладной мгле, Казалось, приросли к скале Две сакли дружною четой: Над плоской кровлею одной Дымок струился голубой. Я вижу будто бы теперь, Как отперлась тихонько дверь...

Мимолетное виденье молодой грузинки весьма знаме­ нательно для характеристики Мцыри — оно затронуло пылкое сердце Мцыри, но так смутно, так непонятно для него самого. Такие, кажется, простые впечатления: струящийся над крышей дымок, тихонько отворенная д верь,,, — для Мцыри полны поэзии непонятной, но 168

влекущей жизни, и они охватили его сердце тоской и пе­ чалью. Это не только поэтическое описание картины, а тон­ кое, проникновенное понимание переживаний Мцыри. Измученный Мцыри лег в тени: .. .Отрадный сон Сомкнул глаза невольно м не... И снова видел я во сне Грузинки образ молодой. И странной, сладкою тоской Опять моя заныла гр удь...

Мцыри пробудился: В знакомой сакле огонек То трепетал, то снова г а с .. . Хотелось м н е... но я туда Взойти не смел. Я цель одну, Пройти в родимую страну, Имел в душе — и превозмог Страданье голода как мог; И вот дорогою прямой Пустился, робкий и немой, Но скоро в глубине лесной Из виду горы потерял И тут с пути сбиваться стал.

Поэт уделил много места в поэме появлению грузинки и впечатлению, произведенному ею на Мцыри. Судя по вниманию самого Лермонтова к этому эпи­ зоду и по той тонкости и нежности, с какой он касается впечатления Мцыри, оно в его глазах имело большое значение. Перед читателем открывается новая героическая черта характера Мцыри. Его сердце томила тоска зарождающейся, непонятной ему любви, его манила опоэтизированная его чувством сакля, ему хотелось войти в нее. Мцыри — голодный, из­ мученный, оторванный от всех в мире, с тоскою на серд­ це _ встретил бы в ней самое теплое, участливое госте­ приимство горцев и отдохнул бы. Но исполинские, герои­ ческие силы его духа превозмогли всё: «но я туда взойти не см ел ...» Этот момент не менее важен для характери­ стики Мцыри, не менее героичен, чем его неотступные 169

думы о свободе и родине и побег из монастыря в грозу и бурю. Победа воли над поэтическим порывом сердца ри­ сует перед нами истинного, возвышенного героя, который способен принести в жертву охватившей его идее все лично для него привлекательное в жизни. В описании этого момента в жизни Мцыри Лермонтов является не­ превзойденным художником и психологом. С какой вели­ чайшей тонкостью, мягкостью, даж е как бы с осторож­ ностью, не говоря прямо, поэт дает чувствовать нам в сердце Мцыри занимающуюся зарю непонятной ему любви! И наряду с этой лирической картиной с какой силой и энергией изображена следующая картина! На неимо­ верно трудный путь бросился Мцыри. Каждый шаг даль­ нейшего пути требовал от него безмерных усилий. Но его воля преодолевала все внешние и внутренние преграды: Напрасно в бешенстве порой Я рвал отчаянной рукой Терновник, спутанный плющом. Все лес был, вечный лес кругом, Страшней и гуще каждый час. ..

Самый страшный эпизод на этом пути — борьба Мцы­ ри с барсом. Эта борьба — символ мужества, неустрашимости, от­ ваги в преодолении преград на пути к цели. Ночью Мцыри увидел на поляне могучего барса. Мцыри мог бы убежать, но у него и мысли такой не промелькнуло. Первое его побуждение — вооружиться против врага, и он во-время успел схватить рогатый сук. . . . сердце вдруг Зажглося жаждою борьбы...

Борьба началась отчаянная, угрожающая Мцыри ги­ белью: Бой закипел — смертельный бой!

Борьба с барсом — это героический подвиг Мцыри. Смелость и стойкость в борьбе, органически присущие Мцыри, он ценит и в своем враге: Но с торжествующим врагом Он встретил смерть лицом к лицу, Как в битве следует бойцу!..

170

Отвага, стойкость его победили сильного врага. Но барс нанес тяжелые раны Мцыри: О них тогда я позабыл, И вновь, собрав остаток сил, Побрел я в глубине лесной.. .

Могучая энергия Мцыри, его устремленность к одной цели превозмогли мучительные страдания — голод, уста­ лость, страшную борьбу с барсом. Но после трех дней трудного пути Мцыри заболел. Его, полуживого, нашли и принесли в монастырь. Трагизм положения Мцыри в том, что он не мог до­ стигнуть цели и не мог примириться с подневольной жизнью. Такая сильная, мятежная натура, как Мцыри, или героически стремится к цели, или погибает, но не примиряется. И Мцыри, умирая, с тоской спрашивает себя: зачем Блаженство вольности познав, Ун есть в м огилу за собой Тоску по родине святой .

.. (Курсив м ой.— М . Н.)

Тоской по родине Мцыри начал свою короткую жизнь и умирает с мыслью и тоской по милой стороне. И ему хочется, чтобы в последнюю минуту его жизни Кавказ со своих высот прислал ему с прохладным ветерком прощальный привет. Героическая борьба Мцыри кончается трагично: Мцы­ ри умирает в той же тюрьме, из которой с детства рвался. Такова была судьба и всех передовых людей — современ­ ников Лермонтова. Он в судьбе Мцыри отразил неимовер­ ные трудности для борцов-одиночек при общественных условиях николаевского времени, которые подавляли всю Россию. В переживания мятежного Мцыри Лермонтов вложил то, чем сам он жил от юности до последних дней: недо­ вольство монотонной, бездеятельной жизнью в угнетен­ ной России и пламенную жажду героического дела и борьбы для блага родины. Поэма обобщает все те герои­ ческие порывы, которыми поэт жил, те думы и те душев­ ные муки, которые пронизывали его творчество. Так: «Ж ажда бытия сильней страданий роковых», «Мне нужно 171

действовать», «Жизнь скучна, когда боренья нет», «Он хочет жить ценою м уки...», «Что без страданий жизнь п оэта?..», «А он, мятежный, просит бури, как будто в бурях есть покой...» и много, много других выражений пламенной любви поэта к родине и ее свободе — все эти мотивы влились в дивную симфонию: поэму «Мцыри». Вся поэма есть единый героический порыв к свободе и го­ рячая любовь к родине — два основных чувства, которые вдохновляли всю жизнь Лермонтова. И понятно то необычайное воодушевление, с каким Лермонтов создавал и читал эту только что законченную поэму писателю Муравьеву. Муравьев оставил воспоминания о последних минутах творчества поэта над поэмой: «Мне случилось однажды, в Царском Селе, уловить лучшую минуту его вдохнове­ ния. В летний вечер я к нему зашел и застал его за пись­ менным столом, с пылающим лицом и с огненными гла­ зами, которые были у него особенно выразительны. «Что с тобою?» — спросил я. «Сядьте и слушайте», — сказал он и в ту же минуту, в порыве восторга, прочел мне, от на­ чала до конца, всю свою великолепную поэму «Мцыри» (послушник по-грузински), которая только что вылилась из-под его вдохновенного пера. Внимая ему, и сам я при­ шел в невольный восторг...» На рукописи «Мцыри» поставлена рукой Лермонтова дата: «1839 г. Август 5». О художественных достоинствах поэмы «Мцыри» Бе­ линский писал восторженно и очень образно: «Можно сказать без преувеличения, что поэт брал цветы у ра­ дуги, лучи у солнца, блеск у молнии, грохот у громов, гул у ветров, что вся природа сама несла и подавала ему материалы, когда писал он эту поэму... .. .Картины природы обличают кисть великого мастера: они дышат грандиозностью и роскошным блеском фанта­ стического К а в к а за ...» В богатый внутренний мир Мцыри чувство природы входит значительным элементом. Еще в монастыре, при всеохватывающей тоске по свободе и родине, у него, когда он поднимался на угловую башню, . . . сердце билося живей При виде солнца и полей.

В натуре Мцыри жило тончайшее восприятие природы и способность сливаться с нею, он как бы , ее жизни: ему «свыше было дано» разгадывать «думы темных скал», хотя без слов ему «был внятен Разговор» .лумящего потока, его «немолчный ропот, вечнь р с упрямой грудою кам ней...» „ ' Белинский писал: «Лермонтов охватывает в Р Р все, во всей ее сложности и разнообразии, и она как Оуд то говорит родным С НИМ ЯЗЫКОМ». у По картинам природы в «Мцыри» мы видим необ> новенно чуткую восприимчивость Лермонтова к вели ЧИЮ и красоте природы. лдттгтПтл ГИРШС каким нежным умилением поэт устами Мцыри гово рит о прозрачной глубине неба. В то утро был небесный свод Так чист, что ангела полет Прилежный взор следить бы мог, Он так прозрачно был глубок, Так полон ровной синевой! Я в нем глазами и душой Тонул, пока полдневный зной Мои мечты не разогнал. ..

И тут же поэт двумя чертами с не меньшей силой об­ разно открывает перед нами страшные пропасти Кавказа. . . навстречу дню, Я поднял голову мою... Я осмотрелся; не таю, Мне стало страшно: на краю Грозящей бездны я лежал, Где выл, крутясь, сердитый вал; Туда вели ступени скал, Но лишь злой дух по ним шагал, Когда, низверженный с небес, В подземной пропасти исчез.

Поэма в целом оказывала сильное действенное влия­ ние на читателей. Революционные демократы 40-х и 50-х годов смотрели на поэму «Мцыри» как на призыв к революционной б о р ь б е . Вдохновлялись ею передовые люди и следующих 173

околении. Эту поэму любит и современная молодежь. Мцыри своей пламенной любовью к родине и непреклон­ ностью воли в достижении цели созвучен с нашей моло­ дежью в ее стремлениях к воспитанию в себе этих воз­ вышенных качеств. В конце 1839 года были напечатаны стихотворения Лермонтова «Три пальмы», «Дары Терека». Если, по сло­ вам Ьелинского, природа послала Лермонтову все свои силы — солнце, гром, молнию, ветер, — когда он писал «Мцыри», то можно сказать, что, когда Лермонтов писал эти стихотворения, к нему явились на помощь все музы. В «Трех пальмах» вы чувствуете талант не только поэта, но и талант живописца, скульптора — так необы­ чайно ярки, выпуклы, живы картины пустыни и оазисов Аравии По поводу этого стихотворения Белинский писал А. А. Краевскому: «Стихотворение Лермонтова « ри пальмы» чудесно, божественно. Боже мой! Ка­ кой роскошный талант! Право, в нем таится что-то ве­ ликое. ..» В «Дарах Терека» вы с первых же слов оказываетесь во власти могучего воображения поэта - видите перед б у р о г о ИНЫЙ Т е ^ 0К И с л ы ш и т е Д ИКУЮ, г р о з н у ю

м узы ку

Терек воет, дик и злобен, Меж утесистых громад, Буре плач его подобен, Слезы брызгами летят.. .

По поводу «Терека» Белинский заметил: «Нет возмож­ ности выписывать стихи из этой дивно-художественной пьесы, этого роскошного видения богатой радужной исполинской ф антазии...» А в письме к Боткину в фев­ рале 1840 года он писал: «Каков его «Терек»! Чорт знает страшно сказать, а мне кажется, что в этом юно­ ше готовится третий русский поэт и что Пушкин умер не без наследника». р Осенью 1839 года до Лермонтова дошла весть с Кав­ каза о смерти его друга, А. И. Одоевского. Лермонтов по­ святил его памяти проникнутое глубокой грустью стихо­ творение — «Памяти А. И. Одоевского». С задушевной грустью поэт говорит о смерти друга.

174

Поэт вспоминает, что они вместе странствовали в горах Востока ............................................... и тоску изгнанья Делили дружно; но к полям родным Вернулся я, и время испытанья Промчалося законной чередой... Но он погиб далеко от др узей ... Мир сердцу твоему, мой милый Саша! Покрытое землей чужих полей, Пусть тихо спит оно, как дружба наша В немом кладбище памяти моей. Ты умер, как и многие — без шума, Но с твердостью. Таинственная дума Еще блуждала на челе твоем. Когда глаза закрылись вечным сном; И то, что ты сказал перед кончиной, Из слушавших тебя не понял ни единый.. .

Грандиозною рение:

картиной

заключается

это стихотво­

Любил ты моря шум, молчанье синей степи — И мрачных гор зубчатые хребты... И вкруг твоей могилы неизвестной Все, чем при жизни радовался ты, Судьба соединила так чудесно. Немая степь синеет, и венцом Серебряным Кавказ ее объемлет; Над морем он, нахмурясь, тихо дремлет, Как великан склонившись над щитом, Рассказам волн кочующих внимая, А море Черное шумит не умолкая.

Невыразимая сила в этих стихах! Только величайший поэт и художник мог выразить не­ многими словами, тремя образами природы эту бесконеч­ ную грусть над одинокой могилой.; По силе и глубине скорбного чувства, по величию и простоте картин, объе­ диненных мыслью о бесконечности жизни, этим строкам нет равных в мировой литературе. С гениальной чуткостью выразил Белинский свое впе­ чатление от заключительной строфы: «Вот истинно-бес­ конечное и в мысли и в выражении...»

175

Эта строфа — одна из вершин поэтического искусства Лермонтова. Кажется, так все просто сказано. А какой тонкий поэтический прием применил поэт, например, в по­ следних двух строках! Рядом с Кавказом великаном, символизирующим вечную тишину и покой, поэт поста­ вил тоже могучую, но независимую, вечно волнующуюся стихию — море. Один союз «а», противопоставляющий шум моря тишине степи и гор, какую силу придает он чувству грусти, веющей от всей картины, непереда­ ваемо! Равное по силе впечатления от заключительных строк стихотворения можно найти только в музыке и пении — в этих самых эмоциональных искусствах. Силу воздей­ ствия этих стихов можно сравнить с «Реквиемом» М оцар­ та. А Лермонтов умел выразить это чувство словом, и так кратко и так просто К Такой напряженной и продуктивной творческой жизнью жил Лермонтов в этот год. Между тем в Царском Селе все шло обычным своим чередом: ученья, маневры, парады и смотры, то-есть то, что так тяготило поэта. И вырваться из этих оков он никак не мог. В зиму 1838/39 года Л ер­ монтов несколько раз подавал прошение об отпуске, на­ деясь потом хлопотать и о полной отставке. Но, к сожале­ нию, на этот раз против оставления военной службы поэ­ том была и сама Е. А. Арсеньева. В письме к А. А. Лопу­ хину Лермонтов пишет об этом: «Вышел бы в отставку, да бабушка не хочет — надо же ей чем-нибудь пожертво­ вать. Признаюсь тебе, я с некоторого времени ужасно упал духом». Не легко было Лермонтову ощущать в себе огромные силы, жаждать жизни значительной и яркой и 1 Трогательный отзыв об этой строфе дал современник Лермон­ това, талантливый художник П. А. Федотов. Как-то попал ему под руку сборник стихотворений Лермонтова, он открыл его и стал чи­ тать стихотворение «Памяти А. И. Одоевского». «Во время чтения> _ пишет автор воспоминаний о Федотове, писатель А. Дружинин| _ он говорил беспрестанно: «Боже мой, неужели человек мо­ жет высказывать такие чудеса в одной строке!» При чтении последней строфы «Памяти» он воскликнул: «За два такие стихотво­ рения — два года жизни! . .» Никогда не забуду, пишет Дружи­ нин, — того чувства, с которым он прочел раза три кряду эти два стиха, — брильянты русской поэзии: Немая степь синеет, и венцом Серебряным Кавказ ее объемлет...»

176

в то же время тянуть скучную, надоевшую ему, ненужную военную лямку. Живя осень и зиму 1839 года в Петербурге, Лермон­ тов принял участие в «кружке шестнадцати». Один из участников этого кружка, К. Браницкий, вспоминает: «В 1839 году в Петербурге существовало общество моло­ дых людей, которых называли, по числу его членов, круж­ ком шестнадцати. Это общество составилось частью из окончивших университет, частью из кавказских офицеров. Каждую ночь, возвращаясь из театра или бала, они со­ бирались то у одного, то у другого. Там, после скромного ужина, куря свои сигары, они рассказывали друг другу о событиях дня, болтали обо всем и все обсуждали с пол­ нейшей непринужденностью и свободой, как будто бы III отделения собственной его императорского величества канцелярии и вовсе не существовало — до того они были уверены в скромности всех членов общества». Этот кружок не имел политического характера, у него не было ни организации, ни программы. Между прочим, Браницкий замечает: «Как мало из этих друзей, тогда молодых, полных жизни, осталось на этой земле, где, казалось, долгая и счастливая жизнь ожи­ дала всех их». Если бы этот кружок имел политические задачи, не могло быть и речи в николаевское время о его долгой и счастливой жизни. Но интерес к общественным и поли­ тическим вопросам и свободное выражение мнений по по­ воду них, несомненно, способствовали уточнению взгля­ дов каждого из его членов. Наряду с этим Лермонтов продолжал бывать в све­ те, имел огромный успех. Но сам поэт относился к этому успеху теперь более безучастно, чем раньше. О том, как Лермонтов чувствовал себя в светском обществе, дает представление краткая, но выразительная характеристика, оставленная И. С. Тургеневым. Писатель встретился с Лермонтовым в самом конце 1839 года, на балу у кня­ гини Шаховской. Тургенев был тогда еще молод, но бла­ годаря своей интуиции и чутью художника-психолога он сделал тонкое наблюдение над поэтом. «У княгини Ш -ой,— рассказывает И. С. Тургенев в своих литературных воспоминаниях, — я, весьма редкий, непривычный посетитель светских вечеров, лишь издали, 12

Николева

177

Дуэль. Рисунок М. Ю. Лермонтова. 1832—1834.

из уголка, куда я забился, наблюдал за быстро вошедшим в славу поэтом... В наружности Лермонтова было что-то зловещее и трагическое: какой-то сумрачной и недоброй силой — за ­ думчивой презрительностью и страстью веяло от его смуг­ лого лица, от его больших и неподвижно-темных глаз. Их яжелыи взор странно не согласовался с выражением почти детски-нежных и выдававшихся гу б ... присущую мощь тотчас сознавал всякий...» Под новый, 1840 год Лермонтов был на маскарадном У в Дворянском собрании. Тургенев тоже был там, видел поэта и рассказал потом об этом в своих воспоми­ наниях. Лермонтов не принимал участия в общем веселье. Среди движения, шума в ярко освещенном зале Дворянкого собрания он одиноко стоял у одной из колонн зала и с задумчивым видом наблюдал толпу. «Лермонтову не давали покоя,— говорит Тургенев, — беспрестанно при­ нт,™'*111 К Н€Му’ рали его 33 руки’ одна маска сменялась другою, а он почти не сходил с места и молча слушал их писк, поочередно обращая на них свои сумрачные глаза.

Мне тогда же почудилось, что я уловил на лице его пре­ красное выражение поэтического творчества...» Тургенев был прав в своем наблюдении — в январской книжке «Отечественных записок» появилось замечатель­ ное стихотворение Лермонтова под названием «1-е Января» («Как часто, пестрою толпою окруж ен...» ), негодую­ щее на высший свет. Наружно погружась в их блеск и суету, Ласкаю я в душе старинную мечту, Погибших лет святые звуки. И если как-нибудь на миг удастся мне Забыться, — памятью к недавней старине Лечу я вольной, вольной птицей...

Далее поэт вспоминает свое детство в деревенской об­ становке и свои мечты, тогда им владевшие: Когда ж, опомнившись, обман я узнаю ... О, как мне хочется смутить веселость их И дерзко бросить им в глаза железный стих, Облитый горечью и злостью! ..

Резкие выражения этого стихотворения по адресу свет­ ской толпы многим лицам из высших сфер показались не­ позволительными. Он, по мнению правящих кругов, должен был бы держать себя скромно, а не ровнею среди общества, «благосклонно» допустившего его в свою среду. Еще не­ давно, приказом от 6 декабря 1839 года, «государь импе­ ратор поощрил провинившегося офицера», произведя его в чин поручика того же лейб-гусарского полка. Но Л ер­ монтов, кажется, не понимал или не хотел понимать, чего от него требовали. От мятежного, непреклонного поэта требовали покорности. Он же рвался из службы, желал выйти в отставку и идти своей дорогой. Никто, даже из близких людей, окружавших Лермон­ това, не понимал его, и он внутренне был безгранично одинок. Правда, среди его современников были такие люди, как Белинский, Герцен, Тургенев. Они смогли бы понять всю трагедию Лермонтова, понять, что он зады­ хался от пустоты окружавшей жизни, но они были далеки от него.

12*

179

Необычайно кратко, просто, но сильно поэт выразил весь трагизм своего душевного состояния в стихотворении «И скушно и грустно»: И скушно и грустно! — и некому руку подать В минуту душевной невзгоды. .. Ж еланья... что пользы напрасно и вечно желать? А годы проходят — все лучшие годы! Любить — но кого же? — на время не стоит труда, А вечно любить невозможно.. . В себя ли заглянешь? — там прошлого нет и следа. И радость, и муки, и все так ничтожно. Что страсти? — ведь рано иль поздно их сладкий недуг Исчезнет при слове рассудка, И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, — Такая пустая и глупая шутка!

С большим чувством и волнением откликнулся на это стихотворение Белинский. Из оценки Белинским этого стихотворения видно, что Лермонтов выразил в нем переживания многих лучших людей того времени. Общественные условия русской жиз­ ни были таковы, что порождали в отзывчивых и деятель­ ных людях чувство одиночества, сознание полной оторван­ ности своей от жизни страны. Как могли себя чувствовать в то время люди с горя­ чей, боевой душой? В. письме, написанном к другу в феврале 1840 года, Белинский подтверждает, что он, как безумный, твердит «И скушно и грустно», потому что стихотворение явилось полным выражением его душевного состояния. А в письме к Боткину от 14 марта 1840 года он писал: « . . . Мы живем в страшное время, судьба налагает на нас схим у1, мы должны страдать, чтобы нашим внукам было легче жить». Аналогичное выражение скорби и отчаяния находим у Герцена в его дневнике: «Поймут ли, оценят ли гряду­ щие люди весь ужас, всю трагическую сторону нашего существования, — а между тем наши страданья — лочка, из которой разовьется их счастье. Поймут ли они, отчего 1 В образном значении: высшая степень самоотречения.

180

мы лентяи... Отчего в минуту восторга не забываем тоски... О, пусть они остановятся с мыслью и с грустью перед камнями, под которыми мы уснем, мы заслужили их грусть». Чтобы понять, как могли передовые, выдающиеся лю­ ди остаться оторванными от действительной жизни и так страдать от этого, надо ясно представить себе условия их жизни. О социально-политических основах общественного строя в России в 30-х годах XIX века мы уже говорили. В каком положении была Россия после пятнадцати лет царствования Николая? Каковы были законность, ад­ министрация, какова была внутренняя политика, какие люди управляли страной? Николай, его окружение и реакционные политические деятели Европы были уверены, что престол русского им­ ператора — гранитная скала, о которую разбиваются все революционные волны мира. Чувствуя себя могуществен­ ной силой в международных отношениях, Николай считал основы, на которых держалась эта твердыня, незыбле­ мыми. В каком положении находился народ, его не инте­ ресовало. Требовалось молчание, покорность — и больше ничего. А положение было таково, что им возмущались не только революционно настроенные круги, а и люди спокойные и умеренные в своих общественных взглядах. Товарищ Лермонтова по пансиону, впоследствии, при Александре Втором, военный министр, Д. А. Милютин в своих воспоминаниях писал, что в государственных ме­ рах, принимавшихся в царствование Николая Первого, преобладала полицейская точка зрения, то-есть забота об охране порядка и дисциплины. Отсюда проистекали и по­ давление личности и крайнее стеснение свободы во всех проявлениях жизни: в науке, искусстве, слове, печати. Даже в деле военном заботились не о боевом воспитании войска, а о его блестящем виде на параде. Вся жизнь сол­ дата в мирное время сводилась к соблюдению бесчислен­ ных мелочных формальностей, притупляющих человече­ ский рассудок. «Сенатор К. Н. Л ебедев,. . . человек много видевший, много знавший, на каждой странице своих интимных, не для печати предназначавшихся, записок говорит о неслы­ ханных безобразиях, царящих во всех ведомствах, о чу181

довищных хищениях, о полном отсутствии правосудия и порядка, о ничтожествах, которым дана на поток и раз­ грабление вся Россия, о бездарных и невежественных ге­ нералах, которым за удачный смотр дают высшую на­ граду, какая есть в государстве...» 1 Крепостное крестьянство не находило никакой защиты от ^произвола помещиков, их бурмистров и злоупотребле­ ний администрации. «Ревизор» Гоголя — это зеркало про­ винциальной России николаевского времени. Произвол и хищения царили не только в захолустных городах, до ко­ торых, по выражению гоголевского городничего, от сто­ лицы «три года скачи, не доскачешь», а по всей России. Во главе столичной администрации стояли, за немногими исключениями, люди ничтожные, жестокие и хищные; им была отдана Россия на разорение и уничтожение. Из них отметим троих, которые были непосредствен­ ными виновниками разразившейся над Лермонтовым ка­ тастрофы; они создавали ту атмосферу в обществе, при которой самый ничтожный повод мог повести к тяжелым последствиям для поэта. Первый — военный министр (главный начальник Л ер­ монтова) А. Чернышев. При нем солдат постоянно под­ вергали наказанию шпицрутенами, после чего редко кто оставался в живых или неискалеченным. Армию система­ тически обворовывали, солдат доводили до голодного тифа. Начиная с 1839 года в течение нескольких лет из инвалидного фонда было похищено миллион двести тысяч серебром. Д аж е Николай не допускал мысли, чтобы та­ кая планомерная кража совершалась без попустительства высших чинов военного министерства. При А. Чернышеве было высечено несколько студентов Медицинской академии. Был погублен поэт Полежаев, разжалованный в солдаты за протестующий характер своей поэзии. Министр А. Чернышев, будучи членом суда над де­ кабристами, использовал гнуснейшим образом свое поло­ жение. Чтобы воспользоваться громадным имением своего дальнего родственника — декабриста Захара Чернышева, который в восстании фактического участия 1Академик Е. В. Т а р л е, Крымская война, М.—Л., изд-во Ака­ демии наук СССР, 1950, т. I, стр. 73.

182

не принимал и которого Николай обещал простить, А. Чер­ нышев добился обвинения и ссылки его в Сибирь с лише­ нием имущества К Лев Толстой в «Хаджи Мурате» назвал А. Чернышева устами сенатора Растопчина «палачом». Этим точным и справедливым словом назвал всю при­ дворную клику и сам Лермонтов в стихотворении «Смерть поэта». Вторым лицом, сыгравшим пагубную роль в судьбе поэта, был один из столпов государственного строя — лю­ бимец Николая Клейнмихель, правая рука Аракчеева по управлению военными поселениями. Через Клейнмихеля шли самые жестокие распоряжения Аракчеева. Это был « . . один из гнуснейших негодяев, палач, истязавший розгами и солдат, и военных поселенцев, и рабочих, и воспитанников Главного инженерного училища, главный казнокрад путейского ведомства по положению, вор и мздоимец по определившемуся с юности призванию .. . » 2 Клейнмихель и его соратники умудрились украсть почти полностью суммы, ассигнованные на омеблирование Большого Зимнего дворца, который был выстроен после пожара 1837 года. «.. .Клейнмихель и его помощники уво­ ровали тогда же, еще в 1838 году, очень много казенных денег именно при самой постройке нового дворца, так что уже в августе 1841 г. внезапно обрушилась в только что отстроенном дворце целиком вся крыша и потолок над огромным Георгиевским зал о м .. . » 3-Сведение счетов при таком воровстве значительно упрощалось и облегчалось тем, что рабочие мерли сотнями при постройке, так как им велено было спать в строящемся здании, чтобы высуши­ вать, обживать и обогревать своим дыханием и своим те­ лом сырые еще апартаменты. Этот «клейнмихелевский» способ осушки дворца вызвал немало комментариев в свое время и в России и за границей.

1 Подлость министра Чернышева удалась наполовину: невин­ ного человека он загнал в Сибирь, а воспользоваться имением его не пришлось — оно перешло к замужней сестре 3. Чернышева — Кругликовой. Впоследствии 3. Чернышев был переведен из Сибири на Кавказ, и среди декабристов о нем установилось мнение как о прекрасном товарище, добром и мягком человеке.

2 Академик Е. В. Т а р л е, Крымская война, М,—Л., изд-во Ака­ демии наук СССР, 1950, т. I, стр. 69—70.

3 Там же, стр. 70.

183

Когда Клейнмихель вышел в отставку, это вызвало цруга^ ВС ссии> незнакомые люди поздравляли друг Наконец, третий, также столп николаевского режима, граф Ьенкендорф, о котором Герцен писал: «Прибавим к этому графа Бенкендорфа, шефа корпуса жандармов, создавшего вооруженную инквизицию... Он же начальник III Отделения Собственной его император­ ского величества Канцелярии (таково название централь­ ной шпионской конторы )...» Таковы были руководители политической жизни России. И такие люди имели власть решать судьбу великого национального поэта. Такое ничтожество, такой преступник, как Клейнми­ хель, допрашивая Лермонтова по поводу распростране­ ния стихов «Смерть поэта», от имени царя угрожал что если поэт не сознается, он будет отдан в солдаты. Впоследствии Клейнмихель вызывал к себе Лермон­ това, чтобы сделать ему замечание — и за что? За то, что опальный поэт посмел явиться в общество, где были «вы­ сокие особы». Он же тормозил представление поэта к на­ граде за боевые подвиги, которая дала бы ему свободу. безмерное преступление, которое не дало осущест­ виться гениальным творческим замыслам поэта, — пре­ ступление перед величайшим поэтом Лермонтовым и пе­ ред всем русским народом. В последний приезд Лермонтова в Петербург Клейн­ михель решил вместе с Бенкендорфом выслать немедленно поэта из Петербурга, что имело трагическое, решающее значение в судьбе Лермонтова. Вот те условия и те люди, которые губили Россию и ее лучших сынов.

*

а балу у графини Л аваль сын французского посланника Барант потребовал у Лермонтова объяснения по поводу дошедших до него слу­ хов о нелестном отзыве о нем, де Баранте, Леронтова. Не удовлетворенный ответом Лермонтова, Ба: ант вызвал его на дуэль. О подробностях вызова и о дуэли мы узнаем из показаний самого поэта.

18 февраля 1840 года, утром, дуэль состоялась, но кон­ чилась благополучно: Лермонтов был слегка ранен в грудь лпагой. Когда же противники сошлись на пистолетах, арант промахнулся, а Лермонтов выстрелил в сторону. В этот же день Лермонтов завтракал у Краевского. Был чень возбужден, весел, сыпал остротами. О дуэли гово185

рил мимоходом, очень просто. «Рисовка совершенно была чужда Лермонтову», — замечает Краевский. Недели две история эта оставалась неизвестной, но потом в свете началась болтовня о ней, и слухи о дуэли пошли по городу. Ближайший начальник Лермонтова, полковой командир Плаутин, потребовал от Лермонтова объяснений. Лермонтов в письме к нему изложил все об­ стоятельства дуэли: «16 февраля на бале у графини Л аваль господин Барант стал требовать у меня объяснения насчет будто мною сказанного; я отвечал, что все ему переданное не­ справедливо, но так как он был этим недоволен, то я при­ бавил, что дальнейшего объяснения давать ему не наме­ рен. На колкий его ответ я возразил такой же колкостию, на что он сказал, что если б находился в своем отечестве, то знал бы, как кончить это дело; тогда я отвечал, что в России следуют правилам чести так же строго, как и везде, и что мы меньше других позволяем себя оскорблять безнаказанно. Он меня вызвал, мы условились и расста­ лись. 18-го числа в воскресенье в 12 ч. утра съехались мы за Черною речкой на Парголовской дороге. Его секундан­ том был француз, которого имени я не помню и которого никогда до сего не видел. Так как господин Б ар ант почи­ тал себя обиженным, то я предоставил ему выбор ору­ жия. Он избрал шпаги, но с нами были также и писто­ леты. Едва успели мы скрестить шпаги, как у моей конец переломился, а он мне слегка оцарапал грудь. Тогда взяли мы пистолеты. Мы должны были стрелять вместе, но я немного опоздал. Он дал промах, а я выстрелил уже в сторону. После сего он подал мне руку, и мы разо­ шлись. Вот, ваше превосходительство, подробный отчет всего случившегося между нами». Но этим объяснением дело не кончилось.

11 марта Лермонтов был арестован и помещен в Ордонанс-гауз К Бабушка поэта была больна, но она всетаки выхлопотала у коменданта разрешение на свобод­ ный вход к Михаилу Юрьевичу Акима Шан-Гирея, чтобы иметь о нем ежедневные и достоверные сведения. Шан1 Так называлась петербургская офицерская тюрьма.

186

Петербург. Здание Арсенала на Литейном, где происходило свидание арестованного Лермонтова с Эрнестом Барантом. Литография С. Галактионова. 1821—1824.

Гирей приносил Лермонтову городские и политические новости, вновь выходящие книги.

15 марта на допросе Лермонтов дал показания, что он не считал себя вправе не принять вызова Баранта, так как француз задевал честь русского офицера, что он со­ знательно выстрелил в воздух. Суд принял показания Лермонтова во внимание. Возможен был благоприятный исход дела. Но светская вздорная болтовня повредила поэту и тут. На свидании Шан-Гирей сообщил Лермон­ тову, что Барант, недовольный показаниями его, что он выстрелил в воздух, распространяет везде слух, что это неправда и что он, Барант, по выпуске из-под ареста Лермонтова накажет его за хвастовство. Лермонтов не­ медленно написал записку двум товарищам-офицерам, чтобы они привезли к нему Баранта. Вечером же това187

рищи были у Лермонтова с Барантом. «Лермонтов, — рассказывает Шан-Гирей со слов самого поэта, — выска­ зал свое неудовольствие и предложил, если он, Барант, недоволен, новую встречу по окончании своего ареста, на что Барант при двух свидетелях отвечал (на французском языке. М. Н.) так: «Слухи, которые дошли до вас, не точны, и я должен сказать, что считаю себя совершенно удовлетворенным». Вся дальнейшая история показывает, до чего много было мелких людей в светском окружении Лермонтова и до чего беспощадны они были к поэту в своем недоброже­ лательстве. Лермонтов говорил и действовал смело и благородно, как подсказывала ему его честь, не поступаясь ею ни перед какими соображениями риска. Барант перед Л ер­ монтовым как будто струсил, но не угомонился. Сплетни об этом свидании полетели по городу. Мать Баранта по­ ехала к командиру гвардейского корпуса и наклеветала, что Лермонтов требовал к себе на гауптвахту ее сына и вызывал его снова на дуэль. После этого судебное следствие круто повернулось против Лермонтова. Против него было выдвинуто новое обвинение. Несмотря на осложнение дела, Лермонтов в за ­ ключении продолжал творить. Он написал несколько сти­ хотворений: «Воздушный корабль», «Пленный рыцарь», «Соседка» и «Журналист, читатель и писатель». Последнее стихотворение написано в драматической форме в виде разговора трех лиц в комнате писателя. Тема его, глубоко занимавшая Лермонтова, — взаимоот­ ношения поэта и общества, положение и значение литера­ туры в русской жизни того времени. Устами читателя Лермонтов выразил энергично, резко одну из основных мыслей, тревоживших поэта в то время: Когда же на Руси бесплодной, Расставшись с ложной мишурой, Мысль обретет язык простой И страсти голос благородный?

Одно из замечаний читателя вызывает горячий ответ писателя — исповедь его, которая является центром всего стихотворения.

18 8

В ней поэт говорит о трудной миссии поэта, когда его окружает светская толпа. Обращаться к ней с призывом бесполезно. Поэт одинок. Только в минуту вдохновенья выливаются из души сокровенные думы: Тогда с отвагою свободной Поэт на будущность глядит, И мир мечтою благородной Пред ним очищен и обмыт.

Но эти творения, вылившиеся по внезапному вдохно­ венью, поэт вынужден скрывать, так как светская толпа их отвергнет, а народ не услышит. Между ним и поэтом лежали в николаевское время непреодолимые преграды, реакция к 40-му году усилилась, цензура свирепствовала. Почему писатель, по мнению Лермонтова, вынужден скрывать свои высокие вдохновенные творения? Служение народу — первейший долг писателя: писа­ тель вскрывает язвы общественного строя, выступает с пророческой речью, а возбуждает в господствующей толпе злость и ненависть. Причины все те же, от которых гибло все живое в России в николаевское время и рождалось мучительное противоречие. В этом заключалась страшная трагедия Лермонтова. Он всю жизнь стремился служить народу, а темные силы отдаляли его от народа. В заключении Лермонтова навестил В. Г. Белинскии и в первый раз поговорил с ним так серьезно, как давно ему хотелось. Белинский встречался несколько раз с Лермонтовым у Краевского, но ни разу между ними не произошло та­ кого обмена мнениями, какого можно было ждать от встречи этих двух гениальных людей — поэта и критика. Белинский чрезвычайно высоко ценил талант Лермон­ това, интересовался им. Встречаясь с Лермонтовым у К ра­ евского, не раз пытался завести с поэтом разговору на серьезные темы, но Лермонтов отделывался шуткой и уклонялся от серьезной беседы. Белинского это и смущало и огорчало. На этот раз при свидании в заключении он увидел Лермонтова таким, каким хотел его всегда видеть. Беседа продолжалась четыре часа. Писатель Панаев в своих воспоминаниях рассказывает, что после свидания 189

с Лермонтовым Белинский прямо зашел к нему и он по

взволнованному, восторженному лицу Белинского сразу понял, что с ним произошло что-то необычайное «— Знаете ли, откуда я? — спросил Белинский — Откуда? Я был в Ордонанс-гаузе у Лермонтова и попал очень ^удачно. У него никого не было. Ну, батюшка в первый раз я видел этого человека настоящим человеком! .. .Первые минуты мне было неловко, но потом у нас завязался как-то разговор об английской литературе и о Вальтер-Скотте... «Я н е'л ю б л ю Вальтер-Скотта, сказал мне Лермонтов, — в нем мало поэзии. Он сух» — и начал развивать эту мысль, постепенно одушевляясь. смотРел на него — и не верил ни глазам, ни ушам своим. Лицо его приняло натуральное выражение, он был в эту минуту самим собою ... В словах его было столько истины, глубины и про­ стоты! Я в первый раз видел настоящего Лермонтова ка­ ким я всегда желал его видеть... Какая нежная и тонкая поэтическая душа в н ем !.. Недаром же меня так тянуло к нему. Мне наконец удалось-таки его видеть в настоя­ щем свете. А ведь чудак! Он, я думаю, раскаивается, что допустил себя хотя на минуту быть самим собою — я уверен в это м ...» Об этом свидании Белинский писал своему другу Бот­ кину 16 апреля 1840 года: «Недавно был я у него в за ­ точении и в первый раз поразговорился с ним от души Глубокий и могучий дух! Как он верно смотрит на искус­ ство, какой глубокий и чисто непосредственный вкус изящного! О, это будет русский поэт с Ивана Великого' Чудная натура!.. мне отрадно было видеть в его рассу­ дочном, охлажденном и озлобленном взгляде на жизнь и людей семена глубокой веры в достоинство того и дру­ гого. Я это сказал ему — он улыбнулся и сказал: «дай бог!» Боже мои, как он ниже меня по своим понятиям и как я бесконечно ниже его в моем перед ним превосход­ стве. Каждое его слово — он сам, вся его натура, во всей глубине и целости своей. Я с ним робок, меня давят такие целостные, полные натуры, я перед ним благоговею и смиряюсь в сознании моего ничтожества».

190

тов, может быть, не был бы так понят и как человек и ка поэт. Никто из современников, знавших лично поэта, та глубоко, как Белинский, не заглянул в душу Лермонтов,. Гениальным умом, гениальной чуткостью своего горячег сердца Белинский проник в глубину сложной натуры Лермонтова. Белинский первый понял, что исключителная мощь поэзии Лермонтова есть порождение не тольк великого таланта, но и великого, «могучего духа» его. Лермонтов ^принадлежал к числу-немногих поэтов не только русской, но и мировой литературы, в которых ве­ личие гения соединяется так неразрывно с величием ду­ ши его. Самобытную силу и цельность натуры Лермонтова от­ мечает еще один современник, писатель П. В. Анненков, в своих воспоминаниях: «Выдержка у Лермонтова была замечательная: он не сказал никогда ни одного слова, ко­ торое не отражало бы черту его личности, сложившейся, по стечению обстоятельств, очень своеобразно; он шел прямо и не обнаруживал никакого намерения изменит: свои горделивые, презрительные, а подчас и жестокие от­ ношения к явлениям жизни на какое-либо другое. . .» Цельная, «львиная», как выразился Белинский, натура Лермонтова оказала большое влияние и на самого Белин­ ского. Это свидетельствует Анненков. Великий критик пе­ реживал в эту пору идейный кризис, и под влиянием поэзии Лермонтова, пишет Анненков, он утвер­ дился на той мысли, что «единственная поэзия, свойствен­ ная нашему веку, есть та, которая отражает его разо­ рванность, его духовные немощи, плачевное состояние его совести и духа. Лермонтов был первым человеком на Руси, который навел Белинского на это созерцание... Оно пустило обильные ростки впоследствии». Историческое свидание Белинского с Лермонтовым произошло, как видно из слов Белинского, между 5 апре­ ля, когда был кончен суд, и 13 апреля, когда последовало решение дела царем.

13 апреля на докладе генерал-аудитора царь Николай наложил свою резолюцию: «Поручика Лермонтова перевести в Тенгинский пехот­ ный полк тем же чином». С первого взгляда решение царя может показаться более снисходительным, чем предшествующие резолюции 192

начальствующих лиц, которые приговорили Лермонтова к лишению всех прав и ссылке, но на самом деле оно было тоже крайне сурово. Тенгинский полк тогда был в действующих частях на Северном Кавказе, где происхо­ дили горячие сражения с горцами. Резолюция царя посы­ лала поэта под вражеские пули. До недавнего времени история столкновения Лермон­ това с Барантом оставалась малоизвестной и не до конца ясной. Неясно было, почему, несмотря на признание и судьями и передовым общественным мнением вы­ сокого патриотического чувства Лермонтова, побудив­ шего его принять вызов, несмотря на признание благо­ родства и великодушия в поведении его на дуэли в отно­ шении противника и на признание его исправной службы, последовало такое строгое наказание, совершенно не соответствовавшее его вине. Было неясно, почему усиленные ходатайства друзей Лермонтова перед высшими властями о разрешении ему остаться в Петербурге оказались безрезультатными. Выступление Лермонтова со стихотворением «Смерть поэта», с точки зрения Николая и его окружения, было не­ сравненно более серьезной виной, и все-таки снисхожде­ ние тогда было сделано. Почему же столкновение с ни­ чтожным Барантом вызвало к Лермонтову непримиримую ненависть царя и всей влиятельной верхушки, которая и привела к трагической гибели поэта? Современное лермонтоведение на основании новых архивных изысканий раскрывает низкую, невероятно ж е­ стокую по последствиям интригу против Лермонтова не­ которых тогдашних государственных деятелей и их бли­ жайшего окружения. Интрига осложнила судебный про­ цесс над Лермонтовым и определила исход всего дела. Активными участниками в истории Лермонтова с Эрне­ стом Барантом являются французский посол де Барант (отец Эрнеста) и его жена, руководившая салоном фран­ цузского посольства в Петербурге. Принимали живейшее участие и самые видные, самые влиятельные при дворе сановники — шеф жандармов Бенкендорф, канцлер граф Нессельроде, уже известный нам по делу Пушкина, и его жена, графиня Нессельроде. Эта знатная интриганка ру­ ководила в своем салоне мнением всего «высшего света» в Петербурге.

13

Николева

193

Можно представить себе, какой шум подняли, сколько клеветы излили они на Лермонтова, защищая Эрнеста Баранта! Распорядившись об аресте Лермонтова, царь позабо­ тился, чтобы Эрнеста Баранта не подвергали даж е до­ просу. Канцлер Нессельроде стал хлопотать о выдаче Эрнесту Баранту паспорта для выезда за границу. Графиня Нессельроде пишет сыну: «Я тебе сообщала о дуэли Б а р ан т а ... Офицер Лементьев [?!] под судом ... Государь был отменно внимателен к семье Баранта, кото­ рой все высказали величайшее сочувствие». Что знала аристократия о Лермонтове? Имела ли она представление о нем как о великом поэте, творчество ко­ торого обещало еще более великое будущее? Д ля нее имя Лермонтова ничего не говорило: Лементьев — Лермон­ т о в — это^все равно; гусарский офицер, и больше ничего. Со злобой только помнили о том, что три года назад в стихотворении «Смерть поэта» он бранил французов и «разнес сливки общества на чем свет стоит». Как в истории Пушкина аристократия спешила выра­ зить внимание его убийце — Дантесу, так и в данной истории ничтожному иностранцу она выразила величай­ шее сочувствие. Барант-отец, не успел сын доехать до Парижа, начал хлопотать о возвращении его в Петербург. Но отец боял­ ся, что сын его, наклеветавший на Лермонтова и осво­ божденный от суда, будет неловко себя чувствовать в не­ которых кругах петербургского общества. Надо было и от этого его избавить. Что же он придумал? Он решил до­ биться с помощью таких своих друзей, как Бенкендорф, чтобы Лермонтов написал унизительное для себя письмо Эрнесту Баранту. Бенкендорф охотно пошел навстречу Баранту: планы Баранта вполне совпали с его ж ела­ нием. Бенкендорф вызвал к себе Лермонтова и потребовал от него извинительного письма к Эрнесту Баранту, в ко­ тором Лермонтов признался бы в ложных своих показа­ ниях перед судом. Такое письмо послужило бы оправда­ нием Баранту и унизило бы в глазах всего русского на­ рода великого национального поэта. Этот факт известен в биографии Лермонтова давно, но не были известны мотивы этого чудовищного, неверо194

ггно грубого требования Бенкендорфа. Закулисная сто­ рона дела теперь, после новых изысканий, ясна. Лермонтов, выслушав Бенкендорфа, без колебаний, твердо отказался исполнить требование всесильного шефа жандармов. Лермонтов понимал, что такое предложение унижает честь не только его самого, но в его лице оскорбляет честь г*: достоинство русского офицера. Зная, что великий князь Михаил Павлович как командир гвардейского корпуса очень ревниво относился к вопросам офицерской чести, он решил просить его защиты. Вот письмо Лермонтова к Михаилу Павловичу: «.. .получив приказание явиться к господину генераладъютанту графу Бенкендорфу, я из слов его сиятельства увидел, что на мне лежит еще обвинение в ложном по­ казании, самое тяжкое, какому может подвергнуться че­ ловек, дорожащий своей честью. Граф Бенкендорф пред­ лагал мне написать письмо к Баранту, в котором бы я просил извинения в том, что несправедливо показал в су­ де, что выстрелил на воздух. Я не мог на то согласиться, ибо это было бы против моей совести...» Дальше Лермонтов просил защитить его, «ибо в про­ тивном случае теряю невинно и невозвратно имя благо­ родного человека». «Ваше императорское высочество, — писал Лермон­ тов, — позволите сказать мне со всею откровенностью: я искренно сожалею, что показание мое оскорбило Баранта; я не предполагал этого, не имел этого намерения; но те­ перь не могу исправить ошибку посредством лжи, до ко­ торой никогда не унижался. Ибо сказав, что выстрелил на воздух, я сказал истину, готов подтвердить оную чест­ ным словом, и доказательством может служить то, что на месте дуэли, когда мой секундант, отставной поручик Столыпин, подал мне пистолет, я сказал ему именно, что выстрелю на воздух, что и подтвердит он с а м ...» Михаил Павлович по просьбе родственника Лермон­ това А. И. Философова передал письмо Лермонтова с не­ сколькими словами защиты поэта царю. Царь направил письмо к Бенкендорфу, чтобы приложили письмо к делу. Таким образом, чудовищный замысел был приоста­ новлен. Но Барант-отец утешил себя самой гнусной, самой не13*

195

него кружка, поэт, стоя в окне и глядя на тучи, которые волзли над Летним садом и Н евою ... (Карамзины жили на Фонтанке, против Летнего сада), написал стихотворе­ ние «Тучи». .. .Софья Карамзина и несколько человек гостей окру­ жили поэта и просили прочесть только что набросанное гтихотворение. Он оглядел всех грустным взглядом выра­ зительных глаз своих и прочел его: Тучки небесные, вечные странники! Степью лазурною, цепью жемчужною Мчитесь вы, будто как я же, изгнанники, С милого севера в сторону южную. Кто же вас гонит: судьбы ли решение? Зависть ли тайная? злоба ль открытая? Или на вас тяготит преступление? Или друзей клевета ядовитая? Нет, вам наскучили нивы бесплодные... Чужды вам страсти и чужды страдания; Вечно-холодные, вечно-свободные, Нет у вас родины, нет вам изгнания.

Когда он кончил, глаза были влажны от с л е з...» Поэт двинулся в путь прямо от Карамзиных. Тройка, увозившая его «с милого севера в сторону южную», уже ждала у подъезда дома. Проездом на Кавказ Лермонтов остановился на не­ сколько дней в Москве. Сведений о его пребывании в Мо­ скве немного.

9 мая Лермонтов был на именинном обеде у Гоголя, устроенном в большом саду историка Погодина. Здесь собрались все известные писатели и ученые Москвы. Кроме самих хозяев — Погодина и Гоголя, были П. А. Вяземский, М. Н. Загоскин, И. И. Дмитриев, С. Т. Аксаков, А. И. Тургенев, А. С. Хомяков, писатель Ю. Ф. Самарин, профессор П. Г. Редкин и другие. «Обед был веселый и шумный, — вспоминал впоследствии С. Т. Аксаков. — .. .После обеда все разбрелись по саду маленькими кружками. Лермонтов читал наизусть Го­ голю и другим, кто тут случились, отрывок из новой своей поэмы «Мцыри» и читал, говорят, прекрасно...» На этом вечере Лермонтов много разговаривал с Ю. Ф. Са197

мариным, но когда гости стали расходиться, с Лермонто­ вым заговорил Гоголь. Беседа их продолжалась до двух часов ночи 1. За время пребывания в Москве чаще всех из литера­ турного круга Лермонтов виделся с Ю. Ф. Самариным, с которым был знаком еще раньше. Самарин пишет в своем дневнике об этой встрече на обеде у Гоголя после долгой разлуки: «Он узнал'меня, обрадовался; мы разго­ ворились про Гагарина (друга Самарина. — М. Я .); тут он читал свои стихи — Бой мальчика с барсом (Мцыри). Ему понравился Х омяков.. . Лермонтов сделал на всех самое приятное впечатление. Ко мне он охотно обращался в своих разговорах и звал к себе». Самарин был замечательно даровитый и чуткий юноша. Он сумел заглянуть в душу Лермонтова, такую в глубине своей замкнутую, сложную, и с большой проницательно­ стью определил некоторые черты его характера. Под не­ посредственным впечатлением этих последних встреч с по­ этом Самарин написал вскоре своему другу Гагарину и дал замечательную характеристику поэта: «Я часто видел Лермонтова за все время его пребывания в Москве. Это чрезвычайно артистическая натура, неуловимая и не под­ дающаяся никакому внешнему влиянию, благодаря своей наблюдательности и значительной доле индифферентизма. Вы еще не успели с ним заговорить, а он вас уже насквозь раскусил; он все замечает; его взор тяжел, и чувствовать на себе этот взор утомительно. Первые минуты присутст­ вие этого человека было мне неприятно: я чувствовал, что он очень проницателен и читает в моем уме; но в то же время я понимал, что сила эта имела причиною одно лишь простое любопытство, без всякого иного интёреса, и по­ тому поддаваться этой силе мне казалось унизительным. Этот человек никогда не слушает то, что вы ему говорите, он вас самих слушает и наблюдает, и после того, как он вполне понял вас, вы продолжаете оставаться для него чем-то совершенно внешним, не имеющим никакого права что-либо изменить в его жизни». Лермонтов выехал из Москвы в половине мая. Опять с подорожной в руках поэт-изгнанник отправляется в длинный-длинный путь.

1 К величайшему сожалению, никаких сведений об этой беседе двух гениальных людей не сохранилось.

198

о романе, в целом же отзыв его указывает на новое вы­ дающееся явление в русской литературе. «Героем нашего времени» все русское общество зачи­ тывалось. Оно увидело перед собой новое после Пушкина прозаическое произведение, исключительное по художе­ ственной силе. Лермонтов-прозаик сразу был признан современни­ ками таким же великим творцом, как и поэт. Вдумываться, всматриваться в построение, в приемы художественного творчества Лермонтова в этом гениаль­ ном романе и теперь доставляет каждому внимательному читателю безграничное наслаждение. Очень советую читателям ознакомиться с романом, не откладывая. Вероятно, многие скажут на это: «Да уж мы читали!» На это отвечу вам словами Белинского: «.. .взгляд наш упал на первую страницу — и страницы начали одна за другою переворачиваться под рукою. Сколько раз чи­ тали мы эту книгу — пора бы уж было ей и надоесть; ни­ чуть не бывало: все старое в ней так ново, так свежо, как будто мы читаем ее в первый раз. И предшествовавшие чтения не только не ослабили эффекта нового, но еще как будто усилили его». Все в этой книге необыкновенно, начиная с ее по­ строения. Роман «Герой нашего времени» состоит из пяти глав: «Бэла», «Максим Максимыч», «Тамань», «Княжна Мери» и «Фаталист». Все эти главы различны по содержанию, действие происходит в разной обстановке, с разными ли­ цами. И хотя каждая из них является законченным от­ дельным рассказом, вместе они, объединенные одним героем, одной идеей, слиты в одно целое, яркое, богатое по содержанию произведение. Григорий Александрович Печорин был намечен Л ер­ монтовым как главный герой еще в 1836 году в романе «Княгиня Лиговская». События романа развивались на фоне петербургского высшего света. Эта среда ставила героя в узкие рамки, не давала простора для разносторон­ него проявления его характера. Ссылка Лермонтова на Кавказ в 1837 году перенесла его в совершенно другие условия, расширила жизненный горизонт поэта, Творческие планы Лермонтова измени­ 200

лись. Петербургский роман остался неоконченным, дей­ ствие романа перенесено на Кавказ. Автор ставит глав­ ного героя, Печорина, в самые разнообразные условия, он показывает его действующим в различных обстоятель­ ствах, сталкивает со множеством разнородных лиц, со­ вершенно несходных с петербургским обществом. Разнооб­ разная среда, в которой вращается Печорин, со многих сторон освещает его характер. Идея романа, образ героя углубились, расширились. Лермонтов располагает составные части романа не в той последовательности^ как происходили события в жизни Печорина. В хронологической последовательности они должны были расположиться в таком порядке: 1. Печорин выслан из Петербурга за какую-то гром­ кую историю (вероятно, за дуэль) на Кавказ; по пути к месту назначения он задерживается в Тамани, где про­ исходит столкновение его с контрабандистами.

2. После участия в военных походах (повесть «Та­ мань») Печорин получает отпуск на лечение в Пятигорск и Кисловодск, где переживается роман с Мери и дуэль с Грушницким («Княжна Мери»).

3. За эту дуэль Печорин переведен на «линию» в кре­ пость на левый фланг, под начальство штабс-капитана Максима Максимыча. Там Печорин переживает роман с Бэлой («Бэла»).

4. Из крепости Печорину нужно было отлучиться на две недели в казачью станицу, где происходит роковой случай с Вуличем («Фаталист»).

5. Из крепости Печорин переведен в Грузию, а потом возвращен в Петербург. Через пять лет он выходит в от­ ставку и едет в Персию, по пути во Владикавказе встре­ чается с Максимом Максимычем и с проезжим офицером («Максим Максимыч»).

6. На обратном пути из Персии Печорин умирает («Предисловие к журналу Печорина»). Лермонтов заменил хронологическую последователь­ ность в расположении повестей последовательностью зна­ комства проезжего офицера, а следовательно, и читателя, с личностью Печорина — сначала по рассказу штабс-ка­ питана (рассказ «Бэла»), затем по впечатлению собст­ венной встречи с ним Максима Максимыча («Максим 201

Максимыч»). Затем в романе даются записки самого Пе­ чорина («Тамань»), и, наконец, странствующий офицер дает дневник Печорина («Княжна Мери» и «Фаталист»). Великое художественное мастерство Лермонтова про­ явилось уже в этой композиции романа. От такого после­ довательного знакомства читателя с личностью Печорина: сначала по наблюдениям посторонних лиц (прием совер­ шенно объективный), затем по его дневнику, в который вошел субъективный элемент, — представление о герое складывается полнее, разнообразнее и глубже. Печорин воспринимается читателем до наших дней как живой человек, как будто мы узнали его из самой жизни, а не из книги. Роман начинается с описания переезда офицера через горы по Военно-Грузинской дороге и знакомства его с попутчиком штабс-капитаном. С первых же строк читатель оказывается во власти вы­ сокого художественного искусства. Картины Военно-Гру­ зинской дороги, описание гор, трудность подъема на пе­ ревал, люди, окружающие путников, — все изображено кратко, сжато, просто, но так живо и ярко, как будто все происходит у вас перед глазами, точно вы не повесть чи­ таете, а перед вами развертывается действительная жизнь и вы в ней сами участвуете. Кавказ встает перед вами такой живописный, как будто вы сами видите его. Нельзя не указать на величайшее искусство, с каким даются автором в «Герое нашего времени» характерные черты в обрисовке лиц. Два-три беглых штриха — и вы уже многое видите в человеке. Так, вы сразу видите по­ жилого штабс-капитана. После вопросов друг к другу, офицера к штабс-капитану, обычных дорожных: откуда, куда едут, офицер спросил: «А вы давно здесь служите?» «Да, я уж здесь служил при Алексее П етровиче1, — отвечал он приосанившись. — Когда он приехал на Л и­ нию, я был подпоручиком, — прибавил он, — и при нем получил два чина за дела против горцев». Авторское замечание о том, что Максим Максимыч приосанился при упоминании о Ермолове, чрезвычайно выразительно. Оно показывает, что для штабс-капитана вся жизнь и честь были в верной службе отечеству. Гене1 Ермолове. (П римеч. Л ер м он това.)

202

рал Ермолов, герой Отечественной войны двенадцатого года, умел требовать верной и честной службы, ^умел и ценить ее, и лучшие офицеры гордились службой и на­ градами, полученными при нем. Из одного этого замеча­ ния мы видим старого военного служаку, всецело предан­ ного военному делу и хорошо знающего условия военной жизни на Кавказе. Проследите, читатель, как естественно, просто, без ви­ димого вмешательства автора развивается рассказ. Пут­ ники, поднимаясь все выше и выше, приближались уже к почтовой станции у вершины Гуд-Горы. Перевал был близок. В темноте уже мелькали приветные огоньки стан­ ции. Вдруг пахнул холодный ветер, ущелье загудело, по­ шел дождь, за ним снег. « — Нам придется здесь ночевать, — сказал он с до­ садою! — в такую метель через горы не переедешь». За неимением комнаты для проезжающих на станции путникам отвели ночлег в дымной эакле. Сначала они по­ пали в хлев с коровой и овцами. Хлев примыкал к жилому помещению, полному народу — детей, старых и молодых осетин, расположившихся на полу около разведенного огня. Поневоле и путники присели к огню. Обитатели сакли, все в лохмотьях, молча уставились неподвижными глазами на приезжих. Естественно, сначала путники заго­ ворили об этих обитателях сакли. На огне вскипел чайник офицера. Он подал штабс-капитану стакан чаю и предло­ жил к чаю рому. Тот отказался, так как дал давно зарок не пить. Штабс-капитан объяснил: раз в молодости он с то­ варищами подгулял, а ночью напали горцы. «.. .да ^уж и досталось нам, как Алексей Петрович узнал, не дай гос­ поди, как он рассердился! чуть-чуть не отдал под суд. (Из большого уважения к доблестному генералу Ермо­ лову старые кавказские служаки иначе не называли его, как по имени и отчеству. — М. Я.) Оно и точно, дру­ гой раз целый год живешь, никого не видишь, да как тут еще водка — пропадший человек! ..

— Д а вот хоть черкесы, — продолжал он: как на­ пьются бузы на свадьбе или на похоронах, так^ и пошла рубка. Я раз насилу ноги унес, а еще у мирнова князя был в гостях». _ Как же это случилось? — спросил заинтересовав­ шийся офицер. И штабс-капитан рассказал о своей жизни 203

Что же, рассказ этим кончился и мы о Печорине ни* чего больше от него не узнаем? Лермонтов, отстранив себя как автора от рассказа, передав его штабс-капитану, тонко направляет повество­ вание. Максим Максимыч задумался. Старый воин много повидал, испытал, ему есть что вспомнить. Проезжий офицер расшевелил его воспоминания. «. . . Ш табс-капи­ тан, после некоторого молчания, продолжал, топнув но­ гою о землю: — Никогда себе не прощу одного: чорт меня дернул, приехав в крепость, пересказать Григорью Александро­ вичу все, что я слышал, сидя за забором; он посмеялся,— такой хитрый! — а сам задумал кое-что.

— А что такое? Расскажите, пожалуйста.

— Ну уж нечего делать! начал рассказывать, так надо продолжать». И рассказ продолжился так естественно, просто, без малейшей натяжки, уже о Печорине. Чудесны описания встреч Печорина с Азаматом, появление Бэлы у Печо­ рина. Конечно, не мог штабс-капитан обойти молчанием свое отношение к появлению Бэлы. Максим Максимыч отвечал по службе за нарушение порядка в крепости, и он рассказывает о своем начальственном визите к Печорину. Сцена визита так характерна и для Печорина, и для штабс-капитана, и для военных нравов той поры на К ав­ казе, что мы считаем необходимым ее выписать. «Как я только проведал, что черкешенка у Григорья Александровича, то надел эцолеты, шпагу и пошел к нему. Он лежал в первой комнате на постели, подложив одну руку под затылок, а в другой держа погасшую трубку; дверь во вторую комнату была заперта на за ­ мок. .. Я начал кашлять и постукивать каблуками о по­ рог, — только он притворялся, будто не слышит.

— Господин прапорщик! — сказал я как можно стро­ же. — Разве вы не видите, что я к вам пришел?

— Ах, здравствуйте, Максим Максимыч! Не хотите ли трубку? — отвечал он, не приподнимаясь.

— Извините! Я не Максим Максимыч: я штабс-капитан.

— Все равно. Не хотите ли чаю? Если бы вы знали, какая мучит меня забота!

— Я все знаю, — отвечал я, подошед к кровати.

205

в глухой крепости за Тереком, куда под его начало од­ нажды был прислан молодой офицер, высланный из Рос­ сии. И опять: две-три черты в рассказе — и перед вами рисуется уже образ капитана, нравы военной службы на К ав казе... «Вы, верно, — спросил я его: — переведены сюда из России?»— «Точно так, господин штабс-каписан»,— отве­ чал он. Я взял его за руку и сказал: «Очень рад, очень рад. Вам будет немножко скучно... ну, да мы с вами бу­ дем жить по-приятельски. Д а, пожалуйста, зовите меня просто Максим Максимыч, и пожалуйста — к чему эта полная форма? приходите ко мне всегда в фуражке». Ему отвели квартиру, и он поселился в крепости. А как его звали? — спросил я Максима Максимыча.

— Его зв а л и ... Григорьем Александровичем Печори­ ным. ..

— А долго он с вами жил? — спросил я опять.

— Д а с год. Ну да уж зато памятен мне этот год; на­ делал он мне хлопот, не тем будь помянут! Ведь есть, право, этакие люди, у которых на роду написано, что с ними должны случаться разные необыкновенные вещи!

— Необыкновенные? — воскликнул я с видом любо­ пытства, подливая ему чая.

— А вот я вам расскажу». Длинную выписку мы сделали о начале рассказа, но нужно видеть, как просто, естественно, сам собою начался рассказ штабс-капитана, полный захватывающего инте­ реса о его жизни с Печориным в крепости, о встречах их с мирными черкесами. Перед нами встают, как живые, образы кавказцев Казбича, Азамата. Каждое слово ро­ мана дышит знанием нравов, взглядов, понятий кавказ­ цев, в каждом движении героев вы чувствуете наблюда­ тельность автора и понимание их психологии. Посещение мирного князя, свадебного пира, на.котором Печорин пле­ нился Бэлой, описывает Максим Максимыч просто и выразительно, но особенно ярко передает он подслушан­ ный во дворе, у забора, спор Азамата — сына князя — с Казбичем из-за лошади Казбича, ссору их и поднятую ими тревогу на свадебном пиру. Максим Максимыч и Печорин благополучно ускакали от свадебного скандала к себе домой, в крепость.

204

— Тем лучше: я не в духе рассказывать.

— Г. прапорщик, вы сделали проступок, за который и я могу отвечать...

— И полноте! что ж за беда? Ведь у нас давно все по­ полам.

— Что за шутки? Пожалуйте вашу шпагу!

— Митька, шпагу! .. Митька принес шпагу. Исполнив долг свой, сел я к не­ му на кровать и сказал: «Послушай, Григорий Алексан­ дрович, признайся, что нехорошо».

— Что нехорошо?

— Д а то, что ты увез Б э л у ... Уж эта мне бестия Азамат! .. Ну, признайся, — сказал я ему.

— Д а когда она мне нравится? .. Ну, что прикажете отвечать на это? .. Я стал в ту­ пик. ..» Максиму Максимычу пришлось во всем согласиться с Печориным, не один раз стать в тупик и прийти к заклю­ чению: «Что прикажете делать? Есть люди, с которыми непременно должно соглашаться».

«— А что?— спросил я у Максима Максимыча:— в са­ мом деле он приучил ее к себе, или она зачахла в неволе, с тоски по родине?» И в ответ на этот вопрос офицера начался рассказ Максима Максимыча о поэтической, захватывающей, бес­ конечно трогательной истории («Бэла»). И опять пора­ жает искусство автора, заставившего старого, наивного штабс-капитана нарисовать простым, но живым, вырази­ тельным языком картину признания Бэлы в горячей любви к Печорину, невольным свидетелем которой был Максим Максимыч, и дальнейшего счастья Бэлы и Печорина. Ясно видим мы участливую, глубокую, доброжелательную натуру самого рассказчика. Штабс-капитан рассказывает своим, ему присущим языком; ни одного надуманного, искусственно украшающего слова он не произносит. Ни в одном слове не теряется впечатление цельности и есте­ ственности образа штабс-капитана. С огромным ин­ тересом слушает его проезжий офицер, ведущий записки, но дорожные обстоятельства прерывают рассказ штабскапитана. Буря утихла, нужно было подниматься выше — на Гуд-Гору. Все оживает под волшебным пером автора. В повести 206

«Бэла» все гармонично, цельно соединено: главный образ романа, о котором ведется рассказ, чрезвычайная наблю­ дательность офицера, ведущего записки. С какой яркостью даны кавказцы, кавказская природа и бесподобный рас­ сказчик — старый штабс-капитан! Описание подъема на перевал Военно-Грузинской до­ роги, Гуд-Гору, офицера, ведущего записки, и его попут­ чика сделано от первого лица и отражает, несомненно, впечатления и переживания самого Лермонтова, когда он проезжал Военно-Грузинскую дорогу осенью 1837 года. На это описание нужно смотреть как на страницы биогра­ фии поэта. Поэтому мы с усиленным интересом на них остановимся: вы, читатель, получите эстетическое насла­ ждение (природа нам всем близка и понятна) и лучше поймете великое достоинство описаний Лермонтова. Необходимо прежде всего отметить необыкновенную простоту языка Лермонтова, благодаря которой дости­ гается естественность, жизненность того, о чем пишет поэт. Правда, нам может возразить читатель: «Но ведь все мы говорим очень простым языком». Да, наша речь не всегда достаточно полна и разнообразна; подчас нам трудно бывает ясно выразить ту или иную мысль, но упрощенность речи не есть простота речи. Такие гении, как Пушкин и Лермонтов, владели русским языком в со­ вершенстве, владели всем его богатством и разнообра­ зием, и любой оттенок мысли они выражали свободно. Речь Лермонтова свободна, гибка, точна и потому чи­ тается нами так свободно и легко, что мы не замечаем в ней искусства. Так же свободно и легко мы дышим свежим воздухом, пронизанным лучом солнца. Это дает нам жизнь, а мы даже не замечаем этого. При краткости и простоте выражения мысли Лермон­ тов в описаниях употреблял самые нужные, самые соот­ ветствующие, незаменимые слова, и потому его описания жизненны, волнуют и не забываются. Например, как он говорит о тишине в горах? «По жужжанию комара можно было следить за его полетом». Этого достаточно, чтобы почувствовать полное безмолвие среди горных громад. Такие маленькие детали, как фырканье усталой тройки и побрякиванье русского колокольчика в этой мертвой 207

тишине, особенно усиливают ощущение глубокого сна природы на горных высотах. А вот описание подъема путников на перевал после остановки в сакле: «Между тем чай был выцит; давно запряженные кони продрогли на снегу; месяц бледнел на западе и готов уж был погрузиться в черные свои тучи, висящие на дальних вершинах как клочки разодранного занавеса. Мы вышли из сакли. Вопреки предсказанию моего спутника, погода прояснилась и обещала нам тихое утро; хороводы звезд чудными узорами сплетались на далеком небосклоне и одна за другою гасли по мере того, как бледноватый от­ блеск востока разливался по темнолиловому своду, оза­ ряя постепенно крутые отлогости гор, покрытые девст­ венными снегами. Направо и налево чернели мрачные, таинственные пропасти, и туманы, клубясь и извиваясь, как змеи, сползали туда по морщинам соседних скал, будто чувствуя и пугаясь приближения дня. Тихо было все на небе и на земле, как в сердце че­ ловека в минуты утренней молитвы; только изредка набегал прохладный ветер с востока, приподнимая гриву лошадей, покрытую инеем. — Мы тронулись в п уть...» Как говорит Лермонтов о предрассветной тишине на перевале? Если бы поэт сказал только: «Тихо было все», представление о тишине создалось бы, но он добавил слова: «на небе и на земле» — они вызвали еще и ощуще­ ние величия картины. Какими простыми, краткими штрихами поэт дает по­ чувствовать предрассветную прохладу на горах: «. . . изредка набегал прохладный ветер с востока. . .» Слово «изредка» здесь незаменимо. Именно ранним утром ветерок подувает волной, едва уловимыми поры­ вами. Слова «с востока» тоже незаменимы. Они говорят о раннем утре, о рассвете. Всегда предутренний ветерок подувает с востока. А эта деталь: «приподнимая гриву лошадей». Она осо­ бенно усиливает впечатление легкого веяния ветра — единственного движения при полном покое горных громад. Деталь эта даже грусть придает всей картине раннего утра на вершинах Кавказа.

208

А последние два слова — «покрытую инеем» — довер­ шают картину: вы чувствуете дыхание предрассветного холода. Такая точность у Лермонтова во всех описаниях. Сделайте свои наблюдения, читатель, над следующими отрывками: «Мы тронулись в путь; с трудом пять худых кляч та­ щили наши повозки по извилистой дороге на Гуд-Гору; мы шли пешком сзади, подкладывая камни под колеса, когда лошади выбивались из сил; казалось, дорога вела на небо, потому что, сколько глаз мог разглядеть, она все поднималась и наконец пропадала в облаке, которое еще с вечера отдыхало на вершине Гуд-Горы, как коршун, ожидающий добычу; снег хрустел под ногами нашими; воздух становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно приливала в голову, но со всем тем к а­ кое-то отрадное чувство распространилось по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над миром... Вот, наконец, мы взобрались на Гуд-Гору, останови­ лись и оглянулись: на ней висело серое облако, и его хо­ лодное дыхание грозило близкой бурею; но на востоке все было так ясно и золотисто, что мы, то-есть я и штабскапитан, совершенно о нем заб ы ли ...

— . . . Посмотрите, — прибавил он, указывая на во­ сток: — что за край! И точно, такую панораму вряд ли где еще удастся мне видеть: под нами леж ала Койшаурская Долина, пересе­ каемая Арагвой и другой речкой, как двумя серебряными нитями... направо и налево гребни гор, один выше дру­ гого, пересекались, тянулись, покрытые снегами, кустарни­ ком; вдали те же горы, но хоть бы две скалы, похожие одна на другую, — и все эти снега горели румяным бле­ ском так весело, так ярко, что, кажется, тут бы и остаться жить навеки; солнце чуть показалось из-за темносиней горы, которую только привычный глаз мог бы различить от грозовой тучи; но над солнцем была кровавая полоса, на которую мой товарищ обратил особенное внимание.

-Я говорил вам, — воскликнул он, — что нынче будет по­ года; надо торопиться, а то, пожалуй, она застанет нас на Крестовой. Трогайтесь!» — закричал он ямщикам. Подложили цепи под колеса вместо тормозов, чтоб 14 Николева

209

могли мы обогнуть Крестовую Гору, — две версты в два часа! Между тем тучи спустились, повалил град, снег; ве­ тер, врываясь в ущелья, ревел, свистал, как Соловей-Раз­ бойник, и скоро каменный крест скрылся в тумане, кото­ рого волны, одна другой гуще и теснее, набегали с во­ стока. .. Нам должно было спускаться еще верст пять по обледеневшим скалам и топкому снегу, чтоб достигнуть станции Коби. Лошади измучились, мы продрогли; ме­ тель гудела сильнее и сильнее, точно наша родимая, сезерная; только ее дикие напевы были печальнее, зауныв­ нее. «И ты, изгнанница, — думал я, — плачешь о своих широких, раздольных степях! Там есть где развернуть хо­ лодные крылья, а здесь тебе душно и тесно, как орлу, который с криком бьется о решетку железной своей клетки». Это олицетворение природы во втором отрывке про­ никнуто глубоко скрытым в душе поэта чувством свободы, зовущим его на простор жизни. Оно одухотворено чувст­ вом изгнанника, переживаемым самим поэтом, и этот отрывок читается как стих, проникнутый глубоким ли­ ризмом. «Вот мы свернули налево и кое-как, после многих хлопот, добрались до скудного прию та... Оборванные хо­ зяева приняли нас радуш но.. .

— Все к лучш ему!— сказал я, присев у о гн я:— те­ перь вы мне доскажете вашу историю про Бэлу; я уверен, что этим не кончилось.

— А почему вы так уверены? — отвечал мне штабскапитан, примигивая с хитрой улыбкою.

— Оттого, что это не в порядке вещей: что началось необыкновенным образом, то должно так же и кончиться.

— Ведь вы угадали. . .

— Очень рад.

— Хорошо вам радоваться, а мне так, право, грустно, как вспомню. Славная была девочка, эта Бэла! Я к ней, наконец/ так привык, как к дочери, и она меня лю­ била. ..» Естественным ходом обстоятельств, так просто, без малейшей натяжки, воспоминания Максима Максимыча продолжились. Он рассказал всю историю Бэлы, кончая ее смертью и переводом Печорина из крепости в Грузию.

14*

211

Итак, первая часть романа «Герой нашего времени»— рассказ «Бэла» кончился. Глубокое и незабываемое впечатление оставляет рас­ сказ. Не только правдиво, но тонко и привлекательно на­ рисован образ Бэлы. Горячность, искренность, проникно­ венность отличают ее. При этом ничего безличного, по­ корного, рабского в ее чувстве к Печорину не было. Со­ знание своего достоинства в ней проявлялось с первого до последнего дня. Печорин стал для нее всем на свете, и все-таки, когда Бэла заметила, что Печорин начинает охла­ девать к ней, она гордо заявила Максиму Максимычу: «Если он меня не любит, то кто ему мешает отослать меня домой? .. А если это будет так продолжаться, то я сама уйду: я не раба его, — я княжеская дочь! ..» Образ Максима Максимыча дан Лермонтовым с ге­ ниальным раскрытием души такого простого, как кажет­ ся с первого взгляда, человека, далекого автору и по культурному и по социальному положению. И этот чело­ век, с виду простак и добряк, с каждым штрихом все больше и больше покоряет читателя богатством своей натуры, глубиной и великодушием своего сердца. Ведь служба для Максима Максимыча — священная, пер­ вейшая обязанность. Кроме службы, другой жизни у него нет. При этом в выполнении служебных обязанностей ничего показного, честолюбивого — полнейшая предан­ ность ее интересам. Максим Максимыч очень рисковал своей служебной -репутацией из-за похищения Печориным Бэлы, но уже принятого решения держался твердо: Пе­ чорину он сочувствовал и относился к нему неизменно благожелательно, а к Бэле — как отец родной. Печорин показан читателю через восприятие и нрав­ ственный суд этого человека, простого, искреннего и прав­ дивого, далекого от столичной жизни того времени, ее общественного уклада. Печорин, образованный, утончен­ ный по своей психике, сложный по характеру, был непо­ нятен Максиму Максимычу. Максим Максимыч сделал раз попытку дать характеристику Печорина перед своим собеседником — офицером, но дальше простодушного заявления не пошел: «Славный был малый, смею вас уве­ рить; только немножко странен», и к странностям Печо­ рина отнес противоречивость, изменчивость его настрое­ ний. Тоску и скуку жизни от неудовлетворенности ею он 212

принял за моду, выдуманную французами. Основная за­ дача Лермонтова в том-то и состоит, чтобы показать Печо­ рина сначала глазами простого человека, выходца из другой, демократической среды, показать без пристраст­ ных искажений и литературных толкований и этим до­ стичь в характеристике героя предельной простоты и прав­ дивости. И Лермонтов достиг этого: первое наше знаком: ство с героем совершенно объективно; в душе читателя I остается одно чувство — чувство жизненной правды. Белинский с восторгом писал о «Бэле»: «Простота и безыскусственность этого рассказа невыразима, и каждое слово в нем так же на своем месте, как богато содержаI нием». И дальше критик продолжил: «Не знаем, чему здесь ! более удивляться, тому ли, что поэт, заставив Максима Максимыча быть только свидетелем рассказываемою им | события, так тесно слил его личность с этим событием, как будто бы сам Максим Максимыч был его героем, или тому, что он сумел так поэтически, так глубоко взглянуть на событие глазами Максима Максимыча и рассказать это событие языком простым, грубым, но всегда живопис­ ным, всегда трогательным и потрясающим даже в самом комизме своем?» Максим Максимыч надолго расстается с Печориным, но «Бэла» — только начало романа. Как Лермонтов рисует образ героя в следующей части? Дальше идет рас­ сказ «Максим Максимыч». В нем Лермонтов завершил 1 замечательный образ штабс-капитана. Во Владикавказе Максим Максимыч встречается с прежним своим попутчиком — офицером, которыи за­ пишет и этот эпизод. Оба они на почтовой станции ветре > чают неожиданно Печорина, едущего уже из Петербурга в Персию. Характер Максима Максимыча дополняется с совершеннейшим искусством. В этом рассказе Лермон­ тов описывает его словами офицера такими меткими чер­ тами, что, по словам Белинского, «если бы в ы . .. два­ дцать лет прожили с ним в одной крепости, и ^ тогда не узнали бы его лучше». Каждое слово, каждый шаг его характеризуют его натуру, цельность ее, искренность. Сцена неожиданной встречи Максима Максимыча и офицера, ведущего дорожные записки, с Печориным на почтовой станции бесподобна по построению, по развитию действия. Печорин сначала отсутствует он остался но-

I

213

чевать у полковника Н. Ожидание прихода его штабс-ка­ питаном дает возможность автору довершить характери­ стику Максима Максимыча. Он встает перед нами жи­ вым, со своим горячим, глубоким чувством — чувством дружеской привязанности к Печорину. Старика сначала охватила радость, что он увидит его. Прошло пять лет после их разлуки. ^Максим Максимыч говорил ребячески доверчиво о своей закадычной дружбе с Печориным, нетерпеливо ждал его, целый вечер, всю ночь был в тревоге; он думал, что Печорин прибежит, как только узнает о нем. А Печорин явился только утром. Как построена автором их встреча? Что бы ни было, у Максима Максимыча служебные обязанности на первом месте — он отправился по делу к коменданту; ПеФэрин пришел в это время на станцию.

1роезжий офицер первый с ним знакомится и описывает его внешний облик. И в этом заключается тонкий прием автора. Мог ли бы это описание сделать не понимающий сложности и тонкости психики Печорина простой добряк Максим Максимыч? Все, что он рассказал о Печорине в «Ьэле», — все драгоценно. Но портрета Печорина он, конечно, дать бы не мог. Офицер же равен по культуре Печорину и сделал это легко, тонко и верно. Обратите внимание, читатель: по ходу романа нам пора видеть пе­ ред собой героя, подойти к нему вплотную. И автор это почувствовал раньше нас — свел как бы случайно на станции всех трех главных действующих лиц. . Встреча Максима Максимыча с Печориным необы­ чайно характерна для обоих. Холодно отнёсся Печорин к старому, преданному другу и бесконечно этим огорчил его. Лермонтов понимал горечь обиды, переживаемой штабс-капитаном, и устами офицера выразил ее: «Грустно видеть, когда юноша теряет лучшие свои надежды и мечты, когда пред ним отдергивается розовый флёр, сквозь который он смотрел на дела и чувства человече­ ские, хотя есть надежда, что он заменит старые заблуж ­ дения новыми, не менее проходящими, но за то не менее сладким и... Но чем их заменить в лета Максима Макси­ мыча?» Настал момент, когда все трое участников этой сцены разойдутся в разные стороны: офицер отправится в Став­ рополь, Печорин уедет в Персию, Максим Максимыч за214

держится во Владикавказе. Как же мы увидим дальше героя романа? Опять и опять волшебный прием гения. Замечательны прощальные минуты Максима Максимыча с Печориным. Позволяем себе процитировать, рассказать о них трудно: « _ Ну полно, полно! — сказал Печорин, обняв его дружески: — неужели я не тот же? .. Что делать? .. вся­ кому своя д орога... Удастся ли еще встретиться — бог знает!.. — Говоря это, он уже сидел в коляске, и ямщик уже начал подбирать вожжи.

— Постой, постой! — закричал вдруг Максим Макси­ мыч, ухватясь за дверцы коляски: — совсем было за­ был. .. У меня остались ваши бумаги, Григорий Алексан­ дрович. .. я их таскаю с собой... думал найти вас в Гру­ зии, а вот где бог дал свидеться... Что мне с ними де­ лать? ..

— Что хотите! — отвечал Печорин. — П рощ айте...

— Максим Максимыч, — сказал я, подошедши к не­ му, — а что это за бумаги вам оставил Печорин?

— А бог его знает! какие-то записки...

— Что вы из них сделаете?

— Что? Я велю наделать патронов.

— Отдайте их лучше мне. Он посмотрел на меня с удивлением, проворчал что-то сквозь зубы и начал рыться в чемодане; вот он вынул одну тетрадку и бросил ее с презрением на землю; потом другая, третья и десятая имели ту же участь: в еш до­ саде было что-то детское; мне стало смешно и ж ал ко...

— Вот они все, — сказал он: — поздравляю вас с на­ ходкою. ..

— И я могу делать с ними все, что хочу?

— Хоть в газетах печатайте. Какое мне дело! .. Мы простились довольно сухо...» Чувство глубокой обиды не прошло у Максима Макси­ мыча. Дальше по ходу романа идут эти записки под назва­ нием «Журнала Печорина». Этому журналу офицер предпослал предисловие. Все предисловие — чудо искусства; к сожалению, для выписки оно велико. В предисловии заключена гениальная мысль, которую Лермонтов положил в основу всего романа: «Перечитывая эти записки, я убедился в искрен215

ности того, кто так беспощадно выставлял наружу соб­ ственные слабости и пороки. История души человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа, * особенно когда она — следствие наблюдений ума зрелого над самим со­ бою и когда она писана без тщеславного желания возбу­ дить участие или удивление. Исповедь Руссо имеет уже тот недостаток, что он читал ее своим друзьям. Итак, одно желание пользы заставило меня напеча­ тать отрывки из журнала, доставшегося мне случайно.. . Может быть, некоторые читатели захотят узнать мое мнение о характере Печорина? — Мой ответ — загла­ вие этой книги». Печорина читатель еще не знает, но заинтересован им еще больше. Лермонтов попрежнему как бы не вмеши­ вается в повествование. Он старается познакомить чита­ теля с героем через его записки. Предисловие к запискам является в плане романа главнейшей частью. Оно дает поворот характеру романа: совершенно объективная точка зрения на героя сменяется субъективной; герой ведет за­ писки, которые издает не причастный к ним офицер, по­ лучивший их случайно. Офицер-издатель объясняет мо­ тивы, заставившие его обнародовать чужие записки: пол­ нейшая, глубочайшая правдивость, с какой они написаны Печориным, и беспощадная искренность в признании им своих недостатков. Таким образом, мы, читатели, переходим от объектив­ ного рассказа жизненно здорового человека к исповеди самого героя и имеем полную возможность заглянуть в самую глубину его души. Такое построение романа вызывает у читателей безгра­ ничное удивление; мы не можем не воспринимать это как волшебное искусство. Опять нельзя не вспомнить слова гениального Белинского: «Перечитывая вновь «Героя на­ шего времени», невольно удивляешься, как все в нем про­ сто, легко, обыкновенно и в то же время так проникнуто жизнью, мыслью, так широко, глубоко, возвышенно... Кажется, будто все это не стоило никакого труда авто­ ру. ..» А между тем, продолжает критик, «такая естест­ венность и простота никогда не могут быть делом расчета и соображения: они плод вдохновения!» Повесть «Тамань», которой начинается журнал Печо216

худо, он меня больше не увидит; теперь опасно; поеду искать работы в другом месте, а ему уж такого удальца не наити. .. Она поедет со мною; ей нельзя здесь оставать­ ся, а старухе скажи, что, дескать, пора умирать, зажилась, надо знать и честь. Нас же больше не увидит. А я? сказал слепой жалобным голосом.

— На что мне тебя? — был ответ». Янко сунул слепому в руку монету, промолвив: «На купи себе пряников». — «Только?» — сказал слепой. « у, вот тебе еще», и упавшая монета зазвенела ударясь о камень. Слепой ее не поднял. Долго при свете месяца мелькал белый парус между темных волн; слепой все сидел на берегу, и вот мне по­ слышалось что-то похожее на рыдание: слепой мальчик точно плакал, и долго, д ол го... Мне стало грустно. И за­ чем было судьбе кинуть меня в мирный круг честных онтрбандистов? Как камень, брошенный в гладкий ис­ точник, я встревожил их спокойствие, и, как камень, едва сам не пошел ко дну!» Печорин^с сожалением сознает, что он без цели нарушил покой этого мирка. Печорин понимал, что Янко и его спутница выйдут из положения: таким удальцам везде дорога, где море шумит. Но положение слепого Оыло иное. Как Лермонтов описывает его? Слепому суну­ ли в руку деньги, они упали и зазвенели о камни, — маль­ чик не шевельнулся, не поднял их. Автор замечает- «сле­ пой мальчик точно плакал, и долго, д олго...» Вот это по­ вторение слова «долго» говорит так много о сочувствии автора слепому, о его способности понимать чужое горе, дакие простые слова и какая сила выражения в по­ вторении их! Эту силу впечатления можно сравнить только с мощным аккордом грустной симфонии, который долго звучит в душе. А Лермонтов может вызывать такие чув­ ства словом, простым словом .. . Следующая глава романа, самая большая часть его самая разнообразная и богатая по содержанию — по­ весть «Княжна Мери». В ней больше действующих лиц, и все они нарисованы с высоким художественным мастер­ ством. По композиции повесть сильно отличается от дру­ гих повестей. Она дается в виде дневника Печорина. Эта форма позволяет герою романа говорить о самом себе. Личность его открывается перед читателем до ее глубоко 218

скр ы ты х черт. С о п р и к о сн о вен и е П еч о р и н а со м н огим и л и ­ ц ам и р о м ан а ри сует его х а р а к т е р п олнее, р азн о сто р о н н ее. И з второстепенны х лиц окруж ен и я П ечорина по худ о­ ж ествен н ом у и зо б р аж ен и ю зам еч ател ен о б р аз ю нкера Г руш ницкого. Э то т о ж е ти п того в р ем ен и , но во всем п р о т и в о п о л о ж ­ ный П ечорину. О б р аз Г руш ни ц кого я в л я ется обоб щ ен ием огром ной к атегори и лю д ей лю б ой эпохи. Г руш ницкий не ж и в ет н епосред ствен но н астоящ ей ж и зн ью , соответствен но своим си л ам , соответствен но у с л о ­ в и я м св о е й ж и зн и , а и г р а е т в ней р о л ь . С а м о л ю б и е и п о д р а ж а т е л ь н о с т ь в нем р а зв и т ы в в ы сш ей м ер е. И эт о т тип п о р о ж д а л о в р ем я, у сл о ви я ж и зн и . Л ер м о н то в , со зд а в а я это т о б р а з, сто ял твер д о на р еал ьн о й почве. О тсу тст­ вие общ ествен н ы х и нтересов, с одной стороны , р о м ан ти ч е­ ск ая п оэзия М арли н ского — с другой, породили Г руш ницких во м н о ж еств е, осо бен н о н а К а в к а зе . Г р у ш н и ц ки и из тех л ю д ей , ко то р ы е в р е зу л ь т а т е своего р о м ан ти ч еско го ф а т а л и зм а , по с л о в а м П еч о р и н а, на все сл у ч аи ж и зн и и м ею т го то в ы е п ы ш н ы е ф р а з ы , в а ж н о д р а п и р у ю т с я в не обы кновенн ы е чу вства, возвы ш ен н ы е страсти и и склю чи ­ тел ьн ы е с тр ад ан и я . П р о и зв о д и ть э ф ф е к т — его н а с л а ж ­ д ен и е. К а з а т ь с я гер о ем — ц е л ь его с у щ е с т в о в а н и я . О н с т а р а е т с я у в ер и ть всех, что он р а зо ч а р о в а н в ж и зн и и в лю д ях и обречен на страдан и е. Груш ницкий стар ается с л ы т ь х р а б р е ц о м . П е ч о р и н в и д е л его в д е л е : о н м а х а е т ш а ш к о й , б р о с а е т с я в а т а к у , з а ж м у р и в г л а з а . « Э т о ч т о -т о не р у с с к а я х р аб р о сть ! ..» — за м е ч а е т П ечо р и н . Н а К а в к а з Г руш ни ц ки й пош ел сл у ж и ть доб ровольн о, он гордо носит со л д атск у ю ш и н ель, с т а р а е т с я и зо б р а зи т ь из с е б я р а з ж а л о в а н н о г о . П еч о р и н в и д ел его н а с к в о зь . Г р у ш н и ц ки й ч у в ств о в ал это и не л ю б и л за это П еч о р и н а, н о н е с т е с н я л с я п е р е д н и м т о р ж е с т в е н н о з а я в л я т ь , что п р и ч и н ы , з а с т а в и в ш и е его п о сту п и ть в К а в к а з с к и й п о л к , н авсегда останутся тайной м еж д у ним и небесам и ^ Г руш ни цкий , в п ротивоп олож ность П ечорину, которы й о щ у щ ал свою ску ку и р азо ч ар о в а н и е в ж и зн и к ак истинное несчастье, у к р аш ал себя ими, к ак м одны м и п латьям и . С а м о л ю б и е и т щ е с л а в и е р у к о в о д и л и им в с е гд а и во всем . С а м о л ю б и е в н у ш а л о е м у м ы сл ь , что ч у в ств о его к к н я ж н е М ери н е б ы в ал о е. Н и с чего в о о б р а зи л он, что и к н я ж н а 219

пламенно любит его. И этот человек «исключительных чувств» был в действительности мелок и ничтожен. В днев­ нике от 3 июня Печорин записал свой разговор с Грушницким о Мери. Печорин спросил, как его дела с нею. Похвастаться Грушнидкому было нечем, но он все-таки продолжал чувствовать себя героем необыкновенного ро­ мана. « .. .Берегись, Грушницкий, она тебя надувает... — заметил ему Печорин. Она? .. отвечал он, подняв глаза к небу и само­ довольно улыбнувшись; — мне жаль тебя, Печорин!..» Запись 5 июня. В ресторации был бал. Княжна танце­ вала с Печориным. Это взбесило Грушницкого: « Ты с нею танцуешь мазурку? .. Я должен был этого ожидать от девчонки... от кокетки... Уж я отомщу!» В этот же вечер он шептался с драгунским капита­ ном, и этот трагический герой моментально превратился в мелкое ничтожество. Начинается заговор против Печо­ рина, создается гнусная клевета на него и Мери. Сцены заговора и дуэли показали всю дряблость натуры Груш­ ницкого, мелочность его самолюбия и подчеркнули силу и благородство натуры Печорина. Печорин много раз давал ему возможность спасти свою честь — признаться в кле­ вете, но самолюбие и слабость характера Грушницкого победили, и он погиб. Роман «Герой нашего времени» распространился по всей России, дошел до сосланных в Сибирь декабристов. Декабрист Кюхельбекер, друг Пушкина, ознакомившись с романом, записал: «Лермонтова роман — создание мощ­ ной души». Декабрист Якушкин уже после смерти поэта писал, в письме к сыну о романе «Герой нашего времени»: «. . .на днях его здесь читали вслух, и я слышал из него несколько отрывков. Какой прекрасный талант был у это­ го Лермонтова; слушаешь его даже прозу с таким же чув­ ством удовольствия, с каким слушаешь давно знакомую, хорошую музыку». Вся читающая Россия, от Петербурга до сибирских рудников, дала высокую оценку «Герою нашего времени» и в творце его увидела гениального писателя. Царь же Николай, душитель всего живого в жизни России, писал по поводу этого романа своей жене за границу: «. .Я прочел Г е р о я до конца и нахожу вторую часть отвра220

о приезде Лермонтова в Ставрополь главно­ командующий войсками Кавказской линии при­ командировал его к отряду генерала Галафеева, оперировавшего на левом фланге. Лермонтов оыл с этим отрядом в двух экспедициях: с 6 по 17 июля года — в Малую Чечню и с конца сентября до поло­ вины ноября в Большую Чечню. В «Журнале военных действии» отряда описывается день за днем весь путь от­ ряда и где и когда были столкновения с неприятелем. Одно из жарких, кровопролитных сражений произо­ шло на реке Валерик («Речке смерти») 11 июля. В этом 222

сражении Лермонтов проявил, по отзывам участников боя и командующего отрядом генерала Галафеева, исключи­ тельную храбрость, самоотвержение и находчивость. В «Журнале военных действий» отмечено, что Л ер­ монтов передавал все приказания главнокомандующего войсками в самом пылу сражения в лесистом месте, что ставилось ему в особую заслугу, «ибо каждый куст, каж ­ дое дерево грозили всякому внезапной смертью». После Валерикского боя генерал Галафеев, испраши­ вая награду Лермонтову, в графе «За что к награде пред­ ставляется» писал: «Во время штурма неприятельских завалов на реке Валерик имел поручение наблюдать за действиями передовой штурмовой колонны и уведомлять начальника отряда об ее успехах, что было сопряжено с величайшею для него опасностью от неприятеля, скры­ вавшегося в лесу за деревьями и кустами. Но офицер этот, несмотря ни на какие опасности, исполнял возложен­ ное на него поручение с отменным мужеством и хладно­ кровием и с первыми рядами храбрейших ворвался в не­ приятельские завалы». После этого страшного, кровавого боя было еще несколько схваток с неприятелем. Через месяц Лермонтову был дан отпуск на Минеральные Воды.

12 сентября Лермонтов писал из Пятигорска своему другу Лопухину о Валерикском сражении, первом круп­ ном сражении в своей военной практике: « .. .я не был нигде на месте, а шатался все время по горам с от­ рядом. У нас были каждый день дела, и одно довольно жаркое, которое продолжалось б часов сряду. Нас было всего 2000 пехоты, а их до 6 тысяч; и все время дрались штыками. У нас убыло 30 офицеров и до 300 рядовых, а их 600 тел остались на месте, — кажется хорошо! — вообрази себе, что в овраге, где была потеха, час после дела еще пахло кровью .. .» О пребывании Лермонтова на Водах не сохранилось сведений, кроме указанного письма к Лопухину. Но этот единственный документ о том времени очень ценен. В нем мы находим еще раз указание на одну прекрас­ ную черту натуры Лермонтова, которую далеко не все видели в нем: это — его способность горячо, прочно при­ вязываться к тем, к кому у него было дружеское распо­ ложение. Он пишет Лопухину: «. . . я ничего о тебе не слышу письменно. Пожалуйста, не ленись: ты не можешь 223

вообразить, как тяжела мысль, что друзья нас забы­ вают. ..» Во второй половине сентября Лермонтов был уже на фронте в Чечне, в отряде того же генерала Галафеева, и продолжал неизменно проявлять отвагу во всех делах осенней экспедиции, которая закончилась в конце ноября. Вот что писал о Лермонтове генерал Галафеев: «Когда раненый юнкер Дорохов был вынесениз фронта, я поручил его начальству команду, из охотников состоя­ щую. Невозможно было сделать выбора удачнее: всюду поручик Лермонтов, везде первый подвергался выстре­ лам. .. и во всех делах оказывал самоотвержение и рас­ порядительность выше всякой похвалы ...» В делах с этой отборной командой Лермонтов про­ явил не только высокие достоинства бойца, но и талант командира. Он «. . .12 октября на фуражировке за Шали, пользуясь плоскостью местоположения, бросился с гор­ стью людей на превосходного числом неприятеля и неод­ нократно отбивал его нападения на цепь наших стрел­ ков. .. 15 октября он с командою первый прошел Шалинский лес, обращая на себя все усилия хищников... При переправе через Аргун он действовал отлично... и, пользуясь выстрелами наших орудий, внезапно кинулся на партию неприятеля, которая тотчас же ускакала в бли­ жайший л е с ...» (Р а к о в и ч, Тенгинский полк на Кав­ казе).

«28 октября,— говорится дальше о Лермонтове-командире, — при переходе через Гойтинский лес Лермонтов первый открыл завалы, которыми укрепился неприятель, и, перейдя тинистую речку... выбил из леса значительное скопище ..» Нужно много страниц, чтобы выписать из походного журнала все описания отважных действий Лермонтова. Он остался верен обещанию, данному другу своему, М. А. Лопухиной, в 1832 году: «Итак, если начнется вой­ на, клянусь вам богом, что всегда буду впереди». На деле он превзошел это обещание — он был не только впереди, но сражался с отвагой, «с отменным му­ жеством и самоотвержением» и знанием военного дела. О Лермонтове времени экспедиций в Чечню оставил воспоминания генерал К. X. Мамацев, бывший тогда мо­ лодым артиллерийским офицером. «С людьми сближаясь 224

осторожно», как писал о себе Лермонтов, с Мамацевым он близко и скоро сошелся. Интересно установить, чем Мамацев привлек внимание Лермонтова. Артиллерист Мамадешвили Константин Христофоро­ вич был одних лет с Лермонтовым, родом грузин, очень культурный, образованный человек. Его предки отлича­ лись храбростью, за что и получили фамилию Мамацешвили, что в переводе на русский язык значит Храбре­ цов. Первый боевой поход К. X. Мамацев совершил в Чеч­ ню в 1840 году. Впоследствии в течение многих лет, во всех походах Кавказской войны, Мамацев проявлял себя как неустрашимый воин, получил много орденов. Д ея­ тельное участие принимал при взятии Шамиля в плен и получил чин генерал-майора. В Крымскую войну М ама­ цев со своими войсками разбил тридцатичетырехтысяч­ ный корпус Селим-паши. В разгаре сражения был конту­ жен в ногу ядром, но оставался в строю до конца боя. Семидесяти лет вышел в отставку и стал принимать са­ мое деятельное участие в общественных делах Грузии, проявляя всегда себя как передовой человек. В 60-х годах он выступил с докладной запиской против грузинского дворянства, защищая проект освобождения крестьян с землей. После смерти Мамацева о нем дали самые луч­ шие отзывы в некрологах передовые люди Г рузии1. Все эти сведения о К. X. Мамацеве не относятся к пе­ риоду знакомства его с Лермонтовым. Но такой чуткий и проницательный человек, как Лермонтов, конечно, видел и чувствовал в нем, молодом, храбром воине, все задат­ ки указанных достоинств. К. X. Мамацев вспоминал о Лермонтове 2, что, по его наблюдениям, Лермонтов был исключительно храбр, своей отвагой и удалью удивлял даже старых кавказских джигитов. Но он не всегда охотно подчинялся режиму и являлся со своей командой там, где находил нужным; в бою Лермонтов всегда искал самых опасных мест. Два раза в осеннюю экспедицию Лермонтов спас и Мамацева и его орудия от гибели. В тяжелом сражении близ Гойтинского леса в самый критический момент, когда гибель 1 Эти биографические данные получены от лектора Тбилисского университета Г. Квиташвили.

2 Газета «Кавказ» за 1898 год.

15

Николева

225

казалась неминуемой, Лермонтов со своим отрядом как из земли вырастал, и он и его отряд, как тигры, набра­ сывались на неприятеля. Не менее жаркий бой повторил­ ся 4 ноября и в Алдинском лесу, где дрались в течение восьми с половиной часов в узком лесном дефиле. Вся тяжесть боя легла на артиллерию! Раньше всех к ору­ диям Мамацева явился Лермонтов со своей командой. «Здесь 4 ноября, — писал Мамацев, — было мое по­ следнее свидание с поэтом. После экспедиции он уехал в отпуск в Петербург, а на следующий год с невырази­ мой скорбью узнали мы о трагической смерти его в П я­ тигорске». Лермонтов и в походной жизни относился к людям так же, как и в петербургском обществе: с теми, в ком он чувствовал понимание, с людьми искренними, он был самим собой; со всеми остальными был таким, каким хо­ тел казаться. Эту черту Лермонтова отмечает и М ама­ цев, который понял Лермонтова глубже других офицеров. Он пишет: «Натуру его постичь было трудно. В кругу своих товарищей, гвардейских офицеров, участвовавших вместе с ним в экспедиции, он всегда был весел, любил острить, но его остроты часто переходили в меткие и злые сарказмы, не доставлявшие особого удовольствия тем, на кого были направлены. Когда он оставался один или с людьми, которых лю­ бил, становился задумчив, и тогда лицо его принимало необыкновенно выразительное, серьезное и даже груст­ ное выражение; но стоило появиться хотя одному гвар­ дейцу, как он тотчас же возвращался к своей банальной веселости, точно стараясь выдвинуть вперед одну пустоту светской петербургской жизни, которую он презирал глу­ боко^ В эти минуты трудно было узнать, что происходило в тайниках его великой души». Среди товарищей-офицеров находились и такие, кото­ рые готовы были всякое пустяковое нарушение военных правил поставить Лермонтову в укор. Например, барон Россильон упрекал поэта за то, что он ел с командой из одного котла и спал на чем попало. Барон усматривал в этом желание пооригинальничать. Такие близорукие люди, как Россильон, совершенно не понимали, что Л ер­ монтов хотел разделить все неудобства походной жизни с теми, кто делил с ним риск, на который он вел их.

226

Не эн ли, описывая величайшее событие национальноосвободительной войны — Бородинское сражение, — вло­ жил в уста русского воина-богатыря замечательные, вдох­ новенные слова: Уж постоим мы головою За родину свою!

В сжатой форме описания Валерикского сражения скрывается богатейшее содержание; оно разнообразно по мотивам, глубоко и сложно по думам и переживаниям. В переживаниях поэта отражаются и его отношение к войне и его раздумья над жизнью. Это стихотворение не только драгоценный вклад в художественную литературу как отражение взглядов Лермонтова на войну — оно имеет и очень большое автобиографическое значение. Без этого стихотворения мы не могли бы понять внутреннюю жизнь поэта в этот период, насыщенный такими исклю­ чительными событиями, какие несла с собой война. По «Валерику» и по двум-трем скупым строкам пись­ ма Лермонтова к Лопухину видно, что год войны широко раздвинул перед ним жизненный горизонт. Свидетельства Белинского, Краевского и Самарина о том, что Лермон­ тов в этот тревожный год задумал многое написать, подтверждают мысль о значимости этого года в жизни поэта. Сильные впечатления от тревожной походной жизни и особенно от кровопролитного Валерикского сражения навели Лермонтова на глубокие размышления. Поэт пишет «безыскусственный рассказ», стихотвор­ ное грустное послание В. А. Лопухиной о своих пережи­ ваниях и затаенных думах. Чувствуется, что в сжатых словах этого послания о прошлом скрываются целые страницы жизни поэта. Непосредственно пережитые впечатления от Валерик­ ского сражения так сильны, что поэт отходит от размыш­ лений о прошлом и дает со всей мощью своего гения жи­ вые картины окружающей действительности и страшного, кровавого сражения. Картина сражения широко охвачена Лермонтовым: стоянка отряда, подготовка к бою, постепенное продвиже­ ние отряда под «градом пуль с вершин дерев», отдельные схватки с врагом, зловещее затишье перед боем, как пе230

ред грозой, наконец, самый бой — все это поэт описывает так живо, так ярко, что перед читателем все оживает, все движется, создается ощущение действительной жизни. В десяти строках Лермонтов дал страшную, незабы­ ваемую картину боя: .. .Вон кинжалы, В приклады! — и пошла резня. И два часа в струях потока Бой длился. Резались жестоко. Как звери, молча, с грудью грудь, Ручей телами запрудили. Хотел воды я зачерпнуть... (И зной и битва утомили Меня), но мутная волна Была тепла, была красна.

Эти стихи являются образцом необыкновенного искус­ ства Лермонтова в сжатой форме выражать большое со­ держание. После описания напряженного боя Лермонтов дает трогательную картину, вскрывающую под грубой внеш­ ностью солдат возвышенные, благородные чувства. На берегу, под тенью дуба, Пройдя завалов первый ряд, Стоял кружок. Один солдат Был на коленях; мрачно, грубо Казалось выраженье лиц, Но слезы капали с ресниц, Покрытых пылью. .. На шинели, Спиною к дереву, лежал Их капитан. Он умирал... На ружья опершись, кругом Стояли усачи седые. .. И тихо плакали... потом Его остатки боевые Накрыли бережно плащом И понесли. Тоской томимый, Им вслед смотрел (я), недвижимый...

Скорбное чувство, овладевшее поэтом под впечатлением страданий умирающего и тихих слез седых бойаов, 231

При Валерике. Акварель М. Ю. Лермонтова. 1840.

было так сильно, так велико, что оно поглотило печаль его по товарищам погибшим. Заканчивает Лермонтов свое повествование о Валерикском сражении глубокой обобщающей думой, по со­ держанию великого, вечного значения: Окрестный лес, как бы в тумане, Синел в дыму пороховом. А там вдали грядой нестройной, Но вечно гордой и спокойной, Тянулись горы — и Казбек Сверкал главой остроконечной. И с грустью тайной и сердечной Я думал: жалкий человек. Чего он хочет! .. небо ясно, Под небом места много всем, Но беспрестанно и напрасно Один враждует он — зачем?

Противопоставление вечно гордому покою гор Кавказа жалкого человека с его оуетною жизнью и враждой при232

д а е т т а й н о й се р д е ч н о й грусти Л е р м о н т о в а н ео б ы ч ай н у ю

^ В а л е р и к е » сказалась еще одна черта характера Лермонтова — какое-то горделивое достоинство, тонкое внутреннее благородство; во всем стихотворении нет ни малейшего намека на участие его в делах, в кот р много раз подвергал себя смертельной опасности, на про­ явление им храбрости, отваги и мужества. В конце года военные действия были приостановлены. Лермонтов жил в Ставрополе, где собралась в то время большая компания военной молодежи, принимавшая уча­ стие в военных действиях. Часто наезжал в Ставрополь живший в одной из кубанских станиц дспэбрнет М. А Н а­ зимов. Из декабристов в Ставрополе жили Нарышк , Кривцов, Голицын. М. А. Назимов позднее так рассказывал о встречах Лермонтова с декабристами: «Лермонтов сначала часто захаживал к нам и охотно и много говорил с нами о раз­ ных вопросах личного, социального и политического ми­ ровоззрения. Сознаюсь, мы плохо друг друга понимали... Над некоторыми распоряжениями правительства, кои^ мы от души сочувствовали и о коих мы мечтали в нашей несчастной молодости, он глумился». Статьи журналов, особенно критические, которые радовали декабристов, не вызывали в нем одобрения. В Лермонтове, при его молодости, поражает проница­ тельность и верность чутья при обсуждении животре­ пещущих вопросов. Взгляды Лермонтова по социальнополитическим вопросам были шире, глубже, нежели V декабристов, острота оценок которых, в силу их полной оторванности от жизни после пережитого, была несколько притуплена. Их могли радовать и утешать те про­ блески свободной мысли, которые прорывались в про­ грессивных журналах вопреки свирепои николаевской ^ Л е р м о н т о в же глубоко осмысливает явления окру­ жающей действительности, подвергает ее в своих произ­ ведениях резкой обличительной критике не хочет и не может мириться с нею ни в какой мере. По своему миро­ воззрению Лермонтов в это время является провозвест­ ником революционно-демократических взглядов, получив­ ших свое полное развитие в 50 60-х годах.

233

Как лично относился Лермонтов к старшим декабри­ з м мы можем судить не только по его отношениям с А. И. Одоевским, но и по свидетельству самого М А. Н а­ зимова. Васильчиков писал впоследствии о Лермонтове: «. . .когда в невольных странствованиях и ссылках удава­ лось ему встречать людей другого закала, вроде Одоев­ ского, он изливал свою современную грусть в души лю­ дей другого поколения, других времен. С ними он дей­ ствительно мгновенно сходился, их глубоко уважал, и один из них, еще ныне живущий, М. А. Назимов, мог бы засвидетельствовать, с каким потрясающим юмором он описывал ему, выходцу из Сибири, ничтожество того по­ коления, к коему принадлежал». М. А. Назимов ответил: «.. .спешу подтвердить истину этого показания. Д ей­ ствительно, так не раз высказывался Лермонтов мне са­ мому и другим его близким в моем присутствии. В сарказмах его слышалась скорбь души, возмущенной пош­ лостью современной ему великосветской жизни и страхом неизбежного влияния этой пошлости на прочие слои об­ щества». После восторженного отзыва о Лермонтове как поэте Назимов заканчивает, что память о нем «дорога всем умеющим ценить сокровища родного языка, а осо­ бенно тем, которые близко знали и любили Лермонтова». Ж ивя в Ставрополе, Лермонтов из писем бабушки знал, что она хлопочет об отпуске для него и что о нем послан на Кавказ запрос от военного министра. В Петер­ бург был послан самый лестный отзыв о поэте, и Лермон­ тову был разрешен отпуск. 14 января 1841 года он полу­ чил отпускной билет и выехал из Ставрополя в Петербург.

начале февраля Лермонтов приехал в столицу. Петербургское общество встретило его с востор­ гом. Романом «Герой нашего времени» и сбор­ ником «Стихотворения» зачитывались все, ис­ ключая, конечно, верхушки светского общества. С глубоким вниманием и интересом отнеслись к Л ер­ монтову как к великому поэту передовые литературные круги. На него смотрели как на достойного преемника Пушкина. Как раз к его приезду вышла январская книж­ ка «Отечественных записок», в которой Белинский, делая обзор литературы за 1840 год, писал: «Герой нашего вре­ мени» и «Стихотворения» Лермонтова, — эти две книжки, 235

которые одинокими пирамидами высятся в песчаной пу­ стыне современной им литературы, — делают 1840-й год одним из плодороднейших в литературном отношении и дают ему цену хорошего десятилетия». В библиографическом отделе Белинский еще реши­ тельнее заявил: «Отечественные записки» еще громче, чем прежде, объявляют во всеуслышанье глубокое свое убе­ ждение, что первые опыты Лермонтова пророчат в буду­ щем нечто колоссально великое...» Свет смотрел на него как на признанную знамени­ тость, и его сразу стали приглашать самые аристократи­ ческие дома. На Кавказе Лермонтов оставил среди военных славу неустрашимого офицера, в Петербурге он встретил утвер­ дившуюся славу великого поэта. Казалось, что создались условия, при которых Л ер­ монтов мог бы устроить свою жизнь согласно своим ж е­ ланиям, и он еще упорнее стал мечтать о выходе в от­ ставку. Но в высших правящих сферах, в кругах бенкендорфов и Клейнмихелей, не склонны были отдавать долж ­ ное поэту и нанесли ему жестокий удар: из списка пред­ ставлений к награде его вычеркнули и этим разбили его надежды на отставку, на свободу. Ничтожное нарушение этикета с его стороны вменили ему в «проступок». Нарушение же это состояло в том, что Лермонтов в один из ближайших дней по приезде в Петербург вос­ пользовался приглашением графини Воронцовой-Дашковой и явился^ к ней на бал. На ее балах бывали лица императорской фамилии. На этот раз на балу оказался великий князь Михаил Павлович с придворной свитой. Присутствие опального офицера рядом со столь важной особой сочтено было неслыханной дерзостью и неприли­ чием. Вскоре Лермонтова вызвал генерал Клейнмихель и сделал поэту строгое начальственное замечание, что «от­ пуск ему дан для свидания с бабушкой, а не для того, чтобы танцевать на балах» в присутствии лиц император­ ской фамилии. Лермонтов изменился за последний год, возмужал. Эта перемена в нем замечалась и со стороны. Лермонтова уже не тянуло, как раньше, ни в светское общество, ни в шумную компанию офицерской молодежи. Теперь 236

его больше привлекала литературная среда. Особенно ча­ сто Лермонтов посещал литературный салон Карамзиных. В этом высококультурном кружке поэт находил самь искренний дружеский прием. Одна из постоянных посет тельниц этого кружка, поэтесса графиня Ростопчина, пи­ сала потом о Лермонтове: «Три месяца, проведенные тог­ да Лермонтовым в столице, были, как я полагаю, самые счастливые и самые блестящие в его жизни. Отлично при­ нятый в свете, любимый и балованный в кругу близких, он утром сочинял какие-нибудь прелестные стихи и приходил к нам читать их вечером. Веселое расположение духа проснулось в нем опять в этой дружеской о с новке он придумывал какую-нибудь шутку или шалость, и м ы ’проводили целые часы в веселом смехе, благодаря его неисчерпаемой веселости». Поэт отдыхал в дружеской веселой компании после напряженной жизни на Кавказе. Но едва ли кто из этого окружения угадывал, какой огромный мир новых впечат­ лений и новых дум таил поэт в своей душе в это время, какими широкими литературными планами он жил. Лермонтов ближе познакомился с друзьями Пушки­ н а — со знаменитым поэтом В. А. Жуковским, критиком и поэтом П. А. Вяземским; часто бывал у В. Ф. Одоев^ского — писателя, разносторонне одаренного и разносто­ ронне образованного, с большою склонностью к философ­ ским вопросам. С ним Лермонтов вел беседы на обще­ ственные и философские темы. У него Лермонтов познако­ мился с Панаевым — восприимчивым, наблюдательным человеком, занявшим значительное место в истории рус­ ской литературы благодаря своим очень интересным вос­ поминаниям о Белинском, Лермонтове и других. Встре­ чался Лермонтов и с В. А. Соллогубом — в то время модным романистом. Чаще всего Лермонтов виделся с А. А. Краевским — издателем прогрессивного журнала «Отечественные записки».! Нет указаний, чтобы между Лермонтовым и Белин­ ским повторилась длительная и задушевная беседа вроде той которая произошла в 1840 году во время ареста Л ер­ монтова, но оба они, по словам Краевского, глубоко ува­ жали друг друга. Лермонтов не мог не ценить необычай­ ную чуткость и проникновенность Белинского в понима^нии литературных произведений и общественных явлении 237

и, в частности, оценку его поэтического творчества. В фев­ ральской книжке «Отечественных записок» появилась статья Белинского о сборнике стихотворений Лермонтова, в которой критик, разбирая каждое стихотворение отдель­ но и давая общую характеристику поэзии Лермонтова, высказал мысли, которые до сих пор остаются руко­ водящими при оценке поэтического творчества Лермон­ това. Возможно, что длительной беседы в 1841 году между ними не было, им не удалось быть наедине, — а это не­ обходимое условие для такой натуры, как Лермонтов, чтобы высказаться откровенно и задушевно, — но краткие беседы у них были несомненно и в этот приезд Лермон­ това. Окончательный поворот Лермонтова к реализму в творчестве, его тягу к практической работе, которую он особенно сильно почувствовал в 1841 году, чутко подметил Белинский. Без личного общения этого не было бы. Их краткие и, может быть, редкие беседы не прошли бесслед­ но^ для потомства. Белинский и на этот раз оставил цен­ нейшее свидетельство: в сентябрьской книжке «Отече­ ственных записок» 1841 года Белинский писал о Лермон­ тове: «.. .уже кипучая натура его начала устаиваться, в душе пробуждалась ж аж да труда и деятельности, а орлиный взор спокойнее стал вглядываться в глубь жизни. Уже затевал он в уме, утомленном суетою жизни, создания зрелые; он сам говорил нам, что замыслил напи­ сать романическую трилогию, три романа из трех эпох жизни русского общества (века Екатерины II, Александ­ ра I и настоящего времени), имеющие между собою связь и некоторое единство.. .» Как всегда, проникновенны, прозорливы эти слова ве­ ликого критика. Когда один из литераторов напомнил об этом замысле Лермонтова Льву Толстому, Толстой глубоко задумался, потом сказал: «Он задумывал сделать то, что я хотел сделать в «Декабристах» и в «Войне и мире». Да, он мог бы это сделать...» Отмеченное Белинским более спокойное душевное со­ стояние Лермонтова многие буржуазные критики были склонны истолковать как ослабление в нехМ революцион­ ного духа. И это было величайшей ошибкой в оценке Лермонтова. С отрицательными общественными условия238

ми Лермонтов не примирялся никогда и ни в какой мере. Напротив, в последний год он вдумывался, анализировал социально-политический строй России глубже, острее и пришел к более конкретным выводам. В юности молодые силы бродили в нем, били через край и выливались в бур­ ную форму протеста; теперь же, когда поэт внутренне му­ жал, его искания не слабели — они приняли более сдер­ жанную, но по существу более глубокую форму. К самому Лермонтову применимы слова, помещенные им в дневник Печорина: «Многие спокойные реки начи­ наются шумными водопадами, а ни одна не скачет и не пенится до самого моря. Но это спокойствие часто при­ знак великой, хотя скрытой силы; полнота и глубина чувств и мыслей не допускает бешеных порывов». В Лермонтове созрело желание открыть свой журнал. Он об этом говорил с Краевским и некоторыми другими писателями. Мысль о самостоятельном журнале очень по­ казательна. Ж урнальная работа, конечно, далеко не соот­ ветствовала его неутолимой жажде великого дела, но поэт слишком измучился бесплодными поисками его. А ж ажда активного участия в жизни еще настойчивее требовала исхода его деятельным силам. Таким жизненным прак­ тическим делом для него могла быть только журнальная работа. Не должно мерить решение Лермонтова современ­ ной меркой, когда так широки возможности для приложе­ ния способностей и талантов. В те времена, в тех усло­ виях другого практического дела не было для Лермон­ това. О первенствующем значении журнала в общественной жизни того времени мы имеем суждения таких лиц, как Пушкин, Гоголь и Белинский. Гоголь так определял значение журналов: «Ж урналь­ ная литература, эта живая, свежая, говорливая, чуткая литература, так же необходима в области наук и художеств, как пути сообщения для государства, как ярмарки и биржи для купечества и торговли». Пушкин писал своему другу П. А. Вяземскому: «Когдато мы возьмемся за журнал! мочи нет хочется...» А Белинский в письме к другу писал о своем глубо­ ком убеждении, «что для нашего общества журнал — все, и что нигде в мире не имеет он такого важного и вели­ кого значения, как у нас».

239

„ Белинский отдал всю энергию, весь жар своей горя­ чей натуры на журнальную работу, на борьбу с темными силами, с врагами народа. Именно боевая журнальная работа характерна для Белинского как вождя револю­ ционно-демократического течения. Другой великий современник Лермонтова, тоже бун­ тарь Герцен, оставил, как известно, даже родину чтоы иметь возможность сказать свободное слово. И здавав­ шаяся им газета «Колокол» стала боевым революционным органом который сыграл огромную роль в истории раз­ вития общественного сознания в России. И Лермонтов пришел к признанию важного значения в России журнала и к мысли создать свой журнал но не успел эту идею привести в исполнение. Лермонтов даже определил характер содержания жур­ нала. Ни один из существующих журналов, в том числе и «Отечественные записки», его не удовлетворял, о чем много раз он говорил Краевскому. Чрезвычайно интересны слова Лермонтова, сказанные раевскому. «Мы должны жить своей самостоятельной жизнью и внести свое самобытное в общечеловеческое Зачем нам все тянуться за Европой и за французским! И многому научился у азиатов, и мне бы хотелось проник­ нуть в таинства азиатского миросозерцания, зачатки кото­ рого и для самих азиатов и для нас еще мало понятны Но, поверь^мне, — обращался он к Краевскому, — там на Востоке таиник богатых откровений... Мы в своем жур­ нале не будем предлагать обществу ничего переводного а свое собственное. Я берусь к каждой книжке доставлять что-либо оригинальное. .» Из этих слов мы видим, каким независимым от европейских воздействий путем шел Л ер­ монтов и как высоко он ценил самобытные национальные силы русского народа. В какой мере и надолго ли удовлетворил бы Лермон­ това свои журнал, трудно сказать, но, конечно, прочного успокоения он не принес бы ему. Мысль о журнале важна как показатель большого ду­ ховного роста поэта за последний год, его жажды практического участия в общественной работе. К чему пришел бы неукротимый, мятежный поэт со­ прикасаясь с жизнью на деле, сказать трудно Одно не­ сомненно, что бунтарь снова заговорил бы в нем, и он

ппять стал бы искать новых, неведомых ему еще путей, соответствовавших его гигантским силам. Слишком мо­ гучи были его крылья, чтобы не стремиться к более широ­ кому полету.

все ж томиться бесполезно Орлу за клеткою железной: Он свой воздушный прежний путь Еще найдет когда-нибудь.

Если Лермонтов в последние годы своей жизни стал заново пересматривать те трудные и нГ пеоиод которые он так мучительно переживал в‘ первый' пеРИ0Д творчества, то уже вопрос об отношении его к родине не избежно должен был стать перед ним те р ПЯПР Лермонтова к родине уходит своими корнями еще в дал кие годы его детства; ею проникнуто все его ™орчество, но так глубоко и полно, так широко, как в^последни Д жизни когда его «орлиный взор спокойней стал вгляды ваться в глубь жизни», он не выражал этого чувства. В 1841 году вопросы о судьбе родины стали сильн занимать мысль поэта, он стал глубоко вдумываться в будущее русского народа, в его печальное положение, в н а стоящем и он ясно осознал, почувствовал в самом сеое неразрывную связь свою с народом, с родинои и не поколебимую ничем, глубокую любовь к ней Многие поэты писали о родине, но ни у кого из них любовь не звучит с такой силой непосредственного чу ства как у Лермонтова в его стихотворении «Родина» (в автографе названо «Отчизна»). Каждое слово «Ро­ дины» проникнуто самой подлинной, кровной любовью к народу: Люблю отчизну я, но странною любовью! Не победит ее рассудок мой. Ни слава, купленная кровью, Ни полный гордого доверия покой, Ни темной старины заветные преданья Не шевелят во мне отрадного мечтанья. Но я люблю — за что не знаю сам? — Ее степей холодное молчанье,. Ее лесов безбрежных колыханье, Разливы рек ее, подобные морям.. .

16

Н иколева

Проселочным путем люблю скакать в телеге И, взором медленным пронзая ночи тень, Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге, Дрожащие огни печальных деревень; Люблю дымок спаленной жнивы, В степи ночующий обоз, И на холме средь желтой нивы Чету белеющих берез. С отрадой многим незнакомой Я вижу полное гумно, Избу, покрытую соломой, С резными ставнями окно; И в праздник, вечером росистым, Смотреть до полночи готов На пляску с топаньем и свистом Под говор пьяных мужичков.

Свою любовь к отчизне Лермонтов назвал «странной» не только потому, что она бесконечно далека от офици­ ального патриотизма правящих кругов, а и потому, что она была далека и от патриотизма тех, у кого это чувство определялось рассудочной оценкой достоинств отчизны- ее п *М° ЩИ’ п пРеданий 0 подвигах русского народа. Любовь же Лермонтова, выраженная в «Родине» вытекает из того кровного родства с ней, которое прони­ кает все существо человека. Эта органическая, глубоко осознанная и живущая в сердце любовь к родине нераз­ рывно связана с любовью к народу. То, что поэт с отра­ дой смотрит на полное гумно, на незатейливое веселье «под говор пьяных мужичков», говорит о его глубоком со­ чувствии народу. Это не идиллическая картина. Лермон­ тов чувствовал и понимал страдания народа, иначе он не употребил бы такого замечательного, полного глубокого значения эпитета — «печальных деревень», и все стихо­ творение от начала до конца не было бы проникнуто такои глубокой грустью. Чувство любви к родине у Лермонтова сливается с любовью его к родной природе, в которой он находил столько величия. И с какой дивной простотой, с какой художественной силой все это выражено! Позже знаменитый критик Добролюбов писал о «Ро­ дине»: «Лермонтов о б л ад ал ... громадным талантом и, 242

умевши рано постичь недостатки современного общества, умел понять и то, что спасение от этого ложного пути находится только в народе. Доказательством служит его удивительное стихотворение «Родина», в котором он ста­ новится решительно выше всех предрассудков и понимает любовь к отечеству истинно, свято и разумно». Такая любовь к родине не поколеблется ни при каких условиях. Ж елание Лермонтова заниматься практической рабо­ той общественного значения и его широкие планы литера­ турного творчества вызвали настойчивое стремление выйти в отставку. На отставку блеснула было надежда, когда друзьям поэта удалось добиться во второй раз про­ дления отпуска. «Ну, если дают отсрочку за отсрочкой, то, бог даст, и совсем отпустят», — говорил поэт и от этой надежды приходил в очень веселое настроение. Вдруг над головой его опять грянул гром, но на этот раз по совер­ шенно непонятным причинам. «Как-то вечером, — рассказывал Краевский, — Л ер­ монтов сидел у меня, в полной уверенности, что его на­ конец выпустят в отставку, делал планы своих будущих сочинений...» На другое утро Лермонтова очень рано разбудили: явился посланный от Клейнмихеля с приказом в сорок восемь часов покинуть Петербург и ехать в полк в Шуру. Лермонтов был поражен и возмущен. Можно предста­ вить, как это подействовало на него при уверенности в близкой отставке! Приказ был дан по настоянию графа Бенкендорфа, которого раздражали хлопоты об отставке Лермонтова. Он решил не допустить этого. Под влиянием возмущения против произвола власть имущих Лермонтов написал свое негодующее восьмисти­ шие: Прощай, немытая Россия, Страна рабов, страна господ, И вы, мундиры голубые, И ты, покорный им народ. Быть может, за хребтом Кавказа Укроюсь от твоих царей, От их всевидящего глаза, От их всеслышащих ушей.

244

По поводу этого стихотворения В. Г. Короленко запи­ сал в дневнике 1890 года: «Ярко и сильно Лермонтов умел чувствовать как свободный человек, умел и изображать эти чувства». В восьми строках Лермонтов выразил всю силу своего негодующего отношения к самодержавно-бюрократиче скому строю, к социально-экономическому основанию его. В кратких стихах угнетенная Россия того времени встала перед глазами читателя. Юношей Лермонтов писал: Под ношей бытия не устает И не хладеет гордая душа; Судьба ее так скоро не убьет, А лишь взбунтует...

Когда уже начались бури его жизни — политические преследования за стихотворение «Смерть поэта», — Л ер­ монтов писал: Пускай шумит волна морей, Утес гранитный не повалит...

Таким гордым и непреклонным Лермонтов, как мы видим, остался до конца своей жизни. * * * Поэт стал торопливо готовиться к отъезду. В один из данных ему на сборы дней он вместе с Шан-Гиреем раз­ бирал бумаги в письменном столе и в портфеле, уничто­ жая все что, Но его мнению, было не нужно, и кое-что откладывал для будущего сборника стихотворений. «Ко­ гда, бог даст, вернусь, может, е щ е что-нибудь прибавится сюда — говорил Лермонтов, — и мы хорошенько; разбе­ рёмся, и посмотрим,, что надо будет поместить в томик и что выбросить». О н оставил Шан-Гирею вновь переписанйого «Демона». Поэт стал прощаться со своими друзьями.

12 апреля Лермонтов провел прощальный вечер у. Карамзиных. Пришел проститься с Михаилом Юрьевичем и Жуковский. Лермонтов был особенно грустен в этом дру­ жеском доме и говорил о предчувствии близкой смерти.

13 апреля вечером Лермонтов был у .В. Ф. Одоев­ ского.

245

Прощаясь с поэтом, В. Ф. Одоевский подарил ему свою записную книжку в кожаном переплете с надписью: «Поэту Лермонтову дается сия моя старая и любимая книга с тем, чтобы он возвратил мне ее сам и всю испи­ санную». При прощании Михаил Юрьевич давал Акиму пору­ чения, что передать Краевскому, Жуковскому. «Когда он сел в карету, я немного опомнился, — писал впоследствии Шан-Гирей, — и сказал ему: «Извини, Мишель, я ничего не понял, что ты говорил; если что нужно будет, напиши, я все исполню». — «Какой ты еще дитя, — отвечал он. — Ничего, все перемелется, мука будет. Прощай, поцелуй ручки у бабушки и будь здоров». Ясно, насколько лите­ ратурные планы захватывали в то время Лермонтова: в са­ мые последние минуты отъезда он думал о том, что его связывало с Краевским и Жуковским. В Москве Лермонтов задержался на несколько дней. Москва встретила его, как и раньше, очень приветливо. Лермонтов сам говорит об этом в письме к Е. А. Арсенье­ вой: «Я здесь принят был обществом по обыкновению очень хорошо — и мне довольно весело...» О разговорах Лермонтова при многочисленных встре­ чах в широком кругу московской интеллигенции — писа­ телей, ученых — воспоминаний не сохранилось. Воспоми­ нания очень краткие, отрывочные оставили только двое: немецкий поэт, переводчик Лермонтова, Боденштедт и пи­ сатель Ю. Ф. Самарин. Боденштедт, между прочим, дает довольно любопыт­ ную характеристику Лермонтова: «.. .отдаваясь кому-ни­ будь, он отдавался от всего сердца, только едва ли с ним это случалось... Людей же, недостаточно знавших его, чтобы извинять его недостатки за его высокие обаятель­ ные качества, он скорей отталкивал, нежели привлекал к себе, давая слишком много воли своему несколько кол­ кому остроумию. Впрочем, он мог быть в то же время кроток и нежен, как ребенок, и вообще в характере его преобладало за­ думчивое, часто грустное настроение». Эти черты — искренность, открытость в отношении к некоторым людям, указанные Боденштедтом, — отме­ чает и писатель Самарин. Он познакомился с Лермонто­ вым в Москва в начале 1838 года, когда Лермонтов 246

возвращался из ссылки в Петербург. Самарин пишет об этом в своем дневнике: «Я был в восторге от его стихотво­ рения на смерть Пушкина. После двух или трех свиданий он пленил меня простым обращением, детской откровен­ ностью». Воспоминания Самарина открывают перед нами крат­ кую, но замечательную по значению страницу в биогра­ фии Лермонтова. У Лермонтова начинали устанавливаться с ним такие отношения, какие редко с кем он имел. Лермонтов относился к Самарину с большим доверием, и Самарин понимал Лермонтова лучше многих. Он пишет в дневнике: «Через три месяца (апрель 1841) Лермонтов снова приехал в Москву. Я нашел его у Розена. Мы долго разговаривали. Он показывал мне свои рисунки. Воспоминания Кавказа его оживили. Помню его поэтический рассказ о деле с горцами, где ранен Трубецкой.. . Его голос дрожал, он был готов просле­ зиться. Потом ему стало стыдно, и он, думая уничтожить первое впечатление, пустился толковать, почему он был растроган, сваливая все на нервы, растворенные летним жаром. В этом разговоре он был виден весь». Это сооб­ щение Самарина очень ценно: прочувствованный рассказ Лермонтова о ранении Трубецкого в деле с горцами ука­ зывает, какие сильные и глубокие впечатления дала Л ер­ монтову Кавказская война. Ясно, что Лермонтов переда­ вал Самарину не только военный эпизод, но и многое из своих дум и переживаний, связанных с ним, как это вы­ разилось и в стихотворении «Валерик». Показательны также слова: «поэтический рассказ», «голос дрожал», «был готов прослезиться»,. . Лермонтов в разговоре с Самариным коснулся и дру­ гого огромной важности вопроса — о современном состоя­ нии России; мнение Лермонтова, по его записи: «Хуже всего не то, что известное количество людей терпеливо страдает, а то, что огромное количество страдает, не со­ знавая этого». По этому отрывку видно, что у Самарина с Лермон­ товым были разговоры о судьбах России. Последние сло­ ва о состоянии России чрезвычайно' показательны. К со­ жалению, в дневнике Самарина оказались вырванными несколько страниц как раз после приведенного отрывка. Но и эти несколько слов указывают нам, какой серьезный 248

и значительный поворот произошел в умонастроении Л ер­ монтова. Этот отрывок из разговора Лермонтова внутрен­ не тесно связан со стихотворением «Родина». Подобные мысли были у Лермонтова, вероятно, и когда он смотрел на «огни печальных деревень», на народное веселье «под говор пьяных мужичков». Нельзя не отметить, как действовали на людей, перед которыми Лермонтов не таился, цельность его сильнои на­ туры и глубина его мысли. Самарин был из числа тех не­ многих, с которыми Лермонтов был искренен, прост и откровенен в задушевных вопросах. Разговоры и споры между Самариным и Лермонтовым велись по таким во­ просам разрешению которых Самарин с юности уделял все свое время. Лермонтов же среди бурь и волнении не имел возможности усиленно заниматься ими. А силу воз­ действия его острой, глубокой мысли Самарин чувствовал на себе; он писал: «Мне очень жаль, что знакомство наше не продолжалось дальше. Я думаю, что между им и мною могли бы установиться отношения, которые помогли оы мне постичь многое». Он в нескольких местах своего днев­ ника указывает на исключительное внимание к нему Л ер­ монтова. „ „„„„„ По поводу своей встречи с Лермонтовым в его проезд через Москву в Петербург в 1841 году Самарин вспоми­ нает- «Молодежь собралась провожать его. Лермонтов сам пожелал меня видеть и послал за мной. Он имел обо мне выгодное м нение/как сказывал Р. Он очень мне обрадовался». п Столь доверчивое отношение Лермонтова к Самарину заставляет остановить внимание на личности последнего.

1 Самарин, в будущем видный-.теорётак-славянофиль­ ства -был-'далек -революционных-насэ^оён*»; но в «ем были -такие редкие качества, к а к нравСтвенная-цельность, не ,Допускающая никаких сделок с совестью-,' чем бы это ни грозило Он писал своему другу: «Внутренний труд уяснения мысли, что я назвал историей ее, должен со­ вершаться про себя». Выработанная им мысль прони­ кала все его существо. Он говорил, что «убеждения долж­ ны претвориться в органическое достояние 'человека». • Взг-ляды-'-евби• он не торопился- высказывать, но когда высказывал, то с большой искренностью и убежденностью - о т

249

и вместе с этим был очень терпим, спокоен при разно­ гласии с собеседником. Конечно, не взгляды Самарина определяли дружеские отношения Лермонтова с ним. Самарин был очень молод, моложе Лермонтова, его взгляды на жизнь к тому вре­ мени еще не отстоялись. Во взглядах Лермонтова и Са­ марина в то время была общая точка зрения — защита самобытного развития России. Эта защита проистекала из их глубокой любви к народу, и оба они в эту пору были поглощены этой основной идеей. Мы видели, как много думал Лермонтов о родине, и Самарин как раз в то вре­ мя был занят вопросом о связи будущего России с ее прошлым. О том, как он был поглощен мыслями о Рос­ сии, видно из письма его. В конце 1840 года он писал ДРУГУ» в нем «началась живая, нетерпеливая деятель­ ность мысли. Она кипит во мне и не дает места другим интересам в моем существовании. Есть такие вопросы, ко­ торые меня никогда и нигде не покидают». Но разница во взглядах на прошлое России — а это один из основных вопросов в славянофильском течении_ у Лермонтова и Самарина сказывалась тогда же. Инте­ ресна и очень важна для освещения точки зрения Л ер­ монтова его заметка, внесенная им в записную книжку подаренную ему Одоевским:

«У Р о с с и и нет прошедшего: она вся в н а с т о я щ е м и будущем. Сказывается и сказка: Ьруслан Лазаревич сидел сиднем 20 лет и спал крепко, но на 21-м году проснулся от тяжкого сна и встал и по­ шел. .. и ^встретил он тридцать семь королей и семьдесят богатырей и побил их и сел над ними царствовать Т а­ кова Россия». Самарин же обосновывал свое философско-историче­ ское воззрение на судьбы России, признавая и возвели­ чивая самобытные устои русской жизни в прошлом. Самарин был последний, кто пожал на прощанье руку Лермонтову. Он писал своему другу Гагарину о Лермон­ тове: / «Во время его последнего проезда через Москву мы очень часто встречались. Я никогда не забуду нашего по­ следнего свидания за полчаса до его отъезда. Прощаясь со мной, он оставил мне стихи, его последнее творение. Все это восстает у меня б памяти с поразительной яс250

ностью. Он сидел на том самом месте, на котором я вам теперь пишу. Он говорил мне о своей будущности, о своих литературных проектах, и среди всего этого он проронил о своей скорой кончине несколько слов, которые я принял за обычную шутку с его стороны». Стихи, которые Лермонтов, прощаясь, оставил Сама­ рину, было стихотворение «Спор». В «Споре» Лермонтов ясно выразил свое понимание сложного вопроса о взаимоотношениях России и Востока. Возможно, что оба они, и Лермонтов и Самарин, предуга­ дывали, что России в будущем предстоит огромная за ­ дача в разрешении этого вопроса. Лермонтов дал в таких величественных и поэтических образах, как Эльбрус и Казбек, изумительную аллегорию: в уста седовласого, мудрого Эльбруса он вложил предви­ дение победы надвигающейся промышленной культуры над отсталым Востоком. Эльбрус предвидел, что застой на Востоке должен кончиться, что Восток будет вовлечен в общее экономическое развитие. Этому способствовала победа военной силы России над Кавказом. Казбек является олицетворением защиты горцами независимости Кавказа. Лермонтов всегда относился сочувственно к стремле­ нию горцев отстоять свою национальную самобытность, а с другой стороны, при его необыкновенной политической проницательности и чуткости, поэт не мог не признавать исторически закономерное, неизбежное присоединение Кавказа к России. В те времена даже такой человек, как Лермонтов, не мог найти выход из этого противоречия и дать этому сложному вопросу то мудрое разрешение, какое дала ему советская национальная политика. И в этом стихотворении симпатии Лермонтова на сто­ роне Казбека, что, однако, не помешало ему дать собы­ тиям правильную историческую оценку: Не боюся я Востока,— Отвечал Казбек, — Род людской там спит глубоко Уж девятый век ... «Не хвались еще заране! — Молвил старый Шат: — Вот на Севере в тумане Что-то видно, брат!»

251

Тайно был Казбек огромный Вестью той см ущ ен... И томим зловещей думой, Полный черных снов, Стал считать Казбек угрюмый — И не счел врагов... Грустным взором он окинул Племя гор своих, Шапку на брови надвинул И навек затих.

Стихотворение «Спор» вызывает и восторг и удивле­ ние перед мощным гением Лермонтова. Достаточно было теоретического разговора, как он своей могучей фантазией охватил с высоты Казбека бес­ предельный горизонт и с поражающей силой, сжато и ярко нарисовал картины Востока. Изобразительная сила поэта в этих картинах поистине гениальна. Три-четыре сжатые строчки — и перед вами целая страна в самых характерных ее чертах. Не много в мировой литературе найдется стихотворе­ нии* равных «Спору» Лермонтова по художественной силе, по богатству фантазии. Во все время пребывания своего в Москве Лермонтов .чувствовал себя, в общем, очень хорошо.; по его словам, он никогда так приятно не проводил время, как на этот раз в Москве. Из Москвы Лермонтов выехал на Кавказ вместе с родственником своим, Алексеем Аркадьевичем Столы­ пиным, который после дуэли Лермонтова как -его секун­ дант должен был тоще покинуть- Петербург- и определить­ ся в Нижегородский прлк-. / .

•

вОЗВРАЩЕНИС

а ( \ а3 ж и з н ь

щиьон С сл(^ С лГ гу~ '

мая Лермонтов приехал в Ставрополь. На этот оаз поэт приехал на Кавказ не с тем настрое­ нием, с каким был здесь в 1840 году. Тогда вол^ ^ _и> нения боевой жизни увлекали его, захватывала ^ к о а ш г а ! п р и р о д ы Кавказа и своеобразная жизнь кавказ­ ских народов; теперь же все его внутренние интересы были связаны с планами широкой литературной работы, которой он хотел отдаться всецело. даж е по получении отставки уехать в Тарханы, чтобы писать заду манное Вот что определяло главным образом ^настрое­ ние Лермонтова и его настойчивое желание выити в от­ ставку. Л

253

е р м

о н т о в

х

о

т и

Оборотная сторона подорожной М. Ю. Лермонтова, предъявленной в Пятигорском комендантском управлении 2 июля 1841 года.

чим, он указывал нам на озеро, кругом которого он джи­ гитовал, а трое черкесов гонялись за ним, но он ускольз­ нул от них на лихом своем карабахском коне. Говорил Лермонтов и о вопросах, касавшихся общего положения дел в России. Об одном высокопоставленном лице я услыхал от него тогда в первый раз в жизни моей такое жесткое мнение, что оно и теперь еще кажется мне преувеличенным». Нет никакого сомнения, что «жесткий» отзыв поэта о «высокопоставленном лице» касался Николая Первого, как виновника положения дел в России. «Промокшие до костей, приехали мы в Пятигорск, — вспоминает далее Магденко, — и вместе остановились на бульваре в гостинице, которую содержал армянин Найтаки. Минут через 20 в мой номер явились Столыпин и Лермонтов, уже переодетыми, в белом как снег белье и халатах. Лермонтов был в шелковом темнозеленом с узорами халате, опоясанный толстым снурком с золо­ тыми жолудями на концах. Потирая руки от удовольст­ вия, Лермонтов сказал Столыпину: «Ведь и Мартышка, Мартышка здесь! Я сказал Найтаки, чтобы послали за ним».

I

в Пятигорск. Прошу вас также, милая бабушка, купите

мне полное собрание сочинений Жуковского последнего издания и пришлите также сюда тотчас. Я бы просил также полного Шекспира, по-английски, да не знаю, мож­ но ли найти в П етербурге... Только, пожалуйста, поско­ рее; если это будет скоро, то здесь еще меня застанет». Вскоре по приезде Лермонтова около него сгруппиро­ валась компания веселой, живой молодежи, которая со­ бралась в Пятигорске не столько для лечения, сколько чтобы отдохнуть и приятно провести время. Декабрист Н. И. Лорер, который лето 1841 года про­ водил в Пятигорске, в своих «Записках декабриста» вспоминает: «Гвардейские офицеры, после экспедиции1, нахлынули в Пятигорск, и общество еще более оживи­ лось. Молодежь эта здорова, сильна, весела, как подо­ бает молодежи; вод не пьет, конечно, и широко пользуется свободой после экспедиции... У Лермонтова я познакомился со многими из них и с удовольствием вспоминаю теперь имена их . .. Вся эта молодежь чрезвычайно любила декабристов вообще, и мы легко сошлись с ними на короткую ногу»’. Кроме Лорера, у Лермонтова частоПбывали и другие декабристы, жившие тогда в Пятигорске. В одном дворе с Лермонтовым, в большом доме Чиляева, кроме князя Васильчикова, приехавшего в Пяти­ горск по служебной командировке, жил * князь С. Тру­ бецкой, участвовавший в Валерикском сражении вместе с Лермонтовым. В соседнем доме жил М. Глебов, ранен­ ный в том же сражении, и Мартынов — майор в отставке. Вечера часто проводили вместе. «Мы, — вспоминает князь Васильчиков, — жили друж­ но, весело и несколько разгульно, как живется в этом без­ заботном возрасте, 20—25 лет». Каждый вечер компания предпринимала какое-нибудь развлечение— пикники, про­ гулки, кавалькады, вечеринки с пением и танцами. Чаще всего молодежь собиралась в гостеприимном доме генерала Верзшшна. У радушной, хлебосольной хо­ зяйки дома М. И. Верзилиной было три дочери. Старшая, Эмилия Александровна, красивая девушка лет двадцати пяти, впоследствии вышла замуж за А. П. Шан-Гирея. Она в своих воспоминаниях писала о Лермонтове: 1 Здесь — в старинном значении: поход, боевая операция.

258

«Мцыри»: к образу мятежного Мцыри поэт применил сравнение «грозой оторванный листок». Но ни в одном стихотворении этот образ не был проникнут такой глубо­ кой, безысходной тоской, вызванной одиночеством, ото­ рванностью от жизни. Страдания поэта даны в таких об­ разах, которые, отражая настроение поэта, рисуют цель­ ную, высокохудожественную картину природы: Дубовый листок оторвался от ветки родимой И в степь укатился, жестокою бурей гонимый; Засох и увял он от холода, зноя и горя; И вот наконец докатился до Черного моря.

У Черного моря растет чинара, широко раскинув на просторе свои ветви. Листок у нее приюта молит с тоскою глубокой: .. .Прими же пришельца меж листьев своих изумрудных, Немало я знаю рассказов мудреных и чудных». Н о чи н ара не п р и н ял а п риш ельц а.

Вынужденные путешествия убивали в Лермонтове на­ дежду на свободу и его планы стать ближе к творческой, общественной работе. Они обрекали его на бесконечно долгое одиночество и закабаление на военной службе, а поэту, как и листку, символизирующему судьбу его, нужен был свет и простор, чтобы полнее проявить свои неисчерпаемые творческие силы. Мысль, выраженную образно, поэтически в «Дубовом листке», Лермонтов высказал просто, прозаически в пись­ ме к С. Н. Карамзиной по приезде в Ставрополь: «. . .при­ знаюсь вам, что я порядком устал от всех этих путеше­ ствий, которым, кажется, суждено продлиться вечность». Ясен смысл этих слов: вынужденная оторванность от жиз­ ни определила горечь их. А в письме к Е. А. Арсеньевой поэт просит ее разузнать хорошенько, отпустят ли его в отставку, если он подаст, и добавляет: «. . .а чего мне здесь еще ждать?» В 1837 г о д у , к о г д а п е р в а я с с ы л к а в ы р в а л а Л е р м о н ­ т о в а и з с р е д ы « д у ш н о го с в е т а » , к о гд а он б ы л з а х в а ч е н н о ­ в ы м и в п е ч а т л е н и я м !!, о н п и с а л С . А . Р а е в с к о м у о с в о и х п у т е ш е с т в и я х по К а в к а з у : «Т ы в и д и ш ь и з это го , что я с д е л а л с я у ж а с н ы м б р о д я го й , а, п р а в о , я р а с п о л о ж е н к этом у р оду ж и зн и » . Т еп ер ь ж е, ко гд а н о вая вы сы л к а уби261

вала все его творческие замыслы, вынужденные путеше­ ствия, подневольная жизнь безгранично тяготили его. И мы чувствуем, сколько глубокой скорби, им самим пере­ живаемой, вложено поэтом в слова дубового листка: Один и без цели по свету ношуся давно я . ..

Мотив «Дубового листка» тесно связан с мотивом сти­ хотворения «Выхожу один я на дорогу...», он объясняет содержание последнего. Стихотворение это всем известно, оно давно вошло в народный обиход как песня, оно поет­ ся повсеместно. Стихотворение «Выхожу один я на дорогу...» по тем переживаниям и думам Лермонтова, отражением которых оно является, глубоко трагическое. Без этого стихотворения мы не представляли бы всей глубины страданий, до каких его довела преступная само­ державная власть. Перед читателем встает вопрос огром­ ного значения: почему Лермонтов, поэт необъятных сил, при его неустанной жажде борьбы, творческого участия в жизни, ничего от жизни уже не ждет? Ответить на этот вопрос помогут факты его жизни по­ следнего времени. Вся жизнь Лермонтова, от юных лет до последних дней, была преисполнена мучений и тоски; чувство по­ стоянной неудовлетворенности вызывали общественные условия русской действительности и невозможность борь­ бы с ними. Но события последнего года жизни еще более усилили его страдания. Мы видели, каким был Лермонтов в последний приезд в Петербург. По свидетельству современников (среди них такого, как Белинский), Лермонтов был увлечен твор­ ческими планами, общественными и литературными. Для осуществления этих замыслов Лермонтову нужно было освободиться от военной службы, и он рвался к этому всей душой. Одно время появилась надежда, и Лермонтов был бодр, весел, и со многими из своего окружения он делил­ ся своими планами. Но отказ в отставке со стороны близоруких, бездушных людей убил всякую надежду. Уезжал поэт на Кавказ в тяжелом настроении. Желание свободы перешло в неотступную мысль. Для Лермонтова яренная служба после того, что он пережил в 40-м году, 262

Более тяжелого, безысходного состояния, как послед­ нее время в Пятигорске, не было в жизни Лермонтова.

V оно было вызвано преступным, позорным злодейством самодержавной власти. В этом злодействе — начало гибели поэта. Стихотворение «Выхожу один я на дорогу. ..» — это глубочайшей искренности исповедь Лермонтова. В ней мы чувствуем человека, не примирившегося с той жизнью, на какую обрекли его, гениального поэта, всесильные враги. Прекрасно выразил свое непосредственное впечатление от этого стихотворения, впервые прочитав его, такой не­ обычайно чуткий читатель, как уже упомянутый современ­ ник ИОЭТ&, Известный художник Федотов: «.. . эти стихи мог только записать богатырь в минуту скорби неслыхан­ ной!» Последним произведением Лермонтова было стихотво­ рение «Пророк». Тема стихотворения — высокая миссия поэтического призвания и непонимание этого толпой — за ­ нимала Лермонтова с самого начала его литературного поэтического поприща. Поэт всю жизнь мучился противо­ речием между высокими идеями, наполняющими его душу, и темными сторонами жизни, которых он не мог преодо­ леть одинокой силой: С тех пор как вечный судия Мне дал всеведенье пророка, В очах людей читаю я Страницы злобы и порока. Провозглашать я стал любви И правды чистые ученья: В меня все ближние мои Бросали бешено каменья... Завет предвечного храня, Мне тварь покорна уам земная; И звезды слушают меня, Лучами радостно играя. . . «Смотрите: вот пример для вас! Он горд был, не ужился с нами: Глупец, хотел уверить нас, Что бог гласит его устами!

264

Смотрите ж, дети, на него: Как он угрюм и худ и бледен! Смотрите, как он наг и беден, Как презирают все его!»

Лермонтов в своих произведениях настойчиво выска­ зывал мысль, что поэтическое творчество и служение вы­ соким целям общественной жизни нераздельны, что поэт должен быть вдохновителем и вождем общественной борь­ бы. Эта идея подсказана Лермонтову всей его деятельной, пламенной натурой поэта-борца. Еще пятнадцатилетним мальчиком, на заре своего поэтического поприща, он это почувствовал и по-детски выразил в стихах: Я буду петь, пока поется, Пока, друзья, в груди моей Еще высоким сердце бьется И жалость не погибла в ней.

И последнее вдохновенное поэтическое слово Лермон­ това было о поэте-пророке, провозглашающем «любви и правды чистые ученья». Стихотворение «Пророк» принадлежит к лучшим про­ изведениям Лермонтова. Возвышенная идея обществен­ ного служения поэта чудно выражена Лермонтовым в воз­ вышенном образе пророка, одухотворенного высокой идеей и готового отречься от всех благ жизни во имя служения этой идее. В основе стихотворения лежит скорбь поэтагражданина о том, что высокое учение пророка не при­ знается толпой. Еще в 1839 году Лермонтов предвидел, что его «пророческую речь» толпа назовет «коварной бранью». Глубже и сильнее Лермонтов выразил эту мысль в стихотворении «Пророк»: еще беспощаднее отнеслась эгоистическая, мелкая толпа к пророку-поэту — она дохо­ дит до преследования, глумления и унижения его. Картине грубости, мелочности мещански настроенной толпы Лермонтов противопоставляет величественный образ природы, необыкновенной силы и красоты: И вот в пустыне я ж и в у... Мне тварь покорна там земная; И звезды слушают меня, Лучами радостно играя.

265

В этом противопоставлении восторженного внимания звезд к пророческой речи поэта бездушному, жестокому отношению людей чувствуется глубокий протест Лермон­ това против этого бездушия. Белинский по поводу «Пророка» воскликнул: «Какая глубина мысли! Какая страшная энергия выражения! Та­ ких стихов долго, долго не дождаться России! ..» Вот те глубоко скрытые думы и чувства, которые охва­ тили Лермонтова в последние дни в Пятигорске при внеш­ не веселой и беззаботной жизни. Никто из товарищеского окружения не замечал собирающихся над его головой темных, зловещих туч. Пятигорск как курорт в те годы входил в моду. Кроме военных, было много приезжих, среди них несколько чело­ век знати из столиц. Те социальные предрассудки, кото­ рыми насквозь был проникнут господствующий класс, сказались и здесь. Местная аристократка* генеральша Мерлини, которая играла низкую роль в политическом преследовании доктора Мейера, известного на Кавказе, объединила в своем салоне некоторых из представителей петербургской знати. В ее кружок «избранных» входил также полковник Кушинников, командированный Бен­ кендорфом из петербургского корпуса жандармов для наблюдения и осведомления обо всех подозрительных ли­ цах на Водах, и еще более важная персона — полковник Траскин, начальник штаба войск Кавказской линии. Он был близким человеком у военного министра Чернышева. К этому кружку примкнул потом и князь Васильчиков, который, будучи ранее приятелем Лермонтова, начал двойственно держаться по отношению к нему. В этом кружке невзлюбили Лермонтова. Не любили они Лермонтова и за остроту языка и за независимость характера, а главным образом потому, что знали о немилости к нему царя и всей придворной клики. С истинно рабским чувством они следовали примеру «гос­ под». « .. .этот-то человек, — говорили они, — опальный и в последнее время выброшенный из Петербурга за «неуме­ ние вести себя», и тут опять играет роль, первенствует, острит, глумится...» Насколько Лермонтов был прост, внимателен к людям, служит прекрасным примером знакомство его в этом же Пятигорске как раз в то время, когда местная аристо266

На другой день поутру Лермонтов пришел звать на ве­ чер Дадьковского в дом Верзнлиных по приглашению хо­ зяйки. от отговаривался болезнью, но вечером Лермонтов приехал за ним в экипаже и ночью привез его обратно Опять Дядьковский с восторгом повторял: «Что за чело­ век! Экой умница! А стихи его - музыка, но тоскую­ щая. .. С каким вниманием и участием подошел Лермонтов к незнакомому, но достойнейшему человеку! Поэт по­ стигавший с первого взгляда человека, оценил сразу и большой ум и благородство нового знакомого Трогательный эпизод знакомства Лермонтова с и . ь. Дядьковским особенно ярко подчеркивает тупость слепоту мелких, презренных людей. Они не способны ыли увидеть и оценить в Лермонтове его прямое, искреннее отношение к людям. Прекрасные черты именно такого Лермонтова дает в своей дневниковой записи товарищ поэта по универси­ тетскому пансиону П. Туровский. Он пишет о встрече с Лермонтовым в Пятигорске незадолго до дуэли«Как недавно, увлеченные живою беседою, мы перено­ сились в студенческие годы; вспоминали прошедшее раз­ гадывали будущее. Он высказывал мне свои надежды скоро покинуть скучный Юг и возвратиться к удовольст­ виям Севера; я не утаил надежд наших литературных и прочитал на память одно из лучших его произведений 1ерные большие глаза его горели: он, казалось, утешен был моим восторгом и в благодарность продекламировал несколько стихов, которые и теперь еще звучат в памяти моей. Вот они. . .» Выписав далее текст стихотворения «И скушно и грустно», Туровский заканчивает запись словами: << ак провел я в последний раз незабвенные два часа с незабываемым Лермонтовым» К В записи П. Туровского очень ценно указание на дру­ жеский тон беседы (одни горящие глаза Лермонтова чего стоят!), а также сообщение, что Лермонтов надеялся вер‘ Запись опубликована в небольшой книжке П. Туровского пол заглавием «Поеэлкз по России в 1841 г.,, изданной историком А. А. Голомбиевским в 1913 году. Книжка забыта. Нам напомнича музея М аю ИВЯп я Г НЫИ работник Государственного исторического музея М. Ю. Барановская, за что приношу ей благодарность 263

На другой день поутру Лермонтов пришел звать на ве­ чер Дядьковского в дом Верзилиных по приглашению хо­ зяйки. Тот отговаривался болезнью, но вечером Лермонтов приехал за ним в экипаже и ночью привез его обратно, опять Дядьковский с восторгом повторял: «Что за чело­ век. Экой умница! А стихи его — музыка, но тоскую­ щая. ..» ] С каким вниманием и участием подошел Лермонтов к незнакомому, но достойнейшему человеку! Поэт, по­ стигавший с первого взгляда человека, оценил сразу и большой ум и благородство нового знакомого Трогательный эпизод знакомства Лермонтова с и . ь. Дядьковским особенно ярко подчеркивает тупость слепоту мелких, презренных людей. Они не способны ыли увидеть и оценить в Лермонтове его прямое, искреннее отношение к людям. Прекрасные черты именно такого Лермонтова дает в своей дневниковой записи товарищ поэта по универси­ тетскому пансиону, П. Туровский. Он пишет о встрече с Лермонтовым в Пятигорске незадолго до дуэли: «Как недавно, увлеченные живою беседою, мы перено­ сились в студенческие годы; вспоминали прошедшее раз­ гадывали будущее. Он высказывал мне свои надежды скоро покинуть скучный Юг и возвратиться к удовольст­ виям Севера; я не утаил надежд наших литературных и прочитал на память одно из лучших его произведений.

1ерные большие глаза его горели: он, казалось, утешен был моим восторгом и в благодарность продекламировал несколько стихов, которые и теперь еще звучат в памяти моей. Вот они. . .» Выписав далее текст стихотворения «И скушно и гру­ стно», Туровский заканчивает запись словами: «Так провел я в последний раз незабвенные два часа с незабываемым Лермонтовым» 1. В записи П. Туровского очень ценно указание на дру­ жеский тон беседы (одни горящие глаза Лермонтова чего стоят.), а также сообщение, что Лермонтов надеялся вер1 Запись опубликована в небольшой книжке П. Туровского пол заглавием «Поездка по России в 1841 г.», изданной историком А. А.^ Голомбиевским в 1913 году. Книжка забыта. Нам напомнила музея м аю ИКяНауЧНЫИ работник Государственного исторического музея М. Ю. Барановская, за что приношу ей благодарность.

268

нуться в Петербург, надеялся покинуть «скучный Юг». Лермонтов не мог сразу после долгой разлуки открыть товарищу все свои планы, и Туровский по-своему истол­ ковал стремление его в Петербург как желание «возвра­ титься к удовольствиям Севера». Но это не важно. Самое важное для нас, что запись Туровского лишний раз под­ тверждает, насколько Лермонтов был захвачен основным своим желанием. Примите к сведению, читатель, что Лермонтов в эту пору, 28 июня 1841 года, в письме к Е. А. Арсеньевой опять коснулся того же вопроса: «То, что вы мне пишете о словах Г. Клейнмихеля, я полагаю, еще не значит, что мне откажут отставку, если я подам; он только просто не советует; а чего мне здесь еще ждать? Вы бы хорошенько спросили только, выпустят ли, если я подам: Прощайте милая бабушка, будьте здоровы и по­ койны. ..» В кружке «избранных» возникло решение проучить «несносного выскочку» и «задиру», как называли там поэта. Явилась мысль подговорить кого-нибудь из мо­ лодежи, задетого остротами Лермонтова, вызвать его на дуэль. Воспользовавшись остроумными шутками Лермон­ това над молоденьким офицером Лисаневичем, стали вну­ шать этому юноше, что терпеть насмешки Лермонтова не согласуется с честью офицера, советовали «проучить» Л ер­ монтова. Но двадцатилетний юноша оказался благороднее и независимее, чем это думали подстрекатели. Он ответил им: «Что вы! Чтоб у меня поднялась рука на такого че­ ловека? Нет, этого я не сделаю никогда». Заговорщики не устыдились, а стали подыскивать более сговорчивое лицо. Пятигорская интрига — это продолжение петербург­ ской интриги 1840 года. Прямых указаний, что верхушка петербургской знати руководила пятигорским заговором, нет. Но такие вопиющие факты, как лишение Лермон­ това наград, заслуженных им геройскими подвигами, и приказ царя, лишающий Лермонтова возможности заслу­ жить их в дальнейшем, внезапная высылка его из Пе­ тербурга в сорок восемь часов в достаточной мере под­ готовили злодейский замысел. Заговорщики заранее знали, что встретят сочувствие в высших сферах и строгого наказания не понесут.

269

Убийцей Лермонтова явился его бывший товарищ п гвардейской школе — Мартынов. Подстрекнуть Мартынова было нетрудно. По слова'.' одного современника, близко знавшего его, «Мартынов был человек довольно бесхарактерный и всегда находился под чьим-либо посторонним влиянием». Мартынову было двадцать шесть лет. Он обладал кра­ сивой внешностью, был фатоват, тщеславен, самолюбив. Он люби'л покрасоваться, пооригинальничать, особенно в женском обществе: носил черкеску и огромную папаху, а на поясе — привешенный сбоку длинный кинжал. В та­ ком живописном наряде принимал эффектные позы или напускал на себя мрачность, загадочность. Этой картин­ ной внешностью он производил впечатление на женщин, но тем, кто знал Мартынова ближе и давно, он был сме­ шон. Лермонтов, не терпевший ничего фальшивого, показ­ ного, не упускал случая посмеяться над «Мартышкой», как он называл его. Но приятели Лермонтова понимали, что он забавлялся и шалил и ради острого словца не щадил ни себя, ни других, и если замечал, что его шут­ ками оскорблялись, всегда спешил успокоить обижен­ ного и примириться. Мелочно-самолюбивый Мартынов не прощал Лермон­ тову его насмешек; одна из них повела к роковому столк­ новению. О том, как произошла ссора Мартынова с Л ер­ монтовым, что было сказано ими друг другу, мы имеем рассказ Э. А. Шан-Гирей — она была свидетельницей на­ чала столкновения. В своих воспоминаниях она по этому поводу пишет: «По воскресеньям бывали собрания в ре­ сторации, и вот именно 13-го июля собралось к нам не­ сколько девиц и мужчин и порешили не ехать в собрание, а провести вечер дома, находя это и приятнее и весе­ лее. .. мы, провальсировав, уселись мирно разговаривать. К нам присоединился Лев Сергеевич Пушкин, который также отличался злоязычием, и принялись они вдвоем острить свой язык а ^ш гш еих... 1 Ничего злого особенно не говорили, но смешного много; но вот увидели Марты­ нова, разговаривающего очень любезно с младшей сестрой моей, Надеждой, стоя у рояли, на которой играл князь Трубецкой. Не выдержал Лермонтов и начал острить на 1 Взапуски

(франц.).

270

его счет, называя его топ!а^пагс1 аи ^гапс! ро^п агс!1 (Мартынов носил черкеску и замечательной величины кинж ал). Надо же было так случиться, что, когда Трубец­ кой ударил последний аккорд, слово ро^пагс! раздалось по всей зале. Мартынов побледнел, закусил губы, глаза его сверк­ нули гневом; он подошел к нам и голосом весьма сдер жанным сказал Лермонтову: «Сколько раз просил я вас оставить свои шутки при дамах», и так быстро отвернулся и отошел прочь, что не дал опомниться Лермонтову, а на мое замечание: «язык мой — враг мой» М Ю. отвечал спокойно: «Се п’ез! пеп; й е та ш поиз зегопз Ьопз агшз» . Танцы продолжались, и я думала, что тем кончилась вся ссора». „ п Как и где произошел вызов, сведении точных нет. ьероятнее всего, по выходе из квартиры Верзилиных.

1 Горец с большим кинжалом.

2 Это ничего, завтра мы будем добрыми друзьями.

V 9Л *

I/

и

(С*

СМЕРТЬ

Г

Г -

7 л уэль была назначена на 15 июля, в шесть чаI сов вечера, у подножия Машука, в четырех киг Ж 1 -1лометРах от Пятигорска. Секундантами Лер' монтова были Столыпин и Трубецкой, секун­ дантами Мартынова — Васильчиков и Глебов. Лермонтов говорил Столыпину, что он стрелять в М ар­ тынова не будет. Условия дуэли были выработаны обиженной сторо­ ной — Мартыновым, условия крайне тяжелые. Крайний барьер назначен был десять шагов. Писто­ леты выбраны крупного калибра. Но самое тяжелое усло­ вие — установлено было право до трех выстрелов.

272

Противников поставили сначала на расстоянии три­ дцати шагов. По команде «сходись» они могли подойти к барьеру и стрелять. Лермонтов не сделал ни шагу впе­ ред, поднял руку с пистолетом дулом вверх. Мартынов быстрыми шагами подошел к барьеру и начал прицели­ ваться. Столыпин крикнул: «Или стреляйте, или мы вас разведем!» Мартынов выстрелил. Лермонтов упал как подкошенный, не сделав никакого движения. Какой богатейший духовный мир погублен навеки! Ни понять, ни объяснить невозможно того, что произошло в этот момент. Перед убийцей и секундантами Лермонтов стоял с поднятой рукой 'И с пистолетом дулом вверх — ведь было ясно, что стрелять не будет. Если от злобы убийца не внял ничему, то как Столыпин не сделал того, о чем только крикнул: «. . .или мы вас разведем»? .. В жизни иногда бывают удивительные совпадения. За несколько минут до дуэли надвигалась на Машук со сто­ роны горы Бештау огромная темная, туча, «. . .и, как на­ рочно, — рассказывал; Меринский, — сильная гроза раз­ разилась ударом грома в то самое мгновение, как вы­ стрел из пистолета поверг Лермонтова на землю. . .» Как будто сама природа не осталась безучастной к происходившему — предгрозовой бурей выразила воз­ мущение против злодеяния и давала возможность рас­ строить дуэль. Казалось, что само небо отозвалось на гибель поэта стоном скорби и горючими слезами: после раската грома полил сильный дождь. У приятелей не хватило ни мужества, ни настойчи­ вости, чтобы остановить во-время Мартынова. Легкомыс­ лие их сказалось во всем: не было ни врача, ни экипажа на случай тяжелого исхода дуэли. Глебов остался при убитом, поэте, а остальные помчались в город, чтобы привезти доктора и устроить перевозку тела убитого домой. Только в двенадцатом часу ночи тело поэта было пе­ ревезено на его квартиру. На другой день с раннего утра печальная весть раз­ неслась по Пятигорску. Знавшие лично поэта были потря­ сены. Декабрист Н. И. Лорер писал, что на другой день он встретился с одним товарищем по сибирской ссылке, Вегелиным, «который, обратившись ко мне, вдруг сказал: «Знаешь ли ты, что Лермонтов убит?» Ежели бы гром 18

Н иколева

273

упал к моим ногам, то бы и тогда, думаю, был меньше поражен, чем на этот раз. Когда, кем? — мог я только вос­ кликнуть. Мы оба с Вегелиным пошли на квартиру покойника, и тут я увидел Михаила Юрьевича на столе в чистой рубашке. Вскоре и в дом и во двор, где жил Л ер­ монтов, и на улице собралось множество народу. Возбу­ ждение по поводу происшедшего было общее. До самой ночи и на завтра почитатели поэта толпились и в доме и во дворе. Раздавались угрозы по адресу Мартынова. Вмешалась власть. Помощник коменданта Унтилов дежу­ рил. Несколько раз он обращался к народу, успокаивал, что это не убийство, а честный поединок». Особенно кипела ненавистью к убийце молодежь. По свидетельству декабриста Лорера, неизвестно откуда появилось множество жандармов в Пяти­ горске. На другой день начались хлопоты о погребении Л ер­ монтова. Но с этой стороны явилось осложнение: священ­ ники не соглашались исполнить обряд погребения, причис­ ляя смерть на дуэли к самоубийству. Наконец одного из них удалось уговорить отслужить только панихиду и про­ водить тело покойного до могилы. На третий день, 17 июля, хоронили поэта. Собралось много народу. Э. А. Шан-Гирей писала, что священник, «увидев во дворе оркестр, тотчас повернул назад; музыку мгновенно от­ правили». Гроб несли на плечах товарищи, представители всех полков, в которых служил Лермонтов. «Шли за гро­ бом в каком-то благоговейном молчании...» — вспоми­ нает Э. А. Шан-Гирей. При полной тишине, общем молча­ нии, со слезами на глазах опустили тело поэта в могилу на городском кладбище. Понимал ли кто из присутствовавших по-настоящему, кого они хоронили, кого лишилась Россия?! Когда весть о гибели Лермонтова дошла до Москвы и Петербурга, передовые журналы поместили извещение о безвременной кончине Лермонтова. «Отечественные за ­ писки» в статье Белинского оплакивали Лермонтова как «невозвратную утрату, которую понесла осиротелая рус­ ская литература». «Москвитянин» извещал: «Еще утрата в русской лите­ ратуре! Одна из прекрасных надежд ее, М. Ю. Лермонтов, скончался на Кавказе. Давно ли мы радовались его рас­ 274

цветанию — и уже должны оплакивать потерю! Он был представителем самого младшего поколения словесности нашей; бодро шел вперед; развитие его обещало много. Теперь все кончено. Сердце обливается кровию, когда по­ думаешь, сколько прекрасных талантов погибает у нас безвременно». Не все понимали по-настоящему, кого лишилась Рос­ сия. Но многие почитатели поэта глубоко скорбели об утрате много обещавшего, незаменимого поэта. Туровский в своих записках хорошо выразил значение утраты: « . . . как бы ни было, а Лермонтова уже нет, и новый глу­ бокий траур накинут на литературу русскую, если не евро­ пейскую». Скорбь об утрате его не только как поэта, но и как человека была сильной и глубокой. Белинский писал другу, что смерть Лермонтова он переживает с острой болью, как свою личную утрату, которая вызывает в сердце его ощущение пустоты в жизни. Самарин, очень сдержанный в выражении своих чувств, с горьким сожалением писал: «Это был один из тех людей, с которыми я любил встречаться, окидывая взором окружающих меня. Он «присутствовал» в моих мыслях, в моих трудах; его одобрение радовало меня. Он представлял для меня особый интерес в жизни». «Высшие» же сферы отнеслись к гибели поэта с чув­ ством полного удовлетворения. Царь встретил известие о смерти Лермонтова позорной фразой: «Туда ему и до­ рога». Высшее командование кавказских войск отнеслось к известию об убийстве Лермонтова с большим сожале­ нием. Генерал П. X. Граббе, получив это известие из П я­ тигорска от полковника Траскина, ответил ему: «Несчаст­ ная судьба нас, русских. Только явится между нами че­ ловек с талантом — десять пошляков преследуют его до смерти». Известный генерал А. П. Ермолов по поводу убийства Лермонтова говорил: «Уж я бы не спустил этому Марты­ нову. Если бы я был на Кавказе, я бы спровадил его; там есть такие дела, что можно послать да, вынувши часы, считать, через сколько времени посланного не будет в ж и­ вых. И было бы законным порядком. Уж у меня бы он не отделался. Можно позволить убить всякого другого чело18*

275

века, будь он вельможа и знатный: таких завтра будет много, а этих людей не скоро дождешься». Офицеры — сослуживцы по походам 1840 года — го­ рячо сожалели о Лермонтове и все отмечали в нем исклю­ чительную храбрость, отзывчивость, чувство товарище­ ства, несмотря на его склонность к вышучиванию. Передовое общество Петербурга и Москвы, незнакомое с поэтом лично и непричастное к литературе, тоже было очень взволновано гибелью Лермонтова. Московский почтдиректор записал в своем дневнике несколько очень про­ чувствованных слов: «Не стало Лермонтова. Армия З а ­ кавказская оплакивает потерю храброго своего офицера, а Россия одного из лучших своих поэтов». Но в Пятигорске мало было людей, понимающих Л ер­ монтова. Жалели о нем как о блестящем собеседнике, инициаторе в развлечениях, с которым весело жилось. Э. А. Шан-Гирей сама признавалась впоследствии, что « .'..о н для нас был молодым человеком, как все». И. А. Васильчиков писал в воспоминаниях о поэте: «. . . все мы тогда не сознавали, что такое Лермонтов. Для всех нас он был офицер-товарищ, умный и добрый, писав­ ший прекрасные стихи и рисовавший удачные карика­ туры. ..» Трагический исход дуэли вызвал много толков в Пяти­ горске, как событие, небывалое в жизни города. Но глубо­ кое понимание потрясающего события было у немногих. Кажется просто невероятным, что на второй же день после похорон Лермонтова, 18 июля, полковником В. С. Голи­ цыным, который бывал у Лермонтова не один раз, был дан пятигорскому обществу блестящий бал в городском саду. Э. А. Шан-Гирей рассказывала своей дочери, Евге­ нии Акимовне, от которой мы это непосредственно слы­ шали, что бал был по роскоши великолепен, все избран­ ное общество Пятигорска было на нем. Лермонтовская компания не была приглашена, так как в начале июля произошла размолвка у нее с Голицыным из-за устройства вечера в гроте Дианы. По рассказам Э. А. Шан-Гирей, В. С. Голицын держался на балу блестящим хозяином, старался, чтобы всем было весело. Но все же в промежут­ ках между танцами сходились группами и много говорили о дуэли, «хотя в сущности, — заключила Шан-Гирей, — никто ничего достоверного не знал». Письмо этого князя 276

Голицына к жене по поводу убийства Лермонтова поро­ дило много слухов в Москве, которые отразились в пись­ мах современников. В них есть подробности дуэли, кото­ рые психологически не вяжутся с характером Лермонтова. Вообще, считать письмо Голицына первоисточником вер­ ных сведений о дуэли не следует — в нем несомненно от­ разились бальные разговоры. Самые верные сведения о дуэли и предшествующих обстоятельствах мог бы дать непосредственный свидетель последних дней поэта и участник трагедии — А. А. Столы­ пин. Но до сих пор не открыто ни одного указания на вы­ сказывания его по поводу дуэли. Остался ли он верен дан­ ному секундантами друг другу слову молчать как приня­ тому в то время обязательному условию при дуэлях или это несчастье легло на его душу такой тяжестью, что ему было трудно рассказывать подробности его, — неизвестно. Толки, вызванные смертью Лермонтова, сходились в одном: это была не дуэль, а убийство. Из-за чего поднялась рука на поэта у Мартынова, это­ го ничтожного человека? В показаниях Мартынова на суде о причинах вызова им Лермонтова на дуэль обра­ щают особенное, внимание его слова, что насмешки Л ер­ монтова над ним «чести его не касались». Вспоминаются слова Лермонтова по поводу убийства Пушкина Дантесом, что истинно русский человек простил бы Пушкину любую обиду, следовательно, и затрагиваю­ щую честь, щадя в нем славу России. Лермонтов был тоже славой и гордостью России и чести Мартынова не затрагивал; Мартынов был русский человек, бывший его приятель, и не пощадил его из-за пустой шутки. Ясно, что за этим злодеянием стояли какие-то темные силы. Современное лермонтоведение стало на путь более глу­ бокого анализа всех обстоятельств гибели Лермонтова и выявления этих темных сил. Недавно опубликованные Государственной библиотекой имени Ленина материалы о дуэли Лермонтова 1841 года: «Дело штаба Отдельного Кавказского корпуса», относящиеся к следствию и суду над убийцей Лермонтова, устанавливают с несомнен­ ностью такие важнейшие факты: 1) Лермонтов в последний свой приезд в Пятигорск состоял под негласным надзором посланного из Петер277

царя всем показало, в какую сторону направлено сочув­ ствие царя, и оно помешало всем, от кого зависело реше­ ние участи Мартынова, высказать свое мнение.

6) Отношение военного министра о необходимости «принять возможные меры к поспешнейшему окончанию дела». Все эти документы свидетельствуют о желании прави­ тельства поскорей снять волнующий вопрос с очереди и заглушить возбуждение почитателей поэта. Наконец, приказ о монаршей милости царя к подсуди­ мому, оправдание секундантов и ничтожное наказание убийце: три месяца ареста и церковного покаяния. Все эти документы указывают, что злодеяние Марты­ нова с точки зрения царя и его ближайших приспешников в преследовании великого поэта было благим делом. Аристократическая компания, подстрекавшая Марты­ нова поднять руку на поэта, несомненно предвидела, зна­ ла, что преступление останется безнаказанным. Но ни под­ стрекатели, ни сам убийца не предвидели, что потомки за­ клеймят их черные имена навеки и что к ним будут при­ менены пламенные стихи погибшего поэта, направленные против убийц Пушкина: И вы не смоете всей вашей черной кровью Поэта праведную кровь. .. *

*

*

Бабушке, Е. А. Арсеньевой, долго не говорили о смерти Михаила Юрьевича, но наконец должны были сказать. С нею сделался апоплексический удар. От слез парализо­ вались ее веки. Погас «свет очей» ее, и ее глаза закры­ лись. Трудно представить себе ее страдания! Едва собрав­ шись с силами после тяжкого потрясения, она стала хло­ потать через родных перед царем о разрешении перевезти тело Лермонтова в Тарханы. В начале 1842 года было уже дано разрешение, что видно из письма Афанасия Алексеевича Столыпина к А. Г. Столыпину от 13 февраля: «Сию минуту получил письмо твое от 2 февраля. Не знаю, как благодарить тебя за успех перевезения покойного Лермонтова; это бедную сестру Е. А. несколько утеш ит...» Получив извещение о разрешении, бабушка отправила старого слугу Андрея Ивановича Соколова и тех двух 279

а

Доступ к гробу величайшего поэта для всех его почи­ тателей свободен. На время посещения склеп освещается свечами. Вокруг часовни разросся сад. В доме Е. А. Арсеньевой открыт музей. Не только творения великого поэта, но и усадьба, где он провел детство и отрочество, и дом в Пятигорске, где он жил последние дни, стали достоянием его родины, ко­ торую он так любил.

в поэзии Лермонтова «все силы, все элементы, из которых слагается жизнь и поэзия». Белинский указал основные элементы в творчестве Лермонтова, которые определяют его как великого поэта: « . . . художественную роскошь форм, поэтическую прелесть и благородную простоту об­ разов, энергию, могучесть языка, алмазную крепость и металлическую звучность стиха, полноту чувств, глубокость и разнообразие идей, необъятность содерж ания...» В поэзии Лермонтова, писал критик, «все... бле­ щет своими, незаимствованными красками, все дышит самобытной и творческой мыслью, все образует новый, до­ толе невиданный м и р ...» Этот «новый... невиданный мир» в творчестве Л ер­ монтова определяется тем, что поэт в своих произведениях отразил с огромной художественной силой и правдой жизнь современного ему общества. По словам Белинского, творчество Лермонтова — «совсем новое звено в цепи исторического развития нашего общества». Время Пушкина и время Лермонтова — две разные эпохи. До восстания декабристов передовое русское обще­ ство, после победы русского народа в 1812 году, было пре­ исполнено надежд на свободу, верой в возможность осво­ бождения от крепостного строя. Пушкин, разделявший идеи декабристов, верил, что «взойдет она, звезда пленительного счастья, Россия вспрянет ото сна». Лермонтов — поэт последекабристского периода, са­ мого мрачного в истории России. Передовое общество, на­ род были подавлены николаевской реакцией. Поэт рано выступил с протестом против гнета само­ державия и крепостничества, в защиту прав и свободы личности. Лермонтов имел дар необыкновенной чуткости к на­ зревшим вопросам времени. Эта чуткость и проницатель­ ность во взглядах на будущее, как Белинский выразил­ ся — «предчувствия будущих идеалов», — направили его поэтический дар на новый путь творчества. Лермонтов отразил в своем творчестве переход от по­ давленного царизмом восстания декабристов к исканию передовыми людьми новых путей для продолжения рево­ люционной борьбы. Трудны и мучительны были эти иска­ 283

ния новых практических путей в условиях беспощадной николаевской реакции. Лермонтов сам с юных лет переживал все муки про­ тиворечий в николаевской действительности. И его поэзия раскрывает перед нами все смятение, сомнение, всю слож­ ность и противоречивость, все благородство дум и стрем­ лений лучших людей его времени. Мысли и чувства пере­ довых людей последекабристской эпохи были выражены Лермонтовым с огромной силой, с неумолимой искрен­ ностью и страстным негодованием. «Лермонтов был истинный сын своего времени, — пи­ сал Белинский, — и на всех творениях его отразился ха­ рактер настоящей эпохи, сомневающейся и отрицающей, недовольной настоящей действительностью и тревожимой вопросами о судьбе будущего. Источником поэзии Л ер­ монтова было глубокое чувство действительности, — и ни на миг не покидала его грустная и подчас болезненно по­ трясающая ирония, без которой в настоящее время нет истинного поэта». По словам Белинского, Лермонтову в высшей степени свойственны «.. . дух анализа, неукротимое стремление исследования, страстное, полное вражды и любви мышле­ ние». Другой великий современник Лермонтова, Герцен, тоже отмечал эту особенность в поэзии Лермонтова: «Му­ жественная, грустная мысль никогда не покидала его чела, — она пробивается во всех его стихотворениях. То была не отвлеченная мысль, стремившаяся украситься цветами поэзии, нет, размышления Лермонтова — это его поэзия, его мученье, его сила». «Мы все, — писал Герцен о своем поколении, — видели только казни и ссылки. Принужденные к молчанию, сдер­ живая слезы, мы выучились сосредоточиваться, скрывать свои думы, — и какие думы! .. то были сомнения, отри­ цания, злобные м ысли.. .» Проницательность в анализе общественных явлений, разностороннее, глубокое проникновение в человеческий характер, в переживания человека, правдивость, верность жизни в художественном воплощении ее — вот характер­ ные черты Лермонтова как художника. Сила лермонтовской поэзии — в цельном, нераздель­ ном соединении глубокого идейного содержания и 284

эмоциональной формы. Сила поэзии Лермонтова — в глу­ бине и страстности чувства, в «энергии лиризма», по вы­ ражению Чернышевского. Творчество Лермонтова было высоко оценено вели­ кими людьми России — Белинским, Герценом, Чернышев­ ским, Добролюбовым. Чернышевский писал, что «Лермонтов сделал самую мысль основой лирики и тем открыл широкую дорогу пуб­ лицистическим гражданским жанрам. На эту дорогу граж ­ данских мотивов в творчестве вышли потом Некрасов, Достоевский, Тургенев, Лев Толстой и другие». Вожди революционных демократов — Чернышевский и Добролюбов, для которых интересы народа были выше всего, которые в революционной борьбе своего времени стояли всецело на стороне интересов народа, видели в Лермонтове поэта-гражданина, великого патриота. Они глубоко чувствовали в нем родственную себе черту — чут­ кость совести, обличающей страшную неправду социаль­ ной и политической жизни самодержавного строя. Они высоко ценили в поэте его любовь к родине, обличитель­ ную и протестующую силу характера. Бесконечно велико общественное значение Лермонтова в прошлом. Его творчество оказало огромное влияние на развитие революционной мысли. Свободолюбивый, про­ тестующий, бунтарский дух, проникающий поэзию Л ер­ монтова, будил революционную мысль. Во всех поколе­ ниях революционных борцов поэзия Лермонтова воспи­ тывала и поддерживала ж аж ду протеста и борьбы. Как же относятся к Лермонтову люди новой, совет­ ской эпохи, когда отошли в прошлое условия жизни, вы­ зывавшие в Лермонтове и во всех передовых людях того времени неукротимый протест, жажду борьбы? Лермонтов бессмертен. Он живет и теперь как наш со­ временник, его поэзия остается и в наше время непревзой­ денной по художественной силе, красоте, по глубине мыс­ ли и чувства. Значительными, восторженными словами отозвался о совершенстве художественного мастерства Лермонтова С. М. Киров. Сидя в застенке царской тюрьмы, он писал в частном письме: «Случайно взял Лермонтова, и почему-то он совершен­ но иным стал в моих глазах, — его поэзия, конечно. Уди286

вительно своеобразно! Много помогло в его усвоении, оче­ видно, мое знакомство, хотя и слабое, с Кавказом. Какова должна была быть сила воображения, наблюдательность и проникновенность у человека, так высоко художественно и образно описавшего Кавказ. Что, если бы перед его взорами раскинулась подавляю­ щая своим величием, божественно-спокойная, необъятная панорама, которую приходилось видеть немногим сча­ стливцам, достигавшим вершины царствующего над го­ рами Кавказа гиганта! Какие звуки услышал бы художник-гений среди этой мертвой тишины? Какие тайны при­ роды открыл бы его проникновенный взор?» Причины бессмертия поэзии Лермонтова, вечной неувядаемости ее — в соединении глубокого идейного со­ держания, жизненности образов и горячего, проникаю­ щего ее чувства. Наши современники почувствовали особенно сильно такую родственную себе сторону лермонтовской поэзии, как мотивы политической борьбы. Великий писатель социалистической эпохи А. М. Горь­ кий дал высокую оценку общественного значения творче­ ства Лермонтова, отчетливо определив одну из характер­ ных черт его поэзии — «это жадное желание дела, актив­ ного вмешательства в жизнь». Непримиримый со злом, Лермонтов, жаждавший ге­ роического действия, борьбы за свободу, был близок мо­ лодому Горькому, буревестнику революции. Горький и в нашу уже эпоху развивал свободолюбивые традиции Лермонтова и передовых людей его времени, но в иных социальных условиях он дал им другие формы. Горький всю свою жизнь был творцом героических образов людей, воодушевленных борьбой за новое общество. Они для на­ шего времени были тем, чем были бунтующие герои-ро­ мантики поэзии Лермонтова. Патриотизм Лермонтова высоко оценили советские люди. Лермонтов близок нашей эпохе своим глубоким, пламенным чувством любви к родине. Поэзия Лермонтова через сто лет, в годы Великой Отечественной войны, в самую жестокую из бед, пережи­ тых нашим народом, вдохновляла советских воинов на ге­ роическую борьбу. В 1941 году, отмечая столетие со дня смерти Лермонтова, «Правда» писала о нем: «В нашу 287

героическую быль великий поэт входит, как живой наш. современник». Голос Лермонтова в строках «Бородина» звучал в десятках фронтовых газет. Слова Лермонтова: «Умремте ж под Москвой, как наши братья умирали» — в дни битвы за Москву вдохновляли советских героев, от-> стаивавших независимость нашей Родины. Горячо любила поэзию Лермонтова, особенно его «Мцыри», Зоя Космодемьянская. Поэму «Демон» в ф а­ шистском застенке читала наизусть своим подругам Улья­ на Громова — член штаба молодогвардейцев. Факт необычайного значения! В тяжкие минуты жизни героически настроенные бор­ цы находили душевную поддержку в пламенно-протестую­ щей и полной глубокого смысла поэзии Лермонтова. Объ­ яснить такое воздействие только талантом, как бы исклю­ чителен он ни был, невозможно. Нужно было почувство­ вать силу горячего мятежника, не примиряющегося со злом нигде и никогда, почувствовать в поэте власть вели­ кой нравственной силы вообще. В самую страшную минуту, когда раздался в коридоре крик заключенных, Уля Громова тихо сказала: «Начи­ нается. . .», и быстро перешла к протестующему стихотво­ рению непримиримого поэта: Сыны снегов, сыны славян, Зачем вы мужеством упали? Зачем? .. Погибнет ваш тиран, Как все тираны погибали! ..

Этот быстрый переход к стихотворению, более соответ­ ствующему моменту, показывает, что протест Лермонтова был органически близок нашей героической молодежи. Лермонтов сам по себе как человек, весь склад его ха­ рактера, весь образ его, представляет собой ценнейшее в своем роде наследие. Замечательно глубокую оценку не только поэзии, но и личности Лермонтова дал Белинский. После историче­ ского длительного свидания с поэтом на гауптвахте Бе­ линский много раз повторял о Лермонтове в личной бе­ седе с друзьями, в письмах, статьях: «Могучий дух!», «Несокрушимая сила духа!», «Глубокий и могучий дух!», «В этой глубокой натуре, в этом мощном духе все живет!»

288

Герцен и Огарев также высоко ставили личность Л ер­ монтова, особенно глубину, искренность переживаний поэта. Указанные этими людьми черты нельзя обходить при оценке характера Лермонтова. Без этого указания великих современников наше понимание будет непол­ ным. Герцен писал: «К несчастью слишком большой проницательности он прибавил другое — смелость многое высказывать без при­ крас и без пощады. Существа слабые, оскорбленные ни­ когда не прощают такой искренности. .. Никто не хотел видеть, сколько боролся этот человек, сколько он выстра­ дал, прежде чем решился высказать свои мысли». Соратник Герцена — Н. П. Огарев считал Лермонтова, «быть может, самым сильным человеком» среди русских писателей. В особую заслугу поэту Огарев ставил то, с какой «упорной неизменностью провел он свою тяжелую за ­ дачу» 1 — поэзией служить народу. Поэзия Лермонтова (а в ней-то и выражена со всей полнотой личность поэта) вся проникнута горячей страстью борьбы, пламенным, мятежным чувством, глубо­ кой искренностью переживаний, истинной правдивостью,— без этого ничего великого не может быть создано. В рус­ ской поэзии ^не было художника более прямого, искрен­ него в своей прямоте, кого бы и чего бы это ни ка­ салось. Любил и очень высоко ставил поэзию Лермонтова В. И. Ленин. Н. К. Крупская так писала автору этих строк в 1938 году, отмечая, что и она «очень любила Лермон­ това, начиная лет с 13-ти»: «Особенно мне нравились «Мцыри» и «Демон». Я их знала наизусть. Почему мне так нравился Лермонтов — не зн аю ... Владимир Ильич также любил Лермонтова, но тоже как-то «стихийно». Привлекала нас в молодости д. быть смелость и сила чувства, которые так ярки у Лермон­ това» 2.

1 Н. П. О г а р е в , Стихотворения и поэмы. М., изд-во «Советский писатель», 1937, стр. 330.

2 Автограф письма находится в фондах музея «Домик Лермон­ това» в Пятигорске.

290

И это понимает современный читатель. Вот, например, одна из записей посетителей музея «Домик Лермонтова» в Пятигорске в «Книге впечатлений: «Лермонтов и его неукротимый дух храбрости, отваги, любви к жизни по­ могает нам побеждать врагов, он помогает нам строить, он воспитывает в человеке самые изумительные качества человеческой души». Бросая взгляд на жизнь и творчество Лермонтова, вглядываясь в духовный облик великого поэта, каждый невольно задумывается: что дал бы еще Лермонтов, если бы враги народа не погубили его так рано? . . Гениальный Гоголь говорил о Лермонтове: « ... по­ прище великое могло ожидать е го ... Никто еще не писал у нас такою правильною, прекрасною й благоуханною прозой. . . готовился будущий великий живописец русского быта. . .» По мнению Достоевского, если бы Лермонтов остался жить, мы имели бы в нем «истинного печальника горя на родного». ^ Некрасов выражал уверенность, что Лермонтов в оудущем вышел бы на его путь (путь Некрасова), но про­ шел бы его с гораздо большим талантом, чем он. Поэтический гений Лермонтова созрел, но далеко еще не обнаружил всех гигантских своих возможностей Л ер­ монтову предстоял еще большой путь развития. В два­ дцать шесть лет Лермонтов, по словам Белинского, создал «дотоле невиданный мир». Какие же миры он таил в себе? Невозможно измерить ту высоту, на которую мог бы подняться гений Лермонтова. Трудно представить, какой необъятный горизонт жизни охватил бы он своим взором, какое воздействие оказал бы на общественное и литературное развитие на­ шей страны. Один из старых русских критиков очень образно выра­ зил эту мысль о Лермонтове для русской литературы: «В Лермонтове срезана крона молодого дерева русской литературы, и дерево пошло в суки, — правда, могучие суки: Толстой, Достоевский, Щедрин, Тургенев». Еще бо­ лее тонко и эмоционально говорит об этом наш современ­ н и к — Поэт Николай Тихонов: «Все давно согласились на том, что Лермонтов обещал так много» что дух захваты­ 292

вает, как подумаешь, что бы он мог совершить в родной литературе. Богатырская сила только начала разливаться по его жилам. Тайная тревога, пожиравшая его в моло­ дости, должна была перейти со временем в такую широту и уверенность, в такие обширные замыслы (чего стоит одна мысль о трилогии исторической), что целая линия русской прозы и стиха обозначалась бы совсем особо, даже при наличии Некрасова и Тютчева, Толстого и Д о­ стоевского». Но более простого, более вдохновенного признания могучей силы гения Лермонтова и скорби об утрате его, какое выразил Лев Толстой, выразить нельзя. Лев Тол­ стой в разговоре о Лермонтове с глубокой грустью вос­ кликнул: «Вот кого жаль, что так рано умер. . . Какие силы были у этого человека! Что бы сделать он мог! Он начал сразу как власть имеющий». И в другой раз, уже на склоне своих лет, Толстой грустно, задумчиво сказал: «Если бы жив был Лермонтов, не нужны были бы ни я, ни Достоевский». Потрясающие слова! Как мы должны понять их? Ведь Толстой в литературе, не только русской, но и мировой, занимает такое же место, как великий океан в природе. Его произведения — сама живая действительность с ее необъятной широтой явлений человеческой жизни. По силе проникновения в характеры, бесподобного их изображения, по бесконечному разнообразию образов он не имеет себе равного. Толстой своим волшебным чутьем угадывал в Лермонтове необъятные силы. Лермонтов был способен соединить все богатство творчества Толстого с глубочай­ шим и тончайшим психологическим анализом человече­ ской личности в творчестве Достоевского. Белинский, который учил нас понимать Лермонтова и еще долго., долго будет учителем будущих поколений, мно­ го раз выражал свою глубокую печаль о гибели Лермон­ това. Особенно сильно эта печаль чувствуется в словах Белинского, самых как будто бы простых, но выражающих большое грустное чувство. Он писал своему другу Бот­ кину в 1843 году: «Я не читаю стихов (и только пере­ читываю Лермонтова, все более и более погружаясь в без­ донный океан его п оэзи и ).. .» Вопрос, что дал бы нам Лермонтов, если бы не пре­ ступное время Николая Первого, погубившее его, повто293