«ЛИ К УЕ Т ФОРВ АРД Н А Б Е Г У...» ФУ Т Б О Л В Р УС С К О Й И С О В Е ТС К О Й П О Э З И И (1910 – 19 5 0)
2
0
1
8
Издательский дом Высшей школы экономики Москва, 2018
С Е Р И Я ИССЛЕДОВАНИЯ КУЛЬТУРЫ
У ДК 8 2 - 1 : 7 9 6 . 3 Б Б К 8 4 - 5 ISBN 978-5-7598-1366-8
А4 0 Составитель серии: Щеголютина Даша Дизайн серии: Валерий Коршунов Рецензент[кандидат философских наук, доцент МГУ]: Вячеслав Данилов Акмальдинова, А. А., Лекманов, О. А., Свердлов, М. И. «Ликует форвард на бегу...» Футбол в русской и советской поэзии 1910 – 1950 годов [Текст] / А. А. Акмальдинова, О. А. Лекманов, М. И. Свердлов; Нац. исслед. ун-т «Высшая школа экономики». — М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2016. — 328 с. — (Исследования культуры). — 1000 экз. — ISBN 978-5-7598-1366-8 (в пер.).
© А к м а л ь д и н о в а А . А . , Л е к м а н о в О . А . , Св е р д л о в М . И . , 2 0 1 6 © Оформление. Издательский дом Высшей школы экономики, 2016
Монография примыкает к серии работ разных авторов, освещающих освоение русской поэзией XIX–ХХ веков новых для жизни тогдашнего общества реалий и явлений — телеграфа, кинематографа, телефона, радио. В ней впервые прослеживается эволюция футбольной темы в отечественной поэзии 1910–1950-х годов — все ее основные вехи: как сначала соответствующие мотивы приспосабливались к непривычной среде, почти контрабандой проникая в поэтические тексты, как затем они отвоевывали себе все больше и больше места на страницах журнальных стихотворных подборок и сборников лирики и, наконец, как они постепенно обрастали набором устойчивыхсмысловых ореолов. Еще важнее для авторов было показать,как новые для поэзии мотивы менялись, отражая сиюминутные требования современности, деформируясь под их воздействием, а иногда отчаянно им сопротивляясь. Задача книги — двойная: о одной стороны, собрать вместе и классифицировать как можно больше поэтическихстрок о футболе, написанных в первой половине ХХ века;о другой стороны, проанализировать логику разворачивания футбольной темы с точки зрения исторической поэтики. Книга предназначена как для специалистов-гуманитариев, так и для широкого круга читателей. Ее научные установки вовсе не препятствуютразворачиванию увлекательных сюжетов на стыке футбольнойи поэтической истории: это и встречи советских командо баскской сборной в 1937 году, и турне московского «Динамо» поВеликобритании в 1945 году, и противостояние двух великих московскихклубов — «Спартака» и «Динамо» в 1930–1940-е годы —в поэтическом преломлении.
МОНО
Г
РАФ
И
Я
—
АНТОЛО
Г
И
Я
«ЛИКУЕТ ФОРВАРД НА БЕГУ...» ФУТБОЛ
8-9
е
х
л
л
о
А
О
Ми
с
л
о
н
а
С
п
б
а
г
и
Л
л
о
т
е
к
в
б
и
у
у А
ю
ф
е
м
а
ю
л
р
Св
к
м
ь
о
д
е
а
л
ь
р
н
ь
п
н
д
о
д
о
ы
уги
л
в
и
с
м
м
о
н
о
в
о
в
щ
иг
вя
т
в
а
а
р
а
е
а
р
м
м
и
щ
а
м
В РУССКОЙ И СОВЕТСКОЙ ПОЭЗИИ 19 10 - 19 5 0
с я к б о ю . . . »
«эй, вратарь, готовь-
н о м у м я ч у »
«лицом к футболь-
в Р о с с и ю к н а м п р и ш л а . . . »
« о д н а иг р а а н г л и й с к а я
от авторов
г л а в а iii
г л а в а ii
глава i
1910 - е годы 192 0 - е годы 19 3 0 - е годы
7 9 44 16 1
п р и м е ч а н ия
о футболе
и с о в е т с к и х п о э т о в
с т и х и р у с с к и х
эпилога
вместо
мир облететь»
«хочет мяч целый
—
1910 19 5 0
глава v
глава iv
19 4 5 19 5 0
208 237 276 293
от авторов
12-13
Эта небольшая книжка примыкает к серии работ разных авторов, прослеживающих освоение русской поэзией XIX – ХХ веков новых для жизни тогдашнего общества реалий и явлений — телеграфа, кинематографа, телефона, радио, etc. / 1 / . Чрезвычайно увлекательно следить за тем, как эти мотивы обустраивались в непривычной среде, сначала почти контрабандой проникая в поэтические тексты, затем отвоевывая себе все больше и больше места на страницах журнальных стихотворных подборок и сборников лирики и, наконец, обрастая набором устойчивых смысловых ореолов. Но еще интереснее наблюдать за тем, как новые для поэзии мотивы менялись, отражая сиюминутные требования современности, деформируясь ими, а иногда — отчаянно им сопротивляясь. Нужно признаться, что авторы ощущали себя не только филологами-классификаторами, но и коллекционерами: нам очень хотелось собрать под одной обложкой все написанные на русском языке поэтические строки 1910 – 1950-х годов о футболе. Конечно же, мы отдаем себе отчет в том, что многие стихотворения остались в этой работе не учтенными, и будем благодарны за любые уточнения и дополнения (просим присылать их по адресу: lekmanov@mail.ru). Тех читателей, которым не будет интересно углубляться в дебри наших разборов стихотворений о футболе, а захочется просто ознакомиться о этими стихотворениями, мы приглашаем заглянуть в конец книги, где помещен их хронологически выстроенный список о номерами страниц, где их можно найти. В цитируемых источниках мы сохранили авторскую орфографию и пунктуацию. Сокращенные варианты трех первых глав этой книги ранее печатались в журналах «Новый мир», «Новое литературное обозрение» и «Волга». Выражаем глубокую благодарность Эдуарду Вайсбанду, Татьяне Кириллиной, Игорю Лощилову, Роману Давидовичу Тименчику, Александру Соболеву, а также коллегам по школе филологии факультета гуманитарных наук НИУ ВШЭ за консультации и содействие в работе.
г
14-15
л
а
в
а
i
«ОдНА ИГрА А Н Г Л ий С К А Я в Р о С с И Ю К НАМ
ПрИшЛА...»: 19 10 - Е Г О Д Ы
12 сентября 1893 года на спортивной площадке, располагавшейся неподалеку от петербургского Царскосельского вокзала / 2 / , состоялся один из первых в России футбольных матчей. Он был устроен в перерыве между соревнованиями велосипедистов. Краткий и, что характерно, иронический отчет об этом событии напечатал «Петербургский листок»: Был объявлен антракт. В это время публику развлекали господа спортсмены игрой в ножной мяч (Football). Записалось человек 20, суть игры состоит в том, что одна партия играющих старается загнать шар — подбрасывая ногой, головой, всем, чем угодно, только не руками — в ворота противной партии. Площадь для игры была покрыта сплошь грязью. Господа спортсмены в белых костюмах бегали по грязи, то и дело шлепаясь со всего размаха в грязь, и вскоре превратились в трубочистов. Все время в публике стоял несмолкаемый смех. Игра закончилась победой одной партии над другой. . . / 3 / Но русской поэзии, чтобы обратить внимание на футбол, понадобилось еще без малого двадцать лет — первое найденное нами отечественное стихотворение, в котором описывается эта игра, «Сквозной ветер» Саши Черного, датировано 1910 годом: С м а х н у л и в з ви л м о и с т и х и — Невысохшие строчки. В н и з у е х и д н о е : « х и - х и » Хозяйской младшей дочки. О н а , к а к т а к с а , у о к н а Си д и т в т е ч е н ь е с у т о к . Пу с к а й х и х и к а е т о н а — М н е в о в с е н е д о ш у т о к . З а б ы л , з а б ы л . . . С п л е л и с ь в м о з гу Все рифмы, как химера, И д а ж е в с п о м н и т ь н е м о гу Ни т е м ы , н и р а з м е р а .
1 9 1 0 , Г ейдельберг / 4 /
16 - 17
Не стоит удивляться тому, что первое русское стихотворение о футболе было напечатано в журнале, рассчитанном на массовую аудиторию. Честь освоения новых для отечественной поэзии тем и мотивов в начале прошлого столетия нередко выпадала авторам стихотворных фельетонов в периодических изданиях / 5 / . Авторы эти стремились любыми способами оживить газетную или журнальную страницу. Экзотический до поры до времени футбол и все, о ним связанное, такое внимание обеспечивали почти стопроцентно. Иногда, впрочем, журналисты и фельетонисты расцвечивали информацию о новомодной спортивной игре дополнительными эффектными оттенками и деталями. Например: Как это ни покажется странным и смешным, но существуют спортсмэны-калеки — одноногие футболисты или о поврежденными ногами. А между тем, футбол требует, пожалуй, более других спортов хорошего сложения, силы и легкости. Эти «единственные в мире» игроки находятся, конечно, в Америке; все они, за малым исключением, пациенты лечебницы Ренангтона и все безусловно жертвы спорта — всевозможных состязаний. Поистине, «горе от... спорта». Но все же они не унывают — истинная любовь и истинное призвание к спорту спасают. . . / 6 / Или: В Петербурге о большим успехом подвизается труппа артистов-лилипутов. Маленькие артисты очень серьезно и вдумчиво относятся к своему искусству. Играют, как большие... И какой у них разнообразный репертуар — драма, комедия, оперетка и даже обозрение! Наш фотограф снял любимое развлечение лилипутов — игру в футбол. Летом, почти весь свой досуг маленькие артисты посвящают этому спорту / 7 / . Или: Нам сообщают, что бао Шаляпин учится играть в футбол. «Кикает» он по утрам на сцене большого театра Народного дома, которая по размерам не менее футбольного поля. Когда у г. Шаляпина окончательно пропадет голос, он будет
ездить на гастроли по России в качестве состязающегося в футбол /8/. Так или иначе, но король стихотворного фельетона Саша Черный будет еще не раз и не два писать и упоминать о футболе в своих стихотворениях / 9 / . Играющими в футбол в русских стихах (как и во второй строфе «Сквозного ветра») часто будут изображаться именно гимназисты и школьники — в стихотворении Саши Черного эта естественная связь дополнительно подкрепляется рифмой «школ» — «футбол». Повторится (в стихотворении А.М. Барановского 1913 года, о котором речь еще впереди) и противопоставление — скучная учеба vs. веселая игра: у Саши Черного — забытые «тетрадки» vs. «бешеный футбол», а у Барановского: Т а к о т р о к и м и л ы , К о г д а в п ы л и Под зноем Н е с у т с я р о е м И м ч и т, к а к ко н ь, Их молодой огонь! З а б ы в и « Я т ь » « К о л ы » и « Пя т ь » , В о с т о р ж е н н о о н и с ия ю т . . .
Закономерным представляется то обстоятельство, что первыми изображенными русским поэтом игроками в футбол оказались мальчики-иностранцы: футбол довольно долго воспринимался в России как заграничная и не слишком подходящая для нашего человека забава / 1 0 / , но, правда, не немецкая, а английская / 1 1 / . «Футбол (англ. football), вместе о крикетом самая популярная игра в мяч в Англии», — такую дефиницию футбола в 1909 году предложил «Словарь Брокгауза и Ефрона». «Несмотря на огромные успехи, которые совершает футбол во всех государствах континента, до сих пор образцовой страной для этого вида спорта является родина его Англия, — в 1913 году резюмировал общеизвестное московский специализированный журнал «Русский спорт». — Только в Англии футболисты проходят правильную школу и о ранних лет ведут осторожный, умеренный образ жизни, которого требует избранный ими спорт» / 1 2 / .
18 - 19
Одержимость англичан футболом настолько удивляла, восхищала и ужасала русскую публику, что рассказам о британских болельщиках отдавали свои страницы отнюдь не только спортивные издания. Процитируем здесь полностью лишь одну, но чрезвычайно выразительную заметку, озаглавленную «Рабы спорта» и взятую нами из «Синего журнала» за 1915 год: Спортом не надо злоупотреблять... Увлечение спортом, в особенности, футболом, в Лондоне привело к печальным результатам! «Crystal Palace» устроил на своем плацу состязание. Устроители рассчитывали на 50,000 зрителей, несколько увеличив цифру предыдущего года — каково же было их изумление, когда явилось более 130,000 человек. Если принять во внимание, что входная плата объявлена была в 1 шиллинг, то можно сказать, что на состязании футболистов был установлен рекорд сборов! Но что же делать со всеми «лишними» людьми? Истые британские спортсмены не хотели пропустить такого важного дня, — состязаний в излюбленном спорте... Все увещевания полиции и организаторов торжества оказались тщетными. Всегда находчивые, ни перед чем не останавливающиеся англичане не потерялись и стали карабкаться на крыши разбросанных вокруг «Crystal Palace» шатров и сараев. Окончилось все печально — несколько сот человек провалилось сквозь, почти все они оказались ранены и были отправлены в ближайший госпиталь на счет устроителей матча... Горе от спорта! Довольно любопытные данные по поводу такого всенародного увлечения спортом в Англии дает газета «Daily Mail», устроившая специальную анкету по этому вопросу. — Когда в конце недели устраивается матч football‘а, то из 40,000 наших рабочих 20 процентов отсутствуют, — говорит администратор угольных копей в Пендлибюрэ. — В дни состязаний футболистов мы работаем только полдня, — говорит директор фабрики в Клейтоне, где работает 1,800 человек.
— Наши рабочие, — жалуется владелец стеклянного завода, становятся сумасшедшими в дни состязаний и совершенно не являются на работу, не считая даже нужным нао предупредить... Теперь некоторые фабрики постановили предложить официально своим патронам отпускать рабочих в дни состязаний на 3 – 4 часа. Поистине Англия устанавливает мировой рекорд любви и увлечения спортом. . . / 1 3 / Неудивительно, что правило «Мы говорим “футбол”, подразумеваем — “Англия”» (и наоборот) работает во многих русских стихотворениях и фрагментах стихотворений об этом виде спорта, датированных 1910-ми годами, — начиная о непритязательного фельетона 1912 года, посвященного необходимости срочно урегулировать трения между московской футбольной лигой и футбольным клубом проживавших в Москве британцев: Н е л ь з я т е р я т ь и м иг а , О т т я ж к и т у т с м е ш н ы : Б р и т а н с к и й к л уб и л иг а Ми р з а к л ю ч и т ь д о л ж н ы ! К ч е м у е щ е т у т с п о р ы , К ч е м у з а д о р л и х о й ? Ах, лучше доброй ссоры, Е й Б о гу , м и р п л о х о й !
/14 /
И завершая упоминанием о футболе в ориентально окрашенном стихотворении Николая Гумилева «Египет» 1918 года: Пу с т ь х о з я е в а з д е с ь — а н г л и ч а н е , П ь ю т ви н о и иг р а ю т в ф у т б о л , И Х е д ив а в в ы с о к о м Див а н е У ж н е в л а с т е н с вя т о й п р о и з в о л !
/15 /
Для полноты картины нужно еще напомнить, что Англия в начале прошлого века воспринималась в России не только как страна футбола, но и вообще как главная спортивная держава в мире. Лишь в глумливом стихотворении (сатириконца Василия Князева) российский обыватель мог задаваться вопросом-мечтой:
20-21
М е с ь е , у ж е л и в с ф е р е с п о р т а Мы англичан не победим?/
16 /
Серьезный ответ на этот вопроо был таков: англичане, эти «дети холода и спорта»/ 1 7 / , в футболе, теннисе, крокете и гребле недосягаемы. Хороший пример вписывания футбола в более широкую британскую перспективу представляет собой стихотворение Влад. Королева «Спорт», опубликованное в 1916 году: Д а л е к о й А н г л ии д и т я , Сын мореплавателей гордых, Т е бя л е л е я л и , ш у т я , Ту м а н ы х м у р ы е и н о р д ы . И с т яг в о з д виг н ув ш и й в г о д а х , Н а в ы с о т е А л ь п и й с к о й к р у ч и , Во скольких радостных сердцах, Т е п е р ь т ы в л а с т ву е ш ь , м о гу ч и й ! К о п ь я о т р ы ви с т ы й б р о с о к , П р ы ж к и с т р е м и т е л ь н о г о в е т р а И п р о м е л ь к у т о м л е н н ы х н о г На роковых последних метрах. Му с к у л а т у р а с т р о й н ы х т е л , Об ъ я т ь я м е д л е н н ы е с х в а т к и , Волнует зрителей предел Б о р ь б ы , р е ш а ю щ е й и к р а т к о й . В е л о с и п е д а л е г к и й л е т, Стремленьем стиснутые нервы, С ж и м а е т г о н щ и к р у л ь и в о т — Пересекает финиш первый. В е с е л ы й т е н н и о н а л угу , Июльским полднем озаренный, Т о в а р и щ н е ж н о м у в р а гу — О н е й — п о к о р н ы й и в л ю б л е н н ы й .
Фу т б о л а з а г о р о д н ы й м а т ч , К о с т ю м о в п е с т р ы е д ви ж е н ь я , Сви с т о к – б е з ж а л о с т н ы й п а л а ч — Игры фиксирует решенья. И сонмы радостных когорт — С п о р т с м е н ы в х о р е м н о г о л и к о м — Т е бя , в л а д ы к у ю н ы х — С п о р т , П р ив е т с т ву ю т с о з ву ч н ы м к л и к о м
/ 18 / .
Соответственно, футбол иногда упоминался в русских стихотворных текстах начала столетия в паре о теннисом/ 1 9 / , как это сделано в городской зарисовке Николая Агнивцева «Успокоение» 1913 года: И в о т , з а с у н ув р у ч к и в б р ю ч к и , Б л а г о н а д е ж е н и д у ш и с т , С та л в ы л е зат ь н а с в е т, п о ш т у ч к е, Академист! Академист! Пришел он правой стороною, П р и ш е л , п о н ю х а л и — у ш е л : Н а у к а — н е ч т о в е д ь и н о е , Ч е м л а у н - т е н н и о и ф у т б о л ! . . .
/20/
Или в юмористическом стихотворении А. Радакова «Поиски» 1913 года: В г а м а к е , к а ч а я с ь , г р е з и т ь , П о г р иб ы х о д и т ь , к у п а т ь с я , Ти х и м р а д о с т я м к р о к е т а , Лаун-тенниса, футбола Благодушно предаваться...
/ 2 1/
Или в наброске к неоконченной поэме Александра Блока, в котором футбол, впрочем, лишь подразумевается (если речь, конечно, идет именно о футболе): Т а м — в п а р к е , н а л угу ш и р о к о м ,
22-23
З а х л о п а л м я ч и l a w n - t e nnis . . .
/22/
Важно, однако, отметить, что авторы, писавшие о теннисе, зачастую преподносили читателю старый сюжет о любви-поединке, но в новой упаковке. В таких стихотворениях роли противоборствующих игроков, как Цправило, доставались юноше и девушке. Сравните в приведенном выше «Спорте» Королева, а также в следующих стихотворениях и фрагментах стихотворений 1913 – 1916 годов:
НА ТЕННИСЕ С р е д и м о л ч а н ь я о б щ е г о т р е щ а т м я ч и . О т м а л е н ь к о й М а н и к и р а с х о д я т с я л у ч и .
( М . К аплан ) / 2 3 /
В ы ув л е к а л и — в а р к о ю в а р е н ь я И т е н н и с о м ; — д а р я н а м с в о й д е б ю т . . .
( А . М икули ) / 2 4 / ТЕННИС
Средь аляповатых дач, Г д е ш а т а е т с я ш а р м а н к а , Сам собой летает мяч, К а к в о л ш е б н а я п р и м а н к а . К т о , с м и р ив ш и й г р уб ы й п ы л , Об л е ч е н н ы й в с н е г а л ь п и й с к и й , С р е з в о й д е ву ш к о й в с т у п и л В поединок олимпийский? Слишком дряхлы струны лир: Золотой ракеты струны У к р е п и л и б р о с и л в м и р Англичанин вечно-юный! О н т в о р и т иг р ы о б р я д , Т а к л е г к о в о о р у ж е н н ы й , К а к ат т и ч ес к и й сол д ат, В с в о е г о в р а г а в л ю б л е н н ы й .
Май. Грозовых туч клочки. Н е ж ив а я з е л е н ь ч а х н е т . В с ё м о т о р ы и гу д к и , — И с и р е н ь б е н з и н о м п а х н е т. К л ю ч е ву ю в о д у п ь е т Из ковша спортсмэн веселый; И о п я т ь в о й н а и д е т , И мелькает локоть голый!
( О . М андель ш там ) / 2 5 / и т . п .
В стихотворениях же о футболе любовная тема столь естественным образом, как в стихотворениях о теннисе, понятное дело, не возникала, тем более что футболисты, судя по всему, на российской социальной лестнице в это время занимали не слишком высокие ступени и завидными кавалерами у девушек не считались. М о ж н о б ы т ь п л о х и м п о э т о м , Проституткой, футболистом, Готтентотом...
— в такой сомнительный синонимический ряд футболист угодил в шуточном стихотворении Николая Вержбицкого «Что хорошо и что плохо» 1912 года/ 2 6 / . — Как пишется: «бал-ван» или «бол-ван»? — Погоди, как это определить... Говорится: «фут-бол»... Значит «бол-ван»... — такую шутку в 1914 году напечатал петроградский юмористический журнал «Осколки»/ 2 7 / . Только футболист остается не охваченным всеобщим любовным порывом в финале пошловатого стихотворения «Наступление ночи», напечатанного в тех же «Осколках» в том же 1912 году и подписанного «Певец Дианы»: И з т р уб н е ви е т с я д ы м о к , И д е т н а с ви д а н и е к о ш к а ,
24-25
И д е в ы к а п р и з н а я н о ж к а Танцует пред сном «кэк-уок»... Ря д ы н е о т с т у п н ы х з а б о т С м е н я ю т с я г р е з о ю с л а д к о й , А с т а р а я д е в а у к р а д к о й С т и ш к и и з ш к а т у л к и б е р е т . В с е э т о в с т у п и т е л ь н ы й л и с т Си м ф о н ии « Н о ч и » о т к р ы т ы й ; И с п и т л и ш ь д а - а - а - в н о , к а к уби т ы й , Н е ч ув с т вуя н о г ф у т б о л и с т !
/28/
Не способствовала упрочению социальной репутации игроков в футбол и фонетическая близость самогó слова «футболист» к скандально звучавшему в 1913 – 1917 годах слову «футурист». Эта близость обыгрывалась, например, в юмористическом рассказе Алексея Свирского «Коммивояжирующие Заратустры (Злободневная легенда)» 1913 года: Писатели опять переглянулись. Наступило тяжелое молчание. — Скажите, пожалуйста, — вдруг обратился к комиссионеру Незеваевский, — футуристы были у вас? — Кто такие? — переспросил комиссионер, и вытянул шею. — Футуристы? — Это фокусники, которые большим мячиком играют? Писатели расхохотались. — Нет же, то футболисты, а футуристы это — поэты. Они стихи пишут. Но стихи такие, каких еще никто не слыхал. Понимаете, у них стихи состоят не из слов, а из звуков, и они не читают, а мяукают, каркают, лают. — Ой, так это-таки интересно!/ 2 9 /
Такая же параллель проводится в газетной статье Д. Левина «Наброски» 1913 года: Поэзия, переставшая быть поэзией, становится игрой, спортом, занимательным только для тех, кто заранее готов подчиниться правилам игры, всем ее условностям, кто понимает, любит и увлекается тем родом упражнений, который поддерживается данным спортом. Символисты, акмеисты, футуристы, футболисты, хоккеисты, шахматисты... в конце концов весь вопроо сводится только к победе над теми или иными трудностями. . . / 3 0 / и в графоманском цикле куплетов Сергея Сокольского «В защиту барышень», в котором, между прочим, возникает и английская тема. Здесь рассказывается о том, как некий русский кавалер пытается обольстить английскую барышню, бредящую «голом и футболом»/ 3 1 / , да только ему это не удается. В отместку футболист в куплетах Сокольского описывается как существо еще менее привлекательное, чем футурист (низшая степень падения по законам массовой поэзии того времени): Будь ты глупым футуристом; Будь ты даже футболистом; Б у д е ш ь т ы е й Пу ш к и н а м и л е й .
/32/
Завершается стихотворение проклятьями Бетти и в ее лице — всей увлеченной спортом британской нации: Т а к бу д е т с п о р т а ! К а к о г о ч е р т а Я к англичанке, дурень, лез; К а к бу д т о б а б ы в Р о с с ии с л а б ы , Х о т ь и н е з н а ю т с л о в а « j e s » . П р о щ а й т е , Б е т т и ! в с в о е м к у п л е т е В а м , с п о р т ив н ы й б е с , На любовном поприще желаю Чи р е й н а н о с ! « O j e s » !
/33/
С «гимназическими» «британские» мотивы скрещены в стихотворении «Футбол» юного поэта-дилетанта Виктора Константиновича
26-27
Кальяна (или Кальян), помещенном в его книге 1914 года: О д н а иг р а а н г л и й с к а я В Р о с с и ю к н а м п р и ш л а И молодежь российская Ее переняла. « Фу т б о л о м » н а з ы в а е т с я Игра та расчудесная Мя ч о м в н е й в с е к и д а ю т с я В в о р о т а о ч е н ь т е с н ы е ; Ф о р в а р д ы и х а вб э к и , У ч а с т н и к и иг р ы Г о л ь к и п е р ы и б э к и Их защищать должны. В о т в э т о м з а к л ю ч а е т с я В с я с у т ь иг р ы в ф у т б о л . Причем всяк раздевается Т а к , ч т о ч у т ь - ч у т ь н е г о л . Игра эта заморская К н а м б ы с т р о п р иви л а с ь И молодежь заправская Е й с и л ь н о ув л е к л а с ь . И к н а м т е п е р ь в ги м н а з и ю О н а у ж з а п о л з л а . Т а к т о ч н о ж е , к а к в А з и ю З а р а з н а я ч у м а
/34/.
Британская тема возникает в этом и в некоторых других стихотворениях о футболе не только прямо («Одна игра английская...»), но и через смакование английских словечек — футбольных терминов («Форварды и хавбэки / .../ Голькиперы и бэки»). Сравните в стихотворении «Теннис» (1916) Владимира Палея: « P l a y ? » — « R e a d y ! » — И л е т и т ч р е з с е т к у б ы стрый мяч.
Л ю б л ю я h a n d i c a p и о ч е н ь с т р о ги й match
.../35/
Еще один ключевой для ранних русских стихотворений о футболе мотив, отчетливо звучащий в стихотворении Кальяна, — это мотив наготы спортсменов («Причем всяк раздевается / Так, что чуть-чуть не гол»). Этот мотив почти никогда не окрашивался у отечественных авторов игриво-эротически. Среди редких исключений — небольшой фрагмент жанровой сценки, помещенной в «Осколках» в 1915 году: Зрители кричат: — Гол! Гол!!! Жена неизвестного в фуражке спрашивает у мужа: — Это которого же они голым-то называют? Они все, кажется, полуголые! — Не знаю! — недовольно отвечает муж ... У одного из играющих белые трусики все в грязи на задней части, потому что во время игры он свалился и сел на грязное место. Не замечая этого, какая-то барышня кричит ему, когда он пробегает мимо: — Вася, Вася! Не ударьте лицом в грязь! — Довольно того, что он задом в грязь ударился! — острит кто-то со стороны. — Зачем же еще и лицом! Барышня, увидев, что футболист, действительно, в грязи прижимает к своему лицу платок и приткнувшись лицом к себе в колени, покрасневши не может сдерживать хохота / 3 6 / . Упомянем также о стихотворном фельетоне С. Фруга «От маскила до футболиста», в котором дед-иудей о тоской взирает
28-29
на «безрукавку и голые коленки» отбившегося от рук внука-футболиста / 3 7 / . Гораздо чаще нагота и атлетическое сложение спортсменов / 3 8 / служили для авторов, писавших о футболе, поводом к сопоставлению современности о античностью. Это могло быть сделано от противного, как в не слишком остроумном стихотворении сатириконца Евгения Хохлова «Олимпийское». Гармонично сложенные эллинские спортсмены тут противопоставлены убогим современным «клеркам из Лондона» (еще одно преломление британской темы): Г д е - т о в Г р е ц ии , и м н о г о л е т н а з а д , Жи л и ю н о ш и п р е к р а с н ы е , к а к б о ги , Жи л и д е ву ш к и п р е к р а с н е е н а я д , Жи л и в е с е л о , н е в е д а я т р е в о ги . Разве нужно непременно знать, Ч т о ч и т а л к о г д а - т о в И л о в а й с к о м , Е с л и в д р уг з а х о ч е т с я иг р а т ь , И п р е д а т ь с я н а л у ж а й к е п л я с к а м ? ! Б ы т ь м о гу ч и м л о в к и м , т о ч н о т иг р , Об н а ж и т ь и г р у д ь , и т о р с , и р у к и . П о з а б ы т ь с я в х м е л е бу й н ы х иг р , Н а т я н у т ь с т р у н у в у п р уг о м л у к е ? ! В д р уг з а х о ч е т с я к а к о й - т о к р а с о т ы , К р а с о т ы в с в о е м уб о г о м т е л е ? ! Э т о в с е п р е к р а с н ы е м е ч т ы , Э т о т о , ч е г о б ы м ы х о т е л и . К л е р к и з Л о н д о н а т е п е р ь ф у т б о л ь н ы й б о г , С н и м е т г д е - н ибу д ь в уб о р н о й б р ю к и , И о бу е т с я в с м е ш н о й б о л ь ш о й с а п о г , И какие-то нацепит штуки. П р о з ву ч и т с е р е б р я н ы й с ви с т о к , К л е р к н а т я н е т ( о т в е р н и т е с ь , б о ги ! ) , Т р и к о т а ж н ы й ф иг о в ы й л и с т о к , Н а с в о и м о з о л и с т ы е н о ги . И запрыгает футбольный Аполлон, ( К а к у й т и о т э т о й с т а р о й м е р к и ? ) , А з а н и м т а к и е ж е , к а к о н ,
К р ив о н о ги е и ж и л и с т ы е к л е р к и . Я не знаю, что такое красота, Н о л ю б л ю у п р уг о с т ь в гиб к о м т е л е . . . Э т о в с е п р е к р а с н а я м е ч т а , Э т о т о , ч е г о б ы м ы х о т е л и
/39/.
Процитируем также отрывок из иронической миниатюры, напечатанной в «Осколках» в 1915 году: С наступлением весны, вместе о мухами, ожили и наши футболисты. У футболистов почему-то есть пристрастие к громким названиям. Есть футбольный кружок «Триумф», есть «Гладиатор», есть «Победа». Говорят, что нарождаются еще кружки «Гром и молния» и «Фурор». Однако среди гладиаторов есть такие гладиаторы, у которых рост не больше полтора аршина, а ножки тоненькие, как макароны. Впрочем, и то сказать, какие же гладиаторы могут народиться в холодном климате северной столицы? «Триумф» также напоминает древний Рим, где победители въезжали на триумфальной колеснице, под триумфальные ворота, увенчанные лавровыми венками. Но ни у одного триумфатора из «Триумфа» мы не видели на голове лаврового венка. Может быть потому, что лавровый лист продается в лавках уже высушенный, вместе о перцем? / 4 0 / Однако современность могла уподобляться античности и вполне всерьез, как это было сделано в восторженных стихотворениях о футболе двух одесситов — А.М. Барановского и А. Кранцфельда, датированных одним и тем же, 1913-м, годом. У Барановского ярко проявилась еще одна особенность, присущая многим футбольным стихотворениям, — репортажность, привязанность к определенному матчу между двумя конкретными клубами. Точная датировка, совсем по-журналистски выставленная под «поэтическим репортажем» Барановского (12 октября 1913г.), дает нам возможность установить, что в стихотворении рассказывается о той же игре, отчет о которой был помещен в номере «Одесских новостей» от 13 октября 1913 года. Вот полный тест этого короткого отчета:
30-31
Третьего дня состоялся футбольный матч между одесской краевой футбольной командой «Стелла» и гимназической командой Аккермана «Террор». Матч привлек много публики. Результат матча 6: 0 в пользу одесской футбольной команды «Стелла». Заметно хорошая была игра из одесских футболистов и форвардов: С. Койфмана, К. Бланкмана и А. Слепого. Из хавбеков выделялся В. Гнатовский. Красиво играли беки: Д. Коган и Г. Шекер. Со стороны аккерманцев выделялся игрой — голкипер Маньковский. Реферировал матч — Кауфман / 4 1 / . А вот утешительный для гимназистов из Аккермана «репортаж» Барановского, завершающийся возвышенным античным уподоблением: Фу т б о л , ф у т б о л ! Вот первый гол В з л е т а е т вв ы с ь . Гордись, гордись Чьей силы дар Н о ги у д а р Опасность отвратил, Когда от сил Отстав, он мяч О п е р е д и л и в с к а ч ь По мятой зелени Ег о к т е н и П р о т ив н и к а п у с т и л ! Ру к о п л е с к а н ь я . Похвальные желанья Первым быть И х м о л о д а я п р ы т ь Высказывает прямо, И о т р о к и у п р я м о О с п а р ив а ю т ш а р , Пока вечерний пар Их крепких ног Не скрыл. Итог Су д ь е ю о г л а ш е н ;
Фи н а л а з в о н . . . Т а к о т р о к и м и л ы , К о г д а в п ы л и Под зноем Н е с у т с я р о е м И м ч и т, к а к ко н ь, Их молодой огонь! З а б ы в и « Я т ь » « К о л ы » и « Пя т ь » , В о с т о р ж е н н о о н и с ия ю т , Пред зрителем мелькают То сине-белым, Т о я р к о - к р а с н ы м Одежды цветом... Т о г д а п р ив е т о м Д а л ь н и м Ри м а И х б е г а к а ж е т с я к а р т и н а
.../42/
Элементы репортажности содержит и стихотворение «Футбол» Александра Кранцфельда: в нем названы имена двух известнейших одесских игроков, Джекобса / 4 3 / и Дыхно, как раз в 1913 году приведших сборную Одессы к первому месту в чемпионате России / 4 4 / . В третьей строфе стихотворения Кранцфельда современные футболисты, как и у Барановского, преображаются в античных спортсменов, только не в римлян, а в эллинов:
ФУТБОЛ Р. М.
Т е л а у п р уги , д ви ж е н ь я б ы с т р ы , В порывах мощных поет весна. И к а ж д ы й в о з г л а с , к а к бу д т о в ы с т р е л . Тол п а т р е п е щ е т, тол п а п ь я н а. Под ярким небом крик одобренья, К р и к п о р и ц а н ь я с л и л и с ь в о д н о . З д е с ь в с е в э к с т а з е , з д е с ь в с е в г о р е н ь и : «Поддай-ка Джекобс! Урра, Дыхно!..»
32-33
В с я в би р ю з о в о й о п р а в е з е л е н ь . В прозрачный купол уходит мяч. Н а д м яг к и м п о л е м , г д е о ж и л э л л и н , К м я ч у т а к б л и з к о л е т а е т г р а ч . Тол п а р о коч е т, за л и та сол н ц е м, Зв е н я т у д а р ы м о гу ч и х т е л . У л ы б к и ж е н щ и н г о р я т ч е р в о н ц е м Т о м у , к т о м о л о д , к р а с ив и с м е л
.../45/
Как видим, и в стихотворениях 1910-х годов футболисты порою изображались любимцами женщин. Существенная разница между стихотворениями Барановского и Кранцфельда, на которую мы бы теперь хотели обратить внимание, состоит в том, что в первом случае внимание автора было сосредоточено прежде всего на игроках; во втором — почти в равной степени и на игроках, и на зрителях. Выбирать между динамичными портретами отдельных игроков, групповым портретом футбольной команды и/или зарисовками собравшейся на стадионе публики будут впоследствии почти все поэты ХХ века, взявшиеся за «репортажи» о футболе (серьезные коррективы в эту альтернативу внесут трансляции по радио, а затем — показ матчей по телевизору). Кроме того, в фокусе внимания авторов стихотворений о футболе часто будет оказываться судья со свистком (сравните в стихотворениях В. Королева, Е. Хохлова и А. Барановского, полностью приведенных нами выше). Омонимическое соответствие — футбольный судья и судья, выносящий юридические приговоры, — тоже сохранит свою актуальность. Сравните о обыгрыванием этой ассоциации в юмористической сценке «На “футболе”» 1915 года: Простая женщина говорит своему мужу в рыночной фуражке: — А чего же этот свистун со свистком только бегает и ни разу мячика не ударил?.. — Это у них мировой судья... — На случай драки?
— Понятное дело... В азарте того и гляди один другому по морде смажет! Сейчао он их в будку судить поведет... — А свистит-то он чего же? Подбадривает? — Просто предостережения делает: заметит, что кто-нибудь кулаком замахнулся — сейчао и свистнет сам, чтобы тот по физиономии другому не свистнул! Видишь, в наказание и игра снова начинается... — Ничего подобного, — важно возражает неизвестному маленький гимназист, — «рефери» дает свисток, когда «аут» бывает, или «офсайд», или «пендель». . . / 4 6 / Однако еще большее внимание в русских стихотворениях ХХ века о футболе будет доставаться игроку о амплуа, в поэтических текстах 1910-х годов особенно не выделяемому, — голкиперу. Абсолютно не задействованным в стихотворениях 1910-х годов остался и потенциал, содержащийся в сравнении футбольная борьба — политическая борьба, который в советской поэзии, разумеется, заработает о полной отдачей. Впрочем, примеры подобных аналогий можно отыскать в сатирической публицистике второй половины 1910-х годов, в частности, в миниатюре Ефима Зозули «Дети» 1917 года: В саду играют дети. В футбол. Большой коричневый мяч, обтрепанный, покорный, пыльный, похожий на лысый череп уличного индусского мудреца, устало катится по песку и взлетает от бешеных толчков. Играющих шесть-восемь. Я сижу на скамье о газетой в руках. Читать не могу, — тяжело и тошно. Остается — смотреть на детей. Смотрю. В центре играющих смешной полный мальчишка, лет девяти, в морской фуражке о позолоченной надписью: «Геркулес». Его игра невольно вызывает улыбку. Он стоит все время, широко расставив ноги, и важно ждет приближения мяча. Но когда мяч стремительно летит пря-
34-35
мо на него, — он пугается, нагибается, беспомощно топчется на месте и, в конце концов, мяч достается другим. Когда же ему удается словить мяч, он совершенно спокойно берет его и с видом собственника уходит в сторону. — Да скорее, ты! Чего заснул! Но он не торопится. Крепко держит мяч. Наконец, под влиянием окриков, бросает его, конечно, криво и нелепо, и мяч летит в кусты. Газетные слова и понятия прочно засели во мне, и я смутно думаю, что этот мальчик — кадет. Ведь кадетизм, как и большевизм, как и другие политические течения — сидит в глубине человеческой души, сидит о самого рождения. Я думаю, это бесспорно. И почему-то начинаю чувствовать ненависть к этому толстому мальчишке о самодовольной физиономией и осторожной игрой. В его движениях, — я вижу кадетскую тактику, в его возгласах, — слышу кадетские речи, и это смешит меня. Конечно, среди играющих есть и «большевик». Вот он: худой, крепкий, длинноногий, о поясом в руках, о фуражкой на затылке и расстегнутым воротом курточки. Мяч летит в пяти саженях от него и высоко летит, но «большевик» прыгает, как воробей, прыгает, тянется к нему руками и ни минуты не отдыхает. И, — смотрите! — как он горит, когда мяч на минуту попадается к нему в руки. Он размахивается, так, точно собирается полететь вместе о ним, затем толкает мяч одновременно и ногой и рукой, и еще бежит за ним, и дико кричит и, наконец, теряет равновесие от пылких движений. Я вижу, — совершенно отчетливо вижу, — этого мальчика выросшим. Вот он в цирке «Модерн» произносит большевистскую речь. Те же движения, что и тут, то же искаженное от страсти лицо... В конце концов, это занятие меня увлекает, и я начинаю
отыскивать среди детей не только партии, но и отдельных деятелей. Вот, например, этот маленький мальчик в тяжелых длинных брюках о выпученными испуганными глазами, который стоит в стороне и наблюдает, — это Бурцев. Прирожденный Бурцев. Не сомневаюсь, что если подойти к нему и спросить, он сразу укажет, кто здесь среди играющих о мячом, — провокатор. Но к счастью, никто этим не интересуется, и маленький Бурцев пока не у дел. А интересно, где же Керенский? Ведь Керенский должен быть! Он и есть. Вот он! Этот миленький худой мальчик в белых штанишках, о тонкой шеей, о благородным худым личиком, — это Керенский. Он весь в порыве, весь в горении. Он в центре, он впереди всех, он доброжелателен ко всем, он выше всех, и «кадет» и «большевиков», ему важно, чтобы летел правильно мяч, чтобы высоко летел... И он бежит по всем направлениям, вырывает у всех мяч почти из-под носа, бросает и опять бежит его ловить... Слюнявый мальчик на кривых ногах, почему-то о ключом в руке, стоит и ухмыляется. Его все радует: и беснующийся «большевик», и самодовольный, упрямый и никчемный «кадет», и «Керенский» и все остальные. Чему он ухмыляется, — неизвестно. Он не играет, но, когда около него падает мяч, он быстро ударяет его ключом, толкает ногой и убегает... Странная партия. Я очень затрудняюсь назвать ее, но знаю, что такая, безусловно, есть... Вдруг происходит заминка, появляется откуда-то сторож и гонит детей. — Уходите отсюда! Довольно! Нечего тут мячом! Публика жалуется. Чуть младенца, вон в той коляске, не задавили... Как сумасшедшие все одно, — разыгрались! Все стоят о раскрытыми ртами сразу в увядших позах. «Ка-
36-37
дет» оказывается за спиной у всех, и оттуда доносится его резкий голос: — Вы не имеете права. — Ну, забирайте мяч, живо! — говорит сторож, — тут не место для игры! «Большевик» хмуро, исподлобья смотрит на сторожа и вдруг кричит: — Мальчики! Да что его слушать! Давайте играть! И, по случаю «происшествия», бросает мяч не только при помощи рук, ног, всего туловища, но даже головы, так, просто, бросает мяч и отталкивает его лбом. Остальные дети окружили сторожа и галдят. «Керенский» хлопочет, убеждает, грозится... У «Бурцева» еще более выпучились глаза. Он внимателен до дрожи. Он знает, в чем тут дело. Но его никто не спрашивает, и он пока молчит. Но это не важно. Он потом, когда вырастет, напечатает всю историю. А тот, кривоногий, пользуясь суматохой, добрался до мяча и бьет его для чего-то изо всех сил ключом... И шпыняет ногами... Зачем?.. Милые дети! Я никогда раньше вам не завидовал, но теперь, не скрою, завидую! Какое счастье, какое великое счастье ждет вас, если бы вы знали! Когда вы вырастете, — Россия, надо надеяться, будет в таком положении, когда не нужны будут ни кадеты, ни всякие партии. Будут просто свободные граждане. И если б вы знали, какое это счастье, что в вао не проявится то, что в вао заложено! Ведь теперь так темно и скверно отчасти потому, что в ка-
ждом из нао все это проявляется... Не может не проявиться! Я вам очень завидую, дети! / 4 7 / Тропы (сравнения, метафоры и гиперболы), преображавшие мяч (тот предмет, на который во время матча обращают самое пристальное внимание игроки, судья и зрители), использовались в русских стихотворениях о футболе 1910-х годов на удивление скупо и редко. Но ведь именно подобные метафоры и сравнения меняли статуо футбольных стихотворений, привлекали к ним внимание всех читателей, а не только любителей малопопулярного тогда экзотического спорта. Это хорошо понимали три стихотворца-модерниста, разговор о которых мы приберегли под конец главы: Константин Липскеров, Валерий Брюсов и Осип Мандельштам. Константин Липскеров в стихотворении 1915 года заложил традицию уподобления футбольного мяча планете (и планеты — футбольному мячу). С некоторыми другими процитированными нами ранее футбольными стихотворениями его текст роднит античный колорит, введенный через мотив наготы (в двух финальных строках) / 4 8 / : Может быть, это только злые дети, З л ы е д е т и з л о г о б о г а П р и с е л и п о иг р а т ь н а м и н у т к у . О н и п о с т р о и л и з е м л ю и н е б е с н у ю д о р о гу , А м ы ж ив е м н а с в е т е И д у м а е м , ч т о э т о н е в ш у т к у . М о ж е т б ы т ь , к о г д а м ы л ю би м и н а м б о л ь н о , – Э т о т о л ь к о г о с п о д н и е д о ч е р и В о н з а ю т в н а о п о о ч е р е д и Полушутя, полуневольно Д л и н н ы е иг л ы , к о т о р ы м и О н и р а с ш ив а ю т п о л у н о ч и з в е з д о у з о р а м и . П о ч е м у ж е и н а м г о р е м и р а д о с т ь ю н е п о и грать немного? В е д ь к о м у - т о с м е ш о н н а ш с т о н и п л а ч . П о г л я д и т е н а л у н у. Разве это не футбольный мяч
38-39
Г о л о н о г о г о б о г а ?
/49/
В специально посвященном футболу стихотворении «У круглого камня» (1913), автором которого был Валерий Брюсов, вменивший себе в обязанность первым или, во всяком случае, одним из первых осваивать новые для русской поэзии темы, роль мяча отводится огромному финскому валуну: Б е л е я , н о ч ь п р и н и к л а к я х т е , Легла на сосны пеленой... Отава, Пейва, Укко, Ахти, Н е в а ш и л ь т е н и п р е д о м н о й ? Е с т ь с л е д н о ги н а к а м н е с т а р о м , Что рядом спит над гладью вод. Ту о н и ! т ы л и х и м у д а р о м Ег о о т б р о с и л о т в о р о т ! Б ы в а л о , в г р о з н ы е х а в т а й м ы , Н е с я г р а н и т н ы е ш а р ы , Сюда, на тихий берег Саймы, В ы в с е с х о д и л и с ь д л я иг р ы . Где ныне косо частоколом В д а л и о бв е д е н ы п о л я , Под вашим божеским футболом Д р о ж а л а д р е в н яя з е м л я . И г д е т е п е р ь с у р о в ы й ш к и п е р Ф а р в а т е р и щ е т м е ж д у с к а л , К о г д а - т о Ю м а л а - г о л к и п е р Ли ц о о т п о т а о м ы в а л . Б ы л ы е м а т ч и п о з а б ы т ы , И в ы — л и ш ь т е н и в б е л о й м г л е , – Н о т я ж к и е м я ч и — г р а н и т ы Л е ж а т в в о д е и н а з е м л е .
2 9 мая 1 9 1 3 . В уоксенниска / 5 0 / Брюсов, конечно же, не упустил возможности обогатить свой поэтический словарь новыми, почерпнутыми из тогдашнего спортив-
ного лексикона существительными: «хавтаймы», «голкипер», «матчи», да и само слово «футбол». Три из них («хавтаймы», «футболом» и «голкипер») он еще и зарифмовал — впервые в истории русской поэзии — и наверняка тоже поставил себе это в заслугу. Неброско противопоставляя свой текст еще только складывавшейся, но уже влиятельной традиции, Брюсов отказался от британского антуража. А классической (древнегреческой или римской) античности он предпочел декорации из «Калевалы», то есть, если так будет уместно выразиться, — из античности финской. Совместить картину игры футбол о эллинскими мотивами Брюсов позволит себе гораздо позднее, в одной из строф послания «Максимилиану Волошину» (1924): В расщепы гор вложил ты халцедон, И а м е т и с т , и с е р д о л и к , — н о и м и , Тв о е й в о л ш б о й , г р е м и т л и ш ь П о с е й д о н , И г р а я в м я ч с о с к а л а м и н а ги м и
/ 5 1/ .
Но ведь и футбольная тема к этому времени утратит значительную долю своей новизны. Возвращаясь к перечислению сравнений, метафор и гипербол мяча в русской поэзии начала ХХ века, напомним, что в одном из двух опубликованных в 1913 году футбольных стихотворений Осипа Мандельштама мячу была уподоблена отсеченная человеческая голова. Два мандельштамовских «Футбола» должны быть поставлены в связь о теми его стихотворениями 1913 года, в которых интенсивно осваивалась злоба тогдашнего дня. В этих стихотворениях упоминались или подразумевались гибель «Титаника», небоскребы, кинематограф, теннис, бокс, поло, крокет, американский бар... С одной стороны, в мандельштамовском увлечении современностью можно было бы усмотреть следование принципам акмеизма, провозгласившим приоритет посюстороннего и сиюминутного над мистическим и вечным. С другой стороны, должнó быть учтено то обстоятельство, что большинство стихотворений о злободневности Мандельштам не включил в свою итоговую акмеистическую книгу «Камень» (1915). Следовательно, в этих стихотворениях будет правомерно увидеть попытку реализации иной, не акмеистической программы. Осторожно нащупывая сразу несколько путей
40-41
своего возможного поэтического развития, Мандельштам, по-видимому, учитывал опыт Петра Потемкина, в чьих стихотворениях виртуозное владение модернистской техникой было поставлено на службу ходовым темам русских юмористических и массовых журналов. Не случайно один из вариантов своего «Футбола» наш поэт опубликовал в непритязательном журнале «Златоцвет», а второй — и вовсе в «Новом сатириконе», так что на оба его стихотворения легла густая тень от тех фельетонов о футболе, которые обильно цитировались нами выше. Вот вариант «Златоцвета»: Рассеен утренник тяжелый, Н а б о с у н о гу д е н ь п р и ш е л ; А н а д в о р е в о е н н о й ш к о л ы И г р а ю т м а л ь ч и к и в ф у т б о л . Чу т ь - ч у т ь н е л о в к и , м е ш к о в а т ы — К а к п о д о б а е т в и х л е т а , — К т о м я ч т о л к а е т уг л о в а т ы й , Кто охраняет ворота... Л ю б о в ь , о х о т н и ч ь и п о п о й к и — В с е в бу д у щ е м , а н ы н е — с к о р б ь И в с к а к ив а т ь н а ж е с т к о й к о й к е , Чу т ь с в е т , п о д б а р а б а н о в д р о б ь ! У в ы : н и м у з ы к и , н и с л а в ы ! Т а к , о т з а р и и д о з а р и , В с и л к а х н а у к и и з а б а в ы Т о м я т с я д е т и - д и к а р и . Осенней путаницы сито. Д е р е в ь я м о к р ы е в з о л е . Му н д и р о б р ы з г а н . Г р у д ь о т к р ы т а . Околыш красный на земле
/52/.
А в о т в е р с ия , н а п е ч а т а н н а я в « Н о в о м с а т и риконе»: Телохранитель был отравлен.
В н е р а в н о й би т в е и з н е м о г , Об е з о б р а ж е н , о б е с с л а в л е н Фу т б о л а т о л с т о к о ж и й б о г . И о легкостью тяжеловеса У д а р ы о т бив а л б о к с е р : О , б е з з а щ и т н а я з а в е с а , Неохраняемый шатер! Д о л ж н о б ы т ь , т а к т о л п а с г р у д и л а с ь , К о г д а , м у ч и т е л ь н о - ж ив а , Н е д о п ив к уб к а , п о к а т и л а с ь К н о г а м т у п а я г о л о в а . Неизъяснимо лицемерно Н е т а к л и к о н ч и к о м н о ги Над теплым трупом Олоферна Юдифь глумилась...
/53/
Предшествовал же обоим «Футболам» вариант, оставшийся в черновике: Рассеен утренник тяжелый, Н а б о с у н о гу д е н ь п р и ш е л ; А н а д в о р е в о е н н о й ш к о л ы И г р а ю т м а л ь ч и к и в ф у т б о л . Чу т ь - ч у т ь н е л о в к и , м е ш к о в а т ы — К а к п о д о б а е т в и х л е т а ; К т о м я ч т о л к а е т уг л о в а т ы й , Кто охраняет ворота. [ П о т е р я н п о я с , ш а п к а с би т а . Околыш на сырой земле. А д я д ь к и в е ч е р о м с е р д и т о Му н д и р у т ю ж а т н а с т о л е . ] Му н д и р о б р ы з г а н . Ш а п к а с би т а . Околыш красный на земле. А в п а р к е п у т а н и ц ы с и т о , Д е р е в ь я м о к р ы е в з о л е .
42-43
Г л у х а я би т в а з а к и п а е т : Н а м е с т е т о п ч у т с я и в о т Один мячом завладевает И к а к г е р о й в т о л п е ж ив е т . С у л ы б к о й т о н к о - л и ц е м е р н о й Н е т а к л и к о н ч и к о м н о ги Над головою Олоферна Ю д и ф ь г л у м и л а с ь [ и в р а ги ]
/54/.
Так же как Брюсов, Мандельштам во всех трех вариантах своего стихотворения отказался от самого легкого, напрашивавшегося пути — тема Англии не возникает у него ни разу / 5 5 / . Это было сознательное, продуманное решение, на что указывает, например, сопоставление стихотворений Мандельштама 1913 года о фрагментом о футболе из позднейшей мандельштамовской прозы «Шума времени» (1923): На Загородном, во дворе огромного доходного дома, о глухой стеной, издали видной боком, и шустовской вывеской, десятка три мальчиков в коротких штанишках, шерстяных чулках и английских рубашечках со страшным криком играли в футбол. У всех был такой вид, будто их возили в Англию или Швейцарию и там приодели, совсем не по-русски, не по гимназически, а на какой-то кембриджский лад / 5 6 / . Поскольку футбол в Советской России прижился хорошо, о его английских корнях в советской поэзии и прозе начала 1920-х годов было если не совсем, то почти совсем забыто. Соответственно, и Мандельштам мог спокойно позволить себе вспомнить об «английских рубашечках» и «кембриджском ладе» мальчиков из Тенишевского училища. Возможно, впрочем, и другое объяснение почти полного отсутствия специфически английских мотивов в двух мандельштамовских «Футболах»: эти мотивы уже были отыграны в его «Теннисе» и еще в одном стихотворении 1913 года, впоследствии напечатанном в «Новом сатириконе»:
СПОРТ Ру м я н ы й ш к и п е р б р о с и л м я ч т я ж е л ы й , И ч е р н и о н п о н р а ви л с я в п о л н е . П о т о м к и т о л с т о к о ж е г о ф у т б о л а — К р о к е т н а л ь д у и п о л о н а к о н е . Средь юношей теперь — по старине Цв е т е т п р ы ж о к и в ы п а д д и с к о б о л а , К о г д а с о й д у т с я в л е г к о м п о л о т н е О к с ф о р д и К е м б р и д ж — д в е п р и р е ч н ы х ш к о лы. Н о т о л ь к о т о т д е й с т ви т е л ь н о с п о р т с м е н К т о р а з о р в а л п е ч а л ь н о й ж и з н и п л е н : О н з н а е т м и р, г д е д ы ш и т ра д о с т ь , п е н я с ь . . . И детского крокета молотки, И с е в е р н ы е н а ш и г о р о д к и , И д а р б о г о в — в е л и к о л е п н ы й т е н н и с !
/57/
Мандельштам почти никогда не стремился избежать банальности любой ценой. Вот и в своих стихотворениях о футболе он не убоялся воспроизвести картинку, уже не раз и не два к тому времени описываемую в русских текстах об этом виде спорта: мальчики играют в футбол, позабыв об утомительной учебе. Другое дело, что у автора «Камня» речь идет о мальчиках из военной школы, то есть изящно и естественно соединяются друг о другом две темы, до этого развивавшиеся в футбольных текстах параллельно: школьного, гимназического детства и войны. А уже за военные образы второго варианта стихотворения и черновика к стихотворению цепляются ассоциации из иудейской античности: иудейка Юдифь после ночи любви отрезает голову ассирийскому полководцу Олоферну (См.: Иудифь 8:7). Уже из следующей главы этой книги читатель узнает, что список предметов, которыми можно играть в футбол, — от самых маленьких до огромных — в стихотворениях ХХ столетия будет вскоре и значительно расширен.
44-45
г
л
а
в
а
ii
«ЛИЦОМ К ФУТБОЛЬНОМУ МЯЧУ»: 19 2 0 - Е ГО Д Ы
4 6-47
В одном из номеров московских «Известий спорта» за 1924 год была напечатана следующая заметка: Сельсовет с. Михайловки отпустил комсомольской ячейке 25 пудов пшеницы; часть денег, вырученных за пшеницу, была истрачена на покупку литературы и футбольного мяча. Организовали команду и начали тренироваться. Молодежь валом повалила на лужайку — всякому хочется играть. Заворчали старики, но ребята мало обращают внимание на «старое поколение» и продолжают заниматься футбольной игрой / 5 8 / . Эта вполне проходная публикация, тем не менее, содержит два ключевых для футбольных стихотворений 1920-х годов мотива. Во-первых, мяч, купленный по решению комсомольской ячейки вместе о политической «литературой», свидетельствует о том, что футболу начинают придавать идеологическое значение. Во-вторых, футбол предстает здесь игрой «молодых», позволяющей провести четкую демаркационную линию между поколениями: пусть старики сколько угодно ворчат, юные комсомольцы все равно будут выходить на поле и отдавать силы борьбе за мяч. Поэтическая параллель к заметке безвестного ставропольского корреспондента легко отыскивается во второй главе поэмы «Комсомолия» (1924) одного из самых популярных авторов той эпохи — москвича Александра Безыменского. Там среди главных задач, стоящих перед юным поколением в советской деревне, наряду о организацией библиотек и борьбой о представителями враждебных отживших классов, возникает и мотив футбола: К л уб н а д о , с ц е н ы и ш к о л ы , п а р у д е с я т к о в к р у ж к о в , биб л и о т е к и
...ф у т б о л ы ...
Выборы — гнать кулаков
.../59/
Процитированные строки весьма характерны для интересующего нао сейчао десятилетия. Прочитав насквозь советские стихотворения о спорте 1920-х годов, мы легко убедимся в том, что футбол в них неотделим от магистрального сюжета эпохи: борьба между старым и новым за ценности нового мира. Не случайно главный
48-49
советский пересмешник Александр Архангельский в пародии на стихотворение все того же Безыменского «О шапке» зарифмовал название молодой игры о названием организации, объединившей юное поколение в борьбе за новые идеологические ценности: И когда катаюсь на лыжах, И к о г д а иг р а ю в ф у т б о л , М н е в с е г о с о г л а с о в а н н е й , б л и ж е Этот самый Мой Комсомол
/60/
А вот как сюжет о битве старого и нового, борьбе за «молодость мира» излагается в повести Юрия Олеши «Зависть» (1927) (о развернутом футбольном эпизоде которой речь у нао еще впереди): О, как прекрасен поднимающийся мир! О, как разблистается праздник, куда нао не пустят! Все идет от нее, от новой эпохи, все стягивается к ней, лучшие дары и восторги получит она. Я люблю его, этот мир, надвигающийся на меня, больше жизни, поклоняюсь ему и всеми силами ненавижу его! Я захлебываюсь, слезы катятся из моих глаз градом, но я хочу запустить пальцы в его одежду, разодрать. Не затирай! Не забирай того, что может принадлежать мне. . . / 6 1 / Соответственно, тема юношеской удали игроков / 6 2 / , прямо или косвенно противопоставленной старческой немощи тех, кто был вытеснен ими за пределы поля, выдвигается на первый план в очень многих футбольных стихотворениях. Но этого мало: именно метафора юности связывает самые разные, порой весьма далекие друг от друга мотивы футбольной поэзии 1920-х годов: юные футболисты, захваченные юной игрой, которая выражает дух нового, юного мира и устремлена в будущее, — таков этот общий знаменатель. Восприятию футбола в 1920-е годы свойственно прежде всего восхищение или возмущение его новизной — это молодой вид спорта. Характерны, например, как заголовок одной из сатирических заметок в газете «Красный спорт» (1924) — «Новая болезнь», так и ее содержание:
Из многих городов сообщают, что появилась новая странная болезнь. Заболевают главным образом мальчики и юноши. Заболевший не может спокойно видеть лежащий на земле круглый предмет или коробку из-под папирос, спичек и т.п., сейчао же начинает ударами ноги «вести» ее перед собой на протяжении многих кварталов, ничего не видя и не слыша кругом. Были уже случаи попадания под автомобиль, трамвай и т.п. Врачи очень обеспокоены, так как болезнь, по-видимому, заразная и развивается о поражающей быстротой / 6 3 / . Важно, что даже в этом не слишком остроумном фельетоне отчетливо обозначаются два смежных мотива эпохи: за первым мотивом — молодости и новизны(«появилась новая странная болезнь», «заболевают главным образом мальчики и юноши», «развивается с поражающей быстротой») закономерно следует второй — необходимости учета и контроля, присмотра за молодой стихией (шутливо-тревожное «из многих городов сообщают...» и «врачи очень обеспокоены...»). Метафора «футбол — болезнь» здесь совсем не случайна — в 1920-е годы это своего рода клише: в газетах все чаще диагностируют «футболоманию» / 6 4 / и сообщают о заболевших «эпидемической болезнью — футболом» / 6 5 / , Владимир Маяковский выстраивает одно из двух своих стихотворений, посвященных Спартакиаде, на метафоре «повальной болезни», а в стихотворении «Азбука физкультуры», подписанном псевдонимом «Старт», Москва названа «очагом “физкультболезней”» / 6 6 / . Но, разворачивая эту метафору, газетные поэты и фельетонисты вовсе не призывают лечить «новую болезнь» или тем более искоренять ее; футбол понимается как «болезнь роста», эксцесо становящейся юной силы, которую надо должным образом организовать и направить в нужное русло. «Болезнь роста» не обходится без разнообразных комических нелепостей — первые шаги всегда вызывают смех. Неудивительно поэтому, что в начале 1920-х годов на непривычное увлечение молодежи весьма охотно откликались низовые жанры / 6 7 / . Вот, например, грубо подделывающаяся под деревенский тон частушка, озорной эффект которой возникает из столкновения про-
50-51
сторечного «теперя» о варваризмом «кикать», да еще о почти скатологическим каламбуром: С о т н и л е т в а р и л и п ив о , Д р а к и б ы л о вв о л ю , А т е п е р я р я д о м о н ив о й « Ки к а е м » н а п о л е
/68/.
Однако чаще всего объектом насмешек частушечников становились не футбольные термины, а непривычно вольный внешний вид спортсменов. «Крестьяне того или иного села могут еще относиться отрицательно к обычным для города физкультурным костюмам... так как они еще недостаточно распропагандированы», — наставлял физкультурников-активистов корреспондент столичного спортивного журнала А. Губарев / 6 9 / . Результат такого «отрицательного отношения» — неумело пародические «Физкульт-частушки» (1925), которые потешались над абракадаброй спорта в деревне: А м о й м и л ы й в с е м н а с м е х Все сымает догола, Чу т ь з а т к н е т т р я п и ч к о й « г р е х » , Х о д и т « м а т ь в ч е м р о д и л а » . Ч т о у ж н о н е ч а з а б а б ы ! С т о й н е д е л и , о п я т н и ц ы , Б р о д я т в т р у с и к а х к а к и х - т о . — Экие проказницы!..
/70/
Еще один пример такого же рода — частушки В. Шлезингера «Бедные спорт-жены» (злополучный футбольный термин «кикать» обыгрывается и в них): Хоть шла замуж без неволи, В с е ж п р и ш л о с ь п о к а я т ь с я — Мой миленок на спорт-поле Д е н ь и н о ч ь л яг а е т с я . . . Д о м а в л ю л ь к е р е бя т е н о к
Б ес п о ко й н о п и к а е т, — Ог о л и л с я м о й м и л е н о к , П о в о р о т а м « к и к а е т »
...
Н а ч а л с я с е з о н о п я т ь , Дело позабыто; Н а д о т р у с и к и с т и р а т ь — П о л е з а й в к о р ы т о . Н е т о б е д о в у ж д а в н о , Экономим ужины... У миленочка зато Т р у с и к о в т р и д ю ж и н ы . К т о б п о д у м а т ь т о л ь к о м о г ! Мать недаром хнычет: «Годовалый мой сынок Л ю л ь к у н о ж к о й т ы ч е т ! » В и ж у м и л о г о м е л ь к о м , Опустились руки... Со спортсменом-муженьком Пропадешь от скуки
/ 7 1/ .
В этих и приведенных выше частушках «смешное» слово «трусики» добавляет в текст фривольности, еще допустимой в относительно либеральных 1920-х. Но со спортивными трусами, очевидно, в те годы было совсем не так просто, как в газетных частушках: в некоторых тогдашних репортажах о спорте, а затем и в воспоминаниях говорится как раз о катастрофической недостаче формы и инвентаря, симптоме общей бедности советского быта. Приведем здесь напечатанный в «Красном спорте» в 1926 году рассказ ребят из поселка Ибреси Батыревского уезда Чувашской АССР, выбравшихся на областное спортивное соревнование: Когда мы, по приезде на олимпиаду, очутились на воле, то мы оказались по сравнению о городскими спортсменами какими-то жалкими беспризорниками; на нао висели оборванные трусики, а из ботинок (бутц у нао не было)
52-53
выглядывали голые пальцы. . . / 7 2 / «Снабжать... физкультурников предметами узко-личного потребления (туфли, майки, бутцы)» / 7 3 / государство отказалось в 1925 году, но сложности о экипировкой преследовали футболистов на протяжении всего десятилетия, причем не только в сельской местности, но и в городах. Николай Старостин вспоминал о возникшей в 1923 году команде «Красная Пресня»: Весь наш, о позволения сказать, бюджет зависел от продажи билетов. В клубе каждому выдавали по одной футболке на год, и мы берегли ее, как святыню. Остальное снаряжение приходилось покупать самим / 7 4 / . Проблема «снаряжения» отозвалась хореической скороговоркой в рекламном стихотворении ленинградского рабочего Миши Л., написанном в тоне еще одного низового жанра — эстрадных куплетов: «Красный Спорт» вышла газета, Вы послушайте совета: Каждый должен ее знать, В ы п и с а т ь и п р о ч и т а т ь . Про футбол хочешь узнать, К т о к о г о в ы з в а л иг р а т ь , К т о к о м у н а би л г о л е й , «Красный Спорт» читай скорей. Чтобы знать где есть дешевка И н у ж н а т е б е с н о р о в к а – Б у ц ы , м я ч — в с е п е р в ы й с о р т – Т ы н а й д е ш ь в г а з е т е « С п о р т »
/75/.
За такого рода стихотворными курьезами стоит нечто большее: в «мелочах» эпохи, в остротах насчет «трусиков» и буто угадывается серьезная тема — борьба за новый быт. Одним из многих ответвлений этой темы становится мотив обустройства «молодого» футбольного хозяйства, разворачивающийся в самом бойком жанре
первого советского десятилетия — в стихотворном фельетоне. Занимая как бы следующую после частушек и куплетов ступень на поэтической лестнице поэзии 1920-х годов, он претендует на особую, организационную и контролирующую, роль в общественном строительстве. Фельетонные стихи той поры поистине вездесущи: для них нет мелкотемья и пустяков, они вмешиваются во все дрязги и откликаются на любую злобу дня. «Наивысший» предмет для стихотворного фельетона 1920-х годов — это чистка кадров; отсеивать старое и утверждать новое — именно к этому тематическому пределу стремится жанр. Такого рода стихотворение, подписанное псевдонимом «Топс», находим в журнале «Физкультура и спорт» (1929):
О ФУТБОЛЬНОМ РУКОВОДСТВЕ И КАДРАХ Когда хромает производство, М ы , г р о з н о с ж а в ш и к у л а к и , Сви р е п о к р о е м р у к о в о д с т в о , И в к а д р а х и щ е м г н о й н и к и . Т а к о й п о д х о д п о р а , р е бя т к и , И к футболистам применить, Чтобы футбольные порядки Х о т я б н е м н о ж к о и з м е н и т ь . Вот руководство. Посмотрите, К а к а я м и л а я с е м ь я : Д ь я ч о к — ф у т б о л ь н ы й п р е д с т а ви т е л ь , Церковный староста — судья. А в о т и « к а д р ы р я д о в ы е » : То есть лишенцы, торгаши, И б ы в ш и е г о р о д о в ы е . . . Короче — тоже хороши. С т а к и м и « к а д р а м и » к о м а н д а И д е т н а п о л е . Руг а н ь , м а т . . . И в с т р а х е п е р е д э т о й б а н д о й Д р ож и т с уд е й с к и й а п п а рат. Сви с т о к . Н а п о л е п о т а с о в к а .
54-55
С т р ибу н н е с е т с я : « Б е й ! » « Д а е ш ь ! » И «мастера» довольно ловко Н о г а м и л у п я т м о л о д е ж ь . П о с м о т р и ш ь — н е иг р а , а д р а к а , — Ни с м ы с л а в н е й , н и к р а с о т ы . А р е з у л ь т а т в « п р о ц е н т е б р а к а » , Д о с т иг ш е м к р а й н е й в ы с о т ы . П о р а з а д е л о в з я т ь с я д р у ж н о , И ч т о б ф у т б о л , к а к с п о р т , с п а с т и , Улучшить руководство нужно И ч и с т к у к а д р о в п р о в е с т и
/76/.
По логике этого стихотворения, беда футбольной организации заключается не столько в неспортивном поведении (это лишь следствие), сколько в засилье неизжитого старого мира — приспособившихся к новым порядкам церковников /77/ и «бывших городовых». Здесь легко прослеживается связь между классовой чуждостью (а следовательно, и политической отсталостью) футбольного руководства и вредительством дореволюционных «мастеров», которые не просто не хотят уступать дорогу юным, а прямо-таки воюют о ними — «ногами лупят молодежь». Фельетон Топса в полной мере пользуется привилегией жанра — возможностью апеллировать к властям и правом на масштабные обобщения: автор требует, чтобы методы спортивной политики не отставали от социально-экономических,а для этого предлагает «грозно сжать кулаки» и «искать гнойники». Но это «вершины» жанра. Типовые же стихотворные фельетоны 1920-х годов вовсе не гнушались разгребать авгиевы конюшни ежедневных футбольных проблем. Так, те болезни, что были приписаны Топсом влиянию старого мира, — брань и грубую игру — большинство фельетонистов диагностируют у самих юных. Действительно, редкий матч в это время проходил без «ругани и мата» — из всех спортсменов именно футболисты приобрели репутацию отчаянных сквернословов. «Если не хотите футбольных мячей, может быть, посмотрите образчики матов? — Этому, я полагаю, вы нао научить не можете...» — вот характерный для тех лет образчик «спортивного» юмора / 7 8 / ; «...посыпятся голы в ворота, в перемежку о “матом”», — вот типичное для того време-
ни описание футбольной игры / 7 9 / .Что до более серьезных проблем, то «резкая игра, а порой и недопустимая грубость» / 8 0 / в 1920-е годы были обычным и повсеместным явлением. «Почему вы не распустите вашу футбольную команду? — Эка хватились. Да она так распущена, что всесоюзный кубок распущенности займет», — иронизировал в 1926 году юморист из «Красного спорта» / 8 1/ : «Игра телом пришла на смену игре мячом...», — сетовал годом позже А. Зискинд / 8 2 / ; но и эти формулировки чересчур мягки для творившегося подчао на футбольных полях. «Драка», «побоище», «сражение» — едва ли не самые частотные метафоры, использовавшиеся в прессе тех лет для характеристики матчей. На этом фоне прозвучавший в 1922 году призыв М. Шимкевича не забывать о том, что «футбол считается культурным занятием, а не схваткой дикарей» / 8 3 / , выглядит язвительной насмешкой. Весьма показательно, что газетный фельетонист 1920-х годов не упустил первую же представившуюся возможность уравнять футбольную «схватку дикарей» и брутальный итальянский фашизм:
МУССОЛИНИ — ФУТБОЛИСТ Из Милана сообщают: для защиты чести Италии вратарем на ближайшем международном футбольном матче выступит сам Муссолини. В д н и б ы л ы е — ж у р н а л и с т , После — вешатель, громила, А т е п е р ь , н е п р а в д а л ь , м и л о , Му с с о л и н и — ф у т б о л и с т ! Е с л и в с т а н е т , к а к б а н д и т , О н о д уби н к а м и в в о р о т а , Я с н о — г о л н е бу д е т вби т , Жи т ь - т о к а ж д о м у о х о т а !
/84/
Все это, понятное дело, давало богатую почву для прикладной сатирической поэзии / 8 5 / .
56-57
В стихотворении, опубликованном в «Красном спорте» под псевдонимом С. Б., недвусмысленное предостережение нарушающим правила игрокам преподносится в форме игры словами:
ОКО ЗА ОКО За избиение футбольного судьи приговорены к трем месяцам условно братья Троицкие.
( И з газет )
А х , в ж и з н и в с е и м е е т л о ги к у с в о ю . И в с е п о д ч и н е н о з а к о н а м о д н о р о д н ы м . . . П о п р о бу й - к а п о би т ь ф у т б о л ь н о г о с у д ь ю Ответишь все равно перед судьей народным
.../86/
С о о т в е т с т в е н н о , и г а л е р е я с а т и р и ч е с к и х п е р с о н а ж е й в 1 9 2 0 - е г о д ы п о п о л н я е т с я и з би т ы м , п о к а л е ч е н н ы м ф у т б о л и с т о м : « Фу т б о л и с т я » , — в р е т С е р е ж а . Кто ж поверит д ураку: Си н я к о в в е д ь н е т н а р о ж е , Д а и н о о н е н а б о к у
.../87/
Как известно, в одном из вариантов «Футбола» (1913) Осипа Мандельштама вслед за футболом упоминался боко / 8 8 / — теперь грань между ними то и дело размывается, как в одном из стихотворений А. Копьевского: Универсальные физкультурники дисквалификация футболистов. Во время футбольного матча третьих команд «Пролетарской кузницы» и «Красной Пресни» произошла драка между игроками «Пресни» — В-вым и «Пролетарской кузницей» – Т-вым. Дисциплинарная комиссия московского губернского совета физкультуры, рассмотрев этот случай, дисквалифицировала обоих игроков до 1 мая 1926 года. Данная дисквалификация касается всех видов спорта. Вы твердите, что «подрались», Ну , а м ы п р и з н а т ь д о л ж н ы —
Фи з к у л ь т у р е в с е ж о с т а л и с ь Д о к о н ц а о н и в е р н ы : Вариаций физкультурных П е р е д н а м и р я д п р о ш е л : И х ф у т б о л д о в о л ь н о бу р н ы й В б о к о т а к о й ж е п е р е ш е л . Потянуло после резко В спорт воздушный пареньков. З н а ч и т : в ы л е т е л и о т р е с к о м И з ф у т б о л ь н ы х иг р о к о в
/89/...
Сближение бокса и футбола весьма характерно для фельетонной продукции тех лет: не менее грубый, чем бокс, футбол представляется столь же опасным. Помни, братцы, на снарядах Виртуозом быть не надо, — Ля п н е ш ь с я о б п о л Х л е щ е , ч е м в ф у т б о л
/90/.
Из этих строк видно, что именно футбол в 1920-е годы начинает устойчиво ассоциироваться о травмами. Окончательно разрешить наболевший вопроо о его вреде так и не удалось / 9 1 / , тем не менее факты остаются фактами — в 1926 году «Красный спорт» сообщал: «На первом месте по количеству повреждений стоит футбол — 5% участников каждой игры. До 20 – 25% футболистов повреждают себе локоть и ноги. Причина — слабость защиты ног, недостаточная строгость судьи»/ 9 2 / . Список причин, впрочем, можно расширять до бесконечности: низкое качество футбольных площадок, если таковые вообще имелись (не случайно Николай Старостин в своих мемуарах называет «чудо-поле» / 9 3 / «главным богатством “Спартака”» / 9 4 / ), непрофессионализм игроков и почти повсеместное пренебрежение правилами, постоянные драки во время матчей. Это парадоксальным образом приводило к попыткам ограничить распространение «молодого» вида спорта именно среди детей и даже юношества. Так, автор опубликованной в «Красном спорте» в 1925 году заметки о красноречивым названием «Недопустимое явление» открыто выражал негодование по поводу вовлечения в футбольные битвы пионеров:
58-59
Панюшинские физкультурные организации еще бродят в потемках. Ничем другим нельзя объяснить то недопустимое явление, что в Панюшине существует футбольная команда, составленная из пионеров. Мало того, эта команда выступила против здоровенных парней из Лозовой. Сообщивший об этом товарищ спешит поделиться радостью: «мальчики выиграли 1 : 0». Вот уж, действительно, не ведают, что творят! / 9 5 / Как «недопустимым» для пионера «явлением», футболом (в характерной паре о боксом) возмущался и москвич Иван Молчанов в стихотворном фельетоне «“Спортсмен” Сеня»: Здорово, Сень! Откель, дружок? И что о твоим коленом?.. — Н е з а с т и ! Н ы н ч е в с п о р т к р у ж о к я з а п и с а л с я ч л е н о м ! С р а ж а л и с ь р а з а д в а в ф у т б о л д а р а з п я т о к н а б о к с е . Вот малость локоть подколол, д а ш и ш н а л бу и с п е к с я ! — П о с т о й , С е н е к ! Н е р ви с ь , п о с т о й , не мчись-ка без оглядки. Т ы п о с м о т р и н а л о б н а т в о й — на нем «шишей» десятки! А н а к о л е н и . . . Б р а т т ы м о й ! Да это ж безобразье! На них такой толстенный слой первостатейной грязи. Ах, Сеня, Сеня, можно ль так? Ту т н и п р и ч е м п о г о д а — о т « с п о р т а » э т а к о г о ш а г д о п о л н о г о у р о д а ! Оно, конечно... без колен н е д о л г о , н о п р о бу д е ш ь , н о . . . с л о м и ш ь г о л о ву , с п о р т с м е н , е е - т о г д е д о бу д е ш ь ? . . Х о т е л е щ е я п а р у с л о в С к а з а т ь « с п о р т ив н о - г л а д к и х » ,
н о м о й С е н ю х а б ы л т а к о в — С т р е л ь н у л в о в с е л о п а т к и ! И о в ы с у н у т ы м я з ы к о м , и з м а з а н н ы й и г о л ы й , он через чао летал комком, г о н яя с ь з а « ф у т б о л о м » ! . . Р е бя т а , в о т — п л о х о й п р и м е р , но есть примеры хуже... З а п о м н и к а ж д ы й п и о н е р : Н а м с п о р т з д о р о в ы й
н у ж е н !
/96/
Муки взрослого человека, необдуманно втянувшегося в страшную игру, весьма сходным образом описаны в юмористическом стихотворении Семена Бельского «Физкультура наизнанку». Герой этого стихотворения, мирный счетовод, «отвергнув от себя советы руковода», «самолично к выводу пришел, / Что следует ему приняться за футбол»: А н á ч а в ш и иг р а т ь , в м г н о в е н ь е о к а . Об р е л н а т е л е д в а к р о в о п о д т е к а , К т о м у ж е , о т у д а р а бу й н о г о м я ч а Контузию плеча
/97/.
Но и сам «буйный мяч» в целом ряде газетных стихотворений 1920х годов предстает страдальцем; ведь ему едва ли не больше всех достается в той вакханалии ударов, подначек и кровавых потасовок, которая разыгрывается на футбольном поле: Когда его на спортплощадке Н о г о й т о л к а л и с г о р я ч а , Я н е х о т е л б ы б ы т ь , р е бя т к и , На месте этого мяча... Ег о с у д ь б а , к а к ви д н о , з л а я , Я рад, что отдохнет пока Он хоть зимою, потирая Св о и п о м я т ы е б о к а . В е с н о й ж е — с т а р а я к а р т и н а :
60-61
Н о г а м и г р уб ы м и т о л ч к и Т о м у , з д о р о в ь я к т о п р и ч и н а , К о м у о т д а л и п а р е н ь к и М е ч т ы и ч ув с т в а и с т р а д а н ь я . . . Ну , с л о в о м ( в р а т ь я н е х о ч у ) , Был лозунг центром их вниманья: « Ли ц о м к ф у т б о л ь н о м у м я ч у ! »
/98/
Характерным кажется то обстоятельство, что в газетных фельетонах о футболе 1920-х годов запросто использовались элементы «зауми», позаимствованные из всем тогда известных блатных, воровских куплетов. Разница между постоянными драками на поле и уличными разбирательствами шпаны, по-видимому, представлялась авторам подобных стихотворных фельетонов минимальной. Вот спортивная частушка москвича Ярополка Семенова (1925): О ч е м т о л к у е т ф у т б о л и с т : — Чу м - ч а р а - ч у - р а - р а , « П о д а л ь ш е о н о р м а м и в а л и с ь ! » Ишь-ты! А-га! Мы-ж такого футболиста, — Чу м - ч а р а - ч у - р а - р а , П о м е т е м и з п о л я ч и с т о . Ишь-ты! А-га!
/99/
Текст-образец: З а л е т а ю я в бу ф е т , Ни к о п е й к и д е н е г н е т . Разменяйте десять миллионов. Чу м - ч а р а - ч у р а - р а . Ку - к у !
А вот — анонимная частушка этого же года из того же «Красного спорта»: Фу т б о л и с т а м н е в т е р п е ж к у Подождать тепла немножко, Надоело ждать —
Х о ч е т с я иг р а т ь . В о н , г л я д и , л е т я т о р а з б е гу , З а в е л и иг р у п о с н е гу , Мя ч « к а л я ю т » б е з к о н ц а . — « Ля м - ц а - д р и ц ц а - г о п - ц а - ц а » !
. . . / 10 0 /
Текст-образец: Ш е л т ра м в а й д е с я т ы й н о м е р, Н а п л о щ а д к е к т о - т о п о м е р. Тя н у т , т я н у т м е р т в е ц а . — « Ля м - ц а - д р и ц ц а - г о п - ц а - ц а » !
..
Итак, мы видим, что советская низовая поэзия 1920-х годов на новизну футбола о его «болезнями роста» реагировала скорее о возмущением, чем о восхищением. В большинстве частушек и фельетонов неустоявшийся футбольный быт, шумный, склочный и драчливый, вытеснил высокую тему борьбы между старым и новым на дальний план, или даже за пределы текста. Между тем отношение самого имплицитного заказчика всей этой фельетонной продукции — советской власти — было гораздо противоречивее (не забудем, что речь у нао пока идет о газетных жанрах, следовательно, разговор о социальном заказе со стороны власти вполне уместен). «Из-за широчайшей популярности футбола, — замечает Майк О’Махоуни, — государство дорожило этой игрой и не могло ни запретить ее, ни пустить на самотек. Поэтому в межвоенный период футбол сохранял двойную репутацию — и гордости, и позора советской физкультуры» / 1 0 1 / . Конечно же, в газетной поэзии эпохи не могла не проявиться эта двойственность — но уже в других жанрах. Чем дальше стихотворение, посвященное футболу, располагалось от «быта» и «периферии», чем ближе оно перемещалось к поэтическому «центру», тем в большей степени оно отталкивалось от отрицательного эмоционального полюса и тяготело к любованию, энтузиазму, восторгу. Очень выразительным в этом отношении представляется нам стихотворение Александра Безыменского «Футбол», вошедшее в его книгу 1929 года о футбольным же заглавием «Удары солнца».
62-63
В разных строфах у Безыменского развиваются два сюжета — низкий, фельетонный и высокий, одический. Под фельетонный сюжет отведены зачин и финал стихотворения: растяпа-кондуктор прокручивает в голове подробности футбольных матчей, и это мешает ему профессионально обслуживать пассажиров. Под высокий сюжет отдано все остальное стихотворение: футболисты, первоначально воспринимаемые как свойские рабочие ребята, по ходу поэтического сюжета превращаются в мощных птиц (буревестников?), а затем — и вовсе в живое воплощение могучей природной стихии. Футбол, таким образом, становится у Безыменского магическим средством преображения просто человека в Человека, «который звучит гордо». Тем резче и значимей «язык трамвайных перебранок»/ 1 0 2 / начала и конца стихотворения Безыменского («башка», «вдарить украдкой», «братва», «рожи», «протрите глаза») контрастирует о восторженными описаниями из середины «Футбола» («Неистовой птицею взмыл человек», «Лети, украинец! Ты смерч. Ты гроза»): П о л у ч а й т е би л е т ы ! — А с а м ув л е ч е н Вчерашней решающей схваткой. Б а ш к а п а с с а ж и р а с о в с е м н и п р и ч е м , Н о ви д н о в н е й с х о д с т в о о ф у т б о л ь н ы м м я чом, И хочется... вдарить украдкой. П р и ц е п — э т о ф о р в а р д , н е с у щ и й с я в с л е д , Ч т о б в м е с т е д о г о л а д о б р а т ь с я . М е л ь к а е т п р о с т е ц к и й т р а м в а й н ы й би л е т Г о л уб е н ь к о й м а й к о й ленинградца. Вчера молодцом победила Москва. И жалко и р а д о с т н о в с е ж е . Рабочие парни! Св о я ж е б р а т в а !
Такие чудесные рожи... Вагоновожатый! С м о т р и , н е з е в а й : В е д ь б е г у в а г о н а — Ку р и н ы й . Н е м е д л я в е с е л ы й в с т а е т У р угв а й В б о р ь б е С г о л уб о й У к р а и н о й . Неистовой птицею взмыл человек, Л е т я н а б о л ь ш и е в о р о т а . Н е с у т с я и н ц а й т ы , Х л о п о ч е т х а вб е к , Голкипер хватает о налета, П р о м а з а л и к о р н е р . . . в е д у т . . . о бв е л и . . . Н е п р а ви л ь н а - а - а ! Н е т у ш т р а ф н о г о ! Н е ви д н о н и н о г , н и м я ч а , н и з е м л и . Ай, здорово, честное слово! Лети, украинец! Ты смерч. Ты гроза. Ударил... Удача! Удача! Товарищ кондуктор! П р о т р и т е г л а з а : Даете о г р ив е н н и к а р уб л ь с д а ч и
/ 10 3 / .
В этом стихотворении фельетон в итоге все же «побеждает» оду. Во многих других жанровых экспериментах 1920-х годов на футбольную и спортивную тему победа остается за «высоким штилем». На ту жанровую вершину, ту предельную высоту, к которой стремится футбольная тема в официальной поэзии 1920-х годов,
64-65
указывает название стихотворения прославленного в прошлом футуриста Василия Каменского — «Гимн 40-летним юношам» (1924), настолько известное, что это даже дало повод язвительному Виктору Шкловскому в одной из позднейших статей иронически обозвать Каменского «сорокапятилетним юношей» / 1 0 4 / . Что придает футболу в этом стихотворении гимнический масштаб? Соединение популярного вида спорта о двумя смежными темами — молодости и революции. Не только юный возраст позволяет приобщиться к миру футбола, но и, наоборот: футбол становится своего рода пропуском в молодость, которая отождествляется о революционными событиями: Нам молодость Д а н а б ы л а н е д а р о м И н е з р я б ы л а н а м д о р о г а : М ы е е с х в а т и л и з а р о г а И р а з о ж г л и о т ч а я н н ы м п о ж а р о м . Нна! Ххо! Да! Н а д е л а л и д е л о в ! З а в о р о т и л и к а ш у Всяческих затей. В з д ы би л и н а д ы б ы Р а с е ю н а ш у. Эль-ля! Эль-ле! Ми л е н т а ! В з в е й н а в о л ь н о с т ь ! Л е т и н а в с е х р а з д у т ы х п а р у с а х , Ты встретишь впереди Таких же, У кого ф а н т а з ии , к о н с т р у к ц ии в г л а з а х . Эль-ля! Эль-ле!
М ы в 4 0 л е т — ЮНЦА И Вертим футбол, хоккей, плюо абордаж. А н а ш и я з ы к и Поют такие бой-бряцай, — Жи з н ь за которые отдашь! Эль-ля! Эль-ле!
/ 10 5 /
За мальчишески задорным прославлением молодости духа угадывается установка высокого жанра: поэт, представляющий свое поколение, словно пытается утвердить за собой место в авангарде нового, «молодого» общества, где не место старости. Одного только напоминания о своих былых революционных заслугах («Вздыбили на дыбы / Расею нашу») мало — нужно еще доказать свою нынешнюю принадлежность к «молодым». И здесь одним из аргументов становится упоминание о футболе. В строках Каменского о спорте важны прежде всего слова, объединенные семантикой энергичного движения и физического столкновения. «Футбол, хоккей, абордаж», в сочетании с, казалось бы, низким, просторечным глаголом движения «вертим» — вот условный «пароль», на который должны отозваться не только «сорокалетние юноши», но и те, кто «впереди», — «двадцатилетние». Коммунизм — это молодость мира, и е г о возводить молодым
/ 10 6 /
— писал в 1926 году Маяковский, призывая объединиться «заводских парней» и «сына батрака». Одним из наиболее эффективных средств такого объединения оказывается именно футбол. Для государства футбол — это ресуро привлечения юных и манипу-
66-67
лирования ими. Еще до революции успевшая завоевать любовь рабочей молодежи, эта игра устойчиво о ней ассоциировалась. «Игры обычно привлекают 5 – 6 тысяч зрителей исключительно рабочих, которым спорт, особенно футбол, самое лучшее и дорогое развлечение, в часы досуга. Рабочий от многого откажется только бы видеть серьезного противника у себя на поле», — сообщалось в заметке «Розыгрыш весеннего первенства в Москве» (1922)/ 1 0 7 / . Попытки объявить футбол «буржуазным» видом спорта были редки и, как правило, высмеивались: В одном из очень и очень крупных уголков нашей республики был еще такой случай. Рабочей молодежи запретили заниматься футболом, как исключительно вредным для нее буржуазным видом спорта; почему — толком не объяснили, взамен — ничего отвечающего соответствующей потребности не дали, а просто не разрешили пользоваться футбольной площадкой и спрятали футбольный мяч. Результат получился поучительный. Ребята свернули тряпичные мячи и стали, чуть ли не на мощеной пыльной улице, играть в «запрещенную», а поэтому особенно заманчивую и привлекательную игру / 1 0 8 / . Основную массу игроков и болельщиков, разумеется, составляли юноши: «Самой распространенной спортивной игрой является футбол: сотни тысяч молодых людей увлекаются им» / 1 0 9 / . Репутация молодежной игры, закрепившаяся за футболом, вполне соответствовала осевой тенденции 1920-х годов, которая была связана о восприятием революции как глобального обновления, «отрешения от старого мира», приведшего к созданию «молодого советского государства», и которую условно можно назвать «ювенильной лихорадкой». Вспомним, как автобиографическому герою стихотворения Сергея Есенина «Русь уходящая» (1924) хотелось . . . З а д р а в ш т а н ы , Бежать за комсомолом
/ 110 / .
Залогом успеха в этой погоне тогда нередко казался мяч. Футбол дает возможность обратиться к молодежи о лозун-
гом и призывом, испытать «площадной резонанс»/ 1 1 1 / ораторского слова. Поэтому при «праздновании» этой игры в стихах 1920-х годов любые жанровые элементы в большей или меньшей степени смещаются к «советской оде». Так происходит, в частности, о анакреонтическими аллюзиями и перепевами в газетном стихотворении В. Дерягина «На площадке» (1924): Г о в о р, в о л н е н и е , Шу м , б е г о т н я И опьянение Летнего дня... Пу л е й с о с т а р т а Р е з к о в п е р е д ; Шепот собрата: «Здорово прет!» Э х , о бг о н я е т . . . Н е т , н е в о з ь м е ш ь . . . Си л ы в л ив а ю т Крики: «Даешь!» К о н ч е н о о б е г о м ; Дальше — прыжки... Быстрым разбегом Рву с ь о т з е м л и . Щу к о й н а д п л а н к о й , Миг — п о в о р о т ; Мяг к о й п р у ж и н о й Т е л о в с т а е т . . . Ту т ж е ф у т б о л я т ; Мя ч — д и к и й к о т , М е ч е т с я в п о л е , К н е бу и д е т
. . . / 11 2 /
Р а д о с т ь п р ив о л ь я , Смех, суета...
68-69
Куб о к з д о р о в ь я Пьем мы всегда
. . . / 11 3 /
Мотивы радости жизни и веселого винопития под знаком культа юности (державинское «в сединах молодеть»114 и «я душой не сед» / 1 1 5 / ) даны здесь о метафорическим повышением: «опьяненье» — «летнего дня», «пьем мы всегда» — «кубок здоровья». Мяч же в стихотворении становится уже не просто атрибутом спортивного «пира», а средоточием юной энергии, устремленной в небо. Ту же игру на повышение находим в двух стихотворениях, опубликованных в 1924 году в бакинском журнале «Спартак» и подписанных псевдонимом К-т, — только теперь это смещение в оду «весенней» разновидности пейзажной лирики (в духе тютчевского «весна идет» или фетовской «весенней жажды»). Приведем сначала первое стихотворение:
ФУТБОЛ К а к с е г о д н я с м е е т с я в е с е л о с о л н ц е ? — Эй, капитан, проснись ты... З а д и р а ю т к в е р х у н о с ы К о м с о м о л ь ц ы , И г л а з а в л а з у р и л у ч и с т ы . . . В о з д у х вби р а ю т л е г к и е , В от, в от, л о п н у т, к а ж е тс я... Встает капитан-лежебока Б о л ь ш е у ж н е у л я ж е т с я . Ог л я н у л с я . . . в е с н а в с е р д ц е з а с в е т и л а . . . Р е бя т а , к а к а я в о л я ! А с о л н ц е в з р а ч к и у л ы б к о й м е т и л о С г о л уб о г о п о л я . . . Т о л ь к о з е н к и п р о д р а л — К а п и т а н а с н и з у Со двора братва распекает — Н а п л о щ а д ь п о р а д а в н о . . . и п о к а р н и з у К а п и та н к ко м а н д е сл е за е т... Ф о р м ы ц в е т я т . . . иг р о к и с л о в н о с о л н е ч н ы й смех — Яркие, сильные... льет задор через край... Мя ч у п р уги й т а к з в о н о к . . . Э х ,
Фу т б о л , ф у т б о л ! С н а м и , в е с н а , иг р а й !
/ 116 /
Несмотря на пестроту стихотворения, словно рассыпающегося — и образно, и синтаксически — на отдельные микрофрагменты и фразы, в нем ясно прослеживается мотив предельной полноты, юношеского «преизбытка» жизни. Этот преизбыток ощущается во всем: в цветовой и световой насыщенности возникающей перед читателем картины («лазурь», «голубое поле», «солнце в зрачки улыбки метило», «формы цветят», «яркие»), в повышенной эмоциональности игроков («весна в сердце засветила», «льет задор через край»). Ставка на гиперболу сказывается во всем: футболисты излучают сверхчеловеческую физическую интенсивность; они не просто «сильны» и о «глазами лучистыми», но даже дышат так, что их легкие «вот, вот, лопнут, кажется». С этим своеобразным «титанизмом» вполне сочетаются сильные персонификации: наравне о комсомольцами в происходящем участвуют природные силы — солнце «смеется», а весна вообще готова включиться в матч. Теперь приведем второе бакинское стихотворение: П о д л у ч а м и л е н ив о н е ж и т с я п о л е — 1 1 0 м е т р о в п р е к р а с н о й т в е р д и . Н а п е р е к л а д и н е г о л а п о ви с н ув , г о л л е р П ы т а л с я с е т ь н а т я н у т ь н а ж е р д и . — Неудача... снова... неудача... упорное снова... готово! В е т е р з яб к и й п о л е з з а в о р о т — Ш а р и т л а с к о в о в м ы ш ц а х . . . Мя ч н а ц е н т р е , к а ж д ы й н е р в о ж и д а е т : Г д е с ви с т о к р е ф е р и ? Р е ф е р и с е к у н д ы с ч и т а е т : Дв а д ц а т ь д в е . . . Дв а д ц а т ь т р и — Р о в н о д е вя т ь . . . у д а р и л с я в с е р д ц е с ви с т о к . . . Мя ч и с о л н ц е , в о з д у х , иг р о к и и в е с н а П е р е ви л и с ь в бу р н ы й к л уб о к . . . П л о щ а д ь с л о в н о п ь я н а О т г л у х и х у д а р о в . У з р и т е л е й ч е ш у т с я н о ги :
70-71
Х о ч е т с я т о ж е в н е б о ш в ы р н у т ь к о ж а н ы м ш а ром, Н о л а й н с м е н ы о ч е н ь с т р о ги . . . С м е х н а п о л е : р е ф е р и , л ю буя с ь в е с н о й , Прозевал гол о овсайда. Ну и д у р н о й , н у и д у р н о й . . . Смеются; вот досада — Ноль на ноль, два хавтайма полных... Э й , ф у т б о л , л ю би м а я иг р а ! С п о л я к р и к о в н е с у т с я в о л н ы — Фу т б о л ! ги п , ги п , у р а !
/ 117 /
В этом стихотворении зрительское напряжение («каждый нерв ожидает») возрастает на глазах у читателя и достигает апогея в момент, когда «ударяется в сердце свисток» и разнородные элементы созерцаемой болельщиком мажорной картины («мяч и солнце, воздух, игроки и весна») сливаются в одно неразличимое целое («бурный клубок»). Завершается текст восторженными криками и неброским уподоблением футбольного поля «свободной стихии» — морю («С поля криков несутся волны»). Высшей точкой в этой одической игре на повышение является восторг обретенного социализма — например, в стихотворении московского поэта Аркадия Ситковского «Веселые экскурсанты» (1929). Футбол здесь — это формула непрерывной радости: Г о л уб ы е м а й к и , т р у с и к и с и н и е , Дву х н е д е л ь н ы й о т п у с к , маршрут — подальше! И д у т и с м е ю т с я , веселые, сильные, П о ют, к ув ы р к а ю т с я , гогочут без фальши. Им р е к и — б а н я м и , водопады — душем. Жара — полотенцем,
у т и л и з а ц ия п о л н а я , И х к о ж а п о к р ы т а коричневой тушью, И солнце о луною — м я ч и и х ф у т б о л ь н ы е . Неба стадион усеян любопытными, Хв о с т а т ы е к о м е т ы и з в е з д ы к р уг о м , Команда «Время» — м н о ю о т к р ы т а я — В в о р о т а М е д в е д и ц ы з а бив а е т г о л . И д у т п о Куб а н и — степное море, В д о л ь п о б е р е ж ь я — м о р с к а я с т е п ь . С д о ж д я м и и бу р я м и и д у т и с п о р я т , К о т о м к и п о д г о л о в ы — готова постель. Г л а з а м и уви д е т ь , пощупать руками, Лу ч ш е г о в ж и з н и — н е б ы л о и н е т Каждый куст и д а ж е к а м е н ь Имеет свой запах, и м е е т с в о й ц в е т. З а г о д ы р е в о л ю ц ии м ы с т а л и и с к у с н ы м и , П р о т ив т е ч е н ия м ы з д о р о в о г р е б л и . Х о р о ш о б ы д ви н у т ь яркой экскурсией В Л о н д о н т у м а н н ы й
72-73
д а в т р а у р н ы й Б е р л и н
/ 118 / .
В «Веселых экскурсантах» совершается резкий — как бы по внушению «внезапного восторга» — переход от быта («Голубые майки, / трусики синие») к космическому пейзажу. За этим одическим скачком стоит идея омоложенного, обновленного мира: молодость здесь — это победа (условно — футбольная) нового «Времени» над старым. А это значит, что о «легкостью необыкновенной» победителям-«экскурсантам» покоряются любые пространства — от западных столиц до отдаленных галактик. Напомним, что уподобление планеты футбольному мячу впервые возникает, вероятно, у Константина Липскерова в стихотворении «Может быть, это только злые дети...», но там луной-мячом играет «голоногий бог», а здесь — советская молодежь. Все стихотворение Ситковского построено на игре масштабами: быт становится грандиозным, а Вселенная — одомашнивается; все ее объекты подвергаются «утилизации полной», а проблема снабжения футбольным инвентарем решается о космическим размахом. В снятии противоречий между человеческим и вселенским, повседневным и грандиозным и состоит, по Ситковскому, главное достижение молодого государства: советский человек в своем величии равен небесным светилам, и даже более того — он играет ими и о ними в футбол и побеждает. При этом поэт настойчиво подчеркивает зрелищный аспект соревнования — за матчем наблюдает множество «любопытных», «хвостатые кометы и звезды»; к советским экскурсантам приковано внимание всего Космоса. Главным героем стихотворения, впрочем, является не отдельно взятый советский человек, а коллектив. Местоимение первого лица единственного числа («мною») используется в «Веселых экскурсантах» только раз — для обозначения того, кто «открыл» команду; о самой же команде говорится только во множественном числе. Это симптоматично для «футбольной» поэзии 1920-х годов — образ футболиста как такового претерпевает серьезные изменения на протяжении десятилетия. Если в поэзии 1910-х годов в фокусе внимания то и дело оказывается отдельно взятый, индивидуальный игрок, то в следующее десятилетие его практически полностью вытесняет «коллективное тело», команда. Однако вселенской радостью задачи советской «футбольной» оды, естественно, не ограничиваются. Одическое повышение
тона связано со сверхзадачей, стоящей за этими стихотворениями, — стремлением сконструировать идеальный образ здорового, спортивного, полного сил молодого советского человека. В самом деле, «ювенильной лихорадке» на протяжении всего десятилетия сопутствовали призывы к накоплению энергии и приумножению физических сил — во-первых, из-за необходимости преодолеть разрушительные последствия революции и Гражданской войны; во-вторых, из расчета на дальнейшую борьбу за революционное дело. Аккумуляция физической энергии должна была происходить главным образом благодаря занятиям физкультурой, и не в последнюю очередь — футболом. В 1923 году приказом РВС было введено обязательное обучение футболу в Красной Армии и в военно-учебных заведениях / 1 1 9 / . Откликом на это событие послужила восторженная статья в «Красном спорте». Перечисляя ценные качества футбола, автор статьи указывает на то, что футбольная игра укрепляет здоровье, развивает решительность и сообразительность, а также способствует сплочению игроков и развитию в них готовности к взаимопомощи. Есть и еще кое-что, тесно сближающее футбол о военным делом, — своеобразный аскетизм этого вида спорта. «Спартанские» мотивы красной нитью проходят через всю статью, будь то указания на предстоящие красноармейцам «длительные и трудные переходы» / 1 2 0 / , замечания о «несложном футбольном инвентаре» / 1 2 1 / или суждения об относительной простоте игры в футбол в сравнении о некоторыми другими видами спорта. Именно так показан футбольный матч в стихотворении читинского поэта В. Моряка (псевдоним Василия Игнатова):
ФУТБОЛ 1 - й Ч ит . команде « С партак » С т а н о ви с ь . . . Сви с т о к . У д а р з а у д а р о м . . . Рв е т с я м я ч в ы ш е . . . Бей, Не пропадет удар Даром. Н е д л я з а б а в ы На площадь Вышел.
74 - 7 5
Бегай быстрее дикой серны, Крепи Му с к у л ы н о г . Н а м п р и д е т с я с к о р о Наверно Исходить еще сотни Д о р о г. Помнишь, Б у р ж уя м н е д а в н о з а би л и Первый О к т яб р ь с к и й г о л . Мы тогда Еще молоды были... Т а к б е й ж е Крепче Фу т б о л ! . . Немало придется Н а н е с т и у д а р о в Пока Не поднимемся Выше... Бей же сильней. Не пропадет удар Даром... Н е д л я з а б а в ы На площадь Вышел!
/122/
Императивы этого стихотворения, обращенные к молодежи, — знаки митинговой пропагандистской оды. Футбольный матч в ней метафорически уподоблен становящейся, разворачивающейся на глазах у всего мира истории побед и борьбы; удары по мячу присвоены милитаристской метафорой, которой соответствуют короткие, порой состоящие из одного слова строки, имитирующие стремительность народной атаки и обороны. Задачей стихотворения продиктована и его концепция футбола: в центре внимания оказывается чистое движение, мышечная работа и, наконец, сила удара, явно предпочитаемая здесь футбольной технике. Состязательный аспект игры, впрочем, тоже отходит на второй
план, и единственное настоящее соревнование — это условный матч между советским народом и «буржуями». Этот воинственный, «классовый» потенциал футбольных метафор станет особенно важен для пропагандистской поэзии конца 1920-х годов (в полной мере они развернутся уже в 1930е годы). Если в «праздничных» стихах Ситковского и ему подобных одическое нагнетение совершается за счет гипербол единого тела в гармонии со стихией и космосом («И солнце о луною мячи их футбольные»), то в «боевых» одах — за счет гиперболы единого строя на всемирном марше. Пример — сверхпрямолинейное стихотворение иркутского поэта Владимира Вихлянцева (1927):
НА СТАДИОНЕ О р к ес т р п о е т. В раз га р е м ат ч. Я ч у т ь д ы ш у в т о л п е г р о м а д н о й . С м о т р и , к а к л о в к о в о д и т м я ч Центр-форвард сплоченной команды. Об м а н у т х и т р ы м п о в о р о т о м , П р о т ив н и к вя л ы й — п о з а д и , К а к б о м б а м я ч л е т и т в в о р о т а . . . Г о л к и п е р п л о х ! . . Сви с т о к с у д ь и . П р ив е т с п о р т с м е н ! Л ю би ф у т б о л : Тв о е п р о в о р с т в о п р иг о д и т с я , Когда шагнет наземный полк Ч е р е з с о в е т с к у ю г р а н и ц у. Б ы т ь м ож е т, ж д е т н ао ж а р к и й м ат ч. Ев р о п а бу д е т с т а д и о н о м , Оркестр споет военный марш Командам миллионным... П о к а — л ю би б е с к р о в н ы й б о й , Ч т о б с т а т ь в ы н о с л ив ы м и б ы с т р ы м , Н о бу д ь г о т о в к б о р ь б е д р уг о й , Ли ш ь т о л ь к о г р я н е т п е р в ы й в ы с т р е л
/123 /.
Куда более интересно стихотворение поэта из Николаева Якова Го-
76-77
родского (такой псевдоним выбрал себе автор, носивший опасную фамилию Блюмкин):
ФУТБОЛ Л ю б л ю к р а с ив о с т ь р а с с т а н о в к и П р е д т е м , к а к д а н с иг н а л — н а ч а т ь , У д а р с т р е м и т е л ь н ы й и л о в к и й И п л я с к у у м н о г о м я ч а . Л ю б л ю о т в а гу ч е л о в е к а И в з г л я д о м о б л а с к а т ь г о т о в Об м а н ч иву ю т я ж е с т ь б э к а И б е г и р е з в о с т ь ф о р в а р д о в . И з о р к о с т ь о ж и л а , л и к уя В г л а з а х и х в а т к е в р а т а р я . Т а к н е в п у щ у в с е бя т о с к у я , Смертельный шют ее беря. Б е гу т з а д о р о р а с ч е т о м р я д о м , И ш т у р м р а з би т и з р е е т в н о в ь , Фу т б о л , т ы — р о д и ч б а р р и к а д а м , Т ы ю н о ш е й к б о я м г о т о в ь ! Х а в т а й м у й д е т , т уг о й и к р а т к и й , З а н и м — д р уг о й х а в т а й м — б л и з н е ц , И , в ы с ш и й с у д ия п л о щ а д к и , П р о с ви щ е т р е ф е р и — к о н е ц ! П р ив е т б о й ц а м , к т о и в ф у т б о л е И в би т в е ж и з н и н е о с т ы л ! Мы покидаем наше поле — П р я м о уг о л ь н и к м о щ и , в о л и И м у д р о с т и , и к р а с о т ы !
О десса , 1 9 2 7
/124 /
Здесь футбол предстает рациональным и геометрически выверенным: вместо «буйного мяча» появляется «умный мяч»; игра идеально организована («красивость расстановки»; «Бегут задор о расче-
том рядом»); жестко регламентированы время (подготовка — первый сигнал — окончание первого хавтайма — начало второго хавтайма — финальный свисток рефери) и пространство, выстроенное в соответствии о иерархией игроков, заполняющих «прямоугольник мощи, воли». Действительно, в последовательной характеристике бэка, форвардов и вратаря соблюдается своего рода иерархия — движение от материального, «земного» («обманчивая тяжесть бэка») к легкости («бег и резвость форвардов») и, наконец, к надмирной «ликующей» зоркости вратаря. Место вратаря на оси «земля — небо», выше бэков и форвардов, связано не только о его полетами за мячом; это знак разворачивающегося идеологического мифа: страж ворот в первую очередь ассоциируется о обороной рубежей, а следовательно, о баррикадами и боями. Восторг «расстановки» в оде Городского метафорически сближает футбол о военным парадом, смотром боевых рядов перед неизбежным походом. Отсюда пафоо дисциплины и воспевание юности как стратегического сырья; отсюда же утилитаризм одического императива и персонификации (призыв «Ты юношей к боям готовь», обращенный к олицетворенному футболу). Все это значит, что советская ода все более стремится призвать футбол и мобилизованных им юношей на службу регулярному, военизированному государству. Именно государство стоит за высоким, архаизированным слогом: «высший судия», «просвищет» — это значит, что наивысшее место в футбольной иерархии, едва ли не божественное, занимает арбитр как представитель власти. В таком контексте не удивительно, что стихотворение Городского отсылает к одическому вступлению «Медного всадника» о его «монументальным образом ... государственности» / 1 2 5 / — здесь тот же четырехстопный ямб, та же анафора «люблю» и тот же мотив идеального построения и упорядоченности: Л ю б л ю в о и н с т в е н н у ю ж ив о с т ь Потешных Марсовых полей, П е х о т н ы х р а т е й и к о н е й О д н о о б р а з н у ю к р а с ив о с т ь , В и х с т р о й н о з ы б л е м о м с т р о ю Л о с к у т ь я с и х з н а м е н п о б е д н ы х , Сия н ь е ш а п о к э т и х м е д н ы х ,
78-79
Н а с к в о з ь п р о с т р е л е н н ы х в б о ю
/126 /.
Оглядка на «парадные» строки «Медного всадника» закрепляет в стихотворении Городского тройственную связь: футбол — контроль сверху, государственная мобилизация юношеских тел и душ — подготовка к войне. Пафосом «чистой функциональности», «рационализации», «грузификации» — в духе модного тогда конструктивизма / 1 2 7 / — проникнуто и стихотворение Анатолия Бороховича, написанное спустя год после «Футбола» Якова Городского:
ФУТБОЛ Одиннадцать, как шахматы, стоят П р о т ив о д и н н а д ц а т и н а п р я ж е н н ы х . . . И рыщет пó полю их соколиный взгляд, П л е н е н н ы й л и н ия м и и з в е с т и г а ш е н о й . Сви с т о к . И в о т к о н е ц п а р а л и ч у , Т е п е р ь с гиб а т ь с я б р о н з о в ы м к о л е н я м : И ф о р в а р д ы с л е т а ю т с я к м я ч у , Ч т о б щ е г о л ь н у т ь о б д у м а н н ы м д ви ж е н ь е м , Ч т о б ы л е г к о , с к в о з ь г о л о с а и п ы л ь , Л е т е т ь в п е р е д , п р о т ив н и к а и з м а яв , Ч т о б ы в г л а з а х у з а м е р ш е й т о л п ы , Св е р к а т ь к а с к а д о м р а з н о ц в е т н ы х м а е к , Ч т о б ы п о т о м в к р и т и ч е с к и й м о м е н т В б о р ь б е з а м я ч , п л е ч о к п л е ч у п р и т и с н ув , К л о н и т ь к с е б е иг р ы т уг о й б е з м е н , З а с т а вив н о ги ж и т ь р а з у м н о й ж и з н ь ю . И з р и т е л и , в о л н уя с ь и п р ив с т а в , Грозят своим азартом поперхнуться, П о к а г л а з а и х м е ч у т с я с т р е м г л а в М е ж д у м я ч о м и с у м а т о х о й бу т с о в . Н о в д р уг , к а к бу с ы , п р ы с н у л и и в с к а ч ь О д и н с т р е л о й , л о с н я щ е й с я о т п о т а ,
И к а ж е т с я — в е д е т н е ф о р в а р д м я ч , А м я ч — е г о в е д е т к ч у ж и м в о р о т а м . Р а с т е р я н а з а щ и т а , и в у п о р С т р е м и т с я м я ч н е ви д а н н о й к а р т е ч ь ю . . . В р а т а р ь , к а к к р ы л ь я , р у к и р а с п р о с т е р — Т о ч ь - в - т о ч ь н а с е д к а к о р ш у н у н а в с т р е ч у . Мг н о в е н н ы й н е б о л ь ш о й п е р е п о л о х . . . С к у п а я т и ш ь . . . П р ы ж о к , п р о п а в ш и й д а р о м . . . И в з р ы в о м т ы с я ч е г о л о с ы й в з д о х П р ив е т с т ву е т б л и с т а т е л ь н о с т ь у д а р а . . . Ч т о б в с л е д о т р ибу н и о к а ж д о г о уг л а Ру к о п л е с к а н ь я н а п о л е о б р у ш и т ь , Ч т о б ы у ф о р в а р д а у л ы б к а р а с ц в е л а П о д с и н ь ю г л а з и ж е л т и з н о й в е с н у ш е к . П о к а с ви с т о к к а р т а в ы й р е ф е р и О п я т ь к ч е р т е б е л е ю щ е й н е в ы з в а л , Пока вечерний фейерверк зари Н а иг р о к о в и з р и т е л е й н е б р ы з н у л . . . О , м н е и з в е с т н о ! Пу с т ь т е п е р ь иг р а , Пу с т ь т о л ь к о б р о н з а с о л н ц а и з а к а л а , Н о е с л и г р я н е т г р о з н а я п о р а И З а п а д к н а м о щ е р и т с я о с к а л о м , Мы сможем дать надежнейших бойцов, М ы , з а к а л я с ь иг р о ю и р а б о т о й , П р и т я н е м ч а ш у б о е в ы х в е с о в , И р у х н е т г о л в п р о н и к ш и е в о р о т а !
/128 /
Участники матча уподоблены в этом стихотворении шахматным фигурам, расставленным по клеткам перед началом партии. Шахматы в ту эпоху, по словам А. Гольдштейна, «представали ... выражением идеи порядка, одолевающего хаос, строгой комбинаторики современного логического ... мышления» / 1 2 9 / В соответствии о шахматной метафорой футбольное поле
80-81
здесь расчерчено линиями; форварды щеголяют «обдуманным движеньем»; и даже ноги футболистов живут «разумной жизнью», а «переполох» у ворот противника знаменательно определяется как «небольшой». Но кто расставил игроков по местам, кто вдохнул в их статические фигуры азарт футбольного сражения? Кажется, не будет ошибкой ответить: советское государство. На такой ответ провоцирует финал стихотворения о его торжественным, одическим восклицанием («О, мне известно!»). Подобно Моряку и Городскому, Борохович завершает свой текст утверждением безусловной «полезности» футбола для обороноспособности страны Советов: едва ли не все возможности этой игры в итоге сводятся к единой функции, к репетиции и тренировке перед решительным сражением о «ощеренным» в оскале «Западом». Так шинельная советская ода «осваивала» и направляла в русло советской государственности ту самую стихийность и агрессивность футбола, разоблачению которой упоенно предавались в 1920-е годы газетные фельетонисты. Впрочем, мы сейчао говорим о конце десятилетия, а формировалась логика пропагандистской футбольной оды еще в первое пятилетие советской власти. Едва ли не самым значительным из ранних опытов в этом жанре стал «Футбол» (1923) тогдашнего одессита Эдуарда Багрицкого:
ФУТБОЛ О с е н н и й в е т е р н е с е т с я в л и ц а , Шу м я т к у с т ы , гу д и т к о в ы л ь , И в з бу д о р а ж е н н а я п ы л ь П о д б е г о м л е г к и х н о г к л уби т с я . Т а м ю н о ш а н е с е т с я в с к а ч ь , И в е т е р к у д р и р а з в е в а е т , — О н в о з д у х о м н а бу х ш и й м я ч Н о г о й ув е р е н н о й т о л к а е т . И сумерек осенних гарь В к у с т ы л о ж и т с я с и н и м с н е г о м , — С л е д и в н и м а т е л ь н е й , в р а т а р ь , З а к р и к о м , т о п о т о м и б е г о м !
П о ж и л а м п р о н е с е т с я д р о ж ь , И с е рд ц е д р о г н е т, за м и ра я, Когда, о размаха налетая, Ты мяч ладонью отобьешь... Н е т а к л и м ы с т о и м у п о р н о И защищаем воротá, — К л уби т с я с у м р а к н о ч и ч е р н о й И наползает темнота. И д и к а я г о г о ч е т с т а я В р а г о в , н е с у щ и х с я в р а з б р о д , — И м я ч , з в е н я и з а в ы в а я , Т о п о л е т и т , т о у п а д е т . В р а ги н е с у т с я в п о л е д и к о м , И шумный яростен разгон, — У д а р о м , т о п о т о м и ги к о м Осенний воздух оглашен. Но пенясь мощью неуемной, Н о у с т р е м ив г л а з а в п е р е д , — Н е к о л е би м о й и о г р о м н о й Р о с с ия в с т а л а у в о р о т . Над ковылем, над пляской праха Гл аза ш и р о к и е го ря т, — П о л о щ е т к р а с н а я р уб а х а , П о в е т р у в о л о с ы л е т я т . Пу с т ь м ы и з н е м о г л и в р а б о т е , Пу с т ь н о ч ь г л я д и т и з - з а уг л а , — В ы н и к о г д а н а м н е в о б ь е т е , В р а ги , н и о д н о г о г о л á !
/13 0 /
В отличие от более поздних стихотворений Городского и Бороховича, пространство матча у Багрицкого захвачено хаотической, бурной стихией: футболисты играют словно сами по себе, границы поля неопределимы и теряются в степной шири («поле дикое», «ко-
82-83
выль» и «прах»), фигуры игроков неразличимы (и угадываются лишь метонимически — по рубахам и волосам), им угрожают ночь («Пусть ночь глядит из-за угла») и надвигающиеся холода («И сумерек осенних гарь / В кусты ложится синим снегом»). Тем суггестивнее образ футбола, противостоящего враждебной стихии и сплавляющего игроков в единое тело и единый строй молодой России. В коллективном образе огромной команды единственное число сменяется на множественное (сначала «он» и «ты», потом «мы»), а отдельные роли — форвардов и хавов — сливаются в организующей надличной воле многорукого вратаря («... мы стоим упорно / И защищаем воротá»). Конечно, можно предположить, что суматоха и суета, царящие в стихотворении Багрицкого («крик, топот и бег», «удар, топот и гик») в значительной степени обусловлены спецификой одесских футбольных матчей, которые поэт, по-видимому, наблюдал неоднократно. Уже в поэзии 1910-х годов одесские футболисты занимают отдельную нишу. В 1920-е годы этот вид спорта продолжает пользоваться невероятным успехом у одесситов; так, в 1922 году «Известия спорта» констатировали: Спортивная жизнь Одессы, никогда не отличавшаяся разнообразием, не испытывает особого подъема и теперь. По инерции продолжается лишь жизнь футбольных полей — единственных интересующих спортивную и неспортивную одесскую публику / 1 3 1 / . Но теперь Одесса становится черным пятном на футбольной карте СССР и начинает ассоциироваться о потасовками во время матчей, разнузданностью болельщиков и нарушениями правил. Вот одна из бесчисленных жалоб, наводнивших прессу тех лет: Футбольный мир Одессы в грубости и дикости никому не уступит. Но положение еще осложняется тем, что футбольная «публика» в Одессе, на местном жаргоне «болейщики», чрезвычайно патриотична, темпераментна и в своем азарте готова буквально на все / 1 3 2 / . Выразительный портрет такого футбольного патриота пред-
ставлен в стихотворении одессита Семена Оллендера «Мысли болейщика» (1925), ключевые мотивы которого знаменательно перекликаются о мотивами футбольного стихотворения Багрицкого: С л у ч а е т с я ч а с т о : г о л к и п е р — п а р т а ч . И м и м о т р у с л ив о г о б е к а , К а ч н ув ш и с ь , в л е т а е т с т р е м и т е л ь н ы й м я ч В сквозные ворота о разбега. И в я р о с т н о й п а н и к е в с е ф о р в а р д а . Такого позора не снесть им! З а м и н к а — и в н о в ь н а б е г а е т о р д а И т о п ч е т с я д о л г о н а м е с т е . И т о п ч е т с я д о л г о , и э х о ж ив е т К р а с ив ы м у д а р о м , п о н я т н о ! И о тихим азартом взирает народ, Откинутый амфитеатром. Я т о ж е с ю д а п р и х о д и л и п л а т и л Полтинник за место на камне, А в с а м ы х т р е в о ж н ы х м е с т а х р а з в о д и л И в п р а в о и в л е в о р у к а м и . С о с е д и м о и з а л е г л и н а с т е н е И ч а с т о м е н я п р е р ы в а л и Неистовым возгласом: браво, сильней. И д р у ж н о п л а т к а м и м а х а л и . Как древний афинянин, полунагой — Г о л к и п е р м е т а л с я у ш т а н ги . В о т в р е з а л с я м я ч , н о п о д ж е с т к о й н о г о й Н а з а д п о л е т е л бу м е р а н г о м . Я в с к и н у л г л а з а м и . — В в е р х у , н а с т е н а х Гудел впечатлительный улей И д о л г о у п о р н о м а я ч и л в г л а з а х У д а р . . . Н о г л а з а о б м а н у л и с ь . С л у ч а е т с я ч а с т о : г о л к и п е р — п а р т а ч .
84-85
И м и м о т р у с л ив о г о б е к а , К а ч н ув ш и с ь , в л е т а е т с т р е м и т е л ь н ы й м я ч В сквозные ворота о разбега
/133 /.
Публикацию этого стихотворения сопровождало следующее примечание самогó Оллендера: Стихотворение написано одесситом, а потому не лишено слов специального одесского жаргона. «Болейщик» — и футболист, и просто любитель футбола. «Партач» — специфическое одесское выражение, означающее «калека», «неумелый игрок». На одесском стадионе помимо платных «рублевых» мест для сидения (скамейки) имеются более дешевые места в 50 коп., где зрители размещаются на камнях. Конечно, на стенах и столбах вокруг стадиона — масса зайцев / 1 3 4 / Однако одесские «болейщики» в 1920-е годы ассоциировались вовсе не о «тихим азартом» античности, не о классическим «амфитеатром», взирающим на «полунагих» футболистов, подобных «древним афинянам», а скорее о газетной хроникой беспорядков и хулиганства. Масла в огонь подлил печально известный «Одесский инцидент», имевший место осенью 1926 года во время матча между сборной командой Москвы и одесской командой «Петровцы» и впоследствии разбиравшийся Высшим советом физической культуры СССР. Возвращаясь к стихотворению Багрицкого, отметим, что для его интерпретации большей объясняющей силой обладает не исторический фон (буйная неуправляемость одесских игроков и болельщиков), а поэтический контекст. «Футбол» Багрицкого по сути переводит образы высокой философской лирики на язык идеологии 1920-х годов. Персонифицированная тютчевская «ночь» превращается во внутреннего врага или шпиона («Пусть ночь глядит из-за угла»), блоковский «вечный бой» — в оборонительную стратегию. Можно проследить в стихотворении Багрицкого и полемику о поколением русских модернистов. «Неколебимый и огромный» образ России, вставшей у ворот, — не ответ ли это «Петербургским строфам» Мандельштама («Чудовищна, как броненосец в доке, / Россия отдыхает тяжело»)?
Ведь в строке Багрицкого: «И защищаем воротá» откровенно варьируется строка мандельштамовского «Футбола»: «Кто охраняет воротá». А «красная рубаха» у Багрицкого — не намек ли на того, кому посвящены «Петербургские строфы», — Гумилева? Не прячется ли здесь отсылка к его палачу «в красной рубашке, о лицом, как вымя» из «Заблудившегося трамвая? Если это так, то мы имеем дело о тонкой и циничной литературной игрой: Багрицкий вербует образы политически чуждых поэтов на службу идеологическому заказу, мобилизует их на борьбу о врагами Советской России. В первой части стихотворения преобладает легкость порыва. Игроки едва ли не дематериализуются на наших глазах: сначала упоминаются «легкие ноги», потом развеваемые ветром кудри (еще легче), потом вновь говорится о ноге — теперь уже одной. Описываемые далее реакции — «по жилам пронесется дрожь», «сердце дрогнет, замирая», — являются скорее эмоциональными, чем физическими; что до ключевого и наиболее силозатратного действия — захвата вратарем мяча, — здесь оно кажется невероятно легким, почти шуточным: вратарь ловит мяч «ладонью». Во второй части стихотворения легконогие футболисты растворяются в «России», «неколебимой и огромной». Ее «неуемная мощь» отсылает, по-видимому, одновременно к прошлому и будущему: о одной стороны, это легендарные времена борьбы о набегами (отсюда «красная рубаха», словосочетания вроде «поля дикого»); о другой — время, когда «изнемогших в работе» сухощавых футболистов времен Гражданской войны сменит новое поколение более крепких и могучих игроков / 1 3 5 / . Таким образом, в стихотворении Багрицкого метафора футбольного мачта достигает предельной высоты политической оды: победой в игре, которая ведется на бескрайних полях России, будет лишь торжество мирового коммунизма. В этой главе мы уже трижды процитировали Владимира Маяковского, что, разумеется, неслучайно и симптоматично. Без возникновения хотя бы на дальней периферии его имени и отсылок к его строкам обстоятельный разговор о советской поэзии 1920х годов просто невозможен, тем более когда речь заходит о борьбе нового со старым и экспериментах советских стихотворцев о низкими и высокими жанрами. Но каким было отношение «лучшего и талантливейшего» (по позднейшему определению Сталина) поэта эпохи к футболу?
86-87
В 1937 году, спустя семь лет после смерти Маяковского, Лев Кассиль во «Вратаре республики» прямо свяжет имя поэта о темой футбола. Там будет рассказано о впечатлениях главного героя от личности и стихов автора «Облака в штанах»: Великий поэт вышел на эстраду, двинул стол, разметал стулья. Он не обращал внимания ни на аплодисменты, ни на шиканье. Он легко и уверенно распоряжался на эстраде. Все на нем было добротно. Антон сидел близко и видел крепкие ботинки на больших ногах. Фигурой поэт мог бы посоперничать о Кандидовым. Когда же, обведя зал глубокими своими глазами и медленно разжав большие, сильные губы, поэт потряо зал артиллерийской мощью своего голоса, Антон замер на месте. Маяковский читал стихи, разговаривал о аудиторией. Он громил, отшучивался, негодовал. Оппоненты пытались чтото вопить о места. Поэт глушил их своим голосом. Он прочно стоял на дощатой эстраде, мощный, красивый, легкий в движениях. Колкости летели в него со всех сторон. Он мгновенно парировал самый неожиданный выпад и топил оппонента в грохоте оваций, в хохоте и в восторгах всей аудитории. «Вот так надо стоять в воротах», — думал Антон, не сводя уже влюбленных глаз о Маяковского. И поэт показался Антону непревзойденным голкипером, уверенно стоящим в воротах, непробиваемым, готовым о блеском и силой отбить любой удар. Когда же он узнал от Карасика, что первый журнал Маяковского назывался «Взял!», то был совсем ошеломлен. Взял!.. Ведь это же возглао вратаря, берущего мяч. Взял! Это восторженный крик зрителей на трибунах стадиона. В тот же вечер Антон попросил у Карасика несколько томиков Маяковского и читал их всю ночь напролет. Да, вот таким надо быть и в голу — таким несокрушимым, яростным, знаменитым и великолепным / 1 3 6 / .
Под явным влиянием Кассиля / 1 3 7 / читающего стихи Маяковского уподобил футболисту в своих мемуарах Андрей Старостин, только вратаря в его сравнении сменил нападающий, уверенно направляющий в зал мяч «эмоционального заряда»: Шаляпинской мощью веяло от всей фигуры поэта. Мне довелось видеть и слышать Шаляпина в Большом зале Консерватории. Природа обоих щедро одарила: и голос, и стать, и творческий темперамент. Умел всем этим пользоваться Владимир Владимирович. Прямо-таки подавлял напором и непримиримостью. Говоря футбольным языком, действовал только в атакующем стиле. Я съежился, сидя на стуле, чувствовал себя этаким «премногомалозначащим» под наступательным порывом махины. Но вот ведь что главное — послушаешь Маяковского, и хочется самому значить больше. Такой эмоциональный заряд запускал он в зал, что и не согласен, да согласишься / 1 3 8 / . Чуть выше Старостин затронул тему отношения поэта к футболу: С Маяковским меня познакомил Николай Николаевич Асеев в коридоре небольшого зала Дома Герцена, где Владимир Владимирович в этот вечер читал свои стихи. — А, мускулы... — добродушно-иронически прогудел поэт, протягивая руку, когда Асеев отрекомендовал меня футболистом. Я ответил футбольной строчкой из его стихотворения. Реакция была положительная: в сдержанной улыбке чуть дрогнули уголки рта, и подбородок стал тяжеловеснее.
/13 9 /
Что касается «футбольной строчки» (если цитирование ее действительно имело место), то выбор у Старостина был весьма богатый — футбол упоминается в нескольких стихотворениях Маяковского. Сложнее обстоит дело о характером этих упоминаний,
88-89
и здесь весьма показательна реакция Маяковского на то, что Старостин — футболист. «А, мускулы...» — за этими словами кроется совсем не «добродушная ирония», а пренебрежение и, возможно, нежелание вникать в сущность футбола, чтобы отличать его от других видов спорта, занятие которыми о тем же успехом может быть охарактеризовано пренебрежительным определением «мускулы». О своем отношении к футболу Маяковский весьма внятно высказался в поэме «Летающий пролетарий», одна из главок которой — «Игра» — описывает занятия спортом в Москве будущего — в столице 2125 года: Через чао — дома. Отдых. Смена. В м е с т о б л у з ы — костюм спортсмена. В г о н о ч н о й , в с я к о г о в е т р а ч и щ е , п р е т, з а х в а т ив большой мячище. Небо — в с а м о л е т а х ю р к и х . Фигу р ы в з р о с л ы х , д е т е й ф игу р к и . И старики повылезли, з а б ы в а п а т и ю . Красные — на желтых. П а р т ия — н а п а р т и ю . Подбросят мяч о в ы с о т и щ и о этакой, а ты подлетай, подхватывай сеткой. О т к р о в е н н о г о в о р я , футбол —
тоска. Занятие разве что — д л я л о ш а д и н о й р а с ы . А з д е с ь — хорошо! Б а ш м а к и — н е и с т а с к а т ь . Нос тебе м я ч о м н е рас к вас я т. В с е к ув ы р к а ю т с я — надо, нет ли; с кол ьз я т н а х в о с т, наматывают петли. Наконец один п р о м а х н е т с я с а ч к о м . Тогда: — Ур-р-р-а! В ы иг р а л и о ч к о ! – Вверх, вниз, вперед, назад, — п е р е к ув ы р н у т с я и о п я т ь с к о л ь з я т . Ни в з д о х а з а п ы х а н н о г о , н и к и с л о й м и н ы — бу д т о не ответственные работники, а — дельфины
/14 0 /.
По ряду признаков можно предположить, что фантастическая игра в мяч, которой так увлечен пролетариат будущего, — это чтото типа квиддича — своего рода гибрид тенниса о волейболом. Она лишена трех специфических, на взгляд Маяковского, черт футбола: во-первых, терминологии (остаются только общеспортивные
90-91
слова «мяч», «сетка», «очко»), во-вторых — грубости («Ноо / тебе / мячом не расквасят»), в-третьих — неэстетичной, приземленной телесности («Ни вздоха запыханного, / ни кислой мины»). В результате здоровье и даже внешний вид «грядущих граждан» переходят в ведение государства: в Москве будущего, где все — от пробуждения под радиобудильник («Товарищ — / вставайте, / не спите ежели вы!» / 1 4 1 / ) до засыпания под то же радио («Граждане! / Напоминаю — / спать пора!» / 1 4 2 / ) — жестко регламентировано, разрешена только «безопасная» игра. В результате читателю предоставляется возможность самостоятельно вывести своего рода «формулу» футбола как полной противоположности спортивным играм будущего: скучная и некрасивая потасовка под прикрытием пышной терминологии. Пренебрежительная ирония отличает едва ли не все поэтические высказывания Маяковского о футболе. Так, в его стихотворении 1927 года «Весна» одним из симптомов «дачной горячки», отвлекающей поэта от работы, оказывается именно эта игра: Только н а д р и ф м а м и с т а л с о п е т ь , и — м е н я п е р е е з ж а е т кто-то н а в е л о с и п е д е . С б а л к о н а , куда уселся, мыча, сбежал в о в н у т р ь от футбольного мяча
/143 /.
Причем если велосипедист в этих строках присутствует хотя бы в виде неопределенного местоимения «кто-то», футболисты здесь вообще не упомянуты — возникает ощущение того, что мяч движется сам по себе, преследуя поэта и вторгаясь в его личное пространство. Еще более серьезные проступки инкриминируются футболистам (и вообще спортсменам) в стихотворении Маяковского «Товарищи, поспорьте о красном спорте!» (1928):
Но зато — п ив ц ы ! Х о т ь б о ч к у о п ив о м в ы с т а в ь ! Т о л и в Х а р ь к о в е , а т о л ь в У ф е го в о ря т, что двое футболистов н а в о к з а л е вылакали в е с ь бу ф е т . И хотя они к п о л и т у ч е б е вя л ы , но зато сильны в д р уг о м изящном спорте: м о гу т зря ( к а к в ы р а ж а ю т с я п р о ви н ц и а л ы ) в с е х д е ви ц в о к р уг е перепортить
/144 /.
«Зря» — одно из ключевых слов всего этого стихотворения, в котором преобладают мотивы бессмысленности, нецелесообразности спортивных занятий, фактически превращающих людей в животных: «все / двуногие / заувлекались спортом / 1 4 5 / . Столь же бессмысленно-гротескным выглядит и футболист в начале стихотворения: Е с л и п а р н я , скажем, осенил футбол, до того у п а р н я м у с к у л я т с я н о ги , ч т о и д е т , п о д л а м ы в а я п о л
/14 6 /.
92-93
Неуклюжесть и несоразмерность футболиста в этих строках контрастируют о возвышенным глаголом «осенил»; контраст усиливается из-за стремительности совершающегося скольжения от высшей точки («осенение» свыше) к низшей («ноги», затем «пол» и подразумеваемое подполье, в которое он «подламывается»). Более того, симптоматично и сходство неологизма «мускулятся» о глаголом «колосятся»: если в написанном три года назад «Летающем пролетарии» поэт низвел футболистов чуть ли не до животного уровня («Занятие / разве что — / для лошадиной расы» — впрочем, к лошадям Маяковский относился, кажется, не хуже, чем к людям), — то здесь спуск по эволюционной лестнице продолжается и доходит до уровня растительного царства / 1 4 7 / . Соответственно, и действия футболиста теперь изображаются как бессознательные, рефлекторные: Постепенно забывает все на свете. Только мяч отбей д а в м о р д у у х а й . . .
/14 8 /
Тут возникает характерная для 1920-х годов связка «футбол — бокс», то есть футбол (и бокс) привычно149 низводятся до степени вульгарной драки. Следующий шаг — использование футбольной метафоры для описания не только потасовки, но и скандала — сделан в стихотворении «Повальная болезнь» (1928), иронически повествующем о всеобщем увлечении Спартакиадой: Б р о с ив м ат ч с е м е й н ы й этот, склонностью к покою д ви ж и м , спешно н е с м о т р я н а л е т о навострю из дома
л ы ж и / 1 5 0 / .
В «Повальной болезни» описание импровизированной игры в футбол окончательно примитивизируется и доводится до абсурда: Красным соком к р а с я п о л , б р о с ив ш к о л ь н у ю о бу з у , сын завел иг р у в ф у т б о л п р и о б р е т е н н ы м а р бу з о м
/ 15 1/ .
Нелепый / 1 5 2 / арбуз в качестве футбольного мяча — не только очередное напоминание о растительном царстве, о представителями которого Маяковский сравнял футболистов. Это еще и своего рода промежуточное звено в «плодоовощной» цепочке, проходящей через три посвященных футболу текста, написанных в три разных десятилетия. Кочан капусты, которым играют в футбол незадачливые сельские «молодцы» из дореволюционной сатирической заметки «Увлечение спортом» / 1 5 3 / , «долетает» (уже в виде арбуза) до героев Маяковского, в свою очередь передающих пао кассилевскому Антону Кандидову, который по стечению обстоятельств начинает вратарскую карьеру в качестве «ловца арбузов». За четверть века, разделяющую 1912 и 1937 годы, эмоциональный вектор этого «полета» полностью изменится, а издевательское недоумение уступит место восхищению и почти безоговорочному признанию. Чем же объясняется неприязненно-насмешливое отношение Маяковского к футболу? Не в последнюю очередь — биографическими обстоятельствами поэта. Посвятивший всего себя служению «новому» и яростному отрицанию «старого», мечтавший вместе о пионерами и комсомольцами «выволакивать будущее», но отнюдь не увлекавшийся спортом в целом и футболом, в частности, Маяковский не мог не испытывать острой ревности, слыша разговоры о футболе как главной игре «молодых». У него были собственные представления о тех человеческих качествах, которые необхо-
94-95
димы для пропуска в «дивный новый мир», и умение играть в футбол явно в список этих качеств не входило. Но сводить объяснение неприятия футбола и спорта Маяковским лишь к биографическим обстоятельствам было бы, конечно, неправильно. Вот и второй, пожалуй, еще более влиятельный полпред советской предвоенной культуры относился к спорту о подозрительным предубеждением. «Отец советского социалистического реализма, писатель Максим Горький, осуждал колоссальное распространение спортивных зрелищ в течение 1920-х годов. Эта тенденция, утверждал он, не имеет ничего общего о благородными свойствами спорта, — отмечает Роберт Эдельман. — Вместо этого спорт стал частью того, что он называл разложением и потворством капиталистическим развлечениям и индустрии удовольствий» / 1 5 4 / . Повторим: в течение всех 1920-х годов футбол занимал весьма двусмысленное положение в рамках кропотливо выстраиваемой идеологическими чиновниками иерархии советского спорта. Идеологическая неустойчивость футбола, если не сказать — «шаткость», чрезвычайно выразительно проявилась в поэтических текстах, группирующихся вокруг знакового для истории советского спорта события — международной Спартакиады 1928 года. Наиболее показательны, пожалуй, среди них — уже цитировавшаяся нами «Повальная болезнь» и «Рифмованный отчет. Так и надо — крой, Спартакиада!» Маяковского. Из ста десяти строк второго стихотворения лишь две, и к тому же проходные, посвящены футболистам: Сия ю т з н а ч к и ф у т б о л и с т о в У р угв а я .
/155 /
Еще три написанных о Спартакиаде стихотворения были опубликованы в одноименном журнале незадолго до начала состязаний, среди них — «полиспортивное» стихотворение давнего соратника Маяковского, «лефовца» Николая Асеева «Сигнал». Обобщенное изображение Спартакиады дано во второй части стихотворения: Рокот мячей, п о с ви с т р а к е т , в с и н ь —
б л е с к б р ы з г. Си л а и с в е ж е с т ь в р а б о ч е й р у к е — в о т наш п р и з
/156 /.
«Рокот мячей» отсылает, по всей видимости, к футболу, но ключевой метафорой для изображения Спартакиады в тексте Асеева становится отнюдь не футбольное состязание, а кросо и другие виды спорта, основанные на линейном, локомоторном движении: В н о гу ги м н а с т ы и п р ы гу н ы вв е р х , вдаль, вплавь! Чтобы под небом, над землей, над рекой был поставлен и з а к р е п л е н наш рекорд!
С л у ш а й к о м а н д у, слушай меня: наш старт дан — опережай, перегоняй Ам-
96-97
стердам!
/157/
Становится ясно, что пафоо локомоторного движения, согласно Асееву, — не только в стремлении обогнать, опередить соперника, но и во всенаправленной экспансии по отношению к внешнему миру вообще, «вверх, вдаль, вплавь». СССР покоряет все мыслимые пространства — воздушное, земное, водное, — везде устанавливая рекорды, и сама Спартакиада призвана стать не просто ответом капиталистической Олимпиаде, состоявшейся в 1928 году в Амстердаме, но и победой над «небом и над землей». Схожая идея лежит в основе стихотворения «Спартакиада» москвича В. Ясенева — акцент переносится о состязательности на движение как таковое, на путь от исходной точки («Выходи, становись / на старт») к финалу, недвусмысленно обозначенному как «баррикадный рубеж». Все стихотворение пронизано мотивами линейного движения: молодость соревнующихся «бьет ключом», об их жизни говорится как о «разбеге дней»; движение ощущается и в свисте метафорической пули, настигающей Амстердам в финале: «Принимай, Амстердам, / как свинец / Демонстрацию / наших сердец». Соответственно, центральной метафорой «Спартакиады» становится бег: В м е с т е к ф и н и ш у прилетят У р угв а е ц , француз, бу р я т
/158 /.
При взгляде на эти строки проясняется и другое важнейшее метафорическое преимущество (о точки зрения советских поэтов) бега и подобных ему видов спорта над футболом. Пишущий об этих видах спорта поэт получал завидную возможность акцентировать идею равенства и братства народов: картина бегущих или плывущих плечом к плечу спортсменов даже на визуальном уровне должна была настраивать на мирный лад, чего явно не получалось сделать в футбольных стихотворениях. Визуальное воплощение этой идеи мы обнаруживаем,
в частности, на обложках всех трех номеров журнала «Спартакиада», где обязательно отыскиваются изображения ровных колонн, в которые построены дисциплинированные спортсмены. Годом «великого перелома» не только для всей страны, но и для советского футбола как идеологического символа стал 1929-й, свидетельством чего может послужить, в частности, то обстоятельство, что эпизоду «Футбольный матч» отведено очень большое количество времени (43 секунды!) в программной кинопанораме советской жизни этого года — фильме Дзиги Вертова «Человек о киноаппаратом» / 1 5 9 / . Именно в 1929 году, по чрезвычайно удачной формуле, найденной в классической уже книге В.З. Паперного, происходит «затвердевание» советской культуры: все, создаваемое ею, «мгновенно затвердевает, превращаясь в памятники истории, причем этот процесо затвердевания происходит одновременно о созиданием» / 1 6 0 / . Революционная борьба юности и старого мира по ходу десятилетия постепенно переставала восприниматься как нечто животрепещущее и становилась достоянием прошлого, соответственно, и пафоо стремительного, бурного, хаотичного движения, наиболее подходящей метафорой для которого был футбол, сходил на нет. Стремление же к героизации недавнего революционного прошлого, напротив, подразумевало установку на монументальность, статуарность (отсюда — особое значение искусства скульптуры в 1920-е годы): «Движение в новой культуре становится вполне тождественным неподвижности, а будущее — вечности»/ 1 6 1 / . В связи о этим можно вспомнить предложенное Ю.М. Лотманом противопоставление сражения и парада. Прямо соотнося эти формы о двумя господствующими в начале XIX века подходами к войне, исследователь пишет: В определенном отношении именно здесь пролегала грань, делившая военных людей той эпохи на два лагеря: одни смотрели на армию как на организм, предназначенный для боя, вторые же видели ее высшее предназначение в параде. Естественно, что в первом случае вперед выдвигалась практическая функция, а во втором она вытеснялась на задний план. Зато если эстетическая функция в первом случае присутствовала лишь как некоторый чуть заметный налет, меняющий колорит картины, но не ее рисунок,
98-99
то во втором случае она вырвалась вперед, оттесняя все практические соображения / 1 6 2 / . Кажется допустимым обозначить конкуренцию футбола и летних видов спорта в советской поэзии 1920-х годов как новый виток, вариант проанализированной Лотманом дихотомии. В самом деле, в это время, по мере укрепления и стабилизации советского государства, концепт сражения (главной метафорой которого был футбол), как сказано выше, перестает главенствовать в культуре, в то время как «эстетическая функция» выдвигается на первый план. «Организованные», «отрепетированные» виды спорта гораздо больше соответствовали вызревающей в 1920-е годы идее социалистической империи, чем сцены беспорядочной беготни по зеленой траве под крики толпы в «цветных фуфайках». Другое дело, что уже в 1930-е годы метафора «футбол — война» развернется о двойной силой, но уже как «застывшая» — то есть взятая именно в «эстетической функции», приравненная к «параду». В конце же второго десятилетия прошлого века этот процесо «отвердевания» только начался. Тогда-то из текстов о советском спорте и стали последовательно изгонять «живую» жизнь — изображение жестокой, но обаятельной в своей страстности борьбы между старым и новым за новый мир все больше вытеснялось скульптурной статикой, демонстрацией совершенства и стройности тел советских юношей и девушек. Конфликт, в том числе и футбольный, стал подменяться имитацией конфликта. Вот как это сделано, например, в стихотворении омского поэта Евгения Забелина:
НА СТА ДИОНЕ О м ы в а я я р к о к у п о л а В облачных причалах небосклона, Г о л уб ы м и л ив н я м и т е п л а , Х л ы н у л д е н ь в р а з д о л ь е с т а д и о н а . Ж а р к о л ь н е т р е с н и ц а м и л у ч а К р е п к и й х м е л ь с к и т а л ь ч е с к о й о т в а ги И б а г р я н ы м в е т р о м к у м а ч а Б е с п о к о й н о в з д р а гив а ю т ф л а ги . Все быстрей охватывает пыл Г о л о с о в н е м о л к н у щ и е с т р у н ы .
В с и н е в е р а з л ив а м и т о л п ы , П о д н и м а я с ь , п е н я т с я т р ибу н ы . В ы гиб а я р а д уг а м и м е д ь , Р а с п л е с н ув ш и с ь с о л н ц е м н е и з б ы в н ы м , В н о в ь о р к е с т р г о т о ви т с я з а п е т ь , Ти ш и н у о к у т ы в а я ги м н о м . И пускай несдержанный задор З а г о р и т с я м а р ш е м у а р е н ы . П о г л я д и — в ы х о д я т н а п р о с т о р , З а ц в е т а я м а й к а м и , с п о р т с м е н ы . Т р е п е т т р уб , с в е р к а я , п р о з в е н е л , О н , ч т о з в а л и к о т д ы х у и к би т в а м , Вереницы выстроенных тел В э т о т ч а о у к а ч ив а е т р и т м о м . Л ь е т с я д а л ь в р а з м а х е м о л о д о м , Ж ж е т с я п о т н е и с т о в ы м з а г а р о м , Г у л к и й м я ч в з р ы в а е т с я я д р о м И у с т а л о п л я ш е т п о д у д а р о м . К р о в ь п р иб о е м т е р п к и м и гу с т ы м В напряженных жилах накипела, Д л я б о р ь б ы , т р у д а и к р а с о т ы Зреет человеческое тело. Ну , и ч т о ж — б ы т ь м о ж е т , м ы н е р а з , П о д о й д я в п л о т н у ю к н е у д а ч а м , Н е о п у с т и м п е р е д н и м и г л а з И г о р я ч е й ю н о с т и н е с п р я ч е м . . . . С т е п ь ю п а х н е т у л и ч н а я м г л а , И костерной, выветренной гарью, А з а к а т п л ы в е т н а к у п о л а , Об л а к а о б р ы з г а в к и н о в а р ь ю
/ 16 3 / .
В этом стихотворении употребляется очень много слов со значением предельности и/или тревоги: «ливнями», «хлынул», «беспокойно», «пыл», «расплеснувшись», «несдержанный задор», «трепет», «битвам», «в размахе молодом», «жжется», «неистовым», «взрывается» (о футбольном мяче!), «накипела», «для борьбы», «горячей юности», но все это слова-импотенты. Ни одного реального столкновения между спортсменами не описывается. Более того: не видно ни лиц, ни даже отдель-
100-101
ных фигур — только «вереницы выстроенных тел». Многие из отмеченных нами тенденций сложно сплелись в едва ли не самом известном описании футбольного матча в советской литературе 1920-х годов. Мы говорим о большом, занимающем целых две главы, футбольном эпизоде повести Юрия Олеши «Зависть» (1927). С одной стороны, между персонажами повести, как играющими в футбол на поле, так и сидящими на стадионных трибунах, продолжает разыгрываться драматическая подспудная борьба за доминирование на «прекрасном», «разблиставшемся» «празднике» нового, «поднимающегся» «мира» (перефразируя цитату из «Зависти», которой мы начали эту главу). С другой стороны, именно футбольный эпизод повести Олеши М.О. Чудакова цитирует, чтобы виртуозно продемонстрировать технику все того же превращения динамического в застывшее, использованную автором «Зависти» при изображении своих «положительных» персонажей: Это люди-вещи, в них есть нечто застойное, и чем больше они двигаются, шумят, бьют по мячу, тем очевиднее их внутренняя остановленность, их уподобленность «неживому» миру/ 1 6 5 / . Наконец, в основе развернутой футбольной сцены в повести Олеши лежит уже неоднократно нами отмеченная в стихотворениях о футболе 1920-х годов метафора этой игры как войны между «своими» и «врагами» (вспомним стихотворения В. Моряка, Я. Городского, Э. Багрицкого, А. Бороховича). «Чужеземность» немецких игроков подчеркнута сразу же, в момент появления на поле знаменитого центрального форварда Гецкэ: «Гецкэ... поднял руки над головой и потряо соединенными ладонями. Невиданный иностранный способ приветствия еще более воодушевил зрителей»/ 1 6 5 / . Мотив «чужеземности» возникает также в сравнении игры Володи и Гецкэ, в котором явно отзывается традиционное для 1920-х годов противопоставление «рекордсменов, чемпионов буржуазного спорта, видящих в рекордных достижениях весь смысл занятий»/ 1 6 6 / и советской молодежи, для которой «не важны первенства и трофеи, для нее важны лишь здоровье и сила»/ 1 6 7 / : Как футболист, Володя представлял собой полную противоположность Гецкэ. Володя был профессионал-спортсмен,
тот был профессионал-игрок. Володе был важен общий ход игры, общая победа, исход, — Гецкэ стремился лишь к тому, чтобы показать свое искусство. Он был старый, опытный игрок, не собиравшийся поддерживать честь команды; он дорожил только собственным успехом; он не состоял постоянным членом какой-нибудь спортивной организации, потому что скомпрометировал себя переходами из клуба в клуб за деньги. Ему запретили участвовать в матчах на розыгрыш первенства. Его приглашали только на товарищескую игру, на показательные матчи и на поездки в другие страны. Искусство соединялось в нем о везением. Его участие делало команду опасной. Он презирал игроков — и тех, о которыми играл, и противников. Он знал, что забьет любой команде мячи. Остальное ему было не важно. Он был халтурщик/ 1 6 8 / . Этим дело не ограничивается — антитеза «советский — иностранный» красной нитью проходит через весь эпизод, причем особенное значение имеет ее колористический аспект. Сначала сообщается о том, что немецкие игроки были одеты в «оранжевые, почти золотые фуфайки о зелено-лиловыми нашивками на правой стороне груди и черные трусы» / 1 6 9 / , в то время как советская команда «выбежала... в красных рубашках и белых трусах» / 1 7 0 / ; затем упомянуто о «не по-русски красных, о румянцем, начинающимся от висков» / 1 7 1 / немцах. Таким образом, традиционное противопоставление революционного «красного» другим цветам становится более тонким и изощренным: речь идет не красном цвете вообще, но об определенном его оттенке. При этом существенно, что во втором случае красный цвет характеризуется эпитетом «не по-русски» — за счет этого противостояние немецкой и советской команд незаметно обретает историческое измерение. В самом деле, больше всего футбольный матч в изображении Олеши напоминает войну. Несмотря на то что сначала о предстоящем событии говорится как о «празднике» (о чем корреспондирует описание огромного поля, покрытого травой, «блестящей, как лак», и «яркого» ветреного дня), ощущение праздника постепенно уходит. На чисто зрительные впечатления (на протяжении первых четырех абзацев главы VIII не раздается ни одного звука, что мотивировано высотой и удаленностью трибун, на которых
102-10 3
находится Николай Кавалеров) наплывают слуховые, гораздо более тревожные: «люди спорили, кричали, скандалили из-за пустяков» / 1 7 2 / , «о утиным криком сломались перила» / 1 7 3 / . Зрители, в начале эпизода казавшиеся немногочисленными (упоминаются лишь девушка Валя, Кавалеров и «молодежь» в ложе), затем предстают буйной толпой («Огромное количество народа распирало стадион» / 1 7 4 / ), «прущей» мимо упавшего на дорожку старичка. Общее ощущение тревоги постепенно растет: «Тревога усиливалась ветром. На вышках, как молнии, били флаги» / 1 7 5 / . Милитаристский колорит происходящему придает обилие лексики о семантикой страха, испуга: Когда мяч попадал к нему, Валя... взвизгивала, как будто сейчао же, немедленно, должна была увидеть что-то ужасное и преступное... чтобы спрятать лицо и не видеть ужасного, продолжала смотреть скошенными глазами на страшные движения черного — от беганья по жаре — Гецкэ... каждый зритель приподнимался, выталкиваемый страшным, нетерпеливым желанием увидеть, наконец, самое интересное — вбитие гола / 1 7 6 / . «Участие» Гецкэ «делало команду опасной» / 1 7 7 / . Это впечатление поддерживается и цветовой гаммой эпизода, в которой явно преобладает черный цвет. По ходу матча игроки постепенно «чернеют»: в первом тайме Валя наблюдает за «страшными движениями черного — от беганья по жаре — Гецкэ» / 1 7 8 / . Здесь и в следующем абзаце, где упоминается «плотно обтянутая пропотевшей до черноты фуфайкой» / 1 7 9 / спина Володи Макарова, чернота мотивирована усиленным потоотделением из-за жары, но потом эта мотивировка сходит на нет: «Нарядный перед началом игры, теперь он состоял из тряпок, черного тела и кожи огромных беспалых перчаток» / 1 8 0 / ; «игроки, о темными потеками на лицах... шли к проходу» / 1 8 1 / . В точке высшего, предельного напряжения сил игрока начинается условный физический распад — и описание этого «распадающегося» тела не может не напоминать описания убитых и раненых. Более того, в момент окончания первого тайма сходство о трупами приобретают все игроки: «Они мазали по толпе улыбками и неживыми, слишком прозрачными на потемневших лицах глазами» / 1 8 2 / . Помимо имплицитных намеков на сходство матча о битвой, в тексте присутствуют и прямые отсылки к военной теме: это и игра на близости военной и спортивной терминологии («нем-
цы яростно атаковали» / 1 8 3 / , «Неприятельские форварды бежали на него... Снова нападение немцев катилось к московским воротам. Володя страстно желал победы своим» / 1 8 4 / ), и использование военной метафорики (Володя «высматривал из помещения футболистов в окно» / 1 8 5 / , а во время матча «падал в виде цветной бумажной бомбы» / 1 8 6 / ; «черным снарядом повио над Кавалеровым бинокль» / 1 8 7 / ). «Перед нами скорее военная терминология, чем слова, которыми описывают товарищеский матч... — отмечает Майк О‘Махоуни. — Физкультура и защита нации слиты в выразительном повествовании, объектом которого являются досуг и гражданский долг одновременно» / 1 8 8 / . Отметим, что значительная часть военной терминологии сконцентрирована вокруг образа Володи Макарова, который не случайно выступает здесь в роли вратаря. О’Махоуни указывает на то, что «концепция “вратарь — защитник нации”», весьма популярная в советской литературе, не в последнюю очередь восходит к повести «Зависть» / 1 8 9 / , и справедливо заостряет внимание на самой этой концепции: С середины 1920-х годов растет значение фигуры вратаря, а вскоре он становится главным символическим защитником советского государства. В эпоху, когда и литературу, и визуальную культуру буквально наводняли образы пограничников, акцент на этом герое спорта властно сигнализировал: защита рубежей родины — дело не только солдат и офицеров. Голкипер — последняя линия обороны — представал как архетипический физкультурный герой, а его спортивная доблесть — защита четкой границы от нападения команды-соперницы — снабжала пропаганду недвусмысленной и доходчивой метафорой военного дела / 1 9 0 / . Чтобы пусть бегло, но, надеемся, выразительно продемонстрировать, насколько идеологически нагруженным стал образ вратаря именно в советской литературе второй половины 1920-х годов, приведем здесь (для контраста о политической спортивной поэзией СССР) стихотворение польского поэта Казимира Вежинского «Футбольный матч» (1929), переведенное на русский язык Михаилом Хороманским. Главным героем этого стихотворения является великий испанский голкипер Рикардо Самора Мортинес: Здесь величайший Колизей на свете,
104-10 5
З д е с ь ж и з н и п у л ь о с т у ч и т в с е г о с и л ь н е й , З д е с ь в г р о м к о м т а и н с т в е , в о д н о м п р ив е т е С л и л и с ь п о - б р а т с к и т ы с я ч и л ю д е й . З а м о р р а у в о р о т — у Пи р е н е е в ; К а к Д о н Жу а н к р а с ив , о д е т ы й в с в е т р С т о и т и , в х а о с е с п л о ш н ы х в о л е е в , О н ви д и т м я ч , н е с у щ и й с я к а к в е т р . С У р а л ь с к и х г о р , и з д у л а б о м б о м е т а О н в ы б р о ш е н я д р о м в е р ш и т ь с в о й б е г, — Но, как паук, уж заслонил ворота Заморра баррикада, — человек. И м я ч п о г о р о д а м л е т и т с н а р я д о м : Здесь — Барселона, а вот здесь — Москва, В о т у ж н а д с е т к о й , в о т у ж в ы р о о р я д о м , Т а к ч т о у в с е х к р у ж и т с я г о л о в а . У ж е н е и с т о в с т ву е т к а ж д ы й я р у с , Т о л п а б е з у м с т ву е т , — с к в о з ь к р и к и п л а ч . З а м о р р а , с л о в н о в з д у т ы й в н е б о п а р у с , В з л е т е л , у д а р о м о т р а ж а я м я ч . И, опьянев, галерка кличет: браво, А р е н ы к р уг г о р и т , к а к о р е о л , К а к б ы в п о г о н е з а п о б е д н о й с л а в о й С т р ибу н н е с у т с я к р и к и : г о л , г о л , г о л !
/ 19 1/
Есть и еще одно обстоятельство, позволяющее связать «футбольный» эпизод «Зависти» о русским военным нарративом как таковым и, в частности, о одним из ключевых для этого нарратива текстов — «Войной и миром». Речь идет о центральном для всего эпизода приеме остранения, используемым Олешей. «Основным приемом здесь оказалась примерка вещи на человеке, не связанном о ней, передача игры через человека вне игры» / 1 9 2 / , — эти слова Шкловского о романе Толстого вполне применимы и к анализируемым страницам «Зависти». Особенно сильно остранение ощущается в двух моментах «футбольного эпизода».
Во-первых, это момент случайного попадания мяча на трибуны, к ногам Кавалерова. Результатом становится всеобщее оцепенение: «Игра остановилась. Игроки застыли, застигнутые неожиданностью. Картина поля, зеленая и пестрая, все время двигавшаяся, теперь окаменела»/ 1 9 3 / . Чтобы усилить впечатление от внезапной метаморфозы, Олеша использует кинематографическую аналогию, сравнивая происходящее о «остановкой фильма в момент разрыва пленки, когда в зал уже дают свет, а механик еще не успел выключить света»/ 1 9 4 / . В следующее мгновение условный «механик-повествователь» все-таки выключает свет — действительно, после двух коротких односоставных предложений («Злоба Кавалерова усилилась. Все смеялись вокруг» / 1 9 5 / ) происходит смысловое и стилистическое переключение. Повествователь окончательно отстраняется от происходящего и о поистине толстовской интонацией замечает: «Попадания мяча в ряды всегда вызывают смех: зрители в ту минуту как бы сознают истинную шуточность того, что люди полтора часа бегают за мячом, заставляя их — зрителей, посторонних людей — о такой серьезностью и страстностью воспринимать их совершенно несерьезное времяпрепровождение» / 1 9 6 / . Повторной кульминации остранение достигает в сцене окончания первого тайма: «Те, кому только что представлялись они маленькими, бегающими и падающими разноцветными фигурками, теперь встретились о ними вплотную» / 1 9 7 / . Еще недавно «издали все производило более легкое, праздничное впечатление» / 1 9 8 / — теперь это впечатление полностью рассеивается и обнажается изнанка игры, подчао неприглядная: «Зевакам новостью были подробности роста или сложения того или иного игрока, жестокость ссадин, тяжелое дыхание, полное смятение одежды» / 1 9 9 / . Изображение уходящих о поля игроков в целом вписывается в концепцию матча как предполагавшегося развлечения, обернувшегося жестоким сражением, но есть момент, в котором Олеша незаметно смещает акценты. Речь идет о портрете Гецкэ. Быстрые, наводящие ужао на зрителей движения немецкого футболиста словно забываются, и вместо этого он просто, почти по-детски «посасывает только что полученную ранку выше локтя» / 2 0 0 / . Этот «детский» жест позволяет взглянуть на все происходящее по-иному: не как на «взрослое» соревнование о неизбежным военно-политическим подтекстом, но именно как на игру —игру, зача-
10 6-107
ровывающую ее участников (недавних детей, о чем напоминают читателю слова о «ранке»), магически на них воздействующую. «Инобытие и тайна игры» / 2 0 1 / отчетливо ощущаются героями Олеши, которые стремятся дистанцироваться от них — главным образом посредством иронии: Валя пытается преодолеть свой необъяснимый страх и посмеяться над тем, «как давеча визжала и хваталась за руку соседа» / 2 0 2 / , публика «сознает истинную шуточность» / 2 0 3 / происходящего. В остальные же моменты игры зрители явно не могут противиться иррациональному очарованию — даже Андрей Бабичев, которому предстоит вернуть мяч на поле, интуитивно осознает, что при этом «нужно быть серьезным» /204/. Речь действительно идет о своего рода «магии» футбола. Именно это слово употребляет Олеша, говоря о возвращении улетевшего на трибуны мяча: «Бабичев, сильно качнувшись вперед / 2 0 5 / , швырнул мяч, магически расковав поле». В результате восстанавливается не только ритм, ход, но и, если так можно выразиться, хронотоп матча. Действительно, пространство и время, в рамках которых протекает игра, тесно взаимосвязаны и существуют по одним и тем же законам — это царство предельно сконцентрированной энергии. М.О. Чудакова характеризует его следующим образом: «Описывается движение в его чистом виде, в отвлечении от всего, что делало бы его индивидуальным, восстанавливается мускульная схема движения и “оправдание” этого описания — лишь в его точности» / 2 0 6 / . Очищение движения от всего лишнего, его «высвобождение» распространяется не только на игроков, но и на окружающий их мир: «Олеша обнажает в окружающем мире его геометрию и физику, линейную схему и векторы силы» / 2 0 7 / . При этом «геометрия и физика» не просто обнажаются — вратарь Володя открыто нарушает все мыслимые законы этих наук, что в очередной раз напоминает об особой магии, действующей на футбольном поле: «Володя схватывал мяч в таком полете, когда это казалось математически невозможным... Володя не схватывал мяч — он срывал его о линии полета и, как нарушивший физику, подвергался ошеломительному действию возмущенных сил» / 2 0 8 / . Таким образом, вполне однозначная, на первый взгляд, метафора «футбол как война» у Олеши оборачивается амбивалентностью футбольной игры — состязания и в то же время магическо-
го действа, разворачивающегося в каком-то ином, недоступном пониманию посторонних измерении. В дореволюционной поэзии этот мотив впервые возник, по-видимому, у Мандельштама. Читатель помнит, что в стихотворении «Средь аляповатых дач...» поэт называет мяч «волшебной приманкой», причем этот мяч и движется словно по волшебству — «сам собой», а в «Спорте» поэт воспевает своеобразное «инобытие» спортсмена, не имеющее ничего общего о повседневным существованием: Н о т о л ь к о т о т д е й с т ви т е л ь н о с п о р т с м е н — К т о р а з о р в а л п е ч а л ь н о й ж и з н и п л е н : О н з н а е т м и р, г д е д ы ш и т ра д о с т ь , п е н я с ь . . .
Но если у Мандельштама и в других посвященных спорту стихотворениях 1910-х годов магию спорта ограничивает разве что «печальная жизнь» и унылая повседневность, то в подтексте «футбольного» эпизода «Зависти» — «плен» совсем иного рода. Это все тот же тотальный контроль, о котором шла речь выше, на этот раз — контроль над футбольной магией. Увлеченность футболом, по Олеше, способна вывести за пределы обычного мира, в мир чистой энергии, но при этом и игра как таковая, и игроки существуют только в рамках определенной идеологической схемы. Было бы, однако, недопустимой натяжкой сводить к теме противостояния старого и нового все футбольные стихотворения 1920-х годов на русском языке. Некоторые авторы, сознательно и/или бессознательно, пытались не пускать в свои произведения социальные темы, властно навязываемые Временем, противопоставляя им, в частности, темы, полученные «по наследству», от дореволюционных поэтов. Соответственно, и тема футбола не только поднималась или опускалась по лестнице жанров — от частушки или фельетона к политической оде и обратно; не так уж редко поэты как раз стремились спрятаться от этой нормативной, «вертикальной» системы в жанровых нишах, в поэтических укрытиях на «местности». Один из вариантов такого рода «отхода» / 2 0 9 / в футбольной поэзии — это бегство в пастораль. Характерный пример — стихотворение москвича Филиппа Вермеля (1922), в зачине которого мальчики, играющие в футбол, вписаны в идиллический дачный пейзаж (так в одной картинке соединяются два ключевых мотива фут-
10 8-10 9
больных стихотворений 1910-х годов — дети-футболисты и дачный антураж): Луг о д ув а н ч и к а м и з а ц в е л , Ря д о м м а л ь ч и ш к и иг р а ю т в ф у т б о л . — Л о в к и м у д а р о м в з н о с и т с я м я ч В в ы с ь н а д о п у ш к о й и к р ы ш а м и д а ч .
/ 2 10 /
Можно ли говорить о «советской» пасторальности в футбольной поэзии 1920-х годов? В какой-то мере — да, но о существенной оговоркой: «пасторальный» уклон обрекает стихотворца 1920-х годов на прозябание в глубоком маргинальном тылу тогдашней поэзии. Недаром едва ли не все примеры использования пасторального жанра отыскиваются исключительно на страницах спортивных газет — в книги стихов «безыдейные» пасторали, пусть даже и советские, не допускались. Исключение — «календарные» стихи, вошедшие в сборник молодого ленинградского поэта-рабочего Михаила Сечко о характерно осторожным названием «Проба». В соответствии о циклической сменой времен года в сборнике «соперничают» зимние и летние виды спорта, причем предпочтение явно отдается первым — полностью им посвящены четыре стихотворения из двадцати семи («Конькобежец», «На катке», «Лыжи», «Хоккеист»), а частично — еще два. В плане спорта лето оказывается лишь «репетицией» зимы, предшествующим ей периодом подготовки: Не жаль, что лето пролетело И п а х н е т в в о з д у х е з и м о й Н а « я т ь » п о д к о в а н ы р е бя т к и , О к р е п л и н е р в ы — п р о в о д а — К з и м е з д о р о ву ю з а р я д к у Д а л в о з д у х , с о л н ц е и в о д а
/ 2 11/ .
Футбол же в стихах Сечко прежде всего является устойчивым знаком лета, а прощание о футболом — приметой осени: По знакомой беговой дорожке П р о б е ж а л и м ы в п о с л е д н и й р а з ,
Я в иг р е ф и н а л ь н о й « х а ву » Л е ш к е П о с т а р а л с я д а т ь х о р о ш и й « п а с с »
... /212/
И: У п р уги й м я ч в с е р е ж е с к а ч е т , Мрачны поблекшие площадки, В с е ч а щ е т у ч и с о л н ц е п р я ч у т , Выглядывающее украдкой. В т р а в е в а л я т ь с я н е т о х о т ы , Промокла, выцвела трава... С л е п а я о с е н ь о п о з о л о т о й В с т у п и л а м е д л е н н о в п р а в а
/213 /.
Очень похоже устроено стихотворение Юрия Иванова (1927), программная пасторальность которого (чего стоит хотя бы «писк щегла» в зачине!) слегка смазывается элегическим заглавием «Смерть сезону». Но печалиться поэту и читателю предстоит недолго — вскоре его утешат зимние виды спорта, овеянные «онегинскими» ассоциациями / 2 1 4 / : С м е р т ь с е з о н у. У ж б а г р о в ы м Флагом осень клен зажгла... Слышен под древесным кровом Су е т л ив ы й п и с к щ е г л а . В е т е р п о - о к т яб р ь с к и т е м е н , — И на стадион нанес Ж е л т ы й л и с т . Пу ч к о м с о л о м и н В и с н у т в е т о ч к и б е р е з . . . П р а в д а — ч а с т о о ж ив а е т З а г р у с т ив ш и й с т а д и о н И толпой цветных фуфаек Весело пестреет он. И в в о р о т а м е т к о , с п о р о Б ь е т т уг о й ф у т б о л ь н ы й м я ч ; Н о к о н е ц ф у т б о л у с к о р о —
110 - 111
Все слышней осенний плач... Дорогой моей неловко Си н е й п т и ц е й н а « с к и ф у » Под осенним ветром колким У д ив л я т ь с о б о й М о с к ву ; Через месяц — звонкий воздух С т у ж а з и м н яя с к у е т , И н а в о д у , в с н е ж н ы х з в е з д а х , Крепкой коркой ляжет лед; Х о к к е и с т и к о н ь к о б е ж е ц , Г д е с е й ч а о б л е с т и т в о д а , — Л е з ви е м к о н ь к а о б р е ж е т Зв о н к у ю п о в е р х н о с т ь л ь д а . И она — веселой сойкой Сквозь морозный сизый дым Полетит на лыжах бойких П о с уг р о б а м с н е г о в ы м
/215 /.
Сюжет стихотворения, связанный со спортивным годичным циклом, кажется предельно понятным: наступает осень, и футбольные матчи вот-вот должны уступить место хоккею, лыжам и конькам. При этом сам цикл устроен не так уж и просто — по сути дела, в стихотворении сталкиваются лапидарная, примитивистская эстетика футбольной игры и классическая, изящная эстетика зимних видов спорта. Действительно, как только заходит речь непосредственно о матче, крупный план, которым только что был показан стадион («желтый лист», «веточки берез»), исчезает и остаются лишь цветные пятна фуфаек и стук мяча. Подробное описание игры явно не входит в планы поэта, настойчиво напоминающего читателю, что пришла «смерть сезона» и «конец футболу скоро». Зато зимние виды спорта удостаиваются гораздо более пристального взгляда и, соответственно, изысканного описания: вместо обычного стадиона возникает сверкающее («где сейчао блестит вода», «в снежных звездах»), звенящее («звонкий воздух», «звонкую поверхность льда»), окутанное «морозным сизым ды-
мом» зимнее царство. В этом смысле зима оказывается кульминационной точкой спортивного цикла, его апофеозом. Следует сказать, что отождествление футбола со сменой времен года вообще характерно для маргинальной пасторальности 1920-х годов. Наиболее раннее, пожалуй, начало футбольного сезона — в марте — описывается в одном из стихотворений того же Юрия Иванова, где весна прогоняет не только зиму, но и зимние виды спорта:
ВЕСНА Ру ч ь и в о р к у ю т и б е гу т . В г р я з и п л о щ а д к и с т а д и о н о в , Си н е ю т л у ж и н а с н е гу , З а б о р ы с м о т р я т у д ив л е н н о . В е з д е ш о с с е й н ы й х р я щ р а з би т . А в е т е р н а д р а з м о к ш и м д е р н о м , В ф у т б о л иг р а е т и т р уби т Веселой мартовской валторной. Д а — з и м н и й к о н ч и л с я с е з о н , К о н ь к и , л ы ж и — п р о ч ь в ч у л а н ы . В п ы л у с п о р т ив н о м г о р и з о н т , Г о н я е т с т а и т у ч бу л а н ы х . . . Вам, хоккеист пора уснуть, А в ы , « с п а с а т е л и н а в о д а х » — Готовьтесь доблестно тонуть П о д х р у с т и г р о х о т л е д о х о д а . . . .................................... Сойдет дотла последний снег — И теннис, молодой кокетке, Р а з з е л е н е в ш е й с я в е с н е , Прошепчет комплимент ракеткой. С з а б о р о в с в е с и т с я с и р е н ь И р а с п о е т с я в п о л н ы й г о л о с , П о р а п р о гу л о к н а з а р е , Ку п а н и й , л о д о к и ф у т б о л а . . .
/ 2 16 /
Впрочем, «начало» это весьма условно — футболисты явно не стремятся на потонувшие «в грязи площадки стадионов», и единственным игроком становится ветер. Что до «поры прогулок на заре, / Купаний,
112 - 113
лодок и футбола», то речь идет, вероятно, о майской поре — как и в стихотворении С. Успенского «Скоро», опубликованном в «Красном спорте» двумя номерами раньше: С к о р о к р ы ш и , п о л я н ы , в ы ш к и Заблестят массой темных тел. Р а н ь ш е в с е х н у, к о н е ч н о , м а л ь ч и ш к и Б у д у т в к у р с е ф у т б о л ь н ы х д е л .
*** Эх, чуть-чуть подождите, братцы, Скоро май прилетит к нам вскачь, С к о р о л е н т о ч к а бу д е т р в а т ь с я , И в с е т к е м е т а т ь с я м я ч . . .
/ 2 17 /
В стихотворении Старта «Хорошо! (Из весенней лирики)» счастливой порой солнца и футбола тоже становится май: М а й п р и ш е л , и с о л н ц е ж а р и т в с к а ч ь . Эй, долой пальто, платки, фуфайки! Х о р о ш о у д а р и т ь з в о н к и й м я ч На зеленой солнечной лужайке
/ 2 18 / .
В соответствии о календарем весеннюю пастораль сменяет летняя: Печет — Жара. Течет — Игра. С т е л о м г о л ы м Г о л з а г о л о м , В в о з д у х е м я ч . Матч. Поле, лес, Воды плеск. Жара, купанье — Чи с т а я б а н я !
/ 2 19 /
В этом стихотворении Ярополка Семенова из цикла «На зарядке
здоровья» летний день и футбольный матч вообще сливаются в незамысловатом каламбуре «гол» (в игре — «голый)» / 2 2 0 / и синтаксическом параллелизме в первых четырех строках. Наконец, наступление осени, как мы уже убедились на примерах М. Сечко и Ю. Иванова, слегка окрашивает «советскую» пастораль в бледные элегические тона, которые, однако, всегда побеждаются румяными зимними радостями. В эмигрантской поэзии, напротив, при упоминании в стихах футбола пасторальность естественным образом выходит на первый план — стремление к мячу почти всякий раз оборачивается стремлением к идиллическому забытью. Показателен тот ряд, в который включен футбол в доэмигрантском стихотворении Николая Оцупа «Война» (1921). Наравне о «царскосельским дубом» и «Овидием в изданьи Майнштейна» это знак счастливого детства и гармонии довоенных пригородов, в пределе — былой России, хотя, вслед за Мандельштамом, Оцуп не упускает возможности мягко намекнуть на генетическую связь футбольных сражений гимназистов о надвигающейся на Россию страшной войной (многозначительно упоминая в своем стихотворении об игре в солдатики). Сама связка матча о учебниками и экзаменами воспринимается как продолжение дореволюционного мотива — чудесного гимназического футбола: В о т ц а р с к о с е л ь с к и й д уб , о р е л н а д п р у д о м и л о д к и , Ови д и й в и з д а н ь е М а й н ш т е й н а , р а с т р е п а н ный сборник задач, В нижнем окне сапожник стучит молотком по колодке, В с убб о т у п о с л е д н и й э к з а м е н , з а в т р а ф у т больный матч. А л е т о м б а л т и й с к и е д ю н ы , я н т а р и и п е с о к и с н о в а С м о л ч а л ив ы м и р ы б а к а м и в с и н и й п р о с т о р д о у т р а ! . . К т о е щ е и з ч и т а т е л е й « З а д у ш е в н о г о С л о в а » Л ю би т иг р а т ь в с о л д а т и к и ? . . О ч е н ь п л о х а я иг р а . . .
/ 2 2 1/
114 - 115
Обратим внимание: временной вектор этого как бы предваряющего эмиграцию стихотворения Оцупа направлен в противоположную сторону по отношению к советской футбольной поэзии — не в будущее, о пафосом юности и новизны, а в прошлое, о любованием ушедшим и невозвратным. Неудивительно поэтому, что в эмигрантских пасторалях почти всегда легкий оттенок элегии: любование юностью не отделить от ностальгической оглядки назад, в прошедшую юность. Вот и лирического героя Саши Черного («Зеленое воскресенье», 1928) от идиллической картины футбольной возни в парижском предместье отделяет не только ироническая, но и элегическая дистанция: ...Впрочем, перейдем к природе. В с е г о с п о к о й н е е г л а з а н а п р а ви т ь вв ы с ь : Зеленокудрые, качаясь на свободе, Г у с т ы е л и п ы в в ы с о т е с п л е л и с ь . . . Т р а в а м яг к а . В з д ы х а е т в е т е р с о н н ы й . Л е т и т с и н и ч к а , в ь е т с я с т р е к о з а . О с т а р ы й д уб ! В т в о е й д у ш е з е л е н о й Запутались усталые глаза... С р е д и б е р е з в с к в о з н о м з е л е н о м д ы м е С п и т г р у з о ви к , у т к н ув ш и х о б о т в с т в о л . Пя т ь м я с н и к о в о п о д р уг а м и л и х и м и И г р а ю т в с н о г с ш иб а т е л ь н ы й ф у т б о л . Х р е б т ы д уг о ю , н о ги р о ю т з е м л ю . . . Л е т я т к е н т а в р а м и , в з бив к о ж а н ы й а р бу з . . . О т г л а з д о п я т я э т о т ж а н р п р и е м л ю ! Б р ы к н у л с я б с а м , н о , т а к с к а з а т ь , к о н ф у з . М о й ф о к о з а с т ы л в б л а ж е н н о м с о з е р ц а н ь е : В г л а з а х г о р и т з е л е н ы й п е п е р м е н т : Пойдем, дружок! Учись смирять желанья, М о й п о с то р о н н и й, п р и ш л ы й эл е м е н т...
/222/
Уподобление кентаврам возникает здесь не случайно: уикенд в «зеленом лесу», по Саше Черному, — время, когда забывается утомительная повседневность («Париж — котел») и происходит условное
возвращение к Истинному, Настоящему, Высокому. На это работают три пласта культурных ассоциаций, присутствующих в стихотворении: поэтический (молодой человек, фотографирующий свою возлюбленную, сравнивается о Ромео) / 2 2 3 / , библейский (недвусмысленная аналогия о отдыхом Бога после шести дней творения: «Шесть дней в труде и давке. / А в день седьмой о приплодом и о женой / Сбегают в лес...») / 2 2 4 / и, наконец, античный: Л ю б о й м а л я р в с и р е н е в ы х п о д т я ж к а х В н е д е л ю раз ц в е т е т, к а к р и м с к и й б о г
/225/.
Рубенсовское же сравнение мясников и их подруг о кентаврами — это прямое углубление в архаику, стоящую за античной пасторалью. «Хребты дугою» и «ноги, роющие землю» — в стихотворении фактически происходит возврат к доисторическому, первобытному времени, о чем свидетельствуют как участие в импровизированном матче «лихих подруг» мясников, как бы освобождающее игру в футбол от условностей цивилизации, так и отсутствие упоминаний о каких-либо правилах игры. Отметим также, что футбольная сценка включена в тот фрагмент стихотворения, который открывается словами «Впрочем, перейдем к природе» и в котором все становится ее частью, даже грузовик, обретающий «хобот» и словно растворяющийся среди зеленеющих берез. Из всех человеческих изобретений наиболее близким к природе оказывается футбол, на что указывает метафора «кожаный арбуз» — образ, в котором растительный мир соединяется о животным. В финале стихотворения Саши Черного футбольный мяч встраивается в соответствующий образный ряд, противопоставляемый миру цивилизации: З а п о м н и м п о е з д а и п а р о х о д ы . Ш е с т ь т р у д н ы х д н е й , т о л к а я с ь и р ы ч а , М ы бу д е м п о м н и т ь — с о с н ы , т р а в ы , в о д ы , Си н и ц у , д р о к и бу й н ы й в з л е т м я ч а
/226/.
И все же в веселой иронии Саши Черного о отсылкой к традиции Феокрита слышится элегический вздох: «пришлый элемент» — это вторжение отчуждающего «чужого слова» задевает не только фокса, не допущенного к матчу, но и его хозяина.
116 - 117
Футбольная идиллия в эмигрантской поэзии может быть сдвинута в иронию, даже в абсурд — и все же остается идиллией. Подтверждением тому является странное стихотворение Бориса Поплавского, написанное, вероятно, в 1926 году:
ЛЮБОВЬ К ИСПАНЦАМ И с п а н ц ы э т о в р о д е м а р о к к а н ц е в П р е к р а с н е й ш и е л ю д и н а п л а н е т е О н и д а в н о н о с и л и б р ю к и к л е ш е м Т р е н ь т р е н ь к а л и н а с а б л я х в д о б р ы й ч а о Н а к р а с н о м с о л н ц е п е л и и л е н ив о Л е н ив о у м и р а л и в т о т ж е в е ч е р ( Пи л и л и г о р л о б р и т в о ю ш и к а р н о й Е щ е п и л о к и г о л о о и к д а и к ) П р е к р а с н о м о л ч а л ив о и х в а с т л ив о Н е з н а я о з а к о н е А л ь в о г а д р о В ы т ягив а л и в с т р у н к у н о о з а л ив а Чтобы на нем стоял футбольный мяч З а т ягив а л и б е с п о л е з н ы й м а т ч
/227/.
Знаменательно, что и в авангардисткой игре Поплавского футбол, смещенный в крайнюю форму гротеска, в абсурдную несочетаемость, тем не менее вовсе не лишен идиллической ауры. «Бесполезный матч» воспринимается в одном ряду не только о «лениво умирали», но и о «прекраснейшими людьми», «добрым часом», «красным солнцем», «шикарной бритвой», наречием «прекрасно», то есть о эпитетами под общим знаком «экзотического», «чудесного» и «молодого». Магическая деформация всего и вся, волшебное нарушение соотношения вещей и природных законов (искажено на испанский манер даже имя автора закона — Альвогадро вместо Авогадро) не только не разрушают, а, напротив, абсолютизируют идиллию, доводят ее до гиперболы. Идиллическая география футбола в эмигрантской поэзии (Франция, Испания) / 2 2 8 / была бы, конечно, неполной без родины футбола — Англии. Именно в Англии связь описательной поэзии в духе «Буколик» Вергилия о темой футбола была особенно прочной — от поэмы Мэтью Конканена «Футбольный матч», на-
писанной в начале XVIII века, о ее зачином: «Я пою удовольствия сельского люда» / 2 2 9 / , до буколической элегии А.Э. Хаусмена из «Шропширского парня» (1896): «Играют ли в футбол на берегу реки те парни и охотятся ли за мячом?..» / 2 3 0 / . Неудивительно, что эту тему и именно в этой связке подхватывает юный Владимир Набоков, живший тогда, в начале 1920-х годов, в Кембридже. В его стихотворении 1920 года отсылка к английской традиции подчеркнута самим названием — «Football» (не «Футбол»!). Лирический герой стихотворения оказывается своим как среди британских игроков, так и в английской культуре: Я ви д е л , з а т о б о й ш е л ю н о ш а , п о х о ж и й н а м н о ги х ; з н а л я в с е : п о х о д к у , т р уб к у , смех. Д а и т а к и х , к а к т ы , н е м а л о в е д ь , и ч т о ж е , л ю б л ю п о - р а з н о м у и х в с е х . В ы п р о х о д и л и т а м , г д е д р у ж е с т в е н н о - р ь я н о иг р а л и м ы , к р у ж а с ь п о д з и м н е й с и н е в о й . О т р а д н а я иг р а ! Ши р о к а я п о л я н а , п е с т р я т р уб а ш к и ; м я ч ж ив о й т о м е ч е т с я в н о г а х , к а к м о л н ия к р ив а я , т о — в ы с т р е л а з ву ч н е й — в з вив а е т с я , и в о т п о д п р ы гив а ю я , о р а з м а х у п р е р ы в а я е го с т р е м и т е л ь н ы й п ол е т. У ви д я м о й у д а р , ув е р е н н о - у м е л ы й , с п р о с и л а т ы , с л е д я в р а щ а ю щ и й с я м я ч : з н а к о м л и о н т е б е — в о н т о т , в ф у ф а й к е б е лой, худой, лохматый, как скрипач. Тв о й с п у т н и к о т в е ч а л , ч т о , к а ж е т с я , я р о дом из дикой той страны, где каплет кровь н а с н е г, и , т р уб к у п о с о с а в , з а м е т и л м и м о х о д о м , ч т о я — п р ия т н ы й ч е л о в е к .
118 - 119
И д а л ь ш е в ы п о ш л и . Ту м а н я с ь , у д а л и л с я т в о й г о л о о с о л н е ч н ы й . Я ви д е л , к а к т в о й д р уг п о с л е д о в а л , д ы м я , п о т о м о с т а н о ви л с я и т р уб к о й с т у к н у л о к а б л у к . А т а м в с е п р ы г а л м я ч , и в е д а т ь н е м о г л и в ы , ч т о в о т о д и н и з т е х б е с п е ч н ы х иг р о к о в в м о л ч а н ь е , п о н о ч а м , т в о р и т , н е т о р о п л и вый, с о з ву ч ь я д л я и н ы х в е к о в .
2 6 февраля 1 9 2 0 , К ембрид ж / 2 3 1 /
«Отрадная игра», «беспечные игроки» на фоне идеального ландшафта, не подвластного смене времен года, — «зимняя синева», «широкая поляна» — так скупо, но отчетливо очерчены здесь идиллические топосы. Все футбольное в стихотворении Набокова исполнено пасторальной гармонии: «мяч живой» и стихийный («как молния кривая») оказывается укрощенным «уверенно-умелым» игроком; азарт — смягченным симпатией («дружественно-рьяно / играли мы»), стремительность дневной забавы — уравновешенной «неторопливым» ночным творчеством. Если в советской поэзии 1920 – 1930-х годов футбол будет все более ассоциироваться о войной, то английский футбол в набоковском стихотворении, по контрасту как раз о революционной Россией («дикой той страной, где каплет кровь на снег»), ассоциируется скорее о танцем («играли мы, кружась под зимней синевой», «подпрыгиваю я»); при этом музыка творчества («созвучья») перекликается о музыкой футбола и вокруг футбола («как скрипач», «голоо солнечный», «выстрела звучней» — военное сравнение умиряется музыкальным). Пасторальному антуражу способствует также камерность в парадоксальном сочетании о широтой: о одной стороны, безграничные пространства «зимней синевы» и «широкой поляны», о другой стороны, нет ощущения многолюдства — скопления игроков и зрителей; есть музыка, но нет шума и гама; есть танец, но нет победы и поражения (голов, счета на табло, футбольной драмы). Идиллическое время стихотворения замыкает-
ся в блаженном «кружении» между трагическим прошлым (расставание со страной, «где каплет кровь на снег») и славным будущим («творенья для иных веков»). Допустимо, впрочем, предположить, что перед нами, как это часто случается о Набоковым, текст-обманка / 2 3 2 / . Стоит лишь высказать догадку о том, что строка о «стране», «где каплет кровь на снег» провоцирует внимательного читателя вспомнить не столько о красном революционном терроре 1917 — начала 1920-х годов / 2 3 3 / , сколько о шестой главе «Евгения Онегина»: . . . П р о би л и Часы урочные: поэт Р о н я е т м ол ч а п и с тол е т, Н а г р у д ь к л а д е т т и х о н ь к о р у к у И п а д а е т . Ту м а н н ы й в з о р И з о б р а ж а е т с м е р т ь , н е м у к у. Т а к м е д л е н н о п о с к а т у г о р , Н а с о л н ц е и с к р а м и б л и с т а я , Спадает глыба снеговая. ....................................... Н е д ви ж и м о н л е ж а л , и с т р а н е н Был томный мир его чела. Под грудь он был навылет ранен; Дымясь, из раны кровь текла. ....................................... Зарецкий бережно кладет Н а с а н и т р у п о л е д е н е л ы й . . .
/234/,
как весь смысл стихотворения «Football», и в частности представление о назначении идиллических образов, в наших глазах разительно изменится. Милый, но недалекий англичанин сообщает своей милой, но недалекой спутнице-англичанке о том, что один из игроков в футбол прибыл в Британию из страны кровавой революции. На самом же деле он прибыл из страны Пушкина, и в ночное время, когда англичане, подобно героям идиллической британской поэзии, мирно спят, наш герой, подобно Ленскому перед дуэлью, предается писанию русских стихов. Сравнение о Ленским в данном случае не должно смущать, ибо он здесь предстает двойником самого Пушкина как автора стихотворения «Когда
120-121
для смертного умолкнет шумный день...» и других великих произведений о бессоннице и написанных во время бессонницы (вспомним, что, не только кровь Ленского, но и кровь самого Пушкин после дуэли о Дантесом «капала на снег»). Поэтому-то Набоков о легкостью преображает знаменитые «кудри черные до плеч» Ленского в «лохматость» лирического героя стихотворения «Football». Процитируем также прозаический фрагмент из «Других берегов», содержащий не только многочисленные переклички о нашим стихотворением, но и прямую отсылку к Пушкину: О, разумеется, были блистательные бодрые дни на футбольном поле, запах земли и травы, волнение важного состязания, — и вот, вырывается и близится знаменитый форвард противника, и ведет новый желтый мяч, и вот, о пушечной силой бьет по моему голу, — и жужжит в пальцах огонь от отклоненного удара. Но были и другие, более памятные, более эзотерические дни, под тяжелыми зимними небесами, когда пространство перед моими воротами представляло собой сплошную жижу черной грязи, и мяч был точно обмазан салом, и болела голова после бессонной ночи, посвященной составлению стихов, погибших к утру. Изменял глазомер, — и пропустив второй гол, я о чувством, что жизнь вздор, вынимал мяч из задней сетки. Затем наша сторона начинала напирать, игра переходила на другой конец поля. Накрапывал нудный дождь, переставал, как в «Скупом рыцаре», и шел опять. С какой-то воркующей нежностью кричали галки, возясь в безлиственном ильме. Собирался туман. Игра сводилась к неясному мельканью силуэтов у едва зримых ворот противника. Далекие невнятные звуки пинков, свисток, опять мутное мелькание — все это никак не относилось ко мне. Сложив руки на груди и прислонившись к левой штанге ворот, я позволял себе роскошь закрыть глаза, и в таком положении слушал плотный стук сердца, и ощущал слепую морось на лице, и слышал звуки все еще далекой игры, и думал о себе, как об экзотическом существе, переодетом английским футболистом и сочиняющем стихи на никому неизвестном наречии, о заморской стране / 2 3 5 / .
Второе набоковское описание футбольного матча включено в «Университетскую поэму», написанную семь лет спустя — в 1927 году. Спортивные мотивы красной нитью проходят через всю поэму, в каком-то смысле представляющую собой «каталог» английских спортивных развлечений: гребля, крокет, лаун-теннис. И хотя строки о том, что «на свете нет забавы слаще... / В раю мы будем в мяч играть», относятся к теннису, один из кульминационных моментов поэмы происходит во время футбольного матча. Впрочем, футбол упоминается уже в начале поэмы, при описании места действия — «древнего городка»: А т а м , з а р е ч к о й , з а д о м а м и , дерн, утрамбованный веками, темно-зеленые ковры д л я ч е л о в е ч е с к о й иг р ы , и з ву к у д а р а д е р е вя н н ы й в х о л о д н о м в о з д у х е . Т а к о в б ы л м и р , в к о т о р ы й я н е ж д а н н о у п а л и з р у с с к и х о б л а к о в
/236/.
Здесь обращает на себя внимание обилие качественных прилагательных: «темно-зеленые», «деревянный», «холодном». Это знак преемственности: игра в футбол вписана в традицию английской описательной поэзии, тоже «утрамбованную веками», — как и дерн футбольного поля. В набоковском описании футбола есть нечто предельно земное, конкретное (прямо противоположное эфемерным «русским облакам») и вместе о тем отстраненное: на поле, скованном молчанием (слышен только одинокий «звук удара») и холодом, словно нет ни зрителей, ни игроков. Это во многом связано о тем, что из годового цикла, которому следует английская описательная поэзия вслед за «Буколиками» и «Георгиками» Вергилия, Набоков выбирает зиму (в стихотворении «Football») и раннюю весну (в поэме). Такой выбор вовсе не отменяет «вечный полдень» пасторали, наоборот — утверждает ее повседневность и круглогодичность. Далее у Набокова следует описание матча, который герой поэмы посещает вместе о «английской барышней» Виолетой /237/:
122-123
20 Н о в о т о д н а ж д ы , п о м н ю ж ив о , в н а ч а л е м а р т а , в д е н ь д о ж д л ив ы й , м ы н а ф у т б о л ь н о м б ы л и о н е й с о р е в н о в а н ь и . П о н е м н о гу р о с л а т о л п а , — о т д а ви т н о гу , п и х н е т в п л е ч о , – и в с е т е с н е й многоголовое кишенье. С с а м и м с о б о ю в с о г л а ш е н ь е я м о л ч а л ив о е в о ш е л : к а к т о л ь к о г р я н е т п е р в ы й г о л , я т р о н у р у к у В и о л е т ы . М е ж т е м , в к о р о т к и е п о р т к и , в ф у ф а й к и п е с т р ы е о д е т ы , – у ж п о б е ж а л и иг р о к и . 21 Об ы ч н ы й з р и т е л ь : и з - п о д к е п к и губ а б р е з г л ив а я и к р е п к и й д ы м о к В и р ги н ии . Н о в д р уг р а з ж а л о н губ ы , т р уб к у в ы н у л , еще минута — рот разинул, е щ е — и в о е т . С о т н и р у к в з ви л и с ь , п о б е д у п о н у к а я : иг р о к и с к у с н ы й , м я ч т о л к а я , в д о л ь п о л я л а с т о ч к о й с т р е л ь н у л , — н а в с т р е ч у д в о е , — о н ви л ь н у л , п р о р в а л с я , — ч и с т а я р а б о т а , — и н а б е гу и з д а л е к а д уб л е н ы й м я ч к л а д е т в в о р о т а ударом меткого носка. 22 И т и х о п р о т я н у л я р у к у , д о в е р я с ь в н у т р е н н е м у с т у к у , мне повторяющему: тронь... Я т р о н у л . Я с о б р а л с я д а ж е п р иг н у т ь с я , з а ш е п т а т ь . . . О н а ж е непотеплевшую ладонь
о с в о б о д и л а м о л ч а л ив о , и п р о з ву ч а л е е ш у т л ив ы й , всегдашний голос, легкий смех: « В о н т о т иг р а е т х у ж е в с е х , — в с е в р е м я п а д а е т , б е д н яг а . . . » Дождь моросил едва-едва; мы возвращались вдоль оврага, г д е п р е л а ч е р н а я л и с т в а
/238/.
Это место поэмы напоминает нам о традиционной связи пасторали о темой пастушеской любви, в том числе и неразделенной. Любопытно, что в советских стихах о футболе 1920-х годов любовная тема практически не возникает. Более того, футбол в них иногда открыто противопоставляется всему романтическому. Так, один из героев инсценировки, о характерной фамилией Слабосильный на призывы тренироваться реагирует следующим образом: А , п о - м о е м у , — в м а е — Ну ж н ы н а м ( м е ч т а е т ) — л у н а н е м а я , Запах сирени, Дрожащие тени, И н е н а д о н и ф у т б о л а , Ни г а н д б о л а
/239/,
Ни в с я к о г о д р уг о г о « б о л а » ( с о в з д о х о м ) Ну ж н а т о л ь к о п о д р уг а п р о т ив о п о л о ж н о го пола, —
Ч т о б ы с и д е т ь о н е й н а п о р о г е .../240
/
Едва ли не единственное исключение из этого правила (не считая цитировавшегося выше стихотворения «Товарищи, поспорьте о красном спорте!» Маяковского, где неравнодушие к женскому полу приписывается, впрочем, не только футболистам, но спортсменам вообще) — практически не печатавшийся в 1920е годы москвич Георгий Оболдуев, в поэзии которого эротические мотивы идут рука об руку о футбольными. В одном из его стихотворений в прозе футболист предстает в нетипичном амплуа удачливого любовника: «Несмотря на цыганские синкопы,
124-125
Валя была изъята окрестным футболистом, и ушла, лягаясь глазами» / 2 4 1 / . В еще одном оболдуевском стихотворении луна — свидетельница страстного любовного свидания вызывает ассоциации именно о футболом: Ей: опушка — поляной подпольной н а з а с т ы д л ив о е « и з - з а л о к т я » и — с р а з у п о з а п о с л е : штрафной рукой по луне футбольной — х о т ь з а ч т о - н ибу д ь — — « н и з а ч т о , н и п р о ч т о » — и с к р а м и н а и с л а д ч а й ш е й б о л и г л а з а з о л о т я
/242/.
В контексте недвусмысленно эротического описания фруктов возникает у Оболдуева эпитет «футбольный» в стихотворении «Живописное обозренье»: Х о л о д н ы е л я ж к и д ы н ь ; Фу т б о л ь н ы е я д р а а р бу з о в ; Му с к у л и с т ы е в о л о к н а а н а н а с о в ; М о з о л и с т ы е к о м ь я г р а н а т о в ; П о т р е с к а в ш и е с я губ ы а п е л ь с и н о в ; Ли к е р н ы е я з ы ч к и м а н д а р и н о в ; В а т н ы е ш е й к и б а н а н о в ; А п п е т и т н ы е яг о д и ц ы п е р с и к о в
/243/.
Но в официальной советской поэзии 1920-х годов футбол и эротика, повторимся, предстают как две вещи несовместные. Отчасти этому способствовало сложившееся в то время стереотипное представление об инфантильном футболисте, о которым, как мы помним, «пропадешь от скуки». Героиня-ретроградка одного из фельетонов, опубликованных в «Красном спорте», воспринимает сына подруги — футболиста — как существо, полностью вырванное из системы семейно-родственных связей: «Не сын, граждане, голь-кипер у нее, понимаете! Сына женить пора, а он... физкультурничает» / 2 4 4 / , а узнав о том, что он женат
и жена у него «хорошая», воспринимает это весьма скептически: «Какая уж хорошая, думаю я, если муж голькипер... Жена его, отвечают мне, инструкторшей по плаванью служит и скоро о воды вернется. Ну, милые мои, посудите сами. Ежели муж голькипер, а жена его в воде обретается, то какое же у них поколение пойти может» / 2 4 5 / . Сходная альтернатива (любовь или футбол) — только не так плоско, как в газетном фельетоне, — намечена и в увлекательной детской повести «Республика ШКИД» (1927): Так как на лето школа осталась на этот раз в городе, надо было искать курорт, и его нашли в Екатерингофском парке, а морем служил небольшой пруд около старого Екатерининского дворца. Сюда устремились все помыслы шкидцев, к воде, к зелени, к футболу, и здесь за беспрерывной беготней постепенно забывались теплые, белые, весенние ночи, нежные слова и поцелуи / 2 4 6 / . Совсем другое дело футбольная тема у Набокова — и в стихотворении «Football», и в поэме она неизменно соседствует о темой любви. В описании Набокова из поэмы атмосфера «буйственной игры» / 2 4 7 / вновь, как и в раннем стихотворении «Football», парадоксально сочетается о камерностью. Здесь наконец-то появляются зрители, причем весьма многочисленные («многоголовное кишенье») и увлеченные игрой: «отдавит ногу, / пихнет в плечо»); набрасывается и портрет типичного болельщика. Но именно там, где сидят Виолета и влюбленный в нее герой поэмы, удивительным образом сохраняется молчание («в соглашенье / я молчаливое вошел», «ладонь / освободила молчаливо»), которое он боится нарушить («Я собрался даже / пригнуться, зашептать») и которое позволяет, в частности, услышать стук сердца: «И тихо протянул я руку, / доверясь внутреннему стуку,/ мне повторяющему...». В итоге единственными словами, произнесенными за все время матча на всем гигантском пространстве (поле, трибуны) оказываются слова героини, сопровождаемые, впрочем, столь же эфемерным, как и все происходящее, «легким смехом». Получается, что футбол в сочетании о любовной темой вовсе
126-127
не является выражением страсти и вообще — стихийных сил; в футбольном эпизоде поэмы снимается накал спортивного азарта, и в центре внимания оказывается не соревновательный, а эстетический аспект игры. Это смещение дает сцене неудачного свидания и теме безответной любви неожиданную идиллическую подсветку. Если от эмигрантских стихов о футболе вновь вернуться к советским маргиналиям, то сразу же бросится в глаза смена жанра — от пасторали к элегии. Когда, например, ленинградец Николай Максимов пытается развернуть футбольную метафору от «войны» («грозы военной») к «покою», его тон о неизбежностью становится печальным, а за декларируемым легкомыслием прячется ламентация: Н е к о р о н о в а н я м о л в о й с т о у с т о й И п р о х о ж у п о м и р у н а л е г к е , Я н е о д е р ж а в н ы м яб л о к о м в р у к е , Я о г л у п ы м м я ч и к о м и с к у с с т в а . А н е б о д ы м н о е г р о з и т с я м н е , И г о л ы й г о д в з р ы в а е т с я г р а н а т о й , И в с е г р о з о й в о е н н о ю о б ъ я т о В г л у х о й и б е д н о й н а ш е й с т о р о н е . Н о г о в о р и т ь м о гу л и ш ь о п о к о е , И о б р а з ы м о и д а в н о н а ш е л : П л о д о в ы й р а й и в е т р е н ы й ф у т б о л И н е б о н е ж н о - г о л уб о е
/248/.
Максимовское стихотворение построено по схеме «recusatio» — отказа от высокой темы в духе горацианскому «ego apis» («я пчела») — формулы лукавого самоумаления перед «лебединым» полетом великого Пиндара / 2 4 9 / . На месте легендарного одописца у Максимова явно оказывается Мандельштам в его одической роли: возвышенному «державному яблоку» (отсылка к строке «Державным яблоком катящиеся годы» из мандельштамовского стихотворения «С веселым ржанием пасутся табуны», 1915) противопоставлена малая величина — «глупый мячик искусства». Характерно, что действие стихотворения 1915 года, из которого Макси-
мов как раз и берет антитезу мирной, безмятежной жизни и «гроз» истории, разворачивается в античной древности — максимовский же лирический герой обречен на современность и хочет спрятаться от нее в укромных уголках идиллии и анакреонтики. Проводником в этот чаемый мир малого должен стать мяч — символ легкости бытия: «державное яблоко» пугает тяжестью, а «мячик искусства» невесом, о ним можно пройти «налегке» к райским «плодам» и «ветреному футболу». Но на этом пути поэт никак не может преодолеть притяжения другого мандельштамовского стихотворения — «Только детские книги читать...» (1908), о его топикой «глубокой печали» и меланхолической усталости. При этом элегическая тема окрашивается в особенно мрачные, едва ли не эсхатологические тона, ведь путь к «ветреному футболу» лежит через страшные образы «неба дымного», «голого года» / 2 5 0 / и «грозы военной». А.А. Кобринский, справедливо указывая на то, что «тема игры — как предсмертного существования» / 2 5 1 / возникает у Максимова под влиянием Мандельштама, замечает: «Ощущение собственной обреченности было присуще Н. Максимову...» / 2 5 2 / . Футбольный «вечный полдень» пасторали в стихотворении Максимова явно не состоялся. Неудивительно, что в другом стихотворении этого поэта «ощущение собственной обреченности» оказывается спроецированным на судьбу целого поколения — посредством опять же футбольной метафоры:
ФУТБОЛ Е с т ь ж и з н и , к а к иг р а л ь н ы е м я ч и , Такие легкие, но есть иные, Не смех, а смерть таят их роковые З а б а в ы — м е т е о р ы и с м е р ч и . Б ы в а е т в м и р е з а м к н у т о и г л а д к о , К а к с о л н е ч н а я м и л а я п л о щ а д к а , И п р о с т о д у ш н о к а т и т с я иг р а , Т о с н о в а б е д ы м ч а т с я ч е р е з к р а й . И в в е ч н о м б е г е д ы ш и т в д о х н о в е н ь е , И в с а м ы й ч е р н ы й , с а м ы й г о л ы й г о д Я ч ув с т в о в а л : з а в е к о в о й и с х о д Т р а ги ч е с к о е би л о с ь п о к о л е н ь е .
128-129
И д у м а л я : « К а к т яг о с т е н в а ш т р у д , Б о р ц ы з а в е к , н о з а в т р а ш н е ю с м е н о й О , н е т , н о в ы , н о ю н ы е с п о р т с м е н ы Уверенной походкою придут». И в о т с е г о д н я т р у д м о й н е т я ж е л , В е с е л ы й т р у д — п о в с ю д у с л ы ш а т ь в р е м я , И с о з н а в а т ь , ч т о у ж и н о е п л е м я В о т з д е с ь иг р а е т в в е т р е н ы й ф у т б о л
/253/.
Здесь Максимов откровенно-элегически договаривает то, что подразумевалось в «Не коронован я молвой стоустой...». Стремление приобщиться к «ветреному футболу» как метафоре «легкости бытия», по иронии стихотворения, оборачивается все увеличивающейся элегической дистанцией. Парафраз хрестоматийных строк из пушкинского «Вновь я посетил...» проводит решающую черту разделяющего времени: поэт оказывается отчужденным от «солнечной милой площадки», по ту сторону черты — со старым, отошедшим; волшебство же футбола принадлежит «иному племени», юным, отменяющим поэта о его «трагическим поколением». Так в стихотворении Максимова «Футбол», кажется, единственный раз в советской поэзии 1920-х годов о «другой» стороны — со стороны отжившего поколения — трактуется ключевая для эпохи тема — борьба старого и нового за новый мир. Высшей точкой маргинальной линии в футбольной поэзии этого времени можно считать «Весенних журавлей» Марка Тарловского (1926) — элегия здесь углублена медитацией: В ж у р а в л и н о м к л и н у М н е н е л ь з я у л е т е т ь — С е р д ц е б ь е т с я в п л е н у О к о с т л яву ю к л е т ь ; И, едва заскрипят Жу р а в л и н а д д в о р о м , — Я о т ш е и д о п я т Об р а с т а ю п е р о м .
О, сердечный напев! Успокойся, усни, Замолчи, ослабев О т в е с е н н е й в о з н и ! Н е у н я т ь к у т е р ь м ы , — И кровавый комок Белогрудой тюрьмы Отмыкает замок. В о л я б ь е т н а п р о л о м , В о л я л ю би т н а ж и м ; Сердце машет крылом — И о д н и м , и д р уги м , И, нежданно-летуч, Окровавленный мяч Серокрылых из туч Вызывает на матч. Но спортсменскую знать В перелете на приз О н н е в с и л а х д о г н а т ь — О н с р ы в а е т с я в н и з . . .
/254/
Поэтическое действие у Тарловского следует старой романтической схеме двоемирия, при этом смещая ее неожиданной метафорой (concetti): земному пространству, в котором элегически томится поэт, противостоит платонический верх — «журавлиное» небо. Прорыв из одного пространства в другое совершается в предпоследней строфе — резким метафорическим скачком: сердце лирического субъекта превращается в мяч — видимо, футбольный. Но действительно ли в этот ли момент совершается метаморфоза? Возможно, она подсвечивает текст уже о первой строфы: возникающее здесь «биение» кровавого комка о «костлявую клеть» (названную в четвертой строфе «белогрудой тюрьмой») может напомнить как раз о мяче, бьющемся в сетке, а лексический ряд, характеризующий движения сердца в третьей – пятой строфах («возня», «кутерьма», «бьет напролом», «нажим»), стилистиче-
130-131
ски весьма близок к описаниям футбольных матчей в прессе тех лет. Итак, силой воли условная футбольная игра переносится в воздушное пространство. Здесь (в шестой строфе) спортивная метафора обнажается, и тут же обнаруживаются некоторые странности. К частотному, как мы убедились, приему поэзии 1920-х годов — переносу внимания о игроков на предмет (мяч у Тарловского становится единственным активным участником игры и даже самостоятельно «вызывает на матч») — добавляется сдвиг метафоры «жизнь — матч»: в небе лишь одна команда, которой мяч и бросает вызов, — «клин журавлей» как неделимое целое. И «мяч», и «матч» в стихотворении старательно остранены. Традиционный мотив романтического бунта (сердце, не желающее подчиняться земной неизбежности) подновлен экспрессивной футбольной метафорикой («ударами напролом» и «нажимом»), достигающей кульминационного парадокса: «окровавленный мяч», вопреки здравому смыслу и порядку вещей, пытается перескочить (наподобие ходасевичевского — «перескачи, перелети») из объекта игры в субъект, из ведомого в ведущего, из игрушки мировых сил в равного им. Но в последней строфе футбольный матч сменяется состязанием совсем другого рода, заведомо проигрышным для «окровавленного мяча», — «перелетом на приз». Итог развития футбольной метафоры неизбежен, заранее определен логикой медитативной элегии и законом романтической иронии. Сердце, как «окровавленный мяч», не может ни ужиться «в белогрудой тюрьме» (и, реализуя платоническую метафору, — «обрастая пером», рвется в небо), ни достичь небесной «спортсменской знати» (и — снова по-платоновски — «срывается вниз»). Метафорические вариации не отменяют общего приговора футбольной элегии — отчуждения поэтов — «внутренних эмигрантов» от юности и нови. В заключение главы II попробуем ответить на вопрос: как соотносится о советской спортивной поэзией 1920-х годов, во всех ее жанровых вариантах, едва ли не главное (и уж точно — самое загадочное) футбольное стихотворение десятилетия? Речь о «Футболе» Николая Заболоцкого, датированном в его книге «Столбцы» августом 1926 года: Ли к у е т ф о р в а р д н а б е гу .
т е п е р ь е м у к а к о е д е л о ? — к а к бу д т о к о с т и б е р е гу т его распахнутое тело. Как плащ, летит его душа, к л ю ч и ц а с т у к а е т с я з в о н к о о перехват его плаща. Т а н ц у е т в у х е п е р е п о н к а , т а н ц у е т в г о р л е ви н о г р а д , и ш а р п е р е л е т а е т р я д . Ег о х в а т а ю т н а уг а д , е го от ра в о ю п оя т, н о к а б л у к о в ж е л е з н ы й я д е м у с т р а ш н е е в о с т о к р а т . Назад! Св а л и л и с ь в к у ч у б е к и , опухшие от сквозняка, и в о т — ч е р е з м о р я и р е к и , просторы, площади, снега, р а с п р а вив п ы ш н ы е д о с п е х и и н а к р е н я с ь в м е р и д и а н , с л е та е т ш а р. Ли к у е т ф о р в а р д н а п о ж а р , с ви н т ив ж е л е з н ы е к о л е н а , н о у ж и з г о р л а б ь е т ф о н т а н , о н п а д а е т, к р и ч и т: и з м е н а! А ш а р в е р т и т с я м е ж д у с т е н , д ы м и тс я, п у ч и тс я, хохоч е т, глазок сожмет — спокойной ночи! глазок откроет — добрый день! и ф о р в а р д а з а м у ч и т ь х о ч е т . Ч е т ы р е г о л а п а л и в р я д , н а д н и м и т р уб ы н е г р е м я т , и х с о с ч и т а л и т р я п к о й в ы т е р меланхолический голкипер и к р и к н у л н о ч ь . П р и х о д и т н о ч ь . Бренча алмазною заслонкой, о н а в с т а в л я е т ч е р н ы й к л ю ч
132-133
в а т м о с ф е р и ч е с к у ю л у н к у — о т к р ы л с я г о с п и т а л ь . Увы! Здесь форвард спит без головы. Над ним два медные копья у п р я м ы й ш а р в е р е в к о й вя ж у т , о п л и т ы з а г р о б н а я в о д а с т е к а е т в я м к и в ы р е з н ы е , и с о х н е т в г о р л е ви н о г р а д . Спи, форвард, задом наперед! Спи, бедный форвард! Над землею з а р я у п а л а г л уб о к а , т а н ц у ю т д е в о ч к и о з а р е ю у г о л уб о г о р у ч е й к а ; в с е т а к ж е вя н у т н а п о к о е в л и л о в о м д о м и к е о б о и , стареет мама о каждым днем... Спи, бедный форвард! М ы ж ив е м
/255/.
Прежде всего стоит отметить, что, подобно большинству поэтов 1920-х годов, Заболоцкий видит в футболе характерную примету нового быта, наряду о фокстротом, народным домом, пивной «Красная Бавария» и другими явлениями, репрезентирующими советскую современность / 2 5 6 / . Как и для многих других, футбол для автора «Столбцов» — это вид спорта, чреватый всевозможными травмами и увечьями, провоцирующий стихотворцев на обильное использование военной метафорики. Более того, у стихотворения Заболоцкого, возможно, имелся если не свежий, газетный, то все-таки вполне реальный повод / 2 5 7 / — относительно недавний эпизод из истории этого молодого вида спорта. Футбольная статистика перечисляет имена пятерых футболистов — четверых англичан и одного аргентинца, в период о 1889 по 1922 год погибших прямо на поле или получивших там смер-
тельные травмы. Последний из них, аргентинец Джакобо Урсо, форвард прославленной команды «Сан-Лоренсо де Альмагро» в матче против клуба «Эстудиантис», состоявшемся 30 июля 1922 года, столкнулся о двумя игроками соперника и сломал себе два ребра, одно из которых проткнуло его легкое. Поскольку замены тогда были запрещены, мужественный форвард отказался покинуть товарищей, поучаствовал в победном голе «Сан-Лоренсо», а по окончании матча замертво рухнул на поле. Он был госпитализирован, перенео две операции, однако через неделю скончался в больнице. Врачи сошлись на том, что, если бы Джакобо начали оказывать помощь сразу после получения травмы, дело бы не окончилось летальным исходом. В день похорон гроб о телом Урсо несли на кладбище тысячи болельщиков «Сан-Лоренсо». Как кажется, сопряжение обстоятельств этой гибели о «Футболом» Заболоцкого могло бы кое-что прояснить в этом темном стихотворении. Так, зловещее «как будто» в зачине: к а к бу д т о к о с т и б е р е гу т его распахнутое тело —
возможно, скрывает в себе намек на ту «кость» (сломанное ребро), которая в итоге проткнула легкое Урсо / 2 5 8 / . Без натяжек монтируются о образом темпераментного латиноамериканца мотивы плаща и вина («танцует в горле виноград») из первой строфы «Футбола». и в о т — ч е р е з м о р я и р е к и , просторы, площади, снега, р а с п р а вив п ы ш н ы е д о с п е х и и н а к р е н я с ь в м е р и д и а н , слетает шар
могут намекать на удаленность места футбольного сражения, описываемого в стихотворении, от той точки, где находится автор. Сюда же — строка «Спи, форвард, задом наперед», в которой, возможно, поэт обращается к Урсо как к географическому антиподу автора и читателей стихотворения «Футбол». Здесь форвард спит
134-135
без головы,
безусловно, связанные о метафорическим лейтмотивом «мяч — шар» из стихотворения Заболоцкого (земной шар, виноградина, бомба) и восходящие к заглавию знаменитого романа Майн Рида, могут в предлагаемом нами контексте означать и безрассудного до глупости (безголового) Урсо, отказавшегося от медицинской помощи. Идеально вписываются в футбольную биографию Джакобо Урсо мотивы госпиталя, могильной плиты и последнего прощания о «бедным форвардом». Но даже если бы мы оказались правы / 2 5 9 / и одним из ключей к стихотворению Заболоцкого «Футбол» послужила бы смерть аргентинского форварда, пришлось бы констатировать, что автор «Столбцов» надежно спрятал этот «биографический» ключ от читателя. А ведь стихотворение и без того полно энигматических мотивов. Некоторые из них расшифровываются относительно легко: «алмазная заслонка» — звездная ночь; «два медные копья», которые «упрямый шар веревкой вяжут», — спицы и клубок шерсти, метонимически указывающие на прядение Парок и символизирующие ход времени, переплетение человеческих судеб; танцующие у ручья «девочки» — человеческие души / 2 6 0 / . Другие образы (и особенно связи между этими образами) уже труднее поддаются расшифровке. Чтобы предложить их толкование, нам придется перейти из области реального комментария в область поэтики. Как представляется, прояснить некоторые мотивы стихотворения «Футбол» помогает знание об одном из ключевых принципов поэтики раннего Заболоцкого, в полной мере проявляющемся в этом стихотворении. У автора «Столбцов» очень часто мотив, возникающий как составляющая сравнения или метафоры, оплотневает в реальный предмет и порождает цепочки ассоциаций. Так, «плащ» из сравнения «душа, как плащ», использованного в зачине «Футбола», тут же превращается в реальный плащ («ключица стукается звонко / о перехват его плаща»), порождая ассоциацию — «рыцарский плащ» и следом — серию образов, связанных о войной и рыцарской тематикой: «каблуков железный ряд», «пышные доспехи», «железные колена». Отчасти сходным образом, мотив круглого мяча (шара) по-
рождает цепочку: земной шар — голова — бомба — глазное яблоко — клубок шерсти. Сходную технику порождения образов не любивший Заболоцкого Осип Мандельштам позднее (в 1933 году) опишет, рассуждая о поэтике Данте: «И в самом деле, представьте себе самолет, — отвлекаясь от технической невозможности, — который на полном ходу конструирует и спускает другую машину. Эта летательная машина так же точно, будучи поглощена собственным ходом, все же успевает собрать и выпустить еще третью. Для точности моего наводящего и вспомогательного сравнения я прибавлю, что сборка и спуск этих выбрасываемых во время полета технически немыслимых новых машин является не добавочной и посторонней функцией летящего аэроплана, но составляет необходимейшую принадлежность и часть самого полета и обусловливает его возможность и безопасность в не меньшей степени, чем исправность руля или бесперебойность мотора. Разумеется, только о большой натяжкой можно назвать развитием эту серию снарядов, конструирующихся на ходу и выпархивающих один из другого во имя сохранения цельности самого движения» / 2 6 1 / . Нетрудно заметить перекличку этих слов о программными высказываниями самого Заболоцкого: «Бессмыслица не от того, что слова сами по себе не имеют смысла, а бессмыслица от того, что чисто смысловые слова поставлены в необычайную связь — алогического характера. Необычное чередование предметов, приписывание им необычайных качеств и свойств, кроме того — необычайных действий. Говоря формально — это есть линия метафоры. Всякая метафора, пока она жива и нова, — алогична. ... Обновление метафоры могло идти лишь за счет расширения ассоциативного круга — этуто работу Вы и проделываете, поэт / 2 6 2 / , о той только разницей, что Вы материализуете свою метафору, т.е. из категории средства Вы ее переводите в некоторую самоценную категорию. ... Вы ... ушли в мозаическую лепку оматериализованных метафорических единиц» / 2 6 3 / . Рассуждения поэтов о поэтическом языке многое объясняют в «цельности ... движения» — «алогической» логике раскручивания сложных образных цепочек от строфы к строфе «Футбола» Заболоцкого. Так, смысловыми полюсами стихотворения, очевидно, являются метафоры «вино жизни» (в первой строфе: «танцует в горле виноград») и «вино смерти» (в предпоследней строфе:
136-137
«и сохнет в горле виноград»). Между этими полюсами возникают «линии метафоры» — параллельные и последовательные сцепления образных элементов («серии снарядов»). Во-первых, это «ассоциативный круг» под метафорическим знаком «избытка жизни», предельной телесной и душевной динамики: «распахнутое тело», «летит ... душа», «ключица стукается звонко», «танцует ... перепонка», «ликует форвард на пожар»; «мозаическую лепку» данных «единиц» объединяет вектор «выхождения из себя», порыва вовне, аналогичного тем «сильным движениям», которые в античных эпосе и драме заставляют «сердце» («тюмос») и «душу» («тюхе») покидать свое вместилище, тело. Во-вторых, это формулы катастрофической оборачиваемости, перехода из состояния переполненности жизнью в болезнь, распад и смерть: «беки, опухшие от сквозняка» (соответственно, и «шар ... «пучится»), «свинтив железные колена», «из горла бьет фонтан», «форвард спит без головы». В-третьих, это превращение «вина жизни» в «смертельный напиток»: «отравою поят», «каблуков железных яд», «опухшие от сквозняка», «загробная вода». Связующей же идеей для всех расходящихся рядов «метафорических единиц» становится утверждение героического энтузиазма, требующего героической жертвы. В связи о этим весьма соблазнительно предложить в качества подтекстового источника «Футболиста» книгу сонетов и диалогов Дж. Бруно «О героическом энтузиазме». Действительно, бросается в глаза совпадение образов: «алмазная заслонка» ночи у Заболоцкого — «двери из черных алмазов» из VII сонета Бруно («porte di diamantenere» — в переводе А. Эфроса — «Черно-алмазные затворы отпирает» / 2 6 4 / ); летящая душа форварда — «далеко ушедшее сердце» «энтузиаста» (XX сонет) / 2 6 5 / ; израненный, забитый «каблуками» футболист — возвышенный Актеон из XVIII и XXIII сонетов, растерзанный псами своих сомнений и страстей / 2 6 6 / ; «Ликует форвард на пожар» — «Моим пожаром, вижу, небо рдеет» (сонет LVII / 2 6 7 / ); избыток жизненной энергии, оборачивающийся гибелью, и жизнеутверждающие финальные строки стихотворения из «Столбцов» («Спи, бедный форвард! / Мы живем») — «Живу во смерти смертию живою» в X сонете / 2 6 8 / . Возможны и другие сопоставления — но о существенной оговоркой: «О героическом энтузиазме» было издано в русском переводе только в 1953 году; о степени знакомства Заболоцкого о итальян-
ской поэзией можно лишь догадываться. Поэтому все предположения по поводу перекличек автора «Столбцов» о сонетами и диалогами Бруно до прояснения контекста надо оставить в области маргинальных гипотез. И все же нельзя не обозначить саму тенденцию, независимо от догадок о возможных источниках «Футбола»: Заболоцкий, без сомнения, так или иначе оказывается в резонансе идеи героического энтузиазма, восходящей к высокому Ренессансу. В любом случае, знал автор «Столбцов» или не знал содержание книги Бруно, строки из последней — например, истолковывающие миф об Актеоне — могут неожиданно прояснить содержание стихотворения: «В охоте божественной и универсальной он [охотник — А. А., О. Л., М. С.] развертывает такой охват, что и сам, по необходимости, оказывается охваченным, поглощенным, присоединенным». Актеон становится уже не охотниками, а «преследуемой дичью», пожирается и «делается развязанным от уз потрясенных чувств» / 2 6 9 / . В стихотворении Заболоцкого ведь тоже — «стремительное тело» форварда не просто деформировано извне («согнуто в дугу» во второй редакции) — оно на глазах распадается на множество частей (ключица, ухо, горло), которые эмансипируются от единого целого и «ликуют» — «танцуют» — уже самостоятельно. В первой же строфе дана и мотивировка этого распада: в процессе игры душа как бы отделяется от тела (так в стихотворение вводится подспудный сначала мотив смерти). Но и «дичь», по логике поэтической диалектики, должна превратиться в «охотника» — и вот «оживает», начиная свой хищный полет, мяч. По ходу стихотворения активность мяча возрастает, а охота перерастает в сражение; соответственно, мяч уже не просто «дичь» или «охотник», а уже враг форварда, предводитель множества врагов. При этом метафора охоты-сражения приобретает явно средневековый колорит: бутсы становятся «каблуками», оживший мяч оказывается облаченным в доспехи, на него метафорически накладывается силуэт рыцаря («пышные» напоминает о плюмаже, а «накренясь» — о копье наперевес). Оборачивается рыцарем, как бы принимая вызов мяча, и форвард: «свинтив железные колена», он тоже кажется закованным в латы. Вместе о соединением временных пластов (Средневековье — эпоха «героического энтузиазма» — современность — сиюминутность) разрастается и пространственное всеединство: мяч (дичь-охотник, рыцарь-враг) метафорически переосмысляется как первоэлемент
138-139
мировой системы, в которой «господствует шарообразность» / 2 7 0 / ; за ним выстраивается динамичный ряд шаров всех сортов и размеров — взятых то в масштабе микрокосма, то в масштабе макрокосма, от танцующей в горле форварда «виноградины» и головы, которой он в конце концов лишится, до всего земного шара. Так и форвард, и мяч оказываются в процессе любви-борьбы и взаимной смены ролей равно «охваченными, поглощенными, присоединенными». Оглядка через книгу Дж. Бруно на ренессансный «энтузиастический» контекст помогает оценить и истинный смысл слова «душа», появляющегося уже в первой строфе («Как плащ, летит его душа»); отметим, что из всех известных нам стихотворений о футболе, написанных в 1920-е годы, только у Заболоцкого используется это слово. Позволим себе не согласиться о мнением В. Альфонсова, согласно которому ключевой идеей стихотворения Заболоцкого является идея «победы вещи над человеком, потери духовности» / 2 7 1 / . Напротив, футбол, по Заболоцкому, — это апофеоз воодушевленности и одухотворенности, наполняющих не только отдельно взятого игрока, но и весь мир. Душа форварда в своем гибельном ликовании соединяется о «душой мира», а его жертва связывает («меридианами») всех со всеми в единое — всемирное — целое, во всечеловеческое «мы» («Спи, бедный форвард! / Мы живем»). В «энтузиастическом» стремлении к универсализму «Футбол» Заболоцкого не только противопоставлен футбольной поэзии второго десятилетия XX века, но и оказывается ее итожащей кульминацией. В этом не очень длинном стихотворении, по сути, собраны все основные жанровые значения футбола этой эпохи и намечены новые — которые будут определять развитие темы в последующие эпохи. Как многие выдающиеся модернистские стихотворения, «Футбол» построен по принципу коллажа жанров, о резкими перебоями «высокого» и «низкого». «Свалились в кучу беки» как будто выхвачено о пылу о жару низовой, фельетонной поэзии 1920-х годов о ее гротескно-сатирическими нотациями по поводу футбольного травматизма. «Меланхолический голкипер» сдвигает стихотворение в сторону элегии, а «в лиловом домике обои» и стареющая мама добавляют ей романсовый тон, о отзвуком «есенинщины». Разрастание элегии до погребального, френического плача («За ним загробная вода / Стекает в ямки вырезные»; «Спи, бедный форвард!») уравновешивает-
ся в той же последней строфе пасторалью: «танцуют девочки о зарею у голубого ручейка». Но все эти жанровые фрагменты и лоскуты, «мозаически» слепленные и сшитые в «Футболе», составляют единое целое только благодаря синтезирующему влиянию высокой оды. Прежде всего стихотворение захвачено одической стихией в духе высокой лирики XVIII века. Ликование и восторг форварда, конечно, вызывают в памяти знаменитое ломоносовское «Восторг внезапный ум пленил»; причем не только восторг, но и вся буря чувств, поднимающаяся в «Футболе», весь их диапазон (ликование, ужас, гнев, торжество, «пожар» в душе) и отсутствие (вплоть до последней строфы) каких-либо эмоциональных полутонов — все это несомненные признаки классической русской оды. Отсюда же во многом и предельный динамизм «Футбола», в котором все находится в состоянии «постоянного движения, изменения, мелькания» / 2 7 2 / («... даже описание могилы форварда ... выглядит как действие» / 2 7 3 / , — справедливо отмечает А. Полян). Наконец, одический подъем футбольной темы проявляется здесь в пространственном расширении, достигающем вселенского масштаба. Путешествие мяча «через моря и реки, / Просторы, площади, снега», о характерным охватом необозримых пространств, увиденных о высоты птичьего полета, — напоминание об одном из ключевых приемов ломоносовского одизма; ср., например, в той же Хотинской оде Ломоносова: И м в о д ы , л е с , буг р ы , с т р е м н и н ы , Г л у х ия с т е п и — р а в е н п у т ь . . .
/ 2 74 /
Или: О р е л к о г д а ш у м я л е т и т И т а м п а р и т , г д е в е т р н е в о е т П р е в ы ш е м о л н и й , бу р ь , с н е г о в
.../275 /
На этом скрытый экскуро в историю одической поэзии не останавливается. После четвертой, кульминационной строфы стихотворения совершается перелом; строфы пятая и шестая имеют уже другую эмоциональную окраску. Ликование и ужас, преобладавшие до этого, сменяются унынием и меланхолией, а азартные («На-
140-141
зад!»), возмущенные («измена!»), издевательские («спокойной ночи!», «добрый день!») восклицания — ламентациями: «Увы, / Здесь форвард спит / без головы». Но и это — не выход за рамки оды, а следующий шаг — от ломоносовской к державинской традиции, к «Оде на смерть князя Мещерского». Из «ночной» оды рубежа XVIII – XIX веков наплывает в футбольное стихотворение сама фигура Ночи, разворачивается эмблематическое описание надгробия; наконец, замыкание «ассоциативного круга» — от винограда жизни до винограда смерти — высекает искру соответствия о державинской «Одой»: «Где стол был яств, там гроб стоит». Финал же стихотворения отсылает к высоким жанрам XIX века — к знаменитой формуле шиллеровской античной баллады, воспроизведенной сначала В.А. Жуковским в «Торжестве победителей» (ср. о «Торжеством земледелия» Заболоцкого): С п я щ и й в г р о б е , м и р н о с п и ; Жи з н ь ю п о л ь з у й с я , ж иву щ и й
/276 /,
—
а затем пропущенное через гейневскую иронию Н.А. Некрасовым в «В.Г. Белинском»: Жив о й п е ч е т с я о ж ив о м , А м е р т в ы й с п и г л уб о к и м с н о м . . .
/277/
Важны не только те, кто встраиваются в эту цепочку аллюзий, «мозаическую лепку» истории русской высокой поэзии, но и значимые пробелы: Заболоцкий творит новую, футбольную оду через голову торжественной традиции Ф.И. Тютчева и О.Э. Мандельштама, демонстративно отталкиваясь от них. Только прививка абсурда, «алогизма», тотальной иронии, фантастического сдвига сиюминутного, газетного быта может спасти и оживить высокий жанр — такова жанровая идея «Футбола». Что это значит для истории футбольной темы в поэзии 1920-х годов? Главным образом то, что новыми средствами именно на футбольном материале Заболоцкий создает современную философскую оду — а значит, и то, что для следующих десятилетий, после замораживания литературной эволюции в 1930 – 1940-х годах, за футболом будет авторитетно закреплен статуо высокой поэтической темы / 2 7 8 / . Жанровый синтез под знаком оды как решающий и кульми-
г
л
а
в
а
iii
«ЭЙ, ВРаТАРЬ, Г О Т О В Ь С Я К БОЮ...»: 19 3 0 - Е ГО Д Ы
национный момент в футбольной поэзии 1920-х годов поднимает на новый уровень и магистральную ее тему — тему юности в борьбе за новый мир. Всеединство, всеобщая связь, финальное «мы» — это новое состояние мира достигается только ценой героического порыва и самопожертвования молодых. Кого выбрал поэт для усиления и утверждения этой идеи? Не летчика, не воина, не революционера, а футболиста / 2 7 9 / . Два существенных обстоятельства определили тематику стихотворений о футболе этого десятилетия — резкое ужесточение идеологического диктата и мощное нарастание футбольного ажиотажа. Под воздействием пропагандистской машины почти все футбольные метафоры в 1930-е годы попадают в резонано одной, безусловно доминирующей: «футбол — война». Вольнó было третьестепенному московскому поэту (Дмитрию Самойлову), судившему в 1932 году конкуро любительских виршей в газете «Физкультура и спорт», бравировать объективностью и либерализмом: Н а о н е у д о в л е т в о р я е т , е с л и о п и с а н и е ф у т больного матча: Н о в о т в ц в е т и с т ы х м а й к а х н е и з м е н н ы х О н и в с т а ю т в и с п ы т а н н о м п о р я д к е — О д и н н а д ц а т ь б о й ц о в г о л о к о л е н н ы х . И п л я ш е т м я ч п о д к р е п к и м и н о г а м и И р ву т с я вв ы с ь к р у т ы е д уги « с в е ч е к » . . . з а к а н ч ив а е т с я т а к : Ну ч т о ж , б р а т в а , р а б о т а й - к а н о г а м и , Т о г д а и н а в с е м и р н о м с т а д и о н е , Г д е у ж н е м я ч — ви н т о в к и бу д у т о н а м и , В последний бой, В п о с л е д н и й б о й в с т у п ив о в р а г а м и , И м г о л ув е р е н н о з а г о н и м .
( Ч ерноморцев )
Это и есть та самая «идеологическая выдержанность», которую
144-145
пришивают белыми нитками ради придания стихам хотя бы некоторой общественной ценности / 2 8 0 / . Но правда-то состоит в том, что самое известное стихотворение этого десятилетия о футболе (текст марша Василия Лебедева-Кумача из кинофильма «Вратарь» 1936 года, положенный на музыку Исааком Дунаевским) превратило вариацию военной метафоры («футбольный матч — боевое сражение на границах Советской Родины») в лозунг. Этот лозунг («Когда настанет чао бить врагов, / От всех границ ты их отбивай!») не случайно был размещен в припеве песни — чтобы повторялся и лучше заучивался: Ну - к а , с о л н ц е , я р ч е б р ы з н и , З о л о т ы м и л у ч а м и о б ж иг а й ! Эй, товарищ! Больше жизни! П о с п е в а й , н е з а д е р ж ив а й , ш а г а й ! Ч т о б ы т е л о и д у ш а б ы л и м о л о д ы , Б ы л и м о л о д ы , б ы л и м о л о д ы , Т ы н е б о й с я н и ж а р ы и н и х о л о д а , Закаляйся, как сталь! Фи з к у л ь т - у р а ! Фи з к у л ь т - у р а - у р а - у р а ! Б у д ь г о т о в ! К о г д а н а с т а н е т ч а о би т ь в р а г о в , О т в с е х г р а н и ц т ы и х о т бив а й ! Левый край! Правый край! Не зевай! Ну - к а , в е т е р , г л а д ь н а м к о ж у , О с в е ж а й н а ш у г о л о ву и г р у д ь ! Каждый может стать моложе, Е с л и в е т р а в е с е л о г о х л е б н у т ь ! Ну - к а , д о ж д и к , т е п л о й в л а г о й Ты умой нао огромною рукой, Н а п о и н а о в с е х о т в а г о й , А н е в м е р у г о р я ч и х у с п о к о й ! Э й , в р а т а р ь , г о т о в ь с я к б о ю , – Ч а с о в ы м т ы п о с т а в л е н у в о р о т !
Ты представь, что за тобою П о л о с а п о г р а н и ч н а я и д е т ! Ч т о б ы т е л о и д у ш а б ы л и м о л о д ы , Б ы л и м о л о д ы , б ы л и м о л о д ы , Т ы н е б о й с я н и ж а р ы и н и х о л о д а , Закаляйся, как сталь! Фи з к у л ь т - у р а ! Фи з к у л ь т - у р а - у р а - у р а ! Б у д ь г о т о в ! К о г д а н а с т а н е т ч а о би т ь в р а г о в , О т в с е х г р а н и ц т ы и х о т бив а й ! Левый край! Правый край! Не зевай!
/ 2 8 1/
В этой песне о лозунговой броскостью и отчетливостью выражена одна из основных идей ключевого для 1930-х годов прозаического текста о советском футболе — той самой повести Льва Кассиля «Вратарь Республики» (1937), по мотивам которой и был поставлен только что упомянутый фильм, — борьба игроков на поле как идеологическое противостояние между защитниками и врагами СССР. Так, о причинах прибытия в нашу страну некой зарубежной команды со зловещим названием «Черные буйволы» в повести рассказывается следующим образом: Команда ехала о особого разрешения Международной футбольной лиги. Политические соображения заставили блюстителей международных законов футбола согласиться на матч о командой, не входящей в ассоциацию. Непобедимая команда была послана, чтобы раз навсегда доказать, как отстали советские футболисты от европейского класса игры / 2 8 2 / . На чествовании советской сборной (естественно, обыгравшей «Черных буйволов») герой повести, Антон Кандидов, выступает о речью, в финале которой он пугает уже не футбольных соперников, а гипотетических врагов на поле боя: когда «за тобой будет что-нибудь поважнее футбольных ворот, то чесать будем еще не так... Одним словом, я думаю, вам и так понятно...» / 2 8 3 / . Наре-
146-147
чием «поважнее» здесь определяется соотношение не только между футбольным матчем и военным сражением, но и между различными эпизодами биографии Кандидова: метафора футбола как защиты в повести многослойна и расходится кругами — от малого к большому. Сначала Кандидов в качестве условного вратаря — ловца арбузов защищает честь небольшой артели грузчиков («Мы по арбузной линии знамя имеем» / 2 8 4 / ), потом «отыгрывает» у Волги затопленный город и одновременно сражается за него в матче («Каждый мяч, как свая... а сваи вбивали, как голы!» / 2 8 5 / ) и, наконец, защищает всю Республику / 2 8 6 / . При этом два первых эпизода тесно связаны о третьим военными мотивами: арбузы сложены «бастионами» и Антона «как бы бомбардируют ими» / 2 8 7 / , Волга «снимает осаду и уходит от земляных стен города» / 2 8 8 / . Все футбольные и околофутбольные моменты повести, в том числе эпизод о Маяковским, подобно вратарю защищающимся от нападок слушателей, являются звеньями одной цепи, все они по-своему важны. Это отличает футбольную игру, ведущуюся во «Вратаре Республики», от упомянутого в нем же дореволюционного футбола. Я мячом ворота сворачивал к чертям собачьим. Мы на тренировке мачты трамвайные о корнем рвали, пропади я пропадом! Дубы гнули, заборы валили, рельсы узлом вязали, из стенки кирпичи высаживали! ... Я вот раз, помню, навесил в ходу... Гольмана к чертям сшиб, сетку насквозь, окно вдребезги, собаку насмерть. . . / 2 8 9 / — в этих полумифических воспоминаниях болельщика дяди Кеши дореволюционный футбол — лишь совокупность разрушительных и бессмысленных действий, в то время как в игре героев нового поколения особенно важна ее функциональность, то, как она способствует продвижению к итоговой цели — защите СССР. Последнее, несомненно, является сильной стороной советского футбола в противовео «старорежимному», и именно поэтому Крайнах, выслушав рассказ увлекшегося дяди, «ехидно» спрашивает: «А кто в 1910 году англичанам шестнадцать — ноль продул?» /290/. В смысле использования аналогии «футбол — военное сражение» повесть Кассиля — это еще и шаг вперед по сравнению о 1920ми годами, когда такая аналогия весьма активно эксплуатировалась, а образ вратаря стремительно милитаризовывался. Кульминация матча между советской сборной и «Черными буйволами» —
это момент, когда Антон Кандидов неожиданно покидает пост вратаря и на глазах у изумленной публики сам забивает гол в ворота противника. Несмотря на то что этот поступок Кандидова оценивается далеко не однозначно (его друг Карасик в отчете о матче ставит вопроо о пределе риска), в метафорическом плане он недвусмысленно сигнализирует о готовности к переходу из обороны в наступление. Уподобление футбола войне в эпоху «Вратаря республики» искривляет тематическую траекторию многих поэтических текстов эпохи. Например, стихотворный фельетон ленинградца Геннадия Фиша «Матч» (1931), начинающийся как вполне невинный репортаж о футбольной встрече, о пятой строфы перерастает в обличение лицемерия церковников на Западе, о тринадцатой — разворачивается в аналогию «футбольный матч — борьба политических партий» и, наконец, завершается метафорически «футбольными» угрозами идеологическим противникам Советского Союза: Мя ч п е р е х в а ч е н , з а в е р ч е н с л е т а , Мя ч б е к о м п р и н я т н а н о с о к ; Мя ч , п е р е л е т е в ч е р е з в о р о т а , Туг о н а д у т ы й ш л е п а е т в п е с о к . Ши к а р н у ю п а с о в к у ф о р в а р д п р а в ы й П р и н и м а е т — и с н о в а н а л е в ы й к р а й . Мя ч з а п у т а л с я в бу т с а х у о р а в ы , Обв е д е н и с н о в а с п р а в а иг р а . К а п л и п о т а , в ы с т у п а я , ви с н у т . Н е о д и н с е г о д н я в ы р е ж у т к а р м а н . Н а т р ибу н а х п уб л и к а п е р е п о л н я е т д и с п у т Дву х в п ы л и с о ш е д ш и х с я к о м а н д . Св е ч к а и с в е ч к а . Мя ч п о д о б л а к а м и — Т о ч к о ю м е л ь к а е т в г л а з у л ю б о м . В о т о н з в е н и т и д р о ж и т к а к п л а м я , — П о д д а н з а т ы л к о м и в ы н е с е н л б о м .
148-149
О н л е т и т , к а к о г о л уб е м л е г к а я з а п и с к а , О н г о р я ч и м и м о л и т в а м и ж ив : Ег о б л а г о с л о ви л с а м п р е п о д о би е е п и с к о п , Н а п о л е м о л е б е н о т с л у ж ив . Он сказал командам напоследок, Т р е н и р о в а н н у ю о с е н яя п л о т ь : « П о б е д и т л и ш ь т о т , к о м у п о б е д у Присудить захочет сам господь. Ни п а с о в к и , п е н д е л я , н и с в е ч к и , Ни г о л к и п е р , в е р н ы й у в о р о т — Т о л ь к о в е р а в С ы н а Ч е л о в е ч ь е г о . Б л а г о ч е с т и е — п о б е д у п р и н е с е т » . И команды истово молились. Пуб л и к а м о л и л а с ь . — Чорт дери! В с е у г о с п о д а в ы м а л ив а л и м и л о с т ь , З а к л ю ч а я г р о м к и е п а р и . Мя ч п о д х в а ч е н , в ы б р о ш е н , з а в е р ч е н , В бу т с ы б ь е т с я . С л ы ш е н к о ж и з в о н . Переверчен человечьим смерчем В ы б р о ш е н и с н о в а п о в е д е н . И на мяч, р а с п л а с т ы в а я в м а т ч е , Г р у д ь с в о ю и р у к и р а с п л е с к а в , Ру ш и т с я г о л к и п е р . Мя ч з а х в а ч е н . Х а вб е к б ь е т е г о у ж е о н о с к а . И т р ибу н ы в с е о с т е р в е н е л и . Чу т ь н е п л а ч а , х о х о ч а , с т у ч а , Ш е и в ы т я н ув , и в с а м о м д е л е Дышат душной камерой мяча.
Д е л о б л а г о ч е с т ия р е ш а я , П е н д е л ь би т . И с н о ва м я ч в е д у т. И и д е т , и д е т иг р а б о л ь ш а я — Дв а н а т р и за т р и д ц ат ь с е м ь м и н у т. А е п и с к о п с л у ж и т с е й ч а о о б е д н ю , О т к р ы в а я с е с с и ю о д н о й и з п а л а т . Р е ч ь о б л а г о ч е с т ии , н а с е г о д н я п о с л е д н ю ю , Сл у ш а е т то рж ес т в е н н ы й с е н ат. П е р е л е т а е т би л л я м я ч . О т к р ы т а с е с с ия . Г р е м и т с е н ат. Повели. Н а ч а л и н о в ы й м а т ч Р е с п уб л и к а н е ц и д е м о к р а т . Христианнейший председатель сел за стол. Д о к л а д ч и к - ф о р в а р д би л л ь п о в е л . Бэк-демократ принял лбом о носка — А п л о д и с м е н т о в бу р н ы й р а с к а т . К а п л и п о т а , в ы с т у п а я , ви с н у т . Н е о д и н с е г о д н я в ы р е ж у т к а р м а н . Н а т р ибу н а х п уб л и к а п е р е п о л н я е т д и с п у т Дву х в г р я з и с о ш е д ш и х с я к о м а н д . Н о в о д н о м о н и с о г л а с н ы : в с и л е б о ж ь е й . Б е з ра б от н ы м са м го с п од ь п о м ож е т. Е с л и б о г н е в с и л а х п о м о щ ь д а т ь — С м е р т н ы м о с т а е т с я л и ш ь м о л ч а т ь . Металлисты, текстиля, шахтеры, Плотники, монтеры, батраки,
150-151
М ы с о р в е м иг р у , в к о т о р о й Н е о н о ги иг р а т ь н а м , не о руки! С к о р о с о р в а н бу д е т э т о т д и с п у т . Р е ф е р и п о л е з е т о к о р а ч ь . И з ви н и т е , п р е п о д о би е е п и с к о п , — Б е з м о л и т в в о й д е м м ы в э т о т м а т ч ! Х а вб е к и и р е ф о р м и с т о в с в о р а По сторонкам! Н а ш и ф о р в а р д а ! М ы в о ш л и в иг р у , в иг р у , в к о т о р о й П о б е ж д а е т а р м ия т р у д а !
/ 2 9 1/
Эта зарифмованная агитка легко и без малейшей смены стилистического регистра переходит в финале в прозаический газетный фельетон. Стихотворение «Матч» завершается таким примечанием-разъяснением: В САСШ молебны перед футбольными состязаниями, а также освящение мячей — дело обычное. Вот, например, выдержка из рапорта центрального бюро чикагских футболистов: «Студенты так молятся перед состязанием, словно готовы отдать богу за победу все в жизни. И действительно, когда юноша о здравым рассудком и сердцем молится, его молитва должна быть услышана. Трудно врагам побить богобоязненную команду». В городе Ингльвуд (Калифорния) пастор Горао Кешинг выступил в своей церкви о целой серией проповедей на тему: «Гольф и бог». Сессии конгресса и сената также открываются богослужением / 2 9 2 / . В пару к фельетону Геннадия Фиша приведем здесь стихотворение москвича Сергея Васильева (1933) «Церковь Петра и Павла», в котором описание футбольной игры тоже было использова-
но для разоблачения мракобесия церковников, только на этот раз — отечественных, православных. Эти бездушные церковники разворачивают настоящую «войну» о советскими пионерами, играющими в футбол, которая едва не закончилась жертвенной смертью одного из мальчиков: О т л и ч н о п о м н ю я э т о т в е ч е р . . . Она созвездием риз пылала, Н а Я к и м а н к е , в З а м о с к в о р е ч ь и Свя т а я ц е р к о в ь П е т р а и П а в л а . И бу д т о т е н и , ч е р н ы и г л у х и , Косноязыки, о кадильной речью, Н а Я к и м а н к у , в З а м о с к в о р е ч ь е Стекались скрюченные старухи. И мне казалось, что солнце гасло, Обви т о в к л о ч ь я к а к о й - т о ш е р с т и . . . И гу с т о п а х л о о т э т и х ш е с т ви й Н а в с ю М о с к ву д е р е вя н н ы м м а с л о м . В н е л е п о м г р у з е с в о и х ув е ч и й С т а р у х и к п а п е р т и п о д с т у п а л и — О н и т а щ и л и к П е т р у и П а в л у Св о и г р е х и , к о с т ы л и и с в е ч и . И э т о б ы л о с о в с е м н е д а в н о . На хрупкой шее моей плескался Е щ е в т у п о р у , л е г к о и с л а в н о , Трехкрылый мой пионерский галстук! Н а о б ы л о м н о г о т а к и х г л а з а с т ы х , Т а к и х г о р л а с т ы х С е р е ж и К о л е й . М ы в с е у ч и л и с ь в ш и р о к и х к л а с с а х , Н а Я к и м а н к е , в с о в е т с к о й ш к о л е . М ы т а м д о к а з ы в а л и т е о р е м ы , Чи т а л и Пу ш к и н а , п е л и п е с н и . А к а к з а бу д у т с я п е р е м е н ы ! В широких классах нам было тесно, И м ы , к а к д о ж д и к , ш у м н ы и р а д ы (Без всяких «пропусков», как попало), В р ы в а л и с ь в т и х и й п р о с т о р о г р а д ы У г р ю м о й ц е р к ви П е т р а и П а в л а . . . . У р о к н е м а л , н о в е д ь о н н е в е ч е н —
152-153
И з ш к о л ы в ы л е т е в г р о м к и м г р а е м , М ы в э т о т т е п л ы й а п р е л ь с к и й в е ч е р В ф у т б о л в ц е р к о в н о м с а д у иг р а л и . ... Я помню Ганька инсайдом бегал ( Н е т о б ы л л е в ы м , н е т о б ы л п р а в ы м ) , А я о т с т а ив а л м е с т о б е к а , К о т о р о е я з а н и м а л п о п р а ву ! И г р а н а с л а ву б ы л а ! Н о с т р а н н о : Наш лучший кипер Володька Радлов З а бу х а л м я ч и к н а к р ы ш у п р я м о Свя т е й ш е й ц е р к ви П е т р а и П а в л а . . . . П е т р о в а Г а н ь к у м ы в э т о т в е ч е р Н а к р ы ш у о л е с т н и ц ы п е р е д а л и ; И, наконец, мы его дождались: О н б ы л о м я ч о м и б е ж а л н а в с т р е ч у ! Он был о мячом! Но за ним о лопатой Б е ж а л п с а л о м щ и к ( к о с о й и я р ы й ) . И о н д о г н а л е г о и у д а р и л К л е н о в ы м ч е р н е м м е ж д у л о п а т о к ! . . . М ы в э т о т в е ч е р х о д и л и с т а е й , Б о с ы х ш а г о в з а вив а я п е т л и ; И в н а с т у п ив ш у ю н о ч ь н е с п а л и , Н е з н а я , в ы ж ив е т Г а н ь к а , н е т л и ? . . . С к а к о й т р е в о г о й с ч и т а л и ч и с л а М ы в э т о т м е с я ц ! Х о т я м ы з н а л и , Что Ганьке легче (хоть он печален), И ч т о п с а л о м щ и к к у д а - т о в ы с л а н . Н о в р е м я — в е т е р ! — л е т и т к а р ь е р о м . Мы все расстались по разным тропам: К т о с т а л п о э т о м , к т о и н ж е н е р о м , А к т о , н а в е р н о , к а с с и р в М о с т р о п е . И в с е м ы з н а е м : н е у м е р Г а н ь к а ! О н с т а л т а л а н т л ив ы м т р а к т о р и с т о м . Он премирован большой тальянкой, Ши р о к о й , л а д н о й и г о л о с и с т о й . И в с е м ы з н а е м : н а м е с т е г о л о м У г р ю м о й ц е р к ви П е т р а и П а в л а Т а к а я с в е т л а я в с т а л а ш к о л а ,
К о т о р о й х м у р и т ь с я н е п р и с т а л о . И ч т о н а м е с т е и к о н н о й ч а щ и , На месте затхлых хранилищ ризных, Шу м и т м е т е л и ц е й н а с т о я щ е й Б о л ь ш а я м о л о д о с т ь н а ш е й ж и з н и
/293/.
Сопоставление этого опуса С. Васильева о футбольными текстами из предыдущей главы позволяет еще раз ясно увидеть, чем стихотворения о спорте 1930-х годов радикально отличались от спортивных стихотворений 1920-х годов. Тогда о подлинной страстью изображалась жестокая, зачастую вызывающая у сегодняшнего читателя резкое отторжение, но действительно захватывающая, живая борьба за новый мир и свое место в нем. А вот из стихотворений, описывающих советские футбольные баталии 1930-х годов, в полном соответствии о общими тенденциями эпохи, жизнь была тщательно вытравлена. Победе над «старым миром» было положено свершиться где-то там, в прошлом, сегодняшнему же поэту полагалось ностальгически рассказать об этой победе, а затем перейти к воспеванию прекрасного и застывшего в своей монументальной неподвижности настоящего. Заметим, что вопроо об уместности игры юных пионеров в такую травмоопасную игру, как футбол, в 1930-е годы, в отличие от 1920-х, уже не ставился / 2 9 4 / . Парадоксально, но в советских футбольных стихотворениях, создававшихся в годы невиданной в мировой истории борьбы о «внутренними врагами» на всех фронтах, эта тема ни разу не была затронута даже намеком. Вся энергия авторов уходила, что называется, в свисток, в плакатные, словно по одному трафарету написанные тексты о борьбе о внешним врагом — о мировой буржуазией и разжигателями войны. Среди очень редких исключений — первая часть спортивного стихотворения ленинградца Бориса Корнилова «Физкульт-ура!» (1932), в котором истово обличаются ненавистные поэту литературные критики. Впрочем, во второй части Корнилов соскальзывает на привычное для эпохи 1930-х годов объявление войны Западному миру: К а к з н а ч е н ь е , в ы з о в и п о б е д а н а ш е й с л а в н о й ж и з н и м о л о д о й —
154-155
к о л е с о и з в о н в е л о с и п е д а и в е с л а у п р уг а я л а д о н ь . Фи н и ш а л е т я щ а я м и н у т а , м о л о д о с т ь л е г к а и г о р я ч а — силою надута, как надута камера футбольного мяча. В е т е р с ви щ е т п о м о р ю и п о л е с у , с о л н ц е к о ж у к р а с и т в н о в ы й ц в е т — в с е п р иг о д н о , в с е и д е т н а п о л ь з у , н и ч е го от б р о ш е н н о го н е т. Я н е з н а ю , к а к с к а з а т ь о б э т о м ( р е ч ь м о я к о р яв а я б е д н а ) , — что загара красноватым цветом в с я п о к р ы т а л у ч ш а я с т р а н а ! Ч т о м о я и з л ю б л е н н а я с л а в а — э т о н е р и ф м о в а н н а я ц в е т ь , — это только званье центра-хава, о котором следует запеть. Н е вв е д и м е н я в о и с к у ш е н ь е , к р и т и к , н а с т а ви т е л ь в е ч н ы й м о й , иб о з д е с ь в о з м о ж н о в о з р а ж е н ь е — выпад легковесный, но прямой. П о л у ч у к р и т и ч е с к у ю п о р к у : м н е з а яви т к р и т и к а с п е р в а , ч т о т а к и е д и ф и р а м б ы с п о р т у — общие ненужные слова. Ч т о о т д и а л е к т и к и д а л е к о пролегает мой прискорбный путь — к л а с с о в а я с п о р т а п о д о п л е к а мною не подмечена ничуть. Томный критик, ты бессонной ночью позабыл, что значит красота,
о б н а р у ж ив с о б с т в е н н ы й в о о ч ь ю с и н е в а т ы й ш а р и к ж ив о т а . М н е о п я т ь н е в п р о к у р о к и э т и , — ви д н о , я в с т у п и л в п о р о ч н ы й к р уг , — пусть грозят мне розовые плети тоненьких твоих, непрочных рук. Не тебе скакать блохой по классам и с т а р а т ь с я и з п о с л е д н и х с и л , — полным голосом, тяжелым басом я т е б е о т в е ч у , м о й з о и л . Я п о к а з ы в а т ь н а г л я д н о бу д у — с и л а п о с т о р о н н яя ж ив а : в о т о н и о г р о м н ы е — п о п у д у — н а к а ч а л и м ы ш ц ы , бу р ж у а . В о т о н и п о ш л и с в о и м п а р а д о м с т р о ю н а ш е м у н а п е р е к о р , н е д о р о с л и в е ч н ы е , а р я д о м м и р о в о й к а ч а е т с я р е к о р д . Си л ы в с е с т о р о н н е й н е з а т р о н ув , н а р у ш а я с о б с т в е н н ы й п о к о й , ч т о и х з а с т а в л я е т — ч е м п и о н о в — д виг а т ь т о л ь к о п р а в о ю р у к о й ? З а яв л я ю в с е м : п л о х а я ш к о л а , е с л и р е з у л ь т а т ы т а к о в ы , ч т о т а к и е б о ги о т ф у т б о л а а б с о л ю т н о в с е б е з г о л о в ы ! Т а к и п о л у ч а е т с я к а л е к а , словно но несчастию навек — только четвертинка человека, а отнюдь не целый человек. В о т о н а т е б е — о с н о в а к л а с с а – з а яв л я е т п р я м о о с е б е
156-157
выставкою пушечного мяса о я д о ви т о й п е н о й н а губ е . Мя с н и к и ! И п е с н я в а ш а с п е т а , и с у д ь би н а в а ш а н е л е г к а , и о п я т и ш е с т ы х з е м н о г о с в е т а в а о р в а н е т р а б о ч а я р у к а . М ы п о ш л и г р о м а д о ю — о г р а д а , л у ч ш и е р е с п уб л и к и с ы н ы — В с е с о ю з н а я с п а р т а к и а д а — м о л о д о с т ь в е л и к а я с т р а н ы . И л е т я т , р а з в е р н у т ы е в л а ву , п е с н и м о л о д ы е о т т о г о , ч т о г о р д и м с я к а к о д и н п о п р а ву к р а с н ы м и з н а ч к а м и Г ТО . Э т о в а м н е би ц е п с ы п о п у д у , н е р е к о р д о в л е н т ы н а ви д у — э т о с и л а , г о д н а я п о в с ю д у ,
г о д н а я к п р е к р а с н о м у т р у д у / 2 9 5 / .
Осевая «военная» метафора в предвоенное десятилетие явно или скрыто подчинила себе все другие футбольные формулы и идеологемы. Это происходит, в частности, о такими значимыми мотивами, как «пластический» («Футбол — залог физического и душевного здоровья»; «демонстрация силы и красоты») / 2 9 6 / , «динамический» («Футбол — игровое проявление социальной бодрости и активизма») и «природный» («Футбол — это слияние человека со стихиями»; «союз о солнцем, дождем, ветром и зеленой травой») / 2 9 7 / . В одних стихотворениях прямо декларировалось, а в других о очевидностью подразумевалось, что совершенство тела, порыв, готовность к борьбе и «солярная» энергия стадионов должны обеспечить советскому человеку преимущество в физическом развитии, а следовательно, и безоговорочную победу в будущем и последнем классовом бою. Связь между гимнами здоровью и «боевой» идеологией в стихотворениях о спорте и футболе 1930-х годов Осип Мандельштам, очень тонко чувствовавший такие вещи, в своей рецен-
зии на книгу стихов Аделины Адалио «Власть» (1934) назвал «социальной спайкой»: Дорога в Балаклаву на автобусе, столы, накрытые в саду (быть может, на курорте, а быть может, и в совхозе), стеклянные шары нагретого степного воздуха, радость волейбола, радость футбола и радость яблока — получают у Адалио эмоциональную округлость, единство, — внутреннюю форму, социальную спайку / 2 9 8 / . Боевой потенциал «социальной спайки» мог быть демонстративно обнажен, как в повести Кассиля и в марше Лебедева-Кумача, соединяющих восторженные строки о «солнце» и «закалке» о призывами «бить врагов» у «границ», или в финале стихотворения тогдашнего ленинградца Александра Гитовича «Родина» (1936), обращенного к СССР: И е с л и в о е н н ы й в е т е р к о с н е т с я т е бя , н е и с т о в , И т р уб ы о р к е с т р о в а р м ии о п я т ь п р и з о ву т к б о р ь б е — П о д ы м у т с в о и ви н т о в к и б о к с е р ы и ф у т б о л и с т ы , И в н о в ь п р и н е с у т п о б е д у т е б е — и т о л ь к о т е б е
/299/.
Или же в стихотворении московского автора Германа Лапсина «Наша команда» (1937), в котором футбольный коллективизм (культ «команды» и «капитана») готов немедленно перерасти в воинский, совокупно направленный опять же против внешнего врага: Р е бя т а , р а с с а ж ив а й т е с ь п о д ив а н а м , Я прочитаю вам этот листок. ...Прошлой весною Сорокина Валю М ы п р о в о ж а л и н а Д а л ь н и й В о с т о к . Мы о капитаном простились крепко — Б е з п ы ш н ы х р е ч е й и б е з г р о м к и х с л о в .
158-159
Он махнул на прощание кепкой И с п р я т а л г л а з а в бу к е т е ц в е т о в . Ч е с т н о е с л о в о , р е бя т а , м н е б о л ь н о Чи т а т ь к о р о т к о е э т о п и с ь м о . Наш капитан команды футбольной... Н а ш к а п и т а н н е в е р н е т с я д о м о й . . . . Н о ч ь ю о м о р я в о р о в с к и м д е с а н т о м Ч е р е з г р а н и ц у в о р в а л и с ь в р а ги . Пу л и в с а ж ив а я в д ив е р с а н т о в , В а л я С о р о к и н г е р о й с к и п о гиб . В д р о г н ув ш и х п а л ь ц а х п и с ь м о з а с т ы л о . С к у п ы е с т р о ч к и — т я ж е л ы й с ви н е ц . И к а ж д о м у с л ы ш н о о т ч е т л ив о б ы л о Б и е н ь е о д и н н а д ц а т и с е р д е ц . И м ы н а п и с а л и н а р к о м у п р о ш е н ь е : — К л и м е н т и й Е ф р е м о ви ч ! П р о с и м о т о м — Наше футбольное отделение П о ш л и т е н а Д а л ь н и й С о в е т с к и й В о с т о к
/300/.
В тех же стихотворениях, где описывались футбольные матчи между своими, то есть между советскими людьми, «социальная спайка» как всегдашняя готовность к бою уходила в неглубокий, ясно различимый подтекст. Приведем для примера стихотворение вятского поэта Андрея Алдана (Семенова) (1933):
ФУТБОЛ Ши р о к о й ю н о с т и п о д а р о к , Т а к о й ж е л а н н ы й и т уг о й , Сви с т я щ и й м я ч н а д г о л о в о й . В о с л а ву в е р н о г о у д а р а Я поднимаю голоо мой. Над тишиной осенних дач, Н а д п о т е м н е в ш и м и с а д а м и П р о н з е н н ы й ж а д н ы м и г л а з а м и
С т р е м и т с я вв е р х ф у т б о л ь н ы й м я ч . Б о р ь б о й и л о в к о с т ь ю г о н и м ы й , О н в о з в р а щ а е т с я . И в о т , Ег о о п я т ь н е у м о л и м о В р а т а р ь п о в о з д у х у б е р е т . И с н о в а с о л н е ч н ы й п р о с т о р, Мя ч а у п р уг о е в р а щ е н ь е . Н о с о р е в н уя с ь , н а п а д е н ь е В е д е т с т р е м и т е л ь н ы й н а п о р. П о х о ж и й , о в ы с о т ы , н а б л ю д ц е , Молчит притихший стадион. М е л ь к а е т м я ч с о в с е х с т о р о н . У д а р н о ги , о д е т о й в бу ц у , И н а п о л н я е т с е т к у з в о н ! И гу л к и й г р о м н а д иг р о к а м и . Д о м о й ! З а к о н ч е н а иг р а . Н о в к а ж д ы й д о м п р и х о д и т о н а м и Б о р ь б ы и л о в к о с т и п о р а . З а м я ч , с ви с т я щ и й и т уг о й , За свежесть глаз, за крепость плеч, З а к р а с о т у ф у т б о л ь н ы х в с т р е ч Я поднимаю голоо мой!
/ 3 0 1/
Метафора боя возникает и в очень хорошем стихотворении ростовчанина Юрия Казарновского, датированном 1932-м годом:
Ф утбол Ударь ногою быстро ты, — И рыжим шаром упоенья, В н е м о м н е и с т о в с т в е в р а щ е н ь я Взлетает мяч, как нетерпенье, К а к г л а з к о с я щ е й б ы с т р о т ы . И , р а с с е к а я в о з д у х л ю т о
16 0-161
Чертой низринутых основ. О н , в н е б е с а в о н з ив ш и с ь к р у т о , Ми н у т у д е р ж и т с я к а к бу д т о Н а в з г л я д а х з а д р а н н ы х г о л о в . П о т о м ув е р е н н о и с к о р о , Му р а ш к и р а з бу д ив в н о г а х , В г л а з а х в з р ы в а я с ь , т о ч н о п о р о х . С л е т а е т яб л о к о м р а з д о р а В т о л п у р а з д ув ш и х с я р уб а х . И в н о г п е р е п л е т е н н о м с п о р е , В з иг з а г а х б е ш е н ы х х о д о в , О н м е ч е т с я п л а н е т о й с к о р о й В о р би т е ю н о г о з а д о р а , В системе солнечных юнцов. И м а й к и с ш иб л и с ь , к а к в б о ю , И поворот за поворотом В е д у т у п р уги й ш а р к в о р о т а м . Как нежно пахнущую потом К у д а ч е м о л о д о с т ь с в о ю
/302/.
Еще более откровенно всегдашнюю готовность советского человека к отпору и наскоку демонстрирует стихотворение иркутского поэта Иннокентия Луговского «Другу футболисту» (1937), написанное на вполне мирную и даже идиллическую тему — сладостные воспоминания об утраченном детстве: П о м н и ш ь л уг ? Н а к о м а н д у к р и ч а , В ы ж и м а я д е с я т ы й п о т , Ш а п к у р ы ж у ю в м е с т о м я ч а Т ы г о н я л о т в о р о т д о в о р о т ? Капитан! Т ы о т я р о с т и в ы л , К о г д а з р я п р о п а д а л т в о й п ы л , К о г д а ш а п к а п о д а д с к и й ви з г У в о р о т р а з л е т а л а с ь в д р ы з г .
Вечно радостные года! Н е з а бв е н н о й п а м я т и п е с н ь ! Я г о л к и п е р о м , п о м н ю , т о г д а Защищал нашей улицы честь. В и х р и д н е й п о д а л е к и м п у т я м , По заводам, по школам, полям Р а з м е т а л и н а ш у с е м ь ю , Р а з о г н а л и к о м а н д у т в о ю . Я о футбольной славой, кажись, Р а с п р о щ а л с я н а д о л гу ю ж и з н ь И т е п е р ь п о с о в е т у в р а ч а Не хватаю штрафного мяча. Ну , а т ы ? Т ы , к а к ви д н о , п о к а , Водишь мяч под конвоем носка И п о - п р е ж н е м у — в е с е л и з о л — З а бив а е ш ь з а г о л о м г о л . Я шагаю на стадион. П о л о с а т а я м а й к а — о н ! В о т о н а п о д т р ибу н н ы й г р о м Я с т р е би н ы м м е л ь к а е т к р ы л о м . Нападению — всех удач! Я л ю бу ю с ь , г л а з а л у ч а , Геометрией передач, Хи т р о у м н о й о р би т о й м я ч а . Черной молнией падает он. И г о л к и п е р а т а к о й с м у щ е н . Н е т , н е з р я , т ы , п л е н ив м о л о д е ж ь , Знаменитым «центром» слывешь. Тв о е й с л а в о ю о к р у ж е н , П о к и д а ю я с т а д и о н . Помнишь, помнишь, К а к г н а л и , к р и ч а ,
162-163
Ш а п к у р ы ж у ю в м е с т о м я ч а ? Вечно радостные года! Н е з а бв е н н о й п а м я т и п е с н ь ! Я г о л к и п е р о м , п о м н ю , т о г д а Защищал нашей улицы честь. Нашей улицы... Много ль годов! А т е п е р ь н а п а р а д а х в е с н ы Защищаешь ты честь городов, Защищаешь ты честь страны!
/303/
В глаза бросаются многочисленные агрессивные метафоры и сравнения, использованные в этом стихотворении: «адский визг» юных игроков, «мяч под конвоем носка» и мяч, падающий «черной молнией», майка — «ястребиное крыло» и, как апофеоз, — военные «парады весны». . . / 3 0 4 / Другое направление в развертывании «военно-футбольной» метафоры связано прежде всего о нарастанием футбольного бума в 1930-е годы / 3 0 5 / : отчасти в продолжение идеологического мейнстрима, а отчасти на противоходе ему все больше набирает силу метафорический оксюморон — «футбол как дружеское сражение», «как потешный бой». Метафорическая «война понарошку» должна была удовлетворить народной потребности, помимо хлеба, еще и в зрелищах, придать массам «заряд» бодрости и оптимизма. Вот и в стихотворении «Заманчивый маршрут» (1940) того самого Дмитрия Самойлова, высказыванием которого мы открыли эту главу, уподобление мяча снаряду должно усилить ощущение двойного праздника, ассоциирующегося о победой весны над зимой и возрождением природы / 3 0 6 / , — Первомая и начала футбольного сезона. И в этом стихотворении описание подлинной борьбы подменяется сусальным и бесконфликтным изображением того, как «эх, хорошо в стране советской жить»:
З аманчивый мар ш рут Н а с т а р т е — м а й ! Н а в с т р е ч у л ив е н ь с в е т а , Р а з л ив т е п л а , з е м л и ц в е т у щ и й с а д . Ши р о к о к р ы л ы й , к а к м е ч т а п о э т а ,
Н а я х т а х в е т е р п о д н я л п а р у с а . Н а с т а р т е — м а й ! Р а с т а яв ш е ю л ь д и н о й О к о н ч е н а д и с т а н ц ия з и м ы . За летний приз отважный поединок З а п е р в е н с т в о н а ч н е м с е г о д н я м ы . Н а с т а р т е — м а й ! Т р ибу н а м с т а н е т ж а р к о , Фу т б о л ь н о й э р ы б л и з и т с я з а р я , И м я ч , н а би т ы й п о р о х о м а з а р т а , К а к б о м б а ! В с е т к у ! Ми м о в р а т а р я ! Н а с т а р т е м а й и с и н яя п о г о д а . Св е р к а ю т р е л ь с ы , р е к и в д а л ь з о ву т . Романтика туристского похода, З а м а н ч ив ы й з а о б л а ч н ы й м а р ш р у т . Н а с т а р т е — м а й ! С т о н о ги й т о п о т к р о с с а , В с т р е в о ж ив р о щ у , з а м е р в д а л е к е . Шу р ш а н ь е ш и н , б л е с т я щ и е к о л е с а , И в з м а х в е с л а , и т о н к и й з в о н р а к е т На матче — вымпел. Медленное солнце, А т л а с н о й б р о н з о й п л е ч и п о к р ы в а й ! Мечтатели, кроссмены, марафонцы, На старте — май
/3 07/.
Два великих футбольных события инициировали победное шествие этой метафоры. Прежде всего это легендарный визит команды Страны басков в СССР (лето 1937 года). «Дружеские баталии» о иностранными командами и до этого становились предметом газетных стихотворений. Так, в октябре 1935 года был опубликован поэтический репортаж москвича В.Медведева, написанный в преддверии серии матчей, которую игроки сборной СССР должны были провести о футбольными клубами Турции:
ОТЪЕЗД Там, за сетью солнечной завесы,
164-16 5
В е ч е р с о з р е в а е т — т и х и с е р . Покидают шумную Одессу Фу т б о л и с т ы с б о р н о й СССР . В д а л ь н и й р е й о у х о д я т т е п л о х о д ы , Д ы м п о д е б а р к а д е р у с т е л я , И з а с о л н ц е м , и з а н е п о г о д о й С к р о е т с я с о в е т с к а я з е м л я . И когда их жаркой позолотой В с т р е т я т и С т а м бу л , и А н к а р а , З а в о л н у ю т с я в с в о и х в о р о т а х Замечательные кипера. В с т р я х ив а я у т р е н н ю ю н е гу , Ш л и м ы и н а п о л е , и н а с т а р т — И н а п я т к и Ж ю л ю Ля д у м е гу Н а с т у п а л а м о л о д о с т ь р е бя т . Хорошо нам! — зная, предрешая, С т а ви м з а р е к о р д а м и р е к о р д — Р о д и н а б о г а т а я , б о л ь ш а я , З а п л е ч а м и к а ж д о г о в с т а е т . . . В г р о з а х ш е с т иб а л л ь н о г о р а з гу л а Пу т ь л е ж и т с о в е т с к и х к о р а б л е й . В с т р е т я т н а о в И з м и р е и С т а м бу л е Как своих испытанных друзей!
/308/
Но серия из девяти матчей московских, ленинградских, грузинских, украинских и белорусских команд со сборной Страны басков, состоявшаяся летом 1937 года, не идет ни в какое сравнение о прежними международными встречами: по словам Н. Старостина, это было в истории советского футбола «событие необычайное»; он уверял что «ни до, ни после тех дней» не помнит «такого футбольного ажиотажа» / 3 0 9 / . Что говорить, если на первые встречи о басками московский стадион «Динамо» принял более двух миллионов (!) заявок из разных городов СССР. Некоторые игроки баскской сборной, первой команды мирового уровня, посетившей советские стадионы, к тому же участвовали в гражданской
войне в Испании, чем привычно не преминули воспользоваться авторы газетных отчетов о матчах советских и баскских футболистов. В частности, вездесущий Лев Кассиль в репортаже об игре сборная Страны басков — «Локомотив» развернул уже привычный для нао ряд метафор: У наших гостей двойная слава. Восемь из них были игроками знаменитой национальной сборной команды, защищавшей цвета Испании в самых ответственных международных матчах. Но есть еще одно обстоятельство, и вот оно-то делает баскских товарищей близкими, родными, знакомыми нам, — все они дрались на фронтах республики. И если в команде Страны басков не хватает 2 – 3 прославленных игроков, то это потому, что славные бойцы футбольного зеленого поля сложили свои смелые головы на поле битвы / 3 1 0 / . О приезде баскских футболистов в Советский Союз как о знаковом событии упомянул и Осип Мандельштам во второй строфе своего, наверное, самого просоветского стихотворения «Стансы», датированного 4 – 5 июля 1937 года: Д о р о г а к С т а л и н у — н е с к а з к а , Но только — жизнь без укоризн: Фу т б о л — д л я м о л о д о г о б а с к а , М а д р и д а п л а м е н н а я ж и з н ь
/ 3 11/ .
Но еще за день до первой игры сборной Страны басков о советской командой (встреча о «Локомотивом» состоялась 24 июня) газета «Красный спорт» опубликовала стихотворение бывшего североморца Александра Ойслендера, поспешившего воспеть... еще не состоявшийся матч. Так было вольно или невольно подчеркнуто не спортивное, а общественно-политическое, пропагандистское значение предстоящей игры: будущий счет оказывался абсолютно не важным, а важным становилось нечто совершенно другое — дружеская солидарность советского народа о испанцами-республиканцами / 3 1 2 / . Отсюда композиция стихотворения, реализующая метафору «дружеского сражения»; в первой-второй строфах матч увиден как «бой», а ворота — как «крепость», в последних же двух строфах битва разрешается «дружбы ароматом» и провозглашением обоюдной победы:
16 6-167
ФУТБОЛ Ру к о п о ж а т ь е к а п и т а н о в , Сви с т о к — и н а ч а т п е р в ы й б о й , Дв е х и т р ы х т а к т и к и , д в а п л а н а — О с т а ви т ь п о л е з а с о б о й . П р о би т ь в с т а ю щ и е н а п р о т ив , Си л ь н е е к р е п о с т и л ю б о й , Несокрушимые ворота. Сви с т о к — и н а ч а т п е р в ы й б о й ! О, учащенное дыханье, Вздымающее стадион На цыпочки... лишь ног мельканье — И м я ч г о н и м с о в с е х с т о р о н . Ку д а е м у у й т и и з с е т и Б е гу щ и х с т а й к о й ф о р в а р д о в ? О , к а к ш у м я т м о и с о с е д и С т р ибу н ы с е в е р н ы х р я д о в ! . . . Н о с т а д и о н у н е д о с ч е т а . В д ы х а я д р у ж б ы а р о м а т , Дв а п о л н ы х ю н о с т и н а р о д а О ч е р е д н о й иг р а ю т м а т ч . И ч ь я б ы н и б ы л а п о б е д а Н а э т о т и в г р я д у щ и й р а з — К р е п к и р у к о п о ж а т ь я : э т о — П о б е д а к а ж д о г о и з н а с !
/313 /
Неудивительно, что в этом стихотворении акцент сделан не на игре футболистов, а на реакции зрителей, — ее описать было гораздо важнее. Автор ставил своей целью изобразить, как «все пятьдесят тысяч футбольных зрителей приподнимаются» «на цыпочки в решающую минуту матча» (цитируем пересказ Осипом Мандельштамом футбольного стихотворения еще одного поэта) / 3 1 4 / . Другим определяющим событием в истории советского футбола и, соответственно, в истории советской поэзии о футболе ста-
ло начало проведения футбольных первенств СССР весной 1936 года и разрастание первого клубного «великого противостояния» / 3 1 5 / — «Спартака» и «Динамо» / 3 1 6 / . Все способствовало ожесточенности этого противостояния: и соперничество стоящих за ними ведомств (самого богатого — Промкооперации за «Спартаком» и самого могущественного — НКВД за «Динамо»), и социальные посылки клубных предпочтений (за «Спартак», например, болели многие представители творческой интеллигенции, композиторы, актеры, писатели — среди них авторы главных футбольных книг Ю. Олеша и Л. Кассиль), и чередующиеся победы в чемпионатах СССР, и, наконец, контраст результатов игры о басками («Динамо» два раза проиграло — 1 : 2 и 4 : 7, а спартаковцы сенсационно выиграли — 6 : 2, чем во многом и заслужили статуо «народной команды»). Своего рода прологом к истории футбольных первенств СССР стал легендарный матч, разыгранный московским «Спартаком» на Красной площади во время парада физкультурников. Когда мы читаем финал «Вратаря Республики», он воспринимается как своего рода футбольная утопия, прямолинейно разворачивающая метафорическое превращение в футбольное поле главной площади Страны Советов: ...от Лобного места покатился огромный зеленый вал во всю ширину площади. Спортсмены разматывали гигантскую скатку. Толстый зеленый войлок лег посередине площади, прикрыв камни. На обоих краях этого зеленого ковра появились белые футбольные ворота о сетками ... Антон стоял в воротах. За спиной, за футбольной сеткой о крупными ячеями, витой, старый, мозаичный, высился Василий Блаженный. Солнце висело над шпилями Исторического музея и било прямо в глаза. Судья поднео свисток к губам. Но в эту минуту куранты Спасской башни стали бить время. Они проиграли вступление, потом стали отвешивать мерные удары счета. На последнем ударе судья просвистел.
168-169
Матч начался / 3 1 7 / . Но метафора-то эта еще до появления романа реализовалась в действительном ритуале. Сказочное преображение Красной площади в футбольное поле, зеленый ковер, сшитый спартаковскими футболистами, почти как в сказке, — если не за одну ночь, то все же за самый короткий срок, Сталин на трибуне Мавзолея и рядом первый секретарь ВЛКСМ Косарев о белым платком наготове, чтобы в случае неудовольствия вождя спешно сигнализировать отбой, — об этом как о воплощении утопии в реальность пишет один из организаторов выставочного матча Н. Старостин: По моему сигналу сотни рук взялись за 120-метровый войлочный рулон и быстро покатили его. Через несколько минут перед глазами зрителей предстала унылая картина. Площадь оказалась покрытой сморщенной, грязно-зеленой хламидой. Но в тот же миг по взмаху моей руки ковер вместе со мной взмыл в воздух, а через секунду от храма Василия Блаженного до Исторического музея, от гостевых трибун до ГУМа раскинулся стадион о изумрудно-зеленым полем, размеченным белоснежными линиями, о черной гаревой беговой дорожкой и золотистым легкоатлетическим сектором / 3 1 8 / . После 1936 года, отмеченного началом первенства СССР и матчем на Красной площади, мирно-ожесточенная борьба советских команд, и прежде всего двух равновеликих сил — «Спартака» и «Динамо», о ее «антагонистической непредрешенностью» / 3 1 9 / , захватила самые широкие массы о невиданной силой, что так или иначе отразилось в стихах второй половины 1930-х годов. На страницах «Красного спорта» разворачивается хроника этого и других «сражений», как в стихотворении москвича Валентина Дурова «Матч» (1938), детально рассказывающего об игре киевского «Динамо» о московским «Спартаком»: З е л е н ы й с та д и о н д и н а м о в с к и й от к р ы т, И в с е р д ц е — в н о в ь з н а к о м о е в о л н е н ь е . П о п р о бу й у с и д и , к о г д а з в е н и т Проворный мяч футбольного сраженья.
Гудит пред матчем шумный стадион, П ы л а ю т м а й к и р а д уги ц в е т и с т е й . С к л о н я е м м ы с о з в е з д ия и м е н И обсуждаем шансы футболистов. Н о в о т с ви с т о к . И т и ш и н а Н а к р ы л а с т а д и о н в м г н о в е н ь е . « С п а р т а к » в з а щ и т е . К а к т о ч н а У киевлян пятерка нападенья! И тут бессильны все слова, И сердце замирает снова: Плетет Щегоцкий «кружева», П о к а н е в с т р е т и т С о к о л о в а . — Вот это Вася! — мой сосед К р и ч и т. — Н а д е ж н ы й ц е н т р за щ и т ы!.. Н о Ки е в ж м е т . П р е п я т с т ви й н е т , С т е н а в о р о т с п а р т а к о в с к и х п р о би т а . И тут же — мощь стремительных атак, И , ц е п ь х а вб е к о в с м е л о р а з р ы в а я , П р о в о д и т к о м би н а ц и ю « С п а р т а к » , И б ь е т п о д ш т а н гу Ни к о л а й И с а е в . Какое слово крепкое: футбол! О н о н е и с п ы т а е т с т а р о с т и . И я к р и ч у : « К а к м а л ь ч и к о в о бв е л , Т р е х ф о р в а р д о в А н д р ю ш а С т а р о с т и н » . ...В от Го н ч а р е н ко м я ч в е д е т, Ег о д ви ж е н ь я в ы в е р е н ы , л о в к и . О н в уг о л б ь е т . Н о м я ч б е р е т В р а т а р ь с п а р т а к о в ц е в Г о л о в к и н . И с н о ва к рас н ы е т ес н я т, Их форварды неотразимы, Н о , б ы с т р о в ы р в а в ш и с ь , п о д р я д Дв а р а з а м и м о б ь е т К а с и м о в .
170-171
Сви с т о к с у д ь и . И з а с т ы в а е т м я ч , Изведавший порядочно нагрузок. И ш л и « б о л е л ь щ и к и » . И о б с у ж д а л и м а т ч
Н а п е р в е н с т в о С о в е т с к о г о С о ю з а / 3 2 0 / .
Жесткая футбольная стычка и здесь показательно представлена едва ли не как изящный балет: футболист плетет кружева, «пока не встретит» (мягче просто не скажешь!) соперника. Показательно, что момент физического контакта между игроками разных команд просто-напросто выпущен, элиминирован. Дуров, кажется, был тайным болельщиком «Спартака» (явно отдавать предпочтение тому или иному клубу спортивному поэту не полагалось). Он о видимым удовольствием, хотя и о подчеркнутой объективностью, рассказал в специальном стихотворении-репортаже о победе любимой команды в кубке СССР 1938 года над ленинградским «Электриком»:
З авоеванный кубок В п о с л е д н и й р а з с у д ь и с ви с т о к Р а з д а л с я в л а с т н о . Э т о з н а ч и т , Ч т о м о ж н о п о д в е с т и и т о г Б о р ь б ы у п о р н о й и г о р я ч е й . Утих сто первый вал атак, О т х л ы н ув о т с т е н ы з а щ и т ы . И к уб о к п о л у ч и л « С п а р т а к » Т р у д о м и п о т о м и м д о б ы т ы й . Была победа нелегка, И н а д о б ы л о к р е п к о д р а т ь с я : Не раз ворота «Спартака» А т а к о в а л и л е н и н г р а д ц ы . Н о о т в о р о т о с т а в ш и с ь в м е т р е , « Пя т е р к а » з а в о д и л а с ь з р я . И би л п о д о б л а к о « Э л е к т р и к » , С м у т ив ш и с ь яв н о в р а т а р я . . . Атак стремителен был шквал,
И в ви х р е с л о ж н ы х к о м би н а ц и й « С п а р т а к » н а п о р и с т о иг р а л , И б ы л и с м е л ы л е н и н г р а д ц ы . М о гу с к а з а т ь я о т д у ш и : — С р а ж а л и с ь р е з к о , н о н е г р уб о , Команды обе хороши, И ч е с т н о з а в о е в а н к уб о к !
/ 3 2 1/
Дуров здесь хотя и констатирует, что соперникам «надо было крепко драться», но самого описания «драки» в его тексте нет, стихотворение ни капельки не похоже на кровожадные советские вирши о футболе 1920-х годов. В стихотворениях-репортажах и своего рода эпиникиях того времени раз за разом «склоняются созвездия имен» — героизируются любимые народом «бойцы». Так, воспетый Дуровым Андрей и его два знаменитых брата Старостины становятся героями восторженной эпиграммы старого юмориста Михаил Пустынина (1937) — о той же напрашивающейся рифмой и о той же гиперболой побежденного времени: М ы п о м н и м о в а о к а ж д ы й ч а с , Н о н е т , н е з а б ы т ь и д о с т а р о с т и н а м , П р е к р а с н о й иг р ы в а ш е й к л а с с . П р ив е т , в е ч н о ю н ы м , в с е м С т а р о с т и н ы м !
/322/
Мифологизируются и сами команды, как, например, московское «Динамо» после чемпионского для него весеннего первенства СССР 1936 года; в стихотворении Бориса Корнилова «Молодость» «солярному» сравнению («мяч как солнце») метонимически соответствует небесно-голубой цвет динамовской формы, «голубое» и «золотое» также связаны многозначительной метонимией. При этом футбольная эпидейктика одним, но эмфатически выделенным местоимением («спорта нашего мастера») указывает на «социальную спайку» и «боевой» подтекст, который, впрочем, снова не реализуется: Д р уг з а д р уг о м , по ниточке,
172 - 173
прямо — г р о м п р ив е т с т ви й с о в с е х с т о р о н — в ы б е г а е т к о м а н д а « Ди н а м о » г о л уб а я на стадион. С о л н ц а л у ч и к и з о л о т ы е . . . начинать бы уже пора, в с т а л и л о в к и е , м о л о д ы е спорта нашего мастера. М ож е т, ра н о е щ е? не рано, и с у д ь я п р о с ви с т е л : — И г р а й . . . Мя ч с т р е м и т е л ь н о о т к а п и т а н а улетает на правый край. И р в а н у л а с ь к в о р о т а м л а ви н а , все сильнее, сильнее, сильней, в ь е т с я р о в н а я л уг о ви н а — мяч, как солнце, летит над ней
/323/.
А вот горьковский поэт Михаил Шестериков явно болел против московского «Динамо». В его стихотворении «Вратарь» 1937 года о чемпионом этого сезона успешно справляется лишь один (но какой!) игрок неназываемого клуба (по-видимому, великий голкипер московского «Спартака» Анатолий Акимов): Мя ч у д и н а м о в ц е в о п я т ь , — Ег о и н с а й д в е д е т , — – И м н а д о з д о р о в о иг р а т ь У н и х п оз о р н ы й сч е т. О н и о р а с ч е т о м м я ч д а ю т — Не легких ждут удач; О н и о п я т ь п о г о л у б ь ю т . . . Н о к и п е р л о ви т м я ч . И снова левый край дошел Д о с а м ы х д о в о р о т . С е й ч а о о н и с к ви т а ю т г о л . . . Н о к и п е р м я ч б е р е т.
О н и д а ю т н а п р а в ы й к р а й ( Т е п е р ь , г о л к и п е р, п л ач ь ! ) . Б ь е т п о в о р о т а м п р а в ы й к р а й , Н о к и п е р л о ви т м я ч . И н е с п у с к а я г л а з о в о р о т , Цв е т ы б р о с а я в н и з , В в о с т о р г е п уб л и к а р е в е т : — Б и с , б р а в о , к и п е р , би с ! А н а п а д е н ь е , о с м е л е в , Е щ е с и л ь н е е ж м е т, Н о к и п е р п р ы га е т, к а к л е в, О н в с е м я ч и б е р е т . О н д о с т а е т и з - п о д ш т а н ги , Берет о любых подач, У ц е н т р а ф о р в а р д а о н о ги Снимает мертвый мяч. И э т о т к л а с о иг р ы з а т о Такой вздымает рев, Т а к у ю бу р ю , ч т о н и к т о Св о и х н е с л ы ш и т с л о в . И т о л ь к о д е ву ш к а о д н а Не разжимает рук. У ж а с н о с е р д и т с я о н а Н а ш у м и р е в в о к р уг . О н а и з м у ч и л а с ь д у ш о й : К ч е м у и ш у м и с м е х ? Ведь этот кипер не чужой, Он ей дороже всех. И о губ с л е т а е т п о т о м у Мольба, досада, плач: — Д а н е м е ш а й т е в ы е м у Л о ви т ь п р о т ив н ы й м я ч !
/324/
174 - 175
Неистовству «агонистов» футбольного поля соответствует «патос» трибун. Когда стихотворные фельетоны 1930-х годов дают болельщика крупным планом, тот предстает «воюющим» или о собой (во власти навязчивых идей), или о воображаемым врагом (в состоянии маниакальной одержимости). Первый тип находим в стихотворении А. Ойслендера «Мой сосед» (1939); здесь выведен этакий безобидный чудак (ходовое амплуа в тогдашних советских кинокомедиях), чье сознание как бы расколото на две половинки — «Спартак» или «Динамо» / 3 2 5 / : К т о с и л ь н е й : « С п а р т а к » и л и « Ди н а м о » ? К т о в о з ь м е т : « Ди н а м о » и л ь « С п а р т а к » ? Целый день гадает все упрямей Мой сосед, милейший мой чудак! О н в д о г о н к у м ч а л с я з а т р а м в а е м , О н х в а т а л би л е т ы н а л е т у . В о к т яб р е д о ж д л ив о м и л и в м а е В с е р а в н о , — о н н а с в о е м п о с т у. О н с и д и т , т о л к а я в с е х с о с е д е й , К п о л ю п р о р ы в а я с ь н а п р я м и к . Ч т о с к а з а т ь т а к о м у н е п о с е д е , Ч т о б ы у с п о к о и т ь х о т ь н а м иг ? Н е н а й т и т а к о г о ч е л о в е к а , Доктора такого, чтобы мог В ы л е ч и т ь о д н а ж д ы и н а в е к и Т е х , к т о э т о й с т ра с т ь ю за н е м о г.
Вариацию этой темы видим в стихотворении Валентина Дурова «Каверзный вопрос», на дату напечатания которого (10 июня 1941 года) невольно обращаешь особое внимание: Утро серо, утро сыро, И м е ч т у о с о л н ц е б р о с ь ! Н о о у т р а в л ю б о й к в а р т и р е Об с у ж д а е т с я в с е ш и р е Очень каверзный вопрос.
И в м е т р о , в к и н о , в т р а м в а е , Г д е б ы б ы т ь н а м н и п р и ш л о с ь , — С л ы ш и м — л ю д и о б с у ж д а ю т , О т в о л н е н ь я з а м и р а я , Тот же каверзный вопрос. З н ач и т, н а д о то р о п и т ь с я, Это значит — началось! З а в о ж у с в о ю т а б л и ц у , Н о п р и д е т с я с о г л а с и т ь с я — Труден каверзный вопрос. С т о с т а т е й п р о ч е л в г а з е т а х , Их пять пачек набралось. В н и х с о в е т ы и п р ив е т ы , Н о о с т а л с я б е з о т в е т а Этот каверзный вопрос. Кто ж сильней? — ответьте, что ли, М н е з а п у т а т ь с я п р и ш л о с ь : О с е з о н е , о ф у т б о л е Этот каверзный вопрос.
/326/
Как пример второго типа можно привести персонажа фельетона «Сосед» (1933) москвича Андрея Иркутова (Каррика), который тоже рвется «к полю... напрямик», но о другими целями — словно «Аника-воин» из русской поговорки: Ку п а я с ь в м о р е б р а н н ы х с л о в , К р и ч а , р уг а я с ь вв о л ю , С о с е д м о й р и н у т ь с я г о т о в С т р ибу н ы п р я м о в п о л е . П р и д я в н е в е р о я т н ы й р а ж , П о т е я , с л о в н о в б а н е , Он лезет на седьмой этаж Неповторимой брани. Ег о н е п о н и м а ю я
176-177
С м о т р ю в н е д о у м е н ии : К а к . . . э т о т в о т ? . . в о н т о т ? . . с у д ь я Ег о п р ив е л в в о л н е н ь е ? Т о т , ч т о с ви с т и т с к в о з ь к р и к и в о й , В н о с я в с р а ж е н ь е я с н о с т ь ? Т о т , ч т о р и с к уя г о л о в о й Б р о с а е т с я в о п а с н о с т ь ? Т о т , ч ь и м с ви с т к о м з а в е р е н г о л , П р о р в а в ш и й о б о р о н у, Кто тщетно подчинить футбол П ы т а е т с я з а к о н у ? . . О н о с к о р би л в а с , м о й с о с е д , И г р у с л е д я щ и й з о р к о ? Е м у в ы г р о з н о ш л е т е в с л е д И « ж у л и к » и « к а с т о р к а » ? В ы . . . С т о п ! А г д е я ви д е л в а с ? Я помню вас, не зная... Ах, да... Вечерний поздний час... К а к а я - т о п ив н а я . . . В ы в ы х о д и л и и з д в е р е й Походкою нетвердой, И в я р к о м с в е т е ф о н а р е й К о м у - т о л е з л и « в м о р д у » . Д р а л и с ь , к у с а я с ь и р ы ч а , Л ю д е й с бив а л и о н о г , П о к а у в а ш е г о п л е ч а Н е п р о з ву ч а л с ви с т о к . В а о ув е л и . Н о ч н о й т у м а н С к р ы л о т м е н я в а ш с л е д . . . ...............................
Ну , д а ! . . В ы — п р о с т о х у л иг а н . Я в а о у з н а л , с о с е д !
/327/
Такова низшая точка метафорической траектории «футбол — война». Высшую точку попытался обозначить в своем стихотворении 1939 года рано умерший сталинградец Николай Отрада (псевдоним Николая Турочкина). Метафора здесь стремиться дорасти до мирового, универсального принципа: футбол предстает чуть ли не священным воплощением жизни как диалектической борьбы сущего о сущим, чем-то вроде гераклитовского «война есть царь вещей, отец вещей». Читателя, пожалуй, может смутить неуклюжесть стихотворения Отрады, но как разительно оно и в этом отличается от большинства гладких и выхолощенных футбольных опытов современников молодого поэта:
ФУТБОЛ И т ы в о й д е ш ь . И г о л о о т в о й п о т о н е т в т о л п е л ю д е й , к р и ч а щ и х в р а з н о б о й . Т ы с я д е ш ь . И к а к бу д т о н а л а д о н и большое поле ляжет пред тобой. И т о м г н о в е н ь е , в е р ь , н е у л о ви м о , когда замрет восторженный народ, — у д а р в в о р о т а ! Мя ч с т р е л о й и . . . м и м о . Мя ч п р о л е т и т с т р е л о й м и м о в о р о т . И , н а т р ибу н а х к р и к д у ш и и с т о р г н ув , в н о в ь х о д иг р ы н е о б ы ч а й н о с т р о г . . . Я с а м н е р а з б ы в а л в т а к о м в о с т о р г е , ч т о у с о с е д а п р о п а д а л в о с т о р г , н о н а ф у т б о л м е н я в л е к л о д р уг о е , и н ы е ч ув с т в а б ы л и у м е н я : ф у т б о л н е м иг , н е з р е л и щ е б л а г о е , ф у т б о л д р уг о е м н е н а п о м и н а л . Он был похож на то, как ходят тени по стенам изб вечерней тишиной. Н а б ы с т р о е д ви ж е н и е р а с т е н и й ,
178-179
сцепление дерев, переплетенье в е т в е й и л и с т ь е в о б е г л о ю л у н о й . Я н а х о д и л в н е м м а л е н ь к о е с х о д с т в о о т е м в ж и з н и ч е л о в е ч е с к о й , к о г д а и д е т б о р ь б а п р е к р а с н о г о о у р о д с т в о м и м ы с л я щ е г о з д р а в о — о с у м а с б р о д с т в о м . Б о р ь б а м е н я в о л н у е т , к а к в с е г д а . О н а ж ив е т н а с т о й ч ив о и г р уб о в п о л е т е п т и ц , в ж у р ч а н ии р у ч ь я , определенна, к а к иг р а н а к уб о к ,
г д е н и к о г д а н е м о ж е т б ы т ь н и ч ь я / 3 2 8 / .
Это впечатление усиливается благодаря легко считываемому сходству стихотворения, особенно его четвертой строфы, о поэмой Николая Заболоцкого «Лодейников» / 3 2 9 / — первоначальный ее вариант Отрада, следивший за современной поэзией, мог прочесть, в частности, в сборнике Заболоцкого «Вторая книга» (1937). Но если в «Лодейникове» растения ведут между собой настоящий бой, то в четвертой строфе «Футбола» противостояние как таковое уходит на второй план, смещается. Борьба на поверку оказывается обратной стороной царящей в природе гармонии: напряженно-динамическая «сердцевина» строфы («движение растений, / сплетение дерев») обрамлена гораздо более мирными картинами вечерних теней и лунного сияния и сливается о ними в одно целое. В результате и футбол начинает восприниматься как предельно возвышенное занятие, достойное стать темой «высокой» поэзии. Товарищи вспоминали про Николая Отраду как про фанатика футбола, видевшего в этой игре «усладу человечества» / 3 3 0 / и буквально разрывавшегося «на части между поэзией и футболом» / 3 3 1 / . Может быть, поэтому Отрада, хотя и числился в обойме комсомольских авторов, не захотел ограничить футбольную метафору набором идеологических клише, более того — даже подразумеваемое в последней строке стихотворения слово «победа» он решился истолковать не в пропагандистском, а в философском смысле.
А как же сама собой разумеющаяся формула «футбол — игра»? В своем чистом, не замутненном идеологией виде она уходит на дальнюю периферию, в поэтические катакомбы или в эмиграцию. Характерно, что «свободная стихия» в стихотворении уроженца Одессы Аркадия Штейнберга «Взморье» (1932) сравнивается именно о «забытой футбольной площадкой»: К т о б м о г е г о о т ж и з н и р а з вя з а т ь ? . . О н о л е ж и т в н у ш и т е л ь н о и ш а т к о , Б о л ь ш о е , с т а р о е , — н и д а т ь н и в з я т ь , З а б ы т а я ф у т б о л ь н а я п л о щ а д к а
/332/.
Это лишний раз указывает, что такие значения, как «футбол — игра стихий», «футбол — игровой прорыв в свободу», являются, скорее, выпадениями из принятой системы значений. Об этом в подцензурной поэзии теперь можно только обмолвиться, как это сделал свердловчанин Константин Реут во «Вступлении в поэму» (1934), описывающем окончание рабочего дня: Н о в д р уг ( т а к г р у з я т в с к л а д ы ж е с т ь и ц и н к ) В н е з а п н ы й в с п л е с к , к а к г о л в ш а л ь н о м ф у т б о л е : Зв о н о к ! Д е н ь и з р а с х о д о в а л ч а с ы , Ш а г а м и з а п о л н я е т с я л и н о л е у м
/333/.
Дальше уже идет та сфера значений, обратиться к которой в советской печати в те годы не представлялось возможным. Взять хотя бы метафорический вариант «футбол — игра животных сил», как по волшебству превращающая нужные и ненужные предметы в мяч. Его мы находим, конечно, вне советского контекста, у тогдашнего парижанина Саши Черного в стихотворении «Футбол» (1932), вошедшем в его цикл «На пустыре». В этом стихотворении идеология отсутствует начисто, зато еще одной реалией пополнен реестр предметов, которыми можно играть в футбол, о 1910-х годов составлявшийся русскими поэтами:
ФУТБОЛ Т р и п о д м а с т е р ь я , — Волосы, как перья, Ру к и г л и с т а м и ,
180-181
Н о ги х л ы с т а м и Т о в г л и н у , т о в с т в о л , — И г р а ю т в ф у т б о л . Вместо мяча Б а к и з - п о д д е г т я . . .
/334/
С к ач у т, р ы ч а, В с к и н ув ш и к о г т и , Лу п я т к о п ы т о м , — Визгом сердитым Тяв к а е т ж е с т ь : Есть!!! Ти х и й м а л ы ш В халатике рваном Притаился, как мышь, П о д с т а р ы м бу р ь я н о м . Зяб к и е р у ч к и В в о с т о р г е с ж и м а е т , Гладит колючки, Р от рас к р ы ва е т, Г н е т с я н а л е в о - н а п р а в о : К а к а я з а б а в а !
/335/
То же значение метафоры развернуто в шуточном стихотворении москвича Николая Глазкова «Про футбол» (1939), дополнившем к тому же упомянутый реестр еще одним предметом. Футбол здесь перемещается из сферы целесообразности в сферу свободы — но и пишется это стихотворение заведомо не для печати:
ПРО ФУТБОЛ А в о т м л а д е н ц а д в а Б е гу т , п о л у ж а м м ч а с ь . В с е в м и р е т р ы н - т р а в а , А ш а п к а — э т о м я ч . Им она на кой? О н и е е н о г о й . Их головы обнажены, Н а в ы к а т е б е з у м н ы е г л а з а . Б е гу т т е ю н о ш и б е з д р уг а , б е з ж е н ы . . .
Н о в с е р а в н о : д а з д р а в с т ву е т а з а р т !
/336/
Единственное известное нам советское стихотворение 1930-х годов о спорте, в котором «социальная спайка» была демонстративно разомкнута, — это «Футбол» харьковчанина Владислава Эллиса. Футбол тут становится лирической темой, метафорически истолкованный как «игровая отдушина», «лечебный бальзам». Характерно, что в этом стихотворении воскрешена и ключевая для 1920-х годов тема футбола как «злой» и беспощадной борьбы за первенствование:
ФУТБОЛ М н е б о л ь ш е в с е х з е м н ы х у т е х Б а л ь з а м , о т б о л и и у р о н а , С м я ч о м з а к о н ч е н н ы й п р о б е г , Ковром зеленым стадиона. В к р угу н е с ч а с т и й и у д а ч , В п е р е д т о л к а ю щ и е бу р и . Т а м у в о р о т , в б о р ь б е з а м я ч , Б о л ь ш а я ж и з н ь в м и н и а т ю р е . Р е бя т з д о р о в а я гу р ь б а , И м ы ш ц ы в б р о н з о в о м п о р я д к е . Н а п о л е ч е с т н а я б о р ь б а , Без политической подкладки. О н а у ш л а , е е л ю би л , С т р а д а н ь я в р е м е н н о з а б ы т ы . Чу д е с н о г о р е ч ь р а с т в о р и л , З а би т ы й м я ч , и п л а ч з а щ и т ы . Б ы л в к о м с о м о л е , — я н е в р у . Об р е л в б о р ь б е м е ч т у ж е л а н и й ; З а р е з у л ь т а т н у ю иг р у , Освобожденье от собраний! Н о к а к б ы н е б ы л з л о - у п р я м , Ог о н ь г о р я ч е г о п о д р о с т к а .
182-183
Б ы л а бу ш у ю щ и м с т р а с т я м Г р а н и ц е й , б е л а я п о л о с к а !
/337/
Но ведь и напечатать свой «Футбол» автору удалось лишь много лет спустя после написания — и в Лос-Анджелесе; да и неизвестно, таков ли был вариант 1930-х годов. В завершение этой главы обратимся к стихотворению Даниила Хармса «АнДор», датированному самым началом интересующего нао сейчао десятилетия — 13 – 14 января 1931 года, — как к примеру смещения футбольной метафоры поздним поэтическим авангардом. Футбол у Хармса — не просто игра, а игра саморазворачивающаяся, вырывающаяся за пределы человеческой воли; от игроков поэтический фокуо сдвигается к мячу, именно мяч становится субъектом стихотворения, и люди не состоянии ему помешать. Почему совершается футбол как событие? Потому что так хочет мяч — такова алогическая логика хармсовской футбольной метафоры:
А н Д ор Мя ч л е т е л о т р е м я к р е с т а м и б ы с т р о л ю д и в с е м е с т а м и п о м е н я л и с ь и г а л д я устремились дабы мяч п о д к а л и т к у н е п р о н и к устремились напрямик эка вылезла пружина из собачей конуры в ы ш и н о ю в п о л а р ш и н а и з а л а я л а к р ы - к р ы о д н у м и н у т у в с е с т о я л и т и к а л в р о щ е м е т р о н о м потом все снова поскакали в а ж н о н ю х а я д о л о т о п р и ш ив а я о т л е т е в ш и е п уг о ви ц ы н о э т о б ы л о в с е н е т о когда сам сын, вернее мяч л е т е л к р а с ив ы й и м п о п у т н ы й подпрыгнет около румяч р у к а м и с п л е щ е т у в о р о т
в о з д у ш н ы й г о л уб е ц потом совсем наоборот л о ж и т с я в о д в о р е ц и м е д л е н н о с т о н е т ш а т а я с л о в а р ь и д у м ы п а л к о й г о н и т : п р о ч ь п р о ч ь б р о д яги с т у п а й т е в г о с т и к А н н е К о р яг е и д у м ы г л о т а я ж ив о г о л е щ а т о п ч е т н о г а м и к о л о ш и и щ а в о л ш е б н а я н о ч ь н а с т у п а е т в о л ш е б н а я н о ч ь н а с т у п а е т в о л ш е б н а я к о ш к а с ъ е д а е т с м е т а н у в о л ш е б н ы й с т а р и к д о л г о к а ш л яя д р е м л е т в о л ш е б н ы й с т о и т п о д в о р о т а м и д в о р н и к в о л ш е б н а я ш и ш к а р и с у е т к а р т и н у : в о л ш е б н у ю л о ш а д ь о в о л ш е б н о й у з д е ч к о й в о л ш е б н а я п т и ч к а г л о т а е т с ви с т у л ь к у и с е в н а ц в е т о ч е к в о л ш е б н о с ви с т и т а х д е в о ч к и к у к о л к и г д е в а ш и л е н т о ч к и у н я н и в п е р е д н и к е о с т р ы е щ е п о ч к и а х д е в о ч к и д у р о ч к и полно тужить х о л о д н ы е с н е гу р о ч к и бу д у т з е м л ю с т о р о ж и т ь
/338/.
Пусть все приведенные выше тексты 1930-х годов послужат для хармсовского стихотворения контрастным фоном. В отличие от своего литературного соратника Николая Заболоцкого, Хармо как поэт ни на йоту не был ангажирован советской эпохой; его стихотворения (как и стихотворения Александра Введенского) язык не поворачивается назвать советскими или, скажем, антисоветскими. Они были несоветскими, вписывающимися в контекст мирового авангарда куда органичнее, чем в поэтический советский контекст 1930-х годов / 3 3 9 / .
184-185
г
л
а
в
а
iv
«ХОЧЕТ МЯЧ ЦЕЛЫЙ МИР ОБЛЕТЕТЬ» ( 19 4 5 - 19 5 0 )
Настроение эпохи — прямо или косвенно — передается в ее песнях. В первые послевоенные годы два поэта претендовали на то, чтобы унаследовать славу Василия Лебедева-Кумача о его маршем из «Вратаря», — Евгений Долматовский как автор «Песни футболистов» из кинофильма «Центр нападения» (1946) и Лев Ошанин, чья «Футбольная песенка» прозвучала год спустя. Оба этих песенных стихотворения бодро подхватывают кумачовский «солярный» зачин: «Ну-ка, солнце, ярче брызни, / Золотыми лучами обжигай!». Долматовский цитирует его почти буквально, о теми же «золотыми лучами», заменив только «металлургическую» метафору «обжигай» («как сталь»), на «сельскохозяйственную» — «согрели» (как колосья). Может быть, поэтому он и прячет солнце в последний куплет, начиная о образа «загорающихся», солнечных глаз: Наша молодость вышла на поле, З а г о р а ю т с я т ы с я ч и г л а з . Весь наш город сейчао на футболе — Он душою болеет за нас!
Припев: Фу т б о л и с т ы , в н а с т у п л е н ь е ! М ы , к а к бу р я , г р о з н ы в н а п а д е н ь и , А в з а щ и т е , к а к с т е н а , — Т а к у ч и л а н а о в о й н а ! Дружбой молодость сильна! Горячиться, товарищ, не нужно, Поработай сперва головой! П о б е ж д а е т с о в е т с к а я д р у ж б а И в е с ё л ы й н а п о р б о е в о й !
Припев. Закалила спортсмена работа, З о л о т ы е с о г р е л и л у ч и . В заграничных далеких воротах П о б ы в а л и и н а ш и м я ч и !
/340/
А у Ошанина образы распределяются в том же естественном порядке, что и на «рисунке мальчишки» из его будущей песни; первая строка «Песенки» приветствует солнечный свет, последняя — жар молодежи: Н а л у ч и с то м, ч и с то м н е б е сол н ц е с в е т и т, С в ы с о т ы о л ю б о п ы т с т в о м г л я д и т . Б ы с т р о н о ги ф у т б о л и с т ы , с л о в н о в е т е р . К т о к о г о в э т о т р а з п о б е д и т ? Удар короток — И м я ч в в о р о т а х ! К р и ч а т б о л е л ь щ и к и , с ви с т о к д а е т с у д ь я . Вперед, друзья! Б ы с т р о н о ги ф у т б о л и с т ы , с л о в н о в е т е р . К т о к о г о в э т о т р а з п о б е д и т ? В н е б е з л а я г р о з о в а я п а н о р а м а , Мя ч п л ы в е т у в о р о т п о в о д е . Н о у п р я м о е д е т п р я м о н а « Ди н а м о » В с я М о с к в а , п о з а б ы в о д о ж д е . М ы н е р е д к о , м ы н е р е д к о би л и м е т к о : Ну - к а , д р уг , м и м о р у к п о л у ч и ! И к б р и т а н ц а м и к ш о т л а н д ц а м п р я м о в с е т ку И з М о с к в ы з а л е т а л и м я ч и . Над зеленым стадионом о легким звоном Хочет мяч целый мир облететь. С л а в а с м е л ы м и у м е л ы м ч е м п и о н а м И п р ив е т т е м , к т о л ю би т « б о л е т ь » ! Н е г о р д и т е с ь , б е р е ги т е с ь , ч е м п и о н ы , Мастера — ветераны мяча: В к а ж д о м п о л е , в к а ж д о й ш к о л е с т а д и о н ы ! До чего ж молодежь горяча! Удар короток —
188-189
И м я ч в в о р о т а х ! К р и ч а т б о л е л ь щ и к и , с ви с т о к д а е т с у д ь я . Вперед, друзья! В к а ж д о м п о л е , в к а ж д о й ш к о л е с т а д и о н ы ! До чего ж молодежь горяча!
/ 3 4 1/
Но при всем сходстве образного строя и образцов, песни эти расходятся по существу, в демонстрации своей главной темы — футбола. Хор из «Центрального нападающего» продолжает линию «Вратаря» по прямой: на смену футбольной подготовке к войне («Закаляйся!»; «Будь готов!»; «Не зевай!») приходит футбольное подтверждение боевой славы («Так учила нао война!»), закрепление вооруженной экспансии («Футболисты, в наступленье!») и удвоение военной угрозы («Мы, как буря, грозны в нападеньи, / А в защите, как стена»). В довоенном марше преобладает риторика учения и полигона, разворачивающаяся в серии «штабных» императивов («отбивай!»; «не зевай!»; «готовься!»), — после Победы она закономерно сменяется парадной риторикой, стремящейся перевести временное в вечность, свершившееся — в непреложный закон (не просто «победила», а «побеждает советская дружба»). В песне Долматовского происходит своего рода реализация метафоры, привычной о 1920-х и особенно о 1930-х годов: «футбол — война»; уже не только о футболе говорится как о войне, но и о войне — как о футболе — в духе газетного фельетона Р. Романа 1942 года «На боевом стадионе» (это едва ли единственные поэтические строки о футбольными мотивами, напечатанные в «Красном спорте» о конца июня 1941 по май 1945 года): Фу т б о л и с т ы в н о ч ь г л у х у ю Н е м ц е в в с т р е т и л и . И з в о л ь ! Об ы г р а л и и х в с у х у ю Матч окончен. Десять — ноль!
/342/
Любопытно, что «Песня футболистов» в припеве соскакивает о анапеста на ту же глуповатую хореическую скороговорку, что и заказные вирши из «Красного спорта», о теми же сомнительными гиперболами («Десять — ноль!» — «как буря»). В фельетоне слишком поспешно взятая тема мстит за себя ассоциациями о неприличной детской загадкой: «Кому не спится в ночь глухую?». В стихах
из «Центрального нападающего» возникает нечто подобное: доверившись инерции «готового слова», поэт-песенник соскальзывает то в метонимическую двусмысленность («Наша молодость вышла на поле»), то в алогическую толкотню разнородных лозунгов («Так учила нао война! / Дружбой молодость сильна!»). В метафорической связке «футбол — парад» проявляется давление поздней сталинской культуры, стремящейся подвести все живое к единому монументальному знаменателю. То, что у Долматовского дано пунктиром, обстоятельно разворачивает, например, другой поэт-песенник, Александр Жаров в своем стихотворении «На стадионе» (1947): Т р а д и ц и о н н ы й к р уг о в о р о т С к а з о ч н ы х к р а с о к , у з о р о в н а р я д н ы х . На радостный праздник послал народ Д е ву ш е к с т а т н ы х , ю н о ш е й л а д н ы х . З а д о р н ы о н и , с т р о й н ы и с и л ь н ы . К а к б р о н з а , — з а г а р н а л и ц а х д о в о л ь н ы х . . . Б о д р о с т ь и с в е ж е с т ь п р и н е с е н ы С т е н н и с н ы х к о р т о в , о п о л е й ф у т б о л ь н ы х . Ф л а ги , ф л а ж к и и ц в е т ы п е с т р я т . Радует блеск оркестровой меди. Солнцем пронизанный, спортпарад М о щ ь ю с в о е й п о с вя щ е н П о б е д е . Л ь е т с я п р о з р а ч н ы х з н а м е н р е к а . В о т в д а л е к е , н а д в о л н о ю а л о й , П ы ш н о к и п я т г о л уб ы е ш е л к а Нежною пеной, красой небывалой. Ли ц а т о р ж е с т в е н н ы . П е с н и с в е т л ы . Г о р д о , п о д о б н о в е с е н н е м у г р о м у , В с п ы х н у л о с л о в о л ю бви и х в а л ы Н а ш е м у С т а л и н у д о р о г о м у
/343/.
Всякое движение здесь застывает, словно повинуясь заклятью: «круговорот» остановлен прилагательным «традиционный»,
190-191
«бодрость и свежесть» — опредмечены («принесены»), «кипение» знамен сковано застывшими, затверженными формулами — «пышно», «красой небывалой». Эпитеты и метафоры тавтологически долбят в одну точку — в утверждение доминирующей статуарности («статные», «ладные», «стройны и сильны», «торжественны», «мощь», «бронза» и «медь») — вплоть до исчерпания «восторженной» синонимии («сказочные», «нарядные», «задорны», «довольные», «пестрят», повторы: «радостный» — «радует», «солнцем пронизанный» — «светлы»). Тем знаменательнее разворот футбольной темы в ошанинской «Песенке». В ней не только нет ни одной формулы под знаком войны, она вообще лишена какой-либо агрессии, здесь даже борьба и конкуренция — как будто понарошку. В стихах Ошанина есть «друзья», но нет врагов; если бы только в припеве подгоняли своих: «Вперед, друзья!», но ведь и к противнику в куплете обращаются всего лишь о дружеским лукавством: «Ну-ка, друг, мимо рук получи!». В начале песни солнце освобождено от привычной повинности — закалять и выращивать бойцов; оно движимо той же страстью, что и любой обыкновенный болельщик («С высоты о любопытством глядит»). Ближе к концу песни земля — для подобного ей круглого мяча — предстает единым стадионом, лишенным границ и идеологических ориентиров. Это ощущение единства захваченного футболом мира только усиливается курьезной строкой о детской ошибкой в политической географии: «И британцам, и шотландцам прямо в сетку...»; градация сбивается на тавтологию, противоречие части и целого — ну и что? Главное — вдохновленная футбольным «ветром» «легкость в мыслях», веселье резвящихся слов. Нелепость оказывается в ошанинской «Песенке» не досадной, а забавной — еще больше разгоняющей инфантильную динамику стиха, фразировки, мотивных сцеплений. Образы песни нельзя оценивать по смыслу, как пулю в известном тыняновском высказывании — по цвету и запаху. Они сильны разгоном, энергией восторженной суеты: «вся Москва» — «едет прямо на Динамо», футболисты бегут о быстротой ветра, подгоняемые болельщицким криком («Вперед, друзья!»), мяч — «плывет», летит в цель («били метко»), в полете множится («залетали мячи»), персонифицируется и гиперболизируется («хочет мяч целый мир облететь»). Синтаксио немедленного действия и спонтанных эмоций («Удар короток — / И мяч в воротах»; «Ну-ка, друг,
мимо рук получи!»; «До чего ж молодежь горяча»), грамматика «сиюминутного» настоящего («Кричат болельщики, свисток дает судья»); резкая смена кадров («На лучистом, чистом небе солнце светит» — «В небе злая грозовая панорама»). Как это контрастирует о футболом в песне Долматовского, сведенным к статике плакатных правил и предписаний! У Ошанина футбол вдруг сбрасывает путы предустановленных метафор — в его «Песенке» это игра и только игра. Детский игровой настрой есть уже в названии о уменьшительным суффиксом; затем, как бы в ответ на «легкий звон» мяча, затевается легкомысленная стиховая игра, о перезвоном внутренних рифм. Каждое слово стремится стать рифмой соседнему слову (иногда они теснятся до трех в строке: «Над зеленым стадионом о легким звоном»; «Но упрямо едет прямо на “Динамо”»; иногда угадываются в созвучиях: «С высоты о любопытством глядит»; «И привет тем, кто любит болеть»; «Мастера — ветераны мяча»). Вопросы, уже вовсе не риторические, заданы в куплете и припеве увлеченным ожиданием, предвкушением игры («Кто кого в этот раз победит?»), императивы и восклицания продиктованы не дидактикой, а игровым азартом («Вперед, друзья!») Игра не дает поэту времени даже воспеть героев — столь стремительна здесь композиционная перебежка; стоит хору приблизиться к пьедесталу эпиникия: «Слава смелым и умелым чемпионам...»), как его уже норовят опрокинуть («Не гордитесь, берегитесь, чемпионы...»). Установки двух спорящих песен — одной на политучебу, другой на игру —определили их отсылки к значимым футбольным событиям и явлениям эпохи. «В заграничных далеких воротах / Побывали и наши мячи», — торжествует солист в «Песне» Долматовского; соперник Долматовского, Ошанин, не стесняется почти повторить эти слова, но при этом переставляет акценты: «И к британцам, и к шотландцам прямо в сетку / Из Москвы залетали мячи». О чем идет в обоих случаях речь, очевидно — о триумфальном турне московского «Динамо» по Великобритании осенью 1945 года (наша команда в играх против «Челси», «Кардифф Сити», «Арсенала» и «Глазго Рейнджерс» добилась одной ничьи и трех побед, о общим счетом 19 : 9). Но, в отличие от Долматовского о его тяготением к завоевательной метафорике (и, соответственно, антитезой «заграничные — наши», скрытой причинной связкой «“закалка” — захват “далеких” рубежей»), Ошанин вольно или невольно замещает
192-193
«героические» ассоциации «приключенческими». «Песенка» не ведет и не призывает, а рассказывает — взахлеб, перескакивая и не договаривая; зато в ней угадываются обрывки и нарративного зачина («нередко»), и острого диалога («ну-ка, ... получи»), и даже фантастического сюжета — «авантюра мяча» («И британцам, и шотландцам прямо в сетку / Из Москвы залетали мячи»). И вот что важно: ошанинская восторженная говорная припрыжка гораздо вернее передает то настроение, которым были проникнуты непосредственные свидетельства и репортажи о динамовском успешном турне. Если, например, открыть книгу, по горячим следам собравшую впечатления участников и очевидцев тех событий, — «Девятнадцать на девять» («Молодая гвардия», 1946), то можно легко убедиться: поездка «Динамо» в Великобританию воспринимается и описывается скорее не как героический поход, а как увлекательное приключение. Рассказчики вовсе не стремятся обобщить достижения «Динамо» пропагандистской формулой; они гораздо больше внимания уделяют деталям, создающим нарративное напряжение. Участниками сборника активно используются такие приемы, как комический внутренний монолог (вратарь «Динамо» А. Хомич, которого британские журналисты прозвали «тигром»: «Тигр так тигр — постараюсь почувствовать себя в тигровой шкуре» / 3 4 4 / ), интригующая реплика (форвард Вс. Бобров: « — Хорошо дашь мяч, забью! Ей-богу, Костя, забью! Бесков, всегда хладнокровный и выдержанный, только улыбается») / 3 4 5 / , метафора невыполнимого задания (Хомич: «...расколдовать английские ворота» / 3 4 6 / ); метонимия необычного состояния (Бобров: «У всех наших игроков лихорадочно блестят глаза» / 3 4 7 / ), градация эмоционального нагнетения (Бобров: «Время истекает. Стрелка на часах торопится. Обогнать ее!») и разрешения (журналист Ю. Жуков: «На трибунах творится нечто невообразимое. Все встают, кричат, аплодируют» / 3 4 8 / ; Бобров: «Наконец свершилось»; «Сетка! Гол! Рев, трещотки... До чего же я счастлив!..» / 3 4 9 / ). Особенно обостряется механизм перипетии в воспоминаниях об игре о лондонским «Арсеналом» в сплошном тумане. Футболисты и журналисты пытаются усилить читательское впечатление за счет остранения (Жуков: «Представьте себе глубокую овальную чашу, наполненную дымчатым молоком. Где-то внизу изредка мелькают то бело-голубые, то красно-белые точки. Это игроки Динамо и английской команды ведут игру» / 3 5 0 / ), мистифика-
ции (Хомич: «...Только яркие вспышки фотоламп помогали определить, где сейчао ведется борьба за мяч» / 3 5 1 / ), смены повествовательного ритма (форвард К. Бесков: «Я внезапно удалился вправо и исчез в тумане» / 3 5 2 / ). Восприятие футбола как авантюрного текста подогревалось еще и голосом знаменитого комментатора Вадима Синявского. «Рапсоды собирали свой эпический текст из готовых блоков, — рассуждает М.Л. Гаспаров, — как В. Синявский складывал незабываемые футбольные репортажи из “обводит одного, другого, третьего”, “навешивает на штрафную площадку”, “надо бить!”, “мяч уходит на свободный...” Я не знал, что все это такое, но слушал радио не отрываясь, и из фраз складывались картины, фантастические, но разнообразные. Когда наступил телевизор и мне показали, как выглядит футбол на поле, я не понимал решительно ничего» / 3 5 3 / . Основными приемами Синявского-«рапсода» были легкая и убедительная гипербола, градация числительных, эпитет в превосходной степени; игрок обходил одного — а из репродуктора звучало: «одного, второго, третьего», любой удар становился «сильнейшим», бросок вратаря — «потрясающим» и «неимоверным», атаки — непрекращающимися («Игра не знает моментов затишья» / 3 5 4 / ). Голы залетали только в верхние углы, и в верхних же углах отбивали мячи вратари («просто потрясающий бросок Хомича, на этот раз в левый верхний угол»; «Блестящий удар Архангельского на месте правого инсайда, и мяч затрепетал в верху сетки ворот Челси», — так он повествовал о первом матче динамовского турне — о «Челси»). «Представьте себе прямоугольник, стиснутый трибунами, — вспоминает К. Бесков, — сугубо футбольный стадион без беговых дорожек и секторов для легкой атлетики, затянутый густомолочным туманом, в котором мелькают темно-голубые и красно-белые футболки. С трибуны не видна противоположная трибуна. И “суп” все сгущается. Першит в горле, режет глаза. Радиокомментатор Вадим Синявский подходит к бровке поля и спрашивает ближайшего к нему динамовца: “Леня, что там сейчао было?” — “Точно не скажу, — отвечает Леонид Соловьев, — но, кажется, Бобров бил по воротам, а голкипер парировал... — “Прорыв Боброва! — кричит в свой микрофон Вадим Святославович. — Сильнейший удар в верхний угол ворот “Арсенала”! Вратарь Гриффито в неимоверном прыжке о трудом переводит мяч на угловой!” В лучшем стиле Синявского. На Родине люди замирали у радиоприемников» / 3 5 5 / .
194-195
Голоо Синявского — «неизмеримо больше, чем голоо футбольного комментатора», это «опознавательный знак эпохи» (Леонид Зорин) / 3 5 6 / . Вот и ветеран комсомольской поэзии А. Безыменский не скупится на «орфические» комплименты обладателю этого голоса: комментатору приписываются не только поэтические способности, но и поэтическая магия, — метафорически связывающая пространство и метонимически проникающая в души миллионов: В д н и м а т ч е й г о р о д а и с е л а В иг р у к о м а н д Си н яв с к и м в к л ю ч е н ы . Он радиопоэт — советского футбола, Г л а з а и у ш и в с е х б о л е л ь щ и к о в с т р а н ы
/3 57/.
Похоже, ошанинская «Песенка», как и многое в послевоенные годы, тоже подстраивается под голоо Синявского, на свой лад переиначивая сказовый стиль комментатора. В песне ведь, как и в репортаже, не обходится без лукавых присказок и подбадривающих восклицаний: «Ну-ка, друг, мимо рук получи!»; «Вперед, друзья!»; «До чего ж молодежь горяча!» — не перекликается ли это о характерными репликами Синявского вроде «Неплохо взял!»; «Большая суматоха у ворот Спартака»; «Кажется, Спартак рассердился не на шутку»; «Да бей же, бей!»? / 3 5 8 / Оба ускоряют темп речи, но мягко, без агрессии и ораторского взвинчивания; слова замечательного драматурга и прозаика Леонида Зорина о Синявском («Интонация удивительно доверительная»; «Ощущение интимного разговора было его открытием» / 3 5 9 / ) можно, о поправкой на жанр, задающий маршевую интонацию, отнести и к Ошанину / 3 6 0 / . «Голоо Левитана — голоо трагедии, голоо войны, — обобщает Л. Зорин. — Голоо Синявского — это был голоо возвращения к миру, голоо новой поры, голоо возвращения на ту планету, на которой много света, радости, молодости, весны, голоо праздника» / 3 6 1 / . Та же жизнеутверждающая энергия чувствуется в ошанинской «Песенке»: в ней все откликается на футбольную веселую лихорадку,
вдвойне охватившую страну после войны. В то время как Долматовский сводит футбольный быт к абстракции, к формуле народного единения («Весь наш город сейчао на футболе»), Ошанин делает моментальный снимок эпохи во власти футбольного бума — и эпоха узнает себя в нем. Не случайно К. Бесков, вспоминая московскую жизнь тех лет, прежде всего цитирует ошанинские строки: «Переполненные трибуны! “Но упрямо едет прямо на «Динамо» вся Москва, позабыв о дожде...” “Нет ли лишнего билетика?” — сакраментальный вопрос, раздававшийся тысячекратно в былые времена под стенами стадионов Москвы, Ленинграда, Киева, Тбилиси, любого футбольного города страны. Право, для моего слуха нелепо звучит: “На матче сегодня присутствует 20352 зрителя”. Это на каком матче — московских спартаковцев и динамовцев? Невероятно! Подобное было бы невозможно в сороковые и пятидесятые годы. Если стадион вмещал, допустим, 56 тысяч зрителей, то на матче присутствовало обычно больше» / 3 6 2 / . «Особая тяга была в ту пору к зрелищам, праздникам, — вторит бывшему динамовцу Бескову спартаковец Н. Симонян. — Народ изголодался по ним, и теперь, когда тревоги отступили... В дни футбольных матчей, казалось, вся Москва устремлялась на стадион “Динамо”. Битком набитые вагоны метро, переполненные троллейбусы о открытыми дверями. Пассажиры гроздьями висели на подножках трамваев, некоторые ухитрялись прицепиться сзади к автомобилям... Обладатели билетов считались самыми счастливыми людьми. О том, чтобы стрельнуть лишний билетик, и речи быть не могло. Легче было всеми неправдами шмыгнуть мимо контролеров. Иногда самым шустрым пацанам удавалось отвлечь милицию и перемахнуть через ограду стадиона. ... Тот, кому довелось ощутить непередаваемую атмосферу послевоенных стадионов, может лишь грустить по ней. ... Люди после всего пережитого испытывали невероятную потребность в широком радостном общении, которое дает только стадион, в открытом выражении чувств» / 3 6 3 / . «Очереди за билетами выстраивались о вечера», — рассказывает А. Габрилович в документальном фильме «Футбол нашего детства»; «Тысячные толпы простаивали ночами у стадиона, ожидая открытия касс»; «В дни большого футбола потоки людей и машин буквально захлестывали Ленинградское шоссе и соседние о ним улицы»; «Перед началом игры перед стадионом скаплива-
196-197
лось около полумиллиона болельщиков. Казалось, вся Москва была охвачена футбольной горячкой» / 3 6 4 / . Даже в неловкой шутке Безыменского, взявшего на себя в конце 1940-х годов роль поэтического хроникера футбольной жизни, есть немалая доля правды; уже сама возможность проникнуть на стадион в те годы почиталась за чудо:
«МНОГОБОРЬЕ» В ДЕНЬ МАТЧА З д е с ь /365/ в ы ра з и т е л ь н о ра с с к а за н О д н о й п р о б е ж к и п р о т о к о л , Ч т о б т ы , ч и т а т е л ь , в н е м п р о ч е л : — Б ОЛЕЛЬЩ И К , ЛЮ Б Я Щ И Й Ф У Т Б ОЛ , В СЕ В И ДЫ СПОРТА ЗНАТЬ О Б Я ЗАН ! Не то никак не сможет он В М о с к в е попасть на стадион
/366/.
Итак, в самом отказе Ощанина от идеологической метафорики сказалась скрытая, подразумеваемая метафора: «футбол — это мир». Она была поистине выстрадана в 1940-е годы, как и другая метафора, тесно связанная о ней: «футбол — это праздник жизни» / 3 6 7 / . О футболе как мирной забаве грезили фронтовые поэты; так, в стихотворении Ярослава Смелякова «Ржавые гранаты», многозначительно датированном октябрем 1941 года, футбол вписывается в элегический ряд школьной счастливой жизни, зачеркнутой войной: М ы н е о д н а ж д ы н о ч е в а л и в ш к о л а х , О р у ж и е , п р и с т р о ив в г о л о в а х , с р е д ь б е л ы х с т е н , о б о д р а н н ы х и г о л ы х На подметенных наскоро полах. И с н и л о с ь н а м , ч т о в ш к о л а х м о ж е т с н и т ь с я : Черемуха, жужжанье майских пчел, Г л а з а и к о с ы п е р в о й у ч е н и ц ы , М е л и ч е р н и л а , г л о бу о и ф у т б о л
/368/.
Соответственно, уже в первые месяцы после Победы «футбольные поля» стали восприниматься как антитеза полям сражений. Свидетельством тому — характерный куплет из «песни спортсменов» Юрия Князева («Физкультурная»): Поединок окончен суровый, В н о в ь с в о б о д н а р о д н а я з е м л я , М ы о п о б е д о й в е р н у л и с ь и с н о в а Н а ф у т б о л ь н ы е в ы ш л и п о л я
/369/.
Исключения — рецидивы возвращения к «военной» метафоризации футбола — были редки и, скорее, подтверждали правило. Взять хотя бы стихотворение заслуженного художника и подпольного поэта Павла Зальцмана «Футбол» (25 июня 1945): Мы вам воткнем стальной рукой Ж е л е з н ы й н о ж в с п и н у , А в ы п о л о ж и л и н а н а о т а к о й . . . А я е г о с к и н у . А в ы , п о д м яв ш и м е н я з а ж о . . . , Д а д и т е н а м з в о н у, А я , р а с с т а в ш и с ь о с в о и м н о ж о м , В с в о ю о ч е р е д ь в ы н у. А в ы . . . а я . . . а в ы . . . А к т о О с т а л с я с б о к у , Т о г о м ы , м а т ь е г о в п а л ь т о , У б ь е м , с о б а к у. А м ы в а о п р о в о ж а л и Д о са м ы х в рат, А в ы н а о ув а ж а л и
В д у ш у и в р о т / 3 7 0 / .
Стоит заметить, что уподобление футбола войне здесь становится возможным только за порогом поэтической, больше того — речевой нормы, и способно реализоваться лишь в бранном жесте, в хулиганской порче языка. Эффект от «боевого» выпада
198-199
Зальцмана тем сильнее, что он рассчитан на «мирный» фон: если дело сразу после окончания войны дошло до карнавального переворачивания «мирной» метафорики, опрокидывания ее назло воображаемой публике, значит, эта метафорика уже тогда начинает восприниматься как нечто привычное и ожидаемое. Разумеется, стихотворение писалось в стол — но именно такие тексты порой лучше других испытывают и диагностируют литературную ситуацию. «Футбол» Зальцмана ясно дает понять, что в 1940е годы футбольная тема отторгает и поржавевшую сталь прославляющих эпитетов («стальная рука» — чтобы воткнуть «железный нож в спину»), и заевший механизм сталкивающих антитез («А вы... А я.... А вы...»), и разложившиеся до обсценной междометности метонимии борьбы («вы положили на нао такой...»; «подмявши меня под жо...», «в свою очередь выну»). «Мать его в пальто», «в душу и в рот» — эта поэтическая выходка, пусть и разыгранная втайне, оставшаяся «сбоку», — не карнавальное ли это прощание о метафорой «футбол — война», не знак ли того, что всерьез ее воспринимать больше нельзя? «Стальная рука» (или «стальная нога», как в зальцмановском черновом варианте / 3 7 1 / ) — это еще и насмешка над героикой футбола. В 1940-е годы идея игры-подвига и образ игрока-героя ушли на дальнюю периферию футбольной мифологии, в область полузабытых ассоциаций. Это не значит, что публика потеряла интерео к личности игрока, — напротив, футболистов в послевоенные годы любили как никогда, до самозабвения. «Наши кумиры казались нам богами, — рассказывает А. Габрилович, — слава окутывала их имена, порождала легенды, загадочные и достоверные» /372/. Константин Ваншенкин в следующем десятилетии вспомнит об одной из таких легенд: В с у м е р к а х с п у с к а ю щ и х с я м г л и с т ы х , С г о л о в ы д о н о г в гу с т о й п ы л и , Мы о легендарных футболистах Р а з г о в о р ы д о л ги е в е л и . П о м н ю , к а к з ву ч а л о н а п о л я н к е : — Есть один. Играет он давно. С л е в о й о н м я ч о м л о м а е т ш т а н ги ,
С п р а в о й би т ь е м у з а п р е щ е н о
/373 /.
Это стихотворение, как и многие другие свидетельства, убеждает в том, что футбол в 1940-е годы едва ли не на равных спорил о кинематографом, «фабрикой грез», за власть над душами. Но, соответственно, сменилась и роль футбольной знаменитости — в те годы это уже не герой-боец, как в 1930-е, а «звезда», артист мяча на сцене стадиона. По словам Н. Симоняна, «звезды тех лет держались попроще, не заносились, не возносились. Их положение среди “простых смертных”... определяло время. Понятия “подвиг”, “героизм” относились не к тем, кто выходил на футбольное поле, а к тем, кто сидел на трибунах, поблескивая боевыми орденами. И футбольные отчеты не изобиловали словами “накал борьбы”, “мужество”, “драматизм”, “самоотверженность”» / 3 7 4 / . Зато игроков все чаще узнавали в лицо. Уподобление футболистов кинозвездам выразилось в повальном увлечении 1940 – 1950-х годов — собирании фотокарточек игроков. Упоенные перечни имен и фамилий звезд-футболистов мы находим и во многих газетных стихотворениях-репортажах этого времени: К аза л о с ь, «раз м оч и л и» сч е т, — Н о в о т в п е р е д в ы х о д и т р е з к о Неутомимо-быстрый Бесков, Обв о д и т в с е х . . . и в уг о л б ь е т ! О п я т ь п о д с е т к о ю гу с т о й Мя ч б ь е т с я р ы б к о й з о л о т о й — И Ни к а н о р о в - р ы б о л о в Ег о б е р е т б е з л и ш н и х с л о в , Тв е р д я в у м е : « Ну , и у л о в ! »
( А . О йслендер . « Ц Д К А » — « Д инамо » / 3 7 5 / Опять восходит мяч футбольный Н а д б е р е г а м и н е в с к и х в о л н . Болельщик, мученик загольный, Проснулся, дум футбольных полн: Х о р о ш и й л и п р ив е з у л о в Нам о юга Окунь-рыболов? К а к и х е р ш е й Т а л а н о в л о ви т ?
200-201
Ч т о д е н ь т е к у щ и й н а м г о т о ви т : Б и л е т о в х в а т и т и л и н е т ? О с ф и н к с - Ф е п о н о в , д а й о т в е т !
( В . Н евский . Л енинградская весна ) / 3 7 6 / Сколько тут имен знакомых — С е м и ч а с т н ы й и Б о б р о в , С а м Б у т у с о в т у т з а п р о м а х П о л у ч а е т — бу д ь з д о р о в !
( Л . Х аустов . В о дворе ) / 3 7 7 /
В духе эпохи многие газетные поэты тогда о готовностью обслуживали культ футбольных звезд, добавляя стихотворные подписи к их шаржированным портретам. Приемы таких стихотворений определялись общей тактикой — комической мифологизацией народных кумиров: если использовалась метафора, то о непременным уклоном в сказочную гиперболу, «мюнхаузеновское» преувеличение атакующих или оборонительных способностей. Обычное дело — гиперболизация метафорических клише, как у Безыменского, у которого «защита — стена» растягивается вширь, а «защита — щит» отвердевает до доменной стали: Н е с ч е с т ь м я ч е й , ч т о и м в б о ю о т би т ы ! З а к р ы в с о б о ю ш и р ь с в о и х в о р о т , Наш Радикорский в н и х о д и н в с т а е т , К а к н е п р и с т у п н а я с т е н а з а щ и т ы
/378 /;
Н а д е ж н е е н е в ы д у м а т ь о п л о т а ! О т н а л е т е в ш и х иг р о к о в Стальным щитом прикрыл ворота
Н е у т о м и м ы й К о ч е т к о в / 3 7 9 / . . Другой шаблон — вытягивание метафор в сюжетную цепочку; у того же Безыменского восхищение атакующим порывом выражается серией протеевых метаморфоз, оборотничества, анимистической стихийности:
У Бескова — б о л ь ш о й ф у т б о л ь н ы й д а р. Ег о о с о б ы е п р и м е т ы : О л е н ь я л е г к о с т ь , быстрота кометы И б е с п о д о б н ы й п у ш е ч н ы й у д а р
/380/.
Б о б р о в ы м к а ж д а я иг р а В е д е т с я о л о в к о с т ь ю т иг р и ц ы , С т р у д о л ю бив о с т ь ю б о б р а , С м о л н и е н о с н о с т ь ю з а р н и ц ы
/ 3 8 1/ .
Летит Пайчадзе! Вздрогнула земля. Он — грозный смерч. О н — м о л н ия п р о р ы в а . О н м я ч в е д е т т а к т о н к о и к р а с ив о ,
К а к бу д т о б ы т а н ц у е т Ш а м и л я / 3 8 2 / .
Но все эти хвалебные преувеличения вовсе не означают героизации спортсменов: в стихах 1940 – 1950-х годов восхищаются не подвигом, а блестяще сыгранной ролью. Метафора «футбол — это мир» в первые послевоенные годы оказывается на удивление безмятежной, разворачивающейся по ту сторону идеологии и политического заказа. А ведь это был едва ли не самый страшный период в истории СССР, а может быть, и России: от постановления о журналах «Звезда» и «Ленинград» в августе 1946 года до смерти Сталина в марте 1953 года. Парадокс: во всех областях советской жизни после недолгой передышки началось тогда жестокое закручивание гаек, но только не в футболе. Видимо, эту столь любимую массами и столь долгожданную в военные годы забаву было решено, директивно или по умолчанию, оставить как отдушину, как необходимую дань народной жажде «хлеба и зрелищ». Так футбол поздней сталинской эпохи превращается в вожделенное и одобренное властью развлечение без поучения, в дозволенную страсть, более того — в волшебную страну творческой и эмоциональной свободы. «Для нао футбол значил гораздо больше, чем просто игра, — признается Е. Габрилович, — он был главной радостью нашей жизни» / 3 8 3 / ; «Народ-то был праздничный, он шел на праздник», — добавляет жена одного из тогдаш-
202-203
них звездных футболистов / 3 8 4 / . Разумеется, над этим вдруг восставшим из пепла «человеком играющим» в течение всего праздничного футбольного семилетия (1945 – 1952) был занесен дамоклов меч сталинской репрессивной машины. И он обрушился на футбольное сообщество в 1952 году, после проигрыша сборной СССР на хельсинской Олимпиаде сборной Югославии (5 : 5, 1 : 3). Последствия этого поражения были тем страшнее, что к 1952 году уже пятый год в СССР клеймили югославский «полицейский режим фашистского типа» и «кровавую клику Ранковича — Тито» (С. Маршак: «А у бандита Тито / Навеки карта бита») / 3 8 5 / . «Был разгневан Сталин, — вспоминает Бесков. — Естественно, все его окружение вторило вождю. “Проиграть ревизионистам-югославам, на радость клике Тито и Ранковича!” — так ставился вопрос. “Не проявить подлинного патриотизма, не суметь выиграть при том, что нао более двухсот миллионов, а югославов сколько?” За это мало было снять звания заслуженных... Футбол, его закономерности, специфика, наконец, его случайности — в расчет не принималось ничего. Виновных нужно было наказать, и это сделали. Комитет по физкультуре и спорту оперативно отреагировал. Все — по проторенным в других областях жизни дорожкам» / 3 8 6 / . После Олимпиады первым делом была расформирована базовая команда сборной, ЦДКА, назревала очередная сталинская компания — теперь уже против вредительства в футболе. Только смерть Сталина оградила любимую народную игру от репрессий. Но все же в то удивительное семилетие футбольного бума (от динамовского турне по Великобритании до Олимпиады в Хельсинки) ни клубы, ни болельщики, ни журналисты, ни пишущие о футболе поэты не испытывали на себе практически никакого давления со стороны органов власти. Футбол был предоставлен сам себе — и поистине расцвел. Футбольный бум в 1940 – 1950-х годах проявлялся не только в грандиозном движении масс, в коллективных эмоциях тысяч на стадионе и миллионов возле радиоприемников, но и в сознательной переоценке успешными и деятельными людьми той эпохи своих личных приоритетов. В фильме А. Габриловича «Футбол нашего детства» демонстрируется записная книжка Дмитрия Шостаковича, в которой на первых страницах даны списком названия всех его сочинений, а следом за этим аккуратно расчерче-
на и заполнена таблица футбольного первенства. Соседство этих рядов весьма знаменательно. Футбол в тогдашней иерархии ценностей часто идет сразу же за делом всей жизни; это сопутствующее делу увлечение всей жизни; это то, что наполняет смыслом и яркими эмоциями время досуга; то, без чего нет ощущения полноты бытия. Интересно, что присутствие на трибуне футбольного стадиона позволяло поэтам и поэтессам затрагивать почти табуированную в «большой литературе» того времени тему: любви не к партии и Сталину, а к мужчине и женщине. Эта тема могла быть решена в жанре фельетона, как в газетном стихотворении Вадима Малкова «Спор влюбленных» (1946): Я л ю би л иг р у « Т о р п е д о » , О л е н р а ви л с я « С п а р т а к » , Б ы л и с п о р ы , б ы л и б е д ы , М ы н е л а д и л и н и к а к . Как-то на футбольном поле П р о иг р а л « С п а р т а к » иг р у . Я м о р о ж е н о г о О л е В у т е ш е н и е б е р у . Я с ия ю , я д о в о л е н , О л я с у м р а ч н а и з л а . . . « М а л о с м ы с л и ш ь т ы в ф у т б о л е » . . . П о в е р н у л а с ь и у ш л а . Я з в о н ю п о т е л е ф о н у, О т в е ч а е т : « Я б о л ь н а » . Д о г а д а л с я я п о т о н у Что «болеет» вновь она. Я х о ж у з а О л е й с л е д о м , Н а иг р у з о ву о п я т ь . . . И , п р е д с т а в ь т е , в д р уг « Т о р п е д о » У м у д р и л о с ь п р о иг р а т ь ! О , к а к я т е п е р ь с т р а д а ю ,
204-205
В с ю н е д е л ю х м у р и з о л . В в о с к р е с е н ь е п о к у п а ю . . . В н о в ь би л е т ы н а ф у т б о л . В с е п о ш л о у н а о с н а ч а л а , Н е т с о г л а с ия н и к а к : Т о « Т о р п е д о » п р о иг р а л о , То опять подвел «Спартак». Ч т о б о б о л е л ь щ и ц е й у п р я м о й Н а м л ю б о в ь н е п о губи т ь , Я т би л и с с к о е « Ди н а м о » П р е д л а г а ю п о л ю би т ь . . . И л и , м о ж е т , ЦДКА ? Н е р е ш и л и м ы п о к а .
/3 87/
Но возможен стал и вполне серьезный поворот любовной темы, как, например, в драматическом стихотворении Екатерины Шевелевой «На трибуне стадиона» (1947), которое, впрочем, поэтесса решилась напечатать лишь в 1979 году: Да, безусловно, о т о ч к и з р е н ия р а з у м а Любовь — потом, на первый план — дела. Н о в ы с т и х и п р о ч т и т е . В с е в н и х с к а з а н о : Л ю би л а в а с , и н а ч е н е м о г л а . Ни ч е м к а р ь е р ы в а ш е й н е и с п о р ч у я , Н е т р о н у н и с у п р уги , н и д е т е й , И д л я с е бя — н и п у л и в л о б , н и п р о ч е г о Из цикла романтических смертей. Р а с с т а л а с ь я о л и т е р а т у р н о й р уб р и к о й : С т и х а м и п е р е г р у ж е н а п е ч а т ь . На стадион пришла о ф у т б о л ь н о й п уб л и к о й , Зд ес ь в с е о р у т. И я м о гу к р и ч а т ь
/388/.
Тема не только любви, но и болезненной ревности возникает и в футбольном стихотворении Я. Козловского и В. Прибыткова «Осенние мотивы»: Н а з и м у з а м а з ы в а ю т р а м ы , Над Москвою тают облака, Н о о п я т ь м ы е д е м н а « Ди н а м о » , К а к в с е г д а , б о л е т ь з а ЦДКА . Ни ч е г о , ч т о п о л е п о ж е л т е л о , Ф о р в а р д ы б р о с а ю т с я в п е р е д , И в иг р у в с т у п а ю т т о и д е л о В е р н ы е з а щ и т н и к и в о р о т . Мя ч в з л е т а е т н а ш т р а ф н о й п л о щ а д к е . Ч е м с е й ч а о о к о н ч и т с я п р о р ы в ? Т ы , в о л н уя с ь , к о м к а е ш ь п е р ч а т к и , Об о м н е н а в р е м я п о з а б ы в . Я т е бя , м н е к а ж е т с я , р е в н у ю , К иг р о к а м — о н и г е р о и д н я , Г д е м н е в з я т ь б о л е л ь щ и ц у т а к у ю , Ч т о б « б о л е л а » т о л ь к о з а м е н я ? Чтобы так же сердцем замирала, Ч т о б ы т а к ж е н а г л а з а х у в с е х , Всей душою, о самого начала В м о й с п о р т ив н ы й в е р и л а у с п е х ? Но когда пойдем со стадиона, Я т е б е о б э т о м н е с к а ж у , Подарю янтарный листик клена, Д о з н а к о м о й д в е р и п р о в о ж у . Скоро, скоро клены золотые З а п о р о ш и т н о в а я з и м а , Д е н ь м о р о з н ы м бу д е т , и в п е р в ы е Ты за мною забежишь сама.
206-207
С п р о с и ш ь — в с е л и у м е н я в п о р я д к е , П о д р у к у м ы в ы й д е м с о д в о р а . Т ы н а с т а р т е бу д е ш ь м я т ь п е р ч а т к и , П р о ш е п т а в : « Ни п у х а , н и п е р а » . И снега, седые, как сказанья, З а ви х р и т с т р е м и т е л ь н ы й с л а л о м . Д о л ж е н в з я т ь я п р и з н а с о с т я з а н ь е , Ч т о б ы п о д о й т и к т е б е п о т о м , Чтобы репортеры обступали, Н а п л е ч о л е г л а т в о я р у к а , Ч т о б к о м н е т е бя п р и р е в н о в а л и И г р о к и к о м а н д ы ЦДКА / 3 8 9 / .
И уж совсем в духе будущих 1960-х годов связал темы любви и футбола тот же Яков Козловский в своем длинном стихотворении «Предмайское» (1947), из которого здесь мы приведем небольшой отрывок: Г л а з а с т а я ц в е т о ч н и ц а Фи а л к и п р о д а е т . Мне стать мальчишкой хочется, В о д и т ь бу м а ж н ы й ф л о т . И споря, словно школьные П р ия т е л и м о и , Предсказывать футбольные Грядущие бои. И м н е у ж е м е р е щ и т с я Мя ч а у п р уги й з в о н , Болельщик, болельщицы, Гудящий стадион. И п о т а к о м у п о в о д у Зв о н ю т е б е д о м о й . И с л ы ш у, п у с т ь п о п р о в о д у, Веселый голоо твой
/390/.
Итак, отсутствие идеологического диктата, превращение любимой народной игры в своего рода альтернативный общественный ин-
ститут и переоценка ее житейского и даже жизненного значения — все это привело в 1940 – 1950-е годы к смещению акцентов как в авторской, так и в массовой, газетной футбольной поэзии. Прежде всего сменилась точка зрения поэта на футбол: теперь это уже был не дидактический взгляд сверху или со стороны, суждение наставника и контролера, а взгляд из толпы — лирическое высказывание болельщика или дворового игрока. Отсюда — новый тематический поворот в тогдашних стихах о футболе, под знаком «праздничной» метафоры: игра как превращение будней в праздник, как ежедневное чудо. Получается, что в соперничестве двух поэтов-песенников победу за явным преимуществом одержал Ошанин: «Песня» Долматовского отзвучала и вскоре была забыта — «Песенка» завоевала популярность на долгие годы. Более того, ошанинская футбольная тактика была если не скопирована, то уж точно взята на вооружение поэтом, которому уже довольно скоро предстояло стать едва ли не самым известным в мире шестидесятником. Кажется совсем не случайным, что Евгений Евтушенко дебютировал именно в газете «Советский спорт» — только здесь он мог, как, например, в стихотворении «Футбол», написанном в грозном 1949 году, пытаться игнорировать адские идеологические гримасы взбесившегося государства: Р а с к р ы т ы з о н т и к и п о с п е ш н о перед атакой водяной, н о в с е б о л е л ь щ и к и о у с м е ш к о й п р о д о ж д и к г о в о р я т : — Г р иб н о й . . . « Фу т б о л ! Фу т б о л ! » кричат афиши везде, к у д а б ы н и п о ш е л . Пу с т ь л е т н и й д о ж д ь стучит по крышам, н о в с е р а в н о – « Фу т б о л !
208-209
Фу т б о л ! » И пусть летит поток студеный н а п о л я б а р х а т н ы й п о к р о в , к р у т а я ч а ш а с т а д и о н а полна сегодня до краев! За каждый метр команды бьются. Но труден э т о т б о й . В е д ь , к а к с ви н ц о м , н а би т ы бу т ц ы тяжелою водой. В погоду д а ж е и т а к у ю молниеносен т е м п иг р ы . Команды д р у ж н о а т а к уя , выходят на прорыв. И пущен ударом метким, с и л ы и т о ч н о с т и п о л н ы м , мяч в р е з а е т с я в с е т к у , к а к ш а р о в а я м о л н ия ! ... Дождь затих оробелый. И в н е б о ,
ветра отведать, рванулись г о л уби б е л ы е вестниками победы!
210-211
/ 3 9 1/
г
л
а
в
а
v
В место послесловия «В ГОЛОВЕ У НЕГО ЕРУНДА: ХАВБЕКИ
ДА ФОРВАРДА»: ФУТБОЛ В СОВЕТСКОЙ ПОЭЗИИ ДЛЯ ДЕТЕЙ ХХ ВЕКА
В советской детской поэзии тема футбола возникает десятилетием позже, чем в поэзии взрослой, то есть в 1920-е годыг. Тогда же детская литература, как и футбол, становится объектом пристального внимания со стороны государства. Впрочем, на детский футбол власть и тогда глядела сквозь пальцы. В течение некоторого времени, правда, существовали ограничения на участие в матчах юных спортсменов, о чем знаменитый впоследствии футболист Петр Дементьев вспоминал так: Каждый клуб в первенстве города выставлял по пять взрослых команд, комплектовавшихся по уровню мастерства. Детских и юношеских команд в то время не существовало. Поэтому, чтобы играть во взрослой команде, мне, единственному в городе тринадцатилетнему подростку, было выдано специальное разрешение Ленинградского комитета по физической культуре и спорту, сохранившееся в его архиве: «Петр Дементьев, 1913 г. рождения, включается в команду в силу исключительной талантливости» / 3 9 2 / . Ситуация довольно быстро изменилась, и как грибы стали возникать детские футбольные клубы и специальные школы. Однако в массовом сознании занятия футболом по-прежнему оставались не слишком престижным родом деятельности. Родители видели в своих сыновьях «будущих шахтеров», «будущих полярников», после войны – «будущих космонавтов» – , но отнюдь не «будущих футболистов». Игра детей в футбол обычно рассматривалась как развлечение, форма досуга, не предполагавшая дальнейшегое превращенияе мальчика, гоняющего мяч во дворе, в спортсмена-профессионала, а мечты о карьере футболиста вызывали у большинства взрослых в лучшем случае – смех, в худшем – возмущение / 3 9 3 / . Об этом со знанием дела рассказывает в книге «Право на гол» Олег Блохин: Что слышат обычно мальчишки и девчонки от своих мам и пап? «Не гоняй!», «Не прыгай!», «Не шали!» и еще десятки всевозможных запретов. Даже судя по прессе, кажется, что почти всем нашим известным мастерам в детстве их матери запрещали гонять мяч. Сам читал в книге Виктора По-
недельника, как он поступил в одну из школ Ростова, которая была по соседству со стадионом, и его отец сказал матери: «Ну, мать, быть твоему сыну футболистом!» Но мама будущего центрфорварда сборной СССР, обладателя Кубка Европы и заслуженного мастера спорта в ответ только охала, махала на мужа руками и приговаривала: «Не дай бог!»
/394/
Блохину вторит Валерий Четверик: Началось мое увлечение футболом в 1966 году. Я учился во втором классе, и однажды наша учительница, кстати, моя тетка, завела разговор о учениками на тему, кем бы они хотели стать, когда будут взрослыми. В ответах, как видится, упоминались инженеры, врачи, милиционеры, космонавты. А один паренек из сорока в классе встал и сказал: «А я буду футболистом». О том, как тетка прореагировала на мой ответ, не надо, думается, говорить: круглые глаза и вызов родителей в школу. Был скандал. Отец после этого по двору за мячом о вилами гонялся... В восьмом классе в сочинении «Кем я буду?» я осмелился изложить сокровенную детскую мечту и написал: «Я стану футболистом!», после чего к нам домой явилась целая делегация учителей. «Наших в детсаде воспитываешь, а своего не можешь направить на путь истинный», — выговаривали они моей маме, работавшей воспитателем в детском саду» / 3 9 5 / . Еще меньше, чем детским футболом, государство интересовалось детскими стихами о футболе и спорте в целом. Они изначально заняли периферийное положение в детской поэзии, оказавшись в тени текстов, затрагивавших куда более актуальные проблемы: В тему о пролетарском и крестьянском ребенке врываются новые сюжеты: классовая борьба, гражданская война, разруха, борьба нового со старым в быту, настроения активности, протеста, уверенности в победе, переживания классовой солидарности. Темы социальной и политической борьбы занимают в детской книге главное место, вытесняя большинство старых сюжетов / 3 9 6 / .
214-215
«Новые сюжеты», по сути, уравнивали взрослого и маленького читателя: «социальная и политическая борьба» во взрослой и детской литературе освещалась под одним смысловым углом, разговор на эти темы велся в одной и той же тональности – лишь о минимальной поправкой на возраст / 3 9 7 / . С темой футбола дело обстояло иначе. В то время как во взрослой поэзии самый популярный вид спорта все чаще героизировался и идеологизировался, в детской поэзии он, как правило, не отягощался какими-либо дополнительными смыслами. Казалось бы, то обстоятельство, что спортивное воспитание детей и молодежи в советское время стало важным направлением внутренней политики, должно было способствовать популярности «футбольной» темы. Д л я т о г о , и ф у т б о л И кегли, Ч т о б н е г о р би л и с ь в к о м н а т а х т у с к л ы х , Ч т о б н а с о л н ц е , н а в о з д у х е крепли, Чтобы легкие крепли и м у с к у л ы . Там, где прежде п у с т ы р ь и к о п о т ь , Т а м с е й ч а с – в с я н а с о л н ц е площадка. Будут д е т и з д о р о в ы е топать По дорожкам утоптанным г л а д к о . –
— предсказывала на исходе 1920-х годовг. Мария Дубянская в стихотворении «Площадка» / 3 9 8 / . Но наличие социального заказа на детские стихи о зарядке и гимнастике приводило и к прямо противоположным результатам – часто необходимость писать о спорте воспринималась авторами как повинность и не вызывала у них ни малейшего энтузиазма. В статье Т. Богданович о детской литературе, вошедшей в одноименный сборник 1931 года, «физкультура» помещена в один ряд о такими откровенно скучными темами, как сбор утиля: Меньше всего, конечно, детскую литературу можно упрекнуть в игнорировании текущих запросов жизни. Да это было бы и невозможно. На каждом съезде, на каждом совещании и педагоги, и библиотекари не устают твердить об этом: — Дайте нам художественную книжку на темы, на задачи сегодняшнего дня. Объявлен сбор утиля, а нет ни одного рассказа на эту тему. Нет рассказов на день работницы, на антипасхальную кампанию и т.д., и т.д. Не слышать эти жалобы нельзя. Их и слышат. С ними считаются. Но как? Издательства спешно требуют от своих авторов-беллетристов дать в кратчайший срок рассказ о сборе утиля, рассказ о школьном соревновании, о физкультуре и т.п / 3 9 9 / . Что же касается собственно «футбольной» темы, то здесь важную роль играл гендерный фактор. Во-первых, значительная часть детских поэтических книг в СССР была написана авторами-женщинами, не вникавшими в тонкости футбольной игры и избегавшими подробных описаний матчей, специальной терминологии и т.д / 4 0 0 / . «...Было у нао о Кассилем одно явное расхождение: о полным безразличием относилась я к его неизменному увлечению, к его пламенной страсти – футболу» / 4 0 1 / , – признавалась, пожалуй, самая известная советская поэтесса для детей Агния Барто. Во-вторых, примерно так же обстояло дело о читательской аудиторией – большинство детских книг были ориентированы как на мальчиков, так и на девочек, а футбол был чисто мальчише-
216-217
ской игрой: П о ч е м у о т П е т и Д е р ж а т в с е в с е к р е т е ? П о ч е м у д е в ч о н к и Ш е п ч у т с я в с т о р о н к е ? О н к д е в ч о н к а м п о д о ш е л – Т а н я п р я ч е т ч т о - т о , Г о в о р и т : – И г р а й в ф у т б о л , В о т т в о я з а б о т а !
/402/
Сходный мотив возникает еще в одном стихотворении Барто «Колыбельная», где брат пытается успокоить сестренку обещанием подарить ей футбольный мяч: Баю-баюшки, Не плачь, Подарю Фу т б о л ь н ы й м я ч , Х о ч е ш ь – Будешь за судью, Баю-баюшки-баю!
/403/
Неудивительно, что в большинстве советских стихотворений для детей «футбольная» тема сведена к случайным упоминаниям об этой игре. Так, в книге Владимира Волженина (псевдоним Владимира Некрасова), описывающей путешествие деревенского мальчика Вани в город и превращение его в настоящего пионера, об игре в мяч сказано вскользь как о примете пионерского быта: П о б е с е д о в а в , р е бя т к и Мя ч г о н я ю т н а п л о щ а д к е , И В а н ю ш к а о н и м и в с к а ч ь П о д а е т у п р уги й м я ч . А п о т о м в с е м ю н ы м р о е м З а н и м а т ь с я х о д я т с т р о е м ,
И подсчитывает шаг Зв е н о в о й л и х о й С п а р т а к
/404/.
На тех же правах футбол присутствует в стихотворении Евгении Трутневой, о умилением изображающейм вольготную жизнь пионеров в послевоенное время: Это чей дворец нарядный, С п ы ш н о й л е с т н и ц е й п а р а д н о й , П о л о н м у з ы к и и к н иг ? К т о х о д и т ь в н е г о п р ив ы к , Строить, петь, клеить модели, П о иг р а т ь в к р о к е т и в м я ч ? К т о ж е , к т о ж е , в с а м о м д е л е , Этот сказочный богач?
/405/
Таким образом, футбол в детской поэзии прежде всего —, о первых упоминаний —, видится как одна из примет обыденной жизни, рядового увлечения советских ребят. Впрочем, иногда на страницах детских поэтических книг появлялись и взрослые футболисты – и тогда сразу давала знать о себе пропасть между ними и юными любителями погонять мяч. Взрослые футболисты, как правило, изображались в ореоле славы; подчеркивалиась их неординарность, уникальность их достижений. Так, в стихотворении Сергея Михалкова «Автографы» футболисты оказываются в числе знаменитостей, чьи автографы собирают две подружки – Варя и Вера: У п о д р у ж е к в д ву х а л ь б о м а х С т о ф а м и л и й , в с е м з н а к о м ы х , – Н е к о л л е к ц ия , а к л а д ! Знаменитые артисты, Фу т б о л и с т ы , х о к к е и с т ы И поэт-лауреат!
/406/
А в михалковском «Дяде Степе» футболисты особо выделены среди других советских спортсменов – олимпийских чемпионов, заслуженно пользующихся всенародной славой:
218-219
У л ю д е й в р у к а х би л е т ы , И бу к е т ы , и п а к е т ы . Г р о м к и й г о в о р . Шу т к и . С м е х . Только это не туристы, А ги м н а с т ы , и ш т а н ги с т ы , И , к о н е ч н о , ф у т б о л и с т ы – Мы отлично знаем всех! В с е о н и п о и м е н а м С д е т с к и х л е т з н а к о м ы н а м
/4 07/.
На недосягаемую высоту вознесены футболисты в стихотворении Бориса Раевского «Команда»: С в о л н е н ь е м с т а д и о н с л е д и т З а ви х р я м и а т а к . . . Удар! И счет открыт! И т а к – Ведет «Спартак»! Т р ибу н ы х л о п а ю т , ш у м я т , Сосед мой рад, А я н е р а д ! В е д ь м о й с о с е д – Какой чудак! Болеет за «Спартак». Н о я - т о з н а ю , ч т о « З е н и т » , Конечно, победит! Аг а ! « З е н и т » н а ш т у р м п о ш е л ! Штрафной удар! Вниманье... Гол! Т р ибу н ы х л о п а ю т , ш у м я т : Т е п е р ь я р а д , Сосед не рад!
З а б а в н ы й у м е н я с о с е д , Е м у в с е г о - т о д е с я т ь л е т , Но так стремителен, горяч Болельщик этот юный, Ч т о к а ж е т с я – в о т - в о т н а м я ч О н р и н е т с я о т р ибу н ы ! Ег о б в к о м а н д у « С п а р т а к а » : З а би л б ы г о л н а в е р н я к а ! Шу м я т , к р и ч а т в о к р уг н е г о , Грохочет стадион, Но он не слышит ничего, А т а к о й ув л е ч е н . Помочь желает «Спартаку», Д а е т с о в е т ы иг р о к у . Как заговорщик, шепчет он ( П р о т ив н и к ч т о б н е с л ы ш а л ! ) : – Н а л е в ы й к р а й П а с о в к у д а й , Н а л е в о , д я д я Ми ш а ! – И с л о в н о т а м , в д а л и о т н а с , У с л ы ш а в п а р е н ь к а , Д а е т н а л е в о б ы с т р ы й п а с Защитник «Спартака». Атака! Мя ч в п е р е д п о ш е л ! Прорыв! У д а р п о д ш т а н гу ! Гол! Шу м и т , г р о х о ч е т и гу д и т Весь стадион огромный, И тол ь ко м о й со с е д м ол ч и т, Г л а з а п о т у п ив с к р о м н о . . .
220-221
В е д ь о н у ч а с т в о в а л в б о р ь б е : Не станешь хлопать сам себе!
/408/
На протяжении всего стихотворения поддерживается иллюзия единения игроков «Зенита», «Спартака» и простых болельщиков – как всей огромной толпы, так и отдельно взятых мальчиков. Общими порывами радости и сочувствия дело не ограничивается, возникает видимость того, что на процесо игры можно повлиять, находясь на трибуне, одним только усилием воли: кажется, что защитник «Спартака» подчиняется советам юного болельщика. В итоге граница между футбольным полем и трибунами словно размывается, исчезает: мальчик готов в любой момент «ринуться на мяч», и можно легко представить себе, как он «забил бы гол наверняка». Но условное наклонение использовано здесь отнюдь не случайно: знаменитые футболисты, при всей их кажущейся близости к зрителям, неизменно остаются «вдали от нас», а чрезмерная вовлеченность «паренька» в процесо игры – иными словами, претензия на нарушение невидимой границы – воспринимается как нечто «забавное» и описывается иронически. Обыкновенность, ординарность не только мальчиков-футболистов, но и юных футбольных болельщиков постоянно подчеркивалась в детской советской поэзии / 4 0 9 / . В перечень типовых примет советского «обычного мальчика» увлечение футболом включено, например, Владимиром Мусиковым: К т о ж е о н ? Об ы ч н ы й м а л ь ч и к : У ч и т с я , иг р а е т в м я ч и к , Л о ви т м о т ы л ь к о в , бу к а ш е к – П е т я н а ш – н а т у р а л и с т . Больше, чем его, гербарий В ы р а з ы щ е т е е д в а л и
/ 4 10 / .
Для героя поэмы Барто «Ему четырнадцать лет», готовящегося к вступлению в комсомол, футбол тоже является воплощением обычной, ничем не примечательной жизни: С в о л н е н ь е м ж д е т о н о к т яб р я , Он должен дать ответ: Не может быть, что прожил зря
Он все тринадцать лет? О н н и ч е г о н е и з о б р е л , У ч и л у р о к , иг р а л в ф у т б о л , Х о д и л о п о р т ф е л е м в к л а с с И н и к о г о н е с п а о / 4 1 1 / .
Таким же обыденным занятием, как писан и е п а л о ч е к в т е т р а д и , иг р а в м я ч яв л я е т с я и д л я у ч а щ е г о с я в п е р в о м к л а с с е г е р о я с т и х о т в о р е н ия М а р ии М о и с е е в о й « Пи с ь м о » : И целых две страницы Я н а п и ш у о т о м , Ч т о н а ч а л я у ч и т ь с я , Что стал учеником; Что лучше нашей школы Ниг д е , н а в е р н о , н е т ; О т о м , к а к о й в е с е л ы й Андрейка, мой сосед; О т о м , к а к н а п л о щ а д к е Я в м я ч в ч е р а иг р а л , И к а к в с в о е й т е т р а д к е Я п а л о ч к и п и с а л
/412/.
Разрыв между выдающимися взрослыми футболистами и ничем не примечательными футболистами-детьми усугубляло и то обстоятельство, что в советской детской поэзии отсутствовал образ, который мог бы послужить промежуточным звеном между этими двумя крайностями, — образ увлекающегося футболом отца. Так, в футбольном детском стихотворении Иосифа Оратовского отец весьма сочувственно относится к своему любящему футбол сыну-школьнику, но сам не является ни спортсменом, ни даже болельщиком; он, как подчеркивает автор, – «мастер буровой». /413 /. В этом отношении весьма симптоматично стихотворение
222-223
все той же Барто «Петя на футболе», в котором посредниками между мальчиком и миром футбола оказываюется мама и бабушка, а не папа, а мама и бабушка / 4 1 4 / : М а м ы н е т у д о м а ! П е т я т а к и з н а л , Н е п р и д е т с я П е т е Ехать на финал! А п о г о д а ч у д н а я , И в р у к а х би л е т . – П о л о ж е н ь е т р у д н о е ! – Говорит сосед. В д р уг в ы х о д и т б а бу ш к а , Надевает шаль, З а яв л я е т б а бу ш к а : – М н е р е б е н к а ж а л ь . Правда, на футболе я С р о д у н е б ы л а , П о г л я ж у т е м б о л е е , Что там за дела. « Ц е д е к а » – « Ди н а м о » В ы в е ш е н п л а к ат. В с ю д у о ф у т б о л е Л ю д и г о в о р я т . Б а бу ш к а в з д ы х а е т : – Н е п о й м у п о к а , Я-то за кого же? – Т ы з а « Ц е д е к а » . К а к н а ч н у т в в о р о т а З а бив а т ь м я ч и , Д о ж и д а й с я с ч е т а , Т о п а й и к р и ч и .
Стадион громадный До отказа полн В о т и д у т к о м а н д ы . Б у р я ! Р о к о т в о л н ! К р и к и н а т р ибу н а х , Н а т р ибу н а х г р о м ! Это невозможно Описать пером! П о в т о р я е т б а бу ш к а : – М ы з а « Ц е д е к а » ! – В з д р а гив а е т б а бу ш к а О т к а ж д о г о с ви с т к а . П е т я з д е с ь н е з р и т е л ь , Человек он свой. О н к р и ч и т : – С м о т р и т е , Принял головой! Хв а л и т о н к о г о - т о : – Э т о ф у т б о л и с т ! – Мя ч в л е т е л в в о р о т а , Н а т р ибу н а х с ви с т . – Н е т , – с к а з а л а б а бу ш к а , – Капитан горяч. Так нельзя, товарищи, Налетать на мяч. В д р уг о н а д и н а м о в ц а м Хлопать начала. П е т я в о з м у щ а е т с я : – Ч т о т ы в н и х н а ш л а ? Р а с с е р д и л а с ь б а бу ш к а : – В з р о с л ы х н е у ч и ! Р а з би р а ю с ь п р а ви л ь н о , К а к б е р у т м я ч и .
224-225
– Л а д н о , – ш е п ч е т П е т я , – М ы с р а в н я е м с ч е т ! – О н и н е з а м е т и л : Д о ж д ь д а в н о и д е т . Небо потемнело. Д о ж д ь к а к и з в е д р а . Р а з в е в э т о м д е л о ? З д е с ь и д е т иг р а ! Н е с д а е т с я б а бу ш к а , Говорит упрямо: – В с е р а в н о я , П е т е н ь к а , Б о л е ю з а « Ди н а м о » !
/415 /
На первый взгляд, это длинное стихотворение (непосредственно описанию матча уделено целых четырнадцать строф) противоречит процитированному выше признанию Барто в равнодушии к футболу. Даже более того – закрепившаяся в детской литературы традиция сниженно-бытового описания игры в футбол преодолевается в восьмой и девятой строфах, где стадион воспевается в традициях высокой, героической поэзии: здесь и восклицания (четыре восклицательных предложения в восьми строках), и гиперболы («громадный», «до отказа полн»), и само это устаревшее торжественное «полн», и метафора футбола как стихии («буря», «рокот волн», «на трибунах гром»), и, главное, характерный риторический прием – признание поэтического бессилия автора («Это невозможно// / Описать пером!»). Но здесь-то и кроется подвох: за традиционной поэтической формулой стоит реальная неспособность писать о футболе. Все дальнейшее описание матча в стихотворении сводится к набору примитивных и малозначащих фраз, обрисовывающих происходящее в самых общих чертах («Принял головой», «Мяч влетел в ворота,// / На трибунах свист») и перемежающихся о отвлеченными репликами героев. Во всех четырнадцати строфах нет ни одного сколько-либо значимого замечания о характере игры; об одном игроке мы узнаем только то, что он, по мнению бабушки, «горяч», похвала в адрео другого еще менее информативна:
«Это футболист!». Описание игры удлиняется за счет постоянного использования тавтологии («Крики на трибунах,// / На трибунах гром!», «Петя здесь не зритель,// / Человек он свой», «Дождь давно идет.// / Небо потемнело.// / Дождь как из ведра») и, по сути дела, стоит на мертвой точке. Скажем, в предпоследней строфе (!) читателю сообщается, что «здесь идет игра». В итоге смыслового прорыва, преодоления повседневности, обещанного в восьмой и девятой строфах, так и не происходит – футбол оказывается вполне обыкновенным зрелищем, не представляющим никакого интереса для автора. Неудивительно, что итоговый счет матча ЦДК – «Динамо» остается читателю неизвестным. Характерная для взрослой советской литературы интерпретация игры в футбол как средства вырваться за пределы обычного мира для детской поэзии была нетипична. Вот и в стихотворении Бориса Иовлева «Наша улица» «любители футбола» привлекают внимание идущих по улице детей не больше, чем увиденные ими ранее машины, фонари, светофоры: У стадиона детвора. Он возле новой школы. Т а м д а в н о и д е т иг р а Л ю би т е л е й ф у т б о л а . П р и ш л а п о р а и м о т д о х н у т ь , – И опустело поле... А р е бя т а – с н о в а в п у т ь , Идут к начальной школе
/ 4 16 / .
Намек автора здесь весьма отчетлив: футбольная пора заканчивается, приближается осень, и вот-вот начнутся школьные занятия. В детской поэзии за футболом сразу же прочно закрепилась репутация летней игры: Г д е т о в а р и щ и м о и ? Как проводят лето? Б е з м е н я в е д у т б о и На футболе где-то...
/ 4 17 /
Впрочем, противопоставление лета – как футбольного сезона – осени, / 4 1 8 / , как мы помним, было существенным не только для дет-
226-227
ской поэзии, но и для взрослой. Но если во «взрослых» стихах расставание со стадионом и мячом было окрашено, как правило, в печальные, подчао элегические тона, то в «Нашей улице» Иовлева эти эмоции меняются на прямо противоположные. Школьники не только не сетуют на приближение осени, но и откровенно ему радуются: К а к и н т е р е с н о д е т в о р е С т о я т ь у ш к о л ь н о й к а р т ы ! Скорей бы осень на дворе, Скорей б сесть за парты! Раскрыть портфель. Достать пенал. Н а д бу к в а р е м с к л о н и т ь с я . . . Великий Ленин завещал У ч и т ь с я и у ч и т ь с я / 4 1 9 / .
Сезонная привязка футбола тоже способствовала отходу в детской советской поэзии «футбольной» темы на второй план, ведь о идеологической точки зрения школьная пора была гораздо значимее, чем противопоставляемое ей лето / 4 2 0 / . Но и в летних стихах, будучи включенным в контекст обычных для этого времени года занятий, игр и увлечений советских школьников, футбол попросту терялся среди них. Так происходит, например, в стихотворении Трутневой «Наш отряд». Посвятив целых две строфы игре в аэродром, поэтесса упоминает футбольный мяч лишь мельком: Веселый ветер лагерей В с т р е ч а е т н а о в е с н о й , Цв е т ы л уг о в , п р о с т о р п о л е й , Зеленый шум лесной. И р е ч к а у к р у т о й г о р ы , И з е м л я н и ч н ы й б о р, И пионерские костры, И п и о н е р с к и й с б о р. Травой, как шелковым ковром, Покрыт аэродром. М ы ц е л ы й д е н ь н а н е м о у т р а –
У н а о и д е т иг р а : М ы в с е п и л о т ы , в с я с е м ь я На несколько недель. И з н а о у к а ж д о г о с в о я К р ы л а т а я м о д е л ь . Леса, поля, футбольный мяч Меняем мы на класс. В м и р с о ч и н е н и й и з а д а ч Зи м а ув о д и т н а с !
/ 4 2 1/
Радостный призыв не грустить по уходящему лету и радоваться наступлению учебного года превратился в одно из общих мест советской детской поэзии, причем символом лета почти всегда представал как раз футбол: П р о щ а й , з е л е н а я л у ж а й к а , Г д е м ы г о н я л и б ы с т р ы й м я ч . С т а р у ш к а - е л к а , л а п у д а й - к а , Мы уезжаем. Но не плачь! С м а х н и о в е т в е й д о ж д и н к и - с л е з ы , Тебе не долго поскучать: Ведь дом, где лагерь был веселый, Зи м о ю с н о в а с т а н е т ш к о л о й , С ю д а р е бя т а и з к о л х о з о в В е р н у т с я о к н иг а м и о п я т ь
Или: Д о с ви д а н ь я , л е с , и р е ч к а , И т р о п и н к а , и о в р а г , И п л о щ а д к а , и л и н е й к а , Г д е в з л е т а л н а м а ч т у ф л а г , И столовая, где смена С о би р а л а с ь к ч е т ы р е м , И футбольные ворота, Г д е с т о я л я в р а т а р е м . . .
228-229
/422/.
............................... С к о р о в ш к о л у . Я в н е й н е б ы л Д е вя н о с т о д е вя т ь д н е й , И, сказать вам откровенно, Я с о с к у ч и л с я п о н е й .
/423/.
Или: П о т е м н е л а р е ч к и п р о с и н ь . Зяб к о г а л ь к а м - г о л ы ш а м . С к о л ь к о р а д о с т и п р и н о с и т Осень шустрым крепышам. .................................. С л ы ш е н г о в о р, с м е х в е с е л ы й , Сколько здесь их голосистых Собралось от каждой школы: Б е гу н о в , г р е б ц о в , т у р и с т о в ,
Фу т б о л и с т о в , с к о р о х о д о в , Зноем лета опаленных Н а с т о я н к а х и в п о х о д а х И к о с т р а м и п р о к о п ч е н н ы х
/424/.
Однако порой именно футбол как летняя игра подвергался своего рода обесцениванию – как в стихотворении Владимира Лифшица «Школьные товарищи»: К р уг о м – н а р о д , и, главное, Погодка нынче славная!.. Су д ь я о флажком малиновым Командует: – Н а с т а р т ! . . –
Внимание, внимание, Идут с о р е в н о в а н ия ! На лицах у б о л е л ь щ и к о в Волненье и а з а р т . Девчата пестрой стайкою Б е гу т з а б е л о й м а й к о ю ! И мы з а б е л о й м а й к о ю Следим, к о т о р ы й к р уг . . . Сначала шла десятою, Потом – шестою, пятою, Потом второй, а к ф и н и ш у – В с е х о б о ш л а п о д р уг ! Она не знает устали, У ней литые мускулы, Напористая, быстрая, « В п е р е д ! » – е е д е ви з . Не сразу с т а л а л о в к о ю , – Д о би л а с ь тренировкою! И ей судья под музыку Вручает первый приз!..
230-231
Внимание, внимание, Идут с о р е в н о в а н ия ! Вот у в о р о т сумятица, Вот подан « уг л о в о й » ! Сыгралось н а п а д е н и е , – Ну , п р я м о з а г л я д е н и е , – И мяч п о д ш т а н гу в е р х н ю ю Направлен головой!.. А р я д о м , за полянкою, П р ы гу н взлетел н а д п л а н к о ю , – Взлетел и с д е л а л « н о ж н и ц ы » н о г а м и н а л е т у ! Откуда столько опыта? Все тренировкой добыто! В о з ь м и т е - к а , – п о п р о бу й т е , – такую высоту!.. Команда волейбольная, Игрой весьма довольная, Под сеткою беседует Про что-то
про свое. А н а п о л е метатели, Ч т о в р е м я з р я не тратили, Метнуть з е м е л ь з а т р и д е вя т ь Стараются копье!.. Внимание, внимание, Идут с о р е в н о в а н ия ! К о м у с у д ь я с к о м а н д у е т ? Ч ь я о ч е р е д ь т е п е р ь ? . .
*** Веселыми и б о д р ы м и , С о т р я д н ы м и рекордами, В е р н е м с я м ы из лагеря И в к л а с с откроем дверь!
/425/
Говоря о других видах спорта, автор старательно подчеркивает значимость усилий, предварительно затраченных спортсменами (бегунья «не сразу стала ловкою, – —// / Добилась тренировкою», метатели «время зря// / не тратили», в случае о прыгуном «все тренировкой// / добыто») и, соответственно, — заслуженность победы. Гол же, забитый «в сумятице», выглядит как случайность, ничего не говорящая о навыках и опыте футболистов, — напротив, нападение вообще «сыгралось» как бы само собой. Отметим в скобках, что в полиспортивных стихотворениях о животных – еще одном популярном жанре советской детской поэзии – футбол тоже не удостаивается особого внимания авторов.
232-233
Так, в книге Екатерины Хомзе «Мишуки-физкультурники», описывающей неудачные попытки четвероногих героев попробовать себя в различных видах спорта, футболу уделяется лишь две строчки: В з я л и с ь м и ш к и з а ф у т б о л , – П р я м о в н о о з а би л и г о л !
/426/
А в книгах Давида Виленского и Леонида Гамбургера «Четвероногие спортсмены» и Григория Брежнева «Слон и его друзья на спортплощадке» – по четыре строчки: В л е с у ф у т б о л ь н ы й м а т ч . Ми ш к а о т бив а е т м я ч , н о п о о ш иб к е Ми ш к а
п о п а л в с ы н и ш к у / 4 2 8 / .
И: М а т ч н а п е р в е н с т в о и д е т . Ми ш к а в ы р в а л с я в п е р е д . Н о н а п р а с н ы в с е х л о п о т ы –
Н е о т к р о е т с л о н в о р о т а / 4 2 8 / .
Здесь, как мы видим, результаты игры и вообще все происходящее на футбольном поле тоже преподносяится как случайность, цепочка совпадений, а не как следствие хорошей или плохой подготовки к матчу очеловеченных зверей. У Виленского и Гамбургера Мишка попадает мячом в медвежонка «по ошибке», у Брежнева невозможность забить гол мотивирована только природными данными слона, который на сопровождающей текст иллюстрации выглядит весьма и весьма крупным. Пренебрежение авторов к технической стороне футбола особенно бросается в глаза на фоне описаний, которых удостаиваются представители других видов спорта: Лягу ш е н к а - р е к о р д с м е н а Уважают все спортсмены:
Л о в к о п р ы г а т ь б е з р а з г о н а – Стиль особый чемпиона. Лягу ш о н о к л ю би т с п о р т . Прыг! И снова взял рекорд!
/429/
Среди редких исключений из анималистической поэзии такого рода – стихотворение Людмилы Татьяничевой «Медведь-футболист»: О н п р и х о д и т и з т а й ги , С н яв у в х о д а с а п о ги , Ч т о б ы с т о р о ж н е у с л ы ш а л С л и ш к о м г р о м к и е ш а ги . Н а м е д в е д е с ви т е р бу р ы й И б е р е т н а н е м х о р о ш . Б о г а т ы р с к о ю ф игу р о й Н а ш т а н ги с т а о н п о х о ж . Н о м е д в е д ь н а ш н е ш т а н ги с т , А з а я д л ы й ф у т б о л и с т ! Мя ч у м и ш к и н е о б ы ч н ы й – Вот такой величины! Может он броском отличным Мя ч д о б р о с и т ь д о л у н ы . Только строго соблюдает О н в с е п р а ви л а иг р ы И о а з а р т о м з а бив а е т Чемпионские голы... В норах спят сурки-засони. Им бы, глупым, поглядеть, К а к в с ю н о ч ь н а с т а д и о н е Т р е н и р у е т с я м е д в е д ь
/430/.
Впрочем, и это исключение скорее подтверждает правило. Увлечение футболом здесь и в самом деле описывается о одобрением («заядлый футболист» ставится в пример «глупым» «суркам-засоням»), а в описании игры как таковой отчетливо слышатся нотки восхищения. Но сама ситуация стихотворения совершенно абсурдна: медведь тренируется на стадионе в полном одиночестве, да еще
234-235
и ночью. В результате все происходящее обессмысливается; ни азарт, ни строгое соблюдение правил, ни умение забивать «чемпионские голы» и делать «отличные броски» не имеют никакого значения, поскольку речь идет об игре, которую и футболом-то сложно назвать. Кажущаяся серьезность стихотворения оборачивается чуть ли не насмешкой над оторванной от реальности и к тому же полузапретной (медведь вынужден прятаться от сторожа) игрой. Серьезное отношение к футболу и в самом делеи вправду нечасто проявлялось в детской поэзии. Даже в тех произведениях для ребят, где об увлечении футболом говорится сочувственно, то и дело проскальзывают иронические нотки. Таково, например, стихотворение Барто «Володя, Вовка, Вова», где тема одержимости футболом доведена до комического предела: Есть паренек молоденький, Ег о з о ву т В о л о д е н ь к о й И называют Вовой. Мальчишка он бедовый, Он мяч гоняет дотемна, А и з о т к р ы т о г о о к н а Р а з д а ю т с я и м е н а : – Володя! Вовка! Вова! – А о н в о т в е т н и с л о в а . – Ку д а т ы д е л с я , н а к о н е ц ? ! И д и о б е д а т ь , с о р в а н е ц ! – К р и ч и т с е р д и т о т ё т к а . А м а т ь в з д ы х а е т к р о т к о , И р а з д а ё т с я с н о в а : – Володя! Вовка! Вова! Ег о з о ву т с о в с е х с т о р о н , Е м у к р и ч а т в о к н о . У В о в к и н е с к о л ь к о и м ё н , Но отвечать не хочет он
П о к а н и н а о д н о ! – Володя! Вовка! Вова! – А о н н е с л ы ш и т з о в а . Н а к о н е ц о б о л ь ш и м т р у д о м , З а з ы в а ю т В о в к у в д о м . Н е у с п е л о н в ы п и т ь ч а й , Кто-то крикнул: – Выручай! Вовка! – крикнул кто-то. – З а щ и щ а й в о р о т а ! Е с л и в д о м е г о з о ву т – Он не слышит зова, А в о д в о р – о н т у т к а к т у т ! Н е п р о ш л о и д ву х м и н у т , Мя ч г о н я е т с н о в а . А и з о т к р ы т о г о о к н а Р а з д а ю т с я и м е н а : – Володя! Вовка! Вова! Володя! Вовка! Вова! А о н в о т в е т н и с л о в а
/ 4 3 1/ .
Или стихотворение Раевского «Наша команда»: У н а о в к о м а н д е иг р о к и Си л ь н ы , в ы н о с л ив ы , л о в к и . Н о в с о с т я з а н ь я х – в о т б е д а ! – К о м а н д у н а ш у б ь ю т в с е г д а . У н а о в к о м а н д е п р а в ы й к р а й Мя ч о м в л а д е е т л о в к о , Но не желает правый край Д р уги м д а в а т ь п а с о в к у ! А в о т в е д е т з а щ и т н и к м я ч , Игрок он знаменитый! Но не найдешь его, хоть плачь,
236-237
Н а л и н ии з а щ и т ы . В к о м а н д е в с е иг р а ю т в р о з ь : В с е м г о л з а би т ь о х о т а ; Н о н и к о м у н е у д а л о с ь Н а п р а ви т ь м я ч в в о р о т а ! А п о ч е м у ? Д а п о т о м у , Что это трудно одному! З а т о п р о т ив н и к и у м н ы , Играют так, как нужно: В з а щ и т е в с е о н и д р у ж н ы И нападают дружно. Мя ч и л е т я т б е з с ч е т а И п р я м о к н а м в в о р о т а !
/432/
В этом стихотворении описание футбольных передряг явно играет вспомогательную роль и служит автору лишь для того, чтобы в очередной раз вбить в голову маленькому читателю нехитрую мысль: только дружный коллектив способен победить соперника, а индивидуалисты, как бы талантливы они ние были («Мячом владеет ловко», «Игрок он знаменитый»), в конечном счетеитоге только вредят окружающим и самим себе. Действительно, в советской поэзии для детей за футболом прочно закрепляется репутация незамысловатой, даже примитивной игры, не требующей особых талантов. Этому во многом способствовала сезонная привязка футбола: устойчиво ассоциируясь о летом как временем каникул, свободы от уроков и школы, он неизбежно противопоставлялся прилежной учебе и примерному поведению. По сути дела, учащийся имел моральное право играть в футбол, только если это не мешало его успеваемости и не шло в ущерб остальным, более важным занятиям. Именно такой образцовый юноша описывается, например, в «Веселом путешествии от А до Я» одного из главных детских поэтов советского времени – Самуила Маршака: Т а к и м и х л о п ц а м и , к а к о н ,
Г о р д и т ь с я м о гу т в ш к о л е : О н и в р а б о т е ч е м п и о н , И в п л я с к е , и в ф у т б о л е . Н е з р я т а к о й ж е у ч е н и к Был первым, кто на свете В просторы космоса проник На корабле-ракете
/433/
Или в книге Николая Корнеева «Случай о Колей Кубышкиным» – : перечисляя спортивные достижения, которыми изобиловали школьные годы героя-летчика, автор словно спохватывается и «оправдывает» увлечения мальчика его высокой успеваемостью и совершенными впоследствии подвигами: – Д е вя т ь л е т т о м у н а з а д О н з а к о н ч и л н а ш у ш к о л у . – Б ы л л ю би т е л е м ф у т б о л а . – Ч е м п и о н о м п о к о н ь к а м , П о п р ы ж к а м , п о г о р о д к а м ! – В б а с к е т б о л иг р а л п р и л и ч н о . – А у ч и л с я ? – Н а « о т л и ч н о » . – О н н а ш г о р о д п р и к р ы в а л ! – О н в А м е р и к е б ы в а л !
/434/
Едва ли не единственный необычный персонаж в галерее образцовых советских мальчиков, о легкостью совмещающих учебу и футбол, – герой уже упомянутого нами выше стихотворения Оратовского «Перед экзаменом»: У т р о з а н и м а е т с я , – Алик занимается. А л и к в ж и з н и п е р в ы й р а з п е р е х о д и т в п я т ы й к л а с с и э к з а м е н ы с д а е т о н в ж и з н и т о ж е п е р в ы й р а з .
238-239
Потому у н и х в д о м у н е т п о к о я н и к о м у . У т р о д н е м с м е н я е т с я , – Алик занимается. Пя т ы й ч а о с и д и т п о д р я д , с т р о ч к и а ж в г л а з а х р ябя т . П о м н и л в с е – и в д р уг о п я т ь позабыл... Д е й с т ви т е л ь н о , очень трудно рассказать и м я с у щ е с т ви т е л ь н о е . О н п р и к р ы л о к н о г а з е т к о й , ч т о б р е бя т н е ви д е т ь в н е м , п о т о м у ч т о м а л о л е т к и мяч гоняют за окном. Ц е л ы й д е н ь в « в о р о т а » б ь ю т мячиком старательно. Повторять мне не дают и м я п р и л а г а т е л ь н о е . ...Наконец, он встал о оглядкой, отогнул газеты край, п о г л я д е л в о к н о у к р а д к о й , бу д т о в п р а в д у н е в з н а ч а й . А х , « Б о б р о в » в е д е т а т а к у. Ой, прорыв! Скорей! Ударь! А й , п р о би л ! . . И в д р уг с р а з м а х у н а з е м ь б р о с и л с я в р а т а р ь , словно чем его сразило... О н л е ж и т. А м я ч л е т и т . Пропустил он мяч, мазила...
К т о ж в в о р о т а х т а к с т о и т ? Е с л и б я с т о я л в в о р о т а х , н и з а ч т о б н е п р о п у с т и л . Е с л и б я с т о я л в в о р о т а х , н а у ч и л б ы я м а з и л . . . Алик снова на тетрадь смотрит нерешительно. З н а ч и т , бу д е м п о в т о р я т ь : и м я с у щ е с т ви т е л ь н о е . . . Н е т, н е л е з е т н и ч е го! С т а л а п а м я т ь у н е г о просто отвратительная. Е с л и б я с т о я л в в о р о т а х , б ы л т о г д а б в о п р о о д р уг о й . . . В о з в р а щ а е т с я о р а б о т ы п а п а – м а с т е р бу р о в о й . В и д и т, А л и к м а е тс я: долго занимается. В х о д и т п а п а в к а би н е т . – Ну , с ы н о к , у с т а л ? – Д а н е т . П р о с т о т а м в ф у т б о л иг р а ю т , п р о с т о м н е о н и м е ш а ю т . . . – З н а е ш ь ч т о , – о т е ц с к а з а л , – т ы , к о н е ч н о , н е у с т а л . Ты лишь пятый час, малыш, з а г р а м м а т и к о й с и д и ш ь . Н о в р а т а р ь у в а о б е з р у к и й , пропускает все мячи. Преподай-ка им науку и иг р а т ь и х п о д у ч и . . . П а п у с л у ш а ю т м и н и с т р ы , каждый о ним считается. П о т о м у д о в о л ь н о б ы с т р о
240-241
Алик соглашается. – Я и д у иг р а т ь в ф у т б о л . Укажи-ка тут глагол!.. Через чао домой пришел, красен, перемазан. П р и н я л д у ш и с е л з а с т о л , и л ю бу ю ф р а з у р а з би р а т ь с т а л с р а з у . Папа улыбается, Алик занимается. Мальчик к папе подошел, поглядел внимательно: – Я н е д у м а л , ч т о ф у т б о л – п о м о щ ь д л я г р а м м а т и к и
/435/.
На общем фоне сусальной советской поэзии для детей стихотворение Оратовского, открыто говорящее о пользе футбола, намекающее на официальное признание этой пользы (совет поиграть Алику дает папа, которого «слушают министры») и чуть ли не уравнивающее его со школьными занятиями (футбол оказывается «помощью для грамматики») выглядит необычным, почти крамольным. Но так ли это? На самом деле никакого равенства между игрой в футбол и учебой в стихотворении нет – автор строго разграничивает их, буквально реализуя пословицу «делу время, потехе час»: Алик приходит домой ровно «через час» игры в мяч и вновь приступает к урокам. Право играть в футбол мальчик получает благодаря своей дисциплинированности и послушанию: он несколько часов героически борется о искушением выйти во двор к ребятам, позволяя себе только раз «украдкой» выглянуть в окно, и присоединяется к ним лишь о разрешения отца / 4 3 6 / . Основная же мотивировка «футбольного» перерыва – не столько стремление «преподать науку» неумелым игрокам, сколько необходимость соблюдения баланса между умственной деятельностью и отдыхом. Именно о этой целью в текст вводятся регулярные указания на длительность вре-
мени, проведенного Аликом за тетрадками («утро занимается», «утро днем сменяется», «долго занимается», «пятый чао сидит подряд», «пятый час, малыш// / За грамматикой сидишь» / 4 3 7 / ) и на симптомы усталости («строчки аж в глазах рябят», «Алик мается», «не лезет ничего – —// / Стала память у него// / Просто отвратительная»). По сути дела, основное содержание стихотворения Оратовского – не футбол и любовь к нему, а нечто гораздо более прозаическое: режим дня и его правильная организация, поиск оптимального соотношения между трудом и отдыхом. В финале это соотношение четко определяется: футбол вторичен, он – лишь «помощь для грамматики». Следует, впрочем, отметить, что стихотворение «Перед экзаменом» все равно оказывается исключением из множества текстов такого рода: в них преступный футбол предстает не «помощью» для грамматики, а ее врагом. В самом деле, в большинстве детских стихотворений увлечение футболом и хорошие оценки взаимоисключали друг друга, и футбол, соответственно, изображался как опасный соблазн. Таково, например, нравоучительное стихотворение Андрея Царева «Кончил дело гуляй смело»: За окном так много света. М а н и т ул и ц а, з о в е т... В о н л уж а й к а з е л е н е е т, П ы ш н о яб л о н я ц в е т е т . Х о р о ш о б с е й ч а о о с т а ви т ь С т о л , ч е р н и л а и т е т р а д ь И о р е бя т а м и - д р у ж к а м и Мя ч ф у т б о л ь н ы й п о г о н я т ь , П о р е з ви т ь с я , п о р а з м я т ь с я , В н е б о з м е я з а п у с т и т ь . . . Х о р о ш о ! А к а к з а д а ч и ? Надо прежде их решить. Н е с т у ч и в о к н о , б е р е з к а , Н е з о ви м е н я в л е с о к , Н е п о й д у гу л я т ь , п о к у д а
242-243
Я н е в ы у ч у у р о к !
/438/
Но, разумеется, не всем персонажам советской детской поэзии удавалось быть такими же сознательными и стойкими – и тогда увлечение футболом приводило к весьма неприятным последствиям. Вот, например, стихотворение Марка Сергеева «Сережин год»: О н в с е н т яб р е иг р а л в ф у т б о л И , ц е л ы й д е н ь г о н яя м я ч , О н н и м и н у т ы н е н а ш е л Д л я у п р а ж н е н и й и з а д а ч . О н в д е к а б р е ш в ы р я л с н е ж к и , Ч е р т и л к о н ь к а м и с и н и й л е д , А в п я т о м « Б » у ч е н и к и П о в с е м п р е д м е т а м ш л и в п е р е д . Н о к н иги з а б ы в а л С е р г е й , И г р а я н а к а т к е в х о к к е й . Зато, когда июль настал И , с д а в э к з а м е н ы в е с н о й , В ф у т б о л н а у л и ц е иг р а л Не пятый «Б», а «Б» шестой, Когда мальчишки-сорванцы Пу с к а л и з м е я в н е б е с а , Когда заядлые пловцы Ку п а л и с ь в д е н ь п о т р и ч а с а , К о г д а н а б е р е гу р е к и У л о в а ж д а л и р ы б а к и , – Пришлось Сереже день-деньской, З а б ы в о р ы б а х и к р ю ч к а х , Г л я д е т ь н а у л и ц у о т о с к о й , Си д е т ь о у ч е б н и к о м в р у к а х . А в ж а р к о м а вгу с т е С е р г е й Сдавал экзамены опять, Чтобы догнать своих друзей,
Ч т о б в т о р о г о д н и к о м н е с т а т ь . И твердо помнит он сейчас: Учебе – день, забавам – чао
/439/.
Игра в футбол, как выясняется, разрешена – но лишь в умеренных количествах (а не «целый день») и в строго определенный период времени между экзаменами и началом учебного года (в июле и августе). Если же увлечение футболом переносится на школьную пору, то злосчастного футболиста почти о неизбежностью ждут неприятности. Конечно, не всегда столь катастрофические, как угроза остаться на второй год, — обычно речь идет просто о снижении успеваемости: Г о в о р и л и п р о В а н ю ш у м ы Всегда, Ч т о о т л и ч н и к о м н е бу д е т Ни к о г д а . Ч т о у ч и т ь у р о к и В а н е , Видно, лень, Ч т о иг р а е т В а н я в м я ч и к Целый день
/440/.
То же самое происходит и о героем стихотворения Барто «Сережа учит уроки» – он хоть и не становится второгодником, но, постоянно отвлекаясь, не успевает сделать домашнее задание: С е р е ж а в з я л с в о ю т е т р а д ь – Решил учить уроки: Озера начал повторять И г о р ы н а в о с т о к е . Н о т у т к а к ра з п р и ш е л м о н т е р. Сережа начал разговор О п р о б к а х , о п р о в о д к е . Ч е р е з м и н у т у з н а л м о н т е р , Как нужно прыгать о лодки,
244-245
И ч т о С е р е ж е д е с я т ь л е т , И ч т о в д у ш е о н л е т ч и к . Н о в о т у ж е з а ж е г с я с в е т И заработал счетчик. С е р е ж а в з я л с в о ю т е т р а д ь – Решил учить уроки: Озера начал повторять И г о р ы н а в о с т о к е . Н о в д р уг уви д е л о н в о к н о , Ч т о д в о р с у х о й и ч и с т ы й , Ч т о д о ж д и к к о н ч и л с я д а в н о И в ы ш л и ф у т б о л и с т ы . Он отложил свою тетрадь. О з е р а м о гу т п о д о ж д а т ь . Он был, конечно, вратарем, Пришел домой не скоро, Часам примерно к четырем Он вспомнил про озера. О н в з я л о п я т ь с в о ю т е т р а д ь – Решил учить уроки: Озера начал повторять И г о р ы н а в о с т о к е . Н о т у т А л е ш а, м л а д ш и й б рат, Сл о м а л С е р е ж и н са м о к ат. Пришлось чинить два колеса На этом самокате. О н о н и м в о з и л с я п о л ч а с а И п о к а т а л с я к с т а т и . Н о в о т С е р е ж и н а т е т р а д ь В десятый раз открыта.
– К а к м н о г о с т а л и з а д а в а т ь ! – В д р уг о н с к а з а л с е р д и т о . Си ж у н а д к н и ж к о й д о с и х п о р И в с е н е в ы у ч и л о з е р
/ 4 4 1/ .
Отметим, что во всех трех последних процитированных нами стихотворениях футбол не имеет какой-либо самостоятельной ценности. Он упоминается в числе других многочисленных занятий (от пускания воздушного змея до разговора о монтером о пробках) и, судя по всему, не является серьезным увлечением для мальчиков – скорее, это просто способ отвлечься от надоевших уроков. Вернее, лишь один из способов — – и в этом смысле симптоматично то, насколько незначительное место, которое уделяет футболу Маршак в своей «Считалке», геройем которой — тоже являетсянерадивый ученик: В нашем классе Н е т л е н т я е в , – Только Вася Ни к о л а е в . О н п р и х о д и т н а у р о к , Зас ы п а е т, к а к с у р о к. Лодырь, Лодырь, Лежебока, Проворонил Т р и у р о к а , На четвертый Опоздал, Пя т ы й Где-то пропадал, На шестом Мешал Учиться, На седьмом Ходил Лечиться, Н а в о с ь м о м И г р а л в ф у т б о л ,
246-247
Н а д е вя т ы й Не пришел. На десятом Корчил рожи, На четырнадцатом Тоже, На двадцатом Видел сон, На тридцатом Выгнан Вон
/442/.
А в стихотворении «Что такое год», представляющем собой обращенный к второгоднику монолог героя-рассказчика, Маршак вырабатывает оптимальную, на его взгляд, формулу соотношения между учебой и увлечением футболом: Был ты вчера на футболе, Славное дело – футбол, Е с л и ф у т б о л ь н о е п о л е Н е о т бив а е т о т ш к о л . Можешь болеть З а « Ди н а м о » Иль за «Торпедо» Болей, Но поболей за программу Школы советской своей! Е с л и , н е с д е л а в р а б о т ы , З а в т р а п о л у ч и ш ь к о л , – З н ач и т, В с в о и ж е в о р о т а С т р е с к о м Забьешь ты гол!
/443/
Разговор о футболе начинается вроде бы вполне доброжелательно, а эпитет «славное» даже позволяет надеяться на то, что автор проявит к главному увлечению советских школьников нестандартное
отношение. Надежды, впрочем, не сбываются – в следующей же строфе дружеская интонация сменяется назидательной, а футбол неожиданно становится метафорой успеваемости. Выясняется, что к самой игре герой-рассказчик не проявляет никакого интереса, о подчеркнутым безразличием говоря о разных командах. Переход от сочувствия к равнодушию маркирован не только интонационно, но и графически (в «сочувственном» катрене каждый стих записан отдельной строкой, следующие две строфы записаны столбиком), и ритмически (в третьей, кульминационной строфе, где речь идет об условном «голе», во втором и четвертом стихах пропущено по одному слогу). Соотношение между реальной игрой и условным «матчем за успеваемость» тоже красноречиво свидетельствует о безразличии к футболу: в первом случае второгодник лишь пассивно наблюдает за футболом («бывает» на нем, «болеет» за определенную команду), во втором случае одновременно выступает в роли болельщика (за «программу») и в активной роли игрока («забивает гол»). Использование футбола в качестве метафоры борьбы за оценки, подающееся как остроумная шутка, на самом деле таковой не является – по сути дела, Маршак незаметно приравнивает интересную игру к противоположной ей стихии скучного / 4 4 4 / , растворяет ее в этой стихии и тем самым обессмысливает ее. Примерно то же самое происходит о футболом и в другом произведении Маршака, а именно в одном из эпизодов «Веселого путешествия от А до Я». Правда, здесь автор использует несколько иные методы: Ф а н ф а р ы с л ы ш а т с я в д а л и : Н а п р и с т а н и у м о л а Наш пароход встречать пришли Л ю би т е л и ф у т б о л а . К о м а н д ы д ву х в о е н н ы х ш к о л И г р а т ь п р и е х а л и в ф у т б о л . Идем смотреть на этот матч. Сув о р о в ц ы о н а л е т а , О т к р ы в иг р у , з а би л и м я ч Н а х и м о в ц а м в в о р о т а .
248-249
И х о р о ш о , ч т о н е в с в о и ! . . Н о с л ы ш е н г р о з н ы й с ви с т с у д ь и . Су д ь я з о в е т к п о р я д к у Фу т б о л ь н у ю п л о щ а д к у . И г р а г о р я ч а я ф у т б о л ! Д л я у р а в н е н ь я с ч е т а Н а х и м о в ц ы з а би л и г о л Сув о р о в ц а м в в о р о т а . Е щ е н е к о н ч е н а иг р а , А н а м гу д о к и з г а в а н и Н а п о м и н а е т, ч то п о ра О п я т ь п у с т и т ь с я в п л а в а н ь е
/445/.
В очередной раз используемая рифма «школ – футбол» уже не предвещает ничего хорошего; худшие ожидания и оправдываются. Ни кажущаяся подробность описания, ни нагнетаемые эффекты (восклицания, эпитеты «грозный» и «горячий») не помогают скучному и схематичному действу, описываемому Маршаком,, превратиться во сколько-либо занимательное зрелищеМаршаком: две команды, как по заказу, симметрично забивают друг другу по одному голу. Безразличие к футболу как таковому здесь еще заметнее, чем в цитируемом выше стихотворении: чего стоит одна только ремарка автора «И хорошо, что не в свои!..», ничем не объясняемая и не мотивируемая, или то обстоятельство, что описание матча внезапно обрывается на самом интересном моменте. Да и эпитет «горячая» употреблен явно не к месту: ничто не свидетельствует о том, что матч был действительно «горячим». Тем очевиднее становится основная идея фрагмента – это тот самый «порядок», к которому призывает судья, но порядок, доведенный до крайности, до логического предела. «Идеальный» футбол по Маршаку – футбол, в котором господствует принцип «уравненья счета» (не для того ли, чтобы сохранить царящую на поле симметрию, Маршак так резко обрывает описание матча?), то есть игра, окончательно утратившая свой смысл. Само слово «порядок» здесь симптоматично – именно идея поряд-
ка, господствовавшая в официальной детской поэзии, способствовала закреплению за футболом сомнительной репутации. Футбол порицался не только как помеха хорошей учебе, но и как хулиганская игра, неизменно сопровождающаяся шумом, криками, выбиванием оконных стекол и драками. Эта репутация закрепляется за игрой в футбол изначально и, несомненно, берет истоки в «футбольной» поэзии 1910 – -х – 1920-х годовг. – о той лишь разницей, что акцент смещается о вреда, который игроки причиняют себе, на вред, причиняемый ими окружающим. Тема футбольного травматизма тоже возникает в детской советской поэзии, хотя далеко не так часто, как во взрослой. В частности, печальные последствия игры в футбол изображаются в «поучительном рассказе для шалунов» Михаила Соловьева под названием «Гриша и Тиша два проказника»: – Н е с ы г р а т ь - л и в м я ч ф у т б о л ь н ы й , – З д е с ь в г о с т и н о й т а к п р ив о л ь н о . И п о ш е л в о к р уг с о д о м : В с е в г о с т и н о й к в е р х у д н о м . В о т к а р т и н а Г р и ш у – х л о п . В с и н я к а х у Г р и ш и л о б . Ну а Ти ш а , – ч т о з а ви д , – Б е з з уб о в и н о о р а з би т . . . Д а , в ф у т б о л е Ти ш а – с п е ц . В д р уг б е ж и т н а ш у м о т е ц : Ту т з а в с е д о с т а л о с ь и м – Была трепка обоим...
/446/
Во многих других детских произведениях о футболе серьезность травм нередко преуменьшалась. Так, в стихотворении Барто «Володя болен» недомогание героя, не встающего о постели четвертый (!) день, названо «неопасным»: О н н е о п а с н о б о л е н , Н о в с т а т ь н е л ь з я – х о т ь п л а ч ь ! Он на футбольном поле У п а л , г о н яя м я ч
/447/.
Это преуменьшение, по-видимому, было вызвано о одной стороны
250-251
нежеланием пугать маленького читателя, а о другой – тем, что в детских стихотворениях о футболе гораздо больше внимания уделялось беспокойству, которое по вине юных любителей этой игры испытывали взрослые. В подавляющем большинстве случаев футбол изображался как более или менее мелкое хулиганство: Э т о к т о р а з би л м я ч о м Ч а ш к у н а бу ф е т е ? П е т я б ы л т у т н и п р и ч е м , А п о п а л о П е т е
/448/.
Или: К а к в о ж а т ы й , т е т я П о л я Р а з би р а е т в с е д е л а : Подрались мы на футболе, Т е т я П о л я р а з н я л а
/449/.
Нарушением порядка в детских стихах часто оборачивалось и простое пребывание на стадионе во время матча: Б ы л и в п р а з д н и к В а с я о К о л е й Вместе о папой На футболе. Т о л ь к о вв е р х В з м е т н у л с я м я ч , Пео за ним П о м ч а л с я в с к а ч ь , Г о н и т п р я м о ч е р е з п о л е – П о л у ч а й т е , В а с я о К о л е й ! С э т и х п о р н а с т а д и о н Вход собакам воспрещен
/450/.
«Во всей красе» мальчишеский футбол показан, в частности, в книге страстного поклонника этой игры Михаила Дудина «Веселый двор»:
С о х н у т п а п и н ы р уб а ш к и , М а м и н ш а р ф и к г о л уб о й . . . З а ш ив а е т с я ф у р а ж к а С с е н о м , п а к л е й и т р у х о й . Св е т и т с о л н ц е . Д е н ь г о р я ч . Над бельем летает мяч. П р о б е ж а в ш и р о к и й д в о р , Б о р я п р ы г н у л н а з а б о р . Очень скучно стало Боре В в е р х н о г а м и н а з а б о р е . Ши р о к и в с а р а е д в е р и , Р а с к р ы в а е т с я с а р а й . . . К а п и т а н р е бя т п р о в е р и л , Дал команд у: «Начинай!» Т р и с ви с т к а . М е л ь к а н ь е н о г . П о л е т е л в в о р о т а С та р ы й ва л я н ы й с а п о г, И заплакал кто-то. П о д н я л с я т а к о й с о д о м , Ч т о п р о с н у л с я у п р а в д о м . П р я м о о к о й к и н а б а л к о н Неодетый вышел он. С т р а ш н ы й д я д я у п р а в д о м В с е м р е бя т а м б ы л з н а к о м : Разбежалась детвора По квартирам со двора
/ 4 5 1/ .
Воцарившаяся в результате тишина, впрочем, не устраивает ребят, и они идут жаловаться председателю райсовета: М ы е м у с к а з а л и : « Дя д я , О ч е н ь с к у ч н о м ы ж ив е м » . М ы е м у с к а з а л и : « Дя д я , Наш сердитый управдом Н а м иг р а т ь н е р а з р е ш а е т ,
252-253
Гонит о нашего двора, В с е иг р у ш к и о т би р а е т , – Недовольна детвора»
/452/.
Благодаря вмешательству управдома двор совершенно преображается – его старательно чистят, выметают, разбивают цветники. Непослушные дети, в свою очередь, моментально превращаются в образцовых пионеров и досуг проводят соответствующим образом («Мы в хасановцев играем,// / Водим танки за сарай...// / Мы в саду читаем книжки,// / Мы танцуем и поем» / 4 5 3 / ). Нетрудно догадаться, что футбол изгоняется из этого миниатюрного пионерского рая и заменяется регулярной зарядкой: Р а н о у т р о м п о п о р я д к у М ы в ы х о д и м н а з а р я д к у, Т о л ь к о г а л с т у к и п о д р я д Красным пламенем горят
/454/.
И здесь ключевое слово – «порядок», противопоставленное «содому», устойчиво (не только у Дудина, но и, например, у Соловьева) ассоциирующемуся о футболом. Вернее, даже не слово «порядок», а корень «ряд», встречающийся в трех находящихся в сильной позиции (на концах строк) словах («порядку» – «зарядку» – «подряд») и эхом отдающийся в слове «горят». Естественное неравенство, предполагаемое футболом (капитан команды, защитники, нападающие), уступает место единообразию, индивидуальностьи стирается: в строфе, описывающей зарядку, нет отдельных лиц и вообще нет лиц – лишь монотонный ряд красных галстуков. Более того, замещение футбола зарядкой преподносится и как переход от сферы «низкого», неприглядного быта (фуражка, набитая «сеном, паклей и трухой» и зашитая; ворота сарая; используемый в качестве мяча валенок) / 4 5 5 / к сфере чистой идеологии: использование «пламени» в качестве метафоры красного цвета условно дематериализует пионерские галстуки. Футбол, таким образом, оказывается не только шумной и хулиганской, но еще и неприглядной, некрасивой, неказистой игрой (это, кстати, тоже общее у детских и взрослых советских стихотворений, в которых, как мы помним, футбол такжетоже нередко противопоставлялся более выразительным и изящным видам спорта).
Весьма низкую оценку футбол получал не только по эстетической, но и по этической шкале. Например, в стихотворении Андрея Иванова «Не шумите»: Н ы н ч е о с а м о г о у т р а У д е т е й и д е т иг р а . Н о иг р о ю н е д о в о л ь н а С о н я с т а р ш е к л а с с н и ц а . — Ну , д о в о л ь н о в а м , д о в о л ь н о ! Т о б о р о т ь с я с х в а т я т с я , То с т р е л я ют, то за п е л и, То начнут кричать ура. О й , к а к в ы м н е н а д о е л и , Ш л и б ы , д е т и , с о д в о р а ! Разыгралась детвора, Н е у х о д и т с о д в о р а . П р я н у л м я ч ф у т б о л ь н ы й вв ы с ь . В д р уг с т у д е н т п о д х о д и т , Ми т я : — Э й , р е бя т а , н е ш у м и т е , В ы б с е г о д н я р а з о ш л и с ь ! Мать пришла о ночной работы, М а м е х о ч е т с я в з д р е м н у т ь . Ш л и б , р е бя т а , з а в о р о т а , Д а л и б ы м а м е о т д о х н у т ь ! П е р е с т а л и в м иг б о р о т ь с я , Попритихла детвора, Т о л ь к о ш е п о т р а з д а е т с я , – Все уходят со двора
/456/.
Футбол здесь перечислен в числе прочих детских игр и шалостей («То бороться схватятся,// / То стреляют, то запели,// / То начнут кричать ура»). Но если последние не влекут за собой сколько-либо значимых последствий (разве что раздражают старшеклассни-
254-255
цу Соню, к словам которой, впрочем, никто особо не прислушивается), то в момент появления «футбольного мяча» тон стихотворения меняется о иронического на серьезный и назидательный, а вполне невинное баловство перестает быть таковым. Причем автор настойчиво (посредством троекратного повтора слов «мать» – «мама» – «мама») подчеркивает, что речь идет не об абстрактной уставшей женщине, а о маме – обращение к сокровенным чувствам читателя словно призвано окончательно дискредитировать футбол в его глазах. До своего логического предела тема «аморальности» футбола доводится в стихотворении Сергея Михалкова «Булка»: Т р и п а р е н ь к а п о п е р е у л к у , И г р а я бу д т о б ы в ф у т б о л , Ту д а - с ю д а г о н я л и бу л к у И з а бив а л и е ю г о л . Шел мимо незнакомый дядя, О с т а н о ви л с я и в з д о х н у л И , н а р е бя т п о ч т и н е г л я д я , К т о й бу л к е р у к у п р о т я н у л . П о т о м , н а с у п ив ш и с ь с е р д и т о , О н д о л г о п ы л ь о н е е с д ув а л И в д р уг с п о к о й н о и о т к р ы т о П р и в с е х е е п о ц е л о в а л . — В ы к т о т а к о й ? — с п р о с и л и д е т и , З а б ы в н а в р е м я п р о ф у т б о л . — Я пекарь! – человек ответил И о бу л к о й м е д л е н н о у ш е л . И это слово пахло хлебом И той особой теплотой, Которой налиты под небом М о р я п ш е н и ц ы з о л о т о й
/4 57/.
Футбол здесь противопоставляется не только моральным ценностям и основам жизни, но и жизни как таковой – достаточно сопо-
ставить апеллирующее ко всем пяти человеческим чувствам описание пшеничных полей в финале стихотворения и краткие указания на неприглядность импровизированного футбольного поля (которыеуказания сводятся к словам «переулок» и «пыль»). К тому же, игру в футбол в «Булке» трудно назвать развлечением, веселым времяпрепровождением – в тексте нет ни слова об эмоциях, которые испытывают легкомысленные игроки, в то время как портрет и монолог пекаря сопровождаются развертыванием целого спектра эмоций. Тут и грусть, и негодование, и душевное тепло, и чувство собственного достоинства / 4 5 8 / . В предпоследней строфе футбол и вовсе «забывается», а вслед за ним, в последней строфе, исчезаюет любители бессмысленной и пустой – согласно Михалкову – игры. Своеобразную квинтэссенцию всех мотивов, связанных о футболом в советской детской поэзии, представляет собой стихотворение Евгения Шварца «До чего довел человека футбол»: Был Васька Орлов В е с е л и з д о р о в , У ч и л с я в Л е н и н г р а д е , С о с т о я л в о т р я д е . . . А т е п е р ь г д е т ы , В а с я ? Ни в о т р я д е н и в к л а с с е ! Эх, футбол, футбол, До чего ты человека довел! Что такое футбольный матч? Г о н я ю т р е бя т а м я ч , И з с и л в ы бив а ю т с я , П ó т о м о б л ив а ю т с я , Г л я д я т д р уг н а д р уг а в р а г а м и , Ляг а ю т д р уг д р уг а н о г а м и , Б о д а ю т с я г о л о в о й – С р а з у ви д н о н а р о д д е л о в о й ! А в с я - т о и х р а б о т а : З а г н а т ь м я ч и к в в о р о т а . У ви д а л О р л о в – и п о гиб , К м е с т у т а к и п р и л и п ,
256-257
П р о с т о я л ч е т ы р е ч а с а – «В от, го в о р и т, ч уд еса! Б р о ш у о т р я д и ш к о л у , Б у д у у ч и т ь с я ф у т б о л у » . На футбольной площадке Натер он себе пятки, С ы г р а л д в е с т и т а й м о в п о д р я д , Позабыл пионерский отряд. З о в е т В а с ь к у в о ж а т ы й : Т ы, го в о р и т, ра б от н и к сл а б о ват ы й, Т ы у н а о н е п и о н е р , а г о л к и п е р . Ту т о н В а с ь к у и з о т р я д а и в ы п е р . Р а б о т а е т В а с ь к а о у т р а . В ш к о л у е м у п о р а , А о н д а в а й у п р а ж н я т ь с я – За куцым котом гоняться. П р ы га е т кот, к а к м я ч, Н о с и т с я п о к о м н а т е в с к а ч ь , А В а с ь к а е г о бу ц е й – Прыгай повыше куцый! Си д и т В а с ь к а в ш к о л е , А д у м а е т о ф у т б о л е . Сосед шевелит мозгами, А В а с ь к а О р л о в н о г а м и . В г о л о в е у н е г о е р у н д а : Х а вб е к и д а ф о р в а р д а . П о у л и ц е м о с т о в о й Васька шлем гоняет свой. Л ю д и с п о т ы к а ю т с я , Л о ш а д и б р ы к а ю т с я . У г о д и л н о г о й в с т е к л о – В с ю ви т р и н у р а з н е с л о . Ходит Васька невеселый, В ы г н а л и е г о и з ш к о л ы .
Ш л я л с я о н б е з д е л а , Пока не надоело. П р и ш е л н а би р ж у т р у д а – Н е б е р у т е г о н и к у д а . Д а л и В а с ь к е д в е а н к е т ы , Написал он все ответы, У к а з а л : с п е ц и а л и с т – З н а м е н и т ы й фу т б ол и с т. П о с м о т р е л т о в а р и щ в к е п к е , – У т е бя , б р а т , н о ги к р е п к и , В о с та л ь н о м т ы сл а б о ват, С а м , т о в а р и щ , ви н о в а т . . .
/459/
Логично предположить, что слово «человек», вынесенное в заглавие стихотворения и повторенное в последней строке первой строфы, использовано Шварцем в том его условно-ироническом значении, в каком оно традиционно возникало в разного рода нравоучительной литературе, – когда речь шла о плохом поведении, неуспеваемости и т.п. В стихотворении Шварца и вправду затронуты все эти проблемы – именно футбол способствует тому, что Васька все больше отклоняется от идеала советского школьника и пионера. Сначала его исключают из отряда, затем из школы, финальной же степенью падения оказывается его неспособность стать полноценным членом трудового коллектива. Соответствующим образом изображена и игра в футбол – увиденная через остранение, она сводится к набору примитивных хулиганских действий («Глядят друг на друга врагами,// / Лягают друг друга ногами,// / Бодаются головой»), бессмысленность которых («А всято их работа:// / Загнать мячик в ворота»), хоть и замаскирована громкими, «красивыми» словами: «голкипер», «хавбеки да форварда». Несколько даже необычно выглядит сосредоточенность автора на физиологическом аспекте футбола – едва ли не в каждой строфе сообщается о «натертых пятках» и неловких движениях Васьки, о том, как он шевелит своими «крепкими ногами» и пинает ими кота. Это и отличает стихотворение Шварца от множества других детских футбольных стихотворений – как правило, схематичных, скупых на подробности и не привлекающвших внимание чи-
258-259
тателя к тонкостям футбольной «механики». А значит, можно предположить, что за привычным осуждением хулиганской и отвлекающей от уроков игры стоит и второй смысловой план. И ключ к нему вновь дает название стихотворения – ведь слово «человек» может быть понято и в строго биологическом смысле. Действительно, сюжет стихотворения – не только история деградации Васьки Орлова как ученика и пионера, но, по сути, история его общей – можно сказать, видовой – деградации как биопсихосоциального существа. Уже во второй строфе стихотворения, где описывается футбольный матч, размывается граница между человеческим и животным мирами. «Гоняют», «из сил выбиваются», «потом обливаются», «глядят ... врагами» – в этих действиях нет ничего специфически человеческого, а глаголы «лягают» и «бодаются» намекают на окончательное «расчеловечивание» игроков. Тот же путь проходит и Васька Орлов / 4 6 0 / – увлекшись футболом, он утрачивает способность к интеллектуальной деятельности («Сосед шевелит мозгами,// / А Васька Орлов ногами») и отрывается от человеческого коллектива («позабыл пионерский отряд»). Зато повышенное внимание уделено его взаимоотношениям о животным миром – на улице Васька мешает не только людям, но и лошадям, дома гоняется за своим котом, да еще и о поистине звериной жестокостью избивает его буцей. Десоциализацией, впрочем, дело не ограничивается – игра в футбол фактически перестраивает и Васькин организм, что проявляется как в его раскоординированных движениях во время импровизированной уличной тренировки, так и в чрезмерной развитости его нижних конечностей – мотив, о котором уже шла речь выше. В финале «товарищ в кепке» едва ли не открыто говорит об «обратной эволюции» Васьки Орлова, превратившегося из обычного «веселого и здорового» ленинградского мальчика в непонятное существо, утратившее большинство человеческих навыков («в остальном ты слабоват») и характеризующееся только «крепостью ног». Не исключено, что в 1926 году, на волне интереса к улучшению человеческой породы и к соответствующим экспериментам в различных областях науки, скрытый смысл стихотворения Шварца был более очевиден / 4 6 1 / и считывался гораздо легче. Как бы то ни было, вызванная футбольным увлечением изоляция Васьки Орлова, его отрыв от коллектива вполне вписываются – сколь бы странным это ни показалось – в общую тенденцию к изображе-
нию футбола как повседневной, будничной игры, занятия для обычных и ничем не примечательных детей. Возможностей переломить этот стереотип и посмотреть на игру в футбол под другим углом у советской детской поэзии было, как нам представляется, три. Первая возможность – бытописательская: увидеть в футболе не примитивную игру в мяч, а нечто большее, сосредоточиться на футбольном быте в различных его аспектах – техническом, психологическом, речевом и т.д. Ведь именно динамизм и сравнительная новизна футбола могли бы, по сути, сделать его идеальной темой новой детской поэзии, которую Тынянов в посвященной Чуковскому статье характеризовал следующим образом: «Лилипутская поэзия» дореволюционных лет «о однообразными прогулками героев, о их упорядоченными играми, о рассказом о них в правильных хореях и ямбах вдруг была сменена. Появилась детская поэзия, и это было настоящим событием. Быстрый стих, смена метров, врывающаяся песня, припев – таковы были новые звуки.... Книги открылись для изображения улиц, движения, приключений, характеров.... Стих стал так гибок, что вдруг стали возможны передача и закрепление впервые подмеченных разговорных интонаций, стих стал просторен» / 4 6 2 / . Вторая возможность – , в полной мере реализовавшаяся во взрослой «футбольной» поэзии в 1920 – -е – 1930-е годы, — идеологическая: спроецировать на футбольную тему социально-политические схемы и процессы, дать ей идейную подсветку. Третья возможность – игровая: обнаружить магию футбола, выявить его волшебный потенциал. Эта возможность не без успеха нащупывалась в детской прозе – таково, например, пространное описание необычного футбольного матча в «Старике Хоттабыче» Лазаря Лагина. Описывая чудеса, совершаемые Хоттабычем по ходу игры – внезапное появление на поле «двадцати двух ярко раскрашенных в цвета радуги мячей, изготовленных из превосходного сафьяна» / 4 6 3 / , сдвиг штанги ворот «сантиметров на пятьдесят в сторону» / 4 6 4 / и внезапное заболевание целой команды корью – автор в то же время вскрывает магическую природу футбола как такового. Матч на «изумрудно-зеленом поле» / 4 6 5 / , приковывающем взоры десятков тысяч человек, сам по себе оказывается чудом – не случайно слова Вольки, перед игрой предлагающего болельщикам билеты, открыто названы «магическими» / 4 6 6 / .
260-261
Увы, ни одна из этих возможностей не была использована в советской детской поэзии. Ни бытописательская – футбол в изображении большинства авторов выглядел примитивной, скучной игрой, сводившейся к бестолковой беготне за мячом; язык детского футбола оставался за рамками поэзии, а динамизм самой игры не оказал на нее какого-либо ритмического или синтаксического воздействия. Ни идеологическая – детская футбольная поэзия на протяжении нескольких десятков лет не выходила за границы штампов, преодоленных во взрослой футбольной поэзии уже к концу 1920-х годовг.; единственное, что сколько-либо сближало ее о идеологией, – осуждение футбола как увлечения, негативно сказывавшегося на моральном здоровье советских пионеров. Ни игровая – едва ли не единственное стихотворение, отчасти намекающее на волшебную притягательность футбола, – это стихотворение Шварца, в котором Васька Орлов называет происходящее на футбольном поле «чудесами». Результатом, как нетрудно догадаться, стал все усиливающийся разрыв детской футбольной поэзии о реальностью. Футболу, этому «повальному увлечению» / 4 6 7 / советских мальчишек, бывшему для них, по формуле Никиты Симоняна, чем-то «естественным, как дыхание» / 4 6 8 / , в поэзии отводилось весьма скромное место. О том, что значил футбол для многих поколений мальчиков, современному читателю тогдашней детской поэзии порой приходится догадываться буквально по одной-двум строкам. Так, для Алеши из стихотворения Барто «Сила воли» отказ от футбола является поистине героическим поступком («Может, целый день молчать?// / Может, лечь на голый пол?// / Перестать играть в футбол?» / 4 6 9 / ), как и для расхрабрившегося первоклассника из стихотворения Михалкова «Прививка»: Е с л и т о л ь к о к т о б ы з н а л б ы , Ч т о би л е т ы н а ф у т б о л Я охотно променял бы На добавочный укол!
.. /470 /
Отклонение от стереотипа «обычного мальчика», гармонично совмещающего увлечение футболом о другими занятиями и интересами / 4 7 1 / , возможно было только в отрицательную сторону и никогда – в положительную. Образ сверходаренного,
гениального ребенка-игрока, столь распространенный в мемуарах футболистов / 4 7 2 / , так и не возник в советской детской поэзии, на протяжении нескольких десятилетий нетерпеливо отмахивавшейся от «хулиганского» вида спорта и сводившей его к стереотипу – вплоть до постсоветской эпохи:
ФУТБОЛ Сказала тетя: – Ф И , ф у т б о л ! – Сказала мама: – Ф У , ф у т б о л ! – Сестра сказала: – Н У , ф у т б о л . . . А я о т в е т и л : – ВО, футбол!
/473 /
В чем главная причина этой нереализованности футбольной темы в детской поэзии? Вот в чем: игра детей в футбол означает празднование мальчишеского как такового, погружение без остатка в мальчишеский мир и отрыв от навязанных взрослыми норм. Детская же советская поэзия после требовала от ребенка, чтобы он «воспитывался и перевоспитывался», в идеале – чтобы каждый его шаг был ей подконтролен. Ведь детские поэты всюду, во всех мелочах детской жизни брались указывать и ограждать – на этом пути футбол мог быть только досадной помехой или даже больше – грозящей опасностью («содомом»). Рассказывают, что на участок А. Барто в «Заветах Ильича» порой залетал пущенный каким-нибудь юным футболистом мяч, и тогда она на весь поселок материла ребят о крыльца – футбол мешал ей работать, писать детские стихи. Вряд ли этот анекдот – ложь / 4 7 4 / , но в нем точно – намек: советская детская поэзия обесценивает футбол, потому что он ей органически враждебен, он по ту сторону баррикад в борьбе за ребенка. Ведь в дворовом футболе в высшей степени выражается то, что детская поэзия всегда пыталась взять под свой ограничительный контроль, – а именно мальчишеская свобода. Свобода в том числе и от самой детской поэзии.
262-263
стихи русских и советских поэтов о футболе (1910-1950)
264-265
с а ш а
ч ё р н ы й
с к в оз н о й
в е т е р
1910 Старый спортсмен « Н е л ь з я т е р я т ь н и м иг а . . . »
1912
« П о б е д и л и ф у т б о л и с т ы . . . » Евг е н и й Х о х л о в ОЛ И МП И ЙСКОЕ
А .
Ба ра н о в с к и й
Ф У Т Б ОЛ
1913
А л е кс а н д р
К ра н ц ф е л ь д
Ф У Т Б ОЛ Ва л е р и й
Б р ю со в
У КР У Г ЛО Г О КАМН Я О с и п
М а н д е л ь ш та м
СПОР т ; Ф У Т Б ОЛ ; Ф У Т Б ОЛ Виктор Калья Ф У Т Б ОЛ
1914
Аноним Неизвестный автор «О н н е р е ч и с т...»
К о н с т а н т и н Ли п с к е р о в «Может быть, это только
1915
злые дети...»
влад королев спорт
1916 в л а д и м и р н а б о к о в
1920
f oo t b a l l
эд уард багрицкий Ф У Т Б ОЛ
1923 Ми ш а Л . «“Красный Спорт” вышла
1924
газета...» Василий Каменский Г И МН 4 0 - ЛЕТН И М ЮНОШАМ В . Д е р яги н НА ПЛОЩАДКЕ К – т . Ф У Т Б ОЛ ; « П о д л у ч а м и л е н ив о н е ж и т с я п о л е . . . » В. Моряк Ф У Т Б ОЛ
Н е и з в е с т н ы й
а в т о р. А н о н и м
(ч ас т у ш к и )
1925
« С о т н и л е т « м о й
в а р и л и п ив о . . . » ;
м и л ы й
в с е м
н а с м е х ...» ; « Хо т ь б е з
ш л а
за м уж
н е в ол и ...» ;
« “ Фу т б о л и с т в р е т
я ”,
—
С е р е ж а ...»
Я р о п о л к С е м е н о в (ч ас т у ш к и ) « О ч е м
т ол к у е т
Н е и з в е с т н ы й
ф у т б ол и с т...»
а в т о р. А н о н и м
(ч ас т у ш к и ) « С п ра в о к т ол к о м н е д а ва л и ...» ; « Фу т б о л и с т а м н е в т е р п е ж к у. . . » А .
Ко п ь е в с к и й
У Н И В ЕРСАЛЬНЫЕ
Ф И ЗК У ЛЬТ У Р -
Н И К И Д И СК В АЛ И Ф И КАЦ И Я Ф У Т Б ОЛ И СТО В ; ФУ Т- М Я Ч Хо к к л ю ш к а Ф И ЗК У ЛЬТ У РНОЕ
« Л Я М - ЦА -
- ДР И ЦЦА - Г ОП - ЦА - ЦА » С е м е н
Ол л е н д е р
МЫСЛ И Б ОЛЕЙЩ И КА В л а д и м и р
М а я к о в с к и й
( О т р ы в о к) ЛЕТАЮЩ И Й
ПРОЛЕТАР И Й
Я р о п о л к С е м е н о в И З
Ц И КЛА « НА ЗАР Я ДКЕ
ЗДОРО В Ь Я »
С. Б. ОКО ЗА ОКО
1926
Н е и з в е с т н ы й а в т о р. А н о н и м (частушки) «Спортом каждый занимайся...» Иван Молчанов « СПОРТСМЕН » СЕН Я Ни к о л а й М а к с и м о в Ф У Т Б ОЛ ; « Н е к о р о н о в а н я м о л в о й стоустой...» М а р к Т а р л о в с к и й В ЕСЕНН И Е Ж У РА В Л И Ни к о л а й З а б о л о ц к и й Ф У Т Б ОЛ В л а д и м и р
В и х л я н ц е в
НА СТАД И ОНЕ
1927
Я к о в Г о р о д с к о й Ф У Т Б ОЛ Ю р и й
И ва н о в
СМЕРТЬ
СЕЗОН У ;
В ЕСНА С .
У с п е н с к и й
СКОРО В л а д и м и р
Н а б о к о в
( о т р ы в о к) У Н И В ЕРС И ТЕТСКА Я ПОЭМА
А н а т о л и й Б о р о х о ви ч Ф У Т Б ОЛ
1928
Саша Черный (Отрывок) ЗЕЛЕНОЕ В ОСКРЕСЕНЬЕ Б о р и о П о п л а в с к и й ЛЮ Б О В Ь К И СПАНЦАМ Н е и з в е с т н ы й а в т о р. А н о н и м ( э п иг р а м м а ) с ЕЛ И Н ; И САКО В Т о п о О Ф У Т Б ОЛЬНОМ
1929
Р У КО В ОДСТ В Е
И КАДРАХ Н е и з в е с т н ы й
а в т о р. А н о н и м
М У ССОЛ И Н И - – Ф У Т Б ОЛ И СТ А л е кс а н д р
Б е з ы м е н с к и й
Ф У Т Б ОЛ А р к а д и й
Си т к о в с к и й
В ЕСЕЛЫЕ
ЭКСК У РСАНТЫ
Евг е н и й
За б е л и н
НА СТАД И ОНЕ К а з и м и р
В е ж и н с к и й
Ф У Т Б ОЛЬНЫЙ
МАТЧ
Г е н н а д и й Фи ш МАТЧ
1931
Д а н ии л Х а р м с АнДор
Ю р и й
К а за р н о в с к и й
Ф У Т Б ОЛ
1932
Б о р и о К о р н и л о в Ф И ЗК У ЛЬТ - У РА ! С а ш а
Ч е р н ы й
Ф У Т Б ОЛ Сергей Васильев ЦЕРКО В Ь ПЕТРА И ПА В ЛА
1933
Андрей Алдан Ф У Т Б ОЛ Андрей Иркутов СОСЕД В л а д и с л а в Э л л и с
1934
Ф У Т Б ОЛ
В. Медведев ОТЪЕЗД
193 5
Р. Р о м а н « В ф у т б о л иг р а л и л е т о м мы везде...»
193 6
Вас и л и й
Л е б е д е в - Ку м а ч
МАРШ
Ф И ЛЬМА « В РАТАРЬ »
И З
Б о р и о К о р н и л о в МОЛОДОСТЬ
Г е р м а н
Л а п с и н
НАША КОМАНДА
1937
И н н о к е н т и й
Луг о в с к о й
ДР У Г У Ф У Т Б ОЛ И СТ У А л е кс а н д р
О й с л е н д е р
Ф У Т Б ОЛ Ми х а и л
Пу с т ы н и н
( э п иг р а м м а ) Б РАТЬ Я СТАРОСТ И НЫ Ми х а и л
Ш е с т е р и к о в
В РАТАРЬ В а л е н т и н Ду р о в МАТЧ ;
193 8
ЗА В ОЕ В АННЫЙ К У Б ОК
А л е кс а н д р МОЙ
193 9
О й с л е н д е р
СОСЕД
Ни к о л а й
О т ра д а
Ф У Т Б ОЛ Ни к о л а й
Гл а з к о в
ПРО Ф У Т Б ОЛ Дмитрий Самойлов ЗАМАНЧ И В ЫЙ МАРШР У Т
194 0
В а л е н т и н Ду р о в КА В ЕРЗНЫЙ В ОПРОС
1941 Р.
Р о м а н
« Фу т б о л и с т ы
1942
в н о ч ь
гл у х у ю...»
Павел Зальцман Ф У Т Б ОЛ
194 5 Ва д и м СПОР
194 6
М а л к о в
В ЛЮ Б ЛЕННЫХ
Евг е н и й
Д ол м ат о в с к и й
ПЕСН Я Ф У Т Б ОЛ И СТО В
Александр Безыменский « МНО Г О Б ОРЬЕ » В ДЕНЬ МАТЧА
1947
Александр Жаров НА СТАД И ОНЕ Е к а т е р и н а Ш е в е л е в а НА ТР И Б У НЕ СТАД И ОНА Л е в О ш а н и н Ф У Т Б ОЛЬНА Я ПЕСЕНКА Я.Козловский, В . П р иб ы т к о в ОСЕНН И Е МОТ И В Ы Евг е н и й
194 8
Ф У Т Б ОЛ
Ев т у ш е н к о
примечания
276-277
/ 1/
Перечислим некоторые из этих работ: Тименчик Р.Д. Стихоряд и киноязык в русской культуре начала ХХ века // Finitis duoddecim lustris. Сборник статей к 60-летию проф. Ю.М. Лотмана. Таллин, 1982; Тименчик Р.Д. К символике трамвая в русской поэзии // Труды по знаковым системам. Ученые записки Тартуского университета. Вып. 754. Тарту, 1987; Тименчик Р.Д. К символике телефона в русской поэзии // Труды по знаковым системам. Вып. 22. Ученые записки Тартуского университета. Вып. 831. Тарту, 1988; Хазан В. Из наблюдений над семантической поэтикой радио и телеграфа в поэзии XX века // Wiener Slawistischer Almanach. 2004. Bd. 54; Лейбов Р. Г. Телеграф в поэтическом мире Тютчева: тема и жанр // Лотмановский сборник. Вып. 3. М., 2004; Соболев А. Л. Пишущая машинка в русской поэзии. Заметки к теме // История литературы. Поэтика. Кино. Сборник в честь М. О. Чудаковой. М., 2012; Лекманов О. А. Русская поэзия в 1913 году. М., 2014.
/ 2 / Ныне — Пионерская площадь в Санкт-Петербурге. /3/
Петербургский листок. 1893. 13 сентября.
/4/
Солнце России. 1910. № 4. С. 15.
/5/
Приведем здесь проницательную характеристику этого жанра: «Сейчао уже мало кто помнит, что такое стихотворный фельетон в дореволюционной газете: почти ежедневные сорок-пятьдесят строчек бойким размером о чем угодно, а чаще всего ни о чем, только чтобы разнообразить страницу; темы их повторялись вновь и вновь, потому что никто из читателей не помнил предыдущего» (Гаспаров М.Л. Маршак и время // Гаспаров М.Л. О русской поэзии. СПб., 2001. С. 412).
/6/
Синий журнал. 1913. № 2. С. 9. Ср. о неожиданным сопряжением футбольных мотивов о американскими (причем речь идет явно не об американском футболе) в стихотворении астраханца Иеронима Арденина (псевдоним Иеронима Спивака) «American lady (лубок)» (1921): «Мы учились в выс-
/7/
шей школе,/Естьу нао диплом,/Приз за первенство в футболе;/Всенам нипочем / Действовать ружьем» (Арденин И. Любовь извечная. Пг., 1922. С. 114). Синий журнал. 1913. № 31. С. 9.
/8/
Осколки. 1915. № 24. С. 7.
/9/
Из эпиграммы «Корней Белинский (Опыт критического шаржа)» (1911): «Кустарит парадоко из парадокса... / Холодный пафоо недомолвок — гол, / А хитрый гнев критического бокса / Все рвется в истерический футбол...» (Сатирикон. 1911. № 11. С. 5.); из эпиграммы «А. Белый» (1928): «Каждый месяц дветри книжки, / А король все гол и гол... / Ах, заумный сей футбол / Надоел нам до отрыжки!» (Черный Саша. Собр. соч.: в 5 т. Т. 2. М., 1996. С. 205); из поэмы «Кому в эмиграции жить хорошо» (1931 – 1932): «Обычная история... / Как мяч футбольный — бешеный, / Гоняю я по городу / С трамвая на трамвай...» (Там же. С. 403).
/ 10 /
Вот почему газетная заметка, открывающая эту главу, выдержана в ироническом тоне.
/ 11/
Ср., впрочем, напечатанную в 1913 году в бульварном «Синем журнале» заметку «Футбол немецкого бурша»: «Немецким студентам нельзя отказать в эксцентричности затей. Недавно они устроили во дворе университета спортивный праздник, причем игра в футбол заключалась в том, что требовалось перебросить ногами через стенку одного из участников матча, игравшего роль футбольного мяча!» (Синий журнал. 1913. № 25. С. 8).
/12/
А. Идеал футболиста // Русский спорт. 1913. № 1. С. 1. Для многих людей, живших в эту эпоху, особенно же для тех, кто не слишком увлекался спортом, футбол навсегда остался в первую очередь именно английской игрой. См., например, эпизод из мемуаров Анатолия Наймана об Анне Ахматовой, относящийся к концу 1950-х — началу 1960-х годов: «... когда, заигравшись о приехавшими в Комарове приятелями в футбол, я опоздал к часу, в который мы условились
278-279
сесть за очередной перевод, прибежал разгоряченный и она недовольно пробормотала: “Вы, оказывается, профессиональный спортсмен”, причем “спортсмен” произнесла по-английски» (Найман А. Рассказы о Анне Ахматовой. М., 1989. С. 105). См., впрочем, чуть ниже в этой же книге указание на то, что однажды слово «футбол» в речи Ахматовой прозвучало «уже по-французски» — «футболь» ( Т а м же. С. 106).
/ 1 3 / Блэк. Рабы спорта // Синий жур нал. 1913. № 31. С. 13. / 1 4 / Русский спорт. 1912. № 3. 15 января. С. 12. Это стихотворение входит в состав такой заметки: «Кажется нам скоро придется присутствовать при трогательной картине “мира”. Ссора Ивана Ивановича о Иваном Никифоровичем... т.е., я хотел сказать, ссора британского клуба о футбольной лигой, кажется, приходит к концу. Все зависит только от того, кто к кому сделает “первый шаг”: лига к клубу или клуб к лиге? ... Обе стороны от этого только выиграли бы. А в особенности — лига. Ибо, в лице британцев она приобрела бы одну из лучших в Москве футбольных команд» (Там же). Заметка была подписана псевдонимом «Старый спортсмен». Об англичанах-спортсменах (в том числе футболистах) в Москве 1910-х годов. см. в специальной главе «Missionaries of sport» замечательной книги мемуаров: Lockhart R. B. Giants Cast Long Shadows. London, 1960. За указание на этот источник от души благодарим мистера Джона Ральфа Боулса.
/ 1 5 / Гумилев Н. Шатер. Севастополь, 1921. С. 13. / 1 6 / Сатирикон. 1912. № 46. С. 11. / 17 /
Определение из стихотворения Константина Большакова «Англии» 1915 года. См.: Большаков К. Солнце на взлете. Вторая книга стихов. 1913 – 1916. М., 1916. С. 59.
/ 18 /
Русский спорт. 1916. № 40. 2 октября. С. 2.
/ 19 /
Ср. также сопряжение футбола и хоккея в репортажном сти-
хотворении Старого спортсмена 1912 года (Русский спорт. 1912. № 4. С. 18): «Победили футболисты / Петербуржцев, а теперь / Едут в Питер хоккеисты, / Открывать к победе дверь. / И узнать должны мы вскоре, / Долетит до нао молва: / Победит в неравном споре / Петербург, или Москва!». Это стихотворение было напечатано в качестве финала следующей информационной заметки: «Московские хоккеисты едут “сражаться” о петербургскими ... Футболисты петербуржцев победили. Теперь очередь за хоккеистами. Будем надеяться, что и они лицом в грязь не ударят» (Там же).
/ 2 0 / Агнивцев Н. Студенческие песни: Сатира и юмор. 2-е изд. СПб., 1913. С. 9.
/ 2 1 / Новый сатирикон. 1913. № 6. С. 4. /22/
Из неоконченной поэмы «Bad Nauheim» (1904). См.: Блок А. А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 2. М.; Л., 1960. С. 312.
/ 2 3 / Каплан М. Ощущения. Первая книга стихов. Пг., 1916. С. 18. / 2 4 / Микули А. Птица-Галка. М., 1916. С. 53. / 2 5 / Новый сатирикон. 1914. 17 июля. С. 7. / 2 6 / Сатирикон. 1912. № 19. С. 4. / 2 7 / Осколки. 1914. № 24. С. 4. / 2 8 / Осколки. 1912. № 31. С. 6. / 2 9 / Сатирикон. 1913. № 36. С. 6 – 7. / 3 0 / Левин Д. Наброски // Речь. 1913. № 57. С. 2. / 3 1 / Сокольский С. Стихотворения и песни. Т. 2. Пг., 1917. С. 73. / 3 2 / Там же. С. 72.
280-281
/ 3 3 / Там же. С. 76. / 3 4 / Стихотворения Виктора Константиновича Кальян. М., 1914. С. 14. Не совсем ясно, «Кальян» — это название книги или псевдоним автора.
/ 3 5 / Палей В. Стихотворения. Пг., 1916. С. 67. / 3 6 / Кик. На «футболе» (сценка) // Осколки. 1915. № 30. С. 7. /37/
Фруг С. От маскила до футболиста // Еврейская жизнь. 1915. № 21. С. 45.
/ 3 8 / Тема
атлетичности и неизбежного физического контакта спортсменов друг о другом тянула за собой тему футбольной грубости. Приведем здесь топорную эпиграмму на некоего неназванного игрока, напечатанную в «Осколках»: «Он не речист, / Но ярый футболист, / При миросозерцанье куцом / Подбить товарища способен буцом. / Хотя его и штрафовали / От драки же могут отучить едва ли» (Осколки. 1915. № 24. С.7).
/ 3 9 / Сатирикон. 1912. № 27. С. 3. Через двадцать лет, в советской России, противопоставление античности и современности в произведениях о футболе если и будет делаться, то всегда в пользу современности. Процитируем небольшой фрагмент из повести Льва Кассиля «Вратарь Республики» (1937): «Зрители сидели на разбегающихся вверх полукружиях. Они сидели в классических позах зрителей амфитеатра. “Так сидели, должно быть, в театре Аристофана и на скамьях Колизея”, — заносил в свой неизменный блокнот Карасик. ... — Нет, — говорил он в микрофон, оглядывая о радушным любопытством зрителей,,— нет, это не разнузданная чернь римских цирков и не экзальтированные ротозеи рыцарских турниров. Это не жадные афисинсаданоо боя быков...». Здесь и далее в работе мы цитируем это произведение по первому книжному изданию: Кассиль Л.. Вратарь республики. М., 1939. С. 174.
/ 4 0 / Спортолюб. Наши футболисты // Осколки. 1915. № 23. С. 7. / 4 1/
Неизвестный автор. Футбол // Одесские известия. 1913. 13 (26) октября. № 9151. С. 6.
/42/
Барановский А. Брызги: Очерки, стихотворения. Одесса, 1913. С. 40 – 41.
/ 4 3 / Ср. его портрет в мемуарах одессита Сергея Бондарина: «... румяный англичанин во фланелевом костюме мистер Джекобо из команды одесского Британского атлетического клуба» (Бондарин С. На берегах и в море. Повести. Рассказы. Записки. М., 1981. С. 529).
/ 4 4 / Именно этим
временем, вероятно, датируется известная одесская шутка-объявление: «Аптека закрыта на футбол».
/ 4 5 / Бобович Б., Кранцфельд А. Неискренние стихи. Одесса, 1916. С. 24.
/ 4 6 / Кик. На «футболе» (сценка) // Осколки. 1915. № 30. С. 7. /47/
Новый сатирикон. 1917. № 33. С. 14 – 15. Ср. также более раннюю «Записку футболиста» 1915 года: «Вот тоже удивительно, почему не играют в футбол члены государственной думы в перерывы между заседаниями. А у них важные бы “матчи” выходили. И партии готовы: левая и правая. У правых голкипером был бы Пуришкевич, а у левых — Чхеидзе. А кадеты о октябристами бы сражались. Два поля и готово для футбола. И это в особенности удобно, что в нынешней думе, говорят, нет центра, а то центру не о кем было бы сражаться. Чего проще и удобнее заменять всю эту ихнюю баллотировку — футболом. Теперь сколько они тратят времени на то, чтобы говорить речи. А тогда было бы просто. Поставили известный вопрос. Одни против вопроса, а другие — за вопрос. И вместо баллотировки шарами, выкатывали бы в сад мяч
282-283
и — жарь. Кто кому забил “гол” — в пользу победителей и решается вопрос. Просто, хорошо, и, главное, приятно. Если при этом и вспотеют, так зато на чистом воздухе. Куртки и трусики тоже специальных цветов: у левых — красные, у правых — черные, у кадет — розовые, а у октябристов — голубые. И как это не догадаются» (Осколки. 1913. № 26. С. 6).
/ 4 8 / Ср. о подписью к карикатуре «Русская Афина» на обложке «Нового сатирикона» (1913. № 12): « – А нет ли у вао мундирчика побольше? – Афина. — А ты похудей! Займись спортом, что ли. Забыл ты, что в здоровом теле — здоровый дух. Лучше уметь футбольный шар ногами подбрасывать, чем шар земной зря топтать, по товарищам и сходкам зря бегать».
/ 4 9 / Антология русской лирики первой четверти ХХ века. М., 1991. С. 225.
/ 5 0 / Брюсов В. Семь цветов радуги. М., 1916. С. 41 – 42. / 5 1/
Красная газета. 1926. 9 октября.
/52/
Златоцвет. 1914. № 4. С. 6.
/ 5 3 / Новый сатирикон. 1914. № 30. С. 3. . Об этих двух стихотворениях Мандельштама см. также: Benčič Ž. Сложение метафор у Мандельштама // Russian Literature. 1988. Vol. XXIV. No. 2. Р. 137 – 138; Гутрина Л. «Футбол» и «Второй футбол» — первая «двойчатка» Осипа Мандельштама // Миры Осипа Мандельштама: IV Мандельштамовские чтения: Пермь, 2009. С. 203 – 206, 208 – 209; Кобринский А. О Хармсе и не только: статьи о русской литературе ХХ века. СПб., 2007. С. 119 – 123; Faivre-Dupaigre A. Gene‘se d‘un poe`te: Ossip Mandelstam au seuil du XXe siécle. Valenciennes, 1995.P. 127; Шиндин С. Акмеистический фрагмент художественного мира Мандельштама: метатекстуальный аспект // Russian Literature. 1997. Vol. XLII. No. 2.С. 219 – 222, 227 – 228, 230, 243 – 247, 250.
/ 5 4 / Мандельштам О. Собр. соч.: в 4 т. Т. 1. М., 1993. С. 243.
/ 5 5 / Если не считать упоминания подряд о футболе и боксе в одном из вариантов.
/ 5 6 / Мандельштам О. Шум времени // Мандельштам О. Собр. соч.: в 4 т. Т. 2. М., 1993. С. 366.
/57/
Новый сатирикон. 1914. № 28/29. С. 7.
/ 5 8 / Неизвестный автор. Ставрополь. Тяга крестьянского молодняка к физкультуре // Известия спорта. 1924. № 13 – 14. С. 24.
/ 5 9 / Безыменский А. Собр. соч. Т. 1. М.; Л., 1926. С. 311. / 6 0 / Архангельский А. Пародии. М., 1929. С. 11. / 6 1/
Олеша Ю. Зависть. М.; Л., 1928. С. 96 – 97.
/62/
Используя словечко из южно-русского диалекта, «ражим» (то есть сверхэнергичным) назвал футбол в одном из своих стихотворений этого времени («Цветок») Владимир Нарбут (Нарбут В. Стихотворения. М., 1990. С. 238).
/ 6 3 / Красный спорт. 1924. 17 августа. / 6 4 / Неизвестный автор. О методах борьбы о футболом // Красный спорт. 1926. 6 июня.
/ 6 5 / Геркан А. В стране футболистов // Красный спорт. 1925. 26 апреля
/ 6 6 / Красный спорт. 1924. 21 сентября. /67/
См. в главе I об отечественных фельетонистах, которые первыми взялись за освоение футбольной темы в 1910-е годы.
/ 6 8 / Красный спорт. 1925. 22 марта. / 6 9 / Физкультура и спорт. 1928. № 13. С. 1.
284-285
/ 7 0 / Красный спорт. 1925. 18 октября. / 7 1/ /72/
Красный спорт. 1925. 17 мая. Ш. А. Мы ждем! (О деревенских физкультурниках) // Красный спорт. 1926. № 9. 28 февраля.
/ 7 3 / Глезер И. Режим экономии в физкультуре // Красный спорт. 1926. 20 июня.
/ 74 /
Старостин Н. Футбол сквозь годы. М., 1989. С. 21.
/ 7 5 / Красный спорт. 1924. 14 сентября. / 7 6 / Физкультура и спорт. 1929. № 43. С. 13. /77/
Соединение «церковной» и «футбольной» тем, которому предстоит актуализироваться в 1930-е годы, в 1920-е годы встречается очень редко — например, в весьма темном и неясном стихотворении ленинградца Семена Винокурова: «... За давним, / За темным безмолвьем / В доме старинном / Коммунары в беретах / В сумраке синем / Звучно болтали / О Версале. / Потом, / Перед сном, / С мадонной шалили / Футбольно. / В туманном зале, / У круглого стола, / Невольно / Все заснули, / Забылись. / А на заре / Во дворе / Валялись тела. / Моросила мгла / За темным, / За давним безмолвьем». (Винокуров С. Клочья. М., 1929. С. 37).
/ 7 8 / Неизвестный автор. Ученого учить // Красный спорт. 1927. 23 января.
/ 7 9 / Уральский. Футбольная физкультура // Красный спорт. 1926. 18 апреля.
/ 8 0 / В. Г. Так было, но так не будет. // Известия спорта. 1923. № 10 – 11. С. 16.
/ 8 1/
Красный спорт. 1926. 5 декабря.
/82/
Зискинд А. О классе нашего футбола //
Красный спорт. 1927. 16 октября.
/ 8 3 / Шимкевич М..К инциденту о т. Лапшиным // Известия спорта. 1922. № 7. С. 20.
/ 8 4 / Физкультура и спорт. 1929. № 32. С. 16. / 8 5 / См., например, такую немудрящую частушку 1926 года, выделяющую футбол как самую опасную и вредную для здоровья игру: «Спортом каждый занимайся / При размахе полном, / Только, чур, не увлекайся / Оченно футболом» (Красный спорт. 1926. 17 января).
/ 8 6 / Красный спорт. 1926. 22 августа. На самом деле футболисты Николай Васильевич Троицкий и Алексей Евлампиевич Троицкий были однофамильцами, а не братьями.
/87/
Неизвестный автор. Физкультурные частушки // Красный спорт. 1925. № 47. 22 ноября.
/ 8 8 / «Обезображен, обезглавлен / Футбола толстокожий бог. / И о легкостью тяжеловеса / Удары отбивал боксер...» (Новый сатирикон. 1914. № 30. С. 3).
/ 8 9 / Красный спорт. 1925. 15 ноября. / 9 0 / Хокклюшка. Физкультурное «лям-ца-дрицца-гоп-ца-ца» // Красный спорт. 1925. № 16 (10). 19 апреля. Ср. также показательную реплику в «Альтиметре» (1919 – 1921) Михаила Зенкевича: «К сожалению, в нем много девического, Чего я не выбью ни боксом, ни футболом» (Зенкевич М. Альтиметр // В.Я. Брюсов и русский модернизм. М., 2004. С. 289).
/ 9 1/
Характерная для 1920-х годов попытка его разрешить: «Секция игр приступила к научному изучению влияния игры футбол на человеческий организм, для этого ею отобраны 350 футболистов, играющих не менее 5 лет, каковые и должны пройти исследования в назначенные строки в определенных лабораториях» (Красный спорт. 1924. 19 октября).
286-287
/92/
Неизвестный автор. Спортивная травма // Красный спорт. 1926. 5 декабря.
/ 9 3 / Старостин Н. Футбол сквозь годы. С. 25. / 9 4 / Там же. / 9 5 / Красный спорт. 1925. 25 октября. / 9 6 / Молчанов И., Рахилло И. У косматого костра. М.; Л., 1926. С. 45 – 46.
/97/
Красный спорт. 1926. 29 августа.
/ 9 8 / Копьевский А. Футмяч // Красный спорт. 1925. 15 ноября. См. также нехитрое сравнение в одной из анонимных «Физкультурных частушек»: «Справок толком не давали / В учреждениях Кузьме, / От стола к столу гоняли, / Как мячом в футболигре».(Красный спорт. 1925. 22 ноября).
/ 9 9 / Красный спорт. 1925. 11 октября. / 1 0 0 / Красный спорт. 1925. 19 апреля. / 1 0 1 / О’Махоуни М. Спорт в СССР: физическая культура — визуальная культура. М., 2010. С. 87 – 88.
/ 1 0 2 / Из стихотворения О. Мандельштама «Ещё далёко мне до патриарха...» (1931). См.: Мандельштам О. Полн. собр. стихотворений. СПб., 1995. С. 208.
/ 1 0 3 / Безыменский А. Удары солнца: Стихи. М., 1929. С. 30 – 32. Упоминание в стихотворении Уругвая позволяет предположить, что в нем подразумеваются футбольные матчи Спартакиады 1928 года (см. о ней далее в этой главе).
/ 1 0 4 / Шкловский В. Б. Гамбургский счет: Статьи — воспоминания — эссе (1914 – 1933). М., 1990. С. 432.
/ 1 0 5 / Каменский В. И это есть. Тифлис, 1927. С. 46 – 47. / 1 0 6 / Маяковский В. Полн. сСобр. соч.: в 13 т. М., 19551 – 1961. Т. 7. С. 174.
/ 1 0 7 / Известия спорта. 1922. № 5. С. 18. / 1 0 8 / Кальпуо Б. Спорт и физическая культура // Красный спорт. 1924. № 1. С. 10.
/ 1 0 9 / Романов М. Опасности спорта для здоровья // Известия спорта. 1922. № 11. С. 6.
/ 1 1 0 / Есенин С. Стихотворения и поэмы. («Новая библиотека поэта. Малая серия»). СПб., 2003. С. 377.
/ 1 1 1 / Формула Ю.Н. Тынянова (Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 176).
/ 1 1 2 / Ср. со строками из поэмы москвича Леонида Лаврова «НОБУЖ» (1929): «Футбольный мяч в зелени / Прыгает рыжей собакой» (Лавров Л. Уплотнение жизни: Стихи 1927 – 1929. М., 1931. С. 86).
/ 1 1 3 / Красный спорт. 1924. 31 августа. / 1 1 4 / Стихотворение «Тишина». / 1 1 5 / Стихотворение «Старик». / 1 1 6 / Спартак. Баку. 1923. № 4 – 5. С. 8. / 1 1 7 / Там же. / 1 1 8 / Ситковский А. Цоколь. М.; Л., 1931. С. 30 – 32. / 1 1 9 / Тогда же, в 1920-е годы, начинают проводиться военные футбольные игры между Красной Армией и Красным Флотом. См., например: Липневич Л. Несколько слов о футбольной игре между Красной Армией и Красным Флотом // Спорт.
288-289
1923. № 30. С. 454.
/ 1 2 0 / Кукушкин. Несколько слов о введении футбола в Красной Армии // Красный спорт. 1923. № 9. С. 8 – 9.
/ 1 2 1 / Там же.
/ 1 2 2 / Моряк В. Лава в будущее. Чита, 1924. С. 39 – 40. / 1 2 3 / Неделя «Советской Сибири». 1927. № 11. 21 авг. С. 6. / 1 2 4 / Городской Я. Лагерь: Стихи. Харьков, 1932. С. 164. (В сборнике «Ясно вижу», опубликованном в 1935 году, стихотворение напечатано под отчетливо «военным» заглавием «Футбол в лагерях».)
/ 1 2 5 / Пумпянский Л. В. Классическая традиция. Собрание трудов по истории русской литературы. М., 2000. С. 178.
/ 1 2 6 / Пушкин А. С. Собр. соч.: в 10 т. Т. 3. М., 1960. С. 287. / 1 2 7 / См.: Гольдштейн А. Расставание о Нарциссом. Опыты поминальной риторики. М., 1997. С 94 – 96.
/ 1 2 8 / Комсомольская правда. 1928. 25 августа. / 1 2 9 / Гольдштейн А. Расставание о Нарциссом. С. 121. / 1 3 0 / Известия. Одесса, 1923. 14 октября. / 1 3 1 / Неизвестный автор. По России. Одесса // Известия спорта. 1922. № 8. С. 24.
/ 1 3 2 / Тум П. Одесса не отстает // Красный спорт. 1925. 3 мая. / 1 3 3 / Красный спорт. 1925. 27 сентября. / 1 3 4 / Там же. / 1 3 5 / Так, впрочем, и произойдет: главный герой кассилевско-
го «Вратаря республики» Антон Кандидов будет представлен как воплощение невероятной мощи и силы.
/ 1 3 6 / Кассиль Л. Вратарь Республики. С. 148. / 1 3 7 / Настолько явным, что можно говорить о самоотождествлении Старостиным себя о Антоном Кандидовым: эпизоды посещения Кандидовым сначала литературного подвальчика «Фиоловая вобла», а потом — по контрасту — выступления Маяковского в той же последовательности возникают в старостинских мемуарах — роль «Фиоловой воблы» в них выполняет «Стойло Пегаса».
/ 1 3 8 / Старостин А. Встречи на футбольной орбите. М., 1980. С. 56 – 57.
/ 1 3 9 / Там же. С. 56. / 1 4 0 / Маяковский В. Летающий пролетарий. М., 1925. С. 50 – 52. / 1 4 1 / Там же. С. 41. / 1 4 2 / Там же. С. 60 – 61. / 1 4 3 / Бузотер. 1927. Май. № 17. С. 2. / 1 4 4 / Комсомольская правда. 1928. 11 июля. / 1 4 5 / Там же. / 1 4 6 / Там же. / 1 4 7 / В то время как боксер, по Маяковскому, остается все же ступенью выше — на уровне животного мира: он «... шеей — / вол» (Там же).
/ 1 4 8 / Там же. / 1 4 9 / К уже приведенным примерам здесь прибавим еще один:
290-291
«Мало того, что в провинциальной печати сужено, измельчено и исковеркано значение физкультуры. Провинциальные газеты положительно облюбовали физкультурную терминологию для описания всяких бытовых пятен и мерзостей. Пишут о картежных играх среди подростков — называют — “ с п о р т с м е н ы ” . Пишут о том, что муж избил свою жену — называют: “Тоже физкультура” и т.д. ... Неужели нельзя до сих пор изжить примитивное “футбольно-кулачное” представление о спорте?..» (Старт. О спортивной горячке, галошах, чемпионах СССР, директоре Станкевиче и... бедной физкультуре // Красный спорт. 1924. 10 августа).
/ 1 5 0 / Маяковский В. Полн. собр. соч.: в 13 т. М., 1955 – 1961. Т. 9. C. 267. В редакции стихотворения, вошедшей в том 7 прижизненного Собрания сочинений (см. следующую ссылку), эти строки отсутствуют.
/ 1 5 1 / Маяковский В. Собр. соч.: в 10 т. Т. 7. М.; Л., 1930. С. 135 – 136. (Место первой публикации не установлено). С. 135.
/ 1 5 2 / Нелепость усугубляется за счет того, что Маяковский, соединяя в этих строках упоминание о «красном соке» и об освобождении из-под гнета «школьной обузы», довольно прозрачно пародирует традиционные для поэзии 1920-х годов метафорические описания революции.
/ 1 5 3 / «— Ох, уж это увлечение спортом! Даже к нам в деревню проникло оно и работникам головы вскружило. Прихожу вчера на поле, а молодцы мои в футбол кочаном капусты играют. Каково?!» (Синий журнал. 1912. № 7. С. 15).
/ 1 5 4 / Edelman R. Serious Fun: A History of Spectator Sports in the U.S.S.R. New York, 1993. P. 8.
/ 1 5 5 / Комсомольская правда. 1928. 14 августа. Вспомним об упоминании про футболистов из Уругвая в стихотворении А. зыменского «Футбол».
Бе-
/ 1 5 6 / Спартакиада. 1928. № 1. С. 4. / 1 5 7 / Там же. / 1 5 8 / Спартакиада. 1928. № 3. С. 7. / 1 5 9 / Этот фильм выложен в Интернете: http://www.youtube.com/ watch?v=uYNV5BmdCug. Футбольный эпизод здесь начинается на 50-й минуте 54-й секунде. См. также, например, в романе Г.П. Блока «Одиночество»: «У “Кооперативного сада” в толпе синих физкультурных штанов заметался футбольный мяч. Во всех человеческих движениях стала замечаться тоже почти футбольная торопливость» (Блок Г. Одиночество. Л., 1929. С. 52). В этом фрагменте произведения речь, впрочем, идет о 1923 годе.
/ 1 6 0 / Паперный В.З. Культура Два. М., 2011. С. 45 – 46. / 1 6 1 / Там же. С. 44. / 1 6 2 / См. Лотман Ю.М. Избранные статьи. Таллинн, 1992. Т. I. С. 279 – 280.
/ 1 6 3 / Физкультура и спорт. 1929. № 34. С. 4. / 1 6 4 / Чудакова М.О. Избранные работы. Т. I. Литература советского прошлого. М., 2001. С. 50.
/ 1 6 5 / Олеша Ю. Зависть. С. 124. Отметим, что в знаменитом фильме Фрица Ланга «Нибелунги» (1924) трубадура Фолькера при дворе короля Фридриха Бургундского играет актер о фамилией, схожей о фамилией футболиста из «Зависти», — Бернхард Гецке.
/ 1 6 6 / Израилев А. Рабочая молодежь и спорт буржуазии // Красный спорт. 1923. № 5. С. 5.
/ 1 6 7 / Там же. С. 5.
292-293
/ 1 6 8 / Олеша Ю. Зависть. С. 127 – 128. / 1 6 9 / Там же. С. 125. / 1 7 0 / Там же. / 1 7 1 / Там же. С. 131. / 1 7 2 / Там же. С. 123. / 1 7 3 / Там же. С. 124. / 1 7 4 / Там же. С. 123. / 1 7 5 / Там же. С. 124. / 1 7 6 / Там же. С. 125 – 126. / 1 7 7 / Там же. С. 128. / 1 7 8 / Там же. С. 126. / 1 7 9 / Там же. / 1 8 0 / Там же. С. 127. / 1 8 1 / Там же. С. 130. / 1 8 2 / Там же. С. 131. / 1 8 3 / Там же. С. 125. / 1 8 4 / Там же. С. 127. / 1 8 5 / Там же. С. 125. / 1 8 6 / Там же. С. 127. / 1 8 7 / Там же. С. 129.
/ 1 8 8 / О’Махоуни М. Спорт в СССР: физическая культура — визуальная культура. С. 178.
/ 1 8 9 / Там же. С. 177. / 1 9 0 / Там же. / 1 9 1 / Вежинский К. Олимпийский лавр. Берлин, 1929. С. 10 – 11. / 1 9 2 / Шкловский В. Матерьял и стиль в романе Льва Толстого «Война и мир». М., 1928. С. 109.
/ 1 9 3 / Олеша Ю. Зависть. С. 129. / 1 9 4 / Там же. С. 129 – 130. / 1 9 5 / Там же. С. 130. / 1 9 6 / Там же. / 1 9 7 / Там же. С. 131. / 1 9 8 / Там же. / 1 9 9 / Там же. / 2 0 0 / Там же. / 2 0 1 / Хейзинга Й. Homoludens. В тени завтрашнего дня. М., 1992. С. 24.
/ 2 0 2 / Олеша Ю. Зависть. С. 126. / 2 0 3 / Там же. С. 130. / 2 0 4 / Там же. / 2 0 5 / Там же.
294-295
/ 2 0 6 / Чудакова М. О. Избранные работы. Т. I. Литература советского прошлого. С. 17.
/ 2 0 7 / Там же. С. 18. / 2 0 8 / Олеша Ю. Зависть. С. 126. / 2 0 9 / Ю.Н. Тынянов иронически отмечал
такую возможность в «Промежутке»: «Можно постараться отойти и стать в стороне» (Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. С. 172).
/ 2 1 0 / Вермель Ф. Ковш: Стихи. М., 1923. С. 22. / 2 1 1 / Сечко М. Проба. Л., 1929. С. 22. / 2 1 2 / Там же. С. 20. / 2 1 3 / Там же. С. 22. / 2 1 4 / Те же пушкинские аллюзии находим в зимних стихотворениях Сечко: «По катку рассыпан смех и говор, / Сталь коньков заливчато звенит, / На катке сегодня так толково, / Чистый воздух свежестью пьянит. / Разлетелся наш гвоздильщик Шурка, / В белом свитре, изгибая стан, — / Режет лед блестящая «снегурка», / Мчится парень, словно ураган» (Сечко М. Проба. С. 28).
/ 2 1 5 / Красный спорт. 1927. 30 октября. / 2 1 6 / Красный спорт. 1927. 3 апреля. / 2 1 7 / Красный спорт. 1927. 20 марта. / 2 1 8 / Красный спорт. 1927. 22 мая. / 2 1 9 / Семенов Я. Из цикла «На зарядке здоровья» // Красный спорт. 1925. 26 июля.
/ 2 2 0 / Отметим, впрочем, что здесь, в отличие от целого ряда стихотворений 1920-х годов, «нагота» игроков не кажется чемто стыдным.
/ 2 2 1 / Оцуп Н. Океан времени: Стихотворения; Дневник в стихах; Статьи и воспоминания. СПб., 1993. С. 35 – 36.
/ 2 2 2 / Черный Саша. Собр. соч.: в 5 т. М., 1996. Т. 2. С. 319. / 2 2 3 / Там же. / 2 2 4 / Там же. С. 318. / 2 2 5 / Там же. / 2 2 6 / Там же. С. 319 – 320. / 2 2 7 / Поплавский
Б. Дадафония. ния 1924 – 1927. М., 1999. С. 60.
Неизвестные
стихотворе-
/ 2 2 8 / Отметим,
что мотив «заграничности» футбола редко или почти совсем не актуализируется в советской поэзии 1920-х годов: если в фокусе внимания и оказывались футболисты-иностранцы, то, как правило, в качестве соперников, врагов. В этом смысле показателен сюжет фельетона, опубликованного в 1926 году: команда американских футболистов соглашается принять участие в экспериментальном полете на Луну, но в итоге ракете так и не удается подняться о аэродрома (Веревкин В. На луну // Красный спорт. 1926. 15 августа). Одно из немногочисленных исключений — стихотворение Павла Антокольского «Стокгольм», упоминание об игре в футбол в первой строфе которого носит вполне нейтральный характер: «Футбольный ли бешеный матч, / Норд-вест ли над флагами лютый, / Но тверже их твердой валюты / Оснастка киосков и мачт» (Красная нива. 1924. № 49. С. 180). В э м и г р а н т с к о й же поэзии футбол и вообще спорт становится именно одним из знаков заграничной жизни. В стихотворении того же Поплавского «На белые перчатки мел-
296-297
ких дней...» футбол (представленный словосочетанием «стоять на голу», гиппалагическим способом образованным из устойчивого словосочетания «стоять на воротах»), хоккей и чтение спортивной прессы оказываются в одном ряду о такими характерными реалиями, как визиты «к кондитеру напротив», приходы полицейского и использование «английской булавки для книг»: « Н е п а в а я х о т ь не стоит на голу / И не двоится серая от смеха / Зане давно обучена хоккею / И каждый день жует Мируар де Спор» (Поплавский Б. Дадафония. Неизвестные стихотворения 1924 – 1927. С. 98). Ср. также о английскими мотивами в шуточном стихотворении Л. Аркадского (Аркадия Бухова) «Товарищ Онегин» (1921), опубликованном в эмигрантской газете. Здесь о Лондоне рассказывается так: «Там любят от бифштексов плотных / Размять футболом животы, / А кстати есть и безработных / Весьма солидные хвосты» (Эхо. [Каунас]. 1921. 5 июля).
/ 2 2 9 / «I Sing the Pleasures of the Rural Throng...» (Concanen M. A Match at Football: A Poem in Three Cantos. — Verse in English from Eighteenth Century Ireland / ed. A. Carpenter. Cork, 1998. P. 90)
/ 2 3 0 / «Is football playing /Along the river shore, / With lads to chase the leather...» («Is my team ploughing...» — Housman A.E. The Works of A.E. Housman. Ware, Hertfordshire, 1994. P. 42).
/ 2 3 1 / Набоков В. Стихи. Анн Арбор, 1979. С. 24 – 25. / 2 3 2 / Подробнее о таких текстах см., например: Лекманов О.А. Владимир Набоков: принцип не совсем обманутых ожиданий (по рассказу «Весна в Фиальте») // Русская эмиграция: Литература. История. Кинолетопись. Иерусалим; Таллинн, 2004. С.117 – 123.
/ 2 3 3 / И на восстание декабристов? / 2 3 4 / Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: в 10 т. Т. 5. Л., 1978. С. 115 – 116.
/ 2 3 5 / Набоков В. Другие берега // Набоков В. Собр. соч.: в 4 т. Т. 4. М., 1990. С. 279.
/ 2 3 6 / Набоков В. Стихотворения. СПб., 2002. С. 313. / 2 3 7 / Одним из прежних возлюбленных которой, между прочим, был «Джим, футбольный чемпион» (Там же. С. 316).
/ 2 3 8 / Набоков В. Стихотворения. С. 318 – 319. / 2 3 9 / Соседство гандбола о футболом здесь, судя по всему, имеет целью дискредитацию последнего. Ср.: «От гандболов и футболов / Постепенно отстает...» (Старт. Детство и отрочество (нравоучительная повесть) // Красный спорт. 1927. 30 января).
/ 2 4 0 / А. А. Майская инсценировка. // Физкультура и спорт. 1928. № 14. С. 8.
/ 2 4 1 / Оболдуев Г. Стихотворения. Поэма. М., 2006. С. 236. Ср. также соединение эротических и футбольных мотивов в ироническом романе А. Лугина (Беленсона) 1928 года: «Кто без крайней надобности доверится женщине, щеголяющей в интервалах упруго-торчащим соском — этим чувственным знаменем своего журчащего успокоительно притворства? Никто не поверит обещаниям фрагментарного блаженства, параболически соединяющего земные души о небесными телами, метеорологически кидаемыми вниз венценосно улыбающимся футболистом» (Лугин А. Джиадэ, или Трагические похождения индивидуалиста. М., 1928. С. 210).
/ 2 4 2 / Оболдуев Г. Стихотворения. Поэма. С. 84. / 2 4 3 / Там же. С. 161. / 2 4 4 / Бухов Е. Метаморфоза дыбом // Красный спорт. 1925. 9 августа.
/ 2 4 5 / Там же.
298-299
/ 2 4 6 / Белых Г., Пантелеев Л. Республика ШКИД. М.; Л., 1927. С. 226. / 2 4 7 / Набоков В. Стихотворения. С. 323. / 2 4 8 / Максимов Н. Стихи. Л., 1929. С. 46. / 2 4 9 / «Полным ветром мчится диркейский лебедь / Всякий раз, как ввысь к облакам далеким / Держит путь он, я же пчеле подобен / Склонов Матина» («Ода Юлу Антонию», пер. Н. Гринцберга).
/ 2 5 0 / Максимов как формулой пользуется заглавием романа Бориса Пильняка («Голый год») о 1918 годе.
/ 2 5 1 / Кобринский А. О Хармсе и не только. Статьи о русской литературе XX века. СПб., 2007. С. 149.
/ 2 5 2 / Там же. / 2 5 3 / Максимов Н. Стихи. С. 45. / 2 5 4 / Тарловский М. Иронический сад. М.; Л., 1928. С. 33 – 34. / 2 5 5 / Заболоцкий Н. Столбцы. Л., 1929. С. 13 – 15. / 2 5 6 / Курсивом в этом предложении мы выделили слова и словосочетания, представляющие собой заглавия стихотворений в книге «Столбцы»: «Новый быт», «Фокстрот», «Красная Бавария».
/ 2 5 7 / Абсолютное отсутствие привязки к конкретным событиям и фигурам — вполне в духе того времени. Несмотря на то, что в 1920-е годы на слуху были имена целого ряда футболистов (Н. Старостин, Вл. Блинков, Н. Соколов, П. Канунников и т.д.), а в спортивной прессе широко освещались встречи советских команд о зарубежными, практика посвящения стихотворений конкретным игрокам еще не сложилась. Одно из немногочисленных исключений — два четверостишия, опубликованные в 1928 году
(Физкультура и спорт. 1928. № 23. С. 11): Селин: В игре ты точно прима-балерина, Так смена поз твоих изящна и легка, Ты смело прыгаешь противнику на спину, Ногой своей пронзая облака... Исаков: Прямо удивительно, До чего У него Ноги рассудительны... У большинства поэтов 1920-х годов «безымянность» игроков связана о тем, что фокуо внимания переносится на их — почти всегда отягощенные дополнительным смыслом — функции (вратарь), или же о тем, что счет идет не на отдельных футболистов, а на команды. У Заболоцкого же безымянность игрока — непременное условие игры; как только форвард вступает в нее, он перестает быть кемто еще: «теперь ему какое дело?».
/ 2 5 8 / Может быть, именно желая избавить стихотворение от излишней конкретики, Заболоцкий впоследствии заменил процитированные строки на: «Недаром согнуто в дугу / Его стремительное тело»?
/ 2 5 9 / К сожалению, поиски в советских спортивных газетах и журналах 1920-х годов пока не выявили материалов о гибели Урсо, о которыми мог бы ознакомиться Заболоцкий.
/ 2 6 0 / О душе-девочке в «Футболе» и других стихотворениях раннего Заболоцкого см.: Лощилов И. О некоторых неочевидных источниках поэтического мира Николая Заболоцкого. Два сюжета // Сетевая словесность. http://www.netslova.ru/ loshilov/2sjuzheta.html.
300-301
/ 2 6 1 / Мандельштам О. Разговор о Данте // Мандельштам О. Собр. соч.: в 4 т. Т. 3. М., 1994. С. 233.
/ 2 6 2 / Заболоцкий обращается к А. Введенскому (манифест озаглавлен «Мои возражения А.И. Введенскому, авторитету бессмыслицы»).
/ 2 6 3 / Заболоцкий Н А. Огонь, мерцающий в сосуде: Стихотворения и поэмы. Переводы. Письма и статьи. Жизнеописание. Воспоминания современников. Анализ творчества. М., 1995. С. 181 – 183.
/ 2 6 4 / Бруно Дж. О героическом энтузиазме. Киев, 1996. С. 57. / 2 6 5 / «Безумцы, пестуйте свои сердца! / Мое ж ушло далекою тропою, / Где, схваченное грубою рукою, / С восторгом ждет смертельного конца» — перевод А. Эфроса (Там же. С. 92).
/ 2 6 6 / «Как вы теперь впились в меня! Какая / В вао ярь и страсть, чтоб жизнь я потерял? / ... Скажи. Судьба, когда мой тяжкий груз / Даст естеству разъять меня на части?» — перевод А. Эфроса (Там же. С. 102).
/ 2 6 7 / Перевод Ю. Верховского (Там же. С. 201). / 2 6 8 / Перевод А. Эфроса (Там же. С. 65). / 2 6 9 / Там же. С. 196 – 197. / 2 7 0 / Кобринский А. Поэтика «ОБЭРИУ» в контексте русского литературного авангарда: в 2 т. М., 2000. Т. 1. С. 128.
/ 2 7 1 / Альфонсов В. Слова и краски. СПб., 2006. С. 208. / 2 7 2 / Полян А. Стихи о спорте Мандельштама и «Футбол» Заболоцкого: совпадение или подражание? // Литература. 2004. № 46. С. 25.
/ 2 7 3 / Там же. С. 24.
/ 2 7 4 / Ломоносов М. Полн. собр. соч. в 10 т. М.; Л., 1950 – 1959. Т. 8. С. 20. / 2 7 5 / Там же. С. 27. / 2 7 6 / Жуковский В. А. Собр. соч.: в 4 т. Т. 2. М.; Л., 1959. С. 161. Другие формулы Жуковского, актуальные для «Футбола» Заболоцкого: «Лучших бой похитил ярый!» (С. 159); «Ты своею силой пал» (С. 159).
/ 2 7 7 / Некрасов Н. А. Собр. соч.: в 7 т,. Т. 1. М., 2010. С. 157. / 2 7 8 / Интересно,
что позднейшая — окончательная — авторская редакция стихотворения содержит ряд исправлений, тоже в каком-то смысле работающих на приобщение «Футбола» к «высокой» поэзии. Так, добавлены эпитет соответствующей лексической окраски «стремительное» (им заменен нейтральный эпитет «распахнутое» в четвертой строке) и сравнение «гремят, как сталь, его колена» (вместо «свинтив железные колена»). Сюда же можно отнести замену строчных букв в начале строк на прописные, снимающую изначальное противопоставление стихотворений Заболоцкого — как бы обычных строчек, записанных «столбцами» — канонической поэзии.
/ 2 7 9 / Футбольные мячи упоминаются также в детской прозаической книжке Заболоцкого, изданной под псевдонимом: «Роща состояла из дилебовых пальм, о виду очень похожих на кокосовые ... Среди листвы я заметил несколько орехов, о виду очень напоминающих обыкновенный кокосовый орех ... Эти фрукты очень удобны для футбола, они вполне могут заменить футбольный мяч» (Беюл. Письма из Африки / обработал Н. Заболоцкий. М.;Л., 1928. С. 40 – 42).
/ 2 8 0 / Самойлов Д. Стихотворные итоги литконкурса // Физкультура и спорт. 1932. № 14. Ср., впрочем, в собственном стихотворении Самойлова: «Фашистскому миру / могилу вырыть / Придется / последней войной беспощадной, — / Так двинь, / молодежь, / по стрелковым тирам, / Лети, молодежь, / на спортплощадки!» (Самойлов Д. Физкультурные рифмы.
302-303
М.; Л., 1931. С. 5).
/ 2 8 1 / Коммунист. Череповец. 1937. 27 августа. / 2 8 2 / Кассиль Л. Вратарь республики. С. 170 – 171. Судя по всему, Кассиль здесь намекает на немецкую команду. Портреты британцев-футболистов в стихотворениях советских поэтов этого периода едва ли не исчерпываются следующим двустишием из «Песни “Дюнкерк”» (1940) маститого киевлянина Николая Ушакова: «Коренастый, небольшого роста, / бывший форвард, хавбек или бек» (Ушаков Н. Северное сияние. Стихи. Л., 1947. С. 5).
/ 2 8 3 / Кассиль Л. Вратарь республики. С. 189. / 2 8 4 / Там же. С. 183. / 2 8 5 / Там же. / 2 8 6 / В повести намечен и четвертый, наиболее глобальный уровень защиты: в общежитии гидраэровцев Антон профессионально ловит глобуо и держит эту «модель планеты» над головой.
/ 2 8 7 / Кассиль Л. Вратарь республики. С. 117. / 2 8 8 / Там же. С. 131. См. на этой странице речь председателя: «... каждый из нао сегодня должен стать голкипером, чтобы ворота нашего любимого города остались сухими».
/ 2 8 9 / Там же. С. 247. / 2 9 0 / Там же. / 2 9 1 / Фиш Г. Уральский блокнот. М.; Л., 1931. С. 74 – 78. / 2 9 2 / Там же. С. 78. Ср. о одним из примечаний в повести Кассиля: «Церковники за границей часто используют приверженность к футболу своих верующих. Не так давно в английском
городе Кингстоне, в церкви Св. Павла, для привлечения публики алтарь был заменен футбольными воротами, а попы служили в майках и трусах» (Кассиль Л. Вратарь Республики. С. 227).
/ 2 9 3 / Васильев С. Вторая книга стихов. М., 1936. С. 14 – 16. Ср. в повести Л. Кассиля, в одном из эпизодов которой в качестве футбольных ворот используются... церковные Царские врата: «Антон стоял в царских вратах. Не целиком закрашенные угодники плавали за его плечами на взбитых облаках» (Кассиль Л. Вратарь Республики. С. 227).
/ 2 9 4 / Утратило в 1930-е годы свою актуальность и представление о футболисте как о незавидном кавалере. См., например, либретто балета «Футболист», составленное бывшим участником гумилевского «Цеха поэтов» Всеволодом Курдюмовым. В этом либретто идиллически описываются взаимоотношения простых советских юноши и девушки — Футболиста и Метельщицы: «Несколько минут они резвятся, как дети, но затем Метельщица напоминает Футболисту, что ему пора вернуться к товарищам по команде», etc. (Футболист. Музыка В. Оранского, либретто В. Курдюмова. М., 1930. С. 6). Чуть ниже в либретто изображается и футбольный матч: «Футбольное поле. Побеждает та команда, к которой принадлежит жених Метельщицы. Он вбивает гол в ворота противника, блеснув предварительно редким по силе ударом — “свечкой”, т.е., вскинув мяч по прямой линии высоко вверх» (Там же. С. 9). Первое представление балета «Футболист» состоялось 30.марта 1930 года. Одним из его постановщиков был молодой Игорь Моисеев.
/ 2 9 5 / Красная газета. 1932. 23 августа. Вечерний выпуск. / 2 9 6 / Мотив крепости тела советского человека — один из самых частотных в повести Л. Кассиля и вообще ключевой для 1930х годов: если 1920-е проходили под знаком борьбы о последствиями массового недоедания и физического истощения во время голода и Гражданской войны, то культура следующего десятилетия работала на закрепление ново-
304-305
го физического идеала — избыточно могучего, здорового тела в расцвете сил. В образе Кандидова этот идеал находит свое высшее выражение; приведем только одну цитату из множества напрашивающихся: «Полураздетый, Антон стоял у зеркала. Он поглаживал выпуклую свою грудь, мял бицепсы: — Здоровый я, Карасик! Ох, здоров, как бугай!» (Кассиль Л. Вратарь республики. С. 145). См. формулировки А. Гольдштейна, интерпретирующие «Вратаря республики»: «Утопия идеального тела, домогающегося совершеннейшей нравственности»; «невинная народная телесность»; «Футбол — это эмблема революционной универсальной культуры, атлетизм и фабула ее духа, сам этот дух, явленный в телесных ритмах агона» (Гольдштейн А. Расставание о Нарциссом. Опыты поминальной риторики. С. 206, 210, 212).
/ 2 9 7 / А. Гольдштейн выделяет «солярное искусство футбола» как один из основных мотивов «Вратаря республики» и смежных текстов (Там же. С. 212).
/ 2 9 8 / Мандельштам О. Собр. соч.: в 4 т. Т. 3. М., 1994. С. 277. В этом пассаже имеются в виду следующие строки из длинного стихотворения Адалио «Мы город выстроим в степи...»: «Хороший, сильный человек, / Который любит свет и снег, / Или стеклянные шары / Степной лазури и жары, / Бассейны, горные ключи, / Большие яблоки, мячи, / Столы, накрытые в саду, / Большую, чистую еду, / Дорогу в гору, гул морей, / Людей, моторы и зверей!» (Адалио А. Власть. М., 1934. С. 43). См. также прямое высказывание о футболе (в паре о хоккеем) в позднейшей «Не поэме» Адалис: «Только футбол и хоккей, — / Спорта святая проповедь — / Ныне и присно / Страсти для новых людей!» (Адалио А. До начала. М., 1966. С. 44). О советской «социальной спайке» см. отклик Г. Федотова об одной из гастрольной поездок советских футболистов: «Как хороша русская спортивная молодежь в массовых спортивных состязаниях. Какая слаженность, какое единство координационных движений и усилий. Люди, смотревшие русские футбольные команды за границей, отмечал, что сила русской игры не в отдельных достижениях, не в атлетических талантах, а в согласованности и дисциплине» (Федотов Г. П. Полн. собр.
статьей: в 4 т. Т. 3. Париж, 1982. С. 296).
/ 2 9 9 / Гитович А. Стихи. Л., 1937. С. 93. Отметим, что перечисление боксеров и футболистов в одном ряду в 1930-е годы абсолютно утратило негативные коннотации, характерные для 1920-х годов.
/ 3 0 0 / Красный спорт. 1937. 5 ноября. Строка «Он махнул на прощание кепкой» из этого стихотворения напрашивается на сравнение со знаменитыми строками «...он кепчонку, как корону — / набекрень, и пошел на войну» из песни Булата Окуджавы «Король» (1957) (Окуджава Б. Стихотворения («Новая библиотека поэта»). СПб., 2001. С. 139).
/ 3 0 1 / Алдан А. Книга стихов. Казань, 1935. С. 23 – 25. / 3 0 2 / Казарновский Ю. Стихи. М., 1936. С. 7 – 8. / 3 0 3 / Луговской И. Россыпи: Стихи. Иркутск, 1937. С. 10 – 12. / 3 0 4 / Характерно, что, перепечатывая это стихотворение в своей «оттепельной» книжке, Луговской многие агрессивные метафоры и сравнения снял. См.: Луговской И. Шагаю по нашему краю. Новосибирск, 1960. С. 54 – 55.
/ 3 0 5 / Судя по стихотворению молодого Ярослава Смелякова «Любовь» (1932), посещение футбольных состязаний в 1930-е годы в Москве и в Ленинграде входило в круг престижных и не очень дешевых развлечений: «Она до его прихода / читает, скучает, плачет. / Он водит ее в рестораны / и на футбольные матчи» (Смеляков Я. Работа и любовь. Стихи. М., 1932. С. 59).
/ 3 0 6 / Об ассоциативной связи открытия футбольного сезона о победой весны и футболе как празднике возрожденной природы см.: Edelman R. Serious Fun. A History of Spectator Sports in the USSR. P. 44 – 45.
/ 3 0 7 / Красный спорт. 1940. 1 мая.
306-307
/ 3 0 8 / Красный спорт. 1935. 7 октября. Жюль Лядумег (1906 – 1973) — прославленный французский бегун, серебряный призер Олимпийских игр 1928 года. Первый матч между нашей сборной и футбольной командой Стамбула состоялся 13 октября 1935 года. Сборная СССР победила со счетом 2 : 1. Второй матч (15 октября) закончился ничьей (2 : 2). Первый матч сборной СССР со сборной народных домов Турции (20 октября) также завершился ничейным результатом (3 : 3). Во втором матче сборная СССР победила со счетом 3 : 2. 27 октября сборная СССР сыграла о командой Измира вничью (3 : 3).
/ 3 0 9 / Старостин Н. Футбол сквозь годы. С. 32. / 3 1 0 / Кассиль Л. Матч о басками // Известия. 1937. 26 июня. / 3 1 1 / Мандельштам О. Полн. собр. стихотворений. С. 364. / 3 1 2 / Следует заметить, что стихотворение Ойслендера, по-видимому, отражает весьма идеализированное представление о восприятии предстоящего матча. Более правдоподобную картину происходящего дает в своих мемуарах Н. Старостин: «Тогда у начальства широко было распространено мнение, что в международных матчах даже против друзей-соперников советские спортсмены обязаны побеждать. Любое поражение расценивалось как подрыв авторитета социалистич е с к о й Р о д и н ы . Высокопоставленными чиновниками овладевало маниакальное желание не отпускать басков, не обыграв их» (Старостин Н. Футбол сквозь годы. С. 34).
/ 3 1 3 / Красный спорт. 1937. 23 июня. / 3 1 4 / Мандельштам О.А. Коваленков. Зеленый берег (1935) // Мандельштам О. Собр. соч.: в 4 т. Т. 3. М., 1994. С. 412.
/ 3 1 5 / Слова Н. Старостина (Старостин Н. Футбол сквозь годы. С. 29). / 3 1 6 / О приезде баскских футболистов в СССР и о чемпионатах Советского Союза 1930-х годов см. увлекательные страницы
в книге: Нилин А. Век футбола. М., 1998.
/ 3 1 7 / Кассиль Л. Вратарь республики. С. 279 – 280. / 3 1 8 / Старостин Н. Футбол сквозь годы. С. 31 – 32. / 3 1 9 / Гольдштейн А. Расставание о Нарциссом. С. 212 – 213. / 3 2 0 / Красный спорт. 1938. 3 июня. / 3 2 1 / Красный спорт. 1938. 15 сентября. Описывается матч за кубок СССР, состоявшийся 14 сентября 1938 года между московским «Спартаком» и ленинградским «Электриком». «Спартак» победил со счетом 3 : 2.
/ 3 2 2 / Красный спорт. 1937. 25 июля. / 3 2 3 / Красный спорт. 1936. 23 июня. / 3 2 4 / Шестериков М. Стихи. Горький, 1937. С. 51 – 53. / 3 2 5 / Разумеется,
описывается такой чудак (слесарь-болельщик дядя Кеша) и в повести Л. Кассиля «Вратарь Республики».
/ 3 2 6 / Красный спорт. 1941. 10 июня. Пройдут считанные дни, и всех советских людей, включая и футболистов, начнут волновать совсем другие «каверзные вопросы». Приведем еще одно «погодное» стихотворение-шутку о футболе, автором которого был Р. Роман: «В футбол играли летом мы везде: / На суше, в воздухе, в грязи, в воде... / Коль осень угостит погодою такой, / В футбол играть мы будем... под водой. / ...О жизни судей беспокоясь, / Дадим ходули им или пробковый пояс!» (Красный спорт. 1935. 11 августа). Ср. о примечанием в повести Л. Кассиля: «Болельщики верны себе! “Матч состоится при любой погоде”», — значится в афише, и стихии никого не остановят» (Кассиль Л. Вратарь Республики. С. 129).
/ 3 2 7 / Красный спорт. 1933. 30 октября.
308-309
/ 3 2 8 / Отрада Н. Кочуют зеленые звезды. Волгоград, 1965. С. 9 – 10. / 3 2 9 / Ср.: «Трава пред ним предстала / стеной сосудов. И любой сосуд / светился жилками и плотью. Трепетала / вся эта плоть и вверх росла, и гул / шел по земле. Прищелкивая по суставам, / пришлепывая, странно шевелясь, / огромный лео травы вытягивался вправо — / туда, где солнце падало, светясь. / И то был бой травы, растений молчаливый бой» (Заболоцкий Н. Вторая книга. Л., 1937. С. 10).
/ 3 3 0 / Из стихотворения Юрия Окунева «Николай Отрада» (см.: Николай Отрада: стихи и письма, воспоминания о поэте, посвящения. Волгоград, 2008. С. 114).
/ 3 3 1 / Из стихотворения Виталия Балабина «Улица Николая Отрады» (Там же. С. 116).
/ 3 3 2 / Штейнберг А. К верховьям. М., 1997. С. 34. / 3 3 3 / Реут К. Убеждение. Свердловск, 1934. С. 52. / 3 3 4 / Ср. в «Кондуите» Льва Кассиля о дореволюционных забавах гимназистов: «На пустырях играли в особый “футбол” вывернутыми телеграфными столбами и тумбами. Столб надо было ногами перекатить через неприятельскую черту. Часто столб катился по упавшим игрокам, давя их и калеча» (Кассиль Л. Кондуит. Последняя повесть о гимназии. М., 1930. С. 15).
/ 3 3 5 / Последние новости. Париж, 1932. 5 апреля. / 3 3 6 / Глазков Н. Хихимора. М., 2007. С. 376. / 3 3 7 / Эллио В. Избранное. Лос-Анджелес, 1968. С. 60. / 3 3 8 / Хармо Д. Дней катыбр. Избранные стихотворения. Поэмы. Драматические произведения. М., 1999. С. 172 – 173.
/ 3 3 9 / Таким взглядом на творчество Хармса мы обязаны М.О. Чудаковой.
/ 3 4 0 / Долматовский Е. Книга ровесников. М., 1947. С. 46. / 3 4 1 / Комсомольская правда. 1947. 15 июня. / 3 4 2 / Красный спорт. 1942. 1 мая. С. 3. / 3 4 3 / Жаров А. Московская юность. М., 1947. С. 30 – 31. / 3 4 4 / Девятнадцать на девять. Футболисты московского «Динамо» в Англии. М., 1946. С. 26.
/ 3 4 5 / Там же. С. 46. / 3 4 6 / Там же. С. 33. / 3 4 7 / Там же. С. 48. / 3 4 8 / Там же. С. 63. / 3 4 9 / Там же. С. 46. / 3 5 0 / Там же. С. 72. / 3 5 1 / Там же. С. 41. / 3 5 2 / Там же. С. 55. / 3 5 3 / Гаспаров М.Л. Записи и выписки. М., 2000. С. 125. / 3 5 4 / Кинохроника из документального фильма «Футбол нашего детства». – 1984. – http://my.mail.ru/list/manyunya/ video/1602/20056.html.
/ 3 5 5 / Бесков К. Моя жизнь в футболе. М., 1994. С. 126 – 127. / 3 5 6 / Футбол
нашего детства. video/1602/20056.html
http://my.mail.ru/list/manyunya/
/ 3 5 7 / Безыменский А. Вокруг мяча: Альбом дружеских шаржей и эпиграмм. М., 1947.С. 16.
310-311
/ 3 5 8 / Футбол
нашего детства. video/1602/20056.html.
http://my.mail.ru/list/manyunya/
/ 3 5 9 / Там же. / 3 6 0 / Даже такой громкий поэт, как тот же Безыменский, обращаясь к теме динамовского турне, невольно перенимает веселую разговорность Синявского и Ошанина: «— Нет в Европе дали, / Стран и берегов, / Где бы не видали / Наших игроков. / Правильной работой / Был наш каждый матч. / В многие ворота / Мы вбивали мяч. / Был он даже в зеве / Лондонских ворот... / ДЕВЯТНАДЦАТЬ: ДЕВЯТЬ / — Подходящий счет!» (Безыменский А. Вокруг мяча. С. 4).
/ 3 6 1 / Футбол
нашего детства. video/1602/20056.html.
http://my.mail.ru/list/manyunya/
/ 3 6 2 / Бесков К. Моя жизнь в футболе. С. 109 – 110. / 3 6 3 / Симонян Н. Футбол — только ли игра? М., 1989. С. 17 – 18. / 3 6 4 / Футбол
нашего детства. video/1602/20056.html.
http://my.mail.ru/list/manyunya/
/ 3 6 5 / Стихотворение сопровождается в книге шестью карикатурными иллюстрациями: болельщик участвует в «многоборье» — в беге о препятствиями, в пряжках о подтягиванием, слаломе, «выжимании», «стойке» — и в конце концов празднует победу (Безыменский А. Вокруг мяча. С. 20).
/ 3 6 6 / Там же. / 3 6 7 / Как послание: «Город жив!» — был воспринят футбольный матч, проведенный в блокадном Ленинграде 6 мая 1942 года. В связи о этим Н. Симонян в своих воспоминаниях разворачивает метафору «футбол — это жизнь»: «Когда провалилась очередная попытка фашистов взять город и они заявили, что не вошли в него только потому, что он мертв и все улицы завалены трупами, ленинградские спортсмены предложи-
ли командованию организовать в городе футбольный матч. И он состоялся — между ленинградским «Динамо» и командой гарнизона. Как ни измучен был Ленинград беспрерывными артобстрелами, голодом, на стадионе собралось немало народа. Репортаж о этого матча шел и на немецком языке, и громкоговорители полевых установок на оборонительных рубежах далеко окрест разносили голоо радиокомментатора, гул трибун. На гитлеровских солдат это произвело ошеломляющее впечатление: перед ними был не город мертвецов, как им внушали, — твердыня... Так разве футбол — только игра?» (Симонян Н. Футбол — только ли игра? С. 11).
/ 3 6 8 / «Идет война народная...». Стихи. М., 2010. С. 59. В одном из более поздних стихотворений смеляковского близкого друга и поэтического соратника Бориса Слуцкого футбол даже предстанет спасением от воспоминаний об ужасах войны. Там будут описаны чувства болельщика — ветерана войны: «В любом движенье этой дрожью связан, / Как крестным знаком верующий черт, / Он был разбит, раздавлен и размазан / Войной, не только сплюснут, но растерт / — И так — всегда? / Во сне и наяву? / – Да. Прыгаю, а все-таки — живу! / (Ухмылка молнией кривой блеснула, / Запрыгала, как дождик, на губе.) / – Во сне — получше. Ничего себе. / И — на футболе» (Слуцкий Б. Футбол // Слуцкий Б. Память. Стихи 1944 – 1968. М., 1969. С. 272 – 275).
/ 3 6 9 / Красный спорт. 1945. 13 августа. С. 2. / 3 7 0 / Зальцман П. Сигналы Страшного Суда. М., 2011. С. 156. / 3 7 1 / Там же. / 3 7 2 / Футбол
нашего детства. video/1602/20056.html.
http://my.mail.ru/list/manyunya/
/ 3 7 3 / Цитируем стихотворение «Футбол» (Ваншенкин К. Портрет друга: Стихи. М., 1955. С. 47).
/ 3 7 4 / Симонян Н. Футбол — только ли игра? С. 18.
312-313
/ 3 7 5 / Красный спорт. 1945. 24 июля. / 3 7 6 / Советский спорт. 1947. 9 мая. / 3 7 7 / Советский спорт. 1947. 31 мая. / 3 7 8 / Безыменский А. Вокруг мяча. С. 8. / 3 7 9 / Там же. С. 11. / 3 8 0 / Там же. С. 8. / 3 8 1 / Там же. С. 11. / 3 8 2 / Там же. С. 12. Соответственно, мяч у Безыменского от простой метонимии футбольной техники смещается к сказочной функции волшебного предмета — то невесомого, то двоящегося: «Не раз Архангельским показан / Большой игры высокий класс, — / И людям кажется подчас, / Что мяч к ноге его привязан» (Там же. С. 9); «Наш Дёмин мал и кругл. Когда лихим налетом / Обводит он о мячом любого ловкача, / Всем кажется порой, что катятся к воротам / Два разноцветные мяча» (Там же. С. 10). Ср.: «Опять под сеткою густой / Мяч бьется рыбкой золотой» (А. Ойслендер. «ЦДКА» — «Динамо». Мелодрама в двух таймах и шести эпизодах // Красный спорт. 1945. 24 июля. С. 2).
/ 3 8 3 / Футбол
нашего детства. video/1602/20056.html.
http://my.mail.ru/list/manyunya/
/ 3 8 4 / Там же. / 3 8 5 / Как раз Маршак в этот период продолжал оставаться в плену у главной советской метафоры 1930-х годов «Война — футбол». См., например, его политический фельетон «Сирийский футбол» (Правда. 1949. 19 августа). О детских стихотворениях Маршака о футболе см. в нашей книге далее.
/ 3 8 6 / Бесков К. Моя жизнь в футболе. С. 75. / 3 8 7 / Советский спорт. 1946. 29 июня. / 3 8 8 / Шевелева Е. Избранное. М., 1979. С. 110. В опубликованной же в 1946 году поэме Шевелевой «Юноша» все акценты были идеологически расставлены правильно: «По его почину целый класо / Бредил “кролем”, увлекался “брассом”. / По его примеру, свысока, / Спорил о команде “Цедека” / И гудел насмешливо, сердито: / “Это «сундуки», а не защита!” / Оглушен громадный стадион / Яростным “ура” и резким свистом. / “Молодец Федотов! Все же он / Может называться футболистом!” / Матч окончен. “Два — один” на вышке. / Победили воля и талант! / Прыгают московские мальчишки / Около взволнованных команд» (Шевелева Е. Юноша. М., 1946. С. 3 – 4).
/ 3 8 9 / Советский спорт. 1947. 25 октября. / 3 9 0 / Советский спорт. 1947. 19 апреля. / 3 9 1 / Советский спорт. 1949. 14 июня. / 3 9 2 / Дементьев Н. Пека о себе, или Футбол начинается в детстве. М., 1995. С. 19.
/ 3 9 3 / В значительной степени это было обусловлено тем, что официально в СССР не существовало профессионального футбола
/ 3 9 4 / Блохин О., Аркадьев Д. Право на гол. М., 1984. С. 61. / 3 9 5 / Четверик В. Безумная жизнь в безумном футболе. М., 2002. С. 10.
/ 3 9 6 / Покровская А. Основные течения в современной русской литературе. М., 1927. С. 12.
/ 3 9 7 / Причем иногда это неразличение доходило до карикатурно-
314-315
го предела. Смр. замечание Л. Дубровиной: «Со страниц детских книг почти исчезли детские шалости. А задушевные разговоры между детьми происходят главным образом на темы, связанные либо со строительством электростанции, либо пришкольного участка». (Дубровина Л. Советская школа и детская литература. М. – ; Л., 1953. С. 48.)
/ 3 9 8 / Дубянская М. Всей ватагой. Л., 1929. С. 9. / 3 9 9 / Богданович Т. Агитация в детской литературе // Детская литература. Критический сборник. М. – ; Л., 1931. С. 48.
/ 4 0 0 / Это отчасти подтверждается и на примере взрослой поэзии: нам не известно ни одного дореволюционного «футбольного» стихотворения, написанного женщиной; количество женщин — -авторов стихотворений о футболе, написанных на протяжении всего советского периода, тоже очень невелико.
/ 4 0 1 / Барто А. Записки детского поэта. М., 1976. С. 273. / 4 0 2 / Барто А. Собрание сочиненийСобр. соч. в 4 тт. М., 1981 – 1984. Т. 2. С. 541.
/ 4 0 3 / Там же. С. 141. Ср. также: «Проводим конкурс. // Наш девиз: // “На нужды младших // Отзовись”. // И отозвался // Наш Кирилл: // Сестренке мячик // Подарил, // Играть в футбол // Учил сестру...» (Там же. С. 245).
/ 4 0 4 / Волженин В. Пионеры. Л., 1925. С. 39 – 40. / 4 0 5 / Трутнева Е. У нас. // Трутнева Е. Пионеры. Свердловск, 1949. С. 5.
/ 4 0 6 / Михалков С. Собр.ание соч.:инений в одном 1 т.оме. М., 2003. С. 36.
/ 4 0 7 / Там же. С. 20.
/ 4 0 8 / Раевский Б. Наша команда. М.; Л., 1953. С. 25 – 27. / 4 0 9 / Причем не только советскими; так, в цикле стихов Барто «Краснокожие» советские дети и американский мальчик находят общий язык на почве футбола без помощи переводчицы: «При чем тут переводчица? // Побегать людям хочется! // Все кричат: Хау-ду-ю-ду! // Погоняем мяч в саду! // А гость как расхохочется. // Он, видно, весельчак! // При чем тут переводчица? // Понятно все и так». (Барто А. Собрание сочиненийСобр. соч.: в 4 тт. М., 1981 – 1984. Т. 3. С. 105).
/ 4 1 0 / Мусиков В., Пегоев А. Детские стихи. Архангельск, 1940. / 4 1 1 / Барто А. Собрание сочиненийСобр. соч.: в 4 тт. М., 1981 – 1984. Т. 3. С. 314.
/ 4 1 2 / Моисеева М. Первый класс. Минск, 1952. С. 11 – 12. / 4 1 3 / Оратовский И. Маленькие граждане. Баку, 1952. С. 13. / 4 1 4 / Здесь, по-видимому, сыграло свою роль то, что стихотворение было написано в 1947 году – сразу после войны, когда у многих детей не было отцов.
/ 4 1 5 / Барто А. Собрание сочиненийСобр. соч.: вв 4 тт. М., 1981 – 1984. Т. 2. С. 347 – 349.
/ 4 1 6 / Иовлев Б. Наша улица. Иваново, 1953. С. 10. / 4 1 7 / Барто А. Собрание сочиненийСобр. соч.: в 4 тт. М., 1981 – 1984. Т. 2. С. 239.
/ 4 1 8 / Картины осеннего футбола в советской детской поэзии чрезвычайно редки; одно из исключений – стихотворение Барто «Как Вовке ветер помог»: «Листья, листья // На пути, // На площадке – листья, // И площадку // Размести // Вышли футболисты.... // Ветер, листьями шурша, // Провожает лето. // Вовка – добрая душа // Громко крикнул ветру: // – Ты зачем ребят подвел? // Как теперь играть в футбол? // Ты бы
316-317
сам листву подмел!» (Барто А. Собрание сочиненийСобр. соч.: в 4 тт. М., 1981 – 1983. Т. 2. С. 290).
/ 4 1 9 / Иовлев Б. Наша улица. С. 13. / 4 2 0 / Следует также заметить, что советские детские стихи зачастую претендовали на охват всего годового цикла – перечислялись основные занятия и игры, характерные для того или иного сезона. «Футбольная» тема в стихотворениях такого рода по определению не могла доминировать. Смр. стихотворение Е. Трутневой «Вожатый»: «В лагерях и на футболе, // В зной и в холод зимних вьюг... // В чистом поле, в клубе, в школе, – // Всюду о нами старший друг!» (Трутнева Е. Пионеры. Свердловск, 1949. С. 13.)
/ 4 2 1 / Там же. С. 3 – 4. / 4 2 2 / Сурская В. Пионерское лето. Минск, 1950. С. 32. / 4 2 3 / Лифшиц В. Школьные товарищи. М.;, Л., 1954. С. 49 – 50. / 4 2 4 / Куликов П. Крепыши. Уфа, 1951. С. 51 – 52. / 4 2 5 / Лифшиц В. Школьные товарищи. М. – ; Л., 1954. С. 41 – 44. / 4 2 6 / Хомзе Е. Мишуки – -физкультурники. М., 1927. С. 11. / 4 2 7 / Виленский Д., Гамбургер Л. Четвероногие спортсмены. Киев, 1929. С. 12.
/ 4 2 8 / Брежнев Г. Слон и его друзья на спортплощадке. Черновицы, 1941. С. 5.
/ 4 2 9 / Там же. С. 7. / 4 3 0 / Татьяничева Л. Веселый улей. Челябинск, 1965. С. 36. / 4 3 1 / Барто А. Собр.ание сочинений соч.: в 4 тт. М., 1981 – 1984. Т. 2. С. 266 – 267.
/ 4 3 2 / Раевский Б. Наша команда. М. – ; Л., 1953. С. 2 – 3. / 4 3 3 / Маршак С. Собрание сочиненийСобр. соч.: в 8 ттт. М., 1968 – 1972. Т. 1. С. 323.
/ 4 3 4 / Корнеев Н. Случай о Колей Кубышкиным. Курск, 1947. С. 13. / 4 3 5 / Оратовский И. Маленькие граждане. Баку, 1952. С. 10 – 13. / 4 3 6 / Это,
кстати, распространяется не только на Алика, но и на играющих в футбол ребят: указание на их возраст «малолетки» дано, чтобы оправдать их длительное («целый день») пребывание на футбольной площадке.
/ 4 3 7 / Слова о том, что Алик переходит «в пятый класс», тоже косвенно способствуют закреплению этой цифры в памяти читателя.
/ 4 3 8 / Царев А. Мои друзья. Ульяновск, 1951. С. 17. / 4 3 9 / Сергеев М. Твои ровесники. Иркутск, 1952. С. 11 – 12. / 4 4 0 / Иванов А. Славные ребята. Ташкент, 1951. С. 69 – 71. / 4 4 1 / Барто А. Собрание сочиненийСобр. соч.: в 4 т. М., 1981 – 1984. Т. 2. С. 175 – 177.
/ 4 4 2 / Литературный современник. 1933. № 12. С. 149 – 150. / 4 4 3 / Литературная газета. 1949. № 72 (7 сентября) / 4 4 4 / В этом смысле одно из ключевых слов «футбольного» отрывка – «советский»: благодаря ему футбол оказывается конкурентом не только школе, но и в каком-то смысле – государству и государственной идеологии.
/ 4 4 5 / Маршак С. Собрание сочиненийСобр. соч.: в 8 тт. М., 1968 – 1972. Т. 1. С. 327 – 328.
/ 4 4 6 / Соловьев М. Гриша и Тиша два проказника. Пг., 1924. С. 16.
318-319
/ 4 4 7 / Барто А. Собрание сочиненийСобр. соч.: в 4 ттт. М., 1981 – 1984. Т. 2. С. 369.
/ 4 4 8 / Маршак С. Собрание сочиненийСобр. соч.: в 8 тт. М.: 1968 – 1972. Т. 1. С. 219. / 4 4 9 / Барто А. Собрание сочиненийСобр. соч.: в 4 тт. М., 1981 – 1984. Т. 2. С. 193. / 4 5 0 / Юность. 1958. № 5. С. 2. / 4 5 1 / Дудин М., Кудрин В. Веселый двор. Иваново, 1940. С. 6 – 8. / 4 5 2 / Там же. С. 8 – 10. / 4 5 3 / Там же. С. 12. / 4 5 4 / Там же. С. 12. / 4 5 5 / Изображенный, кстати, и на сопровождающей «футбольный» эпизод иллюстрации.
/ 4 5 6 / Иванов А. Славные ребята. Ташкент, 1951. С. 14 – 15. / 4 5 7 / Михалков С. Собрание сочинений: в одном томе1 т. М., 2003. С. 37. / 4 5 8 / Слово как таковое здесь тоже важно – три паренька играют в футбол молча, а противопоставляемый им пекарь произносит слово, из которого в последней строфе фактически возникает целый мир.
/ 4 5 9 / Советские ребята. Сборник для детей. Вып. 1. 1926. C. 77. / 4 6 0 / В этом
контексте символична и «животная» фамилия героя – Орлов, и даже его имя Васька – уменьшительный вариант имени, по совместительству являющийся распространенной кличкой котов.
/ 4 6 1 / Любопытно, что в написанной в 1961 году и экранизированной двумя годами позже повести Валерия Медведева «Баранкин, будь человеком!» (в названии которой слово «человек» исполь-
зовано столь же двусмысленно, как и у Шварца) футбол приобретает прямо обратное значение: герои повести, превратившись в муравьев, пытаются сыграть в мяч (вернее, в используемое в качестве мяча круглое зерно) о настоящими муравьями, но трудовой инстинкт не позволяет им этого сделать.
/ 4 6 2 / Воспоминания о Корнее Чуковском. М., 1983. С. 61. / 4 6 3 / Лагин Л. Старик Хоттабыч. М. – ; Л., 1940. С. 86. / 4 6 4 / Там же. С. 89. / 4 6 5 / Там же. С. 85. / 4 6 6 / Там же. С. 85. / 4 6 7 / Бесков К. Моя жизнь в футболе. М., 1994. С. 9 / 4 6 8 / Симонян Н. Футбол – только ли игра? М., 1998. С. 16. / 4 6 9 / Барто А. Собрание сочиненийСобр. соч.: в 4 тт. М., 1981 – 1984. Т. 2. С. 178.
/ 4 7 0 / Михалков С. Собрание сочиненийСобр. соч.: в 4 тт. М., 1963 – 1964. Т. 1. С. 39.
/ 4 7 1 / Таков, например, сознательный мальчик Володя из стихотворения Барто «Начался опыт»: «На новой площадке // Играют в футбол. // Звали Володю, // Но он не пошел. // Он говорит: // Я работать иду, // Я должен еще // Подкормить резеду» (Барто А. Собрание сочиненийСобр. соч.: в 4 тт. М., 1981 – 1984. Т. 2. С. 381).
/ 4 7 2 / См., например: Андреев С. Я – форвард. Ростов н/Д., 1990, Бесков К. Моя жизнь в футболе. М., 1994, Дементьев П. Пека о себе, или Футбол начинается в детстве., М., 1995,
/ 4 7 3 / Сапгир Г. Чудаки: Книга. для учащихся. М., 1994. С. 113.
320-321
/ 4 7 4 / Услышано от непосредственного свидетеля этой сцены, тогдашнего юного обитателя «Заветов Ильича» Марка Иоффе. Тем более выразительным кажется нам следующее стихотворение Барто: «Нет, в жизни мне не повезло, /// Однажды я разбил стекло. /// Оно под солнечным лучом /// Сверкало и горело, /// А я нечаянно — мячом! /// Ух, как мне нагорело! /// И вот о тех пор, /// С тех самых пор, /// Как только выбегу /// Во двор, /// Кричит вдогонку кто-то: /// — Стекло разбить охота? — /// Воды немало утекло /// С тех пор, как я разбил стекло. /// Но стоит только мне вздохнуть, /// Сейчао же спросит кто-нибудь: /// — Вздыхаешь из-за стекол? /// Опять стекло раскокал? /// Нет, в жизни мне не повезло, /// Однажды я разбил стекло. /// – Идет – навстречу – мне – вчера, – /// Задумавшись о чем-то, /// Девчонка о нашего двора, /// Хорошая девчонка. /// Хочу начать о ней разговор, /// Но, поправляя локон, /// Она несет какой-то вздор /// Насчет разбитых окон. /// Нет, в жизни мне не повезло, /// Меня преследует стекло. // Когда мне стукнет двести лет, // Ко мне пристанут внуки. // Они мне скажут: // — Правда, дед, // Ты брал булыжник в руки, // Пулял по каждому окну? — // Я не отвечу, я вздохну. // Нет, в жизни мне не повезло, // Однажды я разбил стекло» (источник).
322-323
Н ау ч н о е
и зд а н и е
С е р ия « И с с л е д о в а н ия к у л ь т у р ы » Гл а в н ы й
р е д а к т о р
В АЛЕР И Й
АНАШ В И Л И
З а в е д у ю щ а я к н и ж н о й
р е д а к ц и е й
ЕЛЕНА Б ЕРЕЖНО В А Р е д а к т о р ЕЛЕНА Б ЕРЕЖНО В А Ху д о ж н и к В АЛЕР И Й
КОРШ У НО В
В е р с т к а Д а ш а
Щ
Ко р р е к т о р В АЛЕР И Я КАМЕНЕ В А
НАЦ И ОНАЛЬНЫЙ
И ССЛЕДО В АТЕЛЬСК И Й
У Н И В ЕРС И ТЕТ « В ЫСША Я ШКОЛА ЭКОНОМ И К И »
101000, Москва, ул. Мясницкая, 20 Тел./факс: (499) 611-15-52 Подписано в печать 06.05.2016. Формат 84×108/32 Гарнитура Kazimir. Усл. печ. л. 16,0. Уч.-изд. л. 10,7 Печать офсетная. Тираж 1000 экз. Изд. № 2021. Заказ № Отпечатано в ОАО «Первая Образцовая типография» Филиал «Чеховский Печатный Двор» 142300, Московская обл., г. Чехов, ул. Полиграфистов, д. 1 www.chpd.ru, e-mail: salеs@chpd.ru, тел.: 8 (495) 988-63-76, тел./факс: 8 (496) 726-54-10
325-325
327-327
329-329
В Издательском доме Высшей школы экономики выходит книга «Ликует форвард на бегу. Футбол в русской и советской поэзии 1910–1950 годов». Авторы Алсу Акмальдинова, Олег Лекманов и Михаил Свердлов описывают эволюцию футбольной темы в отечественной поэзии первой половины ХХ века — все ее основные вехи: как сначала соответствующие мотивы приспосабливались к непривычной среде, почти контрабандой проникая в поэтические тексты, как затем они отвоевывали себе все больше и больше места на страницах журнальных стихотворных подборок и сборников лирики и, наконец, как они постепенно обрастали набором устойчивых смысловых ореолов.