Cw DOC test by Peter

«Гражданский контроль», общественная правозащитная организация, Санкт-Петербург Международная коллегия адвокатов Санкт-Петербурга при финансовой поддержке Генерального консульства Великобритании в Санкт-Петербурге Проект «Проблемы профессиональной адвокатской этики при осуществлении защиты гражданских прав»

Семинар

ПРОБЛЕМЫ АДВОКАТСКОЙ ТАЙНЫ 21 января 2011 Лиговский пр., 87 офис 300 Открытие семинара: В.Л. Левыкина, вице-президент Адвокатской Палаты Санкт-Петербурга Бен Гринвуд, заместитель Генерального Консула, Генеральное консульство Великобритании в Санкт-Петербурге Ю.И. Вдовин, заместитель председателя ОПО «Гражданский контроль» А.С. Козырев, Уполномоченный по правам человека в Санкт-Петербурге Адвокатская тайна как одна из основ осуществления правосудия Ю.М. Новолодский, вице-президент Адвокатской Палаты Санкт-Петербурга Проблемы адвокатской тайны в практике работы квалификационной комиссии Адвокатской палаты Ленинградской области Н.М. Булгакова, заместитель председателя квалификационной комиссии АП Ленинградской области Проблемы адвокатской тайны в практике работы квалификационной комиссии Адвокатской палаты Санкт-Петербурга Ю.Я. Шутилкин, заместитель председателя квалификационной комиссии АП СанктПетербурга Регламентация адвокатской тайны в странах Европейского сообщества Д.А. Подпригора, Международная Коллегия адвокатов «Санкт-Петербург»

В.Л. ЛЕВЫКИНА Уважаемые коллеги, здравствуйте, начинаем нашу конференцию. В программе сегодняшнего семинара предусмотрено три доклада.

Тема семинара – адвокатская тайна. Тема очень актуальна. Актуальна уже хотя бы потому, что, зная о том, что адвокатская тайна – это тайна нашего клиента, часто в нашей работе нам приходится сталкиваться с вопросом, как распорядиться знанием чужой тайны, как не навредить клиенту и как всё же не потерять свои достоинство и честь тогда, когда вас обвиняют. Очень сложные вопросы возникают и тогда, когда пытаются злоупотребить знаниями адвоката, когда это делает доверитель или следственные органы. Спектр вопросов по поводу адвокатской тайны очень широк. На все вопросы, безусловно, мы ответить не можем, но и докладчики, и модераторы, которые будут сегодня работать с вами во второй половине дня, постараются как-то прояснить, чем же чревата для нас охрана тайны другого человека, который обратился к нам за помощью. Проведение данного семинара стало возможным благодаря двум очень серьезным, понимающим

проблемы

судопроизводства

организациям.

Прежде

всего,

это

«Гражданский контроль» - правозащитная организация, которая принимает активное участие в решении очень многих актуальных проблем, касающихся защиты прав граждан. Хочется особо отметить помощь и финансовую поддержку, которую оказало нам Генеральное

консульство

Великобритании

Санкт-Петербурге.

Заместитель

Генерального консула в Санкт-Петербурге Бен Гринвуд присутствует здесь и, наверное, скажет вам несколько слов перед тем, как мы дадим слово докладчикам.

Б. ГРИНВУД Спасибо большое. Прежде всего, я должен сказать, что мне очень приятно вернуться сюда, в офис общественной правозащитной организации «Гражданский контроль», с которой мы работаем на протяжении уже нескольких лет. Мне также очень приятно познакомиться с представителями адвокатских палат Санкт-Петербурга и Ленинградской области. Я хотел бы сказать, что сегодня много говорится о модернизации и инновации в России. Великобритания приветствует это. Мы считаем, что сильная и преуспевающая Россия – в интересах каждого. Но следует отметить, что долгосрочные процветание и стабильность должны сопровождаться уважением принципов правосудия и правового государства. В этой области мы очень тесно сотрудничаем с Россией. В ноябре прошлого года мы подписали меморандум о взаимопонимании, который включает в себя такие вопросы, как принципы правового государства, доступ к правосудию и также юридическую помощь. Сегодняшнее мероприятие, которое мы с радостью поддерживаем, представляет часть этого процесса сотрудничества. Обмен опытом юристов в отношении адвокатской

этики является ключевой частью меморандума о взаимопонимании, а вопрос адвокатской тайны, конечно, очень актуален и важен. Я уверен, что выводы, к которым вы сегодня придете, будут очень полезны для всех участников семинара, а также для всех ваших коллег в Петербурге и окружающих областях. Я желаю всем плодотворного дня. Спасибо большое за внимание. В.Л. ЛЕВЫКИНА Спасибо Ну а теперь слово Юрию Иннокентьевичу Вдовину.

Ю.И. ВДОВИН Спасибо большое. Господа, я очень рад приветствовать здесь профессиональных правозащитников, которые реально защищают права человека, сталкиваются с целым рядом трудностей на этом трудном пути. Мы, так сказать, правозащитники-любители, но наша организация с самого начала поняла, что без контакта и помощи профессиональных правозащитников – адвокатов – наша деятельность будет бессмысленной. И мы всегда пытались опираться на консультации, на помощь адвокатов, потому что в целом ряде случаев мы могли, грубо говоря, наломать дров, не опираясь на серьезную юридическую опору. Поэтому вам за это спасибо большое, и мы подтверждаем свою готовность реализовать эту задачу помогая теми силами, которые у нас есть. Я хотел бы представить двух человек, присутствующих на сегодняшней конференции. Во-первых, Марию Разумовскую, которая очень много сделала для реализации этого проекта. Она очень скромный человек, но очень много работает. Спасибо. Также хочу представить Алексея Козырева – Уполномоченного по правам человека в Санкт-Петербурге. Мы связываем с его назначением на должность надежды на то, что этот пост станет более продуктивным, чем он был ранее в городе. И то, что он пришел сюда, свидетельствует о том, что его интересуют эти проблемы, и дай бог ему успехов в его деятельности.

А.С. КОЗЫРЕВ Я хочу просто поприветствовать вас. Если откровенно, то по Закону об Уполномоченном, если его внимательно почитать, эта тема туда не входит. Если

немножко по закоулкам этого закона побродить, может быть, опосредованно где-то, но уж не на первом, не на пятом и, может быть, даже не на десятом месте. Но я здесь, потому что это тема интересная, актуальная, и еще потому, что она проводится под эгидой, в первую очередь, «Гражданского контроля» - организации, которую я очень уважаю. Я много вижу здесь знакомых приятных лиц, с которыми вместе работал, поэтому мне просто будет интересно. И желаю вам только удачи и успехов. Спасибо вам. В.Л. ЛЕВЫКИНА Предоставляем слово Юрию Михайловичу Новолодскому.

Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Когда мне предложили определить название своего выступления, я оказался в некотором затруднении. Казалось бы, за 30 лет моей адвокатской практики много что трансформировалось в моем понимании того, что такое адвокатская тайна. В 1977 году я закончил стажировку и приступил к практической адвокатской деятельности. Тогда очень хорошо готовили стажеров, и я в полной уверенности, что по этой-то теме я знаю всё, вступил в адвокатскую жизнь. Но за эти 30 лет всё чаще и чаще приходилось задумываться над конкретными поворотами судьбы этого чрезвычайно тонкого, относящегося и к области права, и к области этики, института адвокатской тайны. Я задумался, как же назвать свое выступление и, в конечном итоге, внес некоторое изменение, в сравнении с тем, как эта тема была определена первоначально. Тема называется

так: «Адвокатская тайна как нравственная основа осуществления

правосудия». Когда несколько лет назад я возглавил Комиссию по защите профессиональных прав адвокатов, оказалось, что основным направлением атак со стороны неграмотных следователей… А нужно прямо сказать, что год от года кадры, работающие в правоприменительной системе, в нравственном и правовом отношении откровенно деградируют; это скажет любой практик, если у него есть совесть и есть, с чем сравнить. Сегодня следователь, занимающий должность, например, старшего следователя по особо важным делам, практически ничего не знает о том, что такое адвокатская тайна. Приведу пример ситуации. У нас работает московская следственная группа. Она такая одиозная, что они все, так сказать, вещают. Проблема для адвоката исходит из чего? Если адвокат начинает по-настоящему защищать человека, то после первого же посещения адвоката с ним начинают работать оперативники, требуя, чтобы он отказался от адвоката. И на

следующий день в следующее следственное действие такой зажатый клиент говорит о том, что он хочет отказаться. Следователь это всё фиксирует. А я уже имею сведения о том, что его уговаривали, ему угрожали, его обещали перевести в хорошую камеру, а если он будет непослушным, и у него будет не како-то липовый, а настоящий адвокат, то от этого будут сплошные проблемы. И этот человек отказывается. Но это делается в присутствии адвоката, и я взял и дописал прямо на этом листе, где его заявление, о том, что, по имеющимся у меня сведениям, этот отказ носит вынужденный характер, и это необходимо

учитывать,

поскольку отказ

от

защитника

может

носить

только

добровольный характер. Следователь, улыбаясь, мне говорит: - Юрий Михайлович, вы же понимаете, что я теперь могу допросить вас по этим обстоятельствам, о которых вы здесь написали. – Знаете, ничего у вас не получится, есть такое понятие как адвокатская тайна. И вижу по глазам его, что он вообще чуть ли не впервые слышит о том, что, несмотря на то, что он такой великий и трудится на благо Родины вдалеке от Москвы в периферийном Петербурге, он не может допросить каждого, кого считает допросить необходимым. Работа в этой комиссии показала, что диапазон непонимания того, что такое адвокатская

тайна,

огромен,

начиная

от

нас

самих,

адвокатов,

включая

правоприменительные органы, прокуратуру, суд и так далее. Всё так далеко от того, как это должно быть, что волосы дыбом встают. Одно из дел было связано с одним из адвокатов, который обратился в нашу Комиссию уже после того, как вопрос был рассмотрен районным судом. Коротко можно охарактеризовать ситуацию следующим образом. Прокурор Московского района направил следователю бумагу, в которой буквально потребовал, чтобы адвокат был допрошен в качестве свидетеля, и, кроме того, были получены сведения о том, не судим ли этот адвокат. Адвокат обратился в суд с тем, что его конституционное право на адвокатскую тайну было нарушено. И вдруг суд взял да и написал, что никакой такой конституционной адвокатской тайны адвоката под такой-то фамилией ему неведомо. Суд написал, что адвокатская тайна существует ради клиента, взял да и отказал адвокату в удовлетворении его просьбы о признании подобных действий незаконными. В основе этого казуса лежала ошибка адвоката в том, что именно это право тайны адвокатской принадлежит ему. Суд с этим не согласился и сказал, что нет, эта тайна принадлежит нашему клиенту. Эта вторая точка зрения - наиболее распространенная, но я смею привлечь ваше внимание, что она не совсем правильная. Именно этому и посвящен мой доклад. В дальнейшем, когда всё расставили на свои места, мы добились отмены решения, и, в конечном итоге, адвокат не был допрошен. Более того, мы дважды добились того,

что суд признал незаконными указания прокурора, поскольку у него нет права давать указания следователям о выполнении тех или иных действий. Такое право есть у прокурора только применительно к дознавателям. Дело закончилось хорошо, но отметим один факт – неправильное понимание института адвокатской тайны. Неправильным представляется нам и понимание адвокатской тайны как тайны от лица нашего клиента. Отчасти это так. Если не обращать внимания на различные нюансы, то, кажется, то определение, которое дано и в Законе об адвокатуре, и в Кодексе адвокатской этики, правильное, но, если начнем детализировать, мы увидим, что это не так. Например, говорится, что адвокат не вправе разглашать сведения, которые составляют адвокатскую тайну, без согласия клиента. Отсюда недруги адвокатской тайны делают совершенно естественный вывод и спрашивают: а с согласия – можно? Это главный вопрос сегодня, поскольку всю остроту проблемы мы должны понимать следующим образом – что правоохранительные органы всё активнее ведут себя по внедрению того, что является адвокатской тайной. Адвокатская тайна имеет глубочайшие корни. У меня такое впечатление, что римские юристы были намного умнее, намного нравственнее современных юристов. Еще в Дигестах Юстиниана обязанность не допускать допрос адвоката об обстоятельствах, которые стали ему известны при осуществлении защиты, возлагалась на судей (задумайтесь, как мудро сделано), потому что это ценность не конкретного человека, нашего клиента, это ценность не адвоката, это ценность не их тандема, это ценность, нравственная ценность, для самого правосудия. Фойницкий, говоря об адвокатской тайне, отмечал, что правосудие сознательно идет на определенные издержки по конкретным делам ради этого общего нравственного начала, без которого правосудие в целом не может существовать. Неправильность или неточность такой позиции, что адвокатская тайна – это тайна нашего клиента, и, если он снял этот запрет, она может быть разглашена, активно, во вред правосудию используется следователями. Всем известен наш адвокат Александр Яковлевич Афанасьев. У него произошла такая ситуация. Я немного видоизменю эту ситуацию, для того чтобы было понятно, и чтобы меня не обвинили в том, что я разгласил некую адвокатскую тайну, которую адвокат Афанасьев рассказал мне, а я потом на конференции. Приходит адвокат, совсем даже не Афанасьев, а, положим, Сидоров, в тюрьму к своей клиентке. Клиентку эту арестовали по простым нашим обыденным сегодняшним начинаниям – чтобы получить через нее показания на руководство юридического лица и

так далее. У этой клиентки – дети малые, долго она не выдержит под стражей и всё, что нужно, расскажет. И она рассказывает адвокату о том, что на самом-то деле, конечно, главными фигурантами в этом деле были ее начальники, а она – сошка маленькая. Но она все-таки просит адвоката это обстоятельство не разглашать, а работать, защищая ее и не переводя стрелки ни на кого. Через некоторое время к ней, по сложившейся традиции, приходят оперативники и говорят: - Откажитесь от адвоката Сидорова, не нужен он вам, мы с вами договоримся обо всём, вы дадите показания, заключим соглашение и так далее. Вот ваши начальники… - Да-да, это начальники всё сделали. – А скажите, вы какие-то доказательства этому можете привести? – Да, я рассказывала об этом адвокату Сидорову. И адвоката Сидорова вызывают на допрос. Адвокат Сидоров берет в руки закон, а ему следователь читает этот же закон, который взял в руки адвокат Сидоров: без согласия клиента вы не можете оглашать сведения. Ознакомьтесь – письменное согласие на то, чтобы вы сии сведения разгласили. Для чего эти сведения нужны? Доказательство будет. Так это одно ее утверждение, а так – допрошенный в качестве свидетеля адвокат Сидоров, который как свидетель обязан будет рассказать, что она ему еще раньше говорила о том, как это всё было. Это уже новое доказательство. Мы, конечно, категорически отказались идти и допрашиваться в качестве свидетеля. Несмотря на постоянные рекомендации вице-президента Палаты Савича идти, но молчать, мы не пошли туда. И теперь ответьте на вопрос, чьи интересы в этом случае защищаются? Интересы клиента? Да, наверное, это ее интерес, совершенно реальный, когда она хочет об этом рассказать. И, казалось бы, вся эта кисейная рубаха, так сказать, должна упасть моментально. Ничего подобного! Надо немножечко нам самим, адвокатам, изменить смысл и содержание института адвокатской тайны: в этом случае, хотя разглашение и в интересах клиента, но не в интересах правосудия, в широком смысле этого слова. Хорошее было бы правосудие, если бы адвокат Сидоров согласился и был бы допрошен, и стал бы источником доказывания вины другого человека, и стал бы фигурантом в этом уголовном деле, и был бы осужден. Я бы руки не подал такому адвокату, который, вопреки самой сути своей профессии, выступил в качестве

такого источника

доказательств. Но здесь мне важна именно теоретическая составляющая, что это неправильно говорить, что защищаются только интересы клиента. Интересы правосудия в том широком, глубоком смысле, о котором говорил Фойницкий, когда освещал такое

понятие, как адвокатская тайна. Именно этот вопрос главный – какую позицию должна сегодня занимать адвокатура в вопросе адвокатский тайны. Сейчас я скажу несколько слов о теоретических основах, необходимых для того, чтобы эта позиция имела право на существование. Каждый из нас понимает, что три таких категории, как личность, общество и государство, являются краеугольным камнем современного бытия. Современное правосудие базируется на этом явлении. Например, что такое суд присяжных? В замечательной стране, где родился этот институт, это наглядная демонстрация названных трех категорий. Суд присяжных – это общество, коронный судья – это государство, а там – личность, а рядом с личностью – адвокат. И, когда государство, всё королевство, всей своей мощью восстает против отдельного человека, который совсем необязательно должен быть юристом, необходимо в правосудии создать такую систему, когда недостатки человека в области права и незнания его практики будут компенсированы профессиональным юристом. Получается «два в одном»: необходимы такие доверительные отношения, которые могли бы нивелировать эту разницу и сказать о том, что только в такой ситуации этот суд будет справедливым. Поэтому исключите адвокатскую тайну – и вы забьете последний гвоздь в крышку гроба правосудия. Эта триединая система (личность, общество и государство) и у нас присутствует. И наши политические процессы, которые происходят в стране, не могут не отражаться на практике от этого соотношения. Было время, когда мы смело ввели у себя в стране суды присяжных и считали, что это вполне нормально. Но сегодня сознательно государством взят курс на исключение случаев рассмотрения дел судами присяжных или сведение их к минимуму. Только у нас, в Петербурге, появилось несколько дел, когда групповое убийство (три человека участвуют в убийстве, и это написано в обвинительном заключении, и, следовательно, это 2 часть статьи 105-й, и должны рассматриваться такие дела с участием присяжных) просто квалифицируется по первой части. Прокурор прикидывается идиотом – он, действительно, читал, всё нормально, всё законно, первая часть. Трое подсудимых, а первая часть! В обвинительном заключении написано: по предварительному сговору. Первая часть. Отправляют это в суд. Мы пишем в Общественную палату. Общественная палата пишет председателю Верховного Суда Российской Федерации. Тот прикидывается идиотом и говорит: А мы ничего не можем сделать, мы не можем вернуть дело назад прокурору, дабы он выполнил свою функцию и вернул дело следователю, для того чтобы правильно квалифицировать действия. Не можем. Знаете, почему, товарищи адвокаты? Мы не можем ухудшать положение подсудимых. А те говорят: - Если суд присяжных будет, нас оправдают, мы – за этот

вариант, потому что мы не совершали преступления; а если будет ваш суд, так сказать, заказной, нас осудят! Задумайтесь, пожалуйста. Председатель Верховного Суда Российской Федерации Общественной палате заявляет: - Мы ничего не можем сделать с этим следователем, который групповое убийство квалифицировал как простое убийство. И против прокурора ничего не можем сделать, - говорит Председатель Верховного Суда. Продолжим наши теоретические рассуждения об адвокатской тайне. Личность. Общество. Государство. Чьи интересы охраняет адвокатская тайна в этом случае? Интересы личности, - хочется сказать нам. Да, это так, это бесспорно. Но только ли интересы личности? А, может быть, и интересы добросовестного, подчеркиваю, государства, которое заинтересовано в честном и добросовестном правосудии? Государства, которое поставило свою подпись под международным договором и признало общеевропейские ценности. Может быть, и это применимо к интересам такого правосудия? Но, с другой стороны, совершенно неприменимо к тому государству, которое искусственно сокращает присутствие общественного элемента в правосудии. Вы обратили внимание, даже законодательно все выступления против государства, эти выдуманные дела взяли и вывели из ведома судов присяжных. Казалось бы, здесь как раз и необходимо присутствие общественного элемента, поскольку здесь, на этой узкой площадке, как бы предполагаются злоупотребления государства против отдельных интересов личности. Нет, всё меньше и меньше дел остается в нише такой формы правосудия, как суд с участием присяжных. Эти ошибки и слишком прямолинейное обозначение адвокатской тайны в тех документах (в законодательных актах, в Законе об адвокатуре, в Кодексе адвокатской этики) дают нашим противникам, а, точнее, противникам истинного правосудия, всевозможные лазейки. Совсем нелепым мне кажется утверждение о том, что если клиент дал согласие на разглашение сведений, то адвокат должен идти и давать показания. Я полагаю, нужно работать над тем, чтобы ввести изменения, во всяком случае, в законодательство об адвокатуре и исходить из интересов адвоката, что необходимо не только согласие клиента на разглашение сведений, но и согласие адвоката на это. Ю.Я. ШУТИЛКИН На самом деле так и есть. Адвокат вправе воспользоваться, а вправе не воспользоваться возможностью выступить в качестве свидетеля с согласия доверителя. Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Скажите, это где есть? В Кодексе адвокатской этики? Ю.Я. ШУТИЛКИН

Нет-нет, не в Кодексе адвокатской этики. Есть постановление Верховного Суда, касающееся как раз допроса адвокатов в ходе судебного следствия. Это пермское дело, когда адвокат был допрошен по обстоятельствам допроса его подзащитного на предварительном следствии, и обсуждался вопрос: применялись ли к его доверителю недозволенные средства в этот момент. И адвокат выступил, сказал, что применялись недозволенные средства. На вопрос, почему он не отреагировал, он сказал, что исключительно по просьбе своего доверителя, который опасался за свою жизнь, и прочее, и прочее. Но суд, в конце концов, оценивая показания свидетелей, не поверил адвокату, написал заодно, что адвокат дал ложные показания. Против адвоката было возбуждено уголовное дело за дачу ложных показаний. И Верховный Суд, описывая эту ситуацию, исходил из того, что суд первой инстанции вообще не вправе был не только допрашивать, но даже вызывать адвоката. Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Я понял, Юрий Яковлевич. Я говорю о законодательстве. Вы говорите, что в отдельных случаях суд высказался на сей счет. Я еще могу привести еще несколько высказываний и Конституционного Суда на сей счет, но высказывание Пленума Верховного Суда Российской Федерации характер прецедента не носит. И вам как практикующему адвокату нужно понимать, что вы сошлетесь на это, а вам скажут: Понятия не имеем, что там за конкретные обстоятельства. Ну, высказался по тому делу, и слава богу. У нас независимый суд, и мы будем руководствоваться законом. Я как раз и говорю, что в закон надо внести изменения, которые в принципе исключали бы появление адвоката в суде только по воле своего клиента. Иначе в крайне двойственном положении адвокат оказывается, как в этом случае. Эти вопросы должны решаться не Верховным Судом Российской Федерации, а в законе, согласитесь, поскольку уж кому, как ни нам, знать о том, до каких тонкостей мы доходим в общениях с нашим клиентом. Я надеюсь, что мы не переступаем ту самую грань, но вдруг в определенный момент следствия или в суде клиенту становится выгодно сослаться на что-то. И он совершенно ничем не связан, он просто говорит: Меня этому адвокат научил. Да, и, формально говоря, можно по нашему закону, поскольку он снял ограничение, дал согласие на допрос адвоката. Возразить нечего, кроме этого казуса, на который вы сослались. Но это практика в стране, где не действует прецедентное право, во всяком случае, по отношению к решениям Верховного Суда Российской Федерации. По отношению к решениям Страсбургского Суда сегодня наши судебные власти уже соглашаются, что решения Страсбургского Суда носят прецедентный характер и

являются обязательными для будущей судебной практики в Российской Федерации. Поэтому мне кажется, мы должны максимально отстаивать свою позицию. Кстати, Кодекс адвокатской этики и Закон об адвокатуре просто дали практически исчерпывающий перечень, что входит в понятие адвокатской тайны. Мне кажется, что никаких закрытых перечней не должно быть. Нужно изменить сам подход и понимание адвокатской тайны. Всё, что может причинить вред нашему клиенту, ни под каким соусом, правовым, не правовым, не может быть вложено в уста адвоката, это безнравственно. Это первый тезис. И я его еще немного расширяю – что не только интересы клиенты, но и интересы правосудия в этом широком смысле, ради которых и возникло в Древнем Риме понятие адвокатской тайны. Эти интересы – есть мать и отец, альфа и омега появления того, что мы называем сегодня адвокатской тайной. Я хотел бы, чтобы мы сейчас, отвечая на вопросы, провели дискуссию и остались бы в рамках вопросов, которые я постарался обозначить. Существует устоявшаяся концепция понимания адвокатской тайны, когда клиент, отказавшись, тем самым «раздевает адвоката догола и выпускает его на площадь, на всеобщее посмешище своих коллег», - я против этого. Давайте обсудим эту конструкцию. З.Ж. ГАБРИЕЛЯН У меня вопрос относительно того, что адвокат вообще не может давать показания в связи с тем, что его показания могут служить источником, доказательной базой для обвинения другого лица. Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Нет. Если в той сфере, которая стала открыта для адвоката в связи с принятием поручения. Если он шел и увидел, как убили человека, то, понятно, он может быть свидетелем. Вспомните тот случай с адвокатом Сидоровым. Эту информацию о том, что в преступление, в котором обвиняют его клиентку, еще были вовлечены другие лица, эту сферу бытия он получил вместе с ордером. Отдав ордер, он получил из жизни кусок информации. Всё, что в этот кусок попало прямо или косвенно, если это может быть обращено во вред клиенту или во вред правосудию, должно немедленно отторгаться адвокатом. З.Ж. ГАБРИЕЛЯН

Можно тогда второй вопрос? На моих глазах в одном из районных судов моим коллегой совершены действия, которые в своей сути являются объективной стороной преступления, предусмотренного частью 1 статьи 303. Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Адвокатом? З.Ж. ГАБРИЕЛЯН Адвокатом. Представление в материалы гражданского дела заведомо сфальсифицированных доказательств. В диспозиции речь идет не только о стороне, но и о представителе. Н.М. БУЛГАКОВА А в чем объективная сторона? З.Ж. ГАБРИЕЛЯН А потому что потом было возбуждено уголовное дело. Я хочу понять одну ситуацию. И меня попытались допросить (уже вели переговоры в прокуратуре) по уже возбужденному уголовному делу в отношении неустановленного пока лица. Я четко сформулировал известную нам с вами позицию. Однако, ссылаясь на мои объяснения, сейчас составлен запрос в Адвокатскую палату относительно того, правомерен ли отказ того адвоката давать показания относительно того, кто представил ей данные сфальсифицированные доказательства, потому что на этом судебном заседании доверитель отсутствовал. Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Я понял. Адвокат в этом случае не должен давать показания, но по другим основаниям: не в целях сохранения адвокатской тайны, поскольку нельзя считать адвокатской тайной то, что происходит в открытом судебном заседании. Это не может быть по определению адвокатской тайной. Если вы о чем-то договорились со своим клиентом и договорились, что он будет давать показания такого вида, до того, как произошло оглашение вашей позиции в суде, это адвокатская тайна. После этого она перестает быть адвокатской тайной в том виде, в котором она была публично озвучена. Любые дополнительные интерпретации сказанного

в суде недопустимы. Иные толкования, кроме того, которое придал ваш подзащитный в суде, недопустимы. В вашем случае совершено преступление – не совершено, я понял по реплике, это еще мы «будем посмотреть». Но здесь есть этика меж-адвокатских отношений. Может ли адвокат вдруг выступить с доказыванием вины в совершении уголовного деяния другим адвокатом? Н.М. БУЛГАКОВА Не об этом вопрос. Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Не об этом вопрос? Посмотрите, если адвокат идет со своим другом, а другой адвокат, например, подбежал, избил его, то это никак не связано с получением вами информации в связи с вашим статусом адвоката. Вы понимаете? Это просто случайное обстоятельство – то, что вы адвокат. Там вы можете быть адвокатом, но когда

вы

получили какие-то сведения, находясь в этом деле и имея определенный процессуальный статус (то ли адвоката-поверенного, то ли адвоката-защитника, то ли адвокатапредставителя потерпевшего), это тот блок информации, ничего из которого нельзя выдать во вред интересам клиента, во вред правосудию. Но у вас речь идет о другом – навредить другому, нехорошему, адвокату, который, на ваш взгляд, совершил преступление. Не дело это адвоката… Либо уточните вопрос. З.Ж. ГАБРИЕЛЯН Мне самому интересна судьба данного уголовного дела. Возбуждено дело. Совершено преступление, это уже установлено экспертизой: финансовые документы – поддельные. Адвокат их представил. Не клиент, а адвокат. Сейчас речь идет о том, где находятся подлинники данных документов, кто представил, при каких обстоятельствах они были изготовлены. Мне просто интересна сама ситуация. Я сразу сказал, что всё, что я видел, это… я не могу являться источником доказательной базы, я не могу быть допрошен. Я устно сказал, и разговор дальше не пошел, я даже не был вынужден написать заключение об этом с указания определения Конституционного Суда. Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ

Можно я задам вам несколько уточняющих вопросов? Дело возбудили в отношении другого адвоката? З.Ж. ГАБРИЕЛЯН Нет, дело возбудили в отношении неустановленного лица, но адвокат сейчас – подозреваемый. Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Подозреваемый в чём? З.Ж. ГАБРИЕЛЯН В совершении преступления, предусмотренного частью 1 статьи 303. Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Подделка документов? З.Ж. ГАБРИЕЛЯН Нет,

представление

материалах

гражданского

дела

заведомо

фальсифицированных документов. ИЗ ЗАЛА Такой статьи нет. З.Ж. ГАБРИЕЛЯН Есть такая статья – 303-я. Если у кого-то есть Уголовный кодекс, давайте посмотрим. Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Вы не ответили на главный вопрос: вы-то стали носителем хоть какой-нибудь информации, интересующей следствие? З.Ж. ГАБРИЕЛЯН Информации – нет, обстоятельств – да. Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ

Так о чём мы разговариваем? Если вы не являетесь носителем информации, которая интересует следователя в связи с расследованием дела, почему такие эмоции? Он даже не может вас допросить по УПК. З.Ж. ГАБРИЕЛЯН Мне интересно, может ли он допросить коллегу, то есть мне интересна ситуация. Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Может ли он допросить адвоката? Ну, понимаете, в Российской Федерации всё может быть. Но, разве не известно следователю, что не обязан человек своими усилиями доказывать свою собственную вину? Как вы думаете, знает он это? З.Ж. ГАБРИЕЛЯН Полностью согласен с вами. Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Пусть этот адвокат придет к нам в Комиссию, я ему объясню, что нужно объяснить этому следователю. З.Ж. ГАБРИЕЛЯН Скорее всего, так и будет. Будет запрос. В.Ф. СОЛОВЬЕВ Уважаемый Юрий Михайлович, я поддерживаю вашу точку зрения, потому что мне представляется, что статья 6 Европейской Конвенции по правам человека охраняет не только интересы конкретного клиента в его взаимоотношениях с адвокатом, но и охраняет сам доверительный характер отношений между клиентом и адвокатом. Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Без которого не может быть должного правосудия. В.Ф. СОЛОВЬЕВ Безусловно. В данной ситуации нам, прежде всего, необходимо формировать правильную

правоприменительную

практику

наших

судов,

частности

Конституционного Суда Российской Федерации. Дело в том, что Конституционный Суд в 2007 году очень хорошо понимал всё, о чем вы говорите. Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ А почему вы говорите в прошлом времени? Перестал понимать? В.Ф. СОЛОВЬЕВ Да-да. В 2009 и в 2010 годах он уже не понимает. У меня в руках определение Конституционного Суда Российской Федерации от 29 мая 2007 года об отказе в принятии к рассмотрению жалоб некоторых граждан. И здесь Конституционный Суд пишет как раз то, о чем вы говорите: что сущностный признак адвокатской деятельности – обеспечение клиенту условий, при которых он может свободно сообщать адвокату сведения, которые не сообщил бы другим лицам. Ну и, безусловно, одним из условий является понимание этим лицом, что ни при каких обстоятельствах адвокат не может быть вызван и допрошен в качестве свидетеля. Одно дело, если я понимаю, что адвокат не может быть вызван и допрошен, я ему могу сообщить ту тайну, которую я знаю; но если я знаю, что это лицо когда-то при каких-то условиях может быть вызвано к следователю или в суд… Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Ломается вся конструкция. В.Ф. СОЛОВЬЕВ …и

силу

просто

невозможности

управлять

психическими

процессами,

проистекающими в его организме, он может сказать лишку, безусловно, я не скажу ему всё, что знаю, и должен был бы ему сказать. То есть в этой ситуации, безусловно, Конституционный Суд в 2007 году это очень хорошо понимал. Тем

не

менее,

2009

году

появляется

историческое

определение

Конституционного Суда по жалобе гражданина Гаврилова от 16 июля 2009 года, в котором Конституционный Суд пишет о том, что установленный законодателем запрет на допрос адвоката в качестве свидетеля об обстоятельствах, которые стали ему известны в связи с оказанием юридической помощи, является гарантией того, что информация о частной жизни, конфиденциально доверенная лицом в целях собственной защиты только адвокату, не будет вопреки воле этого лица использована в иных целях.

И здесь они пишут, что, кроме того, деятельность адвоката предполагает в том числе защиту прав и законных интересов подозреваемого, обвиняемого от возможных нарушений уголовно-процессуального закона. И поэтому суд вправе вызывать адвоката в качестве свидетеля и допрашивать его об обстоятельствах, известных ему, о нарушениях уголовно-процессуального законодательства. Сегодня в практике мы знаем, что этот институт вызова адвокатов и допроса их по вопросам нарушения норм уголовно-процессуального законодательства при ведении уголовного дела довольно широко применяется. Я знаю о ситуациях, когда в ходе допроса в суде идет давление на адвоката, когда судья пытается у него получить конкретно информацию о тех обстоятельствах, которые ему стали известны в связи с оказанием его профессиональной деятельности. И не в применении к нормам уголовнопроцессуального законодательства, а по конкретным обстоятельствам конкретного уголовного дела. Безусловно, нам необходимо стремиться к тому, чтобы, во-первых, эти решения Конституционного Суда Российской Федерации были, вполне возможно, обжалованы в Европейский Суд по правам человека, потому что они, с моей точки зрения, не соответствуют статье 6 Европейской конвенции в том толковании, которое она дает и охраняет именно доверительный характер отношений, как Юрий Михайлович говорит, интересы правосудия. Безусловно,

необходимо

законодательное

установление,

тем

чтобы

правоприменитель на местах четко понимал, что адвокат не может быть допрошен и имеет право отказаться от дачи показаний или не явиться даже по вызову, именно в силу адвокатского иммунитета. Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Полностью с вами согласен. Хочется сказать, не ведают, что творят. При случае, знакомым членам Конституционного Суда я выскажу наше справедливое возмущение тем, как быстро меняется их мнение вослед изменениям политическим. До неприличия быстро. Потому что эта общая тенденция использования адвоката как источника информации усиливается. Пример тому – дело Светланы Поняевой (может быть, кто-то видел телепередачу, может быть, кто-то не знает об этом деле), когда следователи задумали получить компьютерную базу данных этого адвоката. Одно дело нужно расследовать, работу проводить, а тут – взял жесткий диск, и там всё есть по интересующим вопросам, как им кажется. На двери адвоката в офисном центре висит «Адвокат Поняева», так голь-то на выдумки хитра (поделюсь опытом, как теперь

следователи делают). Вызывают они оперативника и говорят: представьте мне справку, что в том офисном центре, где мы будем проводить обыск, субъектов уголовнопроцессуальной деятельности, в отношении которых применяются специальные правила, нет. Оперативник садится и с грубыми грамматическими ошибками пишет справку: по имеющимся оперативным сведениям, в офисном центре, расположенном там, этих специальных субъектов нет. Взяв эту справку, следователь идет, невзирая на вывеску «Адвокат», изымает два компьютера и получает незаконный доступ к базе данных, а потом говорят: вывеска была повешена потом, у меня же справка есть. Почти полгода слушалось дело в Кировском суде и, к счастью, закончилось в нашу пользу, когда эти действия и эти ноу-хау следствия были признаны незаконными. Сейчас еще дело не рассмотрено Городским судом, но, бог даст, и Городской суд явит нам блеск правосудия. И в завершение нашего выступления хочу привести еще один пример. В «Новой адвокатской газете» за июнь 2008 года был опубликован очень хороший материал для раздумий на базе американской правоприменительной деятельности. Перед судьей

Джеком

Томпсоном

стоит

адвокат

Хьюс

из

Северной

Каролины.

Напряженнейший момент. Адвокат хочет рассказать суду следующую историю, что две недели назад умер его клиент, который 22 года назад признался ему, адвокату, что совершил двойное убийство, но за это двойное убийство уже 26 лет сидит другой человек. Судья ему говорит: - Адвокат Хьюс, я вас предупреждаю, если вы дадите сейчас показания и разгласите эту адвокатскую тайну, я буду вынужден обратиться в дисциплинарный институт, и будет рассматриваться вопрос о лишении вас статуса адвоката. Адвокат Хьюс говорит: - Да, я это сознаю, но, тем не менее, я сделаю это заявление. И он делает это заявление о том, что 26 лет сидит человек за то убийство, в котором признался ему клиент 22 года назад. При его жизни адвокат понимал, что сообщение этой информации чревато интересам его клиента, и тогда он действительно был бы неправ. Он соблюдал эту адвокатскую тайну, исходя из высших интересов правосудия. Не из этого частного случая, а из высших интересов правосудия. А когда человек умер, уже невозможно навредить его интересам (во всяком случае, можно так образно сказать), хотя, на мой взгляд, можно навредить его родственникам, это может быть как-то связано с имущественным рядом и так далее. Тут ведь нравственная проблема, верно? И, судя по поведению судьи Томпсона, он, не задумываясь, становится на сторону интересов не отдельного человека, незаконно осужденного, а на сторону интересов правосудия.

По другим основаниям, другими способами было проведено расследование этих обстоятельств, и невиновный человек вышел. Но здесь тоже для нас есть два поучительных момента. Заканчивается ли право адвоката, когда уже интересы человека заканчиваются его смертью или написанием какой-то бумаги для следователя? Нет, против этого категорически нужно возражать, немножечко подрывая устои той нормы, где сказано: не может разглашать сведения без согласия. Как бы сама конструкция этой нормы предполагает: ну а по согласию – сам бог велел. Хотелось бы, чтобы эти мысли мы тоже с вами обсудили в ходе дискуссии. Еще вопросы есть? О.В. ДЕРВИЗ У меня есть вопрос. Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Олег Валерианович – руководитель моей стажировки. О.В. ДЕРВИЗ Я совершенно согласен с тем, что здесь вами было сказано, но с учетом той тенденции, которая существует на сегодня, какие, вы считаете, есть шансы, и вообще, существуют ли они даже в исчезающее малом количестве, на то, что могут быть внесены какие-то изменения в законодательство в том направлении, о котором вы говорите? Мне лично при, видимо, продиктованном возрастом пессимизме, кажется, что никаких шансов нет, что они даже не ноль, а величина отрицательная. Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Олег Валерианович, мне нравится более оптимистическая точка зрения господина Соловьева: искать управу у наших законодателей или у нашей власти применительно к этому нарастающему безобразию совершенно бессмысленно, поскольку это нарастающее безобразие – плод их скрытых усилий, так удобнее; а апеллировать к Страсбургскому Суду, безусловно, необходимо. Изучение тончайшей практики и обобщение этой практики применительно к адвокатской тайне именно в этом широком понимании, о котором мы сегодня с вами говорим, совершенно необходимо, но мы еще не навели порядок в своем собственном доме. У нас даже нет общего отношения в адвокатской среде. Помнится, один из вице-президентов нашей Палаты рекомендовал нескольким адвокатам, когда их вызывают в суд, идти туда к другим адвокатам и, так сказать,

подвергаться непонятно чему, но молчать. Я, правда, на практике проиллюстрировал, что молчание не поможет, будет задано 20 заранее заготовленных вопросов, и будет написано: допрашиваемый отказался отвечать. В этом случае будет считаться, что свидетель по делу был допрошен и не может больше быть адвокатом, поскольку допрошен как свидетель, поэтому ходить категорически не нужно. Нам в своем доме нужно навести порядок и быть принципиальнее с этими вопросами. Нам нечего бояться, за нами стоит сама тысячелетняя мудрость появления на свет этого института. И я не знаю случая, чтобы кто-то вдруг не помог конкретному адвокату, оказавшемуся на острие, так сказать, этого штыка следственного, на котором его якобы могут доставить и так далее. Я полагаю, нам заранее нужно продумать, какая реакция у нас будет в том случае, если при отсутствии законных оснований произойдет доставление адвоката на допрос. А это может произойти в любой момент, и нам нужно быть готовыми. В.Ф. СОЛОВЬЕВ Такие случаи есть. Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Да? Но я почему-то о них не знаю. Всё. Спасибо. В.Л. ЛЕВЫКИНА Юрий Михайлович, спасибо большое. У нас есть еще два доклада, и я думаю, что те примеры, которые приводил Юрий Михайлович и в плане того можно ли разглашать сведения, ставшие известными при выполнении защиты человека после его смерти… и у нас, по-моему, даже такой случай был в практике дисциплинарной комиссии, и немножко иначе он тоже рассматривался. То есть очень много вопросов, на которые мы еще сегодня услышим ответы. Я хочу обратить внимание на то, что следующие докладчики были, по-моему, год назад в Москве, когда рассматривалась практика по России. И мне кажется, то, каким образом решаются вопросы адвокатской тайны в других регионах, более широкий спектр знаний из практики у них есть. Пожалуйста, подготавливая ваши вопросы, имейте это в виду. И поэтому позвольте мне сейчас передать микрофон Наталье Михайловне Булгаковой.

Н.М. БУЛГАКОВА Уважаемые

коллеги,

меня

пригласили

выступить,

потому

что

член

Квалификационной комиссии, работающий в этом органе с самого начала его образования. Являясь аккумулятором случаев, связанных, в том числе с вопросами адвокатской тайны и с теми вопросами адвокатской этики, которые непосредственно либо вытекают из этого правила об адвокатской тайне, либо очень тесно и неразрывно с этим правилом связаны, конечно, я приведу вам примеры из практики, без этого нельзя. Но, слушая Юрия Михайловича, слушая вопросы, я немножко перестроила выступление. Наверное, потому что с адвокатом Новолодским мы пришли в Коллегию одновременно, потому что мы учились у одних и тех же учителей, а, может быть, потому что просто мозги на одну волну настроены, мы с ним, несмотря на наши многолетние, десятилетиями длящиеся споры по разным вопросам, стоим на одной основной и, на мой взгляд, такой платформе, без которой вообще в принципе адвокат не может существовать. А если он не придерживается этих взглядов, он вызывает, у нас, во всяком случае, с Юрием Михайловичем, подозрения в вообще способности быть адвокатом (не юристом, а адвокатом). Я, так же, как Юрий Михайлович, хочу начать с обращения к римскому праву, но очень коротко, и постараюсь это делать вовсе не для того, чтобы умничать или заставить вас вспоминать какие-то, на первый взгляд, не нужные теории. Ну, действительно, ведь в римском праве был даже специальный термин (и, признаюсь честно, я это недавно нашла, а вовсе не когда учила римское право), который звучит так: Iberia Fides. Два слова, но как они расшифровываются? Особая, высокая степень доверия, которая должна быть на стороне того, кто заключает договор с лицом, с которым он находится в фидуциарных отношениях. Римляне известны своей лапидарностью и выражениями, юристы того времени придумали специальный термин для того, чтобы отграничить просто фидуциарные отношения от тех отношений, которые имеют особую высокую степень доверия. И, конечно, речь идет применительно к нашей сегодняшней теме об отношениях «адвокат и доверитель». Для меня примером безупречности служения нашему делу из очень многих и любимых нами литературных героев является, конечно, Аттикус Финч из всем известной книги Харпер Ли «Убить пересмешника». А любимой цитатой является: «То, что мы были снесены за сто лет до того, как появились, - не повод, чтобы отказаться от борьбы». Мне кажется, это хороший девиз для любого адвоката. А почему я вспомнила

об этом девизе? В связи с пессимизмом одних, оптимизмом других я хочу внести свою долю оптимизма в ту ситуацию, которая сегодня имеется в нашей системе правосудия относительно охраны адвокатской тайны и тех гарантий, которые и государство наше, и Конституция и конвенции международные дают адвокату как раз для того, чтобы обеспечить эту тайну. Пример. Адвокат нашей Палаты осуществляет деятельность в адвокатском кабинете, арендует помещение, договор аренды продлевался несколько раз, то есть он находится в этом помещении уже не один день и не один год, на этом помещении прикреплена нормальная официальная вывеска, что это адвокатский кабинет, и все документы в порядке. Он представлял интересы одной организации, в отношении которой проводились оперативно-розыскные мероприятия. И оперативники или следователь (не знаю, от кого исходило это решение) решили провести обыск в этом адвокатском кабинете и изъять то, что им хотелось. Они пришли туда с этим обыском, в это время в адвокатском кабинете самого адвоката не было, но была на месте его стажер, которая у него работала официально. Она этим представителям правоохранительных органов представилась, сообщила о том, что это за помещение, представила документы, подтверждающие наличие права адвоката занимать это помещение. Тем не менее, они всё равно обыск провели. Она совершенно грамотно поступила, не отказалась от подписи в протоколе, а сделала всё, что необходимо, внесла в этот протокол свои замечания, сослалась на переданные оперативникам документы, подтверждающие то, что я говорила. А дальше происходит следующее: следователь идет в суд за получением постфактум разрешения на обыск, указывая суду, что обыск был неотложным следственным действием, и он его провел, а теперь идет за получением одобрения, можно так сказать. Суд выносит постановление, не истребовав никаких документов о принадлежности данного помещения. Вообще суд не интересует, кому данное помещение принадлежит, является ли оно жилым или нежилым. Просто адрес, и сведения о том, что в этом помещении

могут

находиться

документы,

подтверждающие

виновность

этой

организации. Выносится такое постановление. Так вот что касается борьбы. Этот адвокат обжалует это постановление. Городской суд это постановление отменяет, и при новом рассмотрении проведение обыска суд счел незаконным,

но

борьба

не

останавливается

на

этом.

Адвокат

настаивает

соответствующих органах и в соответствующей форме (не буду подробности говорить) на возбуждении дела против следователя, который скрыл от суда принадлежность данного помещения на праве пользования адвокату. Уголовное дело возбуждается, доводится до суда, и этот следователь был осужден.

По-моему, пример, наверное, подтверждающий, что исключения все-таки есть. И я считаю, что недоработка всей правоохранительной системы и судебной системы состоит в том, что судья должна была быть наказана, потому что недопустимо судье выносить постановление по поводу проведения обыска в помещении, не выяснив правового статуса данного помещения. З.Ж. ГАБРИЕЛЯН А в каком районе это было, не скажете? Н.М. БУЛГАКОВА Я не буду говорить, чтобы не ошибиться. Эти материалы были в Москву отправлены. Поэтому бороться надо. И говорить о том, что у нас ничего невозможно исправить, нельзя, хотя с учетом достаточной практики я, конечно, знаю и о других примерах. А что касается собственного опыта и того, как времена меняются, и мы, конечно, меняемся вместе с ними, то хочется думать, что мы-то в своих принципах неизменны. В начале 80-х годов я защищала тогда по 49-ой в Областном суде одного молодого человека, который обвинялся по тогдашней 102-ой (убийство при отягчающих обстоятельствах). Он отрицал свою вину, я там пыталась что-то делать; в какой-то момент прокурор ему заявил (а тогда, как вы, наверное, знаете, по этой статье предусмотрена была смертная казнь в качестве одного из видов наказания): - Правду скажешь – не получишь расстрел. Ты понимаешь, что если ты признаешь вину, тебе расстрела не дадут? Это было сказано в процессе. Я возразила, судья сделал замечание прокурору, но история-то не об этом. История о том, что в этот же день после окончания очередного заседания мы разошлись, а на следующее утро оказалось, что мой подзащитный из помещения временного содержания, которое находилось в подвале (не знаю, как сейчас) Городского и Областного судов на Фонтанке, 16, ушел, сломав фанерную стенку. Получилось так, что он заснул, и в камере был свет погашен (после того, как я оттуда вышла). Меня пустили к нему переговорить, я с ним переговорила, и я была человеком, который последним его видел. После меня ему выключили свет, он заснул, а когда стражники собрали людей из этих камер, чтобы везти в Кресты, про него забыли и уехали без него. Переполох поднялся, когда в накопителе стали пересчитывать, а пересчитывать их стали только через несколько часов (запустили – и сидите). Переполох, приехали… А он проснулся и, извините, захотел в туалет, стал стучать: -

Откройте, - ему никто не открыл, он стал стучать в стенки, проломил фанерную стенку и вышел спокойно в коридор Городского суда и был таков. Он, конечно, никуда не собирался убегать, это не тот случай был. Он поехал к своей девушке попрощаться еще раз. Всем было известно, куда он мог поехать, и черед два дня его там и задержали. Но я говорю об адвокатской тайне. Всем было известно, что я была там, и всем было известно, что я последняя, кто вообще его видел. И на следующий день, когда я пришла, и мне говорят: - Не торопись, у вас заседания не будет, он сбежал, - я решила, что это шутка. Но когда пришла в зал, там заседала уже целая комиссия: КГБ, начальники ГУВД, начальник тюрьмы, председатель Областного суда, сам председательствующий, из прокуратуры. Вы понимаете, случай неординарный. И когда я зашла, мне все начали говорить: - Ну что, ты тоже теперь под подозрением? Они шутили. Ты последняя его видела, ты, наверное, знала о его планах… Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Принесла гантель, чтобы легче было пробивать. Н.М. БУЛГАКОВА Я в ответ на их шутки пошутила, что виноват прокурор, вот он сидит: - Зачем вы его пугали расстрелом? Он испугался и убежал. Но к чему я всё это рассказываю? Конечно, не для смеха. Я этот случай вспомнила, потому что ни у кого из них не возникло даже намека на желание или на возможность меня о чем-то спрашивать. Даже в мыслях у них не было, что меня можно о чем-то спрашивать. Его взяли, мы продолжили рассматривать дело. Меня никто никуда не вызывал и даже в кулуарах не спрашивал. Более того, я потом его защищала по поводу побега в следующем деле. Понимаете, менталитет советского времени был таков (может быть, Олег Валерианович меня поправит, и тот советский период был, конечно, особенным - 70-е годы), что ни у кого и в мыслях не было, что адвоката можно допрашивать по поводу чего-то, касающегося его подзащитного. И когда я сейчас вижу, слышу или работаю по тем делам, по которым происходят эти случаи, когда адвокат бедный – в сомнениях (идти, не идти), то возникает, конечно, в первую очередь мысль о том, чтобы возопить к судебной системе. Возопить к ним: да не имеете вы права даже думать о допросе адвоката! И

правило,

которое

существовало

отношении

адвокатской

тайны

дореволюционные времена, то есть в российской присяжной адвокатуре… Все помните,

как у нас формулируется? Адвокат не может быть освобожден от обязанности хранить профессиональную тайну никем, кроме доверителя. И теперь давайте сравним: адвокат не может быть избавлен от хранения тайны ни своим доверителем, ни представителями власти, ни кем бы то ни было, - сказано в Основных правилах адвокатской профессии. И я склоняюсь к тому, что это правило более важно для правосудия, чем то, которое есть у нас. Конечно, нет правил без исключений. И, как говорили древние, чтобы вылилось в некоторое современное правило, необходимость оправдывает то, к чему она вынуждает. И, конечно, есть исключения в нашем кодексе (я считаю, что они сформулированы достаточно корректно, для того чтобы их правильно толковать), когда адвокат вправе раскрыть адвокатскую тайну без согласия своего доверителя. Помните, да? Подозрение в уголовном преступлении, подозрение с дисциплинарном проступке, и третье – спор гражданский с доверителем в суде, но с оговоркой абсолютно верной и необходимой: раскрыть тайну (даже против клиента, когда вы вынуждены спорить с ним, или когда вас вынуждает эта необходимость отступать от правила) только в той мере, в какой необходимо для вашей защиты. У нас был случай, когда адвокат пришел в Квалифкомиссию и, для того чтобы оправдаться по жалобе доверителя, ему было бы достаточно только предъявить документы, которые он готовил для доверителя по делу, материалы своего досье, материалы из дела, чтобы показать, какую работу он проводил. И всё. А он в комиссии начал рассказывать ну просто всё, что он узнал от клиента, вплоть до личной жизни его жены и любовницы. Это нарушение адвокатской тайны, на мой взгляд, потому что это не вызывается необходимостью. Что касается той необходимости, которую можно назвать крайней, именно в том смысле, в каком крайнюю необходимость понимает закон, то, конечно, я думаю, что предложенные Юрием Хапалюком вопросы для практического занятия как раз из тех случаев, когда адвокат вынужден отступить от принципа сохранения адвокатской тайны, когда это диктуется крайней необходимостью. Но это уже несколько иная тема. Я бы хотела обратить внимание слушателей на то, что очень просто было бы решать вопрос, что есть адвокатская тайна, если бы жалоба сформулирована была бы таким образом: я адвокату доверил такие-то секреты… У нас была такая жалоба, где было написано: мы с ним составляли план, я писала ему замечания лично рукой, он это убрал к себе в сейф, чтобы работать с ними, а потом это оказалось в материалах дела. Ну, случай, который прост для толкования. Что тут толковать? Доверила, адвокат взял и раскрыл. Но я вам хочу сказать, что за восемь уже лет работы комиссии у нас такой случай – один. Как правило, вопросы адвокатской тайны нам приходится осмысливать и приходится

толковать в связи с другими нарушениями, в связи с нарушением адвокатом других правил; или наоборот в связи с обращением на адвокатов тех лиц, которые не понимают, что такое адвокатская тайна. И тогда мы в плане и соблюдения процедуры дисциплинарного

производства,

когда

мы

должны

отказать

возбуждении

дисциплинарного дела, и в плане защиты адвоката, и в плане разъяснения этим лицам и не совсем грамотным клиентам и совсем неграмотным следователям, прокурорам и судьям анализируем эти нормы. О чём речь? Существует такое достаточно распространенное нарушение, к сожалению, когда адвокат, представляя интересы одного лица, в последующем принимает поручение на защиту или представление интересов лица, чьи интересы противоречат интересам бывшего или нынешнего (ну, это уж совсем, конечно, край, но, тем не менее, бывает) клиента. И здесь, когда мы столкнулись однажды с таким делом, обнаружился некий пробел в формулировках нашего федерального закона, по сравнению с которым статья 72 УПК оказалась на высоте – более правильной, абсолютно четкой и не вызывающей каких-либо двойственных толкований. О чем я говорю? В федеральном законе сказано, что адвокат не вправе принимать поручение, если интересы доверителя противоречат интересам другого, чьи интересы представляет или защищает адвокат. В настоящем времени говорится в федеральном законе. А в 72-ой УПК абсолютно правильно сказано: представляет или представлял когда-либо. И одна адвокат, на которую пожаловались клиенты, отстаивала свое право взять поручение, ссылаясь на это толкование, буквальное, как она говорила, толкование федерального

закона.

Она представляла

Арбитраже

интересы

Правительства

Ленинградской области и некоторых государственных учреждений, подчиненных этому Правительству против акционерного общества, образованного в результате приватизации тоже государственных организаций. Представляла, представляла, несколько лет они работали. В конце концов, какие-то дела закончились. А спор шел о большом промышленном комплексе, поэтому каких только дел там не было. И она по доверенности и как адвокат потом, получив статус, работала. Закончился у нее договор, почему даже не важно, расторгнут был договор. И когда они пришли (представители этих наших властных структур) в Арбитраж по очередному делу с тем же противником, - о, ужас, они увидели своего адвоката на стороне ответчика. Соответственно, родилась жалоба и после нее – дисциплинарное производство.

Объясняя этому адвокату, что она не имела право так поступать, пришлось объяснять, что клиент, который что-то вам доверял, станет бывшим только в плане исполнения обязанности по выполнению поручения, но он никогда не станет бывшим в плане той обязанности, которая касается хранения адвокатской тайны, поскольку срок хранения адвокатской тайны не ограничен. И поскольку (чтобы довести до логического конца этот пример) адвокат не просто совершила ошибку, она была убеждена в том, что она права, и она упорствовала в этом своем заблуждении, статус ей был прекращен. Судебные споры, всё прошли, ни у кого не вызвало, слава богу, сомнений, что она неправа была. Еще один момент, который тоже непосредственно связан с вопросами адвокатской тайны, и о котором сегодня много говорили. Я очень кратко скажу свою точку зрения по теме «может ли адвокат давать показания против своего клиента». Я именно так ставлю вопрос. Не вообще давать показания, а против своего клиента. Я считаю, что нельзя никогда и ни при каких обстоятельствах. И только какая-либо крайняя необходимость может вынудить адвоката сделать это. Как в том американском деле, либо, как любят приводить пример, если вам клиент сообщил, что он готовит взрыв, и там погибнут люди. Не представляю себе клиента, разговаривающего с адвокатом на такую тему, честно вам скажу, но допустим. Это, на мой взгляд, с точки зрения человека, который бы рассматривал такое дисциплинарное производство. Я хочу высказаться именно с этой точки зрения. Представьте, пришла к нам жалоба: адвокат, допустим, узнал от клиента о том, что он готовит взрыв (причем, узнал не потому, что тот сказал: - Выйду из тюрьмы – всех порву, всех убью, всех зарежу и так далее); есть основания у адвоката подозревать и бояться. И даже после того, как адвокат сказал клиенту: - Слушай, не делай этого, я приду туда со своими детьми, ты же меня не хочешь взорвать, - тот сказал: - Всё равно взорву. Я фантазирую, поймите меня правильно, довожу до абсурда. Но если адвокат сообщит об этом, и будет предотвращен теракт, а клиент напишет на адвоката жалобу, и мы будем разбирать дисциплинарное производство, я посчитала бы, что невозможно привлечь к ответственности за такое нарушение адвокатской тайны, потому что налицо -крайняя необходимость. Может быть, моя точка зрения и спорна. Не представляю себя в роли свидетеля, говорящего что-либо не просто против клиента (настоящего или бывшего), но даже что-то такое, что может быть истолковано во вред клиенту. Закончу чем? Есть принципы нашей профессии, и есть такое мудрое выражение: помни о принципах, и ты не будешь нуждаться в совете. Мне кажется, каждый раз, когда

мы взвешиваем, как поступить, надо каждый раз возвращаться к нашим принципам. А основой нашей профессии является доверие наших клиентов к нам. А в заключение хочу привести одну цитату. Знаете, наверное, об этой книжке? «Правила адвокатской профессии в России» - это сборник выдержек из дисциплинарных решений советов присяжных поверенных Московского, Санкт-Петербургского и иных, собранных Маркиным в 1913 году. Обращаясь к этой книге достаточно часто, испытываю некоторую неловкость, поскольку наши заключения (конечно, это веяние времени) – сухие, процессуально выверенные. Хочу процитировать, как Московский совет присяжных поверенных говорил по одному делу об адвокатской тайне: «Рассматриваемое положение нашего закона находится в полном соответствии с тем, что выработано теорией и давно усвоено практикой всех культурных стран мира.

Еще

римские

юристы

особыми

инструкциями

обращали

внимание

председательствующих в судах, чтобы они ни в коем случае не позволяли адвокатам (обратите внимание, не кому-то, а самим адвокатам) принимать на себя роль свидетелей по таким делам, в которых они выступали защитниками. Интересы общественные, не менее возвышенные, чем интересы правосудия, противятся такому порядку, по которому лицо, обладающее чужой тайной, в силу своего особого профессионального положения, было бы обязано свидетельствовать о ней хотя бы перед тем же правосудием. Противятся такому порядку интересы гуманности, если речь идет о враче, узнавшем чужую тайну при оказании помощи страждущему; интересы религии, если говорят о священнике, выслушавшем исповедь; интересы защиты, если дело касается тайны совещания с адвокатом. И правосудие должно уважать долг, лежащий на представителях всех этих профессий, так как этот долг есть социальная необходимость». Так формулировал совет присяжных. И, конечно, приводятся цитаты из Мало (французский адвокат, который считается одним из главных авторитетов в вопросах этики), который говорил, что не подлежит никакому сомнению, что вера в святость тайны составляет одно из существеннейших условий адвокатуры. Цитируется Кони, который говорил о том, что святое дело правосудия не терпит таких недостойных и нечистых приемов и способов добывания судебной истины как понуждение свидетеля к раскрытию вверенных ему по его званию тайн. И судебная власть достаточно вооружена средствами розыска и следователя, чтобы не нуждаться в таких доказательствах.

«Если, проносясь сквозь строй веков, чувства эти остались до наших дней в существе своем неизменными, то эволюция могла сделать их только более интенсивными, более четкими ко всякому отклонению от заложенного в нашу душу естественного закона правды. Нарушение доверия и измена противны этому закону, а если это так, то общественное мнение считает бесчестным разглашение таких обстоятельств, которые сообщены были кому-либо под условием тайны». Что ж, снимаю шляпу и аплодирую слогу и умению убедить, на мой взгляд, безупречному. На этом закончу свое выступление. Спасибо за внимание. /Перерыв/ В.Л. ЛЕВЫКИНА Продолжаем нашу работу. Слово предоставляется Юрию Яковлевичу Шутилкину.

Ю.Я. ШУТИЛКИН Уважаемые коллеги, сегодняшнее наше обсуждение свидетельствует о том, что интерес к этой проблеме существует. Интерес этот вызван той ситуацией, которая складывается не только в нашем городе, но и вообще в стране, той бедой, которая происходит на сегодняшний день с правосудием. Почему я употребляю такое слово, как «беда»? Да потому что, с моей точки зрения, заявление Председателя Конституционного Суда, сделанное публично, о том, что целесообразность выше закона, оно по-другому быть названо не может. Как лицо, возглавляющее высшую судебную инстанцию, может такое говорить?! Представляя Конституционный Суд, публично заявлять так, - это выходит за рамки не только приличия, я даже не знаю, какое здесь слово можно подобрать. И, к сожалению, если на таком уровне говорятся подобные слова, то на более низком они претворяются в практику – в практику деятельности следственных, судебных органов, органов пенитенциарной системы. Кстати говоря, сегодня мы как-то сосредоточились именно на вызовах адвокатов в суд и допросах в судах, но я хотел бы обратить ваше внимание на попытки как раз работников следственных изоляторов всеми силами мешать общению адвоката с доверителем, попытки незаконных обысков

адвокатов, изъятия у них документов, которые являются, в том числе, составной частью досье. Надо, правда, заметить при этом, что многие наши адвокаты демонстрируют некую душевную простоту, и им в голову не приходит, когда у них в изоляторе изымают какой-то документ, в следственном комитете заявить, что это документ из их досье, которое находится здесь же, хотя, наверное, адвокат должен был бы сообразить, как защитить себя. Даже если это касается, например, фотографии жены и детей находящегося под следствием доверителя. Адвокат принес показать доверителю эту фотографию, а бдительные сотрудники спецчасти наблюдают за этим действом (будем говорить, не слушают), а потом приходят и изымают эту фотографию и обвиняют адвоката в том, что он проносит на территорию следственного изолятора запрещенный предмет. Ведь адвокат формирует свое досье, собирает, например, материалы, характеризующие личность своего подзащитного, в том числе это могут быть и сведения о его семье, о составе этой семьи, о возрасте или о состоянии здоровья членов этой семьи. Это я вам говорю на примере одного из не так давно прошедших у нас дисциплинарных дел, когда маститый, опытный, очень уважаемый адвокат оказался сначала на заседании Квалификационной комиссии, а затем на заседании Совета Адвокатской палаты. Его обвинили в том, что он пронес эту самую фотографию. Конечно, в данном случае это достаточно безобидная ситуация для адвоката. Но нам известен случай, когда члена Международной коллегии адвокатов незаконно обыскали, вплоть до раздевания в следственном изоляторе (абсолютно незаконные действия), а после этого еще и направили представление, которое, к сожалению, было преобразовано в представление вице-президента в Квалификационную комиссию о возбуждении дисциплинарного производства по этому поводу, хотя даже сама прокуратура в последствии высказалась о незаконности подобных действий работников следственного изолятора. И когда мы с вами говорим об этой проблеме – проблеме оказания давления на адвокатов с целью понудить их к выдаче тайны, составляющей адвокатскую тайну, мы сталкиваемся как раз с тем, что разные органы, разные представители этих органов поразному трактуют понятие адвокатской тайны. Что такое адвокатская тайна – каждый понимает по-своему, и каждый трактует ее по-своему. Когда мы с вами говорим о той трактовке адвокатской тайны, точнее говоря, о возможности допросить адвоката по обстоятельствам, проведенных с участием его доверителя

следственных

действий

(об

этом

говорил

Владимир

Федорович,

постановление Конституционного Суда 2009 года), то налицо совершенно явная попытка сузить понятие адвокатской тайны до только той информации, которую получает адвокат, общаясь с доверителем. Но ведь обстоятельства - это не только и даже не столько информация, полученная от доверителя. Мы с вами говорим, что к тайне относятся и информация, и обстоятельства, ставшие известные. В толковом словаре буквально следующее записано: «любое обозначение условий, обстановки и состояния, связанные с процессом». Понимаете? Поэтому, когда адвокату задают вопрос, как вел себя его подзащитный, и как вели себя представители следствия или оперативные работники в период проведения тех или иных следственных действий, это как раз и есть вопрос об обстоятельствах, о которых адвокат не должен говорить, потому что он не является свидетелем, он является участником этих событий, происходящих в его присутствии, с его участием как адвоката, а не как стороннего наблюдателя. И, конечно же, прав был Верховный Суд по конкретному делу, но я вынужден согласиться с Юрием Михайловичем в том плане, что, действительно, у нас нет законодательной регламентации этого момента (действительно, очень хорошую цитату Наталия Михайловна привела), что он не может быть освобожден никем, в том числе и доверителем, от обязанности хранить тайну. Если вы читаете нашу «Новую адвокатскую газету» и, может быть, заходили на сайт Московской палаты адвокатов, то увидите, что наши московские коллеги придерживаются несколько более размытой позиции, они полагают, что во многих случаях адвокат все-таки должен пойти в судебное заседание, а там уже ссылаться на свой иммунитет и таким образом избежать допроса. Но практика-то показывает, что как только человек приходит в качестве свидетеля, тут ему уже спуска не дают (будь-то следователь, будь-то судья) и начинают раскручивать его, так сказать, по полной программе. В связи с этим мне вспомнилось одно недавнее наше дисциплинарное дело, связанное с обстоятельствами оказания юридической помощи. Доверитель жалуется на адвоката. Присутствуя в суде, он увидел, что в качестве свидетеля вызывается адвокат, который представлял его интересы на предварительном следствии, и дает показания, которые, по мнению этого доверителя, ухудшают его положение. Когда мы обратились к адвокату, ан сказал: - Да, я действительно дал такие показания как свидетель, но я же никаких тайн не сообщил. Я вообще-то пять минут общался со своим доверителем, он отказался от дачи каких бы то ни было показаний, и мне задали всего лишь один вопрос на суде: применялись к клиенту недозволенные методы следствия или не применялись? Я

сказал, что не применялись. При этом он совершенно искренне уверен, что он прав. Мы говорим: - Ну, хорошо, и что в приговоре-то было написано? – А в приговоре было написано, что обвиняемый (или в данном случае уже осужденный) пытается избежать ответственности под надуманными предлогами оказания на него давления, что подтверждается показаниями его адвоката, который представлял его интересы на предварительном следствии. Казалось бы, адвокат никакой особой тайны не раскрыл, но он объективно способствовал подкреплению обвинения против своего бывшего доверителя. Вот в чем опасность. Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ По-моему, лучше подходит: любые сведения, способные навредить. Ю.Я. ШУТИЛКИН Любые сведения, да. Президент нашей Палаты придерживается точно такой же точки зрения. Был круглый стол на эту тему, где как раз у него зашел спор с представителями Московской адвокатской палаты. Действительно, мы говорим о том, что адвокат, когда представляет интересы своего доверителя, должен быть очень щепетилен в этих вопросах. Крайне щепетилен! Например, поступает к нам в Квалификационную комиссию частное постановление Петербургского городского суда, в котором сообщается, что приговор в отношении некоего сидельца отменен в связи с тем, что адвокат нарушил адвокатскую тайну. Очень интересная ситуация. Казалось бы, совершенно элементарная, очень простая, но как адвокат

подставился,

что

называется.

Идет

судебное

заседание,

допрашивают

обвиняемого. И обвиняемый заявляет в ходе допроса, что к нему применялись незаконные методы допроса. Судья обращается к адвокату, сидящему здесь: - Вы слышали, что он говорит? – Нет, ничего такого не применялось, ничего такого он мне не говорил. И эта ее фраза заносится в протокол, и со ссылкой на эту запись в протоколе опровергаются заявления ее доверителя. Понимаете? Н.М. БУЛГАКОВА То есть даже не удосужились ее превратить в свидетеля. Ю.Я. ШУТИЛКИН

Да-да, даже не как свидетель. Некая неосторожность, некая халатность, я бы сказал. Во всяком случае, такая ситуация вполне возможна, и к ней надо быть готовым. Мы с вами, говоря об адвокатской тайне, главным образом говорим об уголовном судопроизводстве, но надо сказать, что понятие адвокатской тайны, хотя в ГПК оно фактически отсутствует, относится и к деятельности адвоката при оказании юридической помощи в гражданском процессе, в административном процессе. И здесь адвокат должен быть тоже не менее щепетилен в вопросах, которые касаются тайны, доверенной ему клиентом и ставшей ему известной в ходе оказания юридической помощи. Можно было бы привести такой пример. Два или три дисциплинарных дела у нас только в прошлом году были рассмотрены в связи с публикациями в прессе. Журналисты, которые не очень заботятся об объективности, а больше об эффекте разорвавшейся бомбы, рассказывая о тех или иных уголовных, как правило, делах, привлекают в качестве интервьюируемых адвокатов и задают им всевозможные вопросы, связанные с теми делами, к которым они имели касательство. И одно из этих дел касалось овощной базы, знаменитое овощное дело – «овощная война» - целая серия статей в питерской прессе была опубликована. К нам поступила жалоба некой гражданки, она в своей жалобе указала, что в статьях, опубликованных в газете, адвокат нашей Городской коллегии, беседуя с журналистом, сообщил конфиденциальные сведения о семье, об уголовном деле, которые стали ему известны в период оказания юридической помощи подзащитному, который, кстати говоря, к тому времени скончался (его супруга пожаловалась на адвоката). Потребовалось провести достаточно детальное и подробное изучение этих статей в газете, для того чтобы уяснить, что адвокат, возможно (возможно!) в ходе интервью и допустил какие-то нарушения, связанные с этим, однако характер статьи, стиль изложения статьи не позволяют сделать однозначный вывод о том, что напечатанная информация получена именно от адвоката. И в этом смысле мы адвоката реабилитировали, но всё же указали ему на то, что надо быть щепетильным (я сегодня уже который раз употребляю слово «щепетильность») в такого рода вопросах и стараться не затрагивать таких фактов, которые не являются общеизвестными, скажем, не изложены в приговоре по конкретному уголовному делу. Еще один пример. Дело, которое вызвало у нас довольно много споров. Некий гражданин обратился с жалобой на адвоката, которая, по его словам, отказалась выступить в ходе следствия в качестве свидетеля об обстоятельствах передачи этим гражданином денег другому гражданину. По мнению этого жалобщика, ее ссылка на то, что она не может разглашать адвокатскую тайну, является неправомерной, потому что он-то эту тайну раскрывает, а она является носителем его тайны.

Адвокат, тем не менее, обрисовала нам иную картину. Она сказала, что да, действительно, этот гражданин (ее знакомый) пришел к ней и сказал, что он намерен заключить сделку с другим гражданином. Две стороны этой сделки между собой договорились, что окончательные переговоры и подписание документа они проведут в присутствии специалиста – юриста, который, если будут какие-то шероховатости, выскажет свои замечания по этому поводу. И, действительно, они такого рода переговоры вели, действительно, подписали в присутствии этого юриста договор, который юрист не визировал, поскольку он присутствовал на всякий случай, что называется, консультант. Казалось бы, никакого договора у этого адвоката ни с одной стороной, ни с другой стороной нет, но, тем не менее, она позиционирует себя как адвокат, они воспринимают ее как адвоката. И адвокат в ответ на эту жалобу говорит: Дав показания на следствии в пользу одной из сторон, я бы тем самым ущемила интересы другой стороны. Квалификационная комиссия согласилась с такого рода позицией адвоката, посчитав, что, наверное, надо доказывать тому, кто обратился за возбуждением уголовного дела, свою правоту иными средствами, а не путем допроса адвоката, присутствовавшего при совершении сделки. Очень много поступает жалоб, связанных с тем, что адвокаты ведут дела против своих бывших клиентов – гражданские, в основном, дела. Одна из таких жалоб была достаточно курьезной. Жалоба заключалась в том, что доверитель обвинял адвоката в том, что тот предал его интересы, вступил в сговор с ответчиком по этому делу, а в качестве доказательства заявитель сослался на то, что когда-то этот адвокат защищал ответчика в уголовном процессе. И по этим основаниям, по его мнению, он вправе предъявить такого рода претензии к адвокату, просил прекратить его статус, лишить адвокатских полномочий. Когда мы стали разбираться, выяснилось, что действительно этот адвокат представлял в суде по гражданскому делу истца. И прошло два судебных заседания, и после второго судебного заседания, когда он вернулся в свою консультацию, к нему пришел ответчик и сказал (не буду называть имени адвоката): - Иван Иванович, а вы не помните, ведь десять лет тому назад вы защищали меня в уголовном процессе? Адвокат схватился за голову (он вспомнил, прошло время, изменился человек внешне) и на следующем же судебном заседании заявил ходатайство о сложении с себя полномочий представителя по гражданскому делу в связи с такого рода обстоятельствами. Да, я не досказал, в этот момент к нему пришел доверитель по гражданскому делу и увидел адвоката и ответчика вместе, что называется, ведущими какие-то разговоры.

Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Боюсь, что адвокат «развел» Квалификационную коллегию, хотел договориться… Ю.Я. ШУТИЛКИН Возможно, возможно, но, тем не менее… ИЗ ЗАЛА А как насчет презумпции невиновности? Ю.Я. ШУТИЛКИН Да, конечно. Мы вообще понятие «презумпции добросовестности адвоката» достаточно широко применяем, потому что считаем, что вообще у адвоката достаточно врагов, чтобы еще и адвокатское сообщество выступало в той же самой роли. Хотя, конечно, встречаются (и не редко) коллеги, которые, кроме как быть с позором изгнанными из нашего сообщества, ничего другого не заслуживают. Например, был такой у нас коллега (я назову его фамилию, потому что он действительно изгнан из сообщества) – Тереза. Поступает жалоба от другого адвоката о том, что, осуществляя защиту по уголовному делу и знакомясь с материалами этого уголовного дела, он обнаружил в деле показания свидетеля – адвоката Терезы, который рассказывает о подследственном подробности о том, как и когда он заключал договор, с кем заключал договор, как тот себя вел, куда ходил, что думает адвокат по поводу того, а какую роль он выполнял в той или иной ситуации. Более того, он еще дает ведь показания и о втором адвокате, участвовавшем тогда (это было за год – полтора до этого дела, в результате которого появилось дисциплинарное производство), и дает ему характеристику нелестную, что он приходил, ничего не делал, а я всячески участвовал в допросах, задавал вопросы, а он потом в отсутствие всех остальных приходил на свидания, и я думаю, что он был каким-то посредником в махинациях моего доверителя бывшего. Такие показания дает адвокат. Конечно, ни у кого сомнений не было в том, что этого адвоката просто на пушечный выстрел к адвокатской деятельности подпускать нельзя. Конечно, это, может быть, исключительный случай такого циничного попрания норм, принципов адвокатской деятельности, но, тем не менее, к сожалению, не все наши коллеги считают, что на них распространяются требования, изложенные в кодексе профессиональной этики, да и просто те принципы, те традиции, которые сформированы в адвокатуре. Наталия Михайловна очень хорошо процитировала постановления наших коллег из далекого прошлого. Замечательные совершенно постановления писали, и каким

замечательным языком писали люди в то время. Они писали, что адвокат должен помнить о том образовании, которое он получил. Конечно, о нынешнем образовании так, наверное, и пиететом трудно сказать, но, тем не менее, все же вузовские профессора не учат жульничать, не учат предавать интересы клиентов, не учат халтурить, они все-таки, кто-то лучше, кто-то хуже, но стараются заложить в наши головы какие-то знания, а, может быть, даже и представления. Но уровень, наверное, все-таки не тот. Мы сегодня, действительно, в своих заключениях не обращаемся к мировой истории, к юридической практике древних, не говоря уже о том, чтобы изъясняться таким хотя и красивым, но высоким штилем. Мы все-таки считаем, что (может быть, это и правильно) документ (а заключение Квалификационной комиссии мы считаем документом, юридическим документом) должен быть достаточно ясным, простым, доходчивым, чтобы читающий его понял, за что он привлекается к дисциплинарной ответственности, или почему Квалификационная комиссия считает, что он не виноват в нарушении норм кодекса профессиональной этики. Кстати говоря, хочу обратить ваше внимание на одно очень существенное обстоятельство. Поскольку я все-таки нашу тему связываю с деятельностью Квалификационной комиссии, так Квалификационная комиссия – это не адвокатский орган, это межведомственный орган. Да, адвокаты в нем составляют большинство (на одного человека больше в нем), в этой комиссии представлены судьи – 2 человека, представители Законодательного Собрания – 2 человека, и представители органа юстиции, который уполномочен в области адвокатуры. У каждого из них как у личности, как у юриста и как у представителя той или иной корпорации есть свои представления об адвокатской тайне, и не секрет, что часто возникают споры. Правда, к счастью для петербургской Квалификационной комиссии, у нас очень хорошие, прогрессивные судьи, по-современному мыслящие, очень хорошо понимающие ситуацию и иногда даже более прогрессивные, чем присутствующие в комиссии адвокаты. Вы знаете, наверное, что у нас Маркин Сергей Федорович – заместитель председателя Арбитражного суда и член Городского суда Лаков. Очень компетентные и адекватные люди. А еще, к нашему всеобщему удовольствию надо сказать, что у нас и представитель Законодательного Собрания – адвокат. Так что мы, в общем-то, в большинстве в тех случаях, когда сталкиваемся с мнением Управления юстиции, которое понимает адвокатскую тайну посвоему, очень близко к прокурорскому представлению об этом предмете. Вообще пытаются рассматривать адвокатуру не как сообщество, которое является официальным оппозиционером, а как некую государственную структуру. Они понимают, что мы не государственная структура, но пытаются с такими мерками подходить к нам – как к государственной структуре, которая должна блюсти интересы государства. И именно в

связи с этим и приходится чаще всего вести споры. У нас они, правда, в рукопашную никогда не переходили, всё решается путем голосования, которое, как вы понимаете, исходя из состава комиссии, всегда в нашу пользу. Но, тем не менее, такие моменты в работе комиссии, конечно же, присутствуют. И в заключение я хотел бы сказать, что, безусловно, мы должны очень бережно относиться к своей профессии и к такому важнейшему принципу… Мне очень понравилось то, с чего начал Юрий Михайлович, что это нравственная основа адвокатской деятельности, одна из нравственных основ адвокатской деятельности – соблюдение адвокатской тайны. Это действительно так. Вы знаете, есть такая негласная поговорка: главный враг адвоката – это его доверитель. Но мы должны понимать, что у доверителя – свой интерес, он беспокоится, чтобы, если это уголовное дело, получить наименьшее наказание или вообще его избежать; если это гражданское дело – добиться своей цели, неважно, какими средствами. Адвокат же при этом руководствуется не только интересами клиента, но и всё же действующими законами, принципами, которые заложены в основу правосудия, и попирать эти принципы адвокат не может. Когда мы с вами говорим о том, что адвокат вдруг стал обладателем некой тайны, сообщенной ему доверителем, о готовящемся преступлении, мы с вами должны задуматься, является ли эта информация, которую вам сказал клиент, адвокатской тайной. Он говорит: - Я пойду взорву что-то, завтра будет митинг, а я принесу портфель со взрывчаткой. Во-первых, когда мы с вами оказываем юридическую помощь, то, как правило, все же речь идет о правовой оценке того, что уже произошло. И если мы с вами даем советы на будущее, то у клиента не должно быть никаких сомнений в том, что вы никаких советов и консультаций по поводу действий, направленных на нарушение закона, ему давать не будете. Понимаете? Встречается часто такая ситуация по уголовному делу: - А что нужно сказать моим свидетелям, чтобы меня оправдали или как-то изменили взгляд на те или иные мои действия? Или в гражданском деле говорят: - А если мы с вами эту бумажку подчистим немножечко, а эту изымем, а эту подложим… Конечно, на практике многие наши коллеги этим пользуются, но это слава весьма сомнительная, и весьма сомнительный успех, потому что он основан не на вашем профессиональном умении и вашем таланте, не на вашем уважении и соблюдении принципов законодательства, а основан на обмане, основан на противодействии правосудию. И поэтому, если у вас сложилась репутация адвоката, который помогает своему доверителю… Ну он, может быть, десять детей изнасиловал, а, тем не менее, адвокат его защищает, потому что… ну, по разным, может быть, причинам, я сейчас не буду развивать эту проблему. Но в то же

время они все должны знать, что, если вы готовите преступление, вы не тот человек, к которому они могут обратиться. И это будет своего рода охранной грамотой для вас на будущее, чтобы не стать обладателем такого рода тайны. Ну а если уж вы стали обладателем такого рода тайны, то надо, наверное, все-таки помнить об уголовной ответственности за недонесение о готовящемся особо тяжком преступлении. Понимаете, здесь, конечно, можно по-разному это оценивать, по-разному к этому подходить, но соизмерьте вопрос тяжести последствий. И если речь идет о взрыве, я не знаю, как можно промолчать в этой ситуации. Если там погибнут люди, если речь идет о террористическом акте. Если речь идет о будущем рейдерском захвате, наверное, можно и нужно промолчать, потому что это еще намерение, удастся или не удастся осуществить, это всё другое. Но когда речь идет о жизни и здоровье людей, не знаю, мне кажется, что это те деяния, которые находятся за границей адвокатской тайны и не защищаются этим понятием. Так мне кажется. На этом я закончу свое выступление. Спасибо за внимание. В.Л. ЛЕВЫКИНА Пожалуйста, ваши вопросы. О.В. ДЕРВИЗ Юрий Яковлевич, у меня вопрос, связанный с одним из примеров, который вы привели. Вы привели пример о недопустимости допроса адвоката по поводу процессуального действия, в котором он участвовал, и оказания или неоказания давления на его клиента. Я поставлю вопрос несколько иначе. Адвокат стал участником процессуального действия, в ходе которого на его подзащитного оказывалось давление. Обязан ли он в данном случае (а здесь он будет вынужден в какой-то степени раскрыть конфиденциальность происходившего) довести до сведения соответствующих органов о том, что такого рода действия со стороны представителя правоохранительных органов совершались? Здесь возникает некий конфликт. Ю.Я. ШУТИЛКИН Я понял, спасибо. Это как раз тот случай, который был в постановлении Пленума Верховного Суда описан. Понимаете, самое правильное это всё же не давать никаких показаний, не

являться в суд в качестве свидетеля в такой ситуации. Там описывается ситуация, когда адвокат сказал, что да, оказывалось давление на моего подзащитного, его показания были не приняты судом, оценены как ложные показания, и против него было возбуждено уголовное дело. В чем одна из особенностей положения нашего подсудимого? В том, что для своей защиты он может врать, он может менять свои показания сколько угодно. И если сегодня он сказал так, он сказал правду, вы с ним согласились, подтвердили, что это правда, то завтра он может сказать: - Да я это всё выдумал. Обстоятельства изменились в ходе слушания дела, и он посчитал, что ему выгоднее все-таки придерживаться той позиции, которая была первоначально заявлена. О.В. ДЕРВИЗ Возможно. Ю.Я. ШУТИЛКИН Да, но адвокат-то уже дал свои показания, и тем самым он действует вопреки воле своего

доверителя.

чём,

мне

кажется,

опасность

этого

постановления

Конституционного Суда, на которое сегодня ссылались? Оно ставит адвоката в положение, когда он вольно или невольно может занять позицию, противоположную воле своего доверителя, поэтому наилучший способ избежать этого – отказаться от дачи показаний, и всё. Хотя доверить, может быть, и просит об этом. Н.М. БУЛГАКОВА Можно я дополню свою точку зрения на этот случай? Мне кажется, здесь вообще не может идти речи о том, давать ли показания адвокату по поводу того, что он видел на следственных действиях или нет, потому что он был участником этого процессуального или следственного действия, и, если это в интересах клиента, он должен был реагировать на это как адвокат, как участник процессуального действия. Ю.Я. ШУТИЛКИН Я про это и говорил. Н.М. БУЛГАКОВА Он должен не свидетельские показания давать…

Ю.Я. ШУТИЛКИН Я и говорю о том, что он должен сигнализировать. Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Конечно. Н.М. БУЛГАКОВА Он не просто может, он должен, это записано в законе и записано в нашем кодексе. Он обязан отреагировать на все нарушения. И это не будет свидетельством, это будет исполнение процессуальных обязанностей: записать в протокол, написать жалобу, еще что-то сделать. Ю.Я. ШУТИЛКИН Наталья Михайловна, я готов с вами согласиться с одним, может быть, замечанием. Дело в том, что он обязан на это отреагировать в тот момент, когда это происходит. О.В. ДЕРВИЗ Безусловно. Ю.Я. ШУТИЛКИН А он не отреагировал. О.В. ДЕРВИЗ Это вы про другой случай говорите. Я говорю про тот случай, когда он отреагировал. Н.М. БУЛГАКОВА Вопрос тогда в чём? О.В. ДЕРВИЗ Вопрос очень простой. Адвокат присутствовал при нарушении со стороны правоохранительных органов, оказании давления на его подзащитного. Он отреагировал абсолютно адекватно, он занес в протокол следственного действия свои соображения по этому поводу. Более того, он написал в прокуратуру, что такой бяка следователь делал то-

то и то-то. Неизбежно он становится источником (я сейчас специально избегаю термина «свидетельские показания») информации, которая стала ему известна в связи с выполнением им своего профессионального долга. Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Можно я включусь в эту дискуссию? Можно я чуть пошире освещу эту проблему? Никогда не занимайте страусиную позицию. Если чувствуете, что идет давление в ходе следственного действия, если имеются какие-то намеки, какие-то скрытые предложения следователя, в обязательном порядке должны отразить это процессуально, то есть в протоколе. Следователи в этом случае говорят: - Пишите, пожалуйста, это. Нет, настаивайте на том, чтобы это было отражено именно в том протоколе следственного действия, которое сейчас проводится. Это прямо находится в разделе УПК. О.В. ДЕРВИЗ Я об этом и говорил. Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Олег Валерианович, я понял. Я просто хочу для присутствующих осветить этот вопрос более широко и немножечко дать теоретическую подоплеку всему этому. Это адвокат сделал. Наталья говорит о том, что мавр свое дело сделал, он уже не нужен как свидетель, это информация как участника процесса. Н.М. БУЛГАКОВА Доказательством будет протокол. Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Да, будет информация, содержащаяся в протоколе, и оценивать ее нужно по тем же самым правилам, потому что оценивать должен будет суд или следователь сведения, полученные в ходе этого следственного действия, и подвергнута сомнению будет достоверность этого доказательства, что, собственно, и является одной из функций защиты. Это позиция Натальи – что он не может в этом случае ни при каких условиях участвовать в качестве свидетеля. Я хочу поставить вопрос несколько шире. На мой взгляд, когда нужно оказать помощь своему подзащитному, чтобы он вышел из этого тяжелого положения, в котором оказался, когда адвокат не рискует тем,

что он перестанет быть адвокатом, я полагаю, давайте обсудим хотя бы сегодня возможность его допроса в качестве свидетеля. Допустим, в суде появился другой адвокат (упрощаю ситуацию). Что дает мне основания, Наталья, так говорить? Н.М. БУЛГАКОВА Наверное, определение Конституционного Суда, который сказал, что если клиент просит, его защитник просит, и сам адвокат согласен, - это то исключение, когда может давать показания. Но я с этим не согласна. Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Нет, нет, не поэтому. Адвокат отреагировал на это безобразие в ходе следственного действия, но он не может полностью нарисовать эту картину. Его реакция всегда информативна меньше. Информация в виде написания 10 – 15 строк в условиях этой напряженной эмоциональной

обстановки

обедняет

донесение

этой

информации

до

правоприменительного органа. Поэтому я - сторонник той позиции, что адвокат имеет право явиться, если не возражает адвокат, и обрисовать картину полностью. Причем нельзя сбрасывать со счетов, что у нас – устное судопроизводство, и обрисовать эмоционально то, что происходило, это гораздо более эффективный способ защиты, чем несколько строк, зафиксированных в протоколе. Во-первых, это позволяет не только Конституционный Суд, но и сама логика нашей деятельности. Не надо в этом случае ограничиваться письменами, а надо обратиться к своему коллеге, чтобы вас вызвали в качестве свидетеля, если он не возражает,

поскольку вы окажете более мощное

воздействие на судью, когда он будет решать вопрос о достоверности этого доказательства, гораздо более мощное, чем несколько строк, записанных в протоколе. О.В. ДЕРВИЗ Я совершенно не удовлетворен, потому что, на мой взгляд, не охватывает все нюансы обрисованной мною ситуации. Дело в том, что я услышал только одно – то, с чего я начал, что нужно адвокату в этом случае зафиксировать в процессуальном документе то, свидетелем чего или участником чего он был. Я говорю шире, он не только это сделал. С моей точки зрения, независимо от воли своего подзащитного, если он столкнулся с такой ситуацией, он обязан написать жалобу и довести до сведения соответствующих инстанций о том, что он видел.

Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Никто с этим не спорит. О.В. ДЕРВИЗ Обязан. Н.М. БУЛГАКОВА Конечно. О.В. ДЕРВИЗ И здесь он совершенно не должен спрашивать: - Вася, ты согласен с этим?.. Если увидел безобразие такое, должен отреагировать. Я хочу помечтать. Представьте себе, что на эту жалобу адвоката среагировали и возбудили дело против этого следователя, оперативника или другого представителя правоохранительных органов. Возбудили дело. И по этому делу адвокат неизбежно становится свидетелем. Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Да, да. О.В. ДЕРВИЗ И в этом случае, независимо от воли своего подзащитного, он должен быть свидетелем, с моей точки зрения. Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Да, действительно, он превращается в свидетеля… О.В. ДЕРВИЗ Но уже не по делу своего клиента, а по делу… Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Я понял, по делу негодяя следователя. Н.М. БУЛГАКОВА

Свидетелем чего? При нем били? О.В. ДЕРВИЗ Ну, допустим. Оказывали физическое или психологическое воздействие. Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Олег Валерианович, спору нет, в этом случае адвокат становится свидетелем по новому делу. Н.М. БУЛГАКОВА Есть спор… О.В. ДЕРВИЗ Исходя из информации, которую он получил в результате осуществления защиты. Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Да, в ходе присутствия на следственном действии. Да, действительно, спору нет, он – свидетель. Но я ставлю вопрос следующим образом. Если он, выступая в качестве свидетеля по этому делу следователя, может косвенно причинить вред интересам своего доверителя… Н.М. БУЛГАКОВА Еще какой! Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Еще какой, я согласен с Натальей. …то он должен отказаться от функций свидетеля, если ему не удастся избежать распространения этих сведений (потому что иногда можно обойтись и не причинить вред). Я полагаю, эта моральная и правовая обязанность на адвокате продолжает оставаться. Но я в своей истории рассказал несколько иную ситуацию, когда адвокат может в этом деле (если он, допустим, не участвует в суде, а это очень важное следственное действие, от которого зависит судьба дела) быть свидетелем, если получит согласие на это клиента.

О.В. ДЕРВИЗ Понятно. Ну и последнее. Допустим, несколько сместим эту ситуацию в прошлое, то есть адвокат не стал свидетелем непосредственно оказания давления на своего подзащитного, но подзащитного привели к нему с синяками, и он спросил своего подзащитного: - Где это ты ударился? Ему сказали: - Меня из камеры выдергивали оперативники и немножко стимулировали к тому, чтобы я говорил правду на следствии. В этом случае адвокат не был сам свидетелем того, что происходило, а получил эту информацию от своего подзащитного. А подзащитный потом переметнулся, он счел, что ему лучше не ссориться. Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Я понял, Олег Валерианович. Поэтому лучше всего вести себя по принципу «что вижу, о том пою». Никогда еще этот метод, с которым 30 лет я прошел по адвокатской жизни мне не навредил. Он вам рассказал о том, что его избили, - извольте прямо в начале любого следственного действия воспользоваться своим заявлением и написать – как вижу, так и пою: перед началом следственного действия мой подзащитный сообщил мне, что к нему применялось насилие. Обращаю внимание следователя на то, что следы этого насилия запечатлены на лице моего клиента, посему прошу провести его медицинское освидетельствование, дабы закрепить это обстоятельство, прошу занести всё это в протокол. Я обычно практикую, что я говорю, а следователь пишет. Они сначала говорят: - Письменно… Ну, немножко обстановка накаляется, но приходится показать УПК и сказать: - Нет, я буду говорить, а вы писать. Да еще ошибки ему правлю. О.В. ДЕРВИЗ Я придерживаюсь прямо противоположного принципа – я пишу сам всегда. Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Удобно диктовать! Диктуешь и еще ему говоришь: - Это деепричастный оборот, а здесь запятые поставь. Здесь никакой проблемы нет. На реплику Юрия Яковлевича с тем, что я не согласен… Ю.Я. ШУТИЛКИН С чем я не согласен?

Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ А с той позицией, что можно идти и свидетельствовать. Согласны? Ю.Я. ШУТИЛКИН Почему нет? В такой ситуации, безусловно, согласен. Н.М. БУЛГАКОВА Это я не согласна. Извините, реплика. Есть такая поговорка: коготок увяз – птичке пропасть. От многих мэтров много раз слышала (не только от наших, но и от американцев, где с соблюдением адвокатской тайны – совсем другая ситуация, там могут адвоката обязать, и адвокат имеет право отказаться от защиты и так далее), что если какое-то исключение начать допускать в рамках адвокатской тайны (отступление от адвокатской тайны) – всё, мы с вами пропадем. Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Конечно. Н.М. БУЛГАКОВА Я стою на том, что адвокат не должен быть свидетелем. Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Да, я этого придерживаюсь и даже сказал об этом в своем докладе, но, скажите, пожалуйста, какое отношение адвокатская тайна имеет к нашему случаю? Речь идет не о какой-то адвокатской тайне, а о желании адвоката донести до правоприменительного органа те злодеяния, которые совершил следователь. Причем здесь адвокатская тайна? Н.М. БУЛГАКОВА Он должен это делать в процессуальном порядке. Ю.Я. ШУТИЛКИН Можно я процитирую нашего Президента Палаты?

«Адвокат вправе давать в качестве свидетеля показания об обстоятельствах, ставших ему известными в связи с оказанием им юридической помощи только в одном случае – когда его показания усиливают позицию доверителя». Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Молодец. Какой у нас президент хороший, думает, как я! В.Л. ЛЕВЫКИНА Еще вопросы у кого-нибудь есть? И.В. ТУМАНОВА Юрий

Яковлевич,

чтобы

до

конца

прояснить

ситуацию

вашим

распространенным, я думаю, примером о том, когда судья спрашивает: - Так что, действительно было насилие с вашим подзащитным во время дачи показаний? – не переводя адвоката в статус свидетеля либо как-то иным образом не пытаясь сделать из него как бы свидетеля обстоятельств. Просто спрашивает, как у защитника. На ваш взгляд, наиболее профессиональный ответ адвоката, который обязан поддерживать позицию своего подзащитного, и в то же время реакции во время следствия на какие-либо насильственные действия не последовало (возможно, их и не было)? Ю.Я. ШУТИЛКИН Понимаете, опрос участников процесса у нас законом не предусмотрен. Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Ирина, на мой взгляд, ответ должен быть таким: Товарищ председательствующий, позвольте принести возражения на ваши действия, предусмотренные статьей 243… Ю.Я. ШУТИЛКИН Да, можно так. Ю.М. НОВОЛОДСКИЙ Да, именно так, потому что потом будут разборки. …что в соответствии с законом опрос по обстоятельствам проведения следственного действия участников этого следственного действия не допускается. Тем не

менее, вопреки нарушению этого принципиального положения, вы попытались это выяснить у защитника. Всё. Это будет самой профессиональной реакцией на эту ситуацию. В.Л. ЛЕВЫКИНА Спасибо. Сейчас мы выслушаем выступление Дмитрия Александровича Подпригоры

Д.А. ПОДПРИГОРА Добрый день, уважаемые коллеги! Я благодарю Валентину Леонидовну за возможность выступить на такой интересной конференции. Тема моего доклада: «Регламентация адвокатской тайны в странах Европейского Сообщества». Среди материалов семинара есть документ под названием «Общий кодекс правил для адвокатов стран Европейского Сообщества». Это документ, который нельзя назвать в полной мере нормативным актом, потому что он принят организацией «Совет адвокатских палат и юридических обществ», эта организация объединяет адвокатские палаты, в организацию входят, например, и объединения солиситоров. Данный кодекс правил регламентирует многие вопросы деятельности юристов, в том числе, и вопрос адвокатской тайны в нашем понимании, а в кодексе он указан как конфиденциальность (пункт 2.3 данного документа). Единственное, что хочу сразу уточнить. К сожалению, на русский язык актуальной версии этого документа не переведено, то есть, если вы рассматриваете этот документ, будьте осторожны, некоторые нормы изменены, в том числе и по пункту 2.3 я укажу конкретно особенность, которая действует в данный момент. Как указано в пункте 2.3., особенностью деятельности адвоката является то, что он получает информацию от клиента, причем информацию такого рода, которую клиент не доверил бы никому другому. В связи с этим возникает вопрос о доверии между клиентом и адвокатом. И единственный фактор, который может позволить клиенту такую информацию доверять, это соблюдение принципа конфиденциальности. Как указано в данной статье, вы можете это видеть, принцип конфиденциальности – это первостепенное право и обязанность адвоката, то есть это то, чем он должен руководствоваться в первую очередь. Кроме того, указано следующее: что он не имеет

права распространять никакую информацию о клиенте, полученную в ходе своей профессиональной деятельности. Далее. Такое же требование предъявляется не только к адвокату, но и к любому лицу, которое, работая в адвокатской коллегии, или каким-либо иным образом профессионально связан с выполнением адвокатом его обязанностей. В нашей российской ситуации это стажеры, помощники, это любое лицо, которое так или иначе получает некую информацию, вплоть до человека, который может набирать текст какоголибо документа либо обрабатывать данные о клиенте, который обратился к адвокату за помощью. И последний момент из того, что указано в документе, находящемся перед вами, это отсутствие срока давности. То есть даже сам факт прекращения поручений, исполнения поручения никоим образом не влияет на принцип конфиденциальности. Срока давности нет, и адвокат должен хранить всю свою жизнь ту информацию, которая ему оказалась доверенной. А теперь о том моменте, который не указан в документе, находящемся перед вами. Очень верная фраза, на мой взгляд, указана, и я хотел бы ее процитировать: «Обязанность соблюдать принцип конфиденциальности служит как интересам клиента, так и интересам органов юстиции. Соблюдение указанного принципа подлежит особой защите со стороны государства». Мне очень жаль, что в документе эта фраза на русский язык не переведена, и хотелось бы показать, что думают юристы Европы по данному поводу, чтобы и наши государственные органы обратили внимание на сей факт, потому что сегодня мы слушали многочисленные случаи воздействия на адвоката и желания получить доступ к информации,

которая

является

конфиденциальной,

говоря

русским

языком,

принадлежит к адвокатской тайне. Второй документ, на который я хотел бы обратить внимание, и перевод которого вообще недоступен на русском языке, во всяком случае я его не нашел, это Хартия основных принципов юридической профессии в странах Европейского Сообщества. И если кому-то будет интересно, я предоставлю названия данных документов на английском языке, Интернет-страницы, где их можно обнаружить и прочитать. Основа этого документа – это 10 принципов, которыми должен руководствоваться адвокат европейского сообщества. Один

из

этих

принципов

принцип

конфиденциальности.

Принцип

конфиденциальности в данном документе определен следующим образом: правом и

обязанностью

адвоката

является

обеспечить

конфиденциальность

информации

клиентов и соблюдать профессиональную тайну. Как вы видите, здесь появляется новый термин – «профессиональная тайна». Вообще надо сказать, что Хартия, на мой взгляд, гораздо более интересный документ, потому что дает развернутый комментарий к тому, что понимать под принципом конфиденциальности, с точки зрения европейских юристов. Существует

три

подхода

этому

вопросу:

конфиденциальность,

профессиональный иммунитет (в России, насколько я понимаю, термин весьма обиходный) и профессиональная тайна. Что имеется в виду? Принцип конфиденциальности – это предотвратить распространение информации, полученной от клиента. Принцип профессионального иммунитета

–

запрет

использовать

информацию

против

своего

клиента.

профессиональная тайна понимается как отсутствие у адвоката права сообщать своему клиенту информацию, полученную на основе конфиденциальности от адвоката, представляющего другую сторону. Как видите, даже предусмотрена обязанность адвоката хранить тайну от своего клиента, если эта информация в качестве конфиденциальной предоставлена адвокатом другой стороны. На мой взгляд, это очень интересная позиция, которая имеет под собой весьма серьезную основу, во всяком случае, - что любая информация, как только она передается как конфиденциальная, становится тайной. И именно это и понимается под термином «профессиональная тайна» в данной Хартии. Далее. Для того, чтобы отразить, как эти нормы восприняты адвокатским сообществом, законодательством в том числе, других государств, я сделал выборку по нормативным актам и кодексам профессиональной этики трех стран: Франции, Испании и Великобритании. О чем хотелось бы сказать? Наиболее полно, с моей точки зрения, из того, что мне удалось посмотреть, данный вопрос регламентирован во Франции. Во-первых, следует упомянуть Закон «О реформе некоторых судебных и юридических профессий», который регламентирует адвокатскую деятельность. Второй документ, который следует упомянуть, это Декрет «О правилах профессиональной этики адвоката». И, наконец, внутренний документ адвокатского сообщества Франции, который называется: Решение нормативного характера «О принятии внутреннего национального регламента профессии адвоката».

То есть, как вы видите, целых три документа разной степени нормативности, назовем это так, которые регламентируют данный вопрос. Я в данном случае не говорю о других законах (об одном из них скажу немного позже), но уже из этого видно, насколько серьезно относятся к данному вопросу во Франции. Мне

очень

понравилась,

могу

сразу

сказать,

формулировка

понятия

профессиональной тайны, которая дана в упомянутом мною законе, и я хотел бы ее процитировать: «Во всех случаях, касающихся вопросов

консультирования или защиты,

консультации адвоката, адресованные клиенту или предназначенные для него, обмен корреспонденцией между клиентом и его адвокатом, между адвокатом и его коллегами, за исключением такой переписки, которая содержит термин «официальная», а также запись переговоров и, в общем, все документы досье подлежат правилу о профессиональной тайне». Здесь хотелось бы обратить внимание на следующее. Во Франции четко разделена корреспонденция, которая имеет официальный статус, и вся остальная переписка между коллегами, между адвокатом и его клиентом. И если информация об официальной переписке может быть распространена, то, как только термин «официальная» не появляется в данном документе, либо из содержания документа, как указано в Кодексе о профессиональной этике, невозможно сделать вывод о том, что данная информация может

восприниматься

как официальная,

сразу же

этот

документ

становится

профессиональной тайной и не подлежит огласке. Кроме того, в Кодексе профессиональной этики, назовем его так (это решение нормативного характера, о котором я уже упоминал), указаны и другие моменты, другая информация, которая является адвокатской тайной. Это имя клиента и книга записей адвоката. Здесь хочу сделать небольшую пометку, что книгу записей вполне можно трактовать и как ежедневник, то есть, во всяком случае, термин, как он используется в данном нормативном акте, переводится и в том, и в другом варианте. Далее. Еще один момент, который мне тоже очень симпатичен в данном нормативном акте, состоит в следующем: являются тайной, в том числе, и правила оплаты услуг и управление финансовыми средствами, полученными адвокатом. То есть даже такую информацию разглашать нельзя. И последнее, что следует упомянуть, наверное, в данном случае, это то, что адвокатской тайной является информация о ходе расследования по уголовному делу. Единственный человек, которому он может эту информацию сообщить, это его клиент, не более того.

В данном правиле есть всего одно исключение. Согласно статье 114 Уголовнопроцессуального кодекса Республики Франция, адвокат имеет право огласить заключение эксперта, но только при том условии, что это требуется для эффективной защиты его клиента, не более того. И момент, о котором сегодня тоже упоминали (в России это существенная проблема, как мы могли слышать из выступлений), факт проведения обыска, выемки у адвоката. Во Франции в данной ситуации действует очень строгое правило (и, на мой взгляд, совершенно правильное): эти процессуальные действия производятся только по решению суда и только самим судьей, причем это производится в присутствии руководителя адвокатского образования. Здесь мы видим, что очень высокий уровень ответственности: отвечает за свои действия сам суд и, кроме того, участвует руководитель адвокатского образования как дополнительное лицо, которое может оказать сопротивление возможному произволу властей. Далее. Перейдем к следующей стране – Испании. Имеется Королевский декрет «О принятии Генерального устава Адвокатуры Королевства Испания», в статье 32 которого указано, что понимается под адвокатской тайной: адвокаты обязаны хранить в тайне все поступки и сведения, которые стали им известны любым образом в результате профессиональной деятельности, и не могут быть принуждены к разглашению этих фактов и сведений. Здесь мы видим ту позицию, о которой так мечтают адвокаты в России: никто и никогда, даже по согласию клиента, не может принудить адвоката разгласить какую-либо информацию. Кроме того, существует Кодекс профессиональной этики Адвокатуры Королевства Испания, в котором я хотел бы выделить два момента. Первое. Существует норма, согласно которой переговоры с клиентами, противной стороной или их адвокатами, лично или посредством телекоммуникаций, не могут быть сохранены без соответствующего предупреждения и согласия указанных лиц, и в любом случае являются профессиональной тайной. То есть любые записи (видеозаписи, аудиозаписи, даже текст от руки) могут храниться адвокатом только в том случае, если об этом известно стороне, с которой он вел переговоры. Даже сам факт производства подобных записей требует согласования. Насколько мне известно, такой нормы в России нет. И второй момент, о котором также говорилось сегодня на конференции, - по поводу ситуации, когда адвокат либо получает какую-то информацию о готовящемся преступлении, либо он видит, что результаты дела могут причинить существенный вред

правосудию, интересам общества в целом и так далее. На этот счет в Кодексе профессиональной этики испанских адвокатов есть норма. Я не могу сказать, что она очень четкая и дает абсолютное понимание того, как в этой ситуации действовать, но во всяком случае есть хотя бы некоторые направляющие начала, как следует поступить адвокату. Я зачитаю эту норму: «В исключительных делах особой тяжести, в которых соблюдение профессиональной тайны может привести к причинению непоправимого ущерба или вопиющей несправедливости, адвокат имеет право обратиться к главе коллегии с просьбой о консультации по поводу мер и процедур, способных разрешить данную

проблему».

такая

ситуация

не

считается

нарушением

правила

конфиденциальности. И напоследок – Великобритания. Как вы знаете, Великобритания состоит из территориальных единиц под названиями Англия, Уэльс, Шотландия, Ирландия, поэтому Я просмотрел два кодекса. Англия и Уэльс имеют общий кодекс правил, применяемых к барристерам в данном случае, если быть абсолютно точным в терминологии. Что интересно в данном случае? Естественно, запрещено разглашать информацию, но за исключением случаев, разрешенных законом. Я не настолько хорошо знаком с правовой системой Великобритании, и, к тому же, насколько всем известно, она весьма трудна для изучения для юриста континентальной системы права, назовем это так, поэтому я не решился каким-либо образом изучать данный вопрос. Обращаю на это внимание просто как на факт. И второе: адвокат имеет право передавать информацию лицам, которые профессионально связаны с исполнением им своих функций. Это тоже не считается нарушением принципа конфиденциальности. Точно так же

на этот вопрос смотрит Руководство по профессиональным

правилам адвоката, принятое в Шотландии. Один момент, который хотелось бы упомянуть в отношении этого документа: даже при необходимости получить совет у коллеги адвокат обязан делать всё возможное, чтобы не раскрыть личность клиента или другой стороны в деле. То есть даже до такого уровня поднимают значение конфиденциальности, даже коллеге нужно давать информацию только в таком объеме, чтобы никоим образом не навредить своему клиенту. Надеюсь, я тезисами своими уложился в отведенное мне время, и информация, которую я вам сообщил, была вам интересна. В.Л. ЛЕВЫКИНА Спасибо.

Интересный доклад, спасибо вам большое.