Попов А. В. Лермонтов на Кавказе

никла у Лермонтова в связи с пребыванием в Цинондали, у Чавчавадзе. Иначе Шан-Гирею и в голову не пришло бы сопоставлять слова «Синодал» и «Цинондалы», а тем более говорить об этом как о неточности».95 В более ранней редакции своей работы И. Л. Андро­ ников, утверждая пребывание Лермонтова в Цинондалах, у Чавчавадзе, писал о великом русском поэте: «Так вот, оказывается, где наблюдал он жизнь новой страны, откуда узнал феодальный княжеский быт, опи­ санный в «Демоне».96 Это замечание имеет существенное значение. Общеизвестно, что «Демон» является одним из самых сокровенных произведений великого русского поэта. З а ­ мечательный художник слова работал над этой поэмой свыше десяти лет. Мы вполне согласны с Б. Эйхенбау­ мом, что в первоначальных очерках поэма совершенно абстрактна—никакого времени, никакого места действия, никаких имён. Скалы, море, даже океан — такова обста­ новка. В одном месте упоминается об «испанской лютне, но почему она именно испанская — остаётся неизвест­ ным».97 И прав И. Л. Андроников, когда в своей статье «Лермонтов в Грузии» утверждал, что «только после того, как Лермонтов побывал в Грузии, романтическая поэма о любви небожителя к земной девушке приобрела черты подлинного (реализма. Тамара, Синодал, отец Та­ мары — старый Гудал — живые полнокровные образы». Ещё в 1949 году мы указывали на то, что централь­ ные образы поэмы Лермонтова «Демон» связаны с Ци­ нондали и семьёй Чавчавадзе. Так, прототипом старого Гудала — отца Тамары, был старый князь Гульбат Чавчавадзе, живший, как вспоминали современники Лермонтова — старые нижегородцы, по старине самой глубокой. Если это так, то не поместье ли старого Гульбата описано в поэме? Высокий дом, широкий двор Седой Гудал себе построил... Трудов и слёз он много стоил Рабам послушным с давних пор. С утра на скат соседних гор Со стен его ложатся тени. В скале нарублены ступени; Они от башни угловой Ведут к реке...

78

#

Трагическая судьба наследницы Гудала, потерявшей жениха накануне свадьбы, невольно вызывает сопостав­ ление с не менее трагической судьбой Нины Грибоедовой, потерявшей мужа (также убитого врагами) вскоре после свадьбы. Как известно, Нина Александровна осталась верна памяти своего мужа: много раз ей представлялись случаи вступить в новый брак, но она отказывала всем претендентам, хотя в числе искателей её руки были вы­ дающиеся люди. Лермонтов не мог не знать этого. Отец, отец, оставь угрозы, Свою Тамару не брани; Я плачу: видишь эти слёзы, Уже не первые они. Напрасно женихи толпою Спешат сюда из дальних мест... Не мало в Грузии невест! А мне не быть ничьей женою!..—

говорит Тамара старому Гудалу. Нине Александровне в 1837 году шёл только 25-й год,— она была в расцвете своей неотразимой, чудесной красоты. ...И были есе её движенья Так 'стройны, полны выраженья, Так полны милой простоты...

Раоотая над «Демоном», Лермонтов придал внеш­ нему облику героини поэмы Тамары прелесть и обаяние вдовы Грибоедова. И это действительно так. В черновой рукописи поэмы 1838 года, хранящейся в рукописном отделении Государ­ ственной публичной библиотеки имени Салтыкова-Щед­ рина в Ленинграде, есть строчки, не вошедшие потом в окончательный текст. Тамара говорит старому Гудалу: Скажи моим ты женихам: Супруг мои взят сырой землёю, Другому сердце не отдам. С тех пор, как труп его кровавый Мы схоронили под горой, Меня тревожит...

Напомним: Грибоедов похоронен у подножья горы Мтацминда. На одной из сторон мраморного пьедестала 79

надгробного памятника выбито: «Незабвенному — его мина», а с противоположной стороны трогательные сло­ ва: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя?» Не лишено вероятия предположение И. Л. Андрони­ к у 4™ в Нинондалах, а также в гостиной Чавчавадзе в 1ифлисе Лермонтов мог встречаться с прославленны­ ми красавицами Грузии тридцатых годов Майко и Майей ироелиани, из которых первая была близкой родственницеи семьи Чавчавадзе, и с замечательными грузин­ скими поэтами Григорием Орбелиани и Никол азом Бараташвили. Помимо Цинондал, притягательным центром для о*ицерского общества нижегородских драгун был' д о м и х однополчанина подполковника Нечволодова. Это было X е™’ где годились все симпатии, где люди встречали теплое участие и в горе, и в радости. , „ пХОЗЯИН этого дома Григорий Иванович Нечволодов испытал жизнь, полную приключений и превратностей судьоы, будучи трижды разжалован в солдаты. Этот че­ ловек под командованием Суворова дрался при Бресчии, Нови, Требии, переходил через Альпы и Чёртов мост и не раз получал благодарности из уст знаменитого полко­ водца, который знал его лично. В 1813 году в рядах Павлоградского гусарского полка он «сделал кампанию» в летучем отряде атамана Платова. В Кара-Агаче он по­ явился в 1822 году в качестве рядового драгуна. Ермо­ лов, лично знавший Нечволодова по наполеоновским войнам, приказал отправить его на Кубань, прикоманди­ ровав к одному из линейных казачьих полков. Через че­ тыре года Нечволодов вернулся в Нижегородский дра­ гунский полк майором, в третий раз заслужив все те ордена, которые он когда-то получил :по представлению Суворова в Италии и по представлению Платова во Франции. Жена Нечволодова, Екатерина Григорьевна, происхо­ дила из племени абадзехов. Семи лет от роду маленькая Сатанаис попала в плен и воспитывалась в добром ка­ зачьем семействе. При крещении её нарекли Екатериной. Первая жена Нечволодова удочерила её, но вкоре умер­ ла от разрыва сердца. Нечволодов вернулся в Кара-Агач один с маленькой восьмилетней Катей. Здесь осиротев­ шая девочка обрела себе новую семью в дружной среде

нижегородских офицеров и, оставаясь у Нечволодова, «.делалась дочерью полка в полном смысле этого слова. ^сди нижегородских драгун было немало людей обра­ зованных, потом появились разжалованные в солдаты и сосланные на Кавказ декабристы, и все они, принятые ® Нечволодова как родные, полюбили маленькую Катюшу и занялись её образованием. Среди её учителей называли брата А. С. Пушкина — Льва Сергеевича и од­ ного из Бестужевых. Её снабжали книгами, и с детства, на всю жизнь она полюбила чтение. Единственное, что иногда возмущало её душевный мир — это воспоминание о родине: она любила вспоминать о ней, любила вспоми­ нать своё детство, удивительно сохранившееся в её па­ мяти. Достигнув пятнадцати лет, она вышла замуж за Нечволодова, несмотря на то, что ему было под пять­ десят. Неравенство лет не мешало их супружескому счастью: они любили друг друга искренне и свято. Нечволодовы поселились в Царских Колодцах, неда­ леко от Кара-Агача, и дом их, открытый для всех, сла­ вился гостеприимством по всему Кавказу. Особенно любили дом Нечволодовых нижегородцы. Как вспоминал ^генерал-лейтенант Ам'илахвари, служив­ ший в дни своей молодости в Нижегородском драгунском полку и лично знавший обоих Нечволодовых: «Люоили посещать этот дом и люди серьёзные, нахо­ дившие большое удовольствие в беседах с самим Нечволодовым, и молодёжь, собиравшаяся повеселиться; и тут же встречали привет и посильную помощь все заброшен­ ные в далёкий край по воле судьбы и обстоятельств. Екатерина Григорьевна служила душою общества и яв­ лялась не только радушной хозяйкой, но женщиной в вы­ соком смысле этого слова — и здесь-то надо искать раз­ гадку той популярности и той всеобщей любви, которые она сохранила до глубокой старости».98 Будучи офицером Нижегородского драгунского полка, Лермонтов, в обществе других офицеров-однополчан, конечно, посещал гостеприимную чету Нечволодовых. Его должен был привлекать не только старый рубака Нечволодов, но и дочь суровых кавказских гор — обая­ тельная Екатерина Григорьевна. Лермонтов не мог не знать историю маленькой пленницы Сатанаисы — бало­ ванной дочери его нового полка, ставшей женою своего же приёмного отца. Если в Шелкозаводске у своего «род6

Лермонтов на Кавказе

81

Ствённика Хастатова он слышал трагическую Историй дочери гор Бэлы, которая, несомненно, поразила его творческое воображение, то в Царских Колодцах он встретил лицом к лицу прекрасную горянку. В 1837 году Екатерине Григорьевне шёл двадцать второй год, она была в расцвете своей красоты. И кто знает — не придал ли Лермонтов внешнему облику Бэлы черты Екатерины Григорьевны. Хочется обратить внимание на сходство имён Печорина и Нечволодова. И того, и другого звали Григорием... Но это все домыслы, ещё требующие обстоя­ тельных доказательств. Косвенное подтверждение тому, что Лермонтов мог быть и был у Нечволодовых, мы находим в записках того же князя Амилахвари: «В тридцатых годах,— вспоминает старый драгун,— когда Царские Колодцы служили центральным пунктом Лезгинской линии, в доме Нечволодовых перебывало множество разнообразных личностей, наезжавших сюда из Тифлиса и других городов, и все они навсегда сохра­ няли о нём самые светлые воспоминания». В числе посетителей дома Нечволодовых, конечно, был и Михаил Юрьевич Лермонтов. Сообщая своему другу С. Раевскому о том, что он был в Кахети'и, поэт козыряет тем, что он «ел чурек, пил кахетинское даже...» Лермонтов вместе со своими однополчанами не раз кутил у гостеприимных кахетинских помещиков и, не­ сомненно, оценил их непринуждённое застольное веселье. Кахетия по-братски тепло и гостеприимно встретила опального русского поэта.

М. Ю. ЛЕРМОНТОВ и М. Ф. АХУНДОВ Находясь в Кара-Агаче, Лермонтов часто наезжал в Тифлис. В Тифлисе, как это основательно доказывает в своих интересных работах И. Л. Андроников, М. Ю. Лермонтов встретился с молодым, тогда только ещё начинавшим свою литературную карьеру, азербайджанским писателем Мирза Фатали Ахундовым. И. Л. Андроников свои доказательства строит на упо­ минании в черновом автографе Лермонтова, относя82

Щемся ко времени пребывания поэта в Тифлисе, имени учёного татарина Али. «Я в Тифлисе у Петр. Г., учёный татар (ин) Али и Ахмет»—значится в этом автографе. И. Л. Андроников справедливо полагает, что «учёный . атарин Али» есть не кто иной, как великий азербайджан­ ский писатель Мирза Фатали Ахундов. Этот довод И. Л. Андроникова будет звучать более убедительно, если мы вспомним полную азербайджанскую транскрип­ цию имени великого писателя: Мирза Фехт-Али Ахундов. Но существует и другая точка зрения. Исследователь русско-кавказских взаимоотношений И. К. Ениколопов в своей книжке «Лермонтов на Кавказе» утверждает, что якобы в ту пору (считай в 1837 году) среди му­ сульманского населения Тифлиса наиболее образован­ ным человеком был Мамед-Али, уроженец Сальян. У него был племянник Ахмед, занявший в 1852 году его должность. И. К. Ениколопов полагает, что за лермон­ товским учёным татарином Али скрывается учёный сальянец Мамед-Али. От него и от его племянника Ахметаг Лермонтов, по мнению исследователя, мог услышать сказку про Ашик-Кериба и записать её в своём пере­ ложении. Мы полагаем, что разрешение вопроса о том, кто скрывается за упоминаемым в лермонтовском автографе «учёным татарином Али», имеет большое принципиаль­ ное значение. Кто же прав: Андроников или Ениколопов? Могла ли состояться встреча М. Ю. Лермонтова и М. Ф. Ахундова? Ещё в^ 1941 году в наших публикациях «Лермонтов в Азербайджане» и «Лермонтов и М. Ф. Ахундов» мы отвечали на этот вопрос положительно. Как утверждает исследователь творчества М. Ф. Ахун­ дова проф. М. Рафили, писатель с 1834 года жил в Тиф­ лисе." Великий азербайджанский гуманист, тогда ещё только вступивший на первые ступени своей литератур­ ной славы, серьёзно и основательно изучал русскую литературу. Он любовно и вдумчиво читал творения Ломо­ носова, Державина, Карамзина и, в особенности, Пуш­ кина, тем более, что другом его был известный поэтдекабрист А. А. Бестужев-Марлинский, бравший у Ахун­ дова уроки азербайджанского языка.100 М. Ф. Ахундов б*

83

вращался в среде передовой грузинской интеллигенций. Как было воспринято в Тифлисе известие о гибели Пушбрату-ЛУЧШ0 ВСеГ° показывает письмо А. А. Бестужева «Я был глубоко тронут трагическою кончиною Пуш­ ки н а,-п и са л он 23 февраля 1837 г о д а ,- я не сомкнул глаз во всю ночь и на рассвете дня был уже на крутой дороге, ведущей в монастырь св. Давида... Придя туда я призвал священника и попросил отслужить панихиду над могилой Грибоедова, попранного святотатственными ногами, над могилой поэта, без камня, без надписи' Я плакал тогда, как плачу теперь,— плакал горячими сле­ зами, плакал над другом и товарищем по жизни, опла­ кивал самого себя! А когда священник запел: «за убиен­ ных боляр Александра и Александра», я чуть не задохся от рыдании. Этот возглас показался мне не только по­ миновением, но и предсказанием... Да, я сам предчув­ ствую, что смерть моя будет также насильственна и необычайна, и она недалека от меня. Какая, однако, ро­ зовая судьба тяготеет лад поэтами нашего времени! Вот уже трое погибло (Рылеев, Грибоедов, Пушкин) и какою смертью! Пушкин умер, и потеря эта неизгла­ дима...»101 Скорбь^ Бестужева разделяли лучшие представители тифлисской интеллигенции, многие из которых в 1829 году тепло и гостеприимно встречали покойного поэта в Тифлисе. Бестужев рассказывает, что когда он прочёл это письмо Мамуку Арбельянову, то последний восклик­ нул: Я убью этого Дантеса, если когда-нибудь его увижу!..

■ С глубокой скорбью, идущей от самых сокровенных таиников души, откликнулся на трагическую гибель ве­ ликого русского поэта и М. Ф. Ахундов в своей вдохно­ венной, исполненной тонкого лиризма, элегической во­ сточной поэме «На смерть Пушкина». «Не говори о мечте: я уже знаю, чем это кривоходящее небо награждает питомцев её. Разве ты не ведающий мира, разве не слышал о Пушкине, главе собора поэтов. О том Пушкине, которому стократно гремела хвала со всех концов, когда он игриво изливал свои мечтания. О том Пушкине, от которого бумага жаждала поте84

ять белизну свою, чтобы только перо его проводило черты по лицу её. В мечтах его, как в движениях павлина, являлись тысячи славных цветов литературы. Ломоносов красою гения украшал обитель поэзии, но его мечта в ней утвердилась. Хотя Державин завоевал Державу литературы, но для укрепления и устройства её избран он (Пушкин). Карамзин наполнил чашу вином знания, он выпил вино сей наполненной чаши . Россия в скорби восклицает о нём: О, убитый рукою убийцы-злодея. * О так! Не спас тебя от колдовства этой старой чаров­ ницы талисман твой. Ты удалился от земных друзей... Фонтан из Бахчисарая посылает праху твоему с ве­ сенним эфиром благоухание двух роз твоих. Старец седовласый Кавказ ответствует на песни твои стоном в стихах Сабухия».* Этот авторский перевод восточной поэмы «На смерть Пушкина» приятелем и сослуживцем М. Ф. Ахундова по канцелярии главноуправляющего в Грузии И. И. Кле­ ментьевым, возможно даже без ведома автора, был по­ слан в Москву и напечатан в мартовской книжке жур­ нала «Московский Наблюдатель» за 1837 год. Несмотря на то, что книжка журнала с поэмой Сабухия вышла с опозданием (цензурная дата — май месяц), Лермонтов мог ознакомиться с её содержанием в Пятигорске. Мар­ товская книжка «Московского Наблюдателя» была по­ лучена в Тифлисе в конце мая. Элегия Сабухия была сопровождена сочувственным примечанием редакции журнала, в котором редакция благодарила И. И. Кле­ ментьева «за доставление прекрасного цветка, брошен­ ного )на могилу Пушкина», и от души желала «успеха замечательному таланту», тем более, что видела «в нём такое сочувствие к образованности русской». Несколько выше указывалось, что это стихотворение (так была на­ звана поэма Ахундова) доставлено из Тифлиса. Другой перевод лоэмы М. Ф. Ахундова по просьбе барона Розена был сделан при содействии автора * Сабухий — ранний, человек утра, — псевдоним М. Ф. Ахундова.

85

А. А. Бестужевым-Марлинским и ходил по рукам в мно­ гочисленных описках. Лермонтов, поплатившийся ссылкой на Кавказ за стихотворение «Смерть поэта», не мог, находясь в Тиф

смерт^Пушкина»СТРеЧИ ° аВТ°Р°М В°СТ°ЧН0Й П0ЭМЫ «На Кто же мог познакомить Лермонтова с Ахундовым? п‘ Андроников упорно настаивал на том, что это п РУГ ЛеР„монтова поэт-декабрист Александр Ивав Н и ж р ™ ° п Г 0 И ’ служивший вместе с Лермонтовым в Нижегородском драгунском полку. Однако это утвердение И. Л. Андроникова не только не подтверждается фактами, но находится в прямом противоречии с извест­ ными науке данными кавказской биографии А. И. Одо­ евского. Как свидетельствует следовавший вместе с Одоевским цна Кавказ декабрист Н. И. Лорер, поэт деГставропольК« 2ОРГИ только в октябР,е месяце прибыл Свидетельство Лорера подтверждается воспоминаниякоторый именно в это время встретился с А И. Одоевским и его товарищами, направленными на давказ в ряды Отдельного Кавказского корпуса в таврополе. Следовательно, А. И. Одоевский не мог познакомить Лермонтова с Ахундовым, ибо он прибыл на давказ тогда, когда это знакомство уже со­ стоялось. ^ Кто же тогда мог их познакомить? Несколько лет назад мы высказали предположение что это сделал начальник штаба Отдельного Кавказского корпуса В. Д. Вольховский. Сейчас, когда А. Михайло­ вой установлено знакомство Лермонтова с Вольховским в Пятигорске, все сомнения на этот счёт отпали. Вольховскии, конечно, близко и хорошо знал М. Ф. Ахундова служившего в штабе корпуса «для переводов всех сно­ шении с тюрским народом, прокламаций к разным языкам». От барона Розена и Клементьева Вольховский вне всякого сомнения, знал, что подчинённый ему моло­ дой азербайджанец является автором восточной поэмы на смерть Пушкина. И, вполне естественно, что он, Воль­ ховский, и познакомил Лермонтова с азербайджанским собратом по перу. Почему же тогда в переписке Лермонтова мы не имеем никакого упомтаагая об этом знакомстве? Дело

Мирза Фехт-Али Ахундов.

обстоит так. В знакомом уже нам письме к Раевскому Лермонтов сообщал: «Хороших ребят здесь много, особенно в Тифлисе есть люди очень порядочные...» Дальше Лермонтов не называет этих людей, вероятно потому, что его письма, как об этом он писал в цитированном выше письме, часто «пропадали» на почте. Мало того, в своей черновой записи Лермонтов тщательно зашифровывает таинствен­ ного «учёного татарина Али». Это не первый случай та­ кой зашифровки у Лермонтова. Вспомните стихотворе­ ния семнадцатилетнего поэта, посвящённые Н. Ф. И. Ведь имя Натальи Фёдоровны Ивановой — девушки, ко87

«О. Арканников в заметке «О пребывании М. Ю. Лер­ монтова в Тамани» сообщает со слов есаула в отставке С. 3. П-ва, что последний, будучи 18-летним юношей, встречал в Тамани Лермонтова; когда появилась в пе­ чати повесть «Тамань», все узнали, кто её автор. П-в знал девушку и дом, описанные Лермонтовым. Подлин­ ность эпизода, изложенного в «Тамани», отмечается также в рассказе З-о, который слышал его от таман­ ского 75-летнего старика в 1891 году. В этом рассказе передаётся, что контрабандистка с мужем лет 15—20 спустя после встречи с Лермонтовым выехали в Кон­ стантинополь. Интересные разыскания о таманском эпизоде были сделаны В. В. Соколовым, умершим в 1919 г. и оставив­ шим статью под заглавием «Лермонтов и Тамань». На основании ознакомления с архивом семьи Савель­ евых, проживающих в Тамани, я опроса старожилов, он установил, что Лермонтов в 1837 году жил в доме, который в то время принадлежал казаку Фёдору Мис­ нику. Внук его Герасим сообщал В. В. Соколову, что его деда и отца по-уличному называли «царинныком» («царина» — часть степи, оставшаяся под сенокос или паст­ бище для скота, отсюда человек, стерегущий «царину»— «цариннык»). Мисник-дед занимался рыбной ловлей, имел баркасы, которыми за плату пользовались контра­ бандисты-татары, притон их был тут же под кручей, на берегу моря. Одна из дочерей Фёдора Мисника жила здесь же во дворе, в более новой хате, с приживалкой, старухой Червоной; она помогала контрабандистам, тем более, что сама хозяйка сильно благоволила к одному из них. В этот-то дом молодой «цариннычки» и попал Лермон­ тов. Мать Герасима во время ссоры с мужем часто ко­ рила его родственниками: тут все их грехи — отца, ма­ тери, а главным образом, сестры, которая жила вне закона с татарином, воровала ,и даже чуть не убила за­ ехавшего к ним офицера, фамилии офицера она, конеч­ но, не знала, но об этом не трудно было догадаться. Куда девался слепой и кто он был, Герасим не знал, тётка же его, «лермонтовская Ундина», вышла в конце концов замуж за солдата станицы Петровской Тельменя. В пояснении к этой статье А. Маркович сообщает, что в 1926 году, будучи в Тамани, он проверял данные В. В. Соколова, и они оказались вполне точными.

100

Действительно, в Ставрополе в это время деятельно готовились к встрече царя. Отличавшийся крайнею неилагоустроенностью город, с немющенными улицами, из которых одна только Большая (ныне проспект имени Сталина) освещалась изредка расставленными фонаря­ ми, спешно приводился в порядок. Особенное внимание ♦ ыло обращено на Большую улицу, по которой с одного конца города до другого предстояло проехать Нико­ лаю I. Вое пустыри, торчавшие на Большой улице между домами обывателей, спешно огораживались деревянными заборами, ямы засыпались землёй, многочис­ ленные трясины забивались хмызом (так в Ставрополе называют хворост), причём хмыза для этой цели потре­ бовалось 875 возов, так как он проваливался в трясину, как бы в бездонную пропасть. Сверх хмыза наваливались огромные глыбы местного камня, а затем уже доски. Но Лермонтова в Ставрополе ожидала другая, дей­ ствительно дорогая его сердцу встреча, встреча с 'д е к а ­ бристами. Однако, прежде чем встретиться с декабристами, Лер­ монтов вновь встретился со своими старыми з-накомыми: доктором Майером и Н. М. Сатиным.

ВСТРЕЧА С ДЕКАБРИСТАМИ «По окончании курса вод я переехал в Ставрополь зимовать, вспоминает Н. М. Сатин, поселившийся в Ставрополе вместе с Н. В. Майером.— По вечерам соби­ ралось у нас по нескольку человек, большею частью из офицеров генерального штаба... Из посещавших нас, мне особенно памятны кавказские офицеры Филипсон и Глин­ ка. Первый был умный и благороднейший человек... Глинка был ниже Филипсона своими умственными спо­ собностями, но интересовал нас более своим доброду­ шием и пылкостью своего воображения... Постоянно посещали нас ещё два солдата: Сергей Кривцов и Вале­ риан Голицын. Первый — добрый, хороший человек... Второй—замечательно умный человек, воспитанник иезуи­ тов; он усвоил себе их сосредоточенность и их изворот­ ливость ума. Споры с ним были самые интересные: мы горячились, а он, хладнокровно улыбаясь, смело и умно защищал свои софизмы и, большей частью, не убеждая других, оставался победителем.

оргиевский крест 3-й степени висел на своём месте. Он обратился к нам просто по-французски: «Кто из Вас, гос­ пода, Нарышкин?»—и когда тот назвал себя, генерал продолжал: «Супруга в аш а— дочь графа Петра Петро­ вича Коновницына. Я имел честь служить с её отцом в 12-м году и был при нём в конвое долгое время. Веро­ ятно, супруга ваша скоро приедет сюда; прошу вас за­ ранее об этом уведомить, чтоб я мог послать ей конвой навстречу и приготовить ей квартиру». М. М. Нарышкин благодарил генерала за такую деликатную вежливость. Вельяминов продолжал: «Ежели у вас начнутся экспеди­ ции на правом фланге, я пошлю вас туда; ежели на ле­ вом, я переведу вас в действующие отряды, а потом на­ ше дело будет постараться освободить вас как можно скорее от вашего незавидного положения. После этого генерал поклонился нам и вышел». Это благосклонное отношение Вельяминова к жерт­ вам грубого николаевского произвола сейчас малоизвест­ но, гао заслуживает самого серьёзного внимания Г И Фи­ липсом, служивший с Вельяминовым на Кавказе, 'под­ черкивает, что генерал «не боялся декабристов, которых много к нему в войска присылали. Он обращался с ними учтиво, ласково и не делал никакого различия между ними и офицерами. Многие бывали у «его в солдатских шинелях...» О политических настроениях Вельяминова свидетельствует интереснейшая запись одного из декаб­ ристов в одном из герценовских «Исторических сборни­ ков».^ В этой записи Вельяминов отнесён к числу тех людей, которые «не сварили в желудке самодержавие и деспотизм». Установлено благожелательное отношение Вельяминова к Полежаеву. Мы уже сообщали о том, что знаток ставропольской старины И. В. Бентковский, прибывший после польского восстания 1830 года в Ставрополь «в серой шинели», рассказывает, что декабристы Бестужев-Марлинский* Ромае Сангушко, Саббатин и другие, разжалованные в солдаты, постоянно обедали у Вельяминова. «Они обык­ новенно являлись к столу,— рассказывает он,— в фор­ менных солдатских шинелях». В декабристских кругах это отношение Вельяминова к «государственным престу­ пникам» было известно. Так, семейный архив отца дека­ бриста В. П. Ивашева — П. Н. Ивашева, хранящийся в отделе рукописей государственной библиотеки СССР 112

во

бремя

первой

в 1837 г

ссылки

Кавказской линии для участвования в экспедиции под командованием генерал-лейтенанта Галафеева».* Крепость Грозная— этот передовой оплот русского командования в борьбе против мюридизма, имела весьма «негрозный» вид. Построенная в 1818 году Алексеем Пе­ тровичем Ермоловым в выдающемся к Ханкале изгибе реки Сунжи, крепость состояла из цитадели и форштадта. По словам М. Я. Ольшевского, цитадель «занима­ ла квадратную плоскость, сторона которой не превышала 150 шагов, обнесённую осыпавшимся и обвалившимся валом и заросшим травою рвом, не исправлявшимся со времени своего создания, через которые пролегало не­ сколько пешеходных тропок. Два чугунных орудия без платформ и на ветхих крепостных лафетах, обращённые дулом к Ханкале, возвещали сигнальными выстрелами о появлении неприятеля. Внутри цитадели, кроме двух пороховых погребов — хранилища боевых зарядов и па­ тронов и караульного дома, тянулись три длинных де­ ревянных строения, занятых разными должностными лицами и их канцеляриями. Все эти постройки были ветхи, как и самый вал. Форштадт, обращённый на север к Тереку, состоял из дома начальника левого фланга, воз­ вышающегося возле землянки, в которой генерал Ермолов жил во время постройки крепости, вновь строящегося госпиталя, нескольких ветхих казарм, множества неболь­ ших мазанок, принадлежащих разночинцам, отдельного поселения из женатых солдат и грязной еврейской сло­ бодки. Этот форштадт охранялся ничтожной профили валом со рвом и оборонялся тремя чугунными орудиями. Если к этому прибавить деревянный мост на Сунже на сваях, против цитадели, охраняемый небольшим мане­ жем, да сад с огородами и ротными дворами Куринского полка, то вот полный абрис тогдашней Грозной».149 В русском лагере под Грозной, по свидетельству уча­ стника экспедиции генерала Галафеева Д. П. Палена, царило «большое оживление: сновали донские казаки с * Отношение штаба войск Кавказской линии и Черноморья по дежурству отделение 1 от И ноября 1840 г., за № 21935, подписанное дежурным штаб-офицером и адресованное командующему Тенгинским пехотным полком, помимо даты «командирования» Лермонтова на ле­ вый фланг, содержит также и дату его прибытия в Ставрополь — 10 июня 1840 г. Хранится в Грозненском областном государственном архиве ф. 45 И. А. («Лермонтовская коллекция») по описи № 4.

138

с™ яН1 ТОЛГ делиться- но’ что труднее, отдавать своё по>• а приятеля вспомнили чёрную осеннюю ночь н ^ Т™ РО1лОЛ0’ тесный *РУГ Друзей-декабристов, отчаян­ ный тост Александра Одоевского. Но он погиб далёко от друзей... Мир сердцу твоему, мой милый" Саша! Покрытое землёй чужих полей, Пусть тихо спит оно, как дружба г, ^ наша ь немом кладбище памяти моей. Ты умер, как и многие, без шума, Но с твёрдостью...—

тихо прочёл Лермонтов. И оба — и Лермонтов, и Лиха­ рев задумались над тем: чем, какими новыми ударами и испытаниями их встретит безотрадное завтра. «...ЭТО БЫЛО ПОД ГИХАМИ» На рассвете 6 июля отряд генерала Галафеева выступил из лагеря под крепостью Грозной, перешёл мост на реке Сунже и через Ханкальское ущелье направился на селение Большой Чечень. На следующий день войска вошли в Малую Чечню и прошли через Чах-Кери к Гойтинскому лесу и аулу Урус-Мартан. Наблюдения над боевой походной жизнью отряда дали поэту богатый материал для его стихотворного послания к любимой женщине В. А. Лопухиной: «Я Вам пишу: случайно» право...» ' ^ В этой проникновенной исповеди, обращённой к лю­ бимой женщине, Лермонтов, разрушив устарелую форму «послания», как говорит об этом С. Н. Дурылин, «с вла­ стным мастерством сплёл с объективной темой военного повествования свою личную тему неудачной любви и жизни». С эпической простотой поэт описывает короткие при­ валы: Вот разговор о старине В палатке ближней слышен мне; Как при Ермолове ходили В Чечню, в Аварию, к горам; Как там дрались, как мы их били, Как доставалося и нам...

140

Особенное внимание Лермонтова привлекали кавказ­ ц ы — «хмирные черкесы», присоединившиеся к отряду Галафеева для того, чтобы плечом к плечу с русскими воинами драться против «сумасшедшего пророка» и его мюридов. Поэт признаётся: Люблю я цвет их жёлтых лиц, Подобный цвету наговиц, Их шапки, рукава худые, Их тёмный и лукавый взор И их гортанный разговор...

Мюриды Шамиля, пытаясь задержать движение от­ ряда Галафеева, чинили затруднения на каждом шагу: то здесь, то там за вековыми деревьями встречали наших воинов меткими выстрелами и, избегая рукопашного боя, скрывались в лесных чащах, то старались не допускать наших воинов до воды, если берега были надёжным при­ крытием. А вот в чалме один мюрид В черкеске красной ездит важно, Конь светлосерый весь кипит, Он машет, кличет — где отважный? Кто выйяет с ним на смертный бой!.. Сейчас, смотрите: в шапке чёрной Казак пустился гребенской, Винтовку выхватил проворно, Уж близко... выстрел... лёгкий дым... Эй, вы, станичники, за ним... Что? ранен!— Ничего! безделка... И завязалась перестрелка...

Но эти поединки, как и перестрелки, на Кавказе были обычным делом. Но в этих сшибках удалых Забавы много, толку мало; Прохладным вечером, бывало, Мы любовалися на них Без кровожадного волненья Как на трагический балет...

И вот на заре И июля русские войска вступили в Гехинский лес. Старый кавказец Ф. Ф. Торнов, «ломав­ ший» походы в Чечне в 1844 году, вспоминает, что лес этот представлял «собою семивёрстную глухую трущобу, 141

«через которую бесчисленными поворотами извивалась узкая, арбяная дорога. На половине пути открывалась прогалина ,не шире ста сажен, упиравшаяся в крутой овр г ширинои около сорока шагов; в трёх верстах за овр гом Валерик протекал по обширной луговине, окружён­ ной густым бором. Место ровно было создано в пользу чеченцев, никогда не упускавших случая сильно нам вредить, когда лесная чаща их скрывала от наших глаз и уберегала от нашей пули, а мы сами принуждены были двигаться по открытой дороге».**) Дойдя до крутых бере­ гов речки Валерик, войска очутились перед завалами из оревен, приготовленных заранее мюридами. Но вот — ...над брёвнами завала РуЖьё как будто заблистало, Потом мелькнуло шапки две; И вновь сокрылося в траве. То было грозное молчанье...

Но это томительное, тягостное молчание не было про­ должительным. Вдруг залп... Глядим: лежат рядами. Что нужды? здешние полки Народ испытанный... В штыки, Дружнее! раздалось за нами. Кровь загорелася в груди! Все офицеры впереди... Верхом помчался на завалы Кто не успел -спрыгнуть с копя...

п ^!° верному предположению П. А. Висков атого и Л. П. Семёнова, последние две строчки можно отнести к самому поэту. Современник Лермонтова, участник сра­ жения при Валерике, барон Роосильен рассказывал II. А. В исков атому: «Гарцевал Лермонтов на белом, как снег, коне, на котором, молодецки заломив белую холщёвую шапку, -бросался на чеченские завалы. Чистое моло­ дечество! ибо кто же кидался на завалы верхом?!»151 Лермонтовские строки — «верхом помчался на завалы, кто не успел спрыгнуть с коня»— показывают, что не хвастовство и удаль, а необходимость заставляла бро­ саться верхом на завалы неприятеля. С потрясающей силой рисует дальше поэт картину рукопашного боя, к которому вынуждены были прибе142

гать наши воины, ибо, как вспоминает старый кавказец, «в сороковых годах наше оружие было ужасно плохо. Это были гладкоствольные кремнёвые ружья, которыми стрелять далее, чем на сто шагав, было бесполезно: ме­ жду тем горцы были вооружены винтовками, бившими более чем вдвое дальше».152 Ура!—и смолкло1.— Вон кинжалы, И приклады!— и пошла резня. И два часа в струях потока Бой длился. Резались жестоко, Как звери, молча, с грудью лрудь...

«Фанатическое исступление отчаянных мюридов не устояло против хладнокровной храбрости русского солда­ та,— читаем мы в «Журнале военных действий» отряда под начальством генерал-лейтенанта Галафеева на левом фланге Кавказской линии с 6-го по 17-го июля,— числи­ тельная сила разбросанной толпы должна была уступить нравственной силе стройных войск, и чеченцы выбежали на поляну на левом берегу реки Валерика, откуда кар­ течь из двух конных орудий... снова вогнала их в лес». Бой разгорелся с новой силой. В лесу в стрелковой цепи Лермонтов встретился с Лихарёвым. «Сражение прихо­ дило к концу, оба приятеля шли об руку и часто, в жару спора неосторожно останавливались. Но горская пуля метка, и винтовка редко даёт промахи. В одну из таких остановок вражеская пуля поразила Лихарёва в спину навылет, и он упал навзничь; ожесточённая тш па горцев изрубила труп так скоро, что солдаты не поспели на вы­ ручку останков товарища-солдата». Так рассказал о смерти Лихарёва декабрист Н. И. Лорер. Но вот бой кончился. На берегу, под тенью дуба, Пройдя завалов первый ряд, Стоял кружок. Один солдат Был на коленях; мрачно, грубо Казалось выраженье лиц, Но слёзы капали с ресниц, Покрытых пылью... На шинели, Спиною к дереву, лежал Их капитан. Он умирал; В груди его едва чернели Две ранки. Кровь его чуть-чуть Сочилась, но высоко грудь 143

глазам.... Воображение или действительность?.. Возле меня, около той же картины, стоит она... Достаточно бы­ ло одного взгляда, довольно было двух слов... Мы поняли друг друга и придали особое значение чудесному случаю, сведшему нас после долгих лет разлуки. Моя мадонна осталась верна мне. Родные уже не возражали, и мы обвенчались. Сама судьба соединила нас!.. Эту старую историю,— продолжал генерал Шульц,— расказал я Лермонтову... Давненько это было... Мы с ним встреча­ лись на Кавказе... Рассказал и Лермонтов спрашивает меня: — Скажите, что вы чувствовали, когда лежали среди убитых и раненых?

— Что я чувствовал? Я чувствовал, конечно, беспо­ мощность, жажду под палящими лучами солнца; но в полузабытьи мысли мои часто неслись далеко от поля сражения, к той, ради которой я очутился на Кавказе... Помнит ли она меня, чувствует ли, в каком жалком по­ ложении очутился её жених». «На следующий день,— рассказывал генерал Шульц писателю А. Бежецкому о Лермонтове,—он передал своё стихотворение, написанное на тему моего приключения. В сборнике его стихотворений оно известно под названием «Сон» («В полдневный жар в долине Дагестана»), Тому же Бежецкому Шульц сообщил первый вариант лермон­ товского стихотворения так, как он сохранил его в своей памяти. Поскольку этот приписываемый Лермонтову ва­ риант почти не известен, приводим его целиком так, как он был опубликован единственный раз в 1891 году А. Бе­ жецким на страницах газеты «Новое время». В Долине Кавказа, где скалы Толпою теснятся кругом, Лежал он с зияющией раной, Насмерть поражённый врагом. Вдали с крутизны необъятной Смотрел затуманенныё лес, Смотрели орлы, пролетая По ясной лазури небес.1 И в пропасть стремясь безвозвратно, Ревел и пенился поток, А кровь его капля за каплей Точилась на серый песок. И в тягостный миг расставанья, Разлуки с бессмертной душой, 151

Виденья д нему отовсюду Слетались весёлой толпой. Прелестные девы собрались ' На пир, озарённый огнём, И с смехом весёлым велася Меж ними беседа о нём. И только одна не вступала В весёлый о нём разговор, Склонилась она и молчала, И грустно туманился взор. Как муза чиста и прекрасна, От думы печальной бледна, В таинственный сон уносилась Душой молодою она. И чудилось ей: что в долине, Где скалы теснятся кругом, Один, истекающий кровью, Лежал он, сражённый врагом. И будто любимые очи Подёрнула смертная мгла, Но шёпот предсмертного слова Она разобрать не могла, И всё ей казалось, что тело Покинуто чудной душой, Что с этой душой отлетает Поэзии СОН золотой.

в искренности рассказа генерала Шульца вряд ли можно сомневаться, ибо, по словам лиц, знавших его,— это был «правдивый воин, чуждый всякой хлестаков­ щины». Знакомство Шульца с Лермонтовым произошло, как он рассказывал об этом А. Бежецкому, в Ставрополе в приемной командующего войсками Кавказской линии и Черноморья генерал-адъютанта Граббе в июне 1840 года, огда же поэт передал Шульцу первый вариант стихо­ творения «Сон», который много лет спустя был передан генералом Шульцем А. Бежецкому в том виде, в каком генерал сохранил его в своей памяти. Окончательный канонический вариант этого стихотворения был написан поэтом в 1841 поду, после его пребывания в Дагестане. В полдневный жар в долине Дагестана С свинцом в груди лежал недвижим я; Глубокая ещё дымилась рана, По капле кровь точилася моя. Лежал один я на песке долины; Уступы скал теснилися кругом, И солнце жгло их жёлтые вершины, И жгло меня,— но снал я мёртвым сном. И снился мне сияющий огнями Вечерний пир в родимой стороне.

152

Меж юных жён, увенчанных цветами, Шёл разговор весёлый обо мне. Но в разговор весёлый не вступая, Сидела там задумчиво одна, И в грустный сон душа её младая Бог знает чем была погружена. И снилась ей долина Дагестана, Знакомый труп лежал в долине той; В его груди дымясь чернела рана, И кровь лилась хладеющей струёй.

Под пером Лермонтова рассказ офицера Шульца пре­ вратился в подлинную жемчужину поэзии: глубокую по мысли и совершенную по содержанию. Стихотворение поражает своим реализмом. Только человек, побывавший в Дагестане, мог написать такие строки: Лежал один я на песке долины; Уотупы окал теснилися кругом. И солнце жгло их жёлтые вершины, И жгло меня...

Лермонтов пробыл в Дагестане несколько дней: ус­ лышав о марше отряда генерала Галафеева, Шамиль спешно оставил Аварию. 2 августа 1840 года войска ге­ нерала Галафеева выступили из Темир-Хан-Шуры и че­ рез Миатлинскую переправу отправились к крепости Грозной.

ЛЕРМОНТОВСКАЯ КОМАНДА В конце сентября 1840 года, после кратковременного пребывания в Пятигорске, где он лечился, Лермонтов снова в крепости Грозной.

26 сентября отряд генерал-лейтенанта Галафеева вы­ ступил из крепости Грозной через Ханкальское ущелье к Аргуну. Уже в самом начале похода Лермонтов «в делах 29 сентября и 3 октября... обратил на себя особенное внимание» начальника отряда «расторопностью, верно­ стью взгляда и пылким мужеством», как писал историк Тенгинского пехотного полка Д. В. Ракович. 4 октября отряд генерала Галафеева в бою у аула Шали нанёс сильное поражение скопищам мюридов, которые действо­ вали под руководством самого имама, причём Шамиль едва унёс ноги. В «Журнале военных дейсвий» записано, что «в этот день отличились храбростью и самоотвер153

жением при передаче приказаний под огнём неприятеля Кавалергардского её величества полка поручик граф Ламберт и Тенгинского пехотного полка поручик Лер­ монтов».167 В этом походе Лермонтов близко сходится с юнкером Малороссийского казачьего № 1 полка Руфином Ивано­ вичем Дороховым, человеком даровитым и отчаянным. Интересные данные о Руфине Дорохове сообщил из­ вестный кавказовед Е. Г. Вейденбаум. Руфин Иванович Дорохов «по рождению, воспитанию и способностям мог (рассчитывать на блестящую карье(ру, а между тем едва не половину своей службы провёл в солдатской шинели. После каждого разжалования он совершал подвиги храбрости, чтобы заслужить офицерские эполеты, но лишь надевал их, как вновь навлекал на себя кару за­ кона. По отзыву близко знавшего его на Кавказе дека­ бриста Гангеблова, это был человек благовоспитанный, приятный ^собеседник, острый и находчивый, но имел не­ укротимый характер, который нередко проявлялся в нём ни с того, ни с сего. В такие минуты никто и ничто не могло удержать его. Первое разжалование постигло Дорохова в 1819 го­ ду, когда он был 15-летним прапорщиком. Кампания 1827 года возвратила Дорохову офицерские эполеты. Осенью 1829 года Дорохов уже в чине поручика и с золотою саблею за храбрость отправился для лечения на Кавказские Минеральные Воды. В Тифлисе он уговорил­ ся ехать дальше с декабристом М. И. Пущиным. Тот, зная нрав своего ^спутника, согласился взять его в свою коляску до первой драки с кем бы то ни было. Дорохов подчинился, но мог выдержать условие только до Душета. Здесь поколотил своего денщика. Пущин бросил его, и он уехал один... Во Владикавказе нагнал его А. С. Пушкин, возвра­ щавшийся из Эрзерума. Любитель оригинальных харак­ теров, поэт упросил Пущина взять с собою Дорохова. «Долго я не хотел на это согласиться,— пишет Пущин в своих воспоминаниях,— уверяя Пушкина, что Дорохов по натуре своей не может не драться. Пушкин всё своё красноречие употреблял, чтобы меня уговорить согла­ ситься на его просьбу, находя тьму грации в Дорохове и много прелести в его товариществе. В этом я был с ним совершенно согласен и, наконец, согласился на убе­ 154

дительную его просьбу принять Дорохова в наше товари­ щество, но только позволил себе сделать с обойми новый уговор: во всё время нашего следования в карты между собою не играть. Скрепя сердце, оба дали мне в этом честное слово. Тяжело было, обоим во время привалов и ночлегов: один не смел бить своего денщика, а другой не смел заикнуться о картах, пытаясь, однако, у меня не­ сколько раз о сложении тягостного для них договора». После многочисленных и выдающихся подвигов, кото­ рыми искупались навлекшие кару провинности, Дорохов собрал команду удальцов, с которыми совершал чудеса храбрости в стычках с горцами».

10 октября 1840 года в лесном (бою между Саит-Юртом и селением Автур юнкер Руфин Иванович Дорохов был ранен, и поручик Лермонтов принял от него началь­ ство над командою охотников, которую в отряде генерала Галафеева называли «(беззаветною». Начальником «беззаветной» команды Лермонтов был назначен не случайно. Генерал-лейтенант Галафеев док­ ладывал о нём высшему начальству: «В делах 29 сен­ тября и 3 октября он обратил :на себя особенное 'Вним а­ ние моё расторопностью, верностью взгляда и высоким мужеством, почему 10 октября, когда раненый юнкер До­ рохов был вынесен из фронта, я поручил его начальству команду, из охотников состоявшую. Невозможно бъто сделать выбора удачнее: всюду поручик Лермонтов пер­ вый подвергался выстрелам хищников и во главе отряда оказывал самоотвержение выше всякой 'похвалы». Но дело было не только в его личной самоотверженности и храбрости. Лермонтов владел азербайджанским языком, который тогда называли татарским, и знание которого, как об этом рассказывал един из охотников команды П. А. Султанов, было обязательным для каждого всту­ пившего в отряд Руфина Дорохова. Давний интерес к Кавказу и кавказцам заставлял по­ эта серьёзно и глубоко изучать азербайджанский язык. Далеко не случайно шутливое, восточное начало письма Лермонтова к ставропольскому родственнику П. И. Пет­ рову: «приехав в Петербург после долгих странствований и многих плясок в Москве, я благословил, во-первых,, всемогущего Аллаха, разостлал ковёр отдохновения, за­ курил чубук удовольствия и взял в руки перо благодар­ ности и приятных воспоминаний».

Щ

вых операциях. Как передавал К. X. Мамацев и В. Пот­ то «нигде не было такого жаркого боя, как 27 октября в Автуринских лесах, когда войскам приходилось про­ ходить по узкой лесной тропе под адским перекрёстным 01 нем неприятеля. Пули летели со всех сторон, потери наши росли с каждым шагом, и порядок невольно рас­ страивался. Последний арьергадный батальон, при котором находились орудия Мамадева, слишком пос­ пешно вышел из леса, и артиллерия осталась без при­ крытия. Чеченцы разом изрубили боковую цепь и ки­ нулись на пушки. В этот миг Мамацев увидел возле себя Лермонтова, который точно из земли вырос со своей командой... Начался бой, не поддающийся никакому опи­ санию...» ^ Лермонтов, -как !и 'прежде, со своим отрядом проявлял чудеса храбрости. «Во всю экспедицию в Малой Чечне с 27-го октября по 6-е ноября,—доносил начальник кава­ лерии полковник князь Голицын,—лоручик Лермонтов ко­ мандовал охотниками, выбранными из своей кавалерии, и командовал отлично во всех отношениях; всегда первый на коне и последний на отдыхе, этот храбрый и расто­ ропный офицер неоднократно заслуживал одобрение выс­ шего начальства. 27-го октября он первый открыл отступ­ ление хищников (читай: мюридов Шамиля — А. П.) из аула Алды и при отбитии у них скота, принимал дея­ тельное участие, врываясь с командою в чащу леса и от­ личаясь в рукопашном бою с защищавшими уже более себя, нежели свою собственность, чеченцами. 28-ш октяб­ ря, при переходе через Гойтинский лес, он открыл первый завалы, которыми укрепился неприятель, и, перейдя ти­ нистую речку, вправо от помянутого завала, он выбил из леса значительное скопище, покушавшееся противиться следованию нашего отряда, и гнал его в открытом месте и уничтожмл большую часть хищников, не до,пуская их собрать своих убитых; по минованию дефиле поручик Лермонтову командою отряжен был к отряду господина генерал-лейтенанта Галафеева, с которым следовал и 29-го числа, действуя всюду с отличною храбростью и зна­ нием военного дела. 30 октября при речке Валерик по­ ручик Лермонтов проявил новый опыт хладнокровного мужества, отрезав дорогу от леса сильной партии не­ приятельской, из которой малая часть только обязана спасением быстроте лошадей, а остальная уничтожена...»

160

4-го еоября в жарком бою в Алдинском лесу Лермонтов вновь встретился с Мамацевым. Здесь колонна лабинцев дралась в течение восьми с половиной часов в узком лесном дефиле. Только уже на выходе из леса попалась, наконец, небольшая площадка, на которой Мамацев по­ ставил четыре орудия и принялся обстреливать дорогу, чтобы облегчить отступление арьергарду. «Вся тяжесть боя легла на нашу артиллерию. К счастью, скоро пока­ залась другая колонна, спешившая на помощь к нам с левого берега Сунжи. Раньше всех явился к орудиям Мамацева Лермонтов, но помощь его оказалась излиш­ ней, чеченцы прекратили преаледо'ваиие». Это была последняя, памятная для обоих, встреча Лермонтова с Мамацевым. Официальные документы дальше сообщают, что «от­ личная служба поручика Лермонтова и распорядитель­ ность во всех случаях достойны особенного внимания и доставила ему честь быть принятым господином коман­ дующим войсками в число1офицеров при его превосходи­ тельстве, находившихся во всё время второй экспедиции в Большой Чечне с 9-го по 20-е число ноября».172 Именно во время походов в Малую и Большую Чечню, которые он сам возглавил с 27 октября 1840 года боевой, весьма умный и почтенный генерал —- начальник войск Кавказ­ ской линии и Черноморья Павел Христофорович Граббе высоко оценил Лермонтова, как человека талантливого, дельного и храброго офицера. Теперь, после опубликова­ ния недавно обнаруженного лермонтоведом С. А. Андреевым-Кривичем в Центральном |Военно-историческом архиве чернового письма П. X. Граббе к Алексею Петро­ вичу Ермолову, помеченного 16 марта 1841 года, где имеется упоминание о том, что он, Граббе, отправил с Лермонтовым письмо опальному Ермолову, вполне по­ нятно то доверие, которое оказал командующий храбро­ му штрафному офицеру.173 Храбрость и мужество начальника «беззаветной» команды были отмечены 'Командовавшим всею кавалериею действующего отряда на левом фланге Кавказской линии полковником князем Голицыным, который в на­ градном списке, приложенном к рапорту от 24 декабря 1840 года за № 139, вполне заслуженно представлял поэта к награждению золотой саблею с надписью «За храбрость».

1 1 Лермонтов на Кавказе

161

СНОВА НА МИЛЫЙ СЕВЕР.. двадцатых числах ноября Лермонтов простился с милой его сердцу «беззаветной» командой и отправился в Ставрополь. Экспедиции закончились, и в городе было особенно людно. Здесь, по словам мемуариста А. Есакова, «ло­ мавшего» вместе с Лермонтовым походы в Чечню, со­ брался весь цвет военной молодёжи. Лермонтов вновь встретился со своими старыми приятелями Львом Пуш­ киным, Россильоном, Ламбертом, С. Трубецким, Ин. Врев­ ским. Тут же был уже оправившийся от ранения Руфин Дорохов. «Вот это общество,— как вспоминает А. Есаков,— раза два в неделю собиралось у барона Вревского. Когда же случалось приезжать из Прочного окопа (крепость на Кубани) рядовому Михаилу Александровичу Назимову, то кружок особенно оживлялся. Несмотря на скромность свою, Михаил Александрович как-то сам собой выдви­ гался на почётное место и всё, что им говорилось, быва­ ло выслушиваемо без прерывов и шалостей, в которые чаще других вдавался Михаил Юрьевич. Никогда я не замечал,— продолжает мемуарист,— чтобы в разговоре с М. А. Назимовым, а также и с И. А. Вревским Лермонтов позволял себе обычный свой тон насмешки. Не то бы­ вало со мной: как младший, юнейший в этой избранной среде, он школьничал со мной до пределов возможного; а когда замечал, что теряю терпение (что, впрочем, не долго заставляло себя ж дать), он, бывало, ласковым сло­ вом, добрым взглядом или поцелуем тотчас уймёт мой пыл».174 Вспоминая в 18/9 или 1880 году об этих встречах с Лермонтовым, имевших место зимой 1840 года, Назимов рассказывал П. А. Висковагому: «Лермонтов сначала ча­ сто захаживал к нам и охотно и много говорил с нами о разных вопросах личного, социального и политического мировоззрения. Сознаюсь, мы плохо друг друга пони­ мали. Передать теперь через сорок лет разговоры, кото­ рые вели мы, невозможно. Но нас поражала какая-то словно сбивчивость, неясность его воззрений. Он являлся подчас каким-то реалистом, прилепленным к земле, без полёта, тогда как в поэзии он реял высоко на могучих своих крыльях. Над некоторыми распоряжениями прави162

иЦо=м У- » г : е т ему его приятельницей в столице В Т ям /Ни гт ’ п ? П ЗНаК<М 1СЯ 1С дека!бР и сто м Н . И . Л о р е р о м 3 Лорером Лермонтов встречался ещё в 1837 голу в •таврополе, но, повидимому, тогда они друг другу предк а б г ^ о 'Не бЫЛИ- Л °рер отсУ'гствовал в компании де­ кабристов во время отчаянной демонстрации А И О™

° й

&ТвГпол-Г СВВ ТИ"И Ие Нав1ак" ^д "И Н„колИаяТвк Ставрополь. О своих записках,"»» отмечая пребывание аврополе и приём у Вельяминова, Лорер ни слова не ссшже. °ТЧаянной выходке своего друга по каторге и рас.™яТыпяп 3НпК0М,СТВе ’с Лермонтовым в Тамани Лорер в ? а д т а е н я ш р т Нт УТр° явился к'° мне молодой человек в сюртуке нашего Тенгинского полка, рекомендуя себя скпгп пК° М Лермонтовым, переведённым из лейб-гусар­ ского полка Он привез мне из Петербурга от племянни­ цы моей Александры Осиповны Смирновой письмо и книжку «Подражание Христу» в прекрасном переплёте Я тогда еще ш чего не м а л про Лермонтова... С первого Я бь, н кгйгп звакомстаа Лермонтов мне не понравился д счастлив тем- что сталкивался с людьми симпатичными, теплыми, умевшими во всех фазисах сво ей жизни сохранить благодатный пламень сердца живое сочувствие ко всему высокому, прекрасному; а из разгонкг^а ° Лермонтовым он показался мне холодным, жёлч­ ным, подозрительным и ненавистником человеческого р да вообще, а я должен был показаться ему мягким до ряком, ежели он заметил моё душевное спокойствие и забвение всех зол, мною претерпенных. До сих пор не могу себе отдать отчёта, почему мне с ним было как-то неловко, и мы расстались вежливо, но холодно. Он ехал в штаб полка явиться к начальству и весною собирался на 'Воды в Пятигорск». И дальше, противореча собствен­ ному заявлению, что он «тогда ещё ничего не знал про Лермонтова», мемуарист добавляет: «Это второй раз, что он ссылается на Кавказ, в первый — за какие-то воль­ ные стихи, написанные им на смерть Пушкина, а теперь,

кажется, за дуэль с сыном французского посла в Петер­ бурге де-Барантом». Вполне естественно, что у Лермон­ това при его ненависти к самодержавию не могло полу­ читься откровенного разговора с человеком, который в ссылке обрёл душевное спокойствие и забвение всех зол, причинённых ему Николаем Палкиным. В конце декабря Лермонтов прибыл в Ивановку и представился командиру Тенгинского пехотного полка.

31 декабря 1840 года поручик Лермонтов приказом по полку за № 365 был зачислен «налицо». Однако пребы­ вание Лермонтова в полку было очень непродолжитель­ ным. В начале января 1841 года Лермонтов снова в Став­ рополе. Известный русский инженер Андрей Иванович Дельвиг, служивший в сороковых годах прошлого столе­ тия на Кавказе, рассказывает в своих воспоминаниях, что с Лермонтовым он познакомился за обедом у генерала Граббе 6 января 1841 года. По словам А. И. Дельвига, Лермонтов и Лев Пушкин в это время часто обедали у Граббе. «За обедом всегда было довольно много лиц,— вспоминает рассказчик,— но в разговорах участвовали Граббе, муж и жена, Траскин (начальник штаба войск Кавказской линии и Черноморья— А. П.), Лев Пушкин, бывший тогда майором, поэт Лермонтов, я и иногда ещё кто-нибудь из гостей. Прочие все ели молча. Лермонтов и Пушкин называли этих молчальников картинною галлереею... Он и Пушкин много острили и шутили с женою Граббе...»175 В Ставрополе Лермонтова ожидала большая радость: он узнал, что хлопоты бабушки Е. А. Арсеньевой о пре­ доставлении ему отпуска увенчались успехом. 14 января 1841 года Лермонтов получил отпускной билет и не­ сколько дней спустя выехал в столицу...

20 января 1841 года начальник штаба войск Кавказ­ ской линии и Черноморья отношением за № 905 уведом­ лял командира Тенгинского пехотного полка: «Господин Военный Министр, от 11 декабря 1840 года № 10415, со­ общает господину Корпусному командиру, что государь император, по всеподданнейшей просьбе г-жи Арсеньевой, бабки поручика Тенгинского пехотного полка Лермонто­ ва, высочайше повелеть соизволил: офицера сего, если он по службе усерден и нравственности одобрителен, уво­ лить к ней в отпуск в С-Петербург сроком на два месяца.

165

™ Л ° оВ и е КОМандующего войсками на Кавказской ли­ нии и в Черноморы*, но вследствие рапорта к нему на­ чальника штаба Отдельного Кавказского корпуса от 31 1840 года № 4167> уведомляя об этом Ваше Высокоблагородие, присовокуплю, что на свободное про­ живание поручика Лермонтова в означенном отпуску выдан ему билет от 14-го сего числа № 384-й, в том вни­ мании, что его превосходительство признал г. Лермонтова уживающим воспользоваться таковым отпуском».176 В столице Лермонтов не раз вспоминал Кавказ и «без­ заветную» команду. Он рассказывал об этой команде и известномУ журналисту А. А. Краевскому. К сожалению, эти рассказы поэта до нас не дошли. ж икптй°му Же Ха^л ЮРьевич подарил кинжал, слу2 ™ ™ П0ЭТУ ПРИ боевых столкновениях и стычках. мл/Л? гтЭТ0Т передан Краевским в Лермонтовский У . словам Краевского, «Лермонтов отбивался им от трех горцев, преследовавших его около озера между ятигорским и Георгиевским укреплением. Благодаря превосходству своего коня поэт ускакал от них. Только один его нагнал, но до кровопролития не дошло. Ми­ хаилу Юрьевичу доставляло удовольствие скакать с вра­ гами на перегонку, увёртываться от них, избегать перерезывающих ему путь». Пока Лермонтов в Петербурге в шуме большого свевспоминал о Кавказе и кавказцах, командир Отдель­ ного Кавказского корпуса генерал-адьютант Е. А Голог т '\ Нг °сновании представления генерал-адьютанта н . Л. 1 раобе, обратился 5 марта 1841 г. к военному ми­ нистру с рапортом о награждении, в числе других чинов поручика Лермонтова орденом Станислава 3-й степе­ ни за отличия в экспедиции в Малой Чечне с 27 октября по 5 ноября 1840 года. ^ Испрашиваемой для него награды Лермонтов не по­ лучил. 18 августа 1841 года начальник штаба Отдельного Кавказского корпуса сообщал командующему войсками Кавказской линии и в Черноморьи генерал-адьютанту . 1 раббе, что «государь император, заметив в предЯ а“ *нии корпусного командира от 5 минувшего марта С х о д а т а й с т в о м 0 н а г р а д а Х ) что переведённый 13 апреля 1840 года за проступок из лейб-гвардии Гусар­ ского полка в Тенгинский пехотный полк поручик Лер­ монтов при своём полку не находился, но был употреблён

Вид гостиницы

и части города Пятигорска в 30—40 гг. XIX века.

черкеской, «чтобы явиться в ней к коменданту», лживы от начала и до конца. Трус и убийца Мартынов не на­ шел в себе мужества объявить о своём преступлении. Но вернёмся^ к Лермонтову... Всеми покинутый, смер­ тельно раненный поэт, ещё живой, лежал, истекая кровью под страшным грозовым ливнем. Земля, размываемая •бурными потоками дождевой воды, превратилась вокруг него и под его телом в грязь, тяжёлая, набухшая от до­ ждя и промокшая насквозь шинель Глебсмва давила грудь,' кровь из раны сочилась, смешиваясь с водой и грязью силы оставляли его, нечем было дышать... Так совершенно беспомощный, в страшном одиночестве пролежал он четыре с половиной часа. Наконец прибыли дроги. Лермонтова положили на них. Слуга поэта Христофор Саникадзе, сопровождавший Лермонтова с места поединка в Пятигорск, положитель­ но утверждал, что «Михаил Юрьевич был ещё жив, сто­ нал и едва слышно прошептал: «умираю»; но на полдо­ роге стонать перестал и умер спокойно».196 Известие о гибели поэта тотчас облетело весь Пяти­ горск. «Толпа народа не отходила от его квартиры,_ вспоминает Полеводин.— Дамы все приходили с цветами и усыпали его оными, некоторые делали прекраснейшие венки и клали близ тела покойника. Зрелище это было восхитительно и трогательно». «Во всех углах, на всех аллеях Пятигорского бульва­ ра только и было разговора, что о происшествии» — писал в своих записках декабрист Н. И. Лорер, обратив­ ший внимание на одну чрезвычайно существенную под­ робность. «Я заметил,— продолжает Н. И. Лорер,— что прежде в Пятигорске не было ни одного жандармского офицера, но тут, бог знает откуда, их появилось множе­ ство, и на каждой лавочке отдыхало по одному голубому мундиру. Они, как чёрные вороны, почувствовали мёрт­ вое тело и нахлынули в мирный приют исцеления, чтоб узнать, отчего, почему, зачем и йотом доносить по коман­ де правдиво или ложно». Н. И. Лорер не ошибся. В тот самый день, 16 июля, когда он поразился обилию жандармов в Пятигорске, в Петербург сразу было отправлено по разным адресам три донесения о гибели Лермонтова. Пятигорский комен­ дант Ильяшенков адресовал своё донесение «самому» Николаю I; прибывший в Пятигорск 'начальник штаба 184

войск Кавказской линии и Черноморья полковник Траскин послал донесение военному министру князю Черны­ шёву, и, уже знакомый нам, подполковник Кувшиннико'в— главе III отделения графу Бенкендорфу. Похороны Лермонтова состоялись 17 июля при гро­ мадном стечении народа. Однако у Лермонтова нашлись враги и среди пятигорского духовенства. Только после долгих колебаний священник Павел Александровский согласился хоронить Лермонтова. Тогда другой священ­ ник Эрастов унёс с собой ключ от церкви, и все пришед­ шие на похороны должны были ожидать свыше двух часов. «1Всё, что было в Пятигорске,—вспоминает Полеводин,— участвовало в его (Лермонтова) похоронах». «Представители всех полков, в которых Лермонтов волею и неволею служил в продолжение короткой жизни,— свидетельствует Н. И. Лорер,— явились почтить послед­ ней почестью поэта и товарища. Полковник Безобразов был представителем от Нижегородского драгунского пол­ ка, я — от Тенгинского пехотного, Тиран — от лейб-гусарского и А. Арнольди — от Гродненского гусарского. На плечах наших вынесли мы гроб из дому и донесли до уединённой могилы кладбища на покатости Машука... Печально опустили мы гроб в могилу, бросили со сле­ зами на глазах горсть земли, и всё было кончено». Велико было негодование всех честных людей по ад­ ресу участников бесчестного поединка, жертвою которого пал Лермонтов. Современники рассказывают, что плацмайору Унтилову приходилось ещё накануне похорон не­ сколько раз выходить из квартиры Лермонтова к собрав­ шимся на дворе и на улице, успокаивать и доказывать, что это не убийство, а честный поединок. «Сожаление и ропот публики не умолкали ни на минуту,— сообщал Полеводин.— Теперь шестой день после этого печального события, но ропот не умолкает, явно требуют предать виновного всей строгости закона, как подлого убийцу. Пушкин, Лев Сергеевич, родной брат нашего бессмертно­ го поэта, весьма убит смертью Лермонтова, он был луч­ ший его приятель. Лермонтов обедал в этот день с •ним и прочею молодёжью в Шотландке и не сказал ни слова о дуэли, которая должна была состояться через час. Пушкин уверяет, что эта дуэль никогда бы состояться не могла, если б секунданты были не мальчики, она сделана против всех правил и чести.

185

рого по уважению полученной им в сражении тяжёлой раны». Эта «царская милость» по отношению к Мартынову и его сообщникам становится понятной в свете отношения Николая I к Лермонтову. Сын современника Лермонтова, известного поэта пушкинской эпохи, князь П. П. Вязем­ ский рассказывал: «Летом, во время красносельских ма­ нёвров, приехал из лагеря к Карамзиным флигель-адъЮтант полковник конно-гвардейского полка Лужин. Он нам привёз только что полученное в главной квартире известие о смерти Лермонтова. По его слешам, государь сказал: «Собаке — собачья смерть!»198 После оказанной милости Николай I не доверял Марты­ нову. Когда в 1844 году министр внутренних дел Л. А. Пе­ ровский по просьбе об ер-'прокурор а святейшего синода решил поддержать прошение Мартынова «О дозволении ему отправиться в Германию на два месяца для совеща­ ния с тамошними медиками и пользования водами по совету их, ...по причине болезненного состояния», то начальник III отделения граф А. Ф. Орлов наложил красноречивую резолюцию: «Невозможно. Всюду, кроме заграницу, даже на Кавказ. Могу представить госуда­ рю».199 У шефа жандармов не было доверия к Мартынову. И не случайно. Сохранившиеся в архиве Мартынова записи свидетельствуют о том, что много лет спустя после совер­ шения преступления, он не раз собирался «облегчить свою совесть»: рассказать правду о роковом поединке у подножья Машука и о подлинных его причинах. Но у него не хватило .мужества. Этой правды Мартынов так и не рассказал. Но уже своими обещаниями поведать эту правду он подтвердил порочность той версии о дуэли, которая была сфабрикована придворными кругами и послушным им судебным следствием. Но правды не скроешь. Близкий к придворным кру­ гам поэт П. А. Вяземский, высказывая сожаление по по­ воду гибели Лермонтова, писал в «старой записной книжке»: «Я говорю, что в нашу поэзию стреляют удач­ нее чем в Луи-Филиппа. Вот второй раз, что не дают промаха...» Что значит эта запись?.. Что хотел сказать Вяземский? Как друг Пушкина и человек, близкий к придворным сферам, Вяземский прекрасно знал, как, при каких обстоятельствах было организовано под видом 189

и обвиняли Шепелева. Говорили также, что Потёмкин не любил Голицына и принимал какое-то участие в этом поединке».200 В рассказе Голицына содержится не менее прозрач­ ный намёк: в организации убийства Голицына под видом дуэли принимал участие Потёмкин, в организации убий­ ства Лермонтова принимали участие Бенкендорф и, по­ жалуй, сам Николай I. Некоторый свет на обстоятельства гибели поэта и на отношение николаевской знати к Лермонтову проливает публикуемый впервые «Рапорт командующему дивизией» командира Тенгинского полка от 16 октября 1841 года за № 5652. «Согласно предписания В. П. от 5 минувшего сентяб­ ря № 2864, ко мне последовавшего, донести честь имею, что поручик Лермонтов о причинах просрочки в домовом отпуску не представил мне никаких сведений. «По отно­ шению же ко мне г. начальника штаба войск Кавказской линии и в Черномории от 12 мая сего года № 10008 по­ ручик Лермонтов прибыл в Ставрополь 9 мая и по воле г. командующего войсками был прикомандирован к от­ ряду, действующему на левом фланге Кавказа, где уча­ ствовал в экспедиции в настоящем году. Отправляясь к отряду, Лермонтов по пути заболел и поступил на изле­ чение в Пятигорский военный госпиталь, где, наконец, по уведомлению тамош:него коменданта от 25 июля № 1488, убит на дуэли».201 Подчёркнутые нами слова «наконец убит на дуэли» говорят о многом. Они далеко не случайны. Они также не случайны, как ,не случайны слова Николая I, которые он, не сумев сдержать себя, опрометчиво произнёс при известии о гибели Лермонтова. Командир Тенгинского пехотного полка хорошо знал, что писал и кому писал. Таковы подлинные обстоятельства гибели Лермон­ това.