ЛЕОНИД БЕРДИЧЕВСКИЙ «АРХЕОЛОГИЯ ПАМЯТИ. ТРИПТИХ» (Поэзия. Проза. Переводы; Берлин, 2022 г.) by literaryStudio

ЛЕОНИД БЕРДИЧЕВСКИЙ ПАМЯТИБЕРДИЧЕВСКИЙАРХЕОЛОГИЯЛ.поэзия . проза . переводы

Л. БЕРДИЧЕВСКИЙ поэзия . проза . переводы

На обложке, титуле и шмуцтитулах работы АлександрахудожникаОсмёркина Дизайн и вёрстка: Игорь Ильин Книга издана при поддержке союза писателей межнационального согласия Федеративной республики Германии ©Л. ISBNПоэзия,Бердичевский,проза,переводы.979–9–941990–02 Берлин – 2022 Л. БЕРДИЧЕВСКИЙ поэзия . проза . переводы

«Археология

«И

его

5 ВИЖДЬ, И ВНЕМЛИ…» памяти» видится наиболее лапидарной метафорой, направляющей внимание читателя к основным вехам предлагаемых текстов, вне зависимости от их формы –стихотворной или прозаической. Перед нами триптих, скорее всего, трехчастный складень, где каждая из частей дополняет другую: автор как бы снимает из своей всежизненной памяти пласт за пластом – встречи и расставания, находки и утраты, радости и разочарования, облекая их в различные повествовательные формы. В предлагаемой книге около двухсот пятидесяти стихотворений, расположенных хронологически, по мере их создания, с явной, нескрываемой целью облегчить читателю нелегкое понимание всех «археологических срезов» быстротекущего времени, точнее проследить лёт мысли и динамику чувств автора. Широта творческого диапазона – от привычных ямбических стихотворений до менее привычных сонетов (во всём их разнообразии) и баллад, триолетов, ронделей и проч., не настойчиво подчеркивает свободное владение обширной поэтической палитрой. Интонационная и музыкальная гармония выявляет отличную звуковую память и тонкое умение нашего «археолога» вдохновенно играть на всех струнах своей кифары.Представляется

совершенно бессмысленным как-то особо раскладывать, разделять, выделять эти струны, эти стихотворения по неким полочкам на «семь пар чистых и семь нечистых»: каждое из них вполне заслуживает своей собственной, отдель ной оценки, как и каждое собственное, отдельное звучание.

Всех их можно с неколебимой уверенностью собрать под одним кратким и ярким именем – Поэзия. Вторая, центральная по форме, часть нашего тройного «складня» – рассказы, ясные, краткие и ёмкие воистину почеховски» – «весь мир в чернильнице». Они как бы разделены на два «археологических пласта» – до и после эмиграции: в Киеве и в Берлине. Не преминем отметить, что здесь автор порой присутствует несколько остранённо, тем самым проявляя ещё одну грань своего творчества.

6 Но вот и третья, завершающая часть триптиха – переводы из английских, польских и идишистских поэтов. Отобранные переводчиком произведения четко очерчивают круг его интересов и устремлений. Близость тем, духовное сродство и,.. что таить, нередко и соблазн раскрыть их впервые в русском переводческом ареале тоже сыграли безусловную роль в числе отобранных произведений. Это – английские сонеты Джона Китса, Данте-Габриэля Россетти, Джеральда Хопкинса, Уильяма Йейтса, Эзры Паунда. Как бы в стороне угнездился лишь бессмертный «Ворон» Эдгара По, которого не переводил, как говорят, только ленивый. И действительно известно никак не менее двух десятков переводов знаменитого «Ворона», лучшим среди которых слышится перевод Владимира-Зеэва Жаботинского-Алталены. Но, как говорит сам Леонид, «душа прикипела». И далее, по его же признанию, едва ни тридцать лет он возвращался к работе над переводом. Ему удалось полностью сохранить не только строфику и ритм, но и самое дыхание оригинала, с чем можно и нужно поздравить нашего переводчика. Польская поэзия расцвечена редко переводившимся Болеславом Лесмьяном, поэтами группы «Скамандера» Казимежем Вежиньским и Яном Лехонем, стихотворениями Константы Галчиньского и раннего Ярослава Ивашкевича. Тут же присутствуют и наши современники Вислава Шимборская с Тадеушем Ружевичем и, наконец, три стихотворения одного из вождей восстания Варшавского гетто Владислава Шленгеля, также впервые увидевшими свет в русском окошке. Идишистская поэзия – это прежде всего неувядаемые классики Хаим-Нахман Бялик и Саул Черниховский, незаживающая рана «советско-нацистского» процесса 1952 года – Давид Гофштейн, Самуил Галкин и Перец Маркиш (все – ранние поэзии). За ними почти не известный нашему читателю Ицик Мангер и того более неизвестная Рейзл Цихлинская. Сомнений нет – новая книга Леонида Бердичевского, подобно «клаасову пеплу», будет стучаться в сердце каждого знатока русского поэтического слова, каждого искреннего его приверженца и хранителя. Яков Исберский

ПОЭЗИЯ

Как паук, что ткёт свой дом из крепких нитей, при безу́держности собственных затей, мир я строю из волнующих событий, из фантазий и нахлынувших страстей.

МОЙ МИР

Пусть неправ я и достоин осужденья, в именительном живу я падеже. Задарма меня питает вдохновенье наяву иль может только в миражe.

Я отбрасываю мысль, что будет завтра, я сегодняшним сполна доволен днём. Всех находок и потерь своих я автор, сочиняю их дыханьем и нутром.

Мир наивный, обольстительный и яркий, размалёванный в мелькавшие мечты. Мне судьба его подкинула подарком, и велела, чтобы был я с ним на «ты».

Поэты молятся стихами, –в них покаяние в грехах. Затишье мысли бросит в страх, но вдохновенье пьют глотками.

Поэты молятся стихами, при безнадёге

МОЛИТВА ПОЭТОВ

на успех. Но вдруг восторг и горький смех, и чувства яркие, как пламя. Так продолжают жить веками, когда ж сюжет берёт размах, их мысль несётся второпях, –поэты молятся стихами.

в котором будут слёзы и потеха, надежда на признание успеха, взгляд жалостный с язвительным смешком. А вдруг к издателю стихи придут, –он скажет, прочитав их изначально: «Неплохо, но и не феноменально, –нет смысла издавать сей скромный труд».

10 РОЖДЕНИЕ СТИХА

Вот ствол карандаша, зажатый в пальцах туго, заточен грифель в нём, нацелен на строку, и буквы в суете теснятся друг за другом, чтобы собрать слова к последнему прыжку. Осталось только лишь их подчинить сюжету, –ведь он давно созрел и рвётся выйти в путь, чтоб словно гончая направиться по следу, а карандаш обязан стих уже замкнуть. Текст полностью готов и карандаш отброшен, –стихи заполнили страницы полотно, поэта взгляд скользит внимательней и строже проверить строфику, – всё ль в ней соблюдено.

ЯЩИК СТОЛА

Есть в письменном наследственном столе глубокий тёмный, ненасытный ящик. Для ёмкостей любых он подходящий, –моим стихам приют в нём, как в чехле.

Хоть время шло, но ящик полупуст, ещё в нём места хватит на столетье. Смогу воскреснуть, дважды умереть я, –всех он переживёт, и примет груз. Стихи спрессуются в огромный том,

иль не подавая виду, всё равно отыщут тропку, смех и слёзы, вдох и выдох.

И затем уже с досады, задыхаясь от зевоты, или только шутки ради, перепутав с чем-то что-то: передёрнувши вопросы, –и поставив время на́кон, вдох и выдох, смех и слёзы убедятся: в жизни всяко…

День подходил к концу, морщинясь и темнея, проваливался в ночь, чтоб в ней найти ночлег. И только парковая

грустная аллея желала, чтобы день по ней продолжил бег. Светили фонари, мешая дню угаснуть, скамьи́молили день: «Ещё хоть час побудь!» Но день ослушался, – призывы все напрасны. день от себя хотел хоть ночью отдохнуть.

ЭТЮД ДНЯ

То настойчиво, то робко

11 ВСЯКО…

Иль, споткнувшись ненароком, на знакомом, вроде, месте, мысль придёт в мгновенье ока, –зависть сочетая с лестью.

То случайно, то некстати, –с любопытством иль с оглядкой, чтобы весь запас истратить быстрым взглядом, для порядка...

В помощь мыслям,

12 ХРУПКИЙ МИР

между прочим, чтоб озвучить их тайник, есть во рту, уж это точно, содержательный язык. И свободно, без натуги, языку благодаря, все вращают жизни флюгер с января до декабря.

ЯЗЫК

и погаснет хотьМыслиоНесокращаягрустьогонькамибезвозвратносветофора,посеетидосаду,Мирпростора…забудутхлыстипряникпоступкахипроступках.напрочьзатуманит,иМирдоболи,хрупкий.

Нет надежды на удачу, –не придёт она спонтанно, может только замаячит, но оставит запах пряный

За поступки и проступки отвечают хлыст и пряник. Сохраняет Мир в скорлупке то, что поощрит и ранит.

С Миром спорить бесполезно, –всё рассчитано на годы, Не затупит жала лезвий, чтоб не пропустить чего-то.

В тетради и в компьютере спешу я за строкой. Она, в сюжет обутая, тревожит мой покой.

Не брал я обязательства жить без строки ни дня. Об этом злопыхательство не оскорбит меня.

И всегда без лени, ёмко, наш безудержный язык лёгкой стелется позёмкой, но остёр он, словно штык, то одышка у бедняги, то летит он невесом, то он лает, как дворняги, то несётся напролом.

НИ ДНЯ БЕЗ СТРОЧКИ

Мне вовсе не наскучило, –писа́ть и ночь и день. И никакому случаю меня не бросить в лень.

Или вдруг такое скажет, бросив всех в переполох, распоясается в раже, –хочется, чтоб он отсох. Властно отдаёт приказы, наболтает чепухи, и вконец войдя в экстаз он заплетается в стихи.

Просыпается средь ночи, –здесь язык необходим. Хоть, порою, нам невмочь он, водим честно дружбу с ним.

Хранитель знаний, книжный гостеприименшкафи вальяжен. Гордится каждым персонажем, что в нём живёт средь строф и глав. Необходимость доказав, в почёте и всегда на страже, –хранитель знаний, книжный гостеприименшкафи

КНИЖНЫЙ ШКАФ (рондель)

вальяжен.

Не жаждет похвалы и лавр, –к себе вас на́крепко привяжет, ведь собеседника нет краше, таков его спокойный нрав. Хранитель знаний –книжный шкаф! * * * Осень явилась к сроку, день угасает к ночи, серая гладь тумана небо заволокла. Сердцебиенья ритм мерно дыханье точит, и безуспешно ветер рвётся

Меня винят в строптивости, и в спешке, ну и пусть. Я стихотворной лихостью выплескиваю грусть.

в квадрат стекла. Ветер в ушах играет нашу первую осень, в ней мы вдыхали, как воздух, шёпотные слова. Не отмахнуться нынче, воспоминанье носит, ведь душа не стареет хоть седа голова.

Так, зачастую, в городе звучит настойчивая перебранка трелей. То звонче, то вибрирующе еле прохожим настроение творит.

закрытьввсеАренупосвистываньюИонИплясалвнёсиВдруг...............................................................веков.неботеменьюзаволоклогрянулгром,занимсвалилсяливень,барабановдробь,–онбылактивен,как-будтонаморевесло.ветер,как-тосразу,приуныл,–проводовостановилдыханье.принялливеньсловнонаказанье,–нехватилосил.жизнизанялапечаль,–понеслись,чтобыотливняскрытьсядома,–смиритьуныниеналицах,–глазаналивнявертикаль.

Так, незаметно вроде, быстро промчались годы, скорость заня́в у ветра, но превратились в прах. Осень! Всё так же осень, распространив угодья, нам оставляет привкус юности на губах. МУЗЫКА ПРИРОДЫ

Не замечаем в суете шагов: природы музыка без репетиций вокруг поёт, играет и кружится, так повелось давно, спокон

Поскрипывает ветер в проводах, –они для ветра служат нотным станом. И этим симфоническим обманом, порывы ветра свой берут размах.

16 УЛИЦЫ

Подарить он может много впечатлений и надежды. Он пространней монолога, трубных звуков, взглядов нежных, безразличья, счастья, горя в выкрике и в робком слове. То в мажоре, то в миноре, то смешком, то взмахом брови.

Что улицы встречали на веку с каменьями,чтосложены в брусчатку, с асфальтом,грубовздутым, или гладким? Шум суеты и тишины тоску, дам каблучки и сапоги солдат, темп эстафет и гусеницы танков, вороний грай и щебет спозаранку, дней тайны и погодный перепад, оркестра гром и горечь похорон, и чествованье нового кумира, и узников в охране конвоиров, под взгляд толпы и под сочувствий стон...

МИГ

Всё улицы встречали на веку, присущее любому континенту, сопровождая направлений ленту, без предпочтений другу иль врагу.

Сколько миг имеет мнений, –неприятья и желанья. Словно бы, он не мгновенье, –у него запас дыханья.

То шумно, то втихомолку, то вдруг проявивши прыть, не слушая кривотолков, старается не угодить.

Закон соблюдает время, швыряет, как в картах, масть Смертей разбросавши семя, чтоб нахлебаться всласть.

И по древней традиции, во́йны ему нипочём, без покаяния мчится, и сила в нём бьёт ключом.

Мчится на скорости время, собрав секунды в часы, не глядя на свет и темень не ставит жизнь на весы.

Каждый ему одинаков, и все на одно лицо: что человек, что собака, что курица, что яйцо.

Мимолётен, многогранен, –заряжё́н противоречьем: Толи будешь этим ранен, толи станешь им излечен. СЛУЖБА ВРЕМЕНИ

Жадно,– в жару и ливень, всё под себя подомнёт, стужей с ветрами гонимо, глотает за годом год.

напряжён, приближается электричка. Раздувается, как обычно, –словно бочка, – вагон.

Разнополая публика здесь. Болтовня и хохот, и стоны, храп в углу и шёпот влюблённых, –пересудная Задыхается,смесь.рельсы

Окунаюсь с утра в скорлупу, –в тиски́я зажат человечьи. Духота тяжелей увечья, –осязаю Ожиданьемтолпу.перрон

Лужу морщи́т неразборчивый ветер, луже приятно, что кто-то заметил, как ей Вздрогнулатоскливо.лужа, водой заплескала, может быть это свиданья начало, –явится он луже, и разогреет в осеннюю стужу, –пусть на мгновенье. Озером лужа себя возомнила, мысли придали ей новую силу, –слабою тенью...

поезд мчится по расписанью, будто жизнь уносит в изгнанье, или сразу – в расход.

18 В МЕТРО

ЛУЖА

жуёт

Свежуюливень?водуподарит

Поэт, философ, клоун – старый шут, он диалоги строит, как репризу, от грусти горькой к лёгкому комизму, хотя они длиною в пять минут.

ПОЛЁТЫ ОСЕНИ

…а осень летит проливными дождями, спешит поскорей завершить листопад. Навеки она подружилась с ветрами, –бросает на всех свой презрительный взгляд, напоминает, что шутки с ней плохи, что может послать она кашель и грипп, стараясь не слышать угрозы и вздохи, мольбу о пощаде, и тягостный всхлип.

Вырос откуда-то дворник с метлою, лужу размазал, бывает такое, –это Такобычно.исосчастьем, – появится Некто, чаще во сне пролетит он эффектно, но безразлично.

Ей сопротивляться никто не посмеет, –лишь доброе солнце свой выбросит луч, иль вдруг распушит ослепительный веер, но осень швырнёт его в сумерки туч... Три месяца осень на троне природы, –его пошатнуть лишь под силу зиме, когда она волю даёт снегоходу, –мороз у неё на холодном уме. Так распоряжается жизнью планета, –листает природы она календарь: шлёт зимы и осени, вёсна и лета,.. уж так повелось незапамятно, встарь.

СТАРЫЙ ШУТ

С одними текст, кому не по зубам, с другими, что поймут, – хохочет разом, и брызжет шут своим хрустальным глазом репризы разослав по адресам. Смеётся над собою, ну и что ж, утрирует и слёзы, и ужимки, как-будто появился он с картинки весёлой,– с ней невероятно схож. И если молчалив он, то смешон, отзывчив, добр с открытостью сердечной, а недовольным так ответит нечто, что будет ими сразу же прощён.

ПРОСТРАНСТВО

Он – знания глубокого сосуд, он мыслями наполнен до отказа. Герой он анекдотов и рассказов, –у многих на ночлеге, старый шут.

Освобождаю я пространство, чтоб чище стал скользящий звук. Без хрипотцы, без интриганства, не нёс угрозу и испуг. Чтоб опустил на миг в истому, взял на поруки циферблат... Очнулся и спешу бегом я, вернуть упущенный мной взгляд Перекликаясь, ритм хлопочет, и эхо мчит ему вдогон. Без передышки, – днём и ночью, влезая в быт, тревожа сон.

Вот, запоздалый путник асфальт скребёт подошвой. Он явно заблудился средь мыслей суеты. Свой день в корзину жизни им безвозвратно брошен. Он в воротник упрятал бессмысленность тщеты.

НОЧЬ

Над тишиною улиц ночь распростёрла крылья. Фонарь всех раздражает мигающим бельмом. Аккорды фортепьяно звучат вполне умильно. Дыханье ветра смело балу́ет за окном.

Ну, что с того? Пространство вечно, я – в нём, или меня в нём нет? Оно случайной нашей встречей не отпечатает мой след.

Пространство сникло и скучает, звук нервным хрипом искажён: рычит, шипит, кряхтит и лает, гремит настойчиво, как гонг.

А ночь плывёт наощупь по перспективе улиц. Ей путника тревоги, уж точно, нипочём. При крупных неудачах она б не встрепенулась. Она обычным темпом плывёт сухим ручьём. ЗАНОВО Скукой занавешено окно, поле неба сеет безразличье. День прошедший не сумел постичь я, –это с детства мне запрещено. Разлеглась ночная неторо́пь, просквозили издалёка звуки. И по швам, плетьми, повисли руки, –значит мысли кто-то в кучу сгрёб.

В тишине кромешной шарящие тени шёпоты утюжат. Бродит цокот трости трезво по ступеням, ищет щель наружу.

Уж слышны снаружи шелесты каштана, перепалка Раздражаютптичья.звуки брызжущего крана, болтовня мужичья.

Прёт рассвет, на горизонте быт, за стеной вовсю шумит веселье: смех и плач, и визг электродрелью, –это день свой предлагает ритм. Расшалились в голове мечты, хоть и не хватает силы духа. Бьётся о стекло с жужжаньем муха, предвещая приступ суеты. Встать с постели, бросить взгляд в окно, отшвырнуть брезгливо безразличье, день из памяти, погасший вычтя, новым – закружить веретеном…

Тяжкое усилье одолеть бы надо, и не Сброситьоступиться.наважденье жалящего взгляда острого, как спица.

Заваруха в скачках змейных интонаций,–подняты забрала. Дождь скорей бы жахнул, – тяжело дождаться, жизнь желанней б стала...

ПОПЫТКА АЛЛИТЕРАЦИИ

* * *

молчаливьяСилуэтпритаиласьзазеркалья,печаль.полукругом,недугом,какразбитыйхрусталь.

В простор несётся птицей легкокрылой, вдохнуть поглубже ей невмоготу. Как будто в помощь, дьявольская сила ей помогает подвести черту,

Так, изнутри, сверлит нас мысль-бродяга, –она нежданно и негаданно придёт. Привычный ритм, сбивая шаг за шагом, судьбе предложит новый поворот.

И не носиться по миру разбродом, –легко к финалу прилетев верхом…

Прочь прошлые сомненья и невзгоды чтоб утвердиться в чём-нибудь одном.

Тени расплескались в солнечном восходе, –их он щиплет нежно. Тишина на землю возвратилась вроде, –самолюбья скрежет.

Гортань свело и не тревожат стоны, и тишина для мыслей создана́. Но изредка, как провод оголённый. вползает напряженье из окна.

В амальгамном накале, в глубине

ИРРЕАЛЬНОСТЬ

24 Я труслив, я не смею разглядеть этот веер, прочитать о себе. От сомненья немею, может стать аИ,иРассыпаютсяпонимаю,Полнымизворотлив,Силуэтзатаитьсяпомудрее,всудьбе?взазеркальеканалья,–кеммнепослангонец?ужасавзглядомчторядоммойпечальныйблизнец.стены,изних,какизпены,проявиласьпечаль.рыдая,лепечет,ответить-тонечем...ирреальность,ажаль... НЕОЖИДАННОСТЬ Ни кем неслыханной, нигде невиданной, нарушив ритм календаря, свалилась на́голову неожиданность, принявши роль поводыря. Её почувствовав уж нахохочешься, –а выбор: ни беги, ни стой. Она и тро́пами, и по обочинам свой не нарушила конвой. Раскрыв объятие на неожиданность, на дар, ниспосланный с небес, почти неслыханно, почти невиданно, явилась чудом из чудес.

* * *

Бег времени не признаёт оглядки, –ничем его не урезонить пыл: ни шёпот тишины, ни беспорядки, ни хлёсткий ветер и не робкий штиль. Он беспощаден, неуёмен в страсти. Посулами его не проведёшь. В его трахеях крепок корень власти, заточен прочно он, как финский нож.

Весь горизонт был заревом исхлёстан, но начинает голубеть рассвет. И зарево скукожилось, как остров, и небо растворило красный цвет.

25 БЕЗ ОГЛЯДКИ

Нет сумерек, и пробудилось утро, и обнажился города оскал. Где ночь? Её и не было как-будто, –её луч солнца утренний сжевал. Пространство забурлило песней шалой, с которой жизнь вступает в новый день. В нём суета не жалует причала и каждый звук – отдельная мишень.

Несёт он радость или наказанье. Не сможет время изменить свой бег. Презреть оглядку, – вот его призванье. Он, вероятнее, – сверхчеловек.

…и распласталась ночь во мраке, –не шелохнётся, чуть жива. Одни Дабормочутлунатики-манья́кисонныеслова.сердце,вроде,говорливо, День возместил молчанье ночи, –самовлюблённый он бахвал, дождь поутру аккорды точит, не соблюдая интервал. И, словно бы, по серпантину, день мчится шумно, в никуда,

БЕССЛЕДНО

–биеньем радует своим. А за окном качает ива переплетением витым…

А может зеркало – мой враг, из-за него попал впросак, или вообще оно кривое,

ВЕСЁЛОЕ ЗЕРКАЛО (сонет)

а тот, кто в зеркале – остряк? Ему я показал кулак, но сердце, не на щутку, ноет.

Весьма смешно, немного стыдно, когда я в зеркало гляжу и мысль воиспроизвожу, –всё налицо, всё очевидно, реально то, что я ношу: тоску, морщины, взгляд ехидный, –весь вид довольно незавидный, увы, подобный муляжу.

Как мне хотелось бы закрыть страницы

своих стихов для критиков иных, чтоб те свои завистливые лица не окунали в искренний мой стих. И не крутили флюгерами но́са, свой вынося язвительный вердикт, не ждали бы ответов на вопросы, –не ставили б вопросами в тупик.

Теперь я весь годами нашпигован, гляжу вслепую, будто в никуда. Моя душа, как голова, седа́, и каждый миг у жизни арендован.

ПРЕДНОВОГОДНЯЯ ТОСКА (сонет)

Отказывают, явно, тормоза, в тоске проходят и весна, и осень, и неуверенность бросает в дрожь.

И лёгкая не примет борозда, швыряю шутки я, как вспышки блёсен, всё к вечеру стремлюсь, – уж очень невтерпёж.

глотая смог на дармовщину, без откровенья, без следа.

В небытие провалены года, когда я ви́деным был очарован, –Всё было в вист; весна и осень – вровень, всё удавалось сразу, – без труда.

СЕДОМУ КРИТИКУ И КРИТИКЕССЕ СЕРОЙ…

Еврейские штетл. От вас не осталось следа, вслепую вы бродите робко в крови у потомков,

Но всё же я отвечу им с улыбкой: «У вас неизлечима глухота, глаза заклеены тоскою липкой, и мысль на все запоры заперта́».

ЕВРЕЙСКИЕ ШТЕТЛ

ТЕНИ ПРОШЛОГО

Я за ними мчусь без оглядки, расставляю памяти сети, но они, как умные дети, ускользают, играя в прятки.

Не вернуть мне прошлого те́ней, их ко мне не привлечь вниманья, позади сломались ступени, –искорёжили расстоянье.

Великий Поль Верлен изрёк когда-то, что музыка – Поэзии канон. Моя Поэзия не виновата, что в музыку стиха мой дар влюблён.

То туманны они, то ярки, то замрут, то вдруг – вплясовую, то под утро, то заночуют, –преподносят мыслям подарки.

Тени, словно всадники, скачут застилая стрелу дороги, разухабисты или строги, иль с азартом, почти ребячьим.

Да, без движения несноснее, –другим не показаться гордыми, чтоб застывая натюрмортами, хлебнуть сознанье вечной осени.

но память слабеет, она ведь болезненно-ломка, и может любого легко подвести иногда.

Мысль гонит время к размышлению толь о удачах, толь нелепицах, и к прочему, – за что зацепится, в чём трепет перейдёт к волнению.

* * *

Негаданный жест или фраза напомнят о вас, улыбка скользнёт по губам виноватой волною, но, кажется, к нам возвращается время былое, которое вас генетически нам воссоздаст. Еврейские штетл. И только прищуренный взгляд заметит, как катится тихо слеза по жилету, и памятью предков, дыханьем глубоким согретый, вздохнёшь, и себя возвратишь на столетье назад.

…и пусть в вокзальной торопливости сквозь смех и слёзы расставания, спешит ко всем очарование, не ощущая беспрерывности.

Так, в суете вокзальной смешаны мгновенья, лица и желания, где перехлёстнуто дыхание, святое превращая в грешное.

В Берлине смена зноя и тумана, дожди и ветер, на подходе снег. И нечего в нём ждать небесной манны, –здесь стиль общения, – свой диалект.

Повсюду много скверов и каналов, готических соборов и церквей. В толпе прохожих и среди вокзалов я затерялся, – старый дуралей.

Наш слух воспримет, зрение оценит летающее множество токсин… Талант свой в это внёс германский гений, присвоив имя городу – БЕРЛИН. УТОЛЕНИЕ АМБИЦИЙ

Музыкавпоэзии–преждевсего. ПольВерлен Аукаю, – зову к себе слова, уверен: дозовусь их непременно. Работать с ними любит голова и отпускать на волю их из плена.

Среди классической архитектуры простор разрезал чудо-небоскрёб. И островок из парковой культуры, –возникший средь кустов гелиотроп.

* * *

Из цикла «БЕРЛИНСКИЕ ЭТЮДЫ»

Не я один, здесь много эмигрантов, –бытует сплав из крепких русских слов. Здесь уличная россыпь музыкантов и в урнах, ветром сломанных, зонтов.

День отбирает каждую минуту у ночи, погасив её с утра. Желает дальше длиться, и как-будто, ему мешали ночь и вечера.

Их путь известен, – прямиком в строку. (жаль, – с синтаксисом вечная морока!). Слова подобны точному стежку, когда из них кроится стих по строкам. Попробуй рифмой их слегка задень, –они мгновенно разбросают звуки для музыки стиха, – не для трень-брень, чтобы сюжет стал плавным и упругим.

Ему толкучка на вокзалах впору, не любит свет он ламп и фонарей. Лишь в радость всё, что он нафантазёрит, юлит, вращаясь среди толп людей. Дню нипочём любая непогода, кровопролитья, реки и расстрел. Дню безразличен результат исхода, –он остаётся, хоть измят, но цел. 2. НОЧЬ

Со мною с детства так: зову слова, взываю к щедрости, – не поскупиться. Шепчу я: «Тяга к вам ещё жива, вы градус держите моих амбиций».

1. ДЕНЬ

СУТКИ

Для отдыха необходима ночь, и для любовных нежностей пригодна.

Дня суету поможет превозмочь, в бессонницу закутает дремотно.

Ночь водит дружбу часто с тишиной, нервозность вызывают молний схватки. И робкий звук, что царапнёт покой, она считает крупным беспорядком.

ОДА ЛИЗОБЛЮДАМ

И если неожиданно война преступно врежется в теченье ночи. Тут равнодушье отшвырнёт она, пролившись чёрным горем, что есть мочи. P. S. Что, в принципе, им меж собой делить, –у каждой есть задачи и приметы: тянуть по очереди суток нить, и не мешать друг дружке делать это.

Посвящаюизвестным

С отходов сотканы мерзавцы. Подхалимаж, – вот принцип их. Как огонёк, едва мерцавший, вползают в мой свободный стих, или находят в интернете абзац, иль образ, иль сюжет. Хотят в бессмертие билетик приобрести на склоне лет. А время мчится ошалело, вперёд летит, – ни шагу вспять, но видит, – каждый, то и дело, желает что-нибудь урвать. урвав – унизить, лишь бы только влезть в душу, как в подполье мышь,

Ветер всегда непоседлив, –судьбе не подвластен он. Неиссякаем баллон, полон он воздухом бредней.

Из о́кон те же дома и крыши, хозяйкой осень себя ведёт. Глазам не стоит стремиться выше, где за́лит серым весь небосвод.

ВЕТЕР

ИЗ ОКОН...

Свистом флюиды он мечет, –сиплым дождём ВилиВетербоНепрекращаемыйвозмущён,звон,–́льшимответитьинечем.найтиможновполе,вкарманепустом.нихонвпочётебольшом, –в них он находит раздолье.

ни в чём не разбираясь толком, направить взгляд свой выше крыш. Язык свой выплюнуть злословьем, кусачим, как большой комар, чтоб чьей-то напитаться кровью и заработать Подхалимажгонорар.награни зуда, пустой, но потемневший взгляд… Ну, словом, в страсти лизоблюда лизнуть начальства след и зад.

Если уж время в бесчестье, –ветер всегда не на месте.

И стол стабильно стоит на тумбах, под абажуром зелёный свет. Пейзаж на стенке написан умброй, погрудный предка висит портрет. Диван затянут охристой кожей, а сверху полка с семьёй слонов. Он в снах о многом поведать может, и снять заботы дневных оков.

МОЙ ДЕНЬ – 2

Мой каждый день – от Господа подарок, –будь летом он, весною иль зимой. Неважно, холоден он или жарок, он мне принадлежит, – он лично мой. Гардины раздвигаю я пошире, поклон свой дню отвесив: «Добрый день». И замечаю, что в моей квартире становится намного больше стен. В дневную погружаюсь атмосферу, –сулит мне день разнообразья тьму. Я знаю: день отпустит мне сверх меры, –сюрпризы дня я с радостью приму.

Не лучше ль, право, спиною к окнам, там постоянный царит уют. Шкафы серьёзны в зеркальных стёклах, достойно книги себя ведут.

А что из о́кон? Совсем неважно, заводит осень свой листопад. Обуревает покоя жажда, и к ночи время меняет взгляд.

«День для тебя светлей и ярче светит», –болтливый дождь мне шёпотом твердит, руладой свиста обозначив ветер, у улиц чище и праздни́чней вид. Кружится жизнь витиеватой лентой, –всё соткано из матерьяла дня. Рукоплещу я каждому моменту, –ведь это всё сегодня для меня.

профиль с краю, на них со вздохом я взираю, Каков аккорд! Как Мастер точно всё подметил, скомпоновавши яства эти в свой натюрморт. НАТЮРМОРТ – 2 На вазу хрупкого фарфора разгневанный присел дракон, а свет, что льётся из око́н запутала игриво штора, по ней порхает махаон. Здесь со спиртным зелёный штоф, играет перламутром студень,

НАТЮРМОРТ – 1

Стоит на драпировке тонкой кувшин брюхатый меди звонкой и рядом дичь. Гранат и ветка винограда, и ананасная громада, ржаной Хозяйкикулич.бюсти

Вижу, май за углом ожидает меня, чтоб со мною весной поделиться. И слегка ароматом цветенья пьяня, никакая его не собьёт суетня, –выдыхает весну по крупицам. ВЕ́ТРЫ

под розовой поливой пудинг и банка, полная грибов, да раки красные на блюде.

Я ногами глотаю тропинку к весне, –не протаптываю, а глотаю. Совершаю я действо приятное мне, отправляюсь в апреле я в это турне, чтоб тропа привела меня к маю.

Не заметив природы проделок лихих, удивлённых, насмешливых взглядов, я весне сочиняю восторженный стих, –никаких многоточий, тире, запятых, чтоб не рушить мотив звукоряда.

Здесь собраны ве́тры всех стран и эпох и каждый ведёт себя, как скоморох. То мчат по простору, то прячутся в щель, то в кружево мо́рщат на лужах капель.

В подсвечнике цветёт свеча, на стенке дева с мандолиной, улыбкой робкой и невинной и взглядом нервы щекоча, –вот композиция картины.

НАВСТРЕЧУ ВЕСНЕ

ДОМОВОЙ

ПамятиМ.И.Их

Их не испугают ни холод, ни зной, –все гонятся вслед за своею судьбой. Попробуй, о скорости с ними поспорь, –они вам подарят и скуку, и хворь. Проколют дыханье, как острым копьём, еще улюлюкая свиснут при том. На множество выдумок ветры горазды, достанут, что хочешь, – покажут свой класс. Иль влезут в сознанье, нашепчут стихи, добавят к сюжету капризы стихий… Душе моей радостен их аромат, общению с ними безумно я рад.

Вечерело, Маргарита Их, мне сюжет преподнесла в бокале, чтоб я по нему состряпал стих, –им читателя б интриговали. Растворился тот сюжет в вине, смесью алкоголя с суеверьем, –это чётко видится извне… Вам об этом расскажу теперь я.

Жил-был домовой по кличке Хырс, –хитростью с интригою насы́щен. Внешне толь енот он, толи рысь, не гнушался никакой он пищи. Домовой у Их нашёл ночлег, –Маргарите плёл он небылицы: Жил один весёлый человек, –пол он изменял, судьбу и лица.

«Надо Хырса холить, ублажать, –шепчет Их, – кормить икрой и мёдом, каждый день записывать в тетрадь чушь его, с восхода до захода. Это принесёт свои плоды, –жизнь покажется цветком красивым. Хырс, уж точно, – это знак судьбы, нет ему ни в чём альтернативы».

Кто стоит наверху, на страже, чтоб покоя не дать облакам, приказав им вовек бродяжить,–неприкаянным лоскутам?

Понедельник у него, – четверг, цвет зелёный, безусловно, – красный, шёл он вниз, но утверждал, – наверх, день удачный он считал – напрасным, обо всём твердил наоборот, –ствол засохший принимал за колос, если пёс рычал из-под ворот, всем твердил: «Какой прекрасный голос»…

Кто их тащит, слегка баючит, гонит вверх в голубую даль, разрывает на клочья в тучи, и кому их совсем не жаль?

* * *

Кто сквозь них пропускает ливень, хлопья снега, грозу и град. Торопясь, кто быстр и активен, чтобы вниз лететь невпопад? Превратив суету в обычай, нарушает небесный чертог, Кто насмешлив и кто циничен? Я не верю, что это Бог.

Что им твердить о стихотворстве, о вдохновенье толковать,

Я раздражён ночными фонарями, –я не нуждаюсь в освещенье их. По бездорожью ноги мчатся сами, быстрей упряжек лошадей лихих. Пусть будет путь тяжёлым и неровным, но темень мысли соберёт в комок. Они, обычно скучны, хладнокровны, и в темени, – на паперти дорог. Фонарный свет – он для меня помеха, –глаза слепи́т, и путает шаги. Меня он отклоняет от успеха, дыханье сдвинув, расщепив мозги.

* * *

Нет, толковать стихи не надо, –им комментарий недосуг. Достаточно их аромата, и ритма музыкальный звук.

39 ФОНАРНЫЙ СВЕТ

Не в тягость их иносказанье при чтенье шёпотом иль вслух. Их нерушимо обаянье, не выветрится Музы дух.

Всем алфавит известен с детства, и первой книгой был букварь. Передалось всё по наследству, не как обычный инвентарь… Бессмертны те, которым водка и всё, что принесёт доход, и изобилье до икотки, те Книгу не берут в расчёт.

о тайных мыслях, об упорстве, –им это, право, не понять.

день бледнолицый, –придёт восход, и дня проявит лик. Что ждёт меня? Дорога в неизвестность, в ней хлопоты, что кро́шит суета. День в суете не смыслит ни бельмеса, экспромтом всё: и мысль, и тщета.

Она открыта и для маскарада, всегда при мне. Она – ведомый мой без передышки. Ей претит покой, –легка, доступна, – никакой бравады.

* * * Творит со мною сновиденье шалость, к утру оставив незаметный след, скользнёт гримасой слова, что осталось, –в туман его укрывши силуэт.

чтоб жил в охотку, – не меланхолично, работал, скромно проводил досуг и верил в дружбу, отметал двуличье.

Но день в стекло оконное стучится, чтоб вместе с ним прожил я каждый миг, неважно, что пока

С рождения прикован я судьбой, и от неё не опустить мне взгляда. Да и зачем? Мне этого не надо, –она на дружеской ноге со мной.

Следит, чтоб я не оступился вдруг, и постоянно соблюдал приличье, не стал от самомненья близорук,

СОНЕТ СУДЬБЫ

*Парнас–гора,накоторойжилиМузыискусств СОЧИНЯЮ С УТРА… Сочиняю с утра под диктовку души, корректируя ритм дыханья…

День сможет на своей громадной сцене вдруг разыграть весёлый водевиль, смешав любовь, коварства и измены, и ярость шторма заменить на штиль. А ночью снова сновиденья шалость утопит вмиг разнообразье дня… Так, сутки проплывали и вращались во времени, – неистово маня.

ОСЕННИЕ РЕВЕРАНСЫ

Осени запах устойчив, жаль, но зиме вышел срок. Осень прощаться не хочет, –свой подписать некролог. То согревает лучами, землю дождём освежит, то взбудоражит ветрами, и по-щенячьи скулит, то зашуршит листопадом, ветки кустов оголив, то угрожающим хладом зимний напомнит мотив.

И перед самым уходом, вдохновением воспаря, скажет, Парнасу* в угоду: «Осень – поэтов пора!»

А за окном вдали салютом грянул гром и фитили дрожат на свечках ханукальных.

Жизнь спешит суетливее, чем мураши, снаряжая меня на свиданье, со своей, не всегда, терпеливой судьбой, –к её длинным, настойчивым дланям. Мчусь зигзагом по лестнице я винтовой в неизвестность, как будто, в изгнанье.

Ладонью бабушка завесила глаза и звуки с губ её доносят текст молитвы. И слышно, за

ХАНУКА

Декабрь. Мы сидим за праздничным столом, –там аппетит плывёт по скатерти крахмальной.

Если рухну и вниз полечу головой, всё равно поведут на аркане. Просвистят: «Брось шутить со своею судьбой!» –лесть смешают с отборною бранью, и заставят с утра, под диктовку души, рифм запас беспощадно транжирить, и по ритму стихи на строфу раскрошить, –доживать в поэтическом мире.

окном закончилась гроза и музыка ясней в ивритском алфавите. И халу преломив, всех поздравляет дед: «Гит Йонтыв»* говорит, прижавши к сердцу руку. И кажется сам Бог послал нам свой привет и дому пожелал добра нам на Хануку. А дети ждут того, когда же, наконец, подмигивая и придвинувшись друг к другу, традиционно нас, наш собственный мудрец деньгами одари́т, на сладости, в Хануку. *хорошегопраздника(идиш)

Прохожих сосчитать не трудно, –во взглядах их застыла скука, сутулятся, в перчатках руки, сомкну́ты губы, – прячут звуки. Так осени проходят будни.

ЭПИЛОГ ОСЕНИ

Мои стихи рождает полумрак и свечки парафиновый огарок, хоть крошечный, но для меня он ярок, поэзии он подаёт мне знак.

Перо моё, подобно скакуну, стремительно

Минуты капают уныло, –закутаны мгновенья в сумрак. Подслеповат день, наобум он, рассеян, словно недоумок. Теряет осень власть и силу.

несётся по бумаге. Я вроде залпом пью слова из фляги –вдохну по слову, за́ново глотну… А за окном торопится рассвет, спешит, чтобы прервать стихов затею, и я ему перечить не посмею, да и в огарке силы больше нет.

Дождями захлебнулась осень, –умыла улицы и крыши и тротуары в листьях рыжих. Природы каждый шёпот слышен, –его ветра́повсюду носят.

Всё ближе, осень, к эпилогу, –пора зиме давать дорогу. * * *

44 С утра я целый день жду полумрак, чтоб подарил мне ловкий ключ к сюжету и вдохновение призвал к ответу за то, что день мой превращён в антракт. * * * Неспорьссудьбой. МишельМонтень Мысли нет безрассудней, чем поспорить с Судьбой… Ливнем грезит, как студнем, застоявшийся зной. Так и я вПриметскажет:ИипустьвНопростодушноихоть«Да,обращаюсьЯкакНосПтицейубаюканныйзасыпаю,сном.соннойлетаюперебитымкрылом.погаснетмгновенье,прибыстройходьбе.сулыбкойблаженнойкСудьбе:достоинякары,ибаловнембылСудьбыгонорары,забыл.поверь,возвращусьятвоёлоно,Судьба,смечтательнойгрустью,сморщинойулба».судьба,скорчивмину,«Ах,баловник!»блудногосынатотрешительныймиг.

ОДА ДНЮ

Мне день любой в году, неважно, в июле он, иль в феврале, сполна приносит к жизни жажду, –в его я счастлив кабале.

Хоть утро впереди, рассвет уже забрезжил, и сновидение ваяет эпилог, в котором собраны тревоги и надежды и даже то, о чём мечтать не мог.

Но день, увы, пройдёт. Уступит время ночи, и в этом есть закон вращения земли, и сновиденье вновь нас озаботит очень –туда пойдёт, куда мечты вели.

А ежедневный быт несёт свою реальность, чем подтверждается неповторимость дня, и энергетику его, и дня фатальность, –и в этом всём дневная западня.

Но пробуждение над головой хлопочет, –стремится день принять правления бразды, и напрочь погасить воспоминанье ночи, –ведь сон, всего комок белиберды.

45 * * *

Пусть даже он дождём зарёван, или его терзает

зной. Он для меня не голословен, –в нём смысл сверкает глубиной. Он суетлив, иль флегматичен, пусть в доску пьян, иль скучно трезв, нисколько мне не безразличен, –к нему не гаснет интерес.

Моё дыханье в ссоре с тишиной, –у каждой ритм

и́ндивидуальный. Одна – предпочитает длить покой, другая – водит дружбу с суетой, в одной – мораль, другая – аморальна. Усилья тщетны. Их не применить. Полезно, изредка, разнообразье. Но с каждой должен я учтивым быть, и каждую – вниманьем одарить, и в ссоре их не видеть безобразья.

ТЕРПЕНИЕ

Не пафос – это откровенье, он мне подарком – день-деньской. И каждое его мгновенье подсказано моей Судьбой.

*строкаиз«Посланий»Горация

Туда пути закрыты, – висит замок амбарный, въезд воспрещён о, Постум, – ключей не подобрать, –не пустят параллельно, ни перпендикулярно, –осталась в утешенье лишь памяти тетрадь.

О, ПОСТУМ, ПОСТУМ!

О, Постум, Постум, как бы в мгновенье возвратиться, –туда, где всё случалось судьбе своей назло́, где было всё прилично, – летал я вольной птицей и без помарок, сразу, всё делал набело́.

«Увы, о, Постум, Постум, как быстро мчится время»,* желанье есть мне вспомнить то, что давно ушло, –о всяких переменах, что утопила темень, что время схоронило, что время вознесло?

БЕЗУДЕРЖНОСТЬ

Куда, судьба, меня ты тащишь слепо и продолжаешь вечный диалог, напомнив, что с тебя я точный слепок, и тем в душе творишь переполох.

И нет усталости нисколько, –безудержность мне по нутру, чтоб ритм обычный, ритм глагольный

Неугомонности бальзамом лечу депрессии наплыв, чтоб, сокрушая взгляд и память, не нарушалась точность рифм.

ДИАЛОГИ С СУДЬБОЙ

Когда больна, или поёт душа, собрать в одно дыханье с тишиною, и алкоголем разницу глуша, подумать трезво: жизнь хороша, и вывод прост, –терпеть всё это стоит.

не разлетался на ветру.

Когда безу́держность хлопочет, –кружит, как сказочный волчок неугомонно, днём и ночью, –ей мной не ограничен срок.

Поток её весьма капризно, работает на результат, –он без оваций мечет брызги в один рифмованный каскад.

Как опротестовать мне, как оспорить. –тебе ничто не высказать никак, не стать солистом в непокорном хоре, самостоятельно не сделать шаг… Судьба, без напряжения, догонит и, как щенка, приволочёт к себе, и не сыскать на свете искушённей, того, кто воспротивится Судьбе.

Без ухищрений, прямо спозаранку, по бездорожью отправляешь в путь, и катишь, как ненужную болванку, которую немудрено согнуть. Как провисевшую в багетной раме, засиженную мухами, в пыли, как время, что устало в вечном гаме, и на него заботы все легли.

ИСТИНА (баллада)

Invinoveritas латинская поговорка

«Почему ты так решил, –бросил я ему с упрёком, –проноси свой бред и рокот, не лишишь меня ты сил.

«Нам с тобой не по пути, –просвистел ехидно ветер, –путь свой я давно наметил, твой, – в небытие́брести».

Всё остальное глупо и нелепо, я – раб Судьбы, она – мой поводырь, она меня с собою тащит слепо, порой – легко, порой, как пару гирь.

Точен будет мой маршрут, –истину искать повсюду, колебанье амплитуды нипочём мне, – не собьют».

Невдалеке застыл терновый куст, лишь шёпоты доносит слабый ветер, он каждый звук своим дыханьем метит, и опускается, как с мёртвых уст.

«Мы с тобой бродяги оба, –ветер снова свистнул мне, –помни: истина в вине, без сомнения, – до гроба».

Ночь на мне проверяет бессонниц приёмы, –принимаю охотно я эти подачки.

Может, верно, – ветер прав: истина на дне бокала, хоть её до боли мало, но пьянит она мой нрав.

Мне по душе и куст, и полумрак, –природы наблюдаю откровенье, как-будто просит ночь у дня прощенье, за каждый необдуманный свой шаг. ПРИЁМЫ БЕССОННИЦ

НАБЛЮДЕНИЕ

Окутал берег моря полумрак, лишь силуэтом различимы скалы и волны мчатся на́берег обвалом, летят их брызги лихо, как в дуршлаг.

Напрягаю я зрение, слух и дыханье, звуки склеив в слова, собираю их в строки. И затем превращаю я их в монологи, вызывая бессонницу на состязанье.

Но, увы, сон явился, как спутник бывалый, всё, что я сочинил, проглотил он мгновенно. Ночью стал, как обычно, сегодня я пленным, –у бессонниц терпенья шутить не хватало.

РАССТАНОВКА

Согнулся до земли чертополох и ржавая вода покрыла травы. И голос внутренний на миг заглох, как очевидность,– та диктует здраво. Казалось, эха отдалённый звук принёс: куда идёшь, к кому и надо ль? А неизвестность щурилась вокруг и не было с ней никакого сладу. Чертополох и ржавая вода из взгляда моего исчезли сразу, И, вроде, не было их никогда, шло время без одышки, без экстаза.

Поместить я хочу стихотворные скачки: хокку, танка, этюды, – в сюжетов хоромы.

Неизвестно вначале, чем кончится действо, –интуиция дерзкая хитро дурачит: заикаясь хохочет, комически плачет, и с ехидцею мне: «Догадайся, добейся».

ветер

Что-то вот ново: звук или слово с губ, ненароком, сорваться готово. Мысли бунтуют, явно, что всуе, –сердцу надумал я трёпку такую.

МЕЖДУ ОСЕНЬЮ И ЗИМОЙ

листья веток желтоцветит, –рвёт на барахло. Скопом мчатся толпы градин мокрых, крепких рафинадин, разве, что круглы. Дождь летит три раза на́день, для дыханья крайне хладен, –он острей иглы. Признаюсь: хочу дождаться белых зимних декораций, –хоть пронзает дрожь. Будет скользко, холод резкий, стёкла будут в арабесках, –право, ну и что ж!

Между длинноногих сосен, травы покрывает осень хрустали́т росой. И три месяца всего-то на осеннюю охоту спущено судьбой. Исподволь зима крадётся без особенных эмоций, –время не Вездесущий,пришло.хлёсткий

ФРАЗЫ (потокрифм)

Так иль иначе я озадачен, –носом вдыхаю, мышонок незрячий. Всё, вроде то же, до́утра дожил, но на вчерашнее всё не похоже.

Так иль иначе я одурачен тем, что встречаю множество всячин. АПРЕЛЬ

Пляшут апрельские будни, парки цветеньем запахли. Улицы стали всё людней, приняв весеннюю вахту. Дни прибавляют минуты, и расточают мгновенья... Жизнь изменяется круто, –мысли швыряют решенья.

Жизнь – это сцена, где непременно встретишь любовь и, конечно, измену. Путь-то недолог, полон иголок средь ухищрений и недомолвок...

Как их собрать воедино, как успокоить дыханье. Путь их извилисто-длинный, бросить ли их на закланье? Сгинуло сосредоточье и разыскать его негде. Разве бессонною ночью, в грёзах интимных элегий?..

Бьёт по мозгам скоротечность и циферблат неуёмен. Кажется, сгинула Вечность, –хохот, свиданья и гомон.

Серою плёнкой тумана задёрнут Берлин, ветви без листьев стыдливо

С настойчивостью, тишина внесёт в мой мозг сосредоточья рациональное зерно, тревожною, бессонной ночью, сочту, что сей переполох нервического дня подарок, и как завзятый скоморох, спляшу я джигу без помарок… А тишина? Её я вмиг забуду, словно не бывала. И с перечнем забот мирских я суету начну сначала. И закружится суета, обдаст весельем и теплынью почти на уровне бунта, растопчет скуку и унынье Из цикла «БЕРЛИНСКИЕ ЭТЮДЫ» ОСЕННИЕ СТАНСЫ

глядят на прохожих, вроде попали в природы они лабиринт, где их насильно раздели в момент непогожий. Дождь с удовольствием мчит из небесных высот, ветер визжит, задыхаясь, усилив тревоги, улиц разлёты испачканы грязью морщин и от напастей таких заплетаются ноги.

53 ВНЕ ТИШИНЫ

Коль неожиданно, сполна, я буду в тишину замешан, меня не сдюжит тишина, –душой останусь я мятежен.

ОДА КНИЖНОМУ ШКАФУ Я всякий раз, когда из шкафа раскапываю книжный клад, ищу строку для эпигра́фа, –всему стиху боезаряд. Или пилюлю вдохновенью, чтоб излечила свой каприз, отбросив словоизверженье, –то вздыбить вверх, то бросить вниз. Уравновешенней б вещало, как урезонивать сюжет, где рифм много, ритма мало, слов перебор, но смысла нет, всё удалить, начать сначала, поэзии оставив след… О, Книжный Шкаф! Моя отрада, –учитель, друг и господин, в нём ждёт меня всегда награда, чтоб погасить, нависший сплин.

МИРАЖ Что сновидение? Мираж, –оптический прицел дурмана. Является, как ночи страж, как откровение обмана.

Парки в слезах и скучают пустые скамьи, изредка каркнет на ветке в пространство ворона, нервно сорвётся она с оголённого трона, спрячется где-нибудь, под козырёк, огорчённо. «Ну и погодка, – прохожий буркнёт, – чёрт возьми!» Господи! Нас излечи от сутулости спин, выпрями стать у берлинских продрогших прохожих, много от осени уж натерпелся Берлин. Дай, хоть немного тепла городскому подножью.

Вдруг призрачный его полёт зацепит вдохновенья корни, воспламенившись, не умрёт и станет кстати он, бесспорным.

* * *

когда ж сойдёт на сушу, –чтоб всё с рассветом было учтено. Вот и рассвет. Он, наконец, пришёл, он долгожданен, как всегда наивен, пусть по пути к нему прижался ливень, иль солнца луч, пусть даже и хвастлив он, –всё принимается легко и хорошо.

Что он несёт? Веселье иль тоску, или своё предложит разночтенье, или усилит головокруженье, или навяжет жизнеощущенье, –тем подтолкнёт, незримо, к тупику?

Не торопясь является рассвет издалека, из сумрака ночного, как возвращённое судьбою слово, доверчиво плывёт он без уловок, –ведь новой жизни он – апологет.

Мираж рассеется, как дым, но перед тем вопьётся в душу, оставшись откровенно зрим, он всё вокруг себя закружит.

Затем, подобно волшебству, забыв, что он из сновиденья, натянет мысли тетиву и выстрелит сердцебиеньем.

Чуть утро с робостью глядит в окно, но беспокойство проникает в души, все ждут рассвета россыпь, как жемчужин, как ждёт моряк,

Плаксива осень, вымокла дождями, –и не остановить. Мы, вероятно, виноваты сами

У солнца улыбка почти мимолётная, но всё же листки календарные катятся. Да, время спешит, хоть изрядно сутулится, и на небе тучи мрачнее проклятия, и скука завесила лица и улицы, –вокруг безразличья тупая апатия.

Мы осени вниманье уделяли, могли бы – и весне. О том мы и не подозревали в житейской суетне.

в том, что ей долго быть.

Да вот тогда и обнаглела осень, мол: «Я – всему венец!»

ВСЁ ОСЕНЬ, ОСЕНЬ…

В мозгах, в душе и в рассужденьях осень, во сне и Ответовнаяву.ненайти, коль нет вопросов такому колдовству.

Весне есть место в календарном годе, забыли мы о том. Осенней подчиняемся погоде, по слякоти бредём.

Из цикла «БЕРЛИНСКИЕ ЭТЮДЫ» ПОГОДА В Берлине, в апреле, окрошка погодная, –осенне-весенняя правит сумя́тица.

С тех пор её мы, как болезнь носим, как на́сердце рубец.

Пространство согревши собою, (ей сцена ничтожно мала!), своему подчинила настрою, который собой привнесла.

ОНА И ОН

Она ворвала́сь словно песня в притихший, заполненный зал, где ей уготовлено место, его ей Господь указал.

А Он?.. Он в себе заблудился, в своё бессознанье ушёл И вдруг словно бы возродился, –над ним засверкал ореол.

От той, предначертанной встречи, что встала у них на пути… Прекрасен он стал и беспечен, –ведь вместе теперь им цвести. Он стал её песней и залом и всем, что кружи́тся вокруг, и даже песчинкою малой, мелодией ливней и вьюг.

Но каждый мечтает: «Когда всё закончится, тогда щегольнуть можно майкой и шортами и жизнь заиграет поярче и звонче бы. дыхание заполнится счастья аккордами». Жаль только с погодою спорить негоже нам, –упряма она и нисколько не мается. И все её выходки, вроде, положены, –да только с ехидцей она издевается.

* * *

сердце болит, Пульс частит, свист в груди, или попросту он туголо́бен? Вечный странник, летун, и покой ему не по плечу, и одышку успокоитьегоникто не сумеет. Он задует поминальноголегко блага свечу,

58 * * *

Призыв луны: держаться до утра и ночью потакать её проказам. Забыла, что она ночное бра, но лишь всего намного пучеглазей.

Как себе объяснить, на кого ветер вечно сердит, кто его отчеговозмутил,онбезустали злобен? Может быть у него необъятное

Луна моргает словно светофор неистово, настойчиво, упрямей, как поражёный репликой актёр, глядит на поворот, возникший в драме. Задержан звук, – луне ведь наплевать на то, что ночь бессонницу нам вяжет, что диск луны всего ночная кладь,–она всегда лишь у ночи на страже.

Заметно, – стало ей невмоготу, и сон сковал и мысли, и желанья. С утра глядим мы в неба пустоту, –там не найти луны существованья.

Шёпотом интимным

и никто не дождётся того, что он станет добрее. С ветром дружбу водить всё равно, что плевать в потолок. Уверяют: для всех он полезен, и даже сподвижник. Дуть куда,– безразлично: на запад, на юг, на восток, ничего не упустит, –прохожих, деревья, булыжник.

Их сближает одно: окунуть в диалог, –обвинить, доказать, приказать, успокоить. Бросить в душу из прошлого мести глоток, и оставить открытую бездну пробоин.

* * *

шелестят деревья, шёпотом напевным шелестит трава. Птицы собралися в стаи для кочевья, –осень раскрывает тайны волшебства. Тучи обещают окунуть в сюрпризы, небо предвещает голубой туман. Землю с содержимым суетою сблизить,–погрузить в волненье толпы горожан.

Мне приснилось: стою в окружении глаз, –голубых, серебристых, зелёных и чёрных, возмущённых, язвительных, часто покорных, –в них насмешка, согласье, угроза, соблазн.

Просыпаюсь под утро в холодном поту. Чем обязан? Ниспослано кем сновиденье? Искупал меня сон в разогретом аду, –возвратил много прошлого он из забвенья. * * *

Мгновенье. Вздох. Слеза. Всё позади осталось, лишь взрыв фантазии, как в грохоте колёс, слились в потоки слов. Исчезли страх и жалость, улыбка сжёвана, как каверзный вопрос.

Нынче всей планете недоступен шёпот, шелесты деревьев и напев травы. Страсти непогоды – осени поклёпы, чтоб не отозваться на призыв любви.

То, что день сегодня для себя приносит, вроде безразлично, – в мыслях новый день. Чувствую, что завтра сдаст правленье осень, а об остальном мне даже думать лень.

От шёпота их губ до тишины мгновенья, от задохнувшейся беспомощности фраз, ушедшего в окно несовершенства мненья до трепетной слезы полузакрытых глаз.

* * *

имён. В нём использован алфавит, –он бормочет, стонет, хрипит. Заблудился и скомкал ряд лет и месяцев, чисел взгляд.. Кинолентой бегут в глазах гнев, улыбка, слёзы и страх.

А дальше день и ночь, теченье тех же будней, будильник тарахтит и к чаю бутерброд. И скука на душе, в глазах стал мир безлюдней, и ждать не стоит что́бы всё наоборот. СПОЛОХИ Колокольный режущий звон с перекличкой вечных

Что ещё мне подарит сон? Недосказ, недолёт, недогон. Не отпустит хотя бы на миг сновиденья злорадный лик. Рвёт надежду на новый день, –джигу пляшет, кривляясь, тень. Не желает проснуться мне, –и плывёт, как в вечном челне, чтобы напрочь забыл про день, не позволив взять бюллетень...

Из цикла «БЕРЛИНСКИЕ ЭТЮДЫ»

И затем собрался в комок, красно-синий кровоподтёк…

сЕгоархитекторуП.Айзенману,благодарностью. Лабиринт безысходности и безнадёги, от него не найти ни тропы, ни дороги. Не помогут молитвы и нить Ариадны. может свалится случай нежданный? Да вряд ли. Сгустки слёз почернели, и ка́мнями стали, затвердели, и реками литься устали. Вместе скованы судьбы миллионов евреев, камни молча кричат, и от

горя бледнеют. Лабиринт этот кровью народа исхлёстан, –это остров трагедии, каменный остров. Память наша летает по мемориалу. Холокост – это дело нацистских вандалов. Здесь прохожий пройти равнодушно не может, –дрожь ничем не смирить в её беге по коже.

МЕМОРИАЛ ХОЛОКОСТУ В БЕРЛИНЕ

Изрезать белое безмолвье они согласны. Впопыхах, дать лейкоцитам белой крови нести в пространство свой размах.

62 СВОБОДА ЗВУКОВ

Не глядя, вслепую, он лёгок, наивен, по крышам несётся взъерошенный ливень. Болтлив, без умо́лку несёт ахинею, –своим он безумием не успокоен. То вздохом, то стоном летит с перебоем, он крыши от грязи и пыли отмоет… Спешит возбуждённо, себя не жалея, –он взглядом ослепшим находит аллеи…

СПЕШКА

Пока его страсти совсем не остыли, он властен над всеми, в фаворе и в силе. Он мчит ошалело сквозь солнце и темень, пока не становится призрачной тенью… Я так же, как он вечной спешке подвержен,… Да только с годами всё реже, всё реже.

Закованными не желают влачить свою судьбу в строке, средь букв раскиснуть и растаять в глухой сюжетной чепухе.

И никакие уговоры не приструнят их резвый бег, не соблазнят листа просторы уютный, сказочный ночлег.

Они стремительны и звонки, они – свободы торжество. И звуков колокольных гонки мечту бросают в волшебство.

63 РУКА СУДЬБЫ

Не следует роптать, когда дыра в сознанье, всё, что потеряно не возвратить назад. Он, как коньячный след, давно просох в стакане, как ключ, что заржавел, – им не откроешь взгляд. Что вдалеке? Там пирамида из ошибок, день на день не похож: прямая, поворот. Извилист мыслей путь, – то ровен он, то гибок, то он почти красив, то скомкан, как урод.

Мой друг иль недруг? Нет, знакомый, идёт он вслед за мной от дома. Как закадычный мой приятель, или слуга мой, на зарплате. То шепчет что-то, то он звучен, то с лёгкой хваткою паучьей.

Не следует роптать. Не изменить коллизий,–рука судьбы тверда, – её не сокрушить. Ей приподнять легко, – погладить и унизить, бесследно растоптать, иль щедро наградить.

Он всюду: в мыслях, за очками, интригу сеет между нами. Я от него не просыхаю, когда он дремлет, – я скучаю. То безразличен, то активен, мой друг иль недруг? Кто же ЛИВЕНЬ.он?

ЗАГАДКА

Но сердце ведь одно, а неудач – по горло, и эту истину кружит переполох, в котором всё слилось: улыбка, слёзы, горечь, и из глубин души наружу рвётся вздох.

БЕЗЗВУЧЬЕ ТИШИНЫ

Но привлекателен его сюжет, который остановит то мгновенье, когда вспорхнёт мечтою вдохновенье, усмешкой посылая нам привет.

В нём затаился к памяти призыв, угрозы тень, неправды тихий оклик, что собран в ненавязчивый апо́криф, который чист, конкретен, незлобив. Литература говорит: «Он – блеф, он лжив, хвастлив, совсем не достоверен!» Но он читателями не утерян, святош не замечает шумный гнев.

64 АПОКРИФ

вокруг утоплено в беззвучье. Свой крест нести покою суждено, мотив преподнесёт надежды лучик. И сновиденье примет оборот, который соберёт комок из клочьев, чтоб погасить пред будущим испуг, не замечая рытвин и обочин.

Беззвучье тишины несёт мотив, –в нём логика, и смысл, и дерзанье. То грустен он, то лёгок и шутлив, однако, собственное в нём дыханье. Когда вечерний мрак глядит в окно и всё

Апокриф – скорбный выдох тишины, –предположенье, вроде бы, нелепость, нз древности осколок, кроха-ще́поть, ручей сюжетный, где слова вольны.

Смеяться над собой не вредно, смеяться над другим грешно... Души затронуть можно недра, и самолюбье, заодно.

Беззвучье тишины отнюдь не бред, свою во времени имеет нишу. В ней запах собственный и вкус и цвет, хоть и задёрнута незримой тишью.

По монитору строк ранжиром вереница, что не даёт на миг мне дух перевести, и заполняются страницы за страницей, –слова на них летят, как птицы из горсти. Терзают запахи. Уже хлопочет кухня, пытаясь завтраком мой урезонить пыл. Но страсть к компьютеру нисколько не потухла, –по тексту взглядом мчусь, что нынче сочинил. СМЕХ

Едва сверкнёт рассвет на вернисаже утр, и зайчик солнечный поднимет веки мне. К себе зовёт меня настойчиво компьютер, чтоб зафиксировать видения во сне.

Послушен я ему, и соскочив с постели, спешу к компьютеру, пока бушует сон, чтоб только победить в той сказочной дуэли и убедиться, что компьютер покорён.

Не улыбаться, а смеяться полезно, – говорят врачи. Пусть так, но воздуха вибраций, не оскорбляя, – хохочи.

КОМПЬЮТЕР

Люблю, когда смешинки мчатся вперегонки, как малыши. Они – фрагменты декораций для состояния души.

Пусть добавляет смех морщины, курьёз небрежно всколыхнёт. Пьеро смешлив, а Арлекину смех грусти вызовет приход.

Я бегу возбуждённыйнаугад, дыханьем рассвета. Я бегу в никуда, не желаю я слыть домоседом. Листья замерли. Ветер устал. Все за мной наблюдают. Горизонт уступил мне свой путь, – льдинкой розовой тает. Я бегу от себя, от того, кто глядит с фотоснимка. От мальчишки в веснушках, что с жизнью общался в обнимку. Облысевший, седой и сутул, но ещё забияка, Я бегу и бегу, ничего не поставивший на́кон, ноги держат с трудом располневшую, старую тушу. Обещаю: свой ритм я, пока не свалюсь, не нарушу.

РИТМ

И глядя из окна, сказал себе поэт: «Да, явно, дождь – посланец вдохновенья, своею пляской доказал приоритет».

И не наплаваюсь никак, пусть даже взгляд твой вдруг насупится. Меня не бросит он в столбняк, –твоей улыбкою он окупится.

Я буду плавать до конца, пока не захлебнусь им полностью. Меняя стиль, как у пловца, от баттерфляя к брассу, к вольнице.

МИШЕНЬ ДОЖДЯ

Под вечер осень грусть решила погасить, –сухая надоела ей прохлада. Дождём ей землю захотелось угостить, –от мысли этой стала очень рада. И дождь рванул. Он мчался, будто из ведра, и помогал ему при этом ветер. Дуэт их пел, плясал до самого утра, –он задохнулся где-то, на рассвете.

И пусть, за много лет с тобой, встречаясь иногда с преградою, считаю плаванье, – судьбой, которая, как воздух, надо нам.

Я плаваю в твоих глазах, как в озере луной украшенном. Твоих ресниц ритмичный взмах в тандем сердцебиенью нашему.

ПЛАВАНЬЕ

Вовсёммнехочетсядойтидосамойсути... БорисПастернак

Лишь только промелькнёт вдали какфата-морганой,тутжескатится с земли волною пьяной.

Я улыбнусь и крикну вслух: «Брось эти плутни». Пошлю ей пару оплеу́х: «Не трогай будни!»

Ему порвали жизни нить по сути, Пришлосьлюди.предательство вкусить до самой сути. ВРОДЕ

68 ПО СУТИ (ремейк)

Вздохи, взгляды вместо пауз, –слов случайных яркий блок.

Мои с ней разошлись пути, простите, люди! Теперь уже мне не дойти до самой сути.

А может быть, – она мечта у НесбыточнаяПастернака.высота, –улыбка мрака.

От безделья для блезира тень улыбки, словно флюс. Многоточие пунктиром, –в строчку спаянный союз.

Толь за шиворот, толь на́ус не состряпать диалог.

Шлёпают покорно годы, мысли мчат вперёд и вспять. Нет ни выхода, ни входа, –чем закончить, как начать?

БАЛЛАДНО

Из зеркала лицо хрипит: «Брось, возраст твой не терпит шуток, ты, старина, всё перепутал, –своё нутро и внешний вид, –смешались вместе почему-то»… Душа стремится за окно, туда, где небо голубое, и не желает знать покоя, вращаясь, как веретено, чтоб там найти совсем иное. Ничем души не удержать: ни прибауткой, ни интригой, ни просьбой, ни хорошей книгой, ни мыслью, что спешит на выгон, ни тем, чтоб в кресло зад свой вжать. Ей нужен чистый кислород и, словно истинной блуднице, никак ей не угомониться, –

Хоть словарь отнюдь не беден, не исчерпан до конца. Но к чему болтать на ветер с о́торопью Молчаливобеглеца.жизньпроходит, –сколько нам Господь пошлёт? Для блезиру, вместе вроде, рядом вроде, но вразброд.

иду услышать шутки, склоки, и излияний монологи, –базара негасимый жар.

Ведь каждый здесь хитёр, умён, и каждый, – индивидуальность. У каждого своя ментальность, базаром каждый вдохновлён.

Я по субботам на базар

желая заново родиться, мечта вперёд её влечёт… А зеркало? Издёвка, лишь, ему б лепить карикатуру, ехидней в мире нет афиш, –ему под нос поднёс я шиш, гляжу в него я видно сдуру. БАЗАР

Базар – лоскут из толчеи, многоголосой, разноцветной. Он цели предан беззаветно, –всем предложить плоды свои. Торговцев шумные ряды расхвалят, как невест, товары. Легко заводят тары-бары, о том, как свежи их плоды.

Вокруг царит ажиотаж, –купить стараются дешевле, продать дороже, – так издревле, такая у базара блажь.

71 * * *

С дневной мечтой

ОСЕННЯЯ СКУКА День провалился в вечер, сумерки корчат рожи. Вот, с улыбкой, прохожий скачет, словно кузнечик. Осень терзает окна косым непокорным звуком, с дрожью, и с перепугу, жалуясь, что промокла. На́сердце гроздья грусти, мысли дремлют со скуки. И раздражают трюки осени, от безвкусья.

спешу во тьму ночную, там и проваливаюсь в пропасть грёз. Они воображение волнуют игривостью своих метаморфоз, которые легко меняют мненье о том, кто главный, –ночь, или же день. Нелепость превращают в импровизирует,сердечныйВвмечтусвежестьВдыхаюокунаютиоткровеньеясностьчувствавтень…снаслажденьемночи,заваливаюпропастьгрёз.тандемепульсивисочныйкаквиртуоз.

Он хвастлив, амбициозен, неизменен ритмом пляски. Он неряшлив, непричёсан, –мысль приведёт к развязке.

Дождь ласкает тротуары, дождь щекочет мостовые. Мчит по лицам и бульварам, вызывает аллергию.

Кто с ним сможет побороться, кто его посмеет сдюжить? Он, в пылу своих эмоций, откровенничает с лужей.

СТИХОТВОРНОЕРОЖДЕСТВО

Сохраняя стихов дыханье, не нарушу ритмики пульс. При созвучиях колебанья, их направлю на верный путь.

Среди скачущих интонаций обойду «шипящих» шипы. Постараюсь не спотыкаться, мысли с мёртвой сниму тщеты.

Но игрив он с мостовыми, но целует тротуары. Хоть, порой, уходит в ливень, то бродягой, то фигляром.

Соревнуется со зноем, приструнить желает ветер. С бесшабашной быстротою, в клочья разбивает ветки.

ИЗЫСКИ ДОЖДЯ

Расставанья нету без встречи, и волнения без причины, список всех отрицаний длинный, –только б день окунулся в вечер. Безразличье и безнадёга, чушь, но тоже существованье, мысли спят в тисках глухомани, крапиво́й заросла дорога.

Но, однако, всё шито-крыто, день прополз без дождя и зноя… Сердце ноет? Хрен с ним, пусть ноет, на щеко́лду душа закрыта.

ПУСТОШЬ

День прополз в тиши, заурядно: завтрак, полдник, обед и ужин. Никому тот день был не нужен, никому за него не досадно.

Я несусь, забыв о покое, но над текстом держу контроль, чтоб с словесною чепухою не угасла его гастроль.

Я даю свободу наречьям, мне метафоры, в самый раз. Я пытаюсь точной картечью расстрелять запятых балласт… Интонаций задорных пляски не нарушат дыханье слов. Приведут лишь сюжет к развязке, на листе им давая кров.

74 * * *

Мысли шарят по сусекам, чтоб найти вчерашний день. Содрогаются от смеха, прошлую завидев тень.

СОМНЕНИЕ

в череду сомнения. Живу с собою в вечной я полемике, тем ускоряя пульс сердцебиения. Я – Леонид, а не местоимение, и с этим нет нисколько затруднения. Факт этот точен, – где уж тут сомнение, неколебим, – без грамма самомнения.

Тень распластана медузой, не схватить её никак. Вроде, с виду, толстопуза, хоть, по сути, тень – пустяк.

Прописан я на острове «СОМНЕНИЕ»: одно мне – так, другое – спотыкается. Всё строят козни над моим решением и мысли уязвлённо чертыхаются.

Гляжу с волненьем на свои творения, –всё правильно, но верх берут сомнения. Виню в том не себя, а вдохновение, что встало поперёк моего везения. Не замечаю часто бега времени, что уплывает

Так с удачей, вроде рядом, и почти она в руках, но оценит точным взглядом: «Слабый у тебя размах!»

75 НОКТЮРН

Но сон уже доткал сюжеты сновиденья, –он был достаточно находчив и упрям. К тому ж ещё ночное времяисчисленье мне ночи принесло целительный бальзам.

Начинают

Охрип катаром гром и сумрак на подходе, и полотно дождя задёрнуло балкон. И бродит по нему, слегка сутулясь, вроде, не позванный в постель, обиженный мной, сон. Дыхание дождя с простудной хрипотцою, как перебор давно расстроенных гитар, не позволяет мне глотнуть дурман покоя, –прослушать должен я дождя репертуар.

Катара гром издох. Гроза промчалась мимо, сон полностью занял ночной свой пьедестал. И утром понял я, что это было мнимым, –воображением, – его я изваял.

ВЕСЕЛУШКИ ДЛЯ ХОРА

Губы собраны в скандал, крикам выдана свобода. Загрязненье кислорода, –хоть бы чёрт его побрал! алфави́т с буквы «Я», при диалоге. Вроде буква длиннонога, –не присущ ей срам и стыд.

Нынче никому не в масть ни спокойствие, ни отдых, вышла вежливость из моды, –суетой вскипела страсть.

Зачем они мчатся стремительно, мимо и, видимо, страсть эта неукротима. Когда им невмочь, – остановятся мысли, листая события, даты и числа. А после несутся, как те бесенята, –и в этом вселенная вся виновата… Неделя – к исходу. Грядёт воскресенье, но им нипочём,

они в столпотворенье. СЧАСТЬЕ… Счастлив увидеть рождение утра, с солнца восходом, и облака, что на запад кочуют самозабвенно.Счастливвдохнуть запах зелени свежей, –носу отраду,

Под вечер темнеет. На улицах тихо, а мысли запутались в неразберихе. То – это не так, то другое – некстати, то время напрасно на чушь я растратил. То встал я в десятом, а надо бы, – в восемь, и мучает всё безответным вопросом. Мне трудно сказать, – что же это такое,–когда не найти ни минуты покоя.

Скалят зубы, морщат нос, растопыривают ноздри: «Что б придумать покурьёзней, с перехлёстом в перекос?»

Так, с утра и до темна, люд толчётся, словно в ступе, иль в густом протухшем супе: «Нравственность запрещена!»

МЫСЛИ

сумерки

на

Я вверх гляжу и с сожаленьем вижу, как лазурь небе лижут гасят свет дневной. прохожих реже, почти стихает

и с наслажденьем аллеями парка в путь Счастливудалиться.принять я улыбок лекарство от проходящих, и с благодарностью им возвращаю кивкомСчастливголовою.своиненасытные мысли миру поведать, –клавиатурой в экран монитора, сразуСчастливвчистую.средь сумерек я обнаружить погасшее солнце, и беззастенчивость лунного диска с его Счастливпоцелуем.услышать, что ветер прошепчет: «Доброй вам ночи!» Как вечер готовит сюжет сновиденья, длиной до Счастливрассвета.я,–утро уж у изголовья, с солнца восходом, и облака, что на запад кочуют самозабвенно.Счастливя,счастлив… В ЛАБИРИНТАХ СНОВИДЕНИЙ

встретишь

На улицах

и транспорта

скрежет, и стелется покой. Всех манят лабиринты сновидений, –движенью дня ночное угощенье, –надёжная броня. И настаёт черёд воспоминаний: улыбок, грусти, позднего признанья, раскаяньем пьяня.

Дождь воздух освежил и зной утихомирил, на паперти земли он весело плясал, и перестук дождя разнёсся по эфиру, –он приглашал Судьбу на свой дождливый бал.

На лепестках цветов оставил капли-грёзы, он вынудил людей открыть скорей зонты и запретил приход он молниям и грозам, –решил кружить один он дня веретено.

И птицы, сгоряча свои прочистив горла, укрылись от него под козырьками

крыш, со звонким щебетом, иль сплетничая вздорно, перекликались здесь ворона, сойка, стриж. Дождь к вечеру устал и на́чал спотыкаться, и, кажется, его окутал тихий сон, иль заблудился он в кудря́х больших акаций, оставив всем в презент он свежести озон..

В них не найти ни выхода, ни входа, к ним липнет завязь из тумана, брода, –несёт в ночной чертог. Всё сновиденья впитывают жадно, и даже хитрость мудрой Ариадны, конечно же, не впрок.

Всё учтено: и звуки, и мгновенья, –блудить по лабиринтам сновиденья приказывает ночь. Чтоб даже днём я не забыл об этом, хоть слабой тенью или силуэтом мне повторит точь-в-точь.

ПРЕЗЕНТ ДОЖДЯ

Со свистом ветер на волынке вклинился в осени аккорд. По осени идут поминки, –свой вынося ей приговор.

Он утешает, что в осадки иные превратится он, что будут ливни, зной в достатке, под молний блик и грома стон. * *

Мчится осень шумно, –

А осень на прощанье ливнем решила город угостить. И ливеь шумно, но наивно всем показал лихую прыть,

стихая, в душу смуту поселив и склоку, всем подряд объект

не

Может у

Осени присуща суетливость, смена настроенья и наряда, –солнце брызжет, или пляшет ливень, –нету с ними никакого сладу. не не выбирая, взвесив по дороге. никак не захлебнётся, желает сделать передышку. неё особый лоцман к ней благоволит Всевышний.

всех гримасы

В удали

или

79 УХОД ОСЕНИ

смывая осени останки, готовил улицы к зиме, чтоб рытвины, ухабы, склянки не оставались на земле.

Вас в сердцах я называю Моной Лизой, про себя слова восторга я шепчу, хоть и знаю: наши встречи – утопизм, но иного знать я не хочу. ПРИЧИТАНИЯ В шумном городе – одиночество, недосказанность, многоточие,

это звукам – большой простор. Мышь скребётся где-то, под ложечкой, не даёт вздохнуть хоть немножечко, чтоб не нёс я подобный вздор. Чем ещё насытить желание, чем закончить чревовещание,

Так три месяца, порою, с лишком, не идёт с людьми на компромиссы. Только календарная одышка молодой зиме вручает визу.

Мы словами не обмолвились ни разу, только взглядами наш длится диалог выразительный, в котором грусти масса, –не сбивает никогда он ритм ног.

Много месяцев проходят наши встречи с содержательным молчаньем на устах и уносит суетливо быстрый вечер откровения и радости размах.

Наши встречи – постоянные сюрпризы, на протоптанных тропинках и дорогах, вы мне дарите улыбку Монны Лизы и загадочный, неповторимый вздох.

НЕЗНАКОМКЕ

впитали, экспромтов вспышки,– каплей для печали, они мозгов вращают жернова. И поневоле я внимаю им –бессвязным, словно выстрелам безумья, нелепым, без крупицы остроумья, и расплывающимся, будто дым.

Мне осень шепчет сгоряча слова, торопится, чтоб их мозги

Ведь вокруг в нашем шумном городе, при его суетливом норове, уживаются гений и вошь. Здесь найдётся душе занятие поумнее, пусть погорбатее, –здесь навалом его – сколь хошь.

Гримаса, вздох, в глазах немой укор, и не нужны голосовые связки. Подробный, молчаливый разговор без паузы, бессмысленной подсказки.

чтобы мир стал на каплю мил. Как разрушить самовнушение, изменить времяпровождение, и почистить грусти настил?

РАЗГОВОР

Всё крайне ясно и всего сполна, обычное прощанье не уместно… Так берег бьёт, с волнением, волна и не находит для себя там место...

ОСЕННИЕ СЛОВА

И часто удавалось ей бросать в отчаянье и скуку, одышку вызвать с перепугу и низвержение страстей.

БАЛЛАДА СУДЬБЫ

Вздохнула глубже, и тогда свои сложила полномочья, но лишь поставив многоточье, притихла, но не навсегда.

Судьба, как в зеркале кривом, кривлялась, искажала зренье, нарушив смысл и терпенье, –подчёркивала свой апломб.

Но наступил такой момент, она, как будто в покрывало, закуталась и тише стала, и изменила свой акцент.

Собрать их вместе – бесполезный труд, зачем, ведь порознь порхать им лучше, –и шёпот мягче, – пусть живут поштучно в моих мозгах, пусть временно живут. Так осень надо мною держит власть все девяносто дней существованья, соединив своё с моим дыханье и наши судьбы, замыслы и страсть.

Судьба в дугу сгибала стать, желанья разрывала в клочья, терзала мысли днём и ночью, мечты умея вмиг унять.

Вскоре солнце бросит луч прямо в сновиденье. И забьёт сознанья ключ в виде пробужденья.

83 СЧИТАЛКА

Кружи́тся судеб карнавал по мыслям, словно, по паркету. И нелегко, бродя по свету, найти, кто бы́его унял. Разнообразье масок, поз и башмаков великолепье. То – парами, то вместе – цепью парят они на крыльях грёз.

Не пойму в чём суть никак, что за чертовщина? Рожи корчит серый мрак с кисло-сладкой миной.

Может быть, ко мне во сне лезут заморочки? Чтоб при полной тишине все расставить точки?

Скрип за дверью рассекут топот, шёпот, хохот. Невзначай они сопрут к отдыху охоту.

КАРНАВАЛ СУДЕБ

Кто скребётся по ночам за закрытой дверью? Может, это старый хлам, может, суеверье?

ПРОРЕХА

В туни́ках, скроенных судьбой, с дыханьем индивидуальным, с мечтой прозрачною, хрустальной, забыв, что каждый здесь – изгой.

И календарь спешит вперёд, не видя сути календарной. Он может поступить угарно, чтоб судьбы всех пустить в расход.

СУДЬБА ДНЯ

День приплыл к горизонту, подчинился закату. Юркнул в ночи воронку, посмотрев воровато.

И события за́день тут же канули в Лету с человечьей досадой, без песчинки, без следа.

Однако, под ногами – твердь, у судеб есть судебный пристав –в своём решенье он неистов и неподкупен он, как смерть.

Подхвачен эхом каждый вздох полуправдивых откровений. Так балаганный скоморох ловил в аплодисментах мненье.

В сновиденье свалился, –спит, судьбой оболванен. Сам в себе заблудился, словно в тёмном чулане.

И после много зим и лет мечтали, что вернётся эхо, и возвратит тот звук и след, но не заштопалась прореха.

За горизонт уплыл закат и небо застелила темень… И был в том каждый виноват, что все упущены мгновенья.

Слух щекотал напев стихов, что вызывали пробужденье, как наваждение, как зов, чтоб закрепиться вдохновеньем.

Он при полёте лёгок и беспечен, присвистнет лихо, коль несётся град. Он при дожде не увильнёт от встречи, не замечая никаких преград. Неважно, на земле зима иль лето, –аккомпанирует всем

круглый год. Безостановочен, – он легкокрылый ветер, ничто не оборвёт его полёт, в котором он – непревзойдённый мастер, разрежет тишину и ночи мрак. Он, изредка, становится опасен, когда вдруг превращается в сквозняк.

ВСПЫШКА

Гостеприимен белый лист, чтобы приня́ть ночные страсти. Он был наряден, добр и чист, с улыбкой, с откровенным счастьем.

ВЕТЕР

86 МЕТАМОРФОЗЫ МГНОВЕНИЙ

Мгновенье стремится судьбу обогнать, –не хочет мгновенье упущенным стать, хоть вздох его краток. Ведь знает: за ним не погонятся вслед, –нигде не купить на мгновенье билет, –оно без загадок.

Всегда ниоткуда является в срок, как к цели спешит смертоносный курок, –и без Сверлящуюпромедленья.мысльпереносит в мечту, решенье сомнёт, что приходят в бреду, с подсказки мгновенья.

Попробуй уйми его иль не заметь, до вздоха последнего будешь жалеть, что был Добитьсяопрометчив.успеха–ничтожный процент, –упущен он тут же, в счастливый момент, –исчез, – не был встречен.

БАЛЛАДА О ШУМАНЕ Композитор Роберт Шуман был дарованиечудак,и у́м он тратил так:

Мгновенье имеет огромный размах, –заставит рыдать, снимет скуку и страх, –настроит Секунднаявниманье.пауза–сущий пустяк, мгновенье поднимет победный свой стяг над ритмом дыханья.

Шутку с Вик сыграл такую, Двестивторопях…лет он озорует в небесах.

он трели в нотный стан.

Роберт Шуман, стих, как песнь. Тихо, не икну́в, он умер в сорок шесть.

Клара Вик и бросала взгляд свой строгий в тот же миг.

– Хватит, – Клара отвечала, –мой бутербродкумир,съешь с чашкой чая, и Съелгарнир.докрошки

– Ты с ума сошёл, – кричала средь тиши. – Выпил с Музами я малость, для души,

среди ночи сняв с постели сна заносилобман,его

Тут же, вдохновеньем взвинчен, сбросив спесь, шнапса выпивал графинчик залпом –Появляласьвесь.на

пороге

но зато, мотив для песни онсочинил,тебе,мой друг прелестный, будет мил.

88 * * *

Встречей с ночью дыханье хочет все дневные волненья смирить, с пожеланием доброй ночи свои нервы угомонить.

А что-то важное заснёт на полдороге, не разбудить его и не восстановить, как медведя зимой

Тишиною заложены уши, примостилась ночь за окном, принимают с опаской души сновиденья хрупкий излом.

не выгнать из берлоги, коль не захочет он свою изведать прыть. И не поймёшь, увы, что важно, что некстати, где жизнь свой делает естественный отбор, но время мысли так заточит в результате, что повторяет нам наскучивший аккорд.

О ЧЁМ-ТО ПОЗАБЫТЬ…

С нетерпением ждёт подушка, чтоб прильнула к ней голова, как продрогшая днём пичужка обрести покоя слова.

О чём-то позабыть. Не повторять чего-то, но как настойчива нелепости тропа, бессмысленна она, как птица для полёта, иль наспех, в никуда, спешащая толпа.

Никак не позабыть. В висок грохочет память, свой ускоряет шаг, сосредоточив взгляд, и властвуя судьбой, сверкает, словно знамя, летит настойчиво, как пущенный снаряд.

В них всё: улыбки, слёзы, даже гнев слились в один поток столпотвореньем. Просторы моря, городской рельеф, –в палитре красочного сновиденья.

С восходом солнца начинает быт ту суету, что выльется в заботы. Пусть ноет сердце, голова болит, –судьба свои не снизит обороты…

Но вечером уйдёт голубизна и сумерки задёрнут на ночь шторы. Лишь силуэтом проплывёт луна и до утра скользнёшь в ночную нору. НОВОГОДНЕЕ Пока вино играет янтарём, и ожидает красноречье тоста, и календарь воркует январём, укутан канделябр в тунику воска. Окончен год. Он полон был забот, –в нём время проползало черепахой. Но вот оно уж пущено в расход, безропотно, обычно, без размаха.

89 КРУГОВОРОТ

Всех опустила тишина в покой, сосредоточив мысли на желанном. И сновиденье властною рукой направило дыханье в сна обманы.

и день задёрнут сумеречным светом. Маршрут глотает грустная луна, ночь предъявляет нам свои приметы.

Небесная ушла голубизна

Плывя в мозгах, они искали выход, –свой соблюдали ритм: То медленно, то молодецки-лихо, меняя цвет и вид,

Воду в ступе толочь, – потеха, лить с пустого в порожнее,– скука. Отголоски смешного эха раздражают органы слуха.

Но каждый от него чего-то ждал, иль уповал он на счастливый случай, хоть знал: процент его ничтожно мал, как при большой жаре мороз трескучий.

ПОГОВОРКА

Но вот уже всё выпито вино и выслушано пожеланье счастья, но от него зашторено окно, и не извлечь его из чьей-то власти?

Шёпот тему тянет к финалу и во взглядах яд неприятья. Притупилось беседы жало, руки в стороны, как распятье.

ГРЁЗЫ

Сухость в горле с привкусом горьким, словоблудие надоело. Сникла заповедь поговорок, –время песню свою отпело.

Ловились грёзы в сети вдохновенья, –значителен улов. Их принимали в виде поощренья, взамен потока слов.

СЛУХИ…

то вдруг их обволакивало ленью, боязнью суеты, и отдохнув на выдохе, мгновенье снимало с уст мечты.

Слух шипит повсюду о дороговизне на лекарства, воду, и на белый свет. На одежду, обувь, на дыханье жизни, на любовь и нежность, на метро билет.

И так живут они во мне, иль рядом, как радость и вовоображеньембеда,иливодопадом,всём,везде,всегда.

Одумавшись и рассуждая здраво, опять пускались в путь, глотая неудачи, как отраву, не мысля отдохнуть…

Суетой ночною ошарашен город, –мчится спотыкаясь в никуда народ. Слухами он полон и охрипшим ором, и закрыть не может свой огромный рот.

Даже на улыбки цены станут выше, канут в нереальность мысли и мечты. И на снег вчерашний, что лежит на крыше, –словом, всё, что движет ритмом суеты. Лишь за занавеской можно приютиться, спрятать незаметно в ней морозный страх. Молчаливо вымыть головы и лица, усмирить, хоть этим, суеты размах...

к себе, чтоб разделить с ним время в эту осень, в тумане заблудиться, как в судьбе. * * * Не сокрушать судьбу, сломав томленье грусти, –нарушить не хочу подаренный покой. Вливаться в суету уж больше не берусь я, мне больше по душе спокойствия устой.

Из цикла «БЕРЛИНСКИЕ ЭТЮДЫ» * * *

Берлин закутан в пелену тумана и всё вокруг впитало серый цвет. Он поубавил времени изъяны, –не различимы вечер и рассвет.

Дождём пропитаны аллеи скамьи́, нет пожелавших, хоть на миг присесть. Лишь ворон чешет лапой клюв упрямо, да свистом ветер продолжает петь.

Видно утомились к утру сновиденья, солнце осветило тишину вокруг. За окном маячит призрак вдохновенья, день мой продолжает сердца перестук.

Кафе вдали зовут гостеприимно, –в них чёрный кофе с рюмкой коньяка. Здесь гаснет память о холодном ливне и лечится души излом слегка. Берлин вечерний вымыт и причёсан, глядит в окошко и зовёт

По лужам шлёпают шаги прохожих и сучья веток давят пополам. И ливень успокоиться не может, –азартно барабанит по зонтам.

Суть подчеркнёт нелепый случай, иль слово, брошенное вскользь, –всё

Он неожиданностей полон. Не успокоенность его, –веселье, грусть и торжество, благополучие и голод.

Он утвердил во мне свой постоянный ритм, расчёт в нём ни к чему, – он не меняет вид. Ведь в кровь мою его большая доза влита, –мертвеет днём она, а по ночам багрит. Шальная мысль, вдруг, мне принесёт волненье, я тут же отмахнусь, забудусь в полусне… Не изменю судьбы настойчивой теченье, –глотать томленье грусти в тишине.

принесёт урон и боль, при этом многому обучит, и сразу станет сутью самой и возвратит тебя к себе по той извилистой тропе, смешав комедию и драму… Её ты примешь за основу, поймёшь в ней ожиданья суть, она блеснёт светлей, чем ртуть, и мрак прорежет тупиковый.

…дойтидосамойсути... Б.Пастернак

СУТЬ – 2

Путь к сути долог и извилист, –он может привести в тупик. В нём важен каждый шаг и миг, и гнев судьбы, и Божья милость.

На земле он заполняет лужи, чтобы в них до сумерек дрожать. День был под завязку перегружен, –он отправится, чтобы поспать.

Капель атмосферные осадки выпадают, взбудоражив день. Мчится дождь обычно, без оглядки, просто как пустая дребедень.

Словно бы по канату, по перилам балкона, ходят голубь с голубкой и воркуют влюблённо, и к дождю равнодушны. Диалог их рождает к сновиденью сюжеты, в них просторы желанью, хоть и головы седы, –страсть несёт свою службу.

и мысли он вьюжит, дождь не смыл его след, луч его не просушит, жаль, во сне был он с нами. ОСАДКИ

Утром, – атмосферные осадки, снова с днём начнут свою игру. День осенний на осадки падкий, спотыкаясь, кружит на ветру.

94 * * *

Поутру пробудились, не забыв сновиденья, –ветер в душу заносит аромат возбужденья, –он дышал Закреплёнголубями.оннавечно

95 ВЕНЕРА НаВенере,ах,наВенере,удеревьевсиниелистья. Н.Гумилёв Средь планет кружи́тся Венера, там живут чемПрощенеНетветрыДождьсодрогаютсяУзаВсежизньНу,вСовестьнеКаждыйкИзумительнаинопланетяне.этасфера,–нейземлянпостояннотянет.тамимеетзанятье,срываютсякшумнойбрани.–главноеихпонятье,миретамживутпланетяне.аздесь,наземнойпланете,проходитсовсеминаче.другдругаедвазаметив,–спиноюзлобносудачат.деревьевзелёныелистьясперепуга.швыряетсыройсвойбисер,всехугощаютвьюгой.мнеместатам,наВенере,–увижуясиниелистья.житьвчеловечьейманере,промчатьсяпонебурысью. БЕРЛИОЗ Дождь прорвал завесу серого тумана изгородью слёз. И несёт аккорды из фортепиано Гектор Берлиоз.

в мир из почек липких, пробудясь от сна. Вот и появилась с солнечной улыбкой барышня-весна.

КАРУСЕЛЬ

Карусель циферблата время

карусели.ЗдесьвизгирухнетИдастКольвплотьОткровенно,безВсёмессуПриближаеткру́жит.расплату,служит.согласнолимиту,отсрочки.открыто,доточки.стальнаяпружинаосечку,скрутогообрывавречку,издастпо-щенячьисвойеле.конец,–этозначит,

Небо прояснилось, стало ярким, чистым, в нём простор для грёз. Стонет фортепьяно, изменил регистр Гектор ЛистьяБерлиоз.вылетают

Дождь стихает. Ветер гонит нервно тучи с севера на Вдохновеньююг.тему не придумать лучше, растревожив звук.

97 * * *

А может, вездесущая судьба своим вердиктом порешила строго: кому обочина, кому дорога, кому вся ветвь, кому одна щепа́. Согласие – протест или урок: принять ли окончательно решенье, иль окунуться в глубину сомненья, с собой самим затеяв диалог.

Согласие подтверждено кивком. Что спорить? Что доказывать? Нелепо. Оно молчанья скороспелый слепок. Что размышлять? Оставить на потом, тем погасить весь неразумный спор с подвешенной улыбкою при этом, с коварно брошенным настольным светом, которым был подписан приговор.

Прошу тебя, Морфей, я об одном, –устрой мне отдых тихий, долгожданный, чтоб хитрой лестью, как небесной манной, не соблазнилась мысль перед сном.

К МОРФЕЮ

А утром вновь вернусь я в суету, займусь опять, Бог весть, какою дрянью, и вопреки я своему призванью забуду, напрочь, про свою мечту. а пока, прошу тебя, Морфей, всё то, что за́ день приобрёл я всуе, (учти, что часто я бываю буен), как пыль над сновидением развей.

Ну,

Прошу тебя, мой друг, уймись, оставь к ней интерес и рвенье, она не символ вдохновенья, в меня ты, лучше погрузись.

«К чему она тебе, скажи, ведь Мысль всегда непостоянна, тебя бросает в муть дурмана, свои устроив виражи.

Она повсюду и везде, –от пальцев ног и до макушки, она прыгуча, как лягушки, при радости, и при беде.

Ты знаешь: я твой верный друг, твои я страсти успокою, поверь, что многого я стою, чтоб разделить с тобой досуг. Что Мысль? Скопище интриг». Ведь Кресло, безусловно, право (коль рассуждать логично, здраво!). Мысль – лишь мгновенье, просто, пшик.

Я часто в Мысль погружён, –во мне она кружится всуе, но Кресло к ней меня ревнует, скрипучий издавая стон:

СТАНСЫ

День издох на корню, –он никчёмен был, тих и наивен. Не оставил в душе ни зарубки, ни просто следа.

МЫСЛЬ И КРЕСЛО

Как удержать крупицы дара, –мысль озабочена. От суетливости нектара, пусть на обочине.

Ночью в город свалился раскатом грохочущим ливень, –в лужах парков осталась его дождевая вода. Перепады судьбы

Вокруг не замечать ухабы и кучи потокинечисти,слёзислов похабных с уст тешит подсказкой версии: как в крепкой кожуре орешка, найдя отверстие.

КАК УДЕРЖАТЬ…

Надеждачеловеческих.вподсознаньи

точно так же мне дарят сюжеты, –то улыбку, то грусть, или мыслей рассыпанный прах, и сознанье грызут, или льстиво подносят букеты, иль бегут стороной, не заметив меня впопыхах. Ты, о Время моё! Помоги разобраться с собою, чтобы смог я держать над собой постоянный контроль, коль спеле́натый туго я в жизни тяжёлой обоймой, дальше снова продолжил дышать, –ты мне это позволь.

Достала старую любовь, чтоб ею окунуть в интригу, как в недочитанную книгу, и возвратить к былому вновь.

С детства, без уговоров, нахлобучит судьба, свой настойчивый но́ров, свой автограф у лба.

100

Воспоминания толчок, и мысль фонарно засветилась. Откуда мне такую милость из яркой юности глоток, –вот, сновидения урок, при том, что прошлое забылось.

А потом, как придётся: то ползти, то идти, без особых эмоций и с сомненьем в груди.

СЮРПРИЗ СНОВИДЕНИЯ – 2 Ночь предназначена для сна и незачем мудрить лукаво. Но вдруг любовную забаву ко сну подбросила она.

От судьбы не укрыться, взгляд уткнув в воротник,

На ней бы мысль успокоить, с неё бы взыскивать… Об этом бы подумать стоит, чтоб крепко выстоять.

ОТ СУДЬБЫ НЕ УЙТИ

Не подарят ухмылку ни уста, ни слова. Дверь с ехидцею скрипнет, пожелтеет трава.

ПОЭЗИЯ (сонет)

В меня была созвучий доза влита, –она открыла для меня простор. И лист бумаги также был готов объятья распахнуть приёму текста, и скорости его внимать, как средству необходимому для связки слов. Но звуками впустую не бренча, что торопливо мчатся по бумаге, как войско, задыхаясь от отваги, летит к победе, невпопад крича. Чтоб вдохновенья ритм сохранить, не применяя слов из просторечья, пытаюсь цельность слога сохранить, финала беспрепятственно достичь. Я замечаю: подчинён он мне, не допустил он сбоя звукоряда, А в этом мне и радость, и награда –я этим удовлетворён вполне.

101

не зажать рукавицей свой удушливый крик.

Я дружен с вдохновением с тех пор, когда вдохнул я прелесть алфавита.

Тебя предчувствую всегда, моя судьба – моя подруга и, если я не слышу звука, сквозь расстоянья и года,

СЛУЖБА ВДОХНОВЕНЬЯ – 2

Не ударяю пафосом слова и не беру в расчёт

чужое мненье, –Оно мне всё равно, что трын-трава –я согласую жизнь с сердцебиеньем. Да, выбор есть всегда, он неспроста... Завершены досужие признанья… Рот полон слов, не греет немота. Благодарю судьбу я за вниманье.

ДОСУЖИЕ ПРИЗНАНЬЯ

То рядом ты, то еле зрима, –всегда подобна волшебству, то без оглядки мчишься мимо.

Тебя я тотчас призову и рифм букет с тебя сорву, хоть ты застыла в позе мима.

то ты, как солнце, то, как вьюга, то тянешь, явно, в никуда, иль исчезаешь без следа, –искать тебя – сплошная мука.

Всегда есть выбор: радость иль печаль, зависит всё от брошенного взгляда. Одним подай баян, другим – рояль, с одним я на ножах, с другим – как с братом.

Мне осень по нутру, другим – весна, одним – дожди, другим – солнцестоянье. Одним – провалы в темень бездны сна, день для других, – он суетой их манит…

102

А для меня лишь то, что по душе, я не гадаю на кофейной гуще. Готовое не применю клише, сиюминутность мысли мне присуща.

1. Суета возбуждает движенье. Ритм мыслей приводит в сумбур. Подстилает кривые ступени, –беспорядка она трубадур.

Суета не позволит укрыться, отключить свои зренье и слух. Многозвучна и тысячелица, –постоянна она, а не вдруг. Прав и мудр, советчик и ритор, проповедник Екклесиаст, –всех времён и народов арбитр: «Суета – бесполезный баласт».

2. Екклесиаста точный стих меня вернул туда, намедни, где ветер древности не стих и мыслить учит Проповедник.

ПО ЕККЛЕСИАСТУ (диптих)

103

И её круглосуточный натиск соревнуется с властью судьбы. И почти постоянно, некстати потакает безумству толпы,

то своей разобщённой оравой и обрывами брошенных фраз, то истошно, то рыхло, гнусаво вносят в жизнь безумную страсть.

Что нынче? Та же суета, противоречия, интриги, и тенью тащится тщета, не разорвав цепей вериги.

Дыханье воздуха приносит клочья фраз, –собрать их невозможно воедино. И потому неясная картина с изображением развитья судеб масс.

И время этому вовеки не придаст значения: ни нитроглицерина, ни киновари, ни ультрамарина, –для всех ни каплей не уменьшит свой запас.

И ничего не изменить, ни плутовством и не прогрессом. Ведёт нас в неизвестность нить, где смысла нету ни бельмеса.

И потому, жить на планете тем, кто глуп, умён, хитёр, болтлив иль нем, но фразами не гадит на эфире, воспримет жизни мировой закон: всё

К чему приводит суета, когда без признаков стесненья у всех распущены уста для неразумного сужденья.

наяву, а не прекрасный сон, иначе ждёт его коронавирус. ФАНТАЗИИ СНОВИДЕНЬЯ – 2 Сон опустил меня в просторы сновиденья, –ведёт с собой легко в заоблачную даль по Млечному пути, где крепко спит печаль, к созвездию Стрельца, ко дню моего рожденья.

104

ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ (сонет)

105

И там, наверняка, найду я приключенье, что увлечёт меня, иль приведёт в тупик, там, может, Бога я увижу светлый лик и не забуду то прекрасное мгновенье.

ЗА ГОРИЗОНТ УПЛЫЛ…

Свет ночника прилёг на покрывало и оставался там, как будто пригвождён, нашёптывал кровати он тревожный сон, рассеянно, – он потерял его начало. Обрывки фраз, фрагменты скудных мыслей, расплылись лужей спотыкаясь и бранясь, и ни в один сюжет

За горизонт уплыл кровавый диск заката, с ним беспокойный день закончен заодно и серым сумраком завесилось окно, –и запах принесло ночного аромата.

им, явно, не попасть, и существуют так, без смысла и корысти. День тоже начался с кровавого восхода и жизнь он окунул в свой суетливый быт, где каждый индивид утратил личный стыд, засасывая внутрь побольше кислорода.

Или сама Судьба подложит мне интригу, чтоб разделил я с ней успехи и провал, не замечал того, что я от грёз устал, что, вроде, в никуда меня сознанье движет. Но, слава Богу, сон закончил полномочье и возвратил меня в реальность суеты, туда, где не при чём нелепые мечты, чтоб только я на дню себя сосредоточил.

106 БРЕД Ни обморок души, ни шёпот вдохновенья не смогут заглушить надежды начатьсознаньепройдёт,ИтвоисомненьязатеплитсяИниидоИнадеждаАльтернативыизыскИзвестно,дуновенье...–этобред,воображенья.нет,––призрактени.мыпонейползёмточкиневозврата,правда,больиложьвчёмневиноваты.если,наконец,надежда,червь-хитрецзакроетвежды.обморокдушикакнебывало,обяжимечтатьсначала. СТАРОГОМОНОЛОГАКТЁРА Шута играю, – зрителям забаву, суфлёра шёпот напрягает слух. Ладоней грохот, хоровое «браво», дыханье бьётся, как в сетях паук… Былое нынче лишь присниться сможет, коль память в сновиденье окуну. А утро наградит холодной дрожью, как будто в зное обнял я волну.

Меня она пронзит насквозь мгновенно, чтоб в прошлое не возвращал я взгляд. Чтоб я не стал столбом солёной пены, как Лотова жена, взглянув назад.

Заползают в сновиденье наподобье змеев. Шарят в слухе, гасят зренье и скребут в трахеях.

ПЯТЬ БЛИКОВ Пробился солнца луч в окно, пять бликов подарив паркету, как важную примету лета, ведь это ей разрешено.

107

Темп берут быстрей и жарче, –в пульс спешат височный: «Не горюй, – хохочут, – старче», где уж средоточье…

ГДЕ УЖ, СРЕДОТОЧЬЕ…

Меж собою в перебранке шёпотом и басом. Иль творят в мозгах болтанку, точно взрыв фугасов.

На минуту бы отвлечься, чтоб отринуть мысли, но они себе беспечно гирями повисли.

Мысли в пелене тумана… где уж средоточье? Запах гари и обмана утром, днём и ночью.

Словно филин иль сова, мышь летучая без крыльев –сочетанье сказки с былью по закону волшебства.

Поу́тру, тишину взорвав, расплылся звонко птичий гомон, но басом рявкнул грохот грома, всем настроение поправ.

ЛУННАЯ ФАНТАЗИЯ

Катит по небу луна, отмеряет километры. Шёпоты и вздохи ветра игнорирует она.

В путешествии ночном свет не мил ей, в радость – темень, так она проводит время. Ночь – её просторный дом.

108

И вновь в окно пробился луч и небо озарилось светом, и заплясали по паркету пять бликов на́зло нраву туч.

И тучи мрачные с небес легко швырнули наземь ливень. Он был восторжен, но наивен, –отбарабанил и исчез.

Цель её всегда одна, –прокатить вокруг орбиты. В окнах погасить обиды, –этому она верна.

Кружа́тся, жалят, точно осы, глядят с прищуром в полутьму, безкомпромиссные вопросы: «Возможно ль, вряд ли, почему?» К примеру: глупость дарит пользу, несётся горе от ума. Один свой зад катает по́льду, другой считает: мир – тюрьма.

109

Что глупость? – Едкая насмешка. Что ум? – Распространяет вздор. Что выпадет? Орёл иль решка, –лишь бы раздвинуть кругозор.

По ночам, вослед за ней звёзды мчатся вереницей, –ведь для них она царица, в их полёте – апогей.

Спит в объятьях туч весь день, ей ночное небо снится, по которому катиться ей столетьями не лень. ВОПРОСНИК

Что сможет привести к решенью, –шаг в пропасть иль рывок в тупик? Как вол пахать, укрыться ль тенью, или ловить счастливый миг?

Иль от пролога к эпилогу ползти вслепую, наобум. Смешав обочину с дорогой и глупость заменить на ум.

110 ПАМЯТИ ДРУГА ВпамятьВ.Сегаля

Ломал искусно он колоду карт и анекдот всегда «травил» он кстати. Он не бравировал познаньем в мате, не проявлял в открытую азарт.

Мне часто говорил: «Не дрейфь, будь спок, всё обойдётся, станет всё на место» –с улыбкой милой, лёгкою, как песня, так утешал меня мой друг, Витёк.

ТУПОЕ БЕЗРАЗЛИЧЬЕ

Таким по жизни был мой друг, Витёк, –пил водку из гранённого стакана, но никогда не выглядел он пьяным, –всё делал так, – другим он быть не мог.

безразличны шелесты и скрипы движений, свист ветров, – вокруг тоска, не запримечу в этом я что-либо, хоть пульс в полёте бреет у виска, да в подсознанье как-то осторожно, наощупь, словно тонкой кляксой тень, мысль пробирается холодной дрожью, и шепчет: «Завтра будет лучше день».

Его уж нет, и стало так вокруг, что сумерки сожрали все рассветы, смешались зимы, осени и лета, теперь, когда ушёл Витёк, мой друг.

По вечерам тупое безразличье к сидящим в парке на скамьях аллей, к повисшим на деревьях гнёздам птичьим, к ночам сутулым от поклажи, дней. Мне

Согласен я, что волны лижут берег, когда летит прибой. Дождей, что пьёт земля мне не измерить, хоть мчат они домой.

111

СОГЛАСИЕ

Согласен я, что мир перенасыщен раскатом громких слов. Все требуют вниманья, ласки, пищи и поудобней кров.

БАЛЛАДА СУДЬБЫ – 2 Воздух ветром разлохмачен, –запах кислый, серый вид. Им утерян след удачи, на ветру его знобит.

А вечером, – тупое безразличье сооружает тысячи преград, чтоб не сумел бы ничего постичь я из тех мгновений, что цепляет взгляд.

Согласен я, что лето сменит осень, что зиму съест весна, что листопад нещадно листья косит, как мирный труд, – война.

А Он ни в чём не может ошибиться, –Он властен над судьбой. Он знает вечером, что вдруг приснится под утро нам с тобой.

Всё то, что возникает, – не напрасно: улыбка, слёзы, вздох. Нет разногласий, мы со всем согласны, –и с тем что правит Бог.

112

Снег среди осени с бухты-барахты, –снегу стоять надоело на вахте. Оторопь щиплет, во взглядах тревога, всюду обочина съела

дорогу. Снег, не касаясь причёсок прохожих, рыжими клочьями тает на коже... Осень, как правило, с ливнем и ветром, да с листопадом, то жёлтым, то медным. Не до фантазии – воображенье ночью проникло в моё сновиденье. С бухты-барахты. Музы при этом: «Век коротаешь не зря ты, Поэтом!»

Так и я: судьбе покорен, –что она творит со мной? Резанёт под самый корень и скрипит: «Не падай! Стой!»

Так она со мною шутит сутками, – без выходных, видно нрав такой у судеб, чтобы прямо бить под дых.

посылка Только так, а не иначе в зимний холод, в летний зной... Воздух ветром разлохмачен, я вовек – своей судьбой.

Или же закружит лихо, сунет в суету сует, словно я блаженный вихрь, и погасит белый свет.

С БУХТЫ-БАРАХТЫ

За свою покорность ветру, как за подчиненье злу, он на каждом километре измельчается в золу...

113 «РАЗ-НА-РАЗ»

Выраженья расхожие стоптаны, как подковы. Что-то в памяти ожило, как экспромт, – бестолково.

На дворе непогодится, –ветра свист, листьев шёпот... Раз-на-раз не прихоится, и туман, словно копоть.

Раз-на-раз не приходится, –то – одно, то– другое. Ссора в воздухе носится, не даёт всем покоя.

ввергнуть в крах. Метафора приносит наслажденье, когда решительно и второпях приходит на изящных каблучках к поэту из глубин воображенья. По ходу изменив стихов сюжет, и перебои ритма сделав ярки, точнее строфы, без одной помарки,

Тишину необычную рвёт разгул за стеною. Настроение взвинчено смесью ливня и зноя.

МЕТАФОРА (сонет)

Метафоры стремительный замах бросает мысль мгновенно в заблужденье. Нет, – это не изыски вдохновенья, чтоб замысел поэта

так, чтоб теперь стихи иными стали, составили б классический сонет, с метафорою б звонче прозвучали.

114

ШЁПОТ ЛИСТВЫ

Разносит ветер листьев тайну о том, как шелестит листва. Её услышал он случайно, но разобрал её слова.

* * *

У судьбы свои амбиции: непокорных – игнорировать. Ведь судьба-то многолицая, то плюёт, то аплодирует.

Между «надобно» и «незачем», меж дорогой и обочиной, образованным и неучем, –сроки времени – бессрочные. Разделилась жизнь на́двое: тем – легко, иным – неможется. Между «незачем» и «надобно» нить дистанции всё множится.

Листва шептала: «Дождь с размаха сбил с веток тысячи листков. Он дерево оставил в страхе и обнажил его покров». Листва шептала: «Гнёзда птичьи сгибают ветви, как на грех, чирикают до неприличья, подчёркивая свой успех».

Время Заведённое,летит.кчёрту, летит, даже если услышит, что кто-то слёзно просит унять обороты, –лишь, в ответ, промолчит.

О, ВРЕМЯ!

Теперь сполна открылась ветру та тайна, что таит листва, и он несёт сквозь километры по миру все её слова.

115

Листва шептала: «Резвый ветер, ласкает нас, слегка пьянит, особенно, когда под вечер он изменяет вздох и вид, он нежности приёмы знает, –то молчалив он, то речист. Он до утра не умолкает, к полудню перейдя на свист».

Время Бестолковоелетит.время летит, как слепая, но хищная птица, не желая остановиться, –крылья вместе сложить. Время спешит. В прорву тёмную вечно спешит, не нарушив на вздох постоянства, задыхаясь, глотая пространство, –потому и не спит.

Время Круглосуточнобежит. время бежит, не позволив оглядку для пауз, хоть вокруг беспокойство и хаос, –ветер буйно свистит.

Ну, и пусть себе громко спешит при морозе, при вьюге, при зное, свой задор постепенно удвоив, –и на просьбы молчит. Время летит. Пусть бежит, пусть спешит, пусть летит и за ним никому не угнаться, чтоб прочесть ему тексты нотаций,.. –жаль,.. но сердце щемит.

Время спешит.

116

ЗЁРНА БУКВ

Они кривлялись, словно скоморохи, притягивали каждый слог к себе, несли из глоток попротяжней вздохи и обращались к собственной судьбе.

Но зёрна букв, ещё сюжет не зная, лепили неожиданный сюжет, в нём каждая, как истая борзая, брала для строчек самый верный след, ведя стихотворение к финалу, который смог бы в книгу прорасти, ведь зёрен букв посеял он немало, не растеряв ни звука по пути. ДЕНЬ Новый день жизнь начинает заново: новый взгляд и скорость, даже цвет, и лицо, то трезвое, то пьяное, то, как неопознанный предмет.

Я на́поле бумаги белоснежной посеял зёрна букв при суете тех мыслей беспокойных, но мятежных, беспамятных, в несбыточной мечте.

НОВЫЙ

117

МОНОЛОГ

Монолог откровенья, –нараспашку слова. В ритме сердцебиенья –элемент озорства. На дистанции кросса –осязаемый бред. В перехлёсте вопросов –неуместен Красноречияответ.приступ, –в бездне слов монолог скачет к цели, неистов, как Конёк-Горбунок. * * *

Новый день – пред Богом оправдание, как прожить – и это не пустяк... Новый день жизнь начинает заново, –это уж неоспоримый факт.

День и ночь постоянный ведут диалог, кто кого обскачет за сутки. И бегут без оглядки они наутёк, –не уступят друг другу минутки.

И с утра не знаешь, что задумал он, подготовил он какой сюрприз: даст простор или накроет куполом, вверх поднимет или бросит вниз?

Не заметит вас, или вниманием вдруг одарит, словно джентльмен, или прошмыгнёт, как наказание, иль предложит ночь себе взамен.

Но не в силах они обмануть календарь, –время цифры его катит чётко. Астрономы ему обозначили встарь, чтобы шло оно ровной походкой.

Капризен день: то дождь, то зной, то воздух сквозняком простужен. День связан с собственной судьбой, –то дарит жар ему, то стужу.

Сроки осени, лета, зимы и весны чередуют движение суток. Дни и ночи должны быть той схеме верны, чтоб никто б не нарушил маршрута. Так и люди ведут диалог меж собой: кто кого перегонит в дороге. Ведь Господь наблюдает за каждой судьбой, чтоб никто не сломал себе ноги.

118

Но времени наперекор не должен он противоречить. Хоть он достаточно хитёр, оно его загонит в вечер.

КАПРИЗЫ ДНЯ

Он лихорадочно дрожит, когда температура скачет. Иль мимо ветер просвистит, ему привет послав горячий. Распорядиться сам собой не в состояньи, – он зависим от времени, что вечно сбой даёт, – он потому капризен.

Мне незачем нырять в таёжный мрак судьбы, как незачем гадать и на кофейной гуще и мыслью снисходить до уровня мольбы, –мне важен каждый день, как важен ХЛЕБ НАСУЩНЫЙ.

Неосторожно, – себе на убыль швырнуть на ветер охапку слов, как будто бросить в помойку рубль, –подхватит ветер такой улов.

ХЛЕБ НАСУЩНЫЙ

119

Такое с каждым бывает часто, когда не сдержан во рту язык, –легко он корчит из слов гримасу и дарит ветру сюжет на миг.

АЛЛЕГОРИЯ

Но на досуге, подумав здраво, что это сделал ты сгоряча, но ветра скорость разносит славу о глупой шутке от трепача.

Мне незачем спешить, привычно, в суету, как незачем роптать, что счастья миг упущен, ведь не осуществил я юности мечты, –мне важен новый день, как важен ХЛЕБ НАСУЩНЫЙ. Мне незачем вздыхать, что не сложился стих, как взгляд, что прошмыгнул, как заяц в пуще, что я, забыв покой, всё делал для других, –мне важен светлый день, как важен ХЛЕБ НАСУЩНЫЙ. Мне думать незачем о том, что много лет умчалось в никуда быстрей, чем мчит бегущий, что в памяти моей их не отыщешь след, –грядущий важен день, как важен ХЛЕБ НАСУЩНЫЙ.

закутанный

и ожидать

знаю

Не наяву тебя целую, а только в грёзах и во сне, при нашей сводне, при луне, не наяву тебя целую. Ты расположена ко мне, –я тешу выдумку такую, да только в грёзах и во сне не наяву тебя целуя.

Среди мною испытанных близких сердец есть одно, что дороже мне всех. В нём увечья и страх, и ещё, наконец, радость, смех и мгновений успех.

120 ЁЗАХ

По сосудам его пробегает ручьём торопливая бурая кровь. В размышленья бросает она ни о чём, то затихнет, то примется вновь.

рубцах,

моему

ТРИОЛЕТ В ГР

МЕТАМОРФОЗА

Не

сердце

СЕРДЦЕ

И глубокая боль отнимает покой, мысли треплют его без конца. Призывают его к компромиссам с судьбой, чтоб разгладить морщины лица.

что

Хоть и в но я верю ему, то, оно мне верно, –изболевшему́ся существу, –ним в груди мне прожить суждено. – 2 стоит кукарекать и мяучить истину искать на потолке, невероятный случай, туманом вдалеке.

Они сознанье превращают в нечто и катят время вспять и кувырком, наносят смыслу страшные увечья и в тишину швыряют дождь и гром.

УЛИЦА – 2

Отдыхая с ними в тишине парковых аллей и трелей птичьих, думает влюблённо о весне и о солнечном её величье. Но вернуться надо, всё равно, в будни тротуаров суетливых. Доживать ей, видно, суждено средь докучливых людей и ливней.

На жизненном пути метаморфозы, не обойти их, не зарыть в себя. Они, как безответные вопросы толпятся, мысли нервно теребя.

По дороге подобрав зевак, что в туманные уплыли грёзы. Проявляет выдержку и такт, утирая умиленья слёзы.

121

Зачем же кукарекать и мяучить, когда мы все в тисках метаморфоз. Они то поучают нас, то учат, улыбки превратив в потоки слёз.

Улица несётся вдоль домов, чтобы слиться с молчаливым парком и нена́долго найти в нём кров, отдохнув от шума тротуаров.

122 ЖАЖДА ЖИЗНИ

ДИОГЕН – 2 В рассохшейся пузатой бочке, где сырость лижет пустота, вполне возможно, неспроста, в объятьях сновиденья, ночи проводит Диоген, а днём он на базарной суматохе средь драк, интриг и шумной склоки с большим гуляет фонарём.

Не хотят угомониться и подумать о покое, пусть душа и сердце ноют и морщины режут лица.

Вот такая незадача, –самомнений приключенья, общий приступ вдохновенья, –невозможно жить иначе.

Кровь бунтует, рвутся нервы, мордобой, интриги, дрязги, –всё в объятьях свистопляски, каждый быть желает первым.

День-деньской, – с утра до ночи люди словно скоморохи, рассекая жизни грохот, над проблемами хлопочут.

С чем к концу идти? Неважно, хоть потоп... и всё другое, без ковчега и без Ноя, –утолить бы жизни жажду.

ИГРА

Нет, этого нам не дано и совершенно недоступно, и думать, вроде бы, преступно, –крутить Судьбы веретено.

уж двадцать два, с прицепом, века, с заглавных букв ЧЕЛОВЕКА, –но где он – этот феномен?

ДОЛГОТА МГНОВЕНЬЯ

123

– Чем он отличен ото всех, вокруг, смотри, толпятся люди, у них и головы, и груди, –так лекарь продолжал сквозь смех. – Того, кого хочу найти, –ответил Диоген, – не видно, ему сюда являться стыдно, а может он ещё в пути... Так ищет мудрый Диоген

Не следует

Или лежит в её основе Вечность, что помогает в самый трудный час преодолеть сомненье и боязнь, –забыть о том, что жизнь быстротечна.

Мгновение – пустяшная случайность, для размышленья – призрачный обман, чтоб не свалиться в мыслей котлован, –позволить им свою озвучить тайну.

– Что ищешь с фонарём средь дня? –спросил его знакомый лекарь. – Ищу, – ответил, – человека, который важен для меня.

проспать иль проворонить мгновенья неожиданный приход, не думать, что оно лишь эпизод, –пустяшный случай, – явно, посторонний.

Тогда, с поникшей головой поймём, что не туда свернули, уж лучше на своём бы стуле сидели б, чем крутить Судьбой.

Имея много подоплёк в клавиатуре интонаций от поощрений до нотаций, –замаскированный намёк.

Одышка в нём и суета, и откровение желаний, –порой, подтекст иносказаний, порою, мыслей высота.

Он – не задорный, звонкий смех, с приливом ярким вдохновенья, что вызывает возбужденье, нам намекая на успех.

ХОХОТ

Но если случай снизойдёт, –нам разрешит такую шалость, напомнив: «Много-ли осталось, чтоб сделать слабый поворот».

Что хохот? Звуки на разрыв, сквозняк в простуженной гортани, споткнувшийся о кашля риф, обиды хрип, – он душу ранит.

124

Мгновенно мы пойдём на риск, и перед Господом покаясь, душой веретена касаясь, –решим: «Пусть выставят нам иск».

125

Суетливою толпою тени носятся за мной. Неуютно, – я не скрою, ощущать их за спиной. Их движения с издёвкой искажают каждый вздох. С виртуозною сноровкой прилипают впопыхах.

пятнами вокруг висят. Обуздать их не под силу, погасив их произвол... Спокон веку тени были, –мир без них – «гол, как соко́л»* *русскаяпоговорка

Все отбрасывают тени, в абсолютной тишине, на паркете, на ступени, сверху, по бокам, на дне. Тени лепят силуэты посредине и извне. Торопливы непоседы утром, вечером, во сне.

Будто бы Неостанавливаютгипнотизёрывзгляд.упустятщельиноры, –

Он возникает неспроста, с толчком во взгляде или слове, как будто с чистого листа, с противоречьем наготове.

ТЕНИ

Нам сновидение готовит день, –он вкладывает в сон особый смысл, который днём исполнить было лень по расстановке календарых чисел.

тебя могу, учти... Порой, бываешь ты не в меру прыток, к себе ты тащишь всё, что на пути, умерь достойно жажду аппетита. Надеяться не стоит на «авось», –ничто не совершится без усилий. Заметь: тебя я, как рентген, насквозь, просвечиваю, – да беру на вилы.

Судьба напомнила мне о себе: «Ты забываешь, друг мой, ненароком, о том, что ты живёшь в своей судьбе, нарушив, ты расплатишься жестоко, –я наказать

Что сновиденье? Перепалка фраз. Испорчен день плевками огорченья. Как пережить? Их смысл не угас, –их ночь закутала своею тенью. Экспромт блеснул. Он возмутил покой и мимо прошмыгнул беззвучным ликом. Мелькнула мысль, тряхнула головой, –к утру экспромт исчез под солнца бликом. Загадка? Бред? Фантазии кивок? Ухмылка провидения, быть может? Из прошлого заржавленный стежок судьбы, что здесь прошёл иглой по коже.

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ (рифмованныепрозаизмы)

126 СНОВИДЕНЬЕ

Мой голос с хрипотцой, хронически ль простужен? Нет, – это голос мой, –в нём зноя след и стужи.

Лишь виноват я в том, что надорвались связки. Слова кружат вьюном, в гортани звуков пляски,

127

Он возбуждён, игрив, коварен, неумолим, невозмутим. Но кто ему природой, равен, ведь шутки, явно, плохи с ним?

Порой, он выхода не может найти, – но как ему помочь? Кряхтит и тужится, но всё же, как пуля вылетает прочь.

Влетает шумно в орган нюха, и оккупирует нутро. Там затевает заваруху, но ударяется в ребро.

ОДА ПУКУ

Простых не терпит суесловий, –случайных вздохов, колких фраз. Таит резон в своей основе, –то шепеляв он, то горласт.

ГОЛОС

Напоминаю: я – твоя Судьба, –ты всё творишь всегда моей рукою, ведь я с тобой, мой друг, и не скупа, не вздумай спорить со своей Судьбою».

и в клочья рвут сюжеты, выталкивают стон

Из цикла «БЕРЛИНСКИЕ ЭТЮДЫ» ОСТРОВОК

Я вижу всё вокруг издалека: машины, пешеходов и скандалы. Всё для меня – «иные берега», мне дела нет до их страстей накала.

На Западе Берлина – островок, –затерян он среди домов и парков. К ним, повернув свой безоконный бок, стоит домишко – улицы помарка.

о том, что «песня спета».

друг другу мчат в обгон

128

Мой островок мне добавляет сил, когда тоска грызёт, терзает печень. Он жажду к жизни мне давно внушил и мной за это он очеловечен.

НЕПОГОДА

Улицы мокнут в расплывшемся гриме. Кусты и деревья, как в пантомиме.

шатаюсь неуклюже... Мой голос с хрипотцой дыханьем перегружен.

Я в нём живу, почти уж тридцать лет, и изменить свой адрес не желаю. Стихи пишу, ловлю из окон свет, ем бутерброды, запиваю чаем.

Я, мелкою трусцой

ВОРОНА

Воздух с одышкой глотает прохладу, Щёки румянит, лъёт скуку во взгляды. Люди несутся в поисках крыши Явно друг друга не видят, не слышат. Скамьи скучают в парках свободных И для свиданий они не пригодны. Небо задёрнуто копотью серой. Движется время по секундомеру. Город вниманьем дождя удостоен. Дождь не допустит дыханью покоя. Город сердит – на погоду обижен, И горизонт опускается ниже. Дождь неприкаян, – повсюду он бродит, –Пристань себе он нигде не находит. Метаморфозы вокруг постоянно... День отключён с городского экрана.

Гром вякнул, – предисловье к ливню, и после, сразу же затих. И мелкий дождь, сперва наивно, в тандеме с ветром очень лих, и закружилась свистопляска, –безостановочный трень-брень, пока не подошла развязка, –закончил день свой трудодень.

129

Тревога в карканье вороны, под ней трещит корявый сук и в судороге тело клёна, –его терзает каждый звук.

Ворона каркает: «Уж скоро начнётся ливневый разбой». В расщелины коры, как в норы, страх муравьи несут домой.

Фантазия – азарт сиюминутья, мысль бередит и вскоре станет тем, что забываешь всё, что было сутью, и что запутало вконец совсем.

130

Она нужна, она необходима, чтоб мумией не застывать в себе, и время чтоб, не проходило мимо, задерживая мысли при ходьбе. РАЗМЫШЛЕНИЕ

Фантазия – вот, право, незадача, стремглав ворвётся в воспалённый ум. То прогнозирует она удачу, то уведёт куда-то наобум.

Как простодушно ощущенье того, что ты повсюду прав, всем нравится твой лёгкий нрав, без сбоя времяпровожденье. Ложь сводишь просто в оговорку, а неприятье – в дискомфорт, как неудачливый актёр винит и пьесу, и гримёрку.

Ворона клюв раскрыла шире и КАРКНУЛА, ЧТО БЫЛО СИЛ, и В КАЖДОМ ДОМЕ и КВАРТИРЕ, ВОРОНИЙ ГРАЙ ВСЕХ ОГЛУШИЛ.

ФАНТАЗИЯ – 1

А может быть, с фантазией сродниться, принять её за то, что наяву, объединив события и лица, –фантазия подобна волшебству.

РАВНОВЕСЬЕ

При ощущенье неуюта ты размышляешь сам с собой, что нарушает твой покой, как муха вредная, минута. Самоирония не крута, винишь в провале ты себя, события вновь теребя, съев бутерброд и выпив чая.

Как мухи роя́тся мечты и желанья, и призраком мчат в тупиковую даль, и мысли смешав учащают дыханье, покой не приемлют и твёрже, чем сталь. Ничто не страшит их: ни зной и ни ливни, болезни, утраты и прочая жуть, хоть с каждой

Стирая пот самовнушенья, решаешь: что же барахлит? От накопившихся обид тускнеет самовыраженье, не знаешь, – где найти ответы... Не стоит ковырять нутро, ведь жизнь расставила хитро, свои для всех приоритеты.

131

минутою бесперспективней достигнуть чего-либо, пусть как-нибудь. Стараются всё же держать равновесье мечты и желанья на чашах весов, но неисполнима их вечная песня, –чтоб нрав не нарушить во веки веков.

отзабывдняБросаетволненьеНазойливостьютревожить.естествамножить.утровсуету,–заблужденья,провечнуютщетуоткровенья.

* *

С незыблемым приоритетом несётся время, – не догнать. За ним не поспеваешь следом, –оно ломает взгляд и стать.

Его движений не нарушить, на паузу не соблазнить. Оно несёт сомненья в души, –и путь его не сократить.

Так, с первых лепетов и шага всё времени подчинено... Легко, беспечно, без напряга кружит его веретено. *

132

Порою, мысль сознанье точит: как времени урезать путь? Сквозь яркий день и темень ночи нам не позволит на чуть-чуть.

ВРЕМЕНИ – 2

БЕГ

Средь ладной тишины вокруг и сонной Рождаетсялени.щемящий звук, как дуновенье.

И разлетается молва, чтоб всех

133

ЛЁНЬЧИК-ПОНЧИК, Лёньчик-пончик мчится мимо, хоть мы с ним неразделимы... Волос редким стал и белым, голос сиплым, огрубелым, хруст и ломота в суставах, голова трещит вдобавок. Внешне бодр, но трудно, если надо зад поднять из кресла. Книги он «глотает» с лу́пой, искривив лениво губы. Сидя у телеэкрана, спит он в шаге от дивана. Мчится прочь, – куда? Не знает, цель дороги забывая... Но,рифма, проза, переводы добавляют кислорода. Сохраняют жажду жизни, несмотря на суть темПальцемхотьЛёньчик-пончиккомизма...скачетмимо,мыснимнеразделимы,увискавращает,себяонвдохновляет.

ФАНТАЗИЯ – 2 Немыслимо, когда уходит сон, не вспомнить, что являлось в сновиденье. Доводим мысль до градуса кипенья, но утро всё теснит со всех сторон.

Ведь всё обычно, не впервой, привыкнуть надо б, и к болтовне наперебой, и к добрым взглядам.

МОРАЛЬ ВРЕМЕНИ

Однако, возникает абрис сна, скользнув вдали едва заметной тенью. Подарит сна, пусть хрупкое, виденье, но этим станет мысль вдохновлена. Фантазия взыграет тут тогда, домыслив сновидения фрагменты, с несбыточным и радостным моментом, –но это будет лишь белиберда. День пролетит в ускоренных шагах, в нём настоящее сомкнётся с прошлым. Мы вывод сделаем, что всё возможно, когда фантазия берёт размах.

Я за тобой не мчусь, – нелепо, я отстану, мне не достичь того, на что способна ты, мои усилия останутся пусты. Добьёшся ты всего, я ж погружён в мечты, –они в небытие с ехидной миной канут. Твоё упорство мне является примером того, как следует беречь себя и чтить: не допускать чтоб вдруг возобладала прыть. Ни в чём не обрывать своих исканий нить, –не расставаться ни на миг с секундомером. О, Время! Ты мой друг и недруг в одночасье, –то правду ты блюдёшь, то

134

откровенно – ложь, всегда рассудочно, хоть вечно – невтерпёж. Ты разрушительно, не размышляя, бьёшь, –и твой диктат над всем вовеки не погаснет. Жаль, очень часто мне с тобой поладить трудно, –когда ты носишься стремглав то вверх, то вниз, мне кажется порой, что в этом твой каприз. Прошу: «О, Время! Хоть на миг остановись!» –но ты с улыбкою мои глотаешь будни.

В ТАНДЕМЕ С ВЕТРОМ

Я взвинчен, удручён и тупо мрачен, с утра я насторожен и во сне. Не то, чтоб был я этим озадачен, но что-то надрывается во мне.

Я ему покорный раб, утомлён, слегка озяб, –

и вешают, как пару кандалов.

без слабой мысли и без робких слов. Когда навязывают их природу

135 Я НЕ ЛЮБЛЮ...

Ветер следует за мной, вроде спутник он живой, –тень пугает. Не могу ускорить шаг: кто мне ветер – друг иль враг, добрый Каин?

Тону на суше. Уж не обессудьте, чего-то жду я, – неизвестно, что? Мне кажется, вокруг меня безлюдье, и всё пространство, вроде, решето.

Я не люблю безликого исхода, пусть даже средь нелепой чепухи. Забыв про боль, в любое время года, но чтобы Муза принесла стихи.

В кровь влили ядовитого токсина, –ну, словом, из себя я вышел вон.

Я не люблю безликого исхода

Как-будто лопнула ребра пружина, и в глотке захлебнулся камертон.

дует в глотку и в плечо, –сту́дит кровь он.

домой, –ветер не пойдёт за мной, –дверь не пустит. Я его благодарю, в знак разлуки подарю строчки грусти. МЫСЛЬ

136 им я Впрочем,скован.ветру нипочём, –

Её присвоил некто похитрей, практичнее, и Богом не отмечен. Он стал свободней обращаться с ней и тем себе он славу обеспечил. А обо мне не вспомнят никогда того, что мысль я ветерку доверил, решив, что мысль – пустяк и ерунда, запас ведь мыслей вечен, безразмерен.

Вот, уже конец пути, как мозги не натруди, –Натупиково.небобросаю взгляд, –горизонт залил закат, весь Возвращаюсьбагровый.я

Мысль тихую на крылья ветерка я усадил, не думая о славе. Но вот, она слышна издалека, всё становясь крупней и величавей.

С тех пор сижу, как пень, за письменным столом, и с вдохновенья дань снимаю я пером, в охапку взявши мысли. Тоской закутан я по парка тишине, лишь нахожу успокоение в вине, а дни торопят числа... ИСТИНА

Чтоб я не забывал сюжеты сна, меня за глотку взяло сновиденье. Тонули мысли в панике волненья, всё утро просидел я у окна.

Почуяв запах посторонний, вдруг, они зрачки открыли разом, – все удивлены, ничто не понимая. Вмиг перекличка их по парку разнеслась, –откуда в парка сон здесь ворвалась напасть, покой нарушив стаи?

Меня влечёт тоска заброшенных аллей, –пусть в душу льёт она уныния елей, сосредоточив мысли. Я опускаюсь на продрогшую скамью, на кронах клёна вижу воронья семью, –она тряпьём повисла.

К тому же ветер дождь пригнал издалека, от суши сразу же не видно ни клочка, и некуда укрыться. Мгновенно я промок до нитки, до костей, мчусь, задыхаясь, прочь с затопленных аллей, и улетают птицы.

137 В ПАРКЕ

– Ты то прими, что на́руку Судьбе, она добра с тобой и откровенна, и не проси её о переменах, –иначе, не завидую тебе, пойми, что сновиденье только ложь, а Истина всем исстари дороже. Учитываю всё я и итожу, снимаю все сомнения и дрожь.

судят,

толково,

138

Пред Временем не опустить шлагбаум, –не задержать того, что суждено. Оно не признаёт услуги пауз, продо́лжит всё, что спокон век дано. летит без боязни, оглянётся в назад. не не подвергнут казни, лишь на него с опаскою глядят. неведом трепет бездорожья, ни непогода, сквернословья ор,

суете

Уж полдень, но окно накрыла тьма, с ехидцей наблюдавшая за мною. Дрожь шарила по телу, я не скрою, что царствовала Истина сама.

– Я в чём-то провинился пред тобой? –спросил её. – Ты грешен пред Судьбою. –её ответ был краток, надо мною повис он гильотиною стальной.

Я дал зарок: гнать сновиденья прочь, не искушать Судьбу ни на мгновенье, всегда к её прислушиваться мненью и Истине служить и день, и ночь.

* * *

Оно

не

Его

Ему

СИЕСТА (сонет) Повисла тишина и только слабый звук сочится. Дремлет всё. Не шелохнётся ветка. Настырный солнца луч, который прежде метко, спешил. Затих, погас. Он отключился вдруг.

хвастливось, переполненная ложью, ни зависть, ни унынье, ни восторг.

«Perpetuum mobile», – уж это точно, –над всем неограниченная власть... Летит без перерыва, днём и ночью, при том не забывая, годы красть.

НА РАСПУТЬЕ

Так странник размышляет на распутье, идти налево, или взять правее? Не замечает, что бегут минуты, что осень жизни тупо вечереет.

Как не нарушить ритм стихосложенья, –метафорой собрать, утратив форму, иль испросить совет у вдохновенья? Иль наплевать, – оставить безнадзорным...

Что рифма? Тексту лесть, иль вздох печали? Верлибр, что? Сумбур, излом, намёки. Стихотворенье, от души отчалив, на плоскости бумаги гонит строки. Чем вызвать бы сюжета откровенье, иль звуки растворить во тьме гортани, иль утопить его в тиши забвенья?.. Увы, нас рифма и верлибр ма́нят.

139

Но вот, небесная плывёт голубизна, всех пробудив от забытья́дневного сна, и мошкара летит вокруг, сплетаясь вместе.

МЕТАМОРФОЗЫ – 3

140

устанет,

И памятных

Как-будто обморок, иль мысли перепуг коснулся всех. Прокисли на столе объедки. Раскинувшись храпят скандальные соседки, –все соблюдают им положенный досуг.

И возвращаются надежды и мечты, день задыхается в объятьях суеты, закончился покой обыденной сиесты.

И многоликость собственного

Метаморфозы! Их не перечесть. Они не могут устоять на месте. Успехи, неудачи, чванство, лесть становятся единой вязкой смесью.

метаморфозой

Да

Когда мгновенья явно хороши, –их настроением ты удостоен. Метаморфозы мысли и души расстроят их, и не дадут покоя. День измождён, – он переходит в ночь, чтоб успокоить суету желаний. Но утро день копирует точь-в-точь: заботы, слёзы, горечь нареканий. «Я» начиная жизнь сначала, под ритмы и диктаты бытия, всё подчиняя логике финала. событий документ будет вмиг разрушен. так, что самый веский аргумент покажется всем откровенной чушью.

Ученики толпой стоялм под окном, –подхватывали текст, что Мэтр сеет, который был точнее аксиом для «Иллиады» и для «Одиссеи».

Глотками крупными пил терпкое вино из горла трёхлитрового кувшина. Бросало солнце луч в немытое окно Гомера, как лечебную вакцину.

Гомер был стар и мудр, но абсолютно слеп, дрожали в лихорадке грудь и руки. И только изредка он покидал свой склеп, в котором мысли воплощались в звуки.

Слепец Гомер ушёл, – его прекрасен след... Потомки задались пустым вопросом, который не даёт покоя сотни лет: Гомер родился в Смирне-ль, на Хиосе?

Не в этом суть, а в том, что завещал Гомер поэтам разных стран и поколений,

Гекзаметром тянул он строчек длинных ряд и за окно они летели птицей. Сюжеты были в них для многих «Иллиад», чтобы учениками завершиться.

–чтоб соблюдались ритм, дыханье и размер, судьбы и жизни цель, – в стихотворенье. ИГРУНЬЯ-ЖИЗНЬ Игрунья-жизнь летит, хохочет, плачет –несёт Туманнымискус.утром осень обозначив со свистом, – в хруст.

141 ГОМЕР

142

по минутам, мысль, вздохи, страсть. Весною шьёт природы изумруды, –тем веселясь. А летом водит хоровод по кругу Зимоюкалендаря.угостит и холодом, и вьюгой, нача́в с утра.

Затем, из суеты забросит к ночи, укроет сном, чтоб по́утру себя сосредоточить к изыскам –Игрунья-жизньднём.готовит всё заране, –всё по скандалынутру:затевая, балаганя, –свою игру.

СНОВА О ВЕТРЕ Был возбуждён неугомонный ветер, был энергичен и неутомим. Без крыльев, но пари́л по белу свету, и часто многими он был браним. Легко одолевал он километры, с бронхитным хрипом трудности глотал. В народе назывался «вольным ветром» и не искал покой он и причал.

А после, всех направит к эпилогу любви, страстей. До тупика, чтоб завершить дорогу для всех пестрей.

Интриги сеет, изредка, сюрпризы, день ото дня, то с грустью, то с улыбкой Моны Лизы, судьбу Загрузитдразня.чемпопало,

Так мы, – торопимся не отдыхая, и каждый, как затравленный беглец. Нас раззадоривает мыслей стая, пока не подкрадётся к нам конец.

РИТМ КРУЖЕНЬЯ

жадных бесшумная пляска исполняет со мной неожиданный трюк, замыкая собою неправильный круг, как в петлю затянувши развязку. ЛУННЫЙ СВЕТ – 2 На просторе сонного озера прикорнула, нежась, луна. Воду в нём напитала грёзами, разбудив от ночного сна.

Он к окнам приникал и к подворотням, со свистом возбуждал он день и ночь. То лёгким он бывал, то сумасбродным, к простудам, с удовольствием, охоч. Он затихал нена́долго, мгновенно, как-будто бы решал передохнуть, иль ожидал он для себя замену, но не дождавшись, продолжал свой путь...

Толь во сне я кружусь, толь кружит голова, тени в вальсе, без то́лку, кружатся, Толи в ритме стихов заблудились слова, как кудрявые гроздья акаций.

Закружились мгновенья средь белого дня, –заблудившись в сумбуре круженья. Или это мечты закружили меня, под напором своего вдохновенья. Годы кру́жат без устали зренья недуг,–строчек

143

Берега массивом берёзовым огорожены с трёх сторон. На деревьях Вот,разместилисьпятнами-гнёздамисемьиворон.лунавстрепенуласьсозера, –небеса её в путь влекут. Шепчут: «Жизнь твоя под угрозою, жди, от туч беспощадный суд».

* * *

144

Шар земной облетать ей нравится, соблюдая полёта темп... Режет смело луна-красавица горизонта глухую темь.

Путь прямой, – не видать обочины, но, увы, кончается ночь... Лунный свет ночного источника задержать никому не смочь.

Ах, Несёт,Время!неизвестно куда, словно Ветер безумный без устали мчится. Исчезают мечта, дружба, даже вражда, быстрокрылою, подслеповатою птицей, безнадёжно, – без совести и без стыда... Всё провалено в скучный томительный сон, сновиденье спокойно, – ведь сон этот вечен. Вхолостую истрачен последний патрон, горизонт недвижим, полинял, обесцвечен. Время тихо ползёт, – не желает вдогон... Только Память, естественный сделав отбор, ударяет смешком в черепную коробку, после катит слезой, собирая укор,

Мрак несмело, недовечиво в ночь старается вползти. Не припомнит то, что с вечера он обязан соблюсти.

145

разлетаясь в гортани, как пьяная стопка, замолкая затем, словно горестный вздор... Всё равно, на Судьбу недостойно роптать. Память тоже бы надо оставить в покое, пролистать, не мешало бы, жизни тетрадь, извлекая абзацы для мыслей настроя, попытавшись шагнуть на мгновение вспять...

Дождь всегда он игнорировал, чушь, считал он, ветра прыть. Жизнь в тумане он не миловал, солнца свет ему обрыд.

МИССИЯ МРАКА

Затаившись в тишь, до вечера, в темени он видит суть. Мраку больше делать нечего, он ведь МРАК, не кто нибудь.

Ровно к сроку, не заранее, погружал мрак в смертный час. Был при том, когда дыхание прекращало жизни лязг. Но уверен: многим по́сердцу видеть мрака естество... Днём он дремлет, ночью – носится, в этом миссия его...

ПЛЯЖ Солнце

Постоянно дороги приводят в тупик, а обочины мимо желаний и взглядов, –мы на них не расходуем крошечный миг, хоть толкает нас к этому ветер-шутник, что находится рядом.

Мы не видим, не слышим того, что в пути: кочек, луж, суеты, ливней, грома раскатов, не вникаем мы в то, что нас ждёт впереди и всего, что нас жизнь заставляет нести по дорогам горбатым.

Не страшит торопливость ни ночью, ни днём, цель ныряет в бесцельность, что, впрочем, логично, пьём мы времени чашу глоток за глотком, и невзгод суета не мешает постичь нам то, что сеем, – что жнём.

Мы с тобою спешим, постоянно спешим, улюлюкая, годы несутся вдогонку по пространству, по тихим дорогам иль звонким, по жаре нестерпимой, по приступам зим, не свалиться б в воронку. брызжет вовсю, но не греет совсем, просто по́небу хочет с утра прогуляться, иль стремится войти с облаками в тандем, чтоб на землю швырнуть пару крепких нотаций.

146 МЫ СПЕШИМ...

Мы с тобою спешим, постоянно спешим, мысль лелеем о том, чтоб с дороги не сбиться, хоть природа повсюду меняет свой грим, мы спешим, мы подобны коням вороным, иль безудержным птицам.

Пляж имеет причал. Лодки дремлют в тиши, летний бриз деликатно по спинам гуляет, осторожно причёсками дам ворошит, пёс вдали то скулит, то простуженно лает. Море здесь украшает клочками пейзаж, вот и время пришло, чтоб отправиться в воду, разогретый песок взры́хлил чувствами пляж и дурманит простор чистота кислорода.

Пора. Погасли фонари, всех сновиденья ждут в постели. Шаги до утренней зари молчат, – они всем надоели. Чуть свет, шаги берут размах, –они выходят на работу и суету несут разочарованностьразброда,истрах.

Повсюду перебор шагов: спешащих, шаркающих, робких тех, что не лишены сноровки, как строчек строй в подборе слов. В них просьба и приказ, и стук, вблизи, поодаль и в тумане, безудержен их каждый звук, как ритмов бег на нотном стане.

ШАГИ

147

Чайки нервно над морем снуют и снуют, и гнусавыми криками просят подачки, море пляжникам дарит воды изумруд и приветом скрипят корабельные мачты.

Он надоел себе... Остановиться ль? Но гордость не смогла его остановить, изнемогал, но продолжал он литься, ведь видел, – жизнь спешит, –ему хотелось жить...

Глотками дождь летел... Он был упрямым, он простодушно мыл всё, что сумел достать: окурки и плевки, щебёнку, камень, за шиворот нырял, щипал седую прядь.

В коленях дрожь, пульс учащённо скачет, и вежливо уже зовёт к себе покой... Забыл он, что Судьбу нельзя переиначить, Так если мне теперь вступать в конфликт с Судьбой. СТРОКИ протяжённость строк, – тугая сцепка слов в стихах воспринимается,

Так старый человек, он не заметил, что Время мимо мчит, пора умерить прыть и молодёжи час спешит на белом свете, но он свою свечу не в силах погасить.

Он мысли сокрушал, смывал надежды, иль тихой са́пой брёл,– не ведал, что творит, он постарел, но думал, что он свежий, не верил, что он всем изрядно уж обрыд.

148

как чудо, и делает Поэт глубоких сто глотков из вдохновения сосуда... Поэт на страже дарованья. Он влюблён в подачку, что швыряет вдохновенье и чувства: счастье, слёзы, хохот, вздохи, стон ему, для творчества волненья...

ПОСВЯЩЕНИЕ

Не

149

АНТИЧНЫЕ СНОВИДЕНИЯ На горе́Геликон обиталище Музы нашли на обласканной Зевсом, весёлой земле Аонии. Там пространный дорический мраморный зал возвели, нём клоуны, знать и иные. до хрипоты, всех примирить непременно. Но уверены спорщики в силе своей правоты и старается каждый себя предъявить с авансцены.

Что за окном, неважно: холод иль жара, ему бы карандаш и лист бумаги, да чтоб никто не отвлекал с утра, чтоб день ему пошёл во благо...

моралисты пытаются

ри́торы,

Меонийский слепец, удивительный старец, Гомер, и аскрейский певец, извлекающий стон из кифары, Герматор с Гесиодом увиделись здесь наконец, Еврипидовы драмы составили репертуары.

В нём проводят турниры и ссорятся

А изгнанник, мечты обольститель, Овидий Назон, рассыпает, как жемчуг здесь, новые метаморфозы, окунает людей он в пленительный сладостный сон, и гекзаметры сея,

своему подчиняет гипнозу. Дочь Лесбо́са, Сапфо, сочинив эолийский напев, признаётся в нём в трепетной страсти к отро́ку Фаону, а Катулл и Проперций воспели профессию дев, чтоб помочь предложить им все прелести плебсу и трону. В нижних термах дворцовых проходят они ритуал посвященья в обряд и наставницы мудрой советы, и спешат покорять весь мужчинами занятый зал, прицепив на запястья свои именные браслеты. Да и в амфорах пе́нится, ждёт молодое вино, блюда с дичью и фруктами, с зеленью яркой и сочной,

чтоб встречались в

а на блюдах поменьше, – маслины, чеснок и зерно, много редкостной снеди, какой не придумать нарочно.

ПОЧТИ БАЛЛАДА

Устнымписателям

Многоголосье в голосе одном не разобрать: где похвала, где ругань? Возможно, сутолока за окном, иль за стеною ссорятся супруги?

Переливается тональность фраз и поднят столбик градуса волненья. Словарный не кончается запас, –он помогает словоизверженью. Его влечёт наставничества страсть, а интеллект закладывает уши. Его примеров список долговяз, –нравоученья надоело слушать. Полёты звуков не соединить, они как гром гремят или снаряды. Запутана повествованья нить... Вот, гром затих, оставив ядра града.

150

Кто здесь молод, кто стар? Всё смешалось: хитоны, венки, темперамент кипит, восклицаний литавры грохочут, и проблемы решают, приличиям всем вопреки, –эти оргии там развлекают бессонные ночи. Всё привиделось мне в изукрашенном хлопотном сне, перепутались судьбы, века, персонажи, событья... Я участвовал в них и всё это понравилось мне, –было всё для меня любопытным, пусть шумным,открытьем.

Выводит соловей рулады «Тарантеллы» и собирает птиц с лесных ветвей. В ответ нестройный хор несётся огоголтело и тут же поперхнулся соловей.

Не понимает он, что вызвало тревогу, –шрапнелью мчит разноголосье птиц. И застилает мысль на дальнюю дорогу кривляние завистников-тупиц...

Сновидение мчит меня, Бо́г весть, куда, до дороге прямой, увлекая к обрыву. Вижу падает с неба на землю звезда сгорает в пути, не оставив следа, и поёт по ней реквием ливень...

Ртом пытаюсь поймать его капель хрусталь, но хитёр он и вёрток, – проносится мимо, изменяет в полёте свою вертикаль. Мне глаза застилает туманная даль, –я всё это пеняю на климат...

СНОВИДЕНИЕ МЧИТ...

Так в суете толпы талант слывёт изгоем, чей каждый звук не вовремя пропет. Ему вдогонку улюлюкают и воют, считая, что его рулады – бред.

СОЛОВЕЙ

151 Посылка. Словоохотливость?.. Нет, не порок, но уваженье требуется слову, особенно, коль мчится монолог и чтоб накал его не стал багровым.

152

Просыпаюсь в поту. Дождь спешит за окном, просит он, чтобы я распрощался с постелью и понёсся за ним этим солнечным днём, словно молод я, – всё мне опять нипочём: «Не серди меня, дождь-пустомеля!»

Капли, я убеждён, – это годы мои пусть летят, соглашаюсь, в обрыв без оглядки, в них мгновенья спрессованы, мысли и дни, были ярки одни, а другие – в тени, третьи были с дыханьем апреля...

МОЛИТВА

ПрошуНочь!

снисхожденья, не шли сновиденье, –дай забыться во сне. Чтобы отдых был полным, не накатывал волны дерзких мыслей ко мне. Чтобы спал до утра я, о дне забывая, –не буди по нужде. Чтобы улицы звуки, не бросали б в недуги, оставясь извне... В благодарность тебе я, сочиню в эмпиреях сказ о вечной весне. * * * Петляет в никуда сутулая дорога, в ней лужи вечные и сорная трава, по ней плывёт тоска бродяжкой босоногой, в ней жизни перебой колеблется едва.

Тоску не возмутить, не изменить дорогу, как не́остановить судьбы упрямый шаг, чтобы последний вздох достойным стал итогом, оставив в памяти неизгладимый знак. Так зе́ркала, дрожа, неясно отраженье, оно предательски кривляется, всерьёз не изменяет бега времени мгновенья, –ему нет дела до причуд метаморфоз...

153

Да и эхо реже, глуше, –кто-то эхо испугал, вздох последний бросив в лужу, исчерпало свой накал.

И не́зачем пина́ть дорогу монологом, что, дескать, в никуда она несёт тоску. Итог останется для всех одним итогом до самого последнего звонка.

Эхо, искажая звуки, превращает в дребедень, но рассеивает скуку, обратив её в Воскресеньемигрень.–деньсвободный, –звуки дня несутся вскачь, воздух чисто-кислородный, даже мысли лень напрячь.

Дождик, вдруг из серой тучи, город оросил слегка, он с весёлым многозвучьем бросил капли-жемчуга.

Эхо, проглотив обиду, вверило себя судьбе,

РИФМЫ ЭХА

Слова. Что ей слова? Пускай летят на ветер. Разжалобить судьбу? Увы, напрасный

ОТРАЖЕНЬЕ

Судьба творит своё. Не стоит ждать поблажки. Что вздумается ей, то выполнит с лихвой, не надо затевать с судьбой игру в «пятнашки», –не следует заигрывать с судьбой.

труд, и шёпотный вопрос повиснет, безответен, иль просвистит невнятно, как-нибудь. Не позволяй себе быть с ней за панибрата. Её вниманье ко всему настороже, в твоих затеях для души она – преграда, –к ней обращайся, словно к госпоже. Судьба не камень, что разлёгся на дороге, который обойти всего один пустяк.

Кто сопит за спиной? Учащённо трясётся, зачем? Чтоб от мыслей отвлечь, что в душе поселили тревогу, с каждым вздохом моим укрепляя сомнения темп. Кто плетётся за мною точь-в-точь, не шарахаясь, в ногу?

Это телохранитель и спутник мой с юных годов, –верен мне и послушен, – моя дорогая подруга. Это призрак моих, до конца недосмотренных снов, тот, что делит со мною всю радость на ложе недуга.

154

Если ветры, дожди и туманы глотают мой день и покою грозят то тоска, то иные невзгоды, на защиту подруга встаёт – моя личная Тень, хоть она лишь моё отраженьье, пусть женского рода.

СУДЬБА

потому что нет защиты от возникшего ЧП.

155 Судьба имеет знак– невидимый, глубокий, не тронь его, чтоб не попасть ПодробнозаКогда..................................................................................впросак.ямолодбыл,тополучаложогито,чтозатевалссудьбойнаивныйспор...осудьбеяпредлагаюстроки,чтобысудьбенешлинаперекор. * * * Тишина встрепенётся, зябко вздрогнет со сна. Сновидений эмоции сбросит тут же она, и закружиИстрекотаньеидняночи́безъязычье,насмешливыйвзгляд,чириканьептичье,цикад.стремительновремя́тциферблат.Пронесётсянадвсеми,невзгляну́вшиназад.Быстроногопроскачет,какмгновенье,какзвук.Безулыбки,безплача,забываядосуг...Изатем,–всёсначала,тишиной–тишина.Успокоитусталость,средикрепкогосна. * * * Тоски неудержим налёт при полном к жизни безразличье. Так обезличено обличье, надежды полный антипод.

Из памятного дневника

Не внемлет, громких слов, раскатам, –ничья не трогает судьба.

И от тоски лекарства нет, когда она мозги запарит. И захлебнётся мысль в угаре, и заплетает верный след.

строку зачистит, словно ластик, сотрёт вчистую крохи счастья...

156

О, как настойчива тоска!

Дождь лижет крыши, стёкла, лужи, брусчатку моет и асфальт. Он с ветром безрассудно кружит, –с ним исполняя старый вальс. То как крупа он, то огромен, заботу нацепить не прочь. Бродяга-дождь всегда бездомен, как с крана воду льёт точь-в-точь. То, между прочим,.. но назойлив, –то скучен, то впадает в раж, то сутками бесперебоен, –видать, высок его вольтаж. Повсюду ищет вдохновенья, –поэту хочет он помочь, чтоб влить в его стихотворенье то, что сгребает день и ночь:

ДОЖДЕВЫЕ ФАНТАЗИИ

во все немыслимые щели. И гасит приступы веселья бесшумно, якобы, легко.

Но проникает глубоко

На легкомыслие скупа, в несбывшемся не виновата.

Жильцы не пользуют злословие, воркует звонко хохот девичий, нет ссор невесток со свекровями, –день чинно проплывает к вечеру.

улыбку солнца, грохот грома, и молний шаровой разряд, чем угощал кусты бегом он, как бережно ласкал он сад, нёс всюду свежести прохладу, чтоб был для бодрости крепёж, как суету вселял он взгляду... ...всё то, на что способен дождь...

157

Народ простой: швеи, сапожники, старуха с внучкой, с фокстерьерами, бухгалтер и семья художника, грустят иконы за портьерами.

Всё хорошо: уют, терпение... Но к Пасхе гости из провинции, как ливень, без предупреждения, внесли волнение и взвинченность... Скандалы, драмы начинаются, кричит бухгалтер на художника, девицы мчатся скопом в Гатчину, и духота, – ни капли дождика.

ВДОЛЬ ПРЯЖКИ (Питерскиймемуар)

Вдоль Пряжки домики горбатые, сплошь крыши серо-черепичные, заборчики аляповатые, –у каждого, по вкусу, личные.

Вдоль Пряжки домики горбатые, стоят спокойно, не куражатся, они ни в чём не виноватые... Иль с недосыпу – многим кажется?

158

Родня спокойна, – им до лампочки, что городские растревожены, всё до ядрённой им, до мамочки, смеются лихо, корчат рожицы.

Момент ловить? Не надо слыть жонглёром, –лишь мыслей суету собрать в комок, чтоб переубедить никто не смог, а отступил и не швырял укоры.

МОМЕНТ Carpediem

пустяк, который подсказать лишь может шаг, –он всем шагам доступен и подвластен. ИЗ ДНЕВНИКА Вижу я из окна, как прощается с городом осень. Листья падают вниз с надоевших им веток дерев. Впечатленье, что осень у неба прощения просит оттого, что несла ему грусти осенний напев.

Не просто сохранится тот момент, а надолго закрепит свой акцент, и даже повторяться он согласен, и доказать: он не простой

И чтоб момент не плыл туманным вздором, а в памяти себя он приберёг, оставшись в мыслях, как того залог, что он не пронесётся метеором.

Те же вопросы торчат безответно, но пустяки этим всем незаметны, и не хотят появляться наружу, словно носы, боязливо при стуже. А за окном непогода резвится, в панике мечутся ноги и лица. И принимать в помещении проще:

В ШЕСТНАДЦАТЬ СТРОК

159

...и́зо дня в день, под копирочку, то же, те же гримасы испортили рожи...

мысли, сужденья вслепую, наощупь. Чтоб не вникать в посторонних проблемы, не помещать их в разлёт своей темы. В кресло зарыться, дробя монологи, и позабыть о невзгодах дороги... И набираясь побольше терпенья, и́зо дня в день потреблять вдохновенье.

День скукожен и сумерки шторой упали на окна. Теплотой и уютом ко сну приглашает постель. Ей уж точно известно, что мысли за осень промокли, но сверлят монотонно, как ночью ревущая дрель. Календарь неуступчив, упрямо не хочет нарушить время года, – оно протекает в назначенный срок. Так велел он зиме, чтобы только морозить и вьюжить, чтоб пореже шагами ломались протопты дорог... Жалюзи закрываю и вырублен на ночь компьютер. Подоткнув одеяло, гоню вдохновение прочь. Завтра вступит зима, станет много прохладней под утро, ведь сегодня последняя, нынешней осени, ночь.

Вдруг, поцелуи, нежные слова, дуэтом возбуждённое признанье, и снова тишина. Едва-едва похрапыванье, как иносказанье. Я поутру́их встретил у метро с улыбками, с весёлым звукорядом... А то, что было в полночь так старо́, как белая

160 В ПОЛНОЧЬ ЗА СТЕНОЙ

Но вскоре звук рассыпался и сник, сон видно им открыл свои объятья, или у женщины устал язык, –но это выше моего понятья.

зима со снегопадом. ЭПИГРАФЫ 1. СОВЕСТЬ сАявсюночьведупереговорынеукротимойсовестьюмоей. АннаАхматова Бессонница. О, как она привычна... Клубок из мыслей не растормошить, лишь выдернуть логическую нить, –в ней суть найдя и лишнее всё вычтя.

Нелепый трёп, – игривое враньё, но в нём проскальзывают нотки страсти. Так перекаркивает вороньё спор ветра и дождя и все напасти. Мужчина. Всё проглатывает он, молчит, в себя уходит постепенно, как-будто бы к нему со всех сторон мчит звук и эхо с ним попеременно.

И даже ветер – вечный спутник не в состоянии принесть, запутавши в игривость плутней, о том хоть крохотную весть.

Не смеют улыбаться губы, и сердце холоднее льда. Как водосточных змеек трубы в неслыханные холода.

АннаАхматова

161

И незачем, – стараться глупо, не разогреть продрогших чувств. И безразличны губ раструбы, но доживать нам вместе, пусть. Воспоминанья не тревожить, пусть дремлют, пусть баючат грусть. Ничто напомнить нам не сможет, о том, что знали наизусть.

Пытаю совесть: «В чём моя провинность, что не заметил, чем я пренебрёг на суете извилистых дорог, где явный плюс я принимал за минус?»

Злорадно совесть щурит хитро веки и шёпотно бурчит: «Подумай сам, что никакой целительный бальзам не излечит, всё дело в человеке, и не вини судьбу, – она спонтанна, что я? Я угрызение души, я требую, – ты мне одной служи, иначе с жизнью не свершишь романа». 2. ПУСТЬ... аПустьгорькоулыбнутсягубы,сердцесловатронетдрожь»

162

Paradiso, Purgaterio, Inferno,* –перепадами на жизненном пути, хоть они между собой не соразмерны, сложно каждого небрежно обойти. Paradiso – это призрачное счастье, в сновидение прорвалось, как мечта, как букет улыбок, пышных и цветастых, как неподведённая черта. Purgaterio – избавит от напастей, чтобы к жизни был обычный интерес, и от пагубной оберегает страсти, стало безразлично всё окрест. A Inferno – напоследок скажет: «Баста» –и отправит в обиталище грехов, там навстречу выйдет ядовитый Аспид, средь убийц, ублюдков и воров... Paradiso, Purgaterio, Inferno, –в них ступени человеческой судьбы, измерения и здесь, увы, трёхмерны, в мире лжи, улыбок и пальбы.

ТРЁХМЕРНОСТЬ

И напрочь сомкнутые губы, в гримасе мрачного лица, что обращён ко мне сугубо, пусть остаются до конца.

*рай,чистилище,ад

ПРОЗА

165 МЕТАМОРФОЗА

Где бы они не появлялись, после беглых взглядов, следовал акт более подробного знакомства. Начинала она, однако взгляд её был неотрывно прикован к нему, словно он должен был дать старт беседе. Анатолий лёгким движением бровей одобрял или приказывал сбить ритм последующего текста. А иногда,

и свести его к финалу. Окружающие, естественно, ничего не замечали. Техника этого действа была отработана филигранно. Тогда Виолетта задавала ему, как бы, незначительный вопрос, и он, опустив глаза, обозначив смущение, робко продолжал: – Дорогая, конечно, ты помнишь у Лабрюйера, нет, явно, у Ларошфуко в «Максимах»… ах,по-французски,Затем,посленебольшойпаузы,следовалапространнаяцитатапереходящаяввопрос:«Ну,какэтопо-русски,да»…

Ему же, Анатолию, за семьдесят. Выше среднего роста, с мягко вьющимися кустами серых волос, обрамлявшими оголённый череп. Прищур близоруких глаз, ровный крупноватый нос, с чувственными ноздрями, слегка приоткрытый рот, искривленные губы с постоянной иронической улыбкой, голос с игривой хрипотцой, – всё придавало его внешности характер убедительности в правоте устных размышлений, не требующих доказательств.Темне менее, внешняя разница явно была не в его пользу. Ему отводился второй план, а порою, просто фон, на котором главенствовала она.

–Что её привлекло в нём? Этот вопрос задавали Виолетте многие, да и она себе на протяжении почти полувека их супружеской жизни. Вырастили двоих детей. Дочь и сын внешне, и даже чертами характера, несомненная, его копия. Возраст Виолетты приближался к завершению седьмого десятка, но судьба сохранила ей живость прекрасных глаз, густую причёску без вкраплений седины, «а ля молодая Ахматова». Притягательная улыбка стала ещё искренней и завораживающей. Разве что походка несколько тяжеловесней и медлительней. Впрочем, мужчины и теперь провожали её заинтересованным и долгим взглядом.

– Дорогой, прочитай что-либо из своих новых эклог, – с придыханием, попросила она,– не томи.

– Просим, просим, – хлопнув в ладоши, поддержала моложавая дама по правую руку от Анатолия.

не решался что-либо произнести. Анатолий торжественно провозглашал: – Наполним бокалы! Выпьем за молодую весну,

166

По окружающим, поток интеллекта проплывал плавно, задевая их несостоятельность, бросая в заметную задумчивость. Слушатели превращались в застывшую группу восковых фигур. Голос хозяина, разряжая обстановку, приглашал к столу. Наши герои естественно оказывались в центре. Каждый из присутствующих взгляните, как она бесцеремонно врывается в оконную раму, рассчитывая поселиться в наших душах и в нашем дыхании на три месяца своего нынешнего существования и задавая тон веселью в её честь!Звон бокалов воодушевлял, но глаза всех были устремлены только на него, словно Виолетты вовсе не было здесь. Все ожидали продолжения монолога.

– Прежде всего, хочу попросить всех уважить мою небольшую шалость, но поверьте, что мои эклоги, лишь дань уважения Вергилию, его «Буколикам», но отнюдь не подражание им, слишком невысок уровень моего дарования. Откашлявшись, Анатолий, начал: – Лицо весны нетерпеливо несёт дыханье терпкого вина и откровенной страсти, что непременно будет кстати всем в этот час, – почти пропел он, и осёкся, – что это я, зачем же я, пусть моя дама, я привык отдавать ей пальму первенства, дорогая, познакомь, в благодарность за гостеприимство, со своими, почти воздушными, но полными смысла и деликатной иронии, песнями прозаического слога. Право, думаю, что они не уступают «Illuminations», простите, «Озарениям» великого юноши Артюра Рембо. Та же алхимия слога, экспрессия, но более откровенный

полёт звуков. Прошу тебя, – закончил он. Виолетта, несколько смущённо, страшась что-либо упустить, глотая окончания длинных слов, стала читать. Текст её длился три-четыре минуты. Аплодисменты оказались продолжительнее. Зато этим ею был дан старт к ужину. Вскоре на столе остались пустая посуда и графины. Перебросившись восторженными

167 деревьев.пеламуя-тоАнатолий.спривязалсядочьдаме,губтовесьмаменя?выдавилповозвратилась,гадкийнавдвоём,оправдывалсясмелостьнаох,несларыйлилалеямисобственногоифразами,гостисталирасходиться.ПервымиподнялисьВиолеттаАнатолий,сославшисьнапозднийчас,возрастиотсутствиетранспорта.Вблизирасположеннебольшойпарк,ионирешилиегоал-сократитьрасстояниексвоемудому.Виолеттанепозвопаузедолгодлиться.–Зачемтыпередалмнеслово,паршивец.Впрочем,этоста-проверенныйтвойплевокдляуниженияменя,–произ-она,скаждымзвукомнаращиваяритмголоса,–даия,женщина,знаятвоинехитрыефокусы,опятьпоймаласьудочку.Тыподвёлксравнениюнашихинтеллектов?Имейответить.–Нетже,нет,дорогая,–словнорядомбылитежеслушатели,Анатолий.–Ядалтебеслово,чтобы,оставшисьтынеобозваламенявыскочкой,которыйтянет«одеяло»себя.–Такиесть,тыневыносим,давнопорабылоброситьтебя,старик,–горьковыдохнулаона–Однаждытвояпопыткадлиласьполгода,но,увы,тыдаженеизвинившись,по-видимому,соскучиласьобъектуоскорбленийитренировкеголосовыхсвязок,–Анатолий.–Ахотьбыитак.Апочемутыниразу,всерьёз,небросалЯтвоявизитнаякарточка?Илитыкомпенсируешьсвою,непрезентабельнуювнешность,одарённостью?Тыкогда-обронил,чтослухболеезвонокиярок,чемзрениеиразлётвзмеинойулыбке,–ироническизакончилаВиолетта.–Данет,посленашейженитьбыяпонял,чтоженилсяненаанавнешности,таксказать,вывеске,нотывскореродилаизатем,сына.Ая,человекгенетическипорядочный,кдетям.Вотивесьнезамысловатыйрасклад,–улыбкой,перенятой,развечтоусамогоСатира,ответил–Воткак,значит,яприбеглакобычнойженскойуловке?Анадеялась?..Оставьменянаэтоймысли,иубирайсявсвое-двойнику-Мефистофелю.Встретимсявпостели,–прохри-она,–яисчезаюнаполчаса.Быстрымишагами,скрылась,словнозакутавшись,вгуще

168

Площадь окольцована «диванными» скамьями. Лучи утрен-

– Прекрасно, – прошептал Анатолий, – надо отдать ей должное. Она в совершенстве овладела метаморфозой, хотя бы этому я обучил её. Что уж теперь? Сам корректировал свою жизнь. Винить некого… Может быть, на ночь-другую оставить её одну? Хотя, возраст, вроде пепел, прости Господи, Клааса, настойчиво стучит в уставшее сердце. Не найти микстуры от подстерегавших сюрпризов Времени. Он откашлялся, слово старался выплюнуть горький комок обиды от диалога с женой и своей никчёмной порядочности. Сел на скамью и несколько минут корил себя. – Да, я таков, – швырнул он в воздух, – брезглив и ироничен, к неучам, признаюсь, несколько циничен. Этим наградил меня, разве что, сам Господь. А с Ним не поспоришь, придётся донашивать, – закончил он, неуверенными шагами направляясь к дому. Хотелось поскорее ощутить объятье одеяла, ласковое прикосновение подушки к щеке... Ночь настойчиво предлагала отдых БЕРЛИНСКАЯ ОСЕНЬ

негосолнцауспокоилиночнойстрекотдождя,ноизредкапоблес-кивая,каплинапоминалиоегоночныхпохождениях.Яков,какобычно,вышелугоститьсвежийвоздухароматомтабачногодымаизсвоейтрубки.Оннеобращаявниманиянасидевшуюнеподалёкудаму,стряхивавшуюпепелсигареты,раз-мышлялвслух:–Осень.Берлинскаяосень.Болеечетвертивеканаблюдаюзаеёпроказами.Демонстративноперешагиваячереззиму,онаплавновливаетсяввесну.Начинается,когдапоследняяцифрасентябрьскогокалендарялетитвнебытие,–заканчиваетсявапреле,когдалипкиепочкисвежейзелениоткрываютпросторюнойлистве.–Да,иязаметилаэто,несмотрянато,чтоживувБерлиневсегогод,–услышалЯковссоседнейскамьи,–и,вообще,осеньздесьполнасюрпризов,почтиневероятных.Вывызываетевомневоспоминаниеободномизяркихосеннихэпизодов.Этовпервыесомной.Однако...

169

линскойаэропорту.пытаясьна«Тегель».ды,явив«Скрещеньениюденьяклювом…сНаскользнулатуда.Вгостинойбылнакрытнизкийовальныйстолик.нёмчайныйкобальтовыйсервизнадвоих,вазанавитойножкевыпечкой,сахарница,заварнойчайниксптичьимраскрытымЯвиласьночь,непризнающаяпауз,фантасмагорияснови-безсна.Двакрепких,жадныхдыханияслилисьвгармо-единогочувства.Ввискахбиласьпастернаковскаястрока:рук,скрещеньеног,судьбыскрещенье»...Рассвет,словноскользящаясаламандраустранилночь,предъ-намеёфинал.Настоликетомилсякофе.Молчаливыевзгля-лишённыеобещаний,выражалибезразличье...ЯсообщилаТеддиовременимоегоотлетаизаэропортаПоднявшись,бросилапривычное«спасибо»,перевеланемецкий.Теддинесколькоразповторилпо-русски:«спасибо»,явнонайтиемуместовсвоёмсловаре.Мысъездиливмоюгостиницузавещами,ивскоребыливБагажсдан...Вручнуюкладьявзялавоспоминаниеобер-осенннейночи…

– Вы дама соответствующая моему желанию, – растягивая слова, словно вкладывал их в моё сознание, произнёс Тедди. Просторная гостиная с мягким, приглушённым светом, мебель – в золотистом штофе, на стенах – тёмные пейзажи голландской школы. Из прихожей дверь в ванную комнату. Про-

Пауза длилась недолго. Собеседница, глубоко вдохнув сигаретный дым, продолжала: – Три года тому я была в Берлине на семинаре германистов. На такой же скамье рядом оказался мужчина средних лет и грассирующим баритоном спросил: – Ведь вы не берлинка, верно? Он пожал мою руку и назвал себя, – Теодор, Тедди. Ответно, я назвала себя. Он поклонился и произнёс:–Пойдёмте.Янезадалаему

Мы, беззвучно миновав площадь, сели в его автомобиль. Ехали не более двадцати минут. Возле двухэтажного особняка он позвонил в дверь. Пожилой консьерж впустил нас в дом. Поднялись на второй этаж.

ни одного вопроса, призна́юсь, он понравился мне, вызывая доверие.

– Никакой я не Вильям, я – немец, чистый ариец, моё полное имя Вильхельм, – с гордостью прорычал он.

В палату принесли ужин. Мы сели за стол и он, сразу же, наотмашь, лягнул меня вопросом: – Сколько вам лет? Я чистосердечно признался. – Мы с тобой ровесники, – он перешёл на «ты», и кривая усмешка, зацепившись за слюну, приоткрыла угол его рта. –

Ты рос в полной семье, с отцом и другими? – поинтересовался он. – Да, конечно, как все, не был самородком, – ответил я, не понимая, сути вопроса. Он побагровел, на лбу задрожали капли сгущённого жёлтого пота.–Как все, как все, – крякнул он. – А я знаю отца по армейской фотографии. Вы убили его под Москвой в сорок первом, ему было

– Простите, пожалуйста, – робко отреагировал я.

Одна из лучших глазных клиник города. Полошло назначенное мне время: я вошёл в «свою» палату. Двуместную, со столиком в углу для приёма пищи. Со второго места поднялся невысокого роста, полный, со слезящимися глазами и безволосым черепом мужчина и, вытянувшись по стойке «смирно», гаркнул, будто откашливаясь: – Моё имя Вилли.

170

– Ясно, что вы, судя по произношению, – поляк, либо русский, – уверенно констатировал он.

Кивнув головой, я назвал себя.

– Я слышу, вы говорите по-немецки, коллега, – это хорошо, –добавил он.

Дама

оборвала рассказ кивком головы и исчезла в суетливом потоке–Яковпрохожих...обронил:Осень.Берлинская осень… НАВЯЗАНЫЙ ДИАЛОГ

– Да бросьте, Вильям! Какое это имеет значение, – дружелюбно ответил я.

стоять.всторонуВилли.задремал.домой,отношениедиалог.подСумеркиплотнымишторамизанавесилиокна.Электричествопотолкомпотускнело.ЭтобылонапоминаниемзакончитьМыпобреликпостелям.–Утебя–сложнаяоперация,япоинтересовался,яимеюкмедицине.Уменя–пустяк,катаракта,завтра,–издевательскибрякнулВилли.Яникакнемогзаснуть,вертелсясбоку-на-бок.Наконец,Однако,интуитивнопочувствовалнасебевзглядПризнаюсь,намгновеньеструсил.Вскочилподругуюкроватиишвырнулвнегоодеялом.Вилли,запутавшисьнём,попятилсяиплюхнулсянасвоюкровать.Япродолжал–Это,кажется,твоёодеяло?–спросилон,рассеянно.–Ачьёжеещё.Здесьбольшеникогонет,–ответиля.

– Видишь ли, произошло недоразумение, русский солдат целился в другого ефрейтора, но тот был далеко, траектория полёта пули подвела…

– Тот, другой, был здесь, в Берлине. Он погнал твоего отца под Москву за смертью, – зло съязвил я.

двадцать восемь, он был всего-то ефрейтором, – в его голосе звучала горечь, левый глаз слегка припух от нерешительной слёзы, напоминая обиженного ребёнка, – почему вы его убили? Плечи его вздрогнули, капля слезы, наконец, нашла выход и, спотыкаясь, скатилась с подбородка. Я промолчал, затем несколько раздражённо, прошептал:

Он, вроде бы, понял. Голова его провалилась в плечи, словно жёлтая тыква, в корзину.

171

– Обстоятельства и время востребовали войну, – философски объяснил Вилли, и посмотрел на меня, словно одержал победу учителя над отстающим учеником. – И вообще, кто ты по-профессии? – полюбопытствовал он, переходя на ироничный тон, – бухгалтер, наверное.

– Не угадал, я – всего лишь художник.

– В какого ещё другого? – спросил, растерявшись, Вилли.

– Он тоже художник, – напомнил Вилли.

– Был, но переквалифицировался. Не получилось художником, палитра для него бедной оказалась, зато в избранной им профессии было достаточно разновидностей горячих тонов, – от краплака до киновари, – профессионально пояснил я...

– Я не знал, что больница – твой дом, – в тон ему процедил я.

172

голос,сморкался.врачебныхразговаривали.прокинутойноги,Когдазубопротезнаяный,–Нет,мойдом–Германия,аличный,–вТюрингии,двухэтаж-наверхуживуясГномом,серымпуделем,внизу–мояпрактика.Онвынулизортапротез,повертелеговруках:–Этомояработа,–заявилон,–изумительнаяработа.Вдевятьутраегоповезлинаоперацию.Меня–вдесять.менявозвратиливпалату,онсиделнакровати,свесивснаклейкойнаглазуинапевал.Ядолженбыллежатьсза-надподушкойголовойнеменеедвух-трёхчасов.Емупринеслиобед.Онкивнулмне:–Угостить.Япокормлютебя.–Заткнись,говнюк,–прошепталяпо-русски.Онпродолжалесть,жаднопричмокиваяихрустясухариком.Впятьчасоввошламедсестра,русскаянемка,ионитихоСпустяполчасаонавозвратиласьсоспискомрекомендаций,пакетомлекарствигромкосказала:–Таксиуподъезда,херКлингманн.Оншумноскладывалсвойрюкзак.Скрипелдверцейшкафа,Удвериповернулголовукомнеи,слегкаповысивугрожающе,выплеснул:–Пока.Когда-нибудьещёвстретимся,коллега.–Недождёшься,падла,–ответиляпо-русски.–Чтоонсказал,–переспросилмедсеструВилли.–Онпожелалвамблагополучнойпоездки–ответиламед-сестра.

– Ты не спишь, трусишь, ничего, вы – выносливые, – подбодрил он меня.

Он бросил мне его, приговаривая: – Завтра трудный день, у тебя серьёзная операция. Но сон отлетел, распластавшись по потолку. Мысли предательски, суетливо шныряли по голове. Где-то около двух часов он зажёг «ночник» и поплёлся в туалет, дверь которого не прикрыл. Я отчётливо слышал звуки туалетного слива, рокочущего крана, покашливания Вилли. Он возвратился в палату.

– Какое мне дело, я – дома, – ответил он со смешком.

– Как можно спать при свете? – прорычал я.

– Давайте по-русски. Вас выдаёт акцент, – встрепенулся пожилой, – вы из Питера?

– Не совсем, – отвечает подошедший,– я учился там профессии и жизни. Неужели заметно? Прошло, почитай, с полвека.

ОСЕННИЙ

Осень рванула прежде календарного срока. Берлинскую лазурь сжевало мутное полотно тумана. Назойливая морось пьянила головы, порошила очки не́проглядью, город захлёстывала тоска. Скамьи в парках и скверах скучали. Из мусорных урн торчком стояли трупы зонтов со сломанными рёбрами. Картавая воронья перепалка выражала недовольство осенью. Изредка, колокола ближней кирхи напоминали о службе, призывая к обычному течению жизни.

он. – Она называлась Университетской, – утвердительно кивает Арсений. Я закончил филфак в здании двенадцати коллегий, а вы, несомненно, в Академии художеств. – Верно, чего уж оспаривать, – подтверждает новый знакомый.Обаулыбнулись, и обменялись рукопожатием. – Да, осенняя встреча, – задумчиво шепчет Арсений, – лёгкие сжились с дыханием осени, – возраст. В Питере осень, привычна, особенно, на Васильевском. Великие коллеги любили её, почи тали. Левитан, Саврасов, Серов, Коровин, мирискусстники.

173 ЭТЮД

– Скверно. Пожалуй, присяду, если не против. Мне думается, наша учёба проходила на одной улице, вернее, набережной, я не ошибся? – уверенно говорит

– Ещё как, я оттуда, мой слух не обмануть, он работает точнее мозгов, – продолжает пожилой, – позвольте представиться, –Арсений.Собеседник называет себя.

На аллее, у края скамьи, сидит пожилой человек, в промокшей, цвета асфальта, шляпе, с опущенной головой и поднятым воротом, и выразительно кривит губы. Он о чём-то рассуждает с собой, – толи чеканит стихи, толи ныряет в вспоминания. Рядом, бутылка, явно, с алкоголем. Периодически, он отпивает по глотку, кряхтя от удовольствия, не замечая того, что подошедший к нему человек, произносит по-немецки: – Regennass? Ach, wetter?

И Бунин, Зайцев, Пришвин, шаловливый Серебряный век. Осень привлекательна цветом, бросает в раздумья, грызёт скукой. – В Берлине я собрал книги. Здесь, в 20-х, было множество русских издательств. Кому это достанется? Детей не заманишь. Им бы компьютер, магазины, туризм, – соблазны. Осень напомнила о себе. Дождь перешёл в талый снежок. Рябь заплывала в мысли. Сумерки гасили небо. Собеседники, не сговариваясь, поднялись. – Благодарю за знакомство, коллега. Вот мой адрес, буду рад, – произносит Арсений, протягивая визитку. Потом была зима, весна, осень, ещё и ещё осени. Без встреч. Господу ведомо, почему… ПОЭТ И ДОЖДЬ

174

Осень подходила к финалу, но не в её привычке, – просто сдаваться. Круглосуточно идёт дождь. Он задыхаясь барабанит

простоствительновпылисероготок,подтерскрыласьреннымитимость,спорту.людейсиковровуюасфальта,Летит«Реквием»поосени,тоотряхиваясь,тоиздаваябравурныезвуки.вниз,поблескиваяислегкавздрагивая,заполняявмятиныистыкибрусчатки.Опавшиелистьясоздаютпёструювязь.Помогаетэтомуветер,меняянаправлениедождяскорость,счемдождьмилостивосоглашается.Дождьсмываетземличеловеческиеследы,птичийпомётизапахи,вынуждаяукрыватьсязонтами.испешитькобщественномутран-Приэтойнепогоделишьодинчеловек,сохраняяневозму-идётнавстречудождюиветрунеторопливыми,уве-шагами.Плащнанём–широкораспахнут,головавширокомкапюшоне.Казалось,онловитдождьиве-плащом,утопаявихобъятьях,каквпарусах.Еговзглядиз-большихстёкол-иллюминаторовнаправленкграфикеве-кихпричудливомупереплетению,пропускающемулоскутынеба.Затемвзглядопускаетсяккоредеревьев,умытойотигрязи.Онрассматриваетмуравьёв,ищущихпристанищерасщелинах.Родные,друзья,знакомыевеличаютегоПоэтом.Он,дей-всюжизнь,сколькопомнилсебя,былим.Поэзиянестрасть,асостояниедуши.Любыепогодныеколлизии

для него – источники вдохновенья, тем более, дождь, с его скоростью и Случалось,капризами.онвлетал в вестибюль станции метро или в подъезд, лихорадочно записывая подсказанные дождём строки. Затем направлялся в свою квартиру. Там переносил записи в компьютер. Проснувшись среди ночи, правил вечерний текст. Он мысленно благодарил дождь за творческое сотрудничество, – за сюжеты, ритмы и рифмы. Он считал их природой дождя. Называл его величайшим Поэтом.Утромвстречалдождь,настойчивобарабанящийв оконные стёкла. Дождь приглашал его к себе. – Сейчас, – заверял Поэт, – только не прекращайся, у нас с тобой впереди целая вечность…

В БОЛЬНИЧНОЙ ПАЛАТЕ

175

В больничной палате обычны соседские недоразумения. Вот и здесь, где четыре койки, разница во всём. Объединяет диагноз, –закупорка сосудов ног. Самая запущенная форма у пациента возле окна. Крупный, полный пожилой мужчина туловище его заканчивается крупной безволосой головой, лицо, как во мху, в серой щетине, рот приоткрыт, словно в нём застряло невысказанное слово. Новый пациент подходит к нему, поправляет одеяло. – Конрад, – произносит пожилой, протягивая руку. В ней визитная карточка, – это моя семья. Новенький называет своё имя и берёт визитку. Тут же задаёт вопрос:–Что это, ведь на фотографии семь голубей? Адрес ваш или голубятни?–Общий. Голубей у меня сто двадцать.

Преданных, добрых детей, – заканчивает он. Мобильный телефон зажат в его левой руке. Конрад напряжён. Вероятно, ждёт звонка. И действительно. – Алло, Гертруда. Не забудь промыть пшено. Да, оно под правой полкой в мешке. Будь внимательна, особенно к Курту и Берте. Они, мне думается, нездоровы, с трудом расправляют крылья. Нисколько они не стары. Моложе нас с тобой.

176

спасая семью Михеля. ки,голос:Утретьего,молчаливогопациентапалаты,словнопрорезался–Никакиеониненастоящиегерои,анастоящиепреступни-–ослушалисьприказаруководстварейха,онидостойны

она десять лет тому назад. Хельга была моим настоящим другом во всём, и по голубям. Эта, Гертруда, моя вторая жена, ни в

Он нажимает кнопку, заканчивая телефонный разговор. – Вечная морока с ней, путает пшено с пшеницей, – вслух возмущается Конрад. Тишина. Слышно тяжёлое дыхание пожилого, и скрип потревоженной кровати. – Садитесь, коллега, – приглашает он новенького, пододвигаясь к левому краю кровати, – я рад нашему знакомству, те смеются надо мной и моими детьми, – он кивает в сторону других обитателей палаты, и вертит указательным пальцем у виска. – Бог не дал обычных детей, да они и не нужны мне. Голуби –моя страсть почти с рождения, и я не сержусь на Бога. Он, наверно, разобрался в этом справедливо, – улыбнулся Конрад. Дальнейший разговор не клеился. Новенький не знал, как продолжить его, чем закончить монолог о голубях. Начались лечебные процедуры, затем больничный обед и дневнойПроснувшись,сон. новенький заметил, что Конрад сидит на кровати, явно ожидая его, видимо, для тренировки памяти. – У моего отца была большая голубятня, несмотря на то, что детей в нашей семье было трое. Сам построил дом для голубей. Он был столяром. Мы жили в деревне, в Тюрингии. Отец делал деревенскую мебель: кровати, столы, табуреты. Заказов было много. Однако, на первом месте всегда были голуби. Напарником в работе у отца был Михель, – еврей с «золотыми» руками. Из соседней деревни. В работе помогала его жена – Хелла. За пять лет до начала этой проклятой войны родился я, тогда же Хелла родила дочь, Хельгу. Когда по радио передали приказ о явке евреев в комендатуру, отец и мать спрятали семью Михеля в подвале. Там они и прожили до краха третьего рейха. Через шестнадцать лет я и Хельга поженились. Умерла какое сравнение с Хельгой не идёт. – Ваши родители настоящие герои, смелые люди, – произнёс новенький, – рисковали жизнями,

В КАФЕ

– Да, пожалуйста, – отвечает она.

Приносят чашку кофе с холодным бутербродом. Пауза в два глотка.

– Как вам удалось распознать во мне русского? – спрашивает узкоглазыхкакпоон.–Язанимаюсьнаславистике,–этонетрудно,поартикуляции,расстановкеакцентов,–полушёпотомотвечаетона,–также,менявыдаётразрезглаз.Уяпонцевонотличаетсяотдругихнародов.Взглядыустремленызаокно.Дождикпревращаетсявгром-

были расстрела, – произнёс он, чеканя каждый стремительный звук.Тишина змеёй проползла по палате, вроде даже её шипение ощущалось ушами до самого вечера. Начался вечерний врачебный обход.

– Как прошёл сегодняшний день, на что жалуетесь? – спросил врач Конрада.

– На сильную изжогу и нехватку чистого воздуха, – ответил он, – она вызвана этим наци, я прошу перевести меня в другую палату, он, фактом своего присутствия, портит воздух.

– Его завтра выпишут, – успокоил врач, – потерпите эту ночь.

Типичный канун летнего дня, мелкий назойливый дождик, колючий, щиплющий лица. Кафе на одной из набережных бесчисленных берлинских каналов. В углу, за столиком «tete-a-tete» рядом с девушкой свободное место. Остальные заняты. У входа пожилой, сутулящийся человек. Прищурил близорукие глаза, скачущие по кафе. Взгляд останавливается. – Позвольте присесть, здесь свободно? – спрашивает понемецки.Егопроизношение кричит устами эмигранта. Девушка поднимает голову, – явно японка.

– Вы не берлинка? – вопрос по-немецки. – Нет. Студентка из Гумбольдта, – отвечает по-русски. Он вздрагивает поперхнувшись горячим кофе.

177

–

178

кий, сипло скулящий, ливень. Куда спешить. Остаётся развлечься словесной вязью обычных колкостей под стать берлинскому климату.–Почему вы остановили выбор на русском языке? – не глядя на собеседницу, спрашивает он,– русская грамматика, сложнейшая в системе мирового языкознания. – В Японии возрастает интерес к России, – её культуре, науке, и если позволите, бизнесу. Думаю, что мне не грозит безработица, – с пафосом отвечает она.

– Вам ведь не более 20-25 лет, откуда такое рациональное, логическое, для карьеры, рассуждение? – с улыбкой возмущяет ся он.–Я люблю русскую литературную и музыкальную классику, историю, больше, чем это заложено в университетской програм ме. Единственное, чего не хватает – это языковой практики. Вы ведь гуманитарий, я не ошиблась? – уверенно произносит она. – Не ошиблись. В вашем перечне нет изобразительного искусства, а именно к нему я имею прямое отношение. Уж, извините, – говорит он, – да уж ладно, можно зацепить литературу. Правда, я очень люблю вашу цветную ксилографию, – Хокусая, Харунобу, Тойокуни, Сяраку, и, конечно же, Утамаро, впрочем, –к чему это я? Ах, да… Они деликатно подтолкнули маститых европейскихНеожиданныемастеров.слёзы. Они несутся из её горизонтальных глазных щелей узким, тёплым благодарным ручейком. Признавайтесь, – просит она, – вы не только художник, вы интеллектуал высшей пробы.

Впервые, за три года в Берлине, судьба подарила мне такую встречу, – с дрожащим подсвистыванием, выдыхает она – Вы заметили, что человек я пожилой, грешно ничего не знать о японских мастерах, – оправдывается он. – Но у нас, в Японии, многие даже не слышали их имён, –констатирует она. – Значит – они не пожелали о них слышать. Их знания в других областях. Ведь так? – не унимается он. – Но эти художники – гордость Японии. Часть её визитной карточки, – распаляется она.

– Зачем вы так, – это Сайгё, его учитель, умерший до него за четыреста с лишним лет, и ещё, влияние великого китайца Ду Фу, – вынужден признаться, – перевод мой.

Дождь летит, откашливаясь, словно помогает продолжению диалога.«Осень плывёт в тумане. Заунывно хлопочет дождь. Остановись, не серди дорогу», – декламирует он. Мацуо Басё, – утверждает она.

– Впрочем, дождь устал. Отдыхает. Пора.

Он встаёт со стула. В её глазах растерянность.

доброту и внимание, рад встрече, –закачивает он,– случайности непредсказуемы... Вскоре, из памяти почти стёрлись её вздрагивающие плечи, слезы умиления, путаность походки, от возмутительных перехлёстов берлинского дождя, снабжённого поощрением ветра...

179

– Вы знаете японский? – брови подняты от удивления.

Злобный бродяга-дождь – прервал наш диалог. – Мы встретимся? – требовательно-просящая интонация девушки.–Разве что, неожиданно. Это бывает в большом городе. Я –пожилой человек. К чему усиливать скорость пульса? – шутливо произносит он. «Ночь проглотила надежду ЭтоКакВечерРитмВремяНеоспоримо.–флюгер–еготочен.льётся,вгорлосакэ».ужеБасё.Увы, не хокку, а рэнку, – сцепка строф, типичный приём Басё... – Прощайте. Спасибо за

– Нет. Мой давний приятель подарил подстрочник. Он – переводчик Такубоку, – отвечает он.

– Ничего, я тоже выросла без отца, и, как видишь, живаздорова. Хватит меня жалобить, Аркадий. Я люблю Павла, и не отступлюсь, – выкрикнула женщина.

180 СКАЙП

Майская теплынь позволила распахнуть окно в ночь. Утром солнечные лучи, лаская постель, щекоча веки, настойчиво влетали в комнату. Не хотелось вставать, но доносившиеся уличные звуки, разлетаясь брызгами с явным желанием привлечь внимание, заставили раздвинуть шторы, Анна взглянула на стоявшую внизу пару.

– Таня, одумайся, – это временно, пройдёт, не глупи, – размеренно произнёс мужчина, – подумай о Нике, он ведь уже всё понимает, ему будет трудно без отца.

–Я знаю Павла, он не создан для семьи, – закончил мужчина.Взгляды Анны и женщины внизу встретились. Анна рванулась к компьютеру. Почти интуитивно нашла нужный файл. На мониторе появился текст только что услышанного за окном диалога. Это было начало её собственного, автобиографического рассказа. Пальцы понеслись по клавиатуре. После второго абзаца всё стёрла. – Всё не то, – прошептала Анна огорчённо… «Скорость времени безумна. Каковы теперь Павел, вечно улыбающийся Аркадий, мой Гуинплен, и другие попутчики нашли приют на страницах моих книг… Теперь они, – собственность читателя. Не более. Она с тоской посмотрела на корешки книг. –Да, мой Аркадий обскакал меня, соблазнив моего Нику Германией. Месть ли это, или желание помочь сыну? Сейчас это неважно. Там у Ники семья: жена, сын Вилли, работа всё прочее. Благо – скайп. Можно пообщаться, поглядеть друг на друга. Её мысли прервал зуммер. Включив монитор, увидела на экране сына. – Мамочка, завтра в полдень, мы у тебя с отцом. Будь, пожалуйста, гостеприимной и снисходительной. Монитор погас, не позволив ей ответить. Завтра воскресенье, магазины закрыты. Придётся идти за продуктами. Без вариантов. Сверлило настойчивое и язвительное: «снисходительной»…

учиться в местной школе, молча, не задавая лишних вопросов, связанных с военной обстановкой. Прошли напряжённые три с половиной года. Ещё не успокоились победные залпы, но исход войны был очевиден, завод возвратили к прежнему месту базирования. Дети, – Сергей и Марина, в положенный срок окончили среднюю школу. Не без авторитетного участия Степана Сергеевича поступили в медицинский институт. Вместе готовились к очередным учебным сессиям, вместе ходили на занятия. Начиная с чет-

181 НЕ СЛОЖИЛОСЬ

Вместе ходили в театры, концерты, выставки изобразительного искусства, вместе проводили отпуск. Прервалась идиллия дружбы неожиданно. В воскресное, в июньское утро, бомбовый налёт на город оповестил о начале войны. К пяти утра друзья были на заводе. Первые мгновения растерянности исчезли – их прервал телефонный звонок в кабинет директора. Прозвучал приказ об эвакуации завода, списках необходимых сотрудников, количестве железнодорожных составов, сообщении о месте назначения завода, естественно, с сохранением тайны.

В течение четырёх дней люди и оборудование отправились в один из уральских городов. Там быстро наладили производство изделий, необходимых фронту. Руководство и основные сотрудники были награждены за оперативность и точность работы. Дети наших героев стали

Дружба не давала сбоя более полувека, несмотря на различие интеллектов, профессий даже национальности. Как у К. Симонова: «С детства они дружили, ещё с двадцатых годов».Появившиеся семьи ещё больше сплотили их. Их дети были почти одного возраста. Разница только в отношении к власти, её порядкам и раскладам... Собственно, это было кулуарным, –за пределы кухни не выходило. Место работы тоже общее. Директором завода был Степан Сергеевич Смуров, заместителем его, – Семён Григорьевич Червинский. Завод работал над производством вооружения, – глубоко засекречен.

Дети друзей – одноклассники. Учились хорошо, занимались вместе художественной гимнастикой. Жёны работали на том же заводе, в отделе экономики и планирования. Жизнь шла быстро, ответственно и интересно, без тени соперничества.

отец, да и тебе с кем-то стариться, мы знакомы друг с другом с рожденья, и подробнее останавливаться нет смысла, – закончил он. – Муха тебя укусила, с чего бы это ты? – спросила она, переглянувшись с детьми. – Да вот, решил начать жизнь заново, так сказать, идёт к старости и нужна стабильность и уверенность в завтрашнем дне, – рассудительно, на одном дыхании, словно произносил монолог Чацкого, произнёс Сергей. – Зная тебя, я понимаю, что слова твои сказаны неспроста, –с вызовом, ответила Марина.

182

вёртого семестра, родители стали замечать, что отношения между детьми разлаживаются. Сергей пропускал занятия, исчезал после последнего звонка из института, избегал взглядов Марины. Ко времени получения дипломов объявил, что решил жениться.Волнения Марины скрыть было сложно. Родители успокаивали её, объясняя, что такое случается, чтоб она не расстраивалась, – женихов полон город и она ещё обретёт семейное счастье.Однако, время шло. Сергей и Марина работали в разных больницах, – набирались врачебного опыта. Да и родители их стали меньше встречаться, вышли на пенсии, и пары окунулись в новые заботы и интересы. Марина вышла замуж за своего коллегу. Брак оказался крепким, – родились двойняшки, – мальчик и девочка. У Сергея же, чего-то не сложилось в семейной жизни, – жена его уехала в другой город. Время безотчётно распорядилось, – забрало родителей. И Марина неожиданно овдовела, муж её попал в автокатастрофу, к тому времени она заведовала хирургическим отделением. Дети стали студентами «семейного» медицинского института.Кначалу восьмидесятых годов начался повальный отъезд за рубеж. В её семье не возникало даже мыслей об этом. Както вечером, к ним в гости без предупреждения пришёл Сергей с тортом и бутылкой вина. – Не выгоните? – спросил он, улыбаясь. – Я к вам с судьбоносным предложением, прошу отнестись к нему внимательно и серьёзно, времени на раздумье мало. Я хочу сделать тебе, Марина, предложение руки и сердца, детям ведь нужен

183

Три раза

– Чего греха таить, время вынудило принять решение, да и обстоятельства для продолжения нормальной жизни сложились нелёгкие, одним словом, решил я вместе с вами покинуть страну, – с пафосом, сказал, словно выплюнул какой-то неприятный кусок, он. Пауза длилась недолго.

– Чего уж там, входи, благо ты нас не часто удостаиваешь своими визитами, – произнесла Марина, – рассказывай. Как там тебе, в «заграницах»? Привык ли, ностальгия не мучает?

делает влажную уборку. Друзей нет. В мои годы это сложно. Вот, привёз подарки, покупал на глаз, думаю, размеры угадал, – закончил он. – За подарки, спасибо, у нас всё хорошо, – ответил за всех сын Марины.

– Не мучает, разве что скучаю по вам, единственным, близким мне, людям. А так, работы много, в больнице в основном, обслуживаю русскоязычных больных. Материально, – полный достаток. в неделю приходит женщина, кстати, тоже из России. Приносит продукты, готовит обеды,

– Ну, и как ты решил это осуществить, в какую страну поехать? – спросила она.

– После тщательного вращения глобуса я остановил свой выбор на Германии, тем более, что с изучением языка проблем будет немного, мы ведь его учили и в школе, и в институте, –ответил Сергей, – да и вообще, – это Европа, и в какой-то мере знакомый менталитет, жду ответа в ближайшую неделю. – Зачем ждать, ответ готов, – никуда мы не поедем, это наша Родина, наш язык, могилы родных, – без запинки, на одном дыхании, выпалила Марина, – да и зачем мы тебе, разве мало одиноких женщин в городе. Ты красив, статен, умён и, думается, не беден.–Верно, оседлаю какую-нибудь вдовую Саррочку и вперёд, жаль, хотел помочь тебе и детям, но ты эгоистична, упряма и недальновидна, – закончил он, направляясь к двери. – Мама, ты ответила правильно, – почти хором сказали дети. Время, как всегда, не топталось на месте. Известий от Сергея не было. Они уже стали забывать о том разговоре. Ровно через год услышали нервный требовательный звонок в дверь. На пороге стоял Сергей. Руки его оттягивали две большие сумки. Он, улыбаясь, попросил разрешения войти.

– Доживать? О нас, возможно и верно, а как же, дети? Им ещё надо жить и жить в привычной среде, в окружении друзей и новых родственников, – словно размышляя сама с собой, ответила Марина. – Не знаю, я наверно зря теряю время, извините за беспокойство, – сказал Сергей, направляясь к двери, и, несколько нервозно хлопая ими. Не сложилось... СОН ЭМИГРАНТА

Эмигрант шагнул за порог пожилого возраста, но привычка, которой был верен последние четверть века, не покидала его. В любую погоду, к 19 часам, он выходил на прогулку, так сказать, проглотить дозу кислорода перед сном. Он шёл размеренным шагом, шепча надоедливый мотивчик, или просчитывая поэтические пассажи. Маршрут прогулки был недальним: пара

– Взгляды на всё теперь другие. Родина – это не место рождения, а тот фактор, где можно спокойно, с уверенностью в завтрашнем дне доживать, отпущенные судьбой, годы, –философски ответил Сергей.

– Ну, как, – не передумали, дать согласие ещё не поздно. Городок, в котором я живу небольшой, но уютный, зелёный, почти рядом, вся Европа, проезд безвизовый, можно повидать мир,– сказал Сергей. – Всё это заманчиво, интригует, а как же Родина? – с улыбкой спросила Марина. – Вспомни войну, родителей, школу, разве это не аргумент? – добавила она.

кругов вокруг жилого квартала, и затем, передышка на скамье за пределами небольшого футбольного поля, охваченного металмыслей.толчеюеголическойсеткой.Напротив,концертныйзалввидешатра.Взглядпоглощалодновременноифутбольнуюигру,ипостояннуюузала.ЭтоотвлекалоотбессмысленнойнавязчивостиПрохладаобволакивалавечер..Осеньнапоминалаосебе...Летоокончательноскукожилось,уступаяейдорогунакален-дарныетримесяца.Робкийбризискалночлегвкронахдубовойпирамидальнойаллеи.Вездесущиеворобьи,казалось,незаме-

184

крылья. Взгляд его улавливает сизарей, он, ладно перебирая лапами, приближается к ним. Голуби испуганно взлетают.

185

садятся на перила. Ворон открывает один глаз, нервно издаёт боевой клич: «Карр!» Голуби не реагируют. Ворон резко взлетает, ударяясь о кронштейн, и камнем падает на балконный пол. Бездыханно лежит, закатив

На исходе январь. Короткие серые дни. Мелкий суетливый дождь бесконечен и назойлив. Свинец, разлившийся по небу, не допускает облаков. Длинный, узкий балкон приклеен к дому. Половина его под охраной полуистлевшего тента, схваченного по краям металлическими кронштейнами. На перилах – два неподвижных сизаря промокшими комочками. Тишину нарушает чёрный, ниоткуда взявшийся, ворон. Отряхнувшись от дождевой напасти, складывает Ворон возвращается на выбранное им место. Сдвигает клюв и закрывает глаза. Голуби убеждены, что он спит. Они вновь глаза. Голуби

чали ничего. Они шныряли в вечном поиске крошек. Небесная голубизна проваливалась в серые сумерки. Среди вечерних колебаний природы, эмигрант впал в дрёму. Сновидения увели его в родной город, – туда, где он родился и прожил полвека. Город открывал ему свои объятья, окунал в прошлое, к своему экстерьеру: домам, паркам, памятникам, диалогам, встречам и расставаньям. квартире, в которой, собственно, и прошла главная часть его жизни в мире книжных шкафов, живописи, фарфора, творческих споров, дружеских застолий… Разбудил Эмигранта колючий дождик. Он упрямо проникал за ворот плаща, трепал остатки шевелюры, щекотал ноздри, туманил очки. Эмигрант открыл глаза, огляделся. Подумал было, что заблудился в незнакомом пространстве. Всё было иным, чужим, словно надуманным забиякой-временем с его спринтерским, неумолимым бегом. Время закружило Эмигранта в растрёпанном вальсе. Он поспешил домой, в эмигрантскую квартиру. Здесь он ощущал себя там – в родной квартире. Но, увы,это был только мир грёз Здесь же, по приезду, он старательно воссоздал прежний интерьер: книжные шкафы, живопись, фарфор, дружеские застолья… ПТИЧЬИ ДИАЛОГИ

СТАРИК (без хронологии)

направился к дому, пересекая ботанический сад. Шёл не по тропам, по рассыпанной листве, загребая её ботинками, вдыхая запах. – Неужели, – бормотал он, – это моя последняя лёжка в больнице, последняя осень? Дома его встретила Сонечка, преданная супруга, с удивлением:–Не мог дождаться, я собрала сумку. – Хотел сделать сюрприз, извини, – оправдывался он.

воркуют, довольны наказанием за агрессивность. Несколько мгновений радостного голубиного воркования В интонации его ощущение победы. Теперь они единственные хозяева балкона. Но вот, ворон вскидывается на лапы. Взгляд его чёрных, в оран жевых ободках, зрачков обращён к голубям. В них согласие с поражением. Он сосредоточенно повторяет вороний монолог, полный безразличья, улетает. Куда? На перила соседнего балкона. Гордость большой птицы уязвлена. Он наблюдает за сизарями. Ждёт, – авось улетят в поисках корма. Его охватывает состояние философской задумчивости…

186

Канун октября. Листопад в разгаре. Ветрено. Осень трудится то слепящим солнцем, то проливными дождями. Тяжёлое время для астматиков и лёгочников. Сегодня, как ежегодно, Старик покидал больничную палату. Его знал весь персонал. Кроме лечения, он постоянно переводил на русский язык длинные аннотации лекарств немецкой фармацевтики... Языком владел в совершенстве. Диктовал с листа. Вёл увлекательные беседы, особенно, с доктором Рейнгардом, немцем по происхождению. Говорили о Германии, несмотря на то, что оба никогда не бывали там. Вчера окончился курс лечения. «Фтивазид» и «Паск» мог принимать и дома, но здесь режим, кислородная аппаратура, зона повышенного внимания. Грех жаловаться. Дома тоже всё подчинено его заболеванию. Самочувствие улучшилось. Как обычно,

Вместе прошла жизнь. Понимали друг друга с беглого взгляда, с полуслова, выражения глаз, едва уловимого стона, молчания.Старикпообедал. Лёг на любимый диван. Старался заснуть. Воспоминания понеслись вразброд, смешивая хронологию про исходившего, обгоняя и спотыкаясь. Плыли в голове, соревнуясь в скорости. Ушные перепонки готовы лопнуть. Наваждение без…Смертьпощады.отца, сердечника, напуганного вызовами в ОБХСС, по делу зубных техников, изготавливающих коронки, из золотых монет царской чеканки. Положение семьи под прессом ареста. Надвигалась война. Оккупация Польши рейхом и Красной Армией, Пакт Молотова-Риббентропа призрачен, вот-вот лопнет. Радио разрывалось от бесчисленных речей и маршей. Запах пороха терзал воздух. В гортани першило недоброй смесью. …Мысли отвлеклись. Щёлканье дверного ключа. Пришла внучка, Греточка, дипломантка традиционного для семьи, ин яза, основной, – немецкий. – О, Старик, ты дома, я люблю тебя, – приветственно улыбнулась.Банальный вопрос о здоровье не принят в семье. Все всё знали. Особенно о Старике. Старик – это прозвище он получил в 23 года, возвратившись с фронта. Немного коробило, но постепенно привык, считал почётным званием. Не отзывался на своё имя – Михаил, или Михель, как звала с детства фрау Хельга – воспитательница и сестрёнка Леночка, или Хелла, и изумительная мама Роза Марковна, одарённая пианистка. Всех их давно нет. В Бабьем Яру. Их лица, улыбки, шутки, редкие бурчания фресками закрепились в памяти, вздрагивали из каждого угла. Фрау Хельга говорила: «Нацизм – воспаление нервов народа, типа коклюша, скоро пройдёт. Но, когда?» Война не окончена. Исход её ясен. Старика демобилизовали. Возвратился в свой город. В ЖЭКе

вернули комнату шести метров. Здесь мама импровизировала на рояле, который сохранил ся. Вытащить не удалось. Винтовой стул Старик водрузил сидением вниз на крышку. Освободил место для раскладушки и случайных книг. В университет восстановили. Ниже на курс. Студентов семе-

187

внимание на милую девушку, штудирующую немецкую грамматику. Обратился к ней понемецки:–Неоткажетесь ли вы от помощи, мне не сложно? Она задала пару вопросов и убедилась, что он говорит правду. Согласилась. Домой шли вместе. Регулярные встречи с Сонечкой перешли в дружбу. Объяснились свободно и откровенно. К окончанию университета поженились. При устройстве на работу фамилию пришлось сократить до одного слога, – Шам.

188

ро. Остальные погибли. На фронте не получил ни единой царапины, только седую шевелюру, да эту чёртову болезнь. И ещё две медали и орден Красной Звезды. Служил командиром сапёрной роты. Сам рыл, проверял грунт, рассчитывал глубину траншей. Простудился навсегда. Бывал отдых. Командование вызывало переводчиком при допросах пленных крупных рейхсофицеров. …Старик прикрыл глаза. Пытался заснуть. Мысли определили новый виток. К рассказам матери о дедушке и бабушке. Дедушка,– Марк Михайлович, купец первой гильдии. Занимался сбытом мануфактуры. Бабушка, – Ревекка Матвеевна. Не выпускала из рук книг. Любила исторические романы и стихи. Родители пригласили для единственной дочери, Розочки, фрау Хельгу, которая приехала в Россию к жениху, – пленному унтер-офицеру Бертольду. Но что-то не сложилось. Он вернулся в Германию без невесты. Хельга привязалась к Розочке. Осталась жить в семье Тафелей. Оказалось, до конца. Не отпустила одних в могилу. Родители матери умерли в одночасье, в двадцатом. Розочка уже была невестой своего дантиста, Евсея Шамиса.ФрауХельга выучила Розочку, а затем и её детей немецкому языку. Привила им интерес к немецкой культуре – музыке, литературе, искусству. Она окончила женскую педагогическую школу Фридриха Фребеля, выпускающую воспитательниц детей для обнспеченных семей. А мама, влюблённая в музыку романтизма, блистательно исполняла музыку Брамса. В ушах Старика звучат брамсовские «Реквием» и «Венгерские танцы». Сколько прошло лет? Семьдесят.Старику удалось заснуть. Во сне воспоминания не покидали. В Публичной библиотеке обратил

189

Отчество сохранил. Дочь их, Елена, окончив иняз, уехала с мужем, лейтенантом, по месту его службы. Когда внучка подросла, её привезли к предкам, для подготовки в иняз. Греточка была радостью и утешением для Старика и Сонечки. Теперь семья собралась в Германию. Разрешение от родителей Греты, получено. Ждали вызова из посольства. Все хотели увидеть Германию. Надеялись не разочароваться. Дома говорили по-немецки, декламировали стихи Гёльдерлина, Эйхендорфа, Шторма – любимых поэтов. За три месяца до отъезда у Старика случилось обострение. «Скорая» отвезла в больницу. Спустя неделю он скончался. Унёс с собой любовь к культуре Германии и воспоминания без хронологии. Сонечку и Грету можно встретить на улицах Берлина или в Тиргартене, по воскресеньям. Жаль, – без Старика. ПРИЛИЧНЫЕ ЛЮДИ (хроника семьи)

Двухэтажный особняк с фасадом на улицу и два флигеля во

дворе принадлежали купцу первой гильдии Ивану Густавовичу Шмидту.Торговалонпостельнымбельёмискобянымитоварами.Крометого,он,большойлюбительбильарда,владелнаокраинегородазимнимпавильономдляэтойигры,вкоторомпомимодвухзаловсбильярдамибылопросторноепомещениедляча-ёвничаньясбутербродамиидляотдыха.Входстоилнедорого.Посетителейбыловсегдадостаточно.Записьтудавеласьзадвенедели..Однимсловом,былон,какговорится,человекомобепеченногосословия.Купецбылвдовцом.Супругаегообрелавечныйпокойчерезпятьлетпослевенчания,оставивединственннногосына,Алек-сандра,напопечениесупруга,приживалокипрочей,преданнойдворни.ИванГуставовичбольшенеженился,новозлюбленныхпе-риодическименял.Он,также,какиегопокойнаясупругабылнемецкогопроисхлждения.Ониежегоооднопроводилипоне-сколькумесяцеввГермании,наберегуСеверногоморя,наос-

190 трове Узедом, где владели небольшим особнячком. Однако, после смерти супруги, купец продал его и больше Германию не совсемьюколлизиистро,ифраувдалисителюмецкогоцатилетнейкармиивластидвухишинистапредметыгомзанималсяних.лениеюноша,двадцатьдругбыл«вредное»Проучилсягдеребрянойщиехорошо,годасандрапосещал.Исполняяволюсупруги,купецопределилшестилетнегоАлек-спервавцерковно-приходскуюшколу,ачерезчетыревпервуюгородскуюдуховнуюсеминарию.Училсяюношаохотно,кромезнанийпотеологии,легкоосваивалоб-предметы.Кпятнадцатигодамокончилсеминациюссе-медалью.В16-мгодупоступилвДуховнуюакадемию,такжепроявилприличныеспособностиповсемпредметам.двагодаиакадемиюзакрылиновыевласти,какучреждениедлянарода.Спустягод,ИванГуставович,убитнаоднойизцентрацьныхулицбандами,сменявшимидругавруководствегорода.Александру,втовремяшёлпервыйгод.Водночасьелишившисьвсегосостояния,послепервойрастерянности,прочиталгазетноеобъяв-оприёменакурсымашинистов,решилпоступатьнаБлаго,здоровьемегоприроданеобделила.Онспятилетразнымивидамиспортивныхигр:плаваньем,бе-надлинныедистанции,поднималвсякогородатяжёлыеидр.Однимсловом,вскоресталпомощникомма-паровоза.Этообеспечивалоемуденежныйзаработокталонывобщественнуюстоловую,гдеонполучалобедыизблюдистаканнастоящегочая.Дляпервыхлетприновойэтогобылодочтаточнодля«нормальной»жизни.Врядыоннебылпризван,таккакегослужбаприравниваласьвоенной.ЖенилсяАлександрв24-мгодунаКлареХольц,двад-барышне,дочериприятелясвоегоотца,такжене-происхождения.ОниежедневновоздавалихвалуСпа-исоблюдаливсекатолическиепрадники,естественноотпостороннмхглаз.ПоистеченииположенногосрокаКреньродилакрепкого,розовощёкогомалыша,Германа,семьязажилатихойисчастливойжизнью.Времяшлобы-увереннойпоступью,неглядянавсякиенеприятныевластьпредержащихразногоколибра.Доносовнанеписали,ибожилионинепринимаяникакогоучастияобщественнойработеинезаводилиникакихзнакомств«значимыми»людьми.Были,какговорится,обычными

годы, а известия так и не приходили. Надежды людей верующих захлёбывались в гуще событий. Истории болезней обрастали новыми страницами и рентгеновскими снимками. Вот уже и Александр Иванович получил удостоверение пенсионера, и супруга его слегла в постель с тяжкой хворью, как в дверь раздался пронзительный звонок. – Алексанр, открой, – прошептала фрау Крень, – это сыночек наш, Герман, вернулся с фронта... – Побойся Бога, дорогая, – вздрогнув, ответил супруг, –прошло тридцать лет после войны, поставь градусник.

191

Два с половиной года «под немцами» прошли для семьи без никаких осложнений. Когда оккупанты были изгнаны, они стали интересоваться судьбой Германа, ибо никаких известий от него не было, – ни одной почтовой «треуголки» не пришло с фронта. Вскоре военкомат сообщил, что младший дейтенант Шмидт Герман пропал без вести,– в списках погибших или прошедших излечение в госпитале не значится. Родители стали надеятся на чудо, а вдруг сын их объявится, ежедневно молилсь Господу, прося Его о спасении любимого «дитяти». Но, увы, годы шли обычной чередой, календарные листки привычно летели в корзину, сменяя

гражданами, не требовательными и спокойными. Герман учился в школе, затем в училище фабрично-заводского обучения, и в институт не стремился. Только окончил обучение, как началась война, и молодой человек был отправлен в школу десантни ков. В город вошли оккупационные войска, Алекскандр Крень перешёл на службу на той же железной дороге по обслуживанию товарных перевозок. Однажды он принёс домой свёрток. В нём лежал младенец, завёрнутый в одеяло. На вопрос жены, Александр ответил, что нашёл свёрток на железнодорожных рельсах. Решили оставить ребёнка в доме, никого не посвящая о «находке». Так как квартира была изолированной, никто не слышал ни плача, ни каких-либо других звуков. Друзей у Креней не было. Назвали ребёнка Паулем и с первых же дней супруги привязались к нему, словно он был их родным сыном. Дома супруги говорили по-немецки и малыш привык к этому языку и постепенно стал на нём разговаривать. Он заменил им сына, о судьбе которого они не знали...

– Заходи, Герман, – ответил, почти не сознавая слов, отец, –она–больна.Мама–

это я, только сейчас мне удалось приехать к вам, прежде граница была на «замке». Они обнялись.

жизни порядочных людей, моих соседей... ГЕНЕТИКА – НАУКА ТОЧНАЯ Фрау Габриэлла Зюйдхоф, впрочем все называют её Габи, тридцатилетняя, среднего роста дама с грустными широко раскрытыми глазами цвета линялого неба, с неизменной сигаретой в левом углу губ, заведует отделом переводов на немецкий произведений авторов из восточно-европейских стран. За два года до окончания университета, она проходила преддипломную практику здесь же. Затем занималась редактурой переводов произведений русских писателей. Скоро год, как назначена «ляйтером», то есть руководителем. Русский язык знает в совершенстве, любит прозу и поэзию, знакома с русской живописью, музыкой и театром.

– Сердце матери нельзя обмануть, я знала, что ты жив, ты не мог погибнуть, – ответила мать. Выпили чаю. Обменялись рассказами о прошедших годах. Герман сообщил, что не может остаться ночевать, ибо гостиничные сотрудники будут его искать. К девяти утра он вновь пришёл к родителям. Однако, мать была уже мертва. Её, ослабленный болезнью организм, не выдержал, неожиданно свалившегося потрясения от возвращения сына.Герман возвратился в Берлин, но вскоре Александр Иванович и Пауль с женой и дочерью переехали в Германию. Такова незамысловатая хроника

Однако, поплёлся к двери и повернул ключ внутреннего замка. В дверях стоял средних лет мужчина с седыми висками. Почти на самые глаза его была надвинута серая шляпа. – Вам кого? – спросил Александр Иванович и поперхнулся. Догадка оставила его рот открытым. Ноги подкосились. Гость едва успел подхватить его.

192

– Здравствуй, дорогой папа, – произнёс он. – Не мудрено, что ты не узнал меня, а где мама?

подруги оказались за одним столиком в кафе. Начала Габи:–Эльза, ты неправильно поняла меня тогда, моя вина в нелюбви к евреям, – это генетика. Ею наградили меня родители. Признаюсь: они никогда не общались с евреями, однако, их ро-дители, передали им это отношение. Несмотря на то, что и те никогда не общались с евреями. Вина здесь дежит на гебельсовской пропаганде, которая и изменила генетический код моих предков, и, думаю всей нации. – Ты за нацию не отвечай, ведь прошло более восьмидесяти лет, дикость какая-то, – возмущённо сказала Эльза, – ты из семьи интеллигентов?

– В том то и дело, что он хорошо знает то, чем занимается, –ответила несколько удручённо Габи, – иначе я бы вышвырнула этого еврейского сморчка.

– Еврейского, – удивилась Эльза, – что в этом плохого, чем они насолили тебе, чем они хуже жёлтокожих или чёрнокожих? – раздражённо закончила она и, резко повернувшись, пошла в противоположную сторону. Вскоре

193

Одним из сотрудников отдела является Марк Цимерман, эмигрант из Москвы. Немецкий язык с детства в родительском доме был в ходу. Отец и мать часто, чтобы скрыть от сына чтолибо переходили на немецкий. Однако, отец давно обрёл вечный покой на кладбище... Постепенно Марк проникал в языковые премудрости, и вскоре стал помогать матери в её работе, в аптечном управлении. Мать переводила там аннотации лекарственных препаратов, из Германии. Эмигрировав в Берлин, Марк закрепил свои знания в университете на отделении германистики. Теперь, его приняли на работу в отдел, которым руководит Габи. Сперва отношения Марка с сотрудницами не заладились. Оно и понятно, – чужак. Но постепенно, ведь всего один мужчина в комнате, к Марку стали относиться по-свойски... Даже консультировались с ним по отдельным фразам, неологизмам, «крылатым» выражениям, даже орфографии. Только Габи не задавала ему вопросов, даже не глядела в сторону его стола. Это заметили все, но никто не затевал Прошёлразговоров...год.Ближайшая подруга Габи, Эльза как-то, невзначай, спросила: – Габи, почему ты не замечаешь Марка? Он плохой специалист?

РОМАН С ВЕТРОМ

за тучу. Празднуя победу, Ветер разохотился пуще прежнего, его полёт стал мстительней, задиристей. Он пел: – То-то же, то-то же. Всё смету я на своём пути, ха-ха-ха... Ветер был тружеником, отстаивая лидерство в вечном полёте. Единственное, что поражало и возмущало, – поиски людьми защиты от него. Шарфы обматывали горло, добираясь сзади до макушек, головные уборы опускались до бровей, одежда застёгивалась на все пуговицы, рты сжимались до боли в губах.

Ночь плыла к утру глотками, вздрагивая от порывов ветра. Он издевательски напоминал о себе протяжным свистом, кочуя по аллее, от скамьи к скамье, подталкивая в спины прохожих, проверял, не забыл ли кто о своём постоянном ночлеге. Он рассказывал деревьям небылицы о путешествиях в страны, где побывал, о горах, где приходилось задерживаться, о водоёмах, из которых изгонял купающихся, возбуждая волны. Он жил ветреной и безрассудной жизнью, своим упорством разрушая всякие преграды. Ему мог бы позавидовать даже заядлый упрямец... Его амбиции были неоспоримы и безграничны. Он был бессмертен.Утронесколько успокоило его. Раннее солнце попыталось лучами пробить пелену Ветра, снизить его скорость, но лишь разозлило, покусившихся на его свободу. Не добившись успеха и тяжело дыша, солнце в испуге, уходило

просто–Сотрудницызаметили,чтооннеравнодушенктебе.Тыбынесталаегозамечать,аотметилабымолодого,образованногомужчину.ВсёждёшьсвоегоФридриха,аонтам,вГолливудезаигралсявяркомокружении,–сехидцейнапомнилаЭльза,–смотри,проворонишьМарка,ая,еслипозволишь,займусьим.–Ладно,тебе,тожемненашламужчину?–улыбнуласьГаби.–Незабывай,чтооневрей.–Да,генетика–наукасерьёзная,–подвелаитогЭльза,–бесполезнодоказыватьобратное.

194 – Уговорила, – согласилась Габи,– я буду замечать Марка, не будем возвращаться к этой теме.

–ИБлагодарю…вновь,пауза рванулась в общий гам.

душ, Он выходит на лестничную площадку, звонит в дверь напротив. – Павел? – уверенный голос за дверью Не успел ответить. – Кофе на столе. – Как вас зовут? – вместо «с добрым утром». – Наконец-то, – глазами улыбается Она, – спасибо Ветру, подарившему нам знакомство...

Он молча кивает. Жилой массив напротив. В объятьях Ветра беззвучно идут рядом, направляясь к дому. Вызывают лифт. Пятый этаж. Выходят. Его дверь – слева. Её – справа. Щёлканье ключей.–Соседи, –его огорошила догадка. Ночь отказала в сновиденье... За окном настойчивые стенанияУтром,Ветра.приняв

– Простите. Я создаю вам неудобства, – выдохнул Он.

195

За окнами – толпа, рвущаяся к трамваю, спасаясь от Ветра. Никто не выходит. И только смельчакам удаётся втиснуться в вагон.Они Она ещё плотнее друг к другу. Диалоги дыханий. Глаза в глаза.–Вы – Павел, – растягивая звуки в строку, шепчет Она. – Да, – без тени удивления от её осведомлённости, подтверждаетМыслиОн. о Ветре возвращают в реальность. И вдруг: «Stillplatz», –громким голосом водитель отдаляет шум Ветра за окнами.–Нам выходить, – констатирует Она.

– Боятся, трусят, – удовлетворённо констатировал Ветер. Городской транспорт также отказывал ему в послушании. В нём возникали торопливые диалоги, и шёпот взлетал до восклицаний, игривые фразы – в смех. Трамвайные вагоны были переполнены. Помня о Ветре, люди, прижавшись друг к другу, творили мизансцены... В углу, лицом к лицу, – Он и Она, –незнакомые молодые люди.

– Пустяки, потерплю, – согласилась Она.

196 АРХЕОЛОГИЯ ПАМЯТИ

Это, вроде письма из прошлого. Коктейль нежности и грусти, если позволите, возврат вечного долга, археология памяти... Люка. Лючик. Лю. Смесь глубокой мечтательности, и шаловливого нрава, порой, захватываюшего. Яркая индивидуальность. Великая художница. Скорее,– художник. Время не в состоянии удалить её присутствие из памяти. Пятьдесят лет, возможно, более. Не стоит считать месяцы, – можно заблудиться. Не хватит дыхания...

Люка во всём была старше всех нас. В друзьях у неё парни. Попытки дружбы с женщинами проваливались, едва начавшись. Кто она? Друг. Возлюбленная. Сплав безотказной помощи и деликатных советов, необходимых, точных, сиюминутных. В первую очередь, – большой, талантливый человек, недосягаемый рядовому восприятию. Родителей её никто не видел. Наверняка, они были, по всплеску обрывочных фраз и жестов. Мать жила с каким-то Валерой, – человеком мелькавшим тенью. Об отце хранила пожелтевшую, склеенную из четырёх частей, похоронку без фотографии. Её родными были тёть Фая и дядь Серёга. Фая была младшей сестрой бабушки, умершей до войны. Фая – на фронте санитарка, влюбилась в Серёгу в госпитале. И после была его, не только женой, но и другом, помощницей, спасителем, первым критиком. Во всём,– первой. Серёга сохранил диплом художника. Тогда – это было обязательно. Фаю научил писать маслом натюрморты с цветами и фруктами. Первые годы они кормили их. Покупали художественные салоны всё, что она сдавала. Сейчас бы назвали их «примитивами». Однако, они привлекали внимание и невероятным сочетанием цвета, и ценой.

Серёга пять лет писал большую картину с расхожим сюжетом: «Ходоки у Ленина». О Ленине знал многое. И Люке рассказывал почти задыхаясь. Питер никогда не называл Ленинградом. Язык отказывал. Вождя мирового пролетариата, –главпреступником, картавым карликом. Только Фая могла его урезонить. Пальцами руки оттопыривала ухо, указательный палец другой прикладывала к губам. Глаза Серёги наливались кровью. Но он замолкал, проглатывая слова, как касторку.

197

рукава». Всё-таки аттестат зрелости получила приличный. Помогли стенгазеты, – оформляла их со второго класса. Серёга настоял на ВУЗе, – там, дескать, система. Отправил её к однокашнику Аркаше. У того был полный «бант», – премии, академик, звание. В записке к другу писал: «Познакомься с внучкой, пусть при тебе напишет пару этюдов. Доверяю».Съездила. Написала. Друг резюмировал:

Из-за этого «преступника», детство провёл в закрытом детдоме, по сути, в детском концлагере. Родители возникали лишь в «Ходоков»воображении.писалс дворовых доминошников. Этюдов с них собралось штук сорок. Композиция картины круглая, по «кольцу». Сплёл его из «ходоков». Внутри, как в колодце, фарфоровая голова Ильича, туловища не видно, предполагалось, что оно в «загашнике» у ходоков. Мишаня-Фугас – мастер убеждения удачно продал её в областной музей. В постоянной экспозиции картина висела неделю. «Ответственный» товарищ усмотрел крамолу, и её отправили в запасники, в подвал. Но «приличные» деньги были уплачены. Потом Фугас продал и портреты «ходоков» в розницу, в музеи меньшего ранга. Серёга два года отдыхал. Часть гонорара пропивал с доминошниками. В такой атмосфере формировалось взросление и интеллект Люки. Историю страны знала в изложении Серёги. Фае с трудом удавалось урезонить поток его информации и диалекта. Помимо истории была живопись. Добротная, с уроками композиции, раскладом по свету и тени, с законами анатомии, фак турой мазков при письме природы. В особенности, трепетная «дружба» с этюдами. Серёга вдохнул в неё не только память на всё это, но и подчинение запахам, ощущение размера плоскости, внимание к палитре, вкус к работе. К 14-ти годам Люка поняла, что надо писать по-иному, не суетиться с палитрой, а распоряжаться ею, не пренебрегать пленэром, а находиться с ним в «интимных» отношениях. Вскоре, Люка стала восхищать «стариков» смелостью, энергией, находками, задолго до того, как впервые увидела прилично отпечатанные репродукции импрессионистов, фовистов, «бубновалетовцев». Интуиция и дарование, видимо зацепили её с младенчества. Но в школе училась «спустя

198

– Зачем институт, – дам тебе рекомендацию в Союз художников.–Надо, – ответила, – Серёга домой не пустит. Его слово, –закон, моя конституция. – Ладно. Валяй, – согласился академик. Когда за Люкой закрылась дверь, позвонил в институт. Сообщил, что поступать будет его одарённая ученица: – Не Подалаупустите.документы. Зачислили. Занятия пропускала, но диплом получила «красный». Сперва, работала в мастерской Серёги, но вскоре умерла Фая. Неожиданно. Без стонов. Лишь приказала: – Люка, присматривай за Серёгой, чтоб пил в меру и чего-то ел. Старше он меня, ты знаешь. Чаще – жидкое, мясо – иногда, овощи, фрукты, – постоянно, – ты ж ведь наш ребёнок. К утру остались вдвоём. Старик был послушным, но сникал на глазах. А тут ещё у Люки случилась любовь. Парнишку звали Рудиком. Армянин с большими пытливыми глазами. Числился художником в комбинате, – там Люка была в худсовете. Выбрала его отцом будущего ребёнка. Друзья вынудили пойти с Рудиком в ЗАГС. Ребёночек появился в срок. Назвала его в честь погибшего отца, – Венедиктом, Веней, Веночком. Вскоре попросила Рудика не болтаться перед глазами. На вопрос «почему», ответила словами Шиллера из «Заговора Фиеско в Генуе»: «Мавр сделал своё дело, – мавр может уйти». Добавила для друзей: «не судите за цинизм, – одеяло перестало греть». Спустя год, Серёга отправился к Фае на вечный покой. Сердце разорвалось. Мастерскую отобрали. Люка мыкалась по мастерским друзей. Суетливый Эдик –«добычик» мастерских для художников, привёл

Люку в освободившееся помещение. Лифт поднимал на последний этаж, затем восемь ступенек вверх. Там прежде «пахала» супружеская пара Л. «Работали» портреты властителей, в основном, заказ ные, на потоке, прости Господи, по фотографиям и театральных деятелей по заказам музеев или частных лиц. Разбогатели, купили мастерскую на «Мызе»,– островке художников. Люка была счастлива. Огромное, косое окно смотрело внимательно в небо. Мебель от прежних владельцев, – кожаный рыжий диван раздвижной, двухярусный буфет, внизу – про-

дукты, вверху, – краски и кисти. В наследство, – Серёгин мольберт и этюдник. Старые, но вполне рабочие. Мольберт –стационарный, Люка отмыла его, соскребла засохшие бугры краски, сменила колки,– одним словом, привела в «божий» вид. Этюдник со штативом-треногой, с коляской на подшипниках. Время неслось само по себе. Люка привыкла ходить на этюды. Писала их на упаковочном, для мебели, картоне. Друзья резали его на разные прямоугольники и квадраты, грунтовали сразу по полсотни. Привозила этюдов по четыре-пять штук. Их нельзя было назвать этюдами, скорее законченными картинами. На следующий же день приходили за непросохшими работами покупатели, подлинные ценители искусства. Их не интересовало имя художника, лишь уровень живописи (в отличие от коллекционеров-толстосумов). К тому же, они сами назначали цену. Люку устраивала любая. Тех, кто перепродавал её работы, не пускала на порог. Когда начался массовый бросок за рубеж, Люка, по просьбе покупателя, подписывала дарственную, чтоб не терзали на таможне. Так многие её работы оказались на аукционах за рубежом, и к ней зачастили зарубежные покупатели. Один из них, итальянец, вроде влюбился, сделал предложение уехать с ним. На следующий день Люка решила прогуляться по городу.

199

Люке,сженилсяГородинебульварыВнимательноразглядывалалюбимыесдетствадома,памятники,искверы.Онисловноговорилией:«Люка,опомнись,покидайнас,мыобеднеембезтебя,задохнёмсяотобидыжалостиксебе».ИЛюкаотказалаитальянцу,иникогданепожалелаобэтом.сталейещёближеиродней.Прошлигоды.Многиеизеёдрузейуехали,даиВеночекиуехалподнатискомжены...ЛюкаушлаизжизнинаисходеХХвека.ОнапокоитсярядомтётьФаейидядьСерёгой.Нанадгробнойстеллебронзовыйвенокснадписью:«Великойеёдедуибабушке,–вечныйвенокотВеночка»…

200

ФОТОГРАФИЯ

Пятница. Короткий рабочий день. Тридцатилетие Наташи отмечали всем отделом. После шампанского съели по куску торта, выпили чай, пожелали здоровья, счастливой семейной жизни и разошлись. Домой не хотелось. Листопад только начался. Листва сменила цвет. Ветер словно задохнулся. Тишину нарушали щебет птиц да редкие автомобильные сигналы. А что дома? Некому ждать. Привыкла к одиночеству. Вот, только за втра, к родителям – традиционно отмечать день рождения. Придёт ехидный сестрёныш с Бориском и крохой. Постоянные напоминания мамы о возрасте, о том, что пора заводить ребёнка. Без мужика это невозможно. Брать в детдоме – лотерея, мало ли какие гены? Но, что поделать? Придётся идти. По дороге к дому – подобие ресторана. – Зайти, съесть полный обед? Свободен угловой столик. Вскоре принесли заказ. Суп был вкусным, горячим. Подняв голову, увидела напротив мужчину, который жадно поглощал пищу. Рядом с ним –сумка на колёсах. Мелькнуло: «Жена выгнала». Встретились взглядами.–Тожев командировке? – выплеснул на одном дыхании, –или надоело готовить? Она пожала плечами. Рассчиталась по счёту. Из ресторана вышли вместе. – Вам далеко, можно провожу? – спросил полушёпотом. Кивнула. Шли молча к дому. У лифта, к квартире, открыла дверь, он вошёл следом за ней. Сели на диван. – Завтра домой возвращаться... У тебя рюмки есть? – мужчина перешёл на «ты».

– В кофре бутылка нашего, молдавского. Выпьем за знакомство, кашлянул он. Поставила рюмки… Выпили... Утром проснулись рядом, в постели... Вышли на улицу... Мужчина кивнул и направился к такси… Сын родился в срок. Назвала Петей, в честь школьной любви. Отчество и фамилию дала свои. Никто не задавал вопросов. Только Петя в шесть лет спросил: – Где мой папа?

201 Ответила банальное, что пришло в голову: – Лётчик, погиб при испытании новой модели самолёта. Прошло восемь лет. На работе предложили путёвку в Болгарию. Для оформления документов нужны новые фотографии. В фотоателье, ожидая свою очередь, разглядывала стенд с фотографиями. Внимание привлекло фото мужчины в лётной форме. Незаметно сняла его и бросила в сумку, до конца не осознавая для чего. Отдыхая в Болгарии думала об этом. В голове созрелВозвратившись,план. показала фотографию лётчика Пете: – Это твой отец. – Надо купить рамку и повесить на стену, – обрадовался сын. Так и Незадолгосделали.доокончания восьмого класса Петя заявил: – Хочу стать лётчиком, как папа. Я уже записался в кружок по подготовке к прыжкам с парашютом.

С решением сына Наташа согласилась. Руководил кружком Михаил Ильич – опытный лётчик, списанный в запас по состоянию здоровья. В течение месяца Петя присматривался к нему и, вдруг, неожиданно заявил: – Вы мой папа, вы не погибли?

Ильича остановился на его собственной фотографии на стене. Он молча перевёл взгляд на Наташу... Она ничего не ответила. Когда он собрался уходить, Наташа пошла его проводить. На улице спросила: – Почему вы не требуете объяснений? И рассказала о том, как фотография попала в их дом. Конец этой истории очевиден. Спустя некоторое время, Михаил Ильич заехав за Наташей на работу:

Михаил Ильич, улыбнувшись, ответил: – По возрасту ты мог бы быть моим сыном. К сожалению, у меня никогда не было детей. И не могло быть... Извини... Спустя какое-то время Петя сказал Михаилу Ильичу: – Мы с мамой приглашаем Вас в гости. Приходите в воскресенье, вот адрес. В глазах мальчика было столько мольбы, что Михаил Ильич согласился. Он пришёл с традиционными шампанским и тортом. Наташа об этом ничего не знала. Беседовали о разном... Гость не скупился на похвалы в адрес Пети. Вдруг взляд Михаила

202 знаете, Петя заслужил отца, не правда ли? – спросил он. – Именно такого, – согласилась она. осень, листопад – на исходе. Ветер аккомпанировал танцу мелкого дождя.

– Вот вам крест, – добавила Дашка, – сама видела издалека.

– Мужика? Врёшь, – ответила Галка, рябая тощая девка, –с чего ты взяла это? Мужика, скажешь ещё...

Снова

– Знаете, девчата, – высвистела на одном дыхани, – Катька с курорта мужика себе приарканила.

раскинута

– Катька серьёзная баба, не девчонка-гулёна, на первого не бросится, вот те раз... Не верится, – хором ответили бабы. – С чего бы ей?

ДЕРЕВЕНСКАЯ ИСТОРИЯ

– Ты, Дашка, крестом не дави, грешно, – вступила молчаливаяПоговорилиГруня. о всяком и разошлись. Но любопытство чесало языки. Устроили у Катиного дома дежурство в кустах. Наконец, ближе к двенадцати, увидели мужика. Замерли. Он вышел, явно, по малой нужде. Точно, –мужик: делал своё дело стоя. Важное разглядеть не смогли: темно и зябко. Катя – известная на деревне, заведовала магазином и складом при нём. Две недели её отсутствия были заметны. Магазин почти пустовал. Стёпка, подмена, лентяйка, всего на час при ходила. Утром

– А

Деревня вдали от районного центра. Население женское, да несколько мужиков. И те, либо квёлые, либо пьянчуги. В центре – автобусная станция, посередине – клумба, зажатая кольцом скамеек с памятником «всесоюзному старосте» Калинину, узнаваемому по козлиной бородёнке. Имя его носит и деревня. Здесь по вечерам собираются бабы посплетничать и поделиться новостями. Выделяется Дашка. Высокая, хромая, лет тридцати, всё обо всех знающая, фантазёрка с присвистом в передних зубах. Она и принесла новость, казалось невероятную, захлестнувшую любопытством, деревню.

За время отсутствия её на работе товары раскупили. Вот-вот привезут новые. Катя решила подключить к разгрузке своего мужчину.Оноказался статным, ширококостным, белобрысым с красным лицом и бычьей шеей. Легко справился с мешками. Умылся. Катя поливала на его обнажённый торс воду из ведра. Зевак собралось много, рассматривали, как диковинку. Катя, возмущаясь, отгоняла любопытных:

– Такого давно к нам не заносило, – залилась смехом Дашка. – А тебе жаль? Не сманим...

– Не серчай, хай будет, – согласились бабы... Купили крупы, материи, соли, спичек и разошлись удручёнными.Всюнеделю мужик будоражил волнение баб. Катя не выводила его «на люди».

Катя открыла магазин, но с покупками не спешили. Переглядывались, не зная с чего начать.

– А правда, Катя, что ты мужика себе привезла? – решилась бойкая Дашка. – Не томи.

– Что, мужика не видели?

Мужика звали Петром. Катя подхватила его под руку, и они направились к дому. По дороге, среди фраз судачивших баб, разобрала: «Скатерть расстелила б за такую удачу, а то – жмётся, ох,Иуж...»потекла у Кати новая жизнь с мужиком да с бабьей завистью в Любилпридачу.Петро крепко выпить и смачно закусить.

203

Да, видать, и отрабатывал хлеб-соль отменно. Катя раздобрела, поярчала. косметикой увлеклась. Бабы не унимались, прислушивались, приглядывались к Катиному счастью. К ахам и охам, к заливистому смеху, к вздохам: «У-у,Ужесилище».пятнадцать лет, как Василий, муж Кати, сгинул, канул, сбежав с городской кралей в неизвестном направлении. Оставил Кате пятилетнюю дочку, и след его простыл. Казалось, Катя хочет наверстать годы бабьего одиночества, торопясь без

– Правда. Я – ещё в соку, организм требует, что плохого? –ответила Катя с вызовом.

оглядки, безрассудно, не замечая возраста и времени, здоровья, смены погоды и настроения. Ошалела, и всё тут. Забыла о дочери, что была уже замужем и жила по месту службы мужа, на Дальнем Востоке или где ещё. А Петро? Режим его дня определился: спал допоздна, затем опохмелялся после вечернего пьянства и обжорства, готовясь к ночной смене-любви в Катино удовольствие. Улетучилось лето, осень летела дождями и туманами, скука захлёстывала Петра. Не с кем и словом переброситься. За домом сарай. В нём похрюкивал кабанище по кличке Колюша. К Колюше хозяйки приводили свиней на расплод. Такую он службу нёс. Петро и докладывал ему о житье-бытье, кормил и поил, чистил сарай. Кабан хлопал рыжими ресницами, вроде соглашался. Ну, словом, сдружился Петро с Колюшей и даже посреди ночи, выходя по нужде, будил кабана, исповедовался. Как-то, когда Петро спал на сеновале, пришла к Кате сестра её, Настя. Оглянулась и говорит: – Катя! Пришла я с просьбой, одолжи Петра на ночь. Не за себя прошу, за дочь, Марию, тридцатник у ей на пороге, а мужика не вкушала. Помру я, – одна останется, а так може дитё случится. Будет по жизни не одинокой. Знаешь, ведь никого близко подходящего в округе нет. А Мария, на лицо и фигуру – девка неплохая, готовая. Сделай доброе дело, по-сестрински. Я заплачу, сколько назначишь. Жалко? Не мыло у него, не смылится. Будет это наша, бабья тайна. Катя не перебивала, только кровь к голове прилила, да губы запеклись. Наконец, нашлась: – Знаешь, Настёна. У нас с Петром – любовь. Забудь, что сказала. И я забуду. Хватит. Иди с Богом, ищи за другим порогом.Петро

невольно услышал беседу сестёр и подумал: «Ну, я прямо, как Колюша, только – на двух и рыло не пятаком. А так –всё то же». Сошёл вниз. Затаился... Прошла осень. Зима в деревне – холодая, скользкая. Снега прибавляет три месяца, то серого, то голубого. Петро ежедневно чистил тропку к дому, к сараю да к нужнику. Скука терзала душу. Даже птицы молчали, хохлились на морозе. Колюша храпел

204

– Тебе, Колюша, хорошо, ты уже там, а мне каково?

И ясно услышал: – Смени хозяйку, не ценит тебя Катька, всё пойдёт по-иному. И туча поплыла дальше.

Вернулся Петро на сеновал, мысли собрались в комок, сверлили: «Может уйти, да куда?»

205

Встал перед ним столбом тот разговор Кати с сестрой. С утра собрал свой небольшой скарб. Вошла Катя: – Ты куда, в потёмках? – Не знаю, – ответил

днями напролёт, молодые свиньи не привлекали его, косился на них враждебно, загонял в угол. Петро помогал Кате вести учёт на складе. Всякий раз получались излишки. То мешок гречихи притащит, то – муки, то – соли. Катя не могла нарадоваться. Хлопала Петра по лбу, приговаривала:–Ленинскаяголовушка. Вот умница. И жизнь плыла своим течением, не убыстряясь, не сокращаясь, аккурат по календарю. Катя сердилась на Колюшу. Соседки жаловались, что не несёт он свою службу, – нет приплода. Кате накладно, не приносят ей сала да мяса за Колюшины труды. Вот и надумала она заколоть кабана и вырастить нового, работящего, охочего до свиней. Предложила она Петру покончить с Колюшей. Петро категорически отказался. Мол, Колюша – его друг, а друзей не колют. Возмущённая Катя призвала мужиков из соседней деревни, те сделали дело. С того и началось. Стали Петро и Катя холоднее друг к другу. Как-то в пылу гнева обозвала его дармоедом. Жизнь пошла скучнее, желанья поубавились. Спал Петро только на сеновале, пил мало, ел порционно, особенно при Кате. Как-то ночью, хватив стакан самогона в одиночестве, вышел во двор, взглянул на небо. Одна из туч образовала знакомый силуэт. Вздрогнул Петро, приговаривая взахлёб:

неопределённо. – Брось, повздорили и хватит. Раздевайся, чего уж, там. –побелела Катя. – Не вздорили, всё само собой разрешилось. Надоел я тебе, –спокойно произнёс Петро,– спасибо за ласку, за хлеб-соль, за самогон да за Колюшу, память ему моя слёзная... Впервые за полгода вышел на дорогу. Пошёл наобум. Ноги

И пошла для Петра другая жизнь, уверенная да правильная. значит очередное заседание общества библиофилов и его доклад «О работе общества в 20-х годах»...Ноне только это волновало

МАЛЕНЬКАЯ СЛАБОСТЬ (библиофильская новелла) длячтоЯзнавалмногихбиблиофиловиубеждён,любовьккнигамделаетжизньнесносноюнекоторогочислапорядочныхлюдей. АнатольФранс В ясный весенний день, когда цвели каштаны, ярко светило солнце и лёгкий бриз играл разметавшимися кудрями, по улице шёл среднего роста и возраста человек и бормотал, для убедительности помогая себе руками. Он напоминал себе о том, что сегодня вторая суббота месяца,

– А как она, дочка-то? Что молчишь, Мария, или сказать нечего? – спросил Петро.

– Добре, оставайся, – не моргнув глазом, согласилась Настя.

206

– Как решите, послушная я, – покраснела Мария...

Якова Петровича, а встреча после долгой размолвки со старым приятелем, коллегой по библиофильству, Борисом Ивановичем. Знакомы они были едва ли не всю жизнь. Часто общались, постоянно дразня друг друга и вызывая зависть новыми открытиями и приобретениями. Понимали друг друга с полуслова, подшучивали, пытаясь подловить на какой-нибудь неточности, правда, это почти никогда не удавалось. Оба были умны, находчивы, обладали энциклопедическими знаниями. В беседах, по памяти, цитировали кни

сами привели к подворью Насти. Пригласили в дом. Вышла Мария. Молодая. Ладная. Тихая. Поставили на стол миску с варениками и бутыль с самогонной мутью... Пить не стал. – Бросил, новую жизнь хочу, – смущаясь, выдохнул Петро. – И правильно, а где? – полюбопытствовала Настя, – коль не шутишь?–Какаяшутка, не прогоните? Человек я работящий, староват правда, под сорок, чего скрывать. Дочку твою буду беречь и всё, что скажете другое...

Борис Иванович просил разрешения прийти. Спустя несколько минут, приятели пожимали друг другу руки и гость, как всегда, был приглашён в кабинет. Полилась дружеская, непринуждённая беседа, разбавленная шутками-прибаутками, конечно же, по интересующему их вопросу. Вскоре их пригласили к столу, но Борис Иванович любезно отказался, сославшись на режим питания. Он изъявил желание полистать некоторые книги. Пообедав, Яков Петрович, возвратился в кабинет, и приятели продолжили прерванную беседу. По прошествии времени, гость распрощался и ушёл...

зимой.Яков Петрович сидел в домашнем кабинете за любимым и увлекательным занятием, – разбирал новую почту и заполнял карточки на приобретённые в последнюю неделю книги, наклеивал на каждую из них свой экслибрис, соответствующий разделу своей библиотеки. Экслибрисов у него было множество, самые именитые художники почитали за честь выполнить в подарок ему экслибрис, украсить им прекрасное собрание Якова Петровича.Вэтовремя раздался телефонный звонок:

ги известных книголюбов и книговедов и,

207 даже у них находили некоторые огрехи. Их авторов, несмотря на то, что лично не были с ними знакомы, называли не иначе, как по имени-отчеству... – А помните, как у Павла Наумовича (это о Беркове) сказано об этой книге... – Николай Павлович (это о Смирнове-Сокольском) приводит интересные данные о… – Михаил Николаевич (это о Куфаеве) никак не мог ошибиться...–Ираклий Луарсабович (это об Андронникове) утверждает, что этот шмуцтитул, только в первом издании... Одним словом, не было вопросов, на которые бы не смогли ответить наши герои. Из-за чего же произошла размолвка, из-за чего они стали избегать встреч и старались не упоминать друг о друге в беседах. Коллеги и друзья терялись в догадках, косясь на них удивлённо и не осмелясь спросить. ...История эта произошла зимой, на удивление снежной, с морозцем и ярко слепящим солнцем. Красивой и весёлой

увязанную пачку книг. Потупив глаза, произнёс: – Я давно ждал вас. Простите, здесь не хватает двух книг, я обменял их. Во сколько вы их оцениваете? Яков Петрович молча забрал книги и вышел. Голова кружилась, звенело в ушах, сердце учащённо билось. Дома он слёг с сердечным приступом. – Нехорошо получилось, – подумал он, – почему, зачем Борис

208

Прошло две, а может быть и больше недель. Якову Петровичу понадобилась книга по краеведению, которая находилась в от дельном шкафу, где стояли особо редкие книги, переплетенные по заказу владельца в специальную, старинную ткань-набойку и украшенные его суперэкслибрисом, оттиснутым на корешке. Но, увы, книги на месте не оказалось. Бледный, с трясущимися руками и съехавшими на кончик носа очками, начал он блуждать глазами по книжным полкам, обнаруживая всё новые и новые лакуны. Сомнения исчезали. В квартире побывал похититель. Много людей приходило к Якову Петровичу. Одни интересовались редкими книгами, другие – получить необходимую информацию, третьи – из любопытства. Однако, похититель был глубоко образован, хорошо знал книгу, её мемориальную и материальную ценность. Об этом говорили сами исчезнувшие книги – раритеты, встречающиеся в жизни единожды. Но как их вернуть? Где найти? Непосильная задача. И, наконец, после долгих сомнений и размышлений, Яков Петрович остановил своё внимание на Борисе Ивановиче. Близкие нашим героям люди категорически отказывались в это верить и не советовали Якову Петровичу начинать тяжбу. Ещё две недели Яков Петрович мучился сомнениями, страдал, чаще принимал сердечные капли, однако, всё более и более укреплялся в своём мнении. Наконец, он сел к пишущей машинке и отпечатал список пропавших книг. Затем направился к Борису Ивановичу без предварительного звонка. Растерянный Борис Иванович открыл дверь непрошеному гостю и вежливо спросил: «Что привело вас, милый Яков Петрович, в такую рань?» Яков Петрович, молча протянул Борису Ивановичу список книг. Хозяин оставил гостя в прихожей и удалился. Спустя десять минут он вынес тщательно

Иванович это сделал, он ведь не Алоизий Пихлер, обчистивший Императорскую библиотеку и изгнанный за это из России. Да, жаль, очень жаль. Ведь Борис Иванович человек образованный, профессор. Что толкнуло его? Зависть, безотчётное желание иметь эти книги? Тогда зачем он две обменял? Книжный эгоизм или, как говорил Осоргин, книгоедство? Необъяснимо! – Бедный Борис Иванович, – резюмировал он. Его размышления прервал телефонный звонок. Звонил Борис Иванович.–Дорогой Яков Петрович, – произнёс он, – вы уж простите мою маленькую слабость, но вы, книжник, должны меня понять. Ведь мы старые приятели, коллеги. Не забудьте, сегодня ваш доклад на заседании нашего общества. Не опаздывайте...

– Да, я вас понимаю, правда с трудом, я помню, приду, –ответил Яков Петрович.

209

Северная окраина большого города. Здесь заканчивается маршрут автобуса №123. Остановка – «Кольцевая 5». Очертив круг, переваливаясь, автобус отправляется в обратный рейс. Вдали сгруппированы близнецы – пятиэтажки-хрущовки. Слева, – одинокий, Бог весть, как сохранившийся трёхэтажный серый дом довоенной постройки. Перед ним на квадратном гранитном постаменте скульптурный погрудный бюст человека в надвинутом на глаза лётном шлеме, внизу надпись: «Герой Союза Виктор Талалихин, 1918–1941». В доме – школа рабочей молодёжи имени

Советского

Героя. В ней – классы с восьмого по десятый. По три каждого. Директора школы видели редко. Он болен, сказываются фронтовые ранения. Фактически, руководит школой заведующий учебной частью, Спиридон Саливонович Чумаченко. Заглазно учителя и ученики называют его Чума. Он знает об этом, привык с детства. Ниже среднего роста, квадратный, с огромной головой, проваленной в плечи, на носу

...И вот теперь, шагая по улице весеннего города, думал он о том, как посмотрит Борису Ивановичу в глаза, как пожмёт его руку, о чём спросит. ОРДЕНОНОСЕЦ

Ученик молчит. Завуч подводит

круглые,

стихотворения

ходится в сонливом состоянии,

– Для чего ты ходишь сюда, спать, что

210 накрепко прилегающие к переносице круглые очки, непомерно увеличивающие глазные яблоки, гладко зачёсанные редкие волосы. Одет постоянно в коричневый шевиотовый в белую тонкую полоску двухбортный костюм. Правый лацкан пиджака украшен орденом Трудового Красного Знамени. Занимает завуч кабинет, в дверь которого упирается лестничный марш. На одной стене кабинета портрет Сталина, на другой, в багетной раме, – указ о награждении орденом «за многолетнюю педагогическую деятельность», за подписью Шверника. На столе – чернильный прибор из чёрного мрамора, гипсовый бюстик Ленина и стопка тетрадей. Память у Чумы отменная. Помнит имена и фамилии не только нынешних учеников, но и тех, кто окончил школу и всех учителей. Учеников и коллег называет на «ты». Исключение делает «физичке» – Фаинке, которая громогласно запретила фамильярниченье. Ученики же не в состоянии запомнить его имя-отчество и обращаются в нему «товарищ завуч». Преподаёт он странный для рабочих людей предмет – астрономию. Излагает материал строго по учебнику, который выдержал более тридцати изданий. Автор учебника профессор Пулковской обсерватории Б. Воронцов-Вельяминов. Чума вызывает учеников к доске, зная, что встретит молчание на заданные вопросы. Отмахнувшись рукой, произносит: «Тройка, – добавляя, – не хочу портить тебе табель, всё равно ни черта не выучишь». Были две-три ученицы, которые бойко отвечали на вопросы. Чума, выдавливая улыбку, как автомат строчит:–Открылась бездна звезд полна, звездам нет числа, бездне –дна.Эти ломоносовские строки также взяты из учебника. Всего он не знал. Денщикова, который постоянно наспросил: ли? итог:

– Дурья голова, – чтоб получить аттестат, чтоб считался зрелым.Денщиков,Понял?протерев глаза, отвечает: – Я – зрелый... У меня жинка и дочка Галинка есть... Понял, Чума? А спать хочу, потому что вкалываю по восемь часов у станка, да тебе и не понять, белоручка.

Самого слабого ученика,

В конце июня, при вручении аттестатов зрелости, в аудиторию, с грохотом влетел человек высокого роста, и одним прыжком оказался возле преподавательского стола. От него разило потом и алкоголем. Он рявкнул: – Ты думал, Чума, что я уже сгнил, а я – живой. Он схватил завуча за лацканы пиджака и рванул на себя. – Вот и нашёл я тебя после тюряги по твоей маляве. А ведь мы всесте с тобой загуляли при карателях, ты увернулся. Забиваешь мозги работягам? Завуч тихо произнёс: – Не верьте этой пьяни, я – орденоносец, меня знают, ценят, уважают.Возникший человек сгрёб Чуму огромными руками и вылетел с ним в коридор. Больше их никогда не видели. Слухи принесли, что Чума был арестован и вскоре помер со страха, не дождавшись суда. А жизнь продолжается в своём ритме, – грохочет трижды на дню автобус №123, одна пора года сменяется другой, аттестаты зрелости вручаются ежегодно в июне, только в школе, почему-то, прекратили изучать астрономию, забросив учебник Воронцова-Вельяминова. А жаль, книжка интересная, с картинками, почитать на досуге любопытно и полезно... ИЛЬИЧ

Завуч, не смутившись, продолжает: – Может, в политехнический пойдёшь, там таких берут...

Узкая, сутулая улица каждые 10-12 минут оглашалась грохотом и истерично-хриплым

211

звоном ковыляющих по ней трамваев. Они битком заполнены крестьянами, – те везут на рынок продукты собственного приготовления и урожая. По сторонам от трамваев, вплотную друг к дружке, стоят жилые дома, с подвальными помещениями магазинчиков, лавчонок, мастерских срочных ремонтов. Справа – дома четырёхэтажные, стены их ранены недавно закончившейся войной, слева – одноэтажки в аварийном состоянии. В домах квартиры коммунальные, густо населённые народом. В основном – это новосёлы города, которых война и обстоятельства жизни принесли, Бог весть, откуда.

212

В них перемешались, словно в одной кастрюле, диалекты, чувства, хвори, мемуарные россказни бесперебойно летящие из неуправляемых ртов. Речь поведём о коммуналке в одноэтажке. Три квартиры по шесть комнат соединены дверными проёмами так, что можно коридором прогуливаться по всей длине дома. В каждой комнате живёт семья. В основном, – женщины, старики и дети разных возрастов и воспитания. И ещё четверо мужчин, уцелевших в военном котле. с несколькими ранениями и пристрастием к алкоголю. Рабочую неделю трудились они на предприятиях, но по выходным встречались во дворе, в беседке, что сохранилась с довоенных времён. Каждый приносил с собой по гранёному стакану, по бутылке «московской» и по две бутылки «жигулей». Играли в «дурака», на щелбаны. Проигравший послушно подставлял лоб победителю, получая беспощадно щелчок за поражение, плюс по полстакана водочно-пивной смеси, «ерша» за причинённый ущерб здоровью. Но главным во встречах был отдых от сварливых жён, шумных детей, бытовых неудобств, и воспоминания, конца которым не будет, казалось, никогда. Трое друг друга называли уважительно, полными именами, четвёртого, – только по-отчеству, которое ему не принадлежало, оно было, чем-то вроде клички, – Ильич. При произнесении её, по губам пробегала кривая тень усмешки, Обладателем этой клички был человек в меру упитанный, ниже среднего роста, волосы на голове только сзади, ближе к затылку, рыжеватого цвета, на подбородке и под носом. Изредка, вспоминая что-то, старался слегка картавить. Одним словом, внешне напоминал он бессмертного вождя мирового пролетариата. Проигрывал в карты регулярно, благо площадка для щелбанов была крепкой... Кроме того, он частенько отлучался, ибо вызывал

его тот или иной удачливый художник позировать для портрета, или более крупной композиции пополнявшей «лениниану». Возвращался домой затемно, изрядно выпившим. Ногой стучал в дверь с одним и тем настойчивым хрипом:–Климовна, отопри, Ленин устал, спать желает. Из-за двери раздавалось: – Опять на бровях пришёл, чёртов Ильич, не пущу, иди туда, где «клюкал».

213

– Что же вы, гражданин, как вас там, э-э... –захлебнулся, ощутив испарину в спине, милиционер.

– Чё, не вишь кого задегжал, газжалую пгенепгеменно, –хитро прищурясь, мастерски картанул Ильич. – Виноват. – растерянно, бесконтрольным всхлипом, выдохнулБылмилиционер.суд.Защищали Ильича именитые художники, доказы-

– Буду жаловаться куда надо, погонят тебя на Колыму, баба вредная, – не унимался он. Дверь открывалась: – За что ты меня так, Пантелей, я ведь по-доброму, иди, бедняжка моя, спать, Ильич на мою голову, мать твою... Стал чувствовать себя Ильич в этой «должности» уверенней, когда художник подарил ему костюмчик, кепочку и галстук в крапинку, точь-в точь, как у вождя. Казалось, не снимает он этот наряд никогда, разглядывая себя в зеркале и корча гримасы, подражая фотографиям вождя... Прохожие, завидя его, шарахались, а один, пожилой, остановился:–Какжетак? Он и впрямь... бессмертный, – благоговейно процедилДругаяон.же, интеллигентного вида дамочка, буркнула: – А реикарнация-то, видимо, отнюдь не бред... Так и «баловал» бы он Ильичём ещё долго. Позировал, смачивал бы гортань водочкой, покартавливал по случаю, получал бы щелбаны за карточные неудачи. Но время шло, и как-то занесло его, изрядно выпившего, в гастроном. Денег не было. Увидел на прилавке соблазнительный «батон» колбасы с загадочным названием «отдельная», взял его, кинул в вечную спутницу свою, авоську. У выхода был остановлен и со скрученными за спину руками доставлен в отделение милиции.

вая его необходимость на свободе. Выложили штраф. Отпустили его, якобы, то ли за сходство, то ли за взятку. Бросил Ильич пить. Через пару дней, лёжа в постели, разволновался, утешая себя, что отработал своё. Заснул, да так и не проснулся.

– Думаю, –это был зюйд-вест, – пошутил я, – он настойчиво подгонял электричку из Киева в Немиров.

– Это судьба, – удовлетворённо сказал он, – а знаете что, как вы посмотрите, если я приглашу вас в гости? Это недалеко, на улице Будённого или, по-старому, Антонеску. Я посмотрел на Мишу. В его глазах было столько гостеприимства и мольбы, что я не решился отказаться. Мы отправились на указанную улицу. Собственно, улицы не было, лишь усадьбы и тропы, ведущие к произнёс: – Это всё она, моя Беллочка. Мы вошли в дом и он, радостно сверкая глазами, представил меня своей дочери, молодой даме, крупной и пышной, с библейскими чертами лица.

ним. Домик Миши был небольшим, но аккуратным. Двор, садик и огород, тщатель но ухожены. Миша, поймав мой взгляд, с гордостью

– Художник, – мечтательно повторил он, – тоже неплохо. Каким ветром занесло вас к нам?

– Профессия, – удивился я, выходя на берег и разглядывая неожиданного собеседника, полного, лысоватого мужчину средних лет, – что ещё за картузы такие?

– Ну, это, извините, кепки-шестиклинки, с пуговичкой сверху, – пояснил он, – даже вся Винница в них ходит.

– Я давно слежу за вами, как вы красиво плаваете. Меня зовут Миша-киржнер, – продолжал тот же голос. Не оглядываясь, я назвал себя.

214

– Здравствуйте, – оклик, как приветствие услышал я за спиной, плывя к берегу.

– А, понятно, – ответил я, вспомнив послевоенную моду, предмет моей зависти тех лет.

– Не думайте, киржнер, – это не фамилия, это профессия, я мастер по картузам, меня так весь Немиров называет, –продолжал новый знакомый.

МОЯ БЕЛЛОЧКА

– Интеллигентного человека сразу видно, – продолжал Миша,– вы приехали, я думаю, из Винницы. Наверное, музыкант, бухгалтер или, скажем, доктор?

– Я из Киева, к сожалению, художник, – попытался я раздражённо разочаровать Мишу.

215 – Знакомься, Беллочка, это мой старый знакомый, киевлянин, между прочим, тоже художник. – Очень приятно, – опустив в смущении голову, пролепетала Беллочка, сделав довольно грациозный для её комплекции реверанс.–Почему, тоже художник, – поинтересовался я, – разве Беллочка...–Да,да, – перебил меня Миша, – я вам, кое-что покажу, пойдёмте.–Ах,папа, неудобно, – кокетливо зардевшись, сказала Беллочка.НоМиша уже тащил меня в другую комнату. Здесь висела огромного размера картина Шишкина «Утро в сосновом лесу». Она сверкала и горела необыкновенно-яркими красками и была вышита мельчайшими крестиками. Заметив моё удивление, Миша сказал:

– Действительно, золотые руки, я ничего подобного никогда не видел.Мывернулись в гостиную, глядя друг другу в глаза, не зная, как продолжить прерванную беседу. Наконец, Беллочка нашлась:–Извините, я не подготовилась к приёму, для меня это так неожиданно, но мы вас ждём вечером. – Непременно, – поспешил я заверить её. Миша пошёл меня провожать.

Пройдя несколько шагов, он спросил:–Извиняюсь, как вам понравилась моя Беллочка? – Это золото высокой пробы, – искренне ответил я. – Вы представляете, она ещё не замужем, сколько мужчин её хотело, а ей только интеллигента подавай, а где его у нас взять, – сокрушённо развёл руками Миша. – Да, жаль, но я женат, а то бы, не задумываясь, женился на ней, – виновато произнёс я. Наступила пауза, лицо Миши стало грустным, он опустил голову и почти шепотом сказал: – Извиняюсь, что же вы мне сразу не сказали?

– Ну, как специалист, что вы скажете, а? Это всё, моя Беллочка, золотые руки. Вообще-то, она врач по детям, весь Немиров её обожает. Она всё умеет.

Пиня с мамой занимали длинную и узкую комнату в многонаселённой коммуналке. Снаружи к дому примыкали продовольственный магазин и кулинария. Оттуда по ночам набегала отвратительная нечисть – тараканы и крысы. Клопы были собственностью жильцов, c которой они смирились. Пиня работал электриком в школе напротив. Это давало возможность часто прибегать домой: водить парализованную мать в туалет, перестилать постель, готовить пищу, стирать мелкие вещи и тут же, в комнате, сушить их. Полгода, как мать начала, опираясь на пинину руку, передвигаться по комнате. Болезнь длилась семь лет, и только сравнительно крепкое сердце держало её на свете. Паралич разбил её на улице, когда она шла с работы. За истекшее время друзья Пини обзавелись семьями. Каждый был занят своим делом. Пинина жизнь была сосредоточена на заботах о матери и работе. Времени на знакомства не оставалось. Многие однокурсники уезжали за рубеж. Однажды Пиня проснулся посреди ночи. Привычного маминого храпа не было слышно. В комнате повисла тишина. Пугающая, зябкая. Пиня окликнул мать. Ответа не последовало. Он подошёл к маме, вял её за руку. Она была холодна и, как показалось Пине, морозна. Мама умерла во сне. Назавтра её схоронили. Обычное течение жизни прекратилось. Нужно думать о том, как жить дальше. Окружающие называли Пиню Павлом, так значилось в паспорте. Пиней его звали родители

216

– Вы не спросили, простите, – начал оправдываться я... В это время из калитки появилась Беллочка и, подойдя, сказала:–Знаете что, вы мне сразу понравились, приходите вечером с женой, хорошо? Я был ошарашен. Только и мог пролепетать: – Откуда вы знаете, что я... – Как врач, я хорошо чувствую больного, мне не надо заглядывать в его историю болезни. Так мы ждём вас, – повторила она. ФИКТИВНЫЙ БРАК

Разговор был конкретным, причём Павел не задавал вопросов. Светлана, тут же давала на них подробные ответы. Она останавливалась на причинах отъезда за границу, высказывала суждения о взаимоотношениях между людьми, о политике, о бесперспективности её, как архитектора. Сказала, что полностью берёт на себя все расходы по отъезду, по приобретению необходимой одежды и домашней утвари. Деньги на всё она скопила.ДляПавла опять наступили томительные часы раздумий, взвешивания обстоятельств и сомнений. Светлана звонила ча сто. Они гуляли по улицам, беседовали обо всём, что их волно

да дедушка с бабушкой. Отец погиб на фронте, а старики ушли «по приказу», как тогда говорили, в Бабий Яр. Павел не находил себе места. Бесцельно бродил по улицам. Подолгу задерживался на работе. Питался в общественной столовой. Тяжело засыпал. Через два месяца Павел встретил завуча школы, в которой работал. Николай Акимович – так звали завуча – попросил Павла прогуляться с ним. По дороге он рассказал Павлу о своём душевном состоянии, чем сразу расположил к себе. Светлана – дочь Николая Акимовича была замужем за Олегом – учителем физкультуры той же школы. Молодые люди решили уехать за границу, но не знали, как это сделать. Перебирая разные варианты, они остановились на том, что реальнее всего развестись и заключить фиктивные браки, разумеется, с евреями, за приличное вознаграждение. Остановившись на этом варианте, они стали искать подходящих людей. Светлана вспомнила о Павле, зная о нём от отца. Обо этом Павлу рассказал Николай Акимович. Павел не отказался от предложения, зная завуча, как человека порядочного и доброго. Лишь попросил время на обдумывание.

217

Да и советоваться не с кем было. Обычным знакомым Павел не доверился бы.

Спустя два дня Светлана сама позвонила Павлу и попросила разрешения прийти в гости. Весь следующий день Павел готовился к встрече. Прибрал в квартире, застелил мамину кровать, к которой не подходил со дня похорон. Светлана пришла в назначенное время. Она была несколько выше Павла, со вкусом одета и совершенно не применяла косметику.

Они начали собирать необходимые документы, съездили в Москву, в израильское посольство. Она уволилась с работы. Они всё время проводили вместе. За день до отъезда были устроены проводы в квартире родителей Светланы. Николай Акимович, подняв тост, произнёс: –Я полностью доверяю Вам свою дочь, зная Вас, и наблюдая за вашими взаимоотношениями. Не сомневаюсь и в искренности Светланы; верю в её счастье.

вало. Павел старался вникнуть в близкий Светлане мир, совершенно ему незнакомый, в мир искусства, поэзии, музыки, театра, понимая, что жизнь жестоко с ним обошлась, лишив всего этого, ведь он уже не молод, чтобы начинать сначала. Через полтора месяца они расписались. Она ночами оставалась у Павла, чтобы отвести подозрения знакомых и соседей. Павел спал на кровати матери, она – на его раскладушке... Он приободрился, стал готовить еду к её приходу, прибирал в комнате. Окружающие поверили в их семейную гармонию. Павел не позволял себе никаких вольностей в отношении Светланы, но чувствовал, что привыкает к ней, тосковал, когда она приходила позже. Спустя месяц он проснулся от нежного дыхания и осторожных поцелуев. С детства он ничего подобного не ощущал. Светлана, не дав ему опомниться, всё крепче прижималась к нему, возбуждая плоть взрослого мужчины, требуя ответной ласки. Она говорила о том, что её чувства непонятны ей, может это ещё не любовь, а необыкновенная нежность, острое желание находиться рядом. Она говорила о потрясении, которое ощущает от его внимания, ненавязчивого, но искреннего, необходимого каждой женщине и которое обходило её. Внимания, о котором она мечтала. Ему хотелось верить ей, но он думал о том, что слова её связаны с желанием уехать. Наконец, он заговорил. Напомнил о возрастной разнице между ними, о разном интеллекте и образовании. Каждую ночь они проводили в одной постели. Павел ощущал себя мальчиком, послушным и жадным к знаниям, учеником. Она повторяла, что безумно счастлива, не хочет и слышать об отъезде, только бы быть с ним. Теперь уже он стал настаивать, думая, что при любом исходе их отъезд – это его благодарность за теплоту и внимание.

218

Провожающих на вокзале собралось немного: родители Светланы, Олег с матерью и ещё несколько человек. Олег попытался поцеловать Светлану, но она отстранилась. Он попросил её позвонить из Вены, она спросила: «Зачем?» – Я ведь твой муж, – напомнил он. – Бывший, – возразила она, – мой муж – Павел, и никто другой.–Да ты с ума сошла. Это ведь только Пиня, – рассердился Олег.– Я ясно сказала, кто мой муж, – закончила Светлана, поднимаясь на подножку вагона.

Юзек осиротел в четырнадцать. В одночасье ушли из жизни родители, от сестёр и братьев Господь оградил. Остался один в мире суеты и безразличия. Сосед, пан Климчак, взял его в ученики в свою портняжную мастерскую. Юзек добросовестно постигал мастерство и уже через три года самостоятельно кроил и мужскую одежду. Пан Климчак был доволен и даже поручал ему работу для привилегированных сорокового года Юзек появился в нашем городе. Поначалу, его посадили в камеру предварительного заключения. По словам самого Юзека, «прессовали» около месяца: проверяли, допрашивали, иногда били, требуя признания в шпионаже. Однако, потом начальник го-

Мать Олега, слышавшая их диалог, подошла к сыну и прошептала:–Светлана совсем ожидовилась.

– Это уж точно, – подтвердил Олег. Ни с кем не попрощавшись, они быстрым шагом покинули перрон.Набирая скорость, поезд уносил Светлану и Павла в неизвестную жизнь.

219

ПАН ЮЗЕФ

шил верхнюю

клиентов. Спустя два года Польшу оккупировали немецкие войска, и пан Климчак сказал Юзеку: – Тебе двадцать, подумай о спасении. Мне негде тебя спрятать. Соседи знают, что ты – еврей и сдадут тебя в гестапо. Неизвестно, как в начале

220 родской милиции запер его в комнате, куда принесли швейную машинку и приказали сшить костюм. За три дня, с одной примерки, костюм был готов. Начальник остался доволен. Костюм сидел так, словно в нём акушерка приняла начальника. годамсвойсками.ребёнкачаливыйХудой,разбылание.иЮзекадефицитпослевоенноенекартиныбылСуворова».ВывескугородскомупросуществовалашивуэтаждляководитьзаметилакуированыкостюмыилиХодатайствооснятиисЮзекаподозренийудовлетворили,устро-наработувтеатр.Онсталшитьпоэскизамхудожниковдляспектаклей.Черезгодначаласьвойна.ТеатриснимЮзекбылиэва-вСибирь.Тригодаоншилкостюмыкспектаклям,иногда–дляместногоначальства.Вначалесорокчетвёртоготеатрвозвратилсядомой.Юзекавоенныйскрупнымизвёздами,иназначилегору-большимательепопошивуиндивидуальнойодеждыкомандногосоставагарнизона.Ательезанималопервыйвбольшомдоме.Нафронтоне–вывеска:«Ательепопо-мужскойодеждыименитоварищаСуворова».Вывескасполгода,покакакой-тоумникненастучалначальству,чтоСуворов–нетоварищ,аграф.сменилинановую:«АтельеименигенералиссимусаНародузнал,чтокромеглавногогенералиссимусаещёидругой.ВприхожейвсюстенузанималакопияСурикова:«ПереходСуворовачерезАльпы».Вглуби-комнатыспортнихами.КромеЮзека,остальныесотрудники–женщины.Втяжёлоевремяженскоенаселениегородаиспытываловмужчинах.Войнаотняламногих.Споявлениемсотрудницыприободрились:косметика,парикмахеры,другиеженскиехитрости.Однаизнихпривлеклаеговнима-Причинтомубыломного.СтройнаяиэлегантнаяГражинаполькой,беседоваласЮзекомтолькопо-польски.Всякийприносиладомашнююеду.Еёсыну,Сташеку,былопятьлет.белобрысый,сглазамицветаполированнойстали,мол-иугрюмый.Юзекусразуженастучали,чтоотцомбылнемецкийофицер,сбежавшийсотступающимиСпустягодвательепришливнастораживающейформелюдиордеромиувелиГражину.Засотрудничествосоккупантамиеёприговориликдесятилишениясвободы.СташекосталсясЮзеком,которого

Юзеф спокойно ответил: – Действительно, старый жид. Ты права – меня это не касается.Спустя месяц Гражину нашли мёртвой на окраине города. Был найден убийца – сын ответственного работника местного масштаба.Всемидесятые Юзеф со Сташеком, им усыновлённым, возвратились в Польшу. РЕСТИТУЦИЯ

Обряд венчания проходил в ещё недостроенном соборе Святого Владимира. Приурочили это событие к началу нового, ХХ века.

Собор вместил только близких, – родных, друзей, коллег. Остальные, – случайные прохожие-зеваки заполнили дворик, стоя почти у кромки Бибиковского бульвара. Венчание окончилось. Молодые, с родителями и свидетелями, сели в эки пажи, и процессия тронулась в направление ресторана. Там уже были накрыты столы с угощениями, артисты в полголоса повторяли репертуар, оркестр настраивал инструменты. Родители молодых были людьми богатыми, известными и уважаемыми, числились в городской элите. Молодые, София и Павел – статные, красивые, воспитанные, образованные –завидная пара. София безоговорочно приняла фамилию мужа, –

– Куда ты всё ходишь?

221

– Хожу, куда хочу, – с вызовом ответила она. – И не думай, старый жид, что я должна отчитываться.

стали называть паном Юзефом. Время летело – не только Сташек, но и Юзеф скучали по Гражине. Юзефу удалось узнать о месте её ссылки. Он съездил туда, пообщался с начальником лагеря и, снабжённый советом, поехал прямиком Москву. Через полгода Гражина заняла своё место в ателье. Мастерство Юзефа привлекало всё больше клиентов среди известных и обеспеченных людей города. Со временем он оплатил взнос за кооперативную квартиру, купил машину, дачу. Они зажили на полную ногу. Но Гражина стала часто и подолгу исчезать из дому. Юзеф нервничал. Однажды, не выдержав, спросил:

иВаснецовым,структуройлисьподчистуюмолодыхОставивновцузскимки,Средисвоинадо,искихтельскиепьянойбранью,уличнымкровопролитием.Благо,крупныеродикапиталынаходилисьвзарубежныхбанках,–париж-иженевских,аособняки:внемецкойГанзе,–вБремене,вПариже.Престарелыеродители,даимолодые,поняли,чтохотябывременно,покинутьроднойгород.Ониоставилихозяйстванапопечениедоказавшимпреданностьлюдям.них,кромеуправляющих,былиняньки,дворники,прач-кухаркиипрочаядомашняячелядь...ВыехаливПариж,ибовсевсемьесвободновладелифран-языком,чтобыловажнодляначальнойинтеграциизарубежнуюжизнь.Вскоре,поняв,чтовозвращение,неизвест-накакойсрокоткладывается,сменилиродовуюфамилию.первыйслог,теперьназывались–Кристуа.Именамистали–СофииПоль,детей–МишельиМари...Чтожетам,наРодине?Спервавособняке,которыйбылразграблен«освобождённым»народом,размести-управленческиеканцелярииссекретарямиипрочейвласти.Так,казалосьбы,будетвсегда...СоборСвятогоВладимира,обожаемыйнародом,расписанныйНестеровым,Врубелем,Котарбинским,Сведомскимдругимимастерами,превратилисантирелигиозныймузей.Кконцутридцатьвторогогодапостановлениемцентрального

222

Крещов. Она была влюблена в своего избранника с детства. Обе семьи имели дачные дома по соседству, в которых проводили летние сезоны. Родители вскладчину подарили молодым в зелёном районе города дом – в девять комнат с подсобными помещениями, который утопал во фруктово-ягодном саду, и экипаж, запряжённый парой серых рысаков в чёрных яблоках. На фронтоне дома вмонтироваали фамильный герб, из литой бронзы. На нём на задних лапах, профилем друг к другу, стояли два льва, облокотившиеся на перекладину буквы «К», – заглавную букву фамилии. Жизнь обещала удовольстия и семейные радости. Так всё и было. В ближайшее время родились у них дети-погодки, –Мишенька и Машенька. Время неслось быстро, словно обгоняло в скорости рысаков их экипажа. Дети подрастали, вот уже и гимназия осталась позади. Начали думать о выборе профессий. Тут начались народные «волнения» с погромами, драками,

А в Париже жизнь плыла по течению, подсказанному обстоятельствами жизни.. Старшее поколение обрело покой на кладбище Сен-Женевьев де Буа. Софи и Поль продожали устраивать традиционные, дважды в год, приёмы для русских эмигрантов. Благо, средств хватало, ибо растрачивались только проценты с денежных вкладов родителей. Мишель и Мари обучались в Сорбонне. В семье лишь изредка разговаривали на родном языке. Только один из шкафов в библиотечной комнате был заполнен книгами русских классиков. Одним словом, семья почти полностью утопала во французской культуре и быте. ХХI век сменил предыдущий шумно, суетливо, предъявив новые волнения, находки и разочарования. На Родине, новая власть, с подсказки «сведущих в юристпруденции людей», издала указ о реституции (слава Богу, просуществовавший менее двух лет!). Воспользоваться им успели не более, чем с десяток семей. Среди них был и потомок дворника и прачки Крещовых…Онбылизвестным в городе адвокатом.

223

правительства, в связи с переписью населения, начали вводить паспортизацию, ибо документов, удостоверяющих личность и гражданство, у простолюдинов не было. В районные отделения народной милиции вызывались люди, устно сообщавшие, какова их фамилия. Многие пожимали плечами, или, тут же, сочиняли угодную времени фамилию и даже имена-отчества. Дворник и прачка семьи Крещовых сообщили, что фамилия их – Крещовы, и состоят они в родстве друг с другом. Получив паспорта, остались удовлетворены своей выдум кой, ибо уважали и добрыми словами вспоминали своих хозяев. Никаких расчётов и планов на этот счёт у них не было...

Василий Николаевич, человек образованный, неглупый, понимал, что всё в жизни временно. Поэтому предложил после ремонта сделать в доме общую Юридическую консультацию, в каждой из комнат которой разместить бюро того или иного адвоката. Так и сделали... Вся эта история, очень уж смахивает на популярные застольные анекдоты времён императора Николая Первого, не правда ли? Очень уж игриво-карусельно закрученный сюжет. Но, увы,

бистдетейОнАвром,месяцасыновейпользовалисьобщалсяегоонегопапойидедушкой,обращалисьна«вы».Толькомнеразрешалназыватьсебяна«ты»иименоватьдедом,чемузавидоваливсевнуки.Почему?Мыжиливоднойкомнате,ячащеостальныхсним,крометого,былегозадушевнымсобеседником.Многиеприходиликдедузасоветамиипомощью.Незнаю,лиегосоветами,нопомощью–все.ОдинизегожилвМоскве.Приличнозарабатывал.Каждыедванавещалнас,оставляяденьги.Младшийбратдеда,жилнасоседнейулице,ноприходилкнамразвмесяц.жаловалсянасварливуюжену,неуважительноеотношениеивнуков.Деднеотчитывалего,толькопроизносил:«Дыаферд 1». Когда Авром собирался уходить, дед незаметно совал в карман его пальто деньги. Я как-то поинтересовался профессией Аврома, на что дед, словно подписывая ему приговор, ответил: «Партач2, но он мой брат».

ДЕД добавляя уважительную приставку – реб. Сыновья и дочери его были Сауловичи и Сауловны.Вышесреднего роста и, несмотря на хромоту (свалившаяся с проходящей подводы бочка с пивом раздробила берцовую кость правой ноги и открытый свищ остался на всю жизнь), был строен и величественен. Волосы его были густыми, вьющимися. Их подстригала ему моя мама, старшая дочь. К бороде и усам он не допускал никого, ухаживая за ними тщательно сам. Этот обряд был важной составляющей его утреннего туалета. Дед был хозяином в семье, не переносил никаких возражений своим суждениям. О настроении его можно было судить по состоянию бровей, когда они опускались на глаза, ему нельзя было задавать вопросы. Обреет, может даже шлепнуть. Все называли

224 это в действительности происходило. Сжуйте улыбки с уст, простив автору то, что он окунулся в, мягко говоря, каверзу са мобытного невежества... *реституция(restution)–восстановлениевпрежнемправовомимущественномположении

Деда звали Шеил. Это было домашнее имя. Так обращались к нему бабушка и друзья-ровесники,

Как ни стран-но, он различал их лица, задерживаясь на Сталине и Кагановиче. Затем бормотал неизменное: «А милихэ6, – ударяя на гласные звуки и соблюдая паузу, словно был знаком с системой Станиславского, добавлял, – ныту мит вемен цым тыш геен7» –отбрасывал газету в сторону. Еще его интересовала в газете «Вечерний Киев» рубрика «Добрый вечер», известная своими антисемитскими фельетонами, порочащими евреев с типичными именами-отчествами, обвиняя их в кражах и махинациях. Правда, через два-три номера появлялось опровержение в три

Любимым блюдом деда был кусок мяса. Он варился в борще, был окрашен красной свеклой. К борщу он съедал полбуханки круглого хлеба, предварительно выбросив мякиш и густо натерев корку чесноком. Чесночный запах туманом застилал нашу комнату и распространялся по всей коммунальной квартире. Соседи привыкли к нему и не протестовали. Утро деда начиналось с того, что он обрабатывал больную ногу марлевым тампоном, смоченным в дезинфекцирующий реваноль, отчего его пальцы были окрашены в несмываемый желтый цвет. Затем он надевал талес3, левую руку обматывал ремешком с тфиллином, другой тфиллин4 закреплял на лбу, зная все молитвы наизусть, брал в правую руку молитвенник и, учащенно раскачиваясь, шептал слова. Наблюдая за ним, я повторял многие слова, словно помогал деду. Это вызывало его раздражение, и он отмахивался от меня, как от мухи. Бабушка умерла за два года до него. Я запомнил ее красивой, с доброй улыбкой и задумчивыми глазами изумрудного цвета. Она волочила правую ногу, рука ее была на перевязи. Результат перенесенного инсульта. Дед всегда наблюдал за ней, во взгляде его была жалость. Бабушка была единственным человеком, умеющим укротить буйный нрав деда, когда тот распалялся от кажущейся ему несправедливости. Она произносила своим слабым голосом всего три слова: «Шеил, мах штыл5». Но их было достаточно для того, чтобы он умолкал. Дед говорил на украинском языке, иногда, для конспирации, вставлял идишистские словечки. Зрение у него было плохое, но носить очки не любил. Меня просил читать ему газеты. Зато фотографии в них рассматривал подолгу. Особенно в праздничных номерах, разглядывая членов правительства, постро енных ранжиром на трибуне ленинского мавзолея.

225

сыновей от бабушкиных и даже, когда выросли дети Рейзл от второго брака, он принял их на работу в собственную пекарню и обучил профессии. Но это уже было в Киеве во время НЭПа. Соединившись, они переехали в Киев, их общие дети уже родились в Киеве. Моя профессия определилась в детстве. Я делал наброски и дед часами мог наблюдать, как я рисую. Он восхищенно говорил: «А мамзер9», – я не знал, что это значит, принимая за похвалу. После его смерти я нашел свои рисунки в ящике его прикроватной тумбочки.

строки, набранное монпарелью. В этом случае дед бывал лаконичнее. Он говорил одно слово: «Газлуным8». Глядя на деда и бабушку, я впервые осознал цену любви, заботы и внимания. Бабушка старалась подсунуть деду лучший кусок, но когда она отворачивалась, тот же кусок возвращался в её тарелку. Дед причесывал ее, помогал умываться и одеваться, следил за своевременным приемом ею лекарств. Когдабабушкинестало,онподходилкеефотографии,беседуя с ней, как с живым человеком. Как-то, придя домой из школы, я застал деда особенно удрученным. В этот день исполнилось два года без бабушки. Он стал рассказывать историю их любви. Родились и выросли они в крошечном городишке под Киевом, в таком, который позже стали называть поселком городского типа. Дед любил бабушку с раннего детства, но она предпочла ему другого. Шестнадцати лет вышла замуж за красавца, меламеда хедера, Арона Меня. Родила от него двоих сыновей. Дед, по сватовству, а скорее с горя, через два года женился на старой деве, по тем временам, двадцатидвухлетней Рейзл. У них также родились два сына. Однако, когда младшему бабушкиному сыну не было еще и года, Арон сильно простудился и умер. Бабушка овдовела двадцати лет от роду. Любовь деда к ней не прошла, наоборот, у него затеплилась надежда соединить жизнь с бабушкиной. Дед сходил к раввину и рассказал ему о своих чувствах и планах. Разбирательство длилось два года и дед выиграл. Он получил добро раввината и развелся с Рейзл при условии, что заберет к себе своих сыновей. Так Рейзл легче будет устроить свою жизнь. И действительно, Рейзл вскоре вышла за муж и родила в новом браке еще двоих детей. Дед и бабушка, женившись, имели уже четверых детей. Дед никогда не отличал своих

226

1 дыбистаферд(идиш)–тылошадь

5 махштыл(идиш)–соблюдайтишину

всей семьи. После его смерти, мы, его внуки, стали реже встречаться. Судьба разбросала нас по миру. Наши дети, правнуки деда, даже незнакомы друг с другом.

227

Умирал дед без стонов и жалоб. Каждые два часа я бегал в аптеку за сменой кислородных подушек. Вечером дед подозвал меня к своей кровати, впервые погладил мою руку и сказал, как–взрослому:Тыхороший

6 амилихэ(идиш)–ироничное–власть

3 талес(идиш)–одеяниедлямолитвы

Те десять лет, что я прожил с дедом под одной крышей, стали фундаментом моего характера, понимания жизни, взаимоотношений с миром и людьми.

умер под утро. Долго еще я смотрел на то место, где стояла егоОнкровать…былосновой

человек, пусть счастье всегда будет рядом с тобой, я ухожу. – Куда, – не понял я. – Туда, откуда не возвращаются. Все. Иди спать, – закончил он.Дед

4 элементмолитвенногооблачения-двекоробочкиизкожи

нытумитвеменцымтышгеен(идиш)–нескемидтикстолу

9 амамзер(идиш)–байстрюк(иронично)

2 партач(идиш)–халтурщик

8 газлумым(идиш)–бандиты

ХРОНИКИ ДИАГНОСТА Их домик между проезжей дорогой и смешаным леском, в стороне от скученности остальных пятидесяти четырёх. Жителей в домике четверо: Ушер, его жена Лиза, сестра Вера и сын хозяев – Оська-Оскар. Комнат – четыре и небольшая прихожая, она же, кухня с двумя примусами. Ушера и Лизу в селе величали докторами. На самом же деле, – он фельдшер, она – санитарка и акушерка. Однако, это не мешало им оказывать первую медицинскую помощь сельчанам. Ушер, даже иногда, проводил небольшие операции. Когда же состояние пациента было тяжёлым, его сажали в семейный

228 и отвозили в городскую больницу в восьми километрах от села. Туда же Ушер дважды в месяц ездил в аптеку запастись готовыми лекарствами. Одна из комнат была приспособлена для приёма больных. В ней стол с письменным прибором, два стула и кушетка для осмотра и процедур. Вера занималась приготовлением трёхразового питания и присмо-тром за племянником.Такимобразом, Оська с рождения был знаком с основами медицины, с теми, которыми лечили пациентов... Учился он изначально в еврейском хедере, где постигал азы религиозных знаний и почитания Всевышнего. Затем, с двенадцати лет – в гимназии. Успевал по всем дисциплинам хорошо, научился говорить по-русски без акцента. Выбор профессии предопределила сама жизнь. Безо всяких противоречий. Окон чив гимназию, стал помогать родителям в их благородном деле. Пациенты, люди среднего достатка, расплачивались за медицинские услуги продуктами со своих небольших хозяйств: овощами, фруктами, крупами, хлебом и мясными пайками. Шли годы. О получении Оськой высшего образования никто не помышлял. Как положено, его поставили на воинский учёт. Началась первая мировая война. Оську отправили на фронт, и, обнаружив медицинские навыки, определили в полевой госпиталь. Вскоре, часть, в которой служил Оська, попала в окружение и оставшиеся в живых оказались в неприятельском плену.

экипаж

налогами,Дажекоторойсанитаром.нагода.за,изучалисьсанитаром.университета.сявозвращатьсячтоТакоеположениедлилосьнедолго.Подписавшимдокументотом,ониникогданестанутвоеватьпротивГермании,предложилидомой.Оськаотказался.Ставнеплохоизъяснять-по-немецки,онсдалэкзаменынамедицинскийфакультетСтудентом,подрабатывалвближайшейклиникеЕгоособенноинтересовалразделвмедицине,гдепризнакиболезней,методыустановлениядиагно-–счегоначинатьикаклечитьбольного.ПрошличетыреОськасталдипломированнымдоктором,иегопринялидолжностьврачавтужеклинику,гдеонработалпреждеТеперьеговеличалиОскаромдрузьяидама,уонснималночлег.ВРоссиизакрепиласьсоветскаявластьсосвоимипорядками.убедняковотбираликрошечныесбереженияиоблагалипревышающимималыезаработки.Нищета,какве-

здесущий ветер, заглядывала в самые укромные уголки жизни. Это коснулось и семьи Оскара, которая не имела никаких сбережений. Вскоре сошли в могилу Лиза и Вера. Оскар получил письмо от отца, в котором в завуалированной форме он сообщал о бедственном положении. Оскар немедленно собрался в дорогу и уже через два дня был на пороге отцовского дома. Представшее зрелище вызвало слезы... Отец лежал в температурном угаре, укрытый всем, оставшимся тряпьём. В доме не было никаких продуктов. Оскар отправился в сельсовет. Там его посадили в подвал, обвинив в шпионаже в пользу Германии. Когда отпустили, он обнаружил отца мёртвым. После похорон, Оскар хотел возвратиться в Германию, но ему не позволили и он уехал в Киев в надежде найти место врача. Ему предложили только работу санитара в военном госпитале. Надо было получать советское образование, чтобы как-то вписаться в окружающий его быт. И Оскар, благодаря усердию и, может быть, безысходности, стал работать. Так, впроголодь, прошёл год и он стал студентом медицинского факультета, продолжая работать санитаром. Курс занятий прошёл за три года. Теперь уже врачом он углублял свои знания в диагностике. Авторитет его рос, он стал приобретать известность в этой области.Наодном из консилиумов присутствовали два профессора из Москвы. Они были поражены точными выводами Оскара при установлению диагноза партийному функционеру, и предложили ему работу в столице. Казалось бы, карьера его пошла вверх. Однако, неожиданно, у него случился «роман» с дочерью приближённого к руководству страной работника. Узнав об этом, тот добился перевода Оскара в провинциальную клинику. Следует оговориться, этот работник спустя всего год был осуждён «знаменитой тройкой»

229

и расстрелян. К Оскару же регулярно поступали выписки из историй болезней из Москвы, чтобы он помог диагностировать то или иное заболевание. Он был вызван в Москву, где по сумме теоретических работ ему присвоили звание доктора медицины. лисьитого»женщины,Личнаяжежизньнескладывалась.Периодическипоявлялисьнонадолгонезадерживались,невыдерживая«кру-нраваОскара.Наконец,емунадоелопитаниеобщепитаонрешилподыскатьсебежену-экономку.Поискипродолжа-околодвухнедель.

230

В его квартире появилась женщина-врач со своей прислугой. Он понял, что жизнь пойдёт по-иному со своими правами и обязанностями. Остаётся диагностика, и только она явится стимулом дальнейшего существования, да книги, которые ни кто у него не решится отнять. Оскар прожил долго, до конца двадцатого века. Получил профессорскую должность в мединституте. Его можно было видеть по субботам в магазине книг на иностранных языках, сидящим в углу с открытым энциклопедическим медицинским томом, несмотря на пережитые войны, на памятном его сердцу, немецком языке. ГРИН

– книги, предназначенные членам союза писателей и людям с «особой» привилегией. Представим нашего героя в хронологическом порядке. Вскоре после возвращения матери из эвакуации, она ушла из жизни, заболев неизлечимой, в то время, болезнью. В ближайшую неделю, Аркашу выселили из коммунальной квартиры, которую он занимал с мамой. Ему вручили у ордер на комнату в отдалённом районе города. Он не успел возразить. Возвратившись с работы, увидел свою мебель и кухонную утварь в грузовике. Стал жить в крошечной комнате, в конце узкого бесконечного коридора, туалет находился во дворе, очередь к рукомойнику приходилось занимать в шесть утра.

Аркаша Гринфельд служил в книжном магазине грузчиком. Он обязан был приходить туда ровно к восьми утра. Неважно, в какое время приедет фургон с книгами. Однако, порядок – есть порядок. Он дорожил работой, ибо тогда, комсомольцы-волон тёры отлавливали в городе шатающихся без дела и заносили их в «чёрные» списки, присваивая им звание «тунеядец» Если же прогульщики в течение двух суток не находили работу, их вынуждали либо подметать улицы, либо разгружать вагоны на товарной станции, за мизерную оплату. Аркаша с детства был влюблён в книгу, в чтение, много стихов знал наизусть, да и проза не была ему чужда. Чтение было главной наградой ему за труд. В ожидании книжного фургона он поглощал книгу за книгой. В подсобном помещении магазина находился книжный «дефицит»,

предложил Аркаше пройтись в кафе, обсудить договор. – Надеюсь, – тихим тоном, начал редактор, – вы понимаете, что роман надо тщательно отредактировать, удалить огрехи, дополнить подробностями, украсить некоторыми словарными изысками, одним словом, подготовить к печати. – Понимаю,– робко согласился Аркаша, – как же быть? – Если позволите, этим займусь я, но при условии, что авторов будет двое – вы и я, – резюмировал редактор, – это наша с вами тайна.

231

Спустя три года, в гости к нему наведался пожилой человек в иностранной одежде. Он представился братом Аркашиной матери, жителем Нью-Йорка. Оглядев условия жизни нашего героя, предложил ему материальную помощь для приобретения кооперативной квартиры в соседнем доме, который вот-вот должны были сдавать «под ключ». Аркаша, не задумываясь, согласился. Как ни странно, но его не вызывали в соответствующие органы, не интересовались о происхождении денег за квартиру. Постепенно, волнения затухли.Друзья не могли догадаться, где Аркаша проводит свободное время, куда исчезает после рабочего дня. Предполагали, что у него появилась возлюбленная. Оказалось, что он занимается писательством. Закончив работу над романом, он решил обратиться в издательство. Ответ был ироническим: – Издательство не принимает к рассмотрению рукописи без рекомендации и посоветовали Аркаше поступить учиться в торговый техникум, и, вообще, его фамилия не звучит для читателей.Бросить рукопись в корзину, он не посмел. Решение пришло мгновенно. Разделить фамилию на две части. Представлялся то Грином, то Фельдом. Он знал, что писателей с фамилией Грин есть несколько, – любимый им Александр Грин, наивный Эльмар Грин и американский – Грэм Грин. Утешало то, что с его именем не было. Назавтра он позвонил в двери другого издательства. Назвался писателем Аркадием Грином и положил на редакторский стол рукопись романа. Редактор Вовчук пролистал страницы и велел прийти через две недели. Всё это время Аркаша был в эйфории, – планы неслись на спринтерской скорости. Наконец, две недели остались позади. Улыбающийся редактор

– Там ты разгрузишь письменный стол, наверняка, тебя опубликуют, – закончила она.

– На месте возникнут обстоятельства, которые направят твои мысли в нужное русло, соберут твою нерастраченную энергию, – с пафосом резюмировала она, – сдвинут в нужное русло глупость, по имени безысходность, удалят её

232 – А как с гонораром? – покусывая губы, прошептал Аркаша. – Ох, молодой человек, не проявляйте свои национальные качества так бесцеремонно – это не умно, господин Гринфельд, не далее, чем завтра, я верну ваши каракули и вычеркнем из памяти сегодняшнюю встречу, благо она без свидетелей, –произнёс Вовчук, давая понять, что разговор завершён. Аркаша был удручён, корил себя за несдержанность, но теперь поздно что-либо повернуть вспять. Он понимал, что путь ему в другие издательства отрезан. Прошли годы. Аркаша продолжал писать. Ящики письменного стола переполнялись рукописями. Начался «повальный» отъезд за рубеж. К тому же подхлёстывала Чернобыльская катастрофа, беспрерывно уносившая жизни горожан. Любимая женщина Аркаши, Наташа, заговорила об отъезде, выставив главный аргумент:

– Но я не знаю, как это осуществить, – беспомощно развёл руками он.

из твоей жизни и даже, из Документыпамяти.Аркаша собрал быстро. Прощание с друзьями, –и того быстрее, скарб уместился в чемодан и старый военный рюкзак…Вена,– город-праздник, встретила их тёплым весенним солнцем, нарядными улицами, и благожелательными улыбками. Коллеги по эмиграции были любезны и услужливы. Решение принял Наташин брат. Решили ехать в Канаду. Спустя месяц поселились в Ванкувере. Незаметно, английский, вошёл в их жизнь. Эмигранты предыдущих волн вводили наших героев в ритм новой жизни.

Это вконец доконало его самолюбие.

– Это не твоя забота, а моего старшего брата, – настаивала Наташа.–Ноу меня нет профессии, нет языка, чем я там займусь? –растерянно прошептал Аркаша.

– Убедительно прошу вас, господа, изгнать этого вора из студии. Книга, о которой идёт речь, полностью написана мной. Сверьте стилистику и текстологию, вы ведь знаете мой стиль, ни единого абзаца не изменено.

не хотели публиковать

– Это ты, подлец Вовчук, как же тебя угораздило возникнуть перед моими глазами? – спросил Аркаша, – впрочем, стыд –нелепость, для такой мрази.

– Вы знакомы. А я хотел представить тебе одного из лучших наших авторов, – произнёс приятель Вовчука, указывая на Аркашу.Да,мы с Гринфельдом почти друзья, он соавтор моего романа, я попросту забыл поставить его имя на обложке, да и сам он этого не хотел, – с ехидцей произнёс Вовчук.

Аркаша, регулярно посещавший русские книжные магазины, неожиданно обнаружил там свою книгу. Фамилия автора сперва озадачила его, – Вовчук. Купил её. Прочитал свой собственный текст. Он был точен, без изменения даже имён героев. Первой мыслью было ехать на родину, набить морду мерзавцу Вовчуку и обнародовать в печати его кражу. Размышляя, понял, что это неразумно, – там ведь много «вовчуков», – кто поверит ему? А здесь, – новая профессия, и новые книги. К тому же, появилась уверенность, что теперь уж судьба убережёт его от подобных волнений, но она распорядилась иначе. В один из весенних вечеров при посещении литературного клуба он увидел там живого и невредимого Вовчука. Тот подошёл к нему как ни в чём не бывало и протянул руку для приветствия. – Здравствуй, Гринфельд. Так вот где евреи находят себе укромный уголок? Не плохо. А я приехал в гости к своему однокашнику по университету и не думал, что и здесь встречу знакомого еврея, – произнёс он без тени смущения.

– Моей вины в этом нет, я предложил Грину соавторство, –он не согласился. Время было такое, начинающих авторов еврейского происхождения, – оправдывался Вовчук.

книга написана Грином? – вмешался руководитель, – вон отсюда, вы не Вовчук, вы – Воровчук. – Ухожу, мне неприятны люди, поддерживающие евреев, их место в Израиле, – язвительно произнёс он, хлопнув входной дверью.

233

– Так вы признаёте, что

Вот и сейчас, я словно вижу пару, которая прогуливается напротив наших окон. Сидя у письменного стола за приготовлением школьных заданий, я поднимал глаза к окну, провожая их взглядом. Мне они были знакомы. Раз в два месяца родители приглашали их в гости. Я с интересом слушал его. Она обычно молчала, внимая его рассказам. Лишь напоминала о позднем часе, о поре оставить гостеприимный дом. Звали их –Валя и Веня. Я был в том возрасте, когда к именам непременно прибавляют существительные тётя и дядя. Родители знали, что Веня пишет стихи, но никогда их не читали. Лишь однажды, много позже, он подарил

им, изданную в «Музгизе» тоненькую тетрадку стихов с нотами какого-то композитора Жаданова. Среди прочих была и песня на слова Вени «По лужку, по бережку». Эту строку вынесли в заголовок тетрадки. Меня она забавляла и я, заглазно, приклеил её к Вене, в виде дразнилки. Мой отец был рассержен этим: –Видишь ли, – сказал он, – каждый имеет право задавать темп своей жизни. Одни мчатся расторопно по предложенной

234 «Нет худа, без добра – справедливая пословица», – подумал Аркаша. Работая в книжном магазине, я словно бы находился в огромном книжном шкафу, в книжном мире, оттачивая своё призвание.Одиностроумец, весьма цинично, заметил: «Родина – это то место, где находится твой рюкзак». Может быть, он прав, кто знает… ПО ЛУЖКУ, ПО БЕРЕЖКУ Чем человек ближе к определённой возрастной черте, тем чаще обращается к услугам памяти. Многое из того, что казалось безвозвратно утерянным, всплывает с фотографической точностью, несмотря на огромный скачок времени. А другое, более важное событие, которое должно заслонить новое, удалить прошлое из памяти пропадает, как компьютерный файл. Но память цепко удерживает эпизоды, просмотрев которые заново начинаешь осознавать, что они так или иначе внесли коррективы в твою жизнь. Прошло, возможно, полвека, а то и более...

– Ну, что вы, пустяки, – ответил Веня, смущённый её откровением. Они шли молча. Первой нарушила молчание Валя (так звали женщину).

– Вы ведь женаты, не правда ли, – спросила она, – да иначе и не может быть?

235

– Но вы красивы, стройны, молоды, – не унималась Валя. – У меня не на что содержать семью, я зарабатываю

– Вы об этом не пожалеете? – спросила смущённо женщина, – я ведь… ну, вы сами видите.

судьбой дороге, другие – продумывая каждый шаг продвигаются не спеша, – по лужку, по бережку. Не стоит их судить. Отец до революции учился с Веней в гимназии и был вхож к Вениным родителям. Жили они в собственном доме с прислугами, боннами, кухарками, дворником и экипажем. Веня с детства изучал французский и немецкий языки, играл на фортепиано престижной фирмы «Блютнер». Ну, словом, жил в полном достатке и внимании. Революция вторглась в дыхание, в жизнь, разрушила быт, и Веня так и не получил высшего образования. Родители вскоре умерли. Вене новые власти оставили небольшую комнату и он устроился работать на завод в многотиражную газету правщиком. Заново переписывал заметки рабочих, сданные в газету. Изрядно обносился, но не роптал, и принимал жизнь такой, какова она есть. Он не женился. Встречался с женщинами, но они, видя, что дальше обычных встреч отношения не ладятся, уходили. И Веня затевал новый роман. Так продолжалось до июня 1941 года, когда он зашёл в гастроном. Его внимание привлекла красивая женщина, восседавшая в кассе, как на троне. Он решил подождать её в конце рабочего дня. Ещё издали, когда она выходила, он заметил, что та прихрамывала. Это его не остановило. Он подошёл, представился и попросил разрешения проводить её до дома.

– Нет, холост и никогда не был женат, – ответил Веня.

мало, –сознался Веня, – а дамы любят комфорт и нищий им не нужен... Валя рассказала о себе. Она жила на окраине города с мамой, машинисткой, отец исчез в гражданскую. Она почему-то сразу прониклась к Вене доверием, сообщив: – Он был белым офицером, я его совершенно не помню. Так, неспешно беседуя, они дошли до Валиного дома и распрощались.

236

спасаться?следовалподробностейневызовуткудадавленслышалисьлённыйубийцы,стреломвбылпонималиквКтодокументы,ценныевещи,атакжетёплуюодежду,бельёипрочее.изжидовневыполнитэтогораспоряженияинайдётсядругомместе,будетрасстрелян».Венявлилсявогромнуютолпуевреев,направляющихсяСырцу.Шлимолча,покорно.Никакихпротестов.Многиебезысходностьпоследнегопути.ВедьименносегодняСудныйдень–«Йом-Кипур»,–деньПоминовения.Ужепослевойнысталоизвестно,чтовэтипервыедниБабьемЯрууничтожили51000человек.Руководилирас-немецкиеофицеры.Исполнителямибылиместныеосчастливленныедовериемвражескогокомандования.ОтпервойжеавтоматнойочередиВенясвалился,вуглуб-заранее,овраг...Очнулся,когдабылаглухаяночь,лишькарканьеворониредкиестоны.Онбылпри-мёртвымителами.Сталоподступатьудушье.–Яжив,–рвануламысль,–чтоделать,каквыбратьсяотсюда,идти?Тольконедомой.Соседииместные«полицаи»гестапоивернутвэтотжеоврагнавсегда.Такрассуждалондоутраивесьследующийдень.Сознаниепокидалоего.Всяжизнь,каккинолента,домельчайшихпронесласьпередглазами.Неотступнопре-безответныйвопрос«Зачто?»Иещё:«НадолиКчему?Валя,–мелькнуло,словноиззабытья,–

А через три дня воздушными налётами и разрывами канонады ворвалась война. Вскоре неприятель вошёл в город, заполнив его лающими воплями приказов и расстрелами. Два года длилась эта агония. Главный приказ кричал со всех домов и заборов, Веня запомнил наизусть и он сопровождал его до конца жизни, а также в его память врезались звуки перезарядки автоматов, хриплые команды и мгновенья тишины до их исполнения. Они будили его, заставляя рыдать спросонья и вскакивать с постели, натыкаясь на мебель. Память нельзя зачеркнуть, как нелепую строчку из рукописи, её не излечить никакими препаратами. Позже, Веня повторял всё, как заклинание, пытаясь хоть на мгновение успокоить душу. Он прошёптывал их наедине с собой:«Жиды города Киева и окрестностей должны явиться в понедельник, 29 сентября 1941года, к 8 часам утра на угол Мельниковской и Дохтеревской (возле кладбища). Взять с собой

сказала мать (это была мать Вали), не стесняясь присутствия Вени.–Но ведь нельзя допустить гибели человека, за то, что он еврей – ответила Валя. Веню поселили в погребе, где обычно хранили овощи и всякую непригодную рухлядь. Из неё и соорудили ему нечто вроде

Наконец, он увидел небольшие домики, почти вросшие в землю. Именно в одном из них жила Валя с матерью. Вот и знакомые занавески. Нельзя медлить. Робко постучал в окно. – Кто там? – спросил глуховатый голос. – Ради Бога, откройте, – ответил Веня. Дверь распахнулась и на пороге возникла ещё не старая

237

дама.–Я знакомый Вали, позвольте войти, – попросил он. – Откуда вы и почему так поздно, мы уже спим, – ответил голос.–Оттуда, из Яра, – только и смог ответить Веня. Появилась Валя.

захочет ли, сможет ли, к чему ей? Как разыскать её домик, ведь он в этом районе?» Веня не помнил названия улицы, номера дома, только визуально, – занавески на двух крошечных оконцах. Подумал тогда и удивился: бельгийские кружева здесь, на этой окраине. Теперь их узорчатая вязь отчётливо прояснилась вместе с заборчиком вокруг домика. – Надо попытаться, – твёрдо решил он, – слава Богу, сейчас, в конце сентября, темнеет рано. Он прикинул, на сколько метров надо подтянуться, чтоб выбраться вверх. Не более двух метров, только бы не душил нервный кашель. Сумерки опускались плавно, как покрывало. Скоро темень поглотит их окончательно. Более получаса Веня выходил из своего страшного заточения. Вокруг была тишина. Враги уверены, что живых не осталось. Веня пополз, но спустя двести метров на полусогнутых ногах медленными толчками стал продвигаться. Ориентироваться в темноте было тяжело.

– Да-да, это мой хороший друг, – подтвердила она. Веня переступил порог. – Он ведь еврей, ты знаешь, чем нам это грозит? – вслух

238 памятьипустьВотсемьетого,псевдонима.турнымсармиито,строном.живалась.самуюпослеправилсябывало,былачетырешёпотвднякогдабылоВенележанки.ПодваразавденьпопеременноВаляиеёматьспускаличто-либоизедыиподнималиведроснечистотами,чтодляВениособеннотягостно.Такдлилосьдо6ноября1943,городбылосвобождёнотнацистов,аутромследующегоВенеразрешилиподнятьсянаверх,вкухню,привестисебяпорядок.СлухунегобылхорошийионуслышалнастойчивыйВалинойматери:–Ну,всё,теперьтвойгостьможеткатитьсяотсюданавсестороны.Яусталаухаживатьзатвоимевреем,хватит.Венянеудивилсяэтойтираде.Онпривык,–такаяатмосфераидовойны.Появившисьизкухни,он,какнивчёмнеселнапредложенныйстулустола.Позавтракав,поблагодарилхозяевзагостеприимствоина-кдвери.Валяпоинтересовалась,кудаонидёт.–Домой,–ответилВеня...Онзасталсвоюквартирузаселённойчужимилюдьми,нообщениясЖЭКовскимивластями,емуосвободилиодну,маленькуюкомнату,авечеромпоявиласьВаля.НикогдамеждуниминебылоразговоровоВалинойматери.Войнаподходилакконцу.Городскаяжизньпостепеннонала-Валявозвратиласьнапрежнееместоработы–вга-Венюнепринималининакакуюработу,несмотряначтоонбыл«белобилетником»,т.е.имелосвобождениеотпосостояниюздоровья.ИтолькослучайноезнакомствокомпозиторомЖадановымпомоглоемуустроитьсялитера-корректоромв«Музгиз».НоприусловииоприёмеВенейТеперьонужебылнеЛиберман,аЛиманов.Болееемувыдалинаэтуфамилиюпаспорт.ИтольковнашейВенюпо-прежнемуназывалиегоподлиннойфамилией.ивсяисториясблагополучныминезамысловатымконцом,смутноватымпривкусом.Такпамятьвозвратиламеняктемдетскимвоспоминанияммыслямовойне,которая,казалосьбы,ужеоченьдалека.Нонастойчиваинепозволяетвпадатьвзабытьё.

239

МАДАМ ШАБАШКЕВИЧ

Прошло два года после войны, но город ещё жил её «плодами». Руины улиц и домов, угрюмые лица жителей и даже одежда были покрыты серым цветом тоски, казалось бы навсегда поселившейся в облике города и в глазах окружающих. Улыбки напрочь стёрлись с лиц, словно банной губкой. Запах нищеты и махорки плыл по воздуху, отправляясь на небо словно за помощью. Даже приветствия и редкий обмен мнениями были с оглядкой и осторожностью. В безликой уличной массе резко выделялась дама, размеренно, но бодро идущая по бульвару. Прохожие рассматривали её в упор и провожали недоуменными взглядами то восхищения, то откровенного любопытства, словно обложку, неизвестно откуда живого, двуногого заграничного журнала. Дама среднего возраста, где-то под пятьдесят. На голову лад но присела шляпка, напоминающая птичье гнездо, кончик носа дамы был схвачен узким прямоугольным пенсне, цепочка которого заброшена за правое ухо. В руке она держала зонт-трость, на которую с достоинством и ловкостью опиралась. Под мышкой плотно зажата узкая лаковая сумочка на защёлке-шариках. Общая композиция настолько зрелищна, что не остановить на ней взгляд невозможно. Дама – детский врач, и родители стремились лечить заболевших детей именно у неё, ибо уровень её профессионализма был известен и слухи о том распространились по всей округе. Жила она в том же, Молотовском районе, в одном из уцелевших в войну доме на пятом этаже, в однокомнатной

квартире со своей сестрой, старой девой, недоучившимся врачом, Берточкой и четырнадцатилетним сыном, Илюшей, которого называла для мужского престижа мальчика не иначе, как Ильёй, чем он был, несомненно, польщён... Хозяйством и воспитанием Илюши занималась Берточка, вполне удовлетворённая доверием младшей успешной сестры. Забыл представить нашу героиню. Она, конечно же, имела имя и отчество, но все окружающие, а нередко и домашние, величали её мадам Шабашкевич. Еще до революции она закончила медицинский факультет водномизуниверситетовГермании.Свободновладеланемецким

пациентов,увиделаповислоНотолчок,и,нулазаняланыезаБерточкабылнеприкосновененимальчикуникогданедавалиденегвруки,вынужденабылапроситьсеструсходитьвгастрономпродуктами.Гастрономбылпереполнен.Очередивились,какрассержен-змеивджунглях.МадамШабашкевичзаконопослушноочередь.Несколькоминутстояламолча.Затемразвер-газетуиуглубиласьвнеё,забывосвоёмместопребывании,вероятно,слегкаотошлаотобщегостроя.Почувствовавонаподнялаглазаиспокойносказала:–Гражданин,нельзялипоаккуратней.Вответуслышала:–Стараяжидовка,ах-х,недотрога.–Помилуйте,сударь,ядетскийврач,причёмздесь…–фразаповиславвоздухенезаконченной.–Подумаешь,врач,всёравно,жидовка,ивсётут.МадамШабашкевичрастерялась.Пенснесвалилосьсноса,нацепочке.Онабеспомощноподнялаглазаиясноулыбкинамногихлицахидажеудвухродителейсвоихкоторыенеотвернулись.Былонедопокупок.Она

240

и английским языками, но предпочитала объясняться только по английски. Вероятно, здесь сказались последствия войны с Германией.Вышлазамуж за коллегу, врача-хирурга. Оба были немолоды, называли друг друга на «вы». Муж, Борис Евсеевич, врач, погиб при налёте авиации противника на госпиталь, в котором работал. Семья уцелела, будучи в эвакуации. Мадам Шабашкевич служила там врачом, недоучившаяся Берточка – медсестрой. Возвратившись в город, получили комнату в их довоенной квартире. Илюша уже заканчивал среднюю школу. Учился хорошо. Прилично изъяснялся и читал по-английски . Дружбы ни с кем не водил. Так случилось. Был погружён в книги и неусыпный контроль Берточки. Ну, словом, как говорится, целеустремлённый юноша. Всё было бы гладко, логично, правильно, если бы… Это вечное, однажды, но, увы, в данном случае, необходимое, хоть и стало оно чем-то вроде «притчей-во-языцех» и, наверняка, вызовет брезгливую гримасу у избалованных читателей. Итак, Берточка простудилась и слегла. Обычное респираторное заболевание. На улицу выходить запретили. Так как Илюша

Утром, следующего дня пришла на работу раньше обычного, зная, что главврач уже на месте. Вошла в его кабинет и положила на стол заявление об уходе на пенсию.

Дома не рассказывала. На вопрос Берточки: «Почему без покупок?» ответила: «Не хватило».

– Я обо всём подумала, – твёрдо произнесла она и вышла из кабинета.Вестьобеё уходе быстро распространилась среди пациентов. Под парадным её дома караулили обеспокоенные мамаши, прося о частных визитах, но мадам Шабашкевич отказывала им. Время не шло, оно угарно, слепо мчалось в небытие. Вот уже и Берточка ушла в мир иной, и Илюша стал врачом, женился и обзавёлся сыном, да и мадам Шабашкевич чаще проводила время в постели из-за мучивших её недугов. Женой Илюши была тихая спокойная девушка – Люсенька,

правильноеделенииразговоре.ожидатьудущемслужебнойездекбиблиотекарь,родителиеёсуважениемивниманиемотносилисьмадамШабашкевич.Именноонипервымизаговорилиоботъ-заграницу.Отец,МакарСергеевич,человексбезупречнойрепутацией,фронтовик,сказалИлюшеиЛюсе:–Дети,надоменятьжизненнуюситуацию.Подумайтеобу-своёмисвоихдетей.Здесьонобесперспективно.Илья,тебя,еврея,покаестьтакаявозможность,неизвестночегопотом.Вечером,ИлюшапришёлкматериирассказалейобэтомМадамШабашкевич,ответила:–МакарСергеевич,умён,дальновидениточенвсвоёмопре-ситуации.Сын,подумайодетях,ожизни.Примирешение...

241

– Я плохо себя чувствую. Да и молодым надо давать дорогу, –ответила мадам Шабашкевич, – стара я.

– Молодым, – пробормотал главврач, – им до вашего уровня надо ещё работать с полвека, да и вашу преданность профессии нельзя наработать, это от Бога, подумайте. Не хочу принимать ваше заявление.

стремительно вышла из гастронома. По дороге к дому губы непроизвольно шептали:

– Ни один, ни один… круговая порука, хватит.

– В чём дело, – спросил главврач, – ведь ещё вчера вы ни словом не обмолвились о своём желании?

ШИМА

242

оказалсянеобзывалатлетическая.тудаНеизвестносвыклинезаводемуседьмогоЛеяВремяшло.Детисталишкольниками.Издесьсказаласьразница.училасьприлежно,успевалаповсемпредметам,Шимапослеклассазаявил,чтоучиться,–этоскукаиоднообразие,хочетсяпознаватьмир,–окунутьсявнеизвестность.Идтинаотказался.Однако,домойприходилквечеру,навопросыотвечал.Гдеонпропадал,оставалосьзагадкой.Родителипри-кегообразужизниипрекратилирасспросы.Однажды,вихквартирунагрянуламилицияизабралаШимусобой.Навопросродителей:–Кудаеговедёте?Милиционерответил:–Вашсынпреступник,увидитеегонескоро.Родителидолгодобивались,вчёмжепровинностьсына.как,новсё-такиимудалосьэтовыяснить.Шимапосещалспортивныйзал,–увлексябоксом.Принялисразу.Онбылвысок,статен,фигураотприродыпочтиНатренировкахегочастозадиралдругойбоксёр,браннымисловами,называлрыжимжидом.Шимавыдержалисломалобидчикуносиребро.Этотчеловексыномначальникарайонноймилиции.Вэтомибыла

ИлюшаиЛюсяподализаявлениянасвоихработах,исразуже, в ОВИР. Мадам Шабашкевич категорически отказалась ехать. – Как я оставлю там одну, Берточку, – это нечестно. Мы прожили вместе всю жизнь, должны быть и там вместе, –отрезала она, –это окончательно. На следующей неделе, она тихо, во сне, ушла из жизни. Теперь сёстры снова рядом. С судьбой не поспоришь. Она всегда точна и стремительна в расстановке акцентов.

Борис и Геня родились в небольшом местечке. Дома их были рядом. К пятнадцати годам детей догнало не только чувство дружбы, но и нежности. На волне революции они, повзрослевшие, решили переселиться в город. Борис поступил на завод, обучаться токарному делу, Геня, – на пошивочную фабрику, ученицей швеи. Вскоре они поженились. В ближайшие несколько лет родились близнецы: дочь Лея и сын Шимон, или Шима.

243

проявленные в боях с незакипела.собралхлопнуврожам,этарасстёгиваязакончилсяровьюоказалсяизегоДалееШимонумецко-фашистскимизахватчиками,гвардиирядовомуГельмануБорисовичуприсвоенозваниеГерояСоветскогоСоюза».шлиподписикомандованияидата:28декабря1944года.–Чтотынатворил?–допытывалсяотец.ОтветШимыбылкраток:–Воевал.Былодело.Вернулсяживым.Войнапозади.НаследующееутроШимаотправилсяввоенкомат.Встретилвоенком,–тотчеловек,которогоШимаотлучилотбокса.–Шимка,здоров,–сказалон,–что,евреиужевозвращаютсяТашкента,–воттакновость?Инеполучивответа,почувствовавсильныйударвживот,наполу.Придявсебя,сказал:–Вызовуохрану,получишьсрокзапричинениевредаздо-капитану.–Получатьсрокмненепривыкать.Заткнись,видишь,чемтотсрок?–побагровев,спокойносказалШима,шинель.Капитанвздрогнулитяжелоподнялсянаноги.–Откуда,–пробормоталон,–ещёпроверим,откудаутебянаграда,уголовник?–Ненапрашивайся,скотина,япрофессионалпотакимкактвоя,–толькоисумелвыдавитьизсебяШима,входнойдверью.Вскоре,емупредложилиорганизоватьвареничную.Шиманесколькихповаров,приобрёлоборудованиеиработаПосетителейбыломного,исрединихнекоторые

причина ареста. Его должны были судить за хулиганство. Дальнейшее развитие дела прервала война. О судьбе Шимы родители не знали. Так и уехали с заводом, где работал Борис, на Урал. Посылали запросы, но они оставались безответными. Окончилась война, а известий от Шимы не было. Только спустя два года появился он в квартире, – однорукий, похудевший, улыбающийся. Когда снял шинель, все увидели, что над левым карманом гимнастёрки приколота золотая звезда Героя, под ней, – планки наград и нашивки ранений. Отец недоверчиво спросил: – Где ты это взял, что это значит? Шима открыл полевую сумку и протянул наградной лист. Он гласил: «За мужество и героизм,

244 приходили с водкой и затевали драку. Шима выбрасывал их из вареничной, и восстанавливал порядок. Время шло. Шима женился, окончил торговый техникум, стал шеф-поваром ресторана. Подрастали его сыновья. Подходил к концу ХХ век. Начался массовый отъезд населения за рубеж. Шима поддался общему настроению: как на киноленте стали мелькать эпизоды кплохойстет.наемунаграды.отправилсяприемлемоевозниклонелепогоунижения,всейжизни,яркиемоментынесправедливостиксвоемународу,–оскорбления,статейкиантисемитскогохарактера,подчинениянедостойнымлюдям.Наволневсегоэтогорешениеоботъезде,–начатьжизньсначала,создатьсуществованиедляпоследующихпоколений.Онввоенкомат,–сниматьсясучёта.ЕмувелелисдатьОнответил,чтоЗвездуГероянесдаст,ибоонастоиларукиисединвдвадцатьлет.ЭтопослужилозадержкойтригодаиувольнениемсработыШимыиегожены.Времяпрошло.Емуциничнонапомнили,чторуканевыра-Онответил:–Другаяруказащититзаобе,иподобныешуткиимеютфинал.Призываюкосторожности.Неизвестностьзаманчивоманилаизвалаего,каквюности,риску.Вскоресемьяуехала. НАСТЫРНЫЙ ПамятихудожникаВячеславаДозорца На одной из центральных улиц города стоит небольшой, но уютный особнячок. Принадлежал он прежде Аристарху Петровичу Кривошеину, адвокату с частной практикой, человеку небольшого достатка, но всеми уважаемому, и весьма заметному. Так и стоял бы особнячок, да рядом возвели огромное неуклюжее здание, облицованное синей глазурованной плиткой. И потерял особнячок свою индивидуальность, своё лицо. Стал он сбоку припёка, как бедный родственник, и лишь к праздникам несколько оживлялся, красили его фасад, оконные и дверные фрамуги. Правда, всякий раз в другой цвет, какой находили на ЖЭКовском складе. Однако, не в этом суть, а в том, что поместили в нём одно из лучших в республике издательств.

грошей за всё это, богатеем станешь.Онвстал, пожал Славе руку и произнёс сакраментальную фразу:–Молодец, Вознюк, довёл-таки до кондиции, ну и настырный ты. Слава внимательно посмотрел на Адома и несмело предложил:–Хотелось бы переплёт конгревом тиснуть, в суперобложку

– Значит так, – вынес свой вердикт Адом, – усё пойдёт, но хворзацы снимем, бо много

245

– Усё, як договорились, хоккей. Затем начался просмотр заставок к главам, фронтисписов, форзацев, полосных иллюстраций, переплёта и других атрибутов книжного оформления.

На входную дверь нацепили вывеску, длинную и скучную, как строка гекзаметра. Собственно, здесь был приют лишь одной из редакций. В лучшей из комнат, вероятно со старых времён, остался большой двухтумбовый письменный стол. За ним комфортно и важно восседал сам старший художественный редактор, солидный и опытный, глубокоуважаемый Адам Омельянович Чмыхало, или, для удобства, как окрестили его сотрудники, Адом.

– Ну шо. Прийнёс?

Он извлёк из портфеля папку и книгу и протянул их Адому. Тот внимательно стал рассматривать листы и макет книжного блока, бормоча:

– Да, здесь всё, – ответил Слава.

Это крупный мужчина 40 лет с большими, поникшими, добротными, ухоженными усами. Говорит он на том украинском диалекте, который народ с нежностью называет «суржик». Напротив него сидит посетитель – высокий, с проседью и короткой вьющейся бородкой и добрыми с грустинкой глазами человек. Слава Вознюк, книжный оформитель. Заочно они знакомы давно. Но лично встретились только месяц назад, когда Слава получил от Адома большой и интересный заказ. Беда была в том, что Слава – еврей, но фамилия его вводила в заблуждение многих опытных и искушённых. Адом не был исключением, но договор уже подписан и ничего не оставалось, как смириться и продолжить сотрудничество. Адом поднял на Славу утомлённые тяжёлые глаза и лениво произнёс:

…А заочное знакомство их состоялось давно, более двадцати лет назад, когда они, ровесники, незнакомые друг другу, поступали в один и тот же художественный институт. Разница была лишь в том, что Адом был зачислен, а Слава не прошёл по конкурсу. Но Слава был настойчивым и трижды ещё предпринимал попытки поступить, однако, все они оказывались тщетными. Его уже знали преподаватели и за глаза именовали «настырным» Вознюком. Затем Славу забрали в армию. Служил он в своём городе, ибо при военном округе нужен был бесплатный художник. Прикомандировали его к красному уголку клуба, в распоряжение лейтенанта Федько. Тот был человеком лояльным, весёлым, любил искусство. Слава целыми днями писал лозунги, рисовал плакаты по наглядной агитации, оформлял дембельские альбомы.Однажды Федько спросил его: – А, припустим, Микиту Сергеевича срисовать можешь?

книгу одеть, чтоб дольше жила, чтоб фасад её торжественней выглядел. Я б это бесплатно сделал.

– Товарищ капитан, разрешите доложить,

– Через три дня пришёл и ахнул, портрет был готов. И тут же привёл завклубом.

246

– Добре, – решил Федько, – закрою я тебя, Вознюк, на трое суток. Сортир и еда дозволяются, давай.

– На шо воно нам, хвасад. Дольше жила… Совсем задрали… Умники, вечно лезете, потом говорите, не люблять вас. Самоубийцы вы, вот хто, – возмутился Адом, тяжело дыша.

– Попробую, – ответил Слава.

дывиться. Наш дорогой Микита Сергеевич, як живой, – отрапортовал он. – Дурья твоя голова. Он и так живой, – улыбнулся капитан. – Виноват, – задрожал Федько. После этого диалога отношение к Славе изменилось к лучшему. Он стал регулярно писать портреты вождей а иногда и местногоНаконец,начальства.срокслужбы закончился. Слава вернулся домой и первым делом в институт. Декан факультета бегом к ректору: – Вознюк опять возник, – скаламбурил он, – что делать будем?

… А Славу на следующий год, после армии, неожиданно зачислили в институт.

всердцеиАдом,изанимаются,можеткатаюсь.–Медок,–ответилАдом,–янасвоём«жигулёнке»кстарикамБатькомойпасечник,тутнедалеко,вСтепановке,–слышал?Моистарикивсёжиттясмолодупчёламилюдеймёдомкормлят,ввойнуэтоихспасло.Вотянанатуральномпродуктевырос,–самодовольнопроизнёс–атвоигде?–Нетих,–грустнопроизнёсСлава,–отцав40-мзабралибольшемыегоневидели,аматьподорогевэвакуациюумерла,отказало.ЯвКзыл-Орде,ввойну,вдетскомдомебыл,46-омменятёткаоттудазабрала,тамяирисоватьначал.

…А Адом, к тому времени, уже оканчивал институт. Но дипломная работа никак не давалась.

– Ладно, – сказал ректор, – Вознюк, человек настырный, будет из него толк, да и фамилия у него человеческая, пускай учится. Учился Слава хорошо, охотно. Рисовать любил, способностями и вкусом Бог не обидел.

И хлопцы помогли и не посрамили. Получил Адом диплом. Затем, как парень хороший и коммунист достойный, получил направление в издательство, художественным редактором.

И декан обратился к группе: – Хлопцы, помогите своему товарищу, и коллеге, – Адаму Чмыхало. Хороший он парень и коммунист достойный, не посрамите чести факультета.

247

– Ну, будя, Вознюк не серчай, – примирительно произнёс Адом, – повезло тебе. В пятницу гонорары платить намечаем. Субботу добре справишь. Сходи на Сенной, рыбку купи, хай твоя зхварширует, и меня угостишь, люблю я ваш хвиш. А если под нашу горилку с перцем, пальчики оближешь.

– Тот, настырный, – улыбнулся ректор, – пусть пытается. И стал Слава пытаться.

– Ладно, – согласился Слава, – жду в воскресенье к 12-ти. Здесь мой адрес и телефон, – добавил он, протягивая визитку. В воскресенье, ровно в 12, появился Адом. Он торжественно вынул из кофра бутылку перцовки и маленькую баночку. – Что здесь? – кивнув на баночку, полюбопытствовал Слава.

– Батько твой ворог, чи шо? – посуровел Адом. – Не враг, учёный он, генетикой занимался. В 55-м его реабилитировали посмертно, – объяснил Слава. Повисла тишина. Адом откупорил бутылку. Выпили. Съели по куску рыбы. Неожиданно Адом спросил: – А где твоя жинка, детки? – Все к сестре пошли, чтоб нам не мешать, – ответил Слава. – Хорошо воспитал её, – похвалил Адом. Он начал слегка всхрапывать. Потом, как бы спохватившись, спросил:–Скажи мне, Вознюк, где ты такую хвамилию купил, а?

– Везунчик ты, – восхитился Адом, – как вы всегда умеете выкручиваться, молодцы, не обижайся, такой вы народец, –разочарованно сказал он.

Адом.тороплюсь,иАдом,сквозьсделали.ТаккакБогданУкраинусМосквойпороднил,можечув,НатанРыбак?от,хочу,чтобмыстобойвдвоёмеёоформилиииллюстрацииКумекаешь?–АдомснадеждойпосмотрелнаСлаву.–Зачем,ясаммогу,мнепомощьненужна,–ответилСлавазубы.–Сам,сам,знаю,чтосам.Думал,длядружбы,–побагровел–единоличникты,вотхто,самнеполучишь.ВскореАдомушёл.НазавтраСлавапоявилсявредакциипокаким-тоделамвстретилвкоридореАдома.–Тычеготакойнадутый?–удивилсятот.–Ненадутыйя,вот,разрешениеполучил.Забилетамиуезжаюнавсегда,–ответилСлава.–Ишо?Недождёшьсявыходакниги.Погано,–заключил

– Так и сидеть будем, продукт прокисает, – спохватился Адом, –хороший ты парень, редкий среди вашего брата, – произ нёс Адом, наполняя рюмки, – есть у меня к тебе дело. Понимаешь, заказ имею. Один из ваших книгу хорошую написал, про то,

248

– На всех не обидишься, привык я, – философски подвёл чертуОпятьСлава.тишина. Пауза затянулась.

– В наследство получил. От предков. Жили они в деревне Вознюки, там всех жителей, независимо от национальности, Вознюками называли, – чувствуя, что теряет самообладание, хрипло ответил Слава.

249

Шурка был единственным ребёнком. Он появился на свет после восьми лет супружеской жизни родителей, матери неслыханно повезло, – она попала на приём к опытному врачу, который излечил её от бесплодия. Шурка был высок, строен, голубоглаз, к тому же со звучной родовой фамилией Принц, которая вызывала, порой удивление, порой – ироническую улыбку, порой – зависть. Однако, для прозвища не подходила, ибо её, как принято было, ни сократить, ни исказить. Поэтому имя его крутили-вертели, придумывая варианты, – то Шуха, то Урка, пока наконец-то остановились на прозвище, Шухер. Конечно же Шурка не имел никакого отношения к значению этого состояния, – никому не сигналил об опасности, не затевал ссор, скандалов и драк. Тем не менее, прозвище прилепилось к нему, как пиявка, или как слово-паразит, но Шурка привык к нему, сроднился даже крепче, чем с паспортным, законным. Шуркой называли его, разве что, родители, никогда не опускаясь до снисходитнльного – Шурик. Баловнем семьи Шухер не был, хотя родители, владели, как утверждали тогда, «твёрдыми» профессиями. Отец, – инженер, мать – учитель физики. Их общего бюджета хватало на пропитание и скромную одежду, благодаря расчётливому ведению хозяйства. «Лишнее» не позволялось, – ни продуктового «баловства», ни «шика» в одежде. Шухер это понимал без разъяснений,

– Чмыхал я, – выдал свой каламбур Слава. – Ну, валяй, – обиженным тоном, сказал Адом, – кланяйся гробу Господнему. Привет всем еврейчикам. Скатертью дорога. У-у, змеи. ШУРКА-ШУХЕР

просьб и, упаси Боже, требований. Он с детства усвоил, что на какое-либо наследство рассчитывать не следует. Учился он без охоты, но необходимость учёбы, понимал. Его увлечением, были книги детективного жанра. Они захватывали его мальчишеское воображение. Он помногу раз перечитывал Эдгара По, Конана Дойля и Честертона. Примерял на себя то Вильяма Леграна, то Шерлока Холмса, то Пастора Брауна.

роста, большие призывные глаза с грустинкой, чётко очерченный рот, улыбка, украшенная ровным ритмом белоснежных зубов. Мужчины роем кружили вокруг неё, но она предпочла Шухера. Он, к тому времени возмужал, фигура его стала ещё крепче, осанка настоящего «денди», взгляд излучал доброту и уверенность. Весомым недостатком было отсутствие материальных благ. Но, Катенька влюбилась цепко и серьёзно, отвергала всякую возможность уговорить её отступиться от Шухера. Она пригласила его в родительский дом с такой

250

И стал готовиться к деятельности детектива, пусть, поначалу адвоката, следователя или судьи. Он понимал, что, в первую очередь, нужна хорошая физическая подготовка и записался сразу в две секции – гимнастики и классической борьбы. Тренерами была супружеская пара шведского происхождения, неизвестно как оказавшаяся в СССР. Гимнастов тренировала Муа Педерсен, борцов – Паль Педерсен. Вскоре, тренеры подметили в Шухере старательного, трудолюбивого спортсмена, который не пропускал тренировок, выполнял указания наставников, и подавал надежды на то, что в будущем станет профессионалом. Это не мешало школьным занятиям, поэтому родители не были против его увлечения спортом. Время шло, и вот уже Шухер получил аттестат зрелости. Он решил поступать только в Университет на юридический факультет. Но факультет считался «номенклатурным» и принимали туда детей дипломатов, по особым рекомендациям, или телефонным звонкам «сверху». Вскоре появился некий Ц. Он, за соответствующее вознаграждение, брался помочь в получении студенческого билета. Где было найти требуемое вознаграждение? Вопрос не из лёгких. Но мир не без «добрых» людей и названное под проценты, было взято. Шухер стал студентом. Тщательно изучал законы и кодексы, – с римского до современного права. Одним словом, «грыз» науку в охотку, с удовольствием и упорством все пять лет. Диплом был защищён. И вместе с ним рабочее место в юридической консультации в пригороде. Всё сложилось так, как мечтал Шухер. Но клиенты к нему не шли. Они предпочитали юристов с «именем» в мире юриспруденции. Так продолжалось более двух лет. Шухер влюбился в очаровательную блондинку, Катеньку. Девушка была не то, чтобы красива, но активна, обаятельна: выше среднего

251 настойчивостью, что Шухер не смог отказаться. Отец Катеньки, видя, что роман молодых на том уровне, когда дорога его ведёт прямиком в ЗАГС, сказал: – Александр, ты убедился, что твоя строгая профессия не обещает семейного благополучия, тем более, что в молодой семье, по закону природы и взаимовлечений предполагается потомство.Логика этого стремительного монолога не требовала ни литературныхКоровьиНоприобрёлломилисьРодственникиРасходывОбмануть,простоступлениеложении.Катенька,кастрюлю.работа,набезропотнообидел,датьсязакончилневозможны,избранницу.уточнений,невозражений.ШухеррастеряннопосмотрелнасвоюПовислапауза.Первымнашёлсябудущийтесть:–Япредлагаютебесменитьпрофессию,иныевариантыподумай,даютебевремянапринятиерешения,–он.–Да,нояведьничемуиномунеобучен,–пробовалоправ-Шухер.–Ничего,тымолодой,энергичный,даиБогздоровьемне–подвёлчертусобеседник.–Какуюжеработувыможетемнепредложить?–спросилШухер–Уменяестьсвязивпищеторге,тамтысможешьвыучитьсямясника,тебевыделятучителя.Этооченьперспективная–приличныйзаработокилучшеемясовсемейнуюДумаю,чтоКатенькаподдержитменя.Правда?–Да,папочка,ты,каквсегдабезукоризненноправ,–ответиланискольконесмутившись.Натомирасстались.ПодорогедомойШухерразмышлял:–Какясмогудажезаикнутьсяродителямобэтомпред-Ониещёнерассчиталисьсповисшимдолгомзапо-вУниверситет.Ониневыдержатэтого.Можетбыть,промолчать,скрыть,ипозднеевовсёмпризнаться?чегояпрежде,неделал.Прошловремя.ШухериКатенькапоженились.Сталижитьизолированнойквартире,недалекоотродителейКати.поприобретениюквартирывзялнасебятесть.сталирегулярнопосещатьдругдруга.Столыотяств.РодителиШухерабыливневедении.Аонквалификациюмясникаисталработатьвгастрономе.ненавидуупокупателей,авподвале,свходомсодвора.исвиныетушисталипривычныдлянего.Онизатмилигероевюностисвоейреальностью.

В первое мгновение мать не узнала своего Шурку. Он был в белом халате, забрызганном кровью животных. В руках держал топор, замахиваясь над колодой, на которой лежал огромный коровий бок.Узнав мясника, – кроме слова Шурка, она не смогла издать ни единого звука и медленно стала опускаться на пол. Шухер едва успел её подхватить. Придя в себя, она спросила: – Объяснись, как ты здесь оказался, что это за облаченье на –тебе?Мама, – ответил Шухер, – здесь не место для объяснений, вечером я зайду к вам и расскажу обо всём. Какое мясо

– Вот, мол, выбился в люди, мечту юности осуществил сполна.…Однажды приятели пригласили родителей Шухера в гости. Их стол украшали всевозможные блюда. Особенно, мясные.

ты желаешь купить? – Мне полезнее перейти на вегетарианство,– нашлась мать. В родительском доме Шухер застал за столом, молча взиравших на него, отца и мать. Создавалось впечатление, что перед ним экзаменационная комиссия, остаётся только взять со стола билет с вопросами и приготовиться к ответу. Томительное молчание длилось долго. Никто не решался начать разговор. Нарушил его отец:

Шухер виртуозно овладел разрубочным топором и ножами. Регулярно приносил своим родителям деньги на погашение долга, в котором был повинен. На вопрос отца: – Откуда у тебя деньги, Шурка? –Отвечал:Клиентов много. Так, вроде бы, незаметно, прошло ещё пять лет. У молодых подрастали двое детей. Родители Шухера гордились им.

– Откуда такое изобилие при гастрономической скудости и очередях? – спросила Шухера мать.

252

Ответ хозяйки дома был прост и мгновенен. – Я могу познакомить тебя с очень красивым мясником, он за двойную цену продаст тебе самые лучшие мясные вырезки.

В ближайшую субботу подруги отправились в гастроном.

– С удовольствием, – ответила мать Шухера.

– Ни к чему, образование, – полнейшая чушь, нужны руки, смекалка и обязанность. Да, ваш сын, удачливый, начитанный мясник, – каких немного, – с пафосом ответил Шухер. А что родители? Пришлось смириться. Скрипя сердцем принимать новые «ценности», новые формулы жизни. В мусорный бак Эдгара По, Конана Дойля и прочие «умные отходы»? «Мясникам везде теперь дорога, и, конечно, им большой расчёт. «Новояз» известной песни. Ох, уж эти «новаторы»!.. В ХЛЕБНОМ ПЕРЕУЛКЕ

Переулок длинный и узкий, как шпага, – таким, вероятно, и положено быть переулку. Его пересекают несколько улиц, –важные магистрали города. На карте, переулок выглядит, позвоночником, поддерживающим рёбра. Движение по нему одностороннее, – разминуться транспорту немыслимо. Название оправдано, ибо берёт

– Расскажи, желательно поподробнее, господин мясник, что случилось, и как ты оказался в этой профессии, прости наше родительское любопытство?

– Времена меняются, как изношенное платье, новые фасоны, новые требования, новые рассуждения, не обессудьте, – выпалил Шухер на одном дыхании.

начало от хлебозавода, с примыкающим хлебным магазином. Завод небольшой, – в нём выпекались изделия весом не более полукилограмма, – всевозможная сдоба из пшеничной, «кирпичики» из ржаной муки, изредка, стограммовые, т. н. «жулики». Работали на заводе квалифицированные пекари. В магазине же, продавцами и кассиром служили жители переулка. Магазин принимал покупателей и из других районов города, – он славился качеством выпечки. Хозяином был высокий, дородный мужчина с ухо-

И Шухер рассказал обо всём, добавив:

– Обессудим, – взорвался отец, – к чему нужно было получать высшее образование, сушить мозги, и, главное, лгать?

– Вариантов не было. Я очень люблю Катеньку. Да и детей тоже.–Но и мы тебя тоже очень любим, и голоден ты никогда не был, – вмешалась мать.

253

254 женными, вздёрнутыми по краям усами, в неизменном котелке, чёрном сюртуке и тщательно отутюженной рубашке при галстуке-бабочке, – господин Евгений Иванович Карпинский, поляк по происхождению, родители которого много десятилетий тому переселились из Кракова в этот город. Имя его по документам было Ежи Янович. Но не в этом суть. В доме соблюдались католические праздники, и важные статус,КогдаРодилсявпрочем,чтоили,единственноготелейСупругапольскихи,ежедневноматериальновеком,событияпольскогокалендаря.Карпинскийбылизвестнымчело-–онежегодновносилвгородскуюказнукрупнуюсумму,поддерживалсостояниесвоегоприхода,атакжепосылалвсиротскиедомавыпечку,получаяустныепорой,документальныеблагодарности.Такжеонпринималэмигрантов,заблудившихсявреволюционнойсуете.его,Софья(Зосенька),несмотрянамножествоучи-игувернантку,былавсецелопоглощенавоспитаниемихсына,весёлогоумницу,десятилетнегоИванакакегоназывалародняидрузья,Ивочкой.Ходилислухи,ввенахСофьиестьнебольшойпроцентеврейскойкрови,что,неимелоподтверждения.Ивабылпозднимребёнком.последесятилетсупружескойжизничетыКарпинских.вгороднагрянуласоветскаявласть,хозяинполучилновый–директорапроизводства.Режимработынеизменился.Участокпереулка,гденаходилсяособнякКарпинских,водворе,сначалавекаобслуживалдворникКузьма.Онотменносправлялсясосвоимиобязанностями,–поддерживалпорядокичистоту,хотя,повоскресеньямнапивалсядоризоположения,новёлсебямирноиникогонезадирал.Кконцу20-хгодовоннеожиданноумер.ИзЖЕКаприслалиновогодворника,–женщинусреднихлет,Павлу.Онапоселиласьвдворницкойссыном,Вовчиком,–ровесникомИвы.Вскоремеждумальчикамизавязаласьдружба.Ониучилисьводномклассе.ИваподтягивалВовчикапошкольнымдисциплинам,иобучалразнымигровымифиз-культурнымзатеям.ПавлапомогалаСофьевестихозяйство,–стирала,убиралавквартире,подчасготовилаеду.Ну,словом,жизньтеклавсвоёмрусле,планомерно,расторопно,по-доброму.Мальчикиокончилишколуипоступиливинститут.Окон-

чили первый курс, но началась война. Поразмыслив, пошли в военкомат, и попросились на фронт. Их направили в школу младших командиров-десантников, в один из небольших городов Средней Азии. Вернёмся в Хлебный переулок. Вскоре город заняли неприятельские войска и стали наводить свои «порядки». Хлебозавод перешёл под их строгий контроль. Павла связалась с неприятельским поваром и ощутила себя хозяйкой положения. Спустя две недели, она привела в дом к Карпинским солдат в сопровождении крепких мерзавцев из местных, с автоматами. Она сообщила, что Карпинские не поляки, а евреи, и, согласно приказу коменданта, подлежат уничтожению.Неразмышляя, тут же, приказ был выполнен. Через час на пригнанную телегу, погрузили тела убитых, и увезли в неизвестном направлении. Павла немедля переселилась в господскую квартиру. Наблюдавшим за этим действом соседям, пригрозила кулаком, добавив: – Кончилось их время, пожили в роскоши, настал мой час. Марш по квартирам, и нечего метать гляделками и брызгать слюной... Советской власти конец. Она начала распродавать или менять на продукты содержимое шифоньеров и домашнюю утварь. К концу 43-го года неприятель был изгнан из города. «Кавалер» Павлы забыл о ней, – пришлось возвратиться в дворницкую…Ачтонафронте? едва обученных десантников над одним из белорусских лесов.

Молодых,

сбросили с парашютами

Но там их уже ждала засада. То ли это был результат вражеской разведки, то ли чьё-то предательство. Десантников расстреляли в упор.Через два дня крестьяне ближнего села решили похоронить погибших. Две пожилые женщины и старик пригнали подводу. По одному, они взваливали на неё тела погибших. Вдруг, услышали слабый стон. Трое из солдат ещё дышали. Однако, двое из них по дороге умерли. Одного удалось довезти до села. Это был Ива. Его поместили в подвал крестьянской хаты.

255

– А где сын мой, Владимир? – спросила она.

Там прожил он на попечении крестьян более двух лет, до освобождения села Красной Армией. Раны, полученные им в левую ногу, гноились, нога с каждым днём становилась чернее, боль усиливалась. Когда Иву привезли в госпиталь, оказалось, что ногу спасти невозможно. Её ампутировали выше колена. Выписался он на костылях, левая штанина была приколота булавкой кверху. Так и приехал он в родной город, повидаться с родителями. Первой, увидела его Павла.

256

– Ой, Павла, погиб он, мой дорогой друг, – ответил робко Ива, словно бы, извиняясь за то, что остался жив.

– Нет же, нет, – ответил Ива, и стал рассказывать о том, как погиблиСобралисьдесантники.жители переулка. Никто не задавал вопросов. Только сосед, который знал Иву с рождения, громко сказал: – Тебя, Павла, подстилка вражеская, Господь покарал за то, что погубила родителей Ивы. Присутствующие наперебой стали рассказывать о её преступлении, подробно, не упуская ни одного момента.

– А как же ты, – спрятался за его спину, или как? – взвизгивая с хрипотцой, произнесла она.

суд за всю историю судебных процессов. Свидетелями были все жители Хлебного переулка, которые находились в городе при оккупации. Ива был освобождён из-под стражи. Больше никто его не видел, и никаких вестей о нём не было… Хлебный переулок продолжает существовать, – ладный,

– Прости меня, Вовчик, ты поступил бы так же, – произнёс Ива, поднимая костыль и нанося им Павле удар за ударом, до тех пор, пока та замертво не свалилась на землю. Потом он тяжело опустился на подставленный стул. Немного отдышавшись, встал. – Пойду в милицию, сдамся, что скажут, – приму любое наказание. Не успел на фронте ни одного врага убить, а тут, видите, не сдержался. Простите меня, пожалуйста, – произнёс он.– Мы тебя, Ива, в обиду не дадим, всем миром встанем, –сказал сосед, обращаясь к остальным. – Не дадим, – подтвердили все. Это был самый короткий

сполучениято,придумал,театрыпочтиматериальнотеплоноТемнеменее,оналюбилаДромадеранепростоженскойлюбовью,изаботливой,материнской.Старалась,чтобыонбылсыт,одет,выбритиспокоен.Главнымчеловеком,которыйобеспечивалбытсемьи,былаона.Дромадервсюсвоюзарплатутратилнакнигиибилетывконцерты,икиноИхдетям,сыновьямМарселюиАльберту,именаконечноже,Дромадер.Мальчишкисдетстваусвоиличтопривыборепрофессиинадодуматьоеёпригодностидляприличнойзарплаты.ИкакиебыбеседынепроводилнимиДромадер,вливаявних«отраву»искусства,ониупрямо

257 ухоженный, спокойный. Хлебозавод привели в порядок, и он продолжает радовать жителей города выпечкой. Название переулка несколько раз менялось, однако, старожилы продолжают именовать его, по-прежнему, – Хлебным. Другое прижиться не смогло. Так и летит он себе узкой, мирной, прямой линией. Его миновали шум и грязь новостроек и всяческих архитектурных изысков и фантазий. ДРОМАДЕР

Моисей Семёнович – бухгалтер на заводике по производству столовой утвари для домашнего потребления, общественных столовых и кафе. Человек среднего роста и умеренной упитанности, несколько сутуловат, с непомерно длинными руками. Лицо узкое, трудно поддающееся рассмотрению только в фас. Глаза широко расставлены, смотрят в разные стороны, независимы друг от друга. В них ночлежничает грусть. Нижняя губа наплывает на верхнюю создавая шепелявость при произнесении фраз. Тем не менее он общий любимец в среде сотрудников, родственников и друзей. Видимо, за свою сутулость он получил кличку –дромадер, т. е. одногорбый верблюд. Так проще его было называть, он привык к ней, как к данности. Он был образованным человеком, прекрасно знающим музыку, литературу, живопись. Со всеми, кто к нему обращался, он безотказно и подробно делился знаниями и мнением по разным вопросам. Супруга его, Серафима Львовна, полная ему противоположность. Грузная дама с нахмуренным тяжёлым лицом, никогда не улыбающаяся.

одним словом, это продлит тебе жизнь.–А воздух, запах родных мест, привычные прогулки и общение, – возразил он, – этого там нет. Будьте счастливы, может быть,Дромадерсвидимся.остался верен себе. Это была их последняя беседа. Судьба развела.

258 шли своим путём. Видимо, сказалась генетика материнской линии. Каждое воскресенье Дромадер буквально проводил дома лекции о художниках, объясняя композицию картин и цветовое решение, или о композиторах, ставя записи с их музыкой, или разбирал литературные произведения, – ничто не могло сдвинуть сознание сыновей с места. Они мечтали лишь об одном, – когда отец оставит их в покое. Сам же он не отступал от своих увлечений ни на шаг. По дому он исправно исполнял все обязанности, возложенные женой: покупал продукты по её списку, мыл посуду после приёма пищи, отплясывал с пылесосом по квартире. Время шло. Спустя пять лет Серафима Львовна тяжело заболела. Неизлечимая болезнь свела её в могилу. Надо было начинать жизнь сначала. Дети, один за другим обзавелись собственными семьями. Работали на престижных работах, приносивших доход в семейный бюджет, достаточный для нормальногоЖилисуществования.отдельноот Дромадера. А он, совершенно не приспособленный вести хозяйство, заметно старел. Появлялись новые недомогания, пенсии едва хватало на пропитание. Он стал понемногу распродавать книги. Всякое расставание с очередной книгой заканчивалось тахикардией и головной болью.Вгороде началась суматоха отъездов за рубеж. Сыновья предложили ему ехать с ними. – Там, за рубежом, открыты все границы, – уговаривали они его, – ты сможешь увидеть оригиналы любимых художников, слушать музыку в лучшем исполнении, покупать книги, хорошо изданные на русском языке,

«Союз нерушимый» подошёл к логическому завершению, скреплённый тремя подписями правителей заглавных республик, под одобрительное перешёптывание зелёных насаждений Беловежской Пущи и аккомпанемент осеннего ветра. Однако, ещё долго состояние жизни и расход мыслей у населения не мог измениться. Одной из профессиональных достижений «развитого» социализма были очереди за продуктами питания, быта и прочими удовольствиями комфорта населения. Вот она, привычная очередь за виноградом после рабочего дня. За прилавком девушка, вздрагивая, поглядывает на часы. Она торопится на занятия. Наконец, долгожданные девятнадцать часов. Она снимает белый халат и объявляет, что рабочий день окончен. Толпа покупателей истошно кричит, требуя директора, не пускает девушку в подсобное помещение. Где-то посреди очереди, раздаётся сипловатый, и несколько насмешливый голос: – Господа-товарищи, спокойнее! Девушка, не волнуйтесь, –мы завтра придём за виноградом. Надеюсь, ночь у каждого пройдёт слаще в мечте об этом лакомстве. Толпа, утеревшись этим словесным душем, постепенно рассеивается. Человек с сиплым голосом удовлетворён. Он медленными шагами направляется восвояси. Пройдя несколько шагов, его окликает дама среднего роста и возраста. Она протягивает ему пакет в сопровождении ослепительной улыбки:–Вот ваш виноград, уважаемый Инопланетянин, вы, по праву, заслужили его, – торжественно скандирует она. – За что такая милость? – удивляется тот, доставая кошелёк. денег не надо, вы сполна рассчитались убедительностью своего монолога, – отвечает дама.

259

– Нет-нет,

ВИНОГРАД

– Но, поясните, почему вы назвали меня Инопланетянином, разве у меня неземная внешность? – обескуражено спрашивает он.– Ваши слова не могут принадлежать нам, – землянам. В моей жизни было достаточно моментов, но я впервые слышу слова, которые мгновенно сняли напряжение целой толпы, –произносит она, – не подумайте, – это не сиюминутный пафос, просто дыхание чего-то необычного, чистого.

260 – Назовите себя, прекрасная незнакомка? – требует он. – Зачем вам моё имя. Знакомые называют меня мадам Интуиция. И поделом, ибо все убедились в безошибочности моих предположений. До свидания, оно непременно состоится… Она поворачивается, награждая собеседника той же улыбкой, и ритмичной дробью натюрморт удивительной гаммы, свежести и аромата. Съедать его не хотелось, чтобы подольше сохранить память о неожиданном знакомстве.Ивстреча наших героев действительно состоялась. Произошла она в ОВИРе, опять-таки, в очереди на подачу документов об отъезде за границу. – Здравствуйте, господин Инопланетянин, – нисколько не удивившись встрече, произнесла мадам Интуиция, – куда вы собрались? Чувствую, что в Германию.

– Два года назад я был в гостях, в Берлине, и с удивлением увидел, что виноград продаётся повсюду, безо всякой очереди, а я его очень люблю, – произносит он, улыбаясь.

– Да вы не только Инопланетянин, но и остроумец, – восхищается дама – что ж, до встречи в Германии, она, наверняка, состоится.Онивстретились

в берлинской подземке. Она окликнула его: – Херр Инопланетянин, здравствуйте, наелись винограда? –произнесла она. – О, дорогая фрау Интуиция, – зачем торопиться, здесь виноград круглогодично, – ответил он. Они вышли вместе. Он раскрыл пакет и предложил присоединиться к виноградной трапезе. Она открыла свой пакет. Он был того же содержания. Они рассмеялись. Каждый отправился в свою сторону.

– Вы, действительно пугаете меня интуицией, – прошептал Инопланетянин.–Иятудаже, ибо профессия моя, – германистика. Язык, искусство и литература немцев мне, в какой-то степени, знако мы, – признаётся она, – а вы, почему?

каблучков... Виноградные грозди оказались зелёного и тёмно-вишнёвого цвета. Он украсил ими прозрачную вазу, образовавшую

ВНУК

попросилпосещенияиподошло.Степановичневесту)сорочке.который,Насегодняназначеныновыесмотрины.Владикнаделкостюм,тщательноотутюжили,затянулузелгалстуканабелойИннаЛьвовнапоглядываланачасы.ВедьВладикпредупредил,чтородителиИзольды(такзваликрупныеучёные,частыегостителевидения.Тихоннепошёл,доверяяинтуициижены.Наконец,бойкаминныхчасовнапомнилотом,чтовремяВладиксматерьюселивсемейныйавтомобильтронулисьвпуть.–Мама,прошутебя,сократисписоквопросов,япослесамотвечунавсе,–вежливо,заметноволнуясь,Владик.Уподъездадомаихвстретилпредупреждённыйконсьерж.Неуспелипозвонитьвдверь,каконараспахнулась,–их

261

У Тихона Степановича и Инны Львовны единственный сын, Владик. Мальчик рос в полном довольстве и любви старших. Получал всё, чего пожелает: регулярные поездки к морю, платные занятия спортом, иностранным языком, мотоцикл, позднее автомобиль, заграничную одежду, карманные деньги. Ну, словом, как говорится, жил на чистом «сливочном масле». Это отношение он оправдывал. Хорошо успевал и в школе, и в институте, затем и в трудовой деятельности в НИИ, которым руководилЕдинственное,отец. что беспокоило родителей, был холостяцкий образ жизни Владика. Девушки сменялись у него согласно очерёдности месяцев. Регулярно устраивались смотрины в присутствии родителей, однако, ни одна из «невест» не нравилась Инне Львовне. Причины возникали по всякому поводу. Однако, когда возраст Владика шагнул в четвёртый десяток, мать заволновалась. – Пора, – мягко промолвила она, – нагулялся вдоволь, хотется дожить до внуков.

Вдогонку ему ветер принёс фразу: – Не забудьте, – мы встретимся. Пути Господние неисповедимы.

встретила Изольда. Улыбаясь, поздоровалась с Инной Львовной, поцеловала Владика. – Не рановато ли? – про себя подумала Инна Львовна. –Спешка ни к чему доброму не приводит. Не подав вида, переступила порог. Квартира была большой, уютной, ничего лишнего из мебели. Только несколько книжных стеллажей с книгами подписных изданий, студенческие копии известных картин и несколько фарфоровых печатных тарелок украшали свободные пролёты стен. Познакомились вежливо, бессловесно, сухим лёгким поклоном.МатьИзольды, Анна Павловна, пригласила к столу. Сервировка строгая, приборы на месте. – Блюда ресторанные, – безмолвно заметила Инна Львовна, – без изысков, – фужеры и рюмки из непрочеканенного хрусталя, напитки рядовые, с гастрономических полок, – надо потерпеть. Думается, что Изольда нравится Владику, – отметила она, опытным материнским взглядом проникая во взгляды Изольды.Беседовали о всяких пустяках. Как бы между прочим, Анна Павловна, сказала:

262

– Дети будут жить у нас, площадь позволяет. Вы согласны, Влад? – обратилась она к Владику.

– Отец заждался. Пора его кормить. Надвигаются сумерки. Спасибо за приём. – Я отвезу маму домой и возвращусь, – вопрошающе, произнёс–СелиВладик.вмашину.Каконитебе? – спросил Владик. Неважно, у вас ведь уже всё решено. Буду рада твоему счастью, Влад. Дома, Тихон Степанович спросил: – Вижу, что ты от них не в восторге, а Владик? – У них всё решено. Выходят замуж за нашего сына. И вообще, он теперь уже, Влад. Его домашний Эдем закончен.

Он кивнул головой и, невзначай, посмотрел на мать. Она, выдержав его взгляд, не проронила ни звука. Посидели ещё недолго. Инна Львовна поднялась:

–

263

раны, нанесённые войной. В числе возвращённых семья Тёмкиных, –миловидная женщина Дора и её девятилетний сын, Борис. Глава семьи, Додик, пришёл с войны двумя

Свадьбу назначили на новый год. Гости заполнили два больших стола в скромном ресторане. По правую руку от Изольды сидел мальчик лет восьми, –спокойный, в костюме мужского покроя, при галстуке. – Какой у вас красивый брат, – вслух заметила Инна Львовна.–Костя не брат, он мой сын, – почти с вызовом произнесла Изольда,– сыночек поздоровайся с бабушкой, – обратилась она к нему.–Здравствуйте, бабушка, – послушно прошептал мальчик, и добавил шёпотом, – ещё одна. К одиннадцати разошлись. Владик пошёл проводить родителей. У машины он произнёс:

Отзвучали салюты Великой Победы. Стали возвращаться демобилизованные и эвакуированные. Жители оккупированных городов залечивали месяцами позднее.

ШАХМАТИСТ

Их поселили в комнату многонаселённой квартиры, обещая в течение года изолированную двухкомнатную в районе, кото-рый лишь начинал застраиваться. Неслись рабочие будни. Семья решилась на пополнение. Спустя год родился второй сын. Назвали его, в память умершего в эвакуации отца Доры, – Матвеем. Домашние называли его Мотей. Это имя стало привычным и оно не менялось ни с возрастом ребёнка, ни с обстоятельствами. Мотя рос, прибавлял в весе, росте и физической силе. Однако, в умственном развитии явно

– Мама, ты ведь хотела внука? Получай готового. Без памперсов, бутылочек, яслей, садика и прочих неприятностей. – Он прав, – спокойно произнёс отец, – сама напросилась. Владик вежливый, не посмел ослушаться.

– Моей ноги в их доме не будет, – наконец, нашлась Инна Львовна.–Незарекайся, умерь гордыню, бабушка.

отставал от сверстников. Его широкое лицо лоснилось от, казалось, вечной улыбки слабоумного человека. Рот приоткрыт, словно был готов выплеснуть фразу, но её не было, хроническое молчание маской застыло на его лице. В школе Мотя был среди отстающих учеников. Но насмешек не понимал. Несмотря на мирное поведение, его боялись. Начиная с пятого класса, он ежегодно оставался на второй год. Закончил семилетку и родители, по совету учителей, забрали его из школы. На этом закончился Мотин образовательный период. Двор, в котором жила семья, – большой с флигелем в глубине, густо населён людьми разных профессий и интеллекта. Среди них отличалась семья караимов: она, – учитель географии, он, –потерявший на фронте ногу, сапожник. Никто не называл их по имени. Называли караимами, – вымершей или растворившейся во времени, нацией. Рядом с входными воротами у него была небольшая складная будка с двумя стульями. На одном сидел он, на другом – клиент. Вывеска сверху гласила: «Ремонт на ходу». А вокруг, переливаясь изысками разноголосья, – шёпотов, криков, ругани и просьб, суетился базар. На нём можно было приобрести всё, что было угодно, от лука и редиски до институтских дипломов с моментальным заполнением данных покупателя. Здесь же действовала большая группа искусных карманников, платившая дань дежурившим милиционерам.

264

Караиму пригляделся Мотя. Он, не имевший детей, заметил праздношатающегося юношу. И спросил его: – Ты в шахматы играешь?

– А что это, – угрюмо ответил Мотя. – Ладно, научу тебя, – это интересно, – заключил Караим. На следующий день Караим принёс коробку из-под обуви. В ней лежали шахматы, вырезанные из катушек для ниток и фанерный лист, расчерченный на квадраты. Как ни

странно, Моте понравилась игра. Конечно же, Караим обучил его только правилам передвижения фигур по доске, теории он сам не знал. Прошёл месяц, и Мотя стал выигрывать у Караима партию за партией.–Ты,Мотька, талантливый, обратись в районный дом культуры, там есть шахматная секция, – посоветовал он. На следующий день Дора отвела сына туда. Руководитель заинтересовался Мотей.

265 Но сразу же, милиция прислала им повестку с приглашением явиться для объяснения тунеядства Моти. И никакие медицинские документы о его развитии не помогли. Дали срок в два дня для трудоустройства. Иначе, он будет лишёнпропискиивысланзачертугорода...ИМотясталработатьпочтальономподоставкегазетиписем.Вшахматнуюсекциюмогприходитьтолькоповоскресеньям.Ируководительвместесначинающимишахматистами,радиМоти,являлсявДомкультурывсвойвыходнойдень.Мотябылнапочтеединственныммужчиной,остальные–девушки,переселившиесявгородвовремявойны.Они-тоиприметилиМотю,единственногомужчинувпоч-товомотделении,–сталипроявлятькнемузнакивнимания,угощатьвсякимидомашнимиблюдами,приглашатьвкиноидажедомой.ЕговыборостановилсянавысокойкраснощёкойНасте.НесмотрянапротестыДоры,онисталижитьвместеутёткиНасти,–одинокой,излойпьяницы-старухи.Оначастонапоминаладевушкеотом,чтоМотяеврей,оскорблялаего,называятоидиотом,топридурком.Вскореонакрепконапиласьиумерла.БратМоти,–Борис,заканчиваяинститут,женилсянаоднокурснице,изсемьипартийных«тузов»,истеснялсясвоихродственников.Так,ниМотя,ниродителиинепознакомилисьсэтимилюдьми.Времянежелалопромедления,предоставляянашимгероямновые,сюрпризы.Вот,ужеМотяиНастясамисталиродителями.ДевочкусвоюназвалиДориной,чемуДорабыларадаисмириласьсневесткой,помогаяим.НонеудержимоевремязабралоиДодикаиДорупочтиводночасье.Становилосьтрудножитьнапочтовуюзарплату.СообразительнаяНастянапомнилаМотеотом,чтооневрей,инадобыподуматьобудущемдочери,–выехатьизстраны...МотяоткровенноиспугалсяНастиногонапора.–Яведьнеимеюпрофессии,чембудутамзаниматься,–грустнопроизнёсон,–встранесчужимязыкомичуждыминамприёмамисуществования,–философски-логичнозакончилон.–Тыведьмастерспортапошахматам,даипочтальоныпригодятсявезде,–уговаривалаНастя.–Мненескемдажепосоветоваться,кБорисуянепойду,даионотговоритменя,–выдохнулМотя.–НадоуехатьрадиДориночки,нанаслежитответственностьзанеё,оставьупрямство,–всплакнулаНастя.

266 Всё оказалось значительно проще. Они не затерялись в толпе эмигрантов в США. Мотя руководит небольшой шахматной студией, Настя – готовит блюда русской кухни в кафе, Дорина – студентка. Так сложилось. Без конфликта с судьбой... «ГЕРНИКА» «Театр уж полон, ложи блещут; партер и кресла, всё кипит»… Эту Пушкинскую строку из «Евгения Онегина» вполне можно было бы отнести к этому театру, – ежедневные аншлаги тому подтверждение.Труппарегулярно пополнялась актёрами, которых приглашали, после просмотра выпускных спектаклей театральных клюбимцемкомедийная,емусща,впьесы.вузов.ВрепертуаренарядусмировойклассикойбылиисовременныеРежиссёрыстремилисьвсютруппупривлечькучастиюспектаклях.Вчислеприглашённыхбылвыпускникщепкинскогоучили-Павел.Молодойчеловеквышесреднегороста,приятнойнаружности,хорошопоставленнымбаритоном.Вскореондоказал,чтоподсилулюбаяпредложеннаяроль,–трагедийнаяилионнечуралсядажекрошечногоэпизода.Сталвсеготеатра.Подружилсясхудожником.Ихсвязывалаобщаялюбовьизобразительномуискусству,музыке,театру.ИногдаМихаил,такзвалихудожника,приглашалПавлавгости,ксемейнымзастольям,ибылвкурсесердечныхувлеченийприятеля.Как-то,ПавелрассказалМихаилуознакомствесдевушкой,котораяобычнозанималакресловтретьемрядупартера,непропускаяспектаклисучастиемПавла,дажеповторноприходянаодноитожепредставление.Павелзаметилэто.Послеспектакляонипознакомились.ЕёзвалиЛюсьена,краткоЛюси.Отецпогибнафронте,мать–вБабьемЯру.Спаслаеёподругаматери,увезлавдеревнюксвоемудеду.Нотеперьиеёприёмнаяматьумерла.ЖилаЛюсивобщежитии,

моря с ежедневной сменой гостиничного белья, питанием морскими дарами, ненавязчивым мягким солнцем. Ну, словом, Рай о котором в прошлой жизни невозможно было мечтать. Когда отдых подходил к концу, коридорная, говорившая порусски, передала Михаилу приглашение хозяйки гостиницы, к шести часам вечера посетить её кабинет. Михаил думал-гадал, нахозяйки.ночтожепроизошло,ктоизегосемьинарушилрежимотдыхающих,ответаненаходил.ВназначенноевремяонпостучалвкабинетНокаковобылоегоудивление,когдаонуслышалфразучистомрусскомязыке:

267

преподавала в начальных классах школы на окраине города. Они с Павлом встречались часто и вскоре решили жить вместе. Сняли крошечную комнату в коммунальной квартире. Всё было бы хорошо, если бы не подруги Люси, которые постоянно засоряли ей слух о неверности Павла. Это привело к тому, что Люси, безо всяких объяснений, не пришла ночевать и исчезла из города. С места работы она уволилась, – словно перестала существовать. Павел искал её повсюду, ездил в её прежнее место жительства, расспрашивал общих знакомых, но никакого ответа о Люси не получил...Вскоре Павел переехал в другой город, в театр, где якобы были лучшие условия работы, где он сразу же получил квартиру. Основную причину знал только Михаил. Павел попросту не мог ходить по улицам, на которых он был счастлив с Люси. Он спрятался от своей боли... Жизнь продолжалась. Прошло много, очень много лет. Страна распалась на отдельные государства. Трудности ворвались в каждый дом, в каждую семью, в саму жизнь. Переписка между друзьями сошла на нет. Каждый жил своей нелёгкой жизнью. Возникла возможность эмиграции. Михаил к тому времени уже стал дедом. Он избрал для постоянного проживания Германию. Сын и дочь его поступили там в Университеты. Всё складывалось вполне благополучно. Неумолимое время мчалось со скоростью спринтера, Михаил старел, он сменил профессию, нашёл другое занятие. Приобрёл новых приятелей и был удовлетворён новой реальностью…Прошлоещё некоторое время и Михаил с семьёй поехал на отдых в один из небольших городков острова Майорка. Место красивое, в окружении экзотической зелени и Средиземного

268

Михаил от неожиданности и неловкости не смог сразу оправиться. Однако, надо было по актёрскому правилу, после паузы, продолжить действие.

Почти бессознательно он вошёл и опустился в предложенное кресло.Молчание длилось недолго, хоть показалось, – целую вечность. Нарушила его дама.

– Я вижу, что ты не узнал меня. Да и не мудрено. Прошло около четверти века. Время не щадит. Я – Люси, девушка твоего друга, актёра Павла.

– Миша, входи, присаживайся.

дней,онпелстройныммолодымнекуда.Москве.ЯгостеприимнымТакпродолжалсяцелыйучебныйгод.Тяжелобылодосаждатьлюдям.ВедьуНиныиеёмужа,Виктора,былкрошечныйребёнок.стараласьприходитпоздно,бродилапобольшой,суматошнойОднимсловом,настроениебылоскверным.НодеватьсяКак-то,Викторпознакомилменясосвоимприятелем,архитектором,состраннымименемДига.Онбылвесёлымбрюнетом,хорошотанцевал,игралнагитаре,романсынанепонятномязыке.Когдаяспросилаегообэтом,ответил.чтоэтоегородной,испанскийязык.Занесколькодоэтого,онпознакомилменясосвоимиродителями.Это

– Могу подробно, если не утомлю тебя, рассказать о своей одиссее за прошедшие годы. – С удовольствием. Я ведь человек театра и предчувствую, что твой рассказ – это явно нечто сценичное, так сказать, «театр на –стульях».Тыугадал, – это действительно так, правда зритель только один, но какой?.. Я не знала, что предпринять после того, как узнала об измене Павла. Поделилась своим горем, а это было действительным горем, со своей студенческой подругой, москвичкой, по телефону. Она пригласила меня к себя, пообещав что-нибудь придумать. В тот же день я уехала в Москву. Прощаться не с кем было да и не хотелось. Действительно, подруга, звали её Ниной, прописала меня в своей квартире и устроила работать в школу, –благо было место учительницы начальных классов.

– Да, да, я сразу же узнал вас, тебя, но как ты оказалась здесь, в этой стране, в этом кабинете? Удовлетвори моё любопытство?

269

некакмысли,Тотдетей.ввладеютвпрофессорипопоявилисьстребованвградостроительстве.Отбоявзаказахнебыло.Всемьеприличныесредства.ЭтугостиницупостроилипроектуДиего.Мыполностьюоплатилиеёстоимость,почтицелыйгодживёмздесь.Диего,сейчас,вБарселоне.Он–академииискусств.Дочьсомной,здесь,сынучитсяВаленсии.Хочетстатьактёромирежиссёром.Детиприличнорусскимязыком.Лилизакончиларассказ,словноисповедь,котораятаиласьеёдуше,неимеввыходаОнапротянуламнефотографиюсвоихЯрастерялся,глядянанеё.СынбылточнойкопиейПавла.жеоваллица,взгляд,волосы,улыбка.ЯвопросительнопосмотрелнаЛюси.Словнопрочитавмоионатутжеответила:–Нет,нет,недумай,онродилсячерезчетырегодапослетого,ясбежаласМоскву.Случайредкий.Яобращаласькврачу,кпсихологу.Они,сговариваясьответили,чтогеныпервогомужчиныпередают-

были интеллигентные русские люди, врачи. Приняли меня дружелюбно, – я сразу же это ощутила. И вдруг – испанец. Я не могла понять. Полное имя моего знакомого, Диего Хименес. Мы встречались недолго, ибо я приняла предложение стать его женой. Но я хотела узнать, как он попал в эту абсолютно русскую семью. И он рассказал мне об этом... Родился он в печально-известном городе Герника во время гражданской войны. После налёта фашистской авиации погибли его родители. Ты ведь знаешь картину Пикассо «Герника»? Оглянись, репродукция её за твоей спиной. Её повесил Диего. Его, который случайно уцелел, передавали из рук в руки бойцы народного фронта. Вскоре он попал в семью русских врачей, которые работали в Испании, в госпитале. Они-то и взяли, в начале тридцать девятого года, когда победили франкисты, двухлетнего Диего и вывезли его в Москву. Когда он подрос, они рассказали ему о том, как он оказался в их семье. Диего с детства изучал испанский язык и овладел им в совершенстве. Здесь сказалась, по видимому, генетическая память. Мы прожили в Москве три года и Диего получил разрешение на выездв Мадрид. За это время у нас родился сын, Пабло. Не удивляйся, так звали отца Диего. Позже, уже в Испании, родилась дочь – Тереза. Диего оказался хорошим архитектором. Он до сих пор во-

Из жизни Женьки Каплана

270

1. «ДОВОЙНЫ»

Рыжик не помнил, да не мог помнить, в силу своих двух с половиной лет, когда начался этот бомбовый кошмар. Да и по имени его стали называть

позднее, когда стал школьником. А так, всё Рыжик да Рыжик. Однако, новые и тяжёлые для его детских ушей слова остались, прописались в памяти. Их то надрывно выкрикивали, то выплескивали какими-то шёпотными, рыдающими звуками. Их не так уж много, но они были настойчивы и конкретны. Война. Бомбёжка. Эшелон. Эвакуация… Значение этих слов Рыжик ощутил в Алма-Ате. Здесь они звучали рассудительно и раздельно с небольшими паузами в разговорах взрослых.

ся и закрепляются в крови возлюбленной. Впрочем, я рада этому диагнозу.Яведь очень любила Павла, удар, нанесённый им, тяжёлым рубцом остался на моём сердце. – Но он не изменял тебе. Это была банальная женская сплетня из зависти. И я рассказал Люси обо всём, что происходило с Павлом после её исчезновения. – Если бы я тогда знала об этом и была немного мудрее, –на коленях пришла бы к Павлу. Он остался единственным мужчиной моей жизни. Но, увы, время не повернуть вспять. Жизнь позади. Я окружена спокойным вниманием и благополучием. Так тому и быть. Мы распрощались, Лицо Люси, её голос долго мысленно не покидали меня. На нём была улыбка и вымученное согласие, отсутствовало лишь счастье, которое всегда можно прочитать в женскихВозвратившисьглазах. в Берлин, Михаил купил репродукцию картины Пикассо «Герника» и часто, подолгу рассматривает её. Она навевает воспоминание о Павле и Люси, об их загубленном счастье, о времени, которое без устали несётся, Бог весть, куда, поглощая жизнь, сокращая энергию, беззастенчиво окуная в воспоминания.

и получали за них в совхозе по 125 граммов хлеба, – это было весомым подспорьем для дневного рациона семьи. Часто, проходя по улице, ребята вместе со взрослыми слушали говорящую тарелку, сообщавшую военную сводку. При словах о наступлении Красной Армии ребята также, как все, продолжительно аплодировали. Так длилось до начала 1945Рыжикгода. подрос, окреп, отросли волосы, но он не переставал требовать рассказов о «довойны». В них была мечта,– его лицо

271

Вечером, когда дворовый шум смолкал и сумерки плотно закрывали крошечное окно в их подвальном жилище, Рыжик со старшим братом ложились спать. И обязательно Рыжик просил брата рассказать ему что-нибудь. Брат начинал с обычной преамбулы: «В некотором царстве»,.. Но Рыжик прерывал его словами: «Я уже не маленький, расскажи про «довойны». Длилось это не более получаса, Рыжик окунался в сновидение, в котором продолжалось развитие действия, прерванное сном. Оно обрастало фантазией, несбыточными подробностями, которые будоражили и волновали ребёнка весь последующий день. В эвакуацию брат Рыжика, Арик, взял книжки-брошюры из серии «Пушкинская библиотека» и именно по ним выучил Рыжика грамоте. В три с половиной года Рыжик уже довольно бегло читал, и некоторые стихи мог продекламировать наизусть.Зауглом располагался военный госпиталь. Он был переполнен инвалидами. В палате по двенадцать кроватей. Здесь лежали военные, которые не возвращались на фронт, безногие и безрукие, искалеченные глубокими незаживающими ранами, в основном мужчины. Рыжик со своим другом, казахским мальчиком Набикой, ежедневно приходили в палаты. Рыжик читал им стихи Пушкина, рассказывал истории о «довойны». Раненные с нетерпением ждали мальчиков, сами погружались в воспоминания, этим скрашивали свою тоску по дому. Рыжик даже зарабатывал за чтение хлебные мякиши, из которых, с добавлением мелко нарезанных яблок «Апорт», мама готовила супы и, изредка, запеканки. Эти деликатесы с удовольствием съедали жители всего двора. Почти ежедневно Рыжик и его брат собирали под деревьями в вёдра жёлуди

озаряла улыбка и он, словно наяву, представлял себе картины жизни там, «довойны», где было вдоволь хлеба и сладостей, света из широких окон и шкафов с книжными рядами и всякого настоящегоНаконец,счастья...войнаокончилась, приехал отец, стали собираться в дорогу. Рыжик точно знал, что все едут туда, – в сказочное, долгожданное «довойны».

2. КОМСОРГ ЛАЗНЯК

Мужская средняя школа. В седьмом классе – 35 учеников. Из них 28 – переростки, пропустившие три года учёбы из-за войны и несколько второгодников. Семерых, – Вервана, классная руководитель, называла недорослями, старшие дразнили малолетками.Преждевздании школы была гимназия мадам Панченко. Вервана преподавала там много лет, была она тучной, с широким лицом, на носу, словно крошечная стрекозка, сидело пенсне. К каждому второму слову наглухо лепила она звук «э». Была добра, но старалась быть строгой. В середине октября после уроков в класс вошёл секретарь комсомольской организации Лазняк по кличке Лазя. Недавно закончил школу и его оставили на должности за зарплату. Высокий, худощавый, с жидкой прядью соломенных волос. Губы его, напрочь, лишённые улыбки, были сжаты, колючие глазки впивались в собеседника, вытаскивая из него слова, как при допросе. Он требовал, чтобы его называли по фамилии с приставкой «товарищ». Женьку он знал по редколлегии стенной газеты, которую редактировал. Называл

его «художником» с откровенным презрением и –Товарищи!издёвкой.–отчеканил Лазя. – На праздники будем достойных принимать в ряды ВЛКСМ, готовьтесь. – Прошёл по классу, оставляя на партах анкеты и книжицы с надписью «УставУченикиВЛКСМ».оживились. Всем надоело стягивать горло пионерскими галстуками, к тому же, нравился комсомольский значок: маленький, залитый красной эмалью, украшавший пиджак.

272

273 В комсомол приняли всех, кроме семерых. Лазя пообещал: – Подрастёте, примем к первомаю. Но Судьба переиграла... Пятого марта следующего года, возвратившись домой после инавеликийсказалаобещаешь?изантисемитомТеперьлын,слёзы,школы,Женькаувидел,чтопощекамбабушкикатилиськрупныееёпрекрасноелицобылокрасным,плечивздрагивали.–Чтослучилось,почемутыплачешь?–спросилдед.–Онумер,–ответилаона.–Чтобудетснами?–Кто?–удивилсядед.–Бабушкаподнялавверхуказательныйпалецивыдохнула:–Дербалабус.–Йосл2,–уточнилдед.Бабушкакивнула.–СлаваБогу!Ондолженбылумеретьвутробематери,газ-–спафосомответилдед.–Чтотыговоришьприребёнке?–Всхлипывалабабушка.–всехевреевупекутвБирбижам.–Теперьнасточнооставятвпокое,ведьонбылпервымвмире,оннестоитниоднойдрагоценнойкаплитвоихглаз,–резюмировалдед.БабушкаиспуганнопосмотреланаЖеньку,прошептав:–Дорогой,тылюбишьнас?–Очень,–заверилтот.–Никогда,никомунеговориотом,чтотыздесьуслышал,НаследующийденьВервана,вчёрнойшалинаплечах,ученикам:–Дети,большоегоресвалилосьнамир,умертоварищСталин,вождьвсехлюдей,–ивизгливопродолжила:–Завтравседолжныбытьвшколестраурнымилентамирукаве.Идитеподомам.Привыходеизкласса,ЖенькуостановилЛазя:–Художник,завтрамыдолжнывыпуститьстенгазетуожизниреволюционнойдеятельноститоварищаСталина,сутразайдивмойкабинет.Прошлонесколькодней.Лазясновапоявилсявихклассе.Онторжественнорявкнул:–Товарищи!Объявляетсяспервогоапрелядополнительный,сталинскийприёмвкомсомол,примемтех,ктоещёнекомсомолец.

– Ура, – крикнул Гарик Горчек, – повезло! В коридоре к Женьке подошёл Лазя. Наклонился, хлестнув плетью волос по лицу, спросил: – Художник, ты собираешься в комсомол? А в чём основа

Лазя круто развернулся и исчез в аллее. – Кто этот дядя? – спросила Женьку трёхлетняя дочь. –Это не дядя, а её брат, – показал дочери на обезьяну в клетке.–Похож, – подтвердила дочь. – Да, даже при отсутствии у них комсомольских значков, –рассмеялся Женька. 3. «ЛЕГАВЫЙ»

изменился.–Аты– очень, – ответил Женька. – Видимо, скучаешь по комсомолу?–Датак себе, – признался тот. – Я стал другим, многое усвоил.–Нет, ты всё тот же, затаился, дожидаясь возврата прошлого, – съязвил Женька.

комсомола?Женькамолчал.–Запомнинавсю

густо заселён. Он плыл вниз лучами улиц, называемыми спусками, к нижней своей части. На одном из спусков, Успенском или Успенке, находилсяхудожественныйинститут.Поспускушёлхудощавый,высокогороста,семнадцатилетний«очкарик»,Женька.Летоподходилокконцу,теплосопровождалосьсвежимосеннимветеркомикроныклёновтускнелиисжимались.Зубамиприкусываянижнююгубу,Женьканедоумевал:

274

Верхний город архитектурно, распланирован и

жизнь, – прошипел Лазя. – В демократическом централизме. Главное – построение коммунизма на земном шаре. Ясно? – Ясно, – робко согласился Женька... Они встретились через пятнадцать лет в зоопарке. Оба были с детьми.–Ятебя сразу узнал, – льстиво сказал Лазя. – Ты не очень

Женька, мгновенно вспомнив урок своего друга-боксёра, сунул кулак в брюхо мужичка. Тот попятился и плюхнулся на колени сидящей тётке.

– Вот, товарищ капитан, привели хулигана, избил пожилого гражданина, – отрапортовали они.

– Свободны, – произнёс капитан,– чего дерёшься? – почти дружелюбно обратился он к Женьке.

Тут же появились два парня – «дружинники». Скрутив Женьке руки, привели в милицию.

– Почему меня нет в списках зачисленных, я ведь набрал эти чёртовы семнадцать баллов? Наверно, прав был Борькин друг, Гога, утверждая, что я – способный, но на Успенку нечего соваться, – там списки принятых составляются ещё до вступительных экзаменов. И дело не в процентной норме, а в «позвоночниках», – тех, кого зачисляют по звонкам. Сбил меня мой учитель Никитич, говоря, что дорога моя – на Успенку. Перед родителями стыдно – отец предлагал в Политехнический. Теперь в армию забреют. Женька вышел на Сенную площадь. Вошёл в трамвай. Сидячие места заняты. Опустив голову, не заметил, что рядом оказался небольшого роста мужичок, плотный, с поникшими усами. Изо рта – острый перегар самогона с луком.

– Граждане, – отрыгнул мужичок. – Что ж получается, их бьют, убивают, а они тут, как тут, – живчики, да и только.

– Дурья башка,– огрызнулся мужичок,– жидков хитрых.

– Жидом он меня обозвал, – ответил Женька.

275

– Кого убивают, – пискнули с задних сидений.

– Наших бьют, – выдохнула тётка дворовую фразу.

оправдатьсячутьВсеаЖенька.тунеядец,–Какфамилия,–строгоспросилкапитан.–Чемзанимаешься,небось?–Нетунеядец,винститутпоступал–неприняли,–ответил–Правильносделали,–улыбнулсякапитан.–Работатьнадо,то,всевучёныехотят.Фамилиюназови,–повторилон.–Каплан,Евгений.–Ев-гений,–какэхо,растягиваязвуки,повторилкапитан.–вы–«евгениии»,ктомуже,Каплан,–внуктой,чтовождянеубила.Понятно,чтодерёшьсявнукх...–БабушкамоявБабьемЯрулежит,аонменя...–пробовалЖенька.

276

– Знаю, лежи спокойно, выздоравливай, – взволновано ответилБольничныйотец. режим длился около месяца. Лицо зажило, Женьку выписали с гипсом на ноге. – Как я попал в больницу? – Тебя подобрала «скорая» на обочине

– Спасибо, – прошептал Женька забинтованным ртом. –Родителям сообщите, пожалуйста, волноваться будут.

– Еврей, он и есть – жид, всем известно, – резюмировал капитан. – А за драку схлопочешь, – не сомневайся. Женька весь сжался. Слово, согретое в гортани, само по себе вылетело наружу. – Легавый, – пулей пролетело по комнате. – Чё сказал, змеёныш? – оторопело вздрогнул капитан. Дальнейшее пронеслосьмгновенно.Дварослыхмилиционера появились в дверях. – Хлопцы, он назвал нас собаками легавыми. Объясните ему, что мы порядок держим в городе.

дороги. – Это они, легавые, избили меня, – вспомнил Женька. На следующий день, отец и Женька стояли на пороге милиции.–Зачто вы избили моего сына, капитан? – спросил отец. – Я впервые его вижу, – ответил тот. – И не клевещите на советскую милицию. Могу привлечь к ответственности по статье...Отец и сын молча вышли на улицу. – Это, Женька, урок на всю жизнь, – опустив голову, проговорил отец. – Ты должен, наконец, понять, где мы живём...

В шесть часов в дверь палаты просунулась голова Женькиного

– Говори адрес, – ответила медсестра. – Так мы с тобой почти соседи, – улыбнулась она.

Очнулся Женька в больничной палате. Медсестра, склонившись над ним, прошептала: – Повезло, парень. Оперировал тебя лучший человек в мире, доктор Веразуб.

отца.–Па, меня не приняли, – пролепетал Женька.

– Так точно, – согласились милиционеры...

277 4. ДОКТОР ВЕРАЗУБ Прошло лет десять, а может и больше со дня выписки Женьки из больницы...ДокторВеразуб пригласил его к себе. В воскресенье к четырём часам, Женька был у него. – Мои дочери-погодки, учатся в четвёртом классе хорошо, но по рисованию у них двойки,– произнёс доктор, – не смог бы ты им немного помочь?

– С удовольствием, – согласился Женька.

Губергрица. По-видимому, мы понравились ему, он пообещал принять нас к себе на работу. Но не суждено было. Нас вызвали в военкомат и вручили назначение. Мы попали в распоряжение начальника военногоПриехалигоспиталя.вчастьи начальник госпиталя, чуть ли не с порога заявил:–Если вы никогда не делали операций, – придётся, терапевты здесь не нужны. Это приказ... Мы, прежде не прикасавшиеся к инструментам, со следующего же утра стали к операционному столу. Три меяца прошли, словно в угаре. Спали, по два часа, питались консервами и хлебом, запивая водой из колодца. Такими

– За две недели до начала войны мы с Фридой, получили дипломы врачей. До этого прошли преддипломную практику в клинике, под руководством известного профессора

За два месяца девочки действительно стали, по школьной программе, сносно рисовать... Через пару лет, доктор сообщил, что его переводят в Донецк, организовать институт травматологии. Пообещали поддерживать знакомство по телефону и письмами.Через некоторое время Женьку направили в командирову в Донецк. Из гостиницы он позвонил Веразубам. Спустя час сидел он за столом в гостеприимной семье. После угощений, доктор и Женька уединились в кабинет. – Женька, – сказал доктор, – я хочу рассказать тебе о главном событии нашей жизни, Для меня это важно, я знаю, что ты стал пробовать себя на писательском поприще.

Спустя несколько минут мы услышали выстрелы, которые доносились откуда-то издалека. Жажда жизни поглотила усталость и страх. Первой заговорила–ОниФрида:отпустили нас, мы живы, невероятно? Я молча кивнул головой. – Не останавливайся, молчи,

были фронтовые будни. Наши войска терпели поражения. Вскоре часть была разбомблена. Многие погибли. Полевой госпиталь оказался в плену врага. Спустя два часа нас вызвали на допрос. В блиндаже, за столом сидел немецкий офицер. Поодаль от него особист из нашей части и переводчик. Мы, немного говоря понемецки, рассказали о том, что в военных действиях участия не принимали, мы – врачи. Офицер обратился к особисту: – Они говорят правду? – Да, – чистосердечно ответил особист, – эти евреи действительно врачи. Офицер рявкнул: – Немедленно расстрелять. В блиндаж были вызваны два солдата. Они были не молоды, выглядели утомлёнными Получив приказ, связали нам верёвкой за спинами руки и безмолвно, подталкивая прикладами винтовок, вывели из блиндажа. Мы шли к опушке леса, ощущая озноб, понимая, что эта наша последняя в жизни дорога. Конвоиры шёпотом переговаривались. Мы углубились в лес не более, чем на двести метров Один из конвоиров ножом освободил нам руки. Старший из них сказал:–Евреи, бегите, – он выставид вперёд указаткльный палец, –тамМыпартизаны.онемели, разминая затёкшие руки. – Ну, быстрее, быстрее, –скороговоркой, пробормотал он. Мы бежали, увеличивая скорость, гадая, в каком месте спин пули оборвут наши жизни.

– взмолился я. Сколько продожался бег, не помню. Надвигались сумерки. Ноги отказывались слушаться. Вдруг услышали чётко, по-русски: – Руки вверх, фашистские лазутчики. Мы подняли руки, и огланулись. Перед нами стояли два парня, в ушанках и телогрейках, с автоматами.

278

– Вот, лазутчиков немецких привели, – хвастливо произнёс Мыкола, – принимай, командир, – заслужили мы по пайке и глотку тёпленького за них.

– Да брось ты, шпионов сразу чутно, по запаху, интеллегенты фашистские, – произнёс Мыкола. Шли долго, безмолвно, в спины упирались стволы. Затемно остановились.

мы.– Ага, значит земляки, – улыбнулся Пахомыч, – назовите своих преподавателей, – он назвал несколько дисциплин.

Мы наперебой ответили... – Хорошо подготовились. Нечего сказать. Посмотрим, как вы дружите со скальпелем, – нахмурившись, сказал он, – учтите. работы много, с утра до вечера. –Спасибо, будем стараться –хором ответили мы. Взгляд приковали грубо сбитые полки. На них перевязочные пакеты и .инструменты. Наше удивление

Один из них вывернул наши карманы, ничего не обнаружив, пожав плечами, произнёс:

– Не торопись, Мыкола, это никогда не поздно. Не расходуй впустую, патроны. Поведём их к командиру, хай решает.

– Ну шо, Петро, в расход их или как?

заметил Пахомыч. – Хлопцы отбили немецкую медицинскую перевозку, –ответил на незаданный вопрос, Пахомыч. Со следующего дня началась наша хирургия в землянке, которая продолжалась до конца войны. Кстати сказать, оперировали и наших конвоиров. Получили от них благодарность в виде похлопывания по плечам в сопровождении улыбок. – Молодцы, доктора, теперь мы квиты,– жизнь за жизнь, –резюмировал Мыкола. Спасибо командиру, что не сообщил подробности нашего появления в партизанскои отряде, иначе, отправили бы нас на

– Посмотрим, что за птицы, – улыбнувшись, произнёс командир, – отведите к Пахомычу, пусть проверит их.

– Где учились, из какого города?

– Киевляне, окончли мединститут, – взволновано отвечали

Нас завели в землянку поодаль... Вышел человек в белом халате. Представился, стал задавать вопросы:

279

Ни бабушек, ни мамы уже нет. Остались имя и память. Дама глубоко вздохнула. Неожиданная, Бог весть, откуда возникшая улыбка, прервала дальнейший монолог. Давно закончилась война, которая не возвратила Ирочке отца. Возраст был таким, что воспоминания об эвакуации захлебнулись в буднях. Позади школа, которая сохранила, не утихающие фрагменты, сопровождаемые вздохами и, нередко, хмурым взглядом и горечью во рту. Обучение было раздельным.

280

Колыму, как сдавшихся в неприятельский плен. Таковы были времена...–Спасибо. доктор, за доверие, – после небольшой паузы, произнёс Женька. Тех, немецких солдат вы не искали? – он задал нелепый вопрос. – Как их найти, кроме имён ничего не осталось в памяти, – ответил доктор Веразуб, – одно лишь ясно, – не все были убийцами.Да,–согласился Женька – слава Богу... ПЕРЕПАДЫ ТЕМПЕРАТУРЫ

– Какой всё-таки, покойная мамочка, была остроумной и находчивой? Умела мгновенно находить нужную интонацию, зараннее строить ответ, который определял, направлял диалоги, и влиял на развитие дальнейших событий при любой ситуации, – мечтательно произнесла дама, разглядывая себя в зеркале.–Ну,хотя бы эту незаурядную находку с моим именем, –Ираида. Ею она нашла компромисс с матерью отца, которая хотела видеть во мне Иру, в честь удачливой сестры. Та вышла замуж за французского банкира, красавца и весельчака, и про жила с ним жизнь в ритме всяких неслыханных удовольствий. Мамочка сумела угодить моей второй бабушке, которая хотела видеть во мне многолетнюю свою подругу, – Идочку, красавицу и умницу, умершую незадолго до моего рождения. Так и живу я с двумя именами, дорогими для моих бабушек. Конечно же, в школе, институте и позднее на работе, я отзывалась на имя –Ирочка, в гостях у второй бабушки я непременно была Идочкой. Удобно, не правда ли?

281

ещё долго плавал в воспалённых мозгах советских детей, не подозревавших о коварной лжи. Ладно, мало улыбкитакимторчалстрофическиихзованная,Клавочка.Третьимженскогонаученицвращением.ставилируке.егона,емлетящегопионерскийкаквечный«героя»ещёками.затягивалилибылоподобногопафоса,темболее,чтовозлепортретаПавликашкольницамгорлакумачовымигалстуками-косын-Портретэтот,выполненныйкафельноймозаикой,долготерзалвоображениедевочек.Былоннеобычен.Головуприкрывалагимназическаяфуражка,вглазахзастылупрёкиоткровеннопрочитывалсякороткий,броский,налозунгах,призывкдействию,нашееразвевалсякрасныйгалстук,напоминающийпотокстремительнопотокакрови.ПроходящиемимоТупикассодрогани-отворачивалиголовы.Правда,вшколебылещёодинмужчи-–учительгеографиинеопределённоговозраста,утопившемвсвоёмвечномспутнике–глобусе,взакостенело-согнутойДавноизменилисьназваниянекоторыхстран,амногиевовсеисчезлиизупоминания,астарикнакаждомсвоёмуро-кеглобусрядоминачиналвещать,искосанаблюдаязаегоВот,собственно,ивсемужчины,которыеокружалинесколькихпоколенийшколы.Этисобытияпришлисьтовремя,когдаунашейгероиникреплоосознаниесвоегоестествассоответствующимигрёзамибудущего.СемьяИрочкисостоялаиздвух,нет,пожалуй,трёхчеловек.членомсемьибыламаминашкольнаяподруга,–Женщинанекрасивая,ноумнаяиудивительнообра-понимающаязначениемужчин,хотяибылаобделенавниманием.Нето,чтобнекрасива,–еёвнешностьката-губил,невероятныйнос.Этоторганиздевательскипоцентруеёлица,–онбылзакрученкверхнейгубеобразом,чтодажемешалприниматьпищу.Обаяниеуходилонавторойплан.Глазаеёбылибирюзовогоцвета,

Женская школа располагалась в Коммерческом Тупике, сохранившим название со старых времён, когда помещение школы занимало коммерческое училище. Школа носила яркое название «Женская школа имени пионера-героя Павлика Морозова». Да, того самого, отвратительного мальчишки, который донёс на своего отца в карательные органы, и отец был уничтожен. Павлик так и не стал ни Павкой, ни Павлом. Поделом ему. А миф о пионере-герое

торжественно

282

– Без мужчин, чтоб не портили аппетита своими «наглыми намёками и неуместными приставаниями», – эти слова торжественно провозгласила Клавочка, направляя на жизненную дорогу, созревшую Ирочку. После совещания с умной Клавочкой, не обнаружившей в Ирочке никакого дарования, решили «поступать» её в педагогический институт. Среди преподавательского состава были старые друзья и коллеги мамы. Акт получения студенческого вбилетауспешносостоялся.Ирочкавсечетырегодабылауспешнойучёбе,игралавнастольныйтеннисзакомандуинститута

заполненные коварными сюжетами замысловатого содержания с жаждой откровенных желаний. Однако, для того, чтобы каким-то образом отвлечь внимание собеседников от носа, Клавочка носила огромные очки, совершенно не нуждаясь в них. Очки словно бы вросли в нос и составляли с ним единое целое. Но, всё-таки, нос приковывал к себе внимание, которого было мало, чтобы рассмотреть Клавочкины красивые ноги, и всю её привлекательную фигуру. Клавочка откровенно служила в доме подругой, советчицей и, даже частенько, кулинаром, причём, отменным. Во всём этом члены семьи неоднократно убеждались.Мужчины, всё-таки периодически появлялись в доме. Природа требовала. Мама, хоть и кратковременно, влюблялась. Но мужчины были либо женатыми, либо желали получить глоток нежности и внимания, но до первого настоятельного условия мамы. И даже Клавочка не могла дать правильный совет, как их подольше удержать. Её женская интуиция дремала от безысходности и отсутствия опыта. Но разговоры о мужчинах продолжались. Вопросы их существования волновали воображение и поднимались тремя дамами регулярно. Тем более, что с соседского балкона часто долетал запах сигаретного дыма, сопровождавшийся покашливанием и цепкими мужскими неологизмами. Но женская температура в квартире не давала сбоя и была более точна, чем сводкиИрочкаметеослужбы.благополучно

фаршированной

получила аттестат зрелости. Дамы отметили это событие приличными кусками рыбы со стопками «Крымского шампанского».

Итак, первый пункт жизненной программы был благополучно выполнен. Ещё проность,бочномозги.возраст,ятольковсегдашёпотомваше?вдругиНескольконашлась:ИрочкеразглядывалОнвсехно,несмотряДвадцатьвзашли,нет,промчались,нескольколет.Нужнобылосрочнобратьсявторойпункт.Онбылсложнеевсвоейнепредсказуемости,своейсамостоятельности,ибопомощинеоткудабылоожидать.семьлет,–возраст,приближённыйккритическому,нато,чтоИрочкабыламиловидна,улыбчива,неглупа,увы,амбициозна.Онарассчитываланахорошуюпартиювоотношениях.Именнотакоймужчинавозникнеожиданно.былеёпопутчикомвавтобусе,стоярядом,оноткровенно,её.Былмолчалив,новзглядегоподсказывалто,чтопервоесловодолжнобытьзаней.ИИрочка–Ядумаю,чтонампопути,выйдемвместе,янеошиблась?Нискольконеудивившись,онмолчакивнулголовой.минутонишлимолча.Аккомпанементоммолчаниюмыслямслужилобщийстройшагов.Неожиданно,словноспохватившись,Иринапредложила:–Возможно,пораужепознакомиться,имямоё–Ирина,аДумаю,–Михаил,верно?–Выпугаетеменя,иливыпровидица,признавайтесь?–произнёсон.–Вы,действительноМихаил,яубежденавэтом.Этоимяпривлекаломеня,–егоносилмойотец,которогоязнаюпопаспортнойфотокарточке,–онпогибнафронте,когданаходиласьвмладенческомвозрасте,–закончилаИрина.–Знаете,Ирина,яматематик,–несложнопросчитатьвашсточностьюдомесяца.Однако,нестоиттретироватьЯвашровесник.Скажувам,хочетсяверить,–безоши-то,чтомыпонравилисьдругдругу.Этонесамоуверен-–этоприятныйфакт.

и, вообще, пользовалась огромным авторитетом в институтской среде. Студенческий и преподавательский состав состоял только из особ женского пола. Поэтому и там женская температура была выше нормы ртутного столбика. Вот уже и институт позади. Мама, благодаря своей неотразимой настойчивости, убедила директрису школы принять, с испытательным сроком, Ирочку на работу в начальные классы. Ирочка справилась с поставленной задачей, так как почти все учителя школы были достаточно перезрелого возраста. Хотя и клялись, что умрут «на боевом» посту.

283

284

Их вечера задыхались от познавания друг друга, от множества, прежде не эксплуатированных, слов, от бесчисленных стихов, которые Михаил знал и умел «токовать» после их чтения. Знакомство с родными прошло весело, с застольными разносолами. Одним словом, поход в ЗАГС был сам собой разумеющимся, с умеренной торжественностью, как подобает интеллигентам. Красивое благословение было от Клавочки, которое убедило Михаила в том весе, котоый она бесспорно занимает в жизни Ирины. Затем, «медовый» месяц, проведенный на съёмной даче, в пригороде, и возвращение на работу. Всё, как у всех. Банально, но иных вариантов не было. Пять дней недели. И заново. И заново. Разнообразие внесло рождение Мишутки, – так назвали новорожденного, в тандем отцу. Ирина не могла отказать себе в удовольствии постоянного повторения этого имени. Итак, женская температура вынуждена была уступить половину ртутного столбика мужской. Мальчик рос с какой-то неуёмной скоростью. Прошло, грешно считать, сколько. Ушли из жизни мамы Ирочки и Михаила, заметно поубавился оптимизм Клавочки. Среднего возраста достигли родители Мишутки. Да и сам он окончил среднюю школу, оставаясь центром жиз-

ниродителей.Получилпочтиодновременноиаттестатзрелости,изначокмастераспортапобоксу.Вэтотсерьёзныйиопасныйвидспортазатащилегошкольныйучительфизкультуры,–ЕфимИсаевич.Онпроизнёсоднуфразу,вкоторойбыловсёсодержаниеегожизни:–Мишка,запомни,–тыеврей,итебяподстерегаютвсякиенеудобстваотэтого,–насмешки,поступлениевинститутинаработу,вообще,выборпрофессииивсякаядругаянеобходи-мость,замешаннаянанесправедливости.Боксбудеттвоимпервымпомощникомвразрешениимногихвопросов.Глав-ное,–умейимпользоватьсялогическиивовремя.Онвесьмавежливообъясниттвоимобидчикам,чтонеследуетторопитьсясвыводами.ИМишутказапомнилэтонаставлениетакхорошо,какбудтоегодаваласамаКлавочка.ПослеокончанияшколырешилпоступатьвПолитехническийинститут.Набралпроходнойбалл,новспискезачисленных,

свою фамилию не обнаружил. Опять-таки, благодаря Клавочке, родители узнали, что Мишутку не приняли по простой и закономерной причине, – процентная норма евреев исчерпана. На следующий год, учитывая спортивные успехи, его безоговорочно примут. Ждать год не пришлось. Мишутку забрали в армию по какому-то срочному набору. Такова судьба, – надо служить Отечеству, защищая его рубежи. Воинскую службу ему назначили на Востоке, упаси Боже, на Ближнем, – на Дальнем. Всё было бы в норме, если бы не старшина Фомкин. Невзлюбил он Мишутку. Вначале, по причине роста. В Фомкине росту было, как говорится, «метр с фуражкой». В Мишутке – метр восемьдесят «без фуражки». К тому же, Мишутка нарушил устав строевой службы. При построении и команде «на первый-второй рассчитайся», когда подошла Мишуткина очередь, он вместо выкрика «второй», выкрикнул «третий», и следующий за ним солдат выкрикнул «четвёртый». Старшина Фомкин побагровел: – Кто нарушил командный счёт? – взвыл он. – Три наряда вне–очереди.Я,рядовой Фридман, потому что пока ещё не считаю себя ни первым, ни вторым, третьим, – куда ни шло, – оправдывался Мишутка.–Я,рядовой Хусаинов, – потому что после «третьего» – всегда «четвёртый», – эхом прозвенел следующий. – Ну, евреи, хулиганьё, я вам покажу, как строить насмешки над нашим строевым уставом, будете у меня картофель чистить и двор мести до конца службы, – не унимался старшина.

неневкоченели,проваливайте.тут,хорошийяголос–Разрешитедоложить,товарищстаршина,–опятьпрогремелХусаинова,–никакойянееврей,прошунеобижатьменя,–татаринчистыхкровей,из-подКазани,аМишка,всёравнопарень,боксёр,хотьиеврей.–Знаюяэтихевреев-боксёров,купилсебезначок,ивсё–ужешёпотомбуркнулстаршина.Шагоммаршнакухню,Тридняребятачистиликартофель.Работанелёгкая.Рукикартофельбылподгнившимимороженым.ПодорогеказармуМишуткузадержалстаршина.–Слушай,Фридман,янавёлсправкиотебе.Тывинститутпоступил,потомучтоилидвоечникомбыл,илиденегубатихватилонавзятку?

285

– Товарищ старшина, разрешите ответить, – робко попросил Мишутка.–Отвечай, хитрец, – ответил Фомкин. Мишутка посмотрел по сторонам. Никого. – Так вот, – начал он, – я с тобой, падла, без свидетелей говорю, ничего не докажешь. Ты напрашиваешься, чтобы я тебе рожу поправил, – это не сложно, запомни, и никогда даже в мою и Хусаинова сторону не смотри, говорю тебе кратко, как по уставу, – Мишутка отдал честь, заканчивая диалог. – Кто научил тебя так разговаривать со старшим по званию, отец или мать? – испуганным голосом спросил старшина. – Оба. И, главное, такое гнильё телом и мозгами, как ты, –отрапортовал Мишутка, – и не провоцируй. Наслышан я о ваших старшинских приёмах. Беседа эта была конкретна и убедительна. Старшина притих, – это заметили все солдаты. Срок службы подходил к концу. Неожиданно приехал тренер и уговорил отпустить Мишутку раньше срока на неделю на республиканские соревнования. За него хлопотал и сам старшина. Явно, хотел избавиться от страха, висевшего над ним топором. Дома Мишутка, первым делом, решил поступать в институт и поступил, в Политехнический. Помогла кафедра физического воспитания. Через три года жахнула авария на Чернобыльской АЭС, заставив перелистать страницы жизни, мысли о будущем, взгляд на дальнейшее существование. Где теперь семья наших героев? За рубежом иль на Родине? Не столь Историяважно.этавсего

286

лишь небольшой фрагмент многообразия человеческих судеб и взаимоотношений при сложившихся обстоятельствах, канувшего в Лету двадцатого многослойного века. ТРОФИМ И ФИМОЧКА Один из востребованных ВУЗов страны. Факультетов всего пять. Преподавателей и студентов, поровну. Отношения между ними добрые, как положено между коллегами. «Портил» кровь всему институту заведующий кафедрой марксизма-

287

ленинизма, – Степан Степанович Трохименко. Именовали его, за глаза, Трофимом. Единственным человеком, с которым был по «корешам», студент – Фимочка Левчук. Его Трофим называл Юхимом. В знак приветствия, кивал головой, и на угрюмом лице появлялось подобие улыбки. Фимочка с первого раза сдавал на кафедре Трофима экзамены играючи, и вообще, был любимцем института. Многие, не запомнив фамилии, называли его просто, Фимочкой. Он старался некоторым помочь в учёбе, был тамадой на застольях, после летних каникул привозил из дому продукты, и щедро делился ими с друзьями. Однако, близких друзей было несколько. Он поверял им всё, включая сердечные тайны. Единственное, что вызывало сомнение в добропорядочности Фимочки, – это загадка об успешной сдаче им экзаменов на кафедре Трофима. – Скажи нам, Фимочка, как ты можешь выучить это марксистское варево? В институте нет этому аналогов? – спрашивали

его.– Чем я провинился перед вами, что вы поверили в мои «глубокие» знания марксизма? – отвечал, несколько растерянно, Фимочка, – я выучил досконально названия произведений этих «классиков», цитаты из них – плод моей фантазии, моя шалость. Не верите, – проверьте. Ответом была затянувшаяся пауза, закончившаяся дружным хохотом и репликами о гениальности Фимочки. Возвратимся к Трофиму. Человек ниже среднего роста, с огромным обнажённым черепом, с похрапывающей одышкой. Полуоткрытый рот извергал отвратительный запах кишечного заболевания усиленного алкогольными парами. Крупный носовой хрящ малинового оттенка, под конвоем провала ноздрей, был всегда насторожен. Он, словно впитывал

каждый звук, будь то шёпотная или ясно произнесенная фраза. Щёки валились вниз. Взгляд устремлён к ногам, словно он искал там ответ на незаданныйКоридорывопрос.винституте узкие и длинные. Разминуться в них сложно.Как-то, тропа свела Трофима с крупнейшим учёным, автором многих фундаментальных трудов, Смирновым. Тот вежливо попросил:–Позвольте пройти, товарищ Трофимов?

Стал прислушиваться к каждому голосу, но, увы, ни один не подходил к тому, – спокойному и убедительному. Закончился учебный год, на курсе, где учился его любимец, Юхим, – год был выпускным. Это событие отмечали в ресторане «Поплавок», в гавани. В президиуме среди преподавателей, Трофим. После вручения дипломов, – фуршет. Все ходили с тарелками, заполняя их угощениями. Трофим подошёл к Фимочке: – Ну, Юхим, поздравляю, я думал, что ты будешь работать

288

И услышал в ответ: – Старый хрен, заруби на своём горбатом носу: моя фамилия Трохименко, или это твоему тусклому уму не под силу? – Как вы смеете, я профессор, академик, я не позволю, –взвизгнул Смирнов. Фраза захлебнулась в свистящем вздрагивании Трофима. – Насмешил, – произнёс он, – у меня тоже все звания тут, –в кармане.Вскоре, Смирнов был торжественно отправлен на пенсию. Помогли коллеги Трофима из обкома партии. К Трофиму стали относиться с опаской и подчёркнутой настороженностью. Он, почувствовав превосходство, стал всё больше садиться всем «на голову». От ректора до уборщицы. Казалось, что от его замечаний заглохнет жизнь, остановится движение небесных светил. Студенты стали думать, как остановить его. И придумали…Возвратившись домой, Трофим открыл парадную дверь, и пробурчал:–Опять,сволочи, фашисты лампочку свистнули? На подходе к лифту, он почувствовал, что провалился в бездну, ощутив несколько резких ударов в живот и спину. С жалобным стариковским, «ой!», свалился на пол и замолчал, но отчётливо услышал: – Лежачего не бьют. Пролежав несколько минут, встал, стряхивая мешок, в который был укутан, и направился к лифту. В голове прочно закрепилась услышанная реплика. Он понял, что это был кто-то из институтских недругов. – Кто? Кто посмел подвергнуть меня столь унизительному испытанию? Узнаю, – убью, – утешал себя.

Никто не знал их имён, полученных при рождении. Театральные афиши извещали о них явными псевдонимами – Адам и Ева. Особняк в одном из приволжских городов принадлежал им с момента их совместной жизни. В нём проводили летний период. Остальное время работали в антрепризах разных театров России. Играли также водевили-диалоги на подмостках любых, предложенных им сцен.

289

Их с удовольствием приглашали антрепренёры, – гастроли гарантировали аншлаги. Это приносило приличный заработок. Сын их, Эмиль, или с нежностью, Миличка, с младенчества рос за кулисами и, как говорится, занюхивал «материнское молоко» запахом кулис и прочими театральными «ароматами». Семья перебралась в Петербург в 1915 году. Миличке шёл пятнадцатый год. Он был высок, лицо обрамляла слегка вьющаяся рыжеватая шевелюра, губы тронуты вечной приветливой улыбкой. Немногословен, вставлял изредка робкие, отрывистые реплики с оттенком извинений. Спустя четыре года «нашествие» испанского гриппа

СУФЛЁР

– Вот, какие у меня были яркие взаимоотношения с идеологией, – безобразной и наглой. Слава Богу, нет её больше, и, хочется верить, что место ей в выгребной яме протухшей истории…

на идеологическом фронте, ан-нет, – провёл ты меня, шельмец, мать-то твоя еврейка, а ты молчал? Нехорошо, – проговорил он с яростью и обидой. – Разве не видно, прищурь глаза, – переходя на «ты», улыбнулся Фимочка и добавил, – дал бы тебе по тыкве, да ты и так смердишь, а мой принцип, – лежачего не бьют! – Так это был ты? Сволочь, сгною, в Сибирь загоню? – зарычал–Трофим.Неполучится, твой паровоз давно уже в металлоломе истории, жалкий старикан, – спокойно с достоинством ответил Фимочка, – и не крякай, к психиатру сходи, и вообще, даже классики марксизма не были бы в восторге от твоего хамства. Прошли годы. Фимочка вспоминал те годы, с грустью и игривой усмешкой.

290 унесло из жизни родителей и Миличка был предоставлен заботам о себе в продрогшем и мрачном городе, без личных знакомств. Небольшие сбережения, оставленные покойными, таяли словно снег от первых лучей весеннего солнца. Город ежедневно менялся до неузнаваемости, вплоть до имени, перелицевавшись в Петроград. Однако, количество театров росло и Миличка носился по ним, предлагая свои услуги на любое амплуа или другую службу... Зарплата была небольшой, но к ней прилагались талоны на продукты питания и одежду. Работая в скромном театре «Летучая мышь», куда его принял, впомнив о квихке,ВКоллекцияполвека...выгодныхизсоприносилажизниотзывыбольшимруководствомактёрамиюногожеПопокупалпластинки.Кромесуфлёра,поройФёдоровичзнакомствесродителямиМилички,руководительтеатраНикитаБалиев,спервавмассовку,затемнапроходныероли,безреплик.Миличкапостепеннопостигалпрофессиюибопонимал,чтоонавлюбомтеатревостребована.того,МиличкасдетстваприобреталграммофонныеМузыкабылаегострастьюНапоследниегрошионвходные,билетынаконцертыклассическоймузыки.слухуотличалисполнительскоемастерствоодногоитогопроизведения,разнымимузыкантами.Времяшло.Миличкабылпринятсуфлёромвдетский(познеезрителя)театр.Работаразвилаегопамятьивниманиекпроизносимомутекстудоуровняавтоматизма.ДетскийтеатрподАлекандраАдександровичаБрянцевапользвалсяуспехом,–постоянныеаншлагииположительноевпрессеобеспечилитеатрувесомоеместовтворческойгорода(тогдаужеЛенинграда).Однако,работасуфлёракрошечнуюзарплату.ИМиличкабылприглашёнсвоейсупругой,впоследствиизнаменитойтравести,водинкрупнейшихрусскихтеатроввдругойреспублике,наболееусловиях.ЗдесьпрошлаегожизньвпоследующиеТеперь,ужеЭмильАдамовичсталчленомхудсоветатеатра.граммпластинокдостиглаогромногоколличества.предоставленнойЭмару(такегоназываливтеатре),комнат-пришлосьпостроитьстеллажидосамогопотолка,заполнивпластинками.Крометого,онкаждуюпластинкувносилкартотекускраткимианнотациямикней.Приработкомегозарплатебылирегулярные«одалживания»пластинок

радиокомитетам для применения их при радиопостановках. Беседу с кем-либо он начинал с паразитирующей идиомы «щегря», к которой привыкли. Позднее, один словоохотливый шутник расшифровал её значение, –«вообще говоря», отнеся её к фразеологизму, уверяя, что «щегря» – вполне логично. Если не удавалось попасть в филармонию, в суфлёрскую «будку» подключали трансляцию концерта. Не было сбоев в работе суфлёра. Он успевал следить за спектаклем, зачастую зная текст наизусть. Но, как бывает, однажды, он настолько увлёкся симфонией, что не заметил толчка ногой в суфлёрскую будку, знака о помощи при утерянной нити текста. На сцене был ведущий актёр. Суфлёр послал его «шегря» в «другую» сторону, и был уволен из театра. Три дня ждали его возвращения с извинением. Замены ему не нашли. Он выставил противоположное требование, чтобы изинились перед ним. И добился своего. К нему пришёл обиженный актёр с тортом, набором моцартовских пластинок и просьбой возвратиться. Суфлёр ответил, что подачек не принимает, но возвратится, ибо без театра ему не хватает воздуха...Ушёлон в вечность в глубокой старости с открытыми глазами, устремлёнными к стеллажам. Он. прощался со своими верными друзьями и увлекательными собеседниками. ПОСЛЕДНИЙ БЕНЕФИС – производство сценического представления. Театр, –субстанция двух ипостасей. Первая, – подарок

зрителям, чистосердечный, благородный, искренний. Вторая, – закулисье, скрытое «варево» из человеческих страстей и суматошных характеров. Обе подчинены кассовому сбору, ибо от этого зависит успех, звания, желанные аплодисменты, материальная зависимость, необходимая для свободного существования. Театр, о котором пойдёт речь, – не исключене. И он зависим от реперткома, под надзором которого – репертуарная афиша.

291

Театр

Итак, после читки пьесы – «болезненное» распределение ролей. Заглавная роль дана двум, почти (ох, уж это «почти») равным по амплуа, дарованию и возрасту актёрам, для двух составов исполнителей. Назовём их – Аркадий и Никита. Факт двух составов, – конкуренция, даже антагонизм в актёрской среде, стремление доказать, кому чаще предоставляют сцену. В первый состав был назначен Аркадий. человек с прогрессирующей коронарной недостаточностью. Никита надеялся, что вскоре станет единственным исполнителем роли Лира. После премьеры прошло два месяца и Аркадию врачи вынесли приговор: немедленно прекратить работу, иначе, неизбежен летальный исход. Режиссёр вынужден был снять актёра с роли. Путь один – на пенсию. Аркадию вручили конфеты, букет роз и пожелали беречь себя. На память актёр взял гримёрный набор, несколько париков, бород и усов из сыгранных им ролей и покинул театр. Два последних года он жил в одиночестве, супруга ушла в мир иной, сыновья и внуки жили отдельно. Вскоре постановку сняли, – её «поглотил» фильм Козинцева «Король Лир» с актёром Юри Ярветом

292

Репертком решает: запретить или позволить постановку пьесы. Власть режиссёра над труппой безгранична. Обычно они стремятся ставить классические произведения, на которых – всегда аншлаги. «Обкатывать» новых авторов рискованно, работать при полупустом зале обидно. Когда театр получил «добро на классику». режиссёр остановил выбор на «кассовой» пьесе великого Шекспира «Король Лир». Поставлена пьеса во многих театрах мира. И каждая её версификация более четырёхсот лет волнует зрителя. Это беспроигрышно и опробировано...

в главной роли. Театральные сборы терпели крах... Страдая от пенсионной жизни, Аркадий подолгу разглядывая себя в зеркале, «листал» роли из своего репертуара, глотал «настоящие» слёзы, проклиная несправеливость судьбы. Его не покидала мысль: как продлить творческое существование и этим, возможно, продлить жизнь. – Грим-гримом, но как найти зрительскую аудиторию? –бормотал он вслух, пугая своё изображение в зеркале, клоунскими гримасами.

293 – Думай, думай. – подгонял себя. – Наплевать на здоровье, не позволяй пускать себя в расход, старина, не раскисай! Проснувшись среди ночи, проборматал: – Лир, Король Лир и никто иной спасёт. Надо доиграть его достойно, устроить себе бенефис назло Никите, докторам и прочимНаспехиздевательствам.съевяичницу, запил чёрным кофе, загримировался, надел старую ушанку и направился к пригородному вокзалу. В электричке повторял про себя шекспировский текст. Очнулся от толчка конечной остановки. Вышел на перрон, сел на скамью и стал пафосно декламировать. Он представил себя на «обрыве Шекспира» в Дувре, откуда безумный король Лир произносил своиСпустямонологи.некоторое время, устал от напряжения, шапку положил рядом. Сперва не услышал звона монет, летящих в неё. Настолько увлёкся, что лишь сумерки заставили его опомниться. Поднял шапку с ассигнациями и монетами. Вытряхнул в карманы. Приехав домой, любопытства ради, пересчитал гонорар. Денег оказалось больше трёхдневной зарплаты в театре. – Бред какой-то, подаяние Лиру? Что скажет Никита, и остальные? Ну и ну... Каждое утро Аркадий садился в электрички разных направлений. Читал монологи Лира. Усталость накапливалась, будоражила творческие амбиции. Ведь его кровь была замешана на лицедействе и, как прежде, мчалась по венам с юношеским задором...Всёоборвалось неожиданно. В монолог Лира ворвался колючий, словно сквозняк, хохоток:–Яузнал тебя по голосу, дружище, вот как ты решил провести свой бенефис, занятно. Пища для нашего театра, – произнёс до боли знакомый баритон. – Да, Лир – твоё заклятие, от него не спасёт состояние здоровья, – только искусный грим. – Ах, это ты, коллега-недруг вездесущий, – почти пропел Аркадий. – «Бедняжку

удавили! Нет, не дышит. Собака, крыса, лошадь могут жить. Навек. Мне больно. Пуговицу расстегните. Благодарю вас, посмотрите, сэр! Взгляните»... Слова последнего монолога Лира в пастернаковском переводе Аркадий закончил, сползая со скамьи на платформу.

В городе несколько театров. Однако, этот был самым успешным. Постоянные аншлаги тому подтверждение. В руководстве – режиссёрская коллегия из трёх человек: худрука и двух действующих режиссёров. Один из них, К. П., к тому же, декан факультета. На выпускном вечере он отозвал в сторонку внимательного выпускника и сказал: – Приглашаю тебя в наш театр, пока моим ассистентом поработаешь, проявишь себя творчески, дадим постановку. Так и случилось. Никандр (так звали нового ассистента) приступил к работе рьяно, полон ожиданий и планов. К. П. сперва поручал ему работу с массовкой, репетиции отдельных мизансцен и прочие «сопутствующие» работы. Время шло. Выпускались всё новые и новые спектакли. К. П. во время репетиций посылал Нику то за сигаретами, то за пивом. Стал называть его по-свойски, Никашиком. Авторитет Ники падал с каждым днём. Труппа театра относилась с нему с иронией и даже с издёвкой. он ждал, когда же придёт его «звёздный» об трусил. время

– Врача, скорее, здесь есть врачи? – кричит кто-то из перронных зрителей. – Я врач, – отвечает появившийся человек. Он берёт руку Аркадия. – Он, к сожаленью, мёртв, вызывайте «скорую». Никита, скрываясь в толпе, бормочет: – Финал. Мольера подлинный финал. Ушёл, как подобает артисту, с последним монологом на устах...

обещании

репетиции, К. П. потерял сознание и, ещё до появления скорой помощи, умер. Поминки прошли, траур длился недолго. Билеты на премьеру спектакля уже продавались. Нужно было приводить постановку к завершению. Никандру, как человеку знающему о планах покойного предложили это. И он стал проводить ежедневные восьмичасоые репетиции. Сразу же превратившись из Ники во Никандра Саввича, он пытался перенять стиль своего учителя, актёров называл на «ты», стал грубить, серьёзен в отношении

МИЗАНСЦЕНА

294

час. Напоминать

Всё случилось неожиданно. Во

295

К сожалению, её воспринимаешь слишком поздно, когда результат проникает в подкорку мозга, в душу, в дыхание, в сердечные клапаны. Она врывается неожиданно, словно открывает глаза на взаимоотношения. Подталкивает к логическому размышлению и пересмотру предыдущих моментов общения с совершившим предательство. Где недоглядел. Не дослушал, недочувствовал. Пропустил, принял за чепуху,

ко всем. Премеьра прошла при полном зале, получила положительную прессу. И стал новый режиссёр полноправным членом режколлегии. Однако, обид и насмешек не забыл. В новые постановки не давал ролей своим обидчикам, не глядя на звания и авторитеты. Приглашал новых актёров из провинциальных театров. Одним словом, ввёл «новую струю» в устоявшийся быт труппы. Научился льстить начальству из министерства. Метил на главного режиссёра. Постепенно, сам того не осознавая, превращал искусство в ремесло. Свой репертуар строил на «нужных» авторах. Режиссёрское дарование дремало, не желая просыпаться. Возможно его и не было. Так бы всё и длилось. Но зрительская аудитория поредела. На постановках Н. С. (так теперь его величали) едва ли было заполнено ползала. Решили от него избавиться. Но как? Актёр в любой ситуации остаётся верен своей профессии. Подобрали ключи к репетиционному залу. Пригласили молодую актрису сработать мизансцену влюблённой женщины. Та прилегла на диван, переживший многие метаморфозы, сняла с себя одежду и замерла в ожидании режиссёра. Он, ничего не подозревавший, вошёл в зал под аккомпанемент её истерических криков о помощи. И помощь пришла от дежуривших в коридоре актёров. Вызвали милицию. Был составлен протокол о недостойном поведении режиссёра. Он был выдворен из театра под игривые улыбки с репликами: «Ай да Ника, шустряк, прямо-таки граф Нулин». Это была мизансцена, лёгкая и коварная, блестящая по мастерству исполнения. И поделом. Так-то, уж... О ПРЕДАТЕЛЬСТВЕ (эссе пострадавшего) Предательство… Вероломство. Нарушение верности. Измена.

были!Предательство – не описка, не грубая ошибка, а грязь, в которой купаешь собственную совесть. обходитепосоплиОтЕёнеотмыть.Неттакогомоющегосредстваиникогданебудет.лжизакиснутвашиглазаимысли,неокончатсяпостоянныеподносом,хотявыихнаучилисьотравлятьврот.Ложь,сравнениюспредательством,–шалость,слабыйанекдот.Берегитесьпредательства,Господа,–этойпротухшейлужи,еёбезоглядки.

простил. Предательство – не обида, а оскорбление. Как-то великий француз отметил: «Обида – привилегия лакеев». Точнее не скажешь. Если и обида, – только на себя, на свою доверительность, своё малодушие. Предатель. – чувство врождённое. Он выманит информацию, узнает, что ему предпринять, как польстить, втереться в доверие, принять помощь, между прочим, незаметно, угостит пирогом и рюмкой коньяка, ну, словом, останется собой доволен. Есть и другая разновидность. Те регулярно посещают, съедают всё с накрытого стола и с распахнутой души. А когда им отказывают в доме, пишут безграмотные доносы, жуют прошлых «приятелей», не боясь подавиться и захворать от лжи. Думается, что предательство от генетического слабоумия, которое заложено в нём, от желания получить выгоду, хохотать наедине с собой над своей «победой». Жгучее желание сорвать незаслуженные аплодисменты. «Ах, ладно, не заметят, пропустят!» Нет, нет, господа предатели, всё заметят, такт не позволит попрекнуть. Цените добро, ибо вам скажется. Откликнется, уж поверьте, прецеденты

296

ПЕРЕВОДЫ

Это поэзия нашей земли. Нет их зимой при морозе трескучем. Только без них мир становится скучным.

Поэзия земли не умирает... Птицы от солнышка утомлены, –Прячут головки в ветвистой тени. Стрекот сверчковый от края до края. Тучи сверчков. Перебор стрекотни. Даже на солнце он не утихает. От их изобилья поле вздыхает. Всюду, куда ни посмотришь, они.

Строфы стихов в стрекотню залегли. Любят они полосканье теплыни, Неба окраску чистою синью. ДЖОН КИТС JOHN(1795–1821)KEATS С АНГЛИЙСКОГО

299 НАШЕСТВИЕ СВЕРЧКОВ

Единственный

бы, хочет Застигнуть врасплох незадачливый вечер. А Дантовый путь ведь немногим доступен, –Святым, музыкантам, – но мне был закрыт он. Природа вздыхает, волнуется скупо,–Пчелиному рою она без уступа. Цветочные клумбы пестрят, восхищая, Они ядовиты, хоть ярко сверкают.

Ты вечная звезда! Ты ярче звёзд сверкаешь Привычных звёзд, которым множество веков. Своей поэзией ты нас вознаграждаешь, Запасом словаря с отбором точных слов.

300

МОЛЧАНИЕ

Внимательно брошенный взгляд замечает, Что в город молчанье торжественно влито, И с неба дыханье частит, назревая, Когда до него долетает молитва. вопль то хрипит, то грохочет, Как громкий восторг неожиданной встречи. Молчанье нарушив, он вроде

К НОВОМУ ИЗДАНИЮ ШЕКСПИРА

Ещё, ещё желание и рвенье До самого конца, с бальзамом вдохновенья.

Дождю подобен ты, что мчится с неба часто На землю, как мудрец, и как гипнотизёр. Ты белый зимний снег, идущий не напрасно, Бросая яркий свет с вершины строгих гор. Ты ясен всем. Ты спутник неизменный, Как вечная любовь, найдя приют в груди, Как мягкая волна, водой и нежной пеной, На берег с радостью бесперебойно мчит.

С неспешным солнцем, с уваженьем к небу Приходит лето следом за весной, Бросает взгляд на болтовню и щебет, Лучи разбрасывая пред собой.

301

ПОРТРЕТ ЧЕЛОВЕКА

С ветрами осень преподносит ливни, Что тихо льются, а затем резвей. Туманы то плотнее, то извивней, И медленней полощется ручей.

Долгий путь с рождения до смерти Он растрачивает до конца. Все сюрпризы жизни, уж поверьте, Без ухмылки мускулов лица.

Не берёт в расчёт он неудачи, Любит женщин и вино, и труд Чтобы плыла радость, не иначе, Чтобы был всегда ему приют.

Затем зима пунцовым красит щёки, И смерти бледный смысл несёт глубокий.

Год разделили на четыре части. У каждой есть походка и душа. Весна своей всех подчиняет власти, Фантазией с ехидцей куража.

ВРЕМЕНА ГОДА

Тайны носит многие глубо́ко, Пряча их от посторонних глаз, Рассудителен, и друга ищет в масть... Не приемлет вздохов и упрёков... Что перечислять? Всего ведь много. С временем не разрывает связь.

Иллюстрации Эдуарда Мане

Тишина опять, как прежде, плыл декабрь белоснежный, было зябко, неуютно и камин почти погас. Но посеялось волненье. Утра ждал я с нетерпеньем. «Может Ангел там, за дверью, он привет мне передаст от Линор моей любимой, что на небе в этот час, о которой этот сказ». услышал: в тонких шторах раздавался странный шорох, и

302 ВОРОН

В час унынья, в час вечерний, я от скуки непомерной взял потрёпанную книгу, чтоб постичь её сюжет. Сквозь возникшую дремоту я услышал будто кто-то в дверь настойчиво скребётся, позабыв про этикет. «Гость случайный, – заключил я, – загулявший мой сосед, гость, а может – это бред?»

сжимал мне сердце страхом, словно окунал в секрет. Я подумал: «Что за трюки и, наверное, со скуки этот путник запоздалый шлёт мне с улицы привет, хочет в доме отогреться, видно он легко одет, –этот гость, возможно, бред». ЭДГАР АЛЛАН ПО EDGAR ALLAN (1809–1849)POE

Я гляжу во мрак с испугом. Тишина к моим услугам, видно тайна в ней сокрыта или это колдовство? Неизвестность тяготила. Закричал я что есть силы от

нахлынувшего страха или, Бог весть, от чего: «Отзовись. Линор, не прячься, брось немедля озорство», –но по-прежнему, мертво. И совсем уж с толку сбитый, дверь захлопнул я сердито, стук настoйчивей раздался, повторяясь много раз. Я прикинул: «Верно, ветер ставни отрывает с пе́тель,–вот разгадка, вот откуда раздаётся этот лязг, разгулялся, расшумелся и привёл себя в экстаз буйный ветер в поздний час».

303 Но в себя придя немного, я сказал, по мере, строго: «Ну кого несёт так поздно? Нарушает мой покой? Не могу никак понять я, принял сон меня в объятья, кто меня тревожить вздумал, отзовись-ка, кто такой?» И задвижку сбросив с двери, я увидел мрак густой, ни одной души живой.

Поражён я был немало, как он положил начало нашему знакомству, явно, он твердил нелепый вздор: «Никогда?»– что это значит? Что за этим словом прячет? Вздох тяжёлый испускает, озираясь, словно вор, или этим затевает он неразрешимый спор, странным словом «Nevermore»? Обронивши это слово, стал молчаньем он закован, будто выплеснул наружу всё, что прятал до сих пор. Принял прежнюю он позу, я решил: «Конец курьёзу, –до утра он здесь пробудет и закончит свой дозор, он исчезнет наконец-то, отодвинув складки штор». Ворон каркнул: «Nevermore».

Я желал продолжить чтенье, но не кончилось смятенье, рассердился я: «Довольно, отправляйся на простор, я наказан волей рока, хватит, скатертью дорога, поищи себе уютней и удобнее шатёр». И подняв глаза на небо, я послал ему укор, что устал от «Nevermore».

Рапахнул окно пошире, стужу чувствуя в квартире, и со стужей чёрный Ворон залетел, взмахнув крылом. Он меня и не приметил, будто был один на свете, после длительной прогулки в свой он возвратился дом, сел на белый бюст Паллады, как огромный чёрный ком, –будто здесь я ни при чём. С любопытством непритворным я увидел: гость мой чёрный поднял голову степенно, на меня взглянул в упор, и во всей осанке птичьей было царское величье, словно он со мной готовил неприятный разговор. «Как зовут тебя?» – спросил я. Клюв свой лапой он потёр, огрызнувшись: «Nevermore».

304

305

306

«Ты посланец Ада ль, Рая или сила ты иная, ты волшебник или дьявол, прибыл с неба или с гор, ты пророк иль искуситель, дервиш ты или воитель, ты принёс мне избавленье, или тащишь на костёр, где исчезут все печали, сгинет память о Линор, позабуду «Nevermore»? «Ты посланец Ада ль, Рая, – прошептал я повторяя, –дай ответ мне, – там, возможно, утвердившийся набор: украшает неба просинь звёзд пленительная россыпь, среди них Линор вписалась, как солистка в звёздный хор, и

душа её несётся, как небесный метеор». Ворон каркнул: «Nevermore». «Сколько можно лгать мне, птица, не пора ль убирайсяостановиться,восвояси склочник ты, и крючкотвор. Не под силу, Ворон чёрный, с неприя́знью непритворной, видеть твой однообразный, холодящий душу, взор,

Но неведомая сила мысль догадкой осенила. из камина клубы дыма, – звон расширил кругозор. Это явно, кто-то свыше все мольбы мои услышал, шлёт от мук мне избавленье Ворону наперекор, чтобы я обрёл свободу, – стал решителен и скор, и забыл про «Nevermore».

Полон грусти и досады, я глядел на бюст Паллады, Ворон был на нём, как призрак, или как гипнотизёр. Мысли мчались в беспорядке, я искал ответ загадке, что мне доказать решает этот чёрный визитёр? Иль своим упорством хочет взять меня он на измор, и бубнит мне: «Nevermore». «Чёрный Ворон, ты невежда! Хочешь ты пресечь надежду, почему ты так бесстрастен, лаконичен и хитёр?.. И от лампы, цвета воска, только узкая полоска захватила шкаф и кресло и упала на ковёр, да по Ворону скользнула, подчеркнув, что он позёр, несмотря на «Nevermore».

307

Так сидит на белом бюсте, затвердивший наизусть он, слово горькое, стальное, что швыряет мне в укор. cлово это, как закланье, слово – символ отрицанья, не приемлет возраженья, не моргнув глядит в упор, cловно боль клейма на сердце, как проклятье и позор, не сотрётся «NEVERMORE».

беда, –оно не ляжет поперёк дороги, В нём есть определённая нужда, но бросив взгляд, значительный и строгий на тень её, поймёшь – оно всегда необходимо в жизненном итоге. и неизменна только мысль о Боге.

308

и твоею чёрной тенью мой испачканный ковёр». Повторил он: «Nevermore».

МОЛЧАНИЕ

В явленьях разных откровенно сходство глаза оно слепи́т, как яркий свет. В нём различимы множество примет, как день и ночь, красоты и уродства. Есть сходства, утонувшие в молчанье, и общий взгляд у тела и души, У суши и реки, что здесь, в тиши, друг друга держат словно на аркане. Молчанье – невеликая

Что плыло раньше в веренице лет, Затеряно вовеки, без возврата. Лиц радостных, желанных больше нет, в том время безрассудно виновато.

Всё ми́нуло, – его уж не вернуть, –тебя, по-прежнему ласкают воды, но всё же сохранилась в этом суть

О, Занта! В честь прекрасного цветка ты назван гиацинтом несравненным. Ты звёзды зажигаешь вдохновенно, и память о тебе всегда легка.

309 К ОСТРОВУ ЗАНТА

того, что было в канувшие годы, живёшь средь островов в цветущем банте и память о тебе не истечёт, отнюдь.

КРАЙ ТРЕВОГИ (баллада)

Лишь ночью звёзды, как укор, несли исправно свой дозор. Да днём небесный яркий свет, безмолвию свой слал привет. Но нынче даже он ушёл, устал, иль был за что-то зол. Казалось, воздух замер здесь, –чтоб сторожить дурную весть.

Деревья днём дрожат едва,

Был этот край, – хранитель тайн, уже давно необитаем. Все разом смертью сметены, от мора и большой войны.

310

и в судороге их листва. Лишь ветер, злобно просвистев, тревожный свой несёт напев,

и вырывает из оков, застывших, стаи облаков. Да с голых, молчаливых скал, торопит он камней обвал.

Притихшую в испуге степь, фиалок обрамляет роняетчтобкакПронзительнее,цепь...чемслова,безутешнаявдова,выразитьсвоюпечаль,лилияхрусталь,чтоизеёструятсяглаз,изгодавгод,изчасавчас,покадухжизнинеугас.

311 ПОЛУДЕННАЯ ТИШИНА

Твою ладонь трава росой ласкает, и в пальцах розовых едва хлопочет дрожь ты весела. На небе тучам невтерпёж, они спешат. День откровенно тает. И даже сорняки по дню вздыхают, и вечный ветер свой сюда несёт скулёж, и небо вскоре обещает шумный дождь, часы песочные

без устали считают. Стрекозьи стаи взбудораженно кружат, круженье их улавливает взгляд, минуты мчатся прочь ритмично, ровно. Сердцам как-будто безразлично всё вокруг, их не волнует посторонний звук,–ни трепет тишины, ни вздох бескровный. ДАНТЕDANTEРОССЕТТИГАБРИЭЛЬGABRIELROSSETTI(1828–1882)

БОЖЕСТВЕННОЕ ВИДЕНЬЕ

Спускайся же ко мне Анахорет, дыхание направь из гущи тысяч лет, –я ощущаю, – Ты со мною рядом.

них вкусноты, которую мы с радостью вкушаем.. Вздыхаю, – ожиданье надоело, хоть солнца тёплый луч щекочет смело, –он сладости плодов желает ощутить. Доволен я, – ведь лета лишь начало, и виноград нам даст вина немало, а о плодах не стоит нервы бередить.

ОТРАЖЕНИЕ РАДОСТИ

О, мой Господь! Виденье – это быль. Всё остальное лишь земная пыль. Видение Тебя. – моей душе отрада.

312

Я говорю себе: «Пока цветут плоды, ещё не время сбора урожая. Дозреть им надо, – я не забываю, чтоб сладость их вкусить пока одни мечты». А время робко по садам блуждает, и дарит яркие нам, на ветвях, цветы, они красивы, только нет в

Когда ко мне Ты обращаешь взгляд, его ловлю я среди бликов света, Над алтарём Твой лик витает где-то на небе. Я виденью очень рад.

Во мраке мы с Тобой два силуэта. Я вижу Твой божественный наряд. Ты молчалив. Вокруг глубинный хлад, Я знаю, что в судьбе свои приоритеты.

И жизнь под прицелом напряженья, руководя его сердцебиеньем, как тучи, что торопят вечно дождь.

К нему придут успехи и невзгоды, и понесутся месяцы и годы, которым постоянно невтерпёж.

Когда уж детский лепет различим, глаза отца сверкают ярким блеском, и матери восторг здесь бессловестен, от радости тогда присущей им. Ребёнок ищет, где пошире место, и вскоре звук и шаг им станет зрим, И сбросит он с лица свой детский грим, Заметится со всеми равновесье.

313 ПРЕОБРАЖЕНЬЕ ЗВУКОВ

ОЩУШЕНИЕ БЕССОННИЦЫ

Не сплю. Ощущаю я шёпоты ночи. О, Время! Я слышу, как движется время. Ночь! Сердце моё упирается в темень. О, муки! Они ощущаются чётче.

314

Вращенье несёт на плечах свою тему, в ней время несётся вприпляску, нарочно, Мой крик бессловесный, тупой и защёчный,

спешит к пустырю безрассудочно-немо. Торф, грязь, тишина – выброс времени ярок, и горечь во рту – всё под властью угара, кровь стынет и сразу же мчится куда-то. Бродяга-душа не нуждается боле ни в чём, только лишь ощущение боли... Бессонница ночью, за день мой – расплата. ДЖЕРАРД GERHARDХОПКИНСМЕНЛИMENLEYHOPKINS(1844–1889)

Деревьев трепет, солнечный рассвет бросает на кору свой яркий свет, и скамьи в парках к отдыху взывают.

А жизнь весны всё нарастает днями, слух ловит из открытого окна птиц пенье. И вокруг голубизна плывёт, и развевается, как знамя.

Весенняя любовь всем по душе, и кружит жизнь в шумном кураже, и всё вокруг нас буйно расцветает.

315 ВЕСНА

Нет в мире чуда ярче, чем весна. Обочины сверкают сорняками, и мох озеленил дорожный камень, и жизнь пробудилась ото сна.

Толчок небытия. Удары крыльев птичьих. Вокруг бурчанье волн. Клюв радостно дрожит, с ним перепонки лап. Ветрюга ворожит, –поддерживает он терпения величье. Желанье наяву: вот крыльев б ширь расправить, неясность утопить пугливого толчка. Из мудрости воды, как бы из тупика, свои сердца стучать ритмичнее заставить. их душ преподнести умело. Рвануться так вперёд, чтоб тело слилось с

Материю

316 ЛЕДА И ЛЕБЕДЬ

телом. Мёртв Агаме́мнон, и воды разверзлась тьма. Кровь по сосудам мчит, чтоб скорость увеличить. Удары верности во всех движеньях птичьих так, что немудрено совсем сойти с ума. УИЛЬЯМ WILIAMЙЕЙТСБАТЛЕРBATLERJEATS(1865–1939)

Нет, – это пустяки. Я видеть не желаю тебя. Ты для меня не стимул и не цель, Хоть воздух и несёт весеннюю капель, но ветер в рукавах в обратном убеждает.

ДЕВСТВЕННОСТЬ ВЕСНЫ

Нет, ведь дыхание моё не принимает ещё тебя, весна, с качанием берёз, хоть

317

Мой плащ напоминает дерево в листве, и наяву уже вся фауна и флора велит с тобою жить, с чем соглашусь не скоро затем тебя признать природы во главе.

ветра беспокоен уж весенний кросс, как-будто за меня он всё теперь решает. Уймись, весна. Ещё из памяти зима не ускользнула и ясна снежинок кутерьма. ЭЗРА ПАУНД EZRA(1885–1972)POUND

Недоступен он взгляду людей. Их не видит вокруг. В изумрудном покое расцвёл этот девственный луг. Среди зелени яркой заплатой искрился родник, И вишнёвой улыбкой играли головки гвоздик. Рот в росу утопив, оборвал свои трели сверчок. На изломе стеблей одуванчиков каплями сок. Луг вдохнул, глядя в солнце, а выдох послал наобум. Не услышал никто, не увидел, как стал он угрюм. Где горячая грудь? Я найти не могу. Не сомкнуть мне уста на июньском лугу. Я цветы бы собрал в разноцветья букет, Но на нём

моих рук не отыщется след. Светлый Ангел в тумане, как призрак, возник в вышине, –Это Дева из мглы хочет тихо спуститься ко мне. Я услышал, как ищет она этот праведный путь, Завернувшись в косу, обнажив свою белую грудь. Растерялась сперва, будто кто-то её оглушил. БОЛЕСЛАВ ЛЕСЬМЯН BOLESŁAW LEŠMIAN (1877–1937) С ПОЛЬСКОГО

318 БЕЗЛЮДНАЯ БАЛЛАДА

ВЕЧЕР

Ночь успокоила солнца веселье, молод и лёгок июньский закат. Я на губах твоих чувствую зелье, –ветром накатанный волн аромат. Веки прикрой. Окунись в это чудо, к вечеру

летний остудится зной. Мы отдохнём в твоём тёплом сосуде,–комнате, что нам подарит покой. Сумерки доброй подсказкой помогут мне расплести твоё золото кос. Сердце наполнит весёлой тревогой вечер любовный, – томлений наркоз.

319

Задохнулась затем навсегда, – не хватило ей сил. Это место, что ждало её продолжает шуметь, –Благовонное место для всех не закроется впредь. Где горячая грудь? Я найти не могу. Не сомкнуть мне уста на июньском лугу. И цветы не собрать в разноцветья букет, Там на нём не отыщется рук моих след. Торопились сюда, привлечённые шорохом трав, К пятачку на лугу, насекомых на память собрав. В пустоте пауки попытались поймать свою тень, Жук победу трубил, для себя заприметив мишень. И оса отходну́ю жужжала, рыдали сверчки. Завернулись цветы на прощанье в тугие венки... Собрались в это место под солнцем, чтоб праздник продлить, Кроме той, что могла б, но увы.– никогда ей не быть. Где горячая грудь? Я найти не могу.

Не сомкнуть мне уста на июньском лугу.

Я цветы бы собрал в разноцветья букет, Ведь на них моих рук не отыщется след.

320

Первая, вроде горда и брюзглива, могилы она засевает

РАЗНЫЕ СМЕРТИ

Сном задохнулась ты тихо, беспечно, –лаской дыханье моё обогрей. Это, возможно, последний наш вечер. Солнце зашло. От любови пьяней.

НАША ТАЙНА

Смерти со всеми находятся рядом даже под тёплым солнечным взглядом. Для каждого стонет, с ехидцею свищет от колыбели вплоть до кладбища.

Никто нас не слышит, и только во сне наш шёпот погру́зится в тайну. И сладость свиданья плывёт в тишине, но фразы прорвались случайно.

Сестра твоя вяжет венок из цветов, ей слышатся наши признанья. Доносится с улицы шум голосов, не тронут их наши желанья.

Пусть там, за забором, кружатся витком слова ни о чём, вроде эха. Нам сладко вдвоём, мы о жизни поём, свиданье для каждого – веха.

крапивой. Вторая, покрыта густой позолотой, ярко сверкает, надумавши что-то. Третья для избранных и для побоев, меня она хочет, избив, успокоить. По мне она хвастает гордым величьем,–всё предоставит мне категорично.

ВЕСНА

Одни, свою смерть предрекают сами, другим, она тёмными снится ночами. И я избираю именно эту,–я чуствуют сердцем её приметы...

Такое при буйной весенней страде, пан Высмолек больше не видел нигде. В окошко бессмысленно вперил он взгляд, почувствовал, будто оттуда грозят.

Могилу мою она роет у края, –я её мысли подробно читаю. Сумерки меркнут у смерти в глазницах,–выбор мой должен уж остановиться.

«Я смерть твоей мамы в этой хате, –выбор единственный, точный и, кстати, он прекратит с жизнью распри и склоки, –станешь спокойней, клиент сероокий».

Вдруг выступает весёлою птицей, чтобы я ею желал соблазниться. При этом бледнея, как солнце зимою, хочет, чтоб справился сам я с собою.

321

Слегка побледнел, но собравши весь дух, прислушался он, напрягая свой слух. И видит, что баба и хата, и сад к нему повернули бесстыжий свой зад. Знакомый кабан стал на лапы, как стог, в мужских панталонах, хохочет взахлёб. Его пятачок, как бутончик цветёт. «Где Магда?» – кричит он, спеша в огород.

нету давно, н их тоже любили те, кто вспоминает, когда они были. И память моя промелькнёт эпизодом, но стала скупее она год от года. Когда тебя вспомню, мир сразу же гаснет, глазами и сердцем ищу своё счастье. Ладони смыкаю в молитве горячей, спустя много лет я со вздохом незрячим.

Как мало моментов у бренного тела, ведь многого сделать оно не сумело. Уж так получилось. Признаюсь вам честно: на жизнь я гляжу, как в прозрачную бездну.

Матеуш, напротив, подняв телеса, задорно на лошади прёт в небеса. Он в розах и мальвах, – плюёт на закон, и корчит гримасы, как осенью клён.

322

И с Господом Ангелов целый эскорт, –небесной лазури весенний аккорд... Пан Высмолек всех разглядел из окна, –увидел как весело пляшет весна.

Тех, кто пожелал в тишине приютиться, не видел я, но представляю их лица. Их

ПАМЯТЬ

По улице вверх, в зазеркалье канав, мчит Кася, широкую юбку задрав. Девица-пожар, – для мужчины напасть,–пылает лицо, задыхается страсть. Ей грезится мысль о постели такой, что кается вслух она: «Боже ты, мой!»

Телега, как ласточка, в небе парит, на всё наплевать ей (иль делает вид?). А вот и шикарный красавец, пан Войт, в такт ритму колёс закивал головой.

Обожжёт нас любви разноцветное пламя, –спазмом, стоном, прерывистым выбросом фраз, чтоб расплавиться смог бы бесчувственный камень, превратившись мгновенно в бесценный алмаз.

323 * * *

Подстели под меня своё жадное тело, обнажи его так, чтоб открылась краса. и я б смог проявить свою дерзость и смелость, и в мистерии этой увидать чудеса.

Боль в груди, резь в глазах и тупое затменье, хруст в суставах, спешит в никуда

голова. Над мирами парим, ускользнуло сомненье, мы, как Боги молчим, – здесь нелепы слова. Каждой схваткою тел, словно Господа манной, растекается кожи твоей белизна, Нас не смогут унять ливни и ураганы, скорость ветра, падения и крутизна. КАЗИМЕЖ ВЕЖИНСКИЙ KAZIMIERZ WIERZYŃSKI (1894–1969)

Щепкой ветер к заборам лепится, и поёт за углом нелепица.. Вот дома, – старики скрипучие, и над ними вороны скучены. Взгляд молчит, затаив дыхание, шорох листьев прельстил внимание. Продолжается вся околесица весь сентябрь, и за ним два месяца. Старость, словно листья, корёжится, только месяц летит и множится... Разгулялось время осеннее, сорвалось, ускоряя движение.

* * *

ОСЕННИЙ ЭТЮД

324

Расжелтилось время осеннее, разгулялось, пришло в движеиие.

Замираем в восторге, движения – мука, тишина посылает воздушный привет. Вдруг удар, и земля ошалела от стука, захлебнулось дыханье и больше нас нет!

Пламенем любовным к твоему бы телу, к коже прикоснуться, тёплой и душистой.

И одна лишь ласточка серая не торопится, – в лето верует. И забытая розочка тёмная приуныла, – вянет бездомная. А часы-подсолнухи мирные стали осени сувенирами. Да с испугом глаза бездонные, засмотрелись в стёкла оконные...

Если получится так, что случайно взгляд остановит на буковке «W», Он ассистентам поведает

АРХИВ

Время рассудит, разложит по полкам, определит в картотеке ночлег... И архивист, как в былого осколки, в нашу заглянет судьбу через век.

Целовать твой шёпот, задохнуться смехом, кровь бы взбудоражить вспышкою восторга. Стоном насладиться, как манящим эхом, новой жизни вечность из глубин исторгнуть.

Я совершенен, я многого стою, в деле себя предъявив, как мастак. Чист, словно мёд, что на солнце настоян, крепок и чист, как французский коньяк. Царство моё, – мир свободы, он вечен, –мой алкоголь по любым адресам, И этикеткою сердца отмечен, –высшего сорта целебный бальзам.

325

Расплескать объятья бурей ошалелой, в бездну окунуться, поцелуем вспрыснуть.

* * *

тайну, что обнаружил в стихах, иль в главе. Впрочем, он вникнув в поэзии строки, понял, что зря стёрта времени пыль. Бросит в себя за поспешность упрёки, за архаичный язык мой и стиль.

ЧТО СО МНОЙ?

Принимаю я горечь невзгод и потерь. Неудачи, – вот нынче мой ориентир. Как с уходом твоим примириться, теперь, –Он затмил окончательно взгляд мой на мир.

326 ПУСТОТА

Каждый день ненасытен: тебя он крадёт. Пустота ощущается каждого дня. И душа ковыляет с восхода в заход, Зная точно, что всё это против меня.

С криком упорным кружатся вороны, солнца закат провалился во мглу. Пусто, безлюдно, рыдания, стоны, осень на головы брызжет хулу.

Осени листья гниют, безнадёги, гарью пропахли поля от костров. Пусто, безлюдно, скучают дороги, –их направления без адресов.

В своих руках

зажала острый нож, и им насквозь ты сердце пробиваешь. И то, что жизнь почти что смерть, – ты знаешь, а то, что смерть почти что жизнь, – поймёшь. КАК НАЛАДИТЬ БЕСЕДУ... Как наладить беседу мне с тёмною ночью, где безмолвие сосен нарушено ветром, расплести перепутанных веточек гущу, и прислушаться к шёпоту нежному листьев? ЯРОСЛАВ ИВАШКЕВИЧ JAROSŁAW IWASZKIEWICZ (1894–1980)

327 МУЗА

День для меня – не день, и ночь – не ночь, когда вдали ты лишь мелькаешь, Муза, Свои по крохе отдаляя узы, ты не желаешь мне ничем помочь. Затем, себя ты предъявляешь вновь: мой лоб клюёшь, как разъярённый ворон. В тебе улавливаю рокот моря, и к сердцу бурно приливает кровь.

МЫ ВСЕ УМРЁМ...

Мы все умрём, но лучше и трудней жить для других, и для себя, конечно, закат с восходом видеть веселей, и тучи, что плывут по небу в вечность. кошаре дни и ночи овцы спят, –вглядись в себя, по мере, очень строго, в пути присядь и отдохни под стогом, –народ

вокруг, – сосредоточь свой взгляд. Всё это – жизнь! И больше ничего, любовь прими, как жизни волшебство, и помни: день под вечер тоже яркий, хотя и он не сможет без помарки.

328

ЭРОТИКА

Чтоб над шумной водой наклониться мне низко, и руками почувствовать шелест пучины, где деревья плечами касаясь друг друга, замирают от рокота волн неустанных. Диалоги услышать в словах у растений, блики звёзд, что в объятьях купаются неба, распознать мне черты свои в зеркале лживом, искажённым от возраста, времени злобном?

Откровения надвислянской готики, словно в барокко, дышат эротикой. С полотен Ван Дейка пажи под масками всех развлекают весёлыми сказками. Из перьев страуса лёгкие вееры, а персонажи самоуверены... Я ощутил: здесь виною эротика, –я впал в мечту под этим наркотиком.

Мои скитанья ветром сдунуло с полей, опять меня зовут запутанные тропы. Страх одиночества, отсутствие друзей, Чего ещё мне ждать? Подскажет горький опыт.

329

БРОДЯГА

Вот стебли юные я на лугу примял, а ведь они приносят нам подарки, и как блуждающая по небу комета, я в пасти льва лишь бабочку поймал, и вместо тайн довольствуюсьбольшихсекретом.

СЧАСТЬЕ

Почувствовать мгновенья терпкий вкус, ножом разрезать белую бумагу. Ладонью укротить огня отвагу, безропотно, как конь, тащить свой груз.

Деревьев кроны приласкает луч, коня поводья раззадорят ноги. И сделать шаг размеренный, но строгий, чтоб шарик ярче стал в соблазне туч.

Дыханием зимы осенний день зара́жен. Покоя не даёт твой образ дорогой. Но прежней боли ток уж не стоит на страже. Ты больше не сердись. Пройдёмся в сад с тобой... На небо посмотри. Луна видна сквозь тучи. Сад залит молоком. Он молчалив и строг. Лишь падающих вниз каштанов звук трескучий. И счастлива земля. Подведен дня итог.

задев, Очистит мыслей бред, как листьев на аллее, Слепым в своей любви, погасит в сердце гнев. * * * Ясны хорала Баха звуки, на небе серость пелены. И удержать не в силах руки любовь и радость, явь и сны. ЯН ЛЕХОНЬ JAN LECHOŃ (1899–1956)

330 РАЗМОЛВКА

Холодный ветерок с акаций грусть развеет. Он дальше полетит, и нас слегка

От дикой розы, уж намедни, сухой сорвался лепесток. Подскажет скоро Суд Последний, когда пред ним нам выйдет срок.

КРАСНОЕ ВИНО

Как-будто Ренуар вошёл с палитрой в сад, и кистью написал он слив лиловый цвет. Чтоб это передать в запасе слова нет, –на осень прояснил художник ясный взгляд.

Я чувствую, что

не

Ночь

Вот осень ранняя, и раньше солнца диск за озеро упал и скрылся в камышах. Часы вечерние проплыли не спеша и звёзды по одной стремятся тоже вниз.

По небу облаков несутся паруса, а впереди фрегат туманным силуэтом. их небесная краса повторит того, было прошлым летом. лунная придёт и у тебя в саду по траве серебряные тени. Кругами по воде, мне, явно на беду, ты проплывёшь с другим, как призрак сновиденья.

что

331

Нырнул я в темени пространное окно туда, где роскошь раскрывает суть глубин. И долгим взглядом пью я красоту рябин, губами насладясь рябиноввм вином. * * *

разбросит

Куда б не шёл я в день осенний, повсюду громок хруст и груб. Пока ещё не совершенны слова не сброшенные с губ.

332 ПОСВЯЩЕНИЕ

Из мыслей детских и несбывшихся желаний, из времени, когда ронял украдкой слёзы, и из любви моей, что сохранилась тайной, лишь имя на стволе, зарубкой на берёзе. Пусть будет то, что умолчал когда-то: и письма, и подарки, – пепла горкой малой, да в сердце раненном оставишь навседа ты одни лишь скромные инициалы.

Простите, прошу, за игру

плохую, –может я взял неверную ноту. На струнах бараньих я вам рисую не «до-ре-ми», а другое что-то. Деревья застыли, – твёрже, чем камень, но музыка мчит за смычком упругим. Не поспевает мой взгляд за звуком, за грубыми и большими руками. КОНСТАНТЫГАЛЧИНСКИЙИЛЬДЕФОНС KONSTANTYGAŁSZYŃSKIILDEFONS (1905–1953)

Подайте скорее скрипочку эту, я вам сыграю, если удастся, об улице, что наклонилась к ветру, о том, как ночь сегодня прекрасна. О, музыка! Ты насытила воздух, что переполнен пылью зелёной. Из-под смычка зелёные звёзды, –дамы крестовые с пышной кроной.

333 О, МУЗЫКА!

Мы на мосту. Сквозь листву проникает свет, – он на скрипку мягко садится, словно малыш, что нам напевает, который в скрипичном футляре ютится.

334

ЧЕРЕЗ ПОЛЕ...

Через поле, по кривой диагонали, вьётся тропка, что приводит в никуда. Как часы, что все события украли, перепутав невозвратные года. Одолеть я не решаюсь это поле, потому что мне известен результат. Но судьба меня толкает поневоле изменить на предыдущее свой взгляд. Первый шаг мой неспокоен, осторожен, –может быть к своей я гибели иду... От своей судьбы никто не огорожен, –все несутся у неё на поводу.

«Брось сочинять стихи», – ты прошипела в ухо, услышала луна и отвернула брюхо. А флейтой голова гудела гениально, луна бросала свет серебряный на пальмы... Нет, не Бразилия...

ПОД АЛКОГОЛЬНЫМ ПАРОМ

Я пьян, но я не болен, и пальмой, как возлюбленной, доволен. В журнале выловил забавное «карбокле»,* сквозь звёзды на меня глядела ночь биноклем... И, как всегда, влекли костёла перезвоны, парк ветром зарычал, – он тигром был зелёным... Соединились мы под звёздный свет недаром, –я сочинял стихи под алкогольным паром. *бразильскийбарабан.

многажды читанных книг, на пощаду нацелен молебен, –в нём библейский размеренный стих... В эту ночь, что подёрнута тайной, поминаньем «Кол Нидрей» звучит. Горьким пафосом здесь не случайно просьба снятия прежних обид... ВЛАДИСЛАВ ШЛЕНГЕЛЬ WŁADYSŁAW SZLENGEL (1912–1943)

335 КОЛ НИДРЕЙ*

Содержания этой молитвы я не знал, но мелодий мольба в душу детским сознанием вбита и осталась во мне, как судьба. Зажжены жёлто-серые свечи, в спинах дрожь и качанье бород, всхлипы-жалобы в пасмурный вечер, понижение звуков и взлёт, в грудь битьё, руки вскинуты к небу, мудрость

Шелестя пожелтевшей страницей, закрепив от тфиллина ремень, представляем прекрасные лица в судный, снявший обеты тот день.

При печальной молитве «Кол Нидрей» будем с Богом вести диалог. Станет ясен нам и очевиден путь, в который напутствовал Бог. *Поминальнаямолитва

Отреклись от молитв и шаббатов, словно ходим в обнимку с грозой. Но назад мы глядим виновато сердцем, мыслью, застывшей слезой...

336

В мыслях я возвращаюсь к той ночи, слышу, детство мне ранивший, стон. Снова сердце моё кровото́чит, и я этим опять потрясён...

Вот, евреев испуганных лица, –униженья, разграбленный ларь, мордобой и готова вонзиться в горло им мародёрская тварь. Растворились мы в круговороте прочих наций, их помыслов, слов, спрятав головы в плечи, и вроде сбросив прежние цепи оков.

Возвратиться, наверно, не поздно в мир еврейства, в молитвенный круг, где слышны нескончаемо просьбы материнских заломленных рук.

337

Я – еврей, и в этом вся моя вина, в парк не смею посмотреть я из окна, если вдруг нарушу я запрет, не видать мне в жизни белый свет.

Наше низкое еврейское окно в парк Крашитского проклюнуто оно, где деревья все промокли под дождём, утром, в сумерки лиловые и днём.

ЕВРЕЙСКОЕ ОКНО

Нам внушают, что мы черви и кроты, мир должны воспринимать из темноты, исполняя подневольный тяжкий труд, а иначе в порошок нас всех сотрут.

Всё иное навсегда запрещено, и особо – не выглядывать в окно...

И у Ратуши знакомые дома разглядеть не помешает даже тьма. Театральной нашей площади квадрат, закопчённый и разрушенный фасад... всё мне видеть из окна верный друг – всегда лукавая луна. своим мне в сердце ночь впилась, но свой взгляд не отведу я, – пусть страшась. В городской пейзаж гляжу, в тревожный мрак, забывая, что хозяйничает враг.

Но когда на день опустит шторы ночь, страх пытаюсь на мгновенье превозмочь, чтоб припасть к окну, увидев силуэт, –угасающей Варшавы мрачный свет,

Позволяет

Остриём

Да, окончен этой ночи яркий всплеск, и в рояли возвратился «Полонез». Хоть душа моя вконец воспалена, отхожу я от еврейского окна.

Понимаю я, что Бог послал с небес этот, всем необходимый «Полонез». Как поведал нам давно один мудрец, даже радости всегда присущ конец.

Впечатлений много, хватит на потом, я прощяюсь, словно закрываю дом. Засыпая, я без устали шепчу: «Отзовись, Варшава, я помочь хочу!»

338

Вдруг по городу роялей слышен звук, и гремят аплодисменты тысяч рук, позабыв о страшном горе и тоске, как довесок неожиданный в пайке, будто хочет он унынье растолочь, –«Полонез» Шопена разрезает ночь. Всех роялей звуки чётки и ясны, все воспряли от зловещей тишины.

СТАНЦИЯ ТРЕБЛИНКА

По маршруту Тлуш-Варшава, от вокзала Ост едешь прямо и направо, объезжаешь мост.

Шесть часов по той дороге тащит поезда. Путь простой, но очень строгий, к смерти, – вот беда.

И родные не встречают на платформе той. Тишина висит над краем мрачной пустотой.

Станция едва заметна, ёлочки растут. но название конкретно, –Треблинкой зовут.

Ёлки скукою «Этонадпись,молчалив.Станционныйобъяты.столбВитиеватасловнодолг:станцияТреблинка», –

и рекламный глас на платформе строчкой длинной: «Выключайте газ!»

339

Нету кассы, и багажных мест в помине нет. За мильон не купишь даже ты назад билет.

Мне всего-то двадцать четыре. Я приуцелелнеминуемой гибели.

Звери убивают людей, –я это Фургонывидел.счеловеческими телами, всех убивали разом.

ТАДЕУШ

340

РУЖЕВИЧ TADEUSZ RÓŻEWICZ (1921–2013)

Как всё распознать поточнее: зло и красотусмелостьправдудобро,иложь,итрусость,иуродство?

УЦЕЛЕВШИЙ

Как всё разделить поточнее: людей и зверей, любовь и ненависть, друзей и солнечныйврагов,свети мрак?

День к концу подошёл, закончился ужин. После чистки зубов излит тёмныйЭтонадетапоцелуй,ночнаяпижама.всеголишьдень,короткийдень, –неповторимый.

Во сне я кричал. Перед стоялиглазамипокойники, –они вТеменихолоднойМеняулыбались.пронзилодрожью.остриёпроникаломоёнутро.

Вечен мой поиск учителя, который б вернул мне слух и речь, всё своими б назвал именами, и различил бы от солнца мрак.

Мне всего-то двадцать четыре. Я приуцелелнеминуемой гибели.

ВО СНЕ Я КРИЧАЛ...

МОЙ ДЕНЬ

341

Равно ценились добро и зло. Я видел их, –добряков и преступников.

Что случилось со мной? День прошёл, промелькнул с утра и до ночи, такой же, как все...

342

Мой единственный день Что я сделать успел? Я не заметил этого...

Так полагается: из дому выйти с утра, и возвратиться в полдень, всё повторяя заново, до пижамы ночной.

Мой единственный день, –лучший в мире бриллиант, ясный, как ясный день.

Выражаю тебе, мой день, своё улыбкоювосхищенье,глазисердца.

343 ТЕНЬ

Тень висит за спиной королевы, как шут, и едва королева поднимется с кресла, на стене этот шут, словно чувствуя зуд, головой в потолок грохнется бессловесно. Хоть при этом почувствует острую боль, и ему станет тесно в пространстве двухмерном, он захочет сложнее сыграть свою роль, и он справится с нею свободно и верно.

Из окна королева на землю глядит, шут туда совершает прыжок, хоть и больно. Их судьба на двоих

все сомненья решит, –не совсем пополам, но все будут довольны. Вот и весь результат, как его не итожь весь, что мне не хватало приблизиться к трону, шут присвоил себе: пафос, жесты и ложь, королевскую мантию, блеск и корону. ВИСЛАВА ШИМБОРСКАЯ WISŁAWA SZYMBОRSKA (1923–2012)

Будь я легче, проворней в движении плеч, и свободней немного в головы повороте, ты б тогда на прощанье услышала речь на вокзале, в ещё неозвученной ноте...

метеорИзвержениемнедождевоюИзваянийогня,ВсёнеВоЭтоИзобрелиЗнаютХотелиПредположительно.бытьвечными?неточно.литампорох?словесныйшорох.многихвекахонаувековечена.взятоизвоздуха,водыиземли.–никрохиводойнеумыты,позировалиэпохе.ливулкана,нанеёлисвалился? –

Но зато этот шут ничего ей не скажет, только к рельсам прижмётся в шутовском своём раже.

АТЛАНТИДА

Была ли, кто знает, на островах или острове, океан проглотил её, –лишь только гадают?

Города ль там стояли прочно?

Там тоже влюблялись? Вполне вероятно. Что ещё там творили, за что там сражались?

344

Экзамен по истории привычный, я заикаюсь, теряюсь и брежу. Одна зверушка глядит иронично, другая спит, сомкнув свои вежды... Но пауза вдруг наступает в ответе, одна за окно схватилась цепко, И для того, чтобы я заметила шуршит, подсказав мне звоном це́пи.

ДВЕ ОБЕЗЬЯНЫ

Время нынче всего-то час ночи. Нас с боку на́бок ворочает. Это время тридцатилетним... Петь петухам не скоро. Звёздам погаснуть в пору. Другого мы не заметили...

345

БРЕЙГЕЛЯ

это уж главы романа о земле Анлантиде ли: где и когда её видели? ЧЕТЫРЕ ЧАСА УТРА

Во сне я сдаю экзамен на зрелость. Вот на цепи сидят две обезьяны, летает лето, являя всю смелость, волна вылает и́з моря спьяну...

Вокруг духота, хоть мрак. Время ползёт натощак, –часам указующий знак. Нам скверно в четыре утра. Муравьям лишь эта пора. Ждём, когда стукнет пять, чтоб заново всё начать.

У открытого окошка лампа спальню освещала,–не дремала в тишине. Даже то, как хлопнув дверью вёл по лестнице, в испуге, вниз, убийцы жёсткий след. Тяжело пока ступая мысли повернулись вправо, в направлении печи.

БАЛЛАДА

Пока ещё та дама в жёлтой кофте, в тиши простора Риксмузея, в раме висит, и молоко льёт из кастрюли в миску спокойно, чтобы не проли́лось на́пол, свет не заслужит окончанья света.

Вот баллада о погибшей, что вдруг о́жила мгновенно. Вот баллада, что когда-то возвратила память мне.

346 ВЕРМЕЕР

И собрав следы убийцы, в углем пахнущий совок, в печь их бросила брезгливо, вместе с пачкой фотографий, –этот запах прежних лет. Не убитая нисколько, не затравленная горем, пережи́ла этот бред. Стала также жить, как раньше, плакать и смеяться вволю, и как прежде возмущаться, что ковёр прогрызла мышь.

Также радоваться громко пустяку, что застревает в луже дождевой преградой серый крохотный голыш. Словом, также, как у многих, также время быстро мчит...

В тишине доступна едва фраза песни вчерашней: «Ты – верхом, я – рядом пойду», или нам показалось?

347

Наши улыбки грустны́, –в них влюблённости нежность, с жалостью к посторонним.

В ЦИРКЕ

Лишь собой удивленье, нас иное не трогает: ни радуга среди ночи, ни бабочки на снегу.

Вот, неуклюже танцуют медведи. Львы пролетают в горящие кольца. Мчится макака на велосипеде, –цирка арена пред вами, извольте.

Только у нас с тобою в сновиденье разлука. Но всё-таки сон приносит восхищенье от встречи, что нас ожидает с утра.

ВЛЮБЛЁННЫЕ

348

АВС

Довольна я, что не узнаю, что обо мне подумал А, что В простил меня в итоге. «В порядке всё!» – решила С. Во всём участвовала D? Е молчалива по дороге, И ожидал чего-то F, G точно знала – это блеф. Н что-то скрыл, всем стало ясно. Прибавить звук хотела I. Была я рядом, чёрт возьми. Всё налицо, но всё напрасно...

ДЕЛИКАТНОСТЬ СЛЕПЫХ

Что J и K, что L и M. Всё это в области дилемм, –Их алфавит хранит в запасе.

Я читаю стихи слепым, –это сложно и очень трудно. Каждый звук провожает дрожь, даже руки во власти дрожи... Ощущаю,что строки стихов тонут в темени глаз закрытых. И представить должны они обесцвеченные сюжеты.

Задорно, но грустно, – ведь человек я... Оркестр разносит звуки бравурно. И несмолкаемы аплодисменты, даже в кнуте мастерства есть дрессуры, тень от неё узкой стелется лентой.

349

Я читаю. Но потемнело: вот малыщ в зелёном, луг в жёлтом, черепица на доме серая, номера на спортивных майках, обнажённая дама у двери.

Вспоминаю, хоть это сложно, фигуры святых на костёле, прощанье у окон вагона, стекло, что играет в перстне, зеркала, как фотоальбомы. Но как деликатны слепые, как спокойны и терпеливы, улыбаясь, ладоши сдвигают... робко книги моей касаясь, хоть она и вниз головою, и автографы просят на память.

И впитать стихов откровенье, россыпь звёзд, что живут в стихах, облака, лунный свет и солнце, рыб серебряных под водою, пятна чёрных орлов на небе.

ВЗГЛЯД

Я иду по зелёной тропе. Трава с полевыми цветами, словно детские рисунки. Небо уже голубеет над безмолвным холмом, он похож на кембрийский период при его переходе к симурийскому. Утёс с высоты, поскрипывая, атакует бездну ночными бликами, заваливаясь в неё ночами, будто бы увидев разницу,

Всё ради него, –бесстыжего и надменного слова, которое должно найти приют в тексте. Сочинено сразу, и тут же оно выпущено фрагментом для сохранения строки, но при этом оно только рассечёт натиск общей мысли и всего сюжета.

В долине ручей, нет – ручеёк. Абрис тропы постоянен. Лес сверкает от вечности к вечности. КружитсяАминь! птица в вечном полёте...

350 дрожащую в лихорадке, по-своему атакующую море, и рваный берег у горизонта.

ВОСПОМИНАНИЕ

РАДИ НЕГО...

Мы, поболтав с другими, впадаем в молчание. Ребёнок глядит на террасу, –она очень красива здесь, в тишине.

Новое тридцатоговремяисчисления, –там, на его просторе парит вежливое согласие.

Глаза устремляю вдаль взглянув на всё... Они просят продлить виденное до бесконечности.

351

Бася панически рассматривает чужого Кристинамужа.неожиданно

Записываю тучи, тороплюсь, ломаю взгляд от одной к другой. Тучи имеют своё, личное: форму, движение, ритм и игру,

Ониитакую,ТучимогуткоторыекаккоторыеСловноилиСветЧторассматриваю,СквозьбросаетсяБеззаботностьвозвращяясь.воспоминанийвфакты.ихпризмузаодно,исебя.сравнитсястучами?устоявшейсяжизни,еёнепрочность?тучи,смотрятнакамни,набратьевсвоих,приполётецеловатьдругдруга.посылаютжизньлюдям,которуюхотятвидеть,представляютпослесмерти...надменныивысоки.

кладёт руку на плечо Збышека. «Придите ко мне побыстрее, до моросящего дождя, такие же чувства», – шепчу я. Вдовая Агнешка спокойна, но раскатисто хохочет вникая в мой шёпот.

ТУЧИ

ТРИ

352

Сквозь человеческую жизнь, и даже мою, прогуливаются по́небу, легко и свободно, как все мы. Пролетая, они погибают в полёте, ощущая свою смерть так, но летят всё дальше, как мы. СТРАННЫХ СЛОВА Я произношу будущее слово с первым слогом из прошлого. Я произношу тихое слово, мною

уничтоженное когда-то. Я произношу слово ни о чём, сказанное в малом небытие комнаты случайно, наобум, беззвучно. ПЛАТОН, ИЛИ ЗАЧЕМ... Из мутной дырыХромотаотсутствиенаправлениеПодражаядурномуЕёизтихоебеспечнодоноситсянеизвестногоглубиныпространствабытие,узнаваемое,инарастающеебессонницы,ковсемумиру.обнажённыйследприноситобществурезультат.емувиднокнеудачам,перспективыввечность.знаний,колючестьверсий,вгармонииразмыты,водянисты.

Кое- что было давно между нами. было, конечно, и быстро прошло. Руки мои не дрожат, вспоминая. На пачку писем гляжу я спокойно, бантом они перевязаны прочно.

Обязанность объяснять, хоть её и немного. Измена обнажает правду, –этим занимается гардероб жизни.

Красота без внутреннего порыва к прекрасному, закрыта тенями, –прежде этого не наблюдалось...

353

Первое место первой любви отдают. В ней, мол, романтики есть полёты, однако, для меня – это полная чушь.

ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

нет и в помине, и учащённого пульса не слышно, вздохов и трепета нет ни на грамм, даже неловкость не ощутима. Нет ничего. Да и быть-то не может, к прошлому все утонули слова. Думаю – это до смертного часа.

Встреча меж нами пришла через год, после беседы на стульях, у пустого стола... Новой влюблённости

Об этом пугал великий Платон, рассыпая ветром листву, которая возвращалась на кроны.

Потом гляжу в неё и вижу отраженье себя, готовой к приключеньям, к работе в мире той, что пожелает лужа, в надежде что-либо найти совсем другое.

ОБФОТОГРАФИЯ11СЕНТЯБРЯ

Они летят с горящего этажа. Первая, вторая, попарно летят вниз, выше, глубже. В них дыхание жизни, чтобы продлить её на земле, где каждый ещё жив и цел, и не нарушена внешность, и кровь у всех прекрасна и чиста.

Я с детства испытую страх при встречах с лужей, той, что возникла после дождя. Хочу покрепче на земле стоять, хоть знаю, – лужа не помеха.

354 ЛУЖА

Шаг делаю и падаю, как в пропасть, и даже глубже. Зеркальные проплыли тучи. Куда-то швыряявдаль,капли в лужу, и прикрывая себя мною. Кричу я ввысь и требую вниманья, но тучам всё равно.

355 И впереди ещё много времени, пока не загораются волосы, и выпадут ключи и всякая мелочь из карманов и портмоне́. Пока они ещё паря́т в воздухе, в районе своей службы, и голова полна открытий... Что я могу сделать для них? описать их стремительный полёт, оборвав строку многоточием... УТРО Туманно и ноНазавтраиз-заРезкоспозволяетНочьикоторыйподДеньУлицыиначинаяприходитДолгожданноехолодно.утрокнамсзапада,дождямиизтучобещаниембытьплохим.мокрыискользки.постепенноугасаетнатискомсеверноговетра,мешаетпроясненью,предвещаетгрозу.народупоститься,–западанесутсяудары.падаеттемпературадавленияатмосферы.солнечно,зонтынеобходимы.

Достаточно и того, что один говорит другому, и слышит в

356 СТИХ СОБСТВЕННЫЙ...

Стих собственный, –это собственный взгляд. Достаточно фразы одной лишь, чтоб в дар принести её сперва и потом, навсегда. Достаточно одного лишь слова, брошенного шёпотом, которое воздух разрежет, как полёт скоростной... И даже мнимого звука под постоянной охраной подвижных теней.

заключитьдостаточноКвсегоУдлиниттекстДостаточно,илинапоминаетиливДостаточнофрагментаДостаточновилиСчастливогоответ.диалога,слова,отпущенногопростанство.простотекстабольшого.того,когдаавторгорахсэхомперекликается,вбезлюднойдолинеосебе,очём-товажном.когдапишущаярукаизменитначто-тоинтимное.егоилисократитнаодинграммсовести.финалу,сгорбившись,уместномноготочием...

357 ВОЗВРАЩЕНИЕ

Вот старик – худой и кроткий, пальцем водит по страницам... Он у жизни посерёдке, кое-как привык ютиться.

Вместе прожили полвека, –тот же быт, и то же счастье, те же прелести ночлега,

в неудобствах разной масти. Список их, болячек, длинный: стены сплошь покрыты цвилью, окна в сетках паутины, –разрушения засилье. ХАИМ НАХМАН (1873–1934)БЯЛИК С ИДИШ

Вот старуха – одряхлела, варит, штопает и вяжет, –занята́привычным делом, слова лишнего не скажет.

За окном легко и просто: хохот, шутки, щебет птичий... Я б хотел умерить поступь здесь, средь этого величья..

Небеса бесконечны, – голубое радушье облаков бригантины. Пусть они приютят наши чистые души, –мы с тобою едины.

Мы с тобою на небо часами глядели, в незнакомые дали. Хоть скитанья назначены нам и метели, нет, мы не Постояннозабывали.мысмотрим на небо с надеждой, ждём его подаянья. Но придёт ли оно из пустыни безбрежной, солнца ярким сияньем?

ЗАКАТ

Облака понесут наши души свободно, ветру лёгкому вторя.

358

А пока мы вдвоём, никого с нами рядом, перед кем виноваты? Утешаем друг друга мы ласковым взглядом на чужбине проклятой.

Их на землю они возвратят беззаботно, не умаявшись, вскоре.

Удивишься, что солнце, покрытое мглой, в горизонт уплывает... Обними меня крепче, и к плечу головой прислонись, дорогая.

ВЕСНА

А вокруг тишина, и победа весны без сомненья, но песня зимы ещё робка, но дыханье природы

ЛЕТО...

Вот нагрянет зима с беззастенчивой вьюгой, прорываясь к окошку... Сироте починю прохудившийся угол, заготовлю картошку.

Парк спокойно заснул и влюблённых не видно, где-то клин журавлиный провожаю я взглядом, (хоть за лето обидно), –в путь извилисто-длинный.

Задыхается лето. Осень всю золотым и рубиновым цветом украшает природу по законам своим... Задыхается лето.

несёт с вышины, юность свежей весны по ущельям и тропкам. Свежий ветер подул, нарушая покой, и направил мой взгляд на улыбку природы. Просыпается зелень кустов под росой, и деревьев видны уже первые всходы. Скоро брызнет в глаза разноцветие роз, –перестанут терзать беспокойные мысли. Возвратится из юности трепетность грёз и печаль унесётся дорогой тернистой.

Ветер свежий подул, обнажился простор, небо ярче, и цвет облаков серебристей, –это значит весна опускается с гор, на деревьях вот-вот уж раскроются листья.

359 ЗАДЫХАЕТСЯ

Слышал. Есть любовь на свете, раньше я о том не ведал, что она поймает в сети, и несёт восторг победы.

Мне она запала в душу, ворвалась во сны нервозно, Жизнь мою смогла нарушить, –сожалеть об этом поздно.

Мама! Дай благословенье, заслони от всех напастей. Я уткнусь в твои колени ощутив приливы счастья.

360 БЛАГОСЛОВЕНЬЕ

Лишь тебе открыть могу я сокровенных мыслей тайну, что меня не интригуя, появилась здесь, случайно

Мама! Дай благословенье, заслони от всех напастей... Но хочу я, тем не менее, испытать любви участье.

Ветерок несётся свежий, –дарит чистоту дыханью. Он с утра щекочет нежно в верности несёт признанье.

ИЗ «ЗИМНИХ МЕЛОДИЙ»

Веет утренней прохладой... Воронья многоголосье развело вокруг рулады, –беззастенчиво их носит.

361

И ледовые гирлянды на деревья лёд навесил: Иглы, стрелочки и банты, –так всю ночь он куролесил.

Снег волшебный, серебристый... Взгляды мчатся по морозу. Светит снег в сердца, и чистит к нам нахлынувшие грёзы.

Вот и солнце, бросив блики, ворвалось в простор квартиры, Словно Ангел многоликий, о себе поведал миру.

На стекле деревьев кроны, отпечатаны морозом. Явно, посох Аарона, им не пожалел наркоза.

362

ВЕСНА

Ветер замер, природа до самых глубин, с нами в связи интимной. И сердца наши бились, сливаясь в один ритм весеннего гимна.

Нашей встречи весна, как природа весной, родилась в старом парке. Здесь всю ночь, до утра, целовались с тобой, обнимались мы жарко.

Всё пропитано свежей, душистой листвой, в ней любовный источник. Нащей жизни весна, как природа весной, расцвела этой ночью. САУЛ (1875–1943)ЧЕРНИХОВСКИЙ

Вот так и я, снося пощёчины сульбы, не жажду от неё ни крохи похвальбы.

Природа, ты безостановочна в пробеге, взволнована всегда, – при солнце и дожде. Так повелось давно и, видимо, навеки, –её не изменить в безумной суете.

Моя душа в пути. Нет мысли о ночлеге, с природой вместе я годами, – ночью, днём. Я также нахожусь в неутомимом беге, решаем судьбы мы с природою вдвоём.

Пленяет скорость волн, что яростно о скалы разбившись в пыль летят, но повторяют вновь с начала дерзкий путь, – ведь к скалам их любовь Ведёт хоть этот путь тяжёлый и немалый.

363 СОНЕТ

Уж полночь пронеслась над городами, и счёт колдует башенных часов. Он над окрестностью кружит витками, но не стихает лай дворовых псов.

364 В ПОЛНОЧЬ

В лачугах спят на скомканной соломе продрогшие от стужи земляки. Похрапывают, бормоча в истоме, едва укрыты, и почти наги.

Луна к ним в окна смотрит откровенно, особенно, ей лучше в глубине. Она взяла пристанище в аренду, чтоб с мужиками быть наедине.

Пора уж спать. Захлопываю книгу, гашу я лампу, опускаю взгляд. Но мысли продолжают нервно прыгать то вверх и вниз, то прямо и назад.

Хоть силою усталости сражён я, но всё же не могу заснуть никак, Энергия бушует исступлённо, и ритм пульса в сердце и в висках.

ДАВИД(1889–1952)ГОФШТЕЙН

Ритмично пение сверчка, назойливое, вроде. И воробей издалека, чирикая, приходит.

365

А за окошком, во дворе, скулит по дню собака. Скребётся мышь в своей норе, –ей дела нет до мрака.

Я весь дрожу у входа в неизвестность, и не решаюсь за порог ступить. Глазами поглощаю я окрестность, –во мне играет молодости прыть.

НОЧНАЯ ТИШИНА День погасила тишина, ночь поплыла надменно. Я стул поставил у окна, чтоб встретить дня замену.

День погрузился в крепкий сон, явились сновиденья. Лишь мною сон не соблюдён, и продолжаю день я.

СУББОТА ПОЗАДИ... Суббота позади и поволокой укрыта сумерками красота зимы. А в лавочке, полусогнвшись, сбоку девчушка смуглая несёт бутыль из тьмы.

Но, без сомненья, тишина полна тепла и Благословеннанеги.будь она в своём ночном пробеге.

366

Я у стола приник к оконной раме, сижу вдвоём с тоской, зевает детский рот. Звезда плывёт в сопровожденье мамы. Беззвучно во дворе корова корм жуёт.

Луна! К тебе сейчас я, как тогда, тяну, уже натруженные руки. Тобою вся моя душа горда, –ты светишь при труде и на досуге.

Здесь кнут некстати, – дремлет он за шторой, на блюде хала возбуждает аппетит. Все молчаливы, все обходят споры, отец дремотно сник, – он в полудрёме, спит. А сёстры вдалеке лишь силуэтом, –их робкий шёпот проплывает нитью вдаль. Тень серая пятном плывёт над светом, нет настроения, висит вокруг печаль.

НАЧАЛО Нить моей жизни начало берёт, тянется стеблем зелёным, к месту, где свой начинает восход путь словно заворожённый.

Лишь только появился я на свет, на небо мама взгляд свой обратила, чтобы оно оставило свой след в душе моей от лунного светила.

К ЛУНЕ

Я твой покой нарушить не хочу, –мой путь с рожденья осветлён тобою. Тебе хвалу я вечную шепчу, и благодарность летом и зимою.

Счастлив я тем, что сумел сохранить, под неспокойным кровом, ту вдохновенную тонкую нить, –жизни своей основу...

367

Годы несутся своей чередой, точно, – минута в минуту. Нить моей жизни качает волной в двадцать четыре фута.

Эта зелёная, тонкая нить стала меня по вселенной кружить.

каждыйгдето,Ихзаивдохновененхоть«Оглянись,ТывТыпредназначенооднозначнобылосудьбой.врывалось,какутромгорлосвежеговетраглоток.шепталомнемудро:изапомни,дружок,тяжёл,нопрекрасен,ирадостентруд,грядущегомассынегонамхвалувоздадут.сердцаотогреетчтомысозидаемсейчас,восходомалеетмиг,каждыйдень,каждый час...

Я верю, что это пока не финал, и крепко впиваюсь в жизни штурвал.

ВДОХНОВЕНИЕ

Прялка мне новую нитку прядёт и обещает новый восход.

Никогда наудачу я стремглав не летел за тобой. Ты всегда

368

Снег идёт бесконечный,– настойчивый снег, –он стремится себе обеспечить ночлег.

Те, что дороги мне, и страдаю по ком я, постепенно уходят неизвестно куда, тяжело спотыкаясь о снежные комья, рассыпаются в прах, не оставив следа... Снег идёт и ему края нет и конца... Я предствить хочу их большие сердца... Я гляжу с восхищеньем на книжные связки

так, как в детстве глядел своей маме в глаза. Книги разум питают и дарят подсказки, те, о чём не мешало б в стихах рассказать... Снег идёт беззаботный,– навязчивый снег. не желает он свой успокоить набег... Помню, вроде недавно случилось всё это, небом солнечным залит Италии взгляд,

СНЕГ ИДЁТ (фрагменты)

Время не за горами, –песнь поэта вовсю зазвучит. Сам увидишь: с годами, станет твёрже она, чем гранит!»

Снег идёт, –я грущу у окна и мечтаю, как его приструнить, изменить его бег, как просторы земли без конца и без края, мне в стихи заключить, чтоб украсил их снег...

369

Сын мой мне доверяет, – я знаю об этом, в том, что солнце гигантский маяк для земли, что мы мчимся в галактике новой планетой, как по водным простанствам спешат корабли.

и питалось глубоким дыханием лето, только трупы несчастных поныне горят...

Дай нам Бог, чтобы всё было неповторимо, чтобы кануло в бездну ушедших времён, унеслось в поднебесье с остатками дыма, растворилось, как тяжкий, навязчивый сон...

Снег идёт –не найти мне такого ловца, чтобы смог он смирить норов у наглеца...

Письма шлёт мне из Киева с рядом вопросов, –кругозор их обширен и многолик: просит в знаний копилку прибавить мне взносы, (любопытство детишек нас ставит в тупик!), сообщить о широтах и меридианах, плоскогорьях, равнинах и пиках высот, о вулканах, и дальних, заброшенных странах... Снег идёт... Снег идёт... Снег идёт... Снег идёт. МАМА Всё по-прежнему: речка и лес, и поля. вырос я, только мама уменьшилась

в росте. И сегодня увидел отчётливо я, –мама также добра, но дыхание проще. Каждый вдох её глубже, с трудом ощутим не могу я спросить у неё в диалоге. Прочитала ль она, и нашла ль свой мотив в моей книге незрелых стихов «У дороги»?..

Я в одеяло завернусь, вдавлю себя в кровать. Теперь меня разыщет пусть, –я постараюсь спать... Но как настойчива тоска, –

В мой дом ужом вползает ночь, и вместе с ней тоска. Её бы я прогнать не прочь с дверного косяка. На улице уже темно, в квартире тишина. Как призрак,– серое пятно, хлопочет у окна.

Снимаю обувь у двери, чтоб скрип от каблука до самой утренней зари не слышала тоска. Я в голове слова вяжу: «Тоска, уж не взыщи, я не поддамся шантажу, меня здесь не ищи».

370 МОЯ ТОСКА

ПЕРЕЦ(1895–1952)МАРКИШ

371 она моя Коснуласьнапасть.моего виска, и в душу забралась.

Слышу, ветер трепещет листком по стеклу, о защите он просит меня, и ночлеге. Захотелось ему прикоснуться к теплу, к передышке в своём заколдованном беге.

Он с собою прохладу ночную принёс, и мольбу расстворил в своём жалобном стоне. «Ты встречал голубка?» – мой раздался вопрос, прежде, чем я согрел его лаской ладоней. «Хочешь, ветер, свободно мы ночью и днём будем вместе носиться простором влекомы, голубок нам вдогонку помашет крылом, и вселенная станет отеческим домом».

Она к артериям ползёт, и жадно кровь мою сосёт, –о, как она крепка: «Мне скуку на душу не лей, прошу тебя, окаменей, уймись, моя тоска!»

НОЧНОЙ ГОСТЬ

ЗАКАТ Желанья унеслись неведомо куда. Вечерний ветер провалился в кроны. Луне настала прогуляться череда. Гладь сумерек туманна и бездонна. Мне хочется найти себе причал, уйти от всех, – забыться в полудрёме,

Знаю я: не откликнется, как ни зови, на признанья мои в бесконечной любви: «Что ты делаешь, Дева, со мною!»

сон. Вот за окном плывёт гусей крикливых стая. Их гогот мой прервал счастливый сон. Вдруг замерли они, вагоны пропуская. В ушах ещё поёт вагонов перезвон. Я много вёрст прошёл, менялась панорама, в судьбе моих дорог – победы и излом.

На реке веселей, там открытый простор, и для мыслей расширен её кругозор, профильтрованный юной весною.

372

Чтобы вопросами никто не докучал. удобно стало, как в отцовском доме.

А вдали серебром отливает река, словно листья шуршат её волны. Ветер я молодой, лишь умолкну слегка, Дева леса застонет влюблённо.

МНЕ СНИЛАСЬ МАМА

ДРУГ МОЙ, ЛЕС...

Качается состав. Рассвет уже забрезжил. Скорей увидеть бы желанный свой перрон. Всю ночь вагон меня, стуча, баюкал, нежил, и встречу с мамой мне принёс глубокий

Лес – мой друг и товарищ, и мой побратим, шумный, стройный, и тёмнозелёный. Хоть и стар он, люблю я беседовать с ним, и ласкать его локоны-кроны.

МОЙ ДЕНЬ

Не жаль мне раздарить свой день всем, чтоб никто не был в обиде. Все для меня всегда мишень, чтоб всех счастливыми я видел.

ЗЕМЛЯ! Я на тебе почти что невесом, с тобой делю я общий груз судьбины. Достаточно мне быть зелёным стебельком, чтоб видеть её синюю вершину, и ощущать тебя, как личный дом... ЗЕМЛЯ! Я ветер, что летит с небес, собою возмутив кусты и травы. Достаточно быть ветерком, несущим весть прекрасную, не для пустой забавы, исчезнуть не желаю наотрез... ЗЕМЛЯ! Пока весна, и радуется глаз, и солнышко ко всем великодушно. Достаточно того, что я увижу вас, и вам меня увидеть тоже можно, пока огонь весны нам не погас.

373

Мне снилось: я в Москве, идёт их кухни мама, в её руке поднос и кихелах на нём...

Свой день я с радостью дарю всем тем, кого я повстречаю, и ночь, и яркую зарю, –мир благодарен будет – знаю.

ЗЕМЛЯ! Я НА ТЕБЕ...

Она в глаза мои внимательно взглянула, заметив перемен неукротимый шквал... Сон улетучился, и с нарастаньем гула, рвануло весь состав. И за окном вокзал.

Дожди и ветры выбрали для оргий вершины гор, – здесь начинают путь они. Свистят, бушуют и доходят до грызни, иль умолкают вдруг надменно, гордо. Небесный свод дрожит от истеричных воплей и тучи в панике несутся, как стада.. А для окрестности, их бесовство – беда, и горизонт от них, во мрак стихий затоплен.

на земле жестокий хруст

374

Добро дарю по адресам: морям, полям, лесам дремучим, горам, долинам и садам, цветам, животным, даже тучам.

Затем, спустившись к горному

И даже не заметив крайний

мчат слепо дальше

Взамен не надо ничего, всего имею я в достатке. Мой день? Не жалко мне его, зато осадок будет сладким. ДОЖДИ И ВЕТРЫ...

А частые и мощные разрывы грома, и вспышки молний ослепляют пики гор, Как-будто вынесен им смертный приговор и слышен изломов. подножью, нипочём. низкий дом, прочь, по бездорожью.

не успокоившись, – им стоны

Днепровскою водой я напоил ладони, –прозрачной чистоты и свежести она. Мне встретить не пришлось картины завершённей, чтоб золотой парчой плескалась бы вода.

375 ДНЕПРОВСКАЯ ВОДА

Я умываюсь этой бархатистой влагой и бодрости заряд плывёт в моей груди. Днепровская вода – она дана во благо всем тем, кого она встречает на пути.

Но манят паруса, зовут уплыть далече, за дальний горизонт, вслед за своей судьбой. Мне не дано забыть прекрасной этой встречи с Днепровской чистою и свежею водой.

376 Я ВОЗВРАЩУСЬ...

В моём пути преград достаточно случится. Но это чепуха, – вернусь я в дом мечты. Я встречу с радостью свои родные лица, И голоса друзей, и милые черты. САМУИЛ ГАЛКИН (1897 – 1960)

Я знаю, там меня ещё не позабыли. Там каждая судьба несёт свой личный звук. Я возвращусь домой, свои расправлю крылья, –Размах у них щирок, простором в сотни рук.

Я возвращусь домой. Мной песня недопета. Меж небом и землёй не кончен мирный спор. Там мягкая зима и благородно лето. Хрустальные ручьи, шутя сбегают с гор.

ШЕЛЕСТЕЛА...

И до утра вращаться будет неугомонный циферблат.

Ночь шелестела кроной клёна

А утром вновь жизнь суетливо дня включит яркий светофор. И будет солнце, будет ливень,–и прочий осени набор.

и улицы окутал мрак. Ни склок, ни хохота, ни стона в ночи не разобрать никак.

и ни за что он не разбудит людей, что нынче крепко спят.

Луна заглядывала в окна с проверкой, – все ли мирно спят, Ведь за́день улицы промокли, и ветер гонит листопад.

От суеты дневного вихря по венам мчит быстрее кровь, чтоб ночью суета затихла, и утром возбудилась вновь.

НОЧЬ

377

378 АННА ФРАНК

Посмотрите, как она пляшет, а в руке Минора на страже. «Анна, – я кричу, – пободрее, Минора пусть печаль развеет, и согреет дыханьем народ».

Над планетой мир высоко́, там и птицам летать нелегко. Анна Франк там поёт, кружится и Голландии спать не даёт.

Песня Анны под мягким снегом, то спокойней звучит, то бегом, увеличив просторы дня.

Ханука в золотистых бликах, для евреев праздник великий, –он пришёл из волшебного сна. Рядом слышен плеск океана всем его озвучила Анна песней звонкой и танцем своим. МОИСЕЙ(1904–1955)ТЕЙФ

Всё поёт она, всё танцует, вместе с ней планета ликует, взяла с её «Дневника» слова.

Посмотрите: вот Анна рядом, улыбаясь губами и взглядом, по планете парит, жива...

379

Амстердам на улицы вышел, Минора осветила крыши, –танец Анны кружится по ним.

Я – трубадур препятствий и ветров. Мы все стоим у вечного придела, и красными платками шлём: «Adieu». Мы сами наши звёзды, наши бездны, мы от себя несёмся в никуда. Прежде, чем начнётся метанье икры. Прежде, чем почки откроют листочки...

Прежде, чем почки откроют листочки... В тиши приглу́шена отчётливость

Я – трубадур препятствий и ветров. Хотите вы рожать детей в подвалах? Уже с утра устали вы и утомленья от тел своих, от болтовни и звуков, понуро мы идём к своим жилищам... икры. икон.

380 Я – ТРУБАДУР

Летим мы в никуда сентябрьской ночью, Бросаем позади своих родных. И слышим мы о том напоминанье, что время нас ошеломит сюрпризом. Прежде, чем начнётся метанье икры. Прежде, чем почки откроют листочки... ИЦИК(1901–1969)МАНГЕР

Прежде, чем начнётся метанье

381

Вы хотите точные услышать слова, в глубокой темени звучанье их, чтоб взять с собой их в полёты к звёздам, и вновь они опустились на ваши колени, и чтобы жизнь ошеломила вас этим? Прежде, чем начнётся метанье искры. Прежде, чем почки откроют листочки.

БАЛЛАДА О БЕЛОМ ХЛЕБЕ

Мать у окошка в изодранной шали. Ветер туманит морозные дали... Мать пятернёй растопыренных пальцев, Гладит по головам деток-страдальцев. Луна деткам видится белым хлебом. Она – яркий факел ночного неба. К ней обратились матери руки, В её молитве шёпотны звуки. «О, Хлеб Святой! Опустился бы вниз ты, Веру вселил и дал стимул для жизни, Детки мои уж скелетами стали, Духом они окончательно пали»... Дрожит луна под окнами сизыми, –Детками видится вкусным призраком. Белым, лучистым большим караваем. И детки с улыбками умирают... Но вот, луна провалилась в небо. Память о ней – это память о хлебе. И мать в слезах задыхается в шали: «Господь! За что меня так наказали?» Скорбь её вечна хоть и бескровна. О детках, и хлебе она, безусловно.

Я – трубадур препятствий и ветров, моему не удивляйтесь самомненью.

Я – осень, мчусь к себе родной. Отары чёрные овечек, в хлеву рассыпавшись, беспечно спят на соломе золотой.

382

Я – молчаливый царь земли, Я – вечный осени хозяин. Я ею вечно развлекаем, –я ей дорогу проложил.

На флейте я сыграю ей: «Иди, твори, шути разумно, неспешно, и почти бесшумно, я – грусть шагов, твой апогей, взгляни, сверкает каждый круг, цвет жёлтый дрожь направил к тени. Игривый ветер – вдохновенье, всё вместе – веткам перестук...

Я – ОСЕНЬ

Тебе я яблоки дарю, и нитку с бусинками тоже, и платья с облаками схожих, восхода красную зарю.

Прядёт сорочку из дождя Марфуша, старая цыганка. Творит сорочку спозаранку, в беседу с иглами войдя.

Ты не отлынивай, трудись а, впрочем, ты всегда в работе,

О чём мне звёзды говорят? Что яблоне нашепчет ветер? Кого в пути прохожий встретит, в него провалит беглый взгляд?

на творчества высокой ноте, то вверх паря, то снова вниз.

ПЕСЕНКА О НЕЖНОСТИ

Чтобы пост не оставляли допоздна, каждый был внимателен и весел. За здоровье маленькой принцессы стопку б выпили искристого вина. «Мы серьёзны, – мне полковник говорит, обнажая сабельку кривую, –напускаем строгость, пусть Господь простит, но солдаты из фарфора не воюют». Я с

383

Я б поставил перед дверью трёх солдат, в голубых мундирах,– для дозора, И полковника, чтоб полным был наряд,–из японского прозрачного фарфора.

солдатами стою в одном в строю перед дверью моей маленькой принцессы. И мечтаю, чтоб на дверь её повесить Прямо с неба серебристую итуиБог..........................................................................звезду.поможет,ясчужбинывозвращусьнагрудьпринцессытутжеперевешузвезду,сдвери,–онаразвеетгрусть,напомнитмоейдевочкепронежность.

Для тебя хотел бы я купить луну из бумаги, с серебристо-чистым звоном. Я в луну б своё дыхание вдохнул, и на дверь твою повесил восхищённо.

Спеши, как я к тебе спешу, играя на весёлой флейте»... Лишь все прислушаться сумейте, ведь флейту я с собой ношу.

Шагами тихими по серому песку, без трона царь, – себя я волоку. На мне одежду ветер разрывает, –как пёс голодный воет

384 КИНЕРЕТ

Много дней и ночей я провёл на чужбине, наконец, я вернулся в родные края. У меня есть рубашка и пара ботинок, –это скарб мой. И большего нет у меня.

Перед гладью Кине́рета стану я гордо, обниму жадным взглядом озёрный простор. И молитву пропеть напрягу я аорту частотою дыханья усилив задор.

Красотою Кинерета я очарован, с ним свиданье вдохнёт много творческих сил. Я в сюжетах поэзии, ярких и новых растворю свой сердечный взволнованный пыл.

Я – поэт. Пыль родную глотал я с пелёнок. Сам я – Родины пыль. Сам я – Родины плоть. Я вернулся домой и судьба благосклонно приняла́меня, – так повелел ей Господь.

он и лает. Вот дама. Лавочник. Солдат из плена хрипят в слезах в три голоса: «Измена!» И ненависть моя ножом без ножен поддерживает звуки в их галдёже. Вокруг лежат обломки от забора, от них, как от людей, летят укоры. По горизонту плавают закаты, тропой кровавою, солоноватой.

БАЛЛАДА ВОЙНЫ

Морозный был день, и души моей крик не слышали те, кто был рядом. Всё кончилось быстро, и даже тот миг закончился быстро, с досады»...

Брат по несчастью со звериным стоном, вдруг, перешёл на «кар», как чёрный ворон... Проклятье помнит он, хоть не воюет, –войну, что днюет всюду и ночует. Старуха квёлая, солдат из плена кричат в истерике: «На всей земле измена!» И тысячами пуль война грохочет, и ждать её конца уж нету мочи. Калеки крик, и плач сирот, и голод, и смерть для тех, кто был и бодр, и молод... И ненависть моя ножом без ножен здесь задохнулась в плаче и галдёже.

«Я сам её, вроде бы, похоронил,–с молитвою нёс её тело. Могилу лопатою ржавою рыл, в глазах моих небо темнело.

385

В печаль провалился старик Арлекин, за окнами дождь не стихает. И холод несёт свои признаки зим, хоть солнце несмело сияет. Летит Коломбина , строками слова в её рукава залетают. Он вспомнил: «Увы. Коломбина мертва, но мысль ему напоминают».

БАЛЛАДА О СТАРОМ АРЛЕКИНЕ

И в темени дорогу руки видят из окон жёлтых до глухой стены. Блуждать иду́чи, или сиднем сидя, с улыбкой ли, рыдая ль, видеть сны.

Летит Коломбина, над миром парит венок из цветов тот, что прежде. На землю несёт сотни ярких флюид, в которых любовь и надежда.

386

Решил успокоить он бред старика, помочь его памяти стихнуть, Хоть память бывает порою вертка, её принудил он не поникнуть...

За окнами плыл перекрёсток дорог, лицо Арлекина бледнело. Всё это заметил всевидящийй Бог, добавив в лицо его мела...

Взгляд ясный, иль порою, замутнённый укажет, как найти земную ось. И даже ночи, что плывут бессонно, искринкой глаз ответят на вопрос.

Молчит Арлекин, ждёт её он визит, и сердце его, словно пламя горит. И вот он сгибается ниже, к окну, и думает будто бы всё наяву. МОЯ ИЛЛЮЗИЯ

Иллюзия-сестра, со мной будь вечно, своё дыхание оставь при мне. Не гаснут звёзды, – светят безупречно, –со мной они всегда наедине.

Твоё цветное покрывало сле́пит, и приглашает облететь весь мир. Увидеть все, услышать детский лепет, ведь для меня ты верный поводырь. Богатство с нищетой в тебе таятся, из ночи в день я на тебе плыву. Во власти я твоих артикуляций, твоё дыханье слышу наяву.

Ксвоему60-летию Тихий, тёмно-золотистый вечер, я держу в руке бокал вина. Что сегодня день оставит мне, –света блики с тенью из окна. Пусть золота понюшку принесёт, пусть в песнь мою она смелей войдёт. Тихий тёмно-золотистый вечер, я седой,.. дряхлеющий еврей.

387

Я знаю, что дороги слева, справа направлены, чтоб указать мне цель, Ни стон, ни боль, ошибки мне по праву, не смогут подсказать, где сесть на мель. Иллюзия – подруга Дон Кихота, твой нрав весёлый мне не даст упасть. Желанье всё познать, увидеть что-то, в твоей руке барометр иль власть?

Иллюзия-сестра, со мной будь вечно своё дыхание оставь при мне. Не гаснут звёзды, – светят безупречно, со мной они всегда наедине. ПЕСНЯ

388

И мелодию весь мир споёт, –мой наступит, наконец, черёд. Тихий тёмно-золотистый вечер, я держу в руке бокал вина. Что оставил мне сегодня день, –света блики с тенью из окна. Слово золотое принесёт, в песнь мою от сердца до ворот без черновика его внесёт.

Я прошу молитвенно и робко радости в стихи плеснуть скорей. Я, как шар, вращаюсь круглый год, думая, что он в стихи войдёт. Тихий тёмно-золотистый вечер, ветер дует сутки напролёт, но печаль моя ночами дремлет, как наяда из лесу поёт. Пусть лесной, лечебный кислород в песнь мою не думая войдёт. Тихий тёмно-золотистый вечер воспарит в неведомую высь. Крылья распустив свои в просторе, к Богу полетев, вернётся вниз.

ЭПИЛОГ ДНЯ

Я устал. Спокойной ночи,.. веки сном воспалены, Жизнь подсказывает сны, –их мечтой – любимой очи... Я устал. Спокойной ночи,.. веки сном воспалены. Бормочу спросонья песню, и почти что полусплю. Я как-будто во хмелю, птицею парю на месте. Бормочу спросонья песню, и почти что полусплю.

С О Н Е Т Ы

Протоптал ко сну дорогу, ночь мне подарила сон. Но остался побеждён, не дойдя до эпилога. Протоптал ко сну дорогу, ночь мне подарила сон.

А дома мчится ошалело время, твой сон перечеркнув белибердой, натянет шляпу с золотой каймой, в домашних туфлях, по дороге, дремля.

Ты в парке спишь, как подлинный святой, и святостью превозмогаешь бремя, кусает ветер, мягко тает темень, подсказывает сон, что ты, – Святой.

1. БРОДЯЖЕСТВО

А облака уж собрались с дождём.

ты рядом с преданным и искренним дружком, блуждая улицей горбатой и кривою, и с радостью, баллад осенних звук, поёте вы под сердца перестук, –их вами Ицик Мангер удостоил.

Он выходит из стен. Он из ночи и ветра, он взлохмачен, разлёт его лап утомлён, он из осени лист, он дрожит, возбуждён, нюх собаки бродячей он чует сквозь метры.

389

2. НЕЗНАКОМЕЦ

Я гляжу на него, – он как-будто в дурмане. Растворился мой призрак, устал он сверкать. Звёзды место себе обрели на диване.

Днём желтеет. Как филин, он видит свой сон красно-жёлтый, – иного не чувствует цвета. Исключая вопрос, на него ждёт ответ он, он кружится, спешит, словно сам ветрогон. Я стремлюсь поскорей уложить его спать, ведь уже за окном моим полночь мрачнеет, и толкает часы, без оглядки, бежать.

3. ПРОСТИТУТКА

Их встреча глаз настойчивей и чаще. В его груди желания пожар. «Не завернуть ли, лейтенант, нам в бар?» –вопрос её игривый, но просящий. Бар. Музыка. Каналья-дирижёр. Он в смокинге. Он всем несёт задор, –миноров и мажоров перепады.

Запенилось искристое вино, для встреч подобных создано́оно, –и эпилогом откровенны взгляды. 4. МАРТОВСКИЕ КОТЫ

Коты на крыше. Март. И звёзд недви́жим очерк, тишь режет тонкий писк мышиных серенад.

Ноябрь. И в сумерках застыл бульвар, Скучает лейтенант. Дождь моросящий... Красотки взгляд томительно-манящий, –их тени разлеглись на тротуар.

390

В возне урчанья наслажденье наугад, кровь яростно кипит и скачет пульс височный. И жадность тел к совокупленью рвётся точно, –дрожь лихорадки посильнее во сто крат. Коты на крыше. Март... И гонит чётко ветер агонии волну, её он страстью метит от тела к телу, не сдержав своё дыханье. Я это чувствую и, как голодный пёс, ко рту я, словно кость свой новый стих поднёс, и с ним наедине вкушаю ликованье...

шлёпают

Облака проснулись,

Лучи на небе ото сна лишь улизнули, изучают фрукты, что болтают сонно. Мухи синие жужжаньем будят стоны, в летний полдень все себя уж обернули... криками на рынке яства, лежат в корзинке, детишек и считают деньги. понеслись в дорогу, усталость гложет девкой босоногой вышитой сорочке. Пережить всем день бы.

Вот, торговки снова с

предлагают

5. СИЕСТА

391

что

Летний полдень. Рынок спит непринуждённо, даже фрукты глубже в короба́нырнули. Облака на кирхе, глубоко вздремнули, спит с улыбкою еврейская мадонна.

Бог арфу теребит, нарушив звукоряд, зелёные глаза рассыпаны по ночи.

но

6. СТАРЫЕ ЕВРЕИ

Евреи старые отбрасывают тень свою на свечи, и на безоконность стен, но к общему никак им не прийти решенью.

7. ИБН ГАБИРОЛЬ

392

Евреи старые рядами в синагоге В разлёте бороды и в кудри прячут лбы. Прощенья просят все у Бога и судьбы, у предков, чьи давно подведены итоги.

Вот, первый рабби говорит, за ним – второй, и третий мчит, как по дорожке беговой: «Я возражаю, я своё имею мненье».

Вспотели, напряглись от времени гоньбы. Штудируют Святые диалоги. Изнемогая, шепчут, их молитвы строги, и Богу воздают за жизни похвальбы.

Хоть солнце сле́пит

но лучи поют, и светят в лица, и они повсюду, –ты утомлён, сосредоточен, худ. Ярка твоя улыбка, но слегка грустна, но твой незыблем путь, подобный чуду. Что песнь без веры? Словно стопка без вина.

В Кордове с корабля снялся наш Габироль, –он странник и поэт, певец от Бога. Бессмертен он и в памяти глубоко: «О, Адонай, майн Готт», – свою исполнив роль.

Пой и пиши понятно, чётко, строго, я прикоснусь к тебе, испытывая боль. Быть или же не быть, – совсем не в этом соль, –тень всё равно направит на дорогу.

Постояльцы молчат в духоты аромате, свет распластан вокруг, неподвижен и он. У мышей и у змей в норы вход воспрещён, –он закрыт темнотою при вечном закате.

ЭПИТАФИЯ

9. ПРОРОК И КАМЕНЬ

Здесь не встретишь обычных кладбищенских коз. Мертвецам предназначен сна крепкий наркоз.

Богу надо!» Мчит камень дальше. Он забыл пророка, но тот заметил: «Камень – мой ровесник, но он не я, – он под рукой, на месте». Пророк ладонью кровь с земли сгребает, –он с камнем не закончил диалога, и то, что камень крест его, он знает.

Здесь лежит соловей. Грустен он, утомлён, Он навечно один спит на жёсткой кровати, он бродяга, портной, он поэт Бога ради, его песни молчат, – здесь незыблем закон.

Пророк шагает босиком. Он в страхе дрожит всем телом, рынок где-то рядом. И мысль о Боге отдаётся хладом, тут чёрный камень бьёт его с размаха.

На могильные камни цветов не кладут, потому что их вьюга рассеет мгновенно. Стаи чёрных ворон только изредка тут, –не выносят они запах смрадного тлена.

Юнцы и старцы всюду. Хохот градом, и на евреях рвут они рубахи. Скороговоркой гром словесным махом: «Конца евреям нет, – так

393

КАРТИНА СНОВИДЕНИЯ

Она инкогнито сберечь желает, но тень горбатая дрожит едва-едва. Зевок беззубым ртом, и ключ из рукава уж достаёт и с хрипотцой вздыхает.

Дверь скрипнула и ведьма смотрит на меня, на плащ, – ведь он моя надёжная броня. И вдруг хохочет стоном похоронным:

«Нет, ты не мой, из глубины возникший царь, не тот, что сквозь туман ко мне являлся встарь, из-за меня оставшийся без трона».

11. НА КЛАДБИЩЕ

В тишине кладбища множество вопросов, –темень кипарисов навевает страх. День, как-будто умер, приуныл впотьмах, жизнь прекратила по дорогам кроссы.

Я иду с опаской в рваных башмаках, открывают тайны памяти заносы. Извиваясь, тропкой, несмотря на осень, я считаю каждый осторожный шаг... И с надгробий смотрят скорбные

фигуры, словно онемели, в прошлом трубадуры, хоть и неподвижны, но глядят брезгливо. Солнце суетливо свой берёт размах, золотятся пчёлки и сверчки игриво, хором расшалились в полных колосках.

10.

394

Пока в Эйн-Доре ведьма старая жива, я заполночь в окно стучать рискую. Луны пятно из сада атакует и ловит свет седая ведьмы голова.

395

ВЕЧЕРОМ

Вечер Якаждуюкаждыйнакрыллист,птицу.скувши́номв руке собираю в него вечерние слёзы... Катер вКувшинразрежетШумисобачийСкоронапереплетаясь,Тенивечерудобавилкрасоту.деревьев,ложатсянашиголовы.начнётсявой,тишиназадохнётся.острымножом,небо.содрогнётсямоейруке. РЕЙЗЛ(1910–2001)ЦИХЛИНСКАЯ

ИцикуМангеру

Пошире открой двери, мне Расстегнистрашно.нагруди сорочку, зарой в ней моё лицо. Луна с серебристыми бусами удивится этому. Я не хочу провалиться в тучу и дождями протечь на землю. Пошире открой двери...

ВЬЁТСЯ ДОРОГА...

396 ОТКРОЙ ДВЕРИ...

По ветру вьётся дорога. ДеревьяНочь. бегут к горизонту, пронзая руки. Хочу поймать себя руками и мчаться без оглядки к дыханию горизонта. ОПОМНИТЬСЯ...

Опомниться, забыть юношу у пасхальноетакоенакрахмальноеОпомниться,реки.забытьоблакоюноше,же,какмоёплатье.

Спустя мгновение они проплыли́дальше.

плывут. Стол, я могу поклястся, сожрало облако и губы вытерло свои. А печь себя к моей одежде прислонила.

397

ИЗ ВСЕХ ДОРОГ...

Из всех дорог выбираю для себя отдых.

Из всех друзей выбираю слёзы в твоих коленях. ПОЗДНО... и спать Проснувшись,легла. захотела в дождь пойти, но он Скамьяисчез.истол

Из всех звёзд выбиаю ту, где на солнце смогла бы зажмурить глаза.

БЫЛО

Я недождьдоконца прослушала

Я хочу поплыть по реке за руку с юношей, –но облако его за собою влечёт...

ВОСЬМИДЕСЯТИЛЕТНЯЯ

склонилисадучёрные

398

Цветы в

кладёт в костлявые руки, –нет места другого куда бы их спрятать. ЗЕРКАЛОМ краси́вей первою проседью. От холодного ли взгляда

Весеннее солнце не любит старух, –не пляшет на лицах с Онаморщинами.своигоды

ПЕРЕД

под капельвесомдождевых.

Мир Холоднуюсветлейпринимаютияснее.воду–

истина

Она свои годы кладёт в костлявые руки, –нет места другого куда бы их спрятать.

многиеВыглядятдамы

в имВзеркала?мечтахоткрывается

не всегда почему-то.

головки

они

он

за ним нет снега моего. И в доме я живу чужом, встречаю в нём чужие ночи. Спрошу у Бога я в чужой стране, чужого «Откудабога:я,куда иду?» В ответ строкоймолчаниеослепшего письма. Я

НЕ МОЁ ОКНО моё окно, ЛЮБЛЮ... люблю горы, –старше меня, них ночные просторы, в них ночные просторы. люблю ручей, –быстрее

ониЯвониЛюблювониЯнезависим,меня,ничей,независим,ничей.люблюдеревья,–кудрявейменя,нихптичьикочевья,внихптичьикочевья.якамни.–солидней,чемя,нихмолчаньевеками,внихмолчаньевеками.люблюоблака.–быстрееменя,

Нет, – это не

399 голубей и льдистей даже, чем лодка.

МОИ

Без крохи хлеба трёх тысяч евреев гонят, оставив им четверо суток. Детей, идущих на смерть, не жалея, –худых, голодных, раздетых, разутых.

все отраженья поселились в моих беспокойных глазах. Я украсила дом свой цветочным вазоном, и, склонившись, ждала над поблекшим бутоном, чтобы он, распустившись, цветок показал.

При листопаде осенний ливень, время для всех выбирает дороги. Даже для тех, по полям гонимых, сбивших в кровь дрожащие ноги.

их поступь легка, их поступь легка. Люблю я песок, –он строже меня, в нём света исток, в нём света исток.

ЛИВЕНЬ ПРИ ЛИСТОПАДЕ

От детских слёз стала мокрой осень, леса окрестные в кольца сжаты. И листья, что падают скопом, в хао́се, –молчаливы они и не виноваты.

400

Небо просторное, голубое видит, что день под откосы пущен. Видит коров, что мычат и воют, и пастухов, картофель жующих. ЕВРЕЙСКИЕ ГЛАЗА Я открыла окно перед солнцем весенним, перед солнцем и тучами

А земля ещё твёрдая, мёрзлая к ночи, хоть и скоро весна, да и сердце не хочет к этой смерти цветка ни за что привыкать.

ПЕСНИ ПИШУТ...

Песни пишут по-латыни, тут они звучат из ямы. В ней шестьзамученымиллионов евреев, гниющих в сырости, забывших свой алфавит.

СНЕГ

Вороны напуганы его ослепительной белизной. Они улетают подальше, в клювах зажав добычу.

Хоронить его рано, он только лишь сонный, –он ещё оживёт и пахнёт благовонно, но могилу ему начала я копать...

Я впитала глазами еврейскими краски, что в основе цветка то сверкнут, то погаснут, и глаза мои тоже не хотят умирать.

Всё снежит, и снежит, но люди знать ничего не желают: смерти, рыданий, жертв, раскаяний.

401

Вот, залетевшийснег сюда, и землю собою обнявший, закутал её холодным мехом.

под палящем солнцем, по

раскалённым камням... Аминь!

СНЕГ поля белизна. ЧТО ПЛЫВЁТ ПО ГУДЗОНУ

ВАЛИТ.. Снег иПофартукекаплистановятсявали́т,бледнеекровинабеломупалача.вывескенесутсябуквы,возвращаютсявоспоминания, –пустого

402

что

Как те, без брели, пустыней песку и

Что плывёт по Гудзону в красном огне

и встревожена.Этонадрывается.Этомы«Спасите,кричит:тонем!»смертьмояпамятьмоя

памяти

Всегда, при закате солнца, я вижу «Христа» Тициана в тиши уходящего солнца на бледном его челе. Он стремится в могилу, пока ещё ночь темна.

ПРИ ЗАКАТЕ СОЛНЦА

Всегда, при закате солнца, я вижу, как он сгорает с руками полными солнца, в венце терновом на голове...

Метра три в ширину, шесть – в глубину, в длину – пятнадцать –три четвёртоеизмерения,–это гибель.

Все умирали, но жить всем хотелсь. Они являлись тихим кредитом, для тех, кому доведётся жить.

Немцы сгоняли сюда евреев, расстреливали и зарывали.

403

Лучи давно уж исчезли, нисколько его не жалея. Но никакая могила ему не была суждена.

Метра три в ширину, шесть – в глубину, в длину – пятнадцать, –это размер ямы в Польше.

ТИХИЙ КРЕДИТ

404 СЛЕПАЯ

Почтальон, проходящий спросит: «Что вы в этом месте забыли?» «Пустоту, – отвечу, – поверьте, среди чинно дремавших деревьев.

Отдыхать у мраморной мели, где клады далёких предков, давно утонувшие где-то.

И тела её подземелье так мрачно, –дневной суеты привлекателен шум. А посох её барабанит по насту, –он ищет упорно дороге триумф. Слепая осталась одна с сновиденьем, спешит по дорогам судьбы её стук. Упрям он и кажется, что безрассуден, –он ночь пробуждает, бросая в испуг.

НЬЮ-ЙОРК

В глазах у неё сумасшедшие грёзы окутали горечью горло и рот. Опущены плечи под тяжестью света, и руки обуглены, смотрят вразброд.

Я шататься люблю по Нью-Йорку, поближе к берегу моря. Поскучать у яхт золотистых, видеть нервно снующих рыбок, возле «фордов» и «кадиллаков».

И ещё я хочу руками холод памятников потрогать, и вдохнуть в них жизнь, и возможно, сохранятся они подольше».

То, о чём ты задумался, я давно позабыла.

Со́мкнуты мои губы, не произносят слова, молчат, – они отдыхают.

Лежат, упав на камни, забытые в пыли. Затеряны навоизТудасредьвращаютсянавечно,спланетой,прочихмалыхзвёзд.словастремятсяустпростоголюда,времядиалоговулицахНью-Йорка.

ТВОЯ ИСТОРИЯ –ЭТО МОЯ ИСТОРИЯ

Твоя история –это моя история, сосед, идущий к сабвею.

КУДА СЛОВА ПРИХОДЯТ

Куда слова приходят из человечьих уст во время разговоров на улицах Нью-Йорка?

405

Что у тебя случится, чего ты ещё ожидаешь, тому улыбаюсь я.

На руках твоих вены, пусть распознают они то, как в мою историю точнее им будет попасть.

406 ОГЛАВЛЕНИЕ «И ВИЖДЬ, И ВНЕМЛИ…»...................................................... 5 ПОЭЗИЯ МОЙ МИР................................................................................. 9 МОЛИТВА ПОЭТОВ ................................................................. 9 РОЖДЕНИЕ СТИХА .............................................................. 10 ЯЩИК СТОЛА ........................................................................ 10 ЯЗЫКХРУПКИЙВСЯКО…...................................................................................11ЭТЮДДНЯ..............................................................................11МИР......................................................................12.......................................................................................12НИДНЯБЕЗСТРОЧКИ..........................................................13КНИЖНЫЙШКАФ................................................................14 «Осень явилась к сроку...» ....................................................... 14 МУЗЫКА ПРИРОДЫ...............................................................15 УЛИЦЫ ...................................................................................16 ПОПЫТКАЗАНОВОПОЛЁСЛУЖБАМИГ.........................................................................................16ВРЕМЕНИ...............................................................17ВМЕТРО.................................................................................18ЛУЖА......................................................................................18ТЫОСЕНИ....................................................................19СТАРЫЙШУТ.........................................................................19ПРОСТРАНСТВО....................................................................20НОЧЬ......................................................................................21.................................................................................21АЛЛИТЕРАЦИИ..................................................22 «Гортань свело и не тревожат стоны...» ................................... 23 ИРРЕАЛЬНОСТЬ.................................................................... 23 НЕОЖИДАННОСТЬ............................................................... 24 БЕЗ ОГЛЯДКИ ....................................................................... 25 «Весь горизонт был заревом исхлёстан...»............................... 25 ВЕСЁЛОЕ ЗЕРКАЛО............................................................... 26 БЕССЛЕДНО .......................................................................... 26 ПРЕДНОВОГОДНЯЯ ТОСКА.................................................. 27 СЕДОМУ КРИТИКУ И КРИТИКЕССЕ СЕРОЙ… .................... 27 ТЕНИ ПРОШЛОГО................................................................. 28 ЕВРЕЙСКИЕ ШТЕТЛ ............................................................. 28

407 «…и пусть в вокзальной торопливости...»................................ 29 Из цикла «БЕРЛИНСКИЕ ЭТЮДЫ»...................................... 30 «В Берлине смена зноя и тумана...»......................................... 30 УТОЛЕНИЕ АМБИЦИЙ......................................................... 30 СУТКИ.................................................................................... 31 1. ДЕНЬ................................................................................... 31 2. НОЧЬ .................................................................................. 31 ОДА ЛИЗОБЛЮДАМ.............................................................. 32 ВЕТЕР..................................................................................... 33 ИЗ ОКОН... ............................................................................. 33 МОЙ ДЕНЬ – 2 ....................................................................... 34 НАТЮРМОРТ – 1.................................................................... 35 НАТЮРМОРТ – 2 ................................................................... 35 НАВСТРЕЧУ ВЕСНЕ .............................................................. 36 ВЕ́ТРЫ.................................................................................... 36 ДОМОВОЙ .............................................................................. 37 «Кто стоит наверху, на страже...»............................................. 38 ФОНАРНЫЙ СВЕТ ................................................................. 39 «Нет, толковать стихи не надо...» ............................................ 39 СОНЕТ СУДЬБЫ..................................................................... 40 «Творит со мною сновиденье шалость... .................................. 40 ОСЕННИЕ ЭПИЛОГСОЧИНЯЮРЕВЕРАНСЫ..........................................................41СУТРА…...............................................................41ХАНУКА.................................................................................42ОСЕНИ....................................................................43 «Мои стихи рождает полумрак...»........................................... 43 «Мысли нет безрассудней...»................................................... 44 «Хоть утро впереди, рассвет уже забрезжил...» ....................... 45 ОДА ДНЮ............................................................................... 45 О, ПОСТУМ, ПОСТУМ! .......................................................... 46 ТЕРПЕНИЕ............................................................................. 46 БЕЗУДЕРЖНОСТЬ ................................................................. 47 ДИАЛОГИ С СУДЬБОЙ .......................................................... 47 ИСТИНА................................................................................. 48 НАБЛЮДЕНИЕ...................................................................... 49 ПРИЁМЫ БЕССОННИЦ......................................................... 49 РАССТАНОВКА....................................................................... 50 МЕЖДУ ОСЕНЬЮ И ЗИМОЙ..................................................51 ВНЕФРАЗЫ.....................................................................................51АПРЕЛЬ.................................................................................52ТИШИНЫ.......................................................................52

408 Из цикла «БЕРЛИНСКИЕ ЭТЮДЫ»...................................... 53 ОСЕННИЕ СТАНСЫ............................................................... 53 ОДА КНИЖНОМУ ШКАФУ .................................................... 54 МИРАЖ .................................................................................. 54 «Не торопясь является рассвет...» ........................................... 55 ВСЁ ОСЕНЬ, ОСЕНЬ… ............................................................ 56 Из цикла «БЕРЛИНСКИЕ ЭТЮДЫ»...................................... 56 ПОГОДА ................................................................................. 56 ОНА И ОН .............................................................................. 57 «Луна моргает словно светофор...».......................................... 58 «Как себе объяснить...» ........................................................... 58 «Мне приснилось: стою в окружении глаз...» .......................... 59 «Шёпотом интимным шелестят деревья...»............................. 59 «От шёпота их губ до тишины мгновенья...» ........................... 60 СПОЛОХИ .............................................................................. 60 Из цикла «БЕРЛИНСКИЕ ЭТЮДЫ»...................................... 61 МЕМОРИАЛ ХОЛОКОСТУ В БЕРЛИНЕ................................. 61 СВОБОДА ЗВУКОВ ................................................................. 62 СПЕШКА ................................................................................ 62 РУКА СУДЬБЫ ....................................................................... 63 ЗАГАДКА................................................................................ 63 АПОКРИФ............................................................................... 64 БЕЗЗВУЧЬЕ ТИШИНЫ.......................................................... 64 КОМПЬЮТЕР ......................................................................... 65 СМЕХ...................................................................................... 65 РИТМ...................................................................................... 66 МИШЕНЬ ДОЖДЯ ................................................................. 67 ПЛАВАНЬЕ, ........................................................................... 67 ПО СУТИ ................................................................................ 68 ВРОДЕ .................................................................................... 68 БАЛЛАДНО............................................................................ 69 БАЗАР .................................................................................... 70 «С дневной мечтой спешу во тьму ночную...» ...........................71 ОСЕННЯЯ СКУКА...................................................................71 ИЗЫСКИ ДОЖДЯ................................................................... 72 СТИХОТВОРНОЕ РОЖДЕСТВО ............................................. 72 ПУСТОШЬ .............................................................................. 73 «Мысли шарят по сусекам...» .................................................. 74 СОМНЕНИЕ ........................................................................... 74 НОКТЮРН.............................................................................. 75 ВЕСЕЛУШКИ ДЛЯ ХОРА ....................................................... 75

409 МЫСЛИ.................................................................................. 76 СЧАСТЬЕ… ............................................................................. 76 В ЛАБИРИНТАХ СНОВИДЕНИЙ .......................................... 77 ПРЕЗЕНТ ДОЖДЯ.................................................................. 78 УХОД ОСЕНИ......................................................................... 79 «Осени присуща суетливость...».............................................. 79 НЕЗНАКОМКЕ ....................................................................... 80 ПРИЧИТАНИЯ....................................................................... 80 РАЗГОВОР .............................................................................. 81 ОСЕННИЕ СЛОВА.................................................................. 81 БАЛЛАДА СУДЬБЫ ............................................................... 82 СЧИТАЛКА ............................................................................ 83 КАРНАВАЛ СУДЕБ ................................................................ 83 СУДЬБА ДНЯ.......................................................................... 84 ПРОРЕХА ............................................................................... 84 ВСПЫШКА ............................................................................. 85 ВЕТЕР..................................................................................... 85 МЕТАМОРФОЗЫ МГНОВЕНИЙ............................................. 86 БАЛЛАДА О ШУМАНЕ.......................................................... 86 «Тишиною заложены уши...» .................................................. 88 О ЧЁМ-ТО ПОЗАБЫТЬ…........................................................ 88 КРУГОВОРОТ ......................................................................... 89 НОВОГОДНЕЕ ........................................................................ 89 ПОГОВОРКА........................................................................... 90 ГРЁЗЫ .................................................................................... 90 СЛУХИ… ................................................................................ 91 Из цикла «БЕРЛИНСКИЕ ЭТЮДЫ»...................................... 92 «Берлин закутан в пелену тумана...»....................................... 92 «Не сокрушать судьбу, сломав томленье грусти...» .................. 92 СУТЬ – 2................................................................................. 93 «Словно бы по канату, по перилам балкона...» ....................... 94 ОСАДКИ................................................................................. 94 ВЕНЕРА .................................................................................. 95 БЕРЛИОЗ................................................................................ 95 КАРУСЕЛЬ ............................................................................. 96 «Согласие подтверждено кивком...» ........................................ 97 К МОРФЕЮ............................................................................. 97 МЫСЛЬ И КРЕСЛО ................................................................ 98 СТАНСЫ ................................................................................. 98 КАК УДЕРЖАТЬ….................................................................. 99 СЮРПРИЗ СНОВИДЕНИЯ – 2 ..............................................100

410 ОТ СУДЬБЫ НЕ УЙТИ ..........................................................100 СЛУЖБА ВДОХНОВЕНЬЯ – 2...............................................101 ПОЭЗИЯ ДОСУЖИЕ................................................................................101ПРИЗНАНЬЯ......................................................102ПОЕККЛЕСИАСТУ...............................................................103ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ...........................................................104ФАНТАЗИИСНОВИДЕНЬЯ–2............................................104ЗАГОРИЗОНТУПЛЫЛ…......................................................105БРЕД......................................................................................106МОНОЛОГСТАРОГОАКТЁРА...............................................106ГДЕУЖ,СРЕДОТОЧЬЕ…......................................................107ПЯТЬБЛИКОВ......................................................................107ЛУННАЯФАНТАЗИЯ...........................................................108ВОПРОСНИК.........................................................................109ПАМЯТИДРУГА...................................................................110ТУПОЕБЕЗРАЗЛИЧЬЕ.........................................................110СОГЛАСИЕ............................................................................111БАЛЛАДАСУДЬБЫ–2........................................................111СБУХТЫ-БАРАХТЫ.............................................................112«РАЗ-НА-РАЗ».......................................................................113МЕТАФОРА...........................................................................113 «Между «надобно» и «незачем»...» ........................................ 114 ШЁПОТ ЛИСТВЫ.................................................................. 114 О, ВРЕМЯ! ............................................................................. 115 ЗЁРНА БУКВ ......................................................................... 116 НОВЫЙ ДЕНЬ ....................................................................... 116 МОНОЛОГ ............................................................................. 117 «День и ночь постоянный ведут диалог...» ............................. 117 КАПРИЗЫ ДНЯ..................................................................... 118 АЛЛЕГОРИЯ ......................................................................... 119 ХЛЕБ НАСУЩНЫЙ .............................................................. 119 ТРИОЛЕТ В ГРЁЗАХ .............................................................120 ТЕНИХОХОТДИОГЕНЖАЖДАУЛИЦАМЕТАМОРФОЗАСЕРДЦЕ.................................................................................120–2..............................................................120–2............................................................................121ЖИЗНИ..................................................................122–2..........................................................................122ДОЛГОТАМГНОВЕНЬЯ........................................................123ИГРА......................................................................................123...................................................................................124.....................................................................................125

411 РАВНОВЕСЬЕОДАСНОВИДЕНЬЕ.......................................................................126ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ............................................................126ПУКУ.............................................................................127ГОЛОС...................................................................................127Изцикла«БЕРЛИНСКИЕЭТЮДЫ».....................................128ОСТРОВОК............................................................................128НЕПОГОДА...........................................................................128ВОРОНА................................................................................129ФАНТАЗИЯ–1......................................................................130РАЗМЫШЛЕНИЕ..................................................................130........................................................................131БЕГВРЕМЕНИ–2................................................................132 «Средь ладной тишины вокруг...» ..........................................132 ЛЁНЬЧИК-ПОНЧИК, ............................................................ 133 ФАНТАЗИЯ – 2...................................................................... 133 МОРАЛЬ ВРЕМЕНИ ..............................................................134 Я НЕ ЛЮБЛЮ........................................................................135 В ТАНДЕМЕ С ВЕТРОМ ........................................................135 МЫСЛЬ .................................................................................136 В ИСТИНАПАРКЕ................................................................................137................................................................................137 «Пред Временем не опустить шлагбаум...».............................138 НА РАСПУТЬЕ....................................................................... 139 СИЕСТА................................................................................. 139 МЕТАМОРФОЗЫ – 3 .............................................................140 ЛУННЫЙСНОВАИГРУНЬЯ-ЖИЗНЬГОМЕР...................................................................................141................................................................141ОВЕТРЕ....................................................................142РИТМКРУЖЕНЬЯ................................................................143СВЕТ–2...............................................................143 «Ах, Время!..» ........................................................................144 МИССИЯ МРАКА ..................................................................145 МЫ СПЕШИМ... ....................................................................146 ПЛЯЖ ...................................................................................146 ПОСВЯЩЕНИЕШАГИ....................................................................................147....................................................................148СТРОКИ.................................................................................148АНТИЧНЫЕСНОВИДЕНИЯ................................................149ПОЧТИБАЛЛАДА................................................................150СОЛОВЕЙ..............................................................................151СНОВИДЕНИЕМЧИТ...........................................................151

412 МОЛИТВА .............................................................................152 «Петляет в никуда сутулая дорога...» .....................................152 РИФМЫ ЭХА .........................................................................153 ОТРАЖЕНЬЕ .........................................................................154 СУДЬБА .................................................................................154 «Тишина встрепенётся...» ......................................................155 «Тоски неудержим налёт...» ...................................................155 ДОЖДЕВЫЕ ФАНТАЗИИ ...................................................... 156 ВДОЛЬ ПРЯЖКИ .................................................................. 157 МОМЕНТ ............................................................................... 158 ИЗ ДНЕВНИКА ..................................................................... 158 В ШЕСТНАДЦАТЬ СТРОК ....................................................159 В ПОЛНОЧЬ ЗА СТЕНОЙ......................................................160 ЭПИГРАФЫ ...........................................................................160 1. СОВЕСТЬ............................................................................160 2. ПУСТЬ... ............................................................................ 161 ТРЁХМЕРНОСТЬ...................................................................162 ПРОЗА МЕТАМОРФОЗА ....................................................................165 БЕРЛИНСКАЯ ОСЕНЬ ..........................................................168 НАВЯЗАНЫЙ ДИАЛОГ........................................................170 ОСЕННИЙ ЭТЮД.................................................................. 173 ПОЭТ И ДОЖДЬ.................................................................... 174 В БОЛЬНИЧНОЙ ПАЛАТЕ ................................................... 175 В КАФЕ .................................................................................. 177 СКАЙП ..................................................................................180 НЕ СЛОЖИЛОСЬ ..................................................................181 СОН ЭМИГРАНТА .................................................................184 ПТИЧЬИ ДИАЛОГИ ............................................................. 185 СТАРИК................................................................................. 186 ПРИЛИЧНЫЕ ЛЮДИ ........................................................... 189 ГЕНЕТИКА – НАУКА ТОЧНАЯ ............................................192 РОМАН С ДЕРЕВЕНСКАЯФОТОГРАФИЯАРХЕОЛОГИЯВЕТРОМ................................................................194ПАМЯТИ......................................................196......................................................................200ИСТОРИЯ...................................................202МАЛЕНЬКАЯСЛАБОСТЬ....................................................206

413 ОРДЕНОНОСЕЦ ................................................................... 209 ИЛЬИЧ................................................................................. 211 МОЯ ОСУФЛЁТРОФИМ4.2.1.ВНУКДРОМАДЕРВНАСТЫРНЫЙШИМАМАДАМХРОНИКИПАНФИКТИВНЫЙБЕЛЛОЧКА...................................................................214БРАК..............................................................216ЮЗЕФ............................................................................219РЕСТИТУЦИЯ.......................................................................221ДЕД......................................................................................224ДИАГНОСТА......................................................227ГРИН....................................................................................230ПОЛУЖКУ,ПОБЕРЕЖКУ..................................................234ШАБАШКЕВИЧ.....................................................239..................................................................................242......................................................................244ШУРКА-ШУХЕР..................................................................249ХЛЕБНОМПЕРЕУЛКЕ......................................................253..........................................................................257ВИНОГРАД...........................................................................259....................................................................................261ШАХМАТИСТ......................................................................263«ГЕРНИКА».........................................................................266ИзжизниЖенькиКаплана.................................................270«ДОВОЙНЫ»....................................................................270КОМСОРГЛАЗНЯК..........................................................2723.«ЛЕГАВЫЙ»......................................................................274ДОКТОРВЕРАЗУБ.............................................................277ПЕРЕПАДЫТЕМПЕРАТУРЫ..............................................280ИФИМОЧКА........................................................286Р................................................................................289ПОСЛЕДНИЙБЕНЕФИС......................................................291МИЗАНСЦЕНА......................................................................294ПРЕДАТЕЛЬСТВЕ.............................................................295 ПЕРЕВОДЫ С АНГЛИЙСКОГО ДЖОН КИТС ........................................................................ 299 Нашествие сверчков ............................................................ 299

414 К новому изданию Шекспира .............................................. 300 Молчание ............................................................................. 300 Времена года........................................................................ 301 Портрет человека ................................................................ 301 ЭДГАР АЛЛАН ПО ............................................................... 302 Ворон.................................................................................... 302 Молчание ............................................................................. 308 К острову Занта ................................................................... 309 Край тревоги........................................................................ 309 ДАНТЕ ГАБРИЭЛЬ РОССЕТТИ.............................................311 Полуденная тишина .............................................................311 Божественное виденье..........................................................312 Отражение радости ..............................................................312 Преображенье звуков ...........................................................313 ДЖЕРАРД МЕНЛИ ХОПКИНС..............................................314 Ощушение бессонницы ........................................................314 Весна БОЛЕСЛАВДевственностьЭЗРАЛедаУИЛЬЯМ.....................................................................................315БАТЛЕРЙЕЙТС....................................................316илебедь........................................................................316ПАУНД.........................................................................317весны............................................................317СПОЛЬСКОГОЛЕСЬМЯН..........................................................318Безлюднаябаллада..............................................................318Вечер.....................................................................................319Нашатайна..........................................................................320Разныесмерти.....................................................................320Весна....................................................................................321Память..................................................................................322КАЗИМЕЖВЕЖИНСКИЙ....................................................323 «Подстели под меня своё жадное тело...» ...............................323

415 Осенний этюд ...................................................................... 324 «Пламенем любовным к твоему бы телу...» ........................... 324 «Я совершенен, я многого стою...»......................................... 325 Архив.................................................................................... 325 Пустота................................................................................. 326 Что со мной? ........................................................................ 326 ЯРОСЛАВ ИВАШКЕВИЧ ..................................................... 327 Муза ..................................................................................... 327 Как наладить беседу... ......................................................... 327 Эротика................................................................................ 328 Мы все умрём....................................................................... 328 Бродяга .................................................................................329 РазмолвкаЯНСчастье..................................................................................329ЛЕХОНЬ.........................................................................330............................................................................330 «Ясны хорала Баха звуки...».................................................. 330 Красное вино........................................................................ 331 «По небу облаков несутся паруса...» ...................................... 331 Посвящение ......................................................................... 332 КОНСТАНТЫ ИЛЬДЕФОНС ГАЛЧИНСКИЙ ....................... 333 О, музыка! ............................................................................ 333 Через поле............................................................................ 334 Под алкогольным паром...................................................... 334 ВЛАДИСЛАВ ШЛЕНГЕЛЬ................................................... 335 Кол Нидрей.......................................................................... 335 Еврейское окно .................................................................... 337 Станция Треблинка ............................................................. 338 ТАДЕУШ РУЖЕВИЧ ............................................................ 340 Уцелевший ........................................................................... 340 Во сне я кричал.................................................................... 341 Мой день .............................................................................. 341 ВИСЛАВА ШИМБОРСКАЯ................................................... 343 Тень ...................................................................................... 343 Атлантида ............................................................................ 344 В четыре часа утра............................................................... 345

416 Две обезьяны Брейгеля ....................................................... 345 Вермеер ................................................................................ 346 Баллада................................................................................ 346 Влюблённые......................................................................... 347 В цирке................................................................................. 347 АВС....................................................................................... 348 Деликатность слепых .......................................................... 348 Взгляд .................................................................................. 349 Ради него.............................................................................. 350 Воспоминание...................................................................... 350 Тучи ..................................................................................... 351 Три странных слова............................................................. 352 Платон, или зачем... ............................................................ 352 Первая любовь ..................................................................... 353 Лужа..................................................................................... 354 Фотография об 11 сентября.................................................. 354 Утро...................................................................................... 355 Стих собственный................................................................ 356 С ИДИШ ХАИМ НАХМАН БЯЛИК .....................................................357 Возвращение .........................................................................357 Закат .................................................................................... 358 Задыхается лето................................................................... 359 Весна .................................................................................... 359 Благословенье...................................................................... 360 Из «зимних мелодий» ......................................................... 360 САУЛ ЧЕРНИХОВСКИЙ ......................................................362 Весна ....................................................................................362 Сонет .................................................................................... 363 ДАВИД ГОФШТЕЙН ............................................................ 364 В полночь .............................................................................364 Ночная Субботатишина....................................................................365позади....................................................................365Клуне...................................................................................366Начало..................................................................................366Вдохновение.........................................................................367

417 Снег идёт.............................................................................. 368 Мама..................................................................................... 369 ПЕРЕЦ МАРКИШ................................................................. 370 Моя тоска ............................................................................. 370 Ночной гость.........................................................................371 Закат .....................................................................................371 Друг мой, лес........................................................................ 372 Мне снилась мама................................................................ 372 Земля! Я на тебе... ............................................................... 373 Мой день .............................................................................. 373 Дожди и ветры... ...................................................................374 Днепровская вода .................................................................375 САМУИЛ ГАЛКИН............................................................... 376 Я возвращусь........................................................................ 376 Ночь шелестела... .................................................................377 МОИСЕЙ ТЕЙФ .................................................................... 378 Анна Франк .......................................................................... 378 ИЦИК МАНГЕР.................................................................... 380 Я – трубадур ........................................................................ 380 Баллада о белом хлебе ........................................................ 381 Я – осень .............................................................................. 382 Песенка о нежности............................................................. 383 Кинерет................................................................................ 384 Баллада войны..................................................................... 384 Баллада о старом арлекине ..................................................385 Моя иллюзия ....................................................................... 386 8.7.5.4.Песня.....................................................................................387Эпилогдня...........................................................................388СОНЕТЫ..........................................................................3891.Бродяжество.....................................................................3892.Незнакомец......................................................................3893.Проститутка.....................................................................390Мартовскиекоты.............................................................390Сиеста...............................................................................3916.Старыеевреи....................................................................392ИбнГабироль...................................................................392Эпитафия..........................................................................393

418 9. Пророк и камень............................................................. 393 10. Картина сновидения ...................................................... 394 11. На кладбище ................................................................... 394 РЕЙЗЛ ЦИХЛИНСКАЯ........................................................ 395 Вечером................................................................................ 395 Открой двери... .................................................................... 396 Вьётся дорога... .................................................................... 396 Опомниться.......................................................................... 396 Из всех дорог........................................................................ 397 Было поздно......................................................................... 397 Восьмидесятилетняя ........................................................... 398 Перед зеркалом.................................................................... 398 Не моё окно.......................................................................... 399 Я люблю... ............................................................................ 399 Ливень при листопаде ......................................................... 400 Мои еврейские глаза............................................................ 400 Снег ...................................................................................... 401 Песни пишут... ..................................................................... 401 Снег валит............................................................................ 402 Что плывёт по Гудзону ....................................................... 402 При закате солнца ............................................................... 403 Тихий кредит ....................................................................... 403 Слепая.................................................................................. 404 Нью-Йорк............................................................................. 404 Твоя история – это моя история ......................................... 405 Куда слова приходят............................................................ 405

10. Рейзл Цихлинская. Мои еврейские глаза. Переводы с идиш. Берлин, 2013 г. 149 стр.

11. Роза Ауслендер. Звёздная трава. Переводы с немецкого. Берлин, 2013 г. 174 стр.

8. Избранные стихотворения. Киев, изд. «Дух и Литера», 2010 г. 432 стр.

12. Роза Ауслендер. Розарий писем. Переводы с немецкого. Берлин, 2014 г. 156 стр.

КНИГИ Л. И. БЕРДИЧЕВСКОГО

4. Свидание. Стихи французских поэтов. Берлин, 2005 г. 134 стр.

1. Сонеты. Берлин, 1999 г. 40 стр.

9. Берлинские этюды. Стихи. Москва, 2011 г. 52 стр.

2. В пути меж небом и землёй. Книга стихов. Берлин, 1999 г. 158 стр.

3. Бессонница. Книга стихов. Берлин, 2004 г. 140 стр.

6. Нить Ариадны. Книга стихов. Берлин, 2008 г. 165 стр.

7. Избранные переводы. Киев, изд. «Дух и Литера», 2008 г. 416 стр.

419

5. Странник. Стихи немецких поэтов. Берлин, 2007 г. 116 стр.

14. Графика звуков. Книга стихов. Часть вторая. Берлин, 2016 г. 273 стр.

19. С французского... Книга переводов. Берлин, 2020 г. 192 стр.

420

13. Графика звуков. Книга стихов. Часть первая. Берлин, 2015 г. 229стр.

16. Г. Тракль. Г. Гейм. Г. Бенн. Музыка в саду Мирабель. Переводы с немецкого. Берлин, 2018 г. 136 стр.

17. Р. Демель. Г. Гессе. Anno Domini. Переводы с немецкого. Берлин, 2018 г. 128 стр.

15. Эльза Ласкер-Шулер. Голубой рояль. Переводы с немецкого. Берлин, 2018 г. 112 стр.

18. Осенняя полусказка. Книга стихов. Берлин, 2018 г. 283 стр.

20. С немецкого... Книга переводов. Берлин, 2021 г. 296 стр.