КАЛЕВИПОЭГ
Как. Фрагмент скульптурной группы Б. Бандинелли. Мрамор. 1534. Флоренция, площадь Синьории.
кровь последователей Ахримана, и он опасается, не одолеет ли в нём злое начало его добрую сущность. Он просит Ормузда забрать его к себе. Эта просьба услышана. К. X. передаёт царство своему родичу Лухраспу, а сам удаляется в горы и исчезает при первом восходе солнца. Богатыри отправляются на поиски пропавшего К. X. Снежная буря невероятной силы заносит их, и большинство из богатырей исчезает навеки, как исчез и К. X. И. С. Брагинский.
КАК (Cacus), Какус, в римской мифологии сын Вулкана, чудовище, изрыгавшее огонь, опустошавшее поля Эвандра. По другой версии, К. был предававшимся разбою беглым рабом Эвандра. К. похитил ночью часть стад у прибывшего к Эвандру Геркулеса и спрятал их в своей пещере. Услышав мычание быков, Геркулес отыскал пещеру, убил К. своей палицей и отнял стада. Видимо, К. – первоначально древнее, впоследствии забытое божество огня, почитавшееся вместе с Какой (по поздней версии, – сестрой К.). Кака помогла Геркулесу в борьбе с братом, за что ей было посвящено святилище, где горел неугасимый огонь и приносили жертвы весталки (Serv. Verg. Aen. VIII 190). Е. Ш.
КАЛА (др.-инд. Kala, «время»), в древнеиндийской мифологии божество, которое является персонификацией времени. В ведийской литературе К. — в значительной мере абстрактное понятие, иногда тождественное брахману и заключающее в себе космогонический принцип (AB XIII 2; XIX 53, 54 и др.). «Майтри-упанишада» называет К. «великим океаном творений», из которого проистекают все существа, достигают роста, а затем в нём исчезают (VI 14–16). В индуизме концепция К. хотя и конкретизуется (К. становится божественным сыном васу Дхрувы), но по-прежнему остаётся объектом философских интерпретаций. Эпос рассматривает К., с одной стороны, как самостоятельное божество (напр., Мбх. XII 19, 31), с другой — как ипостась Ямы или Шивы (один из эпитетов Шивы – Махакала, т. е.
«великий К.»). Представления о К. сближаются и часто сливаются с представлениями о боге смерти Мритью. В легенде «Махабхараты» о человеке, умершем от укуса змеи, змея настаивает на своей невиновности, объявляя себя орудием Мритью, а Мритью перекладывает ответственность на К., воле которого он повинуется (Мбх. XIII 1). К. обычно описывается как состоящий из дней и ночей, месяцев и времён года, поглощающих в своей бесконечной чреде (вращении колеса К.) человеческие существования. В этой связи К. идентифицируется с судьбой (Дайва); понятия «К.» и «Дайва» становятся синонимами; в «Рамаяне» Лакшмана утешает Раму в его несчастьях ссылками на непреложность законов К. (Рам. VII 106, 2). Философское осмысление К. ведёт в пуранах к пониманию его как воплощения энергии Вишну или энергии индуистской божественной триады в целом (см. Тримурти) в её функциях созидания, сохранения и уничтожения мира («Маркандейя-пурана» 116, 108). П. А. Гринцер.
КАЛАНЕМИ [др.-инд. Kalanemi, «обод (колеса) времени»], в индуистской мифологии: 1) в «Рамаяне» — ракшаса, дядя Раваны. Равана обещал К. половину своего царства, если он убьёт Ханумана, царя обезьян, союзника и чудесного помощника Рамы. Когда Хануман искал в Гималаях целебные травы, чтобы вылечить раненых Раму и его брата Лакшману, К. отправился туда, принял вид аскета и зазвал Ханумана в свою обитель. Однако Хануман разгадал уловку врага, схватил его за ногу и, раскрутив в воздухе, зашвырнул обратно на Ланку, прямо к подножию трона Раваны; 2) в «Махабхарате», «Хариванше» и пуранах – асура, сын Вирочаны, внук Хираньякашипу. Он был убит Вишну и впоследствии родился вновь в обликах Кансы и змея Калии.
501
КАЛБЕСЭМ, Калмесэм, в кетской мифологии «лесная баба», обитающее в лесу сверхъестественное существо, вредящее людям, уводящее у них детей. Во многих вариантах известен кетский дуалистический миф о К. и Хунь. Хунь хотела, чтобы вода текла снизу вверх, К. настояла на обратном. Хунь хотела сделать все дороги наклонными, чтобы легко было по ним идти с грузом. По желанию К. начало дороги всегда совпадает с началом горы. Хунь хотела, чтобы люди только указывали на добычу рукой, а она сама бы падала. К. пожелала, чтобы люди сперва сделали лук и стрелы, а потом с их помощью добывали дичь. В жизни всё устроено во вред людям по желанию К. По другому мифу, К. увела у Хунь маленького сына. Когда он вырос и узнал, кто его настоящая мать, то убил К. и бросил её в огонь. От сгоревшей К. возникают вредные для человека насекомые. Широко распространён также миф о женщине (иногда той же Хунь), которую К. убивает, ища у неё в голове и воткнув в это время ей палочку в ухо. Дочь убитой, обманув К., убегает к своей бабушке, которая ворожбой топит в море преследующую их К. Миф, аналогичный кетскому преданию о К. и Хунь, у югов (сымских кетов) связывался не с К., а с Фыргынь. В. И., В. Т.
КАЛГАМА, в тунгусо-маньчжурской мифологии легендарный герой. На руках у него было по два пальца. Никто не решался вступить в поединок с К., у которого в сумке хранился талисман, обеспечивавший ему силу и богатство. Одному нанайцу удалось заполучить эту сумку, и он стал удачливым охотником, а в горах стали слышны стоны К. Через несколько лет К. в облике женщины явился к этому нанайцу и стал с ним жить. Через год у оборотня родился сын, выросший богатырём, и талисман от отца перешёл к сыну.
С. С.
Г. В.
КАЛАЧАКРА (санскр. kalacakra, «колесо времени»), 1) в буддийской религиозномифологической системе ваджраяны отождествление макрокосма с микрокосмом, вселенной с человеком. Идеи К. переданы в «Калачакра-тантре». Согласно К., все внешние явления и процессы взаимосвязаны с телом и психикой человека, поэтому, изменяя себя, человек изменяет и мир. С К. связано представление о цикличности времени (в Тибете – 12- и 60-летние календарные циклы). По легенде, учение К. было изложено буддой Шакьямуни по просьбе царя мифической страны Шамбхалы Сучандры (воплощения бодхисатвы Ваджрапани). После возвращения в Шамбхалу Сучандра передал это учение в форме тантры. В Индии, согласно легенде, проповедь К. была начата лишь в конце 10 в. Цилупой (по другим источникам, — Питопой, или Великим Калачакра-падой), который попал чудесным образом в Шамбхалу и был там посвящен царём Кальки в учение К. Вернувшись в Индию, он изложил это учение махасиддхе Наропа. Учение К. играло особенно важную роль (начиная с середины 11 в.) в тибетском буддизме; 2) идам в ваджраяне, символизирующий учение калачакры.
КАЛЕВИПОЭГ, в эстонской мифологии богатырь. К. является сыном богатыря Калева. Первоначальный образ К. – великан, с деятельностью которого связывались особенности географического рельефа: скопления камней, набросанных К.; равнины – места, где К. скосил лес, гряды холмов – следы пахоты К., озёра – колодцы К., древние городища – ложа К. и т. п. Существовали поверья о болотной траве, как о волосах К., чертополохе, выросшем из капель пота К., и др. К. состязается с ванапаганом (мечет в него камни) или Тыллом в метании камней, на которых остаются отпечатки его рук или ног (петроглифы: им приписываются магические свойства; сходные представления связаны с калеванпойками — великанами в финской мифологии). Огромные камни считаются оселками К. К. — борец с нечистой силой (с ванапаганами), иногда — с притеснителями народа (бросает камни в усадьбу злого помещика и т. п.), реже — с иноземными врагами. Необычайной силе его посвящено предание о кольце девы Ильманейтси, которое та обронила в колодец: К. спускается за кольцом, а ванапаганы скатывают в колодец жёрнов; но герой возвращается с жёрновом, который он принял за кольцо, на пальце. В другом мифе К. отбивается от
Л. Э. Мялль.
502
КАЛЕНДАРЬ
ванапаганов досками, и те ломаются в борьбе; ёж подаёт К. совет бить ребром доски, за что получает от героя колючую шубку. В народных сказаниях сохранились две версии о гибели К.: враги отрубают герою ноги, когда тот спит или пьёт из реки; превратившийся в богатырского коня ванапаган уносит К. в ад, где он, прикованный к вратам ада, должен сторожить ванапагана, чтобы тот не вышел из преисподней. На основе народных преданий и песен Ф. Р. Крейцвальд составил героический эпос «Калевипоэг» (публикация 1857– 61), который оказал значительное влияние на эстонское народное творчество и национальную литературу. КАЛЕНДАРЬ как система счисления временных промежутков, в мифологии выступает в роли одного из способов освоения мифологическим сознанием природных явлений. Представление о К. всегда связано с представлениями о хаосе и космосе, об устройстве мира, о земле, небе, звёздах, человеческой жизни. Упорядочивающая деятельность времени в «нормально» функционирующем космосе представляется мифотворческому сознанию разумной, его необратимость – божественной мощью, его невещественность – таинственной силой созидания и разрушения. К. поэтому везде священен, а наблюдение за ним находится в ведении жрецов. Преобразования К., как и его неизменность, имеют сакральное значение: примером первого может служить реформа Нумы Помпилия в Риме, примером второго – клятва фараона при вступлении на престол не вставлять добавочных дней и не делать в К. никаких поправок. Хранящий образ жизни предков, К. представляется небесным образцом земного порядка. Упорядоченный К. — принадлежность цивилизации. Наиболее примитивные календари чаще всего оперируют неравными периодами: изменчивы продолжительность дня и ночи, а следовательно длина и число дневных и ночных часов, различны по длительности времена года и сезоны. В древних же цивилизациях явственно прослеживается стремление делить время на равные части, создавая предельно упорядоченный и симметричный К., иногда в ущерб его практической точности и пригодности. Таков К. Древнего Египта. Иерархическое устройство К., где дни входят в недели, недели в месяцы, месяцы в сезоны, сезоны в годы, годы в различные циклы, осмыслялось мифологическим сознанием как соответствующая иерархия божеств со строгим подчинением младших и меньших старшим и большим. Образцом такого иерархического построения можно считать китайское «управление» времени с Тай-Суем — духом года во главе целого штата помощников — духов меньших частей времени. Сложная иерархия мифических начальников групп звёзд — «деканов» управляла временем в эллинистическом Египте. В календарной «иерархии» наблюдается тенденция воспроизводить числовую структуру одного деления на «уровне» другого. Так, тридцатилетний цикл у друидов (по Плинию) на уровне годов воспроизводил числовой образ месяца; Осирис, по мифу, правил 28
лет, т. е. лунный месяц, выраженный годами; день в Китае делился на 12 часов — по числу месяцев. Универсалией для мифологизированного К. является также качественная наполненность времени, слитого со «своими» событиями, и посвящение дней, частей дня, времён года и т. п. различным духам и богам (сохранившееся даже в европейских названиях дней недели), предпочтительность и табуированность определённых отрезков времени для определённых действий. Рассказы о создании упорядоченного К. включаются в космологические и космогонические мифы и мифы о культурных героях. В космогонических мифах упорядочивание мира приводит и к установлению К. В скандинавской мифологии, после того как мир был сотворен из тела великана, Один с братьями укрепил на небе искры, вылетавшие из преисподней, и уготовил им путь и место — разделил сутки на день и ночь. С той поры ведётся счёт дням и годам, а до этого упорядочивающего акта «Солнце не ведало, где его дом, звёзды не ведали, где им сиять, месяц не ведал мощи своей...» («Старшая Эдда», «Прорицание вёльвы»). В индуистской мифологии Варуна устанавливает последовательность смены дня и ночи, наступления месяцев и сезонов года, направление движения солнца и звёзд. Согласно алгонкинским мифам, в древние времена была вечная зима, но ласка с помощниками пробила в небе дыру в небесную тёплую страну — и подули тёплые ветры; ласка выпустила из клеток птиц небесного народа — и настало лето. Существенно, кроме того, понятие эталона временной продолжительности. Так, в индуистской мифологии год — это срок, в течение которого яйцо, золотой зародыш, плавает в водах первобытного океана, пока из него не возникает творец мира Брахма. Мифы о создании календаря всегда манифестируют представления о цикличности, но отмечается и благодетельность смены одной фазы другою, т. е. поступательное движение времени внутри цикла. В мифах о культурных героях речь идёт не о создании природного порядка, но об открытии его людям. Прометей у Эсхила считает объяснение календарных закономерностей людям важнейшим своим благодеянием. Культурную и социальную роль К. выделяют и мифы малоразвитых народов. Диери (Австралия) рассказывают, что луна была дана людям, чтобы они знали, когда справлять те или иные обряды. Создатели К. нередко бывают персонификациями солнца или луны, детьми этих светил. В других случаях культурные герои превращаются в солнце и луну по завершении своей цивилизаторской деятельности, создавая «органы времени» из самих себя и выступая тем самым и в космогонической функции. Беспорядок в ритме смены сезонов, дня и ночи, в движении светил, а также ускорение такого рода ритмов относятся к эсхатологическим мотивам (см. Эсхатологические мифы). В конце мира солнце так темнеет, что почти нет разницы между днём и ночью, луна беспорядочно меняет свой облик, солнце выходит за пределы зодиакального пути, появляются новые звёзды, а прежние меркнут, жара насту-
пает зимой и холод летом. Потоп и мировой пожар можно себе представить как нарушение меры и ритма сезонного распорядка. В некоторых мифах это проступает со всей очевидностью. Так, в одном из египетских мифов рассказывается, как Ра, божество солнца, посылает на людей, ставших непокорными и непочтительными, своё око — дочь Хатор-Сехмет, которая в виде львицы начинает пожирать людей и всё живое. Свирепость огненной львицы грозит общей гибелью, и тогда Ра велит опоить Хатор красным хмельным напитком, разлитым на полях, который она принимает за кровь (воды разлившегося Нила имеют красноватый оттенок). Хатор утоляет жажду, пьянеет и успокаивается, а природа оживает и воскресает после спада губительной жары. Смена сезонов часто представляется битвой, борьбой, состязанием героев, из которых победивший получает жизнь, власть, какой-либо объект, воплощающий соответствующее время года (напр., майскую деву и т. п.). В описаниях чудесной страны типа островов блаженных в греческой мифологии непременно отмечается либо отсутствие календарных изменений, либо их полная упорядоченность и симметричность, либо удлинение календарных мер. В первом случае говорится, что в блаженной стране нет смены времён года, а стоит вечная весна, всегда дует один и тот же ветер, например Зефир у Гомера, нет «вчера» и «завтра», потому что стоит незакатное солнце, вечный полдень или вечные предрассветные сумерки. Во втором случае отмечается, что день всегда в точности равен ночи и т. д. В третьем случае рассказывается, например, что эфиопы прибывают на счастливый остров и проводят там 600 лет, пока на их родине, куда они затем возвращаются, сменяется 20 поколений (Diod. II 55). Итак, в противоположность представлениям об эсхатологическом ускорении времени смертных и нарушении его порядка сама упорядоченность мыслится божественной, а «особый» божественный К. как бы «замедленным». Так, 100 лет Брахмы, по индуистским представлениям, — это 311 040 000 000 000 человеческих лет, один день Брахмы — это срок существования данного мира (подробнее см. в ст. Брахма). След такого представления можно видеть и в библейском: «... пред очами твоими тысяча лет, как день вчерашний, когда он прошёл...» (Пс. 89, 5). Среди классических календарных мифов обычно выделяют месячные, или лунарные мифы, и солярные мифы, суточные и годовые, т. е. сезонные, а также астральные мифы. В более узком смысле под календарными мифами понимаются мифы, отражающие сезонный цикл (см. Умирающий и воскресающий бог, Умирающий и воскресающий зверь). Что касается мифологемы суточных метаморфоз, то она в строгом смысле слова не может относиться к календарной мифологии, т. к. наименьшая единица К. — сутки в целом. Однако в мифологическом смысле именно альтернация дня и ночи является элементарной семантической моделью оппозиций света и тьмы, по которой строятся все календарные мифологемы. Солярно-суточные и сезонно-аграр-
КАЛЕНДАРЬ ные циклы мифов сближаются и переплетаются иногда до отождествления (как в Египте), объединяясь на основе общей семантики борьбы положительного и отрицательного начал. Солярно-суточная, как и лунная, мифология признаётся обычно более архаичной, нежели сезонно-аграрная, а исчезновение и возвращение мифологического персонажа, воплощающего солнце, свет, тепло, плодородие, — более архаичной записью суточных и сезонных изменений, нежели убийство (умирание) и воскресение (оживание), в которых видят типично аграрную метаморфозу: смерть семени и его воскресение в виде растения. Типичным мифом об уходящих и возвращающихся божествах суточной смены является миф о египетском Ра. Уход и приход может быть перенесён с суток на сезоны (Персефона удаляется в царство Аида на время зимы) или на годовой путь солнца по эклиптике (так, Солнце-Аполлон уходит гостить к гипербореям и возвращается затем в Дельфы). Сутки могут представляться не только маршрутом солнца, но и его гибелью и рождением или освобождением, что облегчало отождествление суточно-солярной мифологии «одного дня» и мифов аграрного цикла. Получают мифологическое воплощение и части суток. В армянском фольклоре старик Жук у Жаманак (от пехлевийского «заман» — «время»), сидя на горе, скатывает по её склону поочерёдно то белый, то чёрный клубок ниток. В скандинавской мифологии Один дал ночи и дню коней и колесницы и послал их в небо, чтобы раз в сутки они объезжали всю землю. Ночь мчится впереди, и с её коня по имени Инеистая грива падает пена, покрывая землю росой. Конь дня зовётся Ясная грива, и грива этого коня озаряет землю и воздух. Представление о частях дня переносится в мифологии на год и на более длительные сакральные циклы. Утро, полдень, сумерки и ночь метафорически означают весенний, летний, осенний и зимний сезоны. Разумеется, день может делиться на большее число частей, и времён года может быть больше в тех или иных календарях, но тенденция такова: утро – расцвет, ночь – гибель растительного мира. Особенно ясно выражена эта тенденция в тех условиях, где «зиме» соответствует холод и сокращение светлой части дня, а не там, где умирание природы связано с засухой, или «зима» — это сезон дождей. Представления о мифологических эрах и больших периодах в развитых древних цивилизациях строятся по той же модели: расцвет и благополучие, золотой век вначале и затем постепенная порча и гибель. Тогда наступает период латентный, период «ночи», сна-смерти (напр., пралая в индуистской мифологии). Отождествление частей дня и времён года с возрастами человеческой жизни, вероятно, также можно считать универсалией, причём представление года как человека рождающегося, растущего, старящегося и умирающего относится к самым устойчивым. Общий для всех мифологических систем антропоморфизм, или точнее антропизм, имеет для мифологизированного К. то следствие, что он отождествляется с те-
лом, а части времени – с частями тела. Такое представление пересекается с мифом о создании мира из частей тела жертвенного животного или человека. Так, в одной из упанишад («Брихадараньяка-упанишада» I, 1) мир – это жертвенный конь, причём год – это его туловище, времена года – члены, месяцы и полумесяцы – суставы, дни и ночи – ноги. Астрологи с их общей идеей единства микро- и макрокосма насчитывали в человеческом теле 360 костей и относили остеологию к астрономии. Любопытная календарно-соматическая мистика сохранилась у мусульманских потомков древних тьямов. Они полагают, что каждый год 60-летнего цикла их календаря исходит из какой-либо части тела Мухаммада: год крысы — из левого уха пророка, год буйвола — из левой ноздри и т. д. В то же время 30 дней месяца происходят от 30 зубов Адама (растущая и убывающая луна – это верхняя и нижняя челюсти). Некоторые эвенки до сего дня помнят старинный К. из 13 месяцев, именуемых по частям тела. Начало года — голова, затем год начинает спускаться вниз на левое плечо, потом следует локоть левой руки, запястье, суставы основания пальцев, средние суставы и последние суставы пальцев, после чего идёт второе полугодие в обратном порядке по правой стороне тела. Интересно, что у пигмеев Новой Гвинеи счёт идёт не по пальцам, а по органам левой, а затем правой стороны тела и доходит до 27 или 28. Соматический зооморфный или антропоморфный К. — это лишь частный случай общего закона отождествления единиц календарного цикла с различными элементами космоса. Можно указать на китайское деление неба на четыре части, так что восточная его часть соответствует Цин-луну («зелёный дракон»), весне, планете Юпитер, синему цвету, кислому вкусу, нравственной характеристике человеколюбие, и — из пяти элементов — дереву; южная часть — это Чжу-цяо («красная птица»), лето, планета Марс, красный цвет, вкус горечи, приличие, огонь и т. д. Календарные единицы могут иметь этическую интерпретацию. В Китае весне соответствует человеколюбие, осени – справедливость, лету – приличие, зиме – мудрость; у Гесиода горы, воплощения «поры», времён года, названы Эвномией («благозаконие»), Дике («справедливость» или «правда»), Иреной («мир» или «покой»); Гесиод производит их от Зевса и Фемиды, богини правосудия. Иногда горы отождествляются с тремя мойрами. С этическим кодом мы сталкиваемся в мифах, когда зло выражается в холоде или зное, а добро – в тепле, цветении или обилии влаги. В «Младшей Эдде» несходству зимы и лета даётся такое объяснение: отец лета – Свасуд («приятный»), он ведёт безмятежную жизнь, а отец зимы — Виндлони или Виндсваль («холодный, как ветер») – сын Васада («трудный», «неприятный»), и все в их роду жестокосердны и злобны. Дурная погода и сезон непогоды чаще всего воспринимаются как гнев или проклятие. Уход богини Тефнут, поссорившейся с отцом, богом солнца Ра, и её радостное возвращение после примирения означали в фазе гнева и ссоры ежегодную засуху, в фазе возвращения — прибывание вод Нила.
503
Можно упомянуть и ещё один любопытный способ передачи сезонных изменений — звуковой или музыкальный. В кельтской мифологии бог Дагда, одно из главных божеств благодетельного пантеона, прославлен как арфист. Он играет на чудесной живой арфе-дубе, и в соответствии с характером его игры наступают те или иные сезоны. В орфических гимнах сохранён образ Аполлона, который играет на кифаре, создавая космическую гармонию, определив низкие струны для зимы и высокие для лета, отнеся весну к дорийскому ладу. Настраивая небо на дорийский лад, он избирает «животворную поросль», то есть как бы «настраивает» космос на весну. Таким образом, календарные изменения могут иметь интерпретации этические и пространственные, цветовые и музыкальные, звериные и планетарные, зодиакальные, звёздные, а также интерпретируются в терминах стихий или элементов мира, пола и тела. Когда календарные единицы и их чередование переводятся при этом на «язык» персонажа и сюжета, получаются не мифологические «представления», о которых шла речь выше, а мифологическое повествование, т. е. календарная мифология в узком смысле слова. На основе календарной мифологии вырастает календарная словесность. Это загадки и пословицы, гороскопы и пророчества, поэмы типа «Трудов и дней» Гесиода и «Фаст» Овидия, вплоть до альманахов и сборников вроде толстовского «Круга чтения». Календарная мифология в изобразительных искусствах – это аллегории месяцев и сезонов, изображения символов и персонификаций времени с их атрибутами, это числовая ритмика орнаментов и предметов культа (ср., например, семисвечник) и т. д. Можно говорить и о календарной символике цвета, как в цивилизациях Месоамерики и в странах, где распространён китайский 60-летний цикл. Календарные постройки — это всякого рода ритуальные сезонные сооружения типа майского дерева или новогодней ёлки; образцом календарной скульптуры может служить снеговик. H. В. Брагинская. Кали. Бронза. Танджур. 10 в.
504
КАЛИДОНСКАЯ ОХОТА Битва Кали с демоном Махишей (Махишасурамардини). Камень. Эллора, храм Кайласанатха. 8 в.
КАЛИ (др.-инд. Kali, «чёрная»), в индуистской мифологии одна из ипостасей Деви, или Дурги, жены Шивы, олицетворение грозного, губительного аспекта его шакти – божественной энергии. К. чёрного цвета (по одному из мифов, она появилась на свет из ставшего чёрным от гнева лица Дурги); одета в шкуру пантеры; вокруг её шеи – ожерелье из черепов; в двух из четырёх своих рук она держит отрубленные головы, а в двух других – меч и жертвенный нож – кхадгу; из её широко разинутого рта свисает длинный язык, окрашенный кровью её жертв. В конце кальпы К. окутывает мир тьмой, содействуя его уничтожению, и в этой своей функции зовётся Каларатри (букв. «ночь времени»). Культ К. восходит к неарийским истокам, связан с кровавыми жертвоприношениями и по своему характеру во многом чужд ортодоксальному индуизму, но он занял центральное место в верованиях разного рода тантристских и шактистских сект. Почитание К. в качестве истребительницы демонов и могущественной богини-покровительницы особенно распространено в Бенгалии, где находится главный посвященный ей храм Калигхата, или в английском произношении – Калькутта, давший название бенгальской столице. П. А. Гринцер.
КАЛИДОНСКАЯ ОХОТА (Καλυδ νια θηρα), в греческой мифологии один из наиболее распространённых мифов, в котором объединены сказания о многих героях островной и материковой Греции. Царь Калидона (города в Южной Этолии) Ойней, супруг Алфеи, собрав обильный урожай и принеся после этого жертвы всем богам, забыл богиню-охотницу Артемиду и тем самым оскорбил её. Разгневанная богиня наслала на Калидон огромной величины свирепого вепря, который опустошал поля, с корнем вырывал садовые деревья и убивал прячущихся за городские стены жителей (Hom. Il. IX 529 след.). Ойней решил устроить охоту на вепря и пригласил участвовать самых отважных героев Эллады, пообещав тому, кто убьёт вепря, в награду шкуру зверя. Во главе охотников встал сын Ойнея Мелеагр. Мифографы различных областей Греции
включают в перечень охотников местных героев своих областей и называют разное число участников охоты. В «Мифологической библиотеке» Аполлодора (I 8,2) называется свыше 20 участников: калидонцы Мелеагр и Дриас, плевронцы – сыновья Фестия, мессенские близнецы Идас и Линкей, Диоскуры из Спарты, Тесей из Афин, аркадяне Анкей и Кефей, фессалийцы Адмет, Пирифой, Пелей и Ясон, Амфиарай из Аргоса, Амфитрион и его сын Ификл из Фив и единственная женщина – участница К. о. Аталанта из Аркадии. Более поздние авторы (Ovid. Met. VIII 299 след.; Hyg. Fab. 173) считают, что в К. о. участвовало более 50 героев, причисляя к охотникам Лаэрта (отца Одиссея), пилосца Нестора, Теламона — сына Эака, лапифов Пирифоя и Мопса, мессенца Левкиппа и других героев не только материковой Греции, но и из Магнесии, Итаки, Саламина, Крита и других областей. Когда собаки выгнали вепря из лесу, свирепый зверь сразу бросился на охотников. Нестор спасся лишь потому, что, подпрыгнув, ухватился за дерево, но многие пали жертвой острых клыков вепря, а некоторые погибли от ран, нанесённых друг другу случайно в пылу охоты: Пелей ранил своего тестя Эвритиона (Apollod. I 8,2). Решающий удар вепрю нанёс Мелеагр, и ему по праву принадлежал почётный трофей. Успех охотников побудил Артемиду к новым козням. Она вызвала жестокую войну за охотничий трофей между калидонцами и родственными им жителями Плеврона куретами. В этой войне калидонцы сперва сражались успешно, но ког-
да Мелеагр убил брата своей матери Плексиппа, Алфея прокляла сына и пожелала ему смерти (Hom. Il. IX 567 след.). Оскорблённый Мелеагр отказался участвовать в дальнейших битвах, и куреты стали одерживать победы. Когда они были уже на стенах Калидона, раскаявшаяся мать, отец и все жители стали уговаривать героя встать на защиту родного города, но Мелеагр отказывался, пока жена Клеопатра не попросила его взяться за оружие (IX 592 след.). Мелеагр перебил всех сыновей Фестия, но сам погиб в сражении (Apollod. I 8,3). Поздние мифографы вплетают в историю К. о. мотивы о связи его жизни с обгоревшей головнёй и о любви Мелеагра к Аталанте. Впервые мотив об обгоревшей головне встречается у Вакхилида (Bacchyl. V 94) и в недошедшей трагедии Фриниха «Плевронии» (Paus. X 31,4): к только что родившей Алфее во сне явились мойры и предупредили, что жизнь её ребёнка Мелеагра оборвётся, как только догорит пылавшее в очаге полено. Обжигая руки, Алфея выхватила головню из огня и спрятала её. После гибели убитого Мелеагром брата (вариант: братьев) Алфея достала спрятанное полено и бросила его в огонь, после чего Мелеагр и умер (Ovid. Met. VIII 519). Мотив любви Мелеагра и Аталанты получил отражение у Овидия (VIII 451 след.) и Антонина Либерала (II): ещё на пиру, предшествовавшем К. о., некоторые герои заявили, что не хотят идти на охоту вместе с женщиной, но сразу же влюбившийся в Аталанту Мелеагр принудил их примириться с приглашением прекрасной аркадянки. Охотница первой ранила зверя, поразив его стрелой в спину, и добивший вепря Мелеагр с радостью уступил ей почётный трофей — шкуру и голову кабана. Это послужило причиной ссоры между Мелеагром и его дядьями. Они сразу (вариант: на пути Аталанты домой в Аркадию, Diod. IV 34) отобрали у охотницы добычу. За это разгневанный Мелеагр убил сыновей Фестия Плексиппа и Токсея (Ovid. Met. VIII 429 след.). Узнав о гибели братьев, Алфея бросила в огонь головню, от которой зависела жизнь её сына. Осознав, к чему привёл её гнев, Алфея и жена Мелеагра Клеопатра наложили на себя руки. Софокл в недошедшей трагедии (Plin. Nat. hist. 37, 40 след.) добавил, что оплакивавшие брата сестры Мелеагра были
Вверху – Охота на калидонского вепря. Фрагмент росписи килика «мастера Архикла и Главкита». Ок. 540 до н. э. Мюнхен, Музей античного прикладного искусства. Внизу – Калидонская охота. Фрагмент росписи Клития кратера Эрготима. Ок. 570 до н. э. Флоренция, Археологический музей.
КАЛЛИСТО
Одиссей и Калипсо. Картина А. Бёклина. 1882. Базель, Художественный музей.
превращены в птиц (этиологический миф: мелеагриды, греч. «цесарки»). Миф о К. о., в основе которого лежали события древнейшего прошлого Этолии (войны между городами, пережитки матриархата), благодаря своей популярности непрерывно пополнялся новыми мотивами (бедствие, посылаемое обойдённым вниманием божеством; отказ обиженного героя от участия в битве и пр.). М. Н. Ботвинник.
КАЛИПСО (Καλυψ ), в греческой мифологии нимфа, дочь титана Атланта и океаниды Плейоны (по другой версии, дочь Гелиоса и Персеиды), владелица острова Огигии, на Крайнем западе. К. держала у себя в течение семи лет Одиссея, скрывая его от остального мира, но не смогла заставить героя забыть родину. На Огигии К. живёт среди прекрасной природы, в гроте, увитом виноградными лозами. Она умелая ткачиха, ежедневно К. появляется у станка в прозрачном серебряном одеянии. По приказу Зевса, переданному через Гермеса, К. вынуждена отпустить Одиссея на родину; она помогает ему построить плот и снабжает его в дорогу всем необходимым. От Одиссея К. имела сыно-
505
Корес и Каллироя. Картина Ж.-О. Фрагонара. 1765. Париж, Лувр.
вей: Латина, Навсифоя, Навсиноя, Авсона (Hom. Od. V 13–269; VII 244–266). Имя К. («та, что скрывает») указывает на её связь с миром смерти. Покинув К., Одиссей таким образом побеждает смерть и возвращается в мир жизни. А. Т.-Г.
КАЛЛИОПА (Καλλι πη, «прекрасноголосая»), в греческой мифологии одна из девяти олимпийских муз. Дочь Зевса и Мнемосины (Hes. Theog. 52–54), она «выдаётся меж всеми другими» музами (79) (хотя у Гесиода функции каждой музы ещё достаточно не определены). В эллинистическое время К. — муза эпической поэзии и науки. Сыновьями К. и Эагра (или Аполлона) были знаменитые певцы Лин и Орфей (Apollod. I 3,2). Сыном К. считают также фракийского царя Реса, убитого под Троей Диомедом (I 3,4). К. изображалась с вощёной дощечкой или свитком и грифельной палочкой в руках. А. Т.-Г.
КАЛЛИРОЯ (Καλλιροη), в греческой мифологии: 1) одна из океанид (К. — греч. «прекраснотекущая»), дочь Океана и Тефиды, супруга Хрисаора, которому родила трёхголового великана Гериона (Hes. Каллиопа, муза элегий. Римская скульптура. Мрамор, 2 в. Ватикан, музей Пио-Клементино.
Theog. 981 след.; Apollod. II 5, 10); 2) речная нимфа, дочь Ахелоя, супруга Алкмеона, мать Акарнана и Амфотера. После смерти Алкмеона, убитого Фегеем, К. стала возлюбленной Зевса, которого упросила сделать её малолетних детей сразу взрослыми. Когда её желание было выполнено, дети К. отомстили за отца и убили Фегея, его жену и детей (Apollod. III 7,5–6); 3) нимфа, дочь речного бога Скамандра, мать Ганимеда (Apollod. III 12, 2); 4) калидонская девушка, отвергшая любовь Кореса, жреца Диониса. По просьбе оскорблённого жреца Дионис поразил жителей страны безумием. Обратившись за помощью к оракулу, калидонцы получили приказ принести К. в жертву. Когда Корес увидел прекрасную К., обречённую на гибель, любовь снова вспыхнула в его сердце и он заколол себя вместо любимой. К. покончила с собой возле источника, который стал носить её имя (Paus. VII 21.1 след.) (топонимический миф). М. Б.
КАЛЛИСТО, Каллиста (Καλλιστ ), в греческой мифологии Дочь царя Ликаона (вариант: Никтея или Кефея), спутница (нимфа-охотница) Артемиды, родом из Аркадии. К., обольщённая Зевсом, явившимся к ней в облике Аполлона (или Артемиды), родила Аркаса. Превращенная в медведицу Артемидой (вариант: Зевсом,
Юпитер (Зевс) и Каллисто. Картина П. П. Рубенса. Ок. 1613. Кассель, Государственные художественные собрания.
506
КАЛМ
чтобы спасти её от мести Геры), К. гибнет от стрелы разгневанной Артемиды (Apollod. III 8, 2; Ovid. Met. II 405–530; другой вариант мифа см. в ст. Аркас). Зевс превратил К. в созвездие Большой Медведицы (Ps.-Eratosth. I). В мифах о К. соединились мотивы об архаическом местном зооморфном божестве (К. – медведица), вытесненном Артемидой (храм Артемиды Каллисты, «прекраснейшей», находился на холме, считавшемся могилой К., Paus. VIII 35, 8), топонимический миф (сын К. Аркас — эпоним Аркадии), древнее оборотничество и позднейшие метаморфозы. А. Т.-Г.
КАЛМ, Кальм, в мансийской мифологии крылатая зооморфная вестница богов, передающая их послания героям и людям. Сотворена Нуми-Торумом вместе с другими мифологическими существами. М. Х.
КАЛТАШ-ЭКВА, Калч-эква, Ноли Торум Шань («нижнего мира мать», «земная мать»), в мансийской мифологии богиня земли, жена и сестра Нуми-Торума (по другим вариантам мифа, К.-э.— дочь Нуми-Торума и богини земли Иоли Торум Шань). К.-э. — прародительница фратрии «Мош»: её представляли в облике зайчихи или гуся (первоначально — тотемические первопредки); берёза — её священное дерево. Как прародительница К.-э. определяла судьбы людей, отмечая их жизненный путь на священных бирках, помогала при родах. Сначала К.-э. обитала с НумиТорумом на небе, откуда была изгнана мужем: она требовала, чтобы бог построил себе новое жилище из костей всех зверей и птиц, но сова отговорила Нуми-Торума от истребления всего живого, упрекая его в том, что он уподобился женщине, послушав её совета. Разгневанный муж спускает жену вниз, где та поселяется в горе (одно из наименований К.-э. — «вершины реки Сакв горная женщина»); однако истосковавшийся Нуми-Торум разыскивает супругу и видит, что та родила сына – Эква-Пыриша. К.-э. участвует в творении мира: она просит Нуми-Торума укрепить вновь созданную зыбкую землю поясом. К.-э. наделяет первых людей душами, которые ей передал отец Корс-Торум. КАЛУНГА, Карунга, персонаж, широко распространённый в мифологии народов Западной Тропической Африки, а в Восточной Африке – у амбо, луба, конго, мбунду, чокве и некоторых других бантуязычных народов. К. объединяет черты первопредка и отчасти громовника. К. как обожествлённый предок связан с «нижним миром», миром предков (в случае чьей-либо смерти говорили: «Его взял К.»). Он – отец всех предков, с их помощью правящий миром, предки — его слуги. К. является создателем мира и первых людей, которых он «вызывает» из земли, скалы, священного дерева, термитника и т. п. Согласно одному мифу, К. ударил по термитнику и из образовавшегося отверстия вызвал первую пару — Амангуду и его жену, сыновья которых Канзи и Нангомбе позже женились на своих сестрах. По другому мифу, К. вышел из земли и создал три супружеские пары, от которых произошли племена ямбо, гереро и бушмены. Имеется вариант, согла-
сно которому К. сам выступает как первый человек. В некоторых вариантах действует не К., а его помощник — «костяная старуха»: она вызывает троих детей из дерева Омукуа. К. характеризуется и как громовник (хотя и в меньшей степени, чем, напр., Мулунгу). Носит чёрную одежду (ритуальный цвет дождя), и ему приносят в жертву чёрного быка (типичное дождевое жертвоприношение). Е. К.
КАЛХАНТ (Κ λχα , род. п. Κ λχαντο ), в греческой мифологии жрец из Микен, сын Феонои (Нуg. Fab. 190) и внук Аполлона, от которого получил дар прорицания (Hom. Il. I 69–74). К. – участник похода ахейцев под Трою; ещё в пути, в Авлиде, он истолковал знамение со змеёй, уничтожившей восемь птенцов и их мать, объявив, что Троя будет взята на десятый год (II 300–332). Он же потребовал принесения в жертву Ифигении, чтобы умилостивить Артемиду (Hyg. Fab. 98, трагедия Еврипида «Ифигения в Авлиде»). По его совету был разыскан Филоктет — обладатель лука Геракла, при помощи которого только и могла быть взята Троя (трагедия Софокла «Филоктет»). По совету К. был выстроен деревянный конь и вероломно взята Троя (Verg. Aen. II 176–199). Ему была предсказана смерть в том случае, если он встретит более сведущего прорицателя, что и произошло после его встречи с Мопсом в Колофоне (Apollod. epit. VI 2–4). А. Т.-Г.
КАЛЬВИС (литов. kalvis), Калeйс (латыш. kalejs), в балтийской мифологии кузнец, помощник громовержца Перкунаса — Перконса; К. выковывает ему оружие, иногда – небеса, солнце, а для дочери солнца – пряжку-сакту. Участвует в поединке с противником громовержца (см. Телявель). Эти мотивы в сочетании с аналогичными данными других индоевропейских мифологий позволяют реконструировать «кузнечный» вариант основного мифа (см. в ст. Кузнец). В. И., В. Т.
КАЛЬПА (kalpa, «порядок», «закон»), по индуистскому мифологическому исчислению «день-и-ночь» Брахмы, или 24 000 «божественных» лет, соответствующих 8 640 000 000 «человеческих» (тысяча лет Прорицатель Калхант гадает по печени жертвенного животного. Гравированный рисунок на этрусском зеркале из Вульчи. 5 в. до н. э. Рим, Ватиканские музеи.
жизни людей приравнивается одному дню богов). Первую половину К. — 4 320 000 000 «человеческих» лет, разделённых на 1000 махаюг (см. Юга) или манвантар (см. Ману), — составляет один «день» Брахмы, который иногда называют просто К. В конце этой половины происходит уничтожение (пралая) материального мира и сонма богов, а затем наступает «ночь» Брахмы — вторая половина К. По её завершении следует новое творение и начинается новая К. По той же мифологической хронологии, Брахма живёт 100 «собственных» лет. Когда эти 100 лет истекают, происходит великое уничтожение (махапралая): гибнут космос и главные боги, торжествует хаос. Однако спустя ещё столько же лет, сколько длилась жизнь Брахмы, хаос постепенно упорядочивается, рождается новый Брахма и начинается новый цикл кальп. Считается, что нынешний Брахма находится на 51 году своей жизни. Эсхатологические мотивы, отражённые в понятии К., аналогичны широко распространённым мифологическим представлениям о цикличности времени, гибели и новом возрождении мира в сходных формах; ср. пифагорейское учение о «великом годе», «Прорицание вёльвы» в «Старшей Эдде» и «Видение Гюльви» «Младшей Эдды», древнекитайские, древнеиранские, древнемексиканские и другие эсхатологические мифы. П. Г.
У народов, воспринявших буддизм, который сохранил индуистское представление о К., понятие К. частично модифицируется. В мифологии монгольских народов К. (монг. галав, бурят. галаб, калм. палв) — вселенная в её временном измерении. Выражение «кальпа-мир» (монг. галав дэлхий, бурят. галаб дэлхэй) в зачинах эпических поэм означает изначальное состояние вселенной. К. осмысливается как хаос (включая первичный хаос, который в осложнённом буддийскими мотивами космогоническом мифе густеет от ветра, высушивается огнём, смачивается дождём и превращается в землю). Светопреставление определяется как «перетекание К.» (монг. галав юулэх), «обращение К.» (бурят. галаб эрьелтэ), таким образом понятие К. приобретает в какой-то мере эсхатологическое значение — катаклизм, катастрофа, стихия – всемирный потоп (бурят. упан галаб, калм. усн палв, букв. «водная К.»), всемирный пожар (бурят. гал галаб, «огненная К.»), всеобщая гибель (бурят. мяхан галаб, букв. «мясная К.»). С. Н.
КАМА (др.-инд. kama, «желание», «чувственное влечение», «любовь»), в древнеиндийской мифологии бог любви. К. определяется в ведийских текстах как «саморожденный», вышедший из сердца Брахмана, как сын Дхармы. В «Атхарваведе» его неоднократно призывают для помощи в любви. Образ К. получает развитие в эпической литературе: он – сын Лакшми, супруг Рати и Прити («любви»), отец Тришны («жажды»), один из вишведева. Согласно одному из мифов, К. нарушил подвижничество Шивы, что привело к браку последнего с Парвати. Разгневанный Шива испепелил К., но затем, скло-
КАНГХА нившись к мольбам Рати, возродил его. К. изображался юношей, восседающим на попугае (также — на колеснице); в его руках лук из сахарного тростника с тетивой из пчёл и пятью стрелами из цветов, насылающими любовную страсть (ср. античные параллели – Эрот, Амур). На знамени К. изображён макара (фантастическое морское животное), во чреве которого К., согласно легенде, жил некоторое время. Пренебрежение дарами К. считалось тяжким грехом: в «Махабхарате» Арджуна, отвергнувший любовь Урваши, обречён в течение года быть евнухом. Понятие К. служило в индуизме также обозначением чувственной, эмоциональной жизни и входило (наряду с дхармой, артхой – нормой практического поведения, а впоследствии и мокшей – избавлением от процесса перевоплощений) в число основных установок поведения, гармоничное сочетание которых считалось важнейшим долгом трёх высших варн. Наставления в К. составляли особый жанр (камашастра; одно из наиболее значительных – «Камасутра» Ватсьяяны, ок. 3–4 вв. н. э.) и на протяжении веков играли существенную роль в традиционной индийской дидактике. КАМАДОГАМИ (др.-япон., «божества жилища»), в японской мифологии боги домашнего очага. В «Кодзики» такими богами считаются потомки бога О-тоси: Окицу-хико и Окицу-химэ. В Японии эти боги именуются и изображаются по-разному. Считается, что К. играют важную роль в сохранении семьи, в особенности в укреплении молодой семьи. Легенды о происхождении веры в К. записаны в раннесредневековых памятниках «Кондзякумоногатари» и «Ямато-моногатари». Е. С.-Г.
КАМАРИ, в грузинской мифологии небесная дева, персонаж из цикла сказаний об Амирани. Внешность и характер К. близки внешности и характеру Мзетунахави. К. — доброе существо, преданно любящее Амирани, который похищает её из заморской страны или небесной башни, одолев её отца — повелителя погоды и грозовых туч и владыку каджей. К. ждёт своего возлюбленного и после того, как он прикован к скале. Ряд исследователей полагает, что похищение К. символизирует похищение небесного огня (отсюда сопоставление сюжета с греческим мифом о Прометее). M. Я. Чиковани.
КАМБАР, персонаж мифологий народов Средней Азии. Принесён в Среднюю Азию исламом. В мусульманской мифологии Канбар – верный слуга, конюший четвёртого «праведного» халифа Али. В мифологии туркмен (Баба-Гамбар) – покровитель музыки и пения, изобретатель струнного инструмента дутара. Рассказ о том, как К. расстилал на поверхности воды коврик и сидел на нём, играя на дутаре, сближает этот персонаж с первым шаманом и певцом Коркутом, образ которого, видимо, и послужил основой туркменских мифов о К. Считалось, что тому, кто желал обрести дар музыканта или певца, следует совершить паломничество к могиле К. [в Туркмении имеется два места, почитаемых как его могилы, в обоих растут де-
ревья, которые считаются выросшими из «ушка» (колка) дутара, положенного на могилу К.]. К. у казахов (Жылкышы-ата Камбар), киргизов и уйгуров (Камбар-ата) – покровитель лошадей и коневодства. В основе образа – древнее доисламское божество. В. Б.
КАМЕНЫ (Camenae), касмены, в римской мифологии нимфы ручья в посвященной им в Риме у Капенских ворот роще, где они имели небольшое святилище и получали жертвоприношения из воды и молока (Serv. Verg. Aen. I 8; Buc. VII 21). Из их ручья весталки черпали воду для нужд храма Весты (Plut. Numa 13). Не позже начала 3 в. до н. э. К. были отождествлены с музами, на основании сближения их имени со словом carmen, «песня», или глаголом canere, «петь» (Serv. Verg. Ecl. III 59). Е. Ш.
КАМИЛЛА (Camilla), в римской мифологии (по «Энеиде» Вергилия) дочь Метаба, царя Приверна. Изгнанный своими подданными, недовольными его тираническим правлением, Метаб взял с собой маленькую К. В лесу у реки Амасен, подстерегаемый опасностями, он дал обет посвятить дочь на служение Диане, что и исполнил после своего спасения (Verg. Aen. XI 540 след.). К. стала амазонкой и погибла, участвуя в войне Турна против Энея. Имя К. — от «камиллы» или «касмилы» (так назывались мальчики и девочки из благородных семей, прислуживавшие при священнодействиях жрецам и жрицам, а также посвященные отцами на служение богам; Serv. Verg. Aen. XI 588). Как прислужника богам камиллом называли Меркурия (XI 543). Е. Ш.
КАМИМУСУБИ, Камимусуби-но ками [др.-япон., «бог божественного производства (творения)» или «божественный дух»], в японской мифологии одно из первой троицы божеств, появившееся вместе с Амэ-но минакануси и Такамимусуби (см. Такама-но хара), когда разделились земля и небо. К. было невидимо. Согласно тексту «Идзумо-фудоки», оно родилось в провинции Идзумо и там пребывает множество его потомков. Е. С.-Г.
КАМОНУ, в мифологии банту язычного народа луйи (Замбия) первый человек и культурный герой. Согласно мифам, демиург Ньямбе, живший под землёй, создал леса, реки, животных, а также и первую человеческую пару — К. и его жену. Но вскоре хитрость и ловкость К. стали вызывать беспокойство у Ньямбе. Ньямбе вырезал себе миску из дерева, то же сделал и К. Вслед за Ньямбе стал ковать железо и К. Затем К. выковал копьё и стал убивать животных. Ньямбе испугался, что К. доберётся и до него, и поднялся в небо по паутине. E. K.
КАМПИР («старуха, бабушка»), в таджикской мифологии женские духи, персонифицирующие явления природы. По разным представлениям, К. производила гром вытряхиванием своих шаровар, верчением маслобойки или ударами в бубен. В некоторых районах Таджикистана известна К. Оджуз, видимо, отождествлявша-
507
яся с зимой, морозом и холодным ветром. Семь дней до весеннего равноденствия (Науруза) здесь называли периодом Оджуз или «К. дар гор» («старуха в пещере»): считалось, что в это время К. загоняло холодным ветром в пещеру. Согласно одному из преданий, К. имела сорокоухий котёл, в котором варила попадавших к ней людей (ср. слав. бабу-ягу). В таджикском эпосе «Гургули» К. («Кампири мастон», «старуха-волшебница») принимает любой облик и мучает попадающих к ней в плен людей. И. Б.
КАМРУСЕПА (Kamrusepa), в хеттской мифологии (эпохи Древнего царства) богиня. В двуязычных хаттско-хеттских мифологических текстах соответствует хаттской богине Каттахцифури. В мифах эпохи Древнего царства, восходящих к хаттским первоисточникам, К. — обычно помощница одного из главных богов. Когда бог солнца (хаттский Эстан, хеттский Истанус) строит себе дома (храмы), он призывает К., «И стала она хозяйкой... И она воззвала к всемогущему Кузнецу». Кузнец Хасамиль по её просьбе принёс железные орудия и поставил богу солнца очаг из железа. В хетто-лувийском стихотворном гимне К. помогает богу солнца чесать овечью шерсть. В некоторых архаических хаттских и хеттских мифологических текстах К. совершает заклинания, помогающие умерить гнев (бога Телепинуса в мифе о его исчезновении) или страх (бога грозы, когда бог луны Арма упал с неба). В сходной роли ворожеи, устраняющей зло, К. выступает в ритуально-мифологическом тексте, в котором она заговаривает и «развязывает» реки, горы и священных зверей. Мифы о К. относятся к наиболее архаичному, связанному с обожествлением сил природы, пласту хеттской и хаттской мифологий. Как высшее женское божество К. почиталась также палайцами. В. В. Иванов.
КАНАКА (Καν κη), в греческой мифологии дочь Эола (внука Девкалиона) и Энареты (вариант: дочь бога ветров Эола) (Ovid. Heroid. XI). К. — жена бога Посейдона, родившая ему пятерых сыновей: Гоплея, Нирея, Эпопея, Алоэя и Триопа (Apollod. I 7, 3–4). Согласно другому мифу, К. влюбилась в своего родного брата Макарея и вступила с ним в преступную связь; рождённый от нечестивого брака ребёнок был убит Эолом, он же приказал дочери покончить с собой (Ovid. Heroid. XI 1–128). В мифе нашёл отражение запрет кровнородственных браков. М. Б.
КАНГХА, Кангдиз, в иранской мифологии чудесная крепость. По «Авесте» (Яшт 5, 54–58), К.-Вара («убежище К.») принадлежала отрицательным персонажам, неким сыновьям Вэсака из рода Тура, но почему-то названа «праведной». Топоним К.-Вара сохранился в названии города Кангавар неподалёку от Хамадана — древней Экбатаны, столицы Мидии. По другой версии, её соорудили демоны (соратники сыновей Вэсака?) или её возвёл Йима (у Бируни), Сиявуш (у Фирдоуси) где-то на востоке. В К. не было горя, печали, болезней; своим обитателям она возвращала молодость и жизненные силы (ср.
508
КАННИБАЛИЗМ
представления о Варе, убежище, построенном Йимой). По изложению «Бундахишна» (210, 6–13), К. имела семь стен – из золота, серебра, стали, бронзы, железа, стекла, керамики. Образ семистенного города древний: он был известен Геродоту в описании Экбатаны. Семь одинаковых архитектурных элементов чудесной постройки — универсальный мотив мирового фольклора, своим возникновением обязанный вавилонским астрологическим представлениям. Однако именно в Иране он был особенно популярен (ср. семиколонный подземный дворец Франграсьяна — Афрасиаба или предания о цитадели Бухары на семи устоях и т. п.). Л. Л.
КАННИБАЛИЗМ, универсально распространённый мотив в мифах и фольклоре; восходит к соответствующей практике, засвидетельствованной в палеолите и ранее, кроме того, является составной частью пищевого кода, соотносимого с другими кодами, в терминах которых мифопоэтическое сознание строит свою картину мира (см. Еда). Так, согласно исследованиям К. Леви-Строса, употребление человеческого мяса (особенно сырого) занимает низшее место в мифологически осмысленной иерархии пищевых режимов, тяготея к первому из членов фундаментальной оппозиции природа — культура (на другом полюсе этой иерархии стоят кулинарно обработанные сельскохозяйственные растительные продукты). Поэтому импликации К. сложным образом переплетены со всеми основными категориями и параметрами мифопоэтической модели мира в той её части, которая относится к области докультурного. Например, с К. связывается болотная вода, в отличие от воды-дождя, связанной с культивированием растений, или проточной воды, ассоциирующейся с рыболовством как видом охоты. В один синонимический ряд попадают мотивы К. и мотивы инцеста (ср. отождествление инцеста и съедения тотема у микронезийцев-понапеанцев; многочисленные случаи обозначения инцеста и К. одним и тем же словом). В большинстве мифологических систем существуют мифы о возникновении К., в которых единый акт К. порождает серию подобных же актов и иных злостных человекоубийств. Так, в мифологии североамериканских индейцев оджибве всякий отведавший человеческого мяса становится великаном-людоедом виндиго. В греческом мифе Тантал с целью испытания угощает богов мясом своего сына Пелопа, отчего происходят все несчастья его рода: Атрей, сын Пелопа, мстя за обиду, нанесённую ему братом Фиестом, подаёт последнему на пиру мясо его детей; дальнейшая цепь убийств, среди них — матереубийство, составляет сюжет «Орестеи» Эсхила. Миф о возникновении К. часто сопряжён с мотивом потери человеком бессмертия, т. е. вариантом «грехопадения». Нередко ответственность за возникновение К. возлагается на женщину — виновницу грехопадения и в известном библейском мифе об Адаме и Еве (при том, что в реальности участие женщин в людоедском пиршестве часто табуируется, как табуируется иногда и вкушение женской плоти). Мотивы К. наличествуют также и
в космогонических мифах. Таков миф о Кроносе, пожирающем своих детей. В астральных мифах божества, отождествляемые с небесными телами (солнцем, луной), поедают своих детей — звёзды, которые в свою очередь представляются людоедами в некоторых других мифологиях (в частности, у полинезийцев островов Туамоту; TG 11.8.1). Конец К. кладёт обычно культурный герой, который либо убивает чудовище-людоеда (напр., Большую Сову у индейцев племени апачи; ср. также победителя людоедов May и в Западной Полинезии), либо, попадая к людоедам в плен, хитростью их побеждает (ср. миф об Одиссее и киклопах). Этот последний мотив получил распространение в волшебных сказках (AT 327), среди которых особенно известны «Гензель и Гретель», «Мальчик-с-пальчик» и т. п. Конец К. у греков положил Орфей, у египтян — Осирис, у айнов — бог Аиойна. Согласно мифам различных народов (кетов, нанайцев и др.), из дыма при сожжении уничтоженного чудовища-людоеда произошли кровососущие насекомые — комары и москиты. Интересны мотивы обезвреживания хтонических людоедов — злых духов в мифах-сказках коряков: побеждая таких духов, их иногда не убивают, а лишь заменяют им желудки на тюленьи, мышиные и т. п., после чего они перестают быть каннибалами. К. характеризует мифологические персонажи самого различного уровня. В древних мифологиях он присущ верховным божествам (ср. культ Зевса Ликейского с человеческими жертвоприношениями и последующей трапезой как бы от имени бога или вместе с самим богом, Paus. VIII 38, 7; человеческие жертвы Дионису, древнекельтские, полинезийские культы и многие другие); по мере распространения запрета на К. его всё больше относят к низшему миру чудовищ-людоедов, великанов, ведьм и т. п. Среди подобных существ — славянская баба-яга, античные стриги, чудовище-вампир с железным ногтем на ладони у африканского племени покомо в Кении или же длиннозубое чудовище с глазами на подошвах у готтентотов; чудовищем-людоедом нередко представляется сама смерть (у африканского племени не, Берег Слоновой Кости). Людоедами бывают обычно оборотни — волк-оборотень в европейском фольклоре, оборотень-гиена у африканцев, колдуньиоборотни, превращающиеся в слонов, змей, сов и т. п. у племён Гвинеи, и злые духи — насылатели болезней и эпидемий (напр., у народов Северо-Восточной Азии). Табуирование К. порождает мотив одержимости духом-людоедом (у оджибве — в связи с инициацией в тайных обществах) либо безумия как наказания за акт К. (ТG 91). Происходит вытеснение мотивов К. в сферы магии, шаманизма и т. п., требующих достижения ведьмой, колдуном, шаманом особого состояния сознания, отождествляемого с одержимостью, безумием и достигаемого лишь с помощью специальных, часто табуированных действий, отсюда широкое распространение поверий о том, что подобные люди употребляют в пищу человеческое мясо; в то же время духи-людоеды представляют собой одну из опасностей, подстерегающих
самого шамана во время его путешествия в загробный мир. Обоснования ритуального К., находящие отражение в мифологических сюжетах, довольно сложны и противоречивы. Среди них выделяется в первую очередь мотивировка, восходящая к анимистическим представлениям и связанная с т. н. симпатической магией. Согласно этим представлениям, в людоеда переходят качества съедаемой жертвы, прежде всего сила, крепость. Поедание частей тела убитых врагов может, однако, производиться и ради обретения господства над душой врага, вплоть до полного её уничтожения. Так, в киргизском эпосе «Манас» герои пьют кровь врага, поверженного в бою. Такому экзоканнибализму можно противопоставить эндоканнибализм, т. е. К., распространяющийся на родственников, членов племени и т. п., мотивы которого обусловлены тотемистическими воззрениями. Способствуя в целом табуированию эндо-каннибализма (члены тотемного клана приравниваются к самому тотему), воззрения эти в то же время провоцируют и обычаи ритуального жертвоприношения с последующим вкушением частей тела (сердца, печени как седалища витальных сил) родоначальника и покровителя клана, замещаемого старейшим членом племени, «священным царём» или специально подготавливаемым для этой цели (как у мексиканских индейцев) лицом. Отсюда многочисленные мифологические сюжеты с поеданием тела божества — вплоть до пасхальной евхаристии. Восходящие к тотемизму ограничения — запрет на эндоканнибализм при сохранении экзоканнибализма и в условиях экзогамии — порождают сюжеты поедания женой (часто в зверином образе) мужа либо мужем жены (ТG 77; 79, 1), а также (в зависимости от структуры тотемно-семейного распределения) и других родственников (напр., детей, которые в соответствии с полом, их собственным и родителей, могут относиться к различным с родителями тотемным кланам). Тема К. повсеместно (ср. мифы аборигенов Австралии, где эта функция отдана страшному змею–радуге) имплицирована в мотивах ритуального проглатывания– выплёвывания, соотносящихся с обрядами инициации (см. Инициация и мифы). При наложении этих каннибалистических обрядовых мотивов на миф о великой матери-прародительнице возникают образы, подобные бабе-яге или злой старухелюдоедке Мутинге у австралийского племени муринбата. Иногда проходящий инициацию сам мыслится людоедом (напр., у индейцев-квакиутль). Следует также упомянуть мотивы К. как эксцесса экзальтированной любви, объяснение которым находят либо в стремлении к возможно более полному овладению партнёром и оральном эротизме (ср. записанную римским писателем Авлом Геллием легенду об Артемисии, выпившей чашу с прахом своего возлюбленного мужа Мавсола), либо шире – в семантической близости еды и любви (еда часто выступает в фольклоре как метафора интимной связи), в параллелизме эротического и пищевого кодов. Встречаются также мотивы съедания от избытка любви де-
КАПИС
Одиннадцатиликая богиня Каннон. Фрагмент статуи. Дерево, лак. 8 в. Япония, Монастырь Сёриндзи в Наре.
тей их родителями — так поступает первая супружеская пара в иранском мифе («Авеста») о первых людях (см. Мартйа и Мартйанаг). Мотивам ритуального К. в фольклоре, мифах и т. д. противостоят мотивы К. вынужденного, актуализирующегося (часто в гиперболизированной форме) в эпохи войн и стихийных бедствий. Среди подобных мотивов доминирует сюжет поедания детей родителями (ТG 72, 2; ср. библейский рассказ об осаде города в Самарии, 4 Царств 6, 25–31; в древнекитайских притчах в пример ставится послушание детей, жертвующих собой ради спасения умирающих от голода родителей). Особая ветвь мифов о К. представлена мировым фольклорным сюжетом о воздаянии за прелюбодеяние (ТQ 478. 1; AT 992): муж неверной жены убивает её любовника и подаёт ей за трапезой его penis и /или его сердце, которые она по неведению съедает. Сюжет этот получил широкое распространение в фольклоре и классической литературе (индийский народный роман о Радже Расалу, «Жизнеописания трубадуров», «Декамерон» Боккаччо и многие другие). KAHHОH, Кандзэон-босацу, одно из наиболее популярных божеств в японской буддийской мифологии. К., как и её прообраз в Китае Гуань-инь, – милосердная заступница, обратиться к которой за поТысячерукая Каннон. Дерево. Эпоха Дзёган (859—875). Киото, храм Корюдзи.
мощью может любой человек. К. способна принять различные воплощения: к старику она приходит стариком, к монаху – монахом, к женщине – женщиной. Почитание К. распространилось в народной среде уже на ранней стадии развития японского буддизма, примерно со 2-й половины 8 в. Стремление духовенства включить в свою религиозную систему объекты синтоистского культа проявилось в том, что различные аватары (суйдзяку) К. были объявлены хондзи («изначальной сущностью») местных синтоистских божеств. Сохранились тысячи статуй К., ей посвящены десятки легенд. Особенно популярны Дзюитимэн К. («одиннадцатиликая К.»), Сендзю К. («тысячерукая К.»), а также Бато К. («К. с головой коня»). Иногда две первые ипостаси объединяются в одном иконографическом изображении. Скульптуры Сэндзю К. обычно имеют по 20 рук справа и слева, не считая двух «главных» рук. Ранние изображения этой ипостаси К., сохранившиеся в Японии, были действительно тысячерукими. Каждой из тысячи рук К. спасает грешника. Функции К. особенно наглядно запечатлены в облике Дзюитимэн К. Поверх главного лика расположены в виде тиары, кольцом, десять меньших ликов. Из них три сострадательных лика устремлены на добродетельных существ, три гневных лика устремлены на недобродетельных, три клыкастых лика побуждают стать на путь будды, один смеющийся лик олицетворяет достигнутое понимание тщеты мирской суеты. Широко распространён в Японии культ Бато К. Данная ипостась божества восходит к индуистским культам (мифологические кони «Ригведы», бог Хаягрива – одно из проявлений Вишну). Бато К. популярна среди крестьян, имеющих лошадей, среди сельских торговцев, а в наши дни – и среди водителей такси и автобусов. Г. Г. Свиридов.
KАHCA (др.-инд. kamsa, ср. корень kams, «разрушать»), в индуистской мифологии царь Матхуры, враг Кришны. Мать К. (жена матхурского царя Уграсены) зачала его от демона, который обманом овладел ею. Выросши, К. сверг Уграсену и стал царствовать сам, творя много зла в Матхуре и её окрестностях. В частности, он запретил поклонение Вишну. Земля взмолилась к богам о помощи. Тогда Вишну воплотился на земле в братьев Кришну и Балараму, которые в конце концов и убили К. С. С.
КАНТЬО, в мифологии народа эдэ (индонезийская группа) во Вьетнаме бог радуги. Его представляют в виде козла с длинным языком, выпивающим воду рек и ручьёв и вызывающим засуху.
509
Когда бог узнал о связи Фаронгтхинга с собакой, то приказал чтить её. Тогда у первых людей родилось поколение детей в человеческом образе. Но эти дети убили младшего, самого красивого мальчика. За это отец и мать изгнали их с К., и от детей произошло человечество. Есть миф о том, что около К. предки лепча решили построить башню до неба из горшков. Когда эта башня была уже высокой, те, кто был внизу, рассердившись на что-то, разбили горшки у основания и башня рухнула. Оставшиеся в живых люди разбежались в разные районы Гималаев. Я. Ч.
КАНЧХОРИ, в корейской мифологии злой дракон, появление которого несёт с собой засуху, губящую всю растительность. Существует народное речение: «Куда ни придёт К., там сытая осень становится голодной весной». Л. К.
КАП И КЕ, в мифологии чёрных таи (тайская языковая группа) Лаоса мальчик и девочка, спасшиеся от потопа. Потоп был послан владыкой неба По Тхеном из-за возросшего числа людей на земле. К. и К. проделали в большой тыкве отверстие, влезли туда, и волна стала поднимать тыкву до неба. Там они убедили верховного владыку не губить их и вернуть на рисовое поле. Когда К. и К. выросли, кузнечик посоветовал им жениться. У них появилось семь сыновей, которые также занимались рисоводством. Огромное дерево ва покрывало весь мир, а дерево хай покрывало всю землю. Сыновья их срубили, и в небе засияли девять лун и восемь солнц. Наступила страшная жара, высохла вода, у черепахи растрескался панцирь. Тогда По Тхен велел курице склевать восемь солнц и семь лун. Она не смогла. Смог селезень, так как до солнц и лун нужно было плыть. После этого семь братьев с родителями обосновались в Луангпрабанге. Аналогичные версии о спасении от потопа мальчика и девочки, иногда брата и сестры, известны у других народностей Лаоса и Вьетнама. КАПАНЕЙ (Καπανε# ), в греческой мифологии участник похода семерых против Фив. В описании Эсхила (Sept. 423–434) К. отличается кичливостью и бахвалится сжечь город даже вопреки воле Зевса. Значительно смягчивший оценку семерых вождей, в т. ч. К., в «Просительницах» (860–871) Еврипид возвращается к традиционной его характеристике в «Финикиянках», где описывает гибель К., сражённого молнией Зевса в тот момент, когда он пытался взобраться по лестнице на фиванскую стену (179–184, 1128– 1133, 1172–1186).
Я. Я.
В. Я.
КАНЧЕНДЖАНГА, в мифологии народа лепча (тибето-бирманская группа) священная гора в Сиккиме. Согласно мифам, К. — место, откуда расселились все народы Гималаев. Лепча считают К. горой не на земле, а в небе. Верят, что туда уходят души умерших. Из льда К. бог Ташетинг создал первого мужчину Фуронгтхинга и первую женщину Назонгньи. По одному из вариантов мифа, Фуронгтхинг по ночам вступал в сношения с собакой. Дети же у Назонгньи рождались животными.
КАПИС (Κ πυ ), в греческой мифологии один из дарданских героев, отец Анхиса, дед Энея (Hom. Il. XX 239; Apollod. III 12, 2). К. считался эпонимом и основателем города Капуи в Кампании (или города Капий в Аркадии, Strab. XIII 1, 53). Другой миф утверждает, что Капуя была названа в честь второго К., потомка Энея, получившего имя в память К. — отца Анхиса (Verg. Aen. VI 768; Liv. IV 37). M. Б.
510
КАППИЛАУУТ
КАППИЛАУУТ, в мифологии народа каду (тибето-бирманская группа) в Бирме город, где правил мифический король Дазайяза и его советники Лапи, Лазин и Пату. Этот город во время жизни Гаутамы несмотря на его запрет был осаждён и взят королём соседней страны. Три советника бежали в местность Махамьяинг. Их потомки там стали каду. Эти каду, как и их предки, уже были буддистами и строили пагоды из кирпича. Я. Ч.
КАРАВАЙ, коровай, в восточнославянской мифологии и ритуалах обрядовый круглый хлеб с украшениями и мифологическое существо, символ плодородия. Приготовление К. было связано с комплексом обрядов, длившихся несколько дней с участием специальных жрецов (при русском великокняжеском дворе в 16–17 вв. были специальные придворные — коровайчата); использовались особые архаические орудия, в частности обрядовые жернова для приготовления муки. По словам белорусской песни, «Сам бог коровай месить»: пекущие просят бога спуститься с неба, чтобы помочь им месить и печь. Связь К. с богом может быть отражена в украинских его названиях: дивень, дивний коровай, «божий К.» (см. также Див). В свадебных обрядах К. с фаллическими символами воплощал жениха, две половины К. или два К. – жениха и невесту. О солярной символике свидетельствуют солярные и лунарные знаки на К.; в белорусской обрядовой свадебной поэзии К. отождествлялся с солнцем и месяцем; К., вернувшийся с неба, видел там месяц с зарёй и т. п. Вся символика К. соответствует мифологическим символам, присущим древу мировому (с солнцем и месяцем у вершины и т. д.): образу рогатого животного у мирового древа отвечает представление самого К. или связанных с ним фигурок из теста в виде коровы или быка. Этим объясняется и связь названия К. (ср. сербохорв. кpавaj, словен. kravaj, болг. кравай) с названием коровы. Комплекс коровайных обрядов нашёл отражение у южных (а косвенно и у западных) славян; этот комплекс может быть возведён к общеславянскому. В. В. Иванов, В. Н. Топоров.
КАРАКУС, алып-каракус («чёрная птица», «богатырь чёрная птица», иносказательное наименование беркута, орла), в мифологии казахов, киргизов (алп каракуш), казанских татар (каракош) огромная птица, которая в благодарность за спасение своих птенцов от дракона аждарха покровительствует герою. Помогая герою достичь цели, К. сажает его на спину и переносит в отдалённые земли. У казахов и киргизов К. иногда отождествлялся с птицей самрук (симрух, см. Симург). (Этот сюжет известен мифологиям многих народов, архаическая его форма сохранилась, в частности, в адыгской мифологии: орёл переносит героя в иной мир.) Первоначально у древних тюркских народов образ К. был связан с шаманским культом, следы этой связи сохранились в мифологиях ряда тюркояаычных народов. У алтайцев-телеутов К. («с медными когтями птица каракуш», «Ульгеня птица богатый беркут») – один из духов – помощников шамана. Считалось, что при камла-
нии К. сопутствовала шаману, совершавшему воображаемое путешествие в мир духов, выполняя роль слуги: подносила духам брагу и уносила домой опустевший берестяной сосуд, относила на отдых «уставший» от долгого пути бубен шамана (выступавший как его чудесный конь). По одному алтайскому мифу, К. – один из сыновей Ульгеня. Помощник шамана К. также у казахов и некоторых групп узбеков. В. Б.
КАРАНЧО, в мифологии индейцев тоба, мбая, кашиха (область Чако) культурный герой, ястреб, касик в деревне, где живут люди-животные. К. истребляет чудовищ (напр., птицу-людоеда), добывает огонь. Во многих мифах он действует в паре с лисом-трикстером. Под влиянием христианства К. превращается в верховное божество. Ю. Б.
КАРАПЕТ («предшественник», «предвестник»), в армянской мифологии персонаж, идентифицируемый (после принятия армянами христианства) с Иоанном Крестителем. Большинство сюжетов и мотивов, с ним связанных, имеют дохристианское происхождение; сам персонаж перенял функции древних богов. К. в мифах, сказаниях, верованиях и песнях выступает подобно Михру победителем всех дэвов; он заключает их в темницу, но один из них – Хромой дэв – просит К. избавить его от тюрьмы, обещая служить в монастыре, посвященном К., до судного дня — выметать из него золу. В средневековом эпосе («Таронская война») и мифологизированных сказаниях К. подобен богу-громовержцу; это гремящий в облаках длинноволосый муж с пурпурной короной на голове, с крестом, в одежде, сверкающей, как пламя. Он — хранитель армян. При наступлении врага К. помогает армянским героям, которые благодаря ему побеждают и истребляют вражеские войска. Его назвали Мшо Султан (Султан Муша-Тарона — места его монастыря) или Султан Святой К. К. (подобно архаическому богу Тиру) — покровитель искусств, одаривающий людей способностями к музыке, поэзии, приносящий удачу в спортивных состязаниях (Сурб Карапеты твац, «одарённый святым К.»). К нему обращали свои молитвы народные певцы-музыканты (ашуги), канатные плясуны (пахлеваны), акробаты и борцы. С. Б. А.
КАРАТУ, Керет (угарит. qrt), в западносемитской мифологии герой угаритского мифоэпического предания, сын (или потомок) Илу, правитель общества Датану (предки угаритян?). По преданию, К. остался без жены и детей; его дом был разрушен. Во сне к отчаявшемуся К. является Илу и велит ему принести жертвы, собрать многочисленное войско и отправиться в поход в страну Удумми, чтобы взять в жёны Масат-Хурай («деву-хурритянку») — дочь Пабелли, царя этой страны; у К. должен будет родиться сын. К. следует указаниям Илу. Во время похода он принимает обет отдать в случае удачи богине Асират-Илат (см. Асират) две трети веса Масат-Хурай серебром и одну треть золотом. Пабелли предлагает К., осадившему его город, выкуп деньгами и колесницами, конями и рабами, но К. непреклонен.
Он снимает осаду лишь тогда, когда получает Масат-Хурай в жёны. Илу благословляет новобрачных; у них рождаются восемь сыновей и восемь дочерей. К., однако, не выполняет обета, и Асират-Илат карает его смертельной болезнью. Младший сын К. Илихау («бог мой — жизнь») и младшая дочь Тасманат («восьмая») оплакивают отца и совершают магические обряды. Илу создаёт из глины божественную целительницу Шаатикат («облегчающая»), которая у одра больного К. побеждает Шуту (бога смерти) и возвращает К. здоровье. Тем временем старший сын К. — Йацциб («да утвердит [бог]»), используя болезнь К. как предлог, пытается лишить отца власти и захватить престол. К. проклинает его и призывает на него месть Хорона и Астарты. По-видимому, Йацциб гибнет. И. Ш.
КАРАЧУН, корочун, в славянской мифологии название зимнего солнцеворота и связанного с ним праздника (древнерус. корочунъ, словац. Kracun, «рождество», болг. крачунец, «рождественский день»), а также злой дух (белорус. корочун, «внезапная смерть в молодом возрасте, судороги, злой дух, сокращающий жизнь», рус. карачун, «смерть», «гибель», «злой дух»). Этимология слова неясна; предполагалось заимствование из лат. quartum jejunium, «большой, четвёртый пост» (ср. лат. источник слова коляда); образование от глагола со значением «шагать» (серб. крачати и т. п.) – «шагающий день», отсюда «переходный день, день солнцеворота»; заимствование из алб. kercum, «пень», «обрубок дерева»: рождественское полено, ср. Бадняк. В. И., В. Т.
КАРЕЙ, в мифологии семангов, племён джахай, ланох и кента (мон-кхмерская группа) на полуострове Малакка божество грома. К. рассматривается то как одно лицо с Та Педном, то он старший брат последнего или даже отец. К. обитает в пещере и олицетворяет гром, выступая грозным и злым божеством. Иногда, как и Та Педн, мыслится творцом мира. Я. Ч.
КАРЕЛЬСКАЯ МИФОЛОГИЯ, см. в ст. Финно-угорская мифология. КАРЛИКИ, мифологические существа, отличающиеся необычайно малым ростом. Как и великаны, в мифах они, как правило, представляют собой целый народ (в произведениях фольклора же, наоборот, чаще действуют великаны и К. — одиночки). В разных мифологиях К. изображаются живущими в пещерах, в лесу, в воде, т. е. им свойственны функции «хозяев». К. могут представляться каннибалами, похитителями женщин, но, с другой стороны, и довольно безобидными существами, пугающими, но не причиняющими вреда (как в большинстве традиций Северной Америки) или даже помогающими людям (охотникам у эскимосов, у некоторых африканских племён; азиза – лесной «маленький народ» в Дагомее – учат людей магии и культу). Карликовые существа – эльфы в германской фольклорной традиции рисуются злыми и опасными, в английской – приветливыми и добрыми. В европейской традиции К.
КАРНАВАЛ имеют ряд явно хтонических признаков; они связаны с горами, кузнечным ремеслом, золотом и металлами, хранят сокровища, часто учат людей ремёслам. Иногда они боятся света – солнечный свет превращает их в камень (ср. Альвис в «Старшей Эдде»), с хтонической природой связано и представление о плоскостопии К., их гусиных или вороньих лапах и т. п. Особенно хорошо развита мифология К. в германо-скандинавской традиции. Цверги — искусные кузнецы, они куют сокровища богов: золотые волосы Сив, ожерелье Фрейи, кольцо Драупнир, принадлежащее Одину, и молот Тора; они же изготавливают мёд поэзии. К. многое роднит с великанами (и те и другие относятся к классу тератологических существ, отличающихся от людей только величиной). В подавляющем большинстве мифологических сюжетов К. и великаны практически не соприкасаются; в то же время они легко взаимозаменимы. Если в греческой мифологии небо поддерживает великан, то в скандинавской — карлики. Те и другие могут выступать как мастера, как правило, обманываемые человеком или богом (ср. цверги и Локи), хотя К. обычно умнее великанов (в оппозиции «природа – культура» великаны ближе к природе, а К. – к культуре). И те и другие часто гибнут от руки богов (см., напр., Ацаны, Испы). Часто К. — это предыдущее население данной территории (у одних народов это великаны, у других — К., ср. славянские предания о чуди, коми-пермяцкие о чудах; ср. также К. — первонасельников территории манехуна на Гавайях, у африканских племён бассейна Убанги и т. п.), т. е., как и великаны, они (если не относятся собственно к времени мифическому подобно К. в «Эдде» или титанам в греческой традиции) занимают промежуточное положение между временем мифов и историческими эпохами (хотя К. легче, чем великаны, представляются сосуществующими с людьми, и вера в них во многих традициях вполне актуальна). Представление о К. как о прошлом поколении, возможно, объясняет то, что (в компенсацию малых размеров) у них подчёркиваются признаки зрелости и даже старости (длинная седая борода и т. п.). В некоторых европейских традициях считается, что К. достигают полной зрелости в три года, а седая борода появляется у них в семь лет. Совет гномов. Картина Дж. Хоу.
К. присуща явно выраженная эротическая функция. Они похищают женщин и детей, в «Старшей Эдде» Альвис сватается к дочери Тора, а Фрейя проводит ночь с каждым из четырёх К., сковавших её ожерелье. Эта функция оказывается весьма устойчивой и в постмифологических фольклорных образованиях, сохраняясь и в современных формах фольклора и даже в литературе. Из литературных отражений мифологии К. особого внимания заслуживают романы английского писателя Дж. Толкина (этнографически совершенно точные). Г. A. Левинтон.
КАРМА (др.-инд. karma, «деяние», «поступок»), в мифологии и этикорелигиозных воззрениях индийцев обозначение действия, в частности религиозного, предполагающего последующее вознаграждение. В наиболее распространённом употреблении — совокупность всех добрых и дурных дел, совершённых индивидуумом в предыдущих существованиях и определяющих его судьбу в последующих. Понятие К. восходит отчасти к весьма архаическим представлениям (PB X 2, 7; 18, 1) о посмертной судьбе человека: «пути богов» или «пути предков», связанном с поведением его при жизни и соответственно определяющем невозвращение или возвращение к земному существованию в том или ином облике. Согласно развивающим эти представления ранним упанишадам, «человек становится добрым от доброго деяния, дурным — от дурного» (Брихад.уп. III 2, 13). Люди сами связывают себя эгоистическими помыслами и делами; действующий же без заинтересованности и стремящийся к постижению высшей реальности, атмана, способен преодолеть цепь рождений и закон К. (ср. Иша-уп. 2; Чханд.-уп. VIII 1, 6 след.). Учение о К. и связанных с нею перерождениях (сансара) в индийской культуре занимает важнейшее место. Оно издавна вышло за пределы традиционного индуизма и стало играть первостепенную роль в буддизме и джайнизме с самого возникновения этих систем. KAPMИHTA (Carmenta), в римской мифологии родовспомогательница (Serv. Verg. Aen. VIII 336; Plut. Q. R. 56). Её помощницы (или сестры): Прорса и Постворта (получили свои имена от названий двух положений ребёнка при родах, Aul. Gel. XVI 16). К. имела своего фламина и праздник карменталии (впоследствии связывавшийся с отменой запрещения римлянкам ездить по городу в колясках) – carpenta, за что римские матроны посвятили ей храм у ворот в её честь (Ovid. Fast. I 615 след.; Serv. Verg. Aen. IV 518). Имя К. производилось также от слова carmen (песня): считалось, что в песнях она предсказывает судьбу новорождённым; К. предрекает события, а её сестры Постворта и Антеворта видят как прошедшее, так и будущее. К. считали также матерью или женой Эвандра и идентифицировали с аркадскими нимфами (Serv. Verg. Aen. VIII 333; Ovid. Fast. I 461). Е. Ш.
KAPHA (Carna), в римской мифологии богиня подземного мира. В её праздник карнарии ей приносилась в жертву бобовая
511
каша, а могилы родных украшались цветами. По версии Овидия, К. — нимфаохотница, заманивавшая влюблённых в тёмные пещеры и затем скрывавшаяся. Её перехитрил, благодаря способности видеть происходящее позади себя, Янус и, став её любовником, даровал ей власть над дверными петлями и колючую ветвь, с помощью которой К. спасла младенца Прока (царя Альбы) от питающихся внутренностями новорождённых страшных ночных птиц стриг. Считалась также защитницей детей и хранительницей внутренних органов человека (Ovid. Fast. VI 106, след.). Е. Ш.
KAPHA (др.-инд. Karna), герой древнеиндийского эпоса «Махабхарата», внебрачный сын матери пандавов Кунти и бога солнца Сурьи. К. родился с естественным панцирем на теле и чудесными серьгами (атрибутами Сурьи), делающими его неуязвимым. Впоследствии, чтобы лишить К. его неуязвимости, Индра, переодевшись брахманом, попросил у него эти панцирь и серьги, и К., никогда не отказывавший просителю, срезал их со своего тела. Пытаясь скрыть рождение К., Кунти бросила его в реку, где его нашёл возничий Адхиратха и отдал своей жене Радхе, воспитавшей К. как собственного сына. Когда К. вырос, он принял участие в сваямваре (выборе жениха невестой) Драупади, но был отвергнут ею и осмеян пандавами за якобы низкое происхождение. Напротив, Дурьодхана приблизил его к себе, сделал царём в царстве Анга (Бенгалии), и К. стал его верным и наиболее могущественным союзником в борьбе с пандавами. Во время битвы на Курукшетре К. совершил множество подвигов. После смертельного ранения Бхишмы и гибели Дроны он возглавил войско кауравов, победил в поединках четырёх пандавов (Юдхиштхиру, Бхиму, Накулу и Сахадеву), однако, исполняя обещание, которое он ранее дал Кунти, сохранил им жизнь. Когда колесница К. увязла в земле, Арджуна, воспользовавшись этим, поразил его стрелой. Только после смерти К. пандавы узнали о своём родстве с ним и воздали почести его жене и детям. П. А. Гринцер.
KAPHA И ЖЕЛЯ, Карна и Жля, в восточнославянской мифологии вероятные персонификации плача и горя, связанных с погребальными обрядами. Известны из «Слова о полку Игореве»: «за ним кликну Карна и Жля, поскочи по Русской земли» (в первом издании памятника, в более ранней рукописной копии, – слитное написание: Карнаижля). Сходное обозначение обрядов «желенья и каранья» (в обратном порядке) встречается в перечислении различных языческих обрядов в списке 17 в. древнерусского «Слова некоего кристолюбца...». По-видимому, Карна образовано от глагола карити (ср. др.рус. «карить по своей сестре» в смысле «оплакивать»); Желя — древнерусское обозначение плача. В. И., В. Т.
КАРНАВАЛ, в низшей мифологии народов Европы антропоморфное воплощение календарного праздника проводов зимы, проходившего накануне великого поста (за сорок дней до христианской пасхи).
512
КАРТА
Название «К.», видимо, происходит от культовой повозки – корабля на колёсах (лат. carrusna valis, «колесница-корабль», использовавшаяся, в частности, во время древних мистерий Мардука, Диониса и др., в ритуалах народов Европы с бронзового века); в средние века и позднее на колеснице во время праздничных процессий вывозили чучело К. Народная этимология отождествляет корень car- с названием мяса, плоти (лат. caro, итал. carne): carnevale — «мясоед», «carne-vale!» — «да здравствует плоть!». В соответствии с характером праздника рубежа зимы и весны, обилия пищи и поста, веселья и сурового религиозного покаяния амбивалентным был и образ К. С одной стороны, К. воплощал изобилие, обжорство (ср. огромные размеры чучела К. – франц. Bansard, «Пузан») и плодородие (подчёркнутые атрибуты пола, ср. исп. дон Карнаваль, дон Карналь), с другой — старость (итал. К. — седой старик), старый год, зиму. К. чествовали как короля (в средние века на время карнавала избирался король шутов – ритуал, восходящий к римским сатурналиям и вавилонским обрядам временной замены царя рабом с последующим низвержением раба и восстановлением царя на престоле. В конце праздника К. подвергался фарсовому суду, обвинялся во всех грехах и приговаривался к смертной казни. В своём завещании К. в свою очередь разоблачал грехи общества. В заключение К. сжигали или бросали в воду (ср. уничтожение чучел — воплощений смерти — в других традициях: слав. Марену, итал. Бефану и т. п.). В Италии и Испании разыгрывалась фарсовая драма, изображающая победу поста в образе тощей старухи (итал. Кварезима, исп. Куаресма — «сорокодневка») над К. Похоронами К., пародирующими христианский обряд, завершался праздник. В славянской мифологии образу К. соответствует масленица. Праздник К. создавал особое «смеховое» мировосприятие (народная карнавальная культура по M. M. Бахтину), переворачивая официальную социальную иерархию (выборы шутовского короля и т. п.), восстанавливая мифический золотой век всеобщего равенства (ср. сатурналии, воспроизводившие жизнь времён Сатурна). КАРТА (латыш. Karta), в латышской мифологии богиня судьбы. Выступает вместе или чередуется с Деклой и Лаймой (иногда имя К. функционирует как эпитет Лаймы), образуя аналогию трём паркам. В народных песнях имя К. иногда связывается с латыш. kart («вешать», в смысле «предназначать»); другая точка зрения связывает это имя с латыш. karta – «слой». В. И., В. Т.
КАРУН (qarun), в мусульманской мифологии враг и притеснитель Мусы. Упоминается в Коране вместе с Фирауном и Хаманом среди тех, кто в своём мирском благополучии бросал вызов аллаху (29:38; 40:25). Коранический рассказ о К. восходит к библейской истории Корея (Числ. 16). По свидетельству Корана, К. злочинствовал против Мусы, похваляясь своими сокровищами, которые были столь велики, что «ключи его отягчали толпу обла-
дающих силой» (28:76). Сокровища К. вызывали зависть у других людей. Чтобы показать ничтожность земных богатств в сравнении с небесными благами, которые надо заслужить благочестием и щедростью, аллах заставил землю поглотить К. и его жилище. «И не оказалось у него толпы, которая защитила бы его от аллаха. И не оказался он получающим помощь» (28:81). Мусульманское предание добавляет к кораническому рассказу ряд деталей, в основном повторяющих послебиблейские иудейские сюжеты. Мусульмане считали К. основателем алхимии; это представление, по-видимому, основывается на содержащемся в Коране утверждении К., что все богатства добыты им по его знанию (28:78). В Египте имя К., заменившее, вероятно, имя одного из божеств более древнего периода, связывалось с несколькими естественными и искусственными водоёмами. М. П.
КАРУСКАЙБЕ, в мифологии индейцев мундуруку (Бразилия) бог-творец и культурный герой. Согласно одному из мифов, К. опустил в дыру в земле верёвку, по которой на поверхность выбрались люди, жившие до того под землёй. По другой версии, индейцы, негры и белые появились из расщелины там, где К. поставил ногу. Затем К. научил мундуруку выращивать и использовать маниок, маис, хлопок и другие культурные растения. По одному из мифов, К. создал солнце, превратив в него мужчину с красными глазами и белыми волосами. К. женат на женщине племени мундуруку, а его спутником и вечным врагом является броненосец Дайиру. Л. Ф.
КАРЧИКАЛОЙ, в осетинской мифологии покровитель птиц. Согласно легенде, К. и покровитель зверей Афсати обменялись подарками. К. дал Афсати горную индейку, а тот ему — зайца. С тех пор при охоте на горную индейку стали обращаться с просьбой послать удачу к Афсати, а при охоте на зайца — к К. В. К.
КАРШИПТАР (авест., «быстролетящий»), в иранской мифологии крылатое существо, владыка водной стихии. Образ К. восходит к архаичному евразийскому мифу о божестве-демиурге в облике водоплавающей птицы: К. олицетворял изначальность водной стихии (см. в ст. Вода) (аналогичный индийский образ единого с К. происхождения — гусь Брахмы). К. принёс закон Ахурамазды в квадратную Вару («Видевдат» II 42). Птица К. — царь пернатых в земном мире («Бундахишн», 14, 23; 19, 16; 24, 11), тогда как в духовном над ними царит симург. К. умел излагать «Авесту» на языке птиц, но владел и человеческой речью. Вместе с другими владыками животного мира наставлял пророка Заратуштру («Затспрам» 22, 4). Изобразительные материалы из Кой Крылган-калы (керамический барельеф на ритуальном сосуде 4 в. до н. э.) и Бартыма (серебряная чаша иранской или среднеазиатской работы, условно датируется 3–4 вв. н. э.) отражают неизвестный письменным источникам миф о расчленении прабожества в облике К. одним из
воплощений огня, что, видимо, было первым этапом мироздания. Л. Л.
КАСИН, катхэксин, в корейской мифологии общее обозначение домашних духов. Среди них: домовой (сонджу, букв. «хозяин домашней крепости»), покровитель земельного участка при жилом доме (тходжу), урожая и одежды (седжон), охранители кухни и пищи (чован), ворот, входа (мунсин), домашнего скарба и кладовых (обви), отхожего места и наказаний (чхыксин), конюшни и домашнего скота (мабусин), покровители сыновей и внуков четырёх поколений (чосансин), беременности и детства сыновей и внуков (сансин) и др. Для умиротворения К. совершались различные жертвоприношения; например, для тходжу ставился кувшин с зерном. При совершении большого домашнего обряда обычно участвовали шаманка (мудан), или слепой колдун (паксу), или гадалка. Л. К.
KACKET, персонаж многих кетских мифов и сказок, обладающий способностью чудесных превращений (в горностая, коня и других животных) и умением создавать лес для спасения от преследования. Распространён сюжет, в котором К. — сын (иногда приёмный) престарелых родителей; в одном цикле мифов он их снабжает продовольствием и оживляет после смерти, в другом — убивает отца, для того чтобы жениться на матери. В ряде сюжетов енисейской мифологии К. заменяется другими персонажами; так, в мифе о разорителе орлиных гнёзд в роли главного героя может выступать не К., а лисёнок. В. И., В. Т.
КАССАНДРА (Κασσ νδρα), в греческой мифологии дочь Приама и Гекубы. Уже в киклических поэмах К. выступала как пророчица, предсказаниям которой никто не верит. Даром провидения наделил К. домогавшийся её любви Аполлон, и, когда К. отказалась ответить ему взаимностью, Аполлон в отместку ей сделал так, что её вещие слова не стали принимать всерьёз (Aeschyl. Agam. 1202–12). По более позднему варианту мифа, К. вместе с братом близнецом Еленом получила пророческий дар ещё в детстве от священных Аякс отторгает Кассандру от алтаря Афины. Фрагмент росписи кратера «художника Ликурга. 360–350 до н. э. Неаполь, Нац. музей.
КАССИТСКАЯ МИФОЛОГИЯ ные камни и др.); в вазописи особенно была распространена сцена отторжения К. от алтаря Афины Аяксом. Европейская драматургия 16—18 вв. редко обращалась к образу, наиболее значительные трагедии нач. 20 в.: «К.» Г. Эйленберга и П. Эрнста. Получили распространение переводы и переделки сцены гибели К. из трагедии Эсхила «Агамемнон», в т. ч. в русской литературе 19 в. («К. в чертогах Агамемнона» А. Ф. Мерзлякова, «К.» А. Н. Майкова). В поэзии трагический образ пророчицы К. создали Ф. Шиллер (баллада «К.»), В. К. Кюхельбекер (поэма «К.»). КАССИОПЕЯ (Κασσι πεια, Κασσι πεια), в греческой мифологии эфиопская царица, жена царя Кефея, мать Андромеды. К. похвалялась перед нереидами своей красотой и тем самым навлекла гнев богинь и Посейдона, которые наслали на страну чудовище. Андромеда в виде искупительной жертвы была отдана на съедение чудовищу, но её спас Персей, увлёкшись красотой Андромеды (Apollod. II 4, 3), а К. была превращена в созвездие (Ps.-Eratosth. 16). А. Т.-Г.
Аякс и Кассандра. Картина С. Дж. Соломона. 1886.
змей в храме Аполлона (на троянской равнине). К. первой опознала Париса, явившегося на состязания в Трою, и хотела его убить, чтобы избавить родину от бедствий, которые Парис потом навлёк на Трою. Она уговаривала Париса отказаться от бракосочетания с Еленой, а затем убеждала троянцев не верить словам Синона и не вводить в Трою деревянного коня (в котором скрывалась засада ахейцев) (Apollod. epit. V 17), но её прорицаниям опять не поверили. В ночь падения Трои К. искала убежища у алтаря Афины, но была отторгнута от него Аяксом, сыном Оилея, который насильно овладел К. (V 22). Как пленница К. досталась в добычу Агамемнону и погибла вместе с ним от руки Клитеместры, увидевшей в ней соперницу (Hom. Od. XI 421–23; Aeschyl. Agam. 1256–63; 1438– 47). В историческую эпоху в ряде мест Пелопоннеса (в Амиклах, Микенах, Левктре) указывали могилу и храм К., отождествляемой с местным божеством Александрой (Paus. II 16, 6; III 19, 6; III 26, 4). Трагический образ К., вещающей в пророческом экстазе страшные видения будущего, запёчатлён в «Агамемноне» Эсхила (1035–1330) и «Троянках» Еврипида (294–461), в то время как в поэме «Александра» поэта 3 в. до н. э. Ликофрона отражена сравнительно поздняя версия мифа, согласно которой Приам велел запереть безумную К., приставить к ней стража и поручил ему записывать пророчества К. B. H. Ярхо.
Миф нашёл отражение в античном изобразительном искусстве (фрески в Помпеях и Геркулануме, рельефы, рез-
КАССИТСКАЯ МИФОЛОГИЯ, отражает мировоззрение касситских племён, обитавших в древности на территории современного Луристана (Западный Иран), а в 16–13 вв. до н. э. захвативших и Вавилонию. Культы касситских божеств утвердились также во многих областях Западной Мидии, где они сохранялись до распространения зороастризма. Дошедшие до нас сведения о К. м. крайне скудны. Источниками её изучения служат преимущественно восходящие ко 2-му тыс. до н. э. ассиро-вавилонские лексикологические тексты, устанавливающие соответствия касситских терминов аккадским и сохранившие, с переводом на аккадский язык, имена ряда касситских богов, и царские надписи, а также археологические памятники: обнаруженные в Луристане художественные изделия из бронзы, относящиеся к первой половине 1-го тыс. до н.
513
э. Некоторые черты К. м. получили отражение в камнерезном искусстве Вавилонии времён касситского господства. Характер и функции отдельных божеств предположительно устанавливаются путём лингвистического анализа их имён, а также проведения параллелей с соответствовавшими им вавилонскими богами. Верховным богом, видимо, являлся покровитель касситов и их божественный предок Кашшу (аккад., «кассит»). Касситская форма его имени неизвестна, возможно, это бог Дуньяш [«подающий землю» (?)] или, как считает турецкий учёный К. Балкан, Шукамуна. В Вавилонии Кашшу была придана супруга Кашшиту (аккад., «касситка»), возможно, тождественная вавилонской богине виноградной лозы Гештинанне или (К. Балкан) касситской богине Шумалии. Шукамуна (также Шугамуна, Шуму, Шугаб) — бог земли, являлся покровителем касситской царской династии и отождествлялся с вавилонскими Нергалом (богом подземного мира, смерти и войны), Нуску (богом огня) и одной из ипостасей верховного бога Мардука. Исходя из этого, можно предполагать, что Шукамуна почитался также как бог подземного огня (есть гипотеза, что таким образом касситы могли обожествлять огонь, выбивавшийся из земли в местах, богатых нефтью). Шумалия (Шималия, Шибарру) — богиня горных вершин, покровительница Намара — территории в среднем течении реки Диялы. В иммунитетной грамоте Навуходоносора I (правил в 1146–1123 до н. э.) она названа «владычицей светлых гор, обитающей на высоте, попирающей вершины». Очевидно, она считалась супругой Шукамуны и, как и он, покровительствовала царской династии. Кашшу и особенно Шукамуна и Шумалия почитались в Вавилонии в течение длительного времени и после падения касситской династии (1204 до н. э.). Покровителем царского рода считался также бог Иммирия. С верховными богами вавилонского пантеона отождествлялись Харбе (с Энлилем) и Шиху (с Мардуком), воз-
Царь Эфиопии Кефей и царица Кассиопея благодарят Персея за спасение их дочери Андромеды. Картина П. Миньяра. 1679. Париж, Лувр.
514
КАСТОР
Кастор и Поллукс. Копия римской скульптуры Дж. Ноллекенса. Лондон, музей Виктории и Альберта.
можно, они представляли собой ипостаси одного и того же божества. (В некоторых текстах Харбе отождествлялся с богом неба Ану, а Шиху отождествлялся с богом луны Сином.) Солнце олицетворял бог Cax (соответствующий вавилонскому Шамашу). Символ солнца – крест – встречается на вавилонских печатях касситского периода, а также на луристанской керамике и бронзе. Эпитет Саха – Шурияш [«озаритель (?) земли»]. Функции богини-матери, персонифицирующей землю и плодородие, имела отождествлявшаяся в Вавилонии с супругой Энлиля Нинлиль богиня Миризир (по мнению К. Балкана, богиня лошадей, покровительница коневодства). Касситский символ женского начала — ромб — широко представлен в глиптике. Силы плодородия, очевидно, олицетворялись также в образах богов Камуллы (отождествлялся с вавилонским Эа, богом подземных вод и мудрости) и Дура (отождествлялся с Нергалом; К. Балкан считает его богом подземного мира, возможно, его следует рассматривать как ипостась Шукамуны). Грозу и гром воплощал бог Хутха (подобно вавилонскому Ададу). Его эпитеты — Бурняш [«владыка (?) земли»] или Убрияш. Воинственным богом считался Гидар, соответствующий вавилонскому богу-воину Нинурте, его эпитет Маратташ (Маруташ). Учитывая отождествление с Нинуртой, К. Балкан считает возможным отнести его к божествам-геро-
ям. Супругой Гидара, очевидно, была богиня Хала. Видимо, она, как и вавилонская Гула, являлась богиней врачевания и благополучия; богиню Халу призывали в заклинаниях. Ряд сюжетов нашёл отражение в луристанских памятниках. Особенно характерны изображения демонов (которыми касситы, вероятно, населяли мир) : полулюдей-полузверей, крылатых сфинксов и грифонов и т. п. Многочисленные стилизованные звериные фигуры (горные козлы, пантеры, львы, быки, кони и т. д.) указывают на почитание животных. О существовании героических мифов свидетельствуют изображения сцен единоборства героя с животными и чудовищами (имеющие аналогии в древнем Двуречье). Имена касситских божеств в корне отличны от божеств соседних народов: эламитов, кутиев, хурритов и др. Некоторые исследователи, считая, что касситы находились под влиянием индоевропейских этнических элементов (или даже были индоевропейцами), связывают ряд касситских божеств с индоевропейскими. Так, индоевропейское происхождение приписывается именам «Шумалия», а также «Шурияш», «Бурияш», «Маратташ» (которые при этом считаются не эпитетами Саха, Хутхи и Гидара, а именами самостоятельных божеств, проникших к касситам). «Шурияш» (сближается с др.-инд.
Suryah, «солнце» и бог солнца Сурья), «Маратташ» – с древнеиндийскими марутами: божествами бури, воинами бога грозы Индры; «Шумалия» (с санскр. himalaya — горы Гималаи и божество, олицетворяющее их вершину); Бугаш (божественный персонаж) — с древнеперсидским baga. Индоевропейское иранское (авестийское) влияние на касситов усматривают в памятниках луристанской бронзы. Однако, признавая определённую близость луристанских мифологических мотивов и образов к авестийским, следует учитывать, что сама авестийская мифология испытывала влияние представлений доиранского и неиранского населения. Сходство же касситских терминов с индоевропейскими представляется недостаточно убедительным. Видимо, сколько-нибудь существенные связи между индоевропейской и касситской культурами в период формирования К. м. не имели места. И. M. Дьяконов, И. И. Соколова.
КАСТОР, в греческой мифологии один из Диоскуров (второй — Полидевк). KATЕ, в мифологии бирманцев главное божество всех планет. К. представляет собой вместе с тем невидимую планету. К. очень чтут – даже во время буддийских обрядов изображение его устанавливают сразу после будды. Ездовым животным К. является самое чудесное «животное пяти совершенств», объединяющее в себе оленя, слона, льва, тельца и рыбу. Каждой планете К. даёт свой день. В бирманской неделе 8 дней, т. к. среда разделена на два дня: первая половина среды принадлежит К. Я. Ч.
КАТОНДА, в мифологии ганда демиург. К. создал мир, богов, людей; его называют «отцом богов». Однако в пантеоне божеств К. играет второстепенную роль (ср. с другими аналогичными персонажами — главами политеистических пантеонов — Олорун, Маву, Имана, Вамара). По одной из версий мифа, К. породил Кинту и повелел ему вместе с женой спуститься на землю. Е. К.
КАТРЕЙ (Κατρε# ), в греческой мифологии критский царь, сын Миноса и Пасифаи. Ему была предсказана смерть от руки одного из своих детей, поэтому он услал с Крита двух дочерей (Аэропу и Климену), а его сын Алтемен и третья дочь (Апемосина), чтобы не стать убийцами отца, покинули Крит и поселились на Родосе. Однако, когда в старости К. отправился на Родос за сыном, пастухи приняли его за пирата и вступили с ним в схватку,
Жаба — учитель конфуцианской премудрости. Народный лубок.
КАХТАН подоспевший на помощь пастухам Алтемен убил К. дротиком. Узнав потом о своём преступлении, сын взмолился богам и был поглощён разверзшейся землёй (Apollod. III 2, 1–2). А. Тахо-Годи.
КАУК, во вьетской мифологии божество в облике жабы, считавшееся подателем дождя. Вьеты до сих пор в шутку говорят, что жаба К. «самому Небесному властителю родня». На вьетских памятниках бронзового века сохранились фигурки обожествлявшейся жабы. Во вьетском стихотворении 15 в. «Жаба» сказано: «Было время, во храмах возносили тебе славословья». Образ жабы, грозно открывшей рот, запёчатлён в бронзовой фигурке 14–16 вв. Популярна сказка о том, как К. в страшную засуху собрала зверей, повела их к Небесному властителю и заставила его ниспослать на землю дождь. Кроме того, Небесный властитель обязался делать это каждый раз, когда услышит кваканье К. Жаба как мифический персонаж известна у ряда народов Вьетнама, в т. ч. у горных кхмеров, с ней связаны представления о плодородии, богатстве, а также эротические культы. Дальнейшее переосмысление этого персонажа привело к возникновению таких мотивов в устном фольклоре и в народных картинках, как «Жаба – учитель конфуцианской премудрости». Я. Я.
КАУКАС (литов. kaukas, множ. ч. kaukai), в литовской мифологии дух, приносящий добро дому, в частности деньги. Считается, что К. помогает мужчинам, тогда как Дейве — женщинам. К. живут под печью или под землёй; они связаны также с овином и стойлом; им дают молоко, пиво и другое питьё. К. можно купить. Немецкий историк 17 в. М. Преториус относит К. (kaukuczei) к божествам счастья. К. часто сравниваются с Айтварасом, иногда смешиваются с ним. Мажвидас и другие упоминают К. среди близких ему духов — Айтвараса, Жемепатиса (дух земли), Лаукосаргаса (дух полей). Польский автор 16 в. Я. Ласицкий считает К. душами усопших, что отчасти подтверждается таким значением литов. kaukas, как «душа некрещёного ребёнка». Белемнит (атрибут громовержца Перкунаса) называют также «камнем К.» (kauko akmuo, kauka spenis). Генетически имя К. связано, вероятно, с болгарским кукери (см. Кукер). В. И., В. T.
КАУМПУЛИ, в мифологии ганда бог чумы. Согласно мифам, отец К. — Кайемба, брат царя Джуко, женился на женщине по имени Наку, вопреки предостережениям богов. Когда Наку родила К. – ребёнка без рук и ног, Кайемба испугался и отослал мать и дитя в лодке в соседнюю страну Бусога, однако там её не приняли и по совету жрецов отправили обратно. Долгое время её изгоняли отовсюду, пока, наконец, не позволили поселиться в Бугойя. После смерти К. стал богом чумы. В Булемези существовал храм К. Считалось, что К. находится внутри храма в глубокой яме. Чтобы не дать ему убежать и причинить вред людям, яму тщательно прикрывают стеблями бананов, затем — шкурами диких кошек, а сверху по краям закладывают камнями. Царю Джуко запрещалось
смотреть в сторону Булемези, чтобы не умереть. Следить за этим было поручено одной из его жён, но однажды она заболела, царь взглянул в сторону холма, где находился храм К., и через несколько дней умер. Существовал также храм Набузаны (няни и кормилицы К.) – покровительницы женщин, в особенности ожидающих ребёнка. Её жрицы – повивальные бабки. Е. К.
КАУНДИНЬЯ, в мифологии кхмеров (Кампучия) основатель древнейшего государства. Богом ему было обещано, что там, где упадёт его стрела, он создаст государство. В мифе он называется индийским брахманом. Его стрела упала в Фунани. Здесь он встретил нагу Сому (т. е. нагу Луны) и вступил с ней в брак, основав династию. В одном из вариантов вместо К. и наги фигурируют герой солнечного происхождения Камбу Свайямбхува и апсара (танцовщица) горы Меру. Образ К. представлен также в древних тямских мифах (Южный Вьетнам). Там он вонзил в землю волшебное копьё, полученное от сына, основал государство и женился на наге Соме. Я. Ч.
КАУРАВЫ (др.-инд. kauravas, «потомки Куру»), в индуистской мифологии сто сыновей царя Дхритараштры и его жены Гандхари, двоюродные братья и антагонисты главных героев эпоса «Махабхарата» – пандавов. Все К. во главе со старшим из них – Дурьодханой погибают в битве на Курукшетре. К. рассматриваются как воплощение демонов-асуров. П. Г.
КАУСАР (kawsar, букв. «обильный»), в мусульманской мифологии название одного из потоков, текущих в раю (джанна). Комментаторы Корана обычно пишут, что «вода его белее снега и вкуснее мёда». В поздних вариантах предания К. течёт меж золотых берегов по дну, усыпанному рубинами и жемчугами. Согласно одному из вариантов, в К. вливаются все райские реки. М. Б. Пиотровский.
КАУТЕОВАН, в мифологии индейцев кагаба (Колумбия) верховное божество, великая мать, основа жизни и плодородия. Она породила культурных героев и четырёх жрецов — предков нынешних четырёх жреческих родов. К. породила также и злых духов.
515
КАФТЫСАР-ХУАНДОН-АЛДАР, в осетинском нартском эпосе повелитель рыб; относится к нартам то враждебно, то доброжелательно, именуется «чужеземцем». Когда виднейшие нарты Урызмаг, Хамыц и Сослан приехали к нему, чтобы получить войско для борьбы со своими кровниками из рода Бората, он поселил их в курятнике и потребовал, чтобы они участвовали в устраивавшихся на поминках состязаниях по стрельбе в цель и в скачках. В первый раз нартские герои заняли в них последние места, и за это их содержали в курятнике в течение года. В другой раз они одержали победу, и К.-х.-а. дал им войско и отпустил домой. Б. К.
KAXTАH (qahtan), в мусульманской традиции предок – эпоним всех «южных» арабов, противопоставлявшихся «северным» арабам – потомкам Аднана. К. считался сыном Эбера (которого иногда отождествляли с Худом). В ряде случаев К. идентифицировали с библейским Иоктаном. Мусульманские легенды и родословия относили потомков К. — кахтанидов вместе с исчезнувшими аравийскими народами (ад, самуд, таем и др.) к «коренным арабам», а потомков Аднана – аднанидов к «пришлым арабам». Потомки К. делились на две ветви – Химиар (оседлые) и Кахлан (кочевые). Реальное противопоставление двух группировок арабских племён сложилось уже после создания халифата (в 7–8 вв.). Объединившиеся в политическом отношении племена Сирии и пришлые йеменские племена противопоставили себя племенам Центральной Аравии и избрали своим эпонимом реальное имя одного из древних племён Южной Аравии – кахтан. Отождествление с библейским Йоктаном и другие восходящие к Библии генеалогии появились в среде книжников, стремившихся привязать местные аравийские предания к библейской исторической схеме. В период формирования единой арабской народности получили распространение генеалогии, объединявшие линии К. и Аднана и объявлявшие всех арабов потомками Исмаила и Ибрахима. Нельзя исключать и того, что мусульманская традиция, противопоставлявшая эпонимы К. и Аднан, частично восходит к древнему противостоянию кочевых и оседлых племён.
Ю. Б. М. П. Слева – Качина Тава – дух солнца. Рисунок индейского художника. Сер. 1880-х гг. Вашингтон, Смитсоновский институт. Справа – Качина Момо – духи пчелы. Рисунок индейского художника. Сер. 1880-х гг. Лондон, библиотека Пола Хэмлина.
516
КАЧИНА
КАЧИНА, в мифологии индейцев пуэбло (Сев. Америка) духи предков, способствующие плодородию. По представлению хопи, К. обитают в горах Сан-Франсиско, на юго-западе США, и дважды в год в результате молитв и жертвоприношений появляются над полями земледельцев. Согласно преданиям зуни, К. появились во время миграции племени: при переправе через реку некоторые дети в испуге вырвались из рук матерей и превратились в духов вод; проплыв вниз по реке, они основали селение К. и сделались покровителями соплеменников. Считалось, что существуют К. любых предметов и проявлений жизни: минералов, растений, животных, звёзд, облаков и т. д. Изображаются в виде антропоморфных фигурок в масках, которые распознают по атрибутам и раскраске (всего выделено около 250 К.). Так, К. пчелы изображается с луком и стрелами, К. солнца — с еловой ветвью и колокольчиком; у каждой К. имеется на спине «табличка влажности», символизирующая способность вызывать дождь. У индейцев пуэбло существуют особые союзы посвященных в культ К., которые участвуют в обрядовых плясках, связанных с земледелием. Считается, что члены этих союзов, если жизнь их была добродетельной, после смерти пополняют ряды К. А. В.
КАШЬЯПА (др.-инд. Kacyapa, «черепаха»), в ведийской и индуистской мифологии божественный мудрец, которому приписывалось участие в творении мира. Согласно космогоническому мифу, изложенному в «Шатапатха-брахмане», Праджапати создал всё живое, воплотившись в космическую черепаху; «черепаха и есть К.; поэтому говорят, что все живые существа – потомки К.» (VII 5, 1, 5). В индуистской мифологии К. – один из семи великих риши, сын Брахмы либо эманация Маричи (духа Брахмы – Праджапати). Жёнами К. считаются 8 (по другим версиям: 10 или 13) дочерей Дакши. От Дити он имел сыновей дайтьев, от Дану – данавов, от Адити – 33 бога (12 адитьев, 8 васу, 11 рудр и Ашвинов). Остальные его жёны: Синхика, Вината, Капила, Кадру, Муни и др. (имена их в различных версиях мифа не совпадают) – произвели на свет гандхарвов, апсар, нагов, ракшасов, животных и другие существа (Рам. VII 4; Мбх. I 59 и др.). Наконец, внук К. от его сына Вивасвата – Ману стал прародителем людей. Будучи отцом богов и асур, людей и демонов, змей и птиц, К. как бы символизирует изначальное единство, предшествующее дуализму творения. В ряде текстов К. идентифицируется с Праджапати или Брахмой. П. Г.
КАШЬЯПА (санскр. Kasyapa, пали Kassapa), Махакашьяпа, в буддийской мифологии ученик Шакьямуни. В текстах хинаяны («Типитака» и её комментарии) К. считается одним из самых выдающихся архатов. Согласно легенде, К. был сыном брахмана Капилы и вёл жизнь обычного домохозяина. Однажды, когда К. пахал поле, он увидел, как птицы пожирали червяков за его плугом. Так как ему сказали, что вина за гибель этих живых существ останется на нём, К. и его жена
Кащей Бессмертный. Картина В. Васнецова. Москва, дом-музей В. Васнецова.
приняли решение отказаться от мирской жизни и стать аскетами. К. встретился с Шакьямуни, стал его учеником и затем архатом. После смерти Шакьямуни К. председательствовал на первом буддийском соборе, где якобы были установлены канонические тексты буддизма. Образ К. занимает важное место и в некоторых текстах махаяны. В «Саддхармапундарика-сутре» он вместе с архатами Субхути, Маудгальяяна и Катьяяна обращается к Шакьямуни с жалобой, что не может достичь наивысшей бодхи. Но Шакьямуни предсказывает ему, что в далёком будущем К. всё же достигнет бодхи и станет буддой под именем Рашмипрабхаса. В «Кашьяпапариварте» Шакьямуни разъясняет К. путь бодхисатвы. В дзен-буддизме К. считается первым индийским патриархом этой школы, ибо только он понял смысл прямой бессловесной передачи дхармы от учителя к ученику: так, Шакьямуни однажды взял цветок, показал ученикам и улыбнулся, и лишь К. понял смысл действий учителя. Л. Э. Мялль.
КАЩЕЙ БЕССМЕРТНЫЙ, Кощей (заимствование из тюрк. Kosci, «пленник», в период ранних славяно-тюркских связей), в восточнославянской мифологии злой чародей, смерть которого спрятана в нескольких вложенных друг в друга волшебных животных и предметах: «На море на океане есть остров, на том острове дуб стоит, под дубом сундук зарыт, в сундуке – заяц, в зайце – утка, в утке – яйцо», в яйце – смерть К. Б. Древность этого мотива подтверждается его наличием в русских заговорах и хеттских обрядовых текстах. В русских волшебных сказках К. Б. уносит героиню на край света в своё жилище. Та выпытывает у него, где скрыта Кащеева смерть, передаёт тайну героюизбавителю, который добывает смерть К. Б., и Кащей погибает. В. И., В. Т.
КАЮМАРС (фарси), Гайа Мартан (авест.), Гайомарт (ср.-иран.), в иранской мифологии первочеловек, позже первый царь из династии Пишдадидов. По одной из мифологических версий о К., переданных Бируни, Ормузд, одолевая Ахримана, начал потеть, и из капель пота на лбу уродился К., который одолел Ахримана и стал разъезжать на нём верхом. У ворот
ада К. испугался, тогда Ахриман сбросил его с себя и сожрал. Но перед гибелью К. успел пустить своё семя, от которого произросла первая человеческая пара. По другой версии, К. пробыл в раю 3000 лет. Затем он опустился на землю, где прожил ещё 3000 лет, пока не появилось зло в образе Ахримана (см. в ст. Иранская мифология). Сын Ахримана Хазура напал на К. и был им убит. Тогда Ахриман убил К., но из ребра последнего упали две капли, и из них выросло два куста ревас (возможно, ревеня). В начале десятого месяца на кустах появились почки, которые соединились, и это была первая человеческая пара. Пятьдесят лет они прожили, пока их не соблазнил Ахриман, явившийся им в облике старца: они поели фруктов, совокупились и породили людские поколения. Миф о происхождении первой человеческой пары из семени К. (Гайомарта) передан в «Бундахишне». Здесь семя К., оставленное им при своей смерти, тоже порождает сначала растительные формы (куст ревеня), а затем формы человеческие в облике Машйа и Машйаны (см. Мартйа и Мартйанаг). В «Бундахишне» Двор Каюмарса. Миниатюра С. Мухаммада к «Шахнаме». 1525–35. Женева, Собрание Садруддин Ага Хана.
КВАНСЕЫМ описывается «грехопадение» первых людей: они признали не только Ормузда, но и Ахримана (т. е. познали добро и зло), у них появилась жадность к еде. Затем люди нашли в земле железо, развели огонь и, наконец, родили семь пар детей, испытав радость совокупления, после первых начальных пятидесяти лет неведения. Образ первочеловека-первовождя К. (Гайомарта) сохранился в средневековых народных представлениях. О нём пишут арабоязычные авторы Табари, Масуди, Саалиби и др., Бируни, исторические хроники (Балами), Фирдоуси в «Шахнаме». В «Шахнаме» К. рисуется титаном, который вывел людей из тьмы пещер в жилые дома на горах, прообразом градостроителя. Он изображается и первым царём, правившим тридцать лет и давшим людям первозакон. Его сын, светлый душой юный Сиямак, погибает от руки чёрного дэва. Мстителем за смерть отца выступает сын Сиямака Хушанг, который вместе со своим дедом К. убивает дэва и восстанавливает царство добра. В книге «Ноурузнома», приписываемой Омару Хайяму, рассказывается, что К. установил деление солнечного года на двенадцать месяцев и начало летосчисления, после чего прожил сорок лет. К. фигурирует во многих таджикских фантастических народных сказках как обладатель огромного бриллианта, хранящегося в заколдованном месте. В Хорезме сохранились легенды о покровителе мясников Джумарткассабе, прототипом которого служил Гайомарт. И. С. Брагинский.
КАЮРУКРЕ И КАМЕ, в мифологии индейцев кайнганг (Бразилия) братья-близнецы, культурные герои. Согласно мифам, Каюрукре создал полезных животных, например тапира, а Каме – вредных: пуму, змей и др. В одном из мифов рассказывается, что когда-то люди кайнганг не умели петь и танцевать. Однажды Каюрукре во время охоты увидел, как ветки танцуют у подножия дерева, а трещотка из тыквы аккомпанирует им. Каюрукре и его спутники взяли эти ветки и трещотку в селение и научили свой народ петь и танцевать. Л. Ф.
КВАДРАТ, один из распространённых мифопоэтических символов. Мифопоэтическое использование К. акцентирует его особенности как геометрической фигуры. Из самого широкого круга мифопоэтических источников — церемониалов гадания при выборе места в архаических строительных ритуалах (напр., у хеттов, индийцев, римлян), «сонников» и сборников примет (от Древнего Востока и до Мартына Задеки), пифагорейско-орфических текстов, средневековой «семантической» геометрии, в которой свойства геометрических фигур соотносились с «добродетелями», геральдики и этикета и т. п., – выявляется связь К. с такими отправляющимися от геометрической специфики К. идеями, как число четыре, абсолютное, равенство, простота, прямота, единообразие, порядок, правота, истина, справедливость, мудрость, честь, земля. К. или четырёхугольник (в более общем варианте), как и соотносимый с ними круг, образуют горизонтальную плос-
кость схемы древа мирового; при этом особенно выделяются углы и середины сторон, обозначающие четыре или восемь основных направлений. В этих точках нередко находятся «малые» (или периферийные) мировые деревья, божества, в частности те, которые персонифицируют страны света (часто в этой роли выступают антропоморфизированные ветры), разного рода эмблемы, нередко восходящие к основным космическим элементам или стихиям. Шаманские карты или четырёхчастные бубны, изображения картины мира на некоторых других сакральных предметах четырёхугольной формы, ацтекские схемы, вписанные в К., все элементы которого соотнесены с особым кругом значений и через это друг с другом, служат наглядным примером моделирования мира (см. Модель мира) в целом, прежде всего в его горизонтальном аспекте. Четырёхугольная (обычно именно квадратная) схема совмещает в себе классификационную систему двоичных противопоставлений, описывающих мир (верх – низ, правый – левый и т. п.), или основных элементов мира (ср. четырёхчленные системы типа «огонь – вода – земля – воздух») с образом идеально устойчивой структуры, статической целостности, интегрирующей в себе основные параметры космоса. К. служил моделью многих храмовых сооружений (зиккурат, пирамида, пагода, церковь, чум и т. п.), которые в свою очередь рассматривались как образ мира. Квадратная структура использовалась для описания не только пространственного состава вселенной (страны света, направления, центр) и основных временных координат (четыре части суток, четыре времени года, четыре мировых века, четыре человеческих возраста), но и целого ряда четырёхчленных классификаций в социальной сфере [четыре социальных класса, четыре ранга (ср. социальную иерархию в Китае эпохи Чжоу), четыре варны, касты, четыре брачных класса]. К. в его определённой символической функции нередко определял форму поселения, в котором видели образ космоса, «малый» мир. Так называемые «квадратные» поселения нередко противопоставлялись «круглым». Противопоставление К. кругу принадлежит к числу наиболее значимых и повсеместно распространённых, причём оно определяет структуру разных уровней – от состава космоса (ср. в старокитайском трактате «Ли цзи» утверждение о том, что небо кругло, а земля квадратна) до основного принципа членения человеческого коллектива (с К. соотносится мужское, а с кругом женское). Но обычно сакральное значение К. менее выражено, чем в случае с кругом. В известном смысле и крест конституируется внутри К., и поэтому К. иногда выступает в части функций, присущих кресту, правда, в ослабленном виде. Стоит указать на особую роль К. и соответствующих построений в ритуале (между прочим, в связи с квадратной формой алтаря). В частности, это относится к древнему ритуалу плодородия у американских индейцев, который позже дал начало т. н. «квадратным» танцам. К.— одна из составных частей орнамента архаичного типа. Вместе с тем К. широко распространён и в поздней симво-
517
лике и эмблематике. Ср., например, особую роль К. в масонстве, в частности в связи со строительной символикой. В. Н. Топоров.
KBAHKДO, Кхуанкхау, в мифологии кхонтхаи (сиамцев) и других тайских народов душа риса. Считается, что, кроме человека, только рис и буйволы обладают духовной субстанцией. У тайских народов Вьетнама после жатвы из соломы делают фигуру души риса и жертвуют ей курицу. Её внутренности вкладывают в чучело. Его с обрядами переносят в амбар, где К. засыпает до весны. В амбаре ставят и палочки с символическим изображением цветов риса. С первым весенним громом К. просыпается. В некоторых районах в амбаре на корзину, наполненную рисом, помещают большую тыкву. Соединение тыквы (мужской принцип) с рисом (женский принцип) даёт будущий урожай. Характер у К. очень непостоянен, поэтому весной вся семья просит душу риса не покидать их. Я. Ч.
КВАНСЕЫМ, Кваным, в корейской мифологии самый популярный буддийский бодхисатва. Восходит к Авалокитешвара. Первоначально мужское божество, но с периода Пэкче (6 в.) в Корее и с периода Сун (11 в.) в Китае в простонародном буддизме К. – женское божество, «Богиня милосердия», чьё могущество состоит во всевидении, сострадании и спасении от несчастий. Оно покровительствует также рождению и исцелению детей. К. могла пройти через 33 вида перерождений. Иконография К. обычно представлена в 6 формах, из которых в Корее наиболее распространены — К. с тысячью рук и тысячью глаз по одному в каждой ладони, спасающая всех и всюду от всяких напастей (влияние тантрического буддизма); одиннадцатиликая К., передающая различные эмоции: жалость, гнев и т. д., К. входила в одну из буддийских триад. К. располагалась слева от Будды-Амитабхи. Её изображения сохранились в скульптурах периода Силла и Корё (7–14 вв.), в корейской скульптуре периода Нара (6 в.) в Японии, в корейской житийной и светской литературе. См. также Гуань-инь и Каннон. Л. К.
КВАСИР (др.-исл. Kvasir, имя этимологически родственно рус. «квас»), в скандинавской мифологии маленький мудрый человечек, сделанный из слюны богов после окончания войны асов и ванов и первоначально, по-видимому, персонифицировавший хмельной напиток. В «Младшей Эдде» говорится также, что из крови К., убитого карликами (цвергами), был сделан мёд поэзии. В другом месте «Младшей Эдды» упоминается о том, что К. по золе от сгоревшей рыболовной сети Локи догадался о назначении сгоревшего предмета и таким образом помог богам сделать сеть, в которую затем они поймали Локи. Е. М.
КВИРИА, в грузинской мифологии божество. По представлениям горцев восточной Грузии, К. – предводитель локальных общинных божеств–хвтисшвили, посредник между верховным богом и людьми, вершитель суда. Его эпитеты – каравиан («имеющий шатёр»), хметмоурави («правитель суши»). В честь К. устраивались
518
КВИРИН
празднества квирицхов лоба, халарджоба с ночными бдениями, жертвоприношениями и культовыми пиршествами. Во время празднеств строились хижины из зелёных веток. У горцев западной Грузии К. — мужское божество плодоносящих сил природы. Ему посвящался цикл ранневесенних праздников, включавших восемь отдельных ритуалов; во время праздников строилась снежная башня, устраивались состязания между соседними деревнями, пелись гимны и разыгрывались действия, в которых наглядно подчёркивалась фаллическая природа божества. В ряде песнопений горцев западной Грузии К. выступает также как высшее божество, ведающее небом и небесной водой. Гимн К. пели во время засухи, чтобы вызвать дождь.
Квисин. Барельеф на черепице. Государство Пэкче. 7 в. Сеул, Национальный музей.
И. С.
КВИРИН (Quirinus), в римской мифологии бог. Этимологию имени К. связывали либо с названием сабинского города Куры (Cures), либо с сабинским словом quiris («копьё»). Первоначально К. был богом, почитавшимся сабинами на холме Квиринале (см. в ст. Италийская мифология), вошедшим в римский пантеон после заключения Ромулом мира с царём сабинян Титом Тацием. Согласно исследованиям современных специалистов, в основе имени К. (как и в основе термина «курия») слово vir, «муж», «гражданин» (ср. coviria, «собрание мужей»); К. – бог народного собрания, отсюда полное наименование римлян «римский народ квиритов» или просто «квириты». К. считался ипостасью Марса (в отличие от Марса военного, движущегося, он олицетворяет Марса мирного, Марса в покое), поэтому храм Марса был вовне, храм К. внутри городских стен (Serv. Verg. Aen. III 35; VI 859). Видимо, это представление соответствовало взаимосвязи народного ополчения и комиций. Впоследствии К. отождествлялся с Ромулом — учредителем важнейших институтов римской гражданской общины; на месте древних комиций была сооружена одна из величайших святынь Рима «гробница Ромула». Взаимообусловленность долга римлян как воинов и как граждан нашла также отражение в связи К. с Янусом, храм которому под именем Януса-К. как богу, ведавшему войной и миром, посКвисин. Барельеф из монастыря Сачхонванса в Кёнджу. 7 в. Сеул. Национальный музей.
Прыщавый чёрт. Шаманская маска. Музей Сеульского университета.
вятил царь Нума Помпилий (Serv. Verg. Aen. VII 610; Schol. Verg. Aen. VII 607), связь с Янусом, возможно, отражает взаимообусловленность земного (регулировавшегося К.) и космического порядка (регулировавшегося Янусом). Фламин К. наряду с фламинами Юпитера и Марса принадлежал к высшему рангу в иерархии жрецов. Фламин К. участвовал в культе Робиго — божества, отвращавшего от гибели урожай и другие грозившие гражданской общине бедствия (Ovid. Fast. IV 905; Aul. Gell. IV 6, 12), и в культе Акки Ларентии как благодетельницы римского народа (Aul. Gell. VI 7). В более позднее время культ К., оттеснённый культом Юпитера и Марса, особой роли не играл. E. M. Штаерман.
КВИСИН, в корейской мифологии и народном пантеоне демоны и духи. Понятие К., прежде подразделявшееся на два компонента – кви и син, связывалось с древнекитайским натурфилософским учением об инь и ян – тёмном и светлом началах. В «Хэдон чамнок» («Разные записи о стране, что к востоку от моря», 16–17 вв.) сказано: «Человек после смерти становится квисином». Считалось, что раз К., как духи (призраки) умерших, обладают такими же ощущениями и восприятием мира, как и живые люди, они выполняют различные функции, участвуя во всех людских делах. К. вездесущи, всепроникающи. К. являются объектом почитания, преклонения и страха. К. нравятся тёмные углы: они селятся в старых брошенных строениях, в развалинах монастырей, крепостей, заросших прудах, пещерах. О почитании К. у корейцев сообщают древнекитайские источники. «У трёх
[племенных союзов] хан в миру почитали квисинов» («Цзинь шу» – «История Цзинь»); «В эпоху трёх государств [Когурё, Пэкче и Силла – Л. К.] устраивались жертвоприношения К. После окончания посевов в 5-ю луну и уборки урожая в 10ю луну собирались мужчины и женщины и при совершении жертвоприношения небу приносили таковые же и К.» («Хоу Хань шу» — «История Поздней Хань»). Из корейских исторических сочинений известен также обряд жертвоприношения «Су син» («Сопровождение духов») в Когурё, когда по обе стороны дома возводились алтари и приносились жертвы К. Изображение К., сохранившееся на черепице периода Когурё, напоминает полузверя-получеловека (медведицу с женской грудью). У трёх племенных союзов хан на юге Кореи при обряде жертвоприношения духам (Сатосин) устанавливался столб, на который подвешивались бубенцы и барабан. Подобный же обряд существовал в Силла, когда с помощью шаманок изгонялись злые духи. К этой же группе принадлежат и более поздние обряды: жертвоприношение духу – хранителю селения (Сонандже), обряд, совершавшийся шаманкой для предотвращения несчастья (Пхудаккори), жертвоприношение К. с мольбой об устранении напастей (Коса) и др. Обращением к К. широко пользовались знахари в своих заговорах и заклинаниях для изгнания болезни. Во избежание вреда от К. использовали обереги в виде надписей, рисунков, чучел, амулетов. Фетишами К. служили глиняные горшки. К. условно подразделяются на духов стихии (чаёнсин), животных (тонмульсин), людей (инчхесин), домашних духов (касин), духов болезней (чильбёнсин), святых и будд (сонбульсин), злых духов (токкэби, чапсин или чапкви). Л. Р. Концевич.
КВОТ, Котт, Кот, в мифологии народа нуэр (южная часть современного Судана) первопредок, демиург, культурный герой. Создал солнце, людей, корову и дурру (хлебное сорго), а также диких животных, копьё, гарпун и др. Он посылает дождь (во время грозы бросают в воздух табак, чтобы усмирить К.), ведает жизнью Квисин. Барельеф. Гранит. Пещерный храм Соккурам (провинция КёнсанПукто, Южная Корея). Сер. 8 в.
КЕЛЬТСКАЯ МИФОЛОГИЯ
Кекроп и Эос. Фрагмент росписи аттической краснофигурной вазы «художника Кодруса». 440 в. до н. э. Берлин, государственный музей античностей.
и смертью. К. может являться во сне и предрекать беременность, смерть. Ср. Денгдит у динка. E. K.
КЕБЕКСЕНУФ, см. в ст. Гора дети. КЕБХУТ (kbhwt), в египетской мифологии богиня прохладной чистой воды, покровительница 10-го нома и города Летополиса. Воплощалась в образе змеи и отождествлялась с богиней-змеёй Уто. Считалась дочерью Анубиса и была связана с культом мёртвых: К. совершала возлияние умершим, помогала им подняться на небо. Р. Р.
КЕИК (Κἡξ, род. падеж Κἡκο ), в греческой мифологии: 1) друг и сподвижник Геракла, царь фессалийского города Трахины, у которого Геракл нашёл приют после нечаянного убийства Эвнома в Калидоне (Apollod. II 7, 6); 2) сын Эосфора, муж Алкионы. К. и Алкиона так любили друг друга, что, когда К. не вернулся из морского путешествия, Алкиона бросилась в волны. Боги превратили супругов в зимородков (вариант: К. стал чайкой, Алкиона — зимородком) (Ovid. Met. XI 410– 748). По другой версии мифа, К. и Алкиона были превращены в птиц за то, что, гордясь своим супружеским счастьем, называли себя Зевсом и Герой (Apollod. I 7, 4). М. Б.
КЕЙЯНИДЫ, Кайаниды, в иранской мифологии легендарная династия царей Ирана (в поздней «Авесте», пехлевийских и мусульманских источниках). Наименование династии происходит от названия жреческого сословия — кави («поэтжрец»). Число старших К. колеблется по источникам от трёх (Кави Кавад — Кай Кубад, Кави Усан, Кави Хосрава — Кай Хусроу) до восьми царей, включая также Апиваху, Аршана, Пишинаха, Бияршана, Сияваршана — Сиявуша. К младшим К. причислялись Аурватаспа (Лухрасп) и Кави Виштаспа (изредка два его брата — Спентодата и Зариварай). Главное занятие К. — войны с враждебными племенами туранцев, возглавляемых Афрасиабом. Младшим К. приписано насаждение во всём мире религии зороастризма. В поздней «Авесте» и «Денкарте» К. изображены борцами против сил зла и хаоса. На их стороне выступали божества Ардвисура Анахита, Дрваспа, Вайю, Аши. Наряду с этим в пехлевийских книгах К. иногда приписывается клятвопреступничество, вероломство, кровопролитие, да-
же богоборчество и колдовство («Шахнаме» также сохраняет двойственное отношение к К.). К. — великие цари Ирана, но своим могуществом и военными успехами они обязаны почти исключительно закоренелому язычнику, а впоследствии врагу зороастризма Рустаму. Место правления К. указывается различно: в «Авесте» это окрестности мифических водоёмов (Ворукаша, Дайтья, Чайчаста), мифических гор (Эрзифья, Хараити и др.), бассейн Хильменда и озера Хамун в Дрангиане. Мусульманские источники называют Балх (в древности столица Бактрии), другие (Масуди, Бируни) связывают К. с правителями Нововавилонского царства (кон. 7–6 вв. до н. э.). Исследователи расходятся в оценке достоверности предания о К. Одни усматривают в его основе зерно исторической действительности (А. Кристенсен, В. Хеннинг, И. М. Дьяконов и др.), другие полагают, что история К. вымышлена зороастрийским жречеством с целью противопоставить праведных К. подлинным и неправедным царям Ирана разных эпох (Ж. Дюмезиль, Р. Фрай, М. Моле и др.). Л. А. Лелеков.
KEKPОП (Κ κροψ; род. п. Κ κροπο ), в греческой мифологии афинский царь, автохтон (рождённый землёй). Его внешний вид – получеловека и полузмея – указывает на глубокую древность и хтонизм образа. Став первым царём Аттики, К. назвал страну по своему имени Кекропия. При нём произошёл спор между Посейдоном и Афиной за обладание Аттикой; состязаясь в дарах жителям Аттики, Посейдон выбил источник воды, а Афина посадила оливу (Apollod. III 14, 1). К. и Аглавра – родители Эрисихтона (умер бездетным) и трёх дочерей: Аглавры, Герсы и Пандросы (III 14, 1–2), погибших в безумии (см. в ст. Аглавра). А. Т.-Г.
КЕЛЕЙ (Κελε ), в греческой мифологии элевсинский царь, автохтон(рождённый землёй), супруг Метаниры. У К. было четыре дочери, которые повстречались с Деметрой во время её поисков похищенной Аидом дочери и привели Деметру в дом К., который радушно её принял. Деметра нянчила Демофонта, сына К. По воле богини К. воздвиг храм и жертвенник Деметре (Hymn. Hom. V 105–298). В образе К. явные хтонические черты, вводящие его в круг почитания Деметры и матери земли. А. Т.-Г.
519
КЕЛЕНО (Κελαιν ), в греческой мифологии: 1) дочь Атланта и Плейоны, возлюбленная Посейдона, родившая ему сына Лика (Apollod. III 10, 1); 2) одна из гарпий (Verg. Aen. III 211). М. Б.
КЕЛЬТСКАЯ МИФОЛОГИЯ, мифологические представления кельтов (группы индоевропейских народов), континентальных и островных. Исходный момент её формирования относится к жизни кельтов в первоначальной области их расселения в Центральной Европе (к северу от Альп), последующее её развитие происходило в условиях расселения кельтских племён во 2-й пол. 1-го тыс. до н. э. на Европейском континенте и Британских островах и соприкосновения с автохтонным населением. Относительной устойчивости и однородности К. м. достигла на континенте в последние два века до н. э., на Британских островах, возможно, несколько позднее. Данные о мифологии континентальных кельтов (а также кельтов доримской Британии) весьма фрагментарны – черпаются преимущественно из археологических источников (статуи, рельефы с изображениями божеств, остатки культовых сооружений, надписи с посвящениями, надгробными эпитафиями, монеты); сведения античных авторов практически ограничиваются сообщениями о вере кельтов в переселение душ и жизнь после смерти; литературные памятники местной традиции для Галлии (современной Франции) и других районов, завоёванных римлянами и подвергшихся сильной романизации, отсутствуют. Единственные мифологические системы К. м., получившие связное освещение в повествовательных памятниках местных традиций, — ирландская и валлийская (кельтов полуострова Уэльс, Великобритания); главными из этих памятников являются ирландские саги, первые записи которых относятся к 8–9 вв., а начало систематического собирания – к 12 в. Эти источники, составленные после утверждения христианства и испытавшие его сильное воздействие, в большинстве своём «вторичны»: они восходят к более ранним утраченным памятникам, но лишь косвенно отражают мифологические представления древних кельтов. Совсем отсутствуют данные о космогонических и эсхатологических мифах (в т. ч. и кельтов Ирландии). Божество (Тевтат?) и жертвоприношение ему. Изображение на котле из Гундеструпа. Копенгаген, Национальный музей.
520
КЕЛЬТСКАЯ МИФОЛОГИЯ
Божество (Таранис?). Изображение на котле из Гундеструпа. Копенгаген, Национальный музей.
Попытка реконструкции пантеона богов для всего кельтского мира является спорной. Сведения о кельтских божествах редко сопоставимы хронологически и географически. Данные о пантеоне континентальных кельтов (как и кельтов доримской Британии) настолько отрывочны, что не дают возможности установить его структуру. Из текста римского поэта I в. Лукана и средневековых схолий (толкований) на его сочинения известно о Езусе (способ принесения жертв этому богу — повешение на дереве), о Таранисе — боге грома (жертвы, приносимые ему, сжигались) и Тевтате (жертвы ему топили в воде). Все эти божества присутствуют среди галло-римских изображений и посвящений, а характер приносимых им жертв допускает сопоставление с мотивом тройственной смерти, общим для мифологии индоевропейских народов. Известны многие этнонимические имена кельтских богов: Аллоброкс – бог племени аллоброгов, Арамо – арамиков, богиня Воконтия – воконтиев и др. В процессе романизации многие римские боги получили местные эпитеты, но о каком-либо отождествлении местных и римских богов говорить невозможно: существовала лишь соотнесённость (не всегда устойчивая – местные имена нередко связывались с несколькими римскими божествами) определённых внешних аспектов кельтских и римских богов. Множество имён континентальных божеств известно из уникальных и не подкреплённых иконографией памятников; исключение составляют галльские
Эпона, Цернунн, Суцелл, Нантосвельта, Розмерта и некоторые другие. В Британии засвидетельствовано около 40 имён местных божеств, но о половине из них ничего не известно, кроме имени. Ряд божеств кельтов Британии имеет явные соответствия в ирландской и валлийской мифологии: Ноденс — ирл. Нуаду, Бригантия — Бригита; божество Мапонус («юный») сопоставимо с ирл. божественным персонажем Мак Ок, сыном Дагда. Этот бог ассоциировался с Аполлоном, так же как и галльский Беленое. Место, сходное с Беленосом, занимал, очевидно, галльский Граннос, сопоставимый с ирл. женским божеством Греине (от grian — «солнце»). Часть божеств представлена только иконографическим материалом (напр., изображения трёхликого или трёхголового божества, божества со змеёй, группы из трёх богинь-матерей), имена богов остаются неизвестными. Больше известно о пантеоне кельтов Ирландии, сведения о котором сохранились в памятниках литературной традиции (в частности, во «Второй битве при Мойтуре» — о Племенах богини Дану и пире Гоибниу, центральным эпизодом которого является приготовление этим богом магического напитка для подкрепления богов, сражающихся с фоморами, «нижними демонами»). В их весьма обширном пантеоне наиболее важные божества принадлежат к Племенам богини Дану, некоторым из них имеются соответствия среди т. н. потомков Дон валлийской традиции, известной главным образом из «Четырёх ветвей Мабино-
Бог Цернунн в окружении животных. Изображение на котле из Гундеструпа. 1 в. Копенгаген, Национальный музей.
гион» — повествований, оформившихся в кон. 11 в. и впитавших многие темы и отдельные элементы древней мифологии. Так, валлийский Ллеу, сын Арианрод, сходен с ирландским (и галльским) Лугом, персонажу ирландского божественного кузнеца Гоибниу соответствует валлийский Гофаннон, ирл. Мананнану сыну Лера — валлийский Манавидан сын Ллира (стоявший, как и Мананнан, несколько в стороне от «потомков Дон») и т. д. В целом, однако, валлийский материал представляется более отрывочным; он дальше отстоит от архаической мифологии, чем ирландский, так что прямое сходство наблюдается редко. Так, Манавидан — уже не божество моря, а преисполненный мудрости смертный, Пуйл («Мудрость»), многими чертами сходный с ирл. Дагда, – также смертный, ставший затем властелином Аннона (потустороннего мира). Пространственная картина мира разработана в К. м. преимущественно плоскостно. В вертикальном же её членении основную роль играет древо мировое. Известен культ пяти священных деревьев Ирландии, часто называвшихся «дерево мира» (ирл. crann bethad). Аналог мирового древа — центральный столб дома Да Дерга (сага «Разрушение дома Да Дерга») — во внутреннем помещении (Мидкуарт), представляющем собой, очевидно, ритуальную картину мира. С мировым древом связан мотив источника, встречающийся в ряде традиций, главным образом ирландской. По одной из них, источник, вытекающий из Сид Нехтан и дающий начало реке Бойн (одной из главных рек Ирландии), относится к потустороннему миру и заключает в себе божественную мудрость. Дерево орешника, стоявшее подле него, роняло иногда в источник орехи, которые, попадая в Бойн, давали отведавшему их полноту знания. Стихия воды, воплощённая в источниках, оценивалась безусловно положительно (отчётливее всего это выражено в предании об источнике богавраче вателя Диан Кехта, возвращавшего жизнь мёртвым и исцелявшего раненых), тогда как стихия окружающего океана (особенно в восточном, северном и северозападном направлениях) представлялась враждебной, связанной с демоническим началом. Среди океана традиционно помещался и потусторонний мир в разных своих ипостасях. На западе располагались острова блаженных, числом (как гово рится в ирландской саге «Плавание Брана») трижды пятьдесят, где остановилось время, царит изобилие и молодость (известно множество названий этих островов — Великая земля, Земля жизни, Земля женщин и др.). По одной из традиций, правителем этого западного мира был Трен. На севере, ассоциируемом с забвением и смертью, остров со стеклянной башней служил обиталищем фоморов. Мотив стеклянного дворца или башни часто встречается и в валлийской мифологической системе, также помещающей «иной мир» на островах. Такая локализация не противоречит представлению об ином мире как о чём-то близком, непосредственно соседствующем с миром людей. Соответственно и проникновение в иной мир могло совершаться не только путём
КЕЛЬТСКАЯ МИФОЛОГИЯ «плаваний», ставших сюжетом ряда мифологических повествований. Представление об ином мире как о пиршественной зале с неиссякаемым котлом бога Дагда и изобилием свинины — излюбленного мяса кельтов — имеет определённый «героический» оттенок. Ритуальное воспроизведение этой залы служило, по-видимому, основой важнейших сезонных обрядов. Ирландский новогодний обряд (праздник Самайн) с воспроизведением открытого (чаще всего враждебного) соприкосновения двух миров в архаические времена включал в себя, вероятно, разрушение демоническими силами устроенного мира (т. е. мира людей), ритуальную гибель его правителя, предшествующие окончательной победе последнего и возрождению мира. Весь ритуал в целом строился, очевидно, на основе местного варианта мифологического сюжета о поединке громовержца и его противника (хорошо согласуясь с галльским ритуалом бога грома Тараниса, включавшим сожжение символизирующих земной мир животных и вещей, а возможно, и человеческие жертвы) и совершался в т. н. Bruiden — помещениях для пиршественной залы. Таких Bruiden, как и священных деревьев, в Ирландии было пять. Хозяином одной из таких зал был кузнец (сага «Разрушение Дома Да Дерга»), в архаические времена, возможно, два. Повествование в саге строится вокруг битвы короля Конайре с одноглазым противником и его демоническим войском, гибель в огне пиршественной залы, который невозможно потушить из-за того, что пересохли все источники. Важное место в К. м. занимают мифы и предания о божественных животных, нередко связанные с представлениями о картине мира. Ядро ирландского эпического повествования «Похищение быка из Куальнге» составляет поединок быков Финдбеннах и Донн Куальнге. Победив своего противника, Донн Куальнге разбрасывает остатки его тела по всей Ирландии, давая различным местам имена и названия. Оба персонажа приняли облик быков, лишь пройдя серию чудесных превращений (в ястреба, коршуна, водяных животных и т. д.), первоначально же они были свинопасами у двух владык потустороннего мира. Божественный свинопас, пастух, покровитель животных, ассоциируемый с потусторонним миром, — один из центральных и распространённых у всех кельтов персонажей. С ним сопоставим, например, галльский Цернунн, изображавшийся в окружении животных. В «Триадах острова Британии» имеется поздний вариант этого образа, связываемого с Дристаном и Придери, сыном Пуйла (властелина Аннона — потустороннего мира), которые выступают в роли свинопасов. Божественный бык (Тарвос Тригаранус) хорошо засвидетельствован в Галлии и Британии, где встречается также собственное имя Donnotaurus, сопоставимое с Донном Куальнге. Среди других особо почитавшихся животных — кабан, свинья. Это животное тоже тесно связано с потусторонним миром (изобилие свинины — непременная принадлежность пиршественной залы его владыки). Один из распространённых мотивов островной К. м. охота на кабана, приводящего своих
521
Слева – Воин, преследующий кабана. Культовая повозка из Мериды (Испания). Орлеан, Исторический музей. Справа – Галльское божество с изображением кабана. Музей Сен-Жермен-ан-Ле (Франция).
преследователей в потусторонний мир. Культ кабана был распространён и в Галлии, а в римское время специально связывался с Меркурием, часто получавшим эпитет moccus (от кельт. moch, «вепрь», «кабан»). Особое место занимают мифологические представления, связанные с лошадью. На континенте посвящения и изображения божеств широко засвидетельствовали культ божественной лошади и связанной с ней богини Эпоны. В Ирландии и Уэльсе слово ech (ирл. «лошадь») входит в имена множества мифических персонажей, связанных с солнечным культом и потусторонним миром на морских островах. Миф. о происхождении людей от божества иного, загробного, мира был общекельтским и засвидетельствован Цезарем в Галлии, жители которой, по его словам, считают себя происходящими от Дита. Ирландский Дагда известен также как Эохаид Отец всех (Eochaid Allathair). Правитель островного потустороннего мира носит имя Риангабаир («морская лошадь»), а один из «королей» фоморов зовётся Эохо Эхкенд («Эохо Конская голова»). Божественный персонаж обычно представлялся либо в виде лошади, либо как скачущий на ней всадник (известен Эоху Ронд, копьём которого герой Кухулин поражает его же лошадь). Бог Мананнан сын Лера (моря) — связанный с морской стихией правитель потусторонней страны Тир Таирнгире – представлялся скачущим по суше и морю на коне или в колеснице. Параллели в К. м. Уэльса — Марх аб Мейрхион (ставший королём Марком средневековой легенды о Тристане), который имел лошадиные уши. Существовали и женские божества, связанные с лошадью, – кроме континентальной Эпоны – эквивалентные ей ирландские Етайн Ехраиде, Маха, валлийская Рианнон, жена Пуйла, владыки потустороннего мира. Из двух важнейших ритуалов, освящавших начало исполнения королём своих функций, главным, видимо, был ритуал священного брака короля с лошадью, сходный с индийским ритуалом ашвамедха. Вторым ритуалом был т. н. праздник быка (tarbfeis), центральным моментом которого являлось погружение в пророческий сон специально назначенного человека, отведавшего мяса и крови
ритуального быка (во сне он должен был увидеть будущего короля). На одном из галльских памятников бык изображён среди ветвей священного дерева бога Езуса (свидетельство соотнесения образа быка с концепцией мирового древа) и несёт на себе трёх птиц (одну на голове и двух на спине; в эпизоде из «Похищения быка из Куальнге» герой Кормак Конд Лонгас наносит три удара по голове и телу Донна Куальнге). О связи Езуса с деревом свидетельствует и способ принесения жертв этому богу (повешение на дереве). Мифы о культурных героях засвидетельствованы в многочисленных ирландских преданиях о заселении острова (сохранились в изложении обширной псевдоисторической компиляции 12 в. «Книга захватов Ирландии»). Традиционно выделялось шесть «захватов» Ирландии. Первый (отнесённый составителями ко времени «до потопа»), был возглавлен Банба, одной из богинь-эпонимов Ирландии. Потоп поглотил всех её спутников, кроме некоего Финтана, который, перевоплощаясь то в лосося, то в орла, то в ястреба (сходный мотив встречается в случае мифичесИзображение лошади на галльской монете.
522
КЕЛЬТСКАЯ МИФОЛОГИЯ
кого Талиесина в Уэльсе), пережил века и поведал потомкам о происшедшем. Партолону, возглавившему следующее нашествие, приписывается ряд важных культурных деяний, направленных на придание Ирландии окончательного природного облика: он расчистил четыре долины, при нём появилось семь крупных озёр, к тому же Партолон впервые ввёл некоторые ремёсла и обычаи. При Немеде (от корня «сакральный», «священный»), возглавившем третье вторжение, появились новые долины и озёра. Он впервые столкнулся с соперничеством фоморов – попытка нападения на их остров со стеклянной башней окончилась неудачей. С потомками людей Немеда – племенами Фир Болг – связывается упорядочение важнейших сторон социальной жизни Ирландии, в частности установление деления страны на пять провинций и оформление королевской власти. Племена богини Дану, пришедшие с северных островов, где они преисполнились друидической мудрости и магических знаний, принесли в страну четыре знаменитых магических талисмана: камень Фал, который испускал крик под ногами законного короля, победоносное копьё Луга, неотразимый меч Нуаду и неистощимый котёл Дагда. Они победили Фир Болг при Мойтуре, а их соперничество с фоморами (исход его известен по независимому от «Книги захватов» тексту «Вторая битва при Мойтуре», главному в т. н. мифологическом цикле ирландских саг) окончилось тем, что Нуаду, божественный правитель Племён богини Дану, потерявший руку в первой битве при Мойтуре, передал правление Бресу, сыну властелина фоморов, жившему среди Племён богини Дану (позднее божественный врачеватель Диан Кехт изготовил Нуаду руку из серебра, откуда его прозвище Аргатлам, т. е. «серебряная рука»). Новое столкновение Племён богини Дану с фоморами возглавил Луг, поединок которого с предводителем фоморов одноглазым Балором является центром всего повествования. Луг по прозванию Семилданах, т. е. искусный во многих ремёслах (в широком смысле), был сам наполовину фомором (внуком самого Балора). Он звался также Ламфада – «с длинной рукой» (т. е. с копьём Ассала, которое с северных островов добыли ему «три бога ремесла»). Луг камнем из пращи поражает глаз Балора, смертоносный взгляд которого губил всё живое. Обращенные в бегство фоморы покидают Ирландию, а Брес откупается от победителей, сообщая им приёмы и сроки возделывания земли. Тем самым Племена богини Дану, обладавшие военным искусством и друидической мудростью, становятся сведущими в хозяйстве. Рассказ о появлении последней волны завоевателей, т. н. сыновей Миля (предков исторических ирландцев — гойделов), победивших Племена богини Дану, содержит наименьшее количество архаического мифологического материала. По пути завоеватели встречают трёх богинь – эпонимов Ирландии – Банба, Фодла и Ериу. Поэту Амаргину, который уверил Ериу, что её имя будет отныне главным, она предсказывает вечное владычество над Ирландией сыновей Миля, Донну — смерть (Донн, оказавшийся одним из властелинов за-
гробного мира, утонул у юго-западного побережья Ирландии, и один из скалистых островов звался Tech Duinn, «Дом Донна», и считался царством мёртвых). После столкновения с супругами богинь – Мак Куилом, Мак Кехтом и Мак Греине (богами – покровителями королевской власти) сыновья Миля окончательно победили Племена богини Дану при Таилтиу (здесь Луг учредил ежегодные празднества). Однако Племена богини Дану сумели заставить сыновей Миля поделить с ними власть, сохранив за собой нижний мир. В ирландской мифологии и фольклоре обитатели нижнего мира (не имевшего ярко выраженного характера хтонической бездны) назывались сидами (так назывались и холмы, где они будто бы обитали) и отличались от людей прежде всего владением магическим искусством, а не собственно «божественностью». Наследие К. м. сохранилось и в литературных памятниках собственно эпического и волшебного характера, прежде всего в соответствующих ирландских сагах. Ряд саг соотносится с «героическим веком» Ирландии – эпохой на рубеже н. э., когда уладами (наиболее крупной этнической группой Северной Ирландии, давшей название провинции Ольстер) правили Конхобар, и отличались в подвигах Кухулин, Фергус, Коналл и другие герои. Немало эпизодов и персонажей саг имеют мифическую основу и дополняют сообщения собственно мифологических повествований. Отголоском представления о великой богине — матери богов (очень стойкого в К. м.) являются черты облика Медб, правительницы Коннахта и супруги Айлиля; с этим представлением связаны и сохранившиеся в сагах предания о правительницах потустороннего мира (Айне, Клиодна и др.). Божественный облик сохранили и наставницы героев, напр. Скатах, а также божества войны Морриган, Немаин и Бадб (это имя сохранилось в галльском cathubodua). Три мифических персонажа по имени Маха — супруги Немеда, Кимбаета и Крунху — рассматривались французским учёным Ж. Дюмезилем как воплощение магических знаний, военного искусства и плодородия. Иногда эти аспекты совмещаются в одном персонаже, например Ану, Каиллех Берри (последняя сохранила популярность в фольклоре Ирландии и Шотландии до нашего времени). Ряд мужских персонажей саг, прежде всего Брикриу, Ку Рои и Мидир, также божественного происхождения. Брикриу (сага «Пир Брикриу») — типичный мифологический плут-трикстер, сеющий раздоры среди героев; Мидир (ср. галльск. посвящение Deo Medru) — владыка сида (волшебного холма, где обитали сиды) Бри Леит, божество потустороннего мира; Ку Рои — искушённый в магии воитель и путешественник, в облике божественного пастуха сходный с древнеиндийским Путаном. Мифологическую основу имеет немало сюжетных ходов и эпизодов саг — повествования о магических испытаниях, соперничестве с потусторонними существами, путешествия в иной мир (Кухулин, Кримтан Ниа Наир, Вран) и др. Мифологична и фигура Кухулина — главного героя, «не имеющего равных среди смертных», сына Луга и Дехтире (по другой версии, он рождён от
инцеста Конхобара с сестрой или дочерью Дехтире). Рассказы о его детских подвигах сходны с обрядами инициации, многие эпизоды жизни органически включаются в индоевропейскую мифогероическую традицию (битва с тремя противниками, убийство собственного неузнанного сына, магические преображения и др.). Несколько особняком стоят повествования о легендарном мудреце и провидце Финне, пользовавшиеся преимущественной популярностью в позднейшем фольклоре. Он возглавлял отряды воинов, живших в лесах и посвятивших себя охоте и войне, часто приводившим к контактам с потусторонним миром. Сын Финна Оисин (Оссиан) дожил, по легендам, до времён святого Патрика (полулегендарного основателя ирландской христианской церкви 5 в.) и поведал ему предания, связанные с чертами рельефа Ирландии, её реками, озёрами и др. Наследие К. м. и эпических сказаний продолжало существовать позднее в фольклоре народов Ирландии, Уэльса, Корнуолла, острова Мэн и Бретани (районов устойчивого сохранения кельтского языка и культурной традиции) и обогатило средневековую европейскую литературу. Кельтскими в своей основе являются легенды о короле Артуре и рыцарях Круглого стола, Тристане и Изольде, к валлийским (а также корнуоллским) прототипам восходят как они сами, так и многие герои связанных с ними преданий — Пеллес (Пуйл), Мерлин (Мирддин) и многие другие. С кельтским прошлым связаны легенды о Граале, «стране блаженных» Аваллоне; рассказ о детстве Финна стал одним из основных источников повествования о детстве воспитанного в лесу рыцаря Парцифаля (Персеваля) — героя средневекового романа в стихах. С. В. Шкунаев.
КЕМОШ (kms), в западносемитской мифологии верховное божество в пантеоне государства Моав, возможно, бог войны. Надписью моавитского царя Меши (9 в. до н. э.) засвидетельствовано почитание Астар-К.; очевидно, К. в одной из своих ипостасей воспринял черты Астара. В Библии есть рассказ о том, как Меша, чтобы избежать поражения в войне, принёс в жертву К. своего первородного сына (4 Цар., 3, 26–27). В Суд. 11, 24 К. (Хамос) – бог аммонитян, давший им их страну (повидимому, назван ошибочно, вместо Милькома). И. Ш.
КЕНАРЕЙ, в мифологии кхмеров (Кампучия) полуженщины-полуптицы. Живут в густых лесах, прогуливаются там, держа в руках ароматные цветы. Они влюбчивы и разыскивают мужчин. К. – яркий образ кампучийского театра. Их роли непременно исполняются в местных версиях индийских «Сакунталы» и «Рамаяны». От кхмеров образ К. заимствовали кхонтхаи, назвав его «киннари». К К. у кхмеров близки образы крутхов, принимающих то образ птицы, то птицечеловека, иногда человека. Крутхи чаще фигурируют в сказках. Я. Ч.
КЕНЕЙ (Καινε# ), в греческой мифологии великан, лапиф, сын Элата (букв. «ель») (Ovid. Met. XII 497); во время битвы лапи-
КЕНТАВРЫ
523
фов с кентаврами последние, не сумев убить неуязвимого К., заживо погребли его, вдавив в землю громадными стволами деревьев (Apoll. Rhod. I 57–64). К. — участник калидонской охоты (Ovid. Met. XIII 305). Ко времени поздней античности относится миф о деве Кениде, которая, спасаясь от любви Посейдона, просила богов превратить её в мужчину. Возгордясь своей неуязвимостью, К. погиб в битве с кентаврами, заваленный скалами и деревьями (Ovid. Met. XII 459–532). Сын К. Корон участвовал в походе аргонавтов; он выступает также царём лапифов (Apoll. Rhod. I 57 след.). А. Т.-Г.
КЕНТАВРЫ (Κ νταυροι), в греческой мифологии дикие существа, полулюди-полукони, обитатели гор и лесных чащ, отличаются буйным нравом и невоздержанностью. Их миксантропизм объясняется тем, что они рождены от Иксиона и тучи, принявшей по воле Зевса облик Геры, на которую покушался Иксион (Pind. Pyth. Il 21–48). К. сражаются со своими соседями лапифами (кентавромахия), пытаясь похитить для себя жён из этого племени (Ovid. Met. XII 210–535). Особое место среди К. занимают два — Хирон и Фол, воплощающие мудрость и благожелательность. Хирон — сын Кроноса и нимфы Филиры-«липы» (Apollod. I 2, 4), Фол — сын Селена и нимфы Мелии-«ясеневой» (II 5, 4), т. е. их происхождение уходит в область растительного фетишизма и анимизма. После того как К. победил Геракл, они были вытеснены из Фессалии и расселились по всей Греции. Посейдон взял К. под своё покровительство. В героических мифах одни из К. являются воспитателями героев (Ясона, Ахилла), другие — враждебны миру героев (Эвритион пытается похитить невесту Пирифоя, Несс покушается на Деяниру и является причиной гибели героя). К. смертны, бессмертен только Хирон, но и он, страдая от раны, нечаянно нанесённой ему Гераклом, жаждет умереть и отказывается от бес-
Слева – Битва лапифа с кентавром. Справа – Кентавр торжествует над поверженным лапифом. Метопа с южной стороны Парфенона. Мрамор. 447–432 до н. э. Лондон, Британский музей.
смертия в обмен на освобождение Зевсом Прометея (Apollod. II 5, 4). А. Т.-Г.
В античном изобразительном искусстве были популярны сцены кентавромахии (южные метопы Парфенона, рельефы западного фронтона храма Зевса в Олимпии, западного фриза Гефестейона в Афинах и др.; произведения вазописи и мелкой пластики). Миф о Нессе и Деянире также нашёл отражение в искусстве (роспись сосудов, римские мозаики, фрески в Помпеях). Особое место как в античном искусстве, так и в искусстве последующих эпох занимает образ Хирона. В средневековом искусстве изображения К. рано появляются в миниатюрах арабских и европейских космологических трактатов среди знаков Зодиака (К. – традиционный символ созвездия Стрельца). В пластическом декоре романских церквей нередко встречаются фигуры К., стреляющих из лука на скаку (рельефы бронзовых дверей собора в Аугсбурге, нач. 11 в., и др.). К. изображали и в качестве служителей ада наряду с бесами (фреска Нардо ди Чоне в капелле Строцци церкви Санта-Мария
Битва Тесея с кентавром. Фрагмент росписи краснофигурного килика. 490—480 до н. э. Мюнхен, Музей античного прикладного искусства.
Новелла во Флоренции, сер. 14 в., соответствующая эпизоду с Хироном, Фолом и Нессом у Данте, «Ад», XII, 55–75). В произведениях эпохи Возрождения К. также порой выступают носителями греха, олицетворением животных страстей, похоти (картина С. Боттичелли «Паллада и кентавр»). Но в этот период сцены кентавромахии начинают привлекать художников и экспрессией сюжета, живописностью персонажей (рельефы Бертольдо ди Джованни и Микеланджело). Этими же мотивами объясняется обращение к мифам о К. в искусстве 16–17 вв. Сцены кентавромахии изображали Пьеро ди Козимо, Я. Бассано, Ш. Лебрен и др., похищение Деяниры – П. Веронезе, Б. Шпрангер, Г. Рени и др. Оба сюжета нашли отражение в творчестве Рубенса. В 18 в. К. используются в пейзажной живописи в качестве стаффажных фигур; в искусстве нового времени известно несколько случаев непосредственного обращения к сюжетам мифов («Кентавромахия» А. Бёклина, «Кентавресса» О. Родена; фигуры К. появляются в произведениях Л. Коринта и П. Пикассо).
Бой лапифов с кентаврами. Роспись краснофигурного стамноса Полигнота. Ок. 440 до н. э. Брюссель, Королевские музеи изящных искусств.
524
КЁН ХВОН
Паллада и кентавр. Картина С. Боттичелли. 1482. Флоренция, галерея Уффици.
КЁН ХВОН, Чин Хвон, герой поздней корейской мифологии, основатель удельного государства Позднее Пэкче (Хубэкче), существовавшего в 892–936 в Муджинджу (совр. Кванджу) в период феодальной раздробленности Силла. Жизнеописания К. X., помещённые с некоторыми вариациями в «Самгук саги», «Самгук юса» и «Чеван унги» («Рифмованные записи об императорах и правителях», 1287), хотя и продолжают традиции древних мифов, но уже приобретают характер народного предания. Необычны здесь лишь два эпизода, связанные с рождением и детством героя. В первом сообщается, что у одного сельского богача (по другим сведениям, – земледельца, состоявшего в дальнем родстве с государевой семьёй) была красивая дочь, к которой будто бы по ночам повадился приходить мужчина в тёмно-лиловом одеянии. По совету отца она приколола иголку с длинной ниткой к его одежде и утром по нитке обнаружила, что иголка оказалась воткнутой в туловище большого дождевого червя, прятавшегося под северной оградой. Вскоре она родила мальчика, который назвал себя Кёнхвоном (в одних источниках — это имя, в других — Кён — фамилия, которую он взял вместо прежней Ли). Во втором эпизоде ничего не говорится о рождении К. X., но рассказывается, что, когда он был младенцем, мать ненадолго оставила его в лесу, чтобы принести мужу обед в поле. Пока её не было, прилетела птица и согрела его своим телом, пришла тигрица и накормила его своим молоком и оттого он вырос непохожим на остальных людей, обладая вели-
чественной осанкой, щедрой душой и невиданным мужеством, т. е. с самого момента рождения ему как бы предназначалось быть государем, каковым он и стал. В отличие от ранних корейских мифов здесь творят чудеса не сверхъестественные силы, а земные существа — червь и тигр — типичные персонажи корейских народных сказок. В средневековой официальной историографии образ К. X., бывшего соперником Ван Гона, символизировал деспота. Неслучайно в период маньчжурских нашествий в Корею в нач. 17 в. предание о К. X. вновь получило распространение в народе как аллегория ненависти к Абахаю, основателю маньчжурской династии Цин в Китае. Л. Р. Концевич.
Геракл и Кербер. Роспись церетанской гидрии. Ок. 525 до н. э. Париж, Лувр.
Геракл и Кербер. Роспись краснофигурной амфоры «мастера Андокида». 520–510 до н.э. Париж, Лувр.
КЕПЕНОПФУ (букв. «дух-мать»), в мифологии ангами нага (тибето-бирманская группа) на северо-востоке Индии высшее божество, благожелательное к людям. К. живёт на небе в райской стране, куда отправляются души умерших. Когда подчинённые ей духи убивают быка-митхана, которым на небе представлен каждый живущий на земле человек, этот человек умирает. Души поднимаются в небо к К. по невидимой лестнице в высоких горах. Я. Ч.
КЕРБЕР, Цербер (Κ ρβερο ), в греческой мифологии пёс, страж аида (Hes. Theog. 769–774), чудовище с тремя головами, туловищем, усеянным головами змей, и змеиным хвостом. К.— порождение Эхидны и Тифона. Наряду с лернейской гидрой и немейским львом он относится к самому ужасному потомству Эхидны (306–313). В образе К. ярко выраженный тератоморфизм, против которого борется героическая мифология;· Геракл связал и вывел К. из аида, чуть не задушив его, но по приказу Эврисфея вновь водворил его на прежнее место (12-й подвиг Геракла) (Apollod. II 5, 12). Орфей, пытаясь спасти Эвридику, зачаровывает К. своим искусством. Сибилла, когда Эней спускался в царство мёртвых, бросила К. лепёшку со снотворной травой (Verg. Aen. VI 417–423). Из ядовитой пены лающего К. вырос цветок аконит, который заваривала Медея в своё колдовское зелье (Ovid. Met. VII 406– 419). А. Т.-Г.
KEPEMИT (от чуваш. Киреметь), Луд, Шайтан, в удмуртской мифологии творец зла, противостоящий своему добродетельному брату Инмару. Моления К. совершались при эпидемиях и т. п. в священных рощах — кереметах (лудах), где специальный жрец туно приносил в жертву бо-
КЕРЫ гу животных чёрной масти. Близкие представления о К. (и культ его) существовали в марийской мифологии, где К. — божество зла, брат и противник демиурга Кугу-юмо. Согласно поздней марийской легенде, К. задержал разговором старейшину марийцев Бедоя, когда тот шёл к богу, распределявшему религии среди народов земли; за это бог заставил марийцев поклоняться К. КЕРИ И КАМЕ, в мифологии индейцев бакаири (Бразилия) братья-близнецы, культурные герои; так же бакаири называют солнце и луну, но К. и К. не отождествляются с этими небесными телами. Согласно мифам, К. и К. родились от женщины, которая, став женой ягуара, случайно проглотила косточки убитых им людей и от этого зачала близнецов. Близнецы от разных животных получили маниок, хлопчатник, гамаки и другие предметы и передали их индейцам бакаири, научив их пользоваться всем этим. Кери изображается более глупым, и однажды его убивают, но Каме возвращает его к жизни. Совершив все свои деяния, братья-близнецы исчезают. Л. Ф.
КЕРИМ, в древнекорейской мифологии название места (будто бы недалеко от современного Кёнджу в провинции КёнсанПукто, Южная Корея), где родился Ким Альджи, предок рода Ким в древнекорейском государстве Силла. Первоначальное название Сирим (букв. «девственный лес»), видимо, было фонетической записью китайскими иероглифами корейского слова «сэ», «птица». В «Самгук юса» (13 в.) зафиксировано и другое название — Курим («голубиный лес»). Они были заменены на К., которое этимологизируется как «петушиный лес». К. называлось государство Силла, а позднее нередко и вся Корея. Очевидно, петух был тотемом у южнокорейских племён (ср. появление супруги основателя корейского государства Силла Пак Хёккосе от петушиного дракона). Л. К.
КЕРКИОН (Κερκυ ν), в греческой мифологии сын Посейдона (или прорицателя Бранха) и нимфы Аргиопы, владел Элевсином и наводил ужас своей жестокостью. Встречая путников между Элевсином и Мегарой, К. заставлял их бороться с ним, а затем убивал. Сам К. пал от руки Тесея (Apollod. epit. I 3; Bacchyl. XVII 26), который превзошёл К. не только силой, но и уменьем, положив начало искусству борьбы (Paus. I 39, 3). К. убил свою дочь Алопу за то, что она стала возлюбленной Посейдона. А. Т.-Г.
КЕРКОПЫ (Κ ρκωπε ), в греческой мифологии два брата, уродливые существа, занимавшиеся разбоем и убивавшие путников. Живших вблизи Эфеса К. поймал Геракл и связанными принёс к лидийской царице Омфале (Diod. IV 31, 7; Apollod. II 6, 3). По другому варианту мифа, К. – люди, за свои постоянные обманы превращенные Зевсом в обезьян, обитавших на острове Пифекуса (букв. «Обезьяний остров»); как нарушители клятвы они лишены речи (Ovid. Met. XIV 89–100). Вначале К. было двое и они не имели имён, затем
число их увеличилось до пяти пар и каждый имел имя. К. близки к хтоническим силам, с которыми борется Геракл, совершая подвиги. А. Т.-Г.
КЁР-ОГЛЫ, Кёр-оглу, Гёр-оглы, Гор-оглы, Гуругли, Гур-гули, в мифологиях азербайджанцев, турок, туркмен, узбеков, казахов, каракалпаков, таджиков, среднеазиатских арабов, грузин, армян, курдов герой-воин, поэт, певец и музыкант. К.-о. – центральный персонаж одноимённого эпоса, основное содержание которого — борьба К.-о. и его дружины против угнетателей. По туркменской, узбекской и таджикской версиям, мать К.-о. умирает, будучи беременной, и он рождается в могиле (одно из объяснений его имени — «сын могилы»). Отца (в туркменских вариантах — деда) К.-о. ослепляет хан (отсюда другое объяснение его имени — «сын слепого»), и герой растёт, мечтая отомстить ему. К.-о. наделён необычайной силой, ему покровительствуют пророк Хизр, святые чильтаны. Юношей он становится обладателем чудодейственного оружия, причём, согласно некоторым вариантам эпоса, эрены, духи-покровители, даруют ему меч, выкованный из небесного металла. Слепой отец (дед) взрастил для К.-о. крылатого коня Гыр-ата (Кырата), наделённого многими чудесными свойствами. Возмужав, К.-о. убивает обидчика-хана и строит в горах неприступную крепость, убежище обездоленных, Чандыбиль (Чамбиль, Ченли-бель, Шимли-биль, Чамбули Мастон), где живёт со своей дружиной, не покоряясь правителям. К числу распространённых сказаний о К.-о. относятся также истории похищения врагами К.-о. коня Гыр-ата и его вызволения героем, добывания К.-о. жён для себя и своей дружины. В туркменской версии эпоса К.-о. женится на мудрой пери Ага-Юнус, советами которой всегда руководствуется. В узбекских дастанах у него три жены-пари: Юнис, Мискал и Гюльнар. Будучи бездетным, К.-о. похищает и усыновляет юношу Овеза (Аваза, Эйваза, Ховеза), который вскоре занимает одно из первых мест в дружине К.-о. В узбекском и туркменском вариантах эпоса присутствует и второй приёмный сын К.-о. — Хасан. Сказания о смерти К.-о. мало распространены. По одному из вариантов, К.-о., уже старик, отправляется паломником в Мекку и в пути погибает в бою с враждебГеракл и керкопы. Метопа из святилища Геры на берегу реки Села (Южная Италия). Известняк. 6 в. до н. э. Пестум, музей.
525
ными ханами; по другому, — К.-о. вообще не умирает, а в возрасте 120 лет удаляется в горную пещеру. Известна версия, согласно которой К.-о. перед смертью путешествует в подземный мир. Специфика ряда сказаний о К.-о. позволяет предположить, что одним из их источников послужили шаманские мифы. Можно предполагать, что образ эпического К.-о. отразил черты реального исторического лица, каким представляют К.-о. некоторые документы 16–17 вв. На сюжет сказаний о К.-о. — опера «Кёр-оглы» советского композитора У. Гаджибекова (1937; либретто М. Ордубады и Г. Исмаилова). В. Н. Басилов.
КЕРСАСПА, в иранской мифологии герой-дэвоборец, из рода Сама, сын Триты, «вооружённый палицей» («Ясна» IX). Имя К. отражает культ коня (аспа — «конь»). К. — победитель трёх драконовдэвов. «Он убил чудовище Срувар, коней глотавшее, людей глотавшее, полное яда», который бил струёй вышиной в сажень. Он победил Гандарва, «стремившегося уничтожить вещественный мир справедливости» с помощью Ардвисуры Анахиты. Дракон Снавидка, рогатый и камнерукий, грозил низвергнуть с небес Ахурамазду, извлечь из преисподней АнгроМайнью и заставить их обоих везти свою колесницу, но и его одолел К. («Яшт» XIX). По одному из преданий, К. околдовала пэри Хнантаити («Видевдат» I, XIX) и он заснул вечным сном на восточной окраине Ирана. По другой версии, мёртвым сном уснул Сам, чей образ в пехлевийских сочинениях и в литературе на фарси контаминируется с образом К. Но в день страшного суда К. (или Сам) должен пробудиться и убить Ажи-Дахаку, вырвавшегося из оков. Первоначально единый образ К. (по предположению норвежского ираниста А. Кристенсена) раздвоился на образы царя Гаршаспа (в «Шахнаме») и богатыря Гаршаспа (в других источниках). В пехлевийских сказаниях (риваетат) рассказывается, что душа Гаршаспа томится в аду из-за совершённого им преступления: он затушил огонь, нисходивший на хворост под котлом героя, ударом палицы за то, что огонь однажды опоздал. Гаршасп просит простить его, ссылаясь на четыре своих подвига: он убил дракона Аждаха, дэва Гандарба (которому море было по колено, а голова его достигала солнца), усмирил дэва ветров пустыни (Вйавана), заставив его уйти в подземелье; убил птицу Камак, закрывавшую свет солнца и луны. По заступничеству Заратуштры Гаршаспу был прощён его грех. Гаршаспу посвящена поэма на фарси «Гаршаспнаме» (составлена Асади Туси в 1006), где он изображается предком Рустама в духе аристократического рыцарского эпоса. Помимо авестийских сюжетов, связанных с К., поэма содержит много сказочных элементов (чудеса, героическое сватовство и т. п.); в пятой части поэмы Гаршасп изображён слугой Заххака, перешедшим затем на службу к Фаридуну. И. С. Брагинский.
КЕРЫ (Κηρε ), в греческой мифологии демонические существа, дети богини Никты
526
КЕТСКАЯ МИФОЛОГИЯ
(Ночи) (Hes. Theog. 211, 217), приносящие людям беды и смерть (греч. κ ρ, «смерть», «порча»). К. находятся среди битвы, хватают раненых, тащат трупы, обагряясь кровью (Hom. Il XVIII 535–538). Иногда К. сближали с эриниями. В литературе по истории мифологии иногда связываются греческие К. и славянские «кары».
Древо мировое, солнце, олени. Наддверная дощечка на кетской илимке. Ленинград, Музей антропологии и этнографии.
А. Т.-Г.
КЕТСКАЯ МИФОЛОГИЯ, мифология кетов (енисейских остяков), представителей некогда многочисленной енисейской языковой семьи, куда входили помимо кетов и сымцев (югов) котты, аринцы, ассаны, пумпокольцы и некоторые другие народы, утратившие в течение 18–19 вв. свой язык и национальность. Некоторые данные позволяют говорить о ранней связи енисейцев с более южными комплексами, в частности с центральноазиатским (ср. синотибетские связи кетского языка). Позднее енисейцы двинулись к северу по Енисею, но только кеты достигли Северных широт, чем объясняются некоторые общие структурные черты К. м. и мифологических представлений народов северозападной Сибири (прежде всего самодийцев и угров). Вместе с тем К. м. представляет собой оригинальную систему (согласно очерку русского учёного В. И. Анучина), отличающуюся от мифологических взглядов других народов Сибири. Источниками для изучения К. м. являются кетские тексты мифологического содержания и данные, относящиеся к ритуалам шаманского типа. В К. м. отчётливо выделяется иерархическая система, состоящая из шести уровней. Связь между уровнями осуществляется с помощью сюжетов, в которых участвуют персонажи разных уровней. Благодаря изоморфной структуре каждого уровня, определяемого противопоставлением доброго начала злому, все уровни мифологической системы «разыгрывают» одну и ту же тему борьбы добра и зла, но решают её на разном материале. Первый (высший) уровень К. м. образует главный мифологический персонаж — Есь («небо», «бог»), что даёт возможность восстановить образ обожествлённого и персонифицированного неба. Само небо называется «Есевой кожей». Есь — единственный бог, иногда идентифицируемый с христианским богом (раньше кеты официально принадлежали к православному вероисповеданию). Есь обладает некоторыми чертами громовержца, он поражает громом-молнией, северное сияние называется «огонь неба-Еся», а большая туча — «гора неба-Еся». В целом Есь при его всемогуществе носит черты абстрактности и обычно не вмешивается в человеческие дела. В центре персонажей второго уровня находится носительница зла Хоседэм. Она насылает беды и порчу, непогоду, мор, болезни и смерть, вызываемую тем, что Хоседэм поедает душу человека – ульвей. Она вредит не только человеку, но и Доху и Альбэ. Живёт она в земле или, по другой версии, на скале, находящейся в устье Енисея или в море (иногда Хоседэм называют «нижняя мать»). У Хоседэм сын или даже семь сыновей (семь Хоседэмов) и дочь. У югов (сымцев) отмечено противопоставление отрицательной Хосе-
дэм, живущей на море, положительной Хаседбам, живущей на земле. У кетов в пределах второго уровня Хоседэм противостоит Томэм («мать жара»), связанной с югом, жарой, солнцем, огнём, громом, птицами, прилетающими с юга, особенно — лебедями. Томэм находится на небе под солнцем, где людям слишком жарко, и сама Томэм «горит как огонь». Есь и Хоседэм связаны между собой в центральном сюжете К. м.: некогда они были мужем и женой и жили на небе, но Хоседэм изменила мужу (по одному варианту — ушла к месяцу) и была изгнана Есем на землю, вниз (или сама ушла от него с детьми). Отношения Еся и Хоседэм асимметричны: на первом уровне преимущество на стороне доброго Еся, на втором — на стороне злой Хоседэм. Томэм связана с Есем через отношение к солнцу, а также через мотив отверстия между небом и землёй («дыра Еся»), откуда прилетают птицы. Другим сюжетом, связывающим Еся с персонажами второго уровня, является мотив женитьбы дочери Еся на сыне земли — мифологическом герое, который научил людей кузнечному мастерству и считался покровителем колдунов. К третьему уровню относятся персонажи, выступающие и как герои эпоса. Дох и Альбэ являются первыми культурными героями кетов, с которых начинается шаманская и историческая традиция. Синкретизм их функций как культурных героев и шаманов приводит к тому, что объяснение одного и того же явления (в частности, возникновения Млечного пути) одними кетами связывается с Альбэ («путь Альбэ» как название Млечного пути), другими — с Дохом («след Доха»). Вместе с тем различны их
пространственно-временные характеристики. Альбэ выступает в качестве первого человека в истории или даже участника акта сотворения мира, а смерть Доха, как первого шамана, отделена от времени рассказчика 300 годами. Локально Альбэ связывается с Асиновскими порогами, в то время как сведения о местопребывании Доха противоречивы: есть версии о нём как о «низовском» шамане, Дох проделывал ежегодно вместе с птицами путь на север и на юг. В отличие от Доха Альбэ проделывает путь с юга на север по Енисею и с земли на небо не циклически, а единократно. С наибольшей полнотой засвидетельствованы эпические сказания о трёх братьях: о Бальнэ («черёмуховая палица»), богатыре, совершающем воинские подвиги, Белегэне, герое, связанном с природой и наделённом чудодейственными способностями охотника, а также о Торэте. В мифах братья превращаются в каменные хребты. Таинственный шаман Пуртос, погибнув, оказался наполовину живым и наполовину мёртвым. В отличие от других персонажей этого уровня, отмечающих начало кетской культурной традиции и её середину, шаман Васька Лесовкин фигурирует в трагической ситуации столкновения кетов с некетами, приводящей как к гибели шамана так и к прекращению соответствующей традиции — т. н. великих шаманов. Сам он находится на пересечении исторического времени и времени рассказчика. Из мифологических персонажей третьего уровня лишь Дох и Альбэ связаны с фигурами двух высших уровней. Так, гибель Доха произошла по пути на небо к Есю. Как и Есь, Дох имеет отношение к солнцу (есть
1. Шаман, включённый в схему мирового древа. Нижняя часть кожаного костюма шамана. 2. Дох, по сторонам которого солнце и месяц. Кожаный нагрудник кетского шамана. Ленинград, Музей антропологии и этнографии. 3. Дох с «мыслями» в виде птиц. Рисунок на бубне. Казанский университетский музей.
КЕТСКАЯ МИФОЛОГИЯ
1. Алэл. Рисунок. 2. Алэл, украшенный низками бисера и подвесками. 3. Алэл. Камень. 4 и 5. Алэл в одежде и без одежды. Кедр. Ленинград, Музей антропологии и этнографии.
миф о браке Доха с ним), грому и молнии. Один и тот же запрет укрываться под деревом (обычно лиственницей) во время грозы связывают то с Есем, то с Дохом, которые убивают громом-молнией нечистую силу, прячущуюся в дереве. В ряде мифов Дох и Альбэ связаны с Хоседэм. Они борются друг с другом. В одних случаях побеждает Хоседэм (когда ей удаётся овладеть душой Доха или его сердцем), в других вариантах — Дох; Альбэ входит вместе с Хоседэм в мифологический сюжет, где он её преследует вдоль Енисея и в конце концов освобождает человеческие души, проглоченные ею. Известен также и мотив сватовства Доха к дочери Хоседэм. С Томэм Дох соотносится через тему перелёта птиц на север и на юг. Таким образом, персонажи третьего уровня положительны: они или создают «кетский» мир (космос) и вырабатывают модели поведения, или же борются с врагами, покушающимися на «кетскую» традицию. Четвёртый уровень очень многочислен и делится на несколько пересекающихся классов. К одному из них относятся объекты, связанные с воплощением природных духов. Так, земляной дух дотетэм выступает в качестве противодействующего Есю отрицательного начала, создающего все бесполезные или вредные для человека существа — насекомых, лютысь и др., которые обитают в лесах и реках, причиняют вред человеку. Другой класс внутри четвёртого уровня охватывает элементарные объекты кетского коллектива (дом, очаг), которые воплощают систему охраны благополучия человека и его дома. Таков, напр., алэл – покровитель и охранитель дома, семьи, очага, помощник человека в борьбе с бедами, болезнями, злыми духами. Алэл всегда имеет конкретное воплощение: это обычно деревянная фигурка человека, одетого в звериные шкурки и тряпки, а иногда и просто тряпки; алэл живёт в доме, тщательно хранится и переходит из одного поколения в другое; если преемственность поколений нарушена, дух покидает своё изображение. Как правило, алэл исполняет многие функции, но известны и примеры специализированных алэлов (напр., алэл против мышей или алэл против болезней). Следующий класс включает объекты, которые одновременно моделируют и сам кетский коллектив, и вместе с тем часть лесной природы. Особенно характерен
для этого класса мифологизированный образ медведя. Он выступает и как страшный представитель лесной природы, чуждой человеку, и как добрый покровитель коллектива, в котором может быть воплощена душа родственника; как существо типа лютысь и дотетэм и как доброе начало. Другие животные также могут включаться в этот класс: гагара как птица нижнего мира, орёл как птица верхнего мира, лебедь, олень, бобёр, налим (особый культ этой рыбы является общекетским; ср. имя тотема «налим» как название одной из кетских экзогамных половин и «большие окуни» — другой). Особый класс составляют небесные объекты: месяц, солнце, некоторые звёзды и созвездия, считавшиеся корнями деревьев, растущих в верхнем мире. Большая Медведица и Орион изображаются в виде животных и, следовательно, примыкают к предшествующему классу. В некоторых сюжетах месяц и солнце выступают в персонифицированном виде. Отдельный класс образуют представители чужого («несвоего») мира — эвенки, юраки, русские и др. В четвёртый уровень включается и ряд персонажей, возможно, ранее относившихся к более высоким уровням, но в текстах 20 в. выступающих в сказочном времени и иногда противопоставленных друг другу как доброе и злое начала; ср. Хунь — дочь солнца или само солнце и Калбесэм. В эту же группу через Калбесэм
527
включаются и другие мифологизированные персонажи — её родители и прежде всего её отец по имени Ырохот, его сын, убитый им; жена сына Бангсель, оживляющая мужа слезой, попавшей в его ухо, она же – мифологическое существо, наблюдающее за холыями (лесными духами). Сам Холый — первочеловек (его образ вырезается на коре лиственницы), у него есть дети — холыи, которые воплощаются в виде слегка антропоморфизированных изображений (тонкие стволы с заострённым верхним концом и лицом, обозначаемым зарубками), называемых доси. Сюда же относится и Каскет, обладающий способностью чудесных превращений, с которым связываются мотивы и объекты животной сказки (в частности, он ловит карасей с помощью своих «пущален» — созвездия Плеяды). Каскет иногда отождествляется с некетским богатырём Ите. Как сказочный герой выступает и Нюням; иногда упоминаются и некоторые существа гибридной природы, как, например, человек-птица Пикулё. Объекты четвёртого уровня характеризуются значительным числом связей с объектами других уровней. Пятый уровень К. м. представлен шаманами. Шаман является объектом К. м. лишь постольку, поскольку ему свойственна деятельность, отличная от профанической: камлание, гадание, воздвижение шаманского дерева и т. п. Конкретные индивидуальные воплощения шамана меняются, но место шамана в мифологических представлениях остаётся неизменным. В этом состоит различие между шаманами пятого уровня и первым шаманом, находящимся на третьем уровне. Становление шамана связано с перерождением человека, вызываемым вселением в него духов, причём сами эти духи могут рассматриваться как объекты пятого уровня; некоторые из них более или менее индивидуальны и специализированы. Шаман моделирует только то, что связано с человеком, с его основными потребностями и событиями его жизни. Каждой из этих потребностей соответствует определённый тип шаманского поведения, особая функция — врача, предсказателя, посредника между людьми и миром духов, поэта, сказочника-имитатора и т. д. Шаман, подобно духу, может передви-
Слева – Дось. Дерево. Ленинград, Музей антропологии и этнографии. Справа – Древо мировое, солнце, месяц, а также животные разных миров. Нартяная дощечка, Красноярский музей.
528
КЕФАЛ
гаться в пространстве (в горизонтальном и вертикальном направлениях: от земли к небу и вдоль Енисея), во времени (при предсказаниях), а также в направлении от человека с ограниченными и постоянными свойствами к существу, на время наделяемому чудодейственными способностями. Наряду с обычными «белыми» шаманами существуют и вредоносные, «чёрные» (или «медвежьи») шаманы, камлающие в нижний мир. Правда, обычно место «чёрного» шамана остаётся лишь потенциальным; в функции «чёрного» шамана могут выступать и колдуны, соотносимые с сыном земли и с земляными духами (бангдэ, лютысь). Для шамана связь с другими уровнями является основной специализированной функцией. Отсюда — обилие связей шамана с положительными объектами всех предыдущих уровней: с Есем — через Доха и через «духов Еся», которые иногда находятся в распоряжении шамана; впрочем, шаман и сам может обратиться к Есю за помощью. Из персонажей второго уровня шаман связан с Томэм, к которой он совершает путешествия (с неизвестной целью). В пределах третьего уровня с шаманом связаны первошаманы, или великие шаманы, чья деятельность — образец для шамана. Из положительных начал четвёртого уровня шаманы особенно тесно связаны с алэлами: шаман изготовляет их, гадает с их помощью и т. п.; более того, функции шамана и алэла как охранителей человека в значительной степени пересекаются и взаимодублируются. Известны также связи шамана с миром птиц — с орлом, от которого получено шаманское искусство (изображение орла часто повторяется на шаманских атрибутах), с гагарой (её изображение на вещах шамана), с лебедем (через него осуществляется связь с Томэм; ср. также особую роль лебедей в шаманских песнях). Есть данные о связи шамана с диким оленем (просьба шамана не убивать их как особый сказочный мотив), с ящерицей и т. д. Шестой уровень моделирует связи человека со всей живой природой — как с человеческим родом, так с животными и растениями. Но человек становится объектом шестого уровня только тогда, когда в него помимо шести душ вселяется седьмая, главная душа — ульвей, сопутствующая человеку на протяжении всей его жизни. Ульвей (и ань, мысль) бессмертен и переходит из одного живого существа в другое; последовательность его переходов образует цепь, соединяющую мифологическое время с будущим (эта концепция обнаруживает параллели в индийской мифологии). После смерти человека ульвей попадает на север (или северо-запад) или в подземное царство, т. е. к Хоседэм, но через некоторое время может вернуться на землю, возрождая к жизни новые существа. Ульвей можно рассматривать и как способ взаимодействия человека как объекта шестого уровня с объектами других уровней. Известен мотив пожирания ульвея Хоседэм и мотив помощи, оказываемой ульвею со стороны Альбэ, спасающего его от Хоседэм. Ульвей объединяет человека с мифологическим медведем. В основе многих кетских обрядов лежат представления о том, что медведь — это
умерший родственник человека; отождествление медведя с человеком (часто умершим) объясняет роль медведя в сказках, ритуал воспитания медведя в человеческой семье, сознание интимных связей человека с медведем. Характерной особенностью К. м. является её последовательно дуалистический характер. На разных уровнях проводится одно и то же основное противопоставление — верха, неба, востока, солнца, грома, жара, огня, птиц, с одной стороны, низа, земли, запада, месяца, воды, земных (подземных и водных) животных — с другой. Это деление у кетов соотнесено с оппозицией двух дуальных половин племени по признаку вода — огонь: «половина людей огня» соотнесена с верхним миром и птицами, «половина людей воды» — с нижним миром. Согласно К. м., после появления земли происходило несколько потопов, во время которых «землю споласкивало», но люди и звери спасались, воскресая на торфяных островах. Предстоит ещё потоп, после которого всплывут торфяные кочки и несколько человек оживёт, из небытия восстанут мифологические герои: Альбэ, Дох и Бальнэ. Историческое развитие К. м. в некоторых своих фрагментах может быть восстановлено благодаря вычленению элементов, объединяющих К. м. с некоторыми другими мифологическими системами. Пантеон её, так же как и у североенисейских народов — ненцев, энцев, нганасан, селькупов, хантов и манси, описывается набором трёх пар различительных признаков: 1) муж – жена, 2) старший – младший (обычно: родители – дети), 3) положительный — отрицательный. Так, Есь и соответствующие ему Нум у селькупов и ненцев, Нга у энцев, Нуми-Торум у манси описываются одним и тем же набором признаков — мужской, старший, положительный; тогда как Хоседэм и соответствующие ей персонажи второго уровня характеризуются сочетанием признаков — женский, старший, отрицательный. Этому единству соответствует значительное сходство характеристик и вхождение в общие однотипные мифологические сюжеты. Анализ отдельных элементов К. м. указывает на её связь в древности с мифологией южносибирских народов и даже с иранской. Так, в образе и имени Калбесэм обнаруживаются связи с древнеиранским Ахурамаздой, монг. Хормустой, тувин. Курбусту. Кетский Каскет находит параллели в тувинских сказках об одном из вариантов трикстера Оскюс-ооле. Не исключено, что южноенисейский культурный комплекс эпохи древнетюркских племенных объединений мог влиять на мифологию древних енисейских племён (в т. ч. кетов) и сам по себе и как передатчик иранских мифологических моделей. Некоторые мотивы К. м. уходят своими корнями в глубокую древность и обнаруживают ближайшие параллели не только среди соседних мифологических систем, но и у американских индейцев. Таков, например, кетский миф о разорителе орлиных гнёзд. Герой мифа, спасаясь от преследования, попадает, качаясь для этого в люльке (что объединяет его с такими мифологи-
ческими героями, как сын земли), в верхний мир — на вершину «небесного дерева», где находится гнездо с птенцами орлицы. После того как герой заставляет орлят запищать, прилетает орлица и обещает ему дать орудия добывания огня, если тот принесёт ей коготь. Для добычи когтя герой отправляется в нижний мир, где добывает «шип» («иглу», или «коготь») мифологической кетской рыбы. Обменяв коготь на мешок с орудием для добычи огня, герой возвращается домой. Соответствие этого мифа с однотипными мифами, исследованными К. Леви-Стросом, позволяет предположить, что кетский вариант этого мифа представляет собой осколок старого евразийского мифа, который лучше всего сохранился в американском мифе, относимом исследователями ко времени первоначального заселения Америки. В. В. Иванов, В. Н. Топоров.
КЕФАЛ (Κ φαλο ), в греческой мифологии потомок Девкалиона (вариант: сын Гермеса, Apollod. III 14, 3), муж Прокриды, дочери царя Эрехфея (Apollod. I 9, 4). Прокрида изменила К. с Птелеонтом, соблазнившись золотым венцом, и затем бежала от гнева мужа к царю Миносу. Потом она примирилась с К., вернулась к нему и нечаянно была им убита на охоте тем самым копьём, которое она получила в дар от любившего её Миноса. За это решением ареопага К. был изгнан из страны (Apollod. III 15, 1). В К. была влюблена богиня Эос, похитившая его (I 9, 4). А. Т.-Г.
Миф о К. стал сюжетом европейской драматургии в эпоху Возрождения («К.» Никколо да Корреджо), обе его сюжетные линии: убийство Прокриды и любовь Эос к К. находили воплощение на сцене в 17— 18 вв. («Похищение К.» Г. Кьябреры, «Прокрида» А. Арди, «К. и Прокрида» П. Кальдерона, И. Э. Шлегеля, К. В. Рамлера). Оперы: «Прокрида и К.» и «Аврора и
Кефал. Роспись краснофигурного лекифа «художника Пана». 470–460 до н. э. Бостон. Музей изящных искусств.
КЕЧУА МИФОЛОГИЯ К.» Р. Кайзера, «Прокрида и К.» Г. К. Шюрмана, Ф. Арайи, А. Гретри, «Аврора и К.» Э. Т. А. Гофмана. В изобразительном искусстве трагической судьбе Прокриды посвящены произведения Пьеро ди Козимо, Джулио Романо, П. Веронезе, Г. Рени, Аннибале Карраччи, Н. Пуссена, К. Лоррена и др., об истории второго сюжета мифа в европейской живописи см. в ст. Эос. КЕФЕЙ (Κηφε# ), в греческой мифологии: 1) эфиопский царь, сын Бела (Apollod. II 1, 4), супруг Кассиопеи, отец Андромеды (II 4, 3). По решению Афины, после спасения Андромеды Персеем, К. был превращен в созвездие (Ps.-Eratosth. 15); 2) царь Аркадии, отец двадцати сыновей. Геракл просил К. вместе с сыновьями участвовать в походе против Лакедемона. К. согласился после того, как Геракл дал его дочери локон Горгоны в медном кувшине, обладавший свойством отпугивать врагов. К. боялся покинуть город Тегею, опасаясь вторжения неприятеля. В походе К. и его сыновья погибли (Apollod. II 7, 3). А. Т.-Г.
КЕЦАЛЬКОАТЛЬ («змея, покрытая зелёными перьями» или «драгоценный близнец»), в мифологии индейцев Центральной Америки одно из трёх главных божеств, бог-творец мира, создатель человека и культуры, владыка стихий, бог утренней звезды, близнецов, покровитель жречества и науки, правитель столицы тольтеков – Толлана. Имел много ипостасей, из которых наиболее важные: Эекатль (бог ветра), Тлауискальпантекутли (бог планеты Венера), Шолотль (бог близнецов и чудовищ), Се-Акатль и др. К. — сын Мишкоатля и Чимальмат. Первые изображения К., обнаруженные в скульптуре ольмеков, относятся к 8–5 вв. до н. э. В этот период К. был олицетворением ветров с Атлантики, приносивших влагу на поля, и культурным героем, давшим людям маис. В 1–6 вв. н. э. культ К. распространился по всей Центральной Америке (см. Кукумац). Он стал верховным богом, творцом мира, создателем людей (см. в ст. Миктлантекутли) и основателем культуКецалькоатль. Рисунок из Бурбонского кодекса.
Кецалькоатль. Часть каменной плиты 9–12 вв. Мехико, Национальный музей антропологии.
ры. К. добывает людям пищу: превратившись в муравья, он проникает в муравейник, где спрятаны зёрна маиса, выкрадывает их и передаёт людям. К. научил людей находить и обрабатывать драгоценные камни, строить, создавать мозаики из перьев, следить за движением звёзд и вычислять даты по календарю. В этот же период у К. появляются и функции покровителя жречества: по мифу, он является установителем жертвоприношений, постов и молитв. В последующий период К. вступает в борьбу со своим антиподом Тескатлипокой. Тескатлипока соблазняет старого К., и тот нарушает свои же запреты: пьянствует, вступает в общение с сестрой. С его подданными — тольтеками происходят несчастья, вызванные тем же Тескатлипокой. Огорчённый К. покидает Толлан и удаляется в добровольное изгнание в страну Востока, где умирает, а тело его сжигают. По одному из мифов ацтеков, К. после поражения в Толлане удалился на плоте из змей в восточную заморскую страну Тлилан-Тлапаллан, обещав через некоторое время вернуться из-за океана. Поэтому, когда бородатые испанские завоеватели высадились на восточном побережье Мексики в год, посвященный К., то первоначально ацтеки приняли предводителя испанцев Кортеса за возвратившегося К. К. изображался в виде бородатого человека в маске, с огромными губами, или в виде змеи, покрытой перьями. Число его изображений в рукописях и на памятниках скульптуры огромно. К ацтекам почитание К. пришло от хуастеков, поэтому в рукописях ацтеков он часто изображался в хуастекской одежде: высокая шапка из шкуры ягуара, такая же набедренная повязка, нагрудная пластина в виде большой раковины, плюмаж из перьев кецаля. Главное святилище находилось в Чолуле (Мексика). Имя К. стало титулом верховных жрецов, правителей реального Толлана (Тулы). Р. В. Кинжалов.
КЕЧУА МИФОЛОГИЯ. Сложилась примерно в первой половине 2-го тыс. н. э. До нач. 16 в. была распространена в районе
529
империи инков – Тауантинсуйу (большая часть территорий Эквадора, Перу, значительные части Боливии, Чили и Аргентины и южные районы Колумбии), где обитали кечуанские племена. К. м. частично вобрала в себя сходные по структуре верования и сюжеты других племён Тауантинсуйу. Часть мифологических персонажей и связанные с ними мотивы составляли официальный пантеон инков, занимавших господствующее положение в кечуанском племенном союзе, а позже и в государстве. Пантеон инков составляла триада небесных богов: солнце, гром и луна. Дополняющим, четвёртым элементом служило созвездие Плеяд. Солнце и гром, в свою очередь, были триипостасны. Бог солнца проявлялся в виде солнечного диска Инти, тройственного в едином лике (господин-солнце, сын-солнце и брат-солнце). Бог грома, тесно связанный с солнечным светом, также имел три ипостаси: «копьё света» — молния, «луч солнца» — гром и молния и Млечный путь или созвездие Южного Креста. По представлениям кечуа, бог-громовник, разбивая камнем из своей пращи небесный сосуд с водой, посылал дождь. Луна была преимущественно женским божеством и ей отводилась роль сестры и жены солнца. Верховный инка считался сыном солнца и его представителем на земле. По К. м., земля существовала извечно. Вся вселенная, согласно космогоническим мифам, воспринималась как единое целое, состоявшее из трёх миров: верхний мир (ханан пача), где обитали небесные боги; внутренний мир (уку пача), т. е. поверхность земли; и нижний мир (хурин пача) — царство хтонических божеств. Связующим элементом между этими тремя мирами служили две огромные змеи. Находясь в нижнем мире, они жили в воде; выходя на землю (во внутренний мир), одна змея двигалась вертикально, принимая вид огромного дерева – от земли до неба, другая – превращалась в реку Укаяли; в верхнем мире одна становилась радугой, другая — молнией. Нижний мир, будучи владением тёмных сил, по некоторым мифам являлся одновременно и местом происхождения человека. В большинстве мифов рассказывается, что все люди вышли на свет из лона матери-земли (Пачамамы) через озёра, источники, пещеры. Каждая община имела такое место рождения, чтимое совместно. В К. м. имеется несколько вариантов мифов о возникновении рода собственно инков. Согласно одному из них, отец-солнце и мать-луна послали на землю своих детей – сына Манко Капака и дочь Маму Окльо. Отец-солнце вручил Манко Капаку золотой жезл, для того чтобы там, где он войдёт в почву, дети солнца основали город, которому впоследствии суждено превратиться в столицу великой державы. Манко Капаку удалось вонзить жезл в землю в долине Куско близ горы Уанакури. Здесь сын солнца, первый Инка, и его сестражена выполнили наказ отца и основали своё государство. Представления кечуа о цикличности истории человечества связаны с мифами о «четырёх поколениях». Первыми были «древние люди — виракочи». Они носили одежды из листьев, жили в пещерах и
530
КИБЕЛА
знали единого бога — Виракочу. Эти люди очистили землю от змей, хищников, карликов, дикарей и начали возделывать землю. Следующее поколение — «древние люди» — стало возделывать поля, в т. ч. террасы, и проводить каналы, строить дома. «Древние люди» носили одежду из шкур, поклонялись единому богу – громумолнии в трёх лицах (отец, старший сын и младший сын). Третье поколение – «дикие люди» – размножилось как морской песок. «Дикие люди» умели ткать, жили в каменных домах с соломенными крышами; общественной жизнью управляли вожди. «Дикие люди» строили дороги, развели множество скота, добывали золото, серебро, медь, свинец, олово. У них были развиты ремёсла, имелось постоянное войско, т. к. случались войны из-за пастбищ, полей, вод. Поклонялись они Пачакамаку. Это поколение было уничтожено потопом. Последнее поколение – воины – забросило многие земли предков и расселилось в труднодоступных местах, по вершинам и скалам, построив там крепости. Это были отважные воины и охотники. Покойников хоронили в склепах с едой, одеждой и умерщвлёнными женщинами. Вожди имели по нескольку жён, были окружены почитанием. Своего бога они называли «творец людей». Космогонический миф относился только к последнему этапу человечества. Бог-демиург Виракоча, сотворив светила, немедленно сотворил и нынешнее поколение людей. Кечуа поклонялись земле, наряду с этим существовал и культ воды (см. статьи Кочамама и Париакака); озёрам и рекам приносили жертвы, в каждом городе инкской эпохи имелись храмовые водоёмы, где производились ритуальные омовения. Почитались также пума, медведь, лиса; из птиц – кондор, голубь, сокол; из рептилий – змеи, жабы. В земледелии, при первой пахоте и сборе урожая чтились духи растений: Сарамама (покровительница кукурузы), Кокамама (покровительница коки), Асомама (покровительница картофеля) и др. Повсеместно почитались духи, обладавшие сверхъестественной силой — уаки. Души мёртвых уходили в «землю немых», местонахождение которой неопределённо. Путь туда лежал через пропасть по волосяному мосту, по которому душу проводили чёрные собаки. Считалось, что мёртвые прорастали и выходили из земли в виде живых людей. Культ предков требовал постоянных жертвоприношений (главным образом маис, морские свинки, ламы). Жертвы приносились и божествам, особенно большие при стихийных бедствиях: кровавые (люди, особенно дети до 10 лет, ламы) и бескровные (кока, маисовая мука и др.). С приходом испанских завоевателей был уничтожен официальный, храмовый культ небесных богов. Тем не менее мифотворчество в индейской среде продолжалось вплоть до 20 в., приняв в значительной мере синкретические формы (использовались сюжеты европейского фольклора и христианского мифа). С. Я. Серов.
КИБЕЛА (Κυβ λη), в греческой мифологии богиня фригийского происхождения, близкая по своим функциям богине Рее и иногда отождествлявшаяся с ней. Носила
также имена: Кивева, Диндимена, Идейская мать, Великая мать богов. Мифы о К. связаны с историей юного Аттиса. Богиня требует от своих служителей полного подчинения ей, забвения себя в безумном восторге и экстазе, когда жрецы К. наносят друг другу кровавые раны или когда неофиты оскопляют себя во имя К., уходя из мира обыденной жизни и предавая себя в руки мрачной и страшной богини. На золотой колеснице с зубчатой в виде башни короной на голове К. появлялась всегда в окружении безумствующих корибантов и куретов, диких львов и пантер. Она – владычица гор, лесов и зверей, регулирующая их неиссякаемое плодородие. Культ К. в Риме был введён в 204 до н. э. в конце 2-й Пунической войны, в период активной экспансии Рима на Восток. Культ К. слился с чисто римским представлением о богине посевов и жатвы Опс. Празднества в честь К. были наиболее пышными в эпоху империи, когда особое развитие получил религиозный синкретизм и К. стала почитаться как покровительница благосостояния городов и всего государства. Овидий в «Фастах» подробно рассказывает об учреждении Мегалезийских игр в честь К. (Ovid. Fast. IV 179–372). Лукреций в поэме «О природе вещей» рисует картину шествия Идейской матери – защитницы городов, дарующей плоды земли (Lucr. II 600–643). А. Т.-Г.
КИБЕРОТ, в мифологии индейцев яруро (Венесуэла) женский злой дух. К. – хозяйка подземного мира, где, по представлениям яруро, живут «народы», родственные людям, например кайманы. К., проникая в тело человека, вызывает болезни, но Кума с помощью шамана может изгнать из человека злого духа. Л. Ф.
КИБУКА, в мифологии ганда божество войны. Согласно мифам, К. — младший брат бога Мукаса; был послан им на помощь царю Накибинге, воевавшему с ньоро. Во время сражения К. влетел в облако и оттуда поражал ньоро своими стрелами и копьями. Благодаря его помощи ганда выиграли у ньоро первое сражение. Однако К. нарушил запрет Мукаса общаться с женщинами ньоро и увёл одну из пленниц в свою хижину. Узнав его секрет — кто он такой и где находится во время битвы, она ночью убежала к своим. Когда наутро сражение возобновилось, ньоро стали стрелять из луков по облакам и смертельно ранили К. Он спустился на облаке на большое дерево и умер, а Накибингве и множество его людей были убиты. Тело К. спустили с дерева и похоронили. Согласно варианту, раненый К. уронил свой щит. Ньоро оставили его себе, за что были наказаны: среди них распространилась ранее неведомая болезнь. Тогда ньоро вернули щит ганда, которые поместили его в храме, построенном в честь К., вместе с другими священными реликвиями. После смерти К. богами войны стали сыновья Мукаса — Ненде и Кирабира. Главный из них — Ненде, он даёт советы во время войны и посылает своих представителей в военные походы. У Ненде шесть посвященных ему жён, которые никогда не покидают ограды храма. Е. К.
КИГВА, в мифологии бантуязычного народа ньяруанда (Руанда) предок и первый царь, выступающий (наряду со своим братом Лутутси) в роли культурного героя. Происхождение К. связывают с божеством Имана. Имана создал две страны: верхнюю, которая находится над облаками, солнцем и звёздами, и нижнюю — землю. В верхней стране он сотворил полезные растения, деревья, животных и людей. Одна бесплодная женщина отправилась к Имана с просьбой дать ей детей. Он обещал помочь при условии, что она сохранит всё в тайне; взял глину, смочил её слюной и слепил человеческую фигурку; передав её женщине, велел положить в сосуд и в течение девяти месяцев наполнять его молоком утром и вечером. По прошествии этого срока женщина услышала плач, доносившийся из сосуда, вынула оттуда ребёнка, вымыла его и сказала мужу, что родился ребёнок (впоследствии названный К., а его мать стала именоваться Ньинакигва, «мать Кигва»). Затем она получила от Имана сына Лутутси и дочь Ньинабатутси («мать народа тутси»). К. и Лутутси стали искусными охотниками, а Ньинабатутси лучше всех плела циновки, изготовляла корзины, готовила пиво. Однако Ньинакигва не сдержала слова, данного Имана; её сестра, которая также была бесплодной, выпытала у неё тайну появления детей. Разгневанный Имана покарал Ньинакигва, разлучив её с детьми, которых он изгнал в нижнюю страну. Очутившись на земле, К., его брат и сестра десять дней страдали от холода, голода и болезней. Сжалившийся над ними Имана, к которому они обратили свои мольбы, послал им огонь — молнию, семена полезных растений, кузнечный молот и мехи, мотыгу и другие необходимые орудия. К. с братом и сестрой принялись за работу: К. срезал траву, Лутутси мотыжил, Ньинабатутси сеяла, и уже на другой день семена взошли, а через несколько дней был снят первый урожай. Однажды один из жителей нижней страны, предки которых были некогда также изгнаны Имана, пришёл к хижине К. и увидел огонь, возделанные поля, засеянные невиданными до тех пор растениями. «Дети Имана» угостили его и дали ему немного еды с собой. Вслед за ним пришли просить пищу и другие. К. предложил помочь ему обработать землю, а за это дал им семена и необходимые орудия. К. был признан царём Руанды. Когда мотыга износилась, К. и Лутутси стали плавить руду и ковать мотыги. Они обучили кузнечному делу народ хуту, и с тех пор хуту изготовляют мотыги в Руанде. Когда народ тва, живший в лесу, попросил у К. защиты от диких зверей, К. и Лутутси дали им копья и научили изготовлять луки и стрелы; и тва тоже подчинились К. Имана через Мутабази передал К., Лутутси и Ньинабатутси скот — по паре животных каждого вида — и велел К. взять в жёны свою сестру. У них родились три сына и три дочери, старшая из которых впоследствии по приказанию Имана вышла замуж за Лутутси. Мутабази, ставший кровным братом К., остался жить на земле. Однако люди из зависти убили его. Имана воскресил Мутабази, но он не остался в нижней стране, а перенёсся по
КИКН молнии к Имана. Оттуда он продолжает заботиться о благополучии Руанды, и когда наступает тяжёлое для страны время, дух Мутабази вселяется в одного из сыновей царя. E. С. Котляр.
КИДЖА (корейское чтение китайского имени Цзи-цзы или Ци-цзы), в корейской мифологии культурный герой, легендарный основатель государства Чосон (т. н. Киджа Чосон) после более тысячелетнего правления Тангуна. Династия К. будто бы господствовала на северо-востоке Китая и севере Кореи 929 лет. К. – выходец из Китая. Его собственным именем было Сюйюй, а Цзи-цзы происходит от названия владения Цзи (недалеко от современного Тайюаня, провинция Шаньси) и ранга знатности «цзы». В «Ши цзи» («Исторические записки», 1 в. до н. э.) Сыма Цяня встречается также его имя с заменой первого знака на иероглиф «кай» (кор. «кэ»), «открывать», по-видимому, из-за табу на иероглиф «цзи» в имени. Отсюда некоторые корейские историки связывали К. с культом солнца, фонетически возводя его имя к Хэджи («сын солнца»). Согласно легендам, записанным в китайских источниках начала н. э., К. был дядей последнего правителя династии Инь – Чжоусиня (по традиционной хронологии 1154 –1122 до н. э.). Попав к нему в немилость, К. был посажен в тюрьму. После разгрома иньцев чжоускими войсками, которыми руководил У-ван, он был освобождён из заточения, но отказался служить победителю. Со своими приближёнными К. ушёл на восток в земли Чосон, где будто бы в 1121 до н. э. и основал государство, которое было признано домом Чжоу. Китайские источники («Хоу Хань шу» – «История Поздней Хань» Фань Е, 5 в., и др.) приписывают К. «культурную миссию»: якобы он «научил народ [Чосон] обрядам и справедливости, земледелию и шелководству, установил восемь запретов, после чего не запирали дверей в домах и не было краж...». Прослышав о мудрости К., чжоуский У-ван стал расспрашивать его об управлении государством и народом, и тот поведал ему «Великий закон» (Хун фань) в 8 разделах, которым устанавливались этические нормы и правила отношений между людьми (приводится в «Шан шу» – «Книге истории», 3 в. до н. э.). Многие современные корейские историки считают версию о приходе К. в Чосон несостоятельной: образ добродетельного и «просвещённого» правителя был канонизирован китайской и корейской конфуцианской историографией с целью обоснования прав ханьских переселенцев на захваченные ими земли в местах проживания древнекорейских племён. Культ К. (поклонение «духу» К.) был распространён в 1 в. до н. э. только в районах проживания потомков китайских переселенцев, первоначально в четырёх ханьских округах на территории бывшего Древнего Чосона, позже и в государстве Когурё. В период Коре (10–14 вв.), когда активизировался процесс освоения конфуцианских принципов государственного устройства, он вновь был воскрешён: в 1102 была сооружена гробница К. в Пхеньяне. Л. Р. Концевич.
531
Ослепление Полифема. Фрагмент росписи протоаттической амфоры из Элевсина. 670—650 до н. э. Элевсин, музей.
КИЙ, в восточнославянской мифологии герой. Согласно легенде (в «Повести временных лет») К. с младшими братьями Щеком и Хоривом — основатель Киева: каждый основал поселение на одном из трёх киевских холмов; легенда известна также в древнеармянской передаче, где Киев назван Куаром. Возможно, имя К. происходит от *kuj-, обозначения божественного кузнеца, соратника громовержца в его поединке со змеем. Украинское предание связывает происхождение Днепра с божьим ковалём: кузнец победил змея, обложившего страну поборами, впряг его в плуг и вспахал землю; из борозд возникли Днепр, днепровские пороги и валы вдоль Днепра (Змиевы валы). См. также Лыбедь, Крак. В. И., В. Т.
КИКИМОРА, шишимора, в восточнославянской мифологии злой дух дома, маленькая женщина-невидимка (иногда считается женой домового). По ночам беспокоит маленьких детей, путает пряжу (сама любит прясть или плести кружева – звуки прядения К. в доме предвещают беду); враждебна мужчинам. Может вредить домашним животным, в частности курам. Основными атрибутами (связь с пряжей, сырыми местами – подызбицами, темнотой) К. схожа с мокушей, злым духом, продолжающим образ славянской богини Мокоши. Название «К.» – сложное слово, вторая часть которого – древнее имя женского персонажа мары, моры. В. И., В. Т. Кикимора. С рисунка И. Я. Билибина.
КИКЛОПЫ, циклопы (Κ#κλωπε ), в греческой мифологии сыновья Урана и Геи, великаны с одним глазом посреди лба (название «К.» означает «круглоглазые»), мощные и дикие. Их имена: Бронт – «гром», Стероп – «молния» и Арг – «перун» — указывают на связь К. со стихийными силами природы (Hes. Theog. 139– 146). К. принадлежат к древнейшему поколению богов; они были сброшены Ураном в тартар, но Зевс освободил их и воспользовался их силой, мощью и сноровкой в борьбе с титанами, когда К. вручили ему громы, молнии и перуны (Apollod. I 2, 1). Они ковали Зевсу грозное оружие, но Аполлон перебил К., выковавших перун, которым Зевс поразил Асклепия (III 10, 3–4). У Вергилия К. – подручные Гефеста в недрах Этны, где они куют колесницу Марса, эгиду Паллады и доспехи Энея (Aen. VIII 416–453). У Гомера К. – племя гордых и злых великанов, они обитают в глубоких пещерах, не знают законов и ремёсел, не пашут и не сеют, питаясь плодами, которые рождает сама земля. Единственное их богатство — стада. Знаменит рассказ Одиссея об ослеплении им К. Полифема, сына Посейдона (Od. IX 105– 542). В эллинистической поэзии (у Феокрита в Идиллии XI) Полифем изображён в забавно-ироническом духе, влюблённым в нимфу Галатею. А. Т.-Г.
КИКН (Κ#κνο , «лебедь»), в греческой мифологии: 1) сын Аполлона и Фирии (Ant. Liber. 12) (вариант: Гирии), красавецохотник, живший в окрестностях Калидона. Многие юноши хотели дружить с К., но он отталкивал всех своей надменностью и дурным нравом. Когда от К. отказался последний друг, он вместе с матерью бросился в Канопское озеро; Аполлон превратил обоих в лебедей (Ovid. Met. VII 371 след.); 2) сын Посейдона и Калики (Hyg. Fab. 157), отец Тенеса и Гемитеи. После смерти первой жены вступил в брак с Филономой, которая пыталась соблазнить пасынка Тенеса. Отвергнутая им мачеха оклеветала обоих детей. К. приказал Тенеса и его сестру поместить в ящик и сбросить в море. Ящик прибило к острову; Тенес стал царём этого острова и дал ему
532
КИКОНЫ
Битва Геракла с Кикном. Фрагмент росписи чернофигурной гидрии. Ок. 510 до н. э. Рим, Ватиканские музеи.
своё имя (Тенедос) (Apollod. epit. III 24; Paus. X 14, 2). Узнав, что он стал жертвой обмана, К. приказал закопать Филоному живой в землю. Отправившись на розыски сына, К. нашел его на острове. К. и Тенес приняли участие в Троянской войне на стороне троянцев и погибли от руки Ахилла (Aristot. Rhetorica II 22). Овидий сообщает, что Тенес погиб при защите своего острова, а К. был превращен отцом в лебедя (Ovid. Met. XII 72–145); 3) сын Ареса и Пелопии (иногда Пирены). К. вызвал на единоборство Геракла; когда Apec стал поддерживать сына, Зевс, кинув посреди боровшихся перун, прекратил борьбу (Apollod. II 5, 11), и Apec превратил К. в лебедя (Hyg. Fab. 31); 4) сын Сфенелея, царь лигуров, друг Фаэтона, так оплакивавший его смерть, что Аполлон превратил его в лебедя (Verg. Aen. X 189 след.; Hyg. Fab. 154). К. был помещён как созвездие Лебедь на небо (Ovid. Met. II 367 след.); 5) один из женихов Пенелопы, убитых Одиссеем (Hom. Od. XVI 245; Apollod. epit. VII 27). В мифах о К. отразился мотив о превращении убитых горем или погибших людей в птиц, крики которых казались печальными. М. Б.
КИКОНЫ (κ κονε ), в греческой мифологии (Hom. Od. IX 39–61) народ, с которым столкнулись Одиссей и его спутники после отплытия из-под Трои. Корабли Одиссея были прибиты ветром к городу К. Исмару; город ахейцы разрушили, мужчин перебили, а женщин взяли в плен. Не вняв совету Одиссея тотчас покинуть землю К., его спутники остались пировать на берегу и подверглись нападению К. из других городов, подоспевших на выручку своим соплеменникам. В этом сражении Одиссей потерял по шесть человек с каждого корабля. Встреча с К. — один из немногих эпизодов скитаний Одиссея, поддающихся достаточно достоверной локализации [видимо, речь идёт о фракийском племени К., жившем на северном побережье Эгейского моря, западнее реки Гебр (современная Марица)]. В. Я.
КИЛЛЕНА (Κυλλ νη), в греческой мифологии нимфа, супруга Пеласга, мать Ликаона, царствовавшего в Аркадии и наказанного Зевсом вместе с 50 сыновьями за нечестивость и заносчивость (Apollod. III 8, 1). Гора в Аркадии, на которой родился Гермес, носила имя К. (Hymn. Hom. III 3). А. Т.-Г.
КИМ АЛЬДЖИ, в корейской мифологии предок рода Ким в древнекорейском государстве Силла. Миф о К. А. — один из архаичных мифов о первопредках родовых
фамилий, по своему характеру близких к мифам об основателях государств. Сохранился в двух версиях. Согласно «Самгук саги», в 65 в 3-ю луну правитель Силла Сок Тхархэ, услышав ночью пение петуха в лесу Сирим, послал туда на рассвете князя Хогона («князь тыква», прозван так потому, что приплыл из Японии в Силла, привязав тыкву-горлянку к поясу). Вернувшись, тот сообщил, что на ветвях дерева подвешен сундук золотого цвета, а под ним — белый петух. Тогда правитель, сам отправившись туда, открыл сундук, в котором оказался мальчик необыкновенной красоты. С тех пор лес стал называться Керим. Мальчик был взят во дворец. Он отличался исключительными способностями. Его нарекли Альджи («дитя»), а фамилию дали Ким, потому что он появился из золотого сундука (Ким и слово «золото» – «кым» – пишутся одним и тем же иероглифом). Сок Тхархэ назначил К. А. министром, а потомок К. А. в седьмом колене, Мичху, в 262 стал правителем Силла, т. е. род Кимов начал с тех пор править страной. Отличающаяся деталями версия мифа о К. А. записана в «Самгук юса». С мифом связано топонимическое предание о происхождении названия страны Керим (Силла). Некоторые исследователи усматривают общность этого мифа с мифами о Кымва («золотой лягушонок») у восточных пуё и о Ким Суро у племён кая. По мнению корейского историка Ли Бёндо, во всех этих мифах иероглифом «ким/кым» первоначально передавалось корейское слово «старейшина», «жрец» и лишь потом фамилия правителей Силла. Л. Р. Концевич.
КИМ КУИ («золотая черепаха»), дух-покровитель, занимавший важное место в государственной символике Вьетнама. Черепаха символизировала долголетие, и прочность: каменные стелы с надписями воздвигались на спинах каменных черепах. Кроме того, считалось, что черепаха связана с магией и предсказаниями судьбы; «начертанные» природой знаки на панцирях черепах иногда воспринимались как прорицания, поэтому о таких диковинных черепахах, преподносимых государю, упоминалось в исторических хрониках. Рассказ о К. К. связан со строительством государем Ан Зыонгом (258— 207 до н. э.) крепости Колоа – К. К. изгнала злых духов, мешавших строительству крепости, и подарила государю свой коготь, из которого был выточен спусковой крючок для волшебного самострела. Этот сюжет перекликается с известным у мыонгов и некоторых других народов Вьетнама мифом о черепахе, научившей людей строить свайные дома. Образ черепахи – духа-покровителя появляется в популярной легенде о священном мече, с помощью которого полководец Ле Лои изгнал в начале 15 в. из Вьетнама китайских завоевателей. Черепахе Ле Лои возвратил священный меч на озере в Ханое, которое носит теперь название Озера возвращённого меча (Хо Хоанкием). На этом озере в храме Нефритовой горы имеется изображение черепахи, уносящей священный меч. Н. Н.
КИМ СУРО, в корейской мифологии культурный герой, основатель государ-
ства у племён кая в нижнем течении реки Нактонган в районе Кимхэ (провинция Кёнсан-Намдо). Согласно мифу, помещённому в «Караккукки» («Записи о государстве Карак», сер. 11 в.) и вошедшему в «Самгук юса», людям племён кая, жившим после сотворения мира на юге Корейского полуострова, в 42 на 3-й день 3-й луны человеческий голос над горой Пукквиджи («Гора северной черепахи») сказал, что по повелению неба он прибыл основать государство. Когда жители исполнили ритуал встречи духа правителя, раздался страшный грохот, и с неба на верёвке темно-лилового цвета спустился золотой сундук, в котором оказалось шесть золотых яиц, круглых, как солнце. На следующий день из яиц появились мальчики величавой внешности. Через десять дней они стали ростом в 9 ча (1 ча — 30,3 см), внешностью походили на дракона, имели восьмицветные брови и двойные зрачки. Появившегося первым при жизни звали Суро, а после смерти — Сурын. Так как родился он из золотого яйца, он получил фамилию Ким (см. об этом в ст. Ким Альджи). Он стал правителем страны Тэгарак («Великий Карак»). Остальные братья ушли к другим кая и основали пять племенных государств (общин). К. С. отличался большой мудростью и будто бы прожил 158 лет. Для поддержания культа К. С. в Кимхэ воздвигли усыпальницу. Возможно, под именем К. С. изображён один из реально существовавших вождей каяских общин позднего времени, но для обоснования более древнего происхождения этому образу придана мифологическая окраска. Миф о К. С. относится к серии мифов о рождении первопредков из яйца. Рождение из яйца, олицетворяющего солнце, непременная связь героев с небом (сам К. С.) и водной стихией (его супруга) и другие черты сближают миф о К. С. с другими мифами об основателях корейского государства (см. Тонмён, Пак Хёккосе) и мифами народов Юго-Восточной Азии. И в других частях мифа о К. С. обнаруживается много общего как с ранними, так и с поздними корейскими мифами: в эпизодах состязания в искусстве перевоплощений между К. С. и Сок Тхархэ, прибытия из заморской страны будущей супруги К. С. – Хо Хванок, кончины К. С. и его супруги. Миф о К. С. известен и в несколько изменённой версии. В «Осан пурён» («Изображение будды на горе Осан – Рыбьей»), помещённом в «Самгук юса», говорится, что с неба упало на берег яйцо, превратившееся в человека, который стал управлять страной Карак. Это и был К. С. И далее в повествование вводятся дракон, злые духи в женском обличье, Будда и др. Л. Р. Концевич.
КИНГУ (аккад.), в аккадской мифологии чудовище. Согласно космогонической поэме «Энума элиш», К. вместе с другими чудовищами и драконами был создан богиней Тиамат, стремившейся отомстить «молодым» богам за убийство её мужа Апсу (Абзу). Она делает К. своим мужем, вручает ему «таблицы судеб» и отправляет сражаться с Мардуком. Но тот отнимает у К. «таблицы судеб» и убивает К., а затем, смешав глину с кровью убитого К., создаёт вместе с богом Эйей людей. В. А.
КИРКА КИНИ, в мифологии лакцев, дидойцев (Кине), даргинцев (Куне), рутульцев (Тушeдрышбе), татов (Нумнeгир), добрый дух, покровитель рода, семейного очага; приносит изобилие в дом. Согласно многим поверьям, К. невидим, является в дом в пятницу (чтобы задобрить К., хозяйки смазывают в пятницу горячие печки жирным куском мяса или маслом). По поверьям лакцев, К. выступает в зооморфном облике — в виде кошки, хомяка, змеи с ногами и золотыми рогами; на муке, которую хозяева насыпают для него в тарелку, оставляет следы; человеку, увидевшему К., суждено счастье. Звуки, издаваемые жуком-древоточцем, лакцы осмысливают как звуки К., свидетельствующие о покровительстве духа дому. По представлениям даргинцев, К. — женщина высокого роста, с большими грудями, с красными длинными до пят волосами, обычно невидимая людьми; обитает в центральном столбе дома. Её уход из дома предвещает беду, сама же она зла не причиняет. В мифологии татов Нумнегир имеет облик ласки, большой крысы. Первоначально считался добрым духом; по поверьям шкурка одного из этих животных, прибитая над постелью роженицы, больной, могла предохранить их от злых духов. Постепенно представления о Нумнегире модифицировались; он стал рассматриваться как предвестник несчастья (отсюда его название, означающее «имя, которое не произносишь»). X. М. Халилов.
КИНИР (Κιν#ρα ), в греческой мифологии кипрский царь, сын Аполлона (вариант: Сандака, Apollod. III 14, 3), родоначальник Кинирадов — потомственных жрецов Афродиты Пафосской, учредивший в городе Пафос культ этой богини (Tacit. Hist. II 3). К. обучил жителей острова музыке, танцам, а также литью бронзы и пользованию металлическими орудиями (Strab. XVI 2, 18) (вариант: К. был правителем города Библ, откуда перенёс финикийскую культуру на Кипр). Наиболее популярен миф о любовной связи К. и его дочери Мирры, приведшей к рождению Адониса, когда греховная связь К. была обнаружена, он покончил с собой (Ovid. Met. X 298 след.). М. Б.
КИННАРЫ (др.-инд. kimnaras, букв. «что за люди»), в индуистской мифологии класс полубожественных существ, представляемых либо как люди с конскими головами (ср. греч. кентавров), либо как птицы с головами людей. К. считаются детьми риши Кашьяпы (подобно ракшасам, нагам, обезьянам) или самого Брахмы, родившимися из его стопы. К. принадлежат к свите бога Куберы и, как и гандхарвы, являются небесными певцами и музыкантами. В позднем индуизме К. отождествляются с кимпурушами – существами полубожественной-полуживотной природы. П. Г.
КИНОРОХИНГАН И ВАРУНСАНСАДОН, в мифологии дусунов Сабаха (Восточная Малайзия) демиурги, муж и жена, появившиеся из изначальной скалы (ср. Лумимуут). Варунсансадон создала землю из комков грязи с собственного тела, а
кузнец Кинорохинган выковал небо. Затем они создали из земли людей, которым, однако, нечего было есть. Тогда К. и В. из сострадания к людям убили свою дочь Тогорионг, и из частей её тела возникли культурные растения (ср. Хаинувеле). М. Ч.
КИНТУ, в мифологии ганда первопредок, первый человек, пришедший на землю, культурный герой и обожествлённый царь. В одном из вариантов К. – сын божества неба Гулу, в другом – сын бога Катонда. В ряде мифов повествуется о божественном, небесном происхождении не К., а его жены Намби – дочери Гулу. Прежде чем дать согласие на брак своей дочери с К., отец Намби подвергает его брачным испытаниям : предлагает ему съесть еду, приготовленную на 100 человек; разрубить скалу медным топором, набрать кувшин росы и др. К. успешно справляется с этим. Собравшись отправиться вместе с женой на землю, К. взял с собой коров, козу, овцу, курицу, корень бананового дерева, бататы, маис и др. Гулу предупредил их, чтобы они ни в коем случае не возвращались, даже если что-нибудь забудут, т. к. брат Намби – Валумбе (смерть) хочет пойти вместе с ними. Однако Намби всё же вернулась с полпути, т. к. забыла взять зерно для курицы. Ей не удалось ускользнуть от Валумбе, он последовал за Намби на землю. Намби посадила принесённые с неба растения, земля покрылась маисом и банановыми деревьями; скот размножился. У К. и Намби родилось много детей, но после ссоры с Валумбе дети стали умирать. Сжалившись над К., Гулу послал на землю другого брата Намби — Кайкузи, чтобы тот помешал Валумбе убивать. Кайкузи приказал всем людям оставаться в своих домах до тех пор, пока он не поймает Валумбе, и не шуметь, если они вдруг его увидят. Но когда Кайкузи выманил Валумбе из-под земли, дети нарушили запрет. Услышав их крики, Валумбе вернулся в землю. Кайкузи сказал К., что больше ничего нельзя сделать, и возвратился на небо. С тех пор смерть живёт на земле. Согласно мифу, К. — родоначальник царской династии ганда; он научил людей изготовлять одежду, ввёл некоторые обряды, ритуальные предметы, установил пищевые запреты и др. Вокруг К. циклизуются и мифы о кузнецах. Согласно одному мифу, первым кузнецом был сын К. Муланга. По другому варианту: первый кузнец пришёл из Ньоро и стал царским кузнецом при дворе К., который и сам часто работал вместе с ним. Кузнец и его потомки завоевали важное положение при дворе. По одному из вариантов, когда К. умер, вожди и жрецы объявили, что он скрылся в лесу, а сами тайно похоронили К. в могиле за его домом, обернув тело в коровью шкуру и прикрыв могилу от диких животных колючим кустарником. Верховный жрец сторожил могилу до тех пор, пока можно было отделить от трупа челюстную кость, которую затем поместили в храме. Храм К., где поддерживался священный огонь, находился на горе Магонга. Перед храмом было священное де-
533
рево К., выросшее из корня бананового дерева, принесённого когда-то с неба. В священном лесу К. ему совершали жертвоприношения. Е. С. Котляр.
КИПАРИС (Κυπ ρισσο ), в греческой мифологии юноша, сын Телефа, любимец Аполлона. Овидий в «Метаморфозах» (Ovid. Met. Ч, 106–142) рассказывает историю о привязанности К. к прекрасному оленю, которого он однажды случайно смертельно ранил и горько оплакивал. Боги, по просьбе К., превратили его в дерево печали, чтобы он мог вечно тосковать по своему другу; безутешен был и Аполлон. В образе К. – древние черты растительного демонизма и фетишистского оборотничества. А. Т.-Г.
КИРЕМЕТЬ, в мифологии чувашей название категории духов, в которых превращались души почитаемых людей (в частности, предков, колдунов), а также название святилища, связанного с поклонением им. Некоторые исследователи термин «К.» производят от араб, карамат, «чудо», другие – от древнего названия духа или божества народов Евразии [сохранившегося у некоторых народов в разных вариантах: «кормос» (низшие духи) у алтайцев, «курмуш» — дух-покровитель дома у телеутов и т. д.]. Считалось, что К. оказывают помощь и спасают от беды, но могут также принести несчастье. Некоторые К. считались враждебными духами, и их умилостивляли жертвоприношениями. Ряд К. (Валем-худжа, Вылари ырасем и др.) был широко известен чувашам, но большинство их почиталось лишь населением округи или даже одной деревни. Практически у каждой деревни имелись свои К. Некоторые К. генетически связаны с мусульманским культом святых (напр., Валем-худжа). В. Б.
КИРЕНА (Κυρ νη), в греческой мифологии фессалийская нимфа, дочь царя лапифов Гипсея, правнучка Океана. К. — обитательница лесов, охранительница стад, бесстрашная охотница, в которую влюбился Аполлон и умчал в Ливию, где она родила Аристея. К. считалась основательницей одноимённого города в Ливии. История любви Аполлона к К., приход бога к кентавру Хирону за советом, а также пророчество кентавра о счастливом будущем К. и её потомства рассказаны Пиндаром (Pind. Pyth. IX). А. Т.-Г.
КИРИРИША (Kiririsa, «великая богиня»), в эламской мифологии богиня-мать. Первоначально почиталась лишь на юговостоке Элама, в местности Лиян (Бушир). С кон. 3-го тыс. до н. э. её культ стал распространяться по всему Эламу. В нач. 2-го тыс. до н. э. заняла ведущее место в пантеоне как «мать богов». С сер. 2-го тыс. до н. э. во главе пантеона стал Хумпан, а К. получила титул его «великой супруги». М. Д.
КИРКА, Цирцея (Κ ρκη), в греческой мифологии волшебница, дочь Гелиоса и Персеиды, сестра колхидского царя Ээта и жены Миноса Пасифаи, тётка Медеи. Обитает на острове Эя среди лесов в роскошном дворце. Дикие животные, насе-
534
КИСАКАИ-ХИМЭ лучает от Гермеса волшебную траву «моли», которую необходимо бросить в напиток, приготовленный К., и, выхватив меч, разрушить её злые чары. Одиссей покоряет К., его спутники получают вновь человеческий облик. Проведя у К. целый год счастливой жизни, Одиссей, наставляемый ею, отправляется вопросить о своей судьбе Тиресия в царстве мёртвых (Hom. Od. X 207–574). От связи с Одиссеем у К. родился сын Телегон (букв. «далекорождённый»), впоследствии нечаянно убивший отца (Нуg. Fab. 127). К. очищает Медею и Ясона от совершённого ими убийства брата Медеи Апсирта, но изгоняет их из своих владений (Apoll. Rhod. IV 559–572). К. отличается коварством и ревностью. Она превращает в чудовище Скиллу. В мифе о К. заметны мотивы волшебной сказки.
Кирка и Одиссей. Лекиф «художника Афины». 490–480 до н. э. Афины, Национальный археологический музей.
А. Т.-Г.
Цирцея. Скульптура Ч. Гумери. 1860. Париж, Лувр.
ляющие остров, — это люди, испытавшие на себе магию К. Прибывших на остров спутников Одиссея К., опоив колдовским напитком, превращает в свиней. Одиссей, отправляющийся спасать спутников, поКирка предлагает чашу Одиссею. Картина Дж. В. Уотерхауза. 1891. Оксфорд, галлерея Олдхэм.
Миф о К. находит воплощение в итальянской литературе эпохи Возрождения (у Данте, Петрарки, особенно у Боккаччо в книге «О знаменитых женщинах»), во французской и испанской поэзии и драматургии 17 в. (Лопе де Вега, поэма «Цирцея», Кальдерон, драма «Величайшее колдовство, любовь», Т. Корнель, трагедия «Цирцея» и др.). В дальнейшем на сюжет мифа создаются немногие произведения, в числе которых трагедия А. Я. Княжнина «Цирцея и Улисс». В античном изобразительном искусстве сцены с Одиссеем и К. предстают в произведениях вазописи и стенных росписях. В европейском искусстве сюжет мифа – один из популярнейших в 16–17 вв. (циклы фресок Приматиччо, Гверчино и др.; произведения Аннибале Карраччи, Доменикино, П. П. Рубенса, Я. Йорданса и др.). Чрезвычайно широкое распространение приобрёл миф в музыкально-драматическом искусстве сер. 17 – нач. 19 вв. (Д. Дзампони, П. Циани, М. А. Шарпантье, Г. Пёрселл, К. Ф. Поллароло, К. А. Бадиа, Р. Кайзер, Д. Чимароза, Л. Керубини, Ф. Паэр, Б. Ромберг и др.). Наиболее значительное произведение нашего времени на сюжет мифа — опера В. Эгка «Цирцея» (либретто композитора по драме Кальдерона). См. также ст. Одиссей. КИСАКАИ-ХИМЭ (др.-япон., «дева — раковина с зазубринами»), в японской мифологии земная богиня. Согласно «Идзумо-фудоки», считается дочерью Камимусуби и родственницей О-тоси. В «Кодзики» участвует в мифе об оживлении бога О-кунинуси. Бог О-кунинуси и его братья отправились просить руки богини Ягамихимэ. Богиня, увидев их всех, согласилась стать женой только бога — О-кунинуси, а братья решили убрать его со своего пути. Они убили его, спустив на него с горы раскалённый камень. Мать О-кунинуси в слезах обратилась к Камимусуби за помощью, и тогда её дочь К. вместе с богиней Умугихимэ оживила его. Е. С.-Г.
КИТАЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ, совокупность мифологических систем: древнекитайской, даосской, буддийской и поздней народной мифологии. Древнекитайская мифология реконструируется по фрагментам древних исторических и философских сочинений
(«Шуцзин», древнейшие части 14–11 вв. до н. э.; «Ицзин», древнейшие части 8–7 вв. до н. э.; «Чжуан-цзы», 4–3 вв. до н. э.; «Ле-цзы», 4 в. до н.э.–4 в. н.э.; «Хуайнаньцзы», 2 в. до н. э.; «Критические суждения» Ван Чуна, 1 в. н. э.). Наибольшее количество сведений по мифологии содержится в древнем трактате «Шань хай цзин» («Книга гор и морей», 4–2 вв. до н. э.), а также в поэзии Цюй Юаня (4 в. до н. э.). Одна из отличительных черт древнекитайской мифологии историзация (эвгемеризация) мифических персонажей, которые под влиянием рационалистического конфуцианского мировоззрения очень рано начали истолковываться как реальные деятели глубокой древности. Главнейшие персонажи превращались в правителей и императоров, а второстепенные персонажи – в сановников, чиновников и т. п. Эвгемеризация мифов способствовала и характерному для К. м. процессу антропоморфизации героев, который продолжался в народной мифологии вплоть до позднего времени. Большую роль играли тотемистические представления. Так, иньцы, племена и считали своим тотемом ласточку, племена ся – змею. Постепенно змея трансформировалась в дракона (лун), повелевающего дождём, грозой, водной стихией и связанного одновременно с подземными силами, а птица, вероятно, в фэнхуан – мифическую птицу – символ государыни (дракон стал символом государя). Миф о хаосе (Хунь-тунь), являвшем собой бесформенную массу, по-видимому, относится к числу древнейших (судя по начертанию иероглифов хунь и тунь, в основе этого образа лежит представление о водяном хаосе). Признаки нерасчленённости (сросшиеся ноги, зубы) обнаруживаются и у ряда мифических первопредков. Согласно трактату «Хуайнань-цзы», когда не было ещё ни неба, ни земли и бесформенные образы блуждали в кромешной тьме, из хаоса возникли два божества. Представление об изначальном хаосе и мраке отразилось и в термине «кайпи» (букв. «отделение» — «начало мира», которое понималось как отделение неба от земли). В «Хронологических записях о
КИТАЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ трёх и пяти правителях» («Сань у ли цзи») Сюй Чжэна (3 в. н. э.) говорится, что небо и земля пребывали в хаосе, подобно содержимому куриного яйца. Отделение неба от земли происходило по мере роста Пань-гу, с которым связывается и происхождение явлений природы: с его вздохом рождается ветер и дождь, с выдохом — гром и молния, он открывает глаза — наступает день, закрывает – наступает ночь. Когда Пань-гу умирает, его локти, колени и голова превращаются в пять священных горных вершин, волосы на его теле – в деревья и травы, паразиты на теле – в людей. Миф о Пань-гу свидетельствует о наличии в Китае характерного для ряда древних космогонических систем уподобления космоса человеческому телу и соответственно о единстве макро- и микрокосма (в период поздней древности и средневековья эти мифологические представления закрепились и в других областях знаний, связанных с человеком: медицине, физиогномике, теории портрета и т. п.). Более архаичным в стадиальном отношении следует признать, видимо, реконструируемый цикл мифов о прародительнице Нюй-ва, которая представлялась в виде получеловека-полузмеи (или дракона), считалась создательницей всех вещей и людей (но миф о создании ею вселенной неизвестен). Согласно одному из мифов, она вылепила людей из лёсса и глины. Поздние варианты мифа связывают с ней и установление брачного ритуала. Если Пань-гу не творит мир, но сам развивается вместе с отделением неба от земли (лишь средневековые гравюры изображают его с долотом и молотком в руках, отделяющим небо от земли), то Нюй-ва предстаёт и как своеобразный демиург. Она чинит обвалившуюся часть небосвода, отрубает ноги гигантской черепахе и подпирает ими четыре предела неба, собирает тростниковую золу и преграждает путь разливу вод («Хуайнань-цзы»). Можно предполагать, что Пань-гу и Нюйва изначально входили в различные племенные мифологические системы, образ Нюй-ва возник либо в юго-восточных областях древнекитайских земель (немецкий исследователь В. Мюнке), либо в районе культуры Ба в юго-западной провинции Сычуань (американский учёный В. Эберхард), а образ Пань-гу — в южнокитайских областях. Более широкое распространение имели предания о культурном герое Фу-си, повидимому, первопредке племён и (Восточный Китай, нижнее течение реки Хуанхэ), которому приписывалось изобретение рыболовных сетей, гадательных триграмм (см. Ба гуа). Он научил людей охоте, рыболовству, приготовлению пищи (мяса) на огне. Будучи первоначально культурным героем племён и, тотемом у которых была птица, Фу-си, возможно, представлялся в виде человекоптицы. Впоследствии, скорее всего к рубежу н. э., в процессе сложения общекитайской мифологической системы стал фигурировать в паре с Нюй-ва. На могильных рельефах первых веков н. э. в провинциях Шаньдун, Цзянсу, Сычуань Фу-си и Нюй-ва изображаются в виде пары сходных существ с туловищами человека и переплетёнными хвостами змеи (дракона), что символизи-
Фу-си и Нюй-ва. Изображение на шёлке. 1-я половина 7 в. Турфан. Провинция Синьцзян. Находка 1928 г.
рует супружескую близость. Согласно мифам о Фу-си и Нюй-ва, зафиксированным в начале 60-х гг. 20 в. в изустном бытовании у китайцев Сычуани, они брат и сестра, спасшиеся от потопа и затем вступившие в брак, чтобы возродить погибшее человечество. В письменных памятниках имеются лишь отрывочные упоминания о том, что Нюй-ва была сестрой Фу-си (со 2 в. н. э.), его женой она впервые названа лишь у поэта 9 в. Лу Туна. Миф о потопе зафиксирован в литературе ранее других мифов («Шу-цзин», «Шицзин», 11–7 вв. до н. э.), однако стадиально он не относится к числу наиболее ранних мифов. Предполагают, что мифы о потопе зародились у китайских племён в районе рек Хуайхэ и Чжэцзян (современные провинции Аньхой и Чжэцзян), а затем распространились в районы современной Сычуани. Как отмечал американский синолог Д. Бодде, потоп в К. м. не наказание, посланное людям за грехи (так он рассматривается лишь в современных вариантах мифа о Фу-си и Нюй-ва), а скорее обобщённое представление о некоем водяном хаосе. Это повествование о борьбе земледельцев с наводнением в целях землеустройства и создания ирригации. Согласно записи в «Шуцзине», в борьбу с потопом вступает Гунь, который пытается остановить воды с помощью похищенной им у верховного правителя чудесной саморастущей земли (сижан). (Предположительно, в основе этого образа лежит архаическое представление о расширении земли в процессе творения космоса, вошедшее в сказание об обуздании потопа, который в мифах обычно маркирует начало нового этапа развития мира и жизни на земле.) Но побеждает потоп его сын Юй. Он занимается рытьём каналов, землеустройством, избавляет землю от всякой нечисти (очистительная функция, характерная для культурного героя), создаёт условия для земледелия. Поскольку древние китайцы представляли сотворение мира как постепенное отделение неба от земли, то в мифах есть упоминания о том, что первое время на не-
535
бо можно было взобраться по особым небесным лестницам (ср. аналогичные представления в шаманизме). В более поздние времена появилась иная интерпретация архаического представления об отделении неба от земли. Согласно этому варианту, верховный правитель Чжуань-сюй повелел своим внукам Ли и Чуну перерезать путь между небом и землёй (первый поднял небо вверх, а второй придавил землю книзу). Наряду с представлением о небесных лестницах и пути на небо существовали и мифы о горе Куньлунь (китайский вариант т. н. мировой горы), которая как бы соединяла землю и небо: на ней находилась нижняя столица верховного небесного владыки (Шан-ди). В основе этих мифов лежит представление о некой «мировой оси», которая принимает форму не просто горы, но и возвышающейся на ней столицы — дворца. Другое представление о космической вертикали воплощено в образе солнечного дерева — фу сан (букв. «поддерживающее тутовое дерево»), в основе которого лежит идея древа мирового. На дереве фусан живут солнца — десять золотых воронов. Все они — дети матушки Си-хэ, живущей за Юго-Восточным морем. Согласно «Хуайнань-цзы», солнце сперва купается в заводи, а затем поднимается на фусан и отправляется в путь по небу. По некоторым версиям, солнце везёт по небу в колеснице сама Си-хэ. Постепенно оно приходит на крайний запад, где садится на другое солнечное дерево жо, цветы которого освещают землю (предположительно — образ вечерней зари). С представлением о множественности солнц связан миф о нарушении космического равновесия в результате одновременного появления десяти солнц: наступает страшная засуха. Посланный с небес стрелок И поражает из лука лишние девять солнц. Лунарные мифы явно беднее солярных. В «Шань хай цзине» говорится, что среди Великой пустыни есть гора Жиюэшань (солнца и луны), являющаяся небесным стержнем, в тех краях заходят солнце и луна. Так же как и Си-хэ, Чан-си купает своих детей, т. е. луны. Только возницей луны Цюй Юань называет не мать лун (в солярном цикле мать сама возит сыновей солнца), а особый персонаж — Ван-шу, о котором известно крайне мало. Если солнце ассоциировалось с трёхлапым вороном, то луна первоначально, видимо, с жабой (трёхлапой в поздних представлениях) («Хуайнань-цзы»). Считалось, что на луне живёт белый заяц, толкущий в ступе снадобье бессмертия (средневековые авторы рассматривали жабу как воплощение светлого начала ян, а зайца — тёмного начала инь). Наиболее ранняя фиксация образов лунных зайца и жабы – изображение на похоронном стяге (2 в. до н. э.), найденном в 1971 под Чанша в Ху-нани. Если солярные мифы связаны со стрелком И, то лунарные — с его женой Чан-э (или Хэн-э), которая похищает у И снадобье бессмертия и, приняв его, возносится на луну, где и живёт одиноко. По другой версии, на луне живёт некто У Ган, посланный туда срубить огромное коричное дерево, следы ударов топора на котором тут же зарастают вновь. Миф этот сложился, видимо, уже в средние века в
536
КИТАЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ
Чжу-цяо («красная птица») — символ юга. Рельеф на каменном саркофаге. Провинция Сычуань (местность Синьцзинь). Начало нашей эры.
даосской среде, но представление о лунном дереве зафиксировано ещё в древности («Хуайнань-цзы»). Важное значение для понимания К. м. имеют представления о пяти звёздных дворцах (гун): срединном, восточном, южном, западном и северном, которые соотносятся с символами этих направлений: Тай-и («великая единица»), Цин-лун («зелёный дракон»), Чжу-цяо («красная птица»), Бай-ху («белый тигр») и Сюань-у («тёмная воинственность»). Каждое из этих понятий было одновременно и созвездием, и символом, имеющим графическое изображение. Так, на древних рельефах кружочками изображали звёзды созвездия Цинлун и тут же рисовали зелёного дракона, Сюань-у изображалось в виде черепахи, перевитой (совокупляющейся?) со змеей. Некоторые звёзды считались воплощением богов, духов или местом их обитания. Большая Медведица (Бэйдоу) и населяющие её духи ведали жизнью и смертью, судьбой и т. п. Однако
в сюжетных мифологических преданиях фигурируют не эти созвездия, а отдельные звёзды, например Шан в восточной части небосклона и Шэнь — в западной (см. в ст. Дику). Среди божеств стихий и явлений природы наиболее архаичен бог грома Лэйгун, первоначально он представлялся в зооантропоморфном виде. Возможно, он считался отцом первопредка Фу-си. В древнекитайском языке само понятие «удар грома» (чжэнь) этимологически связано и с понятием «забеременеть», в чём можно увидеть реликты древних представлений, согласно которым рождение первопредков ассоциировалось с громом или громовником, «громовым драконом». Иероглиф чжэнь означал и «старшего сына» в семье. На рубеже н. э. существовали и представления о Лэй-гуне как о небесном драконе. В облике изогнутого дугой дракона с головами на концах китайцы представляли и радугу. Такие изображения известны по ханьским рельефам. Судя по письменным источникам, существовало разделение на радугу-хун – дракона-самца (с преобладанием светлых тонов) и радугу-ни – дракона-самки (с преобладанием тёмных тонов). Существовали предания о чудесном зачатии мифического государя Шуня от встречи его матери с большой радугой-хун (драконом?). Ветер и дождь были также персонифицированы в виде духа ветра (Фэн-бо) и повелителя дождей (Юй-ши). Фэн-бо представлялся псом с человечьим лицом («Шань хай цзин»), по другим версиям, ассоциировался с птицей, может быть, и с кометой, а также с другим мифическим существом Фэй-лянем, напоминавшим оленя с птичьей головой, змеиным хвостом, пятнистого, словно барс (поэт Цзинь Чжо, 4 в. н. э.).
Злые духи 72 звёзд (цишиэр шашэнь). Китайская лубочная картина. Кон. 19 — нач. 20 вв. Ленинград, Музей истории религии и атеизма. Коллекция академика В. М. Алексеева.
Мир земной в К. м. — это прежде всего горы и реки (ср. средневековое слово цзяншань – «реки–горы», означающее «страна», шанынуй – «горы–воды» – «пейзаж», и т. п.); леса, равнины, степи или пустыни практически не играют никакой роли. Графическое изображение понятия «земля» в древней письменности представляло собой пиктограмму «кучи земли», т. е. имело в основе тождество земли и горы. Духи гор характеризовались асимметрией (одноногие, одноглазые, трёхногие и т. п.), удвоением обычных человеческих признаков (напр., двухголовые) или сочетанием черт животного и человека. Страшный облик большинства горных духов свидетельствует об их возможной связи с хтонической стихией. Косвенным подтверждением этого могут служить представления о горе Тайшань (современная провинция Шаньдун) как месте обитания повелителя жизни и смерти (некий прообраз хозяина загробного мира), о нижнем мире под землёй, в глубоких пещерах, вход в которые находится на горных вершинах. Духи вод представлены большей частью как существа, имеющие черты дракона, рыбы, черепахи. Однако в текстах начала н. э. они часто антропоморфизированы. Среди духов рек есть мужские (дух реки Хуанхэ — Хэ-бо) и женские (богиня реки Ло — Лошэнь, феи реки Сяншуй и т. п.). В качестве духов рек почитали различных утопленников; так, феей реки Ло считалась утонувшая в ней Фу-фэй, дочь мифического Фу-си. Основные персонажи древнекитайской мифологии – культурные герои – первопредки, представленные в древних историзованных памятниках как реальные правители и сановники глубокой древности. Они выступают как создатели куль-
Чудотворные духи реки. Вверху в центре — предводитель всех речных богов, главный царь драконов Цзун-тун Хэшень-чжи лун-ван, слева — Сыда-ван, крайний слева — Сяо-шэн, справа царь драконов Лун-ван, крайний справа Сы-цзянцзюнь; ниже — другие божества вод. Китайская лубочная картина. Кон. 19 — нач. 20 вв. Ленинград, Музей истории религии и атеизма. Коллекция академика В. М. Алексеева.
КИТАЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ
Божество местности Ту-ди. Китайская лубочная картина из Сиани. Кон. 19 — нач. 20 вв. Ленинград, Музей истории религии и атеизма. Коллекция академика В. М. Алексеева.
турных благ и предметов: Фу-си изобрёл рыболовные сети, Суй-жэнь — огонь, Шэнь-нун — заступ-лэй, он положил начало земледелию, рытью первых колодцев, определил целебные свойства трав, организовал меновую торговлю; Хуан-ди изобрёл средства передвижения — лодки и колесницы, а также предметы одежды из материи, начал устройство общественных дорог. С его именем связывают и начало счёта годам (календарь), а иногда и письменности (по другой версии, её создал четырёхглазый Цан-цзе). Всем мифическим первопредкам обычно приписывалось изготовление различных глиняных сосудов, а также музыкальных инструментов, что считалось в древности чрезвычайно важным культурным деянием. В разных вариантах мифа одно и то же деяние приписывается разным персонажам. Это показывает, что связь между определённым героем и соответствующим культурным деянием окончательно определилась не сразу, что разные этнические группы могли приписывать изобретения своим героям. В древнем трактате «Гуаньцзы» огонь трением дерева о дерево добывает Хуан-ди, в древнем сочинении «Хэ ту» («План реки») — Фу-си, а в комментариях «Сицычжуань» к «Книге перемен» и в философских трактатах («Хань Фэйцзы», «Хуайнань-цзы») — Суй-жэнь (букв. «человек, добывший огонь трением»), за которым в последующей тради-
ции и закрепляется этот важнейший культурный подвиг. Все эти культурные изобретения, кому бы из первопредков они ни приписывались, отражают стадиально далеко не самые ранние представления, так как герои мифов сами изготовляют эти предметы. Более архаичным способом их приобретения считается похищение или получение в виде дара чудесных предметов у их хозяев из иного мира. Сохранился лишь реликт одного мифа такого рода — рассказ о добывании стрелком И снадобья бессмертия у Си-ван-му. Посещение стрелком И хозяйки запада, ассоциировавшегося в К. м. со страной мёртвых, можно истолковать как получение в загробном мире чудесного снадобья. Это находится в согласии с характером китайского мифологического мышления и позднее с даосским учением, ставившим своей целью поиски способов продления жизни и достижения долголетия. Уже в «Шань хай цзине» есть ряд записей о бессмертных, живущих в далёких удивительных странах. Сама владычица запада Си-ван-му, в отличие от других персонажей, имеющих ярко выраженные черты культурных героев, представляет собой совершенно иной тип мифического персонажа, первоначально, видимо, демонического характера. В архаических текстах она имеет явные черты зооморфности – хвост барса, клыки тигра («Шань хай цзин»), она ведает небесными карами, по другим источникам, – насылает мор и болезни. Черты барса и тигра, а также её обитание в горной пещере позволяют предположить, что она – горное хтоническое существо, амбивалентное образу матриархальной хозяйки. Другой демонический вариант мифического героя – разрушитель космического и социального равновесия дух вод Гунгун и мятежник Чи-ю. Изображаемый в качестве антагониста – разрушителя космических устоев, зооантропоморфный дух вод Гун-гун воевал с духом огня Чжужуном (борьба двух противоположных стихий — одна из популярных тем архаической мифологии). В стадиально более позднем мифе битва многорукого и многоногого (в чём можно видеть образное отражение архаических представлений о хаосе) Чи-ю с государем Хуан-ди, олицетворением гармонии и порядка, изображается уже не как поединок двух мифических героев, символизирующих противоположные стихии, а как борьба за власть предводителей различных племён, описываемая как своеобразное состязание в могуществе повелителей стихий в духе шаманского поединка (в частности, духа вет-
Бог — покровитель врачевателей Бянь Цяо лечит больного. Рельеф на камне. Начало нашей эры.
537
ра Фэн-бо и повелителя дождя Юй-ши со стороны Чи-ю и демона засухи Ба, дочери Хуан-ди, на стороне отца). Засуха побеждает дождь, ветер, туман, и Хуан-ди как верховное божество берёт верх над Чи-ю. В целом война Хуан-ди с Чи-ю, типологически сходная с борьбой Зевса с титанами в греческой мифологии, может быть представлена как борьба небесного (Хуан-ди) с хтоническим (Чи-ю). Особое место в древнекитайской мифологии занимают образы идеальных правителей древности, особенно Яо и его преемника Шуня. Яо, как предполагает японский учёный Митараи Масару, первоначально был одним из солнечных божеств и мыслился в облике птицы, впоследствии он превратился в земного правителя. Разрозненные первоначально образы мифологии отдельных древнекитайских племён и племенных групп постепенно складывались в единую систему, чему способствовало развитие натурфилософских представлений и, в частности, различных классификационных систем, среди которых наибольшее значение имела пятеричная система — по пяти стихиям. Под её влиянием четырёхчленная модель мира превращается в пятичленную, соответствующую пяти ориентирам в пространстве (четыре стороны света + середина или центр), верховный небесный правитель осознаётся теперь уже как божество центра. В надписях на гадательных костях эпохи Шан-Инь (16–11 вв. до н. э.) мы находим знак «ди», бывший своеобразным «титулом» для душ умерших правителей и соответствовавший понятию «божественный предок», «священный предок». (Этимологически сама графема «ди», как предполагает японский учёный Като Цунэката, есть изображение алтаря для жертвоприношений небу.) С эпитетом «шан» — «верхний», «верховный», «ди» означало верховного небесного владыку (Шан-ди). В эпоху Чжоу (11–3 вв. до н. э.) в Древнем Китае складывается ещё и культ Тянь (небо) как некоего высшего начала, руководящего всем, что происходит на земле. Однако понятия Шан-ди и Тянь были весьма абстрактны и легко могли замещаться образами конкретных мифических персонажей, что и происходит с оформлением представления о пяти мифических государях. Можно предположить, что зафиксированное в письменных памятниках параллельно с ним представление о сань-хуан — трёх мифических государях — Фу-си, Суй-жэне и Шэнь-нуне (есть и другие варианты) это отражение иной (троичной) классификационной системы, приведшей в средние века к появлению образов трёх мифических государей – неба (Тянь-хуан), земли (Ди-хуан) и людей (Жэнь-хуан). В число пяти мифических государей входили: верховный владыка центра — Хуан-ди, его помощник — бог земли Хоу-ту, его цвет — жёлтый, под его покровительством находился храм солнца, с ним были соотнесены многие созвездия центральной части неба, а также Большая Медведица, планета Тяньсин (Сатурн); повелитель востока — Тай-хао (он же Фу-си), его помощник — зелёный дух дерева Гоу-ман, ему подвластны громовник Лэй-гун и дух ветра Фэн-бо, соз-
538
КИТАЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ
вездия в восточной части неба и планета Суйсин (Юпитер), ему соответствует весна и зелёный цвет; повелитель юга — Янь-ди (он же Шень-нун), его помощник — красный дух огня Чжу-жун, ему соответствуют различные созвездия в южной части неба, а также планета Инхосин (Марс); божество запада – Шао-хао (его имя «малый светлый» противопоставлено имени повелителя востока – «великий светлый»), его помощник – белый дух Жу-шоу, с ним соотнесены созвездия в западной части неба и планета Тайбай (Венера); владыка севера – Чжуань-сюй, его помощник – чёрный дух Сюань-минь, под его покровительством находились храмы луны и повелителя дождя Юй-ши, созвездия в северной части неба, а также планета Чэньсин (Меркурий). В соответствии с пятеричной классификацией каждому из мифических владык как повелителю стороны света соответствовал и определённый первоэлемент, а также время года, цвет, животное, часть тела, например Фу-си — дерево, из животных – дракон, из цветов – зелёный, из времён года – весна, из частей тела – селезёнка, из оружия – секира; Чжуаньсюю – вода, чёрный цвет, зима, черепаха, кишки, щит и т. п. Всё это свидетельствует и о появлении довольно сложной иерархической системы, где все элементы находятся в постоянном взаимодействии, и о возможности передачи одних и тех же представлений с помощью разных кодов («пространственного», «календарно-временного», «животного», «цветового», «анатомического» и т. п.). Не исключено, что в основе этой системы взглядов лежат представления о происхождении людей и космоса из первосущества. Упорядочение древних мифологических представлений одновременно шло и в плане генеалогической классификации. Древнейшим правителем стал считаться Фу-си, за которым следовали Янь-ди (Шэнь-нун), Хуан-ди, Шао-хао, Чжуаньсюй. Эта иерархическая система была заимствована историографами и способство-
Чжоу-гун — покровитель добродетелей. Китайская народная картина. Акварель. Кон. 19—нач. 20 вв. Ленинград, Музей истории религии и атеизма. Коллекция академика В. М. Алексеева.
вала дальнейшей эвгемеризации мифологических героев, особенно после образования Ханьской империи, когда генеалогические мифы стали использоваться для обоснования права на престол и доказательства древности отдельных родов. Большинство мифологических сюжетов реконструируют по памятникам 4 в. до н. э. и более позднего времени. Однако это был уже период, когда в миф верили, видимо, в основном в его эвгемеризованной форме. Об этом свидетельствуют «Вопросы к Небу» («Тянь вэнь») Цюй Юаня, полные недоумения по поводу сюжетов древних мифов и противоречия в них. Впоследствии, в 1 в. н. э. философ-полемист Ван Чун дал развёрнутую критику мифопоэтического мышления с позиций наивного рационализма. Отмирание и забвение древних мифологических сюжетов, однако, не означало прекращения мифотворчества в устной народной традиции и появления новых мифичесТри мифических государя: в центре — Фу-си держит рисунок с изображением восьми триграмм (ба гуа) и сил тьмы и света (инь и ян), справа — Шэнь-нун («божественный земледелец»), слева Хуан-ди («жёлтый государь»). В поздней народной традиции они почитались богами — покровителями медицины. Китайская лубочная картина. Кон. 19 – нач. 20 вв. Ленинград, Музей истории религии и атеизма. Коллекция академика В. М. Алексеева. Основатель даосизма Лао-цзы верхом на буйволе покидает пределы Китая. Старинная китайская книжная гравюра.
ких героев и сказаний о них. Одновременно шёл процесс активной антропоморфизации древних героев. Так, Си-ван-му из зооантропоморфного существа в искусстве и литературе рубежа н. э. превращается в антропоморфную фигуру, даже, видимо, красавицу (в литературе). Рядом с ней на Инаньском рельефе (Шаньдун, 2 в. н. э.) изображён тигр — дух запада, принявший на себя её звериные черты (аналогично и в «Жизнеописании Си-ван-му» Хуань Линя, 2 в. н. э.). В эпоху Хань у владычицы запада появляется супруг — владыка востока — Дун-ван-гун. Фигура его моделирована по образцу более древнего женского божества, это особо заметно в его описании в «Книге о божественном и удивительном» [«Шэнь и цзин», 5 в. (?)], созданной в подражание «Книге гор и морей», где он в отличие от рельефов имеет зооантропоморфный вид (птичье лицо, тигриный хвост). Мифология даосизма. На рубеже н. э. и в первых вв. н. э. происходит превращение философского даосизма в религию, впитавшую в себя элементы древних народных культов и шаманских верований. При этом даосы активно используют в своих целях и некоторые образы древнекитайской мифологии, в первую очередь Хуан-ди и Си-ван-му. Хуан-ди теряет характер древнего культурного героя и становится первым бессмертным, родоначальником и покровителем даосизма как религиозной системы, хотя это и не приводит к появлению новых мифологических сюжетов о нём. Можно предположить, что такая трансформация образа Хуан-ди была предопределена его местом своеобразного верховного божества (локализованного в центре) в предшествующей мифологической традиции. Иначе произошло с образом Си-ван-му. Она вошла в даосский пантеон уже не как страшная владычица запада, насылающая кары, а как хозяйка снадобья бессмертия. В новых легендах о Си-ван-му само снадобье заменяется плодами бессмертия, растущими на волшебном персиковом дереве в её саду (эта связь своеобразного древа
КИТАЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ
Бог монет Лю Хай играет с золотой жабой. Рядом бессмертные двойники Хэ-Хэ из свиты бога богатства. Китайская лубочная картина. Кон. 19 — нач. 20 вв. Ленинград, Музей истории религии и атеизма. Коллекция академика В. М. Алексеева.
жизни с женским божеством зафиксирована в мифологиях разных народов). В соответствии с теорией 5 стихий владычица запада получает и ещё одно имя Цзинь-му («матушка металла»), поскольку металл соотносится с западом, а её супруг Дунван-гун соответственно именуется Мугуном («князем дерева»), т. к. дерево — аналог востока. Переориентация этих персонажей, их связь с идеей продления жизни и бессмертия объясняется тем, что эти проблемы стояли в центре средневекового даосизма, адепты которого занимались алхимией и поисками различных средств продления жизни (с помощью сексуальной активности, особых дыхательных и иных упражнений типа йоги, диеты и т. п.). Неудивительно, что и героями даосских мифов были в основном бессмертные гении. Особо широко были распространены предания о восьми бессмертных, покровителях различных искусств и некоторых профессий, творивших чудеса и бывших постоянными участниками пиров у Си-ван-му. В мифологии даосизма большую роль играли и предания о трёх мифических горах Пэнлай, Фанчжан и Инчжоу, плавающих в море, представление о которых было заимствовано из древнекитайской мифологии. Острова эти — своеобразный вариант даосского рая, где
живут сонмы бессмертных. Превращение даосизма в религию и разделение «сфер влияния» между буддизмом, конфуцианством (которое было не религией, а этическим учением с элементами культовой практики) и даосизмом привело к тому, что за последним оказалось целиком «право» изгнания всяческих злых духов, унаследованное от шаманизма. В силу этого особую роль в даосской мифологии стали играть различные повелители духов и бесов (напр., Чжан Тянь-ши, Чжун-куй, Цзян-тайгун). Даосский пантеон насчитывает тысячи всевозможных бессмертных, святых, духов, бесов, героев местных культов, персонажей «низшей мифологии», а также более 30 тысяч духов человеческого тела и т. п. Весь этот необозримый пантеон возглавлялся первоначально тремя абстрактными мистическими символами (в этой триаде можно видеть подражание идее трёх государей – сань-хуан древнекитайской мифологии) Тай-чу, Тайсу, Тай-и, по другой версии, – Тянь-и («небесное начало»), Ди-и («земное начало»), Тай-и («высшее единое»). В процессе развития даосской мифологии и её приближения к народным культам постепенно абстрактные категории этой триады были персонифицированы в образах Лао-цзы, Хуан-ди и Пань-гу (иногда Тай-и). Патриарх Люй Дунбинь. Один из восьми бессмертных, покровитель литературы и парикмахеров со своими слугами, которые держат меч Люя и тыквугорлянку со снадобьем бессмертия. Китайская народная картина. Акварель. Кон. 19 — нач. 20 вв. Ленинград, Музей истории религии и атеизма. Коллекция академика В. М. Алексеева. Бессмертный Люй Дунбинь, как помогающий небу владыка из управы грома со своими слугами. Внизу справа — его ближайший ученик Лю, который держит тыкву-горлянку со снадобьем бессмертия. Китайская лубочная картина. Кон. 19 — нач. 20 вв. Ленинград, Музей истории религии и атеизма. Коллекция академика В. М. Алексеева.
539
Мифология китайского буддизма. В первых веках н. э. в Китай из Индии через Среднюю и Центральную Азию начинает проникать буддизм со своей развитой мифологической системой (см. ст. Буддийская мифология). Приспосабливаясь к местным условиям, буддизм в Китае включил в свое учение некоторые кардинальные идеи традиционной китайской морально-этической доктрины (напр., идею сяо — сыновней почтительности). Со временем (к 8—9 вв.) буддисты стали использовать для своих проповедей и старинные китайские сюжеты, в т. ч. и восходящие к древней мифологии («Сказ-бяньвэнь о почтительном сыне Шуне»). Постепенно происхождение тех или иных буддийских персонажей стало связываться с китайскими героями. Так, появляется предание о том, что бодхисатва Авалокитешвара (кит. Гуань-инь), известная в Китае (видимо, после 7 в.) главным образом в женской ипостаси, есть перерождение принцессы Мяо-шань, дочери одного из китайских князей (12 в.?), которая отказалась выйти замуж и ушла в монастырь вопреки воле отца. Пройдя через многочисленные испытания, связанные с местью отца, и побывав даже в преисподней, Мяо-шань встретилась с Шакьямуни и была препровождена на гору Сяншань на острове Путо (существуют разные варианты этой легенды), где стала бодхисатвой Гуань-инь. В средние же века происходит «натурализация» и других буддийских персонажей, например Кшитигарбхы (кит. Дицзанван), в качестве которого, по одной из версий, будто бы был обожествлён некий буддийский монах из корейского царства Силла. Под непосредственным влиянием буддизма происходит и развитие мифологических представлений китайцев о потустороннем мире и преисподней. В древности взгляды эти были, видимо, весьма смутны. Считалось, что после смерти душа человека попадает к Хуанцюань («жёлтому источнику»), что царство мертвых располагалось где-то на западе или на северо-западе. В начале н. э. царство мёртвых было локализовано в пределах горы Тай-шань, повелитель которой ведал судьбами людей и умерших, а также в уезде Фэнсянь (провинция Сычуань), однако детально разработанные представления об аде (диюй) и многочисленных
540
КИТАЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ
адских судилищах появились в Китае лишь под влиянием буддизма. Поздняя народная мифология. Наряду с даосской и буддийской мифологическими системами в Китае существовали и различные архаические и вновь возникающие местные народные культы, а также культы конфуцианских мудрецов и различных героев общегосударственного и местного значения. Если для древнекитайской культуры была чрезвычайно характерна историзация мифических героев — первопредков, то для средних веков более характерен обратный процесс — мифологизация реальных исторических деятелей, превращение их в богов — покровителей ремёсел, богов — покровителей городов, отдельных местностей и т. п. Причины подобных обожествлений и установления культа (часто официального, учреждаемого по императорскому повелению) нередко были весьма случайны. Из жизнеописания Лю Бэя, полководца 3 в. н. э., основателя царства Шу, известно, что в юности он плёл циновки и соломенные туфли и продавал их, этого было достаточно для обожествления его в качестве бога плетёнщиков. Сподвижник Лю Бэя Гуань Юй, известный своей верностью и бесстрашием, был обожествлён в качестве бога — стража монастырей, затем могущественного покровителя демонов, а примерно с 16 в. — бога войны (Гуань-ди), все эти ипостаси связаны с его воинскими зас-
лугами. В более позднее время реальный герой 3 в. превратился в универсального мифологического благодетеля и заступника. В ряде случаев обожествлённые исторические деятели заменяли (и вытесняли) героев древней мифологии, исполнявших те же функции. Так, обожествлённые в 12—14 вв. полководцы 7 в. Цинь Шу-бао и Ху Цзин-дэ стали божествами дверей (мэнь-шэнь), заменили древнекитайских богов дверей Шэнь-ту и Юй-лэя. Не исключено, что культ мэнь-шэней к концу 1-го тыс. был совсем забыт и с обожествлением реальных военачальников возрождён вновь (никаких сведений об этом не сохранилось). В некоторых случаях в поздней народной мифологии явно актуализировались древние легендарные персонажи. К концу 1-го тыс. в Китае происходит всё большее сближение различных мифологических систем и создаётся т. н. религиозный синкретизм и соответствующая синкретическая мифология, объединившая в единую систему персонажей даосской, буддийской и народной мифологии, а также героев конфуцианского культа. Процесс объединения разнородного мифологического материала наиболее активно шёл в деревне, где в маленьком деревенском храме рядом могли стоять статуи Конфуция, Будды и Лао-цзы. В городах и крупных религиозных центрах этот процесс не был завершён, в даосском храме
Собрание богов. Китайская народная картина типа байфэнь (сто божеств). В верхнем ряду: верховный правитель Юй-ди в окружении слуг, небесного наставника Чжан Тяньши (крайний слева) и бога севера — Чжэнь-уди (Сюань-у, крайний справа). В среднем ряду (слева направо): бог очага Цзао-ван, сподвижник Гуань-ди — Чжоу Цан, Гуаньди, его сын Гуань Пин и высшее даосское божество Юань-ши тяньцзунь. В нижнем ряду (слева направо): бог актёров Эр-лан (Лаолан-шэнь), будда грядущего Жулай с двумя слугами, богиня горы Тай-шань — Тяньсянь няннян (Вися юаньцзюнь) и Гуань-инь. На правом краю (сверху вниз) — триада божеств (сань-гуань): Тянь-гуань, Ди-гуань и Шуй-гуань — соответственно чиновники небес, земли и воды. Кон. 19 — нач. 20 вв. Ленинград, Музей истории религии и атеизма. Коллекция академика В. М. Алексеева.
Богиня, предохраняющая детей от глазных болезней, — Яньгуан няннян. Дерево. Ленинград, Музей истории религии и атеизма. Коллекция академика В. М. Алексеева.
на горе Хуашань кроме даосских святых почиталась, видимо, одна Гуань-инь, в буддийские храмы даосские или народные мифологические персонажи почти не проникали. Однако в народном сознании процесс синкретизации привёл в средние века к появлению сводного пантеона божеств во главе с Юй-ди, образ которого сложился примерно в 8–10 вв. Юй-ди в известной мере заменил верховное божество даосов Хуан-ди и занял место, принадлежавшее в древнейшей мифологической системе Шан-ди. Среди бесчисленного множества мифологических персона-
Шесть богов жилища: бог очага Цзао-ван (вверху в центре), боги дверей — мэнь-шэни (справа и слева от него), отрок колодца — Цзинцюань тунцзы (внизу слева), бог места, на котором стоит дом, Ту-ди (внизу в центре) и богиня отхожего места Цзы-гу (на надписи Сань-гу фужэнь). Китайская лубочная картина. Кон. 19 — нач. 20 вв. Ленинград, Музей истории религии и атеизма. Коллекция академика В. М. Алексеева.
КИТАЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ
Доу-чжэнь няннян, одна из богинь, предохраняющих детей от оспы и кори. Китайская лубочная картина. Кон. 19 — нач. 20 вв. Ленинград, Музей истории религии и атеизма. Коллекция академика В. М. Алексеева.
жей синкретического пантеона выделяется ряд устойчивых групп: небесные божества Юй-ди и его свита, божества природы и стихий (бог грома Лэй-гун, богиня молнии Дянь-му, божества ветра, вод, включая и драконов всех родов и рангов, например лун-ванов — царей драконов и большинство духов звёзд и т. п.), местности и городов (Ту-ди, Чэн-хуан и т. п.), дома и общественных зданий (боги дверей — мэнь-шэнь, очага — Цзао-ван, постели — Чуан-гун и Чуан-му, отхожего места — Цзы-гу, стражи храмов — целань-шэнь, покровители ремёсел, отдельных профессиональных групп, торговли, а также домашнего скота), медицины (часто объединяемые одним термином Яо-ван, «царь лекарств», а также богини, защищающие от болезней, например оспы — Доу-шэнь, духи, спасающие от заразных болезней, — вэнь-шэнь и т. п.), боги-чадоподатели (Чжан-сянь, приносящий сыновей, целый сонм богинь-няннян, дарующих детей, к которым, в народном представлении, примыкает и бодхисатва Гуань-инь), боги счастья, долголетия, богатства, духи — служители преисподней, множество привидений, теней, бесов, объединяемых термином гуй, и другие представители т. н. низшей мифологии. Из синкретического пантеона следует особо выделить наиболее популярные в старом Китае группы персонажей. Это боги-покровители, особенно Гуань-ди, боги-чадоподатели, особенно Гуань-инь, боги богатства и долголетия, из домашних богов – стражи дверей и бог очага, наблюдающий за всем, что происходит в доме. Персонажи китайской мифологии, особенно поздней, часто выступая как реальные герои, имеют и посвященные им праздники (дни рождения и т. п.), отмечаемые по принятому в Китае лунному календарю, в котором продолжительность месяцев связывается с изменением фаз луны. К. м. оказывала заметное влияние на художественную культуру страны. Однако в силу ранней эвгемеризации, развития конфуцианского мировоззрения и отсутствия эпоса и драмы в Древнем Китае мифология мало отражена в словесном ис-
кусстве. Кроме творчества поэта Цюй Юаня, образы древнекитайской мифологии разрабатывались лишь в отдельных небольших поэмах, например в «Фее реки Ло» Цао Чжи (3 в.). В повествовательной прозе, рождающейся в начале средневековья (с 3 в. н. э.) и развивающейся в виде коротких повестей и рассказов типа быличек (о встрече человека с духами), представлены образы в основном даосской и низшей народной мифологии. В сказе — бяньвэнь, развившемся в 8—10 вв., разрабатываются в основном сюжеты буддийского содержания, излагаются для народа жития будд и бодхисатв. Зародившаяся в 12–13 вв. музыкальная драма даёт интересные, хотя и немногочисленные образцы произведений на мифологические сюжеты как даосского (напр., о восьми бессмертных), так и буддийского толка. Выросшие на основе устного сказа книжные эпопеи в отдельных случаях также использовали мифологические темы и образы («Путешествие на Запад» У Чэн-эня, «Возвышение в ранг духов» Сюй Чжунлиня, «Сказание о начале мира» Чжоу Ю — все 16 в.). Во всех этих поздних эпопеях ощущается заметное влияние народной синкретической мифологии. Даже в «Сказании о начале мира» наряду с образами древней мифологии, трансформированными авторским сознанием и изображёнными с помощью художественных средств, заимствованных из исторических эпопей и романов, упоминаются и некоторые буддийские божества, действующие наравне с китайскими демиургами Пань-гу и Нюй-ва. В развивающихся (параллельно с повествовательной прозой крупных форм) литературной новелле (с 7 в.) и народной повести (с 12 в.) эпизодически используются лишь отдельные образы низшей мифологии. Пример такого рода — новеллистическое творчество Пу Сун-лина (17 в.). В новейшей китайской литературе примером удачного использования мифологических сюжетов могут служить «Старые истории в новом изложении» Лу Синя, в которых он отчасти с сатирическими и полемическими целями переизложил историю стрелка И и его жены Чан-э, повествование об усмирителе потопа Юе и др. В изобразительном и прикладном искусстве (начиная с древней керамики и ритуальной бронзы) весьма активно разрабатывались мифологические темы (практически только зооморфные
Повелитель пресмыкающихся и насекомых Чун-ван. В верхнем левом углу птица фэн (феникс), в руках у Чунвана жезл исполнения желаний — жуй. Китайская лубочная картина. Кон. 19 — нач. 20 вв. Ленинград, Музей истории религии и атеизма. Коллекция академика В. М. Алексеева.
541
Бог всходов Мяо-ван. Китайская лубочная картина. Кон. 19 — нач. 20 вв. Ленинград, Музей истории религии и атеизма. Коллекция академика В. М. Алексеева.
или иногда зооантропоморфные фигуры). Мифологические сюжеты присутствуют в основном в рельефах и настенной живописи эпохи Хань (3 в. до н. э. — 3 в. н. э.), украшавших главным образом могильные сооружения. К числу наиболее популярных тогда сюжетов относятся изображения зооантропоморфных первопредков Фу-си и Нюй-ва, Си-ван-му, стрелка И, целящегося в солнце, и т. п. С распространением буддизма и строительства буддийских и в подражание им и даосских храмов появляются скульптурные изображения буддийских и даосских персонажей, а также их портреты в виде фресок и настенной живописи. Те же персонажи появляются и в произведениях средневековых китайских художников (Ван Вэй, У Дао-цзы, Ma Линь и др.), а также в росписях дворцовых комплексов, с развитием ксилографии (с 7—8 вв.) и в гравюре (иллюстрации к произведениям буддийского и даосского канонов, отдельные печатные листки типа бумажных иконок,
542
КИФЕРОН
гравюры — иллюстрации к «Книге гор и морей», к мифологическим эпопеям и т. п.). В период позднего средневековья (примерно с 15—16 вв.) мифологические персонажи синкретического народного пантеона становятся постоянными на народных лубках, заменявших китайцам иконы. Лубки такого содержания печатались до конца 40-х гг. в Китае, а в ЮгоВосточной Азии (Гонконг, Сингапур и т. д.) распространены и по сей день. Своеобразие отражения мифологии в китайской культуре проявляется в том, что одни и те же мифологические сюжеты и представления начиная со времён древности несколько по-разному претворялись в образах словесного и изобразительного искусств. В одних случаях изобразительные памятники сохраняли более архаические черты, чем литературные, в других случаях, наоборот, герои-первопредки в памятниках словесного творчества выглядели более архаическими, чем в произведениях изобразительного искусства того же периода. Б. Л. Рифтин.
КИФЕРОН (Κιθαιρ ν), в греческой мифологии царь Платей, живший возле горы, получившей его имя (топонимический миф). Один из вариантов мифа приписывает К. примирение поссорившихся Геры и Зевса. К. посоветовал Зевсу положить себе на колесницу скрытую одеждами статую девушки. Когда ревнивая Гера, внезапно появившись, сорвала покровы с закутанной фигуры и убедилась, что её ревность не имеет оснований, она простила мужу прошлые измены. В память об этом событии платейцы справляли праздник дедалы (от названия деревянных изображений — «дедалы», Paus. IX 3, 2). Миф объясняет прозвища Зевс Киферонский (IX 2, 4) и Гера Киферонская (Plut. Arist. 11). Знаменитая своими пещерами гора Киферон считалась местом эриний и нимф. М. Б.
КИЧЕ, КАКЧИКЕЛЕЙ МИФОЛОГИЯ, см. в ст. Индейцев Центральной Америки мифология.
КИЯМАТ, Киямат тора (заимствование из араб., через татарское кыямат, «воскресение из мёртвых»), в марийской мифологии загробный мир и имя его владыки, судьи загробного мира (иногда К. считали первого погребённого на кладбище). Марийцы ставили в головах умершего три свечи — К., его помощнику (Кияматсаус) и самому покойнику, желая ему добраться до иного мира. Мир мёртвых представляли разделённым на светлую и тёмную части; охраняли его адские собаки (в руки покойника вкладывалась палка, чтобы он мог отогнать собак). К. заставлял умершего проходить по жёрдочке над пропастью с котлом, наполненным кипящей серой: грешник падал в пропасть, оказываясь во мраке ада, хороший человек добирался до светлого мира, где продолжал обычную жизнь (в гроб марийцы клали шёлковую нить, чтобы умерший мог привязать себя к узкому мосту). К. мог отпустить умершего на ночь на землю, и тот требовал от живых сородичей соблюдения поминальных обрядов (марийцы верили, что умершие сами участвуют в поминках). КЛИМЕНА (Κλυμ νη), в греческой мифологии океанида (Hes. Theog. 351), супруга титана Иапета, мать Прометея, Эпиметея, Атланта и Менетия (507–511). По другой версии, К. — жена Гелиоса, мать Фаэтона и гелиад. А. Т.-Г.
КЛИО (Κλει ), Клия, в греческой мифологии одна из девяти олимпийских муз. Дочь Зевса и Мнемосины (Hes. Theog. 52 –54, 77), муза, которая прославляет. С эллинистического времени считалась музой истории и изображалась со свитком и грифельной палочкой в руках. А. Т.-Г.
КЛИТЕМЕСТРА, Клитемнестра [Κλυταιμ(ν)ηστρα], в греческой мифологии дочь Тиндарея и Леды, супруга Агамемнона. Однажды отец К. забыл почтить жертвой Афродиту, и разгневанная богиня предсказала, что дочерям Тиндарея суждено быть двух- и трёхмужними. Первой эту судьбу испытала К.: она вышла замуж за Тантала, внука Пелопа, но Ага-
Клио, муза истории. Фрагмент памятника Отто фон Бисмарку. Скульптор Х. Ледерер. Вупперталь.
Клитеместра убивает Кассандру. Фрагмент росписи килика из Спины. Ок. 420 до н. э. Феррара, Археологический музей.
мемнон, убив Тантала и новорождённого сына К., принудил её стать его женой (Eur. Iphig. A. 1148–1156). В новом браке К. родила трёх дочерей (Ифианассу, Хрисофемиду и Лаодику — согласно «Илиаде», IX 144 след.; в послегомеровской традиции вместо Ифианассы упоминается Ифигения, вместо Лаодики — Электра) и сына Ореста. Вражда К. к Агамемнону, возникшая после убийства её первого мужа и сына, вспыхнула с новой силой, когда Ифигения была принесена отцом в жертву, чтобы обеспечить благополучное отплытие ахейского флота под Трою. Отсутствием Агамемнона воспользовался Эгисф, который давно домогался любви К. (Hom. Od. III 248–275). Однако склонить К. к супружеской измене Эгисфу удалось только после того, как он сослал на необитаемый остров придворного сказителя, которому Агамемнон поручил наблюдать за К. Возвратившийся после победы в Троянской войне Агамемнон был убит Эгисфом. С сер. 6 в. до н. э. в литературной традиции в сюжете убийства Агамемнона возрастает роль К. Чаще всего она сама изображается непосредственной убийцей мужа, прикрывая истинную причину преступления (измену с Эгисфом) местью
Убийство Агамемнона. Картина П.-Н. Герена. 1819. Париж, Лувр.
КОЗЕЛ
Коатликуэ. Базальт. Ацтеки. Мехико, Национальный музей антропологии.
256–270); 2) дочь Пандарея (Paus. X 30, 2), наложница беотийского царя Аминтора, из-за которой тот стал пренебрегать своей женой. По просьбе последней их сын Феникс соблазнил К. Ревнивый отец проклял сына, призвав эриний и сделав так, чтобы у того никогда не было сына (Hom. Il. IX 440–484; Schol. Hom. Il. IX 448) (вариант: ослепил сына). М. Б.
за дочь Ифигению (Aeschyl. Agam. 1412– 1421, 1521–1529, 1551–1559). Иногда сообщается, что К. пошла на убийство Агамемнона, боясь разоблачения в его глазах (Pind. Pyth. XI 22–29). Царствуя после этого в Микенах вместе с Эгисфом, К. в угоду ему всячески притесняет дочь Электру и со страхом ожидает растущего на чужбине Ореста. Последние минуты жизни К., погибающей от руки сына, изображаются в афинских трагедиях 5 в. до н. э. по-разному. У Эсхила в «Хоэфорах» (887 –891) она готова с оружием в руках защищать свою жизнь против Ореста, у Еврипида в «Электре» образ К. значительно смягчён, и убивший мать Орест чувствует себя глубоко подавленным, совершив новую кровавую месть. Об отражении сюжетных линий мифа в литературе, изобразительном и музыкально-драматическом искусстве см. в статьях Агамемнон, Ифигения, Электра. В. Н. Ярхо.
КЛИТИЯ (Κλυτ α), в греческой мифологии: 1) дочь Океана и титаниды Тефиды (Hes. Theog. 352). Влюбившись в Гелиоса, но не добившись взаимности, К. впала в безумие, отказывалась от воды и пищи и не могла оторвать взора от возлюбленного, поворачивая голову вслед за двигавшимся по небосклону солнцем. Она приросла к земле и превратилась в гелиотроп – цветок, который постоянно поворачивает венчик вслед за солнцем (Ovid. Met. IV Клития. Коллекция Ч. Таунли.
КОАТЛИКУЭ («она в платье из змей»), Коатлантонан («наша змеиная мать»), в мифологии ацтеков богиня земли и смерти, мать бога солнца Уицилопочтли. По мифу, К. была благочестивой вдовой и жила вместе со своими сыновьями — Сенцон Уицнауа («400 южан-звёзд») и дочерью Койолыпауки — богиней луны. Каждый день К. поднималась на гору Коатепек («змеиная гора»), чтобы принести жертву. Однажды на вершине горы к ней упал с неба шар из перьев, который она спрятала за пояс; этот шар мгновенно исчез. Вскоре К. почувствовала, что она беременна. Узнав об этом, дети пришли в ярость, и дочь посоветовала братьям убить опозорившую себя мать. Но дитя в чреве К. обещало защитить её. Когда убийцы приблизились, Уицилопочтли, родившись, напал на них и обратил в бегство, а Койольшауки отрезал голову. К. — олицетворение земли, из которой каждый день появляется солнце (Уицилопочтли), прогоняя луну и звёзды. Одновременно К. — богиня смерти, т. к. земля пожирает всё живущее. Р. К.
КОДЕШ, Кордеш, в мифологии причерноморских адыгов (шапсугов) божество моря. Согласно мифологическим представлениям, К. — большая рыба, удерживающая море в своих берегах. К К. обращались рыбаки с мольбой о большом улове; в честь К. зимой устраивали праздник, участники которого обливали друг друга морской водой. В топонимике сохранились следы культа этого божества: селение Малое Псеушхо (Туапсинского района Краснодарского края) местными жителями называется Куадашахып («место приношений Кодешу»), мыс недалеко от города Туапсе именуется Кодош (Кодос, Кодеж). М. М.
КОЗЕЛ. Мифологические представления о К. подчёркивают прежде всего его исключительную сексуальность (в сниженном виде – похотливость) и плодовитость. Отсюда его связь с божествами и другими мифологическими персонажами, олицетворяющими эти качества, — литовским Перкунасом, славянским Перуном, скандинавским Тором – вплоть до громовержца в т. н. основном индоевропейском мифе, а также божествами, так или иначе связанными с плодородием, в частности с буйной растительностью – Пушаном у индийцев (при жертвоприношении коня он получил в качестве своей доли К., поэтому колесница его, так же как колесница Перкунаса, Перуна, Тора и др., запряжена К.; ср. выражение «служить за козла на конюшне»), Пушкайтсом у пруссов (Пушкайтс связывается с бузиной, которая в других традициях, например у румын, соотносится с К.), Паном у греков (имена Пана, Перуна, Пушкайтса, вероятно, вос-
543
ходят к общему индоевропейскому корню pus, «расцветать, делать плодородным»). Аспект плодородия подкрепляется также свидетельствами, почерпнутыми из ритуальной сферы. С Пушкайтсом соотносится обряд жертвоприношения К. и связанная с ним символика изобилия (ср. также мотив жертвоприношения К. козлоногому, козлорогому и козлобородому Пану, сопоставимый с мотивом превращения в К. Диониса, в свиту которого входит Пан). Русская сказка о «козе лупленой» и словацкая ритуальная игра в козу содержат мотивы выживания козой из своего жилища всех других животных и последующего изгнания самой козы пчелой или ежом. Насильственное извлечение мифологического персонажа, олицетворяющего плодородие, из своего убежища позволяет — через ряд промежуточных этапов — сопоставить козу с образами древних переднеазиатских божеств плодородия типа хеттского Телепинуса, также ужаленного пчелой и после этого вышедшего наружу. В некоторых традициях ритуалы плодородия предусматривали сожитие женщины с К. Вместе с тем наряду с аспектами плодородия в мифах и особенно в восходящих к ним традиционных представлениях фигурирует бесполезность и непригодность К., иногда козы (ср. выражения: «как от козла ни шерсти, ни молока», «козла доить» и др.), некая его сомнительность, нечистота, несакральность (ср. противопоставление К. или козлищ агнцу). К. связывается и с нижним миром и тем самым с жертвоприношением особого рода: по славянским поверьям, водяного можно умиротворить шерстью чёрного козла, злой домовой мучает всех животных, кроме К. и собаки (ср. также представление о козлином копыте дьявола); у некоторых народов во время похоронного обряда чёрный козёл приносился в жертву, чтобы служить умершему пищей, которая поможет ему возродиться (следы этих представлений прослеживаются в библейском сюжете «козла для отпущения грехов», Лев. 16, 9–10). Мотив жертвоприношения прослеживается также в поздних (в основном фольклорных) источниках. В сказке об Алёнушке и братце Иванушке, обнаруживающей несомненные связи с ритуалом, подчёркивается мотив замышляемого убийства обращенного в К. Иванушки; при этом убийство изображается как некое жертвоприношение («огни горят горючие, котлы кипят кипучие, точат ножи булатные, хотят козла зарезати ...», ср. также выражения «забивать козла», «драть козу», «драть, как Сидорову козу»). В этом же контексте находятся и такие обрядовые действа, как рождественские и масленичные обходы «туроня» в сопровождении старого деда-стрелка, пытающегося стрелой или палкой поразить «туроня», или игры ряженых с козой, причём сначала поётся: «Где коза ходит, там жито родит..., где коза ногою, там жито копною...» (аспект плодородия), после чего козу убивают стрелой, затем она вновь оживает, и снова поётся песня о плодородии. В последнем обряде, как и в русской сказке, выделяются два мотива: мотив не состоявшегося заклания К. или козы (смерть оказывается мнимой, или
544
КОЙ
же после смерти снова наступает жизнь) и мотив травестийности (К. — превращенный Иванушка; «туроня» изображают два человека; ср. загадки о К.: «С бородой уродился, богу угодился, святой быть не может», «С бородой, а не мужик» и представление о К. как превращенном добром молодце в сказке «Сопливый козёл»,— Афанасьев, № 277). Мифологическая история К. углубляется с привлечением материалов палеолитической живописи, а также искусства и фольклора позднейших эпох (сюжеты типа «К. у дерева» или «К., запутавшийся в ветвях» — статуэтка из Ура, вплоть до «Как пошёл наш козёл да по ельничку...»), установлением связи К. с другими божествами — Герой, Дионисом, Афродитой; Агни, Варуной, Индрой; Мардуком, Таммузом, Нингирсой, Эйя и др. Иногда с К. соотносятся некоторые мифологически и сакрально отмеченные атрибуты, позволяющие восстановить важные звенья мифологических представлений о связи К. с божествами грозы. Эгис, или эгида (собств. «козья шкура»), — атрибут Зевса, Афины, иногда и Аполлона. По Гомеру, эгида представляет собой щит, изготовленный Гефестом для Зевса (отсюда Зевс-Эгиох). Позднее считалось, что эгида — это шкура козы Амалфеи, натянутая на щит (некоторые исследователи видят здесь воспоминание о древнейшем обычае защищать левую руку козьей шкурой); другой вариант мифа изображает эгиду как огнедышащее чудовище, порождённое Геей и убитое Афиной, сделавшей себе из него щит (с сер. 6 в. до н. э. щит-эгида из козьей шкуры становится постоянным атрибутом Афины; ежегодно на Акрополе в жертву Афине приносился козёл, шкура которого как эгида возлагалась на статую богини); ср. также представление о К. как символе тучи, скрывавшей молнии Зевса, и индоевропейский образ К. как зооморфного символа молнии, грома. Образ К. связывается также с астрономической и временной символикой (ср. Capricornus, или «рогатый К.»); Козерог как один из знаков Зодиака, название месяца, связанного с К. в китайском и некоторых других анимальных календарях; К. как минойский бог убывающего года, в отличие от барана как бога прибывающего года и т. п. Ср. также символику образа К. в народной медицине, геральдике, толкованиях снов (сладострастие, плодородие, богатство, жизнь — смерть, глупость, непостоянство в любви) и т. д. В. H. Топоров.
КОЙ (Κοτο ), в греческой мифологии титан, сын Урана и Геи, брат и муж титаниды Фебы, родившей Лето и Астерию, дед Аполлона, Артемиды и Гекаты. Участвовал в титаномахии и был вместе с братьями сброшен Зевсом в тартар (Hes. Theog. 134, 404–410, 717–735). А. Т.-Г.
КОЙОТБЫЛЬ («медведь»), в кетской мифологии сын мужчины и медведицы, нашедшей своего будущего мужа мёртвым в старой берлоге и оживившей его. К. является персонажем, обратным по отношению к Кайгусь — сыну медведя и женщины. Миф о К. принадлежит к числу охотничьих промысловых (по происхождению тотемических) мифов. В мифах о К. и
Кайгусь одна фратрия была представлена медведем (медведицей), другая — человеком, вступающим в брак с медведем. В. И., В. Т.
КОКИТ, Коцит (Κωκυτ , букв. «река плача»), в греческой мифологии одна из рек в аиде — царстве мёртвых, отличающаяся ледяным холодом. Что бы попасть в аид, душам умерших необходимо было преодолеть К. и другие подземные реки (см. в ст. Аид). А. Т.-Г.
КОЛЕСО, колесница, в мифологиях индоевропейских и ряда других народов астральные символы (солнца, Большой Медведицы и др.). В широко распространённом мифологическом сюжете о состязании двух героев — солнечного (весеннего) и зимнего солнечный герой предстаёт в виде К., которое катится с горы и убивает своего противника (осет. колесо Балсага, адыг. жан-шарх и др.). В индийском (ведийском) мифе солнечный бог Сурья во время состязания теряет К. своей колесницы, которое похищает громовержец Индра, убивающий этим К. демона; потерянное К. с помощью Индры подбирает конь Эташа, укрепляет его на колеснице Сурьи, который за это уступает ему место впереди колесницы. Образ колесницы громовержца (Индры в ведийской мифологии, Тора — в германо-скандинавской мифологии, Перкуна — у литовцев, Перуна — у славян) первоначально символизировал его связь с солнцем; он известен также и в христианской иконографии (ср. колесница Ильи-пророка). Общее для всех ранних индоевропейских традиций (индоиранской, хеттской, греческой, германской и др.) представление о колеснице солнца, запряжённой конями, уже во 2-м тыс. до н. э. распространяется (как и сама колесница) в культурах Евразии. О такой колеснице солнца говорится в гимне египетского фараона Эхнатона; сходное представление западных семитов зафиксировано в Библии, где рассказывается, что, борясь с идолопоклонниками, царь Иосия «колесницы
солнца сжёг огнём» (4 Царств 23, 11); в угаритском эпосе встречается заимствованное из хеттского особое обозначение вотивного солнечного диска; колесница солнца, запряжённая конями, известна в китайской традиции. Другой мифологический образ, связываемый с колесницей, — представление о Большой Медведице как колеснице — распространён в древнем Двуречье, у хеттов, в Древней Греции, во Фригии, у балтийских народов, в Древнем Китае (Большая Медведица — «колесница, указывающая на юг»). Образ Большой Медведицы — колесницы отмечен также в мифологических представлениях южноамериканских индейцев бороро. Исследователи подвергают сомнению древность этих представлений, хотя в культурах доколумбовой Америки обнаружены обрядовые игрушечные изображения колесниц, сходные с моделями колесниц из древних культур Ближнего Востока и долины Индра. Священные изображения колесниц, так же как и захоронения вождей (в определённом смысле приравнивавшихся к солнцу) на колесницах (самые ранние захоронения такого типа известны на Ближнем Востоке и Кавказе в 3–2-м тыс. до н. э.), позволяют выявить ранние обрядовые истоки мифологических представлений о колеснице. Мифам о К. соответствует сохранившийся до недавнего времени у многих народов Европы праздник сжигания колеса. По мере выветривания этих ритуальных функций образы К. и колесницы стали пониматься как самостоятельные вне их связи с солнцем. В. В. Иванов.
КОЛЕСО БАЛСАГА, в осетинском нартском эпосе небожитель. Согласно одному из сказаний, К. Б., охваченное пламенем, несётся с неба на землю через леса и долины, обращая в пепел деревья, препятствующие его бегу, до самого Чёрного моря и там падает в воду. По другому варианту, дочь Балсага (дочь солнца), оскорблённая Сосланом, идёт к отцу и просит отомстить Сослану. Балсаг посылает против него
Храм Конарак - колесница бога Сурьи. Орисса, Индия.
КОНЬ страшное, всё сокрушающее колесо. К. Б. ударяет Сослана в лоб и грудь, но они неуязвимы, и колесо спасается бегством. Преследуя К. Б., Сослан обращается с просьбой к различным деревьям преградить путь колесу. Лишь хмелю удалось обвиться вокруг К. Б. и остановить его, в этот момент Сослан выбивает стрелой у него две спицы, затем хватает его. К. Б. просит пощады, и Сослан отпускает его с условием, что оно прекратит борьбу против него. Возвращаясь на небо, К. Б. встречается с Сырдоном, обратившимся в старика (в других случаях — старуху, девушку), который даёт ему совет поставить булатные спицы у кузнеца Курдалагона и снова идти на Сослана, но так, чтобы застигнуть его врасплох и прокатиться через его колени. Только таким путём он может быть сражён. Когда Сослан усталый лежал после охоты, К. Б. настигло его и перебило ему колени. Этот мотив является наиболее ярким солнечным мифом эпоса. В одних сказаниях (у осетин-дигорцев) колесо, убившее Сослана, называется «колесо Ойнона», в других (у осетин-иронцев) – «колесо отца Иоанна (Фыд Иуане)», что означает в обоих случаях «колесо Иоанна Крестителя», связанного с солнечным культом. Ср. адыг. Жан-шарх. Б. А. Калоев.
КОЛЯДА, Коледа (от лат. Calendae), в славянской мифологии воплощение новогоднего цикла и мифологическое существо, сходное с Авсенем (см. также Божич). Иногда К. изображал сноп, принесённый в дом на рождество (у поляков), или кукла «колед» (у хорватов). Упоминалась в величальных рождественских песнях — колядках («Пришла К. накануне Рождества» и т. п.), исполнявшихся ходившей по дворам молодёжью и содержавших магические заклятия — пожелания благополучия дому и семье, требования подарков (от хозяев), предрекавших разорение скупым» Иногда сами подарки — обрядовое печенье, каравай и т. п. назывались К. Колядование могло сопровождаться ряженьем в коня, козу, корову, медведя и других животных, воплощавших плодородие. В. И., В. Т.
КОМИ МИФОЛОГИЯ, см. в ст. Финноугорская мифология. КОМФО AHОЧE, Окомфо Аноче [букв. «жрец Аноче (Аночи или Анокьи)»], герой эпических сказаний и песен ашанти. В преданиях рассказывается о чудесном рождении К. А. (он родился, держа в руках снадобья и жезл — символ власти); о его раннем развитии (заговорил в шесть месяцев); о чудесных способностях (он умел вызывать дождь, предсказывал события, брошенный им в небо камень превращался в птицу) и т. п.; К. А. обладал чудесной силой (на пальме, на которую он взобрался, остались выемки от его сандалий; он мог пальцами делать лунки на камне), знанием магии, снадобий и амулетов. Юношей К. А. отправился странствовать, и те места, где ему был оказан хороший приём, получили его благословение, а те, где его принимали плохо, были им прокляты. С К. А. связывают возникновение города Кумаси: он посадил дерево, которое выросло за один день, предложил всем ашан-
ти поселиться под этим деревом, названным «Кум», и основать там столицу своего государства. Так появился город Кумаси («Под деревом»). Когда в сражении с соседними домина был убит вождь Кумаси, а также жрец — брат К. А., на престол взошёл Осаи Туту (правитель ашанти в кон. 17 – нач. 18 вв.), а К. А. стал жрецом. Благодаря своим магическим способностям К. А. добился объединения ашанти: на встрече вождей ашанти он подмешал снадобье в пальмовое вино, и те, выпив его, попали в зависимость от Осаи Туту. К. А. предсказывал ход сражений и судьбу сражающихся, указывал табу, от соблюдения которого зависела победа. С К. А. связывается появление «золотого трона» — символа единства ашанти: К. А. взмахнул жезлом — раздался гром, небо разверзлось, и с него спустился «золотой трон». Вожди срезали ногти на своих руках, К. А. приготовил из них снадобье и сжёг его. Дым окутал трон, и вместе с дымом в него вошла душа народа ашанти. Согласно другому варианту, К. А. велел Осаи Туту найти резчика скамеечек. После изготовления скамеечки К. А. стал одержимым и начал танцевать. Нечто спустилось с неба; К. А. его поймал и вместе с золой сожжённого сердца Нтима Гьякари поместил в среднюю часть скамейки (трона). Затем К. А. приказал изготовить семь колокольчиков, которые подвесили к скамеечке. Эти колокольчики обозначали семь будущих царей ашанти, при которых их государство должно было оставаться могущественным. E. С. Котляр.
КОН, в мифологии индейцев кечуа, юнка, уарочири бог — «единый, вездесущий, всемогущий и незримый». К. считался сыном солнца и был первым, кто пришёл в те места в начале мира. В теле у него не было костей, и он шёл легко и свободно, по своему желанию опуская горы, чтобы сократить дорогу. Он создал людей и дал им съедобные плоды и всё необходимое для жизни, но люди прогневали его. Тогда К. превратил их землю в пустыню, оставив лишь реки, так что с тех пор пропитание приходится добывать тяжёлым трудом, строя каналы и проводя воду на поля. Появившийся позднее бог Пачакамак (которому поклонялись индейцы к нач. 16 в.) прогнал К., а его людей превратил в животных, создав заново людей и съедобные растения. Ю. Б.
КОНКОРДИЯ (Concordia), в Риме персонифицированное и обожествлённое понятие согласия, понимавшегося как согласие между гражданами, народом и сенатом, в эпоху империи — между императорами и их соправителями. Первый храм К. был открыт на Форуме в 387 до н. э. М. Фурием Камиллом по случаю примирения патрициев и плебеев (Ovid. Fast. I 637; Plut. Camill. 42), затем отремонтирован и снова посвящен К. после подавления движения Гракхов (как об этом сообщает Аппиан в «Гражданских войнах» I 26), а затем Тиберием в знак согласия в императорской семье. Другие храмы К. сооружались по аналогичным случаям (напр., в 44 до н. э. в память достигнутого при Цезаре согласия между гражданами после окончания Гражданских войн). В
545
эпоху империи К. с эпитетом Августа (как воплощение согласия в войске, между провинциями и Римом и пр.) часто изображалась на монетах и имела святилища в разных частях римского мира. Е. Ш.
КОНОПА, в мифологии кечуа дух — хранитель домашнего очага, домовой. К. считали небольшой камень или любой предмет необычного вида (вплоть до обрывков ткани или осколков стекла). Лишь некоторые К. – охранители хозяйских посевов и скота имели определённую форму: каменные початки кукурузы или клубни картофеля, способствующие урожаю, фигура ламы и др. С. Я. С.
КОНС (Consus), один из древнейших римских аграрных богов, почитавшихся вместе с богиней Опс, страж зерновых запасов, убиравшихся на зиму в подземные хранилища. Его закрытый подземный алтарь открывал ся только дважды в год (21 августа и 15 декабря) в праздник консуалий, когда ему приносились жертвы, устраивались бега, состязались пастухи, украшались венками лошади, мулы, ослы. По преданию, во время консуалий были похищены дочери приглашённых Ромулом на праздник сабинян. Впоследствии консуалий слились с праздником «конного» Нептуна, а сам К. по созвучию его имени со словом «совет» (consilium) считался богом добрых советов (Dion. Halic. II 31; Serv. Verg. Aen. VIII 636; Plut. Q. R. 48). Е. Ш.
КОНСЫГ-ОЙКА («когтистый старик»), Ялпус-ойка, в мансийской мифологии медведь, предок фратрии Пор. Более древний образ тотемного предка (эпохи материнско-родового строя) — медведица; она родила первую женщину Пор, после чего была убита охотниками, взявшими девочку с собой. Мать, предвидя свою гибель, заповедала дочери обряды почитания медведя. Медведь считался покровителем людей Пор, в мифах выступал как культурный герой — от него люди получили огонь и лук. К.-о. был сыном Нуми-Торума (которому самому присущи черты медведя — когти, зубы) и жил в его доме на небе. КОНЬ, лошадь. Играет важную роль во многих мифологических системах Евразии. Является атрибутом (или образом) ряда божеств. На К. передвигаются (по небу и из одной стихии или мира в другой) боги и герои. В индоевропейской мифологии К. принадлежит особое место, обьясняющееся его ролью в хозяйстве и переселениях древних индоевропейцев. В индоевропейском близнечном мифе в виде двух коней представлялись божественные близнецы (ср. др.-инд. Ашвины, греч. Диоскуры, «дети бога» в балтийской мифологии) и связанные с ними два мифологических предводителя — родоначальники племени (англосакс. Hengist и Horsa). Представляется возможной также реконструкция бога грозы индоевропейской мифологии — *Per(k)unos в виде воиназмееборца на К. (или на боевой колеснице, запряжённой конями), что находит продолжение в представлении о хеттском боге Пирва и родственных по имени богах в других индоевропейских мифологиях, ко-
546
КОПАЛА *ekwos. Ряд исследователей считает также возможной диффузию некоторых мифологических образов, связанных с К., в процессе миграции народов из центров одомашнивания этих животных (Передняя Азия или Юго-Восточная Европа) во 2-м тыс. до н. э. В. В. Иванов.
Конь. Серебро и золото. 300. Иран.
торые также передвигаются на повозках, запряжённых К. (ср. слав. Перун). Общим для индоевропейских народов является образ бога солнца на боевой колеснице, запряжённой конями, причём само солнце представляется в виде колеса. Сравнение греческой Π τνια ̓ππων, «хозяйка коней» (в роли Π τνια θηρ ν «хозяйка зверей»), др.-инд. Drvaspa «хозяйки благоденствующих лошадей», кельтской богини Эпона (букв. «богиня лошадей»), прусского конского божества позволяет также предположить наличие особого индоевропейского (в большинстве традиций женского) мифологического образа, связанного преимущественно с лошадью (хетт. Пирва мог иметь и женский образ — подобие хуррит. Иштар-Шавушки). Возможно, что малоазиатское представление о женском божестве на К. сказалось и в греческих преданиях об амазонках, по некоторым признакам отождествляемых с хеттами. Рассказы о мифических К. известны в древнеиндийской, кельтской и славянской мифологиях. Соответствие общеиндоевропейскому представлению о конях божества можно видеть в ритуале жертвоприношения коня; ср. др.-инд. ритуал убийства коня (ашвамедха), приравнивавшегося к трём частям космоса, римский обряд Equus October («октябрьский конь») и сходные обряды у славян и германцев. В скандинавской мифологии древо мировое называется Иггдрасиль (др.-исл. Yggdrasill), что буквально означает «конь Игга», т. е. конь Одина; это соответствует обозначению мирового древа в Древней Индии (см. Ашваттха). Ряд мифологических и ритуальных представлений, связанных с К. (символ К. у мирового дерева, жертвоприношение коня и т. п.), совпадает у древних индоевропейцев и народов Центральной Азии, говоривших на алтайских, в частности тюркских, языках, что, по-видимому, отражает древние контакты между этими народами. Английский исследователь Э. Паллиблэнк обнаруживает влияние индоевропейской мифологии также и в древнекитайских представлениях о «небесных конях», сопоставляемых с конскими масками из Пазырыкских курганов Алтая. В енисейской, в частности кетской, мифологии сохранились рассказы о происхождении коней у разных народов; согласно А. П. Дульзону, общеенисейское название К. (qus) восходит к индоевропейскому
КОПАЛА, в грузинской мифологии локальное божество у хевсуров, из числа хвтисшвили (детей Гмерти). Народная этимология производит его имя от груз, «комабли» («пастуший посох»). К. совместно с Иахсари борется против дэвов и одолевает их. В некоторых вариантах мифа К. сливается с Иахсари в один персонаж или выступает как двойник последнего (в этом случае он считается хевсурским, а Иахсари пшавским божеством). Главное святилище К. находится в Ликокском ущелье, на вершине горы Карати. По хевсурским поверьям, поклонение Каратис джвари (название святилища и одно из имён самого К.) спасает утопающих и попавших под снежную лавину, с ним связывается излечение околдованных и душевнобольных и др. О. Г.
КОРА (Κ ρη, «девушка»), в греческой мифологии одно из имён богини Персефоны. КОРАНИЧЕСКАЯ МИФОЛОГИЯ, см. в ст. Мусульманская мифология. КОРГОРУШИ, коловерши, в восточнославянской мифологии помощники домового; видом похожи на кошек. Согласно южнорусским поверьям, приносят своему хозяину припасы и деньги из других домов. Ср. спорышей в украинских поверьях. В. И., В. Т.
КОРЕБ (Κ ροιβο ), в греческой мифологии: 1) юноша, убивший чудовище, пожиравшее в Аргосе детей; чудовище послал Аполлон, разгневанный тем, что царь Аргоса Кротоп убил свою дочь Псамафу и бросил собакам Лина — её ребёнка, рождённого от Аполлона (вариант: Псамафа сама выбросила ребёнка, опасаясь гнева отца) (Stat. Theb. I 570 след.). В наказание за убийство К. было суждено носить священный треножник, пока он не выпадет из его рук. Треножник выпал на горе Герании, и К. основал здесь поселение, ставшее потом одним из крупнейших городовгосударств Греции — Мегарами (Paus. I 43,7); 2) фригиец, сватавшийся к дочери Приама Кассандре и предложивший за её руку помощь троянцам в борьбе с ахейцами; погиб при взятии Трои ахейцами (Paus. X 27, 1; Verg. Aen. II 341 след.). КОРЕЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ. Созданная древними корейцами автохтонная культура испытала с начала н. э. заметное влияние китайской и индийско-буддийской цивилизации. В некоторые исторические эпохи Корея выполняла роль культурноидеологического посредника между континентальной Восточной Азией и островным миром Тихого океана, прежде всего Японией. Всё это отразилось и на характере К. м. Современные корейские фольклористы обычно пользуются общим термином «сорхва» (сказание) для обозначения всей совокупности жанров народной прозы, куда входят и мифы. (Некоторые уче-
ные склонны даже отрицать существование К. м., рассматривая мифологические рассказы как предания.) Первоначальные записи мифов о «родоначальниках» были сделаны в почти не сохранившихся древних хрониках корейских государств Когурё, Пэкче и Силла. Самые ранние сведения по К. м. содержатся в китайских династийных историях. Более широко и систематизированно К. м. нашла отражение в первой корейской официальной летописи «Самгук саги» («Исторические записи трёх государств», 1145) Ким Бусика. Поздние мифы вошли в «Корё са» («История Корё», 1454). Фрагментарны и близки к жизнеописаниям из официальных историй записи ряда мифов и в эпиграфических памятниках Кореи (напр., записи мифа о Чумоне на стелах, посвященных когурёскому государю Квангэтхо-вану, 414, и пуёскому правителю Модуру, 4–5 вв.). Важнейшим источником по ранней К. м. является «неофициальная история» буддийского монаха Ирёна «Самгук юса» («События, оставшиеся от времен трёх государств», ок. 1285). Немалую ценность имеют поэтические обработки мифов и исторических преданий, средневековые историко-географические сочинения, старинные корейские энциклопедии, сборники пхэсоль — прозы малых форм (12–17 вв.). К. м. обладает рядом специфических черт. Она больше связана с историей страны или сказочным миром, чем с миром богов. В письменной традиции отражены в основном древние мифы о первопредках и поздние мифы об «исторических» героях, культовые мифы, связанные с буддизмом и конфуцианством, реже с демонологией. К. м. рано подверглась историзации. Мифические персонажи предстают как полуисторические-полулегендарные правители или герои древней Кореи, рождающиеся и действующие в хронологически фиксированное время и в географически ограниченном пространстве. Уже в первые записи корейских мифов, относящиеся к 12 –13 вв., вводились позднейшие исторические и бытовые реалии (ср. Аранбуль в мифе о Чумоне и др.), что приводило к превращению мифа в предание. Это особенно касается поздних мифов об основателях корейских государств, имеющих исторические прототипы (Ван Гон, Кён Хвон). Поэтому применительно к письменной традиции речь может идти не более как о реконструкции мифологических представлений. В отличие от письменной, в фольклорной традиции, кроме того, Мифическая черепаха. Надгробный памятник на могиле силлаского правителя Тхэджонмурёльвана (Ким Чхунчху). 7 в. Кёнджу (Южная Корея).
КОРЕЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ
Небожитель. Фрагмент стенной живописи в когурёской гробнице «Самсильчхон». 4–6 вв. Тунгоу (Цзиань, Северо-Восточный Китай).
имеются космогонические и антропогонические мифы, мифы о духах и демонах, о животных, происхождении обрядов. Космогонические мифы не образуют целостной системы и представляют собой отдельные мифологические рассказы сказочного типа. К мифам о духах близки средневековые рассказы об удивительном и былички. В К. м. можно выделить мифы об основателях государств (конгук синхва), мифы творения (космогонические, антропогонические и этиологические), мифы о духах, шаманские и религиозные мифы. В архаических мифах об основателях государств центральное место занимает миф о Тангуне, который выступает основателем Древнего Чосона. По китайским источникам, другим «основателем» государства Чосон считается легендарный пришелец из Китая Киджа (Цзи-цзы), которому приписывается «культурная миссия» у древнекорейских племён. Наиболее многочисленны локальные мифологизированные родовые предания. В северных мифах (о Тангуне, о Хэмосу у северных пуё, о Хэбуру и Кымва у восточных пуё, о Тонмёне-Чумоне у когурёсцев и др.) отражён путь миграции древнекорейских племён. В южных мифах женские персонажи нередко выступают иноплеменницами — мать Сок Тхархэ из легендарного
царства Егук, супруга основателя государства Карак Ким Суро — из Индии, жёны трёх родоначальников (Самылла) страны Тхамна (остров Чеджудо) — японские принцессы. В поздних преданиях об основателях государств действуют вполне реальные исторические личности, но им придан ряд мифологических черт (ср. Кунъе, Кён Хвона, Ван Гона). Во многих архаических мифах первопричина рождения героя находится на небе, но само место рождения почти всегда локализуется в земном пространстве, в пределах Кореи (в мифе о Тангуне — гора Тхэбэксан, о Ким Суро — гора Пукквиджи, о Ким Альджи — Девственный лес близ Кымсона). В северных мифах местом рождения нередко служит пещера, расселина, в южных — ларец, сундук. Только земное происхождение имеют персонажи преимущественно поздних мифов. Источник рождения либо нисходит с небес на землю (ср. Хванун, Тонмён, Пак Хёккосе, Ким Альджи, Ким Суро), либо таится в земле и выталкивается из неё наружу (ср. Самылла, Кымва, Кён Хвон). Время рождения героев, как правило, обозначается эрами правления китайских императоров, циклическим годом или же периодом правления корейских государей. Но в архаических мифах это время скорее квазиисторическое, ибо оно относится к легендарной истории Кореи, где традиционные датировки условны. Разнообразны мотивы чудесного рождения героев. Концепция происхождения мира из космического яйца в К. м. сужена до уровня антропоморфных предков. Здесь мотив рождения из яйца вызвал к жизни целый цикл мифов: Чумон вышел из яйца, рожденного Люхва; Сок Тхархэ – из яйца от супруги правителя страны драконов, доставленного в сундуке морем; Пак Хёккосе – из пурпурного яйца размером с тыкву, оставленного священной белой лошадью; Ким Суро – из золотого яйца, круглого как солнце, спущенного на веревке с неба. Космогонические, антропогонические и этиологические мифы дошли лишь в устной традиции. В одном из космогонических мифов в небесные светила превратились трое детей (Хэсуни – солнце, Тальсуни – луна и Пёльсуни – звезды), взобравшихся по веревке на небо от преследования тигра. В мифе о Ёно-ран и Сео-нё герои, будучи олицетворением солнца и луны, выступают как плуты-трикстеры. В мифах горы, моря, реки и равнины — творение рук великанов. Холмы на острове Чеджудо образовались из пыли от ног матушки Сон-мундэ, хозяйки горы Халласан, которая служила для неё изголовьем. Считается, что следы пребывания в Корее ма-
Животные календарного цикла: мышь и лошадь. Фрагмент каменного барельефа на гробнице силлаского воителя Ким Юсина, 7—8 вв. Кёнджу (Южная Корея).
547
Крылатый тигр. Изображение на корейском военном флаге. Конец 19 в. Ленинград, Музей антропологии и этнографии.
тушки Маго хальми (см. Ма-гу) сохранились в виде дольменов, а гора Пэктусан получилась из экскрементов великана. В мифе о лунных и солнечных затмениях царь страны тьмы (Камак нара) посылает «огненных собак» за солнцем и луной. Но им не удалось их украсть: солнце было слишком горячим, луна — слишком холодной. Куски солнца и луны, обгрызанные собаками, не светятся, что и является причиной затмений. Отливы и приливы вызывает морской дракон, вползающий в пещеру и выползающий из неё. Землетрясения случаются с тех пор, как великан, который держит бронзовый столб, подпирающий небо, стал переставлять его с одного плеча на другое. Антропогонические мифы представлены в нескольких вариантах. Небесная фея, зачавшая от лаврового дерева, породила сына, который после великого потопа вместе со спасенными им отроком, муравьями и москитами попали на остров, где жила старуха с родной и приемной дочерьми. В мифах о духах отражены первобытные народные верования, пантеистические по своему характеру. Всю вселенную заполняет сонм божеств и духов, над которыми стоит высший небесный владыка — Ханыним. Культ неба изначально был связан с солнцем, светом, что отразилось в древних мифах и ритуальных празднествах с жертвоприношениями небесным духам [у племён пуё – Ёнго («встреча солнца барабаном»), у когурё – Тон-мэн («клятва востоку [восходу солнца]»), у восточных йе – Мучхон («танцы небу»), у махан – моление Чхонсину («духу неба»)]. По астральным представлениям древних когурёсцев, напоминавшим китайские, солнце изображалось в виде трехлапого ворона, а луна – в виде жабы. Существовала также вера в священные звёзды, с которыми связывалась судьба людей. Крупные звёзды считались символами великанов, героев, мудрецов, а мелкие – символами простых смертных. В средние века особенно почитались духи звёзд Ноинсон (кит. Шоу-син) и Тхэбэксон (кит. Тай-бо), созвездия Большая Медведица (Пукту чхиль сонсин) и Южной Полярной звезды (Намгык). Облаками, дождём, ветром, громом и молнией ведали свои духи; некоторые
548
КОРЕЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ
Слева – дух-хранитель могилы военного сановника и священное животное. Каменные статуи. Усыпальница Тонгунын. Справа - дух-хранитель могилы гражданского сановника и священное животное. Каменные статуи. Усыпальница Тонгунын.
из них восходят к китайским. В народной традиции горы, реки, пещеры, камни, скалы, животные и растения населены духами-кгвисин. Пантеон этих духов был различен в архаической и поздней К. м. Наиболее популярными были духи гор (сансин). Нередко с духом гор ассоциировался дух тигра (хосин), хозяина гор. Моря, реки, пруды, болота, колодцы — места обитания духов вод (мульквисин). Возглавляют подводные царства драконы пяти цветов (ёнван). Мифы о драконах получили распространение главным образом на южном побережье и островах, мифы о горных духах в материковой Корее. Дракон в этих мифах выступает как творец хороших дел и непременный символ сана государя. В народных представлениях одушевлёнными считались скалы, пещеры и крупные камни — мегалиты и монолиты. Много мифических преданий посвящено духам больших старых деревьев. Эти деревья также являются обиталищем духов, которые помогают людям излечивать болезни и приносят счастье. Некоторым растениям придавалось магическое действие (полынь, лавр, персиковое дерево, женьшень). Большое дерево, на которое подвешивали колокольчики и барабан,
еще у древних племён хань будто бы воплощало тело духа-покровителя, служило алтарем для жертвоприношений и называлось сотто. К сер. 11 в. относится начало поклонения духу — покровителю местности (Сонан). Ещё со времен Силла (7–10 вв.) по всей Корее обычно ежегодно устанавливались из дерева, а позже и из камня священные столбы — чансын у входа в селение, монастырь, на обочине дорог. Они выполняли, в частности, функции духов – хранителей. В столбах чансын, алтарях сотто, каменных кучах Сонану, в священном шесте шаманки воплощена концепция мирового древа (см. Древо мировое). В мифах представлены и духи – защитники четырёх (иногда пяти) направлений сторон света (см. Сасин). Многочисленны у корейцев домашние духи (касин). В К. м. фигурируют и злые духи, черти, привидения. Самым страшным из них считается дух натуральной оспы – Мама сонним. У древних корейцев животным, признававшимся предком рода, был медведь (миф о Тан-
Дух тигра. Народный рисунок. Период династии Ли.
Квансеым (кит. Гуань-инь). Фрагмент стенной живописи, созданной когурёским монахом Тамджином в храме Хорюдзи (Нара, Япония). 7 в.
гуне). Тотемами были также петух, сороки, лягушка или улитка, дракон, собака. В средние века мифологизированы жаба, сороконожка, земляной червь, змея, свинья и заимствованы, главным образом китайские (единорог – цилинь, птица – фэнхуан и др.), персонажи. Шаманские мифы имеют свой иерархический набор божеств и духов, частично воспринятых из народных верований, буддизма и даосизма, частично из китайской и корейской истории (духи героев эпохи Троецарствия, 220—280, в Китае; корейских полководцев), но в большинстве своем выдуманных шаманками. Многие из шаманских духов наделены специфическими функциями. Имеется ряд мифов о происхождении шаманства в Корее. Наиболее популярен миф о принцессе Пари-конджу. Культовая мифология в Корее появилась с проникновением из Китая религиозно-философских систем — буддизма, даосизма и конфуцианства. Буддизм официально был введён в Когурё в 372, в Пэкче – в 384, в Силла – в 527–528 и на протяжении тысячелетия оставался государственной религией. Многие божества и духи первобытной религии вошли в буддийский пантеон и были переосмыслены. Так, на каменные идолы – стражи старинных гробниц было перенесено название Мирык, т. е. Майтрея; изображения духов гор вошли в буддийский иконостас и т. д. В государстве Силла были созданы уникальные буддийские мифы и легенды, отличающиеся от индийских и китайских. Из них особенно интересны для К. м. повествования о чудесах, которые творят Будда Шакьямуни (кор. Сокка [мони]) и его последователи — богиня милосердия Квансеым (кит. Гуань-инь, инд. Авалокитешвара), будущий будда Мирык (кит. Милэ,
КОРКУТ
Будда Врачующий в окружении учеников и бодхисатв. Фрагмент буддийского иконостаса. Монастырь Енджуса близ Сувона (провинция Кёнгидо, Южная Корея). 18 в.
инд. Майтрея), небесный будда Амитхабуль (Амитабха), алмазный будда Пирочханабуль (инд. Вайрочана), бодхисатвы Мунджу посаль (инд. Манджушри), Юма посаль (инд. Вималакирти) и др. В этих мифах и легендах нередко упоминаются небесные воеводы — стражи буддийской веры (ср. Кымган ёкса), четыре небесных владыки (сачхонван, инд. локапалы), грозные хранители врат (инван, инд. дварапала), владыка подземного царства (Ёмна, инд. Яма), эльфы (якса, инд. якша), небесные музыканты гандхарвы и сладострастные соблазнительницы апсары. Даосизм стал популярен в Корее с 7 в., он оставил заметный след в народном мировоззрении и средневековой литературе. К. м. пополнилась рассказами о даосских небожителях (сонин, кит. сянь) и небесных феях (соннё, чхоннё), об утопических землях и чудодейственных снадобьях вроде эликсира бессмертия (пульсаяк). С конфуцианским культом предков и героев
древности из Китая пришли предания о мифических и легендарных правителях, совершенномудрых и «образцовых» личностях, включая почтительных сыновей, целомудренных женщин и верных подданных. Их духам в конфуцианских храмах Кореи совершались разного рода обряды с жертвоприношениями. Первыми в корейском конфуцианском поминальнике стоят Пань-гу, затем три китайских мифических правителя — Тянь-хуан, Ди-хуан и Жэнь-хуан, три божества — Фу-си, Шэнь-нун и Хуанди, легендарные государи Древнего Китая — мудрые Яо, Шунь и Юй, тираны Тан и Чжоу Синь, Вэнь-ди и У-ди. Особенно популярными в Корее были предания о героях эпохи Троецарствия в Китае. Военачальник Гуань Юй (см. Гуань-ди) стал богом войны. Другой герой — советник Чжугэ Лян впервые именно в Корее стал олицетворением мудрости и смекалки. Конфуцианские идеи пронизывают большинство корейских мифов об основателях древних государств. Сюжеты и образы К. м. использовали многие корейские литераторы разных эпох. На ранней корейской поэзии «хянга» видно влияние шаманской и буддийской мифологии. В житиях буддийских монахов и биографической литературе немало сюжетов из буддийских и конфуциа-
Дух, летящий на журавле. Фрагмент стенной живописи в когурёской гробнице «Сасинчхон». 6—7 вв. Тунгоу (Цзиань, Северо-Восточный Китай).
549
нских легенд. В сборниках прозы пхэсоль мифы, постепенно утратив изначально сакральный характер, были низведены до рассказов о событиях земной жизни. Миф о Тонмёне вдохновил поэта Ли Гюбо на художественное воссоздание в форме одноимённой поэмы. В этот же период получила распространение корёская песня о Чхоёне («Чхоёнга»). Мифические персонажи вошли в поэмы-каса поэта Чон Чхоля (16 в.), поэму «Скитания по морю» Ли Баньика (18 в.), поэму анонимного автора «Напевы о Башне небожителей» («Кансоллу», 2-я половина 18 в.) и др. Многие мифы и предания существуют в авторской обработке современных корейских писателей. Персонажи К. м. непременно участвовали в народных драматических представлениях — танцах в масках (тхаллори) и театре марионеток (камёнгык), в народных маскарадах (сандэнори) и народно-эпическом песенном сказе (пхансори). Мифические сюжеты отражены в настенной живописи когурёских гробниц 4– 7 вв. Символика К. м. встречается на черепице, изразцах и бронзовых зеркалах периода Пэкче и Когурё, селадоне и колоколах периода Коре. Буддийская мифология в её корейской интерпретации нашла яркое воплощение в многочисленных памятниках скульптуры и архитектуры Силла и Коре, в т. ч. в пещерном храме Соккурам (8 в.), усыпальницах и пр. Л. Р. Концевич.
КОРИБАНТЫ (Κορυδαντε ), в греческой мифологии спутники и служители Великой матери богов Реи-Кибелы. Культ К. малоазийского происхождения, имеет экстатический характер. В Греции распространился не ранее 7 в. до н. э. Имя К. – негреческое. По одному из мифов (Apollod. I 3, 4), К. – дети Аполлона и музы Талии. А. Т.-Г.
КОРКУТ, Хорхут, в мифологии казахов первый шаман, покровитель шаманов и певцов, изобретатель струнного инструмента кобыз. До принятия ислама К. – божество (на что указывает его связь с шаманством), близкое образу Буркут-баба, представлявшееся бессмертным. С утверждением ислама возник особый миф о смерти К. По наиболее распространённому его варианту, К. увидел во сне людей, рывших ему могилу. Желая спастись от смерти, он уехал далеко от этих мест, но опять увидел тот же сон. К. продолжал
Небожитель, играющий на музыкальном инструменте тэгак. Фрагмент стенной живописи в когурёской гробнице «Муёнчхон». 6 в. Тунгоу (Цзиань, Северо-Восточный Китай).
550
КОРОВА
Корибанты. Рельеф с танцующими воинами. Мрамор. Римская копия с греческого образца. Рим, Ватиканские музеи
странствовать, но сон преследовал его. Наконец, решив, что смерть ждёт его только на земле, К. разостлал на поверхности Сырдарьи одеяло и стал день и ночь сидеть на нём, играя на кобызе. Когда усталость сломила К. и он заснул, смерть в образе ядовитой змеи ужалила его. «Могила» К. на обрывистом берегу Сырдарьи почиталась казахами ещё в начале 20 в. Чудесную силу приписывают мифы кобызу К.: он мог вырвать с корнями огромное дерево и обогнать самых резвых коней, положенный на могилу К. кобыз долго сам по себе издавал жалобные звуки. Наиболее древние мифологические представления о К. содержатся в генеалогических преданиях огузов (записанных, в частности, Рашидаддином и Абулгази) и огузеком эпосе 15 в. «Книга моего деда Коркута». В генеалогических преданиях К. выступает как проживший почти 300 лет патриарх племени, стоящий во главе старейшин и народа, избирающий и низлагающий ханов, которые оказывают ему почести и беспрекословно выполняют его советы. В эпосе певец К. — советник и помощник ханов и богатырей (многим из них он нарекает имя и даёт благословение), вещий старец, провидец будущего. Вскормленного львицей сына бека внешних огузов Аруз-ходжи, наречённого им Бисат, К. уговаривает вернуться в общество людей; отправляется послом к истреблявшему огузов великану-людоеду ДепеГёзу (убитому затем Бисатом) с предложением ежедневной дани; сватая богатырю Бамси-Бейреку невесту, путешествует в далёкую страну, сражается с её братом Карчаром, убивавшим всех сватов, и побеждает его. Образ К. оказал влияние на формирование других мифологических персонажей — покровителей пения и музыки Баба-Гамбара (см. Камбар) и Ашыкайдына. Отголоски легенд о К. отмечены у туркмен, каракалпаков, башкир. В ритуальных песнопениях башкир К. упоминается как дух — покровитель колдуна, изгоняющий злых демонов. В средние века легенды о К. были известны в Малой Азии и на Кавказе. В. Н. Басилов.
КОРОВА, во многих древних и архаических религиях символ плодородия, изобилия, благоденствия. В одной из версий египетского мифа солнечный бог Ра поднимается из океана на небесной К. (иногда отождествляется с Нут), которая встала из воды (где её двойником была «великая корова в воде» Метуэр, известная уже
в 3-м тыс. до н. э.) и превратилась в небо. Когда в высоте у К. закружилась голова, Ра создал восемь божеств — хех, которые поддерживали её ноги, а бога Шу поместил под К., чтобы тот поддерживал её брюхо и стерёг хех. В «Текстах пирамид» об умершем фараоне говорится, что великая К. беременеет им, рождает его и поддерживает своими крыльями. Небесная К. ежедневно даёт жизнь телёнку, который вырастает в быка, чтобы зачать нового телёнка. Небесной коровой, родившей солнце, считалась также Хатор, нередко выступающая в функции богини плодородия. В индийской мифологии корова Камадхену (см. в ст. Сурабхи), исполняющая любые желания, появилась из океана при его пахтанье. Образ молочного изобилия, характерный для общеиндоевропейской мифологической традиции, отражён в многочисленных метафорах ведийской поэзии и в этимологии др.-ирл. dian («песня, стих»), восходящего к тому же корню, что и diha, Фхчз. В «Ригведе», гомеровском эпосе и латинском языке слово «вымя» К. означает в то же время «изобилие, плодородие» (др.-инд. вед. udhar, греч. у Гомера ουθαρ, лат. uber). Общеиндоевропейским мифрлогическим представлениям о К. соответствует обряд принесения богам в жертву стельной коровы, реконструируемый пуХатор как священная корова. Каир, Египетский музей.
тём сравнения ведийского и римского ритуалов и следа сходного ритуала в завещании хеттского царя Хаттусилиса I. В ближневосточных и греческой мифологиях известны рассказы о боге (аккад. Сина, угарит. Алиййану-Балу, хеттско-хуррит. бог солнца, греч. Зевс), влюблявшемся в К. (соответственно в греческой мифологии Ио и Гера Аргосская принимают облик К.)·В хеттско-хурритском мифе бог солнца, влюбившийся в К., превращается в юношу и обращается к ней с притворными упрёками, грозя наказанием за потраву луга, на котором она кормилась. После встречи с богом К. беременеет и рождает сына — человека. К. взывает к небу и просит у бога солнца милости. Она жалуется на то, что, будучи четвероногой, родила двуногого сына. К. хочет съесть своего сына, но бог солнца спускается с неба и велит своему советнику отнести ребёнка в горы, где его должны сторожить змей и птицы. С культом К. у тода (в Южной Индии) и скотоводческих племён Африки связана мифологическая и ритуальная роль молока как сакрально чистого напитка. В. В. Иванов.
КОРОНИДА (Κορων , род. падеж Κορων δο ), в греческой мифологии: 1) дочь фессалийца лапифа Флегия, возлюбленная Аполлона. К. изменяет ему со смертным человеком Исхием, ожидая рождения ребёнка от бога. Зевс убивает Исхия молнией, а Аполлон поражает К. стрелой, но вынимает ребёнка из чрева матери (Нуg. Fab. 202). Аполлон сжигает тело К., а младенца Асклепия, выхваченного из чрева горящей К., передаёт на воспитание кентавру Хирону (Ovid. Met. II 534–632); 2) дочь фокидского царя Коронея, которую преследовал Посейдон. Чтобы спасти её от любовных преследований бога, Афина превратила К. в ворону (Ovid. Met. II 551–588). А. Л., И. Ш.
КОРС-ТОРУМ, Кворыс-Торум (у манси), Нум Курыс (у ханты), в обско-угорской мифологии родоначальник божеств и создатель мира. После потопа роль верховного небесного божества перешла к его сыну Нуми-Торуму, сам К.-Т. полностью отошёл от земных дел. Существует вариант мифа, в котором К.-Т. и Нуми-Торум слиты в едином образе демиурга. Е. Х.
КОС [эдомит. qs, Кайс, Кавс (араб, qys, qws, qs, «лук»)], в западносемитской мифологии бог, почитавшийся в государстве Эдом, очевидно, во 2-й половине 1-го тыс. до н. э. Тогда же был воспринят арабскими племенами Северной Аравии (набатеи, самуд, сафа). Известен только по теофорным именам. Вероятно, К. был ипостасью или вообще тождествен Йахве (см. Йево), о почитании которого в Эдоме говорит Флавий; можно предполагать также, что там произошло слияние представлений о первоначально самостоятельном К. и Йахве. А. Л., И. Ш.
KOCAАHA И УИЧААНА, в мифологии сапотеков божественная пара, давшая начало всем вещам. Косаана соотносится с солнцем и небом, Уичаана — с землёй и водой. Как создатель диких зверей, Косаана был и богом охоты. Уичаана, давшая жизнь человеку и рыбам, считалась покровительницей новорожденных. В. Е. Б.
КОСМОГОНИЧЕСКИЕ МИФЫ КОСИХО-ПИТАО («великий Косихо»), в мифологии древних сапотеков бог дождя и молнии (ср. ацтекского Тлалока). Согласно мифам, от К.-П. зависит плодородие земли, поэтому ему приносили человеческие жертвы, чаще детей. К.-П. изображали в уродливой маске с глазами, очерченными толстыми складками кожи, носом в форме прямоугольника, широким ртом, крупными зубами, раздвоенным языком. В. Е. Б.
КОСМОГОНИЧЕСКИЕ МИФЫ и космологические представления (к. п.) занимают особое место среди других форм мифопоэтического мировоззрения, поскольку описывают пространственно-временные параметры вселенной, т. е. условия, в которых протекает существование человека и помещается всё, что может стать объектом мифотворчества. К. п. концентрируются прежде всего вокруг актуального состояния вселенной: структура мира – набор, связь и функции его частей, иногда – их количественные параметры (синхронический аспект описания космоса). К. м. описывают, как возникла вселенная (диахронический аспект). Актуальное состояние вселенной в мифопоэтическом мышлении связывается воедино с её происхождением как следствие с причиной; ибо определение и объяснение состава мироздания и роли, которую играют в нём его объекты, равнозначно ответу на вопрос «как это возникло», описанию всей цепи порождения этих объектов («операционная связь» синхронического и диахронического описаний). Таким образом, эти аспекты представляют лишь два проявления одной сущности: то, что порождено в ходе создания и устроения космоса, и является его составом; всё, что входит в состав космоса, возникло в ходе его развития. Но к. п. не полностью выводимы из К. м. и реконструируются отчасти при анализе ритуалов, языковой семантики и т. п. Сфера космологического и космогонического для мифопоэтического сознания очень широка, поскольку оно отождествляет (или, по крайней мере, связывает, чаще всего однозначно) природу (макрокосм) и человека (микрокосм): человек создан из элементов мироздания, или наоборот, – вселенная происходит из тела первочеловека (см. Антропогонические мифы). Будучи подобием вселенной, человек – один из элементов космологической схемы. Сфера социального, структура и механизм деятельности человеческого общества («мезокосма») также определяются с точки зрения мифопоэтического сознания в большой степени космологическими принципами и аналогиями, которые являются фактически внутренними характеристиками социума — в то время как профанический уровень жизни человека не входит в систему высших ценностей мифопоэтического сознания. Только в сакрализованном мире существуют и известны правила его организации, структура пространства и времени. Вне его — хаос, царство случайного. Переход от неорганизованного хаоса к упорядоченному космосу составляет основной внутренний смысл мифологии, содержащийся уже в архаичных мифах творения (где речь идёт о происхождении не космоса в целом, а
тех или иных животных, явлений природы, обычаев и т. п., т. е. так или иначе, о достижении природной и социальной упорядоченности) и эксплицитно выраженный в К. м., характерных для более развитых мифологий. Лишь с оформлением социальных институтов, свойственных данному коллективу, и с появлением особой культурной традиции (началом «исторической эпохи») можно говорить о материале, осознаваемом не как космологический и уже не перерабатываемом К. м. Но и за пределами «мифопоэтической эпохи» космологическое мировоззрение и совокупность выработанных в его пределах операционных приёмов продолжает оказывать сильное влияние на способ интерпретации собственно не космологического материала, сохраняет значение образца и модели. К. п. и К. м. в значительной степени предопределили структуру и форму других мифов, трактующих вопросы происхождения, причинности и т. п. (этиологические мифы и др.), и многие фольклорные жанры (предание, легенда, сага, меморат и т. п.). Как пространство, так и время для мифопоэтического сознания не гомогенны. Высшей ценностью (максимум сакральности) обладает та точка в пространстве и времени, где совершился акт творения, т. е. «центр мира» (см. Середина мира), и «в начале», т. е. само время творения (см. Время мифическое). К. м. и к. п. связаны с этими координатами, задающими схему развёртывания всего, что есть в пространстве и времени, организующими весь пространственно-временной континуум. Ритуал (особенно календарный, прежде всего основной – годовой, отмечающий переход от старого года к новому) также соотнесён с ними. Ритуальный годовой праздник воспроизводит своей структурой ту порубежную кризисную ситуацию, когда из хаоса возникает космос. Космологический код в архаичных культурах обладает особенно большими «разрешающими» способностями; сами космологические классификаторы обнаруживают часто тенденцию к персонификации (ср. отец-небо, мать-земля; солнце и месяц в сюжете небесной свадьбы; см. Священный брак) и вхождению в мифологические мотивы. Наконец, нужно подчеркнуть, что и в к. п. и в К. м. все время обыгрывается тема тождества в двух вариантах — положительном: «это есть то», и отрицательном: «это не есть то» (как в упанишадах). Эти самые общие космологические принципы объясняют довольно значительную однородность к. п. об устройстве вселенной в подавляющем большинстве мифопоэтических традиций (см. Космос). К. м. часто начинаются с описания того, что предшествовало творению, т. е. небытия, как правило, уподобленного хаосу. Тексты этого рода в самых разных традициях отличаются исключительным единообразием: описывающий состояние до творения помещает себя в эпоху, когда космос и все его части уже созданы. Таким образом, описание поэтапного возникновения и развития космоса даётся из точки, являющейся итогом восстанавливаемого процесса развития мироздания, который представляется чем-то, что не
551
может быть превзойдено в дальнейшем, но может продолжаться во времени или даже быть перечёркнутым в случае космической катастрофы (такой, как потоп; ср. синхронное описание вселенной из той же точки, которая выступает при этом как центр горизонтальной плоскости в общей схеме мироздания). При этом описание хаоса на языке «артикулированного» космоса предполагает серию негативных положений относительно основных элементов космического устройства. Ср. «Не существовало еще небо и не существовала земля. Не было еще ни почвы, ни змей в этом месте. Я сотворил их там из Нуна, из небытия. Не нашел я себе места, на которое я мог бы так встать...» (гелиопольская версия древнеегипетского мифа творения); «Это — рассказ о том, как все было в состоянии неизвестности, все холодное, все в молчании; все бездвижное, тихое; и пространство неба было пусто... Не было ни человека, ни животного, ни птиц, рыб, крабов, деревьев, камней, пещер, ущелий, трав, не было лесов... Не было еще ничего соединенного..., не было ничего, что могло бы двигаться... Не было ничего, что существовало бы, что могло бы иметь существование...» («Пополь-Вух», Центральная Америка). Сходная картина представлена в скандинавской, ведийской, шумерской, аккадской, иудаистической, греческой, сибирских, полинезийских и многих других мифологиях. Тексты другого рода, напротив, не акцентируют внимания на эпохе до творения, а непосредственно начинаются с серии утверждений о последовательном сотворении частей мироздания (хотя подобное описание может включаться и в К. м. первого типа). Элементы, или стихии, — как правило, огонь, вода, земля, воздух, к которым иногда добавляется пятая стихия, условно соответствующая эфиру, — образуют первичный материал для строительства космоса (ср. в мифологиях индейцев Северной Америки, ведийской; возможны модификации, как в скандинавской мифологии, где мир возникает от взаимодействия огня и воды с холодом). Смешанные и неразделимые в хаосе, они разъединяются и «очищаются». Это разъединение скрытых в хаосе стихий представляет собой один из элементарных космогонических актов, которые совершаются при космогенезе (каждый из них может воплощаться в серии разных действиймотивов; см., например, Ведийская мифология). К числу основных космогонических актов относятся, кроме того: установление космического пространства [разъединение неба и земли; формирование трёх космических зон (ср. три шага Вишну) и т. п.]; создание (установление) космической опоры (ср., например, сотворение первой тверди среди первоначального океана, специализированных вариантов опоры — мировой горы, мирового дерева и т. п., или укрепление на небе солнца, например Индрой); посредничество в пределах созданного космического пространства между космическими зонами (осуществляемое богами, нисходящими на землю или в подземное царство, жрецами, шаманами, иногда даже отдельными непосвященными, попадающими на небо или спускающимися в преисподнюю); наполнение
552
КОСМОГОНИЧЕСКИЕ МИФЫ
пространства [божеством (например, Индрой), элементами-стихиями, конкретными объектами (ландшафт, люди, растения, животные), абстрактными сущностями (космические ткань, дым, тень и т. п.)]; сведение всего сущего к единому и выведение всего из единого (ср. мотив золотого зародыша, мирового яйца, первоэлемента, с одной стороны, и мифологический образ вселенной как единого божества, с другой) и т. д. В своей совокупности эти акты представляют как космогонический процесс, так и его результат — сотворенный космос, его состав и параметры. Порядок сотворения мира соответствует следующей идеальной схеме: хаос–>небо и земля–>солнце, месяц, звёзды–>время –>растения–>животные–>человек–> дом, утварь и т. д. Таким образом, К. м. описывают становление мира как результат последовательного введения основных бинарных оппозиций: небо – земля и т. п., и градуальных серий (основанных на постепенном возрастании или уменьшении какого-либо признака): растения–>животные–>люди и т. д. Порядок творения подчёркивается часто введением числовых показателей, которые относятся или к порядковому номеру этапа творения, или к количеству элементов мироздания, возникающих на данном этапе его развития. В идеальной схеме оба эти варианта сводятся к одному, имеющему примерно следующий вид: «один объект на первом шаге порождает два объекта» – «два объекта на втором шаге порождают три объекта» – «три объекта на третьем шаге...» и т. д. (такая форма находит подтверждение в безразличии к размежеванию количественной и порядковой функции чисел в ряде архаичных культур, например в китайской традиции). Указанная структура основана на мифопоэтической логике схем порождения, зафиксированных во многих мифах творения. Ср., например, гелиопольскую версию:
или шумерскую, где Намму, праматерь всего сущего, порождает гору, на которой обитали Ан (небо) и Ки (земля); они порождают Энлиля, хозяина земли, основателя Ниппура. В наиболее полном виде подобная схема представлена в начале кн. Бытия: «И сказал бог: да будет свет... и отделил бог свет от тьмы. И назвал бог свет днем, а тьму ночью...: день один. — И сказал бог: да будет твердь посреди воды... И создал бог твердь; и отделил воду... И назвал бог твердь небом...: день вторый...» и т. д. вплоть до седьмого дня; в исходной ситуации «земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною». Подобным же образом, но без числового упорядочения построена гераклеопольская
версия мифа о сотворении мира, где объекты появляются в следующем порядке: небо и земля; воздух; растения, животные, птицы и рыбы; свет; молельня; князья... Иногда порядок творения подчёркивается не только числовыми показателями, но и чередованием вопросов и ответов, отсылающим нас к практике основного (годового) ритуала. Ср. в «Старшей Эдде»: – «Дай первый ответ..., как создали землю, как небо возникло...? – Имира плоть стала землёй..., небом стал череп... – Второй дай ответ..., луна как возникла..., как создано солнце...?» и т. д. или в среднеиранских текстах («Риваят», «Бундахишн») со схемой: во-первых, установление неба, во-вторых, земли, в-третьих, приведение в движение солнца, в-четвёртых, луны и т. д. (звёзды, злаки, запах и вкус, огонь, младенец, птицы, воды и т. д.). Ср. сходную ситуацию в ведийских брахмодья – словесной части ритуала, построенной как серия загадок и отгадок на космогонические темы. Подобные схемы определяют К. м. и в традициях, не прошедших через стадию литературной обработки. Так, широко распространённый в Евразии и Северной Америке К. м., в котором творцом мира выступает гагара, строится в соответствии с принципом: ныряет в море одна птица и остаётся там один день. Потом ныряют две птицы и остаются там два дня... Наконец, ныряют в море семь птиц и остаются там семь дней, в результате чего был сотворен мир. Таково строение К. м. в отношении последовательности этапов творения и содержания каждого из них. В целом К. м. соответствуют сюжетной схеме, в которой движение осуществляется в следующих направлениях: от прошлого к настоящему, от божественного к человеческому, от космического и природного к культурному и социальному, от стихий к артефактам (вещам и соответствующим институциям), т. е. от внешнего и далёкого к внутреннему и близкому. Для типологии К. м. существен ещё ряд параметров. Один из них связан с ответом на вопрос «как произошло творение?». «Нулевое» значение этого параметра — ответ «так и было» (без каких-либо мотивировок и объяснений). Происхождение космоса или его частей часто предстаёт как: превращение тех или иных объектов в другие [австралийские тотемные предки, совершив свой маршрут и «утомившись», спонтанно превращаются в скалы, холмы, деревья, животных; ср. спонтанное творение вселенной в результате эволюции, как в гимне творения в «Ригведе», аналогичный мотив в океанийских мифах (на Гавайях), мифах нганасанов и т. п.]; пространственное перемещение, добывание или похищение у первоначальных хранителей (гагара, утка, нырок, черепаха и т. п. добывают грязь или ил, из которых возникает мир, со дна первозданного океана, как в мифах народов Сибири, бурят, американских индейцев и др.); изготовление демиургом или богом-творцом (наиболее типичный пример – библейская космогония, где бог с самого начала выступает как единственный творец и мироустроитель, и все стадии творения – «шестидневье» – суть акты его творческой воли; в религиях Востока –
маздеизме, манихействе, богомильстве – образ творца двоится: добрый и мудрый творец создаёт всё хорошее, полезное для человека, а его злой соперник – вредное и дурное). Широко распространён мотив биологического порождения космических объектов, богов и людей творцом [космогонический процесс часто предстаёт при этом как цепь рождений богов, моделирующих те или иные природные объекты (ср. приведённые схемы), и нередко связан в этом случае со сменой поколений богов и борьбой между ними, как в аккадской, западносемитской, хетто-хурритской, греческой мифологиях]. Порождение осуществляется часто каким-либо необыкновенным способом: из частей тела творца [иногда сам творец при этом исчезает, превращается, гибнет — приносит себя в жертву или его убивают другие боги (Пуруша, отчасти и Ману в древнеиндийской традиции, Имир в скандинавской, Адам в «Голубиной книге», кит. Пань-гу, сходные мотивы у американских индейцев, в Океании)], путём изрыгания [егип. Атум, проглатывающий собственное семя и изрыгающий Шу и Тефнут; ср. творение из слюны и др.] и нередко предстаёт как своеобразное извлечение объектов божеством из себя. Физическому порождению очень близко порождение предметов путём их словесного называния, поскольку последнее есть некая духовная эманация божества, а не творение из ничего [егип. Птах создаёт мир «языком и сердцем»; ср. мотив возникновения вселенной по приказу, требованию: серия приказов в мифе маори (Новая Зеландия), в результате которых совершаются основные космогонические акты, или миф индейцев хайда, где подобные приказы отдает ворон]. Перечисленные способы творения («порождение» в широком смысле слова) воспринимаются мифопоэтическим сознанием как эквивалентные (ср. превращения австралийских тотемных предков и аналогичные виды порождения); они часто сочетаются друг с другом или переходят один в другой [ср. возникновение мира благодаря вращению или увеличению земли, как в мифах индейцев хайда, луисеньо, сенека, помо, виннебаго и др., а также создание вселенной путём последовательного наращивания слоев, как в ацтекской космогонии или в представлениях некоторых народов Океании о космосе из девяти слоев, каждый из которых связан с особым классом мифологизированных существ]. Процесс творения может совершиться в результате волевого акта самого творца или в ответ на чью-либо просьбу, мольбу; часто (особенно в архаических мифологиях) в результате ошибки, оплошности (в австралийских мифах два человека забывают поднять с земли копья, из которых вырастают чудесные деревья; в мифах индейцев апапокува-гуарани старший брат – солнце творит вселенную, исправляя ошибки младшего брата – месяца; ср. меланезийские мифы о Кате и его глупом брате Марава; румынское сказание о боге и кроте и др.). «Материальным составом» творимых объектов чаще всего служат либо части тела, слово и т. п. любого из творцов (бога или человека, иногда — животного), как
КОСМОС при порождении (ср. возникновение мира из тела убитого гиганта, например аккад. Тиамат), либо элементы, смешанные в хаосе [Апсу (шумер. Абзу) и Тиамат в аккадской мифологии, египетская, греческая, китайская, японская версии, также изредка в мифах индейцев, нганасанов и некоторых других народов севера; практически универсальный мотив возникновения мира из первозданных вод, часто отождествляющихся с хаосом, как в мифологиях Двуречья, Египта, Индии, Греции, Японии, Океании, Африки, Америки; создание вселенной из пены, ила, грязи: пена и ил, плавающие в первозданном океане, в мифологии индейцев миштеков, грязь в гавайском мифе, миф о гагаре и др. (ср. распространённый образ человека, созданного из земли, глины, праха); ср. мотив происхождения космоса из материземли: спящая земля поднялась из хаоса и из неё родилось небо – в греческой мифологии, история спасения земли в индийской «Вишну-пуране» и др.]. Космогенез предстаёт часто как развитие из яйца мирового или близких ему образов, например из двустворчатой раковины, из скорлупы. Вселенная может создаваться творцом с привлечением различных других сил (также осмысляющихся как её части): с участием божеств четырёх сторон света (четыре брата в мифологии индейцев виннебаго; четыре бога, сотворенных первозданным океаном Лова в мифах туземцев Маршалловых островов), духов, с помощью гигантского змея, поддерживающего землю (сканд. Ермунганд, огромный змей Мидгарда, опоясывающий мир; Айдо-Хведо – змея-радуга в дагомейской мифологии). Два других типологических параметра К. м. представляют крайние точки эпохи творения, т. е. её начало и её конец. На уровне мифологических персонажей им соответствуют творец и тварь, среди которых последнее звено в цепи творения – человек; о его происхождении повествуют антропогонические мифы как составная часть К. м.; с сотворением человека вместе с тем открывается уже другая серия мифов, связанная с человеческими деяниями, с достижениями и завоеваниями культурного героя (обычно уже в узкоземном масштабе) вплоть до рубежа мифического времени. Творец (если он вообще существует в данной космогонической традиции) как некое первое существо может иметь божественную космическую природу; ср. мотивы (в порядке уменьшения степени космичности): «высший бог» (Темаукль, или «тот, что наверху», «один на небе», создатель неба и земли, о котором говорят, что не было времени, когда бы Темаукля не было, в мифах индейцев Огненной Земли); «первый бог», создавший мир и в дальнейшем редко вмешивающийся в дела людей («праздный бог»), возникший из первородного хаоса или океана или нашедший сам себя (обнаруживший себя в пустоте и безвидности), «делатель земли»; «космические родители» – небо-отец и земля-мать (иногда речь идёт о двух началах: мужском, идущем от неба, и женском, идущем от земли, которые, сливаясь, порождают отца и мать, находящихся между небом и землёй), небо-мать и земля-отец, солнце-отец и луна-мать.
Творец, обладающий человеческой природой (во всяком случае, более близкой к ней, чем к божественной; на грани того и другого – демиург) – это первочеловек, культурный герой, основатель данной культурной традиции; часто — мужской и женский творцы (Идзанаки и Идзанами у японцев). Творец иногда имеет облик животного: ворон, койот, корова, ящерица, червь (ср. участие змея в сотворении мира), гагара и т. п. Таким образом, по трём перечисленным параметрам К. м. отвечает схеме типа «Некто сотворил неким образом нечто (некоего)». В. Н. Топоров.
КОСМОС (от греч. κ σμο , «порядок», «упорядоченность», «строение», «устройство»; «государственный строй», «правовое устройство», «надлежащая мера»; «мировой порядок», «мироздание», «мир»; «наряд»; «украшение», «краса»), в мифологической и мифологизированной раннефилософской традиции мироздание, понимаемое как целостная, упорядоченная, организованная в соответствии с определённым законом (принципом) вселенная. Во многих традициях слово «К.» служит обозначением и самого закона, управляющего К., универсальной формы организации разных уровней К. и определённого состояния, характеризующего К. Внутренняя форма слов, используемых для обозначения К., вскрывает различные смыслы, определяющие основную идею и содержание понятия К. Др.-греч. κ σμο актуализирует идею эстетически отмеченного порядка, украшенности. Др.-евр. ’olam (собств. «сокрытое», «завешенное», отсюда – «древность» и «будущность») представляет К. как временной поток, «мировое время», уносящее события в вечность, историю; нем. Welt или англ. world строится через соотнесение с человеческим возрастом, поколением (герм. wer, «человек», «мужчина», и alt, altar, «возраст», «поколение»); вероятно, сходную ситуацию описывало и слав. *vekъ (рус. век); слав. *mirъ (рус. мир) сохраняет представление о космической целостности, противопоставленной хаотической дезинтеграции, о единице социальной организации (мир-община как проекция мира-К.), возникающей изнутри в силу договора (мира) и противопоставленной внешним и недобровольным объединениям. Всем мифологическим системам присущ (в большей или меньшей степени) общий набор черт, определяющих К. Он противостоит хаосу: К. всегда вторичен по отношению к хаосу как во времени, так и по составу элементов, из которых он складывается. К. возникает во времени и во многих случаях — из хаоса (часто путём восполнения, «прояснения» свойств хаоса: тьма преобразуется в свет, пустота — в заполненность, аморфность — в порядок, непрерывность — в дискретность, безвидность — в «видность» и т. п.) или из элементов, промежуточных между хаосом и К. К. характеризуется «временностью» не только в своём начале (поскольку он возник), но нередко и в конце, когда он должен погибнуть в результате некоего катаклизма (вселенского потопа, пожара) или постепенного снашивания, «срабаты-
553
вания» космического начала в хаосе. Иногда эта катастрофа К. мыслится как окончательная, в других случаях считается, что за ней должно последовать становление нового К. (напр., в эддическом «Прорицании вёльвы»). Взаимоотношения К. и хаоса осуществляются не только во времени, но и в пространстве. И в этом случае К. нередко представляется как нечто включённое внутрь хаоса, который окружает К. извне. Расширяющийся и самоустрояющийся К. оттесняет хаос на периферию, изгоняет из этого мира, но не преодолевает его. Сферическая схема К., объятого хаосом, первозданным океаном, мировой бездной, может заменяться вертикальным или горизонтальным вариантом, при котором хаос помещается ниже К. или на крайней его периферии (на севере или западе, за пределами К.). Ряд признаков характеризует представления о К. в целом, в его наиболее совершенном виде: целостность, наличие широкого внешнего пространства [ср. противопоставление широкого космического пространства и хаотической узости (вед. uru loka, «широкое пространство», «мир», но amhas, «узость», «сдавленность»)]; членимость пространства и времени, являющаяся основой для выделения элементов и вещей, обособления их и установления отношений между ними; упорядоченность и организованность К., наличие некоего общего принципа, закона, управляющего К.; происхождение в результате ряда элементарных космогонических актов (см. Космогонические мифы); антропоцентрическое понимание К. как вместилища жизни, человека (ср. многочисленные мифы о происхождении К. и членов тела первочеловека или, наоборот, человека из элементов К.); различимость, воспринимаемость К. и его элементов; эстетическая отмеченность К., его «украшенность», «видность», красота [Пифагор «слышал гармонию вселенной, воспринимая всеобщую гармонию сфер...» (Porphyr. Vit. Pyth. 30); для Гераклита К. един, гармоничен, пластичен, прекрасен и из разнообразия создаётся «прекраснейшая гармония» (frg. В 8, В 124 и др.); для Платона «К. — прекраснейшая из возникших вещей», «изваяние вечных богов» (Tim. 29а, 37с)]. Вертикальная структура К. трёхчленна и состоит из верхнего мира (небо), среднего мира (земля) и нижнего мира (подземное царство, преисподняя). Иногда нижний мир трактуется как хаос, что влечёт за собой исключение его из трёхчленной схемы космической вселенной. Выделяется также состоящая из чётного числа элементов горизонтальная структура К. с вычленением 2, 4, 8, 16 и т. п. направлений. Горизонтальная и вертикальная структуры К. обыгрываются в соответствующих мифах и ритуалах. С каждой из этих структур связаны особые мифологические персонажи или даже целые их классы (ср. более или менее обычное распределение: боги, души праведных – небо, люди – земля, демоны, души неправедных – подземное царство; соответственно распределяются и животные: птицы – копытные – хтонические животные, чудовища и т. п.).
554
КОСТРОМА
К. подчинён действию общего закона меры, справедливости и т. п. (ср. учение Гераклита или Анаксимандра), выравнивающего нарушения космической структуры. Обычно этот закон равно определяет и сам К., и его крайнее звено – человека, т. е. выступает как принцип, лежащий в основе мифологической «физики К.», с одной стороны, и человеческой нравственности — с другой. Космический закон ещё более связывает К. и человека (макрокосм и микрокосм). Этот параллелизм продолжается и в развитых вариантах философской космологии: Платон в «Тимее» выдвигает именно К. в качестве образца человека, строимого по той же модели; та же мера кладётся им в основание и идеального общественного устройства – государства («Критий»), которое отражает и продолжает идеальный К. Аналогия человека и К. облегчается и тем, что, согласно Платону, сам К. представляет собой живое, разумное существо, вместилище космического ума, космической души и космического тела, созданное демиургом в соответствии с вечным образцом и в подражание божественному мировому уму: «Во всем прочем (космос) уже до возникновения времени являл сходство с тем, что отображал, кроме одного: он еще не содержал в себе всех живых существ, которым должно было в нем возникнуть, и тем же самым не соответствовал вечносущей природе. Но и это недостававшее бог решил восполнить, чеканя его соответственно природе первообраза. Сколько и каких (основных) видов усматривает ум в живом существе, столько же и таких же он счел нужным осуществить в космосе» (Plat. Tim. 39e). В определённом смысле и бог, и человек могут выступать как образы К. (и наоборот, К. может пониматься как модель бога или человека), при том, что бог или боги иногда помещаются вне К., могут быть его демиургами, а в других случаях – внутри К., который сам порождает их. Наряду с этим хорошо известны и другие образы К., ср. древо мировое, мировую гору.
Кошка и цесарка. Мозаика в Помпеях. Неаполь, Национальный музей.
Понятие К. и его описание в мифологической космологии были очень полно и органично усвоены в ранней натурфилософии. На этой новой основе (впрочем, ещё не вполне эмансипировавшейся от мифологии) понятие К. получило дальнейшее развитие и, хотя в целом это развитие осуществлялось уже в ином направлении, в ходе его неоднократно обнаруживались схождения и аналогии с мифопоэтическими концепциями. Интересно, что т. н. космологический аргумент в пользу существования бога (среди выдвигавших его — Платон, Аристотель, Фома Аквинский, Р. Декарт, Г. Лейбниц, Дж. Локк и др.) в известном смысле может пониматься как рассуждение в рамках возникшего внутри., мифологии спора о разных возможностях соотношения бога и К. В конечном счёте с мифологическими представлениями о К. связаны и космология как одна из ветвей метафизики, и весь цикл современных космогонических дисциплин. В. Н. Топоров.
КОСТРОМА, в восточнославянской мифологии воплощение весны и плодородия. В русских обрядах «проводов весны» («проводов К.») К. — молодая женщина, закутанная в белые простыни, с дубовой веткой в руках, идущая в сопровождении хоровода. При ритуальных похоронах К. её воплощает соломенное чучело женщины или мужчины. Чучело хоронят (сжигают, разрывают на части) с обрядовым оплакиванием и смехом (ср. похороны Кострубонъки, Купалы, Германа, Ярилы и т. п.), но К. воскресает. Ритуал призван был обеспечить плодородие. Название «К.» связывают с рус. «костерь», «костра» и другими обозначениями коры растений; ср. также чеш. kostroun, «скелет» (шутливое). В. И., В. Т.
КОСТРУБОНЬКА, в восточнославянской мифологии воплощение плодородия. В украинских весенних ритуалах К. изображало чучело мужчины (с подчёрк-
Кострома. Рисунок А. Мазина.
Кошка. Иран. 19 в. Париж, Лувр.
нутыми физическими атрибутами, ср. Ярила) или женщины (укр. соответствие Костроме, ср. Купалу и др.)· Ритуальные похороны К. знаменовали переход к весеннему циклу. Название «К.» родственно укр. коструб, «неряха»; ср. также этимологию названия Кострома. В. И., В. Т.
КОТ, кошка. В ряде мифологических традиций образ К. выступает как воплощение божественных персонажей высшего уровня. Древнейшее изображение домашней кошки в Египте относится к 2-му тыс. до н. э., её захоронение – к кон. 15 – нач. 14 вв. до н. э. (кладбище кошек обнаружено в Бубастисе – центре их культа и БениХасане). Богиня Бубастиса Баст, связанная с радостью и весельем, обычно изображалась в виде женщины с кошачьей головой, один из её атрибутов — эгида с головой кошки. Случайное нанесение ущерба кошкам, посвященным Баст, и особенно их убийство могли караться смертью. Баст-кошка нередко смешивается с богинями-львицами Тефнут и Сехмет (Баст иногда изображается с головой львицы), а позже и с Исидой, что обнаруживает связь образа К. с идеей царственности. В «Книге мёртвых» К., сражающийся при дереве ишед (сикимора) в Гелиополе со змеем Ими-Ухенеф, выступает как одна из ипостасей бога солнца Ра (ср. восхваление Ра в надписях на гробницах царей XIX и XX династий: «Ты — великий кот, мститель богов»). В других традициях (например, в ряде литовских мифологических текстов) К.змееборец инвертируется в противника
КРЕСТ сказывающего сказки (Афанасьев II, № 215, 284), кошки как награды герою за службу (Афанасьев III, № 566) и др. В низшей мифологии К. выступает как воплощение (или помощник, член свиты) чёрта, нечистой силы. У индейцев кечуа существует поверье об особом кошачьем дьяволе, злом духе, у которого колдуны заимствуют свою силу. В японской традиции К. рассматривался как злонамеренное существо, обладающее сверхъестественной силой. В ряде традиций ему приписываются черты вампиризма. Напротив, в Китае верили в его способность рассеивать злых духов. В. Н. Топоров.
Баст – египетская богиня радости и веселья. Париж, Лувр.
змееборца, выступающего в отдельных случаях в виде К.: противник Перкунаса (в частности и прежде всего чёрт) может превращаться в кошку или К. чёрной масти, иногда с красными глазами (ср. мотив поражения Перкунасом чёрного и красного камня). В латышской фольклорно-мифологической традиции чёрный чёрт с коровьими ногами, сталкиваясь с громоммолнией, превращается в чёрного К., старающегося спрятаться около человека. В К. может превращаться и змееборец, сказочный герой, победитель чудовища, например Иван Попялов, герой одноименной белорусской сказки (Афанасьев I, № 135). Мотив превращения героя в К. известен и в восточнославянском цикле сказок об Иване-Кошкином сыне (чаще — Иван Сучич или Иван-крестьянский сын). В некоторых таких сказках К. (наряду с ним иногда выступает Кот Котович, брат Ивана Царевича) может быть и воплощением или помощником змея и змееборцем. Обе эти функции соединяются в сказке о Воле Воловиче, который после каждого сражения со змеем встречается с «Котищем, вытращи глазища», грозящимся его съесть. Герой убивает К., надевает на себя его шкуру и под видом К. входит к бабе-яге. Оппозиция змееборца и змея в трансформированном виде (через оппозицию «кошки-мышки») широко представлена в ритуалах и их вырожденных формах — детских играх. Мотив превращения К. в человека и обратного превращения человека в К., как и его следствие — наличие форм, совмещающих элементы К. и человека, неуловимость границ между кошачьим и человеческим, отчасти позволяет объяснить происхождение фольклорных имён типа Кот Котофеич, Котофей Иванович, Котонайло и т. п., а также использование «кошачьих» имён в ономастике. В различных мифопоэтических традициях распространены мотивы учёного К. Ср. пушкинскую рецепцию этого образа кота, научающего добывать огонь (Афанасьев I, № 45), чудовищного К.-баюна, сидящего на столбе, побивающего весь люд, напускающего неодолимый сон и
В европейском средневековом искусстве получила распространение жанровосатирическая сцена «Битва мышей и кошек». В нач. 18 в. изображения К. приобретают оттенок политического аллегоризма у русских старообрядцев (К. как сатирическое изображение Петра I). Особенно устойчивы ассоциации кошек с силами зла (кошка как атрибут похоти; К. как символ посрамлённого сатаны в сценах благовещения). Мифопоэтические ассоциации, связанные с образом К., получают развитие в литературе (Э. Т. А. Гофман, Э. По, Ш. Бодлер, А. А. Ахматова, М. А. Булгаков) и изобразительном искусстве (П. Пикассо) 19–20 вв. КОТТРАВЕЙ, в дравидской мифологии богиня войны, охоты, победы. Культ её был распространён среди охотничьих племён и постепенно слился с культом Дурги, супруги Шивы. К. представляется в виде кровожадной женщины, стоящей на голове буйвола, покрытой шкурами слона и тигра, с мечом в руках. Определённо шиваитскими атрибутами являются змеи и полумесяц в волосах. Наряду с этим она обладает признаками Вишну — сапфироподобным телом, раковиной и диском, так как считается его сестрой. Поклонение носило оргиастический характер, сопровождалось кровавыми жертвами животных и нанесением себе телесных повреждений. А. Д.
КОТХАДЖИ, в поздней корейской мифологии лучник. Согласно преданию, записанному в «Самгук юса», в конце 9 в. из корейского государства Силла в Китай было отправлено посольство, которое застал шторм на острове Кокто. Чтобы успокоить море, князь, возглавлявший посольство, совершил жертвоприношение духу озера на этом острове и оставил одного стрелка из лука. К лучнику вышел из озера старец, оказавшийся подводным владыкой западного моря, и попросил застрелить из лука монаха, который каждое утро спускался с небес, бормотал заклинания и съедал печень и потроха отпрысков владыки моря. К. убил монаха, который превратился в старого лиса, тут же испустившего дух. В благодарность морской владыка предложил К. свою дочь в жёны. К. согласился при условии, что тот превратит дочь в цветущую ветку и даст посольское судно в сопровождении двух драконов. Вернувшись на родину, К. вытащил из-за пазухи ветку с цветами, которая превратилась в девушку, ставшую его женой. В этом предании усматри-
555
вается древняя зооморфная сказка о победе человека над хищным старым лисом, которая в позднюю эпоху была отнесена к какому-то легендарному лучнику. Л. Р. Концевич.
КОЧАМАМА, в мифологии кечуа божество моря. Почиталась как одна из главных богинь. Горные индейцы, спускаясь на побережье, приносили жертвы К. с просьбой о помощи и сохранении жизни. С. Я. С.
КРАК, в западнославянской мифологии генеалогический герой, основатель города Кракова. По преданию, построил замок на горе Вавель и убил дракона, жившего на горе и пожиравшего людей и скот. Как и Кий, Крак может рассматриваться как продолжение образа змееборца в т. н. основном мифе славянской мифологии. По свидетельству арабских средневековых географов, Карпаты назывались «краковскими горами». В. И., В. Т.
КРАНАЙ (Κρανα ), в греческой мифологии один из первых царей Аттики, царствовавший после Кекропа, автохтон (рождённый землёй). При нём произошёл потоп. Был женат на Педиаде из Лакедемона, имел нескольких дочерей; по имени одной из них, Аттиды, умершей ещё девушкой, назвал свою страну Аттикой (Apollod. III 14, 5). К. был изгнан Амфиктионом (III 14, 6), ставшим мужем дочери К. (Paus. I 2, 6). А. Т.-Г.
KPEОHT (Κρ ων, род. падеж – Κρ οντο ), в греческой мифологии: 1) брат фиванской царицы Иокасты; после гибели обоих сыновей Эдипа К. занимает фиванский престол и издаёт приказ о том, чтобы один из двух братьев Этеокл был похоронен со всеми почестями, а тело второго брата Полиника было оставлено без погребения. Когда Антигона, несмотря на запрет, совершает символические похороны Полиника, К. приговаривает её к смерти и велит замуровать в пещере на краю города. Под влиянием гневной речи прорицателя Тиресия он меняет решение: распоряжается закопать в землю труп Полиника и направляется к пещере, где заточена Антигона, но опаздывает (Антигона повесилась, а обручённый с ней Гемон, сын К., закалывает себя мечом на глазах отца). Получив это известие, кончает с собой Эвридика, жена К., уже потерявшая до этого другого сына Менекея. К. остаётся в полном одиночестве, сражённый бедствиями, которые он своим неразумием сам обрушил на себя (наиболее обстоятельно миф изложен в «Антигоне» Софокла); 2) коринфский царь, давший приют Ясону и Медее. Когда Ясон хочет жениться на дочери К. — царевне Главке, Медея посылает ей в подарок пропитанный ядом венец и пеплос; надев их, девушка погибает в страшных мучениях, а К., пытаясь сорвать с дочери отравленный наряд, умирает вместе с ней (Eur. Med. 1181–1221). В. Я.
КРЕСТ, в мифопоэтических и религиозных системах один из наиболее распространённых символов, нередко функционирующий как символ высших сакральных ценностей. Ритуальный знак К. занимает важное место в символике европейскоазиатского культурного круга, но извес-
556
КРЕСТ
Четырёхчленные знаки на блюдах центрально-европейской линейной керамики. Конец 5 — нач. 4 тыс. до н. э. Билани и другие поселения (Чехословакия).
тен и за его пределами — в Австралии, Океании, доколумбовой Америке. В отличие от круга и квадрата, главная идея которых в качестве мифологических знаков состоит в разграничении внутреннего и внешнего пространства, К. подчёркивает идею центра и основных направлений, ведущих от центра (изнутри вовне). Конституирование зримого центра в К. ставит дополнительный акцент на том, что является высшей ценностью системы, что иерархизирует и сакрализует всё пространство, определяя в нём линии и направления связей и зависимостей. Максимум сакральной силы К. полагается в том сакральном пространственном центре и в тот сакрально отмеченный момент, где и когда К. обретён, испытан и воздвигнут. К. часто выступает как модель человека или антропоморфного божества – антропоморфоцентричность К. и «крестообразность» человека с распростёртыми руками постоянно обыгрывается в ритуале, в фольклоре (ср. загадки), в мифологических и религиозных сюжетах. Вместе с тем К. моделирует духовный аспект: восхождение духа, устремление к богу, к вечности. Структура храма [независимо от того, помещён ли алтарь в восточной части его или в центре (как в церкви Сан-Стефано Ротондо в Риме, 6 в., или в византийских церквах этого же типа) и является ли церковь в плане круглой, прямоугольной (квадратной) или соединённой круглопрямоугольной] также моделируется К. как в её вертикальном аспекте, воспроизводящем вертикаль К. (уровень предстоящих, алтарь на возвышении, иконостас, воздвигнутый К., божественные персонажи в куполе и на парусах), так и в горизонтальном аспекте, образуемом пересечением нефов [или одного нефа, определяемого линией от входа до алтаря (запад— восток)] с трансептом или халцидикой, прорезающей нефы в поперечном направлении (как в древней римской базилике святого Петра). К. выступает как геометризованный вариант древа мирового с теми же двумя основными координатами и семичленной системой космологической ориентации, но с обострённой антропоцентрической идеей. Характерно, что именно К. и структурно, и хронологически выступает как средостение между мировым древом (связанным, как правило, преимущественно с зооморфными образами) и человеком, как геометризованное описание того и другого. Однако мировое древо не было единственным или даже
преимущественным источником образа К. Возможно, в формировании сложной символики К. участвовали такие мотивы, как изображение деревянного огнива, солярный знак (перекрещивающиеся лучи) и схема воловьей упряжки. Гетерогенность образа К. подтверждается этимологиями названия К. в разных языковых традициях; ср., например, др.-греч. σταορο , «крест» (в виде буквы «Т», орудие смерти в Древнем Риме) и в то же время «кол», «шест» (ср. древнезападно-северогерманское staurr, «кол»), или лат. crux, «крест», от индоевропейского корня со значением «искривлённый» и т. п. Возникновение образа К., видимо, относится к неолиту, когда К. начинает появляться в разных сильно удалённых друг от друга традициях, становясь всё более геометричным; ср. показательные примеры из балканских или центральноевропейских неолитических и халколитических раскопок: блюда со знаком К. и змеиным мотивом (Тангыру, Румыния, 4000 до н. э.); четырёхчленные знаки на блюдах линейной керамики (Билани, Чехословакия). Можно предположить, что отдельные элементы этой фигуры возникали ещё в верхнем палеолите. В посленеолитическую эпоху К. становится почти универсальным символом единства жизни и смерти, засвидетельствованным в самых разных мифопоэтических и религиозных системах (включая мистические варианты и сциентистические формы мифологии), а также в вырожденном виде (бытовой орнамент, знак как таковой с окказиональной семантикой типа «внимание», «запрещено», «стой!» и т. п.). Во многих культурно-исторических традициях К. символизирует жизнь, плодородие, бессмертие, дух и материю в их единстве, активное мужское начало; с К. связывается идея процветания, удачи. Это позволяет объяснить ту важную роль, которую играет К. в ритуале и ритуализованном поведении, в магии, народной медицине, гаданиях, волшбе, в архаичном искусстве и в быту. В большинстве языков, различающих грамматический род, названия для К. принадлежат мужскому роду (лат. crux,
«крест», является исключением – женский род, хотя в ряде случаев crux принадлежит и к мужскому роду); в языках, различающих грамматические (именные) классы по критериям разумности–неразумности, активности–неактивности, слово для К. часто относится к категории активных имён (как в кет. balbis, «крест»), что иногда приводит к трактовке слова для К. как одушевлённого имени. К. нередко соотносится с фаллосом. Вместе с тем К. соотнесён и с образом мучения и смерти. И прежде всего он сам её орудие, инструмент пыток, страстей, мук и ужаса (показательно, что в мифопоэтических построениях круг практически лишён этой семантики, несмотря на образ колеса пыток). Но на К. принимают не только безблагодатную и позорную смерть (как преступники в Риме, ср. дальнейшее развитие старой идеи в «Дереве повешенных» Ж. Калло). Основная мифологема, связанная с К., подчёркивает иное: человек (или божество), висящий на К. и раскинувший руки по сторонам К. [иногда эта схема дублируется птицей с распростёртыми крыльями (ср., с одной стороны, соответствующий образ мирового древа, а с другой – голубя, в которого воплотился дух святой в христианской символике)], умирает, чтобы через крестные мучения и крестную смерть возродиться к новой (вечной) жизни. Эта двоякая ориентированность К. объясняет ещё одну идею, связываемую с К., — выбор между счастьем и несчастьем, жизнью и смертью, процветанием и упадком. На этом основано использование К. в гаданиях, в качестве талисмана, амулета, оберега и т. п. К. присваивали себе как личный знак (ср. подписывание крестом королей или знатных лиц в средневековой Европе) или как знак своего рода, своего круга [ср. исключительную роль К. в геральдике, в сфрагистике, в шифрах и тайнописи; ср. знак + (плюс) в математике]. Практиковалось многократное воспроизведение К. с целью усиления и увеличения благополучия. Крестами окружалось сакральное имя или имя, пользующееся особым почётом. Ещё чаще крестовый орнамент или резь-
Слева — Крест в виде древа центра. Центральная часть византийского арбавильского триптиха. Слоновая кость. 12 в. Париж, Лувр.
Справа — Христос над Иерусалимом. В центре композиции большой латеранский крест на фоне мирового древа, вырастающего из четырёх райских рек посредине Небесного града. Мозаика. 5 в. Рим, базилика СанДжованни ин Латерано.
КРЕУСА Воздвижение креста. Фреска из цикла «История животворящего креста» Пьеро делла Франчески. 1452–66. Ареццо, церковь Сан-Франческо.
ба, шитьё используются в целях оберега [ср. широкую сферу фактов от окружения крестами всех выходов из дома (окна, двери и т. п.) в деревенской практике и кончая «закрещиванием» рта при зевке]. Вместе с тем К. — и знак смерти (ср. у А. А. Ахматовой «А здесь уж белая дома крестами метит...» в сопоставлении с обычаем американских индейцев ставить кресты на домах, чтобы не допустить возвращения умершего), откуда роль К. в обряде умирания (последняя исповедь, причащение святых даров), похорон, К. на могиле, К. как иероглифа смерти, как знака вычёркивания, упразднения, отмены и т. п. Особенность функционирования К. в этих двух противоположных сферах заключается как раз в постоянном синтезе этих сфер, приводящем к цепи (или колесу) рождений и смертей, к их взаимному проникновению друг в друга. Человек мифопоэтического сознания стоит перед К. как перед перекрёстком, развилкой пути, где налево – смерть, направо – жизнь, но он не знает, где право и где лево в той метрике мифологического пространства, которая задаётся образом К. Общеизвестна ключевая роль перекрёстка (ср. ключ в виде К.) как выбора между жизнью и смертью в сказках, героическом эпосе, заговорах, бытовом поведении и т. д. (перекрёсток — переход из одного царства в другое, и добро и зло пытаются контролировать его: здесь почитают Иисуса Христа, Гермеса, Меркурия, Диану-Тривию, но здесь же место свидания ведьм и демонов и последний приют самоубийц, лишаемых К.). Идея «крестного» выбора отражена в евангельском рассказе о распятии Иисуса Христа на К. [в русской низовой традиции произошло полное отождествление названия К. с именем Христа и с обозначением верующих в К. и в Христа (хрест, «крест» – Христос – хрес(ть)яне); впрочем, и научная этимология утверждает, что само русское название К. происходит от имени Христа, заимствованного из германских языков; ср. древневерхненемецкие Christ, Crist, Krist (другая точка зрения возводит это название К. к лат. crux)]. Это направление развития мифологемы о Христе как человеке К. весьма показательно, тем более что сама эта идея возникла лишь в начале 7 в. (ранними христианскими символами были агнец, рыбы, осёл, а не К.). Если образ К. в этом сюжете апеллирует к космологической проблематике мирового древа (ср. широко
распространённое представление о К. как о крестном дереве, что соотносило распятого Христа с висящим на дереве Иггдрасиле Одином, а К. — с древом жизни и смерти; ср. «материальную» четверичность К.: он был сделан из четырёх деревьев стран света – кедра, кипариса, оливы и пальмы), то образ Христа обращен к сфере исторического, а сам К. на рубеже двух эпох приобретает черты временного и стадиального перекрёстка, пограничного столба в эволюции диалога между человеком и богом. Именно так и понимался образ Христа на К. многими христианскими авторами (ср. традицию, отчётливее всего начатую Августином). Следует, однако, отметить, что часто акцент ставится не на выборе как таковом (в связи с К.), а на его положительном результате (жизнь, счастье, удача). Ср. символику К. в сновидениях и дивинациях (удача, выигрыш, везение, счастье); числовые значения К. (напр., в Китае К. означает 10, 3 креста — 30 или «поколение»); символические, эмблематические и т. п. значения К. (в Китае, Индии, Скандинавии К. — символ неба; у вавилонян, египтян, финикийцев К. в виде двух кусочков дерева, предназначенных для получения огня, — образ будущей жизни; в Ассирии и Древней Британии К. — эмблема производительной силы и вечности и т. п.). Важные сведения о К. могут быть почерпнуты из анализа других мифологических образов, выступающих в функции, сходной с функцией К. Особый интерес в этом ряду представляет древнеегипетская эмблема рождения (поколения), жизни — анх («жизнь», «процветание», «тот, который живёт»), относящийся к классу К. В Египте анх понимался как ключ, которым открываются врата к божественному знанию (Т-образная часть символически связывалась с мудростью, а кружок — с вечным началом); связь К. с ключом отмечена и для других традиций. В более поздний период анх связывался с образом Тифона (Сета) в цепях и как таковой подвешивался на шею больному в качестве амулета, возрождающего жизненную силу; анх прикреплялся и к мумиям, чтобы обуздать врагов и обеспечить бессмертие. Другое название для анха — crux ansata [т. е. «крест с петлей (с ушком)»], он служил эмблемой египетских богов и символом бессмертия. Из других видов дохристианских К. внимания заслуживает т. н. тау-крест, или crux commissa (patibulata), т. е. поперечный в виде буквы Т (виселица). Для древних евреев он был символом ожидаемого мессии, спасения и вечной жизни, использовался как талисман («тав» — 22-я буква еврейского алфавита, ставшая объектом далеко идущих мисти-
557
ческих спекуляций, включавших её в широкую сеть соответствий; числовое значение «тав» – 400). Традиция связывает таукрест с К., поднятым Моисеем в пустыне; ср. также жест Оранты; для древних египтян тау-крест также связывался с идеей жизни и с мужским и женским принципами (первоначально он также использовался для измерения уровня вод в Ниле). Позднее этот К. назывался христианами К. святого Антония. Crux decussata, или косой крест, позднее называвшийся К. святого Андрея, нередко присутствует на античных монетах и стелах. На ассирийских, египетских, персидских, этрусских медалях, керамике, памятниках отмечен т. н. греческий К., а на древних таблицах и некоторых произведениях искусства – латинский К., или crux immissa (т. е. «вдетый», «просунутый крест»). С классом К. связана и свастика. Символическая роль К. в мифологических и религиозных системах, в искусстве и сфере быта не может быть понята вполне без учёта трансформированных и специализированных образов К., а также без учёта более сложных знаковых фигур, в состав которых входит К. Ср. лишь некоторые примеры: К. и круг — соединение мужского и женского, единство и триада; К. и шар (обычно К. на шаре) — верховная власть, империя, торжество духовного; К., якорь, сердце — вера, надежда, милосердие; К. и голубь — осенённость К. святым духом; К. из громовых перунов — священная эмблема, находящаяся в руках у китайских идолов и символизирующая божественную силу истинного учения, торжествующего над ложными учениями и мирскими заблуждениями; К. с покрывалом — соотносится с пребыванием Христа в могиле (в Шумере на алтари и гробницы возлагалось покрывало в память о солнечном боге, спустившемся в подземное царство); иерусалимский К. — преданность (сР. К. как знак веры и верности в контексте противопоставления «верных» верующих и «неверных» неверующих); К. с равными лучами — связь мужского и женского, вертикального и горизонтального, положительного и отрицательного принципов, эмблема Гекаты как богини перекрёстков и т. п. В. Н. Топоров.
КРЕУСА (Κρ ουσα), в греческой мифологии: 1) дочь афинского царя Эрехфея. Выданная замуж за фессалийца Kсyфа, К. родит двух сыновей: Ахея и Иона. После смерти отца первый правит в Фессалии, второй в Северном Пелопоннесе, затем приходит на помощь афинянам в одной из войн и в благодарность за это получает царский престол в Афинах (Apollod. I 7, 3; Paus. VII l, 2—5). В трагедии Еврипида «Ион» излагается другая версия, по которой К. овладел в одной из пещер на склоне афинского акрополя Аполлон; родившегося младенца Иона незамужняя К. вынуждена была бросить в этой пещере. Спустя много лет, будучи уже женой Ксуфа, К. находит сына; 2) дочь Приама и Гекубы, супруга Энея. В ночь захвата Трои К. таинственно исчезает из толпы троянцев, сопровождающих Энея. Когда тот бросается её разыскивать, ему является призрак К., предсказывающий далёкие странствия в поисках новой родины
558
КРИВ
(Verg. Aen. II 735–794). Исчезновение К. делает возможным в дальнейшем сватовство Энея к италийской царевне Лавинии; 3) дочь коринфского царя Креонта, невеста Ясона (Schol. Eur. Med. 19); в других источниках она зовётся Главкой. В. Я.
КРИВ, в восточнославянской мифологии родоначальник племени кривичей (κριβιτσηνοι в сочинении византийского императора 10 в. Константина Багрянородного). Название кривичей сходно с обозначением русских (krievisks, krievs) и России (Krievija) в латышском языке. Предполагается связь имени К. с обозначением кривого и левого (ср. греч. имя Лаий, букв, «левый»), а также с литовским наименованием верховного жреца Криве; левое, кривое и т. п. характеризует земных персонажей, в противоположность небесным богам (ср. Правду на небе и Кривду на земле). В. И., В. Т.
КРИВЕ, название верховного жреца у балтийских народов, восходящее к мифологизированному родоначальнику жреческой традиции. Уже П. Дюсбург и Николаус фон Ерошин (14 в.) сообщают сведения о прусском первожреце К. (Criwe), живущем в общепрусском святилище Ромове и почитаемом как римский папа. Вещественный символ К. — кривая палица, отправляемый им культ связан с огнём и священным дубом в Ромове. Ещё подробнее сведения о К. (kirwait, kirwaido) — у С. Грунау и других авторов 16 в. В их описаниях мифологической эпохи у пруссов говорится о братьях Видевуте и Брутене. Брутен принял титул Crywo Cyrwaito и воздвиг в Рикойто жилище для богов Патолса, Потримпса, Перкунса (Перкунаса) и для себя. «Старец» Патолс и Потримпс — два близнечных божества — были изображены на священном дубе в Ромове (ср. почитание римских близнецов — основателей города в связи с ficus Ruminalis, «дерево Рима»). У пруссов во многих местах устанавливались столбы с изображением Видевута и Брутена, которые почитались как боги. В этом контексте, характеризуемом наличием двух богов-близнецов (старшего и младшего), двух братьев, один из которых вождь, а другой жрец с титулом Криве-Кривайтис, двух столбов, изображающих этих братьев, и т. п., можно предположить, что Криве-Кривайтис первоначально обозначал обоих братьев (характерно уменьшительное образование Kriv-ait — как обозначение младшего брата, аналогичное римской паре: Remus — Romulus, Рем и Ромул, или осетинской Xsart — Xsoert-oeg, ср. другие близнечные мифы). Это имя известно и старым источникам по литовской мифологии. Криве-Кривайтис описывается как жрец Перкунаса в святилище, находившемся в долине Швинторога в Вильнюсе; он приносил в жертву богу животных (Грунау также сообщает о принесении К. в жертву козла). Позднее предание об основании Вильнюса сообщает, что верховный жрец Криве-Кривайтис — отец Лиздейко, подкинувший его младенцем князю Гедимину, который увидел мальчика плачущим в орлином гнезде. Лиздейко сам стал Криве-Кривайтисом и родоначальником фамилии Радзивиллов. Он истолковал сон,
приснившийся Гедимину, предсказав основание Вильнюса. Сочетание мотивов «подкинутый мальчик в орлином гнезде» и «дар предсказания» — устойчивый признак мифов о воспитании шаманов (см. Шаманская мифология). Нередко у ставшего шаманом оказывается брат-неудачник, что также указывает на тему близнечества, предполагаемую в связи с образом Криве-Кривайтиса. Реконструкция приводит к правдоподобному постулированию близнечной пары Kriv- и Krivait-. Подобно тому как в Риме более короткое имя обозначало обоих братьев: Remi в значении Рем и Ромул, в балтийской традиции предпочтение было отдано основе Kriv-, откуда и происходит нейтральное обозначение верховного жреца. Ещё более существенно, что по имени героя-основателя, одного из близнецов, город получает своё название. Ср. Roma, Рим, при Romulus и Криве при названиях Кривой город, Krzywgorod, Curvum castrum в Вильнюсе (древняя часть города). Таким образом, К. (литов. Krive) выступает не только как основатель ритуальной традиции, но и, вполне возможно, как основатель древнего поселения, предшествующего историческому Вильнюсу. Сказанное о Криве-Кривайтисе и его близнечных истоках, как и глубоко укоренённая в балтийской традиции идея близнечества, проявляющаяся в мифологии и фольклоре, в орнаменте, украшениях, утвари, деталях дома, ритуальных сооружениях и даже в вегетативных символах (см. Юмис, Балтийская мифология), позволяет сделать вывод о том, что парное имя KriveKrivaitis отражает некогда существовавший близнечный образ. Существенно, что название жреца (литовский Krivis, Krive, krivaitis; krivaite, жрица-помощница Криве-Кривайтиса) соотносится с названием его основного атрибута – искривлённой палки, посоха, жезла (литов krive, krivuli, krivulis, kreivalis, kreivasakis и т. д., ср. литов. kreivas «кривой», «косой»). Тот факт, что К. входит в близнечную пару, объясняет и семантику имени, поскольку близнецы в мифах противопоставляются друг другу по сходным признакам: прямой — кривой, правый — левый. При учёте того обстоятельства, что часто один из близнецов — первый смертный в данной традиции, символ связи традиции и коллектива с родной землёй, а второй близнец — основатель религиозного закона и учредитель ритуала, уместно высказать предположение о возможном отражении этой схемы в обоих циклах легенд об основании Вильнюса: Швинторог или К. — как первый умерший, и Кривайтис как верховный жрец, установитель ритуала. Не исключено, что подобная близнечная схема предполагала соответствующую топографическую (напр., в связи с Вильнюсом: долина Швинторога и гора Гедимина — Кривой город) и социальную (княжеская дружина, военная функция — жречество, магико-ритуальная функция) дифференциацию. В. В. Иванов, В. Н. Топоров.
КРИМХИЛЬДА, см. Гудрун. КРИШАНУ (др.-инд. Krsanu-, от krsa-, «худой», «измождённый»; более точный анализ затруднителен), в ведийской ми-
фологии лучник, видимо, враждебный богам. Единственный миф, в котором участвует К., известен в очень неполной версии (PB IV 27; Айт.-бр. III 25), хотя, несомненно, он входил в состав древнего ядра индоиранских мифов о соме-хаоме. Некогда растение сома росло на небе. Орёл, несмотря на сто железных крепостей, которые его стерегли, взлетел на небо, вырвал стебель сомы и, обгоняя ветры и умножая свою силу, полетел обратно. Когда орёл ринулся с неба вниз, «быстрый мыслью» стрелок К. спустил тетиву лука, но стрела поразила у орла только одно маховое перо. Орёл благополучно доставил Индре растение, из которого приготовили напиток бессмертия. Брахманы излагают этот сюжет с рядом подробностей. В частности, из поражённого К. орлиного пера (или когтя) выросло на земле дерево парна (палаша) или шальяка, приобретшее особую сакральность в связи с ритуалом, в котором оно играло важную роль. К. призывают вместе с Рудрой и другими стрелками; ему помогают Ашвины; иногда К. относят к гандхарвам (Тайтт.-Араньяка I 9, 3). Имя К. неотделимо от авест. Krsanis, имени вождя, связанного с хаомой. Сюжетно ближайшую параллель, отражающую общий индоиранский миф, составляет авестийская история стрелка Керсаспы. Сам миф о К. принадлежит к числу типологически распространённых схем в разных мифологических и фольклорных традициях. В. Т.
КРИШНА (др.-инд. krsna, букв, «чёрный», «тёмный», «тёмно-синий»), в индийской мифологии сын Васудевы и Деваки, аватара Вишну. Образ К. многозначен; по-видимому, в нём слились различные мифологические и, может быть, даже исторические прототипы. Предполагают, что «чернота» К. — свидетельство южноиндийского, дравидского происхождения его образа. Цвет тела К. — тёмно-синий или тёмно-лиловый (реже он изображается совсем чёрным, тёмно-зелёным или тёмно-коричневым) и сравнивается с цветом дождевой тучи, несущей освобождеКришна поднимает гору Говардхана. Красный песчаник. 3 в. Матхура.
КРИШНА ние от смертоносной жары. К. по природе своей — прежде всего защитник, избавитель. Но для индийца в слове «Кришна», «Чёрный», есть также что-то недоброе, зловещее; это же имя носят (в ведах и позже) различные демоны-асуры. В мифологии джайнов и буддистов К. — фигура отрицательная (у буддистов — глава чёрных демонов, врагов Будды). В индуистской мифологии недобрые свойства К. объясняются ссылками на непостижимость природы бога, его неподвластность человеческим нормам и, как правило, оттеснены на второй план или переосмыслены. Самое раннее упоминание о К., сыне Деваки, — в «Чхандогья-упанишаде» (III 17, 6), где он — ученик наставника Гхоры Ангирасы. Однако неясно, тот ли это К., деяния которого описаны в «Махабхарате», «Хариванше» и пуранах. В «Махабхарате» К. действует преимущественно как воитель и политик, союзник пандавов, мудрый, мужественный, но порой вероломный в отношениях с врагами. В «Бхагавад-гите», включённой в «Махабхарату» вставной поэме, К. — колесничий Арджуны — перед битвой на Курукшетре являет себя как высшее божество (Вишну) и излагает религиозно-философскую доктрину, получившую (в различных толкованиях) большую популярность в Индии, а позже и за её пределами. В традиционном списке десяти аватар Вишну К. занимает восьмое место. Но иногда (напр., в «Гита-говинде» Джаядевы) К. считается более чем аватарой — полным проявлением Вишну, а его место в десятке аватар занимает Баларама. «Бхагавата-пурана» называет двадцать две аватары Вишну, в числе которых и К. (двадцатый), и Баларама (девятнадцатый). В «Бхагавата-пуране» (а также в «Вишну-пуране», в более поздней «Брахмавайварта-пуране» и в
других пуранах) содержится изложение «биографии» К. с теологическими разъяснениями. В городе Матхура правил неправедный царь Канса. Чтобы избавить от него землю, Вишну решает родиться в человеческом облике. Канса слышит предсказание, что он умрёт от руки восьмого сына своей двоюродной сестры Деваки, и убивает всех рождающихся у неё от Васудевы сыновей. Спасается лишь седьмой сын, Баларама, а восьмого сына, К, едва тот родился, Васудеве чудесным образом удаётся переправить на другой берег Ямуны, где он воспитывается в семье пастуха Нанды и его жены Яшоды. Канса, узнав об исчезновении новорождённого, приказывает убить всех младенцев в Матхуре. Детство К., его шалости (похищение масла у Яшоды, одежд у купающихся пастушек и др.) и подвиги (убийства демонов, которых подсылает Канса, поглощение пламени лесного пожара и спасение от него коров и пастухов, победа над повелителем змей Калией; поднятие над головой горы Говардхана, чтобы прикрыть от дождя пастухов, пастушек и их скот, и др.) — излюбленные темы индийской поэзии. Ещё более популярная тема — любовь пастушек к отроку К. Заслышав свирель пастуха К., пастушки, бросая мужей и домашние дела, бегут к нему и танцуют с ним в экстазе на берегу Ямуны. Пастушки и их влечение к К. трактуются индусами как символ человеческих душ, устремлённых к слиянию с богом. Но бог неуловим и недостижим: в конце концов, К. покидает пастушек, чтобы выполнить свой долг — убить Кансу. Убийством тирана завершается юность К. Из пастуха он превращается в воина и политика: восстанавливает справедливую власть в Матхуре и защищает город от демонов, мстящих за Кансу. При этом К. переводит всех жителей Мат-
Похищение одежд Кришной. Миниатюра. 18 в. Кангра.
Танец Кришны с гопи. Миниатюра. 18 в. Басоли. В верхней части миниатюры: Брахма, рядом с ним Шива на Нандине (слева) и Индра на слоне (справа).
559
хуры — ядавов в Двараку, новый город, который по его приказу строится за одну ночь. Совершая дальнейшие подвиги, К. обретает сначала восьмерых жён (первая из них Рукмини), а затем ещё 16 100 жён. Обладая чудесной способностью пребывать одновременно со всеми жёнами, К. производит многочисленное потомство. После битвы на Курукшетре, которая завершает круг земных дел К.Вишну, К., решив вернуться в божественные сферы, сначала уничтожает весь город ядавов, а затем и сам погибает от стрелы охотника, принявшего его за оленя. В средневековой индийской культуре наибольшую популярность приобрёл образ К.-любовника (при этом на первый план выдвинулась одна из пастушек — Радха, хотя в некоторых сектах и областях Индии преобладает культ Рукмини). В поэзии и живописи этот образ получал различные трактовки: и религиозно-аллегорические, и вполне мирские, – грани между которыми установить подчас весьма трудно. В 19–20 вв. некоторые индийские авторы, испытавшие влияние европейской культуры, пытались «очистить» образ К. от эротики и представить К. образцом политического, государственного деятеля (Бонкимчондро Чоттопаддхай в трактате «Жизнь Кришны»; Айодхьясинх Упадхьяй Хариаудх в поэме «Любимый на чужбине»). Сходство некоторых моментов в мифе о К. и в преданиях о жизни Иисуса Христа, а также фонетическая близость имён («Кришна», в другом произношении «Кристна», «Христос») давали основания некоторым исследователям видеть в К. видоизменённый образ Христа, некогда занесённый в Индию кочевыми племенами. Однако эта гипотеза не подтверждена сколько-нибудь убедительно. С. Д. Серебряный.
560
КРОНОС
Победа Кришны над змеем Калией. Миниатюра. 19 в. Кангра.
KPОHOC, Крон (Κρ νο ), в греческой мифологии один из титанов, сын Урана и Геи. По наущению своей матери оскопил серпом Урана, чтобы прекратить его бесконечную плодовитость (Hes. Theog. 154– 182). Воцарившись вместо отца, К. взял в супруги свою сестру Рею. По предсказанию Геи, его должен был лишить власти собственный сын, поэтому как только у Реи рождались дети, К. тотчас проглатывал их, желая избежать исполнения предсказания. Однако Рея обманула К., подложив ему вместо младшего сына Зевса запелёнатый камень, который и был проглочен К. Зевс был тайно вскормлен в пещере на Крите (453–491). Возмужав, он по совету своей жены Метиды опоил К. волшебным питьём, благодаря которому К. изрыгнул на свет братьев и сестёр Зевса (Apollod. I 2, 1). Под предводительством Зевса дети К. объявили войну титанам, длившуюся десять лет. Побеждённые титаны вместе с К. были сброшены в тартар и находились там под стражей сторуких, выведенных Зевсом из тартара (Hes. Theog. 675–740). Среди детей К. выделяется его сын от нимфы Филиры — мудрый кентавр Хирон. По орфической традиции Гея передаёт Кроносу завёрнутый в пелёнки камень. Римский мраморный рельеф. С греческого оригинала сер. 4 в. до н. э. Рим, Капитолийские музеи.
Кришна-ребёнок, крадущий масло. Миниатюра. 1790—1800. Кангра.
К. примиряется с Зевсом и правит на островах блаженных, отсюда возникло понятие о царствовании К. как счастливом и благодатном времени. Народная этимология сблизила имя К. с наименованием времени — Хроносом (Χρ νο ). В римской мифологии К. известен под именем Сатурна, который воспринимался как символ неумолимого времени. К. были посвящены празднества кронии, в Риме — сатурналии, во время которых господа и слуги менялись своими обязанностями и воцарялось безудержное веселье карнавального типа. А. Ф. Лосев.
КРОН ПАЛИ, в мифологии кхмеров (Кампучия) дух, создавший землю и её поддерживающий. Иногда его представляли крокодилом. Кхмеры его смешивают с Прах Тхорни — женской персонификацией земли, с Прах Пхумом — мужской персонификацией поверхности земли, или даже с Прах Писнокаром — божественным строителем, причём К. П. принимает на себя их функции. Считалось, что от К. П. зависит очерёдность сельскохозяйственных сезонов, успешное строительство домов и каналов. К. П. посвящены обряды, связанные с выбором местоположения жилищ, храмов, каналов. Я. Ч.
КРУГ, один из наиболее распространённых элементов мифопоэтической символики гетерогенного происхождения и значения, но чаще всего выражающий идею единства, бесконечности и законченности, высшего совершенства. К. как фигура, образуемая правильной кривой линией без начала и конца (ср. териоморфные образы змеи, рыбы, дракона, проглатывающих свой собственный хвост), ориентирована в любой своей точке на некий невидимый центР. К. выступает как универсальная проекция шара, признаваемого идеальным телом как в мифопоэтической, так и в научнофилософской традиции [ср. идеи Ксенофана о шаре как образе единства ограниченности и безграничности и о шарообразности божества (см. Диоген Лаэртский IX 19)]. К. ограничивает внутреннее конечное пространство, но круговое движение, образующее это пространство,
потенциально бесконечно. Так, во многих традициях космос представляется именно как шар (графически К.) или его более или менее опредмеченные варианты (яйцо, черепаха, диск и т. п.), окружённые неорганизованным хаосом. Эта идея нашла отражение и в сильно мифологизированных ранненаучных и философских вариантах [ср. пифагорейское учение о десяти сферах с единым центром (огонь), вокруг которого по К. вращается и земля]. Иногда это моделирование посредством К. сочетается с моделированием с помощью квадрата. Во временном плане идея К. находит ещё более полное воплощение. В многочисленных мифологических сюжетах и мотивах, в бытовых представлениях и соответствующих обычаях в самом языке (ср. рус. время из * vert-men- «то, что вращается, возвращается») нашла отражение циклическая концепция времени (см. Календарь, Цикличность). Суточное и годовое круговое движение солнца соединяло цикличность времени с цикличностью пространства, что уже в более позднее время нашло отражение в структуре мегалитических сооружений, связанных с астрономическим счётом времени (ср. кромлехи), или т. н. «круглых» календарей, в иероглифических и других символических способах обозначения времени или отдельных его элементов через фигуру К. Все эти представления мотивируют не Хронос. Скульптура Ф. Гюнтера. Ок. 1765–70, Мюнхен, Баварский национальный музей.
КУБЕРА
Тибетский магический круг, охраняющий от злых духов. Рисунок на шёлке.
только типологически частый образ космоса в виде К. (или шара), но и метонимический образ основного божества в той же форме. Естественно, что в качестве такого божества чаще всего выступает солнце, символизируемое К. и на основании его формы, и в силу кругового характера его суточного и годового движения (ср. дискообразную корону Ра, крылатый диск Атона, солнечную колесницу Аполлона, а также образ солнечного глаза в виде К.). Схема древа мирового и близкие к ней варианты неоднократно подчёркивают идею К., нередко мультиплицируя её. Прежде всего само солнце (всегда в виде К., иногда с крыльями) непременно присутствует в этой схеме. Годовое круговое движение солнца по отношению к оси мирового древа конституирует круговое пространство по горизонтали (в горизонтальной проекции дерево отмечает пуп земли в минимуме и окружность, отделяющую внутренний К. от внешнего пространства, в максимуме), а суточное круговое движение солнца определяет вертикальную плоскость мирового древа (включая и вариант «антидерева», ср. дерево нижнего мира, бездны, смерти и т. п.). Нередко оба этих круговых движения подкрепляются расположенными по кругу мифологическими объектами, например знаками зодиака (или соответствующих животных) или божественными персонажами (12-членные пантеоны; в частности, олимпийские боги как раз и образуют некий умозрительный К., упорядочивающий их множество; ср. хоровод, т. е. тот же К., с Аполлоном в центре, в представлениях о музах); не случайно поэтому, что К. является и символом пантеона в целом, и эмблемой отдельных богов. Характерно, что и «земные бо-
ги» также нередко усваивают К. в качестве эмблемы своего могущества и власти [ср. царские инсигнии в Вавилоне и у хеттов или шар (обычно с крестом над ним) как символ имперского величия и мощи]. Перенесение мифологических пространственно-космических представлений на социальную среду можно усмотреть в распространённом способе изображения структуры брачных классов как К., в структуре архаического поселения в виде К.; ср. также языковые данные, относящиеся к обозначению как самого поселения (ср. община, из праслав. *obbti«круглое» в соответствии с так называемыми «круглыми деревнями», нем. Runddorf), так и более крупных объединений, строго говоря, не предполагающих геометрически круглой формы (ср. рус. округ, область, нем. Kreis «уезд», собств. «круг», Bezirk, «округ» и т. п.). Следует отметить также почти универсально распространённую связь К. и других круглых форм с женским началом. К. в сочетании с другими фигурами и символами образует широко разветвлённую область символических и эмблематических ассоциаций. Некоторые из них: К. и крест — центр и 4 направления вселенной; К. и тетива — власть и сила жизни и смерти (в ассирийском искусстве); К., разделённый надвое, — день и ночь, лето и зима, символ инь и ян в Китае; крылатый К. — божество, божественный дух; К. внутри К. — андрогинизм; 2 К. — эмблема близнецов (ср. Ашвинов, Диоскуров и др.); 2 соединённых К. — союз неба и земли (см. Священный брак). Область функционирования К. многообразна – от культовых принадлежностей и овеществлённой магии (амулеты и т. п., часто характеризующиеся круглой формой) до концепций искусства и науки. B. H. Топоров, M. Б. Мейлах.
КСУФ, Kсyт (Ξουθο ), в греческой мифологии сын Эллина и нимфы Орсеиды, брат Дора и Эола. К. достался от отца Пелопоннес. Женой К. была дочь афинского царя Эрехфея Креуса, родившая ему сыновей Иона и Ахея, по именам которых были названы ионийцы и ахейцы (Apollod. I 7, 3). По другой версии, Ион — сын Креусы и Аполлона, усыновлённый К. (Еврипид «Ион»). А. Т.-Г.
КУА-ФУ (кит., предположительно, «великан»), персонаж древнекитайской мифологии, связанный с миром мрака. К. считался внуком Хоу-ту, правителя подземного царства. К. обитал на севере на горе Чэндуцзай-тянь, которую древние китайцы считали местонахождением входа в подземный миР. К. представляли в виде великана, из ушей которого свешивались две жёлтые змеи, в руках он сжимал ещё по жёлтой змее. Однажды он побежал догонять солнце и настиг его в долине Юйгу, но его одолела жажда и он выпил всю воду из рек
Куа-фу догоняет солнце. Гравюра из «Иллюстраций к Книге гор и морей». Ксилограф. Ленинград, Библиотека им. M. E. СалтыковаЩедрина.
561
Хуанхэ и Вэйшуй, но не напился и побежал к Большому озеру — Дацзэ, однако, не достигнув его, умер от жажды. По другой версии, К. принимал участие (возможно, как божество ветра или дождя) на стороне Чи-ю в борьбе против Хуан-ду и был убит драконом Ин-луном. Обе версии изложены в «Книге гор и морей». По мнению некоторых учёных, К. — это целое племя великанов. Б. Р.
КУБАБА (клинописн. Ku-ba-ba, иероглиф. лувийск. Ku-KUBABA-pa-pa, в выполненной древнесемитским письмом малоазиатской надписи — квв, фригийск. Κυβ β ), в лувийской и хурритской мифологиях богиня. Во 2-м тыс. до н. Э. К. поклонялись как местному божеству города Кархемиш (Северная Сирия). Наиболее раннее упоминание К. в Северной Сирии содержится в надписи 1-й половины 2-го тыс. до н. э., где названо лувийское имя её жрицы. В староассирийских документах из Малой Азии начала 2-го тыс. до н. э. есть указания на должность евнуха-жреца (аккад. Китчит) богини К. Предполагается связь К. с сирийским сакральным евнухом-жрецом Κομβαβο . Гипотеза У. Олбрайта о происхождении имени К. из древнемесопотамского KU. Baba («священная Баба») не получила общего признания. Увеличение хурритского влияния на хеттскую мифологию привело во 2-й половине 2-го тыс. до н. э. к включению К. в число основных божеств хеттского пантеона [новохеттский (13 в. до н. э.) список богов столицы хеттов города Хаттусаса]. После падения Хеттского царства (нач. 12 в. до н. э.) К. почиталась в области Хаттусаса (заселённой фригийцами) как Кубебе-Кибела, главное женское божество (Великая мать) фригийского пантеона и была заимствована позднейшей греческой эллинистической мифологией (Кибела). В иероглифических лувийских надписях начала 1-го тыс. до н. э. из Северной Сирии и южной Малой Азии К. — в числе главных лувийских божеств и ее изображения упоминаются чрезвычайно часто; в надписи 9 в. до н. э. из Кархемиша сообщается, что правитель Катувас возродил в этом городе культ К. Кубаба упоминается и в ассирийских текстах рубежа 1 — 2-го тыс. до н. э. Изображения К. и позднейшей Кибелы, сидящей на троне между двух львов, продолжают традиции древнемало-азийского культа богини плодородия, восходящие к культуре Чатал-Хююка 6-го тыс. до н. э. В. В. Иванов.
КУБЕРА (др.-инд. Kubera, возможно, «имеющий уродливое тело»), или Кувера, в индуистской мифологии бог богатства, владыка якшей, киннаров и гухьяков. К. — внук великого риши Пуластьи, сын мудреца Вишраваса (отсюда его второе имя Вайшравана, т. е. «сын Вишраваса») и дочери риши Бхарадваджи Деваварнини. В награду за благочестие и подвижничество Брахма приравнял К. к остальным богам, сделал его стражем скрытых в земле сокровищ и хранителем севера (одним из локапалов), а также подарил ему колесницу Вималу, способную летать по воздуху. Согласно мифу, изложенному в «Рамаяне» (VII 11), К. некогда владел остро-
562
КУГУРАК
вом Ланка, однако сводный брат К. Равана изгнал К. с Ланки, и он перенёс свою резиденцию в Гималаи; его столица — Алака, построенная божественным строителем Вишвакарманом. К. принадлежит заповедный сад Чайтраратха, находящийся на отрогах горы Меру; его слуга Манибхадра является покровителем торговли; его жена Риддхи олицетворяет процветание. Близким другом и покровителем К. считается Шива. К., как и свита полубогов, его окружающих, был, видимо, первоначально хтоническим божеством; потому он постоянно ассоциируется с землёй, земными недрами и горами. Но со временем, как указывают его внешний облик и атрибуты, К. приобрёл черты бога плодородия. У него большой шарообразный живот, две руки, три ноги, восемь зубов, один глаз. «Рамаяна» (VII 12, 22–24) рассказывает, что второй глаз К. потерял по проклятию Умы (см. Деви) за то, что подглядывал за нею, когда она оставалась наедине с Шивой. Образ К. проник в народные верования, лежащие далеко за пределами индуистской ортодоксии, и в буддийскую мифологию. Так в тибетский буддийский пантеон К. под именем Вайшраваны вошёл в качестве бога богатства и одного из главных «защитников религии». П. А. Гринцер.
КУГУРАК, Курык кугыза («горный старик»), в марийской мифологии бог (у некоторых марийских племён почитался как высший бог вместо Кугу-юмо). По преданию луговых марийцев, К. был некогда земным вождём марийских племён. Обитает на небе, где возглавляет иерархию подвластных ему духов — «стражей» дома, стола, ворот и т. п.; иногда в их число включается и бог смерти Азырен, Водыж, а также злые духи (шырты).
финскому Юмале); ветер — его дыхание, радуга — лук. Первоначально К.-ю. был далёк от людей. В космогонических мифах К.-ю. — демиург, противостоящий творцу зла, своему младшему брату Керемету (которого он, согласно некоторым мифам, изгнал с неба за непослушание). К.-ю. велел Керемету, плававшему в водах первичного океана в облике селезня, нырнуть и достать земли со дна. Керемет сделал это, но часть земли утаил в клюве. К.-ю. дуновением сотворил землю с равнинами, пастбищами, лесами, Керемет же выплюнул утаённую часть и создал горы. К.-ю. сотворил человека и поднялся на небо за душой для него, оставив сторожем собаку, не имевшую шкуры. Керемет соблазнил собаку шубой и оплевал человека. Возвратившись, бог проклял собаку, а человека вынужден был вывернуть наизнанку, и тот стал подвержен болезням и греху из-за оплёванных Кереметом внутренностей. К.ю. сотворил также добрых духов из искр, высекаемых огнивом; Керемет подсмотрел способ творения и создал злых духов. КУДИАНИ, в мифологических представлениях и фольклоре грузин ведьмы. К. уродливы, горбаты, у них большие зубы или клыки, спускающиеся до земли волосы, перекинутые через плечи груди. К. могут принимать любой облик и заколдовывать людей. Они живут в тёмных пещерах, ездят на кошке, петухе, волке и других животных или пользуются для передвижения различными предметами домашнего обихода — кувшином, давильным чаном, метлой и т. п., по зову своей предводительницы Рокапи К. собираются на горе Табакона. Ср.: Баба-яга в славянской мифологии. М. Чачава.
КУГУ-ЮMO («Великий бог»), Юмо, в марийской мифологии высший бог. Обитает на небе, где у него много скота. Возглавляет иерархию небесных богов (боги солнца, грома и т. д.) и низших земных богов (боги хлеба, скота и т. д.). По-видимому, К.-ю. — обожествлённое небо (родствен Кудшу (?), стоящая на льве. Памятный камень из Мемфиса. Известняк. 14—13 вв. до н. э. Берлин, Египетский музей.
КУДО-ВОДЫЖ, Кудо-вадыш («хранитель дома»), в марийской мифологии дух, покровитель дома и семьи. Оберегает от болезней, но может и насылать их на непочтительных хозяев. Фетиш К.-в. — пучок ветвей — хранился в переднем углу дома; ежегодно весной фетиш выбрасывали в поле (ср. слав, ритуалы похорон Костромы, Марены и др.), новый приносили в дом. КУДШУ, Кадеш (ханаанейско-аморейск. qds), в западносемитской мифологии богиня, очевидно, любви и плодородия. Почиталась также в Египте в период Нового царства. Известна главным образом по египетским, а также найденным в Сирии, Финикии и Палестине, в т. ч. и в Угарите, культовым изображениям. Обычно представлялась обнажённой женщиной, стоящей на льве, иногда в хато-рическом парике и ожерелье, с цветами или змеями в руках. Возможно, К. — ипостась Астарты, Асират или Анат. В Египте центр культа К. — Мемфис. Она отождествлялась с Хатор и почиталась как владычица неба, госпожа всех богов; ей молились о здравии. Считалась дочерью и (или) женой Птаха. И. Ш.
КУЕРАВАПЕРИ («которая рождает»), в мифологии тарасков (Центральная Америка) великая богиня, мать всех богов. Сестра и жена Курикавери. Местом обита-
ния К. считали район Синапекуаро (современный штат Мичоакан). Там вместе со своими дочерьми: Красной, Белой, Золотой и Чёрной тучами она создавала дождевые облака и рассылала их по всей земле. В её честь совершались особые церемонии вызывания дождя. Вместе с тем К. была и божеством смерти, голода. Потерявший сознание человек считался избранным ею для жертвоприношения. КУЖУХ (Kusuh, угарит. Ks/zg), в хурритской мифологии бог луны. Обычно изображался с полумесяцем на головном уборе. Гарант клятвы (его эпитет — «господин клятвы»). Упоминается в мифе о Серебре: Серебро, сторонник Кумарби, грозит приверженцам Тешуба К. и Шимиге смертью. Соответствует шумероаккадскому Сину, хеттскому и лувийскому Арма. М. Л. Хачикян.
КУЗНЕЦ, в мифологии персонаж, наделённый сверхъестественной созидательной силой, связанной с огнём, и обладающий функциями демиурга — верховного божества или бога – помощника одного из главных богов, культурного героя и (или) предка. К. может создавать не только любые орудия из разных металлов (ср. Тувалкаина, ковача всех орудий из меди и железа), но и волшебное оружие героев: палицы (палицы, созданные божественным мастером Кусар-и-Хусасом для громовержца Балу, в западносемитской мифологии), щит (Гефест выковывает щит Ахилла), стрелы (как Пиркуши в грузинских мифах), меч (в германо-скандинавской и финно-угорской мифологиях). К. и героев закаляет в металле, сообщая им неуязвимость (ср. Курдалагон в осетинском нартском эпосе), чинит им черепа, ставя на них медные заплаты (боги-К. в мифах ряда кавказских народов). К. и сам неуязвим, отчасти благодаря способности становиться невидимым, что характерно для наиболее важных персонажей в мифологии (как Сумаоро у мандингов в Африке, см. Сундьята). Свойством невидимости К. наделяет изготовленные им предметы (сеть, которой Гефест опутывает Афродиту, изменившую ему с Аресом). Мастерская Гефеста. Гефест показывает Фетиде щит для Ахилла. Фреска из Помпеи. Ок. 70 н. э. Неаполь, Национальный музей.
КУЙ
Ацтекский золотых дел мастер, на службе у солнца изготавливающий украшение. Из Флорентийского кодекса.
К. не ограничен в своей деятельности рамками обычного кузнечного ремесла и часто выступает как «божественный мастер» вообще (ср. инд. Вишвакарман, «господин всех ремёсел», который, в частности, является и кузнецом; типологически сходные с ним К. в мифологии догонов и др.); он создаёт самые разные предметы и их изображения (скамеечки для ног, туфли, чаши, как Кусар-и-Хусас), включая и целую модель мира в металле (как щит, сделанный Гефестом), основные небесные светила – солнце и луну (как Ильмаринен или Телявель). К. может выковать песню, свадьбу, слово (в мифах и обрядовом фольклоре балтов, славян, германцев). Характерной функцией К. является строительство им дома себе (например, Гефест) и другим богам (в мифе первых изобретателей железа, хатти, или «протохеттов», Хасамиль строит дом богу-солнцу Эстану с помощью железного молота и железных гвоздей; Кусар-и-Хусас строит дом для Балу). Но деятельность К. как культурного героя шире его ремесленных функций. К. знакомит людей с кузнечным делом и стихией огня вообще (у догонов люди узнают об этом от кузнецов — духов йебан; Прометей похищает огонь у Гефеста). Наряду с этим К. могут, например, доставлять людям с неба, с которого они спускаются, злаки (небесные кузнецы у догонов). Связанный с огнём, К. чаще всего воплощает небесный огонь (солнечный или грозовой – молнию) и обитает на небе (небесные К. в кавказском нартском эпосе, у догонов; в доколумбовой Южной Америке, в частности в государстве инков, золотых дел мастера находились на «службе солнца»). Как воплощение стихии огня К. противостоит воде, с которой он вступает в единоборство. Он делает это сам [К. в славянской мифологии, которые запрягают усмирённого ими змея, связанного с водой и нижним миром, — его гибелью объясняется происхождение Днепра; Гефест, иссушающий поток; Кава в персидском эпосе «Шах-наме» (родственный восточнославянскому божьему ковалю, см. Кий), выступающий как противник дракона Заххака] или посредством оружия, изготовленного им для громовержца (Кусар-иХусас даёт Балу чудесные палицы для борьбы с Йамму — океаном).
К. может быть либо сам воплощением небесного грозового огня – богом-громовержцем (в мифах африканского народа эве имя бога-громовержца Согблаа складывается из «со» – «молния» и «гблаа» – «руководитель касты кузнецов»), либо его помощником (бог-К. в балтийской мифологии). Однако в этой роли К. часто сохраняет самостоятельность по отношению к громовержцу (они непобедимы до тех пор, пока остаются вместе), иногда оказываясь его «псевдопомощником». Это проявляется, например, при их несогласиях, когда К. (как Пиркуши) отказывается изготовить орудие (стрелу) для громовержца или может стать косвенной причиной гибели громовержца (как Кусар-и-Хусас, убедивший Балу сделать окно в доме, через которое, очевидно, может проникнуть смерть). Таким образом, связывающийся в мифологических представлениях преимущественно с положительным рядом мифических категорий (в частности, с верхом), К. иногда воплощает и элементы отрицательного начала. Он связан с рудами, добываемыми из-под земли, и может ассоциироваться с подземным огнём, отсюда с нижним (подземным или водным) миром. Это объясняет и постоянное (Хасамиль) или временное (Гефест) пребывание К. в нижнем мире и его связь с такими существами, как волк (в осетинской, римской, германо-скандинавской мифологиях, где волк связывается с воинской силой героев, приобретению которой помогает К.) и собака (собака кузнеца Куланна, убитая Кухулином), которые выполняют частично роль, близкую к воплощению нижнего мира. Из нижнего мира К. могут вызывать другие (небесные) боги. Таким образом, К. выступает как посредник между верхом и низом (хотя в большинстве случаев он связывается с верхом). Особое положение К. среди других мифологических персонажей сказывается и в его внешнем облике, иногда сближающем его с хтоническими существами: так, он хром (Вёлунд у древних германцев, Гефест), непомерно мал ростом (карлики-К., связываемые с подземным миром в германских сказаниях). С уродством может быть сопряжено и возникновение кузнечных орудий: у догонов кузнец должен хранить деревянную статуэтку однорукой женщины, из чьей отрубленной руки был сделан кузнечный молот. В различных обществах вокруг фигуры кузнеца часто складывался особый ритуал, связанный с многочисленными поверьями и мифами, привязанными к месту (кузнице) и различным этапам работы кузнеца (по поверьям славян, К. схватил щипцами за язык змея, проникшего в кузницу; у абхазов кузница убивает пса, ср. собаку Куланна и т. п.). Наиболее развиты были обряды и мифы этого типа у тех многочисленных народов, где существовала особая почитаемая (или, реже, неприкасаемая) каста кузнецов (в древней Ирландии, в Индии и Шри-Ланке, у хауса, догонов, эве и многих других африканских народов). Эта изолированность кузнеца, сходная с положением шамана, связана с отношением к нему как к человеку, обладающему сокровенными способностями, носителю высшего знания и сверхъестественной силы и страхом перед
563
реализацией этих способностей. В мифах каст кузнецов К. отводится роль основного божества [Гу, Лиза (см. Маву-Лиза) у кузнецов племени фон в Бенине] или главного божества этой касты (ланкийский Вассама, средневековая трансформация древнеиндийского Вишвакармана, является также богом кузнецов и может принимать земной облик золотых дел мастера; «Махавамса» XVIII 24). Особое положение в обществе проявляется, например, и в том, что в Западной Африке кузнец (изготовляющий при помощи огня орудия, культовые предметы и магические снадобья) и горшечница (обрабатывающая «живую глину» — землю) могут вступать в брак только друг с другом: они рассматриваются как воплощения двух основных священных начал, вместе обеспечивающие нормальную жизнь социума. При отсутствии развитой металлургии функции, совпадающие с ролью К., в обряде выполняет вождь: у индейцев Северной Америки, например, вождь племени разрезал природную медь, игравшую существенную роль в ритуале и мифе (в медь превратилась ядовитая рыбка с блестящей чешуёй, которую пришлось бросить в огонь, или, по другому варианту, — солнце). Предания о К. нашли отражение и развитие в литературе и искусстве. В частности, в раннем творчестве Н. В. Гоголя архетипический образ К., побеждающего чёрта, дан в «Ночи перед рождеством». Сходную мифопоэтическую традицию продолжали Вагнер, опиравшийся на древнегерманские мифы о К. (А. Блок использовал те же мифологические мотивы во вступлении к поэме «Возмездие»), и Э. Верхарн в поэме «Кузнец». В. В. Иванов.
КУЙ, в древнекитайской мифологии чудовище в виде одноногого безрогого пепельно-синего быка. К. мог свободно ходить по морю, при этом тотчас же поднимался сильный ветер и начинался ливень. Глаза К. излучали блеск, подобный свету солнца и луны. Согласно комментариям к «Повествованиям о царствах» (ок. 4 в. до н. э.), у К. одна задняя нога, лицо человеКуй. Гравюра из «Иллюстраций к Книге гор и морей». Ленинград, Библиотека им. M. E. Салтыкова-Щедрина.
564
КУЙ-СИН Божества и жрецы в рыбоподобных одеждах. Ритуальный бассейн из Ашшура. 8—7 вв. до н. э. Париж, Лувр.
шались ритуальная пахота и посев, также призванные обеспечить плодородие. Кукерское действо, кроме главного действующего лица К., включало многочисленные персонажи, среди которых был царь и его помощники. Одно из названий кукер – кукувци, кукови – сопоставимо с болг. «на куков ден» («когда рак свистнет»), сербохорв. «на куков дан», литов. каукас (домашний дух), прус. cawx, «чёрт», др.-инд. koka-yatus, «злой дух в образе животного», и восходит к глубокой древности. В. В. Иванов, В. Н. Топоров. Куй-син, стоящий на рыбе ао. Фарфор.
ка, туловище обезьяны, он умеет говорить. В некоторых памятниках указывается, что К. — одноногий дракон, или К. похож на барабан (по преданию, мифический государь Хуан-ди велел содрать с К. шкуру и натянуть её на барабан), или К. — дух деревьев и камней, живущий в горах. Впоследствии образ чудовища К. был соединён с Куем, который ведал музыкой при мифическом правителе Шуне. Б. Р.
КУЙ-СИН («первая звезда»), в китайской мифологии божество – помощник бога литературы Вэнь-чана. Культ К.-с. известен с 12–13 вв. Он отождествляется с первой звездой Большой Медведицы. Изображается стоящим на правой ноге, левая – согнута в колене и приподнята кзади. В правой руке — кисть, в левой — казённая печать или ковш Большой Медведицы. Единственная одежда — повязка вокруг бёдер и развевающийся шарф на шее. Часто изображается стоящим на спине огромной рыбы ао. По преданию, у К.-с. было безобразное лицо. Когда он выдержал первым экзамены на учёную степень, ему полагалась аудиенция у государя, но, увидев его, император отказал ему в этой чести. В отчаянии К.-с. бросился в море, но рыба ао вынесла его на поверхность и спасла. Изображение К.-с. ставилось в особой башне на экзаменационном дворе.
КУКСУ, в мифологии индейцев Северной Америки (у индейцев Калифорнии — майду, помо, винтун и др.), первый человек, учитель людей. Ему посвящены тайные обряды, связанные с возрастными инициациями, проводимые зимой в большой круглой полуземлянке. Обрядовые танцы, связанные с культом К. (его называют также культом «большой головы», так как танцоры, изображая К., надевают громадный головной убор), призваны поддерживать продолжение рода. А. В.
КУКУЛЬКАН («змей, покрытый перьями кецаля»), в мифологии майя одно из главных божеств. Ко времени испанского завоевания (16 в.) в нём слились легенды об историческом лице — предводителе тольтеков (вторгшихся в 10 в. на Юкатан), который считал себя имперсонатором Кецалькоатля и тольтекские представления об этом божестве, а также более древние верования майя в связанных с культом дождя облачных змеев. В результате синкретических процессов К. у поздних майя почитался в качестве бога ветра, подателя дождей, бога планеты Венера, основателя нескольких царских династий и крупных городов; в частности, считался патроном династии Кокомов в городе Майяпан. К. изображался в виде змея с человеческой головой. Р. К.
Б. Р.
КУКЕР, в южнославянской мифологии воплощение плодородия. В весенних карнавальных обрядах (К. или кукувци в восточной Болгарии, джамалары, джамали в западной Болгарии; известны и другие обозначения, из которых многие турецкого происхождения) К. изображал мужчина в особой одежде (часто из козьей или овечьей шкуры), с зооморфной рогатой маской и деревянным фаллосом (ср. вост.слав. Ярилу). Во время кукерских обрядов изображались грубые физиологические действия, обозначавшие брак К. с его женой, которая обычно представала затем беременной и симулировала роды; совер-
Маски кукеров.
КУКУМАЦ («змей, покрытый перьями кецаля»), в мифологий киче божество, супруг богини-матери Тепев. Судя по имени, К. восходит к образу бога Кецалькоатля. Культ его был принесён к киче в 10 в. вторгшимися на территорию Гватемалы тольтеками, но, возможно, этот тольтекский мифологический образ наложился на более древний, издавна существовавший у киче образ бога озёр и моря. Постоянные эпитеты К. — «сердце моря», «сердце озера». В эпосе киче «Пополь-Вух» К. играет важную роль в создании вселенной и человечества. Р. К.
КУЛЛЕРВО, в финской и карельской мифологии герой-мститель. Согласно карельским и финским рунам, род К., сына Каллервы (Калевы), был истреблён братом Каллервы Унтамо; уцелел один лишь К., который не тонул в воде, не горел в огне и т. д. Сирота К. нанимается батраком (рабом) к врагам, ломает их лодку, рвёт сети, превращает в волков и медведей стадо хозяйки за то, что та запекла ему в хлеб камень (типичные поступки эпического богатыря в юности). В других рунах К. — богатырь-пахарь: его образ связан с представлениями о великанах-пахарях изначальных времён — калеванпойках (сам К. иногда называется Калеванпойка; ср. также пахоту Калевипоэга). КУЛСАНС, также Ани, в этрусской мифологии божество, соответствующее римскому Янусу. Имел четыре лица, которые символизировали четыре небесных региона. КУЛУЛУ (шумер.), в шумеро-аккадской мифологии спутник бога подземного мирового океана Энки (аккад. Эйя), получеловек-полурыба (с верхней частью тела человеческой, а нижней — рыбьей). В новоассирийской глиптике и рельефах в рыбоподобной одежде изображены жрецы —
КУЛЬТОВЫЕ МИФЫ заклинатели культа этого бога. У историка Бероса (3 в. до н. э.) в облике К. выведен первочеловек Оаннес. В. А.
КУЛЬ, 1) в мансийской мифологии злой дух. Войско К. подвластно владыке загробного мира Куль-отыру (поверья о них близки христианским представлениям о чёрте). Враги людей, К. опасны для них не столько своей сверхъестественной силой, сколько злобными проделками. Населяют леса и источники (см. Виткуль), наделяются обликом собаки или собачьей головой. 2) В коми мифологии (коми-пермяки) творец зла, противник Ена. М. Х.
КУЛЬ-ОТЫР, Куль-отир, Хуль-отыр (от куль и отыр; отыр, «богатырь»), в мансийской мифологии бог подземного мира (Йол-нойер — «правитель низа»), третий из троицы главных богов, властитель злых духов кулей и болезней. Согласно космогоническим мифам, К.-о. участвовал в сотворении мира: в облике гагары он плавал по водам первичного океана; по приказу Нуми-Торума гагара ныряла на дно, чтобы принести в клюве землю для сотворения суши. Однако К.-о. выплюнул на поверхность океана не всю землю, а оставил часть в клюве. Когда по повелению Нуми-Торума земля, принесённая со дна, стала разрастаться и распирать клюв гагары, та выплюнула и её: из этой земли образовались горы, Уральский хребет (ср. марийского Кугу-юмо и Керемета). К.-о. — создатель пресмыкающихся, червей, жуков, комаров. Когда Нуми-Торум (по другим вариантам, Тапал-ойка) сделал из стволов лиственницы людей и оставил творение, чтобы найти дух для вселения в них, К.-о. подменил лиственничных людей глиняными. Из-за непрочности глины созданные из неё люди подвержены заболеваниям. По другому варианту мифа, Нуми-Торум сам послал К.-о. на землю распространять болезни, не с тем, чтобы наказать людей, но с целью воспрепятствовать их слишком быстрому размножению. К.-о. представляли в огромной чёрной шубе: от прикосновения этой шубы человек заболевал и умирал. Как владыка мёртвых К.-о. получает от Нуми-Торума списки тех, кто должен умереть и в тот же день отправиться в загробный мир: на лодке он перевозит туда умерших. М. Хоппал.
КУЛЬТОВЫЕ МИФЫ, условное название мифов, в которых даётся объяснение (мотивировка) какого-либо обряда (ритуала) или иного культового действия. К. м. существовали, вероятно, у всех народов, хотя и не везде изучены. Нет ни одного религиозно-магического обряда, который не имел бы эксплицитного или имплицитного обоснования в виде мифа о происхождении данного обряда. Миф, включённый в обряд, выступает как существенный элемент обряда, без которого последний не действителен. Но эта тесная связь обряда и мифа не является двусторонней: есть много мифов, не связанных с обрядом (ср. мифы о происхождении мира, человека, явлений природы, предметов человеческого быта, брачных правил и пр.), но не существует обряда без сопровождающего его мифа.
Английский этнограф Э. Тайлор и другие исследователи 19 в. полагали, что древние люди, верившие в существование духов, богов, демонов и слагавшие о них мифы, постепенно начали устраивать для их умилостивления обряды, жертвоприношения и пр. Иного взгляда придерживался У. Робертсон-Смит, английский историк религии, первым установивший приоритет культового обряда над связанным с ним мифом, который, по его мнению, в большинстве случаев представляет собой толкование и обоснование этого обряда. К взгляду Робертсона-Смита («ритуальной теории») примкнули многие выдающиеся этнографы и религиоведы — Дж. Фрейзер, А. ван Геннеп, Б. Малиновский, Дж. Харрисон, Ф. Рэглан, С. Хаймен и др. До недавнего времени — вплоть до появления «структуралистской» точки зрения, провозгласившей независимость мифологии от каких бы то ни было человеческих действий (К. Леви-Строс), «ритуальная теория» занимала господствующие позиции в науке. Хотя эта теория, в её крайней и односторонней формулировке (Рэглан, Хаймен), не может объяснить всего разнообразия мифов всех эпох и народов, в отношении собственно К. м. она подкрепляется обильным и вполне убедительным фактическим материалом. Наиболее примитивные К. м. – это тотемические мифы аборигенов Австралии, сопровождающие исполнение тотемических обрядов. Исполнители обряда, выступающие в роли тотемических предков, в ходе рецитации мифа (одновременно с обрядом или позже) как бы локализуют действия предка, указывая на место его передвижения, охоты, исполнения священного обряда, ухода под землю и т. п. Для женщин и непосвящённых текст мифа – такая же тайна, как и сам обряд; в ходе посвятительных обрядов иницианту впервые сообщают содержание священных мифов. Уже на этой ранней ступени общественного и культурного развития К. м. составляют, таким образом, не просто священные, но тайные (эзотерические) знания. Вместе с тем у тех же аборигенов отмечен и другой, экзотерический, круг К. м., рассказываемых специально для непосвящённых: рассказы о страшных духах-убийцах, которые будто бы совершают инициацию мальчиков, пожирая и вновь оживляя их. Посвященные сами не верят в существование этих духов-страшилищ, но запугивают ими непосвящённых — женщин и подростков. У других народов, примерно такого же уровня развития (огнеземельцы, бушмены, пигмеи и др.), отмечается столь же резкое деление К. м., связанных с возрастными инициациями, на эзотерические и экзотерические. Однако скудость источников не всегда даёт возможность судить о том, к какой из этих двух категорий принадлежит тот или иной миф. Западногерманский этнограф А. Иенсен вообще не делит К. м. на эзотерические и экзотерические, а противопоставляет их в целом (как «истинные») простым «этиологическим» мифам. Типичными К. м., по сообщению Б. Малиновского, являются все или почти все мифы жителей островов Тробриан в Океании, повествующие о древних предках и тесно связанные с совершением ре-
565
лигиозно-магических обрядов; единственный смысл их — обосновать право данной социальной группы на совершение данного обряда. Яркие образцы К. м. описаны также у американских индейцев. «Песня Вабино» племени оджибва представляет собой серию мифологических рисунков, вырезанных на деревянной дощечке; пояснительный текст к ней поёт мужчина, посвященный в ритуал тайного общества «Вабино». У индейцев племени навахов описан сложный многодневный обряд лечения больного, включающий молитвенные обращения к божествам, изображения которых делаются на ровной площадке цветным песком (миф здесь представляет собой сложное повествование о сотворении мира и его разрушении). В Индии некоторые мифы также были связаны с культовой практикой (и, может быть, с тайными культами), многочисленные мифологические образы (богов, демонов) постоянно упоминаются при заклинаниях. В мифологиях классического Востока К. м. обычно выступают в своей типичной форме, и связь их с религиозным ритуалом не подлежит никакому сомнению. В Египте самая богатая и разнообразная мифология была связана с культом Осириса и Исиды — божеств очень сложного облика и происхождения. Почитание их принимало и чисто народные формы земледельческой обрядности, и официальные, жреческие и государственные формы. Сложный ритуал культа воспроизводил поиски Исидой тела убитого Осириса, скорбь и плач народа, а затем воскрешение бога и радость народа. К К. м. относят и ряд ветхозаветных эпизодов: предписание об обязательном обрезании новорождённых мальчиков (Быт. 17, 10–14), рассказ о получении Моисеем на горе Синае божьих законов и запретов (Исх. 19, 1–25; 20, 1–26 и след.), рассказ о принесении Авраамом в жертву богу своего сына Исаака (Быт. 20, 1–18); последний может быть истолкован как обоснование ритуальной практики обязательного символического посвящения богу перворождённых сыновей. В древнем Средиземноморье аналогичный ритуал был посвящен богу растительности Аттису, о насильственной смерти которого — от дикого кабана или от самооскопления — повествовали мифы. Ритуал культа растительного божества Адониса включал в себя обязательное оплакивание его смерти женщинами, а затем ликование при его воскресении. [Ср. ритуалы, связанные с шумероаккадскими циклами мифов Инанна (Иштар) — Думузи (Таммуз).] Культ Диониса, связанного с виноградарством и виноделием, вмещал в себя оргиастические действия, которые соотносились с мифологическим рассказом о юном Дионисе, растерзании Диониса-Загрея титанами и последующем его воскресении. Ещё нагляднее связь ритуала с земледельческим мифом, посвященным богине Деметре и её дочери Персефоне, в Элевсинских мистериях (Аттика), символически воспроизводивших горе Деметры, её странствия в поисках дочери, связь между жизнью и смертью. Все эти К. м. переплетались между собой в ходе растущего средиземноморского
566
КУЛЬТУРНЫЙ ГЕРОЙ
религиозного синкретизма и создали канву, на которой в первые века н. э. сложилось христианское вероучение. Идея смерти и воскресения божества, излагавшаяся в мифах и инсценировавшаяся в обрядах, была приурочена к биографии одного из проповедников «царства божия» в Палестине, в результате чего оформился образ Иисуса Христа, обогащенный многочисленными мифологическими чертами, заимствованными из древневосточных К. м. Дж. Робертсон, Дж. Фрейзер полагали, что всё содержание Евангелий есть в сущности К. м., повествующий в нарративной форме о ритуале: о реальном или символическом умерщвлении человеческой жертвы, страдающего и воскресающего бога. С. А. Токарев.
КУЛЬТУРНЫЙ ГЕРОЙ (англ. Culture hero, франц. Heros civilisateur, нем. Heilbringer), мифический персонаж, который добывает или впервые создаёт для людей различные предметы культуры (огонь, культурные растения, орудия труда), учит их охотничьим приёмам, ремёслам, искусствам, вводит определённую социальную организацию, брачные правила, магические предписания, ритуалы и праздники. В силу недифференцированности представлений о природе и культуре в первобытном сознании (напр., появление огня в результате трения приравнивается к происхождению природных явлений грома и молнии, солнечного света и т. п.) К. г. приписывается также участие в мироустройстве: вылавливание земли из первоначального океана, установление небесных светил, регулирование смены дня и ночи, времён года, приливов и отливов, участие в создании, формировании и воспитании первых людей и др. (перечень основных фольклорных мотивов в сказаниях о К. г. см. в указателе: Thompson S., Motif-index of folk-literature, Bloomington, 1966: A500—A599, A1703, A1058, A2252.3, A978.1). В древних версиях мифов, отражающих специфику присваивающего хозяйства, К. г. добывает готовые блага культуры, а порой и элементы природы путём простой находки или похищения у первоначального хранителя (у старухи-прародительницы, у хозяйки царства мёртвых, у небесных богов, у духов-хозяев). Типичный пример — похищение огня: тотемными предками у австралийцев, полинезийским Мауи, индейским Вороном, древнегреческим Прометеем и др. Параллельно или стадиально позднее возникают мифы об изготовлении природных и культурных объектов К. г.-демиургом с помощью гончарных, кузнечных и других орудий (элементы дифференциации между собственно К. г. и демиургами отразились в мифах, где наметилось начало различения природы и культуры). На заре эпохи металла К. г. выступает в облике чудесного кузнеца (типа греческого Гефеста). Мифы о К. г. представляют собой своеобразную летопись первых успехов людей в трудовой и общественной практике, проецированных в доисторическое время мифическое и приписанных К. г. как единственным обладателям в глазах членов родовой общины необходимой свободой самодеятельности.
В архаических мифологиях представления о первопредках – демиургах – К. г. переплетены между собой, вернее, синкретически не расчленимы. Причём базисным началом в этом соединении является первопредок — родовой, фратриальный, племенной. В австралийской мифологии тотемные первопредки выступают как К. г., чьи цивилизующие функции ещё не выделились достаточно отчётливо на фоне их разнообразных деяний, совершавшихся в мифическое время (эпоху «сновидений»). Например, тотемные предки — дикие коты и ящерицы-мухоловки с помощью каменного ножа довершили творение людей-личинок, беспомощно лежавших на выступающих из воды скалах, сделали им обрезание, научили добывать огонь трением, готовить пищу и т. д. Для мифов юго-восточных австралийских племён характерно сочетание К. г., патрона инициации и небесного «хозяина» или «отца». У папуасов-меланезийцев, наиболее архаических племён Африканского континента, у коряков и ительменов (на северо-востоке Азии) и некоторых групп северо-американских индейцев К. г. являются одновременно родо-племенными предками. Связь с тотемными предками объясняет звериные имена и атрибуты, частичную зооморфность многих К. г. (Ворон, Норка, Кролик, Койот — у индейцев Северной Америки, хамелеон, паук, антилопа, муравей, дикобраз — у многих народов Африки и др.). В более развитых мифологиях народов Африки, Америки и Океании (напр., в Полинезии) черты первопредка в образе К. г. становятся реликтовыми, преобладает антропоморфность. Наряду с добыванием культурных благ и участием в мироустройстве в качестве демиурга и первопредка, наряду с деяниями по преодолению первоначального хаотического состояния мира и его бессознательному или сознательному упорядочению, К. г. иногда выступает также борцом со стихийными хаотическими природными силами, которые (в виде разнообразных чудовищ, хтонических демонов и др.) пытаются смести установленный порядок. При этом стихийные силы природы часто сливаются с образами иноплеменников. К. г. как бы получает «богатырскую» миссию охраны от чудовищ местообитания людей; этиологические мифы приобретают черты героического сказания. Мотивы борьбы К. г. с чудовищами встречаются в Полинезии и Микронезии, у северо-восточных палеоазиатов, обских угров и др., но особенно характерны они для мифов о героических близнецах в мифологии американских индейцев. В греческой мифологии наряду с типом К. г.-добытчика в лице Прометея имеется К. г.-богатырь в лице победителя чудовищ Геракла, а также Персея, Тесея. Образ К. г. весьма архаичен и в силу этого во многих случаях обнаруживает своеобразный идеологический синкретизм, является примером нерасчленённости искусства и религии. К. г. не обязательно сакрализованы и соотносятся аборигенами с некоторыми категориями духов и выдающимися историческими личностями прошлого. Таким образом, они отличаются от настоящих богов, но при этом подчёркивается их значительность и
магическая сила, без которой были бы немыслимы их деяния. На более высокой ступени развития К. г. может эволюционировать к богу-творцу, но может также развиваться дальше в сторону сказочного или эпического героя. Различие между меланезийским К. г. Тагаро и полинезийским богом — небесным творцом Тангароа иллюстрирует процесс обожествления К. г. Архаические черты К. г. обнаруживаются у различных богов. Например, в шумеро-аккадской мифологии у Энки и Энлиля (которые не только участвуют в теогоническом процессе, но прежде всего совершают культурные деяния), у скандинавского Одина, у египетского Осириса. Многие из африканских небесных богов в генезисе являются первопредками К. г. С выделением пантеона высших небесных богов К. г. иногда превращается в помощника, посланца верховного творца, исполнителя воли последнего, но возможен конфликт К. г. с богами (богоборчество Прометея). В ряде мифологий к высшим богам переходят цивилизующие функции (напр., к Аполлону и особенно к Афине в греческой мифологии). К. г. часто является одним из братьев (напр., Кват, Тагаро, Мауи в Океании), причём братьев может быть много, но из их числа выделяются двое — братья-близнецы (см. Близнечные мифы), обычно соперничающие и враждующие между собой (у ирокезов Иоскеха и Тавискарон, у меланезийцев-гунантуна То Кабинана и То Карвуву и многие другие), реже — помогающие друг другу («мальчик из вигвама» и «мальчик из кустарника» в южной части Северной Америки). Такие близнецы часто являются фратриальными предками. Согласно концепции советских этнографов А. М. Золотарёва и С. П. Толстова, К. г.-близнецы, так же как и некоторые другие близнечные пары в мифологии (Ашвины, Диоскуры, Ромул и Рем и др.), восходят к повсеместно существовавшей дуально-родовой организации. Отрицательный вариант К. г. обычно неумело подражает брату-близнецу, положительному К. г.; например, То Карвуву, подражая То Кабинане, создаёт дурные «предметы» (смерть, акулу, гористую местность и др.); в греческой мифологии отрицательным вариантом Прометея является его брат Эпиметей. Отрицательный близнец наделяется одновременно демоническими и комическими чертами. Когда у К. г. нет брата, то часто ему приписываются различные проделки, некоторые из них даже являются пародийным переосмыслением его же собственных серьёзных деяний (напр., Койот, Манабозо и старик в мифологии индейцев западной части Северной Америки). Демонически-комический дублёр К. г. наделяется чертами плута-озорника (трикстера). К. г. часто прибегают к хитрым трюкам для достижения успеха в самых серьёзных деяниях: Мауи проявляет хитрость в общении со своей демонической прародительницей при добывании огня, рыболовного крючка, ловушки для птиц; Ворон притворяется плачущим ребёнком, чтобы получить мячи — небесные светила; Прометей обманывает богов при дележе мяса. В мифах заметна тенденция отделить серьёзные деяния К. г. от озорных трю-
КУЛЬТУРНЫЙ ГЕРОЙ ков. У некоторых североамериканских племён мифы о творческих деяниях Ворона, Койота и др. воспринимаются с полной серьёзностью и ритуализованы по формам бытования, а анекдотические истории с тем же Вороном и Койотом рассказываются для развлечения. Следующий шаг — отделение трикстера от К. г. На востоке Северной Америки у племён виннебаго Вакдьюнкага (что, видимо, означает «безумец», «шут») представлен как озорник, а заяц как серьёзный К. г. В греческой мифологии к трикстеру близок обожествлённый Гермес. Озорные проделки трикстера большей частью служат удовлетворению его прожорливости или похоти. Обычно преобладает какое-нибудь одно качество: например, у индейцев северо-западного побережья Америки ворон — прожорливый трикстер, а норка — похотливый; в мифологии догонов Легба отличается гиперэротизмом, а Йо — обжорством. Стремясь удовлетворить голод или ненасытное желание, трикстер прибегает к обману, нарушает самые строгие табу (в т. ч. совершает кровосмешение), нормы обычного права и общинной морали (злоупотребление гостеприимством; поедание зимних запасов семьи или родовой общины). Нарушение табу и профанирование святынь иногда имеет характер «незаинтересованного» озорства. Так, действия Вакдьюнкага являются надругательством и шутовской пародией на ритуалы подготовки к военному походу, приобретения духа-покровителя и др. Многие проделки ворона в фольклоре северовосточных палеоазиатов имеют характер пародии на шаманское камлание, а также на серьёзные творческие деяния самого ворона. Действуя асоциально и профанируя святыни, трикстер тем не менее большей частью торжествует над своими жертвами, хотя в отдельных случаях он терпит неудачи. Сочетание в одном лице серьёзного К. г. и трикстера, вероятно, объясняется не только фактом широкой циклизации сюжетов вокруг популярных фольклорных персонажей, но и тем, что действие в этих циклах отнесено ко времени до установления строгого миропорядка — к мифическому времени. Это в значительной мере придаёт сказаниям о трикстерах характер легальной отдушины, известного «противоядия» мелочной регламентированности в родо-племенном обществе, шаманскому спиритуализму и др. В типе трикстера как бы заключён некий универсальный комизм, распространяющийся и на одураченных жертв плута, и на высокие ритуалы, и на асоциальность и невоздержанность самого плута. Этот универсальный комизм сродни той карнавальной стихии, которая проявлялась в элементах самопародии и распущенности, имевших место в австралийских культовых ритуалах, римских сатурналиях средневековой масленичной обрядности, «праздниках дураков» и др. Советский литературовед M. M. Бахтин считает подобную «карнавальность» важнейшей чертой народной культуры вплоть до эпохи Возрождения. К. г. (с чертами первопредка и демиурга) и его комический дублёр — трикстер — центральные образы не только архаической мифологии как таковой, но и пер-
вобытного фольклора в целом. Это объясняется, во-первых, архаически-синкретическим характером указанных образов (они предшествуют отчётливой дифференциации религиозных и чисто поэтических сюжетов и образов) и, во-вторых, тем, что К. г. (в отличие, например, от духов-хозяев) персонифицирует (моделирует) не стихийные силы природы, а саму родо-племенную общину. Раздвоение на серьёзного К. г. и его демонически-комический отрицательный вариант соответствует в религиозном плане этическому дуализму, а в поэтическом — дифференциации героического и комического. Жанровый синкретизм сказаний о К. г. проявляется в том, что циклы мифов, связанных с именем К. г., включают прежде всего этиологические мифы и элементарные виды сказок. Сказания о К. г. представляют собой своеобразный первобытный мифологический эпос. Они сыграли большую роль в развитии и сказки, и героического эпоса. Этиологические мифы о зооморфных К. г. — трикстерах легко превращаются в сказки-анекдоты о животных: этиологические концовки приобретают характер стилистического украшения и дополняются или заменяются морализирующими концовками, сами герои остаются трикстерами, но полностью теряют характер К. г. (примером являются многочисленные африканские циклы сказок о зайце или пауке). С другой стороны, мифы о похищении К. г. природных объектов преобразуются в волшебные сказки о поисках чудесных предметов, диковинок, жар-птицы, живой воды и т. д. и добывании этих предметов у их чудесных хранителей. Сказочные герои иногда отправляются на поиски огня — этого классического объекта для К. г. Но, в отличие от этиологических мифов, в сказках рассказывается не о происхождении огня, пресной воды, злаков и др. и не об их приобретении для человечества (субъективно ограниченного пределами собственного племени), а о выполнении «трудной задачи» героем в собственных интересах или интересах его отца, царя и т. п. Генетическая связь со сказаниями о К. г. отмечается в архаических памятниках героического эпоса, таких, как карело-финские руны, нартские сказания северо-кавказских народов, богатырские поэмы тюрко-монгольских народов Сибири, даже шумеро-вавилонский «Гильгамеш» и древнескандинавская «Эдда». Карело-финский Вяйнямёйнен добывает огонь из чрева огненной рыбы, в царстве мёртвых — орудия (реальные или магические) для изготовления лодки; мастерит первую лодку и кантеле, похищает чудесный предмет сампо, совершает космогонические деяния. Нарт Сосруко добывает огонь и фруктовые деревья, герои якутских олонхо и бурятских улигеров обычно выступают как «одинокие» первые люди и совершают различные культурные деяния. Гильгамеш создаёт древнейший культурный центр Двуречья — город Урук, строит храм и крепость, материал для которых он отнимает у чудовища — хранителя кедрового леса. Защита человеческого мира от демонов и чудовищ — важнейшая забота К. г. Некоторые отголоски сказаний о К. г. обнаруживаются в более развитых эпосах
567
(напр., в «Рамаяне», «Гэсэре», «Беовульфе»), сохранивших связь с архаической традицией. Проблема К. г. в течение последних ста лет была предметом дискуссии в науке. А. Лэнг связывал К. г. частично с творцамидемиургами, частично с «первыми людьми». К. Брейзиг считал, что образ К. г. эволюционировал от полузооморфных духов-предков к антропоморфным небесным богам. Возражая ему, П. Эренрейх полагал, что К. г. есть эманация высшего божества, и его первоначальная природа — астральная, Н. Сёдерблом допускал незаметное превращение творца в К. г. В. Шмидт в духе школы культурных кругов доказывал, что в древнейших мифологиях этот персонаж совпадает с предком, в мифологии периода матриархата — с лунарными героями, в мифологии патриархата К. г. — арбитр между людьми и высшим богом. Э. Дюркгейм видел в К. г. идеализированного предка, которого смешивают с установленными им культами, с обрядами инициации. А. ван Деурсен считал (по данным этнографии индейцев), что К. г. — существо промежуточное между богом и человеком, обычно подчинённое богу, но не сакрализованное. Он допускал отражение в образах К. г. исторического элемента — воспоминаний о выдающихся вождях и шаманах. Африканисты Г. Бауман, Э. Браурер, X. Тегнеус утверждали, что К. г. — древнейший мифический образ, совпадающий с образом предка или сына бога. Бауман отмечал его тератоморфный (от греч. «чудовище») и плутовской аспекты. Браурер указывал на его связь с культом племенных вождей. Тегнеус исследовал связь африканских К. г. с чудесными кузнецами, некоторыми видами духов-хозяев, первых царей и др. П. Радин отстаивал связь К. г. с высшим божеством, считая К. г. творцом отдельных элементов природы, культуры или их преобразователем. Соединение божественного К. г. и «божественного шута» Радин относит ко времени появления человека в качестве социального существа (в отличие от животного). В проанализированном им североамериканском цикле мифов о Вакдьюнкаге Радин усматривает изображение эволюции человека от природной стихийности к героической сознательности. Специалист по античной мифологии К. Кереньи, признавая фигуру трикстера весьма древней, связывает её с так называемой «поздней архаикой», стилю которой свойственны грубо-развлекательные моменты. Психоаналитик К. Юнг в соответствии со своей теорией архетипов воспринимает образы трикстеров как взгляд «я», брошенный в далёкое прошлое коллективного сознания, как отражение недифференцированного, едва оторвавшегося от животного мира, человеческого сознания. Французский структуралист К. Леви-Строс, считающий мифы инструментом первобытной логики, ищущей выхода из противоречий за счёт введения промежуточной фигуры «медиатора», уделяет большое внимание К. г. и трикстерам как таким медиаторам. По его мнению, Ворон или Койот выбраны в качестве К. г. потому, что они питаются падалью и тем самым преодолевают противоположность между плотоядными и тра-
568
КУМА
воядными, между охотой и земледелием и, в конце концов, между жизнью и смертью. E. M. Мелетинский.
КУМА, в мифологии индейцев Южной Америки (у яруро, Венесуэла) божество луны и жена солнца. К. создала мир и первых людей, сначала яруро, а потом другие племена. В сотворении мира К. помогали два брата Пуана – водяной змей, и Итсиай – ягуар, создавшие землю и воду. Сын К. – Хачава, получивший знания от Пуаны, научил людей добыванию огня, изготовлению луков и стрел, охоте и рыболовству. К. поддерживает связь с людьми через шаманов, с их помощью она лечит болезни, которые насылаются злым духом – Киберот. К. также правит расположенным к западу от страны яруро миром умерших. На шаманских погремушках К. изображена в виде женщины с поднятыми руками. Л. Ф.
КУМАРБИ [dKumarb/we(-ne), «(тот) Кумара» (?)], в хурритской мифологии «отец богов», сын Ану (см. Ан)у отец Тешуба. Супруга К. — Шалаш (Шалуш) Пидинская. Почитался как бог зерна [ в хеттских источниках часто именуется dNISABA (шумер.) или dHalki (хетт.), «зерно»]. На наскальном рельефе в Язылыкая близ Богазкёя с К. отождествляют божество с колосом в руке. Центр культа К. — город Уркиш (северная Месопотамия). Важнейшие мифы, в которых действует К., — о смене поколений богов (К. сменяет на небесном престоле Ану; Тешуб, в свою очередь, свергает К.) и об Улликумме. К. упоминается также в мифах о царствовании бога-хранителя (KAL), о змее Хедамму и о Серебре (см. Хурритская мифология). Отождествлялся с Дагоном, Илу и Энлилем. М. Л. Хачикян.
КУМБХАНДА (санскр. и пали kumbhanda, букв, «имеющий тестикулы-горшки», ср. кумбхамушка, кумбхика, санскр. kumbhamuska, kumbhika, «имеющий мошонку-горшок»), разряд мелких демонов в «Атхарваведе», в буддизме разряд уродливых духов (иногда карликов), обычно упоминаемых вместе с асурами и гандхарвами или с ракшасами, пишачами и т. п. В сутрах повелителем К. выступает страж южной стороны света Вирудхака, но один раз назван Рудра. В «Лалитавистара» К. упоминаются среди пособников Мары, когда последний старался помешать Будде достичь просветления. В палийской же джатаке К. вместе с ракшасами подвластны Кубере и охраняют его манговое дерево. К. обычно враждебны людям, но в качестве свиты Вирудхаки они поклоняются татхагатам и бодхисатвам. В «Сутре благого закона» Вирудхака (как и остальные локапалы, повелевающие каждый своим разрядом демонов) произносит магическую формулу, которая лишает К. возможности вредить людям. Несмотря на довольно частое упоминание К. в сутрах, связанные с ними индивидуальные сюжетные линии отсутствуют. О. Ф. Волкова.
КУНТИ (др.-инд. Kunti), Притха, в индийском эпосе «Махабхарата» дочь правителя ядавов Шуры, сестра Васудевы и супруга Панду. В девичестве К. получила
от брахмана Дурвасаса заклинание, с помощью которого могла иметь сына от любого бога. Сначала она вызвала Сурью и родила от него Карну. Выйдя замуж за Панду, который по проклятию не мог иметь детей, родила от богов Дхармы, Ваю и Индры соответственно Юдхиштхиру, Бхиму и Арджуну. Затем по просьбе Панду передала заклинание второй его жене Мадри, и та родила от Ашвинов близнецов Накулу и Сахадеву. П. Г.
КУНЪЕ, герой поздней корейской мифологии. В основе образа К. — мятежник периода политической раздробленности Кореи в 10 в. Рождение К. сопровождалось чудесным событием: над домом, где он появился на свет, навис белый луч вроде радуги. Поэтому его имя трактуют как «сын радуги [лука]». Родился К. в день «двойной лошади» (Тано), т. е. 5-го числа 5-й луны, с развитыми зубами (версия «Самгук саги», или с двумя рядами зубов и двойным тембром голоса, версия «Чеван унги»). По совету предсказателя государь решил освободиться от необыкновенного младенца. Его бросили возле башни, и кормилица, тайком подобрав его, бежала. По дороге она нечаянно ткнула пальцем ему в глаз, и он стал одноглазым. Когда К. вырос, она поведала ему, кто он такой. К. постригся в монахи и принял имя Сонджон («добродетельный»). Предание гласит, как однажды на перевале чёрная ворона уронила ему в миску зубочистку (по другой версии, клочок бумаги) со знаком «ван» («государь»). Он поверил в предначертанную ему судьбу. Как правитель государства Тхэбон (или Позднее Когурё) в мифологии представлен в качестве идеального злодея, который нарушает конфуцианские нормы поведения. Л. Р. Концевич.
КУНЬЛУНЬ, в древнекитайской мифологии священная гора, находившаяся где-то на западной окраине китайских земель. В основе мифов о К. лежит, видимо, представление о мировой горе. Считалось, что К. имеет высоту 11 тыс. ли 14 бу 1 чи и 6 цуней (более 7 тысяч километров), что из К. берёт начало главная река Древнего Китая — Хуанхэ. Путь к К. преграждали Жошуй («слабая вода») и огнедышащие горы. К. представляли как нижнюю столицу небесного правителя Шан-ди («верховного владыки»). Там были висячие сады (сюаньпу), нефритовый источник (яошуй) с прозрачной водой, нефритовый пруд (яочи). Согласно «Шань хай цзину» («Книга гор и морей»), дух Лу-у («дух холма?»), управитель К., имел туловище тигра, но человечье лицо, девять хвостов и тигриные лапы с когтями. Лу-у управлял девятью пределами неба и садами Шан-ди. Там же был и зверь-людоед тулоу, похожий на четырёхрогого барана, птица циньюань, подобная пчеле, но величиной с утку (она несла смерть зверям и пернатым, стоило ей клюнуть дерево, и оно засыхало), птица чунь (перепел), заведовавшая утварью Шан-ди, дерево шатан (песочное), похожее на дикую грушу, но с плодами вроде сливы без косточек, съев которые человек получал способность не тонуть, трава, которая снимает усталость. По более поздним преданиям, там же росло дерево бессмертия, которое давало пло-
ды — чудесные персики раз в тысячу лет, и другие волшебные деревья. В результате контаминации образов Шан-ди и Хуан-ди появилось представление о К. как столице Хуан-ди, окруженной нефритовой стеной, с каждой стороны которой было по 9 колодцев и по 9 ворот. Внутри был дворец Хуан-ди, окружённый ещё 5 стенами с 12 башнями. На самом высоком месте подле дворца рос чудесный рисовый колос, высотой в 4 чжана (ок. 12 метров). К. считалась также местом обитания Си-ван-му («Владычицы Запада») и бессмертных. В средневековых даосских легендах К. — земной рай (наряду с горой Пэнлай). После распространения в Китае в первых веках н. э. буддизма представление о К. отчасти слилось с индийскими представлениями о горе Меру. К. рассматривали также как место соединения неба и земли, где поочерёдно прятались солнце и луна. На самой вершине К. жил девятиголовый зверь, открывающий рассвет, — кайминшоу ростом в 4 чжана. Б. Л. Рифтин.
КУПАЛА, в восточнославянской мифологии главный персонаж праздника летнего солнцестояния (в ночь на Ивана Купалу — народное прозвище Иоанна Крестителя — с 23 на 24 июня по старому стилю). К. называли куклу или чучело (женщины или мужчины — ср. такую же куклу Костромы), которое в белорусских ритуалах называли также Марой (воплощение смерти). Во время праздника К. топят в воде; разжигаются священные костры, через которые прыгают участники обряда: ритуал призван обеспечить плодородие (от высоты прыжка зависит высота хлебов и т. п.). Как сами обряды, так и название Купала (от глагола купать, кипеть, родственно лат. cupido, Купидон, «стремление»: ср. индоевроп. корень kupсо значением «кипеть, вскипать, страстно желать») указывает на соотнесение купальских ритуалов с огнём (земным и небесным — солнцем, в купальских ритуалах представленным колесом) и водой, которые выступают в купальских мифах как брат и сестра. В основе мифа, реконструируемого по многочисленным купальским песням и другим фольклорным текстам, лежит мотив кровосмесительного брака брата с сестрой, воплощаемых двуцветным цветком иван-да-марья — важнейшим символом купальских обрядов; желтый цвет воплощает одного из них, синий — другого. В одном из вариантов мифа брат собирается убить сеструсоблазнительницу, а она просит посадить цветы на её могиле. Три вида волшебных трав и цветов в купальских песнях (по поверьям, целебная сила трав была наибольшей в ночь на К.) соотносятся с мотивами трёх змей и трёх дочерей К. Сходные обряды и поверья связываются с Ивановым днём во всех славянских традициях. Широко распространено предание о цветке, который раскрывается накануне этого дня (напр., папоротник) и огненным цветом указывает на клад и т. п. В Болгарии и белорусском Полесье совпадают обычаи добывания купальского огня трением двух кусков дерева. Сюжет кровосмесительного брака брата и сестры (первоначально близнецов в близнечном мифе), от-
КУРУКШЕТРА дельные мотивы и имена персонажей (напр., Мара, позднее переосмысленное как Марья) могут относиться ко времени, предшествующему праславянскому (см. Индоевропейская мифология), что видно из совпадений с балтийской мифологией и обрядами Иванова дня (Лиго). Сам сюжет об инцесте в своей древнейшей форме истолковывается как воплощение в мифе взаимосвязей основных полярных противоположностей — огонь/вода и т. п. Такие характерные для славянских обрядов и песен мотивы, как купальские змеи, скот, клад и др., позволяют связать купальский цикл мифов с основным мифом славянской мифологии. Символы купальских обрядов и мифов неоднократно использовались в славянских литературах нового времени (Н. В. Гоголь, Юлиан Тувим и др.). В. В. Иванов, В. Н. Топоров.
КУПИДОН (от лат. cupido, «сильная страсть»), в римской мифологии божество любви. Соответствует римскому Амуру и греческому Эроту. КУР (шумер., букв. «гора», «горная страна», «чужеземная враждебная страна»), в шумеро-аккадекой мифологии одно из названий подземного мира; другие его шумерские названия – ки-галь («великая земля», «великое место»), эден («степь»), Иригаль, Арали (значения неизвестны); аккадские параллели к этим терминам — эрцету («земля») и «церу» («степь»), вторичное название — кур-ну-ги («страна без возврата»). О положении и местонахождении К. чёткого представления нет. Иногда говорится, что К. удалён на 3600 двойных часов (от Ниппура как «центра мира»?), в него не только спускаются и поднимаются, но и проваливаются. По некоторым данным, воспринимается как персонифицированное существо (предполагается, что во введении к шумерской эпической поэме «Гильгамеш, Энкиду и подземный мир» бог Энки сражается с чудовищем К., похитившим богиню Эрешкигаль, впоследствии владычицу подземного мира – К.). В. А.
КУРДАЛАГОН («кузнец алан»), в осетинской мифологии божество, покровитель кузнецов; часто упоминается в нартском эпосе; он изготовляет боевые доспехи, снаряжение, чинит поврежденные черепа героев, закалил Батрадза. К. пребывает на небе или в стране мёртвых. К нему обращаются с просьбой сделать подковы для лошади умершего, чтобы он мог путешествовать в стране мёртвых. Кузнецы приносили в жертву К. животных.
лись с самофракийскими и лемносскими (X 3, 20). К. и корибантам посвящены орфические гимны (XXXVIII, XXXIX, XXXI). В период поздней античности К. и корибанты составляли окружение Афины, которая даже именовалась вождём К. (Procl. In Crat. 406 d. p. 112, 14 Pasquali). К. наставляли людей полезным занятиям: приручению животных, пчеловодству, постройке домов (Diod. V 65). К. наделены как культурными функциями (как дети Афины), так и функциями божеств плодородия, будучи хтонического происхождения (как дети земли). А. Л.
КУРИКАВЕРИ («большой огонь»), в мифологии тарасков бог солнца и огня. Согласно мифам, К. самый могущественный и щедрый, по его воле люди живут и имеют всё необходимое для существования. К. изображался как в антропоморфном, так и в зооморфном виде (орёл, индюк, койот и др.). К. считался покровителем воинов и правителей, в его честь жгли по праздникам огромные костры, а жрецы в храмах поддерживали постоянный огонь. В жертву К. приносили плоды, цветы, изделия из золота, которое считалось солнечного происхождения, а также животных и пленных. (Ср. ацтекского Уицилопочтли.) В. Е. Б.
КУРКЕ, в прусской мифологии дух. Согласно древнейшему свидетельству (1249), пруссы изготовляли изображение К. (Curche) раз в год при сборе урожая и поклонялись ему. Немецкий хронист 16 в. С. Грунау определяет К. как божество еды. В других письменных источниках К. обычно помещается в списках богов по соседству с Пушкайтсом и Пергрубрюсом, т. е. как бы на границе между сферой леса и поля. Не исключено, что К. — злой дух, вредящий злакам и собственно зерну (ср. литов. Крумине и другие божества, ведающие зерновыми, урожаем и т. п.). Возможно, его действиям приписывали неурожай: ср. латыш. kurka для обозначения мелкого, сухого, съёжившегося зерна, kurkt, «высыхать» и т. п. Поздние авторы, в частности немецкий автор 17 в. М. Преториус, указывают обряды и заговоры, связанные с К. (Gurcho, Gurklio — искажения имени К.) и напоминающие, с одной стороны, жатвенные обряды в При-
Б. К.
КУРЕТЫ (Κουρ τε ), в греческой мифологии демонические существа, составляющие вместе с корибантами окружение Великой матери богов Реи-Кибелы и младенца Зевса на Крите. Заглушали его плач ударами копий о щиты, тимпанами, экстатическими криками и плясками (Diod. V 70, 1; Strab. X 3, 7). Происхождение К. неясно. Они дети земли Геи (Diod. V 65) или Афины и Гелиоса (Strab. X 3, 12). Согласно одной из версий мифа, они выходцы с Эвбеи, во Фригии воспитали младенца Диониса (X 3, 11–12). Их часто отождествляли с кабирами, дактилями и тельхинами, празднества в честь К. смешива-
Арджуна и Кришна на Курукшетре. Художник Н. Бошу. 1925. Бишшобхароти, Шантиникетон.
569
балтике, Белоруссии и Польше (ср. польск. kurka zbozowa), a с другой — русские заговоры от лихорадки с участием Коркуши, злого духа, вредящего зерну. В. И., В. Т.
КУРКИК ДЖАЛАЛИ, в армянском эпосе «Сасна црер» чудесный конь, советник и помощник героев. Санасар раздобыл его, спустившись на дно морское (вариант: нашёл его на острове), конь был в сбруе и с мечом-молнией. Но К. Д. подверг Санасара испытаниям: поднял его к солнцу, чтобы сжечь, но Санасар спрятался под брюхо коня; К. Д. ринулся в пропасть, чтоб раздавить героя, но тот поднялся на спину коня. Тогда К. Д. смирился и стал верно служить Санасару. Согласно другому варианту, Санасар и Багдасар нашли под камнем на берегу моря уздечку, спустили её в море, и оттуда вышел К. Д. По другим версиям эпоса, коня выводит (из конюшни своего деда) Мгер Старший, сын Санасара, или Давид, сын Мгера Старшего (из пещеры дэвов). К. Д. давал мудрые советы чаще всего Давиду и Мгеру Младшему, воодушевлял их, помогал им истреблять врагов, действуя копытами как палицами, выпуская из своих ноздрей пламя. С. Б. А.
КУРОНЪИ, в корейской мифологии большая змея. Считалось, что присутствие К. в доме — счастливое предзнаменование: опкуронъи будто бы приносит богатство и долголетие дому, ибо в её голове зарождается сверкающий драгоценный камень, благодаря которому она живёт свыше тысячи лет. Фантастические змеи-стражи с четырьмя крыльями по бокам, с раздвоенными языками, длинными телами изображались на корейском боевом флаге. У древнекорейских племён она была одним из тотемов. К. – также персонаж шаманской мифологии. Л. К.
КУРУКШЕТРА (др.-инд. Kuruksetra, «поле Куру»), равнина между городами Амбала и Дели, вблизи Панипата, почитающаяся в индийской мифологической традиции священной. «Шатапатха-брахмана» (XIV 1, 1, 2) упоминает, что на К. приносят жертвы боги. «Махабхарата» называет её «небесами на земле», куда раз в месяц приходят боги и святые риши во главе с Брахмой (III 83, 4, 191), и утверждает, что жители К. после смерти попада-
570
КУРЮКО
ют не в «жилище Ямы», а прямо на небо (IX 53, 20). На К., по преданию, произошла длившаяся 18 дней «великая битва» потомков Бхараты (пандавов и кауравов) — Махабхарата, по которой и назван эпос — «Махабхарата».
земная богиня. Жена бога Сусаноо. В «Кодзики» и «Нихонги» фигурирует в мифе о единоборстве Сусаноо со змеем. Богиню К.-х., которую родители должны были отдать змею, он превратил в гребень и спрятал в свою причёску.
П. Г.
Е. С.-Г.
КУРЮКО, в мифологии ингушей культурный герой, богоборец. Он похищает у божества Селы для передачи людям овец, воду и тростник для строительства жилищ. В этом ему помогают семеро сыновей Селы, которые должны были охранять вход к нему. Разгневанный Села железными цепями приковал К. к горной скале (согласно некоторым поверьям, к вершине Казбека), и ежедневно по его приказанию прилетает орёл, чтобы клевать сердце К. Стеречь прикованного героя Села повелел своей жене Фурки. Она очертила на снежном конусе вершины горы магический круг, через который не; осмеливается перешагнуть ни один смертный из страха быть сброшенным ею в пропасть. Сыновей же Села в наказание подвесил к небу, они и составили созвездие Большой Медведицы.
КУТЫСЬ, в удмуртской мифологии дух болезней. К. обитают в оврагах, у истоков ручьёв и рек: наводят ужас на людей и скот (иногда своими страшными криками), оставаясь невидимыми, насылают болезни (в основном кожные). Считалось, что откупиться от него можно, если бросить в речку кусочки пищи, петушиные перья, соль, монеты и уйти, не оглядываясь.
А. М., А. Т.
КУСАР-И-ХУСАС, Кусар-ва-Хусас (ktr whss, «умелый и мудрый»; прозвище, заменяющее, очевидно, запретное имя), в западносемитской мифологии бог-ремесленник, наделённый сверхъестественной созидательной силой. Божественный мастер, К.-и-Х. выступает прежде всего как кузне ц-оружейник, но его деятельность распространяется на самые разные предметы. В угаритских мифах он делает чудесный лук для Акхата, явившийся предметом вожделений Анат; палицы для Балу (Алий-ану-Балу), при помощи которых тот победил Йамму. При этом К.-и-Х. сам дает палицам имена («гонитель» и «удалитель»; первая «прогоняет» Йамму, вторая поражает его насмерть) и, обладающий даром предвидения, предсказывает Балу победу. Он создаёт прекрасные вещи — скамеечку для ног, стол, туфли, чашу и др. К.-и-Х. строит для Балу дворец из золота, серебра и дорогих камней (кирпичи для дворца он выковывает на костре из драгоценных металлов). Однако К.-и-Х. настаивает на том, чтобы сделать во дворце окно; Балу противится, но в конце концов уступает; ср. Иерем. 9, 21: через окно, очевидно, проникает смерть. К.-и-Х. делает дворец и для Йамму. Мастерская К.и-Х., куда к нему обращаются с просьбами, находится на острове Каптару (Крит); его резиденцией называют и Хикуптах (Египет); это, по-видимому, объясняется представлениями о заимствовании из этих стран ремёсел. В поздней финикийской традиции К.и-Х. именуется Хусор (от «Кусар»); «Хусас» трансформировалось в имя самостоятельного божества Усой. В космогонии Моха Хусор (истолковано здесь как «отверзший») — устроитель космоса, демиург, порождённый Уломом («вечность»); возможно, именно он раскалывает мировое яйцо на две части, из которых возникли небо и земля. И. Ш. Шифман.
КУСИНАДА-ХИМЭ (др.-япон. «чудесная дева из Инада»; «куси» также переводится как «гребень»), в японской мифологии
КУХУЛИН (ирл. Cu Chulainn, «пёс Куланна»), в ирландской мифоэпической традиции герой, центральный персонаж многочисленных саг т. н. уладского (ольстерского) цикла. Традиция относит подвиги К. ко времени правления Конхобара в Эмайн Махе, столице Улада (рубеж н. э.). Несмотря на ярко выраженную героическую атмосферу повествований данного цикла и дискутируемую историчность его центральных персонажей, большинство из них (прежде всего сам К.) тесно связаны с мифологией. Сын бога Луга и смертной Дехтире (по другой версии, плод инцеста Конхобора и его сестры Дехтире), К. в раннем возрасте отличается в обычных для ирландского эпического героя «детских деяниях», центральным из которых было убийство чудовищного пса кузнеца Куланна (имя К. — «Пёс Куланна» вместо прежнего Сетанта герой получил после того, как вызвался заменить как сторож убитую им собаку). Приняв оружие в семь лет, К. обучался боевой доблести и мудУмирающий Кухулин. Дублин, здание почтамта.
рости у чудесных наставниц Скатах, Уатах и Айфе (от Айфе у него был сын Конлайх, впоследствии неузнанным сразившийся с К. и павший от его руки). К., полюбивший сиду Фанд, проникает в потусторонний мир Мананнана сына Лера. Он героически противостоит войскам четырёх провинций Ирландии («Похищение быка из Куальнге») ; здесь ярко выступают фантастические элементы образа К. — его способность к чудесным преображениям, владение магическими приёмами и пр. К. героически сражается с врагами, которым только с помощью волшебства удаётся добиться над ним победы (вызывают К. на единоборство, когда все остальные улады поражены магической болезнью; заставляют его с помощью волшебства нарушить зароки — «гейсы», лежащие на К., в результате чего он лишается части своей силы, коня, копья); пронзённый насмерть врагами своим же копьём, он умирает стоя, привязав себя к священному камню (сага «Смерть К.»). С. В. Шкунаев.
КУЧАВИВА (возможный перевод «воздушный силач»), в мифологии чибча-муисков воплощение радуги или воздушного сияния в виде могучего мужчины. Появление радуги служило предзнаменованием смертей и бедствий, для отвращения чего К. приносились человеческие жертвы. В то же время К. помогал больным лихорадкой и беременным женщинам, которые приносили в его святилища золото, мелкий изумруд и бисер. К., видимо, — древнее божество, впоследствии вытесненное Суэ и Бочикой. С. Я. С.
КУШКАФТАР, в мифологии табасаранцев, лезгин, рутульцев (кашкафтар), цахуров (ална йед), лакцев (кавтар кари) антропоморфный злой дух. Чаще всего имеет облик безобразной старухи с острыми, торчащими изо рта клыками, горящими глазами, с нерасчёсанными длинными волосами, большими грудями. Считалось, что К. живёт с дочерью в лесу, похищает детей и сжирает их ночью. Х. Х.
KXATTXHAM, в мифологии лаотянцев (тайская языковая группа) царь королевства змееобразных нагов. Однажды К. путешествовал по стране. Его подданные решили устроить в честь него празднество с ракетами, которые были сделаны из кусков бамбука, украшенных разноцветной бумагой и начинённых порохом. Сверкнув в небе, ракеты упали в разных концах Лаоса, вызвав появление гор, равнин, прудов и пещер. Разноцветные бумаги, повиснув на деревьях, превратились в орхидеи. С запусканием пороховых ракет у лаотянцев связан цикл обрядов плодородия. Я. Ч.
КХУН БОЛОМ, Кхун Бохом, Кхун Борон, в мифологии лаотянцев (тайская языковая группа) основатель династии, давший первым правителям морально-правовые заветы. Когда после посещения земли великим духом По Тхеном (Пхая Тхоном) быт людей был устроен, они стали быстро размножаться и, чтобы был на земле порядок, высший бог Тхен Факхын послал на землю своего сына К. Б. со свитой — с жёнами, чудесным конём, небесными ду-
КЭШОТ хами (в т. ч. Тхен и По), с Пху Нго и Не Нгам. В воскресенье К. Б. спустился в местности Нанойойну (Мыонгтхен). Духи-посланцы отправились к богу доложить о благополучном прибытии. На земле обнаружилось тогда, что людей ещё не научили музыке, и Тхен Факхын тотчас послал учителя Си Кантхапа. И только потом, чтобы предохранить небеса от докучливости людей, он перерезал мост из ротана, соединявший небо с землей. К. Б. стал править на земле. У него появилось семь сыновей. Он разделил людей на семь групп и во главе каждой поставил своего сына. К. Б. завещал королям вести справедливую жизнь, не воевать, заботиться о народе. К. Б. распределил части Лаоса среди сыновей. Я. Ч.
КШИТИГАРБХА (санскр. Ksitigarbha, букв. «лоно земли»), бодхисатва в буддийской мифологии махаяны. К. упоминается в некоторых индийских сутрах среди восьми главных бодхисатв. Особенно популярным его культ стал в странах Восточной Азии. В Китае и Японии он считается вторым по значению бодхисатвой после Авалокитешвары. Как все бодхисатвы, К. стремится спасти все живые существа, но его специальной функцией является спасение существ, находящихся в нараке (аду). Кроме этого, К. считается защитником путников, детей и (особенно в Японии) военных. В Индии К. изображают сидящим, его правая рука касается земли, а левая — держит лотос вместе с древом желаний. В китайской и японской иконографии К. изображается стоящим, он одет, как монах, и держит в правой руке палку, а в левой — жемчужину, исполняющую желания. См. также Дицзанван, Дзидзо. Л. M. Страж буддийской веры (Кымган ёкса). Барельеф. Гранит. Сер. 8 в. Пещерный храм Соккурам (провинция Кёнсан-Пукто, Южная Корея).
КЫЗЫ, в самодийской мифологии (у селькупов) главное злое божество. Происхождение образа К. относится, очевидно, к эпохе прасамодийской общности, о чём свидетельствует близость функций и свойств К. и злых божеств других самодийских народностей (ненецкого Нга, энецкого Тодоте, нганасанского Фаннида; этимологическое различие их имён, вероятно, обусловлено неоднократными табуистическими заменами). К. относится к высшему уровню селькупского пантеона и противопоставляется Нуму и Иче. Его местопребывание — подземный мир или находящееся на севере «море мёртвых». К. причиняет людям с помощью подвластных ему злых духов лозы смертельные болезни, властвует над городом мёртвых. В некоторых мифах упоминается сын К. — Кызын ия, образ, параллельный сыну Нума. Согласно одному из мифов, К. — двоюродный брат Ичи, рождённый на земле сын чужеземного богатыря Касы и селькупки (по другим данным, К., возможно, сын Нума). Между Ичей и К. идёт вечная битва (символизирующая борьбу добра и зла в мире), в которой ни один из них не может выйти победителем. Е. Х.
КЫЛДЫСИН, Кылдысин-му, Кылчин, в удмуртской мифологии бог. Обитает на небе, откуда управляет вселенной. В древние времена жил на земле среди людей, любил появляться на полях земледельцев в образе старика в белой одежде, ходить по межам и поправлять колоски хлеба, упавшие на межи. Люди, снедаемые жадностью, настолько расширили свои поля, что К. негде стало ходить; они перестали одеваться, как К., покрасив свои одежды в синий цвет, и оскорблённый бог удалился на небо (по другим версиям, под землю; ср. миф о двух К. — небесном и подземном, шайтане). Люди долго молили бога у священной берёзы спуститься к ним вновь. Наконец, они умолили его хотя бы показаться им в каком-либо ином обличье. Тогда К. появился на вершине берёзы в образе красной белки. Удмуртыохотники, намереваясь вынудить бога остаться на земле, подстрелили белку, но та, падая, превратилась в рябчика, когда же подстрелили рябчика, тот превратился в тетерева, затем — в окуня и скрылся в реке (ср. шаманские мифы о превращениях). Среди фетишей, хранящихся у удмуртов в воршудном коробе (см. Воршуд), — беличья шкурка, щепа берёзы, крыло рябчика, перья тетерева и вяленая рыба — память о последнем возвращении К. В удмуртской мифологии образы К. и Инмара иногда сливались, отсюда — ИнмарКылчин. КЫМГАН ЁКСА, Кымгансин, в корейской мифологии могущественные стражи буддийской веры. Восходят к индийским Ваджрапани (через китайские Цзиньганшэнь). Скульптурные фигуры К. ё. с алмазными скипетрами ставились при входе в монастыри. В Корее особенно знамениты барельефы К. ё. в пещерном храме Соккурам (8 в.). Позже они нередко смешивались с хранителями врат (инван) и духами мунсин. Л. К.
571
КЫОНГ БАО ДАЙ ВЫОНГ («дерзновенный великий князь»), во вьетнамской мифологии персонаж, выступающий в качестве богоборца. Разгневанное на него верховное божество Нгаук Хоанг посылало одного за другим своих слуг — бога молнии, бога воды, но благодаря тому, что бог очага всякий раз предупреждал К. Б. Д. В. об опасности, тот хитростью и силой всякий раз её преодолевал. Н. Я.
КЫРК КЫЗ (букв, «сорок девушек»), в мифологиях тюркоязычных народов Средней Азии праведницы, которых аллах по их просьбе превратил в камень (в других вариантах мифа — скрыл в скалах), чтобы спасти от преследователей — «неверных». Место, где, как считалось, это произошло, также называется К. к. (несколько десятков таких мест имеется в Средней Азии, отдельные святыни, связанные с К. к., встречаются в Азербайджане, северном Афганистане, северном Иране). Кроме того, в мифологии каракалпаков К. к. — девы-воительницы, героини одноимённого эпоса. Они живут на острове общиной, возглавляемые мудрой и справедливой девой Гулаим. К. к. спасают каракалпаков от нашествия калмыкского хана Суртайши. В мифологии узбеков Зеравшанской долины К. к. (чаще — кыркынкыз) — также особая категория духов, помощников шамана, слуги основных шаманских духов пари, иногда отождествляемые с чильтанами. Образ К. к. таджикско-персидского происхождения. В мифологии таджиков сорок дев (чильдухтарон) выступают и как мусульманские святые, и как шаманские духи-помощники. До принятия ислама К. к. почитались как добрые духипокровительницы (к помощи которых прибегали и шаманы) народами Средней Азии, в Иране и ряде других стран, а затем приобрели роль мусульманских святых. Древний пласт представлений о К. к. содержится в каракалпакском эпосе и поздних генеалогических преданиях киргизов (в них К. к. выступают как родоначальницы киргизов, давшие имя народу). В. Я. Басилов.
КЭШОТ, в мифологии народа эдэ (индонезийская группа во Вьетнаме) дух смерти. Пожирает трупы и обладает способностью превращаться в различные предметы и животных. Наиболее часто он воплощается в образах слона или огненного пламени. Н. Н.
ЛАББУ (аккад.), в аккадской мифологии чудовищный лев. По мифу (дошёл в нововавилонской традиции), бог Энлиль рисует на небе Л., и он оживает. На борьбу с Л., свирепствующим на земле, боги снаряжают Тишпака, который одерживает победу. В. А.
ЛАБДАК (Λ'αβδακο ), в греческой мифологии фиванский царь, внук Кадма, отец Лая. У поздних античных авторов (Apollod. III, 5, 5) сообщается о гибели Л., подобно Пенфею, от рук разъярённых вакханок. В. Я.
ЛАВИНИЯ (Lavinia), в римской мифологии дочь царя Латина и Аматы. По желанию Аматы была помолвлена со своим двоюродным братом Турном. Однако, повинуясь предсказанию оракула, отец решил отдать её в жёны Энею, и это привело к войне между Турном и Энеем. Победив, Эней женился на Л. и построил город, названный в её честь Лавинием. После смерти Энея Л., преследуемая пасынком Асканием-Юлом, бежала в лес и родила сына Сильвия (ставшего родоначальником царей основанной Асканием Альба-Лонги, Dion. Halic. I 70; по другой версии, Сильвий был сыном Аскания, Liv. I 3). Е. Ш.
ЛАДОН (Λαδων), в греческой мифологии: 1) речной бог в Аркадии, сын Океана и Тефиды (Hes. Theog. 344), отец Дафны; 2) дракон, рождённый морскими божествами Форкием и Кето, страж золотых яблок в саду Гесперид (Hes. Theog. 333–336). Добывая эти яблоки, Геракл убил Л. (Apollod. II 5, 11) с помощью стрелы, пропитанной ядом лернейской гидры (Apoll. Rhod. IV 1396–1405). А. Т.-Г.
ЛАДЬЯ. В сюжете переплывания вод смерти и возвращения в реальный мир душа умершего или заходящее солнце отправляются в преисподнюю на Л. смерти и возвращаются из преисподней на Л. воскрешения. При этом солнце (Гелиос, Ра и др.) само переплывает в Л. воды
смерти, а душу человека переправляет перевозчик (греческий Харон, индийская Сатьявати, шумеро-аккад. Ур-шанаби и др.). С образом Л. смерти связана роль Л. в погребальных ритуалах: сжигание в Л. (ср. сканд. Бальдра), погребение в Л. или в гробу ладьеобразной формы, отправление мёртвого в Л. в море или по реке, укрепление Л. с телом умершего на столбах, изображение Л. на погребальной утвари и могильных камнях. Основным сакральным элементом Л. смерти является корма (перевозчик-кормчий). На Л. воскрешения в дни весенних празднеств вывозятся из храма богини-матери вавилонский Мардук, египетские Осирис и Амон, малоазийский Аттис. Отсюда роль Л. в обрядах плодородия (вождение Л. по засеянным полям и т. п.) и в ритуалах поминовения усопших, с которыми связывается представление о временном возвращении их на землю, в лоно семьи. Основным сакральным элементом Л. воскрешения является нос, на котором устанавливается фетиш. Соответственно элементы Л.: корма, нос и корпус – образуют семантическое единство с фазами космического цикла – закатом – восходом, смертью – воскресением. При этом корма соответствует входу в страну смерти, западным воротам горизонта. Нос отождествляется с выходом из страны смерти, восточными воротами горизонта, корпус Л. символизирует нижний мир и период блуждания между закатом и восходом, смертью и рождением. Амбивалентность семантики смерти и возрождения обнаруживает Л. потопа, которая со своим содержимым единственная преодолевает гибель и является средством будущего возрождения, заключая в себе либо «семя всех вещей» (корабль шумероаккадского Зиусудры – Ут-Напишти, индийского Ману), либо супружеские пары будущих прародителей (греческие Девкалион и Пирра, библейский Ной и скандинавский Бергельмир с супругами). Есть основание полагать, что уподобление Л. периоду загробного существования и
нижнему миру, преисподней-чреву, куда всё уходит после смерти и откуда всё возрождается вновь, связано с фигуративным подобием Л. идеограмме нижнего мира – фрагменту космологической схемы вертикальной модели мира. Описание Л. потопа в аккадском эпосе о Гильгамеше, где она уподобляется океану, перекрытому сверху плоской землёй, буквально отождествляет Л. с нижним миром. Иногда «корабль мертвецов» фигурирует в эсхатологических мифах (ср. Нагльфар скандинавской мифологии). Я. Я. Ерофеева.
ЛАЗАРЬ (греч. Λ'αζαρο , от евр. ’el ’azar, «бог помог») Четверодневный, в христианских преданиях человек, воскрешённый Иисусом Христом через четыре дня после погребения. По евангельскому повествованию (рассказ о воскрешении Л. приводится только в Евангелии от Иоанна, 11), Л. – житель Вифании, селения близ Иерусалима, брат Марии и Марфы, оказывавших Христу гостеприимство. Весть о боВоскрешение Лазаря. Таблетка из Софийского собора в Новгороде. Конец 15 — нач. 16 вв. Новгородский историко-архитектурный музей-заповедник.
ЛАЙМА лезни Л., особенно любимого Христом, и пророческое знание о его смерти заставляют Христа, несмотря на прямую опасность, направиться в Иудею. Марфа выходит к нему навстречу и, не смея прямо попросить о чуде воскрешения, говорит: «знаю, что чего ты попросишь у бога, даст тебе бог» (Ио. 11, 22). Христос требует от неё исповедания веры в то, что он есть «воскресение и жизнь», и получает его (11, 25–27). В ответ на приказ Христа отвалить камень от пещеры-склепа. Марфа напоминает, что тело уже разлагается и смердит. Но Христос вызывает мертвеца словами: «Лазарь! Иди вон» (11, 43). Л. выходит, обвитый по рукам и ногам пеленами, с лицом, закрытым погребальным платом, и Христос велит развязать его. За трапезой в Вифании, на которой Мария помазала ноги Христа благовонным миром, Л. упомянут в числе «возлежавших» (12, 2). Воскрешение Иисусом Христом Л. – не единственное: воскрешены дочь Иаира (Матф. 9, 18–26, Мк. 5, 22–43, Лук. 8, 41–56) и сын вдовы из Наина (Лук. 7, 11–17), но оно имело особенно ярко выраженный характер публичного, торжественно данного мессианского «знамения». Это вызвало ожесточённую реакцию антагонистов Христа и приблизило расправу над ним: воскрешение Л. многозначительно предваряется «страсти Христовы». Согласно средневековому преданию, Л. прожил после воскрешения 30 лет в строгом воздержании и был поставлен первым епископом города Китиона на острове Кипр. С. С. Аверинцев.
ЛАЗАРЬ Убогий, персонаж евангельской притчи и фольклорных текстов, образ бедности, получающей от бога награду в загробной жизни. Случай, когда действующее лицо притчи имеет имя собственное, необычен и, по-видимому, обусловлен семантикой имени, обозначающего «бог помог», см. Лазарь Четверодневный. Притча повествует, что Л. был нищим, который валялся в струпьях у ворот некоего
богача, ведшего роскошную жизнь, «и желал напитаться крошками, падающими со стола богача; и псы, приходя, лизали струпья его» (Лук. 16, 21). После смерти Л. отнесён ангелами на лоно Авраамово, а богач мучится в адском пламени и умоляет Авраама послать Л., чтобы тот омочил палец в воде и коснулся языка богача, облегчая его муку. Авраам отвечает: «Чадо! вспомни, что ты получил уже доброе твоё в жизни твоей, а Лазарь злое; ныне же он здесь утешается, а ты страдаешь» (16, 25). Тогда богач просит отправить Л. как свидетеля загробного воздаяния к братьям богача, чтобы те успели покаяться. Авраам возражает: «если Моисея и пророков не слушают, то, если бы кто и из мёртвых воскрес, не поверят» (16, 31). Фигура Л. как воплощение надежды угнетённых на потустороннее восстановление попранной правды пользовалась большой популярностью в народе, а нищие певцы видели в нём как бы утверждение престижа своей профессии. В России он был настолько частой темой т. н. духовных стихов, что выражение «петь Лазаря» стало синонимом заунывного причитания нищих. Русский фольклор делает Л. родным братом жестокого богача, отрекающегося от родства. Л. молит бога о смерти и в смерти получает радость, которой не имел в жизни: «Сослал ему господь тихих ангелов, тихих и милостивых; вынули душеньку и хвально, и честно, в сахарные уста». Богач, напротив, молится о долгой жизни, но к нему посланы «грозные ангелы», вынимающие его душу сквозь рёбра железными крючьями. В некоторых вариантах Л. сам изрекает приговор богачу: «Что на вольном свете себе вготовал, за то господь бог тебе заплатив». В некоторых славянских песнях Л. смешивается с Лазарем Четверодневным (так что о его «серой свитке» поётся в канун лазаревой субботы, представляющей культовое воспоминание о воскрешении последнего) или вообще утрачивает всякую связь с евангельской топикой (вполне языческие по
573
духу «лазарские» песни южных славян, например сербская: «Лази, лази, Лазаре, долази до мене», — основанная на созвучии имени «Л.» со словом «лазить» и связанная с хороводными играми). С. С. Аверинцев.
ЛАЙ, Лаий (Λ ιο ), в греческой мифологии фиванский царь, сын Лабдака, отец Эдипа. Л., долго не имевший детей, обратился за советом к дельфийскому оракулу и получил ответ, что сын, который у него родится, убьёт его. Поэтому Л. приказал подбросить новорождённого ребёнка в дикой местности на горе Киферон (Eur. Phoen. 13–26). Много лет спустя Л. снова отправился в Дельфы, чтобы узнать, погиб ли его сын или ему следует опасаться встречи с ним. По пути он был убит в дорожной ссоре чужеземцем, который оказался его сыном (Эдип; Soph. О. R. 711– 725). Еврипид в трагедии «Хрисипп» объяснял бездетность Л. и его гибель от руки сына проклятием, которое на Л. обрушил Пелоп за то, что тот совратил его сына Хрисиппа. В. Я.
ЛАЙМА, Лайме (литов. laima, laime, латыш. laоma, laоme, «счастье»), в восточнобалтийской мифологии богиня счастья и судьбы; покровительница родов, охранительница коров и т. п. Л. предсказывает будущее, иногда она действует вместе с Деклой и Картой, наподобие трёх парк (см. Мойры). У литовцев Л. как счастье и жизнь противопоставляется Гильтине, несчастью и смерти (ср. славянские представления о Доле – Недоле): считалось, что к новорождённому приходят две женщины – Л. и Гильтине. Л. помогает скромным девушкам выбрать жениха, сшить свадебное платье, ведёт жениха и невесту на свадьбу. У латышей Л. оберегает беременных женщин, стелет им сотканную ею простыню, чтобы роды были удачными. Л. подкладывает платок каждому новорождённому, что предопределяет его счастливую жизнь. В ряде мотивов Л. чередуется с девой Марией, а иногда и с Ма-
Слева — Воскрешение Лазаря. Картина Рембрандта. Ок. 1630. Калифорния, частное собрание. Справа — Воскрешение Лазаря. Фреска Джотто в капелле дель Арена в Падуе. Ок. 1305.
574
ЛАК ЛАУНГ КУАН
рей («Милая Маря, Л. коров»). По народной традиции, Л., как и святая Мария, — дочь бога (Диеваса). Согласно сообщению М. Преториуса (17 в.), Л. наряду с Окопирмсом и Перкунасом относится к небесным богам. В латышских народных песнях Л. связана и с солнцем. В. И., В. T.
ЛАК ЛАУНГ КУАН («государь дракон Лак»), во вьетской мифологии первопредок и культурный герой. Его происхождение возводилось в позднее время к китайскому богу земледелия Шэнь-нуну и царю драконов озера Дунтин. Компонент «лак» в имени связан, очевидно, с этнонимом древних вьетов — лаквьетов. Л. Л. К. обучил народ возделывать рис и разводить шелковичных червей, а также явился основоположником государственных установлений. Цикл мифов о Л. Л. К. носит историзованный характер: в одном из них борьба против китайского завоевания осмысляется как война Л. Л. К. с чужеземцами за красавицу-фею Эу Ко. Л. Л. К. борется с врагами, превратившись во множество чудовищ, духов, драконов, змей, тигров и слонов, что, очевидно, связано с представлениями о духах-покровителях вьетов и шаманизмом. Эу Ко в браке с Л. Л. К. породила мешок, он лопнул и в нём оказалось сто яиц, из каждого яйца вышло по сыну. Пятьдесят сыновей ушли с Л. Л. К. к морю, пятьдесят — с Эу Ко в горы. Один из них, став государем Хунгом, наследовал Л. Л. К. и правил государством Ванланг. Н. Н.
ЛАКШМАНА (др.-инд. Laksmana), герой древнеиндийского эпоса «Рамаяна», сын царя Дашаратхи и его третьей жены Сумитры. В Л., согласно мифу о его рождении, воплотилась восьмая доля божественной природы Вишну. Л. — сводный брат и преданный друг Рамы, выполняющий в эпическом повествовании роль его субститута (подменителя). Юношей Л. по просьбе мудреца Вишвамитры уходит вместе с Рамой из Айодхьи, чтобы защитить от демонов обители отшельников, а позже добровольно присоединяется к Раме в его 14-летнем изгнании и разделяет с ним все опасности его лесных странствий и борьбы с ракшасами. Л. умирает, спасая Раму от проклятия брахмана Дурвасаса: чтобы предупредить брата о прибытии этого грозного отшельника, он прерывает тайную беседу Рамы с Калой, хотя знает, что за это ему придётся поплатиться жизнью. П. Г.
ЛАКШМИ (др.-инд. Laksmi, «знак», «добрый знак», «счастье», «красота»), в индийской мифологии богиня счастья, богатства и красоты. Другое её имя — Шри (Cri, «процветание», «счастье», «слава»). Л. и Шри как две разные богини появляются в поздней ведийской литературе Яджурведы и, по-видимому, заимствованы из доарийского субстрата: Л., вероятно, была богиней богатства и счастливых предзнаменований, Шри — богиней плодородия и изобилия. Два образа начинают сливаться в эпоху упанишад, но ещё в «Махабхарате» сохраняется некоторое различие между Л. и Шри как двумя ипостасями одной богини. Согласно наиболее распространённым представлениям, Л. — супруга Вишну. В
Вишну и Лакшми. Камень. Ок. 1000. Кхаджурахо.
древнейших текстах и даже ещё в «Махабхарате» и некоторых пуранах Л. ассоциируется с Праджапати-Брахмой, Куберой, Дхармой, Индрой. В «Махабхарате» (I 189) воплощением Л. считается Драупади, пять супругов которой (пандавы) — воплощения Индры. В «Хариванше» (200) бог любви Кама-дева назван сыном Л. и Дхармы. Иногда Л. отождествляется с Сарасвати, богиней мудрости, но в некоторых текстах Л. и Сарасвати – две соперничающие между собой жены Брахмы. Существует несколько мифов о рождении Л. Согласно одному из них, Л. — дочь Бхригу и Кхьяти. Согласно другому, когда боги и асуры пахтали океан (см. в ст. Индуистская мифология), Л. появилась из него с лотосом в руках (или сидя на лотосе). По иным представлениям, Л. возникла в самом начале творения, всплыв из первозданных вод на цветке лотоса; отсюда такие её имена, как Падма или Камала («лотосная»). В числе других её имен Индира («прекрасная» или «могущественная»), Чанчала и Лола («непостоянная»), Локамата («мать мира»). Вишну и Л. олицетворяют основные начала и стихии бытия. В некоторых течениях вишнуизма Л. — шакти Вишну. Считается также, что она сопровождает Вишну во всех его аватарах, воплощаясь в Ситу, супругу Рамы, в Рукмини, супругу Кришны (или в Радху, его возлюбленную) и т. д. С. Д. Серебряный.
ЛАМА (шумер.), Ламассу (аккад.), в шумеро-аккадской мифологии добрая богиня – покровительница и защитница. Считалось, что свою Л. имеет каждый человек. В. А.
ЛАМАИСТСКАЯ МИФОЛОГИЯ. Ламаизмом часто называют особое направление в буддизме, представляющее собой синтез махаяны, ваджраяны и народных верований Тибета, Монголии и Бурятии. Считается, что основу этого направления заложил Падма-самбхава, а автором его позднейшей формы был Цзонкаба, основавший в нач. 15 в. в тибетском буддизме
секту гелукпа. Ламаизм в этой форме получил распространение у монголов (в том числе и у предков нынешних калмыков) с конца 16 в. (утвердился в сер. 17 в.), а у бурят — с нач. 18 в. Л. М. — общебуддийская в своей основе с преобладанием черт мифологии ваджраяны: та же чёткая иерархичность пантеона, важность категории божеств-покровителей — идамов, личных, семейных, монастырских, наличие института «живых богов», из числа которых особенно почитались далай-лама (воплощение Авалокитешвары), панченлама (воплощение Амитабхи), Цзонкаба (воплощение Манджушри) и глава ламаистской церкви Монголии богдо-гэгэн, или ундур-гэгэн. Из персонажей мифологии махаяны наибольшее звучание в Л. М. приобрели персонификации милосердия, как нравственной категории, Авалокитешвара (монг. Арья-бало), особенно одиннадцатиголовый и восьмирукий, и рождённая из его слезы его супруга Зелёная Тара (монг. Ногон Дара экэ), а также бодхисатва Майтрея (монг. Майдар). Из небуддийских персонажей в Л. М. были включены Гесер, Цаган Эбуген и др. Под влиянием ряда монгольских шаманских божеств грозные божества — защитники религии тибетского происхождения (монг. докшиты) приобрели дополнительные черты. Многие местные божества, например Буха-нойон бабай и Шаргайнойон у бурят, духи четырёх великих гор у монголов, добавили ламаистский пласт к своей традиционной шаманской биографии. См. также статьи Буддийская мифология, Тибетская мифология. Монгольских народов мифология, Бурятская мифология, Ойрат-калмыцкая мифология. H. Л. Жуковская.
ЛАМАШТУ (аккад.), в аккадской мифологии (с кон. 2-го тыс. до н. э.) львиноголовая женщина-демон, поднимающаяся из подземного мира, насылающая на людей болезни, похищающая детей; демон детских болезней. Изображалась кормящей грудью свинью и собаку. Её атрибутами нередко являются гребень и веретено. В шумерской мифологии ей приблизительно соответствовала Димме. В. А.
ЛАМИЯ (Λαμ α); 1) в греческой мифологии чудовище. Некогда Л. была возлюбленной Зевса. После того как ревнивая Гера убила детей Л., та была вынуждена укрыться в пещере и превратилась в кровавое чудовище, похищавшее и пожиравшее чужих детей. Так как Гера лишила её сна, она бродит по ночам. Сжалившийся над ней Зевс даровал ей возможность вынимать свои глаза, чтобы заснуть, и лишь тогда она безвредна (Suida, Hesych.). Л. назывались ночные привидения, высасывающие кровь из юношей (Strab. 1 2,8; Diod. XX 41). А. Т.-Г.
2) В низшей мифологии народов Европы злой дух, змея с головой и грудью красивой женщины. Образ восходит к греческой Ламии. Считалось, что Л. убивает детей, может соблазнять мужчин как суккуб (см. в ст. Инкубы) и пить их кровь. Живет в лесах, оврагах, заброшенных замках. Ассоциировалась также с ночным кошмаром — Марой. У южных славян ламя — чудовище с телом змеи и собачьей
ЛАОКООН в том числе: 1) дочь Беллерофонта (Hom. Il. VI 197 след.), родившая от союза с Зевсом Сарпедона; 2) дочь царя Акаста, супруга Протесилая. В. Я.
ЛАОДИКА (Λαοδ κη), в греческой мифологии: 1) одна из дочерей Агамемнона и Клитеместры, сестра Ореста, Ифианассы и Хрисофемиды (Hom. Il. IX 145) (у Стесихора и афинских трагиков имя этой дочери Электра); 2) дочь Приама и Гекубы, «самая красивая», жена троянского царевича Геликаона (Hom. Il. III 123; VI 252): Л., после взятия Трои ахейцами спасавшаяся от преследований, была поглощена разверзшейся землёй. По одному из вариантов мифа, Л. влюбилась в афинского царевича Акаманта, который прибыл в Трою в составе посольства, требовавшего возвращения Елены, и родила от него сына Мунита (Parthen. 16); скончалась от горя после смерти укушенного змеёй сына; девушка из страны гипербореев, которая привезла на остров Делос предметы культа Аполлона и почиталась там как одна из основательниц святилища этого бога (Herodot. IV 33). Ламия. Картина Дж. В. Ватерхауза. 1909.
головой; она тёмной тучей опускается на поля и сады, пожирает плоды земледельческого труда. М. Ю.
ЛАНКА (др.-инд. Lanka), в индийской мифологии остров, примыкающий к Джамбудвипе (см. Двипа), и город на нём, столица царства ракшасов. Согласно «Рамаяне» и «Махабхарате» (III 258–276), город Л. был построен из золота Вишвакарманом и подарен Брахмой Кубере. Но затем город и остров перешли во власть Раваны, владыки ракшасов, и были отняты у него после жестокой борьбы Рамой. В «Бхагавата-пуране» говорится, что остров Л. был первоначально одной из вершин золотой горы Меру, которую оторвало ветром и унесло в море. Мифический остров Л. был отождествлён с островом Синхала (позже Цейлон), впервые — в буддистской хронике «Дипавамса». Современное государство, так же как и сам остров, носит название Шри Ланка («благословенная Ланка»). С. С.
ЛАНЬЕИН И АМОНГ, в мифологии каренов в Бирме (тибето-бирманская группа) брат и сестра, первоначальная пара людей. Много сотен или тысяч лет они жили в местности Эла. Сеткья, сын небесного духа, дал им магический барабан. Когда в него стучали, убегали хищные звери и исполнялись желания. Однажды Амонг (А.) рассердилась на Ланьеина (Л.) и коварно посоветовала ему сменить на барабане шкуру, после чего он потерял свою силу. Л. и А. перестали доверять друг другу и в конце концов расстались. А. ушла в местность Маунгла, где нашла себе мужа, и от неё произошли карены мепу. Её брат странствовал и благодаря своим выдающимся способностям был избран императором Китая. В те давние дни женщины в Китае носили бронзовые кольца на ногах. Л. послал 12 пар сестре Б., и поэтому карены мепу носят такие кольца. Я. Ч.
ЛАОДАМИЯ (Λαοδ'αμεια), в греческой мифологии имя нескольких персонажей,
М. Б.
ЛАОКООН, Лаокоонт (Λαοκ ων), в греческой мифологии троянский прорицатель (или жрец). Когда троянцы в недоумении и нерешительности рассматривали оставленного ахейцами деревянного коня и некоторые предлагали ввести его в город, Л. яростно возражал против этого, предосте-
575
регая соотечественников от коварства греков. Однако троянцы, выслушав рассказ Синона, всё больше склонялись к тому, чтобы принять в город этот дар ахейцев. В это время на Л., приносившего вместе с сыновьями жертву Посейдону, напали две приплывшие по морю змеи, растерзали детей Л. и задушили его самого, после чего укрылись в храме Афины. Троянцы поняли это как наказание Л. за непочтение к Афине и принесённому ей в дар коню и поспешили ввести деревянное чудовище в город, уготовив тем самым себе погибель (Verg. Aen. II 40–53 и 199–231). Другие источники (в том числе не дошедшая трагедия «Л.» Софокла, fr. 370–377) объясняли гибель Л. иначе: Аполлон запретил Л., бывшему его жрецом, вступать в брак и иметь детей, но Л. нарушил запрет и, больше того, сошёлся со своей женой в самом храме Аполлона (на троянской равнине). За это он и был наказан богом, причём, по одному из вариантов мифа, змеями были задушены только дети Л. (произошло это в том же самом храме, где Л. оскорбил Аполлона), сам же он оставался в живых, чтобы вечно оплакивать свою судьбу (Quint. Smyrn. XII 444–497). Миф о Л. отражён в античном изобразительном искусстве (помпейские фрески, рельефы, вазопись и т. д.). Мраморная группа «Лаокоон» родосских скульпторов Агесандра, Атенодора и Полидора послужила прототипом для последующих воплощений мифа (Джулио Романо, Эль Гре-
Гибель Лаокоона и его сыновей. Мрамор. Ок. 50 до н. э. Рим, Ватиканские музеи.
576
ЛАО-ЛАН виться от него, Л. должен был принести ему в жертву свою дочь Гесиону, но её спас Геракл, убив чудовище. Однако Л. снова не сдержал слова, отказавшись отдать Гераклу обещанных ему в награду волшебных коней. Спустя некоторое время Геракл пошёл походом на Трою, разорил город и убил Л. и всех его сыновей, кроме Подарка, известного затем под именем Приама (Hom. II. XXI 441–457; Pind. Ol. VIII 31–45; Apollod. II 5, 9, 6, 4). В. Я.
Покровитель актёров Лаолан-шэнь с кистью и украшением из двух связанных квадратиков — фаншэн (символом счастья). Китайская народная картина. Кон. 19 — нач. 20 вв. Ленинград, Музей истории религии и атеизма. Коллекция академика В. М. Алексеева.
ко и др.); воспроизводилась группа и в карикатурном виде (Тициан, «Обезьяний Л.» и др.). В. Н. Ярхо.
ЛАО-ЛАН («почтенный юноша?»), Лаолан пуса («бодхисатва Лао-лан»), в поздней китайской народной мифологии божество — покровитель актёров и певичек. Считается, что в качестве Л.-л. обожествлён тайский император 8 в. Мин-хуан (Сюань-цзун), который прославился как покровитель актёрского искусства. В некоторых источниках бога актёров называют Эр-ланом, в таких случаях нередко происходит контаминация с одноимённым божеством вод. Обычно в старом Китае в каждом театре позади сцены устраивался небольшой киот с фигуркой или изображением Л.-л. Актёры различных местных видов драмы, видимо, чтили в качестве Л.-л. разных персонажей. Б. Р.
ЛАОМЕДОНТ (Λαομεδων), в греческой мифологии царь Трои, сын Ила и Эвридики. Когда Аполлон и Посейдон построили для Л. стены Трои, он отказал им в обещанной плате. За это Аполлон наслал на Трою чуму, а Посейдон – морское чудовище, пожиравшее жителей. Чтобы изба-
ЛАО-ЦЗЫ («старый ребёнок»), легендарный основатель философского даосизма в Китае, живший будто бы в конце 7 в. до н. э., которому приписывается «Даодэцзин» («Книга о пути и добродетели»). Л.-ц. был обожествлён в первых веках н. э., в период становления религиозного даосизма. Согласно мифам, он был зачат без отца от солнечной энергии, аккумулированной в пятицветной жемчужине, проглоченной его матерью Сюань-мяо-юйнюй, пробыл в её утробе 81 год и вышел из левого подреберья. Он был рождён под сливовым деревом — отсюда его фамилия Ли («слива»). Через 9 дней он уже имел рост 9 чи (ок. 3 м) и все внешние признаки святого. В даосских трактатах Л.-ц. рассматривался как глава всех бессмертных, рождённый вместе с небом и землей. Ему приписывались магические способности, в том числе смена облика (появление в городе Чэнду на овечьем базаре в облике чёрного барана). Прожив чуть ли не 200 лет, Л.-ц. верхом на чёрном быке отправился на запад. Проезжая пограничную заставу, он передал её начальнику книгу «Даодэцзин». В период соперничества с буддизмом (5–6 вв.) появилась легенда о том, что уехавший на запад Л.-ц. прибыл в Индию, чудесным образом оплодотворил спящую мать принца Гаутамы и таким образом стал отцом Будды. Официальный культ Л.-ц. известен со 2 в., особо почитался при династии Тан, императоры которой, носившие фамилию Ли, считали его своим прародителем. В поздней народной мифологии он почитался как глава заклинателей, а также как покровитель кузнецов, серебряных и золотых дел мастеров, точильщиков, изготовителей пиал и палочек для еды. Часто изображался в виде старца верхом на быке. Б. Л. Рифтин.
Слева – Лао-цзы уезжает на Запад. Статуэтка. Справа – Лао-цзы с символом сил тьмы и света (инь и ян) в руках. Китайская народная картина. Конец 19 — нач. 20 вв. Ленинград, Музей истории религии и атеизма. Коллекция академика В. М. Алексеева.
Битва лапифов с кентаврами. Фрагмент росписи краснофигурного кратера. Ок. 460 до н. э. Флоренция, Археологический музей.
ЛАПИФЫ (Λαπ φαι), в греческой мифологии фессалийское племя, обитавшее в горах и лесах Оссы и Пелиона. Л. ведут своё происхождение от Пенея (бога одноимённой реки в Фессалии), дочь которого Стильба родила от Аполлона сына Лапифа. Дети Лапифа — Л. стали родоначальниками семей этого племени. В преданиях о Л. (Diod. IV 69–70) тесно переплетаются исторические мотивы и мифология. Вероятно, существовало племя Л. — одно из древнейших постпеласгических племён Фессалии, изгнанных, по преданию, дорийцами. Само название Л. означает «каменные», «горные» или «дерзкие», имена их героев: Флегий («пылающий»), Пирифой («сияющий» или «быстрый, как струя»), Стильба («сияющая»), Перифат («сияющий окрест»), Фалер («белый»), Астерион («звёздный»), Исхий («мощный»), Леонтей («львиный»), Коронида («ворона»), Элат («ель») и др. Л. родственны кентаврам (Лапиф и Кентавр — родные братья). Л. отличаются диким воинственным и независимым характером, который проявился во время их сражения с кентаврами, приглашенными на свадьбу Пирифоя с Гипподамией и побеждёнными Л. (Ovid. Met. XII 210–523) (об отражении в искусстве битвы Л. с кентаврами см. в ст. Кентавры). Царь Л. Пирифой дерзнул отправиться вместе с Тесеем похитить богиню Персефону и за это был навеки прикован к скале в аиде (Apoll. Rhod. I 101–104). К Л. принадлежит великан-оборотень Кеней. Сын царя Л. Флегия — Иксион покушался на богиню Геру; сестра Иксиона Коронида изменила Аполлону со смертным. Л. – участники калидонской охоты (Apollod. I 8, 2; Ovid. Med. VIII 303 след.) и похода аргонавтов (Apoll. Rhod. I 35–44). Их могущество было сломлено Эгимием – сыном Дора, родоначальника дорийцев, которому помогал Геракл. А. Ф. Лосев.
ЛАРЫ (Lares), в римской мифологии божества — покровители коллективов и их земель. Чаще почитались как недифференцированное целое отдельными фамилиями, соседскими общинами, гражданской общиной. Римляне выводили культ Л. из культа мёртвых (Serv. Verg. Aen. V 64; VI 152). Фамильные Л. были связаны с домашним очагом, семейной трапезой, с деревьями и рощами, посвящавшимися им в усадьбе. К ним обращались за помощью в связи с родами, обрядом инициации, бракосочетанием, смертью. Считалось, что они следят за соблюдением тра-
ЛАТУРЕ ДАНЕ
Статуэтка бога Лара. 1 в. н. э. Мадрид, археологический музей.
диционных норм во взаимоотношениях членов фамилии, наказывают нарушителей, в частности господ, слишком жестоких к рабам. Рабы искали защиты от гнева хозяина у домашнего очага или алтаря Л. и активно участвовали в их культе, впоследствии преимущественно обслуживавшемся именно рабами. Глава фамилии был верховным жрецом культа Л. Как покровителей соседской общины и добрососедских отношений Л. почитали на перекрёстках (compita, компитальные Л.), где сооружались святилища с числом отверстий, равныму числу примыкавших к перекрёстку усадеб. Здесь главами семей развешивались куклы и шерстяные шары, изображавшие соответственно свободных членов семьи и рабов. Возможно, этот ритуал восходит к практике человеческих жертвоприношений Л. как хтоническим божествам, отсюда их неясная связь с хтонической Ларентой-Ларундой, Манией (см. Маны) и иногда отождествлявшейся с ней матерью Л., получавшей в виде жертвы бобовую кашу. Праздник компиталий сопровождался общей трапезой, шутками, песнями, плясками, состязаниями за призы. Новобрачная, переходя в фамилию и соседскую общину
мужа, приносила монету домашним Л. и компитальным Л. Компиталий, в которых участвовали и рабы, и свободные, были наиболее демократичным римским праздником, связывавшимся с «царемнародолюбцем», сыном рабыни и лара — Сервием Туллием. Обслуживали культ компитальных Л. коллегии плебеев и рабов. Август в 12 до н. э. реформировал культ Л., образовав его коллегии из рабов, отпущенников и плебеев в каждом квартале Рима и других городов, и соединил с культом своего гения. Однако в домах и имениях Л. продолжали почитаться коллегиями рабов и отпущенников вплоть до полного падения язычества. Изображались фамильные и соседские Л. в виде двух юношей в собачьих шкурах и с собакой (как бдительные хранители). Своих Л. имела и римская гражданская община в целом. К ним как хранителям и защитникам наряду с Марсом обращалась коллегия жрецов — арвальских братьев, при ритуальном очистительном обходе территории города. Греки отождествляли Л. с героями, культ которых, возможно, ранее существовал в Риме. В пользу такого предположения говорят: надпись 4 в. до н. э., посвященная «лару Энею» (т. е. герою Энею); толкование Л. как индигетов, как живущих в рощах душ предков, добродетельных, могучих мужей, ставших богами (Serv. Verg. Aen. I 441; III 169; III 302; VI 378). В провинциях Л. отождествлялись с божествами родоплеменных и сельских общин. Некоторые современные исследователи связывают Л. с предками, другие считают их духами растительности и земельных участков.
577
дежды, положительного перехода, возрождения, утра, весны, солнечного восхода, прилежания, домашнего уюта, отцовского наследия. Мотив Л., приносящей весну (или день), обнаруживается в многочисленных веснянках, колядках и соответствующих весенних ритуалах (напр., в весеннее празднество в Греции — «ласточкины песни», дети ходят из дома в дом, щебеча, словно Л., и славя весну), получивших отражение и в искусстве (изображение прилета ласточки на греческой пелике Евфрония конца 6 в. до н. э. сопровождается текстом: «Смотри, Л.!»; «Да, Л., клянусь Гераклом»; «Вот она! Уже весна»). Ср. также пословицы, поговорки, приметы, символику: «Л. весну (день) починает, а соловей кончает»; «Кто при первой ласточке умоется молоком, бел будет»; «Ранние Л. — к счастливому году»; «Высоколетающие Л. — к вёдру». Л., прилетающая из-за моря (ср. в русской загадке «сам мал, а за морем бывал»), связана с иным миром, со смертью, выступает как посредница между смертью и жизнью, далёким, чужим морем и близкой, своей землёй. Отсюда и другой круг связанных с ней ассоциаций: Л., влетающая в окно, – к смерти; Л., пролетающая под коровой, – к крови вместо молока, и др. Многочисленны примеры, когда Л. выступает как символ опасности, непрочности и ненадёжности жизни, счастья, уюта. Эти символические значения образа Л. получают развитие в литературе и искусстве вплоть до современности (ср. у О. Э. Мандельштама: «Слепая ласточка в чертог теней вернётся на крыльях срезанных» — о забытом слове, которое необходимо сказать).
E. M. Штаерман.
В. Н. Топоров.
ЛАСТОЧКА. В мифологических представлениях образ Л. обладает широкой символикой. В греческом мифе о двух сестрах Прокне и Филомеле боги превращают Филомелу в Л., Прокну — в соловья. Звуки, издаваемые Л., объясняются именно тем, что Терей, муж Прокны, вырезал Филомеле язык (ср. Л. как символ болтливой женщины и русскую загадку о Л.: «Шитовило-битовило по-немецки говорило»). В греческой мифологии Л.— птица, посвященная Афродите. В египетском мифе Исида в облике Л. отправляется искать тело убитого и разъятого на части мужа ОсирисА. Л. считается одним из воплощений Иисуса Христа (в христианской символике обращающиеся с молитвенной просьбой к богу уподобляются Л., которые всегда голодны и страждут; молодая Л. — символ жажды духовной пищи). Л. — вестник добра, счастья, начала (не всегда гарантированного: ср. образ «первой Л.» и пословицы типа: «Одна ласточка не делает весны»), на-
ЛАТИН (Latinus), в римской мифологии сын Фавна и Марики, царь Лаврента (Liv. Il), или, по греческой версии, сын Одиссея (или Телемаха) и Кирки (Serv. Verg. Aen. VII 47), муж Аматы, отец Лавинии; эпоним латинян, якобы образовавшихся из слияния аборигенов и троянцев (Liv. I, 2). После исчезновения или гибели в бою Л. был обожествлён под именем Юпитера Латиариса; его святилище, общее для всех латинян, построенное римскими царями после разрушения Альбы, находилось на Альбанской горе (Plin. Nat. hist. Ill 68). Там ежегодно в т. н. латинский праздник сперва царями, затем консулами совершалось жертвоприношение (Dion. Halic. IV 49; VI 95). С Л. связан народный обычай качаться в праздник Либера на перекрёстках на качелях, якобы отыскивая на земле и на небе исчезнувшего Л. (Serv. Verg. Georg. II 383–389).
Ларариум. Фреска из Помпей, 1 в. н. э. Неаполь, Национальный музей.
Е. Ш.
ЛАТУРЕ ДАНЕ, в мифологии ниасцев (Западная Индонезия) бог нижнего мира, источник болезней, смерти, непогоды и землетрясений. Его цвета — красный и чёрный, символы — змея, луна и тьма. Л. Д. — близнец-антагонист Ловаланги. Он появился из мирового древа Тороа, по другим мифам, рождён прародительницей Инада Самадуло Хэси. Между ним и братом разгорается спор о старшинстве. Ловаланги тщетно пытается забросать Л. Д. скалами, а Л. Д., вызвав землетрясение, разрушает небесное обиталище брата. Спор разрешается в пользу Л. Д., но за
578
ЛАУМА
Ловаланги остаётся верхний мир. По одному из мифов, Л. Д. рождён без головы, а Ловаланги без нижней части тела, так что только вместе они составляют целое. М. Ч.
Римское ручное зеркало. 1 в. до н. э. Париж, Лувр.
ЛАТЫШСКАЯ МИФОЛОГИЯ, см. в ст. Балтийская мифология. ЛАУМА, Лауме (латыш. lauma, литов. laume), в восточнобалтийской мифологии первоначально богиня родов и земли; позже – злой дух, ведьма, летающая по небу. По ночам Л. душит спящих, вызывает кошмары; подменивает родителям детей, прячет конец нити у прях и т. п. В Л. можно видеть трансформированный образ жены громовержца Перкунаса, наказанной мужем за измену и низвергнутой на землю [ср. литов. laumes papas, laumes pirstas (spenys), «громовая стрела», белемнит — в народных верованиях оружие громовержца]. Ср. также название радуги как «пояса Л.» (литов. Laumes juosta). Ср., однако, литов. laumes sluota, латыш, laumas sluota (собств. «метла Л.»), «омела», литов. laumes kaulas, «нарост», «опухоль» (собств. «кость Л.»), латыш, laumet, «колдовать», и т. п. значения, указывающие на связь Л. с землёй, растительностью, вредоносностью. По латышским поверьям, Л. доброжелательна к людям. В. И., В. Т.
ЛАХАМА (шумер.), в шумерской мифологии демоны водной стихии, созданные богом Энки в Абзу. По мифу «Энки и мировой порядок», их 50. В мифе об Инанне и ме (см. в ст. Инанна) Энки посылает за ней пять лахама Энгурры (синоним Абзу). В космогонической аккадской поэме «Энума элиш» появляются Лахму и Лахаму – чудовища-божества, дети первозданной стихии – Апсу и Тиамат, родители Аншара и Кишар. В одном из поздних аккадских списков богов именем Лахму назван получеловек-полурыба (ср. Кулулу), прислужник бога Эйя, а кроме того, – спутник богини-целительницы Гулы, имеющий вид получеловека-полусобаки. В. А.
ЛАХАР И AШHАH (шумер.), в шумерской мифологии богини скота (Лахар, возможно, древнее заимствование из общесемитского «овца», олицетворение «матушки-овцы») и зерна (Ашнан). В этиологическом мифе о Л. и А. рассказывается, что бог Ан на «горе небес и земли» (Дуку) создал богов ануннаков, затем создаются богини Л. и Б., которые должны были удовлетворять голод и жажду новых богов. Ануннаки едят зерно, пьют молоко, но никак не могут утолить голод и жажду. Тогда по священному повелению богов Энки и Энлиля Л. и А. спускаются на землю и поселяются среди людей; на земле воцаряется изобилие. Выпив вина, богини затевают спор о превосходстве земледелия или скотоводства. Энки и Энлиль объявляют победительницей Ашнан. Миф относится к распространённому в шумерской литературе жанру диалогов-споров. В. А.
ЛАЭРТ (Λα ρτη ), в греческой мифологии отец Одиссея, внук Кефала — эпонима соседнего с Итакой острова Кефалления. Согласно «Одиссее», после отплытия сына для участия в Троянской войне Л. жил с небольшим числом рабов в своём поместье
вдали от города, ухаживая за садом и оплакивая пропавшего без вести Одиссея (XI 187–196; XV 353–360). Возвратившегося после долгих странствий сына Л. узнал по шраму на ноге и после того, как Одиссей сумел перечислить деревья, некогда подаренные ему Л. Афина, предвидя выступление против Одиссея родственников убитых им женихов Пенелопы, укрепила силы Л., который после этого ударом копья сразил отца Антиноя – предводителя женихов (XXIV 205–374; 516–525). В. Я.
ЛЕБЕ, в мифологии догонов первый предок на земле, созданный восьмым и седьмым первопредками-номмо. Первоначально Л. — потомок восьмого первопредка (Речи), соответственно был на земле истинным представителем слова. Поскольку хозяином слова являлся седьмой первопредок, убитый людьми, Л. должен был попасть в его мир — и Л. умер. Седьмой первопредок под землёй проглотил Л., затем изрыгнул его вместе с потоком воды. На том месте, где находилось тело Л., вода покрыла большое пространство, образовалось пять рек. Кости Л., выйдя из чрева первопредка, превратились в цветные камни — дуге (священные предметы культа), обозначившие контур, подобный очертаниям человеческой души, который делают номмо при рождении человека. После того как седьмой первопредок проглотил потомка восьмого первопредка, их жизненные силы смешались; Л. — это новое слово (третье слово). Согласно варианту генеалогического мифа, когда догоны жили в Стране манде, Л. дал жизнь двум сыновьям. От старшего из них произошли племена догонов — дион, домно и оно, а младший сын другого сына Л. стал основателем племени ару. Когда Л. умер, его труп опустили в землю. Перед уходом из Страны манде догоны решили взять с собой останки Л. Но, когда старший из них (Дион, «землекоп») вскрыл могилу, он обнаружил, что Л. воскрес — там находилась живая змея. Догоны, захватив с собой немного земли с могилы, отправились подземным путём,
ведомые змеёй. Придя в новую страну, Дион соорудил алтарь Л.: принесённую с собой землю положили под квадратный камень и прикрыли его ступкой. Дион стал огоном — жрецом культа Л. Е. С. Котляр.
ЛЕБЕДЬ. В мифопоэтической традиции образ Л. тесно связан с Афродитой, Аполлоном, Зевсом, Ледой, Орфеем, Брахмой, Сарасвати и др., со святыми, например с шотландским святым Катбертом, обычно изображаемым на скале в святой земле в обществе Л. и выдры. Особое значение имеет мотив обращения в Л. громовержца Зевса, увлечённого красотой Леды, который является вариантом и трансформацией мифологемы о космическом яйце (см. Яйцо мировое; ср. яйцо Брахмы в индийской мифологии) и составляет часть мифологического и сказочного сюжета, имеЦаревна-лебедь. Картина М. Врубеля. 1900. Москва, Третьяковская галерея.
ЛЕВ ющего варианты о метаморфозе Л. в девицу и девицы в Л.: Л. оставляет на берегу одежду из перьев, обладающую магическими свойствами, и в виде девицы купается в озере (море); прекрасный юноша похищает одежду, девица не может вернуть себе свой прежний облик и становится женой юноши, ставя ему некое условие табуистического характера; юноша случайно нарушает табу, его жена обретает одежду из перьев, превращается в Л. и улетает в своё царство, за море, унося с собой весну, солнце, плодородие. В одной румынской рождественской колядке «лебединая» девица требует от юноши, чтобы он совершил путешествие на небо и добыл брачный венец и птицу, которая пела бы на их свадьбе; святой Василий в раю одаривает юношу, и тот возвращается к деве-Л. Сюжет брака человека с животным (птицей) распространён у многих народов, он нашёл отражение и в ряде фольклорных образов (царевна-лебедь, герой, превращающийся в Л., например, в ряде русских сказок, и т. д.) и в именослове [ср., напр., «лебединое» имя Сванхильд в скандинавских мифах, а также имя Кикн (греч. kυκνο , «лебедь»)], у ряда персонажей греческой мифологии (см. в ст. Кикн). Л. связан и с солнцем; так, в «Тайттирия-брахмане» (III 10, 9, 11) некий риши (мудрец) силой своего знания превращается в золотого Л., летит на небо и соединяется с солнцем. Одна из наиболее разработанных и освоенных литературой мифологем – умирающий Л., который в минуту смерти взмывает вверх, навстречу небу и солнцу, издаёт последний крик («лебединая песня», ср. античную легенду, получившую законченную форму у Эсхила – Agam. 1445 и Цицерона – De oratore, 3, 2, 6 и др.) и, мёртвый, низвергается в воду. Образ Л. выступает как символ поэта, певца и высоты поэзии (ср. «Лебедь» Г. Р. Державина, «Царскосельский лебедь» В. А. Жуковского). Эта символика в своей основе связана и с представлением о способности души странствовать по небу в образе Л., выступающего как символ возрождения, чистоты, целомудрия, гордого одиночества, мудрости, пророческих способностей, поэзии и мужества, совершенства, но и смерти. В связи с этим особенно важно противопоставление в мифе и сказке белого и чёрного Л. (жизнь – смерть, добро – зло). Нередко тёмные силы маскируются образом белого Л., вслед за этим обычно следует их разоблачение (ср. пословицу о лебедях, оказавшихся гусями, как актуализацию мотива обманутых обещаний, неподлинности, лживости). Противопоставление этих начал нередко реализуется в орнитологическом коде – Л. и ворон (ср. игру в ворона, преследующего лебедей, а также австралийский миф о том, как горные вороны бросали свои перья на раненых, лишённых перьев братьев, превращая их в чёрных Л.), Л. и совы, Л. и ласточки. Образ Л. используется и как элемент астрального кода; так, в римской мифологии Цигнус (Cygnus, букв, «лебедь») оказывается на небе как северное созвездие Млечного пути. Иногда Л. выступает в качестве тотема: якуты вели своё происхождение от девицы-Л., бурятские роды Шарят и Харят — от брака шамана с девицей-Л., небесный владыка австралийских
579
Лев, преследующий газель. Фреска из гробницы Вакхантов в Тарквиниях. 520—510 до н. э.
аборигенов Байаме происходил от рода чёрных Л. В отдельных случаях образ Л. приобретает редкие значения. В кетском мифе Л., сопровождающие Томэм, выступают как вестники весны и тепла. Мифологические значения Л. клишируются в геральдике и (шире) в поэтической символике произведений прикладного искусства (Л. как знак поэта; Л. под лавровым деревом; Л., поющий при веянии ветерка; Л., поющий на гробнице; два Л. у кипариса, к которому прислонена лира; Л., падающий в воду, и молния; Л. на водах; Л. и орёл, от которого он отворачивается, и т. п.). Ср. также широкое использование образа Л. в фольклоре (при описании женской красоты) и в поэзии, где углубляются традиционные образы (ср. тему царственности и смерти в «Лебеде» Р. М. Рильке) или строятся новые (Л. как символ протеста против низкой действительности у Ш. Бодлера). Образы Л. и «лебедь-девицы» популярны в искусстве символизма и «модерна» (С. Малларме, Э. Мунк, М. А. Врубель и др.); в 20 в. – в иллюстрациях А. Матисса. В. Н. Топоров.
ЛЕВ, в мифологиях и фольклоре многих народов Африки, Западной, Южной и Восточной Азии символ высшей божественной силы, мощи, власти и величия; солнца и огня. С образом Л. связывают также ум, благородство, великодушие, доблесть, справедливость, гордость, триумф, надменность, бдительность, храбрость. Особой семантикой обладает образ львицы: она — и символ материнства, и атрибут многих богинь-матерей, и воплощение сладострастия. Л. связан со многими женскими божествами: Артемидой Эфесской, Кибелой, Гекатой, Аталантой, Реей, Опс и др. В древних культурных традициях Л. нередко называют царя, героя и просто мифологизированный персонаж. В Ветхом завете с Л. сравниваются Иуда, Дан, Саул, Ионафан, Даниил и др., а сам Л. характеризуется как «силач между зверями» (Притч. 30, 30). В некоторых древних языках Ближнего Востока (в частности, в хаттском) роль Л. как символа мощи божественного героя или царя отражается в обозначении Л. и героя-царя одним словом. Для изобразительного искусства и архитектуры этих культурных традиций характерно использование Л. в качестве одного из основных символов, нередко соотнесённых с одной из четырёх сторон светА. Л. выступает и как страж (львиные статуи, охраняющие двери древнеегипетских усыпальниц и дворцов, а также ассирийских и вавилонских храмов; Л. на западных воротах столицы Хеттского царства, аналогичные символам Л. на позд-
нейших вратах 1-го тыс. до н. э. в Малатье и на львиных вратах в Микенах; львиные скульптуры и изображения на троне в Индии; каменные изваяния Л. у входа в буддийские храмы в Китае и т. п.). В ряде культурных традиций Африки, Западной и Южной Азии со Л. связывается рождение и смерть культурного героя или царя. Согласно индийским поверьям, отражённым в «Махавансе», царь (и мудрец) имел львиную челюсть или верхнюю часть тела льва. В буддизме Л. выступает как воплощённая храбрость, благородство и постоянство. Он приносит удачу и счастье; с ним связаны Авалокитешвара, Майтрея (почитался его трон — «львиное сиденье»), Манджушри, Вайрочана. Многократно воплощался в образе Л. Будда. В Китае Л. считался одним из четырёх животных, олицетворявших идею власти. В Африке образ Л. часто воспринимается как воплощение умершего предка, сверхъестественного духа-патрона, тотема. Широко распространены табуистические обозначения Л.: «господин» в Анголе, «брат» у готтентотов и т. п. Во многих районах Африки считается, что деревенские колдуны могут становиться Л.; согласно представлениям бушменов Л. может превращаться в человека. Основатель одного из кланов у динка был близнецом, братом Л. (Л. же считался у них и тотемным предком). У центральной группы племён луо известен миф о первом (главном) вожде Атико; его жена принесла ему двойню львят, которые охотились на зверей, и Атико мог снабжать мясом даже людей окрестных селений. В суданской легенде львица воспитывает царя вместе Святой Мамас, восседающий на льве. Греческая фреска. 15 в.
580
ЛЕВИАФАН
Львиная капитель стамбхи из Сарнатха . Середина 3 в. до н. э.
со львёнком. Подобные легенды объясняют происхождение «львиных» династий у мали и других африканских народов. У свази царь, именуемый Л. (нгвеньяма), считается близнецом царицы-матери, таким образом в мифопоэтическом контексте их можно рассматривать как близнечную пару, один из членов которой (а в более раннем варианте, по-видимому, оба) – Л. В египетской мифологии известно божество, представляемое как пара Л., каждый из которых, в свою очередь, тождествен Тефнут, до своего возвращения в Египет жившей в образе кровожадного Л. в нубийской пустыне, и Шу. Вместе с тем в позднейших египетских текстах со Л. отождествлялся и Осирис. Некоторые египетские богини (в частности, Тефнут) в состоянии гнева превращались во Л. (ср. библейский образ царского гнева как львиного рёва). С образом Л. были связаны Ра, Гор и др. В Древнем Египте Л. был эмблемой двух противопоставленных друг другу образов — Вчера и Сегодня; южный ветер иногда изображался в виде четырёхголового (обычно крылатого) Л. Мифологические существа с головой Л. и телом человека характерны для обширного ареала к югу от Египта [бог Апедемак в мифологии Куша (Древняя Нубия)] и в Передней Азии до её северных районов; ср. также крылатых Л.-грифонов на вавилонских стелах, иногда с головой орла. Для значительной области восточного Средиземноморья, испытавшей воздействие египетской мифологии и искусства, характерен образ существа с головой и верхней частью туловища женщины и телом Л.-сфинкса (начиная с древнейших египетских изваяний сфинксов и вплоть до наиболее ранних малоазиатских образцов рубежа 3-го и 2-го тыс. и последующих изображений из Сирии и центральной части Хеттского царства). Нередко в архитектурных комплексах и символике печатей Л. и сфинкс объединяются как элементы единой композиции;
такое же соотношение этих символов (в частности, в связи с царём) можно реконструировать (по микенским и другим данным) для наиболее раннего греческого искусства и мифологии. Для юго-востока Передней Азии характерен символ крылатого Л., распространяющийся из Месопотамии в сопредельные области на восток (в Иран) и на северо-запад (в Сирию и Малую Азию). Мотив борьбы со Л. Гильгамеша отражён и на месопотамских печатях (ср. также подвиг Геракла, победившего немейского Л.). Л. выступает и как воплощение злого и жестокого духа, демонических сил хаоса (таковы, например, шумерские и вавилонские львинообразные демоны Угаллу и Уридимму; ср. превращение Л. бога Нергала в символ войны). Позже он начинает олицетворять созерцание, одиночество, отшельничество; Л. становится эмблемой Иисуса Христа (ср. также Л. как эмблему ветхозаветного Иуды, из рода которого происходит Иисус Христос) и многих святых (Марка, Иеронима, Игнатия, Адриана, Евфимии и др.). Мифологический символ Л. и гибридного существа с головой или туловищем Л. присутствует в фольклоре, литературе, искусстве, геральдике, эмблематике значительного числа народов. В геральдических системах Л. символизирует стойкость, твёрдость, спокойствие, благоразумие. Особенно характерны сюжеты, связанные со Л. в качестве «царя зверей», в сказочном фольклоре и животном эпосе и его ответвлениях. Для этих жанров, начиная с самых типологически древних их образцов (сказки о животных у мосси и других народов Африки), характерна карнавальная инверсия отношений между царём зверей – Л. (у мосси «Uegonaba», «царь леса», эвфемизм вместо «Djigimde», «Лев») и одним из наиболее слабых зверей (у мосси заяц), постоянно обманывающим Л. Лев, как и слон, выступает как объект насмешек, издевательств, сатирических выпадов (особенно в текстах трикстерского типа). В то же время образ Л. в фольклоре не исчерпывается его «сниженной» и осмеиваемой ипостасью. Более широко известны мотивы противоположного характера. Прежде всего Л.— царь зверей (как в чисто фольклорных мифопоэтических источниках, так и в буддийских «Джатаках», европейских баснях, анекдотах, фаблио, сказках), не только превосходящий всех силой и смелостью владыка, но и мудрый, великодушный, справедливый покровитель всех животных и даже людей; ср., например, арабские истории о Л., отпускающем свою жертву; многочисленные сказки, легенды и былички о Л., который спасает и помогает человеку, спасает девицу от насилия, выводит царя из леса. В «Романе о Лисе» Л. именуется «Царём Нобелем» (т. е. благородным). В одной из европейских версий мотива Л. поровну делит добычу между собой, вором и путешественником, хотя более известна эзоповская версия (басня «Львиная доля»), когда справедливость оказывается на стороне осла; существуют рассказы о том, как Л. почитали младенца Иисуса, и т. п. Широко распространён сюжет о Л., разбуженном мышью и благородно отпустившем её, за что впоследствии мышь помогала ему, когда он оказался в беде.
Ряд фольклорных и псевдонаучных схоластических текстов (в средние века) посвящен мотиву Л., который боится петуха (особенно кричащего); Прокл (5 в.), напротив, считал, что поведение Л. свидетельствует о его почтении к петуху, который, как и сам Л., символизирует солнце. В народной медицине, магии колдовства Л. – символ здоровья, дух жизни. Значительное распространение получили талисманы, связанные с Л. (геммы, медали и т.п.). В. В. Иванов, В. Н. Топоров.
Л. — одно из излюбленных животных христианского «символического зверинца». Уже на раннехристианских саркофагах изображения Л. воплощают идею грядущего воскресения. Образ Л., распространённый в пластике романских церквей (ср. также каменное узорочье владимиросуздальских храмов), понимается как бдительный страж святыни (ср. Исайя 21, 8, а также предание из «Бестиария» и «Физиолога» о том, что Л. спит с открытыми глазами). В то же время Л. может воплощать идею зла и смерти (ср. Пс. 21, 14 и 22) и именно в этом значении (помимо чисто фабульного) входит в изображения пророка Даниила в львином логове, единоборства Самсона или Давида со Л. (нередко основанные на античной иконографии Геракла), а также в изображения персонификации силы. Вплоть до 17 в. распространены также изображения Л. в качестве атрибута гордыни, гнева, холерического темперамента, Африки и неведомой земли вообще. В искусстве нового и новейшего времени Л. иногда трактуются как воплощение стихийного буйства природы («львиные охоты» П. Рубенса), но чаще — в традиционном, «апотропеическом» значении («стерегущие Л.» – в монументально-декоративной пластике). M. H. Соколов.
ЛЕВИАФАН (евр. liwyatan, от lawa, «свёртываться», «виться»), в библейской мифологии морское животное, описываемое как крокодил, гигантский змей или чудовищный дракон. В Библии упоминается либо как пример (наряду с бегемотом) непостижимости божественного творения (Иов 40, 20–41, 26; Пс. 103/104, 26), либо в качестве враждебного богу моЛевиафан. Гравюра на дереве по рисунку Г. Доре к Библии. 1864—66.
ЛЕВЫЙ И ПРАВЫЙ величины Л. Так, дневной пищей Л. служит рыба с рогами на голове, длиной в 300 миль; пар, испускаемый Л., способен вскипятить весь океан. В агаде и в апокрифах бегемот и Л. упоминаются обычно в связи с мессианскими и апокалиптическими мотивами. Мясо обоих животных, окончательно поражённых богом или убивающих в схватке друг друга, послужит пищей на пиру праведников в день пришествия мессии. Образ Л. использован в философскополитической литературе нового времени: Т. Гоббс уподобляет ему государство, которое рассматривает как гигантский живой организм.
Врата ада в виде пасти левиафана. Фрагмент картины Эль Греко «Видение Филиппа II». 1579. Эскориал (Испания).
гущественного существа, над которым он одерживает победу в начале времён (Пс. 73/74, 14; Ис. 27, 1). Известен и в западносемитской угаритской мифологии, где Л. (Латану), воплощающий разрушительные силы водного мира, предстаёт как могучее семиголовое чудовище, которое борется с Балу (Алиййану-Балу) и Анат и оказывается побеждённым. Возможна также более отдалённая связь Л. с вавилонской Тиамат, олицетворяющей морскую стихию и при разделении верхних и нижних вод рассечённой пополам богом Мардуком. Ср. содержащийся в кн. Еноха и других источниках мотив отделения друг от друга Л. и бегемота в качестве чудовищ мужского и женского пола, в состоянии первоначального хаоса слитых воедино. По-видимому, мифы о Л. восходят к представлениям об олицетворённом первобытном хаосе, враждебном богу-творцу и некогда им покорённом, ныне же пребывающем в состоянии сна, однако могущем быть разбуженным (Иов 3, 8). В Библии наряду с Л. названы близкие ему чудовища, поражаемые богом, – Раав и Таннин, а также рыба, проглотившая Иону. Наиболее развёрнутое описание Л. содержится в книге Иова: «нет столь отважного, который осмелился бы потревожить его..., круг зубов его – ужас...; от его чихания показывается свет; глаза у него – как ресницы зари..., дыхание его раскаляет угли, из пасти его выходит пламя; он кипятит пучину, как котёл, и море претворяет в кипящую мазь; ... он царь над всеми сынами гордости» (41, 2–26). Как в Библии (напр., Иов 40–41), так и в позднейшей традиции Л. часто предстаёт вместе со своим сухопутным мифическим аналогом — бегемотом, у которого ноги, как медные трубы, кости, как железные прутья (Иов 40, 13–14). В апокрифах (в кн. Еноха, 4-й книге Ездры, «Апокалипсисе Баруха») и в агаде встречается ряд гиперболических описаний невероятной
ЛЕВКА (Λευκ , букв. «белый»), в греческой мифологии один из островов блаженных, где после смерти обитал в своей счастливой вечной жизни Ахилл вместе с Еленой и где у них родился сын Эвфорион (Pind. Nem IV 49); по другим свидетельствам (Ant. Liber. 27), на Л. супругов Ахилла стала Ифигения, получившая там имя Орсилохии. По сообщению Павсания, с Л. отождествляли небольшой остров в Понте Евксинском (Чёрное море), у устья Дуная (Paus. Il 5, 22). А. Т.-Г.
ЛЕВКИПП (Λε κιππο ), в греческой мифологии: 1) правитель Мессении, сын Периера и дочери Персея Горгофоны, брат Тиндарея и Икария (Apollod. III 10, 3), отец Левкиппид — Фебы и Гилаейры — невест Афаретидов (Идаса и Линкея); 2) сын пелопоннесского царя Эномая, влюблённый в нимфу Дафну. Переодетый в женское платье, Л. преследовал её, но его хитрость была раскрыта и по приказу Аполлона он был убит спутницами нимфы (Paus. VIII 20, 2). Илл. стр. 44. М. Б.
ЛЕВКОФЕЯ (Λευκοθ α, букв, «белая богиня»), в греческой мифологии морское божество, в которое превратилась Ино, бросившись в море. А. Т.-Г.
Похищение дочерей Левкиппа. Картина П. П. Рубенса. 1619—20. Мюнхен, Старая пинакотека.
581
ЛЕВЫЙ И ПРАВЫЙ, одно из главных мифологических противопоставлений в древних мифологиях (особенно в дуалистических мифах и близнечных мифах). Для большинства мифологий характерно использование признака «левый» в значении отрицательного (ср. многие славянские поверья, отражённые и в русских приметах типа «плюнь через левое плечо»), связанного с неправотой (и загробным наказанием), «правый» – в значении положительного. Различие левого и правого, известное уже в древнеегипетских священных текстах, продолжается вплоть до библейской традиции и её отражений в новое время. Вместе с тем в большинстве культурных традиций, начиная с верхнего палеолита, левая рука выступает в качестве женского символа. Обрядовое соотнесение мужчины с правой стороной, а женщины — с левой подтверждается археологическими данными. Женщина-богиня (напр., Исида) связывалась с культом левой руки. В Индии в упанишадах с правым глазом соотносился бог Индра, с левым — его супруга. Жилище уже в древности делилось на левую – женскую (ср. зулусский титул первой жены «дом левой руки») и правую – мужскую части. В трансформированном виде то же деление отражено в литовской сказке (семи мальчикам в возрасте от семи до четырнадцати лет, проходящим посвящение в лесном доме, запрещено смотреть в правую дверь). На Шри-Ланке при магическом разрезании лимонов как ритуальных символов отделяются правая (мужская, чистая) и левая (женская, нечистая) стороны. Для многих мифологических и ритуальных систем характерна инверсия (переворачивание) отношений между левым и правым, благодаря чему «левое» становится признаком главного мифологического существа. В мифологии североамериканского индейского племени зуньи два Возлюбленных близнеца – благодетели человечества различаются как левый,
582
ЛЕГБА
умудрённый и умеренный, и правый, импульсивный, склонный к действию. В мифологии индейского племени керес левая сторона оказывается главной. У африканского племени меру священной считается левая рука шамана (мугве), которая должна оставаться невидимой. Ряд героев в австралийской мифологии, а также Училоби-Уицилопочтли в ацтекской и др. часто отличаются леворукостью. В северовосточной Африке обнаружен целый культурный ареал, где положительное значение придаётся левой, а не правой руке. Запреты использовать левую руку для обычных действий, связанные с направленным воспитанием праворукости во всех обществах (в частности, обязательное предписание держать оружие в правой руке), могли иметь своим следствием выделение левой руки как священной. Вместе с тем мифологический мир нередко представляется как зеркальный по отношению к обычному; поэтому леворукость мифологических героев подчёркивает их необычность и служит символом иного мира. В символике наскальной живописи знак левой руки статистически преобладает над правым. В Большой галерее верхнепалеолитических пещер Ласко (Франция) головы животных в левой группе окрашены в красный цвет, а в правой группе — в чёрный (тем самым уже проявляется связь между противопоставлениями левый – правый, чёрный – красный, характерная и для позднейшей символики шаманских изображений, например в искусстве сибирских народов, где слева изображается нижний, справа — верхний мир). В Европе в средние века во время мистерий слева изображался ад, справа — рай. Различие левой и правой руки, имеющее несомненную биологическую основу и существенное для практической деятельности каждого человека, а также связанное с ним различение «левых» (чаще всего неблагоприятных или необычных) и «правых» явлений воспроизводится как в мифологических системах, так и позднее — вплоть до средневековой алхимии и медицины и их продолжений в новое время. В. В. Иванов.
ЛЕГБА, в дагомейской мифологии божество-трикстер; седьмой, младший сын Маву-Лиза. Согласно мифам, победил в состязании, устроенном Маву, выполнив условие Маву — сыграть одновременно на различных музыкальных инструментах, при этом еще и танцуя. За это Маву объявил Л. выше всех других богов. Среди множества дагомейских божеств-трикстеров (обычно младших детей, избалованных родителями, пользующихся большой свободой и безнаказанностью) Л. — основной трикстер, «толмач богов», он один знает язык Маву и языки своих братьев, каждому из которых Маву дал особый язык. Л. посещает все царства своих братьев, а затем извещает Маву обо всём в них происходящем. Л. вносит раздоры между богами. Так он вмешивается в столкновение Хевиозо и Сагбата. По одному из мифов, Маву-Лиза возложил на Сагбата, как старшего, управление землей, а Хевиозо, стремившийся сам занять это место, был очень рассержен. Л. посоветовал Хевиозо не давать дождя, а Маву он
сказал, что в небе нет воды. По распоряжению Маву ни одна капля дождя не упала с неба. Недовольство людей обрушилось на Сагбата, так как воды на земле не стало с его приходом. Когда Маву поручил Л. разузнать о делах на земле, тот послал птицу Вутуту к Сагбата с предложением разжечь на земле огромный костёр, велев птице петь, когда от костра подымется дым. Маву же Л. сообщил о засухе на земле и о вероятности гибели от огня не только всех на земле, но и на небе. Тогда Маву велел Хевиозо дать дождь и предписал, чтобы отныне дождём управляли с земли. Л. первым занялся гбо (магия, колдовство). В те времена боги были голодны, так как не получали жертвоприношений. Л. сделал змею, положил её у дороги, ведущей к рынку, и приказал жалить проходящих. После укуса появлялся Л. и предлагал пострадавшему вылечить его за вознаграждение. Человек Аве, заинтересовавшийся занятием Л., был приобщен им к магии: был обучен лечению змеиных укусов. Маву запретил Л. раскрывать Аве другие секреты, а самого Л. сделал невидимым. Л. делил ложе с Фа и её дочерью Миноной, за что Маву обрёк Л. на вечную неудовлетворённость. Е. С. Котляр.
ЛЕГЕНДЫ И МИФЫ. Легенды (Л.; от лат. legenda, «то, что надлежит прочитать») как группа фольклорных произведений объединяются наличием в них элементов чудесного, фантастического, но воспринимаемого как достоверное, происходившее на границе исторического и мифологического времени или в историческое время. В типологически отличных друг от друга культурных традициях понятие Л. описывает не вполне сходные явления и по-разному соотносится с другими фольклорными жанрами и с мифом. Так, в европейском фольклоре тексты, соотнесённые с именами «заранее» (т. е. вне данного текста) известных персонажей, повествующие о событиях и времени, в историчности которых не сомневается носитель, принято делить на Л. и предания (см. Предания и мифы). Л. связаны преимущественно с персонажами священной истории (напр., христианскими или исламскими святыми, евангельскими персонажами), предания же — с персонажами мирской истории, причем элемент чудесного в них не обязателен. Однако различение Л. и предания действительно для традиций, в которых господствующая религия сменила более ранние мифологические системы (практически это произошло только в культурах христианства и ислама), и затруднительно для тех традиций, где мировая религия (напр., буддизм в Индии) не отменила более ранние мифологические системы, а также для политеистических мифологий, не переживавших кардинальных изменений. Такое разграничение теряет всякий смысл в традициях, в которых священная история не противопоставляется мирской (профанической); здесь уместнее говорить о едином «историческом» жанре (противопоставленном мифу, сказке и иногда эпосу — в традициях, знающих этот жанр) и, применяя к нему – по традиции – термин «Л.», следует учитывать, что вне противопоставления преданию он имеет иное со-
держание. Противопоставление Л. другим жанрам в подобных традициях может основываться на различных признаках. Мифу, объединяемому с Л. по признаку уверенности носителей в достоверности сообщаемого и наличия элемента «чудесного», Л. может противополагаться по таким критериям, как, например, принадлежность текста всему племени или отдельному роду. Согласно описанию американского исследователя Э. Сепира, у индейцев нутка на острове Ванкувер мифы, повествующие о происхождении мира и людей, т. е. касающиеся всех, знает и имеет право рассказывать любой член племени, а Л., сообщающие о событиях, положивших начало роду, являются принадлежностью («собственностью») членов рода. В этом случае, однако, проявляется и общая для Л. разных традиций черта — их приуроченность к историческому времени, или, по крайней мере, к переходу от мифологического времени (см. Время мифическое) к историческому. (Так, по Э. Сепиру, Л. касаются именно начала, основания данного рода, т. е. событий на границе времени, осознаваемого как историческое, и времени, если не мифологического, то «доисторического».) Кроме того, в культурах, не переживших смены религиозной системы, Л. может быть противопоставлена мифу по статусу (разная степень сакральности), по наличию или отсутствию связи с культом (хотя в случае, описанном Сепиром, для родовых ритуалов могут быть существенны и события, описываемые в Л.), по персонажам: герои Л. не отличаются обликом от носителей традиции (хотя и обладают способностями, превышающими человеческие), иногда – это реальные люди, запечатлевшиеся в исторической памяти данного коллектива. И в непрерывных традициях, и там, где произошла смена мифологических систем, Л. по сравнению с мифом менее сакральна и в ней описываются события более поздние, нежели в мифе. Но в непрерывных традициях Л. сосуществует с мифом синхронно, а в традициях второго типа соотносится с ним (с предшествующей данной религии мифологической системой) диахронически. Это, в частности, проявляется в генетической зависимости Л. от мифов (хотя миф – не единственный источник сюжетики Л.). Повествуя о событиях, происходивших после завершения мифологического времени, – как правило, в историческом времени, Л. занимает место среди жанров, лежащих между мифом и историческим описанием (см. в ст. История и мифы). Однако если в непрерывных традициях наличие Л. объясняется потребностью в «историческом» жанре, то при смене религиозных систем Л. выполняет целый ряд иных функций. Это особенно характерно для христианской мифологической системы, где главным отличительным признаком Л. является не столько её «историчность», сколько неканоничность. Вытеснение старых мифов из повествовательных жанров при сохранении их содержательной стороны в ритуале и несюжетных ритуальных текстах (а также в несакральных сюжетных текстах, как былички и сказки) вызывает потребность в жанре, который воспроизводил бы сюже-
ЛЕГЕНДЫ И МИФЫ тику предшествующей мифологии. Христианские Л. и представляют собой тексты, аксиологический статус которых более низок, чем у канонических текстов, выполняющих по отношению к господствующей системе ритуалов ту же функцию, что миф в традиционных ритуальных системах. Это делает Л. несоизмеримой с каноном и снимает противоречия между ними в рамках так называемого двоеверия. В этом отличие Л. от письменного жанра апокрифа, часто претендующего на большую истинность по сравнению с каноном. Однако между этими жанрами существует и сходство, состоящее в необходимости для каждого из них наличия заданного «прежде» канона. Включение Л. в рамки новой системы, например христианства, обеспечивается отнесением сюжетов Л. к христианским святым, благодаря чему с этими святыми отождествляются герои старых мифологических сюжетов; таким образом, события Л. оказываются более поздними и менее ценными, чем евангельские. Л., относящиеся к христианским святым и частично воспроизводящие сюжеты дохристианских мифов, оказываются одним из средств перекодировки дохристианских представлений в христианских символах. Жития святых, будучи менее сакральными текстами, чем священное писание, допускают смешение с нехристианскими мотивами, вплоть до превращения святых в подобие некоего политеистического пантеона. При этом Л. является средством перенесения именно сюжетных элементов старой мифологии в отличие от отдельных признаков персонажей и представлений, которые могут не находить в поздней системе сюжетного выражения, сохраняясь лишь в виде упоминаний в заговорах, пословицах, приметах и т. п. Заслуживает внимания также то обстоятельство, что агиографические Л., тяготея, как и всякие Л., к историческому жанру, вместе с тем соотносятся с календарной датой дня памяти святого и, связывая тем самым два годовых цикла праздников – христианский и языческий, – оказываются включёнными в циклическое время ритуала. Особую группу представляют собой христианские Л., в которых действуют ветхозаветные персонажи (напр., в русских «духовных стихах», представляющих собой Л. или апокрифы, спетые былинным стихом) и даже бог и дьявол. Л. этого рода тоже дополняют отличающуюся своей историчностью христианскую мифологическую систему элементами дохристианской мифологии. Действие в них переносится во время, которое для христианства выступает в функции мифологического (т. е. в евангельское и ветхозаветное). Как бы стремясь занять функциональное место мифа, эти Л. непосредственно вторгаются не только в библейское время (время священной истории), но и в собственно мифологическое, воспроизводя, например, сюжет борьбы громовержца с его противником или историю творения мира. В этих Л. отсутствует и сниженный статус персонажей. Так, громовержца старого мифа может замещать бог, а противника — дьявол. Показательно, однако, что есть и варианты Л., где громо-
вержец трансформируется не в бога, а в Илью-пророка. Встречаются и случаи, где противник выступает под своим прежним, дохристианским именем (или в результате инверсии получает имя самого громовержца), но мыслится при этом дьяволом, громовержец же превращается обычно в персонаж новой системы (хотя ср. балтийские примеры, где громовержец под своим именем – Перкунас – может чередоваться с богом в борьбе с дьяволом, название которого в литовском восходит к дохристианскому имени противника громовержца). Такие тексты (у которых снижен не статус героев, а лишь ценность самого жанра), видимо, вызваны необходимостью соотносить главные сюжеты с высшими уровнями системы или воспроизвести сюжеты, немыслимые без главных персонажей этой системы. Таков сюжет творения, широко представленный в так называемых «дуалистических» космогонических (или геогонических) Л., например в русской Л. о том, как бог и дьявол создают мир: бог создаёт землю, дьявол — горы и т. п. В типологическом аспекте эти Л. могут сопоставляться с мифами о культурных героях трикстерского типа (например, полинезийский Mayи), создающих острова и т. п., в функциональном же аспекте они представляют собой восполнение дуалистичной структуры мифологической системы в условиях, когда доминирующая система (христианство) лишена дуалистичности. Л. этого типа представляют собой одновременно и инновацию, и архаизм (т. к. данная инновация по своей природе должна быть архаизирующей, восстанавливая в позднейшей системе сюжеты и функции, которых ей недостаёт по сравнению с более ранними). Несмотря на мифологическое время и соответствующих персонажей, эти Л. всё же кардинально отличаются от мифов тем, что носят маргинальный характер в системе и не имеют непосредственной связи с культом. Характерно, что ряд легенд о боге (или святых) и дьяволе включает мотивы не креационные и этиологические, а, скорее, анекдотические (напр., одурачивание чёрта). Помимо Л., действие которых происходит в историческом или мифологическом времени, европейская традиция знает и Л., протекающие в «абстрактном» неуточнённом времени, подобном времени притчи или сказки. Однако, как правило, время действия этих Л. имеет определённую начальную границу: не ранее конца евангельских событий (т. е. установления данного порядка вещей) и/или канонизации фигурирующих в Л. святых (в отличие от Л., рассказывающих об их прижизненных деяниях). Впрочем, можно полагать, что с точки зрения самой Л. святые выступают в ней подобно персонажам мифологического пантеона, т. е. как существовавшие «всегда». Это — Л., описывающие отношения святых с людьми (жанр противоположный демонологическому), например Л. о святом Николае Угоднике, защищающем пахаря от Ильи-пророка. Интересно, что такие легендарные по характеру эпизоды могут входить в сказку, подчёркивая тем самым сходство времени этих двух жанров (вообще Л. этого типа часто относят к сказкам, во всяком случае
583
это имеет отношение к собирательской практике). В остальных отношениях Л. в европейской традиции сходны с относимыми к жанру Л. текстами иных традиций. Особенно примечателен в этом отношении круг текстов, которые относят то к Л., то к преданиям — Л. о населении, предшествовавшем в определённой местности носителям данной традиции. Эти тексты часто описывают существ, отличных от людей (граница жанров Л. и предания для этих текстов зависит именно от облика этих предшественников), и связаны с рубежом «доистории» и истории, но истории данного места и данного коллектива, осознающего себя частью большего – этнического – коллектива. В этом отношении они обнаруживают типологическое сходство с описанными Э. Сепиром Л. о начале рода или племени. Прочие Л. уже переходят эту границу и располагаются в историческом времени данного этноса, выполняя и в европейской традиции функцию исторических или квазиисторических жанров (опять-таки соприкасаясь и пересекаясь с преданиями). В этом отношении они могут в значительной степени приближаться ко времени носителя и даже опережать его, продолжая историческое время снова в мифологическое, т. е. эсхатологическое (но часто соотнесённое с историческим — ср. конкретные датировки конца света или, во всяком случае, помещение его в обозримое будущее). С другой стороны, эсхатологические Л. в своей части, связанной с утопическими картинами будущего, сходны и с Л. об утопических странах или обществах, которые мыслятся как современные носителям традиции — ср., например, русскую Л. о «Беловодском царстве» (для статуса Л. как достоверного сообщения показательны случаи действительных поисков мест, о которых сообщала Л.). Этот тип Л., называемый «социально-утопическим», соотнесён не просто с историей, но и с конкретной, современной носителям социальной ситуацией, и опять же граничит с жанром преданий, т. к. может включать сюжеты, связанные с вполне историческими, несакрализованными лицами, которым в данном сюжете отводится функция восстановления попранной справедливости и установления утопического благополучия (т. е. функция культурного героя, «переведённая» на язык поздних социальных отношений). Таковы сюжеты, связанные со старцем Фёдором Кузьмичом – Александром I, и многие другие. Они целиком относились бы к жанру преданий, если бы не касались утопических представлений о перестройке всего порядка вещей (т. е. в сущности — эсхатологического мотива счастливого завершения всей истории, её конца и цели) и не содержали элементов чудесного. Наличие этих элементов вполне возможно и в жанре преданий, но в данном конкретном круге текстов имплицитно содержится мотив воскресения героя (так, в русской традиции Л. о Фёдоре Кузьмиче возникла именно в связи со смертью Александра I; ср. Л. о чудесном спасении царевича Димитрия и экспликацию темы воскресения или метампсихоза в стихотворении о Димитрии М. Волошина), сопоставимый с будущим воскресени-
584
ЛЕДА
Леда и лебедь. Скульптура Ж. Рулло. Амьен, музей Пикарди.
от этого союза она родила яйцо, и из него появилась Елена (Apollod. III 10, 7; Eur. Hel. 16 — 22). Скорлупу яйца показывали в одном из храмов Спарты во 2 в. (Paus. Ill 16, 1). По другой версии мифа, Л. только сберегла у себя яйцо, снесённое богиней Немесидой от брака с Зевсом и найденное пастухом; когда из него появилась красавицадевочка, Л. воспитала её как собственную дочь (Apollod. III 10, 7). Существуют также различные сказания о количестве яиц, снесённых Л. (Schol. Pind. Nem. X 79—83). ем культурного героя в мифологических и эпических традициях, что ставит их ближе к жанру Л. Г. А. Левинтон.
ЛЕДА (Λ δα), в греческой мифологии супруга спартанского царя Тиндарея. По наиболее распространённому варианту мифа, Л.— дочь царя Фестия из Этолии, к которому бежал изгнанный из Спарты Тиндарей. За помощь, оказанную ему в отражении воинственных соседей, Фестий отдал Тиндарею в жёны Л. Детьми Л. были близнецы-Диоскуры, Клитеместра и Елена. Последняя считалась дочерью Зевса, который соединился с Л. в образе лебедя;
В. Я.
Миф о браке Л. с Зевсом в античном изобразительном искусстве воплотился в пластике (ряд скульптур, в том числе «Л. и лебедь» Тимофея, дошедшая до нас в копиях, рельефы и др.), живописи (фрески в Помпеях и Стабиях) и особенно в вазописи. В европейском искусстве миф нашёл воплощение в средневековой книжной миниатюре, а с эпохи Возрождения стал одним из популярнейших в живописи и пластике (Леонардо да Винчи, Микеланджело, Андреа дель Сарто, Корреджо, Понтормо, П. Веронезе, Я. Тинторетто, Б. Челлини, П. Рубенс, Я. Иордане, Н. Пуссен и др.).
ЛЕ3A, Реза, в мифологии бантуязычных народов тропической Африки, живущих в Замбии и на Ю.-В. Заира (ила, тонга, биса, вемба, луба, субийя, каонде и др.), громовник, божество дождя. Согласно мифам, Л. живёт на небе, его проявления — дождь, молнии, гром. В мифах ила молнии — блеск глаз Л., когда он сердится (по другой версии, молнии исходят из его рта), гром — его голос, звёзды — глаза; когда Л. спускается на землю, происходит буря. Посредниками между Л. и людьми выступают духи предков. По-видимому, под влиянием культа предков, у некоторых народов первоначальный образ Л.громовника приобрел качества, типичные для культурных геpoeв-предков. По представлениям биса и вемба, души умерших переходят в мир духов к Л. В мифах каонде Л. — и громовник, и демиург, и культурный герой. Он создал первых людей — Мулонга и Мвинамбузи, которые сначала были бесполыми и только благодаря Л. превратились в мужчину и женщину. Для этой пары Л. передал медовой птице три калебасы (сосуды из тыквы): в двух были семена полезных растений, а в третьей – смерть, болезни, хищные звери. Он запретил открывать калебасы до своего прихода, но медовая птица нарушила запрет, что привело к появлению в мире смерти, болезней и хищных зверей. Наказав виновницу бед, Л. научил людей строить жилища для защиты от зверей, выделывать шкуры, добывать огонь трением, выплавлять железо из руды и изготовлять топоры, мотыги, копья и т. п.; ввёл обычай брачного выкупа за жён. E. С. Котляр.
ЛЕЙКПЬЯ («бабочка»), в мифологии бирманцев душа. По народному верованию, от Л. зависит жизнь и смерть, а также болезнь. Когда Л. улетает, знахари стараются её поймать, предлагая ей дары. Л. покидает также тело во сне. Л. у матери и ребёнка, жены и мужа соединены, поэтому со смертью кого-либо из них проводилась церемония разделения душ. Я. Ч.
ЛЕЛЬВАНИ (Lelwani), в хеттской и хаттской (Leluwani) мифологии божество
Слева — Леда с лебедем. Картина Леонардо да Винчи. 1508-1515. Рим, Галерея Боргезе. Справа — Леда. Картина Корреджо. Ок. 1530. Западный Берлин, Государственные музеи.
ЛЕС подземного мира. В списках богов имя Л. следует за главными богами (солнца и грозы) перед богом плодородия Телепинусом. В хаттской и древнехеттской мифологии Л. — мужское божество, в более поздней хеттской — женское, ассоциировавшееся с аккадской богиней Аллатум (в более поздних новохеттских текстах Л. обычно называют этим именем). У хатти в домах (храмах) hesti, посвященных хтоническим божествам, в честь Л. совершался праздник пурулли. Если царю угрожала беда, он совершал ритуал в честь Л,, принося Л. жертву и предлагая другого человека вместо себя. Царица Пудухепа, жена Хаттусилиса III (13 в. до н. э.), молясь о здоровье мужа, обещает сделать статую для храма Л. В. И.
ЛЕММИНКЯЙНЕН, Лемминкяйни, Каукомойнен, Каукомйели, в финской и карельской мифологии и эпосе герой. Согласно рунам, совершает поездки на пир (реже для сватовства) во враждебную страну – Пяйвёлу («солнечная страна»), Хийтолу, Лоутолу и т. п. (ср. поездки Вяйнямёйнена и Ильмаринена в Похьёлу), куда отправляется, как правило, незваным. Мать предупреждает его об огненных преградах на пути, огненном орле на огненной берёзе, о волках и медведях, привязанных к воротам Пяйвёлы, предвещает Л. гибель. Л. обманывает орла, превратившись в березовую ветвь, вместо себя подставляет деревянную куклу (череп мертвеца), пригоняет для волков отару овец и т. д. В Пяйвёле герою подносят пиво со змеями и червями. Оскорблённый, Л. в поединке убивает хозяина. Мать советует Л. укрыться от мстителей на «острове женщин». Согласно другим вариантам, Л. был убит в Пяйвёле: оскорблённый героем слепой старец поразил его побегом боли-голова и швырнул тело в реку Туони. Мать, узнавшая о смерти Л. по крови, текущей из гребня (или конька крыши), отправляется в загробный мир Туонелу, где вылавливает тело сына из Туони граблями, вопрошает Л., сохранилась ли в нём жизнь. Тот отвечает, что его нельзя вернуть к жизни, и превращается в рыбу в Туони (ср. шаманские мифы о поисках души в загробном мире). ЛЕМУРЫ (Lemures), ларвы, в римской мифологии вредоносные тени, призраки мертвецов, не получивших должного погребения, преступно убитых, злодеев и т. п., бродящие по ночам и насылающие на людей безумие. Им были посвящены дни 9, 11 и 13 мая — лемурии, когда закрывались храмы и не совершались браки. Чтобы выгнать Л. из дома, глава семьи должен был, встав ночью и трижды омыв руки, взять в рот чёрные бобы и, не оборачиваясь, бросать их через плечо, девять раз повторяя, что этими бобами он искупает себя и своих близких; затем, ударяя в медный таз, девять раз призвать призрак удалиться из дома. Установление лемуриев, якобы некогда именовавшихся ремуриями, связывалось с явлением Фаустулу и Акке Ларентии призрака убитого Рема, установившего этот обряд (Ovid. Fast. V 429–484). Е. Ш.
585
Дионис на пантере. Краснофигурный кратер. 370 до н. э. Париж, Лувр.
ЛЕОПАРД, барс, пантера. Мифологический образ Л. появляется уже в неолитических культурах ЧаталХююка (7–6-е тыс. до н. э.) и Хаджилара (8–7-е тыс. до н. э.) в Малой Азии Л. (обычно два Л.), где он выступает как знак женского божества плодородия. На фресках и скульптурах ЧаталХююка изображаются также люди и полузвери-полулюди в шкурах, похожих на леопардовые, в частности во время ритуального танца. Культовая значимость Л. прослеживается в более поздних археологических памятниках Малой Азии (периода Трои II) и смежных областей, в частности в культуре Халифа, а также в хаттских и хеттских ритуалах 2-го тыс. до н. э., где Л. выступает и как женский символ плодородия (обращение к деревьям в архаическом хеттском обряде: «Леопард спал с вами как наложница»), и как «животное богов», входившее в священные царские зверинцы (начиная с древнейшей хеттской надписи Анитты); Л. и лев — два звериных (зооморфных) символа древнехеттского царя. В хеттских текстах описаны также люди, которые «пляшут подобно Л.». Типологически близкое использование Л. в качестве одного из четырёх (наряду с носорогом, слоном и буйволом) священных животных, изображавшихся во время обрядовых плясок, характерно для ряда африканских традиций. В Бенине и других древних африканских государствах священных леопардов держали под надзором особых должностных лиц при дворцах правителей, имевших титул «леопард дома». В африканских мифологиях известны также и боги, представлявшиеся в образе Л. (Торе у пигмеев бамбути и др.). Мифологический образ Л., как животного, на котором или в шкуре которого предстаёт герой, характерен для широкого ареала, примыкающего к Восточному Средиземноморью. В армянском мифе, переданном Мовсесом Хоренаци, рассказывается о трёх близнецах, рождённых на священных животных – барсе, льве и драконе. Образ героя, одетого в леопардовую или барсовую шкуру, известен в греческой (у Гомера Менелай и другие герои на поле боя) и грузинской традициях (у Руставели, видимо, опиравшегося в «Витязе в барсовой шкуре» на более ранние фольклорные прототипы). Вероятно, фольклорный образ героя в шкуре Л. восходит к более архаической символике членов тайного общества «людей-Л.», известны, в частности, у ряда африканских народов (ср. использование шкуры Л. как символа жреца в Древнем Египте), связанной, в конеч-
ном счёте, с тотемическими представлениями. Символ Л. или барса как священного животного использовался также в западноевропейском средневековом эпосе и литературе (явление Л. в пророческом сне героя «Песни о Роланде», видение барса, льва и волчицы в первой песне «Ада» Данте и др.). В. В. Иванов.
ЛЕР, Ллир (ирл. ler, валлийск. llyr, «море»), в кельтской (ирландской и валлийской) мифологии бог. Образ ирландского Л. мало разработан, он упоминается обычно лишь как отец Мананнана (некоторые исследователи вообще полагают, что эпитет последнего «сын моря» не обязательно предполагает существование Л. как отдельного божества). Валлийский Ллир (возможно, как имя, так и сам персонаж были заимствованы из Ирландии) упоминается в генеалогиях как один из предков короля Артура. Связь валлийского Л. с морской стихией подтверждается более чем вероятным соответствием его Ллуду с Серебряной Рукой (Нуаду ирландской мифологии; см. в ст. Кельтская мифология), а того, в свою очередь, — божеству Нодонсу, изображённому на одной из мозаик римского времени с атрибутами бога моря. Король Лир из сочинения английского хрониста 12 в. Гальфрида Монмаутского (Leir, от Легрецестра, где, по преданию, был погребён король Лир), к которому восходит соответствующий персонаж У. Шекспира, обязан валлийской традиции лишь именем, а не историей, не имеющей соответствия в ранних памятниках, С. Ш.
ЛЕРАВУЛАН («солнце-луна»), высшее божество у солорцев (Восточная Индонезия). Л. — источник и начало всего сущего, он создал богиню земли Тана Экен, всплывшую по его повелению из-под воды, и на ней первых людей. Л. повелел людям воевать и ходить на охоту за головами, для того чтобы черепа приносились ему в жертву. Возможно, что образ Л. развился из характерного для племенных верований Восточной Индонезии образа небесного или солнечного бога, вступающего в сакральный брак с хтонической богиней. М. Ч.
ЛЕС. В мифологии различных народов Л. связан, прежде всего, с животным миром (или миром зооморфным, обитатели кото-
586
ЛЕС
рого представляются в обличьях зверей). Л.— одно из основных местопребываний сил, враждебных человеку (в дуалистической мифологии большинства народов противопоставление «селение — лес» является одним из основных); через Л. проходит путь в мир мёртвых. В мифах некоторых племён Океании за Л. помещается страна солнца. Согласно поверьям селькупов, в Л. расположен вход в нижний мир; мир мёртвых — это тундра, окаймлённая кедрами, или мыс, поросший кедровым Л. Образ непроходимого девственного Л., окружающего входы в аид — подземное царство мёртвых, характерен также для греческой и римской традиций (Ovid. Met. IV 431; VII 402) и Вергилий (Verg. Aen. VI 237–238). Представление о Л. как добром начале отразилось в относительно небольшом числе мифологий (напр., у пигмеев бамбути, которые воплощают Л., в частности, в ночных криках, издаваемых священным деревянным цилиндром, представляющим таинственное лесное животное молимо). Часто Л. выступает как местонахождение особого высшего божества (джок у африканских племён луо) или же специфических духов Л. (у славян Л. — обиталище бабы-яги). Нередко в тех случаях, когда (как у древних тюрков и ряда тюркских народов) Л. (чаще всего горный) выступает в качестве объекта поклонения, персонифицируется хребет, поросший Л. Среди трёх основных миров Л. обычно относится к среднему миру (в некоторых языках название Л. образуется от слова со значением «средний»). Близость значений «лес» и «гора» (во многих языках они обозначаются одним словом) приводит к образованию тройной системы миров «небо — гора (поросший Л. горный хребет) — вода» (в частности, у негидальцев и других сибирских народов), где гора, связанная с удачей во время охоты, как и Л., играет роль среднего мира. В мифологиях многих народов Западной Африки каждому человеку присущ лесной дух (часто наследуемый из поколения в поколение). У нанайцев считалось, что к каждому охотнику его лесной дух приходит из года в год в образе женщины. У ряда сибирских народов и древних исландцев считалось, что эти духи осуществляют роль посредников (медиаторов) между мирами богов (высших демонов) и людей. Но чаще наряду с отдельными духами Л. в мифологии выступает основной дух или хозяин Л. и зверей, обитающий в долинах, богатых зверьем, или в земле возле основания стволов (баргузинские эвенки называют его дагачан, «комель»). Главному хозяину Л. (Баян Хонгаю у бурят, Бай Бай-анаю у якутов) подвластны хозяева отдельных участков Л. или видов дичи. Дух Л. в наиболее древней форме представляется зооморфным (в частности, у якутских охотников). Иногда зооморфный хозяин Л. (напр., огромный медведь с девятью горбами у низовых нанайцев) держит в подчинении животное, убив которое охотник должен сразу же просить прощения у хозяина Л., чтобы избежать наказания. На медвежьем празднике нанайцев медведь, которому приносятся дары, передаёт их невидимому хозяину Л.,
одновременно выступающему и в функции хозяина медведей. Иногда дух Л. воплощается в человека, рождающего животных, или соединяет человеческие и зооморфные черты (птичий головной убор торикабуто — «шлем птицы» в японском обряде, хозяин лесных зверей Кайгусь, одновременно имеющий облик медведя и женщины, у кетов). Вероятно, более поздними являются представления о духе Л. как антропоморфном существе. По мифам зейских эвенков, дух — хозяин Л. — это молодая красивая женщина, которой медведи служат вместо собак [ср. также женское божество охоты у грузин Дали, сходные божества у некоторых северокавказских народов и народов Сибири, хозяек зверей в микенской и классической Греции]. У нивхов хозяин Л. (пал ыз) имеет вид обычного нивха, живущего вместе со своими родственниками – лесными людьми. В бурятских мифах в качестве хозяев отдельных участков Л. выступают духи умерших знаменитых охотников. У западносибирских татар дух Л. (урман иясе) – старик, идущий по охотничьим тропам. Нередко дух Л. (леший у восточных славян, уокло у африканских племён манде и т. п.) ходит задом наперёд, застёгивается не на ту сторону и т. д. Представление о божестве Л. и охоты, хозяине зверей может объединять целые географические ареалы, где имена бога оказываются сходными (ср. сванск. Апсати, осет. Афсати, карачаев. Апсаты, балкар. Авшати на Кавказе) или многие его атрибуты (у финно-угорских, самодийских и некоторых других народов Севера). У абхазов и других народов Кавказа, а также в мифологии хурритов существовало представление о том, что от бога (хозяина) Л. зависит удача охотника (см. Ажвейпш). По поверьям тувинцев, дух – хозяин Л. даёт охотнику ограниченное количество зверей, а охотник старается сбить его со счёта; прячет мясо животного, прикрывает место убийства зверя ветвями и камнями. Считалось, что дух Л. любит тишину (у эвенков Сибири, шорцев и других народов Алтая во время охоты запрещается громко говорить, смеяться), слушать сказки (у якутов, бурят, нанайцев, долганов берут на охоту сказочника). Осетинский Афсати «требует», чтобы после охоты охотник щедро накормил всю свою деревню. По мере переосмысления противопоставления «селение — лес» в духе всё более значительного различения «город — природная среда» (соответственно «культура — природа») изменяется отношение к Л. и его мифологическому хранителю. В римской мифологии Сильван (букв, «лесной», «леший») выступает не столько как отдельное божество, сколько как одно из воплощений божества загородных мест Фавна. Для некоторых традиций характерно стремление культурного героя обезвредить стража Л., а сам Л. вырубить для строительства в родном городе. Гильгамеш в шумерской поэме «Гильгамеш и гора живых» в сопровождении пятидесяти граждан своего города и семи богатырей — чудовищ совершает трудный поход к кедровому Л., рубит кедры и убивает с помощью чудесных помощников хранителя кедров — чудовище Хуваву (Хумбабу в аккадской поэме). Получение с помощью
богов из горных Л. деревьев высокой прочности, нужных для строительства дворцов, составляет содержание большого числа особых строительных священных текстов, сохранившихся в хаттских («протохеттских») оригиналах и хеттских переводах. Частый мифологический (а позднее и сказочный) мотив — отправление в Л. на воспитание ребёнка, родившегося чудесным образом. В близнечных мифах близнецов (или одного из них) обычно отправляют в Л. — в стихию, соответствующую их необычному для людей рождению. С Л. и хозяином Л. связан и обряд инициации юношей, отправлявшихся в лесной дом (у бамбути и др.), что находит отражение в соответствующем мифологическом и сказочном мотиве отправления юноши из дома в лес (в южноамериканских мифах о ягуаре, славянских волшебных сказках и т. п.). В мифах проявляется характерное для многих африканских инициационных обрядов использование некоторых деревьев как источников силы и исцеления: когда герой мифа руанда Рьянгомбе, подброшенный во время охоты буйволом, падает в Л., некоторые деревья отказывают ему в помощи, говоря, что он ослушался свою мать, другие же (как дерево умбуко — источник магической силы при обряде инициации) не дают ему упасть. Во многих мифах и сказках Л. вырастает чаще всего из гребешка (иногда из волос или цепочки), который убегающий герой бросает позади себя, чтобы задержать преследователей. Так, в древнеяпонском мифе Идзанаки, преследуемый ведьмами, которые посланы его разгневанной сестрой Идзанами, чтобы остановить их, швыряет назад свой гребень, после чего вырастают ростки бамбука. В кетском мифе Каскет, спасаясь от злого женского существа Дотет, велит вырасти роще из семи лиственниц, на одной из которых он пытается скрыться. В. В. Иванов.
В литературе и изобразительном искусстве древнего мира образ Л. фигурирует обычно как совокупность деревьев, лишенная ощущения единой и протяженной органической массы; популярен мотив «священной рощи» или райски прекрасного «лесного сада» [один из вариантов т. н. «locus amoenus» (букв. «прелестного места») – топоса, оказавшего основополагающее влияние на европейскую пейзажную лирику]. Христианская традиция сочетает понимание Л. как зловещей «чащобы-прибежища зверей и драконов» с (обычно агиографическими) мотивами «лесного безмолвия» – благодатной среды для аскетического сосредоточения (именно как Л. нередко трактуется «пустынь» в таких сценах, как «Иоанн Креститель в безмолвии», «Покаяние Марии Магдалины» и др.). Художественное представление о Л. как масштабном органическом единстве складывается прежде всего под влиянием куртуазной лирики и народной языческой традиции. Для «мифологии Л.» в средневековой европейской культуре особое значение имеет позднеэллинистическое (Сервий, Халкидий), поддержанное философами шартрской школы, толкование « λη» в «Тимее» Платона и «silva» в
ЛЕТО «Энеиде» Вергилия как «аллегорического леса» — «первородного хаоса материи»; в этом «зеленом хаосе» герои «Тристана и Изольды», «Парсифаля» и других циклов мучительно совершенствуют свою человеческую природу (мотивы превращения рыцаря в безумного «лесного дикаря» и аллегорической «лесной охоты»); ср. также образы «сумрачного Л.» у Данте и в «Гипнеротомахии» Ф. Колонны. Отождествления Л. с чающей магического преображения материей характерны для искусства Возрождения и барокко (ср. лесные мотивы у Джорджоне и мастеров его круга). В живописи и графике Нидерландов и Германии 16 в. характерны образы Л. как «храма Природы», подспудно напоминающего о «священных рощах» древних германцев (сцены проповеди Иоанна Крестителя в Л. у П. Брейгеля Старшего и др.; ср. также апологетические мотивы в «Германии» немецкого гуманиста К. Цельтиса). Мифопоэтический характер имеет и предсказание о движущемся Л. в шекспировском «Макбете». Несмотря на определенную роль лесной темы в искусстве и литературе Просвещения (включая руссоистские мотивы лесного «храма Природы») и романтизма (особенно немецкого), а также в ранних произведениях Н. В. Гоголя, мотив Л. в 18–19 вв. в значительной степени теряет свою мифологичность вплоть до искусства символизма и «модерна» (А. Бёклин, Пюви де Шаванн, В. Э. Борисов-Мусатов и др.). В сюрреализме (живопись Р. Матты Эчауррена, В. Лама и др.) лесная чаща воплощает идею зловещего господства агрессивной бессознательной природы. В реалистической культурной традиции 20 в. Л. — воплощение многотрудных путей человеческого познания (У. Фолкнер, Р. Фрост и др.), наглядный образ родины, школа «экологической мудрости» (Л. М. Леонов и др.). M. H. Соколов.
ЛЕСТНИЦА, мифопоэтический образ связи верха и низа, разных космических зон. В завершённом виде Л. пересекает три космические зоны, связывая мир богов, людей и умерших или злых духов, демонических сил, хтонических животных, соответственно рай и преисподнюю. На земле, в среднем мире (реже – на небе), находится начало Л., определяющее направления движения – вверх, на небо, или вниз, в подземный мир. В целостной модели мира на земле находится центр Л. или её эквивалентов [золотая нить (т. н. catena aurea), вервь, ось мира (axic mundi), радуга]. Нередко образ космической Л. возникает в главном ритуале, приуроченном к космическому центру, когда в критической ситуации (угроза распада космически организованного мира в хаосе) требуется восстановление связи земли с небом, чтобы использовать космические силы неба в новом устройстве земли. Л. и создаёт условия для коммуникации между мирами (ср. «лестницу Иакова», по которой сходят и восходят ангелы; Быт. 28, 12–13). С движением по Л. вверх связана, в частности, мифологема о человеке, попавшем на небо по Л. или верви (ср. сказочный мотив: юноша выпускает три стрелы, которые, сцепляясь, образуют Л., по ней герой поднимается в другой мир); ср. также
роль Л. во время шаманских камланий (шаманские путешествия на верхнее небо). Движение по Л. вниз связано с постепенным сошествием божества с неба на землю (в буддийской мифологии Шакьямуни сходит с неба Тушита на землю по Л., принесённой ему Индрой; на острове Сулавеси тамори прежде чем срубить дерево задабривают древесного духа: в частности, приставляют к дереву Л., чтобы ему было удобно спуститься на землю; племена, обитающие между северным побережьем Австралии и Новой Гвинеей, «помогают» солнцу спуститься для оплодотворения земли, приставляя к фиговому дереву семиступенчатую Л.). Л. выступает и как своего рода шкала, задающая размеры вселенной по вертикали (здесь особенно показательны варианты, когда мотив Л. соотнесён с многоступенчатым строением каждой космической зоны). Нередко ступени Л. задают иерархию божественных персонажей (более известный вариант этой же схемы — многоярусные композиции, представляющие или все уровни пантеона, или всю иерархию от богов до людей или злых духов). В мифологических и фольклорных традициях представлены различные Л. — деревянная, каменная, железная, золотая, верёвочная. В мифах часто фигурируют Л. из семи ступеней (ср. роль числа семь, как одного из основных числовых параметров вселенной, см. в ст. Числа); Л. свисает с неба либо идёт вдоль ствола мирового дерева, столба, горы; иногда ею может быть ритуальное сооружение (пирамиды Древнего Египта, ступени которых, по мнению ряда исследователей, предназначались для восхождения умерших на небо; зиккураты в виде ступеней). Л., ведущая в подземное царство, нередко проходит через яму или колодец. Движение по Л. связано с риском, так как она неустойчива сама по себе, к тому же ее неустойчивость может быть усилена противником героя (в сказочном типе 301 братья героя опускают Л., по которой он спускается в яму, и в результате герой попадает в подземное царство). В ряде мистических концепций возникает образ «духовной» Л. как средства сублимации духа, иногда сопровождаемый в ритуале перебиранием чёток как эквивалента «духовной» Л. [ср. одно из русских названий чёток — «лестовка» (от «лествица», лестница) и название основной книги православной аскетики «Лествица»]. В христианской традиции Л. — эмблема святых Алексия, Перпетуи, Ромуальда, а также один из символов распятия, схождения с креста. Символические значения Л., как правило, основаны на представлении, что восхождение по Л. есть благо, а нисхождение — несчастье. С Л. связывают счастливую судьбу, знание, святость, добродетель, богатство, божье царство, рай, совершенство, стремление, но и деградацию, опасность, несчастье, болезнь. В геральдике Л., ведущая вверх, символизирует храбрость, бесстрашие. Образ Л. играет значительную роль в символике ряда произведений художественной литературы (Л. как переход от жилища к улице, от центра к периферии, от внутреннего к внешнему; Л. как средото-
587
Одиссей у лестригонов.
чие неопределённости, случайности, страха; Л. как преддверие кульминации, решающего поворота и т. п.); ср. образы Л. у Ф. М. Достоевского, А. Белого, Р. М. Рильке. В. H. Топоров.
ЛЕСТРИГОНЫ (λαιστρυγονε ), в греческой мифологии (Hom. Od. X 80–132) народ великанов-людоедов, с которым столкнулись Одиссей и его спутники, когда их корабли подплыли к «высокому городу» Ламоса. Один из трёх посланных Одиссеем на разведку спутников был проглочен царём Л. Антифатом. Затем Антифат призвал Л., которые уничтожали корабли пришельцев, бросая в них со скал огромные камни, а людей, как рыб, нанизали на колья и унесли на съедение в город. В. Я.
ЛЕТА (Λ θη), в греческой мифологии персонификация забвения, дочь богини раздора Эриды (Hes. Theog. 226 след.). Именем Л. названа река в царстве мёртвых, испив воду которой, души умерших забывают свою былую земную жизнь (Verg. Aen. VI 705). Согласно сообщению Павсания (IX, 39, 8), вблизи пещеры Трофония в Лейбадее (Беотия) пришедшие вопросить знаменитый оракул предварительно пьют воду из двух источников: Л. – забвения, чтобы забыть о заботах и волнениях, и Мнемосины – памяти, чтобы запомнить услышанное и увиденное в пещере. А. Т.-Г.
ЛЕТО (Λητ"), в греческой мифологии дочь титанов Коя и Фебы (Hes. Theog. 404– 408), родившая от Зевса Аполлона и Артемиду. Имя Л. сближали с корнем led. leth, указывающим на «ночь» и «забвение», тем более, что мать её Феба – луна, а сестра Астерия — звезда. Однако, вероятнее всего, — это божество догреческого происхождения, и мифы о Л. восходят к догреческим малоазийским корням, а имя её Титий пытается похитить Лето, Аполлон и Артемида спешат к ней на помощь. Фрагмент росписи краснофигурной амфоры Финтия. 520—510 до н. э. Париж, Лувр.
588
ЛЕШИЙ
Лето с Аполлоном и Артемидой. Римская мраморная копия. С греческого оригинала 4 в. до н. э. Рим, Музей Торлония.
связано с ликийским lada, «жена», «мать». По сообщению Страбона, на реке Ксанф в Ликии (Малая Азия) был храм Л. (XIV 3, 6), на острове Родос ей была посвящена роща (XIV 2, 2), на Крите город с догреческим населением, названный именем Л. Возможно, этим негреческим происхождением богини объясняется её незаконная связь с Зевсом, преследование её Герой и особенно трудности при рождении близнецов, когда ни один клочок суши не смел принять гонимую Герой Л. В мифах создан образ Л. как страдающей матери, «вечно милой», «самой кроткой» (Hes. Theog. 406–407), которая благодаря своЛеший. Русский лубок 19 в.
им детям заняла почётное место на Олимпе. Л. изображается и прославляется как мать и жена (ср. ликийск. Лада). В гомеровском гимне (Hymn. Hom. I) описывается картина долгих странствий богини по материку и островам греческого мира, её просьба к Делосу стать ей пристанищем и обещание прославить остров великолепным храмом. Девять дней мучается Л. в тяжелых схватках, вокруг её «лучшие среди богинь» – Фемида, Рея, Амфитрита, Диона и др. Злобная Гера задержала богиню родов Илифию под облаками на Олимпе. Через Ириду богини одаривают Илифию ожерельем, и тогда с её помощью появляется на свет Аполлон (I 25–126). Опасаясь Геры, все отвергают Л., и только остров Астерия (первоначальное название Делоса) приютил богиню, став священнейшим из островов; там под пальмами Л. родила своих детей (Callim. Hymn. IV 55 –274). Согласно Атенею (XIV, р. 614 в.), на Делосе находилось древнейшее изображение Л. — грубый фетиш в виде неотделанного полена. Л. особенно любима своими детьми, которые оберегают её и убивают тех, кто пытается оскорбить их мать (Тития, Пифона, детей Ниобы). Л., Аполлон и Артемида всегда единодушны. Они вместе помогают троянцам в Троянской войне, что связано с их малоазийским происхождением. Аполлон спасает Энея, а Л. и Артемида возвращают герою мощь и красоту (Hom. Il. V 445–448). Гермес даже не пытается сразиться с Л., признавая себя заранее побеждённым. Сама же богиня, подобрав стрелы и лук Артемиды, побитой Герой, отправляется на Олимп, чтобы вместе с Зевсом утешить дочь (XXI 497 –504). Великую гордость материнства испытывает Л., когда на Олимпе в доме Зевса появляется Аполлон. Она помогает сыну снять оружие, усаживает его в кресло. И пока все боги трепещут от страха, встав со своих мест, а Зевс подносит сыну в золотой чаше напиток, Л. веселится, сердцем радуясь, что родила столь мощного сына (Hymn. Hom. I 1–13). Образ Л. – это образ богини-матери, прославленной в детях. В римской мифологии Л. известна под именем Латоны. А. Ф. Лосев.
ЛЕШИЙ, лесовик, лешак, боровик, в восточнославянской мифологии злой дух, воплощение леса, как враждебной человеку части пространствА. Л. — хозяин леса и зверей, его представляют одетым в звериную шкуру, иногда со звериными атрибутами — рогами, копытами; связь с волками объединяет его со святым Юрием и волчьим пастырем Егорием русских духовных стихов и преданий. Наделён отрицательными атрибутами, связью с левым (см. в ст. Левый и правый): у него левая сторона одежды запахнута на правую, левый лапоть надет на правую ногу и т. п. (ср. сходный мотив в связи с хеттским Телепинусом). В быличках Л. — проклятый человек или заложный (вредоносный) покойник. Л. может пугать людей своим смехом, увести ребёнка, сбить с пути. Для защиты от Л. уведённый им человек ничего не должен есть или должен носить с собой лутовку (очищенный от коры кусок липового дерева). Еще в 19 в. Л. писали послания на берёсте (см. Берёза). Сходные лесные духи, мало отличающиеся от
обычных людей, известны в западнославянской и других традициях. В. И., В. Т.
ЛИАНЖА, Лианья, Иньянья, у бантуязычных народов группы монго-нкундо, населяющих зону тропического леса в излучине реки Конго (Заир), центральный персонаж эпического цикла «Нсонго и Лианжа». Происхождение Л., согласно некоторым вариантам, связывается с божеством Мбомбианда: Л. — сын Мбонгу, внука Мбомбианда, и Мбомбе, которую Мбомбианда создал для Мбонгу; впоследствии Мбомбианда отослал их на землю. Его мать Мбомбе произвела на свет сначала насекомых, птиц, затем появились люди — балумбе, бафото, мболе, нкундо, элинга и другие и после всех — Л. и его сестра Нсонго. Подобно культурному герою, Л. добывает солнце. Отзвуки этого мотива обнаруживаются и в других эпизодах: Л. ловит солнце в ловушку, продлевая таким образом день; Л. закрывает солнце паутиной и дымом от рыбаков элинга, и они оказываются в темноте, в то время как для Л. солнце продолжает светить. Л. расселяет людей на новых землях, определив занятие для каждого из племён: элинга стали рыбаками, нкундо – охотниками, экота – земледельцами. Л. строит для людей хижины, устраивает поля. Затем Л. покидает землю, поднявшись по пальме в небо, и берёт с собой свою мать Мбомбе, брата Энтонто и сестру Нсонго. С Л. связывают происхождение белых. Для Л. как эпического героя характерно чудесное рождение: Л. говорит еще во чреве матери и сам выбирает способ рождения — он выходит из большой берцовой кости матери, с оружием, украшениями и амулетами своего отца, сразу же собирает войско, чтобы отомстить за его смерть; он обладает сверхъестественными способностями (умеет превращаться или «входить» — в мальчика, горящее полено, кобру, антилопу, плод; Л. забрасывает копьё так далеко в небо, что оно возвращается только на третий день) и магическим знанием (при помощи заклинаний переправляется через реку, затачивает топоры, от его заклятий сами собой валятся деревья, строятся хижины, зеленеют поля). Он владеет магическим колокольчиком, ножом и т. п. Ему помогают духи предков. Л. мстит за смерть отца, побеждает огромного змея Индомбе, людоедов. E. С. Котляр.
ЛИБЕР (Liber), в римской мифологии древний бог плодородия и оплодотворяющей силы, затем виноградарства, отождествлявшийся с Вакхом-Дионисом. Его женская параллель – Либера, иногда отождествлявшаяся с Ариадной. Л., Либере и Церере в 494 до н. э. в Риме был Либер-Патер. Рельеф. 2 в. Паренцо, Лапидарий.
ЛИК построен греческими мастерами храм, ставший религиозным центром плебеев в период их борьбы с патрициями. Эта плебейская триада богов противопоставлялась патрицианской триаде (Юпитер, Юнона и Минерва), почитавшейся в храме на Капитолии (Liv. III 55, 7). После уравнения сословий плебейская триада вошла в общеримский пантеон, а Л. стал богом свободных самоуправляющихся городов по созвучию имени Л. со словом libertas, «свобода». В посвященный Л. праздник либералий (17 марта) граждане собирались на перекрестках, наряжались в маски из коры и листьев, раскачивали сделанный из цветов фаллос, совершали всякие «веселые непристойности» и пели сложенные сатурнийским размером шуточные песни, ставшие одним из истоков римской комедии (Verg. Georg. III 380 след.; Serv. Verg. Georg. II 385, 387, 389). Л. пользовался широкой популярностью во всем римском мире, особенно в конце республики и в период империи, когда боровшиеся за власть политические деятели, а затем императоры отождествляли себя с Л.-Дионисом, несущим «золотой век». В римских провинциях Л. отождествлялся с туземными богами плодородия и виноградарства. E. M. Штаерман.
ЛИ БИН, в китайской мифологии: 1) бог годА. Л. Б. считался сыном Чжоу Синя, последнего государя древней династии Инь. По наущению своей наложницы Чжоу Синь убил мать Л. Б. и хотел убить и самого Л. Б., но тот сбежал и стал учеником некоего мудреца. Согласно средневековым легендам, он потерпел поражение в одной из битв, но Будда спас его, а маг Цзян-тайгун возвёл его в ранг бога года [фантастический роман «Фэн шэнь яньи» («Возвышение в ранг духов», 16 в.)]. Л. Б. считался свирепым божеством, ему приносили жертвы чиновники в начале весны, с которой на Дальнем Востоке начинается год; 2) герой. В основе образа Л. Б. лежат, видимо, представления об историческом древнем правителе местности Шу (Юго-Западный Китай) в 3 в. до н. э. Согласно преданию (в «Фэнсу тун», «Толкование нравов и обычаев», 2 в. н. э.), когда Л. Б. вступил в правление областью Шу, он приказал не искать в жены богу реки Янцзы девушек, как это было принято, чтобы избежать наводнений, а привёл на берег реки в храм бога двух своих дочерей. Л. Б. предложил божеству появиться из воды и отведать вина. Вино в чаше заколыхалось — это был знак появления божества. Тогда Л. Б. начал перечислять богу все его преступления. Божество разгневалось. Потом все увидели на берегу схватку двух зелёных быков — Л. Б. и бога реки. Сподручные Л. Б. помогли убить быка — воплощение бога реки. Так народ избавился не только от человеческих жертвоприношений богу Янцзы, но и от угрозы постоянных наводнений. В более поздних преданиях Л. Б. и бог реки изображены в облике драконов. По некоторым вариантам, речной дракон был схвачен живьём и прикован цепями к проходу, который прорубил в скалах Л. Б., чтобы отвести воды. Победив божество, Л. Б. изготовил три каменные статуи, поставил их посредине реки и договорился с божест-
вом реки, что в период засухи вода не будет опускаться ниже ног статуй, а во время половодья — подыматься выше их плечей. Подвиги Л. Б. продолжил его сын Эрлан. Б. Л. Рифтин.
ЛИБИТИНА (Libitina), в римской мифологии богиня похорон. В святилище Л., находившемся в посвященной этой богине роще, хранились похоронные принадлежности. По преданию, царь Сервий Туллий приказал вносить в святилище Л. по монете на каждые похороны, чтобы знать число умерших (Dion. Halic. IV 15). Впоследствии Л. слилась с Лубентией и на основе её имени (lubido, «страсть, вожделение») с Венерой (Serv. Verg. Aen. I 720). E. Ш.
ЛИВ И ЛИВТРАСИР (др. исл. Lif, Lif trasir, букв, «жизнь» и «пышущий жизнью»), в скандинавской мифологии человеческая пара (Лив – женщина, Ливтрасир — мужчина), спасшаяся во время гибели мира (см. Рагнарёк) от стужи (согласно «Речи Вафтруднира», «Старшая Эдда») или от пламени (по «Младшей Эдде») в роще Ходдмимир, питаясь росой. От них снова пошёл человеческий род. Е. М.
ЛИВИЯ, Либия (Λιβ η), в греческой мифологии нимфа, дочь Эпафа (Hyg. Fab. 149), эпоним Ливии — страны к западу от ЕгиптА. Л. родила от Посейдона близнецов Агенора и Бела – царей Финикии и Египта (Apollod. II 1,4; Hyg. Fab. 157). М. В.
ЛИДЕРЦ, в венгерской мифологии злой дух. Появляется в виде блуждающего огонька на болотах, но может принимать антропоморфный облик и ночью вступать в любовную связь с людьми, которые из-за этого заболевают. С Л. связывают и ночные кошмары. Чаще всего в венгерских поверьях Л. – цыплёнок, вылупившийся из яйца, находившегося под мышкой у человека в течение 24 дней. Л. способен обогатить хозяина, выполняя за него разные работы, но связь с цыплёнком изнуряет человека. Освободиться от Л. можно, лишь дав ему невыполнимое задание – принести воды в решете, свет в мешке и т. п. Считают также, что Л. – блуждающий огонёк – отмечает место, где зарыт клад. М. Х.
ЛИЕТУОНИС, в латышской мифологии персонификация кошмара, удушья. По данным Эйнгорна и Стендера, Л. — дух, который по ночам гоняет лошадей до пота, он способен проникать в жилище даже сквозь замочную скважину. По некоторым предположениям, образ Л. заимствован из славянской мифологии (укр. лiтун, польск. litun, ’zmora’). В. И., В. Т.
ЛИЗДЕЙКА, Лиздейко, в литовской мифологии основатель жреческой традиции в Вильнюсе. Легенда об основании Вильнюса князем Гедимином (нач. 14 в.), дошедшая в поздних и сильно романтизированных версиях (в западнорусских летописях и особенно у М. Стрыйковского), рассказывает о том, как Гедимин во время охоты в лесах нашёл на холме (в месте Веркяй) в корзине, скрытой зеленью, младенца, разбуженного звуком охотничьих рогов и заплакавшего. Случившийся тут же верховный жрец, тайный
589
отец ребёнка, даёт Гедимину совет взять мальчика к себе и воспитать его как будущего жреца. По другой версии, объясняющей имя Л. (от литов. lizdas, «гнездо»), Гедимин нашел плачущего ребёнка в орлином гнезде. Мальчик был воспитан при княжеском дворе и впоследствии стал верховным жрецом — Криве-Кривайтисом, родоначальником рода Радзивиллов. Вероятно, именно в месте Веркяй еще до основания Вильнюса существовало святилище, и само урочище было священным. Характерно, что при уничтожении язычества в Литве в 1387 князь Ягайло отдаёт именно Веркяй католическому епископу для летней резиденции. Мотив покинутого мальчика в орлином гнезде характерен для шаманских мифов и связан с приобретением шаманом способностей к предсказаниям, толкованию снов и т. п., обладателем которых оказался и Л. Когда Гедимину, заснувшему на Турьей горе над речкой Вильней, приснился сон (на Кривой горе стоит железный волк и ревёт, как сто волков), призванный истолковать сон Л. пояснил: «волкъ железный знаменует город столечный тут будет, а што в нем оунутри ревет то слава его будет слынути на вес свът» (Полное Собрание русских летописей, т. XVII, 261–262). После этого Г. заложил город. См. также ст. Криве. В. И., В. Т.
ЛИК (Λ κο ), в греческой мифологии: 1) фиванский царь, сын царя Гириея и нимфы Клонии (Apollod. III 10, 1; вариант: сын Хтония, Apollod. III 5, 5), брат Никтея (отца Антиопы), захвативший власть в городе и правивший в течение 20 лет, пока не был убит вместе с женой Диркой возмужавшими сыновьями Антиопы, которую он заключил в темницу (III 5,5–6); 2) потомок Никтея. Убит Гераклом за то, что захватил власть в Фивах в отсутствие Геракла и изгнал оттуда его жену Мегару (трагедия Еврипида «Геракл»); 3) царь мариандинов в Малой Азии, эпоним Ликии; ему помог Геракл в войне с бебриками (Apoll. Rhod. II 752–814). А. Т.-Г. Геракл убивает Лика. Скульптурная группа А. Кановы. Мрамор 1816. Рим, Галерея современного искусства.
590
ЛИКАОН
ЛИКАОН (Λυκ ων), в греческой мифологии: 1) аркадский царь, сын Пеласга. Л. и его 50 сыновей отличались нечестивостью, слухи о которой дошли до Зевса. Желая проверить справедливость этих обвинений, Зевс под видом странника посетил дом Л., который заподозрил божественное происхождение своего гостя и, чтобы это проверить, подал ему в качестве угощения мясо собственного сына (Clem. Alex. Protr. II 36) или внука Аркаса (Ps.Eratosth. 8). Разгневанный Зевс опрокинул стол с безбожной снедью, а Л. вместе с сыновьями испепелил молнией (Apollod. III 8, 1); другой вариант: Л. выскочил из горящего дома и превратился в волка; на человеческий род Зевс наслал потоп (Ovid. Met. I 220—239). Культ (вероятно, догреческого происхождения) волка-оборотня существовал в районе аркадской горы Ликеона («волчья гора»); 2) юный сын Приама, убитый Ахиллом (Hom. Il. XXI 34–119). В. Я.
ЛИКИМНИЙ (Λικυμνιο ), в греческой мифологии сын микенского царя Электриона и фригийской рабыни Медии, сводный брат Алкмены. Вместе с братьями участвовал в войне против сыновей Птерелая (царя обитавших на острове Тафос телебоев), претендовавших на часть земель микенского царствА. Л. единственный из братьев остался в живых. После того как Амфитрион (будущий муж Алкмены) нечаянно убил Электриона, Л. бежал вместе с Алкменой и Амфитрионом к царю Креонту в Фивы (Apollod. II 4,5–7). Женился на сестре Амфитриона Перимеде, от неё он имел сыновей, двое из которых сражались вместе с Гераклом и погибли в войне против Эврита (II 7, 7). После смерти Геракла Л. участвовал в походе Гераклидов против Эврисфея, а также в неудачном походе в Пелопоннес. Тлеполем (один из Гераклидов) нечаянно убил Л. (II 8, 2); по другой версии, Тлеполем убил Л. умышленно, после чего бежал на Родос (Hom. Il. II 653 след.). М. В.
ЛИКОМЕД (Λυκομ δη ), в греческой мифологии царь долопов на острове Скирос. К Л. бежал из Афин Тесей, когда власть там захватил Менесфей; но Л. из страха перед могущественным пришельцем или же желая угодить Менесфею, коварно столкнул его со скалы (Plut. Thes. 35; Apollod. epit. I 24; вариант: Тесей оступился и упал сам, Paus. I 17, 6). У Л. среди его дочерей Фетида спрятала юного Ахилла, желая спасти его от участия в Троянской войне. От тайной связи Ахилла с дочерью Л. Деидамией родился Пирр (Неоптолем) (Apollod. III 13, 8). М. В.
ЛИКУРГ (Λυκο ργο ), в греческой мифологии: 1) сын царя эдонов во Фракии, воспротивившийся введению культа Диониса. В «Илиаде» (хотя и не причисляющей Диониса к сонму олимпийских богов) сообщается, что Л., прогнавший со своей земли младенца Диониса вместе с кормилицами, был в наказание за это ослеплён Зевсом (Hom. Il. VI 130–140). В поздних источниках, восходящих, вероятно, к не сохранившимся афинским трагедиям 5 в. до н. э., сюжет столкновения Л. с Дионисом носит гораздо более трагический ха-
Ликург убивает своего сына и атакует жену. Деталь росписи апулийского кратера. Сер. 4 в. до н. э. Лондон, Британский музей.
рактер. У Эсхила (в первой части трилогии «Ликургия») изображалась, судя по фрагментам, встреча Л. с Дионисом в тот момент, когда бог и сопровождавшие его вакханки вторглись во Фракию; Л. отказывался признать бога в женоподобном юноше Дионисе и приказывал взять его вместе со спутницами под стражу в одном из покоев своего дворца. Вскоре, однако, дворец задрожал, как при землетрясении, и пленённый бог легко его покинул. По Аполлодору (III, 5, 1), Дионис в отместку за непризнание наслал на Л. безумие: полагая, что он обрубает виноградную лозу, Л. убил топором своего сына Дрианта и изуродовал его тело, после чего к Л. вернулся рассудок. Однако земля, осквернённая пролитием родственной крови, перестала плодоносить и единственным средством вернуть ей плодородие было, по указанию богов, убийство Л. Эдоны отвели его на гору Пангей и связали; по желанию Диониса Л. был брошен на растерзание лошадям. Миф о Л., как и миф о Пенфее, отражает то серьёзное сопротивление, которое встречал культ Диониса при распространении на различных территориях Греции; 2) царь Немей, которому пираты продали Гипсипилу (Apollod. III 6, 4). В. H. Ярхо.
ЛИЛИТ (евр. lilith, часто в форме множ. числа не только жен., но и муж. рода; народная этимология связывает с евр. lyl, «ночь»), злой дух, обычно женского пола, в иудейской демонологии. В Библии упоминается однажды (Ис. 34, 14; греч. ονοκ ντανρο , лат. Lamia, ср. Ламия). Имя восходит к именам трёх шумерских демонов: Лилу, Лилиту и Ардат Лили; первый и второй — инкуб и суккуб. В роли суккуба Л. выступает и в еврейской традиции: она овладевает мужчинами против их воли с целью родить от них детей. Поэтому Талмуд («Шаббат» 151 б) не рекомендует мужчинам ночевать в доме одним. Адам и Ева, будучи в «отлучении» в течение 130 лет, породили духов, дивов и лилит
(множ. число муж. рода), сожительствуя с ними («Берешит рабба» 20; «Эрубин» 18 б). Однако в иудейском быту Л. особенно известна как вредительница деторождения (ср. Ламашту). Считалось, что Л. не только наводит порчу на младенцев и изводит их, но похищает (пьёт кровь новорожденных и высасывает мозг из костей) и подменяет их; ей также приписывались порча рожениц и бесплодие женщин. Согласно Талмуду, Л. волосатая («Эрубин» 18 б), крылатая («Нидда» 24 б), она – мать Ахримана («Баба Батра» 73а). В арамейском переводе кн. Иова (1, 15) слово «Саба» переведено как «Лилит, царица Змаргада» (изумруда; вероятно, отождествление с царицей Савской). Согласно одному преданию, Л. была первой женой Адама: бог, сотворив Адама, сделал ему из глины жену и назвал её Л. У Адама с Л. сразу же возник спор. Л. утверждала, что они равны, так как оба сделаны из глины; не сумев убедить Адама, она улетела. В Красном море её настигли три ангела, посланные богом. Л. отказалась вернуться и заявила, что создана, чтобы вредить новорожденным. Ангелы взяли с неё клятву в том, что она не войдёт в дом, в котором увидит их самих или их имена. Она приняла на себя наказание: отныне будут ежедневно умирать сто из её детей. В одном из заговоров для роженицы и новорожденных (в каббалистической книге «Разиэл», 13 в.), который повторяет этот сюжет, вместо Л. выступает Первая Ева. Первая Ева упоминается и в «Берешит рабба» 12: о ней говорится, что она обратилась в прах еще до сотворения Евы. Согласно «Зогар» (11, 267 б), Л. стала женой Самаэля, матерью демонов. Один из наиболее распространенных текстов заговоров для роженицы (известный на многих языках народов Ближнего Востока и Восточной Европы и применяемый позже против дурного глаза и разных болезней) рассказывает, как некий святой (Илья, Михаил, Сисиний и др.) в дороге (часто – спускаясь с горы) встретил ведьму (часто – у моря) и спросил, куда она направляется. Услышав, что она идёт в дом роженицы с целью повредить ей, он заставил её назвать все свои 9 (12, 40) имен и поклясться, что она не повредит Лилит или вавилонская «Царица ночи». Ок. 1950 до н. э. Лондон, Британский музей.
ЛИНГА рассказывали, что он добровольно предался Л. Представление о прекрасной, магически соблазнительной Л. лежит в основе рассказа А. Франса «Дочь Лилит» и поэмы А. Исаакяна «Лилит», где прекрасная, «неземная», сделанная из огня Л. противопоставляется «простой», обыденной Еве. Такое же противопоставление Л. Еве выступает в стихотворении М. Цветаевой «Попытка ревности». Шотл. писателю Дж. Макдональду принадлежит роман «Лилит».
591
Шива-лингам с головой Брахмы. Камень 8—9 вв. Канаудж.
A. A. Папазян.
Лилит. Картина Дж. Кольера. 1892.
роженице и младенцу, если увидит в доме все свои имена. Амулеты и заговоры для рожениц против Л. должны были содержать не только имена трёх ангелов (пытавшихся возвратить Л.), но и имена самой Л. [некоторые из них: Батна (евр.арам., «чрево»), Одем («краснота»), Аморфо (греч., «не имеющий формы»), «Мать, удушающая дитя», имя из сирийского текста]. Тексты заклинаний арамейских и мандейских магических чаш используют против Л. формулу развода (свидетельство того, что Л. воспринималась и как суккуб). Лилиты во главе с их матерью и предводительницей Руха (дух) часто упоминаются в мандейских текстах. Благодаря большому интересу к каббале в Европе эпохи Возрождения предание о Л. как первой жене Адама стало известно европейской литературе, где она обрела облик прекрасной, соблазнительной женщины. Такое представление о Л. появляется и в средневековой еврейской литературе (хотя в еврейской традиции красивая внешность Л. связана с ее способностью менять свой облик). Известны, например, рассказы о том, как Л. в облике царицы Савской соблазнила бедняка из Вормса. О каббалисте Иосифе делла Рейна
ЛИЛИЯ. В мифологии Л. обладает общей для цветов амбивалентной семантикой. Л. (прежде всего белая Л.) ассоциируется с чистотой, невинностью. В христианстве она является атрибутом некоторых святых, а также связывается с невинностью девы Марии в иконографии благовещения, вытесняя с эпохи Возрождения более ранний атрибут архангела Гавриила — масличную ветвь. Согласно народным поверьям, сломавший Л. лишает невинности девушку. Семитские народы объясняют происхождение Л. из слёз Евы, изгнанной из рая. С другой стороны, Л. связывают со смертью и загробным миром: так, Персефона была похищена Аидом в подземное царство в тот момент, когда она собирала Л. и фиалки (Ovid. Met. V 392); у некоторых народов считалось, что в облике Л. появляются души умерших людей и что Л. вырастают на могилах невинно осуждённых. Исходя из хтонической семантики Л., можно проследить её связи с плодородием (по греческому мифу, Л., подобно Млечному пути, произошли из капель молока Геры; включение Л. в королевский герб Франции символизирует процветание). Водяная Л. разделяет мифологическое значение лотоса как цветка, возникшего из первоначального мирового океана и служившего колыбелью солнцу. Сходная семантика характерна для изобразительного искусства индейцев майя, где Л. является атрибутом крокодила, несущего на своей спине землю. Согласно мифу догонов Мали, агнец, оплодотворивший солнце, спускается с неба по радуге в озеро с цветущими в нём водяными Л. Семантика плодородия проясняет связанные с Л. (преимущественно красными, т. н. тигровыми) эротические импликации, присутствующие в библейской Песни песней (2,2; 5,13). М. Б. Мейлах.
Символ чистоты и праведности (Матф. 6,28), Л. – распространенный мотив средневековой мистической литературы и искусства. В позднесредневековом и народном европейском искусстве Л. могла даже Лин и Ификл. Фрагмент росписи краснофигурного скифоса «мастера Пистоксена». 480—470 до н. э. Шверин, Государственный художественный музей.
Геракл в гневе наносит смертельный удар Лину. Фрагмент росписи краснофигурного килика Дуриса. Ок. 480 до н. э. Мюнхен, Музей античного прикладного искусства.
контаминироваться с древом жизни и крестом (сцены с Христом, распятым на Л.). Мотив стилизованной Л. («флёр-делис») как эмблемы королевской власти характерен для французской геральдики. Метафорика Л. усиленно культивировалась также в искусстве романтизма и символизма. М. Н. Соколов.
ЛИН (Λινο ), В греческой мифологии сын Аполлона и дочери аргосского царя Псамафы, отданный матерью на воспитание пастухам и разорванный собаками, за что бог наслал на Аргос страшную Месть, убивавшую детей (Paus. I 53,7). Горестная судьба Л. стала темой жалобных песен (первоначально Л. называлась скорбная песнь об умершем) и традиционных припевов (айлинон, айлинон), т. е. френов, исполнявшихся во время ритуального действа в честь Л., когда ему приносили в жертву собаку. По другой версии, Л. — сын музы Урании и внук Посейдона, знаменитый музыкант и певец, живший в одной из пещер на Геликоне, соперник Аполлона, убитый им. Скорбь по Л. распространилась по всему свету, и песни о его страданиях пели не только греки, но и египтяне (Paus. IX 29,7). Согласно ещё одному свидетельству Павсания (IX 29,9), Л. – сын Исмения из Фив – обучал музыке юного Геракла и его брата Ификла. Когда Л. наказал Геракла, тот в гневе нанёс ему смертельный удар. Согласно Аполлодору (I 3, 2), Л. – сын Эагра и музы Каллиопы. А. Т.-Г.
ЛИНГА (др.-инд. linga, «характеристика», «знак пола»), в древнеиндийской мифологии и различных течениях индуизма символ божественной производящей силы, обозначение мужского детородного органа. Поклонение Л., как одно из проявлений фаллического культа, восходит уже к протоиндийской цивилизации (изображения из Мохенджо-Даро и Хараппы) и засвидетельствовано в «Ригведе»; оно находит параллели во многих ар-
592
ЛИНКЕЙ
Поклонение йони-лингаму. Миниатюра 18 в. Оудх.
хаичных культурах (Передней Азии, Средиземноморья и т. д.), включая конкретные типологически общие обряды (напр., свадебные). Наибольшее распространение культ Л. получил в шиваизме (поклонение Л. и женскому символу — йони как символам Шивы и Парвати). Изображение Л. в виде каменного столба (обычно поднимающегося из йони) играет важную роль в ритуале различных шиваитских сект и служит предметом поклонения. ЛИНКЕЙ (Λυνκ υ ), в греческой мифологии: 1) сын Эгипта, внук Бела, правнук Посейдона. По жребию получил в жёны одну из Данаид — Гипермнестру, которая не убила его в брачную ночь, как этого требовал её отец Данай. Л. правил в Аргосе после смерти Даная. Сыном Л. и Гипермнестры был Абант. Л. — прародитель великих героев Персея и Геракла (Apollod. II 1, 5; II 2, 1); 2) сын Афарея, один из Афаретидов, брат Идаса, двоюродный брат Диоскуров (Apollod. III 10, 3). Участвовал вместе с братом в калидонской охоте (I 8,2) и в походе аргонавтов (I 9, 16). Отличался небывалой остротой зрения, видя под землей и водой (III 10, 3). Вместе с братом сражался с Диоскурами и был убит Полидевком (III 11, 2). А. Т.-Г.
ЛИНЛАУН, в мифологии шанов Бирмы (тайская языковая группа) высшее небесное божество, громовник, бог дождя. Его оружие — молнии. Он судит людей и сам же исполняет свои приговоры. Считается также божеством любви. У шанов образ Л. контаминируется с образом божества индуизма Индрой, называемого у них Ингом. Л. были вызваны мировая засуха и последний потоп. Я. Ч.
ЛИНЪЮЙ («холм-рыба»), в древнекитайской мифологии существо с телом рыбы и с руками, ногами и головой человека. Образ Л. идентичен образу рыбы-дракона (лунъюй). Предполагается, что позднее образ Л. трансформировался в образ прекрасной нимфы (цзяожэнь). Б. Р.
ЛИОНГО ФУМО, персонаж фольклора суахили (Танзания). Предания о Л. Ф. соединяют в себе как сказочные, так и эпические (архаические) элементы. Как эпический герой Л. Ф. наделен сверхъестественными способностями, необыкновенной физической силой, чудесным искусством воина, неуязвимостью, даром предвидения. Пришедшие в город Пате чужеземцы (галла), увидевшие доблестного Л. Ф., были поражены его силой, размерами и назвали его «господином (хозяином) войны», которому под силу обратить в бегство сотни армий. Находящийся с Л. Ф. в ссоре его брат Мрингвари с помощью своих людей заточил Л. Ф. в тюрьму. Там Л. Ф. слагал и пел песни, понятные только его матери. Услышав их, она смогла помочь ему убежать из тюрьмы. Укрывшись в лесах, Л. Ф. совершал оттуда набеги на города, грабил путешественников. К Л. Ф. был подослан сын его сестры (ближайший родственник по древним нормам родства суахили), который выведал у Л. Ф. его уязвимое место и ночью проколол медной иглой пупок спящего Л. Ф. Проснувшись от боли, Л. Ф. с луком и стрелами пришёл к колодцу, опустился на колено, натянул тетиву и умер. Люди, боясь его, три дня не осмеливались подойти к колодцу. Лишь после заклинаний подошедшей к Л. Ф. матери он упал. Некоторые исследователи отождествляют Л. Ф. с правителем и поэтом, жившим в 13 в. в районе Пате и Ламу, принадлежавшим к знатному роду Шанга (или Шака). Возможно, в легенде отражена вражда между Л. Ф. и его братом Мрингвари, отстранившим от власти Л. Ф. как сына одной из младших жён (рабыни). Противника Л. Ф. отождествляют также с правителем Пате султаном Умари. E. С. Котляр.
ЛИСА. В мифопоэтических традициях образ Л. выступает как распространённый зооморфный классификатор, нередко функционирующий и в языковой сфере [ср. рус. «лиса» – о хитром человеке; англ. fox – «хитрец» (при основном значении – «лиса») и т. п.]. Символические значения, связываемые с Л. в разных традициях, образуют единый и весьма устойчивый комплекс лишь отчасти мифологизированных значений (хитрость, ловкость, проЛинъюй. Гравюра из «Иллюстраций к книге гор и морей». Ленинград, Библиотека им. M. Е. Салтыкова-Щедрина.
нырливость, сообразительность, льстивость, вороватость, обман, лицемерие, осторожность, терпеливость, эгоизм, себялюбие, жадность, сладострастие, злонамеренность, злоумышленность, мстительность, одиночество). С образом Л. обычно соотносится представление о чем-то сомнительном, фальшивом; Л. нередко оказывается неудачницей, попадает впросак и т. п. Поэтому Л. не связывается с мифологическими персонажами высших уровней (ср. редкое исключение — Л. как одна из ипостасей Диониса и как вестница японской богини урожая и риса Инари, обладающая колдовскими чарами и способностью воплощаться в человека). Л. может характеризоваться магическими способностями. Так, в китайской сказочной традиции Л. в возрасте 100 лет превращается в колдуна, обладающего магической силой, в возрасте 1000 лет попадает на небо и становится небесной Л.— тремя звёздами в созвездии Скорпиона (ср. также созвездие Лисички, лат. Vulpecula, называемое в некоторых традициях «Лиса с гусем»). Широко распространены истории о превращении Л. в человека (особенно при полнолунии). У индейцев Северной Америки, гренландских эскимосов, коряков, народов Сибири, в Китае известен сюжет о бедном человеке, к которому каждое утро в дом приходит Л., сбрасывает свою шкуру и становится женщиной; когда человек это случайно обнаруживает, он прячет шкуру и женщина становится его женой; но жена находит свою шкуру, оборачивается Л. и убегает из дома. В Северо-Восточной Азии при обилии сказок о хитростях и проделках Л. существуют сюжеты, связывающие Л. с вороном, творцом мира, создателем солнца, луны, звёзд, земли, культурным героем; в них Л. противостоит ворону как (отчасти) хтоническое животное. Особенно показателен мотив измены ворона Кутха с Л. своей жене в мифах ительменов. Изменение Л. своего облика объясняет её роль как демона, злого духа, оборотня, колдуна и даже самого дьявола (в христианской символике; в китайской и японской традициях рассказы о Л. обнаруживают совпадения с европейскими средневековыми историями о суккубах, инкубах, роковых невестах и т. п.), с одной стороны, и функцию Л. как трикстера (обманщицы, шутницы и т. п.), соперничающего с другим трикстером (поедание мяса у Койота, обман Ворона у народов Северо-Восточной Азии) или животным, пользующимся особым престижем (медведь) или известностью (волк, заяц, петух и т. п.), — с другой. Именно в этой функции Л. становится одним из персонажей животного эпоса в двух главных его формах — фольклорносказочной и литературной (иногда даже поэтической). В русской фольклорной традиции Л. является главным героем животной сказки, позже перешедшим и в лубок. В Западной Европе складывается начиная с 11 в. эпос о Ренаре (Ренар, первоначально мужское собственное имя, стало во французском языке обычным обозначением Л.). Особую роль сыграл старофранцузский «Роман о Лисе» («Roman de Renart»). В конце 12 в. появилась немецкая, а в сер. 13 в. нидерландская переработка этой темы, послужив-
ЛИТЕРАТУРА И МИФЫ шая источником для нижненемецкого «Рейнеке-Лиса» («Reinecke-Fuchs»). Сходные циклы о Л. известны в Китае («лисий» эпос Ляо Чжая о «лисьих чарах» и вмешательстве Л. в жизнь людей; в китайской мифопоэтической традиции Л. считалась воплощением души мертвеца, и системе оберегов от Л. придавалось особое значение), в Америке (ср. отчасти «Сказки дядюшки Римуса», где наряду с Братцем Кроликом участвует Л.). Специализированный «лисий фольклор», особый словарь охоты на Л. и приёмы «лисьей магии» создаются среди охотников (напр., в английских охотничьих клубах). В народной традиции отмечался особый день, связанный с Л. или с началом охоты на неё, напр. день Мартына-лисогона (14 апреля); были популярны многочисленные разработки мотива мести (или награды) охотнику со стороны Л. В. Н. Топоров.
ЛИ САНЬ-НЯН («Третья дочь Ли»), в китайской мифологии богиня — покровительница мельников. По традиции считается, что это обожествлённая жена Лю Чжи-юаня, основавшего в 947 династию Поздняя Хань. Когда, ещё будучи молодым, Лю ушёл в армию и оставил Л. жить со своим старшим братом, жена брата сурово обращалась с Ли и заставляла ее крутить вместо осла тяжёлый жернов, а также пыталась утопить её младенца, но тот был спасен соседом. Впоследствии Л. стала императрицей, а после смерти её стали почитать как богиню мельников. В. Р.
ЛИССА (λ σσα), в греческой мифологии божество безумия, порождение Никты (Ночи) из крови Урана. В трагедии Еврипида «Геракл» (815–874) Гера, ненавидящая Геракла — сына Алкмены, к которой она ревнует Зевса, посылает Л. в дом героя с приказом лишить его рассудка. В безумии Геракл убивает свою жену Мегару и детей. Приступ безумия прекращает Афина, ударом огромного камня повергающая Геракла в тяжёлый сон. В. Я.
ЛИТЕРАТУРА И МИФЫ. Постоянное взаимодействие Л. и м. протекает непосредственно, в форме «переливания» мифа в литературу, и опосредованно: через изобразительные искусства, ритуалы, народные празднества, религиозные мистерии, а в последние века — через научные концепции мифологии, эстетические и философские учения и фольклористику. Особенно активно это взаимодействие совершается в промежуточной сфере фольклора (см. Сказки и мифы). Народная поэзия по типу сознания тяготеет к миру мифологии, однако, как явление искусства, примыкает к литературе. Двойная природа фольклора делает его в данном отношении культурным посредником, а научные концепции фольклора, становясь фактом культуры, оказывают большое влияние на процессы взаимодействия Л. и м. Соотношение мифа и художественной письменной литературы может рассматриваться в двух аспектах: эволюционном и типологическом. Эволюционный аспект предусматривает представление о мифе как определённой стадии сознания, исторически предшествующей возникновению письменной литературы. Литература
с этой точки зрения имеет дело лишь с разрушенными, реликтовыми формами мифа и сама активно способствует этому разрушению. Миф и стадиально сменяющие его искусство и литература подлежат лишь противопоставлению, поскольку никогда во времени не сосуществуют. Типологический аспект подразумевает, что мифология и письменная литература сопоставляются как два принципиально различных способа видения и описания мира, существующих одновременно и во взаимодействии и лишь в разной степени проявившихся в те или иные эпохи. Для мифологического сознания и порождаемых им текстов характерна прежде всего недискретность, слитность, изо- и гомоморфичность передаваемых этими текстами сообщений. То, что с точки зрения немифологического сознания различно, расчленено, подлежит сопоставлению, в мифе выступает как вариант (изоморф) единого события, персонажа или текста. Очень часто в мифе события не имеют линейного развёртывания, а только вечно повторяются в некотором заданном порядке; понятия «начала» и «конца» к ним принципиально не применимы (см. Цикличность). Так, например, представление о том, что повествование «естественно» начинать с рождения персонажа (бога, героя) и кончать его смертью (и вообще выделение отрезка между рождением и смертью как некоторого значимого сегмента), по-видимому, принадлежит немифологической традиции. В повествовании мифологического типа цепь событий: смерть – тризна – погребение раскрывается с любой точки и в равной мере любой эпизод подразумевает актуализацию всей цепи. Принцип изоморфизма, доведённый до предела, сводил все возможные сюжеты к единому сюжету, который инвариантен всем мифоповествовательным возможностям и всем эпизодам каждого из них. Всё разнообразие социальных ролей в реальной жизни в мифах «свертывалось» в предельном случае в один персонаж. Свойства, которые в немифологическом тексте выступают как контрастные и взаимоисключающие, воплощаясь во враждебных персонажах, в пределах мифа могут отождествляться в едином амбивалентном образе. В архаическом мире тексты, создаваемые в мифологической сфере и в сфере повседневного быта, были отличными как в структурном, так и в функциональном отношениях. Мифологические тексты отличались высокой степенью ритуализации и повествовали о коренном порядке мира, законах его возникновения и существования. События, участниками которых были боги или первые люди, родоначальники и т. п., единожды совершившись, могли повторяться в неизменном круговращении мировой жизни. Закреплялись эти рассказы в памяти коллектива с помощью ритуала, в котором, вероятно, значительная часть повествования реализовывалась не с помощью словесного рассказывания, а сверхъязыковыми средствами: путем жестовой демонстрации, обрядовых игровых представлений и тематических танцев, сопровождаемых ритуальным пением. В первоначальном виде миф не столько рассказывался, сколько
593
разыгрывался в форме сложного ритуального действа. Тексты, обслуживающие каждодневные практические нужды коллектива, напротив, представляли собой чисто словесные сообщения. В отличие от текстов мифологического типа, они рассказывали об эксцессах (подвигах или преступлениях), об эпизодическом, о повседневном и единичном. Рассчитанные на мгновенное восприятие, они в случае необходимости закрепить в сознании поколений память о каком-либо важном эксцессе мифологизировались и ритуализировались. С другой стороны, мифологический материал мог быть прочитан с позиции бытового сознания. Тогда в него вносилась дискретность словесного мышления, понятия «начала» и «конца», линейность временной организации. Это приводило к тому, что ипостаси единого персонажа начинали восприниматься как различные образы. По мере эволюции мифа и становления литературы появились трагические или божественные герои и их комические или демонические двойники. Единый герой архаического мифа, представленный в нём своими ипостасями, превращается во множество героев, находящихся в сложных (в том числе кровосмесительных) отношениях, в «толпу» разноимённых и разносущностных богов, получающих профессии, биографии и упорядоченную систему родства. Как реликт этого процесса дробления единого мифологического образа в литературе сохранилась тенденция, идущая от Менандра, александрийской драмы, Плавта и через М. Сервантеса, У. Шекспира и романтиков, Н. В. Гоголя, Ц. М. Достоевского, дошедшая до романов 20 в., – снабдить героя спутником-двойником, а иногда и целым пучком спутников. Постепенное возникновение области конвергенции мифологических и историко-бытовых нарративных текстов привело, с одной стороны, к потере в этой сфере промежуточных текстов сакрально-магической функции, свойственной мифу, и с другой, — к сглаживанию непосредственно практических задач, присущих сообщениям второго рода. Усиление за счёт развития дискретно-словесных средств выражения моделирующей функции и значения эстетических установок, прежде игравших лишь подчинённую роль по отношению к сакральным или практическим задачам (применительно к мифу нельзя говорить о собственно художественных приёмах, средствах выразительности, стиле и т. п.), появление ввиду дробления единого мифологического образа сюжетного языка привели к рождению художественного повествования, знаменующему собой начало истории искусства и литературы. Если в дописьменную эпоху доминировало мифологическое (континуально-циклическое и изоморфическое) сознание, то в период письменных культур оно оказалось почти подавленным в ходе бурного развития дискретного логико-словесного мышления. Однако именно в области искусства и литературы воздействие мифопоэтического сознания, неосознанное воспроизводство мифологических структур продолжает сохранять своё значение, несмотря на, казалось бы, полную победу
594
ЛИТЕРАТУРА И МИФЫ
принципа историко-бытовой нарративности. Некоторые виды и жанры художественной литературы — эпос (см. Эпос и мифы), рыцарский и плутовской роман, циклы «полицейских» и детективных новелл — особенно тяготеют к «мифологичности» художественного построения. Оно обнаруживается, в частности в переплетении повторов, подобий и параллелей. Целое в них отчётливо изоморфно эпизоду, а все эпизоды – некоему общему инварианту. Так, например, в «Тристане и Изольде» все боевые эпизоды (бой Тристана с Морольтом Ирландским, бой с ирландским драконом, бой с великаном) представляют варианты единого боя, а анализ боя Тристана с Изольдой раскрывает ещё более сложное подобие боевых и любовных сцен. В плутовских и приключенческих романах сюжет приобретает характер бесконечного наращивания однотипных эпизодов, построенных по инвариантной модели (ср. «Молль Флендерс» Д. Дефо, где длинная цепь замужеств и любовных приключений героини, нанизываемых одно за другим, есть не что иное, как циклическая повторяемость мифопоэтического сознания, непроизвольно диктующего автору свои законы в противоречии с протокольной, сухой ориентацией на бытовое, фактическое правдоподобие, характерное для поэтики этого романа в целом). Мифологическая сущность литературных текстов, распадающихся на изоморфные, свободно наращиваемые эпизоды (серии новелл о сыщиках, неуловимых преступниках, циклы анекдотов, посвященных определённым историческим лицам, и т. п.), сказывается и в том, что их герой предстаёт демиургом некоего условного мира, который, однако, навязывается аудитории в качестве модели реального мира. С этим связан феномен высокой мифогенности кинематографа во всех его проявлениях — от массовых коммерческих лент до шедевров киноискусства. Главная причина здесь — в синкретизме художественного языка кино, в высокой значимости в этом языке недискретных элементов. Немаловажную роль, однако, играет и непроизвольная циклизация различных фильмов с участием одного и того же актёра, заставляющая воспринимать их как варианты некой единой роли, инвариантной модели характера. Когда же фильмы циклизуются не только актёром, но и общим героем, возникают подлинные киномифы и киноэпосы, подобные созданному Чаплином — в антитезе голливудскому мифу об успехе, в центре которого неизменно стоял «человек удачи», — мифу о неудачнике, грандиозному эпосу о неумелом, но добивающемся своего, «невезучем» человеке. Наряду со спонтанными, возникающими помимо субъективной ориентации авторов влияниями мифологического сознания на творческий процесс, каждая эпоха в истории искусства характеризуется определённым осознанием соотношения искусства и мифологии. Функциональная противопоставленность Л. и м. оформляется в эпоху письменности. Древнейший пласт культуры после возникновения письменности и создания античных государств характеризуется непосредственной связью искусства и мифологии. Однако функциональное различие, ска-
зывающееся на этом этапе особенно остро, определяет то, что связь здесь неизменно оборачивается переосмыслением и борьбой. Мифологические тексты, с одной стороны, являются в этот период основным источником сюжетов в искусстве. Однако, с другой стороны, архаическая мифология мыслится как нечто докультурное и подлежащее упорядочению, приведению в систему, новому прочтению. Это прочтение осуществляется с позиций сознания, уже чуждого континуально-циклическому взгляду на мир. Мифы превращаются в множество волшебных рассказов, историю о богах, повествования о демиургах, культурных героях и родоначальниках, трансформируются в линейные эпосы, подчинённые движению исторического времени. Именно на этом этапе такие повествования иногда приобретают характер рассказов о нарушениях основных запретов, налагаемых культурой на поведение человека в социуме,— запретов на инцест и убийство родственников: умирающий – рождающийся герой может предстать как два лица — отец и сын, и самоотрицание первой ипостаси ради второй может стать отцеубийством. «Непрерывный» брак умирающего и возрождающегося героя обращается в некоторых сюжетах в кровосмесительный союз сына и матери. Если прежде разъятие тела и ритуальное мучение было почётным актом — ипостасью ритуального оплодотворения и залогом будущего возрождения, то теперь оно обращается в позорную пытку (переходный момент запёчатлён в повествованиях о том, как ритуальная пытка – разрубание, варение – в одних случаях приводит к омоложению, а в других – к мучительной смерти; ср. миф о Медее, «Народные русские легенды» А. Н. Афанасьева, №№ 4–5, концовку «Конька-Горбунка» П. П. Ершова и др.). Мифологическое повествование об утверждённом и правильном порядке жизни превратилось при линейном прочтении в рассказы о преступлениях и эксцессах, создавая картину неупорядоченности моральных норм и общественных отношений. Это позволяло мифологическим сюжетам наполняться разнообразным социально-философским содержанием. Поэты греческой архаики подвергают мифы решительной переработке, приведя их в систему по законам рассудка (Гесиод — «Теогония»), облагородив по законам морали (Пиндар). Влияние мифологического мировосприятия сохраняется в период расцвета греческой трагедии (Эсхил — «Прикованный Прометей», «Агамемнон», «Хоэфоры», «Эвмениды», составляющие трилогию «Орестея», и др.; Софокл — «Антигона», «Эдип-царь», «Электра», «Эдип в Колоне» и др.; Еврипид — «Ифигения в Авлиде», «Медея», «Ипполит» и др.). Оно сказывается не только в обращении к мифологическим сюжетам: когда Эсхил создаёт трагедию на исторический сюжет («Персы»), он мифологизирует саму историю. Трагедия через вскрытие смысловых глубин мифологии (Эсхил) и её эстетическую гармонизацию (Софокл) приходит к рационалистической критике её основ (Еврипид). Своего рода совпадение противоположностей в подходе к мифологии, характерное для всей греческой
классики, проявилось у Аристофана в сочетании глубинной приверженности к мифологическим мотивам и архетипам с предельно дерзкой насмешкой над мифами. Новые типы отношения к мифам даёт римская поэзия. Вергилий («Энеида») связывает мифы с философским осмыслением истории, с религиозно-философской проблематикой, причём выработанная им структура образа во многом предвосхищает христианские мифологемы (перевес символической значимости образа над его образной конкретностью). Овидий («Метаморфозы»), напротив, отделяет мифологию от религиозного содержания. У него совершается до конца сознательная игра с «заданными» мотивами, превращенными в унифицированную систему, по отношению к отдельному мифу допускается любая степень иронии или фривольности, но система мифологии как целое сохраняет «возвышенный» характер. С христианством в кругозор средиземноморского и затем общеевропейского мира вошла мифология специфического типа (см. Христианская мифология). Литература средних веков возникает и развивается на почве языческой мифологии «варварских» народов (народно-героический эпос), с одной стороны, и на основе христианства — с другой. Влияние христианства становится преобладающим. Хотя античные мифы не забываются в средние века, для средневекового искусства характерно отношение к мифу как к порождению язычества. Именно в это время языческая мифология начинает отождествляться с нелепой выдумкой, а слова, производные от понятия «миф», окрашиваются в отрицательные тона. Вместе с тем исключение мифа из области «истинной» веры в известной мере облегчило проникновение его как словесно-орнаментального элемента в светскую поэзию. В церковной же литературе мифология, с одной стороны, проникала в христианскую демонологию, сливаясь с ней, а с другой — привлекалась как материал для разыскания в языческих текстах зашифрованных христианских пророчеств. Целенаправленная демифологизация христианских текстов (т. е. изгнание античного элемента) на самом деле создавала исключительно сложную мифологическую структуру, в которой новая христианская мифология (во всём богатстве её канонических и апокрифических текстов), сложная смесь мифологических представлений римско-эллинистического Средиземноморья, местные языческие культы новокрещённых народов Европы выступали как составные элементы диффузного мифологического континуума. Образы христианской мифологии претерпевали нередко самые неожиданные модификации (напр., Иисус Христос в древнесаксонской эпической поэме «Гелианд» предстаёт в виде могущественного и воинственного монарха). Возрождение создавало культуру под знаком секуляризации и дехристианизации. Это привело к резкому усилению нехристианских компонентов мифологического континуума. Эпоха Возрождения породила две противоположные модели мира: оптимистическую, тяготеющую к рационалистическому, умопостигаемому объяснению космоса и социума, и траги-
ЛИТЕРАТУРА И МИФЫ ческую, воссоздающую иррациональный и дезорганизованный облик мира (вторая модель непосредственно «втекала» в культуру барокко). Первая модель строилась на основе рационально упорядоченной античной мифологии, вторая активизировала «низшую мистику» народной демонологии в смеси с внеканонической ритуалистикой эллинизма и мистицизмом побочных еретических течений средневекового христианства. Первая оказывала определяющее влияние на официальную культуру Высокого ренессанса. Сплав в единое художественное целое мифов христианства и античности с мифологизированным материалом личной судьбы осуществил в «Божественной комедии» Данте. Литература Возрождения восприняла овидиевский стиль похода к мифам, но при этом он впитал напряжённое антиаскетическое настроение («Фьезоланские нимфы» Дж. Боккаччо, «Сказание об Орфее» А. Полициано, «Триумф Вакха и Ариадны» Л. Медичи и др.). В ещё большей степени, чем в «книжной» литературе, миф просматривается в народной карнавальной культуре, которая служила промежуточным звеном между первобытной мифологией и художественной литературой. Живые связи с фольклорно-мифологическими истоками сохранялись в драме эпохи Возрождения (напр., «карнавальность» драматургии У. Шекспира — шутовской план, увенчания — развенчания и т. д.). У Ф. Рабле («Гаргантюа и Пантагрюэль») нашли яркое проявление традиции народной карнавальной культуры и (шире) некоторые общие особенности мифологического сознания (отсюда — гиперболический, космический образ человеческого тела с оппозициями верха — низа, «путешествиями» внутри тела и т. д.). Вторая модель сказывалась в сочинениях Я. ван Рёйсбрука, Парацельса, видениях А. Дюрера, образах X. Босха, М. Нитхардта, П. Брейгеля Старшего, культуре алхимии и пр. Библейские мотивы характерны для литературы барокко (поэзия А. Грифиуса, проза П. Ф. Кеведо-и-Вильегаса, драматургия П. Кальдерона), продолжающей наряду с этим обращаться и к античной мифологии («Адонис» Дж. Марино, «Полифем» Л. Гонгоры и др.). Английский поэт 17 в. Дж. Мильтон, пользуясь библейским материалом, создаёт героико-драматические произведения, в которых звучат тираноборческие мотивы («Потерянный рай», «Возвращённый рай» и др.). Рационалистическая культура классицизма, создавая культ Разума, завершает, с одной стороны, процесс канонизации античной мифологии как универсальной системы художественных образов, а с другой – изнутри «демифологизирует» её, превращая в систему дискретных, логически расположенных образов-аллегорий. Обращение к мифологическому герою (наряду с героем историческим или, вернее, — псевдоисторическим), его судьбе и деяниям типично для «высоких» жанров литературы классицизма, прежде всего — трагедии (П. Корнель – «Медея», «Эдип», Ж. Расин – «Фиваида», «Андромаха», «Ифигения в Авлиде», «Федра», «библейские» драмы – «Эсфирь», «Гофолия»). Пародировавшая классицистские эпопеи
бурлескная поэзия нередко тоже использовала мифологические сюжеты («Переодетый Вергилий» французского поэта П. Скаррона, «Энеида, на малороссийский язык переложенная» И. П. Котляревского и др.). Последовательный рационализм эстетики классицизма приводит к формализации приёмов использования мифа. Литература Просвещения реже пользуется мифологическими мотивами и главным образом в связи с актуальной политической или философской проблематикой. Мифологические сюжеты используются для построения фабулы («Меропа», «Магомет», «Эдип» Вольтера, «Мессиада» Ф. Клопштока) или формулирования универсальных обобщений («Прометей», «Ганимед» и др. произведения И. В. Гёте, «Торжество победителей», «Жалоба Цереры» и др. баллады Ф. Шиллера). Романтизм (а до него — предромантизм) выдвинул лозунги обращения от разума к мифу и от рационализированной мифологии греко-римской античности к мифологии национально-языческой и христианской. «Открытие» в сер. 18 в. для европейского читателя скандинавской мифологии, макферсоновский «Оссиан», фольклоризм И. Гердера, интерес к восточной мифологии, к славянской мифологии в России 2-й половины 18 — нач. 19 вв., приведшие к появлению первых опытов научного подхода к этой проблеме, подготовили вторжение в искусство романтизма образов национальной мифологии. При этом романтики обращались и к традиционным мифологиям, но чрезвычайно свободно манипулировали их сюжетами и образами, используя их как материал для самостоятельного художественного мифологизирования. Так, Ф. Гёльдерлин, первым в поэзии нового времени органично освоивший древний миф и явившийся зачинателем нового мифотворчества, включал, например, в число олимпийских богов Землю, Гелиоса, Аполлона, Диониса, а верховным богом у него оказывается Эфир; в поэме «Единственный» Христос — сын Зевса, брат Геракла и Диониса; в «Смерти Эмпедокла» Христос сближается с Дионисом, смерть философа Эмпедокла трактована и как циклическое обновление (смерть – омоложение) умирающего и воскресающего бога и одновременно как мучительная крестная смерть побитого камнями пророка. Натурфилософские взгляды романтиков способствовали обращению к низшей мифологии, к различным категориям природных духов земли, воздуха, воды, леса, гор и т. д. Подчёркнуто свободная, порой ироническая игра с образами традиционной мифологии, объединение элементов различных мифологий и в особенности опыты собственной литературной мифоподобной фантастики (альраун из повести Л. Арнима «Изабелла Египетская», «Крошка Цахес» Э. Т. А. Гофмана), повторение и дублирование героев в пространстве (двойники) и особенно во времени (герои вечно живут, умирают и воскресают или воплощаются в новых существах), частичный перенос акцента с образа на ситуацию как некий архетип и т. д. – характерная черта мифотворчества романтиков. Это проявляется часто даже
595
и там, где действуют герои традиционных мифов. Например, в трагедии Г. Клейста «Пентесилея» (сюжет — несчастная любовь царицы амазонок Пентесилеи к герою Ахиллу) дело не столько в мифологических персонажах, сколько в некой архетипической ситуации отношений полов. В трагедии неявно присутствует «дионисийская», одновременно архаизирующая и модернизирующая трактовка античной мифологии, которая в известной мере предвосхищает ницшеанскую. От «Пентесилеи» тянется нить к многочисленным образцам романтической и постромантической драмы в Германии и Скандинавии, обращающимся к мифологической традиции (напр., молодой Г. Ибсен, Ф. Грильпарцер, немецкий писатель К. Ф. Хеббель — трагедия на библейский сюжет «Юдифь», трилогия «Нибелунги» и др.). Особенно нетрадиционным было мифотворчество Гофмана. У него (повести «Золотой горшок», «Крошка Цахес», «Принцесса Брамбилла», «Повелитель блох» и др.) фантастика выступает как сказочность, через которую проглядывает некая глобальная мифическая модель мира. Мифический элемент входит в некоторой мере и в «страшные» рассказы и романы Гофмана — как хаотическая, демоническая, ночная, разрушительная сила, как «злая судьба» («Элексир дьявола» и др.). Самое оригинальное у Гофмана — фантастика обыденной жизни, которая весьма далека от традиционных мифов, но строится в какой-то мере по их моделям. Благородная война возглавляемых Щелкунчиком игрушек против мышиного воинства («Щелкунчик»), говорящая кукла Олимпия, созданная при участии демонического алхимика Коппелиуса («Песочный человек»), покровительствуемый феей маленький уродец, чудесным образом присваивающий себе чужие таланты («Крошка Цахес»), и др. — различные варианты мифологизации язв современной цивилизации, в частности бездушного техницизма, фетишизма, социального отчуждения. В творчестве Гофмана наиболее отчётливо проявилась тенденция романтической литературы в отношении к мифу — попытка сознательного, неформального, нетрадиционного использования мифа, порой приобретающего характер самостоятельного поэтического мифотворчества. В начале 19 в. наблюдается усиление роли христианской мифологии в общей структуре романтического искусства. «Мученики» А. Шатобриана знаменуют собой попытку заменить в литературе античный миф христианским (хотя само рассмотрение христианских текстов как мифологических свидетельствует о глубоко зашедшем процессе секуляризации сознания). Одновременно большое распространение в системе романтизма получили богоборческие настроения, выразившиеся в создании демонической мифологии романтизма (Дж. Байрон, П. Б. Шелли, М. Ю. Лермонтов). Демонизм романтической культуры был не только внешним перенесением в литературу нач. 19 в. образов из мифа о герое-богоборце или легенды о падшем отверженном ангеле (Прометей, Демон), но и приобрёл черты подлинной мифологии, активно воздей-
596
ЛИТЕРАТУРА И МИФЫ
ствовавшей на сознание целого поколения, создавшей высокоритуализованные каноны романтического поведения и породившей огромное количество взаимно изоморфных текстов. Реалистическое искусство 19 в. ориентировалось на демифологизацию культуры и видело свою задачу в освобождении от иррационального наследия истории ради естественных наук и рационального преобразования человеческого общества. Реалистическая литература стремилась к отображению действительности в адекватных ей жизненных формах, на создание художественной истории своего времени. Тем не менее и она (используя открытую романтизмом возможность некнижного, жизненного отношения к мифологическим символам) не отказывается полностью от мифологизирования как литературного приёма, даже на самом прозаическом материале [линия, идущая от Гофмана к фантастике Гоголя («Нос»), к натуралистической символике Э. Золя («Нана»)]. В этой литературе нет традиционных мифологических имён, но уподобленные архаическим ходы фантазии активно выявляют в заново созданной образной структуре простейшие элементы человеческого существования, придавая целому глубину и перспективу. Такие названия, как «Воскресение» Л. Н. Толстого или «Земля» и «Жерминаль» Э. Золя, ведут к мифологическим символам; мифологема «козла отпущения» просматривается даже в романах Стендаля и О. Бальзака. Но в целом реализм 19 в. отмечен «демифологизацией». Возрождение общекультурного интереса к мифу приходится на конец 19 — нач. 20 вв., но оживление романтической традиции, сопровождавшееся новой волной мифологизирования, наметилось уже во второй половине 19 в. Кризис позитивизма, разочарование в метафизике и аналитических путях познания, идущая ещё от романтизма критика буржуазного мира как безгеройного и антиэстетического породили попытки вернуть «целостное», преобразующе волевое архаическое мироощущение, воплощённое в мифе. В культуре конца 19 в. возникают, особенно под влиянием Р. Вагнера и Ф. Ницше, «неомифологические» устремления. Весьма разнообразные по своим проявлениям, социальной и философской природе, они во многом сохраняют значение и для всей культуры 20 в. Основоположник «неомифологизма» Вагнер считал, что народ именно через миф становится создателем искусства, что миф — поэзия глубоких жизненных воззрений, имеющих всеобщий характер. Обратившись к традициям германской мифологии, Вагнер создал оперную тетралогию «Кольцо нибелунга» («Золото Рейна», «Валькирия», «Зигфрид», «Гибель богов»). Если Хеббель, ориентировавшийся на историческую школу в фольклористике, положил в основу своих «Нибелунгов» австрийскую «Песнь о нибелунгах», уже лишённую языческого одеяния, то Вагнер, ориентировавшийся на солярномифологическую школу, почти целиком опирается на более архаичную, скандинавскую версию. Вагнер стремится посредством архетипических музыкально-мифо-
логических лейтмотивов выразить «вечную» проблематику настолько ёмко, чтобы она включала и кардинальные социально-нравственные коллизии 19 в. Стержнем всей тетралогии он делает мотив «проклятого золота» (тема, популярная в романтической литературе и знаменующая романтическую критику буржуазной цивилизации). Виртуозная интуиция Вагнера сказалась, например, в реконструировании образа воды как символа хаотического состояния универсума (начало и конец «Кольца нибелунга»). Вагнеровский подход к мифологии создал целую традицию (которая подвергалась грубой вульгаризации у эпигонов позднего романтизма, усиливших свойственные творчеству Вагнера черты пессимизма, мистики и национализма). Обращение к мифологии в кон. 19 — нач. 20 вв. существенно отличается от романтического (хотя первоначально могло истолковываться как «неоромантизм»). Возникая на фоне реалистической традиции и позитивистского миросозерцания, оно всегда так или иначе (часто полемически) соотносится с этой традицией. Первоначально философской основой «неомифологических» поисков в искусстве были иррационализм, интуитивизм, отчасти — релятивизм и (особенно в России) пантеизм. Впоследствии «неомифологические» структуры и образы могли становиться языком для любых, в том числе и содержательно противоположных интуитивизму, художественных текстов. Одновременно, однако, перестраивался и сам этот язык, создавая различные, идеологически и эстетически весьма далёкие друг от друга направления внутри ориентированного на миф искусства. Вместе с тем, несмотря на интуитивистские и примитивистские декларации, «неомифологическая» культура с самого начала оказывается высоко интеллектуализированной, направленной на авторефлексию и самоописания; философия, наука и искусство стремятся здесь к синтезу и влияют друг на друга значительно сильнее, чем на предыдущих этапах развития культуры. Так, идеи Вагнера о мифологическом искусстве как искусстве будущего и идеи Ницше о спасительной роли мифологизирующей «философии жизни» порождают стремление организовать все формы познания как мифопоэтические (в противоположность аналитическому миропостижению). Элементы мифологических структур мышления проникают в философию (Ницше, Вл. Соловьёв, позже — экзистенциалисты), психологию (З. Фрейд, К. Юнг), в работы об искусстве (ср. в особенности импрессионистскую и символистскую критику — «искусство об искусстве»). С другой стороны, искусство, ориентированное на миф (символисты, в нач. 20 в. — экспрессионисты), тяготеет к философским и научным обобщениям, зачастую открыто черпая их в научных концепциях эпохи (ср. влияние учения Юнга на Дж. Джойса и других представителей «неомифологического» искусства с 20— 30-х гг. 20 в.). Не менее тесную связь обнаруживает «неомифологизм» и с панэстетизмом: представлением об эстетической природе бытия и эстетизированном мифе как сред-
стве наиболее глубокого проникновения в его тайны — и с панэстетическими утопиями. Миф для Вагнера — искусство революционного будущего, преодоление безгеройности буржуазного быта и духа; миф для Вяч. Иванова, Ф. Сологуба и многих других русских символистов нач. 20 в. — это та красота, которая одна способна «мир спасти» (Ф. М. Достоевский). Модернистский мифологизм во многом порождён осознанием кризиса буржуазной культуры как кризиса цивилизации в целом. Он питался и романтическим бунтом против буржуазной «прозы», и страхом перед историческим будущим, отчасти и перед революционной ломкой устоявшегося, хотя и испытывающего кризисное состояние мира. Стремление выйти за социально-исторические и пространственно-временные рамки ради выявления «общечеловеческого» содержания («вечные» разрушительные или созидательные силы, вытекающие из природы человека, из общечеловеческих психологических и метафизических начал) было одним из моментов перехода от реализма 19 в. к искусству 20 в., а мифология в силу своей исконной символичности оказалась удобным языком описания вечных моделей личного и общественного поведения, неких сущностных законов социального и природного космоса. Общим свойством многих явлений «неомифологического» искусства было стремление к художественному синтезу разнообразных и разнонаправленных традиций. Уже Вагнер сочетал в структуре своих новаторских опер мифологические, лирические, драматургические и музыкальные принципы построения целостного текста. При этом естественным оказывалось взаимовлияние мифа и различных искусств, например отождествление повторяемости обряда с повторами в поэзии и создание на их скрещении лейтмотивной техники в музыке (опера Вагнера), а затем — в романе, драме и т. д. Возникали «синкретические» жанры: «роман-миф» 20 в., «Симфонии» А. Белого на мифологические или подражающие мифу сюжеты, где используются принципы симфонической композиции, и т. д. (ср. более позднее утверждение К. Леви-Строса о музыкально-симфонической природе мифа). Наконец, все эти устремления к «синтезу искусств» своеобразно воплотились в нач. 20 в. в кинематографе. Возродившийся интерес к мифу во всей литературе 20 в. проявился в трёх основных формах. Резко усиливается идущее от романтизма использование мифологических образов и сюжетов. Создаются многочисленные стилизации и вариации на темы, задаваемые мифом, обрядом или архаическим искусством. Ср. роль мифологической темы в творчестве Д. Г. Россетти, Э. Бёрн-Джонса и других художников-прерафаэлитов, такие драмы русских символистов, как «Прометей» Вяч. Иванова, «Меланиппа-философ» или «Фамира-Кифарэд» Инн. Анненского, «Протесилай умерший» В. Я. Брюсова и т. д. При этом в связи с выходом на арену мировой культуры искусства неевропейских народов значительно расширяется круг мифов и мифологий, на которые ориентируются европейские художники. Искусство наро-
ЛИТЕРАТУРА И МИФЫ дов Африки, Азии, Южной Америки начинает восприниматься не только как эстетически полноценное, но и в известном смысле как высшая норма. Отсюда — резкое повышение интереса к мифологии этих народов, в которой видят средство декодирования соответствующих национальных культур (ср. мысль Назыма Хикмета о глубокой демократичности «нового искусства» 20 в., избавляющегося от европоцентризма). Параллельно начинается пересмотр воззрений на свой национальный фольклор и архаическое искусство; ср. «открытие» И. Грабарём эстетического мира русской иконы, введение в круг художественных ценностей народного театра, изобразительного и прикладного искусства (вывески, художественная утварь), интерес к сохранившейся обрядности, к легендам, поверьям, заговорам и заклинаниям и т. д. Бесспорно определяющее влияние этого фольклоризма на писателей типа А. М. Ремизова или Д. Г. Лоренса. Во-вторых (тоже в духе романтической традиции), появляется установка на создание «авторских мифов». Если писатели-реалисты 19 в. стремятся к тому, чтобы создаваемая ими картина мира была подобна действительности, то уже ранние представители «неомифологического» искусства — символисты, например, находят специфику художественного видения в его нарочитой мифологизированности, в отходе от бытовой эмпирии, от чёткой временной или географической приуроченности. При этом, однако, глубинным объектом мифологизирования даже у символистов оказываются не только «вечные» темы (любовь, смерть, одиночество «я» в мире), как это было, например, в большинстве драм М. Метерлинка, но именно коллизии современной действительности — урбанизированный мир отчуждённой личности и её предметного и машинного окружения («Города-спруты» Э. Верхарна, поэтический мир Ш. Бодлера, Брюсова) или царство вечно недвижной провинциальной стагнации («Недотыкомка» Ф. Сологуба). Экспрессионизм (ср. «R.U.R.» К. Чапека) и особенно «неомифологическое» искусство 2-й и 3-й четверти 20 в. лишь окончательно закрепили эту связь мифологизирующей поэтики с темами современности, с вопросом о путях человеческой истории (ср., например, роль «авторских мифов» в современных утопических или антиутопических произведениях т. н. научной фантастики). Наиболее ярко, однако, специфика современного обращения к мифологии проявилась в создании (в кон. 19 – нач. 20 вв., но особенно – с 1920–1930-х гг.) таких произведений, как «романы-мифы» и подобные им «драмы-мифы», «поэмы-мифы». В этих собственно «неомифологических» произведениях миф принципиально не является ни единственной линией повествования, ни единственной точкой зрения текста. Он сталкивается, сложно соотносится либо с другими мифами (дающими иную, чем он, оценку изображения), либо с темами истории и современности. Таковы «романы-мифы» Джойса, Т. Манна, «Петербург» А. Белого, произведения Дж. Апдайка и др. Крупнейшие представители мифологического романа 20 в. — ирландский писа-
тель Джойс и немецкий писатель Т. Манн дали характерные для современного искусства образцы литературного «мифологизирования», противостоящие во многом друг другу по основной идейной направленности. В романе Джойса «Улисс» эпико-мифологический сюжет «Одиссеи» оказывается средством упорядочения первичного хаотического художественного материала. Герои романа сопоставляются с мифологическими персонажами гомеровского эпоса, многочисленные символические мотивы в романе являются модификациями традиционных символов мифологии — первобытной (вода как символ плодородия и женского начала) и христианской (мытье как крещение). Джойс прибегает и к нетрадиционным символам и образам, представляющим примеры оригинальной мифологизации житейской прозы (кусок мыла как талисман, иронически представляющий современную «гигиеническую» цивилизацию, трамвай, «преображённый» в дракона, и т. д.). Если в «Улиссе» мифологизм даёт лишь дополнительную опору для символической интерпретации «натуралистически» поданного материала жизненных наблюдений (непосредственным сюжетом романа является один день городской жизни Дублина, как бы пропущенный сквозь сознание главных персонажей), то в романе «Поминки по Финнегану» происходит полное (или почти полное) отождествление персонажей с их мифологическими двойниками (здесь используются мотивы кельтской мифологии). Для мифологического моделирования истории Джойс чаще всего пользуется мифологемой умирающего и воскресающего богочеловека — в качестве «метафоры» циклической концепции истории. В романе «Волшебная гора» Манна преобладают ритуально-мифологические модели. Процесс воспитания главного героя (главная тема романа) ассоциируется с обрядом инициации, некоторые эпизоды сопоставимы с распространёнными мифологемами священной свадьбы, имеют ритуальномифологические параллели (ритуальное умерщвление царя-жреца и др., сама «волшебная гора» в известном смысле может быть сопоставлена с царством мёртвых и т. д.). В «Иосифе и его братьях» Манна, как и в «Поминках по Финнегану» Джойса, сам сюжет носит мифологический характер. У Манна сюжет взят из Библии и подаётся как «историзированный» миф или мифологизированное историческое предание. Представлению Джойса о бессмысленности истории противостоит здесь художественно реализованная с помощью образов библейской мифологии концепция глубокого смысла истории, раскрывающегося по мере развития культуры. Мифологизация исторического прошлого влечёт за собой поэтику повторяемости. Она подается Манном, в отличие от Джойса, не как дурная бесконечность исторических процессов, а как воспроизведение образцов, представленных предшествующим опытом, циклические представления сочетаются с линейными, что соответствует специфике данного мифологического материала. Судьба Иосифа метафоризируется посредством ритуальных мифологем, причём инициа-
597
ционные мотивы отступают здесь на задний план перед культом умирающего и воскресающего бога. Поэтика мифологизирования у Манна (как и у Джойса) является не стихийным, интуитивным возвращением к мифологическому мышлению, а одним из аспектов интеллектуального, даже «философского» романа и опирается на глубокое знание древней культуры, религии и современных научных теорий. Специфично мифотворчество австрийского писателя Ф. Кафки (романы «Процесс», «Замок», новеллы). Сюжет и герои имеют у него универсальное значение, герой моделирует человечество в целом, а в терминах сюжетных событий описывается и объясняется мир. В творчестве Кафки отчётливо выступает противоположность первобытного мифа и модернистского мифотворчества: смысл первого – в приобщении героя к социальной общности и к природному круговороту, содержание второго – «мифология» социального отчуждения. Мифологическая традиция как бы превращается у Кафки в свою противоположность, это как бы миф наизнанку, антимиф. Так, в его новелле «Превращение», в принципе сопоставимой с тотемическими мифами, метаморфоза героя (его превращение в безобразное насекомое) — не знак принадлежности к своей родовой группе (как в древних тотемических мифах), а, наоборот, знак отъединения, отчуждения, конфликта с семьей и обществом; герои его романов, в которых большую роль играет противопоставление «посвященных» и «непосвящённых» (как в древних обрядах инициации), так и не могут пройти «посвятительных» испытаний; «небожители» даются им в заведомо сниженном, прозаизированном, уродливом виде. Английский писатель Д. Г. Лоренс («мексиканский» роман «Пернатый змей» и др.) черпает представления о мифе и ритуале у Дж. Фрейзера. Обращение к древней мифологии для него – это бегство в область интуиции, средство спасения от современной «дряхлой» цивилизации (воспевание доколумбовых кровавых экстатических культов ацтекских богов и др.). Мифологизм 20 в. имеет многих представителей в поэзии (англо-американский поэт Т. С. Элиот – поэма «Бесплодная земля», где реминисценции из евангельских и буддийских легенд, «Парцифаля» и др. организуют сюжетную ткань; на рубеже 19 и 20 вв. – ирландский поэт и драматург У. Б. Йитс и другие представители «ирландского возрождения» с их доминирующим интересом к национальной мифологии и др.). В русском символизме с его культом Вагнера и Ницше, поисками синтеза между христианством и язычеством мифотворчество было объявлено самой целью поэтического творчества (Вяч. Иванов, Ф. Сологуб и др.). К мифологическим моделям и образам обращались подчас очень широко и поэты других направлений русской поэзии начала века. Своеобразной формой поэтического мышления стала мифология для В. Хлебникова. Он не только пересоздаёт мифологические сюжеты многих народов мира («Девий бог», «Гибель Атлантиды», «Ка», «Дети Выд-
598
ЛИТЕРАТУРА И МИФЫ
ры», «Вила и леший»), но и создаёт новые мифы, пользуясь моделью мифа, воспроизводя его структуру («Журавль», «Внучка Малуши», «Маркиза Дэзес»). О. Мандельштам с редкой чуткостью к историкокультурной феноменологии оперирует с первоэлементами античного мифологического сознания («Возьми на радость из моих ладоней...», «Сестры — тяжесть и нежность...», «На каменных отрогах Пиерии...»). Творчество М. И. Цветаевой нередко интуитивно проникает в самую суть архаического мифологического мышления (напр., воссоздание культово-магического образа удавленной богини женственности — дерева — луны во 2-й части дилогии «Тесей», блестяще подтверждённое научным исследованием греческой религии). Большое место мифологические мотивы и образы занимают в поэзии М. А. Волошина (стихотворные циклы «Киммерийская весна», «Путями Каина»). Мифологизм широко представлен и в драме 20 в.: французский драматург Ж. Ануй [трагедии на библейские («Иезавель») и античные («Медея», «Антигона») сюжеты], П. Л. Ш. Клодель, Ж. Кокто (трагедия «Антигона» и др.), Ж. Жироду (пьесы «Зигфрид», «Амфитрион 38», «Троянской войны не будет», «Электра»), Г. Гауптман (тетралогия «Атриды») и др. Соотношение мифологического и исторического в произведениях «неомифологического» искусства может быть самым различным — и количественно (от разбросанных в тексте отдельных образов-символов и параллелей, намекающих на возможность мифологической интерпретации изображаемого, до введения двух и более равноправных сюжетных линий: ср. «Мастер и Маргарита» М. А. Булгакова), и семантически. Однако ярко «неомифологических» произведений составляют такие, где миф выступает в функции языка — интерпретатора истории и современности, а эти последние играют роль того пёстрого и хаотического материала, который является объектом упорядочивающей интерпретации. Так, чтобы стал ясен смысл художественного замысла романа «Пётр и Алексей» Д. С. Мережковского, необходимо разглядеть в коллизиях кровавой борьбы Петра I с сыном новозаветную коллизию Отца-демиурга и Сына — жертвенного агнца. Познавательная ценность мифа и исторических событий в такого рода текстах совершенно различна, хотя истолкования мифа как глубинного смысла истории у разных авторов могут мотивироваться по-разному (миф — носитель «естественного», не искажённого цивилизацией сознания первобытного человека; миф — отображение мира первогероев и первособытий, лишь варьирующихся в бесчисленных коллизиях истории; мифология — воплощение «коллективно-бессознательного», по Юнгу, и своеобразная энциклопедия «архетипов» и т. д.). Впрочем, и эти мотивировки в «неомифологических» произведениях не проводятся до конца последовательно: позиции мифа и истории могут соотноситься не однозначно, а «мерцать» друг в друге, создавая сложную игру точек зрения. Поэтому очень частым признаком «неомифологических» произведений оказывается ирония — линия, идущая в России от А.
Белого, в Западной Европе — от Джойса. Однако типичная для «неомифологических» текстов множественность точек зрения только у начала этого искусства воплощает идеи релятивизма и непознаваемости мира; становясь художественным языком, она получает возможность отображать и другие представления о действительности, например идею «многоголосного» мира, значения которого возникают от сложного суммирования отдельных «голосов» и их соотношений. «Неомифологизм» в искусстве 20 в. выработал и свою, во многом новаторскую поэтику — результат воздействий как самой структуры обряда и мифа, так и современных этнологических и фольклористских теорий. В основе её лежит циклическая концепция мира, «вечное возвращение» (Ницше). В мире вечных возвратов в любом явлении настоящего просвечивают его прошедшие и будущие инкарнации. «Мир полон соответствий» (А. Блок), надо только уметь увидеть в бесчисленном мелькании «личин» (история, современность) сквозящий в них лик мирового всеединства (воплощаемый в мифе). Но поэтому же и каждое единичное явление сигнализирует о бесчисленном множестве других, суть их подобие, символ. Специфично для многих произведений «неомифологического» искусства и то, что функцию мифов в них выполняют художественные тексты (преимущественно нарративного типа), а роль мифологем — цитаты и перефразировки из этих текстов. Зачастую изображаемое декодируется сложной системой отсылок и к мифам, и к произведениям искусства. Например, в «Мелком бесе» Ф. Сологуба значение линии Людмилы Рутиловой и Саши Пыльникова раскрывается через параллели с греческой мифологией (Людмила – Афродита, но и фурия; Саша – Аполлон, но и Дионис; сцена маскарада, когда завистливая толпа чуть не разрывает Сашу, переодетого в маскарадный женский костюм, но Саша «чудесно» спасается, – иронический, но и имеющий серьёзный смысл, намёк на миф о Дионисе, включающий такие его существенные мотивы, как разрывание на части, смена облика, спасение – воскрешение), с мифологией ветхо- и новозаветной (Саша – змий-искуситель), с античной литературой (идиллии, «Дафнис и Хлоя»). Мифы и литературные тексты, дешифрующие эту линию, составляют для Ф. Сологуба некое противоречивое единство: все они подчёркивают родство героев с первозданно прекрасным архаическим миром. Так «неомифологическое» произведение создаёт типичный для искусства 20 в. панмифологизм, уравнивая миф, художественный текст, а зачастую и отождествлённые с мифом исторические ситуации (ср., например, истолкование в «Петербурге» А. Белого истории Азефа как «мифа о мировой провокации»). Но, с другой стороны, такое уравнивание мифа и произведений искусства заметно расширяет общую картину мира в «неомифологических» текстах. Ценность архаического мифа, мифа и фольклора оказывается не противопоставленной искусству позднейших эпох, а сложно сопоставленной с высшими достижениями мировой культуры.
В современной (после 2-й мировой войны) литературе мифологизирование выступает чаще всего не столько как средство создания глобальной «модели», сколько в качестве приёма, позволяющего акцентировать определённые ситуации и коллизии прямыми или контрастными параллелями из мифологии (чаще всего — античной или библейской). В числе мифологических мотивов и архетипов, используемых современными авторами, — сюжет «Одиссеи» (в произведениях А. Моравиа «Презрение», Г. К. Кирше «Сообщение для Телемака», X. Э. Носсака «Некия», Г. Хартлауба «Не каждый Одиссей»), «Илиады» (у К. Бойхлера — «Пребывание на Борнхольме», Г. Брауна — «Звёзды следуют своим курсом»), «Энеиды» (в «Смерти Вергилия» Г. Броха, «Изменении» М. Бютора, «Видении битвы» А. Боргеса), история аргонавтов (в «Путешествии аргонавтов из Бранденбурга» Э. Лангезер), мотив кентавра — у Дж. Апдайка («Кентавр»), Ореста — У А. Дёблина («Берлин, Александер-платц», в сочетании с историей Авраама и Исаака), Гильгамеша («Гильгамеш» Г. Бахмана и «Река без берегов» X. X. Янна) и т. д. С 50–60-х гг. поэтика мифологизирования развивается в литературах «третьего мира» — латиноамериканских и некоторых афро-азиатских. Современный интеллектуализм европейского типа сочетается здесь с архаическими фольклорно-мифологическими традициями. Своеобразная культурно-историческая ситуация делает возможным сосуществование и взаимопроникновение, доходящее порой до органического синтеза, элементов историзма и мифологизма, социального реализма и подлинной фольклорности. Для произведения бразильского писателя Ж. Амаду («Габриэла, гвоздика и корица», «Пастыри ночи» и др.), кубинского писателя А. Карпентьера (повесть «Царство земное»), гватемальского – М. А. Астуриаса («Зелёный папа» и др.), перуанского — X. М. Аргедаса («Глубокие реки») характерна дву плановость социально-критических и фольклорномифологических мотивов, как бы внутренне противостоящих обличаемой социальной действительности. Колумбийский писатель Г. Гарсия Маркес (романы «Сто лет одиночества», «Осень патриарха») широко опирается на латиноамериканский фольклор, дополняя его античными и библейскими мотивами и эпизодами из исторических преданий. Одним из оригинальных проявлений мифотворчества Маркеса является сложная динамика соотношения жизни и смерти, памяти и забвения, пространства и времени. Таким образом, литература на всём протяжении своей истории соотносится с мифологическим наследием первобытности и древности, причём отношение это сильно колебалось, но в целом эволюция шла в направлении «демифологизации». «Ремифологизация» 20 в. хотя и связана прежде всего с искусством модернизма, но в силу разнообразных идейных и эстетических устремлений художников, обращавшихся к мифу, далеко к нему не сводима. Мифологизирование в 20 в. стало орудием художественной организации материала не только для типично модернистских писателей, но и для некоторых
ЛО писателей-реалистов (Манн), а также для писателей «третьего мира», обращающихся к национальному фольклору и мифу часто во имя сохранения и возрождения национальных форм культуры. Использование мифологических образов и символов встречается и в некоторых произведениях советской литературы (напр., христианско-иудейские мотивы и образы в «Мастере и Маргарите» Булгакова). Проблема «искусство и миф» стала предметом специального научного рассмотрения преимущественно в литературоведении 20 в., особенно в связи с наметившейся «ремифологизацией» в западной литературе и культуре. Но проблема эта ставилась и раньше. Романтическая философия нач. 19 в. (Шеллинг и др.), придававшая мифу особое значение как прототипу художественного творчества, видела в мифологии необходимое условие и первичный материал для всякой поэзии. В 19 в. сложилась мифологическая школа, которая выводила из мифа различные жанры фольклора и заложила основы сравнительного изучения мифологии, фольклора и литературы. Значительное влияние на общий процесс «ремифологизации» в западной культурологии оказало творчество Ницше, который предвосхитил некоторые характерные тенденции трактовки проблемы «литература и миф», проследив в «Рождении трагедии из духа музыки» (1872) значение ритуалов для происхождения художественных видов и жанров. Русский учёный А. Н. Веселовский разработал в нач. 20 в. теорию первобытного синкретизма видов искусства и родов поэзии, считая колыбелью этого синкретизма первобытный обряд. Исходным пунктом сложившегося в 30-е гг. 20 в. в западной науке ритуально-мифологического подхода к литературе был ритуализм Дж. Фрейзера и его последователей – т. н. кембриджской группы исследователей древних культур (Д. Харрисон, А. Б. Кук и др.). По их мнению, в основе героического эпоса, сказки, средневекового рыцарского романа, драмы возрождения, произведений, пользующихся языком библейско-христианской мифологии, и даже реалистических и натуралистических романов 19 в. лежали обряды инициации и календарные обряды. Особое внимание этого направления привлекла мифологизирующая литература 20 в. Установление Юнгом известных аналогий между различными видами человеческой фантазии (включая миф, поэзию, бессознательное фантазирование во сне), его теория архетипов расширили возможности поисков ритуально-мифологических моделей в новейшей литературе. Для Н. Фрая, во многом ориентирующегося на Юнга, миф, сливающийся с ритуалом и архетипом, является вечной подпочвой и истоком искусства; мифологизирующие романы 20 в. представляются ему естественным и стихийным возрождением мифа, завершающим очередной цикл исторического круговорота в развитии поэзии. Фрай утверждает постоянство литературных жанров, символов и метафор на основе их ритуально-мифологической природы. Ритуально-мифологической школой достигнуты позитивные результаты в изучении литературных
жанров, связанных генетически с ритуальными, мифологическими и фольклорными традициями, в анализе переосмысления древних поэтических форм и символов, в исследовании роли традиции сюжета и жанра, коллективного культурного наследия в индивидуальном творчестве. Но характерная для ритуально-мифологической школы трактовка литературы исключительно в терминах мифа и ритуала, растворение искусства в мифе являются крайне односторонними. В ином плане и с иных позиций — с соблюдением принципа историзма, учётом содержательных, идеологических проблем — рассматривалась роль мифа в развитии литературы рядом советских учёных. Советские авторы обращаются к ритуалу и мифу не как к вечным моделям искусства, а как к первой лаборатории поэтической образности. О. М. Фрейденберг описала процесс трансформации мифа в различные поэтические сюжеты и жанры античной литературы. Важное теоретическое значение имеет работа M. M. Бахтина о Рабле, показавшая, что ключом для понимания многих произведений литературы позднего средневековья и Возрождения является народная карнавальная культура, народное «смеховое» творчество, связанное генетически с древними аграрными ритуалами и праздниками. Роль мифа в развитии искусства (преимущественно на античном материале) проанализировал А. Ф. Лосев. Целый ряд работ, в которых были освещены различные аспекты проблемы «мифологизма» литературы, появился в 60–70-х гг. (Е. М. Мелетинский, В. В. Иванов, В. Н. Топоров, С. С. Аверинцев, Ю. М. Лотман, И. П. Смирнов, А. М. Панченко, Н. С. Лейтес). Ю. M. Лотман, З. Г. Минц, E. M. Мелетинский.
ЛИТЛОНГ, в мифологии шанов Бирмы (тайская языковая группа) человек, спасшийся от потопа. Небесные божества во главе с Линлауном заметили его мудрость и велели построить плот. На него ему позволили взять только корову. Наводнение было устранено Хкангхкаком, богом водных потоков, крокодилов и всех водных существ, спустившимся с неба на облаке. После потопа в живых остался только Л. На обсохшей земле начался пожар, и Л. спасся тем, что рассек живот коровы и там укрылся. В её желудке он нашёл два семени тыквы и посадил их. Огромные тыквы были прожжены молнией Линлауна. Из одной вышли шаны, из других остальные народы, а также животные, птицы, полезные растения. Я. Ч.
ЛИТОВСКАЯ МИФОЛОГИЯ, см. в ст. Балтийская мифология. ЛИ-ТЯНЬВАН («небесный князь Ли»), Ли То-та, То-та Ли («Ли, держащий пагоду»), в китайской мифологии модификация буддийского божества Вайшраваны, одного из четырёх махараджей, властителей стран света (в этой системе Вайшравана соответствует северу). В китайских буддийских храмах изображения Л.-т. со знаменем в правой руке и со ступой в левой первоначально помещались по четырём сторонам храма, затем они стали изображаться как своеобразные стражи
599
врат храма, в этой же функции они встречаются и в храмах даосов, которые называли их Ли, Ma, Чжао и Вэнь. В народной традиции получил известность только один Л.-т., изображавшийся с пагодой в руках. Образ Л.-т. встречается в «Путешествии на Запад» У Чэн-эня (16 в.) и других средневековых эпопеях. Б. Р.
ЛИХ, Лихас (Λ χα ), в греческой мифологии спутник и вестник Геракла, участник его последних походов. Ревновавшая Геракла к Иоле Деянира передала мужу через Л. отравленный кровью Несса хитон. Когда яд начал действовать, Геракл в припадке бешенства бросил Л. в море возле Эвбеи; Л. превратился в прибрежную скалу, которая получила его имя (Apollod. II 7, 7; Ovid. Met. IX 211 след.; Hyg. Fab. 36). М. В.
ЛИХО, в восточнославянской мифологии персонифицированное воплощение злой доли (см. Доля), горя. В сказках Л. предстаёт в облике худой женщины без одного глаза, встреча с ней может привести к потере руки или гибели человека (ср. одноглазого Полифема, подобно которому ослеплённое Л. выпускает по одной овце, чтобы найти героя). Связь Л. с мифологическим противопоставлением чёт — нечет (см. в ст. Славянская мифология) следует как из мифологических сюжетов, так и из этимологии слова (ср. рус. «лишний» и т. п.). В. И., В. Т.
ЛИ ЧЖУ [«приставленный (?) к жемчугу»], в древнекитайской мифологии трёхголовый человек, караулящий на священной горе Куньлунь волшебное дерево фучаншу, на котором созревает чудесный камень ланьгань (подобен нефриту и жемчугу). В. Р.
ЛИЯ (евр. lea), по ветхозаветному преданию старшая дочь Лавана, жена Иакова. Лаван обманным путём подменил ею на брачном ложе свою младшую дочь Рахиль, обещанную им в жёны Иакову, двоюродному брату обеих сестёр. Л. была слаба глазами и уступала в красоте Рахили, но отличалась от Рахили плодовитостью, родив Иакову шесть сыновей и дочь Дину. В агаде упоминается, что первоначально Л. была столь же красива, как Рахиль, и должна была выйти замуж за Исава, старшего брата Иакова, а Иаков – жениться на Рахили. Узнав, однако, о дурном поведении Исава, Л. так долго плакала, что повредила себе зрение. В традиции Л., как незрячая, но плодовитая, наделяется, в отличие от Рахили, даром углублённой внутренней жизни (ср. у Данте в «Божественной комедии» – «Чистилище», песнь 27; ср. у О. Э. Мандельштама: «Рахиль глядела в зеркало явлений, а Лия пела и плела венок» в стихотворении «Ему кавказские кричали горы»). ЛО, в мифологии чёрных таи (тайская языковая группа) Вьетнама первоначальная страна. Она существовала тогда, когда боги ещё только создали семь скалистых гор и семь потоков вод. Поверхность земли была мала. Её прикрывало низко висевшее над землёй небольшое небо в форме гриба; когда толкли рис, небо ме-
600
ЛОВАЛАНГИ
шало песту, когда пряли, оно мешало веретену. Зерно риса тогда было размером с тыкву. И его не убирали, оно само катилось в амбары. Одна вдова ножом перерезала связь, которой небо держалось у земли, и небо поднялось вверх. У белых таи считается, что сами люди просили небо подняться, чтобы оно не мешало. Я. Ч.
ЛОВАЛАНГИ, в мифологии ниасцев (Западная Индонезия) бог верхнего мира, источник жизни и добра, повелитель людей. В образе Л. присутствуют также черты тотемического божества, птицы-носорога и петуха. Цикл мифов о Л. обширен и противоречив. Л. не изначален, он рождён из мирового древа, по другой версии, — от прародительницы богов и людей Инада Самадуло Хэси. Акт творения человека принимает форму сакрального спора между Л. и его близнецом-антагонистом Латуре Дане, с которым Л. составляет неразрывное единство. Л. удаётся создать людей и вдохнуть в них жизнь, но право старшинства он уступает Латуре Дане. Наряду с духами предков Л. является главным объектом культа у ниасцев; изображается в виде фантастической птицы. М. Ч.
ЛОЗЫ, в самодийской мифологии (у селькупов) общее наименование нескольких категорий духов: подчинённые Кызы злые духи и духи болезней [аналогичные энецким амукэ (амули), нганасанским нгамтэру, ненецким нгылека]; духи-хозяева (мачиль лозы, «хозяин леса», «леший»; юткыль лозы, «хозяин воды», «водяной» и др.), духи – помощники шамана (аналогичные ненецким тадебцо, энецким самади, нганасанским дямада, камасинским пензют). К последним относятся животные: медведь, выдра, ящерица, змея, лягушка, гагара, журавль, а также чудовища в людском обличье и духи предков шамана. В их числе особенно важны саблерогие олени, рождённые от коня Ичи. У селькупов среди Л. присутствуют и духи – противники шамана, нападающие на него сзади, – йереття. Е. Х.
ЛОЙСАОМОНГ, в мифологии шанов Бирмы (тайская языковая группа) центральный столб мира, аналогичный горе Меру в индуистской и буддийской мифологиях. Гора Л. возникла из цветка лотоса, принесённого на землю богами. Из листьев лотоса образовались четыре обитаемых материка земли. Л. покоится на огромной рыбе. По другой версии, первоначальный мировой океан стал подниматься к небу и тогда боги послали вниз четырёх огромных пауков, которые соткали четыре материка земли. Гора Л. расположена на севере южного острова. Вокруг горы ходит солнце. На горе Л. сосредоточены все ветры. У подножия горы живут драконы, а наверху птицы-галоны. Когда в мире много воды, то талоны крыльями её сбивают. Л. – обиталище верховного бога Линлауна. Я. Ч.
ЛОКА (др.-инд. Loka, «мир», «свет»), в индийской космологии и мифологии обозначение мира как составной части вселенной. Наиболее популярна концепция вселенной как трёх миров — трилока: небо, земля, подземное царство (ад). Распространена и семичленная классификация
верхнего и нижнего миров. Верхний мир: бхурлока (земля), бхуварлока (пространство между землёй и солнцем, обиталище мудрецов), сварлока (пространство между солнцем и Полярной звездой, небеса Индры), махарлока (местопребывание Бхригу и других святых), джаналока (местопребывание сыновей Брахмы), тапарлока (местопребывание божества Вирадж), сатьялока, или брахмалока (местопребывание Брахмы); первые три мира разрушаются в конце каждого дня (кальпы) Брахмы, а остальные — в конце его жизни (другие классификации предлагают несколько иные обозначения миров); нижний мир (патала), обитаемый дайтьями, данавами,. якшами, нагами и т. п.: атала, витала, нитала, габхастимат, махатала, сутала и собственно патала ( «Вишну-пурана»); ср. вариант «Падма-пураны»: атала (в подчинении Маха-майи), витала (владыка Хатакешвара, ипостась Шивы), сутала (владыка Бали), талатала (владыка Майя), махатала (местопребывание огромных змей), расатала (местопребывание дайтьев и данавов), патала (царство Васуки и нагов). В «Шива-пуране» предлагается восьмич ленный вариант нижнего мира: патала, тала, атала, витала, тала, видхи-патала, шакра-бхуми, виджая. В том или ином виде сходное понимание состава вселенной унаследовано джайнской и буддийской космологией и такими направлениями древнеиндийского умозрения, как санкхья или веданта. Ср. свойственную им систему восьми миров: брахмалока (мир высших божеств), питрилока (мир питаров, т. е. «отцов», предков; риши и т. п.), сомалока (луна и планеты), индралока (мир низших божеств), гандхарвалока (мир небесных духов), ракшасалока (мир ракшасов), якшалока (мир якшей), пишачалока (мир пишачей). Концепция Л. оказала влияние и на первые варианты индийской ранненаучной космографии. В. H. Топоров.
ЛОКАПАЛЫ (др.-инд. Lokapalas, «охранители мира»), в индуистской мифологии божества – властители стран света, охраняющие их. Первоначально их четыре, позднее — восемь. У каждого Л. свой особый слон; эти космические слоны (диггаджи или дигнаги, диннаги), также именующиеся Л., с четырёх (или с восьми) сторон поддерживают землю. Л. были поставлены Брахмой после свержения с небесного трона Нахуши и возвращения Индры. Индра получил восток (слон Айравата или Абхраматанга), Яма — юг (слон Вамана), Варуна — запад (слон Анджана), Кубера — север (слон Сарвабхаума); иногда (раньше) вместо Куберы выступают Агни (слон Пундарика) или Сома (слон Супратика). (В «Рамаяне» называются другие имена слонов.) Впрочем, эти боги, как и некоторые другие, могут быть охранителями и других сторон света: Сома — северо-востока, Сурья — юго-востока, Агни — юго-запада, Ваю — северо-запада. Иногда в число Л. вводятся Ниррити (как охранитель юго-запада) и Притхиви или Шива, особенно под именем Ишаны — «Владыки» (как охранитель северо-востока). Каждая из этих сторон света описывается в качестве особого царства. Подобная система Л. имеет типологические соответ-
ствия в индоевропейской и во многих других традициях (напр., в Юго-Восточной Азии). В. Н. Топоров.
В буддийской мифологии Л. (санскр. и пали lokapala, «защитник мира») подгруппа дхармапал. В общебуддийской мифологии под Л. подразумеваются прежде всего четыре охранителя сторон света, другое их название – «четыре великих царя» (caturmaharaja): Дхритараштра – на востоке, Вирудхака – на юге, Вирупакша – на западе и Вайшравана – на севере. Легенды, связанные с Л., содержатся в текстах всех основных направлений буддизма. Сутра «Суварнапрабхаса», например, излагает легенду о том, как Л. появились у будды Шакьямуни и обещали в будущем охранять текст сутры «Суварнапрабхаса». Позднее, особенно в ваджраяне, словом «Л.» стали обозначать местные божества (охранителей гор, рек, племён и т. д.), которые были присоединены к буддийскому пантеону. Так, легенды о Падмасамбхаве рассказывают о включении тибетских божеств религии бон в буддизм и превращении их в Л. Л. М.
ЛОКИ (др.-исл. Loki), в скандинавской мифологии бог из асов, который иногда вступает с другими богами во враждебные отношения, насмехается над ними, проявляя причудливо-злокозненный характер, хитрость и коварство. По-видимому, Лофт (Loptr) и Лодур (Lodurr) — также его имена. Отец Л. — великан Фарбаути, мать — Лаувей (или Наль); жена Л. — Сигюн. Снорри Стурлусон в «Младшей Эдде» в качестве брата Л. называет Бюлейста или Хельблинди (эпитеты Одина). В «Перебранке Локи» («Старшая Эдда») говорится о кровном братстве Л. и Одина. Сигюн родила Л. двух сыновей Нари и Нарви, но, кроме того, Л. и великанша Ангрбода породили хтонических чудовищ — хозяйку царства мёртвых Хель, волка Фенрира и мирового змея Ермунганда. Изменив пол и превратившись в кобылу, Л. породил также Слейпнира — восьминогого коня Одина от жеребца Свадильфари, принадлежавшего строителю Асгарда. В «Младшей Эдде» рассказывается, что великан взялся с помощью своего коня построить богам-асам город в полтора года, с тем чтобы ему в виде платы отдали солнце, луну и богиню Фрейю. Л., приняв обличье
Мифологическая сцена (возможно, эпизоды мифа о Тьяцци). Памятный камень с острова Готланд. 8 в. Стокгольм, Исторический музей.
ЛОКИ
Локи. Скульптура Г. Э. Фрейда. 1-я половина 19 в. Копенгаген, Новая Карлсбергская глиптотека.
кобылы, отвлекал коня от строительных работ, чтобы великан не мог завершить в срок постройку Асгарда и лишился обещанной «платы». В качестве члена троицы асов, то есть вместе с Одином и Хёниром, Л. (под именем Лодура) участвует в оживлении древесных прообразов людей (см. Аск и Эмбля). В сопровождении Одина и Хёнира он участвует также в приключениях с великаном Тьяцци, описанных в «Младшей Эдде». Тьяцци в обличье орла не даёт изжариться бычьему мясу, которое готовят для своей трапезы странствующие асы, и требует себе дичи. Когда орёл хватает лучшие куски, Л. ударяет его палкой, но руки и палка пристают к телу орла. Тьяцци уносит Л. и соглашается его отпустить только в том случае, если Л. доставит ему богиню Идунн и её золотые яблоки, дарующие молодость. Л. заманивает Идунн в лес, обещая показать ей якобы найденные им другие золотые яблоки, и отдаёт её во власть Тьяцци. Но боги, оставшись без «молодильных яблок», стали стареть и седеть; схватив Л., они стали у грожать ему смертью. Тогда Л. в одолженном им у Фрейи соколином оперении полетел к Тьяцци, похитил Идунн и, превратив её в орех, доставил в Асгард, а прилетевшего вслед Тьяцци-орла асы подпалили и убили. За это осиротевшей дочери великана — Скади, пошедшей с оружием в руках мстить за отца, они должны были предоставить мужа из числа асов, причём Скади поставила также условием мира, чтобы её рассмешили (в сказках этот мотив обычно Идунн и Локи. Рисунок Дж. Бауэра. 1911.
представляет «трудную задачу» жениха). «Несмеяну» рассмешил Л., привязав бороду козла к своим половым органам. В сопровождении Одина и Хёнира Л. добывает сокровище карлика Андвари, о чём рассказывается в прозаическом вступлении к «Речам Регина» в «Старшей Эдде», а также в «Младшей Эдде» — при объяснении, почему золото называют «выкупом за выдру». Л. убил камнем выдру, которая у водопада ела лосося, но выдра (Отр) оказалась сыном Хрейдмара, у которого асы заночевали, и им пришлось согласиться на большой выкуп золотом хозяину. Тогда Л. поймал сетью карлика Андвари, плававшего в воде в облике щуки, и отобрал его золотые сокровища, хранившиеся в скале, в том числе и кольцо, на которое Андвари наложил проклятие. Как рассказывается дальше, это проклятие впоследствии переходит на сыновей Хрейдмара — Фафнира и Регина, затем на Сигурда и нифлунгов. Так рассказ о Л. и Андвари включается в скандинавскую версию цикла нибелунгов. По инициативе Одина Л. похищает украшение Фрейи — Брисингамен, для чего ему приходится превратиться в блоху. За эту же драгоценность (как упоминает скальд Ульв Уггасон) Л. и Хеймдалль в обличье тюленей боролись у камня Сингастейн. В качестве спутника Тора Л. участвует в его походах против великанов Трюма, Гейррёда и Скрюмира (см. в ст. Тор). Л. помогает Тору хитростью вернуть похищенный Трюмом молот Тора («Песнь о Трюме» в «Старшей Эдде»). По его совету Тор переодевается в одежду Фрейи, которая якобы едет к Трюму невестой, а сам Л. — в одежду её служанки; благодаря находчивым ответам Л., Трюма удаётся обмануть. Л., правда, проигрывает соревнование с Логи (огнём) в пожирании пищи при посещении с Тором великана Утгарда-Локи, а в истории с великаном Гейррёдом Л., преобразившийся в птицу и пойманный Гейррёдом, вынужден по его требованию доставить в страну великанов безоружного Тора. Наконец, Л. сам срезает у Сив — жены Тора её золотые волосы и затем из страха перед Тором добывает такие же волосы, заставив карликов-цвергов — искусных кузнецов их выковать. Л. бьётся об заклад, что цверги не выкуют лучших сокровищ для асов, а когда они выковывают сокровища, убегает от них при помощи башмаков, которые дают возможность быстро мчаться по воде и по воздуху (в других случаях Л. берёт соколиное оперение у богини Фригг или Фрейи или сам превращается в птицу). Когда Тор его хватает, Л. соглашается, чтобы ему отрезали голову, не касаясь щёк, и Тор ограничивается тем, что зашивает ему рот («Младшая Эдда»). В указанных сюжетах, имевших, возможно, первоначально характер этиологических мифов, Л. выступает прежде всего как добытчик-похититель, прибегающий к хитрости и обману, но действует он при этом добровольно или вынужденно то в интересах богов, то в ущерб богам — в интересах великанов (он как бы способствует циркуляции ценностей между различными мирами). Как явствует из «Перебранки Локи», Л. на пиру богов у морского великана Эгира нарушает ритуаль-
601
ный мир, убивает слугу и поносит всех богов, обвиняя их в трусости, распутстве и т. д. В кратком прозаическом заключении говорится о страшном наказании Л. богами: хотя Л. спрятался (превратившись в лосося) в водопаде Франангр, асы его поймали и связали кишками собственного сына Нари, тогда как его другой сын Нарви превратился в волка. Скади, дочь великана Тьяцци, повесила над лицом Л. ядовитую змею, яд которой приносил ему мучения (хотя Сигюн, жена Л., и подставляла чашу под капающий яд); когда капли яда попадали на Л., он содрогался, вызывая землетрясение. В «Младшей Эдде» рассказу о ловле богами Л. предшествует мотив изобретения Л. первой рыболовной сети. Боги ловят его сетью. История страшной мести богов Локи отнесена в «Прорицании вёльвы» и в «Младшей Эдде» ко времени после убийства Бальдра. В «Младшей Эдде» (в «Прорицании вёльвы» только смутные намёки) Л. рисуется «убийцей советом» (raubani) Бальдра: Л. подсунул убийственный прут из омелы слепому богу Хёду, а затем в обличье великанши Тёкк отказался оплакивать убитого и тем самым не дал ему возможности вернуться из царства смерти хель. За этим и следует рассказ о трм, как боги изловили Л., а затем привязали накрепко к трём камням (аналогично тому, как были прикованы хтонические чудовища, в частности Фенрир). Л. остаётся прикованным до конца мира; во время последней битвы богов и чудовищ (см. Рагнарёк) он приводит корабль мертвецов из хель для борьбы с богами, сам сражается с богом Хеймдаллем, причём Л. и его противник убивают друг друга. Интерпретация образа Л. до сих пор является предметом дискуссии. В «Младшей Эдде» имя Л. связывается в порядке народной этимологии с Логи (Logi, «огонь»), что в своё время породило ошибочную концепцию о том, что Л. – бог или демон огня, наподобие ведийского Агни. Этой точки зрения придерживались Я. Гримм, Н. М. Петерсен, Т. Визен, В. Рюдберг, П. Харман, Г. Вильке, Э. Майер. Ф. фон дер Лайен и Э. Могк считали Л. не только демоном огня, но его добытчиком, культурным героем, вроде Прометея. О. Сигюн, подставляет чашу под капающий на Локи яд. Картина М. Винге. 1890.
602
ЛОНО ABPAАMOBO
Шонинг, X. Шюк и Ф. Шредер противопоставляли «огневой» теории интерпретацию Л. как хтонического демона или как специального «эсхатологического» бога — виновника конца мира (отчасти исходя из сближения слова Loki с глаголом lukan, «запирать», и с учётом определённой роли Л. в скандинавской эсхатологии). Ф. Йоунссон связывал Л. с титанами, а С. Бугге в соответствии со своей теорией христианских корней скандинавской эсхатологии – с Люцифером. Э. И. Грас сблизил Л. с континентально-германскими демонами, не столько огневыми, сколько водяными, а X. Веландер – с цвергами. Впоследствии А. Ольрик обратил внимание на сходство имени Л. с шведско-норвежским Локки – духом очага, с датским Lokki, означающим воздушное, блестящее существо, и с шведским народным обозначением сетей паука — Loka nat. Ольрик считал, что в образе Л. эти представления слились с образом культурного героя и хозяина воды. Ян де Фрис, а затем и А. Б. Рут интерпретируют Л. как мифологического плута-трикстера. Рут считает, что Л. как антропоморфный трикстер развился из териоморфного трикстера-паука (паук во многих местах Скандинавии обозначается словом locke, а паук-трикстер — популярная фигура в фольклоре народов Америки, Африки, Океании, Индии). Связь Л. с эсхатологией Рут относит за счёт влияния средневековой учёной традиции. Ж. Дюмезиль и Ф. Стрём пытались опровергнуть концепцию Л.-трикстера, исходя из первичности демонизма Л. и его особой роли в смерти Бальдра. В качестве объясняющей параллели Дюмезиль привлёк ирландского Брикрена (один из персонажей уладского цикла ирландских саг) и в особенности осетинского Сырдона как подстрекателя к убийству героя Сослана. Стрём, сближая Л. с Одином, доводит его почти до полного отождествления. Краткий обзор сюжетов, связанных с Л., подтверждает, что Л. не демон огня, а комически-демоническая фигура (и комизм, и демонизм Л. исконные), отрицательный вариант культурного героя (положительный — Один) и мифологический плут-трикстер с отчётливой хтонически-шаманской окраской (присущей также и Одину). Участие в оживлении первых людей, изобретение рыболовной сети, добывание сокровищ для богов у цвергов — всё это типичные деяния культурного героя, а «похищение» — типичная форма добывания культурных благ в архаической мифологии. Правда, речь здесь идёт не о первоначальном добывании, а о перераспределении каких-то ценностей, похищении их у великанов для богов и обратно, циркуляции этих ценностей между различными мирами. В этой посреднической роли Л., так же как в его способности превращаться в рыб, птиц, насекомых, ластоногих, изменять свой пол, сказываются шаманские черты. Трюки, с помощью которых Л. достигает цели, и его шутовские проделки и переодевания специфичны для трикстера. Л. — отец хтонических чудовищ, в том числе хозяйки подземного царства мёртвых, виновник и одновременно «козёл отпущения» в ритуальном убийстве Бальдра (таким же трикстером является и Сыр-
дон — виновник смерти Сослана, с которым Л. сравнивает Дюмезиль), участник борьбы с богами в Рагнарёк. Л. — двойник Одина в космологических и этиологических мифах и его антипод в эсхатологических. Если же учесть хтонические и шаманские черты Одина, а также вероятность гипотезы о том, что именно он тайный виновник жертвоприношения Бальдра, то можно допустить тесную генетическую близость Л. к Одину. Роль Л. как спутника Тора, по-видимому, вторична. За исключением упоминания Logabore рядом с Воданом (Одином) и Донаром (Тором) в древнегерманской рунической надписи 6–7 вв. нет никаких следов культа Л. или какой-либо его роли в мифологии континентальных германцев. Нет культа Л. и в Скандинавии. Связь Л. с рыболовством и охотой на водяных животных, возможно, отражает некоторые контакты с финской мифологией, хотя предположения о прямой связи Л. с Лоухи или косвенной — с Вяйнямёйненом (сюжет рыбной ловли) весьма условны. E. M. Мелетинский.
ЛОНО ABPAАMOBO (евр. hejq selc’abraham, греч. Ο κ λπο или οι-κ λποι Αβρα μ), в позднеиудейских и христианских религиозно-мифологических представлениях потустороннее место блаженного упокоения умерших праведников (см. Рай). Образ Л. А. связан со взглядом на Авраама как на «отца верующих», не только породившего физически «избранный народ», но как бы усыновляющего лично каждого прозелита (в христианстве – каждого уверовавшего); «сидеть на Л. А.» – значит быть интимно соединённым с Авраамом, как дитя, сидящее на коленях отца, укрывающееся за его пазухой или даже мистически входящее в его «недра». Таким блаженным приютом, к которому умершего страдальца относят ангелы, выступает Л. А. в новозаветной притче о Лазаре убогом (Лук. 16, 19–31). В христианской иконографии Л. А. – чаще всего принадлежность композиций страшного суда (пример – фреска 12 в. в западном своде южного нефа Дмитриевского собора во Владимире); изображался восседающий Авраам, на коЛоно Авраамово из сцены «Иаков, Исаак и Авраам в раю». Фрагмент фрески Даниила Чёрного. 1408. Владимир, Успенский собор.
ленях или за пазухой которого сидят души в виде детей. С. А.
ЛОПАМУДРА (др.-инд. Lopamudra), в ведийской и индуистской мифологии жена великого мудреца и подвижника Агастьи. Участвует в диалоге с Агастьей в «Ригведе» (I 179) — убеждает мужа отказаться от воздержания и произвести потомство. В «Махабхарате» (III) содержится следующий сюжет: Агастья ради спасения своих предков нуждается в сыне; не найдя достойной его женщины, он создаёт девочку необычайной красоты и ума по имени Л. [от lopa, «потеря», и mudra, «знак (красоты)»], заимствуя у каждого живого существа лучшее, что в нём есть. Л. воспитывается у царя видарбхов и, наконец, Агастья берёт её в жёны. Обручившись, они живут в лесу, Л. одета в звериную шкуру и выполняет обеты. Приглашённая на супружеское ложе, она посылает мужа за красивыми Одеждами и украшениями, которые тот достаёт у царя Илвалы. Семь лет Л. носит под сердцем плод, пока у неё не рождается сын, с малых лет отличающийся знаниями, умом и силой. В. Т.
ЛОСЬ. Как объект религиозно-мифологической системы образ Л. появляется, видимо, начиная с неолита в северной части Старого и Нового света (палеолитические свидетельства или отсутствуют, или недостаточно надёжны). Известны начальные изображения Л. или стад Л., Л. и человека (чаще всего в ситуации охоты, иногда — поклонения человека Л.); беременной или рожающей лосихи (ангарские петроглифы); Л. (или стадо Л.) вместе с рыбами, птицами, лодками, следами охотников-лыжников и т. п. (урочище Залавруга близ Беломорска). Эти изображения, а также ритуалы (у эвенков родовые святилища — бугады представляли собой скалы, скрывающие внутри зооморфного предка — звериную мать в виде лосихи или самки дикого оленя) помогают определить прежде всего космологическую роль Л. Согласно эвенкийской традиции, дух-предок уводит человеческую душу шамана в мир зооморфных духов в нижнем царстве, являющемся шаманской родовой территорией (ср. изображение Л. на гробницах, саркофагах скифской эпохи, на Центральном Алтае); там душу приводят к священному дереву, где её встречает мать-зверь шамана в образе лосихи (или оленихи), лежащей у корней дерева. Она проглатывает человеческую душу шамана и рождает главную шаманскую душу (харги). Вместе с медведем Л. образует у эвенков пару основных зооморфных образов космологической схемы: погоня медведя (манги), находящегося в верхнем мире, за Л. (хэглэн) порождает чередование дня и ночи; лосиха (харги), находясь в нижнем мире у корней мирового дерева, рождает для земли (средний мир) зверей и людей, души которых после смерти уводятся духом предков и хозяином нижнего мира — медведем (манги) обратно в нижний мир. В среднем мире борьба Л. (дух лукгэн) и медведя (хаттала) определяет, контролирует и регулирует систему фратриального дуализма, глубинно связанного с космологическим дуализмом. И Л., и медведь являются покровителями двух
ЛОТОС противопоставленных друг другу фратрий племени. Ритуал поединка Л. и медведя (у эвенков он происходит на племенном собрании) на фратриальном уровне (Л. нередко в разных традициях является тотемом) реализует космогонический поединок этих зооморфных образов. Связь Л. с верхним миром, в особенности с солнцем (рога Л. – лучи солнца), подтверждается мифологическим образом космического Л. Хэглэна (Хэглуна) у эвенков, отождествляемого с созвездием Большой Медведицы (в русской народной традиции это созвездие также иногда называется «Лось»). С Л. Хэглэном как образом Большой Медведицы соотнесён образ телёнка Хэглэна, воплощённый в Малой Медведице. У эвенков, кетов, ряда самодийских и других народностей существует миф, который объясняет возникновение Большой Медведицы, а также Млечного пути в результате погони охотников за Л. Более архаичен эвенкийский миф о космическом Л. – Хэглэне, похищающем солнце и уносящем его в небесную тайгу, и богатыре Майне, выступающем в функции духа-охранителя, устанавливающего и охраняющего смену дня и ночи. Майн бросается в погоню за Л. на крылатых лыжах, к полуночи настигает его и возвращает людям очередной день. Сходный сюжет о гигантском Л., преследуемом охотником, известен у других народов Сибири и индейцев Северной Америки. Апачи приписывают убийство Л. их культурному герою; иногда в роли культурного героя выступает сам Л.; в легенде индейцев ото Л. даёт людям огонь и посылает их в построенное для них селение. Многие племена Великих равнин Северной Америки знают мотив Л.-мужа или Л.-жены. У индейцев омаха Л. принадлежит демиургическая функция: он приказывает ветрам прогнать воды, покрывавшие в начале землю; воды отступают, а выступивший из-под них холм становится началом земли. В ряде случаев Л. выступает как персонаж демифологизированной животной сказки, нередко как образ вселенной и дух – помощник шамана, его ездовое животное. Ритуал охоты на Л., его убийство, разделка туши с соблюдением определённого порядка и правил, пиршество, «кормление» духа, обмазывание губ свежей кровью, церемония захоронения глаз и костей Л., «поднимание костей» на особый помост и т. п., как и обычай передачи убитого Л. в дар чужому роду, позволяют говорить о Л. как объекте шаманского культа. Ср. также обычай сибирских народов украшать жилище рогами Л. (или оленя) или употреблять их как талисман против злых духов, использование схемы рогов Л. в орнаменте, табуистические обозначения Л. («сохатый», от соха, «рога», в разных традициях; «длинные ноги» у марийцев, «зверь» у орочей, ороков, ульчей и т. д.). Вместе с тем образ Л. и в религиозно-мифологических представлениях, и в ритуале часто дублируется образом оленя (ср. гибридный образ шаманского духа калира у эвенков — огромный олень с рогами Л. и хвостом рыбы или образ Л.-оленя на шаманских колотушках). В. H. Топоров.
ЛОТ (евр. lot), в ветхозаветном предании племянник Авраама, переселившийся
вместе с ним из Месопотамии в Ханаан. После того как между пастухами их стад стали возникать распри из-за пастбищ, Л. по предложению Авраама переходит в плодородную и цветущую Иорданскую окрестность и обосновывается в Содоме (Быт. 13, 5–12). Во время похода эламского царя против отпавших от него заиорданских городов, в том числе Содома и Гоморры, Л. оказывается в плену; освобождённый Авраамом, он снова возвращается в Содом (14, 12 и 16). Однако эта местность за неправедность жителей Содома и Гоморры обречена богом на истребление. После явления Аврааму бога у дубравы Мамре в Содом направляются ангелы, чтобы убедиться, действительно ли столь грешны содомляне, и истребить город; Авраам, однако, умоляет бога пощадить город, если в нём найдётся хотя бы десять праведников. Л. оказывает гостеприимство ангелам и приглашает их в свой дом. Содомляне же окружают дом Л. и требуют вывести пришельцев, чтобы «познать их». Л. просит их не делать пришельцам зла и даже предлагает взамен двух своих дочерей, не познавших мужа (19,7–8). Но ангелы поражают осаждающих дом слепотой, а Л. с женой и дочерьми выводят из обречённого города, запретив кому-либо из них оглядываться. Бог пролил на Содом и Гоморру дождём серу и огонь с неба и ниспроверг эти города, все их окрестности и всё живое вокруг. Жена Лотова, нарушив запрет, оглянулась и за это стала соляным столпом (мотив запретной оглядки как специфического случая нарушения запрета созерцать сакральное; ср. миф об Орфее, выводившем из ада Эвридику). Весь рассказ носит характер этиологического мифа, объясняющего особенности рельефа безжизненных южных берегов Мёртвого моря, которые сохранили следы вулканической деятельности и соляные столпы, очертаниями напоминающие человеческие фигуры. После спасения Л. с дочерьми поселяется в пещере. Дочери его, считая, что из всех людей только они остались в живых, ради восстановления рода вступают с отцом, напоив его вином, в инцестуальную связь и рождают сыновей Моава и Бен-Амми (родоначальники моавитян и аммонитян) (18, 20–33; 19). Лот с дочерьми. Картина С. Вуэ. 1633. Страсбур, музей.
603
Бегство Лота из Содома. Гравюра Г. Доре, 1875.
Агадическая традиция либо объявляет Л. вслед за Библией тем праведником, во имя которого Авраам просил бога пощадить Содом и который сам всю ночь молился за осуждённый город, либо приписывает ему всевозможные пороки (споры с Авраамом по поводу пастбищ, сладострастие Л., чем и объясняется поступок дочерей и избрание им Содома местом жительства). Талмуд обвиняет Л. в ростовщичестве и стяжательстве, вследствие чего тот не торопится покинуть город. Жена же Лотова обращена была в соляной столп за то, что «согрешила солью», т. е. не желала давать её пришельцам (другой вариант: ходила по соседям и одалживала у них соль, чтобы при этом похвалиться гостями). Существовало поверье, что столп этот привлекает к себе диких животных и скот, уничтожающих его до основания, однако за ночь столп вырастает вновь. ЛОТОС. Основное и, видимо, исходное значение этого мифопоэтического символа – творящая сила, связанная с женским принципом, отсюда — более специальные символические значения Л.: лоно как место зарождения жизни; плодородие, процветание, потомство, долголетие, здоровье, жизненная полнота, слава; земля как космическая, самопорождающая суть; спонтанное творение, вечное рождение (божественное, сверхчеловеческое); бессмертие и воскресение к вечной жизни; чистота, духовность, смиренномудрие. В разных традициях с Л. связываются также жизнь, чистота, андрогинность, согласие, мечтательность, забвение, мир, тишина, твёрдость, непрерывность, солнце. Структура цветка Л. (периферийная, лепестковая часть и центр) символизирует взаимодействие женского и мужского начал. В Древнем Египте известны изображения Л. в сочетании с образами богов и другими сакральными символами. С Л., подобно Нилу (по берегам которого он рос), связывалось плодородие и производительная сила, а также солнце как источник жизни и воскресения (ср. роль Л. в похоронных обрядах египтян). На изображениях более позднего периода на цветке Л.
604
ЛОТОС
Лотос, посвященный львиноголовой Сехмет. Лондон, Британский музей.
помещали бога Гора, либо он служил троном Исиды, Нефтиды, Осириса и соотносился таким образом с царской властью (цветок Л. носила Нефертити). Как эмблема Верхнего Египта Л. противопоставлялся папирусу — эмблеме Нижнего Египта. В некоторых вариантах египетского космогонического мифа солнечное дитя, «осветившее землю, пребывавшую во мраке», выходит из распустившегося цветка Л., росшего на холме, который возник среди изначального хаоса. Изображение младенца, сидящего на лепестках Л., воспроизводилось вплоть до римской эпохи. В ряде изображений новорождённое солнце восседает на Л., из Л. рождается бог Ра. В Индии символ Л., соотнесённый с женским детородным органом — йони, олицетворяет богиню-мать, космический Л. как творящее лоно, седалище или источник божественного принципа, особой сакральной силы и т. п. С мотивом Л. связаны и более сложные образы дуальности, олицетворяющие женское (йони) и мужское (линга) начала. Культ лотосовой богини плодородия (статуэтка обнажённой богини с цветком Л. в волосах) был широко распространён в земледельческих культурах Индии. Лотосовые богини были излюбленными (особенно среди женщин) Сарасвати на лотосе. Тангка. 18 в. Восточный Тибет.
низовыми божествами, с которыми сохранялись интимные связи в ритуалах и в ритуализованном быту. В изобразительном искусстве (реже в письменных текстах) известны композиции с лотосовой богиней, сидящей на коленях мужского божества или обнимающей его стопы [Вишну и его «лотосовые» жёны Падма (др.-инд. padma, «лотос»), Лакшми, Шри (которая, по преданию, возникла из Л., выросшего из чела Вишну)]. Та же схема реализуется в изображении Шивы с лингой и его божественной супруги Шакти. На Л. нередко восседает Будда, связанный также и с лотосовой супругой по имени Праджня-парамита («совершенная мудрость»), несущей Л. Нередко лотосовая богиня связана с водами (в частности, с женскими, жизнетворными); она фигурирует в мифе о пахтанье океана. В 1 в. до н. э. появляются изображения лотосовой богини на Л. со стоящими подле неё слонами, которые изливают на богиню и Л. воду из хобота. Путём деперсонификации и абстрагирования основных идей образа Л. конструируется понятие космического Л. как особого универсального принципа, управляющего миром и развивающейся в нём жизнью. Космический Л. выступает как образ (иногда посредствующего характера) творения, возникновения мира из космических вод или из пустоты, на которой покоится спящий Вишну, и как символ соития. «Лотосопупковый» Вишну, демиург вселенной, порождает из своего тела гигантский Л., на котором находится «лотосорождённый» творец Брахма. По мере роста тысячелепесткового золотого Л. растёт вселенная; лепестки дают начало горам, холмам, рекам, долинам (на самом Л. изображались символы земли или богиня земли, под лепестками Л. — демоны, змеи и т. п.). В другом варианте космогонического мифа Праджапати узрел в первоначальных водах лист Л., обратившись в вепря, он нырнул в воды, достал со дна кусок земли и положил его на лист, а затем утвердился на листе и сам. В буддизме с появлением Л. также связывается начало новой космической эры. Кроме того, Л. указывает место для священного дерева Будды. Буддийский рай нередко изображался как место, где люди, подобно богам, рождаются на цветке Л. В буддийской традиции в Индии создаётся особая «лотосовая» литература («Падма-пурана», описывающая, в частности, время, когда вселенная была «золотым Л.», т. н. «Лотосовая сутра», сыгравшая особую роль в китайском буддизме 5 в. н. э.; ср. также «Лотос истинного Закона» — величайший памятник махаянического буддизма). В мифопоэтической традиции Древней Индии образ Л. выступает и в качестве независимого символа творческой силы. В числе таких атрибутов — седалище или опора в виде Л., соотносящегося с большинством индуистских божеств, с буддой и бодхисатвами; Л. в руках божества иногда в сочетании с мечом, палицей, драгоценным камнем, солнцем или даже книгой; Вишну держит в одной из четырёх рук Л.; Падмапани, «лотосорукий», выступает как один из получивших известную независимость эпитетов Авалокиты; в джайнском каноне Л. в руке — сим-
вол 6-го Джины, и в Тибете — эмблема основателя ордена Падмакары; «лотосовая» формула — «Om mani padme Hum» (по приблизительному толкованию, — «Да будет так, драгоценный камень-лотос»), воспринимающаяся уже как целостный сакральный символ, коренящийся в брахманизированном ритуале. Отсюда она проникла как в более поздние филиации индуизма, так и в буддизм, где она обращена к Авалоките (Авалокитешваре), изображающемуся в виде гермафродита, который восседает на Л. своего отца или держит Л. и драгоценный камень. Некоторые другие атрибуты имеют более узкое распространение. Например, образ Л. и пламени символизирует в буддизме не только идею союза воды и огня, но и форму, в которой Ади-будда впервые открылся на горе Сумеру (в маздеизме этот же образ трактуется как эмблематическое выражение древа жизни). Об укоренённости темы Л. в индийской мифопоэтической традиции и культуре свидетельствуют также «лотосовые» названия особой отметины на человеческом теле и лице, хоботе слона, части колонны, особого типа храма, воинского построения, положения тела человека в состоянии медитации, вида соития, одного из девяти сокровищ Куберы, одного из восьми сокровищ, связанных с магическим действием, в свою очередь, называемым Падмини, большого числа, созвездия, разновидностей слонов, змей, обезьян, демонов, растений, специй, а также многие собственные имена, как мифологические и сакральные, так и демифологизированные и профанные, и т. п. Только в древнеиндийском языке отмечено более ста названий Л. (значительная часть их связана с мотивом воды или цвета). Образ Л. – один из ведущих в индийской поэзии (Ашвагхоша, Бхаса, Калидаса, Бхартрихари и др.) и изобразительном искусстве. Красный Л. – эмблема современной Индии. В Китае Л. почитался как священное растение ещё до распространения буддизма. В даосской традиции одна из восьми бессмертных, добродетельная дева Хэ Сянь-гу изображалась держащей в руках «цветок открытой сердечности» — Л. или жезл с элементами Л. Цветок Л. олицетворяет в Китае чистоту и целомудрие, плодородие и производительную силу; он соотносится с летом и является одной из восьми эмблем удачного предсказания. Возникновение Л. трактуется как благовещение о рождении Будды, изображения которого имеют лотосовый знак на стопе. Духу Л. жгут благовония с целью изгнания злых духов. Л. играет важную роль в китайском буддийском искусстве, в частности в живописной концепции западного неба, на котором находится лотосовое озеро. Каждый Л., растущий на этом озере, соотносится с душой умершего человека. В зависимости от степени добродетельности земной жизни человека цветы Л. расцветают или вянут. Западное небо изображается в китайской живописи как лотосовый рай («западный рай») с обилием Л. разных форм, размеров и оттенков; среди цветов Л., в окружении бодхисатв восседает Амитабха (Амитофо), будда запада. Из Египта, Индии и Китая лотосовая символика проникла и в смежные или
ЛУ близлежащие страны Средиземноморья, Ближнего Востока, Центральной и ЮгоВосточной Азии. На Ближнем Востоке были распространены медальоны, розетки, орнаменты с образом Л. Л. считался растением, посвященным Гере. В золотом солнечном челне в форме Л. совершает одно из своих путешествий Геракл. Л. многократно упоминается Гомером (Hom. Il. II 766; Od. IV, 603 и др); отмеченность Л. подтверждается включением его в один ряд с такими мифологизированными цветами, как шафран и гиацинт (Hom. Il XIV, 348). В «Одиссее» (IX 80 и след.; XXIII 311) излагается сюжет мифа о поедателях Л. — лотофагах (ср. также свидетельства Геродота — Herodot. IV 177). Отчётливые следы лотосовой символики сохраняют образы лилии и тюльпана в христианской традиции (было распространено представление, согласно которому Л. наряду с лилией посвящен деве Марии). Наряду с цветком Л. определённое мифопоэтическое значение имеет и т. н. лотосовое дерево (киренейский Л., дерево ююба). В греческой традиции известен миф о нимфе Лотис (Лотиде), которая, спасаясь от преследовавшего её Приапа, превратилась в лотосовое дерево; в лотосовое дерево была превращена и нимфа Дриопа, повредившая дерево, в которое превратилась Лотис (Ovid. Met. IX 326–393). В мусульманской мифологии лотосовое дерево помещается на седьмом небе, справа от трона аллаха. В. Н. Топоров.
ЛОТОФАГИ (λωτοφ γοι, «поедатели лотоса»), в греческой мифологии (Hom. Od. IX 83–104) мирное племя, питающееся плодами лотоса. К земле Л. бурей прибило корабли Одиссея, посланные им разведчики были встречены Л. «дружелюбной лаской», их угостили сладко-медвяным лотосом, отведав который они позабыли обо всём и, утратив желание вернуться на родину, захотели навсегда остаться в стране Л. Одиссею пришлось силой вернуть их на корабли и привязать к корабельным скамьям. В основе этого мифа лежит распространённый сказочный мотив вкушения пищи, повергающей человека в забвение своего прошлого и родины. В. Я.
ЛОХАНЬ, алохань (кит. транскрипция от санскр. архат, архан; кор. нахан, арахан; япон. ракан, аракан), в буддийской мифологии человек, достигший наивысшего духовного развития (см. Архат). В Китае, Корее, Японии понятие о Л. как высшей ступени на пути к превращению в будду сливается с даосским представлением о мудром отшельнике (сяньжэнь), достигающем долголетия или бессмертия путём особого регламента и с помощью эликсира долголетия. В Китае, Корее, Японии Л. выступают обычно в составе более или менее обширных групп. Группа в 16 Л. впервые перечислена в «Путешествии на Запад при Великой Тан» Сюань-цзана (7 в.), в неё входят 16 индийских мифологических и легендарных деятелей буддизма, такие, как старший сын Шакьямуни и один из первых его учеников Рахула; Пиндола (кит. Биньтоу), задача которых – хранить учение Будды после ухода Шакьямуни в нирвану до появления в мире Майтреи; Асита (кит. Асыто, Ашидо) – отшельник,
живший на горе Гридхракута и ставший последователем Будды после ознакомления с его учением. Группа шестнадцати сохраняется и позже в Корее и Японии. В Китае, однако, более популярной является группа в 18 Л., создание первых образцов описания и изображения которых приписывается поэту-отшельнику 9 — начала 10 вв. Гуань-сю. В этой группе 16 индийских деятелей первоначально были дополнены деятелями китайского буддизма Кумарадживой (конец 4 — нач. 5 вв.), покровителем буддизма императором династии Лян У-ди (Сяо Янь), ставшим в 527 буддийским монахом; в других, более поздних наборах последние двое заменялись Будай-хэшаном, бодхисатвой Гуань-инь, монахом Дхарматратой (в Китае известном под именем Фа-цзю) и др. В поздних смешанных даосско-буддийских культах Л. индийского происхождения всё более заменяются, особенно в народных представлениях, персонажами, прообразами которых были реальные деятели китайского буддизма, такие, как У-кэ, якобы устроивший себе жилище на кончиках ветвей дерева (откуда его прозвище – «воронье гнездо»); поэты-отшельники 8 в. Хань-шань, Фэн-гань, Ши-дэ; один из основателей школы «чистой земли» в Китае Хуй-юань; один из десяти первых учеников Будды Кашьяпа (или Махакашьяпа); великий буддийский поэт, автор «Жизни Будды» Ашвагхоша (кит. Ma-мин); а также Кумараджива, Будай-хэшан. Существуют и другие, гораздо более многочисленные наборы Л. вплоть до 300 Л. и 500 Л., скульптурные или живописные изображения которых нередко заполняют большую часть китайских буддийских и смешанных буддийско-даосских храмов. Изображения эти весьма многообразны : традиционно бесстрастные или улыбающиеся буддийские святые, подчёркнуто характерные отшельники даосского типа, люди в чиновничьей и даже императорской одежде, улыбающиеся, смеющиеся, суровые, отрешённые. Также разнообразны и позы: погрузившиеся в самосозерцание неподвижные фигуры; святые, с грустью взирающие на несовершенство мира; наставники, обращающиеся с проповедью к людям или ведущие задушевную беседу, и т. д. Столь же многочисленны и атрибуты: посохи, жезлы, цветы (чаще всего лотоса), чаши для подаяния и вина, чётки, мечи и т. д. Изображения Л. стали одним из излюбленных сюжетов китайской (корейской, японской) живописи; Л. наравне с даосскими отшельниками часто встречаются в качестве предсказателей, борцов против нечистой силы, поборников справедливости в произведениях простонародной повествовательной литературы. Л. Н. Меньшиков.
ЛО-ЦЗУ («предок Ло»), Ло-цзу дасянь («великий святой Ло-цзу»), в китайской народной мифологии бог нищих и цирюльников. Считалось, что Л.-ц. – ученик Лаоцзы, вернувшийся в бренный мир и зарабатывающий себе на жизнь как уличный цирюльник. В старом Китае в домах вешали его изображения с красным лицом, голыми ногами и засученными рукавами. В храмах Л.-ц. изображали с книгой по брадобрейному искусству в руках. Б. Р.
605
ЛО-ШЭНЬ («духи Ло»), в китайской мифологии духи — исцелители глаз, именуются также яньму-сы («управители глаз») и минму-хоу («князья, просветляющие глаза»). Начало их культа связывают с цензором Фэн Энем (16 в.), который попал в немилость и был сослан в Гуандун. Там он увидел, что народ страдает от бесчинств пяти братьев Ло, которые, однако, вдруг раскаялись и покончили жизнь самоубийством. Когда Фэн Энь был помилован и собрался домой, у него появилась катаракта. Однажды во сне ему явились духи пяти братьев Ло, а когда он проснулся, то почувствовал, что зрение восстановилось. Фэн построил храм в их честь, и все, кто страдал болезнью глаз, приходили туда просить исцеления. Б. Р.
ЛО-ШЭНЬ («божество [реки] Ло»), в китайской мифологии фея реки Ло. Считалась духом Фу-фэй – дочери мифического первопредка Фу-си, которая утопилась (или утонула) в реке Ло. Особую популярность образ Л.-ш. приобрёл благодаря поэме Цао Чжи «Ло-шэнь фу» («Фея реки Ло»), в которой поэт описал любовное свидание во сне своего лирического героя и красавицы Л.-ш. Б. Р.
ЛУ (luu, от кит. лун через древне-уйгурск. luu), в мифологии монгольских народов дракон, владыка водной стихии и громовержец (ср. Хухедей-мерген). Гром — это рёв (скрежет зубов) Л., а молния возникает тогда, когда он быстро свивает и распрямляет свой хвост. Эти представления о громовнике соответствуют восприятию монголами грозы, описанному Рашид-аддином (14 в.): молнию вызывает якобы подобное дракону животное, падающее с неба, бьющее по земле хвостом и извергающее из пасти пламя. Громовержец Л. причисляется к небесным богам — тенгри (Лу-тенгри). Иногда Л. выступает локальным и хтоническим духом; чаще, однако, в этой роли фигурирует лус (производная форма от слова «Л.», первоначально мноЛо-цзу с мухогонкой в руке. Китайская лубочная картина. 19 в. Ленинград, Музей истории религии и атеизма. Коллекция академика В. М. Алексеева.
606
ЛУ
жественное число от лу), но чёткое разграничение между этими двумя персонажами отсутствует (в некоторых традициях, в частности в южномонгольских, лус означает лишь «множество Л.»). Лусы (лусут или лусат, лусын, лусан, ло-сон), как правило, — духи-хозяева прежде всего водоёмов, но также и гор, урочищ и других местностей. Представления о связи между Л. и лусом (лусут) и первичности Л. отразились в монгольском предании, согласно которому первый лусут Луван Луин Джалбо (от тибет. kLu dBang kLu-ji rGyalpo, перевод санскр. Нагешвара-раджа, «государь — владыка змей») вылупился из змеиного яйца в виде Л. (дракона), но оставаться им не пожелал и был сделан богами управляющим всеми водами на земле и ханом 77 царств лусутов (число 77 символизирует множественность земных духов, земных слоев и областей, в отличие от числа 99, соответственно относящегося к небесной мифологии), которые, родившись от него, заселили все озёра, ручьи, колодцы и другие водоёмы. Согласно поздним версиям, Л. — лишь ездовые животные громовержца, который ездит на них летом, а зимой отдаёт их на хранение лусам; здесь нашёл отражение стойкий мифологический мотив: дракон, воплощающий грозу и дождь, зимой спит либо под землёй, либо на дне водоёмов. Связь между грозой, водоёмом, нижним миром прослеживается и в калмыцкой сказке: громовержец Лун-хан, относимый в ней к окружению властелина подземного царства Эрлика, поднимается верхом на чёрной туче из озера, которое при грозе высыхает. У ойратов северо-западной Монголии (дербетов) Лун-ханом называется дух – хозяин местности вокруг Улангома. Лусы бывают мужского и женского пола (бурят. лусут эхенер, «женщина-лусут», т. е. русалка), подобно людям, родятся, женятся, болеют, стареют, умирают. Лусы сказочно богаты. Обычно Л. не показываются человеку. Считалось, что лусы — это духи, принявшие буддизм, но «чёрные свирепые» лусы (докшин хара лусут) — духи, «не имеющие веры» (ср. Докшиты). По представлениям калмыков, «чёрные лусы» — это вообще силы, или духи природы. В бурятской мифологии лусы связаны исключительно с водоёмами. По поверьям западных бурят, владыкой водяных ханов (духов-хозяев — ухан хан, ухан хат) является Уха лусан (Уха лосон, Уха лубсан), седобородый старец в белых одеждах, живущий на дне моря в серебряном дворце (ср. кит. Лун-ван). Иногда лусы выступают как явно хтонические духи: они наделяются эпитетом «нижние», подчёркивается их змееподобие. В южномонгольском шаманском призывании лусы (или их царства) связываются со слоями земли, с царством Эрлика. В монгольском эпосе лусы часто фигурируют как обитатели и хозяева нижнего (подземного, подводного) мира; по большей части они не враждебны герою, являются родственниками его матери или невесты (ср. ойрат-калмыцкое генеалогическое предание о Чоросе). Встречается и трансформированный образ луса: хтоническое чудовище, олицетворяющее хаос, источающее яд, грозя-
щее гибелью и разрушениями; обитает в недрах земли или мирового океана (ср. Аврага Могой). В одном из мифов Очирвани, приняв облик птицы Гаруды, вытаскивает змея Лосуна из океана, трижды оборачивает его вокруг мировой горы Сумеру, а голову придавливает к вершине камнем, оставив хвост в воде. На образы Л. и луса оказали влияние представления о лу в тибетской мифологии. Так, по некоторым южномонгольским вариантам, самый главный Л. — золотой (алтан лу; ср. бурятское поверье о царе змей по имени Алтан толь, «золотое зеркало»), за ним следует голубой Л. и белый Л. В южномонгольском шаманском призывании голубым Л. противопоставлены «чёрные свирепые» Л. (или лу-сы?). Многие особенности Л. объясняются установившимся в центральноазиатском буддизме прямым соответствием между Л. и нагами, отчего «государь лу» (лу-хан, лун-хан, а также лусын-хан и лусут-хан) иногда адекватен буддийскому Нагарадже («царю змей»), обитающему, согласно ламаистской космологии, в мировом океане и, как его владыка, выступающему в качестве мирового змея. С. Ю. Неклюдов.
ЛУ (тибет. klu, «те, кто плавают в воде и ползают по земле»), в тибетской мифологии разряд божеств. Л. вылупились из шести яиц, отложенных золотой космической черепахой. Представляются существами с телом змеи и головами рыб, лягушек, головастиков, змей, скорпионов и др. Обитают в прудах, озёрах, источниках, местах слияний рек, ручьёв, на горных пастбищах. Л. ведают погодой, насылают засуху, проливные дожди, мороз, охраняют полезные ископаемые; насылают болезни на людей и животных. В мифах выделяются восемь лумо (жен. род) во главе с «чёрной якшей, матерью Лумо»; восемь владык Л., хранителей драгоценных камней и металлов; восемь Л., спутников бога богатства Вайшраваны. По внешнему виду различаются пять Л. Это — белые лошадиномордые, жёлтые гусиноголовые, красные мышеголовые, голубые с головой ящериц, чёрные быкоголовые. Известен также чёрный Лудуд (муж. род), вылупившийся из чёрного космического яйца; он меняет ездовых животных по сезону: зимой у него чёрный бык, весной скорпион, летом чёрная змея (осенью божество живёт на альпийских лугах). В мифологии бон появляется богиня Лумо, упорядочивающая вселенную: из её головы возникает небо, из правого глаза – луна, из левого – солнце, из верхних зубов – планеты; когда богиня закрывает глаза, приходит ночь, когда открывает, настаёт день; из голоса Лумо рождается гром, из дыхания – облака, из слёз – дождь, из ноздрей – ветер, из вен – реки, из тела – земля и т. д. В Тибете во время засухи в монастырях носили по полям как тома буддийского канона, так и бонские книги Лубум. Л. призывались во время магических церемоний с целью наслать на врага проказу, чахотку, чесотку, а на скот врага — сап, ящур. По цвету облаков, их форме и движению прорицатели определяли, какие обряды в честь Л. следует совершать.
Л. восприняты в монгольской мифологии (ср. Эдзены). В буддизме Л. контаминировали с индийскими нагами. Е. Д. Огнева.
ЛУАНЬНЯО, в древнекитайской мифологии чудесная птицА. Л. изображали похожей на петуха, с красными, переходящими в многоцветные, перьями (по другой версии, у Л. преобладал тёмный, сине-зелёный цвет). Л. могла воспроизводить все звуки, по другим источникам, её голос похож на звук колокольчика. Считалось, что Л. появляется только тогда, когда в государстве царят мир и спокойствие. В некоторых древних книгах утверждается, что Л. — это название птенца фэнхуана. Изображения Л. украшали в древности колесницу правителя, а также его стяг. Б. Р.
ЛУ БАНЬ, в китайской народной мифологии бог — покровитель плотников и строителей. Обычно в преданиях сообщается, что его настоящая фамилия Гуншу, а имя Бань и что он родился 7 числа 5-й луны 606 до н. э. в царстве Лу, по названию которого его впоследствии и стали именовать Л. Б., хотя существуют версии его рождения и в другие эпохи. Имя Л. Б. неоднократно упоминается в древних трактатах. В книге «Мо-цзы», например, рассказывается о нём как об изобретателе «осадных лестниц» для взятия городских стен. Как позднему культурному герою Л. Б. приписывают изобретение различных инструментов (пилы, рубанка, бурава и т. п.). Он научил людей навешивать двери. С его именем легенды связывают строительство в разные эпохи знаменитых архитектурных сооружений: Чжаочжоуского моста в Хэбэе, Хуацяо («Цветочного моста») в городе Гуйлинь, угловых башен Запретного императорского города в Пекине и др. По одной из легенд, Л. Б. ходил к царю драконов Восточного моря и взял у него на время его прекрасный дворец, прикрепил его кольями к земле и оставил так навеки. С тех пор пошла в Китае мода строить дворцы с драконами на крышах. Древнее предание приписывает Л. Б. изготовление летающей деревянной птицы (сороки, коршуна). По одной из версий, он сделал деревянного коршуна, на котором его отец приехал в Ухуэй (современЛу Бань. Китайская лубочная картина. Кон. 19 — нач. 20 вв. Ленинград, Музей истории религии и атеизма. Коллекция академика В. М. Алексеева.
ЛУК ный город Су-чжоу), где люди убили старика, приняв его за оборотня. В гневе Л. Б. смастерил деревянного человека, который указывал рукой на юго-восток, т. е. на Ухуэй, и там началась страшная засуха. Местные жители стали просить простить их. Тогда Л. Б. отрубил у статуи руку, и пошёл дождь. Л. Б. сделал для своей матери самодвижущуюся механическую деревянную повозку. Некоторые легенды приписывают чудесное мастерство и жене Л. Б. Однако, когда Л. Б. минуло 40 лет, он удалился в горы Лишань (провинция Шаньдун), где изучал секреты магии. Ему приписывают постройку дворца для владычицы запада Си-ван-му, ремонт небесных столбов и т. п. При постройке зданий в его честь раньше зажигались ароматные куренья, а даосские монахи читали молитвы в то время, когда рабочие клали балки. Его культ особенно усилился после 1403, когда император пожаловал ему титул Фу-годаши («великий учитель, помогающий государству»). Именем Л. Б. назван трактат «Лу Бань цзин» («Книга Л. Б.») — основное пособие по строительству в старом Китае, содержащее краткое жизнеописание Л. Б. и легенды о чудесном его рождении. Церемонии в честь Л. Б. в Китае устраивались в разное время (особенно пышно в Кантоне), но чаще всего ему приносили жертвы 13 числа 5-й луны и 21 числа 7-й луны. Крестьяне чтут Л. Б. как создателя деревянного колеса для подъёма воды на поля, а корабелы как изобретателя лодки и весла. Его нередко почитали также кузнецы и гончары. Храмы Л. Б. были по всей стране. В старом Пекине его день рождения (по местному поверью в 6-й луне) справляли в знаменитой Белой пагоде (Байтасы), которую он починил, когда эта пагода во времена династии Мин дала трещину и была готова обвалиться. Обе его жены — одна в чёрном одеянии, другая — в красном, считались покровительницами мастеров лаковых изделий (из чёрного и красного лака). Б. Л. Рифтин.
ЛУГ, Ллеу (галльск. Lugus, «сияющий», ирл. Lug, валлийск. Lieu), в кельтской мифологии бог (по мнению ряда исследователей, бог света, связанный с солярным культом). О распространении почитания Л. в Галлии свидетельствуют многочисленные надписи и названия населённых пунктов (Лион, Лан, Лейден и др., от Лугдунум, «крепость Л.»). В ирландских мифологических повествованиях Л. изображался новопришельцем среди богов племён богини Дану, который попадает к ним, доказав свою искушённость (в отличие от других богов) сразу во многих «ремёслах» – в широком смысле слова; за это он получил эпитет Самилданах (ирл. Samildanach, «искусный во многих ремёслах»). Центральный эпизод связанных с ним ирландских мифов – сражение Л. с предводителем фоморов одноглазым Балором (по некоторым версиям, дедом Л.); Л. поражает Балора в глаз камнем из пращи (или магическим копьём племён богини Дану, или чудесным оружием, выкованным божественным кузнецом Гоибниу). С копьём Л., добытым ему «тремя богами ремесла» с таинственного острова Ассал, иногда связывался и другой эпитет бога – Лам-
607
фада (ирл. Lamhfada, «с длинной рукой»). Представление о Л. как покровителе искусств и ремёсел подтверждается сходным эпитетом валлийского Ллеу («искусная рука»). В Галлии представление о Л. как покровителе ремёсел было также распространено, если судить по сообщению Цезаря о культе Меркурия (ассоциировавшегося с Л.). Валлийский Ллеу – воспитанник провидца и мага Гвидиона; Арианрод, мать Ллеу, не желала давать сыну имя, не разрешала ему носить оружие и иметь жену, но он при помощи Гвидиона добивается всего этого. Ирландская традиция о Л. как новопришельце может отражать более позднее возвышение этого бога, хотя несомненна его роль в архаической мифологеме поединка сияющего бога (здесь, как и в ряде других индоевропейских традиций, тесно связанного с богом грозы) и его противника (Л. — Балор). В Ирландии Л. был посвящен ежегодный (1 авг.) праздник лугназад. По некоторым версиям, сыном Л. был ирландский эпический герой Кухулин. С. В. Шкунаев.
ЛУГАЛЬБАНДА (шумер.), шумерский мифоэпический герой, полулегендарный правитель первой династии Урука (Шумер, ок. 28–27 вв. до н. э.). По царскому списку – сын правителя Урука Энмеркара и предшественник Гильгамеша; согласно легендарно-эпической традиции — отец Гильгамеша, супруг богини Нинсун. В текстах из Фары (26 в. до н. э.) уже обожествлён и вместе с Гильгамешем упоминается среди богов подземного мира. Согласно шумерскому эпосу, Л. вместе с семью другими полководцами (братьями и друзьями) участвовал в походе воинов города Урука против Аратты (по многим данным, – реальный город где-то на Иранском нагорье, с которым У рук вёл торговлю). В пути Л. заболевает, и войско оставляет его в горах. Излечившись, Л. изобретает хитроумный способ вновь соединиться с войском. Он добивается расположения волшебного чудовища — исполинского орла Анзуда (украсив гнездо и птенца орла ветками священного можжевельника и накормив птенца лакомствами); Анзуд в благодарность наделяет Л. даром скорохода. Вернувшийся к войску Л. отправляется, используя свой дар, гонцом Энмеркара к богине Инанне узнать о причинах неудач урукитов под Араттой и способах победить неприятеля. Он получает ответ: места культа Инанны в Уруке заброшены, Энмеркар должен привести их в порядок, срубить одинокий тамариск, выдолбить из него сосуд, поймать самую большую рыбу и принести её в жертву богине — и победа над Араттой будет обеспечена (на этом текст обрывается). Сказание о Л. близко по характеру и мотивам к мифологической волшебной сказке (помощь птенцу, багодарность птицы, наделение героя чудесным даром). В. К. Афанасьева.
ЛУК, во многих мифологиях атрибут божеств: хозяйки зверей (греч. Артемида, рим. Диана, груз. Дали, адыг. Мезгуаше и др.); божеств любви и брака (греч. Эрот, инд. Кама и др.), которые стрелой из Л. поражают свою жертву, внушая ей любовь, вожделение и т. п. [с функцией Л. как атрибута божеств любви связано его
1. Сцена охоты, обнаруживающая связь мотивов охоты и эротической символики. Петроглиф. Неолит. Тиу, Северная Африка. 2. Подвеска «небесный лук» на шаманской парке. 3. Алтайский бубен с изображением вертикальной модели мира. Ленинград, Музей антропологии и этнографии.
использование у ряда народов в свадебной обрядности (ср. постоянную формулу в монгольской свадебной поэзии – «натягивайте лук, увеличивайте семью»)]; громовника, поражающего хтонического противника, в результате чего восстанавливается утраченное на какое-то время равновесие: возвращается похищенное (солнце, плодородие, скот, души людей и т. п.); целителя (греч. Аполлон, инд. Рудра), с помощью стрел которого исцеляются недуги (ср. в средневековой Европе изготовление во время эпидемий стрел святого Себастьяна). Л. также – устойчивый атрибут жертвенного ритуала: на медвежьем празднике кетов, у древних майя в обрядах тлакакалистли и школомче и т. п. жертва непременно убивается из Л. Мифологема Л., по-видимому, относится к древнейшим мифологическим пластам, о чём свидетельствует её особенно важная роль в шаманской мифологии и в шаманском ритуале (у сибирских шаманов до появления бубна главным орудием культового действа был Л.; в некоторых традициях обнаруживается прямая этимологическая связь между словами «бубен» и «лук», колотушка для бубна и стрела; в джагатайском, шорском, алтайском языках шаман одновременно означает «стрелок», «лучник»), мифологема Л. как таковая теснейшим образом связана с шаманской космологической схемой (вертикальной моделью мира), запёчатлённой, в частности, на шаманских бубнах. Нижним фрагментом этой идеограм-
608
ЛУК
мы является «космический Л.» с антропоморфной стрелой. Тетивой Л. (алт. кириш) называется горизонтальный диаметр рисунка на бубне, соответствующий проекции плоской дискообразной земли (среднему миру в трёхчастной вертикальной модели мира, две другие части которой — верхний мир, небо, и нижний, подземный мир). Точки прикрепления тетивы к корпусу Л. отождествляются с восточными и западными воротами горизонта и соответствующими им фазами суточного солнечного цикла, восходом и закатом, с чем связан, например, такой мотив алтайского фольклора, как натягивание тетивы богатырского Л. «с утра до вечера» или «с вечера до утра»; представление о тетиве, натянутой поперёк космической сферы, прослеживается в мифах об Аполлоне, тетива Л. которого «натянута поперёк дороги Гелиоса — Солнца». Во множестве мифологических текстов запечатлено отождествление корпуса Л. (в категориях пространства) с нижним миром и (в категориях циклического времени) — с периодом между закатом и восходом (ночь) и синонимическими ему фазами (между смертью и рождением (загробная жизнь), осенью и весной (зима). Корпус Л. Шивы связан с образом Каларатри (букв, «тёмная ночь»), в эпосе и пуранах отождествляемой с Ями, сестрой бога смерти Ямы; в преданиях индейцев Латинской Америки ночь возникает в результате обмена её на Л.; у финнов с изгибом в средней части Л. связано представление об апогее зимы. Представление о нижнем мире как космическом женском чреве обусловило соответствующую символику Л., что наблюдается, например, у тюрко-язычных народов Сибири. Так, символическим воплощением Умай («чрево матери, послед») является маленький Л. со стрелой и прикреплённой к ней заячьей шкуркой, белой тряпочкой или берёстой (хакасы, сагайцы, шорцы). У алтайцев-бурханистов такой Л. подвешивают на волосяной верёвке к берёзе при испрашивании детей или скота, обращаясь к нему со словами: «белого скота моего зародыши пошли, благословение собственного зародыша (т. е. детей) пошли». В символике упанишад Пранава («Мундака-упанишада» II 2, 3– 4) отождествляется с корпусом Л., а в «Шветешвара-упанишаде» — с женскими гениталиями. По-видимому, аналогичен первоначальный смысл Л. — атрибута богинь-родовспомогательниц типа греческих Артемиды, Гекаты, римской Дианы. Со стрелой Л. (в космологической схеме, соединяющей центр мира с преисподней) связан устойчивый мотив погребения её в толще земли (в вариантах – в пещере, в далёкой северной стране). Например, стрела Л. героя алтайского эпоса АлтайБучая, изготовленная двумя мастерами, с восточной и западной сторон, добыта им в пещере на северном склоне горы. Рудименты подобных шаманских представлений обнаруживаются и в классической мифологии. Аполлон после убийства киклопов прячет свою стрелу в стране гипербореев, находящейся «у антиподов между двумя солнцами, закатом и восходом...» (Plin. Nat. hist., IV 26), куда он отправля-
ется осенью и откуда возвращается весной. Семантика Л. как космического женского чрева лежит в основе фаллической символики стрелы, обнаруживаемой в полесских поверьях о лечении бесплодия «перуновой стрелой», в грузинских поверьях о стреле, способствующей возрождению мужской силы (ср. в русских заговорах образ стрелы, нацеленной «в хоть и плоть»; вероятно, в этом же значении стрела употребляется на бурятской свадьбе, совершаемой в отсутствие жениха: невеста, идя к венцу, держит в правой руке стрелу). Остриё стрелы в космологической схеме совпадает с центром преисподней, а в тождественной ей схеме солнечного суточного цикла – с моментом порубежья между закатом и восходом – полночью. В шаманском фольклоре мифологическое тождество преисподняя=полночь= остриё стрелы в достаточной степени обнажено (ср. эвенкийский миф об укравшем день лосе, путь которого ровно в полночь пересекает стрелой богатырь Мани и, отняв день, возвращает его на землю). В классической мифологии оно рудиментарно сохраняется в мотиве поединка с хтоническим противником, поверженным стрелой в преисподней в полночь. В биологическом цикле фазе полночи соответствует момент порубежья между смертью и рождением — реинкарнация, регенерация. Отсюда представления о находящейся на конце стрелы душе, т. е. о том, что остаётся после смерти, и том, что предшествует рождению. Бурят. утха — «остриё стрелы», «душа» и «шаманский корень»; душа Кащея Бессмертного русских сказок находится на острие иглы (стрелы); на острие стрелы Л. пребывает Брахма – мировая душа («Мундака-упанишада», II 2, 3–4). Эмбриональная символика острия стрелы обнаруживается в мотиве яйца, разбиваемого стрелой в космогонических мифах; в обычае саамов устраивать инсценировку охоты в исполнении бесплодных женщин; в эпическом мотиве зачатия героя во время охоты его отца. Таким образом, Л. со стрелой являются ритуально-мифологической метафорой матери-земли и неба-отца, соединённых священным браком. Со временем элементы Л., подобно многим другим сакральным предметам, были замещены антропоморфными божествами и превращены в их атрибуты. Антропоморфные герои унаследовали семантику своих предметных субститутов, составив космическую брачную пару: лучница — стрелок. В этом контексте раскрывается образ богини охоты — лучницы, сексуальной партнёрши стрелка, которая в обмен на любовь дарит ему удачу в охоте, и образ стрелка как прототипа божества любви и брака. Не случайно охотничий ритуал строится в категориях космической свадьбы, а свадебный ритуал — в категориях охоты. Ср. с эпической свадьбой, на которой невеста достаётся победителю в состязании лучников, жених — единственный, кому удаётся натянуть богатырский Л.: таковы сваямвары (выборы жениха невестой) Ситы в «Рамаяне» и Драупади в «Махабхарате», брачные состязания в эпосах об Алпамыше, Гесере, Одиссее и др. Комплекс мифологем стрелка позволяет предположить, что его туло-
вище оказывается по своей символической функции эквивалентным стреле Л., в силу чего приобретает фаллическую окраску (ср. изображение Шивы на фоне линги), а погребение его в земле-чреве символизирует акт космического соития [ср. обряд тлакакалистли у майя, в котором в жертву приносился пленный воин, изначально, по-видимому, стрелок; исходя из фразы жрецов, обращенной к жертве: «Мы хотим соединить землю с тобой», – в нём можно видеть символ космического соития, что вполне согласуется со сведениями испанского епископа Диего де Ланды (16 в.), сообщавшего, что перед стрельбой из Л. в туловище жрец стрелой прокалывает фаллос, кровью окропляя землю; по-видимому, аналогична ритуальная роль погребения на засеянных полях туловища персонажа весенне-летней обрядности, в ряде традиций сохранившего значение лучника (греч. Актеон, инд. Шива, слав. Ярила и др.)]. Вероятно, как след представлений о космическом браке погребение туловища часто сопровождается шутовской свадьбой, аналогично тому, как в эпосе мотив заточения лучника накладывается на мотив свадьбы или соития (пандавы, заключённые в пещеру на северной горе, избавляются от заточения, входя в человеческую утробу и тем самым вновь возрождаясь на земле). Идеографическое тождество стрела Л.=туловище стрелка обусловило мифологическое тождество остриё стрелы=ноги; последние получают эмбриональную символику, порождающую большое число мотивов, в которых ноги связываются с зачатием. Эпический герой (стрелок) зачат от того, что его отец, находясь на охоте, выстрелил в след богатыря (алт. АлтынКан); от того, что мать увидела след богатыря (монг. Гесер); возник из стопы (инд. Хети, предводитель ракшасов, муж Каларатри); найден в сапоге (тюрк. Идиге) или зачат тогда, когда от родительских сапог остались одни подошвы (казах. Шора-батыр). Стопа, след, подошва в связи с фазой зачатия хорошо известны в ритуале и ритуальном фольклоре: свадебном – относящиеся к жениху мотивы вытаптывания посевов, разувания, богатырской поступи и др. как залог будущего чадородия; в любовной магии — вынутый след как объект приворотной ворожбы (ср. в былине о Добрыне — ворожба по следу после того, как он выстрелил в окно Маринки), башмак (чулок) как вместилище рождественских даров и объект святочных гаданий о женихе; в ритуалах, связанных с севом, — мотив следа космического стрелка-громовика (ср. тексты типа: «... где Илля ходя, там хлеб жито родя», «по межам ходит, жито родит, по межам ходит..., девок к себе просит»). Распахнутые руки лучника соответствуют в схеме тетиве-земле, правая кисть совпадает с восточными воротами горизонта и фазой утра, весны, рождения. Характерен мотив правой руки в мифологии Индры. «Одной и той же рукой он наполняет вымя коров и удерживает колесо на скате небосвода». В послеведийский период, став одним из локапал, он охраняет именно восточную сторону света. Характерен мотив рождения героя из правой руки или правого бока матери или отца (инд. Индра, осет. Батрадз, тат. Ак-
ЛУН Кобек) (ср. с ролью правой руки в обрядах весеннего календарного цикла, родильных обрядах и т. п.). Левая кисть совпадает в схеме с западными воротами горизонта и фазой вечера, осени, умирания. В эпической биографии лучника мотив смерти от левой руки существует на периферии сюжета: противник героя — левша (ср. преобладающую роль левой руки на медвежьем празднике и в погребальных ритуалах кетов, леворукость демонов австралийской мифологии, слав. лешего, хетт. Телепинуса и др.). Л. и стрела, лучница и стрелок, таким образом, могут интерпретироваться как структурно однотипные реплики единой парадигмы — вертикальной модели мира, представленной кругом с вписанным в него крестом. H. H. Ерофеева.
ЛУКМАН, в мусульманской и древнеаравийской мифологии праведный мудрец. В доисламской Аравии был известен как долго живший древний и мудрый герой. Древнеаравийский цикл сказаний о Л. реконструируется на основе памятников доисламской поэзии и более поздних преданий. Л. принадлежал к народу ад. Когда этот народ за нечестивость постигла засуха, Л. был в числе тех адитов, которые были посланы в Мекку, чтобы молиться о дожде. Л. стал просить аллаха за себя и получил долгую жизнь, равную продолжительности жизни семи орлов. Вместе с последним орлом, Лубадом, умер и Л. Коран, упоминая Л. (в одноимённой суре) как всем известного мудреца и вкладывая в его уста проповедь единобожия, приводит его благочестивые назидания сыну: «О сынок мой! Не придавай аллаху сотоварищей. ... Выстаивай молитву, побуждай к благому, удерживай от запретного и терпи то, что тебя постигло, — ведь это из твёрдости в делах. Не криви свою щеку перед людьми и не ходи по земле горделиво. Поистине, аллах не любит всяких гордецов, хвастливых! И соразмеряй свою походку и понижай свой голос: ведь самый неприятный из голосов — конечно голос осла» (31:12–18). Предание связывало с Л. строительство Марибской плотины в Южной Аравии, обычаи побивать камнями за прелюбодеяние, отсекать руку за воровство и пр. Ещё в доисламский период Л. приписывали различные мудрые изречения, в частности распространённые на Ближнем Востоке речения вавилонского судьи-мудреца Ахикара. Мусульманское предание приписывает Л. множество афоризмов и поговорок, а также басни (из эзоповского цикла и др.). У многих народов, исповедующих ислам, с именем Л. связывались произведения местного фольклора. У народов Средней Азии Л. – великий лекарь, патрон (пир) врачевателей. Мусульманское предание и некоторые европейские исследователи отождествляли Л. с самыми различными историческими и мифическими персонажами – Валаамом, Ахикаром, Эзопом и др. М. П.
ЛУМАУИГ, в мифологии бонтоков и канканаи острова Лусон (Филиппины) культурный герой, придавший земле современный облик. Л. жил на земле и был женат на смертной женщине. Он научил людей добывать огонь, заниматься земледе-
лием, познакомил с ритуалами и дал адат. Закончив свою деятельность на земле, он поднялся в верхний мир, на небо. Канканаи иногда почитают Л. как верховного бога. Следы культа Л. сохранились у христианизированных илоко в береговой части Лусона. М. Ч.
ЛУМИМУУТ, Эмпунг Луминуут, в дохристианской мифологии минахасов (северный Сулавеси, Западная Индонезия) богиня, прародительница богов и людей. Л. чудесным образом появилась из большого камня, стоявшего посреди пустынной земли. Родив от западного ветра солнечного бога Тоара, она рассталась с ним. Через некоторое время они встречаются вновь и, не узнав друг друга, вступают в брак, побуждаемые к тому произошедшей также из камня богиней-жрицей Кареимой. От этого брака происходят боги и предки людей. Последние унаследовали от Л. землю разделённой на четыре части, соответствующие четырём племенным делениям минахасов: тоумбулу, тонсеа, тонтембоан, тонтумарата. Мифы, подобные мифу о Л., встречаются также на западе острова Флорес, на юге Ниаса, на северном Калимантане, на Минданао. М. Ч.
ЛУН, в китайской мифологии фантастическое существо, дракон. Образ Л. сложился в Китае в древности. Начертание иероглифа Л., представляющее собой пиктограмму, изображающую животное с длинным телом и головой, увенчанной рогами (по мнению некоторых учёных — гребнем), обнаружено уже в надписях на гадательных костях эпохи Инь (с 14 в. до н. э.). Существуют предположения о том, что прообразом этих пиктограмм была ящерица (Лю Чэн-хуай и др.), а также о связи образа Л. с крокодилом (голландский учёный де Гроот). В надписях на гадательных костях Л. связан с названиями прототибетских племён цян, населявших западную и центральную части современной провинции Хэнань и, возможно, южную часть провинции Шаньси. Вероятно, Л. считался тотемом ряда древних племён, что является редким исключением в общемировой системе первобытных верований, в которой тотем — обычно существо реальное. Возможно, образ Л. заменил более ранние представления о тотеме – змее, ящерице или крокодиле. Ср. связанные с тотемическими представлениями обычай татуировки в виде Л. у племён юэ на восточном побережье, легенды о поедании мяса дракона и о разведении и кормлении драконов подобно домашним животным при дворах некоторых легендарных правителей; многочисленные предания о рождении мифических первопредков и государей от связи женщины с драконом (вариант: встреча женщины с драконом, один только взгляд на него или просто видение дракона во сне, а также появление дракона в небе над домом, где должен родиться герой; рождение героя из крови дракона, см. Гуаньди); наличие драконовой меты (лун янь) на челе древних государей (в средневековом Китае Л. – символ императора, его изображали на троне, на халате государя). Особенно велика роль Л. в древних космогонических представлениях. На одном
609
бронзовом блюде эпохи Инь изображены два дракона; на дне – безногий, покрытый чешуйками, каждая из которых имеет рисунок спирали-молнии, а по краю – дракон с лапами, а также птица и рыба. Некоторые исследователи (Л. П. Сычёв) считают, что во втором случае Л. олицетворяет землю (птица — небо и рыба — водную стихию). Связь Л. с землёй зафиксирована и в «Ицзине» («Книге перемен»). Однако с развитием мифологических и космогонических представлений Л. стал мыслиться как воплощение светлой, небесной мужской силы ян и утратил связь с землёй как воплощением тёмного женского начала инь (см. Инь и ян). Реликты древнейшей связи Л. с землёй заметны в некоторых преданиях, где Л. живут под землёй, в колодцах, стерегут там клады, знают расположение т. н. земных жил, помогают герою выбраться из подземелья, а также в представлении о зимней спячке драконов и змей под землёй (в некоторых поздних легендах Л. осенью возвращается в море, лето проводит в небесах). Как символ силы ян и небесного начала Л. часто изображается крылатым существом, повелителем облаков, туч, дождя, парящим в облаках или плывущим в волнах и объятым языками пламени, – видимо, символ грозы как соития неба и земли (в древнекитайской космогонии дождь есть слияние неба и земли, столь важное для земледельческого населения). Ср. также цветовую характеристику крови Л. – «чёрно-жёлтая» [сюаньхуан, сюань – «чёрный» (цвет неба) и хуан – «жёлтый» (цвет земли)]. С распространением (особенно с 4 в. до н. э.) учения о пяти первоэлементах и соответствующей пятеричной классификационной системы появилось представление о драконах пяти цветов: хуанлун – жёлтые, цинлун – зелёные, чилун – красные, байлун – белые и сюаньлун – чёрные. В преданиях фигурируют главным образом цинлун (символ востока) и хуанлун, связанный с землёй и центром. Л. различались и по внешнему виду: цзяо – чешуйчатые, ин – крылатые, цю – рогатые, чи – безрогие («Бо я», «Описание изящного», 3 в. н. э.). Ван Чун («Лунь хэн», «Критические суждения», 1 в.) сообщает, что художники его времени изображали Л. с головой коня и хвостом змеи. В некоторых древних преданиях есть упоминание о лунма («конь-дракон), живущем в воде, о превращении Л. в коней и быков. В раннесредневековых преданиях герои нередко подымаются в небо верхом на Л. В «Бэньцао ган му» («Основные сведения по фармакологии», 16 в.) Ли Ши-чжэня со ссылкой на Ван Фу (1–2 вв.) о Л. говорится: «Голова, как у верблюда, рога, как у оленя, глаза, как у зайца, уши, как у коровы, шея, как у змеи, живот, как у морского зверя шэнь, чешуя, как у карпа, когти, как у ястреба, лапа, как у тигра... На спине 81 шип, полностью девятью девять, как подобает силе ян... под подбородком светящаяся жемчужина, а на голове гора Бошань» [Бошань, по-видимому, означает некий нарост в центре лба Л., именуемый также чиму (букв. «плотницкий аршин») и являющийся магическим знаком Л., благодаря которому он имеет возможность подыматься в небо]. В
610
ЛУНА
Луна с факелом (или Диана Люцифера). Римская скульптура. Рим, музей Капитолини.
средневековой традиции Л. рассматривался как прародитель всех зверей и птиц, от которого пошли «пернатые, покрытые шерстью, чешуйчатые и панцирные» («Эръя и» — «Пояснения к словарю Эръя», 11–12 вв.). Л. – доброе существо, его появление рассматривается как благоприятный знак, хотя в древних мифах встречаются упоминания о борьбе со злыми Л. В средние века существовали представления о земных драконах, в наказание за дурные дела лишённых возможности подняться на небо. Образ Л. чрезвычайно популярен в изобразительном и прикладном искусстве Китая. Он встречается в легендах и сказках, в средневековых новеллах, в поэзии. Б. Л. Рифтин.
ЛУНА (Luna), в римской мифологии богиня ночного света (Macrob. Sat. III 8, 3). Имела несколько святилищ, одно вместе с богом солнца. Культ Л. был вытеснен культом Дианы. Впоследствии с Л. связывались разные теории в астрологии и демонологии. Е. Ш.
ЛУНАРНЫЕ МИФЫ, распространённые (по-видимому, уже начиная с палеолита) у всех народов мира мифы, одним из главных действующих лиц которых является луна, находящаяся в тех или иных отношениях с солнцем (см. также Солярные мифы); в более широком смысле лунарные и солярные мифы включаются в разряд астральных мифов. Отношения между луной и солнцем (которые могут воплощать в различных мифологических системах и мужское, и женское начало) часто представляются либо как кровно-родственные в одном (брат и сестра, иногда — близнецы, как Тефнут — богиня луны, сестра Шу — одного из воплощений солнечного начала в египетской мифологии; Тефнут и Шу соотносятся так же, как левый и правый глаз) или разных поколениях (шумерское божество солнца Уту рождено божеством луны по имени Нанна или Зуэн), либо как супружеские. Связанный
с последним представлением мотив ухаживания месяца за солнцем и их свадьбы широко распространён в индоевропейской, в частности балтийской, мифологии: после свадьбы месяц покидает солнце, за что ему мстит бог-громовержец, разрубающий его пополам. Мотив брака месяца и солнца находит типологические параллели в центральноамериканских мифах. В некоторых сибирских (кетских, селькупских) и кавказских (абхазских) Л. М. мотив брака месяца и солнца осложняется преданием, объясняющим постепенное уменьшение (умирание) месяца. В кетском варианте западносибирского Л. М. месяц, живший на небе вместе со своей женой-солнцем, пошёл на землю посмотреть, как живут люди. Там за ним погналась Хоседэм (злое женское мифологическое существо). Месяц, торопливо возвращающийся к солнцу, только наполовину успел войти в его чум. Солнце схватило его за одну половину, Хоседэм за другую и начали тянуть его в разные стороны, пока не разорвали пополам. Солнце пыталось потом оживить месяц, оставшийся без левой половины и тем самым без сердца, пробовало сделать ему сердце из угля, качало его в колыбели (шаманский способ воскрешения человека, которого вызывают ко второму рождению), но всё было тщетно. Тогда солнце повелело месяцу, чтобы он светил ночью оставшейся у него половиной. В селькупском варианте Л. М. месяц разрывается солнцем, решившим взять его себе на небо в мужья, и старухой нижнего мира (Ылэнтой-котой). При этом солнцу досталась половина без души, и оно тщетно пыталось оживить месяц, вкладывая в него сердце светлых птиц. Месяц на время оживал, а потом снова умирал. Не желая больше возиться с трупом месяца, солнце бросило его в небе. В абхазском варианте младший из семи братьев (характерное сакральное число в Л. М., связанное с лунной неделей), выступающий в функции месяца, предсказывает опасности, грозящие всем им после рождения сестры-ведьмы, и предлагает убить её. Но братья не слушают его. Он уезжает в далёкие края, где женится на солнце. Возвратившись через несколько лет, он обнаруживает, что его сестра-ведьма уничтожила всё живое в округе, кроме одной мыши. Ведьма съедает его коня и идёт точить свои зубы. Тем временем мышь советует герою Л. М. бежать и рассказать о происшедшем его жене-солнцу. Но когда солнце приходит к нему на выручку, сестра-ведьма начинает его есть. Солнце-жена тянет месяц в одну сторону, ведьма-сестра — в другую. По решению высшего божества Анцвы с каждого полнолуния ведьма начинает есть месяц, но спустя полмесяца к нему на помощь приходит прежняя жена — солнце. Этот сюжет, в основных своих чертах совпадающий в мифологии народов северо-западного Кавказа и Сибири (у енисейских народов), характеризуется наличием второго женского персонажа — ведьмы, из-за вмешательства которой месяц разрывают пополам. В балтийской и славянской мифологиях в сходном сюжете участвует не только второй женский персонаж (заря — Денница, к которой после свадьбы месяц уходит от солнца), но и активный муж-
ской персонаж — бог грома, разрубающий месяц пополам. Мотив чудовища (часто собаки или волка, у славян — вурдалака), которое начинает есть месяц (чем объясняются не только его уменьшение, но и лунные затмения), характерен для многих Л. М. (нивхи считали, что луну пытается съесть собака, на ней живущая, и во время лунных затмений пытались испугать эту собаку звоном железных предметов, стреляли в неё из лука или из ружей). Соответствующий языковый оборот со значением «луна умерла, луна убита» встречается применительно к лунному затмению в большом числе языков мира (малайско-полинезийских, древнеармянском, хеттском и др.). В дуалистических мифах противопоставление луны и солнца принадлежит к числу основных: в дагомейской мифологии Маву воплощает луну (ночь, мудрость, радость), а Лиза – солнце (день, силу, труд); ср. двух демиургов Хайнэ (олицетворение месяца) и Ишоко (олицетворение солнца) у хадзапи в Танзании. В сибирских шаманских мифологиях луна связывается с ночной, тёмной, а солнце — с дневной, светлой половиной мира (что отражается и в изображениях мира на шаманских бубнах, где луна обычно помещается на тёмном фоне слева от мирового дерева). У чукчей с луной связываются кэле — существа, приносящие зло людям. Сходный круг мифологических представлений имелся и в китайской мифологической традиции, связывавшей их с различием двух полярных сил, причём солнце осмыслялось как светлая и горячая сила ян, действующая как мужское, положительное и активное начало, а луна — как сила инь, начало женское, пассивное, тёмное, холодное. Типологически наиболее архаичную форму противопоставления солнца и луны можно найти в австралийских дуалистических системах, где оно выражено через равнозначное им противопоставление двух зооморфных классификаторов – тотемов, соотнесённых, как и два светила, с двумя фратриями племени (напр., у племён области Маккай, Квинсленд солнце – аллигатор – фратрия youngaroo; луна – кенгуру – фратрия wutaroo); в Евразии древним зооморфным символом бога луны был бык. В дальнейшем дуалистическая система может существенно разрастаться за счёт других противопоставлений, но оппозиция солнце — луна обычно остаётся одной из основных, как у пангве (Габон), где с луной соотнесено зло, нечет, вода, с солнцем – добро, чёт, огонь; ср. также соответствующие представления в индийской мифологии, отражённые в «Бхагавадгите» (VIII 24, 25). В мифологическом противопоставлении луна — солнце первый член чаще всего оказывается отрицательным, что связано с меньшей ролью божества луны по сравнению с божеством солнца в развитых мифологиях (напр., в мифах Египта). В таких мифологиях луна оказывается значительно менее ловкой и увёртливой, чем солнце (этим у абхазов объясняется появление на ней пятен). Согласно бушменскому мифу, солнце и луна – соперники. Луна убегает от солнца, которое режет её ножами – лучами. От луны остаётся только один хребет, и она просит пощадить её.
ЛУНГ Солнце соглашается, луна уходит к себе и начинает снова расти. Затем бегство луны, преследуемой солнцем, повторяется. Другого рода соотношение между лунарными и солярными мифами характерно для таких изолированных ареалов, как северо-западное побережье Южной Америки, где (в Пакасмайо и других прибрежных долинах) месяц почитался в качестве основного божества, управляющего стихиями, определяющего движения моря, насылающего гром и молнию. По представлениям индейцев этих областей, большая сила месяца по сравнению с солнцем сказывается уже в том, что месяц может светить и днём и ночью (причём он может затмевать солнце, а солнце его затмить не может). Поэтому солнечные затмения праздновались как победа месяца над солнцем, тогда как лунные затмения воспринимались как печальные события, которые надо оплакивать. Считалось, что на двое суток (во время новолуния) месяц отправляется в потусторонний мир, чтобы наказывать там мёртвых преступников. Отзвуки характерного для обитателей древнего Перу культа месяца исследователи усматривают и в цикле мифов о Пачакамаке (на языке кечуа «создатель») — сыне солнца и месяца. Отчасти сходные с южноамериканскими представления известны у батаков (на Суматре) и семангов (в Малайе), согласно которым луна хитростью заставила солнце проглотить своих детей — маленькие солнца, собиравшихся сжечь землю. В древних центральноамериканских мифах два бога должны были сгореть для того, чтобы превратиться в месяц и солнце. Сходный мотив — полусгоревший предмет, становящийся луной, – известен в бушменском Л. М. (см. в ст. Бушменов мифология). У некоторых народов Судана распространён тотемический миф о превращении в месяц барана, пойманного и запертого в доме за то, что он повадился воровать зерно сорго. Когда старики племени увидели, что после поимки барана стало темно, они посоветовали отпустить его на волю. Освобождённый от привязи баран подпрыгнул высоко вверх и превратился в месяц. Известны также мифы о происхождении луны (и солнца) из частей тела (чаще всего из левого и правого глаза) мифологического первосущества (китайского Пань-гу, индийского Пуруши и т.п.). Особняком стоят представления о происхождении луны в Шумере, где предполагалось, что она возникает из той же субстанции, что и воздух (скорее преднаучный, чем мифологический мотив). У большинства народов мира есть особые Л. М., объясняющие возникновение пятен на луне, чаще всего тем, что там находится особый человек («лунный человек» — «ирий хасава» у ненцев; «лунная женщина-сплетница» — «ралк умгу», идущая по воду с коромыслом и вёдрами, у нивхов; сходное представление известно у татар в Западной Сибири, рассказывающих, что женщина была много лет назад за дурное поведение отправлена богами с полными вёдрами воды на луну, откуда она с тоской смотрит на землю). Божеству луны многие народы придают особое значение, считая, что оно даёт необходимые элементы для всего живого
(как «луна-мать» — «Кичеда-нямы» у нганасан). У айнов существовал обычай во время полнолуния обращаться к божеству луны с подношениями, так как в это время оно благосклонно и весело: в другое время, когда месяц уменьшается, божество плачет и не слышит молитв. Сопоставление лунарных знаков палеолитического искусства и наиболее архаических Л. М. позволяет (пока еще в очень гипотетической форме) наметить вероятный путь развития Л. М. от представления о месяце как воплощении мужского начала в зооморфном коде (бык и др.) к значительно более поздним представлениям, согласно которым луна выступает в качестве женского персонажа, иногда второстепенного. Обращает на себя внимание постепенное уменьшение значимости Л. М. в развитых обществах при сохранении значимости луны как мифологического символа, используемого при гаданиях, в магических обрядах и т. п. (традиция, продолженная в европейском искусстве от романтизма и постромантизма, вплоть до символизма; ср. персонифицированный образ луны у А. Блока: «Выйдет месяц — небесный Пьеро, встанет красный паяц на юру»). В. В. Иванов.
ЛУН-ВАН («царь драконов»), в китайской мифологии хозяин водной стихии, глава драконов – лун. Согласно ранним текстам, Л.-в. – существо, выделяющееся среди прочих драконов необычайными размерами – около 1 ли (примерно 0,5 км) в длину. Образ Л.-в. сложился в первых веках н. э., по мнению ряда исследователей (французский учёный А. Масперо и др.), – под воздействием буддизма (при переводе на китайский язык буддийских сутр слово Нагараджа, «царь змей», было передано как Л.-в.). Из буддийской литературы было заимствовано и число Л.-в. (в китайском переводе сутры «Садхарма пундарика» их насчитывается восемь, по другим сочинениям, – десять). Однако распространение получила даосская трансформация этой классификации — представление о Л.-в. четырёх морей (в соответствии с древнекитайской космогонией): Гуан-дэ («увеличивающий добродетель») — Л.-в. Восточного моря, Гуан-ли («увеличивающий богатство») — Южного, Гуан-жун («увеличивающий благоЛун-ван. Китайская лубочная картина. Конец 19 – нач. 20 вв. Ленинград, Музей истории религии и атеизма. Коллекция академика В. М. Алексеева.
611
склонность») — Западного и Гуан-цзэ («увеличивающий щедрость») — также Западного. Все они считаются братьями Ао, старший из которых Гуан-дэ. В фантастической эпопее «Путешествие на запад» (16 в.) У Чэн-эня и других произведениях Л.-в. носят несколько иные имена: Ао Гуан, Ао Цинь, Ао Шунь и Ао Жун. Существовало представление и о Л.-в. четырёх главных рек Китая. В народных сказках и преданиях обычно фигурирует просто Л.-в. (без имени) или Дунхай Л.-в. («царь драконов Восточного моря»). В поздних народных верованиях Л.-в. нередко рассматривается как владыка стихий, которому подчинены бог грома Лэй-гун, богиня молнии Дянь-му, бог ветра Фэн-бо и хозяин дождя Юй-ши. В поздней народной синкретической мифологической системе Л.-в., как и другие божества, подчинён верховному владыке Юй-ди, в знак уважения Л.-в. является в его дворец (считалось, что в это время и идут сильные дожди). В поздней фольклорной традиции Л.-в. обычно представляется старцем, живущим в хрустальном подводном дворце лунгун («драконов дворец», также впервые встречается в переводах буддийских сутр). Л.-в. — хранитель несметных сокровищ, у него есть своё морское воинство: черепахи, каракатицы, креветки и другие морские обитатели, имеющие способность к оборотничеству. Китайские художники нередко рисовали Л.-в. в виде старца с посохом, набалдашник которого украшен головой дракона – реликт зооморфной природы Л.-в. Часто упоминаются и дети Л.-в. – сын, реже дочь. Обычный сюжет этих произведений таков: сын Л.-в. попадает в беду, его спасает юноша. Сын Л.-в. приглашает его в гости во дворец отца и объясняет, какой подарок он должен просить у Л.-в. перед возвращением на землю. Обычно это чудесный предмет, заключающий сокровища, или тыква-горлянка, дающая еду, или даже дочь Л.-в., которая выходит замуж за героя, но, родив ему детей, по прошествии определённого количества лет возвращается обратно в подводное царство. Культ Л.-в. был чрезвычайно распространён в старом Китае. Храмы, посвященные ему, были практически в каждом городе, каждой деревне, близ рек, озёр, переправ и колодцев. Его заступничества просили моряки, рыбаки, земледельцы, а также водоносы, которые считали, что подземные источники в колодцах управляются Л.-в. и соединяются где-то под землёй с морем. Во время засухи статую Л.-в. выносили из храма и ставили на солнцепёке, а во время наводнения её носили, чтобы показать Л.-в. размеры бедствия и усовестить его. Если это не помогало, то статую топили в воде. Китайские императоры присваивали Л.-в. различные титулы, а иногда понижали их в чине, издавали указы о ссылке Л.-в. за проступки в дальние края и т. п. Б. Л. Рифтин.
ЛУНГ, лонг, лунк, тонк, юнк, в хантыйской мифологии название духов (ср. куль и пупыг в мансийской мифологии). Обычно Л. невидимы для человека (однако их видят животные, а также – через посредство своих зооморфных помощников – шама-
612
ЛУНГКИДЖИНГБА И ЛИЧАБА
ны), но могут показываться в виде призраков, предметов и животных необычного вида. Имеются Л. локальные и обитающие повсюду, добрые и злые, антропоморфные и зооморфные и др. Так, в мифах восточных ханты представлены Вонт-Л. (лесной дух, помогающий животным спасаться от охотника, принимая их облик и приводя охотника в растерянность; он же в образе глухаря указывает заблудившимся дорогу домой), Йенк-Л. (водяной), ВатЛ. (дух ветра), Тохлангваях-Л. (живущий на юге владыка перелётных птиц), Кул-Л. (дух – хозяин рыб), Кул-тэттэ-Л. (дух – создатель рыб), Сарт-Л. (огромная щука, переворачивающая лодки); Рахам-Л. и Кат-Л. (духи – покровители семьи, дома), Кынь-Л. (дух болезней – ср. Куль-Отыр), Паям-Л. (дух голода), Вор-Л. (дух, устанавливающий уровень воды в реках) и др. Е. Х.
ЛУНГКИДЖИНГБА И ЛИЧАБА, в мифологии ао нага (тибето-бирманская группа) верховные божества. Лунгкиджингба считается создателем мира и обитает в небесах в каменном доме. Личаба (букв. «тот, кто трясёт землю») создал землю и великую реку Брахмапутру. Он посылает на землю дожди. Ему приносят жертвы, ему же посвящены обряды урожая. Личаба идентичен Литсаба у сема нага. Сема нага полагают, что тело Литсаба черно. Он дружит с кротом. У ао нага есть образ первого человека, рубившего лес для подсечно-огневых участков. Его зовут Лутаба. Очевидно, есть связь с образом Личаба. Земледельческое божество Личаба у нага почти вытеснило архаический образ небесного владыки Лунгкиджингба. Я. Ч.
ЛУН КУНГ, в мифологии народа ман во Вьетнаме (группа мяо-яо) бог молнии. Миф о Л. К. связан и с мифом о всемирном потопе, а также с шаманистскими представлениями. Л. К., сражаясь с духом Тянг Локо, был пленён и превращен в петуха, но, обманув Тянг Локо, опять превратился в духа. Тянг Локо решил запрудить реки, чтобы вода поднялась до небес и он мог бы настигнуть Л. К. Когда Тянг Локо постучался в небесные ворота, Л. К. сумел разрушить плотины, вода опять потекла в море, её уровень понизился, а Тянг Локо упал и ударился головой о гору. Н. Н.
ЛУННАЯ ДИНАСТИЯ (др. инд. somavanca или candra-vanca), в индуистской мифологии один из двух главных царских родов, к которым принадлежало большинство легендарных героев эпических и пуранических сказаний (ср. Солнечная династия). Прародителем Л. д. считается бог луны (отсюда её название) Сома, или Чандра. Первым царём Л. д. был Пуруравас, сын Будхи (планета Меркурий) и внук Сомы. В свою очередь, Пуруравас, женившийся на апсаре Урваши, имел от неё нескольких детей. Младшие его сыновья стали основателями царских домов в Каньякубдже (современный Канаудж), Каши (современный Варанаси) и некоторых других городах и областях Индии, однако наибольшую роль в династийных списках играло потомство старшего его сына Аюса. Сыном Аюса был Нахуша, одно время захвативший власть над тремя мирами, а сыном Нахуши — Яяти, имев-
ший от жён Деваяни и Шармиштхи пятерых сыновей: Яду, Турвасу, Друхью, Ану и Пуру. Все они считались родоначальниками многих племён и царских фамилий, упоминаемых как в мифологических, так и в исторических источниках Древней Индии. Так, потомками Друхью назывались цари Гандхары на севере Индии; потомками Ану — кекайи, мадры, яудхеи, саувиры, ушинары (на северо-западе Индии, в Пенджабе и Раджастхане), анги, ванги, калинги и пундры (в Бенгалии и на северо-востоке Декана); потомками Яду — племена хайхаев, бходжей, видарбхов, чеди (в Бераре и Декане), а также ядавы — род, в котором, по преданию, родился Кришна и столица которого Дварака (в Гуджерате) погибла вместе с ними незадолго до его смерти, и т. д. Наибольшей славы и могущества достигло, однако, потомство младшего сына Яяти — Пуру, которому отец завещал своё царство. В числе потомков Пуру (пауравов) индийские сказания называют племена бхаратов и панчалов, упоминаемые ещё в «Ригведе», царей Душьянту, героя легенды о Шакунтале, Бхарату, Куру, Шантану — мужа богини Ганги, наконец, Панду и Дхритараштру, чьи сыновья — пандавы и кауравы. Списки царей Л. д. содержатся в большинстве индийских пуран и, хотя последовательность имён в отдельных пуранах различна, в целом они достаточно единообразны. Специалисты полагают, что часть имён в этих списках, особенно в конце их, имеет не только мифологическую, но и реальную историческую основу. П. А. Гринцер.
ЛУСИН («луна»), в армянской мифологии антропоморфная персонификация луны. Согласно мифу, однажды юноша Л. попросил у матери, державшей в руках тесто, булочку. Рассерженная мать дала пощёчину Л., от которой он взлетел на небо. До сих пор на его лице видны следы теста. По народным поверьям, фазы луны связаны с циклами жизни царя Л.: новолуние – с его юностью, полнолуние – со зрелостью; когда луна убывает и появляется полумесяц, наступает старость Л., который затем уходит в рай (умирает). Из рая он возвращается возрождённым (мифологема умирающего и воскресающего бога). Во многих мифах Л. и Арэв (персонификация солнца) выступают как брат и сестра. Культ луны у армян был широко распространён. Новолунию приписывалось магическое действие как благотворное (способность исцелить от ряда болезней и др.), так и вредное (дурное влияние на новорождённых); к нему приурочивались культовые церемонии и моления. Солнцу и луне были посвящены многие храмы, главный из которых находился в Армавире (столица и религиозный центр древнеармянского государства). С. Б. А.
ЛУ-СИН (от лу, «чиновничье жалованье», и син, «звезда»), Лу-шэнь («божество карьеры»), Гуань-син («звезда чиновников»), в поздней китайской мифологии божество карьеры, особо почитавшееся чиновниками. Одно из божеств триады саньсин. В качестве Л.-с. был обожествлён исторический Ши Фэн (2 в. до н. э.), который служил Лю Бану, основателю династии Хань. Л.-с. изображается в виде
старца верхом на олене [лу («олень») и лу («карьера», «чиновничье жалованье») — омонимы]. Иногда Л. отождествляется с богом литературы Вэнь-чаном. Б. Р.
ЛУТ (Lut), в мусульманской мифологии персонаж, соответствующий библейскому Лоту. Коран называет Л. «посланным», «верным посланником», одним из тех пророков, увещеваниям которых не верили их соплеменники (22:43; 26:162; 37:113, 133). Кораническая история Л. (11:79–84; 15:58–74; 29:25–34) в основе своей восходит к библейскому сюжету. Согласно Корану, Л. был среди тех, кто уверовал в проповедь Ибрахима и вместе с ним покинул родину. Сообщается, что он жил среди грешного и распутного народа. Подробно излагаются эпизоды: явление карающих ангелов, посланных аллахом; попытки людей напасть на ангелов; готовность Л. отдать людям своих дочерей; предупреждение ангелов о грядущей гибели жителей города и жены Л.; кара, ниспосланная аллахом на город («И схватил их вопль при восходе солнца. И обратили мы верх этого в низ и пролили на них дождь камней из глины», 15:73–74). Коран не называет места жительства Л., но трижды упоминает «опрокинутых», употребляя арабский термин, восходящий к библейскому обозначению Содома. Комментаторы дополняют коранический рассказ некоторыми деталями. Именем Л. арабы называют Мёртвое море — «Бахр Лут» («Море Лута»). М. П.
ЛХА (тибет. lha, «бог»), в тибетской мифологии божества, обитающие в небе, они же горные божества, защищающие человека. По преданию, Л. возникли из скорлупы первородного человека, давшего Боги счастья: Фу-син (в центре), Шоу-син с персиком долголетия (слева) и Лу-син. Китайское вышитое панно. 19 в. Ленинград, Музей истории религии и атеизма. Коллекция академика В. М. Алексеева.
ЛЮ ХАЙ рождение первочеловеку. Согласно мифам, человек посредством Л. устанавливает отношения со средой и защищен от воздействия среды. Каждого человека от рождения до смерти сопровождает группа из пяти Л. Царь Тригумцэнпо погиб после того, как его лишили хитростью всех Л. В мифологии бон Л. располагаются на 13 небесах. Л. бытия возник в результате взаимодействия двух цветов — жёлтого мужского и голубого женского. 13 сфер неба — это 13 поколений Л. Затем появляются 14-я и 15-я сферы (вода и земля), на которых располагаются Л.-родители, от них через семь поколений родился первый тибетский царь Ньятицэнпо. Л. как ландшафтные божества выступают горными божествами, божествами местности. Гора представляет небо и его божество – Л., а озеро – подземный мир и его божество – лу. Некоторые мифы повествуют о браке двух локальных божеств (гора – озеро, гора – гора), в других говорится о вражде и битве между горами. В Тибете на каждом перевале и в каждой деревне существует лаце и лхатхо — кучи камней, символизирующие горные божества, богов вершин, местностей, мужские божества, божества войны.
сывается начало разведения шелкопрядов. Нередко знак лэй в её имени пишется другим иероглифом, так что отнесение её к божествам грома проблематично; 2) в китайской народной мифологии глава небесной управы грома (лэйбу), в которую помимо Л.-ц. входят Лэй-гун, богиня молнии Дянь-му, бог ветра Фэн-бо, бог дождя Юй-ши. Л.-ц. изображали с третьим глазом на лбу, из которого лился поток света. В храмах статую Л.-ц. помещали обычно в центре, среди его приближённых по управе грома, иногда, кроме того, особых богов грома: Цзю-тянь лэй-гуна («громовника девяти небес»), У-фан лэй-гуна («громовника пяти сторон света») и других. В народе, однако, редко делалось различие между Л.-ц. и Лэй-гуном. Б. P.
Е. Д. Огнева.
ЛЫБЕДЬ, в восточнославянской мифологии генеалогический герой, сестра трёх братьев – родоначальников племени полян: Кия, Щека и Хорива. Древнерусское предание о происхождении полян (в «Повести временных лет») родственно мифологическому сюжету, в котором участвуют три брата и сестра: в русской сказке — богатырша Белая лебедь, владелица живой воды и молодильных яблок, за которыми посланы братья; её имя могло быть преобразовано из первоначального Л. под влиянием мифологического мотива превращения богатырши в птицу. Возможно, имя Л. связано с Lub, слав. *Lub, рус. лыб-, «верх» (лыбонь, «верхняя часть головы животного»), ср. название холма — Девичь-гора над рекой Лыбедь под Киевом. В. И., В. Т.
ЛЫМИЛАХ, Нымилах, Нымирах, Шымирах, в абхазской мифологии божество супружеского счастья. К нему обращали тайную мольбу юноши и девушки, собиравшиеся на гадания вечером в день, когда заканчивался цикл весенних обрядов, посвященных Айтару. Поев пересоленных хлебцев и отказавшись от питья в этот вечер, каждый участник гадания, выйдя во двор, мысленно обращался к Л.; жаждущему ночью должен был присниться суженый. Л. А.
ЛЬЮНГ ВУНГ, в мифологии народа ман во Вьетнаме (группа мяо-яо) волшебный стрелок. Считается, что после всемирного потопа на небе появилось 12 светил: от их тепла земля быстро просохла. Но и после этого светила продолжали греть и на земле засохли все растения. Тогда появился стрелок Л. В., который сбил стрелами все светила, кроме двух — луны и солнца. Н. Н.
ЛЭЙ-ГУН («громовник»), в китайской мифологии бог грома. Согласно «Шань хай цзину» («Книга гор и морей», 3–2 вв. до н. э.), в болоте грома (Лэй-цзэ) живёт
613
Лэй-гун в облике полуптицы. Дерево. 19 в. Ленинград, Музей истории религии и атеизма.
дух грома; у него тело дракона, человечья голова, он бьёт по своему животу, как по барабану (по-видимому, наиболее архаическое представление о Л.-г.). Философ Ван Чун (1 в. н. э.) писал, что художники изображали гром в виде связки барабанов или силача Л.-г., который левой рукой тянет связку барабанов, а правой ударяет в них билом. На древнем рельефе (предмогильный храм У Ляна в провинции Шаньдун, сер. 2 в. н. э.) Л.-г. имеет облик человека, разъезжающего в облаках на колеснице и бьющего молотком по двум барабанам. Впоследствии, по-видимому, под влиянием буддизма, в частности образа птицы Гаруды, Л.-г. стал изображаться с чёрными крыльями летучей мыши, с птичьими когтями и головой (иногда с тремя глазами), туловищем человека синего цвета; он одет обычно только в штаны, на плечах связка барабанов, в правой руке деревянный молоток, которым бьёт по ним. В 7–10 вв. его описывали как свиноподобное крылатое существо чёрного цвета, с рогами и двумя когтями на передних и задних лапах, с каменным топором в передних лапах, поедающее красную змею («Тайпин гуанцзи», части 393–394). Л.-г. почитался как божество, помогающее людям, поскольку он связан с божествами дождя, от которых зависит урожай. Храмы Л.-г. известны с 7–10 вв., праздник в его честь справлялся в 24-й день 4-й луны. В сказаниях малых народов ЮгоЗападного Китая Л.-г. выступает персонажем, устроившим великий потоп. Б. Л. Рифтин.
ЛЭЙ-ЦЗУ («гром-предок»), 1) в древнекитайской мифологии жена Хуан-ди, богиня грома (?). По преданию, проглотила горошину и родила сына Чан-и, ей припи-
ЛЮ ХАЙ, Лю Хар, Лю Хай-чжань, в китайской даосской мифологии бог монет, входящий в свиту бога богатства (см. Цайшэнь). Возможно, в основе образа Л. X. был реальный исторический деятель 8–9 вв. По одной версии, он служил яньскому князю Лю Шоу-гуану, а по другой – с 917 императору Тай-цзу – основателю династии Ляо. Однажды к нему явился даос, назвавший себя Чжэнь-янцзы (прозвище Люй Дун-биня, одного из восьми бессмертных), который наставил Л. X. на путь даосского учения. Л. X. стал отшельником. Л. X. притворялся безумным, юродивым, пел и плясал (ему приписываются стихи-песни, а также философский трактат). По даосской легенде, он изготовил пилюлю вечной жизни и принял её, после чего тотчас же упал бездыханный, а тело его начало постепенно исчезать, он превратился в журавля и улетел в небо. По народной легенде, Люй Дун-бинь однажды опустил свой пояс с привязанной на конце Один из громовников — сподвижников Лэй-цзу с молотком и долотом в руках. Старинная китайская картина. Лондон, Музей Виктории и Альберта.
614
ЛЮХВА
Два Лю Хари играют с золотой жабой. На монете, которую пытается укусить жаба, подпись «Золотая монета Лю Хая». Китайская лубочная картина. Конец 19 — нач. 20 вв. Ленинград, Музей истории религии и атеизма. Коллекция академика В. М. Алексеева.
золотой монетой в колодец и велел Л. X. удить в колодце жабу. Это был враг Л. X., переродившийся жабой и бывший в прежней жизни стяжателем. Жаба закусила монету, и Л. X. вытащил её из колодца. Поэтому он всегда изображается с трёхлапой жабой — эмблемой наживания денег [деньги — цянь (в диалектах чянь) звучат почти так же, как и жаба — чжань или чянь]. На народных картинах бог монет обычно изображался в виде смеющегося человека с распущенными волосами (символ отрешения от мира), с открытыми вислыми грудями и животом (особенности даосского искусства, восходящие к буддийской иконографии, – символы святого, презревшего мир), одетого у чресл в лиственный покров и босого (признак отшельника, стремящегося стать небожителем). Одна нога у него поднята как бы для сильного и резкого движения, в руках шнур с нанизанными на него монетами, за последнюю из них держится, кусая её, трёхлапая жаба. Иногда бог монет стоит на жабе. Бог монет на народных картинах обычно изображается вместе с близнецами Хэ-Хэ, символами согласия и космической гармонии. Известен ещё один вариант легенды, по которому Л. X. был дровосеком. Однажды он встретил плачущую деву, семья которой погибла. Л. X. взял её в жёны. Как-то в горах его окликнул камень, сообщивший, что его жена — лиса-оборотень. Камень посоветовал дровосеку ночью, когда жена достанет изо рта красный шарик – волшебный талисман и положит его ему в рот, не возвращать ей его, а проглотить. Лиса без талисмана умрёт. Л. X. так и сделал. Лиса пояснила Л. X., что камень хотел потом убить его и завладеть шариком, чтобы подняться в небеса. Она посоветовала дровосеку разрубить камень, вытащить из него верёвку, на конце которой будет жаба, а затем встать или сесть на жабу (отсюда и изображения Л. X. на жабе). Жаба и вознесёт самого дровосека в небеса, а верёвку он должен был оставить матери, которая, когда надо, потрясёт её, и посыплются золотые монеты. Легенда эта объясняет связь Л. X. с жабой и происхождение представления о нём как о боге монет. Существуют ещё легенды о явлении на земле Л. X. в поздние времена, например в 1822, и творимых им чудесах. Б. Л. Рифтин.
ЛЮХВА («ивовый цвет»), в корейской мифологии дочь речного божества Хабэ-
ка, мать основателя государства Когурё Чумона. В ранних китайских записях («Лун хэн», «Критические исследования» Ван Чуна, 1 в. до н. э.; «Хоу Хань шу», «История Поздней Хань», 5 в., и др.) Л. выступает служанкой правителя царства северных варваров, которая зачала от воздуха, сошедшего с небес в виде куриного яйца, и родила сына. В буддийском сочинении «Лес жемчуга из сада сутр» (7 в.) она названа Нён Пхумни. В мифе о Чумоне, дошедшем в корейской эпиграфике 5–6 вв. и китайских династийных историях 7 в. («Бэй ши», «История Северных династий», и др.), говорится, что государь царства Пуё добыл себе необыкновенную жену — дочь божества реки и спрятал в комнате, где её освещал луч солнца (вариант: тень солнца следовала за ней), от которого она зачала и родила большое яйцо в пять сын (1 сын = 1,8 л). Государь бросил его собакам и свиньям, но те не ели его, затем бросил на дорогу, но быки и лошади обходили его; оставил в поле, но птицы прикрывали его пухом. Государь хотел разбить его, но не смог. Тогда он вернул яйцо матери, и вскоре из него вышел мальчик Чумон. В корейских источниках 12–13 вв. — «Самгук саги», «Самгук юса» и особенно в поэме Ли Гюбо «Государь Тонмён» — предание о Л. соединено с преданием о Кымва. В пуёские земли спускается сын небесного государя Хэмосу. Он добывает себе жену из другого мира. Встретив возле омута Унсим («медвежье сердце») трёх дочерей речного божества Хабэка, он нарисовал на земле дворец, который тут же вырос. Девушки вошли в него, и Хэмосу удалось пленить старшую из них — Л. Хабэк разгневался. Тогда Хэмосу отправился к нему в подводное царство для совершения брачной церемонии. Он состязается с отцом Л. в искусстве превращений и побеждает его. После церемонии, возвращаясь на небо, Хэмосу бросает соблазнённую им Л. Хабэк приходит в гнев: в наказание за «незаконное сожительство» с сыном неба вытягивает Л. губы на три вершка и изгоняет её на реку Убальсу. Рыбаки изловили Л., обрезали ей губы, и она рассказала о себе. Кымва укрыл её в комнате, где она зачала от солнечного луча и родила (в поэме Ли Гюбо: из правой подмышки) большое яйцо. Это яйцо как предзнаменование беды бросили в глухих горах, но над ним всегда светил луч солнца и животные охраняли его. Тогда яйцо вернули Л., и из него вышел не-
обыкновенный мальчик Чумон (он же Тонмён). В 24 до н. э. (по традиционной хронологии) осенью в 8-ю луну Л. скончалась в Восточном Пуё. Кымва похоронил её как вдовствующую государыню и приказал возвести священную усыпальницу. Л. Р. Концевич.
ЛЮЦИФЕР, Луцифер (лат. Lucifer, «утренняя звезда», т. е. планета Венера; в том же значении — греч. εωσφ ρο ; слав. Денница), в христианской традиции одно из обозначений сатаны как горделивого и бессильного подражателя тому свету, который составляет мистическую «славу» божества. Оно восходит к ветхозаветному пророчеству о гибели Вавилона, в котором с исторически актуальными аспектами переплетаются эсхатологические мотивы и царю Вавилона приданы черты языческого демона планеты Венера: «Как упал ты с неба, Денница, сын зари! Разбился о землю, попиравший народы. А говорил в сердце своём: "взойду на небо, выше звёзд божьих вознесу престол мой и сяду на горе в сонме богов, на краю севера; взойду на высоты облачные, буду подобен всевышнему". Но ты низвержен в ад, в глубины преисподней» (Ис. 14, 12–15). Традиционная экзегеза относила эти слова к мятежу и падению сатаны. Это нашло отражение в иконографии; например, на фреске 16 в. в трапезной монастыря Дионисиу на Афоне под ногами архангелов, держащих, как знамя, медальон с ликом Христа-Еммануила, простёрта раскинувшая в изнеможении руки фигура с потемневшим лицом и надписью «Денница». Такое «светлое» обозначение сатаны не могло не быть парадоксальным (даже с учётом всей одиозности для христианства астральных культов), тем более что этот же символ употреблялся в совершенно противоположном смысле. В новозаветных текстах Христос именует себя самого: «Я есмь ... звезда светлая и утренняя» (Апок. 22, 16; ср. звезду из ветхозаветного пророчества Валаама, интерпретировавшуюся и иудейской, и христианской традицией как мессианский символ). Византийская церковная поэзия уподобляет и деву Марию «звезде, являющей солнце» («Акафист богородице», 6 или 7 в.). В этих случаях, по крайней мере, не употребляется само слово «Денница»; но Ориген (2–3 вв.) применил и его к Иоанну Крестителю: тот предвозвещает Христа, как утренняя звезда предвозвещает солнце. Поэт-символист Вяч. Иванов противопоставлял друг другу два сатанинских начала — Л., «духа возмущения», «силу замыкающую», обожествление личной воли, и Ахримана (Ангро-Майнью), «духа растления», «силу разлагающую», распад личности. С. С. Аверинцев.
ЛЯГУШКА. В различных мифопоэтических системах функции Л., как положительные (связь с плодородием, производительной силой, возрождением), так и отрицательные (связь с хтоническим миром, мором, болезнью, смертью), определяются прежде всего её связью с водой, в частности с дождём. В схеме древа мирового или трёх космологических зон Л. (вместе с другими хтоническими животными) приурочена соответственно к корням и к нижнему миру, прежде всего к
ЛЯХ
Лягушка – египетская богиня плодородия Хекет. 6–3 вв. до н. э. Каир, Египетский музей.
подземным водам. В одних случаях Л., подобно черепахе, рыбе или какому-либо морскому животному, держит на своей спине мир, в других – выступает как открывательница некоторых важных космологических элементов. У алтайцев Л. обнаруживает гору с берёзой и камнями, из которых добывается первый огонь (ср. солнце в воде, символизируемое образом Л., и т. п.). Иногда с Л. связываются водные элементы хаоса, первоначального ила (или грязи), из которых возник мир. В Древнем Египте с головой Л. изображались боги гермопольской огдоады, Хекет (богиня плодородия, связанная с загробным миром) и даже Амон. В Бирме и Индокитае с образом Л. нередко связывается злой дух, который проглатывает луну (поэтому Л. считается причиной затмения). В Китае, где Л. также связывают с луной, их называют «небесными цыплятами», так как существует поверье, что Л. падают вместе с росой с неба. Мотив небесного происхождения Л. позволяет рас-
сматривать их (и некоторых других хтонических животных) как превращенных детей (или жену) громовержца, изгнанных на землю, в воду, в нижний мир [ср. русскую примету «до (первой) грозы Л. не квакает» и повсеместные представления о кваканье Л. к дождю, об их появлении вместе с дождём и т. п.]. В гимне лягушкам («Ригведа» VII 103) говорится, что Л. появляются в сезон дождей и подают голос, пробуждённый к жизни богом грозы Парджаньей; при этом Л. обращаются к своим сородичам, «как сын к отцу» (т. е. к Парджанье). Некоторые исследователи полагают, что гимн Л. представляет собой словесную часть ритуала вызывания дождя с помощью Л., известного и в современной Индии. В этом случае получает объяснение и сравнение Л. с брахманами, участвующими в ритуале, и с коровами как зооморфными образами плодородия и изобилия. Связь Л. с богом неба косвенно засвидетельствована в басне Эзопа о Л., выпрашивающих у громовержца царя для себя. Более непосредственно она проявляется в мифологическом рассказе африканских ашанти, согласно которому бог неба Ньяма посадил Л. сторожем у колодца, где никогда не иссякает вода, и дал ей за это хвост; во время засухи возгордившаяся Л. не пустила к колодцу жаждущих зверей и даже самого Ньяму, за что он лишил её хвоста и сделал так, что все Л. рождаются с хвостом, но вскоре теряют его. Мотив Л. как превращенных людей, известный также и в австралийской мифологии, не исчерпывается их связью с громовержцем: в филиппинском этиологическом мифе в Л. превращается упавший в воду мужчина, которого жена переносила в корзине через реку; к тому же кругу представлений относится мотив об-
615
ращения в Л. за обман, образы ЦаревныЛ. в русских сказках и т. н. лягушачьего принца в германском фольклоре (тип AT 440, из цикла «свадьба животных»). Сама Л. может подвергаться дальнейшим превращениям в другие образы охранителя вод (в частности, подземных). Вместе с тем она может выступать и как источник плодородия и прародительница всего человеческого рода (у мексиканских индейцев); с этим мотивом соотносятся случаи, когда Л. выступает в функции тотема (у манси). Известны и другие варианты отношений человека и Л. (проглоченная Л. как причина беременности, Л. как источник болезни, колдовство, осуществляемое с помощью Л., и т. п.). Иногда Л. выступает как помощница человека: она указывает путь герою, переносит его через реку, даёт полезный совет и т. п. В то же время Л. может символизировать ложную мудрость как разрушительница знания и т. п. Образ Л. часто вводится в мифологические и сказочные схемы с участием и других животных. В фольклоре разных народов Л. нередко является объектом насмешки или аллюзии (ср. мотив неартикулированности звуков, издаваемых Л., в русских загадках: «Выпуча глаза сидит, по-французски говорит», «Сидит Матрёна на мокрена, не говорит — ещё терпима, а как речь начнёт, всё досада возьмёт»). В. H. Топоров.
ЛЯХ, в западнославянской мифологии генеалогический герой, предок поляков (ляхов), брат Чеха, согласно преданиям, записанным в хронике 14 в. Вероятно, имя Л. образовано от ledo, «пустошь», «новь», «необработанная земля». В. И., В. Т.
MAАT (m -t), в египетской мифологии богиня истины и порядка, считалась женой бога мудрости Тота. Изображалась женщиной, сидящей на земле, с прижатыми к туловищу коленями. Символ М. – страусовое перо, прикреплённое на голове (иероглиф «маат» – страусовое перо). Видимо, распространение культа М. относится к началу Древнего царства, М. упоминается в «Текстах пирамид». Начиная с III династии (нач. 3-го тыс. до н. э.) фараоны включают имя М. в свои эпитеты («владыка M.»). M. считалась дочерью бога Ра и как таковая участвовала в сотворении мира, когда был уничтожен хаос и установлен порядок. Большую роль играла М. в загробном суде Осириса; на одну чашу весов клали сердце покойного, на другую — статуэтку М. Равновесие означало, что покойный оправдан (его «голос был праведным») и достоин блаженства в царстве Осириса. В противном случае его пожирало чудовище Амт (лев с головой крокодила). М. иногда называлась «Маати» (двойственное число), так как существовало представление о двух сестрах М.; зал суда назывался «залой двух правд». Эмблемой судей была статуэтка М., которую они носили на груди. Жрецом М. был везир; центром культа – Фиванский некрополь. Р. Р. Маат и Тот в образе ибиса. 7—6 вв. до н. э. Ганновер, музей Кестнера.
Маат и фараон Сети I. Рисунок для рельефа из гробницы Сети I в Долине царей. 1300 до н. э.
МААХИСЫ («жители земли»), маанвэки («земной народ»), мааналайсы («подземные»), в финской мифологии подземные духи. М. антропоморфны, безобразны (одна ступня у них повёрнута назад и т. п.), но могут иметь красивых дочерей. Принимают вид лягушки, ящерицы, горностая, кошки и других животных. Населяют, помимо подземного мира, леса, горы, холмы, пустыри. Путь в их страну ведёт по муравьиным тропам, через озёра и источники. В подземном мире М. ходят вверх ногами по обратной поверхности земли; попавший в подземное царство не должен вкушать пищи М., иначе он не вернётся на землю или, вернувшись, обнаружит, что год у М. равен пятидесяти на земле. М. похищают детей и скот. Считалось, что заблудившемуся в лесу у М. следует вывернуть наизнанку одежду, чтобы левое на его пути не оказалось правым, а заночевавшему в лесу – оставить приношение (молоко, мёд, зерно и т. п.) на тропе M., y дерева или священного камня. Расположением М. пользуется тот, кто не мучает скота; М. – обладатели чудесного скота, и человек, завладевший коровой М., становится богатым. Тому, кто выдал дочь за М., они подносят богатые дары. По финским верованиям, прежде чем строить дом, надо выкупить землю у М., закопав в ней монету. В эстонской мифологии М. соответствуют маалусы.
MA-ВАН («князь лошадей»), в китайской народной мифологии бог — покровитель лошадей. Культ М.-в. возник, видимо, в глубокой древности. М.-в. считался воплощением созвездия Фан, которое, согласно астрологическим воззрениям, вершит судьбы коней. М.-в. почитали военные (всадники) и хозяева, державшие лошадей. Культ М.-в. преобладал в Северном Китае. Можно предположить, что этот культ возник в результате слияния культов нескольких архаических божеств. Согласно древним сочинениям, летом, например, полагалось приносить жертвы Сянь-му («первому пастуху [коней]»), осенью Ма-шэ — первому всаднику, зимой Ма-бу — духу конских болезней и весной — Ма-цзу («конскому предку»), в качестве которого почиталось созвездие Фан [или по другим вариантам: созвездие Тяньсы — небесная четвёрка (коней)]. В поздние времена Ма-цзу стало употребляться в одном значении с М.-в., которого изображали в храмах в виде трёхликого существа, считая, что одно лицо символизирует Ма-цзу, другое – женское божество Сянь-му [праматерь (коней)], а третье — Ма-шэ. На лубочных иконах М.в. изображали как царя, сопровождаемого военачальниками. В таких случаях его называли Сыма дашэнь («великий бог, управляющий конями»). Иногда М.-в. изображали и в виде коня, сопровождаемого драконом, фениксом и журавлём. В позднесредневековом Китае М.-в. в день его рождения, 23 числа 6-й луны, приносили жертвы и в его честь даже устраивали театральные представления в храмах. Поскольку день рождения М.-в. совпадает с днём рождения бога огня Хо-сина, то нередко церемонии предназначались им обоим. В. Р.
МАВКИ, навки, в восточнославянской мифологии злые духи (часто смертоносные), русалки. По украинским поверьям, в М. превращаются умершие до крещения дети: имя М. (навки) образовано от навь.
МАЗДА
Ма-ван со своими слугами. Китайская лубочная картина. Конец 19 — нач. 20 вв. Ленинград, Музей истории религии и атеизма. Коллекция академика В. М. Алексеева.
М. спереди имеют человеческое тело, а спины у них нет, поэтому видны все внутренности. В. И., В. Т.
МАВУ-ЛИЗА, в дагомейской мифологии глава пантеона богов; согласно основному варианту мифа о сотворении мира, – прародитель и демиург, андрогинное божество, породившее всех остальных богов: близнецов Да Зоджи и Ньохве Анану, Хевиозо, близнецов Агбе и Наете, Аже, Гу, Дьо, Легба. Главенство М.-Л. в значительной мере номинально, управление природой и людьми перепоручено им остальным богам – его детям. На роль прародителя и демиурга М.-Л. выдвинулся в пантеоне богов, по-видимому, в более поздних мифах фон, вытеснив персонажи архаических мифов (Нана-Булуку, Айдо-Хведо). Согласно ранним мифам, Маву и Лиза – раздельные божества, близнецы, порождённые Нана-Булуку, который передал им господство над миром. Маву (луна) живёт на западе, управляет ночью, Лиза (солнце) живёт на востоке, правит днём. Лунные и солнечные затмения вызваны супружескими отношениями Маву и Ли-
за. Маву олицетворяет мудрость мира, Лиза – силу. В одном из вариантов близнецы Маву и Лиза породили сына Дана. По некоторым мифам (мифы кузнецов), Лиза – сын демиурга Маву, создавшего землю, а затем удалившегося на небо. Маву, увидев сверху неблагополучие на земле из-за неумения людей пользоваться её благами, послал Лиза на землю для усовершенствования жизни на ней, вручив ему жезл (гугбаса). Лиза (как культурный герой) расчистил леса, научил людей пользоваться металлами, строить жилища, изготовлять одежду, добывать пищу. Вернувшись на небо и отдав отцу гугбаса, Лиза в награду за выполненное поручение получил от Маву во владение солнце, откуда он следит за вселенной. В этом варианте мифа Лиза выступает культурным героем. Почитание М.-Л. было введено в 18 в. в правление Тегбезу и поддерживалось царским родом. Согласно мифу, культ М.-Л. появился благодаря Хванджиле, жрице М.-Л., матери царя Тегбезу. Е. С. Котляр.
MA-ГУ («конопляная дева»), в поздней китайской народной мифологии бессмертная фея, помогающая людям. По преданию, М.-г. появилась на свете в древности (по традиции, во 2 в. до н. э.). По повелению бессмертного Ван Фан-пина она оказалась в доме некоего Цай Цзина в виде прекрасной восемнадцатилетней девицы, но с длинными ногтями, напоминающими птичьи когти. Цай Цзину тут же пришло в голову, что ими хорошо чесать спину. Узнав об этих мыслях Цай Цзина, Ван Фан-пин послал человека с плёткой, чтоб отхлестать его и разъяснить, что М.г. – бессмертная дева. Впоследствии М.-г. чудесными заклинаниями заставила отступить море и вернула людям значительную часть побережья в провинции Цзянсу, превратив его тут же в тутовый лес. По другой версии, М.-г. жила в 4 в. н. э. (возможно, речь идет о другом её перерождении) в провинции Аньхой, получившей впоследствии наименование Магушань («гора конопляной девы»), где занималась приготовлением снадобья бессмертия. Живя на горе, М.-г. изготовила чудесное вино, отведав которого, её слепой отец прозрел. С этой горы М.-г. поднялась в небо, видимо, на огромной птице. Ма-гу переплывает море. С картины художника Мэй Сян-куня. 1886. Лондон, Британский музей.
617
На народных лубках М.-г. изображалась с символами счастья (летучей мышью) и долголетия – персиком, бабочкой (пожелание дожить до 90 лет), а также с волшебным грибом линчжи, дарующим бессмертие, и т. п. Нередко рядом с М.-г. рисовали маленького мальчика, в таких случаях М.-г. выступает в функции феи, дарующей сыновей. В народных легендах М.-г. нередко выступает как богиня — спасительница попавших в беду людей. В этом своём качестве её образ вошёл и в корейский фольклор, средневековую повествовательную литературу, где она известна под именем Маго хальми. Б. Л. Рифтин.
МАДЖУДЖ, см. в ст. Иаджудж и Маджудж. МАЗДА (авест. Mazda/h/, ср. авест., др.перс. mazda-, «мудрый»), в иранской мифологии одно из наименований (или составная часть наименования) главного божества (см. Ахурамазда). До последнего времени М. и Ахура Мазда рассматривались исключительно как частичное и полное название, и спор шёл в основном лишь о том, как понимать слово «М.» – как эпитет к Ахура (т. е. «Мудрый Ахура», «Мудрый господин») или как просто существительное («мудрость», откуда Ахура Мазда, «господин мудрость»), которое, собственно, и является именем божества. В начале 20 в. была выдвинута точка зрения (Э. Леман), которую поддержали Э. Бенвенист, М. У. Смит, С. Конов, К. Барр, П. Тиме, Б. Шлерат, В. В. Маландра и др., что М. – это персонифицированное абстрактное понятие, означающее мудрость (ср. Boxy Мана, собств. «благая мысль», Армаити, «благонамеренность» и др.). Однако в результате ряда исследований последнего времени (прежде всего Ф. Б. Дж. Кейпера) было показано, что слово mazda- нужно понимать не как абстрактное существительное женского рода, к которому позднее и вторично присоединилось h в качестве показателя именительного падежа мужского рода, а как архаичное прилагательное, восходящее к форме *mazdaH-s, «мудрый». Более того, очень вероятно, что ни М., ни Ахура М., строго говоря, не были именами главного бога, но лишь нетабуированными вариантами его обозначения. Во всяком случае, хаАхурамазда, попирающий Ангро-Майнью копытами своего коня и вручающий символ царской власти шаху Арташиру. Сасанидский наскальный рельеф. 3 в. Накш-и-Рустам.
618
МАЙРА
рактерно, что, с одной стороны, в «Яште» (I) перечисляются двадцать «ложных» имён бога, а, с другой стороны, иранцы обозначали его в своём религиозном календаре как «безымянный» или описательно «создатель». Нужно полагать, что таким же дескриптивным обозначением было и М. — «мудрый» или Ахура М. («господин мудрый»). Иначе говоря, эпитет «мудрый» выделял главное божество среди других ахуров, ср. «О Мудрый и (другие) Ахуры» («Яшт» XXX 9; XXXI 4); «(О ты), который могучейший Ахура и Мудрый» (XXXIII 11), хотя «Мудрый» как обозначение главного божества – результат табуирования, сам выбор именно такого эпитета весьма показателен. Авест. и др.-перс. mazda [родственно славянскому *modrъ (рус. мудр -)] восходит к индоевропейскому обозначению особенного вида ментального возбуждения (эйфории) *men-(dh)- (откуда и другие слова индоевропейских языков, обозначающие как «мудрость», «мысль», «намерение», так и «силу», «гнев», «ярость», «бешенство», ср., например, др.-греч. μαν α, «мания»). Мудрость как особенность (видимо, основная) главного иранского божества объясняется не только известной установкой на рационализм и мифопоэтический «логицизм» иранской религиозной традиции, но и предысторией его образа. В архаичной традиции мудрость нередко понималась как некий дар (равно духовный и сугубо материальный), с помощью которого достигается процветание, успех, удача, независимо от того, идёт ли речь об обретении высших духовных ценностей или богатства, скота, потомства (к сексуальному аспекту ср. слав. mode, «тестикулы»). С помощью мудрости совершается медиация противопоставленных друг другу крайностей — телесного, материального низа и духовного, мыслительного верха — материальное, отрицательное, грешное преобразуется в духовное, положительное, моральное (ср. также подчёркнутость этического аспекта в иранской религиозной мысли). Иранский главный бог в своей истории как раз и обнаруживает черты связи верха и низа (в реконструкции — добра и зла) и может быть восстановлен как божество, осуществляющее функцию перехода или, по крайней мере, изменившее в процессе эволюции свой исходный статус, так или иначе связанное с некой границей или порубежной ситуацией. Эти соображения подтверждаются данными ближайшей ведийской мифологической традиции. На основании соответствия иранской пары Митра — Ахура М. (ср., напр., «Яшт» X, 113, 145 и др.), ведийской Митра — Варуна выдвигается гипотеза о возможности отождествить для известного периода Варуну и Ахура М. Это тождество подтверждается тем, что Варуна первоначально был асурой, подобно тому как М. принадлежит к той же категории (ахура) фундаментального противопоставления асу с и дева в индоиранской мифологической традиции. Впоследствии Варуна и Ахура М. совершили одинаковый переход, изменивший их статус: Варуна перешёл в мир дева и стал божественным (девовским) асурой, иранские ахуры стали богами, а М. — высшим богом. Ср. также обраще-
ние к Варуне: «О ты, Мудрый (medhira), правишь над всеми вещами, над небом и землёй» (PB I 25, 20); его эпитеты: «разумный асура», «всеведущий асура» и т. п. Поскольку ведийский Варуна связан с нижним миром, с первозданными космическими водами, а позже (вместе с Митрой) стал медиатором между нижним и верхним царствами, такую же или сходную эволюцию можно предположить и для М. или Ахура М. Ср. среди прочего: М. или Ахура М. связан с творением земли и вод, с дневным и ночным небом, со здоровьем и болезнью, с распределением добра и зла, как и с преодолением сил и средств нижнего мира — демонов, врагов, несчастья, колдовства; он символ последнего суда («Ясна» 48). Совокупные данные индоиранской традиции, как и некоторые собственно авестийские данные (ср. «Ясна» 37, 3), делают вероятным предположение, согласно которому Ахура как имя главного божества предшествовало его обозначению как М. Тем не менее, в «Гатах» он чаще всего обозначается М. (116 раз) или Ахура (64 раза); М. Ахура отмечено 28 раз. (В 24 примерах типа М. Ахура между этими частями нет цезуры, что, видимо, указывает дополнительно на невозможность интерпретации М. Ахуры как «мудрость, господин».) В позднейших частях «Авесты» имя главного бога приобретает клишированную форму с необычным (инвертированным, контрастным) порядком элементов — Ahuro Mazda. Это сочетание, обнаруживающее уже тенденцию к унификации и потенциальному превращению в одно сложное слово, едва ли может непосредственно продолжать наиболее древнее иранское состояние, когда название Ахура уточнялось эпитетом Мазда. Ф. Б. Дж. Кейпер высказал предположение, что это древнее состояние в незороастрийской традиции отразилось как *Ahura Mazda, а в зороастрийской как Ahura, Mazda, Mazda-Ahura. Первая имела продолжение в обозначении главного божества как Auramazda в языке ахеменидских клинописных текстов [отсюда ср. поздние формы типа пехлевийского Ohrmоzd, Ohrmazd, согдийско-манихейского xwrmzt', xwrmwad, xwrmzd (= xor-muzda, xormazda), хорезмийского Remazd, сакского urmaysde, «солнце», сангличи ormozd, йидга, мунджи ormozd, ишкашимского remuzd и т. п., а также многочисленные заимствования в другие языки: тувинский Курбусту, монгольский Хормуста, бурятский Хан Тюрмас, Калбесэм у енисейских кетов и т. п.]. Вторая традиция, видимо, не имела прямых продолжений. Позднее же зороастрийское Ahura Mazda рассматривается как результат влияния незороастрийской формы имени бога. Такие сближения в обход зороастрийской традиции показательны с точки зрения определения личного вклада Заратуштры в формирование образа М. или Ахура М. Возможно, именно Заратуштра усилил акцент на эпитете «мудрый», который позже послужил основой для формирования абстрактного деифицированного понятия мудрости. В том или ином виде иранский мотив божественной мудрости, как и учение о Софии, могли столкнуться на русской почве, где отмечены синтетические философско-ми-
фологические и фольклорные образы премудрости (ср. сказочный сюжет Василисы Премудрой, т. е. «премудрой царицы», и его иранские аналогии). В этой перспективе образ иранского М. может рассматриваться для ряда ситуаций как самодовлеющий (ср. многочисленные древнеиранские имена типа *Mazdaka-, *Mazdadata-, *Mazdafarnah-, *Mazdayazna, *Mazdara-и др. в персеполитанской ономастике) и уж во всяком случае не перекрывающийся полностью образом Ахура Мазды. В. H. Топоров.
МАЙРА, в мифологии индейцев тенетехара (Бразилия) культурный герой. М. принёс тенетехара маниок и маис, а также огонь, который он украл у коршуна, спрятав его в палке мягкого дерева — уруку (используемого индейцами для разведения огня). Л. Ф.
МАЙТРЕЯ (санскр. maitreya, пали metteyya, «связанный с дружбой»), в буддийской мифологии бодхисатва и будда грядущего мирового порядка. М. — единственный бодхисатва, которого признают все основные направления буддизма. В палийском каноне «Трипитака» упоминание о М. встречается только один раз (Шакьямуни предсказывает будущее прибытие М.). Имя М. часто упоминается в комментаторской литературе на пали (напр., в «Висуддхимагге» Буддагхоши). Оно встречается также в самых ранних произведениях махаяны («Лалитавистара», «Дивьявадана», «Махавасту»); в «Саддхармапундарике» и в «Вималакиртинирдеше» М. ещё подчинён Манджушри, своему учителю. Самое полное описание М. приводится в «Майтрея-вьякаране», где М. выступает бодхисатвой девятого уровня. Считается, что М. в данный момент обитает в небе ту шита, где ждёт времени своего вступления в качестве будды в мир людей. Он родится, когда длительность жизни людей достигнет 84000 лет и весь мир будет находиться под управлением одного справедливого буддийского правителя. В ламаистской мифологии к М. восходит Майдар или Майдари, в китайском буддизме — Милэ, в японском — Мироку. Культ М. был особенно популярен в странах Центральной Азии и в Гималаях, где в его честь сооружено много гигантских статуй. М. изображают сидящим на троне «на европейский лад», он золотого цвета, вместе с М. изображают колесо дхармы, ступу и вазу. Л. Э. Мялль.
МАЙЯ (Μα α), в греческой мифологии нимфа гор, старшая из семи плеяд — дочерей Атланта и Плейоны. В гроте аркадской горы Киллена М. сошлась с Зевсом, от которого родила Гермеса (Apollod. III 10, 1–2; Hes. Theog. 938 след.). Имя её («матушка», «кормилица») указывает на присущие ей функции вскармливания и воспитания; она воспитывала сына Зевса и нимфы Каллисто Аркада (Apollod. III 8, 2). Вместе с сестрами-плеядами была превращена в одноимённое созвездие. Римляне отождествляли М. с италийской богиней Майей (Майестой), покровительницей плодоносной земли. Ей приносились 1 мая жертвы (Macrob. Sat. I 12); от её имени — название месяца мая в римском ка-
МАКАРА лендаре. В эллинистическо-римскую эпоху считалась супругой Вулкана и матерью Меркурия, отождествлялась с римскими Бона деа, Фауной. МАЙЯ (др.-инд. maya), в ведийской мифологии способность к перевоплощению, свойственная нуминальным (от лат. numen, «божество») персонажам; иллюзия, обман. Применительно к богам М. обозначает положительную магическую силу, изменение вида, чудесную метаморфозу. Если М. принадлежит противникам богов – демонам, врагам, М. выступает как обман, хитрость, колдовское изменение вида, подмена. Амбивалентность значений этого слова в значительной степени определяет сходное размежевание в словаре дева и асур. В послеведийский период М. нередко выступает в персонифицированном виде как божественная женщина небесного происхождения, иногда отождествляемая с Дургой: Майя [или Майя-деви (Maya-devi), Майя-вати (Maya-vati), Маха-майя (Maha-maya)], жена демона Шамбары, воспитавшая сына Кришны Прадьюмну (воплощение бога любви Камы), а затем ставшая его женой. В этой ипостаси М. идентифицируется с женой Камы Рати. В вишнуизме, как и в целом ряде направлений древнеиндийского умозрения, М. обозначает иллюзорность бытия, вселенной, воплощённой в Вишну; действительность, понимаемую как грёзу божества, и мир как божественную игру (лила). М. — одно из ключевых понятий древнеиндийской модели мира, вошедшее и в европейскую философию. В. Н. Топоров.
МАЙЯ (др.-инд. Maya), в индуистской мифологии зодчий асур, один из дайтьев. М. – сын Випрачити и Дити. Покинутый женой (апсарой Хема). М. живёт с дочерью Мандодари (у него есть также сын Ваджракама) в построенном им золотом дворце. Встретив в лесу Равану, он отдаёт ему свою дочь в жёны; у неё родится могучий сын Мегхананда («громогласный»), впоследствии получивший имя Индраджит (Рам. VII). Другой сюжет: М. испрашивает у Брахмы разрешение построить для асур город-крепость Трипуру; счастливая жизнь в ней; зловещий сон М.; раздоры в Трипуре, её упадок; боги, несмотря на все усилия М. спасти Трипуру, овладевают крепостью и разрушают её. Этот сюжет в разных вариантах излагается в «Матсьяпуране», «Махабхарате» (VIII), «Хариванше» и т. п. В «Махабхарате» рассказывается, что М. живёт в Девагири и возводит строения для дайтьев и для людей в расположенном неподалёку городе; в частности, он сооружает дворец для пандавов. В. Т.
МАЙЯ МИФОЛОГИЯ, см. в ст. Индейцев Центральной Америки мифология. МАЙЯУЭЛЬ, в мифологии ацтеков первоначально одна из богинь плодородия, затем богиня агавы и изготовлявшегося из неё опьяняющего напитка октли. Изображалась в виде женщины с 400 грудями. Р. К.
МАК. В мифопоэтической традиции М. связан со сном и смертью. В греческой мифологии М. — атрибут Гипноса, божества сна, брата-близнеца смерти (Танатоса),
связанного со смертью; оба брата живут в подземном царстве (Hom. Il. XIV 231; XVI 672; Hes. Theog. 211, 758). Гипнос с помощью М. усыпляет, приносит всем сладкое успокоение (Hes. Theog. XXIV 25), даже Зевсу. В римской мифологии Церера в поисках Прозерпины странствует по земле, не находя себе покоя и не в силах прервать поиски и отдохнуть; тогда боги делают так, что при каждом шаге Цереры возникают цветы М., богиня собирает их и, набрав букет, наконец, засыпает. Считалось, что М. посвящен Церере (иногда Диане), поскольку он растёт среди злаков. Происхождение М. связывается в мифах и фольклоре с кровью убитого человека или дракона (напр., в английской фольклорной традиции М. появляются из крови дракона, убитого святой Маргаритой). В христианской литературе распространено представление, что М. растут на крови распятого на кресте Христа (М. как символ невинно пролитой крови). В обрядах вызывания дождя во время засухи в Полесье в колодец бросали («сеяли») зёрнышки М., освящённого в день Маковея, колотили или мешали воду киёчками (палицей – оружием громовержца), приговаривая: «Макарка, сыночек, вылазь из воды, разлей слёзы по святой земле!»; им обсыпали хату, хлев, могилы «ходячих» мертвецов и др. Связь М. с громовержцем подтверждается и многочисленными редуплицированными названиями М., совпадающими (или весьма сходными) с именем громовержца или с именами непосредственно связанных с ним персонажей более низкого уровня; наряду с латинским названием М. — papaver (ср. имена громовержца в индоевропейской мифологии) на Балканах бытуют названия М. (иногда бабочки) типа албанск. paparune, румынск. раparuna, pirpirune, новогреч. παππαρουνα, болг. папоруна, папаронка, поперуга; македонск. пеперуга, пеперуда и т. п. В этом контексте показательна и синонимия образа М. и других вегетативных образов с близкой функцией (ср., напр., русские загадки типа: «Всю землю прошёл, красну шапочку нашёл», предполагающую две разгадки — М. и гриб). Имеется большое число данных об использовании М. в колдовстве, магии (в частности, в заговорах), а также в гаданиях, предсказаниях, при ситуациях выбора. Применение мака в народной медицине в значительной степени также согласуется с мифологизированным образом М. Так, в ряде традиций название одного из растений семейства маковых – чистотела (Chelidonium majus L.), используемого, в частности, при глазных болезнях, соотносится с названием ласточки, что согласуется с поверьем о ласточке, собирающей сок М. для возвращения зрения слепорождённым детям. В. Н. Топоров.
В нидерландской и немецкой живописи 15–16 вв. цветущий М. изображается либо как целебно-магическое растение (напр., в Изенхеймском алтаре М. Нитхардта), либо как «цветок смерти», отмечающий границу «мира иного» (у X. Босха и др.); некоторое значение здесь, возможно, имели и алхимические ассоциации (красный М. на скале как один из символов зарождения «философского камня»). В ли-
619
Ганга на макаре. Бронза.
тературе обычно развивается восходящая к античности метафорика М. как источника сырья для опия (ср. роль М. в «Натане Мудром» Г. Э. Лессинга). У художников-символистов М. — один из излюбленных «цветов зла» (букеты M. y О. Редона). M. H. Соколов.
МАКАЛИДУНГ, в мифологии манобо (остров Минданао, Филиппины) божество, создатель земли. М. поставил землю на железных сваях и поселился с удавом в центральной из них. Он трясёт сваю, вызывая землетрясение, если не доволен людьми. В образе М. проступают черты змееобразного божества нижнего мира. М. Ч.
МАКАРА (др.-инд. makara), мифологический образ фантастического морского животного, известный в индийской традиции, а также у народов ряда районов, испытавших влияние индийской культуры. Иногда образ М. трактуется и как класс гибридных чудовищных животных с преобладанием черт водных существ. М. часто представляли животным огромных размеров (своего рода индийским левиафаном), близким по своему облику к крокодилу, акуле, дельфину; с головой крокодила, слона с поднятым кверху хоботом, рыбы или водного чудовища с открытой пастью; телом рептилии или чешуйчатой рыбы, с хвостом в виде рыбьего плавника, с двумя или четырьмя лапами. Некоторые типы М. имеют и другие зоомоРечная богиня Ганга на макаре. Батик.
620
МАКАРИЯ
рфные (слона, барана), а иногда и растительные (лотосового корневища) черты. Происхождение образа М. остаётся неясным. С 3–2 вв. до н. э. М. становятся постоянным мотивом скульптурных рельефов, на этом основании некоторые исследователи считают, что на облик М. определённое влияние оказали греческие изображения Посейдона и морского чудовища (тритон). Однако различимы и местные корни образа М., в частности присутствие различных типов М. на печатях древних городов долины Инда; существующие предположения о «растительном» происхождении образа М. основываются на том, что её челюсти и язык с закрученным придатком обнаруживают большое сходство с корневищем и цветком лотоса (ср. в индийской традиции лотос как символ женской жизненной силы, плодородия, тесно связанный с водой). В буддийской мифологии М. связывались с якшами, в джайнской — с Сувидхинатхой, девятым джайнским тиртханкаром. Общесимволическая роль М. коренится в представлении о том, что М. в целом моделирует и (или) символизирует жизнь и природу во всех её состояниях-стихиях. Символика составных элементов М. (хвост, голова, ноги) получает развитие в мифологических связях М. с божествами плодородия, жизненной силы и воды (одно из названий М. — «Джаларупа», «водная форма»). Такова связь М. с якшами как вегетативными божествами, которые, в свою очередь, соотносятся с приносящим жизнь древесным соком или с речными богинями Нади-деватас, для которых М. служит опорой или ездовым животным — ваханой. М. связана и с божествами, которые в относительно позднее время стали выступать в качестве охранителей мира — локапал: с Варуной, Сомой, Куберой и Индрой. Для Варуны как водного бога и источника всего творения и для Сомы как лунного бога М. являются ваханами. Среди девяти сокровищ Куберы есть М. Связь М. с Индрой обнаруживается во время некоторых ритуальных праздников. В эпоху Гуптов М. стала выступать и как вахана речной богини Ганги (парное изображение Ганги на М. и Ямуны на черепахе — Курма на привратных колоннах в храме Кхаджурахо, Северная Индия, 10 в. н. э.). Неоднократно отмечена связь М. с лотосовой богиней богатства Лакшми, с богом любви Камадевой (его знамя и вахана — М.). В индийском зодиаке М. — знак Козерога (изображение М. с головой и передними ногами антилопы, туловищем и хвостом рыбы). В. Н. Топоров.
МАКАРИЯ (Μακαρ α), в греческой мифологии единственная дочь Геракла от Деяниры (Paus. I 32, 6). Ради победы своих братьев Гераклидов над Эврисфеем М. покончила с собой, так как оракул предсказал, что победа будет возможна, если ктонибудь из детей принесёт себя в жертву Персефоне. В память о М. источник, протекавший близ селения Марафон (Аттика), был назван её именем (Strab. VIII 6, 19). М. Б.
MАKBA, в мифологии лису (тибето-бирманская группа) владыка неба. М. послал
потоп на землю. Перед этим он избрал одного человека, выращивающего тыквы, и дал ему свои семена. Из них выросла огромная тыква. Начался ливень. Тогда человек сделал из тыквы лодку и взял туда с собой младшую сестру. Они спаслись от потопа, пробыв в лодке девять дней. Для того чтобы узнать волю М., они пустили с горы два круглых каменных жёрнова, которые соединились. Тогда брат и сестра стали мужем и женой. От их девяти сыновей возродилось человечество. В мифе говорится, чте эти сыновья женились на небесных девушках, а также на обезьянах. Я. Ч.
MAKОH, в мифологии чинов Бирмы (тибето-бирманская группа) гигант, на плечах которого покоится мир. Основание мира – огромный плоский камень, на котором разлит мировой океан. В океане плавает рыба Нгазалон и носит на себе плоскую скалу — поверхность земли, где живут люди. Когда М. от усталости подставляет под всё мироздание то одно плечо, то другое, случаются землетрясения. Я. Ч.
МАКУИЛЬШОЧИТЛЬ («пять – цветок»), Шочипилли («владыка цветов»), в мифологии ацтеков бог весенней растительности, любви, цветов, веселья, игры в мяч, сын Тласольтеотль. Изображался в виде юноши, сидящего среди цветов и бабочек, со скипетром в руках, увенчанным сердцем. М. считался покровителем художников, певцов, ткачей, музыкантов и игроков в мяч. Р. К.
МАЛАГАСИЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ, совокупность мифологических представлений малагасийцев (этнографические группы: имерина, бецимисарака, сакалава, антануси, антандруи и др.) – коренного населения острова Мадагаскар, предки которых переселились, по-видимому, с островов Малайского архипелага около 2 тысяч лет назад, полностью ассимилировав более древнее населениЕ. М. м. слабо исследована. Основным источником изучения М. м. являются записи малагасийского фольклора, произведённые европейскими (Ж. Ферран, Ш. Ренель, Ж. Сибре) и малагасийскими (Рабезандрина, Р. Радземиса-Раулисон, Бакули-Рамиараманана-Доменичини) учёными 19 и 20 вв. Истоки М. м. находятся в мифологических представлениях аустронезийских народов Малайского архипелага и, очевидно, в практически неизвестных мифологических комплексах доаустронезийского субстратного населения острова, видимо связанного с Африкой. Хотя М. м. существенно отличается от индонезийских прототипов и от мифологий африканских народов, в ней обнаруживаются элементы и тех, и других. Мироздание в М. м. – двуслойное, состоящее из неба и земли, первоначально соединённых друг с другом, а затем разведённых верховным божеством Андриаманитрой. Акт творения в М. м. происходит в соответствии с широко распространённой в Западной Индонезии мифологемой «сакрального спора». Но в отличие от индонезийской модели, в М. м. спор развивается не в трёхслойном пространстве, а между небом и землёй, находящимися в постоянном противоборстве. Небо и земля
часто персонифицируются в виде мужских божеств, именуемых занахари («творец») или андриаманитра («благоухающий повелитель»). Нижний занахари, персонификация земли, вылепляет из глины первых людей и животных, а верхний – персонификация неба (луна – его глаз, солнце – светильник, звёзды – драгоценные камни) дарует им жизнь и требует, чтобы они поднялись на небо. Так как нижний занахари отказывает ему в этом, то верхний занахари делает людей смертными и после их смерти забирает на небо дыхание жизни, оставляя тела земле. В варианте мифа земное начало связывается с затувуцинатау-нандриананахари («Затуву не созданный занахари») – половинным человеком, выросшим из земли (возможно, что этот образ связан с доаустронезийскими мифологическими представлениями). Затуву дополняется до целого человека только после того, как женится на дочери верхнего занахари. Занахари (или андриаманитра) наделён функциями культурного героя. Он дарует людям, в частности, рис. С распространением на Мадагаскаре христианства христианского бога-отца стали называть занахари. В отличие от небесных и земных божеств, водяные божества в М. м. выступают в образе женщин – Фара, Рафара, Фаравари («младшая дочь», «дева»), что характерно и для индонезийских мифологий. В одном из мифов Фаравари опускает в воду яйцо, из него рождается бык, которого, прибегнув к хитрости, убивают её родители. Разгневанная Фаравари уходит в воду, где становится повелительницей водных животных — змей, крокодилов и ящериц. Среди них особое место занимает семиглавый змей Фанампитулуху, страшное чудовище — перевоплощение убитого героя. В отмщение за убийство Фанампитулуху обвивается вокруг деревни или вокруг всего мира, пожирая своих недругов. В другом мифе герой (Андриамбахуака) добровольно отдаёт себя и свою семью на съедение Фанампитулуху. Этот персонаж аналогичен морскому змею, повелителю нижнего мира в мифологиях Индонезии (ср. Ндара, Пане на Болон, Латуре Дане). В М. м. водная стихия, хотя и не выделена в самостоятельный мир, ассоциируется со страной мёртвых. Согласно древним представлениям малагасийцев о посмертном существовании (фанани), из трупной жидкости зарождается червяк, превращающийся затем в угря, крокодила, змею или даже в Фанампитулуху, т. е. в обитателей водной стихии. Таким образом, водный мир имплицитно предстаёт в М. м. как третье, отдельное от земли и неба начало. С ним, очевидно, был связан и один из мифологических персонажей – Рамахавали, ящерообразный оракул, повелитель змей. В М. м. фигурируют и духи, иногда выступающие посредниками между людьми и божествами: кинули — злые, тощие, беззубые, с длинными когтями (в кинули превращаются многие умершие люди); карлики калануру, у которых длинные ногти и волосы, скрывающие тело, способные исцарапать человека до смерти; карлики вазимба, считающиеся древнейшими жителями Мадагаскара; после появления на острове малагасийцев они ис-
МАЛАЙСКОГО АРХИПЕЛАГА НАРОДОВ МИФОЛОГИИ
621
чезли, превратившись в маленьких духов, добрых и злых, живущих и в некоторых озёрах, и на суше; они предсказывают будущее, являясь людям во сне, следят за сохранением табу и карают нарушителей запретов; им приносят в жертву петушиный и бараний жир. M. А. Членов.
МАЛАИКА (Malaika, ед. число от Malak), в мусульманской мифологии ангелы. По Корану, аллах сделал М. посланниками, «обладающими крыльями двойными, тройными и четверными» (35:1). М. во всём подчиняются аллаху, служат для связи аллаха с пророками, людьми. Когда был создан Адам, все М. по приказу аллаха пали перед ним ниц, кроме Иблиса, который вследствие этой измены превращается в дьявола (ср. также первоначальную нерасчленённость сатаны и ангелов в библейской книге Иова) и изгоняется с небес (2:32; 7:10; 15:31; 18:48; 38:74). Приближённые М. (ал-мукаррабун, 4:170) день и ночь славят аллаха (21:20). М. защищают небо от джиннов и шайтанов, следят за всеми поступками людей и записывают их (82:10–12), допрашивают людей в могилах и наказывают неверных (см. Мункар и Накир). В Коране выделяется особая категория М. – ангелов смерти (32:11; 79:1–5). Девятнадцать самых «сильных и грубых» М. во главе с Маликом сторожат джаханнам (ад). Один ангел охраняет сады джанна (рая). Два других ангела – Харут и Марут – согрешили на земле и обучили людей магии (2:96). Особенно важное место в коранической теме М. занимает Джибрил, который являлся Мухаммаду, Исе, Марйам и др., передавая им слова и приказания аллаха. В качестве М. того же ранга называется и Микал (2:92). Мусульманская традиция возводит к Мухаммаду (но не к Корану) представление, заимствованное из иудаизма и христианства о том, что М. сотворены из света. Предание перечисляет многочисленные разряды М., наделяя именами и тех, которые лишь мимоходом упоминаются в Коране. В частности, ангел смерти получает имя Израил, ангел, стерегущий рай, – имя Ридван, и т. д. Появляется ангел – вестник страшного суда – Исрафил. Комментаторы вели споры о непогрешимости М., о различии природы М. и джиннов, о сравнительном совершенстве М. и пророков. У народов Ирана и Средней Азии М. обычно называют фаришта (паришта). M. Б. Пиотровский.
МАЛАЙСКОГО АРХИПЕЛАГА НАРОДОВ МИФОЛОГИИ, мифологические системы многочисленных народов, населяющих Индонезию, Малайзию, Филиппины, Сингапур, Бруней и Тимор. Наиболее важные самостоятельные мифологические регионы составляют мифологии народов Восточной Индонезии, Западной Индонезии и Малайзии, Филиппин. Мифология народов Восточной Индонезии (то есть народов, населяющих Малые Зондские острова, к востоку от Сумбавы, и Молуккские острова). Включает несколько самостоятельных мифологических систем, в том числе нгада (остров Флорес), солорцев (Солорский архипелаг), летийцев (Юго-Западные острова), манусела (центр. часть острова Серам), вемале (запад. часть острова Серам) и др. народов.
Традиционный вид записи батакских мифов на бамбуковых палочках и свиных костях. Лейден, Государственный музей этнографии.
Птица-носорог — символ верхнего мира. Остров Калимантан. Будапешт, Государственный музей народного искусства и этнографии.
Основным источником изучения являются записи мифов, выполненные в начале и середине 20 в. главным образом европейскими исследователями (немецкие учёные А. Йенсен, X. Ниггемайер, голландский учёный X. Гёртьенс и др.). Мифология обладает рядом общих признаков, что позволяет рассматривать её в качестве единого целого. Она сложилась на базе религиозных и мифологических представлений раннего земледельческого населения, говорившего, очевидно, на языках аустронезийской семьи, проникших в Восточную Индонезию примерно во 2-м тыс. до н. э. Сохранившиеся в пределах региона неаустронезийские народы (на Северной Хальмахере, Восточном Тиморе, островах Алор и Пантар) испытали значительное аустронезийское влияние, в частности в области мифологии и числовой символики. Обнаруживается несомненное сходство с мифологическими представлениями папуасов (см. Папуасская мифология) и меланезийцев (ср. мифологему Хаинувеле), которое объясняется скорее сильным доаустронезийским субстратом, нежели более поздними заимствованиями из Новой Гвинеи. Наиболее отчётливо основные особенности мифологии народов Восточной Индонезии проявляются в космогонических мифах и в мифах, объясняющих существующий миропорядок. В космогонических мифах творение мира, большей частью — человека, мыслится как результат сакрального брака между небом или солнцем (мужское начало) и землёй (женское начало). В исходном состоянии небо лежало в соитии на земле, пока земля не рождала элементы живой природы, нередко и первую человеческую пару. В дальнейшем люди
или деревья, которым становилось тесно между небом и землёй, поднимают небо, благодаря этому достигается внешняя форма существующего мира, который представляется двухслойным. Мотив сакрального брака в космогонии встречается, по крайней мере, в трёх вариантах: небо – земля (большая часть Восточной Индонезии), солнце – земля (Юго-Западные острова), солнце – луна (острова Кай и Танимбар). Важное место в космогонии занимают древо мировое – нуну (обычно разновидность фикуса, см. Нунусаку) или мировая гора. Средневековыми влияниями из индуизированной западной части Малайского архипелага можно объяснить и появление в мифологии ряда народов Восточной Индонезии (манусела, буруанцы) верховного божества, демиурга, своей волей создавшего всё сущее. Такое божество носит обычно имя, явно возникшее под мусульманским влиянием (см. Алахатала), и обладает атрибутами, сближающими его с некоторыми индуистскими божествами. Буруанское верховное божество Опо Геба Снулат, или Опо Лахатала, судит души умерших по книге, даёт своим поклонникам писаные заповеди. Пантеон отдельных мифологий Восточной Индонезии обычно состоит из образов солнечного (небесного, лунного) и земного божеств, подчинённых им более мелких астральных божеств, иногда верховного божества-демиурга, культурных героев или перволюдей, и большого количества демонов и добрых духов, населяющих обычно море, горы и лесные дебри (халита у вемале, эябат у буруанцев и др.). Мифология народов Западной Индонезии и Малайзии. Большая часть наро-
Корабль, отвозящий души умерших в царство мертвых. Вышивка. Остров Суматра. Конец 19 — нач. 20 вв. Лейден, Государственный музей этнографии.
622
МАЛАЙСКОГО АРХИПЕЛАГА НАРОДОВ МИФОЛОГИИ
Душа умершего. Ниас, Будапешт, Государственный музей этнографии.
дов региона (малайцев, яванцев и др.) утратила самобытную мифологию, восприняв мировые религии: индуизм и буддизм в 1-м тыс. н. э., затем в 14–15 вв. ислам и ещё позднее, в 19–20 вв., – христианство. Мифологические персонажи сохранились
либо в виде сказочных образов, либо в сильно искажённом виде в отдельных индуистских и буддийских мифологических сюжетах. Племенные верования и мифологии сохранились или сохранялись до недавнего времени у батаков северной Суматры; ниасцев, ментавайцев и энгано, населяющих острова вдоль западного побережья Суматры; у обитателей внутренней части Калимантана – даяков; у тораджей центрального Сулавеси, а также у некоторых мелких групп на различных островах. Хорошо известны мифологические представления минахасов северного Сулавеси, исповедующих ныне христианство. Древние мифы бугийцев южного Сулавеси, исповедующих ислам, сохранились благодаря тому, что вошли в обширный цикл эпической поэмы «Ла Галиго», зафиксированной письменно в 17–18 вв. Источником изучения большинства мифологий являются записи мифов, сделанные в кон. 19 – 20 вв. различными европейскими (в большинстве голландскими и немецкими), а в последние десятилетия также индонезийскими и малайзийскими исследователями. Одна из общих для мифологии региона черт — представление об архитектонике космоса. Мироздание мыслится трёхслойным, состоящим из верхнего, уранического мира, срединного, земли, и нижнего, хтонического мира. При этом изначальными являются только верхний и нижний миры, а срединный возникает вследствие космогонической деятельности уранических и хтонических божеств. Верхний мир, в свою очередь, часто подразделяется на 7 или 9 слоев, небес. Нижний мир имеет ярко выраженный водный характер. Обычно это первичный безбрежный океан, в котором плавает созданная ураническими божествами земля. Каждый из вертикальных миров делится по горизонтали на части, ориентированные или по основной реке, текущей вдоль этого мира (ср. Басухун Булоу Сарамэй Рабиа), или по принятой в Индонезии системе плоскостной ориентации «суша — море». Пантеон привязан к структуре ми-
роздания. Уранический мир – царство мужского начала. Во главе его стоит верховный бог, демиург, обычно символически выступающий в облике птицы-носорога (см. Махатала, Мула Джади, Ловаланги, Топалланрове). Верховный бог – главное действующее лицо космогонии. Кроме него уранический мир населён различными божествами, играющими подчинённую роль в космогонии, но более, чем верховный бог, связанными с жизнью людей. Чаще всего они представляют собой персонификацию отдельных аспектов демиурга. Иногда они выступают в роли культурных героев и первопредков и следят за соблюдением адата людьми [см. Батара Гуру (1), Мангалабу лан, Раджи, Санген, Сангианг, Сорипада]. В некоторых мифологиях уранические божества порождают героев, совершающих на земле воинские подвиги и основывающих будущие государства людей (Саверигадинг, Тэмпон Тэлон). Хтонический мир – воплощение женского начала. Во главе его стоит рогатая змееобразная богиня — антагонист демиурга, несущая на рогах и на спине срединный мир, плавающий в мировом океане (ср. Ндара, Пане на Болон, Латуре Дане). Своими движениями она вызывает землетрясения и бури. В число подчинённых ей божеств, которых намного меньше, чем уранических, входят иногда божества – покровители земледелия (см. Бараспати ни Тано), божества плодородия и териоморфные жители нижнего мира: крокодилы, змеи и ящерицы. Первой основной темой космогонических мифов является мифологема «сакрального спора», согласно которой творение мыслится как результат спора, противоречия или борьбы между ураническими и хтоническими божествами. Первые обычно принимают облик птицы, чаще всего птицы-носорога, вторые — облик змеи. Оба эти антагонистические начала находят образное выражение в виде мирового древа, объединяющего верхний и нижний миры. В ряде таких мифов мировое древо уничтожается в процессе борьбы и из отдельных его частей возникают земля, элементы ландшаф-
1. Арджуна. Кукла для теневого театра «ваянг». Будапешт, Государственный музей этнографии. 2. Король нагов. Деталь из дворца воды в Суньяраге. Остров Ява. Рисунок пером художника Мас Субокастово. 3. Шива — Махадева. Бронза. Остров Ява. Лейден, Государственный музей этнографии.
МАЛАХ ГА-MABЕT та и культурные блага. Появление людей обычно тоже связано с мировым древом. Творцами срединного мира, т. е. земли, выступают обычно уранические божества, но и хтонические, как правило, принимают участие в этом акте (см. Гурурисэллэнг). Существенную роль в этой мифологеме играют также трикстеры (как правило, женского пола), связанные обычно с верхним миром, но обладающие рядом качеств, указывающих на их причастность также и к хтоническому началу. Часто именно они наносят главный удар по хтоническому божеству, формируют землю из материала, спущенного из верхнего мира, и первыми поселяются на ней (см. Сидеак Паруджар). Иногда эти трикстеры занимают центральное место в пантеоне, воплощая в себе, подобно мировому древу, единство всего мироздания (см. Силеве Нацарата). Вторая космогоническая тема представлена мифологемой Лумимуут. Для неё характерен образ богини, самозарождающейся из камня. Она оплодотворяется ветром и затем вступает в кровосмесительный брак с огнём, тем самым становясь первопредком. Эта тема зафиксирована на Минахасе, на Западном Флоресе (см. Тэзэ) и у некоторых северодаякских племён Калимантана. Отдельные же элементы этой мифологемы встречаются почти во всех космогониях региона. Этот фактор наряду с географическим распространением темы позволяет предполагать её более раннее появление на Малайском архипелаге по сравнению с «сакральным спором». Особое место занимает космогони ческая мифология кенья и бахау (см. Амей Авинг, Тамей Тингей), в которой центральным моментом является не противоречие между верхним и нижним мирами и не брак между ними, а повторяющаяся цепь оплодотворений и сексуальных связей земли, мирового древа, отдельных мифологических персонажей, в результате которых и возникает существующий миропорядок. Мифология народов Филиппин сложилась на базе племенных религий различных филиппинских народов. Самобытные мифологии сохранились только у т. н. горных народов северо-западной части острова Лусон и центральной части острова Минданао, а также у автохтонов архипелага, негритосов-аэта, живущих небольшими группами почти на всех островах. Выделяются самостоятельные мифологические системы, среди которых мифологии ифугао, бонтоков, канканаи на Лусоне, манобо, багобо, букиднонов на Минданао. Все они возникли, очевидно, в процессе заселения Филиппин аустронезийскими народами. Впоследствии мифологемы региона подвергались незначительному индуистскому и буддийскому влиянию. Малочисленные источники представляют собой, как правило, записи мифов и легенд, сделанные европейцами и американцами в 20 в. В лусонских мифах мироздание являет собой объёмное строение, в центре которого расположена земля (пугао). В горизонтальной плоскости протекает мировая река, вверх по её течению находится мир «даийа», связанный с верхним миром (кабуниан), расположенным на небе, а вниз
по течению лежит мир «лагод», связанный с нижним миром (далум). Название «далум» можно рассматривать как производное протоаустронезийского *danum («вода»), и в этом случае он, подобно батакскому, бугийскому и даякскому нижним мирам, оказывается миром водяным или подводным. Горизонтальные миры обычно не включаются у других народов Малайского архипелага в систему мироздания, но в их названиях у ифугао отражены две страны света, по которым ориентируются почти все малайские народы: внутренние районы суши и море. Пятичленная конструкция мироздания известна всем горным народам Лусона, но соотнесённость горизонтальных и вертикальных миров может быть различной. Архитектоника космоса на Минданао отлична; например, у багобо существует представление о девятислойном небе. Пантеон очень обширен. Ифугао, у которых существует тенденция к обожествлению всего сущего, известны в специальной литературе как «суперполитеисты». Несмотря на это, иерархия внутри пантеона не усматривается, отсутствует и строгая привязанность определённого типа божеств к определённым мирам. Тем не менее выделяется группа сверхъестественных существ наиболее абстрактных, т. е. наименее связанных с конкретными функциями (см. Матунгулан). Образ верховного божества, или демиурга, отсутствует или проявляется в крайне слабой форме. Возможно, этим объясняется неразвитость космогонических, антропогонических и этногонических сюжетов. В то же время филиппинские народы знают миф о потопе, почти неизвестный в Индонезии. Бытует также характерное для Восточной Индонезии представление о том, что изначально небо лежало на земле. Филиппины можно рассматривать в качестве отдельной области в рамках мифологического комплекса Малайского архипелага. До европейского проникновения эта область охватывала все народы Филиппин, включая и ныне исповедующие христианство и утратившие в силу этого самобытную мифологию (тагальцы, висайя, илоко и др.). M. А. Членов.
МАЛАКБЕЛ (арам. mlkbl, «посланец Бела»), в западносемитской мифологии бог солнца, почитавшийся в Пальмире; входил в триаду богов Баалшамем – М. – Аглибол, занимавших в пантеоне Пальмиры (наряду с триадой Бел – Йарихбол – Аглибол) наиболее заметное место. Параллелен, а возможно, тождествен Йарихболу. В эллинистический период отождествлялся с Гелиосом; возможно, соответствует Гермесу, почитавшемуся в Гелиополе. Известны римские изображения (2 в. н. э., с двуязычной надписью) сцен рождения из кипариса М., держащего на руках козлёнка; М., летящего по небу на колеснице, запряжённой четырьмя грифонами; М., несомого в небе орлами в облике Гелиоса; его преображения ночью в Сатурна. Эти сцены, несомненно, воспроизводят эпизоды пальмирского мифа о М. И. Ш.
МАЛАКИ-ТАУЗ (от араб. «ангел-павлин»), в мифологии езидов (исповедующая особую религию часть курдов) вер-
623
ховный ангел. Изображается в виде павлина (петуха). Слово «М.-т.» употребляется вместо имени Зазаил, которое обычно не произносится. Образ М.-т. складывался, испытывая влияние иудео-христианских, иранских, суфийских представлений. М.-т. — эманация верховного богадемиурга, носитель активного начала в мире (демиург не вмешивается в земные дела и общается с миром через посредство семи ангелов) (ср. суфийско-персидскую легенду о создании богом мирового духа в виде павлина). В то же время М.-т. — падший ангел, который, однако, будет непременно прощён богом (в других вариантах мифа он уже прощён). Абсолютизация этой ипостаси образа М.-т. способствовала формированию ошибочного представления о езидах как дьяволопоклонниках (в то время как езиды вообще отрицают существование зла как самостоятельного начала). Представления езидов о падении М.-т. отличаются как от иудео-христианского мифа о дьяволе, так и от зороастрийского и манихейского дуализма (с которым они, по-видимому, генетически связаны) с их известной автономностью злого начала. М.-т., видимо, был отринут богом вследствие своей связи с земным миром. По одному из вариантов мифа, М.-т., никогда не видевший лица бога, попросил его об этом. За это бог бросил его на тот свет и сделал царём рая, потому что на этом свете лицо бога видеть нельзя. Отсюда явствует первоначальное присутствие М.-т. именно на «этом свете». М.-т. (в других вариантах – мученик Абрикий) уничтожает ад, где он томился, залив адский огонь своими слезами, которые в течение семи тысяч лет наполнили семь сосудов. В мифе о сотворении человека М.-т. играет роль, сходную с ролью библейского сатаны-искусителя. Бог поручает М.-т., сотворившему Еву, вывести прародителей из рая, чтобы их потомством населить землю. М.-т. побуждает их попробовать виноград (или пшеницу), отчего у них начинается боль в желудке и они узнают, что такое страданиЕ. М.-т. пробивает в нижней части тел Адама и Евы необходимые отверстия (в другом варианте их проклёвывает птица); лишившиеся невинности прародители изгоняются из рая (ср. также восточную легенду о том, что дьявол предстал перед Евой в облике павлина). М.-т. связан с солнечным началом: он отождествляется с солнцем – Шейх-Шемсом и (шире) со светоносным ангелом (ср. Люцифер). Изображение М.-т. в виде павлина соотносится с солярной символикой павлина в других мифологиях (напр., Юго-Восточной Азии). Иногда М.-т. называют ангелом веры, в этом качестве он сопоставим с иранским Сраошей — духом веры, послушания и дисциплины (священная птица Сраоши — петух). Вместе с М.-т., составляя своеобразную триаду, почитаются езидские святые шейх Ади и халиф Язид I, которые считаются его воплощениями. Манифестацией М.-т. езиды считают также Иисуса Христа. Металлические изображения павлина – М.-т. (санджак) употребляются езидами как оберег. МАЛАХ ГА-MABЕT (евр. mal'ak ha-mawet, «посланец смерти»), в иудаистичес-
624
МАЛИК
кой мифологии ангел смерти. Представление о М. Г.-М., оформившееся только в талмудической и агадической литературе, восходит, с одной стороны, к универсально распространённым мифологическим персонификациям смерти, а с другой – согласуется с иудаистической концепцией божественного всемогущества, делающей из М. Г.-М. именно вестника бога по преимуществу. Прообразы М. Г.-М. опознаются в ветхозаветных «ангелах-истребителях» (2 Царств 24, 16; 1 Парал. 21, 15), перешедших и в Апокалипсис; в «первенце смерти» из книги Иова («съест члены тела его первенец смерти» — 18, 13), сближаемом обычно с ястребообразными демонами — слугами Нергала, бога подземного царства шумеро-аккадской мифологии; наконец, в «ангелах возмездия» и «ангелах разрушения» в ранней апокрифической литературе, чьи образы оформились, очевидно, под влиянием иранского дуализма, в частности дэвов. Согласно Талмуду, М. Г.-М. причиняет смерть, невидимо для других перерезая горло умирающему; по другому варианту, при приближении часа смерти больного М. Г.-М. становится у его изголовья с обнажённым мечом, на острие которого висит капля желчи; увидев М. Г.-М., больной раскрывает от страха рот и умирает от падающей в рот капли. Всё существо М. Г.-М. покрыто бесчисленными глазами (ср. Херувимы). МАЛИК, Малка (арам. mlk), древнеарабское божество, почитавшееся в государствах Набатея, Пальмира и Самуд как «добрый и благодетельный» бог. Слово «М.» означает «царь». Функции М. не выяснены; в поздний период он отождествлялся с Малакбелом, в мусульманской традиции выступает как языческий бог — владыка царской власти, дающий и отбирающий её по своей воле. А. Л.
МАМА («бабка», «матушка», «старуха»), в шаманской мифологии маньчжуров духи, имеющие женский облик. Покровительница детей и потомства Омоси М. дает жизнь растениям. В «Предании о нишанской шаманке» описано посещение шаманкой Тэтэкэ дворца Омоси М. в потустороннем мире. Её представляли в виде страшной старухи с белыми, как снег, волосами, длинным лицом, выпученными глазами, огромным ртом, багровыми зубами. Её помощницы (их было более десяти) непрерывно изготовляли маленьких детей; некоторые из них взваливали детей на плечи и уносили прочь. Среди М.: Сурэ М. – дух, охраняющий детей от оспы; Феху М. – дух гор, лесов и горных дорог. На шаманской иконе (в Музее антропологии и этнографии, Ленинград) изображены две седовласые маньчжурки в национальной одежде, одна из них Максирэ М. («бабка, ведающая плясками» или «дух плясок»), другая — Дайфу М. (вероятно, «дух врачевания»). В. С. Стариков.
МАМА СОННИМ (букв. «уважаемый гость оспа»; иногда инверсия – Сонним мама), Мама, Хосон мама, Хогу пёльсон («дух в образе женщины, распространяющей натуральную оспу»), Тусин («дух натуральной оспы»), в корейской мифоло-
гии эвфемистическое название одного из самых страшных духов заразных болезней. Когда в каком-либо месте начиналась эпидемия натуральной оспы, считалось, что его посетил М. с. после длительной прогулки в Цзян-нань (Китай). Духу воздавались различные почести: спешно сооружался алтарь, на который ставили вино, паровой рисовый хлеб с красной фасолью, фрукты, чтобы задобрить М. с. После жертвоприношения совершался обряд провода духа (сонсин). Для этого изготавливалось соломенное чучело лошади как олицетворение М. с, которое замещало больного; к нему обращались молитвы и заклинания. Затем чучело одевали, снабжали парой соломенных сандалий и деньгами, навьючивали жертвенными угощениями и относили на дорогу вдали от жилья, с тем чтобы дух мог вернуться туда, откуда пришёл, не причинив людям бедствия. Л. К.
МАМБЕРИ, в грузинской мифологии повелитель волков. Почитался у сванов и других горцев Западной Грузии. Когда М. был доволен людьми, он связывал пасти волкам, в гневе, наоборот, напускал их на скот. И. С.
МАМЕТУ, Мамиту, Маммиту (аккад., «клятва», «обязательство»), в аккадской мифологии богиня подземного мира, одна из супруг Нергала, первоначально, видимо, персонификация клятвы и олицетворение наказания клятвопреступников. М. – судья подземного мира, вместе с ануннаками она приговаривает людей к смерти. В одной аккадской молитве М. вместе с демоном Ламашту названа «дочерью Ана». Возможно, с М. идентичны богини Мами и Мамме — супруги Нергала или Эрры. С богиней-матерью Мама (Мами) не имеет ничего общего. В представлениях о подземном царстве описывается как козьеголовая богиня. В. А.
MAMУB, в мифологии лакцев, андийцев, даргинцев-акушинцев (мому), татов (мому, момой), аварцев-андалальцев (хабучи) духи, ведающие рождением детей. Согласно первоначальным представлениям, являлись, по-видимому, покровительницами рожениц. По народным поверьям, М. — злобные, опасные духи, насылающие на детей болезни, смерть; имеют облик старух в белых или чёрных одеждах. Х. Х.
МАМОНТ. Источниками для реконструкции мифопоэтического образа М. являются изображения М. (гравированные, древнейшее из них в пещере Ла-Мадлен, Франция; живописные, скульптурные), известные во всей северной зоне Евразии, Китае и на некоторых смежных территориях, а также бытующие там же мифы, легенды, сказки, поверья, приметы и т. п. Подавляющее большинство мифологических сюжетов, связанных с М., относится к одному из трёх циклов: мифы о творении (эвенкийские сказания о М., сотворившем вместе со змеем землю, и шаманский миф о М., забравшемся в воду и выворачивавшем бивнями песок, землю, камни; представление о М., стоящем в космическом океане и поддерживающем мир, и др.), мифы этнологического характера,
объясняющие те или иные особенности рельефа либо происхождение данной традиции; мифы о метаморфозах (М. как «превращенное» животное). Согласно наиболее распространённым представлениям (у народов Сибири и Дальнего Востока), М. — очень крупное («как пять-шесть лосей», по одному из определений), часто самое крупное животное, вызывающее страх или смешанное со страхом удивление и почтение. М. боится солнечного света и поэтому живёт под землёй (где прокладывает себе рогами узкий путь; у ненцев распространены рассказы о подземном рёве М.), иногда на дне озёр и рек. С М. связываются образование речных русел, обвалы берегов в половодье, страшный треск льда при ледоходе и даже землетрясения и пр. Считается, что М. ест растения, землю и быстро бегает. У русских и эстонских крестьян существовали поверья о том, что М. — подземное животное. Эти представления близки к описанию Индрика-зверя в русской «Голубиной книге»: «Живёт зверь за Океаном-морем. А рогом проходит зверь по подземелью, аки ясное солнце по поднебесью, он проходит все горы белокаменные, прочищает все ручьи и проточины, пропущает реки, кладязи студёные. Когда зверь рогом поворотится, словно облацы по поднебесью, вся мать-земля под ним всколыбается..., все зверья земные к нему прикланятся, никому победы он не делает». Представление об Индрике (Индроке, ин[о]роге, единороге и т. п.) как рогатом животном гибридной природы (голова и хвост коня, тело рыбы), вера в существование которого засвидетельствована многочисленными «физиологами» и «азбуковниками», делают весьма вероятным предположение об отражении в образе Индрика — ин[о]рогаединорога именно представлений о М. Возможно, и сама форма имени отразила распространённое у народов Сибири название М. типа ненецкого jeaη (jarη) hora, «земли бык», откуда могли легко возникнуть формы типа *jen-r-, *jindr-, *jindor-, предельно близкие к русским обозначениям Индрика; ср. также хантыйско-казымское название М. «мув-хор», хантыйское «мы-хор», «мы-кар», мансийское «махар», букв, «земли олень-самец». В некоторых традициях М. двух- или трёхприроден и трактуется не столько как отдельное особое животное, сколько как возрастная трансформация других животных. Так, на Васюганье обские угры представляли себе М. в виде страшного подземного животного, которое в молодые годы имело облик лося, а в старости, потеряв зубы и рога, переселилось под землю или в воду и переменило свой облик (в частности, у него выросли новые рога, но уже не ветвистые, а прямые). Нарымские селькупы сходным образом представляли один из двух различавшихся ими видов М. – т. н. «сурп-козар» («зверь-M.»), способный обитать и на земле, и в воде. Другой вид М. нарымские селькупы называли «кволи-козар» («рыба-M.»), полагая, что такой М. похож на щуку; дожив до тысячи лет, он приобретал огромные размеры и спускался под воду в озеро. У селькупов распространено также поверье о М.-щуке («кошар пиччи»), который живёт в «чёртовых озёрах», от старости оброс мхом,
МАНАС крадёт у людей рыбу из снастей и даже может съесть человека (характерно, что выдра, дух — помощник шамана иногда называется тем же словом, что и М.; то же относится и к обозначению изображения выдры на шаманском нагруднике). У кетов термином qot-tel’ («М.-щука») обозначают «животное, о котором поют шаманы» (некоторые кеты называют это животное крокодилом). Образ М.-щуки (или М.-рыбы) и типологически близкие образы гибридных чудовищ известны и у других народов (у салымских хантов, манси и др.). Образ М.-рыбы (кар-балык) известен в алтайской традиции (некоторые исследователи приравнивают этот образ к образу кита); в одной телеутской сказке М.рыба, – «глава рыб, с обрубленной пастью», сын морского царя, покровителя шаманов (широко распространены изображения этого животного на шаманских бубнах). Вместе с тем М.-рыба участвует и в сотворении мира (у алтайцев же известны и другие гибридные образы, так или иначе соотносящиеся с М.: М.-змей о девяти головах; мифическое чудовище, достающее верхней губой небо, а нижней — землю; огромная птица кар-гуш, похищающая детей, и т. п.). Казымские ханты считали М. подземным видоизменением лося, медведя и щуки, совершающимся в старости (отсюда различение особых видов М. в зависимости от их происхождения). Эвенки северного Прибайкалья описывали М. как большую рогатую рыбу, живущую в море; иногда М. представляли в виде полурыбы-получеловека с головой сохатого, нередко с ногами. Эвенкийское название М. (сэли, хели и т. п.) соотносится со словом «эхеле», обозначающим ящера – главного шаманского духа-помощника. Енисейские эвенки и якуты, заимствовавшие у эвенков слово для обозначения М., напротив, считали М. враждебным и вредным животным, живущим в земле, на побережье Ледовитого океана, но оставляющим следы и на поверхности земли в виде троп и озёр; якуты связывают М. и с водой: для них М. (букв. «водяной бык») — дух-хозяин воды, водное животное, сокрушающее своими рогами лёд. У палеоазиатов северо-восточной Азии гибридные образы М. встречаются гораздо реже, описания ближе к реальности. Вместе с тем у этих народов более развит мифологический фольклор, связанный с М., тема М. более последовательно соотносится с ритуалом. В чукотской сказке люди находят бивни М., торчащие из земли, окружают их, бьют в бубен и произносят заклинания, в результате чего появившийся костяк М. обрастает плотью, которая идёт в пищу людям. Согласно эскимосской этиологической легенде, бивни М. принадлежали огромным оленям, пришедшим с востока и истреблённым великим чародеем. Сведения маньчжуров и китайцев о М., заимствованные у северных соседей, подверглись некоторой трансформации и отчасти влиянию местных традиций. М. представляется в виде исполинской мыши (или крысы), которая живёт далеко на севере, подо льдом. Таким образом, М. соотносится с нижним миром, водой и, следовательно, со смертью и царством мёртвых. По мнению селькупов, рогатый М. охраняет вход в
«землю покойников», т. е. в нижний мир. В эвенкийском мифе о М. в воде или о чудовище калир-кэлур эти зооморфные существа живут на севере или в средней части нижнего шаманского мира, на большой реке, текущей в стране мёртвых. В кетской сказке-мифе о разорителе орлиных гнёзд М. — основное животное (видимо, хозяин) нижнего мира и противопоставляется хозяину верхнего мира — орлице. У алтайских народов кар-балык («М.рыба») — основной спутник шамана. Вместе с тем в сибирских традициях М., вероятно, соотносится также со средним и верхним мирами, а иногда и со всеми тремя мирами. Именно этим (помимо общей неопределённости представлений о внешнем виде М.) было, видимо, вызвано мифопоэтическое конструирование гибридных, смешанных образов, в которых элементы М. сочетались с характерными чертами других животных. В этом отношении весьма показательно, что М. соединяется не только с другими зооморфными классификаторами нижнего мира (рыба, змей, ящер), но и такими символами среднего мира, как лось, олень, конь (Индрик), медведь (впрочем, у селькупов медведь был главным духом нижнего мира, и в этой функции его образ сливался с образом М.), или верхнего мира, как птица (представление о М. как исполинской птице отмечено среди обских угров, селькупов и эвенков). Таким политерионам, как М., иногда соответствуют развёрнутые цепочки зооморфных образов с той же символикой, что подтверждает свойственный мифопоэтическому сознанию принцип универсального моделирования (в этом контексте образ М. сопоставим с другими политерионами — макарой, Индриком, «комплексными» зверями на печатях древней культуры долины Инда, грифонами и т. п.) и трансформаций, предполагающих «склеивание» зооморфных образов или их переход из одной формы в другую во времени; ср. превращение лося в старости в М. В. Н. Топоров.
MAH, в китайской мифологии огромный страшный змей. В древнем словаре «Эр я» М. определяется как царь змей (согласно древним комментариям, самый большой змей). Образ М., по-видимому, возник в южнокитайских областях. В средние века понятием М. стал обозначаться один из видов драконов – дракон с четырьмя когтями. При династиях Мин и Цин их изображали на парадных халатах, которые носили высшие сановники и придворные (император облачался в халат с вытканными драконами-лун с пятью когтями). Иногда по особому указу государя за заслуги кому-либо из сановников жаловалось право носить халат с вытканным М. о пяти когтях, в таких случаях к слову «М.» добавлялся эпитет учжуа – «пятикоготный».
ные приключения. М. сразился со своим отцом, победил великого кита, спас людей от всемирного потопа, подарил им огонь, похищенный у солнца. М. приписывается создание разнообразных ремёсел и искусств, в частности пиктографического письма оджибве. В борьбе со злыми духамимичибичи М. одержал победу, за что был посвящен в тайны знахарских заклинаний, которые он затем передал людям, основав шаманское общество Мидевивин. Совершив все подвиги, М. уединился на далёком островке на востоке, где поселился со своей бабкой Нокомис. Ряд мифологических эпизодов, связанных с М., был обработан Г. Лонгфелло в поэме «Песнь о Гайавате». А. В.
МАНАЛА (фин.), Maна, Туонела, Туони, эст. Tooнла, Tooни, в финской мифологии загробный мир, его хозяева и река, отделяющая землю мёртвых от земли живых. М. – загробный мир – сумрачный и холодный двор, расположенный на северной окраине мира (ср. Похьёлу) и одновременно под землёй. М.-река протекает в глубоком ущелье, её воды — быстрый поток мечей и копий; через М. ведёт мост-нитка, на другом берегу умершего поджидает чудовищный страж с железными зубами и тремя псами. Погружение в воды М. – смерть; ср. гибель Лемминкяйнена. В карело-финских рунах М.-Туонела – иной мир, куда Вяйнямёйнен отправляется за недостающим инструментом для изготовления лодки, саней или заклинанием: он просит деву М. (Туони) перевезти его на лодке в М. MAHAHHАH сын Лера (ирл. Маnannan mac Lir), в кельтской (ирландской) мифологии божество, связанное (как и его отец Лер) с морской стихией; владыка потустороннего мира на острове блаженных, посещение которого традиция приписывала Врану и Кухулину. М. часто описывался как всадник, скачущий по морю или едущий по нему на колеснице. Владения М. связывались с островом Мэн (ирл. mana, mann, отсюда его имя; валлийское название острова manaw дало — независимо от ирландской традиции — Манавидан сын Ллира — Manawydan fab Llyr). Стоявший особняком в архаическое время, в более поздних источниках М. был причислен к племенам богини Дану. С. Ш.
MAHАC, мифо-эпический герой киргизов, центральный персонаж одноимённого эпоса, богатырь, совершающий во главе дружины из 40 витязей (кырк чоро) подвиги в борьбе с врагами. Его образ имеет много мифологических черт. Необыкновенный мальчик-богатырь М. рождается по молитве престарелой бездетной четы Джакыпа и Чийырды, стыдящихся своего бесплодия (популярный мифологический мотив чудесного рождения). Рождению богатыря предшествуют чудесные пред-
Б. Р.
МАНАБОЗО, Мичабо, Нанабуш, Глускэп, в мифологии индейцев Северной Америки (у алгонкинов и др.) культурный герой, создатель мира, трикстер, по внешнему виду ассоциируется с Великим зайцем. Согласно мифам, М. родился от смертной женщины и западного ветра и, возмужав, отправился по свету, претерпевая чудес-
625
Манабозо (Нанабуш) верхом на черепахе. Пиктографическое изображение в рукописи «ВаламОлум». 1833. Музей Пенсильванского университета.
626
МАНАСА
знаменования и сны, неестественно тяжёлые и продолжительные роды. М. рождается со сгустками крови на руках, его необычайная сила проявляется уже в колыбели: он не даёт себя пеленать, несколько мамок не могут его накормить. Счастливым именем М. нарекает святой-юродивый думана (дивана) (в других вариантах — четыре «праведных» халифа или пророк Хизр). М. неуязвим для любого оружия, так как носит чудодейственную боевую одежду. Ещё ребёнком он убивает чудовищного зверя. Влияние мусульманского мировоззрения сказалось во включении в эпос эпизода обращения М. в ислам святым Хизром (или старцем Айкоджо), который передал ему дар Мухаммада — богатырское вооружение. Девяти (по другим вариантам – шести) лет М. начинает борьбу против поработителей киргизов — калмыков и катайцев (киданей). Первые победы позволили М. объединить рассеянный киргизский народ, и дружина избирает его ханом киргизов. Объединив киргизов, М. совершает ряд походов против соседей и постепенно подчиняет себе все народы Средней Азии. В этих походах М. и его дружинники сражаются с вражескими богатырями, одноглазыми великанами, колдунами-аярами, драконами-ажыдарами и т. д. Значительное место в сюжете эпоса занимает борьба М. с непокорными родичами. Наиболее разработан в эпической традиции рассказ о заговоре против М. сыновей Кёзкамана, одного из его родичей, которым удаётся тяжело ранить М. и захватить его ставку Талас. Спасает М. его жена Каныкей. Ближайшие соратники М. — его названый брат Алмамбет, катайский царевич, отрёкшийся от язычества (в одной из версий он, подобно Огуз-хану, убивает своего отца, отказавшегося перейти в ислам), проводник М. в его походе на столицу Катая Бейджин, старец-богатырь Бакай, который отечески заботится о его благополучии и удерживает от необдуманных поступков, богатыри Чубак, Сыргак, Аджибай и др. Верная жена Каныкей выступает как мудрая помощница и советчица М. В отсутствие М. она управляет народом, защищает Талас от поднявших восстание непокорных братьев М. Верно служат М. его богатырский конь Ак-Кула (по некоторым вариантам эпоса, он родился с ним в один день), рождённый от птицы чудесный пёс Кумайык, быстроногий верблюд Джелмаян и белый кречет Акшумкар. Погибает М. во время победоносного похода на Бейджин. В. Н. Басилов.
MАHACA (др.-инд. manasa, от manas, «мысль», «разум»), в индуистской мифологии богиня, дочь Шивы, рождённая его мыслью, и сестра царя змей Шеши. М. широко чтится среди деревенского населения Индии, особенно в Бенгалии. Считается, что она способна излечивать от змеиных укусов, и поэтому, в частности, зовётся Вишахарой, т. е. «Избавляющей от яда». П. Г.
МАНАТ, Maнуту (mnt, mnh; mnwt, «судьба», «рок», «смертный рок»), в древнеарабской мифологии богиня судьбы и возмездия, почитавшаяся во всей Северной и
Центральной Аравии. М. — богиня подземного царства и хранительница могильного покоя, в государстве Набатея — покровительница погребений; в Набатее и Пальмире она отождествлялась с греческими богинями Тиха и Немесида. В пантеонах у арабов Сирийской пустыни М. — дочь Аллаха и Аллат, сестра Уззы; в Центральной Аравии — старшая дочь Аллаха, сестра Аллат и Уззы; на юге Центральной Аравии – дочь Уззы. В городе Медина М., видимо, была его покровительницей и владыкой, её святилище являлось центром племенных собраний. Статуэтки М. служили домашними божками. А. Л.
МАНАФ (mnf, manaf), в древнеарабской мифологии божество, почитавшееся во всей Северной и Центральной Аравии. Значение имени — «высокий», что может характеризовать М. как астральное божество. Отождествлялся с Зевсом. Функции М. не выяснены. В Мекке был одним из важнейших богов. А. Л.
MAHДXAH, Маната, Манахай, Хан Баян Манихан, Цаган Манхан-тенгри, в мифологии монгольских народов божество охоты. Входит в разряд тенгри, его эпитет — «белый» (Цаган Манхан-тенгри). Выступает в облике человека огромного роста. Имеет признаки земного духа-хозяина (называется «богом земли и пространств»), владыки лесов и в особенности – диких животных, которые являются его «скотом». К нему обращаются с просьбами о ниспослании обильной добычи. Он именуется «богатый», «щедрый», «благодетель», «святой», «высокочтимый»; одно из его постоянных определений — «имеющий серебряное (или злато-серебряное) тело». Наименование божества Цаган Манхан-тенгри указывает на его связь с горой и горным духом; ср. название священной горы Манхан Цаган, упоминаемой в зачине некоторых версий калмыцкого эпоса о Джангаре (духу этой горы поклонялись герои перед выступлением в поход). С H.
МАНГАЛАБУЛАН, один из входящих в триаду верховных богов у батаков (остров Суматра, Зап. Индонезия). М. — сын Мула Джади и младший брат Батара Гуру (1), появился на свет из яйца бабочки. М. злопамятен, мелочен и неопрятен. Живёт на втором небе в Банджар Торуан (нижнем городе), следит за здоровьем людей, умножением скота и полевыми работами. Спутники М. — пегая лошадь и пятнистая собака. Сын М., ящерообразный Туан Рума Ухир, считается праотцем людей, дочь М. Сибору Сурантибонанг вырастила из гриба одного из перволюдей. В образе М. ощущается индуистское влияние. М. Ч.
МАНГУС (монг.), мангад, мангад хай (бурят.), мангас (халхаск., ойрат-калм.), манга (халхаск.), мангэ (дагурск.), мангудзе (монгорск.), в мифологии монгольских народов чудовище. В отличие от других демонических персонажей (шулмас, чотгор и др.), М. — в основном персонажи сказочно-эпической картины мира. Они осмысливаются как участники неких отдалённых событий «эпической эпохи», впоследствии истреблённые (запертые в
подземной пещере; ср. Аврага Могой) эпическим героем. По устной бурятской версии Гесериады, М. возникли из сброшенных на землю останков злого восточного тенгри Ата Улана. В ойратском эпосе 75 чёрных М. родились в виде лягушат от чудовищной чёрной бабы, возникшей из пены ядовитого жёлтого моря. В другом сюжете сам эпический герой (Хан-Харангуй) превращается в результате колдовства в М. Живут М. в труднодоступных областях среднего мира (в пустынных, голых, тёмных, холодных, смрадных и т. п. местах) – «на краю земли», с нижним миром не связаны, хотя иногда и появляются там. Их жилища – кочевая юрта, укреплённая княжеская ставка, терем, дворец (в поздних сказаниях «феодализированного» эпоса). У М. отсутствуют имена, которые заменяются описательными прозвищами: «Пятнадцатиголовый Атгар Жёлтый мангас», «Двадцатипятиголовый Хотгор Чёрный мангас» и др. Судя по прозвищам (атгар, хотгор и др.; расшифровываются как «изогнутый», «свернувшийся», «переплетённый»), М. змееподобен, его отличительный признак – множество голов (12, 15, 22, 25, 35, 45, 60, 70, 90, 95 и т. д.). У бурят М. называются: «Кусающийся Жёлтый мангадхай», «Асурайский Жёлтый мангадхай» (от др.инд. асура, «демон»). Цветовые характеристики М. — преимущественно чёрный и жёлтый. М. огромен: пасть от земли до неба, утроба А. вмещает толпы проглоченных им людей, стада и пр. Иногда фигурирует семья М., чаще всего — его мать или старшая сестра (ср. Хагша Хамаган в бурятском фольклоре), выступающие «путевыми вредителями», а также хранительницами «внешних душ» М. (чтобы одолеть чудовище, герой должен добыть эти души); реже встречаются его жена и дочь (которые часто именуются «шулма», «шулмас») — безобразные ведьмы, нападающие на героя; сын — чудесный младенец, лежащий в железной люльке или выходящий из утробы матери; его не берёт ни меч, ни пламя, одолеть его можно, лишь прибегнув к волшебству. М. разоряет родину, семейный очаг героя, похищает его имущество, стада, подданных, но Мангус с чётками из черепов (знак грозного божества). Монгорская иллюстрация к эпосу о Гесере.
МАНДАЛА прежде всего – жену (реже сестру или мать); похищение женщин, по-видимому, – основная функция М. Для сказочных сюжетов характерен другой тип М. — людоед и вампир, живущий в горной пещере среди дикой природы (см. в сюжетах AT 210, 313 и 327 и других, близких к ним; ср. алт. Дьелбеген, Чилбиген, кирг. джалмаус, Жалмауыз кемпир, уйгур, йелмунгус). Но чёткой границы между эпическими и сказочными типами М. нет. Под воздействием ламаистских представлений образ М. несколько трансформируется: множественность форм «внешней души» ассоциируется с множеством воплощений («манифестаций» – хулбиганов) чудовища; отсюда, по-видимому, появление поздней черты образа М. — способность к оборотничеству (особенно в эпосе о Гесере). Под влиянием индийской и тибетской мифологий М. (главным образом сказочного типа) перенял ряд черт, свойственных индийским ракшасам, тибетскому сринпо и др. В монгольских шаманских призываниях фигурирует некое божество «всесильный М.-тенгри». В калмыцком сказочно-эпическом фольклоре выступает персонаж, заменяющий М. или сосуществующий с ним – многоголовый, одноглазый демон мус. В калмыцкой низшей мифологии фигурирует кун-мус («человек-мус») – покрытый шерстью человекоподобный гигант, который после заката солнца выходит из камышовых зарослей, похищает людей, причиняет им вред. Ср. у ордосцев мусэмеген («женщина-мус»), живущую, согласно поверьям, на луне. М. (в основном сказочного типа) встречается и в фольклоре ряда тюркских народов: мунгыскар — у саларов, мангыс — у жёлтых уйгуров, тувинцев и якутов (у последних также и монгус). У дунган фигурирует мынгузы; фонетическая форма наименования этого персонажа свидетельствует о монгорском происхождении термина, а облик (одна из 7 голов — лошадиная, огнедышащая) сложился, возможно, под влиянием тибетской мифологии. Фольклорно-мифологическими параллелями М. являются также алтайский моньус («враг»), муньус («дьявол»), моныс, или моныстар («силач»), монгус, могус, муз («великан», «богатырь»), шорский Ай-Мангыс (имя эпического богатыря), тувинский амырга могус, амырга моос (гигантский змей, чудовище, ср. Аврага Могой), тунгусский манги. Но, в отличие от М., среди них имеются не только отрицательные (враг, чудовище), но и положительные (герой, богатырь) персонажи. Скорее всего это вызвано наличием у тюрко-монгольских и тунгусо-маньчжурских народов аналогично звучащих названий «чужих» племён и самоназваний (манги, мангут, мангыт, мангат, мангыс, мангас, мангиян и пр.), откуда возможна двоякая интерпретация древнего этнонима в зависимости от исторических условий: положительная («свой» герой – богатырь) и отрицательная (иноплеменник – враг, демон). В целом, однако, генезис образа М. и этимология (во всех разновидностях) неясны. Высказывались различные предположения о происхождении слова «М.»: от письменно-монг. mayui
(«дурной», «злой»); от древнеиранского moghu («маг») через тюркское посредство (во всяком случае, к moghu возводятся тюрк. могус, муз, моос, калм. и ордосск. мус); от китайского ман. С. Ю. Неклюдов.
МАНДАЛА (др.-инд. «mandala», «круг», «диск», «круглый», «круговой» и т. п.), один из основных сакральных символов в буддийской мифологии; ритуальный предмет, воплощающий символ; вид ритуального подношения (включая и жертву). Само слово «М.» отмечено уже в «Ригведе» во многих значениях (помимо указанных, ср. «колесо», «кольцо», «орбита», «шар», «округ», «страна», «пространство», «совокупность», «общество», «собрание», «одна из 10 частей Ригведы», «возлияние», «жертва», вид земли, вид растения и т. д.), которые в целом сводимы к понятию круглого, а в некоторых случаях обнаруживают тяготение к сфере сакрального (прежде всего в ритуале). Возникший на индийской почве буддизм усвоил понятие М. и передал его (как в целом ряде случаев и само слово) своим более поздним продолжениям, прежде всего разным вариантам северного буддизма (махаяна, ваджраяна, тантризм) в Тибете, Центральной Азии, Монголии, Китае, Японии начиная с первых веков нашей эры (впрочем, немецкий востоковед З. Хуммель полагает, что М. возникла в Тибете и потом уже вторично попала сюда из Индии). В этих более поздних вариантах буддизма слово «М.» обычно сужает круг значений, но зато делается более терминологичным и унифицированным соответственно дальнейшей сакрализации и универсализации самого понятия и сопоставленных с ним ритуальных воплощений. Так, уже в тибетском буддизме конституируется два круга значений, один из которых соотносится со сферой буддийской космологии (вид кругового или сферического пространства, в частности земная сфера, а также огонь и вода), а другой – со сферой ритуала (магическая диаграмма или фигуративное изображение из зерна или других жертвенных даров; ср. М. в монгольской языковой и культурно-религиозной традиции – «круглое блюдо с соответствующими символами, используемое при жертвоприношениях» при том, что сохраняется и исходное общее значение — «круг», «диск» и т. п.). М. принадлежит к числу геометрических Мандала. Магическая диаграмма. Тибет. Резьба по дереву. Ньюарк, музей.
627
знаков (см. Геометрические символы) сложной структуры. Наиболее характерная схема М. представляет собой внешний круг с вписанным в него квадратом; в этот квадрат в свою очередь вписан внутренний круг, периферия которого обозначается обычно в виде восьмилепесткового лотоса или восьми членений, сегментирующих этот круг. Квадрат ориентирован по сторонам света, связанным к тому же с соответствующим цветом примыкающего изнутри пространства квадрата (ср. в ламаизме М., где север – зелёный, восток – белый, юг – жёлтый, запад – красный; центр соотносится с голубым цветом, хотя в данном случае цвет мотивируется прежде всего объектом, изображаемым в центре). Посередине каждой из сторон квадрата находятся Т-образные врата, продолжающиеся вовне, уже за пределами квадрата крестообразными изображениями, иногда ограниченными малыми полукружиями. В центре внутреннего круга изображается сакральный объект почитания – божество, его атрибут или символ, метонимически используемый в ритуале, особенно часто ваджра в разных вариантах – одинарном, двойном, тройном и т. д. Этот основной вариант М. существует в целом ряде модификаций, их особенности определяются или объектом, находящимся в центре М., или некоторыми местными вариантами символики. Изображения М., как правило, многочисленны (иногда их стремятся воспроизводить в возможно большем количестве экземпляров) и помещаются в разных местах, признаваемых сакральными, например в храмах, на холсте, на жертвенных блюдах. М. изображаются живописно; изготовляются из камня, дерева, металла, глины, песка, теста и др. Наиболее универсальна интерпретация М. как модели вселенной, «карты космоса», причём вселенная изображается в плане, как это характерно и для моделирования вселенной с помощью круга или квадрата. Объектом моделирования становятся некие идеализированные параметры вселенной, соотнесённые с системой высших сакральных ценностей (особенно явно это в буддизме); как правило, лишь внутри центрального круга появляются антропоморфные объекты с более конкретной семантикой. Космологическая интерпретация М. предполагает, что внешний круг обозначает всю вселенную в её целостности, очерчивает границу вселенной, её пределы в пространственном плане, а также моделирует временную структуру вселенной. В этом внешнем кольце нередко изображаются 12 символических элементов — нидан, выражающих 12 соотнесённых друг с другом причин, «звеньев» цепи «взаимозависимого происхождения», вызывающих и обеспечивающих непрерывность жизненного потока. Эти 12 нидан на М. моделируют бесконечность и цикличность времени, «круг времени», в котором каждая единица определяется предыдущей и определяет последующую. Изоморфность основных частей М. и так называемой калачакры — «колеса времени», высшего и наиболее сокровенного из четырёх направлений ваджраяны, также актуализирует временной аспект М. Наконец, внешний круг
628
МАНДАРА Мандала. Изображение на полу.
М. вообще соотносится с календарными и хронологическими схемами северного буддизма и (шире) всей Центральной и Юго-Восточной Азии. Вместе с тем интерпретация М. или близких к ней схем типа «колеса времени» или «колеса бытия» (др.-инд. бхавачакра, монг. «сансарайн хурдэ» — «колесо сансары») и т. п. обычно предполагает и вычленение этических и/или аксиологических структур (ср. изображение на «колесе» шести разрядов обитаемого мира с указанием зависимостей между типом поведения человека и ожидающим его в новом рождении воздаянием). Стороны квадрата, вписанного во внешний круг, моделируют основные направления, пространственные координаты вселенной, точки входа которых в обитаемый мир заслуживают особого внимания и охраны. Поэтому нередко именно в этих местах квадрата, в Т-образных вратах, помещаются так называемые локапалы или махараджи — «великие цари»: Вайшравана на севере, Дхритараштра на востоке, Вирудхака на юге, Вирупакша на западе. Тантрийские ритуальные М. соответственно изображают четырёх дхьянибудд — Амогхасиддхи, Акшобхья, Ратнасамбхава, Амитабха. В этом случае в центре обычно помещается Вайрочана. Вписанный в квадрат внутренний восьмилепестковый круг (янтра) символизирует женское начало, детородное лоно, внутри которого часто помещается знак мужского начала — ваджра. Это соотношение геометрических символов в центре М. дублируется ритуально-мифологическим мотивом: призываемое божество опускается с небес в самый центр М., обозначенный лотосом, где оно и совершает акт, приносящий плодородие, изобилие, успех. В Тибете и Монголии М. вообще часто рассматривается как место обитания божества или божеств (ср. монг. хото мандала, т. е. «М. места обитания»; ср. обозначение конкретных М. по этому принципу: «Ямантакийн хото», «место Ямантаки» и т. п.). Прецедент нисхождения божества имел место, согласно преданию, в 8 в., когда Падмасамбхава – основатель буддийского тантризма, которому приписывается и изготовление первой М., нуждав-
шийся в божественной помощи, сооружал М. и вставал на семидневную молитву, после чего божество спускалось в центр М. и совершало то, ради чего оно призывалось. Этот мотив движения божества сверху вниз, с неба на землю, в центр М. вводит вертикальную координату в структуру М., хотя эта координата явно обнаруживается и даже актуализируется именно как основная только во время ритуала. Движение по вертикали, как и его последний, завершающий этап – божество в центре М., связываются с другими символами вертикальной структуры мира – мировой осью, древом мировым, горой Меру, ритуальным сооружением. Отсюда и соотнесение М. (в полном или частичном виде) со структурой (в плане) ритуальных сооружений — зиккуратов или мифического дворца чакраватина (см. работы итальянского буддолога Дж. Туччи), ступы, царских дворцов и храмов в Юго-Восточной Азии и в Центральной Америке, чума и т. д. и даже с планировкой некоторых поселений городского типа. Структура социальной иерархии также часто строилась и описывалась по принципу М. Ряд исследователей (Хуммель, X. и М. Аргуэльес и др.) склонны считать, что мегалитические сооружения Тибета и других мест (напр., знаменитый кромлех Стоунхендж в Англии) имеют в своей основе принцип М. (или, наоборот: М. не что иное, как схема таких мегалитических сооружений). Третьи сопоставляют М. с другими символами вселенной: С. Камман – с китайскими бронзовыми зеркалами Ханьского периода, с изображёнными на них схемами вселенной; Н. Л. Жуковская – с шаманскими бубнами народов Северной Азии, несущими на себе рисунки, являющиеся картой вселенной. Эти точки зрения правомерны, поскольку сам принцип М. не только распространён гораздо шире, чем М. как таковая, но практически универсален и как модель вселенной (или её частей, ср. так называемые астрологические М.) и как средство достижения глубин подсознания в ритуале или индивидуальной медитации. Обе эти функции М. связаны воедино: тот, кто предаётся медитации или участвует в соответствующем ритуале в качестве ведущего, помещает себя в центр М. и ожидает божество, божественный дух, который должен снизойти на него. К. Г. Юнг подчёркивал универсальный характер М. как психокосмической системы, задающей особый вселенский ритм, объединяющий макро- и микрокосм и указывающий на то, что идея М. и сама её форма независимо была выработана не только самыми разными религиозными
системами, но и творчески одарёнными людьми (прежде всего художниками; ср. также сочетание «круглых» и «квадратных» танцев, образующее «мандалический» танец с соответствующим переключением ритмов) или больными, страдающими разными формами душевных болезней, которые настраивают себя на выведение из собственного подсознания тех или иных архетипических (см. Архетипы) комплексов и/или на собственную «космизацию», т. е. на выработку единого ритма человека и вселенной, на улавливание, восприятие и преобразование космической энергии. Эта идея лежит в основе некоторых современных теорий в медицине (психотерапия юнгианского толка), искусстве и искусствоведении. См. также Круг, Квадрат. В. H. Топоров.
МАНДАРА (др.-инд. mandara, «огромная» или «твёрдая»), в индуистской мифологии священная гора, место обитания различных божеств и полубожественных существ (якшей, гандхарвов, киннаров и т. д.). Согласно «Махабхарате», М. поднимается над землёй на одиннадцать тысяч йоджан (йоджана = ок. 4 км) и на столько же уходит в глубь земли. Боги решили использовать М. как мутовку для пахтанья мирового океана, но никак не могли вырвать её из земли. В конце концов по просьбе Брахмы это сделал змей Шеша. Шива во время разрушения построенной асурой Майей крепости Трипуры использовал М. как ось для своей колесницы и как дугу для лука. М. отождествляют обычно с одной из вершин в Гималаях, около горы Кайласа. По другой версии, М. соотносят с одноимённой горой в Бихаре. С. С.
МАНДАХ, Мундих (mndh, mdh), в йеменской мифологии духи-покровители. В надписях всегда были связаны с автором текста и назывались «М. его (их)» или «М. их дома», что даёт основание считать их покровителями домашнего очага, охранявшими дом, семью, человека. Они обычно функционировали совместно, парами или группами (упоминаются в двойственном или множественном числе — mndhy, mndht). Вероятно, существовали и М. государства или области. Так, в одной из надписей государства Саба назван М. области Йасран; иногда М. именовались и боги— Астар, Варафу, очевидно, и другие (ср. Лары, Пенаты). М. особо почитались в государствах Катабан и Химьяр. Некоторые исследователи считают М. духами орошения. A. Л.
МАНДЖУШРИ (санскр. Manjusri, букв, «красивое сияние»), в буддийской мифологии махаяны и ваджраяны бодхисатва. М. известен также под названиями Манджугхоша («красивый голос»), Манджунатха («красивый спаситель»), Вагишвара («господь речи») и т. д., его эпитет — Кумарабхута («бывший принц»). М. встречается уже в древнейшей махаянской литературе, что позволяет предположить, что его образ возник в последние века до н. э. М. занимает центральное место в «Саддхармапундарике» (где он упоминает деяния бывших будд) и в «Вималакиртинирдеше» (где он единственный ученик Шакьямуни, имеющий равную
МАНДУЛИС в поднятой правой руке пылающий меч и в левой руке книгу «Праджняпарамиты». Культ М. был особенно популярным в Тибете и в Китае, где его образ встречается во многих легендах. В Тибете земным воплощением М. считался основатель школы гелукпа Цзонкаба (нач. 15 в.). Л. Э. Мялль.
Манджушри. Японская бронзовая скульптура. 17–19 вв. Лондон, Британский музей.
мудрость с бодхисатвой Вималакирти). В «Гандхавьюхе» М. — один из двух руководителей 500 бодхисатв и первый наставник главного героя этой сутры — Судханы. По мифологии махаяны, М. 70 мириад кальп тому назад был благочестивым королём в одной буддакшетре (см. в ст. Будда), которая находится на востоке (причём между этим миром и нашим миром — 7200 миллиардов миров). Он поднял дух просветления и решил быть бодхисатвой в сансаре до тех пор, пока не останется ни одного живого существа, нуждающегося в спасении. В ваджраяне М. вместе с Авалокитешварой и Ваджрапани — один из трёх главных бодхисатв. Он — центральная фигура одного из древнейших произведений ваджраяны — «Манджушримулакальпы». М. олицетворяет мудрость, и обычно его изображают красивым индийским царевичем, держащим Мандрагора. Средневековый рисунок. Лондон, Британский музей.
МАНДРАГОРА. Роль M. в мифопоэтических представлениях объясняется наличием у этого растения определённых снотворных и возбуждающих свойств, а также сходством его корня с нижней частью человеческого тела (Пифагор называл М. «человекоподобным растением», а Колумелла — «травой-получеловеком»). В некоторых народных традициях по виду корня М. различают растения мужского и женского пола и даже дают им (в духе народной этимологии) соответствующие названия: ср. англ. mandrake (от man, «мужчина») и womandrake (от woman, «женщина»). В старых травниках корни М. изображаются как мужские или женские формы, с пучком листьев, вырастающих из головы, иногда с собакой на цепи или агонизирующей собакой. Согласно поверьям, тот, кто услышит стон, издаваемый М. при её выкапывании из земли, должен умереть; чтобы избежать смерти человека и вместе с тем удовлетворить жажду крови, якобы присущую М., при выкапывании М. сажали на привязь собаку, которая, как считалось, погибает в агонии. Существовало поверье о происхождении М. из поллюции повешенного человека (ср. названия М.; нем. Galgenmannlein, букв. «висельничек»). Хильдегарда Бингенская (12 в.) считала, что М. возникла там, где был создан Адам. Глубокие корни имела вера в возбуждающую силу М. и её роль в зачатии плода; ср. библейское предание о мандрагоровых яблоках (плодах М.), которыми пользуются для обеспечения зачатия Лия и Рахиль (Быт. 30, 14– 23). В Греции М. связывали с Афродитой, которая иногда получала соответствующий эпитет, и с Цирцеей (считалось, что с помощью колдовского снадобья из М. Цирцея возбуждает в людях влечение и любовь). Юноши носили иногда кусочки М. в качестве любовного амулета. В средние века представления о способности М. вызывать зачатие обусловили появление целой индустрии изготовления поддельных мандрагоровых корней. М. с древности широко использовалась в народной медицине, магии, колдовстве, а позже и в алхимии. Известны сюжеты, в которых М. связана с нечистой силой – с дьяволом (в Аравии распространено поверье, что ночью М. светится, в связи с чем её называют «свечой дьявола»), с ведьмами (в средние века М. в ряде европейских традиций именовалась «цветком ведьмы»), колдуньями (счиПоклонение Мандулису. Калабша. Эллинистический период.
629
талось, что с помощью М. они могут лишить человека красоты и рассудка, околдовать, причинить вред). Вместе с тем М. делает человека неуязвимым, помогает обнаруживать сокровища, клады, может использоваться для предсказаний и пр. Символические значения связывают М. с горячкой, возбуждением, мужским принципом, неуязвимостью, пуповиной; М. — знак редкого, необычного (таково значение М. в «языке цветов»). Мотивы, связанные с М., получили отражение в произведениях Н. Макиавелли, У. Шекспира, Дж. Донна, немецких романтиков, Т. Манна и др. Отдельную «разновидность» М. составляет (в низшей мифологии) альраун [немецкое название корня М. или выступающего вместо него корня мха (в Уэльсе чёрный мох носил то же название, что и М.) и соответствующего полезного человеку духа, эльфа, домового]. B. H. Топоров.
МАНДУЛИС (mnrwl), в мифологии Куша (древней Нубии) бог солнца. Почитался в греко-римский период на севере страны. Надписи на стенах его храма в Калабше воссоздают эпизоды египетских солярных мифов, отнесённых к М., отождествлявшемуся с Ра. Мифу о солнце, ночью совершающему плавание по подземным водам, а утром рождающемуся вновь, соответствуют два типа изображений М.: в виде взрослого человека и ребёнка. М. вводился в египетскую триаду Исида, Осирис, Гор на место Осириса или Гора — сына Исиды. Культ М., отождествлённого с Аполлоном, был распространён в римских войсках, находившихся в Северной Нубии. Э. К.
МАНИ (ср.-перс.), мифологизированный образ иранского религиозного реформатора, вероучителя и пророка, основателя манихейства. Сведения о жизни М. (216– 277) и манихействе содержатся в «Деяниях Архелая» (4 в.), произведениях Блаженного Августина, святого Ефрема (4 в.), святого Епифания (4 в.), христианских сирийских хрониках, «Книге схолий» сирийца Теодора бар Коная (8 в.), некоторых мусульманских источниках на арабском и персидском языках и т. п. (исходящих от противников М.), «Хронологии» Бируни (ок. 1000), «Фихристе альУлюм» Ибн ан-Надима (10 в.) (источниках нейтрального характера), оригинальных источниках, исходящих из манихейской среды (турфанские фрагменты из Восточного Туркестана, манихейские тек-
630
МАНИ
Слева – Мани как божество полнолуния. Справа – Мани в окружении манихейских святых. Фреска.
сты в коптском переводе из Файюма). Существует целый ряд фантастических этимологии и толкований его имени: ср. «сумасшедший», «маньяк», но и «драгоценный камень» (от санскр. mani; само название манихеев связывали с сирийск. Manо hayya, «Мани живой»). Образ М. мифологизировался в его собственных сочинениях и текстах, вышедших из манихейской среды; особую роль в этом отношении сыграли описания мученической смерти М. (согласно некоторым источникам, с М. была заживо содрана кожа, которую набили соломой и повесили на царских воротах; сам он был обезглавлен), и в ещё более многочисленных трудах, направленных против манихейства, рисующих М. как «воплощённого вредоносного демона», «дьявола», «исчадие тьмы» и т. д. В манихейской среде вырабатывается определённый иконописный канон — словесный и изобразительный — образа М. Он связывается с весьма подробно разработанной и мифологизированной манихейской космологией и эсхатологией и с мифологизированной квазиисторией Ирана и смежных ареалов. Мифопоэтичность М. проявляется и в его языке (в описании модели мира с помощью системы основных семантических бинарных противопоставлений: свет–тьма, небо–земля, истина–ложь, дух–материя, добро–зло и т. п.), вплоть до стилистики его проповедей и книг. Эта мифологичность М. и его учения способствовала популярности манихейской доктрины прежде всего там, где ещё была жива или господствовала архаичная мифопоэтическая традиция (напр., к востоку от Ирана). Но одновременно это послужило причиной того, что учение М. не выдержало конкуренции более философизированных или даже более чётко догматически организованных религий (буддизма, христианства, иудаизма, позже — ислама). По учению М., изложенному согласно традиции им самим [манихейский канон составляют семь (сакральное число – образ идеальной целостности и совершенства) сочинений – «Шапуракан» (посвящен Шапуру I), «Живое евангелие», «Сокровище жизни», «Прагматейя», «Книга мистерий», «Книга исполинов», «Письма»; позднее стал известен ещё один текст – «Кефалайя» («Главы»), сборник сочинений М., составленный после его смерти], в мире искони существовала и передавалась по традиции истина. Но она являлась в мир в своей очевидности и насущности
лишь время от времени, когда приходили посланники (очень важная категория персонажей в учении М.), открывавшие (проявлявшие) эту истину. До М. истина передавалась в разных формах, всегда была частична (и следовательно, ущербна). Такого рода истина была возвещена Адамом, Енохом, Ноем, Симом, Авраамом и др., но более всего тремя великими апостолами – Заратуштрой, Буддой и Иисусом Христом. Однако их роль проявлялась лишь на локально ограниченных пространствах (Будда – восток, Заратуштра – Иран, Иисус Христос – запад). М. же не только «апостол Вавилонии» и современного ему поколения людей, последователь трёх великих апостолов, но и ойкуменический апостол последнего поколения людей, т. е. крайнее и высшее звено в цепи небесных посланников — открывателей истины, «печать пророков» (этот же эпитет позднее прилагался к Мухаммаду: Коран 33:40). М. — святой дух, параклет («утешитель»), просветитель. Свет истины, несомый М., целостен, абсолютен, ничем не затемнён и потому совершенен. В одном из китайских источников в качестве предшественников М. называются Лаоцзы и Будда, которые втроём образуют три тела, членящие свет. Характерно, что в другом китайском источнике М. появляется под Рыбой, 12-м знаком Зодиака, отмечающим последнее из 12 тысячелетий, составляющих век вселенной. Манихейское вероучение можно рассматривать как систему теософического синкретизма (хотя его долгое время, а отчасти и в наши дни интерпретировали как эклектическое), в которой элементы разных религиозных и философских систем объединены в монолитную конструкцию, где всё подчинено одной главной цели — спасению. Из зороастризма заимствованы дуалистическая концепция извечной борьбы двух начал – света и тьмы [которые могут воплощаться как в более общие (добро – зло), так и более специальные (дух – тело, материя) категории], трансформированные космологические схемы и основная эсхатологическая идея, так или иначе связанная с иранской концепцией вечного времени и попытками построения квазиисторического, ряда; из буддизма – учение о перевоплощении душ (сансарические циклы; ср., например, представление о том, что осквернивший душу после смерти не освободится от оков плоти, а обречён на возрождение), острое сознание невыносимос-
ти существующего положения вещей и необходимости немедленного и постоянного поиска пути к спасению; из христианства – учение о параклете и образ Иисуса Христа; включены также элементы древневавилонского наследия, гностицизма [несомненно, манихейство с гностицизмом объединяет мысль о том, что зло связано с незнанием самого себя, с неумением объяснить состояние неудовлетворённости («тоски-страха»), укоренённой в самих основах человеческого существования]. Учение М. о спасении исходит из общей картины борьбы добра и зла в мире. Иранская концепция о безначальном и бесконечном времени преобразована в схему трёх времён, каждое из которых характеризуется особым соотношением двух высших и извечных принципов — света и тьмы (новое вероучение изнутри обозначалось как «религия света» или «церковь справедливости»). В первоначальном времени существует идеальное равновесие: свет наверху, тьма внизу. В промежуточном (настоящем) времени идёт непримиримая борьба этих двух начал, свет и тьма перемешались, успех сопутствует то свету, то тьме. В конечном (завершающем) времени борьба закончится победой света, который окончательно возобладает над тьмой и отделится от неё, став навсегда чистым и беспримесным. Этот абстрактный и несколько теоретический дуализм имеет и более конкретное воплощение. Одно из наиболее известных воплощений дуализма в учении М. — древо жизни (или добра) и древо смерти. С первым связаны восток, запад и север, со вторым — только юг. В царстве света обитает Отец величия (Отец света, бог света). Он добрый повелитель этого царства, проявляющийся в четырёх формах: Божество, Свет, Сила, Мудрость. Иногда он соотносится с Зерваном, но чаще обозначается иначе. При нём пять Слав (Ум, Знание, Рассудок, Мысль, Осмотрительность) и 12 дев, персонифицированных добродетелей (Верховная Власть, Мудрость, Победа, Примирение, Чистота, Истина, Вера, Долготерпение, Прямота, Благодеяние, Справедливость, Свет). (Число 12 также сакрализовано в манихейской модели мира: 12 дочерей времени, 12 светлых и 12 тёмных величеств, 12 великих богов, 12 апостолов, 12 элементов света, 12 созвездий, 12 врат, 12 эонов.) В царстве смерти (зла, материи) правит царь тьмы, в целом продолжающий образ Ахримана (см. Ангро-Майнью), он связан с тёмной землёй и пятью мирами — дыма, огня, ветра, воды и тьмы. У него в услужении мириады демонов, причастных к хаосу, смешению и возмущению, крайне агрессивных: именно они нарушили исходное равновесие вселенной и вторглись в царство света. Чтобы дать отпор силам тьмы, Отец света «вызывает» два духовных начала — Мать жизни и Первочеловека (в некоторых источниках — Ормизд); иногда сама Мать жизни вызывает его; термин «вызывать, вызов» очень специфичен для манихейства, не допускающего для царства света самой идеи рождения как чего-то плотского и связанного с отношениями полов. Первочеловек, небесный прототип Адама, сам «вызывает» пятерых сыновей, они же пять светоносных богов или пять элемен-
МАННА тов (свет, ветер, огонь, вода и что-то подобное эфиру) в их дематериализованной форме, в отличие от пяти тёмных материальных элементов царства тьмы. Первочеловек и его сыновья вступают в сражение с силами тьмы, которые сначала имеют перевес, поглощая какую-то часть света. Тогда Отец света «вызывает» три других светоносных существа («второй вызов») – Друга света, Великого зодчего, будущего устроителя рая, и Живого (Жизненного) духа (Михрйазда; собственно, все они последовательно «вызывают» друг друга, а Живой дух «вызывает» ещё пятерых сыновей). Друг света освобождает Первочеловека и его пятерых сыновей от пут тьмы, а Живой дух и Мать жизни возвращают их на небо. Тем не менее в результате борьбы и временного пленения свет оказался смешанным с тьмой, и Отец света, чтобы освободить светлые элементы от примеси, должен сотворить видимый мир. Из шкур поверженных демонов создаются небеса, обычно десять, из костей – горы, из мяса и испражнений – земли, четыре или восемь. Из освобождённой силами тьмы части света создаются солнце и месяц (которые высвобождают и переносят частицы света к престолу Отца света и почитаются как величайшие носители света), а также (из света, затронутого тьмой) звёзды, ветер, огонь, вода, которые приводятся в движение. Но победа ещё не является полной и окончательной. Мать жизни, Первочеловек и Живой дух умоляют Отца света сделать «третий вызов». Появляется Третий посланник, во многом сходный с иранским Митрой и, несомненно, продолжающий его; вместе с тем Третий посланник предвосхищает уже и образ человеческого посланника сил света, самого М. (Итого фигурирует семь высших существ царства света; ср. сакральную роль числа семь.) Появление Третьего посланника и вызванных им 12 дев – решающий, переломный момент манихейской космологии и эсхатологии как поля битвы света и тьмы. Третий посланник вынуждает мужских демонов тьмы извергнуть семя (от семени, упавшего на землю, происходят растения, часть семени, упавшая в море, превращается в огромное чудовище, побеждённое одним из сыновей Живого духа), а женских – нерождённое потомство (давшее начало животному миру). Но все эти «материальные» условия жизни содержат ещё элементы пленённого света. Силы тьмы (супруга царя тьмы, демоны Ашак-лун и Намраэль) создают два пола (Адама и Еву), чтобы плоть продолжала поглощать и удерживать светлые элементы. Поэтому в человеке (микрокосме) воспроизводится та же ситуация двойной смешанной светло-тёмной природы, что и во вселенной (макрокосм). Но это соотношение двух начал не везде одинаково: если в Адаме преобладали светоносные частицы, то Ева была сотворена из элементов тьмы. Светоносный Иисус, «вызванный» Отцом света, разбудил Адама от глубокого сна, изгнал охранявших его демонов и дал ему вкусить плода от древа жизни и познать добро и зло. «Ветхий» человек пресуществился в «нового», открытие истины и спасение приблизились, но окончательно они были обретены лишь с появлением пос-
леднего посланника истины — М. Лишь теперь человек получил возможность осуществить свою главную телеологическую потенцию — отделить элементы света от элементов тьмы и помочь освобождённым, «искупленным» элементам света соединиться с самим светом. Освобождение элементов света на микрокосмическом (человеческом) уровне приводит к победе света и в макроскопическом плане. Окончательное освобождение духа от тела, света от тьмы произойдёт в последние времена, когда свершится страшный суд и земля будет объята пламенем в течение 1468 лет. Частицы света поднимутся к небу, а материя и демоны окажутся в необъятной пропасти. B. H. Топоров.
МАНИ (др.-исл. Mani), в скандинавской мифологии месяц, брат Соль (солнца), сын Мундильфари. М. воспитывает двух земных детей — Биля и Хьюки (возможно, пятна на луне). Он управляет ходом звёзд. Согласно «Младшей Эдде», перед гибелью мира (см. Рагнарёк) месяц будет проглочен волком. Е. М.
МАНИТУ, в мифологии индейцев Северной Америки (у алгонкинов) сверхъестественные силы или существа, выполняющие роль личного духапокровителя. М. обитают над землёй, на ней и под ней. В М. воплощаются неизвестные способности и силы действительности (Оренда и Вакан); одновременно М. — магическая власть, невидимая сила или причина, которой могут обладать люди, животные и предметы неживой природы. В трактовке миссионеров М. — «великий дух», аналогичный христианскому богу. А. В.
МАНИЯ (Μαν α), в греческой мифологии персонификация безумия, насылаемого на людей, преступивших установленные законы и обычаи. Иногда отождествлялась с эвменидами. На дороге из Аркадии в Мессению, там, где Орест лишился разума в наказание за убийство матери, был храм М.; её именем называлась местность вокруг храма (Paus. VIII 34, 1). А. Т.-Г.
МАНКО КАПАК, в мифологии кечуа основатель династии инков. По одному из мифов, четыре брата Айяр – Манко, Аука, Учу и Качи и четыре их сестры – Мама Уако, Мама Окльо, Мама Paya и Мама Кора, бывшие одновременно и их жёнами, вышли из пещеры Пакаритампу и двинулись по направлению к
Сбор манны небесной. Фрагмент картины Я. Тинторетто. 1594. Венеция, церковь СанДжорджо Маджоре.
631
долине Куско. Качи, олицетворявшего необузданную дикую силу, братья заманили обратно в пещеру и завалили выход камнями. По дороге Учу превратился в каменного идола, ставшего позже уакой, Аука также стал уакой в Куско, на том месте, где позднее был построен храм Кориканча — пантеон инков. Оставшиеся сестры стали жёнами Манко, который принял титул капак («великий») и стал основателем династии инков. К кон. 15 в. образ М. К. приобрёл черты культурного героя. Согласно одной из поздних версий, М. К. и Мама Окльо посланы на землю их отцом-солнцем. По приходе в Куско они научили местных жителей ремеслу, ткачеству и др., и те добровольно им подчинились. С. Я. С.
МАНН, в германской мифологии первый человек, сын Туисто, отец родоначальников трёх племенных групп германцев — ингевонов, истевонов и герминонов (упоминаемых Тацитом). Е. М.
МАННА (евр. man, по народной этимологии, — от man hu, «что это?», Исх. 16, 15), согласно ветхозаветному преданию, пища, которую «сыны Израилевы» получали с неба во время сорокалетнего странствования по пустыне на пути в «обетованную землю». Пища эта, описываемая как нечто «мелкое, круповидное, как иней на земле», «как кориандровое семя, белая, вкусом же как лепёшка с мёдом» (Исх. 16, 14 и 31), дана была богом израильтянам после того, как те возроптали на Моисея, выведшего их из Египта в Синайскую пустыню. М. являлась поутру с росой, и каждый, сколько бы он ни собирал, мог собрать только одну меру, «и у того, кто собрал много, не было лишнего, и кто собрал мало, не было недостатка. Каждый собрал столько, сколько ему съесть» (16, 18). На солнечной жаре М. таяла, и до утра её нельзя было оставлять,
632
МАНОИ
так как в ней заводились черви, однако по пятницам собиралось двойное количество с запасом на субботу, она не портилась. Народ «ходил и собирал её, и молол в жерновах или толок в ступе, и варил в котле, и делал из неё лепёшки» (Чис. 11, 8). Чудесная пища, которой подкреплялся народ в пустыне, именуется в Псалмах «хлебом небесным» (Пс. 77, 24; 104, 40); ссылаясь на эпизод с М., Христос называет себя в Новом завете «истинным хлебом» с небес (Ио. 6, 32), наконец, Апокалипсис говорит о «сокровенной манне» (как символе вечной жизни), которую дух даст вкушать «побеждающему» (Апок. 2, 17). Агадическая традиция дополняет предание о М. множеством легенд. Так, М. относится к тем десяти предметам, которые были сотворены в сумерки первой пятницы. М. падало столько, что ею можно было прокормить весь еврейский стан в течение двух тысяч лет, вместе с нею с неба падали драгоценные камни, яркий её блеск был виден всем царям востока и запада. Праведники получали М. у своих же шатров, нетвёрдым в вере приходилось собирать её подальше, а люди дурные находили её далеко за лагерем; согласно другому варианту, прилежные собирали М. в поле, возле своих шатров её находили менее трудолюбивые, а лентяям она падала прямо в постели. Предание о М. восходит, видимо, к продукту жизнедеятельности особых насекомых, живущих на ветвях произрастающего в Синайской пустыне дикого тамариска. Вещество это, сладковатого вкуса, по сей день собирается и употребляется в пищу под именем «манны небесной» синайскими бедуинами. МАНОИ, Ланиг, Куунг («вода»), в монкхмерской мифологии (у семангов полуострова Малакка) первоначальное женское существо. М. — создательница мира. Иногда она изображается черепахой. Среди мирового океана с помощью своих внуков М. водрузила ветвь дерева рамбутана на спину подводного зверя. Земля появилась около дерева позднее, принесённая навозным жуком. В стадиально поздних вариантах мифа М. становится женой Та Педна, который путешествовал со своим братом по образовавшейся земле. Я. Ч.
МАНСИЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ, см. в ст. Финно-угорская мифология. MAHTО (Μαντ ), в греческой мифологии дочь слепого фиванского прорицателя Тиресия, его поводырь, сообщавшая ему о различных приметах. М. сама обладала пророческими способностями и после смерти отца и взятия Фив эпигонами (детьми павших вождей в войне семерых против Фив) была отправлена ими в Дельфы, где получила указание оракула переселиться в Малую Азию и основать там город Кларос. Сыном М. был прорицатель Мопс, соперничавший с Калхантом (Paus. VII 3, 1–2; Apollod. epit. VI, 3–4). Имя М. греки сближали с греч. корнем μαντ-, обозначающим «ясновидение» (μ ντι , «прорицатель»), В. Я.
МАНУ (др.-инд. Manu, «человек», от корня man, «мыслить»; ср. готск. Manna,
нем. Mann, англ. Man), в индийской мифологии первопредок, прародитель людей. В ведийской традиции М. — сын Вивасвата (солярного божества) и брат Ямы; при этом М. рассматривается как первый человек, живший на земле, и царь людей, а Яма — как первый человек, который умер, и царь умерших предков (PB VIII 52; AB VIII, 10; Шат.-бр. XIII 4, 3). Пураны и эпос насчитывают уже 14 М.: семь бывших и семь будущих. От каждого из них ведёт своё начало человечество в соответствующий мировой период — манвантару («период М.»), охватывающий 71 махаюгу, или 306720000 человеческих лет (см. Юга). Первым из 14 М. считается М. Сваямбхува, сын Сваямбху — «самосущего» (Брахмы) и его жены Шатарупы (по другой версии мифа, Сваямбху разделился на мужскую и женскую половины, от них родился Вирадж, а от Вираджа — М. Сваямбхува). М. Сваямбхува, царствовавший в эпоху критаюги, сотворил семь Праджапати, или великих риши. Ему же приписывается создание авторитетного кодекса законов индуизма — «Манавадхармашастры» («Законов Ману»). Из остальных 13 М. наиболее известны: М. Реванта («сверкающий»), сын Вивасвата и Саранью (Санджни) в её ипостаси кобылы (матери Ашвинов) — пятый M.; M. Чакшуша («различимый глазом»), сын Тваштара — шестой М.; М. Вайвасвата, сын Вивасвата и Саранью в её божественном облике, прародитель живущих в настоящее время людей – седьмой М.; М. Саварни, сын тени Саранью – Саварны – восьмой и первый из будущих М. С седьмым М., Вайвасватом, связана древнеиндийская легенда о потопе, сходная с соответствующими шумерским, семитским и греческим мифами. Впервые эта легенда изложена в «Шатапатха-брахмане» (Шат.бр. I 8, 1): однажды во время ритуального омовения в руки М. попала маленькая рыба. Рыба попросила М. вырастить её, обещая, что спасёт его от грядущего потопа. Когда она превратилась в большую рыбу, М. отпустил её в море и снарядил по её совету корабль. Вскоре начался потоп; М. привязал корабль к рогу приплывшей рыбы, и она провела его к одиноко возвышавшейся над водами северной горе. Через некоторое время потоп схлынул, унеся с собой всё живое, и М. остался на земле один. Он принёс богам жертву, и из этой жертвы поднялась девушка — Ила (Ида). Ила стала его женой, и от неё он имел потомство — создал человеческий род, который и зовётся «родом Ману» (на санскрите «человек» — мануджа или манушья; букв. «рождённый Ману»). В «Махабхарате» (III 185) рыба, спасшая М., — воплощение Брахмы, а на корабле вместе с М. находятся ещё семь риши. По «Матсья-пуране» (I 11–34; 2, 1–19), рыба — аватара Вишну и спасает она не одного M., a множество живых существ и семена разнообразных растений. П. Г.
МАНЫ (Manes), в римской мифологии боги загробного мира (Serv. Verg. Aen. I 143; III 63), затем обожествлённые души предков (dii parentum, dii parentes, V 47). В честь M. в дни поминовения приносились жертвы: в Каристии, когда за трапезой собиралась вся родня и якобы присутствова-
ли умершие родственники, на могилы приносили угощения; сами могилы украшались цветами; в паренталии открывался обычно закрытый «камнем М.» (lapis manalis) вход в подземелье — мундус, считавшийся входом в мир мёртвых (Ovid. Fast. IV 821 след.). M., в отличие от лемуров, назывались добрыми богами, но и они вызывали опасения; с ними была связана страшная подземная богиня Мания, насылавшая безумие, иногда отождествлявшаяся с матерью ларов, так же как впоследствии сами М., интерпретировавшиеся уже как души умерших, сливались с ларами и гениями. М. считались также хранителями гробниц. С конца республики вошло в обычай начинать эпитафии с посвящения М. с просьбой даровать покойному загробное блаженство за добродетельную жизнь. Е. Ш.
МАНЬЧЖУРСКАЯ МИФОЛОГИЯ, комплекс мифологических представлений маньчжуров — народа южнотунгусской этнической и языковой семьи. Маньчжуры – единственный из тунгусо-маньчжурских народов, не считая их предков чжурчжэней, создавший (в 1599) свою письменность. В 1644 завоевав Китай, маньчжуры испытали сильное влияние китайской культуры; с кон. 18 в. наблюдается упадок маньчжурской словесности, всё большее забвение маньчжурского языка. Можно предполагать, что сохранявшиеся в тайне от китайцев народные обычаи и относящиеся к ним письменные источники с течением времени были большей частью утрачены. Основными источниками М. м. являются записи религиозных обрядов, сохранявшихся вплоть до 30-х гг. 20 в. у маньчжурских племён на территории Северного Китая (исследования С. М. Широкогорова); «Предание о нишаньской шаманке» («Нишань самани битхэ») — оригинальный маньчжурский текст, носящий, однако, следы китайского влияния; ритуальная книга «Устав маньчжурских жертвоприношений небу и духам» («Маньчжусай вэчэрэ мэтэрэ кооли битхэ», 1747) и др. Изображение нишаньской шаманки. Конец 19 — нач. 20 вв. Рисунок из рукописи «Предание о нишаньской шаманке», Ленинградское отделение Института востоковедения.
МАНЬЧЖУРСКАЯ МИФОЛОГИЯ
Шаманское действо. Маньчжурская «икона» (с фотографии, хранящейся в Музее антропологии и этнографии в Ленинграде).
На М. м. оказали влияние ламаизм, дальневосточный буддизм, даосизм, китайские тайные культы и др. Из китайской народной религии был заимствован, например, культ Гуань-ди, объявленного покровителем династии Цин. С 1636 маньчжурские императоры отправляли по примеру династии Мин также традиционный государственный конфуцианский культ (ритуальные поклонения небу, земле, императорским предкам и определённым божествам). Но преобладающим и исторически более самобытным в М. м. представляется особое проявление сибирского шаманского культа, связанного с древними охотничьими ритуалами и культом предков, который процветал в важнейших кланах, а в качестве тайного
культа и при императорском дворе в Мукдене и Пекине, вплоть до кон. 19 в. Начало распространения шаманизма у маньчжуров, который может рассматриваться как изначальная форма маньчжурских религиозных отправлений, относят к 1033. Однако и в этой сфере заметны значительное китайское, монгольское и другие влияния. Особое место в М. м. занимает предание о происхождении маньчжурского императорского клана Айсинь гиоро, которое имеет ясно различимые параллели с аналогичными мифами Кореи и Древнего Китая (напр., мотив чудесного рождения из красного фруктового плода, сброшенного с неба птицей; ср. миф о происхождении корейского Чумона). Древнейший сохранившийся вариант предания о происхождении маньчжуров, в котором заметны исторические, а также буддийские элементы, имеется в «Маньчжоу шилу» («Подлинные записи о маньчжурах», 1635). В озере Булхури омо в горах Голминь шаньянь алинь (кит. Чанбайшань) купались три небесные девы: Энгулэн («добродетельная (?) дева»), Чжэнгулэн («правильная дева») и Фэкулэн («буддийская дева»). Самая младшая, Фэкулэн, находит по возвращении с купания красный плод, который небесная сорока положила (снесла?) на её одежде. Съев этот плод, она забеременела, не смогла подняться в воздух и родила сына, который тотчас же начал говорить. Сын отправился вниз по реке Тумэнь, был найден людьми, которым он объяснил, что получил от небесного владыки наказ установить в этой стране мир. Он получил имя Букури йонгсон (Букури — название горы, йонгсон — «герой»). Букури йонгсон считается прародителем императорского дома Цин и получил титул «горокингэ мафа» (кит. Юань-цзу; «отдалённый предок»). Отразившееся в предании почитание маньчжурами сороки как птицы — духа
633
предков, возможно, соответствует более поздней стадии развития М. м. (сорока заместила собой образ вороны). Другие циклы преданий связывают обожествление сорок с тем, что другой родоначальник дома Айсинь гиоро во время военных столкновений был спасён сороками от смерти от рук врагов. Таким же образом был спасён воронами Фаньца (Фаньча), потомок прародителя. Вороны указали Нурхаци, объединителю маньчжуров, путь к спасению. Космос в М. м. разделяется на небесный верхний мир, земной срединный мир и демонический нижний мир. Верхний мир (абка, «небо») образуется системой из 7 или 9 небес, на которых расположены солнце, луна, звёзды, а также обитает большое число небесных духов и высший дух. Срединный мир (на, «земля») состоит из земной тверди, окружённой морем, и населён людьми, животными и духами. Расположенный на юго-западе земли нижний мир (тулэрги или на тулэрги, «по ту сторону земли») представляет собой тёмное царство смерти, управляемое Илмунь ханом. Подобно троичному делению мира, человеческая душа (фаянга) имеет три ипостаси, ни одна из которых не существует самостоятельно, но все три связаны друг с другом, как кость, мясо и ноготь одного пальца. Первая – унэнги фаянга («истинная душа») имеется как в человеке, так и в животном; она считается самой важной и покидает человека только после его смерти. Вторая душа – чарги фаянга («потусторонняя душа»), представляющая воспроизводительную силу, находится, так же как и третья, в постоянном движении, гармония этого движения определяет душевное равновесие человека. Если вторая душа покидает тело, человек засыпает или теряет сознание. Третья душа – ойлорги фаянга («внешняя душа») является, по-видимому, носительницей некоторых других физиологических функций.
1. Небесные девы Энгулэн, Чжэнгулэн и Фэкулэн, купающиеся в озере. 2. Ожидающая ребёнка Фэкулэн не может вместе с сестрами подняться на небо. 3. Фэкулэн даёт наставление сыну перед тем как подняться на небо. Иллюстрации из книги «Подлинные записи о маньчжурах».
634
МАНЬЮ
Считалось, что она может покидать тело человека, после смерти она остаётся ещё некоторое время у трупа и отправляется затем в нижний мир, где может обрести новое воплощение. В М. м. большое количество духов. Образ человекоподобного небесного духа Абкай эньдури (другие имена: Абка, «небо»; Дэрги абка, «высокое небо»; Амба абка, «большое небо»; Абкай хань, «небесный царь»; в 18 в. встречается также Шанси эньдури, «верховный дух», и т. д.), которому подчинены все духи, возник, очевидно, под сильным воздействием китайского представления о Шан-ди (см. также Юй-ди). Абкай эньдури обычно мыслится как благорасположенный прародитель всех живых существ, он ведает наказаниями и вознаграждениями, царствует в вечнозелёном верхнем мире и неподвластен шаману. Ему подчинена многочисленная группа духов-эньдури, обладающих сверхъестественной силой, обычно благожелательных, но могущих насылать и болезни (духи грома, тумана, молнии, ветра, дракона, которому подчинены воды; облаков и т. д.; духи небесных тел, духи со специфическими функциями и др.). В областях, прилегающих к побережью моря, было особенно распространено почитание духов — защитников детей — Ниян ниян эньдури (от кит. няннян), сходных с женским божеством Омоси-мама, дарящим жизнь, а также с Гэльхунь эньдуримама и др. Этот комплекс тесно связан с древнекитайскими женскими божествами и с культом Гуань-инь из китайского буддийского пантеона. Властелин нижнего мира Илмунь хан (в его образе заметны индийское, монгольское и тибетское влияния) — судья умерших душ управляет иерархически организованной системой духов, в которую входят Омоси-мама, целый сонм стражей врат, писцов, духов-зверей и пр. Другая группа духов связана с человеческой душой, в неё могут быть включены и души умерших. Эти духи – хуту, большей частью злобны, коварны, часто опасны для человека. Считалось, что они возникают из блуждающих душ людей, умерших насильственной смертью или вдали от родных мест (ср. кит. гуй). В эту группу входят, например, Фасимэ бучэхэ хуту (дух повешенных), Вира хуту (дух утопленников), Омихонь хуту (дух умерших от голода), Ечэ хуту (дух в образе лысой женщины). Ибагань (ибахань), после смерти человека завладевающие его телом и в этом образе творящие своё чёрное дело, имеют маленькое волосатое и уродливое тело, отбрасывают тень; в их жилах течёт тёмно-красная кровь, они передвигаются вприпрыжку, питаются мясом барсуков. К третьей группе, в частности, относятся вэчэку, своего рода домашние духи, которые подвластны шаманам. Некоторые из них являются по своей природе духами умерших предков семьи. У различных родов почитались целые комплексы вэчэку, например Эрдэмунгэ хэлэ батуру («герой – добродетельный заика») или Дохооло агэ («хромой брат»), одноглазый и кривоносый, который, гребя половинкой весла, на половине лодки переправляет души через реку в царство мёртвых. К духам, помогающим шаману, относятся
также те, чьё происхождение восходит не к предкам, а к различным животным (тигр, медведь, лев, волк, лиса, змея, собака, лошадь, олень и т. д.), другим шаманам, явлениям природы и т. д., например Арсалань агэ («брат лев»), Айсинь мэнгунь мучжуху («золотисто-серебристый карп»), Чучин шаман (шаман Чучин) и пр. В шаманских призываниях фигурируют также духи крупных птиц, например Амба даминь («большой дух орла»), Дэерэ гяхунь («летящий кречет»). Наряду с этим у маньчжуров было распространено почитание животных. Собака (индахунь) выступает в качестве стража и в потустороннем мире и является проводником душ умерших. В ряде преданий о Нурхаци собака выполняет такую же функцию спасителя и защитника, как и вороны. Особую, но довольно позднюю по своему происхождению подгруппу мифических персонажей образуют мафа (напр., такту мафа, дух – хранитель дома, изображаемый часто в виде старика, иногда верхом на лошади; яфань мафа, дух огорода и покровитель всего дома). Как у многих вэчэку, их происхождение связано с душами умерших предков. К третьей группе духов относят также духов — предков различных родов, в частности духов императорского дома, который с 1636 имел храм-усыпальницу предков в Мукдене. Их часто называют бойгонь вэчэку (бойхонь вэчэку), т. е. духами земли или семьи. В четвёртую группу объединяют духов, не являющихся собственно маньчжурскими: фуцихи («будды»), заимствованные из китайского буддизма и народной религии; сонмы чисто буддийских и известных из китайской народной религии духов [напр., Боой эньдури (дух дома), Чжунь и эчжэнь (известное божество кухни), Мучжань вэчэку (покровитель плотников, ср. кит. Лу Бань)]. Опасному и могущественному духу Бушуку приносили кровавые жертвы. Из местных духов важнейшим является дух — хранитель Длинных белых гор (Гольминь шаньянь алинь), священной прародины чжур-чжэней и маньчжуров. Согласно сохранившимся источникам, шаманистская обрядность маньчжуров являла собой два разных типа: шаманский культ отдельных семей и родов [этот тип реконструируется по фрагментам ритуальных текстов, а также по сообщениям сравнительно позднего времени, записанным в 30–40-е гг. около Нингуты, Дальнего (Даляня), Гирина различными учёными, в частности японцами Микани, Ояма, Акиба и др.] и шаманский культ императорского клана Айсинь гиоро. Местом культовых отправлений, где совершались императорские церемонии, был окружённый тайной, считавшийся священным домашний храм императорского дома тансэ (кит. танцзы, «храм») в Синцзине (восточнее Мукдена), Дунцзинчжэне (около Нингуты) и в Мукдене начиная с 1625. Позднее в тансэ совершались культовые обряды в честь небес, предков императора и т. п., сопровождаемые жертвоприношениями животных. Официально тансэ начал с 18 в. связываться с культом неба. Согласно китайским источникам, в тансэ поклонялись Будде Шакьямуни, Гуань-инь, Гу-
ань-ди, а также маньчжурскому покровителю коней и Омоси-мама, называемой в народной этимологии также Ваньли-мама («матушка десяти тысяч лет?»). К последней группе относятся также неясные фигуры Ниохонь тайджи (возможно, «кронпринц голубого неба»), древнее божество рода, «монгольский дух» Катунь ноян, возможно, охотничье божество; Ахунь-и нияньси, Анчунь аяра, Баимань Чжангинь, Мури муриха, Удубэнь бэйсэ, Дэн цзянцзюнь («военачальник Дэн») и др. М. Гимм.
МАНЬЮ (др.-инд. Manyu), в ведийской мифологии божество гнева, персонифицированный гнев (прежде всего Индры, ср. PB X 83, 84). M. называют убийцей Вритры и Дасью, убийцей врагов, носителем ваджры, ваджрой Индры и т. п. Он – вождь войска, друг марутов, приносит добычу и защищает своих почитателей, связан с тапасом – «жаром». Иногда М. отождествляется с Рудрой (слёзы Праджапати упали на М., и он превратился в Рудру, «Шатапатха-Брахмана»). Ср. авест. mainyus, «дух», dus-mainyu-, «враг». В. Т.
МАПОНОС (лат. Maponos), в кельтской мифологии бог. Посвящения ему засвидетельствованы в Галлии и на севере Британии, где он отождествлён с Аполлоном. Мать М. — Матрона (богиня-мать) считалась покровительницей реки Марны. В валлийской традиции отцом М. называется Мелт («молния»), он известен как Мабон сын Модрон и включается в окружение легендарного короля Артура. История его похищения на третий день после рождения, таинственного заключения в Каер Лои (потусторонний мир) и освобождения Кеем и Бедуйром перешла вместе с именем M. (Mabuz, Mabenagrain) в континентальные повествования артуровского цикла. В ирландской традиции М. соответствует Мак Ок, сын бога Дагда и Боанд, превратившейся в реку. С. Ш.
MАPA (санскр. и пали mara, букв. «убивающий», «уничтожающий»), в буддийской мифологии божество, персонифицирующее зло и всё то, что приводит к смерти живые существа. Образ М. встречается в текстах всех основных буддийских направлений. Главной функцией М. считается создание препятствий бодхисатвам, стремящимся к просветлению. М. подчинено огромное количество злых божеств, которые составляют десять разрядов, представляющих негативные эмоции человека (желание, ненависть, сомнение и т. д.). М. имеет дочерей, воплощающих сексуальные страсти. В народной мифологии М. считается реально существующим божеством. В философском буддизме он рассматривается как отражение человеческой психики. Излюбленной темой многих буддийских легенд является искушение Шакьямуни Марой. Л. M.
МАРА, маруха, мора, кикимора, в славянской мифологии злой дух, первоначально, как и Марена, воплощение смерти, мора. Позднее М. отчасти утратила связь со смертью, но сохранила (в польских сказках и др.) свой вредный для человека характер, способность к оборотничеству и т. п. Белорус. мара — название нечисти, Ма-
МАРИЧИ ра – имя чучела, которое сжигают на костре в ночь на Ивана Купалу (см. Купала). Поэтому Марью в купальских песнях-легендах можно считать дальнейшей трансформацией образа М. В. И., В. Т.
МАРА, в низшей мифологии народов Европы злой дух, воплощение ночного кошмара (отсюда франц. cauchemar, «кошмар», англ. nightmare). Садится ночью на грудь спящего и вызывает удушьЕ. М. ассоциировались в средние века с инкубами и суккубами; считалось также, что кошмары насылали ведьмы или дьявол. Образ М. имеет индоевропейские истоки — ср. славянскую Мару и т. п. М. Ю.
МАРДАГАЙЛ («человек-волк»), в армянской мифологии человек-оборотень (обычно женщина-оборотень), обладающий способностью превращаться в волка. Считалось, что бог, желая наказать какуюнибудь женщину, заставляет её отведать предназначенную М. пищу (которая сыплется с неба, подобно граду). После этого с неба на неё падает волчья шкура и женщина становится М., бродит ночью вместе с волками, пожирает трупы, похищает детей и раздирает их. Днём М. снимает с себя шкуру, прячет её подальше и принимает женский облик. По прошествии семи лет волчья шкура возвращается в небо, и М. снова становится обычной женщиной. С М. связывалось происхождение Млечного пути: когда М. пыталась сожрать пришедшего к ней гостя, он ударил её кинжалом в грудь; молоко из груди разбрызгалось по небу. С. Б. А.
МАРДУК [аккад., возможно, от шумер. Амар-Уту(к), «телёнок Уту»; иногда имя этимологизируется как Мар-Дуку, «сын Дуку»], центральное божество вавилонского пантеона, главный бог города Вавилона. Первые письменные сведения об этом божестве восходят примерно к середине 3-го тыс. до н. э., как бог-покровиМардук и его дракон с Вавилонской цилиндрической печати.
тель Вавилона упоминается уже во время III династии Ура (22 в. до н. э.). Центральным божеством становится с возвышением Вавилонии во время I Вавилонской династии (19–16 вв. до н. э.), в связи с чем приобретает черты и эпитеты других божеств, в основном шумерских. Уже в прологе кодекса Хаммурапи М., первородному сыну Эйя (шумер. Энки), Ану (Ан) и Энлиль передают господство («энлильство») над людьми и возвышают над всеми игигами (небесными богами). Видимо, в это же время М. идентифицируется с шумерским Асаллухи. Среди многочисленных заимствованных эпитетов и качеств М. преобладают связанные с Энки и Асаллухи: подчёркиваются мудрость М., искусство врачевания, заклинательные силы. М. получает также функции водного божества и божества растительности. От бога Шамаша (Уту), чьим братом он иногда называется, к М. переходит титул «судья богов». Основные эпитеты М. — «владыка богов», «отец богов». Супруга М. — Царпаниту, сын — Набу. Главный храм — Эсагила. Наиболее последовательно возвышение М. проводится в аккадской космогонической поэме «Энума элиш», конечная цель создания которой — обосновать и утвердить право М. на господство над всеми древними богами и над вселенной, для чего М. получает шумерскую генеалогию и становится героем – победителем древних космических сил. Согласно поэме, М. был зачат Эйя в «жилище Апсу», возведённом Эйя над убитым им Апсу (шумер. Абзу, воплощение первозданной водной стихии); мать М. — богиня Дамкина (шумер. Дамгальнуна). М. описывается как «ребёнок-солнце», божественное дитя, во всём превосходящее предшествующие поколения богов. Когда Тиамат, супруга Апсу, намеревается отомстить богам за убийство мужа, всех богов охватывает страх; один М. согласен сразиться с войском Тиамат, но требует, чтобы его ввели в совет богов и сделали верховным божеством. Устраивается пиршество, на котором М. демонстрирует могущество своего «слова»: по его приказанию исчезает и вновь появляется звезда (в прежних толкованиях — одеяние). Боги, потрясённые могуществом М., избирают его своим главой и благословляют на битву. М. вооружается луком, дубинкой, сетью и в сопровождении четырёх небесных ветров и семи бурь, созданных им против одиннадцати чудовищ войска Тиамат, вступает в сражение. Он вгоняет в разинутую пасть Тиамат «злой ветер», так что та не может закрыть рот, поражает её стрелой, расправляется с её свитой, отнимает у убитого им Кингу таблицы судеб (определявшие движение мира и мировых событий и обеспечивавшие их обладателю мировое господство). Далее М. творит мир. Он рассекает тело Тиамат на две части, из нижней делает землю, из верхней небо (запирая его на засов и приставляя стражу, чтобы вода не могла просочиться вниз на землю). Богам Ану, Энлилю и Эйя М. определяет их владения, а небесным светилам — их пути, разделяет 600 богов на 300 верхних, небесных и 300 нижних, подземных; по плану М. боги создают человека. Благодарные боги строят М. «небесный Вавилон» с храмом
635
Эсагила, провозглашают пятьдесят имён М. (в числе которых — «господин стран», титул Энлиля), передающих ему власть практически всех главных богов аккадского пантеона. Так М. получает власть не только на основании законной преемственности, но и по праву сильнейшего. Кроме «Энума элиш» М. является активным участником мифа об Эрре, который обманным путём отбирает (на время) власть у «отца богов» и чинит страшные разрушения и убийства (изложение мифа см. в ст. Эрра). С 14 в. до н. э. культ М. распространяется в Ассирии, но там ему противостоит местное божество Ашшур, нередко с М. идентифицирующийся и заменяющий его. Известны гимны и молитвы к M., a также стихотворное произведение времени царя Синах-хериба (705–680 до н. э.). Символы М. — секировидный топор, зверь — дракон Мушхуш. В тексте новоассирийского времени с частями тела М. сравниваются разные звери, растения и металлы, возможно, они играли определённую роль в его культе: «его главные внутренности – львы, его малые внутренности – собаки, его спинной хребет – кедр, его пальцы – тростник, его череп – серебро, излияние его семени – золото». В. К. Афанасьева.
МАРЕНА, Марана, Морена, Маржана, Маржена, в славянской мифологии богиня, связанная (по первоначальному этимологическому сходству или по вторичному звуковому уподоблению) с воплощениями смерти (см. Мара), с сезонными ритуалами умирания и воскресения природы, а также с ритуалами вызывания дождя. В весенних обрядах западных славян М. называлось соломенное чучело – воплощение смерти (мора) и зимы, которое топили (разрывали, сжигали – ср. Купалу, Кострому и т. п.), что призвано было обеспечить урожай. В западнославянской мифологии известны сезонное божество Маржана [старопольск. Marz(y)an(n)a], отождествляемое польским хронистом 15 в. Я. Длугошем с римской Церерой; Морана (старочеш. Morana), отождествляемая в глоссах из «Mater verborum» с Гекатой, чеш. Marena (по описаниям ритуалов 14 в.), словац. Morena, Muriena, Ma(r)muriena (в вост.-слав. традиции ср. укр. М. – соломенное чучело, рус. былинную Маринку и др. персонажи с фонетически сходными именами). Словацкие формы с удвоением Ma(r)muriena делают возможным лингвистическое сопоставление с древнейшими италийскими формами Марса, первоначально имевшего аграрные функции — др.-лат. Marmor, оскское Mamers и т. п.; ср. римский обычай изгнания старого Марса (Mamurius Veturius) 14 марта. В. И., В. Т.
МАРИКА (Marica), в римской мифологии богиня или нимфа, почитавшаяся у реки Лирис в районе Минтурн в посвященной ей роще. Жена Фавна, мать Латина, отождествлявшаяся с Венерой (Serv. Verg. Aen. VII 47). E. Ш.
МАРИЧИ (др.-инд. Marici, букв. «мерцающий огонёк», «луч света»), в древнеиндийской мифологии первый из десяти мудрецов Праджапати, праотцев человеческого рода; один из семи риши; вождь
636
МАРИЯ
Рождество Богородицы. П. Лоренцетти. 1342. Сиена, Музей Дель Опера Дель Дуомо.
марутов. М. — старший сын Брахмы (из его души или плеча) или Сваямбху, или Ману Хайраньягарбха. Он же отец Кашьяпы. В эпосе известны и другие родственные связи М. Этим именем у индийцев называется звезда η из созвездия Большой Медведицы. В. Т.
МАРИЯ, Maриам (греч. Μαρ α или Μαρι μ как передача арам. marjam из евр. mirjam — то же имя, что у Мариам Пророчицы, сестры Моисея и Аарона), дева Мария, богородица, богоматерь, матерь божья, мадонна (итал. madonna, сокращённое от mia donna «моя госпожа»; ср. франц. Notre Dame, англ. Our Lady), в христианских религиозно-мифологических представлениях земная мать Иисуса Христа, иудейская девственница, чудесно родившая без разрушения своей девственности. Этимология имени «М.» неясна (возможно, от корня MRH, «быть тучным», в переосмыслении — «сильная»,
«прекрасная»; ср. корень MRR, «быть горьким»). О происхождении и детстве М. каноническое евангельское повествование (в котором вообще сведения о М. чрезвычайно скудны) не говорит ничего; источником данных, воспринятых литургической, иконографической и фольклорной традицией, явилось раннехристианское предание, уже около 200 зафиксированное в апокрифе «Книга о рождестве Марии» (позднее получившем название «Первоевангелие Иакова Младшего»), а затем – во множестве агиографических, гомилетических (проповеди) и гимнографических текстов, восходящих к этому первоисточнику. Согласно этой традиции, М. происходит из мессианского «колена» Иуды (смешавшегося, как иногда добавлялось, со священническим «коленом» Левия), из царского рода Давида; её родители — праведники Иоаким и Анна, дожившие до пожилого возраста бездетными. Нежданное рождение М. как бы повторяет чудо рождения её предка Исаака от престарелых Авраама и Сарры. Предание говорит о воспитании М. в обстановке особой ритуальной чистоты, о первых шагах младенца по седьмому месяцу (тема византийской иконографии), наконец, о «введении во храм»; с трёх лет М. воспитывается при иерусалимском
Введение во храм. Картина Тициана. 1534— 38. Венеция, галерея Академии.
храме, служа его святыням, занимаясь рукоделием и получая пищу из рук ангелов. К 12 годам она даёт обет вечного девства. Однако совершеннолетняя девственница не может оставаться при храме, и для неё ищут супруга, который охранял бы её, не прикасаясь к ней и уважая её обет; по чудесному знамению (голубица, вылетающая из посоха; ср. расцветающий жезл Аарона. Чис. 17, 8) из нескольких претендентов выбран престарелый Иосиф Обручник. В его доме М. работает над пурпурной пряжей для храмовой завесы (символ предстоящего «прядения» младенческого тела Иисуса Христа из «пурпура» материнской крови в утробе М.). Работа над пряжей ещё продолжается, когда происходит благовещение (с этого пункта события описываются в каноническом евангельском повествовании, лишь детализируемом и расцвечиваемом апокрифической версией): в галилейском городке Назарете (Северная Палестина) М. слышит от архангела Гавриила, что ей предстоит родить от духа святого сына, облечённого достоинством мессии; ей обещано чудо девственного материнства (Лук. 1, 26– 38). Ожидая младенца, она направляется в дом Захарии и Елисаветы, своей родственницы, которая в это время уже 6-й месяц ожидает рождения Иоанна Крестителя. В гостях у Елисаветы М. остаётся около трёх месяцев, после чего возвращается в дом Иосифа (1, 56). Как только её беременность становится явной, огорчённый Иосиф лишь из жалости не хочет опозорить её публичным обвинением, но слова явившегося Иосифу ангела убеждают его в невиновности его «обручницы» (Матф. 1, 18–24). По апокрифической версии, нашедшей отражение в средневековой (особенно византийской) иконографии, М. была всенародно подвергнута испытанию таинственной «горькой водой, наводящей проклятие» на неверных жён, как это рекомендуется в Библии (Чис. 5, 11–31) и описывается в талмудическом трактате «Сота»; архаическая ордалия подтвердила её целомудрие. По провиденциальному стечению обстоятельств М. суждено родить Иисуса Христа в мессианском городке Вифлееме, на исконной родине Давидовой династии. Для бедной, усталой с пути роженицы нет места в гостинице (Лук. 2, 7), и случайный приют даёт ей чужой хлев, в ясли которого она укладывает новорождённого. Через 40 дней после родов М. должна совершить обряд ритуального очищения и принести младенца в храм; там её встречает Симеон Богоприимец, пророчествующий, между прочим, и о предстоящих страданиях М.: «и тебе самой оружие пройдёт душу» (Лук. 2, 35; отсюда позднекатолическая по своему происхождению иконография М., сердце которой пронзено мечом или семью мечами). Затем М., спасая от царя Ирода младенца, бежит с ним и с Иосифом в Египет, а после смерти Ирода возвращается в Назарет (Матф. 2, 21–23). Далее евангельские канонические тексты отмечают участие М. в паломничестве на праздник в Иерусалим, во время которого двенадцатилетний Иисус исчезает, так что М. и Иосифу приходится искать его (Лук. 2, 42–49), и её присутствие на свадьбе в Кане Галилейской, где по просьбе М. Христом
МАРИЯ
637
Слева — Благовещение. Центральная часть триптиха работы Рогира ван дер Вейдена. 1440. Париж, Лувр. Справа — Рождество Христово. Центральная часть «Алтаря Бладелина» работы Рогира ван дер Вейдена. Ок. 1450. Западный Берлин, Картинная галерея.
сотворено чудо претворения воды в вино (Ио. 2, 1–10); с точки зрения православной и католической традиции, чудо это открыло бесконечный ряд милостей, из века в век оказываемых Христом по молитвам М., «ходатаицы», «молебницы» и «заступницы» за людей во всех их нуждах. Отношения между матерью и сыном описываются в тонах сурового, строгого отречения сына от природной любви матери во имя исполнения его миссии. Православная и особенно католическая традиция предполагает физическое или духовное присутствие М. при важнейших моментах страданий сына (напр., встреча с ним во время несения им креста, вычитываемая из Лук. 23, 27, играет важную роль в католической практике и иконографии «крестного пути»). Но евангельское повествование говорит только о присутствии М. на Голгофе: она стояла «при кресте Иисуса»; умирая, сын велит матери усыновить своего «любимого ученика» (Ио. 19, 25–27), которого церковное предание отождествляет с Иоанном Богословом. Православная и католическая традиция принимает, что по воскресении Христос прежде всего явился М. (хотя новозаветные тексты молчат об этом), а из отмечаемого каноническим повествованием пребывания М. среди апостольской общины в дни после вознесения Христа (Деян. 1, 14) выводит её присутствие как при самом вознесении, так и при «сошествии святого духа» на апостолов (здесь иконография отводит ей центральное место). Последние годы М. описываются только в апокрифах и агиографических текстах. По некоторым православным преданиям, М. участвовала в распределении между апостолами по жребию земель, куда они должны были направиться для проповеди; ей выпала по жребию Иверия (Грузия), с которой она оказалась впоследствии мистически связанной через свою «иверскую» икону, однако ангел указал ей вместо этого путь на Афон (которому предстояло стать мировым центром пра-
вославного монашества, местом особого посвящения М.). По другой, более распространённой версии, она тихо жила в доме Иоанна Богослова, деля время между молитвами и трудами рукоделия, и посещала места, имеющие отношение к истории жизни Христа. События, связанные со смертью М. (успение), символически как бы повторяют важнейшие смысловые моменты её жизни: возвещение от архангела Гавриила о близкой смерти – новое благовещение, приятие в «небесную славу» (лат. assumptio) – новое «введение во храм». Как некогда М. держала на руках младенца Христа, так Христос в византийско-русской и отчасти западной (Дуччо) иконографии успения принимает на свои руки маленькую и хрупкую душу М. — младенца, родившегося в новую жизнь. За успением, т. е. разлучением души М. с телом, следует их чудесное воссоединение и уход воскресшего тела в потусторонний мир: апостолы, раскрывши гробницу для запоздавшего Фомы, обрели её пустой. Это представление о телесном вознесении М. на небо, восходящее к раннехристианским апокрифам, догматически сформулировано только в католицизме, и притом очень поздно (1950). Момент торжественного увенчания М. как «царицы небесной» характерен лишь для западной традиции; в 1964 католическая церковь объявила М. «матерью церкви». Хотя представляется, что жизнь М. началась, как и у
Успение Богородицы. Икона Феофана Грека. 1392. Москва, Третьяковская галерея.
всех людей, — с её рождения (догматическая доктрина о «предсуществовании», аналогичная представлению о «предвечной» жизни Иисуса Христа в ипостаси Логоса, к М. неприложима), идеи «предвечного замысла» бога о рождении М., провиденциального «уготовления» её непорочности «от начала мира» и т. п. играют важную роль в символической образности и иконографии православия и католичества. Эти идеи раскрываются, в частности, через переосмысленную символику Ветхого завета: такие ветхозаветные образы, как неопалимая купина, лестница Иакова (Быт. 28, 12), чудесно орошённое руно Гедеона (Суд. 6, 37–38), понимаются как символы М. (чудо девства, не разрушенного родами, и человеческой природы, не разрушенной присутствием бога,
638
МАРИЯ
Коронование девы Марии. Картина Анджелико. Ок. 1435—40. Флоренция, галерея Уффици.
«огня поя дающего» — Втор. 4, 24 и др.). Кульминацией всех «знамений» Ветхого завета о М. считаются слова пророка Исайи: «Господь сам даст вам знамение: се, дева во чреве зачнёт и родит сына, и нарекут имя ему: «С-нами-бог» (Ис. 7, 14), – отсюда иконография М., окружённой указующими на неё ветхозаветными пророками. Представление об особой «уготованности» М., её «очищенности» от «чрева матери», намеченное уже у сирийского церковного писателя 4 в. Афрема (Ефрема Сирина), в католицизме претворилось в особый догмат (окончательно принятый лишь в 1854) о «непорочном зачатии» самой М. в браке её родителей (а не только «девственном зачатии» ею Иисуса Христа, что является общехристианской догмой), т. е. о её полной изъятости из общеДева Мария с младенцем и ангелами. Правая створка т. н. Уилтонского складня. Ок. 1389. Лондон, Национальная галерея.
человеческой наследственной греховности (см. «Грехопадение»), в этом смысле М. – как бы невинная Ева, пришедшая исправить дело «падшей» Евы; в ней снимается проклятие, постигшее за вину человека мир природы («землю», Быт. 3, 17– 18), а потому с ней соотнесено вовлечение природной жизни и космических циклов в сферу христианской святости (православное песнопение называет её «всех стихий земных и небесных освящение», «всех времён года благословение»). Неортодоксальное заострение этого ортодоксального мотива в художественной литературе — слова персонажа Достоевского «богородица — великая мать сыра земля есть»; ср. также характерную для западноевропейской иконографии позднего средневековья и Возрождения тему «мадонны смирения», сидящей на земле среди цветов, «М. на земляничной грядке» и т. п. В фольклоре эти аспекты образа М. контаминировались с пережитками натуралистического язычества, указывающими на связь М. с мифологическими образами богини земли, природы, богини-матери; но их смысл в контексте христианских религиозно-
доктринальных представлений уже иной, поскольку М. здесь не олицетворение природы как таковой, но «начаток», прообраз, первое явление преображённой, райской природы. В легенде о Теофиле, восходящей к ранневизантийской среде, но особенно популярной во Франции 13 в. (горельефы тимпана Нотр-Дам в Париже, драматическое «Действо о Теофиле» поэта Рютбёфа), герой, состоящий на службе у епископа, устав от тягот жизни, продаёт свою душу дьяволу и быстро делает карьеру, однако раскаивается и обращается за помощью к М., которая отбирает у дьявола расписку Теофила. Здесь выступают два характерных мотива: М. как «прибежище грешников» и «взыскание погибших» (обозначения соответственно в католической и православной традиции), т. е. всепрощающая мать, к которой может обратиться самый безнадёжный грешник; М. как защитница христианина, своими руками отгоняющая от него дьявола (ср. картину Дж. да Монтерубиано, 1506, на которой М. грозит палицей бесу, пытающемуся вырвать из-под её покрова вверенного ей отрока). В византийском апокрифе «Хождение богородицы по мукам», получившем распространение и на Руси, М. испрашивает даже для окончательно осуждённых грешников в аду некоторое облегчение их участи. Целый ряд западных легенд повествует о пропащих людях, которых спасает только верно соблюдаемая среди блудной или воровской жизни привычка каждый день молиться «Ave Maria» (вор остаётся живым, провисев два дня на виселице, и может уйти в монастырь замаливать грехи, даже у отлучённого от церкви беспутного школяра после смерти на губах расцветает роза; в православной легенде о чудотворной иконе «Нечаянная радость» М. спасает душу молив-
Богоматерь Оранта. Русская икона ярославской школы. Ок. 1220. Москва, Третьяковская галерея.
Мадонна с младенцем на троне. Итальянский мастер пизанской школы. 13 в. Москва, Музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина.
МАРИЯ
639
Слева — Мадонна с младенцем и Иоанном Крестителем («Прекрасная садовница»). Картина Рафаэля. 1507. Париж, Лувр. Справа — Мадонна с младенцем (мадонна Литта). Картина Леонардо да Винчи. Ок. 1485—90. Ленинград, Эрмитаж.
шегося ей каждодневно грешника, обратив его укоризной к покаянию). Жонглеру, представителю осужденной церковью профессии, пытавшемуся угодить М. фокусами уже после своего вступления в монастырь, М. милосердно отирает пот с лица. В своей материнской жалости она готова покрыть перед людьми вину падшей монахини (мотив, использованный М. Метерлинком в драме «Сестра Беатриса»). Западная куртуазная поэзия позднего средневековья подчёркивает в М. черты Прекрасной Дамы, вызывающей восторженный рыцарский энтузиазм (эта линия, с ещё большей дерзновенностью продолженная в культуре барокко, нашла отклик в стихотворении А. С. Пушкина «Жил на свете рыцарь бедный»: «Полон верой и любовью, /Верен набожной мечте,/ Ave, mater Dei кровью /Написал он на щите»); напротив, культура допетровской Руси и русский фольклор знают М. или как властную царицу, или как жалеющую мать. Однако и западная, и русская поэтическая традиция едина в отношении к М. как «тёплой заступнице мира холодного» (М. Ю. Лермонтов). Истоки иконографии М. восходят к искусству римских катакомб (фрески Киметерия Присциллы, 3 в. — пророк Валаам перед М., кормящей младенца грудью, поклонение волхвов и др.), еще продолжающему античный подход к предмету: черты аскетизма отсутствуют, подчёркнута сила и значительность материнского тела
и энергия огромных чёрных глаз. Новый, более строгий образ М. даёт ранневизантийская мозаика 6 в. в Сант-Аполлинаре Нуово; М., одетая в пурпур, как императрица, с покрытой головой, как монахиня, на престоле, в торжественной фронтальной позе, в окружении четырёх ангелов, одетых, как константинопольские придворные, принимает поклонение волхвов, держа на руках благословляющего младенца. Царские и монашеские черты византийского образа М. собираются воедино в идеале выдержки, сдержанности, самообладания. Порой М. предстаёт как образ несокрушимой, почти воинской мощи в заступничестве за людей (мозаика в конхе центральной апсиды Софии Киевской, т. н. «Нерушимая стена», 11 в.). Наряду с этим византийское искусство все последовательнее акцентирует одухотворённость лика и фигуры М., их тонкость и нежную хрупкость, особенно в иконографическом типе «Умиления» (М., склонённая к младенцу, прижавшемуся щекой к её щеке); самый замечательный пример этого типа – «Владимирская богоматерь» (1-я половина 12 в.), попавшая на Русь и оказавшая решающее влияние на разработку этого типа в русской иконописи. Другой византийско-русский иконографический тип – «Одигитрия» (греч. «Путеводительница»), где акцент перенесён на строгость духовной дисциплины, сдержанность, рассудительность. Голова М. всегда закрыта платом (мафорием), на котором си-
яют три звезды (на лбу и на плечах) как знак троякого девства М. — до рождения, в рождении и по рождении. Искусство западного средневековья проходит путь от властности и силы прероманских и романских изображений М. с их строжайшей стилизацией («Мадонна епископа Имада» Владимирская икона Божией Матери. 12 в. Москва, Третьяковская галерея.
640
МАРИЯ ЕГИПЕТСКАЯ
в Падерборнском музее, середина 11 в.; фреска в апсиде церкви Сан-Клементе де Тауль в Каталонии, нач. 12 в.) к трепетной одухотворённости готической трактовки этого образа (скульптуры Реймсского собора, особенно «Посещение М. Елисаветы», 13 в.), находящей позднее отголоски у С. Боттичелли («Магнификат», 1482–83). Ренессанс в Италии наделяет М. чертами античного стоического идеала невозмутимости (А. Мантенья, «Сретение»), на севере Европы — вводит в бытовую обстановку состоятельного бюргерства (Ян ван Эйк, Р. Ван дер Вейден и др. нидерландцы 15 в.; на картине Г. Давида М. кормит младенца с ложечки). Снижение образа M. y А. Дюрера, элиминирование всех аскетических и аристократических черт (серия гравюр «Жизнь Марии»), перенесение этого образа в сферу фольклорной сказочности у Л. Кранаха Старшего и А. Альтдорфера — симптом нового, протестантского отношения к М. В католической Италии Рафаэль создает тип мадонны, основанный на строго отмеренном равновесии земной красоты и величавого целомудрия, уюта и парадности, античного и христианского элементов («Мадонна в зелени», «Мадонна в кресле», «Сикстинская мадонна»); так была дана норма, жившая в классицизме 17 в. (например, у Н. Пуссена) и окончательно исчерпанная лишь к 19 в. (Д. Энгр, «М. перед св. дарами»). П. П. Рубенс нарушает равновесие и даёт перевес чувственности, а А. Корреджо — плебейскому вкусу к натуралистической детали. В Испании Б. Мурильо удаётся ценой несколько приторной миловидности ответить на запросы очень широких кругов и дать такой образ М., который был бы одновременно детски невинным и матерински доступ-
ным, притом без малейшего конфликта с барочной парадностью. Новые течения в искусстве 19–20 вв. дали чувственно-экзальтированную М. английских «прерафаэлитов» (Д. Г. Россетти, «Благовещение»), экзотическую таитянскую М. Гогена, суровый и нежный символ надличных сил материнства, заставляющий вспомнить тяжеловесность романских мадонн, у Г. Мура («М. с младенцем»). Секуляризированное преобразование мотивов, связанных с иконографией М., заметно в творчестве К. С. Петрова-Водкина «Умиление злых сердец», «1918 год в Петрограде». С. С. Аверинцев.
МАРИЯ ЕГИПЕТСКАЯ (греч. Μαρ α η Αιγ πτια, лат. Maria Aegyptica), в христианских преданиях раскаявшаяся блудница, образ которой подвергался в популярной агиографии и фольклоре мифологизирующей стилизации. Предполагаемое время жизни — 5 в. По наиболее ранней версии, в 12 лет ушла от родителей из египетской деревни в Александрию, где 17 лет жила как блудница, сходясь со своими любовниками как за плату, так и добровольно. Заметив толпу паломников, направляющихся в Иерусалим на праздник воздвижения креста, она с нечистыми намерениями присоединяется к ним, платит своим телом корабельщикам за провоз, а затем продолжает блуд и в самом Иерусалиме. Когда наступает праздник и она пытается вместе со всеми войти в церковь, невидимая сила «трижды и четырежды» не впускает её. Вразумлённая таким наказанием, она даёт обет впредь жить в чистоте и просит икону девы Марии быть её поручительницей, после чего беспрепятственно входит и поклоняется кресту, на котором был распят Иисус Христос. По-
просив деву Марию и впредь вести её, М. Е. слышит чей-то голос: «перейди Иордан и обретёшь блаженный покой», — и принимает его как поданный ей знак. Она покупает на милостыню три хлеба и с ними идёт в заиорданскую пустыню. Первые 17 лет её преследуют влекущие воспоминания о прежней жизни, о вине и разгульных песнях; затем все соблазны внезапно отступают, и для отшельницы наступает «великая тишина». Между тем сношенный гиматий распадается; М. Е. мучат летний жар и зимний холод, от которых ей нечем прикрыть своё нагое тело. Она кормится жёсткими травами пустыни, а позднее, по-видимому, вообще перестаёт нуждаться в пище. В полном уединении, не имея книг и притом не владея грамотой, она приобретает чудесное знание священных текстов. Стоя на молитве, она поднимается в воздух и повисает в невесомости примерно на полметра от земли (т. н. левитация). В течение 47 лет она не встречает ни человека, ни зверя; затем её видит монах и священник Зосима, который подаёт ей половину своего гиматия покрыть наготу, оказывается свидетелем чудес и выслушивает историю её жизни. При расставании она просит Зосиму через год на страстной четверг придти на берег Иордана со святыми дарами; на его глазах переходит она реку «немокренно», причащается из его рук и возвращается снова посуху. Ещё через год Зосима находит её тело и погребает его с помощью вышедшего из пустыни льва. Легенда о М. Е. стоит в ряду многочисленных популярных в средние века рассказов о покаявшихся блудницах и грешницах (Мария Магдалина, Пелагия, Таисия и др.). На Западе отдельные мотивы этой легенды (молитвенная левитация, нагота в пустыне) иногда переносились в легенду о Марии Магдалине. Среди отражений образа М. Е. в литературе — финал «Фауста» Гёте (где M. E. вместе с Марией Магдалиной и самаритянкой, в присутствии девы Марии и с участием Гретхен молит о прощении для Фауста), а также поэма «Мария Египетская» И. С. Аксакова. Усматривают параллели между житием М. Е. и одной из героинь Ф. М. Достоевского (см. И. П. Смирнов, Древнерусские источники «Бесов» Достоевского, «Русская и грузинская средневековая литература», Л., 1979). С. С. Аверинцев.
Мария Египетская. Русская икона. 17 в. Белгород.
МАРИЯ МАГДАЛИНА (греч. Μαρ α Μαγδαλτινη, т. е. уроженка города Мигдал-Эль, ср. евр. migdal, арам. magdala, «башня»), в христианских преданиях женщина из Галилеи, последовательница Иисуса Христа; одна из мироносиц. Согласно евангельскому повествованию, была исцелена Иисусом Христом от одержимости семью бесами (Лук. 8, 2). После этого она следовала за Христом, служила ему, делясь своим достоянием (Мк. 15, 40–41, Лук. 8, 3), присутствовала на Голгофе при его кончине (Матф. 27, 56 и др.) и была свидетельницей его погребения (Матф. 27, 61 и др.). После того как минул субботний запрет на дела и передвижения, она с другими мироносицами пошла к могиле Христа, нашла её пустой и была извещена ангелом о воскресении Христа (Мк. 16, 1–8). Когда M. M. увидела своего
МАРИЯ МАГДАЛИНА
641
Явление Христа Марии Магдалине (Noli me tangere). Слева — Картина Тициана. 1511—13. Лондон, Национальная галерея. Справа — фреска Анджелико. 1432—35. Флоренция, музей Сан-Марко.
воскресшего учителя, она не узнала его, приняв за садовника; после мгновенного узнавания и порывистого устремления к нему её остановили его слова: «Не прикасайся ко мне»; на неё была возложена миссия — возвестить о воскресении апостолам (Ио. 20, 14–18). Византийская литература повествует о прибытии M. M. в Эфес к Иоанну Богослову, об участии её в его апостольских трудах, о смерти от недуга, погребении и перенесении останков в 9–10 вв. в константинопольский монастырь святого Лазаря.
Однако в западной традиции M. M. отождествляется с Марией, сестрой Марфы и Лазаря Четверодневного, принимавшей Христа в Вифании, а также с грешницей, в доме у некоего Симона возлившей на голову Христа миро, омывшей его ноги своими слезами и отёршей их своими волосами (Мк. 14, 3–9; Лук. 7, 37–50). Так M. M. становится образом кающейся блудницы. В то же время «башня» (буквальное значение топонима Мигдал) понимается как рыцарский замок и всё семейство принимает феодальные черты. В легенде сооб-
щаются апокрифические подробности: имена родителей M. M. (Сир и Евхария) и др. Иногда рассказывается, что M. M. была невестой Иоанна Богослова, отвергшего брак с ней из любви к девственности и ради полного служения Христу. Особенно много повествуется о её проповеднической деятельности (в связи с которой она и в православной традиции получает прозвище «равноапостольной»). По западным преданиям, она вместе со святыми Максимианом, Мартеллом и Кидонием, а также со своими братом и сестрой направилась
Слева – Мария Магдалина. Картина К. Кривелли. Ок. 1480. Амстердам, Государственный музей. Справа – Явление Христа Марии Магдалине. Картина А. А. Иванова. 1835. Ленинград, Русский музей.
642
МАРЙАМ
для проповеди христианства в Галлию и прибыла в Массилию (Марсель) или в устье Роны (где город Сент-Мари-де-ла-Мер традиционно связан с её почитанием). Затем она удалилась в пустыню, где предавалась строжайшей аскезе, оплакивая свои грехи (мотив, пришедший, возможно, из жития Марии Египетской); её распавшееся от ветхости одеяние было чудесно заменено волосами, скрывшими всё ее тело, а изнеможение от лишений пустынной жизни столь же чудесно целилось тем, что ангелы возносили её в небесные высоты. Перед смертью её по воле провидения находит священник, которому она рассказывает свою жизнь и от которого принимает последнее причастие (ср. предсмертную встречу Марии Египетской с Зосимой). Местонахождение мощей M. M. западная традиция связывала с французским городом Везле. Ещё более позднее предание, распространившееся и в православных странах, заставляет M. M. в период её апостольской деятельности встретиться с римским императором Тиберием и поднести ему в дар крашеное пасхальное яичко со словами «Христос воскрес!». Образ M. M. играет важную роль в литературе гностицизма («Пистис София», Евангелие от Филиппа), где она выступает как получательница откровения. Наиболее устойчивый литературный и иконографический мотив, прослеживаемый от раннехристианского искусства до картины А. А. Иванова, от первых опытов средневекового театра и стихов Филиппа Гревского (12–13 вв.) до новейшей поэзии, — момент, когда воскресший Христос говорит M. M.: «не прикасайся ко мне» (лат. «noli me tangere»). Западное искусство знает патетический образ кающейся M. M. (картины Тициана, Ж. де Латура и т. д.), мотив покрытой волосами пустынницы на руках у ангелов (статуя Т. Рименшнейдера). С. С. Аверинцев.
МАРЙАМ (Maryam), в мусульманской мифологии мать Исы. Коранические эпизоды, связанные с М. (19:1–35; 3:31–42), в главных деталях и мотивах восходят к христианским преданиям о деве Марии, часто апокрифическим. Завещанная аллаху М. была отдана под присмотр Закарии, получившего право на опекунство по жребию. М. поместили в помещение при храме (михраб). Согласно Корану, «всякий раз, как Закария входил к ней в михраб, он находил у неё пропитание. Он сказал: "О Марйам! Откуда тебе это?" Она сказала: "Это от аллаха" (3:32). После рождения Исы М. удалилась «от своей семьи в место восточное» (19:16), где её оповестил о чудесном рождении дух «в обличий совершенного человека» (19:17). «И привели её муки к стволу пальмы. Сказала она: "О если бы я умерла раньше этого и была забытою, забвенною!". И воззвал он к ней из-под неё: "Не печалься: Господь твой сделал под тобой ручей. И потряси над собой ствол пальмы, он уронит к тебе спелые, свежие. Ешь и пей, и прохлади глаза!"» (19:23–27). Когда сородичи стали упрекать вернувшуюся к ним М., им ответил из колыбели Иса: «Я — раб аллаха, он дал мне писание и сделал меня пророком» (19:31). Комментаторы усматривали также в одном из кораничес-
Марпесса, Идас и Эвен. Фрагмент росписи краснофигурного псиктера «художника Пана». Ок. 490 до н. э. Мюнхен, Музей античного прикладного искусства.
ких мотивов намёк на путешествие М. и Исы в Египет (сюжет, также восходящий к соответствующей христианской традиции): «И мы сделали сына Марйам и мать его знамением и дали им убежище у холма с покойным пребыванием и источником» (23:52). М. П.
МАРМАРИНУ, в мифологии индейцев арикена (Венесуэла) чудовищная змея, проглотившая первых людей, созданных спустившимися с неба культурными героями — Пурой (солнцем) и Мурой (луной). М. проглотила и самих Пуру и Муру, но они спаслись, разрезав живот М. Ю. Б.
MAPПЕCCA (Μ ρπησσα), в греческой мифологии дочь Эвена, которую во время сватовства Аполлона похитил Идас и увёз на подаренной ему Посейдоном крылатой колеснице. Бросившийся в погоню отец М. не мог догнать беглецов. В отчаянии Эвен заколол своих коней и бросился в реку, которая стала называться его именем. Аполлон настиг Идаса в Мессене, и тот осмелился вступить схватку с богом. Зевс рознял сражающихся и предложил М. самой выбрать себе мужа. М., опасаясь, что Аполлон бросит её, когда она состарится, избрала Идаса (Apollod. I 7, 8–9). От него она родила Клеопатру – жену Мелеагра (Hom. Il. IX 558 след.). М. Б.
МАРС (Mars), Maворс, Марспитер («отец Марс»), один из древнейших богов Италии и Рима, входил в триаду богов, первоначально возглавлявших римский пантеон (Юпитер, М. и Квирин). Ему был посвящен март — первый месяц древнего календаря, когда совершался обряд изгнания зимы («старого М.») (Ovid. Fast. III 389 след.). Существуют различные мнения о первоначальной природе М.: его считают и хтоническим божеством плодородия и растительности, и богом дикой природы, всего неизвестного и опасного, находящегося за пределами поселения, и богом войны. М. были посвящены животные: дятел, конь, бык, волк (иногда хтонический трёхглавый); эти животные, по преданиям, вели родившихся весной юношей, по обычаю «священной весны», посвященных М., указывая им места для поселений. М. сопровождал идущих на войну воинов. По некоторым преданиям, он был наделён тремя жизнями, что роднило его с сыном хтонической богини Феронии Эрилом, получившим от матери три жизни. К М., совершая ритуальный очистительный обход (люстрацию) своего имения, обращались землевладельцы с просьбой дать плодородие полям, здоровье семьям, рабам, скоту. К нему же взывали при обряде очищения собравшиеся на Марсовом поле вооружённые граждане
Слева — Марс из Тоди. Бронза. 1-я половина 4 в. до н. э. Рим, Ватиканские музеи. Справа — Марс и Венера. Фреска из Помпеи. 1 в. Неаполь, Национальный музей.
МАРТАНДА (Dion. Halic. IV 22); к M., как и к ларам, обращались арвальские братья, когда совершали обряд люстрации территории Рима. Как и богу лесов Сильвану, М. приносилась в лесу жертва — бык. Как отец Ромула, М. был родоначальником и хранителем Рима. Вместе с тем храм М. как бога войны был сооружён на Марсовом поле вне городских стен (померия), т. к. вооружённое войско не должно было входить на территорию города. Символом М. было копьё, хранившееся в жилище царя – регии (Aul. Gell. IV 6, 2), где помещалось также двенадцать щитов, один из которых, по преданию, упал с неба как залог непобедимости римлян, а одиннадцать его копий по приказу царя Нумы были сделаны искусным кузнецом Мамуррием, чтобы враги не могли распознать и украсть подлинник (Plut. Numa. 13). Полководец, отправляясь на войну, приводил в движение копьё и щиты, взывая к M. (Serv. Verg. Aen. VII 603; VIII 3). Предзнаменованием страшных бед считалось самопроизвольное их движение. Хранителем этих святынь была жреческая коллегия салиев, выносивших на праздники М. его щиты и исполнявших в его честь воинские пляски. Ему были посвящены начинавшие и завершавшие сезон военных походов церемонии очищения коней, оружия, музыкальных инструментов. Когда кончались военные действия, М. приносился в жертву конь из победившей на бегах квадриги. За голову коня боролись два квартала, и в зависимости от исхода борьбы она, украшенная хлебами, водружалась либо в регии, либо на башне Мамилия в Субурре. Кровь коня, имевшая очистительную силу, хранилась в регии и храме Весты. Видимо, попытки точно фиксировать древнейшие функции М. остаются мало обоснованными, так как на соответственных стадиях развития религии бог – хранитель общины, каким был М., имел различные аспекты, помогая и в войне, и в мирное время, давая и победу, и изобилие, и благополучие. Однако позднее М. становится исключительно богом войны и как таковой был отождествлён с греческим Аресом (хотя это отождествление играло роль скорее в литературе, чем в религии). Женой М. считалась отождествлявшаяся с Венерой и Минервой Нерио или Нериене, первоначально «Доблесть М.» (Aul. Gell. XIII 23). В 366 до н. э. М. был посвящен храм у Капенских ворот, откуда войско выступало на войну, а всадники на ежегодный парад (Liv. VII 23, 8; Dion. Halic. VI 13). В центре форума Август посвятил роскошный храм М.-мстителю в благодарность за победу над убийцами Цезаря. В эпоху империи М. часто изображался на монетах, пользовался широкой популярностью в армии, часто вместе с Гонор и Виртус; наделялся эпитетами «победитель», «сражающийся», «расширяющий империю», «спутник Августа», «хранитель», «умиротворитель». В западных провинциях с М. часто отождествлялись главные боги племенных и территориальных общин и он наделялся эпитетами, производными от названий племён и поселений (напр., М. Латобий — от племени латобиков в Норике), а также «царь света», «мудрый» в Галлии, «царь общины» в Британии, М. Тингс (т. е. бог тинга
643
ма при звуках песен в честь Аполлона (Ael. Var. hist. XIII 21). M. был оплакан нимфами, сатирами и лесными родичами. Его кровь превратилась в одноимённый поток (Ovid. Met. VI 382–400), его флейта была унесена этим потоком в реку Меандр, выброшена из воды в Сикионии и принесена в дар Аполлону (Paus. II 7, 9). В мифе о состязании Аполлона и М. отразился начальный этап борьбы божеств-антагонистов Аполлона и Диониса. А. Ф. Лосев.
Афина и Марсий. Деталь росписи луканского скифоса. Конец 5 в. до н. э. Нью-Йорк, Метрополитен-музей.
— народного собрания) на Рейне и т. д. Это позволяет полагать, что ранние римские представления о М. как верховном боге общины продолжали существовать в народных верованиях. E. M. Штаерман.
МАРСИЙ (Μαρσ α ), в греческой мифологии сатир или силен, сын Эагра, родом из Фригии. Древнее божество круга Кибелы, вытесненное Аполлоном. По мифу, М. подобрал флейту, брошенную Афиной (богиня бросила флейту, т. к. увидела, как безобразно раздуваются её щёки при игре) (Paus. I 24, 1). В игре на флейте М. достиг необычайного мастерства и, возгордясь, вызвал на состязание самого Аполлона. Дерзкое соперничество кончилось тем, что Аполлон, играя на кифаре, не только победил М., музыка которого отличалась чисто фригийским экстатически-исступлённым характером (флейта с бубнами, трещотками и пр. сопутствует оргиям Кибелы и Диониса), но и ободрал с несчастного кожу (Myth. Vat. I 125; II 115). По преданию, кожа М., содранная с него богом, висит во Фригии, в Келенах, у истоков реки Меандр (Herodot. VII 26; Xenoph. Anab. I 2, 8); при звуках флейты кожа начинает шевелиться, но недвижи-
Афина и Марсий. Римские мраморные копии. С греческих оригиналов скульптора Мирона (ок. 450 до н. э.). Афина — Москва, Пушкинский музей, Марсий — Рим, Ватиканские музеи.
В античном искусстве (вазопись, геммы, рельефы) популярны сюжеты — «М. подбирает флейту, брошенную Афиной», «состязание Аполлона и М.» и «наказание М.», в европейском изобразительном искусстве — «состязание Аполлона и М.» (П. Перуджино, Я. Тинторетто) и «наказание М.» (Б. Перуцци, Рафаэль, А. Бронзино, Дж. Вазари, Аннибале Карраччи, П. Веронезе, Г. Рени, Я. Гверчино, Дж. Тьеполо, Я. Йордане и др.). МАРТАНДА [др.-инд. Martanda, букв., «из мёртвого яйца (происходящий)», согласно комментарию Саяны, — «птица»], древнеиндийский мифологический персонаж, один из сыновей Адити, солнечное божество. М. упоминается в ведах, в брахманах, в эпосе; в «Ригведе» имя М. отмечено лишь трижды. М. — эпитет персонажа, который чаще обозначается другим эпитетом — Вивасват (собственно «сияющий»). Основной сюжет, известный в ряде версий (ср. изложение его в «Шатапатха-брахмане» III, «Маркандейя-пуране» 103, 1, 3–40; 105, 1–20, «Махабхарате» в комментариях Саяны и т. п.), является общим для М. и для Вивасвата, что, однако, ещё не даёт оснований для полного их отождествления. Адити, дочь Дакши, родила семь сыновей, составивших класс адитьев, последним из которых был Индра. Но иногда речь идёт (напр., PB X 72, 8—9) и о рождённом позже, восьмом сыне М. Он появился на свет безобразным, без рук и без ног, подобный шару. Сначала Адити бросает его, но потом приносит к
644
МАРТИА И МАРТИАНАГ
себе. Старшие братья М. отсекают у него всё лишнее. Предполагается, что после этой операции М. стал солнцем (ср. древнеиндийские образы крылатого солнца, солнца как птицы, с одной стороны, и мотив птицы, рождённой из яйца, — с другой). По-видимому не случайно, солнце называют сыном Адити (AB XIII 2, 9, 37), а мотив бросания М. и его возвращения соотносится с мотивом заходящего и восходящего солнца. С М. связана идея умирания и нового рождения, определяющая, в частности, и границы временных членений. Эта преимущественно космологическая специализация М., видимо, объясняет обычное изъятие образа М. из сюжетов, связанных с Вивасватом. Образ М. в конечном счёте восходит к мотиву мирового яйца (см. статью Яйцо мировое). Некоторые параллели, как, например, с древнеиранским Гайомартом (букв. «живой-мёртвый») или со славянским «мёртвым» яйцом («яйцо, в котором заключена смерть Кощея») в одном варианте или мотивом яйца жар-птицы в другом, позволяют говорить не только о генетических связях указанной древнеиндийской мифологемы («солнце из мёртвого яйца»), но и о реконструкции её более древней индоевропейской формы. В. Н. Топоров.
МАРТИА И МАРТИАНАГ, Maтpa и Матрайана, Машйа и Машйана, в иранской (зороастрийской) мифологии первая человеческая пара. В наиболее полном виде миф о М. и М. изложен в 15-й главе «Бундахишна». Гайомарт, первопредок человечества, перед смертью из-за происков Ахримана (Ангро-Майнью) «выронил семя», одна треть которого досталась богине земли Спандармат. В результате через сорок лет из земли выросло растение ревень, а ещё через 15 лет оно превратилось в М. и М. Из-за того, что они явились в мир сросшимися, нельзя было судить о том, сколько у них душ — одна или две. Сначала они признавали главенство Ормазда (Ахурамазды) в мире и назывались «лучшими из рождений Спандармат» (игра слов, основанная на том, что в зороастрианизированном пантеоне Спандармат было препоручено религиозное благочестие, т. е. М. и М. выступали лучшими порождениями Благочестия). Затем в них вошёл дух противоречия и они объявили Ахримана творцом миропорядка, за что и поныне пребывают в аду, откуда выйдут только после страшного суда. Сначала М. и М. питались одной водой, но затем, развращаемые злым духом, перешли на козье Машйа и Машйана с Ахриманом. Миниатюра. 1307. Библиотека Эдинбургского университета.
молоко, потом убили овна, развели огонь трением двух пород дерева и изжарили мясо. Из шкуры овна они сделали одежду. Мартйа в знак поклонения демонам вылил молоко на север, запретную сторону света ортодоксального зороастризма (в этом жесте, видимо, отразились древнейшие языческие ритуалы: предки иранских племён почитали север). Падение М. и М. завершилось познанием таинств супружества. Своих первенцев М. и М. съели. Остальных детей спасло вмешательство Ормазда. От потомков М. и М. населился весь обитаемый мир, причём помимо обычных людей М. и М. создали и монстров с ушами или глазами на груди, хвостатых, волосатых и т. д. Л. А. Лелеков.
МАРТУ (шумер., аккад. Амурру; «аморей», букв. «западный»), Иль-Амуррим (аккад., «бог амореев»), шумеро-аккадское имя бога амореев-кочевников (живших в степях Северной Месопотамии), очевидно соответствующего аморейскому Элу (см. Илу). По месопотамским представлениям, М. – громовержец, насылающий бурю, кочевник, варвар. Согласно аккадскому мифологическому канону, его супруга – Белет-Цери. Известен шумерский миф старовавилонского периода (не позднее 17 в. до н. э.) о том, как М. женился на дочери Нумушды — верховного бога города Казаллу (в Северной Месопотамии). Согласно мифу, на пиру богов в Казаллу имеющий жену получает две порции мяса, имеющий и сына – три порции. Из молодых богов, не имеющих жён, только М. получает две порции. Он воспринимает это как указание на то, что он должен жениться. М. идёт в храм Нумушды и в праздник выполняет все чёрные работы (видимо, у аморейских кочевников существовал обычай работы за невесту). Закончив, он собирается купить его дочь за серебро и лазурит. Боги отговаривают её от замужества, характеризуя М. как дикого варвара. Но дочь Нумушды решает выйти за М. Миф является этиологическим и объясняет появление западносемитских племён в Двуречье и их ассимиляцию там; в определённой мере его возникновение связано также со стремлением оправдать включение М. в вавилонский пантеон. Существенно, что миф возник и записан в период, когда контакты с амореями в месопотамском обществе были ещё повседневными, и не является поздним осмыслением давних событий. Супругой М. считалась также Ашрату (см. Асират). В. А., И. Ш.
МАРУТЫ (др.-инд. Marut), в ведийской и индуистской мифологии божества бури, ветра, грома и молнии (в «Ригведе» к ним обращено 33 гимна). М. составляют целую группу божеств, их трижды семь, трижды шестьдесят (или всего семь: Ваювега, Ваюбала, Ваюга, Ваюмандала, Ваюджвала, Ваюретас и Ваючакра, разные виды ветров). Среди них нет старших и младших, они одинаковы, как близнецы, единодушны. М. – братья. Их отец – Рудра, отчего они называются иногда рудрами или рудриями; их мать – Пришни (букв. – «пёстрая», обозначение коровы), они рождены коровой, доят вымя Пришни. Вместе с тем они сыновья Адити (PB X 77,2), роди-
лись из молнии (I 23, 12) или даже сами возникли из себя (I 168, 2). М. изображаются прекрасными юношами, они огненны, могучи, на них сверкающие одежды; их оружие — золотые топоры, копья-молнии, луки и стрелы, дубинки, ножи; они мчатся на колесницах, запряжённых антилопами или лошадьми, по воздуху, по небу, через горы и деревья, от подземного царства до небесного. Тогда они ужасны, дики, полны гнева. Когда М. мчатся, раскалываются скалы и горы, гнутся деревья, сотрясаются крепости, ревёт небо, земля дрожит от страха, делается темно. М. изливают дождь (иногда фигурально: пот, жир, мёд, молоко), подымают шум, вызывают гром и молнии, ветер, образуют туманы, заставляют течь водные потоки, громко поют (ср. связь их с певцами). У М. просят лечебных средств, дождя, богатств, скота, славы, освобождения, а также пощады от убийства. Толпа М. обычно сопровождает Индру, особенно на битву. М. – воины, но непосредственного участия в убийстве демонов не принимают, хотя и помогают Индре (VIII 7, 23–24). Они искусны в колдовстве, творят чудеса. М. сравнивают с солнцем, огнём, молнией, ветром, небом, водными потоками, горой, птицами, лебедями, соколом, антилопой, быком, буйволом, телятами, лошадьми, детьми, днями и т. п. Кроме связей с Рудрой и Индрой, М. входят в микромотивы с Парджаньей, Ваю, Сомой, Тритой, Вишну, Ушанасом, Парушни и др. В мифах М. играют вспомогательную роль (ср. эпизоды, связанные с битвами Индры против Вритры, Валы, Раваны и др.). Иногда М. покидают Индру в бою или даже вступают с ним в конфликт. Так, на основании «Ригведы» (I 170), «Тайттирия-брахманы» (II 7, 11, 1), «Катха-упанишады» (I 139, 13) восстанавливается следующий сюжет: певец-риши Агастья посвятил жертву М., но она была присвоена Индрой; М. возмутились и выступили против Индры; вмешательство Агастьи привело к примирению сторон. В «Рамаяне» Индра разбивает молнией нерождённого сына Дити на 49 кусков и превращает их в М. (сходный сюжет известен и в пуранах). Объяснения имени М. различны. Одни исходят из сочетания *mar-ut-/vat-, «веющий с моря», другие сопоставляют М. с италийским богом Марсом: лат. Mars, Mart-, Mavort-, оскск. Mamert (Ma-rut- из *Mavrt-) и со слав, мифологическими существами типа Ma(r)murienda и др., третьи — с др.-инд. marya, «юноша», и т. п. B. H. Топоров.
МАРЯ, Марша, в латышской мифологии богиня – охранительница коров. К ней обращаются с просьбой о молоке, сыре, телятах, земле. «Большую М. коров» умоляют вырастить коров. Иногда М. совпадает с мифологизированным образом девы Марии; её день отмечается четырежды в году: зимой – святки, весной – день «капустной» Марии, когда сажают капусту, летом – 15 августа, осенью – 8 сентября. Мотивы, связанные с М., отражают двуприродность этого персонажа: ср. обычные обращения к ней типа: «Милая М. скота, мать Иисуса Христа, упаси от колдунов и ведьм!». Генетически в образе М. вскрывается более поздний слой (дева Мария) и более ранний, сопоставимый со славянс-
МАТУНГУЛАН кими представлениями о Маре, Марене и т. п. М. нередко контаминируется с Лайме, матерью Лайме. В. И., В. T.
МАСАНГ (тибет. ma-bsans), в тибетской мифологии существа, совмещающие функции духов-предков и горного бога. Представляются антропоморфными (старуха в бирюзовой шапке; герой, вооружённый луком – в чехле из тигровой шкуры и стрелами – в колчане из леопардовой; всадник-богатырь в серебряном, медном и железном вооружении, в плаще из птичьих перьев) и зооантропоморфными (быкоголовый человек, сын коровы и человека). Возможно, «семь братьев М.» и «девять братьев М.» олицетворяют первоначальные человеческие существа в Тибете; с этими группами связываются представления о появлении разнообразного оружия. М. входит в свиту горного бога Одегунгьел в качестве духа-предка. М., как горный бог, – божество мужчин и почитается теми, кто хочет приобрести большую физическую силу, его местом обитания считается пик Масанг – гора на границе Сиккима, Бутана и Тибета. В тибетском буддизме М. входит в свиту буддийского «защитника религии» Доршешугдана, М. — один из его эпитетов. Существует миф о том, как М. в облике старухи пытался остановить буддийского проповедника Падмасамбхаву на его пути в Тибет (8 в.). Группа «семь братьев М.» считается легендарными предками иерархов буддийской школы Сакья. В эпосе и фольклоре М. — быкоголовое существо, сын коровы и человека, «Пегий бычок», который попадает к лха и помогает им в войне с демонами, убивая демона в облике чёрного яка; в награду на земле появляется царь, божество – правитель. В фольклоре М., спасаясь от демоницы, бросает вверх пять ячменных зёрен, дарованных лха, появляется железная цепь, но демоница бросает ядро, оно разрывает М. на семь частей, которые становятся Большой Медведицей. В этом качестве данный персонаж (как Басанг) вошёл в мифологию монгольских народов (см. Долон Эбуген). В бурятской мифологии М. (Паханг) — первый человек. Е. Д. Огнева.
МАСИС, в армянской мифологии гора (Арарат). По одному из мифов, М. поссорилась со своей сестрой Арагац, из-за чего была с ней разлучена. В древнейших мифах М. – жилище змей и вишапов. В эпосе «Випасанк» у подножия М. живут потомки вишапов (вишапазунк, вишапиды). По некоторым вариантам, в одной из пещер М. каджи заковали в цепи Артавазда. На вершине М. находится царь змей с драгоценным камнем на голове. Раз в семь лет все змеи, обитающие вокруг М., являются к своему царю. В армянском переводе Библии в мифе о всемирном потопе ковчег Ксисутра (Ноя) остановился на горе М. С вершины М. Ксисутр спустился на землю. С. Б. А.
МАСЛЕНИЦА, в славянской мифологии персонаж, воплощающий плодородие и вместе с тем зиму и смерть. Название русского календарного праздника проводов зимы и встречи весны – М. – было перенесено на антропоморфный персонаж, который встречали с величальными песнями в
начале праздника на горках. М. называли также чучело из соломы, обряженное в женское тряпьё, иногда с блином (от масляного блина – само название М.) или сковородой в руках; с ним вместе веселились, катались на тройках в течение масленичной недели, а затем хоронили или провожали в конце праздника, разрывая чучело на околице селения или (чаще) сжигая на костре, разводившемся на возвышенности (ср. похороны аналогичных персонажей славянской мифологии – болгарского Германа, русских Кострому, Ярилу и т. п.). Похороны М. сопровождались карнавальными процессиями, ряженьем, ритуальным смехом, призывами весны и поношением М. в специальных песнях, где та называется обманщицей (в связи с великим постом, который наступает сразу после масленичных пиршеств), объедалой, блиноелой и т. п. У западных и южных славян М. соответствовал польский запуст, менсопуст и болгарский Кукер. У чехов и словаков масопуст завершался обрядом «выноса смерти» — символа зимы: соломенное чучело, называемое смертью, мореной или марженой (имя восходит к древнеславянской богине смерти Маре, Марене), одетое в лохмотья или в праздничный костюм, выносили из селения, бросали в воду или разрывали на части; солому разбрасывали по полям, что должно было обеспечить их плодородие. Аналогичный М. персонаж низшей мифологии других народов Европы — Карнавал. МАТАРИШВАН (др.-инд. Matarisvan), в ведийской мифологии божественный персонаж, связанный с огнём, а позже — и с ветром. В «Ригведе» упоминается 27 раз (обычно в поздних частях). М. — тайное имя бога огня Агни, с которым он неоднократно отождествляется (PB I 96, 4; III 3, 5; 26, 2); «когда Агни был создан в своей матери в качестве М., он [=Агни] стал быстрым порывом ветра» (III 29, 11). Но М. выступает и отдельно от Агни, часто в общих мотивах. Так, М., будучи посланцем Вивасвата, приносит с неба на землю огонь для того, чтобы мудрецы из рода Бхигу научили людей обращаться с ним (мотив, обычно сопоставляемый с подвигом Прометея), М. приносит Агни издалека; вместе с богами он создаёт Агни, добывает его трением; Агни является к М. и т. п. Один раз (I 190, 2) и Брихаспати отождествляется с М. В ряде текстов М. выступает как творец (Индра сравнивается с ним как с искусным ремесленником, X 105, 6) и старый жертвователь. К М. взывают с просьбой соединить сердца двух влюблённых. Иногда М. уподобляется Соме. Начиная с «Атхарва-веды», на первое место выступает функция управления ветрами. Образ М. во многом остаётся неясным. Само слово толкуется обычно или как «растущий в матери» (matari — svan), или как обозначение куска дерева для добывания огня с символикой полового акта (ср. новоперс. badris/a/, др.-инд. *mataris-). В. Н. Топоров.
МАТЕР МАТУТА (Mater Matuta), в римской мифологии, по-видимому, богиня женщин; в её честь 11 июня справлялся праздник матралий, во время которого женщины молились за детей своих сестёр.
645
Вход в храм М. М. был запрещён рабыням, но во время праздника в него приводили, а затем с побоями изгоняли рабыню (Ovid. Fast. VI 475 след.). M. M. была отождествлена с Ино-Левкофеей, и обряд объяснялся как воспоминание о том, что Ино воспитывала сына своей сестры Семелы Диониса и пострадала от рабыни — наложницы своего мужа. Сын Ино Меликерт был отождествлён с сыном M. M. Портуном — богом гаваней. M. M. связывалась также с утренней зарёй, и римские обряды в её честь, по мнению Ж. Дюмезиля, были отголоском индоевропейских обрядов в честь богини зари. Возможна и связь её с культом Юноны Сорории, установленным одним из братьев Горациев после убийства сестры. По некоторым предположениям, эти культы (M. M. и Юноны Сорории) могли рыть реминисценциями древней и полностью забытой системы родства, тогда как изгнание из храма рабыни объяснялось характером M. M. как покровительницы брака (подобно Юноне) и соответственно ненавистницы рабынь — наложниц мужей. E. Ш.
МАТИТ (m.tj), в египетской мифологии богиня-львица. Её культ был распространён в 12-м верхнеегипетском номе (Дейрэль-Гебрави, недалеко от Сиута). Р. Р.
МАТОВЕЛИЯ, в мифологии индейцев Северной Америки (у калифорнийских мохаве) культурный герой. Согласно мифам, М., старший сын неба и земли, вывел людей и животных к каньону Эльдорадо, где, отмерив центр земли распростёртыми руками, построил им дом. Однако недальновидный М. оскорбил свою дочь-лягушку, злоумышлявшую против него, что и привело его к смерти. После него остался брат Мастамхо, продолжавший его дела и обучавший людей ремёслам. A. B.
МАТРИ (др.-инд. matr, «мать»), в индуистской мифологии божественные матери, олицетворяющие созидательные и губительные силы природы. Ведийской религии в целом была чужда идея активного женского начала, но в индуизме она получила широкое признание в связи с распространением культа шакти. М. рассматривались как женские персонификации творческой энергии великих богов: Брахмы – Брахми или Брахмани, Шивы – Махешвари, Кумары (Сканды) — Kayмари, Вишну — Вайшнави, Индры — Индрани или Айндри, и т. д. Число М. колебалось от семи до шестнадцати; в некоторых текстах в них говорилось как о «великом множестве». Почитание М. отражено главным образом в шиваитском круге мифов: М. составляли свиту сына Шивы — Сканды, их культ нередко сливался с культом Дурги. П. Г.
МАТУНГУЛАН, в мифологии ифугао (остров Лусон, Филиппины) группа из 168 основных божеств, обитающих во всех четырёх мирах. М. – главный объект культа. Считается, что некогда люди состояли в отношениях ритуального обмена с М. и получили от них всех домашних животных, орудия и знание ритуалов и адата. Один из главных богов класса М. – Лидум ан Магидет. М. Ч.
646
МАТХУРА
МАТХУРА (др.-инд. Mathura), в индуистской мифологии город, основанный Лакшманой, братом Рамы, на месте обители ракшаса Мадху. Столица ядавов, рода Кришны, вплоть до их переселения в Двараку. Индийский город М. (на правом берегу реки Ямуна между городами Дели и Агра) — один из главных центров паломничества индусов, центр культа Кришны. В древности этот город — важный центр буддизма и джайнизма. С. С.
МАУДГАЛЬЯЯНА (санскр. maudgalyayana), Могаллана (пали mogallana), в буддийской мифологии (наряду с Шарипутрой) главный ученик Шакьямуни. М. имел наибольшие магические способности. Он мог создавать разнообразные формы живых существ и сам принимать по желанию любой облик; видеть, не впадая ни в какое особое состояние психики, претов и других духов, не видимых для обыкновенного человеческого глаза; посещать небесные миры (где он, например, чтобы умерить гордыню Шакры, сотряс большим пальцем ноги его дворец). О М. сообщается, что он мог бы раздавить гору Сумеру (Меру), как фасолину, раскрутить землю, как гончарный круг, перевернуть её вверх дном или же возложить её на Сумеру, как купол зонтика на ручку. М. изгнал Мару, который однажды, желая досадить ему, проник к нему в живот. Он подчинил нага Ахиччханду. Самый известный его подвиг — укрощение царя нагов Нандопананды, который, разгневавшись, что ему помешали принимать пищу, обвился вокруг Сумеру и преградил путь на небо Траястринса Будде с 500 учениками. Только М. смог победить Нандопананду, состязаясь с ним в демонстрации магических способностей. Часто изображается рядом с Шакьямуни в выцветшей оранжевой тоге и с посохом странствующего монаха, имеющим набалдашник в виде ступы-чаитьи, составленной из металлических колец. О. Ф. Волкова, Л. Э. Мялль.
МАУИ, в полинезийской мифологии герой богатырского типа, культурный герой, трикстер; известен также в некоторых районах Микронезии и Меланезии. Его мать (Таранга) родила сына недоношенным, запеленала в собственные волосы (тикитики, отсюда одно из имён М. — Мауитикитики; о-в Таранга) и положила на океанские волны. Боги нянчат М. и дают ему магические знания. Затем он отправляется на землю, находит своих родителей, совершает подвиги. Он ловит в специально изготовленную ловушку солнце, заставляя его светить дольше и тем самым увеличивая продолжительность дня, усмиряет ветры и устанавливает регулярную смену сезонов года, поднимает небо, с помощью особого рыболовного крючка извлекает с морского дна рыбуостров. На этом острове поселяются люди. М. приносит людям огонь, на котором они могут приготовить себе вареную пищу, уничтожает чудовищ, вредивших женщинам и наводивших ужас на мужчин, изобретает различные орудия и оружие; он участвует в создании батата, кокосовых орехов, собаки. М. вступает в постоянные конфликты и состязания с богами, стремясь отнять у них часть их сил и привиле-
гий в пользу людей, а также показать собственное превосходство над ними. Подобно богам, М. наделён особой силой (мана). М. погибает при попытке уничтожить богиню смерти и тем самым даровать людям бессмертие. Подвиги М. сопровождаются разного рода проделками и шутками (отсюда одно из имён героя — М. тысяча проделок). В отдельных районах Полинезии существовали жреческие версии мифов, трактовавшие его как полубога. В обширном цикле сказаний о М. заключались возможности для развертывания их в героический эпос и сказки. Множество песен о М. соотносится с эпизодами его мифологической «биографии», в ряде районов (например, Западное Самоа) поэтические формы сказаний оказываются более популярными. Песни нередко составляли важную часть ритуалов и магических действий (в частности, обрядов, которыми открывался сезон охоты на птиц). Известны также тексты, соединявшие прозаические и поэтические части в одном сюжете (сказание о ссоре М. с Иравару и гибели Хины, братом которой он в этом случае выступает; в других вариантах М. — сын Хины). Сказочные черты М., проявляющиеся в мотивах «недоноска», «младшего брата», так же как и сочетание в его образе качеств культурного героя и трикстера, сближают М. со многими персонажами мирового фольклора. Образ М. и мотивы сказаний о нём нашли отражение в играх, в особенности — в популярнейшей по всей Океании игре с плетением из шнуров фигур, изображавших его подвиги (М. считался изобретателем этой игры). Б. H. Путилов.
МАУНГЛАЙ, в мифологии кхонтхаи (сиамцев) король легендарного острова КохЛак. У его жены Рампунг родилась дочь Йомдой. Она выросла красавицей. К ней посватался китайский принц. Йомдой отказала, но принц с помощью волшебных средств влюбляет в себя её и пытается увести. Чудовища-яксы преграждают им путь. М. настигает их и в гневе убивает дочь, принца и жену, которая была причастна к этому бегству. Сам М. и тела других героев этого мифа превратились в скалы. В топографии южного Таиланда много мест, названия которых связаны с именами М., его жены и дочери. Я. Ч.
МАФДЕТ (m fdt), в египетской мифологии богиня-мстительница. Воплощалась в образе гепарда, её атрибуты – палка и нож. В мифах М. сражается со змеем, иногда – вместе с Ра (напр., в «Текстах пирамид»: «Поднимается Ра и его урей на его челе против этого змея, вышедшего из земли... Отрезает он твою голову этим ножом, который был в руке М.»). М. помогает больным, уничтожает змей, как карающий судья принимает участие в загробном суде, заботится об умерших в загробном царстве. Праздник дня рождения М. совпадал с днём рождения богини письма Сешат, возможно, они считались сестрами-близнецами. Сешат нередко выступала в качестве ипостаси М. Р. И. Рубинштейн.
МАФУСАИЛ (евр. Metuselah), в ветхозаветных преданиях один из патриархов,
праотцев человечества (Быт. 5, 21–27), прославившийся своим долголетием («мафусаилов век»): он прожил 969 лет. Рассказывается, что М. сражался со злыми духами шеддим (ср. аккад. шеду); народная этимология его имени – «умерщвляющий мечом» (от евр. ma wet, «смерть», и selah, «меч»). М. доходил до «пределов земли», чтобы узнать от своего отца Еноха о предстоящем потопе и о спасении Ноя, внука М. (книга Еноха 111–112, Мидраш агада к Быт. 5, 25). Смерть М. наступила перед самым потопом (Быт. 5,27; 7, 6). Согласно агаде, потоп был отсрочен на семь дней ради недельного траура по М. Он должен явиться на землю перед приходом мессии в числе «семи великих пастырей» (Сиф, Енох, М., Авраам, Иаков, Моисей, Давид). Д. В. Щедровицкий.
МАХАВИРА (санскр. mahavira, «великий герой»), в джайнской традиции мифологизированный образ вероучителя джайнизма, жившего в 6 в. до н. э. М. выступает как центральный персонаж мифоисторического комплекса джайнской мифологии — последний из 24 тиртханкаров нашей авасарпини (нисходящего полуоборота колеса времени), живший в последние годы периода «плохой—хороший». Джайнская агиография выделяет пять благих моментов в жизненном пути тиртханкара — зачатие, рождение, уход от мира, обретение абсолютного знания и конечное освобождение. По поводу каждого из этих моментов в жизни М. божества устраивали пышные торжества, проливая дождь из драгоценных камней, благовоний, цветов и т. п., и совершали поклонение М. С рождением М. связан сюжет о чудесном перенесении его плода из лона одной женщины в другую. Когда М. в одном из прошлых рождений был Маричи, внуком первого тиртханкара Ришабхадатты и сыном первого джайнского чакра ватина Бхараты, он слышал от деда, что ему предопределено родиться 24-м тиртханкаром. Преисполнившийся гордыни и высокомерия, Маричи создал себе такую карму, чтобы родиться в брахманской семье. Поэтому, когда М. из своего предпоследнего существования спустился из верхнего мира на землю, он вошёл в лоно брахманки Девананды. Узнавший об этом Харинайгамеши стоит у ложа Тришалы, держа в сложенных ладонях зародыш Махавиры. Миниатюра из индийской рукописи «Джина-чаритра».
МАХАПЕЙННЕ
Статуя Махавиры. Раджастан.
Шакра (индра южной половины низшего из верхних миров Саудхармы) пришёл в волнение, ибо великие люди (63 «отмеченных» персонажа) всегда рождались и должны рождаться в кшатрийских, а не в низких и не в брахманских семьях. Он посылает на землю своего военачальника Харинайгамеши, и тот на 82-й день после зачатия переносит М. в лоно кшатрийки Тришалы. Тришала видит 14 знаменательных снов: прекраснейших белого слона, белого быка, белого льва, посвящение богини Шри, которую окропляют водой из своих хоботов мировые слоны, цветочную гирлянду, спускающуюся с неба, луну, солнце, знамя, драгоценный кувшин, лотосовое озеро, молочный океан, небесный дворец, груду драгоценных камней, огромное пламя, достигающее небосвода. Такие сны предвещают рождение чакраватина или тиртханкара. Родившегося в предместье города Вайшали (Бесарх) сына родители назвали Вардхамана («возрастающий, процветающий»), ибо с момента его появления в лоне Тришалы неизмеримо возросло процветание клана его отца – джнятриев, так как состоящие на службе у Куберы джримбхаки (разряд богов из класса вьянтара) по приказанию Шакры доставляли во дворец огромные количества сокрытых ранее богатств. Мальчиком М. превосходит всех талантами и силой. После его победы над одним из богов, спустившимся на землю, чтобы испытать его отвагу, боги дали ему имя М. Он укрощает неистового слона и смело расправляется со змеёй, которой испугались игравшие с ним сверстники. Он отвечает на труднейшие вопросы переодетого брахманом Шакры. Не желая огорчать родителей, М. решил не уходить в монахи, пока они живы, и вёл жизнь мирянина: женился и имел дочь. Когда М. исполнилось 28 лет, родители, бывшие последователями предыдущего тиртханкара Паршвы, ушли из жизни, умертвив себя по обычаю правоверных джайнов голодом. Через два года после их смерти М., получив разрешение старшего брата и предварительно раздарив всё своё имущество, уходит от мира и начинает жизнь странству-
ющего нищего аскета. В отличие от шветамбаров дигамбары не признают перенесения плода M., a также считают, что он не был женат, что в 8 лет он принял обет джайна-мирянина и что, когда он уходил от мира, его мать была жива. М. странствовал 12 лет, отказавшись через 13 месяцев от одежды, соблюдая обет молчания, питаясь подаянием, неоднократно соблюдая строжайший пост и стойко перенося тяготы бездомной жизни. Повествования об этом периоде жизни М. уделяют большое внимание описанию унижений и оскорблений, которые претерпел странствующий аскет, вызывающий подозрения и неприязнь людей. Его неоднократно избивали, травили собаками, принимая за вора или шпиона, и один раз даже хотели повесить, но верёвка чудесным образом семь раз обрывалась, и перепуганные крестьяне отпустили М. Божества также неоднократно выступают в роли испытателей или искусителей М., но вместе с тем, зная о его великом назначении, они поклоняются и почитают его и прибегают к его защите. Так, на 11-м году странствий М. Чамара (индра южных Асуракумаров) вознамерился начать войну против Шакры, но когда последний метнул в него громовую стрелу — ваджру, он спрятался у ног М., и Шакра с трудом смог догнать стрелу, чтобы она не причинила вреда святому. На 43-м году жизни на берегу реки Риджупалика, возле города Джримбхикаграма М. достиг абсолютного всезнания и стал джиной. Это произошло под деревом шала, которое считается поэтому священным деревом М. Другое дерево, связанное с М., – ашока, под которым он дал обет отречения от мира. Став джиной, М. продолжает свои странствия, но уже как проповедник и вероучитель, окружённый почётом и поклонением многочисленных последователей, среди которых были и цари. На 72-м году в городе Пава (или Павапури) – резиденции царя Хастипалы – М. достиг конечного освобождения, т. е. полностью уничтожил карму и стал совершенным — сиддхом. По одним источникам, это произошло в уединении, по другим, – при обширном стечении людей, которым М., сидя на сияющем бриллиантами троне в роскошном, специально выстроенном зале, в течение 6 суток неустанно читал свою последнюю проповедь. После ухода М. его тело (или то, что осталось, ибо, по некоторым легендам, тело, кроме ногтей и волос, исчезло в момент ухода в нирвану) было предано огню. Современные джайны отмечают конечное освобождение М. в дни индуистского праздника Дивали — осеннего праздника огней, в память о гигантской иллюминации, устроенной богами и царями после ухода М. Иконографическим символом М. является лев. Его шасана-деваты — Матанга и Сиддхайика. О. Ф. Волкова.
МАХАГИРИ, в мифологии бирманцев главный дух – нат. Считалось, что в прошлом в государстве Тагауна (11 в.) он был кузнецом. Когда М. стучал по наковальне – происходило землетрясение. Король, опасаясь столь сильного человека, приказал его схватить, но кузнецу удалось бежать. Король женился на сестре М., кото-
647
рая была очень красивая, и обещал помиловать брата. Когда тот вернулся, его схватили и, привязав к дереву сага на берегу реки Иравади, сожгли на костре. Погибла и сестра, бросившаяся к брату в костёр. Оба стали натами дерева сага; всякого, кто приближался к нему, они убивали. Тогда дерево срубили. Оно приплыло в другое королевство в город Тхинликяунг. Король велел из ствола сделать изображения брата и сестры. В полнолуние изображения отнесли к горе Поупа. Брата стали называть М. или Мин Махагири («великая гора»), а сестру Шве Мьетна («золотое лицо»). В честь обоих на горе Поупа устраивалось ежегодное празднество. Я. Ч.
MAXAKАЛA (санскр. Mahakala, букв. «великий чёрный»), в буддийской мифологии ваджраяны идам и дхармапала. В «Садханамале» описываются двурукий, шестирукий и шестнадцатирукий М.; все они тёмно-синего цвета и имеют угрожающий вид. В Тибете известно ещё больше вариаций М. На этом основании некоторые авторы считают слово «махакала» общим названием подгруппы дхармапал. Согласно одной из легенд, М. в глубокой древности был в Индии махасиддхой и принял обет защищать дхарму при помощи устрашения в случаях, когда сострадание окажется бессильным. Так он и остался в мире в облике гневного божества. Л. М.
MAXAОH (Μαχ ων), в греческой мифологии сын Асклепия, унаследовавший от него искусство врачевания. Вместе с братом Подалирием М. как претендент на руку Елены участвовал в Троянской войне, возглавив ополчение на 30 кораблях из городов западной Фессалии и северо-восточной Этолии (Hom. Il. II 729–732). Под Троей М. излечивает многих героев, пока его самого не ранит стрелой Парис. В дальнейшем М. снова участвует в сражениях и погибает от руки Пенфесилеи или Эврипила. В. Я.
МАХАПЕЙННЕ, в мифологии бирманцев божество, помогающее людям добиваться успеха и побед. У него красное тело и гоМахакала.
648
МАХАПУРУШАЛАКШАНА
лова слона. Прежде М. был Брахмой, индуистским богом, почитавшимся также в Бирме. Брахма предложил Тхагьямину, главе богов, чтобы неделя была из восьми дней, а не из семи. За это тот отрубил ему голову, а на тело посадил золотую голову слона. Я. Ч.
МАХАПУРУШАЛАКШАНА (санскр. mahapurusalaksana, пали mahapurisalakkhana, «признак великого человека»), в буддийской мифологии 32 признака тела, которыми отмечен или великий император (чакраватин), или будда (руки и ноги округлённые, пальцы рук длинные, пятки широкие, кожа золотистого цвета, плечи широкие, язык длинный, красивой формы, голос подобен голосу Брахмы, зубы ровные и т. д.). Детально описание М. дано во многих канонических и неканонических произведениях буддизма. Наряду с М. имеются 80 второстепенных признаков будды. Л.М.
МАХАРАДЖА БУНО, в мифологии нгаджу (остров Калимантан, Западная Индонезия) первопредок и культурный герой. Первые люди, созданные Махаталойу основывают первую деревню Бату Нинданг Таронг, где первая женщина рождает сначала свинью, собаку и курицу, а затем трёх братьев: М. Б., Махараджу Сангена и Махараджу Сангианга. Из крови, отошедшей при родах, появляется золото-алмазный слон, которого убивает М. Б. оружием из дарованного ему Махаталой настоящего железа. Из слона образуются золото и алмазы, символы земного богатства. М. Б. поселяется на земле и становится прародителем людей. М. Ч.
МАХАСИДДХИ (санскр. mahasiddha, «великий достигший»), в буддийской мифологии ваджраяны полумифические лица, которые достигли совершенства путём йогической практики. Считается, что было 84 М. (Тилопа, Наропа, Сараха, Нагарджуна, Индрабхути и др.). Легенды, повествующие о их жизни, оказали сильное влияние на развитие поздней мифологии буддизма (особенно в Тибете). В основе образов М. лежат, по-видимому, реальные люди, жившие в Индии с 7 по 11 вв. Л. М.
MAXATАЛА, в мифологии нгаджу (остров Калимантан, Западная Индонезия) демиург, бог верхнего мира. М. появился после самосотворения космоса от соприкосновения изначальных золотой и алмазной гор, плававших в первоокеане. Он восседает на вершине небесной горы, отделённой от земли 42 слоями облаков. М. вечен, так как обладает живой водой и постоянно оживляет себя, подобно фениксу. Он составляет дуалистическое антагонистическое единство со змееобразной богиней нижнего мира Джатой. Перед сотворением срединного мира — земли, М. призвал Джату на совет в верхний мир, затем создал из своей алмазной диадемы древо мировое. На ветви древа опустились птицы-носороги, самец и самка (воплощения верхнего и нижнего миров). В завязавшейся борьбе они уничтожили друг друга и само мировое древо, из их тел и обломков древа возникли элементы ландшафта и первые люди, мужчина и женщи-
на. Беспомощные, они долго плавали по океану нижнего мира в золотой и алмазной лодках, пока М. не бросил им созданную из осколков солнца и луны горсть земли. Они поселились на ней и дали начало людям и духам. М. Ч.
МАХАЯНЫ МИФОЛОГИЯ, см. в статье Буддийская мифология. МАХДИ (al-Mahdi), в мусульманской мифологии «ведомый» (аллахом) человек, обновитель веры накануне страшного суда, своего рода мессия. Мусульманская традиция утверждала, что М., происходящий от потомков Мухаммада, появится за несколько лет до страшного суда, когда вся земля будет наполнена злом и неверием. Он убьёт Даджжала (в некоторых версиях эта роль отводилась Исе) и установит на земле царство справедливости, силой вернёт людей на путь аллаха, возродит общину, живущую по законам ислама. Его короткое царствование (от 3 до 9 лет) будет царством изобилия. После царствования М., одновременно с которым на землю вернётся и умрёт Иса, наступит воскресение мёртвых и страшный суд. Концепция М., играющая второстепенную роль в суннитском исламе, является одной из основ догматики шиитов, воспринимающих М. как «скрытого имама», который один способен уничтожить зло и направить род человеческий на путь истины. В формировании мусульманских представлений о М. сказалось некоторое влияние мессианистских и эсхатологических настроений иудаизма и христианства. На протяжении веков многие деятели мусульманских стран (религиозно-социальные реформаторы, основатели династий и др.) объявляли себя М. Представление о М., возвращающем «золотой век», пользовалось особой популярностью среди широких масс и являлось идеологической оболочкой движений, направленных против местных и иноземных властей (махдистское движение конца 19 в. в Судане против турецко-египетских властей и английских колонизаторов и др.). М. Б. Пиотровский.
MАXEC (mj-hs), в египетской мифологии кровожадный бог, сын Баст. Эпитеты М. – «дикосмотрящий лев», «он радуется крови». В поздний период считался богом грозы и бури, тьмы, ветра. Изображался в виде львиноголового человека с короной на голове. Древние греки называли М. Миисис. Р. Р.
МАХЕШВАРА, небесное божество кхмеров, известное в средневековой Кампучии и в предшествовавшем ей государстве Фунань. Считалось, что он непрерывно спускался с неба на гору Мотан, порождая на земле все проявления жизни. М. особенно поклонялись при королевском дворе. Культ М. имел шиваистское происхождение, по некоторым данным, в его образе очень рано сказалось влияние буддизма. В синкретичной кхмерской мифологии М. трактовался как бодхисатва. Я. Ч.
МАХИ (др.-инд. Mahi, букв, «большая», «великая», в частности как обозначение земли), древнеиндийское женское божество, олицетворение земли. Обычно упоминается (в гимнах апри) в составе триа-
ды с Сарасвати и Илой (Идой) (PB I 13, 9; V 5, 8; Саяна; «Найгхантука» I 11), которые называются богинями, приносящими радость, и приглашаются расположиться на жертвенной соломе; иногда в этой триаде М. заменяется другим божеством — Бхарати. М. известна по ведийским текстам, но и здесь она встречается очень редко и без каких-либо индивидуальных характеристик. Более того, в ряде случаев трудно решить, идёт ли речь о персонифицированном образе земли или о земле и даже других космологических объектах вообще (ср.: PB I 80, 11; 159, 1 и др., где в двойственном числе слово «М.» обозначает небо и землю, или II 11, 2; V 45, 3 и др., где во множественном числе это слово обозначает воды, потоки); во всяком случае, позже слово «М.» стало обозначать и почву, основу, страну и т. п. Слова того же происхождения, что и «М.», употребляются как определения земли и в некоторых других традициях. Ср. лат. Magna Terra или (отчасти) греч. μεγ λαιθεα , «великие богини» (о Деметре, в имени которой скрыто слово «земля», и Персефоне). В. Т.
МАЦИЛИ, в грузинской мифологии злые духи из преисподней. Пугают путников и охотников, сбивая их с правильной дороги, умерщвляют младенцев, заколдовывают людей и скот. За М. гонится Копала, который истребляет их палицей и стрелами, пущенными из лука. Мать М. иногда именуют также «матерью дэвов»; ей посвящена молельня в селении Рошка, куда женщины приносят в жертву животных, З. К.
МА-ЮАНЬШУАЙ («главнокомандующий Ma»), в поздней китайской народной мифологии трёхглазое чудовище. М.-ю. считается перерождением духа Чжи Мяоцзи, приговорённого Буддой к перерождению за излишнюю жестокость в истреблении злых духов. Для того, чтобы выполнить этот приказ, он проник в материнское лоно некой Ma Цзинь-му (отсюда, вероятно, и его фамилия Ma) в виде пяти огненных шариков. После появления на свет М.-ю. в трёхдневном возрасте убил царя драконов (Лун-вана) Восточного моря. Впоследствии он овладел магическим искусством: мог повелевать ветром, громом, змеями, превращать в любой другой предмет свой чудесный талисман — треугольный камешек. Подчинив духов огня, ветра, различных драконов и т. п., он и получил титул главнокомандующего запада (отсюда, видимо, и происходит его прозвище юаньшуай). Б. Р.
МАЯВОКА, в мифологии индейцев ябарана (Венесуэла) культурный герой, предок. В борьбе с предком охотничьего племени пиароа – людоедом Укара М. сначала превратил его в муравьеда, а затем разрезал на части. Из этих частей произошли животные, мясо которых съедобно. Брат М. – Очи открыл корзинку, где была спрятана птица-солнце, что привело к потопу и другим несчастьям. М. вывел людей из недр холма, поглотившего их в результате потопа, и научил их всем искусствам. После потопа и поимки птицы-солнца М. стал жить на западе, а Очи – на востоке. Грядущий мир блаженства и справедливости будет миром М. Ю. Б.
МЕД ПОЭЗИИ МБОМБИАНДА, Мбомбиванда, Вангилонга, Нзакомба, в мифологии бантуязычных народов группы монго-нкундо демиург. М. невидим, как и души, которые попадают к нему после смерти. Согласно мифам, М. создал мир — сначала деревья и растения, потом солнце и луну, всех животных, птиц и рыб. Впоследствии он сотворил источник вод, породивший все реки и ручейки. М. создал женщину по имени Боала и заботился о ней, как о своей дочери. Забеременев чудесным образом, она родила мальчика, которого М. назвал Мбонгу. Когда Мбонгу вырос, М. создал для него женщину Мбомбе и велел им уйти с неба на землю, жить вместе и рождать детей. Мбомбе родила сына Лианжа, а затем ещё близнецов-дочерей Нсонгомбембе и Локомбе йонкунду. Е. К.
МБОРИ, Мболи, Мбали, в мифологии азанде (северо-восток Заира, юго-запад Судана, Центральноафриканская Республика) первопредок и демиург. М. создал мир и всё сущее. Живёт в истоках рек (по другим версиям, находится под землёй). Зарождение ребёнка приписывают то М., то духам умерших; правителя после смести называют «наш М.». Е. К.
МВАРИ («отец», «породивший»), Мвали, Мнвали, Унвали, Моари, Moaли, Mнаси, в мифологии народов группы шона (междуречье Лимпопо и Замбези) божество, предок-громовник (аналогичен Мулунгу, Калунге). Согласно мифам, М. живёт на горе предков, в пещере, в месте погребения предков. М. — податель дождя (типичная для предков функция), может покарать засухой. М. приносят в жертву чёрный скот (чёрный — ритуальный цвет дождя). Посредниками между М. и людьми являются предки и цари. Он произвёл людей на дне озера Дзивоа, затем первые люди породили в подземных водах человечество и растения. М. как предок, выступающий в роли культурного героя, сопоставим с другими культурными героямипредками – с Мукуру (у гереро), Моримо (у суто), Ункулункулу (у зулу). Однако он уже в значительной мере обожествлён, стоит в центре организованного культа (что соответствует относительно высокой организации общества у шона, создателей государства Мономотапа). Согласно представлениям шона, земля принадлежит М., а управляет страной от имени М. вождь. Первый вождь племени произошёл от М. По одному из мифов, во главе народа по воле М. стал самый добродетельный из его сыновей — Чилуме, он получил от М. барабаны предков. Чилуме действует соответственно приказаниям М. М. характеризуется иногда и как мифологический трикстер. Согласно одной версии, М. (Мнвали) попросил у человека по имени Кхари одеяло. Тот отказал М., но не смог прогнать его из своего дома. Когда же Кхари сжёг свою хижину, он услышал голос М. с дерева; приказал срубить дерево, голос М. раздался с крыши соседнего дома. Затем М. «вошёл» в одного быка, принадлежащего Кхари, и бык стал разговаривать. Четверо юношей по распоряжению Кхари убили быка, но его мясо не поддавалось жарке. И вдруг они увидели, что мясо, кости и шкура быка
поднялись в небо, и услышали, как М., засмеявшись, сказал: «Я получил больше, чем одеяло». E. С. Котляр.
ME (шумер., этимология неясна, значение, возможно, близко глаголу «быть», тогда слово надо переводить как «сущности», «сути»), в шумерской мифологии могущественные божественные таинственные силы, управляющие миром, всеми божественными и земными институтами. Считалось, что силами М. могли обладать города и храмы, они могли покидать их обладателя, воплощаться в предметном виде, сохраняя при этом свои незримые свойства, что позволило высказать предположение о тотемном генезисе этого понятия (немецкий исследователь К. Оберхубер). Один из главных мифов, дающих ключ к пониманию значения М., — миф о похищении богиней Инанной у бога мудрости Энки божественных сил М., хранившихся в Абзу. Инанна, желая облагодетельствовать свой город Урук, на пиру похищает M. y захмелевшего Энки. В мифе даётся перечень М., которые, по этому мифу, представляют своеобразный каталог культуры древней цивилизации, – олицетворяют жреческие и царские функции (одновременно и знаки власти), моральные установления и антиподы их, сексуальные понятия, искусства и ремёсла и т. д. С обретением божественных сил М., вероятно, были связаны какие-то обряды надевания одежд, украшений, явно имевшие магическое значение (в мифе о нисхождении Инанны в преисподнюю она снимает в каждых из семи ворот преисподней свои одежды и украшения, что лишает её магической силы и делает беспомощной). М. – обязательный атрибут богов, причём каждый бог обладает им в разной мере; например, Ан и Энлиль – боги, которые чаще всего наделяли этой силой других богов. Но сохранились косвенные свидетельства об архаичном боге Энмешарре — «господине всех ме», который «передал Ану и Энлилю своё господство». Существовали М. подземного мира — установления, которые нельзя было изменить и которым должны были подчиняться все обитатели подземного мира. С М. в какой-то мере связано (и, возможно, развилось из него) аккадское представление о таблицах судеб. Таблицы судеб определяли движение мира и мировых событий, обладание ими обеспечивало мировое господство или подтверждало его (в аккадской космогонической поэме «Энума элиш» ими первоначально владела Тиамат, затем Кингу и, наконец, Мардук). Известен аккадский миф о похищении таблиц судеб у Энлиля птицей Анзу (Анзуд), которые затем отнимает у неё Нинурта (Нингирсу). Но полной идентичности понятий М. и таблицы судеб не было. В. К. Афанасьева.
МЕГЕРА (Μεγ ρα), в греческой мифологии старшая дочь фиванского царя Креонта, который в благодарность за помощь в войне с орхоменцами отдал её в жёны Гераклу (Hom. Od. XI 269 след.). От Геракла М. родила трёх сыновей — Теримаха, Креонтиада и Деикоонта (Apollod. II 4, 11 –12); иногда упоминаются восемь сыновей (Pind. Isthm. IV 61 след.). В припадке безумия, насланного на него Герой, Ге-
649
ракл убил сыновей (Apollod. II 4, 12; вариант: и М. — Hyg. Fab. 241). По одной из распространённых версий мифа, когда Геракл решил жениться на Иоле, он отдал М. своему племяннику, другу и спутнику Иолаю (Apollod. II 6, 1). Еврипид использовал миф о М. в трагедии «Геракл», в которой рассказывается, что, когда герой отправился по приказу Эврисфея за Кербером, фиванский царь Лик сверг и убил Креонта и изгнал М. и её детей; возвратившийся Геракл убил Лика, а затем, впав в безумие, поразил стрелами своих сыновей и жену. М. Б.
МЕГЕРА (Μ"γαιρα), в греческой мифологии одна из трёх эриний, сестра Алекто и Тисифоны. А. Т.-Г.
МЕД ПОЭЗИИ (др.-исл. Scaldamiodr), в скандинавской мифологии священный напиток, дарующий мудрость и поэтическое вдохновение. История изготовления М. П. и добывания его Одином наиболее подробно изложена в «Младшей Эдде» в форме ответа бога-скальда Браги на вопрос великана Эгира: «откуда взялось искусство, что зовётся поэзией?». При заключении мира после войны асов и ванов (см. в ст. Ваны), рассказал Браги, боги совершили ритуальное смешение слюны в чаше, а затем сделали из неё мудрого человечка по имени Квасир. Карлики (цверги) Фьялар и Галар зазвали Квасира в гости и убили его, а из его крови, смешанной с пчелиным мёдом, приготовили в трёх сосудах — Одрёрир (Odroerir, «приводящий дух в движение»), Сон (Sуn, «кровь») и Бодн М. П. Затем карлы зазвали к себе и убили великана Гиллинга и его жену. Чтобы откупиться от Суттунга, сына Гиллинга, им пришлось отдать ему М. П. Суттунг поставил свою дочь Гуннлёд сторожить мёд в скале Хнитбьёрг («сталкивающиеся скалы»). Один, стремясь завладеть М. П., устроил так, что работники Бауги, брата Суттунга, передрались из-за точила и поубивали друг друга, после чего Один поступил (под именем Бёльверк, букв. «злодей») вместо них в услужение к Бауги, испросив вместо платы за службу глоток мёда. Так как Суттунг не принял их договора, то Один-Бёльверк достал бурав (рати) и заставил Бауги пробуравить скалу, за которой находилось три сосуда с мёдом, после чего пролез в обличье змеи в просверлённую дыру, провёл три ночи с Гуннлёд и с её разрешения осушил тремя глотками все три сосуда с мёдом. Затем, превратившись в орла, Один улетел в Асгард, где выплюнул весь мёд в чашу. Мёд Суттунга Один отдал асам и «...тем людям, которые умеют слагать стихи». В основе этого этиологического мифа о священном мёде лежат, по-видимому, переработанные и впоследствии объединённые три версии: изготовление мёда из слюны богами, из крови карлами и похищение Одином (как культурным героем) мёда у первоначальных его хранителей — великанов (по типу мифов о добывании культурным героем пресной воды или сказочным персонажем чудесного лекарства). В «Речах высокого» («Старшая Эдда» 104–110) содержатся отрывочные сведения об истории похищения Одином мёда у Суттунга и Гуннлёд (но священный
650
МЕДВЕДЬ
мёд не называется там М. П.), а также описывается мучительная «шаманская» инициация Одина, пронзённого копьём и провисевшего в течение девяти дней на мировом древе (138–140). Эта история отчасти является параллелью к добыванию мёда у Суттунга, так как после испытания Один получает от великана Бёльторна (отца его матери) магические заклинания и пьёт мёд из сосуда Одрёрир. Мировое древо сопоставимо со скалой мифа о Суттунге (вверху мирового древа орёл, а внизу змей; Один проникает в скалу – туда в виде змея, обратно – в виде орла). Бёльторн соответствует Суттунгу, шаманское камлание (к которому священный мёд имеет прямое отношение как средство приведения в экстаз и которое предполагает путешествие души «шамана») – путешествию культурного героя. К строфам 138–140 «Речей высокого», в свою очередь, близка ситуация, описанная в «Речах Гримнира» («Старшая Эдда»), где Один после мучительного стояния между костров получает глоток мёда и начинает вещать. Наконец, «Прорицание вёльвы» («Старшая Эдда») намекает на то, что в медовом источнике Мимира находится глаз Одина, отданный, возможно, за право пить из источника мудрости (версия «Младшей Эдды»). Во всех этих случаях священный мёд тесно связан с Одином (миф о мёде – важнейший в одинической мифологии) и символизирует экстатический источник как мудрости, так и обновления жизненных и магических сил. Мировое древо Иггдрасиль само покрыто медвяной росой и питает корни в медвяных источниках, из которых пьют мёд бог Хеймдалль и Мимир. Медвяным молоком козы Хейдрун поддерживают в Валхалле свои силы павшие воины (эйнхерии). Менее сакральным эквивалентом мёда в скандинавской мифологии является пиво и брага (ср. одно из возможных объяснений имени богаскальда Браги), которую боги также распивают на ритуальных пирах у Эгира. Возможно, что история добывания Тором у великана Хюмира котла для приготовления пива (см. в ст. Тор) имеет общий источник с историей добывания мёда Одином. М. П. имеет параллели в других мифологиях (напр., священный напиток амрита в индийской мифологии). Однако М. П. не обладает омолаживающей силой, подобно амрите. Эта функция перенесена на «молодильные» яблоки богини Идунн, но скорее всего первоначально этим свойством обладал сам священный мёд. Индийские параллели говорят в пользу предположения (работы Ж. Дюмезиля) об общей индоевропейской основе этого мифа. E. M. Мелетинский.
МЕДВЕДЬ. В мифологических представлениях и ритуале М. может выступать как божество (в частности, умирающее и возрождающееся), культурный герой, основатель традиции, предок, родоначальник, тотем, дух-охранитель, дух-целитель, хозяин нижнего мира, священное и (или) жертвенное животное, зооморфный классификатор, элемент астрального кода, воплощение души, даритель, звериный двойник человека, помощник шамана, его зооморфная ипостась и душа, оборотень и т. п. М. – один из главных героев животного эпоса, сказок, быличек, песен,
загадок, поверий, заговоров и др. Значение М. определяется прежде всего его подобием человеку, толкуемым мифопоэтическим сознанием как указание на общее их происхождение или происхождение друг от друга. Тему подобия или тождества М. и человека в разных планах реализует ритуал медвежьей охоты, составляющий ядро культа М. Один из основных этапов ритуала медвежьей охоты (после убийства М.) в ряде сибирских традиций состоит в «расстёгивании» и последующем снятии шкуры (или «шубы»), что в известной степени означает первый этап принятия М. человеческим коллективом (превращение М. в человека, снятие различий между ними), за которым следует второй этап — вкушение медвежьего мяса. Медвежий ритуал («медвежий праздник») достаточно полно сохранился в ряде традиций (обские угры, кеты, нивхи и др.) вплоть до 20 в.; по многочисленным пережиткам он может быть восстановлен и для других традиций. Кроме того, целый ряд свидетельств (изображения М. в пещерах Франции, находки большого скопления медвежьих костей в пещерах ФРГ и Швейцарии, собранных в определённом порядке, что имеет аналогии в современных медвежьих ритуалах; петроглифы Скандинавии, Урала, Восточной Сибири) делает несомненными архаичность мифопоэтических представлений о М. и связанных с ним культов и исключительную устойчивость взгляда человека на природу М. и его сакральное значение. В пределах Евразии обычно выделяют два типа медвежьих ритуалов (праздников) — западный (обские угры, кеты, эвенки), связанный с охотой на медведя, и дальневосточный (нивхи, айны и другие народы Приамурья, Сахалина; к этому же типу относятся ритуалы, зафиксированные у вьетнамцев), включающий воспитание медведя в человеческой семье. У ряда сибирских народностей и индейцев Северной Америки известны разные типы миметической «медвежьей пляски», совершаемой в связи с предстоящей охотой или при удачном её завершении, во время врачевательного обряда. Иногда такая пляска в медвежьих масках и костюмах, сопровождаемая «медвежьими песнями», является прерогативой членов особых – медвежьих – обществ и приурочивается к главному празднику племени. Частично медвежьи обряды отражены и в народной медицине. У некоторых индейских племён именно М. выступает основным и наиболее могущественным патроном «лекарских» корпораций, в необходимых случаях его вызывают с помощью специальных ритуалов. Во многих традициях считалось, что целительная сила М. распро-
страняется не только на людей, но и на скот (коров, оленей и др.). Вместе с тем М. мог выступать и в роли «коровьего врага» (ср. в русской народной традиции образ Егория — защитника скота от М., и многочисленные заговоры от М. в защиту коров). Широкое распространение имело представление, что души наиболее могущественных шаманов обладали способностью оборачиваться М., орлом или лосем. В ряде сибирских и североамериканских традиций произошла институализация особого класса медвежьих шаманов, которые не только отождествляли себя с М., но и во многих случаях «омедвеживали» участников ритуала — заказчиков (напр., одевались сами и облачали заказчиков в медвежьи наряды). Способность к оборотничеству, к превращению в М. приписывалась и колдунам (у печорских коми и в ряде других традиций). Медвежьи маски и костюмы соотносятся с обширным кругом ритуалов, связанных с ряженьем человека под М. и уже утративших непосредственную связь с охотой (русская обрядовая традиция ряженья М., действа с т. н. гороховым M. y поляков и чехов и др.). Имеются также многочисленные данные об участии медведей в обрядах более формального характера, главная функция которых сводилась к репрезентации царского величия. В древневосточных описаниях «звериных» кортежей М. играл особую роль наряду с другим «царём зверей» — львом. «Совместность» М. и льва характерна для библейской традиции (1 Царств 17, 37; Притч. 28, 15; Иерем. 3, 10). Медвежья обрядность осмысляется как на уровне мифологических образов и соответствующих сюжетов, так и на уровне мифологизированных быличек о сожительстве женщины, заблудившейся в лесу, с М. или о связи медведицы с охотником; отсюда и особая категория полулюдей-полумедведей, упоминаемых в фольклорных текстах и литературных обработках (напр., в рассказе П. Мериме «Локис»). Мифологические представления о таких гибридных существах известны у кетов (в образах Кайгуся и Койотбыля), у эвенков и эвенов, нивхов и других народов. Сведения о «людях-медведях» имеются в древневосточных (в частности, хеттских) текстах. В этом контексте становится мотивированным не только представление о М. как некоем духе — хозяине леса, горы, зверей, покровителе охоты, но и связь М. с человеческим родом: М. – предок людей, их старший родственник, наконец, тотем. Культ M. y тех народов, у которых получил развитие фратриальный тотемизм, нередко мотивируется его тотемной функцией. У обс-
Битва медведя с единорогом. Миниатюра из рукописи 14 в. Лондон, Британский музей.
МЕДЕЯ ких угров М. считался некогда предком фратрии Пор, позже культ М. стал общеплеменным; у тлингитов род М. входил во фратрию волка; род М. зафиксирован также у гуронов, ирокезов и ряда других индейских племён. С этим кругом представлений связана трактовка М. как родственника в мифе, ритуале. Тему родства (хозяина леса) отражают табуистические названия М. — «отец», «дед», «дедушка», «старик», «дядя», «отчим», «мать», «бабушка», «старуха», «лесовой человек», «зверь», «хозяин (леса, гор)», «владыка», «князь зверей» и т. п. Известны и другие принципы табуирования названий М.: рус. «медведь», т. е. «едящий мёд»; нем. Bar, англ. bear, т. е. «бурый»; литов. lokys (при др.-греч. ρκτο , лат. ursus, др.-инд. rksa) по признаку «всклокоченности», «косматости». Языковой табуированности названий М. соответствуют и многочисленные запреты, связанные с поведением человека (особенно охотника) в отношении медведя. Известны случаи «медвежьих» имён людей (валлийский царь Arthgen, от Artogenos, «сын М.»; первый польский князь Mieszko, индеец племени кроу, имя которого в буквальном переводе означает «много медведей»; фамилии типа Медведев; ср. обратный процесс «гуманизации» М. — Миша, Михайло Иваныч, Михайло Потапыч, Топтыгин и др.), а такг же божеств и других мифологических персонажей (или, во всяком случае, «медвежьих» эпитетов к ним): Artaios, «медвежий» — эпитет кельтского Меркурия (при галльск. arto, «медведь»); др.греч. "Αρκτο — имя Кентавра у Гесиода; Αρκτο ρο , Αρκτοφ λαξ — обозначение Арктура, стража Большой Медведицы в созвездии Волопас. С образом М.-первопредка связано и представление о нём как о первом культурном герое. Обские угры связывают с бурым M., a ненцы — с белым М. принесение огня или умение пользоваться им. Иногда мотив первопредка более завуалирован. Индейцы квакиутль вели своё происхождение от брака медведицы с первопредком-мужчиной; в мифе илимских эвенков М. – один из помощников Ворона – творца вселенной; хотя позже Ворон и наказал М., но не отстранил его полностью, поставив наблюдать за жизнью людей (ср. обычай уподобляться ворону-иноплеменнику в медвежьем обряде, при охоте на медведя у эвенков). М. связан и с высшими уровнями мифологической системы или с другими персонажами, обладающими индивидуализированными характеристиками и особыми именами. Медвежьи черты усматриваются в облике таких высших богов, творцов вселенной и прародителей людей, как Нуми-Торум у обских угров и манси, Нум у ненцев (ср. также медвежьи плечи родоначальника огузов Огуз-хана, считавшегося сыном или дочерью М.). У многих народов распространено представление, что М. прежде был небесным существом, наделённым божественными качествами, но позже спущен небесным богом на землю за ослушание (у хантов), за попытку испугать бога (у бурят), чтобы карать грешников (в ряде традиций считалось, что задранный медведем человек – грешник; когда убитым оказывался медведь, верили, что он прогневил небесного бога, который
и покарал его). Нередко бог и сам мог принимать образ М., когда хотел показаться людям на земле (поволжские легенды о Керемете). Такие мотивы, как «М. — сын небесного бога» (в частности, связанного с громом), «перемещение М. с неба на землю», «М. и плодородие», позволяют включить образ М. в схему т. н. основного мифа. В этой связи знаменательно отождествление (или, по крайней мере, тесное сближение) в медвежьем культе в Заволжье скотьего бога Велеса — противника громовержца с М. В греческой традиции (вне указанной схемы) М. являлся культовым животным (наряду с ланью) Артемиды (аркадская Артемида и сама сохраняла черты медведицы). В Аттике жрицы Артемиды во время праздника облачались в медвежьи шкуры и исполняли культовую пляску М.; Артемиде приносили в жертву медведя, а при её храме находился приручённый медведь. Спутница Артемиды нимфа Каллисто была обращена Артемидой (по другой версии – Зевсом) в медведицу, после чего Зевс перенёс её на небо в виде созвездия Большой Медведицы (ср. миф обских угров о матери-медведице, которая, обучив свою дочь, как обращаться с мясом и костями М., ушла по дороге вверх, став созвездием Малой Медведицы, а также старые русские названия Плеяд – «Власожелищи», «Волосыни» при отмеченной выше связи Велеса (Волоса с М.). Жители Аркадии считали себя потомками внука медведицы. Именно с дочерью медведицы, ушедшей на небо, связывалось происхождение членов фратрии Пор у обских угров. Медведицей была выкормлена и обучена охоте греческая Аталанта. Медвежьи черты отмечаются у покровительницы швейцарского города Берна Артио, у мужского божества лабрадорских эскимосов Торнгарсоака, почитавшегося в виде белого М. Символическое значение М. в разных (в т. ч. и позднейших) мифо-поэтических системах связано с силой, смелостью, стойкостью, выносливостью, но также с жестокостью, яростью, леностью. В библейской традиции М. соотносится с персидским царством, несущим смерть и разрушение. В Ветхом и Новом завете рисуется образ М. – страшного фантастического или даже апокалиптического зверя (Дан. 7, 5; Апок. 13, 2). В. В. Иванов, В. Н. Топоров.
Библейские тексты оказали решающее влияние на последующее символическое отождествление М. с сатаной. Однако в средневековой традиции М. ещё чаще обозначает греховную телесную природу человека. Во многих средневековых и ренессансных изображениях Адама и Евы М., залезший на дерево, символизирует пагубный итог грядущего искушения; распространены и аналогичные по смыслу мотивы скованного М. в различных религиозно-морализующих сценах. Мистическая литература (в совокупности с фольклором) подчёркивает «гиперсексуальность» М. Образ М. становится атрибутом персонифицированной похоти, а в ряде случаев воплощает идею животного уничтожения влюблённого (превращение любовников в белых М. в куртуазной поэме Гийома де Палерно, кон. 12 в.). В животном эпосе, баснях и соответствующей
651
иконографии М. нередко служит средством социальной сатиры, в агиографической литературе и иконографии — символом укротившей себя плоти. В эпоху Возрождения получила распространение восходящая к т. н. Иероглифике Гораполлона трактовка легенды о медведице, вылизывающей новорождённого медвежонка и тем самым якобы придающей ему окончательную форму, как символа искусства, которое формирует и гармонизирует косную Природу. M. Н. Соколов.
МЕДЕЯ (Μ δεια), в греческой мифологии волшебница, дочь царя Колхиды Ээта и океаниды Идии, внучка Гелиоса, племянница Кирки (Hes. Theog. 956 след.; Apollod. I 9, 23) (вариант: мать M. — покровительница волшебниц Геката, сестра М.— Кирка, Diod. IV 45–46). Миф о М. связан с мифом об аргонавтах. Когда аргонавты во главе с Ясоном прибыли в Колхиду, покровительствовавшие им боги внушили М. страстную любовь к Ясону. За обещание жениться на ней М. помогла Ясону преодолеть испытания, которым его подверг Ээт. Усыпив волшебным зельем сторожившего золотое руно дракона, М. помогла Ясону овладеть сокровищем (Apollod. I 9, 23). Более древний вариант: Ясон убил дракона (Pind. Pyth. IV 249). Вместе с Ясоном М. бежала из Колхиды. Чтобы задержать преследовавшего беглецов Ээта, М. убила бежавшего с ней своего малолетнего брата Апсирта, а затем разбросала куски его тела по морю, понимая, что поражённый горем отец прекратит погоню, чтобы собрать части тела сына для погребения (Apollod. I 9, 24); вариант: Апсирт не бежал с M., a возглавил колхов, гнавшихся за аргонавтами. М. заманила брата в ловушку, и Ясон убил его (Apoll. Rhod. IV 452 след.). Когда М. и аргонавты достигли острова феаков, посланные Ээтом колхи потребовали выдачи М. Царь феаков Алкиной отМедея убиват сына. Фрагмент росписи краснофигурной амфоры, ок. 330 до н. э. Париж, Лувр.
652
МЕДНЫЙ ЗМЕЙ
Медея. Скульптура В. В. Стори. Мрамор. 1868. Нью-Йорк, музей искусств Метрополитан.
ветил, что выдаст беглянку, если она ещё не стала женой Ясона. Предупреждённые супругой Алкиноя Аретой, М. и Ясон поспешили сочетаться браком (IV 1100 след.). Когда аргонавты с руном вернулись в Иолк, М. помогла Ясону отомстить узурпатору Пелию, убившему его отца и брата. М. погубила Пелия, убедив его дочерей, что дряхлого отца можно омолодить. Для этого тело Пелия надо разрубить на части, сварить их в котле, а потом М. с помощью волшебных снадобий вернёт ему молодость. Чтобы убедить дочерей, она разрубила барана, сварила его в котле, а затем превратила в ягнёнка; когда дочери Пелия согласились разрубить отца, М. воскрешать его не стала (Paus. VIII 11, 2; Ovid. Met. VII 297 след.). После этого M. и Ясон были изгнаны из Иолка и поселились в Коринфе, где М. родила Ясо-
ну двух сыновей Мермера и Ферета. Когда Ясон задумал жениться на дочери коринфского царя Креонта Главке (вариант: Креусе), М., проклиная неблагодарного мужа, решила отомстить ему. Она послала сопернице пропитанный ядом пеплос (одеяние), надев который Главка сгорела заживо вместе с отцом, пытавшимся спасти дочь (Hyg. Fab. 25). Убив своих детей, М. улетела на колеснице, запряжённой крылатыми конями (вариант — драконами). По другому варианту мифа, М. оставила детей молящимися у алтаря Геры, и коринфяне, мстя за Главку, убили их (Paus. II 3, 6–7; Diod. IV 55; Apollod. I 9, 28). Бежав из Коринфа, M. поселилась в Афинах и стала женой Эгея, родив ему сына Меда (Apollod. I 9, 28). Когда в Афины возвратился неузнанный отцом наследник Эгея Тесей, М., боясь, что он, а не Мед унаследует власть отца, убедила мужа попытаться погубить пришельца. Но Эгей узнал сына, раскрыл коварство М. и изгнал её из Афин (Plut. Thes. XII; Apollod. epit. I 5–6). После этого M. и её сын Мед возвратились в Колхиду, где к тому времени Ээт был свергнут с престола братом Персом. Мед убил Перса и воцарился в Колхиде, впоследствии завоевав значительную часть Азии (Strab. XI 13, 10; Diod. IV 56 след.) [вариант: Мед погиб в походе против индов, а М. сама убила Перса и вернула власть отцу (Apollod. I 9, 28)]. В дальнейшем М. была перенесена на острова блаженных, где стала женой Ахилла (Apoll. Rhod. IV 811 след.; Apollod. epit. V 5). Такие черты образа М., как способность оживлять мёртвых, летать по небу и пр., позволяют предполагать, что первоначально М. почиталась как богиня. Возможно, в образе М. слились черты почитавшейся в Колхиде солнечной богини, могущественной колдуньи фессалийских сказок (Иолк находился в Фессалии) и героини коринфского
эпоса, в котором М. и её отец считались выходцами из Коринфа. Сказочные черты М. претерпели существенные изменения в творчестве греческих и римских писателей. Тема неразделённой любви М. к Ясону, намеченная ещё Пиндаром, получила развитие в одноимённой трагедии Еврипида, где М. стала убийцей своих детей. У Сенеки (трагедия «Медея») она предстаёт как суровая мстительница, действующая с жестокой последовательностью. M. H. Ботвинник.
В античном изобразительном искусстве (в вазописи, на рельефах саркофагов, фресках) нашли отражение сцены: М. помогает Ясону добыть золотое руно, смерть Пелия, убийство детей. Европейское искусство обращается к мифу с 14 в. сначала в книжных иллюстрациях, затем в живописи (сюжеты: «М. убивает своих детей» — у П. Веронезе, Н. Пуссена, К. Ванлоо, Э. Делакруа; «М. омолаживает Пелия» — у Гверчино и др.). Среди произведений европейской драматургии на сюжет мифа: в 17 в. — «М.» П. Корнеля; в 18 в. — «М.» Ф. В. Готтера, «М. в Коринфе» и «М. на Кавказе» Ф. М. Клингера, «М.» Л. Тика; в 19 в. — «М.» Дж. Б. Никколини, «М.» (часть драматической трилогии «Золотое руно») Ф. Грильпарцера; в 20 в. — «М.» Ж. Ануя и Ф. Т. Чокора. Широко использовался миф в музыкально-драматическом искусстве; среди опер: в 17 в. — «M.» M. А. Шарпантье и др.; в 18 в. — «М.» И. Мысливечека, И. Бенды, И. Г. Наумана, Л. Керубини и др.; в 19 в. — «М.» С. Меркаданте и др.; в 20 в. — «М.» Д. Мийо, Э. Кшенека и др. МЕДНЫЙ ЗМЕЙ (евр. hehas nehoset), в ветхозаветных преданиях изображение змеи, сделанное Моисеем в пустыне (после исхода из Египта) для защиты от «ядовитых змеев» (букв. – «огненных»), кото-
Медный змий. Картина Ф. А. Бруни. 1827—41. Ленинград, Русский музей.
МЕЛАНЕЗИЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ рые были насланы на него за малодушие и ропот во время скитаний по пустыне. После того как от укусов этих змей умерло множество людей, народ обратился к Моисею с покаянной просьбой помолиться Яхве о спасении от них. Моисей по указанию бога сделал «медного змея и выставил его на знамя, и когда змей жалил человека, он, взглянув на медного змея, оставался жив» (Чис. 21, 9). Эпизод этот следует связать с древними ближневосточными культами змеи с её амбивалентной семантикой, ассоциирующейся, с одной стороны, с плодородием, возрождением, исцелением, а с другой — с началами разрушения и зла, восходящими к вариантам змееборческого мифа (см. Змей). Амбивалентность эта зафиксирована в эпизоде с М. з. в своеобразном варианте исцеления «подобного подобным». На существование в околобиблейской мифологии культа змеи указывает, помимо эпизода с М. з., рассказ (4 Царств 18, 4) об истреблении царём Езекией, боровшимся с пережитками языческих культов, «медного змея, которого сделал Моисей, — потому что до самых тех дней сыны Израилевы кадили ему и называли его Нехуштан» (nehustan, контаминация обоих созвучных слов, обозначающих М. з.). Высказывалась также точка зрения, подкрепляемая некоторыми данными библейской ономастики, что эпизод с М. з. связан с пережитками тотемизма. Приурочение культа М. з. к личности Моисея объясняется, очевидно, стремлением оправдать этот культ его высоким авторитетом. Остатки этого культа прослеживаются вплоть до христианско-гностической секты офитов (греч. φι , «змея»). Агадическая традиция распространяет целительное действие М. з. на укушенных не только змеёй, но и всяким диким зверем, а также видит в эпизоде доказательство воскресения мёртвых. Новый завет содержит слова Иисуса Христа, уподобляющие его вознесение как несущее верующим вечную жизнь вознесению Моисеем змеи в пустыне (Ио. 3, 14–15). М. Б. Мейлах.
МЕДОНТ, Meдон (Μ"δων), в греческой мифологии: 1) побочный сын Оилея, командовавший отрядами Филоктета под Троей (пока тот находился на Лемносе) (Hom. Il. II 716–728); погиб от руки Энея (XV 333– 336); 2) глашатай женихов Пенелопы, раскрывший ей их заговор против Телемаха (Hom. Od. IV 675–679). А. Т.-Г.
МЕДУНГАСИ И СИМОТИНГ, в мифологии нага в северо-восточной Индии (тибето-бирманская группа) мужчина и женщина, оставшиеся после потопа. По-видимому, они были братом и сестрой. От их мужского потомства пошли разные народы. Я. Ч.
МЕЗГУАШЕ, согласно древнейшим мифологическим представлениям адыгов, божество, хозяйка плодов и съедобных трав: позднее принявшая на себя также и функции богини охоты. С утверждением у адыгов патриархата М. трансформируется в божество мужского пола Мезитху. По мнению некоторых исследователей (П. У. Аутлев), М. – астральное божество, по своим функциям близкое громовнику Шибле.
МЕЗЕНЦИЙ, Мезентий (Mezentius), в римской мифологии царь этрусского города Цере, жестокий тиран, изгнанный своими подданными и бежавший к Турну, на стороне которого воевал против Энея. М. считался врагом богов, так как требовал, чтобы ему приносились предназначавшиеся богам первые плоды нового урожая; погиб в поединке с Энеем (или Асканием) (Verg. Aen. VIII 480 след.; X 689 след.). Е. Ш.
МЕЗИЛЬ, в мифологии адыгов антропоморфный персонаж с топорообразным выступом на груди. Обитает в лесах, пугает одиноких путников. М. — позднейшая трансформация божества охоты Мезитхи. Широко распространён сюжет встречи охотника с М. (в нартском эпосе в роли охотника выступает Уазырмес). Охотник, разделив трапезу с лесным человеком, хитростью одолел его. Положив на своё ложе чурбан и накрыв его буркой, охотник скрылся в стороне. М. принял чурбан за спящего охотника, бросился на него и вонзил в него топор. В это время охотник выстрелил и ранил М. Подобный же сюжет в абхазской мифологии связывается с Абнауаю. М. М.
МЕЗИТХА, в адыгской мифологии бог лесов и охоты, покровитель диких зверей. Имеет в основном антропоморфный облик; сменил более архаическое божество женского пола Мезгуаше; при дальнейшей эволюции мифологических представлений был вытеснен Мезилем. М. разъезжает на свинье с золотой щетиной, постелью ему служит шкура лани, посудой — рога животных. М. разрешает споры между знаменитыми нартскими охотниками. М. М.
МЕЛАМП, Мелампод (Μελ μπου , род. падеж Μελ μποδο ), в греческой мифологии прорицатель, сын основателя Иолка Амифаона и Идоминеи, брат Бианта (Hom. Od. XV 225 след.). В послегомеровской традиции М. – основатель культа Диониса и фаллических шествий, перенесённых им из Египта в Элладу (Неrodot. II 49). Он первым начал лечить болезни при помощи трав и очищений (Apollod. II 2, 2). Считался основателем жреческого рода Меламподов. Получение М. пророческого дара связывается со следующим мифом: М. из разорённой змеиной норы взял змеёнышей и выкормил их; когда змеи выросли, они ночью вползли М. на плечи и своими языками прочистили ему уши, после чего он стал понимать язык животных и предсказывать будущее (I 9, 11). Благодаря своему пророческому дару помог брату Бианту получить в жёны Перо — дочь пилосского царя Нелея. По одной из версий мифа, М. исцелил также дочерей тиринфского царя Прета — Претид, которые за отказ участвовать в дионисиях были поражены безумием (Herodot. IX 34, Strab. VIII 3, 8). За это M. получил от Прета часть его царства, которое разделил с братом (Apollod. I 9, 12; II 2, 2). О чудесах, совершённых М., рассказывалось в недошедшей поэме «Меламподия», приписываемой Гесиоду. М. Б.
МЕЛАНЕЗИЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ, комплекс мифологических представлений меланезийцев – жителей архипелагов и ос-
653
тровов Луизиада, Д’Антркасто, Адмиралтейства, Новая Британия, Новая Ирландия, Санта-Крус, Новые Гебриды, Новая Каледония, Луайоте, Фиджи, Соломоновых о-вов, а также отдельных районов Новой Гвинеи. Характер и уровень развития мифологических представлений и мифологического фольклора у меланезийцев определяется такими факторами, как значительная этническая и языковая дробность и сохранение (вплоть до прихода европейцев) отношений общинно-родового строя, переживавшего в различных районах разные стадии развития. На судьбах М. м. сказались также контакты меланезийцев с соседними этносами, в первую очередь — папуасами (см. Папуасская мифология) и жителями островов Полинезии (см. в ст. Полинезийская и микронезийская мифология). Значительное место в М. м. занимают мифы первотворения, которые обнаруживают весьма слабую связь с аграрными культами и ритуалами и имеют определённую тенденцию, с одной стороны, к превращению в волшебные сказки, с другой — к развитию героических мотивов. Наиболее архаичны версии мифов, в которых демиургами выступают могущественные одинокие существа — духи-змеи (или антропоморфные духи, способные перевоплощаться в змей): То Лагулагу (у гуантуна), Агунуа (Сан-Кристобаль), Нденгеи (Фиджи), Вонайо (остров Расселл), Кват и Кахаусибваре (Соломоновы о-ва); хтоническое существо Виндоне (Новая Каледония); старуха, с которой связывают добывание огня, пресной воды и появление смерти. Агунуа — главный дух (фигона), воплощённый в громадной змее; в отличие от большинства местных фигона, представляемых в виде женщин, он мужчина. Агунуа создал море, землю, животных, гром и молнию, дождь и бури. С ним связаны ритуалы и церемонии, в том числе — приношение в его честь первых плодов и песни магического характера. Однако преобладающими в М. м., безусловно, являются мифы о первосоздателях — культурных героях, братьях-близнецах или о ряде братьев (двенадцати, пяти; последние часто идентифицируются с пятью пальцами руки): у гуантуна — То Кабинана и То Карвуву (или То Пурго), сыновья То Лагулагу; на Новых Гебридах — Тагаро с братьями или Амбат (Камбат) с четырьмя братьями; на Соломоновых овах – Варохунука и братья; на о-вах Банкс – двенадцать братьев во главе с Кватом, который обязан рождением матери-камню. Братья выступают как первосоздатели — творцы всей массы вещей, явлений природы, животного и растительного мира, обитаемых островов. Им же часто приписывают создание людей (они вырезают человеческие фигурки из дерева, лепят из земли, творят из кокосового ореха, чертят их изображения на песке и т. д.), а также всех элементов социума. Своими «первыми» действиями в разных сферах братья открывают охоту, рыбную ловлю, огородничество, становятся творцами первых орудий, домов, лодок, музыкальных инструментов, а также — первых трудовых навыков и социальных установлений (дуальной экзогамии и др.) (существует точка зрения, согласно которой сама концеп-
654
МЕЛАНЕЗИЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ
ция двух братьев-первосоздателей обязана мифологическому переосмыслению дуальной организации родового коллектива). К «первым» поступкам братьев возводятся сложившиеся устои жизни и поведения людей, ритуальная практика, в том числе и такие явления, как война, людоедство, вражда, воровство и т. д. Как правило, братья-демиурги довольно последовательно противопоставляются друг другу: обычно первый (старший) брат наделён мудростью, изобретательностью, чувством достоинства, именно он создает культурные блага, обеспечивающие нормальную жизнь, в то время как второй (младший) брат, коварный, неразборчивый в средствах и глупый, портит созданное первым и сам творит вредоносные вещи. Особо выделяются мифы о возникновении смерти, впрочем, не всегда связанные с делами культурных героев; по этим мифам, люди сначала не умирали, меняя кожу подобно змеям, но затем из-за чьегото вмешательства они потеряли эту способность и стали смертными. Братья-первосоздатели могут выступать одновременно и как персонажи героико-мифологических сказаний, которые лишь частично связаны с «культурными» темами. Типичный пример героико-культурного сюжета — рассказ об убийстве Амбатом гигантского моллюска, о превращении его после гибели в остров и об освоении острова для нормальной жизни. Другие героические сюжеты описывают столкновения между жителями разных островов, конфликты на почве межплеменной вражды, кровной мести, борьбы за женщин, за особо дорогие предметы (напр., война из-за пояса, сделанного из раковин жемчужниц). Особенно характерна тема распрей между братьями: многие сказания повествуют о цепи столкновений одного брата, подлинного героя (здесь он может быть младшим) с остальными, которые завидуют его возможностям и успехам, стремятся погубить его, но терпят неудачу (сказания о Варохунугамванехаора и его братьях-соперниках). Большое развитие у меланезийцев получили анимистические представления. Духи природы — это чаще всего мифические «хозяева», существа с антропоморфными чертами, нередко способные к различным перевоплощениям (в животных, рыб, растения). У гуантуна духи (кайа) представлялись в виде огромных змей с человеческими головами; считалось, что они живут на рифах либо на берегу – в норах, в дуплах деревьев, в камнях. С кайа связывалась разрушительная деятельность природных сил. Сходные представления о человекообразных существах, отличавшихся друг от друга какими-либо уродливыми признаками (теме), отмечены на Новых Гебридах. Хотя некоторые духи, как считалось, были когда-то людьми, их не идентифицировали с предками. Тем не менее представления о них обнаруживают функциональные связи с культом предков: места пребывания духов связываются с родовыми сакральными местами, почитание их включается в годичные ритуалы плодородия. На о-ве Сан-Кристобаль распространены представления о фигона (хигона) — невидимых духах, обитающих в водоёмах, среди скал или на боль-
ших деревьях и способных воплощаться в змей. Наряду с фигона известны адаро (атаро) – духи моря, деревьев, берега (этим же термином определялся класс духов умерших), причиняющие людям вред, но передающие им во сне искусство танца и охраняющие семейные огороды. К фигона и адаро обращались за поддержкой перед военным походом. У манус и у жителей ова Лау (Фиджи) известны духи-покровители, которые не имеют ничего общего с родовыми предками и не были в прошлом людьми; за ними также закреплены пещеры, камни, деревья. У меланезийцев отмечены представления о демонических существах: полулюдях-полурыбах, которые имеют обыкновение топить купающихся людей; безносых мелкорослых человечках с одним глазом во лбу, обладающих способностью проходить сквозь скалы и лес; лесных диких людях – мастерах колдовства и т. д. Хотя во многих местах Меланезии духи природы и духи умерших называются одинаково и между ними прослеживаются некоторые связи, в принципе представления о смерти, о духах умерших, о земле умерших, так же как и связанный с ними повествовательный фольклор, составляют относительно самостоятельную область. Типичны представления об уходе духов умерших в «свою» землю, которая обычно локализуется на острове, под землёй или под водой и т. п., о пути духов, о способах переправы в землю умерших, о её устройстве и образе «жизни» в ней и т. д. Согласно представлениям жителей о-ва Лау (Фиджи), на пути в землю умерших духи попадают на высокую скалу, откуда зовут волну или лодку, либо перебираются туда через дерево, наклонённое над лагуной. Вместе с тем духи умерших длительное время (или даже постоянно) пребывают вблизи от дома или в доме. У манус в роли духов – хранителей дома выступают ближайшие умершие родственники-мужчины. Обязанность подопечного — совершить весь комплекс похоронных ритуалов и сохранять череп умершего; долг «личного» духа – охранять живого от «чужих» духов и исполнять его просьбы. При нарушении духом этого долга (особенно после смерти подопечного) череп выбрасывается в море. Считалось, что дух умершего может войти в новорожденного, воплотиться в камень, животное, птицу, рыбу. Известны рассказы об акулах, личных духах-покровителях, которых их хозяева посылают убивать своих врагов, былички об охоте духов на людей, о нападениях на женщин; адаро, схваченный мужем и отцом убитых им женщин, вынужден дать магическое средство для оживления убитых (остров Сан-Кристобаль). Мифологические представления меланезийцев в значительной степени обусловливались концепцией мана, предполагавшей существование у людей, животных, предметов особой жизненной силы или потенции. Считалось, что такой силой обладают предки, на этом представлении основывалась магическая практика общения с предками. В условиях разложения первобытнообщинного строя и начавшейся социальной дифференциации концепция мана стала служить возвеличению вождей, якобы получавших мана
от самых могущественных предков. В представлениях о предках в ряде случаев сохраняются отчетливые следы тотемизма, проявляющиеся как в собственно мифологии, так и в живой родовой организации и генеалогии. На о-вах Лау (Фиджи) отдельные родовые группы вели свое происхождение от тотемных предков – от специального вида дерева – ву («предок»), мифической курицы, белого пса, от других животных и растений. При этом такие «предки» перевоплощались в рыб, птиц или в деревья и именно в этой форме непосредственно воздействовали на членов «своих» коллективов, помогая или вредя им. Рассказы о встречах с инкарнированными предками должны были, в частности, разъяснять способы их умилостивления и предупреждать о том, что соответствующие виды животных (растений) нельзя убивать (срывать), есть и т. д. Прямыми потомками мифических (тотемных) предков считались родоначальники кланов. На о-вах Лау члены одной группы фратрии вели свое происхождение (через 9–12 поколений) от переселенцев, которых привел с о-ва Вити-Леву великий воин Ндаунисаи; одновременно сохранилась и вера в общего предка (он же прародитель Ндаунисаи) — огромного змея Нденгеи, обитавшего на Вити-Леву. Предполагалось, что родоначальники кланов — великие воины, владеющие мана, и поэтому к их духам обращались за помощью. Способность духов к инкарнации, их явление потомкам в преображенном виде, дают возможность протянуть тотемные связи в более позднее время. Фиджийские материалы позволяют полагать, что представления о предке – «духе» человека пришли на смену представлениям о предке – растении, животном, птице (миф о Тапасо – первопредке, сменившем в роли родового покровителя Мберавалаки, в образе которого не было ничего человеческого). Частью культа предков являлся распространенный в ряде мест секретный культ, участники которого с помощью особых ритуальных операций «получали» мана от предков, выполнявших в данной ситуации роль личных покровителей и защитников. Участники ритуалов знали заклинательные песни (меке), которые были непонятны непосвященным. Культ предков давал содержание целому ряду регулярных ритуалов и церемоний. Повсюду в Меланезии были распространены скульптурные (деревянные, местами каменные) изображения предков, вертикальные сигнальные и ритуальные барабаны с изображением лиц предков, в церемониях большое место занимали ритуальные танцы и песни. С комплексом мифологических представлений о первопредках и родовых предках — великих воинах связаны ранние формы героического песенного эпоса. Ср. героический эпос фиджийцев (о-ва ВануаЛеву), для которого характерно слияние исторического начала с мифологическим и подчинение мотивов племенной истории мифологическим концепциям организации социума. Эпическое время выступает как эпоха деятельности великих вождей и мифических первопредков. Сами события излагаются от имени последних, как рассказы о том, что они помнят. В простран-
МЕЛЬКАРТ ственных описаниях отражены следы космогонических мифов. Герои – племенные военачальники владеют чудесными средствами, полученными от первопредков. Им противостоят антропоморфные сверхъестественные существа. На этом фоне племенная история, в конечном счёте имеющая свои реальные основания, предстает в мифологизированных формах. Б. H. Путилов.
МЕЛАНИПП (Μελ ν ππο ), в греческой мифологии: 1) фиванский герой, сын Астака, защищавший родной город во время похода семерых против Фив (Aeschyl. Sept. 409). Смертельно ранил Тидея в живот и тут же сам пал от руки Амфиарая (Apollod. I 8, 5; Paus. IX 18, 1). Благосклонная к Тидею Афина хотела сделать его бессмертным, попросив для этого зелье у Зевса; Амфиарай же, ненавидевший Тидея за то, что тот убедил героев начать поход против Фив (вопреки мнению Амфиарая), и зная дикий нрав Тидея, отрубил голову М. и положил её на грудь раненого Тидея. Тот высосал мозг из черепа М. Ужаснувшаяся зверской жестокости Тидея, Афина отказалась от намерения даровать ему бессмертие (Apollod. III 6, 8). Миф о М. отражает пережитки каннибализма (ср. Herodot. IV 64); 2) ахайский юноша, полюбивший жрицу Артемиды Комето и овладевший ею в храме богини. Разгневанная кощунством, Артемида убила жрицу и наслала на страну неурожай и мор. Чтобы умилостивить богиню, оракул приказал приносить ей ежегодно в жертву юношу и девушку (Paus. VII 19, 2 след.); 3) сын Ареса и богини Тритии, дочери Тритона. Основал в Ахайе город, который назвал по имени матери Тритией (Paus. VII 22, 8). М. Б.
МЕЛАНИППА (Μελαν ππη), в греческой мифологии: 1) дочь Десмонта или Эола (сына Эллина), внучка кентавра Хирона, возлюбленная Посейдона, которому родила двух близнецов Беота и Эола (вариант: М. – нимфа, жена сына Амфиктиона Итона, мать одного Беота, Paus. IX 1, 1). Отец приказал заключить М. в темницу, а родившихся близнецов выбросить. Их подобрали и воспитали пастухи; когда мальчики выросли, они освободили мать (Нуg. Fab. 186). В основе мифа распространённый сюжет о брошенных и чудесным образом спасённых близнецах (ср. миф о Ромуле и Реме). В мифе сохранились следы тотемизма: Посейдон — бог коневодов; М.
655
— букв. греч. «чёрная кобыла». Миф о М. был разработан в двух не дошедших трагедиях Еврипида, одна из которых – «Меланиппа скованная» известна в пересказе Гигина (Hyg. Fab. 186); 2) дочь Ареса, сестра царицы амазонок Ипполиты (иногда М. отождествляется с Ипполитой, или с Главкой, Apollod. epit. V 1–2). По одному из вариантов мифа, М. была захвачена в плен Гераклом и потом выкуплена сестрой, которая в обмен за сестру вручила герою свой пояс (Apollod. Rhod. II 966 след.). М. Б.
МЕЛАНФ, Мелант (Μ λανθο ), в греческой мифологии царь Мессены, сын Андропомпа, отец Кодра (Paus. VII l, 9). Был изгнан из Мессены Гераклидами. Бежал в Пилос, потом по совету оракула отправился в Аттику, где участвовал в борьбе против беотийцев. М. вызвал на бой царя беотийцев Ксанфа. Во время поединка за спиной Ксанфа появился Дионис в козлиной шкуре; М. стал укорять Ксанфа, что он бьётся не один. Изумлённый Ксанф обернулся, и сразу же был убит M. (Strab. IX 1, 7). За то, что М. спас Аттику от нашествия беотийцев, он был избран царём, сменив последнего потомка Эгея (Herodot. V 65). В благодарность за оказанную богом помощь в бою М. построил святилище Диониса и учредил празднества в его честь. М. Б.
МЕЛАНФИЙ, Мелантий (Μελ νθιο , Μελανθε ), в греческой мифологии раб Одиссея. Когда Одиссей вернулся из странствий, М. не узнал хозяина, одетого в лохмотья, оскорбил и ударил его (Hom. Od. XVII 212 след.; Apollod. epit. VII 32–33). В отсутствие хозяина М. принял сторону женихов Пенелопы и потом тщетно пытался передать им оружие. Одиссей жестоко расправился с М.: изрубил его на куски и бросил на съедение собакам (Hom. Od. XXII 474 след.). М. Б.
МЕЛЕАГР (Μελ αγρο ), в греческой мифологии герой, сын царя Калидона (города в Южной Этолии) Ойнея (Apollod. I 8, 2; вариант: Ареса — Hyg. Fab. 171) и Алфеи. Участник похода аргонавтов (Apollod. I 9, 16), по некоторым вариантам мифа, убил колхидского царя Ээта (Diod. IV 48); победитель в метании копья и дротика в общегреческих играх. Наибольшую славу принесло М. участие в калидонской охоте.
Мелеагр. Римская мраморная копия. С греческого оригинала скульптора Скопаса (ок. 350 до н. э.). Рим, Ватиканские музеи.
МЕЛИКЕРТ (Μελικ ρτε ), в греческой мифологии младший сын Афаманта и Ино, вместе с которым обезумевшая мать бросилась в море. Боги превратили М. в божественного помощника моряков, терпящих бедствие, по имени Палемон (Ovid. Met. IV 416–31; 494–541), который в Риме почитался под именем Портун. По одному из преданий, погибший М. был перенесён дельфином на Коринфский перешеек, где М.-Палемону воздали почести и учредили в его честь истмийские игры (Paus. I 44, 7–8). А. Т.-Г.
МЕЛЬКАРТ (финик. mlqrt, «царь города»), в западносемитской мифологии (1-е тыс. до н. э.) верховный бог города Тира, повсеместно почитавшийся в Финикии и за её пределами (в частности, в Карфагене, а также в Дамаске) как покровитель мореплавания и «предводитель» финикийской, особенно тирской, колонизации. В теогонии Санхонйатона — Филона,
М. Б.
Мелеагр вручает Аталанте голову каледонского вепря. Фрагмент рельефа мраморного саркофага. 2-я пол. 16 в. Берлин, музей Боде.
Мелькарт. Базальтовая стела из района Халеба. 9 в. до н. э. Халебский национальный музей.
656
МЕЛЬПОМЕНА
Мельпомена – муза трагедии. Римская копия по греческому образцу. 2 в. до н. э. Мрамор. Ленинград, Эрмитаж.
М. — сын Зевса Демарунта, племянник Илу Дагона. Отождествлялся с Гераклом и как таковой часто изображался в львиной шкуре. Согласно поздней античной традиции, М. борется в Ливии с Тифоном (Йамму) и гибнет, но затем воскресает с помощью Иолая, который согласно представлениям жителей Тира и Карфагена предстает как спутник М. В Тире ежегодно в начале весны справлялся обряд пробуждения М. Мелькарт, таким образом, выступает как умирающий и воскресающий бог. Возможно, он воспринял некоторые черты Баал-Хаддада (см. Балу). Существует гипотеза, что М. — солнечное божество. И. Ш.
МЕЛЬПОМЕНА (Μελπομ"νη), в греческой мифологии муза трагедии, одна из девяти дочерей Зевса и Мнемосины (Hes. Theog. 75–77). Изображалась украшенной виноградными листьями, в венке из плюща, с трагической театральной маской в одной и палицей или мечом в другой руке. От бога реки Ахелоя родила сирен, прославившихся своим пением (Apollod. I 3, 4). А. Т.-Г.
МЕЛЬХИСЕДЕК, Малкицедек (евр. malkizedeq, «царь мой – праведность», теофорное имя, включающее название общесемитского божества zedek; греч. Μελχισεδ"κ), в преданиях иудаизма и раннего христианства современник Авраама, царь Салима (Шалема, будущего Иерусалима), священнослужитель предмонотеистического культа Эльона (в русском переводе —
«бога всевышнего»), отождествленного библейской традицией с Яхве. Библейские упоминания о М. скудны и загадочны. Одно из них сообщает, что когда Авраам возвращался с победоносной войны против союза четырёх царей во главе с Кедорлаомером, М. вышел навстречу Аврааму, вынес хлеб и вино, благословил его «от бога Эльона, владыки небес и земли», а затем и самого Эльона, благодаря его за победу Авраама; Авраам дал М. десятую часть того, что имел (Быт. 14, 18– 20). Второе упоминание — обращение к царю с чертами мессии: «клялся Яхве, и не раскается: ты священник вовек по чину Мельхиседека» (Пс. 109/110, 4). По некоторым гипотезам, это изречение из времен Давида (интронизационное приветствие пророка Нафана?); очевидно, что оно обосновывает право царя в Иерусалиме, городе М., на какое-то особое, экстраординарное священство, отличное от священства касты потомков Аарона. Эти данные дают толчок для противоречивой традиции. Одна линия этой традиции относится к М. с большим почтением, как к образу древнейшей, доавраамовской праведности; например, он отождествляется с Симом, сыном Ноя (Псевдо-Ионафанов Таргум, Быт. 14, 18; талмудический трактат «Недарим», 326 и др.). Но этого мало: в качестве идеального явления царского и первосвященнического достоинства М. — прототип мессии. С наибольшей силой такая точка зрения выражена в кумранском тексте «Мидраш Мельхиседек», где избранники Яхве названы «людьми жребия Мельхиседека», мессианское время искупления обозначается как «год благоволения М.», а сам М. выступает как небожитель, глава «вечных ангелов» и совершитель эсхатологического возмездия. Эти воззрения секты ессеев проникли и в раннехристианскую среду, для которой М. (отчасти в силу своего не названного, а потому таинственного происхождения) есть подобие Иисуса Христа: «Мельхиседек, ... во-первых, по знаменованию имени – царь правды, а потом и царь Салима, то есть, царь мира, без отца, без матери, без
Мельхиседек. Фреска Феофана Грека. 1378. Новгород, церковь Спаса Преображения на Ильине.
родословия, не имеющий ни начала дней, ни конца жизни, уподобляясь сыну божию, пребывает священником навсегда. Видите, как велик тот, которому и Авраам патриарх дал десятину из лучших добыч своих» (Евр. 7, 1–4). Среди христиан были известны еретики-мельхиседекиане, приписывавшие М. богочеловеческое достоинство. Вторая линия представляет собой реакцию против возвеличения М. Талмуд усматривает в том, что М. сначала благословил Авраама, и лишь потом — Яхве, вину М. и основание для передачи священства на будущее династии потомков Аарона («Недарим», 326); в новозаветном тексте, напротив, священство Ааронидов принадлежит прошлому и уступает место веч-
Жертвоприношение Авеля и Мельхиседека. Мозаика. 532–547. Равенна, церковь Сан-Витале.
MЕMHOH
657
Мелюзина. Иллюстрация французского мастера к книге Жана д'Арраса «История Мелюзины». 1478.
Ахиллес и Мемнон между Тетис и Эос. Аттическая чернофигурная амфора из Вулчи. Ок. 510 до н. э. Берлин, Государственные музеи.
ному священству Христа «по чину М.» (Евр. 7, 5–24). Отсутствие родословия М. тоже могло истолковываться не только как знак высокой тайны, но и как указание на низкое происхождение: по свидетельству христианского автора Епифания Кипрского, «иудеи повторяют, что... так как он был сыном блудницы, то мать его не упоминается, а отец его неизвестен». Возможно, что это предание – сниженный в духе эвгемеризма отголосок ханаанейской мифологемы о сакральном персонаже — сыне богини плодородия (заменяемой на следующей стадии жрицей этой богини, блудницей). Но в кругах иудейских сектантов, чтивших М., версии о божественном и о постыдном происхождении М. примиряются на ином уровне. Согласно славянскому изводу книги Еноха, восходящему к ессейскому оригиналу, бесплодная и престарелая жена Нира, брата Ноя, Мелюзина. Скульптура Л. М. Шванталера. 1845. Борнемут, музей Рассела Коутса.
чудесно зачала без плотского общения с мужем, была им обвинена в блуде, пала к его ногам, умерла и была положена в гроб, а Нир и Ной пошли рыть для нее могилу; по возвращении они нашли около гроба таинственного мальчика как бы трёх лет с печатью священства на груди; его облачили в священнические одежды и нарекли М. Через 40 дней архангел Гавриил уносит М. в Эдем, где тот должен пережить время потопа, чтобы исполнить свою миссию и быть священником вовек. Свойство особой притягательности для воображения иудейских апокалиптиков, эсхатологически настроенных сектантов, ранних христиан ортодоксальной и еретической ориентации М. разделяет с такими фигурами, как Сиф и особенно Енох. В христианской иконографии М. выступает как прообраз христианского священника (ср. изображение на мозаике церкви СанВитале, Равенна, 6 в., М. с евхаристическими субстанциями хлеба и вина в руках и Авеля как совершителя угодного богу жертвоприношения). Статуи М. и вооружённого Авраама в Реймсском соборе (сер. 13 в.) превращают этих ветхозаветных персонажей в идеальные прототипы достойного иерея и почтительного рыцаря. В литературе 20 в. эсхатологическая символика образа М. играет известную роль у русского поэта-символиста Вяч. Иванова («Человек», венок сонетов) и у английского писателя-фантаста К. С. Льюиса («Мерзейшая мощь»). С. С. Аверинцев.
МЕЛЮЗИНА, Мелизанда, в европейской средневековой мифологии и литературе фея (образ М. восходит, вероятно, к кельтскому мифологическому персонажу). Согласно легенде, М. заточила в горе своего отца, короля Албании Элипаса, и за этот грех должна была каждую субботу превращаться в змею. М. стала женой знатного юноши Раймондина, запретив видеться с ней по субботам, и помогла ему приобрести королевство. Раймондин, однако, нарушил запрет, после чего М. исчезла в облике крылатой змеи, но продолжала незримо покровительствовать своему роду. По поверью, призрак М. должен скитаться по земле до дня страшного суда. Роман о М., созданный в кон. 14 в. по народным легендам Жаном из Арраса, был популярен в средневековой Европе. М. Ю.
MЕMHOH (Μ"μνων), в греческой мифологии царь Эфиопии, союзник троянцев в
Троянской войне. Сын Эос и брата Приама Тифона (Hes. Theog. 984 след.). После гибели Гектора М. в доспехах, изготовленных Гефестом, приходит на помощь троянцам. Поединок М. с Аяксом Теламонидом не даёт перевеса ни одному из сражающихся; в другом бою М. видит Нестора, замешкавшегося на своей колеснице, и пытается его убить, но на защиту Нестора приходит Антилох (Pind. Pyth. VI 28–42), он сражается с М. и гибнет от его руки. Разгневанный Ахилл вступает в единоборство с М. (Procl. Chrest. II), причём матери обоих героев Фетида и Эос молят Зевса заступиться за их сыновей, и весы судьбы указывают Зевсу, что наступил смертный час М. Эос получает от Зевса разрешение похоронить тело сына на его родине, в Эфиопии. Поскольку греки, видевшие в Эфиопии сказочную страну, локализовали её достаточно неопределённо — где-то на юге, то родиной М. называли весьма отдалённые друг от друга районы Сирии, Сусианы (Herodot. V 53 след.; VII 151) и даже Египта: в Абидосе показывали дворец М.; в египетских Фивах М. был выстроен храм, по названию которого вся западная часть города получила название Мемнония (Strab. XV 3, 2; XVII 1, 37, 42); одна из двух колоссальных фигур, воздвигнутых при фараоне Аменхотепе III, считалась изображением М. Повреждённая во время землетрясения статуя издавала на рассвете звук, который воспринимался как приветствие М. своей матери Эос (Paus. I 42, 3). Жители северной Фригии показывали могилу М. у устья реки Эсеп (Strab. XIII 1, 11); по их рассказам, чтобы оплакать гибель М., сюда ежегодно Эос и Мемнон. Роспись на дне краснофигурного килика Дуриса. Ок. 490 до н. э. Париж, Лувр.
658
МЕНАДЫ Прамадвара, ставшая женой Руру, была рождена ею от царя гандхарвов Вишвавасу (I 8). В пуранической традиции М. — дочь Брахмы, жена Химавата и мать Умы и Ганги (Ваю-пур. 30, 28–29; «Брахманда-пурана» 2,13 и др.). П. Г.
Слева – Менада. Роспись белофонного килика из Вулчи. Ок. 490 до н. э. Мюнхен, Музей античного прикладного искусства. Справа – менада с тирсом и два сатира. Апулийский краснофигурный кратер. 380–370 до н. э. Париж, Лувр.
прилетают птицы-мемнониды, сотворенные Зевсом из праха М. (по другой версии, в птиц были превращены спутники М. под Троей); они устраивают над могилой кровавый бой, пока половина из них не погибнет. Миф о М. послужил сюжетом не дошедшей послегомеровской поэмы «Эфиопида» и также не сохранившихся трагедий Эсхила («М.» и «Взвешивание душ», frg. 191–209) и Софокла («М.»). У римских поэтов особым вниманием пользовались сюжеты: «горе Эос» (роса — слёзы, которые она ежегодно проливает по сыну) и «превращение праха М. в птиц» (Ovid. Met. XIII 576–622). Наиболее подробное описание участия М. в Троянской войне и его погребения – у Квинта Смирнского в «Послегомеровском эпосе» (II 100–189, 235–266, 300–340, 395–660). В. Я.
МЕНАДЫ (Μαιν δε , «безумствующие»), вакханки, бассариды, в греческой мифологии спутницы Диониса. Следуя фиасами (толпами) за Дионисом, М., украшенные виноградными листьями, плющом, сокрушают всё на своём пути тирсами, увитыми тоже плющом. Полуобнажён-
ные, в шкурах пятнистого оленя, со спутанными волосами, часто подпоясанные задушенными змеями, они в безумном восторге взывают к Дионису Бромию («Шумному») или к Дионису Плющевому, восклицая «Вакх, Эвое». Они растерзывают в лесах и горах диких животных и пьют их кровь, как бы приобщаясь к растерзанному божеству. Тирсами М. выбивают из скал и земли молоко и мёд, нередки человеческие жертвы. Они увлекают за собой женщин, приобщая их к служению Дионису. Источником мифов о М. является трагедия Еврипида «Вакханки», но уже у Гомера Андромаха, узнавшая о гибели Гектора, названа «менадой с сильно бьющимся сердцем» (Hom. Il. XXII 460 след.). А. Т.-Г.
MЕHAKA (др.-инд. Menaka), Мена, в древнеиндийской мифологии божественная апсара, впервые упомянутая в «Яджурведе» (Вадж.-самх. XV 15, 16). По указанию Брахмы соблазнила мудреца Вишвамитру, чтобы отвлечь его от аскетических подвигов, и имела от него дочь Шакунталу (Мбх. I 72). Другая дочь М. —
Дионис и менады. Роспись чернофигурной амфоры Амасиса. Ок. 530 до н. э. Париж, Кабинет медалей.
Бой Менелая и Гектора. Роспись родосского блюда. Ок. 600 до н. э. Лондон, Британский музей.
МЕНЕКЕЙ (Μενοικεν ), в греческой мифологии сын фиванского царя Креонта. В войне семерых против Фив во время осады города войском семи вождей М. узнал от прорицателя Тиресия, что, принеся себя в жертву, он спасёт город от разорения. Обманув бдительность отца, М. закололся перед входом в пещеру, посвященную богу войны Аресу (Eur. Phoen. 903–1018, 1090–1092, 1310–1319). Имя M. носил также отец Креонта и Иокасты. В. Я.
МЕНЕЛАЙ (Μεν"λαο ), в греческой мифологии сын Атрея и Аэроны, брат Агамемнона. После убийства Атрея Эгисфом М. и Агамемнон вынуждены были бежать из Микен. Они нашли приют в Спарте у царя Тиндарея, который выдал замуж за Агамемнона Клитеместру и помог ему вернуть царский трон в Микенах (Tzetz., Chil. I 456–465). M., избранному из нескольких десятков знатнейших героев всей Эллады в супруги Елены (земным отцом которой был Тиндарей, а небесным Зевс), Тиндарей вскоре уступил царскую власть в Спарте (Apollod. epit. II 16). Безмятежная жизнь M. с Еленой продолжалась около десяти лет; их дочери Гермионе было девять лет, когда в Спарту явился троянский царевич Парис. М. в это время отправился на Крит, чтобы участвовать в похоронах своего деда по матери Катрея. Узнав о похищении жены и сокровищ Парисом, М. призвал на помощь всех её бывших женихов, связанных совместной клятвой оберегать честь её супруга, и сам выставил ополчение на 60 кораблях (Hom. Il. II 581–590). До начала военных действий М. вместе с Одиссеем отправились в качестве послов в Трою, пытаясь уладить конфликт мирным путём, но Парис и его сторонники отказались вернуть Елену и сокровища, и война стала неизбежной (Apollod. epit. III 28). В единоборстве с Парисом М. явно берёт верх, и только вмешательство богини Афродиты спасает соперника М. (Hom. Il. III 324–382). Вскоре М. был ранен Пандаром стрелой из лука (IV 112–147). Ещё раз М. проявляет доблесть, обороняя от троянцев тело убитого Патрокла (XVII 1–69, 553–581, 702– 761; известна скульптурная группа 2 в. до н. э., изображающая М. с трупом Патрок-
МЕРИТСЕГЕР раза Елены, восходящего к древнейшему растительному божеству, образ М. является плодом героического сказания, возможно, опирающегося на какие-то исторические воспоминания микенской эпохи. По преданию (Paus. VIII 23, 4), в Аркадии находился старый платан, посаженный М., когда он собирал войско для похода под Трою (аркадяне выставили, согласно гомеровскому каталогу, ополчение для 60 кораблей, Hom. Il. II 603–614). В Спарте показывали дом, в котором некогда жили М. с Еленой (Paus. III 14, 6); видимо, близ него в историческое время девичий хор исполнял обрядовый эпиталамий Елены наподобие засвидетельствованного в 18-й идиллии поэта 3 в. до н. э. Феокрита.
Менелай с телом Патрокла. Римская мраморная копия. С греческого оригинала ок. 230 до н. э. Флоренция, Лоджия деи Ланци.
ла, представленная также большим количеством поздних копий). М. входил в число греческих воинов, укрывавшихся в деревянном коне, и в ночь падения Трои убил троянского царевича Деифоба, ставшего мужем Елены после смерти Париса (Apollod. epit. V 22). Тотчас после победы над Троей М. вместе с возвращённой ему Еленой отплыл на родину, но уже у берегов Пелопоннеса попал в страшную бурю, которая отбросила его к берегам Крита. Во время восьмилетних скитаний М. попадает на Кипр, в Финикию и Египет, где приобретает большие сокровища (Hom. Od. III 276 –312). С островом Фарос в устье Нила связан последний эпизод странствий М.: от морского старца Протея с помощью его дочери Эйдофеи М. получает предсказание о своём будущем и о способах возвращения на родину. С Египтом М. связывает и другая версия мифа, по которой в Трое находился только призрак Елены, сама же она по воле Зевса была перенесена к берегам Нила и ожидала здесь во владениях Протея своего супруга (Eur. Hel. 1– 760). Последний этап возвращения М. в Спарту после восемнадцатилетнего отсутствия, согласно эпической традиции, протекал без осложнений. Предупреждённый Протеем об убийстве Эгисфом Агамемнона, М. торопится отомстить Эгисфу, но его опережает сын Агамемнона Орест, убивший Эгисфа и Клитеместру, М. поспевает только к их похоронам (Hom. Od. III 301– 312, IV 546 след., 584 след.). После долгих лет спокойной жизни с Еленой по возвращении в Спарту М. как зять Зевса удостоился поселения на Елисейских полях, куда античная традиция помещала легендарных героев прошлого (IV 561–569). Поздние авторы называют имена нескольких сыновей М., рождённых ему в отсутствие Елены наложницами (Apollod. III 11, 1); с одним из них (Мегапенфом) связан вариант сказания об изгнании Елены из Спарты после того, как М. был перенесён в обитель блаженных. В отличие от об-
659
побуждал к сражению Гектора (Нот. И. XIII 171); 2) итакиец, друг Одиссея, принявший попечение над Телемахом и другими домочадцами отправившегося под Трою царя (Od. XXII 235; II 225 след.; XXIV 456). В облике М. обычно является Афина, когда ей нужно показаться Одиссею и не быть узнанной другими (XXII 205–240). Функция М. – «маска божества» – в литературе нового времени была вытеснена функцией «воспитателя» («Приключения Телемака» Ф. Фенелона, «Тилемахида» В. К. Тредиаковского). Имя М. вошло в обиход европейских языков как нарицательное со стилистическим оттенком одиозности («менторский тон»); 3) сын Эврисфея (Apollod. II 8, 1); 4) сын Геракла (II 7, 8).
В. Н. Ярхо.
Г. Ч. Гусейнов.
МЕНЕТИЙ, Менойтий (Μενο τιο ), в греческой мифологии: 1) сын титана Иапета и Климены, брат Прометея, Атланта и Эпиметея (Hes. Theog. 507–511). Во время титаномахии М. был поражён перуном Зевса и сброшен в тартар (Apollod. I 2, 3); 2) сын Актора (Hom. Il. XI 785), один из аргонавтов, отец Патрокла, родич и друг Пелея.
МЕНХИТ (mnhj.t), в египетской мифологии богиня-львица. Жена Хнума. Почиталась в городе Летополис, очевидно, как богиня войны, её эпитет – «воинственная». Отождествлялась с Сехмет, Тефнут, Небтуи.
А. Т.-Г.
МЕНКВ, менк, в мифологии обских угров антропоморфные великаны-людоеды и оборотни. Сотворены Нуми-Торумом из стволов лиственниц; скрылись в лесу после того, как бог вдул в них жизнь. В мифологических сказках их облик отличают густые брови, иногда — острая голова или многоголовость. Тела их неуязвимы, слабое место человек может обнаружить лишь при помощи сверхъестественных сил; победить великана можно только хитростью. Из частей тела погибших великанов образуются острова, холмы, реки. М. владеют живой водой, способной воскресить умерших. MEHKEPОT (mnkr.t), в египетской мифологии богиня-львица. М. — мать солнца, которое она в виде ребёнка поднимает на небо. Отождествлялась с Сехмет. В заупокойной литературе М. поднимает на небо умерших. Р. Р.
MЕHKET (mnk.t), в египетской мифологии богиня, покровительствующая изготовлению пива. Совершала ритуальные возлияния, была связана с культом мёртвых. Р. Р.
MЕHPBA, в этрусской мифологии богиня материнства, покровительница рожениц. Древнейшее материнское божество эгейско-анатолийского ареала. Позднее почиталась как покровительница ремесла и ремесленников и воительница. Считалась также защитницей этрусских городов и в городе Вейи почиталась как царица. Изображалась в полном вооружении и с копьём в руке. Вместе с Типом и Уни входила в этрусскую триаду богов, соответствовавшую римской триаде (Юпитер, Юнона, Минерва). А. Н.
МЕНТ (mnt), в египетской мифологии богиня-львица. В греко-римский период отождествлялась с Сехмет и Тефнут. Р. Р.
МЕНТОР (Μ"ντωρ), в греческой мифологии: 1) отец Имбрия; в облике М. Аполлон
Р. Р.
MEPЕM, в адыгской мифологии богиня земледелия. Считалась также покровительницей пчеловодства. Представления о М. сложились под влиянием образа христианской богоматери Марии (отсюда и её имя). В одной из молитв М. называют «матерью великого бога». Её внешний облик: «облачена в золото белое, имеет на челе луну, а вокруг себя – солнце». М. был посвящен осенний земледельческий праздник. М. М.
МЕРИМУТЕФ (mr-mw.t.f, «возлюбленный своей матери»), в египетской мифологии бог в виде барана, почитавшийся в 11-м верхнеегипетском номе (город Хат, недалеко от Сиута). Р. Р.
МЕРИОН (Μηρι νη ), в греческой мифологии племянник Идоменея, приплывший вместе с ним под Трою. Некоторые источники называют его в числе женихов Елены (Hyg. Fab. 81). В «Илиаде» М. выступает как верный соратник Идоменея в битве за корабли (XIII 246–344; 526–575), а также помогает Менелаю отстоять тело Патрокла и затем принимает участие в погребальных играх памяти убитого, причём особенно отличается в стрельбе из лука (XXIII 850–897). Согласно поздней версии, после войны М. попадает в Сицилию и поселяется у выходцев с Крита в Гераклее Минойской, где в историческое время существовал культ M. (Diod. IV 79, 6). В. Я.
МЕРИСА, в адыгской мифологии покровительница пчеловодства. Имя М. (восходящее, скорее всего, к Meрем), возможно, вытеснило первоначальное адыгское имя божества. По мифу, однажды погибли все пчёлы и спаслась лишь одна, спрятавшаяся в рукаве М. От неё потом произошли все другие пчёлы. М. был посвящен один из летних праздников. М. М.
МЕРИТСЕГЕР (mr.s-gr, «любящая тишину»), в египетской мифологии богиня, олицетворявшая Фиванский некрополь; считалось, что М. охраняет кладбище и покой умерших. Изображалась в виде женщины или льва с головой змеи. Центр культа М. — посёлок (в районе современ-
660
МЕРКУРИЙ
Меритсегер в образе кобры.
ного Дейрэль-Медине), где жили ремесленники — строители гробниц. М. считалась их покровительницей. Р. Р.
МЕРКУРИЙ (Mercurius, от merx, «товар», mercare, «торговать»), в римской мифологии бог торговли, отождествлявшийся с Гермесом. В 495 до н. э. ему по решению народного собрания был посвящен храм у Великого цирка: одновременно была образована коллегия торговцев, находившаяся под его защитой (Liv. II 27, 5; Serv. Verg. Aen. IX 408). Матерью М. считалась Майя. Как бог прибыли и обогащения М. обычно изображался с кошелём и часто объединялся с Фортуной, носил эпитет «счастливый». В Риме и городах Меркурий. Скульптура Джамболоньи. Бронза. 1564. Болонья, Городской музей.
Италии существовали вербовавшиеся из плебеев и рабов коллегии почитателей М. (одного или с Майей), впоследствии ставшие коллегиями императорского культа. Считали, что М. может обеспечить не только торговую прибыль, но и указать зарытый клад. Отождествление М. С Гермесом привело к усложнению его образа, он становится проводником душ в мире мёртвых (Serv. Verg. Aen. I 741), вестником и прислужником богов (таким он выступает уже у Плавта в «Амфитрионе»), покровителем искусств и ремёсел, знатоком тайн магии и астрологии (Serv. Verg. Aen. I 741). Эти свойства М. обусловили его отождествление в западных провинциях с кельтским богом Лугом, нередко выступавшим также как главный бог племён или общин. Как таковой М. почитался с эпитетами Арвернорикс – царь племени арвернов, Ханниний – бог племени ханниниев, Тевтат – царь общины туата, а также «знающий», «мудрый» и т. п. Е. Ш.
МЕРОПА (Μερ πη), в греческой мифологии: 1) супруга Гераклида Кресфонта, царя Мессении. Когда родственник Кресфонта Полифонт убил царя и двух его сыновей, захватил престол и принудил М. выйти за него замуж, ей удалось укрыть младшего сына, тоже Кресфонта (источники иногда называют его Эпитом), у друзей в Этолии (по другой версии — у отца М. Кипсела в Аркадии). М. поддерживала связь с сыном через старого слугу. Полифонт, зная о том, что сын М. жив, назначил большую награду за его голову. Однажды в Мессении появился незнакомец, сообщивший, что он убил Кресфонтамладшего. В это же время слуга, отправленный М. к сыну, вернулся с известием, что юноша бесследно исчез. М., поверив, что незнакомец, гостящий у Полифонта, является убийцей её сына, решает отомстить ему. Ночью она проникает в спальню чужеземца и уже заносит над ним топор, когда сопровождающий её старый слуга по приметам узнаёт в спящем Кресфонта. Вместе с сыном М. составляет план убийства Полифонта, который удаётся осуществить тем легче, что население Мессении оставалось верным памяти старого царя. Миф о М. обработан в трагедии Еврипида «Кресфонт» (сохранились незначительные отрывки, в том числе папирусные), содержание которой передают Гигин (Hyg. Fab. 137 и 184) и Аполлодор (II 8, 5). Среди европейских трагедий на сюжет мифа: в 18 в. – «М.» Ш. Маффеи, Вольтера и В. Альфиери. 2) Одна из Плеяд, единственная из них вышедшая замуж за смертного, коринфского царя Сисифа; поэтому в созвездии Плеяд М. светит более слабым светом, чем сестры (Ovid. Fast. IV 175); 3) коринфская царица, приёмная мать Эдипа (у Софокла в «Царе Эдипе»). В. Н. Ярхо.
МЕРТ (mr.t), в египетской мифологии богиня музыки и пения. Покровительствовала главным образом исполнению гимнов богам. Участвовала в празднествах тридцатилетнего юбилея царя («хебсед»). Изображалась в виде женщины, ладонями отбивающей такт. На голове М. помещали знак золота; святилище М. называли «золотой дом». Р. Р.
МЕРУ (др.-инд. Meru), в древнеиндийской мифологии огромная золотая гора, центр земли и вселенной; вокруг М. вращаются солнце, луна, планеты и звёзды, на ней живут высшие боги (Брахма, Вишну, Шива, Индра и др.), гандхарвы, риши и другие мифические персонажи (ср. греч. Олимп). Ганга с небес стекает сначала на M., a потом — вниз, на землю. К югу от М. (по некоторым мифам — вокруг М.) расположен Джамбудвипа (см. Двипа). Таким образом, по индуистским представлениям, М. находится где-то к северу, за Гималаями. С. С.
МЕССИЯ (евр. masijah, арам. mesijha, «помазанник», греч. транскрипция Μεσσ αζ; греч. перевод Χρ στο , Христос), в религиозно-мифологических представлениях иудаизма идеальный царь эсхатологических времён, провиденциальный устроитель вечных судеб «народа божьего», посредник между богом и людьми и носитель высшего авторитета на земле, спаситель, приносящий с собой новое, исправленное состояние всего мирового бытия; в христианской религиозно-мифологической системе переосмысленный и преобразованный образ М. (М. = Иисус Христос) — её смысловой центр. В Ветхом завете нет разработанной, более или менее однозначно интерпретируемой и обязательной в такой интерпретации доктрины о М. (положение меняется только на грани библейской и послебиблейской эпох). Употребление слова «М.» далеко от эсхатологической концепции М. (даже если иметь в виду, что мессианские образы обозначаются в библейских текстах различными терминами – «сын человеческий», Дан. 7, 13; отчасти «отрок Яхве» — Ис. 42). Слово «М.» имеет в Ветхом завете хотя и сакральный, но совершенно бытовой смысл, будучи прилагаемо к царям Израиля и Иудеи (напр., 1 Царств 12, 3 и 5; 16, 6; 2 Царств 19, 21; 2 Парал. 6, 42; Пс. 17, 51; 19, 7 и др.) или к первосвященникам (напр., Лев. 4, 3 — «священник помазанный» и др.), или даже к языческому царю Киру II как провиденциальному орудию Яхве, пользующемуся его помощью (Ис. 45, 1). Сама идея М. кажется стоящей в противоречии с пафосом ветхозаветного монотеизма, не допускающего никаких «спасителей» рядом с Яхве и не благоприятствующего представлению о каком-либо посреднике между Яхве и его народом. Исходя из этого, в образе М. пришлось бы увидеть наносное заимствование (на мало подходящей для этого почве) из какого-то чуждого круга мифологем, скорее всего иранского (ср. Саошьянт), типологическую параллель языческим фигурам героев-спасителей, фигуре буддийского Майтреи и т. п. Но тогда непонятно, почему учение о М. не только заняло со временем очень заметное место в системе иудаизма, не только оказалось абсолютным центром христианских представлений, но и нашло буквальные соответствия в строго монотеистическом исламе (образ Махди, «скрытого имама» шиитов). Есть основания утверждать, что внутренняя неизбежность как самой идеи М., так и переосмысления в связи с этой идеей состава религиозных представлений в целом заложена в самой
МЕССИЯ структуре религии Яхве, требующего от своего народа беспрекословной верности и особой «святости» на его историческом пути (особенно в будущие эсхатологические времена), недостижимых без вождя и проводника, без вмешательства сверхчеловечески сильного целителя, который обладал бы высшей мерой святости, т. е. М. (см. Иудаистическая мифология). Древневосточная идеология обожествления царской власти закономерно трансформируется в контексте религии Яхве (не царь как бог, но бог как царь) в мессианскую идеологию: именно потому, что вся власть принадлежит Яхве, полномочия царя действительны в меру того, насколько его власть есть власть Яхве, и оба они — как бы одно (ср. слова Христа: «Я и отец одно», Ио. 10, 30). Такова власть М., чей предок и прототип — Давид как первый «богоугодный» (после «неугодного» Саула) царь «народа божьего». Поэтому первая внешняя подробность, конкретизирующая образ М., – его происхождение от династии Давида. Его приход – как бы возвращение Давида; пророки (Иерем. 30, 9; Иезек. 34, 23–24; Ос. 3, 5) называют его метафорически просто Давидом. Психологический фон такого отождествления М. с Давидом — ностальгия по временам Давида как золотому веку еврейской государственности. Во всяком случае М. — «отрасль от корня Иессеева» (Иессей — отец Давида), как сказано в мессианском пророчестве Ветхого завета, возможно, принадлежащем ещё Исайе (8 в. до н. э.) и говорящем о владыке, власть которого будет до конца чиста от
своеволия: «и будет судить не по взгляду очей своих, и не по слуху ушей своих будет решать дела» (Ис. 11, 3; ср. слова Христа — Ио. 5, 30: «Я ничего не могу творить сам от себя... ибо не ищу моей воли, но воли пославшего меня отца»). Образ этого владыки имеет исторические, политико-патриотические измерения, но перерастает их. М. мыслится не только как восстановитель своего народа, усмиритель его врагов, объединитель разделившихся Иудейского и Израильского царств (Ис. 11, 11–16), но и как «знамя для народов», установитель всечеловеческого примирения (11, 10). Оно распространится и на мир природы: «тогда волк будет жить вместе с ягнёнком, и барс будет лежать вместе с козлёнком; и телёнок, и молодой лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их. И корова будет пастись с медведицею, и детёныши их будут лежать вместе; и лев, как вол, будет есть солому. И младенец будет играть над норою аспида, и дитя протянет руку свою на логово змеи... ибо земля будет наполнена ведением Яхве, как воды наполняют море» (11, 6–9). Черты умиротворителя в облике мессианского царя подчёркивают и другие пророчества: «Торжествуй, дщерь Иерусалима: се, царь твой грядёт к тебе, праведный и спасающий, кроткий, сидящий на ослице и на молодом осле, сыне подъяремной. Тогда истреблю колесницы у Ефрема (т. е. Израиля) и коней в Иерусалиме (т. е. Иудее), и сокрушен будет бранный лук; и он возвестит мир народам» (Зах. 9, 9–10; ослица с ослёнком — символ смиренного миролюбия в противопо-
661
ложность боевому коню, как в рассказе о въезде Христа в Иерусалим). Наряду с этим существует традиция воинственного образа М., топчущего врагов народа Яхве, как виноградарь гроздья (ср. Ис. 63, 1–6). Таргум Псевдо-Ионафана на Быт. 49, 10– 12 говорит о М.: «Он препоясал чресла свои и выступил на битву против врагов своих, поражая царей с князьями их, и окрашивая горы кровью убиения их, и убеляя холмы туком сильных; и одеяния его погружены в кровь». В таком контексте М. рисуется всего лишь очень могущественным (и при этом «праведным») вождём своего народа, или, в универсалистской перспективе Исайи, вождём всего человечества, возможно, умиротворяющим его путём завоеваний. Виднейший представитель раввинистической учёности своего времени рабби Акиба признал М. отважного вождя патриотического антиримского восстания 132–135 Бар-Кохбу. Предельная точка политизирующего «приземления» образа М., возможная, правда, лишь у предателя своего народа, – перенесение Иосифом Флавием пророчеств о М. на римского императора Веспасиана. В противовес этому в талмудической, и особенно мистико-апокалиптической, литературе выявляется (становящийся в центр системы христианства) мотив трансцендентного онтологического статуса М., в частности его предсуществования — то ли в предмирном замысле бога, то ли даже в некой надмирной реальности. Первая, более осторожная версия неоднократно повторена в Вавилонском Талмуде: имя М. входит (наряду с Эдемом, Геенной,
Явление Христа народу. Картина А. А. Иванова. 1837—57. Москва, Третьяковская галерея.
662
МЕСЯЦЫ
престолом Яхве и т. п.) в число семи вещей, сотворенных на 2000 лет прежде мироздания («Песахим» 54 а; «Недарим» 39 б). В эфиопском изводе книги Еноха неоднократно говорится о предвечном и вечном М., который «был избран и сокрыт Яхве до сотворения мира и пребудет пред ним до скончания веков». М. или его «свет» (ср. Фарн в иранской мифологии) оказывается присутствующим при сотворении мира; равным образом «дух Яхве» как демиургическая сила приравнивается к духу М.: «"И дух божий носится над водою", это — дух царя Мессии» («Берешит рабба» 8, 1). В качестве «сына человеческого» (Дан. 7, 13), а в терминологии Филона – «небесного человека», т. е. некой идеальной парадигмы человеческого образа как микрокосма и соотнесённого с этим микрокосмом макрокосма, М. сближается с Адамом до грехопадения (ср. в Новом завете доктрину о Христе как «последнем Адаме», 1 Кор. 15, 45) и с Адамом Кадмоном каббалистической спекуляции, а за пределами иудаизма может быть сопоставлен с такими персонажами, как Пуруша, Гайомарт, Антропос. Как посредник между богом и миром, М. имеет черты Метатрона и через этот образ связан с Енохом — бессмертным солнечным царём правды начальных времён, дожидающимся у престола Яхве последних времён. В ессейских, отчасти иудео-христианских кругах М. по его свойству метаисторической надвременности ассоциировался и с Мельхиседеком, не имеющим «ни начала дней, ни конца жизни» (Евр. 7, 3). Важно представление, по которому М. уже существует, но «скрывается», так что ему предстоит не родиться, но «явиться», раскрыть свою тайну. Это представление не всегда связано с мыслью о небесном предсуществовании; часто утверждается, что он уже родился на земле, например в день разрушения Иерусалима 10 Аба 70 года (по версии, приводимой в Иерусалимском талмуде, «Беракот» II, 5а), но вынужден скрываться из-за грехов народа. В прикреплении момента рождения М. к самой чёрной дате, которую могли представить талмудические авторитеты, выявляется мотив т. н. родовых мук М. — бед и страданий неслыханной силы, долженствующих предшествовать прорыву мессианского времени. Уже для ветхозаветных пророков характерно умозаключение к светлому будущему от максимально тёмного настоящего (ср. также в Новом завете обещание явления «сына человеческого, грядущего на облаке с силою и славою великою» в дни бедствий и попирания святыни, Лук. 21, 9–28). Однако приносимое М. избавление покупается муками не только народа, но и самого М. Страдальческий характер носит уже невозможность для него явиться и действовать прежде определённого ему срока, его временная связанность и полонённость силами зла. М. изображается иногда как прокажённый, сидящий среди нищих на мосту в Риме и непрерывно снимающий и надевающий повязки на своих ранах, чтобы в каждый миг быть готовым к выступлению по зову Яхве («Сангедрин» 98а). Рим фигурирует в этом и аналогичных текстах именно потому, что столица цезарей (а позднее — столица пап) воплощала
для евреев средоточие враждебной им мощи: как Моисей, избавитель от египетского ярма, был воспитан в Египте, так и М., избавитель от ига Рима, откроется в Риме. Но и тогда, когда срок его ожидания окончится, ему грозит искупительная смерть (ср. Ис. 53, 8), в связи с чем в иудаистической традиции возникает даже версия о двух М. — гибнущем и торжествующем (ср. в христианстве учение о двух «пришествиях» одного и того же Христа — сначала на муку, потом во славе). Версия эта намечается в Талмуде («Суккот» 52а со ссылкой на рабби Досу, 3 в.) и получает развитие в позднейшей литературе. Сначала ожидается явление «мессии, сына Иосифа», который восстановит Иудейское царство, храм и храмовое богослужение, но обречён пасть в битве с полчищами Гога и Магога; его тело будет лежать без погребения на улицах Иерусалима (или будет погребено ангелами). Лишь после этого сможет выступить «мессия, сын Давида», который одержит окончательную победу над враждебными силами и воскресит своего жертвенного предшественника. Важный момент мессианских событий — участие в них пророка Илии; вознесённый на огненной колеснице на небо, он дожидается своего часа, чтобы готовить народ к пришествию М. (ср. ветхозаветное пророчество: «Вот я пошлю к вам Илию-пророка пред наступлением дня Яхве, великого и страшного; и он обратит сердца отцов к детям и сердца детей к отцам их, чтобы я пришед не поразил земли проклятием», Малах. 4, 5–6; христианство относило эти слова к Иоанну Крестителю, пришедшему «в духе и силе Илии», Лук. 1, 17, хотя и сам Илия является засвидетельствовать мессианское достоинство Христа в сцене Преображения). Илия накануне мессианского времени разрешит все споры о толковании Библии (талмудический трактат «Менахот» 45а и др.). Затем он сотворит семь чудес (приведёт к евреям Моисея и воскрешённое поколение пустыни; извлечёт Корея и его приверженцев из шеола; воскресит «Мессию, сына Иосифа»; явит утраченные ещё со времен вавилонского пленения священные предметы – ковчег завета, сосуд с манной и сосуд для елея; явит скипетр, полученный от бога; сокрушит горы; откроет великую тайну). Далее, по приказу М. он затрубит в рог (шофар), отчего вернётся свет, ушедший после «грехопадения» Адама и Евы, воскреснут мёртвые и явится Шехина. Архангел Гавриил убьёт чудищ левиафана и бегемота для пира праведных в честь М. В истории еврейского народа неоднократно выступали деятели, притязавшие на мессианское достоинство; подробности их жизни подвергались в осмыслении их приверженцев сильной мифологизации. В христианских религиозно-мифологических представлениях образ М. переосмыслен: политико-этнические аспекты элиминированы, предельно обобщены намеченные со времени Исайи универсалистские возможности. На место «избавителя» своего народа от его врагов христианство ставит «искупителя» человечества от его грехов. Исходной точкой христианства стал тезис, согласно которому прорыв мессианского времени уже начался с
выступления Иисуса Христа (т. е. М.), который пришёл «в последние времена» (1 Петр. 1, 20) и «победил мир» (Ио. 16, 33). Поскольку, однако, эмпирическая реальность истории продолжала существовать, образ эсхатологического «конца» в христианской традиции был подвергнут удвоению. М. первый раз приходит «в образе раба» как учитель, исцелитель и искупитель, причём отказывается «судить людей», второй раз он придёт «со славою судить живых и мёртвых» (текст НикейскоКонстантинопольского символа веры); спасение должно завершиться в эсхатологической перспективе загробного суда (см. Страшный суд) и загробной жизни. См. также ст. Иисус Христос, Христианская мифология. С. С. Аверинцев.
МЕСЯЦЫ, в мифопоэтической концепции времени (или пространственно-временного континуума) мифологизированные образы одной из единиц времени, совокупность которых составляет год (наряду с сутками и их частями, неделями, годами, великими годами, эрами). В различных традициях все М., составляющие годовое единство (годовой круг), и каждый М. в отдельности обнаруживают достаточно определённое мифологическое значение. Широко распространены представления о том, что состав М., их последовательность, границы между М. и внутри каждого из них определяет небесное тело — М. (луна). Ср. обозначение одним словом «М.» небесного тела и части года (рус. «месяц», др.-инд. mas, литов. menuo и т. п.). Название М. как небесного тела и части года очень часто является производным именем от глагола со значением «мерить», «измерять». При этом М. служат мерой частей года по отдельности и года в целом, мерой как особой формой завершённости, совершенства, гармонии. Один аспект этой меры и гармонии отсылает к идее соответствия между М. и годами 12летнего годового цикла, т. н. «большого года», «царского года», «года Юпитера», «сверхгода». «Сверхгод» так относится к обычному году, как один год «сверхгода» к одному М. обычного года (ср. параллелизм названий 12 лунных М. и 12 лет «сверхгода»: в Древней Индии — чайтра и год Чайтра, вайшакха и год Вайшакха, джьяйштха и год Джьяйштха и т. д.). Это даёт основание говорить не только о большом и малом годе, но и о большом (равном целому году) и малом (обычном) М. Другой аспект организованности М. определяется тем, что только в пределах года как минимального и одновременно достаточного, самодовлеющего, замкнутого контекста может быть уяснена идея каждого из М., имеющих свой мифологический, ритуально-литургический (праздники) и космологический смысл, и всего комплекса М. [ср. костюмированные карнавальные «хороводы» М. в старой европейской традиции и соответствующий мотив вереницы М. или сезонов, времён года в сказочной традиции (AT 294 и 480)]. Годовой круг, образуемый «хороводом» М. и изоморфный или соотносимый с разными вариантами «великого года», имеет свой завершённый образ в виде «пояса животных» – зодиака с 12 отмеченными точками – «домами» (у майя зодиак
МЕСЯЦЫ
состоял из 13 «домов»), обозначаемыми в основном в зооморфном коде, с которыми могли соотноситься 12 праздников. Зодиак во всей совокупности составляющих его знаков, сложившийся в вавилонском культурном круге в основном к 8 в. до н. э., позволял контролировать поведение вселенной во времени, определять её прошлые состояния и предсказывать будущие. Для мифопоэтического сознания зодиак являлся эффективным средством гармонизации времени, сохранившим свою действенность и в таких продвинутых формах, как сакральный календарь западноевропейского и византийско-русского средневековья. В известном смысле именно сак-
ральный календарь определял время в большей степени, чем это последнее определяло календарь (ср., например, самодовлеющий характер «великой пасхальной седмицы»). Такой подход (примат мифопоэтических качеств над математическим и астрономическим количеством), свойственный архаичному сознанию, обнаруживается и в связи с М. Символическая соотнесённость М. с зодиакальными знаками особенно наглядна в солнечном календаре, созданном в Древнем Египте и лежащем в основе летосчисления Старого Света. Годовой путь Солнца по замкнутому кругу с 12 «домами» («жилищами») соотносился с 12 М. года, которые через
663
«дома» находились в соответствии и с 12 созвездиями, носящими те же названия, что и «дома». В разных традициях каждый зодиакальный знак имел своего стража (хранителя) или повелителя. Сходным образом М. отождествляются через знаки зодиака с отмеченными событиями жизни мифологизированных персонажей. С помощью знаков зодиака и косвенно через обозначения М. строятся целые классификационные схемы, включающие в себя основные параметры мифопоэтической модели мира (временные, пространственные, качественные, элементарные, вегетативные, зооморфные, цветовые, анатомические, цветочные и т. п.). Ср. фрагмент такой мифологизированной классификационной схемы (по зодиакальным четвертям). Наконец, разные части зодиакального пояса соотносятся с разными М., которые тем самым также включаются в широко разветвлённые символические классификационные цепи и поэтому с полным основанием могут рассматриваться и как единицы особого календарного (или календарно-зодиакального) кода, описывающие весь состав вселенной. Зодиак в целом реализовал символику небесной славы, полного круговорота, световой сферы, небосвода, нимба, возвышенных чувств, времени. К нему обращались при гороскопическом определении судьбы, восхождении и нисхождении звёзд, управляющих судьбой, и т. п. С зодиаком связывались деяния солнечного героя. Многие традиции сохраняют отчётливые следы лунного зодиака, предшествовавшего солнечному. У греков и римлян первоначально счёт времени в году был ориентирован именно на лунные M. Само начало M. определялось вечером того же дня, когда всходила новая луна. Этот первый день (начало М.) назывался «нумения» и был посвящен Аполлону. Мифологические и ритуально-литургические
664
МЕСЯЦЫ
представления связывались и с самими М. Так, вставной М. в 30 дней, вводимый с целью выравнивания лунного года с солнечным, назывался «вторым Посейдоном». М. аттического календаря (с начала года, т. е. с первого новолуния после летнего поворота солнца) отражают череду религиозных праздников и сезонных обрядов: Гекатомбайон (ср. гекатомбу), Метагейтнион (праздник смены соседей, т. е. сезон переселений и новоселий), Боэдромион (праздник помощи, посвященный Аполлону Боэдромию в память о помощи Иона афинянам или о победе Тесея над амазонками), Пианепсион (праздник варки бобов в честь Аполлона и Афины), Маймактерион (ср. «бурный», эпитет Зевса), Посейдеон (ср. Посейдон), Гамелион («брачный» М.; ср. γαμηλ α Ηρα, «брачная Гера», или Juno Pronuba у римлян), Антестерион, Элафеболион (праздник охоты на ланей в честь Артемиды), Мунихион, Таргелион (праздник в честь Аполлона и Артемиды), Скирофорион (праздник скирофорий). В солнечном календаре М. соотносились со знаками зодиака, и этот принцип был усвоен и рядом других традиций, заимствовавших эту систему. Таковы древнеиндийские М.: меша (Овен), вришабха (Телец), митхуна (Близнецы), карката (Рак), синха (Лев), канья (Дева), тула (Весы), вришчика (Скорпион), дханус (Стрелец), макара (Козерог), кумбха (Водолей), мина (Рыбы). Ещё отчётливее мифологические связи М. римского календаря, обозначенных по теофорному принципу. Уже Ромулу приписывалось разделение года на десять М.: март (Марс), апрель (Афродита, через этрусское посредство, но не от aperire, «открывать», как нередко считают), май (Майя, мать Меркурия), июнь (Юнона) и далее по числовому признаку: quintilis («пятый» М., позже названный июлем по имени Юлия Цезаря), sextilis («шестой» М., позже названный августом в честь императора Октавиана Августа), September («седьмой»), October («восьмой»), november («девятый») и december («десятый»). По
преданию, Нума Помпилий ввёл ещё два М. — январь (Янус) и февраль (februalia, великая искупительная жертва в конце года). Определение начала М. возлагалось на особого жреца (позже на верховного понтифика), следившего за новолунием из особого ритуального сооружения на Капитолийском холме и торжественно объявлявшего (ср. лат. calare, отсюда calendae и название календаря) об этом народу. Понтификам принадлежало право регулирования лунного года в соответствии с солнечным, в частности, они могли вводить «вставной (дополнительный) М.» (mensis intercalane). У евреев ещё в 1–2 вв. обязанность определения начала месяцев лежала на Иерусалимском синедрионе, выделявшем для этой цели особую коллегию. Коллегия должна была производить наблюдения и выслушивать показания свидетелей, очевидцев первого захода луны. Исключительная разработанность календаря у древних майя (в частности, и в его «месячном» аспекте) опиралась как на практическую хозяйственную деятельность годового цикла, так и на потребности в создании сложнейшей религиозноклассификационной системы соответствий, сочетавшейся с концепцией смены богов, управляющих вселенной, и культом правителей. В результате была создана не только мифологизированная календарная система летосчисления, сезонов и М., но и возникла своего рода календарная мифология и религиозная идеология, вера в особые пророческие свойства календаря («календарный фатализм»). Не только М. в своей сумме определяли год, Задавая его структуру, но и сами М. определялись меньшими циклами (напр., неделями и сутками) или отмеченными днями М. (ср. у римлян календы, иды, ноны). Мифопоэтическая семантика М. определялась как теофорными именами, так и единицами других кодов. Так, в Китае и Японии почти каждый месяц имеет в качестве знака-символа свой особый цветок, например сливовый, сосновый, персиковый, вишнёвый, ирис, лотос, хризантема
и др. В других традициях, напротив, М. определяются в природно-хозяйственном коде, который становится настолько влиятельным, что нарушается связь М. с определёнными фазами движения луны или солнца. Отсюда – появление таких календарей, в которых иногда само число М. не является фиксированным, как и их продолжительность; более того, известны варианты с альтернативным составом М. Ср., например, кетские М. типа: М. отпадения листьев, замерзания земли, пешей охоты, коротких дней, больших дней, сохатого, орла, бурундука, нереста щуки, налогов (ярмарки), котцов, линьки уток, линьки водяных уток (гоголь, крохаль, гусь, лебедь), половины лета, ловли нельмы или эвенкийские М.: периода шагания, периода снега на ветвях, прилёта ворон, периода отёла, весны (периода трав), появления зелени на лиственницах, отдирания рогов, линьки гусей, периода мошки, паберегов (осени, спаривания), периода охоты с трубой на изюбря, запястья (пушной охоты), дымового отверстия и т. п. По такому же принципу строился и древнеславянский календарь сечень (secenь), сухой (suchyjь), грудень (grudenь), просинец (prosinьcь), студень (studenь), брезень (brezьnь), травень (travenь), изок (izokъ), червень (crьvenь), заревь (zarevь), серпень (srърьnь), вресень (vresenь), рюень (riujenь), листопад (listopadъ), дубень (dobenь), ледень (ledenь), лютый (l’utyjь), цветень (kvetenь), косень (kosenь), липень (lipenь), сенокос (senokosъ) и т. п. [ср. современные литовские наименования М. или отдельные архаичные названия, напр. обозначение июля как «голодного М.» у англичан (Hungry month), кельтов (Jul an Ghorta) и др.]. Таким образом, с одной стороны, М. играют важную роль как элементы синтетической организации всего годового цикла или как мифопоэтические классификаторы (а иногда и персонифицированные объекты мифологической системы), с другой — между мифологизирующей интерпретацией месячной последовательности и
МЕТАЛЛЫ попыткой природно-хозяйственного и календарно-астрономического истолкования М. существует постоянная конкуренция. Важность «измерительного» аспекта в трактовке М. была тем импульсом, который привёл к разработке сложных математических процедур определения М. и соотношения лунных и солнечных М. Вместе с тем эти исследования снова возвращали к «прогностической» функции М. и отчасти смыкались с архаичными ритуалами, связанными с М. и с практикой гаданий по М. В. Н. Топоров.
МЕТАБ (Μ"ταβο ), в греческой мифологии: 1) сын Сисифа, участник Троянской войны, прибывший под Трою с царём Нестором; эпоним города Метапонта в Южной Италии (Steph. Byz. v. Μεταπ ντιον); 2) в римской мифологии царь города Приверна, отец Камиллы (Hyg. Fab. 252). М. Б.
МЕТАЛЛЫ, в качестве элемента мифопоэтической системы М. могут функционировать в нескольких аспектах. Иногда (обычно в более поздних традициях) они образуют особый «металлический» код из 3–7 единиц, соотносимых с соответствующими единицами других мифопоэтических кодов — цветового, сезонного, астрального, божественного (пантеон), кода, связанного со сторонами света, и т. д. Так, средневековые европейские алхимики верили в связь семи М. с семью основными планетами и семью божественными персонажами:
В Китае М. связывались с жёлтым цветом, западом, осенью, а также с элементами зодиака. Вместе с тем М. выступали и как единица более объёмного «элементного» кода. В нём М., соотносимые с планетой Венера, противопоставлялись дереву (Юпитер), огню (Марс), земле (Сатурн) и воде (Меркурий). Этот «элементный» код стал основой мифологических классификаций и описаний в старокитайской традиции, где, в частности, предусматривался разный порядок элементов, влиявший на семантику целого (см. Модель мира). В результате таких спекуляций выстраивались и более универсальные классификации:
и формулировалась не только физическая, но и знаковая природа М.— быть послушными, податливыми и менять форму, на чём основывалось дальнейшее мифопоэтическое и алхимическое умозрение. Другая функция М. связана с их символической интерпретацией. Нередко М. рассматриваются как символ подземного царства (представление, отражённое ещё у немецких романтиков нач. 19 в., ср. гномы — хранители подземных М., мифологизированные подземные кузнецы, металлические клады подземного царства и т. п.), они воплощают идеи вечности, вой-
ны, богатства. В геральдике значимым является не только использование металлических знаков, но и само качество М. «Геральдическими» М. считаются серебро с гладкой поверхностью, золото с особой «точечной» обработкой, железо с чёрной поверхностью. Использование М. (на стадии их освоения) для изготовления ритуально значимых предметов фиксируется повсеместно. Так, хеттскому царю Анитте дарят «железный трон» (при том, что сакральность трона подтверждается именем божества Хальмашуитт, собств. «трон», «престол»); в хаттско-хеттских текстах упоминается священный очаг из железа. В Китае наиболее ценной частью ритуальной утвари были бронзовые сосуды (типа дин, гуй и др.), отличавшиеся высокой художественной ценностью и нередко содержавшие внутри себя надписи ритуального характера. Позднейшая обрядовая традиция сохранила не только использование М. для изготовления культовых предметов (ср. также волшебные предметы из М. в сказках), но и символическую соотнесённость конкретных М. Тема М. так или иначе присутствует в ряде мифологических мотивов [поиски золота или борьба за него, ср. древнегреческий миф об аргонавтах и золотом руне, золото нибелунгов, миф о четырёх веках – золотом, серебряном, медном и железном (см. Золотой век) или широко распространённую сказку о трёх царствах — медном, серебряном и золотом и т. п.] и в номенклатуре мифологических и сказочных героев (ср. др.-греч. Хрис, Хрисеида, Хрисаор, Хрисипп, Хрисофемида и т. п. от χρυσ , «золото»; ср. халибов, изготовлявших железо и сталь и упоминаемых уже у Эсхила: их имя связано с греч. словом «железо»). Особо следует указать мифологических персонажей, связанных с М. через кузнечное дело (см. Кузнец): сюда относятся не только безымянные кузнецы-гномы, но и божества (Гефест, Вулкан, Вёлунд), предводитель альвов, выковавший меч победы и цепь для обуздания ветра, англосаксонский Вайланд, изготовивший неуязвимую броню и кольца для богов, хаттский бог-кузнец Хасамиль, прусский Телявель и т. п. Из отдельных М. в мифологических представлениях чаще всего выступают золото, серебро, медь и железо. Золото рассматривается как символ света, рассвета, солнца. С ним связываются идеи постоянства, достоинства, превосходства, величия, совершенства, силы, власти, богатства, мудрости, чистоты, жизненного начала (эликсир жизни), любви. Вместе с тем известны и такие традиции, где золото, наоборот, связано с упадком, тленностью, ревностью, предательством. Значение золота в сновидениях — утрата, потеря богатства (денег). В ряде архаичных систем древо жизни представлялось золотым: верили, что ветви дерева продолжаются под землёй в виде золотых жил. По представлениям алхимиков, сплав золота (солнце, божественный дух) и серебра (луна, человеческий дух), так называемый aurum potabile, излечивает от многих болезней. В Индии золото рассматривалось не только как символ бессмертного огня, света, жизни, но и как форма воплощения божественного. Близкие представления
665
отмечены и в американской традиции: для ацтеков золото — эманация божества (и позже золото считалось у индейцев могущественнейшим талисманом). В Китае золото (как и нефрит) связывали с принципом ян (см. Инь и ян) и соответственно с небом. В иранской мифологии золото связано с Гайомартом, из которого возникла первая человеческая пара. В скандинавской мифологии золото — следы Фрейи. В христианстве золото — символ божественного духа, торжествующей веры, славы, любви. Волхвы приносят младенцу Иисусу Христу в дар золото; цвет волос богоматери – золотой (как и у Аполлона или Бальдра). Ср. такие известные мифологические мотивы или символы, как золотой век, золотая цепь (символ достоинства, чести, успеха, богатства, восхождения духа, красноречия; атрибут Гермеса; по золотой цепи сказочный город достигает небес), золотая ветвь (солнечный луч; ветвь кумской сибиллы, без которой смертные не могли войти в ладью Харона; перед спуском в Аверн Эней срывает золотую ветвь с дуба, обвитого омелой), золотое яйцо (ср. Космогонические мифы о происхождении вселенной из яйца), золотое яблоко (яблоко раздора, брошенное Эридой на свадьбе Пелея и Фетиды и ставшее в конечном счёте причиной Троянской войны), золотой дождь (форма воплощения Зевса в мифе о Данае), золотой телец (дух года, почитаемый евреями), золотая чаша (см. Грааль), золотое руно, золотые волосы (коса), золотой конь (с драгоценностями; в китайской традиции символ быстрого обретения богатства), золотые врата (на небо), золотой ключ (знания), золотая роза, золотая корона, золотое число, золотая свадьба и т. п. Серебро соотносится со способностями, целомудрием, красноречием, человеческим духом, радостью, знанием, старостью, торговлей, деньгами, вместе с тем — с мздоимством, обманом, немужественностью. В алхимической традиции утвердилась связь серебра с Дианой или Луной. Кости Ра — из серебра, тогда как члены его из золота, волосы из ляпис-лазури. Из серебра сделана небесная крепость асур, откуда они делали свои враждебные вылазки, пока Шива не уничтожил их. Ср. также серебряный век, серебряную годовщину, серебряное небо (второе небо мусульман), серебряную связь (между смертным и вечным, идущую от мирового пупа — омфала), серебряную реку (Млечный путь), серебряный ключ (взятка), серебряную ложку (успех, богатство) и т. п. Медь (цвет осени) соотносится с достижением надежд и упадком; в античной традиции медный век связывался с Афродитой и Венерой; медь использовалась для изготовления ритуальных предметов, в качестве денег (ср. традицию американских индейцев и т. п.). Железо символизирует постоянство, жестокость, твёрдость, силу, упорство, терпение, грубость; в Китае – решимость и справедливость. В Древнем Египте различали немагнитное железо (чёрная магия и злой бог Сет) и магнитное железо (которое было в обладании благих богов, преследовавших Сета). Железо в древнееврейской традиции — символ несчастья, рабства, выносливости, решительности. В Юго-Восточной
666
МЕТАМОРФОЗЫ
Азии часто используют железо для изготовления талисманов и амулетов, охраняющих от злых духов, вампиров, дурного глаза, врагов. Эпитет «железный» обладает рядом негативных коннотаций; ср. железный век (худший из веков), железное дерево (виселица) и ряд поздних мифологизированных мотивов, как то: железная маска, железная рука (прозвище немецкого рыцаря 16 в. Гёца фон Берлихингена), железный крест и т. п. Свинец соотносится с твёрдостью, невежеством, упрямством, мучением; металл Сатурна; в Азии свинец отгонял ведьм, демонов и т. п.; напротив, в Европе они были неуязвимы для свинцовых пуль. Алхимическая традиция на Востоке и в средневековой Европе в преобразованном виде сохранила многие элементы мифопоэтического взгляда на М., в частности представление о том, что М. образуют некую систему, шкалу. Отсюда интерес к трансмутации М., к проблеме получения из одного М. другого М. Так, уже даосские алхимические трактаты уделяли особое внимание трансмутации киновари, обладавшей, как полагали, волшебными свойствами; считалось, что путём многократной перегонки киновари можно было получить эликсир бессмертия или золото. В. Н. Топоров.
МЕТАМОРФОЗЫ, в мифологии превращение одних существ или предметов в другие. В наиболее архаичных своих формах М. отражают существеннейшие черты ранней мифопоэтической мысли: представление о тех нечётких (расплывчатых) множествах, членами которых могут быть боги наравне с животными, людьми и неодушевлёнными предметами, иногда переходящими друг в друга благодаря М.; осознание непреодолимых границ между разными царствами («тот свет» и «этот свет», «мир живых» и «мир мёртвых»), благодаря чему переход из одного в другое возможен лишь посредством обязательных М.; наконец, рассмотрение предметов и существ как возможных обиталищ (часто временных) того или иного духа или бога (что и составляло древнюю обрядовую основу мифологических M.). Самый архаический вид М. связан с тотемическими представлениями (в австралийской мифологии и др.). В дальнейшем М. становятся формальным приёмом сюжетосложения (в частности, внутри волшебной сказки). Во многих космогонических мифах исходным материалом, из которого благодаря М. возникают части мироздания или земли, служит тело убитого чудовища или другого мифологического существа. Так, в ацтекском мифе боги Кецалькоатль и Тескатлипока разрывают на части богиню Тлатекутли, превращают её волосы в деревья, цветы и травы, глаза – в источники, рот – в потоки, плечи – в горы и т. п.; сходные М. претерпевает расчленённое тело чудовища Тиамат в аккадской мифологии; в ряде индоевропейских мифологических традиций части вселенной и земли возникают благодаря М. расчленённого тела умерщвлённого первого человека: Имира в скандинавской мифологии, Пуруши в ведийской мифологии, перволюдей в среднеиранских и восточнославянских текстах. Иногда первичным мате-
риалом для создания частей земли (или земного ландшафта) служат не сами существа, а их выделения (в дагомейской мифологии горы — это экскременты змеирадуги Айдо-Хведо); в гротескном плане подобные М. нередко фигурируют в мифах о трикстерах (койот у североамериканских индейцев, ворон у коряков и др.). Одним из наиболее характерных видов М. богов и некоторых других мифологических персонажей являются их временные превращения с последующим возвращением к первоначальному виду (см. Оборотничество). Это характеризует большинство древнеегипетских богов (Ра, Гор и др.), героя кетского мифа — разорителя орлиных гнёзд (спасаясь от преследователей, он последовательно превращался в горностая, в трёхногого коня, оленя). Сравнение мифов о преследовании с этиологическими мифами показывает, что постоянной остаётся сюжетная схема ряда М. центрального мифологического персонажа. Мотивировка М. может меняться, но существенно, что во всех случаях развитие мифологического сюжета осуществляется благодаря серии М. главного героя. Особый вид представляют собой М. неодушевлённых предметов, когда (чаще всего благодаря чудесному воздействию богов или других персонажей) эти предметы оживают. М. фигурок из дерева (или из глины), которых герой превращает в людей (а затем усыновляет), характерны для северо-и центральноамериканских индейских и палеосибирских — юкагирских и енисейских (кетских) мифов. Позднейший след аналогичных сюжетов сохраняется в сказочном фольклоре — в рассказах об оживающем человечке из дерева и в их литературных обработках (Пиноккио, Буратино и т. п.). В мифах многих народов Евразии (особенно Восточной Азии) и Америки в распространённом мотиве магического бегства спасающийся от преследования герой бросает позади себя последовательно предметы (чаще всего три), которые благодаря М. преграждают путь его преследователям (ср. статьи Идзанаки и Идзанаму, Вяйнямёйнен). Аналогичного характера М. — в самодийских, юкагирских, чукотских и других мифах того же сюжета. В мотиве магического бегства совпадает не только число и характер бросаемых предметов (материала, претерпевающего М.), но и характер препятствий, возникающих благодаря М. этих предметов на пути преследующих. М. предметов, бросаемых во время магического бегства, и М. самого преследуемого героя и его преследователя нужно рассматривать как разные варианты единого мифологического мотива М. Смерть — переход в царство мёртвых в мифологии обычно рассматривается как М.: превращение человека (чаще — его души либо одной из его душ, если предполагается множественность душ у одного человека) в животное (чаще всего в птицу; иногда это превращение происходит не сразу после смерти, а спустя несколько лет, как в мифах ацтеков о небесном доме солнца), в человека другого пола (по древнемексиканским представлениям, умершая роженица становилась воином в образе женщины, надевала на том свете воинские доспехи и украшения) и т. п.
В некоторых мифологических традициях животные выступают не только как результат М., но и как материал М., при этом часто М. окутана тайной и считается постыдной (у фон в Африке, если потомков царицы назовут детьми леопарда, они должны покинуть страну). Достаточно распространены также М., результатом которых является превращение в растения. Особенно распространённый вид М. (в мифах Южной Азии, Австралии, Океании, Южной Америки и др.) — превращение мифологических существ (или исторических персонажей) в камень (или каменное изваяние). По способу превращения можно разделить М. на временные (обычно характерные для богов и других высших мифологических существ) и постоянные (более характерные для человека или его души). Однако учение о перевоплощении или переселении душ (метампсихозе), в частности в его развитых формах в индейских мифологических и религиозно-философских системах, допускает длинный (в принципе бесконечный) ряд М. и для людей (и их душ). В позднейшей литературной традиции (как древневосточной, так и античной) М. сохраняются как излюбленный сюжет, но подвергаются переосмыслениям. В поэме Овидия «Метаморфозы» собраны многочисленные мифологические сюжеты, касающиеся М. (см. ст. Нарцисс, Гиакинф, Актеон, Арахна, Прокна, Дафна, Миниады и др.), но они нередко подвергнуты рационалистическому осмыслению; поэт выдвигает на первый план такие черты или признаки существ, подвергающихся превращениям, которые делают сами М. более понятными с точки зрения обыденного мышления (ср. «Золотого осла» Апулея). В европейской и американской литературе времени романтизма (Э. Т. А. Гофман и др.) сюжеты, связанные с М., иногда получают новое осмысление в духе поэтики иррационального, сохраняя древние архетипические истоки. Классическим образцом нового осмысления в литературе 20 в. мотива М. человека (сохраняющего все черты своей психологии), превращающегося в животное (насекомое), является повесть Ф. Кафки «Превращение». В поэзии (И. Анненский, А. Ахматова, П. Валери и др.) и в изобразительном искусстве широко используется мотив окаменения человека (или пары людей), их превращения в камень. В. В. Иванов.
METАTPOH (евр. metatron, возможно, от греч. Μετ τρον, «стоящий у престола»), в иудаистической мифологии (агадической и талмудической) «запрестольный ангел», ближайший к богу, непосредственно от него получающий приказания. Сопутствующие названия — «князь предстояния» (sar happanim, букв. «князь лика божия») и «князь мира» (sar haolam). В древнейших агадических произведениях именуется также «указующим перстом» бога; он, в частности, с вершины горы показал Моисею землю обетованную и шествовал впереди евреев в пустыне; он же истолковывает Аврааму священные слова, которыми бог сотворил мир, и обучает Моисея закону, когда тот сорок дней и ночей находится на горе Синайской. Как и ар-
МИКАЛ хангел Михаил, с которым он отождествляется (в частности, в приведённых примерах), М. является ангелом милосердия, ходатаем перед лицом бога за израильский народ и, подобно ему же, выступает в функции божественного писца. В других талмудических источниках М. отождествляется с Енохом, которого бог взял на небо и сделал верховным ангелом. С этим смыкается характеристика М. как перешедшего из человеческой плоти в стихию огня (т. е. ангельскую). Исходящий от него свет — это часть сияния небесного престола (являющегося исходным пунктом в образности М.), на который он один имеет право садиться (по другой версии, он сидит позади престола). Под тем же престолом М. на высшем небе сохраняет души рано умерших детей, обучая их тайнам божественной премудрости. В некоторых источниках М. отождествляется с ангелом-покровителем всего человечества. M. Б. Мейлах.
МЕТИДА, Метис (Μ τι , «мысль»), в греческой мифологии океанида, дочь Океана и Тефиды (Hes. Theog. 359), мудрая богиня, первая супруга Зевса. Она помогла Зевсу вывести из утробы Кроноса проглоченных им своих детей — братьев и сестёр Зевса; приготовила волшебное зелье, выпив которое, Кронос изрыгнул сначала камень, а потом и детей (Apollod. I 2, 1). Зевс, узнав от Геи и Урана, что его сын от М. лишит его власти, проглотил свою беременную супругу (после чего из головы Зевса родилась мудрая Афина). В мифе о М. и Зевсе отразились представления о мудрости как сочетании стихийного женского и мужского организующего начала; Афина уже не дочь непосредственно M., a преимущественно Зевса; в ней соединилась мудрость матери и отца. А. Т.-Г.
МЕТСАВАЙМЫ, в эстонской мифологии духи леса. Согласно поверью, в древние времена они были посланы в леса, чтобы охранять их (одно из названий — metsahaldjad, haldjad, «хранители»). Каждый лес имеет своего М. Они антропоморфны (М. можно увидеть в образе мальчика, пасущего зайцев) или полуантропоморфны (спереди — человекообразны, сзади могут иметь вид гнилого ствола, хвост и т. п.), могут принимать образ волка, медведя, змеи. Покровительствуют птицам, раненым и больным животным, способствуют росту деревьев. Живут в дуплах, семьями. Для людей неопасны, но могут наказывать нарушающих запреты (работающих в лесу в воскресенье), запутать дорогу, лишить охотника, оставляющего раненых животных, удачи. Известны также злые духи леса — ванахальбы (vana-halb, «старый чёрт», vana-soge, «старый слепец»), аналогичные славянскому лешему. Ванахальбы запутывают дорогу, их голос — эхо, в облике седых старцев они пасут диких животных. Охотник, заключивший договор с ванахальбом, получает много добычи. МЕХИТ (mhj.t, «северный ветер»), в египетской мифологии богиня-львица. Почиталась в городе Тинис, считалась женой Онуриса. Сын М. — отождествлявшийся с Гором бог Инмутеф. В поздний период центр культа М. переместился в город
Бехдет. Отождествлялась с Уто и Мут, в Бехдете — также с Хатор. Р. Р.
МЕЧ. М. в мифологиях наделяется специфически амбивалентной семантикой, сводимой к основному противопоставлению жизнь – смерть. Ср. висящий на одном волоске дамоклов меч, или «пламенный меч обращающийся», с которым поставлен был у врат рая после «грехопадения» Адама и Евы херувим, чтобы охранять путь к древу жизни (Быт. 3, 24). С помощью М. отсекается всё недостойное и бесплодное, «всякое дерево, не приносящее доброго плода», тем самым охраняется в форме библейского рая область бессмертия и вечной жизни. М. при этом символизирует начало высшей справедливости. При взятии Христа под стражу тот требует, чтобы Пётр, обнаживший М. и отсекший ухо рабу первосвященника, вложил М. обратно (Матф. 26, 51–52). Подобная амбивалентность мифологически интерпретируется сближением М. (с лезвием и рукоятью, разделёнными эфесом) с одним из наиболее ёмких символов — крестом. С этим связана сфера значений М. как символа единения, союза: пожалованием М. в средние века сопровождалось принятие в рыцарское братство; положив руку на М., произносили клятвы, обусловливавшие жизнь или, в случае их нарушения, смерть человека. Отождествление М. с молнией — атрибутом бога-громовержца (ср. происхождение из молнии священного М. в японском мифе; сверкающий меч Яхве — Иезек. 21, 10 и 28; меч — молния Индры, пламенеющий М. Вишну), связывает М. со всеми мирами: герои добывают его изнутри камня (Пелей, Тесей, король Артур и др.) или из дерева (Один бросает меч в дуб, откуда его может извлечь только Зигмунд), из-под воды. В некоторых мифах М. служит мостом в другой мир; М., часто огромный, изготовленный из небесного огня, служит оружием солярных богов и культурных героев, которые с помощью М. сражаются с чудовищами (Мардук, разрубающий Тиамат; архангел Михаил, М., повергающий Люцифера, и др.). М. часто защищает девственницу от хтонического чудовища (Персей и Андромеда, святой Георгий), жену в отсутствие мужа. Фольклор различных народов богат сюжетами, выявляющими различные значения М.: волшебные М., М.-саморубы, М., делающие их владельца неуязвимым, невидимым, и т. п.; говорящие М., способные заколдовывать и расколдовывать, усыплять, переносить по воздуху. М. Б. Мейлах.
МЗЕТУНАХАВИ, в грузинской мифологии и фольклоре златовласая красавица, чудесно рождающаяся из растений. М. заперта в неприступной крепости или за семью замками; герой, чтобы добыть её, должен выполнить непосильное задание или отгадать её загадки. Часто она заколдована и превращена в лань, голубя, змею. После уничтожения злого существа, заколдовавшего её, М. благодаря магическим словам или действиям обретает свой прежний облик. М. добра и прозорлива. Посредством волшебных предметов она помогает герою, за которого выходит замуж. М. Ч.
667
МИДАС (Μ δα ), в греческой мифологии сын Гордия, царь Фригии, славившийся своим богатством (Herodot. VIII 138). Ещё ребёнку М. муравьи таскали пшеничные зёрна, предвещая будущее богатство (Цицерон, «О прорицании» I 36). Когда к М. привели связанного Силена, который сбился с пути во время шествия Диониса, царь радушно его принял, беседовал с ним и через десять дней возвратил Дионису (Ael. Var. hist. III 18 со ссылкой на Феопомпа). Вариант: М. сам поймал Силена, подмешав вино в воду источника, из которого тот пил (Paus. I 4, 5; Xenoph. Anab. I 2, 13). В награду за освобождение Силена Дионис предложил М. исполнить любое его пожелание. М. пожелал, чтобы всё, к чему он прикоснётся, превращалось в золото. Но в золото стала превращаться пища, что грозило М. голодной смертью, и он взмолился богу, чтобы тот снял чары. Дионис приказал М. искупаться в источнике Пактол, отчего источник стал золотоносным, а М. избавился от своего дара. М. был судьёй на музыкальном состязании между Аполлоном и Паном (вариант: Марсием, Нуg. Fab. 191) и признал Аполлона побеждённым. Вариант: судьёй был Тмол, который присудил первенство Аполлону, а М. предпочёл Пана. За это Аполлон наделил М. ослиными ушами, которые царю приходилось прятать под фригийской шапочкой. Цирюльник М., увидев уши и мучаясь тайной, которую никому не мог рассказать, вырыл ямку в земле и шепнул туда: «У царя Мидаса ослиные уши!», — и засыпал ямку. На этом месте вырос тростник, который прошелестел о тайне всему свету (Ovid. Met. XI 85–193). Возможно, M. почитался первоначально как спутник Диониса (или Кибелы, Diod. III 58) и миф об ослиных ушах связан с пережитками тотемизма. Вариант мифа о богатстве М. отражает представления греков о золотых сокровищах Малой Азии. M. Н. Ботвинник.
МИДГАРД (др.-исл. Midgardr, букв, «среднее огороженное пространство»), в скандинавской мифологии «средняя», обитаемая человеком часть мира на земле. Термин «М.» известен также западным германцам. В «Прорицании вёльвы» («Старшая Эдда») создание богами М. ставится в связь с поднятием земли (вероятно, из первичного мирового океана). Согласно «Речам Гримнира» (там же), стены М. сделаны из ресниц первосущества — великана Имира. За пределами «прекрасного» М. находится Утгард — внешний, пограничный мир, полуотождествлённый с Етунхеймом — пустынной страной великанов (ётунов) на краю земли. Земля окружена океаном, в котором плавает змей М. – Ермунганд. Главным защитником М. от ётунов и мирового змея является Тор. Е. М.
МИКАЛ (Mikal), в мусульманской мифологии один из приближённых к аллаху малайка (ангелов). Соответствует библейскому архангелу Михаилу. В Коране упоминается вместе с Джибрилом: «Кто бывает врагом аллаха, и его ангелов, и его посланников, и Джибрила, и Микала... то ведь и аллах — враг неверным» (2:92). Предание называет М. (так же как Джибрила) среди первых ангелов, поклонившихся (в отличие от Иблиса) Адаму. Он
668
МИКРОНЕЗИЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ
Миктлантекутли. Слева – рисунок из «Кодекса Борджа». Чолутеки. 15 в. Рим, Ватиканская библиотека. Справа – Миктлантекутли из Веракруса. Глина. Ок. 9 в. н. э. Мехико, Национальный музей.
же был среди тех, кто вскрыл грудь и очистил сердце Мухаммада. Вместе с другими ангелами М. пришёл на помощь мусульманам в битве против мекканцев при Бадре (624). Имя М. нашло широкое применение в магической практике мусульман (магические квадраты, заклинания джиннов и пр.). М. П.
МИКРОНЕЗИЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ, см. в ст. Полинезийская и микронезийская мифология. МИКТЛАН, в мифологии ацтеков подземный мир. Путь туда длился четыре дня. Умерший должен был пройти между двумя грозившими раздавить его горами, при этом — избежать нападения змеи и гигантского крокодила, пересечь восемь пустынь, подняться на восемь гор, вынести морозный ветер, метавший в него камни и обсидиановые лезвия. Последнее препятствие — широкую реку покойник пересекал на спине маленькой красной собаки. Добравшись до правителя М. — Миктлантекутли, умерший подносил ему дары и получал своё место в одной из девяти преисподних. В М. попадали все, за исключением воинов, утопленников и женщин, умерших от родов. Р. К.
МИКТЛАНТЕКУТЛИ («владыка Миктлана»), в мифологии ацтеков бог подземного мира и преисподней. М. изображался в виде скелета или человека с черепом вместо головы, его спутники — летучая мышь, паук и сова. Согласно мифу, Кецалькоатль спустился в девятую преисподнюю к М. за костями умерших, чтобы создать новых людей. Зная, что М. недоверчив и склонен к обману, Кецалькоатль, получив просимое, бросился бежать. Рассерженный М. преследовал его и приказал перепелу напасть на бога-творца. Торопясь, Кецалькоатль споткнулся, упал на кости, переломал их и с трудом ускользнул из преисподней, унося добычу. Окропив кости своей кровью, Кецалькоатль создал людей, но так как сломанные кости были разных размеров, то мужчины и женщины различаются по росту. Р. К.
МИЛДА, в литовской мифологии богиня любви; известна из поздних источников, иногда недостоверных. Упоминается свя-
тилище М. в Вильнюсе. Имя М. связано с литов. myleti, «любить». В. И., В. Т.
МИЛЬКОМ [(mlkwm), Mильк (mlk), «царь», «хозяин»], в западносемитской мифологии верховное божество в пантеоне государства Аммон. Согласно библейской традиции, М. дал аммонитянам их страну. В надписи 2-й четверти 1-го тыс. до н. э. (?) аммонитский царь сообщает М. о постройке стены вокруг столицы Аммона, что, по-видимому, было повелением М. Он упоминается также в угаритском списке богов. И. Ш.
МИЛА (кит. транскрипция санскр. имени Майтрея, кор. Мирык, япон. Мироку), один из самых популярных святых в дальневосточном буддизме. М. – носитель грядущего благого начала, процветания, блаженства — в настоящее время пребывает на небе тушита. Соответственно в иконографии нынешний М. изображается в обличье бодхисатвы, восседающего на небе тушита. Изготовление изображений М. в Китае зафиксировано впервые в 5 в. После этого установление статуй М. постоянно упоминается в жизнеописаниях деятелей китайского буддизма. Первоначально изображался в том же стиле, что Гуань-инь, но с 13–14 вв. приобретает свои особые черты. Наиболее ярко они проступают в изображениях грядущего будды, в облике которого М. получил широчайшее распространение в китайской народной скульптуре (камень, фарфор, дерево), где именуется в просторечии Будай-хэшаном. В скульптурных группах – чаще всего в паре с Шарипутрой. Кроме статуи идущего Будай-хэшана распространены также изображения сидящего Будай-хэшана с чётками в правой руке, лежащей на колене. В Корее, как и в Китае, распространены гигантские статуи М., высеченные на скалах в безлюдных местах. Л. Н. М.
МИМЁНГВИ, ёгви, в корейской мифологии злые духи. Ими становятся, согласно народной традиции, души людей, умерших насильственной или преждевременной смертью, души девушек, умерших незамужними, и вдовцов, не оставивших потомства. Л. К.
МИМИР (др.-исл. Mimir), в скандинавской мифологии таинственный хозяин источника мудрости, находящегося у корней мирового древа Иггдрасиль. Происхождение М. — из богов, великанов или альвов — неясно. «Прорицание вёльвы» («Старшая Эдда») упоминает, что М. пьёт мёд из источника, в котором спрятан глаз Одина, и что Один перед началом последней битвы богов и чудовищ, предшествовавшей концу мира (см. Рагнарёк), советуется с головой М. В «Саге об Инглингах» рассказывается, что ваны отрезали у М. (бывшего у них заложником после войны асов и ванов) голову и послали её Одину, который её набальзамировал и с ней советовался. В «Младшей Эдде» говорится о том, что М. пьёт мёд источника из рога Гьяллархорн (по «Старшей Эдде», это рог Хеймдалля); он похитил глаз Одина в залог за то, что дал Одину напиться из источника мудрости. Перед Рагнарёк Один является к источнику и там испрашивает совета М. для себя и своего воинства. Имеется упоминание древа Мимамейд, которое обычно сопоставляют с Иггдрасилем. Неясно упоминание «детей М.» в «Прорицании вёльвы». Е. М.
МИН (mnw), в египетской мифологии бог плодородия, «производитель урожаев». Итифаллическое божество. Изображался в виде плоской человеческой фигуры, одна рука которой поднята вверх, а другая держит плеть. На голове М. корона, увенчанная двумя перьями. Сохранившаяся статуя М. является самым ранним из дошедших до нас антропоморфных изображений египетских богов. М. покровительствовал рождению людей, размножению скота (и в связи с этим почитался также как бог скотоводства). Один из эпитетов М. – «поднимающий оружие». Фетиши М. – латук и особый столб, воздвигавшийся во время праздника М., в день начала жатвы. Праздничную процессию в этот день возглавлял увенчанный короной бык (персонификация М.). Фараон срезал золотым серпом первый сноп и клал его перед статуей М. Культ М. был распространён в Хеммисе, Коптосе, Омбосе, Нубии. С Мин и фараон Сенусерт I. Рельеф в храме Сенусерта I в Карнаке. Ок. 1950 до н. э.
МИНИАДЫ превращением Коптоса в торговый центр на караванном пути к Красному морю М. приобретает черты бога – покровителя торговли, караванов и восточной пустыни. М. рано отождествляется с другими богами: его называют «могучий Гор», «мститель за отца». Он, как и Гор, считается главой объединённого Египта. В других текстах Гор называется его сыном. С М. отождествляется также повелитель вод Себек. Исида одновременно считается матерью М. (отсюда его эпитет «телец своей матери») и его женой. В период Среднего царства культ М. сливается с культом Амона, М. приобретает черты бога — творца мира, его называют «царь богов». В городе Омбос М. выступает как Мин-Ях (М.-луна), его праздник справлялся в день новолуния в святилище — «доме луны». Р. И. Рубинштейн.
МИНАКШИ (др.-инд. minaksi, букв. «имеющая глаза рыбы»), в индуистской мифологии одна из богинь шиваитского пантеона. По одним мифам, она – дочь Куберы, по другим – восстала из жертвенного костра царя пандьев Малаядхваджи. С детства М. имела три груди и ей был свойствен острый рыбий запах. Однажды, уже став царицей и великой завоевательницей, М. встретила Шиву, и сразу же и запах, и третья её грудь исчезли. По этому признаку М. узнала в Шиве предназначенного ей богами супруга. М. в качестве ипостаси Парвати особенно чтится на юге Индии. П. Г.
МИНДОРТ БАТОНИ (букв. «властелин полей»), в грузинской мифологии покровитель полей и дикорастущих цветов. У М. Б. есть красавица-дочь (владычица полей), которая так легка, что ходит по цветам; она питается цветочной пыльцой и пьёт цветочный сок. По народным преданиям, дочь М. Б. погибает, когда её настигает человек. З. К.
МИНЕРАЛЫ. Роль М. в мифопоэтических и религиозных представлениях в целом невелика. В некоторых традициях М. более или менее отчётливо мифологизируются и приобретают большую сакральность. Особое значение имеют драгоценные и полудрагоценные камни. Редкость, эстетическая отмеченность и престижное значение М. в известной степени объясняют их сакральность и использование в ритуалах и в моделировании тех или иных мифопоэтических объектов. Древняя ближневосточная традиция знает многочисленные примеры, в которых М. в виде драгоценных камней выступают в качестве мифопоэтических символов. Можно отметить существенную роль ценных камней в библейском образном строе [ср. Исх. 28, 17–21; Ис. 54, 11–12; ср. также Апок. 4, 2–3: «... вот престол стоял на небе, и на престоле был сидящий. И сей сидящий видом был подобен камню яспису и сардису; и радуга вокруг престола, видом подобная смарагду», или: «...и показал мне великий город, святой Иерусалим, который нисходил с неба от бога. Он имеет славу божию. Светило его подобно драгоценнейшему камню, как бы камню яспису кристалловидному» (21, 10–11), или: «Стена его построена из ясписа, а город был чистое золото, подобен чистому стек-
лу. Основания стены города украшены всякими драгоценными камнями: основание первое яспис, второе сапфир, третье халкидон, четвёртое смарагд, пятое сардоникс, шестое сердолик, седьмое хризолит, восьмое вирилл, девятое топаз, десятое хризопрас, одиннадцатое гиацинт, двенадцатое аметист. А двенадцать ворот – двенадцать жемчужин: каждые ворота были из одной жемчужины...» (21, 18– 21)]. Ещё заметнее роль М. в традициях Юго-Восточной Азии и Дальнего Востока и прежде всего в старом Китае, где особое место занимает нефрит. Дуалистическая концепция инь и ян отразилась и в ритуальной символике, и в собственно мифологии. Среди древнейших парных символов, с помощью которых выражались принципы инь и ян, были раковина-каури (женское начало) и нефрит (мужское начало). Нефрит широко использовался в ритуальной символике, связанной с изображениями неба и земли, олицетворяющих мужское и женское начала: ср. кольца и диски из нефрита как символ неба и т. н. цзун (квадратная пластинка с отверстием и цилиндрической палочкой, вставляемой в него), также изготавливаемый из нефрита, как символ земли. Даосские алхимические трактаты подчёркивают особое место нефрита среди М., сопоставимое с местом бронзы среди металлов. У конфуцианцев глава небесной иерархии носит имя Нефритового или Жемчужного императора. Из собственно мифологических текстов, в которых встречаются М., можно отметить мифы о демиурге Паньгу, члены которого трансформируются в элементы вселенной, и при этом кости, костный мозг и зубы превращаются в М. и металлы. Существенно меньшую роль, чем драгоценные камни, играют те ископаемые органического происхождения, которые не годились для поделок, украшений, приготовления каких-либо предметов, но обладали некоторыми отмеченными свойствами (ср. горючие М. типа угля, нефти, асфальта, использовавшиеся не только в практических бытовых целях, но и в ритуальных и медицинских). В отношении этих М. особенно подчёркивается их связь с подземным миром, иногда с огнём, изрыгаемым поверженным чудовищем (ср. обычные объяснения вулканической деятельности), с горными и подземными мифологическими существами (гномы, эльфы, кобольды и т. п.). Немецкая романтическая традиция, тесно связанная в этом отношении с фольклорной, сохранила мифологизированный образ М. как богатств нижнего мира. В. H. Топоров.
МИНЕРВА (Minerva), в римской мифологии богиня, входившая наряду с Юпитером и Юноной в т. н. капитолийскую триаду, которой был посвящен храм на Капитолии. Соответствует этрусск. Менрве. Культ М., возможно, заимствован из города Фалерии, где М. издавна почиталась как покровительница ремёсел и искусств (Ovid. Fast. Ill 821). Такова же была её функция в Риме, где храм М. на Авентине стал центром ремесленных коллегий, а их праздник квинкватр справлялся в юбилей посвящения храма. В 207 до н. э. по ходатайству старейшего поэта и драматурга Ливия Андроника при храме М. была ор-
669
Минерва. Статуя пьедестала «Персей с головой медузы» Б. Челлини. Флоренция, Лоджия делла Синьория.
ганизована коллегия писателей и актёров (Liv. XXVII 37), покровительницей которых стала богиня. Впоследствии её почитали так же музыканты, врачи и учителя. М. была отождествлена с Афиной, что сообщило ей черты богини мудрости, войны и городов. В римских провинциях М. отождествлялась с некоторыми туземными богинями: Суль в Британии, Сулевией в Галлии. Е. Ш.
МИНИАДЫ (Μινυ δε ), в греческой мифологии три дочери (Левкиппа, Арсиппа и Алкифоя) правившего в Орхомене Миния (родоначальника племени миниев). М. пренебрегли культом Диониса и отказались принимать участие в вакхических Минерва (Афина). Скульптура Ф. Г. Адама. Потсдам, дворец Сан-Суси.
670
МИНЛЕЙ
шествиях. Когда в горах начались празднества в честь Диониса, из всех женщин Орхомена только М. остались дома, продолжая прясть и заниматься другими домашними делами. Дионис пытался заставить их примкнуть к менадам, но М. упрямились, встретив предложение бога насмешками. Тогда Дионис наслал на М. безумие, в припадке которого они разорвали сына Левкиппы, приняв его за оленя. Дионис превратил М. в летучих мышей, по другой версии, — в птиц (Ovid. Met. IV 1 след.). Этот миф относится к числу мифов, связанных с историей становления культа Диониса.
Тесей вытаскивает из лабиринта убитого им Минотавра. Слева – Афина. Фрагмент росписи краснофигурного килика «художника Айсона». Ок. 420 до н. э. Мадрид, Национальный археологический музей.
М. Б.
МИНЛЕЙ, в самодийской мифологии (у ненцев) гигантская птица с семью парами железных крыльев, которыми она по указанию Нума создаёт ветер. Один из мифов описывает происхождение М.: некогда мальчик во время игры заколол ножом свою сверстницу, за это отец девочки воткнул ему в пах два ножа и ударил по затылку. В результате мальчик превратился в М. (по другим данным, отец М. – Нум). В мифах М. враждебен человеку, может убить его или похитить и унести в своё гнездо на высокую гору за морем, однако особо могущественные шаманы могут победить М. и даже совершают на его спине воздушные путешествия. Т. Лехтисало считал, что М. связан с древом мировым, и сопоставлял его с орлом мирового дерева ряда мифологий Евразии. Образ М. (сына Нга, повелителя ветров, связанного с огнём в чуме и «небесным огнём» — солнцем) известен также энцам. E. X.
МИНОНА, в дагомейской мифологии богиня женщин. В ранних мифах, вероятно, выступала как прародительница. Согласно мифам, М. находится в доме женщин, где занимается прядением. М. заботится о тех, кто делает гбо (магия). У фон каждая женщина имела святилище М. Ей жертвовали первые плоды, чтобы обеспечить плодородие полей. В различных мифах она выступает дочерью либо матерью Фа, или матерью Маву, или сестрой Легба. Е. К.
МИНОС (Μ νω ), в греческой мифологии один из трёх сыновей (наряду с Сарпедоном и Радаманфом) Зевса и Европы, рождённых ею на Крите и усыновлённых критским царём Астерием. М. царствовал на Крите после смерти Астерия. Женой М. была Пасифая (дочь бога Гелиоса), которая навлекла на Крит бедствия, породив чудовищного Минотавра. М. заключил его в лабиринт (Apollod. III 1, 2–4). Когда сын М. и Пасифаи Андрогей был после победы на состязаниях в Афинах убит марафонским быком, М. потребовал от афинян постоянной дани: присылать на съедение Минотавру раз в девять лет семерых юношей и девушек. Однако Минотавра убил с помощью Ариадны (дочери М.) Тесей (III 15, 7–8). Другая дочь М. Федра впоследствии стала женой Тесея (Apollod. epit. I 17–19). Владея огромным флотом, М. стал господствовать на море. Он захватил Мегару, где царствовал Нис, которого предала дочь, влюбившаяся в М.; взяв город, М. утопил её (Apollod. III 15, 8). M. хотел наказать Дедала за его помощь Пасифае и Ариадне, но Дедал бежал в Сици-
лию, где М. был обманным путём умерщвлён дочерьми царя Кокала (см. в статье Дедал). М. дал критянам законы (III 1, 2). Раз в девять лет в Идейской пещере он беседует с Зевсом (Plat. Legg. 624 а–b). В аиде он вместе с Радаманфом и Эаком судит умерших, держа в руках золотой скипетр (Plat. Gorg. 526 с–d). Позднегреческая крито-микенская основа мифа (M. — царь, законодатель, глава морской державы) настолько возобладала над архаическими чертами, что М. даже стал восприниматься как полуисторическое лицо, тем более, что археологические раскопки на Крите дают некоторые основания сопоставить мифы о М. с историей острова 17–15 вв. до н. э. А. А. Taxo-Годи.
МИНОТАВР (Μιν ταυρο ), в греческой мифологии чудовище-человекобык по имени Астерий («звёздный»), жившее на Крите. Рождён Пасифаей (дочерью Гелиоса), женой царя Миноса, от быка, посланного на Крит Посейдоном, или самого Посейдона. Был помещён в подземный лабиринт, построенный Дедалом, куда ему приносили в жертву (ежегодно или раз в несколько лет) семь юношей и девушек, посылаемых афинянами в качестве подати Миносу и в виде искупления за убийство сына Миноса в Аттике. Афинский царевич Тесей добровольно отправился на Крит в числе предназначенных на съедение М., убил чудовище и с помощью нити влюблённой в него царской дочери Ариадны выбрался из лабиринта (Apollod. III 1, 3–4; epit. I 7; Diod. IV 6, 1; Hyg. Fab. 40– 42). В мифе нашли выражение древние космические и зооморфные представления о М. (он звёздный или солнечный бык, внук Гелиоса и, может быть, сын Зевса), его связь с морем (он сын Посейдона) и с подземным миром (М. в лабиринте – ипостась Зевса Лабрандского, см. в ст. Зевс). Черты героической мифологии отразились в сюжете убийства М. Тесеем. А. Л.
МИРАДЖ, в мусульманской мифологии вознесение пророка Мухаммада на небеса. Представления о М. основаны на толкова-
нии коранического текста о «ночном путешествии» Мухаммада (17:1; см. Исра). По этим представлениям, после ночного путешествия в Иерусалим Мухаммад оставил там крылатого коня Бурака и был возведён Джибрилом на вершину небес к аллаху. Он миновал семь дверей семи небес, где встречал прежних пророков — Адама, Йахью, Ису, Йусуфа, Идриса, Харуна, Мусу, Ибрахима, которые приветствовали Мухаммада. Потом Мухаммад предстал перед аллахом, который приказал мусульманам совершать по 50 молитв в день. По совету Мусы, считавшего такое количество молитв чрезмерным, Мухаммад попросил сократить их число. Аллах согласился и сократил число молитв до пяти. Муса считал, что и этого много, но снова просить аллаха Мухаммад отказался. Затем Мухаммад посетил рай (джанна) и ад (джаханнам), увидел блаженство праведников и муки грешников, после чего был возвращён в Мекку. Тесей убивает Минотавра. Скульптура А.-Л. Барье. 1843. Париж, Лувр.
МИСЕН Ортодоксальный ислам трактует М. как реальное событие, хотя многие толкователи видят в нём аллегорию единения души с богом. В средние века на арабском Востоке были широко распространены сочинения, посвященные детальному описанию вознесения Мухаммада, особенно посещения им рая и ада. Испанский исследователь А. Паласиос показал, что эти сочинения были известны в средневековой Европе и наряду с другими мусульманскими мотивами могли послужить одним из источников сюжетной канвы и концепций «Божественной комедии» Данте. Арабский поэт Абуль-Ала аль-Маари (10–11 вв.) в некоторой степени пародирует сочинения, посвященные М., в своём «Послании о прощении». В мусульманском календаре памяти «ночи вознесения» посвящен специальный праздник. М. Р.
МИРИНА (Μ ρινα), в греческой мифологии одна из амазонок, одержавшая во главе своего войска множество побед. Она завоевала царство атлантов, сражалась с горгонами. М. завоевала Ливию, опустошала Аравию и Малую Азию, но была убита фракийским царём Мопсом и скифом Сипилом, а войско её истреблено. Гомер упоминает курган M. y стен Трои, который среди людей именуется Батиеей (Hom. Il. II 811–814). Подробное изложение походов амазонок во главе с М. в виде полулегендарной истории дано Диодором Сицилийским и является одним из примеров эвгемеристического толкования мифов (III 51–54). А. Т.-Г.
МИРМИДОНЯНЕ, мирмидоны (μυρμιδ νε ), в греческой мифологии ахейское племя в Фессалии, возглавлявшееся в походе под Трою Ахиллом. После ссоры Ахилла с Агамемноном М. не принимали участия в сражениях и вступили в бой только вместе с Патроклом. Мифологическая традиция, по которой Ахилл был внуком Эака, возводила название «М.» к тем муравьям (μ ρμηκε, «муравьи»), из которых Зевс по просьбе Эака создал население острова Эгина (Ovid. Met. VII 614–660; Strab. VIII 6, 16). В некоторых вариантах мифа название «М.» — от предка-эпонима, фессалийского героя Мирмидона, сына Зевса и прадеда Патрокла (Serv. Verg. Aen. II 7; Schol. Hom. Il. XVI 177). В. Я.
МИР-СУСНЭ-ХУМ (манси), Мир-шэтивихо (ханты), в мифологии обских угров одно из главных божеств. Буквальное значение имени — «смотрящий за миром». Эпитеты и описательные имена отражают различные признаки и ипостаси М.-с.-х.: «золотой богатырь», «всадник», «богатырь-старик», «властелин-старик», «властелин ханты», «повелитель», «сын золотого света», «сынок женщины» – Эква-Пыгрись и др., при этом у восточных ханты Кан-ики или Орт-ики — основное имя М.-с.-х. Каждую ночь М.-с.-х. объезжает землю на крылатом всевидящем коне Товлынг-лув с золотой гривой и серебряными копытами, проверяя, всё ли в мире в порядке, и передавая людям наказы своего отца Нуми-Торума. Он выслушивает просьбы камлающих в тёмных чумах шаманов (рядом с местом камлания для ко-
пыт коня ставят четыре металлические тарелочки с изображениями солнца). М.с.-х. помогает излечению болезней, отведению опасностей. Ему приписываются функции культурного героя (он создал изобилие, некогда царившее на земле; победил враждебных людям существ; велел птицам прилетать летом в северные края и обучил людей охоте на птиц перемётом) и племенного покровителя манси и ханты. Согласно мансийскому эпическому циклу, повествующему о жизни и деяниях М.-с.-х., он — младший из семи сыновей Нуми-Торума, рождённый между небом и землёй в тот момент, когда его мать, наказанная Нуми-Торумом за супружескую неверность, была сброшена с неба (в одних вариантах матерью М.-с.-х. признаётся Калташ-эква, в других она считается воспитавшей его тёткой). Когда М.с.-х. подрос на земле, он захотел повидать мир и своего небесного отца. На коне Товлынг-лув М.-с.-х. объезжает вселенную, включая подземное и подводное царство, всюду разрушая козни злых сил и выбирая себе жён (среди них — дочери Вит-кана, Куль-отыра, Этпос-ойки, хозяйки Птичьей страны Мортим-эквы). С помощью матери М.-с.-х. удаётся первому предстать перед Нуми-Торумом, благодаря чему он получает не принадлежавшее ему по рождению главенство над братьями и подтверждает его в поединках с «законным» претендентом Полум-Торумом (Тапал-ойкой). С этих пор земля и находится под присмотром М.-с.-х. Он может менять облик: для спасения своей жизни в распрях с братьями он часто превращался в гуся (одно из его именований — Лунт-отыр, «гусь-богатырь»), в виде гуся он совершает полёт в птичью страну Мортимма. Власть над птицами М.-с.-х. приобрёл благодаря тому, что в детстве, забравшись в гнездо огромной птицы Товлынг-Карс, спас (пощадил?) его птенцов, после чего Товлынг-Карс стал помощником М.-с.-х., использовавшего его для дальнейших перелётов. М.-с.-х. являлся одним из основных объектов религиозного культа у обских угров, имел идолов (в человеческом или гусином облике). Конь (и конские жертвоприношения), металлы, солнце как атрибуты М.-с.-х. и его культа указывают, вероятно, на южное происхождение этого образа (по некоторым гипотезам, восточноиранское; ср. Митра, «озирающий всю
671
землю», «Яшт» X 4, 13, надёжные аналогии в мифологиях других финно-угорских народов отсутствуют). Ряд признаков М.-с.-х. (сын божий, выросший на земле; посланник неба среди людей) способствовал отождествлению его с Иисусом Христом в представлениях тех групп обских угров, которые были затронуты миссионерской деятельностью православной церкви. С другой стороны, в некоторых мансийских мифах и сказках (возможно, позднейших) имеется тенденция к интерпретации Эква-Пыгрися как культурного героя-трикстера, сходного с такими персонажами сибирских мифологий, как Ича у селькупов, Альбэ и Каскет у кетов. Иногда М.-с.-х. и Эква-Пыгрись рассматриваются как два различных персонажа. Е. А. Хелимский.
МИРТИЛ (Μυρτ λο ), в греческой мифологии сын Гермеса, возничий царя Эномая. Помог Пелопу победить Эномая в состязании на колесницах, что являлось непременным условием брака с Гипподамией. Наиболее распространённая версия мифа (Apollod. epit. II 6–9) гласила, что Пелоп после победы сбросил М. в море у Герейского мыса (южная оконечность острова Эвбея), и связывала с этим названием Миртойского моря (простиравшегося от восточного побережья Пелопоннеса до островов Андрос, Тенос и Парос). Наряду с этим (Paus. VIII 14, 10 след.) жители Феней в Аркадии показывали в своём городе могилу М. позади храма Гермеса, где М. приносили ежегодную жертву как местному аркадскому герою. После смерти М. был превращен Гермесом в созвездие Возничего. В. Я.
МИС, Mис-хум, в мифологии обских угров лесные антропоморфные великаны (превышают рост деревьев), похожие на менквов, но доброжелательные к людям. Считалось, что дочери М., вступающие в связь с людьми, приносят богатство (при условии, если их не увидит посторонний). Женщины-M. в мифологических сказках — жёны богов, ассоциировавшихся с идолами (напр., Ур-миш-ней — жена Мирсуснэ-хума). М. Х.
МИСЕН (Μ σηνο , Misenus), в римской традиции сподвижник и трубач Гектора, а после его гибели спутник Энея, его рулевой и трубач. Однажды, когда корабли Энея стояли у берегов Кампании, М. стал хвалиться, что он лучший трубач, чем
Слева – Рождение Митры. Барельеф. Рим. Справа – Митра. Барельеф. Рим.
672
МИТРА
Слева – Митра, убивающий быка. Справа – Митра, празнующий с Луной. Мраморные барельефы.
бессмертные боги. Тогда Тритон так затрубил в свою раковину, что сила звука сбросила М. в море, и он утонул (Verg. Aen. VI 163 след.). Он был похоронен на берегу Кумской гавани на мысе, который стал называться его именем (этиологический миф) (Strab. V 4, 5). Один из вариантов мифа называет М. спутником Одиссея (I 2, 18; V 4, 6). М. Б.
МИТРА, Mифра (авест. Miθra-, букв, «договор», «согласие»), древне-иранский мифологический персонаж, связанный с идеей договора, а также выступающий как бог солнца. М. принадлежит по своему происхождению к индоиранскому пантеону (ср. вед. Mitra), само имя восходит к индоевропейскому корню *mi-:*mei-, имеющему отношение к обозначению идеи посредничества, взаимности, обмена (и меры), закономерности, согласия, состояния мира, дружбы, симпатии. Культ М. получил чрезвычайно широкое распространение: образ М. внедрился (в непосредственном или косвенном виде) в самые разные культурно-исторические традиции и религиозно-мифологические системы. Древнейшие и наиболее надёжные сведения о М. содержатся в «Авесте», прежде свего в «Яште» X [«Митра-(Михр-) Яшт»]. Первоначальность договорной функции
М. для авестийской традиции не вызывает сомнений. Именно об этом говорит Заратуштре создавший М. Ахурамазда: «негодяи (нечестивцы), которые лживы по отношению к договору, приводят к гибели всю страну... Никогда не нарушай договора, о ты, из рода Спитамов, независимо от того, заключил ли ты его с носителями лжи или обладающими правдой последователями истинной веры, ибо договор имеет силу и в отношении носителей лжи, и в отношении носителей правды» (X 2) и далее: «Быстрых лошадей даёт М., обладающий широкими пастбищами для скота, тем, кто не лжив к договору» (X 3). [Ср. игру слов, относящуюся к теме М. и договора: букв. «Договор... даёт... тем, кто не лжив к договору», которая, как и другие подобные случаи, дала основание не только для понимания М. как персонифицированного абстрактного понятия договора (А. Мейе и др.), но и для предложения во всех контекстах такого рода переводить midra, mitra не как имя собственное, а как «договор» (П. Тиме – применительно к ведийскому материалу, с ещё большим основанием это заключение могло бы быть приложено к ряду авестийских примеров).] Связь М. с договором, с присутствием при нём и как бы гарантией его соответствия космическому закону или
1–3. Митра с головой льва. Мрамор. Рим.
даже понимание М. как воплощённого договора подтверждаются и многими другими примерами. Ср.: «Яшт» X 45 (прославление M., y которого на каждой высоте, на каждом месте для обзора сидят восемь служителей как наблюдатели договора, следящие за нарушителем договора), 109 [о тех, кто умиряет (приводит в состояние мира) с помощью М., почитая договор)], 111, 116 след. («двадцатикратен договор между двумя друзьями...», ср. др.-инд. mitra-, «друг»), «Видев-дат» 4, 2 след. М. — верховный страж договора: он следит за ним тысячью восприятий («Яшт» X 35, 107), десятью тысячами глаз, тысячью ушей (X 7, 91, 141), десятью тысячами шпионов (X 24, 60). Античные источники свидетельствуют о персидском обычае клясться М. Договорная функция М. объясняет и ряд других мотивов, в которых он упорядочивает, организует землю и жизнь на ней. Социальный аспект деятельности М. особенно очевиден, в нём отчасти можно видеть отражение той мифопоэтической историософии и установки на создание квазиисторической схемы, которые отличали иранскую культурно-религиозную традицию. М. гарантирует устойчивость и согласие между людьми, охраняет страну от раздора и несчастья, если в ней чтут договор, и разрушает страны и наказывает врагов, если они не чтут договор, нарушают его, служат лжи. М. объединяет людей, помещает их на их собственное, правильное (т. е. в соответствии с правилом, законом выбранное) место (этот мотив отражает глагол yat-, «митраический» глагол, по Э. Бенвенисту), защищает страны в зависимости от выбора правильного места по отношению к М. и уничтожает те страны, которые отказываются от этого выбора и бросают М. вызов (X 78). Один из наиболее интересных эпитетов М. – «выпрямитель линий (границ)» (karso.razah, X 61) не только намекает на возможную примиряющую роль М. при спорах о границах, но в конечном счёте – позволяет, очевидно, восстановить для него более древнюю функцию царя-жреца, принимающего участие в ритуальных измерениях, которые подтверждают следование универсальному закону, правде (razah- отражает корень, давший также название царя в древнеиндийском – rajan и латыни – rex). Подобные фрагменты подчёркивают посредническую роль М., его функцию различения добра и зла, правды и лжи. В этом смысле М. – божество, определяющее некую морально-нравственную границу. Особая устойчивость договорной функции М. доказывается рядом примеров широчайшего пространственно-временного диапазона. Ср. наличие этой же функции у ведийского М., употребление имени Miit-ra... в договоре Маттивацы, переднеазиатского правителя середины 2-го тыс. до н. э., упоминание М. в согдийских правовых документах. Русское «мир», «община» как обозначение социальной структуры, имеющей, в частности, функции, сопряжённые с договором, связано с М. С М. связано индоиранское божество *Bhaga [авест. miθrah baγah Митра Бага (бог), согдийск. mysyy bγyy, ведийск. mitra-bhaga-; этой паре точно соответствует русское «мир да бог»], ведавшее рас-
МИТРА
Митра с головой льва. Мраморные барельефы (слева – из Вены, справа – из Рима).
пределением благ, доли, части; согдийский Вγ, восходящий к Баге, выступает как бог свадьбы (В. Б. Хеннинг). В свадебном ритуале М. и Бага, видимо, соперничают друг с другом и являются двумя гарантами брачного договора; не исключено, что М. обеспечивал душевное согласие и мир, тогда как от Баги зависели имущественные статьи договора. Для среднеиранского периода (по меньшей мере) параллелизм и разные формы притяжения между М. и Багой несомненны (ср., например, пехл. mihragan, название посвященного М. праздника, при согдийском названии аналогичного праздника baγagan; или храм М. в армянской деревне Багаарцуж и т. п.). М. — устроитель не только социального, но и природного космоса. Он связан с водами, с Апам-Напатом (иногда выступает в ипостаси Апам-Напата), с солнцем, он хозяин широких пастбищ и наполнитель вод, благодаря ему идут дожди и вырастают растения (X 61), он «дающий жизнь» и «дающий сыновей», распределяет жир и стада, делает удобным и благоприятным существование, обеспечивает собственность истины, исполняет мольбы и просьбы (X 65). М. обеспечивает домами, женщинами, колесницами (X 30), богатством, счастьем, телесным здоровьем, комфортом, потомством (X 108). М. связан с богиней плодородия Ардвисурой Анахитой, вместе с Рашну и Сраошей (ср.-перс. Рашн и Срош) выступает судьёй над душами умерших на мосту Чинват, в его окруМитра, убивающий быка. Лондон, Британский музей.
жении также бог ветра (под разными названиями), Веретрагна. В авестийской мифологии мотивы связи М. с солнцем не могут считаться основными, в ней налицо лишь известные предпосылки для формирования солярной функции М. Тем не менее и в «Авесте» нельзя пройти мимо таких фактов, как эпитеты М. «исполненный собственного света», «сияющий» (X 44), «блестящий» и т. п. (ср. также «Яшт» X 142, 143; «Видевдат» 19, 28), мотивы бессонного, всегда бодрствующего (как и солнце) М. (X 7, ср. X 103, где М. неусыпно и бдительно стережёт творения Мазды, наблюдает за ними), смежности М. и солнца во времени (М. является раньше солнца на рассвете и остаётся позже его на закате, ср. X 95, 141), таких атрибутов М., как кони и колесница (ср. X 136). В других иранских традициях М., однако, несомненно выступает как божество солнца или даже просто как обозначение солнца. Ср. согдийск. mysyy bγyy, которое употреблялось именно в этом значении, что приобретает особый смысл в связи с мотивом солнца как свидетеля брачного союза и договора во многих традициях, парфянск. myhr (=mihr), «солнце», заимствованное и новоперсидским языком – mihr (многие поздние античные и восточные источники и персидского М. описывают как солнечного бога), йидга mira, «солнце», и т. п. Показательно, что в парфянских и согдийских манихейских текстах так называемый Третий посланник носит соответственно названия myhryzd и mysyy bγyy, связанные с именем М. (ср. роль Третьего посланника как солнечного божества, которое должно завершить освобождение пленённого света). Среднеперсидский myhryzd обозначал манихейского Живого духа, что также характерно, если учитывать мотив М. — носителя жизни (ср. его сближения с Гайомартом), а также наличие общей у них демиургической функции. Возможно, именно из восточноиранской среды было заимствовано имя мансийского солнечного божества Мир-суснехум. Таким образом, одно из важнейших отклонений части восточноиранской традиции от «Авесты» состояло в формировании новой ипостаси М. — бога солнца (при этом иногда у М. оставались и договорные функции, а в других случаях они более или менее автоматически передавались солнцу как трансформации М.). Солярная функция М. объясняет многочисленные примеры синкретических образов М.-Гелиоса в митраическом искусстве (иногда
673
М. отождествлялся через мотив огня и с Гефестом). Исходным пунктом в выяснении мифологической предыстории образа М. следует считать наличие пары соответствующих божеств в иранской и индийской традициях: Митра — Ахурамазда в «Авесте» и Митра — Варуна в «Ригведе». В этой паре, связываемой с магико-юридической функцией (согласно выдвинутой Ж. Дюмезилем теории трёх функций богов) и поколением «старых богов», Ахурамазда (соответственно Варуна), видимо, моделировал в индоиранский период в основном космологические элементы вселенной, а М., очевидно, ведал социальной организацией людей и соответственно устройством «человеческой» вселенной, осуществлял медиационную (посредническую) функцию между верхом и низом, небом и землёй, внешним и внутренним пространством, божественным и человеческим. Подобная схема объясняет возникновение следующей по времени стадии в истории М. — превращение его в бога договора. В ходе подобной эволюции М. мог иногда приобретать и некоторые черты, первоначально присущие его соседу по божественной паре. Так, видимо, объясняется причастность авестийского М. к войне, к разрушительным, недружественным действиям, даже к убийству (таков, например, мотив убийства быка, ставший своего рода символом митраической мифологии к западу от Ирана; ср. древнеиндийскую мифологему о М., вместе с другими богами принимающем участие в убийстве Сомы), связь с водами, первоначально характерная для второго члена пары (ср. Варуну как повелителя первозданных вод), связь с ночным небом (одежда М. иногда изображается как звёздное небо), с глубиной и тайной (в «Яште» X 25 почтение воздаётся «глубокому ахуру»). В результате реформы Заратуштры Ахурамазда обрёл статус единственного главного бога, а М. потерял своё место рядом с ним, был исключён даже из круга его ближайших помощников Амеша Спента (имя М. не встречается в «Гатах») и нашёл себе место среди помощников Ахурамазды более низкого ранга, язатов. Тем не менее М., Митра на цветке лотоса (фигура слева). Фрагмент сасанидского наскального рельефа. Кон. 4 в. Таге-Бостан.
674
МИТРА
видимо, было выделено место в зороастрийском календаре (месяц жертвоприношений багаядиш, ср. baga-). He исключено, что намерения Заратуштры в отношении М. могли быть ещё более радикальными. Среди других изменений характеристик М. после реформы Заратуштры — устранение у М. функций бога войны, актуализация тавроктонической темы (из крови убиваемого быка произрастают растения, она увеличивает плодородие и жизненную силу, ср. особую роль в культе М. жертвоприношения животных), появление образа «утроенного» М., т. е. большого М. с двумя малыми М. со светильниками (олицетворения утренней и вечерней зари Кауто и Каутопат), формирование мифологемы солнце (свет) из камня (скалы), мотив конного М. и т. п. М. [возможно, как солнце, объятое космическими водами, ср. мотив золотого зародыша (яйца) в бездне мировых вод] отождествлялся с орфическим первородным божеством Фанесом, рождённым из яйца, брошенного в воды. Об этом свидетельствуют некоторые посвятительные надписи (ср., например, формулу: «Зевсу – Гелиосу – Митре – Фанесу»), произведения искусства, например барельеф с изображением юноши (М.-Фанеса) из Моденского музея. Многие изображения М. содержат также детали, объединяющие М. (и Фанеса) с богом времени Зерваном. В связи с распространением за пределами Ирана (особенно в Римской империи) культа М. и посвященных ему ритуалов (митраические мистерии), ритуальных сооружений (митрейоны; есть предположение, что Бехистунская скала ещё в доахеменидское время могла быть местом культа М.), изображений и скульптур, мотивов и сюжетов, языковых образов и имён с соответствующим корнем [они весьма обильны и в самом Иране (ср. уже пер-сеполитанский ономастикой), и далеко за его пределами] обращают на себя внимание чрезвычайная лёгкость усвоения культа М. (в частности, видимо, в военной среде; ср. особую популярность M. y римских легионеров от Евфрата до Рейна; в Дура-Европосе почитали М. одновременно с Юпитером, в других случаях отождествляли с Зевсом) и быстрая трансформация образа М. (так, в Армении М. дал имя Мгеру, герою эпоса о сасунских богатырях, убивающему, в частности, чёрного быка, см. в ст. Михр). В самом Иране эволюция образа М. не закончилась реформой Заратуштры. Ахемениды, несомненно, чтили М. Он упоминается вместе с Ахурамаздой и Ардвисурой Анахитой в надписях Артаксеркса II и III, Ксенофонт сообщает о поклонении М. Кира Младшего, Ктесий – о жертвоприношениях М., совершаемых персидскими царями, Курций Руф — о поклонении Дария III M., солнцу и вечному огню. Видимо, М. почитали и ранние Ахемениды. Сохраняется культ М. и в эпоху Сасанидов. Эволюцию характеристик М. довольно полно отражает нумизматический материал. На кушанско-сасанидских монетах, на ранних монетах Хормизда I M. вручает правителю символы власти (на более поздних это делает Ахурамазда). Иногда М. изображается стоящим на цветке лотоса (рельеф из Таге-Бостана),
что обнаруживает тяготение к буддийским иконографическим приёмам (ср. притяжение М. и Майтреи как ипостаси Будды); на греко-бактрийских монетах Деметрия (2 в. до н. э.) прослеживаются отчётливые следы синтеза образов Геракла и М. Монеты кушанских правителей Канишки и Хувишки (кон. 1 — 2 вв. н. э.) позволяют судить о формировании пантеона, в котором рядом с М. оказываются бог луны Мах, бог ветра Вадо, бог огня Атшо, иногда Фарро и т. п. Известен вклад образа М. и в формирование некоторых аспектов раннехристианского учения и ряда предшествовавших ему концепций. В. Н. Топоров.
МИТРА (др.-инд. Mitra, букв. «друг», понимаемый как второй участник договора; в среднем роде — «дружба», «договор»), в ведийской мифологии бог, связанный с договором, людьми, солнцем, один из адитьев. В «Ригведе» ему посвящен один гимн (III 59). Гораздо чаще М. образует с Варуной пару, рассматриваемую как нечто единое. М. (как и Варуна) — сын Адити и Дакши (VII 66, 2; VIII 25, 5). M. (один или вместе с Варуной) заполняет воздушное пространство, удерживает небо и землю, укрепляет небо и солнце, заставляет его восходить (IV 13, 2; ср. призывы к М. при восходе солнца), охраняет оба мира, несёт богов (III 59, 8). Солнце — глаз М. и Варуны (VI 51, 1; VII 61, 1). Связь с солнцем и небом объясняет мотивы небесной езды (ср. также путь М., V 64, 3) и всевидения и ряд атрибутов – коней, колесницу, золотой трон, мёд, сому и т. п. (ср. связь с обильными молоком коровами, в частности как образом дождевых облаков). Особенно подчёркивается, что M. — бог дружбы (I 21, 3), он миролюбив и милосерден к людям, в частности к певцам; защищает их, приносит богатство. Основная функция М. – объединение людей (III 59, 1, 5; VII 36, 2 и др.) в особую социальную структуру и установление договора с ними. Этот договор соотносится с универсальным космическим законом рита и с движением солнца. М. следит за виной и
её отсутствием (V 62, 8), карает за грехи, он господин истины (Майтр.-самх. II 6, 6) и руководитель людей в сфере социального и морального порядка (PB I 139, 2). Вместе с Варуной М. воплощает магикоюридическую функцию (в частности, они стражи морального порядка — dharman и обладатели магической асурской силы) и прежде всего идею договора. Уже в ведийский период М. и Варуна различаются в ряде отношений. В брахманах эти различия превращаются в стройную систему противопоставлений: благой — неблагой, правый — левый, близкий (внутренний) — далёкий (внешний), восточный — западный, связанный с солнцем — с луной, с днём — с ночью, с летом — с зимой, с огнём — с водой (ср. два вида клятвы — при огне и при воде), белый — чёрный (ср. цвет жертв, приносимых М. и Варуне), видимый — невидимый, связанный с космосом — с хаосом, коллективный — индивидуальный, социальный — природный, юридический — магический. Таким образом, М. и Варуна в известной степени становятся классификаторами в модели мира древних индийцев. Вместе с тем между ними существуют и связи иного рода. Варуна объемлет космос извне. Всё остальное, в том числе солнце, огонь как образы М. помещены внутри («Варуна в воды поместил огонь, в небо — солнце», PB V 85, 2). Именно Варуна проложил путь для солнца. Видимо, на основании этих мотивов можно восстановить ядро космогонического мифа с участием М. и Варуны. В некоторых версиях мифа о Пуруравасе и Урваши (ср. Вишну-пур. IV) М. выступает как муж Урваши, любившей Варуну; у неё два сына Агастья и Васиштха, будущие великие мудрецы. Узнав об измене Урваши, М. изгоняет её с небес и проклинает, предсказав ей жизнь среди людей и брак со смертным. В «Тайттириясамхите» «Яджур-веды» (II 1, 9, 5) отмечен мотив — М. успокаивает Варуну, в «Рамаяне» (VII 56, 12, 23–26) M. помогает Варуне. Вообще, в более поздней литературе тесная связь М. и Варуны входит в
Слева – Архангел Михаил. Центральная часть иконы в Архангельском соборе Московского Кремля. 1-я половина 15 в. Справа – Архангел Михаил, взвешивающий души умерших. Из алтаря Страшного суда. Рогир ван ден Вейден. 1443–46.
МИХР пословицу (Мбх. XIV 59, 15; «Хариванша» II 101, 10). Из других связей М. подчёркиваются отношения с Агни, Сомой, Вач (PB 125, 1), Индрой, который наказывает тех, кто грешит против закона М. и Варуны (X 89, 8–9). В упанишадах М. встречается только в перечислениях. Позже упоминается М. как мудрец, сын Васиштхи. В. H. Топоров.
МИХАИЛ (евр. mika’el, греч. Μιχα λ); в иудаистической, христианской, а также мусульманской (см. Микал) мифологиях великий ангел, архангел. Народная этимология даёт осмысление имени М. как «кто, как бог?». Имя это засвидетельствовано у семитских народов в древности. В Ветхом завете М. выступает как «князь» еврейского народа («князь великий, стоящий за сынов народа»; Дан. 12, 1), защищающий народ от соперничающего «князя» (т. е. ангела) «царства Персидского» (10, 13 и 21), и как «архистратиг», пред-
водитель небесного воинства в окончательной эсхатологической битве против сил зла (12, 1). В последней функции он выступает и в Апокалипсисе (12, 7), где сражается с драконом (дьяволом, сатаной), что можно рассматривать как вариант древнего змееборческого мифа (см. Змей). В апокрифической эсхатологической литературе он изображается борющимся с ангелом зла Самаэлем (в более поздней традиции — с сатаной); вражда между ними началась с того момента, когда Самаэль, низвергнутый с небес, ухватился за крылья М., чтобы увлечь его в преисподнюю, однако М. был спасён богом. Агадическая традиция приписывает М. роль защитника: он спасает Авраама (а также трёх отроков) из огненной печи, выводит Лота из обречённого Содома, спасает от смерти Исаака, поставив на его место барашка, является предводителем израильтян в пустыне во время их исхода из Египта и др.
Архангел Михаил. Икона А. Рублёва. Ок. 1400. Москва, Третьяковская галерея.
675
Помимо миссии воинственного заступничества М. выступает в роли ангела милосердия и просителя людей перед богом. Он является также «ангелом предстояния», стоящим вместе с Гавриилом перед троном божьим (кн. Еноха 9, 1; 40, 2; 90, 22; Таргум Иов 25, 2). Здесь, как и в функции предводителя и заступника, образ М. сливается с Метатроном, а в функции вестника (он сообщает Аврааму о пленении Лота, о рождении Исаака и др.) — с Гавриилом. Как предстоящий перед троном он является одновременно ангеломписцом, заносящим имена праведников в книгу, а также ангелом — хранителем таинственных письмен, и среди них — магических слов, которыми были сотворены небеса и земля (ср. кн. Еноха 60, 12). Отсюда его функция учителя. М. посвятил в чудеса мироздания Адама и Сифа («Апокалипсис Моисея» 3, 13), научил Адама земледелию, а Авраама богопознанию, он же был учителем Моисея, которому на горе Синай передал скрижали Закона. Здесь проясняется функция М. как посредника между богом и людьми. М. выступает также в роли психопомпа – проводника душ, которые он сопровождает к воротам небесного Иерусалима, помогая им их открыть, или же стоит со своей ратью у этих ворот, разрешая вход праведникам (эфиопский «Апокалипсис Баруха» 9, 5). М. было поручено взять душу Авраама («Завет Авраама» 19), он же «говорил с дьяволом, споря о Моисеевом теле» (Иуд. 9 и др.). В христианской традиции он несёт в облаках тело усопшей богоматери. В православной традиции М. играет гармонирующую с исконной ролью учителя роль культурного героя, обучающего людей скотоводству, хлебопашеству и ремёслам (ср. иконографию святых Флора и Лавра с конями, уздечки которых держит архангел М., клейма на иконах «Собора архангела М.»). Образ М. широко представлен в искусстве, в частности в древнерусском (считался покровителем князей и ратной славы). M. Б. Мейлах.
МИХР, Mгeр (от пехл. Mihr, Митра), в армянской мифологии бог небесного света и солнца, сын Арамазда. В древней Армении М. были посвящены храм в Багааридже (на территории современной Турции), жертвенник Мхери дур («дверь Мхера», от пехл. Deri Mihr) в горах близ города Ван, а также, по-видимому, и храм в Гарни (1 в. н. э.). Следы почитания М. обнаруживаются: в древнеармянском календаре в названиях восьмого дня каждого месяца – михр, седьмого месяца (февраль) – мехекан; в армянской ономастике (включая топонимику) – более 150 наименований производны от имени М. Влияние культа М. после распространения христианства проявилось в армянских духовных песнях (шараканы), сложившихся в 5–8 вв. В них Христос отождествляется с божеством света, его называют «свет», «творец света», «излияние света», «солнце правды», «мысленный свет», «солнечный свет», «источник света». В трансформированном виде образ М. перешёл в эпос «Сасна црер», где вместо единого М. выступают Мгер Старший (дед) и Мгер Младший (внук). Мгер Старший, сын Санасара и Дехцун, дочери царя каджей, – исполин, наделённый богатыр-
676
МИЧИБИЧИ
Слева – Битва архангела Михаила с драконом. Гравюра А. Дюрера. 1498. Москва, Музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина. Справа – Архангел Михаил, побеждающий дьявола. Картина Рафаэля. Ок. 1502. Париж, Лувр.
ской силой. Подобно Митре, Мгер совершает ряд подвигов. Он вступает в бой с чудовищным львом, преградившим дорогу, по которой в Сасун доставляли хлеб; руками он раздирает льва на части (отсюда его прозвище «львораздиратель»), после этого жители Сасуна получили хлеб в изобилии. Мгер одолевает дэвов; убив чёрного быка (символ тьмы и преисподней) и лишив тем самым главного Белого дэва магической силы, Мгер сражает его в битве. Мгер Младший, сын Давида и Хандутхатун, проводит жизнь в странствиях, в постоянной борьбе с несправедливостью, со злыми силами. Он побеждает дэва Купа, старуху-людоедку, иноземные полчища, угрожавшие Сасуну; спасает город Джезиру от наводнения, сбросив утёс в протекавшую через него реку и тем самым разделив её на два рукава. Встретив возвращающегося в Сасун Давида, Мгер, не ведая, что это его отец, вступает с ним в единоборство и валит его наземь (вариант: отца и сына разнимает Габриел Xрештак). Опозоренный Давид проклинает сына: он обрекает его на бессмертие и бездетность. Мгер оказался не в силах истребить несправедливость в мире; его больше не держит земля: Мгер и его конь (Куркик Джалали) вязнут в земле. Мгер идёт за решением своей судьбы к могилам родителей. Он слышит их голоса, предлагающие ему удалиться в скалу и ждать изменения мира. Согласно варианту, путь к скале Мгеру указывает вещий ворон (аграв), поэтому скала получила название Агравакар («воронова скала»). От удара меча Мгера скала разверзлась и приняла его вместе с конём. Один раз или дважды в год (вариант: в каждую субботу) Мгер выходит из
скалы и пробует, не окрепла ли земля. Убедившись, что по-прежнему она не выдерживает его тяжести, Мгер возвращается в скалу. Одному пастуху, увидевшему Мгера в приоткрывшейся скале, он сказал, что совсем оставит скалу, когда разрушится старый и будет создан справедливый мир, когда пшеничное зерно будет крупнее ореха, а ячменное — больше ягоды шиповника. Согласно отдельным версиям сказаний, в скале, в которой пребывает Мгер, горит вечная свеча (или лампада), вращается чархи-фалак («колесо судьбы»); когда колесо остановится, Мгер выйдет из скалы и разрушит несправедливый мир. Существует вариант мифа, по которому Мгер Младший оказывается по воле верховного божества прикованным к скале и ворон клюёт его почки. Этот мотив возник, по-видимому, под влиянием представлений о богоборцах, об Артавазде, прикованном цепями в пещере, с которым древнеармянская мифология связывала спасение мира. Образ Мгера нашёл отражение в эпической поэме А. Исаакяна «Мгер из Сасуна» (1919). С. Б. Арутюнян.
МИЧИБИЧИ, в мифологии оджибве (Северная Америка) водные божества, враждебные человеку; представлялись в виде змеи или морской пантеры с плавниками, которая живёт на дне озёр и влияет на успех рыбной ловли. Чтобы задобрить М., ей приносили в жертву собаку, бросая её в воду. А. В.
МИЧИТ, Mечит, в мифологии монгольских народов, а также в мифологии алтайцев (Мeчин) и других тюркских народов (Улькер) персонификация созвездия Плеяды. Название «М.», очевидно, восходит к слову, обозначающему «обезьяна» (монг. мечин, множ. ч. – мечит, мичит). На формирование мифов о М. оказали влияние представления, ассоциирующиеся с годом обезьяны (монг. мечин жил, алт. мечин дьыл) – девятым годом двенадцатилетнего животного календарного цикла у тюркомонгольских народов. Многие приметы года обезьяны – засуха, холодная ранняя зима, заболевания скота, прежде всего лошадей и верблюдов, – имеют довольно точное соответствие в мифологической семантике М. М. — демонический персонаж. Считалось, что его перемещения с земли на небо и по небосводу вызывают невыносимый
Мичибичи. Слева – наскальный рисунок в Агава-Бей. Озеро Верхнее. 1-я половина 19 в. Справа – рисунок индейского художника Н. Моррисо (частная коллекция С. Дьюдни). 2-я половина 20 в.
МОДЕЛЬ МИРА холод или жару, сезонные недомогания людей и животных, различные неприятности. По представлениям ойратов (элетов), с его исчезновением весной бледнеют лица, убывает мука в мешках и масло в посуде, худеет скот. М. (Улькер) некогда жил на земле, на которой, по одним версиям (дербетской, урянхайской и др.), царило вечное тепло, по другим (алтайскотюркским) — лютый мороз; по некоторым вариантам, М. вызывал снегопад, напускал голод и мор на скот. М., спящего в золе или на льду (связь со стихиями жары и холода), хотели раздавить верблюд и корова, которая опередила верблюда, но М. выскользнул из-под её раздвоенного копыта и, разделившись на шесть звёзд, поднялся на небо, откуда зимой посылает холод. В алтайском варианте мифа Дьетиган (Большая Медведица), спустившийся с неба, поручает коню раздавить М., однако коня опережает корова. Ускользающий М. распадается на семь частей, превращающихся в семь демонов; одного из них Дьетигану удаётся захватить. С тех пор М. гонится за похитителем. В этом мифе отражён стойкий мотив о наличии у М. первоначально семи звёзд, одну из которых отняла Большая Медведица (см. Долон эбуген). По другим версиям, созвездие М. некогда включало двенадцать звёзд. Одно алтайское предание повествует о том, что созвездия Плеяды и Большой Медведицы когда-то были ханами, имевшими соответственно семь и шесть звёзд. Второй хан отобрал у первого одну звезду (теперь она — в хвосте Большой Медведицы), что вызвало небесную погоню за похитителем. Согласно калмыцким поверьям, отнятие звезды у М. спасло мир от гибели, так как уменьшило стужу, источаемую М. В роли культурного героя, уничтожающего «избыточные» звёзды (одну, реже шесть) М. (которые вызывают чрезмерный холод), выступает и Эрхий-мерген. Согласно более поздним мифам, происхождение созвездия Плеяд связано с семью чудесными искусниками, жену одного из которых захватил злой хан. Вызволив её из неволи, все семеро стали спорить о мере заслуг каждого в освобождении пленницы. Поссорившись, они разорвали женщину на части (находящиеся и ныне на луне — видны как пятна на ней), а сами превратились в звёзды. Муж женщины, одна из звёзд, был украден и убит ханом, но воскрешён товарищами (элетское предание). Халхасская легенда о происхождении М. повествует о семи мастерах — сыновьях Хобульдей-мергена (см. в ст. Хухедей-мерген), из которых один брат, меткий стрелок, целился в солнце, но промахнулся и стал степным сурком. После этого остальные шесть братьев поднялись на небо в облике обезьяны (Мечин). С. Ю. Неклюдов.
МИШКОАТЛЬ («облачная змея»), Истак Мишкоатль («белая облачная змея»), Камаштли, в мифологии ацтеков бог звёзд и туч, отец Уицилопочтли и Кецалькоатля. Первоначально у чичимеков М. был божеством охоты, почитавшимся в виде оленя. Позже у ацтеков связывается с культами Уицилопочтли и Кецалькоатля и рассматривается как прародитель племён науа. Изображался с копьеметалкой и дротиками в руках. Р. К.
677
ным гневом М.-а. В марийской мифологии М.-а. соответствует Мланде-ава.
Мневис с головой быка. Бронза. Гелиополис. 4–3 вв. до н. э.
МКАМГАРИЯ, Самкамгария, Скамгария, Акамгария, в абхазской мифологии божество, покровительствующее скотоводству, особенно разведению буйволов, а также плодородию вообще. Считалось, что М. обитает на скале на вершине горы, около которой расположено село Чхортоли (ныне в Гальском районе), где ему приносили жертвы. В честь М. совершались обряды во время стрижки овец, отёла буйволицы, когда терялся скот в лесу. Пастухи устраивали моления в честь М. каждые три года, некоторые семьи — ежегодно. Л. А.
МНЕВИС, Мневер (mrw–wr), в египетской мифологии божество в виде чёрного быка. Центр его культа – Гелиополь. М. почитался как живое воплощение бога солнца и изображался с солнечным диском между рогами. Эпитет М.— «посредник Ра, который сообщает истину Атуму». Почитавшиеся М. быки содержались в особом помещении, после смерти их бальзамировали и хоронили в специальном склепе. Матерью М. была корова Хесат. М. отождествлялся с обожествлённым быком Бухисом, считался ба — душой Ра, а также города Нехен (Иераконполь). Р. Р.
МНЕМОСИНА, Мнемозина (Μνημμοσυνη); в греческой мифологии богиня памяти, дочь Урана и Геи, титанида (Hes. Theog. 135). Родила от Зевса муз — девять дочерей (915–917). Согласно сообщению Павсания (IX 39, 8) в Лейбадее (Беотия), вблизи пещеры Трофония, находились два источника: Леты — забвения и М.— памяти (см. в ст. Лета). А. Т.-Г.
МОДА-ABA, Mастор-ава (мода, мастор, «земля», ава, «мать, женщина»), в мордовской мифологии хозяйка — «держательница» земли, воплощение земли и её плодородия. Её молили об урожае («что сеем в тебя — подними, вырасти»), но ей же приписывали и насылание порчи, болезни. Падение на землю считалось вызван-
МОДЕЛЬ МИРА (мифопоэтическая). В самом общем виде М. м. определяется как сокращённое и упрощённое отображение всей суммы представлений о мире внутри данной традиции, взятых в их системном и операционном аспектах. М. м. не относится к числу понятий эмпирического уровня (носители данной традиции могут не осознавать М. м. во всей её полноте). Системность и операционный характер М. м. дают возможность на синхронном уровне решить проблему тождества (различение инвариантных и вариантных отношений), а на диахроническом уровне установить зависимости между элементами системы и их потенциями исторического развития (связь «логического» и «исторического»). Само понятие «мир», модель которого описывается, целесообразно понимать как человека и среду в их взаимодействии; в этом смысле мир есть результат переработки информации о среде и о самом человеке, причём «человеческие» структуры и схемы часто экстраполируются на среду, которая описывается на языке антропоцентрических понятий. Для мифопоэтической М. м. существен вариант взаимодействия с природой, в котором природа представлена не как результат переработки первичных данных органическими рецепторами (органами чувств), а как результат вторичной перекодировки первичных данных с помощью знаковых систем. Иначе говоря, М. м. реализуется в различных семиотических воплощениях, ни одно из которых для мифопоэтического сознания не является полностью независимым, поскольку все они скоординированы между собой и образуют единую универсальную систему, которой они и подчинены. Мнемосина. Картина Д. Г. Россетти. 1881. Делавер, музей искусств.
678
МОДЕЛЬ МИРА
Мифопоэтическая М. м. восстанавливается на основании самых разнообразных источников — от данных палеонтологии и биологии до сведений по этнографии современных архаических коллективов, пережиточных представлений в сознании современного человека, данных, относящихся к языку, символике сновидений и более глубоких сфер бессознательного, художественному творчеству и т. п., в которых могут быть обнаружены или реконструированы архаические структуры (включая и архетипы). Период, для которого целесообразно говорить об относительно единой и стабильной М. м., принято называть космологическим или мифопоэтическим; верхней границей его можно считать эпоху, непосредственно предшествующую возникновению цивилизаций Ближнего Востока, Средиземноморья, Индии и Китая. Основным способом осмысления мира и разрешения противоречий в этот период является миф, мифология, понимаемая не только как система мифов, имеющих дело с дискретными единицами, но и, главное, – как особый тип мышления, хронологически и по существу противостоящий историческому и естественнонаучному типам мышления (ср. исследования К. Леви-Строса, М. Элиаде, Г. Франкфорта и др.), и ритуал, ориентированный на непрерывное и целостное (см. Обряды и мифы). Исходными и основными для текстов космологического периода нужно считать схемы трёх типов: 1) собственно космологические схемы, занимающие центральное место (см. Космогонические мифы); 2) схемы, описывающие систему родства и брачных отношений, и 3) схемы мифо-исторической традиции. Последние схемы состоят, как правило, из мифов и того, что условно можно назвать «историческими» преданиями (см. История и мифы, Легенды и мифы, Предания и мифы). В силу операционности определения объектов в мифопоэтическом мышлении («как это сделано? как это произошло? почему?») актуальная картина мира неминуемо связывается с космологическими схемами и с «историческими» преданиями, которые рассматриваются как прецедент, служащий образцом для воспроизведения уже только в силу того, что он имел место в «первоначальные» времена. Следовательно, «исторические» предания вместе с генеалогическими схемами, схемами родства и брачных отношений образуют как бы временной диапазон данного социума, выраженный в терминах поколений, – от предков в прошлом до потомков в будущем. Поэтому миф, как и мифологизированное «историческое» предание, совмещает в себе два аспекта — диахронический (рассказ о прошлом) и синхронический (средство объяснения настоящего, а иногда и будущего). Эта неразрывная, двуединая связь диахронии и синхронии — неотъемлемая черта мифопоэтической М. М. Мифопоэтическая М. м. часто предполагает тождество (или, по крайней мере, особую связанность, зависимость) макрокосма и микрокосма, природы и человека (подробнее см. в ст. Заговоры и мифы). Это тождество объясняет многочисленные
примеры антропоморфного моделирования не только космического пространства и земли в целом, но и бытовых сфер — жилища, утвари, посуды, одежды, разные части которых на языковом и на надъязыковом уровнях соотносимы с названиями человеческого тела (ср. подножие горы, ножка стола, рюмки и т. п.; ср. также многочисленные случаи антропоморфизации неодушевлённых объектов в языке, в образных системах — словесных, изобразительных и т. д.). Мифопоэтическая М. м. всегда ориентирована на предельную космологизированность сущего: всё причастно космосу, связано с ним, выводимо из него и проверяется и подтверждается через соотнесение с космосом. М. м. в соответствующих традициях предполагает прежде всего выявление и описание космологизированного modus vivendi и основных параметров вселенной – пространственно-временных [связь пространства и времени и соответствующие образы единого континуума — небо, год, древо мировое и т. п.; организация пространства и времени с указанием наиболее сакральных и, следовательно, максимально космологизированных точек – центра мира и его абстрактных и конкретных образов, начала во времени, т. е. времени творения, воспроизводимого в главном годовом ритуале, соответственно — сакрально отмеченных точек пространства — «святынь», «священных мест» и времени — «священных дней», «праздников»; средства «космологизации» пространства и времени для борьбы с энтропическими тенденциями «снашивания» мира (ритуал в мифопоэтической М. м. как раз и ориентирован на «работу» по освоению хаоса, преобразованию его в космос)], причинных (установление общих схем, определяющих всё, что есть в космологизированной вселенной, и всё, что в ней «становится», возникает, изменяется, т. е. некой меры, которой всё соответствует и которой всё определяется, мирового закона типа rta в Древней Индии, Дике или логоса у древних греков, Маат у древних египтян и т. п.), этических (определение сфер хорошего и плохого, положительного и отрицательного, дозволенного и запрещённого, должного и недолжного и фиксация этих сфер в сводах нравственных установлений и в практическом поведении, создание этических «эталонов» и т. п.), количественных [числовые характеристики вселенной и её отдельных частей, определение сакральных чисел, также космологизирующих наиболее важные части вселенной и наиболее ответственные (ключевые) моменты жизни (три, семь, десять, двенадцать, тридцать три и т. п.), и неблагоприятных чисел как образов хаоса, безблагодатности, зла (напр., тринадцать); постулирование абстрактного образа благоприятных и неблагоприятных чисел — чёт и нечет и т. п.], семантических, определяющих качественную структуру мира (серии противопоставлений, описывающих мир и организующих его), персонажных. Для мифопоэтической М. м. характерна т. н. логика бриколажа (от франц. bricoler, «играть отскоком», т. е. пользоваться окольным путём для достижения поставленной цели). В недрах мифопоэтичес-
кого сознания вырабатывается система бинарных (двоичных) различительных признаков, набор которых является наиболее универсальным средством описания семантики в М. м. и обычно включает в себя 10–20 пар противопоставленных друг другу признаков, имеющих соответственно положительное и отрицательное значение. Это противопоставления, связанные с характеристикой структуры пространства (верх–низ, небо–земля, земля–подземное царство, правый–левый, восток– запад, север–юг), с временными координатами [день–ночь, весна (лето)–зима (осень)], с цветовыми характеристиками (белый–чёрный или красный–чёрный), а также противопоставления, находящиеся на стыке природно-естественного и культурно-социального начала (мокрый–сухой, сырой–варёный, вода–огонь), обнаруживающие отчётливо социальный характер [мужской–женский, старший– младший (в разных значениях – возрастном, генеалогическом: предки–потомки, общественном), свой–чужой, близкий– далёкий, внутренний–внешний]: сюда же в известном смысле относится и более общее противопоставление, определяющее модус всего набора внутри М. м.: сакральный–мирской (профанический). Все левые и все правые члены противопоставлений образуют некие единства, отношение между которыми может быть описано с помощью более общих оппозиций (уже не локализованных в пространственном, временном, природном или социальном планах): счастье–несчастье (доля–недоля), жизнь–смерть и – наиболее абстрактное числовое обозначение их – чёт–нечет. На основе этих наборов двоичных признаков конструируются универсальные знаковые комплексы, эффективное средство усвоения мира первобытным сознанием. Поэтому М. м. может характеризоваться и в соответствии с тем, какими символами передаются эти универсальные знаковые комплексы. Для мифопоэтической М. м. одним из наиболее распространённых символов этого рода является мировое дерево, которое характеризуется и качественно (через системы семантических противопоставлений), и количественно. Если учесть, что для мифопоэтического сознания и числа не могут быть сведены к чисто количественным отношениям, но всегда обнаруживают и аспект субстанциональности, «качественности», то оказывается, что число не только определяет внешние размеры мира или его образа (мирового древа), количественные соотношения их, частей, но и их качественные признаки в М. м. Число оказывается не только введённым в мир (и его образ), но и определяющим высшую суть его и даже прогнозирующим будущую его интерпретацию. Следовательно, и число используется как средство «бриколажа». В случае архаичного сознания ещё более очевидно, что мифопоэтические схемы М. м., формальная сетка отношений часто предшествует содержательной интерпретации элементов, её составляющих, и, более того, сложившиеся формы предопределяют (провоцируют) те или иные содержательные заключения, подобно тому, как в аристотелевской логике структурное отношение частей силлогизма
МОЖЖЕВЕЛЬНИК предопределяет правила вывода и конечный его результат. С другой стороны, одним и тем же материальным образом передаётся параллельная информация разного содержания. Так, композиционные структуры, различные типы схемы мирового дерева одновременно описывают параметры вселенского пространства и правила ориентации в нём, временные, числовые, этиологические, этические, генеалогические и иные структуры. Отсюда же вытекает и то, что во многих языковых традициях соответствующие элементы разных структур кодируются одинаково (или уже эксплицитно формируются подобные уравнения); например, год, пространство и мировое древо; бог, небо и день; человек, земля, смерть и т. п. Во многих архаичных коллективах двоичная символическая классификация непосредственно связана с дуальной организацией с двумя вождями, двумя экзогамными половинами племени, двумя предками-родоначальниками, двусторонней системой отношений — символических, ритуальных, брачных, экономических и т. п. Одна из характерных черт архаического сознания и соответствующей М. м. заключается в том, что указанные двоичные противопоставления могут развиваться не только в чистом виде, но и в разных кодовых системах и на разных иерархических уровнях. Таким образом, одно и то же содержание может быть передано средствами растительного, животного, минерального, астрономического, кулинарного, абстрактного и т. п. кодов или же воплотиться в разные сферы деятельности — религиозно-юридическую, военную, хозяйственную и т. д. Наличие разных кодовых систем приводит к проблеме классификаторов и классификаций («логика конкретного»). Цель таких классификаций в создании предпосылок для своего рода интеллектуальной игры, выработке формального и достаточно мощного аппарата, который предлагает схемы группировок конкретных вещей, выявляет их сходство и различия, определяет («высвечивает») вещную структуру вселенной, тем самым закладывая предпосылки для настоящих и будущих содержательных интерпретаций. Такие классификации упорядочивают мир и представления о нём, отвоёвывая новые части хаоса и космологизируя его. Внутри же космически организованного пространства всё связано друг с другом (сам акт мысли о такой связи есть для первобытного сознания уже объективизация этой связи: мысль –> вещь); здесь господствует глобальный и интегральный детерминизм. Эта особенность объясняет и такие трансформации, как метампсихоз (вера в переселение душ), метаморфозы типа животное –> человек и т. д., выделение сакрально отмеченных объектов [священных предметов типа австралийской чуринги, особых сил (мана, вакан и т. д.), сверхчеловеческих божественных и демонических персонажей, временных отрезков (алтьира — «время сновидения», время праздника и т. п.)], многочисленные серии отождествлений (вплоть до слияния субъекта с объектом в спекулятивном мышлении и в экстатическом состоянии). Среди многочисленных классификаций
мифопоэтической эпохи существует определённая связь. Она может указывать на аспект тождественности соответствующих элементов в данных классификациях, и тогда создаются концептуальные матрицы, с помощью которых описывается мир, как, например, в древнем Китае, в упанишадах, у индейцев суньи и т. п. (ср. цепочки типа лето–юг–солнце–небо– огонь–красный–железо–некое животное –некое растение–некая пища–некое божество–определённый социальный класс и т. д.). Другой тип связи внутри таких классификаций предполагает прежде всего иерархичность. В этом случае классификаторы определённого типа (напр., животные) приобретают исключительное, почти универсальное значение и начинают выступать как представители целых совокупностей явлений. Такова, согласно некоторым современным воззрениям, сущность первобытного тотемизма. Другой пример иерархически выделенных классификаторов — первоэлементы (земля, вода, огонь, воздух, иногда эфир, металл, дерево, камень), которые, с одной стороны, репрезентируют целые классы явлений, как бы им подчинённых, а с другой стороны, связаны между собой отношениями особого рода, но также построенными по иерархическому признаку. Известное представление о системе такого рода можно получить из древнекитайской традиции («космогонический порядок»: дерево–>огонь–>вода–>металл–>земля; «современный порядок»: металл–>вода –>огонь–>земля; «порядок взаимного порождения»: огонь–>земля–>металл–> дерево–>вода–>огонь; «порядок взаимного преобладания (или разрушения)»: земля–>дерево–>огонь–>металл–>вода–> земля). Аналогии таким «порядкам» представлены и в ряде других архаичных традиций. Некоторые из этих «порядков» задают набор операторов над первоэлементами-классификаторами, что создаёт более мощную систему моделирования миров. Ещё в раннегреческой натурфилософской традиции сохраняются операции подобного рода, ср. порождение четырёх элементов через циклическое применение противопоставления жизнь — смерть (Гераклит). Существует также целый класс мифологических и раннефилософских текстов, восходящих к мифопоэтической традиции, в которых выступает тетрада операторов: рождение (возникновение)–> рост (увеличение)–>деградация (уменьшение)–>смерть (исчезновение). Эта серия операторов описывает и космический цикл, и религиозно-философские концепции, и – позднее – сам процесс познания. Тексты такого рода строятся по следующим основным принципам: 1) перечисление элементов в разных последовательностях (движение по цепи) с введением нумерации или без неё; 2) указание местонахождения одного элемента относительно другого; 3) указание начала (порождение) и конца (уничтожение) одного элемента относительно другого; 4) указание «ценности» одного элемента относительно другого и т. д. Можно предполагать, что эти правила, идеально описывающие формальную и содержательную структуру мифопоэтических текстов, возникли или сложились в систему именно в эту
679
эпоху, став тем резервуаром, из которого и последующие эпохи обильно черпали как элементарные логические схемы, так и тропы и фигуры, лёгшие в основу позднейшей поэтической образности. Подобным же образом ритуал, связанный с мифом творения, дал в последующие эпохи начало эпосу, драме, лирике, хореографии, музыкальному искусству и другим родам и жанрам искусства, на материале которых нередко восстанавливается архаичная М. М. В. Н. Топоров.
МОЖЖЕВЕЛЬНИК, кедр, кипарис. Мифопоэтические представления о М., кедре, кипарисе и других сходных растениях, отражённые и в ритуальной практике, чаще всего ориентируются на такие их свойства, как вечнозелёность, хвойность, характерный «бальзамический» запах (особенно при сжигании). С М. (так же как с кедром и кипарисом) устойчиво связывается символика смерти и её преодоления как начала вечной жизни. С древнейших времён ведёт происхождение распространённый обычай сжигания ветвей М. при похоронах и устилание ими последнего пути умершего. Особое место занимает сжигание М., кедра или других близких растений с целью ритуального окуривания, благовонного каждения; характерно, что и греч. κ δρο , и некоторые названия М. типа нем. диалектного Kaddig сопоставимы с терминами, обозначающими курение благовоний, каждение (ср. «кадить», «чадить» и т. п.). Такое благовонное окуривание описывают Геродот и римские авторы (Плиний Старший, Вергилий, Варрон и др.). В разных традициях Старого и Нового света М. используется для окуривания дома, конюшни, других хозяйственных помещений с целью предотвращения удара молнии или изгнания нечистых духов. По свидетельству «Авесты», последователям Заратуштры запрещалось использовать в качестве обычного топлива растение hapdrdsi, отождествляемое обычно с М. (ср. белуджийск. apurs, «можжевельник», перс. bors, «плоды можжевельника», и т. п.); по другому сообщению «Авесты», «люди, поклоняющиеся дэвам», приносили это растение к священному огню. В ряде случаев названия М. обнаруживают связь с териоморфным кодом (ср., с одной стороны, русское диалектное название М., – «еленец», т. е. «олень», а с другой – название одного из видов дроздов – «можжевеловик»). Известны поверья, согласно которым, в М. живёт злой дух или чёрт (ср. кашубское наименование чёрта kaduk и белорусское диалектное наименование дьявола, злого духа — «кадук»). Вместе с тем существовали поверья (в Жемайтии) о священном лесе, в котором растёт М., не подлежащий рубке из-за того, что в нём живут боги. Иногда можжевеловые или кедровые названия использовались в теофорных именах: по сообщению Павсания (Paus. VIII 13, 2), Артемида в Орхомене имела эпитет «кедровая» (κεδρεατι ). В этом контексте получает объяснение и явление ангела (с объявлением божьей воли) к Илии, заснувшему под кустом М. (3 Царств 19, 4– 5). С кедром связаны представления о красоте, постоянстве, здоровье, бессмертии, неразрушимости и невредимости, си-
680
МОИСЕЙ
ле, процветании, гордости, величии. В Вавилоне считалось, что кедр находится под покровительством бога Эа. В Ассирии он символизирует царя, в древнееврейской традиции — царство, благородство, благовонность. Позднее кедр — эмблема Христа. Особое мифологическое значение имеет т. н. ливанский кедр («царь кедров»); согласно библейской традиции, он был использован Соломоном при возведении храма. Этот же образ, заимствованный из «Песни Песней», встречается и как одно из имён девы Марии. Кипарис в южной Европе и юго-западной Азии — символ смерти, отчаяния, вечного горя, скорби, но и возрождения, бессмертия души, радости, милости. В Греции в ежегодных ритуалах оплакивания Афродитой погибшего Адониса участники процессии несли кипарис. С кипарисом связывается и одно из имён Афродиты (Киприда), так как название острова Кипр дано по «кипарисовому» признаку. По свидетельству греческих и римских авторов, кипарис был посвящен Аполлону, Венере, Плутону, Сильвану и др. Из кипарисового дерева были сделаны палица Геракла, скипетр Юпитера, стрелы Купидона. В античной традиции кипарис рассматривался как дерево траура, посвященное богу подземного царства и эриниям (фуриям). Некогда он был юношей, который, нечаянно убив любимого оленя, от горя превратился в дерево (Ovid. Met. X, 120 след.). В Древнем Иране кипарис почитался как священное дерево в силу того, что на нём было вырезано слово Ахурамазды. Финикияне иногда заменяли конический камень, посвященный Астарте, кипарисом. Древние евреи в праздник кущей пользовались кипарисом и миртом для возведения шатров. Сионский кипарис считался атрибутом девы Марии. Достаточно распространены и этиологические мотивы, связанные с этим деревом (иранская версия об отростке кипариса, принесенном Заратуштрой с небес; мифы о кипарисе как превращенном мифологическом персонаже, ср. Ovid. Met. X, 120). В. Н. Топоров.
МОИСЕЙ, Моше (евр. moseh; этимология неясна, наиболее распространённые объяснения исходят либо из различных грамматических форм евр. глагола masah, «вытаскиваю» — ср. народную этимологию в самой Библии, Исх. 2, 10, либо из коптск. mose, «дитя», входящего в ряд теофорных имён; греч. Μωση , Μωνση ), в преданиях иудаизма и христианства первый пророк Яхве и основатель его религии, законодатель, религиозный наставник и политический вождь еврейских племён в т. н. исходе из Египта в Ханаан (Палестину). Исторические события, отражённые в легендах о М., имели место во 2-й половине 2-го тыс. до н. э. (предположительно, в период правления XIX династии в Египте, т. е. в 1305–1196 до н. э., но ранее 1230, ибо около этого времени египетское свидетельство удостоверяет присутствие племенного союза Израиль в Ханаане; впрочем, некоторые современные специалисты проводят различение между Израилем в целом и выходцами из Египта во главе с М.). Реконструировать точный облик этих событий едва ли возможно, ибо при наличии ряда косвенных данных литературного и археологического характера единственным прямым источником остаются библейские тексты, кодифицированные многими веками позднее. Согласно библейскому повествованию, М. был евреем из колена Левия, сыном Амрама и Иохаведы, братом Аарона и Мариам Пророчицы; однако по стечению обстоятельств он получил египетское воспитание. Так как фараон приказал топить в Ниле всех еврейских новорождённых младенцев мужского пола, мать М. три месяца прячет его в своем доме, после чего кладёт дитя в засмолённую корзину и ставит её в заросли тростника на берегу Нила (распространённый мотив угрозы жизни провиденциального младенца, ср. сюжеты о Саргоне, Ромуле и Реме, а также о младенчестве Зевса). Дочь фараона приходит на реку купаться, видит красивого ребёнка и велит подобрать и отдать его кормилице, которой оказывается мать
Моисей. Скульптура Микеланджело. 1515–16. Рим, церковь Сан-Пьетро ин Винколи.
М. (Исх. 2, 9). М. вырастает при дочери фараона, любящей его, как сына. Однажды он видит, как на тяжёлых строительных работах египетский надсмотрщик избивает еврея, и убивает обидчика. Спасаясь от гнева фараона, М. бежит в Мидиан, где у колодца заступается за обижаемых пастухами дочерей жреца Иофора; Иофор принимает М. в дом и выдаёт за него дочь Сепфору. Между тем в Египте стенание угнетённого народа доходит до Яхве, и М. оказывается призван к своей освободительной миссии. Когда он пасёт овец тестя
Слева – Моисей получает завет на горе Синай. Мозаика. Ок. 547. Равенна, церковь Сан-Витале. Справа – Моисей высекает воду из скалы. Мозаика, конец 12 – нач. 13 вв. Венеция, собор Сан-Марко.
МОИСЕЙ близ горы Хорив (на Синайском полуострове), ангел Яхве окликает его из тернового куста, объятого пламенем и несгорающего (т. н. неопалимая купина), и говорит от имени Яхве: «Я бог отца твоего, бог Авраама, бог Исаака и бог Иакова» (3, 6) — чем устанавливается преемство будущей религии Яхве по отношению к преданиям времён праотцев; с другой стороны, подчёркивается (6, 3), что если праотцы не знали имени Яхве и им бог являлся как «Шаддай», то М. вверено новое имя. Сама весть гласит: «Я пошлю тебя к фараону, и выведи из Египта народ мой, сынов Израилевых» (3, 10). Яхве наделяет М. способностью чудотворства и делает Аарона «устами» косноязычного М., его толмачом и вестником (3, 11–4, 17). Вместе в Аароном М. предстаёт перед фараоном и требует от лица Яхве: «отпусти народ мой, чтобы он совершил мне праздник в пустыне» (5, 1). Но фараон наказывает евреев новыми тяготами, так что народ ропщет на М., только ухудшившего его положение. Тогда Яхве ставит 80-летнего М. «богом фараону» (7, 1) и начинает творить его рукой грозные чудеса: на глазах фараона жезл Аарона превращается в змею и поглощает жезлы магов фараона. Затем Яхве через М. насылает на египтян «казни египетские», числом десять (ср. десять «да будет» в библейском рассказе о сотворении мира, десять заповедей и т. п.): вода Нила приобретает цвет крови и смрадный запах, делаясь непригодной для питья; Египет наполняется полчищами жаб; мошкары; пёсьих мух; идёт падёж скота; у скота и людей распространяются гнойные нарывы; повсюду, кроме Гесема, где живут евреи, проходит сокрушительный град; является саранча; в воздухе висит «осязае-
мая тьма»; по всему Египту умирают первенцы, исключая еврейские дома, дверные косяки которых отмечены кровью пасхального агнца — этиология пасхальной обрядности (7, 15–12, 30). Фараону приходится уступить, и евреи пускаются в путь; «Яхве же шёл пред ними днём в столпе облачном, показывая им путь, а ночью в столпе огненном, светя им, дабы идти им и днём и ночью» (13, 21). Фараон пускается в погоню во главе боевых колесниц своего войска; но евреям удаётся достичь моря. «И простёр Моисей руку свою на море, и гнал Яхве море сильным восточным ветром всю ночь, и сделал море сушею, и расступились воды; и пошли израильтяне среди моря по суше» (14, 21– 22); когда же египтяне вступают на морское дно, вода накрывает их, избавляя преследуемых от погони (подобного рода феномены описаны для Сирбонского моря в греческой географической традиции, хотя легенда, по-видимому, не вполне точна в топографии происшествия). Переход через Красное («Чермное») море (т. е. через лиман этого моря на пути к Синайскому полуострову) — центральный момент всей истории исхода, ёмкий символ чудесного выхода из безвыходного положения (по позднейшей еврейской легенде, море не сразу расступилось под жезлом М., но ждало, когда первый уверовавший шагнёт прямо в пучину). М. воспевает Яхве торжественное славословие (15, 1 –19). В пустыне, однако, народ начинает роптать на М., что затем повторяется не раз; тогда Яхве посылает ему через М. в пищу манну небесную, а для утоления жажды – воду из родника, ударившего из скалы от удара жезла М. (16, 2–17, 7). За этим следует первое военное столкнове-
681
ние с племенами амаликитян; битва решается молитвой М., стоящего на вершине холма и поднимающего в сакральном жесте руки (в одной из которых — всё тот же жезл); когда он не может бороться с усталостью, Аарон и Ор поддерживают его руки (17, 8–16). На третий месяц по исходе из Египта, в новолуние (сакральный момент) народ выходит к Синайской горе, избранной Яхве для своего центрального по смыслу явления и для заключения «завета» с Израилем (см. в ст. Иудаистическая мифология). М. восходит на гору, где ему возвещено, что явление Яхве будет на третий день; народ обязывается не восходить на табуированную гору и блюсти ритуальное воздержание (19, 1–15). На установленный день разражается гроза, слышен таинственный трубный звук, гора дымится и колеблется. М. вторично восходит на гору и получает от Яхве десять заповедей (т. н. «декалог», или «десятословие») — запреты и повеления, регулирующие поведение человека перед богом. Народ, видя молнии, пламя и дым, слыша громы и звуки труб, в страхе отступает от горы, М. же «вступает во мрак, где бог» (20, 21). К десяти заповедям прибавляется множество более частных предписаний характера юридического, морального и ритуального. Затем наступает торжественный момент заключения «завета»: народ обещает исполнять слова Яхве, на двенадцати жертвенных камнях (по числу двенадцати колен Израилевых) приносится жертва, и М. кропит народ кровью со словами: «вот кровь завета, который Яхве заключил с вами о всех словах сих» (24, 8). М. снова уходит на гору на 40 дней и ночей (сакральный срок поста и уединения); ему даются обстоятельные наставле-
Слева – Нахождение Моисея. Картина Джорджоне. Ок. 1505. Флоренция, галерея Уффици. Справа – Нахождение Моисея. Картина Ф. Гудалла. 1885.
682
МОИСЕЙ
Моисей, источающий воду из скалы. Картина Н. Пуссена. 1633-1635. Эдинбург, Национальная галерея Шотландии.
ния о центральных реалиях культа Яхве — об устройстве ковчега завета (священного ларца, над которым локализуется мистическое «присутствие» Яхве, ср. Шехина), скинии (шатра для священнодействий перед ковчегом), о посвящении Аарона и его потомков для священнического служения и т. д. (25–31). Конфликт между призванием пророка и косностью народа достигает предельной остроты; пока М. пребывает в многодневной беседе с Яхве, евреи и сам Аарон, только что заключившие «завет», нарушают его и совершают отступничество: народ требует зримого и вещественного «бога, который бы шёл пред нами», и Аарон изготовляет золотого тельца, в честь которого тотчас же начинается празднество (32, 1–6). Яхве предлагает М. истребить неверных и произвести новый народ из потомков самого М., но М. молится за народ и своим предстательством предотвращает его гибель (ср. мотив молитвы за других в легендах о Ное, упустившем этот долг, и Аврааме, исполнившем его). Но карательные меры М. по отношению к отступникам суровы: он уничтожает тельца и велит воинам из колена Левия предать казни наиболее виновных, не щадя самых близких (32, 7– 35). Скрижали, т. е. две каменные доски, на которых рукою Яхве были написаны слова откровения (десять заповедей?), М. во гневе разбивает; затем он получает от Яхве новые скрижали (Исх. 34, 1–4). По особой милости М. явлена «вся слава» Яхве, но таким образом, что он видит Яхве сзади, ибо лицо бога нельзя видеть и не умереть (33, 18–23); после такой милости лицо самого М. сияет столь явственно, что к нему боятся подойти, и ему приходится носить на лице покрывало (34, 29–35). И всё же ропот против авторитета М. не прекращается. Зачинщиками выступают Корей, Дафан и Авирон, бросающие М. и Аарону упрёк: «почему вы ставите себя выше народа Яхве?» (Чис. 16, 3). М. предоставляет вопрос о прерогативах духовной власти божьему суду: Корея, Дафана и Авирона вместе с их семьями поглощает
разверзшаяся земля, а их приверженцев, явившихся с кадильницами как знаком претензии на права священников, пожирает вышедшее из этих кадильниц пламя (16, 5–40). 40 лет предводительствует М. народом в его скитаниях по пустыне, но когда М. исполняется 120 лет, Яхве возвещает, что ему не суждено перейти Иордан и войти в ту самую «землю обетованную», к которой он вёл народ; эта чувствительная кара постигает его за погрешности в исполнении своего долга вождя и наставника народа (Втор. 31,2; 32, 49–52), как ещё ранее постигла Аарона. Увенчание
Моисей со скрижалями законов. Картина Рембрандта. 1659. Западный Берлин, Картинная галерея.
дела своей жизни М. должен передать другому – Иисусу Навину, которого «пред очами всех израильтян» (31, 7) ставит своим преемником. Затем он всенародно поёт песнь, напоминая о благодеяниях Яхве, укоряя за неверность ему, предсказывая в будущем и наказания, и милость от Яхве в самый тяжёлый час (32, 1–43). Перед смертью ему подарен последний взгляд на недостижимую для него «землю обетованную» с горы Нево (к востоку от Мёртвого моря, в земле Моав); там он и умирает (34, 1–5). Место его погребения близ моавитского города Веффегора, как подчёркивает библейский текст, осталось неизвестным. Позднейшие легенды обращаются с особым интересом к темам рождения и кончины М. Будущее величие М., как обычно в таких случаях, предсказано пророчеством его сестры Мариам, сновидением его антагониста фараона и явлением света, осиявшего дом Авраама («Шемот рабба», 1 и др.). Младенец М., принесённый ко двору фараона, срывает с его головы венец и возлагает на собственную; ввиду такого знамения его решено умертвить, но оказавшийся тут же Иофор (!) советует испытать неразумие младенца, предложив ему на выбор золото и горящие угли; дитя тянется к золоту, но ангел направляет его ручку к углям, один из которых, отправленный в рот, делает М. на всю жизнь косноязычным. У Иосифа Флавия и в агадических текстах сохранилось предание о том, как молодой М. возглавлял египетское войско во время войны с Эфиопией, разбил неприятеля и женился на эфиопской царевне (ср. Чис. 12, 1); по другой версии, он восстановил на престоле Эфиопии законного царя, низложив узурпатора Валаама. Во время состязания
МОКОШЬ в чудотворстве перед фараоном главными соперниками М. обрисованы сыновья Валаама маги Яннис и Ямврис («Менахот», 85а, «Шемот рабба», 9 и др.). Накануне исхода из Египта прочие евреи были заняты сборами в дорогу и побуждениями своей корысти, занимая у египтян серебряные и золотые вещи (ср. Исх. 3, 22), но М. три дня подряд ищет гроб Иосифа Прекрасного, чтобы исполнить его завещание и взять его останки в Ханаан. В награду за это Яхве позаботился о М. в смертный час последнего, отнял у него жизнь своим целованием и сам предал погребению. Ангел смерти Самаил напрасно дожидается момента власти над М., ему не достаётся его добычи; божественный поцелуй в присутствии архангелов Михаила (поправляющего смертное ложе М.), Гавриила (набрасывающего виссон на его главу) и ещё одного ангела (накрывающего его ноги) сам вынимает душу М. («Дебарим рабба», 6 и 11; «Недарим» 39в и др.). Могила М. таинственно утаена от людей: по преданию, люди «нечестивого царствия», т. е. римляне, разделившись на два отряда, искали её, но те, кто был на холме, видели её в долине, а те, кто был в долине, – на холме (гемара к трактату «Сота», 14а). Спор Михаила архангела с сатаной о теле М., описанный в иудейском апокрифе «Вознесение М.» (конец 1 в. до н. э. или начало 1 в. н. э.), упомянут в новозаветной литературе (Иуд. 9). В целом М. для иудаизма — первоучитель веры (формула «М., учитель наш»), к которому возводили и написание Пятикнижия, и устную традицию (раввинистическую и каббалистическую). В христианском рассказе о преображении Иисуса Христа М. как свидетель мессии представляет «Закон», а Илия — пророческую линию Ветхого завета. Литературная стилизация образа М. в духе светских идеалов началась в эпоху эллинизма, когда грекоязычные еврейские писатели отождествляют М. с Мусеем, учителем Орфея, рассматривают его как культурного героя – изобретателя алфавита, строительного искусства, философии, государственной мудрости и т. п. (Эвполем, Артапан). Александрийский стихотворец сер. 2 в. до н. э. Иезекииль сделал М. героем трагедии «Исход» в духе греческих жанровых канонов. Стоическая философия, особенно интересовавшаяся фигурой законодателя как воспитателя народа, по сознательной программе формирующего нравы, и интерпретировавшая соответственным образом исторические или полумифические образы греко-римских законодателей вроде Ликурга, Солона, Нумы Помпилия и т. п., стимулировала такой же подход и к М., ощутимый, например, у Иосифа Флавия. Новоевропейская культура поставила на первый план трагический гнев пророка, спорящего с косной чернью: такова знаменитая статуя Микеланджело, изображающая М. в ярости, готового разбить скрижали, едва ли имеющего что-то общее с М. Библии, о котором сказано, что «он был человек кротчайший из всех людей на земле» (Чис. 12, 3). Этот же демонизм и титанизм проступают в более поздних изображениях М., например в стенописи М. А. Врубеля в Кирилловской церкви (Киев). Рога из волос над лицом М. на
многих изображениях связаны отчасти с лексическим недоразумением (по-еврейски одно и то же слово означает и «луч», и «рог»), отчасти с традицией символики рога как знака сверхъестественной силы. В числе музыкальных реализаций образа М. оратория Г. Ф. Генделя «Израиль в Египте», оперы Дж. А. Россини («Моисей в Египте») и А. Шёнберга («Моисей и Аарон»). С. С. Аверинцев.
МОЙРЫ (Μο ραι, мойра, букв, «часть», «доля», отсюда «участь», которую получает каждый при рождении), в греческой мифологии богини судьбы. В первоначальных представлениях мойра-судьба каждого воплощается в некоем материальном предмете – фетише, носителе жизненных потенций. Так, мойра Мелеагра заключена в оставшейся от жертвенного костра головне, спрятанной матерью героя. Желая погубить сына, мать вынула головню и бросила её в огонь, где та сгорела, вызвав тем самым мучительную смерть Мелеагра (Apollod. I 8, 2–3). Когда возобладали анимистические представления, магическая сила, заключённая в фетише, стала представляться самостоятельным божеством, которое наделяет той или иной участью человека, изрекает ему свою волю, определяет его дальнейшую жизнь. М. понимаются теперь как рок («то, что изречено») и судьба («то, что суждено»), хотя для этих понятий в греческом языке вырабатываются специальные термины, наряду с названием «М.». М. — это тёмная невидимая сила, она не имеет отчётливого антропоморфного облика, изображение М. в античном искусстве редко. С развитием олимпийской мифологии устойчивыми стали представления об одной (Hom. Il. V 613), или двух (Paus. X 24, 4), или трёх М. Наиболее распространённый миф – о трёх сёстрах-М. Архаические М. – дочери ночи, также породившей смерть, сон, Немесиду, Эриду и Гесперид (Hes. Theog. 211–225). Их имена – Лахесис («дающая жребий»), Клото («прядущая»), Атропос («неотвратимая»). Лахесис назначает жребий ещё до рождения человека, Клото прядёт нить его жизни, Атропос неотвратимо приближает будущее. Платон считает, что эти три М. – дочери богини Ананке («необходимости»), вращающей мировое веретено (Plat. R. Р. X 617 b–e). Отношения между М. и олимпийскими богами сложные. Как результат ар-
Триумф смерти или три мойры. Фламандский гобелен. 1510–1520. Лондон, музей Виктории и Альберта.
683
хаики – зависимость богов от М. и незнание ими предназначенного. Так, Зевс, желая узнать веление судьбы, взвешивает жребии человеческих жизней на золотых весах (Hom. Il. XXII 209–214). Однако существует вариант мифа, согласно которому олимпийский Зевс был отцом М., рождённых Фемидой (Hes. Theog. 901–906). M. сопричастны Зевсу (Pind. Ol. VIII 22), он именуется Морием (Soph. О. С. 705). Зевс и Аполлон называются также Мойрагетами («водителями М.»). Эпитет Зевса «вершитель судеб» (надпись на жертвеннике в Олимпии) означает (по словам Павсания), что бог «знает человеческие дела и всё то, что назначили М., и всё, в чём они отказали» (Paus. V 15, 5). В храме Зевса Олимпийского в Афинах над головой статуи Зевса находилось изображение М., и всем было очевидно, что «предопределение и судьба повинуются одному только Зевсу» (Paus. I 40, 4). В эллинистическую эпоху с М. конкурирует богиня Тиха (богиня случая), характеризующая неустойчивость и изменчивость жизни. М. соответствуют римские парки. А. Ф. Лосев.
МОКОШЬ, в восточнославянской мифологии богиня. М. – единственное женское божество древнерусского пантеона, чей идол в Киеве стоял на вершине холма рядом с кумирами Перуна и других божеств. При перечислении кумиров богов Киевской Руси в «Повести временных лет» М. замыкает список, начинающийся с Перуна. Обособленное место занимает она и в последующих списках языческих богов, хотя в них М., при сохранении её противопоставления мужским богам, может быть выдвинута на первое место. Память о М. на Украине сохранялась до сер. 19 в. По данным северорусской этнографии, М. представлялась как женщина с большой головой и длинными руками, прядущая по ночам в избе: поверья запрещают оставлять кудель, а «то Мокоша опрядёт».
684
МОЛОСС
Непосредственным продолжением образа М. после принятия православия стала Параскева Пятница. Пятницу в украинских ритуалах 19 в. представляла женщина с распущенными волосами, которую водили по деревням. Пятнице приносили жертву, бросая в колодец пряжу, кудель; название этого обряда – «мокрида», как и имя М., связано с корнем «мокрый», «мокнуть» (вместе с тем возможна и связь с *mokos, «прядение»). Ср. также русскую Среду, Середу – женский мифологический персонаж, связанный, как и Пятница, с нечетом, женским (враждебным) началом: считалось, что Среда помогала ткать и белить холсты, наказывала тех, кто работал в среду. На общеславянский характер М. указывает словенская сказка о колдунье Mokoska, зап.-слав. топонимы типа Mokosin vrch («Мокошин верх», ср. положение кумира М. на вершине холма), полабского Mukus, Mukes, старо-лужицк. Mococize и др. Типологически М. близка греческим мойрам, германским норнам, прядущим нити судьбы, хеттским богиням подземного мира — пряхам, иран. Ардвисуре Анахите и т. п. и продолжает древний образ женского божества — жены (или женского соответствия) громовержца в славянской мифологии. В. В. Иванов, В. Н. Топоров.
MOЛОCC (Μολοσσ ), в греческой мифологии сын Неоптолема и Андромахи (ставшей наложницей Неоптолема после взятия ахейцами Трои). После смерти Неоптолема в Дельфах Андромаха вместе с М. переселилась в Эпир и стала женой Елена, от которого М. унаследовал царскую власть в Эпире. М. являлся героем-эпонимом соответствующей области в Эпире и населявших её племён молоссов. В литературе сказание о М. впервые засвидетельствовано в трагедии Еврипида «Андромаха» (1243–1252). В. Я.
МОЛОХ (греч. Μολ χ), Moлex (евр. Molek). До сер. 20 в. считалось (на основании Библии), что М. – это почитавшееся в Палестине, Финикии и Карфагене божество, которому приносились человеческие жертвы, особенно дети. Существовала гипотеза, что М. и аммонитский Мильком – одно и то же божество («мерзость аммонитская», ср. 1 Царств 11, 5 и 11, 7); характерно, что и другие божества, в именах которых есть корень mlk («царь»), упоминаются в Ветхом завете, как правило, в связи с жертвоприношениями детей (напр., 2 Царств 17, 31); ряд учёных отождествляли с М. и Мелькарта. Предполагалось также, что за библейским М. скрывается сам Яхве, которому в добиблейской традиции приносились человеческие жертвы. На основании изучения неопунических надписей (конца 1-го тыс. до н. э. — первых веков н. э.) немецким семитологом О. Эйсфельдтом было выдвинуто предположение, что М. (molk) — обозначение самого ритуала жертвенного сжигания людей или животных, позже принятое за имя божества. Принесение в жертву детей воспринималось как наиболее угодная богам жертва (ср. Кемош). Местом отправления культа в Палестине был, по Библии, тофет в долине Хинном (Иерем. 32, 35; см. Геенна). В иудаистической традиции человеческие жертвоприношения
были запрещены (напр., Лев. 18, 21 и 20, 2–5; ср. предание о жертвоприношении Авраама); иудейский царь Иосия уничтожил жертвенники тофета (2 Царств 23, 10); человеческие жертвоприношения совершали, согласно библейской традиции, лишь цари–«отступники», как Ахаз (2 Царств 16, 3) и Манассия (2 Царств 21, 6). Но в финикийских обществах и в Карфагене этот обычай сохранялся, по-видимому, до конца 1-го тыс. до н. э. Филон Библский и Порфирий (3–нач. 4 вв. н. э.) приводят миф, очевидно, обосновывавший эту практику: Кронос (Эл; см. Илу) в момент катастрофы принёс в жертву своему отцу Урану (Баалшамему) единственного сына – Йеуда. И. Ш. Шифман.
MOM (Μ μο ), в греческой мифологии божество злословия. Сын Никты, брат Танатоса, Гипноса, Гесперид, мойр, Немесиды и Эриды, т. е. связан с мрачными и вредоносными космическими силами (Hes. Theog. 211–225). По совету М. Зевс вызвал войну (Троянская война), с тем чтобы, истребив человеческий род, облегчить бремя земли. М. порицал Зевса (Luс. Ver. hist. 2, 3) и Афину, Гефеста и Посейдона за их дары людям (Luc. Hermot. 20). В конце концов Зевс изгнал М. с Олимпа за его постоянное злословие против богов (Зевса, Афины, Прометея) (Fabulae Aesopicae, 102). А. Т.-Г.
MOMО, Мама («бабушка»), в мифологии таджиков и некоторых групп узбеков (в частности, южного Казахстана) женские духи. М. — патронессы повитух, помощницы шаманок. По таджикским поверьям, имеют облик благообразных матрон, одетых в белое. Термином «М.» узбеки нередко заменяют обозначения других категорий духов (преимущественно шаманских). В знак уважения слово «М.» часто прилагается к именам других мифологи-
ческих персонажей, например М.-Кульдурок (дух, производящий гром), М.-Хаво («прабабушка – Ева»). В некоторых узбекских селениях М. – дух, поселяющийся в доме и дающий о себе знать проказами. В. Б., И. Б.
МОНГОЛЬСКИХ НАРОДОВ МИФОЛОГИЯ, система мифологических представлений монголоязычных народов Центральной Азии и Южной Сибири: халхасов, ойратов, бурят, многочисленных племён Внутренней Монголии (баргутов, хорчинов, чахаров и др.), а также калмыков, выделившихся из группы ойратских племён и откочевавших на Волгу в 17 в. (с этих пор их мифологические представления, сформировавшиеся ранее, мало менялись). Мифологическая система у монгольских народов едина, различия (областные, племенные, национальные) незначительны. Объясняется это непрерывностью этнокультурных взаимодействий, общностью литературного языка, обеспечивавших циркуляцию по всему монголоязычному миру рукописей с обрядово-мифологическими текстами. Несколько отличны мифологические представления изолированных этноязыковых групп — моголов, дагуров, монгоров, которые подверглись афганскому, маньчжурскому, тибето-китайскому влияниям (хотя они сохранили в культуре и языке ряд архаических черт). Общие истоки фольклорно-мифологических традиций монголов относятся к тому времени, когда главным источником их существования была охота. Многие архаические черты мифологии древнемонгольских таёжных охотников удержались в мифологии бурят, особенно западных (см. Бурятская мифология), некоторые древнейшие мотивы сохранились в ойраткалмыцкой мифологии.
Слева – Гесер, иконографически тождественный Гуань-ди. Справа – Майдари (Майтрея) с лотосом и сосудом в виде чайника. Дерево. Улан-Удэ, Бурятский краеведческий музей им. М. Н. Хангалова.
МОНГОЛЬСКИХ НАРОДОВ МИФОЛОГИЯ
685
Слева – Манджушри, отсекающий путы незнания пламенеющим мечом; на лотосе – книга «Праджняпарамита». Внизу – Цаган Дар-эхе (Белая Тара) и Очирвани (Ваджрапани). Ленинград, Музей антропологии и этнографии. Справа – Шагджитуби-бурхан (будда Шакьямуни). Бронза. Ленинград, Музей антропологии и этнографии.
Мифология древнемонгольских степных кочевников (сяньби, кидани и др.), известная по китайским историческим источникам, менее архаична, чем мифология таёжных охотников. Она складывалась под влиянием относительно устойчивых государственно-племенных шаманистских культов в раннефеодальных объединениях тюркских и монгольских народов Центральной Азии (этим, в частности, объясняются тесные связи древнемонгольской и древнетюркской мифологий). Уже в период хунну и ухуань существовало почитание неба, земли, солнца, луны, звёзд, а также духов предков (у ухуань местом их обитания считалась Красная гора). Во фрагментах этногонических легенд сяньбийских племён (тоба, муюн, тугухунь) 1–5 вв., повествующих о выходе людей из замкнутых мест их первоначального обитания, встречаются зооморфные образы (вероятно, родовые тотемы): конь, бык, олень (лось, лань). По генеалогическим преданиям, вождь или предок рождается от брака человека с небесной девой или в результате непорочного зачатия (от градины, после раската грома упавшей в рот женщины и ею проглоченной). В пантеон богов киданей 4–12 вв. входили небо, земля (в облике старой женщины), ниспосылающие мир и помогающие в критических ситуациях, солнце (с ним были связаны ритуалы при вступлении на престол императора киданей и др.). Кидани почитали также персонифицированных и неперсонифицированных (в том числе в виде тотемных животных – белой лошади, оленя) богов огня, войны, металла, кроме того, – множество духов, в частнос-
ти духов предков и их покровителя – грозного духа священной Чёрной горы. Существует миф о встрече у горы Муе (её дух также входил в число высших божеств киданей) первопредка, скакавшего на белом жеребце, и небесной девы, ехавшей в телеге, запряжённой сивой коровой. Восемь сыновей первопредка и небесной девы стали родоначальниками племён. Ездовые животные, очевидно, имели тотемную природу и были посвящены этим первопредкам (ср. с тотемами коня и яка у цянских племён в тибетской мифологии). По преданию, белую лошадь и сивого быка жертвовали некоему духу по прозванию Найха, имевшему вид черепа и принимавшему облик человека только на время общения с людьми. Сведения о раннем периоде развития (13–14 вв.) собственно монгольской (когда завершилось образование монгольской народности) мифологии содержат некоторые памятники монгольской письменности (прежде всего хроника 13 в. «Сокровенное сказание»), а также записи иранского историографа при дворе Хулагуидов Рашидаддина (14 в.), итальянских (Плано Карпини, Марко Поло), фламандского (Биллем Рубрук), английского (Джон Мандевилл) путешественников, сочинения армянских (Киракос Гандзакеци, Гетум Армянский и др.) и китайских историков. Монголы поклонялись небу (тенгри), в монгольских источниках именуемому синим или вечным, и земле (см. Этуген). Небо почиталось как верховное божество (хотя Марко Поло и Джон Мандевилл таковыми называют только землю — «всемогущего бога природы»). Оно — без-
начальное, несотворённое, создатель всего сущего, владыка мира; оно определяет судьбы человека, санкционирует государственную власть. Небо и земля, почти или совсем не персонифицированные, — носители мужского (небо-отец) и женского (земля-матушка) начал. С культом земли связаны существовавшие у кочевников с Цаган Дар-эхе (Белая Тара). Дерево. Ленинград, Музей антропологии и этнографии.
686
МОНГОЛЬСКИХ НАРОДОВ МИФОЛОГИЯ
древнейших времён праздники возрождения природы (весенний) и плодородия (осенний). Поклонялись также солнцу и, в отличие от киданей, луне — «великому владыке» (изображения солнца и луны входили в свадебную символику). Солнце считалось матерью луны (ср. выражение «мать-солнце» в «Сокровенном сказании»). Гром, по Рашидаддину, производит дракон (см. Лу). В «Сокровенном сказании» названы тотемические первопредки — Борте-Чино («сивый волк») и Хо Марал («каурая лань»), ср. также тотемический мотив в мифе о Бодончаре. Генеалогический миф, переданный Рашидаддином, повествует о происхождении монголов от двух родоначальников — Нукуза и Кияна, скрывавшихся со своими жёнами от врагов в недоступном урочище Эргунекун. Разросшееся племя вышло из теснины, расплавив содержащий руду горный кряж. Важное место занимали духи предков, о чём свидетельствуют упоминаемые Плано Карпини, Киракосом Гандзакеци меховые и войлочные идолы – онгоны. Обожествление предков царствующей фамилии находит своё воплощение в культе Чингисхана и его семьи. Появление в качестве верховного божества Хормусты, культ грозных тантрических божеств (ср. чойджины, докшиты) относятся ещё к раннему (13–14 вв.) знакомству с буддизмом. С широким его распространением многие индо-тибетские образы и сюжеты были адоптированы М. н. м. (см. Раху, Охин-тенгри, Гесер). Сведения о M. н. м. позднего периода можно почерпнуть в монгольских, калмыцких, бурятских летописях 17–19 вв., жизнеописаниях ламаистских миссионеров Нейджи-тойна и Зая-пандиты (17 в.), литургическом трактате Мерген Даянчиламы (18 в.) и др., но прежде всего — в фольклорных и обрядовых текстах: благопожеланиях, восхвалениях, шаманских призываниях и пр., бытующих в устной и письменной форме. Однако разветвлённые мифологические циклы представлены только у монгоров (хотя под тибетскими наслоениями древнемонгольский субстрат почти неразличим) и у бурят. Картина мира в М. н. м. складывается из противоречивых представлений, автохтонных или заимствованных (прежде всего индо-тибетских). По бурятским поверьям, небо подобно перевёрнутому котлу, который можно приподнять, и тогда между ним и краем земли возникает зазор; метеор — приоткрытая на мгновение небесная дверь, необыкновенный свет из которой озаряет землю. Небо находится в беспрестанном движении: вертикальном (то приподнимается, то опускается) и кругообразном — вращается вокруг своей оси (Полярной звезды, представляющей собой неподвижный центр неба), прочность которой обеспечивает постоянство мирового круговращения. Обычно Полярная звезда называется «Золотой кол» (Алтан гадас) и осмысливается то как небесная коновязь, изготовленная девятью мудрыми кузнецами, то как камень, закрывающий отверстие в небе (если его вынуть, вода зальёт землю), то как вершина мирового столба или мировой горы, т. е. как «пуп неба». Центральному небесному отвер-
Дух шамана, ставшего после смерти духом горы Сонгино. Маска ламаистской мистерии цам.
Хан Гаруди (на голове – символы солнца и луны) терзает змея. Дерево. Улан-Удэ, Бурятский краеведческий музей им. М. Н. Хангалова.
стию, через которое можно попасть на различные слои неба (их насчитывается 3, 7, 9 – до 99), соответствует отверстие в центре земли, ведущее в многослойный нижний мир (7, 9 и более слоев). Вместо единого обожествлённого неба (это представление сохранилось лишь у монгоров) у современных монгольских народов обнаруживается пантеон небесных божеств — тенгри (обычно из 99 или 33 во главе с Хормустой), пополненный Хан Гаруди со змеем в клюве. Маска ламаистской мистерии цам. Улан-Батор, Музей истории религии.
индо-тибетскими ламаистскими божествами (см. бурханы). В роли громовника выступает небесный стрелок Хухедеймерген. Согласно бурятскому поверью о молниях как громовых стрелах неба, их выковывают 77 небесных плешивых кузнецов (отражение связи громовника с кузнечным делом). Попав в цель, стрелы остаются в земле и через три дня становятся каменными, в случае непопадания возвращаются на небо. По представлениям ойратов и бурят, мишенью являются небесная белая сова, белка-летяга, колонок, хорёк, бурундук, кривой крот, тушканчик и др., так как в эпоху первотворения кто-то из них убил сына неба (по алтайско-тюркским преданиям, ослепил на один глаз). Иногда мишень громовой стрелы — демон чотгор, одноногий демон терен. Громовник бросает громовую стрелу, сидя верхом на драконе (лу). По другим поверьям, грозу производит небесный верблюд. Согласно поздним ламаистским представлениям, громовержцем является Очирвани. Астральные сюжеты объясняют происхождение созвездий Орион (см. Хухедеймерген), Большая Медведица (см. Долон эбуген), Плеяды (см. Мичит), планеты Венера (см. Цолмон). Отмеченный источниками 13–14 вв. культ солнца и луны не получил дальнейшего развития, хотя в шаманских призываниях после божеств неба и земли наряду со звёздами иногда упоминаются «полная луна», «золотое солнце» и «полумесяц». С солярным циклом связан миф о чудесном стрелке Эрхий-мергене, сбившем выстрелом лишние светила. В отличие от древнемонгольских представлений, позднее солнце стало связываться с мужским, а луна с женским началами (ср. свадебный обряд, по которому жених садится на изображение солнца, невеста — на изображение луны). В одном бурятском мифе солнце и месяц — два отца светлых и тёмных божеств. Небесному огню (солнцу) соответствует земной огонь (очаг); дух Отхан-Галахан (Сахядай-нойон у бурят) является и божеством огня. Согласно преданиям, хранители огня — Шидургу-хаган, Цогтай-хан. Представления о странах света противоречивы. В отличие от распространённой (у тюркских и некоторых тунгусо-маньчжурских народов, у китайцев и др.) ориентации по движению солнца (восток — впереди, запад — позади) и соответствующей ей характеристики богов: восточные, «верхние» – положительные, светлые, западные, «нижние» – отрицательные, тёмные, у бурят, например, положительными являются западные небесные божества (светлые), отрицательными — восточные (тёмные). Ср. в монгольских языках: «западный» значит также «правый», а «восточный» – «левый» (см. Левый и правый), т. е. ориентация лицом на юг (хотя у ордосцев и дархатов отмечается ориентация лицом на восток). Соотношение центра — оси мирового круговращения — с Полярной звездой приводит к сдвигу этого центра к северу. На север смещается и дыра, ведущая в нижний мир (отражение небесного отверстия), хотя по южномонгольскому шаманскому призыванию три колдовские дыры, очевидно, аналогичные ему, располагаются на юго-востоке; на севере находится основание мировой горы,
МОНГОЛЬСКИХ НАРОДОВ МИФОЛОГИЯ вершина которой упирается в Полярную звезду (но балаганские буряты располагают её на юго-западе). У монгольских народов мировой горой является Сумбер (Сумеру буддийской мифологии). Мировая гора сближается с мировым столбом (иногда имеет вид четырёхсторонней пирамиды из 3, 4, 7 ступеней, симметричных слоям неба) и с мировым древом (его эквиваленты — сосна, берёза и некоторые другие деревья). Это — растущее на пустынной равнине в западной стороне Одинокое дерево; Сандаловое дерево (Древнее сандаловое дерево, у балаганских бурят также относимое на юго-запад), или исполняющее желания дерево Галбурвас (Галбарвасан, от санскритского кальпаврикша, «дерево кальпы»). Земля имеет форму диска или квадрата, углы которого соответствуют 4 сторонам света, и покоится на брюхе гигантского водяного животного — черепахи или лягушки (Алтан Мелхий, «золотая лягушка»), лапы которого соответствуют сторонам света (ср. 4 континента ламаистской космологии, расположенных по 4 сторонам горы Сумеру). Иногда водяное животное держит на себе мировую гору. Возможно, более архаическим является представление (например, у некоторых бурятских племён) об огромной рыбе, держащей на своей спине землю (бурят. Абарга Загахан, монг. Аврага Дзагасан, калм. Аварга загсн). Подобные персонажи (как автохтонные, так и заимствованные), дополняющие статическую картину мира, частично утратив своё более древнее значение, образуют группу мифологических «гигантов», «властелинов», могущество которых выражается прежде всего в необыкновенных размерах (мировая гора и мировое древо тоже рассматриваются как дерево-гигант и гора-гигант): царь птиц – Хан Гаруди (см. в ст. Гаруда), царь змей – Аврага Могой, царь рыб – Аврага Дзагасан и др. На основе шаманских призываний можно полагать, что небо и земля были первоначально слиты в одну массу (хаос), при их разделении возник огонь и, очевидно, всё в мире, причём формирующей силой было женское начало (земля), а одухотворяющей, дающей душу, — мужское (небо). Космогонические мотивы (прежде всего изначальность, несотворённость неба и заключённый в нём творческий импульс) отражены в противоречивых определениях верховных небесных божеств шаманского пантеона: «возникшие сами по себе» (восходит к буддийскому эпитету «самовозникший»), сами являющиеся «создателями всего» или же «возникшие от матери Этуген и моря» (здесь, возможно, смутно отражён образ Великой праматери, отождествляемой с земным божеством; ср. Эхе-бурхан бурят, мифологии). Согласно фольклорным мотивам, земля сначала была лишь кочкой, а потом разрослась; в зачинах эпических поэм, относящих действие к эпохе первотворения, такая кочка отождествляется также с еще не выросшей мировой горой. Судя по некоторым эпическим мотивам, небом и землёй был создан и первый человек, иногда первый человек прямо называется сыном вечного неба и золотой земли. Чаще всего его мать (как и будущая жена)
Шаманское божество Даин Дерхе – вооружённый всадник в монгольской шапке под сводами ламаистской часовни; кнут - у шаманов символ скорости.
Дерево Галбурвас. Цветы и плоды символизируют благодать и изобилие. Рисунок на монгольской гадательной карте.
происходит из среды хтонических земных духов, а по отцовской линии у него небесное происхождение. Черты первого человека сохранены калмыцким эпосом в образе сироты, одинокого Джангара (ср. якут. Эр-Соготох, а также одинокого малолетнего героя, живущего вдвоём с сестрой, в бурятском эпосе). В более позднем и стройном виде миф о создании мира и человека сложился под влиянием индийской космогонии, хотя и с использованием автохтонных мотивов. Его главные дейстБурятский онгон Тенгри гурбан галзушин («небесные трое бесноватых»). Рисунки на полотне, разделённом внизу на три полосы, к которым прикреплены три жестяные фигурки.
687
вующие лица — буддийские божества (так называемые бурханы): Шагджитуби (Шакьямуни), или Бурхан-багши (Буддаучитель), Майдари (Майтрея), Очирвани (Ваджрапани), Хормуста, Арья-Бало (Авалокитешвара), Манджушри и др., действующие обычно парой: распорядитель и исполнитель, положительный культурный герой и отрицательный, портящий, творящий злое по неумению, небрежности или злому умыслу (в таком качестве иногда непосредственно выступает демонический персонаж — шулмас, чотгор, Эрлик). Вселенная в своём начальном состоянии определяется как хаос (галав, см. в ст. Кальпа). Хаос густеет от ветра, высушивается огнём и смачивается дождём, в результате возникает земля. Другая её исходная форма — безграничная водная стихия (мировой океан), на которую настилается земля, разрастающаяся из принесённой с неба или со дна океана щепотки. Согласно космогоническим сюжетам, восходящим к мифу о Вишну, демиург переворачивает на спину плавающую в мировом океане гигантскую черепаху (или лягушку) и водружает на неё только что созданную землю (или сам превращается в черепаху). Движениями животного объясняются землетрясения; с ним связаны эсхатологические сюжеты. Человека (первую супружескую пару) изготавливают из земли; душу даёт небесное божество либо это делает демон. По другим мифам, люди происходят от тенгри, спустившихся на землю в виде пары первопредков, чтобы дать начало человеческому роду, или изгнанных с неба Хормустой. В этих сюжетах встречается и грехопадение первых людей (поедание запретного). Как и образ вечного неба, образ единого земного божества или обожествлённой земли в позднейший период оказывается размытым, хотя и сохраняет свою женскую природу (эпитет «матерью ставшая»), прежнее наименование Этуген часто заменяется синонимами «делхий» (алтан делхий, «золотая земля») или «гадзар». Земля представляется многослойной: 7, 8, 10 слоев, однако кардинальной числовой характеристикой, традиционно выступающей в паре с 99 слоями неба, является 77. В шаманских гимнах говорится и о множественности эдзенов (81, 77, 49, 44, 24 и др.), духов – хозяев различных мест, прежде всего гор и водоёмов. Глава (хан) всех земных божеств — Цаган Эбуген, функции которого отчасти аналогичны, с одной стороны, богине земли Этуген, с другой — хозяину диких животных Манахану. Важнейшим шаманским божеством является также горный дух Дайн Дерхе. Монгольская шаманская мифология тесно связана с культом предков, отражённым, напр., в почитании онгона Эмегельджи-эджи («прабабушка») или Эмеген («бабушка»), покровительницы детей, иногда именуемой дзаячи. Они вступают в контакт с локальными духами-хозяевами, обретают магическую силу и власть над стихиями, способность вселяться в человека (впадающего при этом в транс). К предкам апеллирует шаман, его могущество зависит от древности шаманской генеалогии — полуреальной, полумифической, возводимой к легендарным ша-
688
МОН-КХМЕРСКАЯ МИФОЛОГИЯ
манам прошлого. Вся разветвлённая шаманская мифология и практика базируются на поверьях о душе (сунесу), оставляющей тело и вселяющейся в него. Человек наделяется несколькими (двумя или тремя) душами: «бессмертной» душой (сульде), которая довольно свободно покидает тело (во время сна, болезни, у шамана — при камлании), отлетает после смерти и становится духом или возвращается на небо (см. Дзаячи); душой «телесной», никогда не оставляющей человека при жизни и продолжающей жить в трупе (или подле него) до полного разложения (три года и более), после чего она становится смерчем и скоро исчезает. Она считается «дурной», может вызывать кошмары, а после смерти стать злокозненным духом. В соответствии с антропогоническими представлениями о земном материнском и небесном отцовском начале различается материнская «душа плоти» и отцовская «душа кости», местоположением которой является отверстие тазовой кости (её раскалывание равносильно убийству этой души). Демоны (злокозненные духи) — это, как правило, души умерших неестественной смертью или грешников. По своим функциям и облику они слабо разграничиваются, их общее непременное свойство — приносить человеку болезнь, вселяясь в его тело или захватывая его душу. Их именуют чотгор, альбин (привидение, блуждающий огонь, сбивающий путников с пути), шулмас, ада (оборотень, призрак, наваждение); элээ (дух, предвещающий и вызывающий несчастье, призрак, блуждающий огонь), тотгор, тутгер, дзедгер — нечисть, наваждение, демоны бешенства; дзагурада, харьмяхан и др. (привидения, души, не получившие перерождения и оставшиеся между мирами), колчин (безобразный демон, привидение; под этим именем в шаманских призываниях упоминается один из тенгри — Колчинтенгри). Демон терен и ведьма алмас (ср. тюрк. албасты) одноноги и одноруки. Алмас, кроме того, имеет только один глаз и одну грудь, которую закидывает за спину. У монголов существуют мифологические представления (общие с представлениями алтайских тюрок) о нижнем мире – подземном царстве смерти (они сформировались под прямым влиянием буддийской космологии, см. Нарака). Его глава – Эрлик-хан (Эрлик), волю которого исполняют эрлики, или элчи (букв. «посланцы»); южномонгольское шаманское призывание размещает этих элчи на 9-м слое земли — рядом с змееподобными лусами (8-й слой). Картина загробного мира дополняется идеей загробного воздаяния, сценами подземного судилища, иерархией областей ада, образами адских духов (бириты – от санскр. прета). По более архаическим поверьям, в частности у бурят, царство мёртвых не соотнесено с нижним миром и сосуществует в непосредственном соседстве с миром живых (как бы «в ином измерении»), являясь его точным подобием. С. Ю. Неклюдов.
МОН-КХМЕРСКАЯ МИФОЛОГИЯ. Современные мон-кхмерские народы в культурном отношении распадаются на две группы. К одной относятся народы, сохранившие элементы архаической культу-
ры, такие, как ва Бирмы, семанги и сенои полуострова Малакка. К другой — кхмеры и моны, а также относимые теперь к мон-кхмерам по языку вьеты, создавшие древнейшие в Индокитае государства. Мифология кхмеров и монов с первых веков н. э. испытывала влияние индийской мифологии. К рубежу 1-го и 2-го тыс. н. э. возрастает влияние буддизма на М.-к. м. Для мифологии народов с чертами архаической культуры, таких, как семанги или ва (до недавних пор сохранявших пережитки охотничье-собирательского хозяйства), более характерны верования в разнообразных духов, персонификация природных явлений – грома, деревьев. Изначальные космогонические образы у мон-кхмеров, как правило, женские. Таковы, например, Манои, у семангов и Итангейя Сангасои у монов. В группе космогонических мифов мон-кхмеров есть миф о первоначальном существовании нескольких солнц (см. статью Промы). Семанги, хотя и живут в глубине джунглей полуострова Малакка, испытали сильное влияние мифологии соседних развитых малайцев, а также древних аустронезийских народов. Например, удилище, которое превращается в землю и горы у семангов, напоминает эпизод с выуживанием островов полинезийским героем Mayи. Явственное индуистское и буддийское влияние выступает в мифах ва. Происхождение обычая охоты за головами у ва связывается с походами первопредков ва к соседям. Известна легенда о том, что выращиванию риса и охоте за головами ва научил китайский полководец Чжугэ Лян, живший в 3 в. н. э. Но, несмотря на влияние индуизма, сами сюжеты монских и кхмерских мифов — местного происхождения. Так, например, тыква — символ жизненных сил природы и человека — популярнейший образ в этногонических мифах мон-кхмеров (см. Бан Tay Пунг), был заимствован тайскими, тибето-бирманскими и другими соседними народами, а через народы Юго-Западного Китая (прежде всего мяо) она известна и китайской мифологии. Миф о тыкве связан с сюжетом о всемирном потопе и спасении двух людей — брата и сестры. Миф о спасении брата и сестры — основной антропогонический миф у мон-кхмеров. Другой миф этой группы связывает появление людей с небесными существами промами. Он буддийского происхождения. В более позднее время эти мифы видоизменяются. Например, к донгшонской культуре поздней бронзы и раннего железа относится замена тыквы в мифах бронзовым барабаном. Для земледельческой мифологии монкхмеров весьма свойственно представление о бегстве души риса. Очевидно, оно возникло в связи с распространённым представлением о том, что рис имеет подземное происхождение (см. Хмоч Кенту). В эпоху донгшонской культуры у монкхмеров, как и у других народов Индокитая, получают распространение мифы шаманского цикла. В них часто повествуется о птицах, о мировом дереве, которое служит средством связи людей с небом. Повидимому, шаманским верованиям обязана повсеместная культовая роль фикусабаньяна. Миф народа срэ об изготовлении
скелета человека из баньяна принадлежит к этому же шаманскому пласту (см. Бунг). К мифам шаманского цикла относится и сюжет о восхождении на небо с помощью воздушного змея (см. У Бискуром), а также кораблей (см. У Блей У Нонгбух Нонгтхау). Вообще же шаманские мифы более характерны в Индокитае для индонезийских по языку народов. Мон-кхмерам на северо-западе Индокитая известен миф о тигре (см. Ятаун и Ятай), более широко и в более разработанной форме представленный у тибето-бирманцев. Большой цикл мифов связан с волшебным мечом. Сюжет о мече объединяет мон-кхмеров с индонезийцами Вьетнама и с тайскими народами Лаоса и Таиланда. По-видимому, некоторые черты мифа обязаны древнему индуистскому влиянию в Индокитае, но сюжетные особенности его сугубо местные. Миф о мече вьетнамского героя Ле Лои (14 в.), отразившего с его помощью врагов, популярнейший во Вьетнаме. Специфична взаимосвязь мифических объектов: волшебный меч — носитель небесного огня, выражает мужской принцип, а ножны, имеющие водную символику, — женский принцип. Противопоставление такого рода внутри определённого единства проявилось в истории Индокитая, выступая в наименовании «морских» и «континентальных» народов, в наименовании раннего кхмерского государства Ченлы, распавшегося на Ченлу суши и Ченлу воды, и т. д. Исследуя индийское влияние на мифологию мон-кхмеров, важно иметь в виду, что у мон-кхмеров ещё до этого влияния существовали свои мифологические представления, близкие к индийским, например представление о хтонических духах вроде неак та, о змееобразных существах нагах. Влияние брахманизма и индуизма сказалось главным образом в том, что местная мифология была приведена в более или менее стройную систему, местные божества в ряде случаев получили индийские имена (Бхадрешвара, Махешвара и др.). Местное восприятие индуистских мифов отразилось в Кампучии ангкорского периода (9–15 вв. н. э.) в создании синкретичного образа Харихары (Шивы и Вишну одновременно). Кхмерам оказалось чуждо представление об особом всемогуществе Индры. В Кампучии он потерял то значение, которое имеет в индуизме в Индии. Фактически кхмерские мифологические системы адаптировали системы индуистские. Почитание духов местности (неак та) как хтонических сил выразилось в культе гор и в культе короля-девараджи. Среди хтонических божеств особое место занимает почитание благожелательных змееобразных нагое. Кхмерские материалы периода Ангкора показывают, что основным источником представления о нагах было почитание крокодила. Исторически культ нагов более древен, чем культ драконов. Змееборческий мотив в мифологии мон-кхмеров и их соседей получил слабое проявление. Примеры этого мотива встречаются либо по соседству с Индией, либо на востоке Индокитая, т. е. в районах, где сказалось влияние змееборческих мифов Индии и островного мира.
МОРФЕЙ Пантеон злых духов у мон-кхмеров состоит чаще всего из духов, бывших душами людей, умерших преждевременной смертью, например в результате насильственной смерти (см. Арак Кол). Злые духи вредят людям, насылая болезни. Эти духи не становятся божествами космических масштабов. Так, у кхмеров вместо образа злого демона, гоняющегося за луной и солнцем, фигурирует добрый брат этих светил (см. Раху). Мифология монов и кхмеров отражена в величественных храмах, реликварияхступах, пагодах, монастырях. В первые века н. э. изобразительные каноны Эйсора (Шивы), Нореая (Вишну) и других индуистских божеств в пластике монов и кхмеров были индуистскими. Наиболее ранние статуи будд относятся к стилю Амаравати (2–4 вв. н. э.). Храмовая архитектура Ангкора была посвящена индуистским и буддийским божествам, а также мифологизированной личности короля-девараджи. Помимо их изображений на барельефах Ангкора мы находим образы Реам Кера — героя индийского эпоса Рамаяны в камбоджийской версии. Герои этого эпоса — популярные персонажи в театре актёра и в кхмерском театре теней. Я. В. Чеснов.
МОНТУ, Ментху (mntw), в египетской мифологии бог войны. Священное животное М. — сокол. Изображался в виде человека с головой сокола, увенчанной короной с двумя голубыми перьями и солнечным диском. Один из основных атрибутов М. — копьё. Считалось, что М. дарует фараону победу над врагами. Отождествлённый с Ра и Тором в имени Монту-Ра-Гарахути, М. борется с врагами солнца. В «Текстах пирамид» сокол-M. возносит умершего царя на небо. Жёнами М. считались богини Рат-тауи и Тененет (Чененет). Культ М. был сосредоточен в Фивах, Гермонтисе, Медамуде, Тоде. При царях XI динасМонту, ведущий за руку фараона. Рельеф. 1855–1808 до н. э. Луксор.
689
тии (21 в. до н. э.) М. считался одним из главных богов пантеона (теофорное имя царей этой династии Ментухотеп означает «Монту доволен»). С воцарением XII династии образ М. слился с Амоном в имени Амон-Ра-Монту. Впоследствии культ Амона почти полностью вытеснил культ М., который сохранился только в Медамуде, где отмечался праздник в честь М. Р. Р.
МОПС (Μοψο ), в греческой мифологии два прорицателя: 1) лапиф из Фессалии (Strab. IX 5, 22), сын Ампика и нимфы Хлориды, получивший пророческий дар от Аполлона (вариант: Аполлон — отец М.). Принимал участие в калидонской охоте (Ovid. Met. VIII 316; Hyg. Fab. 173), в борьбе лапифов с кентаврами (Ovid. Met. XII 456), как прорицатель сопровождал аргонавтов (Pind. Pyth. IV 190). M. умер от укуса змеи в Ливии (Hyg. Fab. 14), где почитался как герой и имел свой оракул (Tzetz. Schol. Lycophr. 881). Эпоним фессалийского города Мопсион; 2) сын Манто, отцом М. считался критянин Ракий (Paus. VII 3, 2; IX 33, 1) (вариант: Аполлон, Apollod. epit. VI 3–4). M. почитали как героя, и он имел свой оракул в окрестностях Колофона и в городе Малл (Киликия), основанном им вместе с Амфилохом Младшим; они сражались друг с другом за обладание этим городом и оба погибли (Apollod. epit. VI 19; Strab. XIV 5, 16). По одному из вариантов мифа, М. состязался с прорицателем Калхантом, который, потерпев поражение, умер от огорчения (Apollod. epit. VI 3–4; Strab. XIV 1, 27 co ссылкой на Гесиода). М. Б.
МОРИМО («дух предка»), Mуримо, Модимо, Молимо, Млимо, в мифологии народов суто-чвана (Лесото) первопредок, первый человек. Согласно мифу, М. вышел из пещеры вместе с первыми людьми и животными. По другому мифу, М. живёт в земле. Он заставил все племена выйти из тростникового болота. Каждое племя получило свой тотем. В версиях, записанных позднее, М. под влиянием христианских представлений выступает как небесное божество. М. аналогичен Мукуру (у гереро) и Ункулункулу (у зулу). Е. К.
МОРОЗ, Морозко, персонаж славянского сказочного и обрядового фольклора; культ М. косвенно отражён во всех славянских традициях (главным образом в пословицах и поговорках). У восточных славян представлен сказочный образ М. — богатыря, кузнеца, который сковывает воду «железными» морозами (калинниками, по народной этимологии связанными с «калить»); сходные представления отражены в чешских и сербо-хорватских фразеологических оборотах и обычаях, связанных с кузнецами. Возможно, что сказочный образ М. (Трескуна, Студенца), в русской сказке идущего с Солнцем и Ветром и угрожающего заморозить встретившегося им мужика, может быть сопоставлен с образом М., живущего в ледяной избушке и одаривающего (в функции сказочного помощника) пришедшего к нему. Обрядовые представления, лежащие в основе этих образов, сохранялись у восточных славян в ритуале кормления М. накануне Рождества и в Велик день. В
Морфей. Статуя Ж. Гудона. Мрамор. 1769. Париж, Лувр.
каждой семье старший должен был выйти на порог или высунуться в волоковое окно с печи и предложить М. ложку киселя или кутьи со словами: «Мороз, Мороз! приходи кисель есть; Мороз, Мороз! не бей наш овёс!»; затем следовало перечисление растений и злаков, которые М. не должен был побить (ср. обычай кормления дедовпокойников и сочетание Дед-M.). В восточнославянской низшей мифологии М. – старичок низенького роста, с длинной седой бородой, бегающий по полям и стуком вызывающий трескучие морозы; от удара М. по углу избы трескается бревно. Русские народные поверья о М. получили поэтическую обработку у Н. А. Некрасова. Дальнейшая трансформация обрядов, связанных с М., в городской среде вызвана влиянием западноевропейских рождественских обычаев: Дед-М. — рождественский дед; ср. Санта-Клаус, ПэрНоэль и т. п. В. И., В. Т.
МОРФЕЙ (Μορφε ), в греческой мифологии крылатое божество, один из сыновей Гипноса (сна). Принимая разные человеческие формы (греч. morphe, «форма»), он является людям во сне. Овидий, рисуя пещеру Гипноса в Киммерийской земле, среди сонма сыновей этого бога выделяет трёх: М., подражающего людям, и его братьев, подражающих животным и явлениям природы (Ovid. Met. XI 633–649). А. Т.-Г. Морфей и Ирис. Картина П.-Н. Герена. 1811. Париж, Лувр.
690
МОСТ
МОСТ. В мифопоэтической традиции выступает прежде всего как образ связи между разными точками сакрального пространства. В этом смысле М. изофункционален пути, точнее, — наиболее сложной его части. М. мыслится обычно как некая импровизация ещё неизвестного, не гарантированного пути. М. строится как бы на глазах путника, в самый актуальный момент путешествия и на самом опасном месте, где путь прерван, где угроза со стороны злых сил наиболее очевидна, подобно перекрёстку, развилке дорог (ср. мотив чудовища, хищного зверя, злого духа, дурного человека и др. у входа на М. и обычай отмечать начало и конец М. украшением, шестом, символическим знаком, зооморфным образом типа сторожевых львов, грифонов и т. п.). Постройка М. сопровождалась особым ритуалом. По-видимому, не случайно строители М. — «мостовщики» в ряде традиций образуют особую не только профессиональную, но и конфессиональную группу, входящую в жреческий корпус (очевидно, таким был статус «мостовщиков» у древних пруссов; значение термина Великий понтифик (лат. Pontifex Maxcimus) в Риме некоторые исследователи объясняют как «делатель моста»). Связь постройки М. с ритуалом может быть реконструирована по фольклорным текстам, ещё сохранившим связь с обрядом. В частности, для архаичной славянской традиции восстанавливается текст, ядром которого является мотив мощения М. (или мостов), после чего следует объяснение цели этого мощения (в конечном счёте — максимальное благо: богатство, потомство, скот, безопасность и т. п.). (Например: «Мостите вы мосты! – На что мостить мосты...?», точные параллели известны и в других славянских традициях.) Существенно, что эти тексты о М. входят в состав колядок и исполнялись на рубеже старого и нового года. Наведение М. открывает путь из старого пространства и времени к новому, из одного цикла в другой, как бы из одной жизни в другую, новую. В этой же функции выступает и древо мировое, воздвигаемое также на стыке старого и нового года. В этом контексте, в частности, получают своё объяснение фольклорные мотивы строительства М. в канун нового года, чудесного золотого М. с деревом (или деревьями) и птицами, который строится за одну ночь, превращения дерева в М., связь М. со змеем и с соловьемразбойником (ср. мотив чудовища у переправы), «яворовых людей» (в польской и белорусской колядке), строящих мост, гадания у М. (в русских сказках — узнавание судьбы под М.) и т. д. Характерно, что по М. проходит (или проходит первым) именно герой, нередко победитель чудовища. Сам М. поражает иногда своими размерами, значением, бывает золотым, яворовым, стеклянным и т. д., иногда он направлен не по горизонтали, а по вертикали и соединяет землю с небом (частный случай — трактовка радуги как небесного М.), человека с богом, низ с верхом. В этом контексте образ жреца (особенно часто в шаманских традициях), воздвигающего мировое (шаманское) дерево (шест, столб и т. п.) и путешествующего по нему
на небо, к богам и духам верхнего мира, совпадает с мифологизированным образом строителя М., устанавливающего с его помощью такую же связь (ср. миф о М. богов у индейцев Северной Америки). Вертикальный М. соединяет землю не только с верхним, но и с нижним миром (ср. «дерево нижнего мира» или перевёрнутое дерево в шаманских и некоторых других традициях). У М. в нижний мир нередко также стоит страж (иногда зооморфный), пропускающий умерщих (или живых, отважившихся посетить царство смерти) за определённую мзду или при условии решения некой загадки, успешного прохождения через какое-либо испытание. Впрочем, образ М. вниз принадлежит к числу нечастых. Чаще встречается образ М., по которому души умерших попадают в рай (само направление такого М. не всегда выявлено). Наиболее известный образец подобного М. — иранский Чинват. B. H. Топоров.
МОСЬ, мош, в мифологии обских угров одна из двух фратрий (родовых объединений) наряду с Пор. Предками М. считались добрые духи Мис (в другом варианте, первые М., как и Мис, – дети Калташ-эквы). С фратрией М. связаны гусь, лягушка, лошадь как священные животные (ср. атрибутику Мир-суснэ-хума), а также созвездие Плеяд («женщины дома Мось-человека»). Напротив, от участия в медвежьих ритуалах М. были в значительной мере отстранены: согласно мифу, М. — человек, принявший участие в медвежьем празднике, был унесён менквами (с которыми отождествлялись люди Пор) в лес на пляску семи медведей и еле вырвался из их когтей. Исследователи предполагают, что фратрия М. восходит к неаборигенному, южному компоненту, носителю культа предков, в составе обских угров. Е. Х.
МОУ-НЯМЫ (нганасанск. «земля-мать»), в самодийской мифологии (у нганасан) родительница и покровительница всего живого, наиболее почитаемое из женских божеств — матерей природы. Обычно представляется в виде огромного существа, на котором обитают все люди и животные, подобно насекомым в шкуре зверя; шкура М.-н. (трава, мох) «линяет» (обновляется) каждую весну. Согласно одному из космогонических мифов, вначале эта шкура была покрыта льдом; дети М.-н., зооморфные духи дямада, послали птичку ущипнуть её и обратить её внимание на то, как им холодно и неудобно жить. М.-н. сблизилась с «солнцем-матерью» Коу-нямы — лёд растаял и установился современный климат. Согласно другим мифологическим представлениям, М.-н. — демиург, совместно с «сиротой-богом» Дёйба-нгуо (по некоторым данным, её братом или мужем) или «огнём-матерью» Туй-нямы устраивающий землю (убирает глину под воду, создаёт лес, помещает в реки рыбу и т. д.). М.-н. — подательница глаз, она даёт их ещё при зачатии, а затем они обрастают плотью (ср. обязательный для нганасан ритуал вырезания глаз у убитого на охоте животного и предания их земле; считалось, что это позволяет М.-н. использовать глаза повторно). С представлением о
земле как о живом существе, способном чувствовать боль, связаны запреты колоть её ножом, забивать в неё колья и т. д. К М.-н. обращались с просьбами об удачном промысле на диких оленей, о благополучном исходе родов; при этом совершались жертвоприношения: землю «кормили» кровью и некоторыми органами жертвенных животных, совершались особые обряды с идолами (койка), представлявшими М.-н. В ряде отношений образ М.-н. сходен со старухой-покровительницей в мифологиях других самодийских народностей [ср. Ылэнта-кота у селькупов, Я-небя (Я-мюня) у ненцев, Дя-меню’о у энцев] и, вероятно, отражает прасамодийские представления, модифицированные в духе характерных для ряда субарктических мифологий анимизма и культа матерей природы. Е. А. Хелимский.
МОХИНИ (др.-инд. mohini, «сводящая с ума», «чаровница»), в индуистской мифологии одна из аватар Вишну, воплотившегося в прекрасную женщину. Согласно пуранической легенде (Бхаг.-пур. VIII 8– 9; Вишнупур. I 9 и др.), Вишну принял вид М. во время пахтанья океана богами и асурами, когда асуры овладели появившейся из океана чашей с амритой и начали спорить, кому из них должно принадлежать право первого глотка. Пленённые красотой М., асуры предоставили ей решение спора, обязавшись беспрекословно повиноваться. М. распорядилась, чтобы первыми отведали амриты боги, а затем, обманув асуров, тщетно ожидавших своей очереди, исчезла вместе с чашей. Другая легенда рассказывает, что красота М. настолько восхитила Шиву, что он упросил Вишну вновь принять эту форму. Охваченный вожделением, Шива обнял М.-Вишну, и в результате на свет появилось божество, названное по имени обоих богов – Вишну (Хари) и Шивы (Хары) – Харихарой. П. Г. Мохини. Западный Чалукиан. 11 в. Карнатака.
МУЗЫ
691
Музы – Каллиопа, Клио, Эрато, Полигимния, Урания. Римские мраморные копии. С греческих оригиналов 3–2 вв. до н. э. 1, 2 – Ленинград, Эрмитаж. 3 – Милан, Виа Мориги. 4, 5 – Рим, музей Пио–Клементино.
МУЗЫ, мусы (Μουσαι, «мыслящие»), аониды, аонийские сестры, парнасиды, касталиды, ипокрениды, пиэриды (прозвища от мест обитания М.), в греческой мифологии дочери Зевса и Мнемосины. М. – богини поэзии, искусств и наук, девять сестёр, рождённых в Пиэрии и носящих имя «олимпийские» (Hes. Theog. 52– 54, 915–917; Hymn. Hom. III 429 след.). Их имена: Каллиопа, Клио, Мельпомена, Эвтерпа, Эрато, Терпсихора, Талия, Полигимния, Урания; все они, за исключением Урании («небесная») и Клио («дарующая славу»), указывают на связь с пением, танцем, музыкой, наслаждением. Эти олимпийские М. восходят к архаическим М. – хтоническим существам. По сообщению Павсания, первыми, кто почтил М. и принёс им жертвы на Геликоне, были не поэты и певцы, а страшные великаны алоады — От и Эфиальт. Они ввели культ М. и дали им имена, считая, что М. только три: Мелета («опытность»), Мнема («память»), Аойда («песня»). С течением времени из Македонии прибыл Пиэр (по имени которого была названа гора), он установил число М. (девять) и дал им имена. Поэт Мимнерм утверждал, что были старшие М. – дочери Урана (неба) и Геи (земли) и младшие – дочери Зевса (Paus. IX 29 1–5).
О хтоническом прошлом М. свидетельствует также то потомство, которое М., будучи дочерьми земли Геи, рождали и от Зевса, и от Аполлона. От Зевса и Каллиопы [(Strab. X 3, 19), по другой версии, – от Талии и Аполлона (Apollod. I 3, 4)] родились корибанты. Детьми зооморфического Зевса-коршуна и Талии были сицилийские палики. От брака Мельпомены и речного бога Ахелоя рождаются сирены – миксантропические чудовищные существа, своим пением привлекающие путников и пожирающие их (Apollod. I 3, 4). Архаические М. назывались «бурные», «неистовые» (греч. thoyrides, одного корня с лат. furia), как об этом сообщает Гесихий (v. thoyrides). M. именовали кормилицами Диониса (Eustath. 1816, 4) и спутницами его странствий (Diod. IV 4), подобно менадам. М. и менады иногда ставятся в один ряд (напр., царь Ликург был наказан Дионисом за преследование менад и М., Soph. Antig. 962 след.). В геликонской надписи сопоставляются Терпсихора и Дионис Бромий, ей присущи дар вдохновения и плющ, ему — умение чаровать и флейта. Орфей, установивший мистерии Диониса, сын Каллиопы и Эагра (Apollod. I 3, 2–3). Певец Лин, сын Каллиопы (или Урании) и Амфимара, сына Посейдона. Бурных и экстатических М. возглавлял
Дионис Мусагет — «водитель М.». Диониса Мельпомена (CIA III 274) почитали в Ахарнах (Paus. I 31, 6), он, подобно Аполлону, вёл за собой хороводы (I 2, 5). М. жестоки и сурово наказывают каждого, кто осмелится с ними соперничать. Они ослепили и лишили дара пения и игры на кифаре Фамирида (Apollod. I 3, 3). Олимпийские М. классической мифологии – дочери Зевса, они обитают на Геликоне, воспевая все поколения богов — Гею, Кроноса, Океана, Ночь, Гелиоса, самого Зевса и его потомство, т. е. они связывают прошлое и настоящее. Им ведомо прошлое, настоящее и будущее. Они покровители певцов и музыкантов, передают им свой дар. Они наставляют и утешают людей, наделяют их убедительным словом, воспевают законы и славят добрые нравы богов. Классические М. неотделимы от упорядоченности и гармонии олимпийского мира (Hes. Theog. 1–103). Функции M. постепенно разграничивались по мере дифференциации искусств, и в эллинистическую эпоху М. превратились в символические образы: Эрато — М. лирической поэзии с лирой в руках, Эвтерпа с флейтой сопровождает лирическую песнь, Каллиопа — М. эпической поэзии и знания со свитком и палочкой для письма, Клио — М. истории с теми же ат-
Музы – Мельпомена, Терпсихора, Талия, Эвтерпа. Римские мраморные копии. С греческих оригиналов 3–2 вв. до н. э. 1 – Париж, Лувр. 2, 3 – Рим, музей Пио-Клементино. 4 – Милан, Виа Мориги.
692
МУКАСА рыб, хорошего улова и т. п., весло как священный символ М. в храмах) позволяет предположить, что первоначально он был божеством озера. Эти представления перекрещиваются с более архаичными представлениями о боге-питоне, хозяине озера Селванга. В дальнейшем, очевидно, М. стали ассоциировать с плодородием и плодовитостью вообще: от М. ожидали хорошего урожая, приплода скота, рождения детей. М. считался покровителем царской власти. Е. С. Котляр.
МУКУРУ («очень, очень старый», «прапредок»), у гереро мифический первопредок, культурный герой, демиург. Согласно мифам, первые люди – М. и его жена – вместе с крупным рогатым скотом вышли из священного дерева Омумборомбонга. В некоторых вариантах М. не отождествлялся с первыми людьми, он повелел людям и животным выйти из дерева, а птицам и рыбам из горы. М. ввёл жертвоприношения, табу, обрезание, церемонии инициации, передал своим потомкам священную утварь. М. аналогичны Ункулункулу и Моримо.
Музы. Слева – Муза настраивает две лиры. Аттическая белофонная чаша из Эретрии. Ок. 470–460 до н. э. Париж, Лувр. Справа – Муза с лирой на горе Геликон. Фрагмент росписи белофонного лекифа «художника Ахилла». Ок. 440 до н. э. Частное собрание.
рибутами, Мельпомена – М. трагедии с трагической маской и венком из плюща, Полигимния – М. серьёзной гимнической поэзии, Терпсихора – М. танца с лирой и плектром, Талия – М. комедии с комической маской, Урания – М. астрономии с небесным сводом и циркулем. Выступают М. обычно под водительством бога искусств Аполлона, получившего имя Мусагет (I 2, 5). А. Ф. Лосев.
МУКАСА, в мифологии ганда божество. В одних мифах М. – сын божества Ванема, в других – сын Мусиси, старший брат бога войны Кибука. Мать М. (Намбуби) дала новорождённому имя Селванга. Когда его отняли от груди, он отказывался от обычной пищи, ел только сердце и печень животных и пил их кровь. Ребёнком он скрылся из дома. Впоследствии его обнаружили на острове Бубембе (на озере Виктория) сидящим под большим деревом на берегу и назвали его М. («человек с острова Букаса»), решив, что он с острова Букаса. Человек по имени Семагумба унёс М. и
Е. К.
поместил его на скале. Люди не пускали М. в свой дом, полагая, что он – дух, и ему построили возле этой скалы хижину, а заботился о нём Семагумба. М. отказывался от еды, которую ему предлагали. Но однажды, когда убили быка, М. потребовал его кровь, печень и сердце. Люди решили, что он – бог, и обращались к нему за советами. Семагумба стал главным жрецом M., a Гугу и Себадиде – его помощниками. Всех последующих жрецов М. называли их именами. М. прожил на острове много лет (по некоторым версиям, – 14 поколений) вместе с тремя жёнами – Налванга, Найембе и Наку (Налванга – главная жена М. – питон; пришла с острова Банга; её основная функция – давать детей бесплодным женщинам). Согласно одному варианту, М. умер и похоронен на острове в лесу, возле посвященного ему храма; по другому, – М. скрылся так же внезапно, как и появился. Связь М. с озером (его появление на озёрном острове; власть М. над бурями на озере, зависимость от него размножения
Три музы. Рельеф из сокровищницы Лето в Мантинее скульпторов Кефисодота Младшего и Тимарха. Мрамор. 330–320 до н. э. Афины. Национальный музей.
МУЛА ДЖАДИ (санскр. через язык кави «начало становления»), в мифологии батаков (остров Суматра, Западная Индонезия) бог-создатель. М. Д. извечен и правит тремя мирами: верхним на небесах, разделённым на 7 слоев, срединным на земле и нижним подземно-морским. По одному из мифов, М. Д. триедин в ипостасях, соответствующих трём мирам: Туан Буби на Болон – правитель и сущность верхнего мира, монстрообразный Раджа Пинангкабо, свисающий в деревянной клетке с ветвей мирового древа – для срединного мира и змееобразный Нага Падоха (также Пане на Болон) – повелитель подземелья. Божественная триада Батара Гуру, Мангалабулан и Сорипада тоже считается эманацией М. Д. Противоречивое единство трёх миров воплощено в образе мирового древа и собственно М. Д. Один из титулов М. Д. – Асиаси («милосердный»), иногда рассматриваемый в качестве отдельного бога, пятого после триады и М. Д. Действует М. Д. по поручению божественной триады и подчинён ей [см. Батара Гуру (1)]. М. Д.
Мельпомена, Эрато и Полигимния. Картина Э. Лесюера. 1640-е годы. Париж, Лувр.
МУНСИН восседает на вершине седьмого неба под царством мёртвых душ (Бегу). Перед его домом стоит дерево Джамбубарус, на листьях которого написана судьба будущих людей, вручаемая двумя женщинами душам (тонди), отправляющимся на землю. М. Д. сотворил мир при помощи птиц: ласточек-посланцев, курицы, снёсшей яйца в ветвях мирового древа, из которых вылупились жёны божественной триады (по другим версиям, вместо курицы – бабочками др. По некоторым мифам, М. Д. выступает и как создатель людей, по другим, – эту функцию выполняют его внучки Сидеак Паруджар, Мангалабулан. М. А. Членов.
МУЛУA CATЕHE, в мифологии вемале (Восточная Индонезия) богиня смерти, одна из триады божественных дев (М. С., Хаинувеле, Рабие). Согласно мифу, М. С. была сотворена богом Тувале вместе с первыми людьми из цветка банана и стала их повелительницей. В отмщение за убийство Хаинувеле М. С. осудила людей, заставив их пройти к ней сквозь девятиступенчатый спиралевидный лабиринт, символизирующий у многих народов смерть. В конце его прикосновением одной из рук убитой М. С. превращала тех, кто прошёл через препятствие, в смертных. Не прошедших через лабиринт она превратила в зверей и духов. Суд М. С, по представлениям вемале, — последнее звено в цепи мифических событий, завершившее установление существующего миропорядка. После суда М. С. уходит от людей и становится повелительницей мёртвых на горе Салахуа на юго-западе Серама. Каждый раз, когда душа умершего добирается до М. С., повелительница мёртвых рождает новое дитя. Суд М. С. воспроизводился в инициационных обрядах тайного союза Вапулане на Сераме. М. Ч.
МУЛУНГУ, Млунгу, Мурунгу, Мрунгу, Умлунгу, Мвунгу, Муунгу, Мунгу, первопредок и громовник в мифах бантуязычных народов Восточной Африки, живущих в Мозамбике, Малави, Танзании, Кении (яо, ньяса, макуа, ньянджа, чвабо, сена, шамбала, зарамо, гого, нгони, суахили, камба, гирьяма и др.), а также в мифах амбо (Намибия) и некоторых народов Заира. Распространение имени М. связано, по мнению ряда исследователей, с увеличением контактов между этими народами, расширением зоны употребления языка суахили. Имя М. вытесняло имена прежних богов в мифологиях этих народов или сосуществовало с ними в качестве «хвалебного». Вероятно, первичным было представление о М. как о первопредке. Характеру предка соответствует и созидательная деятельность М. (ср. Мукуру, Ункулункулу). Согласно мифологическим представлениям макуа, М. – демиург: вызывает из отверстий в земле сначала людей, а потом другие создания. В мифах камба М. спустил одну человеческую пару из туч на скалу, где ещё остались их следы. Другая пара вышла из термитника (местожительство предков). В мифах сена (западные ньянджа) и ньяса в большей степени акцентируется связь М. с дождём. М. живёт в небе, иногда спускается на землю. О дожде говорят
— «М. идёт», о громе — «М. гремит». Такая трактовка образа М. объясняется влиянием мифологических представлений народов соседних регионов — ила и вемба, главное божество которых Леза — громовник. Наделению М. функциями, обычными для Леза, способствовало то, что М. как обожествлённый предок связывается с дождём (предок-дождедатель). E. С. Котляр.
МУЛЬКВИСИН, сусин, в корейской мифологии общее название водяных духов. Считалось, что душа утопленника становилась М. В разных местах Кореи приносились жертвы духам четырёх морей – Тонхэсину (духу восточного моря) в Яньяне, Сохэсину (духу западного моря) в Пхунчхоне, Намхэсину (духу южного моря) в Наджу и Пукхэсину (духу северного моря) в Кёнсоне. Кроме того, весной и осенью во избежание наводнений и для спокойствия в стране совершались жертвоприношения духам семи водоёмов (Чхильдоксин) в виде пятицветных ритуальных денег, которые бросали в реки и бухты. Л. К.
МУЛЯНЬ (кит. транскрипция санскр. имени Маудгальяяна, монг. Молон-тойна), один из десяти первых учеников Шакьямуни, почитание которого было широко распространено в Китае и частично в Монголии. В Китае распространилась легенда о М., зафиксированная впервые в 9 в. и потом ставшая основой многих литературных произведений. Источником легенды служит «Сутра об Улламбане» (сохранилась только в китайском переводе), где описывается жертвоприношение М. для спасения матери от мук преисподней, предпринятое по совету Будды. По китайской легенде, М. был сыном родителей, принявших обет не убивать ничего живого. Отец после смерти переродился в небожителя, а мать ела мясо и, нарушив этим обет, стала обитательницей преисподней, где подвергалась различным казням. Когда М., став учеником Будды, погрузился в медитацию, он узнал, что среди праведников на небесах есть только его отец. В поисках матери М. проходит по небесам, а потом по преисподней, где и обнаруживает её. За её грехи пища и питьё превращаются у неё в огонь. М. обращается с молением к Будде, и тот советует М. сделать необходимые приношения, после чего мать М., избавившись от части грехов, выходит из преисподней и превращается в собаку в столице Магадхи — городе Жилище царя (Раджагриха). Потом М. усердным чтением сутр добивается снятия Мунсин - хранители врат в буддийской раке из монастыря Хван-нёнса. 7 в. Кёнджу (Южная Корея).
693
с матери и остальных грехов, после чего она снова принимает облик женщины. Кроме Китая, легенда о М. нашла распространение также в Монголии, где он под именем Молон-тойна стал героем сказаний. Публичное чтение сказаний о М. приурочивалось к 15-му дню 7-й луны по китайскому лунному календарю, который посвящался молениям об освобождении от грехов усопших предков. В пантеоне Ваджраяны М. располагался в верхнем ряду по правую руку от Будды четвёртым, восседающим на красном лотосе в облике шрамана, левая рука которого сжимает угол монашеского одеяния. В китайское предание о М. включены некоторые факты из биографии реального исторического деятеля китайского буддизма 7 в. Фу Ло-бу, монашеское имя которого было Мулянь. Л. Н. Меньшиков.
МУММУ (аккад., этимология имени неясна; в греческой передаче Mумис, «воплощающий благоразумие и принципы порядка»?), в аккадской мифологии (поэма «Энума элиш») советник божества-прародителя Апсу (шумер. Абзу), олицетворённой первозданной стихии. Эйя (шумер. Энки), убив М., берёт себе его ауру – «лучи сияния» и присваивает тем самым его сущность и имя (М. — эпитет Эйи, а затем Мардука, когда тот воспринял от Эйи функцию бога-созидателя), В. А.
МУНКАР И НАКИР (Munkar wa-Nakir), в мусульманской мифологии малайка (ангелы), которые допрашивают и наказывают мёртвых в могилах. Верующих они оставляют в покое до воскрешения, а неверных избивают столько времени, сколько пожелает аллах. Имена М. и Н. появляются только в предании. В Коране мотив наказания в могилах излагается без указания имён ангелов: «Если бы ты видел, как завершают жизнь тех, которые не веровали, ангелы — они бьют их по лицу и по спинам: «Вкусите наказание пожара!» (8:52; ср. также 6:93; 47:29 и др.). М. П.
МУНСИН, сумунсин, в корейской мифологии духи — хранители ворот, относившиеся к домашним духам (см. Касин). М. — даосские по происхождению, генетически близки к мэньшэнь в китайской мифологии. Л. К.
694
МУНТУУНТУ
МУНТУУНТУ, в дохристианской мифологии минахасов (северный Сулавеси, Западная Индонезия) верховное божество, правитель неба. Согласно мифу о Лумимуут, М. — один из её сыновей, родившихся от брака с солнечным богом Тоаром. Однако титулатура М.: Синима-интана («создавший землю») и Эмпунг-ваиланвангко («всемогущий бог») — позволяет усматривать в М. героя другого космогонического сюжета. Возможно, М. подобен восточноиндонезийским небесным и солнечным богам (Упулере, Алахатала). М. Ч.
МУРАВЕЙ. Мифологическое значение М. (муравьев) во многом объясняется их биологическими особенностями — малостью, делающей М. как бы минимальной счётной единицей («квантом»), множественностью, подвижностью, коллективностью, которая проявляется в формах их совместного существования и деятельности, приспособляемостью к среде обитания и т. п. В мифопоэтических и культурноисторических традициях с М. связываются различные символические значения. В Китае М. символизируют справедливость, праведность (иногда добродетель, патриотизм и эгоизм); белый М. в буддизме — символ кротости, самоограничения (в некоторых других традициях — образ разрушения). В предсказаниях роль М. двояка: они указывают и благой (у эстонцев), и плохой (у болгар, швейцарцев) исход. Разрушение муравейника во многих традициях символизирует несчастье. В иудаистической и соответствующей мусульманской легендах зафиксирован мотив М., учивших царя Соломона мудрости и смирению; в мусульманской традиции М. — одно из десяти небесных животных. В Индии чёрные М. почитаются как священные насекомые. Полезными считаются М. у индейцев зуньи: М. уничтожают следы человека и сбивают с толку преследователя (отсюда — особая ритуальная функция т. н. «муравьиного общества» в танцах зуньи). Лечебные свойства М. отмечены во многих традициях. Напротив, согласно представлениям индейцев пуэбло, за разорение муравейника или обливание его мочой М. насылают болезни, которые могут быть вылечены только специальным муравьиным врачом или муравьиным обществом. Аранта считают, что укус М. особого вида убивает медицинские способности лекаря. Наличие у М. ряда свойств, напоминающих человеческие (в частности, таких, которые приписываются идеальному человеку), позволяет объяснить представления о М. как превращенных людях или, наоборот, о том, что люди некогда были М. Такое поверье отмечено у индейцев хопи; апачи называют индейцев навахо муравьиным народом; в некоторых индейских традициях считается, что женщины, вступившие в связь с белыми людьми, превращаются в красных М., и т. п. Нередко подобные превращения связываются с громовержцем. Так, мирмидоняне (т. е. «муравьиные люди», от греч. μ ρμη , «муравей»), колонизовавшие остров Эгина, ведут своё начало от Мирмидона, сына громовержца Зевса и Эвримедузы, к которой Зевс явился в виде М. По другой версии, Зевс по просьбе царя Эгины Эака превращает М. в людей, после того как всё
население острова погибло от чумы. Под водительством Ахилла мирмидоняне упорно и ревностно сражаются под Троей. В «Ригведе» (I 51, 9) есть упоминание об одном из превращений громовержца Индры, который «в образе М. пробил насыпи стремящегося к небу, уже возросшего, но (всё ещё) растущего». Превратившись в М., Индра незаметно вползает на насыпь вражеской крепости. Благодаря хитрости (предельное уменьшение в размерах, тогда как противник стремится увеличить свои размеры) Индра одерживает победу (в германском фольклоре известен сюжет о М., проносящем в темницу шёлковые нитки, из которых плетётся верёвка, с тем чтобы узник мог выбраться на волю). Вольга русских былин, обладающий даром оборотничества, превращается то в сокола, то в М., проникающего через подворотню из рыбьего зуба (трансформированное противопоставление неба и подземного царства, нижнего мира); сходный мотив (превращение в сокола и в М.) связан в русской сказке «Хрустальная гора» с Иваном-царевичем: обернувшись М., Иван-царевич проникает через маленькую трещину в хрустальную гору и освобождает царевну. Дар превращений герой сказки получает за справедливый делёж павшей лошади, при котором её голову он дал М. Мотивы связи земли (или подземного царства) с небом нередко актуализируются в частных мифологемах, иногда достаточно сильно трансформированных [ср., например, миф индейцев карири (чако) о красных М., подточивших дерево, по которому первые люди влезли на небо, или шанский (Индокитай) космогонический миф о создании земли белым М., принёсшим её из первородной бездны], а также в более общем представлении об особом «муравьином» пути, который либо идёт с земли на небо, либо находится на земле (мотив, связываемый и с темой превращения людей в М.) или на небе (иногда он ассоциируется с Млечным путём). Посредническая функция М. объясняет и их роль как посланцев бога-змеи в ряде западноафриканских традиций или мотив связи М. с миром мёртвых (так, туземцы Новой Гвинеи верят, что после первой смерти может наступить и вторая смерть, когда душа превращается в M.; y индуистов и джайнов известен обычай кормления М. в дни, связанные с поминовением души, и т. п.). Связь М. с землёй или даже с нижним миром и одновременно с процветанием и богатством, иногда с основным (или даже единственным) культурным растением данного ареала, дающим и пищу, и опьяняющий напиток, отражена во многих традициях в самых разных формах. Ацтеки считали, что чёрные и красные М. показали Кецалькоатлю место, где растёт маис. В евразийском ареале широко распространён фольклорный мотив 249 (по Аарне) о М. и кузнечике (сверчке, стрекозе), где речь идёт о своевременной заготовке запасов; этот мотив, получивший обработку в известной басне Эзопа (ср. также в библейской традиции: «Муравьи — народ не сильный, но летом заготовляют пищу свою»; Притч. 30, 25), зафиксирован и в некоторых индейских традициях Северной Америки. В полесских ритуалах вызывания дождя (кото-
рые имеют параллели и в южнославянской традиции) дети разрушают муравейник палкой (кием), имитируя болтание палкой в колодце (при этом М. соотносятся с брызгами воды по принципу: «сколько муравьев, столько и капель»). Муравейник разгребают и для того, чтобы М. принесли хорошую погоду (солнце). С особой ролью М. в мифопоэтичекой теме неба и земли, жизни и смерти соотносится в конечном счёте и его спасительная, в частности целительная, функция (ср. широкое использование М. в народной медицине). Особые мифологические представления связываются и с муравейником. У ряда финно-угорских народов известен обряд жертвоприношения лесным духам, совершаемый на муравейниках. В Западной Африке (в частности, у племени сусу) муравейники иногда рассматриваются как жилище демонов. Аборигены в Майсуре (Индия) считают муравейники местопребыванием кобры или змей-нага. Муравейник нередко трактуется как символ плодородия. В этой связи заслуживает внимания мотив «М. и куча зерна», известный в разных версиях: например, в басне Леонардо да Винчи, сюжет которой восходит к фольклорной традиции, зёрнышко проса просит у М. снисхождения и обещает вернуться к нему сторицей; довольно широко распространён вариант муравьиной помощи человеку, когда М. по зёрнышку переносят всю кучу, выбирают все зёрна из скирды, пересчитывают все зёрна и т. п.; ср. русскую сказку «Василиса Прекрасная» (Афанасьев, № 222) или новогреческую сказку о царском крестнике, в которой действует и Царь-M., помогающий крестнику. Иногда идея плодородия в связи с М. и муравейником воплощается не в количественных формах (счётное множество, мотивирующее тождество типа «сколько М., столько и зёрен»), а в виде указания источников плодородия. У племени коркус в Центральной Индии известны мифы, в которых Махадео (Шива) создаёт из красной почвы муравейника первую человеческую пару — мужчину и женщину. У другого центральноиндийского племени дхангаров существует представление, что из муравейника произошли первые овца и баран; чтобы устранить ущерб, наносимый этой парой посевам, Шива создал дхангаров. В. H. Топоров.
МУРУГАН, у древних тамилов бог охоты, войны, победы, сын богини-матери Коттравей. Культ его слился с культом Сканды-Субрахманьи-Картикейи, сына Шивы. Возник первоначально, видимо, как божество горных племён, храмы его строились в горах. Тесно связан с растительностью и, вероятно, с почитанием огня, солнца (имеет эпитет «красный»). Его атрибуты — алое копьё, гирлянды цветов, павлин, иногда слон. Нередко представляется с шестью лицами и двенадцатью руками. Культ М. был тесно связан с шаманизмом, и жрец его, также вооружённый копьём, исполнял на специальной поляне «безумный танец». А. Д.
МУСА (Musa), в мусульманской мифологии пророк. Соответствует библейскому Моисею. Коранический рассказ о М. (см. 2:48–130; 7:101–160; 10:76–88; 20:8–97;
МУСУЛЬМАНСКАЯ МИФОЛОГИЯ
Муруган с шестью ликами. Колаппаллур. Округ Северный Аркот.
26:9–67; 28:2–76; 40:24–56) следует в основном библейскому. Основные эпизоды: чудесное спасение М.-ребёнка, его воспитание при дворе Фирауна (фараона), женитьба в Мидиане, борьба с Фирауном, объявившим себя богом и строившим башню, чтобы достигнуть неба. Много внимания уделяется чудесам (чудо с посохом, с прокажённой рукой и др.), рассказывается о переходе через море и гибели преследователей, о поклонении тельцу, о ниспослании скитающимся в пустыне «манны и перепелов». В Коране, в отличие от библейского рассказа, М. спасает жена Фирауна. Появляются мотивы наущения шайтана в эпизоде убийства М. египтянина (28:14), мотив желания М. разжечь факел от божественного огня (20:10; 28:29), эпизод заступничества за М. некоего благочестивого человека при дворе Фирауна (40:29–31). Особое место занимает рассказ о путешествии М. вместе с неким «рабом аллаха» (18:59–81), божескую мудрость в поступках которого М. не мог поначалу понять (см. Хадир). Впрочем, многие комментаторы считали, что в этом эпизоде идёт речь о другом М. Коран видит в М., так же как в Исе и других пророках, предшественника Мухаммада, учившего тому же (42:11); поэтому проводятся прямые параллели между отношением неверных к М. и Мухаммаду (73:15). Как и Мухаммада, М. называют колдуном (7:106) и безумцем (26:26), ему отказываются верить, так как он просто человек (23:49) (ср. также отношение к Нуху, Ибрахиму). В послекораническом предании разрабатываются сказочные и волшебные мотивы о посохе М. и др., а также мотивы, связывающие М. с Ибрахимом, Йакубом, Каруном, Фирауном, Харуном. М. Б. Пиотровский.
МУСИСИ, в мифологии ганда бог землетрясений (происходят от его перемещений), сын бога Ванга. Живёт в центре земли. М. — отец Вамалы и Мукасы. Е. К.
МУСО КОРОНИ КУНДЬЕ, в мифологии бамбара первая женщина, сотворенная
Пемба. Была названа М. К. К. — «маленькая старуха с белой головой»: маленькая, т. к. произошла от Пемба; старуха, т. е. древняя, так как была эманацией Пемба — равной ему во времени; белая, так как, выйдя из него, была чистой, как он. Согласно мифам, у неё была голова с большими остроконечными ушами и грудь животного, а также хвост. Пемба при сотворении М. К. К. вложил в неё душу – дыхание (ни) и создал нематериальный двойник (дья), который доверил Фаро (стражу дья). М. К. К. стала женой Пемба. Она получила от Пемба множество семян и породила растения и животных. Когда на земле появились человеческие существа, созданные Фаро, Баланза (земное воплощение Пемба) перестал довольствоваться М. К. К. и стал обладать всеми женщинами. Узнав об этом, она к нему больше не приближалась; уединившись, прекратила созидание, которое они осуществляли вместе с Пемба, и начала разрушать уже созданное. Баланза проклял М. К. К. и оттолкнул её, когда она пыталась вернуться. Тогда на неё нашло безумие. Она пробегала по небесам, по земным пространствам, втыкая в почву кусочки дерева (как она когда-то сделала для Пемба), надеясь, что они также превратятся в Баланза. Во время своего странствия М. К. К. вступила в связь с древесным брусом — пембеле (см. в ст. Пемба) и была им искалечена. Свою ярость она сорвала на людях: подвергла человеческие существа, которых встречала на своём пути, обрезанию (мужчин) и эксцизии (женщин); сделала и себе эксцизию. М. К. К. открыла людям всё то, что узнала от Пемба и что должно было оставаться в тайне. Сделавшись из-за этого предательства нечистой, оскверняла всё, к чему прикасалась. Нечистой стала и земля. Так М. К. К. был внесён беспорядок в созидание и в мир введено зло. Пемба (по его просьбе и Фаро) тщетно преследовал М. К. К., чтобы отобрать у неё власть и знание, которые он ей дал. Перед тем как умереть, М. К. К. научила людей земледелию. По её указанию люди стали наносить на лица насечки (3 – для мужчин и 4 – для женщин), чтобы узнавать друг друга. Е. С. Котляр.
МУСПЕЛЛЬ (др.-исл. Muspell; этимология неясна), в скандинавской мифологии (в «Младшей Эдде») М. (Муспелльсхейм – огненная страна, которая существовала ещё до начала творения. В «Прорицании вёльвы» («Старшая Эдда»), а затем и в «Младшей Эдде» говорится о «сынах Муспелля» и их участии в эсхатологической битве с богами (см. Рагнарёк); они скачут по мосту Биврёст, и мост под ними проваливается. Снорри связывает с М. (возможно, отождествляет с ним) огненного великана Сурта. В немецких раннесредневековых христианских поэмах («Myспилли», «Хелианд») термин «М.» (древневерхненем. muspilli) употребляется в смысле конца мира и страшного суда. Е. М.
МУСТА-ГУДАРГ, в мифологии ингушей божество дождя в облике козла. Следы почитания М.-Г. сохранились в бытовавшем до недавнего времени обряде вызывания дождя – «Муста-гударга»: процессия людей во главе с юношей, ряженым в козли-
695
ную шкуру, с культовыми песнопениями обходила дворы селений; хозяева обливали ряженого водой, одаривали участников процессии различными лакомствами; считалось, что умилостивленный таким образом М.-Г. пошлёт долгожданный дождь. А. М.
МУСУЛЬМАНСКАЯ МИФОЛОГИЯ, комплекс мифологических представлений, распространённых среди приверженцев ислама – монотеистической религии, возникшей в 7 в. в Аравии в ходе проповеднической деятельности Мухаммада (ок. 570–632). Хронологически М. м. – последняя из т. н. «вторичных» мифологических систем (буддийская, зороастрийская, иудаистическая, христианская, манихейская). М. м. отражает синкретический характер ислама и мусульманской культуры в целом. В процессе становления и развития М. м. вобрала в себя мифологические представления, бытовавшие среди кочевых языческих племён Аравийского полуострова (см. Древнеарабская мифология) и различного по этническому составу и культурным традициям оседлого населения древних оазисов и городов, элементы мифологии народов Южной Аравии (см., в частности, Йеменская мифология), представления, мотивы и образы мифологических систем завоёванных мусульманами народов Ближнего Востока. Окончательная словесная форма и сюжетный состав М. м. вырабатывались в значительной степени за пределами собственно Аравии, в обществах с богатыми древними традициями письменной культуры и развитой сословно-классовой структурой феодального типа (Сирия, Ирак, Иран, Египет, Испания). По своему содержанию и идеологическому пафосу М. м. явилась отрицанием языческой мифологии, которая в нач. 7 в. в значительной степени представляла собой лишь традиционный, но не единственный способ объяснения окружающего мира. Арабский историк 2-й половины 8 – нач. 9 вв. Хишам аль-Кальби в «Книге об идолах» приводит многочисленные свидетельства стихийного отказа от поклонения языческим божествам, нарушения традиционных религиозных запретов. Основообразующий слой М. м. — мифология Корана складывался в виде религиозных мифов, в которых Мухаммад выражал своё новое осмысление окружающего мира и человеческого бытия. Хотя соединение Мухаммадом логического и эмоционального методов познания и истолкования мира затрудняло выработку цельной мифологической системы ислама, тем не менее М. м., рассматриваемая в своём историко-культурном контексте, органична и оригинальна и стоит в одном типологическом ряду с другими мифологиями древности. По представлениям мусульман, текст Корана вложен в уста Мухаммада самим богом. В основном состав Корана сложился уже после смерти Мухаммада, в середине 7 в. Текст Корана содержит 114 сур (глав). По месту и времени их произнесения Мухаммадом все суры делят на 90 «мекканских» и 24 «мединских». Большая часть Корана – полемика в форме диалога между богом, говорящим то в первом, то в третьем лице, и противниками ислама или колеблющимися. Помимо
696
МУСУЛЬМАНСКАЯ МИФОЛОГИЯ
собственно религиозных и мифологических сюжетов Коран содержит религиозноправовые предписания, определяющие «угодный богу» образ жизни и поведения, некоторые правила обрядности и отправления культа. Важнейшим источником для изучения М. м. служит также священное предание ислама – сунна, основанная на хадисах – рассказах о жизни Мухаммада, вобравших в себя и древние мифологические традиции. Развиваясь под непосредственным воздействием Корана, средневековая М. м. значительно расширила круг мифологических сюжетов, персонажей и образов. Происходило обогащение М. м. также за счёт местных мифологических традиций народов, принявших ислам. В ходе активного освоения новой идеологии в странах Ближнего Востока в период 2-й половины 7–8 вв. происходило интенсивное насыщение общими понятиями арабского языка, который становится языковой оболочкой формировавшегося мусульманского мировоззрения. В 8 в. стали зарождаться различные отрасли знания (на арабском языке). Поэтому, едва оформившись, мусульманское мифотворчество всё больше ограничивалось священной историей, космогонией и эсхатологией. Многие мифологические персонажи коранической и послекоранической мифологии постепенно становились также фольклорными и литературными образами. Главную роль, особенно в начальный период послекоранического развития М. м., в т. ч. в её обогащении сюжетным материалом, мотивами и образами, восходящими к мифологическим повествованиям древней Аравии и Передней Азии, сыграли первые комментаторы Корана, богословы, а также бродячие проповедники и толкователи священного предания. Наиболее известные циклы такого рода рассказов из священной истории составили особый жанр религиозной литературы, т. н. кисас ал-анбийа («сказания о пророках»), оказавшей большое влияние на формирование местных мифологических традиций и развитие религиозного фольклора. Деятельность бродячих проповедников послужила промежуточным звеном в последующей трансформации многих рассказов Корана из «священной истины» в притчу, в религиозный фольклор и, наконец, в литературные повествования этико-дидактического содержания. П. А. Грязневич.
М. м. складывалась под значительным влиянием христианства и иудаизма (см. Христианская мифология, Иудаистическая мифология), однако в литературе степень этого влияния нередко преувеличивается. Наряду с библейской традицией вероучение ислама и М. м. усваивали также традиции культур доисламской Аравии, многими чертами близких культурам соседних народов Средиземноморья и Передней Азии. Так, предание о Зу-л-Карнайне перекликается с греческим мифом о Мидасе; один из вариантов предания о царе Нимруде (Намруде), в котором Нимруд, воспитанный вдали от дома, убивает своего отца и женится на матери, близок к греческому мифу об Эдипе. Мухаммад видел свою миссию в возрождении «истинной» веры, которую якобы ещё в древнос-
ти возвестил людям пророк Ибрахим. Его взгляды восходят к учению ханифов – аравийских проповедников, распространявших единобожие среди своих соплеменников. Ханифы, не причисляя себя к последователям ни иудаизма, ни христианства, в значительной степени восприняли христианские и иудаистические концепции, мифологические образы и сюжеты. Как отмечают исследователи ислама, сам Мухаммад оперировал сведениями из христианства и иудаизма, известными ему в устной передаче. Однако сходство многих элементов мусульманской и библейской мифологий может быть объяснено и общностью истоков культурных (в т. ч. мифологических) традиций у арабов и евреев. Главный, высший персонаж М. м. — аллах, единственный бог, вечный и всемогущий. М. м. отвергает христианскую концепцию троицы (4:116, 169), резко выступает против представления о сыне божьем (9:30). Иса (Иисус) «только раб наш, которого мы облагодетельствовали и поставили его в пример сынам Израиля» (43:57, 59). Христиане, почитающие мессию (Ису) как сына божьего, «уподобляют себя неверным, бывшим прежде» (9:30). Согласно коранической космогонии, аллах мыслится творцом вселенной, состоящей из нижнего – земного и верхнего – небесного миров. Он разделил небо и землю, сделал из воды «всякую вещь живую» (21:31), в два дня он создал землю и семь небес, разукрасив ближайшее небо «светильниками и для охраны» (41:8, 10, 11). Мусульманское предание обогащает отрывочные описания Корана. Согласно традиционной концепции, землю окружает гора Каф (это слово, вероятно, имеет иранское происхождение), отделённая от неё непроходимым пространством. По одной версии, земля покоится на плечах ангела, опирающегося на скалу, которую поддерживает бык, стоящий на плывущей рыбе, по другой – земля держится на роге быка, бык на рыбе, рыба на воде, вода на воздухе, а воздух на влажности. Землетрясения происходят оттого, что бык перебрасывает землю с одного рога на другой. Аллах сотворил «семь небес рядами» (67:3, 71:14), т. е. одно над другим, «и сделал месяц на них светом, а солнце сделал светильником» (71:15). Над седьмым небом помещается трон аллаха. В легенде об упорствующем в своём неверии царе Нимруде говорится, что первое небо можно пересечь лишь за пятьсот лет и столько же потребуется, чтобы достичь следующего неба. На небесах располагаются рай (джанна) и ад (джаханнам), причём они не занимают всего пространства небес. Рай, по многим преданиям, находится на седьмом небе; ад, по одной из версий, — ниже первого неба. Небожителями являются ангелы (малайка, фаршита), сотворенные из света и передающие людям вести от аллаха (15:8). Доступ на небо надёжно охраняется от злых духов ангелами и звёздами, «поражающими светочами» (37: 6– 10). Из множества ангелов выше других стоят четыре — Джибрил, передавший Мухаммаду текст Корана, Шикал, Израил, Исрафил, образы которых заимствованы из христианской и иудаистической мифологий. Ангел Ридван поставлен
стражем рая, ангел Малик возглавляет стражу ада. В М. м. имеется и мотив падших ангелов, связанный с Харутом и Марутом, обучавшими людей колдовству, и с Полисом (отождествляется с Шайтаном), грехопадение которого связывается с сотворением человека. По преданиям, задолго до создания человека Иблис был ангелом и носил имя Азазил, ал-Харит или алХакам. Аллах послал его на землю наказать перессорившихся между собой джиннов. По другой версии, Иблис сам был джинном (об этом упоминает и Коран, 18:48) и аллах назначил его повелителем джиннов на земле. Иблис возгордился и в течение тысячи лет сеял смуту среди джиннов. Аллах послал пламя истребить его, но Иблис спасся и после этого верно служил аллаху. Согласно третьему варианту, Азазил родился в аду. Его отец – джинн Маридж, его мать — джинн Марджа, созданная из ребра Мариджа. Азазил усердно молился аллаху, и аллах принял его в рай и сделал старшим над всеми ангелами. За отказ поклониться созданному аллахом человеку Иблис, по коранической версии, был изгнан из рая. В слове «Иблис» принято видеть искажённое греческое «диаболис» («дьявол»); слово «шайтан» родственно библейскому обозначению дьявола — «сатана». Миф о падшем ангеле, ставшем дьяволом, как полагает А. Венсинк, базируется на христианской традиции. Однако мотивировка проклятия дьявола богом оригинальна (И. П. Петрушевский). Первых людей — Адама и его жену Хавву аллах поселил в раю, но после того как они по наущению Иблиса (Шайтана) вкусили от запретного дерева (7:19), аллах изгнал их на землю. Согласно мусульманскому преданию, несколько видоизменившему коранический сюжет, Адам и Хавва в раю не вкушали пищи, а питались запахом, подобно ангелам; затем они попробовали плод пшеницы (в те времена она росла на дереве и её зерно было размером с дыню) и осквернили рай. Совращать Адама и Хавву Шайтану помогают змея и павлин. Нарушив запрет аллаха, первые люди оказались на земле. Ежегодно рождая сына и дочь, Хавва произвела на свет семьдесят пар близнецов, положивших начало человеческому роду. В центре мифологизированной истории прошлого Коран и предания ставят пророков, что связано с общей концепцией М. м. о завете аллаха, неоднократно ниспосылавшемся через пророков разным народам. Ряд пророков упомянут в Коране, предание расширяет их круг. Выделяются высшая категория посланников (расуль), направлявшихся прежде к различным народам, простые пророки (наби), появлявшиеся обычно среди «людей писания» (ахл алкитаб). Согласно преданию, всего было 124 тысячи пророков, в т. ч. 313 посланников, высшими из которых признаются Адам, Нух, Ибрахим, Муса, Иса, Шуайб, Худ и Салих. Многие мусульманские пророки соответствуют персонажам Ветхого и Нового завета: Адам, Нух (Ной), Ибрахим (Авраам), Муса (Моисей), Лут (Лот), Аййуб (Иов), Харун (Аарон), Иса (Иисус), Йахья (Иоанн Креститель), Марйам (Мария), Закария (Захария) и др. Рассказы Корана о Мусе, Луте, Нухе и других про-
МУСУЛЬМАНСКАЯ МИФОЛОГИЯ роках почти без отклонений воспроизводят ветхозаветные предания; упоминания о ветхозаветных пророках в Коране основаны, в значительной мере, на Талмуде и Мидраше, а не непосредственно на Библии; мусульманская традиция расцвечивает их деталями, которые придают им оригинальный, отличный от иудаистической версии колорит (рассказы о Йунусе, Каруне и др.). Заметной редакции подверглись сюжеты Нового завета. Ислам, в частности разделяя христианское представление о вознесении Исы (Иисуса) на небо, не воспринял евангельскую версию о его распятии на кресте и последующем воскресении. Согласно Корану, пророчество Мухаммада было предсказано Исой. В значительной части мусульманские представления о пророках самостоятельны; лишь немногие персонажи, признанные пророками в Коране и последующей традиции, играли такую же роль в Библии. К тому же соответствующие библейской и послебиблейской традиции персонажи, наделённые в мусульманстве функциями пророков, не рассматриваются в связи с историей евреев. В этом отношении М. м., в отличие от христианской, совершенно свободна от иудаистической традиции (3:58). В ряде случаев мусульманские мифы, героями которых выступают библейские патриархи, не имеют аналогий в Библии. Следуя сложившейся в европейском исламоведении традиции, многие исследователи искали сходные мотивы и сюжеты прежде всего в послебиблейской иудаистической традиции или в христианских апокрифах, однако и они признавали, что круг связей и параллелей М. м. значительно шире. По-видимому, многие мифы Корана и священного предания мусульман восходят к доисламской традиции арабов, которая могла иметь и свои версии преданий об основных персонажах Библии. Отличается от Ветхого завета, в частности, история Ибрахима. Уже Коран описывает Ибрахима праведником, разбившим идолы, которым поклонялись его соплеменники; за это он был брошен в огонь, но волею аллаха остался невредимым. Мусульманская традиция утверждает (в отличие от библейской), что Ибрахим собирался принести в жертву богу своего сына Исмаила. В память об избавлении Исмаила от смерти мусульмане отмечают праздник [ид ал-адха (ид алкурбан, курбан-байрам)]. Отличные от библейской традиции черты имеет в М. м. и пророк Сулайман, предания о котором вобрали мифологические представления разных народов. Ряд пророков Корана (Шуайб, Худ, Салих, Идрис, Зу-л-Кифл, Зу-л-Карнайн) вообще неизвестен Библии. Мусульманские комментаторы иногда с сомнением отождествляют Идриса с Енохом, Зу-л-Кифла с Исайей, Иезекиилем и другими библейскими персонажами, но и при таком допущении ясно, что имена этих пророков и связанные с ними мифологические сюжеты отличны от библейских. По одной из распространённых в мусульманских странах легенд, Зу-лКифл вначале был грешником, а затем праведная женщина обратила его в ислам. Идрис, будучи другом Израила, упросил ангела смерти показать ему рай. Ангел заставил Идриса дать слово, что он, побы-
вав в раю, выйдет обратно; Идрис сдержал слово, но затем слукавил: сказав, что он забыл в раю обувь, Идрис вновь вошёл в рай и обратно уже не вышел. Мусульманское предание дополнительно ввело в круг пророков немало других, не связанных с Библией лиц, не упомянутых в Коране. Таковы, например, Ханзала, Хадир, покровитель путников, приносящий счастье и богатство (как полагает В. В. Бартольд, в его образе слились в одно целое легенды различных времён и народов — от вавилонского Гильгамеша до ветхозаветных Еноха и Илии). В образе Джирджиса сохранены синкретические черты христианского Георгия. Предания о некоторых пророках имеют локальный характер и не связаны с общемусульманской традицией. Особый раздел М. м. составляют предания о Мухаммаде. Реалистическая, вероятно, во многом достоверная, канва биографии Мухаммада, составленной мусульманскими историками, обросла мифическими сюжетами и мотивами. Хотя сам Мухаммад не приписывал себе способность творить чудеса, позднейшая традиция ислама повествует о различных чудесах, будто бы совершённых пророком. Житию Мухаммада известен мотив благовещения: его матери было сообщено свыше, что она носит в чреве «господина этого народа». Эпизод рассекания тела Мухаммада Джибрилом и другими ангелами с целью очистить его от скверны и сделать пригодным к пророческой деятельности находит объяснительные параллели в шаманских мифах народов Сибири (только после того, как духи разрубят человека на куски, очистят его кости, сварят и т. д., а затем сотворят вновь, он может быть шаманом); параллели в рассказах о могучих шаманах имеет и предание о мирадже — вознесении Мухаммада на небо верхом на Бураке. Эти черты, очевидно, связаны с языческими традициями арабов, знавших пережитки шаманства (деятельность кахинов, шаиров). Благодаря близости фигуры пророка к прорицателям и поэтам, черты мифических шаманов, посредников между духами и людьми приобрёл и образ Мухаммада. Рассказы о пророках составляют часть обширной области М. м., связанной с почитанием святых, которым приписывается способность воскрешать мёртвых, принимать различный облик, мгновенно переноситься в отдалённые области, предотвращать беды, лечить от болезней и т. п. Культ святых не предусмотрен Кораном, который в принципе осуждает его (9:31) и порицает веру в какого-либо рода посредников или «заступников» перед аллахом (10:19, 13:17, 16:20–23, 18:102, 39:44–45). Тем не менее, почитание святых, стихийно выросшее на почве старых, политеистических традиций, приобрело в исламе огромное значение, получив концептуальное оформление с распространением суфизма – мистического учения, признающего возможным познание бога и даже единение, слияние с ним через внутреннее экстатическое озарение. С верой в святых связано почитание их могил, оставленных ими «следов» или прочих памятных мест их пребывания. Святыми считаются пророки ислама, мифы о которых обычно при-
697
вязаны к определённому месту и наглядно представлены в объектах культа. Мусульманская традиция утверждает, что в Мекке, между Каабой и священным колодцем Земзем, находятся девяносто девять погребений пророков. Гробница Сулаймана в преданиях помещается на Андаманских островах; ореолом святости окружены места, где, по преданиям, джинны опускали на землю его трон (напр., гора у города Ош в Киргизии, Сулеймановы горы в Афганистане). Предания о Зу-л-Кифле стали обоснованием паломничества к одной из святынь в Ираке, считавшейся его могилой. Две «могилы» пророка Халида ибн Синана служили местом поклонения в Северной Африке. В Каракалпакии святыней стала «могила» мифического Шамун-наби. В Египте почиталась даже «могила» вечно живого Хидра. Значение второй (после Каабы) святыни ислама приобрела могила Мухаммада в Медине; с преданиями о Мухаммаде связан и ряд других святынь, следы, якобы оставленные на камнях ступнями Мухаммада в Египте, Сирии и даже в Индии; камень близ Медины, из которого, согласно преданию, по приказу Мухаммада капало оливковое масло. В круг святых вошли члены семьи Мухаммада. Его жена Айша и дочь Фатима в верованиях мусульман Средней Азии и Поволжья выступают как покровительницы женщин и женских работ. Особенно широкую популярность получил «царь мужей» Али, побеждающий дэвов и драконов. Среднеазиатская легенда утверждает, что у Али семь могил, ибо хоронившие его люди видели, как вместо одного верблюда с телом Али стало семь и все они пошли в разные стороны. Святыни, почитаемые как могилы Али, находятся, в частности, в Неджефе (Ирак), МазариШерифе (Афганистан), Нурате и Хамзаабаде, ранее Шахимардане (Узбекистан), под Серахсом (Туркмения). Характер этиологического мифа имеют легенды о горных расселинах Северной Африки, якобы прорубленных мечом Али, о двух цепях скал в Афганистане, которые считаются убитыми Али и окаменевшими драконами (аждарха). С подвигами Али связано происхождение некоторых топонимов Средней Азии. Внуки Мухаммада Хасан и Хусайн, дети Фатимы и Али почитаются в Малой и Средней Азии как мученики (хотя в вооружённой стычке с войсками халифа погиб только Хусайн) и, вероятно, под влиянием близнечных традиций представляются близнецами. Святыми стали также реальные или мифические сподвижники (асхаб) Мухаммада. Их гробницы рассеяны по всему «мусульманскому миру». В Малой и Средней Азии особенно популярны мифы об Увейс Карани и Сад Ваккасе. Увейс Карани услышал, что Мухаммад потерял в битве зуб, но, не зная, какой именно, выбил себе все зубы, чтобы ничем не превосходить пророка. По другой легенде, Увейс Карани начал топтать ногами плащ, завещанный ему Мухаммадом. Придя в ужас от такого святотатства, принёсшие плащ люди остановили его. Увейс Карани объяснил, что они сделали это напрасно: он уже почти сумел заставить аллаха простить грехи всех мусульман. Сад Ваккас в мифах выступает не столько как полководец (Сад
698
МУСУН
ибн Абу Ваккас), сколько как прославившийся своей щедростью мусульманин: его решают испытать и просят якобы для исцеления болезни дать пиалу крови его сына; Сад Ваккас закалывает сына и даёт просителю кровь; в конце концов по молитве Мухаммада сын Сад Ваккаса воскресает. Особую категорию святых составляют мученики (шахид), к которым народная традиция обычно причисляет не только погибших «за веру», но и тех, кто был убит «без вины». Значительная часть святых — суфии (шейх, пир, ишан). Представления о могуществе чудотворцев — суфиев отражены в их многочисленных жизнеописаниях, популярных в мусульманском мире. Широкое распространение получил суфийский миф о скрытых святых (абдал), невидимо управляющих миром; в Средней Азии он связан с представлениями о чильтанах. Святыми легко становились и доисламские божества, в ряде случаев сохранявшие своё прежнее имя (БобоДехкон, Биби-Мушкилькушо, Буркут-баба, Коркут и др.). В рассказы о мусульманских святых обильно проникли сюжеты, заимствованные из других мифологических систем. В частности, предание о «людях пещеры» (асхаб алкахф), «могилы» которых почитаются в Иордании, Тунисе и ряде других стран, берёт начало в христианской агиологии. Однако в большинстве случаев установить происхождение того или иного мифологического мотива трудно, поскольку он оказывается общим для многих мифологий. Демонология ислама представлена джиннами (шайтанами); у различных народов, исповедующих ислам, сохранились и названия своих доисламских духов вместе с их специфическими характеристиками (иранские пари, дэвы и др.). Согласно Корану, джинны были созданы прежде людей «из огня знойного» (15:27). В ряде версий джинны ведут происхождение от Шайтана (Иблиса). Они бывают мужского и женского пола, уродливы, с копытами на ногах; могут принять и человеческий облик. Джинны склонны вредить людям, особенно если человек сам случайно убил или изувечил кого-либо из джиннов. М. м. признаёт возможность для людей вступать в интимную связь с джиннами. В мусульманской традиции считается, что у каждого человека имеется «свой» шайтан, который помещается в теле между кожей и плотью. В противовес шайтану человеку придан и «свой» ангел, побуждающий его творить добро. Ни один поступок человека не остаётся незамеченным: их записывают для будущего страшного суда два незримых ангела, сидящих на плечах человека, — один отмечает добрые дела, другой — злые. Представления о загробной жизни души в период после смерти человека и до страшного суда в М. м. развиты слабо. В Коране ангел Израил отнимает у человека душу, тем самым лишая его жизни (32:11). Распространено представление, что душа после смерти тела находится во власти аллаха, и иного знания людям не дано. В Коране говорится о наказании мертвеца в могиле ангелами, но только хадисы называют имена этих ангелов —
Мункар и Накир. В ряде версий наказание в могиле продолжается вплоть до дня воскресения. Однако наиболее распространено представление, что после беседы с ангелами душа человека идёт в рай или ад. Относительную стройность этих представлений нарушает учение о «конце света», основные положения которого заимствованы из христианства. «Конец света» наступит, когда в мире воцарится «ложный мессия», искуситель людей, чудовищный Даджжал. Его появлению будут предшествовать тяжёлые времена, а сам он откроет гонение на верующих и разрушит храмы. Посланный аллахом обновитель веры Махди убьёт его, затем будет царить Иса. Звуки трубы Исрафила поднимут лежащих в могилах. Таким образом, до судного дня пребывание душ в аду или раю оказывается временным. Лишь после того, как деяния каждого человека будут взвешены на весах, его судьба будет решена окончательно: праведников поведут в рай, грешников — в ад (39:71). Но предания, воспринявшие более древние воззрения о загробном мире, рае и аде, несколько видоизменили представления Корана. Согласно укоренившейся традиции, в рай ведёт мост Сират, тонкий, как волос, острый, как меч. Под мостом — ад. Праведники свободно идут по мосту, грешники падают в пламя геенны. Вера в воскресение во плоти, очевидно, оказала влияние на чувственный, «материальный» характер описаний рая и ада в Коране. Многие богословы видят в коранических рассказах о рае лишь иносказания, однако это не единственная точка зрения; другие (Газали и Ашари) допускают чувственные наслаждения в раю (с оговоркой, что они начнутся только после воскресения). Многие исследователи ислама подчёркивают иудейско-христианское влияние на мусульманские представления о рае. Но мусульманская картина рая имеет и иные источники. Так, мотив плотских утех праведников с прекрасными девами-гуриями, к утру восстанавливающими девственность, является особенностью М. м. О широком круге источников мусульманских представлений о рае свидетельствует и одно из его названий — «фирдаус» (18:107), заимствованное из персидского языка. Предание о царе Шаддаде, выстроившем на земле подобие рая, Ирам (см. Ирам Зат ал-Имад), очевидно, имеет чисто арабские истоки. Изображение ада в М. м. противоречиво: он представляется и подвижным в виде чудовища, и неподвижным; состоит из семи расположенных один над другим ярусов. Мифология шиитского течения в исламе, противостоящего суннитскому течению, имеет свои особенности. Шиизм возник на почве идеи наследования власти по родственному принципу. Право на руководство мусульманской общиной признавалось за семьей Мухаммада, т. е. за Али и его сыновьями от Фатимы. Вскоре это убеждение переросло в центральную для догматики шиизма концепцию духовной преемственности, основанной на эманации божественного «света Мухаммада» (нур-и Мухаммеди). «Свет Мухаммада» (сущность души пророка) понимается как первое творение аллаха, возникшее в виде светящейся точки задолго до создания че-
ловека. Первым носителем «света» считается Адам, затем длинная цепь избранных потомков Адама, главным образом пророков. После деда Мухаммада эманация пошла по двум линиям: одна часть «света» перешла к отцу Мухаммада и после него к самому пророку, другая — к брату отца Мухаммада, а после него к его сыну Али. Далее «свет Мухаммада» последовательно переходил к «святым имамам», потомкам Али, возглавлявшим шиитскую общину. Согласно этой концепции, понятие «имам» в шиизме приобрело новое значение. В отличие от суннизма, где имам — это избранный людьми светский и духовный глава общины, в шиизме он выступает как наследник миссии Мухаммада, первосвященник, непогрешимый в силу проявившейся в нём божественной эманации и обладающий тайным знанием. Шииты-имамиты верят в двенадцать имамов, прямых потомков Али. Каждый имам перед смертью назначал себе преемника. Одиннадцать имамов погибли мученической смертью, а двенадцатый по воле аллаха таинственным образом исчез, пребывает в убежище и невидимо управляет шиитской общиной. Некоторые ответвления шиизма завершают цепь имамов не на двенадцатом, а на пятом или седьмом имаме. Перед «концом света» скрытый имам, «владыка времени», вернется в образе Махди и восстановит в мире справедливость. Шиизму свойствен культ Али, возвышающий его до уровня ближайшей к аллаху персоны. По одному из шиитских мифов, Мухаммад был в гостях у бога и перед ним появилось блюдо с рисом. Пророк сказал, что ему неловко есть одному. Тогда из-за занавески, отгораживающей аллаха от Мухаммада, к блюду протянулась могучая рука; пророк узнал руку Али. В крайних ответвлениях шиизма предпочтение Али переросло в прямое его обожествление. Шииты чтят Коран, хотя убеждены, что имевшиеся в нём упоминания Али устранены по велению халифа Османа; впрочем, согласно представлениям шиитов, имя Али скрыто в тексте Корана и может быть обнаружено при особом толковании некоторых коранических терминов. Несколько отличается и священное предание шиизма (шиитские хадисы носят название «ахбар»); многие хадисы являются общими для суннитов и шиитов, но шииты отвергли предания, восходящие к противникам Али, а, с другой стороны, ввели в ахбар предания о речах и деяниях самого Али и его потомковимамов. В. Н. Басилов.
МУСУН, мухун, мушун, итчин, в тунгусоманьчжурской мифологии первоначально сила движения, присущая любому явлению природы (течению реки, оползням и разрушениям гор, раскатам грома, человеческому слову в тех случаях, когда оно влекло за собой действие), а также одарённому сказителю, шаману. Позднее М. — дух-хозяин: огня (в образе бабушки, живущей под очагом), жилища [старик, живущий под малу (место в чуме, палатке, против входа, за очагом)], реки (живёт в реке, в омутах), гор (живёт на трудных перевалах). Первый кусочек мяса, сала, первые капли вина отдавали М. огня или М. жилища со словами: «такого же пош-
МУХА
Мут. Часть двойной статуи Мут и Амона. Египет, музей Луксора.
ли». Считалось, что во время кочевий М. рек и гор всегда надо одарять чемлибо (щепоткой табака, спичками). М. – также сила (благодать) духа – хозяина верхнего мира (сэвэки, буга и др.) и духа – хозяина охотничьего угодья – эхэкена. Г. В.
МУТ (mw.t, «мать»), в египетской мифологии богиня неба, жена Амона и мать Хонсу. Считалась «владычицей озера Ашеру» около Фив, на берегу которого стоял её храм. Изображалась в виде женщины. Священное животное М. — корова. Имя М. писали иероглифом коршуна, который читался «мут». Эпитет М. — «мать матерей». М. сближалась с различными богинями-матерями — Нехбет, Уто, Нут и др. Так как Амон отождествлялся с Птахом, на М. были перенесены образ и функции жены Птаха богини-львицы Сехмет (много львиноголовых статуй Сехмет стояло в фиванском храме М.). Отождествлялись М. и с другими богинями-львицами — Хатор, Тефнут, Мехит, с кошкой Баст. Поскольку Амон был объединён в единый образ с Ра, М. иногда называли Раит («жена Ра»). Р. Р.
МУТИБНАТЙАН (mtbntyn), в йеменской мифологии верховное божество, бог – покровитель и владыка городагосударства Харам, видимо, и бог — предок народа. М. — бог плодородия и орошения; слово «мутибнатйан» означает «податель влаги». Вероятно, он олицетворял планету Венера. Ипостасью М. был Мутибкабат (mtbqbt, mtbqbd), податель урожая, почитавшийся в государстве Маин. По характеру и функциям М. (так же как и Мутибкабат) близок Астару. Возможно, М. является североарабским божеством (в Хараме, расположенном на севере Древнего Йемена в стране Амир, жило, очевидно, население североарабского происхождения, вовлечённое в сферу древнейеменской культуры; ср. Зу-Самави). А. Л.
МУТУ, Мот (mt, «смерть»), в западносемитской мифологии бог смерти и подземного царства мёртвых, воплощение хаоса, насылающий засуху и бесплодие; главный противник Балу. В угаритских мифах М. – божество огромного роста, он пожирает всё живое, раскрывая пасть от земли до неба, его язык достигает звёзд. В царство M. уходят мёртвые или он сам приходит за умирающими, например к Карату, спасти которого смогла лишь божественная целительница Шаатикат, созданная Илу и победившая М. Смерть (т. е. М.) может проникнуть в дом через окно (Иерем. 9, 21); не случайно, по-видимому, Балу противится намерению Куcap-иХуcaca сделать окно во дворце Балу. Один из основных претендентов на власть над миром, М. убивает Балу, явившегося по его требованию к нему на пир, что приводит к засухе и опустошению, но М. и сам гибнет от руки Анат; через семь лет он возвращается к жизни и борется с Балу, но остаётся побеждённым (ср. семилетний земледельческий цикл с оставлением земли под парами на седьмой год; Лев. 25, 3– 4; 26, 34–35 и 43). Схватка между М. и Балу постоянно возобновляется. Смерть М. (как и воскресение Балу) связывается с жизнью и плодородием на земле; возможно, что М. (умерший?) наделялся одновременно и плодоносящей силой. Не случайно Анат размалывает М. и рассеивает его останки по полю подобно зерну, после чего возрождается жизнь, а с нею и Балу. В теогонии Санхонйатона – Филона М. предстаёт в виде ила, как смерть и одновременно плодоносная жизненная сила; он порождён ветром и желанием, от него произошли все ещё не существовавшие элементы мироздания. М., очевидно, соответствует почитавшийся в Пальмире бог Рабасйрэ (арам. rb’sr) — владыка мёртвых и потустороннего мира. И. Ш. Шифман.
МУТУМ, Myта, Фра, в мифологии качинов в Бирме (тибето-бирманская группа) дух – создатель мира. Иногда это сонм божеств. Согласно мифам, до начала деятельности М. существовал только безбрежный океан, где плавала огромная рыба. На неё М. насыпал землю. Женский дух отложил на землю гигантское яйцо. Оно разделилось на нижнюю половину, оставшуюся на земле, и верхнюю, ставшую небесным сводом. По некоторым вариантам, земля насыпана не на рыбе, а на крабе или крокодиле Ширутру. Когда крокодил ворочается, происходят землетрясения. М. остался править в небесах, от него зависит жизнь и смерть. М. считается также божеством солнца, давшим людям зёрна культурных растений. Семьи качинских феодальных вождей вели своё происхождение от осколков земной половины яйца. Я. Ч.
МУХА. Мифологическая роль М. связана с её малыми размерами, назойливостью, нечистотой. Эти особенности определяют символическое значение образа М. У древних евреев М. считалась нечистым насекомым и не должна была появляться в храме Соломона. Её вредоносные качества (от мора, приносимого М., обезлюдел Левант) в сочетании с многочисленностью М. объясняют сравнение с М. ассирийских или египетских войск в библейской тра-
699
диции. Христианская традиция усвоила образ М. – носительницы зла, моровой язвы, греха, ведущего к искуплению. В ряде случаев образ М. соотносится с персонифицированными мифологическими образами, чаще всего воплощающими силы нижнего мира. Так, многие демоны, злые духи, персонажи, фигурирующие в чёрной магии (в частности, в «чёрных» заговорах, колдовстве), связаны с М. В иранской мифологии демон смерти Насу («труп») представлялся в облике отвратительной трупной М., прилетающей после смерти человека, чтобы завладеть его душой и осквернить тело. Верховный вождь адских сил Вельзевул – учредитель ордена М., с которым связаны и Молох, Ваал, Левиафан и другие, занимающие разные места в иерархии этого ордена. Известны и иные формы воплощения мушиных образов в мифологии (ср. способность скандинавского Локи превращаться в М., которая жалила его жертвы, подвергая мучениям; мотив превращения сказочного героя в М., что облегчает ему выполнение своих задач). Несколько другую категорию составляют т. н. «мушиные» боги, повелители М., защищавшие людей от укусов М. Таков был Вельзевул, которого почитали ханаанеяне и филистимляне. Ср. одну из ипостасей Зевса — Апомийос («отвратитель М.»), которому ежегодно в Актийском храме приносили в жертву вола [косвенное отражение той же связи в мотиве вола и М. (ср. более известный случай — вол и лягушка) или в мушином опахале (др.-инд., пали camara-, собств. бык вида Bos grunniens) в форме кустистого взъерошенного бычьего хвоста, выступающем в буддизме как эмблема власти, мощи, покровительства, превосходства, также — подчинения; подобные же опахала в Китае используются в магических обрядах]. Жертвоприношения от М., совершаемые, очевидно, в пользу мифологического персонажа, обладающего властью над М. или успешно с ними борющегося, известны и в Риме (совершались в храме Геркулеса). Мифологическая отмеченность М. актуализирует тему малого, ничтожного, вредящего большому и значительному. Эта тема так или иначе отражается и в клишированном библейском образе М. в помаде (эквивалентном образу ложки дёгтя в бочке мёда), и в эзоповской басне о М. на колеснице (и её фольклорных источниках), и даже в символическом образе вечности, бессмертия — М. в янтаре. Помимо уже отмеченного превращения героя в М., ср. такие мотивы: М. строит терем, М. попадает в сеть к мизгирю (пауку), М. летает над головой, служит приметой при узнавании невесты; М. берётся героем для напоминания; М. и блоха (хвастовство — состязание на тему, кто больше досадит человеку; мена жильём между ними); М. забывает имя; М., убитая на носу судьи; происхождение М. в результате соития брата и сестры (А 2031), по воле верховного бога и т. п. Связь энтомологического и астрального кодов в теме М. отражена в названии созвездия Musca Borealis. Образ M. иногда включается в состав других образов с богатой мифопоэтической семантикой; ср., например, обозначение мухомора (Amanita muscaria) как «мушиного» гриба — рус. мухомор, нем. Fliegenpilz
700
МУХАММАД
или Fliegen-schwann, франц. tue-mouche и т. п. (см. Грибы). Иногда М. выступает в мифопоэтических источниках как представитель класса насекомых в целом, и в этом случае её характеристики становятся или более нейтральными (малое, летающее, жужжащее и т. п.), или, наоборот, более разнообразными и эвентуальными. В. H. Топоров.
МУХАММАД (Muhammad), Мухаммед, Мохаммед, Магомет, Магомед, в мусульманской традиции мифологизированный образ основателя ислама и мусульманского государства (ок. 570–632). Актуальное ядро мусульманских представлений о М. составляет его деятельность как религиозного проповедника, отвергшего языческие верования и противопоставившего им учение о едином и всемогущем боге. Мусульманская традиция рассматривает Коран — главную священную книгу ислама, как сборник проповедей, вложенных в уста М. аллахом; текст Корана, якобы хранящегося на небесах под престолом аллаха, «открывает» Мухаммаду во время его ночных бдений на горе Хира (близ Мекки) ангел Джибрил. В Коране М. — «посланник» аллаха и его пророк, один из пророков, которых аллах и раньше посылал к людям. Как и прежние пророки, М. – обыкновенный смертный человек; он не учён, и от него не следует требовать чудес; он только «предостерегатель» и «вестник» («благовеститель»), «светильник освещающий» (33:44–45), избранный аллахом для того, чтобы донести до людей истину: «Скажи: „Ведь я человек, такой же, как и вы; мне было возвещено, что бог ваш — бог единый”» (41:5). Поначалу М. и сам сомневается в истинности приходящего к нему откровения. Сходство М. с прежними пророками подчёркнуто тем, что Коран часто вкладывает в уста противников пророков прошлого те же обвинения, которые выдвигались в адрес М. (ср. Ибрахим, Муса). Для жизнеописаний М. характерны постоянные параллели с библейскими сюжетами. Его переселение в Медину приобрело в мусульманской традиции типичные черты бегства пророка (ср. Давид, Моисей в библейской мифологии). Одновременно М. выделяется среди других пророков; он замыкает их ряд и, будучи последним, подтверждает учения предшественников (Коран называет его «печатью пророков»; 33: 40). М. возрождает «веру Ибрахима», которая провозглашается «истинной верой» для всех людей. Он восстанавливает роль Каабы (построенной Ибрахимом и превращенной язычниками в место поклонения своим ложным богам), как места поклонения единому богу, связывающего земной мир с миром небесным. Согласно мусульманской традиции, евангелические тексты содержат (или содержали изначально) указания на грядущий приход М. Проповедь М., таким образом, связывается с иудаистическими и христианскими представлениями; одновременно утверждается её превосходство над последними. Широкое распространение получила легенда о христианском монахе Бахире, который, встретив М. ещё мальчиком, по движению солнца, облаков и деревьев и на основании «неискажённых» текстов христиа-
нских книг узнал в нём будущего пророка (в христианской традиции мотив встречи М. с Бахирой упоминается в апокрифическом «Апокалипсисе Бахиры»). В принципе Коран отвергает чудо как способ подтверждения истинности пророческой миссии; главным чудом ислама является сам Коран. Однако намёки на чудесные события в жизни М. присутствуют в коранических текстах. Фраза Корана: «Разве мы не раскрыли тебе твою грудь?» (94:1) – позднее трактовалась мусульманскими комментаторами как указание на то, что однажды ангелы по приказанию аллаха вынули из груди М. сердце и очистили его. На основе неясных сообщений Корана возникло предание о «ночном путешествии» М. в Иерусалим и на небеса (см. Исра, Мирадж). Мифологические черты образа М. получили широкое распространение в представлениях народов Ближнего и Среднего Востока (рассказы о совершавшихся М. чудесных исцелениях, открытии источников воды, оживлении бесплодных земель и т. п.). Мусульманские мистики создали образ М. – «совершенного человека», обладавшего особыми качествами и ближе всех стоявшего к аллаху. Культ М. нашёл отражение и в популярном у мусульман многих стран празднике «рождества пророка». M. Б. Пиотровский.
МУШХУШ (аккад., «огненно-красный дракон»), Мушруш, Сируш, в аккадской мифологии дракон, одно из чудовищ, созданных Тиамат; эмблема бога Мардука. Сочетал в себе черты льва, орла, змеи, скорпиона. В. А.
МЫКАЛГАБЫРТА, в осетинской мифологии божество, владыка изобилия, покровитель мифического рода Царазоновых в Алагирском ущелье. К нему обращались с просьбой послать богатый урожай хлебов, увеличить стада, избавить жителей от болезней и других невзгод. Ежегодно в честь М. устраивали празднества с приношениями в жертву баранов и волов для пиршества. Б. К.
МЫСТАН КЕМПИР, в мифологии казахов безобразная ведьма. М. к. – причина Голова дракона Мушхуш. Бронза. 7-6 вв. до н. э. Париж, Лувр.
всех злоключений героя, она подменяет детей, во время состязаний пытается хитростью обогнать бегуна, пожирает узников, которых содержит в подземном царстве, и т. д. Представления о М. к., очевидно, восходят к культу матери-покровительницы, отражая позднюю стадию развития этого персонажа (ср. близкую ей жалмауыз кемпир). Образ М. к. сохранился преимущественно в сфере волшебной сказки. У киргизов мастан кемпир — демоническое существо, старуха, сосущая кровь из пятки человека. Образ М. к. встречается также в волшебных сказках западносибирских татар (мускортка) и татар, проживающих в Калмыцкой АССР (мустан-башлык), а также узбеков (мастон-кампир). В. Б.
МЫТАРСТВА (греч. τελ νια, «таможни», «места взимания пошлины»), в православно-христианских представлениях испытания, угрожающие душе после смерти, но до окончательного решения её участи на страшном суде. По этим представлениям, души искупают в М. свою греховность муками, среди которых важнейшая – встреча лицом к лицу с бесами, волю которых человек исполнял в прижизненных грехах. Пространственная зона этих испытаний – между землёй и небом, где действуют «духи злобы поднебесные» (Ефес. 6, 12) — на границе миров материального и духовного, «земного» и «небесного», понимаемая христианской эсхатологией как опасная демоническая зона нечистой, падшей духовности, космических сил зла (см. Архонты). Согласно ряду византийских текстов, вышедшая из тела душа видит страшные чёрные демонские обличья («муринов», или «эфиопов»); проходя сквозь них в сопровождении ангелов, она в определённых местах воздушного пространства подвергается задержанию и допросу относительно отдельных грехов. Видение преподобной Феодоры из византийского жития Василия Нового (10 в.) насчитывает 20 таких грехов (празднословие, лень, тунеядство, воровство, убийство и т. д.) и соответственно 20 М. Не подвергаются М. души людей, отличавшихся особой святостью, безупречно принятой мученической смертью, раскаявшихся грешников, получивших особую милость бога, — их души беспрепятственно идут в рай (ср. слова Иисуса Христа, обращенные к «благоразумному разбойнику»: «сегодня же будешь со мною в раю», Лук. 23, 43). Мотивы загробных М. нашли отражение в литературе 20 в. у поэта-символиста Вяч. Иванова («Так, вся на полосе подвижной...» – модернизированный образ М. как «загробного кинематографа», предъявляющего беспомощной душе напоминание обо всём ею содеянном), а также – за пределами воздействия православной традиции – у английского писателя Дж. Р. Р. Толкиена (рассказ «Дерево и лист»). См. также Чистилище. С. С. Аверинцев.
МЫХ-ИМИ, Мыг-ими («земли старуха»), в хантыйской мифологии богиня, помогающая предупреждать болезни людей. М.и. живёт в земле и с помощью котлов, которые специально приносятся ей в жертву (закапываются в землю), затыкает отвер-
МЭН-ШЭНЬ стия, ведущие из подземного мира на поверхность, и преграждает тем самым путь духам болезней. Один из её помощников — дух земли Мых-Лунг, создатель (прародитель) медведей. Е. Х.
МЫЧПА (букв. «выкармливающий»), в грузинской мифологии (у сванов) божество — покровитель крупного рогатого скота в зимний период. З. К.
МЫШЬ. Роль М. в мифопоэтических представлениях в значительной степени объясняется её особенностями, в частности малыми (в сравнении с другими млекопитающими) размерами. Широко распространены представления о М. как хтоническом животном и о её связи с грозой (громом). В мифах различных народов М. нередко выступают как дети неба (обычно громовержца) и земли. У народов древнего Средиземноморья (Египет, Палестина, Греция) общеприняты и представления о происхождении М. из земли. Страбон называет мышей из земли рождёнными (γηγενε ), по его же свидетельству, тевкры называли их сыновьями земли. Известны также мотивы падения М. с неба на землю во время грозы и поражения М. молнией. В средние века бытовали представления о зарождении М. от грозы. Античные авторы (Теофраст, Элиан) отмечали способность М. своим поведением предсказывать погоду, особенно грозовую. Оживлённое движение мышей перед грозой («танцы») и их «пение», соотносимое со звуковым эффектом деятельности громовержца (гром), могли трактоваться как своеобразный земной пролог, в котором излагалось (с соответствующим снижением) содержание небесной драмы. В этом контексте свист, звон, барабанный бой, которыми изгоняли крыс и мышей, можно сопоставить со звоном колоколов, битьём по железу и стрельбой в воздух с целью разогнать ведьм перед грозой. К этому же кругу тем примыкают многочисленные указания на профетические функции М. в греческой, римской мифологии, мифологии народов Древней Месопотамии. Согласно Плинию, персидские маги считали М. наиболее относящимися к религии животными. В Средиземноморье (особенно восточном) долгое время сохранялось немало мышиных гаданий и примет. У малоазийских греков существовало убеждение, что при нарушении супружеской верности М. производят страшное опустошение в доме. Часто с М. связываются предзнаменования смерти, разрушения, войны, мора, голода, болезни, бедности; греки изготовляли монеты с изображением М., использовавшиеся в качестве амулетов против всего недоброго, в Египте боялись увидеть М. в определённый день (напротив, белая М. часто рассматривалась как благое предзнаменование). Использование М. в гаданиях и ворожбе – постоянная тема средневековых ведовских процессов. «Киприанов кодекс» указывает особый вид предсказаний – «мышеписк» (наряду с «громовником»). По украинской примете, «як миша iст волот [верхнюю часть снопа], так буде хлiб дорог». В Греции начиная с гомеровской эпохи был распространён культ Аполлона Сминфейского (от σμ ν «мышь»), атрибутом,
символом и священным животным которого была М. Иногда Аполлон Сминфейский изображался стоящим на М. Аполлон был не только истребителем М. и охранителем от них, но и их покровителем. Возможно, он и сам первоначально представлялся в виде М. С М. связаны и такие женские персонажи, как баба-яга, Холле, Мокошь, Параскева Пятница (у болгар со святой Петкой соотносился мышиный праздник — «мишин день»). Многие мифологические представления о М. обнаруживают сходство с представлениями о музах в греческой мифологии и генетически связанных с ними персонажах. Родителями М. являются громовержец (или небо) и мать-земля (жена громовержца), родителями муз – Зевс-громовержец или Уран (небо) и Мнемосина или Гея (земля). Место рождения или обитания М. и муз – гора (ср. буквальный смысл пословицы «Гора родила мышь»). Мыши соотносятся с огнём, водой, мировым деревом, музы – с каменным столпом. Предводитель М. — мышиный царь или Аполлон Сминфейский, предводитель муз – Аполлон или Дионис. Форма организации М. и муз – хоровод, атрибут – стрела (через гонителей у М., через Аполлона у муз), функции (деятельность) – болезнь – здоровье (нанесение ущерба – исцеление), ослепление, пение, танцы, прорицание (ворожба), память – забвение (вкусивший пищу, к которой прикасалась М., забывает прошлое; ср. роль мёртвой воды, Леты, противостоящей Мнемосине, а также образ М. как олицетворения смерти в разных традициях), «неистовство», дрожь, хаотическое оживление (у М. перед грозой, у муз в связи с вдохновением, творчеством) и др. Мифологический мотив превращения женщин в М. определённо реконструируется на основе фольклорных данных, в частности на основе сказочного мотива превращения ведьмы (женщины, девицы) в М. (ср. также мотив превращения дьявола или человека в М. и, наоборот, превращения М. в человека; в мотиве «М., прогрызшая дыру в ковчеге» М. выступает как превращенный дьявол или даже женщина). Имеется и ряд других фольклорных сюжетов, основанных на взаимопревращении или тождестве девиц и М.: русские сказки типа «Морской Царь и Василиса Премудрая», Афанасьев, № 219–226; «Ночные пляски», Афанасьев, № 288–298; в этом же ряду Ганеша верхом на мыши по имени Мушика. Барельеф. Камень.
701
стоит сказка, записанная в 1-й половине 19 в. на острове Рюген: мать проклинает семь дочерей за нарушение ими запрета в великую пятницу, дочери оборачиваются М. и бросаются в воду, мать с горя превращается в камень, вокруг которого ночью танцуют и поют дочери-М. Ядро «мышиной» мифологии в разных традициях обрастало и более специфическими локальными мотивами. В Древней Индии М. связывались с Ганешей – сыном Рудры, который типологически сопоставим с Аполлоном и Асклепием. В некоторых традициях М. участвует в космогонических мифах или даже выступает в функции культурного героя. Обилие сказочных мотивов с участием М. [малость М. в сочетании с большим эффектом её деятельности: М. спасает льва, пугает до смерти человека, разбивает золотое яйцо (ср. Яйцо мировое), помогает сделать то, что непосильно многим (русская сказка о репке), и др.; борьба (в частности, М. и кошки); М. – превращенная невеста (заколдованная невеста или невеста дьявола) и т. п.]. Мифологические значения образа М. согласуются с ролью мыши в народной медицине, ритуалах, магии. Согласно ветхозаветной традиции, филистимляне приносили в жертву фигурки золотых М. для сохранения страны от чумы (1 Царств 6, 45). В некоторых рукописях египетской «Книги мёртвых» появляется богиня с мышиной головой, олицетворяющая преисподнюю и смерть. Терракотовые фигурки М. найдены в раскопках акрополя Аргоса в Ларисе (восточный Пелопоннес). В одном из основных центров неолитической культуры в Чатал-Хююке (Малая Азия) в могиле жрицы (ок. 6-го тыс. до н. э.) среди предметов, символизирующих подземный мир и смерть, найдены обильные захоронения М. В. H. Топоров.
В европейском средневековом искусстве M. выступает как олицетворение сатаны (св. Иосиф, мастерящий мышеловку «против козней лукавого», на триптихе работавшего в Нидерландах в 15 в. т. н. Флемальского мастера), смерти (М. в изображениях эпидемий в 15–17 вв.), бренности и мирской суеты (образы «мира-обманщика» в графике 16–17 вв.). Популярны темы М. (и мышеловки) в эмблематической литературе (ср. обработку этой темы в шекспировском «Гамлете»), в фольклорных композициях с мотивами сказочного «мира наизнанку» (русский лубок «Как мыши кота хоронили»), в «чёрных гротесках» романтиков (Э. Т. А. Гофмана), а также в литературе 20 в. (Ф. Кафка). M. H. Соколов.
МЭН ТЯНЬ, в поздней китайской народной мифологии бог кистей для письма. В основе этого образа реальный полководец 3 в. до н. э. М. Т., который служил при дворе императора Цинь Ши-хуана. М. Т. приписывается изобретение кисти для письма. В старом Китае М. Т. особо чтили торговцы писчими кистями. Б. Р.
МЭНЬ-ШЭНЬ (от мэнь, «ворота», и шэнь, «божество»), в китайской мифологии духи — хранители ворот. В «Книге обрядов» (4–2 вв. до н. э.) упоминаются жертвоприношения в честь духов дверей и ворот, ко-
702
МЮЙЮЗДЮУ ЭНЕ
Мэн Тянь с кистью в руке. Слуги внизу держат кисть и тушечницу. Китайская лубочная картина. Кон. 19 – нач. 20 вв. Ленинград, Музей истории религии и атеизма. Коллекция академика В. М. Алексеева.
торые связывались соответственно со светлым и тёмным началом (см. Инь и ян). Впоследствии в качестве М.-ш. стали выступать древние хранители врат в царстве духов. В «Книге гор и морей» (4–2 вв. до н. э.) сказано: «Посреди океана есть гора Душо, на ней большое персиковое дерево, раскинувшее ветви на 3 тысячи ли. На северо-востоке меж его ветвей находятся врата духов, через которые проходят сонмы духов. У врат стоят двое святых: Шэнь-ту и Юй-люй. Они проверяют каждого из духов и, если увидят зловредного, связывают его тростниковой верёвкой и отдают на съедение тигру». В древности к 30-летию людям дарили деревянные изображения Шэнь-ту и Юй-люя с верёвкой в руках. Фигурки ставились по обе стороны от ворот, а на воротах рисовали огромного тигра, который должен был охранять дом
от нечисти, пожирая её. Так Шэнь-ту и Юй-люй превратились в духов дверей дома. В 12–14 вв. в качестве М.-ш. были обожествлены полководцы 7 в. Цинь Шу-бао и Ху Цзин-дэ. Согласно «Запискам о поисках духов трёх религий», они вызвались встать в карауле у дверей спальни танского императора Тай-цзуна, которого будто бы беспокоили призраки; после того как ночь для императора прошла спокойно, он приказал живописцам нарисовать портреты обоих сановников и вывесить их на дверях во дворце. О печатных изображениях М.-ш. упоминают уже памятники 12 в., впоследствии М.-ш. стали едва ли не самыми популярными персонажами новогодних народных лубков. Цинь Шу-бао и Ху Цзин-дэ нарисованы на них в виде грозных полководцев с алебардами, изображение одного наклеивалось на одну створку дверей, другого – на другую. Лубки с М.-ш. вешались на дверях общественных зданий, храмов (кроме буддийских), частных домов. Образы Цинь Шу-бао и Ху Цзин-дэ находили своё воплощение в повествовательной прозе [«Путешествие на Запад» У Чэн-эня (16 в.) и др.]. Иногда в роли М.-ш. выступают и другие обожествлённые герои, например полководцы Вэнь Цюн (2 в.) и Юэ Фэй (12 в.). Б. Л. Рифтин.
МЮЙЮЗДЮУ ЭНЕ, Мюйуздюу байбиче (кирг., «рогатая мать»), в мифологии киргизов прародительница племени бугу («олень»). Существует миф о том, как два охотника в горах среди стада оленей увидели двух детей с оленьими рогами: девочку (М. э.) и мальчика. Мальчика они убили (за что М. э. проклятием лишила их потомства), а М. э. предводитель племени выдал замуж за своего внука. (По другой версии, охотники в горах собирались убить оленя, но их остановила красивая девушка – М. э., объяснившая, что олень – её единственный брат. Охотники пощадили оленя, и в благодарность М. э. вышла замуж за их брата.) От сына М. э. пошло племя бугу. В одном из мифов М. э. –
Обожествленные воеводы в роли духов – хранителей ворот. Китайские лубочные картины. Кон. 19 – нач. 20 вв. Ленинград, Музей истории религии и атеизма. Коллекция академика В. М. Алексеева.
Духи дверей (мэн-шэнь), обожествленные военачальники. Старинная китайская гравюра.
дочь кайыпа, божественного покровителя диких жвачных животных. М. э. славилась мудростью и способностью творить чудеса: например, её служанка родила сына оттого, что выпила воду, в которой М. э. мыла голову; М. э. благословила её потомство. М. э. запрещала мужу смотреть на неё, когда она мыла голову. Однажды он нарушил запрет и увидел её внутренности (ср. ювха). После этого М. э. умерла, а её тело ночью исчезло (иногда охотники встречают её в горах). В другом варианте М. э. просила мужа не входить в юрту без предупреждения. Когда же он заглянул туда тайком, то увидел самку оленя, а войдя, обнаружил, что юрта пуста (аналогичный сюжет встречается в мифах западносибирских татар о пицене). М. э. не вернулась, но через некоторое время в юрте оказалась колыбель с её сыном. По данным Ч. Ч. Валиханова, М. э. считалась покровительницей озера Иссык-куль; ей приносили жертвы. Шаманы призывали М. э. (ак марал) как духа-покровителя. В. Б.
МЯНДАШ, Мяндаш-парнь («М.-парень»), Мяндаш-пырре («М.-благо»), в саамской мифологии чудесный олень-оборотень, тотем – родоначальник саамов. В некоторых мифах М. – сын нойды (шаманки) Коддь-акки («дикарьей старухи»), зачавшей М. в облике важенки от дикого оленя. Коддь-акка обернулась женщиной, но ребёнок родился оленем; узнав, кто его отец, М. уходит в тундру. С появлением М. среди диких оленей человек получил возможность охотиться на них. Другой вариант мифа: М. — сын Мяндаш-девы, важенки, способной, как и он, превращаться в человека. М. ведёт образ жизни человека, охотится, заготавливает дрова и т. д. Вежа М. построена из оленьих костей и шкур, в веже М. – человек, вне вежи – олень. М. просит мать сосватать невесту из человеческого рода: из трёх невест-сестёр лишь младшая не нарушает запретов Мяндаш-девы, заклинаниями высушивает Мяндаш-йог, кровавую реку из внутренностей оленей, отделяющую землю людей от жилища М., ласково обращается с оленями и становится женой М. У них
МЯЦКАЙ
Священные олени. Изображения на саамских шаманских бубнах.
рождаются дети, но когда младший сын мочит постель из оленьих шкур (нарушение охотничьего табу), М. уходит из вежи в тундру с другими оленями. Жена его в облике важенки следует за ним. По другим вариантам, в оленей превращаются дети М., жена его сохраняет человеческий облик и напутствует детей, чтобы те не давали убивать себя плохим людям. Сама она вновь вышла замуж за человека, но жила впроголодь. М., сжалившись над людьми, явился жене во сне и обещал ей, что её муж сможет подстрелить М. (ср. одно из названий М. – М.-аннтуг, «дающийся»). С тех пор охота для людей стала удачливой. М. научил людей искусству охоты, дал им лук, запретил истреблять важенок (ср. представления о культурном герое, хозяине животных и т. п.). Рог, оброненный М. (чёрв-вечутл), отмечал места, где водились стада оленей. В саамском эсхатологическом мифе М. принимал космические размеры; его тропа – тропа солнца. На златорогого белого оленя-M. охотится громовник Айеке-Тиермес; когда в оленя попадёт первая стрела, горы извергнут огонь, реки потекут вспять, иссякнут источники. Когда вторая стрела вопьётся М. в лоб, огонь охватит землю, лёд закипит. Когда же собаки Тиермеса схватят оленя и бог вонзит в его сердце нож, звёзды падут с небес, утонет солнце, потухнет луна, на земле останется прах. В жертву М. приносили обетного оленя на охотничьей трапезе-причастии, укладывали рога возле сейд. Это должно было обеспечить удачную охоту. После трапезы кости оленя накрывались шкурой: охотники верили, что олень (или его душа) вновь живым вернётся на землю (ср. миф об умирающем и воскресающем звере). МЯО-ЯО МИФОЛОГИЯ, мифология народов группы мяо-яо. Народы группы мяо-яо живут разбросанно на больших пространствах Южного и Юго-Западного Китая и Северного Индокитая. Два основных народа этой группы – мяо и яо – называются так в Китае, в странах Индокитая они соответственно известны как мео и зао. К ним близки шэ в Китае и некоторые мелкие народы. Отношение группы мяо-яо к языковым семействам недостаточно выяснено. Многие учёные склоняются в пользу их мон-кхмерской (аустроазиатской) принадлежности. В мифологии мяо-яо есть сходства с мифологией китайцев, но наиболее древние сюжеты мифов перекликаются с темами мифов гораздо более широкого круга народов Восточной, Юго-Восточной и Центральной Азии. Пантеон мяо состоит из духов местности (скал, полей, деревьев, ручьёв и т. д.), дома и категорий более высокого ранга:
духа земли Сиеншена, духа гор Лушена, духа грома Лонгвана и наиболее могущественного — владыки неба — Анга. У сычуаньских мяо верховное божество Нтзи посылает к людям свою дочь, которая выходит замуж на земле и учит людей разным полезным делам. Аналогичные божества представлены у яо. Согласно мифу мяо о создании мира, некогда земля и воды были соединены и всё окутывал мрак. Высший дух разделил сушу и воды, поднял небо и подпер его серебряным столбом, создал небесные светила. Потом слепил из грязи тело человека, создал из неё животных и растения. У сычуаньских мяо Нтзи и другие божества связывают землю и небеса из отдельных кусков, выравнивают землю, пашут её, сеют (разбрасывают) скалы, а потом растения и животных. К этому циклу у них примыкает миф о борьбе первого великана шамана Еду с демоном, вызывающим болезни и смерть. Продолжением мифа о создании мира является миф о потопе. Он был вызван тем, что люди, которым стало тесно на земле, решили с помощью лестницы проникнуть на небо. Но господин неба губил тех, кто поднялся, молнией. По другой версии, люди начали строить башню и бог смешал тогда их языки и люди разделились и не закончили башни. Начался потоп. Уцелели лишь брат и сестра. В мифе мео Вьетнама брат и сестра спасаются в деревянном барабане. С собой они захваБог грома.
703
тили зёрна и некоторых животных. Когда вода спала, орлица перенесла их на сухое место и они стали супругами. У них родилось яйцо. Муж разбил его, и из осколков яйца (или кусочков мяса, находившегося в нём) возникли все люди. У мяо имеется также миф о рае и первородном грехе. В раю люди ели овощи, никто не работал. Но одна женщина съела ягоду тксиплаудыу и господин неба обрёк людей за это на труд. Сначала люди были бессмертны, но из-за этого проступка их век сократился до 800–900 лет, а затем стал таким, как теперь. Как и у некоторых других народов Дальнего Востока, у мяо представлен миф о многочисленных солнцах и лунах, а также звёздах, созданных богом вначале. Люди просили убрать звёзды, боясь, что светила упадут на землю, но господин неба натянул между небом и землёй голубую вуаль для безопасности людей. Однако десять солнц за семь лет совершенно иссушили землю. Люди стали стрелять в эти солнца и в девять лун из лука. После этого уцелели только одно солнце и одна луна. У мяо известно предание, что их народ жил некогда в стране Ндолао-кранг, где полгода ночь, а полгода день. Там растения и люди были малого роста, а земля была покрыта снегом. Одежду шили из меха. Согласно другому мифу, у предков мяо и яо был спор с другими народами изза земли и этот спор был проигран ими. Для поселения им были оставлены только горные вершины. Большое место в мифологии занимает сюжет о происхождении мяо-яо от собаки. Миф о собаке наиболее представлен у яо. В мифе повествуется, что однажды правитель большой страны (иногда называется древнекитайский император Гаосин) вёл тяжёлую войну с сильным врагом. Не надеясь уже на победу, он объявил, что победителю вождя врагов он отдаст дочь-принцессу. Вскоре с головой врага пришла жившая во дворе пятицветная собака Паньху. Императору пришлось отдать за неё дочь. Пёс увёл жену на юг в горы, где у этой пары появились потомки — яо. В честь предка Паньху стали проводить празднества, а женщины носить головной убор, похожий у одних мяо и яо на уши собаки, у других на головной убор принцессы. У мужчин сзади свешивается повязка в виде хвоста. У яо Паньху выполняет также функции главного духа-хранителя и защитника: Паньху помогал яо в их древних странствиях по морю. В домах яо устанавливается алтарь, посвященный Паньху. Иногда собака у яо выступает культурным героем. Так, у ляньнаньских (в Китае) яо считается, что зёрна риса им впервые в своей шерсти принесла собака. Образ первопредка — собаки очень почитаем у народов группы мяо-яо. У народа шэ в Китае перипетии жизни Паньху излагались в древних иллюстрированных ксилографических изданиях. Имя этого персонажа у мяо и яо сопоставимо с Паньгу в древнекитайской мифологии, создавшего мир из скорлупы яйца. Я. В. Чеснов.
МЯЦКАЙ, мэцкэй, купкын, в мифологии тобольских татар злой демон, дух умершего колдуна, покинувший кладбище и продолжающий жить среди людей. Счи-
704
МЯЦКАЙ
талось, что внешне он неотличим от живых, но иногда можно заметить, что у него длинный, свисающий до земли красный язык. М. летает по ночам в виде огненного шара над землёй, пьёт кровь из людей, насылает болезни, эпидемии. От-
мечены представления, что М. человек мог стать и при жизни, «если он проглотит пяре» (т. е. злого духа) или «его проглотил пяре». Обнаружить и обезвредить М. при помощи молитвы мог мулла. Демон мяскай известен также некоторым
группам башкир. Аналогичный персонаж имеется у ряда тюркоязычных народов: татар и башкир (убыр, увыр), чувашей (вупар), карачаевцев, крымских татар и гагаузов (обур). Ср. также упырь. В. В.
НАБУ, в аккадской мифологии бог писцового искусства и мудрости, покровитель писцов, бог – покровитель города Борсиппы, пригорода Вавилона (главный храм Н. – Эзида, один из шедевров древневосточного зодчества). Сын Мардука и Зерпанитум (Царпаниту). Не исключено, что родство Мардука и Н. – вторично и связано с близостью Вавилона и Борсиппы, но возможно, что и значение Н., постепенно всё возраставшее, объясняется родством с главным богом. В 15 в. до н. э. культовыми центрами Н. становятся также Ниневия и Калху. Культ Н., в котором он поднимается до уровня космических божеств, прослеживается вплоть до селевкидского времени. К рангу высших божеств Н. причисляется и как писец таблиц судеб, иногда он считается их обладателем и тогда наделяется эпитетами Мардука. В одном из новоассирийских текстов Н. называют «открывающий источники» и «руководитель роста урожая» (снова перенос на Н. космических черт Марду-
ка). На статуе 8 в. до н. э. есть характерная надпись: «доверяйся Набу и никакому другому богу». Особенно почитался в нововавилонский период, когда постепенно стал вытеснять Мардука. В мифах, как сравнительно поздно появившийся бог, Н. не встречается. В одном заклинании из Ашшура Н. назван сыном Эйя (Энки) и фигурирует в функции Ассалухи-Мардука. Супруга Н. — богиня судьбы Тайшету. Символ Н., как и шумерской богини Нисабы (с которой его роднят многие черты), — писцовый грифель. Часто его изображают стоящим на священном пьедестале, установленном на рыбокозле или драконе Мушхуше (символ Мардука). В. А.
НАВПЛИЙ (Να πλιο ), в греческой мифологии: 1) сын Посейдона и Амимоны, эпоним города Навплий в Арголидском заливе (Paus. II 38, 2; Apollod. II 1, 5); 2) царь Эвбеи, отец Паламеда. Узнав о казни сына, клеветнически обвинённого Одиссеем в измене, Н. отправляется в лагерь ахейцев под Трою, чтобы снять с Паламеда ложное обвинение и получить удовлетворение за его гибель, но не добивается ни того, ни другого. Тогда он посещает поочерёдно жён ушедших в поход героев, побуждая их к измене мужьям (Apollod. epit. VI 8–10). При возвращении флота из-под Трои Н. зажигает ложные огни маяка на Каферейском мысе (южная оконечность острова Эвбея), в результате чего многие корабли разбиваются о прибрежные скалы (Eur. Hel. 766 след.; 1126–1131; Soph. frg. 425–438; Sen. Agam. 557–575). Против отождествления обоих Н. возражал уже в древности Страбон (VIII 6, 2). В. Я.
Бог Набу (?). НАВСИКАЯ, Навзикая (Ναυσικ α), в греческой мифологии дочь царя феаков АлСтатуя из Кальху киноя и Ареты. Афина является Н. во сне (Нимруда). под видом её подруги и побуждает девуш9 в. до н. э. ку отправиться со служанками на берег Багдад. моря, чтобы заняться стиркой белья. ПоИракский ка выстиранное бельё сохнет на берегу, музей. девушки затевают игру в мяч, который
Навсикая. Картина Ф. Лейтона. 1878. Частная коллекция.
напоследок не без вмешательства Афины попадает в воду. Девичий крик пробуждает Одиссея, выброшенного накануне бурей на остров феаков и спавшего в прибрежных кустах. Подруги Н., увидев появившегося Одиссея, покрытого тиной и грязью, в страхе разбегаются, сама же она выслушивает его просьбу о помощи, велит
706
НАВСИФОЙ
дать ему чистые одежды, накормить и напоить, а затем объясняет, как достигнуть дворца Алкиноя и добиться от феаков помощи в возвращении домой (Hom. Od. VI 12–322). Существовал также вариант мифа, по которому Телемаху после смерти Одиссея удалось попасть на остров феаков, где он женился на Н. и имел от неё сына, названного в память о деде Персептолис («разрушитель городов», частое определение Одиссея у Гомера) (Aristot. frg. 506 Rose, 1554 а, 32 след.). В. Я.
Сюжет «Одиссей перед Н.» получил отражение в изобразительном искусстве (П. П. Рубенс, П. Ластман, Я. Йорданс, К. Блумарт, И. Тишбейн, В. А. Серов и др.). НАВСИФОЙ, Навситой (Ναυσ θοο ), в греческой мифологии: 1) сын Посейдона и Перибеи, царь феаков на острове Схерия, отец Алкиноя (Hom. Od. VI 7–12); 2) кормчий Тесея во время его плавания на Крит (Plut. Thes. 17); 3) один из сыновей Одиссея и нимфы Калипсо (Hes. Theog. 1017 след.). А. Т.-Г.
НАВЬ (др.-рус. «навь», от слав. *navь, из индоевроп. *naHu-, вид погребального обряда), в славянской мифологии воплощение смерти, первоначально связанное, повидимому, с представлением о погребальной ладье (индоевроп. * naHu-), на которой плывут в царство мёртвых. Общеславянским является также представление о навьей косточке, которая считается причиной смерти и сохраняется в разлагающемся трупе: старочеш. kost navna, чеш. navni kost (ср. литов. navi-kaulis, «навья косточка», латыш, naves celins, «роковой знак на лице ребёнка», — свидетельства балтославянских истоков этого представления). Родственное Н. имя самостоятельного божества — Nya в списке польских богов у Я. Длугоша (15 в.), отождествляемый с римским Плутоном. У других славянских народов к представлениям о Н. восходят целые классы мифологических существ, связанных со смертью: украинские навки, мавки, болгарские нави — злые духи, двенадцать колдуний, которые сосут кровь у родильниц. В «Повести временных лет» эпидемия в Полоцке приписывается мертвецам, скачущим на невидимых конях по улицам: «навье бьют полочаны». У восточных славян существовал особый Навий день, день поминовения умерших, позднее приуроченный к последнему четвергу великого поста (укр. Навский велик-день, Мавський великдень, Мертвецький велик-день; соответствующий день в балтийской традиции приходится на осень — см. в ст. Велс).
ставляет образ космического древа, мировой оси. Г. В.
НАГИ (др.-инд. naga), в индуистской мифологии полубожественные существа со змеиным туловищем и одной или несколькими человеческими головами. Н. считались детьми Кадру, жены Кашьяпы, и постоянно враждовали с птицами и их царём Гарудой, рождённым другой женой Кашьяпы — Винатой. Н. принадлежит подземный мир — патала, где находится их столица Бхогавати и где они стерегут несметные сокровища земли. Н. считаются мудрецами и магами, способными оживлять мёртвых и менять свой внешний вид. В человеческом облике Н. часто живут среди людей, причём их женщины — нагини, славящиеся своей красотой, нередко становятся жёнами смертных царей и героев. Так, на девушке-нагини женился герой «Махабхараты» Ашваттхаман, сын Дроны; царевна-нагини Улупи была женой Арджуны, а нагини Кумудвати — женой Куши, сына Рамы. В мифах названы многие цари Н., среди которых наиболее известны тысячеголовый змей Шеша, поддерживающий землю; Васуки, использованный богами и асурами в качестве верёвки при пахтанье мирового океана; Такшака. Обширный цикл мифов о Н. имеется в первой книге «Махабхараты», где говорится о великом жертвоприношении змей, предпринятом царём Джанамеджаей в отместку за убийство его отца Парикшита царём Н. — Такшакой. Жертвоприношение остановил мудрец Астика (племянник Васуки), воспользовавшийся правом высказать любое желание (это право предоставил ему Джанамеджая за то, что Астика его благословил) (Мбх. I 13 –54). Одна из легенд этого цикла рассказывает, как Н. получили бессмертие, отведав амриты, но при этом их языки раздвоились, ибо им пришлось слизывать амриту с острых стеблей травы куши (I 30). В индийских источниках представление о Н. – божественных змеях – смешивается с представлением о Н. – исторических племенах, живших на северо-западе Индии ещё до прихода туда ариев. «Нагадвипа» («страна нагов») рассматривалась как одна из девяти областей Бхарата-
варши, т. е. Индии (Вишну-пур. II 3, 6); с корнем «нага» связано большое число индийских топонимов. Предполагается, что реальные Н. были племенами монголоидной расы, имевшими своим тотемом змею (кобру), и что мифологическая интерпретация была, таким образом, наложена на историческую основу. П. А. Гринцер.
В буддийской мифологии Н. — змееподобные полубожества. По всей вероятности, Н. играли важную роль в мифологии доарийской Индии, и во включении их в буддийскую мифологию некоторые буддологи (Э. Конзе и др.) видят даже признак неарийского происхождения буддизма. Описания Н. встречаются во многих канонических текстах, например в «Джатаках». Н. разделяются на два класса — живущих в воде (в реках и морях) и на суше. Н. могут превращаться и в человека. Нередко они вступают в любовные отношения как с женщинами, так и с мужчинами, потомки этих связей чрезвычайно нежны, так как имеют «водяную сущность». Н. часто гневаются; считается, что их дыхание ядовито, а взгляд может принести смерть. К буддизму Н. относятся благосклонно и часто выступают его горячими приверженцами. Сам Шакьямуни, ещё до того как стать буддой, несколько раз перерождался в образе нага. В мифологии махаяны распространены легенды, повествующие о том, как известный философ Нагарджуна добыл у Н. сутру «Праджняпарамиту», которая ими охранялась до тех пор, пока люди не созрели до её понимания. Вне Индии Н. сопоставлялись с местными змееподобными божествами (как, напр., с лу в Тибете). Л. Э. Мялль.
В мон-кхмерской мифологии Н. обитают под землёй и в водных источниках; могут превращаться в красивых женщин. По одному из мифов, основатель кхмерского государства Прах Тхон смог проникнуть в их мир, сидя на дереве, которое каждую ночь опускалось под землю. Там он женился на дочери их царя, который дал ему сампот (поясную одежду) с изображением Н. В старину жених должен был дарить невесте такой сампот. Прежде во время брачной церемонии жениху и не-
Нагараджа с супругой. Камень. 6 в. Аджанта.
В. И., В. Т.
НАГАСАРИ, в индуистской мифологии Западной Индонезии и Малайзии древо мировое, из которого при участии мужского божества рождается пара первопредков – Дармадева и Дармадеви, созданных соответственно Висну и Брамой из цветов Н. (см. Вишну, Брахма). В синкретической (шиваитско-буддийской) идеологии средневековой Явы (14–15 вв.) Н., как символ вечности и духовного начала, в переплетении с древом раджаса (символ царской власти и мировой мудрости) со-
Нагини. Камень. Ок. 1000. Бхубанешвар.
НАМ TAO И БАК ДАУ весте спиливали немного передние зубы, чтобы они не смогли превратиться в Н. Женщина-Н. – центральный образ кхмерских династийных мифов. Согласно одному из них, кхмерский король должен был проводить ночи вместе с многоголовой Н. и от этого зависело благосостояние страны. В одном буддийском мифе Мучилинде-Н. принадлежит заслуга спасения Будды во время потопа, в другом – Н. обманным путём стал учеником Будды и был разоблачён. Изображения Н. часты на барельефах Ангкора. У лаотянцев особенно выражена функция Н. как духов — защитников страны. Так, считается, что столицу Лаоса Луангпрабанг охраняют двенадцать Н. во главе с Тхао Бунсонгом и Тхао Тонгкхуангом. По указанию Н. был построен город Вьентьян, бывшая столица одного из княжеств. Н. в дождливый сезон обитают в прудах и на рисовых полях, залитых водой, а в сухой — плавают в реках и тогда бывают злы. С наступлением сезона дождей устраивались обряды с целью облегчить Н. переход из рек во внутренние водоёмы для обеспечения плодородия полей. Н. обитают также в скалах. По средневековым лаосским манускриптам, существует пятнадцать царей Н. (прайя нак). Они живут у слияний рек, на порогах. Эти духи вод могут превращаться в людей. Согласно этим данным, наиболее могучие Н. — Пха Сыа, охраняющий север страны, и Паксопроп. Я. В. Чеснов.
НАГЛЬФАР (др.-исл. Naglfar), в скандинавской мифологии корабль, сделанный из ногтей мертвецов; на нём мертвецы приплывают из царства мёртвых хель, чтобы принять участие в эсхатологической битве перед концом мира (см. Рагнарёк) с богами и эйнхериями (дружиной Одина из павших в боях воинов). Н. управляет отец хтонических чудовищ Локи (согласно «Прорицанию вёльвы», «Старшая Эдда») или великан Хрюм (согласно «Младшей Эдде»). Е. М.
НАГУАЛЬ, науаль, в мифологии ацтеков дух-двойник, покровитель новорождённого. Обычно Н. мыслился в териоморфном облике. Для определения Н. около хижины новорождённого рассыпали песок; появившиеся утром на нём следы и указывали животное. Н. имели и боги; так, у Кецалькоатля Н. был Шолотль, у Тескатлипоки – ягуар, у Тонатиу – орёл. Р. К.
НАЙРЬО-САНГХА, в иранской мифологии («Младшая Авеста») божество, вестник и ходатай Ахурамазды по особым поручениям («Видевдат» 19, 34). Был тесно связан с огнём либо отождествлялся с ним («Ясна» 17, 11; ср. PB III 29, 11, где Narasansa — эпитет божества огня Агни). Повидимому, образ Н.-С. возник в результате обожествления молитвы, произносившейся перед алтарём огню. Когда Ахурамазда сам не смог оказать достойного сопротивления наводнившему мир болезнями Ангро-Майнью, Н.-С. был послан просить помощи у Айрьямана, ведавшего духовным и телесным благополучием арийских общин («Видевдат» 22, 7, 13). По более поздним источникам, Н.-С. заведовал протоколом при дворе Ахурамазды («Ден-
карт» V 4, 6) в духе аршакидского и сасанидского церемониала. Он же получил на хранение священную сперму Гайомарта или Заратуштры («Бундахишн» 15, 1; 32, 8). Наиболее употребительные эпитеты Н.-С: «хорошо сложенный», «красноречивый», «убеждающий [противников в споре]», «искусный», «ловкий». Н.-С. не упоминается в официальных текстах Ахеменидов, однако был известен в их державе, как явствует из деловых документов персепольского архива. Л. Л.
НАЙТЕРКОБ, Найтерикоп, Найтерокоб, Найтерогов, мифологический персонаж у масаев (Кения, Танзания). По одному мифу, Н. – жена первого пришедшего с неба человека Маитумбе (или Масани, masani – ед. ч. от masai). Она была «первой на земле» (т. е., вероятно, женщиной древнего народа, ставшей женой первого масаи). В другом варианте Н. – мужчина, один из двух первых масаев, посланных с неба. Согласно некоторым мифам, Н. – богиня земли и прародительница племени (была оплодотворена небом, своим супругом). В вариантах мифов масаев (квафи) Н. выступает как посредник между богом и людьми и как культурный герой (способствует размножению людей, обучает их животноводству и т. п.). В более поздних (как полагают исследователи) мифах Н. иногда фигурирует вместо Нгаи. Е. К.
НАЙ-ЭКВА (мансийск., «огненная женщина»), Нэй-анки (хантыйск., «мать огня»), Нэй-ими (хантыйск., «огненная старуха»), в мифологии обских угров богиня, хозяйка огня. Представляется в виде «семиязычной» женщины в красном платье; во многих мифах требует возмездия за нарушение традиционных запретов, связанных с огнём. Н.-э. обычно признаётся дочерью Корс-Торума; ей покровительствуют её брат Нуми-Торум и семь его сыновей, которые считаются «богатырями – защитниками огня». Е. Х.
НАКИМЭ (др.-япон., «плачущая женщина», «плакальщица»), в японских мифах об Амэ-но Вака-хико фазаниха — посланница небесных богов на землю. Про Н., убитую Амэ-но Вакахико и не вернувшуюся на небо, стали говорить: «Фазан, посланный в один конец» («Кодзики», св. I, «Нихонги», св. II, «Эпоха богов», окончание). Ожившая Н. участвует в похоронах Амэ-но Вака-хико в роли плакальщицы. Е. П.
HAKPАX, Накрахам (nkehm), в йеменской мифологии божество, почитавшееся в государстве Маин; в официальном пантеоне занимает место после Астара и Вадда. Н., – по-видимому, солнечное божество мужского пола (в отличие от солнечных божеств в пантеонах других древнейеменских государств; ср. Зат-Сантим, ЗатХимйам, Шамс и т. п.). Н. известен только по упоминаниям в надписях. A. Г. Л.
НАКШАТРЫ (др.-инд. naksatra), в индуистской мифологии 27 (или 28) дочерей Дакши, отождествляемых с 27 (или 28) созвездиями на эклиптике Луны. Дакша выдал Н. замуж за бога луны Сому, но тот явное предпочтение отдавал Рохини (олицетворяющей созвездие Тельца). Осталь-
707
ные жёны пожаловались отцу, и Дакша после трёхкратного предостережения проклял Сому, наслав на него чахотку. От этого, согласно мифу, и происходит регулярное убывание луны. П. Г.
НАЛА (др.-инд. Nala), Haль, легендарный древнеиндийский царь страны нишадхов. Сказание о Н. и его супруге Дамаянти, царевне Видарбхи, вошло в качестве самостоятельного эпизода в «Махабхарату» (III 50–78). По этому сказанию, Н. и Дамаянти полюбили друг друга, ни разу не видевшись, но зная друг о друге только по слухам. Чтобы встретиться с любимым, Дамаянти попросила своего отца назначить ей сваямвару (свободный выбор жениха невестой) и выбрала на ней Н., отвергнув других соискателей её руки, в том числе богов Индру, Агни, Варуну и Яму. Несколько лет Н. и Дамаянти счастливо прожили вместе, но затем Н. овладел злой демон Кали и он пристрастился к игре в кости. Н. проиграл своему младшему брату Пушкаре царство и должен был нищим уйти в изгнание. Дамаянти добровольно последовала за ним, однако Н., не желая подвергать жену лишениям, однажды оставил её в лесу одну. Он повстречал змея Каркотаку, который своим укусом превратил Н. в карлика. В облике карлика Н. поступил на службу к царю Ритупарне, обучившего его в награду за усердие тайнам игры в кости. Между тем Дамаянти после многих приключений вернулась домой. Несмотря на обиду, она терпеливо разыскивала Н. и, наконец, назначила свою вторую сваямвару, надеясь, что, если Н. жив, он непременно на неё явится. Н. прибыл на сваямвару в свите царя Ритупарны, и Дамаянти, несмотря на уродливую внешность Н., узнала мужа. Н. обрёл свой прежний облик, а затем отыграл у Пушкары своё царство и богатства. Легенда о Н. и Дамаянти принадлежит к известнейшим сюжетам древнеиндийской литературы, и соответствующее сказание «Махабхараты» многократно переводилось на западноевропейские и русский языки. П. А. Гринцер.
НАММУ (шумер.), в шумерской мифологии богиня-прародительница, «мать, создавшая небо и землю», «мать, давшая жизнь всем богам» (постоянный эпитет). Возможно, олицетворение подземных мировых вод (её имя пишется знаком, близким знаку слова «Энгурра», синонима Абзу, подземного мирового океана). Особо важную роль играла в круге богов города Эреду(г). Н. — мать бога Энки (по шумерской традиции). В мифе об Энки и Нинмах помогает богине Нинмах в создании людей из глины Абзу. В аккадских текстах почти не встречается. В. А.
НАМ TAO И БАК ДАУ, в мифологии вьетов божества созвездий Южного Креста и Большой Медведицы. Н. Т. и Б. Д. по повелению верховного божества Нгаук Хоанга ведали соответственно жизнью и смертью людей, а также перевоплощениями душ умерших. Н. Т. и Б. Д. – близнецы: их мать родила два комка мяса, из которых через сто дней вышли два крепких смекалистых юноши, отличавшихся такой удивительной памятью, что помнили
708
НАМТАР
всё происходившее когда-либо на земле. Нгаук Хоанг постоянно держал их рядом с собой: Нам Tao находился с южной стороны, а Бак Дау — с северной. Отсюда и местоположение соответствующих созвездий на небесном своде. Я. Я.
HAMTАP (шумер., «отрезающий», «резатель», то есть судьба), в шумеро-аккадской мифологии персонификация судьбы. Посол и визирь-советник богини подземного царства Эрешкигаль. Сын Энлиля и Эрешкигаль (согласно тексту «Злые демоны утукку»). Супруга Н. – Хушбиша, а также и Намтарту (аккадское параллельное образование женского рода к имени Н.). Н. – существо злобное, враждебное людям, несущее им смерть. В. А.
НАМУЧИ (др.-инд. Namuci), в древнеиндийской мифологии демон, сын Дану. В «Ригведе» упоминается 9 раз. Иногда его называют первым из асуров. Он непобедимый воин. Индра заключил с Н. союз; они поклялись не наносить друг другу удара ни днём, ни ночью, ни на суше, ни на воде, ни сухим оружием, ни мокрым. Н. опоил Индру сомой, смешанной с хмельной сурой, и лишил его силы. По совету Ашвинов Индра вступил в поединок с Н. в сумерки, на самом берегу океана и поразил его ваджрой, покрытой морской пеной (оружием ни сухим, ни мокрым). Из крови Н. Ашвины приготовили лекарство, вернувшее Индре силу (ср. PB, Шат.-бр., Мбх.). В. Т.
HАHA-БУЛУКУ, в дагомейской мифологии, согласно одному из вариантов мифа о сотворении (сложившемуся под влиянием жрецов культа неба), андрогинное божество-демиург, создавшее мир. Н.-Б. породил близнецов Маву и Лиза (см. в ст. Маву-Лиза), которым поручил закончить процесс созидания и уступил господство над миром. Святилище Н.-Б. находилось к северо-западу от города Абомей, в деревне Думе. Согласно мифу, Н.-Б. пребывает там безвыходно, а узнаёт обо всём, что творится в мире, от приходящих к нему Маву (ночью) и Лиза (днём). Е. К.
НАНАЙЯ (аккад.), в аккадской мифологии богиня, носящая черты богини плотской любви и богини войны; близка Инанне и Иштар (может быть, второе имя Иштар). Засвидетельствована со времени III династии Ура. В одном старовавилонском гимне говорится, что «отец её Ану возвысил её главу между другими богинями». В 1-м тыс. до н. э. идентифицируется с Ташмету, супругой бога писцового искусства Набу, покровителя города Борсиппы (упоминание Страбоном Борсиппы как города Артемиды и Аполлона следует, видимо, понимать как города Н.-Ташмету и Набу). В эллинистическое время культ Н. распространяется за пределами Месопотамии – в Сирии и Иране (в Иране сохранялся до сасанидских времён). В. А.
НАНГ КАНГРИ, в мифологии лаотянцев (тайская языковая группа) дочь духа, пришедшего в Лаос с острова Ланка. На ней женился местный принц. Они жили долго. Когда они умерли, их кости стали горным хребтом на правом берегу Мекон-
га напротив столицы Лаоса Луангпрабанг. По другой версии, Н. К. – могучая нага, змееобразное существо, её дети – духи – хранители отдельных местностей страны. Я. Ч.
НАНГ КАУХИЛУНГ («кристальная дама великой вульвы»), в мифологии кхонтхаи (сиамцев, основного населения Таиланда) одно из наиболее почитаемых божеств природы. Н. К. обитает на холме около города Чиангмая. С холма стекает поток, который, по преданию, раз в месяц становился красным. После того как Н. К. стала старой, поток всегда чист. Мужчины и женщины, желающие детей, делают на этом холме жертвоприношения Н. К. Я. Ч.
НАНГ КХАСОП, в мифологии лаотянцев (тайская языковая группа) душа риса. Согласно распространённому представлению, Н. К. очень боязлива и, если её обижают, она покидает людей. Это вызвано тем, что некогда люди плохо обращались с рисом. Его зерно было размером с тыкву. Чтобы взять нужную порцию, люди пользовались топором. Рассерженная Н. К. ушла от людей. Праздник после уборки урожая имеет своей целью умилостивить Н. К. и вернуть её. На поле, где исполняют обряд, из соломы делают женскую фигуру, изображающую душу риса. Я. Ч.
НАНГ ПАО, Нанг Пау, в мифологии лаотянцев (тайская языковая группа) южных районов Лаоса устроительница обрядов жертвоприношения буйволов духам для ниспослания дождей. Н. П. была правительницей древнего княжества. В её страну пришёл соседний принц охотиться на слонов. Они полюбили друг друга. У Н. П. должен был появиться ребёнок. Перед родами она приказала, чтобы отныне соблазнённые девушки-матери делали жертвоприношения буйволов два раза в год — перед пахотой и в засуху, чтобы не высох поливной рис, а суходольный не погиб в колосе. Я. Ч.
НАНДИН, Нанди (др.-инд. Nandin, «счастливый»), в индуистской мифологии слуга, привратник и друг Шивы, сопровождающий музыкой космический танец (тандаву) бога. Н. обычно изображается в виде белого быка (или существом с бычьей головой) и считается ездовым животным Шивы. Статуи Н. – непременная принадлежность шиваитских храмов. На индийских монетах начала н. э. Шива нередко представлен в виде быка, поэтому Н., вероятно, можно рассматривать как зооморфную форму самого Шивы. П. Г.
HАHHA, Наннар (шумер.), Зу-эн (староаккад., «владыка знания»), Син (аккад.), Суин (староассирийск.), в шумеро-аккадской мифологии лунное божество, «тот, чей подъём – сияние» (шумер. Ашимбабар, аккад. Нарамсит, второе имя бога). Впервые встречается уже в архаических текстах из Урука (возможно, также и в аккадском варианте самостоятельно), в текстах из Фары определённо засвидетельствован и в шумерском, и в аккадском вариантах. Имя Син часто пишется клинописным знаком, обозначающим число 30. Главное место культа лунного бога – свя-
Правитель Ура Ур-Намму перед богом Наиной. Рельеф на стеле Ур-Намму из Ура. 22 в. до н. э. Филадельфия, Университетский музей.
тилище Экишнугаль в Уре, чьим божеством-покровителем являлся Н., второй важный культовый центр – в Харране, на севере Двуречья (здесь он почитался вместе с богом огня и света Нуску, считавшимся в новоассирийский период сыном Сина). Н. – первенец Энлиля и Нинлиль, рождённый ею в подземном мире; получает возможность вознестись на небеса после того, как Энлиль зачинает трёх богов подземного мира, которые и остаются под землёй заменой Н., Нинлиль и самого Энлиля (см. в ст. Энлиль). Супруга Н. – Нингаль, дети – солнечный бог Уту (аккад. Шамаш) и планета Венера (Инанна, Иштар), иногда также Нумушда (бог – покровитель города Казаллу на среднем Евфрате). При большой распространённости культа луны в Двуречье (особенно в период III династии Ура и в старовавилонский период) всегда подчёркивается подчинённое положение бога луны по отношению к его отцу Энлилю. Так, Н., покровитель Ура, отправляется в Ниппур на корабле, нагруженном дарами для Энлиля, чтобы просить отца наделить реки, леса, поля Ура плодородием и богатством; Энлиль выполняет просьбу сына и благославляет его. Видимо, очень рано сложилось представление о «барке Наннара», в которой тот путешествует ночью по небу, а днём — по подземному царству. С Н. ассоциируется (также с ранних времён) бык, рога которого образуют полумесяц; один из наиболее распространённых эпитетов Н. — Нандин. Камень. 12 в. Чамундешвари. Майсор. Карнатака.
НАРДЖХЕУ «бык с лазуритовой бородой» (скульптурные золотые головы быков с лазуритовой бородой и рогами украшали резонаторы арф, обнаруженные в т. н. царских гробницах I династии Ура, примерно 26 в. до н. э.). Как специфически астральное божество Н. выступает в мифе о лунном затмении, где говорится: «когда семёрка (злых демонов) окружит месяц (Сина), он померкнет». Вместе с сыном своим солнечным богом Уту (Шамашем) Н. — владыка оракулов и предрешений. Видимо, от сына на Н. дополнительно переходит титул «судьи богов». Знак Н. – полумесяц (на цилиндрических печатях и пограничных камнях кудурру). В. К. Афанасьева.
НАНШЕ (шумер.), в шумерской мифологии богиня города Лагаш (главное место культа — район Нина-Сирара в округе Лагаш); богиня предсказаний, толковательница снов. В шумеро-аккадских заклинаниях серии «Злые демоны утукку» имя Н. названо рядом с Намму, матерью Энки, как защитницы от злых демонов. Н. — дочь Энки, сестра Нингирсы и Нисабы. Супруг её — перевозчик подземного мира Ур-Шанаби. Возможно, как дочь Энки, Н. как-то связана с рыбой (написание её имени включает в себя знак рыбы). В. А.
НАНЭ, Нанэа, в армянской мифологии богиня, дочь верховного божества Арамазда. Имя Н. восходит к имени аккадской богини Нанайи. Предполагают, что в Армении почитание Н. было перенято от сирийцев. Культ Н. переплетался, по-видимому, с культом богини-матери Анахит, Н. чтилась также как Великая мать (в народной армянской речи имя Н. приобрело нарицательное значение – бабушка, мать). Скорее всего, Н. были присущи функции богини войны: в эллинистическую эпоху она отождествлялась с греческой Афиной. С. Б. А.
HАPA (др.-инд. Nara, «человек, мужчина, муж»), в древнеиндийской мифологии божественный мудрец (риши), всегда выступающий в паре с риши Нараяной. В «Рамаяне» (7, 53) Рама предсказывает будущее рождение Н. и Нараяны ради блага человечества. Поклонением Н. и Нараяне открывается «Махабхарата», в которой содержится несколько вставных историй о них; Арджуна и Кришна считаются воплощениями Н. и Нараяны. В пуранах (Вишну-пур. 5, 37, 34–37; Бхаг.пур. 1, 3, 8 и др.; Вамана-пур. 2 и др.) Н.-Нараяна провозглашены двуединым воплощением Вишну, сыновьями Дхармы и Ахимсы (или Мурти, дочери Дакши). Согласно пураническому мифу, Н. и Нараяна испугали богов своей аскезой и Индра послал к ним апсар, чтобы небесные девы смутили подвижников своей красотой. Но Нараяна сорвал цветок, положил его на своё бедро (uru), и на свет появилась дева Урваши, затмившая своей красотой всех апсар Индры (Бхаг.-пур. 10, 1–4; Вамана-пур. и др.)· С. С.
НАРАДА (др.-инд. Narada), в древнеиндийской мифологии полубожественный мудрец, которому приписывается несколько гимнов «Ригведы». Он – сын Брахмы, либо Вишвамитры, либо Кашьяпы и
одной из дочерей Дакши. Обычно Н. причисляют к семи великим риши и он исполняет функции посредника между богами и людьми. В некоторых легендах Н. — глава гандхарвов и считается изобретателем первого струнного инструмента — вины. В вишнуитской мифологии имя Н. связывается с мифами о Кришне. Он становится одним из воплощений Вишну; предрекает Кансе грядущее рождение Кришны; раскрывает тайну тождества Кришны и Арджуны с Нараяной и Нарой (VIII 96; XII 344). Вытеснение в индуизме культа Брахмы культом Кришны иллюстрируется одной из легенд о Н., по которой однажды, когда Брахма посоветовал Н., своему сыну, жениться, тот назвал отца лжеучителем и объявил, что лишь почитание Кришны способно даровать счастье. За это Брахма проклял Н., обрекая его на плотскую жизнь в подчинении у женщин. В ответ Н. тоже произнёс проклятие, согласно которому Брахме предстояло испытать страсть к собственной дочери и лишиться всех своих приверженцев. Я. Г.
HАPAKA (др.-инд. naraka), в древнеиндийской мифологии ад или совокупность адов. О «подземном доме», в котором демоны терзают грешников, впервые говорится в «Атхарваведе» (II 14; V 19). По более поздним представлениям, Н. разделён на 7, или на 21 («Законы Ману», IV 88– 90), или на 28, или на 50 кругов, расположенных друг за другом под подземным миром паталой. На верхней границе Н. находится столица царства Ямы — Ямапуpa, где определяется участь умершего. В соответствии с семичленным делением Н. первый круг (пут) отведён для бездетных; второй (авичи) — для душ, ожидающих нового воплощения; в третьем (самхате) и четвёртом (тамисре) наказывают за сравнительно незначительные проступки, и только последние три круга, погружённые в вечную тьму, предназначены для злостных преступников. В пятом круге (риджише) их непрерывно терзают змеи, ядовитые насекомые, дикие звери и птицы, как бы воплощающие в себе укоры совести. Через шестой круг (кудмалу) течёт подземная река Вайтарани, полная крови и нечистот, в которых грешники задыхаются. А ещё ниже лежит седьмой круг, бездонная какола, или собственно Н. Здесь в кромешной тьме светится одна только пылающая яма, в ней горят и не могут сгореть до конца преступники; рядом демоны раздирают их на части раскалёнными щипцами, сбрасывают на остроконечные деревья, варят в масле и т. п. Пытки особенно мучительны из-за того, что все чувства грешников предельно обострены. И самое главное: в отличие от тех, кто пребывает в верхних шести кругах и кто по истечении определённого срока мучений получает новое рождение на земле, обитатели седьмого круга должны страдать до конца кальпы, т. е. до тех пор, пока не погибнет вся вселенная (Брахмапур. 22; Вишну-пур. II 6 и др.). П. А. Гринцер.
В буддийской мифологии Н. (санскр. niraya, naraka) – одна из шести сфер бытия в сансаре. Н. – самое неблагоприятное место для перерождения, но все адские мучения не считаются вечными, так как
709
после преодоления плодов неудачной кармы любое существо может возродиться в более высоких сферах и даже достичь нирваны. Более того, будды и бодхисатвы могут, побуждённые состраданием, сами отправиться в Н., чтобы избавить тамошних обитателей от страданий и направить их в более высокие состояния вплоть до нирваны. Таким образом, несмотря на то, что описания Н. напоминают описания христианского ада, в сотериологическом контексте Н. соответствует скорее католическому чистилищу. В Н. живые существа (в том числе и люди) попадают за тяжкие преступления: убийства (включая животных), обман, самоубийства, клевету на будд и бодхисатв и т. д. Категории мучений различаются в зависимости от вида Н. (разрезание, сжигание, раздавливание, замораживание и т. д.). Однако после смерти мучившиеся в Н. существа оживают и жизнь начинается сначала. Общее описание Н. одинаково во всех основных школах буддизма. Главными Н. считают восемь жарких и восемь холодных. Кроме того, имеются ещё второстепенные, т. н. соседствующие и случайные Н. Жаркие расположены под Джамбудвипой (мифологическое название Индии) один под другим, причём ужасающие свойства их нарастают в соответствии с удалённостью от поверхности земли (самым ужасным считается авичи). В четырёх сторонах от жарких Н. находятся соседствующие ады (напр., наполненная кипятком и пеплом река Вайтарани). Холодные Н. расположены на краях мира, случайные Н. могут находиться в любых местах (в горах, в реках, пустынях и т. п.). Продолжительность пребывания в Н. колеблется от относительно малого количества лет в случайных до целых кальп в авичи. В народном буддизме Н. считаются реально существующими, но в философском буддизме (особенно в ваджраяне) их рассматривают как сотворение собственной психики. Л. Э. Мялль.
НАРАЯНА (др.-инд. Narayana, этимология и значение неясны), в древнеиндийской мифологии: 1) имя высшего божества. В ведийских гимнах ещё не встречается. Исследователи предполагают, что Н. был неарийским божеством, позднее включённым в индуистскую мифологию. В «Шатапатха-брахмане» (12, 3, 4 и др.) Н. объявляется мировым духом, идентичным Пуруше. В эпосе Н. отождествляется с Вишну; распространено понимание Н. как одного из имён Вишну. В других текстах, например в «Законах Ману» (I 10– 11), имя Н. связывается с Брахмой. У джайнов Н. – имя одного из мифических тиртханкаров, предшественников основоположника джайнизма Махавиры Джины; 2) имя божественного мудреца (риши), всегда выступающего в паре с другим риши — Нарой. В пуранах Нара-Н. провозглашается двуединым воплощением Вишну. Идентичность имени риши и одного из имён Вишну, а также их онтологическое единство обусловили смешение этих двух образов как в индийских текстах, так и в некоторых работах европейских исследователей. С. С.
НАРДЖХЕУ, герой абхазского нартского эпоса, могучий богатырь. Когда Н. явился
710
НАРИКАБУРА
к нартам, чтобы увезти у них единственную сестру – красавицу Гунду, нарты, понимая, что им не одолеть Н. силой, решили его отравить: опустили в вино мелко разрубленную красную змею. Но Н. отказался пить первым. Старший из нартов Сит (по варианту, первой выпила СатанейГуаша) выпил бокал вина и упал наземь. Н. процедил вино через свои стальные усы и остался невредим. Н. схватил Гунду, посадил её на коня и умчался. Согласно одной версии, по заклинанию Сатаней-Гуаши Н. окаменел вместе с Гундой. По другому варианту, Н., увозившего Гунду, настиг её жених Хважарпыс. В поединке между ними победил Н., стрелой расколовший голову Хважарпыса. Проклятие матери Хважарпыса, услышавшей вопль умиравшего сына, настигло Н. – он, Гунда и конь окаменели. Постепенно они погружаются в землю; когда Н. полностью войдёт в землю, наступит конец света. Ш. С.
НАРИКАБУРА, нарукабура (др.-япон., «гудящая стрела»), в японской мифологии стрела с наконечником (благодаря специальному отверстию в полёте издаёт гудящий звук), атрибут многих персонажей. В мифе об испытаниях, которым Сусаноо подвергает О-кунинуси, Сусаноо выпускает Н. на широкую равнину и посылает на её поиски О-кунинуси («Кодзики», св. I). Упоминается также в древнейшей антологии японской поэзии «Манъёсю» (8 в.). В «Кодзики» об одном из богов говорится: «Это и есть бог, что держит гудящую стрелу» (св. I). В древней Японии Н. применялась для оповещения о начале битвы, а также для устрашения врагов. Название происходит, вероятно, от того, что наконечник по форме сходен с репой (кабура), т. е. имеет шаровидную, сферическую форму. НАРТЫ, герои древних эпических сказаний многих кавказских народов — осетин, абхазов, абазин, адыгов, убыхов, карачаевцев, балкарцев, чеченцев и ингушей. Н. упоминаются в фольклоре некоторых народов Дагестана (напр., у тюркоязычных кумыков) и отдельных грузинских этнических групп — сванов, рачинцев, хевсуров. Исследователи не пришли к единой точке зрения относительно этимологии термина, так же как и по проблеме генезиса нартского эпоса. Многие образы и имена Н., сюжеты в национальных версиях эпоса почти идентичны: Сосруко – у адыгов и абазин, Сасрыква – у абхазов, Сослан (Созруко) – у осетин, Сосрук – у балкарцев, Сосурка – у карачаевцев, Сеска Солса – у чеченцев и ингушей. Сходны имена и ряда других Н., например: Ацамаз (осет.), Ашамез (адыг.), Щамаз (абазинск.), Ачамаз (чеч.ингуш.), Ачемез (карачаево-балкар.). Иногда только в какой-нибудь одной национальной традиции встречается имя того или иного персонажа (напр., у осетин – Сырдон, Уархаг, Ахсар, Ахсартаг, у адыгов – Адиюх, Ахумида, Дзахуш, у абхазов – Цвицв, Нарджхеу, и др.), хотя близкие им по функциям персонажи имеются и в других версиях. В национальных эпосах Н. – могучие воины-богатыри, носители позитивного начала. Они занимаются и мирным тру-
дом, земледелием. Существенно отличаются образы Н. в чечено-ингушском эпосе (сохранившемся фрагментарно). Исследователь Ч. Ахриев считал, что они подразделяются на две группы: высоконравственные нарты (нярты) и злые, коварные орхустойцы. Б. Далгат (его точки зрения придерживаются многие советские исследователи) полагал, что наименования «нярты» и «орстхойцы» («орхустойцы») служат для обозначения одной и той же категории героев. Нарт-орстхойцы Сеска Солса, Боткий Ширтка, Ачамаз, Хамчи Патарз (Хамчий Патараз, Хамчи Патриж) и др. чаще выступают злокозненными насильниками, совершающими набеги на мирных людей, притесняющими безвинных. Им, пришельцам, противостоят местные герои (Колой Кант, Горжай, Кинда Шоа и др.) — богатыри, занимающиеся главным образом мирным трудом. Однако в ингушских вариантах эпоса иногда нарт-орстхойцы вместе с ними охраняют ингушские земли от врагов, наступающих с равнин; роднятся с местными героями (напр., Сеска Солса выдал свою дочь за Кинда Шоа). В образе жизни Н. отражены общественные отношения создателей и носителей эпоса — от родового строя до зачатков феодализма. В абхазской версии ярче всего обнаруживаются следы матриархата. Большую семью Н. – из ста братьев и сестры Гунды – возглавляет их мать безмужняя Сатаней-Гуаша, обладающая неограниченным авторитетом (упоминаемый в отдельных вариантах эпоса муж СатанейГуаши ни в каких событиях участия не принимает). В осетинской и адыгской версиях мать Н. Сатана (адыг. Сатаней) также играет важную роль, Н. пользуются её мудрыми советами, но она ими не верховодит; решения по важным делам принимаются на мужском совете (нихас у осетин, хаса у адыгов) без её участия. В осетинской версии у Н., живущих родами (Алагата, Бората, Ахсартагката), проявляются черты военной демократии (Н. входят в единую боевую дружину). В образах Н. обнаруживаются черты мифологических персонажей. Н., воспринимаемые носителями эпоса как предки их народа, в какой-то мере сопоставимы с мифическим племенем первых людей. Век их существования, «героический век», – это мифическое время; так, в период создания неба и земли Сосруко был мужчиной в зрелых летах, в период образования гор и рек – стариком, но ещё полным сил. Н. выступают в роли культурных героев. Сосруко, Сасрыква отнимают у чудовищ огонь; Пхармат (чеч.) похищает его у бога Селы; Сосруко возвращает (что равносильно добыванию) семена проса, захваченные хтоническими существами, одаривает Н. напитком сано; Сатана изобретает пиво, Сырдон изготавливает для Н. двенадцатиструнную арфу; Кетуан (абх.) изобрёл свирель; благодаря Цвицву у Н. появились фруктовые деревья; Боткий Ширтка (по другому варианту – Селий Пира) из подземного мира принёс плуг и водяную мельницу. С Сатаной связано появление первого коня и первой собаки. Н. борются с хтоническими чудовищами — драконами, великанами (осет. уаигами, адыг. бляго, иныжами, Емине-
жом, абх. адау, агулшапом и др.). Смелые Н. прибегают не только к физической силе, но также и к помощи магии. Сатана, Сатаней-Гуаша способны изменять погоду; по просьбе Сатаней останавливается солнце; Сатана благодаря чудесному (небесному) зеркалу видит всё, что происходит на земле; Сасрыква сбивает с неба звезду, чтоб обогреть братьев; Сосруко насылает стужу, чтоб одолеть иныжа, туман – чтоб победить Тотреша; Сеска Солса ударом плети по тазовой кости великана оживляет его, он же способен превратить Терек в полноводную реку; Ацамаз игрой на чудесной свирели, полученной его отцом от небожителя Афсати, пробуждает природу; Ашамез с помощью свирели может не только возродить всё живое на земле, но и вызвать его гибель; Бидох (адыг.) исцеляет своим дыханием; проклятие матери Хважарпыса (абх., по другому варианту — по заклинанию Сатаней-Гуаши) приводит к окаменению Нарджхеу и Гунды. Многие Н. обладают даром перевоплощения, например, Сырдон оборачивается стариком, старухой, молодой девушкой, шапкой, Дзерасса (осет.) принимает облик голубя. Н. понимают язык птиц, животных. Помощники героев — чудесные кони (осет. Арфан, адыг. авсург Тхожей, абх. араш Бзоу). Отдельные Н. [Батраз (адыг.), Сасрыква, Боткий Ширтка, Сеска Солса] спускаются в подземный мир и возвращаются из него. Н. вступают в тесные отношения с богами, которые принимают в их жизни активное, непосредственное участие. В осетинском эпосе божества нередко сидят за одним столом с Н., иногда Н. гостят у них на небе, небожители принимают участие в походах Н. В адыгском эпосе Тлепш, Тхагаледж, Амыш присутствуют на хасе; ежегодно боги приглашают на свой пир (санопитие) одного из Н.; мать Тхагаледжа и Амыша помогает Н. советами. Курдалагон (осет.), Тлепш изготавливают Н. боевые доспехи, снаряжение, орудия труда, чинят повреждённые бёдра, черепа (ту же роль в абхазском эпосе играет чудесный кузнец Айнар-ижьи). Некоторые Н. находятся в родственных отношениях с богами. Дзерасса – дочь Донбеттыра, отец Сатаны – Уастырджи; Дзахуш (адыг.) – сын Тлепша; Уазырмес (адыг.) – сын дочери морской богини; Сасрыква женится на дочери божества Аерга; по одному варианту, жена Сосруко – дочь Тлепша; Села Сата (ингуш.) рождена нарт-орстхойской девушкой от бога Селы. В осетинском эпосе богоборческие мотивы в первую очередь связаны с Батрадзом, который борется с Уациллой, Уастырджи, зэдами (ангелами). В адыгской версии Н. также выступают богоборцами (Насрен-жаче, Уазырмес), иногда одерживают в этой борьбе победу, например убивают Пако; по одному варианту сказаний, Батразу удаётся вызволить Насренжаче, прикованного богами к Ошхамахо в наказание за дерзость. В чечено-ингушском эпосе нарт-орстхойцы угоняют стада баранов местного героя Горжая, которому покровительствует Села, при этом Сеска Солса вступает в единоборство с божеством и переламывает ему рёбра; в сказании о Села Сате Сеска Солса ранит Селу и обращает его в бегство.
НАСАТЬЯ Природа образов некоторых Н. связана, по-видимому, с солярными мифами. Сослан женат на дочери солнца, с помощью солнца, солнечных лучей сокрушает своих врагов; гибнет от солнечного божества. Подобно солнечному сиянию, излучают свет рука Адиюх — жены одного из Н., тело (грудь) нартской красавицы Акуанды (адыг.), мизинец жены Сасрыквы. Вероятно, солярного происхождения образ Сосруко, а по мнению некоторых исследователей, — и Сатаней-Гуаши. В адыгских и осетинских сказаниях об Ашамазе и Ацамазе, возрождающих природу, о Сосруко, продолжающем жить под землёй и каждой весной стремящемся вырваться на поверхность, прослеживается связь с календарными мифами. В осетинском и адыгском эпосах гибель Н. связана с волей богов. Поставленные перед выбором между бесславным существованием и посмертной вечной славой, они отдали предпочтение славе. В чечено-ингушских сказаниях — несколько версий исчезновения Н. В большинстве из них они гибнут, выпив расплавленную медь, но мотивировка этого поступка в них различна: раскаяние Н. в своих злодеяниях; кара богов, обрекших их за разбой на голодную смерть, в отдельных версиях — семилетний неурожай. В одной из версий Н. истребил голод, который наслал на них бог за их дерзкую попытку оживить убитого Хамчи Патарза (Хамчи Патрижа). В
711
абхазской версии говорится лишь о гибели главного героя Сасрыквы. Б. А. Калоев, М. И. Мижаев, Ш. X. Салакая (использованы материалы по чеченоингушскому эпосу А. X. Танкиева).
НАРЦВЫ, в абхазской мифологии потусторонний, загробный мир; согласно другим, более распространённым мифологическим представлениям, Н. – рай, которого достигает душа умершего человека, лишь переправившись по волосяному мосту. Препятствует переходу в Н. враждебная человеку кошка, смазывающая мост маслом; помогает душе собака, которая слизывает его языком. Л. А.
НАРЦИСС, Hаркисс (Ν ρκισσο ), в греческой мифологии прекрасный юноша, сын беотийского речного бога Кефисса и нимфы Лириопы (вариант: Лириоэссы, Eustath. I 1). По наиболее распространённой версии мифа, родители Н. вопросили прорицателя Тиресия о будущем ребёнка и получили ответ, что Н. проживёт до старости, если никогда не увидит своего лица. Н. вырос юношей необычайной красоты, и его любви добивались многие женщины, но он был безразличен ко всем. Когда в него влюбилась нимфа Эхо, Н. отверг её страсть. От горя Эхо высохла так, что от неё остался только голос. Отвергнутые Н. женщины потребовали наказать его. Богиня правосудия Немесида вняла их мольбам. Возвращаясь с охоты, Н. заглянул в незамутнённый источник и, уви-
Слева - Нарцисс. Римская мраморная копия. С греческого оригинала скульптора Поликлета (ок. 420 до н. э.). Париж, Лувр. Справа - Нарцисс. Статуя П. Дюбуа. Мрамор. Париж, Лувр.
Нарцисс. Картина Ф. Лемойна. 1688. Гамбург, Кунстхалле.
дев в воде своё отражение, влюбился в него. Он не мог оторваться от лицезрения самого себя и умер от любви к себе. На месте его гибели вырос цветок, названный нарциссом (Ovid. Met. Ill 341–510; Paus. IX 31, 7). Этот этиологический миф возник, чтобы объяснить происхождение распространённого в Греции красивого, но холодного цветка. Судя по имени героя, миф о Н. догреческого происхождения; народная этимология сблизила имя Н. с греч. глаголом ναρκ ω, «цепенеть», «столбенеть», и это сближение, возможно, послужило одним из источников мифа. В вариантах мифа версия о нимфе Эхо не упоминается. Стремясь осмыслить миф рационалистически, историю Н. излагали следующим образом: у Н. была любимая сестра-близнец. Когда девушка неожиданно умерла, тоскующий без неё Н. увидел своё отражение в источнике и, приняв его за образ сестры, стал постоянно глядеть в воду и умер от горя (Paus. IX 31, 8). Известен вариант мифа о смерти Н., посланной ему в наказание за то, что он отверг любовь юноши Аминия, из-за этого покончившего с собой. Н. влюбился в собственное отражение и, понимая безнадёжность этой любви, закололся. Из капель крови Н. выросли нарциссы. Вероятно, Н. – древнее растительное божество умирающей и воскресающей природы (цветок нарцисс упоминается в мифе о похищении Персефоны; его возлагали на умерших). Возникновение же мифа связано с характерной для первобытной магии боязнью древнего человека увидеть своё отражение (отражение является как бы двойником человека, его вторым «я», находящимся во вне). М. Я. Ботвинник.
НАСАТЬЯ (др.-инд. Nasatya-), эпитет, относящийся в древнеиндийской мифологии к обоим близнецам Ашвинам (Насатья и Дасра) или к первому из них. Само слово значит, видимо, «исцеляющий», «освобождающий» и т. п., хотя народноэтимологическая традиция выделяет здесь элемент nasa, «нос» (ср. мотив рождения Ашвинов из носа кобылы). Имя «Н.» засвидетельствовано уже в 14 в. до н. э. на Ближнем Востоке — Nasattiia-(nna), ср. иран. Naηhaipya-. В. Т.
712
НАСЕКОМЫЕ
НАСЕКОМЫЕ. Разные виды Н. соотносятся в мифах с разными частями космического пространства, с его зонами (царствами) или их образами. Божья коровка и пчела («божья пчела»), безусловно, могут соотноситься с верхней зоной, с небом (отсюда эпитет «божья»); они же в ряде случаев связаны с верхней частью мирового дерева, с его ветвями и листьями (с кроной). Иногда пчела связана с мировым деревом в целом (в «Старшей Эдде» и особенно в «Младшей Эдде»; в ряде случаев эта связь дана через образ мёда). Ещё чаще пчёлы соотносятся со средней частью мирового дерева (его стволом) и соответственно со средним, земным миром. С нижним миром и нижней частью мирового дерева (корнями), а нередко и с повелителями низа: злыми божествами, духами, демонами и т. п. – связаны вредоносные насекомые – комары, москиты. В образах некоторых Н. подчёркивается связь с нечистой силой; в частности, стрекоза обозначается (в противоположность божьей коровке и др.) как ездовое животное чёрта – «коза (или козёл) чёрта», «конь чёрта» и т. п. [ср. литов. velnio ozys, velnio zirgelis, англ. dragon-fly, букв. «муха дракона», рус. стрекоза при Стри (бог) и коза и т. п.]. Как образ низа Н. функционально сопоставимы с хтоническими животными (змеи, ужи, черви, мыши, бобры, чудовища и т. п.). Тот факт, что разные Н. соотносятся в совокупности со всеми космическими зонами и со всеми тремя частями мирового дерева, находит параллель в мифопоэтическом взгляде на Н. как гибридный образ, составленный из черт (или свойств), присущих животным, живущим в воздухе, на земле (а иногда и под землёй); ср. соответствующие тексты (особенно часто – загадки о Н.) типа: «чорон, да не ворон, рогат, да не бык, шесть ног без копыт: летит – воет, падает – землю роет», «Летит по-птичьи, ревёт по-бычьи», «Не рак, не рыба, не зверь, не птица» и т. п. Иногда Н. изображается как посланец бога, которому дана власть над всеми, кроме обитателей моря. Некоторые ритуальные тексты наглядно демонстрируют функциональные различия между разными видами Н. Один полюс образуют «божьи» пчёлы, которые приносят весну и плодородие. На другом находятся вредоносные Н., созданные в наказание людям и скоту. У многих сибирских народностей (ненцы, селькупы, нганасаны, кеты и др.), как и у ряда североамериканских индейцев, распространён миф о происхождении таких Н. (особенно часто комаров) из искр костра, на котором мифологический герой сжигает злое женское существо (ср. появление комаров из тела Хоседэм, сожжённой на костре у кетов, из тела парнэ у ненцев и т. п.). В связи с этим мотивом находятся и другие, довольно многочисленные версии происхождения Н. (муравьев, мух, москитов, вшей и т. п.) из тела убитого чудовища в результате инцеста между братом и сестрой, а также по воле творца (который иногда посылает Н. на землю с целью научить людей сажать и выращивать культурные растения). В разных мифо-поэтических традициях засвидетельствован мотив обращения громовержцем своих детей, подозреваемых в том, что они — ре-
зультат измены его жены, в Н. или других хтонических животных (змеи, черви, мыши и т. п.) и в растительные образы (грибы, семена и т. п.). У ягнобцев (Таджикистан) отмечено представление о появлении вшей в связи с громом, ср. изображение наказания богом взбунтовавшихся ангелов, превращающихся в Н., скорпионов, саламандр и падающих на скалы (левая часть триптиха И. Босха «Воз сена»). Идея превращения божественного или человеческого персонажа в Н. повторяется во многих мифологических схемах. Типичным для целого класса мотивов превращения искусного в каком-либо ремесле работника, мастера в Н., сохраняющее соответствующий профессиональный навык, является превращение Афиной ткачихи Арахны в паука; ср. также разные варианты мифа о превращении людей в муравьев, термитов, кузнечиков, цикад и т. п. и превращение Геры (жены громовержца Зевса) в овода, с тем чтобы преследовать Ио, возлюбленную Зевса, превращенную в корову (в более распространённом варианте Гера напускает овода на Ио). Тема метаморфозы возникает и в архаичных представлениях о превращении души человека в бабочку, мотылька и т. п. Вместе с тем бабочки-однодневки, мотыльки и другие эфемериды становятся широко распространёнными символами краткости жизни и счастья. Связь людей с Н., подтверждаемая мотивом превращения, объясняет использование образов некоторых Н. (пчела, оса, муха, комар, паук, муравей и т. п.) в качестве тотемных предков. Фольклорная, прежде всего сказочная, традиция с разной степенью полноты сохраняет многочисленные мотивы, связанные с Н., – от бесспорно мифопоэтических [превращение мифологического героя или героини в пчелу, муравья (уменьшение размера с целью проникнуть сквозь щель в нужное место – мотив, объединяющий ведийского Индру с Иваном-царевичем, проникающим в виде муравья в Хрустальную гору), муху, комара и др.] через сильно трансформированные и десакрализованные, аллегоризированные вплоть до предельно сниженных профанических вариантов, шуток, анекдотов. Несомненна роль Н. в ритуале. В Греции святилище Артемиды в Эфесе имитировало улей; сама Артемида связывалась с образом священной пчелы – носительницы высшего плодородия (пчела была и культовым животным Артемиды); жрицы святилища назывались пчёлами (μ λισσαι), жрецы-евнухи – трутнями (εσσ νε ); ритуалом руководил царь-пчела (ср. βασιλε «царь», и «пчелиная матка», «царица»). Исследования современных учёных (прежде всего К. Леви-Строса) вскрыли ритуальную и мифологическую роль мёда и через него – пчёл, подтверждаемую и давно известными фактами (кормление младенца Зевса молоком козы Амалфеи и мёдом пчёл); ср. также роль пчёл или муравьев в мифологизированной народной медицине. Известны специальные ритуалы отвращения вредоносных Н., которые иногда включали жертвоприношение и (или) обращение к особому божеству – повелителю Н., способному их изгнать (ср. Зевс Апомийос, мушиный бог на древнем Ближнем Востоке). В ряде случаев прини-
Рай. Левая часть триптиха И. Босха «Воз сена». Мадрид, Эскориал.
мались специальные меры умилостивления демонов и злых духов, в подчинении которых находились Н., читались молитвы и заговоры от Н., совершались магические действия. Изображения некоторых Н. (или даже сами засушенные Н.) нередко использовались как амулеты. В. Н. Топоров.
Ещё в неолитическом искусстве встречаются схематические изображения пчелы, бабочки и других Н. в качестве тотемических и апотропеических знаков. Особое значение «энтомологическая метафора», основанная на сближении полярных аспектов бытия (навозный жук-скарабей как «двигатель» солнца), получает в египетской художественной культуре. В античности распространены символы бабочки, скорпиона (соответственно атрибуты Психеи и Меркурия), пчелы (эмблема Эрота, знак поэтического вдохновения и др.), образы мошкары как внесимволи-
НАЧАЛА ческого признака лета; в изобразительном искусстве распространены стилизованные изображения Н. (однако последующая традиция возводит к древнегреческому живописцу Апеллесу именно скрупулёзно-иллюзионистическое изображение мухи, якобы привлёкшее даже настоящего паука). Значительный резонанс в европейской культуре имеют многочисленные энтомологические мотивы Библии (саранча, блохи, мухи – в частности, именование сатаны «царём мух»; ср. Вельзевул). Аллегоризующие образы Н. рассеяны в средневековом богословии и словесности [Григорий Великий в «Моралиях» сравнивает обращенного язычника с кузнечиком-богомолом (mantis religiosa), Данте в «Божественной комедии» уподобляет ангелов пчёлам и т. д.]. В позднесредневековой живописи бабочка («душа») в руках Иисуса-младенца, кузнечик, божья коровка (атрибут богоматери) – одновременно и религиозные символы, и знаки восторженного любования красотой реального мира. Но типичны для этой эпохи и идущие из библейской традиции образы демонических Н. [насекомовидная нечисть в сценах низвержения мятежных ангелов, ада, распятия (вокруг злого разбойника)]. В 16–17 вв. наряду с воспеванием красоты Н. как «ювелирных изделий природы» (стихи П. Ронсара о шершне, муравье, бабочке; образ Юпитера-живописца с бабочкой у итальянского художника Д. Досси; энтомологические иллюстрации-акварели немецкой художницы М. С. Мериан) популярно и смягчённо-негативное отношение к ним (бабочка как эмблема непостоянства, муха – бренности, блоха – мук совести и т. д.). В 17 – нач. 19 вв. приобретает популярность тщательное воспроизведение Н. в натюрмортах-обманках. Типичное уже в античности геральдическое значение Н. сохраняется и в новое время (пчёлы на наполеоновских регалиях), так же как и традиционная эмблематика (куколка бабочки, обозначающая бессмертие, а летящая на огонь мушка – поэтический «эрос» – стереотипы романтического мышления). В литературе второй половины 19 в. Н. нередко становятся подлинными героями метафорического мира, тяготеющего к идее роковой абсурдности бытия (пауки у Ф. М. Достоевского; образ «искательниц вшей» у А. Рембо; вошь – «безжалостный бог» у Лотреамона). Образы гигантских Н. — «властителей мира» переходят в графику (пауки О. Редона, М. В. Добужинского), политическую карикатуру и плакат («паук-капиталист» и др.). Пристальный интерес к миру Н., аллегорически живописующему Юпитер, Меркурий и Добродетель. Картина Д. Досси. 1524.
взаимоотчуждённость людей, составляет характерный признак модернистской культуры [трансформация героя в чудовище-Н. в «Превращении» Ф. Кафки, в дневниках сопоставлявшего самого себя с Н. (изобразительная параллель к этому — графика Дж. Энсора и А. Кубина); кузнечик в живописи сюрреалистов (М. Эрнст, С. Дали, А. Массой); мухи у Ж. П. Сартра и А. Камю; осы и пчёлы, цикады у О. Мандельштама; энтомологические мотивы у В. Набокова и др.]. M. H. Соколов.
HACP (nsr, nsrm, иногда во множ. ч. — Hисвар, nswr, «орёл»), в йеменской мифологии божество, почитавшееся в государствах Саба и Катабан. Бог – предок, покровитель и владыка оазиса Джуба (к югу от столицы Сабы Мариба). В официальные пантеоны не входил. Позднее был отождествлён с богом луны – Алмакахом в Сабе и Аммом в Катабане. Изображения орла, частые в древнейеменской иконографии, возможно, связаны с Н. как с лунным божеством. Н. известен также в древнеарабской мифологии (по теофорным именам, широко распространённым в Центральной и Северной Аравии). Мусульманская традиция причисляет его к богам, которым поклонялись сородичи Нуха (Коран 71:23). А. Г. Л.
HACPЕH-ЖАЧЕ («Насрен-борода»), в адыгском нартском эпосе глава (тхамада) нартов, богоборец. Н.-ж., седобородый старик, – патриарх, организатор мирной и военной жизни нартов, пользуется среди них и богов большим авторитетом. Согласно одному из сказаний, Н.-ж. дерзнул свергнуть владычество бога Тха; по вариантам, пытался проникнуть на Ошхамахо (Эльбрус) — местопребывание богов, вступил в схватку с богом зла Пако, похитившим огонь у нартов. Разгневанный Тха приковал его к вершине Ошхамахо цепями. Орёл рвёт клювом сердце богоборца. При попытке Н.-ж. освободиться от оков «стук цепей гремит громом, искры от удара звена о звено блещут молнией, тяжёлое дыхание старика бушует на земле ураганом, от стонов его ревут глубины земли, и слёзы его льются бурным потоком вниз со снеговых вершин и разливаются шумящей рекой». Освободил Н.-ж. нарт Батраз. Аналогичны Н.-ж. абхазский Абрскил, грузинский Амирани. М. М.
НАСУ (авест., «труп»), в иранской мифологии демон смерти. Представлялся в облике отвратительной трупной мухи, «прилетающей с севера» вскоре после смерти человека, исповедующего зороастризм, чтобы завладеть его душой и осквернить тело («Видевдат» 7, 2; 8, 71). Родственники умершего должны противодействовать Н., распевая священные тексты и произнося вслух имена Амеша Спента. Наиболее действенным средством против Н. считался взгляд «жёлтой четырёхглазой [с пятнами над глазами] собаки», священного животного у последователей маздаясны («Видевдат» 8, 16–18). Высказывается мнение о наличии индоевропейских параллелей образу Н. в греческой и римской традициях: ср. греч. νεχυ , «труп», «мёртвый», лат. nex, «казнь», «насильственная смерть». В виде мухи иногда
713
изображался Эврином, греческий демон физического разложения и гниения. Соответствия «Видевдату» обнаруживают в текстах из Лациума с описаниями посмертного ритуального очищения. Можно предполагать ближневосточное происхождение образа Н. не позже середины 2го тыс. до н. э. Л. Л.
НАХИ, Нухай (nhy), в древнеарабской мифологии верховное божество в пантеоне самудских арабов (наряду с Рудой), бог мудрости. Возможно, был также божеством луны. Выступает как бог — предок и покровитель народа, владыка страны, защитник верблюдов и колодцев. В оазисе Думат находилась статуя Н. (ассирийский царь Сеннахериб, захвативший оазис, вывез его статую, так же как и Руды, в Ниневию, но впоследствии они были возвращены в Думат). А. Г. Л.
НАХУША (санскр. Nahusa), мифический древнеиндийский царь, сын Аюса, внук Пурураваса и отец Яяти. Легенда о Н., возвеличивающая брахманов, несколько раз с небольшими вариациями рассказана в «Махабхарате» и пуранах. Н. прославился аскетическими подвигами, и когда Индра после победы над Вритрой искупал грех убийства брахмана, Н. занял на небе его место царя богов. Однако в своём высокомерии Н. не только возжелал жену Индры Шачи, но и принуждал святых риши нести по воздуху его паланкин. При этом однажды он ударил ногой брахмана Агастью, и по проклятию Агастьи (или Бхригу – Мбх. XIII 102–103) был сброшен на землю и на десять тысяч лет превращен в змея (Мбх. III 176–178). П. Г.
НАЦИЛИАНИ (букв. «владеющий долей»), в грузинской мифологии человек или животное, одарённые священными знаками (долями) божеств. Божество неба или солнца одаривает избранника крестом или изображением солнца, божество луны — знаком месяца и т. д. Н. должны скрывать свои «доли», которые, как считалось, располагаются у них под лопатками в виде светящегося знака или свечи. Представления о Н. возникли, вероятно, ещё в глубокой древности; об этом свидетельствуют археологические материалы, относящиеся к периоду поздней бронзы и раннего железа: в мифологических сценах, изображённых на бронзовых поясах, фигурируют люди с астральными знаками на плечах и бёдрах. Почитание Н. находило отражение в ритуалах приобщения детей к астральным божествам. С представлениями о Н., вероятно, связана традиция изображения астральных символов на одежде и доспехах царей и представителей знати, что как бы приобщало их к категории Н. И. С.
НАЧАЛА (греч. αρχαι), в христианских представлениях один из девяти чинов ангельских. Упоминается в Новом завете (Рим., 8, 38; Кол. 1, 16). По классификации Псевдо-Дионисия Ареопагита (5 — нач. 6 вв.) — седьмой чин, составляющий вместе с архангелами и ангелами третью триаду. О. Н.
714
НАЧИКЕТАС
НАЧИКЕТАС (др.-инд. naciketas, букв, «незнающий» и, как предполагается, поэтому ищущий знания, пути к нему), древнеиндийский мифологический персонаж, известный из поздневедийской литературы. История Н. с некоторыми вариациями рассказана в «Тайттирия-брахмане» (III 11, 8) и в «Катха-упанишаде» (I 1– 3), продолжающих, видимо, одну и ту же традицию, связанную с «Чёрной Яджурведой». Отец Н., праведный брахман Ваджашраваса (другие его имена — Готама и Ауддалака Аруни), приносит в жертву всё своё состояние. Н., полагая, что отец собирается принести в жертву и его, трижды обращается с вопросом: «Отец, кому ты меня отдашь?». Отец в гневе отвечает: «Смерти я тебя отдам!», т. е. владыке смерти, хозяину царства мёртвых Яме. Н. отправляется к нему и проводит три ночи в обители Ямы, не получив пропитания. Возвратившись к себе, Яма находит Н., принимает его как почётного гостя и предлагает выбрать три дара. Н. просит сделать так, чтобы отец стал милостивым к нему. Яма обещает выполнить эту просьбу. Н. просит рассказать ему о небесном огне и о том, как, преодолев голод и жажду, обитатели небесного мира наслаждаются бессмертием, не зная ни страха, ни старости, ни смерти. Яма рассказывает Н. об огне как начале мира и об устройстве жертвенного алтаря — составе его частей и их порядке (можно думать, что этот последний мотив как-то связан с возможностью народно-этимологического соотнесения имени Н. с звуковым комплексом na-cik-, где cik- одна из основ глагола ci-, обозначающего устройство жертвенного алтаря, приведение его в порядок, возведение его). Н. повторяет Яме сказанное им, и умилостивленный Яма даёт Н. дополнительный дар: он называет небесный огонь именем Н. — начикетас. Трижды возжёгший этот огонь и познавший эту триаду совершает три действия, преодолевает рождение и смерть, отбрасывая страх и печаль, достигает бесконечного покоя и радуется в небесном мире. Но Н. спрашивает Яму о самом главном, что беспокоило его ещё на земле с самого детства, — о том, что ожидает человека после смерти. Яма пытается уклониться от ответа на этот вопрос, он предлагает Н. в дар сыновей, внуков, скот, золото, долгую жизнь, красавиц на колесницах, сопровождаемых музыкой, и т. п. Н. отказывается от всех этих даров; «... Не должен человек радоваться богатству: разве сможем мы владеть богатством, увидев тебя... Кто из подверженных уничтожению и смерти внизу на земле, приблизившись к уничтожимости и бессмертию, узнав и поразмыслив об удовольствиях, — станет радоваться слишком долгой жизни? Скажи нам, смерть, о том, в чем сомневаются, что (заключено) в великом переходе, — этот дар..., и не иной, выбирает Начикетас» (Катха-уп. I 1, 26–29). Яма вынужден дать ответ и на эту, третью просьбу Н., потому что Н. заслужил этого. Яма противопоставляет приятное, к которому стремятся глупые ради мирского благополучия, благому, которому привержены разумные люди, стремящиеся к знанию. Только они могут постичь этот переход от жизни к смерти и самую высшую реаль-
ность. Но это постигается не рассудком, а самосозерцанием, преодолением и отказом от радости и от горя. Яма рассказывает Н., как от незнания перейти к знанию, и сравнивает этот переход с разожжённым огнём начикетасом («С помощью преходящих вещей я достиг непреходящего», I 2, 10). Далее Яма говорит о священном слоге Ом и его символике, о постижении высшего атмана, который сравнивается с владельцем колесницы, тогда как тело – с колесницей, рассудок – с колесничим, разум – с поводьями, чувства – с конями, предметы, восприятия – с дорогой (I 3, 3–4), о иерархии (ср. снизу вверх: чувства – воспринимаемые ими предметы – разум – рассудок – атман – непроявленное – Пуруша; ср.: «Нет ничего выше Пуруши. Это конечная цель. Это высший путь», I 3, 11). История Н. представляет собой образец философского мифа с сильными элементами рационалистического умозрения. В этом смысле он соприкасается с другими образцами древнеиндийского умозрения, знания (veda), принадлежащими уже к философско-религиозной традиции и к сфере «преднаучных» сочинений. Вместе с тем в ней отчётливо обнаруживаются фольклорные элементы: необдуманный гнев, дающий начало всему действию; нисхождение живого человека (юноши) в царство смерти; «прение» со смертью; три дара – три желания; «умные» вопросы – желания (как инверсия «умных» ответов); достижение бессмертия через смерть (с её помощью). В истории Н. обнаруживается присутствие элементов и фольклорной техники (диалог в царстве мёртвых, очень существенная роль числа три, сравнения и уподобления и т. п.). Исследования обеих версий истории Н. показали, что при всей их близости, они, видимо, восходят к более древнему источнику, который мог довольно значительно отличаться от засвидетельствованных текстов. Одним из отражений общего первоисточника и, следовательно, текстом, родственным позднейшим версиям истории о Н., возможно, следует считать гимн – разговор мальчика с умершим отцом (PB X 135), в котором в перевёрнутом по сравнению с сюжетом Н. виде выступает та же схема. Ср.: «Под дерево с прекрасными
листьями, где пьёт с богами Яма, туда наш отец устремляется к предкам» (X 135, 1); здесь же сравнение с колесницей, диалог отца с сыном, философизирующая тенденция (авторская тема). История Н. отмечает собой тот исключительной важности рубеж между «философизируемой» мифологией и «мифологизируемой» философией, который даёт ценный материал, касающийся поздних трансформаций мифа и особенностей усвоения мифологического материала философской и ранненаучной традицией. Высокие достоинства мифа о путешествии Н. в царство смерти позволяют сопоставить его с философскими мифами Платона или Нового завета. В. Н. Топоров.
НАШГУШИДЗА, Нагучица, в мифологии адыгов уродливая, дряхлая, горбатая старуха, с железными зубами, с грудями, закинутыми за спину; олицетворяет враждебные человеку силы. Н. – коварная и жестокая воительница, похитительница детей, людоедка. Живёт в избушке в лесу, чаще одна (согласно некоторым сюжетам, — с единственной дочерью, помогающей спастись девушке, пленённой Н.). В адыгском нартском эпосе от Н. происходит карликовое племя испы. Иногда Н. играет положительную роль. Если герою удаётся, незаметно подкравшись, коснуться губами её груди (отголоски в мифе обычая усыновления), Н. становится его советчицей (указывает, например, герою, как победить великана), одаривает его чудесным конём (предварительно подвергнув героя испытанию: он должен стеречь её табун в течение трёх ночей). В фольклоре западных адыгов наряду с Н. фигурирует Цеунеж — старуха с длинными железными зубами, живущая в отдалённом лесу; людоедка; она даёт людям вредные для них советы. Цеунеж иногда выступает как мать ста сыновей-людоедов. М. М.
НАЯДЫ (Νἀ δε ), в греческой мифологии нимфы источников, ручьёв и родников. Видимо, они относятся к потомкам Океана и Тефиды; насчитывают их до трёх тысяч; «все имена их назвать никому из людей не под силу. Знает название потока лишь тот, кто вблизи обитает» (Hes.
Похищение Гиласа нимфами. Картина Дж. Ватерхауза. 1896.
НГАТХЕИН Theog. 369 след.). Н. — древние божества, в одном ряду с хтоническими божествами, они упоминаются вместе с сатирами, куретами, корибантами, тельхинами и др. (Strab. X 3, 7; X 3, 10). Они хранительницы вод и обладают благодетельными функциями. Есть Н.-целительницы (Orph. Hymn. LI 15) и врачующие, купание в их воде даёт исцеление от болезней (Paus. VI 22, 7). Одна из Н. – Мента (или Минта, Мята) носила имя Кокитиды и была связана с водой царства мёртвых и являлась возлюбленной Аида (VIII 3, 14). Воды источников, где обитали Н., имели очистительные и прорицательные функции (IX 29, 5) и даже обладали способностью даровать бессмертие (Schol. Plat. R. P. X 611 с). А. Т.-Г.
НГА, в самодийской мифологии божество. 1) В мифологии энцев (в зафиксированном Б. О. Долгих варианте пантеона, близком нганасанскому) и нганасан (нгуо, нго) общее название божеств, принадлежащих высшему уровню пантеона и относительно равноправных иерархически. У энцев к Н. относятся живущий в небесном мире Тено-нга («умный бог», его другое имя – Оне-нга, т. е. «настоящий бог»), старуха – покровительница рождений и женщин Дя-меню’о («земли старуха»), покровитель оленеводства Ирео-понеде («ведающий богатством-стадом»), верховный покровитель энцев и охотничьего промысла Дюба-нга («сирота бог»); главное злое божество Тодоте, подземные божества Сураба-Н. («дьяволы льда»); повелитель северного ветра («бог севера») Уму-Н.; живущий в лесу бог юга Педу-Н., обитающий на юге Кео-Н. («бог грома») и др. Некоторые персонажи энецкого пантеона имеют соответствия у нганасан: Дёйба-нгуо, «сирота бог» (демиург, покровитель нганасан), Сырада-нгуо, «дьяволы льда», Кодюо-нгуо, «бог грома». Нганасаны почитали также обитающего на седьмом ярусе неба создателя вселенной Ньылытыа-нгуо, его жену Нгуо-ням [«неба мать» (?)], доброжелательного к людям хозяина земли Бойкуо-нгуо («старикбог»), бога зла Фаннида, с раскрытой пастью караулящего под землёй умирающих; ведающего переселением душ из умерших в новорождённых Бондуптуонгуо; хозяина растительности Тоттыадуо, одинокого старика, питающегося землёй и остатками пролитой на землю пищи; хозяев огня супругов Хюде Хуонка и Джали Хэлла; Быда-нгуо («бога воды»), покровителя семьи и жилища Туй-нгуо («бога огня») и др. 2) В описанном Е. Д. Прокофьевой варианте энецкого пантеона, сформировавшемся, очевидно, позднее, под влиянием культурно-языковых контактов с ненцами, Н. – верховное божество-демиург, живущее на седьмом ярусе неба. Отождествляется с Нумом ненцев и селькупов (возможно, предпосылкой этого явилась общность нарицательных значений слов «нум» и «нга»: «небо», «погода»). По некоторым данным, его жена – старуха-покровительница Дя-меню’о, старшие сыновья – Тодоте, Минлей, младшие – духипокровители каха (см. Хэхэ). 3) Н. в мифологии ненцев — главное злое божество, противостоящее Нуму,
олицетворение злого начала. Н. принадлежит к высшему уровню пантеона, происхождение его образа относится, видимо, к эпохе прасамодийской общности (на что указывает близость функций и свойств Н. и других богов зла — селькупского Кызы, энецкого Тодоте, нганасанского Фаннида). В некоторых мифах Н. — сын или свояк Нума, местопребывание Н. – подземный мир. Через своих слуг, злых духов нгылека, Н. насылает на людей болезни, а сам пожирает души умирающих (в результате чего наступает смерть). В некоторых космогонических мифах Н. наряду с Нумом как демиург участвует в сотворении и упорядочении мира, причём может играть как негативную роль (крадёт у Нума зачаток земли — ком глины, делает человека смертным), так и созидательную (придаёт земле устойчивость, подложив под неё кита, а сверху водрузив гигантский камень — Уральские горы). В другом мифе Н. создаёт Уральские горы, превратив в каменные глыбы аргиш (олений обоз), который вела дочь Нума (передовой олень — это священная для ненцев гора Минисей). Многие мифы отражают противоборство Н. и Нума: о грозе как поединке двух божеств, о борьбе Н. и Нума за обладание солнцем и луной, унесёнными Н. в подземное царство, и т. д. Известен миф, в котором Н. просит Нума выделить ему столько места для жилья, сколько займёт кончик палки. Нум соглашается, но хитрый Н. протыкает палкой поверхность земли и завладевает всем нижним миром. Антагонизм Н. и Нума проявлялся (по данным архимандрита Вениамина) также в ритуалах жертвоприношений. Специфичность понятия H. y ненцев может объясняться как сужением значения термина в ненецком языке (от названия широкого класса божеств до злого божества и, наконец, главного злого бога), так и заимствованием из энецкого языка, при котором название божества у народа-соперника (энцев) стало использоваться как имя соперника верховного бога ненцев. Е. А. Хелимский.
НГАИ, Энгаи, 1) в мифологии масаев (Кения и Танзания) божество неба, громовник, одновременно выступающий и как племенной бог войны (у него просят удачи в военных походах). В мифах Н. выступает в различных ипостасях: Энгаи-Нарок («Энгаи чёрный») и Энгаи-Наньокье («Энгаи красный»). Энгаи-Нарок — доброе, любящее людей божество, проявляется в синем небе. Его голос — отдалённые раскаты грома. Злое божество Энгаи-Наньокье проявляется в молниях и близких, оглушительных раскатах грома; молнией оно убивает. Ему приносят в жертву чёрную овцу. В некоторых вариантах это не две ипостаси одного и того же божества (которое утром и вечером делается «красным»), а два брата. Энгаи-Наньокье, стремящийся истребить людей, отказывается подчиниться власти Энгаи-Нарока. Согласно другому варианту, Н. выступает в трёх ипостасях: Н.-Наньюги («красный бог») — красный, как утренняя и вечерняя заря; Н.-Набор («белый бог») — облачное небо; Н.-Нарок («чёрный бог») — безоблачное, синее небо. Молитвы обращают к Н.-Нарок. По од-
715
ной из версий, некогда существовало четыре бога: чёрный добрый бог (собственно обоготворённый предок); белый бог (отдалённое небесное божество); красный злой бог и серый бог. Чёрный бог одиноко жил на снежной вершине, другие боги дали ему в спутники юношу. Когда чёрный бог и юноша взяли в жёны женщин окрестного народа и породили масаев, серый и красный боги, раздосадованные тем, что люди расплодились, наслали засуху. Тогда юноша отправился в небо и, поборов богов, достал там дождь — засуха прекратилась. Юноша считается родоначальником масаев. Позже красный, серый и чёрный боги умерли, остался только белый. В одном, вероятно, более позднем мифе вместо Н. фигурирует Найтеркоб. 2) В мифологии бантуязычных народов кикуйю (гикуйю) и камба (Кения), заимствовавших у масаев имя божества, громовник, божество дождя. Дождь, молнии, гром, радуга — проявления Н. От него зависят здоровье и жизнь людей и животных. Стихийные бедствия, засухи, эпидемии и т. п. объясняются гневом Н. Для его умилостивления совершаются жертвоприношения. Спускаясь на землю, Н. останавливается отдохнуть в своих временных жилищах на высоких горах, чаще всего – на горе Кения (на языке кикуйю – Kere-Nyaga, «гора сияния»), которую он сам и создал. Соответственно кикуйю называют его Мвене-Ньяга («сияющий»). Жилища Н. находятся также на «горе большого дождя» (на востоке), «горе ясного неба» (на юге), «горе сна или тайного убежища» (на западе). Н. выступает в мифах как культурный герой-демиург. Когда человечество только начало заселять землю, Н. призвал Кикуйю и дал ему его долю – страну, где стали жить кикуйю. От Н. Кикуйю получил жену Моомби. Н. научил Кикуйю, каким образом следует обращаться к нему за помощью. Затем Н. послал женихов для девяти дочерей Кикуйю. Образовавшиеся девять семей положили начало девяти главным кланам кикуйю. Они составили одну большую семью; их общее родовое имя было «дети Моомби» (или «племя Моомби»). Н. научил людей добывать железо; установил, что кикуйю и камба должны заниматься земледелием, масаи – скотоводством, ндоробо – охотой. Н. аналогичен Леза. E. С. Котляр.
НГАТХЕИН, Гнатхеин, Покли, Похли, в мифологии народа кхьенгов в Бирме и Бангладеш (тибето-бирманская группа) властитель райской страны счастья и судья умерших. Свой суд он правит под деревом. Люди, совершавшие добрые поступки, после смерти там находят всевозможные удовольствия. Чтобы души умерших благополучно достигли Н., нужны особые обряды – на дороге туда души подстерегают и губят гусеницы. Петух, привязанный к ноге умершего, должен отпугивать этих гусениц. Меч, положенный на голову, должен отпугивать злых духов. По дороге к Н. душа должна пересечь реку Пузаутуибо по нитяному мосту. Души плохих людей не могут попасть в небесный рай. Н. отправляет их в железный котёл с кипящей водой. Если душа грешника убегает, то собака Н. её ловит. Если эта
716
НГАУК ХОАНГ
душа пытается спрятаться в кроне дерева, то она становится жертвой птицы Хакгьи. Я. Ч.
НГАУК ХОАНГ, в мифологии вьетов верховное божество. Имя Н. X. происходит от китайского Юй-хуан («Нефритовый император»), но на него перенесены черты исконно вьетских божеств: считается, что он перевоплощение бога Тхэн Чу Чёя, упорядочившего вселенную. Н. X. породил женские божества солнца и луны, вылепил всех животных, начиная со слона, носорога, тигра и кончая мельчайшими букашками. Потом с помощью двенадцати женских божеств — баму, каждая из которых искусна в чём-либо одном: создании рук, глаз, ушей и т. д., Н. X. вылепил человека из самого чистого материала. Ему приписывается сотворение риса и хлопка. Он правит делами вселенной, окружённый сонмом божеств и духов. Н. X. гневается на нерасторопность своих помощников и наказывает их: на одного небесного духа он прикрикнул так, что тот от страха свалился с небес на землю; другого за провинность сослал на землю и превратил в жука. Каждый раз перед новым годом по лунному календарю Н. X. выслушивает доклады духов домашнего очага о добрых и дурных делах людей. Н. Н.
НГЕКТАР, нгеви, в тунгусо-маньчжурской мифологии мир нерождённых душ. Находился у подножия горы верхнего шаманского мира. Души — оми жили на ветвях деревьев. На землю они попадали в виде пушинок и хвоинок. Когда женщина не могла родить, шаман устраивал камлание — добывание души. Во время пения он уходил в верхний мир и крал души, затем возвращался и бросал их в виде хвоинки на платок, который дети держали за углы. Платок складывали и хранили. Г. В.
НГЫЛЕКА, в самодийской мифологии (у ненцев) невидимые злые духи, подчинённые Нга и относящиеся к низшему уровню пантеона. По велению Нга Н. насылают на людей болезни. Термин «Н.» этимологически связан с корнем ηil («низ»), что отражает их связь как злого начала с нижним миром. В мифологиях других самодийских народов Н. соответствуют энецкие амукэ (амули), нганасанские нгамтэру, одна из категорий селькупских лозы. Е. Х.
НДАРА, в мифологии восточных тораджей острова Сулавеси (Западная Индонезия) богиня подземного мира. Н. несёт землю на голове и руках; когда она чешется, на земле происходят землетрясения. М. Ч.
НДО ТЬЫ, верховное божество в мифологии народности мео (группа мяо-яо) во Вьетнаме. Н. Т. сотворил небо и землю, десять солнц (женских божеств), девять лун (мужских божеств) и мириады звёзд. Солнца, луны и звёзды предназначались для того, чтобы просушить и освещать землю, поэтому на земле в течение семи лет сиял день и не было ночи. Когда она просохла, Н. Т. сотворил деревья и травы, животных, вылепил человека и вдохнул ему душу в живот, даровал язык и дыхание. Поскольку людям стало жарко на земле, они сделали из огромных деревьев лук со стрелами и сбили лишние солнца и
луны с небес. После потопа спасшиеся в деревянном барабане брат и сестра по повелению Н. Т. сочетались браком и продолжили людской род. Люди мео ушли в холодные края, где вечные льды и ночь тянется шесть месяцев, и лишь впоследствии стали постепенно двигаться на юг. Н. Н.
НДУ, в мон-кхмерской мифологии верховное божество — демиург у ма, срэ, банаров и других народов на юге Вьетнама. Часто он выступает в образе красной птицы. В подземном мире Брах Тинге Н. создал огонь, людей, а также каменные орудия. Впоследствии люди вышли из Брах Тинга через отверстие в земле, в котором после застрял огромный буйвол с двумя головами. Этот буйвол превратился в скалу, видную до сих пор. Н. дал людям буйволов, свиней и кур. Я. Ч.
HEАK ТА, в мон-кхмерской мифологии духи — хранители местности у кхмеров (Кампучия). Живут на возвышенных местах в деревнях и в водоёмах. С каждым из Н. Т. связывается местный цикл мифов. Культ Н. Т. носит выраженный аграрномагический характер. В древности почитание Н. Т. дало почву королевским культам горы. Я. Ч.
НЕБО, в мифологии важнейшая часть космоса. Н. — это прежде всего абсолютное воплощение верха, члена одной из основных семантических оппозиций (см. Верх и низ). Его наблюдаемые свойства — абсолютная удалённость и недоступность, неизменность, огромность слиты в мифотворческом сознании с его ценностными характеристиками – трансцендентностью и непостижимостью, величием и превосходством Н. над всем земным; Н. простерто над всем, всё «видит», отсюда его всеведение; оно внешне по отношению ко всем предметам мира, поэтому оно – «дом» всего мира. Иногда Н. является женским началом, матерью (ср. Адити, Нут и др.), но чаще оно – мужское, плодотворящее начало (дождь). Как податель тепла и влаги Н. — активная творческая сила, источник блага и жизни: воздух, облака, туман, наполняющие Н., представляются субстанцией человеческой души-дыхания, и при параллелизме микро- и макрокосма Н. оказывается душой универсума, воплощением абсолютной «духовности». В космогонии появление Н. описывается как расчленение хаоса, выделение верха и низа, то есть Н. и земли. Их слитность передаётся в мифах также как священный брак Н.-отца и земли-матери. В космогоническом акте первозданный хаос, который имеет облик чудовища, хтонического или водного, либо сам порождает Н. и землю (в более архаичных космогониях), либо последние создаются из него демиургом (в развитых мифологиях, таких, как семитская, и в некоторых версиях ведийских мифов); ср. Мардук, Тиамат, Гуйму, Намму. Во многих мифах Н. само по себе или вместе с землёй происходит из яйца мирового (одного или нескольких). Первозданная близость Н. и земли находит отражение в австралийских мифах, где герои заходят на Н. случайно — поднявшись на гору, или получает комическую обработку в африканских мифах о
старухе, которая толкла ямс и задевала Н. пестом (ашанти) или отрезала от Н. кусочек для стряпни (касена). В отделении Н. от земли участвует божество воздуха, демиург или сам бог Н. (ср. Ан, Энлиль, Шу, Кронос, Пань-гу, Индра). Если в космогонических мифах персонаж, который отделяет Н. и землю, действует активно (напр., мифический предок алтайцев вставляет между Н. и землёй стрелу, чтобы они вновь не сомкнулись; Индра утверждает Н. на столпах и т. д.), то в космологических описаниях присутствует персонаж, который является опорой Н.: Атлант, хеттский Убеллури и др. Пань-гу сочетает в себе черты активного деятеля космогонии и персонифицированной мировой вертикали (древа мирового): он рос и по мере его роста Н. всё дальше уходило от земли. Разнообразна мотивировка отделения Н. от земли: ссора космических супругов (Геба с Нут, Геи с Ураном), уход от земли Н., оскорблённого жителями земли (в африканских мифах они вытирали о близкое Н. грязные пальцы), напуганного или вытесненного людьми, и др. В космологических описаниях отмечается материал небесной тверди. У индейцев суньи — это камень, у жителей островов юга Тихого океана — голубой камень; представление о каменном Н. (Акмон) существовало и у древних греков, но было вытеснено представлением о металлическом Н. В финикийской мифологии Н. — голубой ковёр с блёстками. В «Авесте» Н. уподобляется дворцу из небесного вещества; в арабо-мусульманской традиции описываются многоярусные небеса из драгоценных, блестящих, сверкающих материалов: золота, хрусталя, жемчуга, смарагдов; в «Чхандогья-упанишаде» (III 19, 1) Н. — золотое яйцо (земля — серебряное). Наиболее простое представление о форме Н. – это представление о Н. как шатре, шалаше, палатке, куполе, который образует стены и крышу над полом-землёй. По некоторым вавилонским мифам, ветви мирового дерева, спускаясь к морю, которое окружает землю, образуют небесный свод. Мир по типу дома может быть также кубическим, как у семитов. Опоры находятся в центре мира или по четырём его углам; иногда они представляют собой горную гряду или ряд столбов, своего рода ограду (напр., в буддийской космографии). На опоры положен «потолок» в виде плиты или свода. Образ Н. может иметь много вариантов даже внутри одной мифологии. Так, в «Ригведе» земля и Н. — два колеса на концах оси (X 89, 4) или два камня, между которыми Индра зажёг огонь (II 27, 15), два сосуда или две чаши (X 44, 8), сложенные открытыми частями друг к другу. Н. представляется не только как твёрдая оболочка и крыша мира, но и как огромная жидкая масса — «хлябь небесная», поддерживаемая над землёй твёрдым (иногда прозрачным) веществом. В шумерской мифологии первозданный океан — богиня Намму окружает порождённые ею Н. и землю, в библейской космогонии в акте творения первичная вода раздвигается, образуется верх и низ и океан мировой помещается над сводом небесной тверди, через окна-отверстия в кото-
НЕБО рой небесные воды орошают землю дождём. В вавилонской мифологии небесный океан создаёт под землёй водную бездну преисподней. Звёзды и светила либо прикреплены к тверди, либо плавают по небесному океану (ср. Нут и бога солнца Ра). Дождь, благодетельная сила всеоживляющей влаги — атрибуты небесного бога дождя и грозы. Небесные воды связываются с морем и реками, которые имеют истоки на Н. (в греч. мифологии «все реки от Зевса», шаманские реки имеют истоки на Н.). С представлениями о мировой горе связано представление о Н.-горе или Н. на горе. Мировая гора или держит на своей вершине Н., или вершина её есть Н. как место обитания богов (ср. Олимп, горы, на которых живут чёрный Нгаи масаев и Тлалок ацтеков, Брахмалока на вершине горы Меру), или гора и есть Н., так, в зороастризме сохранено представление о Н. как семи прозрачных горах — одна внутри другой. В архаических представлениях эвенков Н. и гора совпадают. В развитых мифологиях небесная гора сопоставляется с земной горой как своим образом. Так, «многовершинный Олимп» есть поверхность небесного свода, а земной Олимп — это его образ. Всякий холм и возвышенность — репрезентанты Н.; на горе почитается бог Н., человек встречается с богом (ср. Моисей на горе Синай). Гора — образ верха и высоты, но не абсолютного верха, как H., a как бы медиативного — пути наверх, в высоту на Н. Представления о многоуровневом Н. распространены в мифологиях всего мира. В скандинавской мифологии ветви мирового дерева образуют различные небеса, где живут боги. Халдейская астрология знает трёхсферное Н. и семисферное Н., сохранившееся в мусульманской традиции. В ведийской мифологии наряду с «тремя сводами» или «тремя крышами», которые держат три бога, известны представления о семи мирах или этажах мира. В джайнской мифологии эта конструкция доходит до 63 небес. Иерархия этих небес отражает и ценностную иерархию мифологического мира. Определённые сферы жизни зависят от определённых небес. Так, у якутов с «сумасшедшего Н.» (мекерикте халлан) приходят духи, вдохновляющие экстаз шамана. Разнокачественность небес выражена и в представлениях африканского племени бамбара (см. в ст. Фаро). В мифах народов Центральной Америки 9 или 13 небес, симметричных такому же числу этажей преисподней. В буддийской мифологии небеса представляют собой последовательные ступени возрастания божественного блаженства; по мере повышения «этажа» постепенно исчезают чувственные радости, уступая место духовным наслаждениям вплоть до растворения в нирване (аналогично этапам йогической аскезы). Таким образом, Н. — своего рода путь странствия души, что является модификацией архаического мотива странствия на Н. Путешествие героя на верхнюю землю, пребывание его у небесного народа — одна из главных сюжетных схем мифологии, героических сказаний. Герои австралийских мифов заходят на Н. почти случайно, так как Н. близко. Полинезийский герой Мауи без труда достигает десятого Н. В
развитых мифологиях на Н. попадают чудесным образом — по лучу, радуге и т. п., это подвиг или знак избранности (ср. вознесение Еноха). Разрушение вавилонской башни или постройки, которую пытались возвести, чтобы добраться до небесного бога Ньямбе, как и другие варианты мифа о пресечении связи Н. и земли, видимо, являются трансформацией космогонического мифа о разделении Н. и земли. На краю света сохраняется первичная близость земли и Н. Вход на Н. прост: достаточно пролезть между краем Н. и землёй или в отверстие, через которое входят на Н. облака, дуют ветры и льют дожди. На Н. обитают предки и нерождённые души, души промысловых животных (у орочей). Небесные тела — это также определённые страны и области жизни душ умерших, блаженных предков. Верх человеческого тела соотносится с абсолютным верхом — Н. Головные уборы, особенно царей, жрецов и священнослужителей, украшаются драгоценными камнями и изображениями светил, моделируют небесный свод. Параллелизм верха и низа в микро- и макрокосме подкрепляется теми космогоническими мифами, согласно которым из черепа космического существа (Имир, Пуруша) создаётся небесный свод. С космогоническим актом в макрокосме (отделение Н. от земли) сопоставлен эсхатологический в микрокосме — отделение души, уходящей на Н., от тела, остающегося в земле. Всё «духовное» и «высокое», «божественное» получает характеристику и небесного. Воплощение мифологического Н. широко представлено в архитектуре, градостроительстве, прикладном искусстве, бытовой утвари. Круглая и квадратная планировка городов с четырьмя воротами — проекция Н. с четырьмя дверьми или воротами, через которые проходят ветры, облака и т. д. Вертикальная модель Н. — это прежде всего всё, в чём воплощена идея высоты, — пирамида, пагода, зиккурат, многоэтажные башни и т. д. Ступени, ведущие в храм или к трону, как и вообще лестница, — путь на Н. или на самое высокое Н. (ср. Иов 26, 11 о семи ступенях храма Соломона). Н. изображают куполы (потолки) храмов. Согласно «Авесте», само Н. – это дворец; храм и дворец – это небесный мир, перенесённый на землю. Покрывало — ещё одна вещественная модель Н.: оно может выступать как «архитектурный» элемент — например, в театре Помпея, по словам Тацита, для защиты от солнца над зрителями однажды было протянуто пурпурное покрывало с золотыми звёздами; Н.-покрывало — это также всевозможные балдахины и шатры, а в одежде человека — плащ и мантия. Небесное покрывало принадлежит богу, например Мардуку или Артемиде Эфесской, мантия – одежда жрецов и царей. Светлые и блестящие одежды, драгоценности (мифологически — частицы небесной тверди и светил) отличают высшие сословия, что подкрепляется мифологической семантикой: высшие сословия — небесные сословия. Бог неба. На начальной ступени развития уранической мифологии обожествлялось само природное явление, которому приписываются свойства живого существа — бога-Н. Небесные явления представля-
717
лись атрибутами бога-Н. Укко одет в огненную рубаху (грозовая туча), он машет мечом (молния), натягивает лук (радуга), он высекает огонь в темноте (падающие звёзды). Солнце и луна или звёзды — глаза бога-неба (ср. «тысячеглазый» как эпитеты Аргуса и Индры). Постепенно бог-Н. превращается в антропоморфного бога. Небесные явления выступают уже как родственники Н.: сын вавилонского Ану Аддад-молния; сын Н. Катекиль — гром (Перу); облака — жёны Ахурамазды (сохранившего черты бога Н.). Обожествлённый небесный свод и бог — владыка Н. предстают и как один бог (как, напр., Олорун у йоруба) и как разные (Уран и Зевс Дьяуса и Варуна). Зевс (владыка Олимпа) и Варуна (оплот неба и царь богов) — боги неба, в них на первый план выступает регулятивная и этическая функция, Дьяус и Уран не претендуют на главенство в пантеоне; это — «старые боги», в них достаточно отчётлив физический аспект. В мифах и культах народов, стоящих на наиболее низкой ступени развития, почти повсеместно существуют представления о боге, живущем на Н., который, хотя почти не участвует в жизни людей, всё же почитается «старшим» или «главным», часто также творцом мира. Удалившийся от дел небесный бог (т. н. deus otiosus, «праздный бог») напоминает образ единого всемогущего бога-творца библейского типа, что дало основания некоторым представителям «миссионерской этнографии» предположить существование некогда впоследствии искажённого «прамонотеизма». На самом деле речь шла о дифференциации некогда единого, пантеистического образа божественного мира-З., появлении отдельных богов солнца, луны, дождя, грома, рек и т. п. и «обнищании» некогда могучего верховного божества, соединявшего в себе всю вселенную. Это нашло выражение в мифах об устранении бога Н. от дел и удалении его на Н. Этическая мотивация также фигурирует в мифах об удалении «праздного бога», как и в мифах об отделении Н. от земли. Так, Маву-Лиза и Вульбари (крачи, Того) сначала жили среди людей, но затем из-за грехов людей ушли далеко, передав правление низшим богам, и поселились на Н. в «банановом саду». В удалённости Н. заложена возможность осмыслить уход на Н. как переход в качественно иной мир, разрыв с миром людей. Поэтому удаление на Н. не связано только с богом Н.; на Н. уходят культурные герои по завершении своей деятельности, герои, которые превращаются в созвездия, мифические предки, Дике и Астрея, воплощающие справедливость и оскорблённые преступлениями людей. Богов Н. бывает несколько; их число может соответствовать четырёхчастной горизонтальной модели мира, как в мифологии ацтеков, в буддийской, китайской, вавилонской и других мифологиях, а также многоярусной вертикальной модели Н. — по божеству на каждый ярус. Главные боги на известной ступени развития мифологии делаются небесными. Семантический комплекс Н. = верх = благо = власть = непостижимость = вечность и т. д. делается определением «божественности» вообще, и в число небесных богов включаются все те мифологические пер-
718
НЕБТУИ
сонажи, которые отвечают такой концепции божественности. В большинстве мифологий процесс объединения божеств в одно на основе общей семантики доходит до выделения верховного и согласно тождеству верх = Н., небесного бога, который сохраняет в своих эпитетах и титулатуре, в виде различных своих ипостасей, воспоминание о вобранных им других богах пантеона. Быть вверху, высоко, над другими означает «править», поэтому верховный бог — царь и правитель. Часто эту роль выполняет громовержец (напр., Зевс, Индра). H. В. Брагинская.
НЕБТУИ (nbjw.t, «владычица полей»), в египетской мифологии богиня города Латополь, олицетворяющая плодородие. Жена Хнума. Отождествлялась с Исидой, Хатор, Менхит. Впоследствии почитание Н. было оттеснено культом Нейт. Р. Р.
НЕЙТ (n.t), в египетской мифологии богиня города Саис. Культ Н. возник в западной части дельты Нила и в Ливии, а впоследствии распространился по всему Египту. Наивысший расцвет её культа относится ко времени XXVI (Саисской) династии (7–6 вв. до н. э.). Н. изображали в виде женщины в короне Нижнего Египта, часто – кормящей грудью двух маленьких крокодилов. Её фетиш – щит с двумя перекрещенными стрелами. На острове Элефантина и в Латополе (где она вытеснила местную богиню Небтуи) Н. считалась женой Хнума. Иногда отождествлялась с Хатор. В Н. соединялись одновременно мужское и женское начало, она имела функции демиурга. Н. является создательницей семи богов и людей. Её называли «Великая Нейт — мать богов Амаунтет, кото-
Немесида. Римская мраморная копия. С греческого оригинала Агоракрита (ок. 430 до н. э.). Рим, Ватиканские музеи.
рая родила Рат-тауи, великую Ихет, родившую солнце», «отец отцов и мать матерей». Один из эпитетов Н. – «открывательница путей» (на запад). В древнейший период Н. — богиня войны и охоты; как богиня воды и моря она — мать бога-крокодила Себека, а также вообще всех крокодилов. Связана с заупокойным культом (Н. — глава «дома бальзамирования»), вместе с Исидой, Нефтидой и Серкет изображалась на саркофагах. Считалось также, что Н. обладает магической силой: лечит больных, отгоняет злые силы, поэтому она часто изображалась на подголовнике ложа. Геродот отождествлял Н. с Афиной (II 59). Р. Р.
НЕЛЕЙ (Νηλε ), в греческой мифологии сын Посейдона и Тиро, брат-близнец Пелия. Тайно рождённые Тиро и брошенные ею, Н. и Пелий были подобраны пастухами. Когда близнецы выросли и узнали, кто их мать, они убили свою мачеху Сидеро, ос-
корбившую Тиро. Позднее братья стали враждовать друг с другом, и изгнанный Н., прибыв в Мессению, основал город Пилос. От Хлориды Н. имел дочь Перо и двенадцать сыновей, одиннадцать из которых погибли от руки Геракла, когда тот опустошал Пилос; уцелел только Нестор (Apollod. I 9, 8–9). По одной из версий мифа, Н. был убит вместе с сыновьями, по другой, – умер от болезни в Коринфе и там же был похоронен (Paus. II 2, 2). В. Я.
НЕМЕСИДА, Немезида (Ν μεσι ), в греческой мифологии богиня, дочь Никты (ночи) (Hes. Theog. 223 след.), именуемая также Адрастеей («неотвратимой») и близкая по своим функциям богине Дике. Н. наблюдает за справедливым распределением благ среди людей (греч. nemo, «разделяю») и обрушивает свой гнев (греч. nemesao, «справедливо негодую») на тех, кто преступает закон; Н. — богиня мести. Любимые богами гипербореи никогда не испытывают гнев Н. (Pind. Pyth. 44). Она немедленно запоминает любую человеческую несправедливость (Callim. Hymn. VI 56). По одному из мифов, Н. — мать Елены от Зевса. Спасаясь от преследова-
Слева – Нейт. Рельеф в храме Луксора. Справа – Нейт. Поздний период. 664–332 до н. э. Париж, Лувр.
НЕОПТОЛЕМ
Моисей перед горящим кустом. Миниатюра Ингеборгской псалтыри. 13 в. Шантийи, музей Конде.
ний бога, она превратилась в гусыню, тогда как он стал лебедем. Снесённое Н. яйцо было найдено пастухом, принесено Леде, спрятавшей его в ларец. Из этого яйца и вылупилась Елена (Apollod. III 10, 7), воплощение мести богов человеческому роду. Наиболее известен храм Н. в Рамнунте, близ Марафона, где находилась Н., изваянная Фидием (Paus. I 33, 2–8). Почиталась также в Риме. Изображалась с атрибутами равновесия, наказания и быстроты (весы, уздечка, меч или плеть, крылья, колесница, запряжённая грифонами). А. Т.-Г.
НЕМРУТ, в армянской мифологии иноземный царь, вторгшийся в Армению. Чтобы возвеличить себя, Н. воздвиг на вершине горы великолепный дворец необычайной высоты. Решив убить бога, чтобы занять его место, Н. поднялся на крышу дворца и прицелился из лука в небо. Бог подставил большую рыбу под стрелу, пущенную Н. Увидев кровь, Н. и его приближённые возликовали, уверенные, что бог убит. Бог разгневался — ударила молния, и Н. вместе с дворцом провалился в разверзшуюся пропасть, из которой образовалось озеро. Гора стала называться Немрут (современный вулкан Немрут расположен у западного берега озера Ван, в его кратере находится озеро). По другому варианту, Н. создал гору из земли, чтобы, поднявшись на неё, вступить с богом в борьбу, но бог низвергнул его в недра земли. Отождествление в древнеармянской литературе Бэла, соперника Хайка, с библейским Нимвродом привело к возникновению мифа, где вместо Н. выступает Бэл. Деспот Бэл с многочисленными войсками вторгся в Армению, но был разбит. Труп Бэла, убитого армянским царём, подняли на вершину горы и сожгли. По воле бога оставшийся от него пепел превратился в воду, а воины Бэла и караваны его верблюдов от страха окаменели. С. Б. А.
НЕМТИ (nmtj; устаревшее прочтение — Анти, cntj), в египетской мифологии бог в образе сокола. Центр его культа — 12-й верхнеегипетский ном (город Иеракополь). В «Текстах пирамид» назван «начальником своего нома» или «главой восточного нома». Н. — бог восточной пустыни и караванного пути к Красному морю, охраняет путешествующих, покровительствует разработкам минералов в восточной пустыне; участвует в борьбе Гора — сына Исиды с Сетом. Древние греки отождествляли Н. с Антеем. Р. Р.
HEHKATAKОA («медведь полей и столбов»), в мифологии чибча-муисков бог ритуальных попоек и хмельного напитка чичи, покровитель живописцев и ткачей. Помогал при доставке стволов деревьев с окрестных гор в посёлки тем, что устраивал перемежавшиеся с физической работой попойки. Образ Н. отражает древнюю стадию организации труда, когда работа и ритуальные возлияния богам, танцы и песни в их честь составляли единый, неразрывный процесс. Во время празднеств изображался приход Н. и участие его в торжестве. Чибча-муиски представляли себе Н. в виде медведя, одетого в тканый плащ, из-под которого торчал хвост; иногда в виде лиса — откуда другое имя Н. — Фо («лисица»). Единственной известной формой почитания Н. было питьё в его честь на праздниках. С. Я. С.
НЕОПАЛИМАЯ КУПИНА [евр. hassene ’eynennu ’ukkal, «куст, не снедаемый» (огнём)], в ветхозаветном предании горящий, но не сгорающий терновый куст, в котором бог Яхве (через «ангела Яхве») явился Моисею, пасшему овец в пустыне Неопалимая купина. Створка алтаря работы Н. Фромана. 1476. Экс, собор Сен-Савен.
719
близ горы Хорив. Когда Моисей подошёл к кусту, чтобы посмотреть, «отчего куст горит огнём, но не сгорает» (Исх. 3, 2), бог из горящего куста воззвал к нему, призвав вывести израильский народ из Египта в обетованную землю. Христианская традиция (нашедшая отражение в иконографии) видит в Н. к. прообраз богоматери, непорочно зачавшей и родившей «сына божьего» — Иисуса Христа. Реальный прообраз Н. к. — растение ясенец белый, встречающееся на Синайском полуострове, выделяющее летучее эфирное масло, которое легко воспламеняется на солнце. НЕОПТОЛЕМ (Νεοπτ λεμο ), в греческой мифологии сын Ахилла, рождённый ему Деидамией (дочерью Ликомеда, царя острова Скирос). Когда ахейцам стало известно от троянского прорицателя Елена, что одним из условий их победы над троянцами является участие Н. в войне на стороне ахейцев, Одиссей и Феникс отправились на остров Скирос и привезли Н. под Трою (Apollod. epit. V 10–11). Одиссей уступил Н. доспехи Ахилла. Н. принимал активное участие в боях и убил много троянцев. От его руки пал также Эврипил, сын Телефа, прибывший на помощь Приаму с большим ополчением мисийцев. Н. входил в число отборных ахейских воинов, спрятавшихся в деревянном коне (Hom. Od. XI 506–537). В ночь взятия Трои он отличался особой жестокостью: убил старого Приама, искавшего спасения в священной ограде у алтаря Зевса (Verg. Aen. II 533– 558). Когда греки получили предсказание, что для благополучного возвращения на родину необходимо умилостивить тень Ахилла кровью Поликсены, Н. совершил это жертвоприношение (Eur. Нес. 523– 568). Вместе с Еленом и вдовой Гектора Андромахой, полученными в добычу после захвата Трои, Н. направился в Эпир, покорил здесь местных жителей молоссов и стал царствовать над ними (Apollod. epit. VI 12). Вскоре после этого он совершил пуМоисей перед пылающим кустом. Картина Д. Фетти. Нач. 17 в. Вена, Музей истории искусств.
720
НЕПЕРИ
Неоптолем приносит в жертву Поликсену после взятия Трои. Тирренская чернофигурная амфора. 570-550 до н. э. Лондон, Британский музей.
тешествие в Дельфы, во время которого был убит. О причине гибели Н. существуют разные версии. По одной, убийство Н. было подстроено Орестом, возненавидевшим Н. за то, что Менелай выдал за него замуж Гермиону, некогда обещанную в жёны Оресту. По другой, – Н. вызвал негодование дельфийских жрецов своими упрёками Аполлону, который под Троей помог Парису сразить Ахилла. По третьей, – Н. допустил по незнанию ошибку во время жертвоприношения, вступил из-за этого в спор с местными жителями и был ими убит (Hom. Od. IV 3–9; Apollod. epit. VI 14). Могилу Н. показывали в священном участке Дельф вплоть до поздней античности (Paus. X 24, 6), хотя культ Н. возник не раньше 6 в. до н. э. Имя Н., образованное от греческих слов ν ο , «новый», и πτ λεμο , «война», обозначает «участник новой войны» и указывает, что Триумф Нептуна и Амфитриты. Мозаика. 4 в. Париж, Лувр.
образ Н. – относительно поздний в героическом эпосе. По-видимому, первоначальным именем Н. было Пирр – мужской вариант женского имени Пирра («рыжеволосая»), под которым скрывался на Скиросе переодетый девушкой Ахилл. Имя Пирр засвидетельствовано уже в «Киприях», но широкое применение получает только в эллинистическое и римское время. От традиционного образа Н. – свирепого воина – существенно отличается его изображение в трагедии Софокла «Филоктет». Здесь Н. представлен благородным юношей, не способным к лжи и притворству и выше всего ставящим следование законам чести. В. Н. Ярхо.
НЕПЕРИ, Непри (npr, nprj, от npr, «непер», «зерно»), в египетской мифологии бог зерна. Изображался толстым человеком с туловищем, разрисованным колосьями. Сын Рененутет (иногда их обоих отождествляли с Исидой и Гором). В период Нового царства была создана сопутствующая ему богиня Непит. В ранних текстах Н. называется «молодой водой», т. е. началом разлива, оплодотворяющего землю. Н. связан с загробным культом: олицетворяя семя, которое, будучи посеянным, всходит («Непери живёт после того, как он умер»,— говорится в «Текстах саркофагов»), он помогает умершему возродиться. В заклинаниях о снабжении умерших пищей Н. выступает также как бог пива, необходимого для ритуальных возлияний. День рождения Н. праздновали в первый день жатвы. Р. Р.
НЕПТУН (Neptunus, Neptunus Pater), один из древнейших римских богов; первоначальная природа и культ Н. известны мало, но, видимо, он всегда был связан с водой, что обусловило его отождествление с Посейдоном (не позднее начала 3 в. до н. э.). Праздник Н. – нептуналии справлялся 23 июля с целью предотвращения засухи (во время праздника строились хижины из листьев). К кругу Н. принадлежали Салация и Винилия (Aul. Gell. XIII 23, 2; Serv. Verg. Aen. X 76). Caлация (от salum, «движение моря») считалась женой мор-
Нептун и Тритон. Скульптурная группа Дж. Л. Бернини. Мрамор. 1620. Лондон, Музей Виктории и Альберта.
ского бога Н. и отождествлялась с Фетидой и Амфитритой; Винилия — нимфа, персонификация волны прибоя, мать Турна (Serv. Verg. Aen. VI 90). Морской Н. почитался людьми, связанными с морем или отправлявшимися в морское путешествие, иногда с божествами-персонификациями бури, ветров, штиля, хорошей погоды. Отождествление его с Посейдоном обусловило связь Н. с лошадьми и его эпитет «конный», роль Н. как бога всаднического сословия; введение культа Н., как и учреждение праздника конного Н., приписывалось Ромулу (Liv. I 9). Затем этот праздник слился с консуалиями (см. в статье Конc). В провинциях с Н. отождествлялись местные боги вод и моря. Е. Ш.
НЕРГАЛ (шумер.), в шумеро-аккадской мифологии бог – владыка подземного царства, супруг богини подземного царства Эрешкигаль; первоначально небесный бог. Почитался в городах Кута и Апиак. По шумерской традиции, сын Энлиля и Нинлиль, по аккадской, – Энлиля и богини-матери Белет-или. В шумерской традиции стоит рядом с богом подземного миНептун и Амфитрита. Солонка короля Франциска I работы Б. Челлини. 1540–43. Вена, Музей истории искусств.
НЕСТОР
721
Нергал, стоящий на поверженном враге. Оттиск печати нач. 2 тыс. до н. э. из Ларсы. Багдад, Иракский музей.
ра целителем Ниназу. Имеет ряд имён или идентификаций: Месламтеа («вышедший из святилища Меслам», главного святилища Н. в Куте), Лугальгирра (в текстах часто брат-близнец Месламтеи), возможно также Гугальанна, Лугальапиак, «царь Куты». Супруги Н., кроме Эрешкигаль, — Лас, или Ласу (из la asu, «никакого выхода», т. е. символ подземного царства) и Мамиту (чаще супруга Эрры). Как надземное божество Н. – олицетворение палящего солнца (но никогда не солнечный бог вообще). Н., как и Эрра, приносит людям и скоту лихорадку и чуму. Как и его брат Нинурта, Н. – божество войны, сокрушающее враждебные страны. Аккадский миф о Н. и Эрешкигаль объясняет причину попадания Н. в подземное царство. Н. не проявляет должного почтения к послу Эрешкигаль Намтару, явившемуся на пир богов за её долей. Разгневанная Эрешкигаль требует прислать к ней Н., чтобы предать его смерти. По совету Эйи (Энки) Н. берёт с собой в подземный мир волшебные предметы-фетиши, одолевает Эрешкигаль, становится её супругом и владыкой подземного царства. Сохранилась и расширенная версия мифа, обогащенная фольклорно-сказочными мотивами: неузнанного божества, превращения возлюбленного в урода, живой воды, запрета на пищу подземного царства и др. Мотив захвата власти силой заменяется любовным мотивом: Н. спускается в подземное царство, соединяется с Эрешкигаль, проводит с ней семь ночей, а затем бежит. По требованию богов, напуганных угрозой Эрешкигаль (она грозится выпустить мертвецов из подземного царства на землю), Н. возвращается в подземное царство, снова соединяется в любовной ласке с царицей; после семи дней Ану (?) приказывает Н. оставаться под землёй с Эрешкигаль навеки. Характерно, что Н. приходит в подземный мир под именем бога Эрры; уходя, он снова становится Н., как бы являясь заменой самого себя (ср. миф о нисхождении Инанны и закон «за голову – голову»). Н. изображён на одной из старовавилонских печатей с серповидным мечом и дубинкой, с двумя львиными головами; он стоит на горе, наступив ногой на поверженного врага. В. К. Афанасьева.
НЕРЕИДЫ (Νηρε δε ), в греческой мифологии морские божества, дочери Нерея и океаниды Дориды (Hes. Theog. 240–242).
Нереиды. Фрагмент росписи чернофигурного килика. Ок. 560 до н. э. Мюнхен, Музей античного прикладного искусства.
Их пятьдесят (244–264; Apollod. I 2, 7), имена указывают на изменчивость, глубину, стремительность и прихотливость моря. Н. благожелательны к людям и помогают им в бедствиях. Среди Н. выделяются Амфитрита, супруга Посейдона; Фетида, мать Ахилла; Галатея, в которую влюбился Полифем; Немертея (греч. nemerteia, «истина»). А. Т.-Г.
НЕРЕЙ (Νηρυ ), в греческой мифологии божество моря, отец нереид. Именуется также «морским старцем». Н. – сын Геи и Понта. Он ненавидит ложь и даёт добрые советы (Hes. Theog. 233–236). Н. обладает даром предвидения, но для того чтобы он дал прорицание, им надо овладеть, так как он, подобно морской стихии, меняет свой облик; так, Геракл, связав Н., заставил его указать путь к саду Гесперид (Apollod. II 5, 11). А. Т.-Г.
НЕРТУС (Nerthus), в древнегерманской мифологии богиня плодородия, растительности, возможно, богиня земли (ср. сканд. Ерд – мать Тора). Её культ у континентальных германцев описан Тацитом. В ритуале изображение Н. возили на телеге, в которую были впряжены коровы. Н. – точный женский эквивалент имени Ньёрд (сканд. бога) (возможно, в генезисе Н. и Ньёрд – ритуальная пара). Е. М.
Игры нереид. Картина А. Бёклина. 1883. Мюнхен, Новая пинакотека.
НЕСС (Ν σσο ), в греческой мифологии один из кентавров, известный своим коварством. После битвы Геракла с кентаврами жил у реки Эвен, перевозил за плату путников. Когда переправлялся через реку Геракл, Н., перевозивший молодую жену Геракла Деяниру, покусился на её честь. Она закричала, и Геракл, переплывший реку вплавь, пронзил Н. стрелой. Умирающий кентавр, желая отомстить Гераклу, посоветовал Деянире собрать его кровь, так как она якобы поможет ей сохранить любовь Геракла (Apollod. II 7, 6; Soph. Trach. 555–587) (впоследствии Деянира использовала это средство, что привело к гибели Геракла). А. Т.-Г.
НЕСТОР (Ν στωρ), в греческой мифологии царь Пилоса, сын Нелея. Единственный из двенадцати сыновей Нелея, уцелевший после войны пилосцев с Гераклом. В источниках это объясняется большей частью тем, что Н. находился в это время вдали от родины, в Герении (поселение на северо-восточном побережье Мессенского залива) (Apollod. I 9, 9); отсюда производили частое в эпосе прозвище Н. «конник Геренский». В «Илиаде» Н. изображается старцем, славящимся мудростью и житейским опытом, в трудные моменты к нему обращаются за советом самые храбрые вожди. В прошлом Н.
722
НЕФЕЛА египетской религиозной литературе почти не раскрыта. Н. выступает вместе с сестрой Исидой в мистериях Осириса и во всех заупокойных магических обрядах. Она вместе с Исидой оплакивает Осириса, участвует в поисках его тела, охраняет его мумию, стоя у изголовья его ложа. Обе сестры у восточного неба встречают умершего. Согласно «Текстам пирамид», Н. плавает в ночной барке (Исида в дневной). Н. и Исида отождествляются с соколицами, поэтому их часто изображают крылатыми женщинами. Отсутствие самостоятельной роли у Н. создаёт впечатление искусственно придуманной богини, служащей парой для Сета. Плутарх отождествляет Н. с неплодородными землями (Исида олицетворяла плодородные земли).
Нефертум. Серебряный сплав. 9–6 вв. до н.э. Берлин, Египетский музей.
Р. Р.
Неферхотеп. 1 тыс. до н. э. Париж, Лувр.
и сам отличался мужеством: он неоднократно возглавлял своих соплеменников в сражениях с соседями-эпейцами, одолел в единоборстве могучего аркадского героя Эревфалиона (Hom. Il. XI 669–760; VII 132–156), принимал участие в сражении лапифов с кентаврами, в калидонской охоте и (по более поздним источникам) в походе аргонавтов. Он сыграл огромную роль в сборе ахейского войска для похода под Трою и сам явился во главе 90 боевых кораблей в сопровождении сыновей Антилоха и Фрасимеда. В меру своих сил он вступает в бой и во время осады Трои; здесь он подвергся атаке со стороны Мемнона и уцелел только благодаря вмешательству Антилоха (Hom. Od. IV 187 след.; Pind. Pyth. VI 28–42). После войны Н. в числе немногих ахейских героев вернулся невредимым на родину (Hom. Od. III 4– 485). Исходя из данных «Одиссеи», Страбон (VIII 3, 26) отождествил столицу царства Н. с городом Пилос в Трифилии (область на западном побережье Пелопоннеса, между Элидой и Мессенией). Однако, как показали раскопки 30–50-х годов 20 в., центром древнего микенского государства был Пилос на побережье Мессении; здесь был раскопан дворцовый комплекс с фресковой живописью и архив глиняных табличек с надписями на линейном письме Б. Поскольку этот дворец погиб от пожара ок. 1200 до н. э., то, возможно, что в сознании автора «Одиссеи» воспоминания о некогда богатом мессенском Пилосе совместились с местонахождением более скромного микенского поселения в Трифилии. В. Н. Ярхо.
НЕФЕЛА (Νεφ λη, «облако»), в греческой мифологии богиня облаков. Н. — первая супруга Афаманта, мать Фрикса и Геллы, которых хотела погубить Ино (Apollod. I 9, 1). А. Т.-Г.
НЕФЕРТУМ (nfr-tm), в египетской мифологии бог растительности. Центр его культа — Мемфис. Считался сыном Птаха и Сехмет, но в некоторых текстах гово-
рится, что он вырос из тела богини полей. Изображался юношей в головном уборе в виде цветка лотоса, из которого поднимаются два пера. Атрибут Н. — лотос, символ рождения, процветания. В «Текстах пирамид» он назван «лотос из носа Ра» (ср. рождение Ра). НЕФЕРХОТЕП (nfr-htp, «прекрасный доволен»), в египетской мифологии бог луны. Центр культа Н. – Фивы. Имя Н. обычно присоединялось к имени Хонсу как эпитет. Р. Р.
НЕФТИДА (греч.), Небетхет (егип. nb.th.t, букв, «владычица дома»), в египетской мифологии младшая из детей Геба и Нут. Изображалась в образе женщины с иероглифом своего имени на голове. Считалась женой Сета, но, судя по текстам, очень мало с ним связана. Её сущность в
НЕХБЕТ (nhb.t), Нехебт, в египетской мифологии богиня царской власти. Центр культа Н. – город Нехен (Иераконполь), столица Верхнего Египта. Священное животное Н. – коршун, её изображали в виде женщины с хохолком коршуна на голове, в белой короне Верхнего Египта. Н. считалась символом Верхнего Египта, её имя (как и имя богини Нижнего Египта Уто) вошло в титулатуру фараонов объединённого Египта. Иногда, отождествляя с Уто, воплощавшейся в образе кобры, Н. изображали в виде змееголового коршуна» Эпитет Н. – «белая из Нехена». В «Текстах пирамид» Н. называется «глазом Гора», в поздних текстах – «солнечным глазом». Н. почиталась как олицетворение могущества фараона, считалось, что она обеспечивает ему победу над врагами. Являлась также владычицей восточной пустыни, покровительницей горных работ (добычи золота и серебра), имела функции богини-матери (в этом качестве отождествлялась с Мут), помогала при родах (поэтому её сближали с богиней плодородия Хекет). Во время праздника 30-летнего юбилея фараона «Хеб-сед» изображение Н. устанавливали на носу царской ладьи. Р. Р.
Слева – Исида и Нефтида перед символом Осириса столбом «джед»; над ним эмблема вечной жизни «анх», поддерживающая восходящее солнце. Рисунок из «Книги мёртвых» Ани. Ок. 1450 до н. э. Лондон, Британский музей. Справа – Исида и Нефтида у трона Осириса, перед Осирисом лотос с четырьмя сыновьями Гора. Рисунок из «Книги мёртвых» Хунифера. Ок. 1300 до н. э. Лондон, Британский музей.
НИБЕЛУНГИ
723
Нехбет. Слева - украшение из гробницы фараона Тутанхамона. Справа - пектораль из гробницы фараона Тутанхамона. Ок. 1350 до н. э. Каир, Египетский музей.
НЕХЕБКАУ (nhb-kэw, «подающий души»), в египетской мифологии бог в образе змеи. Хтоническое божество. Почитался как бог времени, плодородия и податель пищи. Связан с загробным культом, считалось, что Н. стоит у входа в подземное царство. Обычно в источниках выступает как помощник Ра. В «Текстах пирамид» упоминается, что он был связан Атумом при подавлении последним мятежа в Гермополе. Р. Р.
НИАЛ, в мифологии нилотского народа нуэр (южная часть Судана, западные пограничные районы Эфиопии) божество, демиург. Н. — небесный бык, посылающий на землю живительный дождь (ср. Джуок у шиллуков, Денгдит — у динка). Среди богов в мифологии нуэр Н. уступает по значению более популярному божеству Квот. Е. К.
НИБЕЛУНГИ, нифлунги (нем. Nibelunge, др.-исл. Nifhingar, Hniflungar), в германо-скандинавской мифологии и эпосе имя, употребляемое в разных (не всегда достаточно ясных) значениях. В немецкой «Песне о H.» H. названы: во-первых, первоначальные обладатели клада, которым затем завладел Зигфрид (сканд. Сигурд) — нибелунг, король «страны нибелунгов», его сыновья Шильбунк и Нибелунг, их дружинники, сказочные существа (великаны или люди огромного роста и необычайной силы); во-вторых, бургундские короли Гибихунги (сканд. Гьюкунги, сыновья Гьюки) – Гунтер (сканд. Гуннар) и его братья – после перехода в их руки клада. Таким образом, это имя связано с обладанием золотым кладом. Но так как Зигфрид завоёвывает не один, а два клада (кроме клада нибелунгов, хранимого альвом Альберихом, – также клад дракона Фафнира), сокровища Н. оказываются генетически связанными с преданием о золотом кладе карлика Андвари, известным из скандинавских источников («Речи Регина» и «Речи Фафнира» в «Старшей Эдде», «Младшая Эдда») и носящим чисто мифологический характер. Этот клад включал и золотое кольцо, которое обладало волшебным свойством умножать богатство, но Андвари наложил на него проклятие: оно будет стоить жизни всякому, кто им завладеет. Клад поочерёдно попадает к Локи, Хрейдмару, сыновьям
Хрейдмара Фафниру и Регину и, наконец, Сигурду (Зигфриду), и всем оно несёт смерть (подробнее см. в ст. Локи, Сигурд). Сокровища бургундов были идентифицированы легендой с кладом Зигфрида, и убийство его бургундами – Гибихунгами порождало мысль, что Н., убийцы Зигфрида, — чёрные альвы (на кладе лежало проклятие, и в конце концов альвы должны были отомстить). Особое положение среди них занимает Хёгни (Хаген). В скандинавской версии сказания о Н. Хёгни не виновен в смерти Сигурда, но в некоторых других версиях (особенно отчётливо в «Саге о Тидреке») Хаген — не родной брат бургундских королей, а сводный, рождённый их матерью от альва, и именно Хаген предательски убивает Зигфрида. Сына Хёгни, мстящего Атли за смерть отца, согласно «Речам Атли» («Старшая Эдда») и «Саге о Вёльсунгах», также зовут Нифлунгом (Хнифлунгом). Гипотеза о том, что Н. — чёрные альвы или демоны мрака, с точки зрения некоторых исследователей, находит дополнительное подтверждение: в «Младшей Эдде» и других источниках говорится, что Гуннар, Хёгни, как и сыновья их сестры Гудрун Сёрли, Хамдир и Эрп, все были черноволосы. Этимология имени Н., несмотря на многочисленные попытки её расшифровки, остаётся спорной. Выводили имя из nebulones («туманные», от нем. Nebel, «туман») – обозначения франков; предполагалось, что Н. – бургундское родовое имя, заимствованное у них франками. Имя Н. связывали с др.-исл. nifl (ср. Нифльхейм – мир мрака, загробный мир), т. е. истолковывали как «подземные хранители клада». Тема клада, приносящего несчастье его обладателю, занимает видное место в германо-скандинавском эпосе: наряду с циклом о Н. (героические песни «Старшей Эдды», прозаическая «Сага о Вёльсунгах», нем. «Песнь о Н.» и др.), она встречается и в «Беовульфе», где герой погибает, отобрав сокровища у сторожившего их дракона (см. Беовульф). Однако в легенде о Н. сокровища трактуются как воплощение власти: могущество принадлежит тому, кто владеет золотом. Представление о том, что богатства властителя представляют собой его магически материализованное «счастье», «удачу», принадлежало к
центральным идеям германцев и скандинавов. Наиболее известный памятник, связанный с легендами о Н., – немецкая «Песнь о Н.» (ок. 1200), в которой объединены история отношений Зигфрида с бургундскими королями, включая его убийство, и история гибели бургундов – Н., вызванной местью Кримхильды (сканд. Гудрун), вдовы Зигфрида, заманившей их в гуннскую державу Этцеля (Атли). В исландской «Песни об Атли» (9 в.?) и в «Речах Атли» (12 в.?) Н. погибают, попав в ловушку, в которую их завлёк Атли, муж Гудрун: у Хёгни вырезано сердце, Гуннар, брошенный в ров со змеями, умирает от укуса змеи. Гудрун мстит Атли за братьев (в «Песни о Н.» Кримхильда, напротив, мстит братьям за Зигфрида). Тема Н. неоднократно интерпретировалась в мировой литературе нового времени (начиная с драматической трилогии Ф. Фуке де ла Мотта «Герой севера», использовавшего главным образом скандинавские версии сказания). Наиболее известны: драматическая трилогия К. Ф. Хеббеля «Нибелунги» (трагедии «Роговой Зигфрид», «Смерть Зигфрида», «Месть Кримхильды» — на материале немецкой версии), оперная тетралогия Р. Вагнера «Кольцо нибелунга» («Золото Рейна», «Валькирия», «Зигфрид», «Гибель богов» — в основу положен скандинавский эпос), трагедия Г. Ибсена «Воины Хельгеланда» (в основе — сюжеты «Саги о Вёльсунгах» и других скандинавских саг), трагедии П. Эрнста («Брюнхильда», «Кримхильда»), поэмы В. Иордана («Сага о Зигфриде», «Возвращение Хильдебранда») и др. Немецкий кинофильм «Нибелунги» (режиссёр Ф. Ланг). В изобразительном искусстве, кроме средневековых миниатюр (особенно ценные — в т. н. Худесхагенской рукописи 15 в.), — рисунки П. Корнелиуса, А. Ретеля, И. Затлера и др. А. Я. Гуревич.
НИБО, в мифологии народов тибето-бирманской группы ади (дафла, мири, сулунгов, апатани и др.) в гималайском районе на северо-востоке Индии создатель мира и людей. Согласно мифам, злых духов породил Рибо. Н. был одарён высоким разумом. Он занимался возделыванием полей на холмах. Рибо охотился в равнинных
724
НИГОДА
болотистых джунглях. Рибо завидовал Н. и обманом похитил у него мудрость и умение чародействовать. Миф о Н. представляет собой пример дуалистического близнечного мифа. Я. Ч.
НИГОДА, нигойя, в джайнской мифологии души-дживы, находящиеся на самой низкой ступени иерархии сансарных (см. Сансара) существ — мельчайшие по своим размерам и потому не воспринимаемые органами чувств растительные души, обладающие одним чувством (тактильным) и заполняющие собой весь мир. Поскольку мир полагается бесконечным во времени и число джив в нём, способных достичь конечного освобождения, также бесконечно, мириадные скопления, содержащие каждое бесконечное число Н., выступают как некий депозитарий душ, которые хотя и относятся к сансаре, но не обладают развитием и бесконечно проходят через повторяющиеся тождественные существования, пока некий импульс не выведет их из этого состояния и не даст им возможность включиться в мировой процесс. Н. полярно противоположны сиддхам: первые ещё, а последние уже не подвержены законам кармы. По недогматическим представлениям, Н. суть нечто вроде проклятых душ, обречённых практически на вечные мучения за совершённые ужасные злодеяния (напр., убийство); они помещаются в самом низу мира, ниже ужаснейшего ада Махатамахпрабха. О. Ф. Волкова.
НИЗШАЯ МИФОЛОГИЯ. В сферу Н. м. входят мифологические существа, не имеющие божественного статуса, различные демоны и духи. Термин «Н. м.» введен немецким этнографом В. Маннгардтом, впервые подвергшим эту категорию мифологических персонажей (особенно – ду-
хов, связанных с урожаем и шире – духов растительности, олицетворяющих годовой цикл умирающего и воскресающего растительного мира) специальному изучению. В. Вундт рассматривал «демонов растительности» как промежуточную ступень между доземледельческим «тотемическим культом» и развитыми культами богов. Дж. Фрейзер образы Н. м. связал (через переходные стадии) с фигурами таких богов, как Аттис, Адонис, Осирис, Дионис, трактовавшихся им как более поздние ступени развития той же идеи умирающего и воскресающего духа растительности. Считается, что персонажи Н. м. вмешиваются в человеческую жизнь, встречаются с людьми, превращаются в людей и т. п., поэтому во многих традициях они имеют преобладающее значение в сравнении с божествами, действующими преимущественно в мифологические времена первотворения. Как правило, существа, относимые к Н. м., являются персонажами наиболее популярных фольклорных жанров: сказок, быличек и т. д., в то время как боги участвуют в собственно мифологических повествованиях. В ритуальном плане Н. м. соответствует набору суеверий, колдовских или магических обычаев и обрядов, тогда как божества пантеона связаны с общеплеменным или общегосударственным культом. В терминах, использованных M. M. Бахтиным при описании народной карнавальной традиции (в которой участвуют персонажи Н. м.), Н. м. может быть названа неофициальной, в отличие от официального культа богов. Противопоставление Н. м. как неофициальной и официального культа особенно отчетливо выступает в тех обществах, где эти мифологические системы исторически, этнически различны по своему происхождению: в областях распространения буддизма (на Шри-Лан-
ке, в Тибете, Монголии), в тех регионах, где (как, например, в Латинской Америке) относительно поздно пришедшее христианство, став официальным культом, вобрало в себя целую систему локальных мифологических представлений, низведённых на уровень Н. м., и т. д. На Руси в течение длительного времени сохранялось, особенно среди женщин, почитание языческих мифологических персонажей в качестве низших духов, в частности Мокоши (но как персонажу Н. м. ей поклонялись лишь «бабы богомерзкие»). Таким образом, элементы Н. м. могут формироваться благодаря низведению на её уровень мифологических существ высших рангов (поэтому данные Н. м. являются ценным источником для реконструкции мифологических представлений о них). Иногда это находит отражение в самих мифах. Так, в кетской мифологии верховный бог Есь изгоняет на землю свою жену Хоседэм и она постепенно (особенно в сказочных сюжетах) приобретает черты низшего духа. Многие персонажи Н. м. (например, духи частей тела, используемые в ритуалах врачевания, духи-хозяева, духи-помощники) связаны с шаманским культом. В областях развитого шаманизма (в Сибири и Южной Азии) эти духи нередко иерархически подчиняются высшим божествам, с которыми также общается шаман. В ряде азиатских (в частности, сибирских), а также индейских обществ, в отличие от шамана колдун мог обращаться за помощью только к персонажам Н. м. Типологически сходные ритуальные и мифологические противопоставления обнаруживаются и в ряде обществ Древнего Востока. Так, по свидетельству анатолийских клинописных текстов 2-го тыс. до н. э., женщина-жрица при магических действиях, в частности обрядах врачевания, обращалась только к духам
Слева – Ника. Деталь статуи Афины Парфенос на фронтоне здания парламента Австрии. Вена. В центре – Ника, развязывающая сандалию. Рельеф балюстрады храма Афины-Ники на Афинском акрополе. Мрамор. 411–407 до н. э. Афины, музей Акрополя. Справа – Ника Самофракийская. Мрамор. Ок. 190 до н. э. Париж, Лувр.
НИКОЛАЙ них источниках), где описываются суд над Христом, его распятие и события, последовавшие за воскресением, а также сошествие во ад. О. Н.
Ника. Аттический белофонный лекиф. Ок. 480 до н. э. Париж, Лувр.
H. M., a жрецы официального культа — к «тысяче богов» Хеттского царства; согласно завещанию хеттского царя Хаттусилиса I царица не должна обращаться к жрицам (неофициальным). В. В. Иванов.
НИКЕ, Ника (Ν κη, «победа»), в греческой мифологии персонификация победы. Н. — дочь океаниды Стикс и Палланта — сына титана Крия (Hes. Theog. 383 след.). Сестра Силы, Мощи и Зависти, которые способствуют победе. Крылатая Н. — непременный атрибут Зевса и Афины, которые изображались с фигуркой Н. в руках; Зевс работы Фидия в храме Зевса в Олимпии держал в правой руке Н. из золота и слоновой кости. У каждой ножки трона тоже были изображены танцующие фигурки Н. Ей соответствует римская Виктория. Н. — один из эпитетов Афины как богини победы. На афинском акрополе был храм Афины Н. А. Т.-Г.
НИККОЛА, в мифологии осетин-дигорцев божество хлебных злаков и урожая. Имя происходит от святого Николая, известного аланам из Византии. Н. упоминается также в нартском эпосе вместе с другими небожителями – христианскими святыми. С упадком христианства в Осетии Н. стал народным божеством. В песнях дигорцев Н. изображается пахарем и вместе с другими полухристианскимиполуязыческими божествами (Уастырджи, Уацилла, Мадымайрам) участвует в пахоте: то погоняет волов, то сеет, то проводит боронование. В. К.
НИКОДИМ (греч. Νικ δημο ), в христианском предании тайный ученик Иисуса Христа из числа фарисеев и «начальников иудейских». Он ночью приходит к Иисусу, и тот учит его (Ио. 3, 1–21); открыто заступается за Христа перед фарисеями (7, 50–51); вместе с Иосифом Аримафейским он участвует в снятии с креста тела Иисуса и положении во гроб (19, 39–42). Часто изображается в сцене оплакивания Христа. Именем Н. названо апокрифическое Евангелие («Евангелие Никодима», нач. 5 в., основывается, вероятно, на более древ-
НИКОЛА, Микола, в славянской мифологии обозначение святого Николая (иногда и других святых), восходящее к персонажу языческой эпохи, или название злого духа. Таковы лесной дух nikolaj y кашубов, задающий загадки заблудившимся (отгадавших выводит на дорогу, не отгадавшие продают душу чёрту), злой дух Mikolаj: ср. восточнославянские представления о Николе Дуплянском, обитающем в дупле в лесу, о связи Н. с охотой, лешим. На связь с демоническими персонажами указывает также хромота или слепота (кривизна) Н. Для позднего пласта восточнославянской демонологии характерен обычай завивания «бородки» Н. («Миколина бородка», «бородка Микуле»), восходящий к древним представлениям о завивании бороды Волосу – Велесу. С Велесом Н. связывают также функции покровителя скотоводства и земледелия, хозяина земных вод. В народных верованиях Н. противопоставляется Ильепророку как милостивый земной святой грозному небесному громовнику (ср. противопоставление громовержца Перуна его
725
земному противнику в славянской мифологии). Ср. также Санта Клауса – рождественского деда в поздней западноевропейской традиции, которого сопровождает демоническая свита. В. И., В. Т.
НИКОЛАЙ Чудотворец (греч. Νικ λαο , «побеждающий народ»), Никола (древнерусская форма, удержанная старообрядческой и фольклорной традицией); Николай Угодник, Николай Мирликийский, в христианских преданиях святой из разряда т. н. святителей (церковных иерархов), образ которого подвергся сильной фольклорной мифологизации, послужив соединительным звеном между дохристианскими персонификациями благодетельных сил и новейшей детской рождественсконовогодней «мифологией» (Санта Клаус — искажение голландского Синте Клаас, Sinte Klaas, «святой H.»; его модификации – англ. Father Christmas, «батюшка Рождество», Дед Мороз). Время жизни Н. предание относит к 1-й половине 4 в., самое раннее житие о нём на полтысячелетия моложе; таким образом, Н. с самого начала вступает в литературу как персонаж далёких времён, в котором типические черты христианской святости (и специально — идеального священника как «ревнителя» о вере и «печальника» о лю-
Святой Николай с житием в 16 клеймах. 19 век. Палех.
726
НИКТА
Богиня Никта в битве с гигантами. Фрагмент северного фриза Пергамского алтаря. Мрамор. 180–160 до н. э. Берлин, Государственные музеи.
зовым, плебейским, сливаясь на периферии с реликтами языческих медвежьих культов. В отличие от католической иконографии, в которой Н. – безличный персонаж, выражающий холодноватое достоинство епископского сана и опознаваемый лишь по атрибутам и житийным эпизодам, православная традиция знает очень характерный «портретный» облик Н. (высокий лоб, мягко круглящиеся линии лика, заботливый взгляд «пастыря», в котором преобладает то мягкость, то строгая проницательность). С. С. Аверинцев.
НИКТА, Никс (Ν ξ, «ночь»), в греческой мифологии божество, персонификация ночи, противопоставляемая Гемере (Дню). Н. родилась от Хаоса, вместе с Эребом (Мраком), Эфиром и Гемерой (Hes. Theog. 123–125) является одной из первичных мирообразующих потенций. Н. породила Танатоса (Смерть), Гипноса (Сон), мойр, Гесперид, Эриду, Немесиду и Мома (211–225) – силы, скрывающие в себе тайны жизни и смерти, вызывающие дисгармоничность в бытии мира, без которой, однако, не мыслим ни мир, ни его конечная гармония. Жилище Н. расположено в бездне тартара; там встречаются Н. и День, сменяя друг друга и попеременно обходя землю. Рядом дома сыновей Н. Сна и Смерти, на которые никогда не смотрит Гелиос. Здесь же обитают Аид и Персефона (744–768). дях) полностью заслонили всё индивидуальное. Предания рассказывают, как уже в младенчестве Н. являет себя образцом аскетической добродетели, до сумерек воздерживаясь от материнской груди по средам и пятницам, а по более поздней версии – обнаруживая чудесную способность стоять сразу же после рождения (распространённый мотив русской иконографии). Получив родительское наследство, Н. раздаёт его нуждающимся; особенно популярна история о впавшем в нищету отце трёх дочерей, уже готовом с отчаяния сделать из них блудниц, которому Н. тайно подбрасывает в окно три узелка с золотом – на приданое каждой (в связи с этим эпизодом, где Н. фигурирует как неведомый благодетель, на Западе возник обычай потихоньку подкладывать детям подарки в чулок от лица Санта Клауса). Избрание Н. епископом города Мира в Ликии (юго-запад Малой Азии; отсюда обозначение Н. как «Мирликийского») сопровождается знамениями и видениями; в одном из них Иисус Христос и дева Мария подносят Н. знаки его сана – соответственно евангелие и епископское облачение – омофор (именно с такими знаками отличия Н. чаще всего изображается на русских иконах). Ко временам правления римского императора Константина отнесены многочисленные рассказы о заступничестве Н. за несправедливо осуждённых; явившись на место казни трёх горожан Миры, Н. выхватывает меч из рук палача и всенародно обличает подкупленного судью; когда же под неправедный приговор подпадают три полководца в Константинополе, Н., находящийся в это время в своём городе, вдали от дворца, является императору во сне и разъясняет ему его ошибку. Аналогич-
ным образом он во время бесхлебицы снится некоему хлеботорговцу и властно велит ему везти свой товар в Миру. Легенды рассказывают о творимых Н. (как при жизни, так и после кончины) многочисленных чудесах избавления мореплавателей и утопающих (характерная для Н. власть над морской стихией впервые проявляется во время его паломничества в Палестину), а также вызволений заключённых и пленников. Фольклор, в котором образ Н. занимает большое место (он — персонаж многих русских сказок), добавляет к этому гротескные мотивы оживления школяров, разрезанных на части злым владельцем постоялого двора, или даже больных, расчленяемых самим Н. или его спутником с целью лечения (эпизод, засвидетельствованный в греческой мифологии применительно к Асклепию). Греческий моряк видел в Н. помощника и защитника в повседневном труде (он считался патроном – покровителем моряков, а также школяров), русский крестьянин – близкого, участливого, не боящегося замарать своих риз соучастника забот; культ его на Руси вплоть до 18 в. был ни-
Река Нил. Римская мраморная копия. С греческого оригинала 2 в. до н. э. Рим, Ватиканские музеи.
НИКТЕЙ (Νυκτε ), в греческой мифологии сын Хтония («земляного»), рождённого из посеянных Кадмом зубов убитого им дракона (вариант: сын Гириея и Клонии, Apollod. III 10, 1). Вместе с братом Ликом в своё время убили Флегия, сына Ареса, и бежали из Эвбеи (возможно, город Эвбея в Беотии), став гражданами Фив, родины их отца. Дочь Н. Антиопа тайно сошлась с Зевсом и, боясь гнева отца, бежала в Сикион. Н. в горе покончил с собой, поручив Лику наказать Антиопу, что в дальнейшем привело к гибели самого Лика от руки сыновей Антиопы и внуков Н. (Apollod. III, 5, 5). А. Т.-Г.
НИЛ (Νετλο ), в греческой мифологии божество одноимённой реки в Египте. Н. — сын Океана и Тефиды (Hes. Theog. 337 след.). Связан с мифами, восходящими к кругу Ио, благодаря браку Эпафа (сына Ио) с Мемфидой (дочерью Н.) (Apollod. II 1, 4). Н. соответствует египетскому Хапи. А. Т.-Г.
НИМВРОД, Нимрод, Немврод (евр. nimrod), в ветхозаветной мифологии бога-
НИМФЫ
Божеcтво Нила с рогом изобилия, рядом Триптолем, внизу – Исида и две горы, вверху – фигуры благодатных ветров. «Камея Фарнезе». Сардоникс. 2 в. до н. э. Неаполь, Национальный музей.
тырь и охотник, сын Хуша (Куша) и внук Хама. В книге Бытия приводится поговорка: «сильный зверолов, как Н., перед господом [богом]»; его царство помещается в Месопотамии (10, 9–10); «земля Н.» в книге пророка Михея (5, 6) отождествляется с Ассирией (некоторые исследователи возводят имя Н. к имени шумеро-аккадского бога войны и охоты Нинурты, воз-
727
можно, контаминированного в образе Н. с реальным ассирийским царём ТукультиНинуртой I, захватившим Северную Месопотамию). Народная этимология связала имя Н. со значением «восставать», «противиться» (корень mrd). Отсюда толкование его имени — «возмутивший весь народ против Яхве» в агадической традиции, где он предстаёт в качестве первого охотника и первого, кто начал воевать с другими народами. Удачу в охоте ему приносят сшитые богом для прикрытия наготы Адама и Евы кожаные одежды; завидев эти одежды, звери становятся перед Н. на колени, и тот их легко убивает, народ же, видя это, провозглашает его своим царём. Н. выступает как ярый идолопоклонник, руководящий постройкой Вавилонской башни – «дома Н.». Возвратившись после разрушения башни в своё царство, он преследует приверженцев Яхве, ввергая в раскалённую печь Авраама. Согласно агаде, Н. погибает от руки соперничавшего с ним Исава, который, выследив его, отрубает Н. и его спутникам головы и завладевает одеждами Н. В мусульманской мифологии Н. – олицетворение насильника. Он с огромными полчищами терпит поражение от Ибрахима (Авраама), который один вышел против него на битву, тем не менее всё войско Н. поражено тучами налетевших комаров. Потерпев неудачу в строительстве Вавилонской башни, Н. пытается взлететь в небо в ящике на четырёх орлах, вскормленных мясом. Потеряв из виду землю, Н. пускает в небо стрелы; их ему возвращает, окрасив кровью, ангел Джибрил (Гавриил), и Н. думает, что он ранил самого бога. Н. ещё четыреста лет продолжает вести нечестивый образ жизни; ангел предлагает ему покаяться в грехах, в ответ на это Н. вызывает бога на бой. Но полчища Н. вновь рассеяны тучами комаров, а один из них проникает через нос в мозг Н., отчего он терпит муки сорок лет, получая облегчение только в моменты, когда ударяют молотом о наковальню.
НИМФЫ (Ν μφαι, «девы»), в греческой мифологии божества природы, её живительных и плодоносных сил. Различают Н. рек, морей, источников (водные Н.: океаниды, нереиды, наяды), озёр и болот (лимнады), гор (орестиады), рощ (альсеиды), деревьев (дриады, гамадриады) и их отдельных пород (мелиады — Н. ясеня). Иные из них смертны, как, например, гамадриады, которые неотделимы от дерева, в котором они обитают. Главными Н. считались водные, по античным лексикографам, слово «нимфа» означает «источник» (Suida, v. nymphe). H. – очень древние божества. Самые древние Н. – мелиады, или мелийские Н., родившиеся из капель крови оскоплённого Урана (Hes. Theog. 187). Океаниды – дочери Океана и Тефиды, нереиды – дочери Нерея и океаниды Дориды. Имена водяных Н. большей частью указывают на то или иное свойство или качество водной стихии (каталог океанид у Hes. Theog. 346–360 и нереид, там же, 240–262). Некоторые Н. имеют вполне антропоморфный облик (напр., Калипсо). От браков Н. с богами (Зевс и Фетида, Зевс и Эгина) рождаются герои. Н. обитают вдали от Олимпа, но по приказу Зевса призываются во дворец отца богов и людей (Hom. Il. XX 4–12). Они обладательницы древней мудрости, тайн жизни и смерти (напр., Мента — возлюбленная Аида). Они врачуют и исцеляют (Paus. VI 22, 7), предсказывают будущее (IX 3, 9). На месте дельфийского оракула был оракул Геи, а затем Дафны — одной из горных нимф (X 5, 5). Н. насылают безумие, приобщая человека к тайным силам природы; именуются вакханками (Soph. Antig. 1130). Святилища Н. находились в пещерах и гротах, рощах и лесах. Гомеровское описание пещеры нимф на Итаке (Hom. Od. XIII 102–112) получило символическое толкование как средоточие космических сил у философа Порфирия в трактате «О пещере нимф». Изображались в виде прекрасных обнажённых или полуобнажённых девушек.
M. Б. Мейлах.
А. А. Тахо-Годи.
Нимфа. Деталь рельефа «Фонтана невинных» Ж. Гужона. 1547–48. Париж, Лувр.
Похищение Гиласа нимфами. Римская мозаика 4 в. из базилики Юниус Бассус на холме Эсквилин. Рим, Национальный музей.
728
НИНАЗУ
Речная нимфа. Скульптура К.–М. Клодиона. Терракота. 1770–80-е годы. Москва, Музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина.
Правитель Ура Ур-Намму перед богиней Нингаль. Рельеф на стеле Ур-Намму из Ура. 22 в. до н. э. Филадельфия, Университетский музей.
НИНАЗУ (шумер., «господин врач»), в шумерской мифологии бог подземного царства, сын Эрешкигаль, по другой версии, сын Энлиля и Нинлиль, отец бога подземного мира Нингишзиды. В противоположность богу – владыке подземного царства Нергалу, олицетворению злого начала, Н. – бог-целитель, божество ритуальных омовений с отчётливо выраженными чертами дружелюбия. Однако, как и его брат Нинурта, имеет черты военного божества, поражающего враждебные страны. Место культа ко времени III династии Ура – город Эшнунна (впоследствии там почитался бог Тишпак). В. А.
НИНГАЛЬ (шумер., «великая госпожа»), в шумеро-аккадской мифологии супруга бога луны Нанны, мать солнечного бога Уту (Шамаша). Культ Н. уже в кон. 3-го тыс. до н. э. распространился в Сирии. Там её имя возродилось в форме, близкой наиболее ранней шумерской: Никкаль (из
шумер. Нинкаль); под этим именем известна в угаритском пантеоне, где существовал миф о её священном браке с Йарихом (богом луны), а сама Никкаль считалась дочерью «царя летних плодов» Хархабби (возможно, хурритского происхождения). В. А., И. Ш.
НИНГИРСУ [шумер., «владыка (владычица) Гирсу»], в шумерской мифологии божество круга богов города Лагаш. Впервые появляется в списках богов из Фары как «бог Гирсу», округа Лагаша. Н. – сын Энлиля. К лагашскому кругу богов принадлежат и супруга Н. Бау (Баба), сестры Нанше и Нисаба. Видимо, Н. идентичен с Нинуртой. Н. – «верховный пахарь Энлиля», «владыка земледелия». Он следит за порядком на полях и каналах. Наиболее подробные сведения о Н. содержатся в гимнах правителя Гудеи (22 в. до н. э.) о храмовых постройках в Лагаше. Храм Н. в Лагаше – Энинну («храм пятидесяти»). В гимнах у Н. появляется титул «жрец — Нимфы и сатир. Картина В.–А. Бужеро. 1873. Институт искусств, Вильямстаун.
очиститель Ану». Как божество, устанавливающее справедливость, Н. сравнивается с богом-судьёй Иштараном (Сатараном). Эмблема и символический зверь Н. – львиноголовый орёл Анзуд. Как и Нинурта, Н. владеет оружием богов шаруром. В гимне Гудеи говорится о победах Н. над шестиголовой овцой, семиголовым львом, «добрым драконом», «львом, ужасом богов» и др. Тексты Гудеи упоминают священный брак между Н. и Бабой. Старовавилонская версия мифа о птице Анзу (Анзуд) называет Н. победителем птицы, в то время как в более поздних текстах им назван Нинурта. В. А.
Нингирсу (с птицей Анзуд в руках). Фрагмент барельефа из Телло (Лагаш). 1-я половина 3 тыс. до н. э. Париж, Лувр.
НИНГИШЗИДА, Гишзида [шумер., «владычица (владыка?) чистого (святого) древа»], в шумерской мифологии хтоническое божество, сын бога подземного царства Ниназу. Его частый эпитет – «прислужник далёкой земли» (т. е. подземного царства). В сказании о смерти Гильгамеша тот встречает в подземном мире Н. вместе
Слева – Нингишзида, ведущий правителя к трону. Рельеф на стеле Гудеи из Телло (Лагаш). 22 в. до н. э. Берлин, Переднеазиатский музей. Справа – Ритуальный кубок из Телло (Лагаша), посвященный Нингишзиде (с изображением змеи и крылатого дракона?). 22 в. до н. э. Париж, Лувр.
НИНХУРСАГ с Думузи. В шумерском тексте, посвященном Ур-Намму, супруга Н. – Азимуа, в лагашском круге богов – Гештинанна. Он сторож злых демонов, сосланных в подземный мир (аккадское заклинание), страж (вместе с Думузи) небесных врат бога Ану (аккадский миф об Адапе). Символическое животное Н. – рогатая змея. На одной цилиндрической печати Гудеи изображено, как Н., бог – защитник Гудеи (опознаётся по двум рогатым змеям, растущим из его плеч), ведёт его к трону Энки. Созвездие Н. – Гидра. Не исключено, что Н., подобно своему отцу, является также богомцелителем, о чём свидетельствуют и его хтонический характер, и изображение змеи при нём. В. А.
НИНИГИ, Xикоко-но ниниги-но микото (др.-япон. элемент «хико» – «юноша», «хе» – «рисовый колос», «ниниги» – видимо, от «нигинигисии» – «процветающий», «изобильный», в целом – «юноша – бог изобилия рисовых колосьев»), в японской мифологии божество, играющее главную роль в мифах о нисхождении в страну людей, уже приведённую к покорности небесным богам, потомков Аматэрасу, именующих себя тэнсон – «потомки неба». Н. получает от своей прародительницы Аматэрасу нити с нанизанными на них резными бусинами-магатама, зеркало, с помощью которого Аматэрасу выманили из грота, и меч, извлечённый Сусаноо из хвоста восьмиглавого змея Яматано Ороти и подаренный им Аматэрасу, т. е. те предметы, которые впоследствии стали символами священной власти японских императоров, ведущих своё происхождение от Н. («Кодзики», св. I). Несколько иначе этот сюжет выглядит в «Нихонги»: Аматэрасу вручает Н. рисовый колос, сорванный со священного поля богов, и с этим колосом Н. совершает нисхождение на землю («Эпоха богов», св. I). Как предполагают японские исследователи, этот мифологический рассказ послужил основой для празднования дня «первого колоса», т. е. поднесения богам пищи из риса, совершавшегося в императорском дворце. Боги, сопровождающие Н. в его сошествии на землю, фигурировали также в предшествующих мифах: это – Амэ-нокоянэ, Футодама, Амэ-но удзумэ, Исикоридомо и Тамано я, которые в этом мифе выступают уже как родоначальники японских родов. Так, Амэ-но-коянэ назван предком мурадзи (членов рода, считавшихся потомками богов и поэтому занимавших высокое положение в роде) из рода Накатоми. Футодама объявляется предком высших членов рода Имибэ и т. д. («Кодзики», св. I). Оставив своё «небесное прочное сидение» и пробившись сквозь восемь гряд облаков, Н. спустился на пик горы Такатихо в Цукуси (древнее название острова Кюсю). На земле Н. женится на дочери бога О-ямацуми Конохана-сакуя-химэ и рождает с ней троих сыновей, двое из которых, Ходэри и Хоори, становятся героями особого цикла мифов. Е. М. Пинус.
НИНЛИЛЬ (шумер., «госпожа-ветер»?), в шумерской мифологии супруга Энлиля (имя «Н.» – параллельное женское образование к мужскому «Энлиль»). Возмож-
но, первоначально – одна из ипостасей богини-матери; со старовавилонского периода отчётливо выступает как самостоятельный образ. По мере роста её значения как богини-супруги в образе Н. всё явственнее становятся черты советчицы, помощницы Энлиля, милостивой богини, смягчающей гнев своего грозного супруга. В Ашшуре, где на месте Энлиля стоит Ашшур, Н. – его супруга (наряду с богиней Иштар). В мифе об Энлиле и Н. рассказывается, как Энлиль овладел юной Н. и был изгнан за это в подземный мир; Н. последовала за ним и родила ему бога луны Нанну и трёх хтонических божеств (см. в ст. Энлиль). В. А.
НИНМАХ, Мах (шумер., с детерминативом Дингир – «госпожа величайшее божество»), в шумеро-аккадской мифологии богиня-мать. Отмечена ещё со времени правителя Меслима (ок. 26 в. до н. э.) в городе Адаба, где был её храм Эмах («дом Мах»). В шумерском мифе «Энки и Н.» выступает как создательница людей. Согласно мифу, Энки и Н. лепят человека из глины Абзу, подземного мирового океана, привлекая к процессу создания богиню Намму. Когда человек изготовлен, боги определяют ему судьбу и устраивают по этому случаю пир. На пиру захмелевшие Энки и Н. вновь начинают лепить людей, но у них получаются уроды: женщина, неспособная рожать, бесполое существо и т. д. В аккадском мифе о птице Анзу (Анзуд) Н. (Дингирмах) — мать Нингирсу, победителя птицы. В этом мифе Н. мыслится супругой Энлиля. В. А.
НИНУРТА (шумер., «владыка земли»), в шумерской мифологии боггерой, сын Энлиля. Почитался вместе с Энлилем в Ниппуре, город Энлиля. Близок к богу Нингирсу (возможно, это ипостаси одного и того же божества). Идентифицируются друг с другом уже к старовавилонскому периоду: имеют одинаковую генеалогию, оба являются богами растительности и плодородия, а также войны. Н. — покровитель плодородия полей, скота и рыболовства, его эпитет — «земледелец Энлиля» (шумер. гимны), который наставляет своего сына, учит разнообразной хозяйственной деятельности («Поучение Нинурте»). Черты Н. как бога растительности наиболее древние. В функции бога войны он сражается в первую очередь с горными народами; гнев Н. (в отличие от Ана и от Энлиля) никогда не направлен на города Вавилонии. О подвигах Н. рассказывают две шумеро-аккадские билингвы: «Созданный по подобию Ана» и «Владыка, чей блеск ужасен». К этому же жанру относятся фрагментарные тексты о победе Н. над рядом мифических существ (в том числе над семиголовой гидрой), из которых особое значение имеет миф о победе Н. над злым демоном Асагом (аккад. Асакку), олицетворяющим жителей горных стран, угрожающих Шумеру. По аккадскому мифу о птице Анзу (шумер. Анзуд), Н. отнимает у неё таблицы судеб (по старовавилонской версии, это делает Нингирсу). Супруга Н. (со старовавилонского времени) – богиня-целительница Гула или Bay (Баба), обычно супруга Нингирсу. В. К. Афанасьева.
729
НИНХУРСАГ, Нинхурсанга (шумер., «владычица лесистой горы»), в шумероаккадской мифологии богиня-мать. Встречается уже в ранних списках богов. Её постоянные эпитеты — «мать всех богов», «мать всех детей». Многие правители Двуречья (Месилим, Эаннатум, Хаммурапи, Навуходоносор) называют Н. своей матерью. Н. – главный персонаж одного из древнейших шумерских мифов «Энки и Н.», действие которого происходит на счастливом, блаженном острове Тильмун. После того, как бог солнца Уту по приказанию Энки доставляет сюда воду с земли и орошает остров, Н. выращивает восемь чудесных растений. Появление их на свет связано с выполнением ряда магических действий, благодаря чему рождается три последовательно производящих друг друга поколения богинь, каждая из которых зачинается Энки и символизирует очередное растение; основательницей рода выступает Н. Энки приказывает своему посланцу и визирю Исимуду сорвать все восемь растений и съедает их, после чего заболевает – болезнь поражает восемь органов его тела. Н. проклинает Энки и покидает остров. С болезнью Энки мир начинает гибнуть. Возвращённая на остров с помощью лисы Н. лечит Энки: он называет больную часть тела (челюсть, зуб, ребро), а Н. производит на свет соответствующее божество, чем исцеляет бога. Так, чтобы вылечить ребро, она рождает богиню Нинти («владычица ребра», но одновременно и «жизнь»: значение шумерского слова «ти» — «ребро», «стрела», «жизнь»). Во время родов Н. болями мучается Энки. Оба божества недвусмысленно выступают в мифе в роли божеств плодородия. В мифе, насыщенном не вполне понятными символическими образами и действиями, отчётливо выступает сходство с библейски-
Божество в виде человекобыка и богиня Нинхурсаг. Рельеф из Суз 2-й половины 2 тыс. до н. э. Париж, Лувр.
730
НИНШУБУРА
рского мифа о сотворении человека Н. выступает и как богиня — создательница людей (но обычно эта роль приписывается другой богине-матери — Нинмах). В. К. Афанасьева.
НИНШУБУРА (шумер., «госпожа свинья», или «хозяйка свиньи»), в шумероаккадской мифологии спутник, посол, визирь богини Инанны (гермафродит?). Некоторые исследователи рассматривают Н. как женское божество. В одном из шумерских гимнов Н. – супруга бога подземного царства Нергала, однако это единичное упоминание. В мифе об Адапе Н. – посол Ана (уже явно мужского рода). Староассирийская версия даёт Н. аккадскую параллель – Иллабрат. Позднее Н. идентифицируется с послом и привратником богов Папсукалем (в мифе о нисхождении Иштар). Старовавилонский список богов называет Н. в группе подземных богинь. В. А.
НИОБА, Ниобея (Νι βη), в греческой мифологии дочь Тантала, жена царя Фив Амфиона. Обладая многочисленным потомством (согласно Гомеру, у Н. было шесть сыновей и шесть дочерей; по Гесиоду и Пиндару, десять сыновей и десять дочерей; начиная с афинских трагиков, Н. приписывали семь сыновей и семь дочерей, Aul. Gell. XX 7), Н. возгордилась перед Лето, имевшей только двоих детей: Аполлона и Артемиду. Разгневанная богиня пожаловалась на Н. своим детям, которые стрелами из луков убили всех детей Н. (Ниобидов): Аполлон поразил юношей, Артемида – девушек. Потрясённый гибелью детей, Амфион покончил с собой, а сама Н. окаменела от горя. Существовала версия мифа, согласно которой Артемида сжалилась над самой младшей дочерью H., a также вариант: в живых остался младший сын (Apollod. III 5, 6; Paus. II 21, 9; V 16, 4). Согласно одной из версий мифа, Н. после гибели детей и мужа вернулась на родину; увидев отца, обречённого богами на мучительное испытание (пребывание под нависающей над ним скалой), не могла более переносить все выпавшие на её долю страдания и взмолилась Зевсу, чтобы он превратил её в камень (Apollod. III 5, 6).
По другой версии, Н. оцепенела без божественного вмешательства, как только увидела гибель детей; ветер унёс её окаменевшую фигуру на вершину горы Сипил в Лидии, где из глаз Н. продолжали вечно литься слёзы (Ovid. Met. VI 302–312). Лидийская родословная H. и негреческий характер её имени указывают на малоазийское происхождение образа Н. Поскольку не вызывает сомнения и принадлежность Лето к малоазийской (ликийской) религии, то в основе сказания о Н. лежит, вероятно, культовое соперничество двух женских божеств. Превращение же Н. в камень на вершине скалы отражает распространённый в фольклоре многих народов мотив отождествления скалы, напоминающей по форме человеческую фигуру, с окаменевшей женщиной (Paus. I 21, 3). В. Н. Ярхо.
В античном изобразительном искусстве часто изображалась группа с Н., пытающейся укрыть младшую дочь от стрел богов («Н. с дочерью»); среди других произведений — статуя «Раненая Ниобида» (сер. 5 в. до н. э.), рельефа трона Зевса в Олимпии, метопы храма Немесиды в Рамнунте. В европейском изобразительном искусстве к мифу обращались Караваджо, Джулио Романо, Дж. Б. Росси, Я. Тинторетто, А. Блумарт, Ж. Л. Давид и др. НИРАХ (апеллятив к шумер. слову «гадюка»), в шумерской мифологии божество, олицетворяющее змею. Почитался в городе Дер как посол бога Сатарана. В староаккадское время (23–22 вв. до н. э.) на цилиндрических печатях встречается изображение бога со змеиной нижней частью тела, не исключено, что это Н. На одном из штандартов это божество обозначено знаками «Дингир-Муш», т. е. «богзмея». Более всего с образом Н. связывается изображение змеи возле символа бога на средневавилонских межевых камнях «кудурру». В. А.
НИРВАНА (санскр. nirvana, пали nibbana, букв. «угасание»), в буддийской религиозно-мифологической системе одно из основных понятий, обозначает наивыс-
шее состояние сознания, противоположное сансаре, когда отсутствуют перерождения и переходы от одной сферы сансарического существования к другой. Из сансарических существ только человек может достичь Н. и стать буддой. По теории буддизма, о Н. нельзя сказать ничего определённого, кроме того, что это состояние свободы, покоя и блаженства (хотя все эти слова неадекватны для описания Н.). Считается, что Н. можно достичь и при жизни, но полностью она достигается лишь после смерти (т. н. пари-нирвана). Существа, которые ушли в Н. (т. е. будды), теоретически не могут вернуться в сансару, но в мифологии буддизма нередко встречаются сюжеты, в которых «нирванические существа» помогают людям и другим существам вырваться из оков сансары. В мифологии махаяны так поступают эманации будд — бодхисатвы. Сами будды могут перевоплотиться в человека (так, например, Амитабха перевоплощается в панчен-ламу). В мифологии махаяны различается несколько уровней Н. Нирвана сторонников хинаяны (т. н. нирвана шраваков и пратьекабудд) считается более низкой по сравнению с Н., которой достигают бодхисатвы. Л. M.
НИРМАНАРАТИ, нимманарати (санскр. nirmanarati) (пали nimmanarati, букв, «наслаждающиеся собственными магическими творениями»), в буддийской мифологии класс божеств, обитающих в 5-м небесном мире «сферы желаний» (камадхату), расположенном над тушитой, на расстоянии 640 тыс. йоджан над вершиной Меру. День у Н. длится 800 человеческих лет, жизнь – 8000 лет. Зачатие происходит через взаимную улыбку, и дети чудесно возникают на коленях у матери. Владыка Н. – Сунирмита (Суниммита). Его женой переродилась Вишакха (Висакха) – главная ученица будды Шакьямуни. О. Ф. Волкова.
НИРРИТИ (др.-инд. Nirrti, связано с niraya-, naraka-, «ад»), в индийской мифологии персонифицированное разрушение, распад, смерть. Н. — жена или дочь Адхармы. Появляется уже в «Ригведе»,
Слева – Аполлон и Артемида убивают детей Ниобы. Фрагмент росписи краснофигурного кратера «художника Ниобид». Ок. 460 до н. э. Париж, Лувр. В центре – Раненый ниобид. Мрамор. Скульптура Дж. Прадье. 1822. Париж, Лувр. Справа - Раненая ниобида. Мрамор. Ок. 430 до н. э. Рим, Национальный музей.
НОЙ встречается и в эпосе. Как локапала бог Кубера правит и над найрритами (демонами), рождёнными Н. НИС (Ν σοζ), в греческой мифологии: 1) царь Мегары, сын Пандиона (Apollod. III 15, 5). Ему приписывается постройка Нисеи – гавани Мегары. На голове Н. рос пурпурный (вариант: золотой) волос, от которого зависела его жизнь. Влюбившаяся в критского царя Миноса, осадившего Мегару, дочь Н. Скилла погубила отца, вырвав у спящего волос бессмертия (Aeschyl. Cho. 612–620). Миф о Миносе и Н. – вариант распространённого сюжета о волшебной силе, заключённой в волосах (ср. мифы об Амфитрионе и Комето, о Самсоне и Далиле); 2) сын Гиртака, спутник Энея, известный своей дружбой с Эвриалом, с которым погиб во время ночного нападения на лагерь рутулов (Verg. Aen. IX 176– 445). M. Б.
НИСАБА (шумер.), в шумерской мифологии богиня урожая (клинописный знак, обозначающий её имя, включает знак колоса с зёрнами или состоит только из знака зерна), позднее — богиня писцового искусства, чисел, науки, архитектуры, астрономии. Засвидетельствована с периода Фары. Дочь Ана; в лагашском пантеоне — дочь Энлиля, сестра Нингирсу. Супруг Н. во времена III династии Ура – бог Хайя (имя раньше читали как Хани), вместе с которым её призывали на помощь писцы, изучающие клинопись; в 1-м тыс. до н. э. супруг Н. – аккадский бог писцового искусства Набу. Н. прославляется как «мудрость Энки», как «та, что открывает людям уши» (разум, понимание, даёт мудрость). Эмблема H. – писцовый грифель. Места культа – в досаргоновский период – Умма и Эреш (не локализован), позднее – Лагаш. В иконографии (предположительно) Н. – богиня, изображенная на серебряной вазе царя Энметены. Она сидит с распущенными волосами, с колосьями, украшающими рогатую тиару; из её плеч растут злаки, и в руке она держит плод финика. В. А.
НИФЛЬХЕЙМ (др.-исл. Niflheimr, «тёмный мир»), в скандинавской мифологии мир мрака, существовавший до начала творения; в нём — поток Хвергельмир. Е. М.
НИФЛЬХЕЛЬ (др.-исл. Niflhel), в скандинавской мифологии обозначение царства мёртвых наряду с хель. НИШКЕ, Hишке-паз, Вере-паз («высший бог»), в мордовской (эрзя) мифологии высший бог. Н. создал небо и землю, пустил в мировой океан трёх рыб, на которых держится земля, насадил леса, сотворил человеческий род (эрзян), повелел мужчинам заниматься земледелием, женщинам – домашней работой. Н. – глава пантеона: он собирает всех богов на пир под яблоней. У Н. две дочери (Кастарго и Вецорго), которых призывают в заговорах от болезней, и жена Нишке-ава. Н. женит сына (иногда – Пурьгине-паза) на земной женщине (Азравке), он поднимает её на небо в серебряной люльке. На небе у Н. семь амбаров: в одном – дед Мороз (Морозатя), в другом – дед Мякина, в третьем –
Ной выпускает голубя из ковчега. Фрагмент мозаики конца 12 – нач. 13 вв. Венеция, собор Сан-Марко.
пятница, в четвёртом – воскресенье, в пятом – зима, в шестом – лето, в седьмом, который не велено открывать Азравке, видна земля с родителями невестки Н. В народных песнях предстаёт сидящим на дубе с богом плодородия Норов-пазом и Николой (Николай Угодник) и раздающим людям счастье. Н. молили об урожае, о здоровье людей и скота, поминали в заговорах. НОВОЗАВЕТНАЯ МИФОЛОГИЯ, см. в ст. Христианская мифология. НОЙ (евр. noah, в Библии соотнесено с глагольным корнем NHM и понято как «успокаивающий» – Быт. 5, 29; греч. Ν"ε), в преданиях иудаизма и христианства герой повествования о всемирном потопе, спасённый праведник и строитель ковчега (ср. Зиусудра, Атрахасис и УтНапишти в шумеро-аккадской традиции, Девкалион в греческой традиции); спасиНой. Фреска Феофана Грека. 1378. Новгород, церковь Спаса на Ильине.
731
тель мира зверей и птиц, через своих сыновей Сима, Хама, Иафета родоначальник всего послепотопного человечества. Согласно библейскому повествованию, когда от браков «сынов божьих» (т. е. падших ангелов) с «дочерями человеческими» явилась новая порода исполинов, бог нашёл всех людей развратившимися и преданными злу, и только один человек «обрёл благодать перед очами Яхве» (6, 1–8); этот единственный избранник и был Н., потомок Адама в девятом колене, правнук Еноха. Его возраст исчисляется в таких же огромных числах, как и долголетие других начальных прародителей человечества: ко времени рождения сыновей ему было 500 лет, а ко времени потопа — 600 лет. Бог, решивший наслать на людей за их развращение потоп, предупреждает Н., который «ходил пред богом», был «человек праведный и непорочный в поколении своём» (6, 9), о предстоящей катастрофе и велит построить ковчег, давая точные предписания относительно материала, устройства (важен мотив трёх ярусов ковчега, отвечающих тройственному по вертикали членению мироздания, мирового древа и т. п.; по послебиблейскому объяснению, нижний ярус занимали пресмыкающиеся и звери, средний – люди, верхний – птицы) и размеров (6, 13–16). Для обозначения «ковчега» употребляется то же слово, что и для просмолённой корзинки, послужившей для спасения младенца Моисея на водах Нила (Исх. 2, 3), между тем как «ковчег завета» (таинственный ларец, с которым связывалось «присутствие» Яхве) обозначен по-еврейски совсем иным словом. Н. вводит в ковчег то ли по одной паре всех наземных животных (Быт. 6, 19), то ли по семь пар ритуально чистых животных и по одной паре нечистых (7, 2–3), а затем входит сам с женой, сыновьями и жёнами сыновей (всего восемь человек). Непрерывный дождь продолжается 40 дней и ночей, высокие горы покрываются водой, и всё живущее на земле гибнет (7, 17–24); вода прибывает 150 дней, затем начинает убывать, и ковчег останавливается «на горах Араратских» (8, 1–4). По прошествии ещё 40 дней Н. выпускает в окно ковчега ворона, но тот не находит себе места и возвращается; так же неудачно вылетает голубь. Но семью днями спустя голубь возвращается со свежим листом маслины в клюве – знак того, что вода уже сошла; еще через семь дней голубь уже не возвращается; земля постепенно обсыхает, и через 365 дней от начала потопа люди и звери могут выйти из ковчега (8, 14–19). Н. приносит Яхве жертву всесожжения (первое жертвоприношение в библейском рассказе о «праотцах»), и наступает торжественный час: Яхве заключает с Н. и его семьёй «завет». Бог начинает с того, что обещает наказанной за человека земле правильное круговращение времён года впредь: «во все дни земли сеяние и жатва, холод и зной, лето и зима, день и ночь не прекратится» (8,22). Н. стоит перед Яхве как прародитель будущего человечества и постольку как новый Адам и получает для начала то же благословение: «плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю» (9, 1, ср. 1, 28). Дарованная Адаму власть над животными не только подтверждена, но и
732
НОЙ
Жертвоприношение Ноя. Фреска Микеланджело на плафоне Сикстинской капеллы. 1508–12. Рим, Ватикан.
усилена (вероятно, ввиду роли человека в спасении животного мира) дозволением употреблять в пищу мясо, хотя непременно ритуально обескровленное (что мотивировано мистическим характером крови как материализации души – 9, 4). В связи с этим табуированием крови поставлен торжественный запрет на убиение человека под страхом смертной казни: «кто прольёт кровь человеческую, того кровь прольётся рукою человека: ибо человек создан по образу божию» (9, 6). Знаком «завета» с Н., гарантирующего, между прочим, невозможность в будущем всемирного потопа, объявляется радуга (9, 8–17). Как партнёр торжественного договора с Яхве, Н. как бы стоит между Адамом, с одной стороны, и Авраамом и Моисеем — с другой. Н. начинает заниматься земледелием; он (по-видимому, впервые на земле) насадил виноградник. Выпив вина, он опьянел и лежал нагим, что было осмеяно Хамом, между тем как оба других сына Н., отвернувшись и не глядя на наготу отца, почтительно прикрыли её. Узнав о проис-
шедшем, Н. благословил Сима и Иафета и проклял Ханаана, сына Хама и родоначальника ханаанеян, определив последним рабский удел (9, 20–27). Так, Н. выступает как культурный герой, изобретатель виноделия и учредитель института рабства (что с неодобрением отмечается послебиблейской традицией, ср. мидраш «Танхума Берешит» 20). Ещё по одной версии Н. первым сделал плуг и серп, что расширяет его роль культурного героя; говорится также о его небывалых дотоле пальцах, приспособленных для быстрой физической работы. Умер Н. в возрасте 950 лет (Быт. 9, 29). Позднейшие легенды группируются по преимуществу вокруг нескольких моментов жизни Н. Первый из них — рождение: тело новорождённого озаряет ярким светом весь дом, младенец сейчас же встаёт на ноги и начинает молиться, после чего его дед Мафусаил идёт к пределам земли для встречи с Енохом, узнаёт от него будущую судьбу мальчика и нарекает его Н. (согласно эфиопскому изводу книги Еноха). Позднее отцовство Н. легенды объяс-
Опьянение Ноя. Фреска Микеланджело на плафоне Сикстинской капеллы. 1508–12. Рим, Ватикан.
няют тем, что он предвидел гибель человечества, не желал иметь детей и женился по велению Яхве («Танхума Берешит» 39 и др.); жену Н. обычно отождествляют с Ноемой, сестрой Тувал-Каина («Берешит рабба» 23, 4). Много легенд относится к плаванию ковчега. Особо отмечена отеческая забота Н. о животных, которых он самолично кормил из своих рук подходящим для них кормом и в подходящее для них время, так что не знал покоя ни днём, ни ночью целый год («Танхума 15а»). Сказочные подробности касаются спасения великана Ога, который не уместился в ковчеге, но получал еду тоже от Н. Но традиция укоряет Н. за то, что он упустил случай молить бога о спасении человечества от погибели; наученные примером Н., праведники в последующем молились о спасении грешников, как Авраам – о спасении жителей Содома, а Моисей – о помиловании своего народа. Впрочем, не выступив предстателем за грешных современников, Н. предупреждал их о предстоящем потопе (сюда восходит представление о пророческом достоинстве Н. и даже, по некоторым версиям, намеренно затягивал строительство ковчега, чтобы у них было время покаяться. Важную роль играет в раввинистической литературе концепция «завета» Яхве с Н. и закона, данного через Н. всем его потомкам, т. е. всему человечеству, и составляющего некий минимум, через соблюдение которого может спастись «хороший» язычник. Наконец, тема, которой легенды уделяли большое внимание, — виноградарство Н., его опьянение и грех Хама. Откуда Н. взял лозу на земле, разорённой потопом? По версии Псевдо-Ионафанова таргума на Быт. 9, 20, она была принесена рекой из Эдема; по другой версии, однако, райское происхождение винограда подвергалось дискредитации, поскольку он отождествлялся с древом познания добра и зла. Грех Хама интерпретировался в раввинской экзегезе как оскопление отца (ср. оскопление Урана Кроном и другие аналогичные мотивы); проклятие Хама не в его собственном лице, но в лице его сына мотивировали тем, что он воспрепятствовал отцу породить нового сына (вавилонский Талмуд, трактат «Сангедрин» 70а; «Берешит рабба» 36, 7). Возникал ещё вопрос: почему срок жизни Н. не добирает 50 лет до красиво округлённого тысячелетия, которое он достоин был бы прожить за свою безупречность? Предполагали, что он добровольно пожертвовал 50 лет жизни имеющему некогда родиться Моисею (как до него Адам подарил Моисею 70 своих лет). Н. – популярный персонаж раннехристианского искусства, являющий вместе с тремя отроками, Даниилом среди львов и другими аналогичными фигурами идеальный пример бодрого доверия к богу в самом средоточии непреодолимой катастрофы. Ковчег, принимающий в себя спасаемых среди гибнущего мира, — для христиан выразительный символ назначения церкви. В русской фольклорной традиции имеются так наз. духовные стихи о потопе и о Н.: «В страхе смертном находился, Когда ветр с водой сразился, Ной с семьей. Чёрным враном извещался, —
НУМИ-ТОРУМ Вран к ковчегу возвращался: Все земли нет...» Среди использований предания о Н. в литературе 20 в. – пьеса А. Обэ «Н.» (в ней энтузиазм героя приводит к конфронтации с циническим рационализмом Хама). С. С. Аверинцев.
HOMMО, в мифологии догонов божества воды. В древнейших мифах ассоциировались, по-видимому, с рыбой. Согласно мифам, Н. – божественные близнецы, порождённые землёй от второго соития с ней Амма. Н. – это вода морей, потоков, дождей, а также – и свет (солнечные лучи). Н. – полулюди-полузмеи. У них красные глаза и раздвоенные языки, гибкие конечности, без суставов, а их тела — зелёные, гладкие, сияющие, как поверхность воды, и покрыты короткими зелёными волосами. У Н. – восемь верхних и нижних конечностей. Увидев с неба мать-землю нагой и лишённой речи, Н. из десяти пучков (по числу своих пальцев) волокон небесных растений сделали своей матери юбку. Скрученные спиралью влажные волокна, полные сущности Н. и заключавшие в себе слово, сообщили земле речь, первый язык мира. Н. в мифах противопоставляются Йуругу, олицетворяющему беспорядок. Когда в чрево земли — муравейник вошёл старший из восьми первопредков, мужчинаН. повёл его в глубь земли, где предок вошёл в воды чрева женщины-Н., ставшего частью чрева земли. И там первопредок стал водой, семенем бога и сутью Н. Усовершенствованный водой и словом, он превратился в Н. Остальные семь первопредков также подверглись этой трансформации; затем все они поднялись в небо, где господствовали Н. – первая пара. Седьмой предок представляет собой совершенство, символом которого является число семь (складывается из числа четыре, символизирующего женское начало, и три – мужское начало). Седьмой предок в муравейнике открыл своё слово (второе слово), пропуская между своими зубами влажные нити хлопка и произнося при этом слова, которые вплетались в нити. Если седьмой предок учит слову, то восьмой предок – это само слово, сама речь. Первый и второй первопредки, нарушившие запрет собираться вместе на небе, вынуждены были его покинуть; к ним присоединились и остальные. Первый (кузнец) взял с собой кузнечные инструменты и украл у небесных кузнецов огонь. Во время приземления он перебил себе конечности кузнечными инструментами: так появились суставы. Оказавшись на земле, он разметил землю для полей и распределил её между восемью родами людей (догонов). Положив принесённой с неба земли в поле, люди тем самым очистили землю. После того как прошли очистительные дожди, кузнец стал обучать людей искусству сева. Остальные предки (предок кожевников, певцов и т. д.), спускаясь, захватили свои орудия и инструменты. Восьмой предок, нарушив последовательность, спустился раньше седьмого. Седьмой, рассердившись, по достижении земли восстал против всех предков и, превратившись в огромную змею, раскидал семена, которые они несли с неба. Люди убили его и съели тело, отдав голову предку-кузнецу. Куз-
нец вырыл яму, похоронил голову, а сверху положил камень (впоследствии седьмой предок воскрес). От восьмого и седьмого первопредков произошёл Лебе. Е. С. Котляр.
HOPEАЙ, Прах Нореай, в мон-кхмерской мифологии божество, близкое по значению и функциям к образу Вишну. Н. – соперник Брахмы, однако вместе с ним был подчинён Эйсором (Шивой). Миф о Н., спустившемся с неба и ставшем Реамом (Рамой), был очень популярен в древней Кампучии. В храме Мебон была воздвигнута колоссальная бронзовая статуя божества. Среди атрибутов Н., в отличие от изображения лотоса у Вишну в Индии, здесь изображали символ земли. На ангкорских рельефах часты изображения Н. на Гаруде. Я. Ч.
НОРНЫ (др.-исл. Nornir), в скандинавской мифологии низшие женские божества, определяющие судьбу людей при рождении (по более ранним мифологическим представлениям, вероятно, и помогающие при родах). Отчасти родственны валькириям (которые, в отличие от Н., участвуют в определении только судьбы воинов в битвах) и составляют вместе с ними категорию низших женских божеств – дис. В «Прорицании вёльвы» и в «Младшей Эдде» названы три Н. – Урд («судьба»), Верданди («становление») и Скульд («долг»), живущие у источника Урд в корнях мирового древа Иггдрасиль (являющегося и древом судьбы), которое они (по «Младшей Эдде») ежедневно опрыскивают влагой из источника (можно предположить, учитывая сибирские параллели, что образ Н. вобрал в себя представления о «хозяйках» мирового древа и орошающих его источников); Н. определяют судьбы людей, вырезывая руны. В «Первой песни о Хельги...» («Старшая Эдда») Н. при рождении героя прядут нить его судьбы, предсказывая славное будущее. В «Речах Фафнира» («Старшая Эдда») говорится о многочисленных Н., ведущих свой род от богов, альвов или цвергов. По своей основной функции Н. аналогичны мойрам (паркам) из античной мифологии, имеют параллели и в мифологии других народов. Е. М.
HОPO-АBA, Паксь-ава, в мордовской мифологии хозяйка поля. Н.-а. молили об урожае, просили о помощи в полевых работах, оставляли для неё в поле несжатые полоски, хлеб и т. п. Считалось, что Н.-а. может испортить урожай, наказать человека солнечным ударом. Во время цветения ржи Н.-а. предвещала урожай ночным свистом, а неурожай — воплем. Она охраняла посевы, в том числе от хозяйки ветров Вармаавы. В марийской мифологии Н.-а. соответствовала Пасу-ава. НОРТИЯ, в этрусской мифологии богиня судьбы; почиталась в Вольсиниях, где в её храме происходила ежегодная церемония вбивания гвоздя, что должно было символизировать неотвратимость рока. Изображалась молодой женщиной с крыльями за спиной и гвоздём в руке. А. Н.
НОТ (Ν το ), в греческой мифологии божество южного ветра, сын Астрея и Эос
733
(Hes. Theog. 378–380). Брат Борея, Зефира, Эвра. Изображается обычно с бородой и крыльями (Ovid. Met. I 264–267). Он приносит с собой влажный туман (Hom. Il. III 10) и именуется «быстрым» (XXI 334). А. Т.-Г.
НУМ, в самодийской мифологии [у ненцев, селькупов (также Ном, Ноп, Нуп, Лом), карагасов, моторов, камасинцев, тайгийцев] верховное божество. Существует предположение, что термин «Н.» как обозначение высшего божественного начала самодийцами был воспринят из согдийского языка (nwm, «вера, религиозный закон», возможно, через посредство тюркского слова с тем же значением nom). В позднейшие времена на представления о Н. мог повлиять христианский монотеизм. По представлениям ненцев и селькупов, Н. – демиург, находящийся в отдалении от созданного им мира (часто – обитающий на седьмом ярусе неба) и управляющий им при помощи других божеств и духов. Н. часто отождествляется (или отождествлялся ранее) с самим небом (на это указывают употребление слова Н. в значениях «небо», «погода», идиомы «Н. кричит» – «гром гремит», «огонь Н.» – молния, «подол Н.» – радуга и т. д.). По некоторым ненецким мифам, жена Н. – старуха-покровительница Я-небя (Я-мюня), в селькупских мифах часто упоминается сын Н. – Нун ия, нередко отождествлявшийся с Ичей. В ненецких мифах сыновьями Н. называются Нга (в других мифах – свояк Н.), Минлей, духи хэхэ. По некоторым данным, у ненцев с Н. отождествлялся бог – покровитель оленеводства Йилебям пэртя («Ведающий богатством – стадом»). В ненецкой мифологии сильно развит мотив противоборства Н. и Нга. Известен миф об их борьбе за небесные светила. Некогда Нга пожаловался свояку Н. на темноту нижнего мира, вследствие которой он постоянно натыкается на острые углы своего жилища — семь слоев вечной мерзлоты, и Н. подарил ему для освещения солнце и луну. Однако без света стали гибнуть люди и животные на земле, и Н. по совету богов отправился в гости к Нга, чтобы хитростью вернуть светила. Воспользовавшись тем, что Нга оказался не в силах выполнить его просьбу: отдать свою тень, которая стала бы собеседником Н. в его скучной жизни на небе, – Н. отобрал подаренные ранее светила и возвратил их на небо. В космогонических мифах Нга крадёт у Н. зачаток земли – ком глины, делает человека – творение Н. – смертным и т. д. Гроза нередко интерпретировалась как битва Н. и Нга. Антагонизм Н. и Нга нашёл отражение и в ритуалах принесения им жертв: Н. посвящался белый олень, которого убивали на высоком месте, обратив головой на восток, а Нга – тёмный олень или собака, которых приносили в жертву, поставив головой на запад, обычно позади чума. Е. А. Хелимский.
НУМИ-ТОРУМ (букв. «верхний бог»), Нум-Торум, Торум, в мифологии обских угров верховное божество, бог неба, демиург. Среди большого числа параллельных имён и постоянных эпитетов Н.-Т.: «большой (великий) бог», «белый бог», «золотой свет», «верхний мир» и др. Довольно
734
НУН
широко распространено представление небесных божеств: у манси он сын КорсТорума и внук Косяр-Торума, которые занимают соответственно второй и третий ярусы верхнего мира, у северных хантов — сын Нум-Курыса и внук Нум-Сивеса. При этом братьями и сестрами Н.-Т. признаются божества солнца (Хотал-эква), луны (Этпос-ойка), огня (Най-эква), подземного мира (Куль-отыр), а также высшее женское божество Калташ-эква (одновременно жена Н.-Т.). Из семи сыновей Н.-Т. шесть выступают преимущественно как локальные божества, посланные небесным отцом в разные уголки земли, младший – Мир-суснэ-хум приобрёл главенство. В ряде мифов Н.-Т. изображается как величественный старик в роскошной, сверкающей золотом одежде, живущий в огромном, светлом доме «на седьмом небе», который полон богатств. В этом доме находятся сосуды с живой и мёртвой водой, водой для наводнений. Н.-Т. наблюдает за происходящим на земле в отверстие, через которое на железной цепи он спускает вниз своих посланников или поднимает земных героев, удостоившихся чести лицезреть его. Н.-Т. выступает в роли демиурга, его помощником является Куль-отыр в образе гагары, доставшей зачаток земли со дна первородного океана. Н.-Т. придал земле устойчивость с помощью тяжёлого пояса, превратившегося в Уральские горы, создал животных, послал в мир болезни и смерть, научил человека рыболовству, охоте и изготовлению одежды (таким образом, Н.-Т. свойственны и функции культурного героя). Известен вариант мифа, в котором создание вселенной приписывается Корс-Торуму, а Н.-Т. выступает как воссоздатель и устроитель земли после потопа (выкупавшись в его водах, Н.-Т. омолодился и родил семерых сыновей). С Н.-Т. связываются запреты инцеста, жестоких и массовых убийств, регуляция отношений между людьми и медведями (см. Консыг-ойка), установление законов религиозного культа. Н.-Т. почитался как божество, создавшее и посылающее на землю дневной свет, устанавливающее продолжительность жизни человека. Сведения о роли Н.-Т. в ниспослании удачи, установлении погоды, наделении человека шаманским даром не всегда идентичны: по одним версиям (более характерным для манси), он непосредственно занимается этими земными делами или направляет деятельность соответствующих духов, по другим же (чаще представленным у хантов), — после сотворения мира Н.-Т. в значительной мере отрешился от текущих дел, передоверив их младшим членам своей семьи или отдельным духам. В связи с этим непосредственные жертвоприношения Н.-Т. практиковались не повсеместно или же были редки; считалось, что любая жертва второстепенному божеству или духу является одновременно знаком почитания Н.-Т. или что небесное божество не нуждается в подарках человека. В культовых ритуалах с Н.-Т. ассоциировались белый цвет, возвышенность, берёза как священное дерево. В тех районах, где велась активная миссионерская деятельность, образ Н.-Т. сливался в представлениях аборигенов с образом единого
христианского бога, что, по некоторым данным, вело к активизации культа Н.-Т. и к практике прямых обращений к нему с мольбами. Не исключено, что именно поздними влияниями монотеистических религий объясняется то, что Н.-Т. в обскоугорской мифологии играет заметно большую роль, нежели во многом сходный с ним Нум в мифологии самодийцев. Е. А. Хелимский.
НУН (nwn), в египетской мифологии олицетворение первозданного водного хаоса, изначальное космическое божество. Представление хаоса в виде пучины вод связано с ежегодными разливами Нила, во время которых вся его долина бывала затоплена. В образе Н. слиты представления о воде как о реке, море, дожде и т. д. Н. и его жена Наунет (олицетворение неба, по которому солнце плавает ночью) — первая пара богов, от них произошли все боги. Они члены гермопольской огдоады, от Н. произошёл Атум, глава гелиопольской эннеады. Эпитет Н. – «отец богов», его считали отцом Хапи, Хнума, иногда – Хепри и Атума. В Мемфисе Н. отождествлялся с Птахом, в Фивах – с Амоном. В мифе об истреблении людей (см. в ст. Египетская мифология) Н. (или Атум) возглавляет совет богов, на котором богинельвице Хатор-Сехмет поручено наказать людей, замысливших зло против Ра. Р. Р.
НУНГУИ, в мифологии индейцев хиваро (Эквадор) покровительница земледелия, плодородия. Её отец Унд Нунгуи передал ей свою силу. Одна женщина, искавшая пропитание, попала к Н., которая послала к женщине девочку (эта девочка — та же Н.), и она научила хиваро обрабатывать поля, делать глиняную посуду и пр. Но злые дети женщины обидели девочку (Н.), и она ушла, спустившись по стволу бамбука к своему отцу. Ю. Б.
НУНУСАКУ, в мифологии алуне и вемале (Восточная Индонезия) мировое древо, священное дерево – варингин. Согласно мифу, Н. стоит на вершине горы в западной части острова Серам, у истока трёх главных рек. Все вемале и алуне произошли из Н., в нём – обиталище душ первопредков и змея Ниту Элаке, покровителя тайного союза «какихан». Н. считается национальным символом народов центральной части Молуккских островов. М. Ч.
НУРИСТАНСКАЯ МИФОЛОГИЯ, комплекс мифологических представлений нуристанцев (кафиров, араб. «неверные»), населяющих область северо-восточного Афганистана — Нуристан (иран. «страна света»), говорящих на кафирских языках (индоиранская группа). После завоевания в 1895–96 Нуристана афганским эмиром его население подверглось исламизации. Главные источники для изучения Н. м. — записи путешественников, этнографов, лингвистов, а также памятники культового искусства. Обширный материал по религии и мифологии нуристанцев содержат исследования и публикации зарубежных учёных — Дж. С. Робертсона, Г. Моргенстьерне, Г. Будрусса, Л. Эдельберга, В. Ленца, П. Сноя, К. Йетмара, Г. Фусмана и советского исследователя А. Л. Грюнберга (работавшего в Нуристане в 1963–64).
В Н. м. прослеживаются несколько культурно-исторических слоев. В наиболее древнем сплелись мифологические представления доарийского местного населения и типологически близкие элементы древнейшей мифологии индоарийцев. К этому этапу, вероятно, восходят пережитки в Н. м. представлений о двухчастной модели мира, а также отдельные черты охранительных богов и божеств, связанных с явлениями и объектами природы. Следующий, основной слой Н. м. связан с племенами нуристанцев, пришедшими в долины Гиндукуша. В нём много общего с ведийской мифологией (трёхчастная модель мира, первоначальная неустойчивость среднего мира и др.). Очевидно, общие персонажи и мифологемы восходят к предшествующему периоду, когда после распада индоиранской общности от древних индийцев, направляющихся в Индию, отделились предки нуристанцев (1-я половина 2-го тыс. до н. э.). Однако существенны и отличия Н. м. от ведийской. При дальнейшем самостоятельном развитии H. M. y некоторых амбивалентных мифологических персонажей стали превалировать одни свойства, а в ведийской получили развитие другие, порой противоположные. Кроме того, в случаях, когда исходный слой включал не одну, а две системы представлений, иногда оказывалось, что в Н. м. укоренилась иная система, чем в ведийской. По-видимому, на этом (а может быть, ещё на индоиранском) этапе мифология нуристанцев восприняла и шаманские представления. В дальнейшем индийское влияние проникало в Н. м. большей частью через другие дардо-язычные племена. Определенное воздействие на Н. м. оказывали контакты с иранским, в т. ч. и с мусульманизированным, населением. В мифах различных племён Нуристана (кати, вайгали, ашкуни, прасун) главными богами пантеона выступают Имра (верховное божество), Мони (демоноборец), Дисани (богиня плодородия). Нижний слой пантеона составляют божества, олицетворяющие отдельные явления природы, покровители природных объектов (рек, озёр и др.). Низшая мифология представлена демонами и разнообразными духами. Космическая модель в Н. м. сходна с древнейшей индийской: она трёхчастна — верхний (урдеш), средний (мичдеш) и нижний (юрдеш) миры. Верхний мир состоит из семи лежащих друг на друге слоев, наверху – небо, которое поддерживает Мони (Манди; играет роль космической оси), по другой версии, небо помещено на центральный столп. Полярная звезда и ещё одна из звёзд служат для прикрепления неба. Средний мир, представляющий собой диск, — место обитания людей (земля). Под ним расположен нижний мир, в нём — рай и ад. Обычно вход в нижний мир, по представлениям прасун, находится в отверстии близ главного святилища. В другом варианте трёхчастной картины мира средний мир не отделён от верхнего: земля плавно переходит в небо (там, где высятся горные вершины с вечными снегами, начинается небо). В верхнем мире расположено озеро — космический, а также и социальный (называется «Озеро
НУРИСТАНСКАЯ МИФОЛОГИЯ справедливости») центр мира. В середине озера растет могучее дерево (вариант: находится золотой гладкий камень). В одном из мифов говорится о золотом дереве с семью золотыми ветвями, на них покоится золотой диск, по-видимому, — солнце (отголосок этого мифа — бытующее у нуристанцев представление о том, что солнце поднимается из какого-то мифического озера). Дерево (или камень) в озере — это вздымающаяся вверх космическая ось, нижнюю часть которой представляет вытекающая из озера река со священными чистыми водами. Река связывает верхний и средний миры. Далее она течёт в нижний мир, а по ней плывут вниз дары для мёртвых и сами покойники. В озере верхнего мира, согласно большинству мифов, живут боги (существует, однако, и иное представление: боги пребывают в нижнем мире, среди мёртвых и не родившихся). По иным версиям, в озере верхнего мира боги держат своих коз, по мере надобности их достают. На горе растёт чудесное дерево, охраняемое огромным змеем. К завладевшему куском этого дерева люди испытывают сильное влечение. В некоторых мифах небу не придаётся значение космического слоя, боги, демоны и люди живут вместе на земле, которой противопоставляется нижний (иной) мир (двухчастная модель мира — пережиток древнейшего пласта Н. м.). В представлениях о загробном мире нет единства. Согласно одним, душа после смерти человека приобретает некую туманную форму (напоминающую неясные сновидения). Рая и ада, находящихся в нижнем мире, достигают через длинную пещеру, вход в которую охраняет созданный Имрой сторож. Он не позволяет никому из попавших в нижний мир вернуться на землю. Души добрых людей блуждают в раю, грешников — горят в огне в аду. По другим мифам, в нижний мир можно и войти, и выйти из него. Прасун рассказывают, как одна девушка спустилась через отверстие в подземный мир, где нашла дом, изобилующий продовольствием. Наполнив продуктами корзину, она унесла их к себе на землю. Спустившись в другой раз, девушка встретила хозяина дома — карлика, который взял её себе в жёны. Родившихся семерых сыновей она вынесла наверх и оставила на земле. Сохранились следы мифов, помещающих страну мёртвых «по ту сторону вод», т. е., вероятно, в верхнем мире. Возможно, с верхней локализацией загробного мира связано представление о воплощении душ умерших в птицу (голубя), при этом души двух родственников иногда воплощаются в одной птице. В некоторых мифах души покойников переходят в жилище Дисани, в верхний мир, где пребывают в блаженстве. В Н. м. несколько вариантов мифов о демиурге, культурном герое. Первоначальный хаос связывается с отсутствием солнца и луны, с хаосом ассоциируется первозданная тьма. Согласно одному из мифов кати, первый бог создал землю; её поверхность была ровной и гладкой (так представлялся горцам неупорядоченный хаос). Из-за отсутствия опоры она качалась. Тогда бог разбросал камни, превратившиеся в нечто подобное кольям, и с их
помощью закрепил землю; позднее он укрепил её на железном столпе. Бог создал бога-демоноборца Мони, который истребил демонов, и на земле появилось место для людей. После Мони были сотворены ещё два божества, и, наконец, — человек. Во многих мифах демиургом и культурным героем выступает Имра. Своим дыханием он сотворил (оживил) других богов, из правой стороны его груди вышла богиня Дисани. Семь дочерей Имры — покровительницы земледелия. Он создал также демонов и людей (в отличие от богов и людей, демоны не покорны Имре). Согласно древнему мифу кати, Имра создал людей пахтаньем, используя для этого золотую козью шкуру. Три женщины, появившиеся первыми, начали, а четвёртая завершила заселение долин. В святилищах Имра изображается занятым пахтаньем. Существуют, однако, версии, согласно которым человек ведёт своё начало от демонов. По мифу прасун, их предки — семь демонов, пощажённых богом Мони. Имеется миф о происхождении людей от двух демонов, которым из-за их младенческого возраста сохранил жизнь бог Багишт при взятии крепости демонов. Имра подарил людям молочный скот, научив их доению, а также сбиванию масла; создал собаку, дал людям злаки, орудия для вспашки и тягловый скот, соорудил мельницы, обучил молотьбе зерна. Он же установил порядок браков; разработал календарь; устроил первый дом для ритуальных танцев; научил людей изготавливать изображения богов и т. д. Имра — змееборец, оградивший людей от гигантского змея-дракона. Культурным героем является и Мони (Мон, Манди, Манде, Мани). Когда Имра создал демонов, они, непослушные богу, произвели на земле великий беспорядок и смуту. Тогда по распоряжению Имры вооружившийся мечом Мони истребил почти всех демонов (лишь семерым из них удалось спастись). В некоторых мифах имя демиурга-верховного божества не Имра, а Мара. По-видимому, первоначально фигурировали два различных божества: Имра и Мара, генетически связанные соответственно с Ямой и одноимённым «божеством-убийцей». У первого преобладала божественная, у второго — демоническая сущность. Последующее сближение, а затем и слияние двух божеств в единое оказалось возможным, скорее всего, благодаря амбивалентности протоиндийского и индоиранского персонажей. Согласно первоначальным представлениям, Имра, вероятно, не был единоличным верховным божеством. Его превосходил могуществом и святостью (вариант: был ему равен) бог Byшум; в другом мифе господином мира и богов называется Мунджем Малик; в варианте мифа он и Имра выступают соправителями. О последнем этапе установления иерархии богов свидетельствует следующий миф: когда Имра, утверждавший, что золотые ложе и сиденье принадлежат ему одному, сел на ложе, другие боги, настаивавшие на том, что это общее достояние, не посмели ему воспрепятствовать. Золотые сиденье и ложе — проявление характерных для Имры солярных черт. В ряде сюжетов Имра связывается со светилами. По одному из сюжетов, Имра взял с неба
735
солнце и луну: мир погрузился во мрак; люди умерли. Живым остался лишь один человек, он стал молить бога дать немного света. Имра подарил ему по кусочку солнца и луны и прикрепил их к нему справа и слева. Человек сел на коня и уехал. Через какое-то время человек вновь повстречался с Имрой, по предложению которого они совершили обряд братания. Когда же Имра попросил у побратима в подарок его коня, тот ему отказал. По распоряжению Имры коня выкрали у человека и доставили его богу. Конь воскликнул: «У меня в ухе меч, вынь его и убей всех своих врагов!». Имра стал действовать мечом против своих неприятелей. Солнце и луну он вернул на небо. В некоторых версиях Имра непосредственно отождествляется с солнцем (вместе с тем его воплощением являются и цветные облака — зелёные, красные, голубые). И другие небесные тела воспринимаются нуристанцами как воплощение божеств; так, семь звёзд Большой Медведицы считаются дочерьми богини Кымрай (Кумрай?), иногда называемой женой Имры. Мифологема бог — светила — демоны выявляется и в мифе о Мони (Манди). Манди хотел создать человека, но долина (мир) пребывала во тьме: солнце и луна были заточены в пещеру демоном. Манди, приняв облик мальчика, явился в пещеру, в которой жили демон и его мать. Когда демон ушёл, Манди вошёл внутрь закрытого помещения, где увидел сверкающий водопад (вариант: водоём, в котором находился золотой конь), солнце и луну. Манди искупался, взял светила на плечи, вскочил на чёрного коня и выбрался наружу: долина осветилась. Кинжалом, спрятанным в ухе коня, Манди заколол демона и его мать. Другой бог, Мара, тоже решил сотворить людей в иной части долины, где царил мрак. Он снял с плеч Манди солнце и луну и поместил их на небо. Согласно некоторым мифам, после того как был сотворен мир, сначала боги, демоны и люди жили вместе, в добром согласии: демоны даже помогали людям в работе. Существует миф, рассказывающий о конце этого благоденствия. Однажды между богами и демонами шла игра; игроков разделяла река (линия, отделяющая добро от зла). Когда стало ясно, что демоны должны победить, боги, сгрудившись, стали искать причину своей неудачи. Богиня Живуд, смекнув, что богам не хватает одного игрока, пошла искать его в высоких горах. Там из озера, поверхность которого колебалась, появился телёнок; он то погружался в воду, то всплывал. Из его рта вырывалось пламя, обжёгшее крылья Живуд. Однако возникавшие на озере благодаря телёнку волны коснулись крыльев богини, и они сразу же зажили. Живуд позвала телёнка за собой. С каждым шагом он становился всё больше, пока не стал огромным быком. Увидев быка, боги пришли в ужас и успокоились, лишь узнав, что он — из их числа: это был бог Мони (Мон, Манде). После того как он присоединился к богам, в возобновившейся игре демоны были побеждены. Ранний этап борьбы с демонами отразился в мифе о захвате богами, возглавленными богом Мони (Мон), крепости демонов, которую они соорудили на небе и
736
НУСКУ
подвесили с помощью проволок — железной, медной, серебряной, золотой и стальной. Мон стрелой с обоюдоострым наконечником последовательно рассек проволоки, и крепость упала на землю (ср. ведийский миф о штурме богами крепости асуров Трипуры, сделанной из трёх металлов; пронзённая стрелой Шивы крепость рухнула). В Н. м. для божеств плодородия характерна связь с деревом, козой и особенно с водой. Так, богиня Дисани после своего рождения из груди Имры скрывается в озере. Существует миф о появлении Дисани. В далёкой, недоступной для смертных стране (верхний мир) росло в озере огромное дерево (чтобы на него взобраться, понадобилось бы девять лет, чтобы обойти его крону — восемнадцать лет). К этому дереву воспылал страстью некий бог. Когда же он к нему приблизился, ствол дерева треснул, и из ствола появилась Дисани. Испуганный бог убежал, а богиня отправилась доить коз. У корней этого дерева находилась богиня деторождения Нирмали, покровительница жён, беременных женщин, детей. Дисани занимает важное место в пантеоне. Сами боги чтут её как свою мать. Она одаривает людей молоком, от неё зависит обилие молока у кормящих матерей; покровительствует скоту, прежде всего молочному; ведает посевами зерновых (ею прорыты некоторые оросительные каналы). Женщины возносят к ней молитвы о возвращении в целости и сохранности их мужей, ушедших на войну. Однако с Дисани связывается также и мотив смерти; с нею вместе живут семь неземных божеств-убийц — паней, пресекающих жизнь человека (вариант: семь братьев паней сотворены Имрой, живут рядом с солнцем или на его лучах; Имра вручил им золотые лук и колчан; когда паней коснутся человека, очевидно, стрелой, кончается его земная жизнь; трупные пятна — следы их ударов). Дисани выступает в антропоморфном (с луком, колчаном и кинжалом), то в зооморфном (дикая коза) облике. В облике дикой козы (иногда в виде женщины с большими грудями, заброшенными за плечи) выступает в некоторых мифах богиня растительности, хозяйка лугов и фруктов (главным образом винограда) Крумай (Кшумай, Крумой); она же пасёт и доит коз, одаривает ими людей; распоряжается дождём. Согласно некоторым представлениям, Крумай — хозяйка гор и стад диких животных. С водой, растительностью и животными связан бог Багишт — покровитель земледелия, крупного рогатого скота. Его имя восходит к имени ведийского божества Бхага. Согласно одной версии, его родила Дисани. Когда богиня доила коз, её заметил и воспылал к ней страстью вышедший из воды в облике дикого барана демон; капавшая с его шкуры вода имела оплодотворяющую силу. Дисани родила от него дитя, войдя в воды реки Парун. Хозяйка Парун — богиня Лунанг (по-видимому, восходит к нагам). Она приводит в движение мельницы. Появляется в облике прекрасной девушки, украшенной бубенчиками. Вероятно, когда-то к верхнему слою божеств относился Индр (Интр), также наделённый некоторыми функциями де-
миурга (создал виноградники, некий холм, долину), но в дальнейшем это божество утратило своё первоначальное значение. Его стали почитать лишь как покровителя вина и виноделия; согласно мифу, победивший Индра воинственный бог Гиш (очень популярный у нуристанцев) получает от него вино (возможно, вино в данном мотиве имеет значение божественного напитка — сомы). По одному из вариантов, Индр был вытеснен из долины (мира) Имрой. Лишь в южном Нуристане Индра по-прежнему почитали как властелина богов; его символ — золотая птица. Персонажами низшей мифологии являются демоны и разнообразные духи. Демоны мужского (юш) и женского (вутр) пола, созданные Имрой, отличаются огромными размерами и силой. Они красного цвета; вутр обычно очень безобразны. Б. А. Литвинский.
НУСКУ (шумер.), в шумерской мифологии божество, заимствованное аккадцами под тем же именем. Сын и советник Энлиля. В аккадских текстах — в первую очередь божество света и огня. В заклинательных текстах средневавилонского времени Н. сжигает ведьм и колдунов. В новоассирийский период культ Н. распространяется в Харране, где его считали сыном лунного бога Сина (шумер. Нанна), особенно там почитавшегося. В молитвах к Н. новоассирийского времени его называют «богом великим», т. е. возводят в более высокий ранг. Не исключено, что изображение светильника на пограничных межевых камнях среднеассирийского времени — символ Н., хотя, возможно, это символ бога огня Гибила-Тирры (по некоторым аккадским текстам, — сына Н.). В. А.
НУТ (nw.t), в египетской мифологии богиня неба. Входит в гелиопольскую эннеаду, дочь Шу и Тефнут, жена (одновременно сестра) Геба. Дети Н. — звёзды, движением которых она управляет, и солнце — Ра. Н. ежедневно проглатывает их, а затем рождает снова (так происходит смена дня и ночи). Согласно мифу, Геб поссорился с пожиравшей детей Н., и Шу разъединил супругов, оставив Геба внизу, а Н. подняв наверх. В Гелиополе детьми Н. являлись также Осирис и Сет, Исида и Нефтида. Эпитеты Н. — «огромная мать звёзд», «рождающая богов». В Н. заключена тысяча душ. В обращенном к Вели-
Богиня неба Нут защищает землю и всех ее обитателей.
кой Н. изречении «Текстов пирамид» говорится: «Нут, ты сияешь, как царица Нижнего Египта, и могуча ты над богами, души их – твои, и наследие их – твоё, жертвы их – твои, и имущество их – твоё». Будучи матерью Исиды и Осириса, Н. связана с культом мёртвых. Она поднимает умерших на небо и охраняет их в гробнице. Изображение Н., как бы смотрящей на мумию, нередко помещалось на внутренней стороне крышки саркофага. Н. часто отождествлялась с другими богинями-матерями: Мут, Таурт, небесными коровами Хатор, Ихет И др. Р. И. Рубинштейн.
НУХ (Nuh), в мусульманской мифологии пророк. Соответствует библейскому Ною. В Коране называется также «увещевателем ясным» своих грешных соплеменников (11:27; 71:2), «благодарным рабом» (17:3), «верным посланником» аллаха (26:107). Согласно Корану, Н. был послан аллахом к нечестивым людям, не желавшим слушать его проповеди (сура 71 «Нух»). Аллах приказал Н. строить ковчег, потом «закипела печь» (11:42; 23:27), и потоп поглотил всех неверных, включая жену Н. и его сына Канана (66:10). Ковчег пристал к горе ал-Джуди (11:27–51; 26:105–122). Для коранической истории Н. характерен постоянный параллелизм с историей Мухаммада. Сходны их миссии (42:11). В уста Н. вкладываются слова, соответствующие словам проповеди Мухаммада (10:72–74; 11:29–37; 26:111; 71:29), а враги Н. употребляют те же слова и аргументы, что и враги Мухаммада (23:24– 25; 54:9). Имеются также параллели истории Н. с историей Мусы и Ибрахима. Послекораническая литература содержит подробные повествования о Н., изобилующие сюжетами и мотивами, почерпнутыми из иудейской традиции (потоп, сыновья Н., его пьянство и др.). М. П.
НФАНВА, в мифологии качинов Бирмы (тибето-бирманская группа) существо, создавшее мир. Сначала Н. населил землю духами и чудовищами. После них появились женский дух Сиксауп (солнце), который главенствовал на небе, и мужской дух Хрипхкрауп, правивший на земле. От этих двух существ родились духи Чанум и Вайшун, создавшие современный мир. Я. Ч.
НЭ-ЧЖА НЬАДЬЫ ДЬАНГХА, Ньаадьы дьянха, в якутской мифологии покровительница телят и детей, маленький дух женского пола; дочь небожителя, главы злых духов Улу Тойона. Она спустилась на землю и поселилась среди людей. Н. д. обитает на левой стороне дома или между жилым помещением и хлевом. Для сохранения её благосклонности якуты приносили жертвы при переезде с зимника на летник и обратно, а также при отёле коров. Н. А.
НЬЁРД (др.-исл. Niordr), в скандинавской мифологии бог из числа ванов, отец Фрейра и Фрейи. После войны асов и ванов он стал заложником у асов (в «Младшей Эдде» уже часто причисляется к асам) и женился на Скади, с которой он живёт по девять суток в своём жилище Ноатун («Корабельный двор», согласно «Младшей Эдде», на небе, но вместе с тем у моря) и столько же в Трюмхейме, в горах, так как Скади – дочь великана Тьяцци любит не море и лебедей, а горы и волков. В «Речах Вафтруднира» («Старшая Эдда») говорится, что Н. вернётся к ванам в конце мира. Н. богат, имеет власть над морем, ветром и огнём, покровительствует мореплаванию, рыболовству, охоте на морских животных. Н. представляет ветер и морскую стихию, но, как и другие ваны, прежде всего является богом плодородия. Это подчёркивает описанный Тацитом культ Нертус (точный женский эквивалент имени Н. у континентальных германцев). Не исключено, что в генезисе Н. и Нертус — такая же ритуальная пара, как Фрейр и Фрейя (в «Саге об Инглингах» имеется намёк на то, что в стране ванов Н. сожительствовал с сестрой). Согласно «Саге об Инглингах», Н. после смерти Одина царствует в Швеции. Ж. Дюмезиль видит отражение мифов о Н. и Скади в истории Хадинга в «Деяниях датчан» Саксона Грамматика. E. M.
НЬИКАНГ, мифический предок царского рода у шиллуков (самоназвание чоло, Судан). С распространением культа Н. и превращением его в общеплеменной древние обряды вызывания дождя начали совершать в святилище Н., а сам Н. стал рассматриваться как посредник между Джуоком, считавшимся дождедателем, и людьми. Н. выступает как культурный герой; с ним связывают появление первых людей, он выловил их из воды с помощью гарпуна и удочки (по другой версии, люди вышли из открытой им тыквы). В одном из вариантов мифа о Н. первая пара людей и животные появились из тыквы, которую вынесла белая (светло-серая) корова, вышедшая из воды. Оква – один из трёх людей, порождённых первым человеком Коло, поймал в реке двух красивых девушек (полулюдей-полукрокодилов) и сделал их своими жёнами. Одна из них (Ньякайо) стала матерью Н. Ньиканг вступил в борьбу со своим братом и одержал над ним верх, сражался с солнцем. В дальнейшем Н. исчез с ветром (вариант: Н. удавился; ср. ритуальную смерть царя). Перед исчезновением Н. повелел установить в его честь культ. В святилище Н. хранились царские регалии: священный трон, фетиш, называемый именем Н. При корона-
ции царей фетиш помещали на трон, в жертву ему приносили быка. После этого фетиш уносили, а на престол придворные сажали нового царя. Царь почитался шиллуками как воплощение Н. Существовал обычай: убивать состарившегося царя (сходный обычай отмечен у другого нилотского народа — динка). Е. К.
НЬЯЛИЧ («наверху»), в мифологии динка (южная часть Судана) божество неба, демиург. По некоторым мифам, Н. — отец Денгдита. Е. К.
НЬЯМБЕ, Нзамби, Ндьямби, НдьямбиКалунга, в мифологиях многих бантуязычных народов Южной и Центральной Африки первопредок, демиург и культурный герой. Согласно мифам луйи, лунда, Н. создал всю живую и неживую природу. В мифах лунда называется река Катукангоньи или Катокангоньи (в Конго), где Н. (Нзамби) создал животных, деревья, сотворил или породил первых людей, дал людям собаку и т. п. Сначала люди жили там, где были созданы, а потом, по совету Н., все, кроме предков лунда, разошлись в разные стороны, перед уходом посадили дерево предков — муйомбо. Н. послал людям смерть в наказание за нарушение его запрета: он не разрешил им спать, когда луна находится на небе. По мифу луйи, Н. жил когда-то под землёй, но затем, испугавшись, что Камону, первый человек, убьёт его, он поднялся в небо, где и живёт, спускаясь на землю по радуге. В фольклоре Н. нередко выступает в качестве трикстера (ср. с Мвари). По предположению ряда исследователей (Э. Тордаи и др.), имя Н. фигурировало в мифологии акан (Гвинейское побережье), у которых Н. считался «отцом предков». Широкое распространение имени Н. в мифологии других народов в значительной мере связано с деятельностью христианских миссионеров конца 19 в., которые использовали его для обозначения христианского бога. Е. К.
НЭЛБЭЙ АЙЫСЫТ, Нэлбэй айыысыт («широко рассевшаяся»), в якутской мифологии первоначально покровительница рождения детей, позже – божество плодородия. Н. а. – степенная госпожа, одетая в дорожные одежды. Она живёт на восточной стороне земли за пределами обитания людей. Н. а. внедряет в темя мужчины созданные Юрюнг айы тойоном души (кут и сюр) ребёнка, которые переходят в женщину при соитии её с мужчиной, и она беременеет. Н. а. имеет власть дарить или не дарить ребёнка, и поэтому у якутов существовал обряд «испрашивания детей». Считалось, что Н. а. присутствует при родах, поэтому в доме надо говорить шёпотом и ходить тихо, иначе Н. а. может обидеться и отнять жизнь у младенца или у роженицы. После родов Н. а. приносили в жертву какое-нибудь животное и совершали обряд проводов, в котором участвовали одни женщины. В этом культе Н. а. обнаруживает весьма архаичные черты, уходящие своими корнями в эпоху матриархата (ср. также обычай шаманов одеваться в женскую одежду при обращении к Н. А. светлым духам айы).
737
НЭ-НО КАТАСУКУНИ (др.-япон., «страна на прочных корнях»), в японской мифологии страна, в которой обитают бог Сусаноо с дочерью Сусэри-бимэ. В Н.-н. к. отправляется О-кунинуси и там, преодолев все препятствия, чинимые ему Сусаноо, получает в жёны Сусэри-бимэ. В «Нихонги» и норито эта страна называется Нэно куни и только в «Кодзики» – Н.н. к. Из упоминаний в разных памятниках складывается представление, что это – большая, далёкая страна, расположенная в глубине земли или на дне моря, страна мрака. Существует также предположение, что это – «большая мать-земля», т. е., возможно, материк, противопоставленный «небесной стране» Такамано хара и японским островам — Асихарано накацукуни. Е. С.-Г.
НЭ-ЧЖА, Hо-чжа, На-чжа, в поздней китайской мифологии герой-богатырь, третий сын Ли Цзина (см. Ли-тяньван). Впервые его имя встречается в драмах 13–14 вв. Предания о Н.-ч. наиболее полное воплощение получили в фантастической эпопее «Фэн шэнь яньи» («Возвышение в ранг духов», 16 в.). Н.-ч. родился в виде круглого кома мяса, из которого вышел младенец трёх с половиной лет, с золотым браслетом — цянь-куньцюань («браслет неба и земли») на правой руке и полоской красного шёлка — хуньтяньлин («шёлк, баламутящий небо») на поясе. С помощью этих волшебных талисманов Н.-ч. мог побеждать своих противников. Забросив в море хуньтяньлин и болтая его, Н.-ч. нарушил покой Лун-вана, царя драконов Восточного моря. Посланцы Лун-вана не смогли усмирить его. Явившийся к отцу героя Лун-ван потребовал смерти Н.-ч., и Н.-ч. покончил с собой, чтобы искупить свою вину. Впоследствии дух Н.-ч. вселился в глиняную статую в храме, а когда его отец Ли Цзин разбил статую, даосский святой, покровитель Н.-ч. по имени Тай-и чжэньжэнь при помощи магических средств создал из лотоса нового Н.-ч. Воскресший Н.-ч. пытался отомстить своему Нэ-чжа с магическим оружием. Гравюра из книги «Иллюстрированные записки о поисках духов (трёх религий)». Москва, Библиотека им. В. И. Ленина.
738
НЮ-ВАН
Ню-ван (слева) и покровитель лошадей Маван. Китайская лубочная картина. Конец 19 – нач. 20 вв. Ленинград, Музей истории религии и атеизма. Коллекция академика В. М. Алексеева.
отцу за вынужденное самоубийство, но отца взял под своё заступничество бодхисатва Вэньшу (Манджушри), который с помощью изящно сделанной пагоды усмирил неистового Н.-ч., а затем подарил пагоду Ли Цзину, чтобы он в любой момент мог сделать это сам (отсюда прозвище Ли Цзина — Ли То-та, «Ли, держащий пагоду»). Не исключено, однако, что образ святого Ли То-та был создан в народной мифологии ранее легенд о Н.-ч. и первоначально мог не иметь с ними связи. Образ Н.-ч. популярен и в народной драме, сказания о нём бытовали не только у китайцев, но и, например, у восточных монголов. Б. Л. Рифтин.
НЮ-BАH («князь волов»), Бао-ню да-ван («великий князь охранитель волов»), Нюлань да-ван («великий князь воловьего загона»), в китайской народной мифологии бог — покровитель крупного рогатого скота. Считалось, что он предохраняет волов и коров от эпизоотии. Согласно одной из традиций (уезд Мисянь провинции Хэнань), Н.-в. по происхождению был учёным, жившим в 13 в. в конце династии Сун. Будучи разорённым и лишённым привычных занятий вследствие установления монгольской династии Юань (с 1280), он, став земледельцем, никогда не бил своего вола, на котором пахал. Если вол останавливался, учёный опускался перед ним на колени, и вол тянул плуг дальше. По другим традициям, в качестве Н.-в. выступает некто Цзинь Да-шэн (отсюда, возможно, и эпитет цзинь, «золотой», часто прилагаемый к Н.-в.) с гор Мэйшань (провинция Чжэцзян), обожествлённый в качестве духа звезды Тяньвэнь («небесного мора»), который может принимать облик вола. Н.-в. известен также под именем Цзинь-ню («золотой вол»). В одном из мифов Цзинь-ню остановил наводнение в Цяньтане (современный Ханчжоу) в провинции Чжэцзян в 332 н. э. В Китае 18 – нач. 20 вв. были широко популярны лубочные антропоморфные изображения Н.-в. (иногда вместе с Маваном – покровителем лошадей). Их вешали подле конюшни или в помещениях для скота с охранительной целью. Б. Л. Рифтин.
НЮЙ-ВА, Hюй-гуа, в древнекитайской мифологии архаическое женское божество. Элемент «нюй» означает «женщина», элемент «ва» плохо поддаётся дешифровке. Американский синолог Э. Шефер ги-
потетически толкует «ва» как «лягушка», считая, что первоначально Н.-в. могла почитаться как дух дождевых луж, представляемый в виде мокрых, скользких тварей. Китайский учёный Вэнь И-до этимологизировал имя Н.-в. как женскую ипостась тыквы-горлянки, что увязывается с широко распространёнными у народов Восточной и Юго-Восточной Азии мифами о чудесном рождении первопредков из тыквы. Однако и в поэме «Тянь вэнь» («Вопросы к небу») Цюй Юаня (4 в. до н. э.), где впервые упоминается Н.-в., и в более поздних памятниках отсутствуют данные, подтверждающие обе гипотезы. Во всех памятниках рубежа н. э., как и в изобразительном искусстве, Н.-в. имеет облик полуженщины-полузмея (в некоторых описаниях у неё ещё голова быка). Очевидно, первоначально она почиталась как прародительница племён ся (в среднем течении Хуанхэ), в основе её культа, вероятно, лежит культ змеи, связанный с культом матери-прародительницы. Согласно варианту мифа (в «Хуайнань-цзы», 2 в. до н. э.), Н.-в., видимо, порождала людей как некую бесформенную, нерасчленённую массу, а другие мифические герои помогали ей, создавая отдельные части тела и органы: Шан-пянь — глаза и уши, Саньлинь — руки и т. п. По стадиально более поздней версии, приведённой в «Фэнсу тун» («Толкование нравов и обычаев») Ин Шао (2 в. н. э.), Н.-в. лепила людей из глины, но так как работа была крайне сложна и трудоёмка, она стала опускать в глиняную жижу верёвку и, выдёргивая, стряхивать её. Из летевших на землю комочков и получались люди, от которых пошли бедные и низкородные. Знатные и богатые произошли от тех, кого Н.-в. вылепила своими руками. В том же памятнике Н.-в. приписывается установление бракосочетаний. Как богине бракосочетаний под именем Гао-мэй (Гао, «высокий», мэй — жертвоприношение с молением о даровании детей) ей поклонялись, чтобы избавиться от бесплодия и обрести потомство, в её честь исполнялись танцы, по-видимому, эротического характера. Н.-в. приписывается также восстановление космического равновесия, нарушенного какой-то катастрофой, когда обрушились четыре предела земли (по одной из версий, от удара духа вод Гун-гуна о го-
ру Бучжоу-шань). Н.-в. расплавила разноцветные камни и зачинила дыру в небе, затем отрубила ноги у гигантской черепахи и подперла ими небо с четырёх сторон земли. Одновременно она боролась и с разлившимися водами, пытаясь устроить запруды, и убила чёрного дракона — воплощение нечисти («Хуайнань-цзы»). В «Лунь хэн» («Критические суждения») Ван Чу на (1 в. н. э.) и в более поздних источниках эти мифы соединены между собой, что, возможно, — результат поздней циклизации. На рельефах начала н. э. Н.-в. изображается в большинстве случаев вместе с Фу-си, оба — в облике человеко-змеев, причём хвосты их переплетены — символ супружеской близости. Очевидно, соединение Фу-си и Н.-в. в супружескую пару произошло относительно поздно (может быть, к рубежу н. э.), но только в 9 в. у поэта Лу Туна Н.-в. названа женой Фу-си. Согласно «Ду и чжи» («Описание неповторимого и странного») Ли Жуна (примерно 9 в.), когда вселенная была только что создана, Н.-в. жила со своим братом (подразумевается Фу-си) в горах Куньлунь. Они решили стать мужем и женой, но устыдились. Тогда брат привёл Н.-в. на вершину Куньлуня и произнёс заклинание: «Если небу угодно, чтобы мы поженились, пусть дым устремится столбом ввысь; если нет, — пусть дым рассеется». Дым поднялся столбом. Атрибутом Н.-в. на древних рельефах является либо тростниковый губной органчик – шэн, изобретение которого ей приписывается, либо угольник – символ квадрата, т. е. земли, а также диск луны в руках – символ женского начала – инь (см. Инь и ян). Миф о Н.-в. послужил основой для рассказа Лу Синя «Починка неба» (сб. «Старые легенды в новой редакции»). Б. Л. Рифтин.
НЯННЯН (от кит. простонародного няннян, «государыня», «императрица», восходящего к корню нян, «матушка»), в поздней китайской мифологии класс божеств. Ср. Сун-цзы няннян («государыня, приносящая сыновей») — богиня-чадоподательница, храмы которой назывались в просторечье няннянмяо, Яньгуан няннян («государыня божественного зрения»), охраняющая младенцев от глазных болезней, Цуй-шэн няннян — матушка, ускоряющая роды, и т. п. Б. Р.
Слева – Нюй-ва с губным органчиком (шэн) и диском луны. Рельеф на камне. Период Хань (206 до н. э. – 220 н. э.). Уезд Танхэ. Справа – Нюй-ва, держащая в руках диск луны с изображением жабы. Фрагмент настенной живописи в когурёской гробнице № 4. 6 в. Тунгоу (Цзиань, КНР).
OАHHEC, в шумеро-аккадской мифологии первочеловек в образе полурыбы-получеловека, культурный герой [О. — грецизированная форма его имени, приводимая историком Беросом, 4–3 вв. до н. э.; шумерское или аккадское имя неизвестно; О. — возможно, от аккад. умману, «мастер», эпитет бога Энки (Эйя)]. Согласно Беросу (миф, лежащий в основе его рассказа, пока не обнаружен), люди жили, как животные, до тех пор, пока полурыба-получеловек по имени О. не вышел из моря и не научил жителей Вавилонии письму, наукам, строительству городов и храмов, земледелию и т. д. Судя по мифу об Инанне и Энки (см. Инанна, Me), традиция, указывающая на море как место, откуда началась цивилизация Двуречья, очень древняя. Возможно, этот рассказ связан с мифом об Энки и мировом порядке (см. в ст. Энки) и с образом кулулу, а также с представлением об абгалях (шумер.; аккад. апкаллу, возможно, «мудрец») — обитающих в Абзу существах, подвластных богу Энки и считавшихся основателями многих городов Двуречья и носителями культуры в широком смысле (в аккадской традиции их семь; к ним причисляли Гильгамеша, Этану, Адапу и др.). В. А.
ОБАН СИНДЖАН, в корейской мифологии духи, охраняющие пять или четыре стороны света. Верховный дух зелёного цвета (Чхондже) находится на востоке, красный (Чокче) — на юге, белый (Пэкче) — на западе, чёрный (Хыкче) — на севере и жёлтый (Хвандже) — в центре. В пещерном храме Соккурам (Силла, 8 в., близ Кёнджу) сохранились самые ранние в Корее скульптурные изображения О. с, стоящих на демонах. О. с. нашли отражение на боевых знамёнах средневековой Кореи, которые различались по цветам и направлениям; символические знаки пяти направлений ставились при выборе участка под строение, на входных воротах для изгнания злого духа оспы (Мама сонним);
при совершении народного обряда чангундже 15-го числа 1-й луны у входа в селение устанавливали фигуры О. с, сделанные из камня или дерева и напоминающие столбы чансын. Имеют аналога в древнекитайской мифологии и восходят к буддийским махараджам (кор. Сачхонван). Л. К.
ОБАСИ-НСИ, в мифологии экои (Южная Нигерия) божество земли (иногда мужского, иногда женского пола). О.-Н. обеспечивает плодородие. Как божество нижнего мира О.-Н. живёт под землёй, куда уходят умершие. Согласно некоторым мифам, О.-Н., богиня земли, в паре с богом неба Обаси-Оса, как мать и отец, создали мир и все вещи; затем они разъединились. Е. К.
ОБАСИ-ОCA, в мифологии экои (Южная Нигерия) бог неба, громовник. От него исходят молнии, гром, разрушительные ливни, он — хозяин всех вод; он же посылает горячие солнечные лучи; солнце — его вестник. О.-О. — демиург, создавший мир; привёл на землю первую созданную им человеческую пару и научил их всему, в том числе половым сношениям. На земле сначала не было воды, и первые семь дней эта человеческая пара пила дождевую воду. Затем О.-О. послал на землю в калебасе (сосуд из тыквы) семь чудесных камней; люди стали бросать их — и возникли моря, реки и водоёмы. Согласно другому варианту, когда первые люди, Этим-Не («старик») и его жена Эджау («дикая кошка»), пришли на землю, там не было ни воды, ни огня. Первый человек добыл воду для своих потомков и поручил «хромому мальчику» (тип культурного героя) украсть огонь в небе у О.-О. Мальчик унёс огонь из дома жены бога, где он гостил, спрятав его под своей набедренной повязкой, а О.-О. проклял его и наказал хромотой. По другим версиям, мир создали бог неба О.-О. и богиня земли ОбасиНси. При жертвоприношениях экои обращались к О.-О. и Обаси-Нси как к отцу и
матери. Каждое утро молились солнцу, вестнику О.-О., протягивая воду в калебасе вверх — к небу и наливая её на землю — для Обаси-Нси. E. С. Котляр.
ОБАТАЛА (на языке йоруба — «господин белой одежды»), в мифологии йоруба бог, управляющий небесным сводом и миром. О. был создан «хозяином неба» Олоруном, который затем передал ему управление. О. выступает как демиург. Вместе с женой Одудува О. породил божества, олицетворяющие землю и воду, от союза которых произошёл Орунган; сделал из глины первых людей — мужчину и женщину. О. создаёт ребёнка в чреве матери. Белый цвет считается посвященным О. В некоторых вариантах мифов роль О. играет Ориша Нла. Е. К.
ОБОРОТНИЧЕСТВО, в мифологии магическая перемена облика персонажа. Преимущественно — временное превращение с последующим возвратом к первоначальному (подлинному) виду. Мотив О., очевидно, базируется на практике охотничьей маскировки, а также на некоторых тотемических и анимистических воззрениях: о воплощении души человека в животном (растении, предмете), о человеческой или животной ипостаси аграрных божеств, духов злаков и плодородия и т. п. В О. отразились представления о двойной зооантропоморфной природе мифологических персонажей — тотемных первопредков и культурных героев (таковы, например, сокол Муллиан — в австралийской мифологии; пёс Маху — в мифологии папуасов Новой Гвинеи; богомол Цагн — у бушменов и др.). Двойственность их природы обнаруживается первоначально не в облике, а в поведении, причём грань между ипостасями человека и животного подчас трудноуловима. Так, орочские Ворон и Орёл, летающие над мировым океаном, очевидно, имеют облик птиц. Однако, поселившись с семьями на обломке скалы, они живут, как люди: изготавливают себе
740
ОБРЯДЫ И МИФЫ
оружие, ходят вместе на охоту. Палеоазиатский Ворон, продалбливающий клювом небесную твердь, при этом обычно антропоморфен. У мансийского Эква-Пырища сосуществуют ипостаси человека и гуся. Мотив О. соотносим с архаической концепцией «взаимооборачиваемости» всех сторон и проявлений действительности. Для потустороннего (т. е. относящегося к «той», «обратной» стороне), хтонического и вообще запредельного мира характерна «оборотность» — противоположность, начиная от временного ритма (вместо дня — ночь), кончая перевёрнутостью земных норм и установлений. В мифологии некоторых сибирских народов едой демонических персонажей являются нечистоты («антипища»); в древнекитайской мифологии у запредельных людей ноги повёрнуты наоборот, а языки растут в обратном направлении (причина неразборчивой «антиречи»). Поворотами отмечается рубеж между мирами. Ср. поворачивание избушки бабы-яги в русской сказке, оборачивание копыт коня при посещении царства мёртвых, и, наоборот, запреты оборачиваться в библейской легенде о Лоте и в древнегреческом мифе об Орфее. Для перехода из одного состояния в другое нужно повернуться, перевернуться, повернуть кольцо или какой-либо другой волшебный предмет (обычный мотив волшебных сказок). «Оборотность» иногда осмысливается в мифах как противопоставление истинного ложному; в мотивах колдовского «оборачивания» зрения и речи, распространённых в фольклоре и народных поверьях, подвергнутый этой процедуре видит и говорит нечто не соответствующее действительности. О. часто понимается как сокрытие подлинной сути под ложной формой. Мотив О. связан с переходными обрядами (обряд инициации и воспроизводящий некоторые его черты свадебный обряд), санкционирующими перемену состояния человека, что интерпретируется как смерть в одном статусе и рождение в другом. В фольклорно-мифологических сюжетах, отражающих переходные обряды (особенно свадебный), мотивом О. передаётся перемена статуса, сопровождающая пересечение пространственных и временных рубежей: при прибытии в место обитания своей суженой (часто относящееся к хтоническому миру) герой принимает облик ребёнка, реже — старика (приближается к рубежу «смерть — рождение»), таким образом он переживает действительное или мнимое состояние немощности («полусмерти») и сохраняет «обращенный» облик до полного утверждения в новом статусе — статусе мужа. Эта тенденция ещё сильнее проявляется в сюжетах о зооморфном брачном партнёре — женихе или невесте (AT 401 и др.), который сбрасывает звериную (птичью, рептильную и др.) личину ночью (тоже временной рубеж) и совсем отторгает её при окончательном утверждении в новом статусе, что и в этих сюжетах связано с преодолением пространственных пределов (сюжет путешествия в потусторонний мир для поисков мужа или жены, исчезнувших из-за нарушения запрета). Таковы, например, русские сказки «Царевна-лягушка», «Аленький цветочек», «Финист ясный сокол».
В низшей мифологии складывается особый образ оборотня, часто выступающего в качестве ложного брачного партнёра, иногда подменяющего умерших или отсутствующих жениха, невесту, мужа, жену; так, в мифологии коми оборотень Калян является к женщине в облике отсутствующего мужа и опознаётся по лошадиным зубам и коровьим копытам. Обычно сексуально-эротические устремления оборотня неотделимы от каннибальских (вампиризм; жертва оборотня худеет, бледнеет, что и даёт возможность заподозрить происки демона); например, албасты (татар.) в образе женщины приходит к мужчине, а в образе мужчины — к женщине, человек начинает чахнуть. В роли оборотня выступают животные, растения, отдельные предметы, духи, принимающие облик человека; согласно китайским поверьям, оборотнем (цзин) становятся животное-долгожитель (лис, змея, крыса, тигр и др.), надолго забытый в углу предмет домашнего обихода, корень какоголибо растения (женьшень, мандрагора и пр.). В восточнославянской демонологии оборотнями оказываются леший, домовой, чёрт, принимающие облик родственника или знакомого; в славянском фольклоре оборотень — змей, принимающий облик человека. По бурятским поверьям, домашний дух ада, опасный для младенцев, оборачивается одноглазым зверьком или женщиной, прикрывающей рукой окровавленный рот с единственным зубом; случайно пришибленный дверью, ада превращается в лоскут старой кошмы или обрубок старой кости. С другой стороны, О. — врожденное или благоприобретенное (путём овладения соответствующей магической формулой, талисманом или каким-либо другим чудесным средством) свойство человека. Оборотнем, например, слыл Ульв (исландская «Сага об Эгиле»), становящийся при наступлении сумерек молчаливым и необщительным «вечерним волком». В различных национальных традициях складываются наиболее характерные образы оборотня (в европейском фольклоре — Вервольф, человекоборотень, становящийся волком, в китайском — лис-оборотень и др.). Особым видом оборотня можно рассматривать ипостась «внешней души» мифологического персонажа, выступающую в обличье какого-либо животного, растения и даже человека. Мотив О. издавна является неотъемлемой частью фольклорно-мифологических повествований и восходящих к ним литературных жанров. Образ оборотня используется также авторами волшебно-фантастических и романтических произведений (Пу Сун-лин в Китае, С. Т. Колридж в Англии, А. фон Арним в Германии, П. Мериме во Франции и др.). С. Ю. Неклюдов.
ОБРЯДЫ И МИФЫ. Связь обряда (ритуала) с мифом давно отмечена исследователями. Обряд составляет как бы инсценировку мифа, а миф выступает как объяснение или обоснование совершаемого обряда, его истолкование. Такая связь «миф — обряд» особенно отчётливо проявляется в т. н. культовых мифах. Но о характере этой связи существуют различные точки зрения. Что причина и что следствие? Что первично и что производно? Склады-
вался ли обряд (ритуал) на основе мифа, как его инсценировка в лицах, или миф создавался как интерпретация совершаемого обряда? Представители мифологической и эволюционистской школ признавали примат мифа (верования) над ритуалом. Так смотрели на вопрос Я. Гримм, А. Н. Афанасьев, Э. Тайлор, Г. Спенсер, Ю. Липперт и др. Но в 1880-х гг. появилась и скоро стала преобладающей обратная точка зрения. Мысль о приоритете ритуала над мифом высказывалась историком религии У. Робертсоном-Смитом, англ. этнографом Р. Мареттом, французским этнографом А. Ван Геннепом. Амер. этнограф Р. Лоуи утверждал, что в «примитивных мифах» «весь церемониал просто проецируется в прошлое, как ритуал, преподанный сверхъестественным существом или тайно подсмотренный основателем, когда он исполнялся сверхъестественными существами». Русский фольклорист Н. Познанский, изучавший народные заговоры, писал, что словесная часть заговора (содержащая в себе мифологические отрывки) «развивается из колдовского действия». В марксистской литературе ту же точку зрения защищали И. И. Скворцов-Степанов и особенно обстоятельно Ю. П. Францев. Францев попытался наметить стадии развития мифа, отправляясь от культового или магического обряда: «Первоначально словесная часть обряда, повидимому, была незначительна... (подражательные и эмоциональные выкрики). Затем словесная сторона начинает разрастаться, становясь как бы пояснением совершаемого ритуала... Постепенно словесная часть начинает играть всё большую роль, она перерастает в песню или речитатив, сопровождающий обряд. Обряд может развиться в тесной связи с развивающимся словесным текстом в своеобразную религиозную драму... С другой стороны, и словесное пояснение может превратиться в самостоятельное повествовательное произведение – миф, который будет читаться в ходе исполнения обряда». Подробное изложение ритуальной теории мифа с критикой её односторонности дали американский этнограф Дж. Фонтенроз и советский фольклорист Е. М. Мелетинский. Ритуальная теория сохраняла почти полное господство вплоть до 1950-х гг., когда против неё выступил с позиций структуралистской теории мифа франц. учёный К. Леви-Строс, отстаивавший самостоятельность мифа, как своеобразной, чисто логической структуры, подчиняющейся лишь своим собственным законам. Но ритуальная точка зрения на миф остаётся преобладающей, хотя многими признаётся, что взаимоотношения мифа и обряда могут быть и очень сложными, и невозможно отрицать во многих случаях обратного воздействия мифа на обряд. Тесная связь мифа и ритуала прослеживается на самом различном мифологическом материале. Наиболее наглядны тотемические мифы австралийских аборигенов. В них содержится как бы пояснение совершаемых тотемических обрядов и их сакральное обоснование. В обрядах разыгрываются в лицах эпизоды священных преданий о предках; каждому действию, каждому движению исполнителей
ОВЦА обряда соответствует тот или иной эпизод в повествовании о подвигах предков. Сходны с австралийскими, но более сложны тотемические мифы и обряды папуасов маринд-аним. Таков миф о морском орле Кидубе, женившемся на земной женщине и жившем с ней на дереве; она хитростью убежала от него, и орёл в гневе разрушил деревню. Рассказ этот выдуман для устрашения тех (женщин и подростков), кто не посвящен в тайный тотемический культ Майо. Другой миф повествует о сыне змеи — прекрасном юноше, которого усыновил «дема» огня; его околдовали через кокосовые орехи, а позже из головы юноши выросла первая кокосовая пальма. Видимо, этот миф — обоснование практики вредоносного колдовства. Обычаи посвящения в тайный культ Сосома подкрепляются мифологическим повествованием о великане Сосоме, пожиравшем инициантов. Из большого запаса мифологических рассказов народов Африки многие тоже связаны с культовыми обрядами. Исследовавший богатую мифологию народа догонов М. Гриоль особо подчеркивает эту постоянную связь. Уже в эпоху общинно-родового строя мифология, связанная с религиозными обрядами, обнаружила тенденцию деления на два круга: эсотерический (священные мифологические сказания, доступные одним лишь «посвященным») и экзотерический (мифы, сочиняемые нарочно для «непосвящённых», чтобы отпугивать их от совершаемых тайных священных церемоний). В классовых, «государственных» религиях это деление выступало ещё резче. Тайные учения о богах составляли достояние жреческих каст и избранных адептов — «мистов», специально посвящаемых в те или иные «мистерии». Огромная научная заслуга принадлежит Дж. Фрейзеру, собравшему из фрагментов и реконструировавшему (в «Золотой ветви») целостную ткань древней — в основе своей аграрной – мифологии, надстроенной над бесконечно разнообразной сетью культовой обрядности. Несмотря на большое разнообразие поверий, запретов, церемоний, обычаев, возникает единая картина древней аграрной религии. Она включает в себя магические акты воздействия на землю, приносящую урожай, моления к божествам — покровителям земледелия и весьма обильные и разнообразные – для нас в значительном большинстве погибшие – мифологические повествования об этих божествах. Особенно наглядно в исследованиях Фрейзера показано тесное сращивание мифа с обрядом на примере культа Осириса в Египте; сохранилось и немало мифологических повествований (в местной и греческой передаче), и обильные иконографические материалы, и описания народных, а также и официальных обрядов в честь Осириса. Анализируя этот материал, Фрейзер сопоставляет отдельные мифологические мотивы с традиционными обрядами, а в конечном счёте – с материальной деятельностью людей, создавших эти мифы и практиковавших эти обряды. Очень убедительно обрисован облик умирающего и воскресающего бога растительности, смерть и воскресение которого есть мифологизация посева и прорастания зерна.
Аналогичны Осирису мифологические образы сирийского Адониса, фригийского Аттиса и др., дошедшие до нас более фрагментарно. Античная (точнее — греческая) мифология, несмотря на её чрезвычайное богатство, даёт мало примеров связи с обрядовой жизнью греков. Прямая и очевидная связь с обрядностью проявляется главным образом в мифах о божествах и полубожествах — покровителях тайных культов: Деметре и её дочери Коре (Персефоне) — покровительницах земледелия и покровительницах знаменитых Элевсинских мистерий; Дионисе, возглавлявшем посвященные ему полутайные культы, а также всенародные праздники, великие и малые дионисии; об Орфее, легендарном поэте, певце, основателе и покровителе секты орфиков; о загадочных кабирах, чей тайный культ существовал на Самофракии; о столь же загадочных куретах, тельхинах, дактилях. Наконец, указание на связь мифа с обрядом можно видеть в рассказах о подвигах героев — Геракла, Тесея и др., где попутно упоминается об учреждении героем в память о его подвиге — Олимпийских, Истмийских, Немейских и др. игр (вначале они были не спортивными соревнованиями, а, видимо, обрядовыми действами). Отчётливые следы взаимодействия обрядности и мифологии обнаруживаются в Ветхом завете. По исследованиям ряда библеистов, особенно Ю. Велльгаузена, многие повествовательные эпизоды в Библии истолковываются как обоснование тех или иных древних обрядовых действий. Так, рассказ о принесении Авраамом своего единственного сына Исаака в жертву богу (в последний момент эта жертва была отменена, Исаак заменен «овном» — бараном; Быт. 22, 1–18) едва ли можно рассматривать как реминисценцию действительно существовавшего будто бы у евреев института человеческих жертвоприношений, скорее, это мифологическое обоснование ритуала посвящения богу «первородных» сыновей, — в свою очередь символической трансформации еще более древнего обычая инициации мальчиков. Не менее ярко отразилась тесная связь обряд — миф в обычае обрезания мальчиков. В книге Бытия введение этого древнего обычая, происхождение которого было давно забыто, объясняется прямым повелением бога Аврааму (Быт. 17, 10—11 и др.) и рассматривается как знак заключения народом «завета» (договора) с Яхве; обычай стал своего рода этно-различительным признаком. Мифологическое обоснование получает в библейском тексте также древний скотоводческий обычай обрядового вкушения весной ягнёнка; его установление связывается с рассказом об освобождении евреев от египетского рабства (Исх. 12, 3 –28). Повествование о законодательстве Моисея, о его встречах с самим богом на горе Синай (Исх. 3 и др.) есть не что иное, как мифологическое истолкование и кодификация древних (и более поздних) обрядовых предписаний и запретов, которым подчинялись еврейские племена частью ещё в кочевой период, частью в палестинскую эпоху. Говорить здесь об обратной зависимости едва ли есть основания.
741
Древняя обрядность, вероучение, отголоски исторических событий в Новом завете переплелись самым причудливым образом. Всё же и в евангелиях нетрудно обнаружить — даже и не впадая в односторонность мифологической школы — ряд мест, которые естественнее всего рассматривать, как мифологизацию тех или иных ритуалов. Так, рассказ о крещении Иисуса Христа Иоанном Крестителем, хотя и содержит в себе, быть может, отголоски конфликта и соперничества между двумя проповедниками (Иоанн — Иисус), но по существу есть некое мифологическое обоснование практики водяного обрядового очищения, существовавшей, видимо, с незапамятных времён у многих народов; рассказ о тайной вечери — опоэтизированное и драматизированное описание широко известного древнего обычая обрядового вкушения хлеба и вина; повествование о распятии Иисуса Христа, может быть, имеющее и историческую основу, есть по существу христианская интерпретация культа креста. Бесспорно, можно привести немало примеров и обратной зависимости: народных и церковных обрядов, построенных на мотивах евангельских повествований. Такими «инсценировками» полны календарные обряды и праздники народов Европы. Здесь, наряду с обычаями и обрядами чисто местного, притом дохристианского происхождения, есть немало и таких, которые изображают в лицах эпизоды евангельской истории: таковы были прежде всего средневековые мистерии — инсценировки рождения Иисуса, — драматизация пасхального цикла — «страстей Христовых», начиная с обрядового употребления «пальм» или заменяющих их ветвей ивы или иных деревьев, относящихся к ритуалу «входа господня в Иерусалим», — и вплоть до торжественного празднования «воскресения Христова», с зажиганием огней, облачения в торжественные светлые ризы, взаимных поздравлений — «Христос воскресе», колокольного звона и пр. Но в большинстве случаев эти религиозные инсценировки уже потеряли или теряют характер строгого обряда, превращаясь в народное развлечение, а отчасти в официальную церковную литургику. С. A. Токарев.
ОБУМО, в мифологии ибибио (юго-восточная Нигерия, низовье реки Кросс) громовник; по некоторым мифам, — верховное божество, создавшее небо и землю, а затем передавшее управление миром другим божествам и духам, оставив за собой распределение сезонов и др. О. — сын и супруг Эка Абаси (согласно другой версии, её супруг — Эте Абаси). Вместе они породили всё сущее, в том числе предков всех народов земли. О. покинул землю в давние времена и поднялся в небо. Из своего жилища в облаках он направляет на землю своих посыльных – дождь, ураган, молнию, гром, орла и др. О. приносили человеческие жертвы во время празднеств, посвященных первому урожаю ямса. Е. К.
ОВЦА. В разных мифопоэтических системах символические значения О. отличаются большой устойчивостью и единством — робость, стыдливость, кротость, безо-
742
ОГДОАДА
бидность, пассивность, терпение, простота, податливость, невинность, мягкость, нежность, любовь, жертвенность (жертва). Иногда эти значения «ухудшаются» — безынициативность, подражательность, глупость, упрямство, блуждание. В биологическом виде, представленном О., с мифопоэтической точки зрения существенны териоморфные образы, определяемые двумя парами противопоставлений: мужской — женский [соответственно баран (овен) и овца] и принадлежащий к родителям — принадлежащий к детям (соответственно — овца и баран, но ягнёнок или агнец, т. е. барашек). В целом образы О. и барана реализуют общий круг символических значений, хотя в ряде случаев подчёркиваются разные нюансы этих значений (что, в частности, определяется и различиями по полу). Так, в образе О. чаще выступает связь с мотивами кротости, нежности, невинности, а в образе барана подчёркивается плодовитость, связь с солнцем и отдельными божествами, но в отрицательном смысле говорится о глупости (баран – дурень) и бестолковости барана. Забитость О., её открытость обидам и вражеским нападениям — один из распространённых мотивов и в «языковой мифологии» (некоторые животные обозначаются по принципу «едящий овцу»), и в обширной овечьей паремиологии («не прикидывайся овцою: волк съест»; «не за то волка бьют, что сер, а за то, что овцу съел»), фольклоре, прежде всего в сказочных мотивах (многострадальная овца в обществе лисы и волка). На этих качествах О. основана её роль в ритуале. Именно О. чаще всего выступает как образ жертвы, обычно чистой, богу солнца, огня и т. п. и наоборот, жертвоприношение чёрной О. — божествам подземного царства, злым духам для их умилостивления. Часто коза приравнивается к чёрной овце (чёрной О. нередко называют плохого человека; ср. «заблудшая О.» — о грешнике). Однако характерно противопоставление О. как чистого животного козе как нечистому или, во всяком случае, малопочитаемому животному. Соотношение овца — человек подкрепляется и сказочными мотивами о превращении в О., об овце-оборотне и т. п.; однако известны случаи, когда О. превращаются в неодушевлённые предметы (напр., в грузинской сказке пастух и О. обращены в камни за негостеприимство пастуха, отказавшего нищему в овечьем молоке и предложившему ему взамен козье). Образ О. часто встречается в сказочном фольклоре, раскрывающем различные качества О. Есть сказки, в которых О. доказывает, что она не хуже (не менее полезна), чем лошадь и корова (ср., например, амхарскую сказку о споре трёх этих животных), в других подчёркивается недостаточная престижность О. в иерархии мифопоэтических ценностей, иногда отчётливо выражается насмешливо-ироническое отношение к О., нередко обыгрываются «низкие» темы — овечий горох, блеяние и т. п. Вместе с тем О. выступает как символ спасителя и искупительная жертва (ср. широко известную в христианском учении и искусстве тему Agnus Dei, «божий агнец»); О. как мифологизированное животное, которое «перевозит» солнце через восьмой зодиа-
кальный «дом» (Скорпион); О. как страж юго-западного и западного направления (там же); О. как животное тотемного типа (ср. почитание О. у самосцев или «овечьи» роды у ряда алтайских народов); О. как животное, принадлежащее божеству (согласно «Ригведе» X 26, 6, Пушан ткёт О. одежды и чистит её), и т. п. Зато ритуальная роль О. бесспорна; так, образ О. у мирового дерева (в средней его части), у креста, с Иисусом Христом и т. п. Поскольку овцеводство играло большую роль у некоторых древних скотоводческих народов, наблюдается использование продуктов О. в ритуале — её молока, жира, особенно шерсти (причём шерсть и некоторые другие продукты О. иногда фигурально называются avi, «овца»). Мотив овечьего руна как символа плодородия весьма част в ритуалах, приурочиваемых к образу мирового дерева. В хеттских ритуальных текстах шерсть также связана с вечнозелёным деревом eia-. Белая овечья шерсть, как и сами О., фигурирует в ивановских праздниках у славян и соответственно — у балтов. В хеттских текстах ритуального характера упоминаются люди в овечьей шкуре (между прочим, и т. н. «волчьи» люди; ср. образ волка в овечьей шкуре). Очень широко используется О. в гаданиях (ср. способ гадания по лопатке О.), в заговорах-просьбах, в практике предсказания, в магии. У ряда сибирских и центральноазиатских народов О. выступает как животное — «онгон», приносящее счастье. Велика в ритуале и роль барана. Он постоянно выступает как жертвенное животное в Библии (ср. Исх. 29, 15–16, 18; Лев. 8, 18, 20–22; 9, 2, 4; 14, 13; 2 Царств 29, 22, 32), которое подвергается закланию и сожжению. В Египте барана приносили в жертву богу Амону. Заклание трёх баранов рассматривалось как очистительная жертва у ингушей. Не только экономический, но и определённый престижный аспект можно видеть в ритуальных дарениях баранов, принимавших иногда огромные размеры (согласно 4 Царств 3, 4, израильский царь получил от моавитянского царя 100 тысяч овец и 100 тысяч баранов); в обменах баранами, ягнятами, козлами (Иезек. 27, 21), подготавливавших ту ситуацию, когда О. или баран выступали в качестве единицы обмена. У древних евреев баран иногда выступает как тотемное животное. Особенно многообразно представлен культ барана в Древнем Египте. При ряде храмов содержались священные бараны, освобождённые от хозяйственных работ. Бараны подлежали закланию в зрелом возрасте; они бальзамировались и торжественно предавались погребению. Ряд божеств известен в овноголовом виде, ср. Хнума из Верхнего Египта, Херишеф из Гераклеополя и Осириса из Мендеса, слившихся в триединое божество (интересно, что название Мендес одновременно означает и барана; в этом городе к статуе Осириса в виде барана приходили женщины, желавшие потомства, и обнажались перед ней в надежде получить от Осириса плодовитость). В образе барана (иногда крылатого барана) почитался в Фивах и бог солнца Амон. Определённые элементы египетского влияния присутствуют в «овноподобии» Зевса. В
греческой мифологической традиции баран был также одним из животных, посвященных Афродите. Златорунный баран сбросил с себя в воды пролива Геллу, спасавшуюся вместе с братом Фриксом от злой мачехи Ино. Златорунный баран — стержневой образ мифологического цикла об аргонавтах. Следы барана как тотемного животного в названии аттического рода Криоидов — от др.-греч. κρι , «баран» (таково же название мифологизированного созвездия Овна). В барана может превращаться и божество (одна из аватар Агни — баран), и человек (нередки случаи сказочного превращения в барана околдованного или заклятого героя; ср. обратный мотив в романе Ф. Сологуба «Мелкий бес»: больному сознанию Передонова мерещится, что его друг – баран, чарами колдовства превращенный в человека). Из сказочных мотивов, связанных с бараном, лишь немногие сохраняют связь с мифами [ср. русские сказки типа — добыча бараном (и козлом) огня, превращение героя в барана]; большая часть мотивов относится к теме сообщества животных (баран и козёл, баран и кот, баран и птица, 12 баранов и т. п.), к теме барана и волка (причём глупый баран нередко выходит победителем), к комической трактовке образа барана [бараний лоб, баранье упорство (тупость), зажаренный баран и т. д.]. У ряда алтайских народов один из месяцев (июль) связан с бараном. Образ О. известен в западноевропейском животном эпосе (круг «Романа о Ренаре»), в его источниках и продолжениях — басня, аполог, фаблио и т. п. Он же часто используется в символике и эмблематике, в искусстве древнего мира и средневековья (нередко как аллегория). В мифологизированном изобразительном искусстве О. часто заменяется облаком. Образ барана в этом отношении значительно уступает образу О.; зато, в отличие от О., он появляется уже в верхнепалеолитическом искусстве, где на его долю (каменный баран) приходится приблизительно 7% всех изображений животных. B. H. Топоров.
ОГДОАДА, в египетской мифологии восемь изначальных богов города Гермополя (егип. Хемену, букв. «восемь»). В О. входили четыре пары космических божеств, из которых возник мир. Боги изображались с головами лягушек, а богини — с головами змей. Их имена известны из «Текстов саркофагов»: Нун и Наунет (водная стихия), Ху и Хаухет (бесконечность в пространстве), Кук и Каукет (мрак), Амон и Амаунет (сокрытое). Последняя пара, по-видимому, заменила богов Ниау и Ниаут (отрицание, ничто) и была внесена в О. фиванскими жрецами. С превращением в период Нового царства Амона в главного бога Египта был создан миф о возникновении О. во главе с Амоном в Фивах. В птолемеевскую эпоху возник миф о путешествии Амона с целью утверждения О. из Фив вниз по Нилу и его возвращении (вместе с О.) в Фивы. Р. Р.
ОГМА (ирл. Ogma), Огмий (галльск. Ogmios), в кельтской мифологии бог. Из сочинений Лукиана (2 в.), который сохранил традицию отождествления (чисто внешнего) галльск. Огмия с Гераклом, из-
ОГОНЬ вестно, что Огмий изображался старцем, одетым в звериную шкуру, с палицей в руке; уши стоявших рядом с ним людей соединялись с языком бога тонкими цепочками. В ирландской традиции О. — один из племён богини Дану (пал во второй битве при Мойтуре с фоморами). Назывался «Солнечноликим» (grianainech), сочетал огромную физическую силу с провидческим даром и искушённостью в поэтическом ремесле. Традиция приписывала ему изобретение так называемого огамического письма (употреблялось кельтами и пиктами Британских островов). С. Ш.
ОГНЕННЫЙ ЗМЕЙ, в славянской мифологии змеевидный демон, наделённый антропоморфными чертами. Цикл мифов об О. З. отразился в сербских эпических песнях, древнерусской повести о Петре и Февронии Муромских, русских былинах и заговорах, а также в преданиях, сохранившихся в древне-славянских традициях. О. З. вступает в брак с женщиной (или насилует её), после чего родится существо змеиной породы (см. также Змей Огненный Волк); сын О. З. вступает в единоборство с отцом и побеждает его. О. З. — воплощение стихии огня: эта его функция, как и связь с кладами и богатствами, которые он приносит в дом, куда летает (Налетник или Летучий у восточных славян, Pjenezny Zmij y лужицких сербов), сближает его с жар-птицей восточнославянских сказок. В заговорах О. З. призывается как волшебное существо, способное внушить страсть женщине. См. также Змей. В. И., В. Т.
ОГОНЬ, царь Огонь (рус.), одно из имён персонифицированного грома в русской и белорусской сказке. О. (Гром, Перун) — муж царицы Молоньи (рус. Маланьица, белорус. Молоньня и т. п.); эта супружеская пара преследует Змея (царя Змиулана) и сжигает его стада в той же последовательности, что и в древнем ритуале сожжения разных видов домашних животных в качестве жертвы богу грозы. Возможно, что это специфическое употребление имени О. непосредственно восходит к общеславянскому мифологическому имени, родственному др.-инд. Агни (ср. русский заговор: «Огонь, Огонь! возьми свой огник!» с таким же ведийским, обращенным к Агни, которому приносят в жертву пять видов животных), балтийским (литовским) наименованиям бога огня, производным от этого корня, и лат. ignis в выражениях типа ignis Vestae, «огонь Весты». В. И., В. Т.
ОГОНЬ. Мифы о происхождении О. — в числе наиболее распространённых, особенно у отсталых народов, для которых добывание и использование О. — самый наглядный и универсальный признак выделения человека из животного царства. Чаще всего в мифах присутствует мотив похищения О.: некое существо (выполняющее функцию культурного героя) похищает его у другого существа и передает людям. В одном из австралийских мифов (записанном в штате Виктория) говорится, что в давние времена единственным обладателем О. был зверёк бандикут, который тщательно скрывал его от всех, не расставаясь никогда с тлеющей головешкой.
Другие животные держали совет: как бы отнять у него О.? Это взялся сделать голубь, неожиданно бросившийся на бандикута; но тот, чтобы помешать похищению, бросил головешку в реку. Сокол подхватил на лету головешку и отбросил на берег. От неё загорелась сухая трава, и люди узнали значение О. Другой рассказ (племя та-та-ти, штат Новый Южный Уэльс): водяная крыса жила на реке Муррей и в своей большой хижине хранила О., на котором жарила ракушки. Она никому не давала О. Но однажды, когда крыса ообирала в реке ракушки, искра О. взлетела в воздух, и её подхватил маленький сокол Киридка; он поджёг ею сухое топливо и сжёг и хижину водяной крысы, и часть леса; вот почему там теперь голая равнина. Люди же с тех пор научились добывать О. трением. Третий рассказ (племя Гипсленда): в древности туземцы не знали О., они ели сырую пищу и мёрзли от холода. А О. был у двух женщин, которые не любили туземцев и ревниво охраняли своё имущество. Один человек, любивший туземцев, захотел помочь им. Он вошёл в доверие к женщинам, делал вид, что увлёкся ими, кочевал с ними вместе, а однажды, улучив минуту, похитил горящую головешку, спрятал её у себя за спиной и ушёл к туземцам, передав им похищенный О. Туземцы и сейчас считают этого человека своим благодетелем, но теперь это не человек, а маленькая птичка с красной меткой на хвосте — след О. В других мифах налицо мотив прецедента: кто-то научился добывать О. трением двух деревяшек, и с тех пор люди это делают. В таком мотиве не было бы ничего мифологического, если бы этот прецедент не приписывался зачастую опять-таки птицам либо тотемическим предкам в птичьем облике. В некоторых австралийских мифах происхождение О. связывается с солнцем: люди отбили от него кусочек и так получили О. В мифах африканских народов в числе других мотивов часто повторяется мотив получения О. от верховного существа — или тайком, или по его доброй воле. В мифах индейцев Северной Америки особенно част мотив похищения: оно приписывается койоту, лани, бобру, кролику, лисице, мускусной крысе, ворону, дрозду (животные, обычно выступающие в роли культурных героев). Сама техника похищения включает в себя во многих мифах характерную деталь: похититель отвлекает внимание владельца О. при помощи пляски и пения. В других мифах похищение заменено поисками О. где-то в отдалённой стране, или добыванием О. с луны, от грома и пр., или получением О. в виде выкупа за похищенного ребёнка. Во всех мифах о происхождении О. — от Австралии до Америки — главным действующим лицом является какое-нибудь животное (преимущественно птица), и это относится и к похитителю, и к первоначальному владельцу О. Одно и то же животное в одних мифах рисуется как владелец похищаемого О., в других — как похититель. В некоторых мифах вопросом, как добыть О., озабочено не одно, а все животные. Часто действующие лица мифов напоминают типичные образы тотемических предков, выступают как оли-
743
цетворённые (антропоморфизированные) существа. То, что в подавляющем большинстве мифов люди получают О. от животных или с помощью животных, не случайно. Перед нами — яркий пример характерной черты мифологического мышления: выведение теперешней ситуации из ситуации прямо ей противоположной, существовавшей «некогда». Если в реальной действительности обладание О. — один из самых существенных признаков, отличающих человека от животных, то в мифах предполагается, наоборот, что было время, когда О. владели животные, а люди его не имели. В некоторых мифах, где фигурируют человеческие существа, первоначальное обладание О. приписано женщинам, мужчины же получили его позже. В этих вариантах мифов об О. нашли отражение некоторые черты реальной действительности (у всех древних народов хранительница домашнего огня — обычно женщина). В некоторых мифах есть намёки на связь О. с половой функцией женщины. В примитивных мифах о происхождении О. сам О. не олицетворяется: он изображается как простой, чисто вещественный, бытовой О. (пламя, искры, тлеющая головешка), а олицетворёнными выступают окружающие его персонажи (владелец, похититель, даритель О.). В сложных мифологических системах классовых обществ мифологизируется и олицетворяется обычно сам О., который становится объектом чисто религиозного отношения; окружающие же его персонажи — это просто люди, поклоняющиеся О. Так, в ведийской мифологии Агни («огонь») — один из великих богов (хотя в «Ригведе» обращение к нему молящегося как к живому существу, богу, ничуть не мешает описанию священного О. как простого материального пламени). В древнеиранской маздеистской (зороастрийской) религии О. выступает как сугубо священная стихия, как воплощение божественной справедливости, арты. Некоторые мифологи связывали с О. образ Локи в германоскандинавской мифологии и образ древнеславянского бога Сварожича. Очень характерно олицетворение О. у народов Севера — в виде женского образа «матери О.», «хозяйки очага» и т. п. (у якутов и бурят — в мужском образе «хозяина О.»). Это не вообще О., а каждый раз «свой», домашний, семейный очаг, который нельзя смешивать с О. чужой семьи. Есть мнение, что именно такую «хозяйку О.» представляли собой известные женские фигурки эпохи верхнего палеолита и более позднего времени, нередко находимые в древних жилищах вблизи очага. Римская мифология олицетворяла неугасимый культовый О. и О. домашнего очага как богиню Весту, греческая — как Гестию. Но в греческой мифологии было и другое олицетворение О. — культурного и ремесленного: бог-кузнец Гефест (в италийской мифологии — Вулкан). В то же время в греческой мифологии вновь оживает глубоко архаичный мотив похищения О. Но здесь этот мотив радикально гуманизирован и окрашен моральной идеей, притом богоборческой: боги ревниво берегут О. для себя, не давая его людям, а друг и защитник людей — культурный герой Про-
744
ОГУЗ-ХАН
метей похищает для них О. с Олимпа. Обучает людей добыванию О. близкий образу Прометея герой древнего грузинского народного эпоса — Амирани. Теоретическая литература о мифологии О. бедна. Сторонники старой (19 в.) мифологической школы считали мифы об О. отражением небесных явлений, полагая, что в них речь идёт не о земном, а именно о небесном О. (молния и пр.). Правда, по мнению этих авторов (А. Кун и др.), само мифологическое мышление древних вырастало из их образа жизни. Теория мифологической школы в целом не подтверждается фактами: в подавляющем большинстве мифов, особенно ранних, нет смешения земного и небесного О. — последний тоже рисуется вполне реально. Большое количество мифов разных народов об О. собрал английский учёный Дж. Фрейзер, пришедший к выводу, что в этих мифах как бы воспроизведены три исторические ступени: когда люди совсем не знали О., когда они научились им пользоваться и когда научились его добывать. Олицетворение О. и культ его несомненно вырастали из разных корней: О. как спутник и помощник человека в борьбе с хищными зверями; О. как очищающая и целительная сила; О. как грозная и опасная стихия; домашний очаг, символ и покровитель семьи. С. А. Токарев.
ОГУЗ-ХАН, Огуз-каган, в мифологии огузов герой-прародитель. Образ О.-х. имеет черты культурного героя. Наиболее древние представления об О.-х. зафиксированы в уйгурской рукописи 15 в. «Огуз-наме» [содержит карлукско-уйгурскую (13– 14 вв.) версию мифа]. В ней говорится, что О.-х. был зачат матерью от лучей света (известный мифологический мотив чудесного рождения) и уже родился богатырём («Из груди своей матери этот ребёнок вкусил молоко и больше не пил. Мяса сырого, пищи, вина хотел... и заговорил. Через сорок дней он вырос, ходил и играл»). Уже в юности О.-х. победил страшное чудовище — пожиравшего табуны единорога. Внешность О.-х. отражает тотемистические представления древних тюрок: «ноги его... подобны ногам быка, поясница — пояснице волка, плечи — подобны плечам соболя, а грудь — груди медведя». Чудесный помощник О.-х., указывающий дорогу его войску и приносящий ему победу, — говорящий человеческим языком сивый волк. Проявив себя как богатырь, О.х. вступает в брак с небесной девой, спустившейся к нему в лучах света. От неё у него рождаются три старших сына — Кун (солнце), Ай (луна) и Юлдуз (звезда). От другой жены — земной красавицы — три младших сына — Кок (небо), Таг (гора) и Тениз (море). Объявив себя каганом, О. совершает завоевательные походы против соседей. Завершив завоевания, он устраивает великий пир и распределяет свои владения между старшими и младшими сыновьями. Это разделение связывается с чудесными дарами богов: золотым луком и тремя серебряными стрелами, ниспосланными О.-х. небом. О.-х. отдаёт лук, разломив его на три части, трём старшим сыновьям, а стрелы – трём младшим. Племена, которые произойдут от старших сыновей, он повелевает назвать «бозук»
(что значит «ломать на части»), а от трёх младших – «учук» («три стрелы»). Так объясняется разделение огузов на два крыла. С принятием ислама возникают новые варианты мифа об О.-х. (отражённые в сочинениях Рашидаддина, Абулгази, Языджыоглу Али). О. представляется в них потомком Яфеса [библейского Яфета (у Языджыоглу и Абулгази)] и правоверным мусульманином. Согласно Абулгази, О. принял материнскую грудь только после того, как мать уверовала в аллаха. Научившись говорить, он всё время повторяет: «Аллах! аллах!». От своих невест О. как условие брака требует принять ислам, воюет со своими дядьями и двоюродными братьями, отказавшимися перейти в ислам, и т. д. Образ О. как героя-прародителя вошёл и в мифологии многих современных тюркоязычных народов: турок, азербайджанцев, туркмен, узбеков, каракалпаков и др. (с конца 19 в. сохраняется главным образом как литературный персонаж). В. Н. Басилов.
ОГУН, в мифологии йоруба бог железа и войны, покровитель воинов, кузнецов, охотников (как и Шанго). О. порождён Орунганом. Железо и земля (поскольку в ней находят железо) считались посвященными О. Его символ — нож (в судах клялись на ноже), если клялись именем О., то обычно притрагивались языком к железному оружию. Обычное жертвоприношение О. — собака, но в особо важных случаях, например перед началом войны, совершали человеческое жертвоприношение. В дагомейской мифологии ему соответствует Гу. Е. К.
О-ГЭЦУ-ХИМЭ, Огэцу-химэ но ками, Укэмоти-но ками, Ука-но митама (др.япон., «дева-богиня великой пищи»), в японской мифологии имя О -г.-х. вначале встречается как название одной из частей первого острова, рождённого богами Идзанаки и Идзанами при создании ими страны Японии. Этот остров Иё-но футана («двуимённый») — «телом один, а лица имеет четыре, и у каждого лица есть свое имя» («Кодзики», св. I). Однако в дальнейшем О-г.-х. выступает как антропоморфное божество. В одном из мифов рассказывается, что Сусаноо попросил у нее пищи, и богиня поднесла ему яства, которые достала у себя из носа, изо рта, а также из заднего места. Сусаноо, сочтя еду осквернённой, убивает богиню («Кодзики», св. I). В «Нихонги» этот миф фигурирует в несколько измененном варианте: богиня Аматэрасу, получив в наследство от своего отца, бога Идзанаки, равнину высокого неба, приказывает богу луны Цукуёми отправиться на землю, где, как она слышала, обитает богиня пищи Укэмоти-но ками. Цукуёми повинуется приказу и прибывает к богине пищи. Та «поворачивает голову в разные стороны», и, когда обращает лицо к стране (земле), изо рта у неё выходит «еда» (т. е., видимо, вареный рис), когда поворачивает голову к морю, изо рта у неё выходят «существа с плавниками широкими, с плавниками узкими» (устойчивая для японской мифологии метафорическая формула для рыб), а когда поворачивается к горам, изо рта у нее выходят «существа с грубой шерстью,
с мягкой шерстью» (устойчивая мифологическая формула для зверей). Уложив всё это на множество подносов, богиня пищи поднесла еду Цукуёми. Однако тот, не прикоснувшись к поднесённым яствам, в гневе заявил: «Ты кормишь меня пищей нечистой, отвратительной, которую выплюнула изо рта!» и, обнажив меч, убил её. В теле убитой богини пищи родились: в голове — шелковичные черви, в глазах — рис-рассада, в носу — фасоль, в тайном месте — пшеница, в заднем месте — соевые бобы. Всё это подобрало и превратило в семена божество Камимусуби («Нихонги», св. I). О-г.-х. выступает также в одном из мифов в качестве матери многих божеств, и среди них — бога молодой жатвы, богини молодых посадок риса, бога орошения (полей), бога года побегов, и других («Кодзики», св. I). В современной Японии сохраняется народная вера в бога земледелия Угадзин (иначе: О-укасама или О-гано ками), относительно которого высказывается предположение, что это переосмысленный образ О-г.-х. Е. М. Пинус.
ОД (др.-исл. odr, букв, «исступление» и «поэзия»), в скандинавской мифологии бог, муж Фрейи, которая оплакивает золотыми слезами его отсутствие (он в дальних странствиях). «Од» этимологически совпадает с Одином и, вероятно, представляет собой его ипостась. Е. М.
ОДЖУЗ, Оджиз, в таджикской мифологии старуха-мороз. Семь (иногда меньше) дней до наступления нового года (ноуруза) назывались днями старухи-О. или в некоторых районах — «старуха в пещере» (считалось, что холодный ветер загнал О. в пещеру). В мифологии турок демон оджу (мекир), принимающий облик кошки, собаки, козлёнка, пугает ночных путников, вскакивая к ним на лошадь. В. Б., И. Б.
ОДИН (др.-исл. odinn), в скандинавской мифологии верховный бог, соответствующий западногерманскому Водану (Вотану). Этимология имени О. = Водана указывает на возбуждение и поэтическое вдохновение, на шаманский экстаз. Таков смысл др.-исл. Odr (см. Од; ср. готское wops, «неистовствующий», и лат. vates, «поэт», «провидец»). Тацит (1 в. н. э.) описывает Водана под римским именем Меркурия, тот же самый день недели связывается с его именем («Германия», IX). Всадник с орлом и вороном. Бронзовая пластина. 8 в. Вендель (Швеция). Стокгольм, Исторический музей.
ОДИН К 6–8 вв. относятся надписи с именами О. и Водана в разных местах. Во Втором мерзебургском заклинании (на охромение коня) (записано в 10 в.) Водан выступает как основная фигура, как носитель магической силы. Имеются свидетельства почитания Водана германскими племенами — франками, саксами, англами, вандалами, готами. В «Истории лангобардов» Павла Диакона (8 в.) рассказывается о том, что перед битвой винилов с вандалами первые просили о победе у жены Водана Фрии (Фригг), а вторые у самого Водана. Водан предсказал победу тем, кого увидит первыми. Это были жёны винилов, которые по совету его жены сделали из волос бороды (объяснение названия «лангобарды» – длиннобородые). О споре Одина и Фригг из-за своих любимцев рассказывается и во введении к «Речам Гримнира» («Старшая Эдда»). В позднейших немецких легендах он фигурирует как водитель «дикой охоты» — душ мёртвых воинов (этот мотив, как убедительно показал О. Хёфлер, восходит к тайным мужским союзам германцев). По-видимому, Водан в генезисе — хтонический демон, покровитель воин ских союзов и воинских инициации и богколдун (шаман). В отличие от Тиу = Тюра и Донара = Тора, имеющих определённые соответствия в индоевропейской мифологической системе, Водан = Один первоначально не входил в небесный пантеон богов. Это, разумеется, не исключает правомерность его сравнения с индийским богом Варуной (как выражающим тёмную сторону небесного бога) или с Рудрой (по «характеру»), с кельтским Лугом и т. д. (Впрочем, не менее близкую параллель находим в финском Вяйнямёйнене.) В конечном счёте (но далеко не с самого начала) Водан = Один стал представлять духовную власть и мудрость как первую функцию богов в трёхфункциональной системе (другие функции — военная сила и богатство-плодородие), которую Ж. Дюмезиль считает специфичной для индоевропейских мифологий. Превращение Водана = Одина в небесного и верховного бога связано не только с укреплением воинских союзов и повышением удельного веса бога — покровителя Один, едущий на Слейпнире. Исландский манускрипт. 18 в. Датская королевская библиотека.
745
Памятный камень с острова Готланд. 8 в. В центральной части: всадника на восьминогом коне (Слейпнир?), въезжающего в вальхаллу, встречает валькирия.
военных дружин (имелась даже упрощённая попытка представить О. как «аристократического» бога — военного вождя — в противоположность «крестьянскому» богу Тору), но и с расщеплением первоначального представления о загробном мире и с перенесением на небо особого царства мёртвых для избранных — смелых воинов, павших в бою. В качестве «хозяина» такого воинского «рая» (вальхаллы) О. оказался важнейшим небесным божеством и сильно потеснил и Тюра, и Тора в функции богов и неба, и войны. Процесс превращения О. в верховного небесного бога, по-видимому, завершился в Скандинавии. Здесь О. оставил заметные следы в топонимике (главным образом в названии водоёмов, гор). Правда, если судить по современным толкованиям скандинавских наскальных изображений эпохи бронзы, в то время там ещё не было отчётливого эквивалента О. В дошедших до нас источниках по скандинавской мифологии О. — глава скандинавского пантеона, первый и главный ас (см. Асы), сын Бора (как и его братья Вили и Be) и Бестлы, дочери великана Бёльторна, муж Фригг и отец других богов из рода асов. В частности, от Фригг у него сын Бальдр, а от любовных связей с Ринд и Грид сыновья Вали и Видар. Тор также считается сыном О. О. выступает под многочисленными именами и прозвищами: Альфёдр («всеотец»), Хар («высокий»), Игг («страшный»), Гримнир («скрывающийся под маской»), Хрофт, Херьян («воитель», глава эйнхериев), Харбард («седая борода»), Хникар («сеятель раздоров») и др. (перечень имён О. дан в «Речах Гримнира», «Старшая Эдда»). О. часто меняет обличья (т. н. хамингья). Он живет в Асгарде в небесном, крытом серебром жилище,
называемом Валяскьяльв или Глядсхейм, восседая там на престоле Хлидскьяльв. О. и на севере сохранил черты хтонического демона, ему служат хтонические звери — вороны и волки (известны, напр., имена его воронов — Хугин и Myнин, «думающий» и «помнящий»; волков — Гери и Фреки, «жадный» и «прожорливый»; О. кормит их мясом в вальхалле); хтонические черты имеет и его восьминогий конь Слейпнир («скользящий»), на котором сын О. — Хермод скачет в царство мёртвых хель; он сам одноглаз (а судя по некоторым эпитетам, даже слеп), ходит в синем плаще и надвинутой на лоб широкополой шляпе. В небесном царстве мёртвых, где живёт его дружина — павшие воОдин. Скульптура Г. Э. Фреунда. 1-я половина 19 в. Копенгаген, Национальный музей.
746
ОДИССЕЙ
ины, ему подчинены воинственные валькирии, распределяющие по его приказу победы и поражения в битвах. О. — бог войны и военной дружины (в отличие от Тора, который, скорее, олицетворяет вооружённый народ), дарователь победы и поражения (воинской судьбы), покровитель героев (в том числе Сигмунда и Сигурда), сеятель военных раздоров. О., повидимому, — инициатор первой войны (война между асами и ванами; см. в ст. Ваны), он кидает копьё в войско ванов. Копьё (не дающий промаха Гунгнир) — символ военной власти и военной магии — постоянный атрибут О. Как покровитель воинских инициации и жертвоприношений (особенно в форме пронзания копьём и повешения), О., повидимому, — скрытый виновник «ритуальной» смерти своего юного сына Бальдра (убийцу Бальдра — Хёда, возможно, следует толковать как ипостась самого О.; «двойником» О. отчасти является и подсунувший Хёду прут из омелы злокозненный Локи). О. является инициатором распри конунгов Хёгни и Хедина из-за похищения Хедином дочери Хёгни по имени Хильд (см. Хетель и Хильда). Отец и муж Хильд во главе своих воинов сражаются, убивают друг друга, ночью Хильд их оживляет для новых битв. Эта битва т. н. хьяднингов напоминает эйнхериев, дружину О., которая также сражается, умирает и снова воскресает для новых битв. О. сам себя приносит в жертву, когда, пронзённый собственным копьём, девять дней висит на мировом древе Иггдрасиль, после чего утоляет жажду священным мёдом из рук деда по матери — великана Бёльторна и получает от него руны — носители мудрости. Это «жертвоприношение» О., описанное в «Речах высокого» в «Старшей Эдде», представляет, однако, не столько воинскую, сколько шаманскую инициацию. Это миф о посвящении первого шамана (ср. близкий сюжет в «Речах Гримнира»: О. под видом странника Гримнира, захваченный в плен конунгом Гейррёдом, восемь ночей мучается между двух костров, пока юный Агнар не даёт ему напиться, после чего О. начинает вещать и заставляет Гейррёда упасть на свой меч). Шаманистский аспект О. сильно разрастается на севере, может быть, отчасти под влиянием финско-саамского этнокультурного окружения. Шаманский характер имеет поездка О. в хель, где он пробуждает вёльву (пророчицу), спящую смертным сном, и выпытывает у неё судьбу богов [«Старшая Эдда», «Прорицание вёльвы» и «Песнь о Вегтаме» (или «Сны Бальдра»)]. Функция шаманского посредничества между богами и людьми сближает О. с мировым древом, соединяющим различные миры. Последнее даже носит имя Иггдрасиль, что буквально означает «конь Игга» (т. е. конь О.). О. — отец колдовства и колдовских заклинаний (гальдр), владелец магических рун, бог мудрости. Мудрость О. отчасти обязана шаманскому экстазу и возбуждающему вдохновение шаманскому мёду, который иногда прямо называется мёдом поэзии; его О. добыл у великанов. Соответственно О. мыслится и как бог поэзии, покровитель скальдов. В «Прорицании вёльвы»
есть намёк на то, что О. отдал свой глаз великану Мимиру за мудрость, содержащуюся в его медовом источнике. Правда, одновременно говорится и о Мимире, пьющем мёд из источника, в котором скрыт глаз Одина, так что можно понять, что сам глаз О., в свою очередь, — источник мудрости; О. советуется с мёртвой головой мудреца Мимира. Мудрость оказывается в чём-то сродни хтоническим силам, ибо ею обладают мёртвый Мимир, пробуждённая от смертного сна вёльва, сам О. после смертных мук на дереве или между костров. В мудрости О. имеется, однако, не только экстатическое (шаманское), но и строго интеллектуальное начало. О. — божественный тул, т. е. знаток рун, преданий, мифических каталогов, жрец. В «Речах высокого» он вещает с «престола тула». Соревнуясь в мудрости, О. побеждает мудрейшего великана Вафтруднира. Гномика и дидактика (правила житейской мудрости, поучения) собраны в «Старшей Эдде» главным образом в виде изречений О. («Речи высокого», «Речи Гримнира») или диалогов О. с Вафтрудниром, вёльвой. О. — воплощение ума, не отделённого, впрочем, от шаманской «интуиции» и магического искусства, от хитрости и коварства. В «Песни о Харбарде» («Старшая Эдда») О. представлен умным и злым насмешником, который издевается над простодушным силачом Тором, стоящим на другом берегу реки и потому неопасным для О. (последний под видом перевозчика Харбарда отказывается перевезти Тора через реку). Хитрость и коварство О. резко отличают его от Тора и сближают его с Локи. Именно по инициативе О. Локи похищает Брисингамен у Фрейи. О. вместе с другими «сынами Бора» участвует в поднятии земли и устройстве Мидгарда, в составе троицы асов (вместе с Хёниром и Лодуром) находит и оживляет древесные прообразы первых людей (см. Аск и Эмбля). Кроме этого участия в космо- и антропогенезе, О. выступает также в качестве культурного героя, добывающего мёд поэзии. В «Младшей Эдде» также рассказывается о соревновании О. в конной скачке с великаном Хрунгниром и об участии (совместно с Локи и Хёниром) в добывании клада карлика Андвари. В эсхатологической последней битве (см. Рагнарёк) О. сражается с волком Фенриром и побеждён в этом поединке (волк проглатывает О.); за него мстит сын Видар. С О. в какой-то степени связаны и мотивы плодородия, о чём, возможно, свидетельствует такой его атрибут, как кольцо Драупнир («копающий»), порождающее себе подобные. Саксон Грамматик в «Деяниях датчан» (нач. 13 в.) представляет О. и других богов древнейшими королями. Он сообщает о том, что после измены Фригг О. ушёл и место его временно занял Mythothyn. В другом месте «заместителем» О. выступает бог Улль. В «Саге об Инглингах» Вилли и Be узурпируют власть в отсутствие О. Эти легенды о «заместителях» О. конунга являются, по-видимому, реликтами культа царя-жреца и его ритуальной смены при одряхлении или племенном неблагополучии (неурожаи и т. п.). От Водана ведут свой род англосаксонские короли.
Одиссей и Кирка. Скифос из святилища кабиров в Фивах. Керамика. 4 в. до н. э. Оксфорд, музей Эшмола.
Одиссей и Диомед похищают из Трои палладий. Краснофигурный килик. Ок. 360–350 до н. э. Париж, Лувр.
Датский королевский род Скьёльдунгов (согласно англосаксонскому эпосу о Беовульфе) ведёт своё происхождение от Скьёльда (др.-исл. Skjoldr, англосакс. Skyld) — сына О. Согласно «Саге о Вёльсунгах», О. стоит и у начала легендарного королевского рода Вёльсунгов, к которому принадлежит и Сигурд — знаменитый герой общегерманского эпоса (см. Нибелунги). E. M. Мелетинский.
ОДИССЕЙ (Οδυσσε ), Улисс (лат. Ulixes), в греческой мифологии царь острова Итака, сын Лаэрта и Антиклеи (Hom. Il. IX 308). Генеалогия О. тесно связана с общим характером героя — умного и хитрого. По Одиссей со спутниками ослепляет Полифема. Чернофигурная чаша. Ок. 565–560 до н. э. Париж, Национальная библиотека.
ОДИССЕЙ некоторым вариантам мифа, О. — сын Сисифа (Soph. Philoct. 417, 1311; Eur. Iphig. A. 524), который соблазнил Антиклею ещё до её брака с Лаэртом (Schol. Soph. Ai. 190). Более того, отец Антиклеи Автолик — «великий клятвопреступник и вор» (Hom. Od. XIX 396 след.) был сыном Гермеса и помогал ему во всех хитростях (396–398); отсюда наследственные, идущие от Гермеса, ум, практицизм, ловкость О. Биография О. первоначально не была связана с событиями Троянской войны, с её развитой героико-мифологической основой и явилась достоянием авантюрносказочных сюжетов в духе распространённых фольклорных мотивов: дальнее морское путешествие, ежеминутно грозящее гибелью; пребывание героя в «ином» мире; возвращение мужа в тот момент, когда жене грозит заключение нового брака. Однако ионийская ступень гомеровского эпоса о Троянской войне преобразила эти мотивы, внеся в них ряд важных идей: возвращение на родину, самоотверженная любовь к родному очагу, страдание героя, испытавшего гнев богов; отсюда имя О. (греч. odyssao, «гневаюсь») — человек «божеского гнева» (Hom. Od. XIX 407 след., «ненавистный» богам). Включение О. в число вождей Троянской войны приводит к формированию представлений о воинских подвигах О., о решающей его роли во взятии Трои (мотив придуманного О. деревянного коня) и к героизированию фольклорного хитреца как «разрушителя городов» (Hom. Od. I 2; XXII 230; Hom. Il. II 278; X 363). О. — самая яркая фигура именно ионийской ступени эпоса. Он — носитель практической разумности, неустанной энергии, дальновидной способности ориентироваться в сложных обстоятельствах, умения красноречиво и убедительно говорить, искусства обхождения с людьми. Здесь по сравнению с героями более ранних мифологических напластований, такими, как Диомед, Аякс Теламонид или даже Ахилл, явная новизна О., побеждающего не только оружием, но словом и умом. Он отправляется вместе с Диомедом к лагерю троянцев (X кн. «Илиады» – т. н. Долония). Однако, приводя к покорности воинов, соблазнённых Терситом (Hom. Il. II 244– 336), О. не только бьёт и выставляет на посмешище Терсита, но и произносит Одиссей и сирены. Аттический краснофигурный стамнос. 480-470 до н. э. Лондон, Британский музей.
Голова Одиссея. Фрагмент скульптурной группы из грота в Сперлонге. Мрамор. Конец 2 в. до н. э. Сперлонга, Археологический музей.
вдохновенную речь, возбуждая боевой пыл войск. Ещё более О. соответствует героике «Илиады», когда он отправляется одним из послов к Ахиллу (IX) или когда выступает в совете, и слова устремляются из его уст, как снежная вьюга, так, что с ним не может состязаться ни один из смертных (III 221–224). О. – «славен копьём» (XI 396), «велик душой» (Hom. Od. XV 2) и «сердцем» (IV 143). В стрельбе из лука его превосходил только Филоктет (VIII 179–181). Подчёркивается его «безупречность» (II 225). Однако он сам признаётся царю Алкиною, что славен хитрыми измышлениями среди людей (IX 19 след.). Афина подтверждает, что в хитростях, измышлениях и коварстве с О. трудно состязаться даже богу (XIII 291–295). В ионийском цикле на первый план выдвигается умный герой; эпитет О. «многоумный» включает всю гамму переходов от элементарной хитрости к выработке сложнейших интеллектуальных построений. О. обретает подлинное место в «Одиссее» – поэме о возвращении, где совмещаются в качественно новое единство авантюрно-сказочные мотивы и обогащенный героическим содержанием образ О. О. проявляет себя ещё до того, как началась Троянская война. Находясь среди многочисленных женихов царицы Елены, О. предпочитает её двоюродную сестру Пенелопу — племянницу Тиндарея и берёт ее в жёны. Тем не менее после похищения Елены Парисом О. должен принять участие в походе под Трою. Не желая оставлять любимую супругу и только что родившегося сына Телемаха, О. притворяется безумным, но его изобличает в притворстве Паламед (за это впоследствии погубленный О.), испытав О. на его любви к сыну (Apollod. epit. III 7; Philostr. Heroic. XI 2). Под Трою О. отправляется с 12 кораблями (Hom. Il. II 631–637). В свою очередь, он помогает грекам установить местонахождение Ахилла, спрятанного Фетидой на острове Скирос, и обнаружить его среди служанок Деидамии, дочери царя Ликомеда (Apollod. III 13, 8). Затем О. поручается доставить в Авлиду обречённую на заклание Артемиде Ифигению (Eur. Iphig. T. 24 след.). По его же совету греки оставляют на острове Лемнос ране-
747
ного Филоктета (которого впоследствии на десятом году войны он привозит вместе с луком под Трою). До начала военных действий О. вместе с Менелаем направляется в Трою, безуспешно пытаясь уладить дело миром (Hom. Il. III 205–224). Во время осады города О. коварным способом мстит Паламеду, считая его своим врагом. В последний год войны О. вместе с Диомедом берут в плен троянского разведчика Долона и совершают ночную вылазку против только что прибывшего на помощь троянцам фракийского царя Реса (X 339–514). После смерти Ахилла ему присуждаются доспехи погибшего героя, на которые претендует также Аякс Теламонид (Hom. Od. XI 543–564). Захватив троянского прорицателя Гелена, О. узнаёт от него, что одним из условий победы является обладание статуей Афины Паллады (палладием), находящейся в её храме в Трое. Под видом нищего О. проникает в осаждённый город и похищает палладий (Apollod. epit. V 13). О. поручается доставить с острова Скирос Неоптолема; ему же принадлежит, по одной из версий, мысль о постройке деревянного коня (V 14). Авантюрно-сказочные сюжеты биографии О. пронизаны драматическим мотивом страдания О. Он «многострадальный», и это знают боги (I 59–62). При постоянном своём благочестии О. попадает в такие ситуации, когда это благочестие нарушается либо им самим, либо его спутниками, и это приводит к новым страданиям и смертям (V 423; XIX 275 след., 363– 367). Жестокость и суровость О. — достояние архаической героики, поэтому они отступают на задний план, давая место новому интеллектуальному героизму, которому постоянно покровительствует Афина как своему любимому детищу и который направлен на познание мира и его чудес. Характерно противопоставляются в «Одиссее» – древний страшный мир, где царят людоеды, колдуны, магия, дикий Посейдон с таким же диким сыном Полифемом, и умная, острая, богатая замыслами Афина, ведущая героя на родину вопреки всем препятствиям. Ведомый Афиной, О. спасается из мира увлекающих его опасных чудес, находящихся или на граОдиссей задает вопросы Пенелопе. Терракотовый рельеф с острова Мелос. 450440 до н. э. Париж, Лувр.
748
ОДИССЕЙ
Одиссей и Диомед похищают коней у царя Реса. Апулийский краснофигурный кратер. Ок. 340 до н. э. Берлин, Государственные музеи.
ни иной жизни, как остров Калипсо («та, что скрывает»), или рассматриваемых как мир потустороннего блаженного бытия (феаки) или злой магии (Кирка). О. помогают не только олимпийцы, как Гермес с его волшебной травой, но он заставляет себе служить, обращая во благо, злое чародейство Кирки, отправляясь бесстрашно в аид с полным сознанием своей будущей судьбы. Недаром боги опасаются, что, если они не вернут домой О., он «вопреки судьбе» вернётся сам. Так авантюрно-сказочный сюжет, попав в сферу героического повествования, приобретает серьёзные облагороженные черты. И это объединение способствует формированию сложного, выходящего за чисто эпические рамки, образа героя нового склада с присущими утончённой и развитой гомеровской мифологии драматизмом, юмором, лирическими мотивами. А. Ф. Лосев.
Десятилетнее возвращение О. и его спутников на родину начинается после падения Трои. Странствиям О. посвящены кн. 5–12 гомеровской «Одиссеи». Буря забросила корабли О. на землю киконов (на фракийском побережье), где О. вступает с ними в сражение и разоряет город Исмар, но затем отступает под натиском противника, теряя свыше 70 человек (Hom. Od. IX 39–61). Через девять дней после этого О. попадает к лотофагам (IX 82–104), затем в страну киклопов, где вместе с 12 спутниками оказывается пленником одноглазого людоеда-великана Полифема. Потеряв здесь шестерых из своих товарищей, О. спаивает Полифема фракийским вином, и когда тот уснул, выкалывает ему единственный глаз заострённым колом. Сам О. и его товарищи выбираются из пещеры, вцепившись руками в густую шерсть на брюхе баранов, которых Полифем выпускает утром на пастбище. Уже находясь на своём корабле, О. называет себя ослеплённому великану, и Полифем призывает на него проклятия своего отца бога Посейдона, чей гнев в дальнейшем преследует О. до самого возвращения на родину (IX 105–542). На ост-
рове бога ветров Эола О. получает в подарок от хозяина мех, в котором завязаны противные ветры, чтобы облегчить О. и его спутникам возвращение на родину. Попутные ветры быстро приближают флот О. к Итаке, но тут его спутники из любопытства развязывают мех; вырвавшиеся на свободу ветры прибивают флот снова к острову Эола, который отказывает О. в дальнейшей помощи (X 1–75). После нападения на флот О. великанов-людоедов лестригонов из 12 кораблей спасается только один корабль О. (X 80–132), пристающий со временем к острову Эя, где царит волшебница Кирка (X 133–574). Ей удаётся превратить в свиней половину спутников О., отправленных им на разведку; та же участь постигла бы и самого О., если бы Гермес не вооружил его чудодейственным корнем по названию «мо-
ли», отвращающим действие всякого волшебства. О. вынуждает Кирку вернуть человеческий облик его пострадавшим товарищам, и они проводят год на её острове. По совету Кирки О. посещает подземное царство, где от тени умершего прорицателя Тиресия узнаёт об опасностях, ожидающих его по пути на родину и в собственном доме на Итаке (XI). Покинув остров, корабль О. проплывает мимо побережья, где сладкоголосые сирены завлекают своим пением мореплавателей на острые прибрежные скалы. О. удаётся избежать опасности, заткнув своим спутникам уши воском; сам он слышит пение сирен, крепко привязанный к мачте (XII 166–200). Корабль О. проходит невредимым между плавающими в море и сталкивающимися скалами и через узкий пролив между Сциллой и Харибдой (XII 201–259); шестиголовое чудовище Сцилла успевает схватить с корабля и сожрать шестерых его спутников. Новое испытание ожидает О. на острове Тринакия, где пасутся священные коровы бога Гелиоса (XII 260– 398). Предупреждённый Тиресием, О. всячески предостерегает товарищей от покушения на священных животных, но те, мучимые голодом, воспользовавшись сном О., убивают несколько коров и поедают их мясо, несмотря на мрачные предзнаменования, сопровождающие трапезу. В наказание за богохульство Зевс бросает молнию в вышедший в открытое море корабль О., отчего гибнут его спутники, а сам он спасается на обвалившейся мачте, и после нескольких дней скитаний по морю его прибивает к острову Огигия (399–450). Живущая здесь нимфа Калипсо удерживает у себя О. в течение семи лет, пока боги по настоянию Афины, покровительствующей О., не приказывают ей отпустить пленника на родину (VI 269). На искусно сколоченном им самим плоту О. пускается в плавание и через 17 дней уже видит перед собой сушу, как вдруг
Одиссей в пещере Полифема. Картина Я. Йорданса. 1630-е годы. Москва, Музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина.
ОЙ ИЯСЕ
749
ется вплоть до наших дней: в 16 в. — «Улисс» Л. Дольче и др., в 17 в. — «Цирцея» Лопе де Вега, «Величайшее колдовство, любовь» Кальдерона, «Цирцея» Т. Корнеля и др.; в 18 в. — «Улисс» И. Я. Бодмера, «Улисс» И. Пиндемонте и др.; в 19 в. — «Цирцея и Улисс» Я. Б. Княжнина, «Улисс» Ф. Понсара и др.; в 20 в. — «Возвращение О.» С. Выспяньского, «Лук О.» Г. Гауптмана, «Улисс» Дж. Джойса, «Эльпенор» Ж. Жироду. На сюжеты мифа было написано большое число опер. ОДНОГЛАЗКА, сказочный персонаж в русском фольклоре, противопоставляемый Двуглазке (которой не хватает обычных двух глаз для решения чудесной задачи) и Трёхглазке (у которой третий глаз всё видит, когда два других спят; архаический мотив преимущества числа три, известный в индоевропейской мифологии). О. — один из вариантов мифологического образа Лиха, изображаемого у восточных славян в виде одноглазой женщины, встреча с которой приводит к потере парных частей тела. В. И., В. Т.
Одиссей и Навсикая. Картина В. А. Серова. 1910. Москва, Третьяковская галерея.
Посейдон замечает ненавистного ему героя и обрушивает бурю на его плот, так что О. приходится прибегнуть к последнему средству и воспользоваться волшебным покрывалом, которым его успела снабдить Левкофея. Вплавь О. достигает берега острова Схерия, где живёт безмятежный народ феаков. С помощью царевны Навсикаи О. находит путь к дворцу феакийского царя Алкиноя, где становится участником пира, на котором сказитель Демодок исполняет песнь о взятии Трои. Под наплывом воспоминаний О. не может скрыть слёз, называет себя и рассказывает обо всём, что ему пришлось пережить за минувшие годы. Феаки собирают для О. богатые дары и на быстроходном корабле доставляют его на родину (V 270 – V II 347; IX 1–38). Здесь О., преображённый Афиной в старого нищего, находит сначала приют у верного слуги — пастуха Эвмея. Он даёт опознать себя Телемаху, а затем приходит в свой дом и, никем больше не узнанный, становится свидетелем бесчинств женихов, вынуждающих Пенелопу выбрать себе нового мужа. О. приходится вступить в борьбу с нищим Иром и испытать на себе всяческие издевательства со стороны женихов. Выдав себя в беседе с Пенелопой за критянина, встречавшего некогда О., он старается внушить ей уверенность в возвращении супруга. Между тем старая нянька Эвриклея, которой Пенелопа поручает вымыть ноги страннику, узнаёт О. по шраму на ноге, но под страхом наказания хранит тайну. В день, когда Пенелопа по внушению Афины устраивает для женихов состязание в стрельбе из лука, принадлежавшего О., и никто из них даже не в состоянии натянуть тетиву, О. завладевает луком и стрелами и вместе с Телемахом с помощью Афины убивает всех своих оскорбителей. Пенелопе и Лаэрту, поте-
рявшим всякую надежду на возвращение, О. даёт себя узнать по только им одним известным приметам. С согласия Зевса Афина устанавливает мир между О. и родственниками убитых женихов, и О. остаётся мирно царствовать на Итаке. Во время одной из отлучек О. на Итаку прибывает Телегон (сын О. и Кирки), посланный матерью на розыски отца. Между пришельцем и вернувшимся О. происходит сражение. Прежде чем противники успевают назвать друг друга, Телегон смертельно ранит не узнанного им отца. После запоздалого опознания Телегон забирает тело О. для погребения на остров к Кирке (Apollod. epit. VII 36). По другим версиям, О. мирно умер в Этолии или Эпире, где почитался как герой, наделённый даром посмертного прорицания. Возможно, что здесь издавна существовал местный культ О., распространившийся затем в Италии. В. Н. Ярхо.
Сохранились фрески 1 в. до н. э. из Эсквилина, посвященные странствиям О. В эпоху Возрождения и особенно барокко возникают циклы произведений, посвященных странствиям О.: фрески Ф. Приматиччо и Н. дель Аббате в Фонтенбло, А. Аллори во Флоренции, П. Тибальди в Болонье, Гверчино в Ченто и др. В живописи 16–17 вв. разрабатываются различные сюжеты мифа: «О. и Кирка (Цирцея)», «О. перед Навсикаей» (П. П. Рубенс, П. Ластман, Я. Иорданс, К. Блумарт, С. Роза), «ослепление Полифема» (П. Тибальди и др.), «О. и сирены» (Ф. Пармиджанино, Аннибале Карраччи и др.), «возвращение О.» (Пинтуриккьо, Пармиджанино и др.). В 18–19 вв. к сюжетам мифа обращались Дж. Ромни, И. Тишбейн, У. Тернер, А. Бёклин и др. Начавшееся со средних веков (Данте, «Ад», XXVI и др.) обращение к сюжетам мифа в литературе продолжа-
ОДУДУВА, Одуа, в мифологии йоруба жена Обаталы, богиня плодородия земли и любви. Обычно её изображали женщиной, сидящей с ребёнком. О. и Обатала породили божества, олицетворявшие землю и воду (от них затем родился бог воздуха Орунган). В более поздних мифах с О. связывают происхождение предков царских семей различных племён йоруба. В этих мифах О. выступает как мужчина. Согласно одному из вариантов, бог (Олорун?) послал О. с неба в лодке. У О. были пятипалый цыплёнок и мешок песка, который он высыпал в воду. Цыплёнок наскрёб этот песок и затем его разбросал, так появилась первая суша. Согласно другому варианту, землю создавал брат О. Ориша Нла, но работу сотворения не закончил, ибо, спустившись вторично на землю, он утолил жажду пальмовым вином и заснул. И тогда бог (Олорун?) послал О. продолжить работу созидания. Ориша Нла был оттеснён О., который стал сам владеть землёй и был первым царём города Ифе (согласно варианту мифа, первым царём могущественного города-государства Ойо был младший сын О. — Ораньян). Е. К.
ОИЛЕЙ (Ολ υ ), в греческой мифологии царь локров в Опунте, отец Аякса Оилида, участник похода аргонавтов (Apoll. Rhod. I 75), во время которого он был ранен в плечо медным пером стимфалийских птиц (II 1036–1041). А. Т.-Г.
ОЙ ИЯСЕ, ой иясе, в мифологиях казанских и западносибирских татар, башкир (ой эйdhе, ой эйяhе) «хозяин» дома, домовой, особая разновидность духов эе. В мифологии башкир и казанских татар О. и. покровительствует семье. Его другое название «хозяин двора»: йорт иясе (тат.), йорт эйdhе (башк.). Часто отождествлялся с абзар иясе. Представлялся в образе старика с длинными волосами, считалось, что он живёт под полом дома (куда ему ставили угощение). По ночам О. и. выходит оттуда, иногда работает: прядёт оставшуюся на прялке пряжу (это плохое предзнаменование), просеивает через ре-
750
ОЙРАТ-КАЛМЫЦКАЯ МИФОЛОГИЯ
шето муку (это добрый знак). Этими или другими способами оповещает семью о ближайшем будущем. Предвещая несчастье, О. и. всю ночь ходит по дому, тяжело вздыхает, стонет. При переселении в новый дом О. и. обычно приглашали с собой. Представления казанских татар и башкир об О. и. близки воззрениям о домовом финно-язычных народов Поволжья и восточных славян и, видимо, генетически связаны с мифологическими традициями местного финно-угорского населения. В мифологии западносибирских татар О. и. — злой дух в виде безобразной старухи. О. и. ночами, невидимая, бегает по дому, шуршит, плачет, всячески беспокоит людей. Считалось, что кто-нибудь заболеет или умрёт, если в доме заведётся О. и. Поэтому люди, уверенные, что в их доме поселилась О. и., старались дом продать. Женский облик отражает раннюю стадию развития образа (ср. приписывание О. и. женских занятий у башкир и казанских татар). В мифологиях других тюркоязычных народов образ домового встречается также у татар-мишарей (йорт иясе), карачаевцев (юй ийеси), чувашей (херт-сурт), турок (эв бекчиси), якутов, ногайцев (уьй иеси). В. Н. Басилов.
ОЙРАТ-КАЛМЫЦКАЯ МИФОЛОГИЯ, система мифологических представлений ойрат-калмыков [калмыков (Калмыцкая АССР, Астраханская, Волгоградская, Ростовская области) и западных монголов (западная часть МНР) — дербетов, байтов, олетов и др.]. В своей основе О.-к. м. является составной частью мифологии монгольских народов, но в О.-к. м. в большей степени, чем в мифологии монголов, сохранились элементы «охотничьей» мифологии; теснее её связь с мифологическими представлениями тюркских народов; шаманская мифология ойраткалмыков испытала более сильное (и относительно позднее) воздействие «желтошапочного» буддизма, утвердившегося у калмыков в нач. 17 в. При ослаблении связей калмыков с центральноазиатской прародиной их мифологические представления несколько модифицировались, элементы архаичной мифологии удержались лишь в сказочно-эпическом фольклоре. Сведения об О.-к. м. содержатся в сообщениях путешественников 18–19 вв. (И. И. Георги, П. С. Палласа и др.), этнографических материалах, исторической, агиографической литературе, фольклорных произведениях (героический эпос о Джангаре). Мифы ойрат-калмыков об устройстве и происхождении вселенной почти не отличаются от мифов других монгольских народов: земля, вода, огонь и воздух образовались из сгустившегося на ветру хаоса либо земля возникла в виде плёнки на поверхности мирового океана. Земля окружена каменным поясом или хребтом; она — плоская и круглая, в центре находится мировая гора Сумер-ула. Земля покоится на слоне, стоящем на спине огромной плавающей в мировом океане черепахи; от её движений происходят землетрясения. Космогонический миф дербетов Монголии почти полностью повторяет сюжет о Вишну, в облике черепахи держащем на себе землю, лишь центральным персона-
жем выступает не Вишну, а буддийское божество Манджушри (см. в ст. Бурхан). По другой калмыцкой версии, мир изготавливается из тела изначального космического существа (подобного Пуруше, Пань-гу), которое в данном мифе также именуется Манджушри. В калмыцких сказках землю держит бык-лягушка, начинающий реветь и ёрзать, когда проголодается; чтобы его успокоить, требуются целые стада скота. Согласно эсхатологическим мифам, мир погибнет, когда солнце всё высушит и сожжёт, а черепаха от жары перевернётся на живот. Вселенная трёхслойна: верхний, средний и нижний миры; земля имеет несколько слоев (в эпосе о Джангаре — семь). Мировая гора — ступенчатая, с четырьмя уступами. Небо имеет 49 слоев (на самом верхнем обитают боги) или 33 слоя, над которыми находится Очир тенгер («небо ваджры») — обитель Будды и существ, достигших нирваны, буддийский рай, куда после загробного судилища Эрлик Номин-хан (Эрлик) направляет добродетельные души. У калмыков, согласно сообщению Палласа, был развит общий для всех народов Центральной Азии культ солнца, луны и звёзд. В мифах, сложившихся под влиянием индийских представлений, светила были добыты богом (или богами) из мирового океана путём пахтанья длинной палкой (в мифе дербетов Монголии) либо горой Сумеру (в калмыцкой версии). Солнце в сказке иногда называется «началом всех начал»; с ним связывается тема плодородия и производительности: в эпосе о Джангаре жених и невеста кланяются солнцу, держа в руках берцовую кость. Прослеживается символическая связь огня небесного и земного — солнца и домашнего очага, которому придавалась округлая форма. Согласно поверьям, число звёзд на небе равно числу людей на земле (каждый человек имеет свою звезду), а появление метеора говорит о чьей-то смерти [ср. связь астрального культа с образом дзаячи (калм. заячи) — божества судьбы в мифологии монгольских народов]. Представления об особом духе, ведающем индивидуальной судьбой, отражены в калмыцкой сказке о человеке, ищущем «распорядителя своей судьбы» [сюжет о поисках своего заячи (заяша) встречается и в бурятском фольклоре]. Мотивы общемонгольской астральной мифологии отразились в названии звёзд и созвездий. Большая Медведица — Долан бурхан (см. Долон эбуген), к ней прикреплена одна из звёзд созвездия Плеяды (см. Мичит). Название Полярной звезды — Алтан гасн («золотой кол») — отражает представление о неподвижном небесном центре, вокруг которого происходит круговращение вселенной. Небесному центру соответствует «пуп земли», прикрываемый, согласно сказочной традиции, гигантским быком; если быка сдвинуть, хлынет вода и зальёт землю. Ср. данный миф с мотивом заваленного камнем небесного отверстия (см. в ст. Монгольских народов мифология), открытие которого приведёт к аналогичной космической катастрофе. «Пуп земли» и «пуп неба» связаны с представлениями об универсальном космическом центре.
Связь между ними проявляется в том, что «пуп земли» поднят вверх и находится на вершине одной из двух гор (ср. «пуп неба и земли», соотнесённый со священной горой Манхан Цаган в эпосе о Джангаре), при этом гора, совмещённая с космическим центром, соответствует образу мировой горы. Горы часто фигурируют в мифологической картине сказочно-эпического мира — на севере или на востоке, где в расщелине горы, находящейся около Коке-тенгис («синий океан»), располагается закрытый камнем вход в нижний мир — обиталище чёрного змея (ср. в буддийской космологии жилище царя драконов — четырёхугольное море между двумя горами). С горами, согласно мифологическим представлениям ойрат-калмыков, связан хозяин земель и вод Цаган Авга (или Делкян Цаган Овгон, монгольский Цаган эбуген). Его изображение помещалось на вершине самого высокого насыпного холма (обо), в его честь совершался обряд ова тякхе («жертвоприношение обо»). Считалось, что 2 и 16 мая (первого летнего месяца по калмыцкому календарю) Цаган Авга приходит смотреть свои владения; в то же время справлялся и день рождения Будды. Важную роль в этом празднике играло «зеленеющее дерево» (ср. тибет. drag bsan ljon sin, «зеленеющее дерево кальпы»), символ плодородия и возрождения к жизни. Образ древа мирового воплощён в построенных на буддийских космологических мотивах преданиях о дереве Замбу. По дербетской легенде, оно растёт у подножия мировой горы Сумеру (Меру), а его плоды — причина войны между богами (тенгри) и демонами (асурами). По сообщению Палласа, в калмыцких мифах Замбу растёт в местности Очир орон («царство ваджры»); приносит огромные, размером с кибитку, фрукты, которые течением реки уносятся в мировой океан и служат пищей Лухану (государю лу). Волшебно-сказочные эквиваленты мирового дерева — различные чудесные деревья (чаще всего — тополь), локализуемые то на востоке, то на юге: одинокое дерево, скрывающее у корней волшебный талисман; далёкое дерево, с 60 (70) ветвями, принадлежащее 60 (70)-язычному народу; гигантское дерево, растущее по ту сторону внешнего океана, на ветвях которого находится гнездо Гаруды; в эпосе о Джангаре дерево Галбар Зандан, прорастающее из нижнего мира в верхний. В некоторых преданиях отразились тотемические мотивы, таков образ лебедя в легенде о Чоросе. Запреты при охоте на лебедя, почести убитому лебедю восходят к мифологическим представлениям о «шаманской птице». Для калмыков (прежде всего прикаспийского района) характерны мифологические представления и культы, связанные с их промыслами, рыболовством. Особое значение среди локальных духов-хозяев имеет водяной хозяин Усун-хадын эзен. Для его умилостивления использовались серебряные монеты (что, возможно, отражает мифологическую связь серебра с водой), редко — кровавые жертвы. Усун-хадын эзена сказка изображает седым стариком; его дочь, выходящая из озера и спасённая героем, имеет облик
ОКЕАН МИРОВОЙ змеи, что соответствует общемонгольским мифологическим представлениям о змееподобии хозяев урочищ и водоёмов. В О.-к. м. хозяином водной стихии (и локальным хозяином вообще) является лу (лун), он же производитель дождя и громовержец. В соответствии с общемонгольскими представлениями, громовые стрелы (аянгин сумун) уходят в землю на девять локтей, остаются там 49 дней; будучи обнаруженными, становятся целительным талисманом. Мишенью громовой стрелы является одноногий демон Тирен (монг. Терен, от тибет. Тхеуранг), осмысливаемый калмыками как «демон-оса» (тиирн, «слепень», «овод»). С другой стороны, змей подводный (напр., выползающий из океана и поедающий птенцов Гаруды), хтонический (сказочный чёрный змей из нижнего мира) на макрокосмическом уровне аналогичен мировому змею (Аврага Могой, калм. Аврг Мога); он лежит в мировом океане вокруг дерева Замбу и ловит падающие с него плоды и листья. Подводный змей входит в разряд таких космических гигантов, как черепаха, держащая землю, и мировая рыба (в зачинах калмыцких сказок: «Когда огромная жёлтая рыба Аварга Шар Загсн была ещё мальком»). Представления ойрат-калмыков о загробном мире сложились под сильным воздействием легенд о буддийском аде (нарака) с его «горячими» и «холодными» отделами и физическими пытками, которым подвергают души грешников служители ада — эрлики и элчи; иногда послами Эрлика, подстерегающими человека, чтобы лишить его жизни, выступают шулмы (шулмасы). В число духов ада включаются и мусы («25 голодных мусов», см. Мангус). По поверьям, отражённым в погребальных обрядах, страна мёртвых располагается на западе. Душа человека представляется его маленькой копией, свободно циркулирующей по телу (в разное время она оказывается в разных его точках; ср. жизненную силу ла в тибетской мифологии). Сказочная традиция включает в свиту Эрлик Номин-хана духов певцов и музыкантов (хурчи), услаждающих его слух игрой на домбре, выступающих в роли сказителей. С этими представлениями связана легенда о происхождении эпического цикла о Джангаре. Душа некоего «по ошибке», «не в срок» умершего человека попала к Эрлик Номин-хану и была отпущена на землю с условием, что вернувшийся к жизни человек по истечении срока ритуального молчания будет распространять среди людей те сказания, которые его душа услышала в преисподней. Человек, придя с места погребения, молчал 40 дней (что перекликается с поверьем об остающейся в течение длительного срока, напр. 49 дней, около тела душе умершего), а затем, когда зашедший ночью монах попросил его что-нибудь рассказать, исполнил впервые на земле песнь о Джангаре. По моделям мифологических сюжетов (прежде всего, о первопредках), с обильным использованием элементов сказочноэпической фантастики, складываются некоторые (в том числе и этиологические) предания. Очевидно, волжско-калмыцкого происхождения сюжет о великане
Алангсаре (персонаж того же имени встречается в мифологии удмуртов), тело которого, разрезанное врагами на куски и разбросанное по земле, разыскивает его жена, едущая на телеге, запряжённой двумя серо-синими волами с исполинскими рогами. Рогами они разрывают землю, отсюда — наличие барханов и неровностей (ср. этиологический финал калмыцкой сказки об Овше, которого преследует жена убитого чудовища: горы и ущелья — следы колёс её телеги и рогов её волов). Воскресить великана не удаётся из-за того, что жена не нашла его головы. Его кости, а также гигантские котёл и таган выступают из воды во время отлива. В центре других, поздних легенд — исторический или квазиисторический герой, проходящий различные суровые испытания. Наиболее популярный герой поздних мифологических преданий калмыков — Мазанбатар. Легенда включает описание его детского уродства и сиротства, первой пробы сил (натягивание богатырского лука), его подвигов и гибели (часто в результате родовой мести), воскрешения (все раны его затягиваются, когда на небе появляются звёзды) и окончательной смерти (после того как враги разрезали его тело на куски и разбросали их по полю; ср. предание о великане Алангсаре). С. Ю. Неклюдов.
О-КАМУДЗУМИ, О-камудзуми-но микото (др.-япон. элемент о, «великий», каму, «божественный», ми, «плоды», в целом — «великие божественные плоды-боги»), в японской мифологии три плода персика, обратившие в бегство фурий царства смерти в мифе о бегстве бога Идзанаки (см. Идзанаки и Идзанами) из ёми-но куни («Кодзики», св. 1). Мотив персиков в этом мифе, возможно, объясняется китайским влиянием: в сочинении «Цзо Чжуань» («Комментарии к летописи Конфуция «Весна и осень») есть упоминание о том, что персик спасал от злых намерений (наговоров). Из дерева персика в древней Японии изготовлялся амулет удзути («заячий молоточек») — таким амулетом, украшенным длинными свисающими нитями пяти цветов, прогоняли злых духов в «день зайца» (в январе по европейскому календарю). Верой в магическую силу персика объясняется и обычай отгонять злых духов во время ежегодных праздников, стреляя из лука, сделанного из персикового дерева. Е. М. Пинус.
ОКЕАН (Ωκε'αν ), в греческой мифологии божество одноименной реки, омывающей землю. Титан, сын Урана и Геи (Hes. Theog. 133), брат и супруг Тефиды, с которой он породил три тысячи дочерей — океанид (346–364) и столько же сыновей – речных потоков (367–370). О. не участвовал в битве титанов против Зевса и сохранил свою власть, а также доверие олимпийцев. Он отец Метиды — мудрой супруги Зевса (Apollod. I 2, 1). Известен своим миролюбием и добротой (О. пытался безуспешно примирить Прометея с Зевсом; Aeschyl. Prom. 284–396). Он омывает на крайнем западе границы между миром жизни и смерти. А. Т.-Г.
ОКЕАН МИРОВОЙ, в мифопоэтической традиции первозданные воды, из которых
751
возникли земля и (шире) весь космос. Океан (О.) выступает как стихия и заполняемое ею пространство, а также в различных олицетворённых формах (в облике божественных персонажей и связанных с хаосом чудовищ) и как некий абстрактный умозрительный принцип. Согласно типологически весьма архаичной концепции, О. — одно из основных воплощений хаоса или даже сам хаос; О. был «вначале», до творения, которое ограничило О. во времени и в пространстве, но космосу (уже — земле) предстоит погибнуть в результате катаклизма от О., его вод (или от огня, ср. эсхатологическую концепцию в 2 Петр. 3, 5–7), и воды О. снова станут единственной стихией — субстанцией в мире (ср. «Последний катаклизм» Ф. И. Тютчева: «Когда пробьёт последний час природы, Состав частей разрушится земных: Всё зримое опять покроют воды И божий лик изобразится в них»). О. как пребывающее в хаотическом движении первовещество находится везде. Он безграничен, не упорядочен, не организован, опасен и ужасен, аморфен, безвиден (иногда отмечается его какофоничность, противопоставленная упорядоченному ритму моря). Во многих древнейших космогонических версиях О. и хаос неотделимы друг от друга, равнозначны. В пределах этой концепции О. остаётся вне космоса и после его возникновения. Однако его способность к порождению реализуется в появлении из О. земли и т. п. и в нахождении в глубине О. некоего мифологического существа, способствующего порождению или, наоборот, ревностно защищающего «старый» порядок и препятствующего началу цепи рождений из О. Согласно шумерской космогонии, вначале все мировое пространство было заполнено О. Он не имел ни начала, ни конца, вероятно, он мыслился вечным. В его недрах таилась праматерь Намму, в чреве которой возникла космическая гора в виде полушария, в будущем ставшая землёй, а дуга из блестящего олова, опоясывающая полушарие по вертикали, позднее стала небом. Согласно вавилонской версии мифа творения, в бесконечном первозданном О. не было ничего, кроме двух страшных чудовищ — праотца Апсу (см. Абзу) и праматери Тиамат. В древнеегипетской космогонии изначально существует О., персонифицируемый в образе Нуна. Из первозданного О. Нуна создаёт сам себя такОкеан, изображенный в центре блюда из Милденхоллского клада. Серебро. Нач. 4 в. до н. э. Лондон, Британский музей.
752
ОКНО
же первозданный, изначальный, нерукотворный владыка Атум, затем творящий из Нуна небо, землю, змей и т. п. В историческую эпоху О., по представлениям египтян, помещавшийся под землёй, давал начало Нилу, порождению Нуна. В гераклеопольской версии мифа отмечается внутренняя связь О. с хаосом. Для многих азиатских традиций, исходящих из идеи бесконечного и вечного первозданного О. (или моря), характерен мотив сотворения земли небесным существом, спустившимся с неба и ставшим мешать воду О. железной палицей, копьём и т. п., в результате возникает сгущение, дающее начало земле [ср. монгольскую версию подобного мифа творения или мифологическую схему происхождения островов Японии из грязной пены, поднятой при мешании вод О. копьём божественного персонажа (см. Идзанаки и Идзанами)]. В мифологиях монгольских народов роль уплотнителя вод О. выполняет ветер, создающий из них особую молочную субстанцию, становящуюся земной твердью; по представлениям калмыков, из такой молочной жидкости первоначального О. (моря) со временем родились растения, животные, люди и боги. Эти версии обнаруживают связь с индийским мифом о пахтанье О. (см. в статье Индуистская мифология). В этом мифе содержится мотив противоборства стихий воды и огня: от быстрого вращения загорается мутовка — гора Мандара, деревья и травы испускают свои соки в подсыхающий О. С этим мотивом перекликаются тунгусские версии мифа о творении земли небесным существом, которое с помощью огня иссушает часть первозданного О., отвоёвывая место для земли. Идея борьбы воды и огня в связи с темой О. получила развитие в разных традициях. Характерно также, что мифы о мировом О. повсеместно сопровождаются мифами о сдерживании О., когда уже создана земля, и мифами о попытках О. вернуть себе безраздельное господство. Ср. китайские мифы о наличии гигантской впадины или ямы, определяющей направление вод О. и забирающей излишки воды, или многочисленные сказания о потопе. Примечательно противопоставление двух типов мифов (напр., в Океании) — о земле, тонущей в О. (ср. легенду о возникновении острова Пасхи, записанную на этом же острове), и об отступлении О. или моря. В нганасанском мифе творения сначала вся земля сплошь покрыта водой, потом вода спадает и обнажает вершину шайтанского хребта Койкамоу, на которую падают два первых человека — мужчина и женщина. В полинезийском мифе творения (острова Туамоту) творец Тане, «Проливающий воды», сотворил мир в водах Пуне, владыки вод, и призвал свет, положивший начало творению земли. Древнеиндийские представления об О. содержат как типические, так и оригинальные мотивы. В гимне о сотворении мира (PB X 129) начало рисуется как отсутствие сущего и не сущего, воздушного пространства и неба над ним, смерти и бессмертия, дня и ночи, но наличие воды и беспорядочного движения. В этих водах извечного О. заключалось жизнедеятельное начало, порождённое силой жара и породившее всё остальное. Гимн о косми-
ческом жаре (X 190) предлагает несколько иную версию: «Закон и истины родились из воспламенившегося жара... Отсюда — волнующийся океан. Из волнующегося океана родился год, распределяющий дни и ночи...». В «Ригведе» не раз говорится о порождающей силе О. (он — «многородный», он ревёт при своём первом распространении, порождая творения, он — носитель богатств), о его тысячах потоков, текущих из глубины, о том, что О. — супруг рек. Сам Вару на олицетворяет космический О., образующий рамку космоса, отделяющую его от хаоса. Варуна связан и с разрушительной и как бы бесконтрольной силой вод мирового О., и с плодоносящими водами, несущими людям богатство. Древнегреческие представления об О. фиксируют типологически более продвинутый этап, когда мифологизированный образ О. становится объектом «преднаучных» исследований и натурфилософских спекуляций. О. у греков — это прежде всего величайшая мировая река (Hom. Il. XIV 245), окружающая землю и море, дающая начало рекам, источникам, морским течениям (XXI 196), приют солнца, луны и звёзд, которые из О. восходят и в него же заходят (VII 422; VIII 485). Река О. соприкасается с морем, но не смешивается с ним. Если у Гомера О. безначален, то у Гесиода речь идёт о «ключах океанских», у которых был рождён конь Пегас, получивший от них и своё имя (Hes. Theog. 282). У Гомера и Гесиода О. — живое существо, прародитель всех богов и титанов (Hom. Il. XIV 201, 246), но и у О. есть родители. По Гесиоду, О. — сын старейших из титанов Урана и Геи. Боги почитают О. как престарелого родителя, заботятся о нём, хотя О. живёт в уединении. У Геродота содержится критика мифологической концепции О. как поэтического изобретения (Herodot. II, 23, ср. также IV 8, 36 и др.). Еврипид называет О. морем (Eur. Orest. 1376). С этого времени утверждается тенденция к различению большого внешнего моря — О. и внутренних морей. Позже и О. начинает члениться на части (Эфиопский, Эритрейский, Галльский, Германский, Гиперборейский О. и т. п.). Тем не менее и в средние века О. известен главным образом со своей мифологизированной стороны — гипертрофированные размеры и опасности, чудовища, кромешная тьма и т. п. В эпоху Великих географических открытий, начавшуюся с 15 в., постепенно складывается особый вариант «океанической» (морской) мифологии, прежде всего среди мореплавателей, которая строится на синтезе богатого арсенала мотивов, связанных с опасностью О., и новых мотивов, отражающих приобретённый опыт морских путешествий (невиданные страны, заколдованные острова, ни на что не похожие люди, сказочные сокровища, таинственные корабли без экипажа, с покойниками, наподобие «Летучего Голландца» и т. д.). Романтическая традиция развивает главным образом два круга тем, связанных с О. и его водами: человек и море [в плане антитезы с постепенно вырисовывающейся идеей родства в свободе, ср. разработку этой темы у И. В. Гёте, Г. Гейне, Дж. Байрона, П. Шелли, Дж. Китса, В. Гюго, Ш. Бодлера,
В. А. Жуковского, А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Ф. И. Тютчева и др. (существенно, что море здесь полностью отождествляется с О.)] и вода как первородная космическая творящая стихия [ср. о воде как о стихии слияния, сладострастия у Новалиса («Ученики в Саисе»), тему воды во второй части «Фауста» Гёте или мифологему воды и огня там же, а позже у Р. Вагнера]. Во многих отношениях сходные архаические и романтические представления об О., как рамкой, охватывают эпоху, когда демифологизирующийся образ О. превращается в элемент полумифологизированного пространства, выделяя при этом из себя многочисленные персонифицированные образы О. или моря (ср. Посейдон, Нерей, нереиды и среди них мать Ахилла Фетида, Амфитрита, Понт, Форкис, Тавмант, Тритон, Афродита Понтия и т. п. у древних греков; Маруты у древних индийцев и т. п.). С этими персонифицированными образами моря (или О.) связано большое число сюжетов. См. также Вода, Река. В. H. Топоров.
ОКНО, важный мифопоэтический символ, реализующий такие семантические оппозиции, как внешний — внутренний и видимый — невидимый и формируемое на их основе противопоставление открытости – укрытости, соответственно опасности (риска) – безопасности (надёжности). В тех строительно-архитектурных традициях, где О. как стандартный элемент построек не получило развития, его символическую нагрузку несёт образ двери. В большинстве культур О. имеют сравнительно позднее происхождение. В отличие от жилищ обычного типа храмовая архитектура ещё долго не знает О.; самые сакральные части храма (святилище, алтарь и т. п.) старались скрыть от света и постороннего взгляда. Мотив связанной с О. опасности известен уже в западносемитской мифологии. Согласно одной из версий мифа, противник Балу (Баала), бог смерти и подземного царства мёртвых Шуту проникает к нему во дворец именно через О., сделанное строителем дворца Кусар-и-Хусасом (ср. в Библии: «...ибо смерть входит в наши окна», Иерем. 9, 21). О. как нерегламентированный вход в дом (вместо двери), согласно мифопоэтической традиции, используется нечистой силой и смертью. Отчасти поэтому О. первоначально выходят внутрь, во двор; обращенные же наружу, они с целью усиления безопасности жилища нередко окружаются магической резьбой, орнаментом и т. п. Вместе с тем с помощью О. обманывают смерть (через О. выносят покойника) или нейтрализуют опасность (ср. влезание через О., передача в него маленьких детей в обряде переселения в новый дом). Символика О. как глаза дома, его неусыпающего ока связана с тем, что О. обеспечивает просматриваемость примыкающей территории и заблаговременное знание об опасности. Чаще всего О. в языке и обозначается как глаз, как то, через что смотрят, как проводник света (ср. рус. «окно», «око»; болг. прозорец; хетт, luttaиз индоевроп. *luk-to- от корня *luk, «светить», «светать»; др.-англ. eagpyrel, букв.
О-КУНИНУСИ «впадина глаза»; др.-исл. uind-auga, букв. «ветровой глаз»). Отсюда символика О. как образа света, ясности, сверхвидимости, которые позволяют установить связь человека, его души с солнцем, небесными светилами, богом («...окна же в горнице его были открыты против Иерусалима, и он три раза в день преклонял колена и молился своему богу и славословил его...», Дан. 6, 10). О. связано с другим оком — с солнцем. Они соприродны и единосущны как носители света (над О. или на ставнях нередко изображается солнце или даже солнце с глазом; иногда О. имитирует своей формой глаз или солнце). О. может соотноситься и с луной (ср. франц. lunette, «круглое окошечко», «глазок», во множ. числе — «очки» при lune, «луна»). Подобно тому как субъект (в частности, мифологический персонаж) отворяет О. и видит всё — вплоть до солнца, бог открывает небесное О. для солнца и дождя (ср.: «...в сей день разверзлись все источники великой бездны, и окна небесные отворились», Быт. 7, 11; «...ибо окна с небесной высоты растворятся, и основания земли потрясутся», Ис. 24, 18). Обычай открывать О. (при восходе солнца или когда оно достаточно высоко) аналогичен божественному акту выпускания солнца из небесного О. Мотив отворения О. для солнца (ср. в детских песнях: «Солнышко, солнышко! Выгляни в окошко...»; ср. также мотив отворения солнечных врат, напр., в Древнем Египте) входит в сюжет расширенной версии «основного мифа» и в соответствующий ритуал. После того как вызван плодоносящий дождь, солнцевы дети просят, чтобы дождь прекратился и выглянуло в О. солнышко («Солнышко, ядрышко, /Посмотри в окошко!/Твои детки плачут,/По камушкам скачут...»). Не исключено, что в реконструируемом мифе дети солнца были похищены через О. противником бога грозы, о чём можно отчасти судить по мотивам русских сказок о похищении петуха — зооморфного образа солнца, нарушившего запрет открывать О. В хеттском мифе божество Инар предупреждает героя: «Если из О. выглянешь, жену свою и детей не увидишь», и герой, ослушавшись, теряет жену и детей. Похищение из О. (при том, что О. равно оку, глазу) даёт основание видеть в указанной русской сказке и инверсию мотива похищения ока, который в неинвертированном виде выступает в хеттском мифе о похищении глаз бога грозы (или его сына) и последующем их возвращении. Мотив О. воспроизводится и в такой славянской трансформации индоевропейского мифа, как сказания о князе-оборотне Всеславе и ВольгеВолхе у восточных славян и Змее Огненном Волке у южных. Основную информацию, предопределяющую развитие сюжета, получают у О. («А втапоры Волх, он догадлив был:/ Сидючи на окошке косящатом, /Он те-то де речи повыслушал»). С помощью О. осуществляются и злоумышленные планы в том же змееборческом сюжете («А молода Марина Игнатьевна, /Она высунулась по пояс в окно..., /А сама она Змея уговаривает: / Воротись, мил надёжа, воротись, друг!» — былина о поединке Добрыни со Змеем Горынычем). О. — неизменный атрибут мифологи-
ческих сюжетов с любовным свиданием. Через него девица впервые видит своего избранника (напр., Мелхола, пляшущего перед ковчегом Давида) или «показывает» себя ему («Иезавель же... нарумянила лицо своё, и украсила голову свою, и глядела в окно»; 4 Царств 9, 30). О. — тайный вход в дом любимой, последняя грань, отделяющая возлюбленных от соединения (ср. Зевса у О. Алкмены, Диониса у О. Алфеи). Всевидящее О.-око в инвертированном виде выступает как всевидимое О. Оно — одно из типичных мест эпифании: бог, божества, цари, герои, их дальнейшие трансформации и воплощения, вплоть до театральных персонажей, в частности кукол, часто выступают именно в О. или у О. Граница, преграда между внутренним невидимым и внешним видимым с одним или многими О. (или дверьми, вратами), через которые появляется божество, жрец, священник, актёр, кукла, присутствует и в иконостасе, и в проскении, и в ряде других сакральных и десакрализованных образов. Украшение О. извне, включая колонны, столбики по бокам О., навесы, навершия, антропоморфные и зооморфные элементы (стражи О., львиные головы, маски и т. п.) тесно связывают О. с такими сакрально и мифологически отмеченными местами, как трон или царское место, епископская кафедра, эдикул, ложа и т. п. В. Н. Топоров.
Мифопоэтическая символика О. воплотилась в европейском изобразительном искусстве. О. в форме розы (включающее 12 знаков зодиака, символы 4 элементов, изображения различных человеческих «трудов и дней») играло кардинальную роль в структуре фасадов готических соборов как образ идеального мироустройства. В миниатюрах и алтарных образах немецкой и нидерландской школ 15 — начала 16 вв. О. трактовалось как бог-отец (одно О.) или святая троица (три О.), или как намёк на грядущие страсти Христовы (О. с крестообразным переплётом в сценах благовещения или встречи Марии с Елисаветой). Богатой религиозно-мифологической метафорикой отличается мотив миниатюрного окошка, отражающегося на сферической поверхности стекла, выпуклого зеркала или даже зрачка (у А. Дюрера). Таковы, например, отражения О. на хрустальной сфере творения как символ Логоса в сценах с Христом как спасителем мира. Для романтизма (особенно немецкого — К. Д. Фридрих и др.) важен мотив О. как символа прорыва в неведомое, поэтического вдохновения, реже — смерти. В живописи символистов, «Мира искусства», а также Р. Дюфи, А. Матисса, М. Шагала О. вводится в образ как способ дополнительно подчеркнуть многомерность мира (вид из О. — «картина в картине»). Модернисты используют мотив О. для утверждения тотальной непознаваемости бытия (О., открывающие «вид в никуда», у М. Дюшана, забитые или раскрытые на глухую стену О. в живописи Р. Магрита). M. H. Соколов.
ОKHXA МАУ, в мон-кхмерской мифологии у народа самре (Кампучия) доброе божество. От О. М. зависит смена сезонов, рост растений. Он же посылает людям лю-
753
бовь. Считается, что он активен только в дневное время. По-видимому, О. М. — божество солнца и света. Он же — покровитель поселений, но обитает на лесной опушке. У него есть жена Нанг Панг, живущая на горе. Гнев О. М. выражается в грозах. Его антагонист — Окнха Меас. Я. Ч.
ОKHXA MЕAC, в мон-кхмерской мифологии у народа самре (Кампучия) злое божество. Вызывает лихорадку и другие болезни. Часто воплощается в тигра, змею. Его супруга Нанг Вар также очень вредит людям. Я. Ч.
ОКОПИРМС, в прусской мифологии высший бог. В латинских и немецких источниках (между 1530 и 1615) О. всегда стоит на первом месте в списках богов, тогда как второе место обычно занимают или бог света Звайгстикс, или бог моря Аутримпс. В О. смешивались две функции, отражавшие две традиции. С одной стороны, он — вседержитель и всё, что есть в мире, подвластно ему («бог неба и земли»). С другой стороны, при описании прусского пантеона в связи с вертикальной структурой мира О. — бог самой верхней из сфер («бог неба и звёзд»). Поскольку О., будучи всегда на первом месте в списках прусских богов, тем не менее никогда не фигурирует в текстах иного рода (в отличие от подавляющего большинства других божеств), можно с большой вероятностью предположить, что О. выступал в той же функции, что и Диевас-Диевс в восточнобалтийской традиции. Это предположение подтверждается и этимологией имени О. — из прус. uka- и pirms, «из всех первый». Как и Диевас-Диевс, О., видимо, представлял собой абстрактное божество и характеризовался малой актуальностью, отсутствием конкретных действий и мифологических мотивов. В одном из источников О. сопоставляется с Сатурном. В. И., В. Т.
О-КУНИНУСИ, О-кунинуси-но ками [др.япон. «бог — хозяин большой (великой) страны»], в японской мифологии земное божество. По мифической генеалогии «Кодзики», он считается потомком Сусаноо и Кусинада-химэ в шестом поколении. Его отцом был бог Амэ-но-фуюкинуно ками, а матерью богиня Сасикунивака-химэ. По генеалогии «Нихонги», он — сын Сусаноо. Ни одно из божеств японской мифологии не имеет такого количества имён, как О. — семь. Это, видимо, — следствие важности его роли в мифологическом комплексе и его популярности. О. — главное божество провинции Идзумо. С ним связано множество сюжетов, в которых он предстаёт как добрый и гуманный бог, всегда добивающийся успеха. Первый миф об О. рассказывает о зайце-прорицателе из Инаба (см. Акахада-но усаги), об убийстве О. раскалённым камнем и о чудесном оживлении его богинями Умуги-химэ и Кисакаи-химэ. Испытания О. на этом не заканчиваются. Его братья — ясогами («множество богов») забивают в огромное дерево клин, помещают О. в образовавшуюся щель, выбивают клин, и О. раздавлен насмерть. И снова боги воскрешают его. О. спасается от стрел преследующих его братьев и по совету бога О-я-
754
ОЛИМП
бико-но ками решает отправиться в Нэ-но катасукуни, где пребывает Сусаноо. Приблизившись к дворцу Сусаноо, О. встречает Сусэри-бимэ — дочь Сусаноо, с которой обменивается взглядами, означающими, что отныне между ними заключён брачный союз. Сусаноо не даёт согласия на этот брак и устраивает О. ряд испытаний. Сначала он посылает О. ночевать в змеиное жилище, но того выручает волшебный шарф, отгоняющий змей, который ему украдкой дала Сусэри-бимэ. На вторую ночь он должен спать в помещении, полном ос и сороконожек, и снова его защищает специальный волшебный шарф. Наконец, О. должен отыскать в горящей траве на лугу стрелу, пущенную Сусаноо. От огня его спасает в своей норе мышь. Она же выносит из огня и вручает ему стрелу. Разгневанный успехами О., Сусаноо приказывает О. вычистить из его волос ядовитых насекомых. Во время этой процедуры Сусаноо засыпает. О. берёт меч, лук и кото (лютню), принадлежащие Сусаноо, сажает на спину Сусэри-бимэ и бежит из Нэ-но катасукуни, предварительно крепко привязав Сусаноо за волосы к стропилам дворца. По дороге кото задевает за дерево, и разбуженный звоном струн Сусаноо устремляется в погоню. Он преследует беглецов до прохода из страны мрака в страну света и, не догнав, сменяет гнев на милость, благословляет новобрачных и призывает О. использовать меч и лук для усмирения враждебных земных божеств, что тот и делает. В мифах о чудесном возрождении О. и о трудных и опасных испытаниях, которым он подвергался, нашли отражение древние обряды инициации (см. Инициация и мифы). Следующий цикл мифов повествует о том, как О. устраивает мир. В этом ему помогает божество-карлик Сукунабикона. Вместе они сажают деревья и травы, знакомят человека со способами врачевания недугов и определяют средства защиты от бедствий, причиняемых птицами, зверями и пресмыкающимися, т. е. выступают в функции культурных героев. (В «Харима-фудоки» эти два бога представлены как одно божество Онамути-сукунахиконэ-но микото, также занимающееся устройством мира.) Некоторое время, до решения небесных богов распространить свою власть на землю, О. управляет землёй. После нескольких неудачных попыток отобрать управление у О. (небесные посланцы оставались жить на земле, не вступая в борьбу с О.) небесные боги отправляют на землю Такэмикадзути и Амэ-но-торифунэ-но ками (согласно «Кодзики»; в «Нихонги» второй бог назван Амэ-но-фуцунуси-но ками). Этих богов на земле встречает О. Узнав, кто они и причину их появления на земле, он говорит, что сам дать согласия на передачу земли не может, а что решить должен его сын Котосиронуси. Согласно «Нихонги», О. и его сын добровольно передают управление землёй небесным богам. В «Кодзики» же Котосиронуси прячется от прибывших богов, а другой сын О. — Такэминаката вступает в единоборство с Такэмикадзути. Последний одерживает верх, и земля передаётся небесным богам. В тексте «Когосюи» несколько иная трактовка событий: небес-
ные посланцы подчинили всех, кто сопротивлялся их божественным войскам, и только после этого О. и его сын уступают бразды правления землёй. В этом мифе, видимо, нашли отражение межплеменные войны за гегемонию. Необходимо отметить, что О. — один из немногих явно персонифицированных богов японской мифологии. Именно ему посвящено первое святилище, напоминающее своей архитектурой человеческое жилище. Е. К. Симонова-Гудзенко.
ОЛИМП (Ολυμπο ), в греческой мифологии гора в Фессалии, на которой обитают боги. Название О. догреческого происхождения (возможна связь с индоевропейским корнем uli<uelu, «вращать», т. е. указание на округлость вершин) и принадлежит ряду гор Греции и Малой Азии. На О. находятся дворцы Зевса и других богов, построенные и украшенные Гефестом. Ворота О. открывают и закрывают горы, когда боги выезжают на золотых колесницах. О. мыслится символом верховной власти нового поколения богов-олимпийцев, победивших титанов. А. Т.-Г.
ОЛИМПИЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ, см. в ст. Греческая мифология. ОЛИЦЕТВОРЕНИЕ, персонификация, присущее мифопоэтическому сознанию свойство перенесения на неодушевлённые вещи и явления черт живых существ: человеческих (антропоморфизм, антропопатизм) или животных (зооморфизм), а также наделение животных качествами человека. В поэтическом языке О. как средство повышения выразительности используется при описании явлений неодушевлённого мира: «Прощай, свободная стихия!» (А. С. Пушкин); «Терек воет, дик и злобен, меж утёсистых громад, буре плач его подобен, слёзы брызгами летят» (М. Ю. Лермонтов); «О чём ты воешь, ветр ночной, о чём так сетуешь безумно?» (Ф. И. Тютчев), человеческих действий, чувств и отношений: «Как пахарь, битва отдыхает...» (А. С. Пушкин) и т. п. Однако если поэтические О. являются лишь метафорами, образными сравнениями, выступая как литературный приём, то в мифологических и религиозных представлениях О. — некие воображаемые реальности, служащие для своеобразного объяснения явлений природы или человеческой жизни. Здесь это не частный вид метафоры, а особый, и притом наиболее богатый содержанием вид символа. В таких символических О. обозначаемое, т. е. та реальность, которая, собственно, скрывается за символами, мыслится как живое и личностное начало, а обозначающее, т. е. эмпирические, данные людям в восприятии проявления этого личностного начала, условно изображается по аналогии с человеческими действиями, чувствами, мыслями и т. п., т. е. уподобляется им посредством метафористических и стилистических О. Например, Уран и Гея — личностно понимаемые стихии, отношения между которыми уподобляются человеческому бракосочетанию. Весь рассказ об их соитии и потомстве не буквален, а символичен (и благодаря этому имеет познавательный смысл). Буквально лишь «О. первого по-
рядка» — древнее верование в их личностные свойства. Наличие О. служит определяющим признаком любого мифологического повествования. Вопросы о соотношении поэтических и религиозно-мифологических О., равно как и проблемы их происхождения и функций, по-разному трактуются представителями различных научных направлений. Старая «мифологическая школа» (Я. Гримм, М. Мюллер, А. Н. Афанасьев и др.), не различая виды О., пыталась свести любой фольклорный персонаж к древним мифологическим представлениям, рассматривая его как деградировавший миф, как О. солнца, луны, грозы и пр. Позже стали разграничивать разновидности О. и даже противопоставлять их одно другому. Ю. П. Францев противопоставлял поэтическое (сказочное) О. природы образам религиозно-мифологической фантазии. Всё более широкое распространение получают взгляды на О. как на один из способов символического кодирования реальности, позволявший человеку объяснять себя самого и окружающий мир, персонифицируя себя в природе. Наивное очеловечивание природной среды вело через первобытные верования (фетишизм, анимизм, тотемизм, мана-оренда) к такому «метафорическому» сопоставлению природных и культурных объектов, которое выразилось в сложных тотемических классификациях и (шире) в мифологическом символизме, представлении космоса в зооантропоморфных терминах, отождествлении микро- и макрокосма (см. статьи Модель мира, Первочеловек, Животные в мифологии). Согласно этим представлениям, космологическая картина мира описывалась древними с помощью синонимических рядов, понятий, относящихся к различным срезам бытия, так что одни и те же элементы космоса (небо, земля, огонь, вода, ветер и т. д.) могли быть олицетворёнными участниками космогонической драмы (ср. Уран, Гея, Агни, Ваю, Варуна и т. д.), а могли выступать и как деперсонифицированные и даже абстрактные классификаторы. Отсюда часто встречающийся в мифах обратный О. процесс «овеществления» живого. Характерным примером здесь может служить сюжет происхождения частей мира и вещей из тела первочеловека (Пуруша, Имир и т. п., см. Космогонические мифы). Первоначальным источником О. был «синкретизм древнейшей поэзии» (выражение А. Н. Веселовского), который вмещал в себя и архаические обряды, и простейшие мифы, и элементарные верования, и начальные формы поэтического творчества, так что различение религиозно-мифологических и поэтических О. стало актуальным лишь с появлением литературы (см. Литература и мифы). О. органически входили в самый сюжет сказки и мифа, поскольку на всём мироощущении первобытного человека лежала печать его близости к природе, невыделенности из окружающей среды — природной и социальной. Склонность человеческого сознания к О. окружающей действительности, несомненно, была психологической предпосылкой к возникновению религиозных верований. При этом собственно религиозный
ОМЕЛА элемент может быть слабо выражен или даже совсем отсутствовать в том или ином О.: критерием чаще всего служит здесь наличие или отсутствие культа — поклонения данному мифологическому образу. Например, в мифологических представлениях некоторых австралийских и африканских племён определённое место занимает О. неба, но это в большинстве случаев бледный и тусклый образ, ему не приписывают вмешательство в жизнь людей, а потому ему и не поклоняются. Напротив, другие природные явления, особенно бурные, угрожающие жизни человека: гроза, наводнение, разрушительный циклон и пр. — олицетворяются в образах, служащих предметом религиозного поклонения. Отсюда образы грозных богов природы в разных религиях. Различаются и степени О.: в одних случаях можно лишь догадываться о наличии олицетворённого образа того или иного явления природы. Таковы «хозяева» тайги, горы, моря, промысловых животных в верованиях народов Сибири. Здесь трудно бывает установить, поклоняются ли, например, антропоморфному образу «хозяина» моря или самому морю? Такого рода «непроявленность», символичность характерна для наиболее чистых форм мифопоэтического сознания. В других случаях, например в античной греческой мифологии, налицо яркие и пластичные, чисто человеческие образы богов. Это бытовое человекоподобие олимпийского пантеона, его детальная антропоморфизация и ослабление символического начала свидетельствуют об упадке мифологического мышления, его перерождении в систему философских аллегорий и условно-поэтических приёмов. Типовым примером мифопоэтического восприятия окружающего мира могут служить О., связанные с земледельческим хозяйством разных народов: зреющее или созревшее на полях зерно олицетворялось то в человеческом, то в животном образе (эти поверья детально исследовали немецкий этнограф В. Манхардт и Дж. Фрейзер). Индейцы Северной Америки называли кукурузу — их главную пищу — «маисовой матерью», «старой женщиной» и т. п., и устраивали в честь неё праздники с жертвоприношениями. Народы Юго-Восточной Азии, питавшиеся главным образом рисом, верили в «рисовую мать» или в «духа риса». У европейских крестьян, особенно в Центральной и Северной Европе, были поверья о «хлебной матушке», «ржаной девушке», «старике» и пр., живущих в хлебном поле. Но ещё чаще хлебное поле олицетворялось в животных образах, притом самых разнообразных (волк, собака, заяц, лисица, петух, гусь, кот, бык, козёл, свинья, лошадь и др.). Эти О. выражались в особых поговорках, прибаутках, детских стращалках: «Вот хлебный кот придёт и заберёт тебя», «Ржаной волк придёт, съест тебя», «Там, в хлебном поле, сидит большая собака», «Козёл сидит в снопе» и т. п. Если ветер колышет ниву, говорят: «Волк бежит по полю» и пр. Верили, что животное — дух поля, дух хлеба, когда хлеб жнут, отступает постепенно в несжатую часть поля и под конец остаётся в последнем снопе. Когда последний жнец его срезал, говори-
ли: «Он поймал волка», «Он убил зайца», «Берегись волка» и т. п. Последний сноп мог выступать и в антропоморфном оформлении («дед», «баба», «именинник»). Он был предметом различных магических обрядов, его хранили до будущего посева. Но есть очень много мифологических образов, которые не могут быть сведены к простейшим и непосредственным О. одного какого-то явления действительности: в них сплелись и слились черты разнообразного происхождения, и трудно выделить в них первичные О. Таковы, например, Зевс, Аполлон, Афина, Гера, Артемида, Гермес, Посейдон. Почти невозможно составить представление и о том, в какой исторической последовательности сменяли одно другое О. разных явлений природы и общественной жизни. Поэтому приходится ограничиться лишь примерным, далеко не полным перечнем вещей, явлений, понятий, которые подвергались О. Олицетворялись небесные явления: солнце, луна (эти два светила олицетворялись как два взаимосвязанных человеческих существа, непременно разного пола: если солнце мужчина, то луна женщина, и наоборот); созвездия и отдельные звёзды, Млечный путь, полярное сияние; небо и земля (опять-таки как существа разного пола, чаще небо — мужского, земля — женского); атмосферные явления — ветер, тучи, гроза, дождь, радуга и пр.; элементы ландшафта — гора, река, озеро, лес (дерево), пустыня, степь, море и пр.; вся видимая природа (образ бога-творца, демиурга, мироустроителя); предметы человеческой культуры и социального порядка (образ культурного героя); человеческое хозяйство, промыслы (духи — покровители охоты и других промыслов), земледельческое хозяйство (духи — покровители земледелия, демоны плодородия, зооморфные и антропоморфные О. урожая), скотоводство (святые — покровители скота); огонь, вода; семейный и домашний быт (покровители семьи, пенаты, лары, домовой и др.); брачно-семейные и кровно-родственные отношения (боги — покровители семьи и брака, любви, деторождения); болезни (лихорадки, трясцы, оспа и др.); смерть (божество смерти, дух умершего, хозяин загробного мира); благополучие и неудачи (доля — недоля, мойры, норны, злыдни); войны (божества войны и победы); социальный мир и порядок (боги — учредители и покровители порядка, правосудия, справедливости, хранители обычаев и пр.). Особняком стоит чрезвычайно интересная категория мифологических О., особенно тесно слитая с обрядностью: О. праздников и обрядов. Таковы Коляда, Карнавал, Куарезима (великий пост, от лат. quadragesimus, «сороковой»), Пэр-Ноэль («отец-рождество»), фея Бефана, Карачун, дед-мороз, русалка. С. А. Токарев.
ОЛОКУН, в мифологии йоруба бог моря. Иногда выступает как женское божество. О. порождён Орунганом, его жена — Олоса, богиня лагуны Оса. О. живёт в огромном дворце в море, морские духи — его слуги. Однажды О., разгневавшись на людей, решил уничтожить их, затопив землю. И многие погибли, но вмешался Обатала и спас остальных людей. Он связал О. семью железными цепями и вернул его
755
во дворец. О. особенно почитали рыбаки и жители побережья. Е. К.
ОЛОРУН («хозяин неба»), в мифологии йоруба глава пантеона богов (ориша). О. передал управление небесным сводом и миром созданному им Обатале. Как божество, не вмешивающееся в дела людей (deus otiosus), О. сходен с главами пантеонов других африканских народов (см., напр., Маву-Лиза). Е. К.
ОЛЬМЕКОВ МИФОЛОГИЯ, см. в ст. Индейцев Центральной Америки мифология. OMАO И COАO, в мифологии индейцев санема (Венесуэла) культурные герои-близнецы. Их мать съел ягуар, но жаба вынула из чрева матери детей и воспитала их. Когда братья выросли, они убили ягуара и принялись изготавливать людей, вырезая их из дерева. Из-за того, что Соао выбрал непрочную древесину, люди стали умирать. Затем Омао и Соао поймали рыбу, превратившуюся в женщину — жену Омао, но бестолковый Соао дал ей убежать. Рассердившись на брата, Омао удалился на небо. Ю. Б.
ОМЕЛА, вечнозелёное растение, растущее на ветвях различных деревьев, в различных мифопоэтических традициях выступает как символ жизни. Римские писатели (Цезарь, Плиний Старший и др.) описывают окружённый таинственностью друидский ритуал собирания О. Вергилий в «Энеиде» (VI) сообщает о том, как Эней по совету Сивиллы добывает ветвь О. («золотую ветвь»), приносит её в жертву Просерпине и попадает в подземное царство для свидания со своим отцом (ср. отражение соответствующего сюжета в картинах Дж. М. У. Тернера «Золотая ветвь», «Эней и Сивилла — Авернское озеро», «Озеро Неми»). Дж. Фрейзер связывал ритуал добывания О. друидами и «золотой ветви» Энеем с обычаем, при котором жрец святилища Дианы на озере Неми убивал своего предшественника (этот обычай Фрейзер связывал с ритуальным убийством царя растительности). В Олокун. Культовая скульптура йоруба. Нигерия, Музей Ифе.
756
ОМИ
развитие идеи Фрейзера в литературе высказывалось мнение о срезании О. с дуба как символическом обряде лишения мужской силы старого царя, совершаемом его преемником. В этом смысле об О. можно говорить и как о сексуальном символе, образе жизни обвитого ею дуба. В мифопоэтическом сознании О., вероятно, могла связываться и с солнцем: именно этой связью можно объяснить обычай срезать О. во время летнего и зимнего солнцестояний, соотносимых соответственно с жизнью и смертью (ср. смерть скандинавского Бальдра от прута из О.). В этом контексте показательна и одна из эпиклес Аполлона — Иксиос, т. е. букв. «омеловый» (от греч. ξο , «омела»). Широко распространённый обычай целоваться под О. на рождество часто рассматривают как пережиток фаллических ритуалов (ср. близкие по времени сатурналии) или отражение некоторых архаичных свадебных обрядов (двойные листья или ягоды О. обычно символизируют высшую плодотворную потенцию и т. п., иногда небесных близнецов; кельтские друиды почитали ягоды О. как оплодотворяющую росу божественного происхождения). Добывание О. в канун рождества в ряде традиций и поныне является ритуалом, в определённой мере напоминающим друидский. Вместе с тем бытуют представления, что срезание ветви О. является опасным. Ветвями омелы украшают дома снаружи и внутри, её ветки (или изготовленные из омелы фигурки) развешивают в помещениях для скота с целью изгнания злых духов и ведьм и т. п. Согласно многочисленным поверьям «золотая ветвь» О. способна помочь отыскать золотой клад или открыть замок, а напиток из О. обеспечивает человеку неуязвимость. Широко известно использование О. в магии и народной медицине, где она относится к растениям Иоанна Крестителя и считается всеисцеляющим средством. В. Н. Топоров.
ОМИ, ханян, анян, в тунгусо-маньчжурской мифологии душа. Первоначально О. называлось изваяние человека из камня и глины, которое изготовил один (младший) из двух братьев — создателей вселенной, позже получивший название еэвэки. Сотворив изваяние, он ввёл в него О. Для временного хранения О. членов семьи шаман изготовлял омирук (коробочку, сумочку, колыбель), куда помещал О. родственников больного до его выздоровления. После смерти человека шаман отправлял О. в мир мёртвых, чтобы О. не навредила живым. О. животного помещалась в той части его тела, которая участвовала в добывании средств к жизни: у оленей — в резцах, у пушных зверей — в носу, у медведя — в лапе, и т. д. Г. В.
ОМОГОЙ БАЙ, Омобой баай, в якутской мифологии один из прародителей якутов, первым поселившийся в долине, где сейчас стоит Якутск. Особенно широко распространены мифы о браке старшей дочери О. б. с Эллэем, от сыновей которых произошла будто бы большая часть якутских родов. Н. А.
ОМОИКАНЭ, Омоиканэ-но ками (др.япон. омой, от омоу, «думать, размыш-
лять», ками, «бог»), в японской мифологии размышляющий бог, сын бога Такамимусуби. В мифе об извлечении Аматэрасу из грота говорится, что этому богу «наказали размышлять» (о способах выманить богиню наружу). Он же по приказу восьмисот мириад богов, собравшихся в долине Ясунокава («Небесная спокойная река»), размышляет о том, кого из потомков Аматэрасу следует послать управлять землёй («Кодзики», св. I). Именно он называет имена богов, которых одного за другим посылают отобрать управление страной у бога О-кунинуси. В мифе о нисхождении на землю Ниниги говорится, что Аматэрасу наказала О. «принять на себя» её дела (на земле) и «управлять ими» («Кодзики»). Можно, однако, истолковать этот наказ и как поручение отправлять на земле культ Аматэрасу (глагол «мацуру», употреблённый в рассказе, означает в другом идеографическом обозначении «обожествлять», «поклоняться»). Е. П.
ОМОЛЬ, Куль, в коми мифологии творец зла. О. противостоит своему брату-демиургу Ену, создавая злых духов, и т. п. По некоторым вариантам мифа, О. и Ен в облике лягушек обитают в первозданном болоте; О. зряч и хитёр, Ен слеп и глуп. Из крови О. возникают животные и женщина, ставшая его женой. После неудачной попытки похитить жену О. Ен решил отгородиться от О. и создал небо, где поселился со своими голубями. Но голубей погубили вороны О., лишь один вернулся с тиной в клюве, и когда ворон попытался вырвать тину, Ен придушил его. Из тины возникла земля: вода, пролившаяся из глотки ворона, стала морями и океанами. О. же проник на небо, когда там не было Ена, и разжёг пламя у входа. Однако нсена О. дала Ену шёлковый лоскут, и тот, сшив рукавицу, отбросил пламя к небесному жилищу О., так что О. упал на землю со своими тварями, оглохнув от падения. Женщина осталась на небе, родив Ену близнецов — богов Йому и Войпеля. О. уговорил женщину приоткрыть двери неба и, ворвавшись в дом Ена, сбросил жену и детей бога на землю. Сам же, взяв волшебную рукавицу, полез на дерево за солнцем, от которого оторвал половину. Однако О. зацепился за сук и, будучи проклят Еном, выпустил половину солнца, так что та соединилась с другой половиной, но оставил на солнце пятна — следы пальцев. Затем О. упал на землю с обломавшимся суком, который превратился в хвост. Скучающий в одиночестве Ен спустился на землю, где застал сына Войпеля за лепкой горшков. Ену удалось заманить в горшки О. и орду его злых духов. Ен поместил горшки в преисподнюю: гул и землетрясения происходят от попыток О. вырваться на волю. Он должен освободиться и вступить в схватку с Еном. См. также Куль. ОМФАЛА (Ομφ λη), в греческой мифологии царица Лидии, вдова Тмола (сына Тантала), к которой по приказанию дельфийского оракула в наказание за убийство Ифита был отдан в рабство Геракл на год (Soph. Trach. 253 след.) (вариант: на три года; Apollod. II 6, 2–3; Hyg. Fab. 32). По прихоти О. Геракла наряжали в женс-
Геркулес и Омфала. Картина Ф. Буше. 1740-е годы. Москва, Музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина.
кие одежды, и он вместе со служанками прял шерсть и выполнял домашние работы, сама же О. облачалась в львиную шкуру и носила палицу героя (Stat. Theb. X 646 след.). О. считалась также женой Геракла и матерью его сына Лама (Ovid. Heroid. IX 53 след.; вариант: Агелая, Apollod. II 7, 8). В Малой Азии О. считалась богиней — покровительницей женщин. М. Б. Омфала облачается в львиную шкуру. Скульптура Г. Краука. Мрамор. 1859. Париж, Лувр.
ОПЬЯНЯЮЩИЙ НАПИТОК ОНАРЫ, нары, в марийской мифологии великаны, обитавшие на земле в изначальные времена. Леса были им по колено, они вырывали дубы с корнями; из песка, вытряхиваемого О. из обуви, возникали курганы. Впервые встретив человека (пахаря), онар принял его за насекомое и отнёс матери вместе с сохой и лошадью. ОНГ КУТ («господин обрубок»), в мифологии вьетов водяной дух, владыка обитающих в реке рыб, креветок, крабов, змей и т. п. О. К. имел облик змеи без хвоста, который ему нечаянно обрубили. Отличался злобным нравом, топил и грабил проплывавшие корабли, забирал в неволю людей. Я. Я.
ОНГОНЫ (онгон, «чистый», «священный», «первоначальный», «девственный»), в шаманской мифологии монгольских народов умершие предки и их духи. Изображения О. также называются О., считаются вместилищем духов умерших предков, делаются из дерева, шерсти, меха, кожи, войлока, металла и ткани. Различаются О. мужские и женские, родовые и семейные (из них позднее выделились индивидуальные), скотоводческие, кузнечные и др. Первоначально О. в основном — предки тотемного происхождения (О. волка, медведя, коня и др.), в дальнейшем — преимущественно антропоморфные предки, наиболее почитаемые из них — О. великих шаманов. Шаманы призывали О. во время камланий. Хранились родовые О. в священных местах (рощах, горах, пещерах), куда не допускали женщин; семейные О., которыми ведали женщины, — в небольших деревянных ящиках или мешочках, подвешенных к дымовому отверстию в юрте, над косяком двери в домах или амбарах. О. подкармливали, задабривали, им посвящали животных и рабов. В мифологии тувинцев, алтайцев О. аналогичны онгут, эмегендер. Я. Ж.
ОНДЖО, в корейской мифологии основатель древнего государства Пэкче. Согласно «Самгук саги», О. — младший сын первопредка Чумона, рождённый от второй жены. После прибытия наследного сына от первой жены Чумона из Северного Пуё О. вместе со старшим братом Пирю и десятью сановниками переправились на юг. К югу от реки Хансу (ныне Ханган?) О. основал столицу в крепости Виресон (ныне Кванджу) и назвал страну Сипче («десять переправившихся»). Поскольку народ («сто фамилий») приветствовал его возвращение, страна была переименована в Пэкче («сто переправившихся»). По другой версии, сообщённой в «Самгук саги», основателем Пэкче считается Пирю, который вместе с О. назван сыном Утхэ, младшего внука Хэбуру. Существует также версия (по китайским источникам «Чжоу шу», «История династии Чжоу», и др.), что возможным основателем Пэкче был Кутхэ, или Кудэ (кит. Цзютай), один из потомков Тонмёна. Л. К.
ОННИОНТ, в мифологии индейцев-гуронов (Сев. Америка) гигантская змея с рогом на голове, обладавшим способностью пробивать горы. Рог О. считался талисманом, обеспечивавшим удачу на войне и
охоте. Мифы о рогатом змее, враждебном людям, имеются также у многих алгонкинских племён. А. В.
ОНУРИС (греч. Ονουρι ), Анхур, Инчар (in-hrt), в египетской мифологии бог охоты; почитался также и как бог войны. Центр культа О. — город Тинис, где он считался творцом вселенной. Жена О. — Мехит, сын — отождествлявшийся с Тором Инмутеф. В мифах чаще всего выступает как солнечный змееборец: помогает Ра в борьбе с Апопом, Гору Бехдетскому в битве с Сетом. Связан с мифом о возращении солнечного Ока Тефнут в Египет: по одному из вариантов, Ра посылает за ней в Нубию О. (отсюда эпитет О. — «тот, кто приводит издалека»). О. отождествлялся с Гором, Шу, у греков — с Аресом. Р. Р.
ОП, обван, обви, опчу, в корейской мифологии один из главных домашних духов (см. Касин), ведающий хозяйственными пристройками и приносящий богатство дому. Первоначально О. — дух амбара (сачхансин), которым выступал дух кормильца семьи. Считается, что О. воплощается как в облике человека, так и в виде жабы, змеи и колонка. О. живёт в амбаре, скирде или на крыше. В провинции Кёнгидо на заднем дворе крестьянских домов для О. и тходжу держат две скирды рисовой соломы. В Центральной и Южной Корее фетишем О. является глиняный кувшин с зерном или соевыми бобами, накрытый тряпкой. В шаманской мифологии О. (обван-тэгам) выполняет функции духа имущества. О. считается также духом, способствующим служебной карьере человека. Л. К.
ОПС (Ops), в римской мифологии богиня плодородия, богатой жатвы, посевов. Её эпитет Консивия («сеятельница») и праздник опиконсивия (25 августа), возможно, связаны с близостью культа О. культу римского аграрного бога Конса. Во время праздника ей приносили жертвы в доме
757
Бурятский онгон. Дерево. Улан-Удэ, Бурятский краеведческий музей им. М. Я. Хангалова.
царя — регии, куда имели доступ только весталки и великий понтифик. Другой праздник О. — опалии (19 декабря). С 3 в. до н. э. О. отождествляется с Реей и считается женой Сатурна. Окружавшая её культ таинственность вызвала представление об О. как о богине, покровительнице Рима, имя которой было табуировано (Macrob. Sat. III 9, 4). В О. видели также аналогичную Теллус богиню земли и Кибелу. Посвященные ей надписи единичны. В Риме на Капитолии и на форуме были храмы О. Е. Ш.
ОПЬЯНЯЮЩИЙ НАПИТОК, наркотик, в большинстве религиозно-мифологических и ритуальных традиций важный атрибут мифологических персонажей, средство достижения особого сакрально отмеченного состояния; персонифицированное божество. Характерно, что во множестве традиций обнаруживается тенденция к приготовлению О. н. из какого-то одного определённого вещества (ср. пульке в Мексике из сока алоэ, чича у американских индейцев из маниока у одних племён или из кукурузы у других, китайская водка из риса, пиво из ячменя или проса в Европе, тодди из сока пальмы в Африке и ряде азиатских стран, вино из винограда в
Тувинские онгоны.
758
ОПЬЯНЯЮЩИЙ НАПИТОК
Средиземноморье и т. п.). При этом связь О. н. с соответствующим растением-субстратом мотивируется особыми мифологическими прецедентами. С мифологической (а отчасти и с физиологической) точки зрения к О. н., приводящим к определённым изменениям в состоянии мифологического персонажа, относятся не только вино, пиво, мёд, брага, кумыс и т. п., т. е. собственно опьяняющие напитки, но и галлюциногенные напитки типа сомы и хаомы у индоиранцев, опиума, напитков, изготовляемых из мухомора (Amanita muscaria) или древесных грибов, спорыньи и т. п. От О. н. принципиально не отделимы нежидкие полуфабрикаты О. н. (мухомор, ср. конопля-гашиш) и такие виды еды, как яблоки Идунн в древнескандинавской мифологии или молодильные яблоки русских сказок. В иерархии О. н. важное место занимает напиток бессмертия, вкушение которого приносит вечную жизнь. В разных мифологических, фольклорных и ритуальных традициях встречается живая (целящая, сильная, священная) вода. С ней связаны отдельные мотивы (она возвращает зрение, здоровье, молодость, воскрешает мёртвое божество или сказочного героя, уничтожает нечисть, даруется мифологическому персонажу и т. п.) или целые сюжеты (добывание живой воды, нисхождение в подземное царство за ней и т. п.). Лишь боги свободно пользуются и распоряжаются живой водой. Нередко обладание ею и делает их бессмертными. Характерный пример такой божественной живой воды в греческой мифологии — нектар (букв. «преодолевающий смерть»), поддерживающий бессмертие и вечную юность богов, производящий кровь богов (т. н. ихор, ιχ&ρ, ср. Hom. Il. V 340), отличающуюся от крови людей; нередко нектар выступает вместе с амброзией и противостоит ей как напиток богов пище богов. Такие напитки богов (или их пища) находятся на небе, на краю света [согласно Еврипиду, источники амброзии находятся на крайнем западе, в садах Гесперид (Hippol. 742); отсюда голуби приносят её Зевсу (Hom. Od. XII 62)] или в подземном царстве. Хорошо известны мотивы отвоевания богами напитка бессмертия у своих противников (нередко тоже божественного происхождения, ср. т. н. «старых богов», т. е. богов предыдущей формации), ср. борьбу за амриту в древнеиндийском мифе о пахтанье океана и т. п. Большое значение в ряде мифопоэтических традиций имеют О. н. галлюциногенного типа, основой которых служит псилоцибин, содержащийся в некоторых видах грибов. В частности, действие таких О. н. в значительной степени обеспечивает чувство реальности шаманских путешествий-полётов в верхний и нижний миры. Употребление О. н. этого рода в палеоазиатских традициях было известно уже из ранних описаний. Галлюциногенными свойствами обладал древнеиндийский ритуальный О. н. сома [ср. PB X 119, в гимне, представляющем собой самовосхваление бога (возможно, самого Индры), напившегося сомы: «...Мне пять народов показались не более чем соринкой в глазу.— Не напился ли я сомы? Оба мира не идут в сравнение даже с одним моим кры-
лом... Ростом я превзошёл небо, превзошёл эту великую землю... Поколочу я хорошенько землю там или тут... Я великий-великий, поднялся до туч. — Не напился ли я сомы?»); ср. мотивы увеличения Индры в объёме под влиянием выпитой сомы или его героических деяний в состоянии опьянения сомой и т. п. в разных древнеиндийских источниках]. Сома давал вдохновение певцам (ср. миф из «Младшей Эдды» о том, как Один добыл мёд поэзии), роль которых была особенно велика при изготовлении сомы, интерпретировавшемся как жертвоприношение (заклание) бога Сомы, сопровождаемое исполнением для него хвалебных гимнов. Видимо, сходный эффект достигался и в элевсинских мистериях использованием галлюциногенных свойств спорыньи (ср. её изображения в вазовой живописи, в сюжете вручения Деметрой колосьев со спорыньёй Триптолему; характерно, что в благодарность за возвращение своей дочери Персефоны из аида Деметра посвящает людей в элевсинские таинства; предполагается, что и известный греческий О. н. кхкеюн содержал в себе элементы с психотропическими свойствами типа мяты). О. н. галлюциногенного типа (как сома) считались священными, иногда — божественными (так, напиток сома был одной из форм небесного божества Сомы). Ср. месоамериканские мифы о рождении в преисподней бога маиса (иногда в месте, поражённом стрелой бога грома), происхождении из разных его частей (особенно из пальцев и ногтей) съедобных плодов, о нисхождении на землю бога ветра Кецалькоатля и божественной девы Майяуэль, превращении их в дерево с двумя ветвями, гибели девы и возникновении из неё растения метль (агава); о приготовлении из этого растения О. н. октли, вызывающего танцы, песни, радость, экстаз; иногда говорится о девяти волшебниках О. н., смешиваемых с маисом и дающих человеку силу и жир. Нередко О. н. в мифах связан с огнём, от которого он произошёл или который в нём скрыт. Во многих традициях существуют сюжеты, объясняющие знакомство людей (или даже богов) с веселящим О. н. похищением, кражей, совершаемой обычно с неба культурным героем. Кроме похищения сомы, ср. полинезийский мотив похищения хмельного ритуального напитка из мира духов, совершаемого мифологическим персонажем по имени Лефанога (в ряде америндских и океанийских преданий сходным образом похищается пресная вода); историю Одина, похищающего мёд (ср. также некоторые мотивы сходного типа, связанные в «Эдде» и с Локи), и т. п. В ряде случаев появление О. н. соотносится с мотивом инцеста и его запрета: О. н.— как результат действия высшей производительной силы и одновременно как её субститут. Этот последний мотив О. н. как особого божественного блага, как аналога небесного огня в космических водах (ср. обозначение ряда О. н. как «огненных») очень существен: он объясняет и положительные, и отрицательные действия О. н. С одной стороны, огонь О. н. входит в человека, вызывает подъём энергии, огненность духа, прилив жизненных сил; с другой стороны, он может быть и губительным — вы-
зывать опьянение, угашающее сознательность, приводящее к расслаблению и упадку духовных сил. Соответственно архаическим культурам известно два типа священного безумия, связанного с употреблением возбуждающих О. н. (или крови), — безумие радостного, светлого приобщения к божественному и творческому или безумие деструктивного типа, ведущее к разъединению, тьме, подавленности духа. Поэтому для целого ряда таких культур характерно особое внимание к ситуации порога, после которого священное и божественное опьянение (безумие) переходит в противоположное ему состояние, направляемое злыми силами. Соответственно вырабатывались особые средства контроля и даже специальная пенитенциарная система. Наконец, в ряде культур вообще проводилось очень чёткое различие между О. н. сакрального и возвышающего типа и О. н. профанического типа, лишёнными благодатного действия (ср. противопоставление сома – сура у древних индийцев, соответственно хаома — хура у древних иранцев или соотношение вино — сикер (а) в Библии). Существуют прямые свидетельства связи О. н. с громовержцем. Их особенно много в ведийской традиции: «Самым сладким, самым опьяняющим потоком очищайся, о Сома, выжатый Индре для питья... И дойные коровы готовят этого телёнка — Сому для питья Индре...» (PB IX 1); «Как капли дождя — на землю, соки сомы потекли к Индре» (IX 17), «Пей же, пей, Индра-герой, сому!» (IX 22); «Лучшие сливки неба, Сому, сладчайшего, выжимайте для Индры, обладателя (громовой) палицы» (IX 51). В нуристанской мифологии Индра (Индр), почти полностью утративший своё первенство среди богов, всё-таки остаётся богом вина, виноградной лозы и ведает сбором урожая винограда. В мифе, записанном у нуристанского племени кати, Индр, потерпевший поражение от Гиша и отдавший ему вино как трофей, сохраняет особое отношение к вину: он «активен» в нём. Достаточно убедительные параллели этой ситуации отмечены на другом конце индоевропейского мира — в Древнем Риме, где все празднества, связанные с вином, посвящались громовержцу Юпитеру. Количество генетического и типологического материала, подтверждающего связь основного О. н. с громовержцем, столь велико, что оказалось возможным сформулировать общее положение о соотнесённости О. н. именно с богами, осуществляющими функцию суверенности, высшего престижа, в частности военного (Ж. Дюмезиль). Связь громовержца с О. н. реализуется и в варианте мифа о наказании громовержцем своих детей (или младшего сына), которых он размельчает и разбрасывает под землёй; через год они возрождаются в виде вегетативных образов (виноград, маис, маниок, ячмень и т. п. культурные растения); затем следует изобретение О. н. из плодов растения и новое соединение с богом (громовержцем) в коллективном ритуале благодаря действию О. н. Наиболее известный (но далеко не единственный) пример этого типа — древнегреческий бог вина и виноделия, не только дающий здоровье и силу, но и прогоняющий заботы, страхи, страдания, веселящий и радую-
ОРЕЛ щий сердце, — Дионис, сын громовержца Зевса. Комплекс Дионис — вино и Зевс — амброзия позволяет восстановить связь с мотивом похищения орлом растения сомы, дающего напиток бессмертия для Индры (сходные мотивы известны и в целом ряде других традиций). Но при преимущественной связи с О. н. громовержца, сам он не выступает как бог вина, уступая эту функцию или персонажу, фигурирующему как его сын, или самому персонифицированному О. н. (как Сома). Наряду с перечисленными существует большое число божественных персонажей или мифологических героев, которые так или иначе связаны с О. н., соответствующим растением и празднествами, характеризующимися обильными возлияниями. Иногда эти персонажи входят в свиту «винного» бога, в других случаях они сюжетно связаны с темой О. н. (ср. опьянение Ноя или Лота), в третьих случаях появляются т. н. «предвинные» божества, ведающие ферментацией, обусловливающей получение вина [ср. жемайтское божество Дугнай, имеющее отношение к брожению замешанного теста, или литовский Раугупатис (от лит. «киснуть»), собств. – «господин брожения»]; такие божества нередко связаны с подземным царством. Тем самым намечается путь О. н. – от нижнего мира к верхнему – к громовержцу; таким образом, вино, как и другие О. н., выступает как одно из эффективных средств коммуникации между космическими зонами (наряду с древом мировым, мировой горой и т. п.). Помимо указанных выше ритуалов, где О. н. (вино) является или основным героем праздника, или важнейшим его средством, вино используется и в ритуалах совсем другого типа: ср. причащение вином в христианстве или крещение ребёнка в О. н. пульке у мексиканских баптистов (по достижении четырёхлетнего возраста выбираются боги-покровители, ребёнок проносится над огнём, и ему снова дают пульке, чтобы «вырасти большим»), повсеместное использование О. н. в ритуале свадьбы, часто в погребальном ритуале и при поминальной трапезе и т. д. О символике вина см. в ст. Вино. В. H. Топоров.
ОРЕЛ, орлица, символ небесной (солнечной) силы, огня и бессмертия; одно из наиболее распространённых обожествляемых животных — символов богов и их посланец в мифологиях различных народов мира. Типологически наиболее ранний этап культа О. отражён в тех мифологиях, где О. выступает в качестве самостоятельного персонажа (первоначально, вероятно,— тотемистического происхождения). Свидетельства обожествления О. в качестве особого предмета культа (Nasr, «О.-бог») известны в древней центральной и северной Аравии. Сохранение в этом ареале древних семитских (или даже общесемитских) представлений прослеживается при сопоставлении с угаритским мифо-эпическим преданием о Данниилу и его сыне Акхате. Мотив отламывания крыльев у О. объединяет угаритский эпос с древнемесопотамским, где львиноголового священного О. Анзу (Ан-зуд) должны одолеть сражающиеся с ним боги.
В Древней Месопотамии О. был символом божества войны шумерской Нинурты (Нингирсу), в Древней Греции — Зевса (ср. изображение Зевса в виде О. на Крите), в Риме — Юпитера. У финнов, самодийских народностей, якутов, тунгусоманьчжурских народов и других народов Сибири культ О. был связан с представлением его в виде помощника или олицетворения шамана (откуда обычные изображения О. на шаманской одежде) и культурного героя. Одним из главных подвигов О. как культурного героя в мифологиях Евразии (особенно Сибири) и Северной Америки является похищение им света или помощь, оказанная им людям в добывании огня. В мифе индейцев йокутов и моно О. помогает койоту высоко поднять украденное тем солнце и повесить его на востоке. У якутов О. связан с легендой о принесении им огня; при некоторых обрядах врачевания ритуал высекания огня мог совершать только человек, чьим предком был О. К. Леви-Строс в исследованиях по мифологиям индейцев Северной и Южной Америки называет основным миф о разорителе гнезда О. Согласно этому мифу, герой — молодой человек поднимается на дерево, чтобы разрушить гнездо О., в южноамериканских мифах — попугая ара (или другой дневной хищной птицы). Когда он потревожил птенцов, О. вступает в переговоры с героем и предлагает ему средство для добывания огня. В других вариантах того же мифа герой с самого начала выступает защитником детей О. По мифу индейцев кроу, жил некогда человек, который мальчиком, играя, упал в огонь и обжёг половину лица. С горя он решил уйти из дома. Сверхъестественные помощники рекомендовали ему попросить помощи у О., и тот обещал помочь герою при условии, что он защитит его птенцов от водных духов. Герой согласился, и О. Привёл его к солнцу, чьи дети вылечили его с помощью волшебного зеркала. В знак благодарности индеец обучил их разным играм и вернулся к О. Вскоре он убил мифическое водное существо, поедавшее птенцов О. Когда дети О. подросли, они отвели героя домой. Этот миф известен не только у народов современной, но и в древней Америке, ср. ацтекскую легенду об основании Теночтитлана, где, с одной стороны, говорится об О., сидящем на кактусе, который рос над камнем (до сих пор О., кактус и камень входят в герб Мексики), с другой же стороны, повествуется о поисках дерева, с помощью которого добывается огонь. Аналогичные мифы известны у народов Западной и Южной Сибири – кетов (енисейских остяков), васюганских хантов, тофов (тофаларов). Важнейшее совпадение между кетским и американскими индейскими мифами о разорителе гнезда О. состоит в том, что они являются мифами о происхождении огня, о получении его героем от О. (попугая, другой птицы или иногда ягуара), обитающего со своими детьми на вершине мирового дерева. Миф имеет далеко идущие аналогии в мифологии древней Месопотамии, в частности в комплексе мифов, реконструированных по ряду позднейших отражений и практически совпадающих с американско-сибирским вариантом.
759
Евангелист Иоанн в виде орла. С миниатюры 8 в.
Согласно шумерскому мифу о Лугальбанде, правителе Урука, О. Анзуд в благодарность за помощь его птенцам передал Лугальбанде такие свои качества, как быстрота передвижения, способность достичь любого места. Этот миф можно считать ранней литературной обработкой одного из шумерских вариантов мифа о разорителе (защитнике) гнезда О. В мифе о Гильгамеше описано дерево, в ветвях которого О. Анзуд в гнезде поселил своего птенца. После того как Гильгамеш срубил дерево, О. переселился в горы (позднейший мотив переселения О. в горы известен из аккадского эпоса). Другой вариант мифа о разорителе гнезда О., близкий к кетскому, отражён в шумерском тексте, описывающем, как дети О. Анзу ведут Нинурту на тот свет (в преисподнюю). К ближневосточным трансформациям того же мифа (косвенно отраженного и в сказочном фольклоре многих народов, в т. ч. и славян) можно отнести и грузинскую легенду, по которой О. в преисподней Зевс, превратившийся в орла, и Ганимед. Римская скульптура. Мрамор. 160-170. Мадрид, Прадо.
760
ОРЕЛ
пожирает детей грифа; когда царевич убивает О., благодарный гриф вывозит царевича из преисподней. В идентичных чукотском и эскимосском мифах жена О. является одновременно женой Ворона (ср. аналогии в птичьих мифах о Зевсе). У неё двое детей — орлёнок и воронёнок. О. запрещает детям летать в опасную для них сторону, но они трижды нарушают запрет, и на третий раз орлёнка похищает чужой О. (мотив раздвоения О.). О. удаётся вернуть сына только с помощью Ворона, который у восточных палеосибирских народов обычно выступает как добыватель огня или света. Противопоставление О. и ворона характерно для некоторых североамериканских индейских, северо-азиатских (в особенности якутских) и австралийских мифов. У индейцев хайда, цимшиан (и некоторых других) в Северной Америке известно деление на фратрии О. (или волка) и ворона (что подтверждает тотемический характер соответствующих мифов). У тлинкитов фратрия Йеля связывается с вороном, фратрия Канука — с О. (или волком). По мифу хайда, Ворон, украшавший птиц в своём доме, устал и оттого сделал О. плохой клюв. Обратная ситуация представлена в юкагирском предании, согласно которому чёрный цвет ворона объясняется тем, что его клевал О. Дуалистический миф якутов противопоставлял светлое божество Хомпорун Хотой — прародителя людей и О. главе верхних злых духов Хара Суорон — прародителю воронов и той части якутов, чьим тотемом некогда был ворон. С О. были связаны белые шаманы, с вороном — чёрные. Подобное соотнесение О. и ворона как полярно противопоставленных двоичных социальных и мифологических классификационных символов характерно для северного ареала Евразии и Америки. То же архаическое противопоставление О. и ворона обнаруживается в социальной символике и мифах Юго-Восточной Австралии, где различались фратрии Клинохвостого О. и Ворона. Такое противопоставление О. и ворона облекается в форму дуалистического мифа. Наряду с сюжетами, где О. противопоставлена другая мифологическая птица
(Ворон, иногда гриф и т. п.), достаточно широко распространены и такие мифологические мотивы, в которых О. противопоставляются другие животные, в особенности нижнего (водного) мира. Чрезвычайно широкое распространение в мифологии и искусстве стран Азии и сопредельных ареалов имеет мотив борьбы О. и змеи. Согласно аккадскому мифу о царе Этане, некогда змея и О. дружили, но затем стали врагами после того, как О., боясь, что ему и его детям не хватит еды, пожирает змеёнышей. В эпосе Гильгамеша, как и в типологически с ним сходных описаниях в мифах многих других народов, О. связывается с вершиной древа мирового (ср. О. на вершине кактуса в ацтекском мифе), а змея связывается с его корнями. Сходное представление реконструируется для общеиндоевропейского на основании сопоставления древнеисландской традиции с древнеиндийской (ведийской). Предполагается, что в древнеюжноаравийских изображениях борьбы О. со змеёй О. воплощает солнечное божество, а змея — смертоносное начало, связываемое с луной. В древнеамериканском мифе о происхождении миштеков рассказывается, что двое детей богов по имени «Ветер-девять-змея» и «Ветер-девять-пещера» превратились соответственно в О. и крылатого змея, после чего в качестве культурных героев принесли первые жертвы богам. Согласно мифу о первоначальном переселении ацтеков, имя О.змея было у одного из четырёх предводителей ацтеков. Два наиболее распространённых мифологических символа животных — самого мощного в мире зверей — льва и самого сильного в царстве птиц — О. нередко соединяются в едином смешанном образе львиноголового О. (орлиного льва); ср. Анзуд. В Древней Мексике названия групп воинов-О. и воинов-ягуаров, наоборот, противопоставлялись по деталям культа. В Ветхом завете в видении Иезекииля (см. в ст. Иезекииля видение) выступает гибридное крылатое существо, имеющее лики О., льва и быка. Если архетипические мифы о похищении огня обычно связаны с птицей, иногда — с О., то вместе с тем в них можно обнаружить и символику полярно противопоставленной огню стихии — воды. О. оказывается связанным и с мифом о добывании пресной воды. Так, у тлинкитов О. предстаёт хозяином колодца с пресной водой. В хаттских и древнехеттских мифах ( в т. ч. в
Бактрийское (?) блюдо из серебряного сплава с изображением геральдического орла.
мифе о Телепинусе), в ритуалах очищения царской четы и строительном обряде О., как посланца богов, посылают к морю; возвратившись, О. сообщает, что он видел прежних богов, низверженных в преисподнюю; в ведийском гимне О. приносит священный напиток сому с неба для бога Индры (PB IV 27, 1). Из этого видно, что связь О. с водой определяется его ролью связующего начала между разными мирами (как и в мифе о разорителе гнезда О.) и разными поколениями богов, в частности как посланца богов, способного быстро покрывать большие расстояния, разделяющие эти миры. Частый мифологический мотив представляет О., похищающий ребёнка, которого он чудесным образом спасает (как младенца — Гильгамеша в позднейших версиях легенды, дошедшей в передаче античных авторов) или возносит к небу (как Ганимеда в греческом мифе, ср. сходный мотив на позднесасанидском блюде 6 в. из Эрмитажа с изображением богини, возносимой священной птицей, и двух мальчиков — символов Митры и Кочи; параллель у равнинных майя и т. п.), или носит на себе героя мифа, переходящего из одного мира в другой. В хурритском мифе о Гурпаранцаху рассказывается, как Аранцах (хурритское название реки Тигр) превращается в О. и «по воздуху» летит на Аккад. Те же представления об О.-реке отражены в древнехеттском названии реки в Малой Азии Haras-hapas (буквально «О.-поток»), имеющем соответствия в древне-европейской гидронимике (кельто-иллирийск. Arlape, Erlaf) и поэтому возводимом к общеиндоевролейским названиям рек, а также в архаическом славянском названии реки Орёл. Связью О. с водой объясняется одно из индоевропейских табуистических названий О.: лат. aquila, «орёл» (с дальнейшими производными словами: aquilo, «северный ветер», aquilus, «тёмно-коричневый», «коричнево-чёрный» и т. п.) от aqua, «вода». Принадлежностью к нижнему миру определяется возможность негативной роли О. Так, в греческом мифе превращение в морского О. служит наказанием для Пандрея, брата Прокриды, укравшего золотую собаку из святилища Зевса (чьей птицей был О.). У тлинкитов есть миф, где убийца неверной жены находит приют у О., женится на орлице и охотится в орлиной «личине», причём подгоняет кита к селению своих бывших соплеменников (то же противопоставление О.— кит, что и в других американских индейских и палеосибирских мифах). Некоторые из мифологических, позднее орнаментальных мотивов, связанных с О., засвидетельствованы памятниками изобразительного искусства. Образ О., связанный с космогоническими представлениями и с мифом о культурном герое, чрезвычайно распространён в символике первобытнообщинного и родо-племенного общества, а также древнего мира (особенно Передней Азии). В Древней Греции О. (иногда с Перуном в когтях) — важнейший атрибут Юпитера, получающий (особенно в эпоху эллинизма, не без влияния восточных культов) дополнительное значение солярного символа. Искусство Воз-
ОРЕСТ
761
Встреча Ореста и Электры на могиле Агамемнона. Краснофигурный кратер «мастера Питона». 340-330 до н. э. Мадрид, Национальный археологический музей.
Орест с Афиной и Пиладом в Дельфах. Краснофигурный кратер «мастера Питона». 330 до н. э. Лондон, Британский музей.
рождения и последующих эпох отразило традиционные мотивы античной мифологии (О., несущий Ганимеда, у Рембрандта). Образ двуглавого О., представляющий собой, вероятно, первоначально отражение характерной двучленной (симметричной) структуры многих архаических мотивов, связанных с О., позднее становится весьма популярным в искусстве (уже в древней Малой Азии в хеттский период) и в геральдике. Геральдическое значение О. характерно ещё для Шумера (О. с львиной головой), боевая инсигния Древнего Рима, изображение О. (белый, чёрный, одно- или двуглавый) в государственной геральдике Византии, Польши, Германии и других стран (двуглавый О.— важнейшая составная часть герба царской России). В библейской метафорике О. служит воплощением божественной любви, силы и мощи, юности и бодрости духа, но также и гордыни (последнее значение соответствует роли этих птиц в средневековой легенде об Александре Македонском, пытавшемся достичь неба с помощью двух О.). Орнаментально стилизованные О. — типичная деталь убранства средневековых храмов, особенно романских (для которых характерны «орлиные капители» и «орлиные кафедры»), а также литургических одеяний и предметов (в т. ч. православных). Благодаря легендам из «Физиолога» (стареющий орёл взлетает к солнцу и, окунувшись там в волшебный источник, обретает молодость и здоровье) О. служит в средние века символом крещения, а также воскресения; углублению религиозно-дидактического смысла О. как знака возвышенно-пламенной религиозной любви способствуют также легенды об О., имеющем обычай возносить своих птенцов к солнцу, а также о сверхъестественной стойкости зрения этой птицы (которая якобы может созерцать дневное светило без ущерба для глаз). О. является символом евангелиста Иоанна и одним из «четырёх апокалиптических зверей», а в светской эмблематике — атрибутом правосудия, зрения (в аллегории пяти чувств), гордыни.
Переходящая ещё из древнего мира традиция совмещения в единой композиции полярно противоположных символов — О. и змея — в средние века обретает значение борьбы Христа с сатаной, а в новое время — переходит в политическую геральдику. Символика О. как воплощения слова использовалась в 18 в. Э. Сведенборгом. В литературе, особенно поэзии, новейшего времени античные мифологические мотивы (образ поэта как Ганимеда в ранних стихах Б. Пастернака: «Жар предплечий студит объятие орла») переплетены с более поздней средневековой символикой, в которой нередко сочетаются два наиболее универсальных зооморфных мифологических символа — О. и лев («все пойму, Видя льва, стремящегося следом, И орла, летящего к нему», Н. Гумилёв). А. Платонов в повести «Джан» использовал архетипический образ охоты на О., в которой приманкой оказывается человек (как у индейцев хидатса) и оппозиция охотник: О. переворачивается (что характерно для мифопоэтической мысли). В. В. Иванов, В. Н. Топоров.
ОРЕНДА, в мифологии индейцев-ирокезов (Сев. Америка) сверхъестественная магическая сила, то же, что вакан у племён сиу-дакотов. OPЕCT ('Ορ στη ), в греческой мифологии сын Агамемнона и Клитеместры. После того как Агамемнон был убит Клитеместрой и Эгисфом, сестра О. Электра (или его кормилица) спасла его из рокового дома. Он вырос в Фокиде у царя Строфия, женатого на тётке О.— Анаксибии. Здесь возникла дружба между О. и его сверстником Пиладом, сыном Строфия. Когда О. стал совершеннолетним, он получил от дельфийского оракула приказ отомстить за смерть отца. Согласно «Орестее» Эсхила, преследуемый за пролитие им крови матери богинями мести эриниями, О. обращается по совету Аполлона за помощью к Афине, которая передаёт дело об убийстве Клитеместры на рассмотрение созываемого ею специального суда афинских старейшин (ареопага) на холме Ареса в Афинах.
Благодаря заступничеству самой Афины, отстаивающей главенствующую роль мужчины в семье и государстве, голоса делятся поровну, что по условиям афинского суда означает оправдание О. По другому варианту, О. должен был для своего оправдания доставить в Грецию из Тавриды (где встретился с сестрой Ифигенией) деревянный кумир богини Артемиды (Eur. Iphig. T. 77–92). В других трагедиях Еврипида («Электра», «Орест») поступок О. лишается всякого героического ореола и сам он изображается душевнобольным человеком, способным на новые акты бесОрест и Пилад убивают Эгисфа. Апулийский краснофигурный кубок. Ок. 430-300 до н. э. Париж, Лувр.
762
ОРИОН
Аполлон совершает обряд очищения над Орестом, закалывая жертвенное животное над его головой. Роспись краснофигурной вазы. 380–370 гг. до н. э. Париж, Лувр.
делю, каждый день которой посвящен какому-либо божеству, а пятый день — день почитания О. H.), a затем вернулся в небо. Место, с которого началось сотворение земли, назвали Ифе, «широкий», «обширный»; Ифе — священный город йоруба и древнейшее из йорубских городов-государств. О. Н. снова был послан Олоруном на землю, чтобы посадить деревья и дать людям пищу и богатство. Олорун дал О. Н. орех от первого пальмового дерева, чьи орехи давали масло, а из сока получалось пальмовое вино. О. Н. участвовал также в создании людей; он формовал из земли тела человеческих существ, а оживлял их Олорун. О. Н., хотевший подсмотреть, как это делается, спрятался среди тел людей. Но всезнающий Олорун наслал на О. Н. сон, и тот проснулся лишь тогда, когда человеческие существа уже ожили. Е. К.
смысленной жестокости. О. царствовал после Менелая в Спарте, а поздние источники (Apollod. epit. 6,28) сообщают о смерти О. от укуса змеи в Аркадии. Возможно, в этой области существовал древний культ О. как местного героя. Считалось, что останки О. хранились в аркадском городе Тегея ещё в историческое время и в 6 в. до н. э., вопреки воле местных жителей, были перенесены в Спарту (Herodot. I 67 след.). Миф об О. отразил процесс преодоления архаического закона кровной мести, происходивший на фоне смены матриархального уклада патриархатом: эринии, преследующие О. за пролитие крови матери, безразличны к преступлению самой Клитеместры, так как она не находилась со своим мужем в кровном родстве. По закону кровной мести убийство О. матери должно повлечь за собой гибель самого О., но он не несет наказания, так как за него вступается государство в лице ареопага. В. Н. Ярхо.
ОРИОН (Ωρ ων), в греческой мифологии великан, сын Посейдона и Эвриалы или одной Геи (земли). Славился как охотник. Был наделён Посейдоном способностью ходить по морю. Потерял зрение, так как его ослепил, напоив пьяным, Ойнопион, к дочери которого сватался О. Посадив себе на плечи одного из учеников Гефеста, он
приказал тому подсказывать ему путь к восходу солнца. Придя туда, он подставил глаза лучам восходящего солнца и прозрел. О. мыслился прекрасным, он был похищен богиней Эос, влюбившейся в него. Погиб от стрел Артемиды, то ли из-за своей дерзости (вызвал богиню на состязание), то ли оттого, что совершил насилие над гиперборейской девой Опис (Apollod. I 4, 3–5; Hom. Od. V 121–124). В мифах об О. нашли отражение мотивы столкновения догреческого хтонического великана с олимпийским миром, элементы фетишистской магии (ослепление — исцеление от огня) и поздней сказки. А. Т.-Г.
ОРИША НЛА («великий бог»), в мифологии йоруба глава всех божеств, подчинённый, однако, Олоруну. Вначале мир был болотистым и пустынным, а боги во главе с Олоруном жили на небе, откуда спускались вниз по паутине. Однажды Олорун вызвал О. Н. и поручил ему создать сушу. Он дал О. Н. раковину улитки, в которой была рыхлая земля, голубя и пятипалую курицу. Спустившись в болото, О. Н. высыпал землю из раковины, а голубь и курица стали скрести и разбрасывать землю по болоту, и таким образом первоначальное болото превратилось в сушу. О. Н. создавал землю в течение четырёх дней (йоруба установили четырёхдневную не-
ОРИША ОКО, в мифологии йоруба бог земледелия; порождён Орутаном. Символы О. О. — железный жезл и флейта из слоновой кости. Жрицы О. О. считались его жёнами, они жили в святилищах О. О. Его слуги — пчёлы. О. О. изображали в виде человека с огромным фаллосом. Это божество популярно у земледельцев и почиталось в большинстве городов йоруба, в особенности в Ибадане, где ему посвящался главный праздник года — празднество во время уборки урожая ямса. Е. К.
ОРК, Оркус (Orcus), в римской мифологии божество смерти, а также само царство мёртвых. Соответствует греческому Аиду. ОРОТАЛТ, в древнеарабской мифологии божество, упоминаемое под этим именем Геродотом, который называет его и Аллат единственными богами, почитавшимися арабами, и отождествляет О. с Дионисом (III 8). Идентификация О. с каким-либо арабским божеством, известным по другим источникам, затруднительна; возможно, ему соответствует Душара. А. Г. Л.
ОРУНГАН, в мифологии йоруба бог воздуха. Произошёл от божеств земли и воды, порождённых Обатала и Одудува. От связи О. с матерью были рождены 15 основных божеств пантеона, вышедших из её разорвавшегося тела (согласно одному мифу, в местности, где это случилось, образован город Ифе): Дада (божество растительности), Шанго, Огун, Олокун, Олоса, Ойя, Ошун и Оба (богини рек Нигер, Ошун и Оба), Ориша Око, Ошоси (божество охотников), Оке (бог гор), Адже Шалуга (божество богатства), Шанкпанна, или Шопона (бог оспы), Орун (бог солнца), Ошу (богиня луны). Е. К.
Артемида над телом Ориона. Картина Д. Зайтера. 1685. Париж, Лувр.
ОРФ, Орт, Ортр (Ορθο , Ορθρο ), в греческой мифологии двуглавый пес Гериона (Hes. Theog. 293; Apollod. II 5, 10), порождение Тифона и Эхидны, брат Кербера. От О. Эхидна родила Фикс (Сфинкс; Hes. Theog. 326). Вариант мифа (Tzetz. Schol. Lycophr. 653): кроме двух собачьих голов, у О. еще семь глав дракона. По Поллуксу (V 46), в Иберии, где имя О. Гаргеттий (или Тартеттий), у пса было святилище. Этимология имени О. варьируется от простого эпитета Кербера («ранний», «утренний», или «всегда-на-страже») до де-
ОРФЕЙ
763
Мертвый Орф у ног Геракла иГериона. Роспись краснофигурного килика Евфрония. Ок. 510 до н. э. Мюнхен, Музей античного прикладного искусства. Гермес, Эвридика и Орфей. Римская мраморная копия. С греческого оригинала скульптора Каллимаха (420410 до н. э.) Неаполь Национальный музей.
мона Вритры в мифе об Индре. Гибель О. от руки Геракла, уводившего коров Гериона, — сюжет, представленный на многочисленных вазах. Г. Ч. Гусейнов.
ОРФЕЙ (Ορφε ), в греческой мифологии сын фракийского речного бога Эагра (вариант: Аполлона, Clem. Rom. Horn. V 15) и музы Каллиопы (Apollod. I 3, 2). О. славился как певец и музыкант, наделённый магической силой искусства, которой покорялись не только люди, но и боги, и даже природа. Он участвует в походе аргонавтов, игрой на форминге и молитвами усмиряя волны и помогая гребцам корабля «Арго» (Diod. 43,1; 48,6). Его музыка успокаивает гнев мощного Идаса (Apollod. Rhod. I 492–515). О. женат на Эвридике и, когда она внезапно умерла от укуса змеи, отправляется за ней в царство мёртвых. Пёс аида Кербер, эринии, Персефона и Аид покорены игрой О. Аид обещает О. вернуть Эвридику на землю, если он исполнит его просьбу — не взглянет на свою жену, прежде чем войдёт в свой дом. Счастливый О. возвращается с женой, но нарушает запрет, обернувшись к жене, которая тут же исчезает в царстве смерти (Ovid. Met. X 1–63).
О. не почитал Диониса, считая величайшим богом Гелиоса и называя его Аполлоном. Разгневанный Дионис наслал на О. менад. Они растерзали О., разбросав повсюду части его тела, собранные и погребённые затем музами (Ps.-Eratosth. 24). Смерть О., погибшего от дикого неистовства вакханок, оплакивали птицы, звери, леса, камни, деревья, очарованные его музыкой. Голова его по реке Гебр плывёт к острову Лесбос, где её принимает Аполлон. Тень О. спускается в аид, где соединяется с Эвридикой (Ovid. Met. XI 1–66). На Лесбосе голова О. пророчествовала и творила чудеса (Orph. Vit. frg. 115, 118–119). По версии, изложенной Овидием (Ovid. Met. XI 67–84), вакханки растерзали О. и были за это наказаны Дионисом: превращены в дубовые деревья. В мифах об О. объединяется целый ряд древних мотивов (ср. волшебное воздействие музыки О. и миф об Амфионе, нисхождении О. в аид и миф о Геракле в аиде, гибель О. от рук вакханок и растерзание Загрея). О. близок музам (Eur. Rhes. 943), он брат певца Лина (Apollod. I 3, 2). О. – учредитель вакхических оргий (Eur. Hippol. 953) и древних религиозных обрядов (Aristoph. Ran. 1032). Он посвящен в
Орфей, играющий на лире в окружении зверей. Мозаика 3 в. Палермо, Национальный музей.
Самофракийские мистерии (Diod. 43, 1). С именем О. связана система религиознофилософских взглядов (орфизм), возникшая на основе аполлоно-дионисовского синтеза в 6 в. до н. э. в Аттике. А. Ф. Лосев.
В античном искусстве Орфей изображался безбородым, в лёгкой хламиде; О.-фракиец – в высоких кожаных сапогах, с 4 в. до н. э. известны изображения О. в хитоне и фригийском колпаке. Одно из древнейших сохранившихся изображений О. как участника похода аргонавтов – рельеф метопы сокровищницы сикионцев в Дельфах. В раннехристианском искусстве мифологический образ О. связан с иконографией «доброго пастыря» (О. отождествляется с Христом). В 15–19 вв. различные сюжеты мифа использовали Дж. Беллини, Ф. Косса, Б. Кардуччи, Дж. Б. Тьеполо, П. П. Рубенс, Джулио Романо, Я. Тинторетто, Доменикино, А. Канова, О. Роден и др. В европейской литературе 20–40-х гг. 20 в. тему «О. и Эвридика» разрабаты-
Орфей. Скульптура А. Кановы. 1775–76. Ленинград, Эрмитаж.
764
ОСА
вали Р. М. Рильке, Ж. Ануй, И. Голь, П. Ж. Жув, А. Жид и др. В русской поэзии нач. 20 в. мотивы мифа об О. нашли отражение в творчестве О. Мандельштама, М. Цветаевой. ОСА. Мифопоэтическая символика образа О. определяется такими её особенностями, как летучесть и изящество, с одной стороны, и навязчивость (усиливаемая монотонным жужжанием), агрессивность, жалящие свойства – с другой. Первой особенностью объясняется в известной мере широко распространённое в ряде традиций представление о том, что О.— душа человека или превращенный мифологический персонаж. В шаманских культурах Сибири было распространено представление о способности души шамана превращаться в О. и в таком виде достигать неба и бога. В Монголии шаманы рассматривали О. как жилище, в котором укрывается внешняя душа. В эпическом цикле о Гесере лама, задумавший убить Гесера, посылает к нему с этой целью свою собственную душу в виде О.: каждый раз, когда Гесеру удается схватить О., лама теряет сознание. В ряде традиций душа ведьмы также нередко принимает вид О. (ср. мотив разоблачения ведьмы человеком, который видит, как во время сна душа в виде О. внедряется в тело ведьмы), в частности, покидая спящую ведьму, с тем чтобы вредить людям. Эти же свойства О. мотивируют её функционирование в качестве культурного героя. В сказке африканских чагга (Танзания) О. получает огонь от бога; её спутники в полёте за огнём (гриф, орёл-рыболов и ворона) не выдержали трудного пути и погибли; в награду бог делает О. вождём всех птиц и пресмыкающихся и освобождает её от тягот рождения потомства. Как культурный герой, обучивший людей гончарному искусству, выступает О. и у ряда южноамериканских индейцев. Во многих традициях О. — образец мудрости, хитрости, ловкости, она выступает как посредник или судья (ср., напр., фольклорную схему, используемую в басне Федра о пчёлах и трутнях перед судом О.). Тему жаления, укуса О. актуализирует европейская сказка о том, как лиса приводит медведя к дуплу с осиным мёдом и как О. наказывают медведя. С этой же темой связана и папуасская сказка о том, как О. приобрели свою окраску: охотник в лесу случайно наступает на гнездо О., они изжаливают его до смерти: ночью охотник является во сне перед женой и просит прийти к нему; наутро жена приходит и предаёт сожжению его тело; О. сильно обгорают в огне, приобретая чёрный цвет, кроме середины спинки и брюшка, остающихся жёлтыми. Во многих фольклорных текстах (напр., в амхарской сказке) ленивые, склонные к хвастовству, коварные, жалящие О. противопоставляются трудолюбивым, скромным и мирным пчёлам. Популярны мотивы вредоносности и хищности О., получившие разработку и в литературе, — от комедии Аристофана «Осы», где хищные интриганы выступают в виде старцев с утрированно большим осиным жалом, до мифологемы О. Мандельштама о могучих хитрых О. (сильных мира сего), «сосущих ось земную». В. H. Топоров.
ОСЁЛ. Мифопоэтический образ О. распространён с глубокой древности (в египетских изображениях О. известен уже с 4-го тыс. до н. э.). С одной стороны, О. — священное животное, одна из ипостасей божества, объект культа и т. п., с другой — символ глупости, невежества, упрямства, низости, ненависти, насилия, отсутствия достоинства, похоти, жизни в её материально-телесном аспекте (реже О. рассматривается как воплощение терпения, смирения, умеренности, твёрдости и т. п.; в буддизме О. – символ аскетизма, униженности; у древних евреев — мира и спасения). В Древнем Египте О.— одна из форм солнечного божества (в аспекте растущего, восходящего солнца), в то же время с образом О. связан Сет. В Вавилоне в образе О. представлялся бог Ниниб. В древнееврейской традиции О. выступает как священное животное судей, царей, пророков (ремень из кожи О. использовался для наказания виновного в соответствии с решением суда). Ослица Валаама (Чис. 22) оказывается не только мудрее своего хозяина, но и сообщницей ангела, выполняющего божью волю. Священный царь, согласно пророчеству, «праведный и спасающий, кроткий, сидящий на ослице и на молодом осле, сыне подъяремной» (Зах. 9, 9), грядёт, чтобы возвестить мир народам. Отношение древних евреев к О. трактовалось античными писателями как культовое почитание его и вызывало осуждение. Позже аналогичное обвинение адресовалось и христианам, которые, так же как и некоторые гностические секты, рассматривали О. как священное животное. Распространенные темы христианской религиозной живописи – въезд Иисуса Христа на О. в Иерусалим и бегство в Египет, в котором также участвует О. Античный «праздник дураков» (сатурналии) имел в средние века продолжение в особом травестийном ритуале чествования О., на котором Иисус Христос въезжал в Иерусалим [«ослиным богом» называли животное, ритуально убиваемое в середине зимы во время сатурналий; ср. позже убийство «рождественского» дурака, что возвращает к теме умирающего бога и мифологеме, отождествляющей жертвенное Вход Господень в Иерусалим. Центральная панель триптиха. Слоновая кость. 10 в. Берлин, музей византийского искусства.
Ритон в виде ослиной головы с Дионисом и менадой. Ок. 440–430 до н. э. Париж, Лувр.
животное (в данном случае О.) с божеством]. В средние века, главным образом на севере Франции, отмечался (14 января) т. н. «ослиный праздник» в память бегства в Египет. Наряду с этим существовали и официально освящённые церковной традицией ритуалы типа пасхального объезда патриарха на осляте в Москве в 17 в.; в средние века О. связывался с вербным воскресеньем и со святым Николаем. В древности О. был, видимо, священным животным и в ряде других традиций, например у фригийцев, и, может быть, фракийцев. Некоторые исследователи считают, что сюжет о музыкальном поединке фригийского силена Марсия с Аполлоном (в другом варианте — Пана с Аполлоном) и присуждении победы Марсию (Пану) фригийским царём Мидасом, которому Аполлон в наказание дал ослиные уши (символ глупости в одних традициях и мудрости в других), представляет собой этиологическое обоснование жертвоприношения О. (одним из атрибутов Силена и Приапа был О.). В мусульманской традиции О. — одно из животных неба. Иногда О. выступает как ездовое животное божества. В ряде вариантов колесница Ашвинов запряжена ослом (PB I 34,9; 116,2; VIII 74,7) или несколькими ослами, с помощью которых Ашвины выиграли соревнование, проводившееся по случаю свадьбы Сомы и Сурьи (AB IV 7–9). В китайской традиции О. — божественный скакун. Некогда было очень широко распространено представление о возможности превращения человека в О.: об этом свидетельствуют соответствующие поверья (у армян был обычай жертвенного заклания О. на могиле предка должника; считалось, что душа покойного предка превратится в О., если долг не будет выплачен), сюжеты античной литературы («Метаморфозы, или Золотой осёл» Апулея), многочисленные сказки. В сказках О. то является образцом мудрости, благоразумия, хитрости (О. часто выходит победителем в конфликте с другими), даже предприимчивости (ср. сказки об умном, хитроумном, сметливом, говорящем О.),
ОСЕТИНСКАЯ МИФОЛОГИЯ то, наоборот, символизирует глупость и упрямство (О. своим рёвом привлекает внимание хищников, которые его поедают, и т. п.). Известны сказки о происхождении О. (напр., у алтайских татар). О. — не менее частый персонаж и в литературных произведениях — баснях (у Эзопа, Федра, Бидпая и т. д., вплоть до новейшего времени), апологах, фаблио, циклизованном книжном животном эпосе. В средневековом «Романе о Ренаре» участвует О. Бодуэн, выступающий как придворный проповедник. Образ О. широко используется в пословицах и поговорках, в аллегориях, эмблематике. В средневековом искусстве (в частности, в скульптуре) довольно часты и такие композиции, как музицирующий О. или ясли, около которых находится О., кортеж животных, среди них особо отмечен О., и др. В народной медицине на О. «отсылают» болезни; копыта, уши, шкура, помёт О. и особенно волосы из тёмного креста на спине О., который, по народным поверьям, появился в знак того, что на нём восседал Иисус Христос, считаются целительными. B. H. Топоров.
ОСЕТИНСКАЯ МИФОЛОГИЯ. В формировании О. м. участвовали скифо-сармато-аланы и местные племена, создатели кобанской культуры бронзового века Центрального Кавказа. В 13–14 вв. на мифологические воззрения осетин значительное влияние оказали татаро-монголы. Источники для изучения О. м. крайне скудны, главный из них — нартский эпос, который создавался с 8–7 вв. до н. э. до 13– 14 вв. н. э. Некоторые сравнительные данные содержатся в трудах древних античных авторов (Геродот, Аммиан Марцеллин и др.), а также в скифо-сарматоаланских надписях Северного Причерноморья, в исторических хрониках Армении и Грузии. Особого внимания заслуживают легенды, приведённые армянским историком Мовсесом Хоренаци об аланской царевне Сатаник (5 в.), в которых распознаваемы видоизменения нартских сюжетов из цикла Сатаны. Термин «нарты» получил в литературе множество самых различных объяснений. Исследователи либо выводят слово «нарт» из осетинского «нае арт» («наш огонь»), либо сопоставляют его с иранским «нар» («мужчина»), либо усматривают в нартах историческое племя, обитавшее на берегу Каспийского моря, и т. д. Французский исследователь Ж. Дюмезиль сближает слово «нарт» с древнеиндийским «нрт», «нарт», «плясать». По предположению В. И. Абаева, слово «нарт» заимствовано осетинами-аланами у монголов (от «нара», «солнце») в период господства Золотой Орды на Северном Кавказе. Термин «нарт», включающий осетинский показатель множественности — «т», по типу осетинских фамильных племён, — получил распространение и у других народов Кавказа — адыгов, абхазов, балкарцев. Происхождение термина «нарт» имеет прочную мифологическую и космологическую основу, на которой строится весь нартский эпос. Однако вопрос генезиса этого памятника остаётся одной из центральных проблем нартоведения. Абаев полагает, что первоначально герои аланского (нартского) эпоса считались «детьми
солнца», со временем это название под влиянием монголов было заменено термином «нар», «солнце». В. Миллер, Дюмезиль, Абаев показали, что наиболее древние пласты нартского эпоса восходят к скифо-сарматской эпохе и отражают многие скифские обычаи и нравы, описанные в IV кн. «Истории» Геродота (волшебная чаша, служившая нартам для выявления подвигов, похоронные обряды, обычай клясться очагом, способы гадания, умерщвление стариков, отсечение у убитого врага правой руки, обряд побратимства и т. д.). Участие иранского компонента выражается в происхождении имён героев (напр., Уархаг, Ахсар, Урызмаг, Ацамаз, Ацырхус), а также божеств (Уастырджи, Уацилла, Тутыр, Авд дзуары) и низших персонажей (уаиги). Древнекавказский компонент в О. м. составляют некоторые персонажи (Афсати, Сафа, Цоппай), верховное божество — Хуцау, ряд местных и родовых культов (Реком, Хетаг, Хохы дзуар, Татартуп, Таранджелоз, Мыкалгабырта и т. д.). Согласно эпосу, нартское общество состоит из трёх родов — Алагата, Ахсартагката, Бората. Сказания о нартах группируются вокруг главных героев и событий (Уархаг и его сыновья, Урызмаг и Сатана, Сослан, Батрадз, Сырдон и Ацамаз). Все мифы можно разделить на циклы: солнечные (циклы Сослана, Ацамаза), грозовые (циклы Батрадза), тотемические (циклы Уархага), этногонические (циклы Урызмага и Сатаны, Уархага). Солнечные мифы группируются в основном вокруг Сослана и Ацамаза: рождение Сослана, женитьба его на дочери солнца, борьба Сослана с солнечным божеством, гибель Сослана от солнечного божества. Космогонические мифы составляют основное содержание чудесных песен Ацамаза, пробуждающих окрестную природу. В них воспеваются главные солнечные божества (Уастырджи, Уацилла, Фалвара и др.). С божеством солнца роднятся и дружат нартские герои. Батрадз считает дочь солнца своей названой сестрой. Одно из центральных мест в эпосе занимает тотемическая легенда, в частности о волке, уходящая корнями в глубокую древность (ср. римский миф о Ромуле и Реме). Согласно ей, нартское племя произошло от сыновей Уархага (староосет. уарка, «волк») — Ахсара и Ахсартага. Волк дружелюбно относится к нартам. Он вскармливает одного из героев — Саууая; Сослан, чтобы стать неуязвимым, купается в волчьем молоке; он же, умирая на поле боя, предлагает себя на съедение волку. В сказании о «чёрной лисице» волки дружески беседуют со старейшим нартом Урызмагом, превращенным в собаку. Имя кузнеца Курдалагона содержит древнее осетинское название волка (Курдал-Уаргон). Волк имеет своего бога-покровителя — Тутыра, именуемого волчьим властелином или волчьим пастухом. Согласно данным фольклора, родоначальником одного из скифских племён саков (осет. саг, «олень»), живших в Средней Азии, был олень. Во многих нартских сказаниях олень выступает как тотем; он неуязвим, стоит метнуть стрелу в него, как он исчезает или же превращается в другое существо, чаще в человека. О широком почита-
765
нии змеи как тотема свидетельствуют изображения на древнекобанских бронзовых топориках. В нартском эпосе представлены теогонические, антропогонические и этногонические мифы об Урызмаге и Сатане. По легенде, эти герои родились от одной матери – Дзерассы, но от разных отцов: Урызмаг – от Ахсартага, сына Уархага, Сатана – от небожителя Уастырджи. Одновременно с рождением Сатаны появились на свет первые земной конь (от небесного коня) и земная собака (от небесной собаки). Вместе с тем Сатана выступает, как Сослан и Сырдон, в качестве культурного героя. Древнейшим мифологическим мотивом эпоса является мотив близнецов (Ахсар – Ахсартаг, Хамыц – Урызмаг) в цикле «Уархаг и его сыновья». Следующие поколения составляют близнецы Урызмаг и Хамыц, старейшие нарты. Богоборческие мотивы в эпосе с наибольшей силой выражены в цикле о Батрадзе. Батрадз, наделённый всеми чертами божества грозы, борется с небесными божествами — Уациллой (святой Илья), Уастырджи (святой Георгий), Ойнами (святой Иоанн), зэдами (ангелами), что отражает борьбу языческих культов с христианством в период принятия его аланами. Гибель Батрадза в борьбе с небесными божествами или Сослана – с солнечным божеством (Колесо Балсага) означает победу христианства над язычеством. В конце концов погибают все нарты. Торжество новой религии подчёркивается погребением Батрадза в Софийском склепе, под которым подразумевается Софийский собор, откуда распространялось христианство к аланам. В эпосе отмечаются некоторые параллели между образом Батрадза, культами скифов и древних арийцев. Это погружение в море меча Батрадза и культ меча у скифов и алан, способы закалки Батрадза и бога меча у скифов, рождение Батрадза и древнеарийского бога Индры (Дюмезиль, Абаев). Корни богоборческих мотивов в О. м. идут от главного героя даредзановского эпоса Амрана (груз. Амирани), в сказании о котором добывание огня составляет один из центральных сюжетов. Даредзановский эпос формировался в течение многих веков под влиянием грузинского и окончательно сформировался в позднем средневековье. Записи даредзановских сказаний, произведённые в 70–80-х гг. 19 в. во многих районах Сев. и Юж. Осетии, свидетельствуют об их давнем и повсеместном бытовании. Эпос имеет множество сходных черт с осетинскими нартскими сказаниями. От них идёт немало сюжетов и мотивов, имена героев (Донбеттыр, Курдалагон, Балаттур-Батраз). Развитие осетинского пантеона в нартском эпосе прошло через два периода: дохристианский и период после принятия аланами христианства. В эпосе представлены все главнейшие осетинские божества: Донбеттыр, Гатаг, Афсати, Фалвара, Тутыр, Уацилла, Уастырджи и др. До периода христианизации большинство их — небожители, они поддерживают дружеские отношения с нартами, с которыми нередко сидят за одним столом и участвуют в походах. Из всех божеств осетинского пантеона наиболее популярный в эпосе
766
ОСИНА
Донбеттыр — владыка водной стихии, с ним связаны родством почти все выдающиеся герои. Тутыр — пастух волков, являющийся родоначальником нартов. Весьма популярен в эпосе Курдалагон — небесный кузнец, который закаляет нартских героев, изготовляет оружие. Большое место в эпосе занимает Афсати — хозяин благородных зверей. Афсати — обладатель чудесной волшебной свирели, которую он подарил отцу Ацамаза. Чётко выступают функции Фалвара — покровителя домашних животных, под его охраной находятся все отары и стада нартов. Среди небожителей наибольшую активность проявляют Уастырджи и Уацилла. Уастырджи, спускаясь с неба на трёхногом Авсурге, подобно молнии, проносится от одного края земли до другого; он отец Сатаны, большой доброжелатель нартов, обладатель волшебного войлочного кнута, при помощи которого оживляет героев. В период христианизации Уастырджи борется с нартами. Подобное происходит и с другими дохристианскими божествами, в том числе Уациллой. Всех христианских богов в эпосе выделяет одна особенность — их двойственный характер по отношению к нартам, с которыми они то дружат, то борются. Появление трёх популярных божеств (Реком, Мыкалгабырта, Таранджелоз), каждое из которых имеет святилище, также отмечается в эпосе. Они образовались от трёх слезинок бога, пролитых им по поводу гибели Батрадза. Возникновение этих божеств относится к 13–14 вв. Тогда же и позднее у осетин появлялись сельские, родовые и семейные божества-покровители (дзуары). Почти каждое селение имело своё божество (хохы дзуар); много было родовых дзуаров. Из числа дзуаров, почитавшихся несколькими сёлами и районами, наибольшей популярностью пользовались Хетаджи дзуар, Джеры дзуар, Тба-Уацилла, Хохы дзуар. Почитались божества труднопроходимых горных ущелий и перевалов, а также многие горы, рощи, деревья и др. К низшим божествам относятся Авд дзуары (семибожье). Важное место в О. м. занимают демоны — уаиги, постоянно враждующие с нартами. От руки Батрадза многие великаны гибнут или остаются калеками. Сокрушая Тыхфырт Мукары, Батрадз избавляет нартов от тяжёлой дани – девушками и женщинами. Он же убивает пестробородого уаига и отрубает ему голову. От него же остался без ноги и руки заносчивый сын уаига Афсарона на нартском симде (пляске). Мстя за кровь Хамыца, Батрадз убивает Сайнаг-Алдара, отсекает у него правую руку и приносит её в качестве трофея Сатане (этот эпизод сходен со скифским обычаем, описанным Геродотом). В нартском эпосе черти (хайраджита) обитают за семью подземельями в отдельном царстве во главе с повелителем, имеющим трёх дочерей и знаменитого коня — Дзындз. В фольклоре осетин, в отличие от эпической мифологии, черти обитают в горных долинах, в лесах; они похожи на людей, но у них вывернутые ноги (пятками наперёд). В целом О. м. характеризуется обилием представлений, образов и сюжетов, объединённых в системе дохристианской религии. Многие из языческих богов при-
обрели впоследствии христианский облик. Б. А. Калоев.
ОСИНА. Семантика мифопоэтического образа О. мотивируется двумя особенностями этого дерева — дрожанием листьев даже при тихой погоде (научное название О. — Populus tremula, т. е. «тополь трясущийся»; ср. франц. tremble и др.) и красноватым оттенком древесины. У славян, балтов, германцев, кельтов, отчасти у народов Поволжья, Сибири, Алтая, североамериканских индейцев и даже у народов Северной Африки О. — отрицательно отмеченное, проклятое дерево. Иногда её проклятость связывается с тем, что, в отличие от всех растений и зверей, которые выполнили данную им богом работу вскоре после сотворения мира, О. ничего не сделала. Наиболее популярны мотивировки проклятости О., связанные с историей Христа (хотя в Новом завете О. не упоминается): О. – единственное из деревьев, не признавшее Иисуса во время его бегства в Египет; во время крестного пути Иисуса О. не склонилась перед ним и не дрожала от жалости и сострадания (близкая версия: все деревья, кроме О., опустили листья); прутья, которыми бичевали Христа, и крест, на котором его распяли, были осиновыми; на О. удавился Иуда. У литовцев и латышей существовал запрет прятаться во время грозы под О., потому что Перкунас, гром, молния поражают именно О., в которой скрывается от преследований громовержца чёрт. В ряде традиций красноватая древесина О. трактуется как кровь чёрта, пролитая богом. Относительно устойчива связь О. с чёртом (в частности, он заставляет её трястись; в латышском мифологическом фольклоре дрожание листьев О. вызывает Вея мате, разгуливающая под её корнями), со злыми духами, персонажами, в свою очередь связанными с нижним миром (в латышских поверьях листья О. трясёт Маря), а также с колдунами, ведьмами и пр. В русских сказках (Афанасьев №№ 350, 352, 366, 577 и др.) и ритуальной практике известен мотив осинового кола, забиваемого в спину или сердце мертвеца (особенно нечистого и грешного); нередко О. именуется деревом повешенных. Связь О. с нечистой силой, хтоническими персонажами (прежде всего женскими) отчасти объясняет происхождение названий некоторых рек, озёр, болот и пр. в Центральной, Северной и Восточной Европе, образованных по «осиновому» принципу. Древние индоевропейцы считали отмеченными воинские доспехи и оружие, сделанные из О. (ср. др.-греч. название щита 'ασπ и древнеиндийское название копья sphya-, непосредственно образованные от названия О.); из О. изготовлялись различные ритуальные предметы, посуда (следы такой отмеченности сохраняются в вырожденных вариантах — «щепенная» посуда из О.). В. Н. Топоров.
ОСИРИС (Οσιρι , грецизированная форма егип. имени Усир, wsir), в египетской мифологии бог производительных сил природы, царь загробного мира. Согласно упоминаниям в древнеегипетских текстах и рассказу Плутарха, О. был старшим сыном бога земли Геба и богини неба Нут,
Осирис. Бронза. Париж, Лувр.
братом и мужем Исиды, братом Нефтиды, Сета, отцом Гора. Он был четвёртым из богов, царствовавших на земле в изначальные времена, унаследовав власть прадеда Ра, деда Шу и отца Геба. Царствуя над Египтом, он отучил людей от дикого образа жизни и людоедства, научил сеять злаки (ячмень и полбу), сажать виноградники, выпекать хлеб, изготовлять пиво и вино, а также добывать и обрабатывать медную и золотую руды. Он обучил людей врачебному искусству, строительству городов, установил культ. Злой бог пустыни, младший брат О. – Сет, желавший править вместо него, придумывал способ погубить О. После победоносного возвращения из похода в Азию О. устроил пир. Сет, явившийся на пир со своими 72 соумышленниками, велел внести роскошно украшенный ящик (очевидно, саркофаг) и заявил, что он будет подарен тому, кому придётся впору. Когда очередь дошла до О. и он лёг на дно ящика (сделанного специально по его мерке), заговорщики захлопнули крышку, залили её свинцом и бросили ящик в воды Нила. Течением ящик прибило к берегу, и растущий там куст вереска охватил его своими ветвями. Верная супруга О. — Исида нашла тело мужа, она извлекла чудесным образом скрытую в нём жизненную силу и зачала от мёртвого О. сына. Предав тело О. погреАнубис извлекает сердце умершего, чтобы взвесить его на суде Осириса. Фрагмент росписи из гробницы Сеннеджема в Фивах. 13 в. до н. э.
ОСИРИС
Гор ведёт умершего к трону Осириса. Перед Осирисом – лотос с четырьмя сыновьями Гора, за ним – Исида и Нефтида. Рисунок из «Книги мёртвых» Ани. Ок. 1450 до н. э. Лондон, Британский музей.
Взвешивание сердца умершего. Вверху – двенадцать богов перед столом с жертвоприношениями, внизу умерший (писец Ани и его супруга), богини Рененутет и Мешенит, боги Шаи, Анубис, Тот и чудовище Амт. Рисунок из «Книги мёртвых» Ани. Ок. 1450 до н. э. Лондон, Британский музей.
бению, она ушла в болота дельты Нила и там родила и воспитала младенца, названного Гором. Когда Гор вырос, он вступил в борьбу с Сетом. Сначала он потерпел поражение и
даже потерял в битве глаз — волшебное Око Гора, но затем счастье перешло на его сторону. Он победил Сета, отобрав у него вырванный глаз, дал проглотить его мёртвому отцу. О. ожил, но не захотел остава-
767
ться на земле, а, оставив трон на земле сыну Гору, стал царствовать и вершить суд в загробном мире. По одной из версий мифа, Сет не заключил О. в ящик, а разрубил его тело на 14 частей и разбросал эти части по всему Египту; Исида, собрав их воедино, погребла. Вариант мифа о 14 частях тела О., видимо, возник для того, чтобы объяснить существование гробниц О. в разных городах Египта. В каждой из них якобы покоилась лишь одна часть божественного тела. Этому толкованию, однако, противоречило повествование о том, что Исида собрала все члены тела О. (кроме фаллоса) и погребла в Абидосе. Плутарх в трактате «Об Исиде и Осирисе» совмещает обе версии: Сет расправляется с О. дважды. По некоторым версиям, О. оживлял не Гор, а Исида (сама или с помощью сестры Нефтиды). Погребение О. приписывалось то Исиде, то Анубису. В эпоху родового строя, когда возник культ О., он воспринимался как бог, олицетворяющий производительные силы природы. Связь О. с природой сохранялась на протяжении всей истории Египта. Обычно его изображали сидящим среди деревьев или с виноградной лозой, иногда обвивающей его фигуру. Его тело всегда окрашивали в зелёный цвет. Считалось, что, подобно всему растительному миру, О. ежегодно умирает и возрождается к новой жизни, жизненная сила всегда в нём сохраняется, даже в мёртвом. На изображениях сквозь гроб О. прорастает дерево или из О.-мумии выросли стебли злаков, которые поливает жрец. В погребениях иногда помещалось натянутое на раму полотно с лежащей на нём фигурой О. из земли, засеянной зёрнами полбы или ячменя: если прорастёт зеленью О. – оживёт умерший. Сначала О. отождествлялся только с умершим царём. В «Текстах пирамид» фараон после смерти уподобляется О., его называют именем О. Начиная с эпохи Среднего царства, каждый умер-
Слева – Работы на полях иару. Рисунок из «Книги мёртвых» Анхаи. Ок. 1100 до н. э. Лондон, Британский музей. Справа – Умерший (Сеннеджем и его супруга) перед Осирисом и другими богами загробного мира. Роспись в гробнице Сеннеджема в Фивах. 13 в. до н. э.
768
ОССА
ший египтянин стал отождествляться с О. (т. е. считалось, что, подобно О., умерший оживёт после смерти, и во всех более поздних заупокойных текстах перед именем умершего стоит имя О.). Как бог мёртвых и царь загробного мира, О. воспринимался судьёй загробного мира. Считалось, что перед ним предстаёт покойный, когда его сердце взвешивается на весах, где на одной чаше лежало изображение богини Маат, а на другой – сердце умершего. Оправданный попадал на «райские поля» Иару, наслаждался вечной жизнью. Первоначально, видимо, О. был местным богом в Джеду в восточной части дельты Нила; отождествлённый с другим богом города Анджети, он стал изображаться с атрибутами этого бога (посохом и бичом или хлопушкой), которые прочно закрепились за О. Заняв центральное место в царском культе, О. стал особенно почитаться в Абидосе – месте погребения фараонов, где он заменил бога мёртвых Анубиса, ставшего его спутником и помощником. Как сын бога земли Геба, уходящий после смерти под землю, О. стал считаться богом земных глубин, на его плечах покоится вся вселенная и из пота его рук вытекает Нил. С конца Нового царства О. связали с богом Ра (Ра-О.) и стали изображать с солнечным диском на голове. В эллинистический период культ О. сливается с культом священного быка Аписа, и новый сложный образ бога, получивший имя Сераписа (О.-Аписа), приобретает широкую известность за пределами страны. Культ О. распространился в завоёванных Египтом Куше и других странах. В греко-римскую эпоху культ О. (наряду с другими греко-восточными культами богов умирающей и воскресающей природы Аттиса, Адониса, Таммуза) получил широкое распространение в Западной Азии и в Европе, включая Северное Причерноморье. Образ О. нашёл отражение в художественной литературе (в исторических романах Г. Эберса, Б. Пруса и др.; в поэзии: у И. А. Бунина, В. Я. Брюсова и др.). Д. Г. Редер.
OCCA (Οσσα), в греческой мифологии персонификация молвы (этимология связана с санскр. vak, лат. vox, «голос»). О. — вестница Зевса, по его воле она побуждает ахейцев под Троей собраться на военный совет и решить судьбу войска (Hom. Il. II 93 след.). Обычно О. быстро приносит людям известия от Зевса; например, Телемаxy — о его отце Одиссее (Od. I 281–283; II 216). Она разглашает по Итаке слух о гибели женихов Пенелопы (XXIV 413– 415). Аналогичные функции имеет Фама (у Софокла Ф. — молва, божественный голос, «дитя золотой надежды», О. R. 158). А. Т.-Г.
О-ТОСИ, О-тоси-но ками [др.-япон. тоси, «год», «жатва»; о, «великий, большой»; «ками», «бог»; в целом — «бог великой жатвы», «бог великого (урожайного) года»], в японской мифологии божество, рождённое Сусаноо и богиней Каму-о-итихимз («божественная дева из Оити»). 0-т. — отец 16 детей, среди которых такие божества, как О-куни-митама («бог — священный дух великой страны») и Окицухимэ («дева — богиня тлеющих углей»)
или О-бэ-химэ («дева — богиня большого очага»), которая, согласно «Кодзики», почитаема всем народом (св. I). В числе детей, рождённых О-т., упоминается также бог О-ямакуи («бог больших горных столбов»), который держит звенящую стрелу (нарикабура) (св. I). Е. П.
ОTXAH-ГАЛАХАН («хан огня Отхан»), Отгалахан («хан огня От»), Отхан-Галахан эхе («матушка Отхан-Га лахан» ), ЭлГалахан эхе («матушка хан огня Эл»), Гал-эхe («матушка-огонь»), От эхе, Од эхе, Ут эхе («матушка От»), Галтенгри («огонь-тенгри»), в мифологии монгольских народов божество огня, персонификация огня, очажного пламени. Предстаёт в мужском и в женском облике. Этимология имени Отхан (от тюрк. от, «огонь», и хан, «государь») указывает на тюркский компонент в генезисе образа. Обнаруживается некоторое соответствие и с аналогичным персонажем тибетской мифологии, которого также называют «бог огня», «государь богов огня». Образ О.-Г. складывался на основе представлений о духах родового и семейного очага, выступавших в зависимости от различных племенных традиций в мужском или женском облике (отсюда то мужская, то женская ипостась божества). В обрядово-мифологических сюжетах синтезируются ранние представления о небесном происхождении огня (очевидно, от удара молнии, который иногда интерпретируется как зачатие при космическом браке) и более поздние – о его искусственном добывании (высекании, которое на монгольских языках передаётся тем же словом, что и вспышка молнии). Создание огня связывается с эпохой первотворения: когда гора (Алтай, Хангай, Бурхан-халдун, Сумеру) была холмом, дерево (вяз, ива) — побегом, горный козёл — козлёнком, ястреб и жаворонок — птенцами, царь-лев — детёнышем и т. д. В вариантах огонь возникает благодаря начальному космогоническому акту — отделению неба от земли. Участие космических начал в порождении О.-г. многократно подчёркивается: огонь появился от 99 вечных тенгри, от Хормусты, от хана-тенгри и матери Этуген («возник из её стопы») и т. д. В качестве его творцов упоминаются также гора, море и дерево (высечен горой БурханХалдун, возник от горы Сумеру и моря Сум, сотворен из вяза, из тутового дерева с вершины Хангай-хана и Бурхату-хана и т. п.). Семантика порождения сохраняется и при описании искусственного добывания огня, порождённого отцом-железом (сталью) и матерью-камнем (кремнем, галькой — образом, параллельным «матери-земле», а также горе). При складывании культа Чингисхана его родовой огонь осмысливается как владыка над всеми духами очагов и затем — как огонь вообще. Согласно различным версиям, первый огонь был высечен Чингисханом и раздут его женой, высечен его отцом Есухей-багатуром и раздут его матерью Оэлун, высечен его сыном Нагадаем и раздут супругой Чагадая Чанхулан и т. д.; мотив мифологического порождения отражен в распределении функций между мужским («высекание») и женским («раздувание») началом. Подвергшийся мифо-
логизации Чагадай, хранитель родового очага императорской фамилии, после смерти был отождествлён с духом — хозяином очага, а затем — с божеством огня вообще (бурят. Сахядай-нойон). Позднее под влиянием буддизма происхождение О.-Г. связывается с именами ламаистских божеств: Бурхан-бакши (Шакьямуни), Вайрочаны, Махешвары (Шивы) и др. В качестве мистического источника огня часто называется буква «ра» («рам», «арам»), одна из семи магических букв, по традиционной грамматической классификации относящаяся к стихии огня. Влияние тибетской традиции сказывается в версии о создании огня Падмасамбхавой (в тибетской мифологии именно он учреждает культ божества огня). О.-Г. проявляется в целом сонме обитающих в очаге духов, объединённых семейными связями и олицетворяющих – соответственно универсальной пространственной ориентации — центр очага и различные его стороны. В призываниях к О.-Г. фигурирует его «очень старый» дед — Тала, отец («Победоносный огонь-господин»); Всевышняя матушка-лус (из разряда земных духов-хозяев, см. Лу; по модели космического порождения мать огня всегда связана с землёй); сыновья или братья (иногда числом 5), носящие общее имя Белое сердце огня; сёстры-врачевательницы — «огненные девы», олицетворяющие либо центр очага (Огненное центр-сердце), либо его стороны и являющиеся прямым отражением небесных дев; цвета тел «огненных дев» соответствуют цветам утреннего, полдневного, вечернего и ночного солнца: фея восточного огня — сияющебелая, южного — красно-жёлтая, западного — тёмно-красная, северного — чёрная (это распределение цветов почти полностью соответствует буддийской космологической символике; ср. Тара). О.-Г. как божество огня имеет один глаз (реже три), всегда смотрящий вверх, в небо, ослепительно-белое лицо, густую белую бороду, медные брови, оскаленные раковинно-белые зубы. Наиболее частые его эпитеты — «красный», «масляный», «шёлковый». У него жемчужный топор, кувшин, чётки, барабан, крюк, сеть, жемчужные подвески, хрустальный пояс на бёдрах. Облик и атрибуты божества огня и его семейства сложились под прямым влиянием буддийской иконографии. Как персонификация огня О.-Г. связан с космическим центром (ср. центральное положение очага в юрте) и с мировой вертикалью: его блеск достигает неба, дым проникает сквозь 99 небесных слоев (или покрывает их), жар пронизывает насквозь землю, согревает её 77 слоев. Столь же несомненна связь с солнцем (огнём небесным). Очагу придавалась округлая форма (солнечный диск), а к новогоднему ритуалу приурочивались проводы О.-Г. старого года и встреча О.-Г. нового года. С этим же, очевидно, связан запрет выносить огонь из юрты в ночное время — после захода и до восхода солнца. Общей для образов О.-Г. и солнца является идея производительности. При новогоднем ритуале поклонения О.-Г. у него выспрашивают счастье, благую часть, жизненную силу. В обряде используется репейник, связанный с темой плодородия, а в качестве
ОЧИРВАНИ жертвенного животного — белая (или белая с жёлтой головой) овца, вообще символизирующая счастье и благополучие. Особую роль в культе О.-Г. играет козёл — универсальное олицетворение плодородия: кастрированный козёл — ездовое животное О.-Г., горный козёл фигурирует при описании возникновения О.-Г. Новогодние жертвы огню приносят женщины, которые просят детей, исключено участие в ритуале беременных женщин (напр., у ордосцев). На связь огня с потомством указывают: запрет у бурят выносить из юрты родовой огонь, если в доме есть дети возрастом до года, поклонение невесты родовому очагу жениха (хотя это прежде всего — испрашивание покровительства нового для неё родового духа, каковым выступает божество огня). Родовой огонь приравнивается к родственнику; по бурятским поверьям, его, как сына или сородича, нельзя отдать в чужой род, а погасить его — всё равно что убить родственника. При перекочёвке на новое место переносятся и непогашенные угли, сохраняющие родовой огонь, что рассматривается как гарантия продолжения рода. Одна из функций О.-Г. — очистительная: огнём очищали юрту, в которой лежал покойник, и находящиеся там вещи; невесту очищали перед вступлением в род жениха, проводя её между двумя кострами (по сообщению Плано Карпини, такой же процедуре подвергались послы, прибывшие к хану). Пожар, а также некоторые (прежде всего кожные) болезни — следствие гнева О.-Г., вызванного дурным обращением с очажным пламенем, нарушением запретов (перешагивать через очаг, подталкивать ногой топливо, помешивать угли острым предметом, плевать в огонь, лить воду, бросать нечистоты, волосы, произносить перед очагом слово «волк» и т. д.). Существует у бурят поверье, что О.Г. окривел из-за помешивания углей в очаге острым предметом.
ного круга вместе с ангелом-хранителем круга солнечного, а также хранителями планет и звёзд помещается ниже семи небес – в т. н. Велоне. Каббалистическая традиция ставит над О. наравне с Офаниэлем архангела Рафаила. ОХИН-ТЕНГРИ (монг.), Окон-тенгри (калм. «дева-тенгри», «дева-небо»), Ухин Xаpa-тенгри (бурят, «дева чёрный тенгри» или «дева тёмное небо»), в мифологии монгольских народов женское небесное божество (тенгри), идентичное тантрическому божеству Лхамо (тибет.), Деви Сри (санскр.). О.-т. упоминается в группе четырёх (восьми, десяти) докшитов, относится к разряду чойджинов (дхармапал), квалифицируется как гневное воплощение богини Цаган Дар-эке («белая Тара», см. Тара), иногда осмысливается как супруга Чойджала (см. в ст. Эрлик). Наделена функциями божества времени (её сопровождают богини четырёх времён года), судьбы (связана со смертью и загробным судилищем); в ламаистской иконографии устрашающего вида. О.-т. воспринимается и как богинямать, всеобщая прародительница (в монг. шаманских призываниях её называют «единственной матерью»). В различных монголоязычных традициях О.-т. рассматривают и как благостное, охранительное божество, и как божество, несущее смерть (в частности, детям). В бурятской шаманской мифологии Ухин Харатенгри относится к восточным, тёмным, враждебным людям тенгри, вызывает болезни, падёж скота, смерть и бесплодие, особенно опасна для беременных женщин. У калмыков с Окон-тенгри связываются плодородие и возрождение жизни. В широко распространённом сюжете о похищении небесной девы демонами — мангусами Окон-тенгри, чтобы подать весть о себе, пишет своё имя на крыле луня, по-
С. Ю. Неклюдов.
ОФАНИМ (евр. 'ophannоm, «колёса»), в послебиблейской иудаистической мифологии один из десяти (по другим вариантам — двенадцати) разрядов ангельской иерархии. Образ О., формировавшийся в тесной связи с общей символикой круга, восходит к описанию богоявления пророком Иезекиилем (см. Иезекииля видение). Описываемые здесь таинственные самодвижущиеся колёса с ободьями, полными глаз (Иезек. 1, 15–20; 10, 12–13), традиционно истолковываемые как символ божественного всеведения и всевидения, в апокрифической книге Еноха предстают как ангелы, окружающие вместе с херувимами и серафимами охваченный вечным огнём хрустальный трон бога; они «не дремлют и охраняют трон его славы» среди тысяч и десятков тысяч других ангелов (71, 7). Раввинистическая традиция помещает О. вместе с серафимами и хайот («жизни») на седьмое небо, где обретаются праведники, святые, ангелы-прислужники и трон славы. Позднейшие предания варьируют лишь место, какое О. занимают по отношению к другим ангельским чинам, отводя им обычно второе место после серафимов. Во главе О. ставится ангел Офаниэль, который, однако, от них отделяется и в качестве блюстителя лун-
769
Охин-тенгри (Лхамо). На её бёдрах – львиная шкура, в руках – чаша из человечьего черепа и дубина, увенчанная черепом. К узде мула (покрытого кожей, содранной с человека вместе со скальпом) привязаны мешок с болезнями и гадательные кости. На крупе мула – глаз, в который Охин-тенгри превратила рану от стрелы, пущенной ей вслед. Внизу – сопровождающие её гневные дакини. Ленинград, Музей антропологии и этнографии.
Очирвани (Ваджрапани). Маска ламаистской мистерии цам. Улан-Батор, Музей истории религии.
читавшегося калмыками священной птицей. Победа над мангусами и возвращение Окон-тенгри связывались с концом зимы, с праздником цаган cap («белый месяц») — новым годом у монгольских народов; на храмовых торжествах устраивалась встреча её статуи. С. Н.
ОЧИРВАНИ (от санскр. Ваджрапани), в мифологии монгольских народов бурхан, грозное божество — охранитель буддизма (докшит). Его эпитеты: «имеющий великую силу», «свирепый» (докшин). О. представляется сначала злым, а затем укрощенным (принявшим буддизм). С О. связаны мотивы борьбы с демоном (чотгором) и змееборческие сюжеты: в облике птицы Гаруды О. побеждает мирового змея лосуна (см. в ст. Лу). О. наделён функциями демиурга и культурного ге-
770
ОЧОКОЧИ
роя: в космогонических мифах творит землю (из принесённой со дна океана щепотки), изготавливает (или приказывает изготовить) напиток бессмертия (аршан — в монгольских вариантах мифа о Раху). Его постоянный атрибут — очир (ваджра), с его помощью О. забрасывает на небо огонь, который становится солнцем; от удара очиром по океану на небе появляется месяц; очир, брошенный вслед Раху (в монгольских вариантах), рассекает его пополам. С. Н.
ОЧОКОЧИ, в грузинской мифологии лесное божество. О. лишён дара речи, но звуки его голоса наводят на людей панический ужас. Тело О. покрыто волосами цвета ржавчины. У него длинные и острые когти, на груди имеется отросток, напо-
минающий заточенный топор, которым О. рассекает надвое своих противников. Убитый человеком О. оживает после второго выстрела. Распространены сюжеты о домогательстве О. любви лесной царицы Ткаши-мапа. А. В. Цанава.
ОЧОПИНТЭ, Очопинтрэ, в грузинской мифологии покровитель и предводитель диких животных. Первая часть имени (очо) связывается с именем другого божества грузинского пантеона – Бочи, вторая часть (пинтэ или пинтрэ) – с именем греческого Пана. О. владеет душой каждого животного. Охотник, перед тем как отправиться на охоту (и во время охоты), вымаливает у О. удачу и позволение убить зверя. А. В. Цанава.
ОШХАМАХО, в адыгской мифологии гора (Эльбрус), местопребывание богов. О-ЯМАЦУМИ, О-я мацуми-но ками (др.япон. о, «большой, великий»: «яма», «гора»; цуми, «душа, дух»; «ками», «бог»; в целом – «бог–дух больших гор», «великий бог–дух гор»), в японской мифологии божество, рождённое Идзанаки и Идзанами. В мифах «Кодзики» и «Нихонги» упоминаются и другие горные божества (напр., вулканические божества, рождённые из крови Кагуцути), но все они мыслятся как земные божества, в то время как О-я. – небесное божество и, очевидно, является главным горным божеством, управляющим всеми другими. Е. П.
ПАВАХТУНЫ, в мифологии майя четыре бога ветра, связанные со сторонами света. П. рано слились с чаками (см. Чак), а в 15 в. с бакабами. После испанского завоевания и христианизации населения были идентифицированы со святыми Домиником, Гавриилом, Иаковом и Марией Магдалиной. Р. К.
ПАВЕЛ (греч. Πα λο как передача лат. Paulus, «малый»), в христианской традиции «апостол язычников», не знавший Иисуса Христа во время его земной жизни и не входивший в число двенадцати апостолов, но в силу особого призвания и чрезвычайных миссионерско-богословских
заслуг почитаемый как «первопрестольный апостол» и «учитель вселенной» сразу после Петра и вместе с ним. П. происходит из колена Вениамина, родился в малоазийском городе Таре (в Киликии); он — наследственный римский гражданин (Деян. 22, 25–29), с чем связано его римское имя (евр. имя П. — Саул, в традиционной передаче Савл, дано в честь царя Саула, также происходившего из колена Вениамина). П. зарабатывал на жизнь изготовлением палаток (18, 3). Был воспитан в строгой фарисейской традиции (26, 5), учился в Иерусалиме у известного рабби Гамалиила Старшего (22, 3). Преданность консервативному иудаиз-
Апостол Павел. Картина Рембрандта. 1635. Вена, Музей истории искусств.
Апостол Павел. Карло Кривелли. Полиптих алтаря собора в Асколи. 1473
772
ПАВЛИН
му внушила ему ненависть к первым христианам, составлявшим иерусалимскую общину. В молодые годы он участвовал в убийстве диакона Стефана, забитого камнями (7, 58, 8, 1), в арестах христиан в Иерусалиме (8, 3). Намереваясь начать широкое преследование бежавших из Иерусалима членов общины, он направляется в Дамаск (9, 1–2). Однако на пути в Дамаск он испытал чудесное явление света с неба, от которого пал на землю и потерял зрение; голос укорил его («Савл, Савл! Что ты гонишь меня?», 9, 4) и велел слушаться тех, кто скажет ему в Дамаске, что делать. «Видение в Дамаске» стало поворотным событием в жизни П. Исцелившись от слепоты по молитве христианина Анании, П. принимает крещение и начинает проповедь христианства в Аравии (Гал. 1, 17), затем в Дамаске, откуда ему пришлось бежать, спустившись ночью по городской стене в корзине (Деян. 9, 24– 25). Но по-настоящему его миссионерские пути начинаются с Антиохии, культурной столицы эллинизма, Далее он проповедует христианство в Киликии, на Кипре, в Галатии, Македонии, Афинах (он «возмутился духом при виде этого города, полного идолов», 17, 16), Коринфе, Эфесе, Испании. Нередко его встречают враждебно – побивают камнями, избивают палками, бросают в темницу (откуда П., воззвав к богу, чудесно освобождён: «вдруг сделалось великое землетрясение, так что поколебалось основание темницы», 16, 26). В доказательство правоты нового вероучения П., «исполнившись духа святого» (13, 9 и др.), творит чудеса: насылает слепоту на «волхва лжепророка» (13, 6–12), исцеляет хромого (это имело среди язычников неожиданный эффект: они начали кричать: «боги в образе человеческом сошли к нам» и намеревались принести
жертвы П. и его спутнику, которым пришлось убеждать толпу в том, что они простые люди, желающие обратить их «от богов ложных» к «богу живому», 14, 8–18) и даже воскрешает умершего (20, 9–12). Несмотря на неблагоприятное предсказание, П. отправляется в Иерусалим, где он схвачен иудеями, закован в цепи и чуть было не убит, но как римский гражданин отправлен в Кесарею к римскому наместнику, а оттуда по морю в Рим (П. предрекает кораблекрушение, что и сбывается, однако П. и его спутники чудесно спасены); ядовитая змея не причиняет ему вреда (28, 3–6). В Риме, проповедуя, он живёт два года (28, 30–31). О казни П. в новозаветных текстах не сообщается; последующее предание относит её ко времени гонений Нерона на христиан (ок. 65); он был казнён в Риме вместе с апостолом Петром. Рассказывается о чудесах, сопровождавших его смерть: его отрубленная голова выговаривает в последний раз имя Иисуса Христа; на том месте, где она упала, начинают бить три родника (откуда название римского монастыря Тре Фонтане), и т. п. П. приписывается авторство 14 посланий, входящих в Новый завет (большинство современных исследователей считает большую часть посланий действительно принадлежащими П., а его — подлинным историческим лицом, история жизни которого подверглась мифологизации). Апокрифический «Апокалипсис Павла» (возник ок. 400) описывает видения П. во время его вознесения «до третьего неба» (ср. 2 Кор. 12, 2), посещение им места обитания праведников и ада (его описание близко к картине ада в «Божественной комедии» Данте). На славянском языке апокриф известен под названиями «Слово о видении апостола Павла» или «Хождение апостола Павла по мукам».
С. С. Аверинцев. Обращение Павла. Фреска Микеланджело в капелле Паолина. 1542–46. Рим, Ватикан.
Апостол Павел. Икона Андрея Рублева. 1410–1420. Москва, Третьяковская галерея.
ПАВЛИН. Мифопоэтический образ П., основанный на внешних особенностях этой птицы (форма и характерная расцветка хвоста, походка и пр.), покрывает широкий спектр астральной символики — от космоса в его полноте и звёздного неба до лунного и солнечного круга. В ирано-суфийском мифе бог сотворил мировой дух в образе П. и дал ему посмотреть на его собственное отражение в чудесном зеркале, отчего П., потрясённый величием увиденного, пролил капельки пота, из которых произошли все остальные существа. В Древней Греции «звёзды» («глазки»), усеивающие павлиний хвост, назывались очами Аргоса, которые по приказанию Геры, чьей птицей является П., должны следить за лунной коровой Ио (ср. Ovid. Met. I 721). В Древнем Египте П. считался символом Гелиополиса — города, в котором находился храм солнца. Солярная символика П. характерна также для мифологий Индии и юго-восточной Азии. Продолжением солярной темы являются и связанные с П. в различных традициях мотивы изобилия, плодородия, бессмертия (в иконографии западноевропейского христианства П. пьёт из евхаристической чаши, клюёт плоды виноградной лозы; весьма широко распространены изображения П. у райского древа жизни, а также двух П. по сторонам мирового древа, что, в частности, можно сопоставить с образом Малаки-тауза в езидской мифологии, который обозначает, в частности, начало, превосходящее первичный дуализм, и чьим символом был П.). С образом П. часто связываются мотивы созерцания, любования, взгляда (в средневековых «Бестиариях» П. именуется «стооким»); в то же время некоторые европейские поверья, ассоциирующие, вероятно, «глазки», усеивающие павлиний хвост, с «дурным глазом» («сглазом»), связывают образ П. с несчастьем, бесплодием и т. п. В ряде традиций П. считается царской птицей (Индия, Византия и др.).
ПАЛЕОАЗИАТСКИХ НАРОДОВ МИФОЛОГИЯ ческое божество П. посылает на землю удары грома, заливает её ливнем или иссушает суховеем. Его действия направлены против нартов; он отнимает у них огонь, вызывает бесплодие женщин и животных. От П. нартов избавил Уазырмес. Он настиг П. в небе в его дворце и отрубил ему голову. По варианту сказаний, П. приковал к горе Ошхамахо выступившего против него Насрен-жаче. М. М.
ПАКС (Pax), в римской мифологии персонификация мира. Культ был введён Августом, посвятившим П. по решению сената в 9 до н. э. алтарь на Марсовом поле (ara Pacis) в знак установленного им на земле мира и благоденствия. С эпитетами Августа, Вечная и пр. изображения П. в виде женщины с кадуцеем, рогом изобилия, колосьями, оливковой ветвью часто встречаются на монетах времён империи. Е. Ш.
Пакс. Скульптура П. Баратта. Павловск.
Изображения П. широко представлены в геральдике и нумизматике. М. Б. Мейлах.
ПАГИРНЕЙС, Пагирейс, Пагирмис, в литовской мифологии «домашний» бог, связанный с помолом, жерновами (от литов. girnos, «жернова»), культом камней (ср. литов. girnu akmuo, «камень жерновов») и т. п. Мужчины приносили ему в жертву свинью, иногда и быка, женщины — петухов (трижды в год). Идентифицируется с литовским божеством муки Дугнай, упомянутым Я. Ласицким (16 в.): имя Дугнай связано с литов. dugnas, «дно, под» и padugnes, «осадок, гуща, тесто», восходящими к индоевропейской основе *budh- и соответствующим мифологическим персонажам, воплощающим нижний мир (напр., слав. Бадняк), а также муку, тесто. В. И., В. Т.
ПАДМАСАМБХАВА (санскр. padmasambhava, «возникший из лотоса»), Падмапжунба (тибет.), персонаж в буддийской мифологии Тибета. В основе образа П. — по-видимому, реальный человек, который содействовал распространению буддизма в Тибете. По легенде, П. родился из лотоса как эманация будды Амитабхи, он воспитывался в доме Индрабхути (одного из махасиддх), правителя страны Одияны (местонахождение этой страны не вполне ясно; по мнению некоторых буддологов, она находилась в долине реки Сват в Кашмире). После достижения совершеннолетия П. путешествовал по Индии, изучая с помощью дакини методы ваджраяны. По приглашению тибетского царя Тисонгдэцэна (755–791) он отправился в Тибет, чтобы помогать философу Шантаракшите распространять там буддизм. Искусный в магии, П. превращал местных божеств и демонов в защитников буддизма. П. считается основателем древнейшей тибетской буддийской школы ньинма. Л. M.
ПАКО, в адыгской версии нартского эпоса бог зла. П. антропоморфен, мужского пола (его эпитет – «козлиная борода»). П. пребывает то на земле, то на небе. Его телохранители – орёл и дракон. Как косми-
ПАК XЁKKOCЕ, в корейской мифологии основатель древнего государства Силла. Согласно «Самгук юса» (кн. 1), в 69 до н. э. (по традиционной хронологии) старейшины шести поселений (общин) племени чинхан собрались, чтобы найти достойного правителя. В южной стороне под горой Ян-сан (в «Самгук саги»: посреди леса на склоне горы Янсан), у колодца Наджон, они увидели пар, озарявший землю подобно блеску молнии, и стоявшую на коленях и кланявшуюся (в «Самгук саги»: плакавшую) белую лошадь, возле которой лежало пурпурное (по другой версии, большое синее) яйцо. Заметив старейшин, лошадь заржала и поднялась в небо. В яйце нашли отрока, тело которого испускало сияние, птицы и звери, танцуя, следовали за ним, а солнце и луна блистали чистейшим светом. Поэтому его и нарекли Хёккосе (кит. запись древнекор. имени Пульгонэ, «озаряющий мир»), родовой же фамилией сделали Пак, потому что он родился из яйца, похожего на тыкву-горлянку («пак»). В тот же день (в «Самгук саги»: лишь на пятом году правления П. X.) близ колодца Арен обнаружили и будущую супругу П. X. (см. Арен). В 13 лет он получил титул «косоган» (от «альджи косоган» — «младенец-государь», как он назвал себя, когда впервые заговорил) и стал править царством Сораболь, или Соболь («новая страна»), позже переименованным в Силла. П. X. правил 61 год, а потом вознёсся на небо. Спустя семь дней его тело, расчленённое на части, упало на землю. Люди царства хотели собрать вместе части тела П. X. и похоронить, но этому помешала большая змея. Тогда они похоронили пять частей в отдельных могилах, получивших название «Змеиного кургана». Согласно записи мифа в «Чеван унги» (13 в.), с тёмно-синего неба на красной верви спустилось яйцо, подобное тыкве, и царская фамилия Пак была приуготовлена небом, так как П. X. до того долго жил в протоке («пак»). Эта запись, видимо, является контаминацией мифа о Ким Суро, основателе государства Карак. П. X. приписывали культурные деяния — приобщение силласких общинников к полеводству, шелководству и т. д. Л. Р. Концевич.
ПАЛАМЕД (Παλαμ δη ), в греческой мифологии сын Навплия и Климены (вари-
773
анты: Гесионы или Филиры, Apollod. II 1, 5). Ему приписывается изобретение (или упорядочение) алфавита, введение чисел, мер длины и веса, также счёта времени по годам, месяцам и дням. Он научил людей наблюдать за движением небесных светил и определять по ним курс кораблей, а также распределять ежедневный приём пищи на три раза. П. ввёл трёхступенчатое деление войска; чтобы скрасить воинам однообразие лагерной жизни, также изобрёл игру в шашки и кости (Schol. Eur. Orest. 432). Таким образом, П. сближается с другими греческими культурными героями и богами (Афина, Дионис, Гермес, Прометей, Кадм), которым приписывались важные для людей изобретения. Во время похода против Трои П. оказывает грекам важные услуги, несколько раз спасая их от голода. Однако это не помешало им поверить Одиссею, оклеветавшему его (некогда П. разоблачил Одиссея, который, чтобы не участвовать в войне, прикинулся сумасшедшим). По приказу Одиссея в палатке П. было зарыто золото, а затем с помощью пленного троянца подброшено подложное письмо, якобы адресованное Приамом П., из текста которого выясняется, что П. готов за большую сумму предать греков. Когда в палатке П. обнаруживают золото, его обвиняют в измене и побивают камнями (Apollod. epit. III 8). По другим вариантам мифа, Одиссей вместе с Диомедом убивают П., заманив его хитростью в ловушку (Paus. X 31, 2). Образ П. как невинно пострадавшего героя нашёл отражение у афинских трагиков 5 в. до н. э. (не дошедшие трагедии «П.» Эсхила, Софокла и Еврипида) и в «Апологии П.» софиста Горгия. В. Н. Ярхо.
ПАЛЕОАЗИАТСКИХ НАРОДОВ МИФОЛОГИЯ, северо-восточных палеоазиатов мифология, мифология чукотско-камчатской группы народов — чукчей, коряПаламед. Скульптура А. Кановы. Тремеззо, вилла Карлотта.
774
ПАЛЕОАЗИАТСКИХ НАРОДОВ МИФОЛОГИЯ
ков, ительменов. Термин «палеоазиатские народы» для обозначения более широкой группы народов северной и северовосточной Сибири (кроме названных — нивхи, юкагиры, кеты; сторонники теории азиатского происхождения эскимосов условно включают сюда и последних, а также родственных им алеутов) предложен в сер. 19 в. русским учёным Л. И. Шренком, предполагавшим, что все эти народы являются потомками древнейшего населения северной Азии. Но эта классификация ныне пересмотрена, поскольку реальное единство языков и культуры (в т. ч. и мифологии) обнаруживают только северовосточные палеоазиаты. В этой группе в языковом отношении ительмены обособлены от чукчей и коряков, но по мифологии и фольклору наиболее обособлены чукчи, мифология которых испытала сильное влияние эскимосской мифологии. Близкие параллели к древнейшей части П. н. м. (главным образом «вороньи» мифы) имеются у индейцев северозападного побережья Северной Америки (особенно тлинкитов и атапасков) в силу как непосредственных контактов, так, повидимому, и древнейших генетических связей; более слабые отголоски — в мифах эскимосов, алеутов, юкагиров. Космологическая концепция палеоазиатов представляет обычное (см. Модель мира) деление на верхний, средний и нижний миры; верхний и нижний миры у чукчей иногда разделены ещё на пять, семь или девять миров (слоев). Одновременно бытует представление о неопределённой множественности миров; живущие в одном мире умирают при переходе в другой. Верхний мир («облачная земля») населён «верхним народом» (чукот. гыргоррамкын) или «народом рассвета» (тнаргы-рамкын). У чукчей к числу верхних существ (чукот. Ваыргын) относятся творец, рассвет, зенит, полдень, Полярная звезда. Полярная звезда — это кол, к которому, как олени, привязаны другие звёзды. Звёзды и созвездия часто представляются людьми. Например, Арктур – предводитель звёзд, Алтаир-Тараред из созвездия Орла – одно существо (Пегитген), которое раньше было родоначальником племени, Орион (Рультегнын) – горбатый стрелок из лука, а созвездие Льва – его жена и т. д. Солнце – богатый ездок на белых оленях, луна – солнце злых духов. В корякской и ительменской мифологиях большую роль играют «облачные люди» (их иногда считают детьми творца), которые называют людей на земле «нижними жителями». Согласно чукотским представлениям, на небе в некоторых местах обитают определённые категории мертвецов; коряки считают, что одна из душ поднимается после смерти на небо к верховному существу, а другая душа (тень) через погребальный костёр отправляется в нижний мир. В преддверии царства мёртвых, где обитают «люди ранних времён», находится мир собак, с которыми при проходе душа должна быть ласковой. Злые духи, съедающие души, также обитают в нижнем мире, но не строго там локализованы. По чукотским представлениям, на краю горизонта имеются проходы между скалами (поддерживающими небо?), которые то размыкаются, создавая ветер и
пропуская перелётных птиц, то смыкаются. Неподвижная Полярная звезда мыслится также в качестве прохода через все миры (герои прилетают на орле или громовой птице; варианты — по солнечному лучу, по дыму костра, по нитке от иголки, воткнутой в небо). Своеобразной мифологической моделью мира является и жилище — стоящий посреди корякской полуземлянки столб-лестница символизирует связь верхнего и нижнего миров, отражая, по-видимому, представление о мировом древе. Основными элементами пантеона северо-восточных палеоазиатов (носящего аморфный, незавершённый характер) являются: пассивное верховное небесное существо; активный культурный герой с чертами плута-трикстера (Ворон); некоторые небесные существа; всевозможные духи-хозяева (эта категория менее развита, чем в других сибирских мифологиях); различные виды злых духов и противостоящих им шаманских духов, а также сделанных руками человека амулетов-заместителей (последних можно включать в пантеон весьма условно — отделить этих духов от вещественной оболочки и ритуальной функции невозможно). Большинство персонажей имеют двойную (зооантропоморфную) природу, причём антропоморфные черты более постоянны. Верховное небесное существо имеет несколько более аморфный характер, чем у других северных народов Сибири и Америки. Его основные определения и функции: «существо», «сила» (корякск. вагыйнын, чукот. вагыргын) — понятие, включающее у чукчей некоторые звёзды, и т. д.; «вселенная», «наружное» (корякск. найнынен, чукот. наргынэн), представляющее высшее существо как моделирующее космос, космический порядок в целом и одновременно противопоставляющее внешний мир человеческому микрокосму; «некто наверху», «верхнее существо» (корякск. гычголен, чукот. гырголвагыргын), что указывает на небесную локализацию; «надзиратель», «наблюдатель» (гинагитальын), т. е. наблюдающий и покровительствующий людям с большой дистанции и редко прямо вмешивающийся в их жизнь; «творец» (тенантомгын — только в чукотских мифах; в корякских заклинаниях так обозначают Ворона, который практически и совершает дела творения в мифах северо-восточных палеоазиатов); «духи-хозяева» или «место существования» (корякск. этыны), вероятно, в смысле «верховного хозяина», возвышающегося над «отраслевыми» и местными хозяевами; «громовник» (корякск. кигигыльын), что указывает на связь с погодой (С. П. Крашенинников отмечает, что с громом связан и ительменский «хозяин зверей» Пилячуч). Одной из функций небесного хозяина была, согласно старинным корякским верованиям, посылка душ (уйичит, упырыт) умерших родственников в чрево матери. Иногда небесное божество отождествляется (у чукчей) с «оленьим существом» (коравагыргын), которое следит за стадом и ассоциируется с определённым амулетом (у коряков небесное божество является объектом культа прежде всего в контексте оленеводческих праздников, как и у неко-
торых других народов Сибири). Связь с ительменским Пилячучем – покровителем диких оленей — свидетельствует, возможно, о том, что покровительство оленеводству вытеснило покровительство охоте. Небесное божество ассоциируется также с некоторыми солярными «направлениями» (рассветом, полднем, зенитом) или прямо с солнцем. Таким образом, верховное существо ассоциируется или отождествляется с верхом — небом — солнцем (частично и с громом), моделирует верхний мир, природу в целом, космический порядок, способствует круговороту душ людей и размножению оленей. К числу небесных (верхних) существ чукчи относят 22 «направления», в т. ч. зенит (вершина, среднее существо), полдень, солнце (полуотождествлённое с полднем), надир (отождествлённый с тьмой и полуночью), Полярную звезду. К «существам» причисляются также мухоморы, считающиеся особым «племенем». Мухоморы — источник наркотической ритуальной еды — играют большую роль в мифологии всех палеоазиатов (о мухоморных девушках, соблазняющих и уводящих охотников, рассказывается, например, в ительменских сказках, антропоморфные фигуры с грибными шляпками сохранились на наскальных изображениях в районе рек Пегтымель, Чукотка). Духи-хозяева (корякск. этын, чукот. этын и авынральын) трудно отделимы (особенно у ительменов) от богов и шаманских духов. Творцом и хозяином моря у ительменов, по Крашенинникову, является Утлейгон, но гораздо популярнее рыбообразный морской бог Митг, посылающий рыб в реки, — своего рода хозяин рыб. Хозяином земных зверей у ительменов является Пилячуч (Билюкай — по Г. В. Стеллеру) — маленький человечек, живущий в облаках и выступающий также как громовник. Он носит росомашью парку и ездит на птицах (главным образом куропатках), связан с облачными духами (камули, камуда). В качестве хозяина зверей, в первую очередь диких оленей, ему соответствует корякско-чукотский Писвусъын. Он также маленького роста, разъезжает на коршунах или мышах, сам ассоциируется с птицами или мышами, питается запахом. Прибрежные чукчи считают, что его власть распространяется и на морских зверей. Вообще у чукчей хозяином морских зверей считается Кереткун, образ которого почти совпадает с эскимосским Касаком. Кереткун и его жена имеют чёрные лица и особые головные повязки, носят одежду из кишок морских животных, питаются трупами утопленников и помогают против злых духов. Кереткуну-Касаку посвящены осенние праздники чукчей и эскимосов. Более смутное представление о хозяине моря у коряков. Он иногда имеет вид краба или морского животного. Хозяйка моря иногда отождествляется с хозяйкой погоды. Для северо-восточных палеоазиатов характерны синкретические образы, в которых сливаются природный объект и его «дух», такие, как великан с края земли, который производит холодный ветер, встряхивая снег лопатой, или старуха — хозяйка ветров, стряхивающая снег с жилища, громовая птица, создающая гром
ПАЛЕОАЗИАТСКИХ НАРОДОВ МИФОЛОГИЯ шумом крыльев, молния в виде одноглазого человека и т. д. В чукотской демонологии, отчасти совпадающей с эскимосской, имеется целый ряд существ, занимающих промежуточное положение между духами — хозяевами земли и сакрализованными животными, например касатка, превращающаяся летом в волка, или восьминогий костяной белый медведь Кочатко (эскимосский Агдлак), чудовищные горностай, тритон; в заклинаниях упоминается космическая рыба времён творения — Канайольгын (ср. космическую рыбу в финно-угорской мифологии). Собственно злые духи, несущие болезнь и смерть (корякск. кала, нинвит, редко камак, чукот. кэле, иногда тейнгычыт — убийцы, ср. ительменск. Кана), живут под землёй или в пустынных местах на западе (но не на море); они проникают в очаг с левой стороны через дымовое отверстие, вызывают болезни стрелами, кусают, похищают души людей. Эти духи имеют вид животных или людей с острыми головами (иногда многоголовых), одноглазых, с длинными зубами и ногтями и т. п. Их жизнь под землёй мыслится в обратной симметрии по отношению к жизни людей на земле (напр., когда на земле светло, у них темно, меняются местами «левое» и «правое» и т. д.). У них чёрные собаки и медведи в роли собак. «Западный», «нижний», «левый», «чёрный» у палеоазиатов демоничны, маркированы негативно (так же, как и «лунный», ибо луна есть солнце злых духов кэле). В чукотскую демонологию входят также чудовища реккен (по данным В. Г. Богораза), они живут в полуземлянках и охотятся на людей (но не являются носителями болезней). Шаманские духи у ительменов (по данным Крашенинникова) назывались кугуйгудучь (отдельные духи имели особые имена, например кугулугай, техчюч, уерагынч), они небольшого роста, чёрного цвета, их место обитания — горные сопки. Коряки и чукчи называли (по Богоразу и В. И. Иохельсону) шаманских духов «анан», «энэн» (тем же словом, что и православного бога, кресты, иконы), чукчи также янра кэлъет («отдельные духи»). Они имеют вид животных (волк, медведь, ворон, орёл, чайка, морж, кит и т. д.) или домашних предметов (котелки, молотки, иголки, ложки и т. д.). Особую категорию составляют духиохранители, изготовленные в виде фетишей, амулетов-заместителей, например у ительменов (по Крашенинникову) — болванчики ажулинач, идолы хантай (человечек с рыбьим низом) и ажушак, стоящие у очага (вместо хантая иногда ставят урыльдач — ряд кольев с обтёсанными головами). Чукчи и коряки часто называют охранителей оккамак или откамак, т. е. «деревянный дух», главным из них является деревянный прибор для добывания огня (корякск. гычгыч, чукот. гыргыр), имеющий антропоморфные черты и считавшийся хранителем очага и оленьего стада. Имелись также охранители лодки, сетей, детей, целые связки семейных охранителей в виде деревянных мужчины, женщины и их детей. Кроме того, охранителями мыслилась сама лодка, а также лестница в корякской землянке («стару-
ха»). В роли защитников семейства и селения выступали, во всяком случае у коряков, также предки-первожители селения — объект особого культа «дедов» (аппапилей). Промысловые морские животные (кит, нерпа и т. п.) не являются постоянными фигурами палеоазиатского пантеона, но представляют собой объект промысловых культовых праздников (связанных, в интерпретации Богораза, с мифом об умирающем и воскресающем звере); охота представляется приходом промыслового зверя «в гости» и одновременно его временной смертью, за которой следует «отсылка» его в море и последующее воскресение, оживление и грядущее возвращение. Центральным, активным и, возможно, древнейшим персонажем мифологии палеоазиатов, главным героем мифов творения у чукчей и всего повествовательного фольклора у коряков и ительменов является первопредок — культурный герой и мифологический озорник-трикстер Ворон (Кутху ительменов; Кутхи, Куйки у коряков, обычно как Большой Ворон — Куткынняку, Куйкынняку; Куркыль у чукчей). Культовая роль Ворона невелика (он фигурирует в шаманских заклинаниях против злых духов и в обрядовых играх, Ворон и его жена изображались на сакральной лестнице в землянке, коряки апеллировали к Ворону при зажигании нового очага, у ительменов во время праздника кита кричали Вороном), но значение его в мифологии исключительно. Ворон, в отличие от других фигур палеоазиатского пантеона, специфически связан с временем мифическим. В чукотском фольклоре он — главный герой «вестей начала творения», а у коряков и ительменов мифическое время прямо определяется как время, когда жил Ворон и его семья. Имеются корякско-ительменские предания о том, что, «совершив свои подвиги», Ворон покинул Камчатку, оставил людей, которые не хотели слушать его советов, и т. п. Ворон противостоит патриархальным семейным предкам аппапилям как общеплеменной первопредок, Большой дед (Ачиченяку, как его называли коряки Пенжинской губы Охотского моря), создатель (у чукчей) или прародитель (у коряков и ительменов) первых людей, прямой предок камчатских аборигенов. В чукотских архаических мифах творения («вестях начала творения») Ворон часто действует по поручению творца, но практически именно он совершает деяния демиурга: создаёт рельеф местности, собак, китов, тюленей, оленей, птиц, первых людей (которых учит говорить и есть мясо животных), их одежду и деревянный снаряд для добывания огня. Главный подвиг Куркыля — добывание света и небесных светил (до этого они существовали только в верхней вселенной). В мифах коряков Ворон представлен не творцом, а первопредком, но сопоставление с фольклором индейцев помогает выявить и здесь реликты творческих деяний Ворона (добывание пресной воды у хозяина моря, похищение небесных светил и др.). Кроме того, Ворон фигурирует под именем творца (Тенантомван) в корякских заклинаниях против злых духов. И первопредком, и творцом Ворон предстаёт в изложении
775
Крашенинниковым ительменских мифов: Кутх вместе с сестрой либо спустил землю с неба, где и сам раньше находился, либо сотворил её из своего сына Сымскелина; горы и долины — следы его пребывания на Камчатке. Сотворение животных, изготовление первой лодки, вязание первой сети из крапивы — дело рук его сына Тыжил-Кутху (образ которого отпочковался на каком-то этапе от Кутха). В фольклоре палеоазиатов, особенно у коряков, Ворон побеждает злых духов шаманскими силами и хитростью, как могучий шаман защищает от них своё семейство, «своих» от «чужих», людей от не-людей (духов). Такой же шаманский характер имеет успокоение им бури, победа над ветрами и некоторые трюки по добыванию пищи у оленеводов. Его шаманскую нарту иногда возят мыши — черта, сближающая его с Писвусъыном. В качестве идола и шаманских духов Ворон использует порой части своего тела. В фольклоре коряков и ительменов Ворон обрисован патриархом большого семейства. Имя его жены — Мити (Стеллер и Крашенинников называют другие имена — Хахи, Илькхум, Савина), старшего сына — Эмемкут, старшей дочери — Тинианавыт (ительменск. Синаневт). Число и имена других детей Ворона сильно варьируются в разных местностях. В качестве двоюродного брата и сестры — соперников часто функционируют Иля и Кылю, иногда Сисильхан (Чичикан) и его сестра Сирим. Корякско-ительменские сказки о браках детей Ворона имеют характер мифа о возникновении начал социальной организации общества путём принятия экзогамии (запрет брака внутри своей семейно-родовой группы). Обычно описываются две брачные попытки — первая неудачная, вторая удачная. Дети Ворона отказываются (через ряд переходных ступеней) от инцестуального брака, от брака с бесполезными существами ради брака с существами, представляющими природные силы, от которых зависит хозяйственное благополучие. Для Эмемкута желанная невеста — это женщина-трава (или черемша и т. п.), символизирующая весеннее обновление природы, или женщина — белый кит (вариант — женщинаулитка), пригоняющая своих морских родичей под удар гарпуна мужа, или облачная женщина, или сама хозяйка погоды. Желанные женихи для Тинианавыт — это дети хозяина неба, облачные люди, от которых зависят погода и семейное благополучие, морской промысел и рыбная ловля. За таким счастливым браком часто следует описание удачной охоты и китового праздника, ритуально обеспечивающего оживление убитого кита и появление новых китов для охоты. Мифы о брачных приключениях сыновей и дочерей Ворона как бы дополняют мифологические анекдоты о самом Вороне. В то время как сыновья Ворона уходят на охоту на диких оленей, сам Ворон пытается раздобыть пищу (иногда из несъедобных отбросов) либо «агентов» её добывания, либо её «подателей». Он пытается изменить жене с дочерью богатых оленеводов, лисой, женщиной-лососем, иногда он сам меняет свой пол или нарушает правила полового разделения труда (предоставляет жене
776
ПАЛЕС
привлекать морских зверей и охотиться на них), или пытается присвоить семейные запасы пищи, притворившись мёртвым и поедая ритуальную еду, и т. п. Однако все эти трюки Ворона, направленные против «своих» и нарушающие родовые нормы, обычно проваливаются, жена торжествует над ним, а голод сменяется изобилием благодаря удачной охоте сыновей. В сказаниях, мифологических сказках и анекдотах о Вороне и его народе (семействе) как бы сфокусирована вся П. н. м., а в его образе наиболее отчётливо проявились некоторые её общие черты, роднящие палеоазиатскую мифологию (одну из наиболее архаичных в Азии) с другими архаическими мифологическими системами: совмещение человеческой и звериной (в данном случае — птичьей) природы, лёгкость всевозможных превращений, перемещений и подмен одних существ другими, дробления тела (человеческого, звериного) на качественно однородные части и др. E. M. Мелетинский.
ПАЛЕС (Pales), в римской мифологии пастушеское божество, покровитель коз и овец. Сохранились посвящения П. и как женскому, и как мужскому божеству, но чаще выступает как божество женского рода (Serv. Verg. Georg. III 1). Видимо, в процессе синойкизма общин П. слилась с почитавшейся на Палатине Палатуей, имевшей своего фламина (Varr. VII 45). По преданию, Рим был основан в день праздника в честь П.— палилии или парилии (21 апреля), поэтому одни считали П. тайной покровительницей Рима, другие причисляли её к пенатам Рима (Serv. Verg. Aen. II 325). Её отождествляли также с Матерью-землёй, Вестой, Венерой (Serv. Verg. Georg. III 1). В палилии богине приносили мёд и молоко, убирали и украшали венками и гирляндами стойла, разжигали из серы и разных трав костры, между которыми проводили для очищения стада, а пастухи трижды через них прыгали и просили П. защитить людей, скот, собак, снять с пастухов и животных скверну, навлечённую невольной провинностью против сельских святилищ, рощ, могил и вод, дать плодовитость скоту и изобилие растительности, защитить от вредных фавнов и нимф (Ovid. Fast. IV 721 след.). Заканчивался обряд весёлым пиром. П. с эпитетом Матута («утренняя» или «дающая созревание») консул М. Атилий Регул посвятил во время 1-й Пунической войны (264–241 до н. э.) храм. Палилии впоследствии в период империи справлялись и как день рождения Рима; в связи с культом богини Ромы приобрели особое значение. Е. Ш.
ПАЛИКИ (Παλικο ), в греческой мифологии демонические существа хтонического типа. По преданию, П. — это двое близнецов родом из Сицилии, родившихся от Зевса и музы Талии или от Гефеста и Этны. Имя П. (греч. palin, «опять», «вновь») указывает на их возвращение на землю после пребывания в её недрах (где Талия скрывалась от гнева Геры). Очевидна связь П. о вулканической деятельностью Этны. Страбон сообщает (VI 2, 9), что у озера П. горячая вода вырывается из кратеров с огромной силой и возвращается
туда же. П. обладают губительными функциями, наказывая клятвопреступников, и благодетельными, помогая несправедливо обиженным; так стихийные функции земли трансформируются в мифе о П. в социальные функции божеств, покровителей гонимых. А. Т.-Г.
ПАЛИНУР (Palinurus), в римской мифологии спутник и кормчий Энея, эпоним мыса Палинур в Южной Италии (Verg. Aen. III 202 след.; V 12 след.). Когда корабли троянцев отплыли из Сицилии, Венера предупредила Энея, что плавание будет успешным только после того, как погибнет один из спутников (V 814 след.). П., стоявшего у руля, охватила дремота, и при повороте корабля он, не удержавшись, упал вместе с кормовым веслом за борт. Волны прибили его к берегу. П. выбрался на сушу, но его схватили и убили местные жители — луканцы, а тело оставили без погребения. Во время нисхождения в преисподнюю Эней увидел тень П., которую Харон отказывался перевезти через Стикс, как и других непогребённых героев. Эней похоронил П. на месте его гибели, и мыс стал именоваться Палинур (Verg. Aen. VI 337–380; Ноrat. Od. III 4, 28). М. В.
ПАЛЛАНТ, Паллас (Παλλ ), в греческой мифологии: 1) сын титана Крия и Эврибии, брат Астрея и Перса (Hes. Theog. 375–377). От брака П. с океанидой Стикс родились Нике («Победа»), Сила, Мощь и Зависть (383–385); 2) гигант, убитый Афиной в гигантомахии, с которого она содрала кожу и прикрывалась ею, как щитом (Apollod. I 6, 2); 3) младший сын афинского царя Пандиона, брат Эгея и дядя Тесея, убитый им (Apollod. III 25, 5; Plut. Thes. 13). А. Т.-Г.
ПАЛЛАНТИДЫ (Παλλαντιδαι), в греческой мифологии пятьдесят сыновей Палланта, внуки Пандиона, двоюродные братья царя Тесея. П. оспаривали власть Эгея, считая его приёмным сыном Пандиона, и не признали Тесея, когда тот явился неожиданно из Трезена, чтобы получить власть после смерти Эгея. В борьбе с Тесеем П. были побеждены и перебиты (Plut. Thes. 13; Apollod. epit. I 11). После убийства П. Тесей и Федра получили очищение в Трезене (Paus. I 22, 2). А. Т.-Г.
ПАМУЛАК МАНОБО, в мифологии багобо (остров Минданао, Филиппины) бог-демиург. П. М. создал землю, небесные тела, животных, растения и первых людей из комьев грязи. Он сотворил угря, который обвивается вокруг земли и иногда сотрясает её. М. Ч.
ПАН (Π ν), в греческой мифологии божество стад, лесов и полей. П. наделён ярко выраженными хтоническими чертами, выявляющимися как в происхождении П., так и в его облике. П. — сын нимфы Дриопы (дочери Дриопа «дубовидного») и Гермеса (вариант: сын Пенелопы и Гермеса; Apollod. epit. VII 38). Он родился в Аркадии. Дриопа ужаснулась, увидев сына, заросшего волосами и бородатого. Однако Гермеса и богов-олимпийцев его вид развеселил, и они нарекли младенца П. (т. е.
Пан. Золотая монета города Пантикапея. 350–320 до н. э. Берлин, Государственные музеи.
«понравившийся всем», греч. παν, «всё», Hymn. Hom. XIX). В действительности имя П. происходит от индоевропейского корня pus-, paus-, «делать плодородным», что соответствует истинным функциям этого божества и сближает его с Дионисом. Вместе с сатирами и силенами П. в числе демонов стихийных плодоносных сил земли входит в свиту Диониса. Как истинный спутник Диониса, П. – миксантропичен : он козлоног, с козлиными рожками, покрыт шерстью (Hymn. Hom. XI 37). Он известен своим пристрастием к вину и веселью. Он полон страстной влюблённости и преследует нимф. Нимфа Сиринга в страхе перед П. превратилась в тростник (Ovid. Met. I 689–712), из которого П. сделал свирель (греч. συριγξ, «свирель»). Он ценитель и судья пастушеских состязаний в игре на свирели (таким он обычно изображается в идиллиях Феокрита). П. даже вызвал на состязание Аполлона, но был им побеждён, а у царя Мидаса — судьи этого состязания, не оценившего Аполлона, выросли в наказание ослиные уши (XI 153–179). П. как божество стихийных сил природы наводит на людей беспричинный, т. н. панический, страх, особенно во время летнего полдня, когда замирают леса и поля. П. — помощник в битвах, он наводит страх на врагов. Он помог Зевсу в борьбе с титанами (Ps.Eratosth. 27). Сохранилась легенда о явлении П. грекам перед марафонской битвой (Herodot. VI 105) и при Саламине (Aeschyl. Pers. 447–455). П. особенно почитался в Аркадии, где была священная гора П. (Paus. VIII 36, 8). Известны также знаменитые святилища П. в пещере на склоне афинского акрополя (Herodot. VI 105) и в Филе (Аттика), где он почитался вместе с нимфами (Menandri Dyscolos 2, 12, 401). П. входит в число олимпийских Афродита и Пан, играющие в кости. Гравированный рисунок на этрусском бронзовом зеркале. 380–370 до н. э. Лондон, Британский музей.
ПАНДАВЫ молодого сатира, то в облике силена или обезьяноподобного уродца. В живописи нового времени сюжеты: «П. и Сиринга» — у Рафаэля, Ф. Приматиччо, Аннибале Карраччи, П. П. Рубенса, Я. Йорданса, Н. Пуссена и др.; «П. обучает молодого Дафниса игре на флейте» — у Джулио Романо, Аннибале Карраччи и др.; «триумф П.» — у Н. Пуссена; «суд Мидаса» — у Я. Йорданса и др. Образ П. часто встречается у П. Пикассо. В русской живописи П. — у М. А. Врубеля.
Пан и Сиринга. Картина Я. Иорданса. Ок. 1625. Брюссель, Королевские музеи изящных искусств.
богов, он упоминается вместе с Зевсом и Аполлоном (Aeschyl. Agam. 56). В античной философии П. представлялся как божество, всё объединяющее (Hymn. Orph. XI). В предании, изложенном Плутархом, о смерти Великого П. он показан как символ уходящего античного мира (De def. or. 27). Раннее христианство причисляло П. к бесовскому миру, именуя его «бесом полуденным», соблазняющим и пугающим людей. В римской мифологии П. соответствует Фавн (покровитель стад) и Сильван (демон лесов). А. Ф. Лосев.
Первоначально П. изображался в зверином обличье, только свирель держал в руке; его главные атрибуты: свирель или двойная флейта, сосновый венок и иногда т. н. заячий посох (багор для охоты на зайцев). До сер. 5 в. до н. э. в греческой вазописи встречаются изображения бородатых П. с козьими мордами. С сер. 5 в. до н. э. П. изображают то в облике козлоногого
ПАНАКЕЯ, Панацея (Παν κεια), в греческой мифологии персонификация исцеления. Дочь Асклепия, её братья — знаменитые врачи, исцеляющие героев Троянской войны — Махаон и Подалирий (Hom. Il. IV 208–219), её сестры — Гигиея («здоровье») и Иасо («лечение»). В святилище Амфиарая в Оропе находился жертвенник, одна из частей которого была посвящена П., Иасо, Гигиее и Афине Пеонии («целительнице»). А. Т.-Г.
ПАНДАВЫ (др.-инд. pandavas), главные герои древнеиндийского эпоса «Махабхарата», пять сыновей царя Панду: Юдхиштхира, Бхима, Арджуна, Накула и Сахадева. Панду лишь номинально считался отцом П.: из-за наложенного на него проклятия он не мог иметь детей, и его первая жена Кунти родила Юдхиштхиру, Бхиму и Арджуну соответственно от богов Дхармы, Ваю и Индры, а вторая – Мадри близнецов Накулу и Сахадеву от Ашвинов. На П. в эпосе частично перенесены мифологические характеристики их божественных отцов. По рассказу «Махабхараты», П. воспитывались вместе со своими двоюродными братьями кауравами при дворе царя Дхритараштры в Хастинапуре. С детства кауравы, и особенно старший среди них
Афродита, Эрот и Пан. Мрамор. Ок. 100 до н. э. Афины, Национальный музей.
Пан. Картина М. А. Врубеля. 1899. Москва, Третьяковская галерея.
777
— Дурьодхана, завидовали П. и преследовали их. Так, когда П. находились на празднестве в городе Варанавате, Дурьодхана пытался сжечь их в построенном по его приказу смоляном доме, но, предупреждённые своим дядей Видурой, П. выбрались из западни. После сваямвары Драупади П. получили её себе в жёны. Дхритараштра отдал им западную половину своего царства, и П. выстроили себе новую столицу – Индрапрастху. Однако спустя несколько лет Дурьодхана послал Юдхиштхире вызов на игру в кости, и Юдхиштхира проиграл кауравам царство, братьев, самого себя и Драупади. Драупади удалось добиться от Дхритараштры свободы для себя и своих мужей, но вскоре Юдхиштхира вторично был втянут в игру и, проиграв и на сей раз, был вынужден уйти вместе с братьями на 13 лет в изгнание. 12 лет изгнания П. провели в лесу, а последний год — в услужении у царя племени матсьев Вираты. По окончании срока изгнания П. потребовали вернуть им царство, но Дурьодхана отклонил их требование, и спор их смогла решить лишь братоубийственная война; в ней приняли участие почти все цари Индии. Сражение, в котором П. помогал своими советами Кришна, произошло на Курукшетре. От войска кауравов осталось в живых лишь три человека, но ночью после битвы эти трое во главе с Ашваттхаманом пробрались в лагерь П. и истребили всех спящих там воинов. Спаслись лишь пять братьев-П. и Кришна. Рассказ о борьбе П. и кауравов составляет главное содержание «Махабхараты», которое по-разному интерпретируется исследователями. Учёные, принадлежащие к мифологической школе, рассматривали его как солнечный миф (А. Людвиг, Л. Дхар), как гуманизированную версию ведийского мифа о борьбе богов и
778
ПАНДАР
асуров (А. К. Кумарсвами), как трансплантацию мифологических представлений, связанных с трёхчленным функциональным делением индоевропейского пантеона (Ж. Дюмезиль, М. Викандер) и т. п. С другой стороны, специалисты, придерживающиеся взглядов исторической школы (К. Лассен, А. Макдонелл, Э. У. Хопкинс, М. Винтерниц, В. Рубен и др.), убеждены в реальной исторической основе событий, описанных в эпосе. Учитывая устное происхождение «Махабхараты», можно предположить, что исторические предания и легенды были циклизованы в ней в форму большой эпопеи с помощью традиционной фольклорно-мифологической сюжетной модели, прослеживаемой и в других эпических памятниках.
ПАНДРОСА (Π νδροσο ), в греческой мифологии одна из трёх дочерей Кекропа и Аглавры. П. и её сестрам Афина дала на хранение ларец с младенцем Эрихтонием, который они открыли из любопытства, за что были ввергнуты Афиной в безумие. Имя Р «всевлажная», указывает на её древнее растительное прошлое и связь с хтонической Афиной (Apollod. III 14, 2; 14, 6). А. Т.-Г.
П. A. Гринцер.
ПАНДАР (Π νδαρο ), в греческой мифологии союзник троянцев, предводитель ополчения из Зелии на реке Эсеп. П. выступает как искусный стрелок из лука; побуждаемый Афиной, он ранит Менелая и этим нарушает договор о перемирии, заключённый перед поединком Менелая с Парисом (Hom. Il. IV 86–147). В другой раз П. стреляет в Диомеда, который благодаря вмешательству Афины отделывается лёгкой раной и вскоре убивает П. ударом копья в лицо (V 95–120 и 166–296). По происхождению П. является ликийским героем, имевшим культ в Пинаре; в «Илиаде» воспоминание об этом сохраняется в имени отца П. – Ликаона, герояэпонима Ликии, и в близости П. к Аполлону – «славному ликийскому лучнику» (IV 101 и 119). В. Я.
ПАНДИОН (Πανδιων), в греческой мифологии: 1) сын афинского царя Эрихтония, отец Эрехфея, Бута, Филомелы и Прокны, которую он отдал в жёны фракийцу Терею. Умер от горя после несчастий Прокны. При нём в Аттику прибыли Деметра и Дионис. После смерти П. царскую власть унаследовал Эрехфей, а жреческий сан — Бут (Apollod. III 14,7–15,1); 2) правнук предыдущих, сын Кекропа, царь Аттики (при нём туда явился для очищения от убийства Орест). Изгнанный своими родичами, бежал в Мегару, где женился на царской дочери Пилии, от которой имел четырёх сыновей и среди них Эгей и Паллант (Apollod. III 15, 5). А. Т.-Г.
ПАНДОРА (Πανδ&ρα, «всем одарённая»), в греческой мифологии первая женщина, созданная Афиной и Гефестом. Зевс, разгневанный тем, что Прометей похитил для людей огонь у богов, решил отомстить людям и приказал создать женщину. Гефест слепил её, смешав землю с водой, Афина одела её в серебряное платье и увенчала золотым венцом (Hes. Theog. 567–590). П. должна была по замыслу Зевса принести людям соблазны и несчастья. По другой версии Гесиода её одаривают хариты, Пейто («убеждение»), горы; Гермес вкладывает ей в грудь лживую и хитрую душу. Женщину назвали П., так как все боги оделили её дарами. П. соблазнила недалёкого Эпиметея – брата Прометея, который уговаривал Эпиметея ничего не принимать от Зевса. Когда П. открыла сосуд, врученный ей богами, в который были заключены все людские пороки и несчас-
Создание Пандоры. Белофонный киликс художника Тарквинии. Ок. 460 до н. э. Лондон, Британский музей.
тья, по земле расползлись болезни и бедствия. Только надежда осталась на дне сосуда, так как П. захлопнула крышку; так люди были лишены даже надежды на лучшую жизнь (Hes. Opp. 50–105). Дочь П. и Эпиметея – Пирра и сын Прометея Девкалион стали супругами и по воле богов пережили потоп (Ovid. Met. I 318–417). В мифе о П. – очевидная дискредитация женского начала как губительного и лживого в эпоху утверждения патриархата. А. Т.-Г. Пандора. Скульптура П. Луизона. Мрамор. 1861. Восточный фасад Лувра.
ПАНДУ (др.-инд. Pаndu, «бледный»), герой древнеиндийского эпоса «Махабхарата», сын мудреца Вьясы и вдовы царя Вичитравирьи Амбалики. Мать П. побледнела от ужаса при приближении безобразного Вьясы, и поэтому её сын от Вьясы имел от рождения необычно бледную кожу (отсюда его имя). За убийство антилопы в момент соития П., согласно наложенному на него проклятию, должен был умереть в объятиях своей супруги. Он долго оставался бездетным, пока две его жены, Кунти и Мадри, не родили ему пятерых сыновей, пандавов, от богов Дхармы, Ваю, Индры и Ашвинов. П. умер, когда забыв о проклятии, попытался обнять свою жену Мадри. П. Г.
ПАНЕ НА БОЛОН, в мифологии батаков (остров Суматра, Западная Индонезия) рогатый змей, повелитель нижнего мира и морской стихии. Иногда отождествляется с Нага Падоха (см. Сидеак Паруджар). За год он оборачивается вокруг земного диска, насылая в пути на землю войны, эпидемии и другие несчастья. М. Ч.
ПАНИ (др.-инд. Pani), в древнеиндийской мифологии: 1) в единственном числе имя одного из вождей демонов; Индра захватывает его коров (PB X 67, 3), то же делают Агни и Сома (I 93, 4); Агни делит добычу, принадлежащую П. (VI 13, 3); 2) во множественном числе название группы демонов или демонского племени, врагов Индры. В «Ригведе» П. упоминаются около 20 раз. П. угоняют коров на край света, за реку Расу, и укрывают их в горной пещере. Иные версии говорят об Агни как открывателе врат П., о сокровищах П., о скрытом ими в коровах жире, о Соме, отбирающем у П. быков, и т. п. П. изображаются как лживые, лишённые веры и культа существа. Не исключено, что характеристика П. отражает мифологизированные представления о каком-то реальном племени, враждебном ариям. В. Т.
ПАНИКС, Понике, мифологизированный образ огня у пруссов, огонь очага, по-видимому, «новый» или «живой» огонь, полученный во время особого ритуала. Его называли святым (schwante panicke, swente panike, szwenta ponyke), и с ним связывался ряд ритуалов и ритуальных запретов. Видимо, П. имел два образа — мужской и женский. К П. обращались с молитвами и просьбами. Само имя П. обозначает огонь и имеет надёжные индоевропейские параллели в хеттском, тохарском, германском и других языках. Согласно Длугошу (15 в., «История Польши», кн. XII), в храме в Вильнюсе был жрец Зинч, наблюдавший за неугасимым святым огнём и занимавшийся гаданием и узнаванием (видимо, толкованием зна-
ПАНЬТАО мений). К. Буга предложил правдоподобную конъектуру названия Зинч — *ziniz, литов. zynys, от zinoti, «знать» (по сходному принципу образуется и название жреца — вайделота у пруссов: из waid-, «ведать», «знать»). Из-за ошибки в «Хронике» Гванини (1578) *ziniz (y Длугоша) превратилось в znicz, и это название стало рассматриваться как обозначение самого священного огня.
раз, после чего солнце и луна поделили время суток между собой. В позднем религиозном даосизме П.г.— один из верховных персонажей, член триады (первоначально вместе с Лао-цзы и Хуан-ди, а затем вместе с Юй-ди и Лаоцзы). Некоторые учёные (напр., Юань Кэ) непосредственно связывают образ П.-г. с образом первопредка народов мяо и яо — Пань-ху или Пань-ваном.
В. И., В. Т.
Б. Л. Рифтин.
ПАНЬ-ГУ (пань, «блюдо», гу, «древний»), в древнекитайской мифологии первопредок, первый человек на земле. Мифы о П.-г. зафиксированы письменно только в 3 в. н. э. Как предполагают китайские учёные, образ П.-г. первоначально возник у родственных китайцам южных племён — предков современных народов мяо и яо. Согласно «Сань у ли цзи» («Исторические записи о трёх правителях и пяти императорах») Сюй Чжэна (3 в. н. э.), вселенная первоначально представляла собой некое подобие содержимого куриного яйца. В это время родился П.-г. Через 18 тысяч лет светлое начало (ян) образовало небо, а мутное (инь) — землю (см. Инь и ян). П.-г. вырастал на 1 чжан (ок 3 м) в день. Так продолжалось 18 тысяч лет. П.-г. вытянулся до гигантских размеров — расстояние, на которое небо отстоит от земли (90 тысяч ли, т. е. около 45 тысяч км). По другим средневековым источникам, смерть П.-г. и части его трупа дали начало конкретным космическим явлениям и элементам рельефа (в основе этих представлений лежит концепция о единстве макро- и микрокосма). Дыхание П.-г. стало ветром и облаками, голос — громом, левый глаз — солнцем, правый — луной, четыре конечности и пять частей тела — четырьмя пределами земли (четырьмя сторонами света) и пятью священными горами, кровь — реками, жилы и вены — дорогами на земле, плоть — почвой на полях, волосы на голове и усы — созвездиями, растительность на теле — травами и деревьями, зубы и кости — золотом и каменьями, костный мозг — жемчугом и нефритом, пот — дождём и росой. После смерти П.-г. паразиты, жившие на его теле, превратились в людей. По другим записям, в древности ясную погоду объясняли хорошим настроением П.-г., а плохую — дурным (проявление его гнева). Согласно древним верованиям, «душа» П.-г. захоронена в Наньхае. Как сообщал писатель Жэнь Фан (6 в.), в то время в Гуйлине (Южный Китай) был храм П.-г., где ему приносилась жертвенная еда и совершались моления («Шу и цзи», «Записи удивительного» ). В позднесредневековые времена П.-г. изображали обычно с топором и зубилом в руках в момент отделения им неба от земли. Иногда П.-г. рисовали с солнцем в одной руке и луной в другой, что объясняется соответствующей легендой, согласно которой, создавая вселенную, П.-г. неверно расположил солнце и луну, которые одновременно скрылись за морем, оставив людей во мраке. Тогда государь повелел П.-г. исправить ошибку. П.-г. написал на левой ладони иероглиф «солнце», а на правой — «луна». Вытянув вперёд левую руку, он позвал солнце, потом вытянул правую и позвал луну. Так он повторил 7
ПАНЬ-ГУАНЬ («судья»), Пар, Пхар, Шэнь-пань («божественный судья»), в поздней китайской народной мифологии: 1) общее название «секретарей» главы загробного мира Янь-вана, ведущих записи в Книге судеб, а также гражданских или военных чиновников в свите какого-либо божества; 2) божество, ведающее судьбами людей. Часто рассматривается как помощник бога города – Чэн-хуана. Предполагается, что Чэн-хуан творит суд над душами умерших, а П.-г. — над душами живых людей. Его статуи ставились в храмах Чэн-хуана как главного исполнителя приказаний бога города. По традиции считается, что в качестве П.-г. обожествлён учёный Цуй Цзюэ, правитель области, ставший впоследствии министром церемоний, а после смерти – П.-г. Согласно преданию, основное знаменитое деяние П.-г. – продление жизни тайского императора Тай-цзуна. П.-г. исправил единицу на тройку в записи о сроке жизни Тайцзуна, и благодаря этому император прожил лишние 20 лет. В поздних народных верованиях и связанных с ними народных картинах П.-г. обычно контаминируется с повелителем бесов Чжун Куем, выступая в роли не столько фиксатора судьбы, сколько усмирителя нечисти, спускающегося из небесного дворца на землю. На народных картинах П.-г. обычно рисовали в красном Повелитель бесов Пань-гуань. Китайская лубочная картина. Кон. 19 - нач. 20 вв. Ленинград. Музей истории религии и атеизма. Коллекция академика В. М. Алексеева.
779
халате с поясом, украшенным нефритом, с магическим мечом с изображением семи звёзд (Большой Медведицы) в руке, замахивающимся на летучую мышь, что истолковывалось как выражение досады по поводу того, что счастье (кит. фу – омоним слова «фу», «летучая мышь») пришло слишком поздно. Сочетание гражданского халата с кольчугой, в которую он облачён (признак военного чиновника), означает полное совершенство П.-г. и в гражданских, и в военных делах, его всестороннее могущество. Его изображают то разрубающим мечом чертей, то в виде веселящегося повелителя бесов, коему последние выражают всяческое послушание, ублажая П.-г.: катают его на повозке, угощают вином, танцуют перед ним или разыгрывают пьесы. Существует даже особая разновидность народных картин «у гуй нао Пань» («Пять бесов веселят П.»). Нередко на народных картинах П.-г. рисовали с обнажённым большим животом — символом полного довольства. Вообще изображения П.-г. использовались в старом Китае как магическое средство от чертовщины. С этой целью изображения П.г. иногда вешали на створках ворот и дверей, считая, что таким образом можно защитить дом от проникновения нечисти. Б. Л. Рифтин.
ПАНЬТАО [от пань, «извиваться» (?) и тао, «персик»], линтао («чудесный персик»), сяньтао («персик бессмертия»), в китайской мифологии персик, дарующий бессмертие. В наиболее архаических версиях мифов персиковое дерево (таошу) наделяется чертами мирового древа (см. Древо мировое). В «Шань хай цзине» («Книга гор и морей») упомянуто огромное персиковое дерево на горе Душо, в ветвях которого, изгибающихся на 3 тысячи ли, находятся ворота духов (гуймэнь). Согласно мифу, стрелок И был убит палицей из персикового дерева и впоследствии стал почитаться под именем Цзун-бу как божество, отвращающее нечисть. Существовало поверье, что этого дерева боятся злые духи. В древности вырезанные из него фигурки богов дверей ставили у входа в дом с целью отвратить злых духов. Позднее (видимо, с первых веков н. э.) из персикового дерева даосами вырезались различные талисманы-обереги. Ветками персикового дерева хлестали больного лихорадкой, чтобы изгнать духа болезни. На более поздней стадии развития мифологии, скорее всего при сложении даосской религиозно-мифологической системы (рубеж н. э.), появляется представление о П. как о плоде, дарующем долголетие и бессмертие. В «Шэнь и цзине» («Книга о божественном и удивительном») говорится о растущем на северо-востоке большом персиковом дереве, плоды которого в поперечнике составляют более 3 чи (около 1 м). П. прочно связывается с Си-ван-му. В её садах растут персиковые деревья, которые цветут и дают плоды раз в три тысячи лет. Согласно даосским легендам, Си-ван-му в свой день рождения 3 числа 3-й луны угощает П. всех главных божеств и бессмертных. По представлениям, отражённым в фантастической эпопее У Чэн-эня «Си ю цзи» («Путешествие на Запад», 16 в.), в саду Си-ван-му из 3600 деревьев на одной трети плоды созревают
780
ПАНЯ
Бог долголетия Шоу-син выходит из персика. Китайская гравюра.
раз в 3 тысячи лет, на другой — раз в 6 тысяч лет, на последней — раз в 9 тысяч лет; соответственно отведавшие плодов становятся либо бессмертными, познавшими истину, либо вечно юными и могущими свободно летать на облаках, либо равными небу и земле и вечными, как солнце и луна. Одновременно существовали и предания о похитителях чудесных персиков (Дунфан Шо и царь обезьян Сунь У-кун). Ср. также связанные с представлением о П. как о дарующем долголетие обычаи у даосов пить сок персикового дерева (таоцзяо) или отвар из персиков (таотан) на новый год, есть в день рождения особые хлебцы в форме персиков, вывешивать в первый день нового года на воротах дощечки из персикового дерева для моления и ниспослании счастья. С персиком в руках обычно изображался бог долголетия Шоу-син, иногда его рисовали выходящим из огромного персика. Б. Л. Рифтин.
ПАНЯ, цаня (нанайск., букв, «тень»), в тунгусо-маньчжурской мифологии одно из названий души у нанайцев. После смерти на больших поминках эта душа помещается в специальной подушке, которая также называется П. Г. В.
ПАПУАССКАЯ МИФОЛОГИЯ, мифологические представления папуасов — основного коренного населения острова Новая Гвинея и ряда прилегающих островов и архипелагов Меланезии. К папуасам относят несколько сотен отдельных этнических общностей, отличающихся значительной языковой дробностью. П. м. представляет собой конгломерат самостоятельных и относительно замкнутых локальных (племенных, общинно-родовых) систем (как целое она воссоздается лишь путём специального историко-типологического анализа). В то же время локальные мифологические системы обнаруживают общность. До недавнего времени Новая Гвинея представляла собой характерный вариант первобытной периферии с господством общинно-родовых отношений. Соответственно П. м., так же как и мифологии других народов Океании, может рассматриваться как региональный вариант одной из ранних стадий развития мифологии. П. м. предстаёт как живая, многообразно функционирующая система, находящаяся в синкретическом единстве со всей культурой этноса. Мифологические элементы и связи так или иначе присутствуют во всей деятельности коллектива, в
различных бытовых операциях, представлениях и отношениях, магических действиях, в предметах и вещах. Соответствующий семантический комплекс и связанные с ним разного рода ограничения и правила поведения не просто выражены в мифологических рассказах, но и непосредственно включены в систему традиционных знаний, так что собственно миф и норма социального поведения у папуасов нерасчленимы. Вербально-повествовательные формы лишь в малой степени сосредоточивают и передают содержание П. м. Не менее значимы, хотя и очень трудны для истолкования, в силу имплицитного и символического характера, сами ритуальные действия и операции, пантомимы, танцы, ритуальные маски, одежда, украшения, музыкальные инструменты, краски, орнамент, скульптура и пр. Основной комплекс мифологических представлений был принадлежностью мужского мира и передавался по мужской линии, освоение его составляло важный раздел обрядов мужских инициации. Тематика П. м. сосредоточивается вокруг нескольких главных разрядов персонажей (мифические первосоздатели, первопредки, культурные герои, великие племенные герои – охотники, воины и пр.; «хозяева» природы; духи умерших) и связанных с ними представлений и сакральных действий. Эти представления характеризуются противоречивостью и недифференцированностью. Первосоздатели, предки, культурные герои часто изоморфны с точки зрения их функций. Так, дема (у маринд-аним) обладают одновременно чертами тотемных предков, культурных героев, «духов», олицетворений сил природы; давшие когда-то жизнь всему дема и в «настоящее» время продолжают активно вмешиваться в жизнь людей. Для образов мифических демиургов характерны представления о них как о «первых» (старуха Собра у маринд-аним) либо существовавших «всегда» (старуха Уа-огрере у киваи). Довольно распространены образы великих матерей, «первых» женщин. Ряду персонажей свойственна дуальная природа: Угатаме (у капауку) — одновременно мужчина и женщина, солнце и луна. В мифах о происхождении первопредков может выступать хтоническое начало: Иугумишанта (у форе и соседних племён) вышла из земли и персонифицирует ее. Наиболее распространены мифы о чудесном рождении первопредков, так или иначе содержащие элементы тотемических представлений: герой рождается из семени кенгуру, от свиньи, развивается из червя; зафиксированы папуасские версии мировой мифологической темы — зачатие героя от встречи женщины с животным, рыбой, рождение его от женщи-
ны-змеи, женщины-птицы. Особую роль играют мотивы специфической природы героев, их кровнородственной связи с чудесными предками. Унаследованные свойства герой-первосоздатель переносит (трансформируя их) на организуемый им человеческий социум (Навага – сын матери-кенгуру у киваи). В папуасских мифах почти обязательны конфликт тотемического героя с первоначальным коллективом и поиски второго, который становится объектом его культурных дел и установления норм тотемной организации (миф об Ико у пурари). Следы тотемических представлений присутствуют в мифах о создании космоса (у вагавага мальчиксолнце — сын отца-рыбы и женщины). В космогонических мифах обычны сюжеты о солнце и луне как преобразившихся первосоздателях, при этом появляются иногда инцестуальные мотивировки (у хули Ни и Хана, брат и сестра, после инцеста поднялись на небо и превратились в небесные тела). Космогонические акты могут выступать как проявление чьей-либо оплошности или трактоваться как целенаправленные действия демиургов. Парамбика (у нгаинг) в качестве первых своих деяний поставил «всё»; Камбел (у кераки), скатав в шары сердцевину пальмы, создал луну и солнце и определил пути их следования по небу. Он же поднял небо, стоявшее первоначально очень низко, и наполнил его звездами, разметав кусочки бамбука. Чаще всего светила, небо, земля, стихии мыслятся как уже существующие к началу мифических первотворений. П. м. предполагает трехчастное деление мира. Небо (верхний мир) — временное обиталище демиургов и предков, откуда они уходят на землю, создавая здесь земной социум (отчасти по аналогии с небесным) и принося сюда блага культуры. Но на небо уходят некоторые персонажи, вступившие в конфликт с коллективами, среди которых они жили. Обычный путь на небо – высокое дерево. Подземный (нижний) мир ассоциируется с представлениями о смерти, о земле духов умерших (реже – о происхождении некоторых персонажей). Связь с ним может осуществляться через специальную дыру, иногда через водоёмы или болота, а также через ритуальные столбы в мужских или церемониальных домах. Границы и части земного мира создаются героями как бы попутно (от ударов магической палки-копалки возникают заливы, от удара стрелы – река, от брошенных камней – острова и т. д.). Первосоздателям, мифологическим и тотемическим предкам, культурным героям принадлежит создание людей, разделение их на племена и расселение. Люди появляются из сердцевины дерева, возникают из водяных пузырьков, из разрубленных свиных туш, рождаются от мифической пары, от брата и сестры. В мифе киваи представлена концепция антропогенеза и социогенеза, объединяющая мотивы тотемические и хтонические и предполагающая двухступенчатость процесса генетических трансформаций: благодаря операциям Уа-огрере первое поколение людей появляется из червей, размножившихся в теле убитого кенгуру; оно получает от первосоздательницы элементарные человеческие знания и общественные
ПАРАМИТА правила; затем происходит превращение первых людей-недоростков в поколение «настоящих» людей и наделение их всей совокупностью общественных норм, знаний, навыков и т. д. В рамках мифологической концепции становления социума получают разработку сюжеты о борьбе героев с чудовищами, враждебными людям, и об умиротворении культурных локусов (в образах чудовищ есть следы двойственной их природы: змеи – мифические предки и вредители, змеи – чудесные супруги, великанылюдоеды), а также о возникновении отрицательных качеств и жизненных норм, «открытии» разного рода бед — раздоров, обмана, кровавых способов разрешения коллизий и т. д. В мифах объясняются введение запретов (напр., на каннибализм), разделение труда по признаку пола, кровная месть, экзогамия и запрещение инцеста. «Открытие» смерти в мифах происходит либо случайно, либо трактуется как наказание или как свойство, приобретаемое людьми, выходящими из «дикого» состояния. Отсутствие смерти включается в характеристику «прошлого», которое до известной степени идеализируется. С концепцией «героического века», так или иначе противостоящего «настоящему» и в то же время его подготовившего, связаны повествовательные циклы о героях – «первых» охотниках, земледельцах, гарпунщиках, воинах и охотниках за головами, колдунах, мореплавателях. Первогерои «открывают» войну как способ разрешения конфликтов, привносят в общественную жизнь жестокость и вероломство, начинают борьбу за женщин и т. д. Но они же нормализуют различные стороны общественной практики, несущие в себе конфликтное начало: ставят пределы жестокостям войны, определяют границы, за которые не должны выходить человеческие страсти. Важнейшую часть П. м. составляет вера в хозяев или духов природы. У различных этносов были свои родовые обозначения для всего класса «хозяев» и имела место подробная видовая дифференциация их по свойствам, внешности, местам обитания и т. д. (напр., марсалаи у арапеш, выступающие хранителями земли данного рода или общины; этенгена у киваи, которые считаются защитниками деревьев и лесных участков, а также покровителями и хранителями огородов; путутули у раиапу; гигл у чимбу и др.). Хозяев представляли в виде змей или рептилий особой окраски с несколькими головами и хвостами, в виде животных с уродливыми признаками, существ, соединявших зооморфные, растительные, антропоморфные черты. Места их обитания — леса, пещеры, водоёмы, стволы деревьев, камни, рифы и т. п. Они выступают защитниками традиционных норм поведения и могут наказывать нарушителей (и в этом смысле связаны с умершими предками), давать добрые советы спящим, показывать гребцам верный курс, но в то же время вызывать ураганы, насылать болезни, сбивать с пути, похищать и т. д. Распространены рассказы-былички о встречах и столкновениях людей с «хозяевами», в частности — о нечаянном или насильственном браке
женщины с «хозяином». Основу культа умерших составляет вера в духов умерших, способных принимать разнообразные материальные формы и, как правило, невидимых, обладающих чудесными способностями воздействия на живых. Постоянное место их обитания — земля умерших, получающая в мифах реальную либо (чаще) фантастическую локализацию, — описывается во многом по аналогии с миром живых, но с обязательными признаками, маркирующими принадлежность к миру смерти. Мифы и былички описывают странствия живых в землю умерших, общение их с духами и возвращение домой или приход духов, контакты их с живыми, приводящие к несчастью или получению живыми какой-то помощи. Ряд ритуалов (в т. ч. похоронные и послепохоронные обряды) непосредственно адресуется к духам умерших, имея целью обеспечить их поддержку либо отвести их нежелательное вмешательство. Представления о духах умерших сложным образом взаимодействуют с представлениями о родовых предках. Культ «духов» умерших и родовых предков в значительной степени определяет семантику ряда важнейших ритуалов, в т. ч. обрядов мужских инициации, ритуалов плодородия и др. Здесь в разных сюжетных формах варьируются приход и встреча предка, действия и песни, ему посвященные, магия, ему адресованная, и т. д., а также символическая смерть и возвращение к жизни. Изображения предков (деревянные скульптуры, резные и рисованные «портреты») составляют обязательную принадлежность мужских и церемониальных домов. В недрах П. м. и во взаимодействии с нею формируется ряд фольклорных прозаических и песенных жанров, которые либо вовсе не вычленены, либо только начинают вычленяться из синкретического единства. Таковы мифологические эпические песни о героях-первопредках, сказки, сохраняющие характер «достоверных» мифов, «исторические» предания, а также разного типа песни. Папуасский фольклор в его единстве с мифологией включает ряд сюжетов и мотивов, которые в историко-типологической перспективе сопоставимы с сюжетами и мотивами, составляющими классический фонд мировой мифологии и фольклора: в частности, у папуасов имеются собственные варианты сюжетов об Эдипе, Орфее, Одиссее («муж на свадьбе своей жены»), героическом сватовстве и др. Б. H. Путилов.
ПАРАДАТА, герои архаических общеиранских мифов о первой существовавшей на земле династии, учредители социума и цивилизации. Одно из вероятных значений термина – «первозаконники», «установители первых социальных норм». Неоднократно упоминаются в «Авесте», где их число непостоянно, в эламоязычных ахеменидских текстах и у Геродота, пересказавшего скифский героический эпос (IV 5–7: цари, называемые паралатами). Чаще всего термин «П.» прилагался к Хаошйангхе. На индоиранские истоки мифа о П. указывает фрагмент «Видевдата» (20, 1), где в их число включён божественный лекарь Трита, известный и ав-
781
торам «Ригведы». Враждебное с точки зрения «Ригведы» (VI 61, 1) племя паравата (paravata) может быть чуть искажённым вариантом П. Контекст всех упоминаний о П. влечёт за собой гипотезу о П. как скорее социальной (военная аристократия), нежели этнической группировке. «Авеста» подчёркивает дозороастрийский, языческий характер верований П.: они, например, не поклонялись Амеша Спента, а первый из них, Йима, открыто противился культу Ахурамазды («Видевдат» 2, 3). В «Шахнаме» П. соответствуют Пишдадиды. Л. Л.
ПАРАДИЗ (европеизированная форма авест. термина pairidaeza), в иранской мифологии (в младоавестийских и ахеменидских преданиях) место блаженства и успокоения духа. Времяпрепровождение в П. выступало синонимом блаженства, лучшего из мыслимых для человека состояний, благодаря чему с усилением религиозно-символической интерпретации П. превратился в образ рая и благого воздаяния. У ранних иранцев П. — охотничий парк в квадратной ограде (ср. символическое значение квадрата). Иранская и иноплеменная иранизированная знать возводила реальные роскошные П., порождавшие ассоциации с райским садом. Древнемидийские и ахеменидские П. были известны Ксенофонту («Киропедия» I 4, 5, 11; «Анабасис» I 2, 7), Ктесию (5–4 вв. до н. э.) и другим авторам. Подобный П. раскопан вблизи городища Топрак-Кала в древнем Хорезме (3 в. н. э.). Через греческое посредство авестийский термин в форме παρ'αδεισ проник в культурное наследие Европы. Омейядские замки в Мшатте, Каср эль-Хайре, Аммане были продолжением традиции иранских П. – попытками воплотить в архитектурных формах образ земного рая. Л. Л.
ПАРАМИТА (санскр. и пали paramita), в мифологии и религиозно-философских воззрениях индийцев одно из основных понятий. Значение слова не совсем ясно, и большинство европейских учёных переводят его как «совершенство»; его тибетский эквивалент (pha-rol-tu phyin-pa) имеет значение «ушедший в противоположный берег», что не противоречит и этимологии санскритского слова. П. можно, таким образом, понимать как «то, при помощи чего достигается противоположный берег» (т. е. нирвана). В буддийских текстах обычно перечисляют 6 (иногда и 10) П.: щедрость (дана), нравственность (шила), терпеливость (кшанти), мужественность (вирья), способность к созерцанию (дхьяна), мудрость (праджня). Они воплощаются в деяниях бодхисатв. Буддийская литература изобилует легендами о том, как бодхисатвы (особенно Шакьямуни) осуществляли ту или иную П. Так, следуя данапарамите, бодхисатвы могут жертвовать всем, в том числе жизнью (известны легенды, в которых бодхисатвы жертвовали своё тело голодающим животным). Кшантипарамита требует, чтобы бодхисатва при любых обстоятельствах (напр., под пыткой) остался невозмутимым и сохранил добрые намерения даже по отношению к своим врагам. Л. М.
782
ПАРАШУРАМА
ПАРАШУРАМА (др.-инд. Paracurama, «Рама с топором»), в индуистской мифологии шестая аватара Вишну, в которой его миссия на земле состояла в избавлении брахманов от тирании кшатриев. П. (названный так по оружию — топору, полученному им от бога Шивы) был сыном мудреца Джамадагни из рода Бхригу. В «Махабхарате» и пуранах рассказана легенда о том, как кшатрий Картавирья украл из обители Джамадагни священного телёнка; по приказанию отца П. убил Картавирью, но в отместку сыновья Картавирьи умертвили Джамадагни; это послужило причиной ненависти П. к кшатриям, и он «трижды по семь раз очищал землю от кшатриев, наполнив их кровью пять озёр» (Мхб. III 117, 9); после истребления варны кшатриев П. передал землю во владение брахманам, а сам удалился жить на гору Махендру. П. Г.
ПАРВАТИ (др.-инд. Parvati, «Горная»), в индуистской мифологии одно из имён жены Шивы. Согласно мифу, первая жена Шивы Сати после самосожжения на священном огне спустя некоторое время возродилась в образе П. (или Умы), дочери царя гор Химавата и апсары Мены. Чтобы завоевать сердце Шивы, П. поселилась рядом с ним на горе Кайласе, однако Ши-
ва, предававшийся суровой аскезе, отверг её домогания. Боги, желая, чтобы у Шивы родился сын, способный сокрушить асуру Тараку, послали Каму возбудить у Шивы любовь к П., но Шива сжёг его огнём своего третьего глаза. Тогда П. сама предалась аскезе ради Шивы. Испытывая её, Шива пришёл к ней в виде юного брахмана и стал хулить самого себя. П. отвергла клевету и, тронутый её преданностью и красотой, Шива женился на ней. От этого брака родились победитель Тараки Сканда (или Кумара) и слоноподобный бог Ганеша. Миф о любви П. и Шивы лёг в основу знаменитой эпической поэмы Калидасы «Кумара-самбхава» («Рождение Кумары»). П. Г.
ПАРДЖАНЬЯ (др.-инд. Parjanya, собств. «дождевая туча»), в древнеиндийской мифологии бог грозовой тучи и дождя. В «Ригведе» ему посвящено 3 гимна, а имя его упоминается около 30 раз. П. слабо персонифицирован, в ряде случаев не отличим от тучи (ср. PB I 164, 51), в чём следует видеть глубокий архаизм. П. появляется в сопровождении грома и молнии (V 83 и др.), он гремит и ревёт, как бык, изливает потоки дождя (его называют богом дождя и богом погоды), орошает оба мира, он связан с водой, источниками, его колесница полна воды. Громом он поражает
демонов, злых людей, деревья и наводит ужас на всех; вместе с тем он предоставляет защиту (X 169, 2), приносит мёд и молоко (IV 57, 8). Наиболее тесно как атмосферное божество П. связан с богом ветра Вата (X 66, 10); несколько раз вместе с П. призываются и маруты. Функционально П. весьма близок к Индре; в поздней литературе имя П. иногда прилагается к Индре. В «Ригведе» есть упоминание о связи П. с Брихаспати, заставившим его излить дождь (X 98, 1), и с Агни. Как бог дождя П. имеет непосредственное отношение к плодородию. Он оживляет землю своими семенами (=дождём), производит скот и семена растений и выращивает растения, идущие в пищу (PB V 83, 4–5; 10; VI 50, 12; 52,6; AB IV 15, 2–3, 15; VIII 7,21); он помещает семя не только в растения, но и в коров, лошадей, женщин (PB VII 102, 2); П. не раз сравнивался с такими символами производительной силы, как бык или буйвол (ср., в частности, мотив: буйвол, рождённый П., приносит дочь Сурье). По этой же причине П. часто называют отцом. В частности, он отец Сомы (IX 82, 3), который возрастает благодаря ему (IX 113, 3). Жена П. – Земля; в «Атхарваведе» (XII 1, 12) Земля называется матерью, а П. – отцом. В этом отношении П. аналогичен Дьяусу и может рассматриваться как действующее лицо архаичной мифологемы – бог грома и дождя оплодотворяет Землю. В более позднее время П. выступает как один из 12 адитьев, как бог-хранитель, повелевающий тучами и дождём. Роль П. в индуистском пантеоне крайне незначительна, что резко контрастирует с тем местом, которое занимал носитель соответствующего имени в древней индоевропейской мифологии. В имени П. скрывается название индоевропейского громовержца; ср. литов. Perkunas, латыш. Perkons, слав. Perunъ, др.-исл. Fjorgyn, хетт. Pirua-/Perua (ср. peruna «скала») и т. д. В. H. Топоров.
ПАРЕНДИ (авест. «полнота», «изобилие»), в иранской мифологии повелительница женщин, дарительница изобилия, хранительница кладов и спрятанных сокровищ. По изложению «Ясны Семи глав» (38, 2), П. — одна из девяти жён Ахурамазды. Развёрнутых мифологических циклов о П. не сохранилось. Эпитеты П. — «быстрая», «стремительная» и «владеющая быстрой колесницей». На своей колеснице П. сопровождает более значительных богов, Митру («Яшт» X 66) и Тиштрйу (VIII 38), в составе их свиты. П. благословила Виштаспу после того, как он принял учение Заратуштры. Почитание П. зародилось в эпоху индоиранской общности (ср. др.-инд. Пурамдхи). Л. Л.
Шива и Парвати. Барельеф. 11 в. Храм Паршванатх (Кхаджурахо).
ПАРИ, пери, пэри, в иранской мифологии один из духов. Термин «П.», возможно, восходит к реконструируемому индоевропейскому *пер, «производить на свет, рожать», или *пеле, «наполнять». В «Авесте» П.-паирика — злокозненные существа женского пола. Тиштрйа сражается с паирика небес, «захватывает паирика, которые падают, словно выстреленные звёзды, между небом и землёй» («Яшт» VIII 8). Митра после захода солнца «сокрушает
ПАРИ-КОНДЖУ паирика» («Яшт» X 26). В «Бундахишне» (5, 25) «воровка» Мушпар П. (авест. Муш паирика, «мышь-П.», «Ясна» XVI 8) в образе летучей мыши пожелала затмить свет солнца и луны, но была одолена солнцем, присоединившим её к своему сиянию. Известны запретительные формулы против паирика, приближающихся к огню, воде, скоту и растениям («Видевдат» II 9). Выделяются паирика — персонификации отрицательных явлений, например засухи и неурожая, паирика-крыса — демон чувственности. Существовал миф о паирика, жившей в лесу в образе собаки. Когда герой разрубает её, появляются две собаки и т. д. Другие паирика имели человеческий образ и своей красотой обманывали или обольщали людей и героев. Вместе с тем образ П. имел положительную нагрузку, ср. зороастрийское жреческое имя Парик. В средневековой персидскотаджикской поэзии изобилуют положительные значения слова «П.»; П. бывает невидимкой, а когда появляется – «очень красива и мила», очаровывает (в этом качестве образ П. вошёл в европейскую литературу), иногда творит добро, но способна и лишить сознания, разума. Колдуны (парибанд, париафсой) призывают на помощь П. или изгоняют их. Образ П. сохранился в мифологиях таджиков, в т. ч. памирских, афганцев, персов, белуджей и др., проник к дардоязычным и тюркоязычным народам. П. у таджиков выступают в антропоморфном и зооморфном обликах. Доброжелательные П. являются в виде красивых птиц, бобра или неядовитой, белой и жёлтой, змеи, а злые – в облике ядовитых змей, лягушек, черепах, диких, в т. ч. хищных, зверей, в частности тигра. В антропоморфном облике доброжелательные П. – красивые девушки или молодые женщины в белой, синей или красной одежде, юноши или мужчины, причастные отправлению культа, злые П. имеют отталкивающую наружность и грязную одежду. У П. есть свой «шах», старшие и т. д. Они вступают в сексуальную связь с людьми, от таких браков рождаются необыкновенные люди. П. могут уносить с собой людей и летать с ними по воздуху. Мужчины — избранники П., становятся шаманами, а сами П. выступают как шаманские духи-помощники. П. в таджикском фольклоре нередко связаны с горными козлами (козами) и деревьями (ср. распространённую на Ближнем и Среднем Востоке с глубочайшей древности мифологему дерево – фея – горный козёл). В одном из селений Бартанга (Памир) жители считали себя потомками охотника Байга и П., разводившей горных коз. Когда Байг, за которым следовал его односельчанин с собакой, возвращался к П. из селения, П. и её родственницы доили коз. Испуганные козы разбежались, молоко пролилось, а разгневанная П. покинула мужа. В Гильгите П. считаются воплощениями божества Маркум — владелицы горных козлов (иногда и баранов), помогающей при родах, хранящей мать и дитя. К архаическому слою представлений о П. относятся также подчёркивающие их ночной характер, утрату ими активности при свете дня, связь П. с водой – источником плодородия (таджикские, памирские, персидские верования)
и с цветами (они падают изо рта П., когда она смеётся, памирские верования). Б. А. Литвинский.
В мифологиях тюркоязычных народов Малой и Средней Азии, Казахстана, Северного Кавказа и Поволжья один из духов. Чаще всего представлялись в человеческом образе (как мужчин, так и женщин), но считалось, что они могут также принимать вид голубя, других животных, пламени и т. п. В ряде мифов П., выступая в человеческом облике, имеют и некоторые зооморфные черты (напр., представляются девушками с птичьими ногами). Образ П. восходит к древним пластам иранской мифологии, упоминается уже в тюркских литературных памятниках 11 в. («Кудатку-билиг»). В большинстве мифов П. благосклонны к людям, в человеческом облике вступают в любовную связь с ними, похищают молодых женщин и девушек. Некоторые П. считались жёнами героя Кёр-оглы (Ага-Юнус в туркменских и таджикских вариантах эпоса, Юнис-пари, Мискал-пари и Гюльнар-пари — в узбекских вариантах). По представлениям турок, П. рассказывают людям, с которыми состоят в любовной связи, о судьбе пропавшего человека, животного, вещи и т. п.; западносибирских татар – помогают по дому. Иногда, однако, они представляются и как враждебная сила (напр., духи джин-пери в мифологиях киргизов, казахов, татар Поволжья, тобольских татар и отчасти узбеков). В мифологиях большинства народов Средней Азии П. – также главные духи – помощники шаманов, составляющие их «войско» [Абдуррахманав-пари (начальник «войска»), Джунус (Юнус)-пари, Юлдуз-пари, Кундуз-пари, Мискал-пари; Рахман-пари, Мулла-пари и др.]. Туркменско-узбекское название шамана «порхан» и таджикско-уйгурское «парихон» означают «отчитывающий П.». У уйгуров шаманский сеанс называется «пари уйнатмак», букв, «заставить П. играть». Шаманский дар у узбеков и таджиков нередко объяснялся сексуальной связью человека с П. С утверждением ислама П. – духи – помощники шаманов стали делиться на мусульман и «неверных» (кафир), среди последних (или наряду с ними) иногда выделялись индуисты и иудаисты. В некоторых мифах П. имеют связь с водной стихией, существует даже их особая разновидность – водяные П. (в мифологии узбеков – су пари, азербайджанцев – су пяриси, туркмен – сув-периси и т. д.), имеющие характер «хозяек воды». В Поволжье П. обычно сближаются с дэвами и объединяются с ними в единый образ (духи дию пэрие), иногда выступают и как самостоятельные персонажи (ср. башкирских духов – хозяев ветров пярей). В. Н. Басилов.
В мифологии лакцев, аварцев, лезгин, цахуров П. – духи, покровительствующие избранному ими человеку. Выступают в облике красивых женщин. Согласно широко распространённым в прошлом поверьям, П. влюбляются в человека, вступают с ним в интимные отношения. Мужчина, не принявший любви П., наказывается болезнью. Своего избранника П. награждают способностью изгонять злых духов, предугадывать судьбу, излечивать
783
болезни. В лакской мифологии П. – избранница нартов Бархху и Арин, живёт на вершине снежной горы во дворце из хрусталя. В лиро-эпической любовной песне аварцев и лакцев герой полюбил Парил Мисиду («золотая дочь П.»), обитающую в хрустальном дворце румского царя. Х. Х.
ПАРИАКАКА, в мифологии индейцев яуйо (Перу) бог-громовник, победитель чудовищ, даритель плодородия. Вместе со своими братьями (или сыновьями) он рождается из яиц. П. сражается с врагом племени яуйо, божеством юнка — Уальяльо Каруинчо и изгоняет его. П. и его братья (сыновья) изгоняют и самих юнка, заливая дождём их деревни. В мифе об орошении земель одного из селений животные по приказанию П. строят канал. Сестра П. Чаупиньямка — богиня плодородия. Оба они почитались в виде снежных вершин. Ю. Б.
ПАРИ-КОНДЖУ («брошенная принцесса»), Пари-сеги, Мальми, в корейской шаманской мифологии родоначальница и покровительница шаманок. Миф о ней воспроизводится во время обряда чиногви, совершаемого на 49-й день после смерти человека для проводов души покойного в рай. Согласно варианту мифа, единственному наследнику государя предсказатели предрекли, что если он женится в плохой год, у него родятся семь дочерей, а в хороший — семь сыновей. Не поверив, он женился в неудачный год в 7-й день 7й луны. И у него родились шесть дочерей. Он надеялся, что седьмым будет сын, но родилась дочь. Государь, разгневавшись, велел бросить её в сад за дворцом, но вороны и сороки обогревали её крыльями. Тогда дочь поместили в нефритовый ларец и бросили его в воду в жертву царю драконов четырёх морей. Ларец подхватила золотая черепаха и унесла в Восточное море. Там девочку спас Будда и отдал её на воспитание «бабушке-благодетельнице Пири» и «дедушке-благодетелю Пири». От них она однажды узнала, что её отец — гигантский бамбук, а мать — дерево павлония на ближайшем холме. П.-к. стала молиться у этого дерева, в это же время родители П.-к. тяжело заболели. Гадатели предсказали им смерть, если они не найдут дочь и святую воду у верховного божества Мусансина. Когда посланец государя, наконец, нашёл П.-к., она не поверила ему. Но он протянул ей поднос, на котором были капли крови её родителей, и взял у неё немного крови из пальца. Над подносом образовалось облачко, и все кровинки смешались в одну. Чтобы спасти родителей от смерти, П.-к. отправляется на поиски святой воды. Когда она, наконец, прибыла в Индию, Будда посоветовал П.-к. добраться до трёх гор-островов, которыми управлял великан Мусансин. После того как П.-к. прослужила у него 9 лет, родила ему 7 сыновей, Мусансин дал ей святую воду, которой она окропила останки своих родителей (к тому времени уже умерших), и родители ожили. С тех пор П.-к. стала патронессой всех шаманских духов. Согласно другой версии о П.к., принцесса, достигнув зрелости, однажды увидела сон, будто синий и зелёный журавли влетели в неё через рот. Пос-
784
ПАРИКШИТ
ле этого она держала рот закрытым, отчего забеременела и родила двух близнецов, у которых затем родилось по четыре дочери. Обученные секретам волшебства, они были направлены в каждую из восьми провинций, где стали первыми шаманками.
Суд Париса. Аттическая чернофигурная амфора. 560–550 до н. э. Париж, Лувр.
Л. Р. Концевич.
ПАРИКШИТ (др.-инд. Pariksit), легендарный древнеиндийский царь, упоминаемый впервые в «Атхарваведе» (XX 127) и брахманах. В «Махабхарате» П. — внук Арджуны. Ещё в чреве матери П. был убит Ашваттхаманом вскоре после битвы на Курукшетре, но его возродил к жизни Кришна. Когда Юдхиштхира удалился от мирской жизни, П. унаследовал от него трон в Хастинапуре («Махабхарата»). Согласно пуранам, с царствования П. начинается последний и длящийся по сию пору период мировой истории — калиюга (см. в ст. Юга). П. Г.
ПАРИС (Π ρι ), в греческой мифологии троянский царевич, сын Приама и Гекубы. Когда Гекуба была беременна вторым ребёнком, ей приснился страшный сон, будто она родила пылающий факел, от которого сгорела Троя. Прорицатели (чаще всего среди них называют Эсака) объяснили сон царицы так: ожидаемый ею сын будет виновником гибели Трои. Когда мальчик родился, Приам велел бросить его на горе Иде, надеясь, что там он будет растерзан зверями. Однако ребёнок уцелел и был воспитан пастухом, давшим ему имя П. Позднее, когда юноша П. храбро отразил нападение на стадо шайки разбойников, он получил прозвище Александр («отражающий мужей») (Apollod. III 12, 5). Ко времени пребывания П. на Иде источники относят его брак с нимфой ЭноПарис. Скульптура А. Кановы. 1810-16. Ленинград, Эрмитаж.
ной и знаменитый суд П. над тремя богинями, заспорившими о своей красоте. Желая склонить П. на свою сторону, Гера обещала сделать его самым могущественным из земных царей, Афина – самым храбрым героем, Афродита – обладателем самой красивой женщины. П. признал прекраснейшей из богинь Афродиту, которая и помогла ему потом увлечь Елену и сделать её своей женой (Hom. Il. XXIV 25–30; Eur. Andr. 274–308, Troad. 924– 931). Однако прежде чем это случилось, произошло узнавание П. родителями и его возвращение в Трою в качестве царского сына: во время спортивных состязаний в Трое [в которых П. решился принять участие, несмотря на своё (мнимо) низкое происхождение] он одолел всех соперников, включая сыновей Приама, и был опознан сестрой – пророчицей Кассандрой, пытавшейся убить П., чтобы спасти Трою. Однако родители, обрадованные тем, что нашли сына, давно ими оплаканного, с радостью приняли его в дом (Hyg. fab. 91). Затем П. отправился в Грецию, где, воспользовавшись гостеприимством спартанского царя Менелая, похитил его жену – красавицу Елену и большие сокровища. Коварный поступок П. послужил причиной Троянской войны, в которой сам П., согласно «Илиаде», не принимал активного участия: в единоборстве с Менелаем он был побеждён, сохранив жизнь только благодаря вмешательству Афродиты (III 340–461), и к новому вступлению в бой его вынужден был побуждать Гектор (VI 321–341, 517–525). Впоследствии от его стрелы, направляемой Аполлоном, погибает Ахилл (Eur. Andr. 655; Verg. Aen. VI 56–58), в то время как и сам П. не может избежать отравленной стрелы Филоктета, приносящей ему смерть (Apollod.
Золотая нить. Картина Дж. Страдвика. 1885.
epit. V 8). Значение имени П. (по-фригийски «борец»), а также роль, которую П. играет в сказании о Троянской войне (как её зачинщик и победитель ахейского героя Ахилла), указывают на первоначально гораздо более важное место П. в предании по сравнению с «Илиадой». Вместе с тем эпос ещё не нуждался в обосновании того обстоятельства, что П. пас царские стада: это делают в «Илиаде» многие представители царских домов — сыновья Приама, Анхис, Эней, братья Андромахи (IV 500; V 313; VI 421–424; XV 546–549; XX 188– 190). Версия, связанная с пребыванием П. на горе Иде и последующим опознанием П., возникла, очевидно, не ранее 6 в. до н. э. и в литературе была впервые обработана в не дошедших до нас трагедиях «Александр» Софокла и Еврипида. Затем эта версия оказалась господствующей, так как хорошо сочеталась с рассказом о суде П. Именно этот эпизод, восходящий, возможно, к древнему обычаю женских ритуальных состязаний в красоте, засвидетельствованному в храме Геры на соседнем с Фригией острове Лесбос, оказался одним из самых излюбленных как в античном, так и в новом изобразительном искусстве. В. Н. Ярхо.
Сюжет «суд П.» пользовался популярностью в живописи и пластике (Л. Кранах Старший, Джорджоне, П. П. Рубенс, Я. Йордане, А. Ватто, О. Ренуар, П. Гоген, Джулио Романо и др.). ПАРКИ (Parcae), в римской мифологии богини судьбы (равнозначные греческим мойрам). Этимология слова «П.» от partior, «наделять», современными филологами отвергается. Видимо, первоначаль-
ПАРИС
785
Суд Париса. Этрусское бронзовое зеркало. 4–3 в. до н. э. Париж, Лувр.
Суд Париса. Картина Л. Кранаха. 1529. Нью-Йорк, Метрополитен-музей.
Суд Париса: Афина, Гермес, Афродита, Энона, Парис, и Эрос. Деталь саркофага римской работы по греческому оригиналу. Мрамор. Ок. 117–138. Рим, Национальный музей.
Суд Париса. Картина П. П. Рубенса. 1638-39. Мадрид, Музей Прадо.
786
ПАРНАС
ным было представление об одной П. – богине рождения, сходной с Карментой (Plut. Romulus 21). Затем из эпитетов Карменты возникли три П., носившие имена Нона, Децима (покровительствующие рождению ребёнка на девятом или десятом месяце), Морта (от mors, «смерть») (Aul. Gell. III 16). Утроение П. обусловило их отождествление с мойрами, прядущими и обрезающими нить жизни. П. отождествлялись также с римскими фатами. Е. Ш.
ПАРНАС, Парнасс (Παρνασσ ), в греческой мифологии: 1) место обитания Аполлона и муз. Идентифицируется с горным массивом в Фокиде. У подножия П. находились фокидские города Криса и Дельфы со знаменитым оракулом в храме Аполлона, а также Кастальский ключ – источник поэтического вдохновения. Пещеры горы считались местом обитания нимф (Strab. IX 3, 1). Спасшийся от потопа Девкалион высадился на П. (Ovid. Met. I 316 след.); 2) эпоним одноимённой горы Парнас; сын Посейдона (вариант: смертного Клеопомпа) и нимфы Клеодоры. Считался основателем древнего оракула Пифо, впоследствии посвященного Аполлону, а также изобретателем гадания по полёту птиц (Paus. X 6, 1). М. Б.
ПАРФЕНОПА, Партенопа (Παρθενοπη), в греческой мифологии: 1) одна из сирен, дочь Ахелоя и музы Мельпомены (Apollod. I 3, 4). Вместе с сестрами губила своим пением плывущих мимо моряков, но когда Одиссею со спутниками удалось благополучно миновать сирен, те бросились в море (Hom. Od. XII 158 след.). По другому мифу, П. и её сестры погибли после того, как мимо них благополучно проплыли аргонавты. Тело П. было выброшено на берег, где возле её могилы возник город, названный в честь П. Парфенопеей (древнее название Неаполя; Strab. I 2, 13
Парнас. Картина А. Мантеньи. 1497. Париж, Лувр.
и 18); 2) дочь Стимфала, возлюбленная Геракла, мать Эвера (Apollod. II 7, 8). М. Б.
ПАРФЕНОПЕЙ, Партенопей (Παρθενοπατο ), в греческой мифологии сын аркадской нимфы Аталанты, участник похода семерых против Фив. Аттическая трагедия рисует его совсем юным, но в то же время достаточно кичливым и заносчивым: на его щите изображена сфинкс, терзающая фиванца, что должно служить для обороняющихся напоминанием о наиболее позорной странице в их прошлом; сам П. клянётся, что разорит Фивы даже вопреки воле Зевса (Аеschyl. Sept. 526– 549). П. погибает во время штурма города (Eur. Phoen. 1153–1162). Эти же авторы
(Aeschyl. Sept. 547 след.; Eur. Suppl. 888–900) изображают П. пришельцем в Аргосе, который участием в войне как бы платит долг аргивянам за своё воспитание (у Еврипида, в соответствии с общей тенденцией трагедии, даётся и более благоприятная характеристика П.). По другой версии, П. — брат Адраста (Apollod. I 9, 13; Schol. Soph. О. С. 1320). В. Я.
ПАРФЕНОС, Партенос, Парфена (Παρθ νο , «дева»), в греческой мифологии: 1) прозвище (эпиклеса) Афины, от которого произошло название главного афинского храма Парфенон; 2) дочь Стафила, сына Диониса, и Хрисофемиды, дочери Агамемнона и Клитеместры. Отец доверил П.
Парнас. Картина А. Р. Менгса. 1761. Ленинград, Эрмитаж.
ПАСТУХ и её сестре Мальпадии сторожить погреб, в котором хранились сосуды с дорогим вином. Сестры заснули, и свиньи, пасшиеся у дома, опустошили погреб, перебив все сосуды. Боясь гнева отца, девушки в отчаянии бросились со скалы в море, но были спасены покровительствовавшим им Аполлоном и перенесены в Херсонес Карийский, где они почитались как местные божества (Diod. V 62). К принесению жертв П. и её сестре не допускались люди, касавшиеся свиней или употреблявшие в пищу свинину; 3) прозвище Дике (или Астреи), а также дочери Икария Эригоны, взятых на небо и помещённых среди звёзд как созвездие Девы (Ovid. Met. I 149–150; Ps.-Erat. 9; Hyg. Astr. II 25), Ифигении (Herodot. IV 103–107) и других девственниц; 4) в Северном Причерноморье имя главной богини Херсонеса Таврического, часто встречающееся в надписях и на монетах. Греки отождествляли П. с Артемидой или с её жрицей Ифигенией. М. Б.
ПАСИФАЯ (Πασιφ η), в греческой мифологии дочь Гелиоса, супруга критского царя Миноса. Когда Минос, вопреки своему обещанию, отказался принести в жертву Посейдону великолепного быка, посланного на Крит самим Посейдоном, тот внушил П. противоестественное влечение к животному (Apollod. III 1, 3–4). По другой версии, любовь к быку возникла у П. под влиянием Афродиты, которая таким образом отомстила П. и её отцу Гелиосу за то, что он открыл Гефесту измену Афродиты с Аресом. В результате этой связи родился Минотавр (чудовище с головой быка), заключённый Миносом в лабиринт. В мифе о связи П. с быком нашли отражение древнейшие тотемистические верования, восходящие к почитанию животных — родоначальников племён; на Ближнем Востоке и в южном Средиземноморье в роли тотема-покровителя часто выступал бык (ср. «небесного быка» в шумерской мифологии; греческий миф о превращении Зевса в быка при похищении Европы). В. Я.
ПАСКУНДЖИ, в грузинской мифологии и фольклоре драконообразная птица. РанПасифая с быком. Фреска. Римская копия. С греческого оригинала эпохи эллинизма. 3 в. Рим, Ватиканская библиотека.
787
ние мифологические мотивы, связанные с П., не сохранились. В более поздней традиции образ П. испытал значительное влияние иранских представлений о птице симург. П. отличается могучей силой и прожорливостью. Её крылья наделены магическими свойствами. Прикосновение пера П. излечивает раны. Сожжением пера можно вызвать её саму. Живя в нижнем мире (преисподней), П. в знак благодарности за спасение своих детей от гвелешапи (дракона) выводит героя в верхний мир. В фольклоре П., демифологизируясь, уподобляется человеческому существу. Бытуют также представления о злых птицах – П., которые, подобно дэвам, враждуют с людьми и причиняют им вред. М. Ч.
ПАСТУХ, пастырь, в мифопоэтической традиции имеет функции охранителя, защитника, кормильца, путеводителя, мессии, патриарха, вождя и т. д. П. считаются причастными к природной мудрости, тайне общения с животными и растениями, с небесными светилами и подземным царством (душами мёртвых), к идее времени, понимаемой как ритм жизни вселенной, определяющий и ритм жизни человека и природы (ср. П.-звездочётов). Особенно важную роль образ П. играет в скотоводческих традициях. У древних евреев бог – П., земля подобна пастбищу, а люди – скоту, охраняемому П. «Пастырь Израиля! внемли; водящий, как овец, Иосифа, восседающий на херувимах, яви себя», Пс. 79, 2; но «горе негодному пастуху, оставляющему стадо!...» (Зах. 11, 17, ср. образы дурных П. – пастырей Израилевых у Иезекииля, 34,1–31). Предпочтительность пастушества и скотоводства явствует из истории человеческой первосемьи: «И был Авель пастырь овец; а Каин был земледелец», Быт. 4, 4. П. были фактически и Авраам (как владелец стад и пастырь еврейского народа), и его преемники и потомки, царём становится П. овец Давид. В Новом завете на первое место выдвигается переносная трактовка образа П.: «Итак, опять Иисус сказал им: истинно, истинно говорю вам, что я дверь овцам... Я есмь дверь: кто войдёт мною, тот спасётся... Я есмь пастырь добрый: пастырь добрый полагает жизнь свою за овец...» (Ио. 10, 1–16, ср. также Ефес. 4, 11, Евр. 13, 20 и др.). Характерен мотив поклонения П. младенцу Иисусу Христу (Лук. 2, 8–20). В иранской традиции Ахурамазда, создавший скот, ставит его перед выбором — принадлежать или не принадлежать П. («Ясна» 31, 9). И выбор был сделан в пользу П. В хорошем хозяине — П. для скота заинтересованы и боги (29, 1–2), и Заратуштра, молящий об удалении от скота дурного хозяина (33, 3–4) и обращающийся к Арматай с просьбой взять скот под свою защиту (48, 5). Душа скота вопиет к богам о добром пастыре, и боги дают скоту Ахурамазду, отвращающего от него Айшму и приверженцев Друга (29, 2). Но враги П. и скота, поклонники дэвов опустошают пастбища, убивают П., и душа скота требует другого П. – могущественного правителя (29, 9) Виштаспу (46, 14). Сама жизнь уподобляется обильной пастьбе, при которой П. – боги (48, 11). Присягаю-
Пастырь добрый. Раннехристианская скульптура. Москва, Пушкинский музей.
щий зороастрийскому символу веры отрекается от хищения и захвата скота и обещает свободную жизнь П.-скотоводам. Одно из трёх социальных членений авестийского общества носит название «доставляющий траву скоту» (авест. Vastryafsuyant-). Воплощение в П. третьей (по предложенной Ж. Дюмезилем классификации) социальной функции — связанной с производительностью, изобилием — известно в ряде традиций. В индийской мифологии «пастухом (мира)» именуются Пушан (PB X 17, 3; 139, 1), Варуна и Митра (PB V 62, 9; VIII 25, 7; 41, 8), как П. выступают Агни и Индра (ср. PB I 94, 5 и др.; в гимне-заговоре на возвращение коров, X 19, в качестве П., которые должны вернуть коров домой, выступают Агни, Сома и Индра). Васиштха выступает П. коровы желаний Сурабхи, которую тщетно пытается отнять у него Вишвамитра. Богом-П., покровителем П. почитается Кришна. В греческой мифологии фактически П. выступают Аполлон, Аргос, которому Гера поручила стеречь обращенную в корову Ио, Гелиос, владелец тучных стад белоснежных быков, великан Герион, Парис, божественными П., покровителями П. являются Пан и Дафнис, создатель пастушеских песен. П. часто поэт, музыкант, певец, изобретающий новые напевы, поэтические и музыкальные формы или новые инструменты (как Пан — свирель-сирингу). Ср. также Кришну, играющего на флейте, царя Давида, певца-гусляра, которому приписывалось составление псалмов, поэта-певца Вояна, «Велесова внука». В других традициях, прежде всего земледельческих, П. может рассматриваться как образ дикого кочевника, разбойника, например в Египте, особенно, видимо,
788
ПАСТУХ
Св. Иоанн Креститель с овечкой. Картина И. Босха. 1505. Мадрид, музей Лазаро Галдиано.
после вторжения гиксосов; ср. слова Иосифа братьям: «...мерзость для египтян всякий пастух овец» (Быт. 46, 34). Один из наиболее древних образов бога-П. связан с мифом об умирающем и воскресающем боге (ср. Думузи – Таммуз, Аттис). П. включается в схему т. н. основного индоевропейского мифа. Так, в белорусских или литовских версиях неоднократно фигурируют П. стада или стад скота (обычно их четыре, соответственно иногда выступают четыре П.), который переходит от бога-громовержца к его противнику (змею, чёрту и т. д.), а затем снова возвращается к громовержцу. П. являются, по существу, божествами-антагонистами, борющимися за стадо, например Индра и Вритра (или Вала) в ведийской традиции, Перун и Велес в славянской, Перкунас и Велняс, Велс в балтийской и т. д. Индоевропейский корень *uel-, кодирующий имя противника громовержца и подземное царство-пастбище (ср. греч. 'Ηλ σιο λειμ&ν, «Елисейские поля», др.-исл. vollr, «луг», лувийск. ulant-, «мёртвый», тохар, wlalune, «смерть»), обозначал, видимо, и скот как богатство (ср. словен. last, из *vlastь, «собственность»), и П. как собственника скота (ср. чеш. vlastnik, «собственник», возможно, словац. диал. veles, «пастух»). Таким образом восстанавливается связь П. с подземным царством и смертью, а также мифологема о боге этого царства как П., пасущем души мёртвых. Наряду с земным и подземным П. мифологическая традиция знает и небесных П.: солнце, пасущее землю и всё, что на ней находится, месяц, пасущий звёзды (а иногда и души умерших). Нередко всевидящий П. — солнце вершит суд. «Господин мой, бог небесный солнца, человечества пастух!... Ты над человеком, над собакой, над свиньёй да и над зверем диким ежедневно суд вершишь, бог солнца!», —
говорится в хеттском гимне солнцу. В хетто-лувийском стихотворном гимне бог солнца и богиня Камрусепа чешут овцам шерсть, бросают вычески, кладут шерсть в воду, моют и т. д., а также судят, рядят и совершают жертвоприношение. Ср. также греческих Гелиоса, Аполлона, китайскую мифологическую легенду о небесном любовнике Ню-лане («волопас»), муже «ткачихи» Чжи-нюй. Особое положение П. среди людей, их отъединённость от коллектива объясняют нередкий мотив воспитания П. брошенного царского сына (напр., Париса, Эдипа). То обстоятельство, что П. мог восприниматься ближе к природе, чем к культуре, к животному миру, чем к человеческому, объясняет мотивы нечеловеческой (или двойственной) природы П. (ср., например, сказочный мотив П.-оборотня, Афанасьев № 222). В отношении П. существуют многочисленные табу, предполагается, что П. может испортить скот и даже его хозяина, обладает колдовской силой и особыми оккультными знаниями, общается с духами полей, лесов, гор, водяными, различными божествами и духами, покровителями скота и П., ср. в балтийской мифологии: латышские Усиньш, Тенис, Мартин, Михаил, литовские Гониглис, Сиричус, Крукас (Кяулю Крукас), Ератинис, Карвайтис и др., а также трансформацию образа святого Георгия как покровителя скотоводов у славянских народов. Вторичная пастушеская мифология уходит корнями в фольклор и формируется в собственно литературных текстах. Характерная черта этой мифологизирующей системы — установка на конструирование образа идеального естественного человека и его жизни на лоне природы, в согласии со всем живым, когда любовь и искусство — основные стимулы жизни и одновременно основные занятия. В этой мифологии существенно различать обработку традиционных тем и сюжетов, как, например, в сценах поклонения волхвов в рождественских спектаклях средневекового и народного театров, или в образе Кришны-П. в «Кришнаяне» Сурдаса (15 в.), и т. н. буколическую литературу, где тема пастушеской жизни и образ П. воссоздаются заново. В. Н. Топоров.
Буколическая тема представлена в античной поэзии и романе (Феокрит, Вергилий, «Дафнис и Хлоя» Лонга), в скульптуре, росписях интерьеров, пластике саркофагов и т. д. Эту традицию продолжают раннехристианские росписи катакомб, саркофагов, мозаики, ср. особенно образ Христа-П. [распространены два его типа: безбородый юноша среди стада, продолжающий античный тип Орфея среди животных, и зрелый муж с «заблудшей» овцой на плечах, т. н. «добрый пастырь», восходящий к античным (Меркурий), а возможно, и к египетским источникам]. В изобразительном искусстве зрелого и позднего средневековья в качестве П. фигурируют Иаков и Иоаким, распространены сцены благовестил пастырям и поклонения пастырей (15–16 вв.). Встречаются и прямые отзвуки античной буколики (напр., в гомилиях Григория Назианзина и иллюстрациях к ним). В протестантских «летучих листах» и сатирической живописи 16 в. возрождается образ «доброго пастыря» (=лютеранская вера), спасающего овцу из овина, разоряемого разбойниками (=католические священнослужители). В католических странах в 17 в. распространяется тип девы Марии-пастушки. Буколическое миросозерцание отражает пасторальная литература (восходящая к средневековой пастореле): «Амето», «Фьезоланские нимфы» Дж. Боккаччо, «Горные пастушки» Ф. Саккетти, «Аркадия» Я. Саннадзаро, отчасти «Амадис Гальский», поэзия Лоренцо Великолепного, А. Полициано, отчасти Ф. Петрарки, «Аминта» Т. Tacco, «Верный пастух» Б. Гварини, «Астрея» О. д'Юрфе, «Календарь пастуха» Э. Спенсера, «Аркадия» Ф. Сидни, «Гранида» П. — К. Хофта и т. д. В живописи Возрождения образ П. представлен у Джорджоне, Тициана, П. Бассано и др. Среди пастушеских сюжетов, популярных в изобразительном искусстве 16–18 вв., – Эрминия и П. (по «Освобождённому Иерусалиму» Т. Tacco), Гранида и П. (по «Граниде» П. К. Хофта), из «Верного пастуха» Б. Гварини, «Et in Arcadia ego» [идея Бренности в образе П., созерцающих надгробие с надписью «Я (т. е. Смерть) пребываю и в Аркадии» (позднее трактовалась как «И я жил в Аркадии»), Гверчино, Н. Пуссен и др.]. Настроение карнавального маскарада главенствует в пасторальных «садах любви» 18 в. (А. Ватто, галантная лирика и сопутствующая ей графика; тема игры П. и пастушек нередко переплетается с философским либертинизмом, поданным в гротескно-эротическом обличье). Сентиментальная идеализация присуща образам П. у С. Геснера, И. П. Хебеля, Ж.-П. Флориана, А. П. Сумарокова, И. Ф. Богдановича и др. Пасторальная окраска свойственна произведениям Ж. Ж. Руссо, И. В. Гёте, Л. Стерна, А. Попа, У. Блейка, У. Вордсворта (ср. также «Спящий пастушок» А. Г. Венецианова). В американской литературе 19 в. нередко характер пасторали носит изображение «простой и честной» жизни П.-ковбоев. В 20 в. метафорика П. представлена в буколических идиллиях А. Матисса, П. Пикассо, А. Майоля, у немецких экспрессионистов (ср. также пасторализм «Видения отроку ВарфолоM. H. Соколов. мею» М. В. Нестерова).
ПАТРОКЛ ПАТАЛА (др.-инд. patala-), в индуистской мифологии общее название семи подземных областей, в которых живут дайтьи, данавы, наги и другие божества, противостоящие богам, обитающим в небе. Названия этих областей разнятся в источниках (см. Матсья-пур. 246 75–76; Вишнупур. II 6; Бхаг.-пур. V 24 и др.), и только нижняя среди них постоянно именуется просто П., или «Нагалока» («мир нагов»), поскольку её населяют наги-змеи. П., или «Нагалока», считается прекраснейшим местом в мире и, по словам мудреца Нарады, превосходит своей красотой и богатством небо Индры (Сваргу). Столица П. – Бхогавати выложена золотом, а посредине её высится сложенный из драгоценных камней дворец царя нагов Васуки. В. Т.
ПАТЕКАТЛЬ («он из страны лекарств»), в мифологии ацтеков божество, олицетворение трав и корней, необходимых для приготовления вина октли, муж богини агавы Майяуэль. Изображался с топором и щитом или с листом агавы и копательной палкой в руках. Первоначально был божеством хуастеков, одного из племён майя. Р. К.
ПАТОЛС, Патолюс [Patollum, Patollo, Patolli (Patollen, Potollen) — восходят к форме типа *Patul (a)s], в прусской мифологии бог подземного мира и смерти. Впервые упомянут в «Callatio episcopi Warmiensis» (1418) среди других демонов и богов («постыдных призраков») в паре с Натримпе—Потримпсом, богом плодородия. Эти божества противопоставляются как по мифологическим функциям, так и по языковой форме: имя П. – *Patul(a)s – в реконструкции объясняется из сложения префикса ра-(ро-), «под», и корня «tula-», «земля, тло», и отражает основное локальное свойство этого божества — «подземный». Одно из характерных действий Натримпе (префикс na-/no-, «на») — топтание, попирание земли (ср. литов. trempti, «топтать»); таким образом, земная поверхность отделяет царство П. от царства Натримпе. В «Хронике» С. Грунау (16 в.), сведения которого безосновательно считались фальсификацией, П. упомянут третьим в описании прусского знамени с изображениями чернобородого Перкунса (Перкунаса), безбородого юноши Потримпса и мертвенно бледного старца П. с большой седой бородой, покрытого белым платком. Третьим он предстаёт и в описании вечнозелёного дуба в святилище Ромове (см. в ст. Балтийская мифоло-
гия), разделённого на три части, в каждой из которых устроено оконце с кумирами Перкунса, Потримпса и П.: его атрибутами были мёртвые головы (их изображения?) человека, лошади и коровы. Грунау характеризует П. как высшего идола и ложного бога пруссов, страшного бога ночных привидений и мертвецов, с которым связаны определённые погребальные обряды и, видимо, специальный класс жрецов. Триада богов, описываемая как по горизонтали (слева – Потримпс, в центре – Перкунс как главный бог, справа – П.), так и по вертикали, соотносится с пространственной моделью мира (верх – середина – низ: небо – земля – преисподняя) и со структурой времени, так как разные члены триады воплощают различные моменты жизненного цикла (юность, зрелый возраст, старость). В некоторых источниках 16–17 вв. П. соседствует с Бардойтсом («бородатым»), что позволяет видеть в имени этого божества изначальный эпитет П., атрибутом которого была борода. Бардойтс и Потримпс сопоставляются с римскими Кастором и Поллуксом как божественные близнецы, каковыми, видимо, и считались П. и Потримпс — старый и юный, связанные со смертью и жизнью, и т. д. (см. Близнечные мифы). В некоторых списках богов П. отсутствует, зато упомянут бог чертей Поколе, часто в соседстве с Пеколсом, богом ада и тьмы. С языковой точки зрения имя *Pokols — результат взаимодействия имён *Potols — П. и Pekols — Пеколс. Вероятно, П. и Пеколс—Поколе первоначально служили наименованиями одного божества и дифференцировались на позднем этапе развития мифологии, получив специализированные функции. У восточных балтов божества подземного мира — Велс, Велняс. В. В. Иванов, В. Н. Топоров.
ПАТРИАРХИ, праотцы (греч. πατρι ρχαι, евр. abot, «отцы»), в ветхозаветных преданиях прародители всего человечества — от Адама до Ноя (Быт. 5); народов, родственных по языку или по месту обитания, — потомки сыновей Ноя (Быт. 10); евреев (Авраам, Исаак, Иаков, Двенадцать сыновей Иакова). «Родословия» (toladot) П. как бы продолжают библейскую картину миротворения на уровне истории человечества [ср.: «Вот происхождение (букв, родословие) неба и земли при сотворении их», — 2, 4]. Согласно агадическим легендам, по цепочке П. — от Адама до Авраама — передавались сакральные знания о творце вселенной, начала этики и священПатрокл уводит Брисеиду от сидящего Ахилла. Серебряное блюдо. Кон. 4 – нач. 5. Париж, Национальная библиотека.
Погребальные жертвоприношения в честь Патрокла. Фрагмент росписи апулийского кратера. 340–330 до н. э. Неаполь, Национальный музей.
789
ный язык, с помощью которого был сотворен мир («Берешит рабба» 12, 6). Предания приписывают П. важнейшую роль в возникновении всех элементов цивилизации. При этом потомки братоубийцы Каина — Иавал, Иувал, Тувал-Каин и их сестра Ноема («приятная») считаются изобретателями торговли, сладострастной музыки, смертоносного оружия, косметики и украшений (Быт. 4, 20—22, ср. «Берешит рабба» 23, 4); их научили всему этому падшие ангелы (книга Еноха 8, 1–4). Потомки богобоязненного Сифа, «двойника» убитого Авеля, напротив, изобрели все полезные науки. П. отличаются необычным долголетием (дольше всех – 969 лет – жил Мафусаил), но ни один из них не прожил целого тысячелетия. Агадические легенды объясняют это тем, что Адам был обречён на смерть в «день вкушения» запретного плода, у бога же один день равен тысяче лет; вслед за Адамом этой каре – смерти в течение «тысячелетнего дня» – подверглись и его потомки – последующие П. («Берешит рабба» 16, 10). Из них один только Енох за свою праведность «не увидел смерти» и был взят живым на небо (Быт. 5, 24). Иногда П. именуются только праотцы Израиля — Авраам, Исаак и Иаков; им соответствуют четыре праматери — Сарра, Ревекка, Рахиль и Лия. В мусульманских легендах П. — носители чистого первоначального монотеизма, свободного от позднейших наслоений и искажений (Коран 2: 129–134). Д. В. Щедровицкий.
ПАТРОКЛ (Π τροκλο ), в греческой мифологии сын одного из аргонавтов Менетия, соратник Ахилла в Троянской войне. По происхождению П. – местный фессалийский герой, чем и объясняется его дружба с Ахиллом (Hom. Il. XI 764–790), который был сыном царя Фтии Пелея в Фессалии. Прославленное искусство П. в управлении колесницами и его забота об упряжке Ахилла (Hom. Il. XXIII 280–284) дают основание видеть в нём первоначально возницу Пелея. Ввиду того, что генеалогия деда П. Актора была в мифологической традиции не очень устойчивой, связывая Актора то с Фтией (Фессалия), то с Опунтом (Локрида), возникло стремление увязать между собой эти два географических пункта в легендарной биографии П. Так сложилась версия, по которой Менетий сначала переселился из Фессалии в Локриду, но со временем должен был спасать отсюда своего сына (во время
790
ПАУК
Жертвоприношение пленников на погребальных играх в честь Патрокла. Фрагменты гравированного рисунка на бронзовой цисте. 3–2 вв. до н. э. Париж, Лувр.
игр П. нечаянно убил одного из своих сверстников, и ему угрожала месть родных убитого). Тогда отец отвёз П. во Фтию и отдал Пелею; здесь П. вырос вместе с Ахиллом (XXIV 24, 84–90). Чтобы ещё больше сблизить двух знаменитых героев, был использован вариант мифа, согласно которому нимфа Эгина, родив от Зевса Эака — отца Пелея, стала затем женой Актора (Pind. Ol. IX 68–70). В этом случае Эгина, подобно Алкмене, даёт начало одному роду божественного происхождения (к нему принадлежит Ахилл) и другому — смертного (к нему относится П.), а оба героя оказываются близкими родственниками.. Хотя источники называют П. среди женихов Елены (Apollod. III 10, 8; Paus. III 24, 10), его присутствие под Троей объясняется главным образом дружбой с Ахиллом. Когда Ахилл отстранился от участия в боях и положение греков стало критическим, П., убедил Ахилла разрешить ему сражаться. Облачённый в доспехи своего друга, на его колеснице, запряжённой бессмертными конями, П. обратил троянцев в бегство и сразил свыше 20 троянских воинов, в том числе знаменитого героя Сарпедона. Увлечённый боем, П. забыл завет Ахилла, приказавшего ему вернуться, как только противник будет оттеснён от ахейского лагеря. П. преследовал троянцев до самых стен Трои и там погиб от руки Гектора, которому помог Аполлон. Описанию подвигов и гибели П. посвящена 16-я кн. «Илиады». В завязавшейся схватке над убитым П. Гектору удалось совлечь с него доспехи, тело же П. ахейцы, возглавляемые Менелаем и Аяксами, отбили и унесли в лагерь. Здесь Ахилл устроил П. торжественные похороны: над погребальным костром в жертву герою было принесено 12 пленных троянских юношей. Затем начались погребальные игры, в которых участвовали все наиболее выдающиеся ахейские вожди («Илиада» 23). По одному из вариантов мифа (Paus. Ill 19, 13), П. было даровано
бессмертие, и он был перенесён на остров Левка, где после смерти обитал и Ахилл. B. H. Ярхо.
ПАУК. В мифопоэтических традициях с образом П. связываются творческая деятельность, профессионально-ремесленные навыки, трудолюбие, благоприятные предзнаменования (ср. в связи с этим запрет убивать П.), мудрость, а также холодная жестокость (ср. высасывание крови, дьяволичность как реализацию символических значений П. в христианстве), жадность, злобность, колдовские способности. Известно использование П. в магической медицине как для предохранения человека от болезней, так и для насылания их на него (в чёрной магии). С магическими целями П. изображается на талисманах (североамериканские индейцы чиппева подвешивали над колыбелью младенца паутинку, чтобы предохранить его от какого-либо вреда). Известны рассказы о том, как П. спас младенца Христа от жестокости Ирода (ср. аналогичные мотивы о спасении от врагов Давида, Мухаммада с помощью П. и сотканной ими паутины). Превращенный в П. за некий проступок мифологический персонаж человеческой природы (ср. греческий миф об Арахне) сохраняет способность к ремеслу. В других случаях обладающий искусством тканья П. обучает людей перворемеслу (у южноамериканских индейцев тоба П. был первым ткачом); оно нередко является первым из ремесел, благодаря которому был создан мир или важнейшие его части. Так, в древнеиндийской традиции Брахма, подобно П., ткёт из самого себя паутину мировых законов и явления (здесь паутина – образ космической ткани, первовещества вселенной); у народов акан (Западная Африка) паук Ананси – старейшее из живых существ, у науранцев – божественный П.-творец Ареоп-Энап создает из раковины улитки землю, из пота – первородное море и из камней – людей; божество-творец у индейцев сиу – паук Сусисти-
нако, изобразив в нижнем мире крест, определил четыре основные стороны света. Мотиву превращения человека в П. в наказание близок мотив оборотничества П. (ср., например, китайское предание о П.оборотне, который принимает вид буддийского монаха, играющего на цитре; подаренная герою цитра превращается в паутину и опутывает его). В дунганской мифологической сказке красивый юноша-П. по ночам приходит к девушке, которая с каждым днем тает; он был обнаружен с помощью иголки с ниткой, воткнутой в его одежду, но люди не смели его убить, так как огненная рука с неба (=молния) похитила П.-оборотня. В целом ряде фольклорных текстов паутина служит путеводной и/или спасительной нитью, соединяющей при этом небо и землю либо какие-нибудь точки горизонтальной плоскости (в амхарской сказке умный П. сумел перебраться через ручей на легкой паутинке, подхваченной ветром). Способность к передвижению во всех направлениях объясняет постоянно отмечаемый в сказках мотив хитрости П., нередко выступающего как трикстер (ср.: «Я был хитёр, я придумал хитрость» в одной из сказок хауса), хотя обманывают и П. Мотив хитрости П. иногда сочетается с мотивами жадности и жестокости (ср. сказки о П. и мухах, комарах и других мелких насекомых; русскую сказку о мизгире – Афанасьев №№ 85–86, ср. «Запутался, что мизгирь в тенетах»). Одна из очень популярных персонификаций П. – распространённый у американских индейцев образ П.-мужчины и П.-женщины, выступающих в качестве творцов, культурных героев, трикстеров. В. Н. Топоров.
ПАУПАУ НАНЧАУНГ И ЧАНГКО, в мифологии качинов Бирмы (тибето-бирманская группа) брат и сестра, спасшиеся от потопа в большой лодке. На девятый день их плавания они пристали к скале. Там в пещере они нашли двух духов-натов, ко-
ПЕГАС
Серебряная тридрахма из Коринфа. Ок. 308 до н. э. Париж, Национальная библиотека.
торые заставили П. Н. и Ч. служить себе. Через некоторое время Чангко родила от Паупау Нанчаунг ребёнка. Духи погубили его, а тело дали съесть матери. Чангко молила великого духа вернуть дитя, и великий дух послал ей девять сыновей, ставших предками народов. В одном из вариантов ничего не говорится о брате, а только о женщине, которая стала первопредком всех людей. Аналогичные мифы о потопе представлены и у других тибетобирманских народов (лису, ака и др.). Я. Ч.
ПАХАПАН ХРЕШТАК, в армянской мифологии ангел-хранитель. Согласно мифологическим представлениям, два П. х. сопровождают человека с момента его рождения; один охраняет душу, другой — тело человека. По другим поверьям, человеку сопутствует один П. х. — добрый ангел, сидящий на его правом плече, записывающий его хорошие поступки и побуждающий его на добрые дела. Антипод П. х. — располагающийся на левом плече злой ангел, регистрирующий дурные поступки человека, толкающий его на зло. Иногда П. х. отождествляется с ангелом смерти (хогеар), он ведёт в потустороннем мире душу умершего на судилище. С. Б. А.
ПАХТ (p)h.t, phr.t), в египетской мифологии богиня-львица. Её эпитет — «обладательница зорких глаз и острых когтей». Культ П. был распространён в Бени-Хаса-
791
Беллерофонт на Пегасе сражается с химерой. Аттическая краснофигурная чаша. Ок. 575–550 до н. э. Париж, Лувр.
не, где она считалась владычицей восточной пустыни. Часто отождествлялась с другими богинями-львицами. Р. Р.
ПАЧАКАМАК («держатель вселенной»), бог-создатель у индейцев побережья Перу, у кечуа П. отождествлялся с Виракочей. Согласно мифу, П. – сын солнца, был оскорблён тем, что первая женщина обратилась за помощью не к нему, а к его отцу. Когда у неё родился ребёнок, тоже сын солнца, П. разорвал его на части и сделал из них съедобные растения. Однако бог солнца воскресил младенца и назвал его Вичамой. Вичама вырос и ушёл путешествовать, в его отсутствие П. убил его мать и создал людей. Разгневавшись, Вичама вместе с солнцем превратил людей П. в камни, а нынешние индейцы произошли из посланных солнцем золотого, серебряного и медного яиц. По другой версии, П. вступает в борьбу с Коном и изгоняет его. Людей Кона П. превратил в животных, после чего сделал новых и снабдил их съедобными растениями. Как даритель плодородия, П. почитался выше всех божеств. По одному из мифов, П. — супруг Пачамамы. Ю. Б.
ПАЧАМАМА, Мама Пача («мать-земля»), в мифологии кечуа одно из главных женских божеств; хотя оно и не вошло в состав верхов-
Пегас. Сицилийский краснофигурный лекиф. 480–460 до н. э. Берлин, Национальные музеи.
Крылатые Пегасы. Терракотовые статуи с фронтона храма в Тарквиниях. Ок. 300 до н. э. Тарквиния, Археологический музей.
ных божеств, но в этногенетических мифах образ П. играет ведущую роль. По некоторым мифам, из лона П. вышли все люди. Каждое поле имело идола П. в виде продолговатого камня. При пахоте совершалось возлияние в честь П. кукурузным пивом — чичей, идол посыпался кукурузной мукой для того, чтобы П. дала хороший урожай. С. Я. С.
ПАШУПАТИ [др.-инд. Pasupati, «владыка зверей (скота)», «господин тварей»], в древнеиндийской мифологии эпитет Рудры и Шивы, особая их ипостась, В. Т.
ПЕГАС (Π γασο ), в греческой мифологии крылатый конь. П. как плод связи горгоны Медузы с Посейдоном появился из капель крови Медузы, когда её убил Персей. Имя П. получил оттого, что родился у истоков Океана (греч. πηγη, «источник»). Он вознёсся на Олимп и доставляет там громы и молнии Зевсу (Hes. Theog. 280–286). По другому мифу, боги подарили П. Беллерофонту (Pind. Ol. XIII 63 след.), и тот, взлетев на нём, убил крылатое чудовище химеру, опустошавшее страну (Hes. Theog. 325). Ударом копыта П. выбил на Геликоне источник Гиппокрену («лошадиный источник») (Paus. IX 31, 3), вода которого дарует вдохновение поэтам. А. Т.-Г.
792
ПЕЙ
Королевская слава, скачущая на Пегасе. Скульптура А. Кузево. Мрамор. 1701–1702. Париж, Лувр.
ПЕЙ, в дравидской мифологии дьяволицы страшного облика, с развевающимися волосами. П. устраивают дикие пляски на полях битв или в местах погребений и поедают трупы. Составляют свиту Шивы или Муругана. Г. Б.
ПЕКЛО (церковнослав. пькъл, «смола», возможно, из лат. picula, «смола», или pix, «смола, деготь»), в славянской мифологии ад, преисподняя. Представления о П., по-видимому, сложились под влиянием христианского учения об аде. Предполагаемые связи П. с вост.-слав, обозначением пекельного (адского) змея и словацк. pikulnik («мужичок-с-ноготок», домовой, одетый в красное и приносящий деньги хозяину и здоровье его лошадям), вероятно, установились позднее в силу народной этимологии. В. И., В. Т.
ПЕКО (Peko), Пекко, в эстонской мифологии бог плодородия. Почитался этнографической группой эстонцев сету как домашний бог, бог урожая; назывался также «древним богом», «старым идолом». Идол П. изготовлялся из воска или дерева, зимой хранился специальным жрецом в амбаре, на время сева его выносили на поля. П. молили об урожае, плодовитости скота, благополучии семьи, о защите от непогоды. Праздник, посвященный П., проводился тайно мужской общиной в конце августа — начале сентября: на священной трапезе избирался жрец П. Ср. фин. Пеллонпеко и метсика (эст. «дикий», его называли также maa-kuningas, «царь земли»), персонажа, воплощаемого соломенным чучелом мужчины (иногда — женщины) с подчёркнутыми признаками пола, которое носили по полям, чтобы получить урожай, а затем оставляли в лесу (ср. также славянские персонажи, изображения которых воплощали плодородие, — Германа, Кострому и др.). ПЕКОЛС, Пикулюс (Pecols, Pocols, Pocclus, Poccolus, Picullus, Pykullas), в прусской мифологии бог подземного царства и тьмы. Наиболее достоверно реконструи-
руемая форма — *Pikulas; ср. др.-прус, pikuls, «чёрт»; латыш, pikuls, pikals, литов. piktas, «злой, плохой»; peikti, «порицать, хулить»; pykti, «сердиться, гневаться»; paikti, «глупеть, дуреть»; paikas, «глупый», и т. п., а также праслав. *рькъlъ, «чёрт» (см. также Пекло), и др. На образ П. повлияли христианские представления о чёрте и аде-пекле. В списках прусских богов 16–17 вв. вслед за П. выступает Поколе (Pocols, Pocclus, Poccolus) – божество, наименование которого возникло путём взаимодействия имён *Pikul(a)s — П. и *Potols — Патолс (см. в ст. Патолс). Вторичное божество Поколе продолжает функции П.: в «Constitutiones Synodales» (1530) Поколе и П. сопоставляются с римскими фуриями и Плутоном. Согласно «Судавской книжечке» (1563), П. — бог преисподней и тьмы, Поколе (Поклус) — летучие духи и черти или их божество. Для Поколса характерна тенденция к обозначению целого клас-
Пелей настигает Фетиду на морском берегу. Аттический краснофигурный киликс. Ок. 490 до н. э. Париж, Национальная библиотека.
са злых духов: у Бреткунаса (кон. 16 в.) — Pecolli, Pekelle, Pikoliuni, y M. Преториуса (17 в.) — кобольды и т. п. В списках богов П. и Поколе следуют за Перкунсом (Перкунасом) и, по-видимому, замещают Патолса, занимающего ту же позицию в других списках, что позволяет предположить изначальное единство Патолса и Пеколса-Поколса как божества подземного мира, повелителя мёртвых. По-видимому, в восточнобалтийской мифологии, помимо главных божеств преисподней – Велса, Велняса, – известен был персонаж, аналогичный П.: ср. обозначение злой души, чёрта в источнике 1573 – pikulas, упоминание Преториусом П. как бога гнева и несчастья, вызывающего страх у людей (ему подвластен дух Дребкулис, производящий землетрясения), а также упоминания бога гнева в источниках 18 в. – Pikuls y Бродовского, Pikullus y Руига, современные местные литовские названия чёрта – pikcius, pikciukos. Появление горного божества Pihkols, Pihkals в сочинениях по латышской мифологии Я. Ланге и Г. Ф. Стендера (18 в.) объясняется смешением старого названия чёрта, злого духа, с латыш, pie-kalne, «предгорье». В. В. Иванов, В. Н. Топоров.
ПЕЛАСГ, Пелазг (Πελασγ ), в греческой мифологии эпоним пеласгов (древнейшего населения Греции), рождён землёй (Hes. frg. 160); вариант мифа: сын Зевса и Ниобы, брат Аргоса (Apollod. II 1, 1), отец царя Аркадии Ликаона (III 8, 1). В. Я.
ПЕЛЕЙ (Πηλευ ), в греческой мифологии сын Эака, отец Ахилла. Убив нечаянно своего сводного брата Фока, П. должен был бежать с острова Эгина и нашёл приют во Фтии у царя Эвритиона, который совершил над ним обряд очищения и выдал за П. свою дочь Антигону. Во время калидонской охоты П. неумышленно поразил насмерть копьём своего тестя и снова должен был искать очищения. На этот раз он нашёл его в Иолке у царя Акаста. Жена Акаста воспылала страстью к П., но была им отвергнута, и оклеветала П. перед его женой и своим супругом. Антигона в отча-
ПЕЛОП
793
Свадьба Пелея и Фетиды. Аттический краснофигурный пиксис. Ок. 470–460 до н. э. Париж, Лувр.
Медея и дочери Пелия. Мраморный рельеф. Римская копия афинского алтаря 5 в. до н. э. Берлин, музей Пергамон.
янии повесилась, а Акаст, не решаясь поднять руку на гостя, пригласил его принять участие в охоте на горе Пелион; здесь он похитил у уснувшего П. охотничий нож, и П. был бы убит населявшими гору кентаврами, если бы его не спас подоспевший Хирон (Apollod. III 12, 6; 13, 1–3; Pind. Nem. IV 57–61). Впоследствии П. (по одному из вариантов, с помощью Диоскуров и Ясона) отомстил Акасту, завоевав его город и подвергнув жену Акаста мучительной казни (Pind. Nem. IV 54–56; Apollod. III 13, 7); самому же П. в награду за целомудрие Зевс дал в жёны морскую нимфу Фетиду. Согласно другим вариантам мифа, Фетида была отдана П. либо потому, что отказалась уступить настояниям домогавшегося её любви Зевса, либо потому, что от неё должен был родиться сын сильнее своего отца (в случае брака Фетиды с Зевсом это угрожало бы его власти). Наиболее древней версией является рассказ о насильственном для Фетиды браке с П.: охваченный страстью к прекрасной нереиде, П. настиг её на морском берегу и после длительной борьбы, во время которой Фетида превращалась в змею, льва, огонь, воду, овладел ею. Позднее бракосочетание П. и Фетиды было перенесено в пещеру Хирона на Пелионе; его почтили своим присутствием все боги и богини Олимпа, и Аполлон пел свадебный гимн (Pind. Nem. IV 62–68; Aeschyl. fr. 284а; Apollod. III 13, 5). Покинутый вскоре после рождения Ахилла Фетидой, П. отдаёт сына на воспитание Хирону. В конце жизни, уже после окончания Троянской войны, П. был изгнан из Фтии Акастом или его сыновьями и умер во время морского странствия, не дождавшись встречи со своим внуком Неоптолемом (Eur. Troad. 1126–1128; Apollod. epit. VI 13). Иначе эта версия изложена в «Андромахе» Еврипида, где П. приходит на помощь Андромахе и её маленькому сыну от Неоптолема, которым угрожает гибелью Гермиона (545–765).
Древнейшее ядро мифа о П. составляет его борьба с Фетидой, отражающая распространённый фольклорный сюжет о победе героя над морской царевной (у мыса Сепия в Фессалии, где П. почитался как исконный местный герой). Только сравнительно поздняя традиция, сделавшая П. сыном Эака, заставила его переселиться в Фессалию с острова Эгина. Романтическая история, происходившая с П. при дворе Акаста, представляет разновидность мотива, засвидетельствованного в библейском рассказе об Иосифе и жене Пентефрия и в греческом — о Беллерофонте и Сфенебее. Свадьба П. и Фетиды нашла отражение на чёрнофигурной «вазе Франсуа» (ок. 570 до н. э.), на картинах П. П. Рубенса и Н. Пуссена. B. H. Ярхо.
ПЕЛИЙ (Πελια ), в греческой мифологии фессалийский герой, сын Посейдона и Тиро (дочери Салмонея, жены царя Иолка Кретея). Когда Тиро полюбила речного бога Энипея, Посейдон принял его облик, и от него она родила близнецов П. и Нелея (Hom. Od. XI 236 след.). Желая сохранить свой союз с Посейдоном в тайне, Тиро бросила детей. Пастухи в это время гнали таПелий с дочерьми. Фреска из Помпеи. 20–30-е годы 1 в. Неаполь, Национальный музей.
бун, и кобылица наткнулась на близнецов, задев одного из них копытом, отчего на лице его осталось тёмное пятно (греч. Πελι , «тёмный»), поэтому мальчика назвали П. Детей воспитали пастухи. Когда братья выросли, то пришли на помощь своей матери, которую притесняла ненавидевшая её мачеха Сидеро. П. заколол Сидеро в храме Геры у самого алтаря богини, чем навлёк на себя её гнев (Apollod. I 9, 8; Diod. IV 68). Впоследствии между братьями начались раздоры, и Нелей отправился в Мессению, где стал основателем Пилоса и родоначальником пилосских царей (Paus. IV 2, 5). П. захватил власть в Иолке, устранив своего брата (сына Тиро от царя Кретея) Эсона. П. женился на Анаксибии, дочери Бианта (вариант: Филомахе, дочери Амфиона) и стал отцом Акаста и четырёх дочерей Алкестиды, Пейсидики, Педопии и Гиппотои (Apollod. I 9, 10). Миф о П. и Нелее — типичный вариант близнечных мифов (ср. Амфион и Зет, Ромул и Рем). Опасаясь сына Эсона Ясона и его претензий на престол царя Иолка, П. отправил его за золотым руном, пообещав вернуть власть в Иолке, если он добудет руно. За время отсутствия Ясона П. погубил его семью. Когда же Ясон вернулся с золотым руном, П. отказался выполнить обещание. Жена Ясона волшебница Медея решила покарать П. По её наущению дочери П. (Пелиады) зарезали отца и сварили его в котле, поверив Медее, что П. после этого воскреснет омоложенным (Ovid. Met. VII 297 след.). Когда П. погиб, Медея и Ясон были изгнаны, а в Иолке воцарился сын П. Акаст (Apollod. I 9, 27). С П. связан миф о замужестве его дочери Алкестиды. П. препятствовал Алкестиде выйти замуж, требуя, чтобы тот, кто захочет стать её мужем, запряг в колесницу диких зверей — львов и вепрей. С помощью Аполлона это сделал Адмет (Hyg. Fab. 50). M. H. Ботвинник.
ПЕЛОП, Пeлопс (Π λοψ), в греческой мифологии герой, сын Тантала. Убив П., Тантал пригласил богов на пир и подал им угощение, приготовленное из тела П. Разгневанные боги, отвергнув эту нечестивую трапезу, приказали Гермесу вернуть П. к жизни. Гермес выполнил волю богов, погрузив разрозненные члены П. в котёл с кипящей водой; юноша вышел из него наделённым необычайной красотой (Pind. Ol. I 37–50). Только одно его плечо (которое в задумчивости съела Деметра,
794
ПЕМБА
Пелоп и Гипподамия на скачках.
опечаленная исчезновением дочери Персефоны) пришлось изготовить из слоновой кости; с тех пор у потомков П. на левом плече сохранялось белое пятно. П. унаследовал от отца власть над областью Сипила, но, теснимый троянским царём Илом, решил переправиться в Грецию, захватив с собой свои несметные сокровища. Для этой цели его покровитель Посейдон подарил ему золотую колесницу, запряжённую крылатыми конями; при переправе через море кони мчались так легко, что оси колесницы не касались волн. В Греции П. стал свататься к Гипподамии, дочери Эномая, царствовавшего в Писе (Элида). Эномай, испытывавший страсть к собственной дочери (вариант: ему была предсказана смерть от будущего зятя), заставлял претендентов на руку Гипподамии состязаться с ним в беге на колесницах. Он давал своему сопернику преимущество во времени, а затем без труда нагонял его и поражал ударом копья в спину. К моменту появления П. в Писе Эномаем было убито 12 или 13 человек; их могилы показывали в Олимпии ещё во 2 в. н. э. (Paus. VI 21, 9). Согласно одной версии мифа (Pind. Ol. I 67–88), П. легко выиграл состязание (или похитил Гипподамию) благодаря своим крылатым коням. Более распространён другой вариант мифа, по которому П. воспользовался помощью Миртила, возницы Эномая: он пообещал Миртилу, влюбленному в Гипподамию, но Пелоп и Гипподамия. Фрагмент росписи краснофигурной амфоры «художника Диноса». Ок. 410 до н. э. Ареццо, Археологический музей.
не дерзавшему вступить в состязание с Эномаем, половину царства Эномая и обладание Гипподамией в течение одной ночи. Гипподамия, покорённая красотой П., уговорила Миртила оказать П. содействие. Миртил заменил металлическую чеку в колеснице Эномая восковой, вследствие чего колесница разбилась и Эномай погиб (Apollod. epit. II 3–9; Paus. VIII 14, 10–12). П., который хотел избавиться от свидетеля его коварной победы (вариант: когда Миртил пытался овладеть Гипподамией), столкнул его в море; Миртил, падая, проклял П. и его род. Это «проклятие Пелопидов» считалось одной из причин трагических испытаний, выпавших на долю сыновей П. — Атрея и Фиеста и их потомков (Soph. El. 504–515; Eur. Orest. 988–994). Очищенный Гефестом от крови Миртила, П. унаследовал власть в Элиде и распространил её на всю южную Грецию, которая вместо прежнего названия «Апия» стала называться Пелопоннесом («остров П.»). Среди его сыновей традиция называла: Трезена — героя-эпонима одноимённого города в северном Пелопоннесе, Алкафоя — деда Аякса, Питфея — деда Тесея. С именем П. в античности связывали установление Олимпийских игр. На территории Альтиса в Олимпии находился священный участок П. и святилище Гипподамии, в которых совершались ежегодные обряды и жертвоприношения; к состязанию П. с Эномаем возводили бега на колесницах, входившие в программу Олимпийских игр. В мифе о П. широко распространённый мотив похищения невесты или состязания за невесту сплёлся с историческими воспоминаниями о древних связях южной Греции с малоазийскими племенами, восходящими к сер. 2-го тыс. до н. э. В. Н. Ярхо.
ПЕМБА, в мифологии бамбара демиург, произошедший от духа Йо. Согласно мифам, П. перемещался в пространстве в вихревом движении; он бросил вверх то, что позднее было названо Фаро. Через семь лет П. опустился на землю, превратившись в семя; из семени выросло дерево баланза, которое вскоре засохло. Остался только древесный брус – пембеле – воплощение П. Когда П. (пембеле) стал передвигаться, ветер пригнал скопившиеся под ним продукты его гниения к груде земли. П. с помощью своей слюны замесил эту массу, придал ей форму, вложил в неё душу — дыхание. На пятый день создал таким образом Myco Корони Кундье и сделал своей женой. Она породила растения и животных. Чтобы продолжить работу созидания, П. попросил Myco Корони
Кундье посадить его в землю, тут же пустил корни и материализовался в виде дерева (баланза). С этого момента П. стали называть Баланзой. Однажды люди, рождённые Фаро, придя к этому дереву, увидели, что оно остаётся зелёным и в сухой сезон. Это вызвало почитание Баланзы. Баланза обучил людей добыванию огня посредством трения двух камней. Ему начали приносить в жертву ореховое масло, а в дальнейшем (когда распространилась на земле жизнь), по его требованию — человечью кровь; дважды в год ею окропляли ствол дерева, и оно возрождалось. Баланза же обновлял и омолаживал людей. По его приказу люди вырезали из дерева фаллус и поместили его на стволе. Баланза проклял Myco Корони Кундье, которая, узнав о его связях с другими женщинами, отказалась от близости с ним. Однако жертвоприношение кровью очень истощало людей; кроме того, возрастающее число людей вызвало голод. Против могущества Баланзы восстал Фаро. Долгая и ожесточённая борьба между Фаро и Баланзой (который вырвал себя с корнем и пошёл навстречу Фаро) кончилась победой Фаро. Люди покинули Баланзу и были им прокляты (начались болезни, возникли раздоры). Тогда восемь старейших принесли Баланзе в жертву свою кровь. Баланза, возвестив им приход на землю смерти, их, как совершивших жертвоприношение, от смерти уберёг, превратив в птиц татугу конони («маленькие птицы огня»), имеющих власть над огнём (они предохраняют гончаров от ожогов и почитаются людьми, особенно кузнецами). Баланза же цвёл и приносил плоды, которые, так же как и листья, содержали кровь людей. Однажды некий человек срезал все почки у дерева. Испугавшись содеянного, он бежал, но был настигнут смертью. Баланза приказал родителям, нашедшим своего умершего сына, растолочь его кости и посыпать ими искалеченные ветки. Затем Баланза объявил, что больше не нуждается в крови людей, но они не будут больше омолаживаться. Так из-за проклятия Баланзы среди людей появилась смерть. Е. С. Котляр.
ПЕНАТЫ (Penates, от penus, penetralia — внутренняя, потайная часть жилища, храма), в римской мифологии божествахранители. П. — фамильные или «отеческие» хранители дома и прежде всего запасов продовольствия; впоследствии П. назывались все почитавшиеся фамилией боги дома, домашнего очага (Serv. Verg. Aen. II 514). Как и лары, с которыми П. иногда отождествляются (Arnobius III 40), были символом родного дома и домашнего очага. П. государственные, П. римского народа считались одной из главных святынь Рима, залогом его непобедимости и вечности. В торжественных клятвах П. призывались вместе с Юпитером. Считалось, что они были привезены Энеем из Трои сначала в город Лавиний, а потом были помещены в Риме во внутренней части храма Весты. Имена П. и их изображения хранились в тайне от непосвящённых, приближаться к ним могли только жрецы и весталки (Serv. Verg. Aen. III 12), что породило самые различные толкования сущности и происхождения П.
ПЕНФЕЙ
Эней приносит жертвы в святилище пенатов. Фрагмент рельефа «Алтаря мира». 13–9 до н. э. Рим, Алтарь мира.
Считалось, что это деревянные или мраморные фигурки великих богов самофракийских мистерий, некогда полученные родоначальником троянцев Дарданом от Афины (вместе с палладием, также хранившимся в храме Весты). Для служения им Дардан создал коллегию салиев. Нигидий Фигул считал П. Аполлона и Нептуна, строившего стены Трои (Serv. Verg. Aen. I 379; VIII 285). Некоторые причисляли к П. Весту, поскольку полководцы, отправляясь в провинции, а магистраты, слагая свою должность, приносили им общую трапезу в Лавиний, другие — великих богов, от которых всё произошло (небо и земля), или Юпитера, Юнону, Минерву (как дающих людям тело, дыхание и разум) и Меркурия (как бога речи), которых соединил Тарквиний Древний, посвященный в самофракийские мистерии. Этруски считали П. Цереру, Палее и Фортуну (Macrob. Sat. I 10, 16; III 4, 11; III 14, 6–13; Serv. Verg. Aen. II 296; VIII 679). Отождествляли с П. Диоскуров, также почитавшихся на Самофракии и изображавшихся в общедоступном храме у Форума в виде двух вооружённых копьями сидящих юношей (Dion. Halic. I 68; Liv. XIV 16, 5). Согласно греческому историку 3 в. до н. э. Тимею, П. — два бронзовых кадуцея и троянский глиняный сосуд (Dion. Halic. I 67); перевезённые в Рим, они
дважды возвращались в храм Лавиний и поразили молнией одну из двух спавших там девушек, которая не была целомудренной (Serv. Verg. Aen. III 12). В надписях П. упоминаются редко. Е. М. Штаерман.
ПЕНЕЛОПА (Πηνελ πη), в греческой мифологии дочь спартанца Икария и нимфы Перибеи, супруга Одиссея. Явившись в Спарту в числе претендентов на руку Елены, Одиссей предпочёл взять в жёны её двоюродную сестру — П. [по одной версии (Paus. III 12, 1), получил П. в жёны в качестве награды за победу в беге; по другой (Apollod. III 10, 9), отец Елены Тиндарей убедил Икария выдать П. за Одиссея, который помог ему важным советом при выборе мужа для Елены]. В «Одиссее» П. — верная жена, преданно ожидающая возвращения мужа. Осаждаемая во время его двадцатилетнего отсутствия многочисленными женихами, П. всячески уклоняется от выбора нового мужа. Сначала она откладывает решение под тем предлогом, что должна соткать погребальный саван для свёкра Лаэрта и, работая днём, ночью распускает готовую ткань. Так П. обманывает женихов в течение трёх лет. Затем
Тоскующая Пенелопа. Скульптура Й. Зонненшайна. Кон. 18 в. Берлин, музей Боде.
Одиссей и Пенелопа. Картина Ф. Приматиччио. 1545. Огайо, Толедо, музей искусств.
795
она долго отказывается сделать выбор, несмотря на то, что пирующие женихи истребляют её состояние. По внушению Афины П. обещает выйти замуж за победителя в назначенном ею состязании в стрельбе из лука Одиссея. Однако с помощью этого лука женихов убивает сам Одиссей, тайно вернувшийся на Итаку и наблюдавший за всем, что происходит в его доме. Хотя П. успевает проникнуться симпатией к незнакомцу, похожему на Одиссея, она признаёт в нём своего мужа только после того, как убеждается, что он владеет известной лишь им двоим тайной (Hom. Od. XXIII 173–230). Согласно послегомеровской традиции (Apollod. epit. VII 37), Телегон (сын Одиссея и Кирки), случайно убивший Одиссея, берет П. себе в жёны; Кирка дарует им обоим бессмертие и переносит их на острова блаженных. Встречающаяся в поздних источниках версия, обвиняющая П. в неверности и даже приписывающая ей рождение от союза с Гермесом бога Пана (Apollod. epit. VII 38), возникла либо от смешения гомеровской П. с каким-либо одноимённым пелопоннесским женским божеством, либо из желания объяснить существование в Мантинее могилы П. (Paus. VIII 12, 5–6; версия – отправленная Одиссеем к отцу в Спарту П. умерла в Мантинее). В. Н. Ярхо.
Сюжеты мифа получили отражение в греческой вазописи (с 1-й половины 5 в. до н. э.), на этрусских зеркалах 4—3 вв. до н. э., помпейских фресках. В европейском изобразительном искусстве 16—18 вв. самые распространённые сюжеты мифа воплощались в произведениях Пинтуриккьо, Дж. Вазари, Я. Йорданса, К. Блумарта, Ф. Лемуана и др. ПЕНФЕЙ, Пeнтей (Πενθευ ), в греческой мифологии фиванский царь, сын Эхиона (Paus. IX 2, 4), одного из спартов (воинов, рождённых землёй из зубов дракона), и Агавы, дочери Кадма, власть которого в Фивах унаследовал П. (вариант: после Кадма в Фивах царствовал Полидор – сын Кадма, но П. обладал большой властью, Paus. IX 5, 4). Дионис, который установил свой культ и мистерии в Малой Азии, затем прибыл в Фивы, чтобы и здесь утвер-
796
ПЕНФЕСИЛЕЯ Пенфей, разрываемый Агавой и Ино. Аттический краснофигурный леканис. Ок. 450–425. Париж, Лувр.
дить свои таинства. Жители Фив, откуда происходила мать Диониса Семела, отказались признать Диониса, а сестры его матери утверждали, что Дионис не божественного происхождения и что Семела лгала, что стала женой Зевса. За это Дионис поразил фиванских женщин безумием, заставил их покинуть свои дома и предаться вакхическим оргиям на склонах горы Киферон. П., пренебрегая предостережением прорицателя Тиресия, стал препятствовать отправлению культа Диониса, запрещая женщинам чествовать бога. Но Дионис наслал на П. безумие. П. в одежде вакханки последовал за женщинами на гору Киферон, чтобы, спрятавшись, увидеть своими глазами оргии вакханок. Вакханки обнаружили П. и, приняв его за дикого зверя, растерзали. Первыми набросились на П. его мать Агава и её сестры Ино и Автоноя (Ovid. Met. Ill 511–733). Миф разработан Еврипидом в трагедии «Вакханки» и Эсхилом в утраченной трагедии «П.». В мифе о П. — искупление нечестия Эхиона через страдание сына (ср.
имя П. и греч. πενθ ω, «страдаю»), а также вины Кадма, убившего дракона, посвященного Аресу. История П. связана с мифами об установлении культа экстатического божества, пришедшего извне (из Малой Азии, Фракии) и враждебно встреченного в Греции. А. Т.-Г.
ПЕНФЕСИЛЕЯ, Пентесилея (Πενθεσιλεια), в греческой мифологии царица амазонок, дочь бога Ареса и Отреры (Hyg. Fab. 112). Во время Троянской войны П. с амазонками пришла на помощь троянцам и пала в поединке с Ахиллом (Diod. II 46, 5). Ахилл был очарован красотой мёртвой П., что вызвало насмешки Терсита, тут же на месте убитого Ахиллом (Tzetz. Posthom. 100–211). А. Т.-Г.
ПЕОН, Пеан (Παι&ν, Παι ν), в греческой мифологии: 1) врачеватель богов, исцелил Аида и Ареса (Hom. Il. V 401 и 899); 2) одно из прозвищ Аполлона, связанное с его даром врачевания (Eur. Alc. 92 след.; Soph. О. R. 154). М. Б.
ПЕРВОЧЕЛОВЕК, космическое тело, в мифопоэтических и религиозно-философских традициях антропоморфизированная модель мира. В основе этого образа лежит представление о происхождении вселенной из членов тела П., объясняющее характерный для мифопоэтической картины мироздания параллелизм между макрокосмом и микрокосмом, их изоморфизм, однородность. Иногда в космологических текстах говорится о том, что члены тела П. создаются из соответствующих частей вселенной, но чаще человеческое тело выступает как первичное и исходное, а космическое устройство как вторичное и производное. Человеческий организм (тело) и его функции во всём многообразии жизненного (телесного и душевного) опыта образуют основу архаичной классификации (ср. противопоставления правого и
Пенфесилея.
Бой Ахилла и Пенфесилеи. Аттическая чернофигурная амфора. Ок. 520 до н. э. Мюнхен, Музей античного прикладного искусства.
левого, верха и низа, чёта и нечета, огня и воды и т. п., различение первоначальных трёх цветов — красного, белого и чёрного как цветов соответственно крови, молока и выделений). Архаичная классификация по принципу макро-микрокосмических соответствий кладётся в основу ритуала жертвоприношения. Типичный пример П. — ведийский Пуруша, чьё название образовано от глагола со значением «наполнять» (по такому же принципу обозначается народ, ср. лат. populus, plebs, «плебей» при plenus, «полный»; близки к этому и такие примеры, как рус. «люди» при готск. liudan, «расти»; литов. tauta, «народ» при индоевроп. *teu-/*tou-, «тучнеть»). Пуруша выступает в функции материального «заполнителя» вселенной («Ведь Пуруша — это вселенная», PB X 90, 2). Пуруша был принесён в жертву богам и из этой жертвы возникли гимны, напевы, поэтические размеры, ритуальные формулы; кони, быки, козы и овцы; боги; элементы космического и социального устройства. В древней иранской традиции в качестве П. выступает Гайомарт. Но Гайомарт шестое из творений Ормазда (см. Ахурамазда), созданное из земли («Бундахишн»), Зато семя людей и быков, созданное из света и небесной влаги, было вложено в его тело, чем и объясняется его роль как прародителя и прототипа всего человечества. В иранской традиции также отождествлялись части тела П. с элементами мира: плоть (или кости) – земля, кровь – вода, волосы – растения, зрение – огонь, дыхание – ветер. Известны эддические отождествления, мотивирующиеся «экстериоризацией» частей тела космического великана Имира. В раввинской литературе Адам изображается как П. огромных размеров: в момент сотворения его тело простиралось от земли до неба, заполняя собою всю землю с севера до юга, с запада до востока. Увидев, что ангелы испугались Адама, бог уменьшил размеры его тела. Адам светоносен: пята его затмевает солнечный диск; он обладает исключительной силой зрения (способность видеть весь мир от края до края); уподобление Адама и Евы солнцу и звёздам сохранялось и в апокрифической христианской литературе. Космическая природа Адама подтверждается, в частности, и раввинской легендой о его первоначальной двуликости; позже бог рассёк его пополам, сотворив из второй половины Еву. По одной из версий для головы
ПЕРВОЧЕЛОВЕК Адама земля была взята из Иерусалима, для тела — из Вавилона, для остальных членов — из других стран. В средневековом мистическом тексте «Sefer chassidim» повествуется о том, как бог уменьшил размеры тела Адама, заполнявшего собою весь мир, последовательно отсекая от его членов и разбрасывая куски плоти по всему миру. В некоторых мифопоэтических концепциях идея связи П. с миром, напротив, приобретает духовный метафизический характер. Так, у Филона («De confusione linguarum», 11) «небесный Адам» приравнивается к Логосу, т. е. к смысловой наполненности бытия (ср. параллель в древнеиндийском мифологическом мотиве о супружеской связи Праджапати, который также выступает как один из вариантов П., создавшего всё в мире, со Словом и рождении ими богов, олицетворявших элементы космоса). В древнеегипетской традиции в качестве П. выступал бог Птах; отдельные же божества, ведавшие разными элементами космоса, представлялись как части его тела. В одном из Лейденских папирусов говорится, что в членах Птаха соединена вся эннеада («твои части — все боги, соединённые в твоём теле»). Ср. в «Книге мёртвых» (гл. 42): «у меня покойника нет ни одного члена, который не был бы богом». Лицо покойника соотносится с Ра, глаза его – с Хатор, уши – с богом Упуат, губы – с Анубисом, зубы – с Хепри, затылок – с Исидой, грудь – с Нейт, спина – с Сетом, фаллос – с Осирисом и т. п. В качестве П. — первопредка, из тела которого творится мир, в древнекитайской традиции выступает Пань-гу. Известны мифы о превращениях Пань-гу, где также обыгрывается тема «агрегатности» его тела и его связей с элементами мира. Существует образ неуклюжего, нецелесообразного, неуместного П., не входящего в число постоянно действующих мифологических персонажей. Он, подобно титанам и хтоническим существам «прошлых» времён (см. Время мифическое), своего рода «пассивный» демиург: вселенная творит сама собой или с помощью кого-нибудь третьего из частей тела П., которые выступают исключительно как строительный материал мира. Иногда он статичен; как былинный богатырь, изнемогающий от своей собственной силы, он может быть неподвижен, как бы скован своей мощью или экстенсивной задачей (ср. Пань-гу, тысячелетия удерживающего небо и землю от соединения), в иных же случаях его сила хаотична, необуздана, разрушительна. Но есть и другой образ П. — более динамичного, приносящего больший эффект. Он связан с разъятием огромного «первотела», заполняющего вселенную, на части; каждая из разъятых (и разбросанных повсюду, упрятанных вглубь, утаённых) частей со временем даёт увеличенную силу, прибавление в мощи плодородия, жизни именно потому, что она сохраняет потенции целого и прошла путь через смерть и уничтожение к новой жизни, к возрождению в ипостаси обильной множественности (см. в ст. Умирающий и воскресающий бог). Этот путь развития вселенной и жизни связан с риском, страхом, неуверенностью, но и с надеждой и, в конечном счёте, успехом. От-
сюда аналитическая процедура расчленения тела при жертвоприношении. В некоторых традициях на основе подобных ритуалов возникла особая магическая анатомия (напр., в древней Мексике: соотнесение частей тела с частями календаря и т. п., или в Японии: версия происхождения культурных растений из тела убиваемой богини). Ср. также клятвы как неофициальные элементы речи, в частности, профанирующие священное. Преобладающая тематика клятв — разъятие человеческого тела на части («Чтоб тебя разорвало на части!»). Клянутся разными частями священного тела (господним телом, его головой, кровью, ранами, устами, руками, ногами и т. п.; ср. обычай изготовления металлических частей тела, излеченных от болезни, и посвящения их богу, богоматери, Христу, святым угодникам). Образы разъятия на части тела, как показал M. M. Бахтин, играют выдающуюся роль в романе Ф. Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль». Тема конфликтующих, несогласных друг с другом частей тела, отсылающая к идее разъятого тела, выступает в сказочном фольклоре, ср. известный сюжет о частях тела, спорящих о том, какая из них важнее, лучше. Ещё шире распространены мифологические мотивы о происхождении разных объектов из тела убитого (и обычно расчленённого) бога, человека, чудовища, ср. AT 642: происхождение из тела убитого гиганта, AT 614: из частей тела творца, AT 2611: растения из тела человека или животного, AT 2001: насекомых из тела убитого чудовища и т. п. Образ П. и космического тела не ограничивается собственно мифологическими текстами. Он присутствует и разрабатывается в ряде религиозно-метафизических и раннефилософских учений, становясь основой оригинальных теоретических построений. Такова, например, теория «трех тел Будды» (см. Трикая; следует отметить, что санскр., палийск. kaya, «тело» обозначает также «кучу», «скопление» и происходит от глагола ci-, «сваливать в кучу», «нагромождать»), лежащая в основании буддийской махаянистской догматики. Будда, обладающий тремя ипостасями — телами, трактуется здесь как изначальная сущность бытия. Тот, кто познал относительность и пустоту феноменального бытия, приобщался к абсолютному бытию будды в его ипостаси «космического тела» (состояние, определяемое как «буддство»). В данной теории старая мифологема о П., совпадающем с миром или заполняющем его, обретает второе рождение, будучи распространённой на сферу духовного и став ядром философско-религиозной теории спасения (в образе космического тела первичная реальность, или будда, заботится о спасении всех существ, перевоплощается в духовных наставников, чтобы помочь всему живому избавиться от страдания). Другая линия развития исходной мифологемы (в варианте Пуруши) обозначилась в буддийском учении о подверженности разрушению, распаду, рассеянию всего состоящего из частей, составного, сложного по природе (ср. формулировку этого тезиса в последних перед смертью словах Будды, «Махапаринирвана — сутра» 42, 11) и в соответствующем тезисе в «Федоне» Пла-
797
тона (последние перед смертью слова Сократа, 78 с). В основе этого философизированного утверждения просматривается архаичная концепция, аналогичная той, что отразилась в трактовке Пуруши как наполнителя вселенной множественностью элементов в результате распада несоставного целого [ср. названия изофункциональных персонажей в других традициях — «Отец (или Господин) множественности», «Состав (или плоть) мира», «Наполнитель вселенной» и т. п.]. Третья линия в развитии идеи П. и космического тела связана с христианским и еврейским агностицизмом и обнаруживает явные следы иранского и иудаистского влияния. Такова, например, идея абсолютной полноты — плеромы вечного бытия или мира эонов, из которого происходит и к которому возвращается всё способное к восприятию истины. В гностическом учении Валентина (2 в. н. э.) в качестве совершенного первоэона, обладающего абсолютной потенцией и стоящего выше всякого бытия, выступает Праотец или Глубина. В цепи развития появляется второе начало всего – Ум, также именуемый Единородным и Отцом, далее – Истина, Смысл (Логос), Жизнь и т. д., пока не возникают 30 эонов, образующих полноту абсолютного бытия. Последний 30-й эон София стремится познать Праотца и порождает бесформенное детище — мятежный эон, который был извергнут из плеромы, но с которым так или иначе связана завершающая фаза отношений с богом и само богопознание. Сходные мотивы обнаруживаются и в каббалистическом учении о том, как с помощью 32 «путей премудрости» (10 сфер — сефирот и 22 букв еврейского алфавита) господь обнаруживает свою бесконечность: как члены целого они образуют форму П. (Адама Кадмона), ср. соответствия отдельных сефирот с членами тела (Кэтэр – чело, Хокма и Бина – два глаза, Хэсед и Дин – две руки, Тифарет – грудь, Нэцах и Ход – бедра, Йебод и Малхут – две ноги); 10 сфер отражают сущность бога в «ином», т. е. являются объективной эманацией, тогда как буквы представляют собой субъективные самоопределения бога. С П. исторически связан и образ совершенного человека, который маздеистская и манихейская историософии считали целью творения (эта концепция находит ряд ближайших аналогий в соседних ареалах — Адам Кадмон у евреев, Ανθρωπο τ λειο у гностиков, аль Инсан аль-Камиль в суфизме). Идея создания прекрасного человека (в частности, в духовном аспекте), который рассматривается как точка прорыва божественной воли в мир и высшая мировая ценность, ведущая к спасению, известна и другим религиозно-нравственным учениям. Идеальный человек в искусстве Древней Греции (классический период) или Возрождения — обладатель прекрасного тела, в котором все элементы гармонически соотнесены друг с другом (отсюда — каноны изображения человеческого тела и его идеальных размеров, причем человеческое тело выступает как модель и для более широкого круга объектов, которые соотносятся с человеком, становятся антропоцентричными); другой вариант – прекрасная плоть во всей ее физиологичности (ср.
798
ПЕРГАМ
прославление её устами Ганса Касторпа в «Волшебной горе» Т. Манна). Художественные течения с полемическими установками к классической доктрине человеческого тела также избирают тело для реализации своих концепций (ср. геометризованные и фактически разъятые тела кубизма или аннигилирование проблемы изображения тела в некоторых новых направлениях искусства 20 в.); ср. также учения, видящие в теле источник болезней, страданий, смерти [иногда в таком случае тело противопоставляется душе (христианство), в других случаях само тело трактуется как нереальность (некоторые направления буддизма), не требующая связей с высшими началами]. В более широком контексте с образом П. и космического тела связана и концепция мировой души (ψυχ του κ σμου, Weltseele) в философских теориях, начиная с античности. Мировая душа, понимаемая как единая внутренняя природа мира, мыслится как живое существо, отражающее и/или обеспечивающее единство мира [ср. учение о мировой душе у Платона («Тимей»), Плотина и др.]. Другая сфера, где та же мифологема о П. и о космическом теле стала основой организации материала, — язык. Части тела П. и человека были источником сложной и разветвлённой системы пространственного (а затем и временного) ориентирования, ср. систему предлогов типа «над» («вверх, от»), «под» («вниз, от»), «впереди», «сзади», «сбоку» и т. п., во многих языках образующихся соответственно от названий таких частей тела, как голова, нога, лоб (лицо), затылок (спина, задняя часть), бок и т. п. Хорошо известен и другой ряд языковых семантических отождествлений типа голова – небо, глаза – светило, рот – огонь и т. д. Архаичная народная медицина разрабатывала учение о частях тела в соответствии с их мифопоэтической семантикой, определяемой системой отождествлений и мифом о П. и космическом теле. Разъятость частей тела, их состав и иерархия особенно ярко выступают в медицинских заговорах от болезней (см. в ст. Заговоры и мифы). Путь выведения («отсылки») болезни из человека соответствует экстериоризации внутренне-телесного в сферу внешне-вселенского (в «чёрных» заговорах и заклинаниях при «насыланий» болезни актуализируется противоположный путь — интериоризации внешнего во внутреннее). Представления об «агрегатности» человека и его психологического аспекта отразились в раннем буддийском трактате по психологии «Дхаммасангани» (здесь, в частности, по отношению к ряду психологических комплексов применяется понятие кучи, которое в других традициях характеризует составность тела). В. Н. Топоров.
ПЕРГАМ (Π ργαμο ), в греческой мифологии младший сын Неоптолема и Андромахи (Paus. I 11, 1). После смерти Неоптолема П. и Андромаха переселились в Малую Азию, где П. основал город, названный им Пергамом (версия: переименовал в Пергам мисийский город Тевфраний после того, как убил в поединке царя Арея, I 11, 2). П. также называлась цитадель Трои (Илиона) (Pind. Ol. VIII 42). М. Б.
ПЕРГРУБРЮС (Pergrubrius, Pergubrius, Pargrubrius, в поздних источниках — Grubrius), в прусской мифологии бог весны и растительности. Согласно «Судавской книжечке» (1563), от П. зависит рост листьев и травы, в «Хронике» Бреткунаса (16 в.) добавлено, что П. – бог земных растений, у Я. Малецкого и Я. Ласицкого П. – бог весны. Входит в тетраду божеств, наделённых природно-хозяйственными функциями, наряду с Аушаутсом, Пильвитсом и Пушкайтсом, которому противопоставляется как божество поля божеству леса (см. в ст. Балтийская мифология). В списке Бреткунаса следует за верховным богом Окопирмсом, что связано, по-видимому, с тем, что П. был посвящен первый календарный праздник (пергрубии?), открывающий весну, когда на поле вывозят плуг и возглашают имена богов, в первую очередь П., великого, могучего бога, прогоняющего зиму, дающего траву и листву. Его просят послать хороший урожай, заглушить сорняки. Празднество сопровождалось обильными возлияниями пивом, гимнами и жертвоприношениями телёнка, овцы, барана или петуха; ср. весенние аграрные праздники типа дня святого Георгия — Юрия, Ярилы и т. п.; возможно, что существовал и осенний праздник в честь П. Характерно, что М. Преториус относит П. к «рабочим богам»; однако он приводит и другую точку зрения о том, что название П. относится к празднику чествования земли и её воплощения — Жеминеле. Учитывая этимологию имени П. (ср. литов. grublas, grubus, grublus и т. п. в связи с идеей неровности, шероховатости, грубоватости), можно думать, что первоначально имя П. было эпитетом весеннего божества типа славянского Ярилы, которому присущи те же черты. В. В. Иванов, В. Н. Топоров.
ПЕРЕПЛУТ (рус. церковнослав. Переплуть, от рус. «плут», «плутать» или «переплыть», если П. имел отношение к мореходству), восточнославянское божество, упоминаемое вместе с берегинями в «словах» против язычества. По гипотезе В. Пизани — восточнославянское соответствие Вакха-Диониса. Данные о П. недостаточны для точного определения его функций. Не исключена связь с именами богов балтийских славян типа Поренут, Поревит и с табуированными именами, производными от *Peru (Перун). В. И., В. Т.
ПЕРИБЕЯ (Περ βοια), в греческой мифологии: 1) дочь царя гигантов Эвримедонта, возлюбленная Посейдона, родившая от него сына Навсифоя, первого царя феаков (Hom. Od. VII 56 след.); 2) дочь Гиппоноя, ставшая второй женой калидонского царя Ойнея после гибели его первой жены Алфеи (Apollod. I 8, 4) (вариант: Гиппоной отослал П. к Ойнею после того, как её соблазнил бог Apec – Diod. IV 35); 3) нимфа, жена Икария, родившая ему нескольких сыновей и дочь Пенелопу (Apollod. III 10, 6); 4) жена бездетного коринфского царя Полиба, которая приняла ребёнком Эдипа, вылечила его и стала его приёмной матерью (Apollod. III 5, 7; у Софокла в трагедии «Царь Эдип» её имя — Меропа); 5) дочь царя Мегар Алкафоя, жена Теламона и мать Аякса Теламонида (Apollod. III 12, 6). По одной из версий, после рождения
Аякса стала женой Тесея (Plut. Thes. XXIX). М. Б.
ПЕРИКЛИМЕН (Περικλ μενο ), в греческой мифологии: 1) фиванский полководец, сын Посейдона. Во время похода семерых против Фив П. убивает одного из них — Парфенопея, сбросив на него с городской стены огромный камень; затем преследует спасающегося бегством на колеснице Амфиарая и почти настигает его, но в этот момент земля разверзается от удара молнии и поглощает Амфиарая вместе с колесницей (Apollod. III 6, 8); 2) сын пилосского царя Нелея, основавшего Пилос. Получил от своего деда Посейдона способность к превращениям. Когда Геракл опустошал Пилос, П. во время сражения принимал образ то льва, то змеи, то пчелы, пока Геракл не убил его (Apollod. I 9, 9; Ovid. Met. XII 556–572). В. Я.
ПЕРИФЕТ (Περιφ τη ), в греческой мифологии сын Гефеста, известный своим разбойничьим нравом; убивал путников, просивших у него в Эпидавре приюта, железной дубиной (отсюда его прозвище «дубинщик»). Убит Тесеем (Apollod. III 16, 1). А. Т.-Г.
ПЕРКУНАС [литов. Perkunas, прус. *Perkun(a)s], Перконс (латыш. Perkons, ср. также литов. perkunas, «гром», perkunija, «гроза», perkunu-oti, «греметь», латыш. perkons, «гром», прус, percunis, «гром»), в балтийской мифологии бог грома, молнии, дождя. Восходит к образу индоевропейского громовержца, имевшего родственное наименование с основой *Per(k) (см. в ст. Индоевропейская мифология); ближайшие параллели — славянский Перун (ср. также белорусского Пяруна, которому присущи многие черты П.), древнеиндийский Парджанья, хеттский Пирва, возможно, албанский Perendi, фракийский Περκων и др. Из балтийского было заимствовано имя мордовского громовника Пурьгине-паза, финское и саамское обозначение чёрта – Перкеле (ср. эст. porgu, «преисподняя»). Характерно, что и одно из имён жены громовержца — Perkunija, образованное от того же корня, совпадает с литовским обозначением грозы и русским топонимом Перынь — святилищем Перуна на возвышенности у Новгорода, др.-исл. Fjorgyn, именем матери громовержца Тора (ср. Тесей убивает Перифета. Фрагмент росписи краснофигурного килика. Ок. 430 до н. э. Мюнхен, Музей античного прикладного искусства.
ПЕРКУНАС
Перкунас. Средневековая статуэтка. Бронза. Литва.
галльск. Αρκυνιαορη, Hercunia silva, латино-герм. Fergunna, древневерхненем. Virgunnia как обозначение соответствующего топонима — горы или леса на возвышенности, ср. готск. fairguni, «гора»), хетт. peruna, «скала», др.-инд. parvata, «гора», и т. п., что указывает на связь имени громовержца с горой, возвышенностью. Вместе с тем его имя часто сравнивается с индоевропейским названием дуба — ср. лат. quercus из *perkuus и т. п. Древнейшие известия — русский перевод «Хроники» Иоанна Малалы (2-я половина 13 в.), где говорится о поклонении «Перкоунови рекше громоу», и «Лифляндская рифмованная хроника» (ок. 1290) с упоминанием идола Perkune. Особое положение занимает П.-Перкунс в прусском пантеоне. Симон Грунау («Хроника», нач. 16 в.) в описании прусского знамени помещает Перкунаса, изображённого в облике гневного мужчины средних лет с вьющейся чёрной бородой, увенчанного пламенем, между юношей Потримпсом и старцем Патолсом. То же центральное положение занимает П. в описании священного дуба в святилище Ромове; перед ним горел неугасимый огонь — символ бога. П. посылает дождь, гром и молнию, пруссы взывают к нему при молениях, ему служат специальные жрецы. В сочинении «Constitutiones Synodales» (1530) П. упомянут в списке богов перед богом преисподней Пеколсом и отождествляется с римским Юпитером, как и в «Судавской книжечке», где П. (Parkuns) упоминается в связи с ритуалом чествования козла — животного П. У Я. Малецкого и Я. Ласиц-
Перкунас (?) в колеснице. Изображение в верхней части прялки. Дерево. Восточная Литва.
кого (16 в.) П. (Pargnum) — бог громов и бурь. В триаде прусских богов П. символизирует высший подъём производящих сил (в том числе вегетативный, — ср. связь П. с летом, дубом), мужество, успех, а также верхний мир, небо, дождь, гром, небесный огонь (молнию) как космологические элементы, в отличие от Потримпса (земля, урожай, злаки) и Патолса (преисподняя, смерть). Как небесное (атмосферное) божество прусский П., по-видимому, помощник и исполнитель воли Диевса — Окопирмса, но превосходит высшего бога по актуальности для человека и конкретности мифологических функций. В восточнобалтийской традиции описания П. как злого духа, демона, идола встречаются в христианских сочинениях: в «Хронике» Малалы, сочинении Я. Длугоша (15 в.), где П. отождествляется с Юпитером, почитаемым в виде молнии, и др. Главный источник реконструкции образа П. и связанных с ним мифологических сюжетов — народные песни. По песням о «небесной свадьбе» (см. в ст. Балтийская мифология) реконструируется вариант мифа, где солнце изменяет П. с месяцем, за что П. разрубает месяц мечом. Согласно другим вариантам, месяц покидает солнце после свадьбы, и П. наказывает его; П. (или сын бога Dievins) присутствует на свадьбе зари Аушры или дочери солнца; раздражённый П. по дороге на свадьбу разбивает дуб солнца; в поездке на свадьбу его сопровождает солнце с приданым; П. подносит дубу золотой пояс и т. п. Иногда в этих сюжетах П. заменяет бог Диевас или упоминается вместе с громовником пляшущим (на свадьбе?), а также фигурируют сыновья Диеваса — мотив, параллельный мифам о детях или сыновьях П. (ср. Перкуна тете — Perkuna tete у Ласицкого — «тётка П.», мать грома и молнии, омывающая запылённое солнце, прежде чем выпустить его в небо на следующий день). Упоминается четверо сыновей П., что, по-видимому, связано с его сезонными ипостасями (ср. литовскую формулу: «Перкунасов четверо: восточный, западный, южный и северный», причём нередко эти П. называются братьями), или семеро (могут соотноситься с днями недели), девять и просто много (ср. литов. Perkunu yra daug, что точно соответствует др.-рус. «Перунъ есть многъ»). Помимо соотнесённости с четырьмя сторонами света и временами года П. связан с четвергом, днём П. (день громовержца во многих традициях: ср. полабск. Peraunedan, «день Перуна», литов. Perkuno diena, «день П.», соотнесение латыш, ceturdiena, «четверг», с днём грома, в старых источниках — с Юпитером), серединой недели, днём гроз и дождей, а также свадеб. Согласно данным фольклора, П. хотел жениться в четверг, но чёрт в этот день похитил его жену (Вайву, ср. литов. vaiva, «радуга», или, в реконструкции, Жемину; показательно, что некоторые женские занятия табуированы в четверг, с тем чтобы избежать вмешательства чёрта). Чёрт (латыш, velns, литов. velnias) в народных песнях — сниженный и христианизированный образ противника громовержца, бога преисподней и смерти Велса, Велняса. П. изгоняет за измену жену, а в некоторых вариантах и детей, сам остаётся на
799
небе или, напротив, Диевас поднимает П. с земли на небо. На небе находятся камни П. – мотив, связанный с индоевропейской мифологемой каменного неба. Жилище П. на земле приурочивается к возвышенности, высокой или каменной горе: ср. литов. топонимы типа Perkunkalnis, «гора П.», или Griausmo kalnas, «гора грома». На горе иногда упоминается дуб П. (ср. этимологическую связь имени П. с горой и дубом, а также литов. Perkuno azuolas, латыш. Perkona ozols, «дуб П.» в источнике 1-й половины 19 в.). В дубе прячется чёрт, а П. раскалывает его молнией; в заговорах под дубом помещается змеиное гнездо (змеи — ипостась противника П.). П. преследует громами своего противника — чёрта, в реконструкции — Велса, Велняса, похитителя плодородия и скота. Тот прячется в дереве, камне, превращается в различных хтонических или демонических животных — чёрную кошку, собаку, свинью, козла, в зооморфных представителей трёх стихий (воздуха, земли и воды) — голубя, ягнёнка и щуку, в корову (ср. латышские представления о чёрте с коровьими копытами) и человека. П. гонится за противником по небу (по каменным горам) на колеснице, каменной, огненной (литов. ugnies ratai), иногда железной, красной, запряжённой парой (реже четвёркой, тройкой) коней (козлов) красной и белой (чёрной и белой) масти, в возке или в карете. (Ср. литовское божество коней и колесницы Ратайнича — у Ласицкого Ratainicza, от литов. ratai «колесница»; мифологизированный образ колесницы — Большая Медведица.) Согласно жемайтским представлениям, П. может выступать и как всадник на огненном коне. На небесной колеснице П. предстаёт в облике седого старика с большой бородой (разных цветов, в том числе медного), в белых и чёрных одеждах, держащим козла на верёвке в одной руке и рог или топор — в другой. Оружие П. — топор или молот, камни, меч, бьющий молниями, лук и стрелы, пули, палица, розги (бичи, ср. название П. Dievo rykste, «бич бога», Диверикъзъ русской летописи), нож; оно может быть каменным, железным, медным, огненным. Распря П. с противником может объясняться иногда и кражей у громовержца оружия, укрытием его под камнями. П. сам выступает как творец оружия (Akmeninis kalvis, «каменный кузнец») или ему помогает небесный кузнец Телявель. По некоторым представлениям, молнии испускаются небесными жерновами (ср. общий индоевропейский корень *meld для балтийских слов со значением «молния», «молот», «молотьба»). Противник П. прячется в дупло дерева, камень (атрибуты П.); урочища и рельеф местности возникают во время преследования П. чёрта: ср. топонимы типа «река П.», «гора П.», «озеро П.», с одной стороны, и «болото чёрта», «камень чёрта», «озеро чёрта» — с другой. Кульминационный момент преследования громовержцем противника — гроза; она не только очищает землю от нечисти и возвращает украденный скот, оружие и т. п., но и означает возвращение на землю плодородия, возрастающего (а не утаённого) богатства. С запретами и предписаниями, регулирующими поведение во время грозы,
800
ПЕРСЕЙ
Афина и Персей, убивающий горгону Медузу. Метопа храма «С» в Селинунте. Известняк. 540–530 до н. э. Палермо, Национальный музей.
связаны табуированные звукоподражательные имена П. – литов. Dundulis, Dundutis, Dudij senis. Tarskulis, Tarskutis, Blizgulis и т. п. Судя по описаниям ритуалов в честь П., громовержец занимал первенствующее место среди балтийских божеств в сфере культа и наделялся универсальными функциями, прежде всего носителя плодородия. Ср., например, ритуал вызывания дождя в Латвии (латинский источник 1610), совершавшийся на холме в роще, с жертвоприношением животных чёрного цвета, трапезой, возлияниями, призыванием П., соотносимого с огнём, и близкие южнославянские (ср. Додолау Пеперуда) и другие индоевропейские параллели, свидетельствующие о наибольшем развитии индоевропейского культа и мифологии громовержца именно в балтийской традиции. В. В. Иванов, В. Н. Топоров.
ПЕРСЕЙ (Περσε ), в греческой мифологии предок Геракла, сын аргосской царевны Данаи и Зевса. Золотым дождём Зевс проник в медный терем, где была заперта Даная её отцом Акрисием, знавшим о своей смерти от руки внука. Даная с П. были в ящике брошены в море разгневанным царём, но выловлены рыбаком Диктисом у острова Сериф. П. был воспитан в доме Диктиса, а затем отправлен царём острова Полидектом, влюбившимся в Данаю, на розыски горгоны Медузы. П. помогли Афина и Гермес. По совету богов П. достиг сначала пределов крайнего запада, где обитали граи, имевшие на трёх сестёр один зуб и один глаз. Овладев и зубом, и глазом, он вернул их граям в обмен на указание пути к нимфам, обладавшим крылатыми сандалиями, шапкой-невидимкой и заплечной сумкой. П. получил от нимф эти дары и вооружился острым кривым ножом, подарком Гермеса. Поднявшись в воздух на крылатых сандалиях, П. отрубил голову смертной Медузе, одной из трёх сестёр-горгон, глядясь в блестящий щит, протянутый Афиной, чтобы не встретиться взглядом с глазами Медузы, превращавшими всё живое в камень. От других горгон П. скрылся с помощью шапки-невидимки, спрятав голову Медузы в заплечную сумку. В Эфиопии П. спас Андромеду, царскую дочь, отданную на съедение морскому чудовищу, и
взял Андромеду в жёны, раскрыв заговор её родича, отвергнутого жениха, превращенного вместе со своими сообщниками в камень. Вернувшись на остров Сериф, П. спас свою мать от притязаний Полидекта, превратив его и всех его приверженцев в каменные статуи и сделав Диктиса правителем острова. П. с Андромедой явились в Аргос, откуда бежал Акрисий, спасаясь в Лариссе. Тут, участвуя в состязаниях, П. нечаянно диском убил своего деда, после чего, не желая править в Аргосе, перебрался в Тиринф, оставив в обмен своему тиринфскому родичу наследие деда. Дары, с помощью которых П. совершил свои подвиги, были возвращены Гермесу и нимфам. Голову Медузы водрузила на свою эгиду Афина (Apollod. II 4, 1—4). Мифы о П. типичны для становления героической мифологии и утверждения власти олимпийцев на земле через своих потомков. Заметны черты сказочных сюжетов (освобождение царской дочери и награда), а также древних фетишистских мотивов (шапка-невидимка, крылатые сандалии и др.). А. А. Taxo-Годи.
Персей. Скульптура А. Кановы. Мрамор. 1801. Ватиканские музеи.
Персей. Скульптура Б. Челлини. Бронза. 1545–54. Флоренция, Лоджия деи Ланци.
ПЕРУН
Персей и Андроменда. Скульптура П. Пуже. Мрамор. 1715. Париж, Лувр.
ПЕРСЕФОНА (Περσεφ νη); Кора (Κ ρα, «девушка», «дева»), в греческой мифологии богиня царства мёртвых. Дочь Зевса и Деметры, супруга Аида, который с разрешения Зевса похитил её (Hes. Theog. 912– 914). В гомеровском гимне «К Деметре» рассказывается о том, как П. вместе с подругами играла на лугу, собирала ирисы, розы, фиалки, гиацинты и нарциссы. Из расселины земли появился Аид и умчал П. на золотой колеснице в царство мёртвых (Hymn. Hom. V 1–20, 414–433). Горевавшая Деметра наслала на землю засуху и неурожай, а Зевс был вынужден послать Гермеса с приказанием Аиду вывести П. на свет. Аид отправил П. к матери, но дал вкусить ей насильно зёрнышко граната, чтобы П. не забыла царство смерти и снова вернулась к нему. Деметра, узнав о коварстве Аида, поняла, что отныне её дочь треть года будет находиться среди мёртвых, а две трети с матерью, радость которой вернёт земле изобилие (360–413). П. мудро правит царством мёртвых, куда время от времени проникают герои. Царь лапифов Пирифой пытался вместе с Тесей пытается похитить Персефону из царства Аида. Фрагмент росписи краснофигурной амфоры Евфимида. Ок. 510 до н. э.
801
Тесеем похитить П. За это он был прикован к скале, а Гераклу П. разрешила вернуть Тесея на землю. По просьбе П. Геракл оставил в живых пастуха коров Аида (Apollod. II 5, 12). П. была растрогана музыкой Орфея и вернула ему Эвридику (однако по вине Орфея та осталась в царстве мёртвых; Ovid. Met. X 46–57). По просьбе Афродиты П. спрятала у себя младенца Адониса и не пожелала вернуть его Афродите; по решению Зевса Адонис треть года должен был проводить в царстве мёртвых (Apollod. III 14, 4). П. играет особую роль в орфическом культе Диониса-Загрея. От Зевса, обернувшегося змеем, она рождает Загрея (Hymn. Orph. XXXXVI; Nonn. Dion. V 562–570; VI 155–165), впоследствии растерзанного титанами. П. связана также с элевсинским культом Деметры. В П. тесно переплетены черты хтонического древнего божества и классического олимпийства. Она против собственной воли царствует в аиде, но вместе с тем чувствует там себя вполне законной и мудрой повелительницей. Она уничтожила, буквально растоптав, своих соперниц — возлюбленных Аида: нимфу Кокитиду и нимфу Минту. Вместе с тем П. помогает героям и не может забыть землю с её родителями. П. как супруга хтонического Зевса-змея относится к глубокой архаике, когда сам Зевс был ещё «Подземным» царём царства мёртвых. Рудиментом этой связи Зевса Хтония и П. является желание Зевса, чтобы Аид похитил П. вопреки воле самой П. и её матери. В римской мифологии ей соответствует Прозерпина — дочь Цереры (греч. Деметра). А. Ф. Лосев.
На античных вазах, монетах, мозаиках, рельефах встречаются сюжеты «похищение П.», реже — «возвращение из подземного царства». В европейском искусстве к теме «похищение П.» обращались П. П. Рубенс, Рембрандт, скульпторы Л. Бернини и Ф. Жирардон и др. Тема П. присутствует в поэзии Дж. Мильтона, разрабатывается Гёте (драма «Прозерпина»), Шелли («Песнь Прозерпины»), А. Ч. Суинберном («Гимн П.»), О. Мандельштамом и др. По трилогии А. Жида о П. был поставлен балет И. Стравинского. Наиболее значительными музыкальными разработками сюжета о П. являются оперы К. Монтеверди, Ж. Б. Люлли и К. СенСанса. ПЕРУН (др.-рус. Перунъ, общеслав. *Perunъ из индоевроп. *Per(kw)-un-o-s), в славянской мифологии бог грозы (грома). Общеславянский культ П. восходит к культу бога грозы (грома) в индоевропейской мифологии и имеет много общих черт с аналогичным культом Перкунаса (Перконса) в балтийской мифологии. Бог грозы уже в индоевропейской традиции связывался с военной функцией и соответственно считался покровителем военной дружины и её предводителя (у славян — князя), особенно на Руси. Его представляли в виде немолодого мужа: по древнерусскому летописному описанию голова его деревянного идола была серебряной (седина?), а усы — золотыми. По данным других индоевропейских традиций, особое мифологическое значение имела борода громовержца, что косвенно отразилось в
Персефона – Кора (т. н. Кора Альбани). Римская мраморная копия. С греческого оригинала сер. 6 в. до н. э. Рим, вилла Альбани.
русских фольклорных формулах, относящихся к «бороде Ильи», образ которого заменил П. в эпоху двоеверия. Главным оружием П. были камни (польск. kamien piorunowy, в настоящее время название белемнита) и стрелы (др.-рус. о стрълъ громньеи — «о громовой стреле», польск. strzala piorunowa, «громовая стрела»), а Похищение Персефоны Аидом. Скульптура Ф. Жирардона. Версаль.
802
ПЕРШЕНБЕ-КАРЫ
Аид (Гадес) и Персефона - повелители загробного мира. Фрагмент краснофигурного апулийского кратера. Ок. 330 до н. э. Мюнхен, Музей античного прикладного искусства.
также топоры, являвшиеся, как и стрелы, предметами языческого культа (в древнерусских христианских текстах — «богомерзкие вещи»). Миф о П. частично восстанавливается по его следам в белорусской и некоторых других славянских традициях, где громовержец соотнесён ещё с самим П. (белорус. пярун, «гром»), и по многочисленным сказочным, былинным и другим фольклорным трансформациям, где П. заменяют Илья и другие персонажи с позднейшими именами. П., первоначально в образе всадника на коне или на колеснице (ср. позднейшую иконографию Ильи-пророка), поражает своим оружием змеевидного врага (в изначальном варианте мифа – то мифологическое существо, которому соответствует Волос-Велес, в поздних текстах — сказочный Змиулан и т. п.), последовательно прячущегося от него в дереве, камне, в человеке, животных, в воде. При дальнейших трансформациях мифа может изменяться имя (но не облик) П. и его противника, но основная сюжетная схема остается неизменной. После победы П. над врагом освобождаются воды (в архаических и боковых трансформациях мифа скот, женщина, похищенная противником П., — см. Додола, Марена, Мокошь) и проливается дождь. Поэтому наиболее очевидной интерпретацией мифа о П. (имеющего у славян и другие возможные истолкования) является его истолкование как этиологического мифа о происхождении грома, грозы, плодородного дождя. Этому мифу соответствуют общеславянские ритуалы, само название которых указывает на связь с культом П.: болг. переруна с многочисленными табуистическими и звукоподражательными вариациями типа переруга, преперуда, сербо-хорв. прпоруша, возможно, связанные и со слав. *pors-, «порошить», и т. п.; такое же объяснение предлагается и для названий аналогичных ритуалов типа болг. и сербо-хорв. додола, ввиду широко распространённой связи корня *dhu в балтийской и других мифологиях с персонажем, родственным П. (например, Дундер:
сербо-лужицкая поговорка о Дундере, храпящем в дикой яблоне, вероятно, связана с представлениями о раскатах грома; эпитет Перкунаса Dundulis позволяет предположить и в Дундере ранний эпитет П.). Эти ритуалы вызывания дождя включают обливание женщины, возможно, первоначально связанной с жертвами П. Характерной чертой мифов и ритуалов, связанных с П., является их соотнесение с дубами и дубовыми рощами (ср. «Перунов дуб» в средневековой западноукраинской грамоте) и с возвышенностями, на которых ставили в древности идолы П. (в Киеве и Новгороде) и его святилища. Соответственно по всей древней области расселения славян известны названия возвышенностей и гор, которые происходят от имени П. Связь П. с горами и дубовыми рощами восходит к индоевропейскому периоду. В балтийской и славянской мифологиях П. приурочивается к четырём сторонам света, что видно, в частности, и из названия четверга как «дня П.» в полабской традиции, и из четырёх (восьми)-членной структуры святилища П. на Перыни под Новгородом (название святилища из слав. *Peruni, древнее соответствие готск. fairguni, «скала», др.-исл. Fiorgyn, Фьёргюн, мать громовержца Тора). Согласно древнерусскому источнику «Перунов много» (Перунъ есть многъ), что относилось к наличию нескольких географических и сезонных ипостасей П., каждая из которых в мифологии балтийских славян, по-видимому, нашла продолжение в самостоятельном божестве, воплощающем лишь одну из ипостасей П. (ср. Прове). В пантеоне Киевской Руси П. почитался как высший бог, что видно и по его месту в списках богов.
ПЕТР (греч. Π τρο , перевод арам. Kepha — Кифа, «камень»), в христианских преданиях один из двенадцати апостолов, брат Андрея. Первоначальное имя — Симон, Кифой наречён Иисусом Христом в момент призвания или избрания двенадцати апостолов (Ио. 1, 42; Мк. 3, 16; Матф. 16, 18). П. – сын Ионы (Матф. 16, 17) или Иоанна (Ио. 1, 42, 21, 15 и др.), происходил из города Вифсаида в Галилее (Ио. 1, 44), до встречи с Христом жил в Капернауме (Мк. 1, 21 и 29), занимаясь рыболовством (Мк. 1, 16). История призвания П. излагается по-разному: Христос увидел Симона, рыбачившего вместе с Андреем на море Галилейском, и позвал обоих за собой, прибавив : «Я сделаю, что вы будете ловцами человеков» (Мк. 1, 16– 18; мотив рыболовства обретает сакральный смысл, смежаясь с архетипами воды и рыбы, важными для христианского символизма); Симона привёл к Христу Андрей, первым последовавший за Христом (Ио. 1, 40–42). П. занимает особое положение среди апостолов: его именем открывается перечень двенадцати избранных (Матф. 10, 2; Мк. 3, 16; Лук. 6, 14), о нём Иисус Хрис-
В. В. Иванов, В. Н. Топоров.
ПЕРШЕНБЕ-КАРЫ («четверг-женщина»), в мифологии турок дух. Считалось, что накануне мусульманских праздников П.-к. обходит дома и следит, чтобы никто не сидел за пряжей, а виновных наказывает (например, бросает в котёл). У некоторых групп турок известна как Чаршамбе-кары (сы), «среда-женщина». Персонажи с аналогичными функциями имеются у гагаузов: Чаршамба-карысы (бабасы), «старуха (дед)-среда», Джума-карысы (бабасы), «старуха (дед)-пятница», Пазарана, «воскресенье-мать». Высказывалось мнение, что образ П.-к. заимствован из христианства (Параскева-пятница), однако более вероятно, что П.-к. и другие персонажи, связанные названием с днями недели, восходят к дохристианским и домусульманским традициям. Ср. также БибиСешанби. В. Б.
ПЕТАРА, в мифологии ибанов Саравака (Восточная Малайзия) демиург, повелитель верхнего мира. Первоначально П. восседал на гигантском буйволе Лумбу, затем создал при помощи птиц землю и водрузил её ему на спину. По некоторым мифам, наряду с П. различают также Петару, повелителя нижнего мира, иногда принимающего змеиный облик. М. Ч.
ПЕТЕСУХОС [«данный Сухосом» (Себеком)], в египетской мифологии божество Нила. Центр его культа — главный город Файюмского оазиса Крокодилополь. Р. Р.
Апостол Петр. Карло Кривелли. Полиптих алтаря собора в Асколи. 1473.
ПЁТР
Христос вручает апостолу Петру ключи от Царствия Небесного. Фреска П. Перуджино. Ватикан, Сикстинская капелла.
тос говорит: «Ты Пётр, и на сем камне я создам церковь мою, и врата ада не одолеют её», ему предназначает ключи небесного царства (Матф. 16, 18–19), его Христос учреждает пастырем над своими «агнцами» (Ио. 21, 15–17). По преданию евангелистов, П. непрестанно свидетельствует Христу свою любовь и преданность, но по свершении тайной вечери Христос предрекает его троекратное отречение «в эту ночь, прежде нежели пропоёт петух» (Матф. 26, 34–35; ср. Мк. 14, 27–31; Лук. 22, 31–34; Ио. 13, 37–38). Уже во время молитвы Христа в Гефсиманском саду, начальной точке крестного пути, трое ближайших учеников (в их числе П.) подпали сонливости и были укоряемы Христом (Матф. 26, 37–46; ср. Мк. 14, 33–42; Лук. 22, 40–46). Когда же Христос был схвачен и приведён к первосвященнику Каиафе, П., последовавший за учителем и узнанный людьми, не только трижды отрекается, но клянётся и божится, что не знает Иисуса. Пение петуха напоминает ему пророчество Христа и вызывает слёзы раскаяния (Матф. 26, 69–75; Мк. 14, 66– 72; Лук. 22, 56–62; Ио. 18, 17 и 25–27). Некоторые новозаветные тексты указыва-
ют, что П. был первым из апостолов, кому является по воскресении Христос (Лук. 24, 34; 1 Кор. 15, 5). Христос облекает его пастырской властью – после троекратного вопрошения о любви, снимающего троекратность отречения П. (Ио. 21, 14–17). В дальнейшем П. проповедует, крестит новообращённых, совершает чудесные исцеления, воскрешает из мёртвых благочестивую девицу Тавифу (Деян. 9, 36–42). Ирод Агриппа, желая угодить иудеям, заключает П. в темницу, откуда его чудесно выводит ангел (12, 1–11; 5, 17–23; 16, 22–26). Проповедническая деятельность П. разворачивается преимущественно на востоке: по традиции считается, что П. – учитель иудеев, а Павел – язычников (Гал. 2, 7–8) и что П. некоторое время занимал антиохийскую кафедру. Апокрифические предания прочерчивают последующий путь П. из Сирии в Каппадокию, Галатию и Понт, где он длительное время епископствует в Синопе вместе с Андреем и откуда, расставшись с братом, отправляется в Рим. Подвижничество и мученическая смерть П. в Риме — источник многих легенд. С начала 3 в. у церковных писателей встречаются упоминания легенды
803
о состязании П. с самаритянским магом Симоном (Симон маг), который с демонской помощью показывал римлянам чудеса магии, выдавая себя за бога, и был посрамлён П. В первоначальном виде легенда содержалась в апокрифических «Деяниях Петра», породивших ряд позднейших апокрифов, повествующих также о мученичестве П. Согласно последним, П., отвращая своей проповедью многих женщин от брака и порочной жизни, навлекает на себя ненависть римских властей (обычный для древней агиографии мотив). Поддавшись уговорам учеников, предупредивших его об опасности, П. ночью покидает Рим. За городскими воротами он встречает Иисуса Христа, обращается к нему с вопросом: «Куда идёшь, господи?» (лат.: Quo vadis, Domine?) и слышит в ответ: «В Рим, чтобы быть снова распяту». С этими словами Христос возносится на небо, а П., поняв, что этим предрекается его собственная мученическая смерть, возвращается в Рим. Здесь он схвачен и приговорён к кресту. Не желая оскорбить бога, уподобившись ему в роде смерти, П. просит распять его вниз головой. Будучи распят, П. обращается к народу с проповедью тайны креста: крест обращенный (перевёрнутый) – символ Адама, грехопадение которого извратило божественный строй, а прямостоящий – символ Христа, восстановившего этот изначальный порядок; вертикальный устой крестного дерева символизирует логос, слово, божественное в богочеловеке, а горизонтальная перекладина – человеческую природу в нём. Окончив проповедь, П. испускает дух. Мученичество П. и Павла относят обычно к эпохе нероновых гонений. Римское (как и антиохийское) предание рассматривало П. как основателя местной епископии (преемство по отношению к «князю апостолов» было истолковано западной традицией как обоснование примата папы среди епископов). Помимо «Деяний П.» известно ещё несколько древних апокрифов, носящих его имя: «Евангелие от П.», «Откровение П.», «Керигма П.» и др. Христианская иконография часто совмещает образы П. и Павла. К 4 в. окончательно складывает-
Слева – Распятие Петра. Картина М. Караваджо. 1600–02. Рим, церковь Санта-Мария дель Пополо. Справа – Освобождение апостола Петра из темницы. Центральная часть фрески Рафаэля в Станца д'Элиодоро. 1513–14. Рим, Ватикан.
804
ПЕТУХ пределами новозаветных эпизодов, западное искусство широко использует апокрифические мотивы, такие, как борьба П. с Симоном магом, встреча с Христом в момент бегства из Рима (Quo vadis? напр., картина А. Карраччи), распятие П. (картина Караваджо, фреска Микеланджело). Используются и новозаветные сюжеты: сон учеников и слёзы раскаявшегося в отступничестве П. (Эль Греко), освобождение П. ангелом из темницы (Рафаэль), воскрешение Тавифы и др. П. E. Нестерова.
Распятие Петра. Фреска Микеланджело в капелле Паолина. 1546–50. Рим, Ватикан.
ся иконографический тип, в соответствии с которым П. изображается с широким лицом, курчавыми волосами и округлой бородкой (в отличие от узколицего, лысого и длиннобородого Павла). Одиночные изображения П. в восточной иконографии почти не встречаются, зато постоянны на Западе. Западное средневековье, видящее в П. основоположника римской церкви, изображает его в папском облачении, а позже – в тиаре (напр., статуя на северном портале Шартрского собора, нач. 13 в.). Древний атрибут П. – пастырский посох с крестом – с нач. 5 в. вытесняется ключами, обычно – двумя (от райских и адских врат), редко – тремя. Вручение Иисусом Христом ключей П. (лат. traditio clavium) – постоянный мотив иконографии (напр., мозаика в мавзолее святой Констанцы, 4 в., Рим; средневековые миниатюры). Не менее важен образ П. – привратника и ключаря небесного для такого жанра средневековой литературы, как видения загробного мира, и фольклора (ср. фаблио о виллане, пробравшемся в рай). В западном фольклоре П. выступает также спутником в странствиях явившегося на землю Христа [в русских сказках эта роль отводится обычно Николаю Угоднику или апостолу Иоанну; ср. учение исмаилитов в исламе, где П. (Бутрус) как «самит» (араб. «молчащий») сопровождает Христа (Ису) как «натика» (араб. «говорящий»), что соответствует роли Аарона при Моисее и Али при Мухаммаде]. В иконографии страшного суда образ П. соотносится с образом Моисея (ту же параллель можно усмотреть в изображениях легендарной сцены в темнице, где П. чудесно источил воду из камня). В отличие от византийской и древнерусской иконографии, в основном ограничивающей себя при изображении деяний П. и Павла
ПЕТУХ. В основе мифологического образа П. во многих традициях — его связь с солнцем. Как и солнце, П. «отсчитывает» время (ср. «первые петухи», «третьи петухи», до «петухов» и т. п.). Австралийские аборигены иногда обозначают П. как «птицу, которая смеётся на рассвете»; ср. также русские загадки типа «Не часы, а время сказывает», «не сторож, а всех рано будит» и т. п. В большинстве традиций П. связан с божествами утренней зари и солнца, небесного огня — хотя в целом функции богов, которым посвящается П. (Аполлон, Митра, Ахурамазда, Аматэрасу, а также Гермес или Меркурий, Асклепий, Марс и др.)» существенно шире. П. не только возвещает о начале дня (во многих традициях он выступает как глашатай солнца, света, ср. франц. название П. chante-clair, букв. «поющий рассвет»), но и является проводником солнца как в его
Апостолы Пётр и Павел. Картина Эль Греко. 1592. Ленинград, Эрмитаж.
ПЕТУХ
Крылатый демон, петухи, Сфинкс и др. Коринтийский киликс. Ок. 620 до н. э. Мюнхен, Музей античного прикладного искусства.
годовом, так и суточном циклах. В Китае П. «сопровождает» солнце на его пути через десятый «дом» китайского зодиака (Козерог) и через пятый — седьмой часы пополудни. У древних евреев П. — символ третьей стражи ночи — от полночи до рассвета. П. так же бдителен и всевидящ, как и солнце. Отсюда широкое использование П. в гаданиях, предсказаниях погоды в Древнем Риме. Изображение П.-стража помещали на крышах домов, шестах, шпилях, флюгерах, а также на ларцах, сундуках, реликвариях. В Китае красный П. изображается на стенах дома как талисман против огня. Мотив П., разгоняющего своим криком нечистую силу и отпугивающего мертвецов, образует кульминацию в особом типе сказок, постоянен в быличках. Но П. не только связан с солнцем, подобен ему: он сам земной образ, зооморфная трансформация небесного огня — солнца. С П. связывается и символика воскресения из мёртвых, вечного возрождения жизни. В этом контексте возможно объяснение изображения П., помещаемого иногда на могилах, на кресте, камне и т. п., нередко в чередовании с изображением солнца; ср. также символические изображения солнца в виде П. в круге или рассвета, иногда молнии в виде петушиного гребешка (в этом ряду стоит и обычай древних римлян жертвовать ларам петушиные гребешки). Некоторые данные позволяют соотнести жертвоприношение Петух Св. Петра. Картина Дж. де Ла Тура. 1645. Огайо, Кливленд, Музей искусств.
П. (в тех ритуальных традициях, где на это не существует запрета, именно П. преимущественно используется для этой цели) с его солнечной, огненной природой. В древнерусском «Слове некоего христолюбца» (окончательная редакция) осуждаются существовавшие уже после введения христианства языческие обряды, когда «... коуры ръжють; и огневи молять же ся, зовущие его сварожичьмь» (др.-рус. куръ, «петух»). Во многих случаях отчётливо прослеживается связь между жертвоприношением П. и добыванием огня, его возжиганием (ср., например, латышские и русские данные о жертвоприношении П. для умилостивления гуменникаовинника, в ведении которого находится огонь под овином). Подобно солнцу, П. связан и с подземным миром. В Древней Греции П., несомненно, выступал и как хтоническая птица; он был посвящен Асклепию как образ целительной смерти-возрождения. Вместе с тем оказывается функционально значимым противопоставление петухов по цвету: если светлый, красный П. связывается с солнцем, огнём, то чёрный П. – с водой, подземным царством (ср. ритуальное зарывание П. в землю) и символизирует смерть, божий суд, зло. Так, Козьма Пражский в «Чешской хронике» (11–12 вв.) сообщает об обычае ходить к источникам и удушать чёрных П. и чёрных кур с одновременным призыванием дьявола; ещё в 19 в. удерживался обычай топить П. и кур в водоёмах в день святого Фейта. Известны также русский обряд принесения в жертву водяному черного П., зарываемого живьём в землю, и обычай держать при водяных мельницах чёрных П. и других животных (напр., кошек) чёрной масти, этот цвет считался особенно любезным духу воды. Тема П. возникает и в связи с образом огневой птицы (с чертами дракона) Рарога (Рарашека), которая появляется на свет из яйца, снесённого чёрной курицей. Причастность П. и к царству жизни, света, и к царству смерти, тьмы делает этот образ способным к моделированию всего комплекса жизнь — смерть — новое рождение. Этому способствуют и мифопоэтические представления о П. как дважды рождённом, что, в частности, нередко подчеркивается в загадках о П.: «Дважды родился, ни разу не крестился, сам пел, а умер — не отпели» и т. п. Представление о двуприродности или, по меньшей мере, парадоксальности П. отражено и в других
805
загадках («Не царь, а в короне», «Гребень имею — не пользуюсь им, шпоры имею — не езжу верхом» и т. п.). Связанный с жизнью и смертью П. символизирует плодородие прежде всего в его производительном аспекте. П. — один из ключевых символов сексуальной потенции (ср. в этой связи «петушиные» обозначения детородного члена в соотнесении с «куриными» обозначениями женского полового органа, а также представление о П. как символе похоти, существующие в ряде традиций). У южных славян, венгров и других народов жених во время свадебной церемонии нередко несёт живого П. или его изображение. Одним из проявлений жизненной силы П. является и его исключительная воинственность, нашедшая отражение в фольклоре, символике и эмблематике (в частности, в геральдике). Арабские и тюркские источники неизменно наделяют идеального военачальника храбростью П. Соотнесённость качеств П. и человека получает известное подкрепление в довольно распространённом мотиве оборотничества П. (ср., например, Афанасьев №№ 251–252). У сванов считалось, что души мужчин и женщин после смерти соответственно переселяются в П. и курицу. Для некоторых индейских племен Центральной Америки П. является нагуалем, с которым таинственно связана жизнь человека; смерть петуха влекла за собой и смерть подопечного ему человека. В Новом завете образ П. имеет символическое значение некой решающей грани (ср. Матф. 26, 34, 74–75; Мк. 13, 35). П. в соответствии с евангельским мотивом становится эмблемой святого Петра, знаком раскаяния (в другой трактовке П. – посланец дьявола, искусившего Петра). Иногда образ П. толкуется как символ истинного проповедника Евангелия. У гностиков П. считался образом Фронесиса, предвидения, прозорливости, бодрствования как эманации Логоса. П. на колонне трактовался гностиками как П. Абраксаса. В Японии считают, что П. подготавливает сердце благочестивого верующего к очищению и почитанию. В. Н. Топоров.
Представление о П. как символе бдительности и бодрствования духа переходит в ренессансную и барочную эмблематику (девочка с П. — деталь, подчёркивающая воинские достоинства городской стражи в «Ночном дозоре» Рембрандта). В сельском и городском декоративно-прикладном искусстве (деревянная резьба, вышивка, гончарство, обрядовое печенье и т. д.) развивается и более древнее толкование образа П. как символа солнца, мужского начала, апотропеической жертвы, в гротескном снижении — эротического влечения. С античной басенной традицией связаны встречающиеся вплоть до 18 в. изображения П., нашедшего жемчужное зерно. Во французскую политическую геральдику («галльский П.») мотив переходит из мифологических представлений родо-племенного общества. В изобразительном искусстве 20 в. П. служит воплощением национального, «галльского» начала (гобелены Ж. Люрса), агрессивной вирильности (серия «Женщина и петух» Б. Бюффе), «апокалиптических» трагедий современной истории П. в произведе-
806
ПЕХАР
ниях Н. Гончаровой («Мистические образы войны», 1914), югославского художника И. Генералича («Распятый петух»). M. H. Соколов.
ПЕХАР (pe-har), в тибетской мифологии божество – владыка фхеурангов; известно также под именем «Белое тхеу неба». Представляется в облике горного всадника в белом как снег панцире, шлеме из алмазов, в высоких сапогах. Атрибуты П. — боевое копьё, гадательная стрела; два его спутника — «Чёрное тхеу земли» и «Пёстрое тхеу среднего мира». По одной версии, П. родился с головой птицы кьюнг и телом человека, вылупившись из яйца, которое отложила богиня Лумо, живущая в озере Манасаровар. По другой версии, родители П. — отец «Белый бог неба» или «Белое небо» и мать «Лумо, которая хранит богатство». Иногда называют другую пару родителей. Считается, что в прошлом П. жил на высоком небе и был правителем 33 небес. В памятниках религии бон П. — хранитель страны Шаншун (западный Тибет), по другим источникам, П. — божество страны Захор; уйгуры и хоры называли его «Белое облачное небо», «Белый бог неба». С распространением в Тибете буддизма П. был включён в буддийский пантеон. Считается, что буддийский проповедник Падмасамбхава сделал П. хранителем сокровищ монастыря Самье. В буддийской мифологии начальник божеств — «хранителей мира». В тибетской Гесериаде П. — покровитель владык стран Лджан и Мон. Оба они потерпели поражение от Гесера, правителя Линга. По другим вариантам, П., спасаясь бегством от принца Муругцэнпо, поддерживаемого богом богатства Вайшраваной, обратился в грифа (или голубя). Его сбил стрелой один из спутников Вайшраваны. Считается, что П. воплощается в оракулов-прорицателей — чойкьёнгов в монастыре Нейчун и др. В определённые праздники эти оракулы во время специальных церемоний впадают в транс и от имени П. предсказывают будущее. Е. Д. Огнева.
ПЕЩЕРА. В мифопоэтической традиции П. как нечто внутреннее и укрытое противостоит миру вне её как невидимое видимому, тёмное светлому. П. иногда замещает дом, но в ней, скорее, спасаются от опасности, чем живут, или укрываются от мира, предаваясь аскезе, ср. пещерник (П. — естественное жилище для существ хтонического типа). В отличие от дома, П. укрыта, незаметна для глаза, нелегко впускает и ещё труднее выпускает человека, непроницаема: в неё не смотрят и из неё не выглядывают, не наблюдают (редкие исключения составляют отрицательные хтонические персонажи, которые высматривают свою жертву из П. как из окна иного мира, царства смерти, это окно нередко совпадает с единственным оком, как у Полифема). В П. совершают захоронения, хотя П. противопоставлена обычно и могиле, и подземному царству. В П. темно, т. е. безвидно, как в хаосе (в известном смысле П. и есть хранилище остатков хаотической стихии), поэтому в ней можно только слушать, но нельзя видеть (отсюда — двуединый образ: П. как ухо и ухо как П.). Внутреннему пространству П. прису-
щи, как правило, бесструктурность, аморфность, спутанность (иногда обитающее в П. существо имеет спутанные волосы, перепутанную шерсть и т. д.). В П. сознание и разум, логика уступают место слуху, осязанию, инстинкту, интуиции, тёмному вожделению. П. может выступать как символ условий, в которых возможно только неподлинное, недостоверное, искажённо-искажающее знание и неполное существование. В философском мифе о П. (VII книга «Государства» Платона) земное бытие человека уподобляется положению прикованных узников, находящихся на дне П.; повёрнутые лицом к стене, они могут видеть перед собой только тени людей, проходящих перед П., — единственное их знание о реальном мире. П. — сакральное убежище, укрытие. Ср. образ П. в связи с Полифемом, Паном, Эндимионом, сатирами, нимфами, Зевсом-ребёнком в греческой традиции, Пани, Валой, скрывающими похищенный скот в П., в ведийской мифологии, японский миф о богине Аматэрасу, удалившейся в П., мотив захода солнца в П. и его восхода из П. и т. д. В библейской традиции неоднократно скрываются в П. израильтяне, цари, пророки, Давид и др.; ср. Иис. Нав. 10, 16; Суд. 6, 2; 1 Царств 13, 6 и 17, 1; 2 Царств 17, 9 и 23, 13; 3 Царств 18, 4 и 19, 9; Быт. 19, 30; Апок. 6, 15; семь спящих отроков и т. д. В П. скрываются от мира отшельники, в П. до времени находятся спящие короли, пророки, вожди, герои (ср. король Артур, Фридрих Барбаросса), очарованная царевна, спящая красавица, хозяин или хозяйка горы и т. п. Иногда тема укрывания в П. и выхода из неё связывается с персонифицированным образом света и огня — Сандрильоной (Золушкой) или её восточным аналогом (ср. Биби-Сешанби). Огонь, очаг в П. иногда уподобляются яйцу (желток в скорлупе) или солнцу (огонь в небесной оболочке, ср. церковное Мадонна в скалах. Картина Леонардо да Винчи. 1506–08. Лондон, Национальная галерея.
лав. «пещера» от «пещь», рус. «печера», «печора», «печь» и т. п.). Особый круг составляют мифологические мотивы о чудовище или животном в П. (ср., например, миф индейцев северозападного побережья Америки о койоте, убившем пещерное чудовище). Распространены представления о П. как месте, где находятся ветры, дожди, облака, рассматривающиеся или как губительные, разрушительные стихии, или как носители или возбудители плодородия. П. включается в комплекс жизнь — смерть — плодородие, как одновременно место зачатия, рождения и погребения, источник и конец. С П. связывается сила страсти, вожделения. Иногда эта страсть равносильна смерти (ср. легенду о Тангейзере, навечно заключённом в горе-П. Венеры, и развитие соответствующих ассоциаций в «Волшебной горе» Т. Манна) или влечёт за собой смерть (ср. первую любовную встречу Дидоны и Энея, «Первым к гибели шагом был этот день...», Verg. Aen. IV 169), ср., однако, облегчённые варианты — бесчисленные гроты для любовных утех в «галантной» европейской живописи и литературе. П. — лоно земли, её vagina, детородное место и могила одновременно. Земля покровительствует соитию в П. — своём лоне (когда Дидона и Эней остаются в П. наедине, «первой Земля и творящая браки Юнона знак подают...», IV 166—167), она рождает в П. и через П. В апокрифическом евангелии Фомы П. — место рождения Иисуса Христа, иногда образ ребёнка-Христа продолжает и дальше связываться с П., ср. «Мадонна в скалах» Леонардо да Винчи. С образом П. во многих традициях связываются антропогонические мифы: первочеловек вылезает из подземного царства (иногда по дереву) через П. (ср. также миф о происхождении ацтеков из «места семи пещер», представления индейцев о том, что не только люди, но и солнце и луна родились в П.). Земля в П. принимает в себя мертвых: в П. похоронил Сарру Авраам (Быт. 23, 19), в ней же сыновья похоронили и самого Авраама (25, 9), позже в этой П. был похоронен и Иаков (49, 29—32 и 50, 13), в П. покоился воскрешённый Христом Лазарь (Ио. 11, 38), высеченное в скале пространство, в которое был помещён гроб Иисуса Христа, по описанию, скорее было П. (Матф. 27, 60, Мк. 15, 46, Лук. 23, 53). Ср. также пещерные захоронения первых христиан, сходные погребения у евреев, финикийцев и др. Под землю, в П. может удаляться умирающий и воскресающий бог плодородия, иногда также бог-громовержец. Наиболее ранним примером связи П. – смерть – воскресение является наскальная палеолитическая живопись в П. (см. в ст. Изобразительное искусство и мифология). Слияние в образе П. идей жизни, смерти и воскресения объясняет не только то, что П. использовались как святилища, но и то, что раннехристианские храмы (как и митреумы) имели пещерный облик (ср. интерьер сирийской, армянской и коптской церквей, а также «пещерообразность» алтарной апсиды в сочетании с конхой). Сам храм-П. представляет собой модель вселенной (ср. сообщение Порфирия о том, что Зороастр создал П. для почитания
ПИЛУМН И ПИКУМН ПИГМАЛИОН (Πυγμαλ ων), в греческой мифологии: 1) легендарный царь Кипра (Apollod. III 14, 3). Жил одиноко, избегая женщин Кипра, торговавших своим телом. В своём уединении П. сделал из слоновой кости статую прекрасной женщины и влюбился в неё. Он обратился с мольбой к Афродите, чтобы богиня вдохнула жизнь в статую. Тронутая такой любовью, Афродита оживила статую; она стала женой П. по имени Галатея и родила ему дочь Пафос, ставшую эпонимом города на южном берегу Кипра, центра культа Афродиты. Миф связан с культом Афродиты (или Астарты), жрецом которой был П. (Ovid. Met. Ч 243 след.). По некоторым данным, П. тождествен с кипрским Адонисом-Пигмайем, возлюбленным Афродиты и персонификацией весны (Nonn. Dion. XXXII 212). По другой версии мифа, П. влюбился в изображение самой Афродиты (Clem. Alex. Protr. XLIV 32). М. Б. Пигмалион и Галатея. Скульптурная группа Э. М. Фальконе. 1763. Париж, Лувр.
Митры, «П. имела подобие вселенной, которую создал Митра, а вещи внутри её... были символами космических элементов и зон», De antr. nymph. 6). Есть основания гностический образ света, который и во тьме светит (Ио. 1, 5), объяснять через концептуальную схему П. (свет в П., как и огонь в ней, типологически сопоставим с теофанией, имеющей место в П., ср. явление бога укрывшемуся в П. от гнева Иезавели Илии, 3 Царств 19,9). П. нередко локализуется или на высокой горе, или в глубокой впадине, ущелье, она обращена с земли или к небу, или к подземному царству. В первом случае П. — место слияния матери-земли с отцомнебом, во втором (что в мифологических и фольклорных текстах встречается чаще) — место, где находится вход в нижний мир (здесь П. выступает как своего рода антигора, или гора подземного царства). Как вход в иной мир П. представляет собой опасность: здесь обитают стражи этого входа, здесь особенно важно знать правила поведения, соблюдать табу и т. д. Известны и контаминированные случаи: П. находится на горе, но является ходом в нижнее царство (ср. многие сказки типа AT 301). В. H. Топоров.
ПИ, в мифологии кхонтхаи (сиамцев, основного населения Таиланда) духи. П. делятся на три класса: духи умерших людей, земные духи, не связанные с человеческим существом по происхождению; духи неземных миров. Считалось, что наиболее опасны земные духи, особенно духи джунглей. Обезвредить их можно, умилостивив жертвоприношением на специальных алтарях. Некоторые из земных духов хорошо относятся к людям, как, например, П. Руен, дух — хранитель жилого дома, П. Паун, могущий стать слугой человека, П. Нанг тани, женский дух, дающий советы в азартных играх, и т. д. Духов неземных миров возглавляет Тауветсуван, живущий в небе свирепый великан с железной дубиной. Эти духи насылают болезни и смерть. У других тайских народов они именуются ори или пхи. Я. Ч.
В изобразительном искусстве сюжет разработан Я. Понтормо, Ж. Б. Ванлоо, Ф. Буше, П. Пикассо и др., в скульптуре — Э. М. Фальконе. Литературные обработки сюжета: Ж. Ж. Руссо, А. Шлегель, У. Моррис, Б. Шоу, Р. Грейвс, Г. Кайзер, Е. А. Баратынский. 2) Легендарный царь Тира, брат Дидоны (Элиссы). Убил мужа своей сестры Сихея (или Акербаса), чтобы завладеть его богатством, после чего Дидона бежала в Африку, где основала на земле Ярба Карфаген (Ovid. Fast. Ill 574 след., Verg. Aen. I 343 след.). ПИГМЕИ (греч. πυγμα οι, «кулачки», от πυγμ , «кулак» или «расстояние от кулака до локтя»), пихиеи (от греч. Πηχυ , «локоть» ), кубиталы (лат. cubitales), в греческой мифологии племя карликов, обитавшее к югу от Египта (Гекатей, FGH I 328 в), или во Фракии и Колхиде (FGH II 339), или в Малой Азии (Plin. Nat. hist. V 109), или в Индии (FGH II 423). Размером П. от муравья до мартышки. У Страбона (II 71; XV 711) они перечисляются вместе с полупсами, большеголовыми, гнездоухими, безустыми, безносыми, одноглазыми и крючкопалыми. У Геродота (II 32, 6) П. — особое племя, обитающее в Африке в верховьях Нила. П. тесно связаны с культом бога плодородия Нила и отождествляются с карликами пихиеями, в окружении которых изображался Нил (Philostr. Imag. I 5). Отсюда представление о П. как о земледельческом племени (Philostr. Imag. II 22), волосатых и чёрных человечках, обитающих в «жирном» (παχ ), т. е. родящем растения, слое земли. Наиболее распространённые мотивы: гераномахия и геракломахия. Гераномахия — война П. с журавлями (греч. γεραν , «журавль»), которую П. ведут каждый год верхом на куропатках, баранах или козлах (Plin. Nat. hist. VII 26) с целью похитить или разбить их яйца (Hom. Il. III 5—7). Некоторые мифографы (Атеней IX 390 в) объясняют вражду между П. и журавлями стародавним превращением в журавля пигмейской девушки, враждовавшей с племенем. Гераномахия — тема росписи многочисленных ваз, мозаик, помпейских фресок, гемм. Нападение П. на Геракла, отдыхающего после убийства Ан-
807
тея (брата П.), — один из вариантов геракломахии (ср. Керкопы). Геракл собрал П. в шкуру немейского льва и отнес к Эврисфею. Изображения П., дружелюбно окружающих одних великанов (Нил, гиппопотамы) и воинственно — других (Геракл, крокодилы), встречаются на фресках в Помпеях и Геркулануме. Г. Ч. Гусейнов.
ПИК, Пикус (Picus, «дятел»), в римской мифологии лесное божество, дававшее оракулы. Супруг Помоны, возлюбленный Кирки, был превращен ею в дятла за то, что отверг её любовь. Один из царей Лаврента, сын Пилумна, отец Фавна (Serv. Verg. Aen. VII 190; Ч 76; Ovid. Met. XIV 320). Эпоним племени пиценов, которых привёл в места их обитания. У римских авгуров П. как священная птица бога Марса считался особенно пригодным для гадания по поведению птиц. Е. Ш. ПИЛАД (Πυλ δη ), в греческой мифологии сын Строфия у царя Фокиды, в доме которого воспитывался спасённый после убийства Агамемнона его малолетний сын Орест (Apollod. epit. VI 24 след.). В афинской трагедии 5 в. до н. э. П. неизменно выступает как верный друг Ореста, поддерживающий его и в момент совершения мести над убийцами его отца, и в выпадавших затем на долю Ореста испытаниях. Особенно значительна его роль в трагедиях Еврипида «Ифигения в Тавриде» (здесь П. готов пожертвовать своей жизнью ради спасения Ореста) и «Орест» (где П. приходит на помощь другу, осуждённому гражданами Аргоса на смерть за убийство родной матери). После разрешения конфликта П. женился на сестре Ореста Электре. Имя П. в сочетании с именем Ореста стало символом верной и преданной дружбы. В. Я.
ПИЛУМН И ПИКУМН, Пилумн и Питумн (Pilumnus et Picumnus или Pitzmnus), в римской мифологии братья, боги брака и рождения. Перед домом роженицы этим богам ставилось ложе, убиравшееся после того, как отец признает новорождённого. Считалось, что Пилумн (от pilum, «пест для дробления зерна») с богинями Интерцедоной (от intercidere, «рубить») и Деверрой (от diverere, «мести») защищают роженицу и младенца от бога дикой природы Сильвана. Пилумн — царь Лаврента, отец Пика, культурный герой особенно почитавшийся хлебопёками, так как он изобрёл пест для дробления зерна. Его брат Пикумн ввёл унавоживание полей, поэтому назыОрест, Ифигения и Пилад на острове в Сминфе. Римская серебряная чаша. Ок. 20 до н. э.
808
ПИЛЬВИТС
Орест, Ифигения и Пилад. Римский саркофаг. Мрамор. 130–140.
вался также Стеркутий или Стеркулин (от stercus, «навоз»). Иногда их отождествляли с Диоскурами. Считались также богами славы, заслуженной похвалы (Serv. Verg. Aen. IX 4). Е. Ш.
ПИЛЬВИТС, Пильвитис, Пильвитус (Piluitym, Piluuytus, Pilwittus, Pilnitis, Pilnytis и др.), в прусской мифологии божество богатства, избытка. По «Судавской книжечке» (1563) и «Хронике» Бреткунаса (кон. 16 в.), П. делает богатым и «заполняет сараи»; отождествляется с римскими Плутосом и Церерой. В зависимости от того, какую форму имени П. считать первичной, определяются два круга ассоциаций: с литов. pilvas, «живот», прус. *pilv(a)s, или с литов. pilnas, «полный» (pilti, «наливать, насыпать», в частности, зерно), латыш, piоns, прус, pilnan. Входит в тетраду богов, связанных с природно-хозяйственными функциями, наряду с Пушкайтсом, Пергрубрюсом и Аушаутсом, которому противопоставлен как бог материального благополучия богу здоровья (см. в ст. Балтийская мифология). Отнесён М. Преториусом к «рабочим божествам» и не всегда чётко отграничивался от других подобных божеств, например от Жеминеле, обеспечивающей плодородие земли. В последний период существования прусской мифологии (во всяком случае, в «кабинетных» опытах Г. Ф. Стендера и Я. Ланге, кон. 18 в.) П. дал начало двум божествам — Пильнитису, связанному с избытком, богатством (сравнивается с греческим Плутосом), и Пельвиксу (Pelwinks), богу вод и топей (сравнивается с римским Портуном); ср. латыш, peldet, «плавать». Никаких следов П. как мифологического персонажа в народных верованиях не обнаружено. В. В. Иванов, В. Н. Топоров.
ПИР, в мифологии татар-мишарей злой дух. Считалось, что П. могут лишить че-
ловека рассудка, а чтобы излечиться, надо совершить жертвоприношение на развилке трёх дорог. Разновидностью П. считались бичура и шурале. В. В.
ПИРАМ (Pyramus), в античной мифологии вавилонский юноша, возлюбленный Фисбы. Они жили в Вавилоне в соседних домах, но родители не разрешали им встречаться. В стене, разделявшей дома, была щель, и через неё юноша и девушка глядели друг на друга и беседовали по ночам. Однажды они условились о встрече ночью в уединённом месте у могилы легендарного основателя ассирийского царства Нина. Первой пришла Фисба и увидела у гробницы львицу с окровавленной мордой. Бросившись бежать, Фисба обронила своё покрывало. Львица разорвала его и удалилась. Опоздавший на свидание П. увидел при лунном свете следы зверя и разорванное, измазанное кровью покрывало. Решив, что возлюбленная погибла, он закололся. Вернувшись к месту свидания, Фисба нашла тело возлюбленного и, не желая пережить его, убила себя тем же мечом. Белые ягоды росшего у гробницы тутового дерева стали от их крови красными и с той поры сохраняют этот цвет. Миф, изложенный у Овидия (Met. IV 55– 166), является типичным этиологическим мифом, созданным для объяснения существования различных по цвету плодов шелковицы. М. В.
ПИРВА (Pirwa-, Perwa-, Pirua-), древнехеттское божество индоевропейского происхождения. Входит в пантеоны первых столиц Хеттского царства – Несы (Канеса) и Хаттусаса. Среди наиболее ранних памятников древнехеттской поэзии сохранилось обрядовое стихотворение, в котором П. («воин молодой») упоминается вместе с царской дружиной и собранием дружинников (видимо, П. входил в число Пирам и Фисба. Римская мозаика.
Тесей и Пирифой похищают Елену. Аттический краснофигурный стамнос Полигнотоса. Ок. 430420 до н. э. Афины, Национальный археологический музей.
богов – защитников царя). Священная птица П. – орел. Изображался на лошади; связывался с возвышенностью (скалой, hekur Pirwa, «скала П.», ср. индоевропейские названия и атрибуты бога грозы: индоевроп. *Perunos, слав. Perunъ, при хетт. peruna, «скала», готск. fairguni, «гора» и т. п.). Позднее, в период взаимодействия хеттских и месопотамско-хурритских мифологических представлений П. отождествлялся с хурритским божеством Шавушка в образе воина на коне. В. В. Иванов.
ПИРЕНА (Πειρ νη), в греческой мифологии: 1) одна из двенадцати дочерей речного бога Ахелоя (вариант: речного бога Асопа; Diod. IV 72), возлюбленная Посейдона, от которого имела двоих детей — Лехея и Кенхрея, эпонимов двух главных портов Коринфа (Paus. II 2, 3). Артемида на охоте случайно убила одного из сыновей Кенхрея, и П. в горе лила так много слёз, что превратилась в источник, из которого коринфяне добывали питьевую воду (II 3, 2). По одной из версий мифа, возле источника П. Беллерофонт поймал крылатого коня Пегаса (Pind. Ol. XIII 57 след.); 2) одна из пятидесяти данаид (Apollod. II 1, 5). М. В.
ПИРИФОЙ, Пиритой (Πειρ θοο ), в греческой мифологии царь лапифов, сын Иксиона и Дии (Apollod. I 8, 2; вариант: Зевса и Дии, Hom. Il. II 741). С именем П. связан ряд мифов. На свадьбе П. и Гипподамии произошла битва лапифов с кентаврами (Ovid. Met. XII 210–340). Полипойт, сын от брака П. и Гипподамии, один из претендентов на руку Елены (Apollod. III 10, 8). П. — участник калидонской охоты (Apollod. I 8, 2; Ovid. Met. VIII 304), куда прибыл вместе с Тесеем. Дружба с Тесеем была неразрывной. П. помог Тесею похитить двенадцатилетнюю Елену и привезти её в Афидны (Apollod. III 10, 7; epit. I 23).
ПИСЬМЕНА
Геракл, Тесей и Пирифой в царстве Аида. Римская мраморная копия. С греческого оригинала ок. 430 до н. э. Рим, Музей Торлония.
П. и Тесей вместе пытались похитить Персефону из аида и были наказаны; в дальнейшем Геракл освободил Тесея, а П. так и остался в наказание прикованным к камню у входа в аид (Apollod. II 5, 12), поэтому в походе аргонавтов оба друга не участвовали (Apoll. Rhod. I 101–104). П. и Тесей похитили также царицу амазонок Антиопу, ставшую супругой Тесея (Paus. I 2, 1), пытались похитить жену царя феспротов, но были взяты в плен, а в это время Диоскуры овладели Афиднами (I 17, 4–5). П. и Тесей ходили также походом на Лакедемон (I 18, 5), дав друг другу клятву верности. В Афинах вблизи академии было святилище П. и Тесею (I 30, 4). В образе П. очевидны черты архаического героя, отсюда сюжеты калидонской охоты, похищения женщин, военных набегов. А. Т.-Г.
ПИРКУШИ (букв. «сумрачнолицый»), в грузинской мифологии божественный кузнец. Имя и эпитет («огнепламенный») указывают на связь П. с хтоническими силами (дэвами, каджами и т. п.). Захваченный в плен дэвами, он куёт для них оружие, золотые и серебряные вещи. Из плена П. выручает Иахсари с условием изготовить ему колокол. П. приписывается изготовление чаш, кубков, пивоваренных чанов и других предметов. З. К.
ПИРЫ (перс. ед. ч. — пир, «старец»), в мифологиях тюркоязычных народов Малой и Средней Азии покровители различных занятий. Представления о патронах профессий восходят к доисламским традициям, наибольшее развитие получили в мифологии турок. С утверждением ислама роль П. приобрели многие персонажи мусульманской мифологии: Нух в Средней Азии почитался как патрон плотников; Дауд — как покровитель ремёсел, связанных с обработкой металла; Фатима (Биби Фатима у узбеков и таджиков, Биби Патма у туркмен, Батма Зуура у киргизов) — как покровительница женских занятий; Дюльдюль (Дюльдюль-ата) — обожествлённый конь Али — как покровитель коневодства у туркмен и т. д. Некоторые П. по происхождению — местные доисламские божества: Амбар-она, БобоДехкон, Коркут, Аймуш (покровитель овцеводства у карачаевцев), Зенги-баба (покровитель крупного рогатого скота у народов Средней Азии), Жылкыши-ата (покровитель коневодства у казахов) и т.
д. Ряд древних божеств-покровителей был замещён мусульманскими персонажами, воспринявшими их функции. Например, функции почитавшегося в Средней Азии божества – покровителя овцеводства (Чопан-ата у узбеков, Шопан-ата у казахов, Чолпон-ата у киргизов) в туркменской мифологии перешли к Мусе. Один и тот же персонаж мусульманской мифологии у разных народов может являться П. разных профессий: так, Увейс Карани в Средней Азии почитался как патрон верблюдоводства (Ваис-бобо, Султан-бобо у узбеков, Вейс-баба, Вейсель-кара у туркмен, Ойсул-ата у киргизов, Ойсыл-ата или Ойсыл-кара у казахов), а в Турции – как покровитель шорников и мастеров – изготовителей бидонов. Популярными П. являлись также Буркут-баба, Ашыкайдын, Камбар, Мир-Хайдар (Хайдар-баба) – хозяин ветра у туркмен, некоторых групп казахов и узбеков, Жалангаш-ата – хозяин ветра у некоторых групп казахов, Наилодж-бобо (Наладж-баба) – покровитель чигирных работ у узбеков и туркмен Хорезмского оазиса, Чекчек-ата – покровитель разведения коз у киргизов, и др. В суфизме П. — старец-наставник. В. Н. Басилов.
ПИСЬМЕНА. Существенную роль во многих мифопоэтических системах играют П., т. е. графические (в широком смысле) элементы — идеограммы (рисунки, иероглифы), клинописные знаки, буквы, разные виды эвентуальных конвенциальных графем и т. п., преследующие цель сообщения. Это сообщение может быть обращено к другому или к самому себе (запись на память, т. н. меморат), но, строго говоря, не предполагает непременной дешифровки, т. е. понимания сообщения в том же смысле, в каком оно характеризовало своего автора (знание кода). Многие П. долгое время оставались или остаются нерасшифрованными, что не мешает им быть элементами мифопоэтической системы, считаться и почитаться священными, использоваться в магической и ритуальной практике и т. п. Но в любом случае необходима установка на то, что П. нечто обозначают, т. е. что их значение, смысл не исчерпывается ими самими в их материальном, чисто формальном аспекте. Они подразумевают отношение к себе как к знаку, пользование ими как знаками со стороны того, кто прибегает к П. (активно — как их создатель, производитель или пассивно — как их потребитель, дешифровщик). Поэтому история письменности хорошо знакома с ситуациями «гиперсемиотической» оценки неких конфигураций как П., хотя они П. не являются, так как нанесены не «мыслящей рукой», а объясняются случайными причинами. Тем не менее, до тех пор, пока данная конфигурация трактуется как П. (а не нечто случайное), она может быть полноправным членом мифо-поэтического ряда. П. уместно отделять от так называемого «предметного» письма, представленного в разных традициях такими разновидностями, как бирки, знаки собственности, жезлы вестников, разные виды узелкового письма (напр., кипу у древних инков), пояса вампум с нанизанными раковинами у североамериканских индейцев,
809
«предметные» письма (напр., ароко — письмо йоруба), и от простейших видов «рисуночного» письма, прежде всего от пиктограмм, основанных на иконическом признаке (круг с лучами, т. е. изображение солнца, обозначает само солнце и всегда, при всех условиях только солнце). В отличие от пиктограммы идеограмма как высшая форма «рисуночного» письма уже является разновидностью П., поскольку она может передавать значение, не совпадающее с тем предметом, который выступает как форма идеограммы (тот же круг с лучами как идеограмма может уже обозначать не само солнце, а жару, тепло или соответствующие свойства — жаркий, горячий, теплый и т. п.). Таким образом, свойство «быть П.» присуще П. тем в большей степени, чем независимее они от «предметного» и «рисуночного» принципов, т. е. чем более формальными и универсальными становятся сами П., чем более они отрываются от материальной эмпирии, стремясь превратиться в некую самодостаточную имманентную систему типа алфавита. Каждый решительный шаг на пути прогресса письменности был связан с тем, что система П. становилась всё более герметичной, все менее наглядней для неискушенного, непрофессионального пользователя П. Это обстоятельство наряду с тем, что введение П., как и каждое существенное усовершенствование системы П., давало исключительный эффект в решении проблемы памяти, столь важной для мифопоэтической эпохи, способствовало резкому возрастанию роли П., их престижа, приводило к сакрализации П. как своего рода сказочного «чудесного» средства, с помощью которого решаются иначе не разрешимые задачи. П. понимались как сакральные знаки, которые связаны с высшими и тайными смыслами [ср. использование П. в разного рода тайнописях, в текстах эсотерического характера (ср. руны), в основных священных текстах данной традиции и т. п.] и противостоят сфере профанического, явного, сугубо материального. Соответственно этому знание П., их изобретение, пользование ими становится уделом особого разряда жрецов (ср. кельтских друидов или т. н. «священнокнижника» — ερογραμματευ в Египте, выступавшего в ритуальных шествиях с чернильным прибором и тростниковым пером) или приравненных фактически к ним довольно изолированных профессиональных писцов (как в Древнем Египте). Многие древние виды письменности обозначались как «священные» внутри данной традиции или извне (ср. ιερογλυφικ , т. е. иероглифические, «священно-вырезанные» письмена). Своим происхождением они обязаны инициативе богов. Древнеегипетский Тот и вавилонский Набу были богами-писцами, покровителями писцов и в известной степени властителями человеческих судеб, которые записывались «палочкой рока». По представлениям древних египтян, Тот был не только изобретателем письма, «властителем книг», но и покровителем правильной устной речи (хотя сама речь была изобретена другими богами) и всех знаний. Платон сообщает, что Тот (Тевт) «первый изобрёл число, счёт, геометрию, астрономию, вдобавок
810
ПИСЬМЕНА Фестский диск – письмена Минойской культуры. Терракота. Крит.
игру в шашки и в кости, а также и письмена» (Plat. Phaedr 274 cd). В древнеегипетских представлениях о Тоте также подчёркивается связь между П. и звуками: Тот обладал магической возможностью передавать написанное адекватной ему устной речью. Но главная сила Тота — в синтезе с помощью П. того, что сказано: «Ра изрек, и Тот записал» — такова обычная формула, определяющая роль богаписца. Дочерью или сестрой (женой) Тота считалась богиня — покровительница письма и счёта — Сешат. К Тоту обращались с молитвой о ниспослании умения хорошо писать. Божественное происхождение П. признаётся и в исламе: аллах создал буквы и сообщил их Адаму (скрывая их от ангелов). Даже в древнеиндийской традиции, ориентированной на звучащее слово, а не букву, существует особое божество мудрости, речи, учения, науки, искусства Сарасвати, которое, кроме того, изобрело санскрит и создало буквы алфавита деванагари (правда, последние заслуги Сарасвати свидетельствуются довольно поздними источниками). В древнегреческой традиции, напротив, изобретение букв приписывалось не богам, а людям, например, указывалось, что они были занесены с Востока финикийцем Кадмом (Herodot. V
58); тем не менее, позже роль изобретателя письменности была присвоена Гермесу (Гермес Трисмегист), отождествлённому греками с Тотом (Diod. I 16). Напротив, древнееврейская традиция настаивает на сакральности письменного текста (Торы), более того, — на его предвечном бытии (то же принималось и мусульманами в отношении Корана): «Скрижали были дело божие, и письмена, начертанные на скрижалях, были письмена божий» (Исх. 32, 16). Буква, согласно позднеиудейской традиции, сакральна сама по себе и, более того, бессмертна. Можно сжечь свиток, но буквы неуничтожимы (ср. мотив поедания свитка в «Книге пророка Иезекииля» 3, 3); ср. параллельное этому учение древнеиндийской мимансы о бессмертии предвечно существующего звука. Этот акцент на букве, на П. осознается особенно чётко на фоне раннехристианской традиции, в которой букве противопоставлен дух, причём высший смысл связывается именно с духом: «Он (бог) дал нам способность быть служителями Нового Завета, не буквы, но духа; потому что буква убивает, а дух животворит» (2 Кор. 3, 6; ср. сходное противопоставление — Рим. 2, 29; 7, 6). В иудейской мистической традиции развивается учение о сокровенном значении каждой буквы еврейского алфавита (ср. трактат «Буквы рабби Акибы»). Согласно учению Акибы, названия букв суть аббревиатуры, которые развёртываются в некие утверждения, обладающие высоким авторитетом (этот принцип «нотарикона» был в употреблении и в раннехристианской традиции, где обозначение Иисуса как рыбы – ΙΧΘΥΣ трактовалось как аббревиатура формулы Ιησου Χριστ Θεου Υιο Σωτηρ, т. е. «Иисус Христос, божий сын, спаситель»; в Византии сходным образом имя Адама «развёртывали» в обозначение пространственных зон вселенной – восток, запад, север, юг). В иудейском мисти-
Розеттский камень. Лондон, Британский музей.
ческом трактате «Книга творения» обсуждается вопрос о том, что мир состоит из чисел и букв. В известном смысле, перебрать весь алфавит значит пройти всю вселенную от начала до конца – от алефа до тава (от альфы до омеги). Соответственно алфавит становится мощной классификационной системой, в которой, во-первых, каждый элемент (буква) связан с другим, во-вторых, он сопоставлен с неким утверждением, формулой, сакральной ценностью, аббревиатурой которой он является, в-третьих, он соотнесён с другими смыслами — классификаторами. Так, алеф, первая буква еврейского алфавита, обозначала быка; её числовое значение – 1; её физическое соответствие – дыхание; планетарное или зодиакальное – солнце; символическое – воля, сила; цветовое – бледно-жёлтый; направительное – сверху вниз и т. п. Ср. в латинском алфавите А – 50, 500; солнце; маг; В – 300; луна; высшая жрица; С – 100; Стрелец; дьявол; С – 400; Козерог или Марс; Вавилонская башня и т. п. В друидическом алфавите: a (ailm) – 1; серебряная ель; Новый год; о (onn) – 4; дрок; весеннее равноденствие; e (eadha) – 2; тополь; осеннее равноденствие; 1 (luis) – 14; рябина; 22 января – 18 февраля; (nion) – 13; ясень; 19 февраля – 18 марта; (duir) – 12; дуб; 11 июня – 8 июля и т. п. Рунические знаки связывались с определёнными «пророческими» смыслами (любовь, удача, богатство, несчастье, смерть, огонь, верность и т. п.). Древние германцы использовали руны как талисман, который помогал в бою, в любви, отгонял зло и т. п. «Старшая Эдда» сохраняет представления о том, что руны, «сильнейшие знаки», были созданы богами и вырезаны Одином, висевшим на дереве Иггдрасиль с тем, чтобы узнать тайны мира. Особое мифопоэтическое значение букв не исчерпывается приведёнными способами их интерпретации. Существует, по крайней мере, ещё два типа «глубинного» толкования букв — через отсылку их к соответствующим звукам, которые выступают (как, напр., в упанишадах и ряде древнеиндийских трактатов по философии языка) как классификационные элементы большой разрешающей силы, и через анализ конститутивных элементов букв, отсылающих к некоему жесту, кинеме (нередко артикуляционно-произносительного характера); ср. «глоссолалические» опыты Андрея Белого, оживляющие мотив языка, уподобляемого перу, изображающему соответствующую букву (идея звукобуквенного изоморфизма). Широко распространено и соотнесение букв с числами (напр., в алфавитах, восходящих к греческому или – еще ранее – финикийскому источникам), моделирование мира числом — буквой (ср. языковое единство пары читать — считать). Весьма многочисленны и примеры обращения в связи с П. и книгой к образам растительного кода. Речь идёт о засеянном семенами поле как образе книги, с дальнейшей детализацией: борозда — строка, семя — буква, сеянье — писание, сбор урожая — чтение, разумение книги, сам урожай — образ духовных результатов чтения. Эти образы (как в загадках, так и в старой учительной литературе и разного рода аллегориях) сопрягаются с одним из моти-
ПЛЕМЕНА БОГИНИ ДАНУ вов «основного» мифа: расчленение, а затем собирание воедино младшего сына бога (или его позднейших трансформаций, в частности поэта). Этот образ реализуется не только в мифе, но и в практике древних поэтов, обучавшихся разъятию и собиранию текста, а также в языковых мотивировках понятия чтения (ср. лат. lego, «собираю» и «читаю» при др.-греч. λ γω, «собираю», «выбираю», но и «говорю», «высказываю» и т. п.). Изобретатели алфавита как родоначальники культурной традиции пользовались особым уважением, нередко считались святыми (ср. Месропа Маштоца, Ульфилу, Кирилла и Мефодия, Стефана Пермского и др.), что является продолжением жреческой традиции изобретения П. и заботы о письме, о священных текстах, о книге. Святость деяния возрастает ещё более, когда не только изобретены П., но и на них к тому же записан основной сакральный текст данной традиции. B. H. Топоров.
ПИТАО-КОСОБИ, в мифологии древних сапотеков бог кукурузы. Находился в тесной связи с богом дождя Косихо-Питао. Изображался с хоботообразным носом. Ему поклонялись и как символу в виде крупного початка кукурузы. В. Е. Б.
ПИТАО-ШОO, в мифологии сапотеков бог-ягуар, бог землетрясений. С древности аналогичные боги известны большинству народов Месоамерики под названием «сердце гор», «сердце земли». П.-Ш. считается богом-пророком, голосом которого является горное эхо. П.-Ш. представляют в виде атланта, держащего на плечах землю; когда он шевелится, земля двигается и происходят землетрясения. В. Е. Б.
ПИТАРЫ (др.-инд. Pitarah, «отцы»), в древнеиндийской мифологии обожествляемые умершие предки, пребывающие на третьем небе. Культ П. играл особую роль в погребальных обрядах, относящихся к богу смерти Яме, «господину над П.». В «Ригведе» П. посвящены два гимна (X 15, 54). Под П. обычно понимают первых, древних прародителей, проложивших путь, по которому следуют и недавно умершие. П. упоминаются в связи с третьим шагом Вишну. Различают разные группы П.: вайрупы, навагвы, ангирасы, атхарваны, бхригу, васиштхи. Особенно близкое отношение к Яме имеют ангирасы. Согласно «Атхарваведе» (XVIII 2, 49), П. населяют воздух, землю и небеса. Они пируют с Ямой и другими богами (PB X 14, 10; AB XVIII 4, 10), участвуют в жертвоприношении сомы (подчёркивается их любовь к напитку). К ним обращаются с просьбами о богатстве, потомстве, долгой жизни. П. бессмертны (AB VI 41, 3), и о них говорят, как о богах. Иногда им приписываются и космические действия (они украшают небо звёздами, устанавливают тьму и свет, порождают зарю, обнаруживают спрятанный свет и т. п.). Путь П. отличен от пути богов, подобно тому как мир П. (pitrloka) противопоставлен миру богов (svarga loka) (Шат.-бр. VI 6, 2, 4). Тем не менее, согласно «Ваю-пуране» и «Хариванше», первые П. были сыновьями богов, тогда как сами боги, пренебрегшие Брахмой, были прокляты им и обра-
щены в безумцев. Иногда П. называют десятерых Праджапати, прародителей людей. Культ П. имеет глубокие индоевропейские корни (ср. также польск. dziady, рус. «деды» и т. п.). В. Т.
ПИТФЕЙ (Πιτθε ), в греческой мифологии сын Пелопа и Гипподамии, брат Фиеста и Атрея; царь Трезен, обладатель вещего дара. П. понял смысл ответа оракула царю Эгею, вопрошавшему, будет ли у него потомство; напоив Эгея, П. уложил его спать со своей дочерью Эфрой, которая родила от Эгея Тесея (вариант мифа о рождении героя; Apollod. III 15, 6–7; 16, 1). А. Т.-Г.
ПИФОН, Дельфиний (Π θων), в греческой мифологии чудовищный змей, рождённый землёй Геей. Опустошал окрестности Дельф и сторожил древнее прорицалище Геи и Фемиды в Дельфах (Paus. X 6, 6). Гера поручила П. воспитание чудовищного Тифона. Аполлон, убив П., основал на месте древнего прорицалища храм и учредил Пифийские игры (Hymn. Hom. II 115–196; Callim. Hymn. II 100–104); в этом мифе получила отражение смена хтонического архаизма новым, олимпийским божеством. А. Т.-Г.
ПИЦЕН, бичен, пичан, печан, пицин, ен, енпери, урман иясе, в мифологии западносибирских татар дух – хозяин леса. Считалось, что может и приносить удачу, и причинять зло, заводя в глухие дебри. Представлялся в образе человека (в частности, благообразного старца с длинным посохом и котомкой за плечами), а также различных зверей (например, обезьяны). П. живёт в заброшенных охотничьих избушках, любит лошадей, катается на них, путает гриву, мажет её смолой. В облике красивой женщины вступает в любовную связь с человеком. Один из рассказов о П. гласит, что однажды охотник в лесу встретил женщину (в облике которой перед ним предстал П.), женился на ней и зажил богато. Однажды, придя домой раньше положенного, вместо красавицыжены он увидел страшилище с торчащими изо рта клыками. Из своих распущенных волос она вытаскивала ящериц и поедала их. Охотник в ужасе закричал, и сразу всё пропало — и жена, и его богатство. В мифологиях других тюркоязычных народов П. соответствуют арсури у чувашей, шурале у казанских татар и башкир. У тобольских и омских татар П. близки волосатые, неприятно пахнущие «лесные люди» йыш-кеше (ср. также агач киши), которые завлекают путников в лес, женят их на себе. По ночам души йыш-кеше выАполлон убивает Пифона. Гравюра к «Метаморфозам» Овидия. 1581.
811
ходят наружу через дыру под мышкой (ср. Убыр). В. Б.
ПИШАЧИ (др.-инд. picaca), в древнеиндийской мифологии злобные и вредоносные демоны, насылающие болезни, нападающие на людей и питающиеся их мясом и кровью. В поздневедийской литературе три класса благих существ: боги, люди и питары («отцы») – противостоят трём группам существ демонических: асурам, ракшасам и П. (Тайт.-самх. II 4, 1). П. обычно рассматриваются как проклятые души питаров-предков. Согласно другим источникам, П. – дети Кашьяпы и его жены Пишачи либо же сотворены Брахмой из своего гнева (Вишну-пур. I 5, 42). Судя по некоторым сведениям (об особом, присущем П. языке — пайшачи, о месте их пребывания — в горах Виндхья), миф о П. имеет историческую основу: не исключено, что это какое-то племя аборигенов, вступившее в конфликт с ариями. П. Г.
ПИШДАДИДЫ, пешдадиды, в иранской мифологии первая династия Ирана. Соответствует древним Парадата. Династия П. включает (по «Шахнаме») десять царей: Каюмарс, Хушанг (см. Хаошйангха), Тахмурас (Тахма-Урупа), Джамшид, Заххак, Фаридун (см. Траэтаона), Манучехр, Навзар, Зутахмасп-Зав и Гаршасп (см. Керсаспа). Цикл сказаний о П. (первоначально они существовали раздельно), очевидно, позднего происхождения, носит компилятивный характер и, возможно, возник в эпоху парфянского царя Вологеса I (1 в.). Однако легенды о П. содержат и некоторый реальный древний исторический фон: П. поклоняются светилам — солнцу, луне, планетам и другим элементам мироздания [Бируни; аналогичные описания древнеиранских верований содержатся у Геродота (I 131)]. Схемы легендарных династий, П. и Кейянидов, создают хронологическую панораму священной истории с образом Заратуштры в центре. Л. Л.
ПИЭРИДЫ, Пиериды (Πιερ δε ), в греческой мифологии одно из названий муз. По одной из версий мифа, музы получили название П. по имени Пиера, прибывшего из Македонии и давшего также название местности Пиерии во Фракии, где обитали музы; он же установил число муз и дал имена каждой из девяти (Paus. IX 29, 3). По другому мифу, П. – девять дочерей Пиера, носивших те же имена, что и музы; они вызвали на состязание в пении самих муз и были побеждены и наказаны ими за дерзость (музы превратили П. в сорок) (Ovid. Met. V 300–678). В мифе о П. отразилось воспоминание о победе, одержанной младшими музами (олимпийскими) над их более древними, местными предшественницами старшими музами П., имена которых затем были приданы младшим музам. А. Т.-Г.
ПЛЕМЕНА БОГИНИ ДАНУ (ирл. Tuatha De Danann), в кельтской (ирландской) мифологии основная группа богов. В средневековых ирландских псевдоисторических компиляциях изображались одной из «рас» — завоевательниц Ирландии; они прибыли с таинственных северных островов и, победив демонов-фоморов, в свою
812
ПЛЕЯДЫ
Плеяды. Картина Э. Веддера. 1885. Нью-Йорк, музей искусств Метрополитен.
очередь уступили господство над Ирландией «сыновьям Миля» (подробнее см. в ст. Кельтская мифология). Дану (Ану, ср. ирл. anae, «богатство», «процветание»; валлийск. Дон) признавалась матерью — прародительницей богов, среди которых наиболее известны Дагда, Нуаду, Диан Кехт (божественный врачеватель), Луг, Гоибниу (бог-кузнец), Огма. В валлийской традиции супругом Дон был Бели (видимо, связанный с галльским солнечным богом Беленусом), от которого вели свою родословную крупнейшие валлийские исторические династии. В валлийских генеалогиях Дану — Дон превращается в Анну, что характерно и для бретонской традиции, где Анна повелевает народом мёртвых — анаон (ср. валлийское название потустороннего мира — аннон).
ПЛЕЯДЫ (Πλει δε ), в греческой мифологии семь дочерей титана Атланта и океаниды Плейоны: Алкиона, Меропа, Келено, Электра, Стеропа, Тайгета, Майя. Все сестры сочетались с богами, за исключением Меропы, которая стала женой Сисифа. П. преследовал охотник Орион (Hes. Opp. 619), пока они не превратились в голубей. Зевс же вознёс их в виде созвездия на небо. Шесть звёзд из этого созвездия сияют ярко, а седьмую, Меропу, почти не видно, так как ей стыдно, что она вышла замуж за смертного (Ps.-Eratosth. 23) (вариант: П. превратились в созвездие после смерти их брата Гиада и сестёр Гиад, Hyg. Fab. 192). А. Т.-Г.
С. Ш.
ПЛИСФЕН (Πλεισθ νη ), в греческой мифологии один из представителей рода Пелопа. Различные источники называют П. либо сыном Атрея (Apollod. III 2, 2; тогда Агамемнон и Менелай становятся внуками Атрея), либо непосредственно сыном Пелопа.
Эйрена (мир) с младенцем Плутосом (богатством) — произведение Кефисодота — стояла на рыночной площади Афин. Римская копия. Мюнхен, Глиптотека.
ПЛУТОН (Πλο των), в греческой мифологии одно из имён бога – владыки царства мёртвых аида.
В. Я.
А. Т.-Г.
ПЛУТОС (Πλο το ), в греческой мифологии бог богатства, сын Деметры и Иасиона, родившийся на Крите (Hes. Theog. 969–974). П. в своей более ранней форме связан с Деметрой и Персефоной. Всякий, кто удостоился любви этих богинь, попадает под покровительство П., дарующего людям обилие запасов и стад (Hymn. Horn. V 486–489). Объединение с элевсинским культом обеих богинь привело также к отождествлению П. и Плутона (Аида), т. к. божество мёртвых мыслилось обладателем несметных подземных богатств. П. посвящена комедия Аристофана «Плутос», где бог изображён слепым старцем, не ведающим справедливого распределения богатства. Исцелённый в храме Асклепия, П. наделяет богатством бедняков и отнимает его у богачей. Эта ситуация производит невероятные комические изменения в обществе, где никто не желает работать и боги в нищенском виде нанимаются подёнщиками к разбогатевшему бедняку. В классической античности П. стал восприниматься как некая персонификация богатства. А. Т.-Г.
ПОДАГА (лат. Podaga y средневековых авторов), у балтийских славян божество, имевшее, согласно хронике Гельмгольда (12 в.), храм с идолом в Плуне. Возможно, имя П. тождественно польск. Pogoda, упоминаемому у Я. Длугоша (15 в.) как одно из имён божеств сезонного типа. Предполагалось возведение имени П. к рус. кор-
ню «жечь» («пожечь»), лит. pa-deg-ti, что позволило бы связать его с культом огня; предполагавшиеся сближения с именем Дажьбога остаются проблематичными. В. И., В. Т.
ПОДАЛИРИЙ (Ποδαλε ριο ), в греческой мифологии сын Асклепия, унаследовавший вместе с братом Махаоном от отца искусство врачевания. В историческое время почитался как герой-исцелитель главным образом в Фессалии, Карий и Южной Италии (Hom. Il. II 729–733, Paus. Ill 26, 10; Strab. VI 284). В. Я.
ПОКОЛЕНИЯ мифологические, способ организации времени, персонажей пантеона и героев сакральной истории. П. делятся на поколения богов, ведущие начало от первого существа (или пары существ), с которыми связан акт творения, поколения людей и промежуточные поколения (чудовищ, карликов, великанов и т. п., хотя великаны могут входить и в поколения богов; так, в греческой мифологии титаны предшествуют богам актуального пантеона). Иногда устанавливается соответствие между П. богов и П. людей (напр., греческий золотой век называют веком Крона). Сама идея П. характерна для развитых пантеонов и отчасти представляет собой способ упорядочения слишком разросшейся мифологической системы, осложнённой вариантами (вплоть до приурочения вариантов одного мифа к разным поколениям богов — в греческой традиции Афродита Урания и Афродита Пандемос отстоят друг от друга на два поколения). П. богов сменяются в большинстве случаев насильственно. Классическими примерами такого конфликта можно считать греческий и хурритский. В обоих случаях павшее (старшее) поколение богов производит новое чудовище, чтобы отомстить победителям (Рея рождает Тифона, Кумарби — Улликумме), причём это чудовище в сущности является братом предполагаемых жертв. Сходные мотивы можно найти у хеттов, шумеро-аккадцев, финикийцев. Интересный пример мифологической разработки темы П. даёт сказание о героичесПлутон – Гадес. Римская копия. По греческому оригиналу 5 в. до н. э. Рим, Национальный музей.
ПОЛИНЕЗИЙСКАЯ И МИКРОНЕЗИЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ ком детстве культурного героя — трикстера Ворона (Йель) у северо-западных индейцев-тлинкитов. Борьба молодого Йеля со старым Вороном с истоков реки Насс трактуется как месть старику, убивавшему (из страха инцеста) своих племянников и наследников. На глубинном уровне этот сюжет осмысляется как борьба космоса с хаосом (всемирным потопом, насланным стариком), как преодоление смерти и как успешное прохождение инициационных испытаний. Смена П. богов повторяется в мире людей, когда они сменяют великанов или иных чудовищ на земле. П. людей, как правило, характеризуются деградацией, иногда изменением условий существования. Наиболее известный пример — греческий миф о пяти веках. Отголосок мифологической темы поколений можно видеть не только в развитых генеалогиях людей — героев мифов (упорядочение отношений между людьми по образцу пантеона), но и в перечнях поколений, с которых начинаются эпические («Шахнаме») или исторические (летописи и хроники) своды. Г. А. Левинтон.
ПОЛАЗНИК (укр. полажайник, польск. podlaznik, болг. палезник, словац. polaznik, словен. polazic, polazar, хорв. polezaj), в славянской мифологии и новогодней обрядности персонаж, приносящий плодородие и счастье, и соответствующий ему ритуал. П. – первый посетитель дома в наступившем Новом году (реже – животное, вводимое в дом, – вол, овца, коза; у поляков подлазник – название рождественской ёлки). С ним связаны ритуалы гадания: если П. – удачливый человек (серб. срепан – ср. Среча), год будет счастливым; Полигимния – муза торжественных гимнов. Саркофаг муз. Римская работа нач. 2 в. Мрамор. Париж, Лувр.
813
Жертвоприношение Поликсены. Скульптура П. Феди. 1866. Флоренция, Лоджия деи Ланци.
если П. – мужчина, родятся дети и животные мужского пола, женщина – женского и т. п. В честь П. устраивают пиршество, он совершает магические акты с рождественским поленом (см. Бадняк), произнося заклинания о размножении скота, здоровье людей. В. И., В. Т.
ПОЛИБ (Π λυβο ), в греческой мифологии: 1) царь египетских Фив, принимавший у себя занесённых в Египет по пути из-под Трои Менелая и Елену (Hom. Od. IV 125 след.); 2) сикионский царь, дед Адраста по матери (Herodot. V 67); 3) коринфский царь, приёмный отец Эдипа (Soph. О. R. 774 след., 1014–1022). Поскольку, по некоторым версиям, младенец Эдип был подобран в Сикионе, этого П. иногда отождествляли с П. из Сикиона. В. Я.
ПОЛИГИМНИЯ, Полимния (Πολ μνια); в греческой мифологии одна из девяти муз, дочь Зевса и Мнемосины (Hes. Theog. 78). Она – муза серьёзной гимнической поэзии, ей приписывали изобретение лиры. П. помогала «запоминать схваченное» (Myth. Vat. II 24). Имя П. указывает на то, что поэты приобрели созданными ими гимнами бессмертную славу (Diod. V 7). П. изображается со свитком в руках, в задумчивой позе. А. Т.-Г.
ПОЛИДЕКТ (Πολυδ κτη ), в греческой мифологии внук царя Эола и сын Магнета (Apollod. I 9, 6). Царствовал на острове Сериф, где Диктис – его брат выловил из моря ящик с Данаей и младенцем Персеем. П., влюбившись в Данаю, пытался силой овладеть ею и отправил возмужавшего Персея на розыски горгоны Медузы, чтобы избавиться от него. Вернувшись победителем, Персей застал мать, спасающейся у алтаря от преследований П. Персей головой Медузы превратил П. и его приверженцев в каменные статуи (Apollod. II 4, 2–3). А. Т.-Г.
ПОЛИДОР (Πολ δορο ), в греческой мифологии троянский царевич, сын Приама. Согласно «Илиаде», матерью П. была Лаофоя и погиб он в бою, сражённый Ахиллом (XX 407–418; XXI 88–91). По более поздней версии, вероятно, фракийского происхождения, обработанной в «Гекубе» Еврипида, матерью П. являлась Гекуба. Чтобы уберечь юного П. от гибели во время Троянской войны, родители отослали его из Трои с большими сокровищами к фракийскому царю Полиместору. Тот же после взятия Трои ахейцами, то ли польстившись на сокровища, то ли желая оказать услугу победителям, убил П. и бросил его тело в море. Труп прибило к берегу как раз возле того места, где Гекуба вместе с другими пленными троянскими женщинами ожидала своей участи. Геку-
ба, воспользовавшись пребыванием Полиместора в ахейском лагере, заманила его с детьми к себе и при помощи своих служанок убила детей Полиместора, а его самого ослепила. П. был похоронен на фракийском берегу Полиместором (Verg. Aen. III 22–68). Когда здесь остановился бежавший из Трои Эней и пытался срубить для жертвоприношения ветви с куста, росшего на безымянном холме, с ветвей закапала кровь, и голос убитого П. раскрыл тайну его смерти. Троянцы совершили здесь новое погребение и жертвоприношение. П. звали также сына Кадма (основателя Фив) и Гармонии, прадеда Эдипа (Hes. Theog. 978; Soph. О. R. 265 след.). В. Н. Ярхо.
ПОЛИКСЕНА (Πολυξ νη), в греческой мифологии дочь Приама и Гекубы. Когда ахейцы после взятия Трои намеревались вернуться домой, над могилой Ахилла появилась его тень, потребовавшая принесения ему в жертву П. Заклание П. произвёл сын Ахилла Неоптолем, причём П. гордо подставила себя под удар меча и умерла с достоинством. Сказание о П., засвидетельствованное в киклическом эпосе, лирике и афинской трагедии, восходит к древнему обычаю погребать вместе с героем его жену, наложниц, любимых слуг, коня и др. Поздняя версия объясняла гибель П. на романтический лад: влюблённый в П. Ахилл был коварно убит, придя безоружным для переговоров о свадьбе, и после смерти он зовёт к себе наречённую (Hyg. Fab. 110). В. Я.
ПОЛИМЕСТОР (Πολνμ στωρ), в греческой мифологии фракийский царь, зять Приама, убивший троянского царевича Полидора. В. Я.
ПОЛИНЕЗИЙСКАЯ И МИКРОНЕЗИЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ. Полинезийская мифология (П. м.), мифологические представления коренных жителей Полинезии
814
ПОЛИНЕЗИЙСКАЯ И МИКРОНЕЗИЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ
– островов, расположенных в центральной части Тихого океана. Предки полинезийцев заселили острова, придя, по-видимому, из Юго-Восточной Азии, главным образом через Индонезию и Меланезию, не ранее 2-го тыс. до н. э. (спорадические контакты с населением Центральной и Южной Америки, на которых настаивает норвежский исследователь Т. Хейердал, вряд ли могут служить доказательством заселения Полинезии из Америки). Жители Западной Полинезии (Самоа и Тонга) считают себя автохтонами, тогда как в мифах большинства других полинезийских островов в качестве места, откуда расселились полинезийцы и куда возвращаются после смерти души достойных, фигурирует чедесная страна на западе — Гавайки (Аваики). Новозеландский этнограф Те Ранги Хироа (П. Бак) — сторонник северного (через Микронезию) пути заселения Полинезии, полагает, что Гавайки — одно из названий острова Раиатеа (острова Общества). Хотя эта гипотеза не может считаться полностью доказанной, обращает на себя внимание то обстоятельство, что именно на Раиатеа, в местности Опоа, находится общеполинезийский культовый центр, жрецы которого кодифицировали древние полинезийские ритуально-мифологические традиции. Впрочем, несмотря на кодификацию, варианты мифов на различных островах значительно отличаются друг от друга. Основным источником для изучения П. м. является фольклор, включающий многочисленные песни, сказки, предания, театрализованные народные произведения и т. п. Элементы мифа, волшебной сказки, местного предания предстают в определённом синкретическом единстве. На многих островах Полинезии имеются полупрофессиональные певцы-сказители или исполнители танцев, которые являются знатоками традиционных сюжетов, мотивов, стилистических клише. Большую роль играли жрецы (тохунга, такуха, кахуна и т. п.), в некоторых местах, например на Таити, составлявшие особые корпорации, шаманы-колдуны и экстатические прорицатели (таула, тауа, каула и т. п.), сакрализованные племенные вожди (типа таитянских королей или тонганского обожествлённого царя-жреца туи-тонга), противостоявшие собственно военным вождям, а также (в Восточной Полинезии) мужские союзы, к которым восходит своеобразный институт ариои, связанный на Таити с культом бога Псп и специализирующийся в основном на театрализации мифов. Ритуальная оппозиция сакрального — профанного в П. м. крайне гипертрофирована и соотнесена с представлением об особой силе (мана), а также с системой табу. П. м., в отличие от родственных ей меланезийской и микронезийской мифологий, знает не только различные категории духов (туреку у маори Новой Зеландии, менехуне на Гавайях и другие подобные существа типа эльфов) и мифических первопредков — культурных героев (сохранивших здесь только реликтовую связь с тотемизмом), но и целый пантеон высших богов, типологически близких к мифологическим пантеонам древних цивилизаций Средиземноморья, Индии, Китая,
Японии, Америки. П. м. в какой-то мере сливается с генеалогией, т. к. боги включены в число «предков» и фигурируют в начальных частях квазиисторических преданий о миграциях первопоселенцев тех или иных островов после того, как они покинули прекрасную Гавайку, о военных конфликтах между ними и т. п. Почти повсеместно высший уровень пантеона богов включает Тангароа (Тангалоа, Тагалоа, Таароа, Каналоа; ср. с культурным героем и трикстером Тангаро в меланезийской мифологии), а также (исключая Западную Полинезию) Тане (Кане), Ронго (Роо, Лоно), Ту (Ку). Общеполинезийские боги дублируют друг друга в совершении таких деяний, как отделение неба от земли, а также создание самой земли, людей, культуры. Как хозяева стихий они представляют оппозиции: свет — тьма, суша — вода, море — лес, мир — война и т. п. В образе Тангароа, например, черты первопредка — культурного героя сохраняются лишь как реликты. В основном же он — небесный бог-творец, бог морской стихии (всюду, кроме Гавайев). На Гавайских островах Тангароа — хтоническое существо, тогда как в Новой Зеландии хтоническим существом является Фиро (Хиро). Соответственно в Новой Зеландии (и во многих других местах) Тангароа противостоит Тане как богу лесов, дикорастущих злаков, лесных зверей и птиц (оппозиция вода — суша и море — лес), а на Гавайских островах как хтоническое существо — богу света (в Новой Зеландии оппозиция тьмы и света представлена соответственно Хиро и Тане). Тане повсеместно воплощает свет, солнце, с ним связана «живая вода». Ронго-громовник выступает в большинстве случаев как бог земледелия и мира (Новая Зеландия, юго-восточные атоллы, Гавайские острова). В качестве бога мира Ронго в Новой Зеландии противостоит богу войны Ту. На острове Мангайа Ронго, почитаемый в качестве главного бога, оставаясь покровителем земледелия, напротив, сам является богом войны и противопоставляется своему близнецу Тангароа. Мир разделён между близнецами таким образом, что Тангароа принадлежит всё «красное», а Ронго — всё остальное; темноволосые люди считаются потомками Ронго, а светловолосые — потомками Тангароа. По-видимому, на относительно позднем этапе выдвинулись молодые воинственные боги — Оро, сын Тангароа, — на островах Общества, Таири (Кайла) — на Гавайях, Макемаке (иногда отождествлённый с Тангароа) — на острове Пасхи. Почитатели Оро (напр., ариои) были наиболее упорными противниками христианства. В Новой Зеландии, по-видимому, не без христианского влияния, жрецы выдвинули в качестве верховного бога Ио, неизвестного на других островах. Благодаря тому что информация о богах, вошедших в высший пантеон, сакрализована, они занимают важное место в заклинаниях-молитвах, гимнах, генеалогиях и перечнях«каталогах», но в повествованиях фигурируют гораздо реже. Однако на низших уровнях мифологической иерархии появляются персонажи с тем же именем (напр., Хиро), которые и становятся героями повествований, преданий и сказок.
Кроме того, некоторые герои, относящиеся к более низким уровням мифологической иерархии, функционально и отчасти генетически соотнесены с высшими богами, выступают как их «представители». Таков, в частности, Тинирау, который является хозяином рыб и морских зверей и мыслится сыном Тангароа. С известными оговорками его можно рассматривать как сказочного «двойника» Тангароа. В мифах творения высшие боги на разных островах заменяют друг друга; в делах творения наряду с высшими богами участвуют также Ру, Мауи, Тонофити и др. Само начало космогонического процесса связывается в Полинезии (кроме её западной части) с представлением о первой паре богов. У маори это Ранги — небо и Папа — земля, у других племён — Атеа (Ватеа, Фатеа, Уакеа) — пространство или Те Туму — источник (обычно в роли мужского начала) и Папа или Фаахоту (Хахахоту, Хоохоку) — земля (в качестве женского начала), причём Папа соотносится с островами вулканического происхождения, а Фаахоту — с коралловыми атоллами. Представления о По — тьме или ночи (также царство мёртвых) или Коре — пустоте (ничто), распространённые в Полинезии (кроме Тонга и Самоа), символизируют изначальный хаос, который постепенно преодолевается в ходе космогонического процесса. В Новой Зеландии, по свидетельству новозеландского исследователя маорийских древностей Э. Беста, серия персонифицированных абстракций, следовавших за По или Коре, или уподобляет развитие мира росту дерева (образы корня, отростков, корешков, ствола и листьев), что соответствует широко распространённой в мифах различных народов концепции мирового дерева, или выражает его в антропоморфных терминах. Подвиг отделения неба от земли, дающий место свету и жизни, приписывается в различных местах Тангароа, Ту, Тане, Ру, Мауи и др. В Новой Зеландии оно носит характер своеобразного бунта богов-братьев против их родителей Ранги и Папы, с последующей ссорой между братьями. По одному из центральнополинезийских вариантов, в период тьмы По в раковине уже сидел сам себя создавший Тангароа, который затем сделал из раковины небо и землю. Пространство между ними — дух Атеа. В некоторых вариантах окончательный подъём неба связан с борьбой Тане против Атеа, выступающего в виде чудовища-осьминога. Эти мотивы созвучны вавилонскому мифу о борьбе Мардука с Тиамат и греческим мифам о борьбе поколений богов. В мифах творения великие боги Тангароа, Тане или Ронго, Атеа создают первых людей (Тики и Хину) из земли, глины, раковин, тыквы. В ряде вариантов происхождение человеческого рода связывается с кровосмешением Тане (Уакеа, Ронго или Тики) и его дочерью. Подобные инцестуальные мотивы типичны для мифов о родоначальниках во многих мифологических системах. В Западной Полинезии распространён миф о происхождении человека от червей. В полинезийской космологии господствует несколько иная, чем в космогонии, система противопоставлений. Земля одновременно противопоставляется небу,
ПОЛИНЕЗИЙСКАЯ И МИКРОНЕЗИЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ состоящему из многих слоев, и подземному миру, ассоциирующемуся с тьмой По. Впрочем, функции верхнего и нижнего миров часто смешиваются. Связь между мирами большей частью поддерживается через мировое дерево, по которому поднимаются и опускаются боги, герои и души мёртвых. В По, где царствует хозяйка (хозяин) царства смерти Миру (Милу), души обычно погибают. Но души вождей и героев, по представлениям западных полинезийцев, отправляются на запад — в страну Пулоту, а, согласно представлениям, господствующим в других частях Полинезии, возвращаются на Гавайки (ср. дуалистические представления в других мифологиях, в частности в германо-скандинавской, где мрачное подземное царство хель противостоит небесной вальхалле). В центре полинезийского повествовательного фольклора стоит цикл мифов и сказок о Мауи. В Центр. Полинезии имеется жреческая версия о Мауи как благородном полубоге, действующем совместно с богами, младшем брате великого жреца верховного бога Тангароа (на Туамоту и Раратонге Мауи – сын Тангароа); в Западной Полинезии, на Ротуме, а также в Меланезии Мауи выступает как герой – победитель людоедов и чудовищ, что приближает его к типу сказочного богатыря. Однако в большинстве мест Полинезии Мауи — культурный герой и трикстер. Мифы о Мауи тесно связаны с ритуальным комплексом, включающим аспекты тотемический, аграрный, посвятительный. Пережиточно-тотемический аспект отчётливо прослеживается также в цикле мифических сказок о Хине (Сине) и её возлюбленном Тинирау (Синилау) — хозяине рыб и морских животных, умеющем превращаться в кита или покровительствующем китам. Он жестоко мстит жрецу Кае, нарушившему табу и коварно убившему кита, который по приказу Тинирау отвозил жреца на его родной остров (в некоторых вариантах Кае — муж Хины). Также «тотемичен» брат, воспитатель и покровитель Хины — Рупе, иногда принимающий вид голубя и защищающий Хину от обид со стороны Тинирау и его старших жён. Сватовство Тинирау к Хине, ссоры с жёнами, изгнание Хины с ребёнком в лес, примирение супругов и т. п. имеют многочисленные параллели в европейских сказках. Наряду с мифами о культурных героях и высших богах в Полинезии распространены повествования (в прозе со стихотворными вставками-песнями), близкие по жанру к богатырским сказкам, которые так или иначе увязаны с общей мифологической системой (как и мифы о героях у древних греков), а сами герои включены в генеалогию. Герои этих повествований, как правило, побеждают врагов не столько благодаря своей физической силе, сколько с помощью магии, колдовства и чудесных родичей. К этой категории относится общеполинезийский цикл, несколько менее популярный только на западе, о Тафаки (Тахаки) и его роде. Тафаки и его брат Карихи выступают как внуки некоего Каитангата и людоедки, спустившейся с неба, и как сыновья Хемы и Пунги (или одного из них). Сыном Тафаки является Вахинероа, а внуком (реже — сыном) —
Рата. Хотя Тафаки прославлен в качестве строителя домов, а Рата — лодок, они не культурные герои типа Мауи, а типичные сказочные богатыри. Их поэтические биографии наряду с чертами мифа включают свойственные жанру богатырской сказки эпизоды героического детства, чудесного сватовства и особенно родовой мести, ради осуществления которой они посещают верхний или нижний мир и побеждают злых духов и чудовищ. В отличие от Мауи, образы Тафаки и Рата являются объектами героической идеализации. Аналогичные героические сказания имеются и о Вакатау — внуке Раты, и о других персонажах, не связанных с этим циклом (об Аукеле на Гавайях, о Нгару на Мангаие, о Тура или Мата-Оро в Новой Зеландии, об Ати на Раротонге). От повествований такого рода трудно отличимы собственно исторические предания о расселении полинезийцев по островам и о жизни первопоселенцев, о межплеменных войнах, которые порой вели к новым переселениям, и т. д. В числе великих путешественников — Хиро и Рата, имена которых совпадают с именами богов. Популярны сказания о Купе, который покинул Центральную Полинезию, охотясь за кальмарами, и после долгих странствий открыл Новую Зеландию, о Toe, оставившем свою родину в поисках пропавшего внука и также достигшего Новой Зеландии, о Тонгана, который бежал с Таити и переселился на Раротонгу, потерпев поражение в распре со сводным братом Тутапу из-за плодов, оставленных покойным отцом, о Моихеке, отвергнутом женой, перед которой его оклеветали и переселившемся с Таити на Гавайи. В мотивах некоторых преданий место переселений занимают «династические» распри. Согласно преданию о борьбе Уми и Хакау — младшего и старшего сыновей Лилоа за власть на Гавайях, побеждает младший, который рисуется типичным сакрализованным вождём-жрецом. Борьба ханау-еепе («тощие» или «длинноухие») и ханау-момоко («тучные» или «короткоухие») — основной мотив преданий острова Пасхи. О мифологических представлениях рапануйцев — коренного населения острова Пасхи см. в ст. Рапануйская мифология. E. M. Мелетинский.
Микронезййская мифология (M. м.), комплекс мифологических представлений микронезийцев — коренного населения Каролинских, Маршалловых, Марианских о-вов, о-вов Гилберта, Науру, Ошен (Банаба), а также о-ва Нуи в группе о-вов Тувалу (бывш. Эллис). С П. м. её связывает определённая генетическая близость. С микронезийскими мифами нередко совпадают мифы населения о-вов Нукуро и Капингамаранги (полинезийские «анклавы» в Микронезии). В то же время в восточной Микронезии известны собственно полинезийские мифологические системы. Для М. м. характерно разнообразие мифов творения. Первоначальный хаос представлен пустотой (её населяет нетварное божество, например, Пунтан у чаморро), морем и скалой (или небольшим пустынным участком суши), двустворчатой раковиной, в которой слиты воедино небо и земля. Элементы окружающего мира
815
создаются магией слова божества (Лоуа, или Лоа на Маршалловых о-вах), трудом демиурга (Солал, Лук, Логеиланг, Нареау «старший», Великий паук, Лоуа, Анулап, Алууей, черепаха Табакеа на о-ве Нуи), возникают из частей тела божества (Пунтан у чаморро, Бакаунанеку, «Великий луч» на о-ве Нуи). Море либо извечно, либо возникает из пота божества, угря, червя (о-в Науру, о-ва Гилберта). Стихии, бури, приливы считаются результатом совместного труда богов неба и подводного мира (Алулоп и Солал на Каролинских овах). Суша создаётся разными способами: в море бросают песок, землю, пепел, плоды пандануса или кокоса, цветы, корзины (на Маршалловых о-вах известен миф о появлении островов Ралик и Радак, которые разбросал человек из корзины, переданной ему богом Лоа; из самой корзины возник о-в Кили); боги вылавливают острова из моря крючком или сетью (Тмелогод на о-ве Палау; Мотикитик, идентифицируемый с полинезийским May и; Нареау, чьё второе имя — Тикитики отражает полинезийское заимствование; Матуаранг на ряде о-вов Гилберта), в сушу превращаются птицы, опускающиеся на морские волны (вост. Микронезия). В мифе о Дамабедоа и Дебенори (о-в Науру) островом становится плавучий дом, построенный людьми, а в палауанском мифе сушу — огромную башню, возвышающуюся над морем, строят рыбы, рождённые подводной богиней. Небо либо существует извечно, либо возникает из одной створки раковины, из тела чайки (Маршалловы о-ва). Разделение неба и земли осуществляет демиург с помощью червей, улиток, угря Риики (Риги), бабочки, сами черви (о-в Науру), угорь. Солнце и луна появляются из глаз божества (Марианские о-ва, о-ва Гилберта), из улиток, из камня, разрубленного надвое и брошенного в небо; они рождаются вместе с морем от первой человеческой пары (о-ва Гилберта), от земной женщины, разделяются в результате ссоры (о-в Яп). Звёзды считаются детьми богов или камнями (о-в Яп), животными, поднявшимися в небо; Млечный путь — тело измученного разделением неба и земли угря Риики (о-ва Гилберта). Растения и некоторые животные либо сотворены (рождены) богами, либо происходят из подземного и подводного мира. В М. м. эксплицитно выражена идея мирового дерева (часто это панданус, обращенный кроной к земле). Люди сотворены богами или возникают из камня, песка, палочек, ствола дерева (по гилбертскому мифу предки — люди Матанга возникают из ветвей мирового дерева Кап-н-тику-аба, растущего на о-ве Самоа), сгустка крови или волдыря на ноге бога, а также глаз или рук божества; они рождаются богиней или полубогиней (как и в Меланезии, известны богини, рождающие одновременно детей и пищу, растения, рыб, — богиня Лигубубфану на о-ве Трук, Латмикаик — на о-ве Палау, Аидьял — на о-ве Ифалук), происходят от соединения воды с растениями (о-в Понапе), воды с песком (о-ва Гилберта), создаются вместе с животными посредством заклинания (Маршалловы о-ва). Гилбертские мифы объясняют возникновение всех людей, кроме самих гилбертцев, считаю-
816
ПОЛИНИК
щихся нетварными. Животные и люди могут превращаться друг в друга (на о-ве Науру отмечен сюжет о превращении человека в акулу). Изначально люди бессмертны (как деревья, снова вырастающие после порубки). Смерть — это кара за нарушение табу или результат спора богов. Гром, молния, радуга создаются богами (в ряде вариантов рождаются земной женщиной или мышью). Пантеон богов М. м. недостаточно развит, он имеет многочисленные параллели в мифах других народов Океании. Параллели полинезийскому Тангароа отмечаются в безымянном громовнике (о-в Понапе), невидимом божестве (возможно, Уэллеб) и слепом боге Бикара (Маршалловы о-ва); имеющиеся в М. м. мотивы прихода божества на землю (Лук, Лугеиланг) сходны с мифами о полинезийском Ронго (Лоно). На отдельных островах известны божества войны, любви, ремёсел (весьма популярен Саланг – патрон судо- и домостроительства), навигации (Ану эн мараси, Нан-челанг на Каролинских о-вах), татуировки (Неикаликибай на о-вах Гилберта). Многие функции божеств могут исполнять и небесные духи (Иолофат, Палупоп, «великий мореход», его сын Алулуей). На низших уровнях М. м. появляются персонажи с именами богов, например, Пунтан — бог и человек великой хитрости у чаморо; Нареау — демиург и трикстер. Большую роль, чем собственно боги, играют в М. м. полубоги, духи, герои. Различаются духи земные и небесные, добрые («свои») и злые («чужие»), например бладек и делеп у палауанцев. Из циклов мифов о небесных духах, мифических героях, трикстерах наиболее известны мифы об Иолофате (Олофоле) на Каролинских о-вах; Буэ, Нареау (или Матуаранге) на о-вах Гилберта, Науру; Мотикитике, Эдао, Палулопе (на о-ве Намолук он бог радуги). Некоторые персонажи (Олофат, Буэ, Нареау) сочетают черты культурного героя и трикстера. Аналогию гавайским менехуне – маленьким веселым и хитрым человечкам, составляют неуловимые тсокелаи (о-ва Понапе), нониб и анджинимар (Маршалловы о-ва). Один из важнейших подвигов героев — приобретение огня и дар его людям. Знание, магические умения герои приобретают также во сне, крадут или принимают их от духов (священная черепаха делает Эдао, сына Уэллеба, великим магом). Для них характерно чудесное рождение (Олофат, сын земной женщины и бога Лугеиланга, рождается из головы матери) и развитие. Значительное развитие у народов Микронезии получили анимистические представления (духи природы анитеу у чаморро, ану у каролинцев, аний у маршаллцев). Распространено противопоставление подземного (подводного) и небесного мира, «рая» и «ада» (макан и ярн на о-ве Яп; пайит и пуэлико на о-вах Понапе; ср. также сетепуолис — ад в представлениях жителей Каролинских о-вов, куда Олафат тянет грешников; сассалагухан — ад у чаморро; земля героев-предков и Матанг — рай у гилбертцев). Души умерших отправляются на север или на запад, а оттуда — в иной (загробный) мир, причём число этих миров варьируется. Широко распространён миф о смыкающихся скалах, раз-
бивающих души умерших перед дверью небесного бога, о небесном страже душ. Распространены сюжеты о нарушениях табу, в частности об инцесте (миф о Сикхалоле и его матери на Каролинских о-вах; мифы о совращении братьями сестры, племянником – тетки и т. п.). Нарушает табу Мотикитик, следующий за своей матерью, которая направляется в подземный мир; повсеместно известны мифы о нарушении запрета открывать таинственный мешок, свёрток и т. п. За выполнением табу следят личные птицы, волшебный пес Сау Компул. Мифы и предания микронезийцев богаты сюжетами о демонических существах или полудухах (кан на о-ве Яп, легаслеп на о-ве Улити, тунга на о-ве Ифалук), которым свойственны дикая сила и тупоумие. Приняв облик человека, они сватаются за девушку, ловят свою жертву и хотят съесть её, но человек либо убегает, оставляя «амулет-заместитель», либо хитростью побеждает духов (история о бвуче-сумасшедшем и людоеде; о-в Улити). Многочисленны истории о детях животных, которым их родители помогают совершить необходимый поступок, ведущий к признанию, о старшем и младшем брате, причём младший спасает старшего, обучает его ремеслу (иногда братья оказываются врагами), и др. Следы тотемизма проявляются в почитании угря, червя, ящерицы, рыбы и причисляемого к ним дельфина, осьминога и некоторых птиц. Тотемизм растений редок; отмечено поклонение огромному баобабу на о-ве Науру, двум древним деревьям, считавшимся частью мирового дерева на о-ве Беру в группе о-вов Гилберта. M. С. Полинская.
ПОЛИНИК (Πολυνε κη4), в греческой мифологии сын фиванского царя Эдипа и Иокасты, брат Этеокла и Антигоны. По наиболее древней версии мифа, содержавшейся в эпической поэме «Фиваида», посЭтеокл и Полиник. Картина Дж.-Б. Тьеполо. 1725-30.
ле саморазоблачения Эдипа сыновья потеряли к нему уважение, и однажды П. подал отцу вино в золотом кубке Лая, напомнившем Эдипу о совершённом им преступлении. В другой раз братья послали Эдипу не подобающую ему долю мяса (Schol. Soph. О. С. 1375). Еврипид добавляет к этому, что сыновья заточили Эдипа в глубине дворца, чтобы заглушить в людях воспоминание о своём позорном рождении (Eur. Phoen. 63–66). Разгневанный Эдип дважды проклял сыновей, завещав им делить наследство с мечом в руках, пока они не убьют друг друга (Aeschyl. Sept. 785–790; Eur. Phoen. 66–68, 874–877; Soph. О. С. 789 след.). Поэтому П. условился с Этеоклом, что они будут царствовать в Фивах поочерёдно. Однако Этеокл, выступающий чаще как старший из двух, не уступил трона П., а изгнал его из Фив. По другой версии, П. был старшим и во время своего правления изгнал из Фив Эдипа (Soph. О. С. 1352–1359) или, во всяком случае, не мешал его изгнанию; затем сам П. был изгнан Этеоклом. В результате П. нашёл прибежище в Аргосе у Адраста, богатыми подарками привлёк на свою сторону его дочь, женился на ней (по другой версии, Адраст сам выдал дочь замуж за П.) и убедил тестя организовать поход против Фив, чтобы вернуть утраченную царскую власть (Eur. Phoen. 69–80, 473– 493; Apollod. III 6, 1–3; Hyg. Fab. 67) (см. Семеро против Фив). Как инициатор захватнической войны против родного города П. изображён Эсхилом (Sept. 580–586, 658–671) и Софоклом (О. С. 1370–1392), и само его имя толкуется как «ищущий брани» (πολ , «много», νετκο , «вражда», «брань»). Только Еврипид в «Финикиянках» с известным сочувствием рисует П. как жертву несправедливости, вынудившей его к применению силы. В единоборстве у стен осаждённых Фив погибают оба брата (Aeschyl. Sept. 792–802; Eur. Phoen. 1339–1424), но фиванцам под страхом смертной казни запрещается предавать тело П. земле. Приказ царя Креонта решается нарушить Антигона, поплатившаяся за это собственной жизнью. В. Н. Ярхо.
ПОЛИФЕМ (Πολ φημο ), в греческой мифологии: 1) киклоп, сын Посейдона и нимфы Тоосы, дочери морского божества Форкия (Hom. Od. I 71–73). Страшный и кровожадный великан с одним глазом П.пастух живёт в пещере, где у него сложен очаг, он доит коз, делает творог, питается сырым мясом. IX песнь «Одиссеи» Гомера посвящена приключениям Одиссея в пещере П., который во время опьянения и сна был ослеплён героем, избежавшим участи своих спутников, съеденных П. Не зная настоящего имени своего обидчика, так как Одиссей назвал себя «никто», ослеплённый великан, на зов которого сбежались соседи киклопы, кричит, приводя их в замешательство, что его ослепил «никто». Узнав от отплывающего Одиссея его подлинное имя, П. в ярости от того, что свершилось давнее предсказание оракула о его ослеплении именно Одиссеем, сбрасывает скалы на его корабли. В эллинистической литературе у Феокрита (идиллия XI) П. — вполне мирный пастух, над безобразием которого смеются девицы и который тщетно ухаживает
ПОСЕЙДОН
817
щение солнечного удара. П. представляли в виде девушки в белом платье, с длинными волосами или косматой старухи, появляющейся в поле (обычно во ржи: другое русское название П. – «ржаница») и преследующей тех, кто работает в поле. П. может свернуть шею, похитить ребенка, оставленного в поле; в сниженном варианте П. пугают детей, забирающихся в огороды. Образ П. в народных верованиях иногда сливается с образом русалок. В. И., В. Т.
ПОМОНА (Pomona, от pomo, «древесный плод»), в римской мифологии богиня плодов. Жена Пика, Вертумна и др. О древности культа свидетельствуют священная роща П., наличие у неё фламина и праздник в её честь — помональ. В надписях культ П. не засвидетельствован. Е. Ш.
Полифем. Скульптура К. Ван Клеве. Париж, Лувр.
за нимфой Галатеей, горюя о недостижимой любви. Миф о неудачной любви П. к Галатее и его страшной мести её возлюбленному Акиду — у Овидия (Met. XIII 750–897); 2) лапиф, сын Элата, брат Кенея (Hom. Il. I 264). П.— участник битвы кентавров и лапифов, а также похода аргонавтов (Apoll. Rhod. I 40–44). Однако П. не добрался до Колхиды; помогая Гераклу разыскивать Гиласа, он не успел попасть на корабль, остался в Мисии, основал город Киос, где стал царствовать, а Геракл вернулся в Аргос (Apollod. I 9, 19). А. А. Тахо-Годи.
ПОЛУДНИЦЫ (рус. «полудница», чеш. и словац. роlednice, польск. poludnica, словен. poludnica и др.), в славянской мифологии полевые духи, в частности воплоПомона. Скульптура А. Майоля. Бронза. 1907. Москва, Музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина.
ПОНМАКЬИ, в мифологии бирманцев божество, покровитель урожая. Предполагается, что П. — искажение слова «Поббакьай» («звезда пятницы», т. е. Венера). П. представляют как женщину с большими грудями и огромным животом. По-видимому, П. — первоначально женское божество плодородия, ассоциировалась затем с планетой Венера. В Бирме после сбора урожая в одиннадцатый месяц бирманского года женщины всю ночь пекут белые и красные пироги и с наступлением утра предлагают их П. Я. Ч.
ПОПЕЛ, Пепел (польск. Popiel), в западнославянской раннеисторической традиции легендарный князь, изгнанный за неправедность своими соперниками из рода Котышки и заеденный мышами (ср. западноевропейский мотив смерти епископа Гаттона). Архаические истоки легенды обнаруживаются в сопоставлении с восточнославянской сказкой об Иване Попялове, который двенадцать лет лежал в пепле, затем, стряхнув с себя шесть пудов пепла, убил «змеиху», а пепел её рассыпал (типичное для мифа повторение основного мотива, выраженного в имени героя). Змееборец превращается в кота, подслушивая разговор змеихи с её дочерьми: ср. имя Котышки в польской легенде и мотивы противопоставления кота и мышей, восставшего из пепла богатыря и слепоты, связанной с пеплом (в польской легенде князь Мешко из рода Котышки был слеп семь лет). В. И., В. Т.
ПОР, в мифологии обских угров одна из двух фратрий (родовых объединений) наряду с Мось. Согласно тотемическому преданию, первая женщина Пор родилась от медведицы, съевшей зонтичное растение порых (откуда, по мифу, и идёт название фратрии). Представители П. занимали ведущее положение в отправлении культа медведя – покровителя П. (см. Консыгойка). Древние П.-люди изображаются жестокими людоедами (в отличие от Мось) и часто отождествляются с менквами. Е. Х.
ПОРТУН (Portunus, Portunus Pater, от portus, «порт»), в римской мифологии бог дверей (возможно, близкий Янусу), но главным образом входа в реку или море, бог гавани (Verg. Aen. V 241). Имел фламина и праздник — портуналии, справлявшийся на Тибре 17 августа. Е. Ш.
Помона. Картина Н. Фуше. 1700.
ПОСЕЙДОН (Ποσειδ&ν), в греческой мифологии один из главных олимпийских богов, владыка моря, сын Кроноса и Реи, брат Зевса и Аида (Hes. Theog. 453–457), с которыми он поделил господство над миром. Бросив жребий, он получил в удел море (Зевс – небо, Аид – подземное царство) (Hom. Il. V 187–194). Древнейшее представление о П. связано с плодородием земли, пропитанной влагой, поэтому имя П. можно понимать в его дорийской форме как «супруг земли» в именительном падеже (П. Кречмер) (Poteidan — pot=pos, корень слова указывает на «супружество» и da=ga, «земля») или в звательном падеже (И. Б. Гофман), отсюда эпитеты П. — «колебатель земли» (Hom. Od. V 366), «земледержец» (I 68). С другой стороны, древнейший П. связан с индоевропейским зооморфным демоном плодородия, выступавшим в облике коня или быка, и таким образом сближается с неиссякаемой порождающей силой земных недр, а значит, и с водной стихией. Отсюда в имени П. видят воплощение текучей плодоносной сущности, которая выражена в застывшей форме ритуального обращения: «владыка вод» (А. Карнуа, А. Хойбек), так как дорийск. Poteidan разлагается: potei, «владыка» в звательном падеже, и прилагательное daon, «водный», «водяной» в звательном падеже, образованное от индоевропейского корня da-, danu-, указываюПосейдон и дельфин. Статер 430–410 до н. э. из Лукании. Берлин, Государственные музеи.
818
ПОСЕЙДОН
Нептун на колеснице. Архитектор Н. Сальви. 1632–1762. Рим, Фонтан Треви.
щего на влагу и реку (ср. осет. Донбеттыра, наименования рек Дон, Днепр, Дунай). С расселением греческих племён на островах П. стали отождествлять не только с влагой, дарующей жизнь земле, но и с просторами моря. Олимпийский П. неразрывно связан именно с морской стихией, сохранив в качестве рудиментов эпитеты, указывающие на былую связь с землёй, мифы о зооморфных ипостасях П. — коне и быке и предания о П., своим трезубцем выбивающем из земли пресную влагу источников. Архаические черты у олимпийского П. находят выражение в его буйном нраве, попытках сохранить свою независимость. Вынужденный приз-
нать главенство Зевса, он считает себя равным ему (Hom. Il. XV 185 след., 194– 199). П. участвует в мятеже против Зевса, и его спасает от оков Фетида (I 398–400). Он в союзе с Герой, воспользовавшись сном Зевса, подаёт помощь ахейцам, вызывая гнев громовержца, и угрожает ему непримиримой враждой (XV 212–217). П. идёт на помощь ахейцам с мечом, схожим с молнией, предводительствуя их воинством (XIV 384–388). П. ненавидит троянцев, царь которых Лаомедонт в своё время не заплатил ему и Аполлону обусловленной платы. П. наслал на Трою страшное морское чудовище, угрожавшее царской дочери Гесионе, спасённой Гераклом (Apollod. II 5, 9). Он один идёт против решения олимпийцев возвратить домой Одиссея, ненавидя его за ослепление Полифема (Hom. Od. I 68–75), хотя Зевс уверен, что П. не может спорить со всеми бессмерт-
Нептун. Фонтан скульптора Джамболоньи. 1563. Болонья.
Посейдон поражает гиганта Полибота во время гигантомахии. Аттическая чернофигурная амфора. Ок. 540 –530 до н. э. Париж, Лувр.
ными и поступать самовластно (I 77–79). Однако П. не успокаивается и насылает на Одиссея страшную бурю, разбивая его плот и своим трезубцем взбудораживая море, тучи и ветры (V 291–319). П. яростно действует своим трезубцем, желая или поднять бурю, или погубить кого-либо из героев. Он разбивает скалу и губит Аякса Оилида за его нечестивую похвальбу (IV 505–511). Трезубец П. — некий древний фетиш, наделённый магической силой. Именно в споре с Афиной П. выбивает трезубцем источник, даруя его жителям Аттики (Ovid. Met. VI 75–77). Но П. было вполне достаточно крепко ударить ладонью по кораблю феаков, чтобы превратить его в скалу и втиснуть эту скалу в морское дно (Hom. Od. XIII 162—164). П. не живёт на Олимпе, владея собственным роскошным дворцом на дне моря в Эгах (V 381). П. мчится на колеснице, запряжённой длинногривыми конями, по морю (V 380). Морская тёмно-синяя бурливая волна и есть сам П., постоянно именуемый «синекудрым», «темно-власым» (Hom. Il. XIV 390). Облик П. страшен, могуч и стихиен. Под его стопою трепещут леса. Своего дворца в Эгах он достигает, сделав три-четыре шага с фракийских гор (XIII 10–31). П. — супруг нереиды Амфитриты (Hes. Theog. 930). От неё у него сын Тритон — владыка морских глубин (XIII 931 след.). П. — отец множества детей, и все они стихийны, ужасны и чудовищны. Это великаны Сарпедон (Apollod. II 5, 9), Орион и Алоады, царь бебриков, кулачный боец Амик — от нимфы Мелии («ясеневой»; Apoll. Rhod. II 1–3), великан Антей — от Земли, киклоп Полифем, царь Бусирис, убивающий всех чужестранцев (Apollod. II 5, 11), разбойники Керкион (Hyg. Fab. 187) и Скирон (Apollod. epit. I 2); от медузы Горгоны у него Хрисаор («златомеч») и Пегас, выбивший копытом источник Гиппокрену (Hes. Theog. 280–283). Деметра в образе эринии родила от П. коня Арейона (Apollod. II 6, 8), что дополняет сведения о зооморфной сущности П. Он выслал из моря на Крит прекрасного быка, свою собственную ипостась, который вместе с Пасифаей породил чудовище Минотавра
ПОТОП (Apollod. III 1, 3–4). Однако были слабые попытки связать П. с героическим миром, хотя и здесь П. является в облике водной стихии. Приняв облик речного бога, П. вступил в брак с Тиро, породившей Пелея и Нелея, отца мудрого Нестора (Hom. Od. XI 241–254). П. считается божественным отцом Тесея (Bacchyl. XVII 33–37), сына афинского царя Эгея. Доказывая своё божественное происхождение, Тесей бросился в море, чтобы достать кинутое туда Миносом золотое кольцо, добыл его у Амфитриты и вернулся победителем (Paus. I 17, 3; Bacchyl. XVII). Именно Тесей – героический сын П. убивает Минотавра – тоже сына П., только чудовищного. Среди аргонавтов есть сыновья П. – Эвфем, Эргин и Анкей (Apoll. Rhod. I 179–189), не играющие, однако, существенной роли в походе. Вряд ли П. можно считать основателем и защитником полисов; он оспаривал у Гелиоса Коринф и потерпел поражение, с острова Эгина его вытеснил Зевс, с Наксоса – Дионис, из Дельф – Аполлон, из Трезена – Афина (Plut. Quest, conv. IX 6). Она же оказалась победительницей в Афинах, посадив там маслину вопреки П. Гера забрала себе Аргос, за что П. наслал сначала засуху, а затем море. Единственная страна, где царили П. и его потомки, которых Зевс покарал за нечестие, – остров Атлантида (Plat. Critias). Культ П. связан с почитанием его как божества моря, источников (его эпитеты: Кренух, «держатель источника»; Нимфагет, «водитель нимф») и землетрясений. Страбон сообщает (I 3, 16), что родосцы после землетрясения вблизи острова Фера воздвигли храм П. Асфалию – «дарующему безопасность». П. почитался по всей Греции также как Фитальмий, наряду с Дионисом Дендритом, «древесным», и им обоим была посвящена сосна (Plut. Quest. conv. V 3, 1). Культ П. Гиппия – «конного» преимущественно фессалийский. В Аргосе был храм П. Проклистия — «причиняющего наводнение» в память спора Геры и П., когда отвергнутый аргосцами П. наслал на Арголиду море (Paus. I 29, 4). На акрополе у святилища Эрехфея ещё во 2 в. почитался источник солоноватой воды, якобы выбитый трезубцем П. (Herodot. VIII 55). В Трезене, несмотря на поражение П. от Афины «могучей», почитают П. «царя» (Paus. II 30, 6). Там же храм П. Фитальмия в память бесплодия, посланного П. на землю, пропитавшуюся морской солью, и милости П., прекратившего гнев (II 32, 8). Культ П. всюду связан с бедствиями, сопровождавшими его гнев, сменяемый затем на прощение. П. — древнее мужское хтоническое божество, обладавшее универсальной властью, на более поздней героической ступени было вытеснено мужским патриархальным божеством, возглавившим олимпийцев, Зевсом, и больше уже не заняло главенствующего положения, оставаясь в неизменной оппозиции к Олимпу. В римской мифологии отождествлялся с Нептуном. А. Ф. Лосев.
ПОТАЛА (санскр. potala, potalaka, pautalaka), в буддийской мифологии название рая, где обитают Авалокитешвара и Тара. По индийским и тибетским источникам,
819
находится на вершине горы на побережье Индийского океана, в китайском буддизме – на острове в Восточно-Китайском море (см. Путо). Согласно тибетской традиции, в П. Будда произнёс основную тантру Авалокитешвары, а также по просьбе Манджушри (чтобы излечить от проказы царя Ишварапрабху) один из двух специальных магических текстов (дхарани) Авалокитешвары. П. называется также дворец далай-лам в Лхасе. О. Ф. Волкова.
ПОТОП. Мифы, легенды, предания о П. широко распространены (тема П. отсутствует или получила случайное отражение в мифологиях народов Японии, Африки, Австралии). Многообразные варианты темы П. демонстрируют сложную картину смешения сведений о реальных потопах с более поздними сюжетами, возникшими уже в силу чисто мифологической логики. Выделяются версии П., где он трактуется как катаклизм мирового значения (вселенский потоп), когда гибнет всё живое или сохраняется лишь его минимум, необходимый для возрождения в последующее время жизни на земле. К этому кругу представлений о П. принадлежат версии П., которые объясняют гибель мира и человеческого рода и их возрождение, происходящее в «начале времён», и эсхатологические концепции грядущей гибели мира от П. (или от огня и воды). Основная схема мифов о вселенском П. сводится к следующему: бог насылает на людей П. в наказание за плохое поведение, нарушение табу, убийство животных и т. п. или без особой причины. Некоторые люди (обычно праведники), заранее извещённые о П., принимают меры к спасению: строят корабль (ковчег, плот, большое каноэ, лодку и др.) или же укрываются от опасности на горе, высоком дереве (вариант: быстрорастущее дерево возносит вверх людей по мере прибывания вод), на плавающем острове, на панцире черепахи, на крабе, в большой тыкве или скорлупе кокосового ореха и т. п. Спасающиеся нередко берут с собой животных, семена и (или) растения и т. п. Ливень, приводящий к П., продолжается в течение сакрально отмеченного периода времени (напр., 7, 40 дней, полгода). Когда он прекращается и воды начинают спадать, на поиски суши выпускается птица (иногда – грызун), приносящая, наконец, благую весть. Корабль достигает горы, острова (люди спускаются с дерева, горы и т. п.), начинается новая, часто более праведная жизнь в соответствии с божественными заповедями; люди, скот, растения размножаются и вновь заселяют
Всемирный потоп. Эскиз картины В. Верещагина. 1869. Санкт-Петербург, Гос. Русский музей.
Потоп. Миниатюра могольской школы. 16 в.
землю. Показательно появление в сюжете о П. мотива первой человеческой пары или супругов, становящихся в послепотопной жизни прародителями человечества, иногда родоначальниками этнической и культурной традиции. Тем самым мифопоэтическая тема П. становится важнейшим соединительным звеном между природой и культурой, космологией и квазиисторией, естественным правом и моралью, опирающейся на божественные установления (завет между богом и людьми). Древнейшее воплощение этой схемы содержится в шумерской версии (см. в ст. Зиусудра), послужившей источником для более поздних вавилонской (см. в ст. Атрахасис, Шумеро-аккадская мифология) и библейской (см. в ст. Ной) версий. Семитский вариант сказания о П., возможно, оказал влияние на разработку греческого мифа о Девкалионе и Пирре, спасшихся во время П., устроенного Зевсом. В отличие от ближневосточных версий, греческий миф акцентирует тему П. как грани, после которой начинается эллинская цивилизация (у Девкалиона и Пирры рождается сын Эллин — родоначальник греческих племён), вместе с тем в нём П. лишён черт всемирного, почти космологического явления. Мотив П., плавания на корабле
820
ПОТОП
Потоп. Фрагмент фрески Микеланджело «Всемирный потоп» на плафоне Сикстинской капеллы. 1508–12. Рим, Ватикан.
по водам и обретения благодати в новой жизни соотносится с не менее популярным на Ближнем Востоке (и за его пределами) мотивом плавания солнца или солнечного бога в ладье (на лотосе, водяной лилии и т. п.) по мировому океану с тем, чтобы восстановить силы, израсходованные за день, и возродиться к новой жизни. В ряде мифов творения П. связан с сосудом с водой, из которого возникают первый мужчина и первая женщина, становящиеся прародителями человеческого рода. При рассмотрении теории, согласно которой именно Ближний Восток был центром (возможно, конечно, не единственным), откуда распространялись версии мотива П., существенно помнить, что на Ближнем Востоке и в смежных восточноевропейском и западноазиатском ареалах распространены и другие сюжеты, связанные с П. В частности, сюда относятся мифы, где говорится о том, что причиной П., обычно длящегося семь суток, было неосторожное (иногда — намеренное) движение огромных животных (рыбы, черепахи, лягушки, быка и др.), на которых покоится земля. В ряде разработок темы П. обнаруживаются дуалистические мотивы укрытия в ковчеге не только благого начала, но и отрицательного, дьявольского [иногда как трансформация противопоставления праведного человека, спасающегося во время П. (или выполняющих заветы бога послепотопных людей), и неправедных, погрязших в грехе людей, уничтоженных П.].
Египетская версия мифа о П. (в «Книге коровы»), видимо, представляет собой коренную переработку старой его схемы. Она предлагает инвертированную схему сказания: с помощью П. удаётся спасти людей. Боги решают наказать людей за их грехи, наслав на них Око Ра (богиню Хатор-Сехмет, см. в ст. Египетская мифология). Истребление людей принимает такие размеры, что боги решают спасти их. Особый красный минерал — ди-ди смешали с ячменным пивом и полученную жидкость вылили на поля. Утром богиня нашла всё затопленным (образ П. в сниженном варианте) красной жидкостью, которую она приняла за кровь людей. «И тогда она стала пить, и сладостно было её сердце. И пошла она пьяная, и не узнала людей», которые были таким образом спасены. В индийской традиции ядро сюжета о П. (см. в ст. Ману) введено в схему, связанную с представлениями доарийского населения Индии. Существуют версии, по которым в конце каждого из четырёх мировых периодов (юга) П. уничтожает мир. Концепция уничтожения мира через воду и огонь, холод, снег существовала и в Иране. Однако подобные эсхатологические версии П. образуют иной мифологический сюжет; его воплощениями можно также считать платоновский миф об Атлантиде, полинезийские версии о П. (например: огонь и вода, отпрыски первородного осьминога, вступают в борьбу, побеждает вода, заливающая мир, позже восстановленный благодаря Тангароа). В индийской традиции известны и более частные сюжеты, связанные с П. Таков рассказ о конфликте между Кришной, советовавшим пастухам перестать чтить Индру, и Индрой, обрушившим на землю ливень, с тем чтобы П. смыл с лица земли пастухов и их стада. Кришна, чтобы спасти их, поднял гору Говардхану и удерживал её на кончике пальца семь дней и семь ночей, пока Индра не признал своего поражения и не прекратил П. Миф о П. в китайской традиции сообщает о страшном наводнении и сопутствовавших ему разрушениях: вода поднялась до небес, люди приш-
Ноев ковчег. Картина Э. Хикса. 1849.
ли в отчаяние. Гунь по поручению верховного правителя начинает борьбу с П. Девять лет он пытался дамбами (в некоторых версиях — также с помощью украденной у правителя чудесной саморастущей земли сижан) запрудить потоки воды, но потерпел неудачу и был казнён на горе Юйшань. Борьбу с П. продолжает сын Гуня Юй, который прорыл каналы, отвёл воды в море, изгнал из болотистых низин змей и драконов и сделал землю годной для обработки. Обычно полагают (А. Масперо, В. Эберхард и др.), что миф о Гуне и Юе имел два центра, из которых он распространился по Китаю. В китайской версии П. существенны два обстоятельства: отсутствие мотива преступления людей как причины П. (П. выступает как естественное природное явление) и подчинённость сюжета о П. общей теме землеустрояющей деятельности. Особое развитие мифопоэтическая тема П. получила в Новом свете. Американские версии П. имеют независимое происхождение (хотя в некоторых поздних версиях обнаруживаются частные, и притом вторичные, следы влияния библейской истории о Ное). Чаще всего П. в этих традициях связан с временем вскоре после творения мира и с персонажем – первопредком ныне существующего племени. Характерный пример — версия П. в эпосе киче «Пополь-Вух». После того как кончилась неудачей попытка создать людей из глины, боги сотворили деревянных людей. Но те не имели ни души, ни разума, не помнили о своих творцах, бесцельно блуждали по земле, и боги решили уничтожить этих людей, устроив П. Сверху лилась густая смола, боги вырывали людям глаза, отрывали головы, пожирали их плоть, ломали кости, крушили жилы. Лик земли потемнел, начал падать чёрный дождь. Тогда сошлись все животные, деревья, скалы, вещи, утварь и стали бить и упрекать деревянных людей. Спасаясь от преследователей, люди карабкались на деревья, на крыши, но те сбрасывали их наземь, пещеры закрывались для них. Деревянные люди погибли, от них остались только жалкие потомки — лесные обезьяны. По сравнению с версиями П., известными в традициях Старого света, миф из «Пополь-Вух» представляет сам мотив П. как периферийный и не акцентирует вину людей. Майя, полагавшие, что мир не раз подвергался П. (или пожару, землетрясению), почитали четырёх братьев — бакабов, спасшихся от П. В книге «Чилам-Балам» есть предсказание о гибели мира, которая будет вызвана бакабами, наславшими ливни и обрушившими небеса на землю. Близкие сведения содержатся и у Б. де Лас Касас в «Истории Индий». В мифологии инков П. вызывается высшим божеством Виракоча, недовольным первыми людьми и замыслившим их уничтожить. Различные версии связывают П. со слезами покинутого мужа или ревнивого возлюбленного, с водой, вытекшей из чрева поражённого горем чудовища, и т. п. Различны и способы спасения от П. (влезание на небо, иногда с помощью быстро вырастающего дерева). У чибча бог Чибчачум затопил долину Боготы, чтобы покарать людей за нанесённые ему обиды.
ПОЭТ Яганы считали, что П. был послан луной как месть за её оскорбление людьми, узнавшими тайну инициационных ритуалов. Некоторые индейские племена Эквадора связывали П. с убийством фантастического удава. Бороро объясняли П. действием водяного духа, получившего рану. В Гайане считается, что П. вызывает падение древа жизни. Сходную причину (рубка больших деревьев «небесными людьми») выдвигают индейцы кашинауа. Иногда П. насылают существа подземного мира. У арауканов П. — результат соперничества и поединка двух чудовищных змей, которые, демонстрируя свою силу, заставляют вздыматься воды. Индейцы каража объясняют происхождение П. тем, что некий человек подземного мира разбивает тыкву, наполненную водой. Индейцы ипурина, напротив, считают, что П. возникает от того, что огромный котёл на солнце переполняется водой. У индейцев тайно из-за четырёх мифологических героев-братьев, разбивших магическую тыкву, массы воды заполняют землю. В ряде случаев П. объясняется нарушением табу (в частности, менструального, как у индейцев тоба). Особую роль в сюжете о П. играют Анды, на которых спасаются избранные герои (у инков, гуанка и аймара, напротив, герой спасается в запечатанной пещере). Мотив ковчега в южноамериканских версиях довольно редок. Иногда его объясняют заимствованием из Библии, хотя в некоторых традициях он представляется вполне самостоятельным (индейцы Карибских островов, макуши, ягуа, апинаже и др.). У некоторых племён (гуарайо, чири-гуано и др.) распространён мотив спасения во время П. маленьких мальчиков и девочек, укрывшихся в тыкве. Иногда сюжет П. усложняется: у индейцев каинганг к спасшимся от П., но истощённым от голода персонажам прилетает водоплавающая птица с корзиной земли; иногда после П. земля воссоздаётся водоплавающими птицами (в частности, утками). Отмечается мотив заселения послепотопной земли с помощью бросания камней (у индейцев макуши, таманак и др.). В некоторых случаях тема П. включается в миф, реализующий противопоставление огня и воды. Так, у ряда индейских племён Бразилии главный бог насылает огонь с целью уничтожить мир и его нечестивых обитателей, но волшебник, чтобы потушить пламя, вызывает обильные дожди, которые затопляют землю. Отмечены (например, в Мексике) сюжеты об антипотопе: солнце впитывает в себя всю земную влагу и выпускает её не в виде дождя, а в виде пара; вся жизнь на земле погибает, спасается только одна человеческая пара, предупреждённая заранее богом. В мифе о П. индейцев Северо-западного побережья Тихого океана великий дух, живший на снежной вершине горы Рейнир, разгневался на людей и зверей и решил их уничтожить, дав возможность спастись только семье одного праведного человека и добрым зверям. Он велел этому человеку выстрелить стрелой в тучу, затем второй стрелой выстрелить так, чтобы попасть в оперение первой, и т. д., пока не образуется длинная цепь стрел. Когда это было сделано, великий дух приказал человеку, его семье
и добрым зверям лезть на небо, что они и сделали, когда же полезли дурные люди и злые звери, первая стрела была выдернута из тучи, вся цепь распалась и неугодные великому духу существа снова оказались на земле; начался ливень и вода затопила землю, уничтожив всё живое. Тогда П. был прекращён; после того как земля высохла, добрый человек со своей семьёй и зверями спустился на землю и жил в благоденствии. Сказочный фольклор разных традиций широко отражает тему П. Наиболее типичные сюжеты — ковчег, спасение пар разных животных, выпускание птицы, причаливание к горе, проникновение на корабль нечистой силы (в виде мыши и т. п.), жена Ноя и дьявол и т. д. В. Н. Топоров.
Иконография библейской истории о П. сложилась в 4–6 вв. Сцены П. в средневековом искусстве изображались чаще всего циклически: сооружение ковчега, ковчег в бушующих волнах, Ной, принимающий благую весть о близости суши, и т. д. В эпоху Возрождения тема П. представлена у П. Уччелло (фреска в церкви Санта-Мария Новелла во Флоренции), Микеланджело (сцена П. в росписях потолка Сикстинской капеллы), Леонардо да Винчи (графические композиции, объединяемые под условным названием «П.», являют образ всемирной катастрофы). Стоическое осмысление П. как звена в гигантском цикле эволюции природы характерно для полотна Н. Пуссена «Зима, или Потоп». В протестантских аллегориях 16–17 вв. (Д. Барентс и др.) тема П. решается обычно в этико-назидательном ключе. Сцены П. особенно популярны в живописи и графике романтизма (Т. Жерико, У. Тернер, Дж. Мартин, И. К. Айвазовский И др.). M. Н. Соколов.
ПОТРИМПС (Potrimpus, Potrympus), в прусской мифологии бог. В письменных источниках 16–17 вв. назван богом рек и источников. Согласно немецкому хронисту 16 в. С. Грунау, П. вместе с Патолсом и Перкучасом составляли триаду богов, изображавшихся на прусском знамени: считалось, что П. приносил удачу в сражениях. П. — безбородый юноша в венке из колосьев, в противоположность Патолсу, старцу с длинной бородой. Вероятно, П. имел также отношение к весне и плодородию. Образ П. сложился, по-видимому, через раздвоение древнего бога плодородия Тримпса на бога моря Аутримпса и П. В. И., В. Т.
ПО TXЕH, Пу Тхен, в мифологии чёрных тай и других народов Лаоса и Северного Вьетнама (тайская языковая группа) глава небесных духов — тхенов. В стране П. Т. находится мир мёртвых человеческих душ, которые возделывают там рисовые поля и подсечные участки. П. Т. аналогичен Тхен Факхыну у лаотянцев. Я. Ч.
ПОУПА («цветущая»), в мифологии бирманцев священная гора, обитель богов. Согласно мифу, гора поднялась среди равнины после землетрясения и вулканического извержения. Считалось, что она является домом духов — натов и их главы Махагири; в её пещерах живут феи, которые питаются цветами. Район горы П.
821
считается также прародиной многих тибето-бирманских народов Бирмы. Я. Ч.
ПОХЬЁЛА (Pohjola), Сариола, Пиментола, Унтамола («тёмное царство»), в финской и карельской мифологии северная страна, иной мир («страна людоедов», «злая страна»). Расположена там, где небосвод смыкается с землёй; ассоциируется с подземным загробным миром — Маналой. Умершие пересекают поток Маналы и попадают в сумрачный холодный двор со скрипучими железными воротами — селение П. Хозяйка П. Лоухи (по А. Турунену, Лоухи в конструкции Louhi Pohjolan emanto, «Лоухи Похьёлы хозяйка», — эпитет П., а не имя хозяйки: ср. фин. louhi, «скала», «камень», и постоянный эпитет П. — «скалистая П.») — старуха-колдунья, антагонист Вяйнямёйнена, Ильмаринена и других героев карелофинских рун. Она похищает солнце и месяц, огонь из очагов страны Калевалы, сампо, прячет похищенное в основании скалы П. Вероятно, первоначально хозяйка П. — хранительница культурных благ, которые добывают в ином мире культурные герои. В П. герои ездят свататьcя (распространённый фольклорный сюжет поисков невесты в ином мире). A. Ю. Айхенвальд.
ПОЭТ, певец, в мифопоэтической традиции персонифицированный образ сверхобычного видения, обожествлённой памяти коллектива. П. знает всю вселенную в пространстве и во времени, умеет всё назвать своим словом (отсюда П. как установитель имён), создаёт мир в его поэтическом, текстовом воплощении, параллельный внетекстовому миру, созданному демиургом. Творчество, делание объединяет П. с жрецом. Воспроизводя мир, П., как и жрец, расчленяет, разъединяет первоначальное единство вселенной, устанавливает природу разъятых частей через определение системы отождествлений и синтезирует новое единство, оба они борются с хаосом и укрепляют космическую организацию, её закон. И П., и жрец воспроизводят то, что некогда сделал демиург (культурный герой), с их помощью преодолеваются энтропические тенденции, элементы хаоса изгоняются и перерабатываются, мир космизируется вновь и вновь, обеспечивая процветание, богатство, продолжение в потомстве (при этом П. выступает одновременно как субъект и объект текста, как жертвующий и жертва). Тождество П. и жреца влечёт за собой представление о магической силе П. [ср. П.-шаманов, библейского Давида, игрой на гуслях успокаивавшего Саула, когда того тревожил злой дух, легенды об Орфее, завораживающем животных, деревья и скалы, Вяйнямёйнене, П. — шамане и чародее, слагающем заговорные руны, гусляре Садко, Франциске Ассизском, обращающемся с проповедью к животным и птицам, библейских П., служащих перед скинией, приносящих воинам победу (ср. 1 Парал. 6, 32, 2 Парал. 20, 21), ирландских филидов — П. и ворожеев-предсказателей и т. д.]. П. — создатель священных текстов. В Индии мудрец-П. Вьяса почитался составителем собраний вед и пуран, творцом «Махабхараты», основателем веданты и т. д. Отдельные мандалы
822
ПРАВДА И КРИВДА
«Ригведы» или группы гимнов приписываются полулегендарным родам певцовбрахманов или отдельным певцам (Вишвамитре, Вамадеве, Васиштхе, Бхарадвадже, Гритсамаде, Готаме, Канве, Нодхасу и др.), автором «Рамаяны» считают Вальмики. П. ведомо прошлое, настоящее и будущее. Ведает всё, что было, есть и будет, Калхант (Hom. Il. I 70), Гесиод излагает «подробно, что было, что есть и что будет» (Theog. 32, 38), покровительницы поэзии музы — дочери Зевса и богини памяти Мнемосины (в их числе известна Мнема, «память»), вёльва рассказывает о «прошлом всех сущих, о древних, что помню» («Прорицание вёльвы» 1), вещий Боян «помняшеть... първыхъ временъ усобиць», ведийские П. — «всевидящие» (PB III 26, 8). Как указание на сверхзрение часто возникает мотив слепоты П. (ср. слепоту Тиресия, Фамирида, фракийского певца Демодока, самого Гомера); функция прорицания реализуется также в мотиве загадывания и отгадывания загадок (ср. Эдипа). Сверхвидение П. есть мудрость. В Греции со времён Пиндара складывается представление о поэзии как о мудрости, мёд поэзии скандинавской мифологии даёт мудрость и поэтическое вдохновение, Один – бог мудрости и покровитель поэтов, Соломон — мудрец и П., тюркский Коркут — П.-шаман, провидец и мудрый советник государей, кельтский Огма — изобретатель письменности, пророк и П., в китайской мифопоэтической традиции П. — сверхчеловек, космический пророк, охватывающий словом небо и землю, находящийся в трансе вдохновения (ср. «Вэнь фу» Лу Цзи), и одновременно учёный-эрудит, знающий язык предыдущих тысячелетий, и т. д. Как хранитель обожествлённой памяти, традиций коллектива П. несёт в себе бессмертие, жизнь. В то же время память о прошлом связывает его с нижним миром (ср. вариант, в котором музы — дочери Урана и Геи; «сатурнический стих» при обозначении царства смерти как Saturnia regna и т. д.). П. определяет прикосновенность к иррациональному (ср. неистовство, которое посылают П. музы, Plat. Phaedr. 244 а, 245 а; шаманский экстаз Одина и т. д.), к тому царству, к смерти. П. нисходит в царство смерти, независимо от того, идёт ли речь о реальном пребывании там, оформленном в особый мотив (Орфей, Данте и Вергилий и др.), или о нисхождении духа. П. — посредник не только между прошлым и настоящим (темпорально), но и между тем царством и этим (локально). В этом смысле он подобен шаману (ср. образ П.-шамана) и, как и последний, несёт на себе печать иного царства. Показательно, что ирландское обозначение П. fili восходит к индоевропейскому корню *uel-, обозначающему одновременно смерть, царство мёртвых, богатство, власть. К тому же корню восходит славянский Велес, внук которого — П. Боян. П. преобразует божественное в человеческое и возводит человеческое на уровень божественного, в акте поэтического творчества средостением, соединяющим эти сферы, является язык, речь, слово П. [ср. мифопоэтическую формулу мысль (принадлежащая миру богов) — слово — дело]. Так, в индийской мифологии П. — отец слов
(PB III 26, 9), искатель истинного пути (III 55, 2; 19, 16), П. помогают молитвам, желаниям, жертвоприношениям людей достичь богов и воспринимают ответ богов; боги же возбуждают поэтическое творчество, помогают певцам, делают их проницательным, передают им жертву и т. д.; покровители П. — Брихаспати, ангирасы, Сарасвати, как П. почитается Кришна; поэтическая речь, слово персонифицируется в образе Вач. Медиативная функция П. может реализоваться в мотиве его божественного призвания и чудесного происхождения песенного дара: Демодок «дар песней приял от богов...» (Hom. Od. VIII 47), Вьяса получил певческий дар от Брахмы (Рам. I 2, 30–34), ср. сюжеты о призвании шамана-П. (см. в ст. Шаманская мифология), библейскую легенду о призвании пророка (Ис. 6, 2–9), англосаксонскую легенду о первом П. Кэдмоне у Беды Достопочтенного, среднеазиатские представления о том, что сказителей-манасчи призывает к пению сам Манас, и т. д. Источник божественного поэтического дара нередко осмысливается как пища (питьё): ср. мёд поэзии, индийский сома, одаряющий певцов мастерством, вода Кастальского ключа и т. д., см. также в ст. Опьяняющий напиток. В творчестве П. следует определённой технологии (причём «поэтическое» возникает только в некоем пространстве, определяемом такими крайними состояниями, как созидание и разрушение, ср. анаграмматическую поэзию), поэтому слово (стих, текст и т. д.) делается, вытёсывается, выковывается, ткётся, прядётся, сплетается и т. д. Соответственно и П. выступает как делатель, кузнец, ткач и т. п. (ср. в «Ригведе» П. — мастера, IV 2, 15, VI 17, 15; плотники, III 38, 1). Двуприродности П. как посредника соответствует наличие особого языка (или языков) П., ср. т. н. индоевропейский поэтический язык, «язык богов» греческой, иранской («ахуровский» и «дэвовский» словари), скандинавской, хеттской и др. традиций, пять разновидностей языка в средневековом ирландском трактате «Руководство учёных» и др. В рамках т. н. «основного» индоевропейского мифа о борьбе громовержца со змеем П. (рассматриваемый как трансформация демиурга) может быть сопоставлен с младшим сыном громовержца, наказанным отцом и изгнанным в подземное царство. Отзвуки темы наказания в связи с образом П. постоянны в греческой мифологии: Аполлон наказывает Марсия, Лина, Мидаса, музы наказывают Фамирида. Вариантом этого мотива можно считать представление об отмеченности П. некой ущербностью: ср. мифологизированные рассказы об индийском П. Калидасе, изобилующие сюжетами о его неполноценности (он рубит сук дерева, на котором сидит, глуп, не говорит на санскрите и т. п.). В художественной литературе и изобразительном искусстве нашли отражение мифологемы о вдохновенном П., поэте — ясновидце и прорицателе, П. — пророке, возлюбленном, изгнаннике и страдальце, о триумфе П. и т. д., в «Божественной комедии» Данте П. символизирует человеческую мудрость. Особенно характерен
мотив преждевременной смерти П., отсылающий к сюжету прижизненного схождения П. в царство смерти. В античной традиции складывается образ П.-пчелы и поэзии-мёда (у Платона, Горация и т. д.), позднее с пчелой сравнивают П. Даниил Заточник, П. Ронсар; ср. также у О. Мандельштама: «...чтобы, как пчёлы, лирники слепые нам подарили ионийский мёд». Символы поэзии и триумфа П. — венок из лавра или плюща, арфа или лира, перо, свиток. В итальянской живописи поэзия персонифицируется обычно в образе женщины в небесно-голубой одежде, украшенной звёздами; голова её крылата, женщина держит лавровый венок и арфу, перед нею лебедь. В. Н. Топоров.
ПРАБХА (др.-инд. Prabha, букв. «свет», «сияние»), в древнеиндийской мифологии персонифицированный свет (сияние) в виде жены солнца, или жены Кальпы, или в виде Дурги; П. употребляется в эпосе как имя целого ряда персонажей — Шакти, дочери Сварбхану и матери Нахуши, одной апсары, а также как одно из названий города Куберы. В. Т.
ПРАВДА И КРИВДА, в славянской мифологии одно из основных выражений главного противопоставления типа доли — недоли. Наиболее отчётливо мотив П. и К. отразился в «Голубиной книге»: «Это не два зверя собиралися, / не два лютые собегалися: / Это Правда с Кривдой соходилася, /Промежду собой они бились-дрались./ Кривда Правду одолеть хочет; Правда Кривду переспорила. Правда пошла на небеса / ... А Кривда пошла у нас вся по всей земле». Хотя в окончательной редакции этого сюжета в «Голубиной книге» сказалось влияние христианства, не подлежит сомнению, что истоки этого текста восходят к глубокой древности. Аналогичные мотивы повторяются в тождественных пословицах разных славянских народов, возводимых к общеславянской традиции. Противопоставление правды, правоты (и других производных от слав. *pravъ, «правый») и неправоты, кривды пронизывает всю терминологию древнейших славянских предправовых и правовых текстов (типа «Русской Правды», судебника 11 в., само название которого содержит слово «правда» в архаическом предправовом смысле). Общеиндоевропейские истоки этих представлений могут быть реконструированы благодаря точному совпадению с аналогичным мотивом спора Правды (др.-инд. satya) с противоположным началом в «Ригведе», сходными мифологическими различиями в греческом предправе, в т. ч. — в противопоставлении двух Правд — двух Дике в ранней греческой трагедии. Как и в других индоевропейских традициях, различие П. и К. символизировалось в конкретных понятиях правого — левого, прямого — изогнутого (что сказывалось в роли имён, производных от соответствующих обозначений: греч. Лаий как «левый», слав. Крив и т. п.). Соответственно в русском фольклоре сохраняются предправовые формулы типа «даю (правую) руку свою на отсечение», «хоть правую руку отрубить». Противоположные по смыслу формулы, связанные с кривдой, сохране-
ПРАЗДНИК ны в былевом эпосе: «Как по кривде судить, да быть убитому». Для раннего славянского поэтического и предправового сознания выстраивается ряд совмещенных противопоставлений: П. и К., правый суд — неправый суд, жизнь — смерть. При вероятном наличии индоевропейских предправовых истоков (где в древнейшей форме правда обозначалась причастием на *-nt от корня *es, «быть истинным», ср. рус. «суть», «сущая правда»; др.-инд. sat-уа-, хетт, asant-, «сущий, истинный»; др.-англ. sod, отсюда англ. sooth и т. п.) на мифологический сюжет спора П. и К. в славянской и других индоевропейских традициях могли оказать влияние и распространённые в древневосточной литературе (древнеегипетской, хурритской, хеттской и др.) сюжеты, описывающие спор П. и К. и двух людей (часто братьев — доброго и злого), воплощающих противоположные начала дуалистического мифа. В. В. Иванов, В. Н. Топоров.
ПРАДЖАПАТИ [др.-инд. Prajapati, собств. «господин потомства» (творения)], в древнеиндийской мифологии божество — творец всего сущего. С таким приурочением это имя появляется в «Ригведе» четырежды (кроме этого, П. — эпитет Савитара, IV 53, 2, и Сомы, IX 5, 9): П. — единственный, кто охватывает все существа (X 121, 10), способствует рождению детей (X 85, 43), загоняет коров в стойло (X 169, 4), вливает семя (X 184, 1). В знаменитом гимне неизвестному богу, где П. назван лишь в самом конце, говорится, что он возник как золотой зародыш, стал единственным господином творения (ср. Вишвакарман как ипостась П.), поддержал землю и небо, укрепил солнце, измерил пространство, дал жизнь и силу; П. властвует над двуногими и четвероногими, его руки — стороны света. Эта функция высшего бога и господина творения ещё более полно засвидетельствована «Атхарваведой», «Ваджасанейи-самхитой Яджурведы» и особенно брахманами. Здесь П. — главный бог и отец богов (Шат.-бр. II 1, 6, 14; Тайтт.-бр. VIII 1, 3, 4 и др.), единственный, кто существовал вначале (Шат.-бр. II 2, 4, 1), творец асуров (Тайтт.бр. II 2, 2, 3), установитель жертвоприношения (Шат.-бр. II 4, 4, 1; VI 2, 3, 1). Упанишады сохраняют именно этот образ П., придавая ему, однако, черты универсального безличного принципа, абсолюта. Уже в сутрах П. отождествляется с Брахмой. В эпосе П. становится эпитетом Брахмы (и некоторых других богов-творцов) или даже его особой ипостасью. Тем не менее именно Брахма и другие богитворцы вытесняют образ П. во всех его прежних функциях. Зато некоторые дополнительные детали выясняются из связей П. не только с Брахмой, но и с Вишну, Ямой и Варуной. Именем П. позже называют мудрецов (Мбх. X 21), праотцев человеческого рода, а также одну из восьми узаконенных форм брака. Основной сюжет с участием П. обнаруживает своё ядро в «Ригведе» (I 71, 5; X 61, 5–7) и в том или ином виде отражён в «Майтрайяни-самхите» (IV 2, 12), «Шатапатха-брахмане» (I 7, 4, 1), «Айтарейя-брахмане» (III 33) и др.: П. воспылал страстью к собственной дочери Ушас; пытаясь спастись, она обер-
нулась ланью-самкой, а П. обернулся самцом; увидавший это Рудра пришёл в ярость и собрался поразить П., но тот обещал Рудре отдать ему власть над зверями. «Каушика-брахмана» (VI) предлагает иную версию: когда боги, сыновья П., увидели на востоке свою сестру Ушас, у них выпало семя; П. собрал его в золотой сосуд, и из этого семени родился Рудра. Тот же сюжет уже в ведийские времена передавался и в астральном плане: П. отождествлялся с созвездием Мригаширша, Ушас — с созвездием Рохини (Тельца), Рудра — с Ардра. В. Н. Топоров.
ПРАДЖНЯ (санскр. prajna, букв, «мудрость», «понимание»), в буддийской мифологии ваджраяны женское соответствие будд, бодхисатв, идамов и прочих мифологических персонажей. Некоторые П., как, например, Тара, Ваджраварахи, Курукулла, выступают и самостоятельно (выполняя при этом функции бодхисатв и идамов). П., которых изображают в угрожающем виде, называются Дакини. Л. М.
ПРАЗДНИК, в архаичной мифопоэтической и религиозной традиции временной отрезок, обладающий особой связью со сферой сакрального, предполагающий максимальную причастность к этой сфере всех участвующих в П. и отмечаемый как некое институциализированное (даже если оно носит импровизационный характер) действо. П. противопоставлен обычным, непраздничным дням — будням, а при более детальной дифференциации — особенно необычным будням, т. н. «несчастным» дням, и в идеале имеет целью достижение оптимального психофизического состояния его участников — от эйфории, связанной с полнотой миро- и/или богоощущения, до восстановления некоего среднего, нейтрального обыденного уровня, нарушенного трагической, «отрицательной» ситуацией (смерть, несчастье, ущерб). Противопоставление П. — будни является ключевым и определяющим, а такие признаки, как ритуальность — аритуальность (точнее — степень и характер проявления ритуальности), весёлость — печаль, официальность — неофициальность, торжественность — неторжественность, должны рассматриваться как вторичные и несущественные при различении П. и не-П. Существенным и неотъемлемым признаком П. является также его сакральность. Эта связь сакральности и П. в его архаичной форме настолько обязательна, что в известной степени и в определённом контексте можно сказать, что сакрально то, что связано с сутью П., с его ядром. При этом надо оговориться, что существуют, во-первых, и чисто мирские (профанические) П. (особенно в эпоху кризиса мифопоэтического мировоззрения), и, во-вторых, внутри П. как сакрального целого выделяются профанические фрагменты (иногда они разворачиваются как относительно самостоятельный праздничный обряд, параллельный сакральному ядру П.). Но для мифопоэтической эпохи любой мирской П. соотнесён с сакральными ценностями данного коллектива, с его сакральной историей или, во всяком случае, с неким прецедентом, который может подвергаться сакрализа-
823
ции. Такие связи более или менее полно прослеживаются не только в вырожденных чисто развлекательных мирских П., но даже и в том случае, когда П. как таковой теряет свой статус и становится объектом иного знакового ряда — игрой (особенно часто детской), фольклорным текстом или обычаем и даже деритуализованным приёмом в повседневном поведении, в частности в трудовой деятельности. Семантические мотивировки П. и разных его вариантов подчёркивают так или иначе идею сакральности (ср. рус. святки, польск. swieto, сербо-хорв. свечаник и т. п. — от *svet-, «святой», «сакральный»; англ. holiday «праздник»: holy, «святой», и т. п.; многочисленные обозначения недельного праздника, воскресенья как солнечного или божьего дня, ср. нем. Sonntag, англ. Sunday и т. п.), незанятости, пустоты от дел (ср. укр. недiля), «порожнести» (рус. «праздник»). Эта «пустота», «незаполненность» П. так или иначе соотносится с обычной для понимания П. идеей о разрыве профанической временной длительности, о П. как состоянии, когда время останавливается, когда его нет. Классифицируя П. архаичной мифопоэтической традиции, можно различать главный П. данной традиции (универсальный П.), так сказать, сверхпраздник, обладающий наибольшей сакральной силой; праздники годового цикла [практически известны и многогодовые циклы — семи-, двенадцати-, шестидесятигодовые; циклы, связанные с новым веком, новой эрой (летосчислением) и т. п.]; П., приуроченные к более дробным временным подразделениям (сезонные П., месячные П., недельные П. и их эквиваленты, в частности суточные образы П., т. е. те разрывы мирского времени, которые приходятся, напр., на утреннюю или вечернюю молитву, на посещение храма, на ежедневные фиксированные во времени сеансы медитации, транса, йоги и т. п.); П. жизненного цикла (рождение, инициация, брак, смерть). В ряде случаев существенно различать П. официальные (в более позднее время часто совпадающие с государственными П.) и неофициальные [ср. такую нередкую их трансформацию, как церковные и «народные» (внецерковные) П.], П. «закрытые» (тайные, узкоконфессиональные) и «открытые» (в которых в принципе могут участвовать все), П. частичные (напр., женские, детские, воинские) и полные, П. разовые и повторяющиеся периодически, П. подготовленные и импровизированные (нередко без чёткого плана и программы, но с наличием некоторых «праздничных» ходов, операций; из них, как из заготовок, монтируется целое праздника) и т. п. В конкретных традициях разные типы П. включаются в единую последовательность и нередко образуют весьма сложный и многоуровневый праздничный «текст». Характерен в этом отношении римский календарь П., в котором выделялись праздничные дни, игры, дни жертвоприношений, отмечались достойные празднования исторические события, указывались данные о восходе и заходе светил, созвездий. Этот календарь (лат. Fasti), ведшийся понтификами и более или менее «закрытый» до 305 до н. э., одновременно представлял со-
824
ПРАЗДНИК
бой и анналы, историческую хронику (ср. «Фасты» Овидия — описание П. первого полугодия). Римляне делили все дни года на dies festi, т. е. дни, посвященные служению богам, и dies profesti, когда занимались обычными общественными или частными делами. Dies festi, особенно когда они продолжались несколько дней подряд, назывались П. — feriae, которые делились на общественные и частные, справлявшиеся отдельными лицами или семьями (дни рождения, поминки по умершим — feriae denicales и т. п.). Общественные П. в свою очередь различались в зависимости от того, идёт ли речь о регулярных праздниках (feriae legitimae) или о назначаемых П. (feriae conceptivae) — ежегодно в определённые или произвольно выбранные дни (feriae indictivae) или же по экстренным случаям. В особенно счастливых или несчастных случаях назначались т. н. чрезвычайные П. (feriae imperativae) — девятидневные П. (feriae novemdiales) для умилостивления богов, например в случае зловещих знамений. Наиболее полно смысл и функция П. раскрываются в главном П. данной традиции, который чаще всего происходит в момент, рассматриваемый как критический, на переходе от старого года к новому году. Многие черты и атрибуты этого П. так или иначе присутствуют и в других П., но только в этом основном П. они собраны воедино и взяты в их наиболее рельефном и операционном значении. Главный П. начинается в ситуации, связанной с обострённым и напряжённым ожиданием катастрофы мира. Старый мир, старое время, старый человек «износились», и их ожидает распад, смерть. Силы хаоса, кажется, одолевают космическую организацию мира. Печаль, траур, пост, резкое увеличение числа запретов, иногда наложение на себя дополнительных испытаний (вплоть до самоистязаний) характеризуют положение членов коллектива в этот момент. Силы жизни и плодородия на исходе, они умирают (что часто воплощается в одном из наиболее характерных мотивов главного праздника во многих традициях — мотиве умирания бога плодородия, его исчезновения из этого мира). В таких условиях спасти положение может лишь чудо, равное чуду первого творения, когда хаос был побеждён и установилась космическая организация. Нужно идеально точное воспроизведение прецедента, того, что имело место «в начале», «в первый раз» (в принципе каждый П. и отсылает к этому началу, напоминает об этом первом разе). Для этого необходимы соответствующие условия: требуется определить то место и время, где состоится это воспроизведение прецедента, т. е. найти соответствующие пространственный центр и точку во времени, тот перерыв в профанической длительности, когда времени нет. Жрец, царь-жрец (сакральный царь), иногда два жреца (в чём отражаются исключительно тесные связи П., как и самого сюжета творения, с идеей дуальной организации архаичного коллектива и — шире — с наличием системы классификации, основанной на бинарных противопоставлениях) совершают ритуал. Расчленяя жертвенное животное или человека (особенно в ранних ритуальных
системах), они как бы «доводят» работу хаоса до конца, до некоего нуля космичности. Лишь теперь может начаться новое творение, постепенное преодоление хаотических сил и идущее параллельно ему синтезирование космоса. Части разъятой и разбросанной по разным местам жертвы собираются, отождествляются с элементами космоса и соединяются. Образ вселенной в виде жертвы как бы обменивается на реальный мир, восставший из небытия. В него возвращается организация (в частности, он снова может быть описан в соответствии с бинарной классификацией), плодородие, процветание, жизнь. Происходит творение нового мира, нового времени, нового человеческого коллектива, причащающегося к наиболее сакральным ценностям, к теургическому действу. Этой концептуально-ритуальной схеме П. соответствуют действия всех членов коллектива, принимающих участие в празднике: выворачивание мира и его признаков наизнанку, мена субъекта и объекта, превращение последнего в первого, низа в верх, раба в господина, зла в добро, смерти в жизнь и т. п. (иногда дело доходит и до половой травестии), разного рода перестановки, подмены (ряжение), формирование некоего «антимира» с изнаночными характеристиками и «антиповедения». Эту инверсию элементов мира и правил поведения в нём нужно рассматривать как крайнее средство увеличения абсурдности жизни, которому соответствует и крайнее нервное напряжение, нуждающееся в немедленной и предельной разрядке. Психотерапевтическая функция ритуала и сопутствующего ему праздничного действа и состоит в снятии этого напряжения, что достигается вовлечением участников ритуала и П. в созидание нового мира, в проверку его связей и смыслов. На основании многочисленных версий главного П. и ещё более обильных данных о других П. могут быть реконструированы суть и структура архаичного «первопраздника», такие его ведущие черты, как всепроникающая сакральность, целостный характер, прагматичность (он рассматривался как абсолютно необходимое практическое действие), эффективность («первопраздник» – самый сильный инструмент человека в его взаимоотношениях с природой), неотделимость от ритуала, синтетичность (использование всех доступных человеку знаковых систем), всеобщность (участвуют все члены коллектива), игровой характер, эмоциональность. Эти особенности единого «первопраздника» позволяют вывести из него всё многообразие реально засвидетельствованных типов «неполных» специализированных П., основные черты культа и культуры. В этом смысле «первопраздник» – своего рода энциклопедический свод архаичной культуры и средство порождения в ходе праздничной «игры» новых форм культуры в её символических образах. Само понятие Homo feriens, «человек празднующий», отмечает важную стадию в развитии человеческой культуры и поднимает проблему реконструкции П. в палеолите и поиска того, что могло соответствовать П. на ещё более ранних стадиях (вплоть до гоминид). Из реально наблюдаемых П. ближе всего к реконструируемому «первопразд-
нику», кроме главных годовых ритуалов, стоят церемонии, в которых в той или иной форме «разыгрывается» известный трёхчленный комплекс «жизнь — смерть — рождение (новая жизнь)». К таким П. принадлежат разнообразные П. плодородия, связанные с мифологемой умирающего и воскресающего бога или с женским божеством земли и вегетации (см. Богиня-мать); иногда мужское и женское начала, выступающие особенно ярко в мистериальных вариантах П., воплощены в символы огня и воды (ср. развёртывание этой темы в иранском ноурузе, хеттском П. Пурулия, П. типа Ивана Купалы). Другой тип П., более или менее полно сохраняющих существенные черты «первопраздника», соотносится с памятью о «первоначальных временах» (см. Время мифическое), о времени творения, о демиурге, воплощенном в божество, в культурного героя или в тотемическое животное. У австралийских аборигенов многие черты «первопраздника» обнаруживаются в церемониях типа интичиуму, воссоздающих те или иные события из «времени сновидения», или в таких сложных церемониях, как цикл, посвященный Воллункве (у племени варрамунга), или, наконец, в ряде инициационных ритуалов (см. Инициация и мифы). Т. н. основной миф, особенно в тех версиях, где наказанный сын бога превращается в зёрна, семена, из которых вырастает растение, также близко отражает ряд особенностей «первопраздника». В нём, в частности, содержится объяснение происхождения стимулятора праздничного настроения — галлюциногенного или опьяняющего напитка, получаемого при соответствующей переработке плодов того растения, которое как раз и является образом умершего божества. Вино, пиво, сома и т. п. часто объясняют сюжет П. и одновременно являются важными двигателями всего П. и существенными средствами достижения искомого состояния (ср. элевсинские мистерии или дионисии). Иногда они в большей степени определяют стихию праздничности, дух самого П., нежели более поздние ритуализованные (ср., напр., ритуал жертвоприношения царя, реконструируемый Ф. Рэгланом, или ритуал увенчания царя, восстанавливаемый А. М. Хокартом, и т. п.) и секуляризованные мотивировки П. Наиболее часто П. мотивируется мифом — событие, рассказываемое в мифе, рассматривается как прецедент, отмечаемый соответствующим П., в котором может воспроизводиться, в частности, и сам этот миф (миф как сценарий П., по крайней мере, его ритуала: ср. Адонис и адонии, Дионис и дионисии и т. п.). Гораздо реже тема П. становится ядром мифа — обычно П. упоминается как сопутствующее обстоятельство, не укоренённое во внутренней структуре мифа; при этом сами П. чаще всего отражают некий самостоятельный мифологический мотив (ср. свадьбу Пелея и Фетиды как завязку мифологического сюжета о Троянской войне). Однако во многих случаях мотивировка П. выступает, скорее, как его внешний повод, который, правда, в той или иной степени влияет на отбор актуализируемых элементов П., но не отменяет еди-
ПРЕДАНИЯ И МИФЫ ной сущности, лежащей в основе всех П. во всём их многообразии. Не случайны давно подмеченные черты большого сходства (иногда единства) многих сезонных П., с одной стороны, и основных П. жизненного цикла — с другой. Разные П. передают единый общий смысл, и в них в очень значительной степени совпадает набор элементов праздничной композиции, многие операции, вещественные атрибуты, система символов, а иногда даже и сопровождающие разные П. ритуальные тексты (растительные символы – зерно, семена, сноп, зелень, деревце, листья, ветки...; животные символы – яйца, жир, шерсть...; кулинарно-гастрономические символы – блины, пироги, караваи, хворост, жареная свинина, колбасы и т. д., пиво, вино, квас; псевдоантропоморфные символы типа масленицы, Костромы, Ивана Купалы; тема огня и воды; ряжение и разоблачение, растерзание, сожжение; игры, песни, шутки, смех, балагурство; гадания и загадки, элементы диалога и дуальности; эротизм). В этом смысле даже применительно к недавнему прошлому или даже настоящему времени для ряда архаичных традиций уместно говорить не только о разных, но весьма сходных между собой П., но и о едином П. с несколько различающимися частными вариантами. Разумеется, сказанное не относится к большому количеству специализированных П., дифференцированность которых очень велика. B. H. Топоров.
ПРАКРИТИ (др.-инд. prakrti-), в древнеиндийской мифологии и умозрении первоначальная субстанция, природные условия чего-либо, материальная причина, первопричина мира объектов. В мифологии П. воплощает высшую волю творца; идентифицируется с майей — иллюзией, шакти — божественной женской энергией. В ряде философских школ противостоит пуруше, понимаемому как «Я», отличное от тела, ума и чувств. П. состоит из трёх субстанций — гун, которые, постоянно изменяясь, порождают страдание, радость, безразличие. П. характеризуется необусловленностью, вечностью, вездесущностью. Соединившись с пурушей, П. нарушает равновесие и вызывает эволюцию мира. В. Т.
ПРАКСИФЕЯ, Пракситея (Πραξιθ α), в греческой мифологии: 1) дочь Теспия, родившая от Геракла Нефа (Apollod. II 7, 8); 2) жена афинского царя Эрехфея, пожертвовавшая своими дочерьми ради победы афинян в войне с Элевсином (Lycurg. 98 след.); 3) наяда, жена афинского царя Эрихтония, мать Пандиона (Apollod. III 14, 6). А. Т.-Г.
ПРАТЬЕКАБУДДА (санскр. pratyekabuddha, пали paccekabuddha, «будда для самого себя»), в буддийской мифологии тот, кто достиг нирваны, но не проповедует дхарму. П. появляются в те же самые кальпы, что и будды, но они никогда не встречают будд. Одновременно может существовать неограниченное число П. Л. M.
ПРАХ КЕТ MEAЛИA, в кхмерской мифологии принц, для которого был выстроен ансамбль Ангкора. Сын правителя Индра-
пасты (здесь как название Кампучии) П. К. М. обладал изумительной красотой и моральными совершенствами. Сам Энтреа (Индра) спустился к нему на землю и забрал его на небо. Но райские существа теводы не могли перенести запаха человека. Тогда Энтреа велел божественному архитектору Пуснуке воздвигнуть на земле дворец, аналогичный небесному. Бык Нандин указал на холме Бакхенг место для строительства. Пятибашенный храм Ангкор Ват стал обиталищем П. К. М. Я. Ч.
ПРАХЛАДА (др.-инд. prahlada, букв. «радость», «восторг»), в индуистской мифологии сын асура Хираньякашипу, дед асура Бали. Наиболее подробно миф о П. излагается пуранами; отдельные эпизоды этого мифа содержатся также в «Махабхарате». Вопреки воле отца, возгордившегося своим могуществом, П. с детства стал почитателем – бхактом Вишну. Хираньякашипу сначала пытается разубедить сына, затем в гневе хочет его убить: приказывает зарубить П., напускает на него змей, слонов, брахманов с заклинаниями, травит его ядом, топит в океане, обрушивает на него скалы и т. д., — но П. неуязвим, так как его охраняет Вишну. После того как Вишну в образе человеко-льва (см. Аватара) убил Хираньякашипу, П. становится царём асуров. Но его могущество, основанное на его добродетели, беспокоит богов. Индра является к П. в виде брахмана и просит у него в дар его добродетель. П. не может ни в чём отказать брахману и расстаётся со своей добродетелью, тем самым успокаивая богов. С. С.
ПРЕДАНИЯ И МИФЫ. Термин «предание» (П.) (из греч. παρ δοση, «передача», «преподавание», «предание»), в расширительном употреблении близок к термину «традиция» (т. е. приблизительно — «передача учения, знаний из поколения в поколение, как правило, устно»). Но, если в европейских языках слова, восходящие к лат. traditio, покрывают и научное, и бытовое, и религиозное значения, то в русской терминологии П. («Предание» в единственном числе) относится прежде всего к религиозной сфере (в других смыслах употребляется термин «традиция»). В религиях, ориентированных на письменные тексты (христианство, иудаизм, ислам), священное П. понимается как способ передачи религиозного учения в устной форме с помощью проповеди, обряда и т. п., существующий параллельно со священным Писанием. И П. и Писание отражают откровение, причём П. может считаться первичным по времени, но (иногда) вторичным по значению. Эти свойства могут разделяться; так, для Ветхого завета различают первичное П., зафиксированное в Библии, и П. позднего иудаизма, частично закреплённое Талмудом. Проблема выявления первоначального П. («доканонического») может существовать и в самой религиозной системе, и в её научных исследованиях (особенно актуальна задача реконструкции доканонического П. в буддологии). В христианской теологии утверждение о том, что не всё может быть передано Писанием, считают иногда противоречащим тезису о полноте
825
откровения в последнем, на этом основана протестантская доктрина о «достаточности Писания» (в новейшее время непопулярная и в протестантизме). В православной традиции, наоборот, известны случаи признания примата П. над писанием (напр., у А. С. Хомякова). П. может рассматриваться как сокровенное знание церкви, не сообщаемое непосвящённым, но отличающееся от эсотерического знания тем, что в случае необходимости (напр., для опровержения ереси) может быть открыто оглашено в проповеди, постановлении собора и т. п. Наконец, П. трактуется и как само знание (а не способ его сообщения), не сформулированное в слове, позволяющее отличать истинное от ложного и постигать откровение. В этом понимании П. противопоставлено «преданиям» во множественном числе как сообщению конкретных фрагментов учения. Соотношение П. и писания в «мировых религиях» и иудаизме особенно отчётливо показывает типологическое отличие последних от «традиционных» религиозномифологических систем, хотя бы и существующих в письменных культурах. В этих системах, несмотря на наличие, например в древнегреческой культуре, развитой теологии, письменные тексты не являются кодификацией мифа (кроме позднейших мифографий, занимающих явно периферийное положение), они лишь упоминают, используют, обрабатывают мифологические сюжеты, известные коллективу из П. и культа. В другом значении предания представляют собой фольклорные тексты с установкой на достоверность и с факультативным (в отличие от легенды) присутствием элемента чудесного, тексты несакрального и несказочного характера (ср. История и мифы, Легенды и мифы). В этом фольклористическом употреблении сохраняются такие черты первоначального смысла слова «предание», как истинность сообщаемого и передача знания из поколения в поколение. Эта линейная направленность традиции принципиально важна для определения фольклорного жанра П., соотнесённого с историческим, линейным временем и историческими (или квазиисторическими) персонажами и, в отличие от легенды, никак не связанного с временем циклическим. Установка на достоверность, истинность П. отражается в таких русских жанровых определениях, используемых носителями, как «быль», «бывальщина» и т. п. Понятие П. в своём фольклорном значении приобретает точный смысл для традиций типа европейской только в противопоставлении жанру легенды. Если в легенде фигурируют персонажи священной истории, канонизированные святые или чисто мифологические персонажи, то в П. действуют прежде всего исторические лица. Если героем оказывается лицо, канонизированное церковью, то принадлежность его жанру П. или легенды определяется самим сюжетом: что для него существеннее, историчность данного лица (на фоне которой канонизация выступает лишь как один из ряда признаков) или же его статус святого, независимо от того, существовал ли такой человек где-либо кроме своего жития. Второй важный признак — это факульта-
826
ПРЕДКИ
тивность для П. элемента «чудесного», но этот элемент вовсе не невозможен в П., и исторические лица в нём могут наделяться весьма фантастическими свойствами. В традициях, не знающих противопоставления мирской и священной истории и (шире) не переживших смены религиозно-мифологической системы, разграничение этих жанров невозможно, в них существует единый жанр «исторического» повествования. Хотя делались попытки выделить такие виды преданий, как мифологические, натуралистические (о происхождении растений и животных), географические (о происхождении местностей, особенностей рельефа, топонимов, полезных ископаемых) и т. п., сейчас эти тексты большинство исследователей относит к жанру легенд (т. н. «мифологические П.» частично принадлежат жанру «быличек», меморатов). Этиологические тексты по своей природе относятся, конечно, к мифам и легендам, как и сюжеты, описывающие прошлое, исчезнувшее население данной местности. Однако возможны промежуточные случаи, так как в некоторых повествованиях этого рода может отсутствовать фантастический элемент (в сюжетах о происхождении топонимов, населённых пунктов, памятников – например «каменных баб» – кладов). Возможно, правильнее было бы, вслед за В. Я. Проппом, выделить особый жанр этиологических рассказов, объединяющий фантастические и нефантастические тексты и противопоставленный и легендам, и преданиям. Можно выделить также подвид семейных П., передающихся внутри какого-то рода (семьи — если речь идёт о краткой традиции), часто также пограничных с легендами, а с другой стороны, через введение исторических имён, соприкасающихся с историческими преданиями. К последним близки и специфические предания с «коллективным» героем (предания о разбойниках, оккупантах и т. п.), которые, однако, тяготеют к циклизации вокруг одного героя с историческим или квазиисторическим именем (напр., цикл, связанный с именем Яношика в разбойничьих преданиях у словаков). Эта тенденция к циклизации вокруг одного имени показывает, что историческое имя является конструктивным фактором преданий — прежде всего исторических, образующих «ядро» жанра, к которому как периферийные явления примыкают перечисленные выше подвиды. В исторических преданиях, например, фантастический элемент (отсутствие которого оказывается решающим жанровым признаком для других видов преданий) не разрушает границ жанра и его наличие не делает П. легендой. Будучи «историческим» жанром, П. вносит архаические схемы и мифологизирующие «коррективы» не в господствующую религиозную систему (как легенда), а в представления о мирской истории (речь не идёт, конечно, о тех культурах, в которых П. является единственным способом хранения исторической памяти). Функция П. в тех культурах, где оно противопоставлено письменным историческим жанрам (не говоря уже о научном или преднаучном историческом описании), —
в мифологизирующем корректировании истории, превращении бессодержательной, с мифопоэтической точки зрения, цепи событий в набор осмысленных (т. е. канонических) сюжетов, в приписывании историческим персонажам таких свойств, которые позволяют им быть значимыми персонажами и в фольклорно-мифологическом плане. Истинность П. при этом для носителя несомненна и, видимо, превосходит достоверность письменной (в частности, официальной) истории. Для последней ссылка на П. служит (в раннеисторических письменных жанрах) доказательством и гарантией достоверности, что типологически близко к подобным же ссылкам на устную традицию в таких письменных эпосах, как «Слово о полку Игореве» («по былинам сего времени») или «Песнь о Хильдебранде», «Махабхарата» и «Рамаяна», также сообщающих об истинных событиях и нуждающихся в подтверждении своей достоверности. Отсюда и широкое включение преданий в состав раннеисторических письменных текстов, прежде всего летописей и хроник, а также античных биографий, близких к историческим жанрам. Так, изложение мифологических сюжетов у Плутарха превращает их в некое подобие преданий. В отличие от широкого «приурочения» легенд, действие преданий происходит только в историческом времени, не вторгаясь ни во время мифическое, ни в настоящее. Обязательной дистанцией, отделяющей их от времени носителя, П. отличается как от утопических легенд (которые описывают настоящее или эсхатологическое будущее), так и от сказа, мемората, слуха и т. п., события которых близки по времени к жизни их носителей. Если такие тексты (слухи и т. п. «актуальные» тексты) не исчезают «за давностью», то временная дистанция превращает их в предания. Хотя П. имеют и собственный набор мотивов, главным образом в них воспроизводятся традиционные мифологические схемы, приспособленные к реальным (или квазиреальным) событиям. Чаще всего воспроизводится схема или отдельные моменты биографии культурного (или сказочного) героя (чудесное рождение, чудесные свойства или владение чудесным предметом), приписываемые историческому герою. Признаки мифологического героя подвергаются «модернизации», «социализации», отсюда распространённый в преданиях мотив героя-заступника, защитника угнетённых. Воспроизведение в исторических преданиях мифологических сюжетов и схем делает неправомочным вопрос об исторической достоверности преданий для таких традиций, где они не являются единственным видом исторической памяти, а сосуществуют с более «рациональной» историей. Содержанием П. является не историческое событие, а воспроизводимая мифологическая схема (сходные проблемы возникают и при изучении эпоса, в котором фигурируют исторические имена, события и достоверные названия местностей). Особенно заметны эти свойства в таких поздних исторических текстах, которые вообще не трансформируют историю,
но лишь отбирают из неё факты, укладывающиеся в мифологизирующую схему канонической биографии (отчасти заданную упоминавшимся выше античным жанром). Наиболее характерный пример — каноническая биография Наполеона. В том виде, в каком она существует в «массовом» сознании, она настолько препарирована этим сознанием, что дала повод пародировать её как типичный солярный миф. Таким образом, если легенда, сакрализуясь, стремится к жанру жития, то П. в своём движении в мирскую сторону вырождается в исторический анекдот. Г. А. Левинтон.
ПРЕДКИ, в мифологии: 1) персонажи эпохи первотворения (см. Время мифическое), связанные с происхождением людей. Среди П. выделяются тотемные первопредки — прародители человеческой родовой группы (рода, фратрии, племени в целом, большей частью отождествляемого с человечеством), а нередко и связанного с нею определённого вида животных, растений и др. природных объектов. Тотемные П. — зооморфны или зооантропоморфны, преобладают, однако, антропоморфные существа. Они, породив или создав (доделав), подобно демиургам, людей, сами превращаются в животных и т. п. (что нередко воспринимается как первая смерть, уход в иной мир). Наряду с порождением (или созданием) «настоящих людей», П. совершают также культурные и творческие деяния (см. в ст. Культурный герой). Это, как правило, совпадает с рубежом мифологического времени. П. рассматриваются как люди других миров, иногда превращаются в духов (дема, ориша), но это уже иные существа, принадлежащие эмпирическому времени. В процессе обожествления появляется фигура всеобщего отца, надтотемного предка; связанные с мифическим временем П. продолжают функционировать и в настоящем, но их местожительство переносится в иной мир. Они постепенно сливаются с космическим образом бога-творца (первопредки, в т. ч. и тотемные, имеющие женский облик, т. е. выступающие как прародительницы, соотносимы с образом богини-матери). Иногда сам первопредок, от которого происходят люди, создаётся богом (или состоит с ним в родстве), выступает его помощником, посланцем. Первопредок (или его сын) в ряде случаев отождествляется с первочеловеком. Первая пара людей зачастую даёт начало ряду семей, кланов П., как правило становящихся П.-эпонимами племён и внутриплеменных групп. От них нередко происходит ряд поколений П., связывающихся с определённой эпохой возникновения человечества (ср. Патриархи). Первопредками-культурными героями, первыми людьми в ряде мифологий выступает первый царь или вождь, от которых происходит весь народ (Кинту у ганда, древнеиранские первые цари ЙимаДжамшид, Траэтаона-Феридун и др.). Как П. часто выступают племена антропоморфных существ мифического времени (напр., нарты), нередко рассматривающиеся как предшествующее поколение богов или людей, первый народ. Их обычно отличает долголетие, воинственность и др. особенности, а также тератологические
ПРИАМ черты, двуполость, поедание табуированной еды и т. п. Связанные с хаосом, они, как правило, гибнут или занимают маргинальное положение. Вместе с тем, первый народ нередко выполняет роль культурного героя (андумбулу у догонов). 2) В эмпирическое (профанное) время П. – старшие родственники, живые и умершие, становившиеся объектом почитания, предметом специального культа. Умершие П. — одна из категорий духов. Согласно мифологическим представлениям, основная масса умерших П. связана не только с «чужим», далёким загробным миром, но и со «своим», близким. Захоронения рассматриваются как граница «своего» и «чужого» мира, место обитания (наряду с загробным миром) или «сборов» П. Умершие П. не только уходят в загробный мир, но одновременно (или через некоторый период — иногда после пребывания в загробном мире) воплощаются в животных, растения, природные объекты. Согласно верованиям, они нередко снова приходят в мир живых (ср. представление зулу о том, что после смерти дух П. возвращается к селению и селится рядом; погребальные обряды ньякьюса преследовали цель удалить П. в загробный мир и одновременно вернуть его в свой мир в качестве уже доброго духа). По другим представлениям, общение с умершими П. происходит в сновидениях. Умершие П. тесно связаны с амбивалентной стихией огня, ассоциированного как со смертью, так и с жизнью, стоящего на грани природы и культуры; причем не только с природным, подземным огнем, но и с домашним (ср. различные табуации, связанные с очагом и направленные на то, чтобы не отпугнуть П.; контакты с П. через огонь, например у марийцев, мордвы, удмуртов, народов Африки; сам жертвенный костёр в ритуале и трупосожжение при похоронах). Умершие П. часто по-прежнему считались членами рода (ср. реинкарнацию в тотемных животных и новорожденных детей того же рода) и составляли с живущими единую сакральную общину. Прекращение или нарушение правил отправления культа П. рассматривалось как исключение их из общины, приводило к каре с их стороны и их окончательной гибели. Осуществляя связь коллектива с иным миром, включающим не освоенные живущими природные стихии, П. способствовали подчинению этих стихий потомкам, а также плодородию. Регулярные ритуалы-вызывания П. обеспечивали их санкцию и помощь на протяжении соответствующих промежутков времени. П. не властны, как правило, над членами иной родственной группы, зависят именно от своих потомков. П. могли считаться «своими» как по отцовской линии, так и по материнской (несколько реже) или по обеим сразу. Дихотомия «старший — младший» дополнялась различием в цепи поколений умерших П. давно и недавно умерших П. (первых — последних): первопредков, первых умерших, основателей, старейшин родов и семей и ряда ближайших поколений П. (часто — трёх последних); находящиеся между ними П. нередко были
безликими, лишь связывающими полюса, иногда злыми как в цейлонской ведийской религии (ср. кит. таблички у домашнего алтаря, в которых воплощались шэнь основателя рода и шести ближайших умерших П.; у многих народов Африки, напр. у луба, при изготовлении амулетов, лечении, начале работ призывались основатель рода и три ближайших поколения «своих» П.). Старшие (давно умершие, как и умершие в старшей возрастной категории, но с верховенством первых) сохраняли главенствующую роль в загробной жизни. Однако непосредственно обращались, как правило, к последним по времени «своим» умершим (взрослым) как ближайшим к живущиМ. П. в принципе подвластны первопредку и богам, однако могут повлиять на них. Таким образом, П. оказываются посредниками между первопредками и богами, с одной стороны, и людьми — с другой. Уход П. в страну первопредка — это возвращение к истоку, нередко понимавшееся как воссоединение П. с первопредком, что сообщало П. некую магическую эманацию, которая при реинкарнации П. в потомках передавалась им, иногда приравниваясь к непосредственному воплощению в них первопредка. П. оказывались, таким образом, медиаторами между эпохой первотворения и настоящим. Особое значение приобретало воплощение первопредка и всех последующих предков в царях и вождях, с которыми связывали общеплеменное благополучие. Сама идея продолжения жизни после смерти была идеей неисчезновения в космосе некоторой силы, которая сохранялась в лице духов П. в иных мирах и одновременно воскресала в этом мире с возвращением или реинкарнацией П. Переход-вливание П. или их эманации в живущих родственников в круговороте смертей и возрождений связывались с идеей наследственности, определяли восприятие потомками облика, качеств П. Таким образом, П. соединяют все части космоса как в пространстве, так и во времени. Ср. помещение захоронений в центре мира внутри универсальной космологической модели (очаг в доме, алтарь в храме). Понятие П., занимающих сакральную позицию в социуме, распространялось и на живущих старших родственников, которые также были объектом почитания, иногда и культового. Через старших живущих П., как правило, осуществлялась связь между живыми и умершими. О. Ю. Бессмертная, А. Л. Рябинин.
ПРЕСТОЛЫ (греч. θρ νοι), в христианских представлениях один из девяти чинов ангельских. Упоминается в Новом завете (Кол. 1, 16). По классификации ПсевдоДионисия Ареопагита (5 — нач. 6 вв.) — третий чин, составляющий вместе с серафимами и херувимами первую триаду. Данте в «Божественной комедии» («Рай», песнь 9, 61) трактует П. как зерцала божественного промысла, читая в которых, райские души предрекают будущее. Но чаще П. понимают в более буквальном смысле как некие седалища божества. О. Н.
ПРЕТ, Пройт (Προιτο ), в греческой мифологии царь Тиринфа в Арголиде, сын
827
Абанта, брат-близнец Акрисия, отец Претид (Лисиппы, Ифианассы и Ифинои) и Мегапента (Apollod. Il 2, 1–2). П. и Акрисий враждовали уже в чреве матери (вариант: Акрисий возненавидел брата после того, как тот соблазнил его дочь Данаю, II 4, 1). После смерти отца братья стали бороться за царскую власть в Арголиде. В этой борьбе П. потерпел поражение и бежал к ликийскому царю Иобату (вариант: к Амфианаксу, Apollod. II 2, 1; к Афиду — III 9, 1), женился на его дочери Сфенебее (вариант: Антии — Hom. Il. VI 160) и, получив помощь тестя, возобновил войну с Акрисием. После долгой борьбы братья пришли к соглашению: Акрисий остался править в Аргосе, а П. получил во владение Тиринф. Ему приписывали сооружение киклопических стен вокруг города (Apollod. II 2, 1–2; Paus. II 25, 7). Возможно, в мифе отразился исторический факт — соперничество властителей крито-микенской эпохи. Во время войны между П. и Акрисием был изобретён щит (Apollod. II 2, 1). С П. связан также миф о Беллерофонте, жившем после изгнания из Коринфа в Арголиде. Когда отвергнутая Беллерофонтом Сфенебея оклеветала его перед П., тот, поверив жене, что Беллерофонт покушался на её честь, послал его к Иобату с письмом, в котором просил убить подателя (Apollod. II 3, 1). С П. связан также миф о Претидах и прорицателе Мелампе, который вылечил девушек от безумия и получил за это для себя и своего брата Бианта часть царства П. Меламп и Биант женились на дочерях П. Лисиппе и Ифианассе (II 2, 2). Овидий приводит миф о том, как во время осады Аргоса Персей превратил П. в камень (Met. V 236). M. H. Ботвинник.
ПРЕТЫ (др.-инд. preta, «ушедший»), 1) в древнеиндийской мифологии духи умерших, в течение некоторого периода после смерти (от нескольких недель до года) остающиеся жить среди людей. За это время людям необходимо совершить определённый ритуал (сапиндикарану), чтобы П. не стали бхутами, демонами из свиты Шивы, но соединились с «отцами» — питарами в небесном царстве (PB X 14, 8). В народных суевериях, тем не менее, П. часто отождествляются с бхутами и рассматриваются как существа, враждебные людям. П. Г.
2) В буддийской мифологии духи, которые не могут удовлетворить своих желаний. Так, например, несмотря на изобилие пищи в преталоке (одна из шести сфер сансары, где П. живут), П. не могут насытиться, ибо животы у них огромные, а рты не больше чем игольное ушко. П. рождаются те, кто в прошлой жизни были жадными, скупыми, жестокими и прожорливыми. Л. M.
ПРИАМ (Πρ αμο ), в греческой мифологии последний царь Трои. Сын Лаомедонта. Когда Геракл убил Лаомедонта и его сыновей, отомстив ему за обман, он позволил дочери Лаомедонта Гесионе оставить при себе одного из братьев. Выбор девушки пал на младшего, носившего имя Подарк. Геракл согласился даровать ему свободу при условии, что Гесиона выкупит брата из рабства, составляющего естественный удел пленного; Гесиона отдала за
828
ПРИАП
Приам. Фрагмент росписи краснофигурной амфоры Евфимида. Ок. 510 до н. э. Мюнхен, Музей античного прикладного искусства.
брата своё покрывало, после чего Геракл оставил юношу царствовать в Трое под именем П. (античная этимология производила его от греч. глагола priasthai, «покупать»; отсюда П., «выкупленный») (Apollod. II 6, 4; Hyg. Fab. 89). В «Илиаде» П. — престарелый царь, глава многочисленного семейства, насчитывающего 50 сыновей и 12 дочерей (VI 242–252). Во время Троянской войны П. потерял многих из своих сыновей, в т. ч. старшего и самого храброго — Гектора. Сцена, в которой убитый горем П. просит у Ахилла отдать ему за большой выкуп тело Гектора, принадлежит к числу наиболее известных и волнующих эпизодов «Илиады» (XXIV 169–676). В ночь взятия Трои П. пытался вооружиться и выйти в бой, но Гекуба уговорила его искать спасения у домашнего алтаря Зевса. Здесь его настиг и безжалостно убил Неоптолем (Eur. Troad. 481–483; Verg. Aen. 533–558). В. Я.
ПРИАП (Πρ πο , Πρ ηπο ), в античной мифологии итифаллическое божество производительных сил природы (изначально собственно фаллос). Место происхождения культа П. неизвестно, локали-
зация его в Лампсаке (Троада) вторична (Strab. XIII 1, 12; Paus. IX 31, 2). Жители Лампсаки считали П. основателем их города, но в соперничающих городах и на островах утверждали, что П. был изгнан из города за небывалый по размерам фаллос (Serv. Verg. Aen. IV 111). На ранней стадии (до конца 4 в. до н. э.) П. почитался в виде древесного сучка и осла; мифы о П. и осле у Овидия (Fast. I 391–456), Гигина (Astr. II 23) и др. После походов Александра Македонского культ П. широко распространяется по всему Восточному Средиземноморью и включается в мифологию Диониса. Возникает миф о происхождении П. от Диониса и Адониса (по другим вариантам — от Зевса или Гермеса). Матерью П. была либо одна из нимф (Schol. Theocr. I 21), либо Афродита (Paus. IX 31, 2). По одной версии (Schol. Apoll. Rhod. I 932), Афродита, беременная П. от Диониса, сошлась с Адонисом; ворожба ревнивой Геры сделала ребёнка уродцем (уродство состояло в наличии у П. двух фаллосов, что объясняется двойным отцовством — Диониса и Адониса). По другой версии (Suida, 3), П. — сын Афродиты и Зевса, из-за насланного Герой уродства он был оставлен в горах и подобран пастухами или нимфами, силеном и сатиром. В римскую эпоху культ П. достигает наивысшего расцвета. П. был включён в круг римских божеств плодородия (Помоны, Сильвана и др.). Добрый сельский божок (Ovid. Tristia I 10, 26), страж садов (Diod. IV 6, 4), следящий за чистотой родников и правильным межеванием земли (ср. Термин), покровитель рыбаков и матросов, проституток, развратников и евнухов, сводник, кутила и педераст, он – «учитель Вакха», помощник Геракла, олицетворение «порождающего логоса» стоиков, создатель моря и суши, тождественный Эроту, Пану и Доброму демону (Cornut. 27) и Все-бог (Pantheos; CIL III 1139). П. – «священен», он – «отец», «царь», «благодетель и защитник», удостоившийся неумирающего жанра как настенной (надпись из Тиволи, CIL XIV 3565), так и книжной (Катулл, Гораций, Вергилий, Марциал) поэзии — т. н. приапей. Изображения П. (в основном относящиеся к эпохе империи) находились в лесах, садах, виноградниках, на дорогах, пасеках, пристанях и в публичных домах по всей Греции, Италии, Германии, Галлии, в Далмации, Фракии, Африке и Испании. Атрибуты П.: рог изобилия, тирс, факел, маска, кошель, садовый инвентарь и музыкальные инструменты (главным
Неоптолем убивает Приама. Аттическая чернофигурная амфора. Ок. 520–510 до н. э. Париж, Лувр.
Дионис-Приап с ивовым венком. Золотой статер. Ок. 360–340 до н. э. Париж, Национальная библиотека.
образом двойная флейта). Кроме цветочных венков и гирлянд, овощей, фруктов, меда, бобов и вина, П. приносили в жертву кровь бычков, козлов, ягнят, поросят, голубей и рыб, окропляя ею изображения П. (пурпурный или густо-шафранный хитон подарила младенцу П. мать, чтобы сгладить уродство сына, Кассиодор, Varia VI 21, 2). Каждая кухня считалась святилищем П. (Verg. Ecl. VII 33 в.). Праздники в честь П. в марте и июне сопровождались сексуальным неистовством и весельем; как простонародный культовый персонаж П. участвовал в праздниках Деметры, Диониса и Доброй богини (Bona Dea). Наиболее распространённый иконографический тип П. — старичок с фаллообразной головой (один из эпитетов П. – triphallus, третий фаллос – голова П.), одной рукой поддерживающий полу или корзи-
Саркофаг амазонок. Слева – Пенфесилея и амазонки. В центре – Андромаха. Справа – Парис и Гекуба. Крайний справа – Приам. Римская работа ок. 170–180. Мрамор. Палермо, Археологический музей.
ПРОКРУСТ ну с овощами, фруктами и зеленью, а другой – фаллос (бесчисленные терракотовые статуэтки, мраморные рельефы, геммы, фрески; также амулеты). Кроме изображений П. на могильных камнях, большой интерес представляют распространённые от Галлии до Фригии фаллические амулеты и статуэтки, на которых умершие предстают в облике П. В Риме П. отождествлялся с божеством Мутуном Титином. Г. Ч. Гусейнов.
ПРИБАЛТИЙСКО-ФИНСКАЯ МИФОЛОГИЯ, см. в ст. Финно-угорская мифология. ПРИПАРШИС (Priparsas; parsas, «поросёнок», и префикс pri), в литовской мифологии божество, связанное со свиньями. Упоминается в описании жемайтских богов у Я. Ласицкого (1615) – Priparsis, a также в источниках 19 в. Ср. других «свиных» богов у Ласицкого – Кремата, Крукис. В. И., В. Т.
ПРИТХИ (др.-инд. Prthо), Притху, в древнеиндийской мифологии первый царь, потомок Ману Сваямбхувы. П. несколько раз упоминается в «Ригведе» и «Атхарваведе», однако окончательную обработку мифы, связанные с его именем, получили в пуранах. Так, «Вишну-пурана» (I 13) рассказывает, что отца П. тирана Вену оскорблённые им риши убили стеблями травы куши. Затем они потёрли правую руку убитого, и из неё появился П., «сияющий, как Агни». Риши помазали его царём, но земля, разорённая беззакониями его отца, приняла вид коровы и попыталась убежать от него. П. догнал её, и земля обещала ему покориться, если он подарит ей телёнка. П. сделал телёнком Ману Вайвасвату и принялся доить землю, которая отдала ему свои плоды. Тем самым земля как бы получила из рук П. новое рождение и стала в его честь называться Притхиви. В вишнуитской мифологии П. считается 22-й аватарой Вишну. П. Г.
ПРИТХИВИ (др.-инд. Prthivi, собств. «широкая»), в древнеиндийской мифологии обожествлённая и персонифицированная земля. В «Ригведе» и «Атхарваведе» ей посвящено по одному гимну (V 84; XII 1); обычно же П.-земля прославляется с Дьяусом-небоМ. П. – женское начало, она мать (PB X 18, 10), а Дьяус – мужское начало, отец. Они супруги, которые первоначально были слиты воедино (их разъединение, приписываемое прежде всего Индре или Варуне, приравнивается к созданию вселенной). Из семени, испускаемого Дьяусом в виде дождя, мёда, жира, П. производит всё живое. ПерсонификаПритхи ототится на богиню земли Притхиви в виде коровы. Иллюстрация «Бхагавата Пурана». 1740.
829
ция П. весьма слабая: она изобильна, несёт на себе тяжесть гор, поддерживает деревья; к ней приходят умершие; она мать всех существ. Согласно ведам, есть три Земли. Земля людей называется Бхуми (Bhumi), иногда и Урви (Urvi, «широкая»). Нередко П. появляется и в послеведийской литературе. Так, П. приютила у себя хайхаев в сказании о Парашураме (Мбх. III, Вишну-Пур. IV); богине Кали П. дала бёдра («Маркандейя-пурана»). В некоторых текстах имя П. производят от имени Притхи («Вишну-пурана»). Как представление о матери-земле, так и мотив её разъединения с отцом-небом имеют многочисленные типологические параллели. В. Т.
ПРИШНИ (др.-инд. Prsni-, букв, «пёстрая»), ведийский мифологический персонаж, женское божество, имеющее облик коровы, собственно — божественная небесная корова; само слово в единственном числе может обозначать и корову, и быка (по принципу «пятнистый», «пёстрый»), а во множественном числе относится к коровам, которые дали Соме молоко для Индры (PB I 84, 10–11; VIII 8, 19; 7, 10; 58, 3). П. – жена Рудры; из своего сияющего вымени она произвела на свет сыновей марутов, божеств бури и ветра (II 34, 2), называемых поэтому prsnimatarah, «имеющие Пришни матерью» или даже просто gomatarah, «имеющие корову матерью» (I 23, 10; 85, 3; VIII 20, 8 и др.; AB V 21, 11). Не раз упоминаются в «Ригведе» вымя и молоко П., однажды (IV 5, 10) говорится о её тайном укрытии (вымени?). Обычно образ П. понимается как метафора пёстрой (во всяком случае, неоднородной по цвету) грозовой тучи, иногда — пламенеющих туч (рождённые П. маруты не случайно сравниваются с огнями, ср. VI 66, 1–3), уподобляемых разбухшему вымени. Вообще с П. связана символика воды как плодородной силы. Так, в одном из гимнов «Ригведы» (VII 35, 13) П., называемая «богохранимой», восхваляется вслед за другими персонификациями вод (в частности, подземного царства): Аджа Экапад, Ахи Будхнья, Океан, Апам Напат; ср. также название реки Prsni (другой вариант – Parusni). Эта особенность П. позволяет с уверенностью ввести П. в круг божеств, связанных с плодородием, и наметить её мифологические связи и аналогии. Так, оказывается возможным сопоставить имя П. с глаголом, обозначающим разбрызгивание воды, порошение дождя (ср. хетт. pappars-, тохар, papars-, чеш. prseti и др.), с сербской Прпорушей. Разумеется, следует иметь в виду и другие аналогии — как внутри древнеиндийской мифологии [само имя Prsni носят несколько женских персонажей: так, о Деваки, жене Васудевы и матери Кришны, говорится, что она была рождена вновь как Пришни; ср. также мифологический персонаж Пришнигу — Prsnigu-, собств. «имеющий пёстрых коров», PB I, 112, 7; название племени, враждебного ариям, VII 18, 10], так и в ближайшей родственной иранской мифологии (ср. авест. Parsat-gius, «обладающий пёстрыми коровами» в соотнесении с вед. prsad-asva-, «обладающий пёстрыми конями»). В. Н. Топоров.
Филомела и Прокна. Картина Элизабет Джейн Гарднер. 19 в.
ПРОВЕ (в лат. передаче Prove), в балтийско-славянской мифологии бог. Почитался как высшее божество в Старгарде (Вагрия). Связан со священными дубами, лесами и рощами, где и почитался во время празднеств, проводившихся во второй день недели жрецом П. Не имел идола. Имя П. сопоставляется с именем бога Поревита у балтийских славян и с польск. Porvata, отождествляемой с Прозерпиной в списке польских богов у Я. Длугоша (15 в.). Согласно одной из гипотез, имя П. – видоизменение общеславянского имени бога грозы Перуна (ср. связь с дубом — деревом громовержца). По другой гипотезе (В. Пизани), имя П. — один из эпитетов Перуна — *prav, «правый, справедливый», искажённый при передаче. Согласно третьему объяснению, П. — бог плодородия, как и Поревит, чьи имена родственны слав. *рога, «изобилие, плодородие». В. И., В. T.
ПРОКНА (Πρ κνη), в греческой мифологии дочь афинского царя Пандиона, выданная им замуж за фракийского царя Терея. Терей влюбился в сестру П. Филомелу. Уверив Филомелу в смерти П. (скрытой им в глуши), он женился на Филомеле, но затем отрезал ей язык и заточил её. Филомела выткала на пеплосе письмо к П., и та разыскала сестру, убила своего сына Итиса от Терея и его мясом накормила Терея, бежав вместе с сестрой. Узнавший истину Терей бросился преследовать сестёр, но они взмолились к богам, и те превратили их в птиц: П. в соловья, Филомелу в ласточку, а Терея в удода (Apollod. III 14, 8; Ovid. Met. VI 424–674). Став птицами, П. и Терей издавали те звуки, которые были их последними словами: П. произнесла «Ιτυ, Ιτυ» («Итис, Итис»), а Терей — «Που, Που» («где? где?»); этиологический вариант мифа, объясняющий происхождение звуков, издаваемых этими птицами. А. Т.-Г.
ПРОКРУСТ (Προκρο στη ), в греческой мифологии знаменитый разбойник (известен также под именами Дамаста и Полипемона), подстерегавший путников на дороге между Мегарой и Афинами. Он изготовил два ложа; на большое ложе укла-
830
ПРОМЕТЕЙ
Тесей и Прокруст. Аттическая краснофигурная амфора. 470–460 до н. э. Мюнхен, Музей античного прикладного искусства.
дывал небольших ростом путников и бил их молотом, чтобы растянуть тела, на маленькое — высоких ростом и отпиливал те части тела, которые там не помещались. П. был убит вблизи реки Кефис Тесеем, когда тот, устанавливая порядок в Аттике, очистил её от чудовищ и преступников (Apollod. epit. I 4; Bacchyl. XVIII 27 след.; Paus. I 38, 5). А. Т.-Г.
ПРОМЕТЕЙ (Προμηθε ), в греческой мифологии сын титана Налета, двоюродный брат Зевса. Мать П. — океанида Климена (Hes. Theog. 507 след.; по другим вариантам: богиня правосудия Фемида, Aeschyl. Prom. 18, или океанида Асия, Apollod. I 2, 3). Братья П. (Hes. Theog. 509–518) – Менетий (сброшен Зевсом в тартар после титаномахии), Атлант (в наказание поддерживает небесный свод), Эпиметей (супруг Пандоры). Среди детей П. Девкалион (сын П. и Пандоры, Schol. Apoll. Rhod. III 1086), супруг Пирры (дочери Эпиметея и Пандоры) (Apollod. I 7, 2). Имя П. означает «мыслящий прежде», «предвидящий» (в противоположность Эпиметею, «мыслящему после», «крепкому задним умом») и связано с производным от индоевропейского корня me-dh-, men-dh-, «размышлять», «познавать». В образе П. несомненны черты древнего доолимпийского божества, коренящегося в балканском субстрате, покровителя местного автохтонного населения. П. олимпийского периода греческой мифологии объе-
Гера и Прометей. Фрагмент росписи краснофигурного килика Дуриса. 470–460 до н. э. Париж, Национальная библиотека.
диняет черты архаического божественного покровителя племени (согласно Schol. Apoll. Rhod. III 1086, Эллин – сын Девкалиона и Пирры) с перекрывшими древний субстрат образами богов. Он сохраняет свои первоначальные благодетельные функции и включается в систему родственных отношений новых богов. П. не участвует в титаномахии, противится насильственным действиям титанов против олимпийцев и даже добровольно вступает с олимпийцами в союз (Aeschyl. Prom. 202–208), тем самым противопоставляя себя бывшим сородичам. От своего прошлого П. сохраняет независимое положение в отношении новых владык, сознание своего хтонического происхождения (по его собственным словам, он – сын Геи – Земли, отождествляемой с Фемидой, Aeschyl. Prom. 209–210). Мудрость (18), полученную им от своих прародителей (известно, что он пользуется советом Геи вступить в союз с Зевсом и осилить его хитростью, 211–218), дерзость (30), граничащую с ловким обманом (62), он использует, покровительствуя жалкому роду людей (11), создателем которых он является по целому ряду свидетельств. П. действует на заре олимпийского периода греческой мифологии в процессе её трудного станов-
ления и борьбы с «чудовищами прежних времён» (Aeschyl. Prom. 151). Недаром П., несмотря на своё небывалое превосходство над хтоническими сородичами, жалеет и Атланта, и Тифона, жестоко наказанных Зевсом (347–355). Древнее хитроумие П. в олимпийской системе приобретает черты мудрости, в которой нуждается сам Зевс. С другой стороны, классическая олимпийская мифология не может терпеть двух создателей человечества и носителей справедливости – П. и Зевса. Поэтому П. обязательно должен противопоставить себя Зевсу, но не грубо и чисто физически, как это было с титанами, а занять позицию, при которой он превосходил бы самого Зевса, т. е. занять позицию мученика, пожертвовавшего собой ради людей. Зевс же действует против соперника, пользуясь грубыми приёмами насилия, памятуя свои победы над титанами, когда он одержал верх благодаря именно физическому превосходству, мощи своих перунов и неукротимости своих союзников – сторуких (219–221). Мифы о П. связаны с подступами к героическому веку. Это время битвы Зевса с титанами, установления новой власти Зевса (Aeschyl. Prom. 148–150), создания рода человеческого. Согласно ряду источ-
Прометей создает первых людей. Слева от него – Афина, справа – Гермес, две мойры: Лахезис и Клото, Посейдон, Артемида и Атропос. Саркофаг Прометея. Римская работа ок. 240. Мрамор. Париж, Лувр.
ПРОМЕТЕЙ
Атлант и Прометей, которого терзает орёл Зевса. Фрагмент росписи чернофигурного лаконского килика. Ок. 550 до н. э. Рим, Ватиканские музеи.
ников, П. как древнейшее божество сам вылепил первых людей из земли и воды (Apollod. I 7, 1), да ещё создал их смотрящими в небо, по подобию богов (Ovid. Met. I 81–88), но сделал это П. по воле Зевса (Fabulae Aesopicae 228 Hausrath.). Более того, есть указания на то, что люди и животные были созданы богами в глубине земли из смеси огня и земли, а П. и Эпиметею боги поручили распределить способности между ними. Именно Эпиметей виноват в беззащитности людей, так как истратил все способности к жизни на земле на животных, поэтому П. должен был позаботиться о людях. Увидев, что все животные заботливо всем снабжены, а человек «наг и не обут, без ложа и без оружия», П. крадёт «премудрое умение Ге-
феста и Афины вместе с огнём, потому что без огня никто не мог бы им владеть или пользоваться» (так в виде огня, украденного им из мастерской Гефеста и Афины, П. дарует человечеству технический прогресс; Plat. Prot. 320 d – 321 e). Согласно Эсхилу (Prom. 506), «все искусства у людей от П.», причём, оказывается, что П. наделил разумом слепых, жалких людей, живших, как муравьи в пещерах, научил их строить дома, корабли, заниматься ремёслами, носить одежды, считать, писать и читать, различать времена года, приносить жертвы богам и гадать (442–504). Однако в других источниках о роли П. в культурном развитии человечества даже не упоминается (Soph. Antig. 332–375). Начала государственности и порядка, а также нравственные качества человека связаны не с дарами П., а с деятельностью Зевса (Hes. Theog. 96, Opp. 256–264). Научить людей жить обществом П. не сумел, так как не мог войти во владения Зевса, обладавшего этим умением (321 d). He сумел он им вложить стыд и правду, которые ввёл среди людей Зевс через Гермеса (322 b–d). Однако совершенствовать род людей, им созданный, Зевс не пожелал, а решил уничтожить его и насадить новый. Известен миф о том, как Зевс, рассердившись, уничтожил род человеческий, послав потоп. Но оставленная Зевсом единственная пара – супруги Девкалион и Пирра (т. е. сын П. и дочь Эпиметея) создали новый род человеческий, бросая камни себе за спину (Ovid. Met. I 390– 413). Так П., теперь уже через сына, снова принял участие в создании рода человеческого. Это П. осмелился пожалеть лю-
831
дей и добыл для них огонь, передав его в полом тростнике (Hes. Theog. 535–566). В мифах П. – благодетель человечества, созданного при его участии, и снисходительный покровитель своих созданий в ещё догероическую пору, Зевс же — неумолим и суров; он не раз уничтожает поколения людей, не снисходя к их ничтожеству. Зевс — родоначальник поколения героев развитого патриархата, в котором П. займёт очень скромное место рядом с крупнейшими фигурами Гефеста и Афины. С Гефестом П. роднила их общая связь с огнём, причём Гефесту тоже приписывались просветительские функции среди людей (Hymn. Horn. XX). Афина играла большую роль в создании людей, вдохнув в них душу. Именно П. (а не Афине и Гефесту) приписывается создание первой женщины (Plotin IV 3, 14; Fulg. Il 9). Афина даже помогает П. похитить огонь (Serv. Verg. Bue. VI 42). Есть сведения о том, что и наказан-то П. был не за свои благодеяния людям, а потому, что влюбился в Афину (Schob Apoll. Rhod. II 1249) или потому, что был внебрачным сыном Геры и одного из титанов Эвримедонта. Зевс сбросил Эвримедонта в тартар, а П. приковал к скале на Кавказе (Eustath. Schol. II. p. 987, 4 след.). П. вселил в людей «слепые надежды», но не дал им способности предвидеть свою судьбу и тем самым развил в них стремление к постоянной деятельности и забвение горестей (Aeschyl. Prom. 248– 250). П. – это древний культурный герой, идущий ради своих подопечных на обман Зевса, на открытую дерзость и страдание. Даже введение обычая приносить богам в качестве пожертвования не луч-
Слева – Прикованный Прометей. Скульптура Н.-С. Адама. Мрамор. 1762. Париж, Лувр. Справа - Прикованный Прометей. Картина Я. Йорданса. 1618–20. Кёльн, музей Вальраф-Рихарц.
832
ПРОМЫ
шие куски мяса, а кости, покрытые жиром, — заслуга П., обманувшего Зевса в Меконе, когда устанавливался жертвенный ритуал, а значит, и взаимоотношения богов и людей (Hes. Theog. 535–560). Характерно, что Зевс, разгадавший обман П., допустил его, чтобы иметь повод наказать людей и П. В результате Зевс лишает людей огня. П. в свою очередь опять-таки обманом добывает его, но теперь П. подстерегает главное наказание: он прикован к горам Кавказа в пределах Скифии, где орёл выклёвывает ему печень, ежедневно вырастающую вновь (Apollod. I 7, 1). В отместку людям и П. боги посылают на землю первую женщину, носительницу бед, Пандору. П. внутренне торжествует над Зевсом, будучи хранителем древней тайны: он знает, что женитьба Зевса на богине Фетиде приведёт к рождению мощного сына, который свергнет Зевса. П. сознаёт, что власть Зевса невечна, как и власть его предшественников, ибо это воля «трёхликих» мойр и «памятливых» эриний (Aeschyl. Prom. 515–519). Именно незнание будущего страшит Зевса, и он освобождает П. в обмен на раскрытие тайны. Зевс отправляет на подвиг своего великого сына Геракла, чтобы, освободив П., тот ещё больше прославил себя (Hes. Theog. 527–531). Освобождение П. Гераклом происходит на пути Геракла к своему одиннадцатому подвигу – добыче золотых яблок в саду Гесперид. Помощь приходит к П. и от кентавра Хирона, сына Кроноса. Бессмертный Хирон ранен отравленной стрелой Гераклом, он испытывает страшные муки и жаждет смерти. За возможность сойти в аид Хирон предлагает Зевсу отдать П. своё бессмертие (Apollod. II 5, 4). Пока совершаются деяния знаменитых героев, П., которому нет места в мире классического героизма, прикован, и аргонавты слышат его стоны, проплывая вблизи Кавказских гор (Apoll. Rhod. II 1248–1258). Освобождение П. получает за поколение до Троянской войны, а его собственные благодеяния людям совершаются ещё до рождения великих героев. В эпоху же Троянской войны П. — уже давнее прошлое, поэтому Гомер не вспоминает о нём (к этому времени Зевс прочно занял место владыки людей и богов, дарователя всех благ и покровителя героев). У
Гесиода П. — хитрый, но добрый к людям обманщик Зевса, не без оснований им наказанный. Образ того П. (как символа человеческой цивилизации), который является героем эсхиловской трилогии (дошедшей до нас лишь в виде одной части «Прикованный П.» и в разрозненных фрагментах), – попытка в конечном итоге привести к примирению дополисное прошлое и полисное настоящее, архаического благодетеля людей П. и олимпийского владыку над людьми и богами Зевса, представить в гармоничном единстве два исторических периода. П. так и не стал олимпийским божеством, обладая, однако, чрезвычайно важными для формирования олимпийской ступени мифологии функциями. Более того, в античности существовала традиция осудительного изображения П., причём она принадлежит римским авторам. Для Горация дерзкий П. совершил «злой обман», принеся огонь, что послужило развитию губительных последствий (Carm. I 3, 27–33). Создавая человека, он вложил в него «злобу» и «безумие» льва (I 16, 13–16); П. заботился только о его теле, и отсюда все беды человеческой жизни и вражда среди людей (Propert. Ill 5, 7–12). Следы культа П. должны были бы прежде всего сохраниться среди ремесленников, но это сословие посвящено не П., а Гефесту и Афине (Plat. Legg. XI 920 d). У Павсания сохранилось сообщение о том, что в Афинской академии был жертвенник П.; от него начинался бег до города через Керамик с зажжёнными факелами, которые бегуны должны были сохранить горящими (I 30, 2). В Афинах проходили празднества в честь П., справляемые ежегодно горшечниками, чьим покровителем был П. Они устраивали бег с факелами, зажжёнными от жертвенника П. в академии. Однако бег с факелами был и в честь Афины на панафинеях и Гефеста на гефестиях (Schol. Aristoph. Ran. 131). На Прометеях и гефестиях выступали хоры мужчин и мальчиков. А. Ф. Лосев.
Сюжеты мифа о П. («наказание и освобождение П.» – древнейший из прометеевских сюжетов в античном искусстве, «П., приковываемый к скале», «орёл, клюющий печень П.», «П., несущий
Прометей создает человека в присутствии Афины. Фреска Ж.-С. Бертелеми. 1802. Париж, Лувр.
огонь») получили отражение в греческой вазописи, на этрусских зеркалах 5–4 вв. до н. э., на помпейских фресках, на римских светильниках. Сюжет «сотворение человека» изображается на рельефах саркофагов, геммах 3–1 вв. до н. э. В европейском изобразительном искусстве сюжеты мифа о П. разрабатывались Пьеро ди Козимо, Л. Карраччи, Аннибале Карраччи, П. П. Рубенсом, Я. Йордансом, Тицианом и др. В европейской литературе к образу П. обращались Боккаччо, П. Кальдерон, Вольтер, И. В. Гёте, И. Г. Гердер, А. Шлегель, Дж. Байрон, П. Шелли, Вяч. Иванов, А. Жид, Ф. Кафка и др. ПРОМЫ, в мифологии кхмеров небесные существа, ставшие родоначальниками людей. По древнекхмерской космогонии, вокруг горы Сомеру (Меру) находятся в океане четыре острова, один из которых Чумпуйтвип населён людьми. Над горой Сомеру находится райский мир красивых долгоживущих существ – тевода. Ещё выше – меньший по размеру мир более совершенных существ – П. Наконец, последний, двадцать седьмой, небесный мир Нипеау (нирвана), где живёт только Будда. Земной мир уже был населён людьми, но их из-за грехов погубили тевода. Землю сначала жгло семь солнц, потом всё залил потоп. Когда вода стала сбывать, на землю были посланы в качестве стражей восемь П. Они попробовали на вкус морскую пену. Захотели есть и ели землю, а когда появились растения, стали питаться ими. По другой версии, они ели сначала грибы, затем плоды лианы и, наконец, рис. От последнего их животы наполнились экскрементами и в их телах открылись по два отверстия. Когда это произошло, П. разделились на мужчин и женщин, и от них пошли другие люди. Они начали строить жилища, возделывать рис и превратились в людей. Я. Ч.
ПРОСТРАНСТВО. П., будучи одним из важнейших элементов мифопоэтической архаичной модели мира, осмысливалось в рамках этой модели совершенно отлично от того, как оно представляется современному человечеству под воздействием научных взглядов (особенно после Галилея и Ньютона), которые постулировали геометризованное, гомогенное, непрерывное, бесконечно делимое П., равное самому себе в каждой его части. Это «рационализированное» пространство не существовало в мифопоэтической модели мира (как нередко не было и самого слова для «П.»). В архаичной модели мира П. оживотворено, одухотворено и качественно разнородно. Оно не является идеальным, абстрактным, пустым, не предшествует вещам, его заполняющим, а наоборот, конституируется ими. Оно всегда заполнено и всегда вещно; вне вещей оно не существует. Воплощением отсутствия П. (не-П.) является хаос до начала творения; в условиях уже наличествующего творения, когда складывается оппозиция: П. в космосе (в центре) – отсутствие П. в хаосе (на периферии); наконец, внутри самого космоса – в остатках хаотического начала, ещё не переработанного космическими силами, когда хаотическое отсутствие П. (не-
ПРОСТРАНСТВО П.) помещается в центре космоса, который окружает своим П. область хаотического не-П. Не разделяет мифопоэтическое сознание и П. и время. Любое полноценное описание П. первобытным или архаичным сознанием предполагает определение «здесь-теперь», а не просто «здесь»; П. и время образуют в этом случае неразрывное единство – хронотоп. «Языковая» мифология подтверждает это заключение нередкими примерами обозначения П., его «наполнения» (боги, люди, животные, растения, элементы сакральной топографии, сакрализованные и мифологизированные объекты из сферы культуры, совокупность всего, что так или иначе «организует» П., собирает его) и времени одним и тем же словом или словами одного корня. Классический образец – лат. orbis, «окружность», «круг», но и – «земной круг», «мир», «земля» (ср. orbis terrae или terrarum; также – «область», «страна», «царство» и т. д., даже «небо», «небесный свод»); «годичный круговорот», «год», «круговое движение» (ср. orbis temporum, «круговорот времён», orbis annuus, «годовой оборот») и, наконец, «человечество», «человеческий род», целый ряд круглых предметов и т. п. Отделённость П. от не-П., его отдельность – важнейшее свойство П., и в ряде случаев само П. обозначается по этому принципу (ср. др.-инд. rajas «пространство» при rjati, «простирает», из индоевропейского *reg'-, «проводить линию», «резать», «очерчивать»; ср. лат. regiones, «небесные линии», проводившиеся во время гаданий римскими авгурами, но и обозначение определённого пространства, региона). Но П. возникает не только и не столько через отделение его от чего-то, выделение из хаоса, сколько через развёртывание, распространение его вовне по отношению к некоему центру [т. е. той точке, из которой совершается или некогда совершилось это развёртывание и через которую как бы проходит стрела развития, ось разворота; ср. при др.-инд. rajas, «пространство», обозначение творческого женского принципа Vi-raj, букв. «раз-» и «простор» («пространство»)] или безотносительно к этому центру. В этом последнем случае особенно показательным нужно считать русское слово «пространство», обладающее исключительной семантической ёмкостью и мифопоэтической выразительностью. Его внутренняя форма (*pro-stor-) апеллирует к таким смыслам, как «вперёд», «вширь», «вовне», «открытость», «воля». Мифопоэтическая вселенная — не просто широкое, развёртывающееся вовне, свободное П. Это П. к тому же организовано, расчленено, состоит из частей и, следовательно, предполагает две противоположные по смыслу операции, удостоверяющие, однако, единое содержание — составность П. Речь идёт об осуществляемых мифологическим мышлением и действием операциях членения (анализ) и соединения (синтез) П., которые выявляются не только в результате научной реконструкции, но и реально и вполне осознанно используются носителями мифологического сознания в основном годовом ритуале на стыке старого и нового года: распадение старого мира [прежнего пространственно-временного
(и вещного) континуума] — расчленение жертвы, понимаемой как образ этого мира; составление (соединение, синтезирование из частей, образовавшихся при распадении) нового мира — собирание воедино членов тела расчленённой ранее жертвы. Вместе с тем на заключительном этапе мифопоэтической эпохи обнаруживается тенденция выработки основ «преднаучной» и «предфилософской» концепции относительно однородного и равного самому себе в своих частях П. На этом этапе П. предпочитают описывать не столько как гармоническое равновесие соподчинённых частей, имеющее эстетическую ценность (сама космизованность П. придаёт ему эту ценность) и потому доступное отражению в Слове (характерно, что космогонические тексты о П. и его частях лежат у истоков того, что можно назвать эстетически отмеченной, сакральной поэзией), сколько как то, что измеряется. Эти измерения П. во многих традициях получили исключительное развитие (напр., в Египте, в Двуречье, в Китае, в древнеамериканских цивилизациях и т. п.) и дали начало разветвлённой нумерологии и геометрии (отчасти – астрономии) как особым областям постепенно десакрализующегося знания. Но и в эту эпоху П. всё ещё лишено непрерывности, сплошной протяжённости, гомогенности; оно разнородно. Особенного внимания заслуживают случаи, когда разные (в идеале – все) возникающие части П. имеют единый источник происхождения, в частности, когда им ставятся в соответствие разные части некоего единого другого образа. Ср. мифы о происхождении частей космического или (чаще) земного П. из членов тела первочеловека. Мифологизированные объекты, заполняющие П. и конституирующие его, выстраивают в пределах общего П. некое семантическое П. определённой структуры (семантическое обживание П.). Центр всего сакрального П. отмечается алтарём, храмом, крестом, древом мировым, мировой осью (axis mundi), пупом земли, камнем, мировой горой, высшей персонифицированной сакральной ценностью. К центру ведёт путь, т. е. то, что связывает самую отдалённую периферию, вопервых, и все объекты, заполняющие П., во-вторых, с высшей сакральной ценностью. Движение по П. к центру подтверждает действительность-истинность самого П., «пробегаемого» этим путём, и, главное, доступность каждому узнать П., освоить его, достигнуть его сокровенных ценностей. Путь в горизонтальном П. стал той осью, на которой создавались различные эпические формы народной словесности и прежде всего сказка. В сказке герой отправляется вовне, на периферию П., отличающуюся особой опасностью и концентрацией злых сил; более того, место, к которому приезжает сказочный герой, часто находится вне П., в том остатке «непространственного» хаоса, где решается судьба и героя, и самого этого места, поскольку победа героя обозначает освоение П., приобщение его космизированному и организованному «культурному» П. Такая же задача решается и в специальных ритуалах освоения П. во многих традициях: обход территории по периметру, операция освоения центра (или двух ос-
833
новных центров – переднего угла и печи – при ритуале перехода в новый дом у восточных славян), освящение ключевых точек нового П. с помощью жертвоприношения, помещения в них сакральных ценностей (крест, икона, другие символы благополучия), разного рода оберегов и амулетов, заговаривания (молитвы, заговоры и т. п.); ср. мифологические фигуры богов стран света, охранителей-стражей границ П. или его отмеченных точек и т. п. Некоторые тексты, описывающие путь, очень подробно характеризуют объектную структуру П.; ср., например, заговоры с детально разработанными этапами пути из своего дома к сакральному центру (из избы дверьми на двор, со двора воротами в поле, по дороге через поле, реку, через лес и горы, к синему морю-окияну, посреди которого остров Буян, на нём белгорюч камень-алатырь, на нём дерево, крест и т. п., иногда святители); при этом начальная и конечная точки пути соотнесены с отмеченными временными моментами (напр., с утренней зарёй или появлением месяца и звёзд). «Объектная» структура пути вместе с тем с исключительной точностью указывает все грани перехода между «своим» П. и «чужим» П. Особое внимание мифопоэтического сознания к началу и концу (пределу), с одной стороны, и к переходам-границам (порог, дверь, мост, лестница, окно и т. п.), — с другой, обнаруживает его тончайшую способность не только к дифференциации П., но и к усвоению (определению) семантики частей П., преимущественно тех ключевых мест (или моментов, если речь идёт о времени), от которых зависит безопасность человека. Поэтому в архаичной модели мира особое внимание уделено «дурному» П. (болото, лес, ущелье, развилка дорог, перекрёсток). Нередко особые объекты указывают на переход к этим неблагоприятным местам или же нейтрализуют их (ср. роль креста, позже — храма, часовни, иконы и т. п.). Наряду с универсальными для любого мифопоэтического сознания чертами восприятия П. можно засвидетельствовать и различия, связанные с особенностями образа жизни людей и их материального производства. Французский археолог и этнограф А. Леруа-Гуран отмечает, что для бродячего охотника П. – это путь, трасса его кочевок: он воспринимает П. динамически, двигаясь через него. Эта линейная и динамическая форма П. (espace itinerant) отразилась и в древнейшей мифологии – особенно в мифах о культурных героях, совершающих свои подвиги как бы по пути своих странствований. Древность этой мифологии засвидетельствована памятниками верхнепалеолитической наскальной живописи, где композиция развёртывается линейно на протяжении иногда километров (пещеры Ласко, Нио и др.). Представления о статическом или радиальном П. (espace rayonnant), воспринимаемом в виде серии расходящихся от сакрального центра концентрических кругов, затухающих к границам неведомого, присущи только земледельческим народам и народам городской культуры. Архаичные представления о П., в частности о роли пути в освоении П. и в становлении героя (как субъекта странст-
834
ПРОТЕЙ
Протей. Иллюстрация книги Е. Францизи. 1695. Вольфенбюттель, Библиотека герцога Августа.
вия), надолго пережили мифопоэтическую эпоху. Хронотоп тех произведений античной художественной литературы позднего периода, которые определяются как авантюрный роман испытания, авантюрно-бытовой роман, биографический роман, равным образом сохраняет как следы мифопоэтического понимания П., так и признаки начавшегося процесса демифологизации и десакрализации этого П. (ср. абстрактную пространственную экстенсивность с обилием случайностей, техническую неконкретизированную связь П. и времени, пассивность и известную «механистичность» героя в отношении П. и времени и т. п. как характерные черты античного романа). Рыцарский роман средневековья в определённой степени продолжает эту же линию. Но и в великих произведениях искусства от «Божественной комедии» Данте до «Фауста» И. В. Гёте, «Мёртвых душ» Н. В. Гоголя или «Преступления и наказания» Ф. М. Достоевского достаточно отчётливо обнаруживаются следы мифопоэтической концепции П. Более того, подлинное и самодовлеющее П. в художественном произведении (особенно у писателей с мощной архетипической основой) обычно отсылает именно к мифопоэтическому П. (ср. творчество Э. Т. А. Гофмана, Гоголя, Достоевского, М. Пруста, Дж. Джойса, Ф. Кафки, Т. Манна, Г. Хессе, А. Белого, К. К. Вагинова, А. П. Платонова и др.) с характерными для него членениями и семантикой составляющих его частей. То же относится и к произведениям изобразительного искусства (ср. тему П. в иконописи, у Джотто и других тречентистов, у мастеров «космизированного» пейзажа в 16 в., в ряде более поздних направлений живописи и скульптуры — вплоть до наших дней. См. также статьи Космос, Космогонические мифы, Модель мира, Изобразительное искусство и мифология. В. H. Топоров.
ПРОТЕЙ (Πρωτε , Πρατε ), в греческой мифологии морское божество. Как сын Посейдона (Apollod. II 5, 9) П. наделён всеми традиционными чертами морских богов (ср. Главк, Иерей, Фок): старостью, обилием детей (протидов) или подопечных (тюленей), способностью принимать облик различных существ и многознанием; он — пастух тюленьих стад (Verg. Georg. IV 387; Ovid. Amor. II 15, 10). Как сын Египта (Apollod. II 1, 5) и супруг Псаматы (Eur. Hei. 6) П. царствует в Мемфисе; Геродот (II 112; 116–118) считает имя П. титулом «парути» («фараон»). П. скрывает свой пророческий дар от всякого, кто не сумеет поймать его истинный облик. У П. в Египте находилась настоящая Елена (в то время как Парису достался только её призрак, поскольку Зевс или Гера подменили подлинную Елену; Lycophr. 112; Eur. Hel. 1–20; Herodot. II 112–121). После падения Трои П. рассказывает Менелаю о судьбе греческого войска; Менелай добился этого с помощью дочери (или жены) П. – Эйдотеи (Hom. Od. IV 387; или Эйдо, Aeschyl. frg. 212), предупредившей, что, хотя П. и будет превращаться в разных зверей (льва, пантеру, змею, быка, кабана, птицу и обезьяну), потом в огонь, воду и дерево, его нужно держать до тех пор, пока он не остановится на собственном облике — сонливого старичка (Philostr. Imag. II 17, 10). Эпизод «Одиссеи» (IV 351–424) уже в античности стал объектом аллегорических толкований: стоики (Schol. Horn. Od. IV 384) видели в П. аллегорию материи (ср. «П., или Материя» Ф. Бэкона), оформляемой Эйдотеей (букв. «богиня формы»). Г. Ч. Гусейнов.
ПРОТЕСИЛАЙ (Πρωτεσ λαο ), в греческой мифологии сын царя фессалийского города Филаки Ификла. Будучи в прошлом одним из женихов Елены (Hes. frg. 199, 6), П. принял участие в Троянской войне, выступив против Трои во главе ополчения на 40 кораблях. Несмотря на предсказание, что первый ахеец, высадившийся на берег Трои, погибнет, П. первым соскочил с корабля и был убит Гектором (Hom. Il. II 695–702; Apollod. epit. III 30). Ряд источников приписывает П. значительную роль во время неудачной экспедиции греков против Трои за 10 лет до Троянской войны. Согласно одной из версий мифа, П. в связи со сборами не успел даже принести положенные жертвы Афродите, и её гневом источники иногда объясняют гибель П. Дома у П. осталась супруга Лаодамия, с которой он вступил в брак за несколько дней до отъезда под Трою. После смерти П. продолжал питать столь страстную любовь к оставленной супруге, что боги разрешили ему вернуться к ней на одну ночь. Когда Лаодамия поняла, что теперь П. уходит навсегда в царство мёртвых, она закололась мечом. По другому варианту, Лаодамия, тоскуя по П., изготовила из воска его статую и брала её с собой в постель каждую ночь; когда отец потребовал сжечь статую, Лаодамия бросилась вслед за ней в костёр (Ovid. Heroid. XIII; Apollod. epit. III 30; Hyg. fab. 104). Возвращение П. из преисподней и дионисовский ритуал, которым Лаодамия чтит его статую, указывают на близость
П. к кругу фракийских сказаний о боге Дионисе. Исторически засвидетельствован культ П. в Филаке (Pind. Isthm. I 59) и в Элеунте, где была гробница П. (Herodot. IX 116). Включение мифа о П. в сказание о Троянской войне произошло гораздо позднее и отчасти может быть объяснено географической близостью Элеунта к области Троада. В. Я.
ПРОТОИНДИЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ, мифологические представления древнего населения Северо-Западной Индии, создателей т. н. хараппской культуры, представляющей городскую цивилизацию долины Инда (3–2-е тыс. до н. э.), тесно связанную с древними культурами Белуджистана и Синда. Сведения о П. м. получены на основании анализа найденных в долине Инда (Мохенджо-Даро, Хараппа и др.) культовых сооружений и различных объектов культового характера (терракотовые статуэтки, символические сооружения из камня, амулеты, изображения на печатях, табличках с протоиндийскими надписями и др.). Сравнение этих объектов с типологически сходными явлениями, отмеченными в том же ареале (или по соседству) в более позднее время, позволяет не только дать интерпретацию некоторых мифологических представлений хараппской культуры, но и показать весьма значительную устойчивость ряда существенных ритуально-мифологических моделей и схем. Прежде всего это относится к разным аспектам культа плодородия. Среди статуэток, находимых при раскопках памятников хараппской культуры, особенно многочисленны стандартные женские фигурки из глины, видимо, изображающие великую богиню-мать, культ которой, как и соответствующие изображения, до сих пор относится к числу наиболее распространённых и интимных обычаев в индийской деревне. Мужской аспект плодородия связан с встречающимся на печатях изображением рогатого и трёхликого божества, восседающего на троне или на земле в ритуальной позе (с поджатыми ногами); между рогами — вырастающая из головы ветвь с цветами; вокруг животные – олени или антилопы, носорог, слон, буйвол, тигр. По своему типу это изображение наиболее близко образу Шивы-Пашупати, господина зверей. Впрочем, иногда и женские изображения снабжены рогами и связаны с растительными мотивами. Такова сцена на одной из табличек из Мохенджо-Даро: богиня с рогами находится в разветвлении священного фигового дерева, перед ней в позе почитания рогатый адорант также, видимо, божественного происхождения; у него между рогами ветвь с цветами и листьями; позади него — козёл с человеческим лицом; под этой сценой — семь фигур, вероятно, богинь с длинными косами и ветвью на голове; по-видимому, они относятся к нижнему миру; в частности, их сравнивали с богиней оспы Ситалой и её шестью сестрами; сама же рогатая богиня сопоставлялась с Лакшми. В контексте мотивов, связанных с плодородием, находят своё место многочисленные фаллические символы из камня конусообразной формы [ср. поклонение линге (обливание её водой, умащивание маслом, обращение
ПРЯЖА к ней, в частности женщин) в культе Шивы в Индии вплоть до последнего времени (секта лингаитов)]; ср. изображение на печати трёхликого персонажа в итифаллическом состоянии. Этим символам, видимо, соответствуют женские символы (йони) в виде каменных колец. В связи с символами этих двух родов выдвигалось мнение о том, что сочетание их отражено в архаичных колоннах, в основании своём выходящих из каменного кольца. В протоиндийской цивилизации засвидетельствованы также игры типа шахмат или шашек, в которых употреблялись фишки фаллической формы (известно немало типологических параллелей, где разные стороны в играх такого рода обозначаются как «мужская» и «женская» и фигуры уподобляются соответствующим символам, ср. кетские «шахматы»). Особый мифологический мотив – животные у дерева или женщина у дерева – отмечен на ряде протоиндийских печатей. Весьма характерно, что из деревьев изображаются только два вида – ашваттха и пиппала, которые позже (в ведийской и индуистской традициях) выступают как образ мирового дерева (см. Древо мировое). Ср., например, изображение богини в дереве, бога на троне, буйвола и тигрицы, которое, как и ряд других сцен, справедливо рассматривается как своего рода конспект мифа. Не менее характерны случаи мультипликации ашваттхи. Ср. женский персонаж между двумя стволами ашваттхи или ашваттху с четырьмя ветвями, около которой две держащиеся за неё фигуры. Особенно многочисленны на печатях и таблицах изображения животных — тура, быка, буйвола, носорога, слона, тигра, гавиала с рыбой, антилопы, козла, змей (при этом почти полностью отсутствуют изображения льва; даже в протоиндийском изображении, соответствующем по типу известному образу Гильгамеша, держащего двух львов справа и слева от себя, львы заменены тиграми). Нередки изображения фантастических гибридных животных – антропотризавра (бык с лицом человека, хоботом слона, хвостом тигра), тура – трикефала (верхняя голова – антилопы, нижняя – быка), носорога – трикефала эктозавра (звездообразная фигура с головами разных животных). В ряде случаев изображаются животные, следующие друг за другом (политерионы). Есть основания полагать, что некоторые протоиндийские изображения животных предвосхищают более поздний мотив вахан и локапал, воплощённых в животных (можно говорить и о протоиндийских соответствиях более поздней системе образов зодиака). Несомненно, с идеей плодородия были связаны и символы, встречающиеся в протоиндийских табличках [свастика, трилистник, нечто напоминающее древнеегипетский «джед», колесо с шестью спицами, видимо, как образ солнца (ср. шестилучевую фигуру с головой тура, сопоставленную Э. Маккеем с солнцем)]. Исследователи указывали на ряд протоиндийских параллелей (а, возможно, и источников) к индуистским мифам, связанным с Шивой и его жёнами, Вишну (ср. аватару Вишну-вепря в связи с космогоническим мифом), Скандой, с обращением к астрономическому и календарно-
му коду. Стоит обратить внимание на то, что протоиндийский мифологический материал апеллирует прежде всего к индуистскому (шиваизм, вишнуизм) комплексу, а не к более близкому по времени ведийскому, а также на нередкие факты обнаружения ближайших параллелей не в Северной Индии, а на дравидском юге. Эти особенности существенны с точки зрения исторических связей протоиндийской мифологии, которая всё чаще объясняется как протодравидская. Вместе с тем уже первыми исследователями культуры древней долины Инда отмечены разительные параллели и, видимо, прямые заимствования из культуры шумерского круга (ср. хотя бы протоиндийскую параллель к образам Гильгамеша и Энкиду). Рассмотрение некоторых важнейших тем и образов протоиндийской мифологии существенно в силу того обстоятельства, что в комплексе индуистской мифологии обнаруживается немало отражений и продолжений мифологических, религиозных и ритуальных идей, впервые отмеченных на территории Индии в памятниках именно протоиндийской цивилизации и продолжающихся вплоть до низовой «деревенской» мифологии современной Индии. В. H. Топоров.
ПРУССКАЯ МИФОЛОГИЯ, см. в ст. Балтийская мифология. ПРЯЖА, мифопоэтический символ долгой жизни, прядения — ткачества, также причудливости фантазии, преувеличения. Образ П., пряденой нити, вытягивания её и сучения обычно тесно связан (а иногда и неотделим) с темой сырья — животного (шерсть, руно, волос) и растительного (лён, конопля, хлопок и т. п.), а также с ткачеством как дальнейшей обработкой П. Когда речь идёт об обработке растительного материала, на первый план выступают мотивы, отсылающие к основному мифу в варианте умирающего и воскресающего бога: бросание (семени) в землю, прорастание, вырывание (растения), его вытягивание, расчленение, помещение в воду и т. п. Когда П. делается из животного материала, на первое место выдвигаются мотивы плодородия, выступающие прежде всего в ритуальной сфере. Ср. восточнославянский заговор от змей: «у чистом поли на синим мори стоиць дуб широколист, под тым дубом вовцы [овцы] стары, пераяры, черная вовна [волна, т. e шерсть]. На той вовне ляжиць змея змеиная» (Е. Романов, Белорусский сборник V, № 280, с. 108). Связь дуба, шерсти и змеи отсылает к мотиву змея под мировым деревом (в заговорах мотивы шерсти и змеи иногда объединяются даже в имени змеи – Шкуропея). В одном из хеттских ритуалов, где фигурируют змея и шерсть (hulana, слово того же корня, что рус. волна, «шерсть»), упоминается и веретено (hulali) и действие прядения — наматывания (hulaliia-). Идея последовательно укрываемого и всё более возрастающего плодородия содержится в типовых текстах, в которых П., шерсть, шкуру вешают на дерево или другой растительный символ. Ср. хеттский ритуальный текст, посвященный культу исчезающего и возвращающегося бога Телепинуса: «перед богом Телепинусом воздвигается вечнозеле-
835
ное дерево eia-, с него свешивается шкура (руно) овцы (барана), внутри же него помещается бараний (овечий) жир, внутри же него помещаются зерно (бога) полей и вино, внутри же него помещаются бык и овца (баран), внутри же него помещаются долгие годы (жизни) и потомство». В Египте, в Фивах на празднике Амона ежегодно приносили в жертву барана, снимали с него шкуру и надевали на статую бога (ср. как объяснение мотив Зевса, являющегося Гераклу в одежде из бараньего руна). Ещё более распространены вырожденные примеры подобного обряда — вешание П. на дерево с целью увеличения блага (ср. изображение руна в корзинах около дерева в древнегреческой вазописи). В цикле мифов об аргонавтах руно было повешено на дерево в священной роще и охранялось драконом. Семантика золотого руна перекликается с символическими значениями, приписываемыми в мифопоэтической традиции золотым волосам (ср. Настасью — золотую косу в русской сказке). Одним из наиболее частых воплощений П. в мифологии выступает образ нити или верви (верёвки). Иногда нить понимается метафорически и соотносится с жизнью, которая развивается подобно прядению нити. Так, в греческой мифологии человеческая жизнь оказывается во власти богинь судьбы мойр: Клото прядёт нить, Лахесис протягивает (проводит) её через превратности судьбы, Атропос перерезает нить, обрывая жизнь (ср. Парки, Норны). Прядётся не только нить, вервь и жизнь, но также составляется человеческий коллектив, община, в которой всё спрядено одной нитью. Русская вервь как обозначение верёвки, т. е. чего-то спряденного и ссученного, и общины реализует именно этот образ (ср. англ. гаре как название некоторых территориально-административных единиц при горе, «верёвка»). Вместе с тем П., нить, вервь является и мерой длины. Образ П., нити «разыгрывается» и в хронологическом плане — как обозначение переплетённости поколений. Ср. слова того же корня, что и рус. «вервь», сербо-хорв. врвник, «родственник», или хет. yarualan-, «семья», «потомство»; лувийск. warwalai-, «семя», «зародыш», «потомство». В этом контексте объясняются такие символические значения П.нити, как жизнь, пуповина, преемственность, очерёдность, ряд, а также судьба. Отсюда роль нити, верёвки как образа связи неба с землёй, реже земли с нижним миром. Сниженный образ нити или вервиспасительницы, по которой удаётся кудато спуститься или, наоборот, подняться и тем самым спастись от преследователя, постоянно фигурирует в мифах и в фольклорных текстах. Ср. мотив спасения Тесея из лабиринта Миноса (где он был обречён на съедение Минотавру) с помощью клубка нитей, переданного ему Ариадной. П. и прядение, как правило, связаны с женщиной. Прядёт П. женский персонаж, продолжающий древнерусскую Мокошь — Мокуша или Кикимора. С прядением и П. часто связана хозяйка нижнего мира. Во многих случаях весьма распространённый образ божественной девы-пряхи практически не отличим от девы-ткачихи. Представление о сочетании двух действий
836
ПСАТХА следует за Тха и Тхашхо. Вместе с Тха он раздаёт души и ведает ими. Пребывает на небе. Возглавляет устраиваемый ежегодно на Ошхамахо пир богов. П. вездесущ, способен воздействовать на природу — усмирять ураганы, бураны, бушующий океан. П. посвящались общенародные празднества, вокруг деревянного фетиша П. совершались обряды с плясками. В жертву П. приносили белую козу. М. М.
Амур и Психея, первый поцелуй. Картина В.-А. Бужеро. 1873.
(прядение, тканье) и двух результатов (П., ткань) отражено в мифе об Арахне, превращенной Афиной в паука, который и прядёт нить (П.), и создаёт ткань (паутину). Оба процесса совершает и т. н. космический ткач, который в ряде космологических традиций не только создаёт космическую ткань (вещество), но и прядёт космическую нить, П., составляющую самое ткань (ср. образ земли как войлока у Анаксимена при мифопоэтических представлениях о свивании земли и неба). Образ небесной П. (облака) и космической П. встречается не только в фольклорной, но и в философской традиции. Так, у Платона («Государство», с. 616 и след.) космическое устройство объясняется как результат действия веретена, приводимого в движение Необходимостью — Ананке (ср. прялку как образ космического пупа, женского лона, как эмблему Геракла и т. п.). В. Н. Топоров.
ПСАТХА, в адыгской мифологии бог души. В пантеоне богов по своему значению
ПСИХЕЯ, Психе (ψυχ , «душа, дыхание»), в греческой мифологии олицетворение души, дыхания. П. отождествлялась с тем или иным живым существом, с отдельными функциями живого организма и его частями. Дыхание человека сближалось с дуновением, ветром, вихрем, крылатостью. Души умерших представляются вихрем призраков вокруг Гекаты, призрак Ахилла под Троей появляется в сопровождении вихря (Philostr. Heroic. III 26). П. представлялась на памятниках изобразительного искусства в виде бабочки, то вылетающей из погребального костра, то отправляющейся в аид. Иногда бабочка прямо отождествлялась с умершим (Ovid. Met. XV 374). Греческое слово «П.» означает «душа» и «бабочка» (Аристотель, История животных, IV 7). П. представлялась и как летящая птица. Души умерших в аиде рисуются летающими (Hom. Od. XI 37, 605), они слетаются на кровь (XI 36–43), порхают в виде теней и сновидений (XI 217–222). Душа Патрокла удаляется с «писком» (Hom. Il. XXIII 100), причём употребляется глагол tridzein, «щебетать», «пищать». Души убитых Одиссеем женихов также уходят в аид с писком нетопырей (Hom. Od. XXIV 5–9). П. представлялась в виде орла, устремляющего ввысь свой полёт. В ряде текстов Гомера диафрагма воспринимается как П. – душа (Hom. Il. XVI 530; Od. I 322). Кровь – тоже носитель души; у раненого душа выходит через рану вместе с кровью (Hom. Il. XIV 518 след.) или её вырывают вместе с остриём копья (XVI 505). По Пифагору, П. питается кровью; кровь – «седалище души» (Serv. Verg. Aen. V 79). Объединив различные мифы о П., Апулей создал поэтическую сказку о странствиях человеческой души, жаждущей слиться с любовью (Apul. Met. IV 28 — VI 24). С помощью Зефира Амур получил в жёны царскую дочь П. Однако П. нарушила запрет никогда не видеть лица своего Амур и Психея. Скульптура А. Кановы. 1793. Париж, Лувр.
Психея любуется Амуром. Скульптура Ц. Бароззи. С.-Петербург. Эрмитаж.
Амур и Психея. Мраморная копия К. Альбачини с греческого оригинала. Кон. 18 в. Мадрид, Академия искусств Сан-Фернандо.
загадочного супруга. Ночью, сгорая от любопытства, она зажигает светильник и восхищённо смотрит на юного бога, не замечая горячей капли масла, упавшей на нежную кожу Амура. Амур исчезает, и П. должна вернуть его себе, пройдя множество испытаний. Преодолев их и даже спустившись в аид за живой водой, П. после мучительных страданий вновь обретает Амура, который просит у Зевса разрешения на брак с возлюбленной и примиряется с Афродитой, злобно преследовавшей П. Рассказ Апулея имеет явно фольклорные и мифологические истоки, до него, однако, литературно не зафиксированные. Русская народная сказка в обработке С. Т. Аксакова «Аленький цветочек» разрабатывает тот же древний сюжет. А. Ф. Лосев.
ПТИЦЫ
Амур увлекает Психею. Картина В.-А. Бужеро. 1889.
В античном искусстве П. изображается в виде бабочки или крылатой девочки (этрусские скарабеи, рельефы, терракота). На геммах 3–1 вв. до н. э. встречаются бесчисленные трактовки темы П. и Амур; особенно популярен сюжет ловли П. — бабочки Амуром с горящим факелом в руке. Бабочка П. изображалась на многих надгробиях над черепом и др. символами смерти. На помпейских фресках П. изображалась с атрибутами муз – грифелем и флейтой. Многочисленные эроты и П., занятые собиранием цветов, работами на маслобойне, встречаются на фресках дома Веттиев в Помпеях. К теме Амур и П. обращались Джулио Романо, Рафаэль, П. П. Рубенс, А. Канова, Б. Торвальдсен и др. Аллегорическое толкование мифа об Амуре и П. у Кальдерона в двух ауто. К теме П. обращались Ж. Лафонтен («Любовь П. и Купидона»), Мольер (драма «П.») и др. ПСЫХО-ГУАША, в адыгской мифологии хозяйка рек. Первоначально П.-г. была богиней, равной по значению Шибле, наряду с ним она ведала дождями. В поверьях П.-г. выступает персонажем низшей мифологии: она имеет облик красивой женщины с длинными волосами, обладает магическим гребнем. Иногда вступает в интимные отношения с мужчинами. П.-г. одолевает человека, если он пугается при встрече с ней. М. М.
ПТАХ, Пта (pth), в египетской мифологии бог города Мемфиса. Культ П. имел общеегипетский характер, был распространён также в Нубии, Палестине, на Синае. П. изображался в виде человека в одеянии, плотно облегающем и закрывающем его, кроме кистей рук, держащих посох «уас». Согласно богословскому произведению мемфисских жрецов (т. н. «Памятник мемфисской теологии»), П. — демиург, создавший первых восемь богов
(своих ипостасей — Птахов), мир и всё в нём существующее (животных, растения, людей, города, храмы, ремёсла, искусства и т. д.) «языком и сердцем», задумав творение в своём сердце и назвав задуманное языком. Он стоит во главе мемфисской эннеады (девятки) богов: «Эннеада — это губы и зубы П., уста которого назвали все вещи». П. — язык и сердце эннеады, в нём заключены все боги. Глава гелиопольской эннеады Атум также происходит от П., таким образом, к П. восходят и девять богов Гелиополя. П. считался покровителем ремёсел (поэтому в Древней Греции он отождествлялся с Гефестом), искусств, а также богом истины и справедливости. Женой П. была Сехмет, сыном — Нефертум. В поздний период его сыном называли также Имхотепа (мудреца и врачевателя, обожествлённого верховного сановника фараона Джосера и строителя его пирамиды, 28 в. до н. э.). Жёнами П. иногда назывались также Маат, Бает, Тефнут, Хатор. Душа П. – Апис, язык – Тот. В имени Птах-Татенен с П. был отождествлён бог земли Татенен. Новое синкретическое божество почиталось как дающее пищу. Получив, слившись с Татененом, связь с почвой и плодородием, П. был объединён с богом плодородия и покровителем умерших Сонаром (Птах-Сокар), а затем с Осирисом (Птах-Сокар-Осирис). Птах-Сокар-Осирис имел функции бога загробного царства. С развитием религиозного синкретизма П. был отождествлён и с большинством других египетских богов: Нуном, Тотом, Атумом, Амоном, Ра, Себеком-Pa. и др. Как демиург он сближался с Хнумом.
837
Птах. Золотая статуя из сокровищницы гробницы Тутанхамона.
Р. И. Рубинштейн.
ПТИЦЫ. В различных мифопоэтических традициях П. выступают как непременный элемент религиозно-мифологической системы и ритуала, обладающий разнообразными функциями. П. могут быть божествами, демиургами, героями, превращенными людьми, трикстерами, ездовыми животными богов, шаманов, героев; тотемными предками и т. п. Они выступают как особые мифопоэтические классификаторы и символы божественной сущности, верха, неба, духа неба, солнца, грома, ветра, облака, свободы, роста, жизни, плодородия, изобилия, подъёма, восхождения, вдохновения, пророчества, предсказания, связи между космическими зонами, души, дитяти, духа жизни и т. п. Типология птичьих образов в мифах охватывает не только реально существующие виды П., но и фантастических П. (Анзуда в Месопотамии, Гаруды у индий-
Рамзес III преподносит дар Птаху. Луксор, Мединет Хабу – поминальный храм Рамсеса III. 20-я династия.
Птах. Рельеф 22 династии. Париж, Лувр.
цев, Симурга, Варагны у иранцев, летающего Танифы у маори, Руха у арабов, Страха-Раха, Стратим-птицы, Ноготьптицы, Ворона Вороновича, жар-птицы в русской традиции), или существ гибрид-
838
ПТИЦЫ
Феникс. Фрагмент сицилийской мозаики.
ной природы (сфинкс, химеры, сирены, горгоны, Пегас, грифоны, анчутка и т. п.), обладающих признаками П. (крылья, перья, умение летать). Ранние изображения П., имеющие сакральный характер, относятся к верхнему палеолиту (наскальная живопись и предметы т. н. «мобильного» искусства). Для неолита характерны изображения (нередко в сочетании с солярными знаками над П.) птичьих кортежей или симметричных «птичьих» композиций, вотивных повозок с П. На рельефе из VI слоя Чатал-Хююка изображены головы двух коршунов, охватывающих женские груди, под ними — обглоданные коршунами кости (тема жизни и смерти); на фресках VII слоя — стервятники с огромными крыльями и человеческими ногами, которые терзают безглавого человека; ср. также образ «коршуновзорой» горгоны, женщины с птичьим лицом у Гомера; птичьи черты бабы-яги, албасты и др. На мировом древе или древе жизни место П. на его вершине. В качестве П. мирового древа в каждой конкретной традиции обычно выступает наиболее царственная птица — чаще всего орёл, иногда обозначаемый как гром-птица (в сибирских шаманских традициях), реже некий обобщенный образ большой («главной») П., в отдельных случаях с фантастическими чертами. П. на мировом древе обозначает верх и в этом смысле противопоставлена животным классификаторам низа — хтоническим животным, прежде всего змее; известно также противопоставление П. рыбам (в шумерском тексте «Дом Рыбы»), а у ряда сибирских народов — мамонту. Многие мифологические и сказочные тексты, а также произведения изобразительного искусства изображают поединок П. (орла) и змеи, в котором П. выступает как пернатый помощник бога (чаще бога грома, чьим воплощением в ряде сибирских традиций рассматривается гром-птица) либо непосредственно противостоит змее. Мотив подобного поединка нередко сохраняет следы поединка бога и его противника, тем более, что птица вер-
шины мирового древа (по преимуществу орёл) в разных традициях соотносится с громовержцем: Зевсом, Юпитером, Индрой, Перкунасом и др., но в реконструкции также увязывается с образом мирового древа (ср. также связь П. с божественным напитком: похищение орлом сомы для Индры; похищение Зевсом, действующим в виде орла, виночерпия Ганимеда и т. п.). В разных источниках встречается образ двух П., сидящих на вершине или верхних ветвях мирового древа справа и слева от вертикали ствола. В этих случаях П. соотносятся с солнцем и луной, и вся схема может быть понята как род космологической модели. Такие композиции известны и в архаичном типе загадок о космосе, мировом древе или древе жизни (PB I 164, 20–22). Вместе с тем в ритуальном плане эта пара П. воплощает собой идею плодородия, благополучия, богатства. П. выступают здесь как своего рода стражи богатства и гаранты правильности совершения ритуала. В частности, так могут быть истолкованы образы П. на брахмане (трансформация образа мирового древа) и на бархисе (жертвенной траве, на которой совершается жертвоприношение) в ведийском ритуале (ср. PB X 114, 3). Трансформацией образа П. на мировом древе является и сказочный мотив: в награду за спасение птенцов в гнезде на дереве (дубе) от змея Орёл, Ворон Воронович, Ноготь-птица и т. п. выносят героя из подземного царства, где он добыл живую воду, на землю (иногда П. спасает героя вне связи с образом мирового древа; ср. мотив спасения орлом Вяйнямёйнена). Инверсией этого мотива можно считать индейский миф о разорителе орлиных гнезд, находящий параллели в некоторых евразийских сюжетах (у кетов, обских угров): герой разоряет гнездо орла (ворона, попугая ара и др. хищных П.) и добывает огонь. В этом же ряду стоит распространённый среди народов северо-восточной Азии и у американских индейцев мифологический сюжет, где чудесное средство (огонь, свет, солнце и т. п.) добывает сама П. — орёл или ворон, выступая в этом случае как демиург (впрочем, известны версии, в которых ворон действует как исполнитель воли или двойник творца; ср. тунгусские мифологические представления) или культурный герой, а также как первопредок. Демиургическими функциями наделены также орёл и другие П., выступающие или как творцы вселенной (земли), или как родоначальники данной культурной традиции. Более специализирована роль в творении земли некоторых водоплавающих П. (гагара, нырок, утка и т. п.); широко распространена версия ныряния П. (иногда многократного), поднятия ею со дна мирового океана ила, глины, из которых и возникает земля. В китайской традиции, по другой из версий, Цзянь-ди проглатывает два яйца, снесённые ласточкой, и рождает основателя иньцев Ци. В Полинезии известен миф о божестве, которое в виде П. спускается в воду и кладёт яйцо, давшее начало Гавайским островам. На островах Тихого океана распространён мотив птицы — посланца бога, оплодотворяющей камень или дерево, из которых возникают живые существа. П. иногда выступают и как
«вторичный» демиург или как помощник человека при «втором» творении. Широко распространены представления о П. как о первопредках, тотемах племени. Пережитки фратриального тотемизма у австралийских племён сохраняются не только в мифологии, но и в названиях фратриальных объединений (фратрии Белого и Чёрного какаду, Клинохвостого орла и Ворона, Эму и др.); у тлинкитов на северо-западном побережье Северной Америки имелось две фратрии – волка и ворона; в первую входили роды орла и пингвина, во вторую – ворона, гуся, филина. Существовали и племенные «птичьи» тотемы (в Африке известно племя с тотемическим названием «попугай»). «Птичья» тема отражается и в т. н. половом тотемизме (в австралийском племени курнаи тотемом мужской части считалась птица крапивник, в женской — синешейка). У дравидов тотемной П. был воробей, у италийцев — дятел. В литературе высказывается мнение о тотемическом происхождении образа голубя в древнееврейской традиции, развитием которой является, видимо, и христианская тема голубя. Показательно, что в качестве тотемов выступают и «хорошие» («божьи») П. (голубь, орёл, лебедь, аист и т. п.) и П., которые, по крайней мере, во многих традициях квалифицируются как «плохие», несущие угрозу, пророчащие беду и т. п. (ворон, сова, филин, воробей и т. п.), а также «непромысловые» П., мелкие П. (типа синешейки и крапивника). В ряде традиций орел выступает как «первоцарь» и учредитель иерархии, а также как эмблема власти, в частности царской (ср. перья орла как атрибут и символ власти и роль изображений орла в геральдике). С другой стороны, орёл нередко начинает жреческую (и шаманскую) традицию (ср. орлиные атрибуты шамана в ряде сибирских и африканских традиций: когти, перья, крылья и т. п.). Как шаманские П. известны также гагара, чайка, гусь, ворон, филин, сова. Весьма распространенным как в древних (Египет, Двуречье, Греция, Китай), так и во многих современных традициях является представление о душе в виде П. Обские угры считали, что у человека несколько душ: одна из них (т. н. «уходящая вниз по реке душа») может принимать вид трясогузки, синицы, сороки, ласточки и др. П., другая — «сонная» душа (приходящая к человеку только во
Птица Варган, терзающая лань. Серебряный кувшин. Иран. 5–6 вв. Ленинград, Эрмитаж.
ПТИЦЫ сне) предстаёт в виде «птицы сна» — глухарки, изображение которой помещается на детских колыбельках. Образ душиптицы в ряде случаев перекликается с образом птицы-вестника смерти. В одном из гимнов «Ригведы» изображается отчаяние человека при виде голубя, ходящего по очагу: человек знает, что он умрёт. Как вестник смерти и символ души голубь выступает и в христианской традиции, а также у некоторых народов Средней Азии, североамериканских гуронов и др. В качестве символа души П. выступают у эвенков, алтайцев, якутов, индейцев бороро в Южной Америке и др. Иногда дифференциация шла ещё дальше: у тлинкитов душа утонувшего ребенка воплощалась в морскую утку; душа младенца, задушенного матерью во время сна, – в сову и т. п. (у ряда американских племён П. – душа в раю или средство перенесения души в рай). В мифах, сказках, народных песнях, сфере гаданий, примет, суеверий отмечено огромное количество примеров превращения в П. богов, героев, людей. В виде орла выступают Зевс и Дионис; позднее с головой орла изображался евангелист Иоанн. В греческой мифологии известно также превращение Зевса в лебедя (при соблазнении Леды), Плеяд – в голубей, Прокны – в соловья, её сестры – в ласточку, мужа Прокны Тесея – в удода, Алкионы – в зимородка. Римский бог лесов Пик был превращен в дятла за то, что отверг любовь Кирки. Для Древнего Египта характерно обилие птичьих изображений на знаменах, гербах и т. п. (сокол, чибис и др.) и образов богов-птиц. Был широко распространён культ сокола (или ястреба), бывшего формой воплощения Гора и его ипостасей. Сокол с распростёртыми крыльями был в Древнем Египте символом неба, воплощением бога Монту и считался священной птицей (в частности, олицетворением фараона). Священным считался и ибис, воплощение бога Тота (убийство ибиса, как и сокола, каралось смертью; в Абидосе обнаружено кладбище с захоронениями священных ибисов, 2 Индейский сосуд в виде совы. Нью-Йорк, Музей американских индейцев.
в. н. э.). Как воплощение богини – покровительницы Верхнего Египта почитался коршун. В Карнаке коршун рассматривался как ипостась богини Мут. «Птичью» кодовую версию, повествующую о борьбе сокола и змей, имеет и тема соперничества божественных братьев Гора и Сета, что отсылает к уже упомянутому мотиву поединка П. и змеи, приуроченного к схеме мирового древа. В виде голубя – духа, который охранял Осириса, иногда изображалась Исида. В шумеро-аккадской мифологии птичьи черты имели Иштар, Адад, Ашшур, Тиамат и другие божества. Божество езидов Малаки-тауз изображалось в виде П., похожей на павлина. Почитание священных П. было широко распространено в древнем Китае. Бог Шан-ди, приняв образ божественной П. (ласточки), чудесным образом зачал сына, ставшего родоначальником иньцев. Ацтеки вели происхождение бога Уицилопочтли от птички колибри (он изображался как человек с зелёным оперением на голове). Птичьи ипостаси и метаморфозы широко известны в сибирском ареале. Некоторые сыновья финно-угорского бога Нуми-Торума почитались в виде птиц (лебедя, гуся, ястреба). Особенно широко представлены подобные превращения в фольклоре. Герой русских былин Вольга, охотясь на лебедей и уток, превращается в сокола. Сказочные девицы после купания обращаются в лебедиц, утиц или голубок (иногда это связано с утратой своей одежды и облачением в птичью). В птиц (сов, сорок и т. п.) могут обращаться и ведьмы, колдуны, злые духи. Вместе с тем П. и боги, герои, шаманы, люди связаны друг с другом не только возможностью метаморфоз, но и как атрибуты, символы, священные животные, с одной стороны, и их обладатели, повелители, хозяева – с другой; ср. связь Аполлона с лебедем и вороном, Афродиты – с лебедями и воробьями, Афины, Гермеса, Асклепия, Марса – с петухом, Юноны – с гусями и т. д. В индийской традиции Вишну изображался с птицей, Кришна – с павлиньим пером; в свите Брахмы был гусь, а в свите его жены Сарасвати – лебедь или павлин. В живописи итальянского Возрождения (Рафаэль и др.) распространен образ мадонны со щеглом – символом страстей, опалённости (такую же символику имеет и королёк). Связь богов, жрецов, людей с П. проявляется и в мотиве проповеди (или беседы) среди П. (тибетская легенда о Будде, беседующем с птицами, проповедь святого Франциска птицам, получившая отражение в произведениях средневековой европейской живописи). Понимание птичьего языка в мифологии и фольклоре приписывается обычно персонажам, которые особенно близки к природе, часто обладают магической властью над нею. Мифопоэтические связи П. и человека иногда завуалированы или вовсе оттеснены в пользу других ассоциаций образа П. (американская версия о превращении П. и камня, являющихся потомством солнца и луны, соответственно в женщину и мужчину, которые и стали производителями человеческого рода; П. как передатчица откровения, отождествляемая с высшей мудростью, воплощение облаков, огня, солнца, громового раската в иранской традиции).
839
П. отведена значительная роль в ритуалах. Ср. ритуальное убийство П. как форму почитания божества с обликом птицы, например поклонение индейцев акагхемем Великому сарычу, сопровождавшееся убийством сарыча в храме; праздник встречи весны, приуроченный к прилету первой весенней птицы, «открывающей» весну, землю, плодородие (в восточнославянской традиции характерна связь П. с вырием, заморской райской страной); выпускание птиц на волю, печенье ритуальных «птиц» из теста («жаворонки») и т. п. На рубеже весны и лета у многих европейских народов совершался обряд кумовства, знаком которого (напр., в южнорусском ареале) мог быть другой, более частный и специализированный обряд «крещения кукушки», кончавшийся иногда её похоронами. Исключительное место среди ритуальных (а иногда даже и деритуализованных и десакрализованных) миметических танцев занимают «птичьи» танцы: т. н. «утиный» танец, танцы орла и индюка у американских индейцев, русский вариант весеннего хоровода – «вутица», литовская детская игра «уточка», «журавлиные» танцы в Греции и др. Огромное количество образов и мотивов связано с П. в книжном животном эпосе (курочка Пинта и петух Шантеклер в «Романе о Ренаре»), в баснях, аллегориях, фаблио, апологах, в средневековых «Физиологах», в загадках, пословицах. Птичья тема широко представлена в символике и эмблематике. Большое значение в мифопоэтических представлениях имеют образы и связанная с ними символика отдельных П. Аист символизирует в ряде традиций обилие, плодородие, долголетие, материнские чувства (и одновременно сыновнее почтение), предвещает благую судьбу, рождение детей (так же как и цапля). Воробей воплощает привязанность к человеку, меланхоличность, низость, драчливость, жадность, похотливость (в Китае воробьи – сверхъестественные вестники, у индейцев — образ изобилия). Ворона — символ ловкости, хитрости, коварства, всеядности, воровства, распространения молвы (так же как сорока). Впрочем, семантика образа вороны весьма различна: в Японии она – вестник и спутник ками (богов), образ сыновнего почтения; в Греции — носительница плохих вестей, но символ долголетия, в Индии – вестник смерти, во Франции и Италии – птица, приносящая несчастье; у ирокезов – даритель зерна. В ряде традиций ворона – превращенная женщина (в греческой мифологии дочь фокидского царя Коронида). В ряде индейских традиций у вороны отмечаются черты громовой птицы (ее карканье ассоциируется с громом, блеск глаз – с молнией). Голубь выступает в ряде традиций как символ души умершего, небесный вестник. Древнейшие изображения голубя восходят к 6–5-му тыс. до н. э. (находки в Арпачае, Северная Месопотамия). В христианской традиции голубь символизирует святой дух (иногда голубь и нимб или семь голубей); голубь и лилия — благовещение; двенадцать голубей ассоциируется с апостолами. У древних евреев голубь — образ искупления; голубь и ветвь оли-
840
ПУГОС
вы воплощают мир, обновленную жизнь, знак, данный Ною (ср. участие голубя в истории потопа). В Китае с голубем связывают идею долголетия, бесстрастного исполнения сыновнего долга и т. п. Гусь в космогонических представлениях и соответствующих мифах нередко выступает как птица хаоса, но вместе с тем и как творец вселенной, снесший золотое яйцо — солнце (образ великого Гоготуна в египетской мифологии). В ряде языков понятия солнца и гуся передаются сходными языковыми элементами. В Китае гусь связан с небом и с принципом ян; рассматривается как талисман, помогающий любви в браке. В гностической традиции гусь – воплощение святого духа, символ предусмотрительности и бдительности. В средние века в Европе верили, что гуси являются ездовыми животными ведьм. В ряде сибирских традиций известен т. н. «гусиный дух», ведавший судьбой. К идее бессмысленной глупости отсылает тема эзоповой басни об убийстве гуся, кладущего золотые яйца. Дятел символизирует в христианской традиции ересь и дьявола. Известен вариант римского мифа, согласно которому дятел вместе с волчицей участвует во вскармливании Рема и Ромула. Журавль в некоторых традициях выступает как вестник плодородия, приносящий дождь. В буддизме символизирует зиму. В китайской мифологической традиции журавли переносят по воздуху ангелов, сопровождают умерших, иногда с ними связана идея долголетия; в китайском искусстве журавль как одно из воплощений долголетия ассоциируется с кипарисом и сосной, в японском — с хризантемой и сосной. Согласно распространённым в Индонезии поверьям, журавль рождается из скалы, омываемой морскими волнами. В христианстве символ доброй жизни, верности, аскетизма. Ибис в Древнем Египте почитался как священная птица; считался воплощением Тота, символизировал рассвет, утро, так как, стоя в воде, он раньше других птиц приветствует рассвет (аналогична символика журавля и цапли). В европейской традиции ибис – зодиакальная птица, управляющая знаком Водолея, в христианстве – символ плотского желания, нечистоты, лености. Индюк (индейка) в ряде традиций символ глупости, чванства, напыщенности, всего внешнего, показного, но и гордости, высокомерия, иногда — неудачи. По одному из индейских мифов, когда земля была создана, но еще не затвердела, индюк, предупреждённый, что на землю садиться нельзя, был послан осмотреть её; однако, устав, он сел на полужидкую поверхность, стал бить крыльями, чтобы взлететь снова, и сделал весь рельеф земли неровным, образовав долины, холмы, горы. У индейцев майя индюк — распределитель дождя. Страус был в Древнем Египте эмблемой Маат и Шу; в древнем искусстве Двуречья и у арабов связан с демонами, одно из воплощений духа хаоса, существа драконьей природы (отчасти эта традиция присутствует в византийском и русском средневековье; вместе с тем — сказочная птица, «мать всех птиц»; ср. Стратим-птица,
Страфил(ь), Страхиль и т. д. в древнерусской «Голубиной Книге»). В христианской традиции страус, напротив, — символ тех, кто полагает свою веру в боге. См. также статьи Ворон, Ласточка, Лебедь, Орёл, Павлин, Петух. В. В. Иванов, В. H. Топоров.
ПУГОС, Пухос, Анки-Пугос, в хантыйской мифологии богиня-жизнедательница. По представлениям восточных хантов, П. ведает рождением детей. Считалось, что П. посылает в чрево женщин маленьких детей, при рождении даёт младенцу жизненную силу (ильт) и опекает его в первые месяцы жизни (согласно поверьям, ребёнок, лопоча, общается с П.). П. — дочь (по другим вариантам — мать) Нуми-Торума. Е. Х.
ПУКЕ, Пукис (Pukis, жен. род pukiene), в латышской мифологии летучий дух, дракон. Упомянут П. Эйнгорном (нач. 17 в.). В народных сказках — огнедышащий многоголовый змей, противник героя, обитающий в воде или возле воды. В поверьях латышей П. — дух, приносящий в дом богатства (ср. литов. Айтвараса): хозяева хуторов покупают или заполучают его, продав собственную душу и души близких чёрту. П. крадёт по ночам у соседей деньги и съестные припасы, переносит их по воздуху хозяину в своём хвостемешке, сам принимает вид летящего пламени. Обитает в хозяйственных постройках. Ср. также др.-исл. puke, «чёрт», др.англ. puca, «кобольд». В. И., B. T.
ПУ ЛАНСЕНГ, в лаотянской мифологии (тайская языковая группа) бог — устроитель земли и культурный герой. П. Л. был королём ещё до потопа. Когда верховный бог Тхен Факхын послал потоп, П. Л. вместе с двумя другими добродетельными королями спасся на плоту. Вода подняла их плот до неба, и там три короля упросили его позволить людям снова заселить землю. Бог дал им с собой буйвола. В Мыонгтхане (местность, расположенная в Дьенбьенфу во Вьетнаме) они стали возделывать рисовые поля. Через три года буйвол умер. Из его ноздрей выросли две огромные лианы, на которых созрели тыквы. П. Л. пронзил тыкву куском железа, и через отверстие вышли первые люди. Выходя, они испачкались в угле, и поэтому горцы имеют тёмную кожу. П. Л. расширил отверстие ножом, и вышли ещё люди — лаотянцы и другие тайские народы, светлые и более высокого роста. П. Л. научил всех людей ремёслам, строительству домов, обрядам, почитанию родителей и предков. Я. Ч.
ПУЛАСТЬЯ (др.-инд. Pulastya), в индуистской мифологии один из Праджапати. Потомками П. были ванары (обезьяны), киннары, ракшасы (Мбх. I 60, 7) и среди них герои «Рамаяны» — Равана, Кумбхакарна, Шурпанакха и Вибхишана — дети Вишраваса, старшего сына П. По мифическому преданию, через П. Брахмой были переданы людям многие пураны. П. Г.
ПУЛУГУ, Билику, в андаманской мифологии олицетворение разрушительного северо-восточного муссона, выступающего то в женском, то в мужском образе. Считается, что П. обитает где-то на северо-востоке, жилищем ему служит пещера
или дом из камня на небесах. П. приносит на острова штормы и бури, разрушительная сила которых истолковывается как гнев П., вызванный нарушением традиционных запретов, иногда неясного происхождения (нельзя шуметь во время пения цикады, нельзя умерщвлять цикаду и некоторых рыб и птиц, растоплять пчелиный воск и т. д.). В одном из мифов рассказывается о том, как П. наслал на людей бурю за то, что они потревожили цикаду во время её пения. Виновные были смыты в океан и превратились в рыб, а те, которые были унесены ветром, превратились в птиц. В мифах П. часто выступает как создатель мира и первого человека — Томо. П. многому научил Томо и его жену Миту, в т. ч. добывать огонь и пользоваться им. Вместе с анимистическими представлениями с образом П. связаны некоторые тотемистические верования. В мифах прослеживается родство П. с некоторыми птицами, рыбами и другими животными. Культа П. на Андаманах никогда не было. Лишь отдельными заклинаниями люди пытались испугать П., чтобы предотвратить дождь, бурю. За П. стоял целый класс духов, отличающихся друг от друга как местными названиями, так и своими функциями. А. Н. С.
ПУ HЕH И НАНГ БЫОН, в мифологии белых тай Вьетнама (тайская языковая группа) божества, которые катят по небу огромные шары, сделанные из золота и серебра. Пу нен (П. н., «господин солнца») вечером скатывает солнце на землю и скрывает его под плотным покрывалом, а ночью катит на восток по южному краю земли. Луна идёт по тому же пути, но в обратном направлении. Нанг быон (Н. б., «дама луны») длинным шарфом в разные дни то сильнее, то слабее обматывает луну. Солнечные или лунные затмения бывают оттого, что небесные юноши и девушки встречаются для любви, и чтобы их не видели, скатывают светила и закрывают их покрывалами. Я. Ч.
ПУП ЗЕМЛИ, мифопоэтический символ центра. Как таковой П. з. служит опорой других символов центра (например, мировой оси) или их вершиной (он обозначает вершину мировой горы или место, к которому пристал ковчег, когда стали спадать воды мирового потопа). В рамках мифологическо-космической концепции, устанавливающей соответствия между элементами микрокосма и макрокосма (глаза – солнце, волосы – растения, кости – камни и т. п.), пуп занимает место, в котором совмещаются оба соотносимых объекта: пуп первочеловека и есть пуп вселенной (ср. как исключение возникновение из пупа первочеловека Пуруши воздушного пространства – PB X 90, 14). Идёт ли речь о человеческом или космическом пупе, он обозначается одним словом (ср. рус. пуп, нем. Nabel, англ. navel, др.-греч. 'ομφαλ , др.-инд. nabhi). Особая сакральность П. з. объясняется его связью с родовым местом, с тем, что он несёт на себе след происхождения человека, вселенной (расширяющейся после взрыва: ср. др.-инд. nabh-, «взрываться», «лопаться») и земли (в некоторых центральноазиатских традициях она разрастается вокруг П. з. как своего
ПУРУША центра). В отличие от других категорий моделирования пространства (ср. в связи с этим ст. о середине мира, репрезентацией которой является и П. з.), П. з. предельно отвлечён, геометричен и метафизичен, он служит идеальным мыслимым центром в медитативном трансе (напр., в буддийских и византийских мистических созерцаниях; считалось, что через созерцание собственного пупа можно изолироваться от «возмущающего» влияния субъективных факторов и охватить десубъективизированный мир как единое целое). Согласно Страбону, в Дельфах встретились посланные Зевсом с востока и с запада два орла. В память об этом обретённом сакральном центре в середине дельфийского храма был установлен мраморный шар с двумя золотыми орлами по сторонам шара. У древних евреев священный щит имел форму пупа (выступ в центре круглого щита назывался пупом или словом того же корня в древнегреческом и латинском языках). В ряде традиций П. з. отмечается каменными полусферами (пол-яйца) или особыми межевыми камнями (в Южной Индии они называются «пуповыми камнями», ср. лат. umbo, «межевой камень» при umbilicus, «пуп»). В ряде традиций (напр., у индейцев суньи) существуют особые мифы, посвященные теме отыскания П. з., и технология определения центра. У некоторых американских индейцев этот поиск мотивируется представлениями о происхождении племени из пупа или пупа — лона земли. Распространён образ П. з. и в азиатских традициях. Так, в одной якутской легенде рассказывается о «спокойном месте – жёлтом П. восьмиугольной матери земли». Из П. растёт цветущее дерево с восемью ветвями: его кора из серебра, сок из золота, из кроны сочится божественный напиток с жёлтой пеной, утоляющий голод и жажду и устраняющий горе и печаль. В других легендах этот П. з. отмечает место рождения первого человека («белого юноши»). Понятие П. з. часто встречается в индийских ритуальных текстах («Этот алтарь – крайняя граница земли, это жертвоприношение – пуп мироздания», PB I 164, 35). П. з. – это место, в котором пребывает Агни, когда он на земле, иногда в нём локализуется Вивасват (I 139, 1). В странах юго-западной Азии и Дальнего Востока известно много примеров приурочения образа П. з. к храмам, святилищам, алтарям или к трону божества, особенно матери-земли. П. з. фигурирует в ряде финноязычных мифологий. В частности, в заговорах против болезней упоминается не только сам П. з., но и мотив его вырывания из земли. П. з. может рассматриваться и как вход в лоно, в чрево, в преисподнюю. Так, например, у древних греков, кроме Дельф, П. з. считался и город Энна в центре Сицилии, где находился храм Деметры в память о том, что в этом месте Аид похитил Персефону. В связи с подобными представлениями пуп нередко табуируется, служит объектом оберегов и запретов. Считается, что злая сила внедряет в человека болезни и пороки именно через пуп. В одной тюркской мусульманской легенде рассказывается, что, увидев первого человека, дьявол плюнул ему в желудок, но
Пупыги. Дерево. Ленинград, Музей антропологии и этнографии.
аллах вычистил плевок, отчего П. до сих пор имеет вид рубца, шрама. Пуповину часто считают определяющей судьбу человека. Маори вешают пуповину новорожденной на ветвь священного дерева, чтобы, выросши, она стала плодовитой. Индейцы чироки хранят пуповину девочки под ступкой для растирания зерна, считая, что это сделает её искусной в печении хлеба. Туземцы Западной Австралии топят пуповину мальчика в воде: это поможет ему стать хорошим охотником. Древние германцы считали, что ребёнок, съевший свою пуповину, становится умным, а у испанцев бытует представление о том, что ребёнок, чья пуповина съедена каким-либо животным, вырастает плохим человеком. В. H. Топоров.
ПУПЫГ, пупи, тов, туви, в мансийской мифологии духи-хранители и духи предков (в отличие от злых духов куль). 77 П., посланных Нуми-Торумом на землю в помощь людям, стали вместо этого уничтожать людей, за что были заточены в подземелье. В хантыйской мифологии П. и куль называются лунг. Е. Х.
ПУРАМДХИ (др.-инд. Puramdhi), в древнеиндийской мифологии божество, персонифицирующее изобилие и полноту даров, щедрость, исполнение желаний. В «Ригведе» (X 39, 7) упоминается женщина по имени П., которой Ашвины дали лёгкие роды (она же связана с Ашвинами, I 116, 13, 117, 19); поэтому характерно употребление этого слова в «Ригведе» как имени нарицательного для обозначения плодовитой женщины (то же — в пракритах). Первоначальное значение имени П.— «творящая (дающая) дары». Ближайшая параллель — авест. паренди. B. T.
ПУРУРАВАС (Pururavas), в индуистской мифологии первый царь Лунной династии, сын Илы и Будхи. Миф о П. и Урваши, являющийся вариантом мотива любви смертного к богине, отражен в «Ригведе» (X 95), подробно изложен в «Шатапатха-брахмане» (XI 5, 1) и многих пуранах, обработан Калидасой в драме «Викраморваши» («Мужеством обретенная Урваши»). Согласно «Шатапатха-брахмане», П. полюбила Урваши и согласилась жить с ним на земле, но с условием, что никогда не увидит его без одежды. Между тем
841
гандхарвы, обеспокоенные, что Урваши слишком долго остаётся среди людей, решили разлучить её с П. Среди ночи они похитили двух барашков, привязанных к ложу Урваши, а когда П. бросился за ними в погоню, они сверкнули молнией, и Урваши увидела его обнажённым. В тот же миг Урваши исчезла. Скитаясь по земле в поисках супруги, П. пришёл к некоему озеру, где в облике лебедей купались апсары. Узнав среди них Урваши, П. стал молить её не покидать его больше. Урваши сначала отказывалась, а затем пригласила его прийти снова к озеру ровно через год, когда у неё родится сын от П. (будущий царь Аюс). Через год Урваши посоветовала П. попросить у гандхарвов дар — сделать его гандхарвом. П. последовал её совету, и гандхарвы дали ему жаровню со священным огнём, на котором П. должен был принести жертву, чтобы стать их сородичем. Однако П. потерял жаровню и ему пришлось добывать огонь заново — трением друг о друга двух дощечек, выстроганных из смоковницы (дерево ашваттха). Принеся на этом огне жертву, П. обрёл природу гандхарвы и соединился с Урваши. Добывание П. священного огня послужило, согласно мифологической традиции, прообразом добывания огня при ведийском жертвоприношении. «Махабхарата» утверждает при этом, что П. был первым смертным, который учредил три рода священного огня: для домашних обрядов, для жертвоприношений и для возлияний (I 70, 21). П. А. Гринцер.
ПУРУША (др.-инд. Purusa, букв, «человек»), в древнеиндийской мифологии первочеловек, из которого возникли элементы космоса, вселенская душа, «Я»; в некоторых философских системах (напр., санкхья) П. – вечное, сознающее, но инертное начало, соединяющееся с пракрити, в результате чего возникает мир множественности (вещей). П. посвящен гимн в «Ригведе» (X 90). Для П. характерны: многочисленность или многосоставность (он тысячеглаз, тысяченог, тысячеглав), большие размеры (он повсюду, со всех сторон покрывает землю, четверть его – все существа, три четверти – бессмертное на небе), власть над бессмертием, свойство «быть родителем своих родителей» (от П. родилась Вирадж, а от неё — П.) и ряд особенностей как первожертвы. Он приносится в жертву богам путём расчленения на составные части, из которых возникают основные элементы социальной и космической организации: рот –> брахманы – жрецы, руки –> раджаньи или кшатрии – воины, бёдра –> вайшьи – земледельцы, ноги –> шудры – низшее сословие (отражение сословной структуры варн); дух –> луна, глаз –> солнце, уста –> Индра и Агни, дыхание –> ветер, пуп –> воздушное пространство, голова –> небо, ноги –> земля, ухо –> стороны света и т. д. Тем самым П. стал образом перехода от единой целостности к множественной расчленённости, он тот, кто нейтрализует противопоставление «быть единым» – «быть многим». Расчленение П. создаёт новый тип космической организации — вселенную широких пространств, место спасения от косного и обуженного хаоса. Мотивы П. в «Атхарваведе» (X 2),
842
ПУРЬГИНЕ-ПАЗ
«Шатапатха-брахмане» (VI 1, 1, 8), упанишадах (ср. особенно «Айтарейя-упанишаду») в совокупности с текстами, посвященными жертвоприношению П. (ритуал пурушамедха), позволяют реконструировать исходный обряд жертвоприношения человека, расчленения его на части и отождествления их с элементами космоса. Более поздние ведийские тексты предлагают ряд новых отождествлений: П. – это Праджапати, Праджапати – это год, этот П. – тот же самый как в эфире, так и в небе (Джайм.-бр. II 56); П. – время (Гоп.-бр. V 23); П. – на солнце, на луне..., он – жизнь, он – Праджапати (Джайм.-бр. II 62). Далее П. идентифицируется с Брахманом (ср. Шат.-бр. X 6, 3, 2). В упанишадах П. – жизненный принцип, одушевляющий людей и другие существа (иногда П. отождествляется с Атманом). Таким образом, П. постепенно становится важным понятием древнеиндийского умозрения, в частности при классификациях; мифологические же функции П. передаются другим персонажам (ср. видение мудреца Маркандейи в «Матсья-пуране» : древний П. и Вишну-Нараяна или П. как имя Брахмы). B. H. Топоров.
ПУРЬГИНЕ-ПАЗ, в мордовской (эрзя) мифологии бог грома. Имя и образ П.-п. возникли под влиянием балтийской мифологии (ср. балт. Перкунаса); под воздействием христианства П.-п. приобрёл некоторые атрибуты Ильи-пророка: он разъезжает по небу на колеснице, запряжённой тремя огненными конями, колёса колесницы высекают молнии (иногда молнию представляли в виде самостоятельного божества — Ендол-паза). В левой руке П.-п. – гром, в правой – дождь. У мордвы–мокши громовник – Атям. Вооружённый луком-радугой и каменными стрелами, он преследует шайтанов,, которые его передразнивают. ПУСА, путисадо (кит. транскрипция от санскр. bodhisattva), в китайском буддизме святые, достигшие наивысшего прозрения, но не ставшие буддами, а посвятившие себя вспомоществованию и защите всех живущих, а также наставлению на путь прозрения истины (ср. Бодхисатва). Культ П. распространён также в синкретических буддийско-даосских сектах. Наиболее часто встречаются П.: Гуань-инь (Гуань-ши-инь), Пусянь, Вэньшу (Вэньшушили), Дашичжи, а также Милэ (в разных вариантах, в т. ч. как будда). В народных культах П. нередко назывались наиболее прославленные реальные деятели китайского буддизма, буддийские и даосские отшельники. В этих случаях титул П. равнозначен лохань (алохань), цзюйши (отшельник). В Корее П. называются посаль, в Японии — босацу. Л. Н. М.
ПУСЯНЬ (кит. перевод санскр. имени Samantabhadra, кор. Похён; япон. Фукэн), в буддийской мифологии в Китае, Корее и Японии один из наиболее популярных бодхисатв. П. — распространитель и защитник учения Будды, исполняющий это согласно десяти великим пожеланиям. Восседая на лотосе, применяет все возможные средства для приведения живущих во врата закона Будды. В Лото-
совой сутре воспринимает сутру от Манджушри (Вэньшу) и, объезжая на белом слоне земли остальных бодхисатв, читает её для всех живущих. Изображается или на лотосе-троне и с цветком лотоса в руке, или на слоне, в этом случае — в паре с восседающим на тигре Манджушри. В тантризме перевоплощается в облик других бодхисатв, почитается как основатель школы и один из 13 божественных учителей буддизма. Л. H. M.
ПУТО (япон. Буда, кор. Потха, от санскр. Поталака), в мифологии дальневосточного буддизма место в древнем государстве Малакута на Малабарском побережье (в Индии), где появлялся бодхисатва Авалокитешвара (Гуань-инь); впоследствии название Поталака (Потала, П.) было перенесено на другие местности в Китае и Тибете, где якобы является Гуань-инь. Наиболее знаменит остров П. в ВосточноКитайском море, к югу от устья залива Ханчжоувань, который был назван так после того, как японский монах-паломник Эгаку в 858 оставил здесь статую Гуань-инь с горы Утай. Монастыри, носящие имя П., встречаются в странах Дальнего Востока повсеместно, наиболее известны П. на горе Утай (Китай, Шаньси), в Чэндэ (Китай, Хэбэй), в Яньяне (Корея, Канвондо). Л. H. M.
ПУТХЕН, в мифологии народа куки на северо-востоке Индии и в Бангладеш (тибето-бирманская группа) верховное божество. П. благожелателен к людям. Там, где он обитает — где-то на севере, по-видимому в Тибете, находится рай. Туда П. пропускает только достойных. Сын П. по имени Гхумокши — злое божество. Я. Ч.
ПУТЬ, в мифопоэтической и религиозной моделях мира образ связи между двумя отмеченными точками пространства. Постоянное и неотъемлемое свойство П. – его трудность. П. строится по линии всё возрастающих трудностей и опасностей, угрожающих мифологическому герою-путнику, поэтому преодоление П. есть подвиг, подвижничество путника. Начало П. – небо, гора, вершина мирового дерева, дворец, святилище храма и т. п. для богов или дом для сказочного героя, участника ритуала – не описывается развёрнуто или оно не упоминается вовсе. Конец П. – цель движения, где находятся высшие сакральные ценности мира, либо то препятствие (опасность, угроза), которое, будучи преодолено или устранено, открывает доступ к этим ценностям. При незакреплённости в реальном пространстве начала и конца П. (ср. П. сказочного героя или мифологического персонажа, отправляющегося на край света, в тридевятое царство, в нижний мир) именно сам П. соединяет их и нейтрализует противопоставления: свой – чужой, внутренний – внешний, близкий – далёкий, видимый – невидимый, сакральный – профанический. Отмеченность начала и конца П. как двух крайних точек – состояний, пределов выражается предметно (дом — храм или дом – иное царство), изменением статуса персонажа, достигшего конца П., нередко и его внешнего облика (см. Оборотничество). Исключение составляет П. в нижний
мир, в царство смерти, куда отправляются не только с целью приобрести некий избыток (напр., живую воду, дающую вечную жизнь и юность), но и для компенсации утраченного (например, вернуть жизнь умершему). Ср. разные версии таких путешествий (Инанны, Гильгамеша, Орфея, Одиссея, Энея, хождение богородицы по мукам). П. вниз противостоит П. вверх — на небо. Если «прохождение» П. только по горизонтали, как правило, связано с принадлежностью персонажа к классу героев, подвижников или к особому состоянию (например, участие в ритуале, в паломничестве), то способностью совершать вертикальный П. вверх и/или вниз обладают мифологические персонажи или служители культа (шаманы) исключительных качеств. В шаманских традициях пространственные перемещения шаманов происходят как в горизонтальном, так и в вертикальном направлениях (см. в ст. Шаманская мифология). Обычный персонаж проделывает вертикальный П. лишь фигурально — «путешествует» его душа. Ср. небесные путешествия душ, когда описываются и сам П. души, и её превращения (ср. «Необычайным я пареньем /От тленна мира отделюсь. С душой бессмертною и пеньем,/Как лебедь, в воздух поднимусь./В двояком образе нетленный, /Не задержусь в вратах мытарств...» — «Лебедь» Г. Р. Державина). В мифопоэтических описаниях горизонтального П. различаются два вида П.: П. к сакральному центру, когда высшее благо обретается постепенным к нему приближением (своя страна –> город –> его центр –> храм –> алтарь –> жертва); П. к чужой и страшной периферии, мешающей соединению с сакральным центром или же уменьшающей его сакральность (дом –> двор –> поле –> лес, болото, теснина –> яма, дыра, колодец, пещера –> иное царство), когда сакральные ценности достигаются сразу, в сложной борьбе – поединке со злом. Этот динамический, связанный с максимальным риском образ П. отвечает вероятностному характеру постигаемого мифопоэтическим сознанием мира: значимо и ценно то, что связано с предельным усилием, с ситуацией «или/или», в которой происходит становление человека как героя, как божества или богоподобного существа. Такой П. полон неопределённостей (развилка дорог, перекрёсток, сулящие опасность), неожиданных препятствий (огненная река, дракон, змей, хищный зверь, злой дух, демон, разбойник и т. п., ставящие под угрозу саму реальность П.). В этой ситуации весь П. как бы сжимается в ничтожный по протяжённости, но важнейший по значению участок П. – в мост, переправа через который требует от героя-путника смелости, хитрости и изобретательности. П., конституируемый объектами (как топографическими, так и сакральными), отмечающими разные участки П., и нередко в целом соотнесённый с определёнными временными координатами, выступает как один из важнейших пространственно-временных классификаторов, или – более узко – как модель «спациализации» времени. Одним из воплощений этой функции П. можно считать широко распространённую мифологему о П. солн-
ПУШКАЙТС ца или соответствующего солнечного божества (его коней, колесницы, ладьи и т. п.) в течение суточного или годового цикла. Мифологема П. (часто в своем истоке кругового) повторяется в связи со многими древнеиндийскими божествами, так или иначе соотносимыми с солнцем. Связанный с солнцем Пушан называется «повелителем П.», «охранителем П.», «спасителем от ложных П.». Богиня утренней зари Ушас озирает П. людей, освещает их, приготавливает их для людей, всегда следует правильным П. С П. связаны Сурья, Ашвины, Митра, Адити. Связь с П., наличие своего П. становится характеристикой и других богов – Варуны, Индры, Агни, Сомы, адитьев. В мифологизированной космологии древних индийцев умерших ожидают П. богов и П. предков, отцов. В других традициях мотив П. также связывается с солярными божествами — от космического хоровода Аполлона до хождения за пастухами-ночлежниками и их скотом латышского Усиньша. Но, как и в других традициях, образ земного П. и его божества, покровителя дорог и путешествующих, получает особо рельефное воплощение в фигурах Гермеса или Меркурия. Неким образом небесного (солнечного) П. может быть и реальный путь (нередко именно круговой). Круговой П. проделывается в специальных ритуалах освоения нового пространства и в выборе места для поселения, в ритуальном обходе святилища, храма (ср., в частности, обряд обведения невесты и жениха вокруг некоего символа) и т. п. (ср. концепцию Л. М. Хокарта о функции «открывателя путей», из которой позже развились функции ведущего жреца и ведущего военачальника, ещё не утратившие связи с П.). Особым типом П. является бесконечный, безблагодатный П. как образ вечности (ср. обречённость на такой путь Агасфера – Вечного жида), а также нарочито затруднённый П. – лабиринт (ср. историю Тесея и Ариадны с её путеводной нитью). Но есть и тип «трудного» П., который связан с искуплением (ср. крестный П. Иисуса Христа на Голгофу с особо выделяемыми 12 остановками на этом П. – от смертного приговора до смерти на кресте). Во многих мифопоэтических и религиозных традициях мифологема П. выступает метафорически, как обозначение линии поведения (особенно часто нравственного, духовного), как некий свод правил, закон, учение. Так, Будда называл своё учение срединным путём (др.-инд. madhyama pratipad, пали majjhima patipada), который в плане практического поведения противопоставлялся крайнему аскетизму и гедонизму. Фактически П. является и учение о Дао, развитое Лао-цзы в «Даодэцзине» и усвоенное также конфуцианством. В древних китайских философско-религиозных трактатах учение о П. (или П. как учение) играет исключительную роль. В Библии говорится о П. господа, Завета, жизни, мудрости, правды, милости, праведности и т. п., но нередко речь идёт и о другом П. – П. неправедности, греха, лжи, зла, беззакония. Противопоставление прямого и кривого П. характерно и для древнеиранской традиции – Аша-Арта – Друдж, т. е. Правда – Ложь (см. Аша Вахишта), ср. Правду и Кривду
и соответственно два пути в русской фольклорно-мифологической традиции. В хеттской литературе известен заимствованный рассказ о двух сыновьях Аппу — Злом и Благом, чьи имена выводятся из мотивов дурного и истинного П. богов. В гностицизме понимание П. к спасению предполагает прежде всего самопознание человека. Мифопоэтические представления о П. в значительной степени были усвоены и последующей эпохой. В. Н. Топоров.
ПУШАН (др.-инд. Pusan, вероятно, от pus, «расцветать»), в древнеиндийской мифологии божество, связанное с солнцем, с плодородием, с путём. В ряде случаев отмечаются антропоморфные черты П. и портретные детали (топчущая нога, правая рука, взлохмаченные волосы и борода, беззубость); его атрибуты — золотой топор, шило, стрекало, колесница, запряжённая козлами вместо коней. О солнечной природе П. свидетельствуют его нахождение на небе, постоянное движение, наблюдение за всеми существами. Золотой корабль П. движется в небесном море (PB VI 58,3). Небесный путь П. цикличен, он связан с вечным повторением, у него два пространственно-временных фокуса: П. родился на высоте и вторично — в глубине, в яме; рождение было в ночи года (VI 58, 1), в середине ночного часа, на юге; в другой раз он родился в середине года на севере. Американская исследовательница С. Крамриш подчеркнула эти два положения П. (зенит и надир), определяющие два направления — вниз и вверх и вертикаль, соединяющую их и символизируемую образом Аджа Экапада; в названии последнего скрыто обозначение козла, животного П. Сюжетно П. также связан с солнцем: он женится на дочери солнца, является послом солнечной Сурьи и т. д. Одна из основных черт П. — его отношение к пути: он — «повелитель пути» (VI 53, 1), охранитель дорог, спаситель от ложных путей. П. знает пути истины, находит путь к богатству, провожает умерших по пути предков (PB X 17, 3–5; AB XVI 9, 2; XVIII 2, 53; отсюда связь с богом смерти Ямой и просьбы типа: «Пусть Яма, П. защитят нас от смерти», AB XIX 20,1). Путь П. приводит к избавлению от амхас, хаотического обуживающего начала, к выходу в мир широкого космического пространства, поэтому его называют «избавителем», «освободителем», «сыном избавления». П. заполняет воздушное пространство. Он приносит пищу, богатство, успех, открывает сокровища, предоставляет убежище, он – хранитель скота и пастух всего сущего, он щедр, доброжелателен (в частности, к поэтам, покровителем которых он считается, ср. PB II 40, 6; VI 55, 3, 5; VIII 4, 16; IX 67, 10); П. связан узами дружбы со всеми богами, всегда готов придти на помощь; он защищает своих приверженцев и враждует с клеветниками, ворами, разбойниками. П. вручает невесту жениху (PB X 85; ср. AB XIV 1, 15, 33 – о роли П. в свадебном ритуале). Идея максимального плодородия, особой сексуальной силы отражена в мотивах инцеста, относящихся к П.: он – любовник своей сестры и претендует на то, чтобы стать женихом своей матери (AB VI 55, 4–5), ср.
843
мотив обилия волос и отсутствия зубов (IV 30, 24) у П. Беззубость П. объясняется в истории жертвоприношения Дакши (Шат.-бр. I 7, 4, 1–9; Тайтт.-бр. II 6, 8, 3– 5; «Каушика-брахмана» VI 13, ср. также эпические версии): не приглашённый на жертвоприношение Рудра выбивает концом своего лука зубы П. (а потом, смилостивившись, возвращает их ему). Есть основание усматривать в этом эпизоде переосмысление одного из мотивов архаичной схемы – наказание П. за некий грех (нарушение пищевого запрета? – отсюда каша как еда П.) частичным поражением. Вместе с тем нужно иметь в виду мотив выжимания сока сомы зубами и смешивания его с кашей в истории Апалы (сам П. тесно связан с Сомой; в частности, он находит скрытого Сому, см. PB I 23, 14). Ср. также обилие волос и отсутствие зубов у П. с выпадением волос и сильными зубами у Апалы. Есть свидетельства ещё одного мотива – помощь П. своему другу и брату Индре во время его битвы с Вритрой (ср. PB VI 57, 1–3). П. связан и с Ашвинами и Праджапати, выступающими как его отцы; с Вач, которая несёт его, с Ваю. Позднее роль П. становится менее значительной; его имя появляется всё реже и реже. В ритуале П. ведёт жертвенную лошадь к месту жертвоприношения. В целом для П. характерно сочетание небесных и хтонических (он друг неба и земли, VI 58, 4), антропоморфных и териоморфных черт. Индоевропейские истоки П. очевидны, ср. др.-греч. Π ν (из *Pauson-), прус. Pus(k)aitis и косвенно имя авест. демона Apaosa. В. T.
ПУШКАЙТС, Пушайтс (Puschaits, Puschaitis, Puschkayts, Puschkaitus), в прусской мифологии божество, связанное с землёй и находящееся под священной бузиной (в описании ритуалов древней Судавии, 1547). Согласно «Хронике» Бреткунаса (кон. 16 в.), П. – божество, ведающее плодами земли, в частности злаками, по Я. Малецкому (позже – по Я. Ласицкому), – покровитель священных рощ. П. входит в тетраду богов с природно-хозяйственными функциями, наряду с Аушаутсом, Пильвитсом и Пергрубрюсом, которому П. противопоставлен. Согласно «Судавской книжечке» (1563), к бузине, под которой живёт П., приносят хлеб, пиво и другие продукты, просят прислать барздуков и маркополей, гномов, находящихся в услужении у П., чтобы они помогли наполнить амбары зерном и сохранить хлеб. Ночью в амбаре устанавливался стол с хлебом, сыром, маслом, пивом, устраивалось пиршество: считалось, что съеденная пища – залог обильного урожая. Ритуал обнаружения вора, описанный там же, сопровождался призыванием Окопирмса (небо) и П. (земля). М. Стрыйковский (кон. 16 в.) видел ритуалы поклонения «чёрту» Пушайту в Самландии, Курляндии, Лифляндии и Жемайтии: считалось, что он живёт в бузине; дважды в год (видимо, весной и осенью) устраивали ритуалы в его честь с установлением стола в риге и т. д. В Пруссии, согласно Стрыйковскому, ещё чтили бузину как священное дерево, с которым связаны подземные человечки (krasnie ludzie) ростом с локоть (ср. мужичок с ноготок, борода с локоток
844
ПХАТУВЧУНГ
в русской сказке). Они показываются при луне, особенно больным. Главный из двух праздников в честь П. приходится на октябрь, когда урожай уже собран (сходен с ритуалом в честь Пергрубрюса). Поздние источники упоминают культ П. не только в Пруссии, но и в Жемайтии, Ливонии, России (Я. Ласицкий и др.). М. Преториус (17 в.) относит П. к «земным богам» и подробно описывает его помощников. Гупель (2-я половина 18 в.) упоминает среди латышских богов подземного царства Пушкейса, лесного бога. У Г. Ф. Стендера и Я. Ланге (кон. 18 в.) упомянут Puschkeitis, Putschkehtis, божество зелёных рощ (сопоставляемое с рим. Сильваном) и одновременно божество воздуха, уподобляемое быстрой птице. Ключевым моментом, позволяющим объяснить образ П., является его связь с бузиной (в поздних источниках барздуки превращаются в Bezdukkai под влиянием польск. bez, «бузина»), растением, связанным в разных традициях с плодородием и подземным царством. Название П., живущего в бузине, сопоставимо с латыш, puskuot, puskuot, «украшение, убирание цветами» (ср. литов. puskuoti), a также со словами, передающими значение «опушаться, распушаться, расцветать» и т. п. (соцветие бузины имеет вид метёлки с пушистыми веточками). Ср. также рус. «пухнуть», «пушиться», «пушистый» и т. п.: «пушное жито», весенние взывания типа – «Боже, роди жито пушистое». Эта этимологическая связь имени П. позволяет соотнести его с рядом мифологических персонажей других индоевропейских традиций, чьи имена содержат тот же корень *pus-/*puos- (не исключено, что на поздних этапах на имя П. – как бога леса, например, – могло влиять и название сосны, ср. литов. pusis, имеющее иное происхождение). Ср. др.инд. Путана (Pusan, pusyati, «цветёт»), авест. дэва Апаошу (Араоsa из * A-pus, «лишённый процветания»), др.-греч. Пан (Π ν, видимо, из *Pausan) и т. п. Это языковое сродство объясняет общность мифологических характеристик: хтоничность, плодородие, иногда с подчёркнутой сексуальностью (мотив козла, например, хорошо известный в связи с Пушаном и Паном: ср. связь козла с бузиной и главу о почитании козла, которая предшествует в «Судавской книжечке» главе о П.), «распушённость», волосатость, всклокоченность, роль снов и дивинаций (часто — дурных) и т. п. Всё это даёт основания говорить об индоевропейских истоках образа П., хотя в народных верованиях балтов он не засвидетельствован. В. В. Иванов, В. Н. Топоров.
ПХАТУВЧУНГ, в мифологии ахомов (северо-восточная Индия, тайская языковая группа) высшее божество, создатель мира. Первоначально ничего не существовало, кроме мирового океана и сияния света, которое и было П. Открывший глаза П. вынул из своей груди бога Кхунтхивкхама, который преклонился перед П. Из одной половины тела этого бога П. создал краба, опустившегося на дно, чтобы поддерживать прекрасный остров, созданный П., — землю. Из другой — мировую змею Лака. Змея обвила краба. На севере земли П. создал мировую белую гору Канпхрапхук. Ахомский миф включает также ва-
риант, по которому небо соткал из золотых нитей паук, а земля появилась из его экскрементов. С неба на землю П. опустил тысячи сверкающих нитей, чтобы связать небо и землю. По нитям с неба на землю опустились души живых существ. Я. Ч.
ПХИБАН («дух деревни»), в мифологии лаотянцев (тайская языковая группа) дух — хранитель местности. Его называют также Пхихакбан («дух, любящий деревню») или Пхилаксабан («дух, защищающий деревню»). Ежегодно П. получал жертвоприношения в виде буйволов. Я. Ч.
ПХРА ИН, Пра Ин, Пха Ин, Пхья Ин (от санскр. Индра), в мифологии лаотянцев и других тайских народов высшее благое божество. Оно окружено сонмом божеств — девата, духов — хранителей различных местностей. П. И. иногда выступает героем народных буддийских мифов. В народном буддизме тайских народов П. И. иногда рассматривается как божество, стоящее рангом ниже Будды, его защитник. Я. Ч.
ПХРА ПХУМ, в мифологии народа лы (тайская языковая группа) божество добуддийского пантеона. Считается, что некогда П. П. был более могучим богом, чем Пра Ин (Пхра Ин). П. П. спустился на землю, после того как она была опустошена жаром семи солнц. Он оставил только одно солнце, разделил годы на месяцы и дни. Его антагонист Пра Ин позвал женских духов семи планет и пообещал жениться на них, если они убьют П. П. Из волоса Пра Ин был сделан лук, и пущенная из него стрела отсекла голову П. П. На тело П. П. поместили голову слона. Боги отсоветовали Пра Ину жениться на семи сестрах. Они так и остались с головой П. П., держа её по очереди в течение года. Я. Ч.
ПХУ НГО И НЕ НГАМ, в мифологии лаотянцев, лы и других тайских по языку народов Лаоса божества – устроители земли. На земле выросла огромная лиана, которая достигла неба и затенила всю поверхность земли. Никто из людей без приказа Кхун Болома не решался срубить лиану. Но в конце концов престарелая пара – Пху Нго (П. Н.) и его жена Не Нгам (Н. Н.) решилась срубить лиану. Людей они просили, чтобы те после их смерти воздавали им почести, призывая в начале трапезы. Через три месяца и три дня лиана была срублена и обрушилась на землю, похоронив под собой П. Н. и Н. Н. Но солнце снова засияло. Другое наименование П. Н. и Н. Н. – Пху Тхао Йо и Me Я Нгам. Иногда обоих супругов называют Йо. Я. Ч.
ПЧЕЛА. Отражения образа П. в мифологических представлениях известны уже в эпоху неолита (изображения в Чатал-Хююке в Южной Турции) и, видимо, связаны с развитием примитивного пчеловодства, прежде всего в ареале Малой Азии, Кавказа, Ближнего Востока, Египта (существовали и другие изолированные очаги пчеловодства, ср. свидетельство Д. де Ланды в «Сообщении о делах в Юкатане»). С П. связан один из важных вариантов мотива плодородия — «открытие» весны. В русских веснянках П. появляется в тех же контекстах («... Ты замкни зимоньку...,
отомкни летечко..., лето хлебородное»), что и другие символы весны — жаворонок, кулик, Мати Пречистая. Но П. иногда выступает как орудие бога, способствующего пробуждению (вызыванию) божества плодородия. В хеттском мифе божество плодородия Телепинус исчезает и погибают растения, животные, люди и боги, всё застилает облако (пчелиного) роя. Мать богов Ханнаханна посылает на поиски Телепинуса П., которая находит и жалит его. Бог приходит в неистовство. Его гнев умеряет особыми обрядами богиня Камрусепа (букв. «дух пчелиного роя», соответствует хатти Каттах-цифури, «царица богиня»). Когда гнев Телепинуса стихает, облако (пчелиного) роя исчезает. Свидетельство о связи П. с образом мирового дерева сохранилось и в русской обрядовой традиции [«Вырастало деревце да кипарисовое. Как в этом деревце да три угодьица: по вершине деревца да соловей песни поёт, посередь-то деревца да пчёлы яры (ср. ярость Телепинуса и связь с П. Ярилы) гнезда вьют»]. Согласно скандинавскому мифу, живительным священным мёдом пропитано древо Иггдрасиль. В ряде традиций существует связь П. с дубом, выступающим и как мировое дерево, и как дерево громовержца. Ср. басню Федра (II 13) о пчелиных сотах на высоком дубу или гимн Каллимаха к Артемиде, связанной с П., где говорится о выстреле в улей и затем в дуб (выстрел или громкий звук связывается с обузданием дикого роя П.). В русской традиции устойчив мотив появления П. на Руси из заморской стороны: бог посылает Зосиму и Савватия принести «божью работницу» (или Свиридина и Свиридину, т. е. самца и самку П.) на Русь из земли Египетской (из горы, из пещеры в стране идольской или, наоборот, райской); в свою очередь архангел Гавриил поднимает всю «пчелиную силу» и велит ей лететь на Русь. Согласно заговорам, переносу П. на Русь покровительствуют Спас и богородица, находящиеся на камне алатырь. Это подкрепляется наличием на Руси пчелиного праздника — 17 апреля, дня Зосимы, чей образ представляет собой одно из переживаний языческой эпохи с её культом пчелиного бога, подлинное имя которого было утрачено (зосимою назывался улей с иконой Зосимы и Савватия, соловецких угодников). В качестве литовского эквивалента Зосимы выступает Бубилас. В ряде русских тексПчела-богиня с женской головой, возможно Артемида. Золотая пластина с Родоса. 7 в. до н. э. Лондон, Британский музей.
ПЭН тов (песен, заговоров) с П. связываются Егорий и Илья (которые так или иначе являются трансформациями громовержца), а также огонь и вода, стихии-орудия громовержца. Подобная связь П. (с громовержцем Юпитером) обнаруживается и в римской традиции (Verg. Georg. IV). Ср. потопление первого роя П. в воде, рождение П. из воды, от водяного (ср. историю аркадского пастуха Аристея, сына водяной нимфы Кирены и внука реки Пенея или – по другой версии – Урана и Геи, отождествлявшегося с Зевсом или Аполлоном и ведавшего охраной П.), жертвоприношение П. водяному и т. п. (ср. П., носящих Деметре чистую воду из святого источника), мотив зажигания П. монастыря с последующим заливанием пожара (ср. представление румын о том, что пожар, возникший от молнии Ильи, можно потушить только водой, смешанной с мёдом, или самим мёдом, освящённым в Ильин день). П. участвует в космогонических мифах и преданиях, выступая на стороне бога и против злого духа. В богомильской бинарной легенде сочетаются мотивы П., стрелы, свадьбы солнца на фоне поединка бога и дьявола. В одной румынской космогонической легенде П. частично поражает сатана (отчего у П. на теле есть тонкий разрез). Но чаще именно П. жалит противника бога. Сниженный вариант этого мотива представлен в животной сказке, например о козе лупленой, которая забралась в избу, выжив из неё зайца, и никого туда не пускала, пока её не ужалила П. (Афанасьев, № 62). Для этой схемы возможно предположение о том, что громовержец с помощью П. вызывал животное (козу), воплощающее плодородие. В этом случае получает объяснение непосредственное предшествование пчелиного праздника первому весеннему празднику плодородия (Егорьев день, ярильский праздник и т. п.). Косвенной отсылкой к персонажам «основного» мифа можно считать широко распространённую связь П. именно с богоматерью как женой бога (или его матерью). Так, у адыгов имя древнего божества П. неизвестно, но покровительницей П. считается Мерем (ср. в христианской традиции: согласно святой Бригитте, дева Мария говорила: «Я воистину была ульем, когда самая священная пчела — сын божий — поселилась в моём чреве»), у абхазов — Анана-Гунда, у осетин — Анигал. Покровителем П. является и мужской персонаж, типологически продолжающий образ бога, мужа женского персонажа из «основного» мифа (Джарг у сванов, Джеге у мегрелов). В некоторых традициях как предпочтительная оформляется связь П. с божествами плодородия из класса Великих матерей (или богинь-матерей). Вплоть до эллинистической эпохи в Малой Азии жрецов Кибелы, сходной с богиней-матерью, называли «П.». Пчелиная тема определяет многие черты устройства и организации древнего святилища Артемиды в Эфесе. Сама Артемида рассматривалась как образ священной П., её культовым животным считалась П., жрицы святилища назывались пчелами (μελισσαι, собств. «медуницы»), жрецы-евнухи – трутнями, П. назывались и жрицы Деметры, Персефоны, Великой матери
(возможно, Реи как дочери Урана и Геи, жены Кроноса и всех Кронидов). В богатом мёдом Эпидамне особенно почитали родоначальницу П. нимфу Мелиссу. П. была символом «медовых» Индры, Вишну и Кришны; известен образ Кришны в виде П., вьющейся над головой Вишну; тетива лука бога любви Камы представляла собой нить с нанизанными на неё П. В раннехристианском искусстве катакомб П. символизировала восставшего из смерти Христа, бессмертие. Вместе с тем П. была и образом царской мощи (например, в Египте), особой витальной силы – маны, царской мудрости, накопляемой подобно тому, как П. собирают нектар (ср. «Пчела» как типовое начало средневековых сборников нравоучительного характера). Идеальное устройство общества в его монархическом варианте, которое нередко соотносили с пчелиным ульем, противопоставлялось муравейнику как образу демократически-уравнительного общежития. Высокая степень «организованности» П. и мёда (особенно сотового), олицетворяющих начало высшей мудрости, делает П. и мёд универсальными символами поэтического слова, шире — самой поэзии (ср. Мёд поэзии). В древнегреческой и римской традиции поэты нередко сравнивают себя с П. (Ср. в поэзии эпохи Возрождения ронсаровское: «Je ressemble a l'Abeille», в русской поэзии возобновленное Вяч. Ивановым и О. Э. Мандельштамом: «Чтобы, как пчёлы, лирники слепые /Нам подарили ионийский мёд...».) Однако другая мотивировка, основанная на связи П. и мёда со сферой смерти (ср. посвящение мёда хтоническому божеству Гекате и медовых лепёшек богине-матери — матери-земле; ср. обычаи приглашать П. на похороны, драпировать улей трауром и употреблять мёд для ритуальных возлияний на могилах), отсылает к мифологеме поэта, спускающегося в царство мёртвых, к смерти ради обретения высшей творческой силы — новой жизни, бессмертия («Возьми ж на радость дикий мой подарок /Невзрачное сухое ожерелье/ Из мёртвых пчёл, мёд превративших в солнце» — О. Э. Мандельштам). Мёд и медовые напитки — нектар, амброзия составляют пищу бессмертных богов Олимпа, ими вскормлены Дионис и Гермес, акридами и диким мёдом питался в пустыне Иоанн Предтеча. По библейскому описанию, в земле обетованной «течёт» молоко и мёд (Исх. 3, 8). В «Атхарваведе» духовное познание уподобляется производству мёда пчёлами. Подобная же символика прослеживается в обрядах инициации (ср. в митраизме омывание посвящаемыми своих рук мёдом; обычай обмазывать тело умершего мёдом, ср. описание Геродотом вавилонского обычая хоронить в мёде мёртвых; близкий обычай, вероятно, стоит за мифом о Главке, утонувшем в бочке с мёдом). Ряд положительных символических смыслов связывается с пчелиным ульем: красноречие, трудолюбие, порядок, бережливость, мудрость. Пчелиная матка обычно выступает как символ верховной власти, плодородия, богини-матери (эмблема девы Марии). В геральдике особенно часты образы П. и цветка, пчелиной матки, пчелиного роя, П. и мёда и т. п. С П. связано огромное количество ми-
845
фологических и сказочных мотивов. Один из них — происхождение П. из тела мёртвого животного (В 713), основанный на том, что П. действительно охотно устраивают себе улей в трупах скота, в скелетах. Именно этот мотив предполагается загадкой Самсона («из ядущего вышло ядомое, и из сильного вышло сладкое» — Суд. XIV 14), основанной на эпизоде, когда Самсон обнаружил в трупе убитого им незадолго льва рой пчёл и мёд, взял мёд и накормил им домашних (XIV 6–10). Иногда развивается мотив о происхождении П. из слёз или слезы, упавшей из глаз распинаемого Христа (в одной бретонской сказке), или из слёз солнечного бога Ра (в египетской версии мифа). Нередко П. даются человеку в готовом виде культурным героем (как, напр., у южноамериканских индейцев кайнганг). К числу распространённых относятся сказочные мотивы П. – «божьей помощницы» (В 482), П. – «божьей лазутчицы» (А 33), П. – как души умершего или образа реинкарнации (Е 734; E 715.3.1; E 616.1). Во многих традициях П. по ряду признаков объединяют с людьми: о П. говорят, что она «умерла» (а не «сдохла»); с П. здороваются, на пасху их поздравляют. Объявление П. важных фактов (о смерти, каких-либо тайн и т. п.) – характерная черта «пчелиных» обрядов. П. обычно являются (и в Африке, и в Австралии) тотемными животными (нуэр объединяют П. и питонов в один тип тотемов из-за сходства окраски тела). С П. связана широчайшая сфера табуирования — от табуированных названий, число которых иногда очень значительно, включая особые запреты (например, на покупку пчёл в пятницу или даже вообще на покупку; их приручают, П. делятся или владеют сообща; ср. белорус, сябрына как своеобразную форму духовного родства на почве совместного владения пчелиным роем) и до особой «магической» технологии пчеловодства, сохраняемой иногда в самой глубокой тайне. В. В. Иванов, В. Н. Топоров.
ПШИШАН, в адыгской мифологии божество — покровитель скотоводства. По-видимому, в представлениях разных этнических групп адыгов его функции несколько различались: П. почитали как покровителя и коров, и овец, и коз, и крупного рогатого скота, и лошадей. М. М.
ПЭКТУСАН (кит. Байтоушань, «гора с белой шапкой»), в корейской мифологии священная гора, ассоциируемая с одноимённой главной вершиной хребта Чанбэк. В корейских и китайских мифах и преданиях называлась также Тхэбэксан («великая белая»), Пэксан («белая») или Чанбэксан («вечно Белая»). Согласно мифу о Тангуне, здесь жили первопредки корейцев, к которым спустился с небес Хванун и возвёл Священный град (Синей). П. — символ независимой Кореи. Л. К.
ПЭН, в древнекитайской мифологии гигантская птица, её спина простирается на несколько тысяч ли (ли – ок. 0,5 км), крылья П. напоминают нависшие тучи. Сразу П. может пролететь 90 тысяч ли. В книге философа 4 в. до н. э. Чжуан-цзы, где впервые упоминается П., говорится, что некая гигантская рыба кунь (кит?) пре-
846
ПЭН ЛАЙ
вращается в птицу и так получается П., который летит в некую местность Наньминь («южный мрак»), т. е. Небесный пруд. Во время её полёта волны в океане вздымаются на 3 тысячи ли. Некоторые древние комментаторы считали, что название «П.» — фонетический вариант птицы (см. Фэнхуан). Б. Р.
ПЭН ЛАЙ, Пэнлайдао («остров Пэнлай»), в даосской китайской мифологии один из островов бессмертных, вариант даосского рая. (Всего, по даосским верованиям, насчитывается 36 небесных пещер и 72 счастливые страны, которые рассматриваются как райская обитель.) Среди них П. является самым знаменитым местом обитания бессмертных. П. именуется также Пэнлайшань (шань, «гора»), гора-остров, плавающая в Восточном море или заливе Бохай. Название «П.» представляет собой, по-видимому, т. н. скользящий топоним, так как Пэнлай — название местности на полуострове Шаньдун («пэн» значит густая трава артемизия, а «лай» — древний этноним, название племени, известного по надписям на гадальных костях, т. е. примерно с 14 в. до н. э.). Наиболее подробное описание П. содержится в трактате «Лецзы», где рассказывается, что в бездне Гуйсюй некогда плавали пять гор: Дайсюй, Юаньцзяо, Фанчжан, Инчжоу и П. Окружность каждой из них — 30 тысяч ли (ли — ок. 0,5 км), плато на вершине — 9 тысяч ли, горы отстоят друг от друга на 70 тысяч ли. Все строения там из золота и нефрита, все звери и птицы белого (т. е. священного) цвета, деревья, на которых зреют жемчуг и белые драгоценные камни, растут кущами, плоды имеют удивительный аромат. Тот, кому довелось их отведать, не старел и не умирал. На островах жили бессмертные (сянь). Однако острова носило по волнам, и это причиняло бессмертным беспокойство. Тогда бессмертные обратились с жалобой к Шан-ди. Тот послал в море гигантских черепах, чтобы они держали горы на головах. Великан Лун-бо поймал на крючок шесть черепах, две горы – Юаньцзяо и Дайюй унесло в северный океан, остались П., Фанчжан и Инчжоу. В Древнем Китае некоторые императоры снаряжали специальные экспедиции на поиски П. Существовало представление о том, что П. и две другие горы издали напоминают тучи, когда люди приближаются к ним, горыострова уходят под воду. Б. Л. Рифтин.
ПЭН-ЦЗУ («старец Пэн»), в древнекитайской мифологии знаменитый долгожитель, праправнук мифического государя Чжуань-сюя. Считается, что П.-ц. носил фамилию Цзянь и имя Кэн. Он жил уже будто бы во времена совершенномудрого правителя Яо (по традиционной хронологии, правил в 2356–2255 до н. э.), пережил легендарную династию Ся и дожил до конца династии Инь (т. е. до 12–11 вв. до н. э.). По легенде, он прожил более 700 лет (обычно указывается 767). В «Вопросах к небу» поэта Цюй Юаня (4 в. до н. э.) говорится, что П.-ц. поднёс фазаний суп Верховному небесному владыке (по другим толкованиям, правителю Яо). И за это был награждён необычайным долголетием. Согласно «Жизнеописанию П.-ц.» Гэ
Хуна, П.-ц. в трёхлетнем возрасте потерял мать, потом попал в плен к племенам цюаньжунов и более 100 лет скитался в западном крае, потеряв 49 жён и 54 сына. П.-ц. проповедовал отказ от мирских удовольствий («пять звуков ведут к глухоте, пять вкусов портят рот»). Ему приписывается учение о жизненной силе (цзин), которая вырабатывается в организме человека. Когда её становится мало, человек заболевает, когда она иссякает, человек умирает. Восполнение этой силы происходит во время полового акта. П.-ц. также приписывается учение о тренировке дыхания с целью обеспечения долголетия. По преданию, некая дева Цай-нюй выспросила у П.-ц. секрет долголетия и передала его иньскому государю. Тот воспользовался им, но потом отдал приказ казнить всех, кто будет распространять учение П.ц. Узнав об этом, П.-ц. ушёл из страны неизвестно куда. Но через 70 с лишним лет его будто бы встретили на западе, в стране зыбучих песков (Люша). У некоторых средневековых авторов образ П.-ц. контаминирован с образом Лао-цзы. По некоторым версиям, П.-ц. женился на Цай-нюй, у них родилось два сына У и И, по названию горы Уишань, на которой жил П.-ц. Образ П.-ц. постоянно находит отражение в китайской литературе. Б. Л. Рифтин.
ПЯТНИЦА, персонаж в восточнославянской и отчасти южнославянской традиции, продолжение главного женского божества славянского пантеона – Мокоши. Позднее культ П., соединяющийся с христианским культом святой Параскевы-Пятницы у восточных и святой Петки у южных славян, сохраняет некоторые черты исходного языческого образа в народной демонологии. У восточных славян П. – персонифицированное представление нечётного дня недели, следующего за чётным днём, четвергом, посвященным различным ипостасям громовержца Перуна. В паре Четверг – Пятница, воспроизводящей более древнюю Перун – Мокошь, особенно ясна взаимная связь противопоставлений чёт–нечет и мужской–женский. П. иначе называлась льняницей (покровительницей пряжи и льна, который женщины начинали мять с 28 октября старого стиля — дня, посвященного П.), «бабьей святой», занимающейся повоем. В день П. запрещено прясть, по пятницам нельзя купать детей, кто не постится в святую пятницу, может утонуть. По украинским поверьям, П. ходит исколотая иглами и изверченная веретёнами (до 19 в. на Украине сохранялся обычай «водить П.» – женщину с распущенными волосами), потому что нечестивые женщины шьют и прядут в посвященные ей дни (по другому поверью — прядут не лён, а волосы Недели, отождествляемой или соединяемой с П.). Согласно «Стоглаву» и другим древнерусским текстам, в день П. женщины не пряли и не стирали («мыли») платья, а мужчины не пахали, чтобы не запылить П. и не засорить ей глаз. В случае нарушения запретов П. может покарать болезнями глаз и другими бедами. В болгарской песне с жалобами на нарушающих запреты, связанные с П., обращаются к Илье-громовнику дева Мария и Мария Магдалина. Соединение женского мифического персона-
жа с водой и пряжей отражено в общеславянском мотиве: в восточнославянском варианте баба-яга задаёт героине работу – прясть, а та убегает от неё, причём путь погоне преграждает река; в южнославянском варианте Параська (ср. ПараскеваП.), взятая в плен турками, осталась непреклонной и бежала из гарема, охраняемая ангелом; спасаясь от погони, она превратилась в чистую криницу. У восточных славян деревянные скульптуры П. ставились на колодцах, ей приносили жертвы, бросая в колодец ткани, льняную кудель, выпряденные нитки и овечью шерсть (название обряда – мокрида – непосредственно связано с основой *mok-rъ, от которого образовано имя Мокоши, соединяющее мотивы пряжи и влаги-воды). Сохранились ранние свидетельства почитания восточными славянами двенадцати П., которые в своей негативной функции могут быть соотнесены с двенадцатью лихорадками (в частности, есть поверье, что от лихорадки избавляется тот, кто постится в шестую П.); как двенадцать сестёр выступают и полуночницы, сходные по функции с Мокошью и П. И у восточных, и у южных славян П. (святая Петка) связывается с мышами. В украинских сказках святая П. вместе с Понедельником и Средой выступает в качестве трёх персонажей, по функции сходных с тремя Ягишнами, несущими службу на подступах к городу. В духовных стихах П. описывается как женщина со свечой, дающая заповедь поститься в свой день. На старых севернорусских иконах (в частности, на новгородской иконе второй половины 13 в., предназначенной для женского монастыря) П. может изображаться на обороте образа богоматери. Типологически славянские параллели о П. имеют общие черты с таджикской Биби-Сешанби («госпожа вторник»), а также с мифологическими образами женщин, прядущих пряжу судьбы типа греческих мойр, исландских норн, хеттских ткачих. В. И., В. Т.
РА, Ре (rc), в египетской мифологии бог солнца. Центр его культа — город Гелиополь (древнеегипетский Иуну). Как и многие другие солнечные божества, воплощался в образе сокола (иногда также — огромного кота), изображался человеком с головой сокола, увенчанной солнечным диском. Фетиш Р. — столб-обелиск «Бенбен» (он же фетиш Бену, в эпоху V династии был сооружён храм Р. в виде четырёхгранного обелиска). Во многих текстах Р. называют дневным солнцем (в отличие от Атума – вечернего, и Хепри – утреннего). В «Текстах пирамид» Р. выступает также как бог умершего царя. Позднее в заупо-
койном культе он был оттеснён Осирисом, продолжая играть значительную роль в загробном мире: участвовал в загробном суде, давал тепло и свет для умерших, которые днём совершают выход из гробницы, чтобы видеть Р. С возвышением V династии Древнего царства (26–25 вв. до н. э.), происходившей из Гелиополя, Р. стал главным богом пантеона и его культ приобрёл общеегипетский характер. Почитание Р. распространилось и в Нубии. Р. оттеснил более древнего гелиопольского демиурга Атума и, отождествлённый с ним (Ра-Атум), стал во главе эннеады богов. Его стали считать создателем мира и лю-
дей (возникших из его слёз), отцом богов, отцом царя, что отражено в титуле фараона «са Ра», т. е. «сын Ра». Р. был отождествлён с Гором (Ра-Гарахути), Амоном (Амон-Ра, остававшимся верховным богом и в период Нового царства), Птахом, Осирисом, Хнумом, Хепри, Себеком и др. С Р. связываются и многие другие божества. Тот-луна создан Р. как его заместитель ночью (Тот также выступал как сердце Р.). Ба (души) Р. – Апис и Бену, «посредник Ра, докладывающий истину Атуму», – Мневис. Дочери Р., помогающие ему поражать врагов, – Серкет, почитавшиеся как его Око Сехмет, Тефнут, Хатор. Хра-
Слева – Ра в образе сокола, несущего солнечный диск. Рисунок из «Книги мёртвых» Анхаи. Ок. 1100 до н. э. Лондон, Британский музей. Справа – Поклонение Ра-Гарахути. Раскрашенная стела. Ок. 1100 до н. э. Париж, Лувр.
848
РААВ Солнце-Ра переходит с дневной ладьи на ночную.
нительница Р. — огнедышащая змея Уто (также считавшаяся его Оком). Согласно мифу, днём Р., освещая землю, плывёт по небесному Нилу в барке Манджет, вечером пересаживается в барку Месектет и спускается в преисподнюю, где, сражаясь с силами мрака, плывёт по подземному Нилу, а утром вновь появляется на горизонте. По другим мифам, Нут каждый вечер проглатывает Р. и утром рождает его вновь, либо Р. появляется из цветка лотоса на холме, поднявшемся из первобытного хаоса — Нуна. В «Текстах пирамид» говорится о Р. как о «золотом телёнке», рождённом коровой-небом. Известен миф, согласно которому, Р. возник из огненного острова, давшего ему силу уничтожить хаос и мрак и создать в мире порядок, основанный на истине и справедливости (воплощение её — дочь Р. Маат, стоящая на носу его барки). Р. правит миром подобно царю. Со своей барки он видит всё, что делается на земле, разбирает жалобы, через бога божественного слова Ху и богиню мудрости Сиа отдаёт распоряжения, а Тот, являющийся его верховным сановником, пишет указы и запечатывает письма. Цикл мифов посвящен борьбе Р. с силами мрака (как правило, воплощёнными в образе змея Апопа). Ряд мифов о Р. связан с представлениями о смене времён года (подробнее см. в ст. Египетская мифология). Древние греки отождествляли Р. с Гелиосом. Р. И. Рубинштейн.
PAАB (греч. Ρα β), Рахав (евр. rahab, от корня rhb, «быть широким»?), 1) в иудаистической мифологии имя одного из чудовищ, с которым сражался Яхве (см. в статьях Иудаистическая мифология, Левиафан); 2) в библейском предании (Иис. Нав. 2, 1–21; 6, 16 и 21–24) иерихонская блудница (по некоторым данным – хозяйка постоялого двора); в её доме в городРа на небесной корове.
ской стене укрылось двое юношей, посланных Иисусом Навином на разведку в город. Когда царь иерихонский, которому сообщили об этом, потребовал выдачи лазутчиков, Р. спрятала их в снопах льна на кровле своего дома, а преследователей навела на ложный след. Р., уверовавшая в Яхве, взяла с юношей клятву, что при взятии города всех её родных пощадят. Затем Р. спустила юношей по верёвке через окно, которое по их совету пометила красным шнуром; по нему осаждавшие нашли дом блудницы и вывели Р. со всеми её родными из города, немедленно после этого сожжённого. Согласно агадической традиции, Р., которая была одной из четырёх красивейших женщин на свете, в течение сорока лет, что евреи странствовали по пустыне (на пути из Египта в землю обетованную),
вела безнравственную жизнь, принимая всех окрестных царей, так что была прекрасно осведомлена обо всём, что происходило вокруг. После взятия Иерихона Р. приняла иудейство и вышла замуж за Иисуса Навина, став прародительницей восьми пророков. За её твёрдость в вере Яхве обещал Р., что один из её потомков увидит то, что не было дано видеть ни одному пророку — им был Иезекииль (см. Иезекииля видение). Новозаветная традиция (Матф. 1,5) включает Р. в родословную Иосифа Обручника (а соответственно и царя Давида). Её история приводится то как пример «оправдания делами» (Иаков 2, 25), то как пример спасения верой (Евр. 11, 31) — мысль, получившая развитие в протестантской теологии.
Ра-Гарахути и Аментит. Фреска из гробницы Нефертари. Ок. 1298–1235 до н. э. Египет.
РАБ РАБ, слуга, шут. Как особый персонаж мифа противопоставлен мифологическому царю и часто равнозначен шутовскому царю и господину; в обрядовой сфере роль Р. характерна для периодических ритуалов, во время которых происходит переворачивание социальной иерархии, когда роли властителей исполняют обладатели наиболее низкого социального ранга, и наоборот. «Низ» получает свою семантику от исходного мифологического квазипространственного низа, т. е. земли, земного лона, плодородящей загробности. Как низовые существа Р. выполняют в мифе роль хтонических персонажей. По своей семантике Р. – персона смерти, так же как царь – персона жизни. Верх социальной иерархии – «жизнь», низ – «смерть». Поэтому в Риме приговорённый к смерти зачислялся в Р.; загадочные «слепые Р.» скифов (Herodot. IV 2) также могут считаться мифологическим образом смерти, часто изображаемой незрячей. «...“рабом” первоначально и был умерший – тот, кого убивали в схватке с врагами; раб – это “враг”, смерть, которую нужно осилить и сделать царём, этот же раб, победив в поединке, становится царём; так беглый раб боролся на жизнь и смерть со жрецом Дианы Арицийской и делался царём рощ и возлюбленным Дианы до нового поединка с новым рабом» (О. М. Фрейденберг). Это — своего рода резюме работ Дж. Фрейзера о царе-маге. Р. замещает царя в смерти: умерщвление царя заменяется умерщвлением Р., т. е. царя шутовского, мнимого. Царь как воплощение жизни умирает в Р. – воплощении смерти, чтобы родиться снова царём. Так, хеттский царь обращается к своему обрядовому заместителю Р. – военнопленному со словами: «Смотри! Меня вновь... (божество?) родило». Ещё солярная школа мифологов обратила внимание на то, что в мифах боги и герои, в которых на первый план выступает световая (солярная, астральная и пр.) характеристика, проходят фазу рабства, означающую по своей семантике временную смерть (закат светила, исчезновение тепла и света). Аполлон временный раб царей Адмета и Лаомедонта, Геракл — Эврисфея. Исследования П. Сентива вскрыли в таких фольклорных персонажах, как Золушка или героиня сказки Перро «Ослиная кожа», световое божество, которое переживает фазу смерти, выраженную метафорами унижения, рабства, скитальчества, рубища и грязи (перепачканное, обезображенное лицо); под грязными лохмотьями скрыт сверкающий наряд (космического, небесного облика, как три платья Ослиной кожи), под грязной тряпицей — звезда на лбу героя и т. п. По Сентиву, всё это — короли и королевы карнавала; в этих сказках видят также отражение свадебного и (или) инициационного обряда. Любая из этих интерпретаций может быть согласована с использованием метафоры смерти — рабства, за которым следуют освобождение, свадьба, воскресение. «Рабством» передаётся и смерть духа вегетации. Так, например, Баал объявляет себя Р. царя подземного царства, спускается в преисподнюю и умирает; вместе с ним умирает растительность. Связь смерти царя и рабства выявляется и в таком позднем памят-
нике, как сатира Сенеки, который делает умершего императора Клавдия Р. в преисподней. Поскольку временная смерть изображается как временное отсутствие, заточение и рабство (с последующим отвоеванием трона, царства и жены), в повествовательном фольклоре появляется мотив неузнанного в рабском облике тайно вернувшегося царя, который изгоняет узурпатора. Образец такого рода героя — в гомеровском Одиссее, исполняющем на пирах женихов Пенелопы роль прислужника и нищего-попрошайки. Здесь же, возможно, следует усматривать генезис огромного числа мифов, сказок и преданий (а затем и литературных сюжетов) о подкидышах – принцах и принцессах по происхождению или даже детях богов, которые воспитываются в крестьянском доме или являются Р., слугами, но в конце концов бывают опознаны, получают царство и вступают в брак с царской дочерью (сыном). Мифологический образец сокрытия царского достоинства под рабским обличьем преобразовывал исторические предания. Так, в сказаниях о царе Соломоне, исследованных А. Н. Веселовским, Асмодей (смерть, чёрт) завладевает престолом Соломона, который, как нищий, просит у дверей подаяния. Иисус, терпящий поношения толпы и насмешки римских солдат, ещё немецким исследователем 19 в. П. Вендландом был поставлен в связь с царём сатурналий. Царь-мессия иудаизма в христианстве становится в одно и то же время Р. на земле и царем на небе (царство не от мира сего), причем небесный царь претерпевает рабскую смерть. Христианская проповедь грядущего блаженства сирых, убогих и бедных, Р., а не господ в народных «изводах» легко приобретает привычную форму мифологического утопизма. Прохождение фазы временной смерти породило в мифологическом повествовании фигуру двойника. Герой остаётся в жизни, а его двойник умирает. Таковы Геракл и Ификл, близнецы Диоскуры, Ахилл, теряющий Патрокла, Гильгамеш, расставшийся с Энкиду, Тесей, покинувший в преисподней Перифоя. Двойник может быть другом, братом, но может быть рабом и слугой, коль скоро метафора смерти влечёт за собой такую аранжировку двойничества. Р. и хозяин, слуга и господин (напр., Вата и Анубис в «Сказке о двух братьях») — это вариант пары смертного и бога (как Кастор и Полидевк), злой и благой силы (как Ахурамазда и АнгроМайнью). Преданность Р. или слуги, как и кровные узы, передаёт семантическое тождество персонажей, а травестия двойников, представительство одного за другого (Патрокл в доспехах Ахилла, передача части бессмертия Полидевка Кастору, переодевание принца и нищего и т. п.) служит нейтрализации значимых оппозиций, поиску равновесия и медиации полярных противоположностей (так же как обрядовая травестия и обмен ролями). Мифологемы т. н. «карнавала» и близнечная мифология непосредственно объединяются в иранском Йиме. Йима — первый царь золотого века, в котором не было ни холода, ни старости, ни смерти. С другой стороны, Йима — первый умерший, принёсший смерть людям и ставший царём загробного мира. И этот двойственный
849
персонаж оказывается шутовским царём (=«раб») на иранском празднике «дня года», во время которого воспроизводится блаженное состояние начала мира, а в качестве «карнавального» (шутовского, временного) царя Иима получает имя Xsaeta, что, видимо, означает «близнец-царь», в то же время само имя Yima, вероятно, связано с *iem-, передающим идею слияния, объединения двоичных противопоставлений. Йима параллелен другому царю золотого века, хтоническому божеству Сатурну. Празднование сатурналий, так же как «дня года», совершается в память о золотом веке; на нём избирается шутовской царь, а рабы занимают положение господ. Это характерное для сатурналий переворачивание социального статуса как бы добавляет недостающий элемент к комплексу Йимы — царя-раба, «близнеца самому себе». Р. как метафора смерти тесно связан ещё с несколькими её метафорами, прежде всего с такой метафорой смерти, как глупость и безумие, временное помрачение, юродство, характеризующие период мытарств мифического героя, его временной гибели. Таковы Геракл (ср. «Безумный Геракл» Еврипида), по некоторым версиям, — Одиссей (Hyg. Fab. 95), Тристан, Сехизмундо у П. Кальдерона, Гамлет и др. В шуте-дураке-Р. как носителе смерти персонифицируется священная роль смеха. Обрядовая функция срамословия – животворящая и плодотворящая; в этой своей функции срамословие и насмешки сопровождают смерть мнимого шутовского царя-Р. Однако осмеянию подлежит не только изгоняемый и развенчиваемый шутовской царь (умирающая смерть), но и реальный властитель, римский триумфатор (а также брачующиеся и погребаемые); и тогда осмеяние не обращено на Р., но от Р. исходит. Обязанность шута-дурака-Р.-юродивого, его семантическая принуждённость к акту благодетельного животворящего смеха со временем начинает восприниматься как «право» придворных шутов, прерогатива священных безумцев. Со временем ритуальное срамословие приобретает черты чисто негативного порицания, обличения, сатиры. Другая метафора смерти — «голод», и потому Р., слуга и шут получают характеристику вечно алчущего обжоры, в комедии — амплуа парасита и повара. Р. прожорлив, как прожорлива и ненасытна смерть. Многочисленные национальные шуты носят поэтому как воплощения обжорства имена различных блюд (см. также Еда), а шутовской царь сатурналий и европейский бобовый король являются распорядителями обжорства и пьянства. Рядом с метафорой обжорства стоит ещё одна метафора плодотворящей смерти — брак. Известны обряды священного брака, в которых исполнителями были осуждённые на смерть преступники (ср. Апулей, «Метаморфозы» X 29, 34–35); бобовый шутовской царь венчается с шутовской царицей; параллельно браку и пиру хозяев в античной комедии справляется брак и пир Р. (ср. свадьбу пары слуг в европейской литературе); выход из рабства и обретение царства параллельны возвращению супруги (Нала и Дамаянти, Одиссей и Пенелопа); история героев типа Ива-
850
РАБИЕ
на-дурака или Золушки завершается браком. Своего рода сатурналии брака происходили во время аргосского праздника гибристика, на котором Р. становились обрядовыми супругами свободных женщин и получали таким образом роль женихов (= «царей»). Реализация мифологических представлений о Р. в действенных формах (обряд) несколько отличается от реализации в формах повествовательных. Так, в обряде царь и Р. присутствуют одновременно как два персонажа: Р. занимает трон царя, и царь тут же рабствует ему. Таким образом, две противоположные фазы космической жизни – «зима» и «весна», «смерть» и «рождение» – не следуют друг за другом во времени, а даны пространственно рядом. В мифологическом повествовании персонаж, как правило, один, но переживает превращение: царь теряет трон и становится Р. или Р., дурак, лицо низкого звания добивается царства. Ритуальная замена царя в период опасности и удаление его из резиденции в повествовании даёт узурпацию власти самозванцем во время отсутствия царя. Если ритуальное царство карнавального владыки располагается в особом, праздничном времени (праздник дураков, сатурналии, вакхический праздник сакеи и пр.), то в сказке и мифе праздничному времени соответствует особое мифическое пространство — страна дураков, город ленивцев, шутовская страна навыворот. Мифология Р. оставила большой след в художественном творчестве. Ранним примером сознательного мифотворчества в связи с Р. может служить «Песнь о Риге» в «Старшей Эдде». В театре и литературе фигурируют смеховые дублёры, карикатуры и пародии ге-
роев-хозяев — их слуги, Р., лакеи и субретки, «канканные пары» всякого рода. Слуга, надувающий своего хозяина, издевающийся над ним, как Фигаро или пушкинский работник Балда, несёт в себе сатурнический элемент. Литературное наследие мифологии Р. (и царя) выражено в таком явлении, как карнавализация литературы (подробно исследована M. M. Бахтиным). Сюжет царя-Р. и временного царствования в драме и литературе (Санчо-Панса, шекспировский Сляй и др.) проанализирован О. М. Фрейденберг, которая связывала сюжетно-жанровую фактуру европейского плутовского романа с мифологическим амплуа трикстера. H. В. Брагинская.
РАБИЕ, в мифологии вемале (Восточная Индонезия) богиня луны, одна из триады божественных дев (Р., Хаинувеле, Мулуа Сатене). По представлениям вемале, Р. вначале жила вместе с первыми людьми на земле. Когда она вступила в «мулуа» (брачный возрастной класс девушек), в неё влюбился солнечный бог Тувале, но родители Р. не дали согласия на брак и вместо неё привели ему свинью. Разгневанный Тувале на следующий день похитил Р., утащив её под землю. Вскоре Р. появилась на небе в виде луны, супруги Тувале. М. Ч.
PАBAHA (др.-инд. Ravana, «ревущий»), в индуистской мифологии царь ракшасов и антагонист главного героя Рамы в эпосе «Рамаяна». Он наделён чертами мифологического дракона: имеет десять голов, способен передвигаться по воздуху на своей колеснице Пушпаке, живёт среди вод на острове Ланка, разоряет земли, пожирает живые существа, похищает женщин. Согласно «Рамаяне», Р. десять тысяч лет предавался суровому подвижничеству, чтобы умилостивить Брахму, и за это Брахма наградил его даром неуязвимости для богов и демонов. В силу этого дара Р. получил власть над трилокой (тремя мирами); он изгнал своего сводного брата Куберу с Ланки и основал там царство ракшасов, победил Индру, заставил богов прислуживать себе в своём доме (Агни был его поваром, Варуна доставлял ему воду, Кубера — пропитание, Ваю мёл пол и т. д.). Чтобы избавиться от ти-
Равана, балансирующий горой Кайласа. 12 в. Халебид, храм Хосайлешвар.
рании Р., боги попросили Вишну родиться в облике смертного человека — Рамы. Рама убил Р. в битве под Ланкой, поразив его в сердце стрелой Брахмы (до этого Рама тщетно отсекал у Р. голову за головой, но они мгновенно вырастали снова). Значение имени Р. разъясняется легендой о его соперничестве с Шивой (Рам. VII 16): однажды Р. попытался сокрушить гору Кайласа, на которой покоились Шива и Парвати, но Шива прижал к земле гору (а вместе с ней и Р.) большим пальцем своей ноги; от боли Р. издал рёв, сотрясший миры, и Шива, который спустя некоторое время отпустил Р., прозвал его «Ревущий». Главной супругой Р. была Мандодари. Она вместе с другими его жёнами сожгла себя по обычаю сати на погребальном костре мужа. П. А. Гринцер.
РАГАНА, в литовской и латышской мифологии ведьма. Литов. Ragana, ragana, латыш. ragana образовано от глагола со значением «видеть» — литов. regeti, латыш. redzet — и имеет ту же внутреннюю форму, что и рус. «ведьма» (от рус. «ведать», «видеть»). В народной этимологии наблюдаются попытки осмыслить название Р. в связи с обозначением рога (литов. ragas, латыш, rags); этому способствует связь Р. с рогатым чёртом или с рогатыми животными (так, Г. Стендер в 18 в. описывает Р. как летающую по воздуху ведьму, которая превращается в кошку или разъезжает на козле). Названия Р. у балтийских народов очень разнообразны (ср. литов. zyne, cerauninke, burtininke, keretoja, viedma и т. п. собств. «знахарка», «чаровница», «колдунья» и т. п.), как и весьма популярные народные поверья, рассказы типа быличек и т. п. По народным представлениям, Р. принадлежит к категории людей со сверхъестественными способностями (литов. nepaprasti zmones, «необычные люди»). Р. считаются чаще всего пожилые женщины, реже — девицы, которые по внешнему виду никак не отличаются от обычных людей. Одна из основных особенностей Р. — их оборотничество: Р. может превращаться в кошку, свинью, собаку, козу, лошадь, рыбу (особенно в щуку), в пресмыкающегося, в жабу, в червя, даже в птицу (сороку, ворону, куропатку, ласточку). Р. служит чёрту, выполняя его приказы (иногда чёрт называется «царём» Р.). Нередко сожительствует с чёртом. Р. не тонет в воде (если только при ней нет иглы или какого-нибудь железного предмета) и обычно не горит в огне. В литовских сказаниях упоминается о школе Р., якобы существовавшей в Германии (ср. поверья о шабашах на горе Броккен в Германии). Основная функция Р. — вредить людям и скотине (отмечаются изредка и невредоносные действия Р., например они помогают найти вора или излечивают болезни). Чаще всего Р. насылают на людей (обычно через еду, какие-либо предметы) болезнь и смерть или превращают их в зверей и птиц. Р. портят домашних животных (особенно в день святого Ионаса — Иванов день, 24 июня): выдаивают коров, портят молоко, ездят по ночам на лошадях, мучая их, стригут овец, заколдовывают скотину и т. п. Они портят и растения, прежде всего зерновые и огородные, но также и траву
РАДХА
Рунический камень с острова Мэн, Великобритания. Слева – волк пожирает Одина, справа – Тор сражается с мировым змеем.
(поражают градом), после чего случается неурожай. По жемайтским источникам, шабаши Р. устраиваются на горе Шатрия; иногда в этой связи говорится и о Киеве. Обычно шабаши справляют в ночь на святого Ионаса — Яниса, но иногда и на благовещение (литов. gandrines), в самый короткий день и самую длинную ночь. Р. слетаются на метлах, ступах, мялках для льна, смазывая себе подмышки мазью. На шабашах они пляшут, поют, бражничают, рассказывают чертям, угощающим их, о своих злых поступках. Любимое угощение Р. — горох. В. В. Иванов, В. Н. Топоров.
РАГНАРЕК [др.-исл. ragnarok, «судьба (гибель) богов»], в скандинавской мифологии гибель богов и всего мира, следующая за последней битвой богов и хтонических чудовищ. Предвестием Р. являются смерть юного бога Бальдра, а затем нарушение родовых норм, кровавые распри Тор сражается с мировым змеем Ёрмунгандом. Картина Й.-Х. Фюссли.
родичей («детей сестёр»), моральный хаос. В «Речах Вафтруднира» («Старшая Эдда») и в «Младшей Эдде» упоминается также трёхгодичная «великанская зима» (фимбульветер), предшествующая Р. Волк (Фенрир?) глотает солнце, другой волк похищает месяц. В «Прорицании вёльвы» говорится, что солнце «чернеет», звёзды падают с неба. Происходят землетрясения, дрожит и гудит мировой ясень Иггдрасиль, вода заливает землю (или земля погружается в море). Все эти природные явления (а также нестерпимый жар) следуют за последней битвой богов с хтоническими силами (в «Младшей Эдде» предшествуют этой битве), собственно, и приводящей к гибели богов. На свободу вырываются хтонические чудовища, прежде всего волк Фенрир и мировой змей Ёрмунганд, а также их отец Локи. Из хель (царства мёртвых) приплывает корабль мертвецов Нагльфар (сделанный из ногтей мертвецов). Согласно «Прорицанию вёльвы», рулём правит Локи; в «Младшей Эдде» корабль ведёт великан Хрюм (в «Прорицании вёльвы» он не связан с Нагльфаром). Появляются также «инеистые великаны» (хримтурсы), войско сынов Муспелля скачет по мосту Биврёст, который при этом рушится. Великан Сурт приближается с юга с мечом, который «ярче солнца» (огонь). Страж богов Хеймдалль, трубя в рог Гьяллархорн («громкий рог»), будит богов-асов во главе с Одином и его дружину из павших воинов (эйнхериев). Вслед за тем Один скачет к Мимиру, хозяину источника мудрости, испрашивая у него совета перед боем. На поле битвы выезжают боги и эйнхерии, возглавляемые Одином. Место битвы названо или Вигрид [по «Речам Вафтруднира» («Старшая Эдда»), или Оскопнир («Речи Фафнира»). Один сражается с Фенриром, Тор с Ёрмунгандом, бог Тюр с демонским псом Гармом, Хеймдалль с Локи, бог Фрейр с Суртом. Фенрир проглатывает Одина, но сын Одина Видар тут же разрывает волку пасть (или пронзает его мечом). Сурт убивает Фрейра (так как, объясняет «Младшая Эдда», он отдал свой меч слуге Скирниру); другие участники поединков убивают друг друга. Сурт сжигает огнём мир. При этом погибают и все люди. Но за гибелью мира последует его возрождение: выживают и селятся на месте, где ранее был Асгард (жилище богов), представители «младшего поколения» богов – Видар и Вали (сыновья Одина), Магни и Моди (сыновья Тора; они наследуют его молот Мьёлльнир); возвращаются из царства мёртвых хель и примиряются между собой Бальдр и его убийца — слепой бог Хёд. Выживут, укрывшись в роще Ходдмимир, и два человека — Лив и Ливтрасир, они вновь дадут начало человеческому роду («Старшая Эдда», «Речи Вафтруднира»). Скандинавский миф о конце мира имеет многочисленные параллели в кельтской (ирландской), иранской, отчасти индийской мифологиях, в кавказских сказаниях о прикованных великанах и героях. E. M. Мелетинский.
РАГУИЛ (евр. recu’el, букв. «друг бога»), в иудаистической послебиблейской мифологии один из семи великих ангелов (архангелов). В апокрифической книге Ено-
851
ха Р. — «один из святых ангелов, следующих за всеми светилами» (20, 4). Во второй книге Еноха и позднее имя Р. часто смешивается с именем огненного ангела Разнила (Разиэля, raziel, «божьи тайны»), небесного путеводителя Еноха. В агадической ангелологии образ Р. = Разнила получает значительное развитие. Позднейшая легенда о вознесении на небо Моисея описывает Р. как ангела, простирающего свои крылья над ангельским чином хайот («жизни»), дабы прочие ангелы, прислуживающие богу, не были истреблены их огненным дыханием («Песикта раббати» 20). В средневековой мифологии Р. предстаёт как родоначальник практической каббалы и ангел магии, давший людям знание астрологии, гаданий и амулетов. Средневековая «Книга Разнила» представляет собой собрание всевозможных тайн о сотворении мира, устройстве небес, именах ангелов, амулетах и заклинаниях, якобы переданных Разиилом Адаму после изгнания того из рая (по другой версии, — Ною при входе его в ковчег). Книга эта дошла якобы до царя Соломона. По существующему поверью, дом, в котором она хранится, не подвержен пожару. РАДАМАНФ, Радамант (Ραδ μανθυ ), в греческой мифологии сын Зевса и Европы, брат Миноса и Сарпедона. Р. родился на Крите, куда прибыл Зевс, похитивший, приняв облик быка, дочь финикийского царя Европу. Когда критский царь Астерий вступил в брак с Европой, он усыновил её детей. Р. дал критянам законы, но затем бежал в Беотию и женился на Алкмене (Apollod. III 1, 1–2), оставшейся вдовой после гибели Амфитриона. Будучи самым справедливым из всех людей, Р. после смерти стал вместе с Миносом и Эаком судьёй над мёртвыми в аиде (III 1, 2; Pind. Ol. II 75). О блаженной жизни Р. на елисейских полях и о его поездке на остров Эвбея к великану Титию сообщается у Гомера (Hom. Od. IV 563–565, VII 321–324). Сыновья Р. Гортин и Эритр — эпонимы городов Гортины на Крите и Эритры в Беотии. А. Т.-Г.
РАДЖИ, в мифологии нгаджу острова Калимантан (Западная Индонезия) пять повелителей духов, персонифицирующие отдельные аспекты амбивалентного божественного начала Махаталы-Джати. Один из них Пали, или Ньаро, громовержец, следит за соблюдением людьми норм обычного права и многочисленных табу («пали»); Онтонг приносит людям счастье и удачу в их начинаниях; Сиал насылает на людей беды и злосчастье; Перес — повелитель оспы, болезней и эпидемий; Ханту — господин злых духов и волшебства, действующий через своих помощников, колдунов — хантуэнов, живущих среди людей. Пали принадлежит к верхнему миру Махаталы, Перес и Ханту — к нижнему миру Джати, а два остальных Р. ассоциируются с обоими мирами. М. Ч.
РАДХА (др.-инд. radha традиционно связывается с корнем radh, «преуспевать», «радовать»), в индуистской мифологии пастушка, возлюбленная Кришны. В «Бхагавата-пуране» Кришна из множест-
852
РАЗИАЙКЕ
Радха встречает Кришну. 1770. Калькутта, музей.
ва пастушек выделяет одну, которая пользуется его особым расположением, но имени её не сообщается. Один из наиболее ранних и наиболее известных текстов, в которых Р. выступает главной и даже единственной возлюбленной Кришны, — санскритская поэма Джаядевы «Гита-говинда» (12 в.). Позже пара Р. — Кришна получает широкое распространение в поэзии на новоиндийских языках, а также в различных теологических построениях кришнаитских сект (секта Чайтаньи в Бенгалии, секта Валлабхачарьи в Северной Индии и др.). Р. понимается при этом как символ человеческой души, стремящейся к богу — Кришне. Однако во многих индийских поэтических произведениях и часто в живописи Р. и Кришна изображаются скорее как идеальная любовная пара без какой-либо теологической трактовки. Некоторые кришнаитские секты почитают Р. как воплощение Лакшми, супруги Вишну (ибо Кришна — воплощение Вишну), другие секты считают воплощением Лакшми не Р., а первую «законную» супругу Кришны — Рукмини. С. С.
РАЗИАЙКЕ, в саамской мифологии богиня травы и пастбищ, покровительница оленей. Согласно одному из мифов, под её покровительством олени так размножились, что съели всю траву и стали погибать. Тогда бог Каврай создал волков, чтобы те очистили землю от падали и сократили число оленей, человеку же дал собаку. РАЙ (не вполне ясная этимология рус. слова связывается с авест. ray-, «богатство, счастье» и др.-инд. rayis, «дар, владение»), парадиз (греч. παρ δεισο «сад, парк», от др.-иран. pairi-daeza, «отовсюду огороженное место»; из греч. – лат. paradisus и обозначения Р. во всех зап.-европ. языках), в христианских представлениях место вечного блаженства, обещанное праведникам в будущей жизни. С точки зрения строгой теологии и мистики о Р. известно только одно — что там человек всегда с богом (раскаявшемуся разбойнику Христос обещает не просто Р., но говорит: «ныне же будешь со мною в Р.», Лук. 23, 43); он соединяется с богом, созерцает его лицом к лицу (то, что на латыни схоластов называется visio beatifica, «виде-
ние, дарующее блаженство»). Возможности человеческой фантазии блаженство Р. заведомо превышает: «не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило на сердце человеку, что приготовил бог любящим его» (1 Кор. 2, 9, переосмысленная цитата Ис. 64, 4). Новый завет (в отличие от Корана) не дает чувственных и наглядных образов Р. (ср. Джанна), но или чисто метафорическую образность притч о браке, о брачном пире и т. п. (Матф. 25, 1–12; Лук. 14, 16–24 и др.), или формулы без всякой образности вообще (например, «войти в радость господина своего», Матф. 25, 21), дающие понять, что самая природа человека и его бытие «в воскресении» радикально переменятся («в воскресении ни женятся, ни выходят замуж, но пребывают, как ангелы божии на небесах», Матф. 22, 30; «мы теперь дети бога, но еще не открылось, что будем; знаем только что, когда откроется, будем подобны ему, потому что увидим его, как он есть», I Ио. 3, 2). Еще путь Данте по Р. в конечном счете ведет к узрению троицы («Р.», XXXIII). Что касается мифологизирующей, наглядно опредмечивающей разработки образов Р. в христианской литературной, иконографической и фольклорной традиции, то она идет по трем линиям: Р. как сад; Р. как город; Р. как небеса. Для каждой линии исходной точкой служат библейские или околобиблейские тексты: для первой – ветхозаветное описание Эдема (Быт. 2, 8–3, 24); для второй – новозаветное описание Небесного Иерусалима (Апок. 21, 2–22, 5); для третьей – апокрифические описания надстроенных один над другим и населённых ангелами небесных ярусов (начиная с «Книг Еноха Праведного»). Каждая линия имеет своё отношение к человеческой истории: Эдем — невинное начало пути человечества; Небесный Иерусалим — эсхатологический конец этого пути, напротив, небеса противостоят пути человечества, как неизменное — переменчивому, истинное — превратному, ясное знание — заблуждению, а потому правдивое свидетельство — беспорядочному и беззаконному деянию (тот же Енох ведёт на небесах летопись всем делам людей от начальных до конечных времён). Эквивалентность образов «сада» и «города» для архаического мышления
выражена уже в языке (слав. град означало и «город» и «сад, огород», ср. градарь, «садовник», вертоград, нем. Garten, «сад»). Они эквивалентны как образы пространства «отовсюду ограждённого» (ср. выше этимологию слова «парадиз») и постольку умиротворённого, укрытого, упорядоченного и украшенного, обжитого и дружественного человеку — в противоположность «тьме внешней» (Матф. 22, 13), лежащему за стенами хаосу (ср. в скандинавской мифологии оппозицию миров Мидгард-Утгард). Ограждённость и замкнутость Эдема, у врат которого после грехопадения Адама и Евы (см. «Грехопадение») поставлен на страже херувим с огненным мечом (Быт. 3, 24), ощутима тем сильнее, что для ближневосточных климатических условий сад — всегда более или менее оазис, орошаемый проточной водой (Быт. 2, 10, ср. проточную воду как символ благодати, Пс. 1, 3) и резко отличный от бесплодных земель вокруг, как бы миниатюрный мир со своим особым воздухом (в поэзии сирийского автора 4 в. Ефрема Сирина подчёркивается качество ветров Р., сравнительно с которыми дуновения обычного воздуха — зачумлённые и тлетворные). Поскольку Эдем — «земной Р.», имеющий географическую локализацию «на востоке» (Быт. 2, 9), в ареале северной Месопотамии (хотя локализация эта через Райский сад. Левая створка триптиха X. Босха «Сад наслаждений». Мадрид, Прадо.
РАЙ
853
Слева – Райский сад. Миниатюра братьев Лимбург в «Богатейшем часослове герцога Беррийского». Нач. 15 в. Справа – Парадиз. Картина Я. Брейгеля Старшего. 1620. Берлин, картинная галерея.
понятие «востока» связана с солнцем и постольку с небом, поскольку восток — эквивалент верха), заведомо материальный, дающий представление о том, какой должна была быть земля, не постигнутая проклятием за грех Адама и Евы, мысль о нем связана для христианства (особенно сирийского, византийского и русского) с идеей освящения вещественного, телесного начала. Тот же Ефрем, опираясь на ветхозаветное упоминание четырёх рек, вытекающих из Эдема (Быт. 2, 11), говорит о водах Р., таинственно подмешивающихся к водам земли и подслащивающих их горечь. В легендах о деве Марии и о святых (от повара Евфросина, ранняя Византия – до Серафима Саровского, Россия, 18–19 вв.) возникает мотив занесённых из Р. целящих или утешающих плодов, иногда хлебов (эти яства, как и воды у Ефрема, символически соотнесены с евхаристией, «хлебом ангелов» – недаром в житии Евфросина плоды кладут на дискос – и стоят в одном ряду с Граалем). В качестве места, произращающего чудесные плоды, Р. можно сопоставить с садом Гесперид в греческой мифологии и с Аваллоном в кельтской мифологии. В «Послании архиепископа Новгородского Василия ко владыке Тверскому Федору» (14 в.) рассказывается, что новгородские мореплаватели во главе с неким Моиславом были занесены ветром к высоким горам, за которыми лежал Р., на одной из гор виднелось нерукотворное изображение «Деисуса» (Христос, дева Мария, Иоанн Креститель), из-за гор лился необычайный свет и слышались «веселия гласы», а к горам подходила небесная твердь, сходясь с землёй. Секуляризация темы Р. как сада в западноевропейском искусстве, начиная с позднего северного средневековья, идёт по линии чувствительной идиллии среди зелени, с на-
туралистическим изображением цветов, источника, грядок и т. п.; позднее сад все больше превращается в лес, на подаче которого оттачивается чувство ландшафта. Линия Р. как города имеет за собой очень древние и широко распространенные представления о «круглых» и «квадратных» святых городах (ср. «квадратный Рим», основанный Ромулом), отражающих своим геометрически регулярным планом устроение вселенной («круг земель»); Р. как сад, сближаясь и в этом с Р. как городом, тоже мог давать в плане правильный круг (как на миниатюре братьев Лимбург в «Богатейшем часослове герцога Беррийского», нач. 15 в.). Новозаветный Небесный Иерусалим квадра-
тен; каждая сторона этого квадрата имеет по 12 000 стадий (ок. 2220 км), то есть её протяжённость представляет собой результат умножения чисел 12 (число избранничества и «народа божьего», см. Двенадцать сыновей Иакова и Двенадцать апостолов) и 1000 (полноты, космического множества); стороны ориентированы строго на 4 страны света, выявляя мистическое тождество срединного города и круга земель, причём каждая из них имеет по 3 ворот, показывая на каждую страну света образ троицы (Апок. 21, 13–16). Материалы, из которых выстроен город, светоносны; они уподобляются то «чистому золоту» и «прозрачному стеклу» (ср. соединение золота и стекла в технике хри-
Рай. Фрагмент росписи алтаря «Страшный суд» работы Дж. ди Паоло. 1460–65. Сиена, Пинакотека.
854
РАКШАСЫ
Предводитель ракшасов Равана сотрясает гору Кайласа, резиденцию Шивы. Ангкор, храм Банти Шрей.
стианских искусств — византийской мозаики и западноевропейского витража), то 12 самоцветам из нагрудного украшения, которое должен был носить древнееврейский первосвященник, то жемчугу, символизировавшему духовный свет (Апок. 21, 11; 18–21). Поскольку весь город осиян «славой божией», сходной с ясписом, и освящён реальным присутствием бога, он уже не нуждается в храме как особом святом месте (22). Истекающая от престола бога «река воды жизни» и растущее «по ту и другую сторону реки» древо жизни (Апок. 22, 1–2) ещё раз обнаруживают в Небесном Иерусалиме черты сада Эдема. В ирландском «Видении Тнугдала» (сер. 12 в.) образ Р. как города подвергается утроению: иерархия Серебряного города, Золотого города и Города драгоценных камней, соответствующая иерархии населяющих эти города святых. Если новоевропейская секуляризация темы Р. как сада вела к идеализированному образу природы, т. е. к идеологии натурализма, то секуляризация темы Р. как города вела к идеализированному образу общества и цивилизации, т. е. к идеологии утопии (урбанистические фантазии, начиная с позднего Возрождения; «Город Солнца» Т. Кампанеллы, «Христианополис» И. В. Андрэе, где связь с новозаветным прототипом особенно очевидна, и т. п.). Напротив, Р. как небеса есть принципиальная противоположность всего «земного» и, следовательно, трансцендирование природы и цивилизации. Конкретные образы, в которых воплощалась эта тема, заданы той или иной космологией: в ранних или низовых текстах – ближневосточной (небеса, надстроенные над плоской землёй), но обычно аристотелевско-птолемеевской (концентрические сферы вокруг земного шара, сфера Луны как граница между дольним миром тления и беспорядочного движения и горним миром нетления и размеренного шествия светил, огневое небо Эмпирея, объемлющее прочие сферы и руководящее их движением, как абсолютный верх космоса и предельное
явление божественного присутствия). Во втором случае христианская фантазия имела языческий образец — «Сновидение Сципиона» из диалога Цицерона «О государстве», рисующее блаженный путь отрешённой от земли и тела души к звёздам. Тема Р. как небес, в отличие от Эдема и Небесного Иерусалима, была почти неподвластна изобразительным искусствам, но зато была классически разработана в последней части «Божественной комедии» Данте, где 9 небесных сфер (Эмпирей и небо неподвижных звёзд и 7 небес Сатурна, Юпитера, Марса, Солнца, Венеры, Меркурия и Луны) поставлены в связь с учением о девяти чинах ангельских, упомянута гармония сфер, о которой учили пифагорейцы, идея иерархии избранников примирена с их равенством в единении (души являются Данте на той или иной сфере в меру своей славы, но по существу пребывают на Эмпирее, с богом), души объединены в личностносверхличные сущности Орла и Розы, и целое дано как панорама оттенков света. С. С. Аверинцев.
РАКШАСЫ (др.-инд. raksas или raksasa, «тот, кто охраняет» или «тот, от кого хоронятся»), в древнеиндийской мифологии один из основных классов демонов. В отличие от асуров, являющихся соперниками богов, Р. выступают главным образом врагами людей. В ведийской литературе Р. рисуются ночными чудовищами, преследующими людей и мешающими жертвоприношениям; они либо сами имеют устрашающий вид: одноглазые, с несколькими головами, рогатые (AB VIII 6), либо принимают обличье зловещих зверей и птиц (PB VII 104). Позднее о Р. обычно говорится как о великанах-людоедах, длинноруких, с огненными глазами, огромными животами, проваленными ртами, окровавленными клыками и т. п. Согласно «Махабхарате» (I 66), Р. — потомки Пуластьи, но по другим мифам, их создал Брахма, чтобы «охранять» (отсюда их имя) первозданные воды. «Рамаяна» рассказывает (VII 4–34),
что столицей Р. был город Ланка. Во многих мифах Р., вследствие дурных деяний или по проклятию, становятся смертные люди, гандхарвы и другие полубожественные существа. Так, Рама и Лакшмана закапывают в землю неуязвимого для любого рода оружия ракшасу Вирадху. Но как только они его закопали, из могильного холма поднялся прекрасный гандхарва, объяснивший, что он стал Р. по проклятию Куберы, а теперь, благодаря Раме, навсегда избавился от своего ужасного облика («Рамаяна» III 3–4). В другой раз Рама сжигает ракшасу Кабандху, представлявшего собой бесформенную глыбу мяса, с зияющей пастью посреди брюха и одним глазом в груди. И здесь из пламени появился гандхарва, божественный сын Лакшми, превращенный в Р. ударом ваджры Индры (Рам. III 71). Среди многих эпитетов Р. наиболее употребительны нишичары («странствующие в ночи») и ятудханы («бродяги»). С Р. часто идентифицируются другие виды злых духов, например пишачи. В мифах о Р. некоторые исследователи усматривают следы переосмысленных представлений об аборигенных народностях Индии. П. А. Гринцер.
РАМА (др.-инд. Rama, «тёмный»), Рамачандра [Ramacandra, «Рама (прекрасный, как) месяц»], в индуистской мифологии седьмая аватара Вишну, в которой он избавляет богов и людей от тирании царя ракшасов Раваны. Земными родителями Р. были царь Айодхьи Дашаратха и его жена Каусалья. Предком Р. считается Рагху, легендарный царь Солнечной династии, поэтому Р. часто именуют Рагхава («потомок Рагху»). Когда Р. стал юношей, он женился на царевне из Видехи — Сите, пройдя ради Ситы через брачное испытание и сломав на нём лук Шивы, который до него не мог даже согнуть ни один из претендентов на руку царевны. Дашаратха решил провозгласить Р. своим наследником. Однако его вторая жена Кайкейи, которой некогда Дашаратха обещал выполнить два её желания, потребовала от него, чтобы он на 14 лет изгнал Р. из Айодхьи, а наследником сделал её сына — Бхарату. Вместе с Рамой в изгнание ухоРама, Лакшмана и Сита в изгнании. 6 в. Деогарх, храм Дасаватара.
РАПАНУЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ Рамаяна. Фреска. Бангкок, Ват Пхра Каеу.
дят его сводный брат Лакшмана и Сита, а Дашаратха вскоре умирает, не перенеся разлуки с любимым сыном. Ведя отшельническую жизнь в лесу, Р. и Лакшмана совершают многие подвиги и убивают несколько могучих ракшасов, вызвав этим гнев Раваны. Равана похищает Ситу и уносит её на колеснице по воздуху в свою столицу на остров Ланка. После долгих и бесплодных поисков Ситы Р. заключает союз с царём обезьян Сугривой. Мудрый советник Сугривы Хануман проникает на Ланку и обнаруживает там Ситу. Он сообщает об этом Р., и Р., возглавив войско обезьян и медведей, строит мост через океан и осаждает Ланку. В последовавшей битве Р. и Лакшмана убивают военачальников ракшасов, а в заключительном поединке Р. побеждает десятиголового Равану. Освободив Ситу, Р. возвращается с ней в Айодхью, и Бхарата добровольно уступает ему царство. В седьмой книге «Рамаяны» рассказано о завершении жизни Р.: в Айодхье, послушный ропоту подданных, обвиняющих Ситу в неверности, Р. изгоняет её в лес; Сита находит себе убежище в обители аскета Вальмики. Р. находит там своих сыновей Кушу и Лаву, призывает к себе Ситу, но Ситу по её просьбе поглощает мать-земля, и супругам было суждено соединиться лишь на небе. В качестве аватары Вишну Р. представлен только в поздних, первой и седьмой, книгах «Рамаяны», которая окончательно сложилась в устной традиции приблизительно к 3 в. н. э. В остальных книгах поэмы, а также в «Дашаратха-джатаке» буддийского канона «Типитаки», где впервые изложена часть сказания о Р., Р. — ещё смертный, хотя и богоравный герой. Но начиная с 11 в. культ Р. становится одним из двух (наряду с кришнаизмом) важнейших культов индуизма. В северо-
индийском вишнуизме имя Р. служит обозначением высшего божества и Р. рассматривается как единственное и всеобъемлющее воплощение творческого начала абсолюта, высшей объективной реальности — Брахмана. Как верховное божество трактуется Р. и в классической эпической поэме на языке хинди «Рамачаритаманасе» («Море деяний Рамы») Тулсидаса. «Рамаяна» неоднократно перелагалась на все новоиндийские языки. Из Индии сказание о Р. проникло во многие страны Азии; известны его яванские, малайские, кампучийские, сиамские, тибетские, монгольские, китайские и другие версии. Одновременно сюжеты, связанные с жизнью и подвигами Р., нашли широкое отражение в изобразительном искусстве Южной и ЮгоВосточной Азии: храмы Кайласанатхи в Эллоре близ Бомбея (8 в.), Прамбанана на Яве (9 в.), Ангкор-Вата и Ангкор-Тхома в Кампучии (12–13 вв.), могольская миниатюра 16–17 вв. Основными культовыми центрами рамаизма являются в Индии город Ауд вблизи Файзабада (где некогда, по преданию, располагалась Айодхья — столица царства Рамы), Битхур (место обители Вальмики, где жила Сита и родились Куша и Лава), гора Читракут, Нашик в верхнем течении реки Годавари, Рамешварам (крайняя южная точка Индостана, откуда Рама, по преданию, переправлялся на Ланку), Сита-Элийя на Ланке (место заточения Ситы в плену у Раваны) и др. В Северной Индии начало празднества «дасахра» (в конце сентября каждого года) ознаменовывается представлением рамлилы — народной драмы на сюжет «Рамаяны». П. А. Гринцер.
РАНГДА («вдова»), в балийско-индуистской мифологии (на острове Бали, Индонезия), царица ведьм и чёрной магии, повелевающая лейяками (вредоносными духами-оборотнями). Р. насылает чуму и голод на людей. Под покровом ночи Р. вырывает трупы из могил, пожирает детей и т. п. Силой, противостоящей Р. и стремящейся её усмирить, считается повелитель демонов — Баронг. Устрашающий облик Р. отражён в сакральной маске, которая надевается участником тради-
Битва между армиями Рамы и царя Ланки. Удайпур. 1649–53.
855
ционной мистерии «Рангда-Баронг», происходящей при главных святилищах культа предков. Г. Б.
РАНГХА, в иранской мифологии (в «Авесте») мировая река. Омывала одну сторону мира и выступала символом края света, максимальной удалённости. Образ Р., видимо, – один из древнейших в иранской мифологической традиции. Обычный эпитет Р. — «исток и устье которой пребывают далеко (отсюда)». Глубина её в тысячу раз превышала рост человека («Яшт» V 63, 81; X 104; XIV 29). В её бассейне обитали «безголовые» племена («Видевдат» I 19). В Р. водится гигантская благая рыба Кара (19, 42; «Бундахишн» 18, 3). Ряд исследователей (в частности, В. И. Абаев) отождествляют Р. с Волгой. В «Ригведе» Р. соответствует река Раса. Л. Л.
РАПАИТЫ (угарит. rp’um; финик, rp’m; евр. repa’im), в западносемитской мифологии обитатели царства мёртвых (ср. с ветхозаветными рефаимами). В северной Африке в романизованной пунийской среде Р. отождествлялись с римскими манами. Среди угаритских мифопоэтических преданий об Акхате сохранились фрагменты о Р., участвующих вместе с богами в каких-то работах и трапезах бога Илу. В мифоэпическом предании о Карату Р. — сообщество, действующее вместе с народным собранием. В одном из обрядовых текстов они вместе с народным собранием участвуют в ритуальном жертвоприношении, при этом даже называются по именам, к участию в жертвоприношении призываются также «Р. прежние», т. е. бывшие таковыми в предшествующих поколениях. Данниилу именуется мужем рапаитским. Можно предположить, что Р. — это категория людей, прошедших специальный обряд посвящения — квазисмерть, уравнивавший их с обитателями царства мёртвых; в результате этого обряда посвященные Р. приобщались к тайнам богов (а именно: познание богов свойственно умершим, согласно версиям мифа о борьбе Балу и Муту). Этимология слова (от rp’, «исцелять») даёт основание считать, что Р. была свойственна целительная сила. И. Ш.
РАПАНУЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ, мифологические представления рапануйцев — коренного населения острова Пасхи (Рапануи). Особенности Р. м., как и всей культуры рапануйцев, во многом обусловлены сложностью процесса заселения острова (в 3–4 вв. н. э. на острове появились переселенцы с Маркизских островов, в 8–9 вв. — новые переселенцы с других островов Восточной Полинезии) и последующими контактами рапануйцев с индейцами тихоокеанского побережья Америки. На основе изучения археологических и этнографических данных, рапануйского фольклора и его сопоставления с мифами и фольклором других народов Полинезии большинство исследователей полагает, что Р. м. представляет собой ветвь полинезийской мифологии (см. в ст. Полинезийская и микронезийская мифология): фольклорные материалы и отрывочные сведения рапануйских информаторов
856
РАРОГ
показывают, что рапануйцам были известны главные боги общеполинезийского пантеона, имевшие здесь другие, локальные, имена (Макемаке, Меа Кахи, Теко и др.). Норвежский исследователь Т. Хейердал считает, что главные боги Р. м. имеют неполинезийский характер. Образы богов и духов (аку-аку) нашли отражение в песнопениях и заклинаниях, исполнявшихся во время празднеств и обрядов умилостивления богов, обладавших таинственной силой (мана), в сакральной части генеалогий верховных вождей. Есть все основания полагать, что пантеон рапануйцев включал могущественных богов, принимавших участие в сотворении мира из хаоса и тьмы (Тане, Танга Роа, Ронго и др.), и детей и внуков великих богов — обожествлённых предков и духов, возведённых позднее в ранг богов (Тики, Хена Наку, Хива Кара Pepe). Космогонические мифы рапануйцев не сохранились, однако в фольклоре зарегистрирован сюжет о Хеке – великом осьминоге мифических времён и др. Созданию мира посвящена поздняя экзотерическая версия «Сотворение мира», согласно которой божества, соединяясь друг с другом или с какими-либо предметами и явлениями природы, порождают растения, животных, рыб, птиц, людей. В космографии нашли, очевидно, отражение дуалистические представления о двух мирах — мире света и мире тьмы, куда, покинув телесную оболочку, отправляются духи умерших. По представлениям рапануйцев, духи (существа мужского или женского пола) могли вселяться в птиц, рыб, животных или в растения; злые духи, поселяясь на земле, вмешивались в жизнь людей, мстили им за обиды и оскорбления. Духи молодых островитян, рано покинувших мир света и солнца, могли вернуться на землю и вновь стать людьми. Духи верховных вождей и знатных рапануйцев, согласно традициям, возвращаются на Хиву (местный вариант страны Гаваики — легендарной прародины восточнополинезийцев). Как и повсюду в Полинезии, богам были свойственны черты культурных героев и хозяев стихий: они создают острова и первых людей (Макемаке), способствуют росту растений и размножению птиц (Макемаке, Ронго), иногда действуют в образе животных — обитателей тех стихий, над которыми они властвуют (Танга Роа). Верховный бог Макемаке близок по своим функциям общеполинезийскому Тане (отчасти, возможно, и Танга Роа). Макемаке, как и Тане, создаёт землю, солнце, луну, звёзды, а также первые живые существа — прародителей рапануйцев. В представлениях рапануйцев Макемаке («светлый») был некогда тесно связан с солнцем и символическим огнём; атрибутом бога была молния, а символом — красный цвет. «Красная вода» Макемаке воплощала жизненную силу. Макемаке, властитель небесных сфер и хозяин птиц, почитался в образе его священных птиц — морских крачек. Наскальные личины Макемаке, его гротескные фигурки из дерева, череп – воплощение таинственной силы (маны) Макемаке играли большую роль в магических обрядах. Антиподом бога-творца Макемаке выступает Уоке (Увоке), бог-разрушитель (видимо,
поздняя ипостась общеполинезийского бога — громовержца и покровителя земледелия Ронго). Уоке разрушал землю, поднимая и опуская её с помощью палкикопалки до тех пор, пока от неё остался один остров Рапануи («пуп земли»). Символом Уоке было, вероятно, нагрудное украшение (реи миро), вырезанное из дерева в виде полумесяца, концы которого оформлены как стилизованные головки бога — такое украшение рапануйцы носили некогда во время празднества посадки батата кумара (ср. Ронго как покровителя кумары в Новой Зеландии). Исследователи полагают, что рапануйцам было известно полинезийское хтоническое божество Хиро, которого они наделяли также функциями бога дождя. Ещё в 1-й трети 20 в. сохранялись воспоминания об обряде вызывания дождя («длинных слёз Хиро»), возводимого Хейердалом к древним культурам Южной Америки. В селении Оронго обнаружены изображения «плачущего бога». Несколько экзотерических версий мифов связано с образом Танга Роа, хозяина водных стихий и морских животных; рапануйцы возводили к Танга Роа (и его сыну Ронго) генеалогию своих верховных вождей (резные двуликие антропоморфные изображения Танга Роа вырезаны на церемониальных жезлах — атрибутах власти священных правителей острова Пасхи). Своим земным предком рапануйцы считали также Тики те Хату (Тикигосподин); в мифе о сотворении мира Тики выступает в роли непосредственного предка легендарного вождя рапануйцев Хота Матуа. По мере развития Р. м. в ней появились новые, местные боги и божества. Божество Хива Кара Pepe по существу дублирует общеполинезийского Хиро, а бог Хена Наку (покровитель птиц) принимает некоторые черты и функции Макемаке. Полинезийская богиня луны и покровительница женщин Хине (Хина) трансформировалась в злую старуху Нуахине, властительницу человеческих судеб. К общеполинезийскому Мауи восходят многие черты рапануйского культурного героя и трикстера Уре а Ваи а Нухе (эпитет Мауи); Уре, персонаж версий этиологического характера, не просто изобретательный шутник, похожий на хитроумного Мауи, — это сам Мауи в ином, позднем амплуа. Ряд мифологических и фольклорных (о помощи отца после смерти, о бессмертии души) сюжетов появился уже после знакомства рапануйцев с библейскими сказаниями (в процессе христианизации острова Пасхи в кон. 19 в.). Мифологические представления пронизывают и версии древних исторических преданий рапануйцев, повествующих о плаваниях их предков, жизни первых поселенцев, о войнах между разными группами населения [в частности, между ханау момако («короткоухие») и ханау еепе («длинноухие»)]. Легендарные вожди и герои рапануйцев, жрецы и прорицатели действуют в легендах с помощью магии, колдовства, заклинаний, чудесных превращений. И. К. Фёдорова.
РАРОГ, Рарашек (чеш. и словац.), рариг (укр.), в славянской мифологии огненный дух, связанный с культом очага. Согласно
чешским поверьям, Р. может появиться на свет из яйца, которое девять дней и ночей высиживает человек на печи. Р. представляли в образе птицы (обычно хищной — ср. чеш. raroh, «сокол») или дракона с искрящимся телом, пламенеющими волосами и сиянием, вырывающимся изо рта, а также в виде огненного вихря (ср. литовского Айтвараса). Возможно, образ Р. генетически связан с древнерусским Сварогом и русским Рахом (Страх — Pax русских заговоров, воплощение огневого ветра – суховея), а также с иранским божеством Веретрагной, одна из инкарнаций которого — сокол. Табуированием и преобразованием того же имени можно объяснить и кашубск. Twarog и т. п. По-видимому, образ Р. как огневого духа (ранее, возможно, и божества) был общеславянским. В. И., В. Т.
РАСТЕНИЯ. Роль Р. в мифопоэтических представлениях определяется прежде всего наличием особого растительного («вегетативного») кода, с чем связано участие Р. в многочисленных системах классификации. Единым растительным образом, воплощающим в себе универсальную концепцию мира, выступает мировое древо (см. Древо мировое и его варианты – древо жизни, древо познания, шаманское древо и т. п.). Исключительная роль Р. — диких и особенно культурных — в жизни человека способствовала мифологизации всего контекста, в котором выступают Р., начиная с земли, понимаемой как материнское лоно Р. и жизни вообще, и кончая всеми благоприятными факторами, влияющими на Р. (дождь, ветры, град и т. п.). Само поле (так же, как и Р.) нередко представлялось живым существом, беременной женщиной, ожидающей потомства, или же могилой, скрывающей в себе погибшее зерно. В разных традициях с Р., порождающей их землёй и общей идеей растительного плодородия связано огромное число божеств – Гея, Деметра, Персефона (и Кора), Дионис, Нарцисс, Гиацинт; Флора, Церера, Вирбий; Сома, Араньяни; Укко и др. Во многих традициях выделяется также изоморфизм Р. человеку. Существуют мифологемы о боге или человеке, висящем на дереве (скандинавский Один на дереве Иггдрасиль, кельтское божество на дереве, Иисус Христос на крестном древе и т. п.), о человеке, вырастающем из Р. или прорастающем в виде Р. («прорастание» Осириса; т. н. сады Адониса при том, что сам Адонис был рождён из мирового дерева; возрождение Аттиса в виде цветов и деревьев; растительное прошлое Диониса; связь с деревьями нимф и дриад и т. п.), о превращении мифологических персонажей в Р., в частности в цветы (Дафна, Нарцисс, Гиацинт и др.), о зачатии от плода Р. [дочь реки Сангариос зачала Аттиса от вкушения плода миндального (вариант: гранатового) дерева], о происхождении Р. из крови или тела мифологического персонажа. Символика плодородия, процветания, богатства, новой жизни, выраженная в растительном коде, проявляется в сюжетах о том, как в данной традиции научились выращивать Р.; ср. элевсинские мистерии как память о передаче Деметрой начатков земледелия и зёрен пшеницы Триптолему, олицетворяющему
РАСТЕНИЯ
Растения. Деталь росписи центральной части «Гентского алтаря» Я. ван Эйка. 1432. Гент, собор святого Бавона.
тройную вспашку земли, или о том, как люди (боги) научились приготовлять из Р. опьяняющий напиток, вкушение которого даёт силу, процветание, увеличивает плодородие, открывает путь к новой жизни (высшая форма такого божественного напитка — напиток бессмертия, вкушаемый богами). Особые мифы связывают само Р. с мифологическим персонажем, превращенным в него, и с получаемым из него напитком (Сома в индийской традиции, богиня Майяуэль у центральноамериканских индейцев и др.). В греческой мифологии известны связанные с Дионисом мотивы его рождения от громовержца Зевса, поразившего молнией мать Диониса Семелу, расчленения титанами (в культе Диониса-Загрея), обучения людей виноградарству и виноделию и т. п., в месоамериканской традиции – сюжеты о рождении в преисподней (иногда в месте, пораженном стрелой бога грома) бога маиса, о происхождении из разных его частей съедобных плодов и др. В фольклоре этой схеме соответствуют многочисленные тексты типа «Джон Ячменное зерно», где из семян (зёрен) персонифицированного растения приготовляют хмельной напиток (пиво, эль и т. п.). Многие Р. или их цветы и плоды соотносятся с образами мужского и женского детородного начала. Идея вечной жизни и плодородия может реализоваться и на материале совокупности Р., образующих сад, который в ряде случаев понимается как рай. В библейском варианте в раю произрастают древо жизни и древо познания. В славянской мифологической традиции символика рая связывается и с райским деревом (или яйцом, заключающим в себе скот), и с возрастающей растительной силой, урожаем хлеба (образ рая-каравая), и с персонифицированным образом плодородия — Раем, иногда чередующимся с другим ярко выраженным растительным символом плодородия (в ряде случаев чрезмерного, вырывающегося из-под контроля) — Спорышем.
В космогонических мифах Р. выступают как фактически первый объект из всего, что появилось или было создано богами. Вместе с тем как объект мифологических и ритуальных систем Р. выкристаллизовались позже, чем животные. Ядро мифопоэтических представлений о Р. предполагает уже более или менее развитые земледельческие культы, и, следовательно, само земледелие, появляющееся гораздо позже, чем скотоводство и тем более охотничий и рыболовный промысел. Поздней мифологизацией Р., вероятно, объясняется и слабая (в отличие от животных) и к тому же ограниченная связь Р. с тотемизмом, которая отмечается прежде всего в наиболее архаичных культурах, знакомых с самым примитивным земледелием (у папуасов Новой Гвинеи и др.). У племени маринд-аним тотемические мифы характеризуются наличием таких мотивов, как происхождение банана, кокосовой пальмы, сахарного тростника и т. п., которые хорошо известны и вне тотемической схемы. Германское племя семнонов выводило своё происхождение от деревьев одной рощи, которую они почитали священной; у европейских народов были широко распространены поверья, что люди берут младенцев из-под деревьев (ср. нем. Kleinkinderbaum, букв. «дерево маленьких детей») или что души предков живут в дереве, ветвях, листьях, цветах и т. п. (ср. распространённый мотив божественного голоса или человеческих голосов, слышимых в шелесте листьев, и использование его в предсказаниях, сфере мантики и магии). Д. К. Зеленин связывал с тотемизмом и т. н. «строительные» жертвы, рассматривавшиеся как компенсация за рубку деревьев, из которых строился дом, мост и т. п. В народных представлениях деревья нередко воспринимаются как живые существа: они чувствуют, дышат, говорят друг с другом (и даже с людьми, обладающими особыми способностями), их нельзя бить, рубить, пилить, осквернять. По этой же причине с деревьями и другими Р. часто связаны многочисленные табу, приметы, поверья и т. п. Нередко Р. рассматриваются и как жилище нечистой силы, злых духов (осина, бузина, корень мандрагоры). Особенно распространены представления о духах Р. как носителях свойств данного Р. В их числе т. н. хлебные духи или демоны, которых представляли нередко в человеческом или животном облике: «хлебная мать», «хлебная женщина», «хлебный старик», «дева хлеба», «мать хлеба», «мать риса», «ржаной человек», «овсяная невеста» или «хлебные волки», «ржаные собаки», «ржаные свиньи», «ржаные телки», «ржаные зайцы» и т. п. Характерно, что многие типичные растительные божества (Дионис, Деметра, Аттис, Вирбий и др.) также имеют животные атрибуты (а иногда и ипостаси). В фольклоре сама жатва нередко уподобляется кровавому пиру, убийству. В ряде ближневосточных и средиземноморских традиций существовал обряд оплакивания первого сжатого снопа. В одних случаях земледельческие обряды воплощали самую общую идею плодородия (рождественская ель, верба или т. н. «майское дерево» в Западной Европе, внесение священной ветки, дни цветов, праздники
857
типа римских флоралий, сербскохорватских и отчасти болгарских «Лазарице» и «Кралице», Зелёного Юрия, Ярилина дня; ср. также завивание берёзки в день Троицы, Маковей, яблочный и др. «спасы» в христианизированных славянских традициях и т. п.), а в других были посвящены конкретным циклам весенне-летнего сезона и соответствующих земледельческих работ (встреча весны, выход в поле, сев, жатва, праздник урожая и т. п.; в этом же ряду стоят и такие древнегреческие обряды, как священная вспашка в месяце Пианепсионе, приуроченная к тесмофориям, варка бобов для предпахатного жертвоприношения, приготовление и раздача священной каши, квалифицируемой как «всезерние»). Растительные символы в их естественном и обработанном (еда, напитки) виде, ритуальные игры и увеселения, а также соответствующие тексты в диапазоне от неприличных шуток до темы смерти (оплакивания) во многом определяют и все другие праздники, непосредственно не связанные с земледельческой проблематикой и темой Р., в первую очередь брачные обряды (у греков покровительницами брака и брачных союзов были богини земного плодородия Деметра и Персефона — Тесмофоры, т. е. законодательницы) и похороны. Р. — важный атрибут церемонии выбора вождя, поэтических и иных состязаний, суда и др. Особый класс мифов и этнологических легенд объясняют появление и распространение культурных Р. Нередко их происхождение связывается с деятельностью культурного героя. Объектами мифологизации становятся не только сами Р., но и их корни, листья, ветви, а также те части, которые выражают квинтэссенцию не только данного, но и вообще всех Р. (цветы, плод, зерно, семя). Плод (фрукт) в различных мифологических традициях символизирует идею изобилия, плодородия, успеха, жатвы; в духовном плане – мудрость (в геральдике – счастье, удачу, мир и т. п.). В христианстве плод – символ небесного блаженства, добродетели, атрибут девы Марии. Запретный плод с древа познания добра и зла ассоциируется с яблоком, фигой, лимоном, апельсином, гранатом, грушей, айвой. Духовный плод – в христианской Вход Господень в Иерусалим. Деталь фрески Джотто. Падуя, капелла Сковеньи.
858
РАСТЕНИЯ
традиции представлен фиговым деревом с плодами на нём и цветами, сливой, виноградной лозой и т. д. Зерно и семя — самый общий и глубокий из всех растительных символов, подчёркивающих идею непрерывности развития жизни и плодородия (в животном коде им соответствует яйцо). Бамбук играет существенную роль в китайской и японской символике, является одним из атрибутов новогоднего, брачного и похоронного образов. Берёза в ряде традиций символизирует свет, сияние, чистоту, неясность, женственность и т. п. В друидической традиции берёза — дерево начала, символ первого месяца года (24 декабря — 21 января). В Риме атрибуты из берёзы использовались при вступлении консула в правление. В Шотландии берёза связывалась с представлениями о покойниках. Боярышник в кельтской традиции — дерево божества зимы и тьмы, в другом варианте, связанном с той же темой, боярышник является отцом Олвена, который из-за тяжёлых больших ресниц, покрывавших его плечи, был не в состоянии видеть до тех пор, пока ему (как славянскому Вию) не поднимали ресницу вилами. Кельты считали боярышник деревом принудительного целомудрия. Он связывался с маем как месяцем ритуального воздержания от полового общения, позже ставшего месяцем оргиастических обрядовых празднеств вокруг «майского» дерева. В Древней Греции ветки боярышника возжигали на алтарях Гимена, а цветы украшали невесту на брачной церемонии (ср. рус. боярышник, боярышня, барышня). В христианской традиции связан с девой Марией. Бузина в мифопоэтических представлениях разных народов принадлежит к числу, как правило, сомнительных Р., связанных с несчастьем, смертью, злыми духами, существами хтонического типа. В некоторых версиях христианского предания Иуда повесился на бузине; вместе с тем у некоторых христианских авторов она называется и деревом распятия. В Ирландии считалось, что ведьмы используют прутья бузины как лошадей. С бузиной связывают насылание дурных снов, иногда дивинаций (ср. мифологизированный образ бузины в «Золотом горшке» Э. Т. А. Гофмана). В то же время у пруссов бузина — священное дерево. Под ней обитают Пушкайтс и находящиеся у него в услужении гномы-барздуки и маркополи. Бук нередко выступает как символ величественности, процветания, чести и победы, стойкости и полноты жизненных сил. Позднее с ним начинает связываться символика письменности, буквенного знания, литературы (рус. буква, англосакс. boc, англ. book «книга» и др.). Гранат в ряде традиций выступает в функции райского (золотого) яблока, плода от древа познания, чудесного средства (в ряде сказочных мотивов). В Древней Греции считался образом смерти, забвения, но и божественной пищи, надежды на бессмертие, что находит объяснения в мифе о Персефоне, проглотившей гранатовое зернышко. Считалось также, что гранат возник из крови Диониса. В христианстве образ граната соотносится с даром, который принесён Иисусом Христом с небес
(ср. также представление о гранате как знаке божьего благословения в индуизме); гранат – одна из эмблем девы Марии. В Корее гранат трактовался как пища богов и посвящался умершим предкам. Дуб во многих индоевропейских традициях — священное дерево, небесные врата, через которые божество может появиться перед людьми, жилище бога или богов. Дуб посвящен Перкунасу (видимо, и Перуну), Тору, Зевсу, Юпитеру и другим громовержцам; разбитый молнией дуб в одних традициях считался недобрым, в других (например, в Литве), напротив, благоприятным знаком. Дуб иногда выступает и как образ дерева, на котором распято лишённое производительных сил божество (часто солнечное), которому, впрочем, суждено возродиться. Особую роль в мифологии играет образ дуба, увитого «золотой ветвью» омелы. Священным считалось и дубовое полено; с его помощью поддерживался вечный огонь в храме Весты; его ритуально сжигали в середине лета, сопоставляя это действие с лишением божества плодородия его мужской силы. Вместе с тем сожжение полена рассматривалось и как акт, ведущий к воскресению духа плодородия (характерно в этой связи широкое использование дубового пепла в народной медицине). Дубовая палица в качестве орудия громовержца или солнечного бога символизировала твёрдость власти, суровость. Венок из дубовых листьев отсылал к идее силы, мощи, достоинства. У дуба, почитаемого как царское дерево совершались важнейшие ритуалы (жертвоприношения, суд, клятвы и т. п.), устраивались праздники. В библейской традиции дуб (наряду с кедром) символ гордости и высокомерия; у дуба становится царём Авимелах, под дубом восседает Саул, под дубом погребают Дебору, под дубом Иаков закапывает чужих богов, на дубе находит свой конец Авессалом. У христиан дуб — эмблема Христа (по некоторым версиям христианского предания крест распятия был сделан из дуба). В Древней Греции центром святилища Зевса в Додоне был старый дуб, под которым находился источник. Зевсу был посвящен и особый крылатый дуб, на который было наброшено покрывало с изображением земли, океана и звёзд. В Афинах мальчик, произносивший во время элевсинских мистерий брачную формулу, увенчивался дубовыми листьями и терниями (в Риме дубовые ветви носили в брачных процессиях, видя в них символ плодородия). По некоторым версиям из дуба была сделана мачта корабля аргонавтов. В дуб и липу были посмертно превращены богами Филемон и Бавкида. «Дубовыми» нимфами являлись также греческие дриады и гамадриады. Дубу отводилась значительная роль в мифопоэтических представлениях кельтов. В частности, под дубом творит свои чары герой народных преданий Мерлин. В ряде традиций с дубом связывалось происхождение человеческого рода. Ель — символ храбрости, смелости (до дерзости, безрассудства), приподнятого состояния духа, верности, бессмертия, долголетия, надменности, царских достоинств. В Древней Греции ель считалась деревом надежды (бытовало представле-
ние, что троянский конь был частично сделан из ели; греки использовали еловые ветви при прорицаниях). В кельтском друидическом календаре ели посвящен день 23 декабря, когда согласно кельтской традиции, рождается божественное дитя, воплощающее дух плодородия. Рождественская ель символизирует начало годового цикла и жизни в целом. Еловая шишка — символ огня жизни, начала, восстановления здоровья; в ряде традиций ассоциируется с фаллосом. Впрочем символом огня (в т. ч. и небесного) являлась и сама ель, возможно, из-за сходства её формы с формой пламени (ср. англ. fir, «ель», fire, «огонь»). Ива имеет различные (часто противоположные) символические значения, встречающиеся иногда в одних и тех же традициях. Она может выступать в функции мирового древа или древа жизни и символизировать долголетие и обилие жизни. В европейской низовой традиции иве приписывались чары против луны и ведьм. В средневековой Европе её называли деревом певцов и поэтов, поскольку считалось, что она способна даровать красноречие. В Китае с ивой связывались представления о женской красоте, мягкости, податливости, о весне; существовало поверье о способности ивовых ветвей, вывешенных на воротах, отгонять злых духов, что согласуется и с более общим представлением об иве как средстве связи с духовным миром. Комплекс отрицательной семантики образа ивы включает такие символы, как несчастье и невежество (у древних евреев), печаль, грусть, смерть, похороны (ср. образ плакучей ивы в фольклоре и поэзии). В Древней Греции ива посвящалась женским божествам, так или иначе связанным с идеей смерти (Геката, Кирка, Персефона). В Японии ива — дерево печали, слабости, но и нежности, девичьего изящества, спокойствия, потребности в постоянстве или соединении. Пальма во многих ближневосточных традициях древности (Двуречье, Финикия, Египет) выступала в функции древа жизни (как древо жизни, соотнесённое с праведным человеком, пальма иногда изображается и в христианском искусстве), а в Древнем Египте и как образ времени, года. В ряде традиций понимается как образ фаллоса с вырывающимся из него пламенем или как андрогиническая и солярная эмблема, соотносимая с образами типа «майского» дерева. В христианском искусстве — символ мученичества и чистоты, знак посетивших гроб господень (также талисман против искушений), «пальмовым воскресеньем» называется день въезда Иисуса Христа в Иерусалим. Персиковое дерево, его плоды, цветы и ветви пользовались особым почитанием в Древнем Китае как один из основных символов бессмертия. Ветви и цветы, в частности, использовали для изгнания демонов, при лечении болезней, как амулеты (особенно при эпидемиях). Из персикового дерева изготовлялся ряд ритуальных предметов. Считалось, что из него были сделаны стрелы, которыми Чжан Сянь поражал небесного пса. Идея бессмертия, связывавшаяся с персиковым деревом и плодом, мифологически мотивировалась преданиями о Си-ван-му с её персиковы-
РАФАИЛ ми садами бессмертия. Персиковый цвет, отличающийся особой нежностью, символизировал женское начало (весной во время свадьбы невесте преподносилась цветущая персиковая ветвь). Персиковое дерево и плоды почитались также в Иране, странах Ближнего Востока, Средней Азии и др. Тростник в Восточном Средиземноморье (в частности, в Египте) выступает как эмблема царской власти, в христианстве, напротив, — символ смирения, но и справедливости. Триада (тростник, лилия и дубовый лист) в восточнохристианской традиции воплощает слабость человека (тростник), преображённую через воскресение (лилия) в силу (дубовый лист). У древнего населения Центральной Америки символ засухи, утраченной юности и жизненного тепла. В греческой мифологии с тростником связывается огонь как жизненное начало (Прометей приносит огонь людям в полом тростнике). В мифах из тростника изготовляются различные духовые музыкальные инструменты, нередко фигурирующие в мифологических текстах (ср. свирель Пана). Фиговое дерево (смоковница) понимается как символ брака, плодовитости, вожделения, женского начала, но и истины; часто сопоставляется с образом многогрудого дерева (плоды видны раньше чем листья). Листья и плоды иногда толкуются как сочетание мужского и женского начал, символизирующее жизнь и любовь. Иногда фиговым считается библейское древо познания добра и зла. Фиговый лист был первой одеждой Адама по вкушении им запретного плода. В мусульманской традиции плод фигового дерева считается священным. В буддизме с фиговым деревом ассоциируется священное дерево бодхи, под которым Будде открылась истина. Мифологизации подвергаются не только деревья и другие крупные Р., но и травы, мох и другие объекты растительного мира. Трава нередко выступает как символ простых людей, покорности, подчинённости, безвестности, неприметности, но также и полезности. В японской традиции известно противопоставление травы как женского начала деревьям как мужскому началу. С травой связаны идеи долголетия и здоровья. В ряде традиций распространено представление о траве как о волосах некоего первочеловека, из членов которого возникла земля или Вселенная. Некоторые мифологически отмеченные травы широко используются в ритуалах. Мох нередко символизирует скуку, в Японии старость. Особые системы символических значений образуют цветы и грибы. См. также статьи Древо жизни, Древо мировое, Древо познания, Лилия, Лотос, Мак, Мандрагора, Можжевельник, Омела, Осина, Роза. В. H. Топоров.
РАТИ (др.-инд. rati, «удовольствие», «наслаждение»), в древнеиндийской мифологии богиня любовной страсти, супруга бога любви Камы. Согласно преданию, когда Шива испепелил Каму, Р. обратилась с мольбами к Парвати, и Шива возродил её мужа. Приняв обличье смертной женщины, Р. вырастила Каму (родившегося в образе Прадьюмны, сына Кришны
859
и Рукмини), затем открыла ему связывающие их узы, снова стала его женой и родила от него сына Анируддху. Наряду с Камой, Р. занимает важное место в соответствующем культе; в Южной Индии засвидетельствованы особые церемонии, во время которых исполняется плач Р. по своему супругу. РАТНАСАМБХАВА [санскр. ratnasambhava, букв. «тот (из которого) возникают драгоценности»], в буддийской мифологии ваджраяны один из т. н. дхьяни-будд (см. Будда). Р. является главой семьи ратна. В мандале дхьяни-будд Р. изображается на юге, он жёлтого цвета, его правая рука — в варадамудре (ладонь повёрнута к зрителям), что символизирует щедрость. Его праджней (женским соответствием) считается Мамаки, и из него эманирует бодхисатва Ратнапани. Земным соответствием Р. считают бывшего будду Кашьяпу. Р. упоминается впервые в «Гухьясамаджатантре» (3 в. н. э.). По некоторым легендам, Р. порождены т. н. Ратнарая (три драгоценности) — основные компоненты буддизма — Будда Шакьямуни, дхарма и сангха. Л. М.
РАТ-ТАУИ (rc.t–t.wj, «Рат» — форма женского рода от имени Ра, «Тауи», букв. «обе земли»), в египетской мифологии богиня, жена Монту, родившая ребёнкасолнце Гора-па-Ра. Связана с культом Ра, отождествлялась с Иунит. Ипостасью Р.Т. нередко являлась Сешат. Р. Р.
РАУГУПАТИС, в литовской мифологии божество, ведающее брожением и ферментацией (с его помощью получают кислое тесто, пиво и т. п.). Ему приносят в жертву пёстрых молодых кур. P. (Rangupatis у М. Преториуса, 18 в.) имеет и несколько отличные имена у авторов 16 в., ср. Rauguzemapati у Я. Л а с и ц к о г о , Ruguczis у М. Стрыйковского, происходящие от литов. ruginti, «квасить» (rugpienis, «кислое молоко»), raugti, «квасить» (рус. «рыгать», «отрыжка»), и т. п. Таким образом, имя Р. обозначает «господин (повелитель) брожения, квашения». В. И., В. Т.
РАФАИЛ (евр. rephael, «исцели, боже»), в noслебиблейской мифологии один из семи великих ангелов (архангелов). Апо-
Архангел Рафаил обучает Адама и Еву. Гравюра В. Блейка. Бостон, Музей изобразительных искусств.
Архангел Рафаил с епископом Домонте. Картина Б. Е. Мурильо. Москва, Музей изобразительных искусств им. Пушкина.
крифическая книга Еноха (40, 9) признаёт его вторым в ряду архангелов (после Михаила). В неканонической книге Товита он выступает в роли ангела-целителя, посланного богом, чтобы вернуть Товиту зрение и избавить от одержимости злым духом Асмодеем девицу, предназначенную в жёны Товии (сыну Товита), и называется одним из «семи святых ангелов, которые возносят молитвы святых и восходят пред славу святого» (Тов. 12, 12– 15). Вместе с Гавриилом он наказывает ангелов-повстанцев Шемихазая и Азазеля (книга Еноха). Выступая наравне с
860
РАХИЛЬ
другими архангелами в функции просветителя (ср. Михаил), Р. научает Ноя распознавать целебные травы, передаёт Адаму книги тайных знаний (позднее, в «Потерянном рае» Дж. Мильтона, Р. представлен учителем Адама и Евы). Как и они, Р. сокрушает злых духов, склоняющих людей к порокам и преступлениям, особенно же насылающих болезни. Отголоски представлений о Р. как целителе прослеживаются в описанной Цельсом и Оригеном символике гностической секты офитов, представлявших семерых архангелов в образах животных, среди них Р. в образе змеи (дракона), связанной в ряде мифологий с врачеванием. Каббалистические представления ставят Р. во главе одной из высших ангельских иерархий — офаним. РАХИЛЬ (евр. rahel, «овца»), в ветхозаветном предании (Быт. 29–35) младшая дочь Лавана Арамеянина, сестра Лии, двоюродная сестра и жена Иакова. Иаков впервые встречает Р. у колодца близ Харрана в Месопотамии. Когда Р. подошла к колодцу, чтобы напоить скот, который она пасла, Иаков, отвалив камень от его устья, напоил овец, поцеловал Р. и заплакал (в мотиве колодца с его символикой плодородия, возрождения, священного брака, новой жизни воспроизводится сцена сватовства Ревекки, Быт. 24). Иаков, полюбивший красивую станом и лицом Р., вынужден служить Лавану в течение семи лет, чтобы получить Р. в жёны. Во время свадьбы Лаван ввёл к Иакову свою старшую дочь — некрасивую Лию. После традиционных семидневных празднеств отдал ему и Р., за которую Иаков служил ещё семь лет. Р., тайно уходя с Иаковом, всеми его домочадцами и слугами из дома Лавана в Ханаан, захватывает с собой статуэтки домашних богов своего отца; тот, догнав беглецов, требует идолов обратно. Иаков, ничего не знавший о краже, обещает Лавану, что похититель будет казнён, но Р. кладёт идолов под верблюжье седло и, ссылаясь на недомогание, остаётся сидеть на нём во всё время поисков, так что они оказываются безуспешными. Умерла Р. во время родов Вениамина и
и лунные затмения. Когда боги вкушали амриту, Р. удалось обманом получить к ней доступ и отпить несколько глотков. Но едва амрита дошла до его горла, солнце и луна заметили Р. в толпе богов и донесли о нём Вишну. Вишну срезал голову Р. своим диском, но так как голова демона от амриты стала бессмертной, она не погибла, а вознеслась на небо. С тех пор, желая отомстить луне и солнцу, голова Р. время от времени их заглатывает (Мбх. I 17, 4–9). П. Г.
Рахиль. Картина М. Готтлиба. 19 в.
погребена по дороге в Ефрафу (Вифлеем; 35, 19). В дальнейшей библейской традиции Р. и Лия выступают как праматери всего дома Израилева (Руфь 4, 11; Иерем. 31, 15, повторено у Матф. 2, 17–18). Это повествование, как показали клинописные находки (в частности, документы из Нузи), содержит множество реликтов правовых отношений, бытовавших в Северной Месопотамии сер. 2-го тыс. до н. э., которые поясняют значение некоторых фрагментов предания. В агадических толкованиях предпочтение нередко отдаётся Лии перед Р., хотя чаще утверждается их равенство. Так, обе сестры считаются прародительницами царей, пророков, судей и героев. Из четырёх видов растений, применяющихся для культовых целей во время праздника Кущей и символизирующих четыре праматери – Еву, Сарру, Р. и Лию, Р., как умершая самой молодой, олицетворяется речной вербой, вянущей раньше остальных. РАХУ (Rahu), в индийской мифологии демон (асура), сын царя дайтьев Викпрачитти и дочери Дакши Симхики. Р. считался также планетой, вызывающей солнечные
Рахиль, прячущая идолов. Фреска Д. Б. Тьеполо в архиепископском дворце в Удине (Италия). После 1726.
В монгольских письменных источниках в основном сохранился индийский мифологический сюжет о Р. Приняв облик бога луны, Р. проникает к тенгри, которым бог солнца (или Хормуста) вернул ранее захваченный асурами напиток бессмертия (аршан); отведав его, Р. становится бессмертным, прежде чем Очирвани по приказу Хормусты удаётся разрубить Р. пополам. С тех пор в отместку Р. периодически заглатывает луну и солнце. В устных традициях монголов (калмыцкая и халхасская версии) Р. (Араха, имеющий, по-видимому, облик змеи) выпивает аршан, изготовленный божеством (Бурханбакши, Очирвани, Арья-Була — санскр. Авалокитешвара), и мочится в сосуд (вариант: проглатывает напиток вместе с сосудом). Согласно некоторым версиям, замена аршана (как дождевой влаги) мочой демона грозит истреблением всего живого на земле. Чтобы не допустить этого, АрьяБула выпивает содержимое сосуда, отчего весь чернеет (ср. возникновение при изготовлении амриты угрожающего всему живому яда, который проглатывает Шива, из-за чего у него синеет шея). Араху же разгневанное божество рассекает посохом или очиром (оружие громовержца Очирвани) надвое. Нижняя часть демона проваливается в нижний мир, откуда извергает вулканы, или распадается на заполнивших землю насекомых и пресмыкающихся. Верхняя часть демона (голова) прячется за месяцем (за тучей, деревом), но благодаря солнцу и луне её обнаруживает божество и приковывает к телеге на луне (чем объясняются лунные пятна) (варианты: к горной вершине, к скале). Голова Арахи периодически заглатывает солнце и луну (поэтому происходят затмения). В варианте мифа тункинских бурят божество преследует Р. за то, что он съел шерсть на человеке; иногда он квалифицируется как изобретатель водки. В некоторых бурятских версиях образ Р. раздваивается: Алха, глотающий луну, и Архан-шутхер («дьявол Архан»), глотающий солнце. По представлениям эхиритов и булагатов, Архан-шутхер — лишь маленький волосатый дух, который дразнит громовержца Хухедей-мергена, а затем скрывается, в его укрытие Хухедей-мерген направляет громовые стрелы. В некоторых сюжетах бурятской мифологии Архан появляется из отрезанной головы поверженного в космической схватке вождя тёмных восточных тенгри Ата Улана. По ордосской версии, Р. — отвратительное зловонное девятиглавое чудовище с десятью тысячами глаз и змеиным хвостом. Когда Р. приближается к солнцу и смрад проникает в 18 ворот находящегося там стеклянного города, его жители запирают
РЕКА предстаёт как бог войны, покровитель оружия. Выступает в паре с Анат, очевидно, являющейся его супругой, или Кудшу; тесно связан с Хороном. Отождествлялся с шумеро-аккадским Нергалом, в эллинистическую эпоху — с Аполлоном. В теогонии Санхонйатона — Филона Р., очевидно, соответствуют «свет», «огонь» и «пламя» — потомки Геноса и Генеи, открывшие людям способ добывания и использования огня; от них происходят гиганты. Р. вошёл в египетский пантеон; почитался также на Кипре. Согласно египетским источникам, Р. носит короткое одеяние, перетянутое ремнями, высокую конусообразную шапку, в руках у него щит, копьё и боевой топор. Одной из ипостасей Р., возможно, являлся палестинско-ханаанейский бог Миккаль. И. Ш.
Спящий Рустам, Рахш борется со львом. Миниатюра к «Шахнаме» С. Мухамада. 1515–22. Лондон, Британский музей.
ворота, и земля погружается во мрак. В другом ордосском варианте мифа верхняя часть туловища, разорванного надвое Очирвани, находится на солнце, а нижняя — на луне (либо наоборот: у смотрящего на солнце глаза слезятся из-за того, что ему стыдно созерцать нижнюю обнажённую часть тела демона). В дербетской версии Арахи — передняя часть мангусалюдоеда, разрубленного верховным божеством (великим бурханом); зад чудовища виден на солнце (это пятна на нём). Арахи же борется с месяцем. В одном халхасском сюжете верхнюю часть чудовища за палочку, продетую в его ноздри, держат солнце и месяц. Имеется халхасское поверье, согласно которому Р. (Арах) сам наделён функцией громовержца и именуется одной из звёзд семизвездия, которая вызывает затмения; ср. формулу (правда, редкую) монгольского шаманского призывания: «61 великая звезда, возглавляемая Раху». Р. сближается с другими фольклорно-мифологическими персонажами : в одном ордосском варианте чудовище, прикованное Очирвани по частям к солнцу и к луне, называется Арга (Арха?) Белый заяц (Арга чагаан туулай); существуют версии мифа о Дайн Дерхе, в которых он либо отождествляется с Арахи, либо является его соперником и вступает с ним в поединок. С. Ю. Неклюдов.
РАХШ (фарси, восходит к корню, означающему «свет», «сияние»), в иранском эпосе богатырский конь Рустама. Р. избран Рустамом, потому что он один выдерживает тяжесть его руки (известный эпический мотив выбора и испытания коня). Р. – верный товарищ и помощник Рустама: в согдийском тексте о Рустаме (5 в.) он будит его при приближении врагов, в «Шахнаме» во время похода Рустама в Мазендеран Р. убивает дикого льва. Образ Р. вошёл в персидские и таджикские сказки. И. Б.
РАШАП, Решеф (rsp, «пламя»), в западносемитской мифологии бог огня и молний, губитель, насылающий мор. Иногда
РАШИ, в грузинской мифологии быстрые, всемогущие кони героев; имя восходит к имени легендарного коня Рахш в иранской и таджикской мифопоэтических традициях. Появление Р. необычно: они рождаются из мышц человека, выходят из моря, вырастают из земли. Различаются земные, морские и небесные Р. Земные Р. наделены добрыми функциями, обладают вещим даром, прозорливостью; помогая герою, они выполняют все его поручения. У морских Р. дикий нрав; герой выводит их из пучины или волшебными удилами, или с помощью земных Р. Молоко морских Р. обладает целебными свойствами, но добыча его сопряжена с опасностями. Небесные Р. обычно крылаты, огнедышащи. Приручаются они с большим трудом, но приручённые становятся верными помощниками героя, выполняют все его поручения. М. Чачава.
РАШНУ (авест.), Рашн (среднеперс.), в иранской мифологии дух праведности. Вместе с Митрой и Сраошей один из загробных судей благих и злых деяний. Для их нелицеприятного взвешивания ему доверены весы. Р. — постоянный спутник Митры, вездесущ и всеведущ, часто упоминается в связи с мировой рекой Рангхой как местом его обитания, на вершине мировой горы («Яшт» XII 25). Л. Л.
РЕВЕККА (греч. Ρεββεκα), Ривка (евр. Ribqa, возможно, от rbq, «откармливать» или от аккад. rabaku, «быть нежным»), по ветхозаветному преданию, жена Исаака, родившая ему близнецов Иакова и Исава, одна из четырёх прародительниц еврейского народа. Дочь Вафуила Арамеянина, племянника Авраама, сестра Лавана. Рождение её в арамейской семье города Харрана (одного из культурных центров Северной Ме-
Ревекка и Елеазар. Картина Б. Мурильо. 1650. Мадрид, Прадо.
861
сопотамии) указывает на родство евреев с арамейцами, их связь с цивилизацией Двуречья. Р. покидает языческий Харран, повторяя путь Авраама. Но, в отличие от Авраама, призванного в Ханаан непосредственно голосом свыше, Р., как женщина, получает указание через Елеазара, домоправителя Авраама, посланного Авраамом на его родину за женой для сына его Исаака. Сопровождаемый караваном верблюдов, везущих свадебные подарки, Елеазар останавливается у колодца и молится о ниспослании ему знамения — девица, предназначенная в жёны Исааку, должна начерпать воды для всего каравана. Ею оказывается Р., девица «прекрасная видом» (Быт., 24, 16), родственница Исаака. Сопровождаемая пророческим благословением Лавана: «Сестра наша, да родятся от тебя тысячи тысяч!» (24, 60), Р. отправляется в Ханаан и становится женой сорокалетнего Исаака. Вначале Р. была неплодна, но после усиленных молитв Исаака зачала. К великому её удивлению, «сыновья в утробе стали биться» (согласно более поздней легенде, будущий праведник Иаков приходил в движение, когда Р. проходила мимо святых мест, а нечестивый Исав радовался, почувствовав близость идольских капищ. — «Берешит рабба», 63, 6). По преданию (мидраш Га-Гадол к Быт. 25, 32), Исав родился первым потому, что ещё в утробе Р. пригрозил Иакову, что убьёт мать, если тот не уступит ему первородство. Впоследствии Р., полюбившая Иакова за кротость, научила его хитростью возвратить утраченное первородство, а потом, опасаясь мести Исава, уговорила мужа отправить Иакова к своим родным в Харран. В позднейших представлениях Р. выступает защитницей своих потомков перед небесным престолом, как некогда она защитила Иакова от Исава. Д. В. Щедровицкий.
РЕКА. Важный мифологический символ, элемент сакральной топографии. В ряде мифологий, прежде всего шаманского типа, в качестве некоего «стержня» вселенной, мирового пути, пронизывающего верхний, средний и нижний миры, выступает т. н. космическая (или мировая) Р. Она обычно является и родовой (или шаманской) Р. Иногда её составной частью бывает символически переосмысленная реальная главная Р. данного региона. Примером космической Р. может служить эвенкийская Мумонги хокто бира
862
РЕКА
Ревекка у источника с Элеазаром. Картина Н. Пуссена. 1648. Париж, Лувр.
(«водяная дорога-река»). В её верховьях (в верхнем мире), в болотистом месте с обильными пастбищами живут души оленей, а рядом обитают души людей, служащие источником продолжения человеческого рода; вдоль среднего течения Р. (в среднем мире) обитают живые люди и животные, в низовьях помещается мир мёртвых, куда шаман провожает душу умершего. Эвенки отождествляют с космической шаманской Р. и шаманское дерево туру, и шаманский чум с примыкающими к нему с востока молодыми лиственницами и деревянными изображениями духов — дарпэ и с запада ритуальной галереей — онанг: дарпэ символизирует верховья Р. и верхний мир, чум — средний мир, а онанг — Р. мёртвых (онанг поэтому делался из мёртвого леса — валежника). В ряде традиций, характеризующихся дуальной организацией общества, описываются две космические родовые Р., символизирующие каждую из двух фратрий; эти Р. текут параллельно (иногда с неба) и впадают в общее море. Эвенкийские, орочские и т. п. изображения такой космической Р. или двух Р. показывают, как всё, что есть в трёх мирах, располагается по течению космической Р. и её земного воплощения — реальной Р. У енисейских кетов осью вселенной является Енисей. В верховьях Енисея (тёплый верх, небо) находится добрая Томэм, оттуда прилетают птицы и приходит весна, в низовьях Енисея (холодный низ, преисподняя) находится злая Хоседэм (в царстве на острове в устье Енисея собираются мёртвые души). Другим вариантом образа космической Р., вероятно, является находящееся в центре вселенной большое море или озеро, из которого вытекают главные Р. (иногда они текут из центра, отмеченного древом мировым) или одна Р. В калмыкской космологии из середины озера Марво растёт древо жизни Замбу; из него в направлении сторон света текут четыре большие Р., которые, сделав по семь меандров, возвращаются в озеро. Озеро центра находится на высокой горе, и Р. свергаются вниз по скалам, имеющим облики голов слона, быка, лошади, льва. Таким образом, широко распространённая в разных традициях идея четырёх стражей стран света в данном случае соединяется с образом четырёх Р., которые не только задают
структуру пространства, но и выступают как элементы мифопоэтической классификации (характерно также, что Р. несут в своих водах элементы, из которых состоят скалы: золотой песок, серебряный, красный и голубой). Четыре Р., указывающие стороны света, известны в библейских легендах (ср. Быт. 2, 10–14). На мусульманских персидских миниатюрах иногда изображается четыре потока воды, растекающихся по четырём направлениям из-под райского дерева туба, на котором сидит птица Хома; вокруг находятся Мухаммад и его сподвижники. Упомянуты четыре реки и в «Младшей Эдде» — Кермт, Эрмт и две Керлауг, которые Тор переходит вброд, когда асы у ясеня Иггдрасиля вершат свой суд. В «Речах Гримнира» описывается, как олень Эйктюрнир поедает листья мирового дерева и из падающей с рогов в Хвергельмир влаги образуются многочисленные Р., одна из которых находится у жилища богов, другие – в земле людей, но устремлены в хель. В «Прорицании вёльвы» (19–20) сообщается об источнике Урд, омывающем Иггдрасиль и ставшем местом, откуда произошли три девы — Урд, Верданди и Скульд. Ещё одно отражение образа Р. как космических вод можно видеть в мифопоэтических представлениях о происхождении Р. из первозданного океана мирового: его вездесущность объясняет помещение Р. по краям земли, на небе, в преисподней. В греческой мифологии Океан — величайшая река в мире (Hom. Il. XIV 245–246), окружающая землю и море, дающая приют небесным светилам и начало всем водам, в т. ч. и Р. (XXI 195–197 и др.). Грекам было знакомо и представление о Р., падающей с неба. В Древнем Египте считалось, что Нил является порождением Нуна, открывающего Нилу два истока. Согласно Геродоту, Нил выходит наружу между скалами Крофи и Мофи и течёт и на север, в Египет, и на юг, в Эфиопию (Herodot. 2, 28). Космичность Нила, его подземный и небесный характер подчёркиваются во многих текстах. В гимне богу Атону (14 в. до н. э.) говорится: «Ты создал Нил в преисподней и вывел его на землю по желанию своему, чтобы продлить жизнь людей... Ты даровал небесам их Нил, чтобы падал он наземь... Нил на не-
бе для чужестранцев и для диких животных о четырёх ногах, а Нил, выходящий из преисподней, — для земли возлюбленной...». Нил был тем мифологическим и ритуальным объектом, который соединил многие локальные варианты мифологических представлений и ритуальной практики. В «Текстах пирамид» об Осирисе говорится как о «новой воде», при этом имеется в виду разлив Нила (поздняя традиция склонна соотносить разливы Нила именно с мифом об Осирисе). Вместе с тем Павсаний в своём «Описании Эллады» (X 32, 18) связывает разливы Нила со слезами Исиды, которая ежегодно оплакивает Осириса; Гелиодор в «Эфиопике» называет величайшими праздники египтян, посвященные Нилу. Плутарх («О реках», 16) сообщает о фараоне, который принёс в жертву Нилу собственную дочь. Овидий, Диодор, Ювенал и некоторые другие античные авторы нередко говорят о человеческих жертвах Нилу, однако собственно египетские источники не содержат подобных сведений. Вместе с тем образ «подземного Нила» был тесно связан со смертью, с душами умерших и судом над ними в загробном мире (опять-таки важна его ассоциация с Осирисом — верховным судьёй мёртвых). Аналогичную роль играют Р. нижнего мира во многих других традициях. Примерами могут служить чёрная Р. смерти подземного царства Туони в «Калевале» (в неё, в частности, бросают разрубленного на части Лемминкяйнена) или подробная гидрография греческого айда — Р. забвения Лета; Р., окружающая подземное царство; Стикс; Кокит; Пирифлегетон; Ахеронт. С этими Р. связан мотив переправы душ мёртвых, в которой участвуют Гермес Психопомп и Харон. И в этом случае топографические объекты нижнего мира обнаруживают связь с посмертным судом. В некоторых традициях сама Р. выступает как божество, символизирующее высший суд (сР. Р.-Судию у хеттов или ханаанеян, обычай испытания водой — как одной из форм ордалии — «божьего суда»; так же объясняется и обычай клятвы при воде). Следы космической, мироустрояющей роли Р. отражаются и в создании особого пласта имён — сакральной гидронимии, предполагающей, с одной стороны, сакрализацию реально существующих Р., и, с другой стороны, соотнесение этих реальных Р. с их небесным мифологическим прообразом — космической Р. Все крупные Р. каждого ареала: Хуанхэ, Янцзы, Меконг, Ганг, Инд, Тигр, Евфрат, Волга, Днепр, Обь, Амур, Конго, Замбези, Миссисипи, Амазонка и т. п. – могут быть сакрализованными или, во всяком случае, входящими в мифологические мотивы. В «Ригведе» прославляется Синдху (Инд) как Р., текущая впереди всех струящихся вод и превосходящая их по силе; Синдху богата конями, колесницами, одеждами, золотом, шерстью. Восхваляются и притоки Синдху, и другие крупные реки Индии — Ганга, Ямуна, Сарасвати, Парушни, Шутудри и др. Главной рекой ведийской сакрализованной географии является Сарасвати. Сарасвати хорошо известна в персонифицированном виде: она не только богиня Р., но и нередко отождествляется с Вач, персонифицированной Речью.
РЕКА
Нисхождение Ганги. Картина П. Сайни.
Связь Р. с речью принадлежит к числу архетипических образов. В основе идентификации не только акустический эффект шумно текущей воды, но и образ самого потока Р. и речи, последовательного перетекания — развития, от начала до конца, до состояния смысловой наполненности. Образ Сарасвати оказался настолько влиятельным и индуцирующим новые элементы содержания, что к нему было создано мужское соответствие — Сарасват, которое подчёркивало мужской аспект плодоносной силы Р. (как и речи). В «Ригведе» Р. не раз называются божественными (IV 55, 3; V 46, 6; 49, 4) и бессмертными (I 62, 10). Часто обыгрывается сакральная речная нумерология — 3, 7, 3х7, 99; есть упоминание и о четырёх сладкотекущих Р. (I 62, 6). Р. — супруги быкаИндры (V 42, 12), они сестры Варуны (VIII 41, 2), и он живёт в них. Один из наиболее известных «речных» мифов — рассказ о сошествии на землю Ганги, дошедший до нас в разных версиях древнеиндийского эпоса (Мбх. III, Рам. I) и в ряде памятников изобразительного искусства (ср. рельефное изображение мифа в храме Махабалипурам, Мадрас). Царь Бхагиратха умолил прекрасную деву Гангу (образ небесной Р., не смешивавшейся с земными Р.) смыть её священными водами грехи предков. Её воды низринулись с вершины снежной горы на землю, заполнили пересохший океан, проникли в подземное царство, коснулись праха предков Бхагиратхи, которые получили очищение и обрели небесное блаженство. С тех пор Ганга течёт по земле и впадает в океан. С Гангой связаны такие важные мотивы, как проглатывание Ганги мудрецом Джахну, пребывание в Ганге семени Шивы и омовение сестёр Криттик в мифе о рождении Сканды и др. В китайской традиции рассказывается о небесном духе Цзюй-лин, который про-
исходил из верховьев реки Фэньшуй и некогда был духом Р. Он не только расколол и раздвинул гору Хуашань, которая мешала течь Хуанхэ, и открыл Р. прямой путь к морю, но и выступил (в даосской традиции начала нашей эры) как космический первотворец, отделивший небо от земли. В водах Хуанхэ Юй увидел речного духа, давшего ему карту рек, благодаря которой Юй догадался, как нужно бороться с потопом. Важную роль в мифе творения сыграл хеттский бог Р.: после того как небо и земля были разделены, он «взял себе очищение, жизнь потомства и силу плодородия». Известный хеттский ритуал Туннави иначе называется обрядом Р.: «Когда Старая женщина (жрица) приходит на берег реки, она отламывает тонкий кусок хлеба для божества берега реки, и она кладёт его на берег реки, и она разбрасывает муку и куски пирога на берег, и льёт на берег вино, и говорит: божество берега реки! Смотри! Я пришла к тебе. И ты, божество реки, с берегов которой взята эта глина, возьми её в свою руку, и очисти этого человека глиной; очисти все двенадцать частей его тела». При обряде очищения бога и человека от заклятия перед храмом вырывают водоём, соединяют его каналом с Р., делают образы клятв и проклятий из серебра и золота, кладут их в лодку и выпускают её по каналу в Р. Старая женщина произносит заговор: «Как лодку река унесла..., так точно река унесёт всех тех, кто виновен в заклятиях... Пусть злые слова уплывут в далёкие страны, за море! Вспять не обратится река, обратно пусть не приплывут заклятия и злые слова!». Существенна роль Р. в библейской и христианской мифологиях. В награду людям Р. прокладываются в пустыне, открываются в горах, иссекаются из скалы; в наказание же Р. иссушаются, превращаются в пустыню, в смолу, в кровь, наполняются гадами. Одна из казней египетских состояла в том, что господь (руками Аарона) ударил жезлом по воде, и она превратилась в кровь (Исх. 7, 17–21). Фараону снится сон о семи тучных и семи тощих коровах, выходящих из Р. (Быт. 41, 1–3); на берегу Р. фараонова дочь находит корзину с младенцем Моисеем (Исх. 2, 5–6) и т. д. В новозаветной традиции в Р. Иордане происходит крещение водой; один из эпитетов Иисуса Христа — «Река жизни».
863
В Древней Греции (как на Балканах, так и в Малой Азии) очень многие Р. были включены в сакральную топографию. На их берегах разворачивается действие многих мифов, они населены наядами. Некоторые мифы разыгрываются именно в «речном» коде; ср. миф об Алфее и Аретусе, сходный мотив в «Фьезоланских нимфах» Боккаччо, где любовное соединение героев продолжается посмертно, когда они превращаются в два сливающихся ручья — Африко и Мензола. Греки мифологизировали и свои Р. [Пермес (ср. пермесские девы — музы), источник Иппокрена, Алфей, Пеней, Меандр, Скамандр] и чужие (Стримон, Гебр, Падуе, Роданус, Фасис и др.), а часто создавали полностью мифические, как гиперборейский Эридан, с которым связана гибель Фаэтона. Особое место в греческой мифологии занимает Нил, сын Океана и Тефиды, у которых родились три тысячи сыновей — речных божеств. Один из вариантов т. н. основного мифа актуализирует роль Р. Поединок между громовержцем и его противником в значительной степени объясняется тем, что последний запрудил воды Р., чем вызвал угрозу плодородию и жизни. Само имя древнеиндийского чудовища Вритры означает «затор», «запруда», «преграда». Индра «убил дракона, он просверлил отверстия для рек, он рассек чресла гор», и теперь «как мычащие коровы, спеша, прямо к морю сбегают воды» (PB I 32, 1– 2). Имя матери Вритры Дану означает поток, воду; этот же корень используется в названиях ряда мифологизированных Р. иранского происхождения — Дон, Днепр, Дунай и т. п. Сходные мотивы поражения чудовища, удерживающего воды, и его матери — Р. известны во многих традициях (ср. южноамериканские мифы о змее — удерживателе вод, при том, что змей связан с огнём, ср. Змей Огненный Волк), но бывает, что главная функция змея — охранять Р. (кстати, иногда змея превращается в Р., чем и объясняется извилистость её течения). Многочисленны предания и легенды, относящиеся к Днепру (этимология названия этой Р. восходит к иран. danu, «река», «вода», и индоевроп. *iebhr- с идеей соития, плодородия). В них сочетается, по крайней мере, два слоя: миф о небесном происхождении Днепра и его порогов и одна из версий основного мифа, согласно которой божий
Речная нимфа. Картина Г. Дж. Дрейпера. 1863.
864
РЕКОМ
коваль гнал запряжённого в плуг змея вплоть до Чёрного моря [отсюда — т. н. Змиевы валы (сам корень слова «вал» неотделим от имени противника громовержца — Волос/Велес, др.-инд. Вала, Вритра и т. п.)], не давая ему напиться воды из Днепра: разрешение на это было дано змею лишь по достижении Чёрного моря. Реконструируется и мотив происхождения днепровских порогов в местах остановки змея. Сходные мотивы отмечены в гуронском дуальном мифе об Иоскехе и Тавискароне. Спасаясь от погони, Тавискарон создавал на Р. пороги и быстрины; капли его крови, падая на землю, превращались в кремень (ср. близкое объяснение Р. Дунай как потока крови одноимённого богатыря в русских былинах). Существует огромный фольклорный материал, мотивирующий происхождение Р. Образ Р. играет значительную роль в сказочных мотивах (ср. в русских сказках такие мотивы, как Р.-оборотень, огненная Р., за которой живёт змей, Р. и баба-яга, молочная Р. с кисельными берегами, Р. из пива, мёда, вина и водки и т. п., ср. также важный мотив купания героя или девиц царевен и т. п. в Р. или озере). У американских индейцев многочисленны сказки о духах Р. (нередко в противопоставлении к духам гор), о Р. и соответствующем животном (ср. сказку «Бобр и река Гранд-Ронд»), о падении моста богов в Р. и т. п., этиологические сказки о происхождении Р. и о том, почему они текут в одну сторону, почему они меняют направление (здесь особая роль отводится Койоту). Роль Р. как места совершения ритуалов в значительной степени объясняется пограничной функцией Р.: она рубеж между этим и тем, нижним миром, между своим пространством и чужим. Символические значения Р. – препятствие, опасность, потоп, наводнение; ужас, вход в подземное царство; речь, сила прорицания (в древней Англии Р., в частности, почитались и за их пророческие свойства). Мотив вступления в Р. означает начало важного дела, подвиг; переправа через Р. — завершение подвига, обретение нового статуса, новой жизни (ср., в частности, буддийскую символику). В христианской символике с образом Р. связаны святые Христофор и Евстахий. В. H. Топоров.
PЕKOM, в осетинской мифологии божество плодородия, покровитель древнего рода Царазоновых (13 в.) в Алагирском ущелье Северной Осетии; позднее божество иронской и туальской этнических групп осетин. Считалось, что храм Р. (в Цейской котловине, близ селения Цей) построен им самим из брёвен, не поддающихся гниению, которые погружались сами собой в арбы, и волы везли их без проводника по назначенной дороге. В честь Р. в определённый день в году приносили в жертву баранов, быков, варили пиво и другие напитки и устраивали пир, на котором имели право присутствовать только мужчины. Однажды в день праздника к храму Р. шла женщина, которая несла на руках ребёнка и гнала перед собой барана, предназначенного в жертву Р. Когда она приблизилась к храму, вдруг задул сильный ветер, превративший её, ребёнка и барана в каменные изваяния. В храме хранилась
зрительная труба Р., его шлем, стрелы и другие предметы, обладавшие чудотворной силой. Р. приносит изобилие, урожай, охраняет скот, луга, отгоняет чертей и разные болезни. Однако Р. требовал, чтобы каждый охотник, убивший тура, оставлял его рога в храме, а из мяса животного приготовлял шашлык, иначе охотник больше не сможет убить даже дичи. В нартском эпосе Р. возник одновременно с Мыкалгабырта и Таранджелозом из трёх слезинок бога, пролитых им по поводу гибели нарта Батрадза. Б. К.
РЕЛИГИЯ И МИФОЛОГИЯ. Вопрос о соотношении религии (Р.) и мифологии (М.) по-разному решался учёными разных направлений. Старая, т. н. мифологическая (астрально-мифологическая, натуристическая), школа, которая впервые начала систематически исследовать мифологический материал главным образом индоевропейских, но отчасти и других народов, не ставила этого вопроса в прямой форме, потому что Р. в то время считались лишь сложные вероучения – христианство, ислам, иудаизм и др., М. же рассматривалась как древняя поэзия. При этом сторонники мифологической школы не разграничивали М. в этом понимании от народных религиозных верований. Впервые применил понятие «миф» к христианскому вероучению крупный историк Р., либеральный богослов Д. Штраус («Жизнь Иисуса», 1835), пытавшийся снять мифические наросты и наслоения с облика «исторического Иисуса». Больше сблизили М. и Р. этнографы эволюционистской школы. По мнению Э. Тэйлора, в основе всей М. лежит примитивное анимистическое мировоззрение, из которого и вся Р. черпает своё содержание. Этот взгляд по-разному варьировался этнографами-эволюционистами. Н. Харузин видел в М. главный источник для познания религиозных верований народа, поскольку мифологический материал используется в культе. Согласно Харузину, без М. — своего рода мировоззрения первобытного человека — нельзя уяснить себе и Р. Американский этнограф Д. Бринтон тоже подчёркивал тесную связь М. с Р., считая, что сама М. по существу религиозна; однако, по его мнению, не Р. происходит из M., a М. происходит от Р.; подлинные мифы являются плодами того проникновения в божественное, которое составляет реальную и единственную основу всех религий. К. Прёйс полагал, что миф — необходимая составная часть культа. Сходные взгляды высказывались и в марксистской литературе. Так, Г. В. Плеханов находил, что религиозные представления – это мифологический элемент Р. При этом Плеханов признавал этиологическое значение мифов — «первого выражения сознания человеком причинной связи между явлениями». П. Лафарг не проводил разграничения между понятиями «миф» и «Р.». По А. Б. Рановичу, М. — всегда один из элементов Р. Но уже с кон. 19 в. делались попытки отграничить М. от Р., даже противопоставить одну другой. Эти попытки выражали тенденцию обелить Р., освободить её от компрометирующего мифологического элемента, от наивных или забавных рас-
сказов, над которыми смеялись уже древние мыслители. Так, Ф. Джевонс писал, что миф – это ни Р., ни источник Р.; это – первобытная философия, наука, а частью художественный вымысел; Р. может только отбирать мифы, отбрасывая то, что с ней несовместимо. С. Рейнак проводил резкую грань между мифами и Р.; М. представляет собой, по его мнению, лишь собрание рассказов, тогда как для Р. характерны эмоции и выражение их в действиях, чего нет в мифах. Настойчивее всего пытались размежевать Р. и М. сторонники теории прамонотеизма — Э. Лэнг, В. Шмидт и их последователи. Они видели свою основную задачу в том, чтобы представить Р. как чисто моральное мировоззрение, лишённое низменных, грубо мифологических мотивов, и освободить от таких мотивов в особенности первобытную Р., состоявшую будто бы в почитании единого бога-творца. Основоположник теории прамонотеизма Э. Лэнг писал о двух течениях — религиозном и мифическом в Р.; религиозное течение даже у дикарей свободно от магических обычаев умилостивления духов; мифологическое же полно магии, обманА. В. Шмидт, глава венской школы, старался доказать, что мифологические элементы в Р. представляют собой поздние наслоения, лишь затемняющие, загрязняющие первоначальный образ небесного единого бога — образ, по его утверждению, возвышенный, морально чистый, лишённый вначале всяких мифологических черт. Представители теории прамонотеизма только выразили наиболее откровенно ту мысль, которая, быть может, неосознанно для самих авторов, сквозит и в сочинениях других буржуазных учёных: примесь М. загрязняет Р. В апологетической тенденции, однако, нельзя обвинить тех авторов, которые разграничивали миф и Р. путём сужения понятия Р.; так, например, В. Вундт считал, что Р. налицо лишь там, где есть вера в богов, а М. охватывает веру в духов, демонов, в души людей и животных, и она представляет собой не более как начатки Р. Близок к этому взгляд П. Эренрейха, согласно которому, М. вначале не была религиозной и лишь на поздних ступенях связывается с Р. В противоположность теоретикам прамонотеизма марксисты признают Р. явлением отрицательным, М. же — положительной культурной ценностью, считая, что именно примесь Р. «портит» М. Ту же приблизительно мысль высказывал М. Горький; он был склонен сближать, почти отождествлять мифологическое и сказочное творчество и резко разграничивал, даже противопоставлял друг другу М. и Р. Он считал, что мифы, как и сказки, вырастали на почве трудового опыта народа, выражали мечту трудящегося человека о покорении природы; а Р. возникла из отрыва идеологического мышления от практики, от труда. Взаимодействие М. и Р. на большом фактическом материале рассматривается венгерским марксистом И. ТренченьиВальдапфелем. По его мнению, Р. — сила реакционная, подчиняющая человека тайным силам, в то время как М. — сила прогресса, даёт крылья человеческому самосознанию, создавая положительных ге-
РЕС роев и даже прекрасные образы богов как высшую ступень самосовершенствования человека; в первобытном обществе М. была частью Р., позднее, на рубеже бесклассового и формирующегося классового общества, мифотворчество отделилось от Р.; М. стала свободной и прогрессивной областью фантазии, в которой человеческое самосознание смогло вступить в борьбу против пут Р., старавшейся вселить в человека чувство беззащитности и зависимости от внешних сил. Толкование Тренченьи-Вальдапфеля (как отчасти и М. Горького) основывается по существу лишь на развитой и поздней мифологии, преимущественно греческой; исследователь почти не принимает во внимание первоначальные стадии развития мифа. Историческое соотношение М. и Р. на самом деле было гораздо сложнее. В современной науке господствует мнение о тесной связи между М. и Р., при этом остающимися самостоятельными. Источники Р. и М. различны: корни Р. — в бессилии человека перед слепыми природными и социальными стихиями; М. — в элементарной потребности человеческого ума в понимании и объяснении окружающей действительности. Выражаются Р. и М., конечно, в формах, обусловленных и общим уровнем общественно-культурного развития, и конкретно-историческими факторами. Сама по себе мифотворческая деятельность человеческого разума не заключает в себе ничего религиозного, о чём свидетельствуют мифы аборигенов Австралии, островитян Океании, народов Африки и Америки (о животных, об окружающей человека природе). Самые элементарные из них содержат ответы на вопросы: почему ворон чёрный; почему летучая мышь плохо видит днём; почему медведь без хвоста, и т. п. Другие мифы служат объяснением того, почему море такое большое; почему солнце совершает ежедневно свой путь по небу с востока на запад; откуда люди получили огонь; почему различаются формы тела мужчин и женщин, и т. п. Но когда мифы объясняют явления социальной жизни, обычаи, нормы поведения (касающиеся, например, разделения по возрасту и полу, родственных, межплеменных отношений и др.), это объяснение превращается в мифологическое обоснование и оправдание данных форм социальной практики, санкцию и сакрализацию их; таким образом, сакрализованные социальные нормы, предписания, запреты становятся обязательными и неприкосновенными. В классовом обществе боги начинают олицетворять в первую очередь социальную власть. «Фантастические образы, в которых первоначально отражались только таинственные силы природы, приобретают теперь также и общественные атрибуты и становятся представителями исторических сил» (Энгельс Ф., см. Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 20, с. 329). Возникает миф, который выполняет важнейшую социально-нормативную функцию. Социальная практика обосновывается и освящается ссылкой на мифическое прошлое; в мифе повествуется о действиях мифических предков, культурных героев, демиургов, установивших данный обряд или данный за-
прет. Так узакониваются обряды инициации, тотемический ритуал, брачные нормы. И сами мифы, и фигурирующие в них персонажи обычно окутаны строгой тайной от всех непосвящённых, от нечленов рода или племени. Устанавливается, неразрывная связь между мифами и религиозными обрядами. Миф как бы разъясняет и обосновывает совершаемую религиозную церемонию; а эта церемония (обряд) как бы воспроизводит в лицах рецитируемый или пересказываемый миф. Это тесное взаимодействие мифа и обряда вызвало длительный спор в науке: что является первичным, а что производным — миф или обряд. Большинство современных учёных склоняются к мнению о первичности обряда по отношению к мифу, но одновременно не отрицается и обратная зависимость и взаимодействие мифа и обряда (см. Культовые мифы, Обряды и мифы, Тотемические мифы). Хотя М. играет и важную роль в истории Р., как бы поставляя материал для содержания религиозных верований, не она является самым существенным элементом Р. Ещё Робертсону Смиту принадлежит глубокая мысль о том, что в древних Р. основу составляли не верования, не догматы, а обряды, ритуал, в котором участие членов общины было обязательным. Во многих Р. мифологическая сторона составляет второстепенный, необязательный, иногда несущественный элемент. Например, в Р. древних греков, у которых М. достигла особого развития и разнообразия содержания, мифы отнюдь не составляли сути Р. Вера в мифы не была обязательной. Многие образованные люди смеялись над мифами, при этом не навлекая на себя упреков в безбожии до тех пор, пока они с почтением относились к богам — покровителям города и выполняли предписанные религиозные обряды. Известны и Р., в которых мифологическая сторона играла совсем неприметную роль и даже почти отсутствовала (напр., в конфуцианстве). Мифы — это произведение народной фантазии, наивно объясняющее факты реального мира. Они рождаются из естественной любознательности человечества, на ранних стадиях его развития, на почве трудового опыта; по мере расширения этого опыта, вместе с ростом материального производства, расширяется круг мифологической фантазии, усложняется её содержание. Имея различные корни, М. и Р. имеют общее — олицетворяющую фантазию. Именно это уже на ранних ступенях развития способствует включению мифологических представлений в область Р. В отличие от других религиозных представлений, религиозномифологическое обладает ещё одним характерным признаком: фигурирующие в М. события, явления относятся к отдалённому прошлому (мифологическая эпоха). В Р. встречаются культовые мифы, связанные с религиозно-магическими обрядами, в которых обряд обосновывается и объясняется характерным для М. способом: учреждение данного обряда возводится к глубокой мифологической древности, связывается с мифическими персонажами, сам миф, как и обряд, становится священным, тайным (эсотерическая М.). Для непосвящённых в тайны обряда
865
сочиняются мифы (экзотерическая М.), в которые сами посвященные не верят; в них для устрашения вводятся фантастические образы духов, чудовищ и др. (тератологический миф). Сливаясь с религиозно-магическими обрядами, мифы составляют существенную часть содержания религиозных верований. На поздней стадии развития — в мировых религиях — мифы утрачивают деление на эсотерические и экзотерические, становятся религиозными догматами. Но у некоторых народов (особенно в Древней Греции) чрезмерное развитие мифологической фантазии приводило к тому, что и отвлечённо философские, даже атеистические, идеи иногда облекались в мифологическую форму. Таким образом, М. и на ранних, и на поздних ступенях исторического развития иногда сохраняла известную независимость от Р. С. А. Токарев.
РЕНЕНУТЕТ (rnn.t), Термутис (греч. Θερμουθι ), в египетской мифологии богиня, охраняющая собранный урожай. Воплощалась в образе змеи, изображалась в виде змеи или женщины со змеёй на голове. Эпитеты Р. — «владычица плодородия», «правительница закромов». Сын Р. — бог зерна Непери (иногда их обоих отождествляли с Исидой и Гором). Считалось, что змея-Р. появляется на поле во время жатвы, следя за тщательностью уборки урожая. Р. дарует изобилие, удачу, богатство, счастье, помогает при родах. Впоследствии она, как и бог урожая винограда Шаи, стала почитаться как богиня судьбы. Р., часто вместе с Шаи, упоминается в добрых пожеланиях, например: «да будет жить с тобой здоровье, при тебе Шаи, Рененутет в руке твоей»; «да будет жить Рененутет на пути твоём». Праздник Р., во время которого фараон приносил ей благодарственную жертву, отмечался в день окончания жатвы. Р. Р.
РЕС (Ρ σο ), в греческой мифологии фракийский царь, союзник троянцев. Р. на Крылатая Рененутет и Гор в виде льва. Храм в Ком Омбо.
866
РЕФАИМ
Поклонение Рененутет.
десятом году войны прибывает в троянский лагерь и в первую же ночь становится жертвой Диомеда и Одиссея (которые нападают на спящих фракийцев, убивают Р. и 12 его соратников и угоняют знаменитых коней Р.) (Hom. Il. X 433–445 и 470– 531). По другому варианту (Pind. frg. 262), Р. в первый же день пребывания под Троей сражает в бою столько ахейцев, что Афина побуждает Диомеда и Одиссея пробраться ночью во вражеский лагерь и устранить Р. По происхождению Р., скорее всего, — речное божество, эпоним одноимённой реки в Троаде, его распространение на европейском материке относится к сравнительно позднему времени (здесь отцом Р. считался речной бог Стримон, в то время как малоазийская традиция называла отцом Р. некоего Эионея). Миф о Р. получил обработку в трагедии «Р.», приписываемой Еврипиду, но относящейся, скорее всего, к 4 в. до н. э., и в переложении позднеэллинистического автора Парфения из Никеи (1 в. до н. э.)· В. Я.
РЕФАИМ (евр. repaim), в ветхозаветных преданиях древнейшие обитатели Ханаана, люди исполинского роста и огромной физической силы. Они были покорены родственными евреям моавитянами и аммонитянами (Втор. 2, 10–21), а ко времени исхода из Египта почти полностью исчезли с лица земли, сохранились очень немногие из них, например Ог, царь Васанский, железный одр которого «и теперь в Равве у сынов Аммоновых, длина его девять локтей, а ширина его четыре локтя»
(3, 11). Ещё во времена Давида существовали «сыны Рафы» (легендарного предка Р.) – четыре брата, имевшие по шесть пальцев на руках и ногах и обладавшие гигантской силой (2 Царств 21, 16–22). Одним из них был великан Голиаф, сражённый юным Давидом. С течением веков исчезнувшие Р. стали отождествляться с обитателями подземного или подводного мира (Иов 26, 5), заточёнными за грехи «в глубине преисподней» (шеола), с могущественными царями древних идолопоклонников, попавшими в ад. Их подземные судороги — причина землетрясений. Лишь при воскресении мёртвых окончатся их мучения – «восстанут мёртвые тела, ... земля извергнет рефаимов» (Ис. 26, 19). В апокрифических сказаниях (книга Еноха 7, 2–3) Р. отождествляются с «исполинами», рождёнными смертными женщинами от падших ангелов (ср. Быт. 6, 2–5). Страшные чудовища, ростом в 18 локтей, с 16 рядами зубов, они впервые стали вкушать мясную пищу, а от убийства животных перешли к истреблению людей; именно Р. изобрели оружие и начали кровопролитные войны (Мидраш Агада к Быт. 10, 9). Благодаря опасным знаниям, унаследованным от падших ангелов, Р. получили колоссальную власть над природой: они умели «охватывать небесный свод, способствуя низведению дождей» («Берешит рабба» 26, 17; «Сота» 346). Особую разновидность Р. составляли анаким — великаны с непомерно длинной шеей (народная этимология от anaq, «шея»). Р. погибли «от неразумия своего» («Барух» 3, 26–28), истребляя друг друга, и после смерти стали злыми духами, ненавидящими людей. Лишь некоторые из них, успевшие родить детей, сохранили свой облик в потомстве (книга Еноха 15, 8; книга Юбилеев 7, 29). Конец «губившим землю» гигантам положил всемирный потоп. Из них одному только Огу удалось спастись в ноевом ковчеге. Исполинский рост унаследовал от Р. также богатырь и охотник Нимврод. Д. В. Щедровицкий.
Рея с младенцем Зевсом и корибанты. Терракотовый рельеф. 2 в. Париж, Лувр.
РЕЯ (Ρεια), в греческой мифологии древняя богиня, титанида, дочь Урана и Геи (Hes. Theog. 135), супруга Кроноса, родившая ему Гестию, Деметру, Геру, Аида, Посейдона и Зевса. Кронос, боясь быть лишённым власти, пожирал своих детей, но Р. по совету родителей спасла Зевса. Кроносу вместо сына она подложила запелёнатый камень, который он и проглотил, а сына в тайне от отца отправила на Крит, на гору Дикта (453–486). По одному из вариантов мифа, Р. обманула Кроноса при рождении Посейдона. Она спрятала сына среди пасущихся овец, а Кроносу дала проглотить жеребёнка, сославшись на то, что именно его она и родила (Paus. VIII 8, 2). В период поздней античности Р. отождествлялась с фригийской Великой матерью богов и получила имя Р.-Кибелы, культ которой отличался оргиастическим характером. Свиту Р. на Крите составляли куреты и корибанты. А. Т.-Г.
РЕЯ СИЛЬВИЯ (Rea, Rhea Silvia), Илия, в римской мифологии мать Ромула и Рема. По одной версии, приближавшей основание Рима к прибытию в Италию Энея, Р. С. была его дочерью или внучкой; по другой, более распространённой, — дочерью царя Альбы-Лонги Нумитора (отсюда вторая часть имени Р. С. от silvius, «лесовик» – прозвище или родовое имя всех царей Альбы-Лонги), изгнанного своим захватившим власть братом Амулием. Амулий, чтобы у Р. С. не было де-
Слева – Рея–Кибела на льве, рядом – Адрастея. Фрагмент южного фриза Пергамского алтаря. Мрамор. 180–160 до н. э. Берлин, Государственные музеи. Справа – Марс и Рея–Сильвия. Картина П.П. Рубенса. 1616–1617. Вена. музей Лихтенштейна.
РИМСКАЯ МИФОЛОГИЯ тей, сделал её весталкой. Однако Р. С. родила двух близнецов от полюбившего её Марса (есть версия, что от Амулия в облике Марса). Согласно одним преданиям, Р. С. потом была убита Амулием, согласно другим, – заточена в темницу, откуда её освободили, свергнув Амулия, сыновья, согласно третьим, – она бросилась в Тибр, была спасена богом Тиберином и стала его женой (Liv. I 3; Dion. Halic. I 71; Ovid. Fast. II 598 след.). Е. Ш.
РИАНГОМБЕ, Лиангомбе, Киранга-Риангомбе, мифологический персонаж у бантуязычных народов Межозерья. В легендах Р. — могущественный царь и сын царя. По некоторым мифам, он спустился на землю с неба и породил всех царей. После смерти Р. его душа вернулась в небо. Согласно мифологическим представлениям, Р. – основатель тайного общества имандва, связанного с культом предков царского рода (по другим версиям, он унаследовал функции жреца и главы культа от своего отца царя Бабинга ба Нундо). В одном из мифов Р. однажды отправился на охоту, чтобы исполнить просьбу жены, дочери великого царя Руганзу, достать ей шкуру буйвола (вариант: антилопы). Он ранил буйвола, но сам был им убит. Перед смертью Р. приказал всем вступить в общество имандва и совершать ему ежедневные жертвоприношения и молитвы (последователям культа Р. запрещено есть мясо буйвола); затем Р. удалился на вулкан Мухавура (считающийся его обычным местопребыванием) и стал выращивать на его плодородных склонах табак. Узнав, что его плантациям угрожает могущественный враг — Нирагонго, Р. предложил ему встретиться под деревом муко, посвященным имандва. Когда тот отказался прийти, Р. с помощью божества Имана отвёл своим огненным мечом воду, питавшую земли Нирагонго, и горящими углями зажёг вулкан — жилище Нирагонго. После этого Имана передал Р. управление и власть над людьми, поручив ему заботу об их благополучии. По другому варианту, Р. при жизни был царём Мухавура. Один из подчинённых ему вождей — Нирагонго выступил против его власти. Тогда Р. мечом рассёк его пополам и принудил удалиться на вулкан, верхушку которого он срезал своим огненным мечом. Сбросив туда своего противника, он забросал его головешками. Этот вулкан стал называться Нирагонго. Существует представление, что некоторые люди могут быть одержимыми Р., то есть представлять Р.; им приносят дары, жертвы. E. С. Котляр.
РИБХУ (др.-инд. Rbhu, букв. «искусный»), в древнеиндийской мифологии класс низших божеств или полубогов, вызывающих плодородие и богатство. Р. образуют триаду: Рибху (или Рибхукшан, «предводитель Р.»), Вибху (Вибхван), Ваджа. Отец Р. – Судханван, потомок Ангираса (однажды к Р. обращаются как к сыну Индры, PB IV 37, 4; ср. также «дети мощи»). Р. достигли божественности из-за их приверженности к добрым делам. Их приглашают на жертвоприношение, испробовать сому. Р. особенно тесно связаны с Индрой: они подобны ему (IV 37, 5), по-
867
могают вместе с ним смертным одержать победу, делают для него колесницу и т. д. Вообще, подчёркивается искусность Р., у них хорошие руки. Р. по виду подобны солнцу, у них сияющая колесница и жирные кони, металлические шлемы. Р. поддерживают небо. В «Атхарваведе» (III 30, 2) указывается, что Р. некогда были людьми, которые благодаря тапасу приобщились к богам. Боги высоко оценили их труды и сделали их божественными ремесленниками: Ваджу у богов, Рибхукшана у Индры, Вибхвана у Варуны. В. Т.
РИКИРАЛ ДАК («топорогрудый»), в мифологии лакцев и дидойцев (чалхулчи) злой лесной дух антропоморфного облика, из груди которого торчит топор. По представлениям лакцев, Р. д. покрыт густой длинной шерстью. Отличается большой силой, неуязвим; однако идёт в услужение к человеку, сумевшему с помощью хитрости вырвать у него клок шерсти. Р. д. аналогичен кумыкский кылыч тёш («саблегрудый») или темир тёш («железногрудый»). По некоторым поверьям кумыков, кылыч тёш одноглаз; сожительствует с похищаемыми им женщинами, от этих связей рождаются одноглазые дети. Кылыч тёша можно перехитрить. Во дворе в пень втыкают остриём вверх саблю и накрывают её буркой. Полагая, что ею укрыт спящий человек, кылыч тёш, чтобы рассечь его своей саблей, грудью бросается на бурку, сам напарывается на саблю и погибает. X. X
РИМСКАЯ МИФОЛОГИЯ. Судить о древнейшем периоде Р. м. чрезвычайно трудно, так как источники относятся к более позднему времени (1 в. до н. э. – 4 в. н. э.) и часто содержат ложные этимологии имён богов и интерпретации их функций. В науке долгое время господствовало мнение о том, что у римлян первоначально отсутствовали ясные представления о богах как о неких определённых, индивидуализированных персонажах — в мире существуют безличные вредоносные или благодетельные силы — нумина (numina), свойственные отдельным предметам, живым существам, действиям. Так, в жреческих книгах «Индигитаментах» перечисляются божества посева, произрастания семян, цветения, созревания, жатвы колосьев, бракосочетания, зачатия, развития зародыша, рождения ребёнка, его первого крика, выхода на прогулку, возвращения домой и т. д. (Aul. Gell. I 21), имена которых образованы от названий отдельных актов. Утверждению такого мнения способствовали неопределённость пола древних божеств (ср. Палес), отразившаяся в наличии мужских и женских ипостасей у некоторых из них (Фавн — Фавна, Помона — Помон и т. п.), в формуле обращения к божеству — «бог или богиня», «муж или
Диана на колеснице. Серебряный денарий. 169–158 до н. э. Кроуфорд.
женщина»; использование в обращении к божеству добавления: «или каким иным именем ты желаешь называться» (II 28). Свидетельство Варрона о том, что у римлян в древности существовали лишь символы богов (Юпитер – камень, Марс – копьё, Веста – огонь и др.), а различные обряды и ритуалы толковались как действия, имевшие целью усилить благодетельное и нейтрализовать губительное воздействие нумина, также служило обоснованием того, что само мировосприятие римлян препятствовало антропоморфизации богов и созданию мифологической системы, предполагающей взаимосвязи между богами, их родственные и брачные отношения. Из массы нумина исследователи выделяли только древнейшую триаду – Юпитера, Марса и Квирина, с которыми, однако, не связывали какие-либо мифы, появившиеся, по их мнению, лишь под влиянием этрусской и особенно греческой мифологии: греки принесли в Рим своих антропоморфных богов и связанные с ними мифы, научили римлян строить храмы, ваять статуи богов, различать богов по их полу, возрасту, функциям, положению в иерархии, воздавать им более сложный, чем примитивные магические обряды, культ. Ряд современных исследователей поставил под сомнение теорию нумина. П. Бойансе показал, что «Индигитаменты» были не народным творчеством, а созданием жрецов — понтификов (многие из них были юристами, а римским юристам свойственна крайняя детализация явлений и казусов); по его наблюдениям, термин «нумина» всегда употреблялся у римских авторов и в надписях как «воля», «сила», «величие», действие бога (а также сената, императора), и римляне всегда (и в древнейшее время) имели изображения богов (они в виде примитив-
Виртус и Гонор. Монета эпохи Римской республики. Рим, Национальный музей. Бона Деа. Статуэтка из Альбано. 1–2 вв.
868
РИМСКАЯ МИФОЛОГИЯ
Приготовление к жертвоприношению. Рельеф, мрамор. 1 пол. 2 в. Париж, Лувр.
ных глиняных фигурок известны благодаря раскопкам уже с нач. 1-го тыс. до н. э.). Засвидетельствованная иногда неопределённость пола и имени божеств обусловливалась неясностью, к кому из них следует обращаться в определённом случае (напр., при землетрясении, так как не было известно, кто его вызывает, Aul. Gell. II 28), нежеланием жрецов из опасения злоупотреблений открыть подлинное имя бога (Serv. Verg. Aen. II 351), слиянием божества одного пола с аналогичным и одноимённым, но другого пола, почитавшимся в соседней общине (Церера в некоторых италийских общинах известна как Церус). Наличие в Р. м. пар божеств объяснимо аналогиями с описанными В. Манхардтом крестьянскими обрядами, в которых духи растительности, весны, жатвы и т. д. могли изображаться мужчиной, женщиной или парами (ср. король и королева
мая). Боги с отдельными мелкими функциями, как показал Г. Узенер, встречались у многих других народов (в частности, греков), и, следовательно, это не является какой-то спецификой римского сознания. Некоторые авторы (А. Гренье) предполагали существование у римлян примитивной мифологии, впоследствии заглохшей, искали в далёком прошлом Рима порождавшие мифы верования, аналогичные верованиям стадиально близких примитивных народов (Дж. Фрейзер), восходящую к индоевропейской мифологии общность, отражающую представление о трёхчленной системе мифологических функций: религиозно-жреческой (в Р. м. её воплощение – Юпитер), военной (Марс) и хозяйственной (Квирин), и иерархические или конфликтные соотношения между богами. По мнению Дюмезиля, специфика Р. м. состоит в том, что конфликты и
Сцена жертвоприношения. Рельеф. 1 в. Париж, Лувр.
гармония воспроизводятся на «героическом» уровне в римских легендах, т. е. переносятся из мира богов в мир героев: война Ромула (религиозно-жреческая функция) и его союзника Лукумона (военная функция) с Титом Тацием (хозяйственная функция), последовавший за ней мир и союз этих героев, а значит, всех необходимых обществу компонентов, отразившийся в предании о делении общества на три трибы — Рамнов (в честь Ромула), Луцеров (в честь Лукумона), Титиев (в честь Тита Тация). Дюмезиль интерпретирует большинство римских богов и богинь как причастных к одной из трёх социальных функций и возводит к индоевропейской основе ряд римских обрядов (напр., праздник в честь Матер Матуты) и легенд о древнейших римских героях (напр., о поединке Горациев и Куриациев, о Муции Сцеволе, которого он сопоставляет со скандинавским Фрейром, о Горации Коклесе, сопоставляемом с Одином). Положения Дюмезиля, отвергшего мнение об антимифологичности римлян и показавшего, как под влиянием особых обстоятельств возникла Р. м. — как отражение земного Рима в сфере небесной, несмотря на ряд возражений, приняты многими современными учёными. Меньшую роль стали отводить этрусскому и даже греческому влиянию, подчёркивая самобытность римской религии, возникшей в результате синойкизма общин, её политический характер, обусловленный особенностями римского государства как посредника между гражданами и богами (Ж. Байе). На основе немногих дошедших источников (гимны коллегий Арвальских братьев и салиев, формулы, произносившиеся главой коллегии фециалов Патер Патратус при объявлении войны и заключении мира и союзов и др.), а также отдельных упоминаний у позднейших авторов допустимо полагать, что верования римлян в древнейший период были аналогичны стадиально близким верованиям других народов (см. Италийская мифология). Вероятно, существовал некогда миф о сотворении мира Янусом (оттеснённым затем Юпитером), а также миф о происхождении людей от дуба (Serv. Verg. Aen. VIII 315), об их первоначально дикой жизни и последующей цивилизации культурными героями или богами (Янусом, Сатурном, Пиком, Пилумном и Пикумном и др.). Значение культа дуба для римлян (как и для других италиков и для кельтов) подчёркивал Фрейзер, ссылаясь на связь дуба с Юпитером, с царями Альбы и Рима, воплощавшими дух дуба, с духом и нимфой дуба Вирбием и Дианой, сочетавшимися сакральным браком, так же как царь Нума сочетался с близкой Диане Эгерией в священном лесу. Почитание деревьев и рощ играло большую роль. Большинству древних богов были посвящены рощи, где в их честь совершались священнодействия. Общим для всех рощ был бог Лукорис, хранитель убежища Ромула (II 761). Как священные почитались рощи и деревья в отдельных имениях и на отдельных холмах Рима. Общими святынями Рима считались смоковница, под которой волчица кормила Ромула и Рема и признаки увядания которой воспринимались как знак угрожающей городу страшной
РИМСКАЯ МИФОЛОГИЯ
Весна. Фреска из Стабий. 1 в. Неаполь, Национальный музей.
опасности; священный дуб на Капитолии, которому Ромул принёс свою первую добычу – spolia opima, оружие и доспехи убитого им царя, а также каменный дуб на Ватикане (Plin. Nat. hist. XVI 37, 1). С лесом связаны вещий Фавн (ряд преданий о нём, возможно, восходит к древнейшим мифам) и Сильван. Культ леса имел непосредственное отношение к культу водных источников (см. Фоне, Ютурна), каждый из них — священное обиталище лимф (затем нимф), героинь многих преданий. Вероятно наличие мифов о священных животных — дятле, орле и особенно волке. Волку был посвящен ритуал луперкалий (волчьего праздника, см. в ст. Фавн), возможно, связанный с обрядом инициации. Волкам приписывались различные чудесные и магические свойства, считалось, что волчица сочетается браком при всех сородичах и, если её муж гибнет, остаётся верна его памяти, что некоторые люди могут превращаться в волков (Serv. Verg. Aen. IV 458; Plin. Nat. hist. VIII 24, 3; 34, 1–2). Мифы о сакральных браках (Дианы и Вирбия, Нумы и Эгерии, Лара с жрицей домашнего очага, весталкой или рабыней, ставшей матерью героя-основателя и законодателя — Ромула или Сервия Туллия, Акки Ларентии и Геркулеса, Сервия Туллия и Фортуны) восходят к древнейшей основе. К ней же восходят различные легенды об отмене (под влиянием цивилизующего влияния Геркулеса, Сатурна) человеческих жертвоприношений, замене их праздником Аргеев (когда из святилищ курий отправлялась процессия к Тибру и жрецы сбрасывали в реку куклы, и был введён обычай вешать на перекрёстках заменявшие свободных и рабов куклы и шерстяные шары и т. п.). Из приписываемого Нуме календаря праздников и списка назначенных им фламинов, из упоминаний древних святилищ известно о существовании культов Вулкана, Палатуи,
Фуррины, Флоры, Карменты, Цереры, Помоны, Волупии и др., которые не были безличными нумина и, возможно, имели не только свои обряды, но и свои мифы, забытые или трансформировавшиеся с трансформацией самих богов. Древняя римская религия формировалась параллельно с процессом синойкизма общин, лежавшим в основе возникновения Рима; боги отдельных общин сливались друг с другом, смешивались, аккумулировали свои функции, приходили в упадок или возвышались, становились общими, как общими становились обряды и жреческие коллегии. Палес слилась с Палатуей, сабинский бог клятв Семо Санкус с Диус Фидиус, Ларента с Ларундой; удвоены были коллегии луперков и салиев, общим для первых объединившихся семи вершин холмов стал праздник септимонтия и т. п. По мере вытеснения родовых связей соседскими, а родов фамилиями главную роль стали играть культы фамилий, смешавшиеся с родовыми культами; Макробий упоминает о фамильных праздниках Эмилиев, Клавдиев, Корнелиев (Macrob. Sat. I 16, 7–8). Эти культы фамилий группировались вокруг домашней Весты, ларов, пенатов. Также существовали культы соседских общин-курий и пагов и культы всей римской гражданской общины (отсюда деление священнодействий на частные – privata, совершаемые частью народа – popularis и общенародные – publica). Эти культы не были отгорожены друг от друга: почитались одни и те же боги, совершались одни и те же обряды (напр., ритуальный обход-люстрация имения, пага, территории Рима), все они находились под контролем коллегии понтификов во главе с великим понтификом, оттеснившей жрецов-фламинов. Считалось, что совершаемое во благо общины служит и благу отдельных граждан, и наоборот. Ранние культы были типично общинными, с почитанием священных деревьев, общего очага Весты, жилища сакрального главы общины-регии, где хранились главные святыни, подземного алтаря Конса [возможно, возникшего в те времена, когда собранный с общих земель урожай складывался в общее хранилище, с открывавшейся трижды в год круглой ямой (мундус) — входом в царство мёртвых, где обитали маны]. Мир богов представлялся устроенным по образцу мира людей; они имели своего царя Юпитера, наиболее почитаемые из них именовались, как и сенаторы, отцами – patres, имели своих божественных слуг – famuli tivi и, видимо, аналог весталок – божественных дев – virgines divi, обслуживавших их очаг. Они делились на богов небесных, земных и подземных (Liv. I 32, 6–14), однако одни и те же боги могли действовать во всех трёх мирах (напр., Юпитер, Диана, Меркурий). Миры богов, людей и мёртвых были разграничены (так, право богов – fas не смешивалось с правом человеческим – ius, из действия которого изымалось всё посвященное богам; маны впускались в мир живых лишь трижды в год) и вместе с тем взаимосвязаны. Люди не начинали ни одного важного дела, не узнав, как отнесутся к нему боги. Отсюда сложная наука авгуров и гаруспиков, читавших волю богов по полёту и по-
869
ведению птиц, внутренностям (особенно печени) жертвенных животных, удару молнии. Отсюда же постоянное стремление истолковать необычное: рождение уродов у людей и животных, появление в городе волков, на небе двух солнц, комет, влаги на статуях богов и т. п., понять, не знак ли это неудовольствия богов, чем оно вызвано и как его искупить. Большую роль при этом играли связанные с культом Аполлона т. н. Сивиллины книги, якобы купленные за большую цену Тарквинием Гордым у пророчицы Сивиллы и содержавшие туманные стихотворные изречения. Порученные специальной жреческой коллегии, они хранились в тайне от непосвящённых. В случае угрожающих знамений жрецы по специальному постановлению сената искали в них указаний, как поступить. Боги постоянно присутствовали среди людей, иногда подавали голос. Богов врага с помощью определённой формулы (evocatio) можно было переманить на сторону Рима, где им учреждался культ. Так перешли в Рим многие боги италийских городов, что вело к усложнению образов римских одноимённых богов. Считалось, что мёртвые влияют на дела живых, мстят за пренебрежение к установленным в их честь обрядам (Ovid. Fast. II 563 след.). Умерший отец становился богом для своих сыновей (сын поднимал кость отца с погребального костра и объявлял, что покойный стал богом). Существовали культы отдельных сословий (конный Нептун и Диоскуры у всадников; Цецера, Либер, Либера у плебеев), отдельных профессий (Меркурий у торговцев, Минерва у ремесленников, художников, писателей, учителей). Каждый коллектив был неразрывно связан со своими богами. Каждый член фамилии был обязан участвовать в её культе, а переходя в другую по усыновлению или браку, принимал её культ. Гражданин был обязан участвовать в культе гражданской общины. Когда Рим стал главой Латинского союза, он принял культы его богов Дианы Арицийской и Юпитера Латиариса. Центром культа в Риме, окончательно оформившимся как единый город, стал Капитолийский храм, а богом римской мощи и славы — Юпитер Капитолийский. Позднее, когда появилось много людей, Гаруспики изучают внутренности жертвенного быка перед храмом Юпитера Капитолийского. Рельеф. Нач. 2 в. Париж, Лувр.
870
РИМСКАЯ МИФОЛОГИЯ
Пьедестал колонны императора Антонина Пия. Гений возносит императора и его жену на небеса в сопровождении орлов. В нижней части слева – мужская фигура, олицетворяющая Марсово поле. Справа — Рома – богиня, олицетворяющая Рим. Мрамор. 161. Рим, Ватиканские музеи.
не связанных с каким-нибудь исконно существовавшим коллективом: переселенцы, оторвавшиеся от фамилий рабы и отпущенники, — для них создавались культовые коллегии с вербовавшимися из их среды министрами и магистратами богов римского пантеона. Отсюда сформулированное впоследствии Варроном положение о приоритете гражданских установлений над религиозными, общин над почитаемыми ими культами. На дальнейшее развитие Р. м. оказали влияние три фактора: демократизация общества, обусловленная победой плебса, победоносная римская агрессия и знакомство с более развитыми культурами и религиями, с которыми римляне вступили в сложные взаимоотношения. Демократизация, сделавшая доступными для плебеев жреческие должности, ранее занимавшиеся только патрициями, а должность главы культа — великого понтифика — выборной, в соединении с запрещением дарить и завещать земли храмам, не дала развиться ни жреческой касте, ни её оплоту — храмовому хозяйству. Высшим авторитетом стала сама гражданская община, а чёткость социальной структуры (полноправные граждане, с одной стороны, полностью бесправные, удерживаемые только силой рабы, — с другой) делала бесполезным какое-либо вуалирование её божественной санкцией. Всё это обусловило отсутствие какой бы то ни было религиозной догмы. Граждане обязаны были чтить богов, составлявших как бы часть их общины (отсюда распространённая впоследствии мысль о мире как великом городе людей и богов), но могли о них думать, говорить и писать что угодно, вплоть до полного их отрицания. Такие мотивы встречаются уже у поэта 3–2 вв. до н. э. Энния, они всесторонне развиты в трактатах Цицерона «О природе богов» и «О дивинации», в которых сам бывший авгуром Цицерон высмеивает все способы выяснить волю богов и решительно сомневается в их существовании, хотя в трактате «О законах», написанном с точки зрения политика, а не философа, считает веру в богов и все религиозные установления предков обязательными. Этика определялась не религией, хотя римляне и обожествляли
различные добродетели, необходимые гражданам для служения государству, а благом гражданской общины, награждавшей достойных заслуженным почётом, каравшей и клеймившей презрением забывших свой долг. Питаемое римлянами отвращение к личной сильной власти, к людям, поставившим себя над народом (Кориолан, Манлий Капитолийский и т. п.), исключало культ царей и героев, и если таковой в древнейшее время существовал (см. Лары), то потом заглох. Даже культ Квирина-Ромула не играл заметной роли. С другой стороны, беспрерывные победоносные войны Рима, стоившие огромного напряжения сил и многих жертв, требовали некоего идеологического оформления и оправдания. Их давал постепенно складывавшийся миф о Риме как городе, основанном по предначертанию богов, предназначивших ему власть над миром, о событиях его истории как этапах на пути к осуществлению этого предназначения, о римском народе как избранном богами и исполненном исключительных добродетелей, и о тех, кто во имя его величия, а не личной славы совершал невиданные подвиги, отдавал свои способности, свою жизнь и жизни детей на службу Рима. Когда, каким образом, в какой последовательности, из каких компонентов создавался «римский миф», установить трудно за отсутствием соответственных источников. Один из компонентов — миф об Энее, видимо, очень древен, но неизвестно, каков он был первоначально. Наиболее существенные элементы «римского мифа» встречаются в первых дошедших до нас римских письменных источниках 3–2 вв. до н. э. (Пунические войны, несомненно, стимулировали его развитие). Потом уже у современников Августа — Тита Ливия и Вергилия («Энеида») они оказываются объединёнными в одну систему. Тогда провиденциальная миссия Рима казалась осуществившейся, и Вергилий сформулировал свою знаменитую мысль о предназначении Рима править миром, смирять дерзких и щадить покорных. О сложном генезисе «римского мифа» можно судить на примере легенды о царе Сервии Туллии, прототипом которого был этрусский полководец Мастарна, превра-
тившийся в сына Лара и рабыни Тарквиния Древнего; воспитанный предвидевшей его славное будущее мудрой царицей Танаквиль (известной также под именем Гаи Цецилии, образ очень сложный и не поддающийся адекватной интерпретации), возлюбленный Фортуны, народолюбец, раздавший народу земли (чтобы сделать его независимым от знати), установивший ценз (чтобы каждый мог выдвинуться не по родовитости, а по способностям), учредивший для крестьян паги и паганалии, для соседей — компиталии, для рабов и чужеземцев культ Дианы на Авентине. Сервий Туллий затем был убит по наущению ненавидевшего его сената дочерью и зятем. О происхождении других персонажей «римского мифа» (т. е. восходят ли они к индоевропейским или италийским богам и героям или к реально жившим людям) ничего неизвестно. Мифы о них группировались вокруг Януса, Сатурна, Пика, Фавна, Латина, Эвандра, Питумна и Пилумна и особенно вокруг Энея. Ряд мифов связан с римскими царями Ромулом, Нумой (которому приписывали большинство религиозных установлений Рима, введённых им по совету Эгерии), Тулом Гостилием (при котором произошёл поединок Горациев и Куриациев и который, возомнив себя равным Юпитеру, погиб от удара молнии), Тарквинием Древним (заложившим Капитолийский храм), Тарквинием Гордым (окончившим строительство храма; по преданию, когда рыли котлован для фундамента этого храма, была найдена человеческая голова, что предвещало будущую власть Рима над миром) и Сервием Туллием. Третья группа мифов связана с установлением республики; герои этих мифов — люди, ничего не щадившие для величия Рима и исполненные исключительных добродетелей (Лукреция – жена Коллатина, обесчещенная сыном Тарквиния Гордого и покончившая с собой, что послужило началом восстания против царя; основатель республики и первый консул Юний Брут, казнивший сыновей, уличённых в заговоре в пользу изгнанного Тарквиния; Муций Сцевола, прокравшийся в лагерь этрусского царя Порсенны, чтобы его убить, и пойманный. Чтобы доказать стойкость римских юношей, он сжёг себе руку на очаге Порсенны; Курций, бросившийся в открывшуюся на Форуме пропасть, чтобы отвратить от Рима гнев богов; Деции Мусы — отец и сын, обрёкшие себя и вражеское войско подземным богам, чтобы обеспечить победу римлянам; рабыня Тутула, отправившаяся с другими рабынями, переодетыми матронами, к воевавшим с Римом латинам, требовавшим в заложницы знатных римлянок, напоившая врагов и подавшая сигнал римлянам, ворвавшимся в лагерь спящих врагов и их перебившим, и др.). Ставшие непонятными обряды связывались с мифами: ноны Капротины (когда рабыни пользовались свободой и одевались, как свободные) — с подвигом Тутулы; праздник поплифугий («бегство народа», 5 июля) — с исчезновением Ромула, которого народ искал, бегая в смятении; праздник регифугий («бегство царя», 24 февраля; в этот день царь священнодействий приносил жертву на месте комиций и затем убегал) — с изгнанием
РОДАСИ Тарквиния Гордого; обычай приносить в жертву собак — с их нерадивостью во время войны с галлами (когда из-за молчания собак защитники Рима чуть не пропустили врага; спасли город поднявшие крик капитолийские гуси, посвященные Юноне). Так, «римский миф», объясняющий прошлое, оправдывающий настоящее и направляющий будущее, вытеснил, видимо, некогда существовавшие примитивные мифы о создании мира и людей. Потребность в них стала удовлетворяться за счёт проникновения в Рим развитой греческой мифологии и отождествления римских богов с греческими. У автора нач. 3 в. до н. э. Ливия Андронника, переведшего на латынь «Одиссею» и первым писавшего пьесы для театра на сюжеты греческих мифов, выступают романизованные греческие боги, которые, очевидно, уже известны публике. Заимствование греческих богов началось не позднее кон. 6 – нач. 5 вв. до н. э. с введения культа Аполлона, затем римляне стали знакомиться с греческими мифами, потом и с элевсинскими и самофракийскими мистериями, мистериями Диониса и греческими религиозно-философскими течениями. Интерпретируя мифы, ведущие государственные деятели стали претендовать на божественное происхождение (первым в этом смысле был Сципион Африканский), на особое покровительство божества (Сулла и Цезарь — на покровительство Венеры, Антоний — Геркулеса и Диониса), на уготованное их душам бессмертие и особое место в звёздных сферах или полях блаженных. В провинциях распространялся культ полководцев. Так был подготовлен императорский культ, начавшийся с обожествления Цезаря и Августа, а затем его преемников. Императоры отождествляли себя с богами, их жёны — с богинями. С сер. 3 в. н. э., когда распространяются солярные культы в Риме, императоры стали отождествлять себя с этими богами. С установлением империи «римский миф» в связи с обострением социальных противоречий, отстранением народа от участия в государственных делах, утратой Римом его характера гражданской общины, начал всё более терять свою популярность. Знать и интеллигенция обращаются к различным религиозно-философским течениям, по-своему толковавшим старые мифы и природу богов, к астрологии, демонологии, восточным культам. Народ сохраняет верность старым богам, но не официальным, а созданным им самим, богам земли, ремесла и пр. (Геркулес, особенно Сильван, Бона Деа, Ферония и пр.). От них ждали покровительства при жизни и награды после смерти. Вера в бессмертие души и её загробную судьбу как результат поведения при жизни становится всеобщей. Вместе с тем растёт тяга к единому всемогущему богу, стоящему выше земных владык, но близкого «маленькому человеку» уже не как члену какойто общины, а лично; тяга к примеру для подражания, к человеку, ставшему богом за труды и жертвы на благо людей. Все эти многообразные течения обусловили полное разложение «римского мифа» и подготовили победу христианства. E. M. Штаерман.
РИТА (др.-инд. rta-), обозначение универсального космического закона, одно из ключевых понятий древнеиндийского мифологического умозрения. Р. определяет преобразование неупорядоченного состояния в упорядоченное и обеспечивает сохранение основных условий существования вселенной, человека, нравственности. Посредством Р. достигается порядок круговращения вселенной. Поскольку этот порядок совпадает с истиной, то и Р. толковалась как истина в самом широком смысле (немецкий индолог Г. Людерс). Противоположность Р. — анрита (anrta-), неупорядоченность как лишённость Р. Всеобщий характер Р. проявляется в том, что она управляет и вселенной, и ритуалом; она определяет и физический, и нравственный аспект жизни. Р. была установлена адитьями, которые и охраняют её. Более всех богов связан с Р. Варуна (и Митра), именно он контролирует соответствие между Р. и поступками людей. Р. не видима смертными: «закон сокрыт законом» (PB V 62, 1), т. е. Р. определяется не извне, а из самой себя; иначе говоря, она определяет всё, включая и самоё себя. Даже деяния богов – не более чем частные проявления Р. Посредством Р. регулируются движение солнца, дождь, жизнь растений, животных, людей, действия богов. В послеведийскую эпоху усиливается этическая интерпретация Р. Понятие Р. восходит к индо-иранским истокам (ср. авест. asa-) и находит себе немало типологических параллелей, ср. др.-греч. Дике и т. п. В. Н. Топоров.
РИШИ (др.-инд. rsi-), в древнеиндийской мифологии мудрец, провидец. Особенно известны (уже в «Ригведе») т. н. «семь Р.». Они божественны и сами связаны с богами. Их имена в «Шатапатха-брахмане» (XIV 5, 2, 6): Готама, Бхарадваджа, Вишвамитра, Джамад-агни, Васиштха, Кашьяпа, Атри (ср. Брихад.-уп. II 2, 6), в «Махабхарате»: Маричи, Атри, Ангирас, Пулаха, Крату, Пуластья, Васиштха. К этим именам добавляются в «Ваю-пуране» Бхригу, а в «Вишну-пуране» Бхригу и Дакша (в «Вишну-пуране» они называются «девять Брахмариши»). Среди других имён Р. упоминаются ещё Вьяса, Гаутама, Канва, Вальмики, Ману, Вибхандака. Согласно «Шатапатха-брахмане» (II 1, 2, 4) и другим источникам, «семь Р.» были некогда медведями (rksa), a потом образовали семичленное созвездие Большой Медведицы. Этот мотив, возможно, вызван к жизни сходством древнеиндийских слов для Р. и медведя и числовым показателем 7. Видимо, те же «семь Р.» иногда выступают как семь древних жрецов, прославляющих Индру, или семь хотаров, которые вместе с Ману принесли первую жертву богам. Наряду с мифологическими Р. – ср. создание ими чудовища для борьбы против врагов (Джайм.-бр. III – сказание о Чьяване) – известны и полулегендарные (напр., те, которым приписывается составление отдельных частей «Ригведы») и реальные Р. (основатели философских систем, аскеты, грамматики и др.). В. Т.
РОБИГ (Robigo или Robigus, от robigus, «ржавчина, поражающая колосья»), в римской мифологии божество мужского
871
(реже женского) пола, защищающее урожай от болезней колосьев и – вместе с богом Авверунком («отвращающим») – римскую общину от бедствий. В таком случае искупительные жертвы приносились Р. в посвященной ему роще фламином Квирина (Aul. Gell. IV 6; V 12). В праздник робигалии (23 апреля) процессия одетых в белое граждан во главе с фламином Квирина направлялась в рощу Р., где приносили ему в жертву рыжую собаку (воплощение солнечного жара или ржавчины) и ягнёнка с просьбой охранить колосья. Рыжая собака с той же целью приносилась в жертву незадолго до робигалии в ритуале augurium или sacrum canaris (от canis, «собака») неизвестному божеству (Ovid. Fast. IV 905 след.). Е. Ш.
РОД (др.-рус. родъ, Родъ из обшеслав. rodъ, индоевроп. *Hordhu-, родственно хетт. hardu, «потомок», иероглифическ. лувийск. hartu, «потомок»), в славянской мифологии воплощение рода, единства потомков одного предка. Для раннего периода (реконструируемого, в частности, на основании совпадения терминологии восточнославянских и хетто-лувийских мифологических и обрядовых текстов) можно предполагать, что в культе Р. отразился индоевропейский культ Hordhu — рода, собрания потомков. Сопоставление летописных данных со свидетельствами о культе Р. и рожаниц в «поучениях» против язычества показывает, что в 11–12 вв. у восточных славян ещё сохранялось мифологическое осмысление единства княжеского рода как субъекта и объекта права русских князей, территориальной единицы и родовой земли, не подлежащей членению. В древнерусских списках языческих божеств Р. и связывающиеся с ним женские мифологические существа рожаницы обычно следуют непосредственно за главными богами. Им совершали особые жертвоприношения едой (в том числе кашей, специально для этого варившейся, хлебами, сырами) и питьём (мёдом). В приготовлении кушаний особую роль в этот период (но возможно, и раньше: ср. характерные упоминания лувийск. hardu- и производных от него слов в текстах обрядов, совершавшихся жрицами) играли женщины. Возможно, что культ Р. длительное время сохранялся и в мужской среде (в том числе в княжеской), тогда как рожаницы стали относиться к многочисленным существам, упоминающимся обычно в форме множественного (собирательного) числа женского рода (ср. берегини, лихорадки и т. п.) и связанным с женской средой (в «поучениях» — «бабы богомерзкие», среди которых сохранялись некоторые языческие культы). Для этого позднего периода «двоеверия» можно предполагать и непосредственную связь культа рожаниц с идеей продолжения рода и судьбой новорождённого, которому роженицы (хорв. роjеницы, словен. rojenice) определяют долю (ср. также образы Суда и судециц). В. В. Иванов, В. Н. Топоров.
РОДАСИ (др.-инд. Rodasi, ср. rodas, «земля»), в древнеиндийской мифологии: 1) жена Рудры; ближайшая подруга марутов, находящаяся на их колеснице и несущая удовольствия; у неё распущенные ко-
872
РОЖДЕНИЕ
сы; подчёркивается её молодость и асурская природа (см. Асуры), упоминаются её сыновья; 2) в двойственном числе парный образ неба и земли: Р. подобны двум юным девицам, непобедимы, исполнены благ. Р. — родители Сомы. В. Т.
РОЖДЕНИЕ. С времён глубочайшей древности идея Р. (и плодородящей силы женщины) связывалась с идеей плодородия вообще и животворящей силы земли в частности (ср. палеолитические фигурки богинь-матерей, мужские и женские знаки в палеолитической живописи, восприятие пещеры — места Р. как лона земли). С Р. связано также представление, согласно которому ничто живое не умирает, но лишь временно покидает этот мир, чтобы вновь появиться в нём, родившись повторно. С несколько более поздним периодом развития мифопоэтического мышления связаны процессы «космизации» представлений о Р., перевода биологических, сексуальных явлений на уровень астральных, планетарных (ср. особую роль солнца и луны в символике смерти и возрождения; постепенная замена женских и мужских знаков солярными и лунарными отмечается уже в неолите) и других природных процессов (ср. священный брак неба и земли). В этом кругу мифологических символов Р. из женского лона становится лишь частным случаем, преобладает Р. супружеской парой богов неживых объектов (например, островов в мифе об Идзанаки и Идзанами), появление живых существ из неживых объектов [например, первые люди создаются у палеоазиатов и индейцев Вороном из земли, травы, костей, пыли; в шумеро-аккадской мифологии — богиней Нинмах из глины и т. п.; в скандинавской мифологии прародитель богов Бури возник из солёных камней, которые лизала корова (Аудумла)] или из различных частей тела мифологических персонажей (Пуруши, Имира, Зевса, Брахмы) и т. п. Наряду с этим многочисленны и сюжеты о Р. детей от брака божества со смертным. Основной семантический комплекс, вычленяемый в анализе проблемы Р. в мифах, представляет собой переплетение мотивов чудесного Р. от девственного (непорочного) зачатия и смерти-возрождения. Чудесное Р. относится к числу наиболее распространённых мотивов во всех мифологиях и в фольклоре. На наиболее примитивных ступенях развития человеческой культуры чудесное Р. приписывается всем без исключения (обычно это связывают с тотемистическими верованиями и представлениями о партеногенезе). Так, например, у австралийцев новорожденное дитя есть перевоплотившийся предок, душа которого вошла в женщину. В дальнейшем эта идея находит различное отражение в разных традициях. В развитых «космизированных» мифологиях земледельческих народов Ближнего Востока и Европы доминируют мотивы смерти как условия плодородия. Р. и смерть отождествляются («Гроб есть материнское лоно и небо... Смерть есть рождение» — О. М. Фрейденберг); ср. мифологический сюжет путешествия в царство мёртвых, похищения божества плодородия демоном смерти и т. п. и последующего второго рождения
бога или героя (см. в ст. Умирающий и воскресающий бог). Чудесное Р. становится прерогативой богов, героев и царей, вплоть до чудесного Р. Иисуса Христа. В христианстве развивается представление о разделённости телесного и духовного Р. простых смертных и участия бога в последнем: жизнь ребёнка — «дар божий», и его душа «боговдохновенна». В «Евангелии от Иоанна» на вопрос Никодима: «Как может человек родиться, будучи стар? неужели может он в другой раз войти в утробу матери своей и родиться?» Иисус Христос отвечает: «Рождённое от плоти есть плоть, а рождённое от духа есть дух» (3, 4–6). Эти христианские представления восходят к древнейшим мифологическим пластам (ср. египетские мифы и ритуалы божественного зачатия и рождения фараона). К. Юнг полагал, что идея второго Р. универсальна и обнаруживается и в целительной магии, и в шаманизме, и в средневековой оккультной философии (ср. также детские фантазии о «ненастоящести» своих родителей). В мифологиях другого культурного круга – индийской, китайской, монгольской большое развитие получили идеи реинкарнации (повторного Р. в человечьем облике с сохранением, по крайней мере, частичной памяти о прошлых Р.) и метампсихоза (переселения души после смерти в другое рождающееся существо), регулируемых безличными силами (карма и т. п.). Согласно индуистским представлениям, и люди, и боги включены в бесконечную «цепь перерождений» — сансару. По буддийским взглядам, многие из небожителей превращаются в людей, заслуживших это прежними делами; основные боги ведийского пантеона олицетворяют лишь степень или стадию духовного восхождения личности. Индра, например, завершив предназначенные ему деяния, уступает место в мире богов смертному, принявшему тот же образ. Немало благочестивых людей в прошлом являлось в облике Индры, и сам Будда в своих прошлых Р. был Индрой 36 раз. Чудесное зачатие и Р. тесно связаны с предметами, так или иначе символизирующими плодородие. Это могут быть плоды и ягоды различных растений (орехи, бананы, миндаль), вода, особенно дождевая (миф о Данае; ср. обряды вызывания дождя, в которых женщины побуждают небесное божество к половому акту, и поверья о том, что дождевая вода избавляет от бесплодия), вода с червяком (Р. Кухулина), рыба (символ плодовитости). Другие важнейшие мифологические символы, часто сопутствующие сюжету чудесного Р., — луна, рог или рогатый зверь (универсальные символы изобилия или плодородия), змей. В мотиве чудесного Р. обнаруживается и символика, отражающая идею Р.-возрождение. Так, часто встречающийся в фольклоре мотив Р. из печки или очага восходит к обычаям и мифам, связывавшим культ огня с культом предков, а Р. от проглоченного кусочка трупа — к тотемическим ритуалам каннибальского типа (ср. сказание индейцев-тлинкитов, в котором муж убивает своих детей из ревности к жене, один из убитых сыновей превращается в небольшой предмет и жена,
проглотив его, снова рождает того же сына). Ср. также Р.-возрождение Ваты от проглоченной его женой щепки в египетской сказке о двух братьях. Восхождение мотива чудесного Р. к идее реинкарнации объясняет мотив быстрого роста новорожденного («герой, умерший взрослым, взрослым же и возвращается» – В. Я. Пропп). В мифе африканского племени басуто рассказывается, как огромное животное пожирает всех людей, пока не остаётся в живых только женщина. У неё рождается сын с украшением (знаком божественного происхождения) на шее, и, пока она отворачивается, чтобы приготовить ему соломенную подстилку, он вырастает взрослым. В одном из вариантов мифа о похищении солнца индейцев квакиютль герой, чтобы попасть в дом к женщине, у которой в коробочке спрятано солнце, превращается в ребёнка, входит в чрево этой женщины и вновь рождается через четыре дня: в возрасте одного дня он уже мог ходить, двух – разговаривать, четырёх – принялся кричать о коробочке с солнцем. Покровительницы браков, беременности, родов — обычно наиболее почитаемые богини пантеона: ср., например, Геру, Юнону, Тиннит, Гуань-инь, Каннон, Исэгэй айысыт. Л. А. Седов.
РОЗА, один из наиболее распространённых мифопоэтических образов. В пределах многообразного и ёмкого «цветочного» кода Р. занимает ведущее место. Так, Брахма, споривший о цветах с Вишну, отдал предпочтение сначала лотосу, но, увидев Р., показанную ему Вишну, признал свою ошибку и вместе с ней первенство Вишну. В древности с образом Р. связывали радость, позже — тайну, тишину (ср. лат. sub rosa, букв. «под розой» как обозначение тайны), но и любовь. Последнее значение стало наиболее устойчивым элементом символа Р. Вместе с тем в Греции, Риме, Китае и позже в ряде германоязычных стран Р. стала цветком, связанным с Золотая роза в Ватиканской библиотеке.
РОМА
Золотая роза. Работа Дж. и П. Спанья. 1818–19. Вена, императорский дворец Хофбург.
похоронами, со смертью. Нередко её превращали в цветок загробного царства. Пиндар, Проперций и Тибулл воспевают «Р. Елисейских полей». С другой стороны, Р. на могилах мучеников отсылают к идее воскресения. Более полный набор символических значений Р. включает: красоту, совершенство, изящество, радость, любовь, удовольствие, хвалу, славу, пышность, блаженство, аромат, пламенность, гордость, мудрость, молитву, медитацию, тайну, таинство, тишину. Р. может выступать как символ солнца, звезды, богини любви и красоты (в Древнем Риме Р. связана прежде всего с Венерой, по ряду версий она произошла от слёз Венеры), женщины (преимущественно – красавицы; не случайно большое разнообразие «розовых» имён: Роза, Розина, Розита, Розетта, Розалия, Розалинда, Розамунда, Розабланка и т. п.). У арабов Р., напротив, мужской символ, в еврейской каббале Р. – образ единства. Р. символизирует число пять, и эта её особенность отражена в католическом обиходе, где чётки и особая молитва по ним называются «Розарий» (лат. Rosarium, нем. Rosenkranz), причём «Розарий» соотносится с размышлением о трёх «пятерицах» — пяти «радостных», пяти «скорбных» и пяти «славных» таинствах жизни девы Марии, которая и сама почитается как Р. или имеет Р. своим атрибутом. Р. в католицизме является также атрибутом Иисуса Христа, святого Георгия, святых — Екатерины, Софии, Доротеи, Терезы и др., часто символизируя церковь вообще. В христианстве Р. обретает особую символическую ёмкость: милосердие, милость, всепрощение, божественная любовь, мученичество, победа. В средневековом христианском искусстве Р. символизирует небесное блаженство (постепенно вытесняя лилию в передаче этого смысла). Своё символическое значение получают и части Р.: её зелень соотносится с радостью, шипы — с печалью, сам цветок — со славой. Вершиной поэтического и религиозного осмысления этого образа можно считать Р. как мистический символ, объединяющий все души праведных, в финале «Божественной комедии»
Данте. В высшем плане неба (Рай XXX– XXXIII) поэт видит огромную пламенеющую Р., лепестки которой – души праведных, а высший из них – богоматерь. После Данте Р. всё чаще символизирует духовное избранничество, высокое этическое совершенство, творческий порыв (в итальянском гуманистическом неоплатонизме, философских утопиях розенкрейцеров и масонов и т. д.). Р. как символ земной чувствительной страсти чрезвычайно популярна в средневековой куртуазной литературе, новоевропейской любовной лирике, эротической аллегорике 16–18 вв. Эволюция образа Р. отмечается и в более поздней поэтической и мистической традиции. Так, у немецкого поэта К. Брентано в «Романсах о Розарии» выступают три сестры – Розароза (Алая роза), Розадора (Золотая роза) и Розабланка (Белая роза), которым грозит кровосмесительная связь с братьями, но их спасает вмешательство благодати. Р. становится стержневым образом-символом в искусстве романтиков (У. Блейк, Д. Г. Россети, А. Штифтер и др.), символистов рубежа 19–20 вв. (С. Малларме, В. де Лиль-Адан, О. Уайльд, кружок франц. поэтов – розенкрейцеров и др.), писателей 20 в. (например, У. Б. Йитс, Дж. Джойс, Т. С. Элиот, П. Целан; в России, в первую очередь, – А. А. Блок и О. Э. Мандельштам); в большинстве своём мотивы Р. у этих авторов так или иначе восходят к Данте. В поэтическом цикле Вяч. Иванова «Rosarium» Р. связывает воедино бесконечное число символов, сопровождая человека от колыбели через брак к смертному ложу, и является как бы универсальным символом мира и человеческой жизни. Образ Р. присутствует во многих произведениях искусства (Р. – один из основных и древнейших видов орнамента, мистическая Р. на витражах средневековых храмов). Р. знаменует совершенно «божественную» гармонию мироздания. В Швеции само понятие «народных росписей» обозначается как «rosemalning», т. е. «живопись Р.». С 12 В. Р. вводится в геральдику, став одним из наиболее устойчивых её знаков. В барочной живописи 17 в. (Испания, Фландрия) Р. нередко обособляется в самостоятельные символические натюрморты. Существуют различные версии объяснения цвета розы (розового, красного и др.) и происхождения шипов. По одной версии, Р. стала красной, когда на её лепестки упала капля крови с ноги Афродиты, уколовшейся шипом Р. во время поисков ею убитого Адониса. Иная мотивировка — белая Р. зарделась от удовольствия и стала красной, когда её поцеловала гулявшая в Эдемском саду Ева. По другой версии, Р. покраснела из-за неосторожности Купидона, уронившего каплю вина на Р. С Купидоном связывают и происхождение шипов Р. Вдыхая благоухание Р., Купидон был ужален пчелой; разгневавшись, он выстрелил в розовый куст стрелой, и она превратилась в шип. По другому варианту, происхождение шипов связано с Вакхом, который, преследуя нимфу, оказался перед непреодолимой оградой из терниев и приказал ей стать оградой из Р, Однако позже, увидев, что такая ограда не может удержать нимфу, Вакх снабдил Р. шипами. Отчасти сходная вер-
873
сия известна по этиологическому преданию алгонкинских индейцев (Глускабе, чтобы удержать животных от поедания цветов, сделал Р. колючими). Согласно раннехристианской традиции, до грехопадения Р. не имела шипов. Красный цвет Р. объясняется кровью Христа, пролитой на кресте (красные Р. нередко связывались с огнём; известен мотив превращения пепла сожжённых христианских мучеников в красные Р.; ср. иранскую легенду, о Заратуштре, которого уложили с целью умерщвления на горящее ложе, превратившееся, однако, в ложе из Р.), а тернии Р. соотносились с терновым венцом. Исключительную роль играет Р. в символике иранской литературы и искусства. Традиционен мотив любви соловья к Р.: когда её срывают, соловей вскрикивает; Р. красна от крови влюблённого в неё соловья и т. п. Не менее известен мотив, объединяющий Р. и вино. Арабская мусульманская традиция знает образ белой Р. – пота, выступившего на Мухаммаде на его пути к небу и упавшего на землю. В германской традиции Р. принадлежат карликам, гномам, феям и находятся под их неусыпной защитой. Символика различных видов Р. и её элементов многообразна. Красная Р. – христианский символ земного мира; эмблема Адониса, Афродиты, Венеры, Сафо; знак дома Ланкастеров; восторг, стыдливость, стыд, желание, объятие, страсть, материнство, смерть, мученичество. Белая Р. – чистота, девственность, духовность, абстрактная мысль, тишина; знак дома Йорков. Красная и белая Р. – единство, союз. Гирлянда Р. – атрибут Эроса, Купидона, святой Цецилии; блаженная душа, небесная радость, утешение в христианской вере; ангельский венец. Р. на кресте – смерть Христа. Шип Р. – страдание, смерть; христианский символ греха; Р. без шипов – неблагодарность. Венок из Р. – небесная радость, награда за добродетель. Розовый сад – Новый Иерусалим; Небесная Р. – роза дантовского Рая, образ универсума и высшего блаженства. Золотая Р. – Р., благославляемая священником и вносимая на празднике в храм; символ церкви, небесного благословения и радости. Серебряная Р. – жилище Брахмы. Розетка Р. – знак семи имён аллаха в мусульманстве; в буддизме – знание, закон, путь порядка, т. е. тройственная истина, символизируемая и лотосом; звезда, круг вселенной. Розовое дерево – убежище, приют. В. H. Топоров.
РОКАПИ, в грузинской мифологии персонаж, главенствующий над злыми хвостатыми старухами – кудиани, которые приносят ему людские сердца. Наказанный богом Р. прикован к железному шесту, вбитому глубоко в землю. Р. каждый год пытается вырвать шест и освободиться из плена, но когда это ему почти удаётся, на шест садится птичка; Р. замахивается на неё палкой, птичка улетает, а шест снова уходит в землю. М. Ч.
PОMA (Roma), в римской мифологии богиня, персонификация города Рима. Впервые изображения Р., увенчанной Фидес, появляются в 204 до н. э. на монетах южноиталийских Локр. Во 2 в. до н. э. её культ стали учреждать попавшие под
874
РОМУЛ
власть Рима города восточных провинций. Статуи Р. восточные города и народы посвящали также Юпитеру Капитолийскому. Иногда культ Р. сочетался с культом римских полководцев, например Т. Фламинина (Plut. Flamininus 16). В правление Августа культ Р. как на востоке, так и на западе соединяется с почитанием обожествлённого Цезаря и самого Августа. Август и Р. получают общие храмы и общих жрецов. Император Адриан посвятил богине сопровождавшийся играми праздник. Монеты с легендами Р.: Августа, Вечная, Непобедимая, Счастливая и пр. — чеканились почти всеми римскими императорами. Е. Ш.
РОМУЛ (Romulus), в римской мифологии основатель и эпоним Рима. О происхождении Р. и его брата-близнеца Рема существовали различные версии: они — сыновья или внуки Энея; сыновья дочери или рабыни альбанского царя Тархетия и духа домашнего очага Лара; сыновья Реи Сильвии и Марса (Plut. Romulus 1–2; Serv. Verg. Aen. VI 774). Близнецов, брошенных по приказанию царя Амулия (дяди Реи Сильвии) в Тибр, вынесло на берег под смоковницей, посвященной Румине, богине вскармливания новорождённых. Там их охраняли и кормили дятел и волчица, потом дети были найдены пастухом Фаустулом, который вместе со своей женой Аккой Ларентией воспитал их. Став взрослыми и узнав о своём происхождении, близнецы собрали отряд беглецов и разбойников, убили Амулия, вернули власть в Альба-Лонге деду Нумитору, а сами решили основать новый город. Братьям, ожидавшим необходимого для начала всякого дела знака воли богов – авгурия, явились коршуны: шесть – Рему на Авентине и двенадцать – Р. на Палатине, что предвещало двенадцать веков существования города. С этим связывалось установление в Риме авгурий – гаданий по полёту и поведению птиц. Первым авгуром считался Р.; его авгуральный жезл (lituus), которым авгуры отмечали на небе зоны будущего полёта птиц, хранился как особая святыня в курии салиев и якобы не сгорел при её пожаре (Cic. De divinatione I 17). Рем, завидуя предпочтению, оказанному богами брату, стал над ним насмехаться и в разгоревшейся ссоре был убит. Городу, основанному согласно этрусским правилам, Р. дал своё имя и стал его первым царём, учредителем его основных
Ромул, победивший Акрона. Картина Ж. Энгра. 1812. Париж, Школа изящных искусств.
институтов (сената, всадничества, деления народа на патрициев и плебеев, патроната первых над вторыми, легионов и пр.). Для увеличения населения Р. учредил в священной роще бога Лукариса убежище для беглецов, свободных и рабов, массами стекавшихся в Рим. Так как окрестные племена не желали выдавать за них замуж своих дочерей, Р. пригласил на праздник в честь бога Конса соседних сабинян с их жёнами и дочерьми и дал приказ римлянам по условленному знаку хватать девушек. Сам Р. женился на Герсилии. Похищение сабинянок привело к войне с царём сабинян Титом Тацием и его союзником царём Ценина Акроном. Убив последнего в поединке, Р. посвятил его доспехи (spolia opima — доспехи и оружие убитого царя) у священного дуба Юпитеру Феретрию («сражающему»), устроив праздник и торжественное шествие, предвосхищавшее триумф. Храм он посвятил Юпитеру Статору («останавливающему») в благодарность за то, что бог остановил его обратившееся было в бегство войско. При посредничестве Герсилии и других сабинянок с сабинянами был заключён мир и союз. Р. разделил власть с Титом Тацием, и их объединившийся народ стал называться «римский народ квиритов» (по имени Р. и родины Тация города Куры). Они стали почитать общих римских и сабинских богов, совместно справлять луперкалии и матроналии, повиноваться общим законам. Народ был разделён на три трибы: Рамнов (в честь Р.), Луцеров (по одной версии, происхождение этого названия неизвестно, по другой, — оно было дано в честь союзника Р. этруска Лукумона) и Татиев (или Тициев) (в честь Тита Тация). После смерти Тация Р. стал править один, ведя победоносные войны с соседями и разда-
Капитолийская волчица, кормящая Ромула и Рема. Бронза. Нач. 5 в. до н. э. Рим, Капитолийские музеи.
вая народу завоёванные земли, что настроило против него патрициев. Когда на 38-м году царствования Р. внезапно исчез, народ, думая, что его убили сенаторы, был готов к возмущению (с этим связывали установление праздника поплифугии, «бегство народа»). Однако Р. явился некоему Юлию Прокулу и велел передать народу, что он вернулся на небо к своему отцу и стал теперь богом Квирином, покровителем Рима. Он призывает римлян и их потомков быть мужественными и упражняться в военном деле, что даст им невиданное могущество, и тогда никто не сможет противостоять римскому оружию (Plut. Romulus; Ovid. Fast. I 3–16). С именем Р. были связаны древнейшие святыни и ритуалы Рима («хижина Р.», «гробница Р.» – на месте древних комиций, руминальская смоковница, бег луперков вокруг Палатина, в котором участвовали некогда Р. и Рем, живя у Фаустула; коллегия Арвальских братьев, в которую Р. входил вместе с одиннадцатью сыновьями Акки Ларентии). Миф о Р. впитал различные элементы: древнейшие мотивы близнечных мифов, общеиталийские мотивы об основателях городов (напр., о Цекуле, об основателе города Куры) и общеиндоевропейские представления (по мнению Ж. Дюмезиля) о борьбе и союзе богов трёх социальных функций (Р., Лукумон и Тит Таций). По мере развития «римского мифа» (см. в ст. Римская мифология) миф о Р. обогащался идеями о богоизбранности римского народа и о предначертанном ему господстве над миром. Е. М. Штаерман.
РОХИНИ (др.-инд. Rohini, от корня со значением «красный»), в древнеиндийской мифологии обозначение: 1) дочери Кашьяпы и Сурабхи и матери рогатого скота, особенно Камадхену (ср. rohini, «красная корова»); 2) дочери Дакши, вступившего с ней в связь в виде козла (Р. стала антилопой); другой сюжет связан с Р. как любимой женой Сомы; 3) жены Кришны; 4) двух жён Васудевы (отца Кришны) и матери Баларамы; 5) дочери Хираньякашипу ; 6) девятой накшатры и т. п. В. Т.
РУГАНЗУ, Луганзу, в мифологии народов Руанды культурный герой. Согласно мифам, Р. ввёл различные полезные растения – фасоль, батат, банановые деревья, в стране появились домашние животные.
РУЛАКЬЕ Р. научил людей плавить руду, строить дома, варить пиво. С ним связано возникновение водопадов, скал. Благодаря ему образовался естественный мост на реке Рузизи, соединяющей озёра Киви и Танганьика. Великан Ньянгара, засадив бананами одну сторону реки, решил перебраться на другой её берег и там продолжить свою работу. Едва он вошёл в воду, Р. бросил ему в спину свой жезл, чтобы заставить его вернуться. Но жезл соскользнул в воду и превратился в скалу. Ньянгара вступил на этот мост, и с тех пор по нему перебираются через Рузизи. Р. выступает также в роли мифического царя, способствовавшего объединению государства Руанда. Ко временам Р. относят установление различных обычаев и обрядов (напр., культ Риангомбе и мёртвых). Е. К.
РУДА (rdw, rd, rdy, «земная»), в древнеарабской мифологии богиня, почитавшаяся во всей Северной и Центральной Аравии; в пантеоне самудских арабов — верховное божество (наряду с Нахи). Р., однако, не упоминается в южных самудских надписях; в них фигурирует Узза, что может свидетельствовать о тождественности этих богинь. Очевидно, Р. — богиня земли и плодородия. В сафских надписях упоминания о ней сопровождаются изображениями обнажённой богини плодородия; в самудских — сообщается о принесении в жертву Р. первинок урожая. По другой гипотезе, Р. – «милостивая» – богиня солнца или планеты Венера. Р. являлась также богиней подземного царства, владыкой мёртвых; её эпитет — «госпожа смерти». В оазисе Думат находилась статуя Р. Известно, что Мухаммад приказал разрушить святилище Р., принадлежавшее племени тамим. Возможно, Р. родственно почитавшееся в Пальмире божество земли Арцу, иногда называвшееся Арцубел (Арцу-владыка). РУДРА (др.-инд. Rudra, объясняемое поразному от rud-, «реветь», в связи с rodas, «земля»), в древнеиндийской мифологии божество, персонифицирующее грозу, ярость, гнев; ведийский предшественник Шивы. В «Ригведе» ему посвящено три гимна. Подчёркивается разрушительная сила Р., его яростный нрав (Р. считается отцом марутов — рудриев). Р. — убийца (один из эпитетов — «мужеубийца»); к нему обращаются с просьбой не убивать ни большого, ни малого, ни выросшего, ни отца, ни матери, не наносить вреда телу, семени, жизни, коровам и лошадям. Смерть насылается Р. и непосредственно, и через яд, через лихорадку. Живёт он на севере, с которым, как и с западом, связано в древнеиндийской модели мира всё плохое. Р. юн, быстр, силён, неуязвим, у него твёрдые члены, спутанные волосы, прекрасные губы; он улыбается, как солнце. Вместе с тем он свиреп и разрушителен, как ужасный зверь (PB II 33, 11), он — «красный вепрь неба» (II 33, 7) и бык, отец мира (VI 49, 10) и великий асура небес (II 1, 6). У него колесница, в руке — молния или палица, лук и стрелы (в «Атхарваведе» он не раз называется лучником). В поздних самхитах он тысячеглаз (AB II 2, 2, 7; Вадж.-самх. XVI 7); его живот чёрен, а спина красна (AB XV 1, 7–8),
у него синяя шея (Вадж.-самх. XVI 7); он медного цвета (или красного), носит шкуру, живёт в горах (III 36; XVI 2–4, 51). Он — многоформен. Связанный со смертью, Р. может и отвращать смерть: его просят о лекарствах, дающих долгую жизнь, его называют исцелителем и лучшим из врачей. Оргиастические черты Р. неотделимы от связываемых с ним представлений о плодородии и жизни. Он окружён зооморфными символами сексуальной силы. Оплодотворяющий дождь – одно из средств Р. против слабости. К Р. обращаются с просьбой: «Да размножимся мы, о Р., через детей» (II 33, 1); о нём говорят: «Да создаст он благо нашему скакуну, здоровье барану и овце, мужчинам и женщинам, быку». С Р. связывают понятие жизненной силы (VII 36, 5), упоминают о его милости, дружбе, готовности защищать и творить благо. Таким образом, Р. соотносим со всеми членами комплекса «смерть – плодородие – жизнь» ; недаром его называют Трьямбака, «имеющий трёх матерей» (т. е. три космических царства). Преимущественные связи Р. – с марутами, Сомой (в «Ригведе» ещё и с Агни, Вач, Вишну). Жена Р., она же подруга марутов, – Родаси (как жена упоминается и Рудрани), букв. «земля и небо» (ср. мифологический мотив превращения Р. в быка, брака с землёй, принявшей облик пятнистой коровы, рождения 37 сыновей-воинов – марутов, ставших спутниками Индры). Наиболее известный миф о Р., дошедший в разных версиях, в т. ч. и более поздних, связан с историей жертвоприношения Дакши. На это жертвоприношение, совершаемое на вершине великой горы Химават, были созваны все боги, кроме Р. Разъярённый, он появляется в середине ритуала, пронзает стрелой жертву, которая, превратившись в антилопу, поднялась на небо и стала созвездием Мригаширша. Затем, напав на богов, Р. наносит им телесные увечья, которые после просьб о пощаде он устраняет; только Дакше, чья голова исчезла, пришлось дать голову козла. В другой версии боги сами призывают Р., чтобы покарать Праджапати за его преследования собственной дочери Рохини (наконец, иногда и сам Р. рассматривается как плод кровосмесительной связи). Р. участвует как предводитель богов в битве с асурами, возглавлявшимися Ушанасом, из-за Тары, жены Брихаспати, похищенной у него Сомой (Вишнупур. IV и др.). Тем самым Р. выступает в качестве покровителя рода Ангирасов (сам Ангирас, как иногда и Р., считается сыном Брахмы; Р. вышел из его головы). В послеведийской мифологии из культа Р. развивается культ Шивы. Само имя Р. (и его эпитеты Пашупати, «хозяин скота», Шарва и т. д.) стало одним из прозвищ Шивы. Иконография Шивы также позволяет разъяснить некоторые черты Р. Рудра возник на индо-арийской почве, хотя некоторые сходные черты прослеживаются и в соседних ареалах (к северо-западу от Индии) или в других культурах (напр., в древнейшей цивилизации долины Инда). Из типологических параллелей особенно интересны: Рудра и крот – Аполлон и мыши (Аполлон Сминфей – «мышиный»). В. H. Топоров.
875
РУДРЫ, в древнеиндийской мифологии класс божеств, связанных с Рудрой; первоначально Р. было восемь: Бхава, Шарва, Пашупати, Угра, Махадева, Рудра, Ишана, Ашани; потом одиннадцать: Махан, Махатман, Матиман, Бхишана, Бхаямкара, Ритудхваджа, Урдхвакеша, Пингалакша, Ручи, Шучи, Рудра (Айт.-бр., Шат.-бр.) и тридцать три (Тайтт.-самх. I 4, 11, 1). Обычно отцом Р. считается Рудра. Иногда с Р. отождествляются маруты. В. Т.
РУЕВИТ [лат. Ruqieuithus, искажённое (?) Rinvit], в балтийско-славянской мифологии бог войны, отождествляемый западноевропейскими хронистами с римским Марсом. Его атрибуты – семь мечей у пояса и восьмой в правой руке. Дубовый идол Р. имел семь ликов. В культовом центре Коренице на юге острова Рюген из трёх храмов – Р., Поревита и Поренута – главным считался храм Р.; в одном из перечислений богов в «Книтлингасага» Р. стоит на первом месте. В. И., В. Т.
РУЙМОН, в осетинской мифологии змеевидное чудовище. Р. рождён от оленя слепым, однако он может стать зрячим и уничтожить людей. Чтобы этого не случилось, небесные духи поднимают его цепью на небо, там отрубают от него мечом куски и раздают их умершим, отчего последние снова молодеют и принимают тот возраст, в котором умерли. В. К.
РУКМИНИ (др.-инд. rukmini, «золотая», «украшенная золотом»), в индуистской мифологии первая жена Кришны, дочь царя Бхишмаки из страны Видарбха (современный Бирар). По настоянию своего брата Рукмы Р. должна была стать женой Шишупалы, но в день свадьбы Кришна украл её и, победив армии Рукмы и Шишупалы, увёз в Двараку, где и женился на ней. У Р. и Кришны было десять сыновей (из которых первый, Прадьюмна, считается воплощением Камы) и одна дочь. После смерти Кришны Р. вместе с семью другими его жёнами сожгла себя на погребальном костре мужа. Некоторые кришнаитские секты считают Р. следующим после Ситы воплощением Лакшми, супруги Вишну. С. С.
РУЛАКЬЕ (тибет. ru-las-skye, «рождённый из рога»), в тибетской мифологии первый министр в перечне мудрых министров и благородных царей, культурный герой. Его родители: мать – вдова царя Тригумцэнпо, отец – горный бог Ярлхашампо. После гибели царя Тригумцэнпо царице приснился сон о Ярлхашампо, который в облике огромного белого яка взоСвадьба Кришны и Рукмини. Акварель. Ок. 1800.
876
РУНГИС Русалки. Картина К. Маковского. 1879. Санкт-Петербург, Гос. Русский музей.
Русалка. Поволжская деревянная резьба. 19 в.
шёл на её ложе. Восемь месяцев спустя царица родила сгусток крови, спрятала его в рог дикого яка и обернула рог в одежды. Заглянув туда несколько дней спустя, она обнаружила маленького мальчика, которого назвали «мальчик Япджан, рождённый из рога». Р. согнал с трона убийцу царя Тригумцэнпо и пригласил на царство сына царя «Птицу». Став министром, он одомашнил животных, научил тибетцев заготавливать сено впрок, с именем Р. связывают возникновение пашни, сбор урожая. По другим версиям, Р. обучил тибетцев плавить металлы (золото, серебро, медь, железо), обжигать древесный уголь, изобрёл
плуг и ярмо (проделав отверстие в куске дерева), прорыл каналы и осушил землю, через непреодолимые реки построил мосты. По некоторым версиям, функции Р. приписываются другим мудрым министрам. E. Д. Огнева.
РУНГИС, Рудзу рунгитис («ржаной Р.»), в латышской мифологии дух зерна, который приносит и насыпает зерно. Р. принадлежит к числу домашних духов; часто он принимает вид чёрной кошки (чему, видимо, способствует близость латыш. rungis, собств. «круглый, ядрёный» (о человеке или животном) к латыш. runcis, «кот»). Упоминается как мифологический персонаж уже у Г. Стендера (18 в.). В. И., В. Т.
РУПАВАЧАРА (санскр., пали rupavacara), в буддийской мифологии класс божеств, обитающих в Рупадхату. Р. не нуждаются в пище, одежде (они рождаются вместе с тончайшим покровом), доме (который также возникает одновременно с их рождением). Хотя запах и вкус в Рупадхату отсутствуют, у Р. есть рот и нос, чтобы они не выглядели уродливыми. Органов деторождения у Р. нет, но нет и полной бесполосРыбак и сирена. Картина Ф. Лейтона. 1856–1858.
Русалочка. Скульптура М. Антокольского. Санкт-Петербург, Эрмитаж.
ти. Р. рождаются чудесным образом, их родителями считаются те, кто в этот момент оказался наиболее близко. О. Ф. Волкова.
РУПАДХАТУ (санскр., пали rupadhatu, «мир имеющих форму»), в буддийской мифологии один из миров, расположенный над «миром желания» Камадхату и под «миром не имеющих формы» — Арупадхату (см. Брахмалока, Девалока). Описание Р. смоделировано на основании внутреннего йогического медитативного опыта, перенесённого во внешний план существования. В Р. отсутствуют два наиболее грубых чувственных явления – вкус и запах и соответственно вкусовое и обонятельное сознания. Зрение и слух имеют необыкновенную силу. Р. делится на четыре уровня, соотнесённых с четырьмя ступенями дхьяны — йогического транса. Земной человек, оставаясь телом на земле, может путём дхьянической практики достигать видения определённых уровней Р. и переживания реальности Р. В народных верованиях Р. обычно понимается материально как один из высших миров, в которых перерождаются после смерти люди, овладевшие соответствующей ступенью дхьяны. Четвёртый уровень Р. — это низший уровень мира, не подвергающийся разрушению в самвартакальпе (период разрушения мира огнём, водой и ветром в конце кальпы). О. Ф. Волкова.
РУСАЛКИ, купалки, водяницы, лоскотухи и другие, в славянской мифологии существа, как правило вредоносные, в которых превращаются умершие девушки, преимущественно утопленницы, некрещёные дети (ср. Мавки). Представляются в виде красивых девушек с длинными распущенными зелёными волосами (ср. южнославянских вил, западноевропейских
РУХАНГА
Рустам над умирающим Сухрабом. Миниатюра. 1614. Лондон, Британская библиотека.
ундин), реже — в виде косматых безобразных женщин (у северных русских). В русальную неделю, следующую за троицей, выходят из воды, бегают по полям, качаются на деревьях, могут защекотать встречных до смерти или увлечь в воду. Особенно опасны в четверг — русальчин велик день. Поэтому в русальную неделю нельзя было купаться, а выходя из деревни, брали с собой полынь, которой Р. якобы боятся. На просьбы Р. дать им одежду женщины вешали на деревья пряжу, полотенца, нитки, девушки – венки. Всю троицкую неделю пели русальные песни, в воскресенье (русальное заговенье) изгоняли, «провожали» Р. (или весну). Р. обычно изображала девушка, которой распускали волосы, надевали венок и с песнями провожали в рожь. Вталкивая её в рожь, с криками разбегались, а Р. догоняла. Часто Р. изображали в виде чучела (иногда – обряженного ржаного снопа), несли его в поле и там оставляли на меже или разрывали и разбрасывали по полю. Известны случаи потопления чучела, сопровождавшиеся имитацией церковного отпевания. В этом варианте обряд проводов Р. испытал очевидное влияние «похорон Костромы». В южнорусских и поволжских областях известен ритуал «вождения русалки». Образ Р. связан одновременно с водой и растительностью, сочетает черты водных духов (иногда Р. представляли в свите водяного) и карнавальных персонажей, воплощающих плодородие, типа Костромы, Ярилы и т. п., смерть которых гарантировала урожай. Отсюда вероятна и связь Р. с миром мёртвых: по-видимому, под влиянием христианства Р. стали отождествлять лишь с вредоносными «заложными» покойниками, умершими неестественной смертью. Возможно, название Р. восходит к древнерусским языческим игрищам русалиям, известным по церковно-обличительной литературе. По гипотезе Ф. Миклошича наименование русалий заимствовано славянами на Балканах, где античные поминальные обряды носили название розалии. Образ Р. популярен в литературе (А. С. Пушкин, Н. В. Гоголь) и живописи. В. В. Иванов.
РУСТАМ (фарси; восходит к ср.-иран. Ротастахм, «богатырь»), герой иранского эпоса, богатырь. Образ Р. принадлежит к систанскому, или сакско-согдийскому, эпическому циклу и отсутствует в «Авесте». В ряде источников Р. выступает как противник зороастризма. Первое сохранившееся письменное упоминание о Р. содержится в согдийском фрагменте 5 в., повествующем о битве Р. с дэвами. Как Ротастахм Р. фигурирует в парфянских поэмах «Ядгар Зареран» и «Драхт Асурик», в пехлевийском «Бахман-Яште» (в нём он — борец против арабского нашествия). В «Шахнаме» Р. — чудесно родившийся сын богатыря Заля и Рудабы, дочери кабульского владыки Мехраба из рода Заххака. Дед Р. — богатырь из рода Джамшида (сын Таршаспа-Керсаспы и внук Исрита-Триты) Нариман, прославившийся своими подвигами на службе у Фаридуна. Богатырская мощь Р. проявляется уже в детстве: он убивает булавой дикого белого слона, выбирает себе могучего коня Рахша. Выросши, Р. становится главной опорой иранских царей в борьбе против туранцев, возглавляемых Афрасиабом. Р. возводит на престол первого царя династии Кейянидов Кай Кубада, неоднократно спасает Кай Кавуса. При спасении Кай Кавуса, попавшего во время похода в Мазендеран в плен к Белому дэву, Р. совершает семь подвигов: убивает дикого льва, дракона-аждарха, чародейкуведьму, Белого дэва, находит чудесный источник, берёт в плен разбойника Авлада, умерщвляет мазендеранского шаха Аржанг-дэва. Р. — воспитатель Сиявуша (см. Сйаваршан); мстя за его смерть, Р. вместе с его сыном Кай Хусроу идёт войной на Афрасиаба, в которой тот погибает (во время боёв с туранцами Р. убивает чудовищного Акван-дэва). В Самангане Р. влюбляется в дочь царя — красавицу Тахмину, которая после его отъезда рождает от него сына — богатыря Сухраба, служащего Афрасиабу. Во время похода Сухраба в Иран по воле рока происходит трёхкратный поединок не опознавших друг друга Р. и Сухраба. В третьем поединке Р. хитростью одолевает и убивает Сухраба, и лишь после этого узнаёт сына. Также волей рока Р. вынужден вступить в бой со своим любимым другом Исфандияром. С помощью хитроумного Заля, наученного Симургом, Р. узнаёт, что глаз – единственное уязвимое место Исфандияра, и
Ноеминь умоляет Руфь и Орфу вернуться в Моав. Гравюра В. Блейка. 1795.
877
Руфь на поле Вооза. Картина Ю. Шнора фон Карлфельда. 1828. Лондон, Национальная галерея.
пронзает его отравленной стрелой. Невольный убийца сына и друга, Р. погибает, попав в волчью яму, приготовленную его коварным братом Шагадом. И. С. Брагинский.
РУФЬ (евр. Rut), в ветхозаветных преданиях моавитянка, прабабка царя Давида (её история излагается в «Книге Руфи»). Из любви и сострадания к своей свекрови Ноемини, переселившейся во время голода из Иудеи в Моав и лишившейся там мужа и двоих сыновей (один из которых был мужем Р.), Р. вместе с ней отправляется в Вифлеем Иудейский, где она делит с Ноеминью все тяготы жизни, собирая в поле колосья и принося их свекрови (Руфь 2, 2–3). Владелец поля, знатный вифлеемлянин Вооз, дальний родственник её умершего мужа, восхищённый благородством Р., берёт её в жёны. У них рождается сын Овид, которого Ноеминь нянчит, как своего ребёнка (4, 16–17). Согласно агаде, Р. в награду за своё человеколюбие дожила до дней своего праправнука, царя Соломона, и дивилась его мудрости, сидя справа от него во время суда («Рут рабба», 2, 2). Д. В. Щедровицкий.
РУХАНГА, в мифологии бантуязычного народа ньоро (Межозерье) божество, демиург и культурный герой. Согласно мифу, по приказанию Р. его брат Нкья стал первым обитателем земли. В те времена небо было очень близко к земле, оно опиралось на дерево и столб, скреплённые между собой железным стержнем. Р. велел Нкья обломать ветви дерева, чтобы построить жилище. Но тот не смог даже согнуть ветви. Р. подбросил камень так,
878
РЫБА тавшегося на земле брата семенами тыквы для посева. Кагаба с неба послал брату огонь в виде молнии, которая упала на сухую траву. Первый человек стал варить на огне плоды тыквы. Своих трёх сыновей он послал к Кагаба, чтобы тот дал им имена. На своём пути они нашли голову коровы, верёвку для привязывания коров во время доения и корзину элевзины. Старший схватил корзину с элевзиной и стал первым земледельцем; второй взял верёвку и стал первым пастухом, а младший забрал голову коровы и стал вождём; от него произошёл род вождей ньоро. E. С. Котляр.
Рыбы. Апулийское краснофигурное блюдо. 320–310 до н. э. Париж, Лувр.
что он раскололся на три части, ставшие ножом, топором и колотушкой. Отдав их брату, Р. показал ему, как срезать деревья и травы и как построить себе хижину. Однажды Нкья спросил Р., зачем он сделал ни для чего непригодное тело и желудок. Тогда Р. создал коров и, срезав дерево, выдолбил из древесины сосуд для молока. Затем он создал стелющееся по земле растение, на котором тотчас же в изобилии выросли тыквы. По другому варианту мифа, у Р. было двое сыновей-близнецов, которых он послал на землю. Один из них, Кагаба, участвовал в творении вместе с Р. и служил посредником между ним и людьми. Другой брат стал первым человеком и получил от Р. жену. Оба брата жили на земле, окутанной тьмой и холодным туманом, пока Кагаба не создал солнце, луну, ночь и сон. Затем он соорудил хижину и снабдил ос-
РЫБА. В общих трёхчленных (по вертикали) мифологических схемах вселенной Р. служат основным зооморфным классификатором нижней космической зоны и противопоставлены птицам как классификатору верхней зоны и (менее отчётливо) крупным животным (часто копытным), символизирующим среднюю космическую зону. На основании изображения Р. из Горж-д’Анфер (Дордонь) можно сделать вывод о стремлении помещать такие образы внизу (над Р. находится изображение, иногда толкуемое как голова птицы). В произведениях т. н. мобильного искусства палеолита наиболее частый сюжет (на жезлах с отверстиями) представлен Р. в виде фаллоса. Продолжением этого аспекта «рыбной» темы являются т. н. каменные рыбы из неолитических стоянок и погребений Сибири (им соответствуют более поздние фигурки Р., используемые в качестве приманки и магического средства в промысловой магии; ср. также сибирские наскальные изображения Р., которые, например у хантов, указывают и на-
Рыбы. Фреска из Помпеев. Неаполь, Национальный археологический музей.
правление движения Р. Библейский символизм «рыбных» образов в средневековой западноевропейской скульптуре — в известной степени лишь трансформация архаичных каменных Р. Демиургическая функция Р. проявляется в двух вариантах — активном, когда Р. приносит со дна первозданного океана ил, из которого и создаётся земля, и пассивном, когда Р. (кит, три кита, дельфин и т. п.) является опорой земли. Согласно бурятским представлениям, резкое движение Р.-опоры, плавающей в океане, приводит к землетрясению. У алтайцев землю, созданную Ульгенем, поддерживают три Р.; когда одна Р. опускает голову, начинается наводнение. Более или менее сходные варианты зафиксированы у айнов, японцев и других народов Евразии. Возможно, мотив Р. как опоры земли в океане связан прежде всего с индийскими представлениями о мировой горе посреди океана, повлиявшими, в частности, на центральноазиатские традиции. В тех космогонических версиях, где мировой океан объемлет всю вселенную, солнце объезжает землю вверху на солнечной ладье, внизу — на Р., выступающей в качестве ездового животного солярного божества. Сниженный вариант демиургической функции Р. обнаруживается в преданиях и мифах о потопе, в которых Р. выступает как спаситель жизни, например в индийской традиции (некоторые исследователи связывают этот мотив с наследием автохтонного австроазийского населения) первочеловек Ману поймал Р., которая попросила вырастить её, обещая спасти в будущем Ману от потопа (в ряде версий Р., спасшая Ману, трактуется как воплощение Вишну). Ацтекский Тескатлипока, пожелавший выделиться среди братьев, превратил себя в солнце, а землю населил людьми, сотворенными из пепла, остальные боги сделали так, что всё было смыто водой и люди превратились в Р. В одной из китайских версий потопа Гунь принимает после гибели облик Р., а из его тела возникает Юй, которому удаётся укротить воды. Р. в Китае была одним из символов богатства. В ареале распространения мифов и преданий о потопе и особенно на его периферии (Сирия, Палестина, Малая Азия, Закавказье, Иран и др.) хорошо сохраняются следы «рыбной» мифологии и культа Р. Древнейшее свидетельство – шумерский текст (т. н. «Дом рыбы»), представляющий собой монолог (видимо, божества), посвященный заботам о безопасной жизни Р., для которой строится специальный дом (ср. в этой связи сведения о храмовых бассейнах для Р. на Ближнем Востоке и в Закавказье). Описываются и враги Р. – различные птицы, крокодил, существование которых делает убежище для Р. особенно необходимым. Контекст расширяется, если учесть, что шумерский бог вод Энки, установивший порядок во вселенной, наделяет реки и болота Р. и назначает бога, «любящего Р.» (имя его остаётся нерасшифрованным). Так как у Энки есть свой корабль, то шумерская схема (бог воды на корабле, заботящийся о Р.) оказывается инвертированной по отношению к индийской схеме потопа (Р. заботится о первочеловеке). В локальных
РЫБА вариантах японского мифа о творении бог луны Цукуёми по повелению Аматэрасу спускается на землю, чтобы служить богине пищи Укэмоти: приветствуя бога луны, она поворачивает голову к морю, и из её уст выскакивают различные Р., выступающие здесь уже только как средство поддержания жизни. Вавилонский Эа, соответствующий шумерскому Энки, мог представляться в виде человека-Р. Эа приписывались не только мощь и мудрость, но и целительные способности; известны изображения «рыбообразного» Эа у постели больного ребёнка (ср. роль изображения и фигурок Р. в целебной магии). О широком распространении культа Р. в Закавказье свидетельствует, в частности, использование Р. (например, форели) при лечении разных болезней (в том числе бесплодия). В Закавказье верили в существование особой матери-Р., говорящей человеческим языком; совершали обряд захоронения Р. Здесь же обнаруживаются и следы представлений о Р. как опоре земли (кахетинцы верили, что землетрясения, происходящие от пошатывания огромной чудовищной Р., сулят хороший урожай). Магическое значение имели закавказские типы «рыбного» орнамента (у хевсуров, в Кахетии и др.), использовавшегося в женских одеждах; в этой связи ср. традиционные приёмы изображения Р. на блюдах, тарелках и т. п. [от блюда из Самарры (Двуречье, 5–4-го тыс. до н. э.) до таких десакрализованных образцов, как керамические изделия Б. Палисси (кон. 16 – нач. 17 вв.)]. К этому же кругу явлений относятся табу на называние Р. и употребление их в пищу, ряд ритуалов, связанных с рыбной ловлей. Пережитки культа Р. известны и на Северном Кавказе: в частности, к Р. имеет отношение осетинский Донбеттыр. С Р. связывается и тема умирающего и воскресающего бога плодородия, которая прослеживается в контексте реконструкции афро-евразийского мифа об Иштари (Иштар) и её соответствиях; идеографически один из основных центров культа Иштар Ниневия обозначается как «дом рыбы». Центральный мотив этого мифа связан с самооскоплением (ср. трактат Лукиана «О Сирийской богине», где этот мотив относится к прекрасному юноше Комбабосу, а его действие происходит в Гиераполе, где почиталась Деркето-Атаргатис), причём в ряде вариантов фаллос бросается в воду и проглатывается Р. (в египетской версии Сет бросает детородный член Осириса в Нил и Р. съедает его; ср. также самооскопление Баты из египетской «Повести о двух братьях»). Имеются различные варианты этого мотива. Например, в грузинской сказке «О девяти сыновьях царя» младший сын берёт живую воду из источника, принадлежащего женщине-Р.; когда юношу убивают и расчленяют, женщина-Р. собирает тело и с помощью воды из источника воскрешает его. В древнееврейской традиции Р. связана с демоном Асмодеем, особенно в его отношениях с Соломоном и Товией (Товия одолевает Асмодея с помощью Р.). В рамках смерти и воскрешения можно рассматривать и историю библейского Ионы, проглоченного Р.; ср. мотив героя, проглатываемого Р., в меланезийской сказке о Камакаджаку (в русской сказке
Ивана также проглатывает щука-Р., которая сама его и изрыгает). Во всех этих случаях Р. выступает как некий эквивалент нижнего мира, царства мёртвых (для того чтобы воскреснуть к новой жизни, нужно побывать в нём). Иногда Р. актуализирует образ водного чудовища, похищающего женщину и делающего её своей женой. Таким же олицетворением смерти, тьмы, водного хаоса является и библейский Левиафан, изображаемый не только в виде дракона, но и в виде Р. Согласно библейской традиции, Р. получит мессия и разделит её с праведными в конце мира (в Талмуде мессия обозначается как Dag, «рыба»); второе пришествие мессии произойдёт, когда Сатурн и Юпитер сойдутся в зодиакальном знаке Рыб (три сплетенные Р., образующие треугольник, — распространённый мотив средневековой архитектуры). Иранским соответствием библейскому Левиафану в известной степени является гигантская первозданная Р. Кара, охраняющая мировое дерево (дерево хомхаома, чаокерена, всеисцеляющее дерево виспобиш), растущее посреди озера Ворукаша (ср. также иранский мотив гигантской Р., плавающей в океане преисподней и несущей на себе быка как опору мира). В числе других фантастических Р. древнеиндийская гибридная макара, самым непосредственным образом связанная с плодородием, или чудо-юдо (чудо морское) русских сказок, нередко обладающее чертами и свойствами Р.; в мифологических представлениях как чудовище рыбьей природы обычно выступает кит. У иранских народов и их соседей Р. считались чистыми существами, благотворно влияющими на человека. Когда один кафир выпустил из лука стрелу в небо, чтобы поразить бога, Р. закрыла его своим телом (жабры — раны Р.). По представлениям народов Северной Сибири, у Р. есть свои покровители, в частности «волосатый отец», пасущий рыбные отары и помогающий рыболовам. Согласно хантыйским преданиям, Р. создал Култэтта-Лунг. Асталях-Торум (Ас-ях-Торум) — не только бог верховий Оби, но и распорядитель рыбными богатствами. Божество АуттяОтыр живёт в Обской губе в виде щуки и распоряжается морской Р. Наконец, бог Средней Сосьвы Тахыт-котль-Торум (или Махар-Торум) в детстве был проглочен Р. и принял в её брюхе облик лягушки. Существуют поверья о Р. разных видов как о предках людей и вместе с тем о происхождении Р. из частей человеческого тела. В известной мере с этой точки зрения должны рассматриваться и гибридные человеко-Р. (саамский Аккрува). Впрочем, распределение человеческих и рыбьих черт может быть и иным: у нивхов хозяин моря имеет человеческий облик (старик с седой бородой) и живёт с семьёй в доме, но дом находится под водой; в распоряжении хозяина моря есть икра от разных Р., которую он по мере надобности бросает в море. В ряде африканских традиций Р. – воплощение души умершего человека. В Китае, Индии и некоторых других ареалах Р. символизирует новое рождение; поэтому её образ часто используется в похоронных ритуалах (ср. изображения Р. в древнеегипетских захоронениях). Не случайна в этом отношении «рыбная» мета-
879
форика Иисуса Христа, прослеживаемая как на формальном уровне (греческое слово Ηχθ , «рыба», расшифровывалось как аббревиатура греческой формулы «Иисус Христос, божий сын, спаситель»), так и по существу [ср. Р. как символ веры, чистоты, девы Марии, а также крещения, причастия (где она заменяется хлебом и вином; в этом же ряду стоит евангельский мотив насыщения Р. и хлебами)]; Иисус Христос иногда называется в ранней христианской литературе «Рыбой» (ср. этот образ в катакомбном искусстве), а христиане «рыбаками»; ср. образ апостолов-рыбарей Петра и Андрея, которых Иисус Христос обещал сделать «ловцами человеков» (Матф. 4, 19); отсюда иносказательная окраска сцен ужения и ловли сетью Р. в средневековом европейском искусстве (ср. также образ Будды как рыбака). Многочисленны изображения Р. на печатях, медалях, гробницах раннехристианской эпохи. Р. может символизировать не только плодородие, плодовитость, изобилие (мифопоэтически отмеченным является и образ рыбьей икры), сексуальную силу, мудрость, но и скудость, скупость, равнодушие, сексуальную индифферентность (в связи с особенностями размножения Р.), глупость. Р. – частый персонаж сказочного фольклора. В русских сказках участвуют не только безымянная Р. или Р.-чудо (типа чудо-юдо), но и щука, ёрш, карась, язь, лещ, мень, налим, окунь, осётр, плотичка, сёмга, сиг, сом, сорога, калуга и др. Некоторые из видов Р. выделены особо. Лосось символизирует изобилие, знание, вдохновение (среди американских индейцев и финно-угорских народов распространено мнение, что во внутренностях лосося находится огонь; ср. проанализированные К. Леви-Стросом индейские мифы об освобождении лососей, которым мешают воздвигаемые койотом речные пороги; лосось — эмблема Фингэла, героя фенианского цикла ирландских легенд). Карп почитается в Китае и Японии за красный цвет (ср. мотив золотой рыбки) и символизирует силу и храбрость, а также упорство в борьбе. Сазан играет особую роль в шаманском ритуале изгнания злых духов. Акула — образ опасности, зла, смерти (в японской мифологии посланец божества; божественная акула Саме помогает тем, кто её почитает) и т. п. В одном ряду с Р. фигурирует в мифопоэтических представлениях и образ дельфина, символизирующий море, морскую силу [дельЗнак рыб на стене Амьенского кафедрального собора. 13–16 вв.
880
РЮБЕЦАЛЬ
фин — одна из ипостасей Посейдона (Нептуна), Тритона, эмблема Нереид], свободу, благородство, любовь, удовольствие. Дельфин рассматривается как царственная Р., благожелательная к людям. Он приходит на помощь тонущим (в греческом мифе дельфин спасает Ариона), предупреждает мореплавателей об опасности и т. п. В дельфина превращается Аполлон, Пифон тоже иногда называется дельфином. Ранить дельфина — грех и знак несчастья. Дельфин нередко выступает как носитель душ умерших на острова блаженных (ср. изображения дельфина на похоронных урнах в Древней Греции). В индуизме дельфин — конь Камы. В христианской символике дельфин связывается с Иисусом Христом как творцом и спасителем, с воскресением и спасением. Астральный образ дельфина представлен одноименным созвездием. Изображения дельфина часто встречаются на талисманах и широко используются в геральдике.
нессанса возрождается античный образ Фортуны, выуживающей людей словно Р. из моря житейского. Р. — распространенная и красочная деталь религиозной и социальной полемики эпохи Реформации (особенно в Нидерландах); в искусстве этого времени распространены сцены рыбных рынков и лавок, ловли Р. и т. п., наделённые широким спектром семантических оттенков — от сатиры на человеческую похоть до отзвука споров о церковных таинствах и иерархии. Изображения гигантской Р., пожирающей рыбную мелочь, трактуются как иносказание о неумолимости и верховной мощи Природы. Гностико-алхимическая традиция толкования образа Р. как символа мистического перерождения вновь возникает в 20 в. в околонаучном психоаналитическом оккультизме (К. Г. Юнг посвящает этому символу значительную часть своей работы «Эон») и модернистском искусстве.
В. Н. Топоров.
M. Н. Соколов.
Наряду с названными выше в средневековом христианском искусстве получили распространение изображения Ионы, а также Левиафана, представлявшихся в виде Р., дельфина, гиппопотама или фантастического водного животного, а позднее в виде кита. В светской культуре Ре-
РЮБЕЦАЛЬ (Rubezahl), в германской низшей мифологии горный дух, воплощение горной непогоды и обвалов. Являлся людям в образе серого монаха, хорошим помогал, плохих сбивал с пути, заманивал в пропасть. М. Ю.
Рюбецаль. Картина М. фон Швинда. 1859. Мюнхен, галерея Шак.
САБАЗИЙ, Сабасий (Σαβ ζιο ), фригийское божество, которое в греческой мифологии отождествляется с ДионисомЗагреем, сыном Зевса-змея и Персефоны (Diod. IV 4, 1). Культ С. распространился в Греции в 5 в. до н. э., затем в Риме, где слился с культом Юпитера. Священным животным С. была змея. А. Т.-Г.
САБАЛЕЙПБЬЯ (букв. «бабочка риса»), в мифологии каренов, таунгу и других народов Бирмы божество, дающее урожай риса. Во время сева проводили обряд привлечения С: разбрызгивали воду над кучами камней, чтобы с дождём появился С. Я. Ч.
САБДАГ (тибет. sa-bdag, «владетель земли»), в тибетской мифологии локальные божества, имеющие антропоморфный облик (старухи с мешком, с посохом, старухи, сидящей верхом на баране), зооантропоморфный (тело человека с головой мыши, крысы, сурка, свиньи, кабана) либо не имеющие никакого иконографического облика. С. обитают на земле, в пещерах, расселинах на севере и северо-востоке, в домах; в их число входят горные боСабдаг. Тибетский ксилограф. 19 в.
жества лха, ньян, обитающие на деревьях и скалах, шибдаг — «владетели места». Считалось, что С. оказывают влияние при постройке дома, его ремонте, во время путешествия; они насылают чуму, моровую язву (С. с мордой мыши, крысы, сурка). Но враждебность С. нейтрализуется с помощью обрядов, обращенных к С. со свиной и кабаньей мордой (эпидемии, путешествия, эпизоотии) и к «Матери всех С.» («хранительнице дверей земли», «старой матери гневной»), которая покрыта восемьюдесятью морщинами, едет верхом на баране, одета в жёлтые одежды. Её небесный аналог — «царица зенита небесный сурок», у которой складки век, носа и рта покрывают нос, рот и подбородок. Её земляной аналог — богиня «чёрная куча взрыхлённой земли» в облике чёрной женщины с серпом в правой руке и мешком, полным болезней, — в левой. С. холма Марпори, на котором находится Потала (резиденция далай-ламы), считается горный бог Ньянчентханлха. Название С. как земного духа-хозяина (эдзен, гадзын эдзен, «владыка земли» — возможно, калька с тибетского) перешло в мифологию монгольских народов. Е. Д. Огнева.
CABA (сербохорв. Свети Сава; образ восходит к реальному историческому лицу, жившему в 12 – нач. 13 вв. и канонизированному православной церковью), персонаж южнославянской мифологии. В сербском фольклоре С. связан с возвышенными местами. Ему приписывается оживление мёртвых, исцеление слепых, несгораемость его собственного тела, способность превращать борзых в волков (ср. общеславянский образ волчьего пастыря), людей в животных, иссечение железом воды из камня. С. создаёт кошку для борьбы с мышами (общеславянский мифологический сюжет, в других славянских традициях связывавшийся с иными персонажами). С. отнимает солнце у дьявола, предводительствует тучами, несущими град; гром, гремящий в день святого С.,
Св. Сава. Фреска в монастыре Милешеве, Сербия.
считался важным предзнаменованием. Связь С. со скотом и тучами объясняет, в частности, представление о тучах как о скоте С. В пост на день святого С., называвшийся савицей, не едят мяса четвероногих животных, чтобы уберечь их от волков. Роль С. как покровителя животных позволяет связать его с общеславянским Велесом. В. И., В. T.
САВАОФ, Цeбaоф (евр. seba’ot, множ. число от sab’a, «воинство», «сонм»), одно из имён бога в иудаистической и христианской традициях. В библейских пророческих книгах встречается в сочетании «Господь воинств», что по-гречески передаётся двояко: Παντοκρ τωρ, «вседержитель», κ ριο ιων δυν μεων, «владыка сил» (воинств); часто в Септуагинте сохраняется
882
САВАОФ
Саваоф. Фреска Микеланджело «Сотворение Адама» плафона Сикстинской капеллы. 1508–12. Рим, Ватикан.
как имя собственное — Σαβα θ. Под «воинством» С. подразумеваются солнце, луна и звёзды, «всё воинство небесное» (Втор. 4, 19), выступающие стройно и послушные «уставам неба» (Иов 38, 32–33), «Цебаот» означает также бесчисленные воинства огневидных ангелов (книга Еноха 72, 1; Берахот 11 б; Пирке рабби Елиезер 4), объединённых в четыре сонма (воинства) под начальством Михаила, Гавриила, Уриила и Рафаила. По образу небесного создано и «земное воинство», поддерживая которое (Исх. 12, 41 и др.), не только ангелы, но и «звёзды с путей своих» сражаются с врагами (Суд. 5, 20). На помощь пророкам нисходят с небес «колесницы огненные» (4 Царств 6, 17). Имя С. часто упоминается в связи с херувимами, осеняющими ковчег завета — символ божественного присутствия на земле. В имени С., таким образом, выражена идея единства всех «воинств» вселенной, построенных по принципу иерархии и соединённых в акте славословия С. (Пс. 148). Д. В. Щедровицкий.
САВЕРИГАДИНГ, в доисламской мифологии бугийцев острова Сулавеси (Западная Индонезия) эпический герой, внук Батара Гуру [см. Батара Гуру (2)] и Be Ньилитимо. В молодости С. совершает далекие морские путешествия. Он посещает также небо и страну мёртвых (Валиала). В стране Чина (т. е. в земле бугийцев) он находит принцессу Be Чудаи, на которой женится. После земной жизни С. и Be Чудаи отправляются в нижний, подводный мир, где С. принимает от Гурурисэллэнга престол и титул владыки океана (Опусамуда). С. — центральный персонаж поэм «Лагалиго». Ю. С.
САВИТАР (др.-инд. Savitar, от sь-, «рождать», букв. «порождающий»), в древнеиндийской мифологии солярное божество. В «Ригведе» ему посвящено 11 гимнов. С. особенно тесно связан с Сурьей, иногда эти оба имени обозначают попеременно одно и то же божество, в других случаях С. отождествляется с Сурьей [(PB V 81, 2–3); ср. также отождествления с Бхагой (VII 37, 8), Митрой (V 81, 4), Рушаном (V
Бог Саваоф. Эскизы росписи Владимирского собора в Киеве. Виктор Васнецов. 1885–1896. Москва, Гос. Третьяковская галерея.
81, 5)]; наконец, С. (X 85) – отец Сурьи. Как солнечное божество С. разъезжает на колеснице, запряжённой конями, по небу или между небом и землёй, восходит на небесные высоты, пробуждает по утрам весь мир и богов, приводит ночь и ночной покой, предшествует дню и ночи, членит время (в частности, определяет сроки жертвоприношения). С. торопит солнце, которое подчиняется ему (как и ветер). Универсальное определение С. – «золотой» (таковы его глаза, язык, руки, волосы, одежда, колесница, кони). С. обладает и другими космологическими функциями: он заполняет воздушное пространство и мир (IV 52, 2–3; VII 45, 1), управляет миром (его называют господином творения и господином мира, IV 53, 6), приводит в покой землю и укрепляет небо (X 149, 1), удерживает небо (IV 2), охватывает тройное воздушное и небесное пространство, приводит в движение три неба, три земли, охраняет людей тремя обетами (IV 53, 5; число три особенно характерно для С.). С. простирает руки (он – «широкорукий») и даёт свет, указывает путь водам; даже боги, которым он указывает бессмертие (IV 54, 2), следуют его советам (II 38, 9). С. приносит и распределяет дары, богатство, сокровища, счастье (он – «бог счастья», V 82, 3), силу, даёт долгую жизнь (назначает жизненный срок; его молят о детях), изгоняет болезни, лечит от истощения, ограждает от колдовства, защищает жертвователя, забирает грехи. С. – «мудрейший из мудрых» (V 42, 3), он знает источник океана, возбуждает мысли; он может принимать все формы (V 81, 2); он – асура и иногда причисляется к адитьям (VIII 18, 3). В «Ригведе» С. связан ещё с Сомой, Ушас, Апам Напатом; упоминается (X 130, 4), что он соединился с Ушних – кобылой солнца. У С. есть дочь – Сурья. Некогда отец прочил её в жёны Сомы, но в состязании за право обладать Сурьей победили Ашвины, и она стала их подругой. В «Тайттирийя-брахмане» дочь С. – Сита, любившая Сому, но Сома был привязан к Шраддхе. С. дал дочери средство, с помощью которого Сома полюбил её (II 3, 10, 1–3). В истории жертвоприношения Дакши Рудра лишил С. рук, но потом вернул их ему. В ранней версии («Каушика-брахмана») боги дали С. золотые руки. В «Махабхарате» и пуранах С. изображается одноруким. В эпосе С. выступает в эпизоде битвы богов с Раваной и его спутниками: когда боги были близки к поражению, С. раздробил колесницу предводителя ракшасов Сумалина и поразил его самого, обратив в прах, после чего ракшасы отступили. Тем не менее в эпосе значение С. заметно падает. Индийская традиция рассматривает С. как образ восходящего и заходящего солнца; некоторые видят в С. один из аспектов Варуны; есть точка зрения, согласно которой С. первоначально был персонификацией абстрактного принципа стимулирования; связь его с солнцем — результат позднейшего развития. В. Н. Топоров.
САВИТРИ (др.-инд. Sаvitri, «солнечная»), в древнеиндийской мифологии: 1) персонификация священного ведийского метра гаятри, дочь бога Сурьи, которую он отдал в жёны Брахме; 2) героиня одной
САДКО из вставных легенд «Махабхараты», дочь царя мадров Ашвапати. С. избрала себе в супруги Сатьявана, сына слепого царя Дьюматсены, лишившегося своего трона, хотя мудрец Нарада предупредил её, что Сатьявану осталось жить только один год. Когда настал предсказанный день смерти Сатьявана, С. последовала за мужем в лес, где он рубил дрова, и С. умер у неё на коленях. В тот же момент С. увидела бога смерти Яму; он извлёк из тела Сатьявана душу и понёс её на юг, в обитель мёртвых. С. пошла вслед за Ямой, не отставая от него ни на шаг; тронутый её преданностью мужу, Яма задал ей несколько вопросов. Она отвечала на них столь мудро и благочестиво, что в награду Яма сначала подарил её свёкру зрение и царство, затем обещал, что у неё родится сто сыновей, и, наконец, вернул Сатьявану жизнь (Мбх. III 273–283). В индийской традиции С. почитается образцом верной и мудрой жены. П. Г.
САВСКАЯ ЦАРИЦА, легендарная царица Сабейского царства (Сабы) в Южной Аравии. Согласно ветхозаветному преданию, С. ц., услышав о славе царя Соломона, пришла в Иерусалим испытать его загадками и изумилась его мудрости (3 Царств 10, 1–13). В легендах агады государство С. ц. – волшебная страна, где песок дороже золота, растут деревья из Эдемского сада, а люди не знают войны. Соломон, в случае отказа С. ц. явиться к нему, угрожает наслать на неё «царей с пехотой и колесницами», имея в виду подвластных ему демонов, зверей и птиц (Мидраш к Притч. 1, 4). По некоторым преданиям, у С. ц. были козлиные ноги (вероятно, отголоски мифа о зооморфной богине луны Южной Аравии); чтобы проверить, так ли это, Соломон заставляет её пройти по хрустальному полу, принятому С. ц. за озеро. В Новом завете С. ц. Именуется «царицей южной» и противопоставляется тем, кто не желает внимать мудрости Иисуса (Матф. 12, 42). В мусульманских легендах имя С. ц. – Билкис. В эфиопских преданиях Соломон и С. ц. – родоначальники трёхтысячелетней династии императоров Абиссинии (ср. Деян. 8, 27). Д. В. Щедровицкий.
САГАРА (др.-инд. Sagara), в индуистской мифологии царь Солнечной династии. Од-
883
Царь Соломон, царица Савская и царь Давид. Статуи на портале собора Сент-Этьен в Бурже (Франция). 12 в.
на из жён С. Кешини родила ему сына Асаманджу; другая, Сумати, родила огромную тыкву, 60 000 семян которой С. поместил в сосуды с молоком, и со временем из каждого семени вырос юный царевич. Своим сыновьям С. поручил охранять коня, предназначенного для царского жертвоприношения. Но коня похитил Индра, и царевичи нигде на земле не могли его найти. Тогда они вырыли гигантское ущелье и по нему проникли в подземный мир — паталу. Там, наконец, они увидели коня, который пасся неподалёку от мудреца Капилы. Сыновья С., посчитав Капилу вором, оскорбили его, и разгневанный Капила своим огненным взором сжёг их. Пепел сыновей С. обнаружил их племянник Аншуман, сын Асаманджу. Он умилостивил Капилу, и тот предсказал, что потомок Аншумана возродит сыновей С. к жизни, если сведёт с неба реку Ганга и она омоет их прах. Силой своего покаяния внук Аншумана Бхагиратха низвёл Гангу на землю, и как только она коснулась останков сыновей С., царевичи обрели тело и живыми взошли на небо. Протекая по земле, воды Ганги заполнили ущелье, вырытое сыновьями С., и с тех пор оно стало в их честь называться Сагарой (санскр. sagara), т. е. океаном. П. Г.
САДЖИКСИН, в корейской мифологии высшие духи, покровители земли и злаков. Генетически восходят к древнекитайским Шэ цзи. Впервые культ С. распространился в древнекорейском государстве Когурё в 4 в. В 783 в Объединённом Силла был принят официально культ С., Посещение царицей Савской царя Соломона. Деталь центральной части фрески Пьеро делла Франчески. 1452–66. Ареццо, церковь СанФранческо.
Соломон и царица Савская. Картина Дж. Демина. 19 в.
возведённый конфуцианством в государственный. С воцарением династии Ли в столичном городе Хансоне (ныне Сеул) под горой Инвансан были сооружены два храма духам земли (Куксадан) и злаков (Кукчиктан), которые считались опорой государства. Один символизировал восток, другой – запад. Возле них в направлении с севера на юг возвышались два столба, воплощавшие тело духов С. Трижды в году – в первых числах 2-й, 8-й и 12-й луны в столице совершались великие жертвоприношения С. Л. К.
САДКО, в тунгусо-маньчжурской мифологии дух болезней, кровожадный и хитрый, в которого превращаются души злых людей после их смерти. Г. В.
САДКО, былинный герой, сохраняющий мифологические черты. По гипотезе сторонников исторической школы, образ С. восходит к летописному новгородскому купцу Сотко Сытиничу. Согласно новгородским былинам, гусляр С., игра которого полюбилась Морскому царю, бьется об заклад с новгородскими купцами о том, что выловит рыбу «золотые перья» в Ильмень-озере, с помощью Морского царя выигрывает заклад и становится «богатым гостем». С. снаряжает торговые корабли,
884
САЛИХ Садко в подводном царстве. Картина И. Репина. СанктПетербург, Гос. Русский музей.
но те останавливаются в море: гусляр должен спуститься по жребию на морское дно. Оказавшись в палатах Морского царя, С. играет для него, тот пускается в пляс, отчего волнуется море, гибнут мореплаватели. С., по совету явившегося ему Миколы Угодника, прекращает игру, обрывая струны гуслей. Морской царь предлагает С. жениться на морской девице, и гусляр выбирает, по совету Миколы, Чернаву (ср. распространенный фольклорный сюжет о женитьбе у водяного). С. засыпает после свадебного пира и просыпается на берегу реки Чернава. Одновременно возвращаются его корабли, и С. в благодарность возводит церкви в Новгороде. По-видимому, образ С. является результатом поздней трансформации индоевропейского образа мифического жениха дочери океана. В. В. Иванов, В. Н. Топоров.
САЛИХ (Salih), в мусульманской мифологии пророк, посланный аллахом к народу самуд с увещеваниями. Большинство самудян сочло его «очарованным» (26:153), смеялось над ним и его проповедями (54:24–25; 69:4). После того как аллах послал самудянам знамение – верблюдицу, С. просил, чтобы они оставили её пастись на их землях и поили из своих колодцев (7:71, 26:155; 14:28). Однако самудяне предпочли заколоть верблюдицу, поручив это «злосчастнейшему» из них (7:75; 11:68; 26:157; 54:29; 91:12), и говорили потом С.: «Приведи к нам то, что ты обещаешь, если ты посланник» (7:75). За их нечестивость аллах через три дня послал «на них единый вопль, и они стали, как трава строителя оград» (54:31), «... и по-
стигло их сотрясение, и наутро оказались они в своём жилье поверженными ниц» (7:76). Рассказ о С., подобно всем кораническим рассказам о пророках (ср. Муса, Нух), содержит много параллелей к начальному периоду пророческой деятельности Мухаммада, но в данном случае они более конкретны и осязаемы, чем в историях, восходящих к Библии [«Но вот – их две партии, которые враждуют» (2:46); уверовавшие – «те, которые считались ничтожными» (7:73) и т. д.], что объясняется местным аравийским происхождением образа С. Однако доисламский пласт соответствующих аравийских преданий всё ещё не поддаётся достоверной реконструкции. Позднее предание добавляет к кораническому рассказу дополнительные детали и объяснения. В частности, в предании зафиксировано представление, что С. сам создал верблюдицу из скалы. М. Б. Пиотровский.
САЛМОНЕЙ (Σαλμωνε ), в греческой мифологии сын Эола (родоначальника племени эолийцев) и Энареты, брат Кретея, Сисифа и Афаманта (Apollod. I 7, 3). От Алкидики имел дочь Тиро (Hom. Od. XI 234). С. переселился из Фессалии в Элиду, где основал город Салмону. Возгордившись, С. стал уподоблять себя самому Зевсу и присваивать приносимые богу жертвы. Влача за колесницей высушенные шкуры вместе с медными кувшинами, он заявлял, что производит гром, а бросая в небо зажжённые факелы, имитировал молнии. За дерзость Зевс поразил его перуном и уничтожил Салмону вместе со всеми жителями (Apollod. I 9, 7; Verg. Aen. VI 585 след.). Вероятно, миф восходит к реминисценциям имитативной магии, когда цари и жрецы имитировали небесные явления. М. Б.
САЛЬМЕ, в эстонской мифологии дева, «невеста звезды». Согласно народным песням, С. вылупилась из куриного яйца. В сюжете небесной свадьбы к С. сватаются солнце, луна и звезда, старший сын Полярной звезды. С. отказывает солнцу и луне, потому что солнце портит посевы в засуху, а у луны слишком много обязан-
ностей: она рано встаёт и следит за всем, что происходит. С. выбирает звезду за скромный нрав, и та уводит невесту, обещая спрятать её за облаками, превратить в вечернюю зарю. САЛЮС (Salus, «здоровье»), в римской мифологии богиня здоровья, благополучия, процветания. Возможно, некогда почиталась на вершине Салютаре (одной из вершин холма Квиринал), после синойкизма став общеримской. С ней был связан древний, возобновлённый Августом обряд augurium Salutis — в период прекращения военных действий ежегодные обращения к богам с вопросом, дозволено ли просить о благополучии Рима. С. имела несколько храмов и жрецов, иногда обслуживавших также культ Spes Bona («надежды на лучшее»). Как С. Августа, С. римского народа, С. войска изображалась на монетах императоров. Е. Ш.
САМА (авест., пехл.), Сам (фарси), Сом (тадж.), персонаж иранской мифологии. В «Авесте» С. – родоначальник Самов (Самидов), «лучший» из которых – Трита. В среднеиранских источниках С. – потомок Йимы, победитель дэвов и чудовищ (в т. ч. Ажи-Дахаки), подготовляющий окончательную победу добра над злом. С. отождествляется с Керсаспой (Гаршаспом), иногда считается его предком, иногда – потомком. В «Шахнаме», «Сам-наме» С. – богатырь на службе у шахов Ирана (обычно – у Манучехра), он – отец Заля (Дастана), дед Рустама, брат (или сын) Наримана. И. В.
САМАНТАБХАДРА (санскр. Samantabhadra, «всецело добрый»), в буддийской мифологии: 1) бодхисатва. Образ и имя С. встречаются во многих сутрах махаяны, как, например, в «Суварнапрабхасе», в некоторых текстах цикла «Праджняпарамиты». В «Caддхармапу ндарике» описывается чудесное явление его перед буддой Шакьямуни, где он обещает защищать учение будды и поддерживать тех, кто следует буддизму. В «Гандавьюха-сутре» главный герой сутры Судхана только от С. получает наивысшие поучения. С. упоминается в списке восьми главных бодхисатв махаяны. В ваджраяне С. считается эманацией будды Вайрочаны. Обычно его изображают сидящим на шестиголовом слоне, число его рук и находящихся в них предметных символов бывает разное, но всегда он держит лотос; 2) будда. Как будда, имеющий своё «поле будды» (Акаништха), С. упоминается и в некоторых произведениях махаяны («Махавасту», «Ланкаватара»), но центральное место образ С. занимает в мифологии ваджраяны (особенно тибетской школы ньинма), где С. выступает в роли ади-будды (его тибетское название Кунтузангпо). С. изображают обычно вместе со своей праджней Самантабхадри; он тёмно-синего цвета, сидит в позе медитации, не имеет ни одежды, ни одного предметного символа. Считается, что у С. на небе Акаништха побывал мифический основатель школы ньинма Падмасамбхава. Л. Э. Мялль.
САМАЭЛЬ, Саммаэль (евр. Samma’el, принята этимология от sam, «яд», ’el,
САМОДИЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ «бог»), в иудейской демонологии злой дух, демон, часто отождествляемый с сатаной. Согласно «Мидраш Рабба» к Второзаконию (11, 10) С. — глава всех сатанов. Славянская «Книга Баруха» называет С. Сатаниилом. Другое имя (или эпитет) С. – Малхира, «ангел» или «царь зла». В послебиблейской литературе известны предания о соблазнении Евы (см. в ст. «Грехопадение») С., принявшим облик змея. Согласно «Пирке рабби Елиэзер» (21) Каин был зачат Евой от С. «Таргум Псевдо-Ионафана» к Быт. 3, 6 рассказывает, что, как только Ева вкусила плод, перед ней появился ангел смерти С. В роли ангела смерти С. выступает и в мидрашистской истории о смерти Моисея: посланный отнять жизнь у престарелого Моисея, С., потерпев поражение от него в споре, удаляется. Бог отправляет его снова, но Моисей ударяет его жезлом, и С. улетает. В коптских гностических текстах С. выступает в роли злого демиурга. Он великий демон, владыка нижней части преисподней и хаоса («Трёхобразная Первая мысль»). Отождествляемый с враждебным ветхозаветным богом-творцом, С. иногда называется Саваофом, иногда же Саваоф считается сыном С. Имена С. толкуются в коптских текстах обычно на почве арамейского языка; С. – «слепой бог» или «бог слепых», Сакла – «глупый», Йалдабаот – «родивший Саваофа» (в коптских текстах иногда Аваоф) или «дитя хаоса». В тексте, называемом «О происхождении Мира», где С. именуется также «Первый отец», содержится народная этимология имени Йалдабаот: по воле Пистис Софиа появился архонт из воды (в других текстах, «Сущность архонтов», «Трёхобразная Первая мысль» Пистис Софиа родила его сама). Увидев его, она сказала: «О, дитя, приди сюда». Поэтому он стал называться Йалдабаот. С. создал семь других существ, один из которых – Саваоф. Обладая большой властью и не зная своего происхождения и никого, кроме себя, С. объявил, что он есть бог, и нет другого бога, кроме него. Но появилась Пистис Софиа и показала ему ошибочность его заявления. Тогда Саваоф возненавидел отца своего, Мрак, и мать — Бездну, и сестру — Мысль Первого отца. Когда Пистис Софиа основала царство для Саваофа, С., завидуя последнему, породил Смерть, который, будучи двуполым, создал семь сыновей. Те, в свою очередь, породили каждый по семь отпрысков. Таким образом, были созданы 49 демонов (Зависть, Гнев, Плач, Похоть и др.), в противовес им Зоэ (Жизнь), дочь Пистис Софиа, отданная Саваофу, родила 7 сыновей, которые породили каждый по 7 добрых демонов. «Сущность архонтов» рассказывает также, что Зоэ дунула в лицо С. и её дыхание превратилось в огненного ангела, который связал С. и бросил его в тартар, под бездну. А. А. Папазян.
САМБАРИС, литовское божество плодородия. Литовский автор Бродовский в нач. 18 в. сообщает, что ежегодно на пасху С. подносят на белом платке три горсти семян и три куска от каждого блюда; еда пожирается собаками, а семена разбрасываются на землю. Важный элемент ритуа-
ла – варение пива, которое связано с образом С. (ср. его название Alus Samberinnis, «пиво С.»). Другой автор 18 в. Руиг указывает две ипостаси этого божества: Zembarys – бог земли, соотносимый с римским Плутоном (это же отождествление есть и у Бродовского), и Zemberinnis Alius — олицетворённое и мифологизированное пиво, связанное с С. Иногда высказывается мнение, что сближение Руигом имени С. с названием земли (литов. zeme) вторично. Действительно, название «С.» происходит от литов. sambaris, «складчина», «ссыпчина», крестьянский праздник по окончании уборки урожая; об этом празднике подробно пишет М. Преториус в 18 в. (Sambarios, Saborios; другое название праздника — «трижды девять», так как от каждого злака берут девять горстей, каждую из которых делят на три части, после чего 27 раз бросают зёрна в общую кучу). Тем не менее мотив связи С. с землёй весьма правдоподобен: пиво должно было соотноситься с божеством ферментации, связи которого с землёй несомненны: ср. Раугупатис, Раугуземепатис. Таким образом, возможна реконструкция, согласно которой С. сначала обозначал определённый ритуал, а позже был персонифицирован. В. И., В. Т.
CAMBАPA, Чакрасамвара (санскр. samvara, букв. «выбор», тибет. Дэмчог, «высшее благо»), идам в буддийской мифологии ваджраяны. Обитает на горе Кайлаш. Считается эманацией дхьяни-будды Акшобхьи. С. изображается синего цвета, обычно с четырьмя лицами и двенадцатью руками. Его праджня — Ваджраварахи. Во многих индийских и тибетских легендах С. появляется перед великими буддистами (в т. ч. и перед махасиддхами Луипа, Гхантапа, Наропа и др.), чтобы передать им новые наставления. Л. М.
САМДЗИМАРИ, в грузинской мифологии женщина-кадж, похищенная из страны каджей Каджети. Похищение С. связывается с именем Гиорги Хахматского (прозвище дано по названию местности в Хевсурети). В этом представлении, так же как и в сюжете о последующем крещении С., нашёл отражение распространённый мотив избавления святым Георгием языческого царя и обращения его в христианскую веру. С. может являться простым смертным во сне. Иногда, приняв облик смертной женщины, она заставляет мужчину полюбить себя и невестой входит в его дом, приносит ему и членам его семьи изобилие и удачу. Когда же обнаруживается, что она не смертная женщина, С. покидает дом. З. К.
САМИ (sm, «слышащий»), в йеменской мифологии бог луны, почитавшийся в оазисе Рагван как бог-предок, покровитель и владыка страны (наряду с Зат-Химйам). Возможно, С. — ипостась Илу; слово «С.», очевидно, заменяло первоначально запретное имя бога. После включения оазиса в государство Саба в результате синойкизма С. вошёл в официальный сабейский пантеон, но как второстепенное божество. Священное животное С. — бык. Культ С. позднее был вытеснен культом Алмакаха. А. Г. Л.
885
САМОДИЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ, мифологические представления народов самодийской группы уральской языковой семьи: ненцев, энцев, нганасан и селькупов, живущих на севере Архангельской, Тюменской, Томской областей, Красноярского края [главным образом в Ненецком, Ямало-Ненецком и Таймырском (Долгано-Ненецком) автономных округах], а также т. н. саянских самодийцев: моторов, карагасов, тайгийцев и камасинцев, утративших ныне родные языки и влившихся в состав тувинского, хакасского и русского населения. Повторяемость сюжетов, сходство многих структур и мотивов мифов, совпадение функций и свойств отдельных персонажей и др. свидетельствуют о том, что основные черты С. м. сформировались в период самодийского этнического единства (не позднее кон. 1-го тыс. до н. э. — нач. 1-го тыс. н. э.). Вопрос о генетических связях С. м. с мифологиями относящихся к уральской языковой семье финно-угорских народов изучен недостаточно. Чаще отмечаются обусловленные многовековыми этническими контактами её связи с мифологиями других народов Северной Сибири, особенно кетов. Приблизительно с 18 в. С. м. подвергалась воздействию христианства (заимствование отдельных библейских сюжетов, спорадическое введение в мифы новых персонажей: Христа и Николая Чудотворца). Мифологии энцев и нганасан имеют ряд общих черт, прежде всего в организации пантеона, заметно отличающих их от ненецкой и селькупской мифологий, что, видимо, обусловлено участием в этногенезе этих народностей досамодийского населения Таймыра. Дошедшие до нас сведения о мифологии саянских самодийцев крайне скудны. У энцев зафиксировано два варианта пантеона, один, вероятно, более поздний, сформировался под влиянием контактов с ненцами (описан Е. Д. Прокофьевой), а другой близок пантеону нганасан (описан Б. О. Долгих). Наиболее сходны ненецкий и селькупский пантеоны. Ядро высшего уровня этих пантеонов составляют три образа (восходящих, очевидно, к прасамодийской мифологии): верховное божество — демиург Нум, его антагонист — воплощение зла, божество, вызывающее болезни и смерть (Нга у ненцев, Кызы у селькупов), и старуха-покровительница (Я-небя, «мать земли», у ненцев, Ылэнта-кота у селькупов). С Я-небя (её другое имя — Мяд пухуця, «старуха дома») нередко отождествляется старуха — хозяйка земли Я-мюня. В близком варианте энецкого пантеона им соответствуют Нга, Тодоте и Дя-меню’о (букв. «старуха земли»). Старуха-покровительница имеет функции богини-матери, рождающей и хранящей всё живое: она ведает рождением детей [по некоторым данным, хранит у себя (или в дупле древа мирового) души ещё не родившихся людей и посылает их по мере надобности на землю, помещая на кончики лучей утреннего солнца], снабжает новорождённых гениталиями, ведёт книгу судеб, взращивает травы, врачует детские болезни, охраняет дом, семью, очаг, учит достигших брачного возраста девушек искусству шитья. Ылэнта-кота даёт также новорождённым
886
САМОДИЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ
люльку, умершим – гроб, шаману – облачение и обечайку бубна. В верхний уровень пантеона иногда входят персонажи, имеющие вторичный характер (Микулаййирико, т. е. Николай Чудотворец, у ненцев, культурный герой Ича у селькупов). Для высшего уровня нганасанского и энецкого (более раннего варианта) пантеонов характерно большое количество относительно равноправных божеств (см. Нга), в числе которых у нганасан имеются сходные по характеру и функциям с ненецкими и селькупскими божествами: создатель вселенной Ньылытыа-нгуо, враждебный людям Фаннида, родительница и покровительница всего живого Моу-нямы. Вместе с тем, например, наряду с Моу-нямы как матерью природы почитались родительница и хранительница рыб Бы-нямы («вода-мать»), Туй-нямы («огонь-мать»), Коу-нямы («солнцемать»), отмеряющая сроки менструаций и беременности, покровительница женщин Кичеда-нямы. Более низкий уровень пантеона составляют многочисленные божества и духи — хозяева воды, леса, камня, огня и т. д., а также локальные божества (напр., Мархы у ненцев реки Надым). Хозяева леса (пэдара ерв у ненцев, мога биомо у энцев, мачиль лозы у селькупов) и воды (ид ерв у ненцев, бидо биомо у энцев, юткыль лозы у селькупов) помогают охотнику и рыболову, но, рассердившись, могут лишить удачи и даже погубить, заставив заблудиться в лесу или перевернув лодку. У селькупов хозяйка леса в образе самки соболя вступает с избранными ею охотниками в любовную связь и дарит им удачу в промысле. К категории хозяев примыкают, очевидно, также божества — покровители оленеводства – Ирео-понеде («ведающий богатством – стадом») у энцев и Йилебям пэртя у ненцев. К низшему уровню пантеона относится множество духов, подчинённых главным божествам или служащих шаманам. Они подразделяются на духов-покровителей, воплощённых в предметах культа (хэхэ у ненцев, каха/киху у энцев, койка у нганасан, поркэ у селькупов, кайго у моторов), духов – помощников шамана (тадебцо у ненцев, самади у энцев, дямада у нганасан, одна из категорий лозы у селькупов), злых духов и духов болезней, выполняющих волю бога зла [нгылека у ненцев, амукэ (амули) у энцев, нгамтэру у нганасан, некоторые лозы у селькупов]. Бесчисленные демонические существа, как правило, враждебные человеку, находятся вне пантеона. В отличие от персонажей пантеона, они смертны и могут показаться любому человеку. У энцев и нганасан – обычно одноногие, однорукие и одноглазые баручи (баруси), у ненцев — великаны-людоеды сюдбя, лесная ведьма парнэ (парнгэ, порнгэ), опасный для детей нгэмунзи, обитающие под землёй сихиртя, страшилище без рта и заднего прохода мал тэнга («закупоренный зад»), питающееся запахом пищи, которая превращается после этого в нечистоты; двуликие сидя сята; у селькупов — великаны-людоеды пюнэ (пюнегусе, пюнэкыса), многоголовые черти и т. д. Представления о строении мироздания разнообразны, общераспространённым
является членение вселенной на верхний (небесный), средний (наземный и водный) и нижний (подземный) миры. У ненцев и селькупов верхний мир – сфера Нума, средний – сфера Я-небя или Ылэнта-кота, нижний – Нга или Кызы (в близком варианте энецкого пантеона — соответственно Нга, Дя-меню’о и Тодоте). В некоторых мифах небо делится на семь ярусов (седьмой ярус, наиболее удалённый от земли, – обиталище Нума), а подземный мир – на семь слоев льда. У ненцев широко распространён миф о находящейся в подземном мире опоре земли: некогда шаман (наделяемый иногда чертами богоборца) спустился под землю и после семи дней пути попал в железное жилище хозяина земли, где и остался навеки держать небольшой предмет – воплощение земли – и поддерживать таким образом незыблемость мира. В наиболее архаичных мифах солнце персонифицируется в образе женщины, а луна — мужчины (сами термины «месяц, луна» и «старик, дед, мужчина» очень близки: у ненцев соответственно – jirо и jiri, у энцев – irio и iri, у селькупов – ira и ira). Вместе с тем существует ненецкий миф о браке солнца – сына и луны – дочери простых смертных, а нганасаны солнце и луну почитали в женском образе, как матерей природы (Коу-нямы и Кичеда-нямы). Отмечены представления, что солнце и луна – это два глаза Нума, добрый (солнце) и злой (луна). Пятна на луне почти повсеместно интерпретировались как фигура шамана с бубном (напр., у ненцев – шаман Урэр, уехавший жить на небо; в энецком мифе – шаман Пян-туку, приблизивший к себе камланием луну и прилипший к ней); Млечный путь – как лыжня культурного героя (Йомбо у ненцев, Ди’а у энцев) или сына Нума Нун ия (у селькупов). По представлениям ненцев, видимое человеком небо – это «небесная шкура», закрывающая настоящее небо, звёздами просвечивающее через отверстия в ней. У некоторых групп селькупов звёзды – это корни деревьев, растущих на первом ярусе неба, согласно другому селькупскому мифу, в подземном мире также имеются солнце и луна (или их тени), но ущербные (продырявленные) и дающие мало света и тепла. Многочисленны мифы о сотворении земли. Особенно распространён сюжет, согласно которому вначале всё было покрыто безбрежным водным пространством. По повелению бога-демиурга гагара ныряет под воду и достаёт со дна комочек глины, из которого и была создана земля. Дальнейшее устроение мира нередко связывается уже с деятельностью двух демиургов: у ненцев Нума и Нга или хозяина неба и хозяина земли, у нганасан Дёйбангуо (или какого-либо другого бога) и Моу-нямы. В ненецком мифе хозяин земли сотворил тело человека, а хозяин неба вдул в него душу и создал оленей, хозяин земли достал железо из земли, а хозяин неба – кремень с неба, вместе они при помощи этого кремня и железа высекли первый огонь. У нганасан Моу-нямы даёт устраивающему мир Дёйба-нгуо траву, ягель и т. д. Особо подчёркивается придание первоначально шаткой земле устойчивости, достигнутой водружением большого камня (двух хребтов на севере и на юге у
нганасан, Уральских гор у ненцев; в другом ненецком мифе незыблемость земли поддерживает находящаяся в подземном мире опора земли). На антропогонические мифы повлияли (или наложились) библейские представления (особенно у ненцев): демиург вылепляет из глины изображения мужчины и женщины и вдувает в них душу; разделение самодийцев, хантов, коми и русских связывается со строительством лестницы на небо. Особняком стоит нганасанский миф, согласно которому земля и солнце, Моунямы и Коу-нямы, вначале независимо друг от друга плавали в первобытном океане. Дети Моу-нямы, зооморфные духи дямада (интерпретируемые также как шаманские духи-помощники), посылают птичку ущипнуть Моу-нямы, чтобы привлечь её внимание: они жалуются, что шкура земли покрыта льдом и им холодно жить. Моу-нямы сближается с Коу-нямы, от этого теплеет и лёд тает. Из шкуры Моу-нямы выползают голые черви кальсюо – первые люди. Коу-нямы, сообщая дямада, что они как дети земли должны жить, приросши к её телу, калечит их и превращает в каменных идолов фала-койка (священные камни, скалы и т. д.). С космогоническим циклом связаны мифы о всемирном потопе. Согласно ненецкому мифу, некогда росла берёза (мировое древо) с семью ветвями и семью корнями, к которой люди ходили поклониться и принести жертвы, но её корни начали гнить, и, когда сгнил последний, дерево упало. Из его ствола хлынула кровь (в которой воплотился священный огонь), а затем — поток воды, поглотивший все реки. Так начался великий потоп. Люди от него спаслись на плоту, на который они взяли по одному представителю каждого вида животных, а великие шаманы – на вершине священной горы (семикратно прокричав, они не позволили воде приблизиться к ним). Прекратил потоп могущественный шаман, направивший воду в реки. В другом ненецком мифе потоп — лишь первое из трёх постигших человечество бедствий: за ним наступили страшные засуха и голод, и в живых остались только юноша и девушка. От них-то и пошёл новый человеческий род. В селькупском мифе люди спасаются от потопа на лодке, но злой дух, стремясь погубить их, просверливает дыру в днище; людей спасает лягушка (священное животное селькупов), заткнувшая дыру своим телом. В устроении земли после потопа, как и в её сотворении, иногда участвует гагара. Мифы о деяниях великих шаманов описывают их длительные и опасные путешествия в землю мёртвых (чтобы возвратить направляющегося туда больного), к небесным божествам, различным духам и т. д. По представлениям ненцев, путешествия шамана совершаются по двум трубам: трубе неба, в которой растут семь железных лиственниц, и трубе земли; путь по каждой из труб занимает семь дней. В шаманских мифах селькупов мир описывается как бассейн реки [или, соответственно двум фратриям селькупов, – двух рек: «Орлиной речки» (Лимпыль-кы) и «речки Кедровки» (Косыль-кы), имеющих общий исток и текущих параллельно]. Начало мировой реки (ассоциируемое
САМОДИЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ с верхним миром) на юге, в «семиямном болоте», а устье (ассоциируемое с нижним миром) – на севере, у обиталища Кызы и его сына – холодного «моря мёртвых». В верховьях реки находится стальное жилище старухи-покровительницы Ылэнтакота, селение кузнецов — её помощников (они куют железные детали для шаманского облачения), «море с кровавой водой» и «дерево неба с почками» (мировое дерево) – лестница, соединяющая землю, небо и подземный мир. Оно имеет семь ветвей на правой, солнечной, и семь ветвей на левой, ночной, стороне, на верхних ветвях сидят кукушки – священные птицы, покровительницы рождений. В дупле дерева хранятся души ещё не родившихся людей, в семи корнях живут семь змей, охраняющих дорогу в нижний мир. Представления о мировом дереве сохранились также у ненцев (миф, в котором его гибель вызвала всемирный потоп; обычай ставить в священных местах «светлое дерево» — лиственницу) и нганасан [похожее на молодую лиственницу «дерево к небу», достигающее вершиной небосвода, рядом с которым растут семь трав — родоначальниц всех земных растений]. Ряд мифов описывает происхождение смерти и некоторых болезней. Так, в нганасанском мифе смерть появилась на земле в результате семидневной борьбы подземного белого оленя с тёмным земным. Один из энецких мифов рассказывает, что некогда страшный мор был вызван смрадом от яйца, выкатившегося из могилы ребёнка, рождённого в инцестном браке двух небожителей. Непосредственной же причиной болезней и наступающих от них смертей считали действия главного злого божества (Нга, Кызы, Тодоте, Фаннида) и его духов-помощников. Душа умершего попадает в землю мёртвых (у нганасан — подземная страна Бодырбо-моу, у селькупов — управляемый Кызы город мёртвых в устье мировой реки), где ведёт привычный человеку образ жизни, а позднее превращается в насекомое. Душа шамана может переселиться в его преемника или превратиться в шаманского духа-помощника. У нганасан зафиксированы также представления, что тела умерших попадают в нижний мир, а души переселяются в новорождённых. Многочисленные мифы объясняют различные явления природы. В представлениях ненцев и энцев холод посылает гигантский бык севера, живущий в ледовом море, у северной кромки неба. Зимой его дыхание проявляется в пламени (северном сиянии), а летом – в виде дождевых туч. Когда бык сбрасывает вылинявшую шерсть – идет снег, он дует – поднимается холодный ветер, стоит на месте – царит холод, когда движется – теплеет. Пургу у ненцев и нганасан олицетворяет неопрятная злая старуха с длинными седыми волосами, когда она расчёсывает их, перхоть превращается в снег. Иногда она показывается людям, особенно молодым мужчинам, но те замерзают и гибнут от её ласк. С этим персонажем, очевидно, связан образ старухи – хозяйки холодного восточного ветра, погубившей своего сына [известен лесным ненцам, северным (тазовским) селькупам и кетам]. Ветер, по представлениям ненцев, создаёт семью
парами своих железных крыльев птица Минлей; гром – это шум полозьев нарт, на которых духи грозы – сыновья юга едут сражаться с сыновьями севера, чтобы забрать у них их сестру, вдову сына юга, вернувшуюся после его смерти в нарушение обычаев к отцу на север. От полозьев нарт летят искры – молнии, а сыновья севера загораживаются от противников грозовыми тучами. В другом варианте этого мифа духи грозы борются с быком севера, который, сражаясь с ними, низвергает потоки воды (сильный дождь). В мифах лесных ненцев духи грозы, птицы-грозы, живут в море и оттуда носят на небо воду, возят облака, впрягшись в них. Речь этих птиц – гром. У энцев и нганасан гром – божество (Кео-нга у энцев, Кодюо-нгуо у нганасан), живущее на юге и возящее с собой тепло в небесном аргише (оленьем обозе). Кодюо-нгуо, в отличие от других божеств, люди могут увидеть и, опасаясь этого, он всегда закрывается от их взглядов тучами. В С. м. представлен и известный индоевропейским и некоторым другим народам миф о борьбе бога грозы [обычно верховного бога, иногда — культурного героя (Ичи)] с демоническим противником (как правило, антагонистом верховного бога или его слугами). Если противником бога грозы является божество высшего уровня пантеона, гроза интерпретируется как поединок двух равных соперников, поочерёдно наносящих друг другу удары и выбивающих друг у друга зубы («зубами грома» ненцы называют белемниты, что соответствует и индоевропейской традиции). Слуги бога зла лишь прячутся от бога грозы, поражающего их стрелами-молниями. Е. А. Хелимский.
Мифы о культурном герое (у селькупов – Ича, у ненцев – Иомбо, энцев – Ди’а, Дюба-нга, нганасан – Дяйку, Дейба-нгуо; ср. Дебегей у юкагиров, Одёлоко у долган, Ивуль у эвенков) структурно сходны у всех современных самодийских народов. Наиболее архаичные черты его сохранились в мифологии нганасан. Культурный герой одинок, он сирота, воспитанный «бабушкой» (мать-земля). Он отправляется осваивать мир. Ю. Б. Симченко реконструирует исходный вариант мифа о богесироте, покровителе народа и одновременно трикстере, принадлежащий, по его мнению, культуре древних северных уральцев, охотников на дикого оленя. Культурный герой ничего не создаёт, но участвует в устроении пригодной для жизни земли, воюет с людоедами и чудовищными порождениями матерей природы, освобождая из-под их власти с помощью матерей-демиургов диких оленей и рыболовные угодья. В одном из мифов он борется с матерью подземного льда и посещает землю мёртвых. Побеждённые чудовища превращаются в сакральные предметы, при сожжении хтонических существ из искр возникают комары. Завершив свои подвиги, он случайно оскопляет себя и переселяется на небо. Для Ди’а характерен мотив освоения мира как любопытство: он повсюду ходит, чтобы всё видеть и слышать, всё узнавать и разносить вести. Как первый человек культурный герой часто глуп и неумел, в некоторых мифах выступает даже как псевдо-
887
богатырь. Нганасанский Дяйку, обживая территорию, поначалу ведёт себя неумело, охотится на мышей, гребёт травинкой, не знает, мясо каких зверей можно употреблять в пищу. Ди’а, Йомбо, Дебегей, Одёлоко предстают маленькими и слабыми человечками, побеждающими своих врагов с помощью плутовства, коварства и шантажа. Так, например, распространён сюжет, в котором герой отбирает у злого духа рыболовные угодья, доказывая свои права на них, апеллируя к гласу небес (о его правах вещает бабушка, посаженная им на дерево). Когда комический хвастун Дяйку (Ди’а, Ивуль) от удара рассыпается на куски, то одолевший его противник думает, что он бог, который исчез, удалившись на небо. Раздвоение образа культурного героя на бога-покровителя и трикстера отражено в рассказах о двух одинаковых Ди’а (которые используют свое сходство для обманов), о двух братьях, один из которых – трикстер, причём именем культурного героя в одних случаях наделяется «умный» брат, а в других – «глупый». В некоторых мифах обе ипостаси культурного героя встречаются как персонажи одного повествования. Один – это, например, Дюба-нга, герой-сирота, а другой – Ди’а, т. е. тот же Дюба-нга, но трактуемый как небесный лыжник, плут и обманщик. В результате контактов с русским населением самодийский культурный герой-трикстер часто отождествлялся с трикстерами русских волшебных сказок (Иванушкой-дурачком, младшим братом). В мифах нганасан культурным героем выступает также Нейминьг — женщина, которую небожители-нгуо снабдили иглой и научили шить. Это искусство она передаёт своему народу. Н. В. Брагинская.
С мифами о культурном герое тесно смыкаются этно- и генеагонические мифы. В них отразилось сохраняющееся у северных самодийцев сознание своей неавтохтонности на занимаемой территории: обычен сюжет о долгих странствиях первопредков (имеющих черты культурных героев), их борьбе с ведущими необычный образ жизни (или наделёнными сверхъестественными свойствами) противниками; о потерявшем близких, заблудившемся или унесённом из родных мест паводком человеке, ставшем приёмным членом другого рода и родоначальником его нового ответвления (такая ситуация рассматривается как причина филиации родов, относящихся к одной эндогамной группировке). Первопредку часто приписывается установление родового идола (хэхэ) или превращение в него после смерти. У некоторых самодийских групп зафиксированы тотемические мифы (тотемистические воззрения были распространены слабо, лишь у небольшой части родов). Так, селькупы Медвежьего рода с реки Кеть своим предком считали «медведяидола», рождённого дочерью лесного духа от культурного героя Ичи; нганасаны рода Нгомде вели своё происхождение от девушки, попавшей в орлиное гнездо и наученной богом орлов шаманству. (В этом сюжете, как и в мифе о полёте нганасанского «сироты-бога» Дейба-нгуо на спине орлицы, которую он кормит кусками собственного тела, могли отразиться мотивы
888
САМПО
известного в Сибири и Северной Америке мифа о разорителе орлиных гнёзд.) Распространён в мифологии северных самодийцев сюжет о взаимных превращениях человека и гагары (объясняющий сходство её оперения с самодийской национальной одеждой), однако данных о культе гагары как тотема не имеется. Мотивы и образы С. м. нашли отражение в прикладном искусстве самодийских народностей. Атрибуты шамана: облачение, головной убор, бубен с колотушкой – украшались изображениями антропоморфных и зооморфных духов – его помощников, обитателей верхнего, среднего и нижнего миров. Противопоставление «камлания в верхний мир» «камланию в нижний мир» обусловило различную роспись правой, «светлой», стороны бубна (изображение солнца) и левой, «тёмной» (изображение луны), а также контрастную окраску внутренней стороны колотушки (часть красная, а часть чёрная). С мифологическими представлениями связаны фигурки – символы духов-покровителей. Мифологические мотивы отражены в произведениях ненецких авторов (Н. С. Вылки, И. Г. Истомина, Л. В. Лапцуя, А. Ф. Канюкова, В. Н. Ледкова, А. И. Пичкова и др.). Е. А. Хелимский.
САМПО, в финской и карельской мифологии источник изобилия, чудесная мельница. Согласно рунам, С. выковал Ильмаринен «из пушинки лебединой, из кусочка веретёнца, и из молока коровы, и из ячменя крупинки» в качестве свадебного выкупа (вена) за дочь хозяйки Похьёлы, к которой сватался кузнец (иногда за Вяйнямёйнена, который попал во власть хозяйки Похьёлы). С. намалывает столько хлеба, соли и денег, что хватает на еду, припасы и устройство пиров. Похищение С. из Похьёлы – центральный сюжет финского и карельского эпоса (ср. добывание культурных благ у хозяев иного мира в германо-скандинавской мифологии и др.): Вяйнямёйнен отправляется в Похьёлу в сопровождении Ильмаринена, Еукахайнена и др., усыпляет её жителей и добывает С. из-под горы (из глубины в «девять саженей»). Он увозит С. на лодке, но пробуждающаяся хозяйка Похьёлы настигает похитителей; во время борьбы С. разбивается, обломки тонут в море (потому море, согласно народным верованиям, богаче, чем суша). По другому варианту, часть обломков прибивает к земле: они влияют на урожай. Руны о С. исполнялись во время календарных праздников. По мнению У. Харва и других исследователей, представления о С. соотносятся с образом мирового столпа в финно-угорской мифологии. САМСИН, в корейской мифологии: 1) название трёх духов в мифе о Тангуне — владыка неба Хванин, посредник между небесным миром и миром людей Хванун и первопредок корейцев Вангом; 2) один из добрых домашних духов (другое название Самсин хальмони, «бабушка Самсин») (см. Касин) женской половины дома, охраняющий жизнь беременных женщин и детей. С. считается духом сил тьмы и света (инь и ян). К С. обращались также женщины, желавшие иметь ребёнка. Л. Р. Концевич.
САМСОН, греч. Σαμφων, лат. Samson, Шимшон (евр. Simson, предположительно «служитель» или «солнечный», от semes, «солнце»), герой ветхозаветных преданий (Суд. 13–16), наделённый невиданной физической силой; двенадцатый из «судей израилевых». Сын Маноя из колена Данова, из города Цора. Ко времени С. над сынами израилевыми, продолжавшими «делать злое пред очами господа», уже сорок лет тяготело иго филистимлян. Рождение С., которому суждено «спасать Израиля от руки филистимлян» (13, 5), Маною и его жене, долго бывшим бездетными, предрекает ангел. Этим С. (как Исаак, Самуил и др.) избирается на служение богу «от чрева матери», причём даётся повеление — подготовить ребёнка к пожизненному назорейству (обет, состоявший в соблюдении ритуальной чистоты и в воздержании от вина для всецелого посвящения себя богу; внешний признак назорея — длинные волосы, которые запрещено стричь, — Чис. 6, 1–5). Затем ангел возносится на небо в пламени сжигаемой Маноем жертвы (13, 20–21). С самого
детства на С. в решающие моменты жизни нисходит «дух господень», дающий ему чудесную силу, с помощью которой С. одолевает любых врагов. Все поступки С. имеют скрытый смысл, непонятный для окружающих. Так, юноша С. вопреки воле родителей решает жениться на филистимлянке. При этом им руководит тайное желание найти случай отомстить филистимлянам (14, 3–4). На пути в Фимнафу, где жила невеста С., на него нападает молодой лев, но С., исполнившись «духа господня», раздирает его, как козлёнка (14, 6). Позже С. находит в трупе этого льва пчелиный рой и насыщается оттуда мёдом (14, 8). Это даёт ему повод на брачном пиру задать тридцати филистимлянам – «брачным друзьям» – неразрешимую загадку: «Из ядущего вышло ядомое, и из сильного вышло сладкое» (14, 14). С. поспорил на тридцать рубашек и тридцать перемен одежд, что брачные друзья не найдут разгадки, и они, ничего не придумав за семь дней пира, пригрозили жене С., что сожгут её дом, если С. «оберёт их». Поддавшись просьбам жены, С. сообщает
Самсон убивает льва. Гравюра А. Дюрера. 1496–97. Москва, Музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина.
САМСОН
Слева – Самсон, убивающий филистимлянина. Мраморная скульптура Пьерино да Винчи. Ок. 1550. Флоренция, палаццо Веккьо. Справа – Самсон и филистимлянин. Мраморная скульптура Джамболоньи. Ок. 1570. Лондон, Музей Виктории и Альберта.
ей разгадку — и тут же слышит её из уст филистимлян: «Что слаще мёда, и что сильнее льва?». Тогда, осуществляя первый акт своей мести, С. поражает тридцать филистимских воинов и отдаёт их одежды брачным друзьям. Гнев С. и его возвращение в Цор расцениваются женой как развод, и она выходит за одного из брачных друзей (14, 17–20). Это служит поводом для нового акта мести филистимлянам: поймав триста лисиц, С. связывает их попарно хвостами, привязывает к ним
горящие факелы и выпускает на жатву филистимлян, предавая огню весь урожай (15, 4–5). За это филистимляне сжигают жену С. и её отца, а в ответ на новое нападение С. целое филистимское войско вторгается в Иудею. Три тысячи иудейских посланников просят С. сдаться филистимлянам и отвратить этим от Иудеи угрозу опустошения. С. разрешает им связать себя и выдать филистимлянам. Однако в стане врагов «сошёл на него дух господень, и верёвки... упали... с рук его» (15,
Слева – Самсон и Далила. Картина А. Мантеньи. Ок. 1495. Лондон, Национальная галерея. Справа – Ослепление Самсона. Фрагмент картины Рембрандта. 1636. Франкфурт-на-Майне, Штеделевский художественный институт.
889
14). Тут же С., подняв с земли ослиную челюсть, поражает ею тысячу воинов-филистимлян. После битвы по молитве изнемогшего от жажды С. из земли пробивается родник, получивший имя «источник воззвавшего» (Эйн-Гакорэ), а вся местность в честь битвы наречена Рамат-Лехи («Нагорье челюсти») (15, 15–19). После этих подвигов С. всенародно избирается «судьёй израилевым» и правит двадцать лет. Когда жители Газы Филистимской, оповещённые о том, что С. проведёт ночь в доме блудницы, запирают городские ворота, дабы не выпустить его живым из города, С., встав в полночь, вырывает ворота из земли, взваливает на плечи и, пройдя с ними половину Ханаана, водружает их на вершине горы близ Хеврона (16, 3). Виновницей гибели С. становится его возлюбленная — филистимлянка Далила из долины Сорек. Подкупленная «властителями филистимскими», она трижды пытается выведать у С. источник его чудесной силы, но С. трижды обманывает её, говоря, что он станет бессильным, если его свяжут семью сырыми тетивами, или опутают новыми верёвками, или воткут его волосы в ткань. По ночам Далила осуществляет всё это, но С., просыпаясь, с лёгкостью разрывает любые путы (16, 6– 13). Наконец, устав от упрёков Далилы в нелюбви и недоверии к ней, С. «открыл ей всё сердце своё»: он назорей божий от чрева матери, и, если остричь ему волосы, обет нарушится, сила покинет его и он станет, «как прочие люди» (16, 17). Ночью филистимляне остригают «семь кос головы» спящего С., и, просыпаясь на крик Далилы: «филистимляне на тебя, Самсон!», – он чувствует, что сила отступила от него. Враги ослепляют С., заковывают его в цепи и заставляют вращать мельничные жернова в темнице Газы. Между тем волосы его постепенно отрастают. Чтобы насладиться унижением С., филистимляне приводят его на праздник в храм Дагона и заставляют «забавлять» собравшихся. С. просит отрока-поводыря подвести его к центральным столбам храма, чтобы Самсон разрушает храм. Фрагмент бронзового барельефа Б. Беллано. 1484–90. Падуя, церковь Сант-Антонио.
890
САМУД
опереться на них. Вознеся к богу молитву, С., вновь обретший силу, сдвигает с места два средних столба храма и с возгласом «Да умрёт душа моя с филистимлянами!» обрушивает всё здание на собравшихся, убивая в миг своей смерти больше врагов, чем за всю жизнь. В агаде имя С. этимологизируется как «солнечный», что толкуется как свидетельство его близости к богу, который «есть солнце и щит» (Пс. 83, 12). Когда на С. сходил «дух господень», он обретал такую силу, что, поднимая две горы, высекал из них огонь, как из кремней; делая один шаг, преодолевал расстояние между двумя городами («Вайикра рабба» 8, 2). Праотец Иаков, предрекая будущее колена Данова словами: «Дан будет судить народ свой... Дан будет змеем на дороге...» (Быт. 49, 16–17), имел в виду времена судьи С. А он подобен змею: оба живут одиноко, у обоих вся сила в голове, оба мстительны, оба, умирая, убивают врагов («Берешит рабба» 98, 18–19). С. прощались все грехи за то, что он никогда не произносил имя божие всуе; но открыв Далиле, что он назорей, С. тотчас был наказан: ему вменились все прежние грехи – и он, который «следовал влечению очей своих» (любодействовал), был ослеплён. Сила возвратилась к нему перед смертью в награду за смирение: будучи судьёй израилевым, он ни разу не возгордился и не превознёсся ни над кем («Сота» 10а). Образ С. типологически сопоставляется с такими эпическими героями, как шумеро-аккадский Гильгамеш, греческие Геракл и Орион и др. Подобно им, С. обладает сверхъестественной силой, совершает богатырские подвиги, в том числе вступает в единоборство со львом. Потеря чудесной силы (или гибель) в результате женского коварства также характерна для ряда эпических героев. Представители старой солярно-метеорологической школы видели в С. олицетворение солнца, на что, по их мнению, указывает имя С. («солнечный»); волосы С. будто бы символизируют солнечные лучи, «срезаемые»
ночной тьмой (Далила рассматривается как олицетворение ночи, её имя частью учёных производится от евр. lajla, «ночь»); лисицы, поджигающие хлебные поля, — дни летней засухи и т. д. В изобразительном искусстве наиболее полное воплощение получили сюжеты: С., раздирающий льва (гравюра А. Дюрера, статуя для Петергофского фонтана работы М. И. Козловского и др.)» борьба С. с филистимлянами (скульптуры Пьерино да Винчи, Дж. Болоньи), предательство Далилы (картины А. Мантеньи, А. ван Дейка и др.)» героическая смерть С. (мозаика церкви Санкт-Гереон в Кёльне, 12 в., барельеф Нижней церкви в Пече, 12 в., Венгрия, барельеф Б. Беллано и др.). Все основные события жизни С. отразил в своём творчестве Рембрандт («С. задаёт загадку на пиру», «С. и Далила», «Ослепление С.» и др.). Среди произведений художественной литературы наиболее значительна драматическая поэма Дж. Мильтона «Самсон борец», среди музыкальнодраматических произведений — оратория Г. Ф. Генделя «Самсон» и опера Ш. К. Сен-Санса «Самсон и Далила». Д. В. Щедровицкий.
САМУД (Thamud), в мусульманской мифологии один из «коренных», исчезнувших народов Аравии. В Коране о самудянах говорится: «и из долин её (земли) вы устраиваете замки, а горы высекаете, как дома» (7:72). Они жили «среди садов, и источников, и посевов, и пальм, плоды которых нежны» (26:147–148). Благоденствуя, самудяне не оценили милость к ним аллаха, отказались следовать увещеваниям и запретам посланного к ним пророком Салиха, убили «верблюдицу аллаха», бывшую для них знамением, и были за свои прегрешения уничтожены. Коранический рассказ о самудянах носит назидательный характер. Однако за мифологизированным сюжетом стоят, видимо, события реальной истории Аравии. Убийство самудянами-земледельцами молочной верблюдицы, возможно, символизирует конфликт оседлых и кочевых пле-
Самуил помазывает Давида. Ингеборгская псалтырь. Ок. 1205.
мён Аравии в начале н. э. («бедуинизация»). Согласно античным источникам, племя самудян обитало на севере Хиджаза, в том же районе, который указывает и наиболее распространённая мусульманская традиция. В этих местах находятся многочисленные пещерные захоронения и постройки набатеев (ср. Ирам Зат алимад), которые могли послужить реальной основой для описаний Корана. Коран содержит указание на знакомство аудитории Мухаммада со следами жизни самудян и адитов (см. Ад): «и ясны для вас их жилища» (29:3). Картина гибели С. [«сотрясение» (7:76), «молниеносный удар» (41:12, 16)] напоминает описание землетрясения. САМУИЛ (евр. Semu’el, «имя бога»?), в ветхозаветных преданиях великий пророк, последний из «судей израилевых». Рождение С. у Елканы и Анны описывает-
Слева – Анна приводит сына к первосвященнику. Картина Я. Викторса. 1645. Берлин, Государственные музеи. Справа – Самуил приветствует Саула. Скульптурная группа Дж. Винтергальдера. 1734. Церемониальный зал монастыря Градишко, Оломоуц, Чехия.
САНГ ХЬЯНГ ТУНГГАЛ ся как чудо: Анна, будучи бездетной, изливала свою скорбь в Силоме перед скинией завета и услышала от первосвященника Илия предсказание о рождении сына (1 Царств 1). С малых лет С. был посвящен в назореи (см. в ст. Самсон) и стал служить при скинии завета, помогая Илию. Однажды С. услышал голос бога, возвестивший будущее, и вскоре становится известным, что С. удостоен быть пророком (1 Царств 3). Пророчество С. сбывается: в битве с филистимлянами ковчег завета попадает в руки врагов, сыновья Илия погибают, а сам Илий, узнав об этом, умирает (4, 11–18). Однако ковчег несёт филистимлянам беду: статуя их бога Дагона падает ниц перед ковчегом и разбивается, а жителей поражают болезни и мор; напуганные этим, филистимляне возвращают евреям ковчег (1 Царств 5–6). Тогда С. начал проповедь в народе, в результате чего были удалены чужие боги и «весь Израиль обратился к господу» (7, 4). В решающей битве с филистимлянами по молитве С. возгремел сильный гром, что повергает их в ужас и приносит евреям победу. С. становится судьёй Израиля. Он помазал в цари Саула. Когда же бог отверг Саула, впавшего в «противление», С. тайно помазал в цари Давида. С. создал в родном своём городе Раме пророческую школу, в стенах которой скрывался Давид, преследуемый Саулом (19, 18–20). В иудаистической традиции С. считается автором «Книги судей» и «Книги Руфи», а также 1-й и 2-й книг Самуила (1 и 2 Царств).
шесть лет отличались богатырской силой. Багдадский халиф (вариант: ассирийский царь Сенекерим), супруг Цовинар, хотел убить С. и Б. как незаконнорожденных (вариант: принести их в жертву своим идолам). Братья покинули дом халифа и отправились в армянские земли. Когда они пришли к морю, давшему им жизнь, С. бросился в море. Воды расступились перед ним, и он посуху спустился на дно морское. В подводном царстве он добыл чудесного коня Куркик Джалали, мечмолнию, чудесные доспехи. Искупавшись там в водоёме и испив ключевой воды, С. стал таким исполином, что Б. не узнал брата, когда тот вышел на сушу. Мифологичность образа С. сказывается в его тесных связях с живительной плодотворной стихией — водой. Он рождён от воды; чудесные доспехи, коня он получил от воды; испив воды, стал исполином. После долгих странствий С. и Б. у истока чудесного ручья в высоких горах выстроили из огромных каменных глыб крепость и город Сасун (согласно народному толкованию слова, «ярость»), который заселили 40 семьями (построив для них 40 домов). Так они положили начало государству Сасун. С. женился на красавице Дехцун, дочери царя Пхынце Кахак («медный город»), из-за которой ему пришлось воевать с вишапами и пехлеванами (богатырями). С. — родоначальник нескольких поколений сасунских героев, у него и Дехцун родилось три сына, среди них Мгер Старший (см. Михр).
САМЫЛЛА, в корейской мифологии три духа. Согласно записи мифа в «Корё са» («История Корё», 15 в., кн. 57), во времена изначального Великого хаоса из горы Халласан на острове Чеджудо вышли три духа в облике людей (по другой версии, сюда спустился божественный животворящий эфир и три небожителя переродились в людей). Их звали Янылла, Коылла и Пуылла. Они занимались охотой. Однажды к берегу Восточного (Японского) моря прибило запечатанный деревянный ящик, внутри которого находился каменный сундук. Появившийся вдруг небесный посланец открыл сундук, и в нём оказались три девушки в синих платьях, жеребята, телята и зёрна пяти злаков. Девушки были японскими принцессами и прибыли в Тхамна, чтобы вступить в брак с тремя духами. С. взяли их в жёны, установили три столицы в тех местах, где опустились пущенные каждым из С. стрелы, и стали заниматься земледелием и скотоводством. С. считаются предками трёх самых распространённых на острове фамильных родов Ян, Ко и Пу. В мифе о С. видны элементы охотничьей и позднеземледельческой культуры.
САНГА (санскр. Samgha, тамил, cankam, «общество», «собрание»), в дравидской мифологии поэтическая академия, с которой связывается возникновение тамильской поэтической традиции. Первая С. существовала якобы с незапамятных времён на материке Лемурия, и главой её был Шива. Она просуществовала 4400 лет и погибла вместе с материком, затопленным океаном. Ей наследовала С. в городе Кападапурам, которая также погибла во время потопа спустя 3700 лет. Затем поэтическую традицию поддерживала С. в Северной Мадуре. Возможность существования этой С. реальна, но прямых доказательств этого практически нет. Именно с ней связывается самая ранняя тамильская поэзия из дошедших до нас «Восьми антологий» и «Десяти поэм» (1–3 вв. н. э.). В состав С., по легенде, входили поэты, знатоки поэзии, придворная знать и цари.
С. Б. Арутюнян.
Л. К.
CAHACАP И БАГДАСАР, Caнаcap и Абамелик (Аслимелик, Аднамелик), в армянском эпосе «Сасна црер» братья-близнецы, зачатые матерью Цовинар от выпитых ею двух пригоршней морской воды; от полной пригоршни родился Санасар (С.), во всём превосходящий своего брата, от неполной (из-за того, что иссяк морской источник) — Багдасар (Б.) (по более позднему варианту, они родились от двух пшеничных зёрен). С. и Б. уже в пять-
А. Д.
САНГЕН, в мифологии нгаджу острова Калимантан (Западная Индонезия) сверхъестественные существа, хранители порядка мироздания. С. — потомки Махараджи Сангена, брата Махараджи Буно. После расселения перволюдей С. остались жить в изначальной деревне Бату Нинданг Таронг. Они не оказывают непосредственного влияния на жизнь людей. Цикл мифов о С. включает архаичные сюжеты, например миф о С. Мангко Амате и его супруге Ньяи Джайе, погибших насильственной смертью и превратившихся в культурные растения (ср. Хаинувеле). М. Ч.
САНГИАНГ, в мифологии нгаджу острова Калимантан (Западная Индонезия) сверхъестественные существа. С. – потом-
891
ки Махараджи Сангианга, брата Махараджи Буно, поселившиеся после расселения перволюдей в верхнем мире над туманным морем на земле, орошаемой 160 реками. Они покровительствуют людям, защищая их от происков злых раджей. Этимологически С. тождественно слову Сангхьянг, доиндуистскому наименованию сверхъестественного начала в малайском, сунданском, яванском и балийском языках. М. Ч.
САНГКАН, в мифологии кхонтхаи и других тайских народов Таиланда король, с которым связано начало годичных циклов. Когда двенадцать его дочерей были ещё детьми, он сделал старшей из них игрушку, изображающую крысу. Год её рождения стал называться именем этого животного. В преклонном возрасте он решил оставить землю и улететь на небо. Но поднялась буря и у короля оторвалась голова. Упала она на земли, населённые народом лао. Дочери её выкупили, и каждая из них держит её по году вместе со своим любимым животным. Я. Ч.
САНГХА (санскр. и пали samgha, букв. «группа, собрание»), в буддийской мифологии одно из т. н. трёх сокровищ – буддийская община (два других – Будда и дхарма). Первоначально словом «С.» обозначали совокупность всех учеников Шакьямуни (Ананда, Кашьяпа, Маудгальяяна, Субхути, Шарипутра и др.), мифические или полумифические деяния которых занимают важное место в буддийских легендах. В последующие времена членом С. мог стать каждый человек, который принял определённые обеты (мирянина или монаха). К числу членов С. могут быть отнесены и чисто мифические персонажи. Л. М.
САНГ ХЬЯНГ, Сангхьянг, в индуистской мифологии Западной Индонезии и Малайзии титул, употребляемый перед именами богов главным образом высокого статуса (Санг Хьянг Тунггал, санг хьянг Батара Гуру, санг хьянг Ибу Пертиви, санг хьянг Камаджайя и т. п.), за исключением божеств демонического круга. «Санг» – частица, самостоятельно употребляемая для обозначения преимущественно героев и правителей и при персонификации (Санг Бома и т. п.). «Хьянг», яван. «бог» (синоним санскр. «дева») – титул для обозначения мифологических персонажей божественного ранга, используемый и отдельно от «санг» (хьянг Исмайя, хьянг Гуру и т. п.). Г. Б.
САНГ ХЬЯНГ ТУНГГАЛ («первоединый бог»), у народов Явы и острова Бали (Индонезия) высшее божество, от которого произошли главные боги-демиурги (см. Батара Гуру). На острове Бали называется также Тинтья («всемогущий», «изначальный»). С. X. Т. выступает то как самосущее начало, то как сын Санг Хьянг Венанга (всемогущего бога, одного из полузабытых богов яванского пантеона), иногда отождествляется с Семаром. У балийцев С. X. Т. (Тинтья) изображался в виде обнажённого человека, источающего из тела языки пламени. Г. Б.
892
САНИБА
САНИБА, в осетинской мифологии дух плодородия; культ был распространён у иронской и туальской этнических групп, особенно — в Тагауре. Перед началом сенокоса и уборки хлебов в честь С. устраивали празднества с жертвоприношениями и пиршествами, на которых С. просили ниспослать дождь, тепло, урожай хлебов, уберечь людей и скот от болезней. Б. К.
CАHO, в адыгской мифологии божественный хмельной напиток. Первоначально С. пили лишь боги; ежегодно они устраивали на Ошхамахо ради этого пир, на который звали одного из нартов – самого сильного и храброго. Сосруко, побывавший на пиру и вкусивший С., сделал его вопреки воле богов достоянием нартов: он сбросил с Ошхамахо бочонок, наполненный напитком; из бочонка, разбившегося на земле, потекло С., а семена, находившиеся на дне, коснувшись земли, произросли, превратившись в лозы, покрытые ягодами (виноград). М. М.
CAHCАPA (др.-инд. samsara, «блуждание», «переход через различные состояния», «круговорот»), в этико-религиозных воззрениях индийцев обозначение мирского бытия, связанного с цепью рождений и переходом из одного существования в другое, а также — населённых живыми существами миров, в которых происходит этот переход. Идея С. и её преодоления, выхода из цепи существований занимает центральное место в ряде этикорелигиозных систем, созданных в Индии (в индуизме, джайнизме, буддизме). Характерен образ переправы через океан С. как метафорическое описание преодоления мирской суеты, спасения. В натурфилософском аспекте идея С. связана с представлением о периодическом возникновении и уничтожении миров (см. Кальпа, Юга). В буддийских религиозно-мифологических представлениях С. обозначает бытие, которое неизбежно связано со страданиями и перерождениями живых существ. С. противопоставляется нирване. Мифологический аспект понятия сансары таков: в безначально существующей С. есть шесть видов существ — боги (см. Девалока), асуры, люди, животные, преты и обитатели нараки. Хотя способ существования в этих шести воплощениях по внешним проявлениям неодинаковый (первые три считаются относительно благоприятными, последние три – неблагоприятными), суть всех их одинакова – страдание. Вся С. представляет замкнутую систему: после смерти существа перерождаются или в своей прежней сфере, или в более благоприятных, или в менее благоприятных сферах в зависимости от совершённых ими поступков (карма): например, тот, кто в этой жизни является человеком, может после смерти переродиться в бога, а затем в обитателя нараки, затем стать претой, животным, асурой и т. д. Цепь перерождений является безначальной, но она может иметь конец, которым и служит нирвана. Достичь нирваны в состоянии только люди, поэтому рождение в облике человека считается особенно благоприятным (хотя жизнь богов кажется более счастливой). Считается, что нирвана находится вне системы С. и не имеет
Тигр – дух и хозяин гор. Гравюра на дереве. Ок. 18 в. Южная Корея.
с ней причинно-следственной связи. Тем не менее мифологические представления буддистов допускают вмешательство (и даже вступление) нирванических существ в С.: так, дхьяни-будды эманируются в С. в виде бодхисатв и земных будд, особо выдающиеся личности могут в исключительных случаях иметь контакты даже с Ади-буддой (как, напр., махасиддха Тилопа и Падмасамбхава). Л. M.
САНСИН, сансиллён, сангун («повелитель гор»), в корейской мифологии духи гор. Древнекорейские племена когурё во время большого собрания Тонмэн в 10-ю луну ставили деревянное изображение духа пещеры Сухёль («проход в подземное царство») на священное сидение и сам правитель приносил ему дары. В праздник мучхон («танцы небу») у племён йе молились духу тигра как хозяину гор, чтобы обезопасить горные дороги и селения («Сань-го чжи», «История Троецарствия», 5 в.). В государстве Пэкче поклонялись духам горных ущелий («Цзю Тан шу», «История старой династии Тан», 10 в.). В государстве Объединённое Силла во дворце совершались дары духам трёх гор (Пэнлай, Фанху, Инчжоу) и пяти пиков (Самсан оаксин), ассоциировавшихся с реальными горами. В Корё (10–14 вв.) поклонялись духам четырёх гор – Токчоксан, Пэгаксан, Сонак и Монмёк. В китайском сочинении Сюй Цзина «Гаоли туГорный дух в образе старца и белого тигра. Картина неизвестного художника. 18 в. Сеул, Музей Эмилле.
цзин» («Описание Кореи с иллюстрациями», 12 в.) сохранилось предание о духе горы Сонак («сосновая»), прежде называвшейся Косан («высокая»). При династии Ли (кон. 14 – нач. 20 в.) особенно почитаемы были духи четырёх вершин (Сааксин): Чирисан на юге, Самгак в центре, Сонак на западе и Пибэк на севере. В 20-х гг. 20 в. из 522 обрядов жертвоприношений по всей Корее 176 были посвящены С. В буддийских храмах на правой стене у главного алтаря среди изображений буддийских святых непременно были старец или монах в сопровождении тигра. Конфуцианцы также чествовали С. В деревнях обращались к С. при молении о дожде и потомстве. У корейцев была распространена вера в то, что горы были местом обитания духов мифических предков. Тангун, Сок Тхархэ и некоторые другие персонажи после жизни в мире людей стали С. Обычно С. — духи-покровители мужского пола, но в предании о Пак Чесане («Самгук саги», 12 в., «Самгук юса», 13 в.) встречается женский С. В средние века считалось, что в С. могли превратиться правители, полководцы, знаменитые конфуцианцы. Л. Р. Концевич.
САНЬ ГУАНЬ («три чиновника»), в китайской даосской и поздней народной мифологии божества трёх стихий: Тянь-гуань («небесный чиновник»), Ди-гуань («чиновник земли») и Шуй-гуань («чиновник воды»); именуются также Сан гуань дади («великие государи три чиновника»). Считалось, что Тянь-гуань дарует счастье, Ди-гуань отпускает грехи, а Шуй-гуань отвращает беду. В даосизме идея С. г. нередко контаминировалась с представлением о Сань юань («три начала»), в соответствии с которым священными считались 15-е числа 1-й, 7-й и 10-й луны, связывавшиеся соответственно с небом, землёй и водой. Поэтому 15-е числа этих месяцев стали считаться праздниками, посвященными С. г. В главный из них (в 1-ю луну), совпадавший с праздником фонарей, в честь Тянь-гуаня и его «коллег» возжигали курения, им подносили пирожки в форме черепахи (символ долголетия) или напоминающие цепочку. С. г. изображались обычно стоящими или сидящими втроём в костюмах чиновников и с деревянными дощечками для записей в руках. Чаще всего встречается изображение одного Тянь-гуаня со свитком в руках, на котором обычно видна надпись: «Небесный чиновник дарует счастье» – иконографический тип, навеянный, как предполагает французский синолог А. Масперо, китайскими театральными представлениями. Изображения Тянь-гуаня, сделанные из бумаги, имелись почти в каждом доме. В даосских сочинениях С. г. иногда ассоциируются с верными сановниками чжоуского царя Ю-вана: Тан Хуном, Гэ Юном, Чжоу Ши. В народной традиции образ наиболее почитаемого из С. г. Тяньгуаня часто контаминировался с образом бога счастья Фу-сина из триады Сань-син. Б. Л. Рифтин.
САНЬ МАО («трое Мао»), Сань-Mаoцзюнь («три государя Мао»), в поздней китайской народной мифологии братья по фамилии Мао — Ин, Гу и Чжун, популяр-
САНЬЧЖУШУ дарем, охраняющим жизнь»). Братья Мао изображались на народных лубочных картинах всегда втроём с нимбами над головой. Б. Л. Рифтин.
Три брата Мао. Гравюра из книги «Иллюстрированные записки о поисках духов (трёх религий)». Москва, Библиотека им. В. И. Ленина.
ные святые даосского толка. По преданию, они жили при династии Хань во 2 в. до н. э. Когда старшему Мао Ину исполнилось 18 лет, он ушёл от родителей и поселился на горе Хэншань. Там он сделался учеником святого Ван-цзюня, перенимая искусство воспитания духа, с помощью которого человек становится лёгким и не нуждается в еде. Постигнув законы дао и путь самоусовершенствования к 49 годам, Мао Ин вернулся в родной дом. Отец хотел поколотить сына палкой за его уход из дома, но палка разлетелась на куски, которые вошли в стену. Вскоре Мао Ин покинул дом и поселился на горе Цзюйцюйшань, где встретил святого, передавшего ему секреты магии, и Мао смог летать и подыматься высоко в небо. Когда к нему явился посланец бессмертных (сяней), Мао Ин сел на облако и улетел. Его братья, узнав об этом, отправились на гору Цзюйцюйшань. Старший брат преподал им секреты долголетия, братья поселились на пиках этой горы, которая впоследствии стала называться Сань-маошань («гора трёх Мао»). Через несколько лет Гу и Чжун на жёлтых журавлях средь бела дня вознеслись в небеса. На горе Цзюйцюйшань был построен храм в их честь. К С. М. обращались с мольбой о даровании потомства. Учитель Мао Ина, прибывший в своё время с горы Тайшань, впоследствии выдал за него свою племянницу Юйнюй («Нефритовую деву»), которая иногда ассоциируется с богиней горы Тайшань Бися юаньцзюнь. С тех пор Мао Ин стал летать на белом журавле между этими двумя горами с юга на север. При сунском императоре Тай-цзуне Мао Ин был канонизирован под именем Ю-шэн чжэньцзюнь («истинный государь, помогающий совершенномудрым»). Считается, что сам Лао-цзы назначил Мао Ина ведать судьбами людей, дав ему титул Сы-мин чжэньцзюнь («истинный государь управитель судеб», возможно, он контаминирован с древним божеством Сы-мином), Мао Гу был сделан Дин-лу чжэнь-цзюнем («истинным государем, устанавливающим чины в мире бессмертных»), а Мао Чжун — Бао-шэн чжэньцзюнем («истинным госу-
САНЬ ХУАН («три государя», «три властителя»), в древнекитайской мифологии три мифических правителя. Представление о С. х. сложилось примерно к 4 в. до н. э. и, видимо, связано с троичной классификацией в древнем Китае (небо, земля, человек; небо, горы, воды; дерево, огонь, вода и т. п.). По одной версии, это первопредок Фу-си, изобретатель огня Суйжэнь и покровитель земледелия Шэньнун; по другой, – Фу-си, прародительница Нюй-ва, Шэнь-нун; по третьей, – Фу-си, бог огня Чжу-жун и Шэнь-нун; в некоторых памятниках вместо Чжу-жуна упоминается бог вод Гун-гун. Апокрифические сочинения рубежа н. э. называют Тянь-хуана («властитель неба»), Ди-хуана («властитель земли») и Жэнь-хуана («властитель людей»). В сочинении «Дун шэнь ба ди мяо цзин цзин» («Сокровенная книга о восьми государях – пещерных духах») описываются уже не три, а девять владык. Маленькие владыки древнейшего периода: Чу тянь хуан цзюнь («первый владыка – государь неба»), в зелёного (тёмно-синего?) цвета парчовой накидке и юбке, в украшенном нефритом головном уборе и с нефритовой пластиной (для записей) в руках; Чу ди хуан цзюнь («первый владыка – государь земли») и Чу жэнь хуан цзюнь («первый владыка – государь людей»), одетые соответственно во всё белое и жёлтое. Затем идут С. х. среднего периода: Чжун тянь хуан цзюнь («средний владыка – небесный государь») со змеиным телом и тринадцатью человечьими головами, ему подчинено 100 миллионов 9 тысяч небесных воинов, спускающихся с тёмных туч, он правит 120 злыми облачными духами, 1200 бродячими неприкаянными душами – гуй, 12000 демонами; Чжун ди хуан цзюнь («средний владыка – государь земли») – змей с одиннадцатью человечьими головами, ему подчинено 100 миллионов 9 тысяч горных воинов с пяти священных пиков, он правит всеми драконами, змеями, крокодилами и черепахами, живущими в восьми пустошах, у четырёх пределов земли, в трёх великих реках, четырёх морях, в горах, реках и долинах; Чжун жэнь хуан цзюнь («средний владыка — государь людей») с туловищем дракона и девятью человечьими головами, ему подчинены три чиновника (см. Сань гуань) и 100 миллионов 9 тысяч воинов, он правит душами всех предков семи поколений, бесами и добрыми духами, душами убитых и погибших от хищных зверей и птиц, убитых палицей или камнями, казнённых в тюрьме или погибших от меча на войне. Последний разряд – поздние С. х.: Хоу тянь хуан цзюнь («поздний владыка – государь неба») – с телом змеи, но человечьей головой по фамилии Фэн и по имени Пао-си (т. е. отождествляемый с мифическим первопредком Фу-си); Хоу ди хуан цзюнь («поздний владыка – государь земли»), отождествляемый с богиней-прародительницей Нюй-ва, называемый ещё Нюй-хуан («женщина-владыка») и описываемый как существо со змеиным телом и чело-
893
вечьей головой, и, наконец, Хоу жэнь хуан цзюнь («поздний владыка — государь людей»), отождествляемый с Шэнь-нуном и изображаемый существом с телом человека, но с головой быка. В поздней официальной, а также народной традиции начиная с конца 13 в. С. х. — обычно три мифических государя: Фу-си, Шэнь-нун и Хуан-ди, рассматриваемые не как первопредки и культурные герои, а как покровители лекарского искусства. Причины зачисления в эту триаду Фу-си не очень ясны, хотя в народе его зачисление в покровители медицины объясняют тем, что Фу-си научил людей варить мясо и тем самым избавил от болезней живота. Храмы этих покровителей медицины были широко распространены в старом Китае, с соответствующими скульптурными изображениями С. х. Б. Л. Рифтин.
САНЬ ЦИН («три чистоты»), в китайской даосской космогонии три сферы высшего мира: Юйцин («нефритовая чистота»), Шанцин («верхняя чистота») и Тайцин («великая чистота»). Юйцин доступна совершенномудрым (шэн), Шанцин – святым (чжэнь), Тайцин – даосским бессмертным (сянь). В позднем религиозном даосизме эти сферы имели одноимённых богов (в некоторых источниках они имеют особые названия). Божество Юйцина именуется обычно Юань-ши тянь-цзунь («изначальный небесный владыка»), иногда Лэ Цзинь-синь, или носит титул Тянь-бао («небесная драгоценность»). Его резиденция находится на горе Юйшань («нефритовая гора»), а ворота его дворца сделаны из золота. Во многих сочинениях и в народной традиции Юйцин и её божество отождествляется с высшим божеством синкретического народного пантеона Юйди. Божество Шанцина носит титул Линбао тянь-цзунь («небесный владыка чудесной драгоценности») или Тайшан Даоцзюнь («верховный государь Дао»). Оно занимается измерениями времени, делит его на периоды. Оно обитает подле Северного предела универсума и контролирует взаимодействие тёмных и светлых сил — инь и ян. Божество третьей сферы называется Тайшан Лао-цзюнь («верховный старый государь») и ассоциируется с основателем даосизма Лао-цзы, его называют также Шэнь-бао («божественная драгоценность»). Представления об этих трёх божествах оформились, видимо, под влиянием буддийских образцов. Считается, что Юань-ши тянь-цзунь соответствует духовной природе Будды, Лин-бао тяньцзунь – прославленной форме Будды, а Тайшан Лао-цзюнь – земной ипостаси Будды. Б. Л. Рифтин.
САНЬЧЖУШУ («тройное жемчужное дерево»), в древнекитайской мифологии чудесное дерево с тремя стволами. В «Шань хай цзине» («Книга гор и морей») говорится: «Саньчжушу растёт у реки Чишуй (Красная)... Оно похоже на кипарис, но вместо иголок — жемчужины... Оно подобно хвосту кометы». Изображения С. найдены на каменных (могильных) рельефах эпохи Хань (рубеж н. э.), в частности в провинции Шаньдун. Китайский учёный Юань Кэ предполагает, что, согласно мифу, С. выросло из чудесной жемчужи-
894
САОПАНГ
ны, потерянной мифическим государем Хуан-ди на берегу реки Чишуй. Б. Р.
САОПАНГ, в мифологии шанов Бирмы (тайская группа) бог ясного неба. По поручению главы богов Линлауна С. благоустроил землю после потопа для обитания на ней нового поколения людей, родившихся из тыквы (см. Литлонг). Людям С. сообщил, что до сих пор он жил в их телах, но теперь он должен умереть. Молния Линлауна ударила в него, и части тела С. превратились в духов лесов, рек, прудов и полей. Из его правого глаза возникло солнце, из левого луна, язык стал огнём, а нос превратился в золото и серебро. С. приносили в жертву быков и буйволов. Я. Ч.
САОЦИН-НЯН («матушка, разметающая [тучи и делающая] вёдро»), в поздней китайской народной мифологии богиня хорошей погоды. С.-н. описывается как женщина, засучившая рукава, поднявшая подол нижней одежды и орудующая веником. Такие изображения С.-н. вывешивались на домах (стихотворение Ли Цзюньминя, 13 в.). Согласно более поздним источникам, в период затяжных дождей изображения С.-н., вырезанные из бумаги (силуэт женщины с веником), вешали под стрехой дома и молили его о хорошей погоде. Подобный обычай был отмечен, например, в районе нижнего течения Янцзы. Б. P.
САОШЬЯНТ (авест., причастие будущего времени от глагола «спасать»), в иранской мифологии мессия, эсхатологический спаситель человечества. В иранской традиции устойчиво представление об одном или нескольких С., которым предначертано в конце веков вершить страшный суд, истребить носителей зла, воскресить праведников и ради их бессмертия закончить мировую историю последней искупительной жертвой быка. Авестийский «Фарвардин-яшт» (129) разъясняет: «(он называется) Саошьянт потому, что ему предстоит воскресить весь телесный мир». В зороастрийской священной истории Гайомарт выступал предтечей и прообразом её центрального действующего лица, Заратуштры, преемником и завершителем миссии пророка являлся С. («Фарвардиняшт» 145, «Саддар» 80, 4 и др.). Согласно пехлевийскому сочинению «Датастан-иДеник» (2, 9–12), «трое суть наилучших тех, что пребывают в начале, середине и конце творения». Чаще всего С. называли трёх сыновей Заратуштры, чудесно рождённых после его смерти. В «Гатах», приписываемых самому Заратуштре, слово «С.» встречается как в единственном числе (очевидно, применительно к самому Заратуштре 45, 11; 48, 9; 53, 2), так и во множественном (34, 13; 46, 3; 48, 12) и употребляется скорее как эпитет, соотносимый с учительско-дидактической деятельностью. В «Хом-яште» («Ясна» 9, 2) речь идёт лишь об одном С., персонаже прошедшего времени. Возможно, как С. здесь выведен Митра, а само слово было первоначально его культовым эпитетом. Иногда С. называли себя, видимо, подражая Заратуштре, жрецы поздней эпохи («Будем мы саошьянтами, будем мы победоносными», «Ясна» 70, 4). Очевидно, за С. выдавали себя некоторые цари из ди-
настии Ахеменидов. Предполагается, что образ С. оказал влияние на иудео-христианские и гностические эсхатологические представления, при этом не исключается и позднее частичное обратное воздействие. Л. А. Лелеков.
САПОТЕКОВ МИФОЛОГИЯ, см. в ст. Индейцев Центральной Америки мифология. CAPАMA (др.-инд. Sarama, букв. «быстрая»), в древнеиндийской мифологии: 1) собака Индры (PB X 108, 2, 4). Позже С. — мать двух чудовищных псов Шарбаров, охраняющих царство Ямы; они же называются Сарамея (букв. «собака»). С. открывает следы Дасью и участвует в мифе о Вале: Индра посылает С. на поиски коров, украденных Пани, она переходит реку Раса и находит их в пещере, но Пани прогоняют её прочь; 2) дочь Дакши и прародительница диких животных («Бхагаватапурана»); 3) жена Вибхишаны, заботившаяся о Сите, когда она была в плену у Раваны («Рамаяна»). В. Т.
CAPAMАMA, в мифологии кечуа женское божество, покровительница кукурузы. Изображалась в виде стеблей кукурузы, одетых в женское платье («мать маиса», зачинающая и порождающая новый урожай); высеченных из камня початков кукурузы, хранившихся в домах как конопы; двойного початка, подвешивавшегося на поле между стеблей кукурузы, который индейцы с песнями и танцами заклинали дать хороший урожай, а потом торжественно сжигали; початка необычной окраски или с зёрнами, расположенными спиралью (водружался в амбаре поверх собранных початков для охраны). С. Я. С.
САРАНЬЮ (др.-инд. Saranyu, от saranyu, «быстрый», «проворный»), в древнеиндийской мифологии дочь Тваштара, мать Ашвинов и близнецов Ямы и Ями. Иногда она выступает в зооморфном облике; в других случаях её пытаются отождествить с солнечной девой Сурьей или Ушас. У жены Тваштара родилась С., её выдали замуж за Вивасвата, которому она родила близнецов Яму и Ями; после этого С. бежала от нелюбимого мужа, приняв облик кобылицы. Вивасват в образе коня настигает С. и примиряется с ней; результат примирения – появление на свет двух братьев-близнецов Ашвинов. Позже С. называли Санджня. В. Т.
САРАСВАТИ (др.-инд. Sarasvati, собств. «относящаяся к воде», «изящная»), в древнеиндийской мифологии река (главная для ведийских ариев) и её богиня. В основе этого образа – река С. в северо-западной Индии (считают, что это название – результат перенесения иранского гидронима, ср. авест. Harahvaiti), важный рубеж в истории миграции ариев. Есть мнение, что С. – сакральное название Инда. В «Ригведе» С. является наиболее почитаемой рекой (ей посвящены три гимна). Она упоминается в ряду Сараю и Синдху как великий поток, а также вместе с Гангой, Ямуной, Шутудри, Парушни и др. Синдху называется матерью С. В «Ригведе» рассказывается о царях и людях, живущих по берегам С. Она благодат-
на, полноводна, стремительна; течёт из горы к морю (VI 61, 2; VII 95, 2); её поток величием превосходит все другие воды; вода её чиста, своими волнами С. разрушает горные вершины. Она семичленна, и у неё семь сестёр (VI 61, 10, 12), она — мать потоков (VII 36, 6), лучшая из матерей, рек и богинь (II 41, 16), дочь Павиру, молнии (VI 49, 7) и жена героя (Сарасвата, ср. III 4, 8). С. заполняет воздушное и все другие пространства (VI 61, 10–12; X 65, 1, 2). Её просят спуститься с неба, с великой горы и принять участие в жертвоприношении; она называется асу рекой и божественной (говорят о её небесном происхождении). С. – очистительница (PB I 3, 10), она лечит Индру, несёт дары, пищу, потомство, жизненную силу, бессмертие (X 30, 12); упоминается её грудь и её молоко (I 164, 49; VI 61, 14); она создаёт телесный плод (X 184, 2) и она же убийца врагов (II 1, 11 и др.). У С. золотая колесница, она богата лошадьми, защищает певцов (VI 49, 7; VII 95, 5), связана с поэзией (I 3, 12; II 3, 8), она — богиня священной речи (I 3, 10–11). Не случайно, что уже в брахманах С. отождествляется с Вач, речью (Шат.бр. III 9, 17; Айт.-бр. III 1, 10), а в послеведийский период вообще становится богиней красноречия и мудрости, супругой Брахмы, изобретательницей санскрита и алфавита деванагари, покровительницей искусств и наук (подчёркиваются красота, изящество, простота, белизна С). В ведах С. связана с мужским партнёром Сарасватом (упоминаются его оплодотворяющие воды, он сравнивается с освежающим дождём), с Агни и марутами, с Индрой и Ашвинами (она — жена их, Вадж.самх. XIX 94), с Вадхрьяшвой, которому Сарасвати, сидящая на лотосе и с виной в руках. Бронзовая скульптура по древнему оригиналу.
САРРА детей) тайно родила его и, положив новорождённого в просмолённую тростниковую корзину, пустила её по реке Евфрат. Водонос Акки выловил корзину и воспитал ребёнка. С., ставшего садовником, полюбила богиня Иштар, которая помогла ему сделаться царём (мотив «садовник – богиня» ср. с шумерским мифом об Инанне и садовнике Шукалитудде и с упоминанием в эпосе о Гильгамеше о садовнике Ишшулану, которому Иштар предлагала свою любовь). Аккадская легенда о С. послужила, по-видимому, источником позднего (известного из греческого сочинения Элиана) предания о Гильгамеше как ребёнке-подкидыше. Мотив чудесного спасения младенца имеет многочисленные параллели (в семитской традиции – ср. библейский рассказ о Моисее). В. А.
Бронзовая голова правителя Аккада. 23–22 вв. до н. э.
она даровала сына Диводасу (PB VI 61, 1). С Илой и Бхарати (иногда — с Махи и Хотрой) С. образует триаду, восседающую на жертвенной подстилке. В послеведийскую эпоху изменение функций и облика С. соотносится с появлением новых сюжетных связей. С., дочь Дакши, очаровывает стражей небесной сомы гандхарвов и выманивает у них сому, сама же уходит к богам (в «Шатапатха-брахмане» этот сюжет связан с Вач). В других случаях С. — дочь Брахмы или его жена; наконец, позже её называют и женой Вишну, на основании чего образ С. обнаруживает тенденцию к смешению с образом Лакшми. В сюжете нашествия ракшасов на север (Рам. VII) С. выпрашивает у Брахмы сон для брата Раваны Кумбхакарны. Сыну Шивы С. подносит перо для письма и цветные чернила («Брихаддхарма-пурана») и т. д. Часто С. выступает под другими именами — Брахми, Бхарати, Шарада, Вагишвари, Путкари. Известны изображения С. (в памятниках Элоры). В. Н. Топоров.
САРГОН Древний, Шаррукен, Шаррукин (аккад.), царь (24 в. до н. э.), основатель обширной державы в Двуречье с центром в Аккаде, являющийся героем аккадской легенды (известна в новоассирийской и нововавилонской версиях). Согласно легенде, мать С. (предполагают, что она была жрицей, которой не разрешалось иметь
САРКИС, в армянской мифологии персонаж, идентифицируемый (после принятия армянами христианства) с одноимённым христианским святым. Большинство связанных с ним сюжетов и мотивов имеют дохристианское происхождение. С. перенял функции древнего божества ветра и бури; он также – повелитель зооморфных духов тумана, хозяин волков (когда возникает угроза нападения волков, люди обращаются с молитвами к С.). По мифологическим представлениям, С. – красавец, вооружённый всадник, выступающий на быстроходном белом коне; поднимает ветер, бурю, метель. Душит тех, кто его не почитает, помогает взывающим к нему о помощи. С. питается мукой. По поверьям, в последнюю ночь посвященного ему поста (в феврале) С. со своей возлюбленной посещает дома всех армян; для него выставляют на крышах или за дверями муку из жареной пшеницы (похинд) или кашу, приготовленную из этой муки. Считается доброй приметой обнаружить на муке или каше след копыта коня С. В эту же ночь С. навевает девушкам и юношам сны, в которых показывает им их суженых. С. всегда содействует влюбленным, которые обращаются к нему за помощью (поэтому С. часто называют «осуществляющим заветную мечту»). С. Б. А.
САРПЕДОН (Σαρπηδ ν), в греческой мифологии: 1) гигант, сын Посейдона, убитый Гераклом (Apollod. II 5, 9); 2) один из трёх братьев, рождённых Европой от Зевса на острове Крит. Изгнанный братом Миносом с Крита, он переселился в Ликию (Herodot. I 173). По одним мифам, Патрокл убивает Сарпедона копьем, Главк опаздывает на помощь. Краснофигурная гидрия художника «Поликоро». Ок. 400 до н. э. Национальный археологический музей в Поликоро. Гипнос и Танат выносят тело Сарпедона с поля боя в Трое. Лекиф. 440 г. до н. э. Лондон, Британский музей.
895
Смерть Сарпедона. Фрагмент росписи краснофигурного кратера Евфрония. Ок. 510 до н. э. Нью-Йорк, Метрополитен-музей.
Зевс даровал ему продолжительность жизни в три человеческих поколения; 3) предводитель ликийцев во время Троянской войны, один из наиболее могущественных союзников Приама. «Илиада» называет его сыном Зевса и Лаодамии (VI 198 след.). С. отличается в нападении на ахейский лагерь (XII 290–413), погибает от руки Патрокла. С. – единственный сын Зевса, принимающий участие в Троянской войне, поэтому Зевс пытается спасти ему жизнь вопреки предначертаниям судьбы, но встречает решительное сопротивление Геры. В знак печали Зевс перед схваткой С. с Патроклом посылает на землю кровавый дождь, а затем велит Аполлону похитить тело убитого С. и передать близнецам Смерти и Сну, чтобы они перенесли его в Ликию (XVI 419–683). Так как С. – брат Миноса и С. – участник Троянской войны считались оба сыновьями Зевса, мифологическая традиция часто объединяла их в одном лице, не заботясь о возникавших из этого хронологических трудностях (Эсхил в недошедшей трагедии «Карийцы, или Европа»). В. Я.
CAPPA (евр. Sarah), в ветхозаветных преданиях: 1) жена Авраама, мать Исаака. Оставаясь бесплодной в течение многих лет супружества, С. сама предлагает Аврааму в наложницы свою служанку Агарь (Быт. 16, 2). Бог обещает, что от С. произойдут «народы и цари народов». Через трёх ангелов, посетивших Авраама и С. в
896
САРУДА-ХИКО
Сарра и ангел. Фреска Дж. Б. Тьеполо в архиепископском дворце в Удине (Италия). 1726–1728.
дубраве Мамре, бог предрекает, что у С. родится сын. В том же году у С., которой к этому времени было около 90 лет, рождается сын Исаак (21, 1–3). Конфликты С. с Агарью приводят к изгнанию Агари и её сына Измаила из дома Авраама. С. умирает в Хевроне, прожив 127 лет. Для её погребения Авраам покупает у «сынов хеттовых» пещеру Махпела. Согласно агадическим легендам, перед рождением Исаака к С. вернулась молодость, не покидавшая её до самой смерти; шатёр С. осеняло чудесное облако, с её смертью исчезнувшее, но появившееся вновь, когда Исаак ввёл в шатёр Ревекку («Берешит рабба» 60, 15); во время жертвоприношения Авраама С. явился сатана, сообщивший матери о мнимой смерти Исаака, что и послужило причиной смерти С., и др.; 2) иудейская девица из Экбатаны, спасённая с помощью ангела Рафаила от посягательств Асмодея благочестивым Товией и ставшая его женой (Тов. 3, 7–8, 9). См. Товит.
х., а также, «взяв себе его (т. е. С.-х.) имя», служить самому Ниниги. В «Нихонги» содержится описание внешнего вида С.-х.: «нос у него длиной в семь ата (ата – мера длины, равная расстоянию между кончиками раздвинутых большого и среднего пальцев руки), спина у него – в семь хиро (хиро – мера длины, около двух метров), углы рта у него светятся, каждый глаз подобен огромному зеркалу и пылает, словно красные плоды кагати (пузырника)» («Нихонги», св. II, вариант). В «Нихонги» встречается также под именем «Бога развилок дорог». Мифы «Кодзики» объясняют происхождение других имён этого божества: как-то во время рыбной ловли раковина хирабу защемила ему руку, отчего С.-х. ушёл под воду и утонул. Погрузившись на дно, он получил имя Сокодоку-митама, «священный дух, достигший дна»; когда от его погружения на поверхности воды появились пузырьки пены, он получил имя Цубутацу-митама – «священный дух вскипающей пены»; когда же С.-х. выплыл на поверхность и вода покрылась обильной пеной, он получил имя Авасаку-митама, «священный дух образующейся пены» («Кодзики», св. I). Е. М. Пинус.
САСИКУНИ-ВАКА-ХИМЭ (др.-япон. «молодая дева Сасикуни», возможно, от топонима Сасе – села в провинции Идзумо), в японской мифологии богиня, по генеалогии «Кодзики» считается матерью О-кунинусИ. С. фигурирует в мифе о первом оживлении О-кунинуси. Именно она обращается с просьбой к небесным богам вернуть жизнь её сыну, убитому братьями. Е. С.-Г.
Д. В. Щедровицкий.
САРУДА-ХИКО, Сaсуда-хико-ноо ками, Сокодоку-митама, Цубутацу-митама, Авасаку-митама (др.-япон. «юноша-бог из Саруда», где Саруда, – возможно, неидентифицированный топоним, записанный идеограммами «обезьяна» и «поле»), персонаж японского мифа о нисхождении на землю потомка Аматэрасу бога Ниниги. Когда Ниниги готовился спуститься с небес, «был тут бог, что, находясь на восьми небесных перекрёстках, освещал вверху – равнину высокого неба (см. Такамано хара), внизу – тростниковую равнину – срединную страну (т. е. землю; см. Асихара-но накацу-купи)». Аматэрасу повелела богине Амэ-но удзумэ узнать, кто находится на пути Ниниги. С.-х. назвал своё имя и заявил, что он – земной бог и явился сюда, услышав о нисхождении потомка небесных богов, чтобы послужить ему проводником («Кодзики», св. I). Ниниги приказывает Амэ-но удзумэ служить С.-
Черепаха, обвитая змеёй (Хёнму).
Белый дракон (Пэкхо). Фрагменты настенной живописи в когурёской гробнице Тэмё. 6 в. Уезд Кансо (провинция Пхёнан-Намдо, КНДР).
САСИН, Сасу, в корейской мифологии четыре священных животных, духи – хранители сторон света: Чхоннён («зелёный дракон», кит. Цинлун) – востока, Пэкхо («белый дракон», кит. Бай-ху) – запада, Чуджак («красная птица», кит. Чжу-цяо) – юга и Хёнму («чёрный воин», кит. Сюань-у) – севера. Генетически восходят к китайским Сы-шэнь, или Сы-шоу. Их символика возникла под влиянием древнекитайского натурфилософского учения об инь и ян и пяти первоэлементах или стихий (у син), с которыми ассоциировались и стороны света. Они являлись соответственно символами духов Юпитера, Венеры, Марса и Луны, у каждого из которых в подчинении были стихии: дерево, металл, огонь и вода. Чхоннён имел длинное тело, подобное пресмыкающемуся, с четырьмя конечностями с острыми когтями, с пастью, извергающей пламя; Пэкхо похож на дракона, но голова у него круглая; Чуджак своим видом напоминает красного петуха или феникса с высоким хохолком, распластанными крыльями и пышным хвостом; Хёнму имел облик черепахи, обвитой змеёй, с противостоящими друг другу головами с высунутыми языками. Барельефные фигуры С. в Китае известны с периода правления династий Хань (206 до н. э. – 220 н. э.) и Вэй (220–264). Изображения С. сохранились в настенной живописи гробниц 5–7 вв. на территории древнекорейских государств Когурё и Пэкче. Драконы и птицы, похожие на фениксов, часто встречаются на изразцах и черепице периода Объединённого Силла (7–10 вв.). В Корё (10–14 вв.) и начале династии Ли при захоронении государей бы-
САТАНА ло принято, как и в Китае при династии Северная Вэй (386–535), наносить барельефы С. по бокам каменных гробов. Из С. черепаха и тигр были наиболее популярными персонажами в народной живописи в старой Корее. Черепаха выступала как один из четырёх духов – священных животных (сарён), приносивших удачу. Тигр, будучи связанным с силой ян (свет), почитался как царь зверей. Он был вершителем добрых и злых дел. В Корее тигр нередко выступал вестником духа гор (сансин), считался также символом удачи. Поэтому его изображение часто можно встретить на мечах и регалиях представителей аристократии. В 19 в. С. изображались также на больших военных знамёнах.
897
горниле тело героя. Сбросив на С. огромный валун с высокой горы и предложив ему отразить камень именно правой ногой, нарты губят своего младшего брата. К умирающему С. стекаются разные звери, птицы (волк, ворон, голубь и др.), одних из которых он благословляет, других проклинает; его заклинаниями и объясняются повадки и внешние приметы многих животных и птиц (крепкая шея у волка, красные ноги голубя, карканье ворон и т. д.). В более поздних слоях нартского эпоса героем, соперничающим с С., выступает Цвицв, которому С. оказывается обязанным многими своими победами. Соответствия С.: осетинский Сослан, адыгский Сосруко.
Л. Р. Концевич.
Ш. X. Салакая.
САСРЫКВА, главный герой абхазской версии нартского эпоса, наделённый чертами культурного героя. С. рождается чудесным образом: пленившийся красотой Сатаней-Гуаши нартский пастух (вариант: Сатаней-Гуаша воспылала сама к нему страстью), не смогший перебраться к ней через разделявшую их реку, пустил в Сатаней-Гуашу со своего берега стрелу (семя). Вонзившись в прибрежный камень (скалу), она оплодотворила его — на камне обозначился человеческий образ. Этот зародыш мальчика по поручению Сатаней-Гуаши был кузнецом высечен из камня. Приложенный к телу Сатаней-Гуаши, через некоторое время он превратился в человека и был назван С. Был закалён в горниле кузницы нартским кузнецом Айнар-ижьи. Первым подвигом С. было укрощение коня (араша) Бзоу, появившегося на свет (как и пёс С. Худыш) в день рождения С. и ставшего его чудесным помощником (гибель Бзоу во многом предопределила и гибель С.). В древнейших циклах героя неизменно и ревностно оберегает от всевозможных опасностей, прежде всего от козней других сыновей, не признающих С. своим родным братом, Сатаней-Гуаша. Подвиги и победы С., как правило, обусловливались постоянной поддержкой матери-чародейки. Многие подвиги С. направлены на спасение братьев от неминуемой гибели, тем не менее они испытывают к нему ненависть из-за того, что своей славой он их затмевает. С. согревает коченеющих от холода братьев, по заклятию Сатаней-Гуаши настигнутых в горах страшным бураном, сбив с неба звезду; затем ради них же совершает свой главный подвиг – похищает огонь у адау; с помощью Бзоу и Худыша вызволяет всех своих 99 братьев, проглоченных страшной лесной женщиной. Когда неблагодарные братья, стремящиеся избавиться от С., сталкивают его в бездонную пропасть, он попадает в подземный мир, где уничтожает агулшапа (дракона), завладевшего водными источниками. Признательные жители подземного мира с помощью орлицы доставляют С. на поверхность земли. С. женится на дочери божества Аирга (Аерг), обладающей божественным даром — излучать солнечный свет мизинцем. В конце концов братья с помощью злой ведьмы-старухи выведывают уязвимое место С. — оставшееся незакалённым колено правой ноги, за которое держал щипцами нартский кузнец, когда закалял в
САТАНА (евр. satan, арам. sitenac или satana, «противник в суде, в споре или на войне, препятствующий, противоречащий, обвинитель, наушник, подстрекатель», ср. араб. шайтан; греч. перевод δι βολο , откуда рус. дьявол, нем. Teufel, «чёрт», и араб. Иблис), в религиозно-мифологических представлениях иудаизма и христианства главный антагонист бога и всех верных ему сил на небесах и на земле, враг человеческого рода, царь ада и повелитель бесов. Как существо, воля и действие которого есть центр и источник мирового зла, С. представляет собой известную аналогию Ангро-Майнью (Ахриману) иранской мифологии; принципиальное различие состоит в том, что, с ортодоксальной точки зрения (оспаривавшейся, впрочем, дуалистическими ересями типа средневековых богомилов), С. противостоит богу не на равных основаниях, не как божество или антибожество зла, но как падшее творение бога и мятежный подданный его державы, который только и может, что обращать против бога силу, полученную от него же, и против собственной воли в конечном счёте содействовать выполнению божьего замысла – «творить добро, всему желая зла», как говорит Мефистофель в «Фаусте» И. В. Гёте (перевод Б. Пастернака). Поэтому противник С. на его уровне бытия – не бог, а архангел Михаил, предводитель добрых ангелов и заступник верующих в священной войне с С. В Ветхом завете слово «С.» — ещё имя нарицательное, употреблявшееся во всех перечисленных выше смыслах; в специальном применении к С. оно воспринимается как прозвище безымянного врага, у которого могут быть и другие прозвища сходного значения, например, как в апокрифе 2 в. до н. э. «Книга Юбилеев» (17, 18), Мастема (евр. masetemah, «вражда»); ср. в евангельских текстах обозначения типа «Лукавый» (греч. poneros, напр. Матф. 6, 13; 12, 19 и 38), «Враг» и т. п. По своей природе С. подобен ангелам («сынам Элохима»), в кругу которых предстаёт пред лицом Яхве (Иов 1, 6). Его отношения с Яхве поначалу не ясны, хотя очевидно, что он зависим от Яхве и боится его запретов (Иов 1, 12; 2, 6; Зах. 3, 2); но человеку он во всяком случае враг и порочит его перед Яхве (Иов 1, 9–10), что даёт ему роль не то прокурора на суде Яхве, не то интригана и наушника при его дворе. С особой враждой он относится к носителям сакральной власти в «избран-
Сатана, искушающий Иисуса Христа на кровле храма. Миниатюра греческой Хлудовской псалтыри. 9 в. Москва, Исторический музей.
ном народе», будь то царь Давид (1 Парал. 21, 4) или первосвященник Иегошуа (Зах. 1, 2), искушая их и вводя в грех, ставя на их пути препятствия и оковы. Позднеиудейская литература развивает и систематизирует эти черты. Поведение С. как космического провокатора, подстрекателя и соблазнителя и прежде сближало его образ с образом змия из истории «грехопадения» Адама и Евы, но только теперь их отождествление окончательно формулируется (Прем. Сол. 2, 23–24 и др.). Здесь С. выступает уже не только как клеветник на человека перед Яхве, но и как клеветник на Яхве перед человеком, «приносящий ябеду на творца своего» («Таргум Псевдо-Ионафана» к Быт. 3, 4). Ряд легенд приписывает С., именуемому также Самаэль, плотскую связь с Евой и зачатие Каина («Пирке рабби Елиэзер», 21, ср. Сатана в аду с душой Иуды в руках. Фрагмент иконы «Страшный суд». Новгородская школа. Сер. 15 в. Москва, Третьяковская галерея.
898
САТАНА
библейский рассказ о греховном зачатии рода исполинов от соитий «дочерей человеческих» с «сынами Элохима» — смысловую инверсию языческих мифов о рождении полубога от связи смертной с богом; взгляд на Еву как на пособницу и подругу С. подчёркнут в легенде «Ялкут Берешит», 1, 23, согласно которой они были сотворены одновременно; ср. в статье Ева возможную этимологию её имени). Внушениям С. приписываются все чёрные дела из истории «избранного народа», например поклонение израильтян золотому тельцу (специальная месть С. за получение ими закона Яхве на Синае, см. Моисей; «Шаббат», 89 а и др.), прелюбодеяние Давида с Вирсавией («Сангедрин», 95 а), указ Амана об уничтожении иудеев, даже написанный на пергаменте из рук С. («Эстер рабба», 7). К С. восходит всё моральное зло мира; внеобразный эквивалент его образа — характерное для Талмуда понятие «злого помысла». Поскольку же порождение греха, сродное с ним и необходимо из него вытекающее, есть смерть (новозаветная формулировка этой ветхозаветной аксиомы — Иаков 1, 15; ср. в рассказе о грехопадении предупреждение Адаму — «смертию умрешь», Быт. 2, 17), С. часто сливается в позднеиудейских легендах и толкованиях с ангелом смерти, «вынимающим» душу человека (напр., «Баба Батра», 16 а). Воинство враждебных человеку духов состоит под властью С. (апокрифы «Мученичество Исайи», 2, 2, и «Житие Адама и Евы», 16), подобно тому как дэвы служат под началом Ангро-Майнью. Остаётся неясным отношение между С. и такими «начальниками» и «князьями» бесов, как Азазель, Велиар, Вельзевул и т. п.; они или тождественны ему, или его соратники. Поскольку иудейский монотеизм в противоположность иранскому дуализму энергично настаивал на принципе «всё от Яхве» («Я образую свет и творю тьму, делаю мир, и произвожу бедствия», Ис. 45, 7), бытие С. представляло для него проблему, в пределах иудаизма едва ли однозначно разрешённую. Напрашивались два пути нейтрализации этой проблемы. Вопервых, можно было акцентировать слабость С., неравный характер его борьбы с Яхве, страх, внушаемый ему первосозданным светом мессии, его бессильную зависть (согласно версии, намеченной в позднеиудейских текстах и перешедшей в Коран, само отпадение С. от Яхве было вызвано этой завистью) к человеческому роду, победу над С. в культовых актах, например в покаянном празднике иом-кипур (сумма цифровых значений букв имени С. по-еврейски потому даёт 364=365–1, что над одним днём в году С. не властен). Этот путь был вполне ортодоксальным для различных направлений иудаизма и оказался приемлем также для христианства, где осмеяние С. связывается с победой над ним Христа. Но в мистике иудаизма возможен иной, противоположный и сомнительный путь, на котором С. ставится в большую близость к богу, как порождение атрибута гнева, вышедшего из божественной всеполноты и обособившегося (ход мысли, повторяющийся у такого христианского еретика, как немецкий философ Я. Бёме). Основания для этого искали в биб-
лейских текстах: если одно и то же событие мотивируется в более раннем тексте «гневом Яхве» (2 Царств 24, 1: «Гнев Яхве... возбудил Давида сказать: пойди, исчисли Израиля и Иуду»), а в более позднем тексте – действием С. (1 Парал. 21, 1: «С... возбудил Давида сделать счисление израильтян»), открывалась возможность для интерпретации, делающей С. как бы олицетворением «гнева Яхве». Эту возможность наиболее явно реализуют каббалисты, учащие о некой «левой» или «северной» стороне божества, которая имеет свою эманацию, и эманация эта состоит под знаком Самаэля, или С. Божественная полнота оказывается у них интегрирующей силу зла как один из своих моментов, причём внутри божества это даже не зло, но становится злом вне его. В различных формах еретической трансформации библейского монотеизма варьируется модель, выявившаяся впервые в иранском зерванизме, где Зерван есть родитель не только Ормазда, но и Ахримана; например, средневековые богомилы (ересь на христианской почве, типологически близкая манихейству) говорили о Сатанаиле (С.+el, «бог») как сыне бога и брате Иисуса Христа. Но и на более ортодоксальной иудаистской почве С. рассматривается как персонаж, едва ли до конца отторгнутый от общения с Яхве. Он свободно восходит на небеса, чтобы обвинять человека перед Яхве (ситуация пролога книги Иова), и сходит с небес, чтобы ввести человека в соблазн, а после снова подняться. Напротив, прямая полемика против всех попыток выявить корни зла в самом боге звучит в новозаветном тезисе: «Бог есть свет, и нет в нем никакой тьмы» (Иаков 1, 5). Раннехристианские тексты описывают пришествие Христа как второе – после упомянутого у Ис. 14, 12 и отнесённого к Люциферу-С. – и окончательное низвержение С., выявление его отторженности от горнего мира. Когда ученики Христа впервые выходят на проповедь, Христос видит «С., спадшего с неба, как молния» (Лук. 10, 18). У раннехристианского писателя 2 в. Иринея Лионского зафиксировано предание, согласно которому С. и бесы достигли полной меры в злобе и отчаянии именно в результате прихода, деятельности, жертвенной смерти и воскресения Христа, до конца обнаруживших духовную поляризацию добра и зла в мире. С тех пор С. очевидным образом «осуждён» (Ио. 16, 11) и может только, оставаясь до поры «князем мира сего» (Ио. 12, 31 и др., см. Архонты), вести безнадёжную игру дольнего против горнего и времени против вечности. Даже в своём собственном обиталище он посрамлён сошествием Христа во ад. В будущем С. предстоит кратковременный реванш во времена антихриста и затем окончательное заключение в аду. Осталось не вполне выясненным, как к этой перспективе относится сковывание архангелом Михаилом С. на срок тысячелетнего царства праведных с последующим выходом С. из темницы и войной инспирируемых им Гога и Магога против «стана святых и города возлюбленного» (Апок. 20, 1–10). Раннехристианский мыслитель 2–3 вв. Ориген учил, что в конце времён все отпавшие от бога существа,
включая С., обратятся и будут спасены (т. н. апокатастасис), но эта доктрина Оригена не получила признания. Новозаветные тексты полностью отказываются от каких бы то ни было наглядных образов С. Напротив, средневековая фантазия изощрялась в детализации таких образов, наделяя С. исполинским телом неимоверных размеров, чудовищным смешением антропоморфных и животных черт, многорукостью и т. п. Пасть С. часто оказывается тождественной с входом в ад, так что попасть в ад значит быть сожранным С. В «Божественной комедии» Данте («Ад», XXXIV) С., наполовину вмёрзший в лёд ада (символ холода нелюбви), являет уродливую пародию на образы небес: у него три лица (насмешка над троицей), причём одно из них – красное (гнев как противоположность любви), другое – бледножёлтое (бессилие или леность как противоположность всемогуществу), третье – чёрное (невежество как противоположность всеведению), шесть крыльев нетопыря, соответствующих шести крыльям херувима. Зубы его пастей терзают Иуду Искариота, предателя высшего духовного авторитета, и Брута и Кассия — крамольников, посягнувших на высший государственный авторитет. Напротив, Дж. Мильтон в «Потерянном рае» сообщает образу С. мрачную величавость, делающую его пригодным к роли эпического героя (в том же направлении идёт трагедия нидерландского поэта Й. ван ден Вондела «Люцифер», герой которой умеет быть импозантным в своём тщеславии и рассуждает о необходимости исправить ошибку бога на пользу самому богу). Только после романтизма («демонические» образы Дж. Байрона, «Демон» М. Ю. Лермонтова и т. п.), в струе либерализма и антиклерикализма, образ С. как вольнолюбивого мятежника может стать однозначно положительным, обретая черты идеализированного греческого божества («К С.» Дж. Кардуччи, поэма М. Раписарди «Люцифер»; особняком стоит «Литания С.» Ш. Бодлера). Для А. Франса как наследника этой традиции уже аксиоматично, что С. – идеал, и он играет с этой аксиомой в «Восстании ангелов», вывёртывая её наизнанку и доказывая, что даже С., придя к власти, перестанет быть симпатичным. Параллельно с этим «сатанистские» мотивы разрабатывались декадентством конца 19 в. и его позднейшими вариациями (графика Ф. Ропса и т. п.). Всем «реабилитациям» С. (напр., в трактате Дж. Папини «Дьявол», 1953) противостоит попытка возродить традиционный образ страшного, унылого и внутренне мёртвого космического властолюбца как Саурона в сказочном эпосе Толкиена «Повелитель колец». С. С. Аверинцев.
САТАНА, Шатана, героиня осетинского нартского эпоса; дочь Уастырджи, рождённая мёртвой Дзерассой. За месяц она вырастала, как за год, а за год — словно за три года. Среди нартских девушек ей не было равной по красоте. От света её лица тёмная ночь превращалась в день, а её слова были прямее солнечных лучей и острее меча. С. выбирает себе в женихи доблестного и умного Урызмага, своего
САТИРЫ брата по матери. Получив отказ Урызмага, который был женат, С. обманом добивается своего. С. считается матерью двух неродных сыновей — Сослана и Батрадза. По зову С. Батрадз приходил на помощь нартам. С. – щедрая, гостеприимная хозяйка, распределительница всех припасов. Она спасает нартов от голодной смерти, устраивает пир, на который созывает всех жителей нартского села, ей принадлежит заслуга в изобретении двух популярных напитков осетин-алан – пива и алутона. Однажды во время сушки солода С. увидела птичку, которая, поклевав сначала хмель, а затем солод, ослабела и стала прыгать по земле из стороны в сторону. Тогда С. смолола солод, сварила его, процедила варево и добавила в него крепкую закваску из хмеля. Получился чудесный напиток – пиво. Но С. не удовлетворилась этим. Она приготовила еще и ронга: для этого по ее приказанию был зарезан баран, которого затем сварили в пиве (по другим вариантам – в меде). В эпосе ронг – самый любимый напиток нартов. Без С. не обходится ни одно важное событие, она – защитница интересов и безопасности нартов. Так, когда Бората решили убить старого Урызмага, пригласив его для этого на свой пир, С. дала ему платок и велела, в случае опасности, бросить его на пол. Почувствовав, что Бората решили осуществить своё намерение, Урызмаг бросил платок, и немедленно на помощь ему явился Батрадз. В другой раз С. разгадывает тайный смысл Урызмагова послания, в котором он просил нартов прислать за него выкуп – сто сотен однорогих быков, столько же двурогих, трёхрогих, четырёхрогих и пятирогих. Она сказала, что Урызмаг просит не выкуп, а войско, причём разное количество рогов означает разные виды вооружения. Она, рискуя жизнью, перегоняет нартский скот в страну Сайнаг-алдар, спасая его от гибели. Надевая мужские доспехи, С. сражается как воин. Ничто не ускользает от её глаза и небесного зеркала, с помощью которого она всё узнает, сидя на семиярусной башне. Имя С. соответствует Сатаней у адыгов, балкарцев, карачаевцев, абазин, СатанейГуаша — у абхазов. Б. А. Калоев.
САТАНЕЙ, героиня адыгского нартского эпоса, мать и воспитательница Сосруко и других нартов, их мудрая наставница и советчица, хозяйка и распорядительница всего нартского хозяйства, женщина неувядающей красоты. С. – организатор, глава нартского общества, её авторитет непререкаем, хотя она не допускается на хасу – совет мужчин. Все важнейшие события в жизни нартов свершаются при непосредственном её участии либо под её влиянием. Нартам удаётся вернуть похищенные у них семена проса лишь благодаря С.; следуя мудрым советам С., Сосруко побеждает Тотреша. С. – вещунья (предвидела гибель Сосруко); обладает магической силой (по её просьбе останавливается солнце), нередко выступает и как мастерица готовить ядовитые зелья, как уд. В эпизодических мотивах брачных отношений главенствует всегда С., а не её супруг, в роли которого выступают разные нарты — Сос, Тлепш, Насрен-жаче, Уазырмес. Образ С. остаётся неизменным.
Встречается упоминание о том, что она — из рода Алиджевых (варианты: Есоковых, Шаохужевых), мать её — Лалуха-Гуаша, а отец — Озрокатхо или Ордаш; воспитана Кардановыми. Согласно мифологическим представлениям, С. бессмертна. И лишь в единственной записи сказаний говорится о том, что С. умирает, вдохнув свою душу в тело мёртвого Сосруко. С именем С. связаны различные топонимические поверья: в верховьях Псыжа был камень, который именовался печью С. М. И. Мижаев.
САТАНЕЙ-ГУАША, центральный персонаж абхазского нартского эпоса, прародительница и глава большого нартского семейства; мать ста братьев-нартов и их единственной сестры Гунды-красавицы. В древнейших циклах С.-Г. – не имеющая мужа, нестареющая обольстительная женщина (в более поздних сказаниях упоминается отец нартов – безымянный, дряхлый, больной, иногда слепой, старец, не играющий существенной роли в жизни нартов). Власть С.-Г. над нартами неограниченна. С.-Г. обладает огромной физической силой: ударом пятки она валит бук, в огромном вывернутом ею валуне большим пальцем просверливает отверстие. Главная роль С.-Г. заключается в заботе о сохранности сыновей, в воспитании младшего, любимейшего сына Сасрыквы. С.-Г. – прорицательница и чародейка: чудесным образом всегда узнаёт об опасностях, подстерегающих её сыновей, и выручает их; способна изменять погоду. Сасрыква погибает тогда, когда лишается покровительства матери, которая в поздних сказаниях незаметно исчезает. В процессе длительного бытования эпоса образ С.-Г. претерпел значительную эволюцию. В поздних вариантах сказаний С.-Г. предстаёт слабой, мстительной, коварной женщиной. Так, в сказании о Нарджхеу, умыкнувшем Гунду-красавицу, слово С.-Г. – уже не закон для нартов (они, напр., не обращают внимания на её призыв оставить игру в мяч и во избежание беды встретить Нарджхеу с подобающими почестями); она тщетно пытается отравить Нарджхеу; вынужденная сама выпить бокал отравленного вина, С.-Г. падает замертво. Некоторые исследователи обращают внимание на мифологическую природу образа С.-Г. Л. X. Акаба характеризует свойства С.-Г. как свойства божества, усматривает «световую, солнечную природу» её образа. Ш. Д. Инал-Ипа, Ш. X. Салакая и др. видят в образе С.-Г. в первую очередь отражение реальных бытовых черт эпохи матриархата. Ш. X. Салакая.
CATAPАH, точнее Иштаран, бог неизвестного (возможно эламского) происхождения, культ которого распространился и в Вавилонии; покровитель города Дер (современный Аль-Бадр) в пограничной с Эламом области. В месопотамских источниках встречается уже в личных теофорных именах текстов из Фары (26 в. до н. э.). В надписи Меслима (27 в. до н. э.) Иштаран – божество-свидетель и судья в споре о пограничной области между Уммой и Лагашем. В роли бога-судьи выступает и в текстах Гудеи. В старовавилонское время
899
встречается определение «Иштаран врач», что позволяет предполагать в нем бога-целителя (это подтверждается и тем, что посол его — змееподобный бог Нирах, змея же — часто символ врачевания). В. А.
САТИ (др.-инд. Sati, «сущая»), в древнеиндийской мифологии дочь Дакши и жена Шивы (Рудры). В мифе о С. отражено начальное противостояние брахманизма и культа Шивы. По этому мифу, Дакша, устраивая сваямвару («выбор мужа») своей дочери, не пригласил на неё Шиву, которого не признавал богом. С., однако, не хотела другого мужа, и когда она подбросила в воздух гирлянду, предназначавшуюся для жениха, та, в согласии с её желанием, упала на шею внезапно появившегося Шивы. Не примирившись с выбором С., Дакша отстранил Шиву от жертвоприношения, на котором присутствовали остальные боги. Оскорблённая С. потребовала, чтобы Шива разрушил жертвоприношение, а сама, не стерпев унижения, бросилась в священный огонь и сгорела (в этой связи термин «сати» прилагался в Индии к вдовам, сжигающим себя на погребальном костре мужа). С обгоревшим телом С. Шива долго блуждал по миру, пока Вишну не разрубил его на множество кусков и не разбросал останки, сделав места, куда они упали, центрами паломничества. Спустя некоторое время С. возродилась как Парвати, новая жена Шивы (Лингапур. I 100; Бхаг.-пур. IV 5 и др.). П. А. Гринцер.
САТИРЫ (Σ τυροι), в греческой мифологии демоны плодородия, составляющие вместе с силенами свиту Диониса. Они териоморфны и миксантропичны, покрыты шерстью, длинноволосы, бородаты, с копытами (козлиными или лошадиными), лошадиными хвостами, с рожками или лошадиными ушами, однако торс и голова у них человеческие, символом их неиссякаемого плодородия является фаллос. Они задиристы, похотливы, влюбчивы, наглы, преследуют нимф и менад (Hymn. Hom. IV 262 след.). Они забияки, любят вино. С течением времени их изображали в более антропоморфном виде, сохраняя от древнего животного облика пышный лошадиный хвост. Часто отождествляютАттический краснофигурный канфар с фигурной головой сатира. 470 до н. э. Лондон, Британский музей.
900
САТИС
Сбор винограда сатирами и менадами. Аттическая чернофигурная чаша. Кон. 6 в. до н. э. Париж, Национальная библиотека.
ся с силенами. Известен миф о С. или силене Марсии, состязавшемся с Аполлоном. Хор С. – непременный участник т. н. сатировских драм (напр., «Киклоп» Еврипида, «Следопыты» Софокла). Павсаний (I 23, 5–6) сообщает о диком племени, обитавшем на островах Сатиридах и имевшем лошадиные хвосты. А. Т.-Г.
САТИС (stj.t), в египетской мифологии богиня прохладной воды. Дочь Ра, жена Хнума, мать Анукет. Культ С. был распространён в районе 1-го порога Нила, на острове Элефантина и в Нубии. В эпоху Среднего царства имела эпитет «владычица Элефантины». Изображалась женщиной с рогами антилопы, в короне Верхне-
Сатир. Бронза. Сер. 4 в. до н. э. Мюнхен, Музей античного прикладного искусства.
го Египта. С. – защитница Ра и фараонов; согласно «Текстам пирамид», она очищает умерших. В период Нового царства С. приписывались функции богини южной границы и Нубии. Отождествлялась с Сопдет. Р. Р.
САТРАДЖИТ (др.-инд. satrajit, «всюду побеждающий»), персонаж индуистской мифологии («Махабхарата», «Хариванша», пураны). С. получил от бога солнца Сурьи в дар волшебный камень сьямантака. Для добродетельного владельца сьямантака был неисчерпаемым источником золота и защитником от всех бед, но на дурного владельца он навлекал гибель. С., боясь, что Кришна может отнять у него
волшебный камень, отдал его своему брату Прасену (Прасенаджиту). Затем сьямантакой владели лев, убивший Прасену, и царь медведей Джамбават, убивший этого льва. Кришна после долгой борьбы отнял волшебный камень у Джамбавата и вернул его С. В благодарность С. отдал Кришне в жёны свою дочь Сатьябхаму. Один из претендентов на руку Сатьябхамы, Шатадханван, убил С. во время сна и унёс сьямантаку. Впоследствии Кришна убил Шатадханвана, а хранителем волшебного камня стал Акрура, дядя Кришны. С. С.
CАTPE, в этрусской мифологии божество, с именем которого связано представление
1. Сатир из скульптурной группы «Приглашение к танцу». Римская мраморная копия. С греческого оригинала нач. 2 в. до н. э. Флоренция, галерея Уффици. 2. Спящий сатир (т. н. «Фавн Барберини»). Римская мраморная копия. С греческого оригинала 220–210 до н. э. Мюнхен, Музей античного прикладного искусства. 3. Отдыхающий сатир. Римская мраморная копия. С греческого оригинала скульптора Праксителя (ок. 340–330 до н. э.). Рим, Капитолийские музеи.
САУЛ о золотом веке — эпохе изобилия и всеобщего равенства. На этрусской модели бронзовой овечьей печени из Пьяченцы его имя помещено в самом центре. Отождествлялся с римским Сатурном. САТУРН (Saturnus), один из древнейших римских богов (уже в 497 до н. э. ему был посвящен храм на Форуме на месте бывшего там алтаря). Происхождение имени С., связывавшееся в народной этимологии с корнем sat, «сеять» (что делает его богом посева, семян, Varr. V 64; Macrob. Sat. I 10, 10), современными исследователями отвергается, как и определение его как хтонического божества мира мёртвых. Не позже начала 3 в. до н. э. стал отождествляться с Кроносом (пожирающим своих детей), что дало повод интерпретировать его как неумолимое время, поглощающее то, что породило, или как семя, возвращающееся в породившую его землю. Под влиянием представлений о Кроносе С., каковы бы ни были его первоначальные функции, стал почитаться как бог золотого века, один из первых царей Лация (куда, согласно версии мифа, он бежал, низложенный своим сыном Юпитером, и где был принят правившим там Янусом, разделившим с ним власть). С. научил своих подданных земледелию, виноградарству и цивилизованной жизни, почему вся страна стала называться «землёй С.» (Serv. Verg. Aen. VIII 319; 322; Macrob. Sat. I 7; 27–36; 8, 4–5). Посвященный С. праздник сатурналии (17 декабря), первоначальный характер которого неизвестен, был в 217 до н. э. преобразован по образцу греческих кроний (Liv. XXII 1, 19). Во время праздника господа и слуги менялись своими обязанностями, воцарялось безудержное веселье карнавального типа, люди обменивались подарками – светильниками и глиняными фигурками, избиСатурн, пожирающий своих детей. Офорт Ф. Гойи. 1821–23. Мадрид. Прадо.
рался шуточный царь сатурналий; эти праздники рассматривались как воспоминание о веке изобилия, всеобщей свободы и равенства, пользовались большой популярностью и постепенно растягивались до 5–7 дней. В храме С. хранилась государственная казна. Его паредре (женскому соответствию) Луа (Aul. Gell. XIII 23, 2) посвящалось оружие убитых врагов, возможно, для искупления пролитой крови и для отвращения её вредного влияния на посевы (Liv. VIII 1; Serv. Verg. Aen. IIl 139). Впоследствии женой С. считалась отождествлённая с Реей Опс. Культ С. был мало распространён, в основном в Африке, где С. слился с местными ваалами и имел многочисленных жрецов и коллегии почитателей, главным образом из простого народа. В астрологии планета С. считалась холодной, мрачной планетой, наделявшей соответственными качествами людей. Е. М. Штаерман.
САУ БАРАДЖИ ДЗУАР, в осетинской мифологии ангел, покровитель разбойников, чёрный всадник («дзуар Саубараг»). С. б. д. обитает в пещере, откуда наблюдает за искателями ночной добычи и всяких приключений. Считалось, что С. б. д. едет на вороном коне впереди воров и грабителей, идущих на разбой. Если их поход оказывался неудачным, это означало, что они чем-то не угодили С. б. д. Б. К.
САУ ДЗУАР, в осетинской мифологии чёрный ангел. Считалось, что от С. д. зависит урожай хлебных злаков, в особенности пшеницы чёрного сорта. Перед началом полевых работ в его честь устраивали праздник с приготовлением пива и пирогов из чёрной пшеничной муки. С. д. считается покровителем селения Какадур Даргавского ущелья. Б. К.
САУЛ (евр. Saul, «испрошенный»), первый царь израильско-иудейского государства (кон. 11 в. до н. э.), в ветхозаветном повествовании (1 Царств 8–31) воплощение правителя, поставленного на царство по воле бога, но ставшего ему «неугодным». Сын Киса, «человека знатного», из колена Вениаминова, из города Гивы. Повествование о С. начинается в переломный момент жизни народа, когда бог повелевает состарившемуся пророку Самуилу поставить царя — на этом настаивают израильские старейшины, хотя Самуил рисует тягостную картину деспотической власти монарха. Выйдя из отцовского дома на поиски пропавших ослиц, С. обращается к «человеку божию» (а им оказывается Самуил) с вопросом о своей пропаже. В ответ Самуил (которому бог открывает, что С. и есть тот человек, который должен стать царём), предсказывает С. его будущее и, внезапно возливая на его голову священный елей, «помазывает» в правители. Так С., вышедший искать ослиц, обретает царство. По пути домой С., в осуществление предсказания Самуила, встречает сонм поющих предков. При этом на него самого нисходит «дух господень», и С. всенародно пророчествует, что приводит окружающих в изумление: «неужели и Саул во пророках?» (1 Царств 10, 11). После этого Самуил, собрав весь народ, предлагает избрать царя по жребию.
901
Давид перед Саулом. Картина Рембрандта. Ок. 1665. Гаага, Королевский кабинет картин.
Происходит чудо: жребий последовательно выпадает колену Вениаминову, племени Матриеву, Саулу, сыну Кисову. Смущённый С. прячется в обозе, откуда его торжественно выводят, и народ, восхищённый его красотой («от плеч своих был он выше всего народа»), восклицает: «Да живёт царь!» (10, 24). Поначалу С. отказывается от царских почестей и в мирное время сам пашет на своём поле (11, 4). Но через некоторое время он, преступая повеления Самуила, осмеливается самовольно возглавить общественное жертвоприношение. В наказание за это чувства С. помрачаются, он даже готов предать смерти своего сына Ионафана, героически одолевшего филистимлян, но нарушившего по незнанию всенародный пост, назначенный перед сражением. Народу едва удаётся спасти Ионафана (14, 43–45). Однако С. всё ещё сопутствует божье благословение, и он ведёт победоносные войны — до того момента, когда, дерзко нарушая повеление свыше, он оставляет в живых жестокого царя амаликитян Агага и присваивает его неправедные богатства, которые должен был истребить (15, 9–11). Тогда бог «отступает» от С., повелевая Самуилу втайне помазать на царство юного Давида. Не зная об этом, С. приближает юношу к себе. Единственное, что помогает С. отгонять злого духа, который стал мучить царя с тех пор, как его покинул «дух господень», это вдохновенная игра Давида на арфе. Военные подвиги Давида вскоре приносят ему популярность в народе, превышающую царскую, что вызывает зависть и гнев С. Далее следует полное драматизма повествование о преследовании Давида Саулом (см. в ст. Давид). А безумие С. всё возрастает: он готов своей рукой убить Ионафана, оправдывающего Давида, варварски расправляется со священниками из Номвы, оказавшими Давиду гостеприимство, ожесточается настолько, что приказывает умертвить без всякого предлога гаваонитян, потомков амоСаул метает копье в Давида. Картина Гверчино. 1648. Рим, Национальная галерея античного искусства.
902
САУНАУ
Саул у Аэндорской волшебницы. Картина H. H. Ге. 1856. Ленинград, Русский музей.
реев среди Израиля (2 Царств 21, 1). Перед решающим сражением с филистимлянами на С. нападает страх, и он, некогда изгнавший из страны всех языческих гадателей, решается обратиться к ворожбе. Последняя волшебница, вызывательница мёртвых, прятавшаяся в Эйн-Доре (Аэндоре), просит переодетого С. «не выдавать её царю» и вызывает по его просьбе тень умершего Самуила. Раздаются слова: «... предаст господь Израиль вместе с тобою в руки филистимлянам; завтра ты и сыны твои будете со мною» (1 Царств 28, 19). Наутро израильское войско терпит жестокое поражение, и С., оказавшись в окружении, закалывается, пав на свой меч (31, 4). Давид оплакивает смерть С. и его сына Ионафана (2 Царств 1, 19–27). Тела С. и трёх его убитых в бою сыновей, вывешенные филистимлянами на позор на городской стене, выкрадывают и предают погребению жители Иависа Галаадского, некогда спасённые С. от бесчестья. Д. В. Щедровицкий.
САУНАУ, Сауроу, Сыусана, согласно мифологическим представлениям абхазов, покровительница ручного помола зерна. Упоминается в старинных трудовых мельничных песнях. Помол зерна на ручной мельнице был исключительно женским занятием, соответственно и покровительница этого ремесла мыслилась существом женского пола. А. А.
САФА, в осетинской мифологии создатель и покровитель надочажной цепи. Считалось, что, если цепь трогают нечистыми руками, С. может наслать на детей кожные болезни. Во время брачного обряда шафер три раза обводил молодую вокруг надочажной цепи и обращался к С. с просьбой принять молодую в новую семью. С. призывали на помощь во время сильной грозы. Имя С. входило в формулу клятвы, при произнесении которой дающий клятву держался за цепь. В. К.
САХ (sh), Орион (греч. Ωριων), в египетской мифологии персонификация созвездия Орион. Считался царём звёзд и изображался человеком в короне Верхнего Египта. В заупокойной литературе выступает как покровитель умерших. Близок Осирису, которого часто называли Орионом. Р. Р.
САХИМОТИ, Сахимоти-но ками (др.япон. «бог, вооружённый кинжалом»), в японской мифологии божество, имеющее облик волшебного животного Вани. В «Кодзики», в мифе о двух братьях рыбаке Ходэри и охотнике Хоори, С. вывозит на своей спине Хоори из владений бога морей на землю. В благодарность Хоори дарит ему свой кинжал, откуда и происходит имя этого бога. В «Нихонги» упоминается также в легенде о том, как брат первого императора Дзиммутэнно, потерпев кораблекрушение и считая повинным в этом несчастье С. — морское чудовище, нападает на него. Е. С.-Г.
САХЛИС АНГЕЛОЗИ (букв. «ангел дома», «домовой»), в грузинской мифологии божество, покровительствующее семье, в частности охраняющее супружеские отношения. Ссора между членами семьи приписывалась гневу С. А. В этом случае ему приносили в жертву овцу или поросёнка, окропляя кровью жертвенного животного двери и стены дома. М. Ч.
САХЯДАЙ-НОЙОН, Сахада-нойон, Сагада-нойон, Сагадай-убугун («старец Сагадай»), Гали эжен Сахядай убген («владыка огня старец Сахядай»), в бурятской мифологии божество огня, покровительствующее семье, деторождению, домашнему очагу; предок всех многочисленных и безымянных духов огня, обитающих в каждом очаге. Вместе со своей женой Санхалан-хатун (Сахала, Сахали, Санхурун, Занхалан) С.-н. является почитаемым онгоном – иконическим «вместилищем» ду-
ха родового огня и одновременно его конкретной персонификацией; его представляли человеком красного цвета. С.-н. называют «старший сын земли», «средний сын дневного неба» (тенгри) и «младший сын ночного (звёздного) неба», что соответствует монгольским шаманским представлениям о рождении огня при отделении неба от земли. По другим поверьям, С.-н. — сын Эсеге Малан-тенгри либо его внук (сын божества зимнего снежного неба Будургу Саган-тенгри, «изморозь белый тенгри»), брат Буха нойон бабая и божества планеты Венера Солбона (монг. Цолмон). Согласно преданию, С.-н. был ниспослан с неба на землю западными тенгри, чтобы защитить людей от насылаемых восточными тенгри зимних холодов, ночных хищников и кровососущих насекомых (отражение универсальной охранительной функции огня). Он женился на дочери хтонического божества, духа земли (являющегося также охотничьим божеством, хозяином тайги) Баян-Хангая («богатый обширный»). По одному из аларских мифов, этот космический брак сопровождался исчезновением солнца и луны, которые взял Баян-Хангай в качестве выкупа за невесту (затем они были вызволены из плена). Другой аларский миф повествует о ссоре С.-н. с духом воды Герел-нойоном, который просил у него дочь в жёны своему сыну, чем вызвал гнев хозяина огня, расценившего подобный брак как противоестественный (нарушающий экзогамию: оба принадлежали к одному роду). С тех пор огонь не терпит воды. Имя С.-н. является производным от сахиха — «блеснуть» (о молнии), «высечь» (огонь с помощью кремня и огнива). По другой гипотезе, имена С.-н. и Санхалан-хатун восходят к именам сына Чингисхана Чагадая и его жены Чанхулан. Чагадай, хранитель и жрец родового очага, после смерти был отождествлён с его духом-хозяином, который, будучи божеством семейного огня сакрализованной императорской фамилии, осмысливался как глава всех духов огня и, таким образом, – как обобщённое божество огня. Ср. также легенду, по которой С.-н. некогда был человеком – хранителем огня, а после смерти стал его духом-хозяином. В культовых текстах иногда встречается характерный для монгольской шаманской мифологии мотив раздувания С.-н. и его женой огня (очевидно, первого), что вообще больше соответствует функции не божества огня, но его создателя (см. в ст. Отхан Галахан). С. Ю. Неклюдов.
САЧХОНВАН, в корейской буддийской мифологии четыре небесных владыки — стража сторон света. Генетически восходят к индийским махараджа или локапала. На востоке находился страж, охраняющий царство; на западе — ясновидящий страж; на юге — страж роста и прибавления; на севере — вездесущий страж, считающийся божеством изобилия. В их честь в древнекорейском государстве Силла близ столицы (ныне город Кёнджу) в 679 был возведён монастырь Сачхонванса. С. воплощены в настенной живописи, рельефах, на иконах и в глиняных статуях. В даосской интерпретации эти С. соответственно несут пагоду, меч, два меча и
СВАХА
Один из четырёх небесных владык (сачхонван). Фрагмент росписи в монастыре Хэинса близ Тэгу (пров. Кёнсан-Пукто, Южная Корея). 18 в.
дубинку с шипом. Скульптурные изображения С. представлены в пещерном храме Соккурам (8 в.). Л. Р. Концевич.
СВАРГА (др.-инд. svarga, «небо»), в индуистской мифологии рай Индры (индралока), расположенный на вершине горы Меру в антарикше. Столица С. – Амаравати, где находится дворец Индры Пушкарамалини. В нём Индре прислуживают маруты, риши и сонмы богов, а апсары и гандхарвы услаждают его музыкой и танцами (Мбх. II 7). Дворец окружён парком Нанданой, где живёт корова Сурабхи, растут «кальпаврикши» – деревья, исполняющие желания, а рядом с ними легендарное дерево с золотой корой – «париджата», добытое при пахтанье океана богами и асурами. Париджата наполняет благоуханием всю С. и особо любимо женой Индры Сачи и апсарами. Его попытался однажды похитить асура Андхака, но был убит Шивой. Помимо богов и божественных риши, С. по приглашению Индры могут посещать смертные герои (напр., Арджуна), а после смерти сюда попадают храбрые воины, павшие на поле битвы. Они наслаждаются жизнью в С. до тех пор, пока не придёт срок их новому рождению на земле. П. Г.
СВАРОГ, Сварожич (др.-рус. Сварог, Сварожичь; зап.-слав. Zuarasici, Zuarasiz в латинской передаче), в славянской мифологии бог огня. По данным древнерусских поучений против язычества, культ Сварожича был связан в славянском переводе хроники Иоанна Малалы (12 в.) с древнегреческим Гефестом. В древнерусском
пантеоне особо тесные связи соединяли С. с Дажьбогом, названным в летописи сыном С. («... сего ради прозваша и богъ Сварогъ... и по семь царствова сынъ его именемъ Солнце, его же наричють Дажьбогъ... Солнце царь сынъ Свароговъ еже есть Дажьбогъ», Ипатьевская летопись 1114 г.). Отрывок о Свароге, отце солнца, связан с вставкой о Совии в «Хронике» Иоанна Малалы. Оба эти текста, видимо, отражают общую культурную традицию, связанную с введением трупосожжения (см. Совий). У балтийских славян Сварожич (иначе называвшийся Радгостом, Radegast, Radigast, Redigost, Riedigost) почитался в культовом центре редариев Ретре-Радгосте как один из главных богов, атрибутами которого были конь и копья (ср. Свентовита), а также огромный вепрь, согласно легенде, выходивший из моря (ср. вепря как зооморфный символ солнца). У чехов, словаков и украинцев со С. можно связать огненного духа Рарога; ср. также Страха (-Раха) в восточнославянских заговорах. В. И., B. T.
СВАСТИКА (др.-инд. svastika, от su, букв. «связанное с благом»), один из наиболее архаичных символов, встречающийся уже в изображениях верхнего палеолита, в орнаменте многих народов в разных частях света. С. – обозначение благоприятного, счастливого объекта, изображается в виде креста с загнутыми (под углом или овально; чаще — в направлении часовой стрелки) концами. С. с древнейших времён весьма распространена в индийской культуре, где традиционно толковалась как солярный символ, знак света и щедрости. Засвидетельствована в традиционной символике Китая, Древнего Египта, в раннем христианстве (т. н. «гаммированный крест») и т. д. В новейшее время С. использовалась немецкими фашистами в качестве эмблемы «арийского» начала, что придало С. одиозный характер в современном восприятии. СВАХА (др.-инд. svaha), в древнеиндийской мифологии слово, употребляемое как восклицание при жертвоприношении богам (типа: «Да будет благо!», «Во здравие!», «Благослови!» и т. п.); слово, обозначающее то, что приносится в жертву Агни, Индре и другим богам; персонифицированный образ жертвоприношения.
Четыре небесных владыки-махараджи (Сачхонван). Бронзовые статуэтки из буддийской раки в монастыре Камынса в уезде Вольсон (провинция Кёнсан-Пукто). Кон. 7 в. Сеул, Нац. музей.
903
Как восклицание, возглас, имеющий междометийный характер, С. употребляется с целью приглашения богов на предстоящее жертвоприношение. При этом существенно, что этот возглас предполагает всех богов, в отличие, например, от возгласа Vasat, обращаемого к отдельным божествам. Происхождение возгласа С. описывается в «Шатапатха-брахмане» (II 2, 4, 1–8), где рассказывается о том, что Праджапати породил из своих уст Агни, которому нечего было есть, так как земля в это время была ещё голой; Праджапати решил создать для Агни пищу из самого себя и предпринял для этого определённые действия; не будучи уверенным в том, что полученное им подходит для жертвы, он вдруг услышал голос, сказавший: «жертвуй это!», и понял, что его (своё, др.-инд. sva) величие сказало (aha) это; после чего Праджапати произнёс svaha и принёс первую жертву; с тех пор при жертвоприношении произносилось это ритуальное слово; здесь же содержится и первая попытка этимологического объяснения слова. Возглас svaha, видимо, должен толковаться как su, «хорошо» и aha, «сказал» и, следовательно, представляет собой обычный тип благопожелания. В качестве вариантов этого восклицания используются несколько отличные формы, подвергшиеся дополнительным осмыслениям [ср. свадха (svadha) или свага (svaga)]. Параллелизм между С. и свадха продолжается и на уровне персонифицированных образов: С., как и Свадха, определяется как дочь Дакши и Прасути; и та и другая както связаны с Агни: С. — жена Вахни, огня, или Абхимани (одна из ипостасей Агни), которому она родила троих сыновей огненной природы (Павака, Павамана, Шучи); Свадха же, по одной версии, — дочь Агни; кроме того, она связана с питарами (в частности, она жена Кави или одного из подразделений питаров и мать части питаров). Основной сюжет, связанный с С., представлен в «Махабхарате» (III 213 и след.): С. воспылала страстью к Агни, но не находит никаких путей к её удовлетворению. Когда Агни удаляется в лес, мучимый желанием к жёнам семи мудрецов (риши), С. решает принять образ этих жён и пойти к Агни и обмануть его. В образе Шивы, жены Ангираса, одного из семи мудрецов, она предстаёт перед Агни и добивается своей цели. Взяв его семя, С. оборачивается птицей Гаруда, прилетает на высокую гору и бросает семя в золотой сосуд. Затем поочерёдно С. принимает образ жён других из семи мудрецов и шестикратно сочетается с Агни (лишь образ Арундхати, особенно преданной своему мужу, С. не удаётся принять), шестикратно бросая семя в сосуд. Через некоторое время рождается шестиголовое дитя Агни и С. по имени Сканда [Карттикея или – по матери – Свахея (Svaheya)]. Известен вариант этой истории, где вместо Агни выступает Шива, а вместо С. – Ума (ср., напр., версии «Матсья-пураны» или поэмы Калидасы «Кумарачарита»). По другим источникам, считается, что С. руководит жертвоприношениями, связанными с огнём; что её тело состоит из четырёх вед, а её члены понимаются как шесть членений вед (Анга); что она может выступать и как жена Рудры – Пашупати.
904
СВЕНТОВИТ
Голова збручского идола. Камень. 10 в. Краковский музей.
Образ С. в древнеиндийской мифологии представляет собой интересный пример создания мифологического персонажа и целого мифологического сюжета на основе ритуального словоупотребления. В. Н. Топоров.
СВЕНТОВИТ [зап.-слав. Svantavit, Szuentevit, Zwantevit (h) в латинской передаче от слав. *svetъ — «святой, священный»], в западнославянской мифологии «бог богов», упоминаемый Гельмольдом и Саксоном Грамматикой. С. – высший бог, связан с войной и победами; его атрибуты – меч, знамя, боевые значки, в т. ч. изображавшие орла, и копья. Культовый центр С. – четырёхстолпный храм в балтийскославянском городе Аркона. Символический цвет С. – красный: его храм был увенчан красной кровлей, в капище был пурпурный занавес, в сундуках – множество пурпурных одежд. Белый священный конь при храме С. после ночи оказывался покрытым грязью: верили, что ночью он выезжал для борьбы с врагами. При гаданиях коня подводили к трём рядам копий, и если он спотыкался на левую ногу, это считалось дурным предзнаменованием, если же ступал с правой ноги — добрым. Ответы оракула С. считались наиболее весомыми. Идол С. имел четыре головы, расположенные справа, спереди и сзади (это описание сопоставляется с четырёхглавым Збручским идолом), что позволяет соотнести С. и его четырёхстолпный храм с четырёхчленной (север – юг – запад – восток) моделью мира в славянской мифологии. Четырёхчленность С. находит многочисленные параллели в других традициях с четырёхглавыми божествами или четвёрками богов, охранителей стран света. Имя С., очевидно, представляет собой эпитет. Есть основания думать о глубинной связи С. с первоначальным громовержцем (см. Перун), в образе которого особенно подчеркнута воинская функция (эпитет «святой» относится, в частности, к балт. Перкунасу). В. В. Иванов, В. Н. Топоров.
СВЯТОГОР, в восточнославянской мифологии древний богатырь. В русском былинном эпосе тяжести его не выносит «мать сыра земля», но сам он не может
превозмочь тяги земной, заключённой в суме; пытаясь поднять суму, он уходит ногами в землю. В. Я. Пропп считал С. воплощением первобытной силы (его первая встреча с Ильёй Муромцем, которого С. кладёт в карман вместе с конём, — типичное деяние древнего великана), неприменимой и поэтому обречённой на гибель. Илья и С. примеряют гроб, встреченный ими на пути, тот оказывается впору С., который не может снять крышки. Перед смертью С. с дыханием передаёт Илье лишь часть своей силы (герою нужна человеческая, а не великанская сила). Гибель С. при безуспешной попытке вытянуть из земли «суму перемётную» и смерть в каменном гробу как-то связаны с землёй: С. не может осилить землю, земля не может носить С. Земля и С. в некотором роде антагонисты; недаром С. похваляется: «Как бы я тяги нашёл, так я бы всю землю поднял». Вместе с тем С. связан с землёй, с её тёмными хтоническими силами: он лежит на земле или на горе (иногда — сам как гора) и, как правило, спит; он ложится в землю в каменный гроб. Обладатель хтонической силы, он не в состоянии ни совладать с ней (отсюда мотивы хвастовства и бессмысленной демонстрации силы: С. позволяет Илье Муромцу трижды ударить его со всей богатырской силой, сравнивая эти удары с укусом комарика), ни найти этой силе применения – героически-воинского (как у Ильи Муромца и других русских богатырей, охраняющих границу) или хозяйственно-производительного (как у Микулы Селяниновича). С. изолирован от других героев былинного эпоса (Илья Муромец нужен только для того, чтобы присутствовать при гибели С. и как бы усвоить пагубные уроки чрезмерной и нецеленаправленной силы), не совершает никаких подвигов. В отличие от других богатырей С. неподвижен, привязан к одному локусу (Святые горы). Святые горы, как и их обитатель и хозяин, противопоставлены в былинах Святой Руси. В одном из вариантов былины С. сообщает своему отцу, что был далеко на Святой Руси, но ничего не видел и не слышал, а только привёз оттуда богатыря (характерно, что отец С. – «тёмный», т. е. слепой, – признак существа иного мира). Совпадения названия места и мифологического персонажа (Святая гора: Святогор), неразличение деятеля и места глубоко архаично. Связь С. с горой может оказаться непервичной. К тому же эта гора должна пониматься не как самое высокое святое место, а как преграда на пути, место неосвоенное, дикое. В этом смысле С. нахо-
Отдых на пути в Египет. Картина Караваджо. 1595–97. Рим, галерея Дориа-Памфили.
дится в одном ряду с такими же бесполезными хтоническими богатырями русских сказок, как Горыня, Дубыня и Усыня: не случайно в одной из былин С. назван Горынычем, что соотносит его и с Горыней и со Змеем Горынычем. В реконструкции С. – хтоническое существо, возможно, открыто враждебное людям. В поздних версиях С. щадит Илью Муромца, передает ему свою силу (хотя и предлагает Илье третий раз вдохнуть его дух или лизнуть кровавую пену, что привело бы к гибели Ильи), сознает свою обреченность и проявляет своего рода покорность судьбе. В этом «улучшении» образа С. сыграл роль и внешний фактор — эпитет «святой». Но сам этот эпитет, как и все имя С., является, видимо, результатом народно-этимологического «выпрямления» первоначального имени, близкому названиям типа Вострогор, Вострогот, принадлежащим мифологической птице, связанной с горами («Вострогор-от птица да всем птицам птица»; «Вострогот птица вострепещется, а Фаор-от гора вся да восколеблется» и т. п.). Другие формы, типа русского «веретник» (существо птицезмеиной природы, вампир), делают возможным предположение о связи этих имён и имени С. с иранским божеством Веретрагной, одна из инкарнаций которого — сокол; ср. также птицу Рарога. В этом контексте не только имя С., но и отдельные черты его (хвастовство, сверхсила, смерть, связанная с камнем или землёй, присутствие другого богатыря, не поддавшегося той же смерти) находят точные параллели в иранском мифе о каменном (камнеруком) богатыре Снавидке, погибшем от хвастовства (ср. «Яшт» XIX 43–44). В. В. Иванов, В. Н. Топоров.
СВЯТОЕ СЕМЕЙСТВО (лат. Sancta Familia), в христианских представлениях семья, в которой родился Иисус Христос, ближайшее окружение Иисуса в детстве, включающее его мать деву Марию и её мужа Иосифа; термин «С. С.» связан преимущественно с иконографией. Искусство эпохи Возрождения и барокко создаёт образ маленькой семьи — обобщённый, статичный и в то же время не лишённый бытовой конкретности: нередко Иосиф изображается за работой, иногда вводятся дополнительные персонажи (напр., святая Анна на картине Эль Греко, святая
СВЯТОЕ СЕМЕЙСТВО
905
Слева – Святое семейство (Мадонна с безбородым Иосифом). Картина Рафаэля. 1506. Ленинград, Эрмитаж. Справа – Святое семейство со святой Анной. Картина Эль Греко. 1595. Толедо, госпиталь Таверы.
Екатерина — у X. де Риберы и др.). Замкнутая обособленность С. С. понимается как антитип божественной троицы, причём Иисус, в силу своей богочеловеческой природы, оказывается связующим обе
троицы звеном, посредником между «горним» и «дольним» миром, центром, в котором вертикаль перекрещивается с горизонталью (напр., картина Б. Э. Мурильо «Две троицы»; то же у фламандского ху-
дожника 16 в. Йоса ван Клеве). В более широком смысле иконография С. С. связана с сюжетами рождества (включая эпизоды поклонения пастухов и поклонения волхвов), сретенья (принесённого родите-
Слева – Бегство в Египет. Картина А. Дюрера. 1494–97. Дрезден, Картинная галерея. Справа – Святое семейство со святой Анной и Иоанном Крестителем. Картина А. Бронзино. 1550. Вена, Музей истории искусств.
906
СВЯЩЕННЫЙ БРАК
лями в храм младенца Иисуса встречает Симеон Богоприимец, который узнает в нём мессию) и особенно бегства в Египет (предупреждённый ангелом о готовящемся избиении младенцев в Вифлееме, которое Ирод, царь Иудейский, намеревается учинить из страха перед новорождённым Христом, Иосиф с семьёй покидает Иудею и направляется в Египет, чтобы возвратиться уже после смерти Ирода). О. Е. Нестерова.
СВЯЩЕННЫЙ БРАК, свадьба. В мифологии существует несколько категорий брачных мотивов. Главный брачный миф – это С. б. (ιερ" γ μο ) земли и неба, начинающий творение мира. Часто этот брак представляется как изначальное существование неразделённого двуполого существа, находящегося в вечном соитии. Иногда дети, зарождающиеся внутри этого существа, стремясь к выходу наружу, разделяют землю и небо, с чего всегда начинается творение (ср. миф об Уране, а также аналогичные сюжеты у маори, в древнеегипетской, индийской и китайской мифологиях). Но даже и в тех мифах, где неразделённые земля и небо не представляются персонифицированной совокупляющейся парой, разделение их, производимое творцом, вызывает определённые брачные ассоциации: демиург раздвигает их и заполняет образовавшееся пространство (ландшафтом, народом и т. п.); при этом воздвигается мировая вертикаль (дерево, столп), соединяющая (как это имеет место в случае фаллоса Урана) и одновременно отделяющая небо от земли. Согласно мифологическим представлениям, этот С. б. периодически (циклически) воспроизводится в таких природных явлениях, как дождь, молния, порождая уже не всю вселенную, а ежегодно возобновляющиеся блага, такие, как злаки или мигрирующие в течение года животные. Эти представления, в свою очередь, воплощены в ритуалах годового цикла (напр., обливание девушки, персонифицирующей жену громовержца, на Балканах) и в свадебных обычаях (обливание и обсыпание молодых). Брачные мотивы иного уровня включают в себя такие сюжеты, как брак первопредков, объясняющий происхождение людей, и браки богов, устанавливающие отношения и иерархию внутри пантеона. Браки этого типа в ряде случаев бывают инцестными, так как относятся к тому периоду, когда на земле имеется только два человека, одна семья и т. п., однако их не следует смешивать с собственно инцестным мифом, в котором инцест выступает как нарушение правил. В мифах о культурных героях брак часто выступает как вспомогательное средство для достижения тех или иных культурных целей (ср. миф о добывании мёда поэзии в «Эдде», мифы о сыновьях и дочерях Ворона у палеоазиатов и индейцев северо-запада Американского континента), чем мифы радикальным образом отличаются от немифологических жанров (эпоса, сказки), где волшебное средство служит конечной цели – достижению брака. Брак может быть, однако, и финальным достижением героя мифа (часто – наряду с добыванием благ); это обычно сопровождается установлением брачных норм, классов и обрядов.
Наконец, нужно отдельно упомянуть мифы о брачных отношениях светил (напр., солнца и луны), имеющих чаще всего космогонический смысл. Браки светил и богов отражаются в свадебных ритуалах в виде участия этих мифологических персонажей в брачном обряде и входящих в него текстах (это может быть вручение невесты жениху кем-то из соответствующих персонажей, а может быть и отождествление молодых с ними, например в Ригведе, где Сурья – солнце-невеста, а Сома – месяц-жених). Соотнесение брачующихся с мифологическими или сакрализованными персонажами приводит к сакрализации брака в целом; так отождествление их с Соломоном и Суламифью в «Песни песней», описывающей «прецедент» брака, ведёт к позднейшей интерпретации текста как брака Христа с Церковью, а взаимодействие с такими персонажами отражается, например, в том, что общение шамана с богом мыслится как брачное. Со С. б. свадьба соотносится, скорее всего, в виде побочного для основного её сюжета представления о благотворном влиянии свадьбы, молодых и т. п. на плодородие вокруг них. Основной же сюжет свадьбы, помимо мифов об установлении брачных норм, скорее, связан с креационным мифом в целом (сходство между действиями демиурга и супруга). Важно также отметить сходство действий жениха и культурного героя, в особенности мифологического или сказочного змееборца, так как добывание жены в соответствии с представлениями архаического эпоса и волшебной сказки мыслится как её отвоёвывание; отражением этого можно считать обилие в свадебном обряде военной символики, мотивов похищения и т. п. Отголоски идеи С. б. можно обнаружить и в христианском церковном бракосочетании, рассматриваемом как таинство. Г. А. Левинтон.
СЕ, в древнекитайской мифологии и легендарной истории культурный герой, основатель династии Шан. По одному варианту мифа, С. родился из яйца ласточки (тотемной птицы), которое подобрала его мать Цзянь-ди и положила в нефритовую шкатулку; по другому стадиально более позднему варианту, Цзянь-ди, проглотившей яйцо, разрезали спину и родился С. В исторической традиции С. считался идеальным правителем, который помогал великому Юю в усмирении потопа. С., по одной версии, занимал должность блюстителя нравов и обычаев при Шуне. Б. Р.
СЕБЕК (sbk), Сухос (греч. Σουχο ), в египетской мифологии бог воды и разлива Нила. Согласно «Текстам пирамид», С. – сын Нейт. Его священное животное – крокодил. Он изображался в виде человека, крокодила или человека с головой крокодила. Центр культа С. – Файюмский оазис, город Крокодилополь. Расцвет культа С. относится к периоду правления XII династии (19–18 вв. до н. э.), столица которой находилась вблизи Файюма. Имя С. входило в качестве компонента в теофорные имена фараонов XIII династии. Считалось, что С. даёт изобилие и плодородие. В ряде текстов С. рассматривается как защитник богов и людей (существовало представление, что его свирепость от-
Себек в виде человека с головой крокодила. Египет, храм в Ком-Омбо.
пугивает силы тьмы), однако нередко он выступает как бог, враждебный Ра и Осирису. С развитием религиозного синкретизма С. отождествлялся с Ра, Хнумом, Амоном, Хонсу, Мином. В поздний период появилась сопутствующая С. богиня — «великая владычица Себектет». Р. Р.
СЕБУИМЕКЕР (sbwjmkr), в мифологии Куша (древней Нубии) бог-демиург. Известен по надписи в храме Мусавварат-эсСуфры (3 в. до н. э.), рядом с его антропоморфным изображением высечен известный по египетским источникам гимн Осирису. В египетской триаде Исида-ОсирисГор, очевидно, замещал Осириса. Э. К.
СЕЛА, Сели, Стела, в мифологии ингушей и чеченцев бог грома и молнии, отец бога Елта, Села Саты, муж богини Фурки. С. подвластны люди, боги; в его бурдюках заключены стихии: из одного он выпускаСебуимекер. Храм в Мусавварат-эс-Суфре. 3 в. до н. э.
СЕМЕЛА ет снежную вьюгу, из другого – мороз, и т. д. Радуга – это лук С., который он вешает на небо, молнии – его стрелы. Из-за непослушания ему окривел Елта; он обрекает на вечные муки героя Курюко, выкравшего у С. овец, воду, растения для людей, и героя Пхармата, похитившего у него огонь для нарт-орстхойцев. Согласно более поздним представлениям, С. не столь всемогущ. Предводитель нарт-орстхойцев Сеска Солса, вступив с ним в единоборство, поломал ему рёбра, и нарт-орстхойцы угнали стадо белых баранов у Горжая, который ежегодно совершал в честь С. жертвоприношения. В весенний месяц селибут («месяц С.») по ингушскому народному календарю в святилищах С. совершали жертвоприношения; в молитвенных песнопениях, обращенных к нему, просили дождя и хорошего урожая. А. Т.
СЕЛ-АНЯ (букв. «мать ветра»), в венгерской мифологии богиня, хозяйка ветра. Согласно одному из вариантов мифа, ветер дует из дыры, которая находится на большой горе где-то за семью горами, а С.а. стережёт эту дыру. По другим представлениям, жилище С.-а. находится среди ветвей древа мирового, от движения которых и поднимается ветер. Имеется поверье, по которому сильный ветер поднимается в том случае, когда умирает старая ведьма-босоркань. Предполагалось, что ведьма или С.-а. находится внутри вихря. М. Х.
СЕЛА CATА, Сели Caта, в мифологии ингушей дочь бога Селы, рождённая смертной женщиной. Согласно сказанию, среди нарт-орстхойцев жила девушка необычайной красоты. Многие нарт-орстхойцы хотели жениться на ней. Тщетно домогался её любви и Села. Перед смертью она просила нарт-орстхойцев стеречь её могилу в течении трёх дней, чтобы помешать влюблённому Селе удовлетворить своё желание. Но карауливший её предводитель нарт-орстхойцев Сеска Солса задремал к концу третьей ночи. Села вскрыл могилу и осквернил труп девушки, у которой тотчас же родилась дочь. Нарт-орстхойцы назвали её С. С. («дочь Селы»). С. С. вышла замуж за небожителя; покровительствует людям, выступая их заступницей перед Селой. Селена на коне. Фрагмент южного фриза Пергамского алтаря. Мрамор. 180–160 до н. э. Берлин, Государственные музеи.
907
Древние мифы связывают с ней происхождение Млечного пути и трёх звёзд (Вега, Денеб, Альтаир), составляющих на небе треугольник. Млечный путь — это след от соломы, которую С. С. пронесла для брачного ложа. Перед тем как выйти из дома за соломой, она подготовила из теста треугольный хлеб и сунула его в золу с угольками, чтобы он испёкся. Пока она ходила, два угла хлеба сгорели, уцелел лишь один. И вот теперь на небе видны три звезды, из которых одна (Вега) много ярче двух других. Ингуши называют их «треугольным хлебом Саты» (Сатибожолг). А. Т.
СЕЛВАНГА, в мифологии ганда бог-питон, хозяин воды (рек), рыбы. Он дарует также детей. Сестра С. Налванга — жена божества Мукаса. К С. обращались бесплодные женщины; его благословения просили вступающие в брак. С. типологически близок питону-тотему Онини в ашанти мифологии. Е. К.
СЕЛЕНА (Σελ νη), в греческой мифологии олицетворение луны (греч. σ λα , «свет», «сияние»), дочь титанов Гипериона и Тейи, сестра Гелиоса и Эос (Hes. Theog. 371–374). Известен миф о любви С. к прекрасному Эндимиону, которого она посещает ночью в Латмийской пещере в Карии (Schol. Apoll. Rhod. IV 54–65). С. обольстил Пан, подарив ей стадо белоснежных ягнят (Verg. Georg. III 391–393). С. отождествлялась с Артемидой и Гекатой (поэтому к ней обращали слова заклятий, желая привлечь возлюбленного, Theocr. II 10–12, 49). Считалось, что колдовские манипуляции особенно действенны при полном сиянии С. (Ovid. Met. VII 177–183). Ей соответствует римская Диана. А. Т.-Г.
СЕМАР, Твален (балийск.), в индуистской мифологии Западной Индонезии и Малайзии сверхъестественное существо, ниспосланное на землю с миссией покровительства простым смертным и как воспитатель и советник потомков богов. Однако мифологическая генеалогия возводит С. к разряду могущественных боговдемиургов с чертами трикстера. Под именем Хьянг Исмайя С. выступает как сын Санг Хьянг Тунггал и брат Батара Гуру (или Шивы), признанный старшим. С. – носитель и воплощение тёмного, чувственного земного начала, праха. Он считается родителем богов, непосредственно сопричастных смене жизни и смерти: отец бога любви Санг Хьянг Камаджайи и божества смерти Батара Ямадипати. В яванской традиции он отец солнечного бога Сурьи. Как олицетворение профанной сферы, С. имеет уродливую внешность, символизирующую все несовершенства людей, одно из его прозвищ — пандак («карлик»). Под этим обличьем С. бытует как персонаж театра вайянг, как глава панакаванов (шутов-слуг). Г. Б.
СЕМАРГЛ, Симаргл (др.-рус. Семарьглъ, Симарьглъ, Сим-Рьглъ), в восточнославянской мифологии божество, входившее в число семи (или восьми) божеств древнерусского пантеона (см. в ст. Славянская мифология), идолы которых были установлены в Киеве при князе Владимире (980). Имя С. восходит, по-видимому, к
Селена на колеснице, запряжённой крылатыми лошадьми. Роспись на дне краснофигурного килика «мастера Брига». 490–480 до н. э. Берлин, Государственные музеи.
древнему *Sedmor(o)-golvъ, «Семиглав» (ср. характерную для славянских богов поликефалию, в частности семиглавого Руевита). Согласно другой, более спорной гипотезе (К. В. Тревер и др.), имя и образ С. — иранское заимствование, восходит к мифической птице Сэнмурв. Д. Ворт связывает С. с птицей Дав. Функции С. неясны; вероятно, они связаны с сакральным числом семь и воплощением семичленного древнерусского пантеона. Характерно, что в некоторых текстах «Куликова цикла» имя С. искажено в Раклий, и это божество рассматривается как языческое, татарское. В. И., В. Т.
СЕМЕЛА (Σεμ λη), в греческой мифологии фиванская царевна, дочь Кадма и Гармонии (Hes. Theog. 975–978). Полюбивший С. Зевс спускался к ней с Олимпа под покровом ночи. Охваченная ревностью, Гера внушила С. мысль попросить Зевса Селена и Эндимион. Картина С. Риччи. 1713. Лондон, Чизвик Хаус.
908
«СЕМЕРКА»
явиться к ней во всём своём божественном величии. Тот, представ перед ней в сверкании молний, испепелил огнём смертную С. и её спальню. Недоношенного С. шестимесячного ребёнка Зевс выхватил из пламени и зашил в своё бедро (Hes. Theog. 940–942; Eur. Bacch. 1–9, 88–98, 286–297). Родившийся через три месяца мальчик был богом Дионисом, который, достигнув зрелости, разыскал мать в подземном царстве, после чего С. была перенесена на Олимп (Pind. Ol. II 25–28; Paus. II 37, 5). Завистливые сестры С. истолковали её смерть как наказание, посланное Зевсом за то, что она отдавалась смертному. Впоследствии Зевс отомстил сестрам С., наслав всякого рода бедствия на их сыновей. Имя С. фригийского происхождения, оно значит «земля»; вероятно, С. была фригийско-фракийским божеством земли. Миф же о рождении Диониса от Зевса должен был обеспечить введение в олимпийский пантеон бога, первоначально к нему не принадлежавшего. В. Я.
«СЕМЕРКА» (шумер, имина-би, «их семь»), себетту, сибитти (аккад. «семёрка», «семеро»), в шумеро-аккадской мифологии категория демонов, преимущественно злых. Воспринимается как единое целое (грамматическая форма образована как единственное число). В своей злой ипостаси «С.» – порождение бога Ана (Ану). По аккадскому мифу о боге чумы Эрре, Ану вместе с землёй (Эрцету) создал «С.», определил ей судьбу и дал в помощники Эрре. На происхождение «С.» от Ану и Ураш («земля») указывает и отрывок из шумерской композиции о Лугальбанде в горах Хуррум (не опубликована). В мифе о лунном затмении Ан посылает «С.» против бога луны, чтобы окружить его и затемнить; Энки вместе с богом огня пытается проникнуть в тайну «С.», чтобы найти против неё действенное заклинание. Серия заклинаний «злые демоны утукку» идентифицирует «С.» с утукку. В некоторых заклинательных текстах под «семью и семью» добрыми демонами подразумевается, видимо, семь детей Энмешарры и семь мудрецов (абгалей). Не совсем ясно, следует ли «семь детей богини Ишхары» толковать как злых демонов, или их надо причислить к детям Энмешарры. В ряде заклинательных текстов «С.» названа как доброе божество — воитель против злых демонов вместе с сестрой своей Наруду. Как астральное божество «С.» олицетворяет Плеяды. Число семь («С.») – символическое во многих мифологических системах. В. А.
СЕМЕРО ПРОТИВ ФИВ, в греческой мифологии поход против Фив; одно из важнейших событий, предшествовавших Троянской войне. Вражда между сыновьями Эдипа — правившим в Фивах Этеоклом и претендовавшим на этот престол Полиником явилась основной причиной похода С. п. Ф. Изгнанный Этеоклом из Фив Полиник получил убежище у аргосского царя Адраста, женился на его дочери Аргии и убедил своего тестя возглавить объединённое войско, состоявшее из семи отрядов под командованием семи полководцев (по числу ворот в Фивах) (Eur. Suppl. 131 –154; Phoen. 408–434; Apollod. III 6, 1).
Тидей угрожает мечом Исмене (слева – убегающий Периклимен). Фрагмент росписи коринфской амфоры. 560–550 до н. э. Париж, Лувр.
Имена вождей в различных источниках несколько варьируются, прежде всего в зависимости от того, выступает ли сам Адраст как верховный главнокомандующий или в числе семи. У всех авторов участниками похода называются Полиник, Тидей (второй зять Адраста), Амфиарай, Капаней и Парфенопей; обычно вместе с ними упоминается также Гиппомедонт и Этеокл-аргосец (Aeschyl. Sept. 375–596; Eur. Suppl. 860–908; Apollod. III 6, 3). В классическую и более позднюю эпохи эти вожди представляются так или иначе связанными с Адрастом узами родства. Первоначально же они происходили из разных областей Греции, где считались местными героями или божествами. Начало похода происходит при неблагоприятных обстоятельствах: Амфиарай, обладающий пророческим даром, заранее знает, что никто из вождей, кроме Адраста, не вернётся живым, и безуспешно пытается отговорить его участников от выступления. Не предвещает ничего хорошего и полёт птиц; Зевс не шлёт гарантирующей победу молнии, а, напротив, даёт предостерегающие знамения. Когда войско проходит через Немею, нянька местного царевича Офельта (по версии Еврипида, этой нянькой была попавшая в рабство лемносская царевна Гипсипила) готова показать воинам источник питьевой воды. Ребёнка, оставленного без присмотра, в это время смертельно ужалила змея. Вожди убили змею и учредили в память о погибшем царском сыне Немейские игры. Случившееся Амфиарай считает новым дурным предзнаменованием (Baechyl. IX 10–20; Apollod. III 6, 2 и 4). Затем под стенами Фив Амфиарай, ссылаясь на плохие знамения, старается удержать участников от перехода через реку Исмен, являвшуюся последней преградой перед штурмом (Aeschyl. Sept. 378 след.). Битва Этеокла и Полиника. Рельеф погребальной урны из Кьюзи. Известняк, 3 в. до н. э. Сиена, Археологический музей.
Согласно описанию Эсхила («Семеро против Фив»), семеро вождей поклялись разорить до основания город Кадма, совершили жертвоприношения богам Аресу и Фебу, а затем, собравшись у колесницы Адраста и увенчав её (на случай гибели) памятными знаками для родителей, бросили жребий, кому из них к каким воротам вести войско (Aeschyl. Sept. 42–58). «Илиада» рассказывает о доблести Тидея, который отразил во время своего посольства в Фивы напавших на него из засады врагов и всех их, кроме одного, уничтожил (IV 382–399). Характеристика Эсхила существенно отличается от обрисовки героев в эпосе; в «Семерых против Фив» общей для всех аргосских вождей, кроме Амфиарая, чертой является их надменность, кичливость, готовность взять Фивы даже вопреки воле богов и самого Зевса. Еврипид в «Финикиянках» описывает вступление в бой и гибель Парфенопея и Капанея, но главное внимание уделяет единоборству братьев Этеокла и Полиника (1377–1424). После безуспешных взаимных атак Этеокл применяет фессалийский приём, т. е. припав на левую ногу, из-под щита смертельно ранит снизу в живот Полиника. Считая врага сражённым насмерть, он начинает снимать с него доспехи, но в этот момент Полиник, собрав последние силы, пронзает мечом грудь брата. Благодаря тому, что фиванский царевич Менекей приносит себя в жертву родному городу (узнав из пророчества, что таким образом он спасёт Фивы от разорения – Eur. Phoen. 904–1018), все вожди, пришедшие под Фивы со своими войсками, погибают, кроме Адраста, которого выносит с поля боя его божественный конь Арейон. Упоённые победой, фиванцы отказываются выдать матерям и жёнам погибших тела их близких, и несчастные женщины обращаются за помощью к Тесею. По одной версии, ему удаётся уладить спор мирным путём, по другой – ему приходится вступить с фиванцами в сражение, чтобы отбить у них тела убитых вождей и похоронить их с подобающими почестями (этот вариант мифа получил разработку в «Просительницах» Еврипида). Особо складывается посмертная судьба Полиника: по приказу ли взявшего власть в свои руки Креонта (так у Софокла в «Антигоне»), по завещанию ли само-
СЕМЬ СПЯЩИХ ОТРОКОВ отрядов. Между тем, как показали раскопки ряда микенских крепостей, они имели не более двух-трёх входных ворот; в Фивах же, по-видимому, была развитая система фортификаций с применением т. н. протейхисмат, т. е. предстенных укреплений с поставленными друг за другом несколькими башнями. Поэтому с учётом внутренних ворот их общее число в Фивах могло доходить до семи.
Семирамида над телом Ары Прекрасного. Картина В. Суренянца. 1899. Ереван, Национальная галерея искусств.
го Этеокла (так у Еврипида в «Финикиянках») новый царь велит бросить его тело без погребения хищным зверям и птицам, и только вмешательство Антигоны заставляет Креонта изменить решение. Новый этап борьбы за Фивы разыгрывается в следующем поколении, когда детям павших вождей (эпигонам) удаётся взять и разорить город. Это событие, согласно преданию, произошло незадолго до начала Троянской войны, и уже в нём проявили себя некоторые будущие участники Троянской войны (Hom. Il. IV 403–410). В основе сказания о С. п. Ф. и последующем взятии Фив лежит воспоминание о военных столкновениях между отдельными царствами микенского времени незадолго до их упадка. Археологические раскопки разрушенной фиванской крепости Кадмеи подтверждают справедливость данных, содержащихся в гомеровском «каталоге кораблей»: среди 28 перечисляемых городов Беотии не названы разорённые к тому времени Фивы, а все упомянутые оказываются способными снарядить в общей сложности всего 50 кораблей (Hom. Il. II 494–510). Главным источником для афинских драматургов 5 в. до н. э. и более поздних авторов послужила не дошедшая до нас эпическая поэма «Фиваида» (7 в. до н. э.) и местные (в т. ч. аттическая) версии мифа. Отсутствие памятников крепостного строительства микенского времени в Фивах способствовало тому, что семь фиванских ворот, о которых говорит предание, представляли себе расположенными по всей окружности городской стены и соответственно делили оба войска на семь
СЕМИРАМИДА (Σεμ%ραμι ), в греческой мифологии дочь сирийской богини Деркето (Luc. De dea syr. XIV 39). Оставленную в горах С. вскормили голуби, воспитали пастухи и взял в жёны сначала советник царя, а потом и сам вавилонский царь Нин. После смерти С. превратилась в голубку (Diod. II 4–20; Гесихий говорит, что С. — по-гречески «горная голубка»). Связь с богиней Деркето и миф о превращении С. – позднее мифологическое обрамление предания о вавилонской царице (некогда рабыне советника царя), в правление которой были построены знаменитые ирригационные (Herodot I 184) и оборонительные (III 155) сооружения. Мифологизация исторической С. (предполагается, что ею была вавилонская царица Шаммурамат, конец 9 в. до н. э.) берёт начало с Ктесия Книдского, греческого врача при дворе Артаксеркса II (конец 5 в. до н. э.). Восходящее к Ктесию (FGH III 688) и Берозу (680) предание о висячих садах С. — одном из семи чудес света не имеет отношения к исторической царице Шаммурамат, так как они были построены только в 6 в. до н. э. Навуходоносором II. Г. Ч. Гусейнов.
СЕМЬ СПЯЩИХ ОТРОКОВ эфесских, по христианской легенде, юноши-христиане из Эфеса: Максимилиан, Иамвлих, Мартиниан, Иоанн, Дионисий, Ексакустодиан (Константин) и Антонин (западная традиция называет другие имена), заснувшие более чем на 300 лет. Согласно легенде, они укрылись в пещере на горе Селион от преследований римского императора Деция (249–251), пытками и казнями понуждавшего христиан к идолопоклонству. Обнаружив их убежище, Деций приСемь спящих отроков Эфесских. Икона перв. пол. XIX века. Палех. Сокровища ЦАК МПДА.
909
Спас Вседержитель и семь спящих отроков Эфесских. Иконаэнколпион XIV век. Новгород. Медный сплав, литье. Сокровища ЦАК МПДА.
казал завалить камнями вход в пещеру, где спали юноши, предоставив им погибнуть от голода. Но при благочестивом императоре Феодосии Р (408–450) они проснулись, и чудо их пробуждения способствовало укреплению веры в воскресение плоти (средневековые авторы, сообразуясь с хронологией правления императоров, сокращают срок сна до 193 или 187 лет). Примечательно, что спящие юноши как бы выпадают из времени и, пробудившись, становятся живым символом перехода от эпохи гонений на христианство ко времени торжества его: историческая длительность замещается вневременной единократностью чуда (ср. аналогичный мотив в Талмуде: легенда о Хони, спавшем с момента разрушения Иерусалимского храма до конца вавилонского пленения). Уже в 5 в. легенда о С. С. о. широко распространилась в Малой Азии и Сирии (наиболее раннее упоминание — у агиографа начала 5 в. Иоанна Колоба). На Западе легенда известна с 6 в. (её сообщает, в частности, Григорий Турский, опирающийся на сирийский источник), но особую популярность она приобретает во времена крестовых походов (тогда же появляется много литературных переложений сказания, напр. в «Золотой легенде» Иакова Ворагинского). Благодаря восточному происхождению легенда проникает и в мусульманский мир (см. Асхаб ал-кахф). О. Е. Нестерова.
СЕПА, Сеп (sp), в египетской мифологии бог — покровитель умерших. Священное животное С. — тысяченожка. Центр его культа — Гелиополь, С. отождествлялся с Осирисом. Р. Р.
СЕРАПИС, Сарапис (Σεραπι , Σ ραπι ), один из богов эллинистического мира. Культ С. как бога столицы Египта Александрии был введён основателем династии Птолемеев в Египте Птолемеем I Сотером (правил в 305–283 до н. э.) при содействии египетского жреца Манефона и афинянина жреческого рода Тимофея. Новое божество было создано для сближения египетского и греческого населения Египта на религиозной почве, однако почитание его распространилось преимущественно в греко-римской, а не египетской среде. В образе и имени С. были соединены популярные египетские боги Осирис и Апис (первоначально произносилось Осара-
910
СЕРАФИМЫ
пис). Подобно Апису и Осирису, он являлся богом плодородия, был связан с загробным культом, считался богом мёртвых (и поэтому отождествлялся древними греками с Аидом). С. был объявлен повелителем стихий и явлений природы, ему были приданы функции водного божества, владыки наводнений (в этом качестве он сближался с Посейдоном, изображения С. помещали на носах кораблей) и бога солнца (что повлекло его отождествление с Аполлоном). Отождествляли С. и с Зевсом. С. почитался как спаситель от несчастий, предсказатель будущего, целитель больных [в этой функции он близок Имхотепу (в древнегреческом произношении Имутесу), верховному сановнику фараона Джосера и строителю его пирамиды (28 в. до н. э.), обожествлённому как мудрец и врачеватель и отождествлённому греками с Асклепием]. Иконография С. чужда египетской традиции и напоминает образы Плутона и Зевса. Его изображали человеком средних лет в греческом одеянии, с пышной причёской и бородой, на голове — корзина, наполненная плодами. Р. И. Рубинштейн.
СЕРАФИМЫ (евр. seraphim, «огненные», «пламенеющие», от корня srp co значением «гореть», «сжигать», «обжигать»), в иудаистической и христианской мифологиях ангелы, особо приближённые к престолу бога и его прославляющие. Их описание содержится в ветхозаветной Книге пророка Исайи (Ис. 6, 2–3): «у каждого из них по шести крыл; двумя закрывал каждый лицо своё, и двумя закрывал ноги свои, двумя летал...». Один из С. очищает уста пророка, коснувшись их горящим углем, который он берёт клещами с жертвенника, и этим приготовляет его к служению (6, 6–7). Этот образ составил один из распространённых сюжетов христианской иконографии. В русской литературе сюжет использован в стихотворении А. С. Пушкина «Пророк». Подобно херувимам, С. отражают древнейшие ближневосточные представления о крылатых сверхъестественных сущест-
Слева – Серафим. Фрагмент фрески «Страшный суд» П. Каваллини. Ок. 1293. Рим, церковь Санта Чечилия ин Трастевера в Риме. Справа – Серафим. Фрагмент фрески Феофана Грека. 1378. Новгород, церковь Спаса Преображения на Ильине.
вах с охранительными функциями. Этимологическая связь С. (в их близости богу) с огнём, пыланием осложняется их ассоциацией со змеями, также, в свою очередь, многообразно связываемыми с огнём и обозначаемыми (Чис. 21) тем же словом (в т. ч. Медный змей), более того – с крылатыми драконами (Ис. 14, 29; 30, 6). Древневавилонская параллель к С. – шестикрылый демон, в каждой руке держащий по змее (изображение на рельефе, найденном в Тель-Халафе, Северная Сирия). «Книга Еноха», насыщенная описаниями ангельских чинов, помещает С. вместе с херувимами на шестое небо и передаёт их в ведение архангела Гавриила. В христианской традиции, по классификации Псевдо-Дионисия Ареопагита (5 – нач. 6 вв.), С. — первый чин, составляющий вместе с херувимами и престолами первую триаду, характеризуемую непосредственной близостью к богу. См. Девять чинов ангельских.
Слева – Серапис. Римская копия с греческого оригинала 4 в. до н. э. из Серапиума в Александрии. Рим, Ватиканские музеи. Справа – Серапис. Александрия, Музей греко-римских древностей.
СЁРДЕН, в мон-кхмерской мифологии культурный герой ма, срэ и других народов на юге Вьетнама. Научившись от солнца, спустившегося на землю, изготовлять топоры, лесные ножи, арбалеты, он передал людям это мастерство. Обучив первое поколение людей, С. поднялся на небо. Он и разместил созвездия так, чтобы по форме их расположения люди умели делать нужные вещи. Плеяды воспринимались, например, как ступа и женщины, обрушивающие в ней рис, созвездие Девы – как плуг, Большая Медведица – как лодка, и т. д. Потомки С. – народы ма и срэ. В одном из вариантов мифа С., обиженный тем, что у него нет отца (его мать – дочь солнца, забеременела от жвачки-бетеля), целится из арбалета в солнце. Солнце уговорило его уйти на запад. Я. Ч.
СЕРЕДИНА МИРА, одна из категорий моделирования пространства в большинстве мифологических систем. Самой распространённой репрезентацией С. м. является древо мировое, однако С. м. представляется также в виде очага (и огня вообще), колодца, алтаря, жертвенного столба, царского трона, солнца или иного астрономического тела, почитаемого в качестве божества, а также некоторых сакрализованных предметов, связываемых с идеей центра, таких, например, как омфал Дельфийского храма — пуп земли. Через эти объекты проходит мировая ось (axis mundi). В мифологической модели мира категория середины дробится, поскольку каждый сакрализованный мезокосм (страна, город, дом и т. д.) имеет свой особый центр, для каждого конкретного ритуала — единственный, и в то же время выступающий в качестве ипостаси «космической середины», мировой оси. Центр изоморфного космосу дома — очаг (или иногда столб, подпирающий крышу), около которого и совершаются домашние обряды (так, у римлян и индейцев обведение жениха и невесты вокруг очага — центральный элемент свадебного ритуала). Однако центр города или деревни — как правило, уже не очаг, но храм с алтарём главного местного божества; и для участников свадьбы, вслед за этим отправляющих какой-либо общинный ри-
СЕТ
Серкет. Статуэтка из гробницы фараона Тутанхамона. Ок. 1350 до к. э. Каир, Египетский музей.
туал, домашний очаг как образ центра мира становится неактуальным, зато актуализируется центр общинного мезокосма — храм. Ярким примером такой интерпретации идеи С. м. является греческий культ Гестии, богини священного огня, обычно не антропоморфной, а представляемой именно в качестве жертвенника. Культ Гестии был и домашним, и городским (т. н. «общая Гестия»), и панэллинским («общая Гестия» всех греков находилась в Дельфах, считавшихся «сердцем Эллады» и серединой земли, что отражено во многих мифологических текстах). Кроме того, для греческой космологии с её чётко выраженным геоцентризмом «Гестией богов», абсолютным центром мира, была земля. Необходимо упомянуть также и весьма распространённые пифагорейские представления о «космической Гестии», мировом очаге, вокруг которого вращаются планетные сферы. Частью концепции С. м. являются представления о её гармонизирующей роли во вселенной. Мифологические предметы, ассоциирующиеся с центром мира (алтарь, трон и пр.), и соответствующие мифологические персонажи (Гестия, Аполлон Дельфийский, Один, принёсший себя в жертву на мировом древе, и пр.) или жрецы (пифия в Дельфах, камлающий у дерева шаман) всегда служат источником социальной, культовой, информативной и т. п. регуляции коллектива. Солнце руководит гармонией небесных сфер; Дельфы руководят всей Элладой в области культа, а часто и светского законодательства; шаман устанавливает согласие между миром людей и миром духов; в центре вселенной помещается древнегреческое божество необходимости Ананке, управляющее судьбами; над всеми племенами и народами господствует, по древнекитай-
ским представлениям, император «Срединной империи» (отчасти поэтому так называемой). «Встань в середине корабля», — советует пифия Солону, который собирается дать новые законы афинянам: здесь середина синонимична справедливости, необходимой для законодателя. Середина как гармонизирующий элемент есть источник порядка и чистоты. С другой стороны, центр – не только источник космической гармонии, но и эмбрион вселенной, зародыш мира. Середина как элемент порождающий предстаёт как носитель порядка и чистоты – отсюда представления о срединном местоположении первоначального рая, о постепенной порче вселенной по мере её удаления от центра, отождествление периферии с хаосом, а также идеализация «срединных» категорий, весьма распространённая в архаической (а порой и в современной) моральной философии. Яркий пример такой идеализации — античная концепция «золотой середины», а также некоторые этические теории древнего Китая (о т. н. «срединном пути»). Для древней космографии характерно помещение обитаемого пространства в середине вселенной (средняя земля, эддический Мидгард), кругом же находится область неупорядоченного — на краю земли живут великаны или иные хтонические существа. Вариантом такого деления пространства может считаться распространённое представление о воде, окружающей обитаемую сушу, поскольку вода в большинстве мифологий обычно связана с первоначальным хаосом, некой предвечной субстанцией. Разного рода понятия и категории, связанные с идеей гармонизирующего центра, получили наибольшую разработку именно в античной Греции, где самый термин «середина» был зачастую синонимичен понятию «блага» (напр., в «Политике» Аристотеля). Мифологическая концепция центра является одним из источников эстетики симметрии, весьма распространённой в различных культурах, а также философских осмыслений симметрии. Существует гипотеза (Ж. П. Вернан), что сакрализация пифагорейцами нечётных чисел связана с наличием у них «середины» (остатка после деления на два) и, следовательно, их ролью в выражении или поддержании мировой симметрии. E. Г. Рабинович.
CЕPKET, Ceлкет (srkt), в египетской мифологии богиня – покровительница мёртвых, дочь Ра, помогающая ему поражать врагов. Особенно почиталась в Нижнем Египте. Священное животное С. – скорпион. Изображения С. в виде женщины со скорпионом на голове часто помещали (вместе с изображениями Исиды, Нефтиды и Нейт) на саркофагах и ящиках для каноп. Р. Р.
СЕТ, Сетх, Сутех (sth, swth), в египетской мифологии бог «чужих стран» (пустыни), олицетворение злого начала, убийца Осириса; один из четырёх детей Геба и Нут (Осирис, Исида, Нефтида – она же жена С.). Священными животными С. были свинья («отвращение для богов»), антилопа, окапи (жираф) и др., главным был осёл. С. в пластике и рисунках изображался человеком с тонким длинным туло-
911
Гор (слева) и Сет. Рельеф на постаменте статуи Сенусерта I из Лишта. Ок. 1950 до н. э. Каир, Египетский музей.
вищем и головой осла. Местами первоначального распространения его культа считаются на юге Египта город Омбос (там его впоследствии вытеснил Хнум), на севере – около Гераклеополя – Дельта. В период Древнего царства С. наряду с Гором считался богом – покровителем царской власти, что отражено в «Текстах пирамид» и в титулатуре фараонов II династии (сочетание имён С. и Гора означает «царь»). При гиксосах С. был отождествлён с их богом Ваалом, местом его культа как главного бога стал город Аварис. В начале периода Нового царства имена «Сети» встречаются ещё достаточно часто; эти имена носили фараоны XIX династии: Сети, Сетнахт; С. давался эпитет «могучий». В договоре Рамсеса II с хеттами С. упоминается наряду с хеттскими богами. В период Древнего царства С. приписывалось спасение Ра от змея Апопа (С. пронзил Апопа гарпуном). Вместе с тем С. воплощал и злое начало — как божество пустыни, бог чужеземцев. К именам священных животных, связанных с С., прибавлялись такие эпитеты, как «буря», «ураган», «мятежник», «восстание». Начиная с 8 в. до н. э. эта сущность С. стала единственной. Иногда С. даже называли Апопом. Особое место в мистериях занимает борьба С. и Гора (Гор лишает С. мужского начала, С. вырывает у Гора глаз). В Сет (слева) и Гор коронуют фараона. Рельеф в храме Абу-Симбел.
912
СЕТ
Се-тяньцзюнь. Гравюра из книги «Иллюстрированные записки о поисках духов (трёх религий)». Москва, Библиотека им. В. И. Ленина.
ходе борьбы Исида помогает сыну. Вне Египта С. почитался у ливийцев под именем Аш, на Синайском полуострове как Немти (Анти), хурриты отождествляли его с Тешубом, греки — с Тифоном и считали сыном Геи и Тартара. Р. И. Рубинштейн.
СЕТ, Сет Сам Брам, в мифологии народов банар, седанг и др. на юге Вьетнама герой. Со старшим братом Роком они сыновья небесного божества Глаиха. С. устраняет из жизни всякое зло, чудовищ. Он враждует со своим злым братом Роком, которого в конце концов убивает (у некоторых групп банаров, напротив, положительный герой — Рок). Потомки С. от различных матерей — банары и другие народы. Я. Ч.
СЕ-ТЯНЬЦЗЮНЬ («Се небесный правитель»), в поздней китайской народной мифологии бог планеты Хосин («звезда огня», т. е. Марс). Если судить по его биографии в мифологических источниках, С.т. первоначально был хотя и необычным, но земным человеком и назывался Се Шижун (второе имя – Лэй-син). Его отцом считался Се Энь, а родился он будто бы в период правления танского императора Тай-цзуна (627–649). Рождению С.-т. сопутствовали необычайные явления природы: с неба спустились огненные круги, напоминающие колёса (впоследствии они стали его неотъемлемым атрибутом), озарив провинцию Шаньдун, место его рождения, ярким светом. Се Ши-жун обладал необузданным, раздражительным и вспыльчивым характером, ему чуждо было чувство страха. Став взрослым, он был назначен начальником уезда Шаньинь. На этом посту у него возник конфликт с вышестоящим сановником из Ляодуна. Желая получить от новичка взятку, сановник потребовал от С.-т. преждевременно собрать налоги с жителей уезда Шаньинь и передать их ему. Однако С.-т. подал на него жалобу и сановнику выразили порицание. Когда сановник потребовал от Се Ши-жуна шлем и латы, сделанные С.т. из ртути, тот изготовил и послал ему доспехи из кожи быка с прикреплёнными к ней пластинками из олова, что было насмешкой над чиновником. В следующий
раз вельможа, желая поставить его в трудное положение, предложил правителю провинции поставить С.-т. во главе войск, направляемых против мятежников. Но С.-т. блестяще справился со своей миссией: он разбил мятежников и с триумфом вернулся домой. В награду за доблесть, смелость и честность верховный небесный владыка Юй-ди («Нефритовый государь») после смерти С.-т. присвоил ему титул Ходэ тяньцзюнь, который европейские синологи обычно переводят как «небесный правитель благодетельной планеты Марс», тогда как более правильным является: «небесный правитель, обладающий магической силой огня». С.-т. стал богом (духом) Марса и в храмах, посвященных этой планете, почитался наравне с Чжу-жуном, древнейшим божеством огня. На народных картинах С.-т. обычно изображают в даосском головном уборе, стоящим на огненных колёсах, с золотой плетью или мечом в руке; встречаются изображения, на которых у него три головы (три лица) и три пары рук. H. П. Свистунова.
CЕXMET, Сахмет, Сохмет (shm.t, букв. «могучая»), в египетской мифологии богиня войны и палящего солнца. Священное животное С. – львица. Изображалась в виде женщины с головой львицы. Центр культа С. – Мемфис, её почитание было распространено во всём Египте. С. – дочь Ра (его грозное Око), жена Птаха, мать Нефертума. С. уничтожает врагов Ра и Осириса (Сета, Апопа и др.), в мифе о наказании Ра человеческого рода за грехи она истребляет людей (подробнее см. в ст. Египетская мифология). Вместе с Уто и Нехбет С. охраняет фараона. Находясь рядом с ним во время битвы, она повергает врагов к его ногам. Её вид наводит ужас на противника, а пламя её дыхания уничтожает всё. Обладая магической силой, С. может убить человека, напустить на него болезнь. Вместе с тем С. – богиня-целительница. Она покровительствовала врачам, считавшимся её жрецами. С. очень рано была отождествлена с Тефнут и Хатор, отождествлялась также с богинями Бает, Уто, Мут и со многими богинями-львицами (Менкерот, Мент, Менхит, Шесемтет и др.). Р. Р.
СЕШАТ (sst, женский род от «сеш», «писец»), в египетской мифологии богиня письма. Дочь или сестра (жена) Тота. Изображалась женщиной в шкуре пантеры, накинутой поверх рубашки, с семиконечной звездой на голове. Почитание С. зародилось в Саисе, но центром её культа стал Гермополь. С. – глава «дома жизни», т. е. собрания рукописей, архива, на листьях дерева «шед» (её фетиша) она записывает годы жизни и правления фараона, ведает искусством счёта (главным образом подсчёта военных трофеев, пленных, даров, дани), составлением строительных планов, покровительствует строительным работам. Поскольку день рождения С. праздновался в один день с днём рождения Мафдет, возможно, С. считалась её сестрой-близнецом. С. нередко выступала как ипостась Мафдет, Тефнут, Рат-тауи, Нефтиды. Р. Р.
Сехмет, богиня войны, с солнечным диском и коброй на короне. Египет, храм Ком-Омбо.
Сехмет. Луксор, храм Мут. 1403–1365. Копенгаген, Национальный музей.
СИА (sj), в египетской мифологии богиня познания и мудрости. Изображалась в виде женщины, помещалась справа от Тота. Близко связана с богом Ху — олицетворением божественного слова. Р. Р. Сешати и Гор. Рельеф. Эдфу, храм Гора.
СИ-ВАН-МУ
913
Эритрейская, Дельфийская и Ливийская сибиллы. Фрески Микеланджело на плафоне Сикстинской капеллы. 1508–12. Рим, Ватикан.
СИАКОУ, в мифологии ментавайцев (Западная Индонезия) один из могущественных злых духов, обладающий некоторыми чертами культурного героя и трикстера. В разных мифах бывает или антропоморфным, или териоморфным в облике варана. Он освобождает из бамбукового ствола первых людей и помогает им овладеть навыками земледелия. М. Ч.
СИБИЛЛЫ, сивиллы (Σιβ λλαι), в греческой мифологии пророчицы, прорицательницы, в экстазе предрекающие будущее (обычно бедствия). Имя «С.» (этимология его неясна), по свидетельству Плутарха (De Pyth. orac. – Об оракулах «пифии», 6), впервые встречается у Гераклита. Первоначально С. – собственное имя одной из прорицательниц (Plat. Phaedr. 244 b; Aristoph. Pax 1095, 1116). По традиции первой С., от которой получили своё имя остальные пророчицы, была троянка, дочь Дардана и Несо (Eustath. 266; вариант: дочь Зевса и Ламии, имя которой впервые было дано ливийцами, Paus. X 12, 1). Эти легенды и этимология имени С. позволяют предполагать восточное происхождение мифа, хотя в пифийском рассказе, приводимом Павсанием (X 12, 1–3), С. названа греческим именем Герофила и её происхождение связывается с Аполлоном и музами (Plut. De Pyth. orac. 9). Позднее возникли легенды о странствиях Герофилы по Средиземноморью; она жила в Эрифрах, на Геллеспонте, в Малой Азии — Кларосе и Колофоне, на островах Самос и Делос, в Дельфах, а потом в Троаде, где была похоронена в роще Аполлона Сминфейского (Paus. X 12, 5). В эллинис-
тическое и римское время возникли представления о двух, четырёх и даже десяти С. Этих С. называли по месту их обитания; некоторые С. имели собственные имена, хотя имя Герофилы часто переносилось на С., происходивших из других мест. В Малой Азии обитали фригийская, колофонская, эрифрейская С., на островах Самос и Делос – самосская и делосская, в текстах упоминается также персидская, халдейская, египетская, палестинская С. В Древней Греции наиболее известна была дельфийская С., в Древнем Риме – куманская, тибуртинская (Альбунея) и римская (Кармента). Прорицания С. не были связаны с определённым оракулом или местностью, не ограничивались точным сроком. Известно предсказание С., что спартанка Елена принесёт гибель Трое (Paus. X 12, 2). Считалось, что С. может предсказывать на тысячу лет вперёд, она якобы предсказала извержение Везувия (Plut. De Pyth. orac. 9), указала место битвы, положившей конец независимости Древней Греции. С. покровительствовала бежавшему из разрушенной Трои Энею: она предупредила его о грядущих бедах, помогла ему спуститься в подземное царство, чтобы увидеть умершего отца, и предсказала великое будущее основанному им городу (Verg. Aen. VI 9 след.). В Греции, а затем в Риме мифы о С. переплетаются с мифами об Аполлоне. Куманская С. получила от влюблённого в неё Аполлона дар прорицания, испросила у него долголетие, но, позабыв вымолить себе вечную молодость, через несколько столетий превратилась в высохшую старушку (Ovid. Met. XIV 103–153). Подобно оракулам,
дававшимся пифией, предсказания С. делались обычно в стихотворной форме – гекзаметром. Впоследствии предсказания куманской С. были записаны на пальмовых листьях и составили девять книг – сивиллиных книг (Sav. Verg. Aen. III 444). Куманская С. предложила римскому царю Тарквинию Приску купить у неё эти книги, а когда царь отказался, пророчица сожгла три книги; затем она повторила своё предложение и при вторичном отказе сожгла ещё три книги. Тогда царь по совету авгуров купил уцелевшие книги (Dion. Halic. IV 62). Впоследствии к этим книгам были добавлены прорицания тибуртинской С. и др. Сгоревшие в 83 до н. э. книги были возобновлены при Августе и Тиберии. Сивиллины книги, считавшиеся тайными, хранились особой жреческой коллегией в храме Юпитера Капитолийского, и ими пользовались до 5 в. н. э. Содержание сивиллиных книг представляло собой причудливое смещение греко-римских, этрусских, иудейских и христианских воззрений и верований. М. Н. Ботвинник.
СИВ (др.-исл. Sif), в скандинавской мифологии богиня, обладающая чудесными золотыми волосами (видимо, символ плодородия), жена Тора. Имеется миф о том, как Локи срезал её волосы, а затем по требованию Тора заставил карликов-цвергов, сыновей Ивальди, выковать точно такие же (и они тотчас приросли к её голове, как настоящие). Е. М.
СИ-ВАН-МУ («владычица Запада»), в древнекитайской мифологии женское божество, хозяйка запада, обладательница
Персидская, Куманская и Аппенинская сибиллы. 1, 2 – Фрески Микеланджело на плафоне Сикстинской капеллы. 1508–12. Рим, Ватикан. 3 – Фреска А. Каролиса в Палаццо Говерно в Асколи.
914
СИГУРД
снадобья бессмертия. В архаических мифах С.-в.-м. была, по-видимому, богиней страны мёртвых, которая располагалась на западе. Согласно наиболее древнему описанию (в «Шань хай цзине», «Книга гор и морей», 4–2 вв. до н. э.), С.-в.-м. похожа на человека, но имеет хвост барса и клыки тигра; она любит свистеть, в её растрёпанных волосах торчит заколка – шэн; она ведает небесными карами и пятью наказаниямИ. С.-в.-м. живёт в пещере, пищу ей приносят три синие птицы (см. в ст. Ван-му шичжэ). Согласно комментариям Го Пу (3–4 вв.) к «Шань хай цзину», С.-в.м. считалась также божеством, насылавшим эпидемии, болезни и стихийные бедствия. По «Боу чжи» («Описание всех вещей», 3 в.), С.-в.-м. подвластна жизнь всех людей, кроме мудрецов, святых и даосов (слова, приписываемые Лао-цзы). Согласно древнейшим представлениям о С.-в.-м., она, видимо, была божеством смерти и болезней. По другим мифам, С.в.-м. живёт на горе Куньлунь, где стоит её дворец и имеются висячие сады (сяньпу), по другим — на горе Бай-юйшань; на пути к её жилищу — река Жошуй. Вероятно, образ С.-в.-м. претерпел существенную трансформацию. В некоторых текстах рубежа н. э. её уже изображают красавицей, царицей западной страны [в «Му-тяньцзы чжуань» («Жизнеописание сына неба My»), датировка спорна: 4 в. до н. э. – 4 в. н. э.], которой чжоуский царь Му-ван преподносит шелка, пьёт с ней вино на берегу Яшмового пруда (Яочи), слушает её песни. На каменных плитах входа в Инаньскую гробницу (провинция Шаньдун, не позднее 193 н. э.) С.-в.м. имеет вполне антропоморфный вид; в волосах у неё большая заколка. Она сидит на центральном пике горы. Ниже шагает тигр — дух запада (см. Бай-ху), который как бы представляет зооморфизм С.-в.-м. (ср. черты тигра в облике С.-в.-м. в архаических описаниях), рядом с С.-в.-м. зайцы, толкущие в ступах снадобье бессмертия. Добывание его у С.-в.-м. составило один из сюжетов цикла о стрелке И. Однако из официальных исторических сочинений («Ханьшу», «История Хань» Бань Гу, 1 в. н. э.) видно, что на рубеже н. э. С.-в.м. продолжали почитать как богиню, ведающую небесными карами. В год страшной засухи в Китае (3 до н. э.) в честь С.-в.м. повсюду совершались жертвоприношения, сопровождавшиеся молениями о помощи бедствующим. С превращением примерно на рубеже н. э. даосизма из философской системы в религиозное учение С.-в.-м. становится родившимся из эфира — ци воплощением женского начала — инь (см. Инь и ян), у неё появляется супруг — повелитель востока Дун-ван-гун. Согласно одному преданию, С.-в.-м. встречается с ним один раз в году на крыле гигантской птицы. Так как в соответствии с системой чередования пяти первоэлементов западу соответствует элемент «металл», С.-в.-м. получает второе имя Цзинь-му («матушка металла» или «золотая матушка»). В даосской традиции её называют ещё Гоу Вань-лин или Ян Хуэй. В псевдоисторических повестях Бань Гу (?) «Хань У гуши» («Старинные истории о Ханьском У-ди»), «Хань у нэйчжуань» («Частное жизнео-
писание Ханьского У-ди») описывается приезд С.-в.-м. в гости к императору У-ди (правил в 141–87 до н. э.) в пурпурной колеснице, которой правили небесные феи. Ей прислуживали две синие птицы (прекрасные девы в синих одеждах – в «Частном жизнеописании»). С.-в.-м. подносит У-ди персики бессмертия – паньтао (замена снадобья бессмертия древних мифов). [Возможно, сюжет этот навеян не дошедшими до нас преданиями о приезде С.-в.м. в гости к мифическому государю Шуню, глухое упоминание о котором сохранилось в древних «Чжушу цзинянь» («Бамбуковых анналах»)]. В средневековом даосизме и фольклоре С.-в.-м. — хозяйка своеобразного рая бессмертных (сянь) на горе Куньлунь, где растут персики бессмертия. Бессмертные регулярно съезжаются к ней на торжества. Считалось, что она и её муж хранят списки бессмертных, повелевают ими, награждают или наказывают их за проступки. На средневековых картинах С.-в.м. обычно изображали красивой молодой женщиной в придворном костюме, с заколкой на голове, часто в сопровождении павлина, иногда даже сидящей на павлине; на лубочных картинах (предназначались для сжигания, чтобы помочь умершим в загробном мире) – рядом с её супругом. Её изображения полагалось дарить женщинам к 50-летию. В некоторых областях Китая, например в окрестностях Пекина, крестьяне, гадая о погоде, обычно обращались с просьбой о предсказаниях к С.-в.-м., называя её Ван-му-няннян («владычица-матушка»). Согласно преданию, у С.-в.-м. было 9 сыновей и 24 дочери. Образ С.-в.-м. вошёл в средневековые книжные эпопеи и романы более позднего времени (напр., «Си ю цзи» – «Путешествие на Запад» У Чэн-эня, 16 в.; «Цзинь хуа юань» Ли Жу-чжэня, 19 в.), а также в корейскую и монгольскую литературу. Широко популярен он и в дальневосточной поэзии. Б. Л. Рифтин.
СИГУРД (др.-исл. Sigurdr, от sigr, «победа»), Зигфрид (нем. Siegfried, средневерхненемецкое Sivrit), в германо-скандинавской мифологии и эпосе герой. Подвиги С. воспевает ряд песней «Старшей Эдды» («Пророчество Грипира», «Речи Регина», «Речи Фафнира», «Речи Сигрдривы»), о его гибели рассказывается в «Отрывке песни о Сигурде», «Первой песни о Гудрун», «Краткой песни о Сигурде», «Поездке Брюнхильд в хель» («Старшая Эдда»); о С. повествуют «Младшая Эдда»,
«Сага о Вёльсунгах», «Сага о Тидреке», скандинавские средневековые баллады. Зигфрид – центральный герой первой части немецкой «Песни о нибелунгах» (вторая часть посвящена мести его вдовы Кримхильды за его убийство), упоминается он в средневерхненемецкой эпической поэзии, в «Песни о роговом Зейфриде». Мифы и сказания, составляющие сюжет эпоса, возникли на континенте и лишь впоследствии проникли на север, подвергнувшись там переработке и, возможно, архаизации. Поэтому скандинавские и немецкие эпические произведения дают разные варианты легенды о С., отражающие этапы её формирования в устной традиции в меняющихся культурных и социальных условиях. Между отдельными версиями существуют противоречия, в эддических песнях налицо пробел, восстанавливаемый по другим памятникам. А. Хойслер пытался реконструировать посвященные С. и нибелунгам поэтические произведения, ныне не существующие, но, по его мнению, предшествующие «Песни о нибелунгах»; реконструкция эта гипотетична. Попытки некоторых учёных обнаружить историческую основу сказания (путём идентификации С. с древнегерманским героем Арминием либо с одним из франкских или бургундских королей 6 в. по имени Сигерик, Сигиберт) малоубедительны. Характерной для мифологического героя является уже неясность происхождения С. В большинстве версий он назван сыном Сигмунда, сына Вёльсунга (по англосаксонскому эпосу «Беовульф», именно Сигмунд назван убийцей дракона – подвиг, который в более поздних вариантах легенды приписывается С.), имя же Вёльси – одно из имён Одина. Но в «Речах Фафнира» С. на вопрос поверженного им чудовища, чей он сын, отвечает: «Я зверь благородный, был я всю жизнь сыном без матери; нет и отца, как у людей, всегда одинок я». Правда, затем он признаётся, что его отец Сигмунд, однако, как показал Е. М. Мелетинский, исследовавший обширный сравнительный материал, в заявлении С. о своём одиночестве и безродности допустимо видеть реликт представлений о богатыре-родоначальнике, «первом человеке» (о С.-найдёныше, приплывшем по волнам в стеклянном сосуде, повествует и «Сага о Тидреке»). С этим согласуется и главный подвиг С. – умерщвление дракона Фафнира: этот подвиг можно трактовать как акт культурного героя, одолевающего силы хаоса. О. Хёфлер, который
Подвиги Сигурда. Фрагмент рунического камня 11 в. из Упланда (Швеция).
СИДЕАК ПАРУДЖАР связывает сказание о С. с культовыми новогодними играми, известными у разных народов мира, видит в борьбе С. с драконом героико-мифический символ исторического события – битвы германцев во главе с Арминием против римлян в Тевтобургском лесу (9 н. э.). Прежде чем убить Фафнира, С. воспитывался у сказочного колдуна-кузнеца Регина, брата дракона (тема, типичная для архаического эпоса), и Регин выковал ему меч Грам, которым С. рассек его наковальню. Регин подстрекает С. убить Фафнира, зарясь на клад, которым тот обладал (этот клад достался Фафниру после убийства им собственного отца Хрейдмара, а последний получил его от асов в качестве выкупа за убитого ими сына Хрейдмара Отра; асы же добыли эти сокровища у карлика Андвари, причём тот наложил на золото проклятье: оно погубит всякого, кто будет им владеть; таким образом, магическое средство изобилия – сокровища карликов и богов – превращается в роковое богатство, приносящее несчастье его обладателям). Когда кровь Фафнира попала С. на язык, ему стали понятны речи птиц и от них он узнал о замысле Регина умертвить его, после чего С. убивает и Регина, добывает сокровища Фафнира из его логова и едет на вершину Хиндарфьялль, где лежит окружённая огненными щитами и усыплённая Одином валькирия Сигрдрива, наказанная Одином за то, что даровала победу в битве не тому, кому он предназначил. Пробудив валькирию, С. получает от неё мудрые советы и обручается с нею. Согласно скандинавской версии сказания, С. с помощью Одина мстит сыновьям Хундинга — убийцы его отца Сигмунда. Вследствие лакуны в тексте «Старшей Эдды» следующий подвиг С. — его сватовство к Брюнхильд по поручению короля бургундов Гуннара — известен лишь из более поздних версий («Сага о Вёльсунгах», «Песнь о нибелунгах»), в которых Зигфрид и дракон. Скульптура К. Дауша. 1890. Бремен.
Подвиги Сигурда. Резьба по дереву. Портал церкви 12 в. в Урнесе (Норвегия).
этот сюжет более или менее переработан. В «Саге о Вёльсунгах» Сигрдрива уже отождествлена с Брюнхильд. Хотя С. и Брюнхильд обменялись клятвами верности, он забывает о ней после того, как Гримхильд, мать Гудрун и других Гьюкунгов (правящего рода бургундов) – Гуннара, Хёгни и Готторма, к которым приехал С. (когда легенда о С. была объединена с легендой о бургундах и тем самым мифический герой был введён в круг исторических или квазиисторических персонажей, – неизвестно), дала испить ему напиток забвения; С. женится на Гудрун и заключает побратимство с Гуннаром и Хёгни. Гуннар сватается к Брюнхильд, но так как та дала клятву выйти замуж только за того, кто одолеет окружающий её чертог огненный вал, а на подобный подвиг оказывается способным лишь С., то С. на время испытания меняется обличьем с Гуннаром и проезжает через огненный вал. Он проводит у Брюнхильд три ночи, положив между нею и собой обнажённый отравленный меч. После свадьбы Гуннара с Брюнхильд С. вспоминает о клятвах, которыми он с нею обменялся. Во время спора между Гудрун и Брюнхильд о том, чей муж более могуч, обман, связанный со сватовством, открывается (Гудрун показывает Брюнхильд её перстень, полученный от С.), и разгневанная Брюнхильд требует от Гуннара убить С. как нарушителя обетов (в «Песни о нибелунгах» эта ссора переосмысляется в категориях вассальной зависимости – Зигфрид изображён вассалом Гунтера=Гуннара). Подстрекаемый женой, честь которой оскорблена, Гуннар решается на убийство С. Хёгни пытается удержать его от этого шага [в «Песни о нибелунгах» Хаген (Хёгни) – убийца Зигфрида], и этот замысел исполняет Готторм, не связанный с С. клятвой побратимства. С. убит, по одной скандинавской версии, в лесу, по другой – в постели, по третьей – на тинге (народном
915
собрании); согласно «Песни о нибелунгах», его убивают в лесу во время охоты. Ф. Р. Шредер считает изначальным мотивом сказания о гибели С. миф об убийстве сына бога демоном, принявшим образ вепря (по некоторым версиям эпоса, С. был убит во время охоты на вепря и убийцы по возвращении домой утверждали, что его умертвил вепрь), при этом Шредер проводит параллель с мифом об Адонисе, также убитом вепрем. В «Песни о нибелунгах» мотивировка убийства Зигфрида усложняется: требование Брюнхильд – не решающая его причина; Зигфрид, продемонстрировавший своими подвигами превосходство над Гунтером (к тому же и сам Зигфрид здесь — нидерландский принц), представляет угрозу для власти бургундов, и Хаген — вассал Гунтера устраняет его. Показательно, что юношеские подвиги С. (борьба с драконом, а также добывание клада и плаща-невидимки) не изображены в «Песни о нибелунгах», но лишь упоминаются в рассказе Хагена при появлении героя при бургундском дворе — сказочное и мифологическое содержание, видимо, представлялось немецкому поэту нач. 13 в. не вполне уместным в рыцарской эпопее. А. Я. Гуревич.
СИДДХИ (др.-инд. siddha, «совершенный»), в индуистской мифологии полубожественные существа, обитающие в воздушном пространстве — Антарикше и отличающиеся чистотой и святостью. Согласно пуранам, число С. доходит до 88 000 и они владеют восемью сверхъестественными свойствами: становиться бесконечно малыми или большими, предельно лёгкими или тяжёлыми, мгновенно перемещаться в любую точку пространства, достигать желаемого силой мысли, подчинять своей воле предметы и время и добиваться верховной власти над миром. П. А. Гринцер.
СИДЕАК ПАРУДЖАР, в мифологии батаков (остров Суматра, Западная Индонезия) богиня, создательница земли. С. П. – дочь Батара Гуру, по другим версиям, – Мула Джади. Отец принуждает её выйти замуж за ящерообразного Туан Рума Ухира, сына Мангалабулана. Под разными предлогами избегая этого брака, С. П. попадает из верхнего мира в безжизненный, покрытый водой срединный мир. Мула Джади бросает ей с неба горсть земли, растревожившую змея Нага Падоху, повелителя нижнего мира и водной стихии. В завязавшейся борьбе С. П. вонзает мечь в Нага Падоху и усмиряет его, после чего заново творит землю из 17 горстей, брошенных ей Мула Джади. Через некоторое время Туан Рума Ухир меняет свой облик на человеческий, спускается на землю и женится на С. П. От их брака рождаются первые люди. С. П. с мужем убивают голубя, сидящего в ветвях мирового древа, и в его желудке находят семена культурных растений (ср. Хаинувеле). По другим версиям, С. П. после акта творения удаляется на луну. В мифе о С. П., подобно большинству мифологий Западной Индонезии, творение оказывается следствием сакрального спора между верхним и нижним мирами. М. А. Чеснов.
916
СИДЫ
СИДЫ (ирл. side), в кельтской (ирландской) мифологии божественные существа, обитавшие под землёй в холмах (также называвшихся С.), в пещерах, расщелинах скал, а иногда на чудесных островах в океане. В ирландской мифологии — множество сюжетов о соперничестве смертных и С., проникновении героев в их мир с целью сватовства или добывания чудесных предметов. С., устройство мира которых напоминало мир людей, сами нередко соперничали друг с другом. В эпоху утверждения христианства в число С. попали как боги, так и сверхъестественные существа более низкого уровня, отличавшиеся от смертных (хотя некоторые С. сами были смертны, но обладали даром долголетия) главным образом преисполненностью магической мудрости. Представления о С. отразились в образе фей более поздней традиции, а также некоторых других сверхъестественных существ фольклора и народных преданий (бретонские корриган, корниканед, корилы, пульпиканы и т. д.; среди этих существ, как и среди С., были персонажи обоего пола). С. В. Шкунаев.
СИЛЕВЕ НАЦАРАТА, в мифологии ниасцев (Западная Индонезия) трикстер, покровительница жречества, супруга Ловаланги. Вначале, не желая выходить замуж, С. Н. устроила землетрясение верхнего мира, но затем, передумав, создала для себя и мужа землю из комочков грязи с собственного тела. Из кольца она сотворила змею, поддерживающую землю (ср. Сидеак Паруджар, Латуре Данэ). Впоследствии С. Н. научила людей делать идолов и поклоняться им. Поведение С. Н. крайне амбивалентно, она помощница людей и богов, но одновременно приносит им вред. Некоторые исследователи рассматривают С. Н. как центральную фигуру ниасского пантеона, выражающую единство противоположных начал Ловаланги и Латуре
Слева – Силен с младенцем Дионисом. Римская мраморная копия. С греческого оригинала скульптора Лисиппа (2-я половина 4 в. до н. э.). Париж, Лувр. Справа – Пьяный Силен. Римская мраморная копия 2 в. С греческого оригинала скульптора Праксителя. Париж, Лувр.
Данэ и целостность мироздания. С. Н. изображается в виде янусообразного двуполого идола Аду Хэрэ. М. А. Чеснов.
СИЛЕНЫ (Σιληνο ), в греческой мифологии демоны плодородия, воплощение стихийных сил природы. Составляют вместе с сатирами (от которых их часто трудно отличить) свиту Диониса. С. миксантропичны, уродливы, курносы, толстогубы, с глазами навыкате, с лошадиным хвостом и копытами. Они славятся задиристым нравом, страстью к вину, ухаживанием за нимфами. Изображаются или в буйном танце с непристойными движениями, или сидящими на осле в полном опьянении, потягивающими вино из меха. В ряде мифов изображаются мудрые С: мудрый С. у Вергилия в полусонном и полу-
Пьяный Силен. Картина А. ван Дейка. 1-я треть 17 в. Дрезден, Картинная галерея.
пьяном виде излагает в песне историю древней космогонии, рождение мира, царство Сатурна, подвиг Прометея, историю гелиад и др. (Verg. Ecl. VI). В Македонии показывали место, именуемое Садами Мидаса, где Мидас поймал С. (Herodot. VIII 138), подмешав вино в воду источника, из которого тот пил (Xenoph. Anab. I 2, 13). Часто отождествляются с сатирами. А. Т.-Г.
СИЛЫ (греч. δυν μει ), в христианских представлениях один из девяти чинов ангельских. Упоминается в Новом завете (Рим. 8, 38). По классификации ПсевдоДионисия Ареопагита (5 – нач. 6 вв.) – пятый чин, составляющий вместе с господствами и властями вторую триаду. СИЛЬВАН (Silvanus, от silva, «лес»), в римской мифологии первоначально бог лесов и дикой природы; отождествлялся с Паном. С. не имел официального культа и был мало известен в период Римской республики. В период империи самый популярный бог плебеев и рабов. Он стал покровителем и даже инициатором культурного земледелия (Serv. Verg. Georg. I 20), хранителем дома, усадьбы, имения и его границ, где ему посвящалась роща (Horat. Ер. II 21), защитником земельных владений от покушений захватчиков, божеством растительности, животных, гор, скал, металлов и вместе с тем могучим верховным богом — «спасителем, борцом, непобедимым, небесным, пантеем», а также человеком (по одной версии, сыном раба и козы, по другой — сыном тускуланки Валерии от кровосмесительной связи с отцом), подобно Гераклу заслужившим апофеоз за труд на благо людей. Чрезвычайно
СИМОН МАГ
Голова Сильвана, увенчанная шишками. Рим, Капитолийские музеи.
многочисленны были культовые коллегии С., имевшие своих жрецов, справлявшие в его честь весенние праздники растительности, воздвигавшие ему святилища, не только за свой счет, но и своим трудом, приносившие ему в дар лесные и садовые участки, фонтаны, сосуды, колонны, статуи бога, изображавшегося в крестьянской одежде, с серпом, плодами, деревом, собакой, козой, змеёй – хранительницей дома. В надписях часто упоминаются посланные С. сны, видения. Его благодарили за исцеление, удачу, освобождение от рабства, от него ждали награды в загробной жизни за честную трудовую жизнь, символизировавшуюся уровнем и угломером, также иногда фигурировавшими в дарах С. Противостоя богам официального пантеона, он как бы воплощал протест народа и рабов против морали и культуры высших классов. Последние же причисляли С. к «черни земных богов», трактовали его как мятежника, врага богов небесных, как низкую материю, «отброс всех элементов» (Serv. Verg. Aen. VIII 601). Культ С. был широко распространён в западных провинциях, где с ним отождествлялись боги сходного характера. В митраизме С. считался душой убитого Митрой быка, поднявшейся на небо и ставшей богом стад. E. M. Штаерман.
СИЛЬВИЙ (Silvius), в римской мифологии первый царь Альба-Лонги, сын Лавинии, родившей его в лесу (отсюда его имя silvius, «лесовик», Dion. Halic. I 70), по другой версии, — сын Аскания (Liv. I 3). Цари Альбы — его потомки — также именовались Сильвиями (Serv. Verg. Aen. VI 762), что, по мнению Дж. Фрейзера, свидетельствует о древнем культе леса и деревьев, связи культа царей с духами растительности. Е. Ш.
СИМ, ХАМ, ИАФЕТ, Шем, Хам, Йeфeт (греч. Σημ, Χ μ, Ιαφεθ; евр. Sem, Ham, Yefet), в ветхозаветных преданиях сыновья Ноя, которые спаслись со своими жёнами в ковчеге во время потопа и от которых затем «населилась вся земля» (Быт. 9, 19). Когда Ной опьянел и лежал обнажённый, Хам насмеялся над ним, Сим же и Иафет проявили сыновнюю поч-
тительность, они не смотрели на отца и прикрыли его одеждой. За это Ной благословил Сима и Иафета, Ханаана же, сына Хама, проклял и обрёк на рабство (9, 20– 27). Талмудические предания объясняют позднее появление на свет С., X., И. (Ною было уже 500 лет – Быт. 5, 32) тем, что, узнав о предстоящем потопе, Ной решил не иметь детей, и лишь получив заверение свыше о спасении своего потомства, женился («Берешит рабба» 23, 4 и др.). В ветхозаветном родословии «сынов Ноевых», именуемом в научной литературе «Таблицей народов» (Быт. 10), перечисляются потомки С., X., И. Они сами, их сыновья и внуки представлены родоначальниками-эпонимами больших языковых и этнических групп народов, отдельных племён, земель, государств: народов Элама, Двуречья, Сирии, евреев и родственных им племён (семитские народы – от эпонима «Сим»); народов Африки, а также ханаанеев (хамитские народы – от эпонима «Хам»); народов, расселившихся к северу от потомков Сима и впоследствии отождествлявшихся с индоевропейскими народами, – «яфетидов». Согласно агаде, С., X., И. получили имена, соответствовавшие будущим свойствам их потомков: «Шем» означает «имя» и «славу», так как сыны Сима призваны прославлять имя божье, «Хам» – «жаркий», так как сыны Хама населяют жаркие страны и обладают пылким характером, «Иафет» – «прекрасный», так как сыны Иафета (его потомками считали и древних греков) одарены способностью ко всем искусствам и владеют прекрасными языками. Сим (в ветхозаветных текстах он – старший сын Ноя, в агаде – младший) выступает в сказаниях как пророк и священник – именно он приносит благодарственную жертву по окончании потопа вместо своего отца, раненного в ковчеге львом («Сангедрин» 1086, «Берешит рабба» 30, 6). Сим же получает от великого ангела Рафаила «Книгу исцелений», по которой затем учились врачи всех народов. Сим отождествляется с Мельхиседеком. При царе Соломоне в храме приносились в жертву 70 тельцов в память С., X., И., дабы между 70 народами, происходящими от них, царил мир (Чис. 29, «Берешит рабба» 56, 16). Иафет отождествлялся впоследствии с титаном Иапетом, отцом Прометея (армянский писатель Мовсес Хоренаци). Д. В. Щедровицкий.
СИМОН МАГ (греч. Σ μων, лат. Simon, от евр. chimon, «бог услышал»), Симон волхв, в христианских преданиях самарийский чародей, антагонист апостола Петра. Согласно «Деяниям апостолов» (8, 9–24), С. м., «выдавая себя за кого-то великого», снискал волхвованием чрезвычайную славу в народе, но проповедь апостола Филиппа поколебала его авторитет и он принял крещение. Из зависти к могуществу апостолов С. м. предлагает пришедшему в Самарию вслед за Филиппом Петру деньги в обмен на апостольское достоинство, но тот проклинает его как помыслившего купить дар божий (отсюда термин «симония» – практика продажи и покупки церковных должностей). О дальнейшей судьбе С. м. повествуют многочис-
917
ленные легенды, касающиеся подвижничества Петра в Риме. В них усугубляется мотив соперничества апостола и чародея (которое подчёркивается совпадением имён Симона=Петра и С. м.). Раз за разом Пётр изобличает волхва, пока не одерживает над ним окончательной победы, утверждая торжество веры над суеверием. Например, существует рассказ о том, как С. м., присвоив себе имя Христа, поместил у входа в своё жилище огромного пса («пёс чёрен» – традиционное обличье «нечистой силы») и угрожал, что тот разорвёт всякого, кто не верит, что он Христос. Пётр молитвой обращает ярость пса против его хозяина (по иной версии, пёс страшным голосом уличает чародея во лжи). В другой раз С. м. объявляет себя бессмертным и в доказательство кладёт голову на плаху, но в последний момент подставляет вместо себя овна, сам же, проведя три дня в укромном месте, с триумфом возвращается ко двору императора. Но и этот обман открыт Петром, и С. м., чувствуя силу соперника, решается имитировать вознесение, чтобы со славой покинуть Рим. По этому случаю на форуме (или на Марсовом поле) воздвигается высокая деревянная башня, с которой С. м. бросается вниз; демоны подхватывают его, но Пётр приказывает им отступиться, и колдун разбивается о камни (ср. значение имени Пётр – «камень»). Мотив самозванства, фальшивого притязания на уподобление Христу присутствует и в самой ранней версии легенды о кончине чародея (впервые зафиксированной у Ипполита, нач. 3 в.), по которой С. м. приказывает зарыть себя заживо в землю, обещая воскреснуть на третий день. Таким образом, С. м. оказывается антагонистом не только апостола, но, в более глубоком смысле, и самого Христа, предтечей самозванца последних времен — антихриста. С. м. выступает также как проповедник доктрины, противостоящей христианской ортодоксии. Ранние церковные писатели (начиная с Юстина Мученика, 2 в.), сообщающие некоторые подробности биографии С. м. (в частности, что он был уроженцем местечка Гитта), называют его основоположником гностицизма (секта Апостол Пётр отвергает Симона волхва, принёсшего деньги. На земле – распростёртая фигура Симона, рядом – опрокинутая мера с рассыпавшимися деньгами. Миниатюра греческой Хлудовской псалтыри. 9 в. Москва, Исторический музей.
918
СИМУРГ
«симониан»). Симон отождествлял себя с высшей божественной силой, а странствовавшую с ним блудницу по имени Елена – с космической праматерью Премудростью (София). Стилизованное переложение легенды о С. м. содержится в книге А. М. Ремизова «Подорожье». В иконографии часто разрабатывался мотив неудачного полёта и падения С. м. О. Е. Нестерова.
СИМУРГ (фарси), в иранской мифологии вещая птица. Название восходит к авестийскому обозначению орлоподобной птицы mdrdyo saeno (ср. «Яшт» XIV 41). Иногда С. выступал орудием судьбы («Шахнаме»). По одним источникам, он обладал двумя натурами – хорошей и дурной, по другим (включая «Шахнаме»), было два С. – благой и демонический. Благой С. нашёл в пустыне младенца Заля, отца Рустама, и вскормил его в своём гнезде (универсальный мотив мирового фольклора). Он же исцелил противника зороастризма Рустама и помог ему сразить заговорённой стрелой неуязвимого борца за зороастрийскую веру Исфандияра. Демонического С. убил Исфандияр, который в ранних версиях эпоса, видимо, вообще выступает как противник С. Способность С. исцелять – отголосок древнейшего евразийского мифа об орле, принёсшем на землю побег древа жизни с неба или со священной горы. Отрицательная ипостась С. тоже, видимо, евразийского происхождения (ср., например, великана в орлином обличье Тьяцци скандинавских преданий). Перья С. использовались при гадании и магических действиях (ср. наставления Ахурамазды о магической действенности птичьих перьев, «Яшт» XIV 35). С. – один из наиболее популярных образов в изобразительном искусстве. На войлочном ковре из курганов Пазырыка (5–3 вв. до н. э.) изображена схватка С. со сфинксоподобным существом. Классическим считается изображение С. на золотом сосуде из Копенского чаатаса (8 в. н. э.). Сохранилось множестПтица Симург, несущая Заля. Миниатюра. 1590–1600. Лондон, коллекция Честера Битти.
во изображений С. на полихромных изразцах и миниатюрах 13–14 вв. На сабельных клинках той же эпохи часто воспроизводилась схватка С. с драконом (подразумевалось чудесное покровительство С. владельцу оружия). На миниатюре из рукописи 1493 со списком поэмы Аттара «Беседа птиц» изображён С. (термином «С.» суфийские мистики из окружения Аттара обозначали своё божество), посрамляющий расцветкой оперения павлина и фазана (чем метафорически утверждается превосходство высшего духовного начала над прочими проявлениями бытия). После воцарения династии Сефевидов изображение С. стало эмблемой Ирана наряду с его государственным гербом. К авестийскому mdrdyo saeno восходит также сэнмурв — фантастическое существо с головой и лапами пса, с крыльями и в рыбьей чешуе (что символизировало его господство на земле, в воздухе и воде). Л. A. Лелеков.
СИН, Зуэн, Суин, в аккадской мифологии лунный бог. Соответствует шумерскому Нанне. СИН, Сайин (syn, от аккад. «Суин», «Зуэн»), в йеменской мифологии бог луны, почитавшийся в государстве Хадрамаут, бог-предок, покровитель и владыка страны. Возможно, ипостась Илу; слово «С.», вероятно, заменяло первоначально запретное имя бога. Супругой С. была, по-видимому, богиня Хавл. Хадрамаутское государство обозначалось как «С. и Хавл и ... (имя правителя) и Хадрамаут»; хадрамаутцы назывались «детьми С.». Центральный храм С. Алам находился в столице Хадрамаута Шабве. Священным животным С. был бык, символом – серп луны. A. Г. Л.
СИНГАЛАНГ БУРОНГ, в мифологии ибанов Саравака (Восточная Малайзия) териоморфное божество, покровитель ауспиций. Обычно принимает облик сокола или птицы-носорога. Считается также богом войны и охоты за головами. М. Ч.
СИНДАНСУ, в корейской мифологии священное дерево — алтарь духам, по своим функциям напоминающее древо мировое. В мифе о Тангуне С. находилось на вершине горы Тхэбэксан, и это место назвали «священным градом» или «обителью духов» (синей). Позднее С. стало означать священное место, где совершались обряды с жертвоприношениями духам. С С., видимо, связаны Петушиный лес (Керим) в Кёнджу, Лес небесной границы (Чхонгённим), Лес гульбищ духов (Синюрим), а также столбы в Сотто и священные деревья у алтарей Сонан. Л. К.
СИНТЕОТЛЬ («бог кукурузы»), в мифологии ацтеков божество молодой кукурузы, сын Тласольтеотль, муж Шочикецаль. Изображался в виде юноши с наполненной кукурузными початками сумкой за спиной и палкой-копалкой или початками в руках. В некоторых мифах выступает в женском облике. В древности, до ольмеков, С. почитался у всех жителей Месоамерики под разными именами; ацтеки заимствовали его культ у хуастеков. С. считался покровителем земледельцев и золотых дел мастеров, живших в Шочимилько.
СИН-ТЯНЬ («отрубленная голова»), в древнекитайской мифологии великан. В «Шань хай цзине» («Книга гор и морей») говорится, что С.-т. воевал с Хуан-ди. Хуан-ди отрубил ему голову и закопал у горы Чаньяншань, тогда обезглавленный великан сделал из своих сосцов глаза, из пупа – рот, взял в руки щит и копьё и стал исполнять воинственный танец. Предположение китайского исследователя Юань Кэ об этимологии имени С.-т. основано на начертании знака «тянь» – «небо» на древних гадальных костях и бронзовых сосудах где этот знак напоминает рисунок человечка с большой головой [буквальный перевод этого имени значил бы «отрубленное (наказанное) небо»]. Б. Р.
СИНЬ СИН-ГОУЮАНЬШУАЙ («главнокомандующий Синь Сингоу»), в поздней китайской даосской и народной мифологии один из богов грома, даосская имитация древнекитайского божества грома Лэй-шэня. Согласно преданию, бедный дровосек С. С.-г. из Юнчжоу однажды собирал хворост на горе Шэньлэйшань («гора божественного грома») и на дне глубокого ущелья увидел пять петухов. Он принёс их домой и отдал матери. Когда мать хотела зарезать одного петуха, тот вдруг заговорил человеческим голосом. Петух сказал, что он есть гром, и попросил о снисхождении. Однако мать дровосека не обратила внимания на его слова. Тут раздался удар грома, и старая женщина от страха умерла. Когда С. С.-г. вошёл в дом и нашёл труп матери, он обнял её и зарыдал. Громовый петух хотел убить и С. С.г., но тот загнал петуха в комнату и запер. Гром хотел поразить С. С.-г., но пожалел его за сыновье благочестие. Приняв облик даоса, он дал С. С.-г. 12 «огненных пилюль» и велел проглотить их. И тут облик С. С.-г. стал меняться: его голова вытянулась и на ней образовался клюв, за плечами выросли крылья, а на ногах когти, в левой руке появилось зубило, а в правой — молоток. Под ногами у него оказались пять барабанов [древнекитайское представление о божестве грома связано с удаСинь Син-гоу. Гравюра из книги «Иллюстрированные записки о поисках духов (трёх религий)». Москва, Библиотека им. В. И. Ленина.
СИСИФ
919
Одиссей и сирены. Картина Дж. Ватерхауза. 1891.
рами в барабаны, молоток и зубило – в поздней мифологии атрибуты первопредка Пань-гу, отделившего небо от земли, здесь, возможно, орудия высекания молнии]. По повелению небесного государя Тянь-ди (см. Шан-ди) ему был пожалован титул Лэймэнь Гоу-юаньшуай («главнокомандующий Гоу из управы грома») и поручено вместе с главнокомандующим Би (Би юаньшуай) наблюдать за действиями нечисти и злых духов всех сторон света. Их изображения часто помещались в храмах духа севера Сюань-у. Б. Л. Рифтин.
СИОЦУТИ, Сио-цути-но ками, в японской мифологии бог морских дорог или морских течений. В мифе о братьях Ходэри и Хоори С. помогает Хоори отправиться во владения бога моря для того, чтобы отыскать рыболовный крючок старшего брата. В «Нихонги» фигурирует также в описании восточного похода Дзиммутэнно. Выступает в роли божества – прорицателя, указывающего благоприятные земли и охраняющего морские пути к ним. Е. С.-Г.
СИПАКТЛИ, в мифологии ацтеков чудовище, олицетворение земли, имевшее вид аллигатора или рыбы. Боги-творцы Кецалькоатль и Тескатлипока, изловив С., создали из неё землю. Другое олицетворение земли – Тлальтекутли, имевшее облик полужабы-полуаллигатора, было мужским; по некоторым мифам, С. – жена Тлальтекутли. Р. К.
СИРЕНЫ (Σειρ νε ), в греческой мифологии демонические существа, рождённые рекой Ахелоем и одной из муз: Мельпоме-
ной (Apollod. I 3, 4), Терпсихорой (Apoll. Rhod. IV 893– 896) или дочерью Стеропа (Apollod. I 7, 10). С. миксантропичны по природе, это полуптицы-полуженщины, унаследовавшие от отца дикую стихийность, а от матери-музы – божественный голос. Число их колеблется от двух-трёх до целого множества (Apoll. Rhod. IV 892 след.). Они обитают на скалах острова, усеянных костями и высохшей кожей их жертв, которых С. заманивают пением. С. ублажали некогда богиню Деметру (IV 896–898). Мимо острова С. проплыл Одиссей, привязав себя к мачте корабля и залив воском уши своих товарищей (Hom. Od. XII 166–200). Когда аргонавты плыли мимо острова С., Орфей заглушил их голоса своим пением и игрой на форминге (или лире); один из аргонавтов Бут бросился на их зов в море, но был спасён Афродитой, поселившей его в Лилибее (Apoll. Rhod. IV 900–919). С. сближали с гарпиями и керами; они воспринимались даже как музы иного мира – их изображали на надгробных памятниках. В классической античности дикие хтонические С. превращаются в сладкоголосых мудрых С., каждая из которых сидит на одной из восьми небесных сфер мирового веретена богини Ананке, создавая своим пением величавую гармонию космоса (Plat. R. Р. X 617 b). А. Ф. Лосев.
СИРИН, в средневековой мифологии райская птица-дева, образ которой восходит к древнегреческим сиренам. В русских духовных стихах С., спускаясь из рая на землю, зачаровывают людей своим пением. В западноевропейских легендах С. – Корабль Одиссея и сирены. Фрагмент росписи краснофигурного стамноса. Ок. 475 до н. э. Лондон, Британский музей.
Сирин. Фрагмент картины В. Васнецова «Сирин и Алконост. Птица радости и Птица печали». 1896. Москва, Государственная Третьяковская галерея.
Райская птица Сирин. Лубок. Пер. пол. 19 в. Москва, Государственный Исторический музей.
воплощение несчастной души. В русском искусстве С. и алконост – традиционный изобразительный сюжет (от лубочных картинок до «Песни радости и печали» В. М. Васнецова). В. И., В. Т.
СИРИНГА, Сиринкс (Σ ριγξ), в греческой мифологии нимфа-гамадриада, обитавшая в АркадиИ. С. почитала Артемиду и строго хранила свою девственность. Боги и сатиры не раз преследовали прекрасную С. Однажды С. повстречал Пан и пытался преследовать её, но С. бросилась к реке Ладон и умолила своих сестёр-наяд спасти её. Наяды превратили С. в тростник, который, колеблемый ветром, издавал жалобный звук. Пан сделал из тростника свирель, носящую имя нимфы (греч. συριγξ', «свирель»), больше всего возлюбив этот неприхотливый инструмент (Ovid. Met. I 689–712). В мифе о С. — мотивы древнего оборотничества, трансформированные в поздней античности в жанр метаморфоз, и этиологические мотивы. А. Т.-Г.
СИСИФ, Сизиф (Σ συφο ), в греческой мифологии сын царя эолян Эола и Энареты, внук Эллина, брат Кретея, Афаманта,
920
СИТА
Персефона наблюдает за работой Сисифа. Слева – Аякс. Аттическая чернофигурная амфора. Ок. 530 до н. э. Мюнхен, Музей античного прикладного искусства.
Салмонея и других героев, супруг плеяды Меропы, отец Главка, дед Беллерофонта (Apollod. I 7, 3; I 9, 3; Paus. IX 34, 7). С. считался строителем Эфиры (первоначальное название Коринфа — Hom. Il. VI 153). По одной из версий мифа, власть в Коринфе С. передала Медея (Paus. II 3, 11). Мифы рисуют С. хитрецом, способным обмануть даже богов и вступающим с ними в конфликты. Когда Зевс похитил дочь речного бога Асопа Эгину, С. назвал отцу имя похитителя и указал место, где она была укрыта, и за это потребовал, чтобы Асоп дал воду основанному С. храму и городу (Paus. II 5, 1; Apollod. I 9, 3; III 12, 6). Разгневанный Зевс послал за С. богиню смерти Танатос, но С. не только не пошёл за нею, но, обманув, сумел заковать её в цепи и держал в плену несколько лет, поэтому люди не умирали. Только Apec сумел освободить Танатос, которая первой своей жертвой избрала С. Но и в аиде С. сумел обмануть богов: он оказался единственным умершим, возвратившимся на землю (Theogn. 701 след.). Уходя с Танатос в аид, С. запретил жене совершать после его смерти погребальные обряды и приносить богам жертвы. В аиде С. умолил Персефону разрешить ему вернуться на землю, чтобы наказать жену, нарушившую священные обычаи. Боги отпустили С., но он обманул их и остался среди живых. За ним пришлось посылать Гермеса (Schol. Hom. Il. VI 153). Одна из послегомеровских версий мифа считает С. (а не Лаэрта) отцом Одиссея: Автолик попытался похитить коров С., но был уличён, так как С. тайно пометил своих животных под копытами особым знаком (Hyg. Fab. 201). Чтобы отомстить, С. принял образ жениха дочери Автолика Антиклеи и овладел ею. От этого союза родился Одиссей (Eur. Iphig. A. 524; Soph. Philoct. 417). Традиция рисует С. хитрым стяжателем, презирающим законы богов и людей. Ненавидя своего брата Салмонея, С. замыслил убить его и запросил оракул Аполлона, как это совершить. Оракул ответил,
что Салмонея могут погубить только дети его дочери Тиро, если они родятся от С. Тогда С. стал любовником Тиро, и от этой связи родились близнецы. Предупреждённая оракулом Тиро, чтобы спасти отца, убила своих детей (Hyg. Fab. 60). Кроме того, С. совершал беззаконные набеги на Аттику, нападал на путников и убивал их, придавливая огромным камнем (Schol. Stat. Theb. II 380). За свои преступления С. сурово наказан в аиде. Он должен вкатывать в гору тяжёлый камень, который, достигая вершины, срывается вниз, так что всю работу надо начинать сначала (Hom. Od. XI 593 след.). Это наказание символизирует тщетность попыток С. одержать верх над богами. С. считался основателем Истмийских игр, учреждённых им в честь племянника Меликерта, тело которого он нашёл на берегу близ Коринфа и похоронил (Paus. II 1, 3; Hyg. Fab. 273). В Коринфе существовали культ и святилище С. (Diod. XX 103; Strab. VIII 6, 21). Образ С., хитрого, корыстолюбивого героя, отражает представления греков о жителях крупнейшего торгового центра материковой Греции — Коринфа. Другая традиция (не дошедшая трагедия Крития) рисует С. героем-богоборцем, противостоящим своей изворотливостью произволу богов. Миф о С. нашёл отражение в трагедиях Эсхила, Еврипида, Софокла и в произведениях изобразительного искусства. Сюжет «С. толкает в гору камень» в античном искусстве — на метопе самосского храма Геры, в вазописи, на геммах, саркофагах; в новое время – картины Тициана, Джордано. Наиболее известная интерпретация мифа в литературе — «Миф о С.» А. Камю. М. Н. Ботвинник.
СИТА (др.-инд. Sita, «борозда»), в ведийской мифологии богиня пашни (PB IV 57, 6–7; сутры), в древнеиндийском эпосе «Рамаяна» супруга главного героя Рамы. Согласно «Рамаяне», С. появилась на свет из борозды на вспаханном поле (отсюда её имя) и была удочерена царём Видехи Джанакой (в джайнских «Рамаянах», малайской, кампучийской, тибетской, хотанской и некоторых других версиях сказания о Раме С. – дочь Раваны, покинутая своими родителями). Став женой Рамы, С. ушла вместе с ним в изгнание и была похищена Раваной, который держал её в заточении на Ланке. Разыскивая С., Рама осадил Ланку и убил Равану. Однако прежде чем Рама принял её обратно, С., доказывая свою верность супругу, должна была пройти испытание огнём. По возвращении в Айодхью Рама, узнав, что его подданные продолжают подозревать С. в измене, высылает её в лес. Там она находит себе прибежище у аскета Вальмики, который воспитывает двух её сыновей Кушу и Лаву. Когда сыновья С. выросли, Вальмики возвращает её Раме, но при свидании с Рамой С. по её просьбе поглощает её мать – Земля. В вишнуистской мифологии С. рассматривается как аватара жены Вишну Лакшми. Исходя, однако, из сближения ведийской и эпической С., а также из мифологических реминисценций её образа в «Рамаяне» (обстоятельств её рождения и смерти и др.), можно заключить, что первоначально С. считалась супругой Индры (в частности, в его
ипостаси бога дождя Парджаньи), и тогда в эпическом конфликте Рамы и Раваны из-за С. просматриваются следы ведийского мифа об Индре и Вритре и (шире) — календарной, или земледельческой, мифологии. П. Г.
СИТЯНЬ («западное небо», «страна под западным небом»), в буддийской мифологии в Китае вариант Сукхавати. В С., земле наивысшей радости (Цзилэ), расположенной на крайнем западе, живут люди, избавившиеся от страданий. Страна украшена драгоценностями, с неба идёт дождь из цветов, звучат музыка и пение необыкновенных птиц. Во главе страны стоит будда Амитабха (Амито-фо). Люди обретают перерождение в этой стране за наивысшие благие деяния. Согласно «Сукхавативьюха-сутре», подобные страны есть на севере, востоке, юге и в направлениях верх и низ. Канон изображения С: обширный сонм святых, сидящих вокруг будды Амитабхи и двух его помощников-пуса (бодхисатв) Гуань-инь (Авалокитешвара) и Дашичжи (Махастханапрабха); перед буддой пруд с лотосами, вокруг которого разгуливают птицы, играет оркестр и пляшут танцоры. Представление о С. является вульгаризированным вариантом буддизма с обожествлением будды Амитабхи (амитоизм). Учение о нирване, достигаемой в результате благих деяний в бесконечной цепи перерождений, заменяется новым рождением в сонме святых в С., где человек остаётся неопределённо долго, испытывая постоянное блаженство и ожидая своего вхождения в нирвану. Некоторые ответвления школы Счастливой страны вообще отождествляют С. и нирвану. С. приобретает черты рая, где вечно пребывают в блаженстве те, кто заслужил это своими благими деяниями. Сложные дисциплинарные положения буддизма замещаются простыми молитвами, в основном призываниями будды Амитабхи (Намо Амито-фо). Удостоившиеся пребывания в С. могут предварительно проходить очищение от мирской грязи с помощью заключения на некоторый срок в бутоне лотоса — символа чистоты, не загрязняеРама и Сита в лесу. Миниатюра. 1780. Кангра.
СЙАВАРШАН мой мирской скверной. В храмах, особенно часто ламаистских, постоянно встречаются живописные композиции и панорамы со скульптурными группами, изображающие С. Амитабха нередко именуется также Ситянь-цзяочжу («наставник и повелитель в С.»). Л. H. Меньшиков.
СИУАКОАТЛЬ («женщина-змея»), Тонацин («наша мать»), одно из древнейших божеств в мифологии индейцев Центральной Америки, у ацтеков — богиня земли, деторождения и войны, мать Мишкоатля. Изображается в виде молодой женщины с ребёнком на руках или в белой одежде, с черепом вместо головы, вооружённая копьеметалкой и щитом; иногда двухголовой. С. — покровительница повивальных бабок, повелительница сиуатетео — духов женщин, умерших при первых родах. Культ С. был особенно популярен в ипостаси Тонацин. Р. К.
СИФ (евр. Seth, греч. Σηθ, этимология неясна), в ветхозаветной традиции третий сын Адама и Евы, от которого происходят все народы (Быт. 4, 25–5). В Библии и послебиблейской иудаистической литературе С. появляется только эпизодически, но в гностической и апокрифической литературе занимает значительное место. Книга Бытия (4, 25) содержит народную этимологию имени С. от глагола syt, «ставить», «основывать» («... и назвала его С., ибо (сказала): положил мне бог семя другое вместо Авеля, которого убил Каин»). С выражением «семя другое», вероятно, связано имя Аллогенес (греч. Αλλογεν , «инакородный»), часто применяемое в гностической литературе к С. Комментарий этого выражения («Она поняла, что это семя из другого места. И кто это? Это царь мессия») попал в «Берешит рабба» 23 из гностической среды, где С. обычно рассматривается как мессия. Некоторые из гностических сект называли себя «дети» или «облик С.», что соответствует, вероятно, сетианам, о которых сообщают отцы церкви. Иосиф Флавий в «Иудейских древностях» (I 71) сообщает легенду, согласно которой С. и его потомки, открывшие науку астрологии, знали от Адама, что человечество будет истреблено дважды; потопом и огнём; поэтому они оставили свое знание написанным на двух стелах: одна — из камня, который может пережить потоп, другая — из кирпича, способного выдержать огонь. Представление о трёх стелах, контаминированное с неоплатонической концепцией троичности природы бога, лежит, вероятно, в основе названия коптского текста «Три стелы С.». Другой коптский текст «Откровение Адама его сыну С.», также представляющий собой изложение гностического учения, начинается с рассказа Адама о том, как явившиеся ему трое приказали «проснуться от сна смерти» и послушать об эоне и семени человека, которому принадлежит жизнь и который произойдёт от Адама и Евы. В разных апокрифических книгах об Адаме рассказывается, как после убийства Авеля Каином Адам не приближался в течение 130 лет к своей жене. Явившийся после этого ангел сообщил ему, что у них с Евой родится сын, который будет иметь многочисленное потом-
ство, которому, однако, не следует смешаться с семенем Каина. Из апокрифической литературы известна история соблазнения сыновей С. дочерьми Каина (см. в ст. Каин). В апокрифах об Адаме повествуется, как С. по просьбе умирающего Адама отправился вместе с Евой в Эдем просить для отца «масло жизни» от «древа милосердия». В армян. книге «Слово Адама С.» излагается миф о том, как С., услышав от отца историю «грехопадения», постился 40 дней. Явившийся по завершении поста ангел вручил ему «ветвь радости». С. принёс её Адаму, который, прозрев, узнал в ней ветвь от древа познания добра и зла. Другой апокрифический сюжет повествует о том, как оплакивающая Адама Ева призвала С. смотреть чудесное видение: вознесение души Адама и ангелов, молящих бога о прощении сотворенного им. С., отвечая на вопросы Евы, растолковывал ей происходящее. Затем снизошел сон и на Еву, и С., единственному из смертных, было предоставлено видеть величие божьего творения. Во многих апокрифических книгах говорится, что С., подобно Авелю, был пастырем овец. Некоторые тексты сообщают, что С. передал сыну Эношу (Еносу) историю Адама и Евы. В мандейском пантеоне С. [мандейск. Sitil, имя подогнано под трехсогласный арамейский корень stl, «сажать» (растение), так как Шитил — посаженная душа («мана»)] занимает одно из центральных мест. Он — архетип духовно непорочной человеческой души, иногда — сама религия. Он встречает души на их пути к крещению и учит их об истинных свидетельствах жертвоприношения. А. А. Папазян.
СИХИРТЯ, сиртя, в самодийской мифологии (у ненцев) антропоморфные существа маленького роста, живущие под землёй. Некогда С. жили на земле, в подземном мире они владеют стадами мамонтов («земляных оленей»), а выходя на поверхность, избегают встреч с людьми. Иногда отождествлялись с русской чудью. Существует предположение, что в образе С. отражены воспоминания ненцев о досамодийском населении тундры. Аналогичный С. образ известен также энцам: сиите. Е. X.
СИ-ХЭ, в древнекитайской мифологии возница солнц. В «Шань хай цзине» («Книге гор и морей», 4–2 вв. до н. э.) говорится: «Среди сладких источников есть страна Си-хэ, там живёт женщина Си-хэ, там солнца омываются в сладком источнике. Си-хэ – жена Ди-цзюня, которая родила 10 солнц». По древним представлениям, С.-х. по очереди вывозила своих детей-солнц на небо в колеснице, запряжённой шестёркой драконов. Б. Р.
СИ-ШЭНЬ («бог радости», «дух радости»), в китайской народной мифологии божество радости, наслаждения; покровитель бракосочетания. Одно из первых упоминаний о С.-ш. в «И чжуань» («Комментарии к "Книге перемен"») Лу Цзи (3 в. н. э.). По некоторым поверьям, С.-ш. отождествляется в определённом аспекте с Чжоу-ваном — последним государем династии Шан, прославившимся своим любвеобилием (изображался на древних рель-
921
ефах сидящим на спинах двух коленопреклонённых женщин). С.-ш. имеет облик человека, несущего корзину или (чаще) решето с тремя стрелами из персикового дерева, которыми отгоняли злых духов. Считается также, что С.-ш., как Чжоу-ван, обитает на планете Венера. С.ш. часто включали в свиту бога богатства – цай-шэня и изображали на народных картинах позади бога богатства со свитком бумаги, на котором крупно написан иероглиф «си», «радость». Особый иконографический тип – С.-ш. в зелёном одеянии (цвет весны и растительности, отсюда цвет радости наряду с красным), с иероглифом «радость» в руке или сгребающим с улыбкой золотые и серебряные слитки в большую корзину. Б. Л. Рифтин.
СЙАВАРШАН (авест., «чёрный конь»), Сиявахш, Сиявуш (поздние формы имени), герой иранского эпоса. Сын Кай Кавуса, юный царевич С. был ложно обвинён своей мачехой Судабой, воспылавшей к нему страстью, в покушении на её честь, но опроверг обвинение, пройдя испытание огнём. С. уезжает к туранскому царю Франграсйану (Афрасиабу), который сначала ласково встречает его, выдаёт за него замуж свою дочь Фарангис, но затем коварно убивает (С. был «зарезан, как овца»). За С. мстит его сын Кай Хусроу, победивший Афрасиаба. В «Шахнаме» С. — сторонник прекращения войны между Ираном и Тураном. В мифологических представлениях народов Средней Азии С. нередко воспринимался как умирающее и воскресающее божество, обладающее солярными функциями. С именем С. связывались также постройка волшебного города на головах подвластных ему демонов («Айаткар и джамаспик» 7, 2) и появление чудесного цветка из его пролитой крови. «Кровью С.» назывались смола драконова дерева и выделения разных видов сеИспытание Сиявуша огнем. Миниатюра. 1614. Лондон, Британская библиотека.
922
СКАДИ
Скади. Гравюра из издания «Эдды» 1893. Стокгольм.
мейства лилейных. К С. возводила свою родословную раннесредневековая хорезмийская династия Афригидов, хотя «Яшт» (XIX 71–72), вопреки многочисленным среднеазиатским преданиям, помещает С. в Систан. Этот же текст, а вслед за ним и другие изводы эпоса присваивают С. эпитет «счастливый», видимо, в смысле «сполна отмщённый». Л. А. Лелеков.
СКАДИ (др.-исл. Skadi), в скандинавской мифологии богиня — охотница и лыжница. С. — дочь великана Тьяцци, жена бога Ньёрда. В «Младшей Эдде» рассказывается, что после убийства асами её отца она надела шлем и кольчугу и явилась к асам мстить за него. С. согласилась заключить с ними мир на том условии, что асы рассмешат её (это удаётся сделать Локи; типичный сказочный мотив «несмеяны»; в сказках он является формой брачных испытаний) и дадут ей мужа. С. по условию, выдвинутому асами, выбирает мужа по ногам и указывает на Ньёрда (думая, что перед ней прекрасный Бальдр). В «Саге об Инглингах» упоминается и брак С. с Одином. С. принимает участие в наказании Локи, подвесив над ним ядовитую змею (см. в ст. Локи). Как богиню — лыжницу и охотницу С. сопоставляют с богом-лыжником Уллем. Е. М.
СКАЗКИ И МИФЫ. В архаическом фольклоре различение между мифом и сказкой (С.) трудноустановимо. Выделяемые самими носителями традиции две формы повествования [пыныл и лымныл – у чукчей, хве нохо и хехо – у фон (Бенин), лилиу и кукванебу – у киривна в Меланезии и т. п.] лишь условно соотносятся с мифами и С. Происхождение С. из мифа у большинства исследователей не вызывает сомнения. Архаические С. обнаруживают отчётливую сюжетную связь с первобытными мифами, ритуалами племенными обычаями. Мотивы, характерные для тотемических мифов и особенно мифологических анекдотов о трикстерах, широко отразились в С. о животных. Совершенно
очевидно мифологическое происхождение универсально распространённой волшебной С. о браке с чудесным «тотемным» существом, временно сбросившим звериную оболочку и принявшим человеческий облик (ср. сюжеты АТ 400, 425 и др.): чудесная жена (в более поздних вариантах – муж) дарит своему избраннику удачу в охоте, мёд (если она пчела), богатый урожай и т. п., но покидает его из-за нарушения им какого-либо запрета (не называть по имени, не ругать и т. п.). С. о посещении иных миров для освобождения находящихся там пленниц (AT 301 и др.) аналогичны мифам и легендам о странствованиях шаманов или колдунов за душой больного или умершего. Популярные С. о группе детей, попадающих во власть злого духа, чудовища, людоеда и спасающихся благодаря находчивости одного из них (AT 327 и др.), или об убийстве могучего змея — хтонического демона (AT 300 и др.), воспроизводят мотивы, специфичные для посвятительных обрядов. Важной предпосылкой превращения в С. мифов, имеющих обрядовую основу, являющихся составной частью ритуалов или комментарием к ним (см. Обряды и мифы), был разрыв непосредственной связи этих мифов с ритуальной жизнью племени. Отмена специфических ограничений на рассказывание мифа, допущение в число слушателей и непосвящённых (женщин и детей) влекли за собой невольную установку рассказчика на вымысел, акцентирование развлекательного момента и неизбежно – ослабление веры в достоверность повествования. Из мифов изымается особо священная часть, усиливается внимание к семейным отношениям героев, их ссорам и дракам и т. п. Первоначально строгая достоверность уступает место нестрогой достоверности, что способствует более сознательному и свободному вымыслу. В генезисе С. существенна роль демифологизации времени и места действия, переход от строгой локализации (там, где она имела место) событий к неопределённости сказочного времени и места действия. Отсюда проистекает и демифологизация результата действия, т. е. отсутствие в С. характерного для мифа этиологизма. Если в мифе деяния демиурга (даже если они по своему характеру подобны трюкам мифологического плута), мифологические приобретения имеют коллективное и космическое значение, определяя космогонический процесс (происхождение света, огня, пресной воды и т. д.), то в С. добываемые объекты и достигаемые цели составляют индивидуальное благополучие героя, приобретения которого носят семейно-родовой, социальный характер. Так, герой волшебной С. похищает живую воду для излечения больного отца (напр., в гавайских С. или в С. европейских народов) или добывает огонь с помощью зверей для своего очага (у фон), а персонаж животной С. (заяц или паук) хитростью похищает для себя одного воду из колодца. Этиологический смысл мифа постепенно вытесняется моралью (в С. о животных), стилистическими формулами, намекающими на недостоверность повествования (в волшебных С). Происходит демифологизация и самих героев. Десакрализация
тотемных персонажей при сохранении их зооморфности явилась предпосылкой формирования С. о животных, восходящих к сказаниям о мифологических плутах; главный герой животных С. – зооморфный трикстер, а его проделки – основные структурные элементы сюжета. По мере забвения тотемических верований С. о животных обогащаются бытовыми мотивами. Демифологизация героя волшебной и волшебно-героической С. сопровождается его полной антропоморфизацией и в известной мере идеализацией: у него – божественные родители, чудесное происхождение, иногда сохраняются реликтовые тотемические черты. Однако сказочный герой не имеет изначально магических сил, которыми по самой своей природе обладает герой мифологический. В архаических С. он приобретает эти качества в результате инициации, шаманского искуса, особого покровительства духов. С., ещё в значительной степени сохранившие мифологическую фантастику, например, имеются у северозападных индейцев. В них рассказывается о необычайных испытаниях, которым подвергается сын (или зять) солнца. Это своего рода героические С., но богатырство героя в них носит ещё колдовской, шаманский характер. Будущий зять солнца найден в брюхе щуки, сам может превращаться в щуку, получает помощь от щуки (тотемический мотив); с помощью данного ему некой старухой мешка с ветрами герой тушит насылаемый солнцем огонь, он охотится за дочерьми солнца, принявшими вид коз или птиц, с дочерьми солнца улетает на землю. В процессе демифологизации героя, по-видимому, сыграло свою роль взаимодействие традиций собственно мифологического повествования и всякого рода первобытных быличек-рассказов о встречах в недавнем прошлом с различными злыми или добрыми духами. Центральные персонажи быличек — обыкновенные люди. Демифологизация героя в С. дополняется часто нарочитым выдвижением в качестве героя «не подающего надежд», социально обездоленного, гонимого и униженного представителя семьи, рода, селения. Таковы многочисленные бедные сироты в фольклоре меланезийцев, горных тибетобирманских племён, эскимосов, палеоазиатов, североамериканских индейцев и др. Их обижают сородичи и соседи, а духи становятся на их защиту. Хотя различные признаки «низкого» героя (напр., «неумойка», «незнайка», «дурачок», связанный с золой и очагом) имеют большое значение, восходя к ритуально-мифологической семантике (ср. ритуальное значение грязи, золы, лени, безумия, очага и пр.), сознательно маркируется именно его социальная обездоленность. Если С. о сыне или зяте солнца и других «высоких» героях представляют собой архаические аналоги русских волшебных С. об Иване-царевиче, то бедный сиротка – «грязный парень» аналогичен запечникам – младшим братьям, Золушке в европейских С., Иванушке-дурачку. Классическая форма волшебной С. сложилась гораздо позже, чем классическая С. о животных, уже за пределами первобытной культуры; она известна только в
СКАЗКИ И МИФЫ фольклоре цивилизованных народов Европы и Азии и отличается от архаической С. в большей мере, чем последняя от мифа. Её формирование было подготовлено упадком (хотя и неполным) мифологического мировоззрения, превращением конкретно-этнографической фантазии в обобщённо-поэтическую. В архаическом фольклоре сказочная фантастика столь же конкретно этнографична, как и в мифах, основана на конкретных племенных верованиях; в классической волшебной С. она оторвана от них, создаётся достаточно условная поэтическая мифология С. Чудесные существа, например, в русской С. — иные, чем в русской быличке, отражающей сохранившиеся в определённой среде суеверия. Категория волшебного, хотя генетически связана с магическим и сакральным, не тождественна им и специфична для С. (а не для мифа). Сказка поэтизирует не только образы мифических существ (баба-яга, змей, кащей и т. п.), но и сами магические превращения и колдовские действия. Собственно сказочная семантика может быть интерпретирована только исходя из её мифологических истоков. Однако для сказочной семантики, в отличие от мифологической, характерна гегемония социального кода. Фундаментальные мифологические противоположности типа жизнь — смерть в значительной мере оттесняются социальными коллизиями, выступающими в форме внутрисемейных отношений. В архаической С. семейная тема только намечается: сказочная семья в известной мере является символическим обобщением большой семьи, т. е. патриархального объединения полуродового типа, и сюжеты семейных распрей, угнетение падчерицы или нанесение обиды младшему брату имеют имплицитно социальное значение как знаки разложения рода. Мотив младшего брата, по-видимому, косвенно отражает вытеснение архаического минората и развитие семейного неравенства. Образ мачехи мог возникнуть только при условии нарушения эндогамии, т. е. при женитьбе на слишком «далеких» (из чужих племён) невестах. Не случайно мотив мачехи – падчерицы в европейских С. в некоторых устойчивых сюжетах альтернативен мотиву инцестуального преследования дочери отцом – попытки крайнего нарушения экзогамии (запрещающей брак слишком близких родственников). Нарушения норм семейно-брачных отношений (в виде инцеста или, напротив, женитьба на слишком далёких невестах) и взаимных обязательств свойственников оказываются источником серьёзных коллизий и в мифах, приводя к разъединению исконно связанных между собой космических элементов. Их воссоединение требует медиации и медиаторов. В С. те же самые нарушения (ср. лёгкое нарушение брачных запретов в С. о тотемной жене, сбросившей звериную оболочку; похищение царевны в качестве наложницы змеем – слишком далёким женихом; преследование дочери отцом – инцест или падчерицы мачехой – слишком далёкой женой отца и т. п.) рассматриваются со стороны возможных социальных, а не космических последствий. «Правильный» брачный обмен всё больше теряет
коммуникативную функцию (как в палеоазиатских мифах о приключениях детей ворона, заключающих «правильные» браки с существами, персонифицирующими и контролирующими погоду и морской промысел, т. е. с социализированными космическими силами). В С., где речь идёт не о племенном благополучии на космическом фоне, а о личном счастье на фоне социальном, брак «низкого» героя с царевной (или «низкой» героини с царевичем), сопровождающийся повышением социального статуса героя, представляет собой своеобразный чудесный выход для индивида из социальной коллизии [в классической С. встречается чудесное рождение героя как форма его идеализации, но чаще «высокое» происхождение имеет социальные формы (царевич)]. Свадьба выступает как средство преодоления фундаментальных противоречий, выявляемых на уровне сказочной семьи, и осуществляет медиацию в оппозиции «низкий» — «высокий». В архаических С. тема женитьбы периферийна; семейные отношения выступают иногда как средство достижения хозяйственных успехов, магических предметов и т. п. При переходе от архаической к классической волшебной С. средство и цель как бы меняются местами. Даже в С. о добывании диковинок поиски пера жар-птицы, живой воды и т. п. – только прелюдия к свадьбе царевны; в других же С. чудесные предметы выступают всегда лишь как средство, обеспечивающее в конечном счёте счастливый брак. Женитьба сохраняет медиативную функцию и в тех редких случаях, когда в С. жених и невеста оба – высокого социального происхождения. В подобных случаях герой нередко сознательно скрывается под маской «низкого» и лишь впоследствии обнаруживает своё действительное происхождение (как в С. о золотоволосом юноше и др.). В целом для семантики волшебной С. типично сохранение важнейшего мифологического противопоставления свой – чужой (характеризующее отношения героя и его антагониста), которое проецируется на различные плоскости: дом – лес (ребёнок – баба-яга), наше царство – иное царство (молодец – змей), родная семья – неродная семья (падчерица – мачеха) и т. п.; и описание норм семейно-брачных отношений ведётся в плане того же противопоставления: от нормально экзогамного брака с «тотемной» супругой, объединяющего «человеческое» и «звериное», до их предельного нарушения в виде инцеста. В классической волшебной С. успех или неуспех героя уже не является прямым следствием соблюдения им магических предписаний, обретения магических способностей в результате инициации или шаманского искуса, родственных или брачных связей с духами. Чудесные силы вообще как бы отрываются от героя и действуют в значительной мере вместо него. Их благоволение к герою обусловливается соблюдением им определённых, довольно отвлечённых правил поведения, диктующего структуру сказочного поступка, его основной принцип – обязательность положительного ответа на любой вызов, особенно ведущий к действию (даже если он исходит от явно враждебного существа): всякое предписание должно
923
быть выполнено, а всякий запрет нарушен. Эта формальная система поведения, абстрагированная от конкретных обычноправовых норм, специфична для С. Это не исключает того, что поступки героя могут одновременно иметь морально-этическую характеристику (вежливость, доброта, щедрость и т. п.), что также типично для С. Волшебные силы активно помогают герою совершить подвиг, часто действуют вместо него, но в правильном поведении всегда проявляется добрая воля героя (и злая воля ложного героя — в неправильном). Как миф, так и развитая С. имеют единую морфологическую структуру, предстающую как цепь потерь (бед, недостач) неких космических или социальных ценностей и их приобретений, связанных между собой действиями героя (являющихся их результатом). Эти действия – космогонические и культурные деяния демиургов в мифах, проделки трикстеров в С. о животных и испытания героев в волшебных С. – дистрибутивно тождественны (все они – промежуточные звенья между потерей и приобретением). Но миф или архаическая С. выступают как некая метаструктура по отношению к классической волшебной С. В архаической С. цепь потерь и приобретений может состоять из неопределённого числа звеньев и положительный, счастливый финал (приобретение), хотя и встречается чаще, чем отрицательный (потеря), не обязателен. Все звенья более или менее структурно равноценны и достаточно обособлены. В классической волшебной С. отдельные сюжетные звенья обязательно образуют жёсткую иерархическую ступенчатую структуру, в которой одни сказочные ценности — средство для достижения других (аналогично и в классической С. о животных, состоящей из цепи трюков, также, хотя и в меньшей степени, чем в волшебной С., иерархизированных относительно друг друга). Иерархическая структура волшебной С. состоит из двух или чаще трёх основных звеньев — испытаний героя: предварительного (некий даритель контролирует знание героем правил поведения), основного (подвиг, ведущий к ликвидации первоначальной беды или недостачи) и дополнительного (испытание на идентификацию: герой должен доказать, что именно он совершил подвиг, после чего происходит посрамление соперников и самозванцев). Финал классической волшебной С. – непременно счастливый, как правило, – женитьба на царевне и получение полцарства. Таким образом, не только ликвидируется первоначальная беда-недостача, но имеются и дополнительные приобретения, оборачивающиеся наградой герою. Испытания героя в волшебной С. сопоставимы с испытаниями, характерными для посвятительных (инициационных) либо брачных (более поздних) ритуалов в архаическом обществе и соответствующих мифов. Поскольку через инициации и другие переходные (напр., из одного возрастного класса в другой) ритуалы проходит каждый индивид, то С., с её интересом к судьбе личности, широко использует мифологические мотивы, сопряжённые с ритуалами посвятительного типа. Эти мотивы отмечают вехи на пути героя (ряд ис-
924
СКАЛЬСА
пытаний, приобретение магических сил) и становятся символами самой героичности (победа над змеем и т. п.). Так, ряд важнейших символов, мотивов, сюжетов и отчасти общая структура волшебной С. связаны с посвятительными ритуалами (см. исследования В. Я. Проппа, Дж. Кэмпбелла и более ранние — П. Сентива). Однако ритуальным эквивалентом классической формы волшебной С. скорее является свадьба — ритуал более молодой и индивидуализированный по сравнению с инициацией, с которой он отчасти связан генетически; отсюда в какой-то мере справедливо и утверждение, что инициация – ритуальный эквивалент соответствующих типов мифа и архаических форм С., а свадьба – развитой волшебной С. Целый ряд сказочных мотивов и символов – башмачок Золушки, запекание кольца в пирог, ряженье невесты в свиную кожу или кожу старухи (в японской С.), подставная мнимая невеста, бегство невесты или жениха, запрет называть родовое имя молодой жены и т. п. – находит объяснение в брачных обычаях и обрядах многих народов мира и в конечном счёте восходит также к древней ритуально-мифологической семантике. С. сопоставима и со свадебным обрядом в целом, поскольку женитьба на царевне или брак с царевичем является конечной сказочной целью. Отсюда, однако, не следует общий вывод о принципиально ритуальном генезисе волшебной С., поскольку своеобразие сказочной фантастики, саму жанровую форму С. во многом определяют и первобытные фетишистские, тотемические, анимистические, магические представления и сами специфические особенности мифологического мышления, мифологические медиации. На стилистическом уровне важнейшими жанровыми показателями, которые противопоставляют волшебную классическую С. мифу как художественный выСканда-Муруган. 1891. Куала-Лумпур, пещеры Бату.
Сканда (Картикейя). Камень. 8–9 вв. Канаудж.
мысел, являются сказочные традиционные формулы, указывающие на неопределённость времени и места (в зачинах), недостоверность (указание на небылицу через категорию невозможного в концовке) и т. д. Зачины и концовки классической волшебной С. полярно противоположны инициальным формулам (указывающим на мифическое время первотворения: «это было тогда, когда животные ещё были людьми» и т. п.) и финальным формулам этиологического характера архаической С. В то же время прямая речь в С. сохраняет в схематизированном виде некоторые ритуально-магические элементы.
мый как бог войны. Был включён в индуистский пантеон на рубеже новой эры. О рождении С. существует несколько мифов. По одному из них, С. был сыном Агни и Свахи. Соединяясь с Агни, Сваха последовательно принимала облик шести жён великих риши. Соответственно С. родился с шестью головами, двенадцатью руками и ногами (Мбх. III 213–216; «Сканда-пурана» I 27, 44; «Шива-пурана» II 4, 2). Согласно другому мифу, С. был сыном Шивы и Парвати, рождённым ради уничтожения асуры Тараки, которого, по слову Брахмы, не мог убить никто, кроме сына Шивы. При зачатии С. семя Шивы упало в огонь, но бог огня Агни не смог удержать его и бросил в Гангу. Ганга, в свою очередь, отнесла семя на гору Химават, где родившегося мальчика воспитали шесть Криттик – звёзд Плеяды, отчего вторым его именем стало Карттикея (Мбх. IX 43–46; Рам. I 36–37; Мат.-пур. 146, 158; «Шива-пурана» II 4, 1–2). Со временем С. возглавил войско богов, убил Тараку и многих других асуров. В большинстве мифов С. – юноша (ещё одно его имя – Кумара, «мальчик»): он не женат или имеет женой Девасену — олицетворение небесного воинства; ездовое животное (вахана) С. – павлин, а его постоянные атрибуты: копьё, лук и петух, изображённый на его знамени. Культ С. особенно распространён в Южной Индии, где он был отождествлён с дравидским богом войны Муруганом и чтится под именем Субрахманья («Расположенный и к брахманам»). С. считается также богом – покровителем воров. П. А. Гринцер.
СКАНДИНАВСКАЯ МИФОЛОГИЯ, см. в ст. Германо-скандинавская мифология.
E. M. Мелетинский.
СКАЛЬСА (Skalsa), в литовской мифологии рог изобилия, воплощение счастья, процветания (ср. литов. skalsa, «спорость», «спорина», «прибыль», «рост», «обилие», восклицание skalsa! равносильно приветствию «хлеб да соль», ср. также skalse, «спорынья»); согласно источникам 18 в. (М. Преториус и др.) — аналог рим. Cornu Copiae, «рог изобилия». Персонифицированный образ С. как плодородия — урожая принадлежит к кругу персонажей типа белорус. спарыш, рус. «спорыш». Преториус описывает особое празднество С., приуроченное к первому урожаю. В. И., В. Т.
СКАМАНДР (Σκ μανδρο ), в греческой мифологии бог одноименной реки на троянской равнине (другое название – Ксанф), связанный с царским родом: он – отец Тевкра, чья дочь Батия стала женой Дардана; дочь С. Каллироя стала женой Троса, а другая дочь Стримо – Лаомедонта (Apollod. III 12, 1–3). В Троянской войне С. сочувствует своим потомкам-троянцам: в негодовании на свирепствующего Ахилла, завалившего реку трупами убитых, С. выходит из берегов и пытается поглотить Ахилла, но вынужден смириться перед Гефестом, направившим на С. вал огня (Hom. Il. XXI 130–138; 211–384). В. Я.
СКАНДА (др.-инд. Skanda, букв. «Излитый»), в индуистской мифологии предводитель войска богов, иногда осмысляе-
СКИЛЛА, Сцилла (Σκ λλη), в греческой мифологии: 1) морское чудовище, подстерегавшее мореходов в пещере, на крутой скале узкого пролива (по другую сторону которого жило другое чудовище Харибда). У С. шесть собачьих голов на шести шеях, зубы в три ряда и двенадцать ног. Скилла. Фрагмент фонтана Нептуна скульптора Д. А. Монторсоли. Мрамор. 1557. Мессина, Национальный музей.
СКИФО-САРМАТСКАЯ МИФОЛОГИЯ
Скилла. Беотийский краснофигурный кратер. 450–425 до н. э. Париж, Лувр.
Она дочь морского божества Форкия или Кратеиды (варианты: Гекаты, Эхидны и т. д.). Мимо С. и Харибды сумел проплыть Одиссей (Hom. Od. XII 85–100, 245–250). По Овидию, С. миксантропична: у неё женское лицо и туловище, опоясанное псами (Ovid. Met. XIII 730–733). Некогда прекрасная дева, она отвергла всех женихов и влюблённого в неё морского бога Главка (XIII 734–737; 900–968), который испросил помощи у волшебницы Кирки. Но влюблённая в Главка Кирка из мести ему превратила С. в чудовище (XIV 1–69); 2) дочь царя Мегары Ниса, влюблённая в царя Миноса, осадившего их город. Она вырвала у отца пурпурный волос, делавший его бессмертным, чтобы предать город Миносу, обещавшему жениться на С. Минос захватил Мегару, но потом утопил С., опасаясь её (Apollod. III 15, 8). По другой версии, С. бросилась в море вслед за отплывающим кораблём Миноса, и, когда превращенный в орла Нис стал преследовать дочь, её тело обросло перьями и она стала птицей (Ovid. Met. VIII 6–152). А. Т.-Г.
СКИРОН (Σκ ρων), в греческой мифологии сын Посейдона (вариант: Пелопса), разбойник. Он убивал путников на дороге между Афинами и Мегарой, сбрасывал их в море, где их пожирала чудовищная черепаха (Apollod. epit. I 1–2). По другому варианту мифа, С. – сын мегарского царя, женившийся на дочери царя Пандиона, когда тот находился в изгнании в Мегаре. С. спорил с Нисом, сыном Пандиона, о власти, которую Эак отдал Нису и его потомкам (Paus. I.39, 6). А. Т.-Г. Тесей и Скирон. Аттический краснофигурный килик из Вульчи. 5 в. до н. э.
СКИФО-САРМАТСКАЯ МИФОЛОГИЯ. Мифология скифов – ираноязычного народа, населявшего в 1-м тыс. до н. э. степи Северного Причерноморья, известна крайне фрагментарно (сообщения античных авторов, иконографические источники). Вследствие этого одни исследователи отрицают существование у скифов развитой мифологии (М. И. Артамонов, Л. А. Ельницкий), другие же, несмотря на скудность данных, видят в скифской мифологии (С. м.) сравнительно развитую стройную систему, поддающуюся изучению (В. И. Абаев, Ж. Дюмезиль и др.). Однако характер источников допускает восстановление лишь сугубо статичной картины. В С. м. выявляются черты значительного сходства с мифологией древнеиранских и (шире) индоиранских народов. Видимо, основной арсенал сюжетов и образов восходит к периоду индоиранского единства. Наиболее вероятно, что складывание С. м. завершилось в первые века 1-го тыс. до н. э., в ходе слияния этнических групп, пришедших в Причерноморье с востока, и местного населения – киммерийцев, которые, наиболее вероятно, также были ираноязычны. Наиболее важным источником по объёму сведений и по степени их достоверности является IV книга «Истории» Геродота, где приведены данные о структуре скифского пантеона (IV 59) и рассказаны две версии т. н. легенды о происхождении скифов (IV 5–10) – единственного скифского мифа, дошедшего до нас в более или менее развёрнутом виде. Ещё одна редакция того же мифа сохранена Диодором Сицилийским (II 43), а фрагменты, восходящие к не сохранившимся его пересказам и содержащие моменты, не отражённые в других версиях, имеются в поэме «Аргонавтика» римского поэта 1 в. Валерия Флакка и в греческой надписи, место находки которой неизвестно (Inscriptiones Graecae XIV № 1293, строки 94-97). Отдельные фрагменты скифских мифов встречаются также в сочинениях Страбона, Плиния Старшего, Элиана и др. Методика использования иконографических материалов для реконструкции С. м. остаётся дискуссионной. Одни исследователи видят в зооморфных образах, преобладающих в скифском искусстве, изображения богов, имеющих звериный облик, другие трактуют их как символы богов, не связанные с представлением об их внешности, третьи полагают, что семантика скиф-
925
ского звериного стиля связана с магией и не имеет прямого отношения к содержанию мифов и к составу пантеона. Более важны антропоморфные изображения, в т. ч. многофигурные сюжетные композиции греческой работы; содержание некоторых из них прямо перекликается с известными фрагментами скифских мифов. В состав пантеона, по данным Геродота, входило семь божеств, что отражает древнюю индоиранскую традицию. На высшей ступени иерархии находится Табити, на средней — Папай и Апи, на низшей – Ойтосир (Гойтосир), Аргимпаса (Артимпаса) и два божества, скифские имена которых Геродотом не названы. Все эти боги отождествлены у Геродота соответственно с Гестией, Зевсом и Геей, Аполлоном, Афродитой Уранией, Гераклом и Аресом. Согласно Геродоту, самое могущественное и многочисленное из скифских племён – т. н. скифы царские – поклонялось и Посейдону, который у них именовался Тагимасад (Тамимасад). Табити рассматривается рядом исследователей (М. И. Артамонов, С. А. Жебелев и др.) как женское божество домашнего очага. Однако её можно трактовать и как божество огня во всех его проявлениях, а её главенство в скифской мифологии – как отражение индоиранской традиции поклонения огню как высшему началу. У скифов существовало представление о множественной природе Табити или о многих её воплощениях: высшей клятвой у них была клятва «царскими Гестиями» (Herodot. IV 68). Табити именовалась «царицей скифов» (IV 127), но происхождение и значение этого «титула» исследователи трактуют по-разному. Несомненна, однако, тесная связь этого божества с сакральным институтом царской власти. Считается, что Табити изображена на золотых бляшках из кургана Чертомлык (рядом с богиней – алтарь с горящим огнём и скиф с сосудом в руке) и на некоторых других памятниках. Божества среднего и отчасти низшего уровня фигурируют и в т. н. легенде о происхождении скифов. Наиболее полно этот миф изложен Геродотом в первой версии. В необитаемой земле, позднее получившей название Скифия, от брака Зевса и дочери Борисфена (Днепра) рождается первый человек – Таргитай. Три его сына становятся родоначальниками различных частей скифского народа: от старшего – Липоксая – происходят авхаты, от среднего – Арпок-
Богиня Табити. Золотые бляшки из кургана Чертомлык. 4 в. до н. э. Ленинград, Эрмитаж.
926
СКИФО-САРМАТСКАЯ МИФОЛОГИЯ
Богиня Апи. Слева – золотые бляшки из кургана Куль-оба, справа – конский налобник из кургана Большая Цимбалка. 4 в. до н. э. Ленинград, Эрмитаж.
сая – катиары и траспии, от младшего – Колаксая – паралаты. При сыновьях Таргитая с неба падают золотые предметы – плуг с ярмом, секира и чаша. При попытке двух старших братьев приблизиться к ним золото воспламеняется, но с приближением младшего огонь гаснет, и Колаксай овладевает священными атрибутами. Это воспринимается как знамение. Колаксай и его потомство становятся владыками Скифии. Колаксай делит Скифию на три царства между своими сыновьями, причём в наибольшем из них хранится священное золото, которому скифские цари ежегодно приносят жертвы. С этими реликвиями связан, согласно Геродоту, какой-то ритуал, воспроизводимый на ежегодном скифском празднике: человек, заснувший с ними под открытым небом, менее чем через год неизбежно умирал. На оставшийся срок жизни ему давалось столько земли, сколько он объезжал за день верхом. По Диодору, супругой Зевса становится рождённая землёй дева, имеющая ниже пояса змеиное тело. Среди потомков их сына Скифа названы братья – Пал и Нап, родоначальники и эпонимы двух ветвей скифов. У Валерия Флакка божество, от которого ведётся мифическая генеалогия, именуется Юпитером, а его супруга характеризуется как нимфа с «полузвериным телом и двумя змеями» и отождествляется с античной Горой. Сын их носит имя Колакс. Иначе излагается этот миф во второй геродотовой и в эпиграфической версиях. Главное действующее лицо, отождествлённое с Гераклом, приходит в Скифию после совершения ряда подвигов. По Геродоту, утомлённый герой засыпает, и в это время у него пропа-
дают лошади. Отправившись на поиски, Геракл обнаруживает пещеру, в которой обитает фантастическое существо – полуженщина-полузмея. Она сообщает, что лошади похищены ею, и соглашается вернуть их лишь при условии, что герой вступит с ней в брачную связь. От этого союза рождаются три сына – Агафирс, Гелон и Скиф, родоначальники одноимённых народов, обитавших в Причерноморье. Геракл, уходя из Скифии, оставляет супруге один из двух своих луков и пояс с прикреплённой к нему чашей и ставит условие, чтобы по достижении сыновьями зрелости они попытались натянуть этот лук и опоясаться этим поясом. Он наказывает сделать владыкой Скифии того, кто сумеет выполнить это задание, и изгнать из страны остальных. Победителем в этом испытании становится младший брат Скиф, от которого ведут свой род скифские цари. Согласно эпиграфической версии, придя в Скифию, Геракл побеждает в борьбе Аракса (божество одноимённой реки, скорее всего – Волги) и вступает в брак с его дочерью Эхидной. От этого брака рождаются Агафирс и Скиф. Зевс-Юпитер, фигурирующий в некоторых редакциях, видимо, тождествен Папаю-Зевсу, входящему в скифский пантеон, тем более что имя Папай большинством исследователей трактуется как «отец», т. е. соответствует той роли прародителя, которую этот персонаж играет в мифической генеалогии. Во второй геродотовой и эпиграфической версиях он не фигурирует, но в известной мере подразумевается, поскольку в главной роли здесь выступает Геракл — согласно античной традиции, сын Зевса. Супруга Папая-Зев-
са в разных версиях мифа характеризуется различно; если суммировать эти данные, то она предстаёт в качестве божества, связанного с земной и водной стихиями, что позволяет отождествить её с богиней Апи. Апи, по Геродоту, — тоже супруга Папая-Зевса и связана с водой (её имя возводится к иранскому корню со значением «вода») и землёй (Геродот отождествляет её с Геей, т. е. Землёй). Видимо, это хтоническое божество, воплощение нижнего мира (что подтверждается её змеевидным обликом), и в то же время порождающая стихия (она — прародительница скифов и тождественна античной Горе). Супруг этой богини Папай должен, видимо, трактоваться как божество неба: брак неба как мужского начала с землёй как началом женским — общеиндоевропейский мифологический мотив. Рождённый от этого союза персонаж, носящий в сохранившихся версиях мифа имена Таргитай, Геракл или Скиф, тождествен, скорее всего, Гераклу, включённому Геродотом в скифский пантеон. Рассказ о его приходе в Скифию, заменяющий в некоторых редакциях повествование о его рождении, трактуется (Б. Н. Граков) как отражение в мифе факта участия в скифском этногенезе пришлого компонента. Существенно, однако, что мотив прихода представлен в наиболее эллинизованных версиях, где скифский персонаж отождествлён с греческим героем и где события скифского мифа включены в контекст биографии последнего. В таких условиях логика повествования требовала замены мотива рождения мотивом прихода извне. В скифской мифологии этот персонаж имеет двойную природу: он и пер-
Олень. Украшение щита из кургана у станицы Костромской. 6 в. до н. э. Ленинград, Эрмитаж.
Парадная секира из Келермесского кургана. 6 в. до н. э. Ленинград, Эрмитаж.
СКИФО-САРМАТСКАЯ МИФОЛОГИЯ
Сцены на электровом сосуде из кургана Куль-оба. 4 в. до н. э. Ленинград, Эрмитаж.
вый человек, и божество, входящее в пантеон. Возможно, акт его рождения трактовался в Скифии как следующая стадия космогенеза: происхождение средней зоны космоса — мира людей, персонификацией которого мог мыслиться этот бог. В некоторых версиях есть указания на мотив борьбы этого персонажа с хтоническими силами (победа над Араксом и др.), т. е. в данном образе ощущаются черты культурного героя. С этим же сюжетом связан, видимо, рассказ Страбона о Геракле, помогающем богине, обитающей в пещере, победить каких-то гигантов (Strab. XI 2, 10). В богине можно узнать супругу скифского Геракла, какой её описывает вторая геродотова версия генеалогического мифа. По данным геродотовой и эпиграфической версий, супруга героя — порождение водной стихии (дочь Аракса), связана с землёй (обитает в пещере) и имеет полузмеиный облик. Её характеристика, таким образом, тождественна харак-
теристике женского персонажа предыдущего поколения скифской мифической генеалогии. Скорее всего, в обеих ролях (матери и супруги Таргитая-Геракла) выступает одна и та же богиня. Видимо, в скифском мифе имелся плохо понятый античными авторами, но присущий иранской мифологии мотив инцеста первого человека с собственной матерью, богиней земли (совершенно тождественна скифской схема зороастрийского мифа о Гайомарте и его матери Спандармат). По скифскому мифу, Таргитай-Геракл — отец трёх или двух сыновей (в версии Флакка этот мотив прямо не выражен, но легко реконструируется). Имена трёх братьев из первой геродотовой версии — Липоксай, Арпоксай и Колаксай — имеют во второй части слова общий элемент, передающий иран. «владыка, царь», а в первой части, согласно наиболее аргументированному толкованию, содержат корни, имеющие значение соответственно «го-
Скифская золотая пектораль, нагрудное украшение. 4 в. до н. э. Из кургана Толстая могила.
927
ра», «глубь» и «солнце». В мифе о трёх братьях, таким образом, моделируется трёхчленная по вертикали структура мира, включающая верхний мир (небо, солнце), нижний мир (земную и водную глубь) и горы как средний, связующий их элемент. Эта структура соотносится с различными трёхчленными структурами, присущими социальной и политической организации скифского общества: с институтом трёх царей, правящих Скифией, с наличием среди жрецов-гадателей трёх главных, с сословно-кастовой стратификацией. «Роды» паралатов, авхатов и катиаров и траспиев, ведущие своё происхождение от трёх братьев, одни исследователи (Э. Бенвенист, Б. Н. Граков и др.) трактуют как различные скифские племена, другие (Ж. Дюмезиль, Э. А. Грантовский) — как социальные категории (касты). То же относится к палам и напам в версии Диодора. Соответственно содержанием этой части мифа является этиология либо этноплеменной, либо сословнокастовой структуры скифского общества. Мотив ритуального испытания братьев при первом толковании призван обосновать политическое господство одного из племён, при втором — социальную иерархию
Бог Папай. Бронзовое навершие. 4–3 вв. до н. э. Киев, Исторический музей.
скифского общества, близкую той, которая известна у других индоиранских народов. Фигурирующие в испытании священные атрибуты соотносятся с этими социальными категориями: плуг с ярмом символизирует земледельцев и скотоводов, секира — воинов, чаша как инструмент жертвоприношения — жрецов. Испытание, описанное во второй геродотовой версии, носит ярко выраженный «профессиональный» характер, т. е. призвано определить, кто из братьев является представителем военного сословия; имен-
928
СКИФО-САРМАТСКАЯ МИФОЛОГИЯ
Композиции на сосуде из Частых курганов. 4 в. до н. э. Ленинград, Эрмитаж.
но ему вручается власть над Скифией. Поэтому, скорее всего, данная версия повествовала о происхождении сословной иерархии в скифском обществе. Существует гипотеза, что миф об этом испытании представлен на ритуальных сосудах из скифских курганов: на сосуде из Куль-обы изображены последствия попытки каждого из братьев натянуть отцовский лук, а на сосуде из Частых курганов — вручение младшему из сыновей отцовского лука как символа власти и изгнание двух старших. Имеется в источниках и указание на цветовой символизм социальных групп (связь белого цвета со жречеством, красного — с воинами). Ежегодный праздник, связанный с почитанием упавших с неба атрибутов, прежде всего, по-видимому, подчёркивал богоданный характер царской власти и социальной организации скифов. Возведение в эллинизованных
версиях мифа к трём (двум) братьям трёх (двух) неродственных народов следует, скорее всего, трактовать как следствие греческой обработки. У Валерия Флакка упоминается сражение между Колаксом и Апром, тождественными, видимо, Колаксаю и Арпоксаю из рассказа Геродота, и гибель Колакса. Это служит косвенным указанием на существование в скифском мифе мотива борьбы между соперничающими братьями и убийства победителямладшего. (Можно полагать, что этот мотив представлен, например, на гребне из кургана Солоха.) Об остальных божествах скифского пантеона известно очень мало. Имя Ойтосир (Гойтосир) не имеет общепринятой иранской этимологии. Единственное основание для интерпретации этого персонажа – отождествление его с Аполлоном – заставляет большинство исследователей видеть в нём солярное божество. Что касается Аргимпасы (Артимпасы), то исследователи, принимающие второе из приведённых чтений её имени, отождествляют её с иранской Арти (X. Нюберг, В. И. Абаев). По данным античных авторов, с культом этой богини связан институт скифских женоподобных гадателей-энареев (Herodot. I 105 и IV 67). Скифское имя божества, отождествлённого Геродотом с эллинским Аресом, не известно, но имеются более или менее подробные сведения о форме его культа. Геродот (IV 62) описывает посвященные ему огромные алтарижертвенники из хвороста. На вершине алтаря водружался старинный железный меч-акинак, служивший символом божества. Ему ежегодно приносили в жертву лошадей, рогатый скот и каждого сотого пленника. Это явно военное божество. Почитаемый только скифами царскими Тагимасад отождествлён Геродотом с Посейдоном. Не вполне ясно, какая сторона образа эллинского божества послужила причиной для такого отождествления: связь его с морской стихией или его функции покровителя коневодства (последняя значительно ближе к скифскому образу жизни). По Геродоту (IV 101), Скифия имеет форму правильного квадрата, что отражает, видимо, космологические представления, поскольку квадрат есть одна из простейших реализаций идеи организованно-
Золотой гребень из кургана Солоха. 4 в. до н. э. Ленинград, Эрмитаж.
Борьба человека с хищником. Золотая бляха из Астраханской области. Москва, Исторический музей.
го, упорядоченного пространства. Сходные представления присущи древнеиндийским и зороастрийским космологическим представлениям. Южной границей «скифского квадрата» является море, а северной — мифические Рипейские горы, достигающие, по утверждениям некоторых авторов, небес. Все крупные реки Скифии текут с севера на юг, отчего страна мыслится имеющей наклон к югу, от гор к морю. Это представление служит инструментом для согласования горизонтальной и вертикальной космологических моделей путём отождествления понятий верх – горы – север и низ – море – юг. У подножия Рипейских гор обитает справедливейший народ – аргиппеи (Herodot. IV 23), а за горами, у Северного моря – обитель блаженных гипербореев. Пространство получает здесь качественно неоднородную характеристику: северная сторона воспринимается как носительница положительных качеств. Доступ в страну блаженных затруднён тем, что путь туда лежит через области обитания одноглазых людей – аримаспов и стерегущих золото грифов. Мифология сарматов. С 4–3 вв. до н. э. скифов с востока начинают теснить племена сарматов, родственные обитавшим в скифское время за Доном савроматам. По легенде, рассказанной Геродотом (IV 110–117), савроматы произошли от союза юношей из племени скифов царских с амазонками. В этом мотиве принято видеть отражение высокого положения женБронзовое навершие, выполненное в зверином стиле. Из кургана у Ульского аула. 6–5 вв. до н. э. Ленинград, Эрмитаж.
СЛАВЯНСКАЯ МИФОЛОГИЯ
Золотой фалар из Северского кургана. Москва, Исторический музей.
щин в сарматском обществе. К рубежу н. э. сарматы заняли все причерноморские степи. О мифологии этого народа известно ещё меньше, чем о скифской. Краткие указания древних авторов в сочетании с особенностями погребального ритуала позволяют считать, что сарматы, как и скифы, выше всего почитали огонь. Аммиан Марцеллин (XXXI 2, 21) сообщает об аланах, одном из сильнейших и наиболее долго фигурировавших на исторической арене сарматских племён, что они поклоняются Марсу в облике меча, который вонзают в землю. Этот обычай очень близок к культу скифского Ареса. Антропоморфные мотивы в сарматском искусстве крайне редки и не позволяют реконструировать стоящие за ними мифы (напр., найденная в нижнем Поволжье золотая бляха с изображением человека, борющегося с хищником кошачьей породы; по содержанию она близка распространённым у скифов изображениям борьбы Геракла со львом). В некоторых сарматских комплексах найдены изделия среднеазиатских торевтов, украшенные сюжетными композициями, что позволяет предполагать близость верований среднеазиатских народов и сарматов. Таков золотой фалар из кургана у станицы Северской, воспроизводящий мотивы, характерные для античного дионисийского культа и, видимо, как-то реинтерпретированные в сарматосреднеазиатской среде. В эпоху тесных контактов сарматов с античными колониями Причерноморья, прежде всего с Боспорским царством, сюжетные изображения в сарматской культуре встречаются чаще. Они отражают сложившиеся здесь синкретические верования, но стоящая за этими верованиями мифологическая система, нашедшая отражение в этих памятниках, на данном этапе ещё не может быть охарактеризована более или менее полно. Д. С. Раевский.
СЛАВЯНСКАЯ МИФОЛОГИЯ, совокупность мифологических представлений древних славян (праславян) времени их единства (до кон. 1-го тыс. н. э.). По мере расселения славян с праславянской территории (между Вислой и Днепром, прежде всего из области Карпат) по Центральной и Восточной Европе от Эльбы (Лабы) до Днепра и от южных берегов Балтийского моря до севера Балканского полуострова происходила дифференциация С. м. и
обособление локальных вариантов, долго сохранявших основные характеристики общеславянской мифологии. Таковы мифология балтийских славян (западнославянские племена северной части междуречья Эльбы и Одера) и мифология восточных славян (племенные центры — Киев и Новгород). Можно предполагать существование и других вариантов (в частности, южнославянских на Балканах и западнославянских в польско-чешско-моравской области), но сведения о них скудны. Собственно славянские мифологические тексты не сохранились: религиозномифологическая целостность «язычества» была разрушена в период христианизации славян. Возможна лишь реконструкция основных элементов С. м. на базе вторичных письменных, фольклорных и вещественных источников. Главный источник сведений по раннеславянской мифологии — средневековые хроники, анналы, написанные посторонними наблюдателями на немецком или латинском языках (мифология балтийских славян) и славянскими авторами (мифология польских и чешских племён), поучения против язычества («Слова») и летописи (мифология восточных славян). Ценные сведения содержатся в сочинениях византийских писателей (начиная с Прокопия, 6 в.) и географических описаниях средневековых арабских и европейских авторов. Обширный материал по С. м. дают позднейшие фольклорные и этнографические собрания, а также языковые данные (отдельные мотивы, мифологические персонажи и предметы). Все эти данные относятся в основном к эпохам, следовавшим за праславянской, и содержат лишь отдельные фрагменты общеславянской мифологии. Хронологически совпадают с праславянским периодом данные археологии по ритуалам, святилищам (храмы
929
балтийских славян в Арконе, Перынь под Новгородом и др.), отдельные изображения (Збручский идол и др.). Особого рода источник для реконструкции С. м. – сравнительно-историческое сопоставление с другими индоевропейскими мифологическими системами, в первую очередь с мифологией балтийских племён, отличающейся особой архаичностью (см. Балтийская мифология). Это сопоставление позволяет выявить индоевропейские истоки С. м. и целого ряда её персонажей с их именами и атрибутами, в т. ч. основного мифа С. м. о поединке бога грозы с его демоническим противником (см. Перун, Индоевропейская мифология). Индоевропейские параллели позволяют отделить архаические элементы от позднейших инноваций, влияний иранской, германской и других евразийских мифологий, позднее — христианства, заметно трансформировавших С. м. По функциям мифологических персонажей, по характеру их связей с коллективом, по степени индивидуализированного воплощения, по особенностям их временных характеристик и по степени их актуальности для человека внутри С. м. можно выделить несколько уровней. Высший уровень характеризуется наиболее обобщённым типом функций богов (ритуально-юридическая, военная, хозяйственно-природная), их связью с официальным культом (вплоть до раннегосударственных пантеонов). К высшему уровню С. м. относились два праславянских божества, чьи имена достоверно реконструируются как *Perunъ (Перун) и *Velesъ (Велес), а также увязываемый с ними женский персонаж, праславянское имя которого остаётся неясным. Эти божества воплощают военную и хозяйственно-природную функции. Они связаны между собой как участники грозового ми-
Слева – Збручский идол. Камень. 10 в. Краковский музей. Справа – Четыре стороны збручского идола.
930
СЛАВЯНСКАЯ МИФОЛОГИЯ
фа: бог грозы Перун, обитающий на небе, на вершине горы, преследует своего змеевидного врага, живущего внизу, на земле. Причина их распри — похищение Велесом скота, людей, а в некоторых вариантах — жены громовержца. Преследуемый Велес прячется последовательно под деревом, камнем, обращается в человека, коня, корову. Во время поединка с Велесом Перун расщепляет дерево, раскалывает камень, мечет стрелы. Победа завершается дождём, приносящим плодородие. Не исключено, что некоторые из этих мотивов повторяются в связи с другими божествами, выступающими в других, более поздних пантеонах и под другими именами (напр., Свентовит). Знания о полном составе праславянских богов высшего уровня весьма ограниченны, хотя есть основания полагать, что они составляли уже пантеон. Кроме названных богов в него могли входить те божества, чьи имена известны хотя бы в двух разных славянских традициях. Таковы древнерусский Сварог (применительно к огню — Сварожич, т. е. сын Сварога), Zuarasiz y балтийских славян (ср. чеш. и словац. raroz, «сушняк», и румынск. sfarog, «высушенное», позволяющее предполагать южнославянскую форму этого имени). Другой пример – древнерусский Дажьбог и южнославянский Дабог (в сербском фольклоре). Несколько сложнее обстоит дело с названиями типа древнерусских Ярила и Яровит (лат. Gerovitus) y балтийских славян, так как в основе этих имён – старые эпитеты соответствующих божеств. Подобные эпитетообразные наименования, по-видимому, соотносились также с богами праславянского пантеона (например, Мать сыра земля и другие женские божества). К более низкому уровню могли относиться божества, связанные с хозяйственными циклами и сезонными обрядами, а также боги, воплощавшие целостность замкнутых небольших коллективов: Род, Чур у восточных славян и т. п. Возможно, что к этому уровню относилось и большинство женских божеств, обнаруживающих близкие связи с коллективом (Мокошь и др.)» иногда менее антропоморфных, чем боги высшего уровня. Элементы следующего уровня характеризуются наибольшей абстрагированностью функций, что позволяет иногда рассматривать их как персонификацию членов основных противопоставлений; например, Доля, Лихо, Правда, Кривда, Смерть, или соответствующих специализированных функций, например Суд. С обозначением доли, удачи, счастья, вероятно, было связано и общеславянское бог: ср. богатый (имеющий бога, долю) – убогий (не имеющий доли, бога), укр. небог, небога – несчастный, нищий. Слово «бог» входило в имена различных божеств – Дажьбог, Чернобог и др. Славянские данные и свидетельства других наиболее архаичных индоевропейских мифологий позволяют видеть в этих наименованиях отражение древнего слоя мифологических представлений праславян. Многие из этих персонажей выступают в сказочных повествованиях в соответствии со временем бытования сказки и даже с конкретными жизненными ситуациями (напр., Горе-Злосчастье).
С началом мифологизированной исторической традиции связываются герои мифологического эпоса. Они известны лишь по данным отдельных славянских традиций: таковы генеалогические герои Кий, Щек, Хорив у восточных славян, Чех, Лях и Крак у западных славян и др. Тем не менее и для праславянской мифологии правдоподобна реконструкция уровня генеалогических героев. Более древние истоки угадываются в персонажах, выступающих как противники этих героев, например в чудовищах змееобразной природы, поздними вариантами которых можно считать Соловья-Разбойника, Рарога-Рарашека. Возможен праславянский характер мифологического сюжета о князе-оборотне, от рождения наделённом знаком волшебной власти (сербский эпос о Вуке Огненном Змее и восточнославянский эпос о Всеславе). Сказочные персонажи — по-видимому, участники ритуала в их мифологизированном обличье и предводители тех классов существ, которые сами принадлежат к низшему уровню: таковы баба-яга, кощей, чудо-юдо, лесной царь, водяной царь, морской царь. К низшей мифологии относятся разные классы неиндивидуализированной (часто и неантропоморфной) нечисти, духов, животных, связанных со всем мифологическим пространством от дома до леса, болота и т. п.: домовые, лешие, водяные, русалки, вилы, лихорадки, мары, моры, кикиморы, судички у западных славян; из животных — медведь, волк. Человек в его мифологизированной ипостаси соотносится со всеми предыдущими уровнями С. м., особенно в ритуалах: ср. Полазник. Праславянское понятие души, духа (см. также Душа) выделяет человека среди других существ (в частности, животных) и имеет глубокие индоевропейские корни. Универсальным образом, синтезирующим все описанные выше отношения, является у славян (и у многих других народов) древо мировое. В этой функции в славянских фольклорных текстах обычно выступают Вырий, райское дерево, берёза, явор, дуб, сосна, рябина, яблоня. К Западнославянские идолы. Дерево. 1. Альтфрисак. 2. Фишеринзель. 3. Гросс Раден (антропоморфные фигуры с фасада храма). 4. Берен-Любчин (все – ГДР). Конец 1-го – нач. 2-го тыс. н. э.
трём основным частям мирового дерева приурочены разные животные: к ветвям и вершине — птицы (сокол, соловей, птицы мифологического характера, Див и т. п.), а также солнце и луна; к стволу — пчёлы, к корням – хтонические животные (змеи, бобры и т. п.). Всё дерево в целом может сопоставляться с человеком, особенно с женщиной: ср. изображение дерева или женщины между двумя всадниками, птицами и т. п. композиции севернорусских вышивок. С помощью мирового дерева моделируется тройная вертикальная структура мира – три царства: небо, земля и преисподняя, четверичная горизонтальная структура (север, запад, юг, восток, ср. соответствующие четыре ветра), жизнь и смерть (зелёное, цветущее дерево и сухое дерево, дерево в календарных обрядах) и т. п. Мир описывался системой основных содержательных двоичных противопоставлений (бинарных оппозиций), определявших пространственные, временные, социальные и т. п. его характеристики. Дуалистический принцип противопоставления благоприятного – неблагоприятного для коллектива реализовался иногда в мифологических персонажах, наделённых положительными или отрицательными функциями, или в персонифицированных членах оппозиций. Таковы: счастье (доля) – несчастье (недоля). Праславянское обозначение положительного члена этой оппозиции имело смысл «хорошая часть (доля)». Ритуал гадания — выбора между долей и недолей у балтийских славян связан с противопоставлением Белобога и Чернобога — ср. персонификации доброй доли и злой доли (см. Доля), лиха, горя, злосчастия, встречи и невстречи в славянском фольклоре. Жизнь — смерть. В С. м. божество дарует жизнь, плодородие, долголетие — такова богиня Жива у балтийских славян и Род у восточных славян. Но божество может приносить и смерть: мотивы убийства связаны в С. м. с Чернобогом и Перуном [проклятия типа «чтоб тебя Чернобог (или Перун) убил»], может быть, с Триглавом (возможно, он — владыка преисподней), с Перуном, поражающим демонического противника. Воплощениями болезни и смерти были Навь, Марена (Морена), собственно Смерть как фольклорный персонаж и класс низших мифологических существ: мара (мора), змора, кикимора и др. Символы жизни и смерти в С. м. — живая вода и мёртвая вода, древо жизни и спрятанное около него яйцо с кощеевой смертью, море или болото, куда ссылаются смерть и болезни. Чёт — нечет — наиболее абстрактное и формализованное выражение всей серии противопоставлений, элемент метаописания всей С. м. Оно предполагает вычленение благоприятных чётных и неблагоприятных нечётных чисел, например дней недели: четверг связан с Перуном, пятница – с Мокошью, вторник – с Прове (ср. также такие персонификации, как Святой Понедельник, Святая Среда, Святая Пятница). Целостные числовые структуры в С. м. – троичная (три уровня мирового дерева, бог Триглав, ср. роль числа три в фольклоре), четверичная (четырёхголовый Збручский идол, возможное объеди-
СЛАВЯНСКАЯ МИФОЛОГИЯ
Голова божества. Дерево. Янкува (Польша).
нение в одно божество четырёх персонажей мифологии балтийских славян – Яровит, Руевит, Поревит, Поренут и т. д.), седмиричная (семь богов древнерусского пантеона, может быть древнерусский Семаргл), девятиричная и двенадцатиричная (двенадцать как завершение ряда 3–4–7). Несчастливые нечётные числа, половина, дефектность характеризуют отрицательные понятия и персонажи, например число тринадцать, лихо одноглазое. Противопоставление правый — левый лежит в основе древнего мифологизированного права (право, правда, справедливость, правильный и т. п.), гаданий, ритуалов, примет и отражено в персонифицированных образах Правды на небе и Кривды на земле. Противопоставление мужской — женский соотносится с оппозицией правый — левый в свадебных и похоронных ритуалах (где женщины оказываются слева от мужчин). Существенно различие мужских и женских мифологических персонажей по функциям, значимости и количеству: малочисленность женских персонажей в пантеоне, соотношения типа Див – дивы, Род – рожаницы, Суд – суденицы. Особенно значительна роль женского начала в магии, колдовстве. Оппозиция верх — низ в космическом плане трактуется как противопоставление неба и земли, вершины и корней мирового дерева, разных царств, воплощаемых Триглавом, в ритуальном плане реализуется в расположении святилищ Перуна на холме и Велеса в низине. Противопоставление небо – земля (подземное царство) воплощено в приурочении божества к небу, человека к земле. Представления об «отмыкании» неба и земли святым Юрием, богородицей, жаворонком или другим персонажем, создающем благоприятный контакт между небом и землёй, связаны у славян с началом весны. Мать сыра земля — постоянный эпитет высшего женского божества. В преисподней пребывают существа, связанные со смертью (например, русалочкиземляночки), и сами покойники. Противопоставления юг — север, восток — запад в космическом плане описывают пространственную структуру по от-
ношению к солнцу, в ритуальном плане — структуру святилищ, ориентированных по сторонам света, и правила поведения в обрядах; ср. также четыре мифологизированных ветра (иногда персонифицированных — Ветер, Вихорь и т. п.), соотнесённых со сторонами света. В противопоставлении суша – море особое значение имеет море – местопребывание многочисленных отрицательных, преимущественно женских, персонажей; жилище смерти, болезней, куда их отсылают в заговорах. Его воплощения – море, океан-море, морской царь и его двенадцать дочерей, двенадцать лихорадок и т. п. Положительный аспект воплощается в мотивах прихода весны и солнца из-за моря. На указанное противопоставление наслаивается другое: сухой — мокрый (ср. позднее — Илья Сухой и Мокрый, Никола Сухой и Мокрый, сочетание этих признаков в Перуне, боге молнии – огня и дождя). Противопоставление огонь – влага воплощается в мотивах противоборства этих стихий и в таких персонажах, как Огненный Змей (в русских былинах о Волхе Всеславьевиче, в сказках и заговорах, в сербском эпосе о Змее Огненном Волке), Огненная Птица (сказочная жар-птица, словацкая «птица-огневик», птица Страх — Pax в русских заговорах с её иссушающими вихрями и т. п.), Огненная Мария [связана с Громовитым Ильёй в сербских и болгарских песнях, противопоставлена Марии Макрине (от «мокрый») и т. п.]. Особую роль играет «живой огонь» в многочисленных ритуалах, обряды сожжения, возжигания костра и обряды вызывания дождя (пеперуда, додола у южных славян), культ колодцев и т. п. Огонь и вода соединяются в образах Перуна, Купалы, огненной реки и др. Мифологическими воплощениями противопоставления день — ночь являются ночницы, полуночницы и полуденницы, Зори — утренняя, полуденная, вечерняя, полуночная. Конь Свентовита днём — белый, ночью — забрызганный грязью. В противопоставлении весна — зима особое значение имеет Весна, связанная с мифологическими персонажами, воплощающими плодородие, – Ярилой, Костромой, Мореной и т. д., а также с обрядами похорон зимы и отмыкания весны, с рас-
Слева – Четырёхглавое божество. Дерево. 9 в. Волин (Польша).
Справа – Фаллическая статуэтка. Дерево. 11–12 вв. Лепица (Польша).
931
Птицы у мирового древа. Наконечник пояса. Серебро. 8 в. Микульчице (Чехословакия).
тительными и зооморфными символами. Противопоставление солнце – луна воплощается в мифологическом мотиве брачных отношений Солнца и Месяца. Солнечные божества — Сварог, Дажьбог, Хорс и др. Один из наиболее древних общеславянских образов — образ колесасолнца; ср. также образ солнца на вершине мирового дерева и каравай-солнце. Противопоставление белый — чёрный известно и в других вариантах: светлый – тёмный, красный – чёрный. Его воплощение в пантеоне — Белобог и Чернобог; в гаданиях, ритуалах, приметах белый цвет соотносится с положительным началом, чёрный — с отрицательным (ср. различение белой и чёрной магии). Противопоставление близкий — далёкий в С. м. указывает на структуру пространства (по горизонтали) и времени: ср. «свой дом» — «тридевятое царство» в русских сказках, образы пути-дороги, моста, дали, давние и новые времена. Дом — лес — конкретный вариант противопоставления близкий — далёкий и реализация оппозиции свой – чужой; воплощается в образах человека и зверя (напр., медведя), домового и других духов, связанных с различными частями дома и двора, лешего и т. п. Противопоставление старый — молодой подчёркивает различие между зрелостью, максимумом производительных сил и дряхлостью — ср. мифологические пары юноши и старика с плешью в весенних и осенних обрядах, Бадняка и Божича. Особую роль в С. м. играли образы старухи-ведьмы типа бабы-яги и плешивого старика, деда и т. п. С противопоставлением старый — молодой связаны оппозиция предки — потомки и ритуалы поминовения предков, «дедов», а также оппозиции старший — младший, главный — неглавный (ср. роль младшего брата в славянском фольклоре и т. п.). Противопоставление священный – мирской отличает сферу сакрального, наделённую особой силой (ср. корень «свят-», в частности в мифологических именах типа Свентовит, Святогор), от сферы бытовой профанической, лишённой этой силы. Описанный набор элементов С. м. (как ос-
932
СЛАВЯНСКАЯ МИФОЛОГИЯ
новных противопоставлений, так и мифологических персонажей) может реализоваться в текстах разного рода — эпосе, сказках, заговорах, отдельных речениях, относящихся к приметам, проклятиям, и т. п. Такие обряды, как хождение с козой, гонение змей, заклание Ильинского быка, коровья смерть, сожжение скота, завивание бороды (Велесу, Николе или Илье), вызывание дождя, окликание звезды, юрьевские и купальские праздники, позволяют восстановить многие мифологические мотивы и установить связь мифов с обрядами, в которых также реализуются эти мотивы. Для праславянского периода восстанавливаются многочисленные празднества, в частности карнавального типа (ср. Карнавал), связанные с определёнными сезонами и поминанием мёртвых. Совпадение ряда характерных деталей (участие ряженых, фарсовые похороны) наряду с типологическим объяснением делает возможным (в соответствии с гипотезой В. Пизани) возведение этих славянских празднеств к календарным обрядам ряженья и т. п., реконструируемых для общеиндоевропейского периода Ж. Дюмезилем. Уже раннесредневековые латинские
источники описывают фарсовые обряды (в том числе и поминальные) как у западных славян (Козьма Пражский и др.), так и у южных (в 13 в. Димитрий Болгарский описывает русалии и производимые по их случаю театрализованные действа и танцы, характеризуемые как непристойные). В неофициальной народной культуре эти обряды сохраняются до 19–20 вв. во всех славянских традициях: ср. смеховые похороны мифологических существ типа Костромы, Масленицы, Ярилы, Мары и др. у восточных славян (где в сезонных обрядах участвуют и зооморфные символы типа «коровьей смерти»), у чехов (обряд umrlec, моравские весенние обряды на Смертной неделе, когда выносилось чучело Smrtna nedela с исполнением песен, дословно совпадающих с восточнославянскими), у болгар (русалии, Герман и др.). Позднепраславянская мифологическая система эпохи раннегосударственных образований наиболее полно представлена восточнославянской мифологией и мифологией балтийских славян. Ранние сведения о восточнославянской мифологии восходят к летописным источникам. Согласно «Повести временных лет», князь Владимир Святославич совершил попыт-
Древнерусские привески-амулеты. 11–12 вв.
ку создать в 980 общегосударственный языческий пантеон. В Киеве на холме вне княжеского теремного двора были поставлены идолы богов Перуна, Хорса, Дажьбога, Стрибога, Симаргла (Семаргла) и Мокоши. Главными божествами пантеона были громовержец Перун и «скотий бог» Велес (Волос), противостоящие друг другу топографически (идол Перуна на холме, идол Велеса — внизу, возможно, на киевском Подоле), вероятно, по социальной функции (Перун — бог княжеской дружины, Велес – всей остальной Руси). Единственный женский персонаж киевского пантеона – Мокошь – связан с характерными женскими занятиями (особенно с прядением). Другие боги этого пантеона известны меньше, но все они имеют отношение к наиболее общим природным функциям: Стрибог, видимо, был связан с ветрами, Дажьбог и Хорс – с солнцем, Сварог – с огнём. Менее ясен последний бог пантеона Семаргл: некоторые исследователи считают этот персонаж заимствованным из иранской мифологии (см. Симург); другие трактуют его как персонаж, объединяющий все семь богов пантеона. Связи между богами внутри пантеона и их иерархия выявляются при анализе закономерностей перечисления богов в летописных списках: обнаруживается связь Перуна с Велесом, Стрибога с Дажьбогом и Сварогом, периферийное место Семаргла или Мокоши и т. п. Принятие Владимиром христианства в 988 повлекло за собой уничтожение идолов и запрет языческой религии и её обрядов. Тем не менее языческие пережитки сохранялись. Помимо богов, входивших в пантеон, известны и другие мифологические персонажи, о которых обычно сообщают более поздние источники. Одни из них тесно связаны с семейно-родовым культом (Род) или с сезонными обрядами (Ярила, Купала, Кострома), другие известны из менее надёжных источников (Троян, Переплут), третьи вообще являются созданиями т. н. «кабинетной мифологии». Западнославянская мифология известна по нескольким локальным вариантам, относящимся к балтийским славянам, чешским и польским племенам. Наиболее подробны сведения о богах балтийских славян, но и они разрозненны: речь идёт об отдельных божествах, связанных обычно с локальными культами. Возможно, что вся совокупность мифологических персонажей высшего уровня у балтийских славян не была объединена в пантеон (в отличие от восточных славян). Зато относительно богаты сведения западноевропейских хроник о культе богов, чётко пространственное приурочение их (описания культовых центров, храмов, идолов, жрецов, жертвоприношений, гаданий и т. п.). Языческая традиция у балтийских славян была прервана насильственной христианизацией, поэтому не сохранились источники, которые отражали бы продолжение старых верований. Из богов балтийских славян особенно известны: Свентовит, характеризующийся как «первый, или высший из богов», как «бог богов»; он связан с войной и с победами и, кроме того, с гаданиями; Триглав, однажды названный «высшим богом»: как и у Свентовита, его атрибутом был конь, принимавший учас-
СЛАВЯНСКАЯ МИФОЛОГИЯ
Мировое древо. Роспись крышки сундука. Северная Двина. Конец 17 в. Москва, Исторический музей
тие в гаданиях; идол Триглава имел три головы или же находился на главном из трёх холмов, как в Щецине. СварожичРадгост почитался главным богом в своих культовых центрах, в частности в Ретре, и был связан, видимо, с военной функцией и гаданиями. Яровит отождествлялся с Марсом и почитался вместе с тем как бог плодородия. Руевит был также связан с войной (почитался, в частности, в Коренице). Поревит изображался без оружия и имел пятиглавого идола; идол Поренута имел четыре лица и пятое на груди. Чернобог характеризовался как бог, приносящий несчастье (наличие этого имени и таких топонимов, как Чёрный бог и Белый бог у лужицких сербов, позволяет предполагать, что некогда существовал и Белобог); Прове — бог, связанный со священными дубами, дубровами, лесами; Припегала — божество приапического типа (см. Приап), связанное с оргиями; Подага — божество, имевшее храм, и идол в Плуне; Жива — женское божество, связанное с жизненными силами. Как видно из перечня, некоторые боги, наделённые одинаковыми функциями и сходные по описанию, носят разные имена: не исключено, что их следует трактовать как локальные варианты одного и того же праславянского божества. Так, есть основания предполагать, что Свентовит, Триглав, может быть, Радгост восходят к образу Перуна. Вместе с тем, учитывая ярко выраженную многоголовость богов у балтийских славян, можно думать, что некоторые божества объединяются в одногрупповое божество, разные ипостаси которого отражают различные степени производительной силы (напр., Яровит, Руевит, Поревит, Поренут). Наконец, вероятны и случаи резко выраженных противопоставлений: Белобог — Чернобог. Единственный источник сведений о польских богах — «История Польши» Я. Длугоша (3-я четверть 15 в.), где перечисляются несколько теофорных имён, сопровождаемых соответствиями из римской мифологии: Yesza – Юпитер, Lyada – Марс, Dzydzilelya – Венера, Nya – Плутон, Dzewana – Диана, Marzyana – Церера, Pogoda – соразмерность, в частности временная (Temperies), Zywye – Жизнь (Vita). А. Брюкнер, проанализировавший эти польские названия, указал, что многое в списке Длугоша является созданием хрониста и не имеет корней в древней славянской мифологии. Таковы Lyada и Dzy-
dzilelya, чьи имена восходят к песенным рефренам, и т. п.; другие имена принадлежат персонажам низших мифологических уровней; третьи созданы стремлением найти соответствие римскому божеству. Однако есть основания полагать, что, несмотря на многие неточности и вымысел, список Длугоша отражает мифологическую реальность. Прежде всего это относится к Nya (имя, видимо, того же корня, что и русское «навь», «смерть»), Dzewana (ср. польск. dziewa, «дева», «девственница») и особенно Marzyana, мифологическим персонажам, выступавшим в сезонных обрядах. Pogoda и Zywye также заслуживают внимания, особенно если учесть, что им не приведены римские мифологические соответствия. Ряд этих персонажей имеет достаточно надёжные соответствия за пределами польской мифологической традиции. Следующие за Длугошем авторы повторяют его список, а иногда и увеличивают его за счёт новых божеств, надёжность имён которых, однако, невелика (напр., Лель, Полель и Погвизд у Маховского, Похвист у Кромера). Чешские (и тем более словацкие) данные об именах богов столь же разрозненны и нуждаются в критическом отношении. Есть основания считать, что в этой традиции некогда присутствовали мифологические персонажи, продолжающие образы Перуна и Велеса: ср., с одной стороны, чеш. Perun и словац. Parom (в частности, в проклятиях, где в других традициях фигурирует имя Перуна) и, с другой стороны, упоминание демона Veles y писателя 15 в. Ткадлечека в триаде «чёрт – Велес – змей» или выражение «за море, к ВеДракон. Накладная пластина. Кость. Сер. 14 в. Новгород.
933
лесу» в переводе Иисуса Сираха (1561) и др. Некоторые из мифологических имён, встречающиеся в глоссах к старочешскому памятнику «Mater verborum», совпадают с именами из списка Длугоша: Devana (лат. Диана), Morana (Геката), Lada (Венера), а также Zizlila в одном из поздних источников (ср. Dzydzilelya y Длугоша). С именами Прове, Поревит у балтийских славян, вероятно, связано имя мифологического персонажа Porvata, отождествляемого с Прозерпиной. Неплах из Опатовиц (16 в.) упоминает идола Zelu (ср. Zelon более поздних источников), чьё имя, возможно, связано с зеленью, с культом растительности (ср. старочеш. zele, «трава»); ср. также божество Jesen (чеш. jesen, «осень»), отождествляемое с Исидой. Гаек из Либочан (16 в.) сообщает ещё ряд мифологических имён (Klimba, Krosina, Krasatina и др.; ср. Krasopani — старочешское название мифологического существа, возможно, эпитет богини — «Прекрасная госпожа», сопоставимый с названием морской царевны и матери солнца в словацких сказках), которые считаются недостоверными или вымышленными. Тем не менее, даже столь незначительные остатки дают косвенные представления о некоторых аспектах западнославянской мифологии. Разрушение старой мифологической системы шло по нескольким направлениям: одно из них — переход мифологического персонажа с высших уровней на низшие, из круга положительных персонажей в круг отрицательных, что произошло, видимо, с таким мифологическим существом, известным по чешскому и словацкому фольклору, как Рарог, Рарах, Рарашек. Данные о южнославянской мифологии совсем скудны. Рано попав в сферу влияния древних цивилизаций Средиземноморья и ранее других славян приняв христианство, южные славяне утратили почти полностью сведения о былом составе своего пантеона. Достаточно рано возникает идея единого бога; во всяком случае, Прокопий Кесарийский указывая, что славяне поклоняются «всяким другим божествам», приносят жертвы и используют их для гадания, сообщает и о почитании ими единого бога («О войне с готами» III 14). Поскольку в том же источнике есть данные о почитании бога грома, а в топонимике славянских земель к югу от Дуная довольно многочисленны следы имени Перуна и Велеса, можно с уверенностью говорить о культе этих богов и о следах мифа, о поединке громовержца с противником-демоном у южных славян. В славянском переводе хроники Иоанна Малалы имя Зевса заменено именем Перуна («Сын божий Пороуна велика...»); кроме того, отражение этого имени видят в названиях участниц ритуала вызывания дождя на Балканах – болг. пеперуна, папаруна, пеперуда и т. п.; сербохорв. прпоруша, преперуша и др.; названия этого типа проникли к румынам, албанцам и грекам. Другое аналогичное наименование типа додола, дудола, дудулица, дудулейка и т. п., возможно, связано с архаичным эпитетом Перуна. Об образе Велеса косвенно можно судить по описаниям покровителя и защитника скота у сербов — святого Савы, видимо, вобравшего в себя некоторые чер-
934
СЛЕЙПНИР
ты «скотьего бога». Упоминание в словенской сказке колдуньи Мокошки свидетельствует о том, что некогда Мокошь была известна и южным славянам. То же можно сказать и о царе Дабоге из сербской сказки в связи с восточнославянским Дажьбогом. Не исключено, что представления о южнославянской мифологии могут быть расширены при обращении к данным низших уровней мифологической системы и особенно к ритуальной сфере. Введение христианства в славянских землях (с 9 в.) положило конец официальному существованию С. м., сильно разрушив её высшие уровни, персонажи которых стали рассматриваться как отрицательные, если только не были отождествлены с христианскими святыми, как Перун – со святым Ильёй, Велес – со святым Власием, Ярила – со святым Юрием (Георгием) и т. д. Низшие же уровни С. м., как и система общих противопоставлений, оказались гораздо более устойчивыми и создавали сложные сочетания с господствующей христианской религией (т. н. «двоеверие»). Сохранилась прежде всего демонология: вера в лешего (белорус. лешук, пущевик; польск. duch lesny, borowy, укр. лисовик, чеш. lesnoj pan и др.), водяного (польск. topielec, wodnik, чеш. vodnik). У южных славян бытовал сложный мифологический образ вилы (серб.), болг. самовила, самодива, — горных, водяных и воздушных духов. Общеславянский полевой злой дух — полудница, у восточных славян — полевик и др. Многочисленные мифологические образы связывались (особенно у восточных славян) с домашним хозяйством: рус. домовой (с эвфемистическими заменами этого названия: дедко, дедушко, доброхот, доброжил, суседко, хозяин, он, сам и др.), укр. хатний дiдко, белорус. хатник, господар, польск. skrzat, чеш. skritek, skrat, krat. Ср. также духов отдельных дворовых построек – банника, овинника и др. Двойственным было отношение к духам умерших: с одной стороны, почитались покровители семьи — деды, родители, умершие естественной смертью, с другой — считались опасными мертвяки (заложные), умершие преждевременной или насильственной смертью, самоубийцы, утопленники и т. п. К числу предков-покровителей относился Чур, к враждебным мертвецам — упыри, мавки. Сохранялась вера в многочисленных злых духов – злыдней, мару, кикимору, анчутку, нячистиков у белорусов (шешки, цмоки и др.). Болезни олицетворялись с подчёркиванием отдельных их симптомов: Трясея, Огнея, Ледея, Хрипуша и др. (характерны представления о двенадцати лихорадках в русских заговорах, находящие параллели в других индоевропейских традициях). Вместе с тем древние традиции находили отражение в целом ряде таких памятников, в которых при использовании некоторых терминов и ключевых понятий христианской мифологии представлен и комплекс основных категорий С. м. Одним из наиболее характерных жанров у восточных славян являются духовные стихи, по форме и музыкальному исполнению продолжающие общеславянскую традицию пения эпических песен и сюже-
ты С. м. Так, в древнерусской «Голубиной книге» содержатся представления о соотношении человека и вселенной, микро- и макрокосма, соответствующие ведийскому гимну о Пуруше и восходящие к общему с ним индоевропейскому мифу о творении мира из тела человека. К индоевропейским истокам восходит и сюжет спора Правды и Кривды. У западных славян к числу текстов, продолжающих архаичные карнавальные традиции, относились мистериальные фарсы с мифологическими персонажами типа восточнославянского Ярилы, ср. старочешскую мистерию «Unguentarius» (13 в.) с сексуальными мотивами в обыгрывании идеи смерти, с смехом над смертью. Христианство у славян в значительной степени усвоило старый мифологический словарь и обрядовые формулы, восходящие ещё к индоевропейским источникам: ср. такие наименования, как «бог», «спас», «святой», «пророк», «молитва», «жертва», «крест», «(вос)кресити», «обряд», «треба», «чудо» и т. п. В. В. Иванов, В. Н. Топоров.
СЛЕЙПНИР (др.-исл. Sleipnir, букв. «скользящий»), в скандинавской мифологии восьминогий конь бога Одина. Родился от Свадильфари — коня строителя жилища богов — и (превратившегося в кобылу) бога Локи (см. в ст. Локи). Один на С. участвует в конном соревновании с великаном Хрунгниром. Сын Одина Хермод скачет на С. в царство мёртвых хель, чтобы вернуть оттуда своего брата Бальдра. В С. очевидны хтонические черты, связанные с шаманизмом. Е. М.
СМЕРТЬ. Мифы о происхождении С. встречаются почти у всех народов. Эти мифы весьма разнообразны, но почти повсюду подчинены общим законам мифологического мышления. Во-первых, это «объяснение от противного»: люди умирают потому, что раньше не умирали или умирали, но вновь возрождались, а затем почему-либо утратили эту способность. Во-вторых, действует идея «прецедента»: некий человек когда-то умер, и с тех пор люди умирают. Третья идея (встречающаяся главным образом на более высоких Гений смерти. Бюст А. Кановы. Санкт-Петербург, Эрмитаж.
ступенях культурного развития) — это идея наказания: С. рассматривается как кара за проступок, ошибку, неповиновение. При всём разнообразии мифов о происхождении С. в них чаще всего повторяются мотивы: месяц (луна), змея, ложная весть, спор, наказание. Отрицательная аналогия с месяцем (луной), постоянно умирающим и возрождающимся, встречается у народов даже самой архаической культуры. У австралийского племени аранда есть миф: в древности жил человек тотема опоссума, который умер и был похоронен, но вскоре вышел из могилы в облике мальчика; он постоянно умирает и оживает на небе. Отрицательная аналогия со змеёй основана на том, что змеи ежегодно линяют, сбрасывая кожу, и как бы омолаживаются. Этот мотив повторяется, например, во многих мифах народов Океании: люди когда-то тоже умели сбрасывать кожу и омолаживаться, но утратили это умение и умирают. Широко распространён, особенно у народов Африки, мотив ложной вести. Верховное существо (бог) посылает вестникаживотное сказать людям, что они будут умирать и оживать, но вестник (по забывчивости или по злому умыслу) сообщает, что люди будут умирать окончательно (вариант: эту дурную весть приносит вестник, обогнавший первого). В мифологиях народов Африки известен и другой мотив: люди умирают, так как проспали обещанное им бессмертие. Здесь и аналогия: сон – С. В исследовании X. Абрахамссона сделана попытка картографировать различные варианты мифов о С. в Африке. У индейцев Америки распространён миф, согласно которому люди умирают потому, что сделаны из непрочного материала: глины, прутьев, травы. У индейцев пуэбло С. – это возвращение в прародину. У индейцев известны также мифы, оправдывающие необходимость С. (не допустить перенаселения земли и сделать жизнь более разнообразной и привлекательной). В мифологических представлениях народов, стоявших на сравнительно низких ступенях развития, С. обычно не олицетворяется, в более развитых мифологиях С. нередко фигурирует как олицетворённый образ — дух или божество С. Правда, в «чистом» виде этот персонаж выступает редко: в большинстве мифологий «бог С.» не вычленяется из сложных мифологических образов, олицетворяющих всё злое, вредное, опасное, безобразное: таковы египетский Сет, ассиро-вавилонская Тиамат и её злые спутники, «духи бездны», иранский Ангро-Майнью и др. Наиболее «чистые» мифологические олицетворения С. встречаются у майя – Иумцек и Каннич, у ацтеков – бог С. и преисподней Миктлантекутли и его жена богиня Миктлансиуатль и др. Со С. иногда ассоциируется образ старухи – хозяйки преисподней (напр., скандинавская Хель). В греческой мифологии С. олицетворена в образе Танатоса («Смерть»), принадлежащего к старшему, доолимпийскому поколению богов. Танатос пребывает в аиде, рядом со своим собратом Гипносом («Сон»), но вылетает оттуда, чтобы исторгнуть душу у жертвы и напиться её крови.
СОВИЙ
935
В народных верованиях и обрядах европейских народов имеется некий туманный образ С., олицетворяемой как старуха или как скелет с косой. Карнавальное обрядовое чучело, которое сжигается на масленицу, иногда тоже называется «С.», хотя образ этот более сложный. Характерно, что у славянских народов чучело «С.» делается чаще в женском обличье, а у германских — в мужском (в славянских языках слово «С.» женского рода, а в немецком «Tod» — мужского); соответственно и исполнителями обряда у славянских народов были чаще девушки, а у немцев — парни. Туманен также образ Карачуна, видимо, зимнего славянского божества, сохранившего черты олицетворения С. Олицетворённая С. перешла из мифологии в сказочный фольклор: во многих сказках рассказывается, как солдат (варианты — кузнец, мужик) перехитрил С. (посадив её в мешок). С. А. Токарев.
Триумф смерти. Фреска в Палаццо Склафани. 1446. Палермо, региональная галерея.
В мифологических представлениях античного мира С. — важнейший признак, отличающий людей от бессмертных богов (концепция героя, то есть человека, совершающего великие подвиги и всё же лишённого божественного бессмертия, зарождается уже в шумеро-аккадской мифологии и эпосе, в частности о Гильгамеше). В греческую мифологию проникла, однако, из восточных мифологических систем идея страдающего и умирающего бога, но умирающего лишь временно, ибо за С. следует его воскресение (мифологическое олицетворение земледельческого процесса — посев и прорастание зерна). Восточные умирающие и воскресающие боги (Осирис, Думузи — Таммуз, Адонис, Аттис и др.) оказали влияние на аналогичные греческие образы Загрея — Диониса, Персефоны. В скандинавской мифо-
логии (ср. миф о Бальдре) С. богов проецируется эсхатологически в будущее (см. Рагнарёк). В библейском мифе о «грехопадении» первых людей бог наказывает прародителей и всё их потомство, лишая их и рая, и бессмертия. В христианской мифологии идея «первородного греха» и божьего наказания как причины того, что люди умирают, дополнена и уравновешена верой в добровольную смерть Иисуса Христа как «искупительную жертву», которая освободила всё человечество от первородного греха («смертию смерть попрал»). С религиозно-мифологическими представлениями о С. связаны развитие понятий о душе, загробном мире, многие религиозно-магические обряды (погребальный культ, культ предков и др.).
Триумф смерти. Картина П. Брейгеля Старшего. 1562–63. Мадрид, музей Прадо.
СОВИЙ, в литовской мифологии основатель традиции трупосожжения и проводник душ. Трупосожжение, бытовавшее у балтов и других народов в 1-м – нач. 2-го тыс. н. э., считалось наиболее лёгким способом помочь душе достичь небесного царства и обрести там новую жизнь, воскресение. С. упомянут западнорусским переписчиком во вставке 1261 к русскому переводу «Хроники» Иоанна Малалы: С. однажды поймал вепря и отдал его девять селезёнок сыновьям, чтобы те их испекли. Узнав, что дети съели их, разгневанный С. решил сойти в ад, но смог проникнуть туда лишь через девятые ворота, которые указал ему один из сыновей. Затем сын сам отправился на поиски отца и, найдя его, похоронил в земле. Восставший наутро С. поведал сыну, что он изъеден червями и гадами. Тогда сын положил С. в дерево, но тот наутро был изъеден комарами и пчёлами. Лишь после сожжения С. сказал сыну, что «крепко спал, яко детище в колыбели». Литовцы, ятвяги, пруссы и др. названы в рассказе «совицею», а С. — проводником в ад, который ввёл трупосожжение, «чтобы они приносили жертву... Андаю и Перкунасу, и Жворуне... и Телявелю-кузнецу, который ему солнце выковал». Связь С. с Телявелем и солнцем позволяет сопоставить балтийский миф с распространённым сказочным мотивом о кузнеце, воскресившем умершего (омолодившем старика; AT 753), и предположить его солярную символику. Ср. огонь погребального костра и небесный солнечный огонь, вепря, пойманного С., как зооморфное воплощение солнца («свинка, золотая щетинка»), девять врат, которые можно толковать как девять солнечных «домов» зодиака, соответствующих девяти месяцам от весеннего равноденствия до порождения нового солнца, девяти колесницам солнца в литовских песнях. Девять селезёнок вепря дублируют тему девяти врат (по сообщению Преториуса, жители Надравии гадали по селезёнке жертвенной свиньи о будущем годе, урожае и т. п.) и делают вероятным предположение о девяти сыновьях С., из которых девятый указал ему девятые врата ада. Таким образом, весь сюжет о С. может быть соотнесён с годовым движением солнца. В Ипатьевской летописи
936
СОГИН Каменный лев – дух-хранитель (соксу) могилы корейской принцессы Чонхе-конджу. 8 в. Дуньхуа, пров. Гирин, КНР.
Разрушение Содома и Гоморры. Картина Дж. Мартина. 1852. Ньюкастл, галерея искусств.
(1144), цитирующей «Хронику» Малалы, говорится о боге Свароге — Совароге, отождествляемом с кузнецом Гефестом, и сыне его Солнце. Характерно, что индоевропейский корень для обозначения солнца *saue- (*su-, *sue-) близок форме имени С. См. также Швинторог. В. И., В. Т.
СОГИН, в корейской мифологии духи — стражи могил. Среди них различались гражданские стражи (мунсок) и военные стражи (мусок). Каменные фигуры С. ставились у усыпальниц государей и могил сановников. Л. К.
СОДОМ И ГОМОРРА (евр. Sedom, amorah; греч. Σ δομα Γομ ρρα), в ветхозаветном предании два города, жители которых погрязли в распутстве и были за это испепелены огнём, посланным с неба. Библия локализует С. и Г. «в долине Сиддим, где ныне море Солёное» (Быт. 14, 3) и называет их в числе ханаанских городов пятиградья, отпавших от Элама, а затем потерпевших поражение от царя эламского и его союзников (Быт. 10, 19; 14, 2–24). Согласно преданию, «жители Содомские были нечестивы и весьма грешны перед господом» (13, 13); «греху содомскому» были подвержены также жители Гоморры и окрестных городов, «подобно им блудодействовавшие и ходившие за иной плотью» (Иуд. 7). «Вопль Содомский и Гоморрский» доносится до бога, который направляет туда ангелов, чтобы убедиться, действительно ли жители обоих городов «поступают так, каков вопль на них», и истребить их, ибо там не находится не только пятидесяти, но даже и десяти праведников, ради которых бог пощадил бы города по заступничеству Авраама (18, 20–33). Ангелов принимает поселившийся в Содоме племянник Авраама Лот, однако содомляне осаждают его дом, требуя выдать пришельцев, дабы «познать» их (19, 5; подобная же сцена — Суд. 19, 22). Ангелы поражают осаждающих дом слепотой, а Лота с семьей выводят из обречённого города. «...И пролил господь на Содом и Гоморру дождём серу и огонь от господа с неба», и ниспроверг эти города, их окрестность и всех жителей. Когда Авраам посмотрел в сторону С. и Г., то увидел, что там лишь дым поднимается с зем-
ли (19, 24–28). В последующей библейской традиции С. и Г. – символ крайней степени греховности, навлекающей на себя божественный гнев (ср. Втор. 29, 33; Иезек. 16, 49; Иуд. 7; Апок. 11, 8). Предание о С. и Г. имеет, по-видимому, исторически достоверные корни, отразив в памяти народа образ какого-то стихийного бедствия, случившегося в древние времена в районе Мёртвого моря. Местность эта, характеризуемая в Библии как некогда («прежде, нежели истребил господь Содом и Гоморру» – Быт. 13, 10) цветущая, ещё в библейские времена была затоплена водами Мёртвого моря (14, 3), которое 3-я (2-я) книга Ездры именует «морем Содомским» (5, 7). Его безжизненные южные берега, хранящие следы вулканической деятельности, изобилуют выходами и месторождениями серы, нефти и газа («смоляными ямами» – Быт. 14, 10), вследствие воспламенения которых могла произойти описываемая в Библии, а также античными авторами (Strab. XV 2; Иосиф Флавий, «Иудейская война» VI, 8, 4; Тацит, «История» V 7) катастрофа, по косвенным географическим источникам датируемая началом 2-го тыс. до н. э. На реальность существования (уже около сер. 3-го тыс. до н. э.) Гоморры указывают клинописные тексты из открытого недавно архива города Эбла (современный ТельМардих). «Содомский грех» (отсюда термин «содомия») трактуется рационалистической критикой как отражение древнеханаанских культовых обрядов в честь местных богов плодородия. СОДОН («ямсовый мальчик»), персонаж поздней корейской мифологии, неправомерно отождествляемый в «Самгук юса» с предпоследним правителем государства Пэкче Муваном. Согласно «Самгук юса», мать С. была вдовой, вступившей в связь с драконом Южного пруда (Намджи). В детстве С. жил в бедности. Копал ямс (батат) и продавал его. Услышав, что у государя Силла Чинпхёна третья дочь Сонхва — красавица, С. влюбляется в неё. Использовав детскую песенку, порочившую принцессу, он добился изгнания её из дома. С. женится на ней и обретает богатства. Золото, которое он видел в детстве там, где копал ямс, теперь с помощью духов С. переправляет во дворец, к родителям Сонхвы. В «Тонгук ёджи сыннам» («Обозрение достопримечательностей Восточного государства [Кореи]», кн. 33) помещены три предания: о пруде Марёнджи (Лошади-дракона), где жила мать С., о
монастыре Огымса (Пяти металлов) в провинции Чолла-Пукто, построенном государем на том месте, где С. копал ямс и обнаружил золото, и усыпальнице Саннын, где будто бы погребены С. с супругой Сонхвой. Л. Р. Концевич.
СОЗЕРЕШ, в адыгской мифологии божество земледелия. Фетиш С. – деревянный обрубок с семью сучьями – хранился в хлебном амбаре каждой семьи; после уборки урожая, в т. н. «ночь С.», фетиш переносили домой и совершали моление. По более поздним представлениям, С. являлся также покровителем стад, домашнего благополучия. М. М.
СОКАР (skr), в египетской мифологии бог плодородия и покровитель мёртвых. Центр его культа – Мемфис. Эпитет С. – «из Расетау», т. е. из царства мёртвых. Изображался в виде сокола, нередко – сидящим на холме около некрополя. Отождествлялся с Птахом (Птах-Сокар), Осирисом (Осирис-Сокар) и считался его ба (душой) и мумией (впоследствии культ Осириса оттеснил в Мемфисе почитание С). С эпохи Среднего царства известен синкретический бог загробного царства Птах – Сокар – Осирис. Праздник С. в птолемеевский период связывали с поворотом солнца к весне. Р. Р.
COKО, в мифологии народа нупе (Центральная Нигерия) божество неба, демиург. Мифологические представления о С. неопределённы. С ним связывают появление дождя, а также гадания. К С. обращаются, называя его «наш господин (хозя-
Осирис-Сокар. Рисунок из «Книги мёртвых» Ани. Ок. 1450 до н. э. Лондон, Британский музей.
СОЛОМОН
зывает известная поэма Калидасы «Рагхуванша» («Род Рагху»). К потомкам Ними – младшей ветви С. д. – принадлежит царь Митхилы Джанака, приёмный отец Ситы, ставшей женой Рамы. Списки царей С. д., включённые в различных вариантах во многие пураны, иногда содержат имена исторических личностей. До сих пор некоторые индийские раджи возводят свой род к С. д.
ин)». Посредником между С. и людьми в некоторых вариантах мифов выступает легендарный первый царь нупе Тсоеде (или Едеги, Едиги), выполняющий роль культурного героя. Е. K.
СОК ТХАРХЭ, в корейской мифологии правитель государства Силла. Согласно «Самгук юса», его отец Хамдальпха был царём мифической страны Ёнсон («драконья крепость»; в «Самгук саги» — страны Тапхана, видимо, на острове Чеджудо), его мать, принцесса царства Ёгук, спустя семь лет беременности родила большое яйцо, которое Хамдальпха велел поместить в ларец (в «Самгук саги»: выбросил, но жена подобрала, завернула яйцо в шёлк, положила его в сундук и пустила его по морю) вместе со слугами и семью драгоценностями, поставить на ладью и пустить по морю. Красный дракон охранял ладью от напастей. Сначала ладья оказалась у берегов страны Карак (в «Самгук саги»: сундук прибило к берегу страны Кымгван, но жители не захотели взять его). Затем она, как птица, унеслась в бухту Аджинпхо (современный Ёнъиль) на востоке страны Керим. Старуха, жившая на берегу, увидела, что в море появилось что-то похожее на скалу, на которую слетались сороки. Когда она подплыла на лодке, то обнаружила ладью с ларцем и доставила её к берегу. Старуха прочла заклинание, и ларец отворился (в «Самгук саги»: она сама открыла сундук). В нём восседал отрок ростом в девять вершков (по другим записям – в три вершка и с головой в один вершок) в окружении слуг. Семь дней старуха носила им пищу, а на восьмой день отрок взошёл на гору Тхохамсан (к востоку от Кёнджу) и пролежал там семь дней. Сверху он высмотрел себе жилище некоего Пхогона («князь-тыква») около горы Янсан, которым решил завладеть. Ночью закопав возле дома точильный камень и горсть древесного угля, он наутро пришёл к хозяину и заявил, что тот живёт в доме его предков из рода кузнецов. Улики были налицо, и князь вынужден был оставить дом. Впоследствии на этом месте возник Лунный град — Вольсон (см. Ким Альджи). Прослышав о хитроумии С. Т., государь отдал за него старшую дочь и завещал престол. С. Т. мудростью превосходил людей и обладал даром чудесных превращений. Процарствовав 23 года, С. Т. умер и стал духом горы Тонак («Восточный пик»). Позже его прах перенесли на гору Тхохамсан, духом-покровителем которой он считается. Одни считают, будто фамилия Сок обозначается иероглифом «сорока», у которого отбросили часть знака со значением «птица», так как благодаря сорокам была обнаружена ладья с ларцом. Другие считают, что его фамилией стал иероглиф «Сок» («прежний»), так как дом Пхогона прежде принадлежал кузнецу. Имя Тхархэ («освободившийся») ему дали потому, что он появился из яйца (корейск. тхар-) и вышел из ларца (хэ). Современные учёные полагают, что мифы об основании государства Силла состоят из различных слоев. По мнению корейского историка Ли Бёндо, Сок, как и Пак, произошло от слова «новый» (корейск. сэ), а имя Тхархэ разлагается на два компонента: тхар «земля-
937
П. Г.
СОЛНЦЕ, см. в ст. Солярные мифы.
Илья-Муромец и Соловей-разбойник. Картина И. Билибина. 1940.
ной вал» и хэ — частица после имён. Вероятно, в процессе мифотворчества произошла персонификация некоторых территориальных обозначений, которые превратились в личные имена. Миф о С. Т. принадлежит к южной ветви мифологии. Л. Р. Концевич.
СОЛНЕЧНАЯ ДИНАСТИЯ (др.-инд. surya-vanca), в индуистской мифологии один из двух главных родов царей и героев (ср. Лунная династия). Прародителем С. д. считается Икшваку, основатель царского дома в городе Айодхья; старший сын Икшваку – Викукши; другой сын Ними – основателем династии в городе Митхиле (страна Видеха в северной части современного Бихара). Среди потомков Викукши прославлены в эпических и пуранических легендах цари Притху, Мандхатри, Сатьяврата, Харишчандра, Сагара, Дилипа и др., но прежде всего — Рама, шестьдесят первый (по «Вишну-пуране») преемник Икшваку, аватара бога Вишну. О ближайших предках Рамы: его прадеде Рагху, вступившем в единоборство с богами Индрой и Куберой и покорившем все страны света; деде Адже, умершем из-за скорби по безвременно погибшей жене Индумати; отце Дашаратхе, участвовавшем на стороне богов в их битвах с асурами, – расска-
Соломон встречает царицу Савскую. Рельеф райских врат баптистерия Сан Джованни работы Л. Гиберти. Ок. 1429. Флоренция.
СОЛОВЕЙ-РАЗБОЙНИК, в восточнославянской мифологии и былинном эпосе антропоморфный чудовищный противник героя, поражающий врагов страшным посвистом. Родствен Змею — рогатому Соколу (Соловью) в белорусском эпосе. Сидя в своём гнезде (на двенадцати дубах и т. п.), С.-р. преграждает дорогу (в Киев); герой (Илья Муромец в русских былинах) поражает С.-р. в правый глаз; поединок завершается разрубанием С.-р. на части и сожжением его, что напоминает миф о поединке громовержца с его змеевидным противником (см. в ст. Славянская мифология). Само имя С.-р. связано если не генетической, то анаграмматической связью (намеренным звуковым сходством, сопровождавшим сходство смысловое) с именем бога Волоса, противника громовержца. Образ и имя С.-р. широко использовались в русской литературе (вплоть до поздних стихов Пастернака «Как древний Соловей-разбойник...»). В. И., В. Т.
СОЛОМОН, Шеломо (евр. Selomo, «мирный», «благодатный»), третий царь Израильско-Иудейского государства (ок. 965– 928 до н. э.), изображённый в ветхозаветных книгах величайшим мудрецом всех времён; герой многих легенд. Его отец – царь Давид, мать – Вирсавия. Уже при рождении С. «господь возлюбил его», и Давид назначил С. наследником престола в обход старших сыновей (2 Царств 12, 24; 3 Царств 1, 30–35). Бога, явившегося С. во сне и обещавшего исполнить любое его желание, С. просит даровать ему «сердце
938
СОЛЬ
Суд Соломона. Слева – Фреска Дж. Б. Тьеполо в архиепископском дворце в Удине (Италия). 1726–1728. Справа – Картина Дж. Кадеса. Кон. 18 в. Лондон, Королевская академия искусств.
разумное, чтобы судить народ». И за то, что он не испросил никаких земных благ, С. наделяется не только мудростью, но и невиданным богатством и славой: «Подобного тебе не было прежде тебя, и после тебя не восстанет...» (3 Царств 3, 9–13). Мудрость С. проявляется при первом же его суде, когда, сделав вид, что хочет разрубить младенца и разделить его между двумя претендовавшими на него женщинами, царь узнаёт, кто из них настоящая мать (3, 16–28). С. собрал несметные богатства, так что серебро стало в его царстве равноценным простому камню. Все цари и мудрецы земли (в том числе и Савская царица) приходили к С. с дарами, чтобы внимать его мудрости (4, 34; 10, 24). С. изрёк три тысячи притчей и тысячу пять песней, в которых описал свойства всех растений, зверей и птиц (4, 32–33). «Художница всего — Премудрость» (ср. София) позволила С. познать «устройство мира, начало, конец и средину времён. ...Всё сокровенное и явное» (Прем. Сол. 7, 17). Миротворцу С. бог повелел выстроить храм в Иерусалиме («храм С.»), в то время как Давиду, ведшему кровопролитные войны, возвести храм не было дано (3 Царств 5, 3). Храм возводили десятки тысяч людей в течение семи лет, и при этом работы велись совершенно бесшумно. В наказание за то, что С. взял множество чужестранных жён, разрешил им отправлять языческие культы и даже сам в старости склонился «к иным богам», царство С. после его смерти разделилось между его сыном Ровоамом и рабом Иеровоамом Идолослужение Соломона. Гравюра Мастера домашней книги. Германия. Конец 15 в.
(11, 1–13). С. приписывается авторство двух библейских Псалмов (71 и 126), а также книг Притчей Соломоновых, Екклесиаста, Песни Песней, девтероканонической книги «Премудрость С.», апокрифических «Завета С.» и «Псалмов С.». Согласно агаде, С. попросил руки Премудрости, дочери царя небесного, и получил в приданое весь мир. Мудрости С. искали люди, звери и духи. На судах С. читал мысли тяжущихся и не нуждался в свидетелях. Когда к С. явился потомок Каина из подземного мира с требованием выделить ему из наследства отца двойную долю на том основании, что у него две головы, С. приказал лить воду на одну из этих голов и по возгласам другой установил, что в теле чудовища всё же одна душа. Звери, птицы и рыбы являлись на суд С. и творили его волю («Шир-Гаширим рабба» 1; «Шемот рабба» 15, 20). Бесшумное строительство храма объяснялось тем, что для обтёсывания камней С. использовал волшебного червя шамир, проедающего скалы, которого принёс ему гриф из Эдемского сада («Сота», 486). Трон С. был украшен золотыми львами, которые оживали и впоследствии не дали ни одному завоевателю воссесть на этот трон (таргум Шейни). С. владел чудесным перстнем («Соломонова печать»), с помощью которого он укрощал демонов и покорил даже их главу Асмодея, который помогал С. строить храм. Возгордившийся своей властью над духами С. был наказан: Асмодей «забросил» его в дальнюю землю, а сам принял образ С. и правил в Иерусалиме. С. это время должен был скитаться, искупая свою гордость, и учить народ смирению, говоря: «Я, проповедник, был царём над Израилем...» (ср. Екк. 1, 12). Раскаявшийся С. был возвращён на царство, а оборотень исчез («Гитин», 67–68а). В тот час, когда С. взял в жёны дочь фараона, с неба сошёл Гавриил и посадил в море стебелёк, вокруг которого с течением веков вырос огромный полуостров и на нём – город Рим, чьи войска впоследствии разрушили Иерусалим («Шаббат», 56). С. царствовал над множеством миров, переносился по воздуху, путешествовал во времени. Зная, что храм будет разрушен, С. заготовил подземный тайник, где пророк Иеремия спрятал впоследствии ковчег завета. Легенды о С. легли в основу многих средневековых литературных произведе-
ний (напр., поэтическое произведение на нем. языке «Соломон и Морольф», 12 в.). Всевозможные легенды о С. были популярны на Руси. Древнерусские предания рисуют состязание С. с демоном Китоврасом как борьбу равных по силе «мудрости света» и «мудрости тьмы». Согласно этим преданиям, царь Езекия сжёг «целительные» книги С., потому что люди, лечившиеся по ним, переставали молиться богу о своём исцелении. Чаша С. была покрыта таинственной надписью, содержавшей предсказания об Иисусе Христе и указывавшей на число лет от С. до Христа. Мусульманские предания о С. см. в ст. Сулайман. Д. В. Щедровицкий.
СОЛЬ (др.-исл. Sol, «солнце»), в скандинавской мифологии персонификация солнца. С. — дочь Мундильфари и cecтpa Мани (месяца), жена человека по имени Глен. Согласно «Младшей Эдде», боги отправили за гордыню С. и Мани на небо, повелев С. править двумя конями, впряжёнными в её колесницу. С. освещает мир за счёт искр, вылетающих из Муспелльсхейма (см. Муспелль). Волки-великаны преследуют С., и один из них перед гибелью мира (см. Рагнарёк) проглотит С. Персонификация солнца у континентальных германцев – Сунна (Sunna), упоминаемая во Втором Мерзебургском заклинании. E. M.
СОЛЯРНЫЕ МИФЫ, мифы, главным персонажем которых является солнце; в научной литературе, особенно в трудах В. Манхардта и других представителей мифологической школы 19 в., солярными называются также мифы, в которых у героя или героини обнаруживаются солярные черты, т. е. черты, сходные с признаками солнца как мифологического героя. В расширительном смысле С. м. относят к астральным мифам. Детальное исследование мифов таких народов, как австралийские, не подтвердило высказывавшиеся ранее (В. Шмидтом и некоторыми другими учёными) предположения о значимости солнца в мифологиях наиболее архаичных типов. Таким образом, на смену солярной теории мифопоэтической школы, пытавшейся вскрыть черты С. м. в большинстве древних мифологических образов, приходит такая историческая интерпретация, которая относит нарастание роли С. м. (в частности, по сравнению с лу-
СОМА нарными и другими астральными) к позднейшим этапам мифологии в обществах, имеющих развитый аппарат власти и достаточно продвинутую технологию (обработка металлов, использование колёсных повозок, запряжённых конями). Это, в частности, прослеживается на Древнем Востоке, где в шумерской космогонии бог солнца Уту – сын бога луны Нанны занимает (по крайней мере, первоначально) подчинённое по отношению к отцу положение. В австралийских астральных мифах С. м. играют значительно меньшую роль, чем представления о радуге-змее, хотя солнце и фигурирует (наряду со многими другими явлениями природы) среди тотемов некоторых племён. Возможно, однако, что достаточно ранний тип С. м. представлен у бушменов, которые считают солнце человеком со светящимися подмышками, заброшенным на небо. Когда он поднимает руку, земля освещается; когда опускает, ложась спать, свет исчезает (другие варианты бушменского С. м. см. в ст. Бушменов мифология). Наиболее архаической формой С. м. представляются близнечные мифы, в которых солнце и месяц или луна (напр., Ишоко и Хайнэ у хадзапи в Танзании) образуют пару связанных и вместе с тем противопоставленных друг другу культурных героев (часто братьев), один из которых (Хайнэ — месяц) подчинён другому и выполняет его поручения. В ряде архаических С. м. (в частности, у сибирских народов) солнце (как и луна) представляется женщиной. В С. м. у солнца — хозяина света и тени обычно есть помощники, чаще всего дети, которые и зажигают свет (младший сын Дылача — «Солнца-женщины» у эвенков). Универсальным С. м., встречающимся у большого числа народов, является миф о дочери солнца. В грузинской сказке герой (пастух и земледелец, которому не везёт в его занятиях, из-за чего он становится скитальцем) похищает купающуюся в реке дочь солнца, затем добывает у самого солнца золотого козла, предварительно разорив райский сад. Связь золота, райского сада и его плодов с солнцем характерна также для С. м. и основанных на них волшебных сказок многих других народов, в т. ч. славян. Мотив дочери солнца в индоевропейской мифологии и в отдельных мифологических традициях (древнеиндийской, греческой, балтийской) связывается с близнечным мифом о её братьях. Балтийские (литовские и латышские) мифы о дочери солнца (литов. Saules dukte, латыш. Saules meita) совпадают с древнеиндийским мифом о дочери солнца (Duhita Suryasya) и с греческим мифом о Елене. В наиболее ранней форме этого С. м., по-видимому, речь шла о близнецах — брате и сестре — детях солнца. В архаических С. м. повествуется о возникновении солнца или об уничтожении лишних солнц (в мифах народов нижнего Амура и Сахалина культурный герой стреляет из лука и уничтожает лишние солнца). В начале мифологического времени солнце, как и другие светила, отсутствует. К числу архаических С. м. принадлежат мифы об исчезновении и возвращении солнца. В хеттском С. м. великий океан, поссорившись с небом, землёй и родом людским, уводит к себе в глубину бо-
га солнца, которого потом вызволяет бог плодородия Телепинус. В хурритском С. м. герой – Серебро стаскивает своей рукой с неба солнце и луну, которые склоняются перед ним и умоляют его не убивать их. Второстепенное значение солнца по сравнению с другими персонажами заметно и в мифах, повествующих о времени, когда солнце было слепым (невидимым); связь с глазом или зрением известна во многих С. м. (в частности, у народов Центральной Америки). Архаическим является также представление о возможности остановить солнце, отражённое и в Ветхом Завете. Существенным отличием развитых С. м. от архаических является включение солнца в пантеон в качестве главного божества или одного из двух главных божеств (чаще всего солнца и грозы). Согласно гипотезе английского этнолога Хокарта, С. м. этого типа характерны для обществ, в которых увеличиваются функции священного царя. Увеличение значимости культа бога солнца и соответственное усложнение С. м. прослеживается на материале древневосточных мифологий. В архаическом шумерском эпосе Уту (солнце) является культурным героем, срубающим мифологическое дерево и побеждающим чудовищ. В более поздних версиях Уту совершает эти подвиги не сам, а помогает совершить их Гильгамешу. В аккадской мифологии бог солнца Шамаш исполняет роль судьи и пастуха людей; аналогичные мотивы известны и в других развитых ближневосточных мифологиях. В цикле египетских С. м. древнейшими признаются мифы о рождении солнечного младенца из лона небесной богини и о сражениях солнца (Ра) с его врагами – змеёй, крокодилом, драконом Апопом, а также о глазе бога солнца. Представления о солнце в сторону признания его основным божеством развиваются в Египте в период расширения его контактов с другими древневосточными культурами (в частности, хурритской), в которых можно предполагать аналогичные процессы. В результате взаимовлияний и типологически сходного развития в мифологиях Египта и Передней Азии к 16–15 вв. до н. э. выработались представления о солнце как единственном царе вселенной (в египетском гимне, составленном в 15 в. до н. э., солнце называется «одним единственным») и земном царе как солнечном божестве (ср. хеттское самоназвание царя «Моё солнечное божество») или сыне бога солнца. В это время в славословиях солнцу говорится о сотворении солнцем всех существ, включая людей, домашних животных и зверей (ср. хеттские гимны солнцу, согласно которым оно судит человека, собаку, свинью, «бессловесных» домашних животных и полевых зверей). В этот же период широкое распространение в различных традициях, как восходящих к индоевропейской, так и в переднеазиатских (включая египетские гимны солнцу), получает представление о том, что солнце выезжает на колеснице, запряжённой лошадьми, и объезжает четыре стороны света. Этот мифологический образ археологически датируется достаточно поздним временем (после изобретения колёсной повозки, в которую впрягались одомаш-
939
ненные кони), но лежащее в его основе мифопоэтическое уподобление солнца колесу возводится к более ранней эпохе. С тем же кругом мифопоэтических представлений связаны С. м. о колесе солнца, в которых обнаруживается соперничество двух божеств, датируемых относительно более поздним периодом, – божества солнца и божества грозы. В «Ригведе» соответствующий индоарийский С. м. представлен уже лишь во фрагментах, которые (согласно Ж. Дюмезилю) позволяют восстановить древний мотив соперничества двух божеств – Индры (бога грозы) и Сурьи (вед. surya, «солнце»). В их сражении Индра одерживает верх, приобретая одно из колёс колесницы бога солнца. В соответствующем цикле ведийских С. м. участвует и бог Арджуна (вед. arjuna, «серебро»), что аналогично хурритскому мифологическому мотиву борьбы Серебра с Солнцем; в «Ригведе» тот же С. м. выступает в форме сражения Карны – сына Сурьи с Арджуной. Типологически сходные мотивы, позволяющие связать солнце, с одной стороны, со священным царём-правителем, а с другой — с культом металлов, обнаруживается и в развитых мифологиях доколумбовой Америки. У индейцев Северной Америки, знакомых с горячей ковкой меди, возникновение солнца описывается в С. м. в связи с погружением меди в огонь костра; в мифологии инков (см. Кечуа мифология) С. м. объясняет титулатуру правителей империи инков, считающихся детьми солнца. Символика солнца характерна также для храмов инков. Мотивы и символика С. м. сохраняются в более поздние эпохи (вплоть до средних веков и начального периода нового времени) в качестве элементов официального государственного ритуала и мифопоэтической образности, связываемой с реальными царями. Символика архаических С. м. (в частности, представление о множественности солнц, о чёрном солнце нижнего мира и т. п.) прослеживается на уровне поэтических образов вплоть до 20 в. В. В. Иванов.
COMA (др.-инд. Soma, от su-, «выжимать»), в древнеиндийской мифологии божественный напиток и божество этого наОпьянённая апсара. Камень. 2 в. Матхура.
940
СОНАН
питка (позже и луны) — Сома Павамана («очищающийся»). По числу упоминаний в «Ригведе» С. стоит среди богов на третьем месте (после Индры и Агни). Мифологический образ С., как и культ растения и напитка, индоиранского происхождения (ср. авест. haoma, см. Хаома). В древнеиндийской религиозной практике приготовление сока С. составляло содержание особого ритуала. Стебли сомы (растение точно идентифицировать не удаётся) вымачивали в воде, выжимали с помощью давильных камней, процеживали через сито из овечьей шерсти, разбавляли водой, смешивали с молоком или ячменём и разливали по деревянным сосудам. Питьё С. (видимо, галлюциногенного напитка), в отличие от суры (хмельного напитка), вызывало экстатическое состояние; С. жертвовали богам, особенно Индре, полагая, что она даёт бессмертие и силу для подвигов. В «Ригведе» сообщается, что С. происходит с неба, но растёт на земле, на горах; его мать – Синдху; у него сочный, обильный молоком стебель; он называется ванаспати («господин леса»). Небесный С. (персонифицированный образ напитка) не всегда чётко отличим от С.-напитка. С. как бог наделяется сотнями эпитетов («всевозбуждающий», «всезнающий», «небесный», «возлюбленный»); говорится о его силе, славе, мудрости, оружии. С. — господин мира, царь мира, бог над всеми богами (PB IX 42, 2; 65, 2); господин неба, первый творец. Он носит небо и родитель неба; вместе с тем он — дитя неба; небо и земля несут его, и он же носитель земли, господин вод, рождён как солнце. Находясь над всеми мирами (IX 54, 3; 66, 2), С. озирает творение богов и людей, заставляет сиять солнце, входит как друг в океан, соревнуется с солнцем и т. п. С. связан с законом (он — господин закона), приносит богатство, счастье, жизненную силу, еду, находит путь, приводит воду, увеличивает блага, приходит на помощь, награждает певцов, одаряя их мастерством. С. удаляет болезни, побеждает неприятеля, убивает чудовищ, поражает злоречивых. Связь С. с луной обнаруживается уже в ведийский период. В брахманах и позже эта связь становится особенно очевидной и С. превращается в бога луны, покровителя растительности (считается, что лунный свет способствует росту растений, сама луна связана с росой, влагой и т. п.). В эпосе С. становится хранителем (локапалой) северо-востока. В «Ригведе», как правило, упоминаются лишь отдельные мотивы: С. принесён орлом (для Ману) или соколом с высочайшего неба, со скалы, где он был укрыт; его рождение было на высоте; его открывают (как взращённого Парджаньей быка его приводит дочь Сурьи, его приводят гандхарвы, PB IX 113, 3). С. находит на небе напиток богов (VI 44, 23), коров в укрытии (X 108, 11), сокровища Пани (IX 111, 12); он поражает Вритру (IX 61, 20), С. — «убийца Вритры» (IX 25, 3; 28, 3; 37, 5), в битве с которым он участвует на стороне Индры, вскормленного сомой. Индре удаётся выпить напиток с избытком даже тогда, когда хранитель С. Тваштар за убийство его сына Вишварупы отказывается пригласить Индру на питьё этого напитка; из С. и ог-
ня Тваштар создаёт дракона Вритру. В свадебном гимне «Ригведы» С. — жених Сурьи, дочери Савитара (X 85). Показательно, что С. — дитя Парджаньи, бога, связанного с грозой. Жена Парджаньи и, следовательно, видимо, мать С. — земля (в другом месте мать С. — Паджра). Этой генеалогией можно объяснить посредническую (между землёй и небом) функцию С. В эпосе отец С. — Атри, второй сын Брахмы, мать — Анасуя; иногда отцом С. называют Дхарму (Прабхакару и др.). Брахма отдаёт во власть С. планеты, звёзды, растения, жертвоприношения и жрецов. С. первым совершает обряд посвящения на царство (раджасуя), но презрев благие обеты, С. похищает у своего двоюродного брата Брихаспати его жену Тару, у которой вскоре рождается сын Будха (Вишну-пур. IV). Известен сюжет и о 27 жёнах С., дочерях Дакши. В некоторых текстах С. отождествляется с Ямой. В эпосе же повествуется о вражде С. с демоном Раху, пытающимся проглотить луну. В «Рамаяне» рассказывается, как Равана на небесах приближается к обители С., как он, скованный холодом луны, пускает стрелы в неё и как Брахма приходит на помощь С., умиротворив Равану. B. H. Топоров.
COHAH, Сонансин, Сонхвансин («дух крепостных стен»), в корейской мифологии дух – покровитель городов и селений. Места обитания C. – груды мелких камней — алтари С. (Сонандан, Куксудан или Хальмидан), иногда сложенные пирамидками, под священным деревом или кустарником у обочины дороги, у входа в деревню или монастырь, или чаще на перекрёстке дорог на горе, защищающей данную местность с севера. К С. женщины обращались с просьбой о ниспослании поВеликанша Сонмундэ Хальман. Фрагмент настенной живописи в когурёской гробнице № 1 в Чанчуане (Цзиань, Северо-Восточный Китай). Середина 5 в.
томства, торговцы — об увеличении доходов, невесты — о благополучии в семье родителей после переезда к мужу, моряки — о предотвращении кораблекрушения и т. д. В шаманской мифологии С. — также почитаемый дух. Возле алтарей Сонандан шаманки совершали различные обряды с благодарственными воздаяниями С. Происхождение культа С. в Корее точно неизвестно, но официально он начался при корёском государе Мунджоне (1047–82) и вскоре распространился по всей стране. При династии Ли (1392–1910) стал подразделяться на государственный и народный. Л. Р. Концевич.
СОНДЖУ, Сонджусин, Сонджосин, Саннянсин («дух большой балки») в корейской мифологии главный домашний дух (касин), в преданиях и народных верованиях С. – также домовой, дух – покровитель земельного участка под домом (дух Тходжу), дух 10-го месяца по лунному календарю, шаманский дух. Фетишем С. является глиняный горшок с ячменём или рисом, установленный в углу главной комнаты с деревянным полом, символом – лента белой бумаги, свёрнутая в несколько слоев (иногда сушёная рыба или сосновая ветка), в ленту белой бумаги вкладывали медную монетку, смачивали водой и прикрепляли к наружной стороне большой балки главной комнаты, затем посыпали рисовой крупой. Считалось, что от С. зависят покой, счастье, долголетие и отсутствие болезней. Ежегодно в 10-ю луну в один из «счастливых дней», обычно в день «лошади», ему посвящался обряд жертвоприношения риса (сонджукут). В обрядах сонджукут и сонджу-паджи (совершался при постройке нового дома или перенесении старого на новое место) участвовали шаманки (мудан). Существует записанный в провинции Кёнгидо шаманский миф о том, как искусный плотник Хван Уян, починивший рухнувший небесный дворец, после смерти стал духом С. Есть и другие шаманские мифы о родословной С. Л. Р. Концевич.
СОНМУHДЭ ХАЛЬМАН («бабушка Сонмундэ»), в корейской мифологии великанша. Согласно одному из мифов, старуха С. X. насыпала землю в подол юбки и сбрасывала её в море; и вскоре получился остров Чеджудо. Когда она в последний раз принесла землю, из основной её массы образовалась гора Халласан, а из комков – холмы. Эту гору С. X. использовала вместо подушки. Когда она ложилась отдыхать, то ногами упиралась в бухту Сонсанпхо и болтала ногами в воде, отчего поднимались волны. В ряде преданий описывается, будто на острове сохранились скала от касания пальцев С. X., три скалы (в селении Сонданни), служившие ей подставкой для котла, в котором она варила пищу. Л. К.
СОПДЕТ (spd.t), Сотис (греч. Σωθι ), в египетской мифологии богиня звезды Сириус, покровительница умерших. Изображалась в виде коровы или женщины с коровьими рогами. Первый утренний восход Сириуса после зимнего перерыва совпадал с началом нового года по египетскому календарю и разлива Нила, поэтому С.
СОФИЯ почиталась также как богиня наступающего года, наводнений и чистой воды (С. очищает умерших). С. отождествляли с Исидой и Сатис. Р. Р.
СОПДУ (spdw), в египетской мифологии бог в образе сокола. Охраняет восточную границу и борется с врагами Египта. Центр его культа — восточная дельта Нила. Изображался в длинной одежде, с двумя перьями на голове, с длинными волосами и бородой. Фетиш С. — зубы, эпитет (в период Древнего царства) — «владыка чужеземных стран». Как соколиное божество отождествлялся с Гором (Гор-Сопду) и Гором-ахути. Р. Р.
СОРИПАДА, у батаков острова Суматра (Западная Индонезия) один из верховных богов. С., сын Мула Джади и младший брат Батара Гуру (1), появился на свет из яйца бабочки. Живёт на втором небе в Банджар Тонгатонга (среднем городе). С. — заступник людей перед Батара Гуру (1). Он яростен и вспыльчив. Спутники С. — белая лощадь и коричневый пёс. М. Ч.
СОСЛАН, Созрыко, герой осетинского нартского эпоса. С. родился из камня, оплодотворённого пастухом (по другому варианту — Уастырджи, или Бесом, или Сосаг-Алдаром) при виде обнажённой Сатаны на берегу реки. Кузнец Курдалагон разбил камень и оттуда вынули младенца. Сатана дала ему имя и вырастила его. Решив стать непобедимым, С. потребовал, чтобы его закалили. Раскалённого на дубовых углях С. Курдалагон бросил в колоду (по вине Сырдона она оказалась короткой), наполненную волчьим молоком. Тело С. до колен превратилось в чистый булат, а колени остались уязвимы. С. выходит победителем всех нартских состязаний. Однажды, спасая нартские стада от гибели, он перегоняет их во владения великана Алдара Мукары. Встретившись с этим великаном, С. убил его. Семь раз С. сватался к красавице Бедоху (по другому варианту — Агунде, Азаухан) и каждый раз получал отказ. Тогда он взял её силой, убив отца Бедоху. После её смерти он решил жениться на дочери Хура (солнца) — Ацирухс. Однако за неё потребовали большой выкуп, а главное — достать листья растущего в стране мёртвых дерева Аза. После долгого путешествия С. встретил в стране мёртвых Бедоху. Она выпросила у Барастыра листья и предупредила С., чтобы на обратном пути он не брал никаких сокровищ. Но С. поднял на дороге шапку и сунул её за пазуху. Это был обратившийся в шапку Сырдон, который узнал из разговора С. со своим конём о тайне их смерти. Конь С. гибнет от стрел, пущенных изпод земли чертями, которых подговорил Сырдон, а сам С. — от колеса Балсага. С. соответствует у адыгов — Сосруко, у абхазов — Сасрыква. Ср. также СескуСолсу у чеченцев и ингушей. Б. А. Калоев.
СОСРУКО, герой адыгского нартского эпоса. С. рождён из камня, который оплодотворил пастух, воспылавший страстью к Сатаней. По просьбе Сатаней Тлепш извлёк из камня раскалённого железного мальчика и окунул его семь раз в воду: только бёдра (вариант: колени), схвачен-
ные клещами, остались незакалёнными. С. выступает как культурный герой. Он возвращает (что равносильно добыванию) нартам огонь и семена проса, похищенные Иныжем и Еминежем, одаривает людей напитком сано, отнятым им у богов. С. часто действует, прибегая к хитрости, а также с помощью магии. В образе С. проявляются черты солярного божества: верх его шапки – солнце, он – обладатель талисмана, сверкающего, как солнце. У С. прослеживаются также в рудиментарной форме некоторые функции демиурга, свойственные богу солнца (см. Тха и Тхашхо). Покидая земной мир, С. наделяет (вариант: просит Тха наделить) характерными особенностями некоторых животных и птиц. Целебные воды Кавказа — это слёзы С., плачущего от невозможности вернуться из-под земли на землю. С. и его коня Тхожея губят нарты (варианты: нарты совместно с иныжами; иныжи), выведавшие их уязвимые места через старуху Барамбух (вариант – Уорсар). Она превращается в золотой шлем (или плеть), который поднимает с дороги С. и надевает на голову. Из разговора С. с Тхожеем Барамбух узнаёт их тайну. Когда С. явился к месту состязания (Харамаошха, «Харама-гора»), нарты предложили ему отразить жан-шарх коленями (бёдрами). С. подставляет колени, и жаншарх перерезает его ноги. Нарты закапывают С. живым в землю (вариант: добивают раненого С), и С. продолжает жить под землёй. Каждую весну он стремится вырваться в земной мир, чтобы уничтожить всех, кто чинит на земле несправедливость. Поверья связывают с именем С. огромные камни в верховьях Инжиджа, в верховьях Псыжа, одну из канав в Баксанском ущелье, сохранивших якобы следы меча С., копыт его коня. Род Кардановых (Кабарда) считает С. своим предком (при упоминании имени героя в знак почитания его все встают). У старшей женщины рода хранится «полотенце С.» (которым герой перевязал свои раненые колени), обладающее, как считают, магической силой (исцелять больного, вызывать дождь). Соответствия С.: абхазский Сасрыква, осетинский Сослан. М. И. Мижаев.
София Премудрость Божия с предстоящими по сторонам богоматерью и Иоанном. Икона Новгородской школы. 16 в. Санкт-Петербург, Государственный Русский музей.
941
СОФИЯ, Премудрость (греч. Σ φια, «мастерство», «знание», «мудрость», евр. hochemah), в иудаистических и христианских религиозно-мифологических представлениях олицетворённая мудрость божества. Термин «С.», возникший в Древней Греции, употреблялся там как отвлечённое, умозрительное понятие, хотя первоначально у Гомера (Hom. Il. XV 411– 412) он встречается в комбинации с именем богини Афины – применительно к делу строительства и упорядочения, художества и рукомесла. Сама Афина имеет много общего с последующей С.; и всё же если мифологема греческой Афины как богини мудрости (но без приложения к ней термина «С.») есть олицетворение мудрости, то мудрость в греческой мифологии не есть лицо. Иначе в ветхозаветной традиции, где понятие Премудрости — в силу самой специфики иудаистической мифологии — приобретает личностный облик: самораскрытие бога в мире должно было принимать характер «лица» (или «как бы лица») — как второго и подчинённого «Я» бога. Позднебиблейская дидактическая литература (книга «Премудрость Соломона», «Книга притчей Соломоновых», «Премудрость Иисуса сына Сирахова») даёт образ «Премудрости божией», описанной как личное, олицетворённое существо. Она выступает как девственное порождение верховного отца, до тождества к нему близкая: «Она есть дыхание силы божией и чистое излияние славы вседержителя» (Прем. Сол. 7, 25 след.), вышедшее «из уст всевышнего» (Иис. Сир. 24, 3; ср. образ Афины — тоже девственницы, появляющейся из головы Зевса; по устойчивой схеме мифа, мудрость принадлежит деве). Как греческое слово «С.», так и соответствующее ему древнееврейское слово – женского рода, и в пассивном образе «чистого зеркала действия божия» (как определяется С.) уга-
942
СОШЕСТВИЕ ВО АД
дываются женские черты. Премудрость в своём отношении к богу есть его демиургическая, мироустрояющая воля. Она описывается (Притч. 8, 27–31) как «художница», по законам божественного ремесла строящая мир (что снова сближает её с Афиной); в природу этой космогонической С.-«художницы» входит «веселие». В раввинистической и позднее гностической мысли (знавшей также понятие «падшей С.» — см. Ахамот) С. сближалась с евр. r’sjt и греч. αρχ — оба термина означают «начало» — в смысле основания, первоначала, материнского лона изначальности. Специфику С. составляет женственная пассивность, сопряжённая с материнской многоплодностью, её «веселие», а также глубинная связь не только с космосом, но и с человечеством (Притч. 8, 31 и др.), за которое она заступается. Если по отношению к богу С. — пассивно зачинающее лоно, «зеркало славы божией», то по отношению к миру это — строительница, созидающая мир, как плотник или зодчий складывает дом как образ обжитого и упорядоченного мира, ограждённого стенами от безбрежных пространств хаоса; дом — один из главных символов библейской Премудрости (Притч. 9, 1 и др.). Христианство усваивает личностное понимание С. Ориген описывает её как хотя и «бестелесное бытие многообразных мыслей, объемлющее логосы мирового целого», но в то же время как «одушевлённое и как бы живое». В раннюю эпоху развития христианства представление о С. сближалось с ликом Христа-Логоса (1 Кор. 1, 24 прямо определяет Иисуса Христа как «божию силу и божию премудрость»), а затем
и с третьей ипостасью троицы — духом святым (понятие женского рода в семитических языках и близкое С. в аспектах игры, веселья, праздничности), подчёркиваются также аспекты С., связанные с идеей человеческой общности. В латинской христианской литературе термин «С.» вытесняется почти синонимическим обозначением мистически понятой «церкви», и поэтому собственно «софиологии» католическая традиция почти не знает. Иначе в Византии, где большое значение получило развитие образа С. как символа теократического принципа, и на Руси, куда христианство пришло под знаком С. (митрополит Илларион описывает крещение Руси как приход «премудрости божией», т. е. С.; Софии были посвящены построенные в 11 в. три главные русские церкви — в Киеве, Новгороде и Полоцке). На русской почве к 15–16 вв. складывается богатая иконография С. С. имеет облик ангела; её лик и руки – огненного цвета, за спиной – два крыла. Она одета в царское облачение (далматик, бармы), на голове – золотой венец. Ей предстоят (как Христу в иконографии «Деисуса») молящиеся дева Мария и Иоанн Креститель; над ее головой виден по пояс благословляющий Христос (т. о., не тождественный с С., но являющий собой её «главу», примерно так, как он же есть, по новозаветному учению, «глава» церкви). Личный облик С. как в византийско-русской, так и в католической (например, у немецкого мистика 14 в. Г. Сузо) традиции постепенно сближается с образом девы Марии как просветлённой твари, в которой становится «софийным», облагораживается весь космос.
Христос выводит Адама и Еву из «чрева адова». Ад – в виде низвергнутого античного Силена. Миниатюра греческой Хлудовской псалтыри. 9 в. Москва, Исторический музей.
В христианской агиографической традиции имя «С.» носит также мученица, казнённая в Риме во 2 в. вместе со своими дочерьми Верой, Надеждой и Любовью (имена символичны – «Мудрость» как мать трёх «теологических добродетелей»). СОШЕСТВИЕ ВО АД (греч. κατ βασι ει α δου; лат. descensus ad inferos), в христианских преданиях посещение Иисусом Христом преисподней после смерти на кресте и погребения, знаменующее его торжество над смертью и силами сатаны. В новозаветном каноне есть лишь отдельные указания на С. в. а. (1 Петр. 3, 18–20; ср. Матф. 12, 40; Деян. 2, 23–28; Рим. 10,
Слева – «Премудрость созда себе дом». Слева, в тройном круге – София, справа, в «двойном круге славы» – богоматерь с младенцем как «земное воплощение премудрости». На одной из башен – царь Соломон со свитком в руках. Русская икона Новгородской школы. Ок. 1548. Москва, Третьяковская галерея. Справа – Сошествие в ад. Икона Дионисия. 1495–96. Ленинград, Русский музей.
СПЕНТОДАТА
943
засеял зубами убитого им дракона. Появившись на свет в полном вооружении, С. сразу же стали сражаться друг с другом, пока их не осталось пятеро: Хтоний (земляной человек), Удей (подземный человек), Пелор (великан), Гиперион (сверхмощный), Эхион (человек-змея) (Paus. IX 5, 3; Apollod. III 4, 1). За последнего из них Кадм выдал свою дочь Агаву. К С. возводили своё происхождение знатнейшие фиванские роды. В. Я.
СПЕНИШТА (авест., «святейший»), в иранской мифологии (зороастризме) один из пяти видов природных огней. В отличие от солнца, «пылающего пред господом на небесах» (Берсизава), огня, одушевляющего животных и человека (Вохуфрйана), огня, пребывающего в дереве (Урвазишта), и молнии (Вазишта), С. — «видимое божество», зримый образ других огней («Ясна» 17, «Бундахишн» 17, 5–8, «Затспрам» 11, 8–10). Ср. также Атар.
Сошествие во ад. Мозаика. Ок. 1200. Венеция, собор Сан-Марко.
7; Ефес. 4, 8–10). Более подробно С. в. а. описывается в апокрифах. Так, «Евангелие от Никодима» содержит рассказ Карина и Левкия (двух воскресших сыновей Симеона Богоприимца), «очевидцев» чудес, совершённых Христом в аду. Согласно преданию, «облистанный» ярким сиянием («се луч от источника света вечного») Христос, сокрушив «врата медные» и «вереи железные», появляется в преисподней, откуда он, повергнув сатану и поправ смерть, изводит ветхозаветных праведников; в раю эту процессию встречают архангел Михаил, Енох и Илия. У райских врат ожидает и «благоразумный разбойник» Pax co знамением креста, данным ему Иисусом в знак истинности своих слов: «ныне же будешь со мною в раю» (Лук. 23, 43). В ранневизантийской и западной иконографии С. в. а. доминирует мотив выведения из ада праотцев. Преисподняя представляется обычно в виде пещеры; Христос, попирающий ногами скованного сатану, протягивает руку Адаму и Еве. Эта изобразительная схема характерна как для монументального искусства (фрески церкви Санта-Мария Антикуа в Риме, 8 в., нижней церкви Сан-Клементе в Риме, 10–11 вв., мозаики монастырской церкви в Дафни, 11 в., собора Сан-Марко в Венеции, ок. 1200, и др.), так и для средневековой миниатюры (многочисленные рукописи Псалтири 12–14 вв.); фреска Беато Анджелико (монастырь Сан-Марко, Флоренция) подводит итог средневековой традиции, и после 15 в. западное искусство редко обращается к этой теме (произведения А. Дюрера, А. Бронзино, Я. Тинторетто, П. фон Корнелиуса). В православной иконографии она сохраняет большое значение до 17 в., причём древнерусская иконописная традиция, наследовавшая Византии, совмещает мотив изведения патриархов из ада с мотивом битвы воинства Христова с «аггелами» сатаны (напр., икона Дионисия «Сошествие во ад»; иконы псковской школы), а иногда присоединяет мотив вступления избавленных от уз смерти праведников в рай (т. н. «полная» икона воскресения с сошествием). О. Е. Нестерова.
СПАНДАРАМЕТ, Сандарамет (восходит к богине Спента Армайти, Арматай), в армянской мифологии дух подземного мира
и сам подземный мир. Возможно, С. был наделён и функциями божества плодородия и растительности. У историка 9 в. Товмы Арцруни, передающего народные сказания, земля – постоялый двор бога С. С. Б. А.
СПАНДАРМАТ (среднеиран.), в иранской мифологии олицетворение возделанной земли и религиозного благочестия, прародительница жизни. Описывалась и, возможно, изображалась красивой рассудительной женщиной с мускусной розой в руке, поучающей царей. Восходит к дозороастрийской матери-земле, супруге бога неба (впоследствии Спента Армайти, Арматай — одно из божеств Амеша Спента). Почитание С. — древней хтонической праматери продолжалось и в зороастрийскую эпоху (ср. особенно «Видевдат» 2, 10 и 18; 3, 35; 18, 51; «Гаты» 47, 3); сохранялась её связь с запретным в зороастризме обрядом ингумации (ср. «Гаты» 30, 7, где ей предписано обеспечить неистребимость праведной плоти; «Ясна» 16, 10, где она названа обиталищем праведников). Фрагмент «Видевдата» (3, 35), содержащий угрозу ввергнуть нечестивца во «тьму С», возможно, указывает на практику человеческих жертвоприношений [ср. утверждение Геродота (VII 114) о том, что Ксеркс и его жена Аместрида приказывали закапывать людей заживо, чтобы угодить подземному божеству; имеются сведения об отправлении этого же ритуала Камбисом (Herodot. Ill 35), сасанидским монархом Варахраном I]. Древний облик слабо персонифицированной земли С. сохраняла и в пехлевийской традиции: Зардушт (Заратуштра) узрел в мистическом трансе всю С., «покрытую растениями, и все их виды, и корень каждого в земле — С.» («БахманЯшт» 2, 8, 31 и 48); когда в апокалиптическом будущем восторжествуют неправда и насилие, «земля-C. разверзнется и обнажатся самоцветы, золото, серебро, медь, олово и свинец» (2, 48). В скифской мифологии С. соответствует Апи, в митраизме — Мать-земля, в манихействе — Мать жизни. В армянской мифологии к С. восходит Спандарамет. Л. Л.
СПАРТЫ (σπαρτο , «посеянные»), в греческой мифологии богатыри, выросшие из земли, которую основатель Фив Кадм
Л. Л.
СПЕНТА-МАЙНЬЮ (авест., «дух святости»), в иранской мифологии дух-творец. С.-М. вдохновляет Заратуштру, в конце мировой истории он должен уничтожить «духа зла» Ангро-Майнью («Яшты» XIII 3; XVIII 2; XIX 96). Согласно одной концепции образа, обычно считающейся более древней, С.-М. вместе со своим братом-близнецом Ангро-Майнью порождены Ахурамаздой и оба действуют как демиурги земного творения на уровне телесной осязаемой реальности «гетик», тогда как Ахурамазда пребывает в сфере чистой духовности «менок»; С.-М. создаёт благую часть мира, а его брат — плохую («Бундахишн» 1, 8 и др. источники). Согласно «Яшту» (VIII 48), все творения С-М. — «Те, что живут под землёй, на земле, в воде, летают, рыщут по равнинам, все те, что населяют безграничный и бесконечный мир С.-М.». Вместе с Огнём С.-М. наблюдает за исполнением решений и приговоров, вынесенных Ахурамаздой («Ясна Семи глав», 36, 1). По второй концепции образа, С.-М. – ипостась, творческий аспект Ахурамазды. Образ С.-М. рано привлёк внимание греческих философов. Уже в схолии (Гермодора?) к диалогу Платона «Алкивиад» (I 122а) содержится соответствие понятию С.-М., в конце 4 в. до н. э. Гекатею Абдерскому уже была известна авестийская мифологема о С.-М. как источнике вдохновения Заратуштры. Типологически и функционально С.-М. близок ветхозаветному духу святому, что издавна побуждало специалистов (Ш. Арле, Ж. Дармстетер и др.) к гипотезам об исторической взаимозависимости обоих образов. Л. Л.
СПЕНТОДАТА [авест. «созданный (дарованный) благочестием», т. е. богиней Спента Армайти, землёй, следовательно, сын земли], в иранской мифологии один из наиболее древних персонажей. Упомянут уже в «Фарвардин-яште» (103). Поздние формы имени – Спанддат, Исфендиад и Исфандияр. В силу своего происхождения С. неуязвим для обычного оружия. [В «Шахнаме» неуязвимость С.-Исфандияра — следствие заклятия, произнесённого Зардуштом (Заратуштрой), а по более поздней версии её обеспечило проглочен-
944
СПЕРХИЙ
ное С. зёрнышко граната]. Постоянный эпитет «бронзовотелый», видимо, унаследован С. из общеиндоевропейского мифа о герое, родившемся в доспехах или повитом в броню сразу после рождения (ср., например, индийский Карна). Как большинство подобных героев, С. мог быть убит только заколдованным оружием (заговорённой стрелой) по наущению злых сил. В «Яште» (V 116–118) сам С. не назван, но действуют убитые им в «Шахнаме» Арджатаспа и Вандарманиш. В позднем пехлевийском сочинении 9 в. «Шиканд Гуманик Вачар» (10, 67) даже сказано, что С. и его брат Зариварай «вере покорились как ярму» и были зачинщиками всяческих кровопролитных усобиц. Имя С., судя по сообщениям элефантинских папирусов 5 в. до н. э. и Ктесия (2-я половина 5 в. – 1-я половина 4 в. до н. э.), употреблялось в ахеменидской ономастике применительно к реальным лицам. «Бундахишн» (34, 7–8) называет сыном С. царя из династии Ахеменидов Артаксеркса I Долгорукого.
ты» 43, 12 и 15). С. – благовестник, посланец Ахурамазды, его священная птица – петух («Видевдат», 18). С. призван отвращать заблуждения и ложные помыслы верующих, стеречь их от происков нечистой силы, «как овчарка», чинить по ночам расправу злым духам. Для этого он вооружён булавой, копьём, боевым топором. С. предстоит возвестить тайны откровения трём грядущим спасителям человечества (саошьянтам), будущим сыновьям Заратуштры. Смертным С. является в телесном облике, он воздвиг особый дом — убежище для бедняков («Ясна» 57, 2). Видимо, в позднюю (эллинистическую?) эпоху получил распространение миф о С. и Рашну как сподвижниках Митры, выступающих вместе с ним судьями над душами умерших на мосту Чинват. В поздних зороастрийских текстах С. за мзду печёными хлебцами препровождает на тот свет души умерших (в «Гатах» 46, 10 и 11 это делает Заратуштра). Согласно «Бундахишну» (34, 23), С. выступит против дракона Ажи-Дахаки в решающем поединке.
Л. Л.
Л. Л.
СПЕРХИЙ (Σπερχει ), в греческой мифологии бог одноимённой реки в Фессалии. С. – сын Океана и Тефиды (Hes. Theog. 367 след.). Этимология имени С. указывает на быстроту (σπερχν , «стремительный», «быстрый»), характерный признак водного потока. С. — древнее стихийное божество, генеалогически, однако, связанное уже с героической мифологией. С. — зять Пелея, отец Менесфия, участника Троянской войны (Hom. Il. XVI 173–176). Ахилл обещал посвятить С. свои волосы, если вернётся невредимым на родину (но принёс их в жертву у погребального костра Патроклу, XXIII 141–151).
СТАРКАД [др.-исл. Starkadr, Storkudr, от sterkr, starkr, «сильный» и Hodr, имя бога (Хёд?); лат. Starcatherus, Starcardus], в скандинавской мифологии и эпосе герой, могучий воин-викинг, с именем которого связано множество подвигов, совершённых в Дании и Швеции. Саксон Грамматик в «Деяниях датчан» называет его сыном Сторверка (Storverk, Storvirkr, «человек великого деяния»; русский переводчик Б. И. Ярхо передаёт его имя как «Сила Подвигович») и повествует о его службе датскому королю Фрото. С. описывали как уродливого клыкастого человека гигантского роста. У С. было шесть рук, враг великанов Тор сделал его двуруким, отрубив ему остальные. С., дабы завоевать расположение Одина, умертвил по его повелению своего вождя, норвежского короля Викара [О. Хёфлер толкует
А. Т.-Г.
СПОРЫШ (рус.), Спарыш (белорус.), в восточнославянской мифологии воплощение плодородия. С. представляли в виде белого кудрявого человека, который ходит по полю (иногда вместе с богом и Раем). Первоначально наименованием С. обозначали двойное зерно или двойной колос, который в восточно- и южнославянской традициях рассматривался как близнечный символ плодородия, называемый «царь-колос». При отправлении архаичных аграрных обрядов из двойных колосьев — С. плели венки, варили общее («братское») пиво, откусывали эти колосья зубами. В Псковской области из сдвоенных колосьев изготовлялась особая кукла — спорынья. Из них сплеталась и пожинальная «борода», посвящавшаяся святым, культ которых продолжал общеславянский культ близнецов — покровителей сельского хозяйства: Флору и Лавру, Козьме и Демьяну, Зосиме и Савве. С. может считаться продолжением общеславянского мифологического близнечного божества, родственного балтийскому Юмису, древнеиндийским Ашвинам. В. И., В. Т.
СРАОША (авест.), Срош (среднеперс.), в иранской мифологии дух религиозного послушания и порядка. Ему посвящены «Срош-яшт» и 57-я глава «Ясны». Предположительно, С. заместил одного из более древних богов (напр., Арьямана, Митру). С., испытав истинность убеждений Заратуштры, благословляет пророка («Га-
Снятие пятой печати. Картина Эль Греко. 1610–1614. НьюЙорк, Метрополитен-музей.
имя Vikarr как «человек с волосами посвященного» (богам)], удавив его и поразив мечом. По «Саге о Гаутреке», С. намеревался совершить лишь символическое жертвоприношение, надев Викару на нею петлю и прикоснувшись к его телу стеблем камыша, но петля впилась в горло, а камыш превратился в копьё и умертвил короля (ср. превращение омелы в копьё в мифе об убийстве Бальдра; второй член имени С., видимо, Хёд – так звали невольного убийцу Бальдра). С. – «одинический» (связанный с Одином) герой, и заклание им Викара представляет собой воспроизведение жертвоприношения Одина (см. в ст. Один). А. Ольрик усматривает в этом акте отражение ритуального убийства короля, О. Хёфлер и Я. де Фрис – ритуал инициации. Один покровительствует С. В ночь накануне жертвоприношения С., разбуженный своим воспитателем, прибывает вместе с ним на остров, где на лесной поляне видит 11 человек, восседающих на престолах; 12-й престол занимает воспитатель С., и присутствовавшие (видимо, боги) приветствуют его как Одина. Один определяет судьбу С. Он дарует С. три жизни, великолепное оружие и сокровища, сообщает ему дар поэзии, обещает уважение знати (в благодарность за это С. и производит культовое жертвоприношение Викара). Тор, противник С., предрекает, что С. совершит злодеяние в каждую из трёх дарованных ему жизней, никогда не приобретёт земли и не будет удовлетворён тем, чем владеет, не запомнит ничего из сочинённого им и испытает ненависть простонародья. Когда С. состарился и почти ослеп, чтобы не умереть в постели, но погибнуть от меча (ибо только при этом условии можно было получить доступ в вальхаллу к Одину), он соблазняет убийцу кошелём с золотом, и наконец, погибает от руки Хатера (Хёда?), отца которого умертвил. Соглас-
СТРАШНЫЙ СУД
945
но «Второй Песни о Хельги, убийце Хундинга» («Старшая Эдда»), С. пал в битве против Хельги. Более поздние версии сказания о С. (исландские «Прядь о Норна гесте», «Прядь о Торстейне»), в которых С. приобретает гротескно-сатирические черты, повествуют о встречах С. с Сигурдом (в битве С. обращается в бегство, а догоняющий его Сигурд выбивает ему рукоятью меча клыки; в аду Сигурд мужественнее всех переносит адские муки, С. же, у которого из огня торчат лишь ступни, кричит громче всех). Образ С. породил много толкований. В частности, Ж. Дюмезиль проводит параллель между С., ведийским Индрой и греческим Гераклом. А. Я. Гуревич.
СТЕНТОР (Στ ντωρ), в греческой мифологии (в «Илиаде») греческий воин, способный кричать столь же громко, как кричат одновременно 50 человек (Hom. Il. V 785– 786). В. Я.
СТЕРОПА, Астеропа (Στεροπη, Αστερ π , «вспышка», «молния»), в греческой мифологии: 1) дочь титана Атланта, одна из плеяд; 2) дочь аркадского царя Кефея, получившая от Геракла локон Горгоны, обладавший свойством отпугивать врагов; 3) Стеропа, супруга Ахелоя, мать сирен (Apollod. I 7, 10). Г. Ч. Гусейнов.
СТИКС (Στ ξ, «ненавистная»), в греческой мифологии божество одноимённой реки в царстве мёртвых. С. — одна из старших дочерей Океана и Тефиды (Hes. Theog. 361), по другой версии, она — дочь Ночи и Эреба (Hyg. Fab. Praef. 1). Во время раздоров богов по приказу Зевса произносятся клятвы над водой С., принесённой Иридой. Бог, нарушивший клятву, год лежит бездыханным, девять лет живёт вдали от Олимпа и только на десятый год возвращается в сонм олимпийцев. Клятва водой С. — самая страшная (Hes. Theog. 775–806). От брака с Паллантом С. родила Зависть (Ревность, Рвение), Нике (Победа), Силу (Власть) и Мощь. Дети С. особенно дороги Зевсу, так как они всегда ему сопутствуют. Во время титаномахии С. поспешила стать на сторону Зевса и сохранила свой исконный почёт и удел, получила от него щедрые дары, а имя её стало великой клятвой (382–403). Существует миф о том, что Персефона – дочь Зевса и С. (Apollod. I, 3, 1). С. фигурирует в числе других нимф и богинь, игравших с Персефоной на лугу, когда её похитил Аид (Hymn. Horn. V 424). В образе С. – попытка объединить олимпийскую мифологию с доолимпийским хтонизмом, осмысленным в качественно новых функциях (помощь С. Зевсу). А. Т.-Г.
СТОРУКИЕ, гекатонхейры (Εκατ νχειρε ), в греческой мифологии чудовища, порождённые Геей и Ураном. Их трое – Котт, Бриарей и Гиес. У каждого из них – пятьдесят голов и сотня рук (Hes. Theog. 147– 153). Бриарей именуется людьми Эгеон (Hom. Il. I 403). Уран, ненавидящий своих ужасных потомков, отправлял их в недра земли (Hes. Theog. 154–158, 617–620). Благодаря С., выведенным Зевсом по совету Геи на землю (626–628), он одержал победу над титанами (666–673). После
Страшный суд. Русская икона Новгородской школы. 1-я пол. 15 в. Москва, Третьяковская галерея.
низвержения титанов в тартар их там охраняют С., верные стражи Зевса (729– 735). Призванные дружественной Зевсу Фетидой, С. вновь помогли Зевсу, когда против него задумали заговор Гера, Посейдон и Афина. Боги пришли в ужас от одного вида С. и отступились от Зевса (Hom. Il. I 396–406). С. – пример объединения олимпийской мощи Зевса и древних стихийных сил (ср. роль Геи или Фетиды в мифах о Зевсе). А. Т.-Г.
СТРАШНЫЙ СУД (греч. μερα τη κρ δεω , ср. англ. Doomsday, «день судный», лат. iudicium universale, «вселенский суд»; нем. das jungste Gericht, «последний суд»), в христианской эсхатологии предстоящий в «конце времён» суд вторично пришедшего Иисуса Христа над всеми когда-либо жившими людьми, воскресающими во плоти для этого суда и получающими по приговору судьи сообразно со своими делами вечное блаженство в раю или вечное наказание в аду. Уже в египетской мифологии известен мотив взвеши-
вания на весах во время загробного суда добрых и злых дел каждого человека перед лицом Осириса (ср. в западноевропейской иконографии С. с. архангела Михаила, держащего весы). В ветхозаветной традиции получила развитие идея «дня Яхве» — полного и окончательного торжества Яхве над своими врагами на земле (ср. Ис. 13, 2–9; Иезек. 30, 3 и др.). По мере усиления эсхатологических интересов (отразившихся, например, в ветхозаветной «Книге Даниила», 2 в. до н. э.) и распространения веры в воскресение мёртвых «день Яхве» всё более отчётливо понимается как С. с. В новозаветных текстах неоднократно описывается, чаще всего в аллегорической форме, конечное отделение злых людей от добрых («козлов» от «овец», «плевелов» от «пшеницы», Матф. 13, 30; 25, 32–33 и др.). Упоминается эсхатологическое явление «сына человеческого, грядущего на облаках небесных с силою и славою великою», под громогласные звуки ангельской трубы (Матф. 24, 30–31; «труба» –
946
СТРИБОГ зантии к 11 в. и оттуда распространяется на Италию (мозаика собора в Торчелло, 12 в.), на южнославянский мир и на Русь (фрески Дмитриевского собора во Владимире, 12 в., и Успенского собора во Владимире, нач. 15 в.); и в искусстве готики и раннего Ренессанса, и в русской иконе 16–17 вв. она подвергается различным модификациям, но лишь Микеланджело (фреска Сикстинской капеллы) порвал с традицией, подчинив тему своим собственным идеалам – титаническому гневу Христа на человечество отвечает столь же титаническое отчаяние человечества. С. С. Аверинцев.
Страшный суд. Триптих Г. Мемлинга. 1473. Гданьск, Поморский музей.
несомненно, шофар, т. е. музыкальный инструмент из бараньего рога). В присутствии всех ангелов судья воссядет на престоле, перед которым соберутся «все народы» (Матф. 25, 31–32), и свершится суд: оправданные станут по правую руку от судьи (счастливая сторона), осуждённые – по левую (Матф. 25, 34–46). Эти образы были систематизированы и приведены в связную, наглядную картину раннехристианскими и средневековыми писателями, среди которых особую роль сыграл Ефрем Сирин (4 в.): земля и море, звери, птицы, рыбы и гроба отдают назад поглощённые ими тела мертвецов; человек, очнувшийся от смертного сна, со страхом видит грозную славу Христа и ждёт своего приговора; раскрываются книги, символизирующие полноту знания бога обо всём содеянном и выстраданном людьми (этот мотив есть уже в «Книге Даниила», 7, 10; по некоторым апокрифическим версиям, эту всеобъемлющую мировую хронику ведёт вознесённый на небеса Енох); праведники, приветствуемые ангелами, шествуют в рай, между тем как грешники насильно увлекаемы глумливыми бесами
в ад. Фоном С. с. служит космическая катастрофа, знаменующая конец мира: солнце и луна меркнут, звёзды спадают с неба, само небо свёртывается, как свиток (Матф. 24, 29 и Апок. 6, 12–14), от престола судьи льётся огненная река (Дан. 7, 10). Среди поэтических разработок темы С. с.: византийская поэма (т. н. кондак) Романа Сладкопевца (6 в.), древневерхненемецкий эпос «Myспилли» (9 в.) и латинская секвенция «Dies irae» («День гнева», 13 в.; вошла в состав католической заупокойной службы, т. н. реквиема), а также многочисленные фольклорные тексты, в т. ч. русские «духовные стихи». Искусство зрелого средневековья создаёт многофигурные композиции, где Христос восседает на престоле в центре, по обеим сторонам от него сидят двенадцать апостолов, также участвующих в совершении суда, дева Мария и Иоанн Креститель стоят перед престолом Христа, а Адам и Ева припадают к его стопам, умоляя за грешное человечество, ангелы трубят в трубы, апостол Пётр впускает праведных в рай, бесы ввергают грешников в ад и т. д. Иконографическая схема формируется в Ви-
СТРИБОГ (др.-рус. Стрибогъ, из индоевроп. *ptr-ei- *deiwo, «отец-бог», с развитием первого элемента по тому же типу, что др.-рус. стрый, «дядя по отцу», при лат. patruus, и заменой второго элемента на *bog-), в восточнославянской мифологии божество древнерусского пантеона, кумир которого был установлен в Киеве в 980. В «Слове о полку Игореве» ветры названы Стрибожьими внуками, которые стрелами веют с моря, что, видимо, указывает на атмосферные функции С. В древнерусских текстах имя С. постоянно сочетается с именем Дажьбога, что даёт основание противопоставлять или сближать их функции и значение (дать – распространить долю, благо). В. И., В. Т.
СТРОФИЙ (Στρ φιο ), в греческой мифологии царь Крисы в Фокиде, женатый на Анаксибии, сестре Агамемнона. В доме С. воспитывался вместе с его сыном Пиладом сын Агамемнона Орест, спрятанный здесь от Эгисфа (Aeschyl. Agam. 877–885; Apollod. epit. 24). В. Я.
СУ АНАСЫ («мать воды»), в мифологии казанских, западносибирских татар, татар-мишарей, кумыков (суванасы), карачаевцев (суу анасы) дух воды. У татар С. а. — разновидность духов су иясе (су иясе — нередко также другое название С. а.) представлялась в человеческом облике. У С. а. есть муж, су бабасы («водяной дед»), и дети (сыновья иногда тоже называются су иясе). Она моет своих детей, выходя в полночь на мостик над водой. Людям С. а. показывается на берегу реки, расчёсывая, подобно албасты, волосы гребнем. Счита-
Слева – Воскресение из мёртвых. Фреска Л. Синьорелли из цикла «Страшный суд». 1499–1503. Орвьето, собор. Справа – Страшный суд. Центральная часть алтаря работы С. Лохнера. Ок. 1435. Кёльн, музей Вальраф-Рихарц.
СУДЬБА лось, что С. а. может наслать засуху, болезнь, утопить человека. Поэтому молодая жена, впервые пошедшая в доме мужа за водой, в дар ей бросала в воду монетку. У тобольских татар С. а. (соу короткоях) считалась главой соу-пяре, злых духов, за ноги затаскивающих людей в воду. Представляли её в образе старухи с длинными седыми распущенными волосами, обычными атрибутами считались золотые вёдра или золотая гребёнка. В. Н. Басилов.
СУБХАДЕВА, шубхадева (пали subha deva, санскр. subha devah, «блаженные божества»), в буддийской мифологии разряд божеств класса рупавачара, обитающий на третьем уровне Рупадхату. Разделяются на паритасубха («обладатели ограниченного блаженства»), аппаманасубха («обладатели безмерного блаженства») и субхакинха («целоблаженные»). Продолжительность жизни переродившихся среди С., соответственно, 16, 32 и 64 кальпы. В период разрушения мира огнем, водой и ветром (самватракальпа) уровень субхакинха есть предел, выше которого не поднимается вода. О. Ф. Волкова.
СУБХУТИ (санскр. и пали subhuti), в буддийской мифологии ученик Шакьямуни. В основе образа С., по-видимому, реальное историческое лицо. С. упоминается в текстах всех основных направлений буддизма, но в «Типитаке» он занимает второстепенное место по сравнению с такими учениками Шакьямуни, как Ананда, Шарипутра и Маудгальяяна. Тем не менее уже там его считают первым среди «живущих в уединении» (отшельников-аскетов). В махаяне, особенно в сутрах цикла «Праджняпарамиты», С. — один из главных учеников Шакьямуни, притом — самый способный. Нередко он объясняет другим ученикам сложные проблемы вероучения. В «Саддхармапундарика-сутре» С. обращается к Шакьямуни с жалобой на то, что он не может достичь наивысшего бодхи, а Шакьямуни успокаивает его, говоря, что в будущем С. станет буддой под именем Шашикету. Л. М.
СУД, Усуд (рус. Суд, сербохорв. Усуд), родственно рус. «суд», «судьба», из слав. *sъ+de-, ср. литов. samda, «наём», др.инд. sam-dha-), в славянской мифологии существо, управляющее судьбой. В сербской сказке Усуд посылает Сречу или Несречу — воплощения судьбы-доли (см. в статье Доля). В дни, когда Усуд рассыпает в своём дворце золото, рождаются те, кому суждено быть богатыми; когда Усуд рассыпает в хижине черепки — рождаются бедняки. С С. связаны также персонифицированные воплощения судьбы — суденицы (суда женского рода): сербохорв. соjеница, суjеница; чеш. sudice; рус. «судинушка» (главным образом в плачах). Лежащая в основе имени С. мифопоэтическая формула отражена также в общеславянских именах типа *sъ-de-slavъ (др.рус. Судиславъ, чеш. Sudi-slav, польск. Sedzi-slaw, сербохорв. Здеслав и т. п.), воспроизводящих ещё более ранний индоевропейский источник (обрядовая формула со значением «добывать славу» — «делать знаменитым», ср. общеиндоевропейскую формулу «присуждения славы»:
др.-инд. sravah dha-, «получать славу», и т. п.). Наличие такого источника для славянского С. доказывается также родственной хеттской формулой san dai-, «проявлять благоговение (по отношению к богам)», греч. σ νθεσι , «соглашение», и т. п. К тому же корню восходит имя греческой Фемиды, поэтому персонифицированное воплощение С. можно считать архаизмом славянской мифологической предправовой традиции, воспроизводящей существенные черты общеиндоевропейской. В. В. Иванов, В. Н. Топоров.
СУДИКА-МБАМБИ, в фольклоре лунда (юг Заира, северо-восток Анголы, северозапад Замбии) эпический герой архаического типа, в характеристике которого значительна роль мифологических элементов. С.-М. заговорил, как только родился: он велел матери посадить килембе – дерево его жизни. Ребёнком он совершает подвиги. С.-М. обладает сверхъестественными способностями: он укрепил один кол – и сразу был построен дом его родителям, он связал охапку травы – остальная трава сама собралась в связки; начав делать крышу, он положил одну связку травы – и вся крыша составилась сама. Один из основных подвигов С.-М. – добывание невесты: он женится на дочери Калунга, владыки нижнего мира, после того как выполняет брачное условие (убивает многоголовое чудовище Киниока, похитившее невесту, и с помощью своего младшего брата уничтожает чудовище-крокодила, захватившего скот Калунга). В грохотаньи грома слышны голоса С.-М. и его младшего брата; поссорившись, они скрестили мечи, но не сумев одолеть друг друга, разошлись в разные стороны. E. K.
СУДЬБА, в мифологии различных народов представление о непостижимой силе, действием которой обусловлены как отдельные события, так и вся жизнь человека (и, в более широком смысле, — социального коллектива); оформляется на достаточно поздней стадии развития мифологии, по мере распада родовых отношеКолесо Фортуны. Иллюстрация к трактату Дж. Боккаччо «О несчастиях знаменитых людей». 1467.
947
ний с присущей им неотделённостью индивидуальной сущности человека от коллективного (родового) бытия. Вера в С. диктовалась объективной несвободой индивида от коллектива и природы, невозможностью помыслить, а тем более реализовать формы индивидуального бытия, отличные от тех, которые установлены от рождения. Психобиологические и социологические аспекты представлений о С. в значительной степени объясняются их сопряжённостью с фундаментальными оппозициями мифологического сознания «жизнь – смерть» («рождение – смерть») и «добро – зло». Стремление материализовать, «воплотить» представления о С. и тем самым снять её обезличенность и принципиальную непознаваемость реализуется в различных типах персонификаций С. Первоначально представления о С. не отчленяются от восходящих к тотемизму и культу предков представлений о добрых и злых духах — спутниках человека, рождающихся и живущих вместе с ним. В числе таких персонификаций греческие демоны [даймоны — δα μων; Пиндар, в частности, упоминает «демона рождения» (Ol. XIII 105)], римские гении (genius, от gigno, «рождать») и юноны; ср. скандинавский термин namingja как обозначение духов-покровителей и личной удачи. Представления о демонах и гениях как воплощении некой жизненной силы, определяющей характер человека и его С., согласуется с понятиями «шеду» и «алад» в шумеро-аккадской традиции (при том, что термин «алад» происходит от общесемитского корня со значением «производить потомство, рождать»). Представляется поэтому логичным реконструировать первоначальные божества С. как божества рождения, дающие человеку его жизненную участь, место (часть, долю) в рамках социального коллектива [ср. греческие мойры (μο ραι, букв. «доля»; впрочем, некоторые исследователи связывали и греческий термин δα μων с глаголом δα μαι, «делить на части», и тем самым сопоставляли его с термином, обозначающим мойру, участь, долю), славянская доля (ср. латыш, dala, литов. dalia; у украинцев долями иногда назывались души предков), римские Кармента и восходящие к ней парки, скандинавские норны и валькирии, англосаксонские вирды (wyrdes или weirds, латышские лаймы и др.)], нарекающие (ср. в некоторых русских диалектах — нарок, «имя, название», но и «назначенный срок, срочная пора»), судящие его С. (серб, cyjeniца, чеш. sudice, ср. также этимологию рус. слова «судьба»). Во многих современных и древних (вплоть до хеттской) традициях зафиксированы поверья и сказания о трёх девах (или старухах) С., которые приходят в дом, где родился ребёнок, и по очереди предсказывают его С. (русские рожаницы, болгарские наречницы и др.; в новогреческой традиции девы С. сохранили наименование мойр), причём решающим оказывается предсказание последней из них, как бы усредняющей крайности двух других. Неизвестность и непознаваемость С. проявляется, в частности, в греческой мифологии в представлениях о мойрах, как дочерях Ночи (Hes. Theog. 211–232). С развитием мифологических представле-
948
СУДЬБА
Колесо судьбы. Картина Э. Берн-Джонса. 1875. Париж, музей д’Орсэ.
ний и эволюцией социальных отношений у различных народов появляются персонификации С., как случая: греч. Тихе, замещающая в эллинистическую эпоху мойр (Τ χη — случай, встреча), др.-рус. Устреча, серб. Среча и Несpeчa, рим. Фортуна; ср. также славянские поверья о девице, приносящей счастье бездольному молодцу. С развитием культа римской Фортуны, которая первоначально (так же, как и греческая Тихе) осмыслялась как счастье, удача, появляется (наряду с доброй) и злая Фортуна. Особые персонификации счастья и несчастья известны и во многих других традициях (напр., индийская богиня счастья Лакшми); ср. противопоставление доли и недоли в славянской, удачи (hamingja) и неудачи (o’hamingja) в скандинавской традиции, а
также персонификации представлений о несчастливой С. типа славянских — Беда, Горе, Горе-Злосчастие, Кручина, Журба, Лихо и др. С.-случай может и благоприятствовать человеку, и отворачиваться от него; в скандинавской традиции распространены сюжеты, в которых удача, как приданное человеку качество, временно покидает его либо передаётся другому человеку. Идея С., как суда, проявляется в тех версиях греческого мифа, где мойры считаются дочерьми богини правосудия Фемиды (и Зевса), а также в распространённом мотиве взвешивания С.; так же как Фемида, слепой, с повязкой на глазах изображалась иногда и римская Фортуна. Тема С. постоянно сопрягается с темой души, причём довольно часто С. прямо ассоциируется с последней (маин у эвенков, дзаячи у монгольских народов и др.). Представления о С. нередко связываются с верой в предсуществование и переселение души. В этом случае С. оказывается в зависимости от прежних поступков человека, включая те, которые были совершены носителем души в её прежних воплощениях; в брахманизме деятельность человека в текущей жизни детерминирует С. души в последующих воплощениях; в том же контексте следует рассматривать и версию, излагаемую Платоном, о том, что жизненную С. выбирает душа, причём на результате выбора сказываются «привычки предшествующей жизни» (R. Р. X 617е–620е). С. может записываться на листьях священного дерева (в некоторых традициях Юго-Восточной Азии), свитке или в специальной книге (ср. упоминание «пишущих фатов» у Тертуллиана, китайские представления о книгах С., хранящихся в загробном мире, с обозначением основных событий и продолжительности жизни каждого человека, а также известные у различных народов поговорки типа «На роду написано»), вырезаться на камне (скандинавские руны), представляться в виде какого-либо предмета, например горящего полена (греческий миф о Мелеагре) или свечи, ассоциироваться с дорогой (путём), странствиями, водами загробной реки (Aeschyl. Sept.). С. прядут в виде нити хеттские богини С., греческие айсы, мойры (иногда Зевс и другие боги), римские парки, скандинавские норны, живущие в корнях мирового дерева — ясеня Иггдрасиль; характерно, что в дагомейской мифологии богиня гадания и С. Фа (Гбаду) была дочерью (в ряде вариантов — матерью) Миноны — богини женщин, занимающихся прядением (следы представлений о С. как нити проявляются в современ-
Фортуна. Картина Т. Кунце. 1750. Варшава. Национальный музей.
ной обыденной речи, в выражениях типа «Связать С. с кем-либо или с чем-либо»). По сообщению Платона (Р. X 616 след.), вероятно, восходящему к более древнему мифологическому источнику, матерью мойр является богиня необходимости Ананка, держащая на коленях веретено (образ, соединяющий мотив прядения и идею мировой оси). Эвенки представляли С. как невидимую нить, идущую от головы человека в верхний мир, к верховному божеству (в долганском мифе к верхней душе), который иногда именуется также как С. — Маин; у эвенков и долган (так же как в греческой, римской, германо-скандинавской и других мифологиях) разрыв нити означает смерть (у нганасан нить С., или жизненная нить, отождествляется с солнечным лучом, а разрыв нити осуществляется луной). В шаманских мифах монгольских народов счастливую С. дарует созвездие Большой Медведицы. В японской фольклорной традиции с идеей С. связывается небесная дева Ама-но Сагумэ, спутница божества Амэ-но вака-хико, предсказывающая счастье и разгадывающая сны. Связь С. с астральной символикой, с солнцем, луной, звёздами (знаками зодиака) зафиксирована у большинства народов. Считалось, что у каждого человека имеется своя звезда, которая рождается и умирает (падает) вместе с ним (в других вариантах со звезды приходит и на неё возвращается человеческая душа). Эти воззрения, вписывающие человеческую С. в единый ритм космоса, сохранялись в обыденном сознании на всём протяжении средневековья, что (кроме многочисленных астрологических сочинений) находит отражение в летописях, хрониках, агиографической литературе и пр., и продолжают удерживаться в некоторых современных традициях, особенно в странах Востока. Широко распространено соотнесение С. со временем, которое (как и пространство) является сферой её развёртывания и реализации. В иранской традиции распространяется культ Зервана – божества вечного времени и С. (в зерванизме Зерван – отец Ахурамазды и АнгроМайнью). В доисламских представлениях арабов формируются (под иранским влиянием) понятия С. (дахр, заман) как времени, неодолимое течение которого определяет всё сущее в мире; ср. распространённое во многих языках употребление термина «время» в значении предустановленного (назначенного) срока, рокового момента, а также соотнесение счастья со временем, а несчастья – с безвременьем. С. соединяет прошлое и будущее: дагомейская Фа считается хранительницей ключей от будущего. Тесно связанная с оппозицией сакрального и профанного, вечного и временного С. выступает как своеобразный медиатор между ними, как способ реализации божественного в человеческом, как земной (временный) аналог небесного (вечного, бессмертного), что вновь отсылает мифологему С. к отмеченной выше оппозиции «жизнь — смерть». Во всяком случае, в большинстве традиций смерть, как и рождение, – обязательный и неотъемлемый компонент представлений о С. В древнеарабской мифологии С. (манайа, manaya) нередко трактуется как предопределённая каждому человеку смерть
СУДЬБА (с распространением ислама термин «манайа», утрачивая первоначальный фаталистический оттенок, использовался в качестве прямого обозначения смерти). В шумеро-аккадекой традиции «умереть» также означает встретить свою С. (шимту), незримо сопровождающую человека в течение всей его жизни (некоторые исследователи трактуют шимту как некий акт, предопределяющий каждому человеку при рождении индивидуальную участь, долю, включая продолжительность его жизни). Характерный для шумеро-аккадского мировосприятия элемент трагизма в трактовке проблемы С., как следствие осознания невозможности личного бессмертия и неизвестности того, что ждёт человека после смерти, получает выражение, в частности, в персонификации С. в виде злобного существа Намтар, являющегося одновременно и божеством смерти (ср. образ Манат в древнеарабской мифологии). Египетская мифология с характерной для неё упорядоченностью представлений о загробной жизни в значительной мере переносит проблему С. из сферы посюстороннего земного бытия в сферу эсхатологии. С оппозицией профанного и сакрального сопряжена и проблема взаимосвязи С. и воли богов, включая (помимо собственно божеств С.) высших богов пантеона. С. может быть и подвластна богам, ассоциироваться с их волей, и, напротив, властвовать над ними; этим двум вариантам соответствуют формулы, приводимые Геродотом: «Не может человек отвратить то, что должно совершаться по божественной воле» (Herodot. IX 16); «Предопределённого судьбой не может избежать даже бог» (Herodot. I 91), первая из которых вложена в уста воина-перса, а вторая произносится дельфийской Пифией. По свидетельству Павсания, «С. повинуется одному только Зевсу» (Paus. I 40, 4); в Олимпии, Аркадии, Дельфах Зевс почитался в качестве предводителя мойр (Paus. V 15, 4; VIII 37, 11; X 24, 4). В то же время в «Илиаде» Зевс взвешивает С. на золотых весах, две чаши которых воплощают жизнь и смерть, и при этом остаётся безучастным к результату взвешивания (Hom. Il. XIII 69 след.; XVI 658; XXII 209 след.). В других случаях он вынимает из двух сосудов добро и зло и без разбора («вслепую») раздает их людям (Hom. Il. XXIV 527 след.); тем самым Зевс фактически сам отождествляется с иррациональным началом С. и вполне сопоставим с другими её персонификациями. К распределению С. причастны скандинавский Один, монгольский Дзаячи, сочетающий функции бога-творца и божества С., шумероаккадское лунное божество Нанна, являющееся также владыкой оракулов и предрешений С. (ср. в этой связи библейские мотивы «доли из чаши» и жребия, соотнесённые с волей Яхве, который «праведен, любит правду»; Пс. 10, 5–7; 15, 5) и др. Мифы и сказания о С. тесно связаны с ритуалами узнавания, предсказания С., включая С. индивида, коллектива, конкретного действия или события, будь то военное сражение, охота, будущий урожай и др. Способом такого узнавания С. могут выступать пророчества, гадания (от римских ауспиций до славянских гаданий по «чертам и резам» и японских — по трещи-
нам на черепашьих панцирях), жребий [в Греции архаический жребий представлял собой кусок, т. е. долю, часть жертвенного животного (Hes. Theog. 534–557), позднее кусок дерева, камня и т. п.], магические действия, а также сны и сновидения, в свою очередь требующие истолкования. В развитых мифологических системах и раннефилософских конструкциях, сохраняющих живую связь с мифом, получает разработку мифологема С. как универсального космического начала, стоящего над (или, во всяком случае, за) богами и отождествляемого с мировой необходимостью или мировой справедливостью. В греческой традиции такое представление связано с образом Адрастеи (Немесиды). Закону Адрастеи – неизбежной и неотвратимой С., подчинено, согласно Платону, движение душ по небу (Phaedr. 248 с); ср. гегелевскую трактовку античных представлений о С. как простой или абсолютной необходимости, царящей над «всем», включая «светлый круг конкретных, живых богов». Олицетворением установленного богами природного и социального порядка выступает египетская Маат, которая причастна и к определению посмертных С. людей. В иранской и связанных с ней традициях с идеей С. соотносится представление о некой божественной сущности (Фарн), дарующей власть, богатство, удачу и осмысляемой в ряде текстов как С. Место С. в ряде традиций Древней Индии занимает понятие кармы (букв. «деяние»), правящей власть над богами и людьми (в «Махабхарате» «врождённая карма» заставляет человека исполнять «помимо воли» то, чего он не хочет делать «по заблуждению») и в свою очередь подчинённой закону мирового космического порядка – риты; ср. также многозначный принцип «дао» в китайской религиозномифологической и философской традиции. С необходимостью отождествляли С. многие древние философы Индии, Китая, Греции; римские стоики создали универсальную концепцию космоса как мирового государства, управляемую С. (фатумом), следовать предначертаниям которой – высшее назначение человека («Судьбы ведут того, кто хочет, и влачат того, кто не хочет»; Seneca. Epistolae ad Lucilium. 107, 11). Вместе с тем представления о С. как необходимости несли и определённую этическую нагрузку, оставляя индивиду некоторую возможность выбора, возможность отодвинуть либо, наоборот, приблизить роковое сцепление обстоятельств (ср. в «Одиссее» действия Ахилла, С. которого связана с убийством Гектора, а также слова Зевса о людях, действующих вопреки С.; Hom. Od. I 33). Мотив выбора в сочетании с готовностью человека встретить уготованную ему С. (что в рамках каузального мышления Нового времени нередко трактуется как вызов С.) особенно характерен для более поздних версий того или иного мифологического сюжета, а также для героического эпоса и сказочного фольклора различных народов (ср. в этой связи распространённый сюжет о богатыре на распутье). В мифологии монотеистических религий (иудаизм, христианство, ислам) функции С. в принципиально переосмысленном виде поглощаются концепцией божественного провиде-
949
ния, согласно которой всё сущее, включая жизнь, поступки и действия каждого человека, детерминировано (предопределено) волей единого и всемогущего бога. Однако победа монотеистического бога над С., избавлявшая человека от превратностей С. как иррационального начала, не избавляла его от иррациональности реального социального бытия, которая лишь усугублялась фаталистической концепцией предопределения, характерной для некоторых направлений в христианстве и исламе (к тому же, благодаря детально разработанной сюжетике страшного суда, христианство и ислам в определённой степени наследовали и эсхатологические мотивы, связанные с мифологемой С.). Вследствие этого идея С., выходя из сферы мифа, продлевает своё существование в сфере философско-теологических спекуляций, художественно-поэтической символики и пр. Многие авторы европейского средневековья используют латинские (fortuna и др.) и местные термины, обозначающие С. как синонимы терминов «провидение», «предопределение». Боэций (5–6 вв.) пытался обосновать существование С. (fatum) как подчинённого по отношению к провидению начала. Напротив, в эпоху Возрождения П. Помпонацци (15–16 вв.) в трактате «О фатуме, свободе воли и предопределении» возвращается к позднеантичным (в духе стоицизма) представлениям и объявляет бога безличным началом, совпадающим с фатумом. Образ С. (Фортуны), сада Фортуны, мельницы Фортуны и особенно колеса Фортуны (с широким спектром импликаций — от солярного символа до орудия смерти) получает широкое распространение в средневековой и ренессансной литературе и иконографии в качестве одного из универсальных образов, воплощающих космический порядок (ср. древнерусские представления о взаимосвязи колеса С. – «счастного колеса» со «звёздным движением»). Отражением веры в С. является и увлечение астрологией и магией, вспыхнувшее с новой силой в эпоху Возрождения. С. оставалась также действующим элементом народных верований и представлений, испытавших, разумеется, существенное влияние официальных концепций предопределения и свободы воли (ср. русские пословицы: «Господня воля – наша доля», «Всякую долю бог посылает», «Воля, неволя — такая наша доля» и др., а также: «Не в воле счастье, а в доле»). Свидетельством веры в С. могут служить многочисленные фольклорные сюжеты о добрых и злых духах, в частности о феях (сам термин «фея», итал. fata, франц. fee, восходит к лат. fatum, «фат»), устойчивая традиция рождественских, масленичных и прочих гаданий (в частности, гаданий девушек о будущем супруге – суженом, т. е. предназначенном С.) и др. Впрочем, и в официально признанной вере в ангелов в христианстве и в джиннов в исламе (особенно в её обыденной интерпретации) многие исследователи склонны видеть отражение более ранних представлений о демонах, гениях и других носителях С. В повседневных представлениях ислама сохраняется вера в существование особого, несводимого к предопределению и неотвратимого, фатального начала (kismet,
950
СУ ИЯСЕ
букв. «распределение», «часть», «доля»), определяющего личные С. людей. В Новое время связь с мифологическими представлениями о С. проявляется в теоретических построениях и практике романтизма, у последователей «философии жизни» и некоторых представителей новейшей буржуазной философии. На обыденном уровне понятие С. используется для обозначения непредвиденного стечения обстоятельств, стихийного хода событий. В литературе и искусстве 19 и особенно 20 вв. понятие С., наследуя старые мифопоэтические мотивы, дополненные современными социокультурными, философскими, этическими ассоциациями, нередко выступает как многозначный и сложный символ жизненного пути человека, народа страны или всего человечества, который приобретает в творчестве различных художников как оптимистическую, так и пессимистическую окраску. В. M. Карев.
СУ ИЯСЕ, в мифологии казанских и западносибирских татар, казахов (су иeси), башкир (hыу эйяhе) антропоморфные духи — хозяева воды, разновидность духов эе. У казанских и западносибирских татар различались С. и. — мужчины (су бабасы), женщины (су анасы). Однако нередко С. и. понималось как другое название су анасы или су бабасы. Согласно представлениям башкир, С. и. семьями живут в воде, они очень богаты. Вход в их чертоги находится на дне водоёма, под камнем. Они не причиняют людям вреда. В. Б.
СУЙ-ЖЭНЬ («человек, добывший огонь трением»), в древнекитайской мифологии изобретатель огня. Имя его происходит от корня «суй», означающего орудие добывания огня (по разъяснению древних комментаторов речь идёт о деревянной палочке и, видимо, бруске дерева). Хотя в древних памятниках добывание огня приписывается Хуан-ди и Фу-си, это деяние в последующей традиции закрепляется за С.-ж. В философском трактате «Хань Фэй-цзы» (3 в. до н. э.) говорится о том, что в глубокой древности люди болели от сырой пищи и тогда появился святой мудрец, который добыл огонь трением (суй), народ обрадовался этому и поставил его править Поднебесной, дав ему прозвание Суй-жэнь-ши (букв. «род Суй-жэня»). У Сыма Чжэня (8 в. н. э.) С.-ж. — непосредственный предшественник первопредка Фу-си. В некоторых памятниках С.-ж. включается в число Сань хуан. В средневековой традиции есть упоминание и о четырёх помощниках С.-ж.: Мин-ю («понимающий причины»), Би-юй («непременно обучающий»), Чэн-бо («установившийся в обширных знаниях») и Юнь-цю («низвергнутый холм»), или Юнь-ли («низвергнутый и стоящий»). В отличие от С.-ж., который будто бы спустился с неба, его помощники считаются вышедшими изпод земли (Tao Юань-мин, 4 в. н. э., «Шэн сянь цюнь фу лу» – «Записи о сонме совершенномудрых и мудрых»). В «Ши и цзи» («Записях о забытых событиях») Ван Цзя (4 в. н. э.) говорится о некой стране Суймин, где растёт огромное дерево суй («огненное»?), ветви которого раскинулись на десять тысяч цинов (вариант древа миро-
вого). Птица (сова, скопа?) своим клювом долбит дерево, и из него исходит огонь. Это и навело С.-ж. на мысль взять маленькую веточку и, буравя дерево, добыть огонь. Б. Л. Рифтин.
СУКУНАБИКОНА, Сукунабикона-но ками (др.-япон. «бог, обладающий маленьким именем», или «маленький муж», или «молодой человек»), в японской мифологии бог, по генеалогии «Кодзики» его матерью считается Камимусуби, по «Нихонсёки» — мать не упоминается, а отец Такамимусуби. В том и другом случае он является прямым потомком самых древних богов Мусуби — «божеств брака, рождения, земледелия». С. в крошечной лодочке из стручка растения кагаимо (или кагами) на гребне волны прибыл в провинцию Тоса, одетый в птичье оперение. С. помогал О-кунинуси в устройстве страны. Миф, зафиксированный только в «Нихонсёки», повествует о его исчезновении. С. взобрался на вершину просяного колоса, и упругий стебель забросил его в «дальнюю страну», в потусторонний мир, в страну смерти. Е. С.-Г.
СУКХАВАТИ (санскр. sukhavati, букв. «счастливая страна»), в буддийской мифологии страна, т. н. «поле будды» (буддакшетра) Амитабхи, которая находится на чрезвычайно дальнем расстоянии от нашего мира (между С. и нашим миром — целые мириады миров). Описание С. приводится в «Сукхавативьюха-сутре» (2–3 вв. н. э.). В С. сансира проявляется только в двух аспектах — в образе людей и богов (и между ними нет коренных различий), нарака, преты, асуры и животные в С. отсутствуют. Почва и вода в С. благородны, все постройки выполнены из золота, серебра, кораллов и драгоценных камней. Все обитатели С. — бодхисатвы высшего уровня, которые там же достигают нирваны. Они живут «неизмеримо долго» и наслаждаются беспредельным счастьем. С. была сотворена Амитабхой, чтобы ускорить путь существ в нирвану (по легенде Амитабха, когда он ещё был бодхисатвой по имени Дхармакара, дал обет создать такой мир после достижения им состояния будды). Л. M.
СУЛАЙМАН (Sulaiman), в мусульманской мифологии сын Дауда. Соответствует библейскому Соломону. В Коране говорится, что мудрый С. участвовал в разрешении сложных споров вместе со своим отцом и иногда превосходил его в мудрости (21:78–79). Наследовав Дауду, С. стал великим правителем, обладавшим множеством чудесных способностей. Ему подчинялся могучий ветер (21:81; 38:35) и был понятен язык птиц (27:17). Однажды С. изменил путь войска, чтобы не раздавить муравьев, разговор которых он услышал и понял (27:18–19). По приказу аллаха С. служили джинны (34:11), которые ныряли для него за жемчугом, строили здания и водохранилища, делали скульптуры, изготовляли чаши и котлы (21:82; 38:36; 34:12). Подчинялись С. и птицы; одна из них – ухдуд (удод) принесла ему известие о царице Сабы Билкис и носила его письма к ней с увещеваниями покориться аллаху (27:20–45). Когда С. умер,
этого поначалу никто не заметил, так как он стоял, опираясь на посох. Только когда червь проел посох, тело С. упало на землю (34: 13). С. – один из наиболее популярных персонажей мусульманских преданий. Большое место занимает мотив перстня С., дававшего ему власть и силу. С помощью этого перстня вазир Сулаймана перенёс трон Билкис из Йемена в Иерусалим. Развивая коранический мотив временной утраты С. своего трона в наказание за какието проступки (38:33–34, 39), предание повествует о том, что однажды перстнем С. завладел шайтан Сахр, ставший благодаря этому на сорок дней царём вместо С. Потом Сахр потерял перстень в море, а С. нашёл его в чреве рыбы и вернул себе власть. Это временное низложение С. мотивируется склонностью его супруги к язычеству. Перстень С. с печатью, имевшей форму шестиконечной звезды, считался у мусульман сильнейшим талисманом. Известны также мотивы волшебного ковра, волшебного зеркала, драгоценного стола С. Согласно преданию, С. наказывал непокорных джиннов, заточая их, в частности, в запечатанные сосуды. Популярны сюжеты, связанные со строительной деятельностью джиннов. С. приписывается множество древних построек в Сирии и Палестине, в частности основание Пальмиры. Эфиопское предание возводит к С. и Билкис династию эфиопских царей. M. Б. Пиотровский.
СУЛТИ-ТУРА, Тура-тала, в мифологии чувашей высшее божество. С.-т. — небесный бог-творец; он подаёт дождь на поля, дарует урожай и счастье людям. Считалось, что при нём находились боги — создатели душ (Чун суратакан тура), детей (Ывалхер суратакан тура), домашних животных (Выльах-черлех суратакан тура), жилищ (Сурт суратакан тура), богатств (Мул суратакан тура), пчёл (Хурт суратакан тура), цветов (Чечек суратакан тура), производитель хлебов (Тырпул суратакан тура), ниспосылающий силу и крепость (Хурас антаракан) и др., а также божества-служители. С С.-т. часто отождествлялось божество судьбы Султи-кепе. В. Б.
СУЛЬДЕ («дух», «жизненная сила»), в мифологии монгольских народов одна из душ человека, с которой связана его жизненная и духовная сила. С. правителя является духом – хранителем народа; его материальное воплощение – знамя правителя, которое само по себе становится объектом культа, оберегается подданными правителя. Во время войн для поднятия ратного духа армии С.-знамёнам приносились кровавые, иногда человеческие жертвы. Особо почитались С.-знамёна Чингисхана (Хара С. и Цаган С. – чёрное и белое знамёна) и некоторых других ханов. Персонаж шаманского пантеона монголов С.-тенгри, покровитель людей, повидимому, связан генетически с С. Чингисхана. Н. Ж.
СУММАН (Summanus), в римской мифологии древний бог ночных молний. Хотя в историческое время существовал его храм, сам С. был практически забыт, и его функции перешли к Юпитеру. Е. Ш.
СУНЬ СЫ-МЯО СУМУКАН, Шаккан, шумеро-аккадское божество, покровитель и защитник диких зверей и скота, «царь гор». Получает власть над животными от странствующего по Шумеру бога Энки (шумерский миф «Энки и Шумер»). С С. (который представлялся нагим или одетым в шкуру) сравнивается внешний вид героя Энкиду; в своём предсмертном сне Энкиду встречается с С. в преисподней (аккадский эпос о Гильгамеше). В преисподней же встречает С. Гильгамеш (шумерский текст «Смерть Гильгамеша»). Происхождение хтонического аспекта С. не объяснено. В. А.
СУНДА (др.-инд. Sunda) и Упасунда (др.инд. Upasunda), в индуистской мифологии братья-асуры, известные привязанностью друг к другу. Своим подвижничеством братья снискали милость Брахмы, и тот дал им власть над тремя мирами, обещав, что им некого будет в них бояться, кроме как самих себя. Они во зло употребили дар Брахмы: изгнали с неба богов, преследовали гандхарвов и нагов, убивали брахманов. Тогда Брахма повелел Вишвакарману создать прекрасную апсару Тилоттаму и послал её к братьям. Когда братья увидели Тилоттаму, ими овладела безудержная страсть к ней. Они вступили из-за неё в яростный спор, который перешёл в поединок, закончившийся тем, что они убили друг друга палицами (Мбх. I 201–204). Этот миф был дублирован в пуранической легенде о братьях-асурах Сумбхе (или Шумбхе) и Нисумбхе (или Нишумбхе). Но, в отличие от эпической версии мифа, братья пренебрегли любовью апсар Тилоттамы и Рамбхи, посланных к ним богами, и продолжали своё подвижничество ради получения бессмертия. Тогда по совету Шивы к Сумбхе и Нисумбхе явилась богиня Кали. Она обещала им, что тот, кто победит её в бою, станет её мужем. И когда соблазнённые её обещаниями братья выступили против неё со своим войском, Кали с помощью других богов истребила войско асуров, а Сумбху и Нисумбху убила собственной рукой. П. А. Гринцер.
СУНДЬЯТА, центральный персонаж героического эпоса мандингов (Западная Африка). С. рождён чудесной женщинойбуйволом Соголон от царя Маган Кон Фатта, покровителем рода которого был лев. Рождение С. сопровождалось знамениями: чёрные тучи закрыли солнце, раздались удары грома, небо озарила молния, полил дождь. Ребёнком С. был немощным калекой — до семи лет волочил ноги по земле. Когда настало время, С. встал и пошёл шагами великана. Посланный за листьями баобаба, он вырвал дерево одним взмахом руки, взвалил его на плечи. Его лук никто кроме него не мог натянуть. Он стал вызывать зависть других наследников умершего царя Маган Кон Фатта и был вынужден бежать вместе с матерью и сестрой из своей страны. В изгнании С. в совершенстве овладел военным искусством и был обучен магии. Призванный мандингами, С. возглавил борьбу с завоевавшим их страну Сумаоро Канте. Сумаоро — прямой потомок кузнецов и, как все мастера огня, — великий колдун, владевший магией, неуязвимый для железа: он ловил стрелы, пущенные в него С., и ко-
пья отскакивали от его груди. Он мог принимать 69 различных обличий; в разгар битвы он ускользал от врагов, превращаясь в муху, либо растворяясь в воздухе. С. удалось одолеть Сумаоро после того, как он узнал от своей сестры, ставшей женой Сумаоро, что его может сразить только стрела с наконечником из шпоры белого петуха – духа – покровителя Сумаоро. Победив Сумаоро, С. восстановил государство своих отцов. Он проявил себя как справедливый и мудрый правитель. Распределил земли между племенами и установил их права. Сказания о С. связывают с именем реального правителя середины 13 в. из царского рода Кейта, возглавившего государство мандингов. E. С. Котляр.
СУНЦЗЫ НЯНИЯН («матушка, приносящая сыновей» ), Сунцзы-найнай («бабушка, приносящая детей»), в поздней китайской народной мифологии богиня-чадоподательница. Согласно преданию, в качестве С. н. была обожествлена супруга легендарного Вэнь-вана, основателя династии Чжоу, у которого будто бы было более ста сыновей. В некоторых храмах С. н. изображается рядом с Вэнь-ваном, им поклонялись как счастливым супругам. В храмах С. н. обычно восседает в окружении кукол-приношений. К С. н. женщины обращались с мольбой о даровании сыновей; они брали с собой из храма одну из кукол, изображающих мальчика, в качестве талисмана и после рождения сына приносили в храм подобные куклы. Считалось также, что С. н. наделяет новобрачных даром плодовитости, поэтому во время свадебной церемонии музыканты исполняли особый гимн в её честь. Культ С. н. нередко сливался с культами Бися юаньцзюнь и Гуань-инь. Б. Р.
СУНЬ БИНЬ, в поздней китайской народной мифологии бог – покровитель сапожников, чеботарей и шорников. В основе образа С. Б. реальное историческое лицо – Покровитель сапожников Сунь Бинь с «костылями» в руках. Китайская лубочная картина. Конец 19 – нач. 20 вв. Ленинград, Музей истории религии и атеизма. Коллекция академика В. М. Алексеева.
951
стратег 4 в. до н. э. Сунь Бинь, потомок основателя военной науки в Китае Суньцзы. Согласно преданию, С. Б., обучавшийся военному делу, был ложно обвинён в преступлении, за которое по закону ему отрубили ноги (ступни ног?), по другой версии у него отняли коленные чашечки и бросили в темницу. С. Б. сумел дать о себе знать послу царства Ци, который увёз его к своему князю, и тот назначил С. Б. военным советником. С. Б. сделал себе кожаные сапоги — своеобразные кожаные протезы, и следовал за войском в повозке. По другой версии, поскольку ему было трудно вскакивать на коня, он изобрёл седло. На народных картинах его изображали опирающимся на костыли и в сапогах с высокими голенищами. В народной традиции он считается учеником философа — мага Гуйгу-цзы. Б. Р.
СУНЬ СЫ-МЯО, в поздней китайской народной мифологии бог — покровитель лекарей, аптекарей и торговцев снадобьями. В основе образа — медик Сунь Сы-мяо (581–682), который с детства славился своей памятью, он заучивал по тысяче слов в день, в юности преуспел в изучении даосских классиков Лао-цзы и Чжуанцзы, жил отшельником на горе Тайбайшань. Преуспел в лечении недугов. Согласно легенде, однажды С. С.-м., когда ему был 101 год, совершив омовение и приведя в порядок одежду и шапку, сказал, что он отправляется путешествовать в неведомые земли. Тут дыхание его прервалось. Больше месяца его тело лежало, не подвергаясь тлению, его положили в гроб, но когда заглянули туда, то увидели лишь одежду. Рассказывали, что в годы под девизом Кай-юань (713–741) С. С.м. будто бы видели в горах Чжуннаньшань. В это время некий буддийский монах, выходец из Средней Азии, устраивая моления о дожде, ранил дракона озера Куньминху, и тот, явившись в облике старца к С. С.-м., попросил излечить его. С. С.-м. поставил условие — дать ему описание тридцати священных рецептов, хранящихся у дракона в подводном дворце. Дракон, несмотря на строжайший запрет верховного государя (Шан-ди) передавать эти рецепты, выдал их С. С.-м., и тот включил по одному из них во все 30 глав своего трактата по медицине («Цянь цзинь фан и» – «Тысяча золотых рецептов с комментариями»). По более поздней версии, С. С.-м. увидел однажды пастуха, пытающегося убить змею. С. С.-м. спас змею, отдав пастуху свой плащ, смазал змее раны и отпустил в траву. Через 10 дней перед ним появился всадник на белом коне, который от имени своего отца пригласил С. С.-м. в гости. Он посадил С. С.-м. на своего коня, и через мгновение они очутились в каком-то чудесном граде. Так С. С.-м. оказался в подводном дворце царя драконов (см. Лун-ван), который пытался одарить его драгоценными каменьями и золотом, но С. С.-м. отказался их взять, после чего царь драконов поднёс ему медицинское сочинение «Лун цзан» («Сокровище дракона»), которое он и включил в трактат. Ещё по одной легенде, С. С.-м. явился во сне императору Сюань-цзуну и попросил 80 лянов порошка из камня сюнхуан
952
СУПАРНА
(опермент), которым исцеляют от укуса ядовитой змеи. Проснувшись, государь послал человека с порошком в горы, и тот будто бы встретил С. С.-м. и вручил ему дар. С. С.-м. указал пальцем на лежащий рядом камень, и на том тотчас же проступили киноварно-красные иероглифы — благодарность императору. Пока посол переписывал её, С. С.-м. исчез. В народно-религиозной традиции С. С.-м. почитался как Яо-ван («царь лекарств»). С. С.-м. входил также в число 10 богов — покровителей медиков (Ши-дай мин и). Его изображения часто встречаются на народных картинах и в виде скульптур в храмах (нередко рядом с ним два юных помощника, один из которых держит тыкву-горлянку с чудотворными пилюлями, а другой листья целебных растений). Б. Л. Рифтин.
СУПАРНА (др.-инд. su-parna-, букв. «прекраснокрылый», «прекраснопёрый»), мифологизированный образ птицы, широко распространённый в ведийской и индуистской мифологии, в символике северного и южного буддизма. С. относится к сверхъестественной, сказочной (напр., к Гаруде или соответствующим персонификациям; ср. С. как воплощение риши, дева-гандхарвы, асуры), или к реальной хищной птице (орёл, коршун и т. п.), или, наконец, к метонимически построенным образам [напр., к солнцу или луне как «крылатым» или же «снабжённым лучами», к облакам, к лучу, к семи огненным языкам («Грихьясутра»), к соме, коню, горе, реке и т. п.]. В «Ригведе» С. упоминается как большая хищная птица, сын орла (X 144, 4); С. приносит сому с неба (VIII 100, 8; IX 48, 3). В послеведийских текстах С., как и Гарутмант, – одно из наименований Гаруды. Валакхильи, обиженные Индрой, сотворили орла, крадущего сому [С. Сомахартар (Suparna Somahartar)], чтобы навредить Индре. В эпосе выступает коллективный мифологический персонаж, образующий особый класс – супарны. В «Махабхарате» (I) содержится история происхождения двух прародителей супарнов. Дакша выдаёт своих многочисленных дочерей замуж за риши Кашьяпу, который предлагает двум из них – Кадру и Винате – выбрать себе потомство. Кадру хочет иметь тысячу сыновей, Вината — только двух, но таких, которые превосходили бы достоинствами сыновей своей сестры Кадру. Через некоторое время у Кадру появляется тысяча яиц, а у Винаты два яйца. Через пятьсот лет из яиц Кадру вылупляется тысяча змей-нагов. Снедаемая нетерпением Вината разбивает одно яйцо и обнаруживает в нём только наполовину развившегося сына, названного Аруной. Через пятьсот лет у Винаты рождается из яйца гигантский орёл Гаруда (вместе с Аруной они называются С.), который, чтобы освободить свою мать из рабства, добывает у богов амриту для змей-нагов. В. Н. Топоров.
СУРА (др.-инд. Sura, ср. sura, «хмельной напиток»), в древнеиндийской мифологии: 1) персонификация суры, хмельного напитка (она же – Сура-деви; в пуранах – Варуни, жена или дочь Варуны). При пахтанье океана (Мбх. I, Вишну-пур. I и др.)
из него вышла С., принятая богами, но отвергнутая сыновьями Дити и Дану, которые с тех пор стали называться асурами (a-sura, «не принимающий суры»); 2) эпитет богов (Sura), начиная с упанишад, ср. противопоставление: сура – а-сура («бог» – «не-бог»). В. Т.
СУРА, в мифологии шанов Бирмы (тайская группа) божество невидимой тёмной планеты, вызывающей затмения. С., солнце и луна были братьями. Они делали жертвоприношения верховному богу. Для этого они накануне сварили котёл риса. Солнце поднялось рано и предложило богу горячий рис сверху, и просило, чтобы оно сияло ярко и горячо. Луна взяла рис из середины и просила, чтобы она была мирным, красивым и холодным светилом. С. спал долго, и ему достался горелый рис со дна; он попросил в свою очередь сделать его больше его братьев. С. стал с ними враждовать. Другая причина этого ещё в том, что солнце и луна похитили у С. эликсир бессмертия и С. стал гоняться за ними. Когда он настигает их, происходят затмения. Я. Ч.
СУРАБХИ (др.-инд. Surabhi, «сладко пахнущая»), Камадхену (Kamadhenu, «корова желаний»), в индуистской мифологии божественная корова, исполняющая любые желания своего владельца. По одним мифам, С. была дочерью Дакши и женой риши Кашьяпы, по другим — она появилась на свет во время пахтанья океана богами и асурами. Боги подарили С. риши Васиштхе, а затем она стала собственностью мудреца Джамадагни. Её (или её телёнка) попытался украсть царь Картавирья, за что был убит сыном Джамадагни Парашурамой. С тех пор С. постоянно живёт в раю Индры — сварге. П. Г.
СУРТ (Surtr, «чёрный»), в скандинавской мифологии огненный великан. В «Прорицании вёльвы» («Старшая Эдда») рассказывается, что перед концом мира (см. Рагнарёк) С. приходит с юга, в последней битве богов и хтонических сил он убивает бога Фрейра, а затем сжигает мир. В «Младшей Эдде» С. выступает предводителем сынов Муспелля. Е. М. Сурья в храме солнца. 13 в. Орисса, Конарк.
СУРЬЯ, в древнеиндийской мифологии: 1) Сурья (др.-инд. Surya, муж. род, букв. «солнце»), солнечное божество. В «Ригведе» ему посвящено 10 гимнов. В ряде случаев трудно решить, идёт ли речь о божестве или о самом солнце. С. малоантропоморфен, но он сам — глаз, всевидящее око богов, особенно Митры и Варуны, иногда Агни. Он — всезнающий и всевидящий, озирающий весь мир, взирающий на добро и зло, у него быстрый взгляд. Он рождается на востоке, приветствуемый певцами, выходит из небесных врат и в течение дня обходит землю и небо, ограничивая день и ночь (PB I 50, 7). С. движется по небу без коней и упряжи (I 152, 5), хотя не раз упоминаются и его кони, семь коней (V 45, 9), колесо (VII 63, 2); иногда С. изображается в виде птицы или даже летящего ежа. Основное действие С. — изливание света, сияния, им он озаряет мир и разгоняет тьму, болезни, врагов. Его лучи уподобляются семи кобылицам, везущим его колесницу (ср. I 121, 13 и др. о состязании С. с Эташей). С. исцеляет людей при помощи «медовой» терапии – «мадхувидья» (I 191); его же просят о богатстве, здоровье, процветании, потомстве. Он поддерживает небо («столп неба», IV 13, 5), его создали боги, которые поместили его на небо («сын неба»; X 37, 1, 5, 7), после того как он был скрыт в океане. Путь С. указан адитьями (он сам иногда называется этим именем), этот путь приготовлен Варуной, Пушан – его посланец. Отец С. – Дьяус, мать – Адити. Ушас упоминается как его жена (VII 75, 5), за которой он следует; иногда же говорится, что С. рождён вместе с Ушас. Дочь С. – Сурья (см. 2). Теснее всего С. связан с адитьями, Ушас, Агни, а также с Сомой, который однажды назван родителем С. (IX 96, 5). В ряде случаев функции С. и Савитара полностью совпадают. В «Ригведе» есть упоминания о победе над ним Индры (X 43, 5) и похищении им его колесницы (I 175, 4; IV 30, 4). Этот мотив обычно толкуется как образ затмения солнца грозовой тучей. В послеведийскую эпоху С. постепенно становится одним из хранителей мира (локапалой юго-востока). В эпосе С. получает многочисленные новые наименования (Дхаумья перечисляет 108 из них, Мбх. III 3) и входит в значительное число сюжетов. Один из них связывает С. со злобным демоном Раху, преследующим его. С. в гневе грозит испепелить своими лучами весь мир. Богов охватывает страх, и Брахма велит Гаруде взять своего брата Аруну и поместить его на колеснице С., чтобы он своим телом заслонил мир от жгучих лучей С. Аруна становится колесничим С. и божеством утренней зари (Мбх. I). Сыном С. от Кунти был Карна («Махабхарата»); в эпизоде с участием С. и Джамадагни солнце спускается с белым зонтом, чтобы успокоить разгневанного мудреца (XIII 95). В «Рамаяне» С. включается в новые родственные связи; так, упоминается его жена Суварчала, сыновья Сугрива, Швета и Джьотирмукха. В одном из эпизодов Равана поднимается на небо и ищет поединка с самим С. (Рам. VII); С. принадлежит небесный конь Уччайхшравас, вышедший из амриты при пахтанье океана. Наблюдаются и некоторые сближения С. с Вишну. В частности, Лакшми, обычно выступающая
СУЦЕЛЛ как жена Вишну, иногда оказывается женой С. Образ С. находит мифологические и языковые параллели в древнеиранской и древнегреческой традициях; 2) Сурья (др.-инд. Surya, жен. род), дочь солнечного божества Сурьи (см. 1) или Савитара. Ашвины — её мужья и, возможно, именно к ней должно относиться имя Ашвини. С. посвящен в «Ригведе» свадебный гимн (X 85), в котором описывается свадьба С. и Сомы. В. Н. Топоров.
СУСАНОО, Такэхая Сусаноо-но микото (др.-япон. элемент «такэ» расшифровывается как «доблестный, храбрый», «хая» – «быстрый, бурный, буйный», «Суса» – старинный топоним в Идзумо, «микото» – «бог»; другое толкование: от сусабу – «быстро, бурно действовать, яриться»; о – «муж, мужчина»; в целом – «доблестный, быстрый ярый бог-муж из Суса», иначе: «доблестный быстрый бог-муж»), в японской мифологии божество, рождённое Идзанаки (см. Идзанаки и Идзанами) из капель воды, омывших его нос во время очищения по возвращении из ёми-но куни (страны мёртвых). Распределяя свои владения между тремя рождёнными им в это время «высокими» детьми: Аматэрасу, Цукуёми и С., Идзанаки отводит С. равнину моря. Недовольный разделом, С. «плачет в голос», пока борода не отрастает у него до середины груди, а от его плача засыхают зелёные горы, иссякают реки и моря. С. высказывает желание удалиться в «страну его матери» Идзанами — страну мёртвых, за что Идзанаки изгоняет его из такама-но хара. С. решает попрощаться со своей сестрой Аматэрасу. Демонстрируя напуганной его шумным приближением богине своё миролюбие, С. предлагает ей вместе произвести на свет детей. От его меча, раскушенного Аматэрасу, рождаются девушки-богини, а от ожерелья-магатама, принадлежащего Аматэрасу и раскушенного С., рождаются божества мужского пола. На радостях, С. позволяет себе поступки, относившиеся в древней Японии к числу «восьми небесных прегрешений»: разоряет межи и каналы на полях, возделанных Аматэрасу, оскверняет испражнениями священные покои, предназначаемые для празднования поднесения богам «первой пищи», и, наконец, бросает шкуру, содранную с живой лошади, в комнату, где богиня вместе с небесными ткачихами изготовляет ритуальную одежду. Изгнанный из такама-но хара С. совершает нисхождение к верховьям реки Хи в Идзумо. Далее С. выступает как культурный герой, спасающий людей от чудовища – восьмиголового и восьмихвостого змея Ямата-но Ороти. Женившись на спасённой им Кусинада-химэ, С. строит брачные покои и при этом складывает песню о «покоях в восемь оград», подобных восьмислойным облакам в Идзумо (песня, сложенная С. в форме пятистишия-танка, ставшего затем канонической формой, по традиции считается древнейшим произведением японской поэзии). Мифы рассказывают далее о рождении С. детей. Среди его потомков через несколько поколений рождается бог О-кунинуси, которому потом приходится «уступить» страну богу Ниниги, прямому потомку Аматэрасу.
Японские и европейские исследователи полагают, что первоначально С. был одним из божеств, персонифицировавших бурю и водную стихию. Однако позднее появилось представление о С. как о божественном предке родов, связанных с местностью Идзумо, и культурном герое, приходящем на помощь людям. Подобная модификация С. позволяет предположить, что в его образе соединились несколько разных божеств, тем более что С. предстаёт также и как божество страны мёртвых. В одном из вариантов «Нихонги» небесные боги объявляют С., что за совершённые им прегрешения он должен отправиться в страну мёртвых. Соорудив себе накидку из травы, С. скитается и просит убежища у разных богов, но они отказывают ему как изгнаннику с небес и он вынужден удалиться в страну мёртвых («Нихонги», св. I, «Эпоха богов», вариант). Миф же о рождении в теле убитой С. О-гэцу-химэ семян риса, пшеницы, бобов, фасоли обнаруживает в С. черты бога плодородия. О том же свидетельствует и миф, записанный в «Идзумо фудоки»: С., говорится здесь, дал своё имя селу, назвав его Суса, и выделил для людей «большое поле и малое поле». Е. М. Пинус.
СУТКЪАТЫН, в мифологии кумыков лесной дух. Представлялся в образе женщины, которая по ночам бродит в окрестностях селений. К С. обращались во время обрядов вызывания дождя. В основе образа, видимо, древнее божество плодородия, следы веры в которое сохранились в мифологиях ряда тюркоязычных народов [покровительница дождя Сус-хотин у узбеков (известна также таджикам); Сюйтхатын (также Тюй-татын, Сюйт-газан) — название обряда вызывания дождя у туркмен]. В. Б.
СУХАСУЛУ, луту, в мифологии лакцев, аварцев (кегилу), лезгин (квал, кварц), рутульцев (хварц), табасаранов (хварс), цахуров (курчeл) злой дух. Согласно поверьям, С. имеет облик старухи в лохмотьях, с большими дряблыми грудями, распущенными волосами; живёт за закромами, наваливается на спящего человека и душит его. С. служит человеку, которому удалось внезапно схватить её ожерелье. Квал (кварц) принимает облик старика или чёрных домашних животных (кошки, собаки, козла и др.), хварц — кошки; хварс — антропоморфное существо с одной ноздрёй (считалось, что тот, кто завладеет шапкой-невидимкой, которую хварс, входя в комнату, кладёт на кувшин с водой, становится его повелителем). Вероятно, в более архаичных представлениях лакцев С. являлся хозяином урожая, изобилия, отсюда — и его место обитания. Х. Х.
СУХРАБ (фарси), герой иранского эпоса, сын Рустама. Мать С. Тахмина, дочь саманганского царя из рода Заххака, рождает его после отъезда Рустама из Самангана, Рустам не знает сына. С. служит туранскому царю Афрасиабу, который приказывает ему выступить против Ирана. С. вступает в бой с охраняющим пограничный Белый замок богатырём Хаджером и пленит его, с богатырской девой Гурдофарид, которая хитростью спасается от одо-
953
Сухраб выбирает коня. Миниатюра к «Шахнаме». 1601. Оксфорд, библиотека Бодли.
левшего её С. Однако, происходя от сил зла, С. обречён роком на гибель. Происходит трёхкратный поединок Рустама и С., не опознавших друг друга (сюжет мирового фольклора: бой отца с сыном). Хитростью Рустам в третьем поединке одолевает и убивает С. и лишь после этого, по его предсмертному слову и ониксу Тахмины на его руке, узнаёт сына. И. Б.
СУЦЕЛЛ (лат. Sucellus, «хорошо ударяющий»?), в кельтской мифологии бог. Письменные памятники о нём отсутствуют (не считая единичных посвящений). Изображения С. (скульптура, барельефы) или отдельных его атрибутов (весьма романизированные), найденные на территории современной Швейцарии, показывают его стоящим с чашей в одной руке и моБог с молотом (Суцелл?) из Премо (Франция).
954
СУЭ Многие вожди чибча возводили свой род к С. Суэ приносились жертвы обученными говорить попугаями и людьми (особенно младенцами), чьи трупы оставлялись на вершинах холмов, чтобы С. съело их и набралось новых сил. С. Я. С.
СФЕНЕБЕЯ, Стенобея (Σθεν βοια), в греческой мифологии дочь ликийского царя Иобата (или аркадского Афида, Apollod. III 9, 1), супруга тиринфского царя Прета (согласно варианту, женой Прета была Антея, Hom. Il. VI 160 след.), мать Лисиппы, Ифианассы, Ифинои, впавших в зрелом возрасте в безумие (Apollod. II 2, 1– 2). С. тщетно пыталась соблазнить Беллерофонта, которому Прет предоставил убежище. М. Б.
Сфинкс из Дельф. Мрамор. 570–560 до н. э. Дельфы, музей.
лотом на длинной рукояти в другой. Известны парные изображения сидящего бога с богиней Нантосвельтой (галльск. nant, «река») – объединение божеств с богинями – воплощениями рек – устойчивая черта кельтской мифологии (ср. Мапонос). Иногда С. отождествляется с римским Сильваном. Весьма вероятна ассоциация С. с ирландским Дагда, атрибутами которого были магический котёл и палица. С. Ш.
СУЭ («солнце»), Сугунсуа («палящее солнце»), Суатива («солнце — военный вождь»), в чибча-муисков мифологии антропоморфное солярное божество. По преданию, бытовавшему на севере области чибча-муисков, вождь селения Согамосо, прародитель чибча, превратил в солнце своего племянника, а сам стал луной. В другом мифе говорится, что демиург Чиминигагуа в конце сотворения мира превратил самого красивого мужчину в солнце, а самую красивую женщину — в луну.
СФЕНЕЛ (Σθ νελο ), в греческой мифологии сын Капанея и Эвадны. Вместе с Диомедом принимает участие в походе эпигонов и как один из женихов Елены (Apollod. III 10, 8) в Троянской войне (Hom. Il. IV 367, 403–410), командуя частью флота из Аргоса (Hom. Il. II 564; Hyg. Fab. 97, 4). Раненный в первом походе в ногу, сражается только с колесницы; выступает помощником Диомеда и его возницей. По преданию, из взятой Трои С. вывез деревянную статую Зевса, стоявшую в доме Приама, и установил её в храме Зевса в Ларисе близ Аргоса (Paus. II 24, 3). С этой статуей, вероятно, связывались воспоминания о С. как старинном аргосском герое. Имя С., сближаемое со словом σθ νο , «сила», носят ещё некоторые второстепенные греческие персонажи (в т. ч. отец Эврисфея). В. Я.
СФИНКС, Сфинга (Σφ ν ), в греческой мифологии чудовище, порождённое Тифоном и Эхидной, с лицом и грудью женщины, телом льва и крыльями птицы. Насланная Герой на Фивы в наказание за совращение Лаем юного Хрисиппа (Schol. Eur. Phoen. 1760), С. расположилась на горе близ Фив (или на городской площа-
Слева – Фанагорийский сфинкс. Керамический сосуд. Конец 5 в. до н. э. Ленинград, Эрмитаж. Справа – Сфинкс. Фреска из этрусской гробницы. Ок. 570 до н. э. Лондон, Британский музей.
Эдип и сфинкс. Картина Г. Моро. 1864. Нью-Йорк, музей Метрополитен.
ди) и задавала каждому проходившему загадку («Кто из живых существ утром ходит на четырёх ногах, днём на двух, а вечером на трёх?»). Не сумевшего дать разгадку С. убивала и таким образом погубила многих знатных фиванцев, включая сына царя Креонта (Apollod. III 5, 8). Удручённый горем Креонт объявил, что отдаст царство и руку своей сестры Иокасты тому, кто избавит Фивы от С. (Eur. Phoen. 45–49). Загадку разгадал Эдип, С. в отчаянии бросилась в пропасть и разбилась насмерть. Этот вариант мифа вытеснил более древнюю версию, в которой первоначальным именем хищницы, обитавшей в Беотии на горе Фикион, было Фикс (Hes. Theog. 319–327; здесь её родителями названы Орф и Эхидна). Имя С. возникло из сближения с глаголом σφ νγω, «сжимать», «удушать», а сам образ – под влиянием малоазийского образа крылатой полудевы-полульвицы. Древняя Фикс была свирепым чудовищем, способным заглатывать добычу; её одолел Эдип с оружием в руках в ходе жестокого сражения (Paus. IX 26, 2). Сохранилось сообщение о сатировской драме Эсхила «Сфинкс», где самой С. приходилось отгадывать загадку, заданную ей Силеном: «Что находится у него в руке, спрятанной за спиной, — живое существо или мёртвое?». Так как Силен прятал в ладони птичку, которой быстро мог свернуть шею, то С. не имела шансов дать верный ответ и должна была признать свое поражение. В. Н. Ярхо.
СЫМА СЯН-ЖУ, в поздней китайской народной мифологии одна из богов — покровителей торговцев вином, наряду с Ду
СЮАНЬ-У
Сы-мин. Китайская лубочная картина. Конец 19 – нач. 20 вв. Ленинград, Музей истории религии и атеизма. Коллекция академика В. М. Алексеева.
Каном. В основе образа — поэт Сыма Сянжу (ок. 179–117 до н. э.); эпизод из его биографии послужил основанием для выбора его в качестве покровителя торговцев вином, которые поклонялись ему в надежде разбогатеть подобно С. С.-ж. Б. Л. Рифтин.
СЫ-МИН («управитель жизни», «повелевающий судьбой»), в древнекитайской и даосской мифологии божество, от которого зависит жизнь человека; одновременно название звезды, дарующей долголетие. Согласно старинным комментариям, мелкие духи и бесы, живущие в мире людей, следят за людскими ошибками и доносят о них С.-м. Он не считался, видимо, небесным божеством, так как жертвоприношения ему совершались во дворце, а не под открытым небом. По другим источникам, например по песнопениям Цюй Юаня (4 в. до н. э.), в древнекитайском царстве Чу существовало разделение С.-м. на Да С.-м. (Да, «большой») и Шао С.-м. (Шао, «маленький»). Первый ведал жизнью взрослых, а второй — детей. Судя по песням Цюй Юаня, Да С.-м. в облике строгого мужчины и Шао С.-м. в облике нежной молодой женщины мыслились живущими на небесах. Открываются небесные врата, и Да С.-м. вылетает оттуда на чёрной туче, повелевая ветрами и дождями; Шао С.-м., вооружённый мечом, летает на ветре и облаках, отгоняя кометы, появление которых считалось дурным знаком. По даосским представлениям, С.-м. живёт во дворце нефритовой пустоты, ведёт список заслуг и проступков людей, сокращая жизнь тем, кто много грешит, и продлевая её тем, кто творил добрые дела; соответствующие ходатайства С.-м. представляет верховному божеству Тай-и. Даосы считали также, что С.-м. пребывает в теле человека, имея своим жилищем сюаньши («таинственную палату»). В средние века С.-м. иногда называли также духа очага Цзао-шэня. Б. Л. Рифтин.
СЫРДОН, герой осетинского нартского эпоса, сын Гатага и Дзерассы. Когда С. подрос, он покинул подводную страну и пришёл к нартам. Узрев в нём что-то дьявольское, хитрое, нарты не приняли его в
своё общество, и С. поселился под землёй в лабиринте. Приходя ежедневно на нартский нихас (место собраний и игр), С. натравливал нартов друг на друга, а потом внезапно исчезал. Нарты назвали С. коварством неба и хитростью земли; С. своим красноречием мог разрушить гранитную скалу, он знал всё, что было, и мог заранее определить, что будет. Он часто обманывал нартов. Тем не менее, отправляясь в поход, нарты непременно брали с собой находчивого и остроумного С. Из-за козней С. Курдалагон укоротил колоду, где закаливали Сослана. Обратившись в шапку, С. подслушал разговор Сослана со своим конём. Первым узнав о рождении Сатаны от мёртвой Дзерассы, С. объявил об этом на нихасе, чтобы опозорить Урызмага и Хамыца. С. изобрёл музыкальный инструмент — фандыр (арфа). Хамыц, у которого С. украл корову, проник в его потайной дом, убил жену С. и двенадцать сыновей и положил их в горячий котёл, вместо мяса. С., поражённый горем, взял кисть руки старшего сына и натянул на неё двенадцать струн, сделанных из жил сыновей. Подарив свой фандыр нартам, С. был принят в их общество. Умирая, С. просил нартов похоронить его там, где не слышно говора людей и мычания скота. Но назло ему нарты похоронили его на нихасе. Лишь убедившись, что С. и после смерти вредит им, — нарты непроизвольно клялись его именем — его выкопали и бросили в море. С. попал в дом Донбеттыра, который воскресил его, и С. снова явился на нартский нихас. Б. А. Калоев.
СЭЙСИ (санскр. Махаштхамапрапта), в японской буддийской мифологии бодхисатва, почитаемый наряду с Каннон как сподвижник будды Амиды. В то время как Каннон воплощает сострадание будды, С. олицетворяет его мудрость. Культ С. получил распространение уже в эпоху Хакухо-Нара (646–794), на что указывает настенная роспись храма Хорюдзи (7–8 вв.). Обычно С. изображается справа от Амиды. Считается, что С., как и Каннон, после смерти встречает праведников и сопровождает их в рай «чистой земли» (Дзёдо), поэтому культ С. получил особую популярность в эпоху Камакура (1185– 1333) с распространением влияния буддийских сект Дзёдо-сю и Дзёдо-Син-сю. Г. Г. Свиридов.
СЮАНЬ-У («тёмная воинственность»), Сюань-y чжэнь-ди, Сюань-у шэн-цзюнь, Бэйцзи юшэнь чжэньцзюнь, в китайской мифологии повелитель севера. В астрологии С.-у — созвездие из семи звёзд в северной части неба. Первоначально, видимо, С.-у представляли в виде зооморфной эмблемы стороны света — черепаха, обвитая змеёй (совокупляющаяся с ней) (ср. Байху). Предположительно, этот образ связан с древними натурфилософскими представлениями о брачном союзе земли и неба. В старинных комментариях поясняется, что понятие «С.-у» сложилось в связи с представлением о цвете сюань (цвет неба – чёрный с красным оттенком) и о черепахе как существе с панцирем-бронёй (отсюда «у», «воинственность»). Черепаха, перевитая змеёй, изображалась на северной стороне погребальных сооружений (эпоха Хань, кон. 3 в. до н. э. – нач. 3 в. н. э.), а в
955
более ранние времена – на чёрном флаге, который во время походов несли позади войска. По-видимому, постепенно произошла контаминация образа повелителя севера Хэй-ди («чёрный государь») древнекитайской мифологии с С.-у (в средние века С.-у именовался Сюань-тянь шан-ди, «верховный государь тёмного неба»). С кон. 10 в. С.-у стал именоваться также Чжэнь-у («истинная воинственность»), поскольку знак «сюань» был табуирован, так как входил в личное имя государя. Поскольку север в соответствии с учением о пяти стихиях связан с водой, то С.у стал считаться одновременно божеством воды. По некоторым источникам, С.-у — это воплощение духа Хэй-ди. Владыку севера обычно считали также правителем воды. В средние века С.-у представляли таким, каким он будто бы явился сунскому императору Хуэй-цзуну: с важным прекрасным лицом, с распущенными волосами, ниспадающими на плечи, в чёрном халате, с золотой кольчугой и поясом, украшенным нефритом, с мечом в руке, но босым. Над головой — нимб. Обычно позади него рисовали оруженосца, держащего чёрный стяг, сам он стоит на черепахе, обвитой змеёй, которая плывёт по воде. В некоторых местностях С.-у почтительно называли Бэй-е («дедушка Севера», «господин Севера»), а змею и черепаху — гэ — «братишки». Грозный обликом С.-у считался в народной традиции также изгонителем злых духов. С.-у был включён в даосский пантеон. Согласно одному из даосских преданий, С.-у родился у жены князя страны Цзинлэго («страна чистой радости», цзинлэ — буддийское понятие «рай», перенесённое здесь на землю) после того, как она во сне проглотила солнечный луч. Через 14 месяцев она родила мальчика, который не пожелал наследовать престол отца, а решил посвятить себя самосовершенствованию и служению Юй-ди, поклявшись искоренить на земле всю нечисть. После 42 лет отшельнической жизни на горе Уданшань (провинция Хубэй) он средь бела дня поднялся в небо. Юй-ди, прослышав о его воинственности и мужестве, поручил ему ведать севером и искоренять всю нечисть в Поднебесной. С.-у спустился в мир людей и за семь дней уничтожил на земле всех оборотней и бесов. Культ С.-у был весьма популярен у даосов, храмы, посвященные ему, существоЧерепаха, перевитая змеёй – символ севера. Рельеф на каменном гробу. Провинция Сычуань. Период Хань (206 до н. э. – 220 к. э.).
956
СЮГЭ ТОЙОН
Сюй-чжэньцзюнь. Гравюра из книги «Иллюстрированные записки о поисках духов (трёх религий)». Москва, Библиотека им. В. И. Ленина.
вали в Китае, Корее, Вьетнаме. Во многих храмах С.-у по обе стороны от его трона изображались восемь разбойников, бросивших своё ремесло и ставших учениками С.-у, и шесть царей-демонов, побеждённых в битве с С.-у (по другой версии, четыре военных и два гражданских чиновника из свиты С.-у). В китайской средневековой литературе образ С.-у нашёл отражение в фантастической эпопее «Фэн шэнь яньи» («Возвышение в ранг духов», 16 в.) Сюй Чжун-линя, романе «Бэй ю цзи» («Путешествие на север», 16–17 вв.) и некоторых даосских сочинениях («Саньцзяо Coy шэнь цзи» — «Записки о поисках духов трёх религий», 16 в., и других произведениях). Б. Л. Рифтин.
СЮГЕ ТОЙОН («господин топор»), в якутской мифологии бог грома, относящийся к разряду айы. С. т. преследует злых духов на небе и земле, поражая их молниями. С. т. имеет много эпитетов: «грозный распорядитель», «резвый удалец» и др. Н. А.
СЮЙ-ЧЖЭНЬЦЗЮНЬ («истинный государь Сюй», «праведный владыка Сюй»), в китайской даосской мифологии могущественный герой, победитель драконов и усмиритель наводнений. С.-ч., родившийся чудесным образом (мать С.-ч. забеременела от жемчужины, упавшей ей за пазуху из клюва золотого феникса, которого она увидела во сне), с юных лет обучался даосским наукам, потом был назначен начальником уезда. В голодный год С.-ч. метил кистью осколки черепицы, и они превращались в золото, и простой народ смог внести налог. С помощью магических заклинаний он спас от моровой болезни несколько тысяч человек. Однажды С.-ч. встретил дракона-оборотня (цзяо), имевшего вид юноши, который насылал ежегодные наводнения в провинции Цзянси. Поняв, что он узнан, дракон-оборотень превратился в жёлтого быка и пустился наутёк. С.-ч. преследовал его, приняв облик чёрного быка. В конце концов С.-ч. казнил дракона с помощью небесного воинства, а двух его сыновей, родившихся
от дочери правителя Таньчжоу, на которой дракон был женат, окропив водой, обратил в дракончиков с красной гривой. 1-го числа 8-й луны 374 С.-ч. в возрасте 136 лет вместе со всеми домочадцами (42 человека) взошёл на Западную гору за городской стеной и средь бела дня вознёсся в небо; за ним последовали петухи и собаки. На этом месте был тотчас воздвигнут храм, а оставленные им 120 стихотворений стали использовать как гадательные тексты. Согласно другому преданию, изгнанный С.-ч. дракон забрался в дом, где вынудил молодую женщину к сожительству с ним. Когда ей пришло время рожать, С.ч. под видом даосского монаха привёл в их дом повивальную бабку, которая и приняла дракончика. С.-ч. обезглавил его, а затем отрубил головы ещё восьми драконам, последний хотел улететь, но всё время оглядывался на свою мать и С.ч., чтя его сыновние чувства, оставил его в живых, отрубив только хвост. Все эти предания о С.-ч. свидетельствуют, что он воспринимался в народной традиции как своеобразный поздний культурный герой (ср. Ли Бин), ставивший себе целью истребление драконов, насылающих наводнения. Образ С.-ч. сложился в раннем средневековье. Его жизнеописание было помещено в «Шиэр чжэньцзюнь чжуань» («Жизнеописания 12 праведных владык», не позже 10 в.). Б. Л. Рифтин.
СЮЛЛЮКЮН, в якутской мифологии духи, обитающие в глубине вод. Считалось, что внешне С. похожи на людей, отличаются лишь отсутствием бровей и малым ростом. Они, так же как и люди, живут семьями, разводят скот и т. п. С. появляются на земле (выходя из прорубей) во время святок, ночуют в пустых домах и на
Танцующий сянь. Фрагмент настенной живописи в когурёской гробнице № 5. 6 в. (Тунгоу, Цзиань, КНР).
кладбищах. Они богаты и очень любят играть в карты, но выигранные у С. деньги при дневном свете обращаются в мох. Н. А.
СЯНЬ («бессмертный»), сяньжэнь («бессмертный человек»), шэньсянь («божественный бессмертный»), тяньсянь («небесный бессмертный», «небожитель»), в китайской даосской и поздней народной мифологии разряд святых. По мнению китайских учёных, представление о С. сложилось примерно в 5–4 вв. до н. э. в царствах Ци (на полуострове Шаньдун) и Янь (район современного Пекина) в результате трансформации веры в бессмертие души, поднимающейся в небо в момент сожжения трупа умершего. Согласно древнему преданию, Чисун-цзы, например, мог входить в огонь и сжигать себя, постоянно таким образом поднимаясь на гору Куньлунь. Постепенно достижение состояния
Даосские святые на облаках (справа – с курильницей в руках). Настенная живопись. 13 в. Храм Юнлэгун (провинция Шаньси).
СЯНЬЧИ
957
Слева – Небесная дева, летящая средь облаков. Настенная живопись. 13 в. Храм Юнлэгун (провинция Шаньси). Справа – Сяньнюй. Китайская лубочная картина. Конец 19 – нач. 20 вв. Ленинград, Музей истории религии и атеизма. Коллекция академика В. М. Алексеева.
С. стало ставиться в зависимость от принятия снадобий растительного происхождения (из хризантемы, стоголовника и др.), минералов (нефрита, золота, киновари), некоторых древесных грибов и т. п., от особого типа физических и дыхательных упражнений, а также от ряда пищевых запретов и особых способов удержания спермы. Даосская система постепенного превращения человека в бессмертного отличалась от более ранних представлений о мгновенном переходе в состояние бессмертия при сожжении или разрубании тела. Одновременно появляется и представление о С. как о святых отшельниках, живущих в глухих местах в гоpax и среди озёр. По-видимому, значительно позднее рождается миф о С., обитающих на горах (Пэнлай и др.)» которые плавают в море, или на горе Куньлунь. В старинных даосских сочинениях называются 24 уединённых места (чжи), главным образом горные приюты, где можно стать С. Особенность жизни С. — их постоянные полёты на журавлях (хэ; сяньхэ, «журавль бессмертных»), умение мчаться на облаках. В даосском сочинении «Юньцзи ци цянь» говорится о девяти С., населяющих высшую сферу Тайцин (см. Сань цин). Понятие С. включало в себя более древние представления о шэньжэнь («божественном человеке»), о котором говорится в древних даосских трактатах («Чжуанцзы», 4–3 вв. до н. э., «Ле-цзы», 4 в. до н. э. – 4 в. н. э.). Чжуан-цзы, например, говорил о «божественном человеке» (или «божественных людях»): его кожа напоминает лёд и снег, он не ест злаков, вдыхает ветер, пьёт росу, ездит на облаках, управляя летающими драконами, и странствует за пределами Четырёх морей (т. е. Китая). В ранних текстах на С. нередко переносились и некоторые черты мифических первопредков, отсюда, например, название дажэнь («большой человек», «великан»), предания об огромных следах
С., напоминающие миф о том, как женщина из рода Хуасюй наступила на след великана и родила Фу-си. В китайских народных преданиях и сказках образ С. функционально близок доброму волшебнику европейских сказок. С. чаще всего имеет облик белобородого старца (реже старухи), предсказывающего судьбу, помогающего герою в безвыходной ситуации и мгновенно исчезающего. В изобразительном искусстве С. нередко изображается с атрибутами бессмертия или долголетия (чудодейственный гриб — чжи, сосна, олень, журавль), с открытыми вислыми грудями и животом, распущенными волосами, босыми ногами и т. п. признаками свободы от мирской суеты и условностей. Образы С. известны китайской классической поэзии и поэзии сопредельных стран (Кореи, Вьетнама, Японии). В некоторых буддийских памятниках даосское понятие С. использовалось для обозначения святых. См. также ст. Восемь бессмертных. Б. Л. Рифтин.
СЯНЬНЮЙ («бессмертная дева», «святая дева»), Шэньнюй («божественная дева»), Юйнюй («нефритовая дева»), Тяньнюй («небесная дева»), в китайской мифологии категория женских божеств. С. связана по своему происхождению с даосским сянь («бессмертный», «святой»). С. функционально близка понятию «фея» (в поэтическом языке С. означает «необыкновенная красавица»). Синонимом С. является тянь-нюй («небесная дева»). В устной народной традиции образ С., первоначально связанный с даосским учением о бессмертии и бессмертных (сянь), слился с архаическими образами хозяек стихий и чудесных жён или заместил их. В позднем фольклоре образ С. нередко контаминируется или сближается с образом девы-оборотня (см. Цзин). Термином «С.» обозначались также дочери различных божеств (напр., Тянь-ди). Б. Л. Рифтин.
СЯНЬЧИ («общий пруд», «солёное озеро», «солёный пруд»), в китайской мифологии пруд, в котором купается восходящее солнце; вероятно, то же, что Ганьюань («сладкий омут»). Согласно мифу, богиня солнца Си-хэ купает десять своих сыновей-солнц в Ганьюане. Десять солнцворонов живут на ветвях дерева фусан (девять на верхних, а один — на нижних), которое растёт в бурлящем море. Это место находилось за Восточным морем, к северу от Страны чернозубых, и называлось Кипящая долина — Тангу, Долина света — Янгу, Долина горячих ключей — Вэньюаньгу. Солнца появлялись на небе строго по очереди. Их появление сопровождалось петушиными возгласами. Когда ночь начинала рассеиваться, первым кукарекал яшмовый петух, сидевший на дереве фусан. Ему вторил золотой петух на персиковом дереве, растущем на горе Персиковой столицы — Таоду-шань. Вслед за ним кричали каменные петухи знаменитых гор и рек, а затем и все петухи ПоднеСяо-гун. Китайская лубочная картина. Конец 19 – нач. 20 вв. Ленинград, Музей истории религии и атеизма. Коллекция академика В. М. Алексеева.
958
СЯО-ГУН бесной. После этого начинался прилив и появлялось солнце. Когда солнце омывалось в С., перебиралось с нижних ветвей на вершину дерева фусан, наступало утро. С. — также имя небесного божества, название звезды, музыки государя Ло, а также танца, который исполнялся при чжоуском дворе в день летнего солнцестояния на квадратном алтаре посреди пруда. Э. С. Стулова.
СЯО-ГУН («князь Сяо», «повелитель Сяо»), в поздней китайской народной мифологии божество – покровитель вод: рек, озёр, морей. Считается, что в качестве С.г. был обожествлён некий человек по фамилии Сяо и по имени Бо-сюань, живший в 13 в. У него были драконовы брови, курчавые волосы, красивые усы, но безобразное лицо. Он отличался твёрдостью и прямотой характера, исключительным самообладанием; его считали справедливым
Сяо-гун. Гравюра из книги «Иллюстрированные записки о поисках духов (трёх религий)». Москва, Библиотека им. В. И. Ленина.
человеком. После смерти его душа вселилась в одного мальчика (по некоторым версиям, — в его сына), и тот предсказывал людям грядущее счастье. Односельчане построили в Тайянчжоу (провинция Цзянси, уезд Синьгань) храм С.-г. как покровителю реки и помощнику окрестного люда. В этом храме приносили жертвоприношения и его сыну Сяо Сян-шу, и внуку Сяо Тянь-жэню, наследовавшим сверхъестественную мощь С.-г. В 1419 император присвоил С.-г. титул Шуйфу линтун гуанцзи инью хоу («Чудотворный, повсеместно спасающий, откликающийся на просьбы, славный и оказывающий помощь Князь Водной управы»). По-видимому, с этих пор культ С.-г. распространился по многим местностям Китая. Изображения С.-г. известны на народных картинах. Б. Л. Рифтин.
TAАBT (Ταα το ), в западносемитской мифологии бог мудрости, создатель письменности, известный по поздней финикийкой традиции. Верили, что Т. — автор книги о сотворении мира, хранившейся, очевидно, в беритском храме Йево и записанной, по-видимому, библской псевдоиероглификой. Она, возможно, совпадает со священными «письменами аммунеев», которые, согласно Филону Библскому, использовал Санхонйатон при создании своего сочинения о возникновении вселенной. Образ Т. сложился под влиянием мифов о Тоте. TАAPA (эст.), Tуopa, Туури (финск. и карельск.), в прибалтийско-финской мифологии бог неба и грома. Первое упоминание о культе Т., покровителя сражений, встречается в «Хронике» Генриха Латвийского (13 в.): Т. родился на горе в красивой роще; к нему обращались осаждённые крестоносцами эсты с возгласом «Таарепи та!» — «Т., помоги!», приносили в жертву скот в священных рощах. В западной Эстонии в честь Т. устраивались ритуальные бои и танцы. В финской мифологии Туури участвует в сюжете заклания гигантского быка или свиньи. На образ Т. оказал влияние германо-скандинавский Тор: ср. заимствование эстонцами таких черт культа Тора, как почитание четверга — дня громовержца и т. п., а также эстонск. toorumees, «колдун, человек Тоора». Существует также предположение об общефинно-угорском происхождении имени Т. (ср. обско-угорское Торум, Нуми-Торум) и о позднейшей конвергенции исконного культа Таара и заимствованного Тоора у эстов. А. Ю. Айхенвальд.
ТАВИСКАРОН, в мифологии индейцев Северной Америки у ирокезов брат-близнец и антагонист Таронхайавагона, у гуронов — Иоскехи (см. Иоскеха и Тавискарон). А. В.
TABMАHT (Θα μα ), в греческой мифологии сын Понта и Геи (или Фетиды; Apollod. I 2, 6; Orph. frg. 114, 117), брат Нерея и др. (Hes. Theog. 237), супруг океаниды Электры (265–267) или Озомены (Hyg. Fab. XIV 47, 16), отец гарпий и богини Ириды. Г. Ч. Гусейнов.
ТАГ, в этрусской мифологии ребёнок, обладавший мудростью пророка и опытный в искусстве гадания. Был выпахан в окрестностях города Тарквиний из земли и умер после того, как предсказал этрускам будущее и обучил их своей науке. Имя Т. производили от греческого слова «земля», но более вероятно, что это латинская форма этрусского или пеласгского слова. В Фессалии, заселённой некогда пеласгами, Т. был титулом верховного правителя. Учение Т. (книги Т.), первоначально изложенное на этрусском языке, было переведено в стихотворной форме на латинский язык. Поздние римские авторы считают, что учение Т. было изложено в книгах гаруспиков, ритуальных книгах и др. и наряду с правилами гадания оно содержало сведения о молниях, землетрясениях и чудесах плодородия. Т. отождествлялся с «подземным Гермесом», считался сыном Гения и внуком Юпитера. А. Н.
ТАДЕБЦО (ненецк. «то, что используется шаманом»), в самодийской мифологии (у ненцев) духи — помощники шамана. Считалось, что Т., как правило, переходят к шаману от его предшественника. Обычно Т. зооморфны (напр., Т.-олени, невидимыми ремнями привязанные к шаману), но упоминаются и антропоморфные Т.: духи предков шамана (нгытарма). По данным архимандрита Вениамина, Т. подразделялись на белых, обитающих в воздухе, и зелёных и чёрных, живущих на земле. В мифологиях других самодийских народностей Т. соответствуют самади у энцев, дямады у нганасан, одна из категорий лозы у селькупов, пензют у камасинцев. Е. Х.
TАE, в мифологии индейцев тукуна (Бразилия, Перу, Колумбия) женское божество верхнего мира. Т. наказывает грешные души умерших, возвращая их на землю, где они превращаются в маленьких лягушек и умирают. Л. Ф.
ТАИТ (t j.t), в египетской мифологии богиня ткачества. Покровительствовала ткачам, охраняла одежды богов (их статуй в храмах), царей и мёртвых. Функции охраны царской одежды сближали Т. с богиней — хранительницей фараона Уто. Р. Р.
ТАЙ-И («великая единица», «великое единство», «великий единственный» ), в китайской мифологии верховное божество. В песне Цюй Юаня (4 в. до н. э.) – наиболее раннем упоминании о Т.-и – он описывается как небесное божество, держащее в руках длинный меч, ножны которого украшены сверкающим нефритом. На Т.-и подвески из нефрита, мелодично позванивающие на ветру. Древние комментаторы полагали, что в царстве Чу Т.-и выступал как верховное небесное божество, связанное с Востоком. (По мнению китайского исследователя Сюнь Сяо-е, Т.-и почитался чусцами как бог войны, дарующий победу.) В общекитайской традиции, однако, Т.-и – скорее абстрактное верховное божество; философ Чжуан-цзы сообщает, что он правит всем. В текстах эпохи Хань (206 до н. э. – 220 н. э.) Т.-и – название звезды и духа этой звезды (комментарии к «Ши цзи» – «Историческим запискам» Сыма Цяня). Согласно «Описанию жертвоприношений» в «Хань шу» («Истории династии Хань») Бань Гу (1 в. н. э.), Т.-и главенствует над 5 государями сторон света (см. У ди). По другим источникам, Т.-и повелевает 16 драконами, знает, когда будет ветер и дождь, наводнение и засуха, голод, война и моровые болезни. В ту же эпоху рождается представление о Сань и («Трёх единственных»): Тянь-и («небесном единственном»), Ди-и («земном единствен-
960
ТАЙКОМОЛ
Тайная вечеря. Фреска Андреа дель Кастаньо. 1440-50-е годы. Флоренция, трапезная монастыря Сант-Аполлония.
ном») и Тай-и («великом единственном»). В ряде случаев культ Т.-и стал сочетаться с культом божества земли Хоу-ту, а затем после 3 в. н. э. Т.-и стал упоминаться как один из многих сподвижников пяти государей сторон света (У ди). В народных преданиях 3–10 вв. Т.-и выступает как посланец Небесного государя (Тянь-ди), являющийся на землю в облике старца. В средневековых даосских сочинениях Т.-и – отец Дао, предшествующий небу и земле, находящийся над всеми девятью небесами, в великой чистоте (см. Сань цин), вне шести мраков. Это – некое первоначальное дыхание, дающее миру и всем существам жизнь. Несмотря на такое абстрактное понимание божества, Т.-и описывается как существо с телом петуха и человечьей головой. Считалось, что Т.-и находится в человеческом мозге. Несколько раз в году Т.-и и Трое единственных вместе с божествами пяти основных внутренних органов «смешивается» и превращается в одного большого бога, который именуется по-разному. В 1-м лунном месяце в два определённых дня между 5 и 7 часами утра он находится в сердце, в 6-м месяце в один из дней с 7 до 9 часов утра находится в печени, в 7-м месяце – в селезёнке, в 8-м – в лёгких, в 9-м – в почках, в 11-м месяце – в мозгу во дворце Нихуань (инд. Нирвана?). В 3-м и 4-м месяцах это единое божество разделяется вновь и распространяется через все кости человека, которые оно укрепляет. По другой версии, Т.-и находится в теле человека во дворце таинственной киновари (Сюаньданьгун). Он считается повелителем всех частей тела. Он живёт в пурпурной палате (ср. «Хуайнань-цзы», где говорится, что Т.-и обитает на Пурпурной звезде — Цзывэй) в голубом жилище, наполненном киноварным паром. Он имеет вид новорождённого, сидящего на золотом троне, украшенном нефритом, в шёлковой одежде с пурпурной вышивкой. К его поясу подвешена погремушка из жидкого огня, которая не имеет субстанции, а представляет собой только красный свет, но звук её слышен за 10 тысяч ли. В левой руке у него рукоятка Большой Медведицы, а в правой — Полярная звезда.
В эпоху Сун, при императоре Жэньцзуне считалось, что на Полярной звезде живёт не один Т.-и, а 10 духов Т.-и. В 11 в. Ли Гун-линь создал портрет Т.-и, на котором написал стихотворное посвящение поэт Хань Цзюй. Судя по этому стихотворению, как предполагает китайский писатель и исследователь Сюй Ди-шань, образ Т.-и в это время подвергся заметному влиянию образа Кришны. При династии Мин (с 14 в.) чествование Т.-и проходило вместе с церемонией поклонения духам ветра, облаков, грома и дождя. Б. Л. Рифтин.
ТАЙКОМОЛ, в мифологии калифорнийских индейцев юки, хучном и др. (Северная Америка) верховное божество, демиург, культурный герой. Т. дважды создавал землю, а из палок делал людей, но в первый раз землю залило водой, а во второй — Т. сам сжёг своё творение, видя его несовершенство. На третий раз созданная им земля была столь легка, что качалась, и, чтобы укрепить её, Т. послал к северному краю земли койота, лося и оленя; на их спинах земля покоится и поныне, а когда они шевелятся, возникают землетрясения. После этого Т. даровал первым людям священные пляски, обеспечивающие благополучие и долголетие народа. ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ, последняя вечеря (греч. μυστικ δετπνο , лат. ultima cena), в христианских представлениях последняя совместная трапеза (ужин) Иисуса Христа и двенадцати апостолов в канун «страстной пятницы», дня крестной смерти Христа. Т. в. совершается в первый день иудейской пасхи (Матф. 26, 17; Мк. 14, 12; Лук. 22, 7; по Ио. 13, 1; 18, 28 — накануне пасхи), отмечаемый ритуальным закланием и вкушением агнца (символическая параллель с образом Христа как «агнца божьего», добровольно принёсшего себя в жертву). Вечером, во время праздничной трапезы, приготовленной учениками в доме, указанном им Христом, он предрекает, что один из них предаст его. В присутствии Иуды Искариота опечаленные ученики спрашивают Христа: «не я ли, господи?»; Иуде Христос отвечает утвердительным «ты сказал», ос-
тальным называет знак, по которому они могут определить предателя: «опустивший со мною руку в блюдо, этот предаст меня...» (Матф. 26, 20–25; ср. Мк. 14, 18– 20; Лук. 22, 21). В Евангелии от Иоанна Пётр просит Иоанна узнать, о ком из учеников говорит Христос; Иисус указывает на Иуду Искариота, обмакнув кусок хлеба и подав ему, а затем произносит: «что делаешь, делай скорее» (Ио. 13, 24–27), после чего Иуда встаёт и выходит. С его уходом Христос, ещё прежде совершивший обряд омовения ног ученикам (рассматриваемый как последнее свидетельство любви и пример взаимного служения), обращается к ним с последней заповедью: «да любите друг друга» (Ио. 13, 3–16 и 34, 35). Преломив хлеб, Иисус Христос даёт вкусить от него ученикам со словами: «сие есть тело моё», затем даёт им испить из чаши с вином, говоря: «сие есть кровь моя нового завета за многих изливаемая» (Матф. 26, 26–28; Мк. 14, 22–24, ср. Лук. 22, 19–20). Он завещает ученикам и впредь совершать это в память о нём, учреждая тем самым таинство евхаристии. Т. в. является также прообразом совместных трапез древних христиан, именовавшихся агапы (от греч. αγ πη, «братская любовь»). В иконографии мотив Т. в. появляется ок. 5 в.; определилось два типа изображений Т. в. Один акцентирует момент евхаристии (фигура Христа часто симметрически удваивается: на одной половине изображения Христос преломляет хлеб, на другой — наливает вино, по обеим сторонам часто изображаются апостолы); второй, встречающийся наиболее часто, представляет картину собственно трапезы (участники её, в соответствии с древней традицией, возлежат за столом, причём Христос помещается на почётном месте — слева или в центре изображения); иногда эти мотивы совмещаются. С постепенным отходом от древнего образца обстановка этой сцены делается всё более условной или наделяется чертами современного художнику национального быта (напр., алтарь церкви Св. Петра в Лёвене работы Д. Баутса, см. илл. при ст. Иисус Христос). В целом иконография Т. в. едва обозрима
ТАЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ
Тайная вечеря. Икона А. Рублева. 1425–1427. Сергиев Посад, Троицкий собор Свято-Троицкой Сергиевой Лавры.
(произведения Джотто, Беато Анджелико, Леонардо да Винчи, П. Веронезе, Я. Тинторетто и др.). В 20 в. этот сюжет также привлекает внимание художников (С. Дали, Э. Нольде и др.). О. Е. Нестерова.
ТАЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ. Т. м. испытывала воздействие индуизма и буддизма. Внешние влияния меньше всего затронули мифологию ахомов, переселившихся в 13 в. в северо-восточную Индию, и тайских народов, расселённых на востоке Индокитая и юге Китая. У ахомов сохранилась одна из древнейших тайских версий создания мира (см. Пхатувчунг). У всех тай-
ских народов Индокитая обнаруживаются черты общей мифологической системы. Весьма своеобразны мифы тайских народов Вьетнама о небесной реке Такхай, вытекающей из грота, о страже двери «небесной темноты», из которой выходят ночь и звёзды (см. Такхай), о Пу Нене и Нанг Быоне, катящих по небосводу шары своих светил, о лягушке, срывающейся с цепи и глотающей светило. В некоторых тайских мифах отделение неба от земли рассматривается как трагический момент, вызванный тем, что сердитая женщина оскорбила небо, ударив в него пестом для обрушивания риса (ср. По Тхен).
961
Особняком стоит у тайских народов только юньский космогонический миф о женском существе Ясангсай и её супруге Пусангси, родившемся из огня намного позднее её. В большинстве мифов о генезисе мира организующая роль отведена высшему существу, которое, как правило, является также первопредком королевских семей. Но в этих поздних в стадиальном отношении мифах сохранились сведения о наиболее древних образах (тыква, из которой произошли люди и всё живое на поверхности земли после потопа, и др.). У народа буи в южном Китае в сказаниях о создании мира говорится о том, что в первоначальную пору не росла и тыква. Появление тыквы у тайских народов, как правило, отнесено к деятельности небесных духов. Так, с тыквами на землю после потопа являются у белых тай демиурги Таосуонг и Таонган, упавшие с неба тыквенные сосуды принесли с собой людей у лаотянцев (см. Ветсуван), из желудка небесного буйвола появились семена тыкв у шанов (см. Литлонг), из ноздрей небесного буйвола выросли лианы с плодами тыквы в лаотянской мифологии (см. Пу Лансенг) и т. д. Мотив о спасении людей от потопа в тыкве как в корабле, широко представленный в мифологии мон-кхмерских народов Индокитая, у тайских народов распространён мало. Вполне возможно, что в той мере, в какой он встречается, он был заимствован тайскими народами у более древнего мон-кхмерского населения (см. Кап и Ке). С небесным происхождением тыквы у тайских народов согласуется представление о том, что в этом плоде заключён принцип мужского, небесного, начала, тогда как в зёрнах риса — женский, земной, принцип (см. Кванкао). По антропогоническим мифам тайских народов, рядовые общинники происходят из тыкв на земле, а правящие династии ведут своё происхождение от посланцев неба. Однако в Т. м. тыква изображается как проявление всё того же небесного принципа. Эта системность, с древней-
Тайная вечеря. Фреска Леонардо да Винчи. 1495–97. Милан, трапезная монастыря Санта-Мария делле Грацие.
962
ТАЙ-СУЙ
ших времён направленная на разработку мифологии небесных сил, проявляется в представлениях о духах и об универсальных для народов Индокитая образах нагов. Многочисленные духи — фи или пи населяют земной мир, астральный и более дальние миры. Земные духи у кхонтхаи обладают своими сферами деятельности. Очень почитались у таи домашние духи чаотхи, духи родовых предков — фидам, территориальные божества, соподчинённые согласно иерархий феодальных владений Фимыонг. Душа человека – это сонм 32 или даже 120 хуонов. Систему духов возглавляет небесный глава По Тхен у чёрных тай или Тхен Факхын у лаотянцев. С развитой системой небесных божеств у таи согласуются мифы об устроителях земли. К ним принадлежат Таосуонг и Таонган, принёсшие с неба на землю тыквы, Пху Нго и Не Нгам, срубившие лиану, закрывавшую свет, Пуи и Намы, посланные с неба для того, чтобы срубить гигантское дерево баньян, а также Тхонг и Двадараси в мифологии лаотянцев, подготовившие землю для спуска с неба первого короля Кхун Болома. Кхун Болом установил социальные нормы, преподал людям моральные заветы. Вместе с этим в Т. м. чётко выражены представления о подземных (хтонических) божествах — нагах. В основе культа нагов у таи лежат представления аборигенных мон-кхмерских народов. Основная их функция — хранение вод и плодородия земли. Будучи подателями плодородия, наги превратились в духов — защитников местности. В отличие от монкхмеров и тибето-бирманцев, у тайских народов не выражены представления о происхождении народов или династий от нагов. Лишь у шанов в Бирме существует такой же династийный миф, но который чрезвычайно близок мифам палаунов и других мон-кхмерских народов Бирмы. По сравнению с другими народами Индокитая у таи больше преданий о превращении змееобразных существ нагов в скалы, горы и целые хребты. Пример такого почитания гор дают тхай во Вьетнаме, у которых религиозно-обрядовая жизнь деревни концентрируется вокруг горы, называемой Миньмыонг. У них считается, что гора — место обитания духа-покровителя и духов предков. Согласно одному из мифов, устройство территории Лаоса с его горами и реками, лесами обязано тому, что наги запустили огненные ракеты. У лаотянцев во Вьетнаме в мае в конце сухого сезона устраивался особый праздник ракет. Я. В. Чеснов.
ТАЙ-СУЙ («великое божество времени»), в китайской мифологии планета и её повелитель – божество времени. Т.-с. соответствует планете Суй-син («планета времени», т. е. Юпитер), совершающий почти двенадцатилетний цикл обращения вокруг солнца. В трактате Ван Чуна «Лунь хэн» («Критические суждения», 1 в. н. э.) говорится, что и противодействие божеству Т.-с., и стремление обрести его расположение приводят к несчастью. По-видимому, именно в это время и возникает представление о Т.-с. как грозном полководце (да-цзянцзюнь), но развитие его культа
«И цзина» у Чжоу Дунь-и и идеалистической у Чжу Си в обоих направлениях Т. является праначалом космогонического процесса, создавшего всю вселенную, включая человека. В своём графическом выражении понятие Т. широко распространилось в народных верованиях и мифологии, где самостоятельно либо чаще вместе с восемью триграммами стало частью картин-талисманов, оберегающих людей от нечистой силы. Очень часты изображения символов Т. вместе с фигурами мифических персонажей или животных; они встречаются в орнаменте тканей и одежды, а также на монетах. Понятие и эмблема Т. проникли также и в соседние страны Дальнего Востока, в особенности в Японию (тайкёку). С. Кучера.
Бог времени Тай-суй. Гравюра из книги «Иллюстрированные записки о поисках духов (трёх религий)». Москва, Библиотека им. В. И. Ленина.
относится в основном к 11 в. В честь Т.-с. совершались жертвоприношения перед началом всех значительных работ (строительных и т. д.). В поздней мифологии Т.с. почитался главой ведомства времени, управлявшего временами года, месяцами, днями. На старинных гравюрах он изображался с секирой и кубком или с копьём и колокольчиком, улавливающим души. Э. С. Стулова.
ТАЙЦЗИ («высшее начало», «великий предел»), в китайской космологии, мифологии и натурфилософии одно из основополагающих понятий. В космологических представлениях 2-й половины 1-го тыс. до н. э. Т. выступает в качестве исходной точки возникновения тьмы вещей, всей вселенной. В «Сицы-чжуань» («Приложенные изречения. Комментарий [к “И цзину”]», 5–3 вв. до н. э.) говорится: Т. рождает две (элементарные) формы (силы инь и ян), которые рождают четыре (вторичные) формы (сильное и слабое инь, сильное и слабое ян), порождающие восемь гуа (небо, пар, огонь, гром, ветер, вода, гора, земля; см. Ба гуа). Комментарии, написанные в 3 и 7 вв. н. э., поясняют, что Т. рождает две элементарные формы, ибо бытие непременно начинается в небытии. Т. существовал до разделения неба и земли, когда первоначальная жизненная энергия (эфир) находилась в смешанном (хаотичном) состоянии и была единой, т. е. являлась «великим началом», «великим единством (Тай-и)». Отождествление Т. с Тай-и, с одним из высших божеств, объектом поклонения и жертвоприношений в древнем, а затем в танском (8 в. н. э.) Китае непосредственно связывает Т. с мифологией. Дальнейшее развитие концепция Т. получила в средние века у сунских неоконфуцианцев, особенно у Чжоу Дунь-и (1017–73), Шао Юна (1011–77), Лу Цзююаня (1139–93) и Чжу Си (1130–1200). Интерпретация и изложение Чжу Си понятия Т. завершили его разработку. Независимо от возникновения при этом полярного расхождения между материалистической или близкой к таковой трактовкой
ТАЙШАНЬ («великая гора»), Дунъюэ («восточный пик»), в китайской мифологии священная гора (находится на полуострове Шаньдун). Как место жертвоприношений небу Т. связывается с мифическим правителем Шунем («Шу цзин», «Книга истории», древнейшие части 14– 11 вв. до н. э.) и даже с первопредком Фуси («Исторические записки» Сыма Цяня, 2–1 вв. до н. э.). В апокрифических текстах рубежа н. э. Т. (её дух) рассматривается как внук верховного небесного государя, который призывает к себе души умерших людей. Считалось, что на Т. хранятся золотые шкатулки с нефритовыми пластинами, на которых записаны сроки жизни людей. К первым векам н. э. относятся представления о Т. как подобии загробного мира, мифологические предания о встречах с владыкой Т. – Тайшань фуцзюнем («управитель Т.»); считалось, что недалеко от Т., у холма Хао-ли, собирались души умерших. В поздней мифологии Т. воспринималась как посредник между повелителем людей и верховным небесным божеством; под горой Т. находился как бы другой, подземный Китай. Божество Т. рассматривалось как божество рождения (возможно, это связано с представлением о Т. как о восточном пике, восток же ассоциировался с восходом солнца и началом жизни) и смерти; считалось, что особые амулеты — камни с горы Т. (шиганьдан), положенные перед входом в дом или у начала улицы, защищают от злых духов. В Дунъюэ дади - государь горы Тайшань. Китайская лубочная картина. Конец 19 – нач. 20 вв. Ленинград, Музей истории религии и атеизма. Коллекция академика В. М. Алексеева.
ТАЛАБ TAKAMА-HO XАPA (др.-япон. «равнина высокого неба»), в японской мифологии верхний небесный мир, место обитания небесных богов, божественных предков, в отличие от земли — места обитания земных духов и людей. Здесь владычествует богиня Аматэрасу, главное божество синтоистского пантеона, расположены её дом, рисовые поля. Е. С.-Г.
Дунъюэ дади – государь горы Тайшань. Гравюра из книги «Иллюстрированные записки о поисках духов (трёх религий)». Москва, Библиотека им. В. И. Ленина.
«Сань цзяо coy шэнь цзи» («Записки о поисках духов трёх религий», 16 в.) Т. назван внуком неба и земли, его родословную возводят к Пань-гу и женщине из рода Цзинь-хун («золотая радуга»). Владыка Т. ассоциируется ещё с Тай-суй (планета Юпитер и соответственно её дух), так как Фу-си дал владыке Т. титул Тай-суй, повелев ведать списками небесных бессмертных (сянь) и носить фамилию Суй (букв. «год») и посмертное имя Чун (букв. «поклонение»). Во времена Шэнь-нуна ему был пожалован чиновничий пост, а при ханьском императоре Мин-ди – титул юаньшуай («главнокомандующий»): он стал ведать судьбами людей, распределением знатности и богатства, 18 (по другим источникам, 16) судилищами загробного мира (см. Диюй) и 75 управами в нём. В народных верованиях владыка Т. именуется Тай-шаньван («князь горы Т.») и почитается также как глава 7-го судилища ада. Согласно этому же источнику, у владыки Т. есть жена Шумин куньдэ хуанхоу («кроткая и мудрая государыня, владычица сил земли»), пять сыновей и дочь, которой обычно считают богиню Бися юаньцзюнь. Даосские сочинения в свите владыки Т. также называют Дунъюэ шанцин сымин чжэньго чжэньцзюня («истинный государь, сановник высшего ранга и вершитель судеб, поддерживающий порядок в стране»), под которым имеется в виду Мао Ин, старший из трёх братьев Мао (см. Сань Мао), два божества, ведающие счастьем, – Цзэн-фу («добавляющий счастье») и Люэ-фу («убавляющий счастье»), Дунъюэ цзысунь цзютянь вэйфан шэн-му юаньцзюнь («совершенномудрая матрона Восточного пика, богиня девяти небес, охранительница женских покоев, дарующая сыновей и внуков»), т. е., по-видимому, чадоподательница Сунцзы няннян, и др. Храмы, посвященные горе Т. и её духу, были распространены по всему Китаю, культ этого божества в Пекине был одним из наиболее популярных. День рождения владыки Т. Дунъюэ дади отмечался 28-го числа 3-й луны. Б. Л. Рифтин.
ТАКАМИМУСУБИ, Такамимусуби-но ками [др.-япон. элементы «така» («высокий»), «ми» («священный»), «мусуби» (от «мусубу», «рождать, давать жизнь, творить»), «ками» («бог») в целом расшифровываются как «бог высокого священного творения» или «высокий бог священного творения»], Такаги, Такаги-но ками [с элементом «ги» или «ки» («дерево») — «бог высоких деревьев» или «высокий бог деревьев»], в японской мифологии одно из первых божеств, являющихся на Такамано хара, когда «впервые разделились небо и земля». Вместе с божеством Амэ-но минакануси, появившимся первым, и рождённым следом за Т. богом Камимусуби образует троицу непарных богов, выступивших зачинателями творения. В последующих мифах Т. выступает постоянно вместе с Аматэрасу, наряду с ней отдавая приказы другим богам, и в этих случаях упоминается чаще всего под именем Такаги. Так, по приказу Такаги и Аматэрасу восемьсот мириад богов собираются, чтобы решить, какого бога отправить на землю, находящуюся под «незаконным» управлением О-кунинуси. В рассказе об убийстве священной стрелой непослушного потомка Аматэрасу Амэ-но Вака-хико стрела, пронзив грудь Накимэ, возвращается с земли на небо, и Такаги, увидев, что к ней пристала кровь, вновь направляет стрелу на землю, и она убивает Амэ-но Вака-хико («Кодзики», св. 1). Детьми Т. были Омоика-нэ («бог размышляющий») и Сукуна-бикона («бог-малыш»), внуком — Ниниги. Второе имя Т. — Такаги, очевидно, связано с представлениями о том, что при нисхождении на землю боги спускаются на верхушки высоких деревьев (особенно сосен), растущих в горах, которые связывают землю с обиталищем богов Такамано хара. Е. М. Пинус.
ТАКУШКАНШКАН, в мифологии сиудакотов духи ветра и одновременно один ветер, объединяющий в себе четыре — по четырём сторонам света. Т. ассоциируется с югом, его ритуальный цвет — чёрный, символизирующий небо. А. В.
ТАКХАЙ, в мифологии белых и чёрных тай Вьетнама (тайская языковая группа) небесная река (Млечный путь), отделяющая мир живых от мира мёртвых. Она вытекает из грота на небе, расположенного рядом с гротом, откуда выходит солнце, течёт ниже путей солнца и вливается в другой грот. Темноту в гроте охраняет Сису, каждый вечер он постепенно открывает дверь «небесной темноты» – на земле и небе наступает ночь. Вечером он выпускает тёмную вуаль – темноту и звёзды, а утром возвращает их в грот. Считается, что мир небесной воды, где появляются темнота и звёзды, устроили Таосуонг и Таонган. Я. Ч.
963
ТАКЭМИКАДЗУТИ, Такэмикадзути-но о-ками (др.-япон. элемент «такэ», «доблестный, храбрый»; «мика», то же, что «ика», «устрашающий, гневный»; «ти» – почтительное окончание мужского имени; «о», «муж, мужчина», «ками», «бог»; в целом – «доблестный устрашающий богмуж»), Такэфуцу-но ками (элемент «фуцу» истолковывается как «удар, наносимый мечом»), Тоёфуцуно ками («тоё», «обильный, богатый», «Бог могучего удара мечом»), божество японской мифологии. Появляется в мифе о том, как бог Идзанаки убил мечом бога огня Кагуцути, из крови которого, сбежавшей на гряду скал, рождается Т. («Кодзики», св. 1). Обстоятельства рождения Т., а также его имена указывают на функцию этого бога: в нём персонифицировалась вера в «душу меча», т. е. обожествление меча. Такое толкование подтверждается ролью этого бога в одном из последующих мифов, рассказывающем о «передаче Страны». Богиня Аматэрасу, желая привести к покорности небесным богам землю людей, которой правит О-кунинуси, посылает Т. на землю. В мифе рассказывается о единоборстве Т. с сыном О-кунинуси, богом Такэминаката. Спустившись на землю, Т. и посланный с ним вместе Амэ-но Торифунэ, прежде чем начать переговоры с О-кунинуси, обнажают меч и, поставив его остриём вверх на гребне волны, усаживаются на нём, скрестив ноги. Это действие, очевидно, имеет целью продемонстрировать земным богам чудесную силу посланцев небесных богов. Японский исследователь Такэо Мацумура указывает, что, согласно древним народным верованиям, боги часто спускались с небес на острие меча. Явившийся вместо О-кунинуси для борьбы с Т. Такэминаката (мотив такой замены часто встречается в японских мифах) предлагает Т. помериться силой. Т. даёт ему взять себя за руку, но тут же превращает свою руку сначала в ледяную сосульку, а затем в лезвие меча («Кодзики», св. 1). В этом мифе Т. именуется сыном бога Амэ-но охабари — «Небесного расширяющегося клинка», как Идзанаки нарёк меч, которым отсек голову богу огня. Е. М. Пинус.
ТАЛАБ (tlb’, thlb), в йеменской мифологии бог луны, бог – предок, покровитель и владыка страны народа сумай (в Центральном Йемене), божество дождя и орошения, покровитель пастбищ и скота. Т. – глава триады богов, в которую входили также божество загробного мира Навшум и богиня солнца Шамс. Его прозвище – Рийам («высокий»). Священным животным Т. был горный баран. Т. почитался во многих ипостасях, связанных с различными храмами. Наиболее значительными центрами его культа были храмы Зубйан и Турат, который к рубежу н. э. стал главным храмом Т. Он находился в местности, называвшейся по прозвищу Т., Рийам, его территория считалась священной – там запрещались охота и пастьба скота, в нём собирали храмовую десятину; в Турате помещался оракул Т.; он был центром паломничества, сопровождавшегося ритуальными трапезами. В 4 в. н. э. культ Т. был вытеснен монотеистическими учени-
964
ТАЛИЯ 1680 след.). Вариант: Т. поверил в обещание Медеи сделать его бессмертным и позволил ей вытащить гвоздь. По другой версии, Т. был убит аргонавтом Пеантом, отцом Филоктета, выстрелившим в него из лука Геракла и попавшим в лодыжку (Apollod. I 9, 26). Происхождение мифа, возможно, связано с огромными медными статуями людей и быков, которые греки впервые увидели на острове Крит; 2) племянник Дедала (у Гигина — имя племянника — Пердикс, Hyg. Fab. 39) и его ученик. Т. превзошёл в мастерстве своего учителя. Т. — изобретатель гончарного круга и других орудий. Из зависти Дедал сбросил Т. с акрополя (Apollod. III 15, 9). M. H. Ботвинник.
Талия – муза комедии. Римская копия по греческому оригиналу. Мрамор. 2 в. Санкт-Петербург, Эрмитаж.
ями, но слава об оракуле в Турате сохранилась до 9 в. А. Г. Л.
ТАЛИЯ, Фалия (Θαλ α, Θ λεια, от θ λλω, «цвету», «разрастаюсь»), в греческой мифологии: 1) муза, одна из дочерей Зевса и Мнемосины (Hes. Theog. 77); покровительница комедии и лёгкой поэзии. Изображалась с комической маской в руках и венком плюща на голове. От Т. и Аполлона родились корибанты (Apollod. I 3, 4). Зевс, превратившись в коршуна, взял в жёны Т. Из страха перед ревностью Геры Т. скрылась в недрах земли, где от неё родились демонические существа — палики (в этом мифе Т. именуется нимфой Этны); 2) одна из харит; 3) одна из нереид; участвовала в плаче нереид вместе с Ахиллом по погибшему Патроклу (Hom. Il. XVIII 39). А. Т.-Г.
ТАЛОС, Тал (Τ λω ), в греческой мифологии: 1) герой критских легенд, медный великан, сын эпонима острова Крит Креса (Paus. VIII 53, 5). В некоторых мифах сделанный Гефестом Т. называется медным человеком, в других — медным быком (Apollod. I 9, 26). Т. был подарен Зевсом Миносу (вариант: Европе) для охраны Крита. Три раза в день Т. обходил остров и, когда приближались корабли чужестранцев, бросал в них огромные камни (Apoll. Rhod. IV 1640 след.; Apollod. I 9, 26). У Т. была только одна жила, наполненная ихором (кровью богов), она тянулась от головы до лодыжки, где её затыкал медный гвоздь. Это было единственное уязвимое место Т. Когда аргонавты приплыли к Криту, Медея своими чарами наслала на Т. безумие, в припадке которого великан задел ногой острый камень — кровь вытекла, он умер (Apoll. Rhod. IV
ТАЛУТ (Talut), в мусульманской мифологии персонаж, соответствующий библейскому Саулу. Возможно, имя Т. означает «высокий» и связано с представлением о большом росте как признаке права на царскую власть (ср. 1 Царств 10–23). Согласно Корану (2:248–252), аллах назначил Т. царём над сынами Исраила, но они его не признали. Тогда их пророк, идентифицируемый комментаторами с библейским Самуилом, доказал им, что Т. обладает силой и мудростью, присущими царю, и что знамение его власти — возвращение ковчега. Т. выступил с воинами против Джалута, предварительно испытав их водой реки: те воины, которые отказались пить её, остались с Т. (в Библии сходный мотив отнесён к Гедеону; Суд. 7, 5–7). С помощью Дауда Джалут был побеждён. Предание развивает сюжеты и мотивы, связанные с высоким ростом Т., с содержимым ковчега и др. Повествуется также о попытках Т. убить Дауда. М. П.
ТАЛФИБИЙ, Талтибий (Ταλθ βιο ), в греческой мифологии вестник Агамемнона, участвующий вместе с ним в Троянской войне и выполняющий его поручения (Apollod. epit. III 22; Hom. Il. I 320; Eur. Troad. 235–277). В Спарте находилось святилище T. — покровителя глашатаев, считавшихся его потомками и выступавших в качестве послов от имени государства (Herodot. VII 134; Paus. III 12, 7). В. Я. Смерть медного великана Тала. Рядом – Медея, Кастор и Полидевк. Фрагмент росписи краснофигурного кратера. 410–400 до н. э. Руво, собрание Джатта.
ТАМЕЙ ТИНГЕЙ, в мифологии бахау Калимантана (Западная Индонезия) бог верхнего мира. Определяет ход жизни людей и следит за соблюдением адата. Согласно космогоническим представлениям бахау, первоначально существовал большой камень, упавший с неба в воду. Черви точат его и из песка и экскрементов создают на нём землю. Затем на неё падает с неба рукоять меча (или щипцы) и вырастает мировое древо, оплодотворяемое падающей с неба лианой. От этого союза рождаются первопредки — безрукие и безногие монстры, а из листьев древа — духи и боги, во главе которых — Т. Т. М. Ч.
ТАММУЗ (евр., арам.), Думузи (шумер.), Дуузу (аккад.), у ряда народов Передней Азии божество с отчётливо выраженными чертами бога плодородия. Согласно шумерским мифологическим текстам (известным уже с 3-го тыс. до н. э.), бог-пастух, возлюбленный и супруг богини Инанны, отданный ею в подземное царство как «замена» её самой; но Думузи проводит каждый год под землёй лишь полгода, а затем возвращается на землю (умирающий и воскресающий бог), остальные полгода его замещает там сестра Гештинанна (подробнее см. в ст. Думузи, Инанна). Культ Думузи-Т., вероятно, вследствие интенсивного месопотамского влияния (особенно в 3–2-м тыс. до н. э.) получил распространение и в сиро-палестинском регионе, где он сохранялся в течение длительного времени. Согласно Библии (Иезек. 8, 14), у северных ворот Иерусалимского храма Яхве женщины оплакивали Т. (Фаммуза), который предстаёт, таким образом, в роли умирающего и воскресающего бога. По-видимому, этот культ отправляло и сиро-арамейское население Сирии и Месопотамии в 1-м тыс. до н. э. — 1-м тыс. н. э. По свидетельству арабского автора 10 в. ан-Надима, обряд, аналогичный описанному в Библии, существовал ещё и в 10 в. у сабиев в Харране (Северная Месопотамия); женщины оплакивали Т., которого его владыка убил, размолов его кости и пустив их по ветру; во время церемонии ели сырое зерно, фрукты и овощи. У сирийских авторов сер. 1-го тыс. н. э. упоминается имевший хождение в сиропалестинском регионе миф, согласно которому Т. была дана в жёны Балтин, но её полюбил Баалшамин (Баалшамем), и Т. вынужден был бежать, а Балтин сожгла Харран. В некоторых литературных традициях (напр., у Оригена) Т. отождествлялся с Адонисом. В. А., И. Ш.
TАHATOC, Фанат (Θ νατο ), в греческой мифологии олицетворение смерти (Hes. Theog. 211 след.; Hom. Il. XIV 231 след.). В трагедии Еврипида «Алкестида» излагается миф о том, как Геракл отбил от Т. Алкестиду. Хитрому Сисифу удалось заковать Т. и продержать в плену несколько лет, в течение которых люди перестали умирать. А. Т.-Г.
ТАНГУН, в корейской мифологии родоначальник корейцев, основатель корейского государства Древний Чосон. Записи мифа в фрагментах сохранились только в корейских памятниках 13– 15 вв. Согласно «Самгук юса», верховный
ТАНГУТСКАЯ МИФОЛОГИЯ
Крылатый юноша с мечом, возможно Танатос. Деталь мраморной колонны храма Артемиды в Эфесе. Ок. 325-300 до н. э. Лондон, Британский музей.
небесный владыка Хванин даровал сыну Хвануну три небесные печати и отправил его править людьми. Спустился тот с трехтысячной свитой [духов] на трехглавую вершину Тхэбэксан, где под деревом был жертвенник духам (в других источниках: «под священное дерево Тан»; см. Синдансу). Это место назвали Обителью духов, а Хвануна — небесным владыкой. Повелевая духами ветра, дождя и туч, Хванун ведал всеми 360 земными делами. В ту пору в пещере жили медведь и тигр. Они молились Хвануну, чтобы тот превратил их в людей. Хванун дал им съесть по стебельку полыни и 20 чесночин и сказал, чтобы они избегали солнечного света сто дней. Лишь медведь выдержал обет до трижды седьмого дня и превратился в женщину. Каждый день та приходила под дерево возле жертвенника и просила духов ниспослать ей ребёнка. Тогда Хванун, обернувшись человеком, женился на ней. У них родился сын, прозванный Тангун-Вангомом. [В «Ындже сиджу» Квон Нама (15 в.) Хванун отождествляется с Т.: дух в облике человека, спустившийся под дерево Тан на горе Тхэбэксан, был возведён людьми в государи и назван Тангуном. Согласно «Чеван унги», внучка небесного владыки съела снадобье и стала женщиной, затем вышла замуж за духа дерева Тан и родила Т.] На 50-м году правления легендарного китайского Яо Т. основал столицу в крепости Пхёньянсон и назвал страну Чосон. (В «Чеван унги»: «Обосновавшись в землях Чосон, он стал правителем. Поэтому [племена] сира, коре, южные и северные окчо, восточные и северные пуё, йе и мэк — все
они были в управлении Тангуна».) Он правил ею 1500 (в других источниках: 1038) лет. Т. сначала перенёс столицу в Асадаль у горы Пэгак, а в конце земной жизни, когда Киджа будто бы получил владения в Чосоне, он снова перенёс столицу в Чандангён, потом вернулся в Асадаль и в возрасте 1908 (в «Ындже сиджу» – 1048) лет стал горным духом. В «Ындже сиджу» и «Седжон силлок» сообщается также, что Т. женился на дочери речного божества Писоап (см. Хабэк), которая родила сына по имени Пуру (см. Хэбуру), ставшего правителем Восточного Пуё. Когда Юй, преемник Шуня, собрал владетельных князей в Тушане, Т. отправил туда Пуру. В этих же памятниках указывается время перехода Т. в духа горы Асадаль: 8-й год правления шанского Удина. Миф о Т. — один из наиболее спорных в корейской мифологии, в него привнесены позднейшие наслоения: например, на древнейшие мотивы мирового дерева (см. Древо мировое) и верховного небесного владыки наложены буддийские мотивы духа-дерева Тан и Индры в образе Хванина; деяния Т. соотнесены с периодом правления древнекитайских государей; вымышленные географические названия идентифицированы с современными. Наконец, стремление связать узами родства Т. с Тонмёном и Чумоном через Пуру следует считать либо заимствованием из поздних мифов, либо контаминацией нескольких разноплеменных мифов, вызванной процессом циклизации мифов вокруг главных персонажей Пуё и Когурё — Тонмёна и Чумона. Миф о Т. изначально был мифом о предке какого-то племени периода Древнего Чосона. До 13 в. традиции мифа сохранялись где-то на периферии. И лишь когда государство Коре стало переживать трудности из-за внутренних неурядиц и иноземных нашествий, этот генеалогический миф был вызван к жизни с целью консолидации страны. С тех пор Т. стали считать общим предком корейцев и поклоняться ему как божеству. На горе Манисан на острове Канхвадо был сооружён алтарь Т. — Чхамсондан; в горах Кувольсан (провинция Хванхэ-Намдо) была построена молельня трёх святых (Хванина, Хвануна и Т.) — Самсонса; в 1429 в Пхеньяне в честь Т. был возведён храм. В них весной и осенью совершались жертвоприношения духу Т. В нач. 20 в. культ Т. был возрождён в форме религиозной секты Тэджонгё. С легендарной даты основа-
Тангун. Статуя в храме Тангуна. Сеул.
965
ния Т. государства Чосон — 2333 до н. э. велось традиционное корейское летосчисление. 3-го числа 10-й луны праздновался день рождения Т. Т. — мифический персонаж с чертами тотемного предка и культурного героя неолитической эпохи. Т. воплощает в себе гармонию духа, человека и животного. Имя Т. толкуют по-разному: в «Чеван унги» оно увязано с деревом Тан (корейск. «пакталь», «чёрная берёза» или «дальбергия хуке»; под влиянием буддизма распространён перевод его как «сандаловое дерево»), т. е. «Хозяин [правитель, господин] дерева Тан»; в «Самгук юса» оно означает «Правитель алтаря [у священного дерева]». Современные учёные возводят его к древнеалтайскому слову со значением «шаманский царь». Дух Т. — Камансин почитался корейскими шаманками. Вероятно, «Т.» было не личным именем, а общим нарицательным названием верховного жреца (Т.) и вождя (Вангом) древнего племени Чосон, причём не реального лица, а духа — защитника первобытного коллектива, которому поклонялись жрецы. Миф о Т., видимо, создан был теократическим племенем, предком-тотемом которого был медведь и которое одержало победу над племенем с тотемом «тигр». Миф о Т. оказал большое влияние на культуру Кореи. Многие поэты и художники воплотили образ Т. в своих произведениях. Живописец 6 в. Сольго будто бы нарисовал Т. после того, как к нему во сне снизошёл дух родоначальника. Поэт 13 в. Ли Гюбо, увидев картину Сольго, написал поэму о Т. (не сохранилась). Ли Сынхю (13 в.) в «Чеван унги» воспроизвёл в стихах миф о Т. Л. Р. Концевич.
ТАНГУТСКАЯ МИФОЛОГИЯ, мифология тангутских (дансянских) племён (самоназвание — «ми» или «миняг»), живших в 6–7 вв. в северо-западной части современной китайской провинции Сычуань, со 2-й половины 8 в. в центральных областях современного Ордоса, где они в кон. 10 в. создали независимое государство Си Ся (982–1227). Отрывочные сведения о Т. м. имеются в китайских и тибетских источниках, в оригинальных памятниках тангутской письменности и искусства, найденных П. П. Козловым в 1908–09 в ХараХото (аймак Эдзина, Внутренняя Монголия, КНР). Существовало по меньшей мере два мифологических цикла: о происхождении мира и правящей династии Нгвеми (Вэймин). Более древняя версия цикла мифов о происхождении мира, зафиксированная в пособии по изучению тангутской письменности «Крупинки золота на ладони» (создан по образцу китайского «Цянь цзы вэнь» — «Тысячесловия»), содержит первоначальные представления о спонтанном возникновении мироздания. Другая версия этого цикла, подвергшаяся буддийскому влиянию, сохранилась в системе шифров к тангутскому тексту «Маха праджня парамита сутра», определяет источником происхождения всего сущего беспредельную, всепобеждающую пустоту. Вместе с тем Т. м. испытала влияние и тибетской мифологии (ср., в частности, тибетский миф о первоначальном яйце, породившем первочеловека). В Т. м. горы («столбы неба»,
966
TA-HO КАМИ
«гвозди земли») соединяют воедино небесную, промежуточную (включая и поверхность земли) и подземную сферы мироздания. На горах обитают духи. В преданиях о происхождении тангутов они подразделялись на племя черноголовых и племя краснолицых. Прародителя черноголовых называли Мбу, одного из его сыновей — Гу. Предок правящего рода Рату был женат на тибетской девушке и имел семь сыновей. Он и его потомки воевали с тибетцами и китайцами. Хоха, имевший внешность чёрного быка, сражался со слоном и, победив его, отрезал у него бивни, а Нриуриу (подобный собаке) победил тигра и выдрал у него когти; третий из потомков Рату, Гине, имел облик коня. Прародительница правящего дома — «матушка Ама» обладала серебряным чревом и золотыми грудями. Она известна наряду с «несравненной прародительницей тангутов Те». Один из потомков «матушки Ама» Нгуде, спарившийся с драконом, был прародителем основателя династии Сехо. Из тибетских источников известно, что отец Сехо был демоном-змеем, а мать – демоном-людоедом. Эти предания, несомненно, связаны с тибетским мифом о происхождении тибетских племён от брака горной ведьмы и обезьяны. Один тибетский текст связывает происхождение тангутской династии с преданием на сюжет об избиении младенцев. Царь сильной династии, узнав, что должен родиться младенец, будущий основоположник новой династии, велит истребить всех новорождённых. Но один из них чудом спасается. Он плывёт по реке, его находит корова и вскармливает своим молоком. В государстве Си Ся получили большое распространение усвоенные с буддизмом культы небесных светил, в т. ч. и вымышленных планет: индийских Раху и Кету и китайских Цзыци и Юэбо. На иконах из ХараХото встречаются изображения солнца с эмблемой ворона в головном уборе, луны с эмблемой зайца (заимствование из древнекитайской мифологии), а также духа планеты Сатурн в виде старца с деревянным посохом и печатью (для устрашения нечисти). На этом иконическом образе сказалось индийское и китайское влияние. Дух Венеры — это женщина с лютней в руке, в её причёске эмблема Венеры — изображение курицы. Планета Венера особо почиталась в Си Ся, так как она трактовалась даосами как «Великая белая западной стороны планета металла», с ней был соотнесён белый цвет, а слова «белое великое» входили в официальное наименование тангутского государства. Божество планеты Юпитер представлялось (по китайской традиции) в образе чиновника, Марса — четырёхрукого воина с отрубленной головой врага и свирепым видом; на его темени — конская голова. E. И. Кычанов.
TA-HO КАМИ (япон. «божество поля»), в поздней народной японской мифологии божество, охраняющее посевы и обеспечивающее богатый урожай. В северо-восточном районе Японии Тохоку его называют Ногами («бог земледелия»), в префектурах Яманаси и Нагано — Сакугами («бог урожая»); в западных районах божество поля отождествляется с богом двора (усадьбы), именуемым Дзигами («божест-
во земли»), в других местах — с богом гор Яма-но ками, охраняющим людей, работающих в горах. На островах Сикоку и Кюсю много местностей, где чтят как божество поля Дайкоку – божество трапезы, позднее модифицировавшегося в бога богатства, поскольку для крестьянина представление о богатстве связано прежде всего с урожаем, с запасами риса. Распространён обычай ставить изображение Дайкоку на кухне, где варится рис и совершается трапеза. Т.-н. к. предстаёт также как божество воды. На празднествах, посвященных богу поля, возле источника воды (колодца и др.) насыпают немного земли и укрепляют ветку дерева, цветок, кладут камень или ставят каменное изображение божества, держащего черпак для риса. Считается, что Т.-н. к. сходит на крестьянское поле с гор в январе или феврале, а в ноябре «возвращается домой», в горы. Однако главные празднества в его честь наступают во время посадки риса, в мае. Роль Т.-н. к. на этих празднествах исполняется синтоистским жрецом в особой маске. В древнейшие времена Т.-н. к. приносились человеческие жертвы: на залитом водой рисовом поле зарывали живыми девушек (на этот обычай указывает японский этнограф и фольклорист Янагида Кунио). Позже этот обычай заменился чисто символическими действиями: девушек обмазывают грязью, взятой с рисового поля. В некоторых местностях Японии празднества в честь Т.-н. к. являются одновременно празднествами в честь удзигами – божеств рода, так как в Древней Японии глава рода, родовой старейшина, обычно обожествлявшийся после своей смерти, ведал земледельческими работами. Е. М. Пинус.
ТАНТАЛ (Τ νταλο ), в греческой мифологии герой, сын Зевса и Плуто, царствовавший в области горы Сипила в южной Фригии (Малая Азия) и славившийся своим богатством. По одной из версий мифа, он был женат на дочери бога златоносной реки Пактола. Пользуясь благосклонностью олимпийских богов, он был удостоен чести принимать участие в их пирах, но отплатил им за это неблагодарностью: по различным вариантам мифа, он разгласил среди людей услышанные им тайны олимпийцев или раздал своим близким похищенные на пиру у богов нектар и амбросию (Pind. Ol. I 55–64, Eur. Orest. 4–10). Чтобы испытать всеведение богов, Т. пригласил их к себе и в качестве угощения подал им мясо своего убитого сына Пелопа. Среди преступлений Т. против богов называют также похищение (или укрывательство похищенной) золотой собаки из храма Зевса на Крите и клятвопреступное отпирательство в содеянном (Schol. Pind. Ol. I 60). За свои преступления Т. был наказан в подземном царстве вечными мучениями: стоя по горло в воде, он не может напиться, так как вода тотчас отступает от губ; с окружающих его деревьев свисают отягощенные плодами ветви, которые вздымаются вверх, как только Т. протягивает к ним руку («Танталовы муки»). Над его головой нависает скала, ежеминутно грозящая падением (Hom. Od. XI 582–592; Apollod. epit. II 1). Миф о Т. был обработан Софоклом (не сохранившаяся трагедия «Тантал»), его упоминали Пла-
тон (Crat. 395 de) и поздние греческие и римские мифографы. Исторически Т. принадлежит к кругу доолимпийских горных божеств, этим объясняется в некоторых вариантах мифа его связь с материковыми греческими центрами (главным образом Аргосом). По одной из версий мифа, Т. похоронен под городом Сипил (Paus. II 22, 3; V 13, 7). В. Н. Ярхо.
TAO КУЭН, во вьетнамской мифологии божество земли. В народных представлениях Т. К. часто объединяется в один образ с Тхэн Белом, духом домашнего очага. Т. К. имеет облик дракона, нередко — старца. Считалось, что он знает о всех людских делах. За семь дней до нового года по лунному календарю Т. К. покидает землю и отправляется на небо к верховному божеству Нгаук Хоангу, земля в это время отдыхает и люди не смеют её тревожить не только плугом и бороной, но и мотыгой. С возвращением Т. К. на землю перед первым днём нового года пробуждается земля. Н. Н.
ТАОСУОНГ И ТАОНГАН, в мифологии белых тай Вьетнама (тайская языковая группа) божества – устроители земли после потопа. Они были посланы для этого верховным богом, который снабдил их восемью тыквами и восемью медными палками – саокамфа («палка, поддерживающая небо»). Внутри тыкв были помещены люди 330 народностей, семена 330 сортов риса, разные книги для предсказателей и жрецов. Спускаясь, Т. и Т. сначала достигли стран Мыонгум и Мыонгай, которые находятся между небом и землёй, и увидели, что земля ещё не совсем освободилась от воды. Но когда вода ушла, на землю сошёл только Таосуонг. Он распределил тыквы в разных странах и с помощью палок проткнул их. Из тыкв вышли разные народы. Я. Ч.
ТАПАС (др.-инд. Tapas, собств. – «тепло», «жар», «пыл», «мучение» и т. п.), в древнеиндийской мифологии космический жар как универсальный космогонический принцип. Он лежит и в основе мироздания (из Т. родились закон и истина, ночь, океан, из океана — год, распределяющий дни и ночи, и т. д., PB X 190), и в основе религиозного поведения — умерщвления плоти, аскезы, которая также является отражением Т. Вместе с Манью Т. защищает своих почитателей и убивает их врагов. Позже Т. стал одним из важных понятий в ряде систем древнеиндийского умозрения. В. Т.
ТА ПЕДН, Кето, Мольтек, Англай, Пле, в мон-кхмерской мифологии небесное божество у семангов (полуостров Малакка). Иногда говорят, что он живёт в солнечном свете или что Т. П. и есть солнце. Иногда образ Т. П. сливается с образом Карея. По некоторым представлениям, Т. П. живёт на востоке, его младший брат — на западе. У Т. П. есть жена Манои. В мифах семангов функции создателя мира оказались нечётко разделёнными между женским божеством Манои и мужским божеством Т. П. Я. Ч.
ТАРАНИС
Белая Тара. Серебро, золото, полудрагоценные камни. Тибет или Монголия. 17 в. Коллекция Рокфеллера азиатского искусства.
ТА ПИАГО И ТА ТАНГОЙ, в мон-кхмерской мифологии культурные герои у семангов (полуостров Малакка). Они муж и жена. Некогда они жили на земле. Та Пиаго был плодовым деревом перахом, Та Тангой — плодовым деревом рамбутаном. Они преподали людям искусство наносить орнамент по оружию и на гребнях. Та Тангой научила женщин быть привлекательными с помощью украшений, бамбуковых гребней и пр. Я. Ч.
ТАРА (санскр. tara, «спасательница»), в буддийской мифологии бодхисатва, идам и праджня, наиболее популярный женский мифологический образ, воплощение беспредельного сострадания. В текстах хинаяны Т. не упоминается, в махаяне она занимает второстепенное место, но в ваджраяне и особенно в народном буддизме в ареалах, где распространена ваджраБелая Тара. Тибет.
яна (в Тибете, Монголии, Непале), культ Т. в популярности не уступает культам Авалокитешвары, Амитабхи, Ваджрапани, Ямантаки и других главных бодхисатв, будд и идамов. В пантеоне ваджраяны (по самому распространённому списку) насчитывается 21 Т. (с разными именами). Они представляются одетыми в платье индийской царевны и различаются по цвету, положению рук и ног. Все Т. имеют одну и ту же мантру (молитву). Самые известные — Зелёная Т. (Сяматара) и Белая Т. (Ситатара). Это милостивые ипостаси, остальные же — гневные. Время и место возникновения образа Т. неизвестны, можно предположить, что он появился в 1-й половине 1-го тыс. н. э. в Индии. Первые европейские миссионеры, видевшие изображение Т. в Индии, отождествляли её с девой Марией. В Тибете, куда культ Т. начал проникать в 11 в. и достиг кульминации в 14 в., записано несколько мифов, повествующих о происхождении Т. По одной версии, Т. родилась от слезы Авалокитешвары, когда тот оплакивал страдания мира. В «Историях идамов» излагается другая версия. Когдато многие кальпы тому назад жила принцесса, в которой проявился дух просветления (бодхичитта). Поэтому монахи сказали, что ей следовало бы в новом рождении появиться в облике мужчины. Принцесса отвергла эту идею, заявив, что не существует таких дхарм, как мужчина и женщина, и поэтому ей всё равно, чей у неё облик; кроме того, многие хотят в облике мужчины достичь нирваны, но очень мало найдётся тех, кто пожелает превратить женственность в средство достижения просветления. После этого она на многие кальпы погрузилась в созерцание и наконец дала перед буддой Амогхасиддхи клятвенное обещание избавлять все существа от мук сансары. Она стала Т. и, начиная с этого момента, спасает каждый день мириады существ. Т. вошла также в добуддийский миф о происхождении тибетского народа от обезьяны (позднее признанной манифестацией Авалокитешвары) и похотливой горной демоницы, грозившей пожирать каждый день тысячи людей, если обезьяна не уступит её домоганиям. Демоница позднее была признана инкарнацией Т., несмотря на отсутствие у Т. во всех остальных сюжетах подобных черт. Как праджня Т. выступает вместе с Авалокитешварой и с Амогхасиддхой. К Т. нередко обращались и как к идаму. В Тибете верили, что даже простое упоминание её имени может спасти от многих бедствий. Ряд исторических лиц считался воплощением Т., например жёны тибетского царя Сронцзангамбо — непальская принцесса — воплощением Зелёной Т., китайская принцесса — Белой Т.; российская императрица Екатерина II была объявлена бурятами-ламаистами воплощением Белой Т., жена 8-го богдо-гогэна Монголии считалась воплощением Зелёной Т. Л. Э. Мялль.
ТАРА (др.-инд. Tara, «звезда»), в индуистской мифологии жена наставника богов Брихаспати. Её похитил у Брихаспати бог луны Сома, и это вызвало войну между богами, пришедшими на помощь Брихаспати, и асурами, вставшими на сторону Со-
967
мы. Брахма возвратил Т. её супругу, но тем временем она родила от Сомы сына Будху. П. Г.
ТАРАКСИПП (Ταραξιππο , «ужас коней»), в греческой мифологии: 1) злой демон и посвященный ему алтарь, который находился на Олимпийском ипподроме и также назывался Т. Во время состязаний лошади без видимой причины пугались Т., колесницы разбивались, возничие калечились. Считалось, что в Т. перевоплотился погибший герой, имя же его, согласно различным мифам, варьируется: Эномай, погубленный во время состязаний возничим Миртилом; Миртил, убитый Пелопом; местный наездник Олений (или Дамеон); Алкаф — убитый Эномаем претендент на руку Гипподамии (Paus. VI 20, 15–18); внук Гермеса Исхен, принёсший себя в жертву, чтобы спасти страну от голода (Lycophr. 42 след.). Колесничие, чтобы умилостивить Т., приносили ему жертвы. Другой Т. почитался на ипподроме, на котором происходили Истмийские игры. Его считали перевоплотившимся сыном Сисифа – Главком, который был разорван своими конями на погребальных играх, устроенных в честь Пелия его сыном Акастом (Hyg. Fab. 250; Paus. VI 20, 19); 2) одно из прозвищ Посейдона-Гиппия («конного») (Dion. Chrys. Orat. 32, 76). М. Б.
ТАРАМЫ, в мифологии ингушей и чеченцев невидимые духи-хранители. По одним поверьям, каждый человек имеет своего Т., всюду его сопровождающего. По другим поверьям, Т. — домашние духи, защищающие дом от всяких бедствий. Как защитники интересов дома Т. генетически связаны с культом предков. Существовало также представление, что все природные объекты охраняются своими невидимыми Т. А. Т.
ТАРАНДЖЕЛОЗ, в осетинской мифологии божество плодородия в Трусовском ущелье в верховьях Терека и в селении Тиб в Мамисонском ущелье в верховьях Ардона. Ежегодно в мае в честь Т. трусовцы устраивали пиршество, на которое каждый хозяин приводил белого барашка и приносил его в жертву. На пиршестве горцы обращались к Т. с просьбой о ниспослании счастья, благополучия, здоровья, хорошего урожая, увеличения поголовья скота (за исключением свиней и ишаков, которых Т. считал «нечистыми»). В нартском эпосе святилище Т. возникло одновременно с Мыкалгабырта и Реком. Они считались тремя слезинками бога, пролитыми им в разных местах по поводу гибели нарта Батрадза. Б. К.
ТАРАНИС (лат. Taranis, «громовержец», от tarann, «гром»), в кельтской мифологии бог. Упоминается у римского поэта 1 в. Лукана и в т. н. Бернских схолиях к нему (10 в.), где отождествлялся с римским Дитом (Дисом). Из них же известно, что жертвы Т. сжигались. Галльские памятники римской эпохи представляют Т. бородатым гигантом, держащим колесо (или несколько спиралей). Особняком стоят памятники в форме колонн, которые венчает скульптура Т., попирающего гиганта со змеевидными нижними конеч-
968
TAPАCKOB МИФОЛОГИЯ
Таранис. Музей в СенЖермен-ан-Ле (Франция).
ТАРПЕЯ (Tarpea), в римской мифологии дочь Спурия Тарпея, которому во время войны Ромула с сабинянами была вверена оборона римской цитадели в Капитолии. Царь сабинян Тит Таций, то ли соблазнив Т. любовью, то ли подкупив обещанием дать ей то, что сабинские воины носили на руке (т. е. золотые браслеты и кольца), уговорил её отворить ему ворота крепости. По одной версии, царь сабинян приказал потом своим воинам забросать Т. щитами (которые они тоже носили на руке), презирая её за предательство; по другой, более распространённой, — Ромул приказал сбросить её со скалы, получившей название Тарпейской. С этой скалы потом сбрасывали виновных в наиболее тяжёлых преступлениях (Liv. I II; Plut. Romulus 17). E. Ш.
ностями (Рейнская область и Бретань). Спорным является вопрос, составлял ли Т. — бог грома и небесного огня (иногда отождествлялся с римским Юпитером) вместе с Тевтатом и Езусом органическую божественную триаду в доримское время. С. Ш.
TAPАCKOB МИФОЛОГИЯ, см. в ст. Индейцев Центральной Америки мифология. ТАРИАКУРИ («жрец воздуха»), в мифологии тарасков культурный герой. В образе Т. слились представления о божестве ветра и легенды об историческом основателе государственного объединения тарасков, созданного в 14–15 вв. с центром в Цинцунцане. Образ Т. близок ацтекскому Кецалькоатлю. В. Е. Б.
ТАРКШЬЯ (др.-инд. Tarksya-), в древнеиндийской мифологии божественный конь, дважды упоминаемый в «Ригведе». Он быстр, могуч, победоносен, спешит на битву. Его призывают как дар Индры. В поздневедийских текстах Т. — птица; в эпической и последующей литературе Т. идентифицируется с Гарудой. Предполагают, что первоначально Т. считался воплощением солнца. В. Т.
ТАРОНХАЙАВАГОН («тот, кто поддерживает небесный свод»), в мифологии ирокезов (Северная Америка) демиург и покровитель охоты. Т. — один из братьевблизнецов, внуков Атаентсик (богини земли, мрака и смерти). Брат-антагонист Т. — Тавискарон, божество зимы, холода и мрака. Согласно мифу, Т. и Тавискарон начали создавать мир каждый по своему разумению: Т. — слишком хорошим, его брат — слишком плохим, что окончилось поединком между братьями, в котором Тавискарон был убит. Из последующих подвигов Т. важное место в мифах занимает его победа над племенем великановлюдоедов и над Великим горбуном — Хадугоном — воплощением болезней и смерти. Т. изображался в виде антропоморфного существа мужского пола в плаще из окрашенных в голубой цвет собачьих шкур; ассоциировался с громом и оленем. Во время новогодней церемонии Т. приносят в жертву белую собаку. В мифах гуронов Т. выступает под именем Иоскеха (см. ст. Иоскеха и Тавискарон). А. В.
ТАРТАР (Τ ρταρο ), в греческой мифологии пространство, находящееся в самой глубине космоса, ниже айда. Т. на столько отстоит от айда, на сколько земля от неба. Если бросить медную наковальню с неба на землю, то она долетела бы до земли за девять дней. Столько же потребовалось бы ей, чтобы долететь с земли до Т. В Т. залегают корни земли и моря, все концы и начала. Он огорожен медной стеной, и ночь окружает его в три ряда. В Т. — жилище Никты (Ночи). Великой бездны Т. страшатся даже боги. В Т. были низринуты титаны, побеждённые Зевсом. Там они томятся за медной дверью, которую стерегут сторукие (Hes. Theog. 717–745). На Олимпе обитают боги нового поколения — дети свергнутых титанов; в Т. — боги прошлого поколения, отцы победителей. Т. — это нижнее небо (в противоположность Олимпу — верхнему небу). В дальнейшем Т. был переосмыслен как самое отдалённое место аида, где несут наказание святотатцы и дерзкие герои — Алоады, Пирифой, Иксион, Салмоней (Verg. Aen. VI 580–601), Сисиф, Титий, Тантал (ср. Hom. Od. XI 576–600). В «Теогонии» Гесиода Т. персонифицирован. Он — в числе четырёх первопотенций (наряду с Хаосом, Геей и Эросом) (116–120). Гея порождает от Т. чудовищного Тифона (821 след.). Дочерью Т. и Геи, по одному из мифов, была Эхидна (Apollod. II 1, 2). А. Т.-Г.
ТАСМ (Tasm), в мусульманской мифологии одно из «коренных» племён Аравии. Популярно предание о гибели Т. и их соседей — племени джадис. Один из тасмитов был правителем над джадис, которых всячески притеснял, в частности, введя для себя право первой ночи. По призыву брата одной из невест люди из племени джадис решили отомстить правителю. Они пригласили всех его соплеменников на свадебный пир и перебили их, достав спрятанное в песке оружие. Спасся только один из тасмитов, бежавший за помощью к йеменскому царю Хасану – союзнику Т. Хасан собрал большое войско и двинулся в Восточную Аравию, где, по преданию, жили племена Т. и джадис. В трёх днях пути от столицы джадиситов города ал-Джаув йеменские воины в целях маскировки взяли в руки ветви деревьев. Но несмотря на это, их обнаружила отличавшаяся острым зрением девушка из племени джадис по имени ал-Йамама. Она предупредила
соотечественников о движущемся к ним лесе. Однако джадиситы не поверили ей, были застигнуты врасплох и перебиты. По приказу Хасана зоркой девушке выкололи глаза, а сама она была распята на воротах города, который с тех пор стал называться её именем — ал-Йамама. М. П.
TATЕHEH (t-tnn, «поднимающаяся земля»), в египетской мифологии бог земли. Хтоническое антропоморфное божество. Центр культа Т. — город Мемфис. Т. — демиург, сотворивший из первобытного хаоса мир, богов и людей, бог времени, обеспечивающий царю долгую жизнь; ему принадлежат глубины земли, ночью к нему спускается солнце, он владеет минералами, из него вырастают растения. Очень рано функции Т. были перенесены на Птаха, впоследствии имя Т. стало приставкой к имени Птах или эпитетом Птаха. Синкретический бог Птах-Т. почитался как дающий пищу. Р. Р.
ТАТХАГАТА (санскр. tathagata), в буддийской мифологии хинаяны эпитет Будды Шакьямуни, который мог также употребляться по отношению к любому архату; в махаянских текстах выступает как синоним слова будда. Истолкования слова «Т.» различны; наиболее распространены: «так (обретя просветление) пришедший», «так (как прошлые будды) ушедший», «постигший таковость (т. е. истинную сущность)». О. Ф. Волкова.
ТАУРТ (t-wr.t), в египетской мифологии богиня — покровительница женщин и детей. Священное животное Т. — гиппопотам. Изображалось в виде стоящей беременной самки гиппопотама с женскими руками и грудью и львиными задними лапами (иногда и головой львицы). Центр культа Т. — Фивы, но её почитание было широко распространено во всём Египте. Эпитет Т. — «великая», атрибут — иероглиф «са», означающий «защита». Т. помогала при родах, лечила от бесплодия. Связана с загробным культом, вместе с богиней Хатор она встречает умершего на пороге подземного царства и зажигает огонь, чтобы отогнать злых духов. Часто отождествлялась с Нут, Хатор, Исидой. Амулеты с маленькими изображениями Т., считалось, охраняли от злых сил, способствовали плодородию, изобилию молока у кормящих матерей. Изображения Т. также часто помещали на подголовниках, кроватях и других домашних предметах. Р. Р. Таурт. Позолоченное дерево. Украшение ложа из гробницы фараона Тутанхамона. Ок. 1350 до н. э. Каир, Египетский музей.
ТЕЛАМОН
Справа - Таурт. Камень. Ок. 650 до н. э. Каир, Египетский музей.
ней, он приносит семя, сыновей, богатство, помогает беременным. Позднее он отождествляется и вытесняется образом Праджапати как Вишвакармана. Т., одиннадцатый сын Адити, имел жену-демоницу из асурского рода, которая родила ему трёхглавого Вишварупу и дочь Саранью в облике кобылицы. Индра убивает Вишварупу. Узнав об этом, Т. пришёл в ярость; она ещё более возросла, когда Индра без приглашения напился сомы, которой ведал Т. Чтобы отомстить Индре, Т. создал из сомы и огня чудовище Вритру. Из других мотивов существенны создание Т. Агни и Брихаспати, золотых рук Савитара, мёд Т. Само имя Т. – скорее эпитет, имеющий, однако, индоевропейские корни (ср. авест. Θwordstar, «творец» и др.). В. Н. Топоров.
Таурт. Фаянс. 2–1 тыс. до н. э. Лондон, Британский музей.
ТВАША (авест.), в иранской мифологии персонификация космического пространства, отделяющего твердотелое (каменное или металлическое) небо от обитаемой земли. «Ясна» (72, 10) указывает на связь Т. с идеей времени (ср. Зерван). Эпитет Т. — «автономное», «всецело самостоятельное (начало бытия)». Образ Т., связывающего пространство и время, близок некоторым идеям греческой натурфилософии. Л. Л.
ТВАШТАР (др.-инд. Tvastar, от tvaks-, «производить», «создавать»), в древнеиндийской мифологии бог-демиург, творец всех существ и форм. В «Ригведе» упоминается около 65 раз (он — «прекраснорукий», PB II] 54, 12; VI 49, 9; его руки искусны; в руке у него – нож или топор, VIII 29, 3); в «Атхарваведе» Т. изображается как старец с чашей сомы в руках. Т. именуют «господином форм», «творцом форм» (PB I 13, 10; V 42, 13; ср. Шат.-бр. II 4, 3, 3; Тайтт.-бр. I 4, 7, 1; AB II 26, 1 и др.). Он – божественный мастер-создатель форм, он овладевает ими, творит и изменяет их; сам он многоформен и обладает «всеми формами» (отсюда его эпитет Вишварупа). Т. выковал для Индры палицу-ваджру и колесницу; для напитка сомы — чудесную чашу (луну), для Брахманаспати — железное оружие и т. д. Он создал мужа и жену, жениха и невесту (AB VI 78, 3; Тайтт.-бр. III 7, 4, 3), зверей, ко-
TEBKP (Τευκρο ), в греческой мифологии: 1) сын Теламона и дочери троянского царя Гесионы, воспитанный отцом на острове Саламин (Hom. Il. VIII 281–285). Участвует вместе с братом Аяксом Теламонидом в Троянской войне, прославившись в стрельбе из лука. Репутацию лучшего стрелка он подтверждает в погребальных состязаниях в честь Ахилла (Apollod. epit. V 5). Т. во время спора о доспехах Ахилла находится вне лагеря ахейцев и не успевает спасти Аякса от самоубийства. С тем большей энергией он добивается от Атридов должного погребения брата (Soph. Ai. 1093–1184, 1266–1315, 1381–1417). Вместе с другими греческими воинами Т. проникает в деревянном коне в Трою. По возвращении Т. после окончания войны на остров Саламин, Теламон изгоняет его из дома, обвиняя Т. в том, что он не уберёг от гибели Аякса и не отомстил за него. В конце своих скитаний (разные версии называют различные места — от Иберии до Киликии в Малой Азии) Т. попадает на остров Кипр, где основывает город Саламин; 2) сын речного бога Скамандра, эпоним фригийского племени тевкров. Дочь Т. Батия стала женой Дардана, и таким образом Т. стал родоначальником троянского царского рода (Apollod. III 12, 1; Diod. IV 75). К этой традиции восходит, вероятно, и позднейшая версия о происхождении Т., сына Теламона, от троянской царевны. Возникшая в дальнейшем связь Т. с Саламином нашла отражение в аттической легенде о Т., защищающемся от обвинений Теламона, стоя на палубе корабля. С этим мифом связывают судебную процедуру в судилище, устраивавшемся греками неподалёку от Пирея: обвинённый в преступлении и осуждённый за него на изгнание был вправе, подплыв на корабле к берегу, произнести речь в свою защиту, не сходя на сушу; судьи же слушали его, находясь на земле (Aristot. Rep. Athen. 57, 3). В. Н. Ярхо.
TEBTАT (Teutates), в кельтской мифологии бог. Этимология его имени (от галльск. teuto, touto, ирл. tuath, «племя») позволяет считать Т. богом племенного коллектива, покровителем военной и мирной деятельности. Предположение об общегалльской распространённости Т. спорно. Римский поэт 1 в. Лукан упоминает Т. наряду с Таранисом и Езусом; приносившиеся Т. жертвы топились в воде
969
(согласно т. н. бернским схолиям к Лукану, 10 в.). В галло-римское время Т. ассоциировался с Марсом. С. Ш.
ТЕДОРЭ, Тевдоре, в грузинской мифологии аграрное божество; первоначально почиталось как покровитель земледелия, позднее также как покровитель лошадей. После распространения христианства народный культ божества слился с культом одноимённого христианского святого (святого Фёдора). Т. считают «великим тружеником-земледельцем» и именуют «великим владыкой» («диди бато-неби»). Эпитет Т. — «смуглый», соответствует чёрному цвету земли. Т. посвящен весенний календарный праздник Тедороба (Тевдороба), который приходится на субботу первой недели великого поста. В этот день пекли обрядовые хлебы с изображением сельскохозяйственных орудий и животных (лошадей, волов), производили ритуальный сев. Я. Б.
ТЕЕЛЬ-КУСАМ («с ногами ласточки»), в мифологии майя оракул. По сведениям испанского хрониста Гомары (16 в.), на острове Косумель находилось святилище, где стояла полая глиняная статуя Т.-К. с ногами в виде лап ласточки. Внутри её скрывался жрец, изрекавший предсказания. Р. К.
ТЕЗАН, в этрусской мифологии богиня утренней зари. Её имя сохранилось на трёх этрусских зеркалах и погребальных пеленах загребской мумии. Изображалась в виде молодой привлекательной женщины рядом с богом Типом, богом Нефунсом, богиней Менрвой, богом солнца Узилом. А. Н.
TEKMЕCCA (Τ!κμησσα), в греческой мифологии дочь фригийского царя Телевта, взятая в плен Аяксом Теламонидом, ставшая его наложницей и родившая ему сына Эврисака (Soph. Ai. 284–595). В. Я.
ТЕЛАМОН (Τελαμ%ν), в греческой мифологии саламинский герой, отец Аякса. По древней версии, сын Актея и Главки, дочери саламинского царя Кихрея. Согласно более поздней мифологической традиции, Т. — сын Эака; он появился на острове Саламин, будучи изгнан отцом с острова Эгина после убийства единокровного брата Фока (по одним вариантам, совершённого им, по другим — его братом Пелеем; Ovid. Met. XI 266–270; Apollod. III, 12, 6). Впоследствии пытался оправдаться перед Эаком, но тот запретил ему ступать на землю Эгины. Т. построил в море близ берега дамбу, с которой произнёс речь в свою защиту; однако его доводы не были приняты Эаком, и он велел Т. возвращаться на Саламин (дамбу около Эгины показывали ещё во времена Павсания, Paus. II 29, 10). Т. участвовал в калидонской охоте, в походе аргонавтов (Apollod. I 8, 2; 9, 16). Прославился как сподвижник Геракла в походе против троянского царя Лаомедонта. Т. первым ворвался в осаждённую Трою, но остроумным ответом смягчил гнев Геракла, усмотревшего в успехе Т. угрозу своей репутации победителя и храбрейшего героя. В награду за доблесть Геракл отдал Т. в жёны дочь Лаомедонта Гесиону (Apollod. II 6, 4). От неё Т. имел
970
ТЕЛЕГОН
сына Тевкра, а от Перибеи, дочери Алкафоя, — сына Аякса (III 10, 8); оба сына участвовали в Троянской войне. Вернувшегося с войны Тевкра Т. изгнал из дома за то, что тот не уберёг от гибели Аякса (Eur. Hel. 87–104). Т. и Аякс почитались как покровители Саламина; накануне морского сражения 480 до н. э. греки в молитве призывали их на помощь (Herodot. VIII 64). В. Н. Ярхо.
ТЕЛЕГОН (Τηλ!γονο , «рождённый вдали»), в греческой мифологии сын Одиссея и Кирки. Возмужав, Т. отправляется по указанию матери на розыски отца, достигает острова Итака и (возможно, не зная, куда прибило его корабль) нападает на пасущиеся здесь стада. Одиссей выходит во главе вооружённого отряда на защиту своего имущества. Т. смертельно ранит неузнанного им Одиссея копьём, заканчивающимся вместо медного наконечника шипом от ската (по другой версии — от аканфа). Оплакав нечаянное убийство отца, Т. увозит тело Одиссея на остров Кирки; его сопровождает Пенелопа, которую он берёт в жёны. Кирка дарует им бессмертие и переносит обоих на острова блаженных (Apollod. epit. VII 16, 36–37). В мифе о Т. получил отражение всемирно распространённый сюжет о бое отца с сыном, родившимся в результате матрилокального брака далеко от постоянного места жительства героя. На глубокую древность мифа о Т. указывает его оружие, свидетельствующее о незнакомстве с обработкой металла. В римской мифологии Т. — основатель городов Пренесте (современная Палестрина) и Тускулума (близ современного города Фраскати); к нему возводил своё происхождение род Мамилиев (Dion. Halic. IV 45; Horat. Carm. III 29, 8). В. Я.
ТЕЛЕМАХ, Телемак (Τηλ!μαχο ), в греческой мифологии сын Одиссея и Пенелопы. Когда Одиссей отплывает под Трою, Т. в младенческом возрасте остаётся на попечении матери и Ментора, старого друга отца. В «Одиссее» Т. — уже двадцатилетний юноша, хозяин дома, которому подчиняется мать (XXI 344–358). Когда многочисленные знатные мужи с Итаки и окрестных островов, считая Одиссея погибшим, домогаются руки Пенелопы, бесчинствуют в доме Одиссея, истребляют наследст-
венное имущество Т., он тщетно пытается их обуздать. Т. отправляется за сведениями об отце к его соратникам по Троянской войне — Нестору и Менелаю. Ему удаётся узнать только, что несколькими годами ранее Одиссей находился в плену у нимфы Калипсо (Hom. Od. I–IV). В путешествии Т. оказывает постоянную помощь Афина, то сопровождающая его в облике Ментора, то дающая ему во сне совет возвращаться домой кружным путём, чтобы избежать засады, устроенной женихами. Вернувшись на Итаку, в доме свинопаса Эвмея Т. встречает нищего странника, под видом которого скрывается Одиссей, вскоре позволяющий сыну узнать себя. Вместе с Т. Одиссей составляет план мести женихам; Т. поручается забрать из пиршественного зала и спрятать всё оружие, которым могли бы воспользоваться женихи. Т. участвует в подготовке расправы и избиении женихов (XVI–XXII). В послегомеровской традиции содержатся различные версии о дальнейшей судьбе Т. По одной из них, во время пребывания Т. у Нестора в Пилосе он соединяется с его дочерью Поликастой, которая рождает ему сына, названного Персеполисом (Hes. frg. 221). По другой версии, после гибели Одиссея Т. попадает к Кирке и женится на ней. От этого брака родится Латин, эпоним латинян в Италии (Hyg. Fab. 127). В. Н. Ярхо.
ТЕЛЕПИНУС, Телепину, Талипину (хетт. Telepinu-, хатт. Tali-p-inu, при хатт. pinu, b-inu, «сын», т. е. «сын Тали (Дали)», или, если понимать -li- как «его», «сын Та-/Да-», «его сын»), в хеттской и хаттской мифологиях бог плодородия, сын бога грозы (Тару) и богини-матери. Т. – главный персонаж цикла хаттских и хеттских мифов об исчезающем и возвращающемся боге. Исчезновение Т. связывается с его гневом (в неистовстве он надевает правый сапог на левую ногу, а левый на правую: изменение универсальной знаковой оппозиции левого и правого). С уходом Т. из дома очаги, жертвенные столы окутывает дым [облако (пчелиного) роя], домашний скот перестаёт приносить потомство, начинается засуха, в полях не растут злаки (Т. уносит с собой богиню зерна и полей Каит). Боги собираются на пир, но не могут утолить голод. Они тщетно пытаются найти Т., бог солнца посылает за ним орла, но и он не находит бога. На поиски отправляется бог грозы, он разбивает рукоятку своего молота о во-
Прощание Телемаха и Евхарис (по роману Ф. Фенелона). Картина Ж.-Л. Давида. 1818. Частное собрание. Геракл, Телеф и нимфа Аркадия. Фреска из базилики в Геркулануме. 60-е годы н. э. Неаполь, Национальный музей.
рота города – резиденции Т., но не может их открыть. Тогда богиня-мать (Ханнаханна) посылает на поиски пчелу (вопреки богу грозы, утверждающему, что она слишком мала). Пчела находит Т. спящим на поляне у священного города Лихцина. Она жалит Т., он пробуждается ещё более разгневанным и навлекает разрушение и уничтожение на людей, скот и всю страну. Однако богиня Камрусепа, совершив обряд заклинания, смягчает гнев Т. Т. возвращается, принося с собой плодородие. Миф о Т. в различных версиях сохранился в составе текстов 14–13 вв. до н. э., он входил в ритуалы, совершаемые с целью предотвращения зла. В ряде других хеттских мифов (восходящих к хаттским) Т. помогает вернуть исчезнувшего бога. Так, согласно хаттскому и хеттскому солярному мифу, Т. по приказу бога грозы отправляется к Аруне (океану), похитившему бога солнца. Испуганный Аруна отдаёт Т. не только бога солнца, но и свою дочь в жёны. Миф о Т. принадлежит к широко распространённым в восточном Средиземноморье сюжетам об исчезающем и возвращающемся божестве плодородия (см. в ст. Умирающий и воскресающий бог), следы его влияния обнаруживаются в различных культурах, от греческой (в ранних традициях к Т., возможно, возводился Телеф) до закавказских (у сванов сохранились ритуальные формулы с именем Т.). Предполагается (В. Н. Топоров), что и у славян в специальной терминологии, связанной с культом пчёл, отразился (возможно, через посредство кавказской традиции) культ Т. В. В. Иванов.
ТЕЛЕФ (Τ λεφο , «сосущий лань»), в греческой мифологии сын Геракла и Авги, дочери аркадского царя Алея (Apollod. II 7, 8). Дельфийский оракул предсказал Алею, что его сыновья погибнут от руки внука, рождённого Авгой. Поэтому Алей обрёк дочь на безбрачие, сделав её жрицей Афины. Прибывший в Алею Геракл соблазнил (вариант: изнасиловал, Hyg. Fab. 99) Авгу, и она родила сына. Боясь отца, Авга спрятала ребенка в храме Афины. Разгневанная богиня наслала на страну чуму. Пытаясь узнать причину бедствия, Алей зашёл в храм и там нашёл младенца. Согласно Еврипиду, царь приказал свое-
ТЕЛЯВЕЛЬ Сам Т. участия в Троянской войне не принимал. Позднее, однако, на стороне троянцев выступал его сын Эврипил, павший от руки Неоптолема (Hom. Od. XI 519). Культ Т. был распространён в Аркадии (Apollod. I 8, 6) и в Пергаме, где его считали родоначальником местных царей Атталидов. События из жизни Т. изображены на малом фризе Пергамского алтаря. М. Н. Ботвинник.
Геракл с сыном Телефом. Римская копия 1–2 вв. н. э. по греческому оригиналу. Париж, Лувр.
му другу Навплию заключить мать и ребёнка в ящик и бросить в море. Ящик прибило к берегу Мисии, царь которой Тевфрант женился на Авге и усыновил ребёнка (TGF 579 след.; Strab. XIII 1, 69; вариант: удочерил Авгу, Hyg. Fab. 99). По другой версии, восходящей, по-видимому, к Софоклу, Авга была разлучена с сыном и продана Навплием в Мисию, где на ней женился Тевфрант. Отобранный у неё младенец был брошен в лесу на горе Парфении, вскормлен ланью, а затем найден пастухами, назвавшими его Т. (Apollod. II 7, 4). Когда Т. вырос, в одном из сражений он убил сыновей Алея (Алеадов), исполнив тем самым предсказание оракула (Hyg. Fab. 244). Следуя указанию оракула, Т. отправился на поиски матери в Мисию. Был усыновлён Тевфрантом и после его смерти стал царём Мисии (Apollod. III 9, 1). По другому варианту, прибывший в Мисию Т. оказал Тевфранту помощь в борьбе против теснивших его страну врагов; и тот в благодарность обещал выдать за Т. свою приёмную дочь Авгу и сделать его своим наследником. Но Авга после Геракла не желала принадлежать никому из смертных и попыталась убить Т. Боги предотвратили убийство и помогли Авге и Т. узнать, что он – её сын. Т. унаследовал от Тевфранта царский престол (Hyg. Fab. 100). Дальнейшая судьба Т. связывается с Троянской войной: не зная пути в Трою, греки по ошибке приплыли в Мисию и стали опустошать страну. Т. отразил нападение, но был ранен копьём Ахилла. Рана Т. не заживала. Получив от Аполлона указание, что исцелить его может только тот, кто нанёс рану, Т. под видом нищего отправился в Аргос и умолил Ахилла излечить его рану ржавчиной своего копья. За это Т. указал грекам морской путь в Трою (Apollod. epit. III 17, 20).
ТЕЛЛУС (Tellus, Tellus Mater аналогична Terra Mater, «мать-земля»), в римской мифологии богиня земли-кормилицы и её производительных сил. Призывалась понтификами вместе с Теллумоном, Альтором (кормильцем) и Рузором (возобновляющим плоды земли). Праздник Фордицидии (15 апреля) в честь Т. был якобы установлен Нумой по предписанию Фавна, явившегося царю во сне в священном лесу, где он спал, чтобы узнать причину неурожаев. Во время Фордицидии жрецы отдельных курий и понтифик на Капитолии приносили Т. в жертву стельную корову (Ovid. Fast. IV 629 след.). Т. вместе с Церерой в декабре посвящался праздник, когда во имя защиты зимних посевов фламин приносил богиням жертву, призывая двенадцать богов, ведавших отдельными этапами работы хлебопашца (Ovid. Fast. I 657; Serv. Verg. Georg. I 21). Перед жатвой обеим богиням приносили в жертву свинью, что имело также целью искупить возможные нарушения каких-либо религиозных запретов (Aul. Gell. IV 6, 7). Т. призывалась также при заключении браков (Serv. Verg. Aen. IV 166). Как богине подземного мира ей приносилась очистительная жертва фамилией, член которой умирал; её, так же как манов, призывали, обрекая врагов подземным богам (Liv. VIII 6, 10; X 28, 13). Дающие клятву именем Юпитера и Т. касались земли при упоминании T. (Macrob. Sat. III 9, 11). Т. отождествляли с Церерой, Вестой, Юноной. Её культ, вытесненный культом Цереры, судя по надписям, особого распространения не имел, но она нередко упоминается в литературе (Вергилий называет её «первой из богов», Aen. VII 136). Как символ дарованного Августом гражданам изобилия Т. изображена на алтаре мира.
971
ТЕЛЬФУСА (Τ!λφουσα), в греческой мифологии нимфа одноимённого источника в Беотии. Вблизи её источника собирался основать святилище Аполлон, но Т., не желая уступать место и славу великому богу, убедила его отправиться в Дельфы, где Аполлон и основал храм, но лишь после того, как убил Пифона. Поняв хитрость Т., Аполлон, гневаясь, вернулся к её источнику, завалил его скалой и соорудил жертвенник себе под именем Аполлона Тельфусийского. Миф свидетельствует о вытеснении древнего хтонического демонизма новым олимпийским божеством (Hymn. Hom. Il 65–98; 197–209). А. А. Тахо-Годи.
ТЕЛЬХИНЫ (Τελχινε ), в греческой мифологии демонические существа, локализация которых связана с островом Родос (остров называли даже Тельхинида). Т. — колдуны и волшебники. Они губят животных и растения, поливая их водой из Стикса, смешанной с серой. Но существует версия о том, что Т. оклеветаны соперниками, завидовавшими их мастерству. Они — прекрасные кузнецы, и серп для оскопления Урана — дело их рук (Strab. XIV 2, 7). Т. было девять, и некоторые из них, сопровождавшие Рею и младенца Зевса на Крит, получили имя куретов (X 3, 19). Миф о Т. связан с историями хтонических мудрых божеств, которые превратились в спутников и помощников олимпийских божеств. А. А. Тахо-Годи.
ТЕЛЯВЕЛЬ, Тeлявелик, в литовской (или ятвяжской) мифологии божественный кузнец. В Волынской летописи (1252) упомянут среди богов, которым втайне поклоняются литовцы: «первому Нънадею, и Телявелю, и Диверикъзу». Во вставке (1261) западнорусского переписчика перевода «Хроники» Иоанна Малалы перечисляются «скверные» боги, которым язычники приносили жертву: «Андаю и Перкунасу... и Телявелю-кузнецу, сковавшему ему солнце и установившему ему на небе солнце». Т. дважды оказывается в непосредственном соседстве с верховным богом Диевсом-Диевасом (его эпитеты — Нънадей, Андай) и однажды с громовержцем Перкунасом, для которого он, видимо, и выковал солнце (другой вари-
Е. М. Штаерман. Богиня Теллус, рядом – символы воздуха и воды. Рельеф. Мрамор. 13–9 до н. э. Рим, «Алтарь мира».
972
ТЕМЕН
ант — для Совия). Справедливо заключение, что Т. был кузнецом — помощником Перкунаса (ср. связь кузнецов с громовержцем: их объединяет отношение к воде и огню, наиболее громкие акусмы — гром и ковка металла и т. п.; в древнем Вильнюсе кузнецы работали в соседстве с культовым центром Перкунаса), подобно тому, как сам Перкунас нередко выступает как кузнец Диевса: ср. «Перкунас — старый кузнец», «Когда гремит гром, это кузнец Брузгулис (эпитет Перкунаса) из пушек стреляет чертей» и т. п. речения в литовской традиции. Т. аналогичен небесному кузнецу Кальвису латышских народных песен, финскому Ильмаринену и трём братьям-исполинам белорусской сказки, укрепившим месяц на дубе — мировом дереве. Учитывая распространённость сказочных мотивов (ср. AT 753), связывающих безымянного кузнеца с громовником и нечистой силой в Прибалтике, Белоруссии и Скандинавии, можно полагать, что образ Т. — реликт старой мифологемы, включающей, по крайней мере, три мотива: кузнец на службе у громовника; кузнец выковывает чудесный предмет (оружие, солнце и т. п.); кузнец участвует в схватке с чудовищем, змеем, великаном и т. п. Т. может быть соотнесён и по своему имени, и по своим функциям с древнескандинавским помощником и слугой громовержца Тора Тьяльви: вероятно заимствование образа Т. из скандинавской традиции. Т. мог также входить в мотив воровства противником бога грома его оружия, к изготовлению которого был причастен кузнец [ср. кражу чёртом топора Перкунаса и сходные мотивы в Скандинавии (см. Тор), Финляндии, Эстонии и т. п.]. Существует предположение, что с Т. связан упоминаемый Я. Ласицким (16 в.) Таввалс, бог — творец богатств. В. В. Иванов, В. Н. Топоров.
ТЕМЕН (Τ μενο ), в греческой мифологии: 1) сын Аристомаха, правнук Гилла, сына Геракла. Принадлежал к поколению Гераклидов, которому оракул предсказал победоносное возвращение в Пелопоннес. После одержанной Гераклидами победы над потомками Агамемнона Т. достался Аргос. Т., пренебрегая сыновьями, отдавал предпочтение своей дочери Гирнефо и её мужу Деифонту. Сыновья решили убить Т., чтобы завладеть царством. Однако после гибели Т. войско передало власть Гирнефо и Деифонту (Apollod. II 8, 2–5); по другой версии, в Арголиде удержались сыновья Т. (Paus. II 19, 1; II 26, 2); 2) сын Пеласга, герой аркадской легенды, согласно которой Т. воспитал Геру и приютил её в Стимфале, когда она рассорилась с Зевсом. В честь Геры Т. основал три храма: храм Геры-ребёнка, Геры-зрелой и Геры-одинокой (Paus. VIII 22, 2). М. Б.
ТЕНГРИ (алтайск. тенгри, тенгери; шорск. тегри; хакасск. тигiр, тер; тувинск. дээр; чуваш. тура; якутск. тангара; монг. тэнгэр; бурят. тэнгэри, тэнгри; калм. тэнгер). Термин «Т.» принадлежит древнейшему мифологическому фонду народов Центральной Азии и, возможно, был представлен ещё в языке хунну (3 в. до н. э. и раньше). Его сближают с хуннуским ченли («небо»); предлагаются и более широкие параллели (кит. тянь, шу-
Дайчин-тенгри (тибет. Далха) со штандартом в руке, вооружённый луком. Гейдельберг, Картинная галерея.
мер. дингир, «небо»). Представление о Т. складывалось на основе анимистических верований о небесном духе-хозяине, причём небо мыслилось и его непосредственным проявлением, и местом его обитания. Т. как неперсонифицированное мужское божественное начало, распоряжающееся судьбами человека, народа и государства, выступает ещё в древнетюркской мифологии. Возникший, возможно, ещё в дотюркскую эпоху, в почти неизменном виде фигурирует и у средневековых монголов (Монхе-тенгри, «вечное небо»). Позднее образ единого благодетельного, всезнающего, правосудного божественного неба (Т.) в наибольшей мере сохранился у хакасов и у монгоров. Поклонение персонифицированному светлому божеству Т.-хану наблюдалось у западных тюрок — савиров (7 в.). Т.-хан мыслился огромных размеров, что, по всей вероятности, должно было отражать космические масштабы небесного бога, тождественного самому небу, а титул «хан» указывал на главенствующее полоСульде-тенгри. Шлем украшен флагами. Дубиной он разгоняет злых духов; в левой руке у него – верёвка, которой он связывает врагов религии. Лейден, Музей этнографии.
жение — во вселенной или в пантеоне богов. Эти представления оказались весьма стойкими. В монгольских шаманских текстах встречается наименование Т.-хан (Хан-тенгри); титул «хан» обычен для поздних ипостасей Вечного неба (Монхетенгри): Хан Монхе-тенгри, Хан Хисагатенгри, Хан Атага-тенгри и др. (обладающих «огромным яшмовым телом», «множеством туч и десятком тысяч глаз»). Хотя в позднейших преданиях название «Т.» иногда прилагается к верховному небесному божеству, чаще оно обозначает бога вообще (также в буддийских, манихейских, мусульманских текстах); место верховного бога в шаманской мифологии у тюрок и особенно у монголов обычно занимают другие персонажи (Ульгень, Хормуста), а термин «Т.» закрепляется за классом небесных богов. Так, по монгольским поверьям, Т. обитают на 17 небесах, в 33 царствах, каждое из которых имеет своего хана. Если распределение небесных богов по слоям (более характерное для тюркской мифологии) в принципе иерархично, то связь с различными областями неба (у монгольских народов) отражает дихотомию светлого и тёмного, благожелательного и демонического; ср. монгольское выражение «Т. (небо) благой стороны» для доброго духа и «Т. (небо) дурной стороны» для злого гения. Отражением ранней стадии развития подобных представлений, очевидно, является наличие «северного (заднего) Т.» и «южного (переднего) Т.» в бурятской мифологии, позднее заменившееся противопоставлением светлых (сагаан) западных и темных (хара) восточных Т., на мотиве изначального родства и последующей вражды которых построено много мифологических сюжетов. Упоминание тёмных и в особенности светлых Т. встречается и в монгольских шаманских призываниях, в которых, однако, они не составляют контраста. Множественность Т. у монголов выражается различными числовыми характеристиками, среди них важнейшая — 9 («9 Т.», «9 великих Т.», «9 Сульде Т.») и производные от неё, в первую очередь 99. В русле раннего буддийского влияния (до 16 в.) возникает представление о 33 Т. во главе с Хормустой — слепок с мифологического образа Индры и его окружения. В ламаистской мифологии 33 Т. Это: «8 главных», «11 свирепых» (ср. Докшиты), «12 сыновей солнца», «2 юных». В монгольских шаманских призываниях они иногда продолжают осмысливаться как «33 духовных (т. е. относящихся к буддийской религии) светлых Т.». Встречаются и иные количественные характеристики классов Т., например «77 нижних Т.» со своим владыкой вечно белым Т., «12 Т.» и др. Обычно эти числа не имеют конкретного наполнения, многие Т. упоминаются то как один персонаж, то как целая группа: 5 Т. молний, 7 Т. грома, 5 Т. входа, Т. 4 углов и Т. 8 границ, 9 Т. гнева и т. п. Т. наделяются прозвищами, персонифицирующими различные области и проявления неба, звёзды и созвездия, направления и страны света, природные и сверхъестественные силы, человеческие чувства и страсти, отдельные части жилища и пр. Т. иногда называются духи огня (см. Отхан-Галахан), домашние духи, охотничье
ТЕРПСИХОРА божество Манахан, индо-тибетские ламаистские божества (напр., Бисман-тенгри, Бурхан-тенгри, Очирвани-тенгри), чаще именуемые бурханами. Наряду с Хормустой в монгольском шаманизме сохраняется и более аморфный образ верховного Т., наделяемого прозвищами Хан Монхетенгри [Хухе Монхе-тенгри; «хан вечное (синее вечное) небо»], Эрхету-тенгри («могущественное небо»), Дегере-тенгри («высшее небо»), Милиян-тенгри (Малиян-тенгри; соответствующий Эсеге Малан-тенгри бурятского пантеона), Атагатенгри (Хан Атаган; соответствует Атай Улан-тенгри, главе 44 тёмных восточных Т. бурятского пантеона), Багатур-тенгри и Хисага-тенгри. Главой 99 Т. называется также Дархан Гуджир-тенгри — бог-кузнец, отождествляемый с Махакалой; верховным Т. является и Дзаягачи-тенгри (см. Дзаячи). Багатур-тенгри осмысливается как защитник людей, бог храбрости, вселяющий мужество в воинов, начальник небесных войск, вооружённый стальным мечом; он столь могуч, что сокрушает скалы, а весьма сходный с ним Хисагатенгри считается защитником души и имущества человека, дающим победу в бою, выступающим в облике вооружённого всадника. Специфические функции божеств войны обнаруживают у Сульдетенгри и Дайчин-тенгри (Дайсун-тенгри; соответствует тибет. Далха, см. Лха). Роль громовержца, в которой чаще выступают особые категории духов (см. Лу, Хухедей-мерген), отводится также в монгольских шаманских призываниях и верховному Т. (обладающему «молниевым телом», «сильным ясным громовым голосом», «началом в тучах» — Атага-тенгри, Багатур-тенгри, Хисага-тенгри); ср. персонификацию молнии Цахилган-тенгри («молния-тенгри»). В бурятской мифологии производителями грозы выступают Яшил Саган-тенгри, Сарь Саган-тенгри и другие. В число Т. входят также Охин-тенгри, божество счастливой судьбы Дзол-тенгри («удача-тенгри») и многие другие; некоторым (напр., Сульде-тенгри, Дайчин-тенгри) посвящены особые призывания. Большинство Т. фигурирует лишь в общих перечнях божеств внутри обрядовых текстов и наделяется весьма широким кругом полномочий: защита от злых духов, смерти, болезней, врагов и разбойников; дарование жизненной силы людям и скоту, мира, благополучия, воинской и охотничьей удачи; покровительство семье, домашнему хозяйству, в особенности — поголовью скота; упоминаются и узкоспециализированные покровители стад яков, коз, пахотного земледелия и т. д., защитники от гадов, болезней, насекомых (Колчин-тенгри), податели телесной силы (Эльбескуй-тенгри) и красоты (Анарбатенгри) и др. Некоторые Т. локализуются в пространстве (Хормуста — всегда в центре неба, Хисага-тенгри — на западе и т. д.). Верховные Т., включая Дархан Гуджир-тенгри и в особенности Дзаягачитенгри, характеризуются как демиурги (их называют «создателями всего»); ими (или по их соизволению) рождены Чингисхан, Хубилай и другие канонизированные в монгольском шаманстве государи; они (прежде всего Хормуста, но также
и Будда, либо тот и другой) порождают самих Т. В других вариантах верховный Т. не участвует в создании других Т.; то или иное божество появляется самостоятельно; иногда говорится о происхождении Т. от матери Этуген и моря. Часто употребляется по отношению к Т. буддийский эпитет «самовозникший». Различные Т. называются «возникшими, не показывая себя», «не имеющими рук и ног» (что соответствует слабой персонифицированности древнего небесного божества; это, впрочем, не мешает некоторым Т. иметь ряд атрибутов и внешний облик, отражённый в описаниях, в чём сказывается буддийское влияние). С. Ю. Неклюдов
TEHEHЕT, Чененет (tnn.t), в египетской мифологии богиня города Гермонта. Жена Монту, связана с Себеком. Изображалась в виде женщины, отождествлялась с Рат-тауи. Р. Р.
ТЕНОЧ, в мифологии ацтеков культурный герой, сын бога Истак-Мишкоатля (см. Мишкоатль). В образе Т. слились легенды об историческом лице, предводителе ацтеков во время их переселения в долину Мехико. При нём ацтеки основали на острове посреди озера Тескоко свою столицу, названную в честь Т. Теночтитланом. Р. К.
ТЕПЕВ («могущественная»), в мифологии киче богиня-творец мира, помощница и, возможно, супруга Кукумаца. Имя Т., заимствованное у тольтеков, вероятно, скрывает более древнее майяское божество, восходящее генетически к «богине с косами» (см. Индейцев Центральной Америки мифология). Р. К.
ТЕПЕГЁЗ, дeпeгёз (гагауз. «темя-глаз»), в мифологии гагаузов демоны в образе одноглазых великанов (дэвов), враждебных людям. Распространён рассказ о Т., который загоняет человека в пещеру, своё логово, и собирается съесть его, но человек ослепляет Т., вонзив ему в глаз острие, и, накинув на себя овечью шкуру, выбирается из пещеры. Образ Т. восходит к великану-людоеду Депе-Гёзу, персонажу огузского эпоса «Книга моего деда Коркута». Депе-Гёза, которому ежедневно доставляли на съеде-
Музы на Парнасе. Терпсихора – с лирой. Фреска Рафаэля в Станца делла Сеньятура в Ватикане. 1510–11.
973
ние двоих огузов, ослепляет в его пещере (а затем убивает) богатырь Бисат. Сюжет об ослеплении одноглазого великана широко распространён в мировом фольклоре. В. Б.
ТЕРМИН (Terminus), в римской мифологии божество границ, межевых знаков, разделявших земельные участки. В праздник Терминалий (23 января) соседи сообща приносили жертвы своим Т., выливая мёд и молоко в сделанную около межевого камня яму (что указывает на хтоническую природу Т.), умащивали и увенчивали камень, разжигали от огня своих очагов костры, в которые дети бросали первинки плодов, а затем пировали (Ovid. Fast. II 637 след.). При межевании земли и установке межевого камня Т. также приносились жертвы. Учреждение культа Т. приписывалось Нуме и связано с представлением о святости и нерушимости частного владения, отразившемся в культе Сильвана. Сдвинувшего межевой камень с целью захвата чужой земли в древнейшее время предавали проклятию, впоследствии он нёс за это ответственность как за уголовное преступление. Кроме большого числа Т., существовал культ одного Т.; изображавший его камень был помещён в Капитолийском храме (Ovid. Fast. II 667 след.), что символизировало нерушимость границ Рима и их постоянное расширение. Согласно легенде, этот Т. вместе с Ювентой остались на Капитолии, когда царь Тарквиний Древний решил заложить храм Юпитеру на Капитолии и жившие там божества удалились. Е. Ш.
ТЕРПСИХОРА (Τερψιχ ρα), в греческой мифологии муза танца (Hes. Theog. 78); изображалась с лирой и плектром в руках. Она – наслаждающаяся хороводами. По одному из мифов, Т. родила от бога реки
974
ТЕРСИТ
Терпсихора. Скульптура Дж. Уолша. 1771. Таунтон, Сомерсетский музей.
Ахелоя сирен (Apoll. Rhod. IV 892–896; вариант: сирены — дети Мельпомены). Существует миф, согласно которому Т. — мать певца Лина (по другой версии, его мать — Урания). Т. связывают с Дионисом, приписывая ей атрибут этого бога — плющ (о чём гласит надпись на Геликоне, посвященная Т.). А. Т.-Г.
ТЕРСИТ, Ферсит (Θερσ τη ), в греческой мифологии незнатный воин, участвующий в Троянской войне на стороне ахейцев, враг Ахилла и Одиссея. На собрании войска под Троей Т. набрасывается с оскорблениями на Агамемнона, обвиняя его в том, что он несправедливо захватывает большую долю добычи. За это Одиссей жестоко избивает Т. (Hom. Il. II 212–270). В выступлении Т. отразилась попытка простых воинов защитить свои права от посягательств знати. «Илиада» изображает Т. безобразным, горбатым, хромоногим, косым, лысым, болтливым. Согласно послегомеровской традиции (схолии к «Илиаде»; «Эфиопида» и у более поздних авторов), Т. — знатного этолийского происхождения, сын царя Агрия. Существует точка зрения, что первоначально в мифах фигурировали два Т. — знатный, родич Диомеда, убитый Ахиллом, и простой воин, выступивший против Агамемнона. Впоследствии оба персонажа были отождествлены. По одной из версий мифа, Т. был убит Ахиллом за насмешки над ним и надругательство над телом павшей в поединке царицы амазонок Пенфесилеи (Apollod. epit. V 1; Tzetz. Posthorn 100– 211). Т. изображён Полигнотом (5 в. до н. э.) в стенной росписи лесхи в Дельфах: вместе с другими врагами Одиссея он играет в кости (Paus. X 31, 1). М. Б.
ТЕСЕЙ, Тезей (Θησε ), в греческой мифологии сын афинского царя Эгея и Эфры. Имя Т. указывает на силу (возможно, от догреческого пеласгического: teu–>theso-, «быть сильным»). Т. принадлежит к поколению героев до Троянской войны (в ней участвуют уже сыновья великих героев прошлого). Для старика Нестора Т., «на бессмертных похожий», сильнее и храбрее героев периода Троянской войны (Hom. Il. I 260–274). Т. скорее аттический, а не общегреческий герой (как Геракл), но приписываемая ему преобразовательская деятельность, как считали древние, стала образцом для всей Греции и положила начало тому демократическому духу и первенству Афин среди полисов, которыми они славились в историческое время. Мифологический герой Т. приобрёл черты легендарно-исторической личности (античная традиция деятельность Т. относит приблизительно к 13 в. до н. э.). Рождение Т. необычно, хотя оно не было подготовлено столь грандиозно, как у Геракла. Со стороны отца Т. имел среди предков автохтона Эрихтония, рождённого из семени Гефеста землёй и воспитанного Афиной, и автохтонов Краная и первого аттического царя Кекропа. Предки Т. – миксантропические чудища, мудрые полузмеи-полулюди. Однако сам Т. – представитель чистого героизма, он одновременно сын человека и бога (при этом одного из самых диких и хтонических, Посейдона). Со стороны матери Т. происходит от Пелопа, отца Питфея, Атрея и Фиеста, а значит, от Тантала и, наконец, от самого Зевса. Будучи бездетным, Эгей отправился к оракулу, но не мог разгадать его ответ. Зато оракул был разгадан трезенским царём Питфеем, который понял, что власть в Афинах будет принадлежать потомкам Эгея, и, напоив гостя пьяным,
Эгей, Эфра, Тесей и Посейдон. Фрагмент росписи краснофигурной амфоры. 470–460 до н. э. Лондон, Британский музей.
уложил его спать вместе со своей дочерью Эфрой. В эту же ночь с ней сблизился Посейдон (Apollod. III 15,6–7) или же сочетался с ней накануне на острове Сферос (Paus. II 33, 1). Таким образом, сын, рождённый Эфрой, имел (как положено великому герою) двух отцов — земного Эгея и божественного Посейдона. Уходя от Эфры, Эгей просил воспитать будущего сына, не называя имени отца, и оставил ему свой меч и сандалии, с тем чтобы, возмужав, Т. в сандалиях отца и с его мечом отправился в Афины к Эгею, но так, чтобы об этом никто не знал, так как Эгей боялся козней Паллантидов (детей младшего брата Палланта, претендовавших на власть из-за бездетности Эгея). Эфра скрывала истинное происхождение Т., и Питфей распространил слух, что мальчик рождён от Посейдона (самого почитаемого в Трезене бога). Когда Т. вырос, Эфра открыла ему тайну его рождения и велела, взяв вещи Эгея, отправляться в Афины к отцу (вооружившись мечом Эгея, Т. как бы приобщился к магической
Подвиги Тесея (по часовой стрелке, начиная сверху): Тесей борется с Керкионом, Прокрустом, Скироном, Марафонским быком, Сином, Кроммионской свиньей. В центре: Тесей вытаскивает мертвого Минотавра из лабиринта. Краснофигурный Аттический килик работы художника Кодруса. Ок. 440–430 гг. до н.э. Лондон, Британский музей
ТЕСЕЙ
Тесей с помощью Пирифоя похищает царицу амазонок Антиопу. Фрагмент росписи краснофигурной амфоры Мисона. 500–490 до н. э. Париж, Лувр.
силе предшествующих поколений, владевших этим мечом и направляющих теперь его действия). Ещё до ухода из Трезена Т., став юношей, посвятил прядь волос богу Аполлону в Дельфах (Plut. Thes. 5), тем самым как бы вручая богу самого себя и заключая с ним союз. Т. отправился в Афины не лёгким путём — морем, а по суше, через Коринфский перешеек, по особенно опасной дороге, где на пути от Мегары до Афин путников подстерегали разбойники, дети и потомки хтонических чудовищ. Т. убил Перифета, Синиса, кроммионскую свинью, Скирона, Керкиона и Дамаста (он же Полипемон) (Apollod. epit. I 1; Plut. Thes. 8–11). Путь Т., отправляемого матерью к неведомому ему отцу, является одним из вариантов распространённого фольклорного мотива — розыски сыном отца (ср. розыски Телемахом Одиссея). На пути в Афины Т. как бы выполняет функции Геракла (находившегося в это время в Лидии у царицы Омфалы). В Афинах царь Эгей попал под власть волшебницы Медеи, нашедшей у него
приют и надеявшейся, что её сын от Эгея Мед получит право на престол. Т. явился в восьмой день месяца гекатомбеона в Афины как освободитель от чудовищ, прекрасный юный герой, однако не был узнан Эгеем, которому Медея внушила опасения к пришельцу и заставила Эгея опоить юношу ядом. За трапезой Т. вытащил свой меч, чтобы разрезать мясо. Отец узнал сына и отшвырнул чашу с ядом (Plut. Thes. 12). По иной версии, Эгей отправил незнакомца сначала на охоту за марафонским быком, разорявшим поля. Когда Т. одолел его и вернулся, Эгей на пиру преподнёс ему чашу с ядом, но тут же узнал сына и изгнал Медею (Apollod. epit. I 5–6). К этому походу Т. относится его встреча с Гекалой, в честь которой Т. установил празднества — гекалесии (Collim frg. 230–377 Pf.). Т. пришлось также бороться с 50 Паллантидами, которым он устроил засаду. Истребив двоюродных братьев и изгнав их союзников, Т. утвердил себя как сын и наследник афинского царя. Т. прославил себя как достойный наследник царской власти и во время столкновения Афин с царём Миносом, требовавшим раз в девять лет дани семерыми юношами и семерыми девушками как искупления за смерть своего сына Андрогея, будто бы коварно подстроенную Эгеем (Apollod. III 15–7). Когда Минос приехал в третий раз за данью, Т. решил отправиться сам на Крит, чтобы помериться силой с чудовищным Минотавром, на съедение которому обрекали жертвы. Корабль отправился под чёрным парусом, но Т. повёз с собой запасный белый, под которым он должен был вернуться домой после победы над чудовищем (Plut. Thes. 17). По пути на Крит Т. доказал Миносу своё происхождение от Посейдона, достав
975
Тесей, одержавший победу над Минотавром. Фреска из Геркуланума. 45–79 н. э.
со дна моря перстень, брошенный Миносом (Bacchyl. XVII Maehl). Т. и его спутники были помещены в лабиринт, где Т., рождённый Посейдоном, убил Минотавра — чудовище, рождённое быком Посейдона или даже самим Посейдоном, если считать быка ипостасью бога. Из лабиринта Т. и его спутники вышли благодаря помощи Ариадны, влюбившейся в Т. Ночью Т. с афинской молодёжью и Ариадной тайно бежали на остров Наксос. Однако там Ариадна была похищена влюблённым в неё Дионисом (по одной из версий, оставлена Т.). Огорченный Т. отправился дальше, забыв переменить паруса, что и стало причиной гибели Эгея, бросившегося в море, когда он увидел чёрный парус и тем самым уверился в смерти сына (Apollod. epit. I 7–11).
Слева – Тесей и Минотавр. Справа – Тесей, победивший Кентавра. Скульптуры А. Кановы. 1 – 1781–83. Лондон, Музей Виктории и Альберта. 2 – 1812. Вена, Музей истории искусств.
976
ТЕСКАТЛИПОКА
Тесей и Афина у Амфитриты. Аттическая краснофигурная чаша художника Евфрония. 500–490 до н. э. Париж, Лувр.
Подобно другим героям, Т. сражался с амазонками, напавшими на Аттику. Он либо участвовал в походе Геракла, либо сам пошёл походом на амазонок, похитив царицу Антиопу (вариант: Меланиппу или Ипполиту). Амазонки, желая освободить царицу, напали на Афины и взяли бы их приступом, если бы не посредничество жены Т. — амазонки (Plut. Thes. 27). Она родила Т. сына Ипполита, в которого влюбилась вторая жена Т., сестра Ариадны — Федра, родившая Т. двух сыновей — Акаманта и Демофонта. Т. участвовал в битве с кентаврами, бесчинствовавшими на свадьбе лапифа Пирифоя, ближайшего друга T. (Apollod. epit. I 21). Т. — участник калидонской охоты (Ovid. Met. 303). Но его не было среди аргонавтов, так как в это время он помогал Пирифою добыть себе в жёны богиню царства мёртвых Персефону (Apoll. Rhod. I 101–104). Этим поступком Т. переступил меру возможного, установленную богами для героев, и тем самым стал ослушником и дерзостным героем ( βριστ ). Он бы так и остался в аиде, где навеки был прикован к скале Пирифой, если бы не Геракл, который спас Т. и отправил его в Афины (Apollod. epit. I 23). Столь же дерзким поступком Т. было похищение им Елены. Однако в отсутствие Т., отправившегося с Пирифоем за Персефоной, Диоскуры отбили сестру, захватив в плен Эфру — мать Т. и передав власть в Афинах его родичу Менесфею (I 23), изгнанному Т. Вернувшись из своего похода в царство аида, он нашёл престол занятым Менесфеем (I 24). Т. вынужден был отправиться в изгнание, не сумев усмирить своих врагов. Он тайно переправил детей на Эвбею, а сам, проклявши афинян, отплыл на остров Скирос, где у отца Т. когда-то были земли. Но царь Скироса Ликомед, не желая расстаться со своей землёй, коварно убил Т., столкнув его со скалы (подобно тому, как сам Т. сбросил в море злодея Скирона, сына Посейдона). Античная традиция приписывает Т. объединение всех жителей Аттики в единый народ (синойкизм) и единое государ-
ство (полис) Афины, учреждение праздников панафиней и синойкий, первое социальное деление граждан Афин на евпатридов, геоморов и демиургов (Plut. Thes. 24–25). Все эти реформы были проведены Т. в расцвете лет. Он снискал у греков репутацию неподкупного и справедливого арбитра в труднейших спорах. Он помог похоронить тела семерых вождей (см. Семеро против Фив), помог Гераклу, впавшему в безумие, и очистил его от невинно пролитой крови, дал приют гонимому Эдипу и его дочерям (Plut. Thes. 29). Только вступив в зрелый пятидесятилетний возраст, Т. оказался увлечённым стихией недозволенных поступков, приведших к крушению его жизни. Афиняне вспомнили Т. и признали его героем во время греко-персидских войн, когда во время битвы при Марафоне (490 до н. э.) он явился воинам в полном вооружении (35). Пифия предписала грекам найти прах Т. и достойно похоронить его. В 476 до н. э. останки Т. с копьём и мечом были перенесены с острова Скирос и торжественно погребены в Афинах. Место погребения Т. считалось в Афинах убежищем для рабов, бедных и угнетённых. В честь Т. были установлены празднество восьмого Пианепсиона (т. е. в день освобождения афинской молодёжи от Минотавра), а также ежемесячные праздники по восьмым числам Т. как сыну Посейдона — бога, которому приносят жертвы именно в это время (так как восьмёрка — символ куба первого из чётных чисел и удвоенный первый квадрат знаменует, по сведениям Плутарха, надёжность и незыблемость, свойственную Посейдону Неколебимому и Земледержцу; Plut. Thes. 36). Образ Т. — это сложный мифологический комплекс, включающий в себя рудименты периода ранней классики, связанные с происхождением Т. от Посейдона, черты зрелой классики (подвиги Т.) и, наконец, выход за пределы строгого мифологизма и постепенное вхождение в систему полисной идеологии с её демократическими идеями и твёрдым законодательством, когда государственная деятельность Т. получает полуисторическое и символическое истолкование. А. А. Тахо-Годи.
ТЕСКАТЛИПОКА («дымящееся зеркало»), в мифологии индейцев Центральной Америки божество, вобравшее в себя черты многих древнейших богов; в истори-
ческое время – главный бог племен науа и майя (см. Хуракан). Он выступает и как бог ночи, покровитель разбойников, колдунов, жрецов; его эпитеты: «враг», «капризный владыка», «сердце гор», «сеятель разногласий» и др. В ипостаси Иоалла-Ээкатль Т. странствует ночью по улицам, разыскивая преступников, как Ицтли – олицетворяет жертвенный нож, как Чальчиутотолин – кровь жертвы, в ипостаси Ицтлаколиуки Т. – звёздный бог холода, льда и наказаний, как Несауалпилли – покровитель банкетов, как Тельпочтли — повелитель школ мальчиков, как Некокиаотль — бог-воин, в последней ипостаси Т. первым прибывал на праздники, когда боги собирались на земле. Знаком его прибытия на праздник считался отпечаток ноги на муке, рассыпанной на полу храма. Самой древней ипостасью Т. был Тепейолотль («сердце гор») — ягуароликий бог пещер, землетрясений и несчастий, эхо. В ацтекских мифах Т. часто выступает как противник или соперник Кецалькоатля и как двойник и сотоварищ Уицилопочтли в их деяниях. По представлениям ацтеков, Т. олицетворял зиму, север, ночное небо, покрытое звёздами, поэтому он изображался с чёрным лицом, покрытым жёлтыми поперечными полосами, или в виде своего духа-двойника ягуара (уподобление пятнистого меха звёздному небу). По некоторым мифам, Т. превращается в Полярную звезду, чтобы добыть огонь; он становится созвездием Большой Медведицы. В тропиках это созвездие стоит в зените, поэтому жители Месоамерики воспринимали его как изображение одноногого человека и часто изображали с оторванной ногой. Сопутствующим опознавательным символом Т. является зеркало с отходящим от него завитком дыма (отсюда его имя), укреплённое или на виске, или на обрубке ноги; в нём он мог видеть всё, что происходит на свете. Этому же служит и магическая палка с круглым отверстием в одном конце, которую он держит в руках, через неё Т. видит всё сокрытое и тайное. Другим отличительным признаком Т. является круглое кожаное кольцо (символ вечности), висящее на жёлтой ленте на груди. Такое же кольцо есть и у трёх его братьев: Кецалькоатля, Уицилопочтли и Шипе-Тотека. У ацтеков возник и светлый двойник Т. — красный Т. (синкретизация с богом Шипе-Тотеком). Т. считался как благодетельным, так и зловредным божеством: он был богом — Тескатлипока. Рисунок из «Кодекса Борджа». Чолутеки. 15 в. Рим, Ватиканская библиотека.
ТИБЕТО-БИРМАНСКАЯ МИФОЛОГИЯ творцом мира и его разрушителем, глазом, видящим всё в ночи, судьёй и мстителем за всё злое, всезнающим и вездесущим, беспощадным, полным неожиданностей. Его эпитеты: «тот, кто распоряжается по своему усмотрению», «тот, рабами которого мы все являемся». Он мог дать счастливую жизнь и благополучие, но часто обижался и становился злым разрушителем. Так, например, он поступил с тольтеками (см. Толлан). Чтобы испытать мужество молодых воинов, Т. принимал ночью причудливый облик и вызывал их на бой. Воин, победивший Т., получал в качестве выкупа несколько шипов агавы, предвещавших количество пленников, которых он захватит в ближайшей битве. Особо страшным обликом Т. считалось тело без головы, с двумя дверцами в груди, которые то открывались, то закрывались, издавая звук, похожий на стук топора по дереву. Фигурки Т. в этом облике были найдены в Теотиуакане. Т., вероятно, в основе был хтоническим богом подземных сил, вулканов и обсидиана. С появлением племён науа он сливается с божеством звёздного неба, севера и холода, отсюда он — старое солнце первой эры. Т. вместе с Кецалькоатлем разделяет Сипактли на небо и землю и становится богом-творцом. Т. широко почитался, ему приносилось много жертв. У ацтеков каждый год избирался имперсонатор Т. — красивый юноша, не имевший физических недостатков. С имперсонатором обращались как с божеством, удовлетворяя любые его желания, по прошествии года его торжественно приносили в жертву. Р. В. Кинжалов.
ТЕФИДА, Тефия, Тетия, Тифия (Τηθυ ), в греческой мифологии одно из древнейших божеств, титанида, дочь Геи и Урана (Hes. Theog. 136), супруга своего брата Океана, с которым породила все реки и три тысячи океанид (337–346, 364). На плодовитость Т. и заботы её о бесчисленном потомстве указывает имя богини, связанное с индоевропейским teta, «мать» (ср. греч. τηθη, «бабушка», τηθ , «тётка»). Т. и Океан обитают на краю света, и туда не раз, чтобы примирить ссорившихся супругов, отправлялась Гера, которую они по просьбе Реи приютили во время борьбы Зевса с Кроном (Hom. Il. XIV 200–210). А. Т.-Г.
ТЕФНУТ (tfn.t), в египетской мифологии богиня влаги. Входит в гелиопольскую эннеаду. Её земное воплощение — львица. Центр культа Т. — Гелиополь, согласно гелиопольскому мифу, Т. и её муж Шу — первая пара богов-близнецов, порождённых Атумом (Ра-Атумом). Их дети — Геб и Нут. Иногда Т. называют женой Птаха. Т. — также дочь Ра, его любимое Око. О ней говорили: «дочь Ра на его лбу». Когда Ра утром всходит над горизонтом, Т. огненным оком сияет у него во лбу и сжигает врагов великого бога. В этом качестве Т. отождествлялась с богиней Уто (Уреем). Ипостасью Т. являлась богиня пламени Упес, другой её ипостасью нередко выступает богиня письма Сешат. Известен миф, согласно которому Т. — Око Ра удалилась в Нубию (и в Египте наступил период засухи), а затем по просьбе своего отца, пославшего за ней Тота и Шу (в другом варианте — Онуриса), вернулась обратно. При-
ход Т. из Нубии и последовавшее за этим вступление её в брак с Шу предвещает расцвет природы (подробнее см. в ст. Египетская мифология). Т. отождествлялась с Мут, Баст, а также с Хатор, Сехмет и другими богинями-львицами (Менхит, Мент), почитавшимися в Египте. Р. Р.
ТЕШУБ, Тешшуб (хуррит. Tessob, Tessub), Тейшеба (урарт. Teisaba), хурритоурартский бог грозы. Имя Т. в хурритском и урартском языках, видимо, генетически восходит к общему прототипу; seb, -saba в нём, возможно, родственно хаттскому -zif-> хетт, -zipa, -sepa в именах богов и имеет соответствия в названиях божеств в нахско-дагестанских языках. Священный город и резиденция Т. — Куммия (хуррит. Kumme, урарт. Qumewu, первоначальное значение, по-видимому, «священный», ликийск. kum-, «священный»), его жена — Хебат (хуррит. Hebat, урарт. Huba; ряд исследователей предполагает их генетическую общность). В хурритской мифологии Т. возглавляет богов актуального настоящего. Согласно теогоническому циклу о смене поколений богов (см. в ст. Хурритская мифология), отец Т. — Кумарби (бог Ану, побеждённый Кумарби, оставляет в нём своё семя, в результате Т. выходит из головы Кумарби), Т. свергает его с небесного престола. Кумарби родит сына-мстителя Улликумме, призванного вернуть ему власть на небесах. Т. побеждает Улликумме, а затем захватившего власть бога-хранителя (KAL) и также претендующего на небесный престол бога Серебро. По мере распространения хурритского культурного влияния мифы о Т., обрядовые изображения Т. (в частности, в образе быка) и богов его свиты (брата Ташмишу и др.) широко распространились в пределах Хеттского царства (см. в ст. Хеттская мифология). Т. и сопутствующие ему божества изображены на рельефах святилища Язылыкая близ Богазкёя. В. В. Иванов.
ТИАМАТ («море»), в аккадской мифологии (космогоническая поэма «Энума элиш») персонификация первозданной стихии, воплощение мирового хаоса. Т., создательница вместе со своим супругом Апсу (см. Абзу) первых богов, в космической битве между поколением старших богов (возглавленных Т.) и младших богов во главе с Mapдуком убита Mapдуком; он рассекает тело Т. на две части, делая из первой небо, из второй — землю. Подробнее см. в ст. Шумеро-аккадская мифология, Мардук. Изображалась (предположительно) в виде чудовищного дракона или семиголовой гидры. В. А.
ТИБЕРИН (Tiberinus, Tiberinus Pater), в римской мифологии бог реки Тибр, сын Януса (Serv. Verg. Aen. VIII 330). По другой версии, один из царей Альбы, утонувший в реке Альбула, получившей потом название Тиберин (Liv. I 3, 8; Ovid. Fast. IV 47 след.), или царь Вей, погибший в битве с сыном Миноса Главком. Явившись во сне Энею, посоветовал ему заключить союз с Эвандром (Serv. Verg. Aen. VIII 72). Ему был посвящен храм на острове реки Тибр и праздник рыбаков. Е. Ш.
977
ТИБЕТО-БИРМАНСКАЯ МИФОЛОГИЯ. Для мифологии тибето-бирманских народов характерен культ гор. Лепча почитали гору Канчеджунга высшим божеством, которое живёт жизнью, подобной человеческой, имеет жену, детей. Близкие образы — «всезнающая скала» Лунгилунг у качинов, божество Лунгкиджингбу, сидящее в небесах на каменном троне, у народа нага; почитание гор, особенно горы Ярлхашампо, пронизывает всю мифологическую систему тибетцев (см. ст. Тибетская мифология). В мировоззрении тибето-бирманских народов широко распространена идея прародины, находящейся в горах; в некоторых мифах это первоначальное обиталище людей становится раем, куда идут души праведников. В тибето-бирманской версии мифа о потопе, в отличие от мифов других народов Южной и Юго-Восточной Азии, постоянно фигурирует гора, на которой ищут пристанище спасшиеся люди (Сулобу, а также Паупау Нанчаунг и Чангко). Этот мотив, как и ряд других, сближает Т.-б. м. с мифологией народов Передней Азии. Очевидно, что у тибето-бирманцев наиболее древние космогонические образы, приуроченные к горам, и даже миф о строительстве башни (Тауян) также тяготеет к переднеазиатскому миру. В астральных мифах весьма распространён образ собаки. Так, собака, гоняясь за луной, вызывает затмения (напр., Шиттаква у качинов). В чинском мифе рассказывается об обиде, нанесённой солнцем собаке, как о причине преследования ею солнца. Широко был распространён миф о кузнеце, вызывавшем землетрясение (см. Махагири). Космогония содержит представление о первоначальном океане и плавающей в нём огромной рыбе (см. Мутум). После создания земли на этой рыбе женский дух откладывает яйцо. Две его половины становятся небесным сводом и поверхностью земли. Вероятно, к архаическому представлению о первичном женском начале относится представление качинов о солнце как выражении женского принципа (см. Нфанва). У ангами нага Капенопфу – «дух-мать» сохранила положение божества пантеона. Согласно мифам чинов и кхъенгов, первоначальное женское божество Хлинеу откладывает яйцо, из которого происходят люди. В антропогонических и этногонических мифах значительное место также занимает образ собаки. Собака часто выступает как жена или сожительница первого человека (у лепча, чинов, кхъенгов). В мифах качари фигурируют две собаки, охраняющие по ночам слепленные богом из глины фигуры людей. В мифах куми (на северо-востоке Индии) фигуры людей каждую ночь губит огромная змея. Собака, созданная богом, вступает в борьбу со змеёй и будит бога. Сюжет о происхождении народа от первопредка и обезьяны, представленный у качинов, тесно сближает их с тибетцами, имеющими аналогичный миф. Примечателен мифологический образ Линген Соба, из тела которого произошли металлы, растения и животные. Характерные черты носит аграрная мифология тибето-бирманцев. Рис мыслился полученным с неба от богов. Извес-
978
ТИБЕТСКАЯ МИФОЛОГИЯ
тен мифологический вариант об особой стране на земле, где божественные существа создали растения. В мифе качинов небесное происхождение риса связывается с представлением о бегстве риса на небо. Душа риса у каренов и таунгу представляется пугливой бабочкой, готовой всегда улететь от человека (см. Сабалейпбья). У тибето-бирманцев, так же как у монкхмеров, вернуть человеку душу риса помогает рыба или краб. В мифологии бирманцев сохранился другой аграрный миф о женском божестве плодородия Понмакьи, которая ниспосылает людям растения и их плоды. Из мифов тотемического характера более распространены мифы, связанные с культом тигра. Ещё в раннеклассовых образованиях тибето-бирманцев (государства Ба и Шу) на западе Восточной Азии мотивы происхождения от тигра или миф о победителе могучего тигра были широко распространены. Тотемное представление о тигре отразилось в этнониме одного из тибето-бирманских народов Индокитая и Китая — лаху (букв. «тигр, съеденный сообща»). Распространение буддизма в Тибете и Бирме не смогло уничтожить добуддийской мифологии. При бирманском царе Анауратхе (11 в.) древним культам духов — защитников и духов природы — натов был придан официальный характер и к
традиционному числу основных 36 натов был добавлен Тхагьямин, их глава. В деревнях культу духов-натов посвящались специальные алтари, а также пагоды у восточных и западных ворот. Скульптурные изображения 37 натов, включённых в государственный культ, в доколониальную эпоху находились в храмах наряду с изображением Будды. Я. В. Чеснов.
ТИБЕТСКАЯ МИФОЛОГИЯ, совокупность мифологических представлений тибетцев (в группе тибето-бирманских народов). В Т. м. можно выделить периоды: добонский (у предков тибетских племён — цянов и др.); бонский (позже — религия т. н. обращенного бона, испытавшая влияние буддизма); буддийский. Источниками изучения Т. м. являются археологические и эпиграфические памятники, хроникальные (дунхуанские и китайские), бонские («Зермиг», «Лубум») и буддийские тексты: апокрифы («Маникабум», 14 в. и «Катандэнга», 16 в.), исторические хроники («Пабо Цуглагпхрэнгба», 16 в., и др.), астрологические сочинения («Вайдурья Карпо», 17 в.) и др. К добонскому мифологическому слою предположительно относятся мотивы этногенетических легенд. О некоторых племенах цянов известно, что среди них были кланы с тотемами яка и белой лошади. Некоторые племена восточных и юго-вос-
точных районов Тибета считают своим предком обезьяну. Существует мифологическая версия о происхождении тибетцев (версия бытует также в Амдо) от брака горной ведьмы и обезьяны. Потомков этого брака называют шаза или шазадонмар («едоки мяса с красным лицом»). Племя нголоки ведёт своё происхождение от дикого яка. По преданию, молодой человек Че-абум приходит к озёрам Онгцхо и Дайцхо, возвращает правителю этой местности его сына, унесённого в облике змеи соколом Ола. В награду правитель, дух горы Ньембо Ицэ, даёт юноше прут с ленточками и предлагает ему в жёны одну из своих дочерей. Первая обернулась львом, вторая — змеёй, третья — диким яком, один рог которого смотрит вверх, второй — вниз. Юноша коснулся прутом яка и як превратился в красивую девушку, которая стала его женой. Её приданое — чудесная овечья шкура, если её потрясти, то появляется разный скот. Однажды Чеабум убил водяного яка, который играл с его яком, потом убил священного яка. Жена рассердилась и ушла на небо, оставив единственного сына — предка нголоков. Первое что появилось — бирюза, воплощение «жизненной силы» тибетцев. Затем разделились небо и его середина (зенит). Мир древним тибетцам представляется как утроба (рум, пространство могилы тоже рум), откуда всё берёт начало и
ТИБЕТСКАЯ МИФОЛОГИЯ куда всё возвращается, там есть верх и низ, небо и земля, люди и «не люди», живые и неживые. Живые обладают жизненной силой — ла (бла), которая покидает человека с его последним дыханием. Ла представляется и изображается в виде трупа. 30-го и 1-го числа каждого месяца ла находится в левой пятке мужчин и в правой — у женщин. Всё остальное время ла перемещается по телу так, чтобы к 15му или 16-му числу каждого месяца (т. е. в полнолуние) оказаться в районе родничка. Местопребыванием ла могут быть деревья, птицы, звери, горы, озёра и т. д. Каждый человек, народ в целом в состоянии иметь одно или несколько ла. В одном из сказаний царь погибает, так как разбивается бирюза, местопребывание его ла. В тибетском эпосе о Гесере говорится, что ла у хоров (народа, с которым воевал Гесер) живёт в куске железа, белом камне, дереве, рыбе. Мертвые делятся на цхун, живущих в могилах (предки, родственники, знакомые), и тхе, живущих в небе. Цхун называют также «божествами — хранителями дома у шаманов» или «божествами — хранителями дома». Некоторые цхун враждебно относятся к живым. Цхун состоят из двух групп: ма (моцхун, «женские предки») и па (поцхун, «мужские предки»). Место обитания тхе (см. Тхеуранг, Пехар) — небо. Преобладание патрилинейного родства выразилось в том, что с одним из тхеурангов (тхе, тхеу, тхеуранг — «идущий вслед за тхеу») стало связываться происхождение правящей силы. По преданию, в стране Побо от свирепой «птицы мочхацхун» (или «моцхун — царица Зенита», по другой версии) родился чело-
век, младший из «девяти братьев тхеурангов» (тхеу-ранг-пун-гу), покрытый знаками в виде язычков (перышек?), с перепончатыми руками, очень свирепый. Все люди стали говорить, что он Шуг-падраг («могучий и свирепый»), поэтому не годится для людей. Родители говорили, что этот младший из девяти не есть шугпа, но люди не верили. Затем всех убили и только «рождённого тхеуранга» изгнали. Он ушёл в Бод (Тибет). Жители Тибета избрали его цэнпо («владыкой»), посадили на ти (трон), водрузили трон на нья (шеи) и понесли его. Так он стал называться Ньятицэнпо. Формант шуг входит в имя божества Дорже-шугпа, который в буддийской мифологии стал главой всех хранителей мира вместо Пехара. Его называют «владыка жизни, великий царь всех богов-защитников». Среди прочих характеристик этого божества встречаются следующие: «его пасть раскрыта, как бездонное небо; его четыре клыка — острые, как лёд ледников; между ними — язык, вращая которым он заставляет содрогаться три мира; двигая ушами, он производит свирепые устрашающие ветры, сметающие с пути всех нарушителей клятв и обетов; из его ноздрей вылетают грозовые облака, из которых он насылает громы и молнии, разрушая дома; всех нарушителей закона он прячет за ограду из камней». Дорже (ваджра) — компонент имени, как следствие включения в буддийский пантеон, вторая часть имени шугдан (обладающий шуг) с учётом приведённых характеристик указывает на явное космическое происхождение, на связь с небом и атмосферой. Это позволяет отождествить его с шугпа, которым обла-
979
Тибетские украшения «токча» – «бесконечные узлы», символы бесконечности.
дают тхеуранги. Возведение ограды из камней сопоставимо с обычаем окружать могилы кругом или квадратом из камней и является дополнительным указанием на связь с тхе. При появлении первоначального бона происходит поглощение системы тхе, идентификация тхе и лха. Обладание шуг указывает на приобретение власти, на приобщение к силе предков. Процесс распада семейно-родовых отношений, выдвижение кланов определённых тотемов, приобщённых к силе предков, привело к появлению в космологических представлениях третьей, промежуточной зоны. Мифологические представления первоначального слоя религии бон соотносятся с правлением Ньятицэнпо, считающегося потомком лха. Согласно легендам, он
Слева – Пехар (Белый Брахма) со спутниками. Тибетская танка. 19 в. Вена, Музей этнографии. Справа – Падмасамбхава, буддийский проповедник. Тибетская танка. 18 в.
980
ТИБЕТСКАЯ МИФОЛОГИЯ
обладал необычной внешностью: глаза, как у птицы, брови из бирюзы, зубы, как белая раковина, усы, как у тигра, между пальцами рук и ног перепонки, как у гуся. В описании Ньятицэнпо отразились орнитоморфные черты тотема, принадлежавшего к клану «птица», который обитал в долине нижнего Ярлунга — месте возникновения царской династии Тибета. Ньятицэнпо считается сыном (или потомком) Яблхадагдруг, который — пхацхун (мужской предок). Яблхадагдруг живёт в высоком небе лха. Когда делили мир, он получил во владение тринадцать небес лха. Ньятицэнпо спускается с неба (вершина неба в тринадцать ступеней) по верёвке му или лестнице (в девять ступеней) на гору Ярлхашампо и лха этой горы становится его покровителем. Приход Ньятицэнпо на землю вызван необходимостью «открыть двери к лха и закрыть двери могил у мёртвых», защитить мир живых от мира мёртвых. По другой версии, Ньятицэнпо приходит на землю подавить шесть видов зла (в их числе и як). Он сохраняет свои функции господина бескрайнего неба, прибывшего с неба лха, потомка лха, пролившегося на землю дождём, перед ним склоняются горы, деревья смыкают кроны, его приветствуют журавли. Сакральный характер власти подчёркивается тем, что свою способность управлять он должен доказывать в битве с яком, зооморфным воплощением горного божества Ярлхашампо (его называют также «лха владык Тибета», бод-дже-лха, см. также Рулакье). По космогоническим представлениям тибетцев, мир обладает тройственной структурой: низ, середина, верх; небо, промежуточное пространство, земля; или
же происходит расслоение — небо, его середина, его низ, земля, поверхность земли, низ земли. Небо – место обитания лха, промежуточное пространство — люди, цэны (см. Циумарпо), земля, подземный мир – лу, сабдаги. Единая вертикаль, пронизывающая все зоны, — гора (см. Лха). Могилы царей, как точки отсчёта династийной линии, преимущественно называются горами; считается, что, «касаясь неба, уподобляясь небу», они способствуют росту царской линии. В основе миропредставления лежит структура тибетского дома или палатки тибетского кочевника. В последнем случае мир — это шатёр с восемью шестами, образующими небо, которое вращается вокруг оси, воображаемой в виде ледяной горы Тисэ (Кайлас). Вершина горы проходит через центральное отверстие шатра, или неба. Сквозь это отверстие солнце, луна, звёзды получают свой свет. Для пригималайской и восточной зон Тибета характерно представление о вселенной в виде материка, плавающего в океане на спине огромной черепахи или рыбы, придавленной для большей устойчивости горой, осью вселенной (у лепча — это гора Канченджунга), у основания которой иногда находится змей Бегша. В Кхаме, который, по преданию находится над головой рыбы, — частые землетрясения, объясняемые тем, что рыба, устав держать землю, вертит головой. С приходом буддизма его система мироустройства с материками и горой Меру как гравитационным центром легко наложилась на систему мифологических представлений тибетцев о мироустройстве и практически поглотила их настолько, что вошла в фольклор (см. Масанг). В бонском мифе Лхамо, тибетская богиня. Тибетские танка. 18 в.
после двойственного существования возникает «лха бытия», затем его сын — Кармаюлдэ (его место обитания — середина неба, отверстие, через которое проходит мировая ось). Четыре сына «лха бытия» («четыре брата лха») отправились в качестве лха на материки буддийской вселенной. От лха, ушедшего на Дзамбулинг (Джамбудвипа), появились «13 владык гурлха». Затем появились «Внешний лха, лха белого верха», «Средний лха белый свет», «Внутренний лха восемь гунг» (зенит); от их слюны, затянувшей небо, появилось «маленькое белое облако с одним пиком», о котором говорится, что это «первому жчина». Космогонические мифы в результате бонской и буддийской обработок обнаруживают сложное переплетение различных версий, указывающих на длительный процесс развития. По одним версиям, когда создавался мир, то сначала построили кучу камней на белом леднике — лацэ (символ горных божеств — лха). По другим, появлению группы «девяти богов войны» (далха) предшествовало создание мира: сначала возник белый цвет неба, потом голубой цвет земли, вслед за этим создали белую гору из ледника, наконец образовался внешний океан. В середине океана появилось девять кожаных мешков, из которых в три приёма возникли различные виды оружия, «Дедушка, сияющее облако», с шумом грома и блеском молнии. Затем появились отец «Дикий, кто насылает молнии», и мать Лумо — «Морская раковина, хранительница». Их дети — «девять богов войны, братьев и сестёр». Вселенная, мир, человек, божества появляются из яйца. По одной из версий, из небытия возникает белый свет, породив-
ТИБЕТСКАЯ МИФОЛОГИЯ ший совершенное яйцо. «Оно было сияющим, оно было хорошим. У него не было ни рук, ни ног, ни головы, но было движение; не было крыльев, но могло летать, не было рта, но голос исходил из него, могло разговаривать». После пяти месяцев яйцо раскололось и появился человек, которого на разных языках называли по-разному. Жил он на материке посреди океана, сидел на золотом троне. Лу приносили ему жертвы. Он упорядочил вселенную, регулировал течение времени, пригласил богов защищать людей и покорять демонов. Однажды он прыгнул в океан и попал в сети рыбаков. С тех пор большие несчастья обрушились на людей. По другой версии, Емонгьелпо («царь — главное желание») — изначальное существо, без частей тела и органов чувств, но обладающее мыслью, явился прародителем первых людей на земле. Емонгьелпо разбил скорлупу «первородного яйца» и вышел в мир с женой. У них было 18 сыновей и дочерей. Один из них — предок всех людей вокруг Тибета, другой — тибетский Мон, черноголовый, предок тибетцев. (Об антропоморфном происхождении вселенной см. Лу.) Следствием контактов тибетцев с жителями районов, находящихся к западу от Тибета, явилось проникновение иностранного влияния в мифологические представления тибетцев. Этот процесс соотносится с правлением царя Тригумцэнпо, с которым связывается оформление религии бон, возникновение института исполнителей обрядов шенов. Шены вверху должны почитать небо, внизу подавлять демонов дрэ, а в середине очищать очаг от грязи. Возможно, к этому периоду относится формирование идеи светоносности божеств, этического противопоставления добра и зла; почитание Сириуса, с которым связывается праздник воды; вторичное захоронение; почитание льва (львицы). Существуют мифы о демонах земли, так называемых си (упырях), понятия о которых связаны с глубокими слоями народных представлений. По одной из версий, си возникли следующим образом. Существовала страна си из девяти материков, в замке из черепов появились си, небесные и земные. Затем появились мужское и женское существа. От них произошли отец си по имени «Чёрная птица неба с перебитым крылом» и мать си по имени «Крылатая крыса (сурок?) земли», от их брака возникло 13 яиц бытия, из которых вылупилось 13 классов си. Си причиняют вред мужчинам, женщинам, особенно они опасны для детей, которые ещё не родились. Живут они в земле и в местах захоронения, что указывает на тесную связь этого класса божеств с представлениями об умерших. С бонскими божествами бал связано представление о великанах (группа девяти богинь-великанш), карликах (четыре карлика — хранители сторон света), оружии великанов. Места обитания бал — пещеры. Возможно, бал имеют отношение к сохранности подземных сокровищ: железный карлик охраняет юг, медный карлик — запад, бирюзовый — север, карлик из раковины — восток; девять богинь бал вылупились из «девяти последних яиц бытия». Девять яиц появились от пары
небесных божеств, укатились в разные страны. Белое яйцо с белой скорлупой — страна лха, небо; яйцо с золотой скорлупой — страна сабдаг, земля; яйцо с железной скорлупой — страна демонов дуд; яйцо с бирюзовой скорлупой — страна лу; яйцо с хрустальной скорлупой — страна ньен; яйцо с медной скорлупой — страна син; каменное яйцо докатилось до страны духов гег, а с алмазной скорлупой — до страны чева. По мифологическим представлениям тибетцев, ко времени смерти Тригумцэнпо относится появление Шенраба, почитающегося как основатель религии бон. По одной версии, Шенраб родился в Олмолунрин, стране Шаншун или Тагзиг (Иран, арабы); по второй версии, он родился на горе Ярлхашампо; по третьей — возник из утробы «Небесной матери, царицы Зенита». Шенраб в мифологических представлениях тибетцев выступает в трёх ипостасях: 1) Шенраб — эманация света, его божество-покровитель — бог-жрец «Белый свет»; 2) Шенраб из рода Шен, в котором родился мальчик с ослиными ушами, украденный злыми духами (дрэ) и пробывший с ними 12 (13) лет, странствуя по всему Тибету; в 24 года (или в 26 лет) он вернулся к людям, стал их охранять от злых духов; 3) Шенраб-мибо — будда Шакьямуни, который для того, чтобы покорить бон в Шаншуне, выступил в облике Шенраба, выполнил 12 действий бон; Шенраб отождествляется также с буддой Акшобхья. С проникновением в Тибет буддизма (7 в.) формируется т. н. обращенный бон, для которого характерны прямые заимствования из буддизма. Но в мифологии обращенного бона основные характеристики бонских божеств сохраняются: пространство и свет (тройственная структура: намкха – пространство, барнанг – промежуточный свет, небесные тела, небо, саши – земля и подземный мир) и как следствие – основной символ – птица-кьюнг, гриф, дракон. Мифологический владыка – «Царь света» (одгъел); его манифестация – божество верхнего неба – «Путеводитель пространства», его также называют Кунтузанпо («Во всём прекрасный»), он же ади-будда первой тибетской буддийской школы ньингмапа; его земная манифестация — Шенраб-мибо, аналог будды Шакьямуни, изображается в двух аспектах, спокойном и гневном, одет в голубые одежды, ведёт всех по пути Юндрун. Существует предание о том, как Шенраб-мибо с восемью учениками летал по небу на колесе; «Бог шен, белый свет» соответствует Авалокитешваре, «земля Сатриг» (Сатриг Ерсан) – богиня-мать бон, соответствует буддийской Праджня-парамите. Существуют также бонские аналоги буддийским проповедникам Падмасамбхаве (8 в.), Цзонхаве (14–15 вв., основатель школы гэлукпа); бонский дхармапала, «защитник учения» – «Бог-тигр» – (таглха) – персонаж религиозного праздника цама. С превращением буддизма в государственную религию (при тибетском царе Сронцзангамбо, умер в 649) буддийская мифология стала главенствующей, и в систему буддийского миропредставления в Тибете были включены мотивы и сюжеты местных верований.
981
Тибет стал представляться в виде распростёртого тела горной ведьмы (браг сринмо). В буддийской обработке версия о происхождении тибетцев от обезьяны приобрела следующий характер: обезьяна — воплощение бодхисатвы Авалокитешвары, ведьма становится воплощением Шри-дэви (тибет. Лхамо). От их брака родилось шесть обезьян, принадлежащих шести регионам сансары: нарака (обитатели ада), прета, животные, люди, асуры, боги. Всё злое и коварное — от потомства Шри-дэви, всё светлое и благостное — от Авалокитешвары. По другой версии, тибетцы — потомки Рупати, одного из пандавов, который потерпел поражение, бежал, переодевшись женщиной, в Снежные горы (Тибет). Буддийская версия представляет Ньятицэнпо как владыку, ведущего свой род от царских родов Индии, со времён будды Шакьямуни. В Индии у царя страны Вайшали — Удаяны родился сын с чудесными признаками. Решив, что это дурные признаки, царевича положили в медный ящик и пустили вниз по реке. Ребёнка выловил крестьянин, вырастил и сказал ему о его царском рождении. Царевич скрылся в Снежных горах. Он достиг Ролцэ, «Звучащей горы», в снежной цепи Ярлхашампо, в Ярлунге. Там его встретили 12 человек, которые приносили жертву местному божеству. Они увидели царевича и спросили: «Кто ты и откуда ты?». «Я — владыка», — ответил он и указал пальцем на небо. Думая, что он сошёл с неба, они избрали его царём. Включение в буддийский пантеон главных божеств Тибета связывается с именем буддийского проповедника Падмасамбхавы, приглашённого в 8 в. в Тибет. По тибетскому мифу, горные божества лха — Ярлхашампо, Ньянчентханлха пытались остановить Падмасамбхаву, воплотившись в огромного белого яка, насылающего непогоду, и белую змею, вытянувшуюся и преградившую дорогу, как горная цепь. Горная богиня превратила своё тело в две качающиеся скалы и пыталась обрушиться на Падмасамбхаву. С приходом буддизма появилось представление об аде и его хозяине Яме (у тибетцев — Шиндже — владыка смерти), судье умерших Дхармарадже (у тибетцев — Чойгьел, царь закона, эпитет царя Тисрондэцана). Он находится в центре, держит в руках «зеркало кармы», в котором видны поступки всех умерших. Справа и слева от него демоны, один с весами, на которых определяется мера содеянного в прошлой жизни, другой с костями, бросив которые, определяют судьбу умершего и ад, ему предназначенный. Яму сопровождает его сестра Ями со свитой из танцующих скелетов, трупов и ведьм, его спутница Лхамо (Кали), такого же ужасного вида, едет верхом на муле. Лхамо в древней тибетской мифологии – «прабабушка, царица зенита неба» (A-phyi-gnam-gyigun-rgyal), в её свиту входят четыре богини времён года. Яме и его спутникам противостоит Ямантака (тибет. Шинджешед, «Победитель смерти»), гневная ипостась бодхисатвы Манджушри. К двум представлениям о судьбах умерших добавляется третье — бардо. В упрощённом виде — это состояние, в кото-
982
ТИГР
ром находится в течение 49 дней после смерти ла, «жизненная сила умершего». Ла святых после смерти по пятицветной радуге уходит в небо, у простых людей монах посредством специального обряда выводит ла через родничок. Монах объясняет умирающему видения бардо: освобождение от сансары возможно в первый момент при появлении изначального света, далее появляются благостные божества (дхьяни-будды, см. в ст. Будда), затем гневные божества (свирепые ипостаси благостных божеств, см. Идам), далее дакини, божества-хранители, Яма и его свита. Путь лежит среди гнева, страсти, глупости до тех пор, пока не будут пройдены все шесть регионов сансары. Сансара имеет трёхчленную структуру: небо — место пребывания лха (богов), верх земли — люди, асуры, животные, прета, низ земли — нарака, обитатели ада. Не все умершие в состоянии проделать этот путь до конца и соответственно рождаются там, где остановились. Трудный и долгий путь подменяется рождением в Дебачане (см. Сукхавати), местопребывании будды Амитабхи. Представление о ла в тибетском буддизме сохранило своё первоначальное значение. Существует ла великих святых (лари), пребывающих в конкретной горе. Считается, что три холма, на которых стоит Лхаса, — это лари буддийских покровителей Тибета. Холм Марпори, на котором стоит Потала, место обитания далай-ламы, — это лари бодхисатвы Авалокитешвары, чьим воплощением считается далай-лама. Холм Чагпори — лари бодхисатвы Ваджрапани, холм Понгвари — лари бодхисатвы Манджушри. E. Д. Огнева.
ТИГР. В мифопоэтических представлениях (прежде всего в ареале от Средней Азии на северо-западе до Китая и Индокитая на юго-востоке) Т. часто выступает как царь зверей и хозяин леса. В Юго-Восточной Азии Т. известен и как дух гор и пещер (ср. Хосин в корейской мифологии, часто ассоциируемый с духом гор сансин). В Китае Т. почитался не только как царь звеЮноша, побеждающий тигра – символ империи Хойсала. Карнатака, Белур.
рей, но и как гроза демонов, в частности приносящих болезни. Великие маги, выступающие как устрашители демонов, как правило, изображаются восседающими на Т. Особые обряды связывались с представлением об огромной жизненной силе Т. Каракалпакские женщины считали, что избавление от бесплодия может быть достигнуто вкушением кусочка мяса Т., поклонением его следам, прыганьем через шкуру Т.; узбекские женщины окружали особым почтением охотника, убившего Т., и т. п. Представления о Т., известные из подобных ритуалов, находят дополнительные аргументы в архаичных мифоритуальных традициях, когда речь идёт о сфере плодородия, особой жизненной силе, страсти. В этой связи приобретает особое значение образ малоазийской богини плодородия с двумя леопардами или с леопардом и львом в хатто-хеттской мифологической традиции; дальнейшей трансформацией этой темы, возможно, является и образ героя в шкуре леопарда, льва или Т. (ср. тигровую шкуру как атрибут Диониса, Вакха, буддийского Дхармапалы и др.). Связь Т. с женским божеством можно видеть в том, что в более позднем индуистском пантеоне тигрица соотносится с ездовым животным (вахана) шакти Махадевы. С Т. связана и богиня Иштар, а владычица Запада Си-ван-му на основании архаичных китайских источников восстанавливается как зооморфное существо с тигриными чертами. Особое положение Т. отражено и в широко распространённых представлениях об их связи с человеком. Некоторые народы Малайи верят, что Т., подобно людям, образуют своего рода социальную общность: они живут в собственных городах или деревнях. Нивхи считали Т. особой породой людей (т. н. «люди-тигры» или «лесные тигры»); считалось, что Т. не только нельзя убивать, но ему нужно оказывать знаки особого почтения: кланяться при встрече с ним, обращаться с мусульманским приветствием «ас-салямалейкум». Целый этикет обращения с Т. выработан на Суматре, где различают, что в поведении человека нравится Т. и что вызывает с его стороны грозную реакцию. В горных районах Бенгалии охотник, убив Т.-убийцу, кладёт на его тело своё оружие и обращается к богу с объяснением мотивов этого убийства. Нередко Т. рассматривают как доброжелательное животное, которое может помогать людям. Так, киргизские шаманы во время камлания обращались с просьбой о помощи к белому Т. Связь Т. с человеком объясняется в ряде традиций двояко: с одной стороны, способностью Т. превращаться в человека или (чаще) способностью оборачиваться Т. (образ Т.-оборотня), с другой стороны, что от Т. или от брака женщины с Т. ведут своё происхождение многие племена. Есть все основания говорить о Т. как о тотемическом животном (ср. современные «тигриные» названия отдельных родов у индийских племён, наименования типа «человек-тигр», тигр или «тигриные» имена, как обозначение высшего геройства). Следы трансформированной тотемической классификационной системы можно видеть в ряде более поздних спекулятивных таксономии, где выступает и
Тидей и Исмена. Коринфская чернофигурная амфора. Ок. 560 до н. э. Париж, Лувр.
образ Т. (таково, напр., соотнесение белого Т. с западом, осенью и землёй в Китае и Японии; иногда с образом Т. соотносится особый месяц; в Китае один из пяти звёздных дворцов был связан с Байху, белым Т., символизирующим долголетие). В христианстве Т. — эмблема Христа (тигрица иногда рассматривается как эмблема христианства). Образ дракона на Т. соотносится в Юго-Восточной Азии с небом и землёй. Тигр в бамбуковой роще в японской традиции символизирует одержимое злом человечество в повседневном мире. В. H. Топоров.
ТИДЕЙ (Τυδε ), в греческой мифологии сын Ойнея, царя Этолии, отец Диомеда. Вследствие совершённого им убийства (возможно, невольного) одного из родственников Т. вынужден бежать из дому. Он находит убежище и получает очищение у Адраста, царя Аргоса, к которому в это же время прибывает изгнанный из Фив Полиник. Согласно версии, встречающейся у Еврипида (Suppl. 131–150; Phoen. 408– 423), между Т. и Полиником возникает ссора. Адраст, застигнув противников с оружием в руках, мирит их и выдаёт за них замуж двух своих дочерей. Т. становится участником похода семерых против Фив. «Илиада» рассказывает о каком-то посольстве Т. в Фивы, во время которого он побеждает в состязании многих кадмейцев, а при возвращении подвергается нападению из засады 50 фиванцев и всех, кроме одного, убивает (IV 382–399; V 801–807). Идёт ли речь о попытке семерых уладить дело миром до выступления в поход или уже перед началом штурма, неясно. Вероятно, к этому эпизоду относится также убийство Т. Исмены у городского колодца. Древняя традиция изображает Т. человеком невысокого роста, подчёркивает его воинственный пыл и дикую свирепость. Он не желает слушать никаких уговоров Амфиарая, предостерегающего вождей от битвы, и рвётся в бой (Aeschyl. Sept. 377–394). В решающем сражении фиванский полководец Меланипп смертельно ранит Т., но тот перед смертью успевает убить противника; затем Т. раскалывает голову Меланиппа и высасывает из черепа мозги. При виде этого акта жестокости Афина, обещавшая своему любимцу Т. бессмертие, в негодовании покидает его (Apollod. III 6, 8). В. Н. Ярхо.
ТИЛОТТАМА [др.-инд. Tilottama, «превосходная в (каждой своей) частице»], в индуистской мифологии одна из апсар. По одним мифам, Т. сначала была женой брахмана, но за купание в неположенное время в следующем рождении стала апса-
ТИРЕСИЙ
983
считались детьми Леды и Зевса). По совету Одиссея Т. «связал» всех женихов, добивавшихся руки Елены, совместной клятвой — защищать в случае необходимости честь её будущего супруга (Hes. frg. 204, 78–85; Apollod. III 10, 5–9). Впоследствии это дало Менелаю, мужу Елены, возможность привлечь их к Троянскому походу. После гибели и обожествления Диоскуров Т. передал царский престол Менелаю (Apollod. III 11, 2; epit. II 16). В трагедии Еврипида «Орест» Т. выступает обвинителем Ореста, убившего Клитеместру (470–629). В. Я.
Асуры Сунда и Упасунда дерутся из-за Тилоттамы. Барельеф храма Бантеай Срей, Камбоджа. 10 в. Париж, Музей восточных искусств.
рой. По другим мифам, её сотворил из драгоценных камней Вишвакарман (или Брахма), чтобы она соблазнила асуров Сунду и Упасунду. Т. была столь прекрасна, что, когда она впервые обходила собрание богов, Шива, любуясь ею, сделался четырёхликим, а у Индры проступила на теле тысяча глаз (Мбх. I 203, 20–27). ТИЛЬМУН, Дильмун (шумер.), в шумеро-аккадской мифологии счастливый, блаженный остров (идентифицируется с Бахрейнскими островами). Т. – место действия одного из древнейших шумерских мифов об Энки и Нинхурсаг, там же поселён после потопа Зиусудра. На Т. восходит солнце; Т. — первозданная страна, где не было змей, скорпионов, львов, диких собак и волков; Т. — «чистая», «непорочная», «светлая» страна, «страна живых», не знающая ни болезней, ни смерти. Но здесь не было пресной воды, которую бог солнца Уту доставляет по приказу бога Энки с земли. После этого богиня-мать Нинхурсаг выращивает здесь восемь чудесных растений (подробнее изложение мифа см. в ст. Нинхурсаг). Хотя Т. предстаёт скорее божественным, чем человеческим, раем, его характеристика содержит многочисленные параллели с библейским повествованием об Эдеме (ср., напр., орошение Т. с земли и Быт. 2, 6: «Но пар поднимался с земли и орошал всё лицо земли»). К острову Т. имела отношение богиня-целительница Нининсина (её храм в городе Уре назывался «дом Тильмуна»). Главные боги Т. — Энзак и Мескидак (по мифу об
Энки и Нинхурсаг). В одном из аккадских списков Энзак назван «Набу острова Тильмун», а богиня Лахамун — «Царпаниту острова Тильмун». В. А.
ТИН, Тиния, Тина, в этрусской мифологии бог неба, громовержец, повелевавший тремя пучками молний. На этрусских зеркалах Т. изображён в сценах рождения Менрвы, в любовной сцене с Уни, в качестве арбитра в спорах между Турмс и Аллу, Лазой и Марис. Иногда изображался безбородым юношей, подобно Зевсу-ребёнку и юноше у древних критян. Вместе с Уни и Менрвой составлял триаду богов, которая соответствовала римской триаде (Юпитер — Юнона — Минерва). А. Н.
ТИНДАРЕЙ (Τυνδ ρεω ), в греческой мифологии царь Спарты, супруг Леды. Его отцом называют спартанского царя Ойбала или мессенского героя Периера, матерью — наяду Батию или дочь Персея Горгофону (Paus. Ill 1, 4; Apollod. I 9, 5; III 10, 3–4). Изгнанный своим (возможно, сводным) братом Гиппокоонтом из Спарты, Т. бежал в Этолию к царю Фестию, помог ему в отражении воинственных соседей и получил в награду руку его дочери Леды. Когда Геракл, оскорблённый Гиппокоонтом, убил его вместе с сыновьями, спартанский трон был возвращён Т. От брака с Ледой Т. имел, кроме других детей, двух сыновей-близнецов Диоскуров (Полидевка и Кастора), а также дочерей Клитеместру и Елену (но, по более распространённому мифу, Елена и Полидевк
Оттиск печати с изображением мифологической сцены (содержание интерпретируется как близкое библейской сцене «искушения» в раю). Сер. 3 тыс. до н. э. Лондон, Британский музей.
ТИННИТ (tnt), Taнит, в западно-семитской мифологии одно из верховных божеств карфагенского пантеона, богинядева. Почиталась в паре с Баал-Хаммоном, возможно, как его супруга. Очевидно, богиня луны или неба, плодородия, подательница животворной росы, покровительница деторождения; видимо, выступала также как богиня-охотница. Символами Т. были полумесяц, голубь и египетский иероглиф жизни (ангх); позднее она изображалась в виде крылатой женщины с лунным диском в руках, прижатых к груди. В эллинистический период отождествлялась с Юноной, Афродитой Уранией и Артемидой. Наиболее частый эпитет Т. – «украшение (лик) Баала»; именовалась также «небесная дева», «небесная Юнона», реже – «великая мать». Вероятно, на мифологию Т. повлияли представления об Асират и Астарте (ср. отождествление Астарты с Юноной; она, однако, почиталась в Карфагене наряду с Т.), отчасти Анат. Не исключено также, что с культом Т. слился культ Дидоны, основательницы Карфагена. В теофорных именах часто встречается сочетание ЦидиТиннит, очевидно, имя одной из ипостасей Т., с чертами Цида. Храм Т. находился на месте первого поселения карфагенян (между Бирсой и восточной гаванью), И. Ш.
ТИР, в армянской мифологии бог письменности, наук и искусств, писец бога Арамазда, прорицатель судьбы. Автор 5 в. Агатангехос называет Т. учителем жреческой мудрости. Т. внушал сны людям и тем открывал им их будущее. В храме Т. (между городами Вагаршапатом и Арташатом) жрецы толковали эти сны, там же обучали наукам и искусствам. По-видимому, Т. считался также и проводником душ в подземное царство. В эллинистическую эпоху Т. отождествлялся с Аполлоном. Арташес I (2 в. до н. э.), основав город Арташат, ставший столицей Великой Армении, перенёс сюда из культового центра Багаран статую Т. (Аполлона). Следы культа Т. обнаруживаются в именах Тиридат («дар Т.»), Тиран [«рождённый (происходящий) от Т.»], Тирайр («человек Т.») и др. Вероятно, к имени Т. восходит название четвёртого месяца древнеармянского календаря — трэ. С. Б. А.
ТИРЕСИЙ (Τειρεσ α ), в греческой мифологии сын нимфы Харикло, потомок спартов, фиванский прорицатель. По одной из версий, изложенной в гимне Каллимаха «На омовение Паллады», Т., будучи юношей, случайно увидел Афину обнаженной во время её купания и был за это
984
ТИРТХАНКАРА
Слева – Одиссей беседует в загробном мире с тенью Тиресия. Фрагмент росписи луканского кратера. Нач. 4 в. до н. э. Париж, Национальная библиотека. Справа – Титан, сраженный молнией. Скульптура Ф. Дюмона. 1712. Париж, Лувр.
ослеплён богиней, но затем по просьбе Харикло Афина возместила Т. потерю зрения даром прорицания. По другой версии, Т., увидев спаривающихся змей, ударил их палкой, и за это был превращен в женщину; вновь стать мужчиной ему удалось только после того, как спустя семь лет он снова подстерёг двух змей в том же состоянии (Ovid. Met. VII 326–327) и ударил их (Apollod. III 6, 7). Поэтому, когда между Зевсом и Герой возник спор о том, какая из двух сторон получает большее наслаждение при половом общении, они попросили Т. рассудить их, так как он знает свойства обоих полов. Т. ответил, что наслаждение, испытываемое женщиной, в девять раз превышает ощущения мужчины, и за это был ослеплён разгневанной Герой, а Зевс наделил его даром прорицания и продолжительностью жизни, в семь раз превышающей обычную (Hes. frg. 275, 276). Существенна роль престарелого Т. как прорицателя в «Царе Эдипе» и «Антигоне» Софокла, в «Финикиянках» Еврипида. Т. не утратил пророческих способностей и после смерти, настигшей его при бегстве из Фив во время похода эпигонов (Apollod. III 7, 3); Одиссей спускается в подземный мир, чтобы услышать от Т. предсказание о своём будущем (Hom. Od. XI 90–139). В. Я.
ТИРТХАНКАРА (санскр. tirthamkarа, на языке ардхамагади titthagara, букв. «создатель брода», в позднейшей интерпретации «создатель церкви»), в джайнской мифологии титул вероучителей джайнизма, основных персонажей мифо-исторического комплекса. За каждый полуоборот колеса времени в кармовых землях (землях, где кормятся трудом и где действует закон кармы) появляются 24 Т. Пять благих моментов в жизни Т. (зачатие, рождение, уход от мира, обретение абсолютного знания и конечное освобождение) происходят всегда (кроме жизни Махавиры) под одним лунным созвездием (накшатра) и сопровождаются чудесными
явлениями. Матери Т. при зачатии видят 14 (у шветамбаров) и 16 (у дигамбаров) вещих снов. Новорождённого Т. боги забирают у матери, погрузив её в глубокий сон и подложив ей копию ребёнка, и уносят на гору Мандару, где совершается церемония посвящения Т. Наиболее подробно в джайнской литературе описывается житие Махавиры. Жития остальных Т., как правило, изображаются по той же схеме. О. Ф. Волкова.
ТИСАМЕН (Τισαμεν ), в греческой мифологии: 1) сын Ореста и Гермионы (вариант: Эригоны), правивший в Спарте и убитый в борьбе с Гераклидами (Apollod. II 8, 2–3). По другой версии, Гераклиды изгнаРишабха – первый из тиртханкаров. Кхаджурахо, Индия.
ли Т. из Аргоса и Спарты, и он просил приюта у ионян, которые ему отказали в этом, боясь, что он подчинит их своей власти. В сражении с ионянами Т. был убит (Paus. VII 1, 7–8); 2) сын Ферсандра (Терсандра) и Демонассы, дочери Амфиарая; внук Полиника и правнук царя Эдипа. Т. царствовал в Фивах (Paus. IX 5, 15). А. Т.-Г.
ТИСИФОНА (Τεισιφ νη), в греческой мифологии: 1) одна из эриний. Т. крылата, волосы её перевиты змеями. В тартаре Т. бьёт бичом преступников и устрашает их змеями, полная мстительного гнева (Verg. Aen. VI 570–572). Существует предание о любви Т. к царю Киферону. Когда Киферон отверг её любовь, Т. умертвила его своим змеиным волосом (Plut. De fluv. et mont, nomin II 2); 2) в трагедии Еврипида «Алкмеон в Коринфе» Т. — дочь Алкмеона, рождённая Манто. Вместе с братом была отдана отцом на воспитание коринфскому царю Креонту. Она выросла такой красивой, что жена Креонта, опасаясь, как бы её супруг не сделал Т. своей женой, продала её в рабство. Алкмеон купил Т., не подозревая, что это — его дочь; лишь позднее, когда он явился в Коринф за своими детьми, он узнал истину (Apollod. III 7, 7). А. Т.-Г.
ТИТАНЫ (Τιτ νε ), в греческой мифологии боги первого поколения, рождённые землёй Геей и небом Ураном; их шесть братьев (Океан, Кой, Крий, Гиперион, Иапет, Кронос) и шесть сестёр-титанид (Тефида, Феба, Мнемосина, Тейя, Фемида, Рея), вступивших в брак между собой и породивших новое поколение богов: Прометей, Гелиос, музы, Лето и др. (Hes. Theog. 132–138). Имя Т., связанное, возможно, с солнечным жаром или владычеством, догреческого происхождения. Младший из Т. Кронос по наущению матери Геи серпом оскопил Урана, чтобы прекратить его бесконечную плодовитость (154–182), и занял место верховного бога среди Т. Родившемуся от Кроноса и
ТИХЕ
985
Аполлон убивает Тития, справа – его мать Гея. Роспись на дне краснофигурного килика «художника Пенфесилеи». Ок. 450 до н. э. Мюнхен, Музей античного прикладного искусства. Трёхглавый Тифон. Скульптура с фронтона храма Афины на Афинском акрополе. Известняк. Ок. 570 до н. э. Афины, музей Акрополя.
Реи Зевсу, в свою очередь, было суждено лишить власти отца и стать во главе нового поколения богов — олимпийцев (453– 457). Т. (кроме Океана) выступили с Офрийской горы; боги, рождённые Кроносом и Реей, — с Олимпа (отсюда их название олимпийцы); сражение (титаномахия) между Т. и олимпийцами длилось десять лет, пока на помощь Зевсу не пришли сторукие. Побеждённые Т. были низринуты в тартар, где их стражами стали сторукие (629–735). Т. — архаические боги, олицетворявшие стихии природы со всеми её катастрофами. Т. не ведают разумности, упорядоченности и меры, их орудие — грубая сила. Поэтому они не слушают советов Прометея и Геи-Фемиды, чтобы хитростью поладить с Зевсом (Aeschyl. Prom. 199– 213). Первобытная дикость Т. уступает место героизму и мудрой гармонии космоса олимпийского периода греческой мифологии; в этом процессе отразилась борьба догреческих богов балканского субстрата с новыми богами вторгшихся с севера греческих племён. А. Ф. Лосев.
ТИТИЙ (Τιτυ ), в греческой мифологии великан, рождённый Зевсом и Эларой, дочерью Орхомена (сына Миния, родоначальника племени миниев) или Миния (Apollod. I 4, 1; вариант: Т. — сын Геи, Hom. Od. XI 576). Т. — хтонического происхождения: рождён в недрах земли, куда Тифон. Терракота. Ок. 500 до н. э. Рим, Музей виллы Джулия.
Зевс скрыл от гнева ревнивой Геры свою возлюбленную. Позднее мстительная Гера внушила Т. страсть к любимой Зевсом Лето; великан пытался ею овладеть, но дети Лето Аполлон и Артемида пронзили Т. из лука (Apollod. I 4, 1, Apoll. Rhod. I 761 и схолии к нему). По другому варианту, за попытку Т. обесчестить Лето Зевс поразил его молнией и низверг в аид. Там два коршуна терзают печень распростёртого Т. (Hom. Od. XI 576–580). А. Т.-Г.
ТИТОН, Тифон (Τιθων ), в греческой мифологии божество света, первоначально собственно «полдень» (Schol. Lycophr. 18), «начало конца дня» (Schol. Hom. Od. V 1) и даже «свет, но уже погасший» (Hom. Od. V 1). Т. — сын (вариант: брат) Лаомедонта (Hom. Il. XX 237), брат Приама, отец Мемнона и Фаэтона, супруг (вариант: сын; Apollod. III 14, 3) Эос (Hom. Il. XI 1; Hes. Theog. 984 след.; Verg. Georg. I 447), которая, полюбив Т., унесла его к себе, попросив для него у Зевса бессмертие, но забыла о вечной молодости (Hymn. Hom. IV 220—224); хотя Эос и давала Т. нектар и амбросию (IV 232), он состарился (ср. поговорку «пережить Т.») и сделался сверчком. Г. Гусейнов.
ТИФОН (Τυφ ν), в греческой мифологии чудовищный сын земли Геи и Тартара (Hes. Theog. 820–822; Apollod. I 6, 3). По другой версии, Т. рождён Герой, ударившей рукой о землю, когда она решила в отместку Зевсу, родившему Афину, тоже самостоятельно произвести на свет потомство. Гера отдала Т. на воспитание Пифону, убитому затем Аполлоном (Hymn. Hom. Il 127–177). Т. — дикое, хтоническое тератоморфное существо: у него сотня драконьих голов, часть туловища до бёдер — человеческая. Ниже бёдер вместо ног у Т. — извивающиеся кольца змей. Тело покрыто перьями. Он бородат и волосат (Apollod. I 6, 3). Каждая из глоток Т. издаёт дикие голоса быков, львов, псов (Hes. Theog. 829–835). Т. мог бы стать владыкой мира, если бы Зевс не вступил с ним в борьбу: он испепелил Т. молниями, поразил его перунами и забросил его в тартар (837–868). По другой версии мифа, победа далась Зевсу с огромным трудом: Т. охватил Зевса кольцами змей, перерезал ему сухожилия, запер его в Корикийской пещере в Киликии, где Зевса стерегла драконица Дельфина. Но Гермес и Эгипан выкрали спрятанные в пещере сухожилия Зевса, вставили их ему, и он, обретя
снова силу, стал преследовать Т. Мойры обманули Т., убедив его отведать т. н. однодневные плоды (ядовитое растение «однодневка»), якобы для увеличения силы (Apollod. I 6, 3). Зевс навалил на Т. огромную гору Этна в Сицилии, и оттуда Т. изрыгает пламя (Aeshyl. Prom. 365–372). Т. и Эхидна породили многих чудовищ (собаку Орфа, пса Кербера, лернейскую гидру, химеру, Hes. Theog. 306–325). Т. относится к наступательным силам земли, его участь, как и других чудовищ, предрешена в борьбе олимпийцев с хтонизмом. А. Ф. Лосев.
ТИХЕ, Тиха (Τ χη, «случайность», то, что выпало по жребию), в греческой мифологии божество случая; не встречается в классической мифологии, выдвинуто в эпоху эллинизма как сознательное противопоставление древнему представлению о неизменной судьбе. Т. символизирует изменчивость мира, его неустойчивость и случайность любого факта личной и общественной жизни. Имя Т., океаниды и спутницы Персефоны, впервые встречается в гомеровском гимне к Деметре (V 420), но этот персонаж не имеет ничего общего с богиней Т. У Архилоха (frg. 8 Diel) Т. находится рядом с Мойрой; у Пиндара она — дочь Зевса (Pind. Ol. XII) и тоже близка Тихэ Антиохийская. Римская мраморная копия бронзовой скульптуры Эвтихидеса. Рим, Ватиканские музеи.
986
ТИШПАК ней, верблюдов, быков, гор и рек. Бой вновь разгорается, и Т. побеждает. Воды освобождаются, и начинается дождь. (Ср. общеиндоевропейский мифологический сюжет освобождения мировых вод в результате поединка бога-громовержца с демоническим противником; видимо, общеиндоевропейский характер носит и связь лошади с водой; ср., например, коней Посейдона.) Существует гипотеза о влиянии на мифы о Т. египетской и месопотамской традиций (ср. египетское олицетворение Сириуса — Сопдет, божество чистой воды и наводнений; в Двуречье зодиакальный знак начала сезона дождей — человекскорпион с луком). Л. А. Лелеков.
Тихэ (богиня случая) с младенцем Плутосом (богатством). 2 в. Стамбульский археологический музей.
мойрам (Paus. VII 26, 8). Т. персонифицируется в драмах Еврипида и выступает важной движущей силой в эллинистической драме. А. Т.-Г.
ТИШПАК, бог неизвестного происхождения, вошедший в аккадский пантеон (возможно, это эламская форма Тешуба, хурритского бога бури). Бог-покровитель города Эшнунны, которого в старовавилонский период заменяет Ниназу. Аккадский эпитет «предводитель войск» недостаточен для того, чтобы считать его богом войны, хотя такой аспект типичен для бога бури. В аккадском мифе о чудовище Лаббу Т. — его победитель. В. А.
ТИШТРЙА [авест., восходит к индоевропейскому *tri-striios, «относящийся к созвездию из трёх светил» (имеется в виду пояс Ориона)], в иранской мифологии (в «Младшей Авесте») божество, олицетворение звезды Сириус, предводитель всех созвездий ночного неба. Образ Т. восходит к эпохе индоиранской общности: ср. ведийский Тишья. Теофорные имена, содержащие имя Т., известны с раннеахеменидского времени. Эпитет T. aurusa переводят либо как «белый», либо как «красный». Т. посвящен т. н. «Тир-яшт» («Яшт» VIII). Главная функция Т. — низведение на иссушенную летним зноем землю благодетельных вод (из иных индоевропейских традиций греческая, напротив, приписывает влиянию Сириуса наступление пагубной засухи, а римская — гибельное наводнение на озере Альбано, в чём обнаруживают соответствия как с греческим, так и с индоиранским божеством). Как и древнеиндийский Тишья, Т. почитался как стрелок, он способен принимать различные облики (юноша, златорогий бык, белый конь). Лук Т. (или его воплощения — им, видимо, был стрелок Эрехша, VIII 6, 37–38) являлся орудием судьбы. Т. поклонялся Ахурамазда (VIII 25). Т. поражает падающие звёзды — колдуний-паирика. Центральный эпизод «Тир-яшта» посвящен поединку Т. с демоном засухи Апаошей. Т. сражается в облике прекрасного белого коня с жёлтыми ушами и золотыми удилами, а Апаоша — безобразного чёрного коня с облезлыми ушами, спиной и хвостом. После трёх суток битвы Апаоша изгоняет Т. из озера Ворукаша. Тогда Т. обращается за помощью к Ахурамазде, который даёт ему силу десяти ко-
ТИШЬЯ (др.-инд. Tisya), в древнеиндийской мифологии название звезды Сириус и некоего персонажа, видимо, божественного стрелка. Дважды упоминается в «Ригведе». Название Т. связывается и с калиюгой (см. Юга). Ведийский Т. восходит к индоевропейскому *tri-striios, т. е. «относящийся к созвездию из трёх светил», и может быть сопоставлен с авестийским Тиштрйа. В. Т.
ТКАШИ-МАПА, в грузинской мифологии лесная царица, владычица диких животных. По народным представлениям, Т. — златовласая (иногда черноволосая) красавица, живущая в лесу. От неё зависит удача охотников. Т. вступает в тайную любовную связь с охотником; в случае разглашения тайны она насылает на своего избранника гибель (иногда превращает в камень), а на его семью – разорение. Любви Т. домогается Очокочи, от насилия которого она погибает (либо спасается при содействии охотника). Ряд исследователей сближает образ Т. с образами Дали и безымянной «лесной женщины», действующей в преданиях, быличках и ритуальных песнях, записанных в различных районах Грузии. А. В. Цанава.
ТЛАЛОК («заставляющий расти»), в мифологии ацтеков бог дождя и грома, повелитель всех съедобных растений; у майя – Чак, у тотонаков — Тахин, у миштеков — Цави, у сапотеков — Косихо-Питао. Его культ получил распространение со 2 в. до Тлалок. Рисунок из «Кодекса Ватиканус 3773». Чолутеки. 15 в. Рим, Ватиканская библиотека.
н. э., потеснив более древний культ Кецалькоатля. Т. изображался антропоморфным, но с глазами совы или кругами (в виде стилизованных змей) вокруг глаз (иногда такие круги помещались на его лбу), с клыками ягуара и змеиными завитками перед носом. На голове Т. — зубчатая корона, тело — чёрного цвета, в руках — змееподобный, усаженный зубами посох (молния) или стебель маиса, или кувшин с водой. По представлениям ацтеков, Т. — по природе благодетельное божество, но может вызвать наводнения, засухи, град, заморозки, удары молнией. Считалось, что он живёт на вершинах гор или во дворце над Мексиканским заливом, где образуются облака. В его жилище, на внутреннем дворе, в каждом из четырёх углов стоит по большому кувшину, в которых содержатся благотворящий дождь, засуха, болезни растений и разрушительные ливни (поэтому Т. иногда изображался в виде кувшина). Жрецы считали его единым божеством, но, по более ранним народным представлениям, существовало множество отдельных карликообразных Т. («мальчиков дождя»), владычествовавших над дождём, горными вершинами, градом и снегом; в их ведении были и реки, и озёра. С Т. были связаны лягушки и змеи. Т. насылал на людей ревматизм, подагру и водянку. Поэтому в Тлалокан (его владение на небе) попадали убитые молнией, утопленники, прокажённые и подагрики. В Тлалокане было изобилие воды, пищи и цветов. Первой женой Т. была Шочикецаль, а затем Чальчиутликуэ. Изображения Т. бесчисленны, так как он пользовался необычайно широким почитанием. Ацтеки совершали обряды в его честь на глубоких омутах озера Тескоко. На горе Тлалок близ Теночтитлана была воздвигнута большая статуя Т. из белой лавы с углублением в голове. В дождливое время года туда вкладывались семена всех съедобных растений. Р. В. Кинжалов.
ТЛАСОЛЬТЕОТЛЬ [«богиня — пожирательница грязи (экскрементов)»], в мифологии ацтеков богиня земли, плодородия, сексуальных грехов и покаяния (отсюда её имя: пожирая грязь, она очищает человечество от прегрешений); владычица ночи. Т. — одно из древнейших божеств Месоамерики, восходит к «богине с косами» (см. в ст. Индейцев Центральной Америки мифология); ацтеки, вероятно, заимствовали её культ у хуастеков. Т. известна также под другими именами: Тоси («наша бабушка»), Тлалли-ипало («сердце земли»), Ишкуина, Тетеоиннан («мать богов»), Чикунави-акатль («девять тростник») и др. Т. изображалась то нагой, то в одежде; отличительные признаки — носовая вставка в виде полулуния, головной убор из перьев перепёлки с куском ваты и двумя веретенами, окраска лица жёлтая; символ Т. — метла или человек, поглощающий экскременты. На празднике в честь Т. приносили в жертву девушку, из её кожи изготовляли куртку, которую надевал жрец, олицетворявший богиню. Затем следовало символическое её воссоединение с богом войны и солнца Уицилопочтли и рождение бога молодого маиса. В годы засухи Т. (в ипостаси Ишкуины) при-
ТОДОТЕ
987
га огня Шиутекутли, позже жреческая школа Тескоко стала олицетворять его с верховным творческим духом и воздвигла ему специальный храм, но без изображения Т.-Н. Р. К.
Тласольтеотль. Рисунок из «Кодекса Борбоникус». Ацтеки. 16 в. Париж, Библиотека Бурбонского дворца.
носили в жертву мужчину. Привязав его к столбу, в него метали дротики (капающая кровь символизировала дождь). Т. считалась покровительницей грешников. Р. К.
ТЛЕПОЛЕМ (Τληπ λεμο ), в греческой мифологии сын Геракла от Астиохи, дочери царя феспротов. После смерти Геракла Т. жил в Аргосе, но вынужден был бежать оттуда из-за непредумышленного убийства своего двоюродного деда Ликимния. Поселившись на острове Родос, Т. основал там города Линд, Иалис и Камир. Т. находился среди претендентов на руку Елены и поэтому должен был принять участие в Троянской войне, где и пал от руки Сарпедона (Apollod. II 7, 6; 8, 2; Apollod. epit. III 13). В. Я.
ТЛЕПШ, в адыгской мифологии бог кузнечного ремесла, культурный герой; отец Дзахуша и жены Сосруко. В пантеоне богов следует за Тхагаледжем. По-видимому, первоначально был богом огня. Согласно нартским сказаниям, от Т. нарты получили изготовленные из железа орудия труда (серп, коса, молот, клещи), боевое снаряжение и доспехи (меч, сабля, стрелы, кольчуга). Т. чинил нартам покалеченные в схватках стальные бёдра и черепа; себе он приделал железные ноги вместо отсечённых мечом его же изготовления. Наковальня Т. была вбита в седьмое дно земли; пошатнувший её нарт считался возмужавшим. Её смог вырвать лишь Сосруко, которого Т. закалил в своей кузнице. Т. ковал в закрытой кузнице. Когда люди ухитрились заглянуть в его рукав, Т. оставил своё ремесло. По некоторым вариантам, Т. умер от ран, полученных им при отсечении его ног мечом. М. М.
ТЛОКЕ-НАУАКЕ («тот, кто содержит всё в себе»), Ипальнемоуани («тот, кем мы все живём»), в мифологии ацтеков верховное божество. Первоначально Т.-Н. — один из эпитетов бога-творца Тонакатекутли и бо-
ТОВИТ (греч. Τωβ τ, евр. tobi) и Товия (Τωβια , tobiyya, «благость бога»), персонажи ветхозаветного предания, изложенного в «Книге Товита» (написана, вероятно, в нач. 2 в. до н. э. на арамейском или древнееврейском языке). Книга вошла в библейский канон лишь восточных христианских церквей, поэтому основным её текстом является греческий. Действие происходит в 8 в. до н. э. Благочестивый Т., остававшийся верным богу даже тогда, когда всё колено Неффалимово, к которому он принадлежал, стало приносить жертвы языческим богам, был отведён в плен в Ниневию ассирийским царём Салманасаром. Живя среди язычников, он сохраняет благочестие, раздавая милостыню и погребая тела других пленников, казнённых по приказу царя. После одного такого погребения он слепнет. Впав в большую нужду, Т. обращается к богу с молитвой. Одновременно в мидийском городе Экбатане подобную же молитву возносит его племянница Сарра, любимая злым духом Асмодеем, который умерщвлял одного за другим семь её женихов, прежде чем они входили к ней на брачное ложе. Бог посылает ангела Рафаила помочь им обоим. Тем временем Т., просивший скорой смерти у бога, вспоминает о серебре, которое он когда-то оставил в Мидии, и снаряжает за ним своего сына Товию, наняв ему в провожатые некоего Азарию, который на самом деле есть не кто иной, как архангел Рафаил. Они трогаются в путь в сопровождении собаки Товии. По дороге Товия по совету ангела вылавливает в Тигре рыбу, пытавшуюся его проглотить, и сберегает её печень и желчь. Дорогой Рафаил побуждает Товию жениться на Сарре и указывает ему способ изгнания Асмодея с помощью курения, сделанного из сердца и печени рыбы. От запаха курения демон бежит в Египет, где Рафаил, настигнув, связывает его. С молодой женой, чудесным помощником, собакой и серебром возвращается Товия к родителям. Он прикладывает к глазам Т. (снова по наущению ангела) рыбью желчь, и тот прозревает. Отец и сын хотят щедро наградить провожатого, дав ему половину состояния, но тот открывается им, сказав, что был послан богом помочь Т. и его невестке в награду за благочестие Т. Наряду со значительным слоем чисто иудаистической мифологической образности, история Т. использует распространённые фольклорные сюжеты. Мотив погребения Т. трупов имеет параллели со сказочным сюжетом «благодарного мертвеца» (непогребённый покойник в благодарность за то, что его хоронят, помогает герою удачно жениться, избежав опасности со стороны ревнивого чудовища, убивавшего всех предыдущих женихов). В «Книге Т.» герой, однако, расщеплён на отца и сына (объединённых вариантами общего имени), а вместо непогребённого покойника мы встречаем ангела (возможно, под влиянием иранской мифологии, а также египетских источников). Заметны
Товия и архангел. Картина А. Поллайоло. 2-я половина 15 в. Турин, галерея Сабауда.
также следы мотива поисков живой воды с целью возвратить зрение отцу. Собака, сопровождавшая в странствиях Товию (у евреев — нечистое животное), сравнивалась с собакой Одиссея. Несомненно иранское происхождение демона Асмодея. История Т., с её причудливым смешением атмосферы патриархального благочестия с элементами авантюрного романа и волшебной сказки, пронизанная многочисленными фольклорными мотивами и отголосками восточных мифов, прочно вошла в европейскую культуру. В живописи её мотивы использовали Боттичелли, Тициан, Рафаэль и в особенности голландские художники. ТОДОТЕ, в самодийской мифологии (у энцев) главное злое божество. Представления о Т., очевидно, возникли ещё в эпоху прасамодийской общности (на что указывает близость основных его функций и свойств с ненецким Нга, селькупским КыТовия и архангел. Картина А. Верроккио. 1470-80. Лондон, Национальная галерея.
988
ТОЁТАМА-ХИМЭ
зы, нганасанским Фаннида). Т. живёт под землёй и питается людьми, охотясь на них при помощи подвластных ему злых духов амукэ (амули), как люди охотятся на животных. Людей в пищу Т. определяет верховный бог Нга и ведущая книгу судеб старуха-покровительница Дя-меню’о (по некоторым данным, его отец и мать). Т. вдувает в рот намеченной жертве своё дыхание, и человек заболевает и умирает. Е. Х.
ТОЁТАМА-ХИМЭ (др.-япон. «дева обильных жемчужин» или «дева обильного божественного духа»), в японской мифологии богиня, дочь морского бога Ватацумино ками. В мифе о братьях рыбаке и охотнике Хоори и Ходэри — жена Хоори. Готовясь к родам, Т.-х. выходит из моря, с тем чтобы остаться на земле вместе с мужем и ребёнком. Хоори нарушает запрет смотреть на жену во время родов и видит, что его сына Угаяфукиаэдзу-но-микото на свет производит морское чудовище (по одним источникам, крокодил, по другим — кашалот). Т.-х. вынуждена покинуть землю и вечно жить в глубине моря. В мифе о Т.-х. нашло отражение экзогамное табуирование браков между мужчиной и женщиной, имеющих общий тотем, в данном мифе — крокодила или кашалота. Е. С.-Г.
ТОККЭБИ, Токкаккви («одноногий бес»), Ходжу («хозяин пустоты»), Ымхоги («дух тьмы и пустоты»), Маннян, в корейской мифологии нечистая сила из разряда квисин. Согласно одному из описаний на голове Т. рог, борода его красноватого цвета, тело зелёное, но бесплотное. По представлениям средневековых корейцев, обладал свойствами силы тьмы (см. Инь и ян). Народная мифология и фольклор содержат большое число разновидностей Т. Считалось, в Т. превращаются предметы домашнего обихода и вещи, бывшие в долгом употреблении (веник, кочерга, сито, осколки гончарных изделий, тряпьё). С людьми Т. поддерживает дружеские отношения, хотя и любит проделывать шутки над ними. Особенно он привязан к тем, кто носит фамилию Ким. Поэтому его нередко величают «Учитель Ким». С помощью волшебных сил он мог превратить болото в равнину, перейти через бескрайнее море, проникнуть в запертое помещение, влезть в закрытый горшок и т. д. Л. К.
ТОЛ-ABA (тол, «огонь», ава, «женщина, мать»), в мордовской мифологии хозяйка огня. Т.-а. — виновница пожаров, особенно опасная в союзе с хозяйкой ветров Варма-авой. К Т.-а. обращались с мольбами об излечении от ожогов, бросали в огонь приношения. В марийской мифологии Т.а. соответствовала Тул-ава. ТОЛЛАН («место тростников»), в мифологии индейцев Центральной Америки главный город тольтеков — столица, которой правил добрый бог Кецалькоатль. Т. представляли местом изобилия и красоты, где растут самые огромные початки маиса, цветной хлопок и другие диковинные растения, стоят дворцы из бирюзы, нефрита и перьев кецаля. Согласно мифу, однажды в Т. явился соперник Кецалькоатля — Тескатлипока. Он убедил Кецалькоатля отведать октли (опьяняющий на-
питок из сока агавы). Пьяный Кецалькоатль совершил грех со своей сестрой. Протрезвившись, он понял, что потерял свою чистоту, и удалился в добровольное изгнание. Тескатлипока же наслал на Т. многочисленные бедствия. По другому варианту мифа, последний правитель Т. Уэмак играл как-то в мяч с богом Тлалоком. После проигрыша Тлалок предложил Уэмаку зёрна маиса, но тот потребовал драгоценностей: нефрита и перьев птицы кецаль. Тлалок дал их, но предупредил Уэмака, что листья маиса — самые драгоценные перья, а початки ценнее нефрита. В результате кладовые Т. были наполнены драгоценностями, но маис перестал расти и Т. охватил страшный голод. Миф о Т. как о своеобразном рае сложился очень давно, очевидно, ещё во времена ольмеков (см. в ст. Индейцев Центральной Америки мифология). Впоследствии это название переносилось многими народами на свои столицы или древние, или уже прекратившие существование города. Можно предполагать, что в разное время Т. называли Теотиуакан, Шочикалько, Тулу, Чолулу, Чичен-Ицу и другие города-государства. «Летопись какчикелей» (майяский источник 16 в.) говорит, что было несколько Т. Р. В. Кинжалов.
ТОЛЬТЕКОВ МИФОЛОГИЯ, см. в ст. Индейцев Центральной Америки мифология. ТОМЭМ (кет., «мать жара»), в кетской мифологии женское божество, воплощающее положительное начало. Т. находится на небе под солнцем или где-то на юге, в верховьях Енисея, откуда приходит весна. Часто Т. даже отождествляется с солнцем, о ней говорят, что Т. «горит как огонь». С Т. связан приход весны и возвещающий о ней прилёт птиц, особенно лебедей, которых она пожирает. Мотив «дыры Еся» (отверстие между небом и землёй), через которое весной прилетают птицы, связывает Т. с Есем, мотив птиц и движения вдоль Енисея объединяет Т. с Дохом. В целом Т. в кетской мифологии — изолированный персонаж, типологических параллелей в соседних ареалах практически нет, что даёт основания думать о позднем включении её в кетскую мифологическую систему. В. И., В. Т.
ТОНАКАТЕКУТЛИ («владыка нашего существования»), Ометекутли, Ситлалатонак, в мифологии индейцев Центральной Америки верховный бог. Т. вместе со своей женой Тонакасиуатль считались творцами мира, первой божественной и человеческой парой, родителями Кецалькоатля, владыками Омейокана — самого верхнего (тринадцатого) неба. Т. и его жена не имели специального культа. Р. К.
ТОНАТИУ («солнце»), Куаутемок («нисходящий орёл»), Пильцинтекутли («юный владыка»), Тотек («наш вождь»), Шипилли («бирюзовый царевич»), в мифологии ацтеков бог солнца. Изображался в виде юноши с лицом красного цвета и пламенными волосами, чаще всего в сидячей позе, с солнечным диском или полудиском за спиной. Для поддержания сил и сохранения молодости Т. должен каждый день
Тонатиу. Рисунок из «Кодекса Борджа». Чолутеки. 15 в. Рим, Ватиканская библиотека.
получать кровь жертв, иначе во время путешествия ночью по подземному миру он может умереть, поэтому каждый день его путь до зенита сопровождается душами принесённых в жертву воинов, павших в битве. По представлениям ацтеков, вселенная пережила несколько эр, во время которых солнцем были различные боги. В текущей, пятой эре им стал Т. под календарным именем Hay и Олин («четыре движения»). О происхождении солнца у ацтеков имелось много мифов, наиболее распространённым был следующий. После сотворения мира (или в начале пятой эры) собрались боги, чтобы решить, кто из них станет богом солнца. Для этого они развели костёр, куда должен был броситься избранный, но все боялись страшного жара. Наконец, Нанауатль («усыпанный бубонами»), страдая от страшной болезни, кинулся в пламя, где начал «потрескивать, как жарящееся на угольях мясо». За ним последовал Теккистекатль («находящийся в морской раковине»), трижды пытавшийся до Нанауатля прыгнуть в костёр, но отступавший от невыносимого жара. Нанауатль стал солнцем, Теккистекатль — луной — богом Мецтли. Первое время луна светила так же ярко, как солнце, пока один из раздражённых этим богов не бросил в неё кроликом. С тех пор Мецтли изображается в виде диска чёрного цвета или сосуда с водой, на котором находится кролик. Т. — покровитель союза «воинов-орлов», его символ — орёл. Культ Т. был одним из самых важных в ацтекском обществе. Р. В. Кинжалов.
ТОНМЁН, в корейской мифологии основатель государства Пуё. Согласно трактату китайского философа Ван Чу на («Лунь хэн», «Критические рассуждения», 1 в.), служанка правителя царства Тханни (в других источниках: Сэнни, Сори, Кори) забеременела, когда тот был в отъезде. Правитель хотел её убить, но служанка поведала ему, что зачала она оттого, что к ней спустился с небес воздух (облачко) величиной с куриное яйцо. Она родила сына, которого правитель приказал бросить в свинарник. Свиньи обогревали его своим дыханием, и он не умер. Тогда кинули его в конюшню, но лошади дышали на него и он не погиб. Боясь того, не является
ТОР ли ребёнок сыном неба, правитель велел матери взять его и вырастить из него раба. Он дал мальчику имя Т. Когда Т. вырос, правитель послал его пасти коров и лошадей. Т. хорошо стрелял из лука, но правитель опасался, как бы тот не отнял у него царство, и хотел убить его. Т. бежал на юг и подошёл к реке Омхосу (Сиомсу, Омдэсу). Он ударил луком по воде — всплыли рыбы и черепахи, образовали собою мост, по которому Т. переправился. Т. пришёл в Пуё, основал столицу и стал править там. Миф о Т., претерпев со временем значительную эволюцию, положил начало единому циклу мифов об основателях древнекорейских государств с тремя генеалогическими ответвлениями — Пуё, Когурё и Пэкче. В корейских исторических и литературных сочинениях 12–13 вв. («Самгук саги», «Самгук юса» и др.) происходит контаминация мифа о Т. с мифом о Чумоне. Т. и Чумон сливаются в один персонаж, который был канонизирован как «основатель Когурё», правивший в 37–19 до н. э. Мифы о Т. и Чумоне, возникшие на общей фольклорной основе, отражают разные этапы этнической истории родственных народов Пуё и Когурё. Имя Т., которое обычно этимологизируют как «[несущий] свет с востока», было превращено в посмертное храмовое имя Чумона. Культ Т. сохранялся и в средние века. Л. Р. Концевич.
ТОПАЛЛАНРОВЕ («творец»), в доисламской мифологии бугийцев острова Сулавеси (Западная Индонезия) бог-демиург, правитель верхнего мира, т. е. неба. Вместе с Гурурисэллэнгом создал землю в сре-
динном мире, послав туда своего сына Батара Гуру [см. Батара Гуру (2)]. У него девять детей, властвующих над разными частями неба. Ю. С.
ТОР (др.-исл. Боrr), Донар (нем. Donar, возможно от древнегерм. Punra, букв. «громовник», ср. современное нем. Donner, «гром»), в германоскандинавской мифологии бог грома, бури и плодородия, божественный богатырь, защищающий богов и людей от великанов и страшных чудовищ. Тацит (1 в. н. э.) описывает Донара под римским именем Геркулеса. В области распространения германских языков Донару был посвящен тот же день недели, что в Риме Юпитеру (т. е. четверг; нем. Donnerstag). Однако, если римский Юпитер объединял все основные функции бога неба, то в германской мифологии (так же как в индо-иранской, кельтской и др.) эти функции оказались разделёнными (рядом с Донаром — Т. был Тиу — Тюр, впоследствии сильно потеснённый Одином). Донара — Т. справедливо сравнивают, с одной стороны, с индоевропейскими богами Индрой, Таранисом, Перкунасом (Перун), а с другой — с финноугорскими богами грома и неба (Укко, Таара и т. д.); финно-угорские параллели позволяют предположить, что Т. первоначально мыслился и как бог неба. А. Ольрик считает, что «громовой старик» в верованиях скандинавских саамов, которому приносят в жертву миниатюрные молоты, непосредственно отражает скандинавский культ Т. эпохи бронзы. О более широком диапазоне функций Т. в прошлом как будто свидетельствуют и наскальные изображения в Южной Скандинавии бога с топором (иногда – с молотом) и колесом (солярный знак), рядом – предполагаемое изображение козла. У западных германцев имеют-
Битва Тора с великанами. Картина М. Винге. 1872. Стокгольм, Национальный музей.
Памятный камень из Альтуны (Швеция). 11 в. Фрагмент с изображением «рыбной ловли» Тора.
989
Тор с молотом. Бронзовая статуэтка, найденная в Исландии. Ок. 1000.
ся следы культа Донара: кроме названия дня недели, упоминание Thunaer рядом с Wodan (Воданом) в саксонской заклинательной формуле, Wigiponar рядом с Wodan в надписи, происходящей из земли франков, топонимика у франков и в Англии, где имя громовника большей частью связано с обозначением поля, что указывает на функцию плодородия. Весьма обильна топонимика Т., следы культовых мест, отражение его имени в личных именах и т. п. в Скандинавии, особенно в Норвегии. Имеются явные следы связи Т. с культом дуба, указывающие на первоначальную связь громовника с мировым древом (существуют балто-славянские параллели). По-видимому, от мирового древа его постепенно оттеснил Один. В скандинавской мифологии Т. (выступающий также под прозвищем Веор, Вингнир, Хлориди) — бог из рода асов, второй по значению (после Одина), сын Одина и Ерд (либо Хлодюн, либо Фьёргюн). Ерд — буквально «земля», а Фьёргюн этимологически тождественно Перкунасу — Перуну и указывает на генетическую связь Т. с балто-славянским громовником. Т. — муж Сив, богини с золотыми волосами (что подчёркивает отношение Т. к плодородию), матери бога Улля. У Т. — дочь Труд и сыновья Магни и Моди, причём Магни рождён великаншей Ярнсаксой. По-видимому, имена сыновей (Магни – букв. «сильный», Моди – букв.
990
ТОРИ-НО ИВАКУСУБУНЭ
«смелый») персонифицируют «силу» Т. Небесное жилище Т. – Трудхейм. Т. рисуется рыжебородым богатырём, вооружённым боевым молотом Мьёлльниром. Т. ездит в повозке, запряжённой козлами. Молот — исконное оружие громовника (др.исл. Mjollnir имеет тот же корень, что и русское слово «молния») — первоначально мыслился каменным, но в «Младшей Эдде» в истории изготовления кузнецами — цвергами (карликами) сокровищ асов, речь идёт уже о железном молоте. В мифах — это главным образом боевой топор (возвращающийся к владельцу, как бумеранг), которым Т. побивает ётунов (великанов). Молот — специфическое оружие Т., как копьё Одина, мечь Тюра. Великаны стремятся похитить молот (или добиться того, чтобы Т. прибыл в их страну без молота и пояса силы). В основе — мотив похищения громового инструмента демонами, известный также финскому и эстонскому фольклору. Имена козлов Тора — Тангниостр (Tanngniostr) и Тангриснир (Tanngrisnir) указывают на скрежетание зубов и явно восходят к самому феномену грозы, но козёл одновременно имеет отношение и к плодородию. В «Младшей Эдде» козлы выступают не только в роли «коней» Т., но и служат источником неисчерпаемой пищи (ср. аналогичную ситуацию с вепрем, которым питаются в вальхалле павшие воины — эйнхерии). Т., останавливаясь на ночлег, убивает и жарит на ужин козлов (оставляя нетронутыми только кости), а затем возвращает их к жизни. Когда Тьяльви и его сестра Рёсква, у которых Т. остановился на ночлег, лакомились мясом, Тьяльви нарушил запрет и стал грызть кости, из-за чего один из козлов слегка охромел; в виде выкупа Тьяльви с сестрой вынуждены были стать слугами Т. Тьяльви часто фигурирует в качестве спутника Т., иногда вместо Тьяльви в этой роли выступает Локи, а один раз даже Тюр. В скандинавской мифологии Т. — прежде всего культурный герой или богатырь, защищающий Мидгард (мир людей) и Асгард (небесное селение богов) от великанов (ётунов); он противник мирового змея Ёрмунганда. Т. выполняет, таким образом, и воинскую функцию в защите «своих» от «чужих», людей от великанов и чудовищ, как бы моделируя при этом вооружённый народ, в отличие от Одина – покровителя воинской дружины. Излюбленная тема т. н. щитовых драп (стихотворений, в которых описываются картины, воспроизведённые на дорогом щите, подаренном конунгом скальду) скальдов — описание т. н. «рыбной ловли» Т., т. е. его борьба с мировым змеем; «рыбная ловля» Т. упоминается и в эддической поэзии и прозе. Согласно «Прорицанию вёльвы» («Старшая Эдда»), в последней битве перед концом мира (Рагнарёк) Т. сражается с Ёрмунгандом, убивает его и после этого, успев сделать девять шагов, сам умирает от его ядовитых укусов. Борьба громовника со змеем, драконом – классический сюжет в индоевропейской мифологии. Возможно, что драконоборство Т. — прообраз драконоборства германских эпических героев — Беовульфа, Сигмунда и Сигурда. Большинство сюжетов, связанных с Т., повествует о походах Т. на восток в страну
великанов — Ётунхейм, или Утгард. После похищения великаном Трюмом молота Т. — Мьёлльнира Т. отправляется в страну великанов к Трюму в одежде богини Фрейи – якобы невесты, предназначенной Трюму (использование свадебного обычая «мнимых» невест), и в сопровождении Локи, одетого служанкой. На пиру «невеста» (т. е. Т.) проявляет богатырский аппетит, сильно смутив этим жениха, а затем, получив молот (который приносят для освящения свадебного обряда), избивает великанов («Песнь о Трюме», «Старшая Эдда»). В «Песни о Хюмире» («Старшая Эдда») повествуется о добывании Т. (и сопровождавшим его Тюром) у великана Хюмира котла для варки пива, необходимого на пиру богов у морского великана Эгира. Выполняя трудные задания Хюмира, Т. побеждает быка и делает из его головы наживку для рыбной ловли, а вместо рыбы чуть не вытаскивает со дна моря мирового змея, разбивает кубок (возможно, семантический дублет котла) о лоб великана. Ж. Дюмезиль видит в основе этих сюжетов (которые он сопоставляет с историей добывания Одином мёда поэзии) миф о напитке бессмертия, аналогичном индийкой амрите; Ф. Р. Шрёдер, также исходя из индийских аналогий, считает, что Хюмир первоначально был не великаном, а старым небесным богом (поэтому Тюр назван его сыном) и что первоначально здесь была связная серия мотивов: рождение божественного сына, угрожающего власти небесного бога, похищение напитка, дающего неуязвимость, борьба со змеем, убиение и низвержение старого небесного бога. В «Младшей Эдде» рассказывается о походе Т. к великану Гейррёду (упоминаемому также скальдом Эйлифом Гудрунарсоном и Саксоном Грамматиком). Поймав Локи (в соколином оперении), великан требует, чтобы тот привёл Т. без молота и пояса силы. Т., однако, побеждает Гейррёда с помощью чудесного посоха и железных перчаток, данных ему (вместе с поясом силы) великаншей Грид — матерью бога Видара. Т., благодаря поясу силы и посоху, счастливо перебирается через реку Вимур, ухватившись в последний момент за рябиновый куст. С помощью волшебного посоха Т. удерживается на чудесной скамье и давит при этом скамьей дочерей Гейррёда. Железными рукавицами Т. ловит брошенный в него раскалённый брусок железа и убивает Гейррёда. В «Младшей Эдде» рассказывается о борьбе Т. с великаном Хрунгниром. Хрунгнир, опередив в конном состязании Одина, стал похваляться перед асами в Асгарде, что убьёт богов и уведёт богинь Фрейю и Сив. Тогда боги кличут Т., и тот вместе с Тьяльви отправляется к Хрунгниру в Ётунхейм. В поединке с Хрунгниром Т. побеждает, раскроив ему череп своим молотом, а Тьяльви сваливает глиняного великана Меккуркальви, слепленного для борьбы с Т. (ср. образ Улликумме в хетто-хурритской мифологии). Однако сам Т. оказался раненным в голову жёрновом (точилом, кремнем), а нога убитого Хрунгнира придавила ему горло (аналогичный мотив в грузинском мифе об Амирани). Ногу Хрунгнира удаётся скинуть сыну Т. — Магни, богатырю «в возрасте трёх ночей», а осколок кремня почти вы-
нула из головы Т. волшебница Гроа, но не до конца, так как от радости перестала заклинать, узнав от Т., что скоро вернётся её муж Аурвандиль (Т. вынес его из земли великанов на своих плечах; отмороженный палец Аурвандиля он забросил на небо, превратив в звезду); осколки точила так и остались в голове Т. В этом сюжете Ж. Дюмезиль усматривает следы ритуального действа (с глиняным великаном), рану в лоб он считает признаком инициации. Во время похода Т. в сопровождении Тьяльви и Локи к великанам в Утгард Т., замороченный владыкой Утгарда УтгардЛоки (назвавшимся при встрече с Т. Скрюмиром), как бы попадает всё время впросак: он ночует в перчатке Скрюмира, не может развязать его суму (популярный мотив встречи богатыря с великаном, ср. Илью и Святогора в русской былине). Т. и его спутники как бы не выдерживают испытаний: Т. не может ни выпить рог, наполненный влагой, ни побороть Элли, ни высоко поднять с земли кошку; Хуги обгоняет Тьяльви, а Логи ест быстрее, чем Локи. Но в конце концов выясняется, что Хуги — это мысль, Логи — огонь, Элли — старость, кошка — мировой змей, вода в роге — целый океан («Младшая Эдда»). В этом и других сюжетах Т. представлен в виде простодушного и благородного силача-богатыря; его простодушие отчасти компенсируется сообразительностью его спутников, особенно Локи. В этом же плане Т. резко противопоставлен Одину в «Песне о Харбарде» («Старшая Эдда»). Не узнанный Тором Один, принявший вид перевозчика, отказывается перевезти через пролив вернувшегося из Ётунхейма могучего Т. и всячески над ним потешается. Эта шуточная песнь в жанре перебранки способствовала возникновению ошибочной теории о резкой социальной противоположности «аристократической» религии Одина и «крестьянской» религии Т. В «Речах Альвиса» («Старшая Эдда») хитрость и коварство проявляет сам Т.: он «проверяет» мифологические познания карлика Альвиса (букв. «всезнайка»), сватающегося к дочери Т., пока не наступает рассвет, когда карлик должен окаменеть. E. M. Мелетинский.
ТОРИ-НО ИВАКУСУБУНЭ, Тори-но ивакусубунэ-но ками [др.-япон. «тори», «птица», «тори-но», «птичий», в переносном значении — «лёгкий на ногу», «быстрый»; ива, «скала», «кусу», «камфарное дерево, лавр», «бунэ (фунэ)», «лодка», в целом — «бог прочных, как скалы, быстрых, как птица, лодок из кусу»], Амэ-но Торифунэ («небесная птица-лодка»), в японской мифологии божество, рождённое четой Идзанаки и Идзанами во время создания ими страны. В мифе о нисхождении на землю бога Такэмикадзути Т.-н. и. помогает Такэмикадзути одержать победу над сыновьями. О-кунинуси («Кодзики», св. 1). Т.-н. и. встречается только в «Кодзики», но упоминания о лодках из дерева кусу и «небесных птицах-лодках» можно найти и в других источниках. В одном из вариантов «Нихонги» бог Онамути (так здесь именуется О-кунинуси), отправляясь на прогулку в море, усаживался в «небесную птицу-лодку». Японские исследователи связывают эти упоминания с верой в то, что на лодках из кусу в форме птиц
ТОТ
991
обтёсывает их, создавая гладкие плиты, на которых ногтями же гравирует рисунок (изображения орлов и др.). Разъярившись, он отламывает огромные скалы и швыряет их в корабли недругов. Образ Т. А. нашёл отражение в поэме Г. Агаяна «Торк-Ангех» (1888). С. Б. Арутюнян.
Тот. Рельеф в храме Аменхотепа III в Луксоре. 1855–1808 до н. э.
души умерших следовали к солнцу (подобно тому как сами птицы уносили души умерших в загробный мир). О существовании таких представлений в древней Японии свидетельствует фреска на внутренней стене могильника в городе Есии (префектура Фукуока) с изображением лодки, на носу которой стоит большая птица. Сходные верования распространены у многих народов и племён Юго-Восточной Азии и Океании. Е. М. Пинус.
ТОРК АНГЕХ, Турк Ангех, Турк Ангехеа, Торг Ангех, в армянской мифологии бог, правнук Хайка. Культ Т. А. сложился, вероятно, в результате слияния представлений о богах Ангехе и Тарку. Древнеармянскому богу Ангеху поклонялись в землях бассейна озера Ван. В армянском переводе Библии именем Ангех заменено упоминаемое имя шумеро-аккадского бога Нергал. Ангех (арм., «гриф»), видимо, связывался с тотемическими представлениями армян. Район распространения культа этого божества называли Ангех-тун («дом Ангеха»). Вероятно, на той же территории почитался Тарку, или Тургу (скорее всего, митаннийско-хеттского происхождения), бог плодородия и растительности. В дальнейшем появилась новая форма имени — Турк, или Торк (согласно народной этимологии, турк, «дар»). Вследствие общности района поклонения обоим богам Турк стал отождествляться с Ангехом или рассматриваться как его потомок; утвердилось его наименование Турк Ангехеа («дар Ангеха»). Позднее эпитет Ангехеа был переосмыслен как «безобразный» (от тгех, «некрасивый»), и Т. А. стали связывать не с Ангехом, а с великаном Хайком. Согласно мифам, Т. А. — исполин безобразной наружности: с грубыми чертами лица, со сплюснутым носом, ввалившимися глазами, диким взглядом, неуклюжий. Т. А. — каменотёс-ваятель; руками откалывает гранитные скалы, ногтями
TOT, Джехути (dhwtj), в египетской мифологии бог мудрости, счёта и письма. Женой Т. считалась богиня истины и порядка Маат. Происхождение Т. относится к древнейшему периоду, отсюда эпитеты Т. – «владыка бедуинов», «владыка чужеземных стран». Центром культа был город Шмун (Хемену, букв. «восемь»; греч. Гермополь) 15-го Заячьего нома. Культ зайца был вытеснен культом Т., а из почитавшихся священных животных (восьми богов-лягушек, змеи и павиана) только павиан сохранился как священное животное Т. и его функции ведущего в праздниках фараона были перенесены на Т. Т. посвящены пять добавочных дней вне 12-ти месяцев года. Жрецами Т. были гермопольские номархи. В кон. 2-го тыс. до н. э. они носили титул сыновей Т. и ставили после имени царскую формулу: «анх, уджа, сенеб» («да будет он жив, здоров и благополучен»). Священным животным Т. был ибис (Т. обычно изображали в виде человека с головой ибиса, палетка писца была его атрибутом). Как божество астральное Т. отождествлялся с луной, он считался сердцем бога Ра и изображался позади Ра-солнца. В позднем Египте Т. называли «серебряный Атон» («серебряный диск»). Т. приписывалось создание всей интеллектуальной жизни Египта. Как бог луны он вёл счёт дням, месяцам, году. Он разделил время на месяцы и годы, его называли «владыка времени». Он записывал дни рождения и смерти людей и вёл летописи. Т. создал письменность и научил людей счёту и письму. Писцы считали его своим покровителем и перед началом работы совершали ему возлияния. Под покровительством Т. находились все архивы и знаменитая библиотека Гермополя. Т. «управлял всеми языками» и сам считался языком бога Птаха. В эллинистический пери-
Тот и Ра-Гор-эм-ахет. Рисунок из «Книги мёртвых» принцессы Неситанебташру. Ок. 970 до н. э. Лондон, Британский музей.
од Т. приписывалось создание священных книг, а также «Книги дыхания» (она создана в позднем Египте, вместе с «Книгой мёртвых» её клали в гробницу как имеющую магическую силу). В культе мёртвых и в погребальном ритуале Т. принадлежала ведущая роль. Как везир богов и писец эннеады богов Т. присутствовал на суде Осириса. В «Книге мёртвых» Т. изображался около весов записывающим результат взвешивания сердца. Поскольку Т. участвовал в оправдании Осириса и давал приказ о его бальзамировании, он принимает участие в погребальном ритуале всякого египтянина. Т. выступает защитником Осириса, прекращает борьбу Сета с Гором. Т. охраняет каждого покойного и ведёт его в царство мёртвых. На этом основании Т. отождествлялся с богом Гермесом, который считался Психопомпом («ведущим души»). В религиозномистической литературе древних греков Т. выступал под именем Трисмегиста («трижды очень великого»). Отождествлялся с римским богом Меркурием. Р. И. Рубинштейн.
Слева – Тот. Рельеф на задней стороне трона сидящей статуи Рамзеса II. Храм в Луксоре. Справа – Тот и Сети I в образе Осириса. Рельеф в храме Сети I в Абидосе. Ок. 1300 до н. э.
992
ТОТЕМИЧЕСКИЕ МИФЫ
Анубис и Тот на суде Осириса взвешивают сердце умершего. Роспись деревянного ящика для статуэток ушебти. 2 тыс. до н. э. Париж, Лувр.
ТОТЕМИЧЕСКИЕ МИФЫ. В основе Т. м. лежат представления о фантастическом сверхъестественном родстве между определённой группой людей (родом или др.) и т. н. тотемами (на языке северо-американских индейцев племени оджибве, букв. — «его род») — видами животных и растений (реже — явлениями природы или неодушевлёнными предметами). Т. м. составляют непременную часть комплекса тотемических верований и обрядов родоплеменного общества. В наиболее типичном виде и в большом количестве они известны у австралийцев (см. Австралийская мифология). Т. м. представляют собой сказания о фантастических тотемических предках, потомками которых считают себя туземцы. В Т. м. рассказывается обычно о странствиях этих предков (они изображаются чаще всего как зооантропоморфные существа, из содержания мифа не всегда ясно, о людях или о животных идёт речь). Рассказ обычно заканчивается тем, что эти существа либо уходят под землю, оставляя на этом месте какой-либо камень, скалу, либо превращаются в эти предметы. Действие мифа привязано к определённым местностям, полным мифологических ассоциаций — встречающиеся на пути странствия героев повествования скалы, ущелья, водоёмы являются для австралийца священными тотемическими центрами, местами, где совершаются тайные религиозные обряды либо где хранятся священные тотемические эмблемы — чуринги. Т. м. служат как бы разъяснением священных тотемических обрядов (исполнители воспроизводят в лицах рассказываемые в мифе события); эти мифы не должны знать непосвященные, они составляют как бы священное духовное сокровище племени, рода. Т. м. — зародышевая форма т. н. культовых мифов. По содержанию Т. м. очень просты, лишены драматизма, фантастический элемент состоит в них главным образом в том, что основные персонажи наделены в них чертами и животных, и человека. Вот один из типичных примеров — миф о тотемических предках — человеко-
воронах (нгапа) у аранда. В местности Ивопатака некогда жило множество нгапа — человеко-воронов, которые питались съедобными корнями манна латьиа. Однажды западный ветер донёс до них много орлиного пуха, и они были очень удивлены, так как обычно употребляли для украшения тела не белый, а красный птичий пух. Вождь сказал своим сородичам: «оставайтесь тут, а я пойду посмотрю, откуда этот птичий пух». Он принял вид ворона и полетел на запад, достигши местности Арильярилья. Отсюда он пошёл дальше пешком (видимо, приняв опять человеческий облик) и встретил двух молодых женщин, которые копали корни манна латьиа. Так как они дали ему очень мало этих корней, он пошёл дальше, в местность Мулати. Там было много мужчин-латьиа, которые пригласили его остаться с ними. Бывший там также человек инкайя (зверек-бандикут) дал ему большое корыто корней. На следующий день люди Мулати ушли за новым запасом, закопав оставшиеся корни в землю; а человек-ворон, оказавшись один, выкопал их, связал в пучки и, укрепив на своём теле, полетел (в обличье ворона) назад в Ивопатака; там он закопал свою добычу вблизи стойбища, чтобы другие не нашли. Вскоре после этого обитатели Мулати отправились в поход, чтобы отомстить за кражу. Туземцы Ивопатака, увидев приближающийся отряд мстителей, сказали им: «Вот человек, который украл у вас все латьиа; убейте его своими палицами». Человек-ворон пустился в бегство, но люди-латьиа бросили в него палицы, и он упал. Тогда все людивороны и люди-латьиа вошли в каменную пещеру и превратились там вместе с собранными корнями-латьиа в чуринги. Более сложна структура мифов, записанных в большом числе у папуасов маринд-аним швейцарским этнографом П. Вирцем и немецким исследователем Г. Неверманом. В них речь идёт о неких существах — тотемических предках дема, живших в «оные времена» и положивших начало обычаям, предметам материального быта. В мифах рассказывается, например, о морском орле и его человеческой жене; о деме Дехевае, превращавшемся по ночам в свинью; о сыне змеи, из головы которого выросла первая кокосовая пальма; о деме – владельце первого лука, из тела которого люди сделали себе луки, а из тела его дочери – стрелы; о деме-аисте, которого никак не могли изжарить на горящих угольях; о голубях и утках, происшедших из тотемических банановых листьев и саговой коры, и многих других. Содержание всех этих мифов более разнообразно, чем у австралийцев, порой причудливо, но общий смысл их один и тот же; это расцвеченная фантазией символическая модель происхождения той или иной человеческой группы либо какого-то элемента культуры. Т. м. известны также в Америке, в Африке, но по большей части уже не в типичном виде, потому что сам тотемизм как форма религии распадается вместе с распадением раннеродового общественного строя. Следы и пережитки тотемизма обнаруживаются (в разной степени) и в мифологиях более развитых обществ. Тотемичес-
кие черты ясно видны в образах богов и культурных героев в мифологии народов Центральной и Южной Америки (таковы Уицилопочтли, Кецалькоатль, Кукулькан). В Китае в древний период династия Инь почитала в качестве тотема ласточку – сюаньнянь, отголоски тотемических верований сохранились в позднейших даосских мифах о чудесном рождении выдающихся людей (мать императора Яо якобы зачала и родила его от красного дракона, мать философа Лао-цзы — от падающей звезды и т. д.). Наиболее отчётливо сохранила остатки тотемизма египетская мифология: в каждом номе чтилось своё священное животное и свой местный бог, большей частью с полуживотными чертами (номы же представляли собой древние племена, и предметом культа у них были их племенные тотемы). В греческой мифологии следы тотемизма сохранились в мифах о племени мирмидонян (греч. μ ρμηκεζ, «муравьи»), о змееногом Кекропе — основателе Афин, о полулюдях-полуконях кентаврах, в часто встречающемся мотиве превращения людей в животных или растения (напр., миф о Нарциссе), в мифах об оплодотворении смертных женщин Зевсом в образе какого-нибудь животного или в виде золотого дождя, в почитании некоторых богов в виде животных (напр., Деметра почиталась в Аргосе в виде женщины с лошадиной головой, Посейдон иногда изображался в виде коня), возможно также в животных атрибутах многих богов (Афине сопутствовала сова, Зевсу — орёл, Асклепию — змея и т. д.). В римской мифологии следы тотемизма слабы и спорны, известны лишь легенды о том, как отдельными племенами самнитов предводительствовали при переселении животные: сорока, волк, бык, ставшие названиями этих племён. Вероятно, что известное предание о волчице, вскормившей легендарных Ромула и Рема, основателей Рима, — тоже отголосок тотемизма. Отдалёнными его отголосками можно считать и широко распространённый в мифологии сравнительно развитых народов рассказ о девственном (непорочном) зачатии. Христианский миф (ставший религиозным догматом) о зачатии Иисуса Христа девой Марией от духа святого тоже уходит своими корнями в древний тотемический миф (беременность женщины от вхождения в неё тотемического зародыша), хотя здесь он получает совсем иное значение. Христианство унаследовало и некоторые другие тотемические представления (агнец божий, дух святой в образе голубя и др.). См. также Животные. С. А. Токарев.
ТОТРАДЗ, герой осетинского нартского эпоса, сын Албега из рода Алагата, единственный его продолжатель после истребления рода Сосланом. Ещё в колыбели Т. узнаёт о предстоящем состязании нартов. Надев кольчугу и шлем отца и оседлав его коня, Т. является на игровое поле и вступает в единоборство с кровным врагом рода — Сосланом. Подняв Сослана на остриё копья, Т. носит его в таком положении целый день. Сослан умоляет не позорить его и предлагает продолжить единоборство в следующую пятницу. От Сатаны Сослан узнаёт, что конь Албега взращён «далимонами» (чертями) и не выносит волчьих
ТРАЭТАОНА шкур. При новой встрече Сослан нарядил своего коня в волчьи шкуры, при виде которых конь Т. захрапел и понёс своего всадника. Т. не мог остановить коня, воспользовавшись этим, Сослан убивает Т. ударом в спину. Б. К.
ТОХИЛЬ («грозовик»), в мифологии киче бог грозы и разрушения, покровитель племени киче. Обычно изображался в виде воина с копьём в руках. ТРАТИТАС КИРБИКСТУ, в литовской мифологии домашнее божество, которое гасит искры в жилище. У Я. Ласицкого Tratiass Kirbixtu, но следует читать Trotytojas kibirksciu (-stu), «уничтожитель искр». M. Преториус указывает другой вариант имени — Tartois Kibirksztu, т. е. «заговариватель искр» (от литов. tarti, «произнести», «сказать»), божество, противостоящее огню в его разрушительной функции. В. И., В. Т.
ТРАЭТАОНА, Трайтаона (авест.), Фретон (ср.-перс.), Фаридун, Феридун (перс.), в иранской мифологии божество, убийца дракона Ажи Дахаки, сын Атвйи. В «Авесте» ядром мифа о Т. является его поединок с Ажи Дахакой; он убивает Ажи Дахаку «с тремя пастями, с тремя головами, сильнейшего демонского друджа» («Яшт» XIX 36–37, ср. также V 34, IX 14, XV 24, XVII 34). То, что Ажи Дахака — друдж (от авест. «ложь»), позволяет предположить связь Т. с аша («правда»). Имя Т. мотивируется исходя из сакральной роли числительного «третий», от которого оно происходит (ср. Трита в «Авесте» и «Ригведе» и особенно ведийский Траитана, PB I 158, 5). Мотив троичности присутствует во всех эпизодах мифа о Т. Трижды Т. обезглавливает дракона (трёхголового), его подвиг трёхкратен. На основании ряда авестийских фрагментов восстанавливается мифологический мотив осво-
993
Двор Фаридуна. Миниатюра к «Шахнаме». 1525. Тегеран, Музей современного искусства.
бождения Т. третьим из братьев (в «Шахнаме» два других — Пормайе и Кеянуш), которые его предали, пленённых Ажи Дахакой сестёр Йимы Арнавач и Сахавач, на которых он женится. В «Шахнаме» главный мотив поединка вводится в более широкий контекст: преследования Заххаком (Ажи Дахакой) Атибина (Атвйи), отца Фаридуна, — рождение Фаридуна — скитание в пустыне — встреча с сестрами Джамшида (Йимы) Арнаваз и Шахриназ — победа над Заххаком — освобождение сестёр (иногда говорится о дочерях Джамшида; в пехлевийских источниках упоминаются три сестры) — испытание Фаридуном сыновей (их трое — Салм, Тур и Эрадж) — раздел мира между сыновьями [Салму достаются Рум и запад, Туру — Чин (Китайский Туркестан) и Туран, Эраджу — Иран и Арабистан] — их междоусобная вражда — убийство третьего (младшего) из них Эраджа (с это-
Слева – Фаридун испытывает своих сыновей. Справа – Фаридун приводит Заххака к горе Дамаванд. Миниатюры к «Шахнаме». 1 – 17 в. Вена, Национальная библиотека. 2 – 1605. Берлин, Государственная библиотека.
го начинается борьба между Ираном и Тураном) — месть убийцам внуком Эраджа Манучехром — смерть Фаридуна. Мифологическая в своей основе борьба Фаридуна с Заххаком «историофицируется» и вводится в рамки подлинных конфликтов иранцев с семитами (Заххак — сын арабского царя). Вместе с тем происходит и процесс символического высветления и переосмысления двух противопоставленных друг другу персонажей: Заххак — тиран и чужеземец-завоеватель, Фаридун — тираноборец и освободитель. Наряду с этим в «Шахнаме» отражены и некоторые архаичные мотивы, позволяющие поставить вопрос о связи поединка с драконом с праздником нового года, ядро которого составляет инсценировка убийства чудовища [ср. в поэме мотив переодевания Фаридуна драконом, освобождение вод, символику дождя, прекращающего засуху, и т. п.], Т. и общеиндоевропейского образа «третьего сына» [ср. архаичный сказочный мотив AT 301 о предательстве братьев по отношению к третьему, самому младшему, о его путешествии по трём подземным царствам, встречах с тремя царевнами, поединке с трёх- (и т. д.) главым змеем, освобождении царевны, отыскании живой воды, спасении и женитьбе на царевне]. Из соответствий Т. в других мифопоэтических традициях особое место занимает древнеиндийский Трита. Высказывается гипотеза (Д. С. Раевский) о соответствии Т. и Таргитая, первого человека скифской легенды (у Геродота) (ср. связь Т. с первочеловеком Йимой), отца трёх сыновей, чьи образы моделировали основные трёхчленные структуры, присущие социальной и политической организации скифского общества [ср. пехлевийскую версию («Айаткар и джамаспик», 39–45; «Денкарт» VII 1, 28), где между тремя сыновьями Фретона распределяются соци-
994
ТРАЯСТРИНСА
альные функции: Сальм — богатство, Тоз — воины, Эрич — религия и право]. В. H. Топоров.
ТРАЯСТРИНСА, таватимса (санскр. trayastrimsa, пали tavatimsa, букв. «тридцать три»), в буддийской мифологии название второго небесного мира в «сфере желаний» Камадхату (см. Девалока) и обитающих в нём божеств. Находится на вершине горы Меру. Происхождение названия связано с рождением в Т. благочестивого брахмана Магхи и его 32 товарищей. Переродившись Шакрой (пали Сакка), Магха напоил обитавших ранее на Меру асуров и сбросил их к её подножию. Для защиты от асуров Т. окружают пять стен, охраняемых нагами, супарнами, кумбхандами, якшами и чатурмахараджиками. В Т. растёт гигантское дерево Париятра (пали Париччхата), под которым Шакьямуни проповедовал дхарму своей матери, переродившейся божеством в Т., и другим обитателям Т. Все будды проводят в Т. сезон дождей после «ямакапратихария» («парного чуда» — одновременного сотворения противоположных феноменов, например огня и воды). Многократно пребывал в Т. Маудгальяяна, слушавший от обитателей Т. истории их прошлых рождений и пересказывавший их в поучение людям на земле. Боги Т. — ревностные последователи буддизма. Главное место почитания — чайтья, где находятся волосы Шакьямуни, срезанные им в момент отречения от мира, и его зуб из останков после кремации. Иногда боги Т. спускаются на землю, чтобы принять участие в земных торжествах. Достопримечательности Т. — четыре парка, дворец Шакры и зал собраний. В одном из парков растёт лиана асавати, которая раз в тысячу лет приносит плоды, содержащие божественный хмельной напиток — опьянение от него продолжается четыре месяца. О. Ф. Волкова.
ТРИ ОТРОКА в печи, герои ветхозаветного предания. Иудейские юноши Анания, Мисаил и Азария, товарищи Даниила, вместе с которым они во время вавилонского плена были отобраны для службы «в чертогах царских» (Дан. 1, 4). Будучи представлены ко двору царя вавилонского Навуходоносора, они в соответствии с обычаем получили новые имена – Седрах, Мисах и Авденаго (истолковываются как нарочито искажённые теофорные аккадские имена). После вещего истолкования Даниилом сна Навуходоносора тот по просьбе Даниила ставит отроков «над делами страны Вавилонской» (2, 49). Навуходоносор, сделавший золотого истукана, требует, чтобы все должностные лица пришли на торжественное открытие истукана и при звуках музыкальных орудий пали и поклонились ему, «а кто не падёт и не поклонится, тотчас брошен будет в печь, раскалённую огнём» (3, 6). Когда отроки, верные своей вере, запрещающей идолопоклонство, отказываются, царь приказывает бросить их в печь, разожжённую в семь раз сильнее, чем обычно, но пламя убивает бросивших Т. о. людей, сами же отроки остаются невредимы. При этом царь замечает, что в печи среди огня ходят не три, а «четыре мужа», «и вид четвертого подобен сыну божию» (3, 25). Апокрифический текст этой версии (при-
нятой каноном восточной церкви) содержит более подробный рассказ: юноши «ходили посреди пламени, воспевая бога... Ангел господень сошёл в печь вместе с Азариею и бывшими с ним. И выбросил пламень огня из печи, и сделал, что в середине печи был как бы шумящий влажный ветер, и огонь нисколько не прикоснулся к ним, и не повредил им, и не смутил их». Изумлённый совершившимся чудом Навуходоносор благословляет бога, спасшего отроков, которых он возвышает в стране Вавилонской (Дан. 3, 30). «Пещное действо» было одним из излюбленных сюжетов театрализованных представлений от средневековых мираклей (в частности, на Руси в 16–17 вв.) до И. Стравинского.
Три отрока в печи огненной (с ангелом). Миниатюра греческой Хлудовской псалтыри. 9 в. Москва, Исторический музей.
ТРИГЛАВ (лат. Triglaus, Trigelawus, Triglous, Tryglaw), в мифологии балтийских славян триглавое божество. Согласно средневековым западноевропейским авторам (Эббон, Герборд и др.), три головы символизировали власть Т. над тремя царствами – небом, землёй и преисподней, у Эббона он назван высшим богом. Т. последовательно связан с троичной символикой; в Щецине его триглавый идол стоял на главном из трёх священных холмов, при гаданиях вороного коня Т. трижды водили через девять копий, положенных на землю (идол имел на глазах повязку из золота, что, по-видимому, связано с причастностью Т. к гаданиям). В южнославянской и, возможно, восточнославянской традициях триглавый персонаж – Троян, происхождение которого предположительно связывается с историческим императором Траяном. В сербской сказке одна из голов Трояна пожирает людей, другая – скот, третья – рыбу (жертвы – представители трёх царств), путешествует он ночью, так как боится солнечного света. Ср. связь триглавых (трёхликих) божеств с ночью и преисподней в античной (Геката, Гермес Трисмегист) и кельтской мифологиях.
ской мифологии первый тибетский царь, погибший на земле, для которого потребовалась могила; до него все цари спускались на землю по верёвке «му», ночью возвращались на небо, после смерти превращались в свет. Т. происками своего конюшенного по имени Лонам лишился своих лха и в поединке с Лонамом нечаянно перерезал ножом верёвку «му», соединявшую его с небом. Труп Т. положили в медный ящик (или медный кувшин) и пустили вниз по реке. Он попал в брюхо богини Лумо, у которой его выкупили за жертвузаместителя три его сына.
ТРИГУМЦЭНПО (gri-gum-btsan-po, «царь, убивший себя ножом»), в тибет-
Л. М.
Е. Д. Огнева.
ТРИКАЯ (санскр. trikaya, букв. «три тела»), одно из основных понятий в буддийской мифологии махаяны и ваджраяны. Согласно концепции Т., принцип просветления (достижения состояния будды) имеет три уровня: абсолютный (дхармакая), идеальный (самбхогакая) и конкретный (нирманакая). Со временем эти первоначально абстрактные «три тела» персонифицировались и на их основе возникли образы ади-будды, дхьянибудд, бодхисатв. В ваджраяне делались попытки переинтерпретировать в рамках концепции Т. весь пантеон.
Слева – Три отрока в печи огненной. Таблетка из Софийского собора в Новгороде. Кон. 15 – нач. 16 вв. Новгородский историко-архитектурный музей-заповедник. Справа – Отроки в печи. Миниатюра из «Великолепного Часослова герцога Беррийского». 1410–1490. Шантийи, Музей Конде.
ТРИТА ТРИКСТЕР, см. в статье Культурный герой. ТРИЛОКА (др.-инд. triloka, «три мира»), трёхчленная вселенная древнеиндийской космологии и мифологии; включает в себя небо, землю и подземное царство (ад). См. Лока.
995
Триптолем на колеснице, запряжённой драконами, и Кора. Аттический краснофигурный килик. 470–460 до н. э. Париж, Лувр.
В. Т.
ТРИМПС, в прусской мифологии бог плодородия. Имя Т. – *Trimp(a)s реконструируется на основе имён богов Аутримпса и Потримпса (au-, ро- префиксы), представления о которых, по-видимому, – результат позднего раздвоения Т. (возможно, под воздействием внешних влияний). Этимологически имя Т. связано с литов. trempti, «топтать», «попирать». Попирание земли ногой характерно для мифологических персонажей с функцией плодородия. В. И., В. Т.
ТРИМУРТИ [др.-инд. trimurti, «тройственный образ» или «обладающий (-ая) тремя обликами»], в индуистской мифологии божественная триада Брахмы, Вишну и Шивы, мыслимых в онтологическом и функциональном единстве. Представления о Т. сложились сравнительно поздно, в эпоху пуран, однако сама идея троичности божественных сил прослеживается с древнейших слоев древнеиндийской мифологии. В ведах боги нередко объединяются в группы, в т. ч. по трое, например Агни – Индра (или Ваю) – Сурья. В «Махабхарате» сам Агни провозглашается имеющим три ипостаси (огонь – молния – солнце) – создателем, разрушителем и хранителем мира (напр., Мбх. I 220, 22 след.); большую роль играют и другие троичные структуры. В эпосе Брахма, Вишну и Шива – главные боги, но идеи их триединства ещё нет, хотя и можно найти отдельные её предвосхищения. Развёрнутое описание Т. (в различных вариантах) дают пураны: Брахма — творец мира, Вишну — его хранитель, Шива — разрушитель. В духе философской системы санкхья три бога рассматриваются как воплощения трёх гун (качеств): Брахма – это раджас (страстность, активность, действенность), Вишну – саттва (ясность, уравновешенность, сознательность), Шива – тамас (пассивность, бессознательность, инертность). В развитие этой философской концепции три бога, как и три гуны, провозглашаются проявлениями единой сути (пракрити).
Различные теистические секты толкуют Т. как три ипостаси единого верховного бога, который в таком случае обычно получает имя одного из членов триады (чаще всего Вишну – Нараяны или Шивы, реже Брахмы) и объединяет в одном лице три функции (творения, хранения и разрушения). На скульптурных изображениях члены Т. или стоят рядом друг с другом (памятники Эллоры и др.), или тела их как бы вырастают одно из другого (южноиндийские шиваитские храмы). Прежде за Т. ошибочно принимали изображения Шивы-Махешвары (напр., на острове Элефанта около Бомбея) с тремя лицами, соответствующими трём собственным ипостасям этого божества. С. Д. Серебряный.
ТРИПТОЛЕМ (Τριπτ λεμο ), в греческой мифологии сын элевсинского царя Келея, герой (Hymn. Hom. V 153, 474), которому Деметра подарила золотую колесницу с крылатыми драконами и дала зёрна пшеницы. Разъезжая по всему свету, Т. засеял землю и обучил этому людей (Apollod. I 5, 2; Hyg. fab. 147). Иногда Т. встречал сопротивление (как это бывало, когда боги и герои вводили новые культы, обычаи и законы; Paus. VII 18, 3). За свою праведность Т. в аиде судит вместе с Миносом, Радамантом и Эаком мёртвых (Plat. Apol. 41а). Миф о Т. и Деметре относится к ряду мифов о культурных героях и наставниках человечества. А. Т.-Г.
ТРИТА, в древнеиндийской мифологии: 1) Трита (др.-инд. Trita), риши, которому посвящен гимн «Ригведы» (I 105). Т. на дне глубокого колодца, он страшится прекращения своего рода, так как бездетен, просит о спасении Агни и Варуну, жалуется на судьбу, наконец получает избавление от Брихаспати. В других местах «Ригведы» сообщается, что у Т. Индра пил сому,
Тримурти. 8 в. Эллора, храм Кайласанатха.
он пригнал для него коров; сам Т. поразил вепря; его жёны (=пальцы) гонят, приводят в движение сому. Выступая как прообраз жреца, совершающего первое жертвоприношение, Т. обнаруживает генетические связи с одноимёнными персонажами; 2) Трита Аптья (др.-инд. Trita Aptya, т. е. «Т., связанный с водой»), одно из второстепенных божеств. В «Ригведе» Т. А. упоминается 40 раз в 29 гимнах. Прежде всего подчёркивается его отношение к воде (он сидит, расширяясь в реках, несёт к морю Варуну, восхваляет Апам Напата и т. п.) и к огню (Т. А. раздувает огонь на небе, запрягает коня-солнце, сюжетно и в ритуале связан с Агни и т. п.); он же имеет отношение и к небу. В функции соединения бездны и неба (воды и огня), природного и божественного Т. А. может, видимо, рассматриваться как прообраз Т., мифического риши, который пытается решить ту же проблему в нравственном аспекте («что справедливо и что несправедливо»). Из других деяний Т. А. отмечаются расчленение Вритры по суставам (в битве, где Т. А. помогает Индре), освобождение коров, возжигание огня, подношение сомы Индре; ср. связь Т. А. с Сомой, Варуной, грехами, дурными снами; 3) Трита (др.-инд. Trita, возможно, связано с др.-инд. trtiya, «третий»), один из трёх братьев (именно третий), о котором сообщается в Махабхарате (IX 36, 8 след.), «Джайминия-брахмане» (I 184 и др.). Восстанавливается сюжет: трое братьев, рождённых из золы, брошенной Агни в воду; предательский поступок двух братьев по отношению к третьему (Т.), брошенному ими в колодец; спасение Т. Возможность восстановления общего сюжета и объединения всех трёх носителей имени Т. позволяет говорить о мифологеме, имеющей ближайшие аналогии в иранской традиции (ср. иранский Трита) и, возможно, за её пределами (ср. др.-греч. Тритон и т. п.). В. H. Топоров.
ТРИТА, Фрита (авест. Θrita-, букв. «третий»), в иранской мифологии третий человек, приготовивший напиток хаому («Яс-
996
ТРИТОН
на» 9, 10, «Видевдат» 20,2). О Т. рассказывает Заратуштре сам Хаома (божество этого напитка), называя его «сильнейшим из рода Самов». В награду Хаома даровал Т. двух сыновей — Урвахшаю, ставшего судьёй, устанавливающим законы, и Керсаспу, поразившего дракона. Т. выступает в «Авесте» и как первый целитель из числа первозаконников – парадата, получивший от Ахурамазды десять тысяч лекарственных растений, белую хаому и древо бессмертия. Упоминается, что Т. обитает в Апам Напат. В ведийской мифологии Т. соответствует Трита. Можно предполагать, что некогда Т. как «третий» входил в некую тройку мифологических персонажей, которые были, очевидно, связаны родственно (братья) (отзвук этой тройки следует видеть и в мифологеме, относимой к другому, «третьему» божеству — Траэтаоне). Возможно, отцом Т. был первоначально Атвйа, выжавший хаому вторым. Реконструкция Θrita — Aθwya, т. е. Трита Водный, полностью подтверждается ведийским Trita Aptya, единым мифологическим персонажем. Видимо, Т., в соответствии с мифологемой о трёх братьях, «третий», самый младший брат, был предан своими братьями, бросившими его в воду (Т. Водный), побывал в подземном («третьем») царстве, где обрёл живую воду, т. е. напиток (или другое средство) бессмертия (=хаома или древо бессмертия), давшую ему возможность вернуться на землю [тот же сюжет восстанавливается и для древнеиндийского Триты; ср. также Иван Третей (Иван Водович) русских сказок типа AT 301]. Не исключено, что образ Т. или аналогичного ему по функциям персонажа стоял в центре ритуала, в частности связанного с водой. Имя Т. носят также сын Саюждри («Яшт» XIII 113, ср. V 72) и дочь Заратуштры — Трити («Яшт» XIII 139). К образу Т. восходит богатырь Исрит, предок Рустама. В. H. Топоров.
ТРИТОН (Τρ των), в греческой мифологии морское божество, сын Посейдона и одной из нереид Амфитриты. Он обитает в глубинах моря в золотом доме (Hes. Theog. 930–933). Сестра Т. — нимфа Рода, супруга Гелиоса (Apollod. I 4, 6). Существуют мифы о Т. как божестве Тритонийского
Троил у фонтана. Этрусский краснофигурный стамнос. Ок. 300 до н. э. Париж, Лувр.
более распространённому варианту мифа, это происходит в самом начале войны, когда Троя ещё не подвергалась осаде и Т. выходит в поле, чтобы напоить лошадей (Apollod. epit. III 32). Здесь его видит Ахилл, настигает в бегстве и убивает. По другому варианту, убийство Т. относится к последнему году войны, непосредственно предшествуя гибели Ахилла. В обоих случаях в сказании фигурирует храм Аполлона: здесь либо тщетно ищет убежища Т., либо его подстерегает Ахилл; таким образом, последующее участие Аполлона в убийстве Ахилла рассматривается как месть за осквернение его святыни. Судьбе Т. была посвящена одноимённая не дошедшая до нас трагедия Софокла. Мотив любви Т. и Крессиды, использованный в поэме Чосера и в трагедии Шекспира, восходит к средневековому французскому рыцарскому «Роману о Трое» Бенуа де Сент-Мора (12 в.) и не встречается в античной литературе. В. Я.
Ахилл и Троил у фонтана. Фреска в гробнице Быков в Тарквиниях. 550–540 до н. э.
озера в Ливии, куда буря отнесла корабль аргонавтов; Т. помог аргонавтам выплыть в море и подарил ком земли (Apoll. Rhod. IV 1551–1586), из которого в дальнейшем появился остров Каллиста (Фера) (1756– 1758). Т. также называются морские миксантропические существа, резвящиеся и дующие в раковины, сопровождая Амфитриту и Посейдона. А. Т.-Г.
ТРОИЛ (Τρὠλο ), в греческой мифологии троянский царевич, сын Приама (по другой версии — Аполлона; Apollod. III 12, 5) и Гекубы, убитый на троянской равнине Ахиллом (Verg. Aen. I 474–478). По наи-
ТРОИЦА (греч. Αγ α Τρι δα, «триада», лат. Trinitas), в христианских теологических представлениях бог, сущность которого едина, но бытие которого есть личностное отношение трёх ипостасей: Отца — безначального Первоначала, Сына — Логоса, то есть абсолютного Смысла (воплотившегося в Иисусе Христе) и Духа святого –«животворящего» начала. Само по себе учение о том, что на божественном уровне бытия троичность и единичность оказываются в каком-то смысле тождественными, не специфично для христианства; это устойчивый мотив самых различных религиозно-мифологических систем (ср. Тримурти – триединство Брахмы, Шивы и Вишну – в индуистской мифологии; многочисленные группировки божеств по 3 или по 9 = 3x3 — в египетских мифах и культах; образы 3 мойр, 3 или 9 муз, трёхликой Гекаты — в греческой мифологии; «семейные» триады Юпитер – Юнона – Минерва и Церера – Либера – Либер — в римском культе и т. п.). Однако ипостаси или лица христианской Т. — не взаимозаменимые двойники или маски единой безличной стихии, их единство не есть ни рядоположность, ни слитность, неразличенность личностей, не до конца
Слева – Борьба Геракла с Тритоном. Фрагмент росписи чернофигурного килика «мастера Ксенокла». 570–560 до н.э. Тарквиния, Археологический музей. Справа – Тритон и нереида. Римская мраморная копия. С греческого оригинала 2-1 вв. до н. э. Рим, Ватиканские музеи.
ТРОИЦА
997
Троица. Икона А. Рублёва. 1411. Москва, Третьяковская галерея.
вычленившихся из родовой бессознательности политеистического божественного коллектива; напротив, они проницаемы друг для друга лишь благодаря полному личному самостоянию и обладают самостоянием только благодаря полной взаимной прозрачности, ибо эта проницаемость есть чисто личное отношение любви. Раз-
личие между триадами язычества и Т. христианства — это различие между взаимопереходом стихий и взаимоотражением личностей, между двойничеством и диалогом (именно диалог, тихая беседа без слов до конца раскрытых друг другу в жертвенной самоотдаче собеседников — тема «Т.» Андрея Рублёва). Т. в христиан-
стве не есть и последовательность нисходящих ступеней абсолюта, какова философская триада неоплатонизма; все три лица «равночестны». Все они участвуют в сотворении и бытии космоса по следующей формуле: всё от Отца (ибо наделено от него бытием), через Сына (ибо устроено через его оформляющую энергию смысла)
998
ТРОИЦА
Троица новозаветная («Отечество»). Новгородская икона нач. 15 в. Москва, Третьяковская галерея.
и в Духе (ибо получает от него жизненную целостность). Нередки аналогии с 3 грамматическими лицами (завершение Ты и Я в Он), 3 способностями души (памятью, мыслью и любовью), тройным делением времени (прошедшее, настоящее и будущее). По православной доктрине, 3-я ипостась «исходит» от 1-й, как единственной бытийственной праосновы, по католической — от 1-й и 2-й, как реальность соединяющей их любви.
Т. долго не была предметом изображения в искусстве; теология настаивала на том, что бог изобразим только в лице Иисуса Христа, ибо лишь в этом лице сделал себя зримым и явленным; всё прочее – предосудительные фантазии. Однако явление трёх ангелов Аврааму, изображённое ещё на мозаиках 5–6 вв. (Санта-Мариа Маджоре в Риме, Сан-Витале в Равенне), истолковывается как явление Т.; так возникает иконографический тип «Т. ветхо-
Колонна Святой Троицы. 18 в. Чехия, Оломоуц.
Престол милосердия. Алтарь Ландауэра. Работа Альбрехта Дюрера. 1511. Вена, Музей истории искусств.
заветной», доведённой до совершенства художником Андреем Рублёвым. С другой стороны, ещё в Византии изображали, сначала робко (не на фреске или на иконе, но на миниатюре) т. н. «Т. новозаветную» — Отца в виде старца, Христа как отрока на его лоне (этот тип специально называется «Отечество») или взрослого мужа, сидящего по правую руку от него, и Духа — над ними обоими в виде голубя, как он явился, согласно Евангелиям, в момент крещения Иисуса Христа. Несмотря на запрещения, эта иконография широко распространилась на русской почве в последние века допетровской культуры. Что касается католического Запада, там изображения седовласого Саваофа и Христа, которые в присутствии реющего голубем Духа участвуют в некоем торжественном акте (например, присутствуют при диспуте теологов на фреске Рафаэля в Станца делла Сеньятура в Ватикане, возлагают венец на голову девы Марии, приемлют в небеса душу того или иного святого или просто являются созерцателю религиозной картины или фрески для поклонения), делаются со времён Ренессанса всё более частыми. Ещё раньше, с 12 в., в западном искусстве развивается специальный тип изображения Т., акцентирующий сострадание Отца к мукам воплотившегося Сына: он держит перед собой, восседая на престоле, Христа на кресте, кладёт себе на колени его безжизненное тело и т. п. (нем. «Gnadenstuhl», «престол милосердия»). Столь важные моменты христианской доктрины, как «единосущие» трёх лиц и их равенство, «равночестность», оказываются при этом утраченными (очевидно, например, что Дух в виде голубя не может быть художественно равнозначным двум другим лицам Т., представленным в человеческом облике); для Рублёва, напротив, именно они служили вдохновляющей темой. С. С. Аверинцев.
ТРОЯНСКАЯ ВОЙНА
999
Горные тролли. Иллюстрации Дж. Бауэра к детской антологии «Среди пикси и троллей». 1909–1915.
ТРОЛЛИ, в германо-скандинавской мифологии великаны. Обитают внутри гор, где хранят свои сокровища. Они уродливы, обладают огромной силой, но глупы. В отличие от мифических противников богов — ётунов, в фольклоре Т., как правило, вредят людям, похищают их и скот, оказываются людоедами. В позднейшей традиции Т. ассоциировались с различными демоническими существами, в т. ч. с гномами. М. Ю.
ТРОС, Трой (Τρω ), в греческой мифологии внук Дардана, сын Эрихтония, основатель и первый царь Трои (Hom. Il. XX 220–230). От брака с Каллироей, дочерью Скамандра, имел сыновей Ила, Ассарака и Ганимеда (Apollod. III 12, 1–3; по другой версии мифа, основателем Трои был сын Т. Ил, от имени которого другое название Трои — Илион). В. Я.
ТРОФОНИЙ (Τροφ%νιο ), в греческой мифологии беотийский герой, сын Эргина. Вместе с братом Агамедом воздвиг ряд храмов Посейдона в Мантинее (Paus. VIII 10, 2), входной порог Дельфийского храма (Hymn. Hom. II 117–119), дворец Амфитриона (Paus. IX 11, 1). Т. был особенно известен как прорицатель, дававший оракулы в Лейбадейской пещере, где узнававший свою судьбу погружался в состояние ужаса. На этом основании говорили, что Т. — сын Аполлона и что он вместе с братом выстроил своему божественному отцу не только порог, но весь Дельфийский храм целиком и сокровищницу царю Гириэю в Беотии. С ней связана история гибели Т. и Агамеда. В сокровищнице братья сделали тайный лаз и добывали оттуда золото и серебро, не трогая замков. Когда Агамед попался в поставленный там капкан, Т. отрубил ему голову, чтобы скрыть личность преступника. Однако расступившаяся земля поглотила Т. (IX 37, 5–7). А. Т.-Г.
ТРОЯНСКАЯ ВОИНА, одно из центральных событий в греческой мифологии. Возникновение Т. в. античные источники объясняют волей Зевса, пожелавшего либо «уменьшить бремя земли» (Eur. Hel. 36–41; Procl. Chrest. 1), либо дать возможность прославиться божественным героям, либо сохранить в памяти потомства красоту своей дочери Елены (Apollod. epit. III 1). Толчком к войне послужил спор между тремя богинями — Герой,
Афиной и Афродитой за обладание яблоком, которое подбросила им Эрида с надписью «прекраснейшей» («яблоко раздора») (Apollod. epit. III 2). По-видимому, уже достаточно рано мифологическая традиция приурочила это событие к свадьбе Пелея и Фетиды, на которую были приглашены все боги, кроме Эриды (Hyg. Fab. 92). Чтобы рассудить заспоривших богинь, Зевс поручил Гермесу отвести их на гору Иду (в Троаде), где пас стада юный Парис. Поставленный перед необходимостью выбора и прельщённый обещанием Афродиты дать ему любовь Елены, Парис признал Афродиту прекраснейшей из богинь (Eur. Troad. 924–932), чем снискал себе в дальнейшем её помощь, но навеки сделал своими врагами Геру и Афину (Hom. Il. XXIV 25–30). Этим объясняется поддержка, которую Афродита в ходе войны оказывает троянцам, а Гера и Афина — их противникам ахейцам. Затем Парис приплыл на корабле в Грецию, остановился в доме Менелая и, воспользовавшись его отъездом, при содействии Афродиты убедил Елену бросить Спарту и мужа и стать его женой (Apollod. epit. III 3). Похищение Елены и явилось прямым поводом Т. в. При поддержке своего брата Ага-
мемнона Менелай собрал большое войско, так как бывшие женихи Елены были связаны совместной клятвой мстить в случае необходимости за оскорбление её супруга (Hes. frg. 204, 78–85; Eur. Iphig. A. 57– 71). В составе ахейского войска оказались знатнейшие герои: Одиссей, Филоктет, оба Аякса, Диомед, Сфенел, Протесилай и др. Удалось привлечь к походу также Ахилла (Hyg. Fab. 96), хотя он не участвовал в соискании руки Елены Hes. frg. 204, 87–92). Ахейский флот, собравшийся в беотийской гавани Авлида, насчитывал свыше тысячи кораблей (1013 — Apollod. epit. III 14; 1186 — Hom. Il. II). Предводителем всего войска был избран Агамемнон, как самый могущественный из ахейских царей. Ко времени пребывания ахейского войска в Авлиде источники относят два события. Первое — знамение, посланное ахейцам богами у алтаря Аполлона: появление змеи, похитившей из гнезда восемь птенцов вместе с их матерью. Калхант объяснил это явление так: Т. в. будет продолжаться девять лет и окончится победой греков только на десятом году осады (Hom. Il. II 299–330). Второе знамение — жертвоприношение Ифигении. По одному
Елена и Парис. Картина Ж.-Л. Давида. 1788. Париж, Лувр.
1000 ТРОЯНСКАЯ ВОЙНА
Приам с дарами просит Ахилла вернуть ему тело Гектора. Фрагмент росписи краснофигурного скифоса «мастера Брига». Ок. 490 до н. э. Вена, Музей истории искусств.
Одиссей вручает Неоптолему доспехи Ахилла. Роспись на дне краснофигурного килика Дуриса. Ок. 490 до н. э. Вена, Музей истории искусств.
из вариантов сказания, эти два события отделены друг от друга десятью годами: отплыв из Авлиды в первый раз, ахейцы попали якобы не в Трою, а в лежащую южнее Троады Мисию. Плывя отсюда после столкновения с царем мисийцев Телефом, греки попали в бурю и вернулись каждый в свои родные места. Только по прошествии десяти лет с момента похищения Елены ахейское войско снова собралось в Авлиде, и тогда-то Агамемнону пришлось принести в жертву Артемиде свою дочь Ифигению, чтобы обеспечить благополучное прибытие флота под Трою (Apollod. epit. III 17–23). В этом случае разорение Трои следует отнести к двадцатому году после похищения Елены (Hom. Il. XXIV 765 след.). Поскольку, однако, столь значительный интервал между началом Т. в. и падением Трои существенно нарушает всю остальную эпическую хронологию, первая экспедиция принимается в расчет далеко не во всех источниках. По пути в Трою греки остановились на острове Тенедос, где Ахилл убил царя Тенеса, а Филоктета укусила змея, и он был оставлен на острове Лемнос (Apollod. epit. III 26–27; Plut. Quest. graec. 28). Перед высадкой на троянской равнине греки отправили Одиссея и Менелая для переговоров с троянцами о выдаче Елены и возвращении сокровищ. Посольство закончилось неудачно, и война стала неизбежной (Hom. Il. III 205–224; XI 138–142). Основные события Т. в. развернулись на её десятом году. Временное самоустранение от боёв Ахилла (оскорблённого тем, что Агамемнон отнял у него пленницу Брисеиду) даёт возможность проявить свою доблесть остальным ахейским вож-
дям (Диомеду, Агамемнону, Менелаю, Одиссею, Нестору и его сыну Антилоху, Аяксу Теламониду). Среди троянцев главным героем является Гектор, поскольку царь Трои Приам был слишком стар для того, чтобы возглавить защиту города. Так как после отказа Ахилла участвовать в военных действиях успех явно склоняется на сторону троянцев, подступающих к самым ахейским кораблям (кн. XV «Илиады»), Ахилл разрешает своему лучшему другу и побратиму Патроклу вступить в бой. Патрокл приостанавливает натиск троянцев, но сам гибнет от руки Гектора, поддерживаемого Аполлоном (кн. XVI). Ахилл, одержимый жаждой мести, сражает множество врагов; в поединке с ним гибнет и Гектор (кн. XX–XXII). Однако, как явствует уже из послегомеровских источников, и после этого у троянцев ещё достаточно сил, чтобы противостоять грекам. Хотя Ахилл и убивает в сражении пришедших на помощь троянцам предводительницу амазонок Пенфесилею и царя эфиопов Мемнона, сам он погибает от стрелы Париса, направляемой Аполлоном. За оружие погибшего героя разгорается спор между Одиссеем и Аяксом Теламонидом, завершающийся самоубийством оскорблённого Аякса (Apollod. epit. V 6–7; Soph. Ai). Новый этап Т. в. связан с прибытием под Трою Филоктета с Лемноса и Неоптолема со Скироса. От стрелы первого гибнет Парис, второй сражает мисийца Эврипила. После этого троянцы, больше не рискуют выходить на битву в открытом поле, но для греков остаются всё еще неодолимым препятствием мощные стены Трои. Выход из положения находит Одиссей; по его совету мастер Эпей строит огромного деревянного коня, в полое нутро которого прячется отборный отряд ахейских воинов, а остальное войско инсценирует возвращение на родину: сжигает лагерь на равнине, затем флот отплывает от троянского побережья и укрывается на острове Тенедос (Hom. Od. IV 271–289; VIII 492–520). На берегу ахейцы оставляют Синона, который побуждает троянцев ввести в город деревянного коня как дар Афине. Ночью спрятанные в чреве коня греки выбираются наружу и открывают городские ворота своим воинам, возвратившимся с острова Тенедос. Начинается избиение застигнутых врасплох троянцев. Всё мужское население погибает, за исключением Энея с несколькими соратниками, получающего от богов указание бежать из взятой Трои, чтобы возродить её славу в другом месте (Verg. Aen. II).
Сооружение троянского коня. Картина Дж. Д. Тьеполо. 1757–62. Лондон, Национальная галерея.
Троянский конь. Рельефное изображение на горле амфоры. Ок. 670 до н. э. Миконос, музей.
Женщин Трои также ждёт горестная доля: Андромаха становится пленницей Неоптолема, Кассандру отдают в наложницы Агамемнону, Поликсену приносят в жертву на могиле Ахилла (Eur. Troad. 240– 291). Город гибнет в страшном пожаре. В лагере ахейцев сразу же после падения Трои возникают распри (Apollod. epit. VI 1). Аякс Оилеид, осквернив насилием над Кассандрой алтарь Афины, навлекает на отплывший ахейский флот гнев богини (Eur. Troad. 69–94). Во время страшной бури многие корабли гибнут от волн и ветра, другие разбиваются на прибрежных скалах, обманутые ложным сигналом Навплия. Менелая и Одиссея буря заносит в далёкие страны, после чего начинаются их долголетние скитания. Агамемнон же по возвращении домой становится жертвой заговора своей жены Клитеместры и Эгисфа. Миф о Т. в. представляет собой сложный комплекс фольклорных мотивов и героических преданий. Такие традиционные сюжеты, как «похищение жены», спор за неё (сражение Менелая с Парисом в III кн. «Илиады»), богатырский поединок (Гектора и Аякса в VII кн., Ахилла и Гектора в XXII кн.), оплакивание героя и погребальные игры (в честь Патрокла в кн. XXIII), объединились в сказании о Т. в. с воспоминаниями об исторических событиях, имевших место в последнее столетие существования микенской цивилизации. Поселение Троя (известное в древности чаще под назв. Илион), возникшее уже в кон. 4-го тыс. до н. э., в силу своего стратегического положения на пути из Средиземного в Чёрное море неоднократно становилось объектом нападения соседних и отдалённых племён. Разрушение её в сер. 13 в. до н. э. в результате войны троянцев и их союзников с объединением ахейских государств запечатлелось в памяти потомства как круп-