Обычное право удмуртов

Ю. В. Александров

ОБЫЧНОЕ ПРИВР УДМУРТОВ

ВВЕДЕНИЕ Проблемы институтов этносоционормативной культуры тра­ диционно являются одной из важных предметных сфер этногра­ фической науки. Особую актуальность и научно-практическук: значимость исследование историко-этнографических аспектов правовой культуры приобретает в последнее время, когда наше общество переживает, быть может, один из самых сложных и противоречивых периодов своего развития. В сложившейся кризисно-хаотической ситуации, охватившей практически все сферы общественного бытия и сознания, многие в поисках пу­ тей обустройства устойчивого микро- и макропорядка, создания оптимальной, гармоничной, «нормальной» человеческой жиз­ ни все чаще обращаются к богатому опыту правовой культуры своих народов, на протяжении ряда столетий гарантировавшей нормативно-стабильное функционирование как отдельных со­ циальных групп, так и этноса в целом. В структурообразующей системе соционормативной культу­ ры народа одну из ключевых позиций занимает обычное пра­ во - совокупность стихийно возникающих неписаных норм и правил поведения, действующих в конкретной географической местности и определенной общественной среде (этнической или социальной группе). «Обычное право» - известный и наи­ более общепринятый термин в историко-правовой историогра­ фии. Однако часто как в отечественной, так и в западной ли­ тературе при обозначении норм, регулирующих жизнь тех или иных обществ и общин, встречаются и другие формулировки, как-то: примитивное право, раннее право, до-право, народное право, естественное право и т. д.1 При этом содержание, кото­

1 См., напр.: АНой А.1Ч. 1_ада апс! Ьапдиаде - (М огд , 1965. Р. 4.

22

рое вносится в понятие «обычное право», как и трактовка пра­ вовой теории в целом, в трудах зарубежных юристов зависит, как правило, от того, к какой правовой школе принадлежат их авторы (историческая школа, выводившая право из т.н. «народ­ ного духа»; школа естественного права (из природы человека); неокантианская, неогегельянская, феноменологическая или других идеальных начал (из «идеи права»); психологическая; школа «конкретной ситуации» экзистенциализма; юридический позитивизм, нормативистская школа, вообще отрицающие не­ обходимость выявления экономических и политических пред­ посылок права и др.). Большое влияние на выявление природы обычного права также оказал т. н. «юридический плюрализм», согласно которому не существует принципиальных отличий права, установленного государством от социальных норм, соз­ даваемых иными организациями, функционирующими в обще­ стве. Во многом благодаря этому течению в дореволюционном отечественном и западном правоведении понятия «обычай» и «обычное право» часто вообще не разграничиваются2. Очевид­ но, это связано и с тем, что «...возникновение обычного права - та стадия в развитии общества, когда право как таковое уже начи­ нает отделяться и выделяться из обычая, продолжающего су­ ществовать и выполнять свою регулирующую функцию» и что нормативная сторона жизни догосударственных обществ и на­ родов «...еще не определяется правом как таковым, а зиждется на обычаях-мононормах, когда нет четких различий между та­ кими понятиями, как обычай, право, мораль, религиозные пред­ писания и установления»3. В советской исторической и историко-правовой науке те­ оретической основой понимания права являлась известная

2 См.: Хвостов В. М. История римского права - М., 1908. С. 71; Пэнто Р., Гравитц М. Методы социальных наук - М., 1970.

3 Карлов В.В. Советская историография об общинных институтах и обыч­ ном праве народов Сибири // Историография этнографического изучения на­ родов СССР и зарубежных стран - М.: Изд-во МГУ, 1989. С. 146.

23

ГЛАВА I

ОБЩИННОЕ ПРАВО УДМУРТОВ 1. Община-бускель XIX - начала XX вв. - институт реализации норм обычного права Исследование функционирования системы обычного права удмуртов правомерно и даже необходимо начать с рассмотре­ ния одного из основополагающих структурообразующих компо­ нентов традиционного удмуртского социума - соседской позе­ мельной общины-бускель, так как через разного рода малые общности (половозрастные, родственные, хозяйственные и пр. контактные группы), имеющие выход на общественное мнение, община в значительной степени определяла весь жизненный уклад крестьянства. Для отечественной историографии проблема общины не нова. Проявленный к ней начальный интерес во второй поло­ вине XVIII в. приобретает особую целенаправленность в ходе подготовки реформы 1861 г. Актуальность и научно-практиче­ ская значимость изучения феномена общины особенно воз­ растает после отмены крепостного права. Только за 1876 1904 гг. сельской общине были посвящены более 2000 ста­ тей и книг1. Но вопреки изобилию историографических работ, а скорее благодаря разнообразию методологических и мето­ дических подходов и приемов дореволюционных ученых, по отношению к вопросу о сущности общины до сих пор справед­ ливо замечание А. А. Кауфмана, отметившего еще в начале нынешнего века, что «...несмотря на огромные успехи русской

1 Токарев С. А. История русской этнографии - М.: Наука, 1966. С. 291.

историографической науки, на колоссальные запасы новых фактов, осветивших вопрос о происхождении общины в не­ которых совершенно новых направлениях, вопрос этот остает­ ся открытым и взаимно друг друга исключающие взгляды попрежнему находят одинаково многочисленных и авторитетных сторонников»2. Тема общины привлекает пристальное внимание исследова­ телей и в последующий период; причем круг вопросов, связан­ ных с феноменом этого института, неуклонно расширяется по сегодняшний день3. В советской историографии под общиной в специальном значении, как аксиома, имелась в виду первич­ ная форма социальной организации, возникшая на основе при­ родных кровнородственных связей, которая с образованием классового общества трансформируется в соседскую (террито­ риальную) организацию сельского населения. В свою очередь, под влиянием социально-политических, экономических, эколо­ гических, этнических и прочих факторов сельская община не могла не принимать разные конкретные формы и выполнять различные функции. На этот счет справедливо замечание из­ вестного исследователя русской общины В. А. Александрова: «Нет никаких сомнений в специфичности сельской общины в южной и центральной России, на Севере, на Урале и в Сибири, у разных категорий крестьян... а также этнографических групп сельского населения»4.

2 Кауфман А. А. Русская община в процессе ее зарождения и роста - М., 1908. С. 408.

3 См.: Александров В. А. Сельская община в России (XVII - н. XIX вв .).- М.: Н аука, 1976; Он же. Обычное право крепостной деревни России X V III н. XIX вв .- М.: Наука, 1984; Громыко М. М. Место сельской (территориальной, соседской) общины в социальном механизме формирования, хранения и из­ менения традиций // СЭ. 1984, № 5; Она же. Традиционные нормы поведения и формы общения русских крестьян XIX в .- М., 1986; Она же. Семья и община в традиционной духовной культуре русских крестьян XVIII—XIX вв. // Русские: семейный и общественный б ы т - М.: Наука, 1989 и др.

4 Александров В. А. Сельская о б щ и н а...- М., 1976. С. 43.

49

3. Кенеш как орган самоуправления

Решение всех основных вопросов и проблем в общине-бускель осуществлялось на сельском сходе - кенеш (д и а л зин, ӧтчам). Исследователи XIX в. практически единодушно отме­ чали , что удмурты «при каком-нибудь общем деле собирают сход...»130, и действие миром считается наиболее «основатель­ ным и законным»131. Термин «кенеш» в переводе на русский язык означает «совет», «наставление», «собрание», «совеща­ ние», «сходка» и происходит, очевидно, от древнетюркского «кэнэ» (сказать, думать, мыслить132). «Кенешем котьмарлэсь но дуно», «кенеш карыны «уг ваньмиськы» эн шу», «кенешытэк ужез кутскыны кулэ ӧвӧл» (совет дороже всего; посоветоваться «нет времени» не говори; не посоветовавшись, за дело не бе­ рись) - наставляют удмуртские пословицы133. Свои истоки данный институт, по-видимому, берет еще с ро­ дового общества, где представлял собой совет старейшин (на что, в частности, указывает наличие еще в конце XIX в. в общине-бускель т. н. совета стариков), в рассматриваемый же период сельский сход у удмуртов представлял собрание домохозяев членов общества. Впрочем, разные точки зрения как по проис­ хождению, так и содержанию института оставляют эти вопросы дискуссионными по сей день134. Как основной распорядительный орган в общине сход вы­ носил свои решения на основании норм обычного права (сям), следование которым при условии, что удмуртский крестьянин

130 Бехтерев В. М. Вотяки: Их история и современное состояние // Вестник Европы,- СПб., 1880. Т. 8 -9 . С. 644.

131 Верещагин Г. Е. Указ. раб. С. 127.

132 Егоров В. Г. Этимологический словарь чувашского языка - Чебоксары, 1964. С. 88.

133 Удмуртский фольклор: Пословицы , аф оризмы и поговорки / Сост. Т. Г. Перевозчикова - Устинов: Удмуртия, 1987. С. 90.

134 См.: Никитина Г. А. Указ. раб. С. 51-61.

76

«...в своем общественном быту... живет теми идеалами, кото­ рые выработали его деды»135 носило общеобязательный ха­ рактер, соответственно и «решение схода всеми исполняется обязательно»136. В административном отношении кенеш (как и сход у рус­ ских) представлял низшее звено местного самоуправления и выполнял роль посредника между общиной и вышестоящими властями. Сельский сход обладал широкими полномочиями, вплоть до высылки членов общины в Сибирь и даже вынесения смертного приговора137. Все вопросы на кенеше решались большинством голосов. Обычно при этом протоколы не велись и письменные решения не принимались. Приговоры с росписями всех домохозяев за­ писывались лишь в случае, когда результаты решений общины требовались волостному управлению138. За исполнение при­ говоров отвечал выборный аппарат общинного управления в лице старосты, сборщика податей, сотских, десятских и др., из­ бираемых также на сходе. На кенеш собирались, как правило, в специальном помеще­ нии - мирской избе (караул корка), реже в доме старосты или десятника, летом чаще на улице или в конце деревни на месте предстоящих действий (например, при переделе пашни, лугов и т. д.). Для оповещения сельчан о предстоящем собрании избира­ лись специальные выборные (кодокъёс), либо эта обязанность выполнялась по очереди. Для этого перед воротами «караульно­ го» двора ставили колышек с прибитой доской {пул, картлык), который по истечении суток переносился на другой двор. Председательствовал на сходе староста, который как первое лицо сельской администрации выполнял роль посредника меж-

135 Богаевский П. М. Указ. раб. С. 14.

136 Бехтерев В. М. Указ раб. С. 644.

137 См.: Кошурников В. Быт вотяков Сарапульского уезда Вятской губернии.-Казань, 1880. С. 42; Смирнов И. Н. Указ. раб. С. 169.

138 Верещагин Г. Е. Указ. раб. С. 127.

77

ГЛАВАМ

СЕМЕЙНОЕ ПРАВО УДМУРТОВ 1. Удмуртская семья XIX - начала XX вв. Семья как микросоциальная ячейка этноса в традици­ онном удмуртском обществе выступала также в качестве основной производящей хозяйственно-экономической еди­ ницы. Соответственно исключительное многообразие дел, решаемых крестьянами по обычному праву, было связано с повседневно-бытовой сферой семейной жизни. Вопросы, связанные с разделом семьи, наследованием имущества, назначением опеки над осиротевшими детьми и др., под­ вергались правовому регулированию прежде всего по юри­ дическим установкам, действовавшим внутри крестьянских семей, особенно больших по численности и родственно­ поколенной структуре. Не вызывает сомнения роль обычая также в регламентации богатых по содержанию семейно­ обрядовых комплексов и внутрисемейных форм общения и норм поведения. Семья, как элементарная общественная ячейка по сравне­ нию с другими формами общественной организации (напри­ мер, общиной), представляет более устойчивый к процессам трансформации организм и выступает в структуре этнической иерархии в качестве важнейшего канала передачи традицион­ ной культурной информации1, поэтому явления, относящиеся к семейному быту, сохраняются очень долго, не изменяя свое­

1 Бромлей Ю. В. Этнос и этнография.- М.: Наука, 1973. С. 119; Его же. Очерки теории этноса,- М.: Наука, 1983. С. 83.

126

го вида или лишь незначительно видоизменяясь. В этом плане в обычно-правовых нормах, касающихся вопросов регулиро­ вания семейных отношений, наиболее ярко отражена защита патриархальных устоев деревни. В то же время семья для крестьянина, как заметил еще Ф. Энгельс, является «важнейшим, решающим общественным отношением»2 и повседневные имущественные и семейные от­ ношения, раскрывающиеся по обычному праву, представляются важным источником, позволяющим углубить представления как об особенностях сельской общины, так и в целом внутренней жизни удмуртской деревни. Несмотря на ряд работ, посвященных семье и семейному быту удмуртов, где раскрываются вопросы типологии семьи, ее структура и численный состав; эволюция в процессе исто­ рической динамики; семейно-обрядовая сфера3, а также на­ личие специальных исследований по регулятивной функции общины в сфере семейного быта удмуртов в пореформенный

2 Кауфман А. А. Русская община в процессе ее зарождения и роста.- М., 1908. С. 408.

3 См.: Владыкин В. Е. Очерки этнической и социально-экономической исто­ рии удмуртов (до нач. XX века).-Автореф . канд. дисс. М., 1969; Гришкина М. В. Крестьянство Удмуртии в XVIII веке.- Ижевск: Удмуртия, 1977; Ее же. Семья у удмуртского и русского крестьянского населения Удмуртии в последней чет­ верти XVII - первой четверти XVIII в. (поколенная и половозрастная структура, численный состав) // Вопросы социально-экономического и культурного раз­ вития Удмуртии в XVII - первой половине XIX вв.- Ижевск: НИИ при Совете Министров УАССР 1981; Ее же. Удмуртская семья в XVIII - первой половине XIX вв. // Семейный и общественный быт удмуртов в XVIII—XX вв .- Устинов: НИИ при Совете Министров УАССР, 1985; Христолюбова Л. С. Обряды, связанные с рождением человека // Этнокультурные процессы в Удмуртии,- Ижевск: НИИ, 1978; Ее же. Погребальный ритуал удмуртов // Там же; Ее же. Семейны е обряды удмуртов: Традиции и процессы о б но вл ен ия.- Ижевск: Удмуртия, 1984; Семенова Л. И. Динамика численности и состава удмуртской семьи как индикатор этнических изменений // Этнокультурные процессы в современных и традиционных обществах - М., 1979; Ее же. Культура и быт современной уд­ муртской семьи // Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1996. и др.

127

2) обеспечение существования нетрудоспособных членов крестьянской семьи и немогущих вести самостоятельное хозяй­ ство и нести тягло; 3) условность в разграничении между общим хозяйственным и личным имуществом147. Имущественно-правовые отношения между членами удмуртской семьи определялись довольно жест­ кой хозяйственно-рациональной направленностью - стремлением сохранить семью как полнокровное хозяйство и тяглую единицу. Слабость лично-имущественного начала в среде удмуртского крестьянства объяснялась более медленным развитием в общине-бускель пореформенного периода товарно-денежных отно­ шений; зачатки предпринимательской деятельности вне родной деревни еще не подрывали незыблемости общесемейного вла­ дения двором. Специфика обычно-правовых норм удмуртов по имуществен­ ным отношениям и праву наследования заключалась также в более сложной системе регулирования прав родственников по боковой линии; довольно развитая система родства в целом играла значительную роль в обеспечении функционирования отдельного крестьянского хозяйства.

4. Семейно-родовые знаки собственности удмуртов (пусы) Одним из важнейших атрибутов рода, а затем в процессе исто­ рического развития последовательно родственных образований и семьи выступали семейно-родовые знаки собственности. На Руси они носили различные наименования: знамя, знамение, знак, тамга, клеймо, резь, мета, тавро, пятно и т. д148.

147 Александров В. А. Указ. раб. С. 244.

148 См.: Ефименко П. С. Об юридических знаках // Журнал Министерства На­ родного Просвещения.- 1874, № 10. С. 11-12; Харузин М. Н. Указ. раб. С. 287.

172

У удмуртов каждый «род» (точнее, воршудные объединения* Кибъя, Можга, Монья и др. - П. М. Сорокиным всего зафикси­ ровано около 70 воршудных названий149) также имел свой осо­ бый знак - пус, по которому и во второй половине XIX в. можно было определить, к какому воршуду относился его владелец. Так, однажды удмурты Глазовского уезда приехали по торговым делам в Бугульминский уезд и там встретили своих земляков удмуртов, по воршудным знакам они сумели определить, из ка­ кой деревни те переселились в Самарскую губернию150. Даже в начале 30-х гг. XX столетия М. О. Косвен отмечал: «...громадное большинство удмуртов до сего дня сохраняет представление о своей принадлежности к определенному роду»151, в каждой уд­ муртской деревне и в большинстве семей к тому времени сохра­ нялись свои т. н. родовые (конечно, не в классическом значении) и семейные святыни-покровители воршуды152.

Воршудом, помимо экзогамного объединения родственников, имевших одного покровителя - воршуда, удмуртами назывались и разные религиозно­ мифологические комплексы: а) «родовая» или семейная святыня, хранящаяся в святилище - куа (чаще всего, это воршудная коробка с ее содержимым - сим­ волической моделью мира); б) божество - покровитель «рода» или семьи, со­ вокупность идей, обрядов, связанных с ним; в) зоо- орнито- или антропоморф­ ное изображение божества. В целом, воршуд удмуртов - это сложное историческое образование, не­ сущее воззрения различных эпох (культ огня, растительности, элементы тоте­ мизма, семейно-родовых святынь, культа предков). Оформившись, очевидно, в период материнско-родовой организации, воршуд, утрачивая социально-хо­ зяйственные функции (экзогамия, совместное поселение, хозяйственно-экономическая взаимопомощь и т. д. - в этом плане все большее значение у удмур­ тов стали играть объединения родственников типа патронимии (бӧляк, бече, иськавын), постепенно превратился в культовый институт и воршудная при­ надлежность удмуртов XIX - начала XX вв. проявлялась главным образом в культовых вопросах (См.: Владыкин, 1994: 273-290).

149 ГАКО, ф.170, оп.1, ед.хр.127, л.8.

150 Харузин М. Н. Указ. раб. С. 287; Об аналогичном случае сообщает и Н. Блинов (ВГВ, 1865 № 63).

151 Косвен М. О. Распад родового строя у удмуртов. С. 20.

152 Владыкин В. Е. Указ. раб. С. 276.

173

Сговор (ныл тупан) совершался спустя некоторое время по­ сле сватовства (ныл куран). Здесь при участии родственников с обеих сторон обсуждался вопрос о калыме (йырдун) и прида­ ном, назначался день свадьбы. Приданое и калым выделялись из общесемейных средств и представляли немалую долю се­ мейного состояния, поэтому величина приданого, а также сумма и срок уплаты калыма оговаривались особо скрупулезно, иногда договаривающимися сторонами назначался специальный посред­ ник - азьмурт (главный, букв, «передний» человек), выступав­ ший в качестве главного свидетеля оформления сделки206. Понятие «калым» у удмуртов включал в свое содержание как плату за невесту (йырдун означает буквально «цена головы» - т.е. цена девушки), так и выкуп за ее приданое и вознаграждение свадебных расходов семьи невесты. По свидетельству И. Н. Смирнова: «В свадебных обычаях удмуртов сохранились воспо­ минания о том, когда цена невесты составляла достояние целой семьи»207. В самом деле, помимо калыма - обычно единовременной уплаты определенной суммы денег, семья девушки получала от семьи жениха денежные суммы и различные подарки в процес­ се многочисленных обрядов и обычаев длительного свадебно­ го церемониала208. При величине калыма в 50 рублей общие свадебные издержки семьи жениха (без калыма) составляли около 220 рублей, довольно значительная часть из этой суммы расходовалась именно на приобретение подарков и денежные вознаграждения членам семьи невесты. У самой молодушки «... всех денег накопляется рублей 5-6, не более, а у богатых около 20 руб.»209.

206 Смирнов И. Н. Указ. раб. С. 150.

207 Там же.

208 См.: Верещагин Г. Е. Вотяки Сосновского края // Собр. соч. В 6 томах. С. 39—41, 207-208; Смирнов И. Н. Указ. раб. С. 150.

209 Верещагин Г. Е. Вотяки Сосновского края // Собр. соч. В 6 томах. С. 42, 207-208.

192

Юрий Александров: фрагменты жизни_______ Юрий Александров (слева) во время службы в Советской армии

Группа студентов исторического факультета УдГУ на музейной практи­ ке в Ленинграде. 1990 г. Ю. В. Александров - в первом ряду первый слева

На Республикан­ ском националь­ ном удмуртском празднике«Гербер» (д. Быдыпи Балезинского района Удмуртии) 2008 г.

Коллектив Министерства национальной политики Удмуртской Республики. 2006 г.

Крестьянский мир, обычаи, право - глазами художника С. Н. Виноградова__________________

Каша (Нуны сюан) Встреча весны (Тулыс пумитан)

«Воршуд переносится с особым торжеством при звонах ко­ локолов» в специальной повозке под пологом238. При переез­ де на новое местожительство соблюдался также следующий обычай: после укладки имущества на старом месте размеши­ валось из овсяной муки тесто и не давая ему скиснуть, пере­ возилось в квашне в новый дом, где из него пекли табани (овсяные лепешки). Направленность обрядов при яна потон была обусловлена прежде всего стремлением сохранить се­ мейное благополучие путем соблюдения преемственности семейно-родовых традиций. Итак, при общей оценке семейно-обрядовой жизни удмур­ тов XIX - начала XX вв. следует в первую очередь отметить ее традиционность, с сохранением элементов, восходящих своими корнями к довольно древним пластам человеческой культуры. Устойчивость семейных обрядов во многом обес­ печивалась благодаря тесной взаимосвязи обрядовой сферы семьи с религиозной, а также включением в них широкого круга родственников: наконец, данный феномен объясняет­ ся спецификой самой семьи как микросоциума, где многие явления деревенского быта крепко и долго удерживали свои позиции. В то же время семья как прочно интегрированное звено в социальных структурах более высокого таксономического уровня подчинялась происходящим в последних в ходе исто­ рического развития изменениям, что, естественно, влияло и на содержание семейных обрядов. Соответственно транс­ формировались и включенные в систему семейно-обрядового комплекса удмуртов соционормативные установки (сям), игравшие значительную роль при оформление как внутри-, так и межсемейных отношений.

238 Верещагин Г. Е. Остатки язычества у вотяков // Календарь и пам. кн. Вят. губ. на 1896 г.- Вятка, 1895. С. 24; Богаевский П. М. С. 77.

200

ГЛАВАМ!

ИНДИВИД И ОБЫЧНОЕ ПРАВО УДМУРТОВ 1. Проблема юридического статуса индивида в контексте семейно-общинных правовых традиций удмуртских крестьян

Правовая система удмуртского социума XIX - начала XX вв., состоявшего, как уже упоминалось выше, почти целиком из крестьянского населения, была направлена прежде всего на регулирование повседневного функционирования основных институтов деревни - сельской общины и семьи. Интересы такой таксономической единицы как субъект, индивидуум, лич­ ность (если таковая уже была) крестьянским правосознанием всегда подчинялись интересам общественным, поэтому ха­ рактернейшей чертой дореволюционного удмуртского обще­ ства является зависимость индивида от социума на всех его структурных составляющих (на уровне семьи, родственного окружения и общины). Данный феномен зафиксирован почти всеми исследова­ телями социально-бытовой культуры традиционного удмурт­ ского общества. Так, Д. Н. Островский отмечает, что удмурты «...в семейном быту необыкновенно уживчивы и ради семей­ ной выгоды приносят в жертву свои личные интересы, терпят известное подчинение, лишают себя некоторой доли само­ стоятельности»1. О «крайней» привязанности к семье, как наиболее проявляющейся черте характера удмуртов, писал

1 Островский Д. Н. Вотяки Казанской губернии // Труды общества естество­ испытателей при Казан, ун -те.- Казань, 1873. Т. 4, вып. I. С. 2 6 -2 7 .

201

придавало «самость» ее культурно-бытовому укладу и суще­ ственно ограничивали процесс индивидуализации общинно­ крестьянского мира. Таким образом, юридический статус индивида в традици­ онном удмуртском обществе еще как бы специально не за­ фиксирован правовыми нормами, а практически полностью опосредован и реализуется через систему семейно-общинных отношений. Однако уже прослеживается тенденция к персонификации субъектов обычного права в удмуртском обществе. Примечательно при этом, что юридический статус первыми начали обретать индивиды, относящиеся к двум со­ циально-временным полюсам: к кругу архаического, обрядово-культового «сословия» - «родо-племенная аристократия», «языческий клир» (тӧро, вӧсясь, луд утись и т. д.) и на­ рождающейся «сельской буржуазии» (кузё, коштан, узыр, бай и др.).

2. Феномен обычного права в системе соционормативной культуры и этносоциальной регламентации морально-правового кодекса удмуртов Традиционность как характернейшая особенность крес­ тьянской культуры, обусловленная самой спецификой жизненного уклада деревни, где в силу относительной примитивности орудий труда и неразвитости агро- и зоотех­ нических научных знаний сам процесс производства был возможен только благодаря закреплению и передаче опы­ та через традицию, где оптимальная приспособляемость к специфике конкретной местности достигалась за счет дли­ тельности сроков адаптации, включающих ряд поколений, определяет и традиционность крестьянского сознания, ори­ ентацию его на авторитет предшествующих поколений, ав­ торитет стариков, на культивацию устойчивости основных элементов культуры.

224

Преемственность и устойчивость культуры* как гарант ста­ бильности функционирования общества при условии, что «для традиционного человека жизнь - это абсолютная реальность и как таковая священна»63 освящалась крестьянским созна­ нием и поддерживалась целой системой табу и предписаний, охватывавшей практически весь жизненный цикл человека от его рождения и до смерти, причем индивидуальное, как пра­ вило, довольно жестко ограничивалось или даже приносилось в жертву общему, общинному, родовому: регламентировалась вся совокупная информация о социальном и природном окру­ жении человека на его важнейших пространственно-времен­ ных уровнях64. Одну из ключевых ролей в системе регламентации крестьян­ ского мира выполняет обычное право, которое выступает в каче­ стве важнейшего структурообразующего явления соционормативной культуры (совокупности таких институтов, как право, мораль, обычай, ритуал и т. д.65), через ее соприкосновение и переплете­ ние с другими тремя подсистемами культуры в целом (производ­ ственная культура, культура жизнеобеспечения и гуманитарная культура) обеспечивается нормативная стабильность, а следова­ тельно, и устойчивость культуры крестьянского общества.

* Дефиницию «устойчивость культуры» одним из первых исследователей вводит в научный оборот, очевидно, Э. Б. Тайлор, отмечая, что «Когда какойлибо обычай, навык или мнение достаточно распространены, то действие на них всякого рода влияний долго может оказываться столь слабым, что они про­ должают переходить от поколения к поколению. Они подобны потоку, который, однажды проложивши себе русло, продолжает свое течение целые века. Мы имеем здесь дело с устойчивостью культуры... Весьма замечательно, что пере­ мены и перевороты в человеческой истории позволяют стольким маленьким ручейкам так долго продолжать свое течение» (Тайлор 1989: 66).

63 Элиаде М. Космос и история - М.: Прогресс, 1987. С. 73.

64 Владыкина Т. Г. Удмуртские поверья в системе этносоциальной регла­ ментации // Традиционное поведение и общение удмуртов: Сб. статей / Отв. ред. Г. К. Ш кляев,- Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1992. С. 126.

65 См.: Арутюнов С. А. Народы и культуры: развитие и взаимодействие - М.: Наука, 1989. С. 167, 201.

225

ЗАКЛЮЧЕНИЕ Исследование обычного права удмуртов XIX - начала XX вв. с достаточной степенью убедительности и наглядности пока­ зывает, что данный институт - сложное и полифункциональное явление, грани которого соприкасаются и переплетаются практически со всеми сферами жизнедеятельности традици­ онного удмуртского социума. Во многом этим объясняется актуальность и научно-практическая значимость детального рассмотрения феномена обычно-правовых установок, гаран­ тировавших нормативно-стабильное функционирование эт­ носа. Но, очевидно, отсюда и известная трудность выявле­ ния места и определения статуса собственно обычного права в юридическом его понимании в его «почетном» окружении среди других институтов соционормативной культуры наро­ да (морали, форм общения и норм поведения, религиозных воззрений и т. д.). По этому поводу еще дореволюционные авторы заметили, что понятие «обычное право» принадле­ жит к числу текучих и переливающихся. В самом деле че­ ловек, придерживающийся в жизни традиционных взглядов, часто вообще не разграничивает юридические обычаи от неюридических, а тем более не возводит их в какие-либо жесткие схемы или формулы: он знает, как надо поступить в каждом конкретном случае, но не всегда может определить общий принцип или общее правило, которыми он руковод­ ствуется и почему, по-видимому, обычное право удмуртов можно также рассматривать как свод конкретных, сверну­ тых до формулы правила поведения человека, возведенных в закон и освященных опытом предшествующих поколений и в силу этого не требующих расшифровки и обсуждения, а лишь усвоения и реализации, пренебрежение которыми на­ рушает природное и - как следствие - социальное равно­ 244

весие1. В этом отношении, очевидно, будет правомерным констатировать, что удмуртский сям - это нерасчлененное единство морально-этических норм, предписаний, обычаев, ментальности, характера, темперамента, обрядов и ритуа­ лов от стадии «первичного синкретизма» до конкретной диф­ ференциации в социально-бытовой сфере. Подобная слит­ ность разных начал в обычном праве, его нерасчлененность с общим контекстом всего комплекса этносоциальной регла­ ментации тем более придают изучению данного института у удмуртов особый интерес и статус, повышают не только его конкретно этнографическое или юридическое, но и теоретико-правовое значение в целом. Такая «невыделяемость» удмуртского сям в системе функци­ онирования этноса во многом определила и структурно-компо­ зиционное построение работы: для системной историко-этногра­ фической характеристики института обычного права удмуртского социума, выявления феномена обычного права в юридическом его значении в системе соционормативной культуры и этносоци­ альной регламентации морально-правового кодекса удмуртских крестьян, а также более детального рассмотрения историчес­ кой динамики обычно-правовых норм в пореформенный пери­ од, влияния официального законодательства на традиционные правовые обычаи, на мой взгляд, было необходимо попытаться рассмотреть конкретные проявления обычно-правовых норм че­ рез весь спектр функций (социально-экономических, политиче­ ских, хозяйственных, мировоззренческо-этических, религиозных, обрядовых и др.) основных институтов удмуртской деревни {гурт) семьи и общины, а также тесно «переплетающих» их систем родства и свойства с соответствующей эволюцией семейно-родовых (воршудных) юридических знаков собственности и наи­ более значимых институтов общины-бускель (кенеш, веме и т. д.).

1 См.: Владыкина Т. Г. Удмуртские поверья в системе этносоциальной ре­ гламентации // Традиционное поведение и общение удмуртов: Сб. статей / Отв. ред. Г. К. Шкляев,- Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1992. С. 168.

245

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ ВВ - Волжский вестник ВГ - Вятская газета ВГВ - Вятские губернские ведомости ВЕ - Вестник Европы ВЕВ - Вятские епархиальные ведомости ВИ - Вопросы истории ВП - Вестник права ВУАК - Вятская ученая архивная комиссия ГАКО - Государственный архив Кировской области ЖМВД - Журнал Министерства внутренних дел ИОАИЭ - Известия общества археологии, истории, этнографии КЭСК - Краткий этимологический словарь коми языка НОИВК - Научное общество по изучению Вотского края РГО - Русское географическое общество СЭ - Советская этнография УдГУ - Удмуртский государственный университет УдНИИ - Удмуртский научно - исследовательский институт ЦГАУР - Центральный государственный архив Удмуртской Республики ЭО - Этнографическое обозрение ЮВ - Юридический вестник

270

Содержание Вместо предисловия. Об этноправовых исследованиях в удмуртоведении. Ю. А. Перевозчиков ................................................ 3 Введение ............................................................................................ 22 ГЛАВА I. ОБЩИННОЕ ПРАВО УДМУРТОВ 1. Община-бускель XIX - начала XX вв. - институт реализации норм обычного права............................................................................. 48 2. Функции общины в контексте обычно-правовой регламентации удмуртов........................................................................60 3. Кенеш как орган самоуправления...............................................76 4. Реализация обычно-правовых установок в сфере общинных форм взаимопомощи (веме).................................................................. 91 5. Общественные нормы права и религиозно-обрядовая жизнь удмуртов ...........................................99 6. Удмуртская община и иноэтноязыковое окружение............... 112 ГЛАВА II. СЕМЕЙНОЕ ПРАВО УДМУРТОВ 1. Удмуртская семья XIX - начала XX вв.....................................126 2. Внутрисемейная нормативная этика удмуртов.........................137 3. Имущественные отношения в большой и нукпеарной семье. Право наследования ............................................................................151 4. Семейно-родовые знаки собственности удмуртов (пусы)........ 172 5. Обычно-правовые отношения в семейно-обрядовой сфере..... 182 ГЛАВА III. ИНДИВИД И ОБЫЧНОЕ ПРАВО УДМУРТОВ 1. Проблема юридического статуса индивида в контексте семейно-общинных правовых традиций удмуртских крестьян........ 201 2. Феномен обычного права в системе соционормативной культуры и этносоциальной регламентации морально-правового кодекса удмуртов ................................................................................. 224 Заключение.......................................................................................244 Краткий словарь удмуртских обычно-правовых и юридических терминов.................................................................................................249 Библиография...................................................................................252 Список сокращений.......................................................................... 270