«Новая газета» №10 (пятница) от 31.01.2014

Юрию Росту — 75!

16 полос текстов и фотографий — подарок юбиляру и читателям на выРост

понедельник

среда

пятница

страницы 9—24

№ 10 (2151) 31.01.2014 г.

Краткий валютный курс

На «Дождь» пошли стеной

Почему не стоит делать резких движений возле обменника

Власть устраивает засуху на информационном рынке, отключая независимый телеканал

страница 6

Это не министр, а стерх какой-то Глава Минсельхоза совершил еще один сомнительный полет страница 7

Петр САРУХАНОВ — «Новая»

ВОЗДУШНАЯ ТРЕВОГА

Юлия ЛАТЫНИНА:

Гендиректор «Дождя» Наталья СИНДЕЕВА — Дмитрию Быкову:

«Между Россией и миром медленно, но неуклонно выстраивается мощная информационная стена»

Я извинилась перед всеми, кого это могло задеть. Не думаю, что мне следует извиняться как-то еще страницы 2–3

2

«Новая газета» пятница. №10 31. 01. 2014

главная тема

Отключим «Дождь», устроим засуху

еудачный и действительно некорректный вопрос дал старт целой публичной кампании шельмования, вроде тех, которые сопровождали сталинские чистки или маоистскую «культурную революцию». Известный борец с педофилами депутат Яровая заявила, что это — «преступление по реабилитации нацизма», специалист по духовным скрепам министр Мединский отметил, что «это не люди», а издатель высокоморального новостного портала lifenews.ru г-н Габрелянов написал в «Твиттере», что «Дождь» перебирает «своими грязными лапами историю Великой победы Великого Народа». (Реакция г-на Габрелянова тут особенно показательна. Если медиамагнат участвует в травле независимых медиа, то, видимо, стоит предполагать, что его собственные медиа к таковым не относятся.) Опрос тут, разумеется, ни при чем. Очередная волна неприятностей «Дождя», скорее всего, началась с двухмесячной давности публикации Алексея Навального: «От дачного кооператива «Озеро» к дачному кооперативу «Сосны» (http://navalny. livejournal.com/883305.html). Это — о стоящих рядком роскошных дачах-дворцах Володина, Неверова,

Н

«

Такое положение дел — следствие осуществляемой Кремлем стратегии ползучей монополизации всего телекоммуникационного рынка, включая собственно доставку сигнала, а не только рынка медийного

«

Руденского, Ашлапова и Приходько. Глава администрации президента и главный идеолог Кремля Вячеслав Володин, как говорят, был предельно недоволен. Публикация была, разумеется, не «Дождя», а Навального — но с Навального что возьмешь? Отключение от кабельных сетей — это, грубо говоря, финансовая смерть канала. Кабельное телевидение теоретически доставляет «Дождь» в 17 миллионов домохозяйств, и хотя это и не эфирное вещание, все равно это рекламные деньги. Учитывая, что телевизионная реклама приносит «Дождю» до сих пор ровно на

Между Россией и миром медленно, но неуклонно выстраивается мощная информационная стена порядок больше денег, чем реклама в интернете, нет кабеля — нет и рекламы. Решение, предложенное г-ном Припачкиным, весьма элегантное. Не надо никакой прокуратуры, Следственного комитета, уголовных дел, которые можно потом оспорить в Страсбурге, и проч. Захотели частные операторы кабельных сетей из патриотических соображений и под давлением возмущенной общественности в лице Яровой, Мединского, Габрелянова и проч. вычеркнуть «Дождь» из своего пакета — и вычеркнули. Вы, конечно, можете спросить: а как же все частные операторы разорвут частные коммерческие контракты? Но дело в том, что хотя компании, распространяющие сигнал по кабельным сетям, являются частными формально — их владельцы легко контролируются государством. АКАДО, например, принадлежит Виктору Вексельбергу, Билайн — Михаилу Фридману, и недавняя попытка действительно независимого оператора ЭР-телеком (торговая марка Дом.Ru) купить АКАДО развалилась после того, как сделка не была одобрена на самом верху. Такое положение дел — следствие осуществляемой Кремлем стратегии ползучей монополизации всего телекоммуникационного рынка, включая собственно доставку сигнала, а не только медийного рынка. На самом деле неприятности «Дождя» начались еще с Болотной. Тогда на канал оказывалось очень сильное давление, а параллельно поступило предложение о его покупке — от Алишера Усманова. Канал смог выстоять, потому что у Натальи Синдеевой не оказалось партнеров, на которых можно надавить. А потом, судя по всему, тактика сменилась. Было решено: зачем покупать то, что можно финансово задавить? Как говорят, предложил новую тактику Михаил Лесин, который еще не был в этот момент назначен главой «Газпром-Медиа», но уже имел отношение к координации медиастратегии Кремля. Именно в связи с этим «Дождю» не удалось подписать контракт с «Видео Интернешнл», который тогда контролировал 70% рынка российской рекламы, а сейчас — после назначения Михаила Лесина в «Газпром-Медиа» и отлучения «Алькасара» от рекламы на НТВ — является фактическим монополистом. Назначение Михаила Лесина главой «Газпром-Медиа», монополизация рынка рекламы, создание «России сегодня» во главе с одиозным Дмитрием Киселевым, выжимание Павла Дурова из акционеров «ВКонтакте» и вот теперь травля «Дождя» — это всё, один за другим, гигантские бетонные блоки, выстраивающиеся в огромную медийно-рекламную стену, долженствующую оградить Россию от свободного мира. Стену эту строят медленно, но неуклонно. Юлия ЛАТЫНИНА, обозреватель «Новой»

ИТАР-ТАСС

Президент Ассоциации кабельного телевидения России (АКТ) Юрий Припачкин предложил отключить телеканал «Дождь» от кабельного вещания. Формальным поводом для его предложения послужил опрос, проведенный «Дождем» в программе «Дилетант» от 26 января 2014 года: «Нужно ли было сдать Ленинград, чтобы сберечь сотни тысяч жизней?»

«Акция протеста» против опроса на крыше здания телеканала «Дождь»

Операторы, отключившие «Дождь»: • • • •

Дом.Ru НТВ-плюс АКАДО МТС

(еще в сентябре 2013 года)

Отключения и последующие неожиданные включения у разных потребителей в разных регионах происходили вне всякой системы. Например, в Серпуховском районе Подмосковья у потребителей Триколор ТВ и НТВ-плюс «Дождь» 29 января отключился, а 30-го появился на НТВ-плюс. Операторы включают автоответчик, обещая связаться через 15 минут, что вряд ли можно признать адекватным отношением к клиентам.

Заявление Русского ПЕН-центра О травле телеканала «Дождь» В последние дни беспрецедентная кампания травли развернута против телеканала «Дождь». Некоторые журналисты и политические публицисты, близкие руководству страны и потому весьма влиятельные, выступают в жанре публичных доносов и высказываются в пользу принятия мер, которые повлекут прекращение вещания этого действительно независимого телеканала. Если такие меры будут приняты, их можно будет расценить только как еще один шаг на пути постепенного подавления у нас в стране любого мнения о нашем настоящем, прошлом и будущем, хоть сколько-нибудь отличающегося от официальной точки зрения. Еще один шаг на пути превращения средств массовой информации в органы тотальной пропаганды. Хорошо понимая, чем этот процесс грозит нашей стране, мы, писатели России, члены Русского ПЕН-центра, решительно протестуем против нападок на независимые СМИ и выражаем свою поддержку коллегам с телеканала «Дождь». Призываем все творческие организации страны присоединиться к нашему Заявлению и противостоять попыткам полного подавления независимых СМИ у нас в стране.

«Новая газета» пятница. №10 31. 01. 2014

РИА Новости

«

Наталья СИНДЕЕВА:

«Медведев не собирался у нас работать» Гендиректор «Дождя» считает, что история с опросом — лишь повод для того, чтобы расправиться с каналом У Синдеевой сейчас мало времени. Она должна постоянно участвовать в летучках, реагировать на бесчисленные срочные сообщения, благодарить за сочувствие, принимать предложения о сотрудничестве, давать интервью, а тут еще к ней пришел повидаться ребенок, девочка. Большую часть времени она проводит на «Дожде», и дети скучают.

— У меня на тебя ровно одна минута, — бодро говорит Синдеева, извлекая из холодильника три стаканчика мороженого. — Вот, такого ты еще не пробовала. Только съешь дома.

— Мама, можно я вот это съем?

— Попробуй все три, будет больше информации. Как хотите, это реакция прирожденного медиаменеджера. ак сейчас обстоят дела с кабельными операторами?

— Н е знаю, потому что они сами не знают. Тут, по-моему, наблюдается та же раскоординированность, что с арестом и выпуском Навального. Она сейчас почти во всем: одни хотят действовать с опережением, демонстрируя начальству рвение. Другие не хотят проблем перед Олимпиадой. Третьи хотят задушить «Дождь» финансовыми инструментами, чтобы это не выглядело идеологической местью: примерно как с НТВ, с поправкой, конечно, на масштаб. АКАДО прислал письмо о том, что собирается нас отключать. Тем не менее сегодня с утра они нас транслируют, потом выключают, потом присылают письмо, что у нас нет договора, а он есть, «НТВ-плюс» отказывается транслировать, и мы там то есть, то нет. «Триколор» объявляет нечто вроде последнего предупреждения. При этом ширится кампания отказа от услуг тех операторов, которые нас отключили, — так что эта палка тоже о двух концах.

— «Дождь» точно не выживет без кабельных трансляций?

— Львиную долю рекламы дают они. Да, можно выживать за счет интернета, подписки, пожертвований — мне их много предлагают с утра, — но чтобы не просто выживать, а развиваться, каналу

—К

необходима кабельная аудитория. Отказ кабельных операторов транслировать нас — фактическое убийство «Дождя». Я понимаю, что никто его в канун Олимпиады не запретит. Но чтобы нас уничтожить, запрещать не обязательно.

— Путин осведомлен?

— Насколько известно, ему поднесли эту информацию вовремя и правильно завернутой. Об опросе ему сообщили ровно в тот момент, когда он ехал на Пискаревское кладбише.

— Кто постарался?

Я никого не буду увольнять. Я извинилась перед всеми, кого это могло задеть. Не думаю, что мне следует извиняться как-то еще

«

— Не знаю. Слухи разные. Что касается кабельных операторов, почти все их представители в режиме офф-рекорд признавались, что на них откровенно давили. Предполагаю, что это давление исходило от замминистра связи Алексея Волина, который и вслух высказался на эту тему достаточно откровенно.

— Общеизвестно, что у тебя хорошие контакты с Медведевым.

— Не с Медведевым, нет. С Натальей Тимаковой. Я вчера звонила общей подруге, у нее в гостях была Наташа, она передала мне, что все переживают за «Дождь», сочувствуют и так далее. Наташа — хороший друг, если бы она могла мне сказать больше, то и сказала бы, вероятно. Никаких попыток добиться заступничества от правительства вообще и от Медведева в частности я не делаю.

— Но ведь он признавался, что хочет у вас работать...

— Не у нас, а в «Сколково». У нас он хотел бы — это, скорее всего, такая шутка — иногда появляться с комментариями.

— Прости, если я прямо спрошу: сколько нужно «Дождю» денег в месяц, чтобы выжить? Просто выжить, не расширяясь, не развиваясь, сохраняя команду?

—Много. Вы же знаете бюджет Общественного телевидения, Russia Today. Мы меньше тратим, но тоже много.

— Предложения есть?

— Видишь ли, у независимого канала есть три способа существования. Первый: он платит оператору (или они договариваются по бартеру). Это вариант существования, например, магазинов на диване, либо новых каналов, у которых еще нет аудитории, например, Life News входил к некоторым операторам на коммерческих условиях. Второй вариант: им платит оператор. Это каналы-мэйджоры типа «Дискавери», «Спорта», киноканалы и т.д. И третий вариант — условно бесплатный, когда никто никому не платит. Все моде-

Продолжение темы — в колонке Ирины Петровской «Блокадой за блокаду» на стр. 32 и на сайте «Новой» в комментарии Андрея Колесникова «История с истерией». Реакция на «блокадный» опрос телеканала «Дождь»: власть развернула «войну памяти»:

3

ли предполагают продажу рекламы. Мы пошли по смешанной модели: операторы платят «Дождю» за контент, и мы продаем рекламу. Эта модель американских новостных каналов, таких как СNN. Если кабельных сетей нет, то нет и рекламы, и платежей от операторов. Поэтому либо умираешь, либо появляются меценаты, спонсоры. Я получила много предложений о поддержке (первым позвонил Зимин), всем спасибо, но у меня есть принципиальная позиция: зарабатывать самим. Все остальное — формы зависимости. Да и не рвутся крупные меценаты, честно говоря: все же становится известно, а «Дождь» вызвал недовольство на самом верху. В чем недвусмысленно признался Дмитрий Песков — прямо в нашем эфире.

— Ты будешь как-то перекраивать сетку, закрывать программы?

— Пока нет. И никого не буду увольнять. Я извинилась перед всеми, кого это могло задеть. Не думаю, что мне следует извиняться как-то еще — и дело не в этих извинениях. Понятно, что и опрос — не более чем повод.

— А настоящий повод — что?

— Насколько я понимаю, сюжет о дачах Володина и Неверова. Володин спокойно относится к идеологической полемике, к оппозиционной критике — ровно до тех пор, пока она не затрагивает его имущественного положения. Но к сообщениям о его собственности он крайне чувствителен — мне рассказали об этом те, кто знал его еще по Саратову. Там он всех капитально придавил. Самое обидное, что это делал вообще не «Дождь», — это репортаж приглашенного журналиста. Тогда этот дачный кооператив «Сосны» настолько взбесил героев репортажа, что жертвой их раздражения стал Кудрин — его обвинили в финансировании «Дождя». Он с цифрами и документами в руках все это опроверг, и атака тогда захлебнулась — но ненадолго.

— Прокуратура начала проверку?

— Они пока здесь не появлялись. Не очень себе представляю, как они нас будут за опрос проверять на экстремизм. С финансовой стороны нас прищучить довольно трудно — мы платим все налоги, и зарплаты у нас не просто белые, но даже пушистые.

— Наташа, ты отдаешь себе отчет в том, что после известных событий — они отнюдь не за горами — начнешь рулить каким-нибудь из федеральных каналов?

— Ты уже говорил, что Толоконникова тогда станет министром культуры. Я другого не понимаю: почему не очень громко высказываются те люди, которые, собственно, были инициаторами этой темы и этого опроса ? Ведь «Дилетант» — это совместная программа «Дождя», «Эха Москвы» и журнала «Дилетант», в которую приходят гости. «Эхо» нас защищает, но Венедиктов лично пока не высказался. Дмитрий БЫКОВ

«Разумеется, когда разномыслие вгоняется в готовые формы, чтобы принять там агрегатное состояние, как говорил Мераб Мамардашвили, «застывшего имперского дерьма», никакие вопросы и сомнения невозможны. Они немедленно в истерическом тоне объявляются осквернением памяти. Хотя осквернение памяти — это как раз неумение и нежелание задавать вопросы. Осквернение памяти — это сокрытие исторической правды, отказ от оценки альтернатив. Хотя история и не знает сослагательного наклонения, некоторые вопросы позволяют лучше разобраться в тех или иных исторических решениях и исторических личностях. Классический вопрос What if? («Что, если?») — это инструмент работы историка. А для обычного человека — признак ментального здоровья. Или мы будем писать историю по Скойбеде с Яровой, или станем задавать неудобные вопросы».

«Новая газета» пятница. №10 31. 01. 2014

/

политический рынок маневры

РИА Новости

4

«Назрел откровенный мужской разговор» Внутри объединенной партии РПР-ПАРНАС серьезный кризис. Удастся ли уберечь ее от раскола? Многие эксперты и журналисты торопятся похоронить РПР-ПАРНАС. В самой партии призывают не спешить с выводами, но вынуждены признать: если это и не раскол, то весьма серьезный кризис. Предполагается, что судьба партии решится на заседании политсовета 8 февраля. азногласия появились давно: между тремя сопредседателями — Владимиром Рыжковым, Борисом Немцовым и Михаилом Касьяновым, между региональными отделениями и центром, внутри региональных отделений. Конфликт стал достоянием общественности в конце ноября, после встречи Владимира Путина с оппозиционными политиками, на которую сходил Владимир Рыжков. Илья Яшин, член ПАРНАСа, раскритиковал Рыжкова в «Твиттере», спросив, зачем он идет «на

Р

подтанцовку к Путину», и сообщив, что Касьянов и Немцов были против. Рыжков объяснил свой поход так: он хотел передать президенту список 70 политзаключенных и требование освободить их. Не успели страсти утихнуть, как накануне Нового года появился новый повод для ссоры — заявление девяти членов партии из Москвы, Санкт-Петербурга, Воронежа, Тулы, Калуги, Вологды, Саратова и Новосибирска. Вот отрывок из письма: «Деятельность РПР-ПАРНАС в ее нынешнем виде не соответствует нашим представлениям о роли и задачах оппозиционной политической партии в современной России. Политические цели наших партнеров и методы их работы в последнее время резко разошлись с нашими политическими целями и нашими методами работы». Дальше перечислены основные претензии: нет единых приоритетов, не выстроена работа в регионах, слишком многие заняты самопиаром и скандалами, партия стремительно теряет рейтинг.

— Больше пятидесяти человек против того, что происходит, — рассказал Алексей Решетов, один из подписавших

ПРЯМАЯ РЕЧЬ Владимир РЫЖКОВ: — Накопились определенные конфликты, которые мы пытаемся решить во внутренней дискуссии. Но если дело дойдет до разрыва, правильнее было бы нашим партнерам уйти из партии. Мы — единственная партия, которой вернули регистрацию по решению Европейского суда, и будет верно оставить ее нам. Тем более что партию сейчас зарегистрировать несложно — собрать всего 500 человек. По некоторым вопросам удалось договориться, урегулировать претензии, связанные с ситуациями, когда наши коллеги публично нас дискредитировали. Клевета, ложь и оскорбления, которым я регулярно подвергаюсь, — это недопустимо. Также недопустима радикальная позиция: никакого диалога с властью. Некоторые критиковали меня за встречу с Путиным — я передал ему список политзаключенных, это очень важно. Тут у нас принципиальная позиция. Третий сложный момент — работа в регионах. Кто-то считает, что не надо участвовать в местных вы-

письмо. — Многих возмутил накат на Рыжкова со стороны Яшина и Немцова. Власть у нас плохая, но разговаривать с ней придется — особенно если ты выходишь с требованием освободить политзаключенных. Алексей Решетов — бывший член петербургского отделения ПАРНАСа, которое стало для партии еще одной горячей точкой. Споры в отделении тянулись еще с лета — по сути, это был все тот же конфликт между умеренным и радикальным крылом, только на местном уровне. Часть парнасовцев, преимущественно молодые и более радикально настроенные участники, поддержала нынешнего руководителя отделения Андрея Пивоварова, другая — «старую гвардию» в лице Константина Ершова, Вячеслава Долинина и других. В результате в январе перерегистрацию прошли только 76 человек из 173. На федеральном уровне конфликт между сопредседателями обострился после того, как стало известно о регистрации оргкомитета партии «Республиканцы России», уполномоченным которого стал Владимир Копцев, соратник Рыжкова.

борах, но как тогда мы будем участвовать в выборах в Госдуму? До сих пор тянется конфликт по Санкт-Петербургу — здесь мы еще не нашли решения.

8 февраля будет заседание политсовета, и я настроен оптимистично. Все-таки мы три года вместе, полтора из них — в рамках РПР-ПАРНАС, мы уже многое обсудили, думаю, нам удастся выработать общую позицию. Борис НЕМЦОВ: — Сейчас у нас в партии идут консультации и дискуссии. Я за то, чтобы раскола не было: никаких непреодолимых противоречий между сопредседателями нет. Мы выступаем за общие принципы: освобождение полит-заключенных, досрочные выборы. Мы — оппозиционная партия, независимая от Путина. Мы отрицаем сотрудничество со всякими радикалами — националистами и леваками — но готовы работать с адекватными политиками, в том числе с Алексеем Навальным. Вся эта история началась с письма девяти активистов, которые хотели раскола. Это письмо начали активно внедрять в информагентства. Многие причины

Многие опасаются, что таким образом Рыжков готовит себе новую политическую платформу.

— Очень сложно сейчас прогнозировать, чем закончится этот конфликт, — считает Игорь Бунин, президент Центра политических технологий. — Одно из главных противоречий связано с Навальным: всем очевидно, что это человек, который может вытянуть партию, но для Рыжкова Навальный слишком националистичен. Вторая проблема: с точки зрения Рыжкова, невозможна полная победа оппозиции — нужен компромисс, поэтому окончательно рвать с властью нельзя. Немцов и Касьянов — за украинский сценарий. А Яшин еще больший сторонник разрыва с властью. Но раскол для всех опасен: Рыжкова тут же обвинят в том, что он снюхался с властью, а Немцов и Касьянов потеряют значительную часть электората.

Мария ЕПИФАНОВА

конфликта носят субъективный личностный характер. Я не хочу раскола, но если есть те, кто его хочет, — они будут это провоцировать. Я же понимаю, что если наша партия развалится, это огромный вред и удар по гражданскому обществу, кроме того — подарок Кремлю. А я подарков Кремлю делать не хочу. Илья ЯШИН: — Я уверен, что партия останется. Есть противоречия, есть разные точки зрения — назрел откровенный мужской разговор. Мы единственная в стране независимая партия — это большая ценность, поэтому я рассчитываю на здравомыслие моих коллег. Я считаю, что многие проблемы надуманные. Никто в партии не выступает, например, против региональных выборов. А кто это может быть — Немцов, который баллотировался в Ярославле? Я, который в Ярославле возглавлял его избирательный штаб? Или Касьянов, который ездит агитировать по регионам? Да, мы не во всем согласны: например, в том, куда можно ходить и с кем можно договариваться. Но нужно найти выгодный партии компромисс. У меня настрой ровно такой.

О революционной сознательности и здравом смысле Конфликт в партии: спор о тактике боя с «административным ресурсом» бщественные работы, знаете ли, исправляют. Вот я и решил все-таки вставить свои беспартийные пять копеек в дискуссию, которая развернулась в РПР-ПАРНАС, ведь она имеет отношение не только к внутренним делам оппозиционной партии, но и затрагивает интересы общества в целом. Напомню, о чем речь. После поездки Владимира Рыжкова на Валдай и его участия во встрече президента с руководителями непарламентских партий радикально настроенные соратники обвинили лидера бывшей Республиканской партии в коллаборационизме. Дескать, власть преступна, поэтому разговаривать с ней не о чем. Наиболее выпукло эта позиция проявилась в выступлениях Ильи Яшина. «Тех, кто вчера кричал про нелегитимную власть на митингах, а сегодня по первому зову из Кремля бежит к Путину чайку попить и заискивающе улыбается, — таких в Кремле презирают», — пригвоздил Рыжкова в своем блоге Яшин. И присовокупил к этому издевательское видео. «Власть отвратительна, как руки брадобрея», — писал Мандельштам. Однако цитирующие эту фразу к месту и не к месту упускают из виду, что ее можно трактовать по-разному. Осип Эмильевич, как правило, бороды не носил. То есть услугами брадобрея пользовался. Ничего такого ужасного и неприличного в самой по себе профессии цирюльника ведь нет. Напротив, очень нужное ремесло, особенно в те времена, когда мир еще не знал, что для мужчины нет ничего лучше Gillette (вспоминается еще одна мандельшатмовская строка — «пластинкой тоненькой жиллета легко щетину спячки снять…»), и избавление от щетины с помощью опасной бритвы лучше было доверить профессионалам. Когда я был депутатом Госдумы, мне, представьте, было не всегда приятно каждый день пожимать руки некоторым персонажам из правящей партии. Однако благодаря членству в ее фракции удалось провести закон о запрете игорных заведений (если кто забыл — «столбики» и однорукие бандиты 10 лет назад в Москве стояли у каждой станции метро, а игромания приводила к десяткам тысяч человеческих трагедий) и поправки в УК и УПК, регламентирующие особый порядок досудебного соглашения со следствием. Обе эти законодательные инициативы получили поддержку президента РФ — иначе пылиться бы им до сих пор на дальней полке. Именно «сделки с правосудием», в необходимости которых мне удалось убедить власть, за пять лет позволили раскрыть сотни особо тяжких преступлений и ликвидировать десятки ОПГ. Неужели все это не стоило того, чтобы «чайку попить»? Мы живем в реальном, а не выдуманном мире. Если что-то в нем нам не нравится, то это можно изменить. Во всяком случае, попытаться. Но исходить надо из фактических обстоятельств — чудес не бывает. Мне, например, очень не нравится коррупция. Считаю, что это главная проблема и беда России, потому что плохие дороги и обилие дураков происходят от нее — денег не хватает ни на строительство, ни на образование. Но я отдаю себе отчет в том, что

О

эту проблему невозможно решить одним махом, потому что коррумпированная система (если можно так сказать — своеобразная культура коррупции) складывалась веками. Даже если завтра всех чиновников заменить на революционеров, нет никакой гарантии, что через некоторое время они не начнут заниматься теми же самыми темными делишками (хотя привлекать коррупционеров к ответственности все равно надо). Системные проблемы решаются системными мерами. Например, в том, что касается коррупции, это не только наш внутренний вопрос. Я имею в виду не мелких мздоимцев и гаишников-взяточников, а высокопоставленных «долбинов» (должностных лиц с бизнесинтересами), которые пилят миллиардами. Бороться с ними без международных усилий невозможно. Ведь похищенные капиталы они отмывают не на острове Русский, а в тихих офшорных гаванях Карибского моря и герцогства Люксембург. А от легализованных доходов только небольшая часть «закапывается» на вилле с шубохранилищем в «Домодедово», остальное вкладывается в банки и недвижимость в Лондоне и на Лазурном Берегу Франции. Поэтому для того, чтобы перекрыть поток грязных денег, надо поставить затычку с другой стороны трубы. А для этого необходима международная организация, финансовый Интерпол, который занимался бы расследованиями коррупции и трансграничных мошенничеств. Революции задумываются романтиками, осуществляются фанатиками, а их плодами пользуются негодяи. Эта прописная истина сегодня на наших глазах может воплотиться (а может и нет) на Украине, причем второй раз за десятилетие. До этого ровно тот же сюжет был в Египте и других странах «арабской весны». России с ее историческим опытом революции категорически противопоказаны. Следовательно, единственно возможный путь — реформы. А реформа предполагает как минимум диалог с существующей властью, которая у нас является вертикально интегрированной. И, разумеется, попытки изменить ее через участие в легальных политических процедурах, прежде всего — выборах. И не только. В России все-таки, несмотря на фильтры и фальсификации, институт выборов существует и развивается. В прошлом году в Москве прошли конкурентные выборы мэра. Я о таких условиях для ведения кампании в 2003 году мог только мечтать. В наступившем году знаковым событием станут выборы в Мосгордуму. Уникальность ситуации в том, что «Единая Россия» заведомо расписалась в собственном фиаско, ликвидировав выборы по партийным спискам. (В прошлом влиятельный антилужковец Николай Гончар, сделавший малоудачный выбор в пользу ЕдРа, утверждает, что партия власти пойдет под своим флагом. Флаг им в руки.) В этой ситуации поистине гамлетовским вопросом повестки дня станет то, смогут ли оппозиционные политические силы и лидеры договориться и выставить в одномандатных округах сильных, согласованных кандидатов. Если смогут — есть шанс дать генеральное сражение «административному ресурсу». Если нет, то бесконтрольная, безответственная и коррумпированная бюрократия так и будет плыть по течению, ведя страну в никуда. Так что я — на стороне Рыжкова, если сложно объяснил свою мысль. Александр ЛЕБЕДЕВ, обозреватель «Новой газеты», председатель движения «Наша столица»

5

ЕРА

«Новая газета» пятница. №10 31. 01. 2014

Стратегические недоговоренности Самый странный саммит ЕС — Россия: говорили о Европе, а имели в виду Украину Владимира Путина в вип-подъезде штабквартиры Европейского совета встретили его председатель Херман Ван Ромпей и глава исполнительной коллегии ЕС Жозе Мануэл Баррозу. По натянутым улыбкам было понятно, что ничего радостного они друг от друга не ждали. Поднявшись на восьмой этаж, троица закрылась в комнате в присутствии только переводчиков. Даже Сергей Лавров, Юрий Ушаков (помощник президента), Игорь Шувалов, Дмитрий Песков и другие члены российской делегации остались «курить» за дверью.

В

отношениях между Россией и ЕС сложилась странная ситуация. С одной стороны, растут объемы взаимной торговли и инвестиций, российский газ греет Европу, почти как норвежский. Европа и Россия вместе борются против терроризма и морского пиратства, пытаются замирить сирийцев и нейтрализовать иранскую ядерную программу. Но не могут выполнить ни один из громких проектов «стратегического партнерства». Десятилетиями кочуют из повестки дня одного саммита в программу следующего одни и те же темы: визы, протекционизм, плата за перелеты самолетов ЕС через Сибирь, антимонопольные меры ЕС против «Газпрома»... Постоянно тлеют и вспыхивают раздражители из области прав человека, гражданских свобод, понимания общих ценностей и государственного суверенитета. Глава исполнительной коллегии ЕС Жозе Мануэл Баррозу объясняет странное партнерство непониманием друг друга. Он даже обратился к Достоевскому, у которого европейцы традиционно ищут ответы на загадки русской души: мол, многие несчастья происходят на земле изза недопонимания и недосказанности. Президент Путин, министр Лавров и российские дипломаты настойчиво твердили, что этот саммит не об Украине, а об отношениях Россия — ЕС. Но он был как раз об Украине, потому что в украинских событиях отразились глубокие причины превращения в безнадежный долгострой проектов сотрудничества между Россией и объединенной Европой. Высказанная на заре президентства мечта Путина о едином экономическом и гуманитарном пространстве от Лиссабона до Владивостока может, по словам Баррозу, стать явью. Но в отдаленной перспективе и при определенных условиях. И проект под названием «Восточное партнерство», на который Москва смотрит со скепсисом, раздражением и недоверием, по мнению Брюсселя, как раз и есть первый шаг к достижению стратегической цели. «Восточное партнерство», которое охватывает не только Украину, Молдавию и Грузию, но номинально также Армению, Азербайджан и даже Белоруссию, не направлено против кого-либо. По словам брюссельских собеседников Путина, это не «проект против», а «проект за». За улуч-

шение жизни в странах — соседях ЕС, что благотворно скажется и на России. По выражению одного брюссельского эксперта, если ЕС как архитектор построил здание («Восточного партнерства») с заведомо непрочным фундаментом, то Путин легко сыграл роль его разрушителя. До момента его последнего возвращения в Кремль не было заметных трений между ЕС и Россией по поводу «Восточного партнерства». Но потом отношение резко изменилось: обещанный Путиным Евразийский союз стал внешнеполитическим приоритетом России. Насколько могут быть совместимы два интеграционных процесса? На пресс-конференции по итогам саммита Путин допустил, что могут. И предложил хозяевам встречи «изучить возможность формирования зоны свободной торговли» между ЕС и создаваемым Россией, Белоруссией и Казахстаном Евразийским экономическим союзом. Европейцы ничего определенного не ответили. Путин заявил, что соглашение с Украиной, по которому ей дается кредит в 15 миллиардов долларов и поэтапно снижается цена российского газа, не будет пересмотрено, даже если к власти придет оппозиция. Мол, это кредит не правительству, а народу Украины. Но главной новостью стало его признание, что он ничего Украине не «дарил». Условия четко обговорены с теперь уже бывшим премьером Украины Азаровым. Важно, чтобы украинская экономика была конкурентоспособной и Россия со временем получила обратно свои деньги. Россия одна дала Украине столько денег, сколько предлагал весь Международный валютный фонд, с гордостью подчеркнул президент. Напомним, что как раз жесткие условия кредита МВФ стали поводом для отказа правительства Николая Азарова от соглашения с ЕС. Но если МВФ ставил перед Киевом макроэкономические условия, требовал от украинцев жить по средствам, то условия «братской помощи», выставленные Кремлем, трудно не назвать политическими. МВФ отвечает перед пайщиками, а решения Кремля волевые. Требования МВФ для украинцев непосильны, но и Россия выдвинула свои, раскрыл «кухню» соглашения с Киевом первый вице-премьер Игорь Шувалов. Они не зафиксированы на бумаге, но остались в записи беседы (естественно, непубличной). Россия не будет пересматривать соглашение в случае смены правительства Украины, если... «Если правительство Украины будет заинтересовано в кооперации с российской промышленностью, развитии наших экономических отношений и будет придерживаться целей структурных реформ, мы будем эту повестку поддерживать», — сказал Шувалов.

Александр МИНЕЕВ, соб. корр. «Новой», Брюссель

6

«Новая газета» пятница. №10 31. 01. 2014

Падение рубля в январе уместно сравнить с падением температуры атмосферного воздуха в Московском регионе в тот же промежуток времени. Во-первых, оба эти процесса предсказуемы и имеют аналогии в прошлом. Во-вторых, они носят объективный характер и не должны восприниматься как катаклизм. Наконец, падение что курса, что температуры рано или поздно закончится. резмерно внимательное отношение россиян к курсу рубля, а точнее, к курсу доллара по отношению к рублю, — это, конечно, следствие психологической травмы осени 1998 года, когда слились воедино и девальвация, и дефолт, и крах банковского сектора. Девальвация в этой триаде если и была злом, то наименьшим. Тех, кто держал доллары под подушкой, она сделала только богаче. Те, кто хранил их в банках, пострадали не больше и не меньше, чем владельцы рублевых депозитов. А если у кого долларов не было — то их ни прибавилось, ни убавилось, как, собственно, и рублей. Резкий рост цен на импортные товары быстро компенсировал ренессанс российского производства для внутреннего рынка, который подстегнул и рост экономики, в том числе занятости и зарплат. Собственно, творчески отходя от этого шока, мы и дожили до периода нефтегазового благоденствия. Фоном этого благоденствия было существенное укрепление рубля, поэтому следующая девальвация, сопутствовавшая «идеальному шторму в тихой гавани» на рубеже 2008–2009 годов, застала россиян врасплох. Все побежали в обменники, и большинство проиграло, потому что игра была на самом деле не для граждан. Крупнейшие банки, в первую очередь государственные, получили триллионные вливания из ЦБ (естественно, в рублях) — и тут же выбросили их на валютный рынок, что, конечно, обеспечило дополнительное падение национальной валюты. Дальше просто. Госбанки фиксируют прибыль, а те, кто купил доллар по 35 рублей в надежде продать его за 40, через некоторое время фиксируют убытки при возвращении курса к его нормальному соотношению 1 к 30.

/

политический рынок рубль

Краткий валютный курс Почему не стоит делать резких движений возле обменника

Хроника текущих событий Сегодняшняя ситуация сложнее, потому что у нее нет ни конкретной причины, ни очевидного бенефициара. На скорость падения влияют внешние и временные факторы, такие как общее укрепление резервных валют по отношению к валютам развивающихся стран или ожидание перемен в политике Федеральной резервной системы США. Безусловно, падение рубля объяснимо общим торможением российской экономики, которая вступила в фазу «околоноля», и непонятно, когда из нее выберется. А вот само по себе это торможение имеет и причины, и последствия, которые для всех нас важнее локальных курсовых колебаний, тем более что эти колебания — не более чем функция от общих проблем. Настоящая проблема, если коротко, в том, что российская экономка архаична, неконкурентоспособна и разбалансирована. Десятки миллионов человек живут в доиндустриальной эпохе, кормясь за счет личных приусадебных хозяйств, десятки других — в постиндустриальной, но только в том смысле, что предприятия, где они работают, существуют как автохтонная форма собеса. Столицы и города-миллионники — вполне себе Европа, но только

Петр САРУХАНОВ — «Новая»

Ч

колониальная, существующая на ренту из сибирских нефтегазовых провинций. Стоимость рабочей силы намного превышает производительность труда, бессмысленная затратность коммунального сектора сравнима разве что со степенью его износа. Про качество госуправления и коррупцию говорить не стоит, они вполне соответствуют хозяйственному укладу. Все это, конечно, не новость. Новость, пожалуй, в том, что с точки зрения глобального финансового рынка мы прошли точку, в которой колоссальные издержки все же перевесили фантастическую норму прибыли, которую наша экономика обещала — и давала — на протяжении многих лет. Это значит, что мы больше неинтересны, что никто больше не даст нам денег в рост. А то, что мы зарабатываем на продаже нефти, газа, металлов, леса и зерна, больше не покрывает наши постоянно растущие расходы. Это значит, что нам наконец придется меняться. Долго, трудно, болезненно.

Что будет Вот исходя из понимания этих весьма драматичных обстоятельств, и можно строить некие планы на будущее. Тем более что ровно тем же сейчас заняты и в ЦБ, и в правительстве. Отпуская рубль в свободное плавание прямо сейчас, Банк России, очевидно, и сам хочет понять, каков его рыночный курс. И совместим ли он по жизненным показателям с состоянием российской

экономики. Конечно, для сырьевой экономики снижение курса валют автоматически означает рост рублевых доходов (особенно бодро себя должен чувствовать «Газпром», львиная доля экспортных контрактов которого номинирована в евро). Но у этой ситуации есть и обратная сторона. Большинство крупных компаний — что государственных, что частных — обременены крупными долгами, в том числе валютными. Кроме того, они реализуют масштабные инвестпрограммы, значительная часть которых тоже связана с валютными контрактами (оборудование, сложные технические работы). Еще сложнее ситуация в банковском секторе. По данным Агентства по страхо-

ванию вкладов (АСВ), доля депозитов в иностранной валюте составляет в настоящее время около 18%, причем во время «девальвации» на рубеже 2008–2009 годов она быстро выросла с похожего уровня до 32%. В то же время средства физических лиц составляют около 30% пассивов банковской системы. Понятно, что у многих средних и малых банков эта доля еще выше. Значительное падение курса рубля влечет за собой рост стоимости пассивов для банков, в том числе по уже привлеченным вкладам. Очевидное противоречие есть и между установками ЦБ на отказ от прямого управления курсом рубля и борьбой с инфляцией как высшим приоритетом. Значительную часть потребительских товаров мы импортируем, падение курса неизбежно приведет к росту цен, в то время как, по оценкам министра экономики Алексея Улюкаева, инфляция в этом году и так ожидалась ниже 5%, без всяких таргетирующих усилий ЦБ. Так что некий ориентир, после которого Центробанк все же начнет активную политику по сдерживанию падения рубля, очевидно, все же существует, хотя и не афишируется. Примерно так высказалась на днях и первый зампред ЦБ Ксения Юдаева: «Действительно, мы намерены отказаться от интервенций на валютном рынке с точки зрения поддержания курса. Однако в более широком плане вопрос об инструментальной роли интервенций не так однозначен, и на глобальных рынках мы находим этому достаточно яркие примеры». Есть ощущение, что доллар уже подобрался к той границе, выше которой финансовые власти не хотели бы его наблюдать в течение долгого времени, а евро, возможно, уже ее перешагнул. Есть и важная тактическая задача — наказать спекулянтов, которые активно и явно играют против рубля. Так что бесконечного падения рубля мы не увидим, но и возврата к ситуации конца прошлого года не будет (если не считать локальных коррекций). Курс, очевидно, ищет новую точку динамического равновесия, и она, исходя из состояния экономики, должна быть ниже предыдущей.

Алексей ПОЛУХИН

ЧТО ДЕЛАТЬ Теперь несколько практических рекомендаций, которые дают в таких случаях экономисты (они делают это регулярно, но их, увы, мало кто слышит). Когда нужно бежать в обменник? В спекулятивных целях — никогда. Серьезные научные исследования показывают, что непрофессионал не может обыграть рынок, наоборот, это рынки питаются деньгами непрофессионалов, думающих иначе. В какой валюте стоит хранить сбережения? В той, в которой вы планируете расходы. Если вы тратите только

рубли, в них и сберегайте. Если, например, собираетесь летом поехать в Европу, копите евро, если в Америку — доллары. Стоит ли нести деньги в банк? Стоит, но соблюдая меры предосторожности. Во-первых, не класть на депозит в одном банке более 700 тысяч рублей (максимальная сумма страхового возмещения АСВ). Во-вторых, избегать банков, предлагающих слишком высокие ставки по вкладам (для сведения, средний по рынку процент в рублях — 8,1). Ну и главное — не паниковать. Паника увеличивает риск ошибки, а как-то повлиять на макроэкономические процессы мы все равно не в состоянии.

«Новая газета» пятница. №10 31. 01. 2014

РИА Новости

скандал

Это не министр, а стерх какой-то Не успел глава Минсельхоза объясниться по поводу одного сомнительного перелета, как совершил рецидив

Н

ПОД ТЕКСТ

апомним, что в январе этого года случился скандал, он же — конфуз, с министром сельского хозяйства Николаем Федоровым: на сайте ведомства появилось отретушированное фото визита чиновника в Германию. Прилетел он туда чартером частного авиаперевозчика, но бизнес-джет Cessna, рассчитанный на семь пассажиров, почему-то с фотографии был кем-то убран.

«Новая» тогда направила запрос и министру, и в правительство — с целью выяснить: куда, зачем и на какие деньги летал руководитель одной из самых депрессивных отраслей российской экономики. Выяснилось — в Берлин, на ежегодную сельхозвыставку. Как сообщил помощник Федорова в своем ответе, перелет был оплачен министром из собственных средств, наряду с другими пассажирами. Что вызвало у нас дополнительные вопросы — вот они: 1. Кто и с какой целью ретушировал фото, если командировка была официальной, а в финансовом обеспечении перелета не было ничего предосудительного?

2. Зачем министру оплачивать официальный визит из своего кармана? Почему нельзя было воспользоваться регулярными авиарейсами, отчитавшись потом за командировку, или официально провести через бюджет аренду чартера, что, на самом деле, позволяется действующими правилами?

3. Сколько личных средств Вы потратили на эту поездку? Как заявили «Новой» в компании Air Pink, которой принадлежит самолет, приблизительная стоимость подобного перелета составляет примерно 31 тысячу долларов (это без особых услуг, которые могли бы заказать пассажиры). Согласно техническим характеристикам, самолет Cessna такой модели имеет 7 пассажирских кресел. Если предположить, что рейс был полон, то каждый пассажир заплатил бы около 4,5 тыс. долларов, или 144 тыс. рублей. Верны ли наши расчеты, или речь идет о других суммах?

4. Был ли на борту Ваш помощник, если да, то из каких средств он оплачивал перелет?

5. Был ли проинформирован председатель правительства об этой командировке?

6. В прессе появились предположения о том, что самолет, на котором Вы летели, принадлежит компании, возглавляемой сербским бизнесменом и политиком Ненадом Поповичем. Так ли это? Если это так, то был ли выбор перевозчика случайностью, или он связан с тем, что у Н. Поповича есть коммерческие интересы в Республике Чувашия, которую Вы до недавнего времени возглавляли? Ответа пока не пришло, кстати, как и из правительства. Почему аппарат Дмитрия Медведева не желает общаться с прессой, нам пока неведомо (как бы не пришлось

7

обращаться в суд), зато все понятно с отсроченной реакцией министра — ему было некогда. И это — чистая правда. Как сообщили наши коллеги, журналисты чебоксарского издания «Pro город», Николай Федоров в конце января с размахом отметил 20-летие своего восхождения на пост президента Чувашии. Гуляли три дня. И прибыл министр в Чебоксары вместе с коллегами из министерства — внимание! — опять-таки на частном чартере. (Слушайте, ну неужели прервалось авиасообщение между Москвой и Чувашией, и об этом никому не известно?) Чебоксарские журналисты выяснили, что на этот раз, правда, был задействован не бизнесджет, а аэротакси класса эконом — Dexter. Похвально. Однако — самолет этот будто бы прождал Федорова и его свиту в аэропорту все три дня юбилейных празднеств. Что, по подсчетам репортеров «Pro город», могло обойтись в 460 000 рублей, или — в 624 000 в том случае, если стоянка «не предоставляется аэропортом». Если добавить к этим расходам арендованный ресторан на чиновную компанию в 30 ртов, поглощавших, по сведениям издания, устрицы, мидии, стерлядь, черную икру и коллекционный виски, то расходы (гостиницы же еще с транспортом надо плюсовать) приближаются минимум к миллиону. Конечно, благодаря столь значимой дате, как 20-летие президентства Федорова, страна узнала, что стерлядь

у нее все еще существует, потому расходы можно списать и на рекламную акцию. Но — вопрос: а деньги на эту рекламу пошли бюджетные? Если же частные, то кто конкретно платил за перелет, стоянку самолета, транспорт, проживание и ресторан и откуда у этого мецената, трудящегося на госслужбе, такие средства? Есть и еще вопросы, которые мы адресуем министру Федорову (копия — молчаливому аппарату правительства): •Была ли эта поездка оформлена как командировка, ведь, похоже, что один рабочий день торжества-то зацепили? Если нет, то брал ли отпуск на этот день министр Федоров, или же это был банальный прогул?

•Если же все-таки — командировка, то с какой официальной целью (например, облет чувашских по-зимнему колосящихся полей на аэротакси) и было ли проинформировано правительство о сопутствующей деловой поездке стерляди?

•Кто из чиновников министерства сопровождал господина Федорова, как было оформлено их путешествие? Вполне допускаем, что в ответе из министерства опять будет сказано: все оплачено из личных средств министра. Но в этом случае было бы неплохо приложить к письму декларацию о доходах руководителя российского сельского хозяйства.

Отдел расследований

В среде российских чиновников не только министр Федоров питает слабость к бизнес-авиации. Несколько недель назад в приверженности элитным способам путешествовать по стране и миру был уличен руководитель еще одного неблагополучного с экономической точки зрения хозяйства — губернатор Ульяновской области Сергей Морозов. Местные журналисты уже давно интересуются благосостоянием семьи губернатора. Так, в прошлом году семьей Морозова была задекларирована немаленькая квартира в Швейцарии, а в этом году губернатор посетил Всемирный экономический форум в Давосе, что также свидетельствует о достатке главы Ульяновской области. По разным оценкам, участие в форуме может обойтись в $26 000– 71 000. И это минимум. О любви губернатора Морозова к бизнес-авиации стало известно благодаря страничкам в социальных сетях его дочери Дарьи. Интернетиздание Ulnovosti.ru опубликовало фотографии, которые дочь губернатора, судя по всему, обучающаяся в Швейцарии, выложила в соцсети и сопроводила комментарием: «Лечу домой в Россию». На снимках — девятиместный красавец-самолет Learjet 60 от компании Bombardier, который, как пишут ульяновские журналисты, принадлежит эстонской компании Panaviatik. Полет из Цюриха в Ульяновск и обратно мог обойтись семье губернатора в 1 млн 250 тыс. рублей, подсчитали Ulnovosti.ru. Эта сумма — лишь немногим меньше задекларированного годового дохода Сергея Морозова.

КАК «У НИХ»?

Министр экономики Литвы Бируте Висайте была отправлена в отставку после того, как журналисты уличили ее в использовании бизнес-джета. В мае прошлого года Висайте вместе со своими советниками летала на деловой форум в Астану на самолете, заказанном компанией Arvi. В 2010 году после скандала с полетом на бизнес-джете ушел в отставку министр французского правительства Ален Жуайянде. Премьер-министр и президент попросили Жуайянде покинуть пост после того, как он нанял частный самолет за 116,5 тыс. евро, чтобы принять участие в экстренной встрече, посвященной устранению последствий землетрясения на Гаити.

8

«Новая газета» пятница. №10 31. 01. 2014

Научная степень — пятно на репутации? Попытка «Новой» сохранить лицо министра транспорта Максима Соколова не удалась

РИА Новости

«Д

иссернет» обнаружил масштабные заимствования в кандидатской диссертации министра транспорта России Максима Соколова. Совпадения с более ранними работами других авторов найдены на 108 страницах труда Соколова. Совпадения, выражаясь по-научному, не оформленные в соответствии с правилами цитирования. Идентичные отрывки отличаются лишь тем, что «века» заменены на «вв.», «годы» — на «гг.»… У нас не было причин подвергать сомнению репутацию Максима Соколова, он современный, контактный государственный служащий. И этими качествами отличался еще в комитетах администрации Санкт-Петербурга. Но перед нами — факты. В 2008 году в Санкт-Петербургском государственном университете Максим Соколов защитил диссертацию «Развитие акционерного учредительства и фондового рынка в России (1870–1914 гг.)». Вот, к примеру, страница 30 этой работы: «В этот период предпринимались попытки создания коллективно-корпоративных предприятий, закончившиеся неудачей. Акционерная политика в конце 1890-х — 1900-х гг., как и вообще в царствование Николая II, по-прежнему строилась на сочетании незыблемых принципов с гибкой тактикой. <…> Русский исследователь конца XIX — начала XX вв. И. Слиозберг, рассуждая о действиях правительства, способствовавших подъему акционерного учредительства конца XIX в., писал…» А вот страница 67 докторской диссертации «Акционерное предприниматель-

Министр Соколов: «Никаких претензий в адрес диссертации высказано не было»

ство в экономике России: исторические формы и теоретические концепции», 2002 год. Автор — Сергей Владимирович Лукин, выпускник того же СПбГУ. «В этот период предпринимались попытки создания коллективно-корпоративных предприятий, закончившиеся неудачей. Акционерная политика в конце 1890-х — 1900-х годах, как и вообще в царствование Императора Николая II, по-прежнему строилась на сочетании незыблемых принципов с гибкой тактикой. <…> Русский исследователь конца XIX — начала XX веков И. Слиозберг, рассуждая о действиях правительства, способствовавших подъему акционерного учредительства в конце XIX века, писал…» Объемные совпадения с работой Лукина найдены «Диссернетом» на

30 страницах труда Соколова. На оставшихся 78 страницах его работы, попавших под подозрение, есть совпадения с диссертацией Артема Валентиновича Смирнова «Государственное регулирование рынка частных ценных бумаг в России (1890–1914 гг.)». Она была защищена в 1999 году под руководством Геннадия Григорьевича Богомазова, который затем был и научруком Соколова. Признаки «заметания следов» — те же. «Пролонгирование» заменено на «продление», «текст» на «документ», «русских» на «российских», «облигационеры» на «владельцев облигаций», «неразрешимая задача» на «трудную»… В общем, тратить на эти примеры место в газете попросту жалко. А вот рассматривать постраничную сравнительную таблицу на

Почему «Ленинка» вдруг начала отрицать свою экспертизу диссертации детского омбудсмена Астахова?

В библиотеке любят тишину

сем скандалам скандал: руководство Российской государственной библиотеки открещивается от экспертизы докторской диссертации Павла Астахова. Исследование было проведено еще летом прошлого года. Оно показало, что треть научной работы Астахова — некорректные заимствования, а все остальное — текст его же кандидатской, «автоплагиат». Оригинальный текст составляет около 1%… Экспертизу сделали по трем депутатским запросам Дмитрия Гудкова, в отношении проверки диссертаций двух депутатов-единороссов Владимира Бурматова, Ришата Абубакирова и детского омбудсмена Павла Астахова. Результаты по Бурматову «Диссернет» опубликовал еще в сентябре. Обиженный Бурматов заявил, что на библиотеку оказывалось давление. На что генеральный директор Российской государственной библиотеки Александр Вислый ответил: «Мы можем еще раз перепроверить. Но я боюсь, что будет только хуже». То есть фактически подтвердил, что эту экспертизу, за номером 2013-095038, библиотека делала. «Заключение об оригинальности» за номером 2013-095-040 докторской

Астахова «Диссернет» опубликовал намного позже бурматовского — в начале этой недели. Все это время сообщество ждало ответа из администрации президента. Просили Путина уволить подчиненного Астахова, как сообщившего недостоверные сведения при приеме на работу. Получили отписку. И тогда обнародовали ту самую экспертизу «Ленинки» за номером 2013-095-040 и подписью заместителя директора РГБ Гнездилова (на тот момент исполнявшего обязанности генерального директора). На сей раз события приняли неожиданный оборот. Директор РГБ Александр Вислый заявил, что такого заключения библиотека не выдавала. А когда сканы документов разошлись по Сети, то прессслужба РГБ сделала сногсшибательное заявление: «В заключении, которое ранее опубликовал в своем блоге журналист Сергей Пархоменко, официальной является только титульная страница, на которой сказано о получении депутатского запроса. Все то, что начинается со второй страницы, уже не имеет никакой юридической силы…» Это странное заявление «Новая» попросила разъяснить Ирину Коваленко,

В

руководителя пресс-службы РГБ. Вот что она ответила: — Проблема в терминологии. СМИ говорят: «РГБ сделала заключение». А мы говорим, что заключение не делали. Да, это рабочие документы, они действительно наши (это еще большой вопрос, как они стали доступны общественности), но они не являются официальными документами. Что там с самой диссертацией — уже второй вопрос. В этом могут разбираться следственные органы или Астахов, если его это волнует. Но господину Гудкову не совсем корректно использовать эти документы в качестве официально выданных «Ленинкой». Это лишь первичная проверка. Часть той работы, которая должна проводиться, чтобы получить заключение. А заключение выдается на бланке, с печатью и подписью директора, с указанием фамилий специалистов, которые проводили исследование. Заключение по этим трем диссертациям библиотека не выдавала. И более того — не делала экспертизу… Этот ответ не внес ясности. Пока нам понятно, что суть уловки в том, что подпись заместителя директора РГБ Гнездилова стоит только на первой странице ответа. Но по-другому и быть не может. Это титульная

сайте «Диссернета» — увлекательно (http:// wiki.dissernet.org/w/SokolovMYu2008.html). Диссертационные скандалы начались год назад, и случай с министром Соколовым далеко не самый веселый. Но известен и один (!) весьма достойный поступок. Руководитель департамента науки в московском правительстве Алексей Комиссаров попросил Высшую аттестационную комиссию аннулировать его ученую степень и разрешить повторное написание работы с публичной защитой. (После публикации «Диссернета» и обращения его сооснователя Сергея Пархоменко, конечно.) И заговорили о Комиссарове: белая ворона, современный, состоявшийся, адекватный чиновник… Соколов в наших глазах тоже подавал надежды. «Мы знаем, что срок оспаривания научных степеней, полученных до 1 января 2014 года, составлял три года, — написали мы в аппарат Соколова. — Однако считаем, что подозрения в недобросовестно написанной диссертации недопустимы для имиджа министра». Мы предположили, что небольшое интервью могло бы стать публичной формой преодоления возникшего «недоразумения». В конце концов, мы не можем утверждать, что Максим Соколов злонамеренно воспроизвел 108 страниц чужих текстов без ссылок на их авторов. И вообще — сделал ли это сам Максим Соколов? Всякое бывает… Однако министр ответил нам: «Моя диссертация прошла процедуру публичной защиты и была единогласно одобрена Диссертационным советом такого авторитетного вуза, как Санкт-Петербургский государственный университет. Диссертационный совет не нашел в ней никаких нарушений. В течение трех лет — срока, установленного законодательством для оспаривания ученых степеней, никаких претензий в адрес диссертации высказано не было». Обескураживающий ответ министра, ни одного слова лжи. Но нет ни объяснения, ни согласия на наше предложение, ни отказа. Написал бы уж прямо: «Идите лесом! Не пойман — не вор». «Других комментариев не будет», — уточнил пресс-секретарь Минтранса Тимур Хикматов. Никита ГИРИН

страница ответа, где Владимир Гнездилов официально сообщает Гудкову, что по трем запросам депутата «экспертами РГБ проведена проверка указанных диссертационных исследований на предмет заимствований по ЭБД РГБ». К этому ответу Гнездилова в одном пакете были приложены все три Заключения об оригинальности диссертаций Бурматова, Абубакарова и Астахова за номерами 2013-095-038, 2013-095-039, 2013-095-040. Итог исследований в них написан черным по белому: «Выявленные в результате проверки некорректные заимствования и их характер не позволяют считать проверенный документ оригинальным…» Так как же понимать директора РГБ Александра Вислого, подтвердившего подлинность экспертизы диссертации Бурматова, но отрицающего ровно такое же заключение — из одного пакета — по работе Астахова?

— Результаты экспертизы по Бурматову никто не опровергал, — предполагает Сергей Пархоменко, — потому что Бурматова никто не боится. За депутата Бурматова администрация президента не будет откручивать башку. А про Астахова Вислый говорит: «Ничего такого не было». Почему он это говорит? Да потому что из Кремля позвонили в министерство, а оттуда — Вислому. Н. Г.

свободное пРОСТранство специальный

сё, Юр, допрыгались! Надвигается кошмар вечной жизни. Они уже нашли нужную клетку. Осталось ее расковырять, и бессмертие поступит в аптеки — по тридцать таблеток в упаковке. Только надо будет брать фирменные, потому что наши вместо бессмертия могут впарить слабительное. Вообще же последствия предвидятся жуткие. Я не о политике — эти уже и так сидят вечно. Самое страшное — обессмыслятся юбилеи. Пригласит тебя девушка на свое семисотлетие, ну, и что ты ей пожелаешь — долгих лет жизни? Нам с тобой дико повезло. Мы еще осознаем значение начальной точки траектории. Из чего вытекает трудная привилегия — поздравлять с промежуточными. В такие моменты хочется быть правительством. Направил бы тебе телеграмму, где подробно рассказал бы тебе о тебе: «Уважаемый Юрий Михайлович! Вы родились… Прошли большой и славный… Как журналист, фотограф и писатель… Поднимая нравственные… Выражая гражданскую… Снискали глубокое… Позвольте от души…» И ты бы позволил как миленький. Но я не правительство — я вынужден своим путем. Мог бы подарить тебе песню «Как летит время!». Но ты ее уже знаешь. Возможность поиграть фамилией давно обглодана. «Окна РОСТА». «Во весь РОСТ». «Свободное пРОСТранство». Последнее — удачно. Свобода и пространство — это о тебе… Рифму «РОСТ — тост» оставляю тамаде банкета. Тем более тамадой будешь ты. Ненавязчиво обозначая место Грузии в себе и свое место в Грузии. (Непосвященные — в интернет!) В целом мне нравится тебя поздравлять. Тем более посредством газеты. И пять лет назад поздравлял, и десять. Проблема одна — не повториться. К счастью, остроту проблемы смягчает склероз — никто уже вообще ни черта не помнит. Так что если я не замечу, что повторяюсь, ты и подавно не заметишь. Но точно не повторюсь насчет твоей последней книги. Хотя бы потому, что пять лет назад ее не было. А теперь — есть. «Групповой портрет на фоне мира». Второй том твоей… Как бы точнее назвать... Жизни, Юра. А первый том пять лет назад уже был — «Групповой портрет на фоне века». А вместе они — твой автопортрет. В двух томах. Так и хочется написать: «Портрет Роста на фоне Роста». Останавливает уверенность, что кто-то так и напишет. Автопортрет, Юра, действительно, дивный, но чувствуется недоговоренность. Уверен, грянет третий том. И назовется он «Портрет на фоне…». Но фон — тут не боюсь повториться — значения не имеет. Ты не потеряешься на любом. Разве что сам захочешь. Затянешь легендарную веревку на джинсах и растворишься в воздухе. Потом позвонишь из Антарктиды: «Значит, завтра?» — «Завтра». — «Ровно в два?» — «Ровно». И мы оба знаем, что не «ровно», и не «завтра», и не «в два». Через месяц, в полседьмого — и то вряд ли. Ты это не нарочно. Не забыл. Просто подверженный иной, высшей точности, учуял в мироздании нечто более важное, чем «завтра в два». Однако, когда и вправду нужно, возникаешь. Куда и впрямь надо успеть, успеваешь. Потому повсеместно уместен. Потому притягиваешь столь разных. Организм, полный ума, опыта и юмора и — тем не менее! — готовый к любви! Кто еще забежит Восьмого марта в цветочный магазин и купит цветов, чтобы подарить их продавщицам этого самого магазина? …Что до профессии, тут все просто — изображение и текст. Ну, возьми да соедини. И ничего особенного не получится. Для особенного нужны еще две вещи: любовь и совесть. Вот тогда получится — не просто особенное, но может быть, даже уникальное. Называться будет — Рост. (Извини за пафос, Михалыч, — газета. При личной встрече патетику сниму.) Пять лет назад открыл наугад «Портрет на фоне века» и прочитал: «Функция человека на земле — жизнь. Она же является и смыслом». Помню, подумал, что насчет человека вообще — большой вопрос. Но одного, который соответствует, я знаю. И с неизбывной мудростью сказал тебе: «Осуществляй функцию, Юрка, — живи!» И ты проникся, и вот — результат. Открываю вчера — наугад же! — твой «Портрет на фоне мира» — и читаю: «Все мои друзья со мной (какое счастье!). Только некоторые молчат». И я восхитился — что не молчу еще. Что могу снять трубку и сказать: — Привет, Юрка! И ты ответишь.

выпуск G стр. 9—24

В

Михаил МИШИН

Работа Бориса ЖУТОВСКОГО

Юрию Михайловичу Росту, легенде российской журналистики и нашему обозревателю, 1 февраля исполняется 75 лет. Лучший подарок самому юбиляру и читателям — избранные тексты и фотографии Юрия Роста, которые мы сегодня публикуем.

10

«Новая газета» пятница. №10 31. 01. 2014

свободное пРОСТранство

Словарь Ожогова сть люди, которым веришь. Скажет: приду завтра в семь, а он надует — придет в семь через месяц. С улыбкой. Обстоятельства жизни заставляют его держать себя весело и непринужденно. Иначе кто простит и опять поверит? Человек пунктуальный большей частью мрачен, он есть укор всему, что не вовремя всходит, является не ко времени. Но случаются правдивые люди с вечно хорошим настроением. Их надлежит беречь и держать в охраняемых, заповедных уголках нашей необъятной души. Встреча с таким экземпляром есть обретенное честным путем богатство. Богатством прилично делиться. Вот я и делюсь: пожарный-парашютист Валентин Иванович Ожогов со своими правдивыми историями. Сидим на крылечке с летчиками из Дальнереченского отделения воздушной охраны лесов и обсуждаем, как заинтересовать пожарных в том, чтобы пожаров стало меньше. Потому что если леса не горят, то и денег они получают негусто. Тут подходит парашютист Валентин Иванович Ожогов в резиновых сапогах и лихой кепке и, узнав, что в беседе участвует газетчик, говорит на доступном журналисту языке: «Пора покончить с положением, когда хорошо работать плохо, а плохо работать хорошо». Отметив, что произвел приятное впечатление, продолжает: «Я тут читал в одной газете, не помню какой (обложку потерял), про токаря, который наизобретал, как три института, и по пять планов выполнял без брака. Так его чуть со свету не сжили. Без него видимость, что все работают, а с ним вроде как не все. Вот я, к примеру...» И рассказал Ожогов, что зимой, когда пожаров нет, плотничает. И за месяц с напарником может поставить два, а то и три сруба. И ставил, пока ему не сказали: «Чтото много ты, Валентин Иванович, зарабатываешь».

— Так ведь за дело, — говорю. — Ну! Дома хорошие. Или не нужны?

— Нужны, — соглашаются товарищи-парашютисты. — Но все-таки ты много что-то зарабатываешь.

— Не ворую же. Тут Ожогов махнул рукой и сказал: «Или другая история про пчел». История про пчел повествовала, что медом можно накормить не только всю страну, но и Австралию, поскольку Ожогов с одного улика получает в десять раз больше меда, чем остальные. Я с недоверием посмотрел на компанию. Никто не потупился. Только Василий Корнилович Полищук, шофер старенького противопожарного автобуса, на двери которого в манере, близкой к реализму, нарисован парашютист (или парашютистка?), повернув кепку козырьком назад, сказал: — Может, они там, в Австралии, меда-то не едят. На кой им?

— Был бы у нас лишний — научили бы. И наменяли б на что-нибудь полезное. На кенгуру, например. Пусть прыгают. Им, говорят, пастухи не нужны, а шерсть настриг и выпускай... Да... Я тут соболя лысого вывел. Два года работал.

— На хрена он тебе — лысый? — спрашивает шофер.

— А шерсть во время лесного пожара не обгорает. Или у меня еще случай был. И Ожогов без перехода стал рассказывать одну за другой свои правдивые были.

Е

...Попался в его капкан колонок и решил отгрызть себе ногу. Отгрыз. Хотел уйти. Глядь, не ту отгрыз. Пришлось еще одну. После этого убежал на двух. Кажись, на передних... ...Ремонтировал он бензопилу «Дружба», отложил в сторону гайки, а утята — они хватают всё, что блестит, — все гайки проглотили. Подождал, у них в организме ведь быстро. Да. Собрал гайки, а они меньше диаметром стали. В желудке ведь все перетирается. Подложил тогда он и болты. Подождал, пока их перетрут. И точно — подошли болты к гайкам. Он даже не поверил. Решил двадцатикопеечную монету положить — они ее в гривенник перетерли. Невыгодно... ...Гулял он на свадьбе, а утром рыбачить пошел. Поплевал на червяка и закинул. А тут сазан червяка проглотил, почувствовал перегар (ну было!) и сразу выпустил его сквозь жабры — не понравился, значит.

Второй подплывает, проглотил и выплюнул. И так восемь штук нанизалось. ...Решили с соседом крышу в баньке поменять. Направленным взрывом. Заложили взрывчатку по науке — тот специалист. Рванули. Глядь, весь сруб поднялся и в его огород перелетел. Целиком. Ни одно бревно не сдвинулось. Динамит оказался импортный и свежий — только завезли. Теперь париться к соседу хожу. ...Была у меня кавказская овчарка. Вдоль проволоки бегала на строгом ошейнике с шипами в палец. Прихожу ночью домой, слышу: цепью гремит, а не лает. Думал от радости. Взял фонарик, свечу, а там — тигр. Он Шарика моего сожрал с ошейником, шипы в горле и расперлись, а лицензии на его отлов у меня нет. Пришлось цепь отвязать. Пропала цепь. Жалко. ...Зима только начинается, а свинья, хоть и дикая, она ведь купаться любит. Найдет лужицу, побежит выкупаться, встанет, обмерзнет. На ней корка льда растет. К середине

зимы кабанчик превратился в большую глыбу. Мы идем, а тут закат. Косой луч солнца высветил кабана. Глыба-то прозрачная. А охотники глупые: он и так никуда не убежит. Бери, кати домой, около печи ставь. Лед стает — он твой. А может до весны во дворе лежать, как в холодильнике. Так нет, выстрелили. Теперь надо глыбу растаскивать. Колем, а куски в сторону выбрасываем. ...Все разобрали — нет свиньи! Оказывается, поросенок был маленький. Его с куском льда откинули. А большим он казался, потому что у льда коэффициент преломления. ...Прилетели мы на пожар в 6 утра. Только сели, медведь выскочил из тайги и помял парашютиста. Тот возвращается еле жив, отлеживается и идет бюллетень подписывать, а начальство ему говорит, что травма у него непроизводственная, поскольку произошла до начала рабочего дня. Если бы с девяти до восемнадцати, тогда другое дело. Ну, в это-то мы поверим?

«Новая газета» пятница. №10 31. 01. 2014

Моя гениальная подруга наивная художница Мария Примаченко, чьим искусством восхищался «Павло Пикассо», а с ним и весь просвещенный мир, пригласила меня на свадьбу своего внука Пети в деревню Болотня, что в сорока километрах от Чернобыля, — в первую годовщину взрыва. Сын Марии Авксентьевны, мой любимый друг Федор, тоже художник, а также пахарь, лесник, конюх, тракторист, кузнец, пастух, охотник (не застреливший, впрочем, ни одной лесной души в своей жизни), обещал, что будет весело. «От погуляем, давай приезжай». Я приехал. Потом о той свадьбе написал. Потом жили, общались. Умерла Мария. Умер Федор. Внуки уехали из деревни. Невестку Катю ограбили, украв все картины Марии и Федора Примаченко. Ничего не осталось, кроме воспоминаний и чувства любви, не остывающей, как и тот клятый котел, что поубивал столько красоты вокруг себя. Только любовь эта никому не была во вред, хотя и не спасла никого. Мы решили напомнить живым про то время, в котором тоже живые пели, пили, танцевали, любили, верили и надеялись всего в сорока километрах от неминуемого. Весело было.

11

Свадьба под Чернобылем реди ночи я проснулся, надо полагать, от ужаса. Признаки острой формы лучевой болезни, о которой мне тлумачили весь вечер, явственно проступили (как сказал бы доктор Михайло Григорьевич) в абсолютной темноте незнакомой мне хаты: острая головная боль, спазмы верхних дыхательных путей, дикая жажда... «Где это я?» — запульсировало в висках, и тут же работающие как бы с эхом мозги узнали в этом вопросе еще один симптом болезни — потерю памяти. Борясь с амнезией, я пытался заставить себя вспоминать для начала то, что было близко по времени: быть может, хоть малость из нехитрого скарба нажитых знаний и опыта удастся спасти. И тут неожиданно (чего уж можно было ожидать в моем положении) в тлеющем сознании появился прозрачный, как недопроявленный негатив, образ миловидной и в пропорциях молодицы Гали, которая с первых шагов по таящей незримую опасность земле украинского Полесья забрала мою новую куртку, абы я ее, боронь боже, не замарал, и сообщив, что она давно уже вдова, стала — как бы это по-современному сказать — курировать меня в задушевных и, вот поверьте, научных беседах о не... Забыл! Хорошее слово употребил доктор, а я забыл. Чертова амнезия! Но потом вспомню. Значит, в беседах о не... методах защиты от радиации, которые я вел с иванковскими и болотнянскими интеллигентами, крестьянами и руководителями, вплоть до районного масштаба. Сей вдовий образ в ночи, скромный характер оставшейся на мне одежды при отсутствующей памяти явили-таки хрупкую надежду: а вдруг не все еще кончено! Похлопав, однако, по просты-

С

ням аж до самой стенки и не найдя там и малого насекомого, закованного в холодный хитин, не то что какого-нибудь крупного организма, я с обреченной горестью сообразил, что и Галя, видно, не хуже моего знает зловредное влияние атомов на... (от бiсова душа, теперь забыл, как это называется), и довольнотаки сник. Впрочем, тут же спохватился, поскольку мне стало объяснимо стыдно: невидимые лучи, созданные советскими учеными для достижения ими хорошей жизни при экономных затратах ума, разрушили хрупкий моральный облик автора, и без того изношенный низким качеством электромагнитных колебаний отечественного телевидения, высокой токсичностью вредных веществ, выбрасываемых в атмосферу родины легковыми автомобилями завода имени Лихачева, и скверным запахом типографской краски, казалось бы, неплохо оборудованных центральных и иных газет. «Период полураспада стронция, цезия, урана и другой пакости приводит к полному распаду нравственности», — с горечью подумал я и поднялся, чтобы найти выход. Выхода не было. Ни окон, ни дверей. Твердо веря в строительную сметку украинского крестьянина, издревле по традиции ставившего хаты с окнами и дверьми, и отнеся смутное состояние на счет еще одного болезненного симптома — потери ориентации, я продолжал поиски, которые через половину какого-нибудь часа увенчались успехом. В сенях на полу стоял бачок с водой. Он упирался краном в утоптанную глину так, что напиться из него никак было нельзя. Покорно восприняв эту странность как новый знак угасающего

здоровья, я распахнул дверь настежь и вышел на двор. Там была украинская ночь. Оранжевые звезды величиной с добрый гарбуз хороводили по черному, как вишняшпанка, небу. Отрывисто и глухо — свадебным бухалом — брехали редкие собаки, строя ритмический фон рассыпанным по вербам с достойной щедростью майским соловьям, что дули в свои сопелки без устали и натуги. В легком дыхании черного воздуха поскрипывали полесские сосны, такие сухие и звонкие, что глядя на них, первое, о чем думалось, так это: порядком же можно было бы из них настрогать скрипок и наточить гармошечных голосов для свадебных музык. А и сами музыки, и голоса, уже человеческие, слышны были как бы и не издалека, и не рядом, словно накрыл тех поющих и играющих людей кто-то охапкой сена — чтобы они сильным звуком не погубили ночь. «Ти не iдь, не iдь, козаче, твоя дiвчина плаче...» Песня, словно в тумане, медленно плыла над Болотней и увязала окончательно в расплетенных на ночь косах плакучих ив. А дальше за селом было тихо. Праздник жизни продолжался уже без меня. Сориентировавшись на Большой Медведице, я повернулся в сторону чернобыльской станции, до которой было хорошо если сорок верст, и не приметив (как и те, кто догуливал первый день свадьбы внука великой Марии Примаченко в первую годовщину катастрофы) никакой такой видимой опасности, во утоление жажды слизнул росу с непорочных вишневых почек и отправился в хату с интересом гоголевского Каленика: дескать, где же я живу? страница 12

12

«Новая газета» пятница. №10 31. 01. 2014

свободное пРОСТранство

страница 11

Свадьба под Чернобылем

краинская песня утвердила во мне желание погостить еще некоторое время на бывшей так недавно прекрасной земле. Похвальное намерение требовало немедленного одобрения со стороны, и я решительно направился в горницу в надежде отыскать какую ни попадя живую душу. А хоть бы и вдову! Однако то, что я нашел, вовсе не соответствовало тому, что я искал: в смежной с моей комнате в стоящем, сумрачном воздухе на кровати, до пояса прикрытый простыней, прибранный в парадный пиджак, белую, застегнутую на все пуговицы рубаху и со сложенными на груди руками лежал сухонький дедок, известный мне в прошлом как сельский учитель Яков Мусийович. Я перекрестился: — Дiду, ви живий? Так! Теперь, ребята, порассуждаем о нашей жизни. Вас не обидит, если я скажу, что все вы... (а, будь что будет) на манер каких-нибудь козлов. И я, разумеется, среди вас. Нам посулят клок сена, который и съесть-то не дадут, а повесят перед носом, и (заставлять не надо) мы, поверив, что это единственная альтернатива гибели, опустим рога и будем бодать всех, кто на эту веру посягнет. Нам только пообещай (все равно что), и мы клюнем. Мы ждем, когда придет плохой вместо очень плохого, хороший — вместо «так себе» и разрешит. Что-нибудь разрешит или построит что-нибудь вместо нас самих: ну хоть это... обчество с человеческим лицом. Только с лицом, заметьте. Все остальное будет привычное. «Ну да? Правда? — раскатали мы уши. — С человеческим лицом — это другое дело, не то что раньше». А вы ведь, ребята, видели его. Что же может быть страшнее, злее, вульгарнее человеческого лица при социализме, а хоть бы и после него? Какое животное на воле имеет искательно-просительный или ожесточенно-завистливый взгляд... О господи! Горелов! Юра Горелов был прав, когда, сидя в Бадхызском заповеднике ночью у костра и плача (от дыма), говорил: — Ты утверждаешь, что современный человек — царь природы, ее венец? Берусь доказать, что он — страшная ее ошибка. Человек — единственное животное, которое способно уничтожить не только себя, но и среду обитания других существ. Впрочем (ах, гуманист, он всетаки давал нам, людям, шанс), что-то останется: водоросли, насекомые, черви; где-нибудь из этого вырастет новая жизнь, но теперь природа учтет урок. Это будет жизнь без людей. Юра — защитник естественного и ученый, романтик и жесткий поборник закона, чьими прошлыми усилиями был сохранен (до поры) животный мир в крайней южной точке страны, жизнеутверждающий провидец человеческого безрассудства.

— Нас очень много, и мы очень глупы. Земля этого не вынесет. Мы — как бы тебе доходчивей — вытаптываем кормовую базу, как копытные. Вытопчем, и наступит мор. Это будет вовсе не наказание природы нам, как мы самонадеянно полагаем, а просто ее самозащита.

— Тогда, может быть, СПИД — это чума двадцатого века...

У

— Во-первых, высокопарно! Вовторых, на СПИД надежды нет.

— ?! — это я в изумлении поднял брови.

— Очень медленно, — объяснил Горелов.

— А радиация?

— Ближе... и доступнее для нашей системы, к тому же экспортируется легче национальной идеи, патриотизма и марксизма-ленинизма... Что? Ничего, Юра. Просто мы сидим с тобой, слушаем цикад и беседуем ночью на кордоне «Кепеля» Бадхызского заповедника в конце апреля 1986 года — в дни открытия нового предмета вывоза, выноса и выброса из нашей страны. Пенька, вар, лес, нефть, пенька, пенька, лес — это было. А теперь есть и будет — радиация. Радиация с человеческим лицом, искаженным болью, горем и утратами, — это наше достижение! И мы сделали свой выбор: из всех видов массовых болезней и смертей — радиация социалистического толка. Скрытая от народа и до сих пор скрываемая разного рода начальниками. Какие же суки нами правят и какие мы все-таки привязчивые животные. Любим хороших хозяев... И все верим, что они есть. Ровно через год после катастрофы получилась телеграмма: «Запрошуем на весiлля» («Приглашаем на свадьбу»). И я поехал. Дорога эта от самого Киева знакома мне хорошо. Она и не изменилась. Только дозиметрические пункты через двадцать– тридцать километров, только таблички «С обочины не съезжать!», «В лес не заходить», «Грибов, ягод не собирать». Только грузовики и автобусы, набитые людьми, едущими туда или оттуда — из места, которое на дорожном знаке обозначено словом «Чернобыль» и странной стрелкой, указывающей вверх. Совсем вверх. А так — на полях возились люди, старики сидели на лавках, дети катались на велосипедах, поднимая пыль, и другие дети бежали в этой пыли, пытаясь догнать велосипедистов. В районе Феневичей полоснула по глазам полоса рыжего леса, словно опаленного, а на реке Тетерев, где трое пацанов смотрели, как четвертый ловит рыбу, глаз отдохнул. В Иванкове на улицах люди в военной и полувоенной форме, немытые машины из зоны, до которой километров 10–15, и переполненная телефонная станция. «Партизаны», как называли их местные жители, успокаивали в стеклянных кабинах семьи: мы ненадолго! Это правда — они ненадолго. В отличие от жителей Иванкова и прилегающих сел, которые навсегда. Но их уже успокоили, объяснив, что радиация пошла как бы двумя штанинами, а они — в безопасной мотне. И даже придумали анекдот, как бы подтрунивающий над хозяйской жилкой украинского крестьянина: «Петро! У вас радiацiя е?» — «Та там тоi радiацii — трохи-трохи... Лише для себе i держимо...» Ага! И правда там тоi радиации... По радио же говорят: «гарантируем». (Кстати, что они все гарантируют? Право на медицинское обслуживание, на труд, на образование; свободу слова, печати, совести; защиту прав личности, жилища, материнства, детства... Что они имеют в виду?)

«Гарантируем, что вы выживете в любых условиях. И будете жениться и рожать...» Отвлекся я, а что же там с дедом и с весiллям? Зараз, зараз... а то щось забуду. Память, сами знаете, я ж писал. (До сих пор не вспомню то слово, что произнес доктор на свадьбе про не... методы в борьбе с радиацией.) А-а, ладно, методы подождут.

— Дiду, ви живий? Тишина... Где ж оно — зеркало, надо посмотреть, дышит ли...

— Ви живий, дiду?

— Та хiба це життя! — Яков Мусийович сел на кровати и прислушался. — Там iще спiвають, чи тiльки почали? Пiшли — лiкуватися.

А молодые и прекрасные Петя и Надя, видимо, спали уже в хате. И некоторые гости спали. Прямо за столом. Утомились. А когда вдруг заиграл во дворе дивный художник, и гармонист, и умелец из Иванкова Василь Скопич, все встрепенулись и пошли к дому потанцевать. И ничего не мешало нашему веселью. Разве только Ил-14, который летал и летал над землей, видимо, меряя вредные лучи, чтобы они, часом, не оказались губительными для государственной собственности.

— Летает... Чего он все летает? — сказал дед Яков Мусийович. — Сказали ж раз, что мы — в мотне. И пускай живут себе люди спокойно. А он летает, сумнение дает. —

Спаянные желанием победить недуг, облаянные собаками, освещенные гаснущими на светлеющем небе звездами, мы двинулись на подворье Примаченко. В большой армейской палатке, вывезенной из зоны, стояли лавки и столы. А на столах, а на столах! Курчата, жаренные с чесноком, и домашняя буженина, сизоватая на срезе, тоже с чесноком, и запеченные в сметане карпы, и кровяная колбаса с гречневой кашей, и другая колбаса — тоже домашняя, прикопченная слегка и с жареным золотым луком, и соленые огурцы хрустящие и упругие, и упругие же до первого укуса красные помидоры, засоленные со смородиновым листом и хреном, и картошка со шкварками, что таяли во рту, только коснись их языком, и еще много чего, и не упомню... И все это приготовлено с любовью Катей — Марииной невесткой — с соседками из продуктов, которые как раз и выросли, удобренные пеплом, в то лето, после Чернобыля, в сорока километрах от реактора. И все было хорошо: и горилка, и угощение, и вишни цвели, и гости пели ладно. Ой, у вишневому садочку Козак дiвчину вговоряв: — Тiх-тiх-тiх-тьох-тьох-тьох, Ай-ай-ай-ох-ох-ох. Козак дiвчину вговоряв: — Ой ты, дiвчина черноброва, Ой, чи ти пiдеш за мене?..

И тут же, меняя тему на неприятную, спросил: — А что, покинула тебя Галя? И я бы, конечно, развел руками: мол, что делать — не судьба, если б мог отпустить руки от деда без угрозы потери устойчивости его и своей. Так мы вдвоем, живым воплощением скульптуры «сильнее смерти», добрели до Василя Скопича, где из окна увидела нас Мария Авксентьевна: — Гарно ви танцювали вечером, Юра Михайлович. А ну, давайте! И я, повинуясь воле этой гениальной женщины, чуть только и повернулся, чтобы обхватить Якова Мусийовича с фронта, а там нас уже было не удержать. Василь играл весело, а мы с дедом «давали жару», как сказал бы сын Марии — художник, и лесник, и кузнец, и пахарь Федя Примаченко. Сейчас и не помню, кто был за даму. Славное было весiлля, и живут, любя, Петя и Надя, и две у них народились дочери. И не летает давно уже Ил-14 над Полесской землей. Чтоб не было «сумнения». Теперь самое время вспомнить про то, как нам врали государственные прыщи всех размеров в течение пяти лет. (Та тихо вы, читатель! Шо вы всполошились, ей-богу: «Все-е-его пять?!» Я же сейчас только про чернобыльскую пятилетку говорю.) Вот мы дураки-то были. Господи, прости! Всякой брехне верили. Но теперь-то нас так не проведешь... Теперь-то мы стреляные... Теперь-то...

«Новая газета» пятница. №10 31. 01. 2014

Эх, мальчики и девочки, эх, Юра Горелов! Не на СПИД и не на радиацию — на нас, на нас самих одна надежда. Именно мы поможем природе начать все сначала, быстро уничтожив и себя, и реки, и моря, и поля, и пустыни, и леса, и людей целиком, и их души... Мы те же, что были до Чернобыля, если спокойно принимаем версию о том, что нет виновных за убийства в Новочеркасске, Тбилиси, Баку, Вильнюсе, Чечне... Если миллионы голосовали за... (а ну, подставьте фамилии этих красавцев и умников, откуда их клятый бic натаскал!) Еще не все потеряно. На нас надежда. Чернобыль за нами, октябрята! Что это был за город — Киев, что за река Припять, что за леса в Украинском и Белорусском Полесье. Ставки с тяжелыми, как пресс-папье, карасями, бронзовые от довольства лещи (не поверите) весом со здорового младенца, журавли на стрехах, полынный дух нагретого песка, туманы над копнами и солнце хоть и яркое, а не злое, так что на восходе или закате, когда оно близко от земли, можно было тронуть его рукой и не обжечься. А песни, а ленты в венках, а свадьбы в полсела со сватами в смушковых шапках и жупанах, подпоясанных красными кушаками... Да, свадьбы... Нынче опять ехал туда же, под Чернобыль, в село Болотню, на свадьбу второго внука Марии Примаченко Вани. И теперь как ни в чем не бывало люди пахали и сеяли, а дети катались на велосипедах и бегали в пыли. Другие уже дети. И ничегошеньки вроде не изменилось. Но не станем мы думать о наших правительствах вовсе дурно, что, дескать, ничего они «не предприняли». И не впадем в безрассудство «сумнения» относительно воли и возможностей самого человеколюбивого общества, ибо на той дороге на Чернобыль увидел я знак могущества коммунистической идеологии. Знак всепобеждающего учения. И в первый раз за долгую уже жизнь понял я значение этого слова. Знак этот материально был выражен как раз в отсутствии знаков, запрещающих ходить в лес, собирать грибы, ягоды. То, что было до сих пор не под силу не только мировой науке, но и самой природе, оказалось заурядным мероприятием для партии и правительства. «Докладаем, что по вашему поручению период полураспада стронция, урана, цезия и др. заместо 30–200 лет закончен за год-другой. Нехай люди процветают «на местах».

Так же, наверное, с той же степенью достоверности, объявят нам как-нибудь и о полном распаде партийно-государственной рабовладельческой структуры, убрав с дороги лозунги, заменив таблички с названиями и неформально объяснив, что социализм на Кубе и в Корее пошел вредными штанинами, а мы находимся в безвредной мотне и что какая-нибудь новая гуманистическая партия или прогрессивно и, понятно, ну совершенно прозрачно избранный правитель доведет все-таки нас до светлого будущего. А мы, ей же богу, поверим. Тьфу на нас... На этой свадьбе народу было поменьше. Мария сидела у окна, невестка с соседками накрывала столы. Федя, живой и улыбчивый, обняв меня, сразу отвел в сторону.

— Мамо вже старенькi. А лiкаря вызвать, як щось заболить, нема можливостi. Зроби що-небудь, щоб встановили телефон. И я, откладывая рассказ о свадьбе, делаю, что могу, — пишу и печатаю сейчас: «ПРОХАННЯ Вельми Шановнi голово Верховноi Ради Украiни Леонiде Макаровичу Кравчук, та голово Ради Мiнiстрiв республiки Вiтольде Павловичу Фокiн, та мiнiстре звязку УРСР Володимiре Iвановичу Делiкатний! Якщо вам не байдужа самобутня культура Украiни, якщо ви хочете зберiгти для нащадкiв усе краще, чим так багата ця велика земля, якщо вы разумiэте значення живого генiя не лише украiнського, але и свiтового народного мистецтва, допоможiть зберiгти якомога далi живою та здоровою 80-рiчну Марiю Примаченко, що мешкае в селi Болотня Iванкiвського району, в сорока кiлометрах вiд зруйнованного реактора. Дайте, будь ласка, разпорядження встановити в ii хатi телефон. Зi щирою подякою Юрiй Рост.

P.S. Гадаю, що до мого прохання приеднаються й видатнi митцi Украiни, Росii та багатьох iнших краiн». Забегая далеко вперед, скажу, что напрасно иной раз мы обзываем власть справедливыми словами. Там тоже попадаются люди, умеющие читать буквы и слова, как они написаны. Через год, а может, и больше, после отчаянной смелости обращения к политичес-

кой головке Украины, приехал я в Болотню, и уже после первой... (а не угадали!) ложки борща взгляд мой упал на эбонитовый, с рожками телефонный аппарат, застывший на почетном месте — у печи. Ай, молодцы украинские управители!

— Ну-ка, — говорю, — Федя, давай позвоним хоть доктору Михайле Григорьевичу, да и справимся, здоров ли он.

— Так телефон не особенно работает. Ты в письме написал, чтоб установили. Они через неделю его и привезли. А про подключение в твоем письме и слова нет.

— А и правда. ...А свадьба уже в разгаре. Уже Василь Скопич, заменяя целый оркестр, играет, и поет, и зазывает на танцы. И в палатке, раскинутой в саду, где Федор напрививал на яблони разных слив, вишен и абрикосов, чтоб цвели подольше, продолжается гулянье, и песни, и крики «Го-о-рь-ко!», и тихо спускается вечер со своими звездами, и сваты не забывают наливать в граненые стаканчики добрую горiлку. А я держусь из последних сил, не желая опять осрамиться перед молодицей Галей, и Яков Мусийович в пиджаке и белой рубашке, застегнутой на все пуговицы, держится тоже и даже внимательно слушает соседатракториста, такого с виду кремезного, что если он и уступает своему трактору в силе, то ненамного.

— Чуете, дiду! В ботинках что главное — чтоб они сначала не жали, потом чтоб сначала не текли, а красота и иностранное происхождение — это другое. Луна уже вперлась на небо таки высоко. Скопич прервал музыку, чтоб перекусить, а у забора, покуривая, сидят мужики и рассказывают страшные истории.

— Косил я на лугу у Тетерева, а в самую спеку лег под копну и заснул. Как вдруг слышу гул. Я очи расплющил и одразу сел. На меня по небу медленно летит огромная, як скирда, голова Ленина. И гудит. Я — бежать в сторону Иванкова, она за мной. И все ближе, ближе... А внизу у нее черная дыра, и той дырой она меня норовит накрыть.

— Брешешь!

— А нет.

— Не брешет, — вмешивается доктор Михайло Григорьевич. — Сама Татьяна Трохимовна из культотдела рассказывала, что на выставке в Киеве какой-то скульптор сделал ту головку из медного листа. А она не полезла в ворота, так ее выставили на улице. А после окончания выставки был банкет...

13

— Может, с того она и гудела, — встревает здоровый тракторист Сашко.

— Та подожди... И на том банкете Татьяна Трохимовна уговорила ту голову перевезти в Иванков. Ее зацепили вертолетом, и полетела она...

— Кому ж поставить свечку, что скульптор тот не был по имени Пигмалион, — подал из темноты голос киевский искусствовед Сергей Проскурня в вышитой рубашке, аж до той поры трезвый, — и делал ту фигуру головы человек без любви. А если б он свою работу полюбил и в ту любовь поверил, то, может, голова ожила бы, да и объяснила, чего хотела от нас.

— А кабы все скульпторы любили и с верой робили, да все те памятники в кепках и без посходили с постаментов, да все бюсты завозились, да сошлись в одном месте... Чур, меня, чур.

— ...Так про голову... Упал я лицом в траву, аж слышу — гуп! Поднял глаза. Лежит та голова на земле. Упала. То было знамение, что Иванков окажется в мотне...

— А я отношу это не насчет головы Ленина, а насчет направления ветра, — возразил кто-то образованный.

— Не скажи. Тут доктор взял меня за локоток и, отведя в сторонку, сказал: — У меня есть к вам медицинский вопрос. Сколько вы весите?

— Восемьдесят килограммов.

— А сколько стаканчиков горилки выпили?

— Да так, примерно четыре.

— Надо еще четыре, — уважительно сказал Михайло Григорьевич. — Для спокойствия. Стаканчик на десять килограммов веса обеспечит полное связывание свободных радикалов, и радиации некуда будет чипляться. Пойдем! Мы пошли. В «шалаше» вовсю связывали радикалы и пели. Доктор налил, я бросил извинительный и прощальный взгляд на Галю, а Яков Мусийович поднял большой палец — правильно! Когда процентов восемьдесят радикалов было уже связано, в незащищенной еще части мозга вдруг засветился вопрос, который мучил меня все эти пять лет, что я не виделся с доктором.

— Михайло Григорьевич, как вы тогда говорили? Не тра-та-та метод защиты от радиации.

— А, нетривиальный.

— Нетривиальный. Ну да. Мы вышли с доктором из палатки, как выходили из хаты с дедом Яковом Мусийовичем, с той только разницей, что в свободных от объятий руках у нас были стаканчики, полные нетривиальной защиты.

— А не слыхали ли вы, — сказал доктор, — что в правительстве или где, то ли приняли уже, то ли все еще принимают закон про реабилитацию невинных людей и аж целых народов. То есть они эти народы прощают. А не берут в голову, что о прощении надо им самим молить перед людьми и Богом и думать, как вернуть все, что те несчастные потеряли... Может, и нас всех, кто под Чернобылем, когда-нибудь реабилитируют... Дожить бы.

— Реабилитируют. И повернувшись в сторону, где в сорока километрах от нас клокотал дьявольский смертоносный котел, мы выпили за то, чтобы все дожили.

— Будьмо!

— Будем! А в шатре ладно и ласково затевалась песня про любовь, и вместе со взрослыми пели молодые, хотя им по традиции надо было давно уйти спать. Ой, у вишневому садочку Козак дiвчину вговоряв: — Тiх-тiх-тiх-тьох-тьох-тьох... Вговоряв козак дiвчину: «Живи! Там тоi радiацii...» И живут. В мотне. В самом гуманном из оставшихся на земле социализмов. «Ай-айай-ох-ох-ох». Бо гарантированно.

14

«Новая газета» пятница. №10 31. 01. 2014

свободное пРОСТранство

Заза Захарьевич, кахетинский диссидент –З автра мы едем в Сагареджо, — сказал Гоги. — Зазу хотят снять, надо показать, какие достойные и влиятельные друзья у него есть.

— И?

— И кто захочет с ним связываться, раз такие достойные и влиятельные друзья у него есть? Логично?

— Логично. Кто будет изображать влиятельных людей? — спрашиваю я Гоги Харабадзе, народного, нет всенародного артиста, писателя, красавца, моего друга и брата.

— Все свои. Я, ты — специальный корреспондент из самой Москвы, наш Мишико Чавчавадзе — великий (правда) человек и художник, Лело Бокерия — он председатель Союза архитекторов и Нугзар Попхадзе — начальник телевидения. Мало, я тебя спрашиваю?!

— Чудная компания для застолья.

— А я что, тебя в Кахетию на партийное собрание зову?! — возмутился Гоги.

— А Заза там кто?

— Заза — наш старый уличный товарищ. Он там санитарный врач. Хинкальные, рестораны, разные общепитовские «дырки»… Это и в Сагареджо пост! Зазу им надо заменить своим. Отстоим его или нет, а «пурмарили» (погрузински русскими буквами буквально: «хлеб-соль») будет хороший. На следующий день мы, вооружившись фальшивыми аргументами в пользу Зазы Мучиашвили, с благородной миссией выдвинулись в Кахетию. Кто не бывал в Кахетии осенью, тот не бывал. Примите сожаления. Поля, сады, виноградники, одна деревня переходит в другую, радуя взгляд и вкус (теперь, увы, забытый) названиями: Цинандали, Мукузани, Гурджаани… Правда, до них мы не доехали, зато проскочили Манави, селение, знаменитое своим не-пов-то-ри-мым зеленым вином «Манавис мцване». На окраине Сагареджо в саду стоял скромный по нынешним временам дом, внутри состоящий из одного только гигантского накрытого стола, описание которого я пропускаю, чтобы раньше времени не лишить вас возможности сострадать нашему герою. Впрочем, может быть, накрывал и не он, потому что в этот день на триумф (или тризну) районного санврача собралось все местное руководство во главе с первым секретарем райкома партии Медеей Мезвришвили. По обе стороны от этой значительной во всех отношениях женщины расположились другие важные персоны Сагареджо — прокурор, судья, начальник милиции и сопровождающие их лица. Напротив — линия защиты: «влиятельные друзья» и певцы, которые своим невероятным искусством всегда украшают победителя. Сам невысокий и худощавый Заза Захарьевич (не хочется называть его виновником торжества, пока вина не доказана) расположился в торце стола. Он уже опрокинул в себя пару стаканчиков того самого «манави», был весел, обаятелен и не собирался, несмотря на высокое собрание и шаткость своей кадровой позиции, демонстрировать присущий

ему (в тех случаях, когда нечего выпить) аскетизм. Кутеж начался традиционно. После тостов за секретаря райкома и каждого из высоких руководителей за столом начался процесс, который в высокой политике называется «детант» (фр. detentе), то есть ослабление напряженности между враждующими группировками. Заза дружелюбно улыбался и из уважения к собравшимся не пропускал ни одного стаканчика, допивая до дна. Тамада, зная санитарно-эпидемиологическую обстановку в Кахетии, наконец произнес тост, особенно напирая на сильную сторону Зазы Захарьевича, и посматривал на секретаря. Суровость, царившая в начале застолья, немного смягчилась, однако ситуация все еще казалась тревожной.

— Время! — сказал Гоги тоном тренера Анатолия Тарасова, выпускающего на лед забойную тройку. — Лело, давай! Леван, спокойный и значительный, со стаканом в руке, вспомнил детство Зазы, как он, приходя домой, бросал портфель в угол и говорил родителям: по арифметике — «пять», по истории — «пять», по грузинскому — «пять». Других предметов он назвать не умел, но родители радовались и этим. И думали, какой честный мальчик у них растет. Заза выпил.

— Чересчур честный! — громко сказал Миша и, опустив голову, затрясся, видимо, от слез умиления.

— Мишико, ты пропускаешь очередь, — сказал Гоги. — Лело, заканчивай. Они разговаривают во время тоста, плохой знак. Сейчас Нугзар, а потом Юра — гость из Москвы. Из-за строгости Гоги о роли Зазы в развитии современной грузинской архитектуры Лело сказал мало. Нугзар Акакиевич не ждал открытия калитки, а как настоящий лидер нападения (и защиты) — выпрыгнул на лед (фигурально выражаясь) через бортик — и сразу влепил шайбу сопернику.

— Республика может гордиться Сагареджойским районом, который невероятно успешно возглавляет многоуважаемая калбатоно Медея Мезвришвили. Многие годы она дает пример сильного, мудрого и гуманного… — Тут он посмотрел на нас с Гоги: как, мол? Мишико из-под стола показал большой палец. — Гуманного управления, где каждый творческий и трудолюбивый человек занимает достойное его место. — Заза рассеяно заулыбался: — Правильно. Мы, друзья Зазы Мучиашвили, — продолжал Нугзар, — счастливы, что он под руководством умного и опытного политика включает свой труд в общие достижения района.

Силовой блок одобрительно закивал головами. Секретарь тепло посмотрела на Зазу.

— Мастер, — оценил речь Гоги. — Двинулось! Давай, — сказал он мне, — закрепи. Что-нибудь про его высокие связи в Москве.

— Он бывал в Москве?

— Не важно, давай про Максимыча. Я встал. Заза с трудом сфокусировал на мне глаза.

— Впервые я увидел Зазу в доме первого секретаря Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи Виктора Максимовича Мишина. — Заза опустил голову, видимо, от скромности. Силовой блок гордо выпрямился.

— Давай, — сказал Гоги. — Хорошо идет!

— Там были и другие секретари ЦК комсомола…

— ЦК комсомола, маму я …! — вдруг отчетливо сказал поднявшийся со стула Заза. И для верности, повернувшись к северному окну, повторил по-грузински: ЦК комсомола — шени деда м...хан! (Смысл тот же, что и по-русски. — Ю.Р.) За столом наступила бы мертвая тишина, не нарушай ее всхлипывания Миши, Лело и Нугзара. Плача от смеха, Гоги наклонил меня к себе и сказал: — Выше поднимай, с подробностями. Комсомол… Что Зазе комсомол?

— Наш с Гоги товарищ Саша Филиппенко был женат на дочери секретаря ЦК КПСС Зимянина, и там, в его доме, на дне рождения я встретил Зазу. Секретарь райкома выпрямилась, подняла брови и с настороженностью посмотрела на все еще твердо стоящего на ногах героя вечера. Гоги одобрительно похлопал меня по спине.

— Михаил Васильевич часто встречался с Зазой Захарьевичем и очень его ува…

— Этого Зимянина маму я тоже…

— Нет!!! — закричали прокурор, судья и начальник милиции.

— Да! — непреклонно и печально сказал Заза, словно отчитался за нелегкую, но необходимую для всех работу. — Да! Все руководство района стало спешно покидать стол, как тонущий корабль. Гоги закрыл лицо рукой, друзья опустили головы и вздрагивали. Я стоял один, как айсберг, о который только что разбился санитарно-эпидемиологический «Титаник» Сагареджойского района. Тут Заза поднял стакан и сказал вдогонку своему руководству: — Я не закончил свой тост: и всего ЦК КПСС! С их Политбюро. Он сел на стул и тут же заснул. В те годы в Кахетии еще никто публично не вступал в столь близкие отношения с Центральным комитетом Коммунистической партии. Заза опередил время и был уволен с высокого поста в тот же день.

— Чересчур близкие, — сказал бы Мишико. Доживи Заза до наших дней, сколько у него было бы интимной работы с руководством России и Грузии. Но он бы справился. Через месяц я снова оказался в Тбилиси. Мы с Мишей сидели у Гоги, когда дверь открылась и на пороге показался стройный и бодрый Заза Захарьевич.

— Вот, — сказал Гоги, — посмотри на нового начальника санэпидслужбы в Кварели.

— Я пришел пригласить вас туда на «пурмарили». Будут все наши. Надо отпраздновать назначение.

— Как они решились после Сагареджо?

— А… Перспективу видят. Им нужен влиятельный человек.

— Чересчур влиятельный! — замечательно засмеялся Миша. И Заза засмеялся. В этот момент я его и снял. (Что я написал? Кто мог снять Зазу с его связями?! Сфотографировал, конечно.)

«Новая газета» пятница. №10 31. 01. 2014

15

Превентивная венерология олнечным мартовским днем, когда в воздухе еще искрятся мелкие снежные блестки и женщины с цветами и мелкими, необременительными для мужчин подарками, отвечают на улыбки случайных прохожих без опасения быть правильно понятыми, мы шли по прогретому асфальту улицы Чехова в кожно-венерологический диспансер №3. Просто так. Ну, не совсем. Нас пригласили. Но не по повестке. Настроение было хорошее. Подойдя к старинному двухэтажному особняку, что напротив Театра Ленинского комсомола, мы остановились собраться с мыслями и увидели, что люди, как бы невзначай оказавшиеся около заведения, с трогательной вороватостью брались за ручку, пытаясь открыть не поддающуюся усилиям дверь. И скользнув глазами по листочку бумаги, прикрепленному канцелярскими кнопками, сохраняя достоинство, скользили в подворотню, над которой светилась небольшая табличка «Ночной профилакторий».

— Закрыто, — сказал Михаил Жванецкий с некоторым облегчением.

— А пошли лучше в шашлычную, — предложил Слава Харечко, легендарный капитан того живого КВН.

— Это не одно и то же, хотя в шашлычной, наверное, лучше, — остановил его Дмитрий Николаевич Чуковский, режиссер-документалист и самый рассудительный из нас. — У этих заведений разные задачи…

— Не может быть, — возразил я. — Мы же договорились…

С

Временами я захаживал в этот особнячок. Нет. Просто захаживал. Когда — разжиться медицинским чистым спиртом, который при смешивании (пятьдесят на пятьдесят) с нагретым до первых мелких пузырьков виноградным соком «Алиготэ», продававшемся в зеленых пол-литровых бутылках, обращался в дивный, легко усвояемый напиток и до того, подлец, славно диффундировал, что совершенно не требовал закуски. Когда — посидеть в маленьком кабинете женского отделения, расположившегося напротив огромной головы Ленина, у моего товарища, доктора Володи Кравченко. Ну, разумеется, когда не было пациенток. Пребывание скульптурного портрета основателя нашего государства в кожно-венерологическом диспансере меня, знавшего от доктора Тополянского В.Д. (а ему можно верить) историю болезни вождя, совершенно не удивляло, а вот дамы, приходившие на прием в первый раз рассказать легенду о поездном белье или банных простынях, ставших причиной их беспокойства, пугались. Доктор Кравченко был «злым» охотником и часто, когда щенились его легавые суки, приносил очаровательных кутят на работу. Они ползали по рабочему столу, создавая атмосферу доверия и откровенности, без которых рост числа венерических заболеваний был бы в то время неудержим.

— Ты знаком со Жванецким? — спросила меня перед весенним праздником по половому признаку старшая медицинская сестра Раечка, «эффэктная», как

говорят на юге, блондинка, доброжелательная и, что касалось не только спирта, не жадная. — Пригласи его к нам.

— Может, ему не надо.

— Ты не понял. На творческую встречу. У нас весь Ленком побывал. И Таганка. Володя два раза пел. Никто не отказывался. И не жалел. А Михаил Михайлович не был. Пообещав поговорить со Жванецким и не отказавшись от двухсотграммовой с резиновой пробкой бутылочки из-под физраствора, на стеклянном боку которой были начертаны риски с цифрами, помогающими понять, сколько осталось (или сколько выпили), я отправился на переговоры. Жванецкий был категоричен: — Я здоров.

— Миша! Все под Богом. Там милые люди. Прочтешь «Начальника транспортного цеха», Харечко споет под гитару свою смешную песню. Выпьем по рюмке и уйдем. Оставим по себе добрую память и уйдем.

— А Харечко согласен? Может, ему тоже не надо.

— Согласится. Нельзя жить сегодняшним днем.

— Ты предлагаешь превентивные меры? Понимаю. Кто еще?

— Митю Чуковского позову. Он интеллигентный, солидный, хорошо слушает.

— Корней Иванович одобрил бы внука. Пошли. И мы пошли. Миша с портфельчиком, Слава с гитарой, Митя с серьезным выражением лица и я с ними всеми. В назначенный час, открыв тяжелую дверь, мы оказались перед лестницей, ведущей на второй этаж. Вытертые пациентами старые ступени покрывала невиданная мной раньше ковровая дорожка. Большой холл второго этажа со знакомой табличкой «Главврач доцент Хмельницкий» на высокой двери было не узнать. Буквой «П» стояли столы, покрытые вместо скатертей чистыми белыми простынями с черными штампами «КВД №3». На них благородно расположились соленые домашние помидорчики и огурчики, маринованные баклажаны, селедочка, покрытая кольцами репчатого лука, домашняя буженина, салат, конечно же, оливье, и еще что-то, чего не упомню, но что дает ощущение доброго застолья. В одном углу расположился огромный черный рояль. В другом — на белой медицинской табуретке стояла под крышкой огромная алюминиевая кастрюля с надписью «Чистое», накрытая сверху вафельными полотенцами со знакомым клеймом, от которой исходил дух отварной картошки.

— Лучше, чем в шашлычной, несомненно, — признал Дмитрий Николаевич. — Однако вы уверены, что встреча именно здесь?

— Здесь-здесь, — сказал Михал Михалыч уверенно. — Только я не вижу…

— А это! — Харечко открыл одну из колб, парами стоявших на столах. — Не пахнет. — Затем вдохнул из соседней. — О!

— Это спирт с внутривенной глюкозой, — сказала вошедшая из коридора Раечка. — Как мы рады! Сейчас все будут. Гости уже пришли, скорее! — закричала она в пространство, и холл моментально заполнился.

Сама Раечка выглядывала из значительного декольте темно-зеленого блестящего платья до пола. Остальные дамы были тоже в вечернем. Мужчины в пиджаках и галстуках. Взялись заинтересованно знакомиться и скоро сели за стол, торопясь выпить. Глюкозу купажировали по своему усмотрению. Напиток оказался вкусным, но чрезвычайно быстро усвояемым. Славик Харечко довольно разборчиво успел при общем веселье спеть свою остроумную песенку про заведение, куда мы пришли. Митя галантно и пространно, разумеется, стоя выпил за лучшую половину человечества. Я, чувствуя ответственность импресарио, бессмысленно улыбался и все спрашивал Жванецкого: — Хорошо, Миша?

— Хршо, — отвечал Михал Михалыч. — Только куда-то подевались некоторые гласные. Надо успеть хоть одно произведение прочесть. — Он поднялся: — А пзвать сюда нчальнка трнспртнго цеха! Хозяева и гости от смеха рухнули на стол. Некоторых не поднял и гром оваций после того, как фрагмент, который все-таки дался Жванецкому, неожиданно для автора завершился. Открыли окна, чтобы впустить свежий воздух.

— Хршо! — повторил он и полез в портфель за текстом, в котором гласных было бы поменьше. Мы со Славиком и Дмитрием Николаевичем, обнявшись

для устойчивости, как на скульптуре «Сильнее смерти» (или для усидчивости), смотрели на лаборантку в лиловом платье с голыми руками, которая сидела у рояля.

— Ой, Михаил Михайлович! Отдыхайте. Мы все знаем наизусть, — закричала Раечка, пробираясь от стола к инструменту. — Давайте до танцев мы лучше споем вам наш «капустник».

— А давайте! — Жванецкий радостно засмеялся и повернулся к нам: — А?! По улице спешили или не торопились по своим делам москвичи. Светило предвечернее солнце буднего дня. Пахло неизбежной весной. Из открытого окна неслись музыка, смех и голоса Раечки и ее подругилаборантки: В диспансер пришел сегодня я лечиться — Что-то стало по утрам трудно мочиться… Остановившиеся прохожие с интересом и завистью смотрели вверх. «Болеют же люди!» На дворе царил крутой застой, но прогрессивная интеллигенция, рискуя общественным статусом, боролась с ним как могла, используя любые площадки, для того чтобы донести до людей острое и правдивое слово. Порой небезуспешно.

16

«Новая газета» пятница. №10 31. 01. 2014

а берегу Пинеги-реки стоит немудреная деревенька из двух дворов. Да и дворов-то нет — избы. На две, значит, избы — один колодец с журавлем, одна черная баня и часовенка в поле маленькая тоже одна. В ней колхозное зерно хранили. За полем — лес, где «медведь, быват, бродит» и куда жители деревеньки с ягодным именем Ежемень ходят собирать землянику или грибов наломать. А жителей этих в деревеньке немного — двое. Баба Уля и баба Дарья. За семьдесят годов бабам, и давно уже, двадцать, верно, лет, они живут без мужей. Заболели мужья в один день. И померли. Правда, Улин через четыре дня после Дарьиного. От той поры они и живут на лесной северной реке вдвоем, но порознь. У каждой — свое хозяйство, огород, чай и сахар. Есть и родственники, но далеко — в чудесном городе Архангельске. Огромном, вероятно, самом большом на свете: не меньше английского города Лондона, а уж Москвы-то верно поболее. Да и правду сказать, не величина главное, а то, что Архангельск действительно существует, и Дарья — в 1934-м, а Уля — в 1949-м в нем были, а прочие города еще не в точности известно, что настоящие. Родственники пишут редко и приезжали в Ежемень, может быть, по одному разу — посмотреть, чем из припасов богаты бабы. Но узнав, что мало чем, не зачванились и не забыли родства, а наоборот: стали посылать Ульяне и Дарье ежегодно посильную помощь на подарок к Седьмому ноября или на Петров день суммой до десяти рублей. Переводы приходили не одновременно, и получавшая доброе известие первая баба скрывала его от другой, чтобы не обидеть товарку, и ждала, пока почтальонша не заглянет в соседний дом. А уж тогда вечером брала свой сахар, а то и специально испеченную шанежку и шла пить чай и хвастаться, зная наверняка, что и соседке будет чем похвалиться. Так они пили чай, сидя за столом под фотографиями прямых и гладких после ретуши родственников и молодых парней в солдатских униформах разных лет. Потом при свечке грамотная Уля читала Дарье Книгу... Библия называется. Утром они вставали и шли работать в поле или на луг, или дома латали, или за дровами ходили, или дрова эти пилили, кололи, складывали... Работали они все время — крутились. Потому что не крутиться нельзя. Как волчок — пока крутишься, так и стоишь, а остановился — так и свалился набок. Были и другие радости, кроме работы: в Смутово сходить, в рядошную совсем деревеньку, или километра за два в Верьколу, большое село с разрушенным монастырем, или истопить «байну» по-черному. Намыться, напариться, сесть на крыльцо, и пить самодельное пиво (больше по вкусу походящее на квас, однако хмельное), и смотреть в светлое небо. Словом, жили бабки без вреда природе, едва ли выдышав за жизнь из нее воздуху больше, чем иной чересчур быстрый самолет за секунду сожрет, еще на земле сидя. Самолет в нашем рассказе появился не просто к слову. Во-первых, это изобретение человеческого ума известно бабе Уле и бабе Дарье со времен Антанты (кто помнит), и отношение к нему у них двойственное, об этом еще будет у нас речь. И во-вторых, в наше воспоминание довольно энергично врывается технический прогресс в виде громкоговорителя, который однажды повесили в бабкиных домах монтеры, отведя предварительно линию от проводов, идущих из Верьколы в Смутово, чтобы Уля и Дарья стали, пусть и без обратной связи, общаться с миром. Газеты-то в Ежемени если случайно и объявлялись, уже желтые вовсе, хрупкие, потертые на изгибах событий важных, но давних, шли на завертку, потому что из двух баб, как мы знаем,

Н

свободное пРОСТранство

Баба Уля и баба Дарья лишь Уля знала грамоту, но и она читала не скоро и предпочитала мелким буквам крупные. В газете она могла бы читать лишь заголовки, и это бы достаточно, да когда? Днем — работа, вечор — темень. Свечой газету не осветишь, а электричество на этот момент протекало мимо немудрой деревеньки. Видимо, местное начальство считало, что читать, может, и не обязательно, а уж слушать надо что положено. Радио говорило разными голосами, донося до бабушек то сообщение о возмутительных поступках некоторых представителей в подкомиссиях ООН, то чуждые их пониманию звуки перуанской певицы Имы Сумак, то полный дружеских интонаций к соперникам тенор разговорчивого спортивного комментатора... Часто слышался голос бригадира, оповещавшего о завтрашних работах, председателя колхоза, директора сплавщиков и других больших людей. А однажды утром репродуктор откашлялся и сурово предупредил, что сейчас с ними — с бабой Улей и бабой Дарьей (обращение из динамика они относили исключительно к себе) — будет говорить

руководитель, видно, не ниже районного (!), по гражданской обороне. Сухой голос ничего такого хорошего Уле и Дарье не обещал, кроме плохого. Он говорил о поражающих факторах, неприятных их последствиях и приводил примеры один хуже другого. В довершение репродуктор сообщил, что хотя ядерная война — безумие, но на всякий случай иметь в виду ее надо, и в этой связи завтра будет проведена учебная тревога, пока, как поняли Уля и Дарья, без сбрасывания бомбы. Но вполне серьезная. Поэтому бабкам надо с утра включить радио и ждать сигнала, а перед тем отрыть в огороде яму в полный рост, чтоб по тревоге прыгнуть туда и укрыться от взрывной волны. Сидеть там положено до отбоя, а до той поры не выходить. Тут, пока баба Уля и баба Дарья готовятся к отражению ядерного нападения, я вам их чуть-чуть опишу, потому что хоть и прожили они всю жизнь рядом, а последние двадцать лет совсем вдвоем, совершенно не стали походить друг на дружку. Дарья такая острая, чернявая, с узкими щелочками глаз. Сутулая и с длинными,

как плети, руками. Платок домиком, и изпод него она зыркает, прижав подбородок к груди. О таких говорят, что глазливая, и детей малых им не показывают. Она и не смеется почти и выглядит сурово, хоть на деле и прямее, и добрее, чем кажется. У Ули лицо как печеное яблоко: вроде гладкое, а упругости нет. Глаза голубые, добрые, словно по наивности своей пойманные в сеточку морщин. И вся она такая маленькая, аккуратненькая. Смеется заразительно, а единственный на всю Ежемень зуб придает ей еще и озорное выражение. Детей на нее оставляй — только лучше будут. Словом, обе — хорошие. Хоть и разные совсем. Это, кстати, сказалось в ядерной подготовке. Уля сразу взяла лопату и пошла в картошку. До вечера рыла она окоп и уже затемно, еле выбравшись, повалилась спать. Дарья же по хитрости рыть яму не стала, а отбила стойку (косу) и на лугу до вечера косила, в таком, правда, месте, откуда Уля ее не видела. Спать легла рано. Репродуктор проснулся позже бабушек. Они, уже в сапогах и приодетые потеплее, находились в ожидании

Баба Дарья

«Новая газета» пятница. №10 31. 01. 2014

17

Баба Уля

атомной тревоги. Уля сидела на лавке, прижимая к животу пол-литровую бутылку с водой, краюшку хлеба и кусок пиленого сахара, завернутые в чистую белую тряпочку. Дарья платок надвинула вовсе на глаза и, опершись на ухват, смотрела с недоверием на динамик. Тут он и заголосил. Бабки выбежали на двор и помчались в огороды. Уля соскользнула в противоатомную яму и затихла. Дарья же, добежав до картошки, оглянулась, резко присела пониже, между рядками, и, нагнув голову, закрыла глаза, справедливо полагая, что волна от бомбы если и пойдет, то ее, поскольку она ниже картофельных кустов, как-нибудь да обкатит. Так посидели они сколько-то времени, пока репродуктор не объявил отбой. Дарья помогла Уле выйти из убежища, и они, отряхивая юбки, пошли пить чай.

— Ты-то как, живая вся? — спрашивала Уля.

— Да вроде бы, — говорила Дарья. — А чего было-то?

— Я не видела. А ты?

— А я глаза закрыла. Да и все! — сказала Дарья. Уля кивнула согласно и поставила самовар на стол.

— Как думаешь, сколько она стоит, бомба-то? Дарья метнула взгляд на Улю и с опасением все же, что не поверит, сказала: — До тысячи рублей!

— Одна? — охнула Уля. Дарья поняла, что хватила.

— Ну уж не меньше пятисот!

— Ой-ой-ой! — Уля закачала головой. — И думаешь, эдакую-то ценность станут они на Ежемень бросать? Дарья не ответила. Отвернулась в окно. Уля продолжала: — На Смутово еще может...

— И на Смутово не станут, — резко сказала Дарья. — А вот на Верьколу точно могут — там маслобойня! Уля в ужасе зажала рот рукой: — Ох! Там ведь и правление. Дарья засопела и опять отвернулась в окно.

— Это все Англия, — вдруг сказала она. — Англия, Англия — она!

— Ой не знаю, Дарьюшка! Ой не знаю!

— Она ведь на островах! — с сомнением сказала Дарья.

— Вроде.

— Так надо на нее вперед кинуть — она и затопнет.

— Там ведь и добрые-то люди, верно, есть, — с укоризной сказала Уля. Дарья и сама засомневалась, однако других средств защиты Ежемени от атомной напасти придумать пока не могла, а для решения вопроса выбрала Британские острова, поскольку имела самостоятельное к ним отношение со времен нападения Антанты на нашу страну. Надо обязательно здесь сказать, что уверенность Дарьи в успехе операции по затоплению островов была основана не на голом пинежском патриотизме или превосходстве двух бабок в живой силе и технике, а на столь уважаемом в Британии историческом прецеденте. Состоял он в том, что жители Ежемени и Смутова в 1918 году уже имели одну победу над Антантой, когда подружка Ули и Дарьи бабушка Марья (тогда еще девка) поймала рукой аэроплан Королевских воздушных сил, недружелюбно кружившийся над Пинегойрекой. Поражение Антанты под Ежеменью было (как пишут о важных событиях) тем более знаменательно, что новая власть еще не вполне проникла в сознание буквально всех жителей Пинежья, молоточной связи со столицами у них не было, а передвигались пинежане мало. Летом пришел по большой воде пароход с названием, значение которого тогда было непонятно, а теперь забыто, хотя ходил он по Пинеге довольно долго. Появился он под красным флагом, на тот момент характерным для Архангельска, но вскорости, пока от «великой суши» не опала вода, уплыл, оставив в Ежемени, Смутове и других деревнях известие о наступлении, повидимому, новой жизни. В следующий раз пароход прибыл под триколором. Приплыли белые. Они отменили новую жизнь, велели жить постарому. А тут так и жили... Когда вода в реке стала падать, белые уплыли, сообщив напоследок, что за ними стоит вся Европа. И довольно-таки нагнали ужаса рассказами о диковинных тогда танках и в

особенности аэропланах, против которых вряд ли кто устоит. Уплыл пароход, а с ним и страхи. Девки, бабы и мужики жили теперь в некоторой растерянности, не зная, какая в Архангельске власть, подозревая все-таки, что не красная, потому что их бы какнибудь предупредили... Свои, деревенские, приверженцы Советов, в открытую убеждали, что похвальба и угрозы последних посетителей пусты и неосновательны. Жители Ежемени и Смутова, а с ними Улька и Дашка, соглашались, однако же — аэропланы!.. Случается, к хорошему событию подыскивают и героя хорошего: чтоб собой высок, телом свеж. Как, например, в истории с аэропланом Марью, крохотную, суглобенькую старушку (она ведь и в девках была с вершок), заменяли не раз ее мужем Петром. А он, ей-богу, красавец: двухметрового роста, плечи — косая сажень, борода роскошна, глаз — голубой. И прямой, как офицер на балу, только солдат. Ну прямо былинный дед. А самолет поймала все-таки Марья. Дело было так. В необъятные просторы Архангельской губернии залетел аэроплан британских вооруженных сил и заблудился. Ну конечно, они привыкли у себя там надеть очки, краги, кепи или шлем и летать вдоль шоссейных и чугунных дорог, над своими Манчестером и Вестминстером, или на крайний случай перелетать через Ла-Манш, где оба берега видать. А тут как компас ни верти — хоть юг, хоть север, хоть другие страны света — лес, болота, да и все! Вот воздухоплавают они на своем «фармане», «вуазене» или «ньюпорте» уже без вращений пропеллера, поскольку бензин, по видимости, подошел к своему концу, и, плавно снижаясь, садятся на полянку между Смутовом и Ежеменью. Выскакивают в кожаных ботинках, штанах и куртках, чего, кстати, там сроду не видывали. Вытаскивают из аэроплановой каморки банку, припасенную на всякий случай, переливают горючее в бак и лезут обратно в кабину. Тут, если честно, оробели жители, поняв, что это скорее всего аэроплан и есть, что ждать от него можно только нехорошее, да и люди очень в этих краях небывалые, с угрозой на кожаных ремнях...

Уж было собралась взлететь диковинная машина. Чихнула громко, от чего собаки под амбары залезли, покрутила винтом и по малой неисправности затихла ненадолго. И тут подбежала к ней Марья, цоп за пропеллер — и держать. Русская женщина ко многому привыкла и боится немногого. Те из кабины сердятся, по-английскому из-под очков кричат, наверное: «Контакт! От винта!» — а она обмерла и не пускает. Люди видят: что ж, совладала! Бегут на помощь и Дашка с Улькой. А британцы понимают — поражение. Вышли, скажем, какие-нибудь сэр Алекс и сэр Макдональд, посокрушались для порядка, да и затихли, переживая. Аэроплан из любопытства и по надобности разобрали, а летчики еще долго жили на Пинеге, пока не потерялись в лесах и во времени... Баба Дарья и баба Уля сидели у теряющего свет окошка и вспоминали давние годы. Получалось, что жизнь и их не обедняла событиями, и что посильно участвовали они и в борьбе с интервенцией, и чем могли фронту помогали (на сплаве вместо мужиков), и мировое соответствие и защита Отечества от ядерной войны им не все равно. Маленькая деревенька с ягодным названием Ежемень со всеми своими жителями — бабой Улей и бабой Дарьей — тоже не бесполезной оказалась, а нужной. И хоть в большой нашей истории они, может, и не найдут места по малозначительной пользе их в хозяйстве и политике, но уж в сердце нашем для них пусть пристанище найдется. Они сидят уже в темноте, и Уля, чтоб не спугнуть воспоминания, не зажигает света.

— Большая жизнь прокатилась, Дарьюшка, и много всего такого в ней было хорошего и другого.

— Верно-верно. Спасибо за чай-сахар, Ульяна.

— Спасибо и тебе. На дворе уже темно, и звезды, не яркие, а дающие ровный чистый свет, освещают деревеньку Ежемень на берегу реки Пинеги, которая протекает по нашей земле. Так жили на белом свете баба Уля и баба Дарья...

18

«Новая газета» пятница. №10 31. 01. 2014

крохотном зале парижского кинотеатра не гас свет. Уже прошла реклама, а фильм, который Иоселиани по-русски назвал In vino veritas, все не давали. Французы медленно рассаживались в кресла. «Какого черта они здесь» — мысль была ревнивая, но не без оттенка гордости. Неужели они понимают фильмы Иоселиани на фоне безумного ширпотреба (как перевести на французский это слово?)… Видимо, да. Мне он знаком…

В

Это я говорю, чтобы вспомнить. Я пришел в кинотеатр «Повторного фильма» у Никитских Ворот, сел на место и задремал. Очнулся, когда на экране давили виноград. Собирали в корзины, несли, сваливали и давили. Было видно, что это огромный труд, часть еще большего труда, одного из самых старых на земле и благородных. Эти простые (в том смысле, что не сановитые) кахетинцы, реальные, а не актеры, любили свое дело и были в нем счастливы. Зрелище завораживало. Но где же «худ. фильм «Листопад», о котором говорили, что одной картиной Иоселиани сделал заявку на вхождение в элиту мирового кино? Он последовал за документальной преамбулой. Притча, немногословная, как и все его последующие работы, о сохранении душевного достоинства в дрянной общественной (она, кстати, всегда дрянная) среде. Пронзительно чистая, печальная и честная. «Он нас не предал», — сказала женщина очень средних лет после просмотра французского фильма Отара Иоселиани «Охота на бабочек». Она не сказала, что другие предали, просто — он не предал. Он остался одиноким художником, выпивающим с друзьями, не участвующим в гонке за лидером и с одинаковым достоинством беседующим с клошарами под парижским мостом и с папой римским. Кстати, папа даровал ему привилегию сидеть в его присутствии.

— Представь, посол стоит, а я сижу. Эта награда его радует. И нас. Он может сидеть в присутствии папы, но может и стоять. У него появился выбор и в Ватикане. Его неприсоединение и инакомыслие породили мир певчих дроздов, сопротивляющихся общественному жестокосердию и прагматизму незащищенностью необязательных движений души. Эти птицы не то чтобы не любят властей предержащих и нуворишей — они их не учитывают в своей жизни. Но внимание к ним не оскорбляет дроздов. Тоже люди.

— Я тебе подарю эту картину. Он привез яуфы (коробки для хранения кинолент) с «Певчим дроздом». Мы сели на них, выпили, и он их увез. Акт дарения состоялся. Я был посвящен в орден и теперь имел право сидеть и лежать в присутствии Отара.

— В этом доме мастерская Иоселиани, — сказал мне знаменитый теперь грузинский актер Гоги Харабадзе, хорошо сыгравший в «Листопаде» нехорошего героя. — Зайдем? Отара Давидовича не было, и я не увидел в тот раз пару больших пустоватых комнат со старыми фотографиями и бельевыми резинками вдоль стен — своего рода предмонтажные «столы». Резинки прижимали рисованные карточки — кадры будущего фильма «Пастораль». Он их складывал и тасовал, дорисовывал и выбрасывал. Тщательность предсъемочного периода объяснялась легко. У него никогда не было (и нет теперь) лишней копейки на съемку фильма. Ну, допустим, звезд он не снимает, чтобы они не мешали кино, но и все остальное предельно экономно. Вы, впрочем, этого не заметите. Ну вот, в тот раз он остался для меня легендой. Даже возраст Иоселиани был загадкой. И однажды раздается звонок из Тбилиси. Гоги Харабадзе сообщает, что передал мне с Отаром коробку вина.

свободное пРОСТранство — Приезжайте и заберите. Позвоните по телефону… — услышал я слегка грассирующую речь. По дороге я забыл цифры. Подъехав на метро, наугад набрал номер и попал куда надо. Дверь открыл худой высокий человек, большелобый, горбоносый, полубритый, с глазами умными и внимательными. Без предисловия он обнял меня и сказал: «Здравствуй! Ну как у тебя дела?» Возникло ощущение, что мы давно знаем друг друга и расстались недавно. «Сейчас мне надо в Комитет кинематографии, а завтра мы сядем и выпьем». На коробке была бирка «В кабину», и весила она килограммов двадцать. К каждой бутылке резинкой Гоги прикрепил листки: «Звони!», «Здесь коньяк!», «Слава КПСС!», «Привет Чуковскому»… Я был озадачен отсутствием ритуала знакомства. Он сказал, что коробку до самолета донес наш общий любимый друг Миша Чавчавадзе.

и грустные проповеди. И никогда жалобы. Он был и остается победителем, поскольку от природы был и остается свободным человеком и художником. Быть может, самым свободным из тех, кто мне знаком.

— Мамочка! Очень красиво говоришь, — слышу я обращенный ко мне голос Иоселиани.

— Извини, Отар. Он сидел на «бегах» и пил джин, который купил не сам. В руках у него был маленький лимон.

— Садись, — сказал он строго. — Возьми стакан и садись. Я взял граненый стограммовый стакан и сел на трехболтовый водолазный шлем.

— Нет, встань. Я повиновался. Он водрузил на меня шлем, отдраил передний круглый люк, чокнулся о медь, и мы выпили. Потом я надел шлем на него, и мы повторили операцию.

— Где ты взял этот головной убор? В нем надо петь итальянскую оперу. Акустика в шлеме и вправду была замечательная.

него, встреть мы его в предрассветный июньский час. Не идти на Ваганьковское кладбище у нас хватило сообразительности. Сторожа могли вольно истолковать наше появление с черепом среди могил.

— Пошли на ипподром. Ипподром был открыт. Светало. Высокая трава конкурного поля была густой и росистой. Мы вымокли моментально. Найдя место у ограды зеленого прямоугольника внутри беговой и скаковой дорожки и геодезически «привязавшись» к двум совмещающимся шарам на лестнице трибун (чтобы потом найти место захоронения), мы стали рыть могилу.

— Я знаю, как это делается, — сказал Отар Давидович. Он копал алебардой яму, а я отгребал грунт. Потом на дно опустили череп и прикопали. На холмик положили аптечные ромашки, сорванные здесь же. Выпили за упокой. Отар полил на могилу джин. Не весь. На деревянной тогда еще ограде

Почему ты так вежлив со мной — Если Мишико, который пережил два инфаркта, тащил тебе это вино по взлетному полю, какие должны быть знакомства? Я поцеловал тебя, дурака, так почему ты так вежлив со мной? Все же ясно… Теперь я еду к Ермашу. Я еду с одной целью — спросить: радовался ли он когда-нибудь в жизни? И что ему надо от меня?

Последнее пристанище черепа Отар Давидович Иоселиани ранним вечером пришел в мой дом на Беговой. Это была дешевая общедоступная однокомнатная квартира с ключом в почтовом ящике. Однажды, вернувшись домой, я застал на кухне не съемочную группу ленинградского телевидения, не грузинских актеров и художников, не московских друзей, а вовсе не знакомых двух людей, сидевших за столом и выпивающих портвейн.

— Вы хозяин? — спросил один вежливо. — Дима пошел за закуской, поскольку мы ничего не нашли в доме. Чистая правда. Пришел Дима Этингов — мастернаездник с соседствующего с квартирой ипподрома, принес закуску и объяснил, что, будучи домовитым человеком, вытирал ноги о коврик перед тем, как позвонить, а из-под коврика вылез ключ. Отар Давидович после этого случая велел мне (он бывал строг) купить магнит и, опустив его в железный почтовый ящик на двери, лепить к нему ключ. Многие абоненты и разовые посетители «бегов», как именовалась квартира, были недовольны, ибо (если у кого пальцы коротковаты) в результате неловкого движения ключ падал на дно ящика. И всё. У Отара Давидовича — пальцы длинные и тонкие. И теплые руки. Я знаю это наверное, поскольку время от времени он клал руку на мою коротко стриженную голову и говорил: — Молчи! Я молчал, а потом мы выпивали и беседовали: он говорил, я слушал. Он говорил о жизни. Это были веселые

— Я был у председателя Госкино Ермаша с этим лимоном, — сказал он, не снимая шлема. — Ермаш сидел в кресле в пиджаке, в галстуке и важный. Он собирался меня обрадовать тем, что «Пастораль» будет напечатана в трех копиях.

— Немало, — сказал я искренне, зная ситуацию.

— Умница! — Он искренне засмеялся, зная ситуацию еще лучше. — Ермаш говорил по телефону долго, старался выработать у меня чувство зависимости и почтения. Он очень важный и серьезный человек. Я сел и достал из кармана этот лимон. Сначала я его нюхал, просто нюхал, а Ермаш косил глазом, что я там нюхаю. А потом стал его подбрасывать и ловить. Невысоко. А он, упершись глазами в лимон, стал следить за нами. Наконец он повесил трубку и, повторяя глазами движение лимона, уныло сказал мне про три копии. Я встал и, подбрасывая лимон, пошел к двери.

— Ты поблагодарил его?

— Конечно. Я сказал ему спасибо. Без желчи. Мне показалось, что он хотел попросить у меня лимон или чтобы я у него что-нибудь попросил.

— Но ты не попросил?

— Нет.

— Молодец. Перед ранним рассветом взгляд Отара Давидовича упал на человеческий череп (без крышки), который я украл в отделе собственных корреспондентов «Комсомольской правды», в которой я тогда работал. Мне показалось кощунственным, что его, выкрасив изнутри в черный цвет, использовали как пепельницу.

— Он был человеком, — сказал Отар Давидович с укоризной. — Он любил, выпивал, у него были отец и мать, а ты превратил его в атрибут квартиры. Стыдно. Это чувство было знакомо, но я не знал, что делать с черепом.

— Надо его похоронить. Завернув череп в прозрачный полиэтиленовый кулек, взяв с собой недопитый джин и алебарду, на которую сценаристы Фрид и Дунский выменяли у меня бельгийский кремниевый пистолет с двумя стволами, мы вышли на Беговую. Алебарду трактовали как лопату, но знали об этом лишь мы вдвоем. Вид у нашей похоронной процессии был странным для посторон-

конкурного поля шариковой ручкой он нарисовал крест. Мы сели на скамейки трибун и, дрожа от мокрого озноба, допили еловую водку.

— Сейчас проскачет красный конь, — сказал я.

— Чушь романтическая. От конюшен послышался топот, как устойчивая сердечная аритмия. С виража напрямую вдоль трибун, против нормального ипподромного порядка движения, скакал алый от восходящего солнца конь под всадником.

— Тем более романтическая чушь. Довженко какой-то.

Пицунда «Пастораль» была напечатана в трех копиях и получила третью категорию. Это достижение кинокомитета было близко к абсолютному рекорду. Следующий фильм он мог уже и не снять. На другой день после тбилисского просмотра «Пасторали» — самого молчаливого фильма из немногословных иоселианиевских картин — он посигналил под окнами квартиры Гоги Харабадзе.

— Что вы делаете? Гуляете?

— Утро, Отар. У Гоги спектакли сегодня и завтра.

— Выходи! Я вышел и сел в его «уазик».

— За Мерабом заедем, — сообщил он. Мераб, видимо, еще спал, когда мы подъехали. Отар сигналил долго, пока тот не вышел в том, в чем вчера был на кутеже. Черные туфли, черные брюки и белая нейлоновая рубашка. В Тбилиси стояла августовская жара. Поскольку мы знали, что Отар самый лучший водитель «уазиков», мы с Мерабом задремали, полагая, что едем в ресторан, куда его пригласили с друзьями, и что он, раз Отар на машине, расположен не близко. О том, что он сам нас решил угостить, мы не думали из-за отсутствия такого качества фантазии в мире. Денег у него не было, а семья была.

— Сколько у тебя? — Он разбудил меня в районе Зугдиди.

«Новая газета» пятница. №10 31. 01. 2014

— Семь рублей.

— На бензин хватит. Мераба мы будить не стали. Чего человеку глупые вопросы задавать?.. Но Отару можно было задать вопрос.

— Куда мы едем?

— На Пицунду.

— Ага. А…

— Нет! Даже на штраф у нас денег нет. Поэтому я еду по правилам, хотя это настораживает гаишников. Но у нас есть механические шахматы. У писателей, которые отдыхают в своих домах творчества, деньги есть, и они тщеславны. Рубль — партия.

— Это они потянут. Два дня мы прожили счастливо. Мераб, в черных штанах и белой нейлоновой рубахе, спал под грибком на пляже. Я зазывал писателей по наводке Поженяна, который сам играл хорошо и, кроме того, знал, кто даст рубль, а кто может обыграть слабенький шахматный компьютер. На ночь нас разбирали по номерам. Мераб, впрочем, оставался на пляже, сославшись на целительный воздух моря. Утром, проснувшись в номере Гриши и Любы Гориных, я не обнаружил хозяев, но нашел четвертак с лаконичной надписью: «На бензин». Отар уже ждал в машине. На заднем сиденье дремал Мераб в нейлоновой рубахе, которую рука не поднимается описать как белую, черных штанах и черных туфлях на босу ногу.

— Ты не помнишь, он был в носках? Я не помнил, но после вчерашнего празднования победы человека над электронным шахматным интеллектом был благодушен.

— Какие хорошие люди!

— Поехали… За долгую дорогу он нашел минуты три, чтобы сообщить, что не может не работать. Раз. Не может работать, потому что не дают в Союзе. Два. И три — хочет поехать во Францию, чтобы снимать там. Контраргументы мои были традиционны: ты оторвешься от среды, тебе там будет одиноко, ты потеряешь зрителя и станешь неизбежно поганым буржуазным типом. И потом: можно ли там вот так, как мы, — в Пицунду… В нейлоновой рубахе.

— Глупости не говори. Все то же, только там я ухитрюсь делать кино, а здесь нет…

Он уехал. Или нет… он поехал. Время от времени возвращался домой и в Москву, рассказывал о том, как дружит с клошарами, как пока снимает документальные фильмы и «что-то» там намечается игровое. Я за него болел. Ну как мы болеем за тех, кто врезался в чужой мир и представляет там нашу компанию. «Фавориты луны» прошли прекрасно; это так я слышал, но не видел. «И стал свет» — африканский фильм произвел фурор. Так никто не снимал. Ну и что удивительного? Однажды я ему сказал глупость. Собственно, глупости я говорил часто, но одну он запомнил.

— Ты грузинский режиссер. Ты накачан этой средой и отношениями. Тебе надо вернуться домой и снимать.

— Мамука! В Грузии нет света. Кино без электричества не бывает. Грузинские фильмы можно снимать где угодно. География здесь ни при чем. Ни при чем.

Дурацкая попытка увидеть Эйфелеву башню Лошадь вышла из кадра, и двадцать секунд на экране ничего не происходило. Но оторваться было нельзя. Жена огэпэушного негодяя доедает с тарелки неостывшую еду только что арестованных людей, в чью квартиру въехали новые хозяева. Французско-грузинский немолодой уже и хорошо обеспеченный дрозд с мешком вина и другом-клошаром бежит от той жизни, к которой стремятся наша и наша страны. Грузия и Россия.

— Ты что, будешь пересказывать кино?

— Нет, Давидович, нет!

— Приезжай в Париж. Посмотришь мой последний фильм. В кинотеатре.

— И Эйфелеву башню.

— Ты же однажды уже хотел ее посмотреть.

— Дважды хотел, дважды. Первый раз, когда ты монтировал «Бабочек»,

второй — когда я на Монпарнасе смотрел «Разбойников».

— За свои деньги?

— А за чьи? Помнишь: на этой фотографии, Отар, — см. фотографию, — ты по карте ищешь синематограф. В том крошечном зале было немного народа. Фильм прошел по Парижу полгода назад. Можно было подождать месяц и посмотреть его в Москве. Но я на три дня случайно попал во Францию и поселился у Отара в его парижской квартире. Ах, как это звучит! Парижская квартира на Больших бульварах. По крутой лесенке мы поднялись на третий этаж. Вошли в прихожую, не уступающую размерами платяному шкафу. Поскольку днем диван был собран, мы сквозь одну крохотную комнату легко прошли во вторую и спустя некоторое время стояли в другом шкафу, изображавшем кухню.

— Надеюсь, ты не голодный? — сказал Отар, доставая из холодильника початую бутылку «Столичной» и французский сырок «Дружба». Я не стал крушить надежду, тем более что к этому времени был ознакомлен с его теорией о том, что закуска, пропитываясь водкой, отравляет организм. Оба дня мы разговаривали о жизни. На третий я ему сказал: — Говорят, тут, в Париже, есть Эйфелева башня высотой до трехсот метров. Хотелось бы взглянуть, а то в прошлый раз не удалось.

— Есть, есть. Поднимись на два этажа выше, там из окна, кажется, видно. Я поднялся. Не то что башни, но и окон не было видно.

— В следующий раз приедешь — обязательно посмотрим. Следующий раз был в канун Нового, 2000 года. Весь мир рассказывал о необыкновенном убранстве этой самой башни. В предвкушении реализации мечты я вышел вечером из поезда на Северном вокзале. Шел дождь. Отар меня не встретил, но зато отозвался по телефону: — У меня важная встреча. Садись в метро и езжай смотреть кино. Оно пофранцузски называется… как перевести… «Прощай, коровий выгон». Словом, «Не пошли бы вы все»… А по-русски я назвал

19

In vino veritas. Дома я тебя буду ждать с ужином.

— Ах! В зале, расположенном на месте бывшего «Чрева Парижа», было полно народа. Даже удивительно. И фильм был удивительным, отаровским. Нежным, мудрым и непечальным. Он сделал его без страха, и я ему простил невстречу и будущий ужин с плавлеными сырками. Утром мы выбрались на улицу с твердым намерением посмотреть Эйфелеву башню. Путь наш лежал мимо дома, где жил приятель Отара, к которому у Иоселиани было важное дело. (Они там очень заняты, в этом Париже.) Приятель сидел в кресле и читал сценарий.

— Какая северная погода, — сказал Отар.

— Водка в холодильнике, — кивнул приятель, не поднимая глаз. Диалог шел на французском языке. Отар достал початую литровую бутылку и один хрустящий хлебец.

— Смотри, — сказал он мне, когда мы выпили по пятой. — Из этого окна видна типично парижская улица. Скоро мы по ней прогуляемся. По типично парижской улице мы в разговорах прошли метров триста в направлении типично парижской башни. И тут нам встретился другой товарищ Иоселиани. У этого водки не было, но были две неполные бутылки кальвадоса.

— Вот, мамочка, — сказал Отар Давидович, сажая меня в поезд. — То, что ты видел, конечно, не весь Париж, но лучшая его часть.

— А башня?..

— Какое сейчас время ее смотреть. Пошлость какая-то. Поставь дебаркадер Киевского вокзала в Москве на попа, укрась лампочками — вот тебе и Эйфелева башня. Я ехал домой и думал об Иоселиани и о страхе. Мне хотелось думать только об Отаре Давидовиче, но не получалось, и я думал о том, что страх, в котором мы жили, жил и в нас. Не было необходимости его изживать. В повседневной жизни мы его не чувствовали. Мы привыкли к страху, приспособились к нему, он стал частью нашего сознания, полноправной и узаконенной по прецеденту. Как осколок, заросший соединительной тканью, он не будоражил нас болью. Страх нежелателен, непродуктивен, унизителен, но он существовал помимо нашей воли. И сокрытие его, нежелание признаться себе в том, чего ты боишься и почему, лишало тебя возможности, даже теоретической, избавиться от него. Иоселиани это чувство было знакомо, как остальным, но он умел и умеет защититься от страха, как мало кто из знакомых мне людей. Он выстроил внутри себя гармоничный мир скромного достатка. Нетребовательный мир, экономичный, подверженный давлению извне, но независимый совершенно. Мир, который является предметом зависти — мы тоже так хотим, и одновременно ненависти — мы не можем так, поскольку не хотим расставаться с комфортом, за который боролись. Сам Отар тоже так не живет, как грезит, но он идет туда, проповедуя любовь к… не важно к чему. И констатирует всеобщее разрушение. Ну да, он свидетель разрушения. (Собственно, все мы свидетели и участники. Создатель-то был один.) Но он же и хранитель того, что должно погибнуть, если бросить участвовать в защите. Как дом или храм, в которых нет жизни или службы. Все его фильмы — притчи. Они годятся на все времена. Потому что человек плохо меняется. Или не меняется вовсе. Злодеев не становится меньше от возникающего полезного удобства пребывания на земле, но и певчий дрозд, со своим бессмысленным на поверхностный и рациональный взгляд существованием, жив.

20

«Новая газета» пятница. №10 31. 01. 2014

свободное пРОСТранство

Лосев Великому русскому философу — 120 лет еловек этот был столь могуч разумом, столь многообразно и глубоко образован, что, вступив в его дом на Арбате (еще до свидания с ним), я определенно оробел. Все намеченные темы разговора показались скудными и недостойными его драгоценного быстро уходящего времени. Казалось, неловко тревожить серьезный интеллект своими любительскими умозаключениями. Алексей Федорович Лосев был профессионалом мысли. Его место — в ряду выдающихся русских умов: Вл. Соловьева, Вяч. Иванова, П. Флоренского, Н. Бердяева, С. Булгакова... А тут я. Прикрывшись фотоаппаратом как инструментом профессии, в которой чувствовал себя увереннее Лосева, я посчитал необходимым, минимально пользуясь словами, нарисовать образ мощного (к этому времени малоподвижного) человека. После ареста в тридцатом и лагерей Беломорканала он почти потерял зрение. Толстые стекла очков в старомодной опра-

Ч

ве, показавшейся удобной и потому когдато купленной в большом количестве, чтобы хватило на всю жизнь, прятали глаза. Казалось, он дремлет. Однако присмотревшись, я заметил, что он, не поворачивая головы, с пониманием и интересом следит за моими передвижениями в поисках композиции. Доверие льстило, и я заговорил. Меня интересовало, над чем работает почти незрячий Лосев и как. Он завершал восьмитомную «Историю античной эстетики», диктуя сложнейший текст своей супруге Азе Алибековне. Он черпал точно сложенные в слова формулировки и рассуждения из своей необыкновенной головы и излагал их в форме, не требующей правки. Всю жизнь он думал. «Личность предполагает прежде всего самосознание и интеллигентность. Личность именно этим и отличается от вещи», — писал он в «Диалектике мифа». До последнего дня своего девяносточетырехлетнего пребывания в этом мире он оставался личностью.

Теперь исполнилось сто двадцать лет со дня его рождения и никаких государственных торжеств по этому поводу не наблюдалось. А в «Доме Лосева» на Арбате собрались достойные почитатели Алексея Федоровича, которые после поминального молебна провели конференцию. Их встретила вдова Лосева Аза Алибековна, которой перевалило за девяносто лет. Я нашел негативы старой съемки и напечатал «фотографии одного вечера с Лосевым», которые внимательные и доброжелательные сотрудники «Дома» превратили в выставку, снабдив их короткими высказываниями Алексея Федоровича:

Всего труднее мне переводить неясность в ясность.

Хотите быть вечными и молодыми, занимайтесь науками!

Для науки не обязательно знать «да» и «нет» реального существования. Ее дело предположения.

Я — ломовая лошадь науки, ходившая в упряжке от зари до зари. Так будьте добры — изучите миф! Вот вечность — мгновение, в котором зажато всякое время. Христианская жизнь — это знание и любовь. Атеизм — лучшее доказательство бытия Божия. Имя есть максимальное напряжение осмысленного бытия.

Идея вещи есть сама вещь, движущаяся с бесконечной скоростью. Моя церковь внутрь ушла. Я свое дело сделал… Слово неисчерпаемо богато. Оно бесконечно богаче понятия. Материя — паршивый, чахлый, чахоточный бог. Да нет никакого времени! Есть вечность, и есть жизнь.

Я писал на всех парах, работал как три вола. А тут мировой дух решил: ща, товарищ Лосев, подождите еще лет десять. Пару фотографий, никогда прежде не публиковавшихся, мы предлагаем вашему вниманию. А когда они точно сделаны, ни я, ни Аза Алибековна (прекрасно сохранившая свою память, свой разум и юмор) так и не вспомнили. Давно это было. Точно при жизни Лосева.

«Новая газета» пятница. №10 31. 01. 2014

ы обрели право на отсутствие выбора и защищаем его. Нам необходима несвобода. Особый путь моего народа — отторжение достижений мировой политической культуры и поиск зависимости от отечественных обстоятельств жизни, кумиров, от церкви (не от Бога, он этому не рад), от страданий, от бедности, от богатства, от чужой воли. Стремление большинства не принадлежать себе соответствует культивируемому образу государства, объединенного этнической фобией, социальной пассивностью и вялой агрессией, к тем, кто стремится жить отдельно от толпы и свободно. Это меньшинство не торгует своим сознанием, и у него нет желания и средств покупать чужое. Как любая, четко очерченная законами и границами форма личность неприемлема и враждебна для толпы. Человеку в толпе кажется, что он самостоятелен и выражает желания, которые сообразуются с его убеждениями и целями, но убеждения, как правило, отсутствуют (поскольку они никак не проявляются в его поведении вне сборища), а цели формируют другие — те, кто и собирает фашину. По отдельности каждый прутик может быть гибким и с живой терпимостью, в меру, отпущенную ему Природой. Вместе — жесткие мертвые связки, строительный материал для гатей и дорог, по которым проедут другие. Они связаны самоутверждением части, не осознающей целого. Какая разница, где ты часть толпы: на улице, с портретами президента, Сталина, Леннона, или, инфицированный телевизором, тихо, как все, сидишь дома. Ты управляем и учтен статистикой согласия. Современное наше государство не стремится разобщить людей. Оно старается сгуртовать их в послушное стадо, вытеснить мысль о выгоде собственной жизни идеей об общем могуществе, непримиримом патриотизме и ненавистью к тем, кому мироустройство кажется сложнее поддержания и укрепления существующей всегда только сегодня власти. Родина — это любовь к ближним своим, к языку, культуре, обычаям, к земле. Наконец, к себе на этой Богом данной тебе земле, но не к строю (всегда временному, на счастье), который, на нашей памяти, олицетворяют те, кто лежал в Мавзолее, кто стоял на Мавзолее и кто нынче за ним сидит. Они ведь не имеют отношения к тем ценностям, которые олицетворяют для вас отчизну, не так ли? Будь власть родиной, сколько раз за век мы поменяли бы ее? Царь, Временное правительство, кровожадный большевизм, вегетарианский, постбольшевизм с негодными демократическими средствами, наконец, сегодняшние… И всех любить?! Это все наши родины?.. Может быть, только война пробудила людей к частичному осознанному участию. Не хотелось на своей земле идти под чужих зверей из-под своих. Несмотря на цинизм и презрение полководцев к их жизням, они шли защищать дом, а возвращались с войны не защищенные — или в ссылку, или в резервации, чтобы своим изувеченным видом не портить облик родины — власти. Толпу загоняли в окопы. Те, кто был вне ее, шли на фронт осознанно сами, но вернувшись, и те и другие оказались отработанным материалом. Эти разрушенные жизни высились терриконами отвалов над равниной счастливой жизни. А в отвалах были золотые слитки, и имевшие глаза и сердце видели исходящий от них свет. И сейчас видят.

М

21

Эскизы тезисов к празднику

22

«Новая газета» пятница. №10 31. 01. 2014

свободное пРОСТранство

Парашютист Как я был знаменитым в Одессе Весна, яблоня цветет, любовь возможна, дети рождаются, все такое. И тут сдуру включаю телевизор и вижу, будто на Москву свалилась наша же (кому еще надо?) нейтронная бомба и уничтожила все живое. Людей и машин на улицах нет, а на фоне красивых городских пейзажей едет кортеж и везет на предъявление в Кремль, по-видимому, нового президента. А у меня смутное ощущение, что я его уже видел. И даже могу узнать, хотя он все время заметает следы, то в самолете понарошку пилот, то на татами самбист, то акванавт за амфорами, то на трехколесном мотоцикле байкер, то в Белом доме премьер-министр, то на пианино пианист несколькими пальцами, то друг молодежи легкого для власти поведения… И действительно, входит он ткрытие Всемирного клуба одесситов, президентом которого единогласно и безальтернативно избран Михаил Жванецкий, предполагало небывалый праздник, который должен собрать на всю ночь массу достойных и остроумных людей (в то время представлялось, что это одни и те же люди) в новом здании Театра музыкальной комедии. Действие нон-стоп с одним антрактом, в котором пищевые кооперативы и частные рестораны, несмотря на голодное время, обещали кое-как покормить изысканную публику (мужчины в часах и перстнях, дамы в бриллиантах, и какие дамы! Вся Одесса!). Спонсоры — заводы шампанских вин и коньяков. Программа — капустник «План ГОЭЛРО», где Миша будет изображать не то Ленина, не то Герберта Уэллса, а потом выступят все гости из Москвы, Питера, Киева. Одним словом, гала-представление, каких в то время в стране не было. …Театр полон, партер сверкает. Капустник великолепен, и хотя Жванецкому непривычно играть не Жванецкого, успех ошеломительный. В антракте вся публика устремляется в фойе, где столы ломятся от роскошной, хотя и недешевой, закуски и выпивки. Тюлечка, колбаска, жареные бычки, глосики и поросята (!), огурчики-помидорчики, фаршированная рыбка, брынзочка… вы знаете… Напитки — от настоящих одесских до фальшивых иностранных. Музыка играет, компании вокруг столов роятся с удовольствием. За кулисами с питанием поскромнее, зато выпивки море. Ну и, конечно, на нервной почве, от волнения и ответственности перед сверкающим зрителем (помните — вся Одесса?) мало кто эту выпивку экономил. Миша просит оставить усердие и велит дать после антракта первый звонок. В зрительном зале — ни души. Второй — та же картина. После третьего наименее обеспеченные начинают вяло занимать свои места, но зрители с надежным одесским достатком продолжают гулянье и после четвертого и пятого звонков. Получается не совсем как в Европе, а хотелось. По громкой связи президент Жванецкий (как звучит!), который очень волновался за успех предприятия, раздраженно требует зрителей в зал, и они, громко переговариваясь и бродя меж креслами, наконец кое-как его заполняют, продолжая переговариваться и обмениваться впечатлениями об антракте… На сцену в черном смокинге выходит воспитанный ведущий, бывший капитан одесского КВН Валерий Хаит. Вежливым голосом он просит тишины, но зал его игнорирует.

— Давай активней! — кричит ему из кулис нервничающий Миша.

в Кремль, и я чувствую, что все идет к тому, что он станет гарантом Конституции по всем телеканалам. И хотя от этого жанра устали все, включая бенефицианта, он, мятежный, молодится и уже вечером появляется в хоккейном шлеме, на скользком льду, где он забивает угодливым профессионалам две шайбы при молчаливом восторге пустых (как улицы утром) трибун. Я в восторге изумления слежу за событиями, и в голову мне приходит, что он — словно парашютист, упавший на нашу больную голову с неба, к счастью, к радости, к стабильности, навсегда. И сразу хочется вспомнить что-то веселое, жизнерадостное и не связанное с очаровательной политикой сегодняшнего дня. И я вспоминаю.

Петр САРУХАНОВ — «Новая»

О

— Фредерик Шопен. Ноктюрн, — безнадежно произносит Валерий в шуршащий и шушукающийся зал. — Исполняет лауреат международных конкурсов пианист Евгений Могилевский. Могилевский во фраке выходит к роялю, коротко кланяется и легким пальцами касается клавиш, хотя его никто не принимает во внимание.

— Софа, где вы будете отдыхать? Опять?

— Идите до нас, тут свободное место. Хоть словом перекинемся.

— А кого показывал Жванецкий? Ленина? Смело!

— Пугачева не приехала? Или да?

— Да она давно с ним не живет! Зал живет своей жизнью, Могилевский с Шопеном своей, а Миша — общей.

— Юра! Журналисты и писатели выступят вместе. Чтоб не затягивать. Щекочихин, Иртеньев, Кабаков, Лошак, Макаров. Ты идешь первый, — говорит мне Жванецкий тоном маршала Жукова из советского фильма. — Возьмешь зал. И предоставишь им слово. Коротко. Всё. Использовав закулисные спонсорские напитки, я был граммов на триста лучше, чем обычно, и вышел на сцену безразличного к высокому искусству зала в парадном свитере цвета кофе с двумя порциями молока со светло-коричневыми кожаны-

ми полосками по границе реглана. Этот свитер мне связала несравненная Ольга Борисовна, и был он сложной, но спокойной вязки. (Корни по отцовской линии Ольги Борисовны терялись на Туманном Альбионе, и поэтому, обладая вкусом в жизни, на сцене, в приготовлении пищи и вязке свитеров, она не пользовалась стилем, который в Одессе именуют словом «швыц».) Свитер, связанный с любовью, — связан с любовью. Он, как приданое, полученное до свадьбы, являет собой акт чистых (с надеждой) намерений. Свитера ручной вязки возникают и растворяются (распускаются), следуя таинственным законам жанра жизни. Кстати, со свитером моего брата однажды произошла история, которую невозможно объяснить. Во всяком случае, он не смог. Перед приездом жены из отпуска, где она пребывала двадцать четыре календарных дня, он провел генеральную уборку. Все вычистил с влажной тряпкой и пылесосом, чтобы не осталось следов стороннего пребывания, потом позвал мужскую компанию, попировали, накурили, опять все почистил и стал грамотно ждать жену. Жена приезжает, придраться не к чему. Она нюхает цветы, и глаза ее умильно увлажняются. Брат спокоен, все чисто, жена идет переодеться в домашнее, и

возвращаясь со словами: «Я с тобой развожусь и больше жить не буду», кладет перед братом большой свитер, связанный английской резинкой.

— А в чем, собственно, дело? — спрашивает брат хорошо поставленным еще в институте Гнесиных баритоном.

— Когда я уезжала,— говорит жена, — он был связан только до половины, без рукавов. Вот видите… Попробуйте-ка найти способ выйти из этой (на мой взгляд и опыт, нерешаемой ситуации), а я вернусь на сцену. Кроме свитера на мне был шапокляк, под которым покоилось в стаканчике с широким дном еще граммов пятьдесят. Казалось, что грациозностью я достигал уровня туркменской женщины, несущей на голове кувшин с водой. Возможно, так оно и было, но публике в этот вечер был безразличен не только Шопен. Ведущий во фраке с тихой шуткой представил меня, но это зал не потрясло. «Кто это? Что он хочет?» — услышал я громкую реплику из партера, обращенную не ко мне. В Одессе можно не отвечать на вопрос, заданный тебе, но на вопрос, который тебе не задавали, ответить обязательно. «Как пройти на улицу Жанны Лябурб, восемь?» — спрашиваешь ты интересную (а как же?!) женщину, без всякого второго плана, но она видит тебя насквозь, и удостоив (все-таки!) оценивающего взгляда, молча проплывает мимо. Зато полдесятка прохожих, на глазах которых произошло крушение надежд на серьезные изменения в твоей жизни на этот вечер, с готовностью и жаром отвечают тебе буквально, как пройти на эту улицу, показывая руками в разные стороны света.

— Я хочу рассказать вам анекдот, — говорю я громко этому типу, который спрашивал не меня. Зал притих немного: не Шопен же, ей-богу. Сняв с головы складной цилиндр и стакан в нем, чтоб не было видно зрителю, и освободившись от скромности, присущей женщинам Востока, я начал: — На военных учениях летит самолет с парашютистами. Старшина открывает дверь в небо и командует: — Первый — пошел! — Тот прыгает за борт.

— Второй — пошел, третий — пошел, четвертый — пошел, пятый…

— Не буду. Я уже четыре раза прыгал, и парашют ни разу не открылся.

— Да пошел! — кричит инструктор и вышвыривает его из самолета. В это время на земле в клубе идет колхозное собрание. Председатель говорит: — Дорогие односельчане, плохо наше дело: картошка сгнила, силос закончился, озимые не взошли, коровы не доятся… — В это время десантник с нераскрывшимся парашютом пробивает крышу и падает на сцену. — И парашютист этот уже ...! В роскошном зале Музкомедии наступила мертвая тишина. Валерий с тоской посмотрел на меня. Тогда глаголы со сцены еще не произносились. Я достал из цилиндра стаканчик и выпил за здоровье парашютистов. И тут по залу покатился шепот: — Шо он сказал? Шо он сказал? Он это сказал? Теперь-то театр не удивишь доступной лексикой, а тогда… Через пару секунд зал рухнул от восторга.

— А сейчас перед вами выступят журналисты и писатели из Москвы, — сказал я покоренным зрителям и оглянулся на стоявшего в кулисах Мишу Жванецкого: — Ну как? Взял я зал?! Миша обреченно посмотрел на меня, махнул рукой и ушел прочь. На следующий день в гостинице «Лондонская» я проснулся знаменитым на всю Одессу. И был им целый день.

«Новая газета» пятница. №10 31. 01. 2014

23

Мама в коммуналке ама не любила эту фотографию. Она долго была красавицей, моя мама, и ей всегда говорили, что она выглядит значительно моложе своих лет.

— Зачем ты меня так изуродовал? — Она была строга со мной. Конечно, я мог бы сделать карточку получше, щелкни не одним, а несколькими выключателями, но я знал, что в коридоре на страже висят восемь счетчиков, и детский страх перед соседями не позволил мне осветить маму ярче. К тому же хотелось сделать фотографию в лучах наших собственных «сорока свечей». Мы получили две комнаты в огромной, разгороженной фанерными щитами коммуналке сразу после войны. Вход в квартиру был с первого этажа, и отцу, который вернулся на костылях с фронта, не надо было мучиться с лестницами. Наверное, там не очень удобно жилось, но не скучно. Общий счетчик давал простор для выяснения отношений при оплате за электричество, и однажды во имя мира каждый жилец установил собственный счетчик, развесил частные лампочки, и все объединились: бухгалтер из лагеря для военнопленных немцев, которые шили курточки с кокетками – «бобочки»; актриса с пожилым мужем, увидевшая на гастролях у провинциальной гостиницы опухшего от голода сироту и усыновившая его; семья скрипачей из кинотеатра «Комсомолец Украины» на Прорезной, которые без конца репетировали «Ехал цыган...» в крохотном пенале, примыкавшем к гигантской кухне, где на двух вечно занятых кастрюлями и выварками плитах кипели борщи и белье; чета Миланских с умным мальчиком, который по просьбе родителей мог моментально сказать гостям, какой писатель (на букву «Г») написал «Мертвые души»; теща директора театра, который в свободное от искусства время скупал часы и зажигалки на толкучке у Байковского кладбища; лифтерша Федора Романовна, занимавшая антресоль над коридором, куда она, бесстрашно проклиная новую (с семнадцатого года) власть, по вечерам поднималась по стремянке из кухни; слесарь-механик, бравший работу на дом и тревоживший соседей металлическим скрежетом, когда выпиливал шестерни величиной с паровозное колесо, жена его (в прошлом коллаборационистка), проводившая целые дни, лежа на подоконнике; наконец, мой любимый сосед дядя Вася Цыганков, который честно отвоевал войну на «полуторках», «ЗИС-5», «студебеккерах» и поэтому часто по утрам, перед выездом на линию, будил квартиру мелодией из фильма «Первая перчатка», наигрывая ее на малиновом аккордеоне «Вельтмайстер» и напевая: «Если хочешь быть здоров — похмеляйся. Похмеляйся, как встал...» Теперь соседей нет, нет больше мамы, и от квартиры осталось лишь то, что вход на первом, а окна на втором этаже и до Крещатика — два шага.

М

24

«Новая газета» пятница. №10 31. 01. 2014

свободное пРОСТранство

Монгольфьер времени на какой примерно высоте летают обычно ангелы? — спрашиваем мы с сынком Митей Муратовым, проплывая на воздушном шаре в районе Сергиева Посада. С земли слышен лай собак и негромкие переговоры местных жителей по поводу того, что нам нечего, по-видимому, делать, вот мы и летаем. Это правда, мы парим в тишине исключительно для радости. Пилот монгольфьера Сергей Баженов, фыркнув горелкой, подпустил в баллон, напоминающий формой и цветом

—А

гигантское пасхальное яйцо, теплого воздуха, и шар, задумчиво преодолевая инерцию покоя, поднялся в легкие облака.

— Наверное, на такой вот и летают. Чтоб из рогатки не пальнули или, не дай бог, из ружья. В просвете показалась ТроицеСергиева лавра.

— Снимай! — закричали Муратов и Баженов. — Так ведь ее никто, кроме них, не видел. Ангел по небу летает, Над пространствами скользит, Всё за нами замечает, Охраняет, поучает, Строго пальчиком грозит...

Отпусти нас, добрый ангел, — И лети, куда летел. Не следи за нами, ангел, — У тебя довольно дел. Дай покоя, славный ангел, — Образ жизни измени. Не летай так много, ангел, — Лучше маме позвони. Нет! Он все-таки летает В платье белом и простом. Тихо крыльями мотает, Наблюдает, направляет, Ничего не понимает — Легче воздуха притом. Легкий ветер нес шар вместе с облаками на север. В плетеной ивовой гондоле, окруженной белым мраком, пространство не чувствовалось. И время нечем было померить — фляжка давно опустела. Внезапно небо очистилось, и мы увидели под собой широкую мелкую реку и деревню с деревянной церковью под весело раскрашенными куполами. На околице стояли нарядно одетые женщины и дети. Опустились.

— Что за праздник у вас? — спрашиваем.

— Так вы прилетели, вот мы и обрядились в старинное, у кого сохранилось. Чтоб лучше быть, — говорит бабушка в фартуке.

— Куда уж лучше, — распахивает руки Митя. — Вы замечательные! Мы вас сразу любим.

— Я же говорила, они теперь бригадами летают, — улыбнулась женщина в роскошной меховой шапке. — А вы всё, где крылья да где крылья?

— Какой нынче год? — спрашиваем.

— У нас-то? Шестьдесят четвертый вроде, а у вас?

— У-у-у!

«Новая газета» пятница. №10 31. 01. 2014

Живут же люди

Курс рубля к корове

В

Казанский предприниматель вложил деньги в сельское хозяйство и обнаружил, что честный труд на земле нерентабелен Ильдус Янышев и телячьи нежности

Из архива Ильдуса ЯНЫШЕВА

Г

двух-трехкилограммовой, и у меня никак не получается, что она будет стоить 80 рублей. У меня только себестоимость — около 120. Но у них нездоровое мясо. А у меня курица на свободном выпасе, питается зерном, червячками, жучками. И мясо по качеству совершенно другое. В Европе я не видел ни одного крупного животноводческого комплекса, а у нас на них делается ставка.

«

В стране, где наиболее деятельные товарищи доят государство, доить корову захочет не всякий

«

содержанию коровы, а Вы как инвестор получаете прирост ее веса. Ежегодно Ваша корова рожает одного теленка, которого мы гарантированно у Вас покупаем за 5000 рублей. Дополнительно в качестве «натуральных дивидендов» мы доставляем в Ваш дом еженедельно молоко (и/или деревенские творог, сметану, сыр) из расчета использования на их приготовление 10 литров натурального и экологически чистого молока от ВАШЕЙ СОБСТВЕННОЙ КОРОВЫ. Таким образом, в год Вы получите натуральное молоко (молочные продукты) из расчета 500 литров при его рыночной цене от 20 до 30 рублей за литр, и совокупно доходность от владения коровой будет составлять не менее 25%».

У

же нашлись люди, которые откликнулись, и Янышев исполняет перед ними свои обязательства. В его хозяйстве работают несколько родственников, а на посевную и уборочную приглашаются наемные работники. Коровы у него мычат и телятся, но кто бы мог подумать, что состоятельный, экономически грамотный и со всех сторон защищенный человек (Ильдус Ахтямович еще и депутат Казанской городской думы) столкнется с нашей реальностью и через три года на

одном из круглых столов выскажется о ней так: «Мне хотелось проверить истинность теории об эффективности честного и добросовестного труда на селе… Для меня остается большой загадкой, почему на селе, когда ты владеешь 30 коровами и 70 гектарами земли, ты не можешь себя прокормить. Почему происходит так, что, засевая одно зернышко весной, получая осенью 8–10 зерен на выращенном колоске пшеницы или выращивая 300-граммового птенца в 4-килограммового гуся, российский фермер не получает достойной прибыли и экономического признания своего нелегкого, но нужного любому обществу труда». По итогам трех лет Янышев в минусе. Есть причины, которые на виду. Это высокая стоимость электроэнергии: фермерам ее отпускают втрое дороже, чем крестьянским подворьям, да и вообще электричество у нас дороже, чем в Казахстане или Белоруссии, где нет сравнимых с нашими природных ресурсов. Это цена солярки, стоимость литра которой втрое превышает закупочную стоимость литра молока. Это диктат монополистов при закупке молока. Бывали случаи, когда приезжали независимые закупщики и предлагали приемлемую цену, но конкуренты шантажировали их и протыкали колеса автомашин. Есть проблемы со сбытом птицы. С гусями, например, пробиться в торговые сети невозможно. Туда может попасть только крупный производитель с долгосрочным контрактом. Закупочной кооперации нет, а самому производить и торговать — это разные профессии. Но главное — не в этом. Россия, считает Янышев, пошла по пути создания крупных агрокомплексов. А там поощряют применение биологических стимуляторов роста, гербицидов, химических удобрений.

— На крупных фермах с помощью стимуляторов цыпленка выращивают до курицы за два месяца. Получается стоимость 80–90 рублей за килограмм, — поясняет Ильдус Ахтямович. — Я же покупаю суточного цыпленка за 80 рублей, 4 месяца выращиваю до курицы

этих гигантских комплексах Янышев к тому же усматривает социальный изъян. В деревне, считает он, создается небольшое количество олигархов, прослойка фермеров и множество батраков.

— Люди, не став собственниками, уходят в города — таксистами, охранниками, и мы теряем средний класс на селе. У меня в Казани, — вспоминает он, — в охранном предприятии работал главный агроном колхоза. Не было работы в деревне, и он охранял школу за 9 тысяч рублей. Сейчас говорят о патриотизме, о духовных скрепах. Путин придает значение церкви, исторической науке, инвестициям в кинопроизводство — созданию фильмов патриотической направленности. Но для меня большим патриотом и более полезным для России человеком будет тот, кто владеет землей. Этот никуда не уедет, в отличие от IT-специалиста, который за хорошей зарплатой махнет в Силиконовую долину. Все это так, но нельзя же долго работать с убытками. Ильдус Янышев ищет выход. Он принялся коптить гусей (копченые уходят лучше), изготавливать сыры. Еще хочет сделать ставку на агротуризм.

— Я построил дома, стилизовал их под старину, чтобы люди могли погрузиться в прежний деревенский быт, пожить немного без электричества и водопровода. Привозил как-то старшеклассников из казанского лицея, где учится мой сын. Они работали на ферме как скотники. Раньше студентов возили на картошку, сейчас никого не возят. И не все городские ребята знают, как она растет. Эксперимент на земле Янышев не бросит. Он уверяет, что никакой дайвинг на экзотических островах, никакие шоу в элитных клубах не заменят ощущений от сбора урожая, выращенного своими руками. Иногда Ильдус Ахтямович делится своими мыслями о сельском труде с читателями местных СМИ. Среди откликов я заметил иронический: «Земля — круглая. Солнце горячее. 2х2=4». Мол, все это давно известно, и не надо никаких экспериментов, чтобы прийти к выводу о незавидном состоянии сельского предпринимательства. Возможно, Земля и круглая, но свои 70 гектаров плоские, а когда считаешь вложенные в них деньги и полученный результат, 2х2 не всегда 4. И уже начинаешь сомневаться, что Солнце горячее.

Борис БРОНШТЕЙН, соб. корр. «Новой», Татарстан

Организационный комитет по подготовке, созыву и проведению учредительного съезда Политической партии «АВАНГАРД РОССИИ» уведомляет о намерении создать политическую партию с предполагаемым наименованием Политическая партия «АВАНГАРД РОССИИ» и о представлении 20 января 2014 г. в Министерство юстиции РФ соответствующих документов, предусмотренных ст. 12 ФЗ «О политических партиях». Реклама

ородской человек Ильдус Янышев купил 40 гектаров земли, еще 30 взял в аренду, приобрел 30 коров, развел птицу, овец и кроликов. В свое время его деда, имевшего 15 детей и 15 коров, коммунисты раскулачили, а семью пустили по миру. И вот внук кулака стал помещиком… Ленин этим вряд ли может быть доволен, но если у него есть потусторонняя связь с Энгельсом, то Фридрих Ф р и д р и х о в и ч м о ж е т ус п о к о и т ь Владимира Ильича и напомнить ему свою мысль из 8-го тома: «Крестьянство нуждается в инициативном воздействии со стороны более просвещенного и более подвижного населения городов». Тут как раз инициативное воздействие. А уж просвещенность Ильдуса Янышева может сравниться только с его подвижностью. У Ильдуса Ахтямовича высшее юридическое и высшее экономическое образование. Он объехал множество стран, причем — на велосипеде. От Праги до Парижа, например, ехал он не по хайвею, а по сельским дорогам и внимательно наблюдал жизнь европейских земледельцев. Теперь он сам — европейский земледелец. Деревня Каенсар, где у него уже три года что-то вроде поместья, находится в Восточной Европе, в 60 километрах к востоку от Казани. Чтобы вы не спрашивали лишний раз, как проехать, Янышев дает на своем сайте точные координаты: северная широта — 56.0204°, восточная долгота — 49.9554°. Хотя лучше спросить. Допустим, у Зеппа Хольцера, всемирно известного австрийского фермера, который у Янышева уже побывал. До того Ильдус Ахтямович прочитал книги Хольцера, и оказалось, что они придерживаются одинаковых правил: животные — в свободном выпасе, земля — без химических удобрений. Впрочем, пора пояснить, откуда у Янышева земля без химии.

— Я занимаюсь предпринимательством с 89-го года, — рассказывает он. — Наиболее преуспел в охранном бизнесе. Еще занимался недвижимостью, автомобильным прокатом, инвестициями в ценные бумаги, IT-бизнесом… Играл на фондовом рынке. Кризис 2008 года открыл мне глаза. Я достаточно много инвестировал в ценные бумаги, в акции, считал это реальным сектором экономики. И потерял в кризис несколько миллионов. Призадумался: что происходит? Янышев понял, что в современной экономике происходит что-то не то. Что деньги и денежные заменители вовсе не отражают уровень производства, товарную массу, и создают огромный финансовый пузырь. Люди занимаются псевдопредпринимательством на фондовом рынке, в IT-сфере, на рынке недвижимости…

— Я понял, что просто обязан подстраховать свой бизнес, свои активы реальным производством, — говорит Ильдус Ахтямович. — И решил заняться сельским хозяйством. Янышев пришел к выводу, что нет ничего надежнее коровы: — Даже в случае экономического коллапса человек становится обладателем 350–450 килограммов мяса. Мясо всегда можно поменять на компьютеры, сапоги — на все что хочешь. Сам по себе замысел, конечно, похвален. В стране, где наиболее деятельные товарищи доят государство, доить корову захочет не всякий. Купив пустующую муниципальную землю и технику, построив животноводческие помещения и дома, Янышев распространил обращение к инициативным гражданам, где говорилось: «Мы предлагаем Вам стать нашим инвестором в «живой капитал» — КОРОВЫ…» Потенциальным партнерам предлагалось не пожалеть 40–50 тысяч рублей на покупку коровы, а далее всё надежно: «По инвестиционному договору мы берем на себя обязательство по ее уходу, кормлению и содержанию. За счет удоев и реализации молока мы покрываем все расходы по кормлению и

25

Контакты организационного комитета: тел. 8 985 763-83-44; www.avangard-ros.ru

«Новая газета» пятница. №10 31. 01. 2014

/

люди птичьи права

Клин клином…

Анна АРТЕМЬЕВА — «Новая»

Д

перекроет реку Сулать, которая разделяет «Журавлиную родину» и «Заболотское», неизбежно уйдет вода из топей, появятся участки сезонно-сухого торфа и… резко возрастет пожароопасность. Проект предполагает, что из образовавшегося озера можно будет брать воду для тушения пожаров. Видимо, тех, которые и будут спровоцированы стройкой. После этого неизбежно уйдут из этих мест или погибнут редкие птицы. «Насколько редкие?» — спрошу я у Ольги. Она откроет свою страничку в «Фейсбуке» и, показывая фотографии, расскажет, что страшнее всего ей за белую лазоревку и большого подорлика. Эти птицы занесены в Красную книгу России и Международную красную книгу. Маленькой белой лазоревки экологи в прошлом году насчитали 20 пар, а подорлика — 11. Для поддержания популяции — это самый крайний минимум, птицы уже не находят себе пары в одном виде и скрещиваются с другими. Белая лазоревка и подорлик на грани вымирания, но если дамбу построят, из этих мест могут уйти и серые журавли, которые живут по соседству. Их здесь 50 пар. Резоны осуществления этого абсолютно бессмысленного с точки зрения пожарной безопасности проекта для Ольги очевидны — очередной распил денег. «Невозможно достоверно подсчитать, сколько гравия нужно засыпать в

450 дамб. Единственным исполнителем проектно-изыскательских работ по обводнению торфяников стало ЗАО «Мосстроймеханизация-5», официальным партнером которого является Национальный союз дзюдо, а его председатель Аркадий Ротенберг — давний партнер Путина по занятиям дзюдо. Примечательно, что до получения этого госзаказа «МСМ-5» никогда не занималась мелиоративными работами.

топкую землю, чтобы провести дорогу для строительства дамбы, а в этой глуши это и проверять никто особо не будет. Эта дорога сквозь глухой лес, в который никто не мог попасть, теперь откроет путь для разного народа: рыбаков, охотников… На пикники начнут ездить, костры жечь. То есть все будет сделано для того, чтобы там, где никогда не было пожаров, — они возникли».

Технология распила

Новый паспорт

Планы по «обводнению» болота в «Заболотском» возникали еще при губернаторе Громове. Потом плавно перешли по наследству к Шойгу, потом к Воробьеву. Старая история реализации патологического проекта оказалась невероятно живуча, несмотря на попытки экологов, в том числе и очень активной «Дружины охраны природы» из студентов биофака МГУ, донести до властей вредительскую сущность проекта. Не слышат. Можно, к слову сказать, предположить, почему. На обводнение торфяников в Московской области предполагалось потратить 6 миллиардов рублей. Сумму распределили на три года. До конца 2013-го — последнего года реализации программы, предполагалось обводнить 74 тысячи гектаров торфяников, построить 800 километров лесных дорог,

Владимир МЕЛЬНИКОВ

ля тех, кто не в теме: программа массового обводнения торфяников в Подмосковье возникла после чудовищных пожаров 2010 года, когда главным источником возгорания стали старые разработки торфа. Если торфяники заливать водой, то, понятное дело, они гореть перестанут. «Заболотское» тоже решили обводнять. Все это Ольга рассказывает мне, развернув на столе карту и показывая места, где уже начались работы. «Здесь в принципе не может гореть лес, — говорит она. — Окрестности Заболотского — это паводковая зона реки Дубны. Каждую весну она заливается водой и до июля остается сильно обводненной и практически непроходимой. Именно поэтому здесь сохраняются редкие виды животных и птиц. Мы просматривали космоснимки, сделанные системой дистанционного мониторинга Firms, и выяснили, что за 12 лет, пока ведется мониториг, здесь ничего не горело. А по утверждению местных жителей, пожаров в этих местах не было лет 30…» В ноябре прошлого года Ольга, приехав очередной раз в заказник, обнаружила, что здесь начали строить дорогу к «Заболотскому». Пригнали технику, вырубили просеку. Дорога нужна, чтобы подвозить стройматериалы для возведения двухкилометровой (!) дамбы. Дамба

Виталий КОНТОРЩИКОВ

Ольга Гринченко — директор заказника, расположенного в СергиевоПосадском районе. «Журавлиная родина» включена в резервный список Рамсарской конвенции о водно-болотных угодьях, имеющих международное значение. С заказником «Журавлиная родина» граничит заказник «Озеро Заболотское и его окрестности». Вместе они образуют уникальную экосистему, которая стоит на болотах и формировалась еще в ледниковый период. В прошлом году под видом обеспечения пожарной безопасности властями Подмосковья было решено обводнять местные торфяники.

В Подмосковье уничтожают уникальный природный заказник «Журавлиная родина». Власти объясняют, что это делается для его же сохранности

Ольга Гринченко рассказывает, что страшнее всего ей за большого подорлика и белую лазоревку. Эти птицы занесены в Красную книгу России и Международную красную книгу. Маленькой белой лазоревки экологи в прошлом году насчитали 20 пар, а подорлика — 11

Игорь БАРТАШОВ

26

Дамба в «Заболотском» — это мизерная часть огромного проекта с приличным бюджетом. Но и за его освоение бьются смертным боем. Как? Например, выписывают заказнику новый паспорт. Потому что прежний документ однозначно запрещал вмешательство в жизнь живой природы. Этот новый паспорт был подготовлен по заказу правительства Московской области еще осенью. А в конце ноября из его недр вышло постановление, по которому четыре госзаказника объединялись в один — «Озеро Заболотское и его окрестности». В Положении об образовавшемся заказнике появилась новая норма, разрешающая противопожарное обустройство лесов, в том числе — работы по гидромелиорации. Легализация строительных работ в заказнике завершается в рекордные сроки — за две недели проект по обводнению «Заболотского» проходит через профильную комиссию, сводное заключение, государственную экологическую экспертизу, заключение для проведения обводнения. Примечательно, что авторство проекта принадлежит НИИ экологии города. Разработан он специалистами, которые никогда не занимались торфяниками: их просто нет в этом институте. Командир «Дружины охраны природы» биофака МГУ Вилен Лупачик в декабре прошлого года отправит губернатору Воробьеву письмо, в котором подробно разъяснит, почему образование нового заказника нарушает Федеральные законы «Об особо охраняемых природных территориях» и «Об охране окружающей среды». Еще он укажет на то, что в новом паспорте на заказник допущены десятки грубейших (или намеренных?) ошибок. Например, не указаны 35 видов птиц из Красной книги Московской области и 6 видов из Красной книги России. Зато в паспорте появятся 20 видов растений, которые в этих местах не растут. И еще будет написано, что в этих местах «рекомендуется развивать конный спорт и

«Новая газета» пятница. №10 31. 01. 2014

27

«Мы скрываемся» Почему болеет, скитается и прячется одиннадцатилетний Андрей из семьи добровольных переселенцев в Россию

Игорь БАРТАШОВ

Федеральную программу возвращения соотечественников торжественно приняли семь лет назад. Она должна была упростить путь в Россию людей, после распада СССР оказавшихся за пределами России. На деле попытка русских вернуться на родину чаще всего заканчивается выдворением или уголовным делом, как в случае Марии Бенца.

Журавли могут потерять «родину»

программы является министерство строительного комплекса области. Поэтому все вопросы — к ним. И вообще: «Есть другие мнения, основанные на том, что обводнение торфяных земель увеличит площади кормовой базы и будет способствовать расселению редких видов». Есть еще вопросы? Местные жители меж тем отправят письмо в Госконтроль минэкологии Московской области с жалобой на то, что строительство дороги к дамбе началось еще до проведения экологической экспертизы, то есть незаконно. Приедут проверяющие, и, по словам Сергея Сорокина — заместителя главы ведомства, по факту незаконной вырубки будет возбуждено уголовное дело.

Жизнь в лесу Несколько недель назад Ольга Гринченко с товарищами ездила в те места. Было дело — строили платформы для гнезд подорлика. Делается это так: человек в специальном снаряжении поднимается высоко на дерево и привязывает там сколоченную из досок платформу. На ней по весне птицы смогут свить гнездо. «А что, сами птицы не в состоянии сделать это?» — спрашиваю я. «Молодые, неопытные пары иногда не справляются с этим, и значит, потомства не выведут». С одной стороны заказника 20 взрослых людей, замерзая и продираясь сквозь топкую грязь, делали все возможное, чтобы следующей весной здесь вывелось несколько птенцов редкой породы. А в нескольких километрах от них стояли вросшие в грязь трактора, лежали бетонные плиты, валялась арматура, одним своим видом демонстрируя тщетность усилий людей, защищающих птиц.

П

Наталья ЧЕРНОВА, обозреватель «Новой»

P.S. После двухчасового разговора я спрошу: — Ольга, а что страшного случится, если белая лазоревка и подорлик исчезнут в Подмосковье?

— С точки зрения обывателя и чиновника — ничего. Мир не рухнет. Но вот раньше в Москве на траве в парках рос и колокольчик, и клевер, а сейчас выживают одни одуванчики… Редакция «Новой газеты» отправила запрос в министерство экологии Московской области и в администрацию губернатора Воробьева.

Елена РАЧЕВА

Андрей и мама в Москве

Анна АРТЕМЬЕВА — «Новая»

велотуризм». Этот пассаж («Здесь практически непроходимые топи — какой конный спорт, я как ученый теряюсь в таком бардаке…») окончательно подкосит Ольгу Гринченко. А Вилен Лупачик добавит: «Самое парадоксальное, что в радиусе нескольких километров от «Заболотского» есть как минимум три осушенных крупных торфяника, которые действительно нужно обводнять. Например, прошлой весной горел торфяник около деревни Константиново, тушила добровольная пожарная дружина». В защиту «Заболотского» уйдет письмо в минэкологии Московской области от Государственного биологического института имени Тимирязева. Ученые попросят губернатора сохранить заказник, так как «строительство на болотах дамбы, пруда и дороги нанесет непоправимый ущерб естественным экосистемам». Центр по проблемам и продуктивности лесов Российской академии наук в лице кандидата биологических наук Е. Тихоновой оценит обводнительную затею в официальном заключении о недопустимости его проведения еще жестче. В частности, будет указано, что «данная местность имеет большое значение в связи с обнаружением многочисленных памятников археологии… начиная от каменного века и вплоть до раннего Средневековья. Здесь пока сохраняется то, что в других местах безвозвратно утеряно». О профессионализме составителей нового паспорта Тихонова выскажется еще более определенно: «Абсолютное непонимание последствий от вмешательства в сложившиеся природные экосистемы отражает следующая фраза: «Реализация проектных предложений по обводнению… позволит создать нетронутый лесоболотный край, которых не так много осталось». Как можно создать «нетронутый край»? Попытки получить заключение экспертов, которые проводили экологическую экспертизу проекта, для Ольги Гринченко окажутся безуспешными. Письма в Межрайонную природоохранную прокуратуру, Министерство природных ресурсов и экологии, Общество охраны природы и губернатору Московской области — без ответа. Единственный официальный ответ во всей этой эпопее принадлежит начальнику областного Управления природопользования С. Гильденскиольду. Настойчивому командиру «Дружины биофака» чиновник ответил, что постановлением правительства Московской области на территории заказника разрешено проведение работ по гидромелиорации; что разработчиком целевой

ять лет назад гражданка Украины Маша Бенца с сыном и мужем Андреем переехали из Украины в Котлас. Маша — украинка, но выросла и училась в Архангельской области, где жили ее родители. Родители там и остались, давно получив российское гражданство, а Маша уехала в Кировоградскую область, после распада СССР автоматически стала гражданкой Украины и теперь решила вернуться: ее сын Андрей тяжело болел, и врачи посоветовали увезти его на север. В Котласе семья оформила разрешение на временное проживание, Маша устроилась на работу в магазин, ее муж — на пилораму. В 2009-м срок разрешения закончился, но вовремя подать на новое семья не успела: Маша лежала в больнице, муж сидел дома с больным ребенком. На горячей линии ФМС им объяснили, что нужно взять справку из больницы, еще раз оформить все документы и подать заявку на новое разрешение. Но в архангельской ФМС документы не приняли, и семья Бенца оказалась в Котласе без документов и разрешения на работу.

— Прошлой зимой звонит мне Андрюшина учительница, рассказывает: в школу приходили сотрудники ФМС, искали Андрюшу, обещали нас всех депортировать, — вспоминает Маша. Ребенок снова стал болеть (Маша связывает это с его переживаниями), поднялась температура, начались проблемы с сосудами, упало зрение. Но в больницу ребенка не взяли: его страховой полис сотрудники ФМС аннулировали. С работы Маше с мужем пришлось уйти, зарабатывали они сбором ягод, остальное время жили на пенсию родителей. Проверки стали приходить и к родителям Маши. Как она вспоминает, сотрудники ФМС врывались ночами, искали Машу с мужем, угрожали депортацией и штрафом для ее родителей. Когда Андрей в очередной раз попал в больницу, Машу начали запугивать, что лишат материнских прав. В сентябре прошлого года ее вызвали в суд, где начальник котласской ФМС пообещал, что сначала Машу посадят в

изолятор, потом депортируют, а Андрюшу отправят в детдом. Удивительно, но суд, который вполне мог вынести решение о выдворении, ограничился штрафом. В отчаянии Маша уехала в Москву. Официально она должна была выехать в Украину и вернуться, после чего имела бы право находиться в России еще три месяца без каких-либо разрешений. Но знакомые юристы предупредили: обратно ее не пустят. Запаниковав, на Киевском вокзале вместо билета в Украину Маша за тысячу рублей купила фальшивые миграционные карты, согласно которым она и ее муж якобы только что приехали из Украины. В Котласе фальшивка обнаружилась сразу: на Бенца завели уголовное дело о подделке документов. Муж Маши Андрей спрятался у знакомых в Котласе, Маша с ребенком, в панике и без денег, уехали в Москву. Уже три месяца Маша с Андрюшей живут в нежилом помещении, которое им нашли в комитете помощи беженцам «Гражданское содействие».

— Программа добровольного переселения не работает, — согласна председатель «Гражданского содействия» Светлана Ганнушкина. — На днях ко мне приходила семья Буровых. Русские, живут в Узбекистане. Там их, чужих, вынуждают уехать. Они взяли двух своих детей и уехали в Липецкую область, в деревню, начали работать на земле, надеялись, что их включат в программу добровольного переселения. Законов они не знают, что разрешение нужно оформить заранее, им не объяснили, им казалось, что Россия их примет. Буровы прожили в деревне полгода, разрешения на работу не получили, остались без копейки и были в полном отчаянии. Я дала им денег, договорилась, что их посадят в поезд без документов, но не уверена, что их пустят в Россию обратно. Да, формально они нарушили закон, но закон должен быть таким, чтобы этим людям было комфортно. За три месяца в Москве без ночных обысков и рейдов ФМС одиннадцатилетний Андрюша перестал болеть. Он не скучает по школе, не помнит Украину и не знает, где хочет жить. Москву он еще не видел: «Какая Красная площадь, там везде милиция, вдруг документы проверят!» Зато сотрудники «Гражданского содействия» показали Андрюше, как пользоваться Facebook. В сервисе «ВКонтакте» он больше не бывает: «Одноклассники напишут, спросят, где я. А мы же скрываемся».

28

«Новая газета» пятница. №10 31. 01. 2014

АФИША Подготовил

Валерий ГОР

Куда ведут следы прошлого С 24 января в Центре документальной фотографии FOTODOC открыта выставка известного журналиста и фотографа, лауреата World Press Photo и премии Союза журналистов России Виктории Ивлевой «Мир и Война. Из прежней жизни понаехавших». Особый интерес Виктории Ивлевой в журналистике — обычная жизнь простых людей в бывших республиках Советского Союза. Она освещала большинство межнациональных конфликтов, начиная с войны в Карабахе, работала с Международным комитетом Красного Креста в Таджикистане и в лагерях беженцев в Афганистане. Результатом путешествия по странам бывшего Советского Союза в 2006–2007 годах стала серия репортажей в «Новой газете» «СССР — продукт после распада». На нынешней выставке представлены черно-белые снимки малоизвестной у нас гражданской войны в Таджикистане (1991–1993) и фотографии мирной жизни народов страны с советского времени до наших дней. Виктория Ивлева считает, что «самая страшная болезнь, охватившая Россию за последнее время, — это социальная ксенофобия. Мне бы хотелось напомнить еще раз тем, кто судит о качестве человека по цвету волос, кожи, разрезу глаз и

фасону одежды, что все мы совершенно равны на этой планете и все мы в этом мире в какой-то мере понаехавшие, поэтому нет никакого повода относиться друг к другу с пренебрежением и ненавистью». Ул. Земляной Вал, 57, стр. 6

Именная летопись журналистики Издательский дом «Журналист» выпустил уникальную книгу — «Журналисты России.

XX–XXI. Справочноэнциклопедическое издание». В 1000-страничном томе собрано более восьми тысяч биографий отечественных журналистов. На страницах книги соседствуют журналисты разных взглядов и направлений — «красные» и «белые», «либералы» и «консерваторы», «государственники» и «оппозиционеры». Среди них и патриархи прессы (Амфитеатров, Гиляровский, Дорошевич), и журналисты советских/российских СМИ — от «золотых перьев» районного масштаба до нынешних властителей дум вроде Дмитрия Быкова, Александра Проханова, двух Киселевых (Дмитрия и Евгения) и др. Подробно представлены коллективы ведущих СМИ — «Известий», «Комсомольской правды», «Литературной газеты», ИТАР-ТАСС, «Новой газеты», центральных каналов ТВ… Не забыты и журналисты, репрессированные в годы сталинизма, и их коллеги, погибшие на фронтах Великой Отечественной войны. Пока тираж вышедшего первого тома составляет всего 1000 экземпляров, но ИД «Журналист» намерен продолжить проект.

Реюнион «Странных игр» Хоть и относимые к «легендам русского рока» питерского розлива, «Странные игры» никогда этот самый «русский рок» не играли. Группа была нетипичной для андеграунда Северной столицы: коллектив индивидуальностей и полная демократия вместо конструкции «харизматичный лидер — все остальные». Можно сказать, что распад группы, собранной братьями

Из Сухума в Москву Двенадцать лет оперная дива Хибла Герзмава проводила собственный фестиваль в родной Абхазии, приглашая музыкантов с мировой известностью и открывая новые имена. Фестиваль стал не просто праздником классической и джазовой музыки, но определенным образом вписался в национальный культурный контекст: специально для него труппа Музыкального театра им. Станиславского и НемировичаДанченко, ведущей солисткой которого Герзмава является, обогатила оперетту Штрауса «Летучая мышь» некоторыми фразами на абхазском языке, а фестиваль 2009 года был посвящен юбилею Фазиля Искандера. 6 февраля откроется XIII музыкальный фестиваль «Хибла Герзмава приглашает…» — впервые в Москве, на родной для певицы сцене Музыкального театра — концертом «Опера. Джаз. Блюз». Программу джазовых импровизаций и не только представит сама Герзмава и пианист Сергей Макеев с Джазовым оркестром театра. Ул. Большая Дмитровка, 17. Начало в 19.00

Увидеть невидимое Проект «Эшколот» проводит в клубе Lady Jane мини-цикл из двух лекций про изображение «того-чтоне-поддается-изображению». Доктор искусствоведения Илья Родов 3 февраля поведет речь о том, как строгие конструкции из металла и камня воплощали изменчивые субстанции огня и света в синагогах Германии и Польши в Средние века и в Новое время. 5 февраля в фокусе его внимания окажется то, как в восточноевропейских синагогах представляли имя Бога, согласно еврейской традиции, непроизносимое и священное, подобно тому как обличие Бога скрыто от человека, недоступно его разуму и не может быть воплощено ни в каком изображении. И тем не менее, начиная с XIX века, имя Бога часто изображалось в восточноевропейских синагогах. Буквы, не предназначенные для чтения — Тетраграмматон, — обозначали образ, недоступный для видения. Вход на лекции «Изображение и воображение» свободный — при условии онлайнрегистрации на сайте проекта: www.eshkolot.ru, где, к слову, по уже установившейся хорошей традиции будет вестись прямая трансляция мероприятия. Театральный пр-д, 3, стр. 3. Начало лекций в 20.00

Сологубами и гитаристом Александром Давыдовым на излете брежневской эпохи, был неизбежен изначально («Странные игры» выпустили всего два альбома в середине 1980-х). Музыка тоже была «неместная»: вместо общедоступного гитарного чёса — разухабистое ска, точное по стилю, с влиянием Madness и The Police, с включением Бетховена и «7:40», пресловутой «Феличиты» и, как тогда выражались, «Диппапл». И все это — на лирику французских поэтов XX века вместо самопальных текстов сомнительного качества. И даже распад этого «органичного ребенка петербургского хаоса» был созидательным: из него вышли «Игры» и АВИА. В последующие годы группа собиралась лишь несколько раз для живых выступлений. Сегодня вечером в клубе «Манифест» состоится реюнион «Странных игр» — с концертами и переизданиями, как положено. Как надолго, сложно сказать. Несмотря на потери в личном составе (первым, еще в 1984-м, ушел Давыдов, Григорий Сологуб умер в 2009-м), Виктор Сологуб, Алексей Рахов, Николай Гусев, Александр Кондрашкин и другие намерены серьезно зажечь. Ул. Мясницкая, 24, стр. 1. Начало в 20.00

Из Варшавы в Венецию Двухсерийное наслаждение для меломанов в Большом зале Московской консерватории. Сегодня вечером сам Кшиштоф Пендерецкий будет дирижировать Большим симфоническим оркестром им. Чайковского. В программе седьмая симфония Бетховена, из которой широкой публике больше всего знакома вторая часть Allegretto, и собственное сочинение великого польского композитора — концерт для скрипки и альта с оркестром. И если со вторым все очевидно, то о первом стоит заметить, что Пендерецкий в качестве интерпретатора очень тактичен и проницателен: никаких ревизионистских штучек, только сильный, целеустремленный Бетховен. Маэстро в этом году — 80, но его трактовки венского классика по-прежнему энергичны, атмосферны и красноречивы. Во «второй серии» 6 февраля выступит известный европейский камерный оркестр «Виртуозы Италии» с программой высокого барокко из сочинений композиторов римской и венецианской школ: Корелли, Джеминиани, Альбинони, Тартини и, конечно же, Вивальди с его бессмертными «Временами года», где солирует первая скрипка оркестра Альберто Мартини. Превосходная музыка, превосходный ансамбль, с блеском постигающий барочный, классический и современный репертуар, при этом всегда мудро сохраняющий стиль и содержательность исполнения. Ул. Большая Никитская, 13/6. Начало концертов в 19.00

НАВОДКИ

РЕКОМЕНДАЦИИ

«Новая газета» пятница. №10 31. 01. 2014

РЕЦЕНЗИИ

29

Не все коту масленица

Ставка больше, чем жизнь

Примерно так может звучать мораль кинобасни Мартина Скорсезе «Волк с Уолл-стрит», которая выходит в российский прокат 6 февраля. История взлета и падения брокера, написанная им самим. В основу сценария положена автобиография фондового махинатора конца 1980-х Джордана Белфорта — расцвеченная деньгами, сексом и наркотиками, но по сути плоская и никчемная жизнь. То, что начинается как «праздник жадности с равными долями кокаина, тестостерона и прочих продуктов организма», заканчивается банальным тюремным сроком и, по выходе из заключения, унылым чёсом в качестве ораторавдохновителя для безмозглых. Каких-то режиссерских открытий Скорсезе не демонстрирует: «Волк…» снят бойко и гротескно, особенно в первой половине, со множеством мелких ироничных находок вроде арии Холодного духа из «Короля Артура» Генри Перселла в качестве аккомпанемента удолбанному вусмерть маклеру или исполненного глупейшего позитива забубенного итало-диско от Умберто Тоцци в сцене с крушением яхты Белфорта, а заодно и спасательного самолета. Но в целом этот киноязык мы уже видели не раз — в тех же «Славных парнях» или «Казино» самого Скорсезе как минимум. Послевкусие от фильма остается довольно вялое, особенно от второй половины, но его можно посмотреть хотя бы потому, что в нем есть все, что так безумно стремится запретить «взбесившийся принтер». В общем, «Оскара» «Волк…», разрабатывающий заезженную тему «из грязи в князи», вряд ли заслуживает. В отличие от Леонардо Ди Каприо в главной роли.

Еврейское гетто в Литве. Семнадцатилетний Исаак Липман играет шахматную партию с немецким офицером, комендантом Адольфом Шогером. Ставка в игре — жизнь. Исаака и всего гетто. У мальчика есть пять братьев и сестер, есть отец Авраам Липман. Это разные характеры, разные взгляды на мир, на свое место в нем, на гетто, на способы выживания в несвободе и в предчувствии конца. Ничья в игре — надежда на хрупкое спасительное равновесие. Одновременно — это понятное, очень живое желание человека избежать самого страшного. Исаак боится выигрыша и одновременно стремится к нему, сознательно идя на смерть. Спектакль «Ничья длится мгновение» в Молодежном театре (РАМТ) 6 февраля — постановка почти неизвестного в России романа литовского писателя Ицхокаса Мераса, у которого идея предельности, крайней концентрированности человеческого существования в гетто подкреплена и усилена шахматной партией, которая организует не только сюжет романа, но становится исходной точкой спектакля. Режиссер Миндаугас Карбаускис продолжает свою линию: показывает человека в ситуации, которая меняет привычное течение жизни, заставляет совершить поступок, выбрать — восстать или смириться. Театральная пл., 2. Начало в 19.00

Гении места Фотографические координаты Литвы 1960-х уникальны. Находясь в широтах советской идеологии, она была достаточно удалена от центра, чтобы впитать общеевропейские фотографические тенденции, делать успешные попытки диалога с мировым фотосообществом. У многих авторов был доступ к западным изданиям и возможность отправлять свои работы на международные конкурсы и выставки. Работы литовских авторов отличались свободным подходом к выбору художественных приемов (резкие ракурсы, крупные планы, жесткая графичность, широкая оптика) и в то же время ярко выраженными национальной эстетикой и тематикой. Это удивительным образом сочеталось с самобытностью стиля каждого автора. Центр фотографии им. братьев Люмьер 5 февраля запускает третью часть проекта «Классика литовской фотографии» — «Гений места». Первая случилась пять лет назад и была ретроспективой Александраса Мацияускаса; вторая, «Западная фотография в СССР», в 2010-м являла более масштабную экспозицию, посвященную феномену литовской фотошколы. И вот теперь — более двухсот работ пят-

Виргилиус Шонта. Полет. 1978

надцати знаковых литовских фотографов второй половины XX века, каждый из которых, оставаясь в рамках своего стиля или жанра, был проводником и визуально воплощал genius loci, был хранителем особого духа, присущего только литовской земле и литовской культуре. Болотная наб., 3, стр. 1. До 23 марта

30

«Новая газета» пятница. №10 31. 01. 2014

/

культурный слой кино

А что, в России слово «феминистка» звучит оскорбительно?

Фильм «Гранд Централ. Любовь на атомы» режиссера Ребекки Злотовски не стал таким потрясением для общества, как «Девять дней одного года» Михаила Ромма, но обозначил интерес представителей нового поколения французской режиссуры к больным темам современности. Любовный саспенс на АЭС, опасность которых горячо обсуждается в мире, наполнен ее живым дыханием. Герой картины Гэри — француз с арабскими корнями — дитя кризисного времени. Ради заработка готов рисковать собой, идет работать «чистильщиком» на АЭС в активную зону реактора. Тут он и нахватает сверхдоз: радиации и запретной любви к невесте своего бригадира.

— Особенные обстоятельства места действия вашего фильма сообщают любовной истории саспенс, экзистенциальный оттенок. Я имею в виду балансирование между жизнью и смертью как ежедневный выбор.

— Да, «выбор» — ключевое слово. И вы правы, у лав стори на атомной станции — своя особая энергия, место действия дает непредсказуемость в развитии сюжета. В этом пространстве своя драма и своя поэтика. Любовная история здесь не может быть опоена светом, легкостью. Будущим. Ты не знаешь, как долго продлится чувство. У любви — та же задача, что и у самих любовников, — выжить. Не дать умереть страсти. Облучаясь, перестаешь понимать, как долго сама жизнь будет наполнять твое тело. Та же зыбкость, неуверенность в любви.

— Вы рифмуете в фильме любовь с радиацией. И та и другая — невидимы, а последствия непредсказуемы.

— Любовь как вспышка, река неуправляемой энергии. Вас может накрыть с головой, изменить судьбу до неузнаваемости. Любовь, как облучение, может быть несовместимой с жизнью. Конечно, подобный сюжет — вызов для режиссера. Как снять поток смертельной страсти, охвативший вчера еще незнакомых людей? Есть и политический аспект. Эти станции во всем мире вызывают напряженное внимание, все они — под колпаком секретности. Мною двигал интерес к спрятанному, скрытому.

— Вы посещали реальную АЭС?

— Мы с моим соавтором Гаэлем Массе были на двух французских станциях. Я должна была увидеть все своими глазами. Важны подробности. Как люди общаются на работе, в комнатах отдыха и дезинфекции. На что надеются. Как отрываются. Как они одеваются…

— Как астронавты — в защитные костюмы. Но любая защита — вещь относительная. Человек столь хрупкое существо... Вам удалось показать обыденность экстремальной работы, тривиальность небольших аварий, без которых невозможно никакое производство. Но здесь… Подобные события имели место в жизни?

— Мы с Гаэлем Массе писали оригинальный сценарий. Но вначале, просто как журналисты, проводили расследования, изучали работу АЭС. Мы начали этим заниматься еще до «Фукусимы». До японской аварии немногие задумывались о степени риска нашего «коммунального» проживания рядом с АЭС. Во Франции их больше 20.

— Вы начали работу еще до «Фукусимы», но уже после Чернобыля...

— Это так. И не так уж много у нас было документальных свидетельств, фильмов на эту тему. Трагедия Европы и мира в том, что вроде все понимают сте-

пень опасности АЭС. Но в чем именно она заключена? Нас убаюкивают информацией о надежности ядерных реакторов и многоярусной системы защиты. Доля атомной энергетики во Франции составляет около 80% от всей выработки электроэнергии. Японская катастрофа, взрыв на производстве по переработке радиоактивных материалов на юге Франции должны заставить нас открыть глаза. Очень пригодились исследования Клода Дюбу, проработавшего в атомной индустрии с юности 20 лет. Он написал автобиографический роман, малоизвестный, но впечатливший документальностью, подлинностью. Мы встретились, Клод стал консультантом фильма. Нам хотелось быть честными. У нас было много путей для сглаживания углов. Но мы

Reuters

Ребекка ЗЛОТОВСКИ:

Режиссер Ребекка Злотовски с Леа Сейду и Тахаром Рахимом. Канны, май 2013 года

вина выговорить друг другу накопленное беспокойство. Вам легче вместе… Вы приносите надежду друг другу.

— Но ведь эта работа — еще и адреналин.

— Конечно, но это последний аспект. После «Фукусимы», думаю, все поняли серьезность угрозы. И эти люди не похожи на камикадзе. Они просто работают. Можно говорить об адреналине лишь отчасти, как, говоря о любовной истории, вы вспоминаете о реакторе под названием «либидо». Но ведь это всего лишь часть любви.

— В главных ролях фильма новые первостатейные звезды мирового кино Тахар Рахим («Пророк», «Прошлое») и Леа Сейду («Жизнь Адель», «Полночь в Париже»). Как удалось создать на экране пульсацию страсти между ними?

Кадр из фильма «Гранд Централ. Любовь на атомы»

хотели понять людей, живущих и работающих здесь. Логику их судьбы.

— Что держит людей в таком месте?

— Бедность.

— Полагаете, только деньги?

— Вот вы пытаетесь найти работу, один год, два. Безуспешно. И тут соломинка, протянутая с АЭС. Да, вроде бы вы слышали, что это небезопасно. Но вы себя уверяете, что с вами-то все будет хорошо. Другие же работают? И работа к тому же неплохо оплачивается. Даже немного выше, чем в супермаркете. Люди не имеют полной информации, чем же эта работа плоха. Вы идете трудиться в место секретное, спрятанное, особенное. И даже начинаете чувствовать некую привилегированность… В этой индустрии есть внутренняя взаимосвязь между людьми. Они будто вместе воюют, только это невидимая и неслышная война. Вы — в коллективе «свидетелей», причастных к чему-то секретному. Вам уже не хочется идти в другую индустрию. Вам необходимо вечером за бокалом

— При первых встречах был хаос. Постепенно в разговорах и репетициях мы нащупывали ниточки, из которых плетется внутренняя связь героев. Здесь каждый характер — своя драма. Если говорить о кинематографических истоках всех этих сплетений, я бы назвала «Силквуд» Майка Николса с Мерил Стрип, действие которого происходит на фабрике по очистке плутония. Тахар Рахим — удивительный актер. Отдадим должное выбору нашего кастинг-директора: Леа и Тахар разогрели, я бы даже сказала, подожгли своим затаенным темпераментом эту историю.

— Леа после «Жизни Адель» стала суперзнаменитой. Вам было легко с ней работать?

— Конечно, ведь мы с ней делали и мой дебют «Прекрасную занозу». Сблизились, дружим по сей день.

— Героиня Сейду не фам-фаталь, но именно она в итоге выбирает себе спутника.

— По внешнему виду — она просто сексуальный объект. Но при всей при-

тягательности она абсолютно свободна внутренне. И все-таки герой Рахима — центр фильма. Или нет, скажу иначе, любовь — герой нашего фильма. Звучит не слишком банально?

— Я слышала, что вы феминистка, это правда?

— Отчасти. Но я не приемлю агрессивности. Предыдущие поколения чувствовали себя более ущемленными. От женщин, добивающихся равных прав, требовалась невероятная активность. А вот вам наше интервью: я — режиссер, вы — журналист, и мы в столице Франции говорим о моем фильме… Значит, ситуация меняется существенно. При этом и сегодня сексизм, дискриминация не изжиты окончательно. Знаю примеры, когда картины не включались в конкурс известного фестиваля только потому, что режиссерами были женщины. Но меня бесит, когда говорят: «О, она женщина-режиссер? Как интересно, давайте же посмотрим ее картину!» Словно фильм сняла белка. Это стороны одной медали. Проблемы неравенства существуют и внутри нашей индустрии, хотя на словах все прекрасно. А что, неужели в России слово «феминистка» звучит как нечто ужасное или постыдное?

— Смотря для кого. У нас довольно архаичное общество. Ваш отец родом из Гданьска. Вы ощущаете себя французским режиссером или считаете себя представительницей мультикультурализма?

— Все, что я делаю в кино, напрямую связано с традициями, языком французского синематографа. Прежде всего авторского. Это не мешает мне снимать кино с англоговорящими актерами. Кинематограф — самый универсальный из придуманных человечеством миров. Да, я французский режиссер. Но какая национальность может быть у фильма? Например, у недавнего фильма Романа Полански «Венера в мехах» с Эммануэль Сенье и Матье Амальриком? У отмеченной Каннами работы иранского мастера Асгара Фархади «Прошлое» с Беренис Бежо и Тахаром Рахимом?

— И ваш «Гранд Централ» снят совместно с Австрией. А вы не видели фильм «Девять дней одного года» Михаила Ромма? Замечательная драма 1960-х о физиках-ядерщиках. И сюжет основан на любовном треугольнике…

— Мне уже об этом сообщили ваши коллеги. Нет, не видела фильм, и очень хочу посмотреть. Почему же мне раньше никто не сказал об этой картине?!

Лариса МАЛЮКОВА, обозреватель «Новой» Париж — Москва

«Новая газета» пятница. №10 31. 01. 2014

культурный слой

Елена ЯКОВИЧ:

«Золотой орел»: быстрее, выше, сильнее!

«Судьбу писателя решали четыре высших лица в государстве»

Державная премия подтвердила свою благонамеренность и патриотичность

К

главные роли (Константин Хабенский и Елена Лядова). Лидер кинопроката «Сталинград», существенно обошедший «Легенду» в бокс-офисе (известно, что «Орел» учитывает успех фильма у зрителей) и представлявший Россию на «Оскаре», получил утешительные награды за визуальное и звуковое решение (оператор, звук, художник и художник по костюмам). Малобюджетный лихой трэш «Горько» академики словно погладили по головке, мол, молодец, получи поощрительные номинации. А до фильма «Метро» «Орел» так и «не долетел». Среди анимационных работ академикам приглянулась изящная картина Алексея Демина «Тише, бабушка спит». Никита Михалков вручил специальный приз своему учителю, киноклассику Георгию Данелии, которому многолюдный Первый павильон «Мосфильма» аплодировал стоя. Кстати, впервые анимационная картина («Ку! Кин-дза-дза») претендовала на звание «Лучший фильм года» на равных с игровыми лентами. Лучший телевизионный сериал, по мнению академиков, — «Жизнь и судьба» Сергея Урсуляка, и вряд ли с этим поспоришь. Отмечены и актеры, в нем снявшиеся: Полина Агуреева и Сергей Маковецкий. Премия криминальному телевизионному фильму о серийном маньяке «Мосгаз» могла бы вызвать вопросы, если бы он не конкурировал с еще более слабыми фильмами «Людмила» и «Все началось в Харбине». В лауреатском списке «Орла» не оказалось «Оттепели», но выяснилось, что академики рассматривают работы, вышедшие в эфир до сентября истекшего года. «Орел» крепко держит крыло на пульсе блокбастера. За бортом державной премии остались авторские киноработы. Среди них «Небесные жены луговых морей», «Долгая счастливая жизнь», «Интимные места», «Зимний путь». Впрочем, парящая птица из позолоченной бронзы с триколором на крыльях сама своими глазами-изумрудами в 0,04 карата выбирает — «кого любить, кого ценить» и за кого болеть. Л. М.

На «Культуре» открыли «Особую папку» Автору фильма «Василий Гроссман. Я понял, что я умер» удалось добыть практически все документы, связанные с арестом романа «Жизнь и судьба».

Победитель — режиссер фильма «Легенда №17» Николай Лебедев

огда я начинала работу над фильмом (см. стр. 32), то не могла и представить, что мне удастся добыть практически все документы, связанные с арестом романа. Но, видимо, пришла пора это сделать, потому что все происходило почти по мановению волшебной палочки. Дело в том, что в архиве ЦК, который называется Российский государственный архив новейшей истории, хранилось письмо Гроссмана к Хрущеву, которое он написал, когда роман арестовали. По ходу поисков этого письма я обнаружила, что в архиве в открытом доступе лежит рассекреченная, кажется, еще в 2011 году «Особая папка» Гроссмана. «Особой папки» удостаивались люди, с которыми советская власть серьезно считалась. Это была переписка государственных деятелей между собой по поводу тех или иных событий. Судьбу Гроссмана решали четыре высших лица в государстве. Такие же «Особые папки» были заведены на Пастернака, Пильняка, Замятина и других «крамольных» писателей. Из переписки вождей по поводу Гроссмана следовало, что они очень хорошо понимали, с кем и с чем имеют дело. Шелепин написал Хрущеву, что в «Знамя» передана «Жизнь и судьба», где под прикрытием романа о Сталинграде речь идет о гораздо более глубинных вещах — о том, что во всех бедах виноват строй, а не прошедшая война. Обнаружилась и прямая связка с сюжетами вокруг «Доктора Живаго». Речь шла о том, что если они возьмут на хранение «Жизнь и судьбу» в КГБ, скандал, как и в случае с Пастернаком, тоже поднимется, но всетаки его легче перенести, чем возможную публикацию романа на Западе. Должна сказать, что они просчитались, потому что, в отличие от «Доктора Живаго», история с Гроссманом оказалась очень тихой. Я говорила с людьми, которые в то время жили, с Сарновым, с Коржавиным. Конечно, они узнали про арест романа, но не было ни писем в защиту, ни выступлений общественности.

— Почему?

— Коржавин сказал: мы привыкли к тому, что арестовывали романы вместе с писателями, но тут вроде арестовали роман, а писатель жив — и слава богу! Гроссмана действительно никто не трогал. Просто забрали книгу, и все. Никого не заставляли Гроссмана клеймить, ну и, соответственно, никто не стал Гроссмана защищать.

— Никто не понимал значения книги, поскольку ее не читали?

— Конечно, ее никто не читал, кроме Семена Липкина и отдельных людей в окружении Гроссмана. Но дело все же в том, что Пастернак был всемирно известной фигурой, а Гроссман, конечно, очень значимым писателем, но такого местного розлива, советского.

— Власть понимала, что если привлечь внимание к роману, то

К

РИА Новости

расной линией самой церемонии стала Олимпиада-2014 в незабываемой декорации — символические трибуны с чирлидерами (Марк Захаров, получая награду за вклад в кинематограф, благодарил художников за яркое оформление). На сцене Вячеслав Фетисов, спортивный комментатор Дмитрий Губерниев, ведущая церемонии открытия Олимпиады Анастасия Чернобровина, фигурист Петр Чернышов, боксер Александр Поветкин. Торжественный выход министра культуры — чтеца речи президента, призывы к подвигу, дружные и продолжительные аплодисменты. Голос за кадром периодически объявляет, кто именно «забросил шайбу», то есть получил статуэтку. Понятно, что на такой церемонии мог победить только фильм про лучшего хоккеиста: «Легенда №17» объявлена абсолютным чемпионом. Вместе со статуэткой за лучший фильм на символический пьедестал с цифрой №1 поднялись лучшие сценаристы (Михаил Местецкий и Николай Куликов), актеры второго плана (Нина Усатова, Владимир Меньшов), композитор Эдуард Артемьев и режиссеры монтажа (Максим Смирнов, Петр Зеленов). Фильм, сделанный по голливудским лекалам, но со страстью «советской спортивной кинодрамы», держит внимание зала от начала до титров. Хотя временами авторам отказывает чувство меры и пафос зашкаливает. Стоит ли напоминать, что «Легенда…» создана на легендарной студии «ТриТэ» Никиты Михалкова (он вместе с Леонидом Верещагиным, Антоном Златопольским и Николаем Лебедевым вышел на сцену за ключевой наградой — главным «Орлом» за «Лучший фильм»). «Дело не в том, что мы рассказали о большой национальной победе, но и в том, что этот фильм был хорошо сделан», — сказал продюсер Леонид Верещагин. Еще он говорил, что картина не заказуха к Олимпиаде. Говорил о любви к родине. «Как здорово, что в канун Олимпиады победил фильм о спорте!» — заключил комментатор Дмитрий Губерниев. Главный конкурент «Легенды…» — «Географ глобус пропил» отметили за режиссуру (Александр Велединский) и

31

будет только хуже, ведь речь шла о сотрясении основ.

— Видимо. Но плюс к этому у них был замысел, видный из разговоров с Сусловым: они хотели оставить Гроссмана советским писателем, но без «Жизни и судьбы». Сделать вид, что «Жизнь и судьба» — это его роковая ошибка, ее можно отодвинуть и забыть, и пусть автор дальше себе живет как советский писатель, даже собрание сочинений ему предложили издать. На мемориале Мамаева кургана цитата из Гроссмана была написана уже после ареста «Жизни и судьбы». Собственно, весь смысл разговора с Сусловым такой и был, хотя я там не нашла знаменитой фразы, что «мы напечатаем вашу книгу, может быть, через триста лет». Если вдуматься, Суслов не мог ее произнести, потому что Суслов не верил, что через триста лет советской власти не будет. По сути, он «журит» Гроссмана, читая ему курс по классической литературе. Рассказывает ему о том, что Гоголь был правильным писателем, пока не написал второй том «Мертвых душ» и «Избранные места». Вы же не хотите повторить судьбу Гоголя, говорил он. Гроссман записал разговор с Сусловым дословно, вернувшись домой, и устраивал художественные читки этого разговора для своих друзей.

— В фильме сказано, что роман стал самым читаемым русским романом на Западе. Откуда весть?

— Многие литагенты наших писателей мне это говорили. Всплеск интереса действительно безумный. Достаточно сказать, что на каталонском языке роман был напечатан в прошлом году стотысячным тиражом. Я долго думала, что происходит, и пришла к следующему выводу: поскольку западное сознание любит ярлыки, то нишу последнего классического романа великой русской литературы — «Войны и мира» ХХ столетия отдали Гроссману. Что и предопределило этот успех.

— Возможно, сыграли роль еврейская и лагерная темы?

— Такой вариант возможен. Просто очень долго Солженицын царил на этом поле, но у него нет этого сопоставления. Для меня гораздо серьезнее вопрос, на что Гроссман надеялся, отдавая книгу в печать. И по нынешним временам сопоставление гитлеризма со сталинизмом вызывает вопросы. А тогда это вообще была бомба невероятная! И сопоставление наших и фашистских лагерей, решимость поставить режимы на одну доску! И это сделал человек, прошедший войну и всю жизнь с фашизмом боровшийся! Тут мы вступаем в зону всяких гипотез и психологических изысканий. Он действительно был максималист и отчаянно смелый человек, переживший Сталинград. Переживший кучу страхов с романом «За правое дело», когда его едва не посадили во время борьбы с космополитизмом. Но я думаю, он поверил всерьез в то, что происходит, что если Хрущев так говорит, то дальше можно говорить и так. Всерьез поверил в благие намерения власти. И очень долго преодолевал иллюзии. Ольга ТИМОФЕЕВА Полный текст — на сайте «Новой»

Теленеделя

Блокадой за блокаду

елеканал «Дождь» учат Родину любить. Учат все, кому не лень: министры и их замы, депутаты всех мастей, коллеги с больших федеральных каналов, операторы кабельных сетей… Оставшийся вне зоны прямого действия власти «один маленький недобитый» (по меткому выражению Владимира Соловьева) телеканал, видимо, решено добить прямо сейчас. Не вполне корректный вопрос («Надо ли было сдать Ленинград, чтобы избежать сотен тысяч жертв?»), заданный в эфире программы «Дилетант», так оскорбил наше чувствительное общество (значительная часть коего и не подозревала до того о существовании «Дождя»), что оно буквально задохнулось от возмущения и теперь готово собственными руками задушить «кощунников», посягнувших на святое. «Кощунники» уже тысячу раз извинились и поклялись, что любят Родину не меньше патентованных патриотов. Но нет им веры. И вот уже возмутителю общественного спокойствия прямо посреди эфира отрубают телефонную связь, а вскоре и вовсе веерно отключают от кабельных сетей, невзирая на контракты с ними и зрителями — потребителями их продукции. В социальных сетях звучит слово «блокада» — и не только в связи со злополучным вопросом, приуроченным к 70-летию полного снятия блокады Ленинграда, но и в связи с происходящим сегодня блокированием «Дождя». Меж тем в день, когда в самом городе, пережившем одну из самых страшных гуманитарных катастроф в истории человечества, шли торжественные мероприятия, посвященные памятной дате, именно «Дождь», а не патриотичные федералы, транслировал выступление в бундестаге писателя-фронтовика Даниила Гранина. 95-летний автор «Блокадной книги» целый час, стоя, рассказывал представителям немецкого истеблишмента ужасную правду о жизни людей в осажденном городе, о войне, и потомки тех, кто ее развязал, слушали его, затаив дыхание. В конце же, после потрясенной паузы, устроили ему настоящую овацию, демонстрируя, как они уважают победителей и как важно им знать историю и своей страны из первых, что называется, уст. Хотя нетрудно предположить, что и там, и тем более — здесь ТАКАЯ история тоже может оскорбить чьи-то нежные чувства, как

Т

оскорбила в свое время чувства советских партруководителей «Блокадная книга», подвергнутая ими жестокой цензуре, а в самом Ленинграде и вовсе запрещенная к изданию и распространению. «Трубя о нашем мужестве, они скрывают от народа правду о нас, — писала блокадница Ольга Берггольц. — Мы выступаем в ролях «героев» фильма «Светлый путь»… Для слова — правдивого слова о Ленинграде — еще, видимо, не пришло время… Придет ли оно вообще?»

глядели бы ролики о сытой и здоровой жизни в сочетании с рассказами обо всех кругах ада, которые довелось пройти людям. Детская и подростковая память сохранила и истории невероятной высоты человеческого духа, и примеры фантастической людской низости, и подробности блокадного быта, и общее ощущение охватившей умирающий от голода город безысходности. Но не только это потрясает в фильме «Голоса»: поражает, как после всего пережитого всем этим

ЕРА

с Ириной ПЕТРОВСКОЙ

В Бундестаге: Даниил Гранин, президент ФРГ Йоахим Гаук и Ангела Меркель

Удивительные парадоксы нашего времени: в те же самые дни, когда за попытку (пусть неловкую, но явно искреннюю) подобного «слова о Ленинграде» уничтожали «Дождь», на Первом канале звучали пронзительные голоса тех, кто пережил блокаду, а также тех, кто ее не пережил, но оставил свидетельства о ней в дневниках и письмах. Двухсерийный фильм Катерины Гордеевой и Сергея Нурмамеда «Голоса», хоть и показанный в ночи, канал, вопреки обыкновению, даже не стал прерывать рекламой — так дико смотрелась бы она на фоне этого рвущего душу и сердце повествования, таким чудовищным диссонансом вы-

людям удалось сохранить в себе свет, который исходит буквально от каждого из них, а еще — как, в сущности, попрежнему равнодушно государство к тем, кто выжил и прожил потом долгую достойную жизнь. Катерине Гордеевой, по ее собственному признанию, непросто было разговорить своих героев. «Мы долгие годы стеснялись себя», — признаются они, а власть всячески принижала значение их беспримерного подвига, утверждая, что «только врагам может понадобиться миф о героях, чтобы принизить величие Сталина». Один из блокадников — героев фильма — 70 лет посвятит тому, чтобы

NovayaGazeta.Ru РЕДАКЦИЯ Дмитрий МУРАТОВ (главный редактор) Редакционная коллегия: Ольга БОБРОВА (обозреватель), Сергей КОЖЕУРОВ (первый зам главного редактора), Андрей КОЛЕСНИКОВ (шеф-редактор), Андрей ЛИПСКИЙ (зам главного редактора, редактор отдела политики), Нугзар МИКЕЛАДЗЕ (зам главного редактора, редактор службы информации), Алексей ПОЛУХИН (редактор отдела экономики), Георгий РОЗИНСКИЙ (зам главного редактора), Юрий РОСТ (обозреватель), Петр САРУХАНОВ (главный художник), Юрий САФРОНОВ, Сергей СОКОЛОВ (зам главного редактора, расследования — «отдел Юрия Щекочихина»), Ольга ТИМОФЕЕВА (редактор отдела культуры), Олег ХЛЕБНИКОВ (зам главного редактора), Виталий ЯРОШЕВСКИЙ (зам главного редактора, омбудсмен редакции)

в местах массового захоронения ленинградцев (где сегодня скверы и парки) были установлены хотя бы памятные знаки, но так ничего и не добьется. А на канале «Культура» в эти же дни герои фильма Александра Сокурова, дети и внуки блокадников, читали «Блокадную книгу» Гранина и Адамовича, и некоторые из них, ошеломленные прочитанным и осмысленным, практически на наших глазах переживали мгновения подлинного катарсиса. Наверняка и фильм «Голоса», и фильм «Читаем «Блокадную книгу» тоже оскорбили чувства немалого числа ура-патриотов, не желающих слышать ничего, кроме официальной — официозной — истории, и отвергающих даже саму мысль о существовании «альтернативной истины». Впрочем, до протестов в адрес авторов этих фильмов, а также каналов, осмелившихся их показать, к счастью, не дошло. Весь удар принял на себя маленький «недобитый» «Дождь», перешедший, по словам Дмитрия Пескова, «все грани допустимого», но так по-настоящему и не раскаявшийся. Фильм Елены Якович «Василий Гроссман. Я понял, что я умер», показанный на канале «Культура» в день разгрома «Дождя», как-то необычайно актуализировался в связи с происходящим сегодня и сейчас. «Создается впечатление, что его идейнохудожественная катастрофа не вызвала в нем раскаяния», — писали докладные записки «куда надо» руководители Союза писателей, наблюдавшие за поведением писателя, у которого арестовали рукопись романа «Жизнь и судьба». Впрочем, эпоха уже была вегетарианская — впервые рукопись арестовали без автора. «Задача была убить рукопись Гроссмана и заткнуть ему глотку», — говорит поэт Наум Коржавин. Что и было сделано, но, как замечает автор фильма Елена Якович, шумихи не случилось. Рукопись забрали, а самого писателя просто выкинули из жизни. В финале фильма работник архива КГБ, бережно перебирая страницы с авторской правкой, передает рукопись представителям ЦГАЛИ. Справедливость восторжествовала — совсем по Александру Володину: «Правда почему-то потом торжествует./ Почему-то торжествует./Почему-то потом./Почему-то торжествует правда./ Правда, потом./Но обязательно торжествует./Людям она почему-то нужна…»

www.novayagazeta.ru

Редакторы номера: С. Артемов, А. Колесников

Наш адрес в интернете:

«Правда почему-то потом торжествует… Людям она почему-то нужна»

Обозреватели и специальные корреспонденты: Роман АНИН, Юрий БАТУРИН, Борис БРОНШТЕЙН, Борис ВИШНЕВСКИЙ, Ирина ГОРДИЕНКО, Эльвира ГОРЮХИНА, Елена ДЬЯКОВА, Зоя ЕРОШОК, Вячеслав ИЗМАЙЛОВ, Сергей КАНЕВ, Павел КАНЫГИН, Елена КОСТЮЧЕНКО, Юлия ЛАТЫНИНА, Елена МАСЮК, Владимир МОЗГОВОЙ, Ирек МУРТАЗИН, Галина МУРСАЛИЕВА, Леонид НИКИТИНСКИЙ, Ирина ПЕТРОВСКАЯ, Алексей ПОЛИКОВСКИЙ, Юлия ПОЛУХИНА, Елена РАЧЕВА, Людмила РЫБИНА, Слава ТАРОЩИНА, Марина ТОКАРЕВА, Павел ФЕЛЬГЕНГАУЭР, Диана ХАЧАТРЯН, Вера ЧЕЛИЩЕВА, Наталья ЧЕРНОВА Ведущие рубрик: Евгений БУНИМОВИЧ, Дмитрий БЫКОВ, Александр ГЕНИС, Павел ГУТИОНТОВ, Александр ЛЕБЕДЕВ, Юрий РЕВИЧ, Кирилл РОГОВ, Дина РУБИНА, Владимир РЫЖКОВ, Ким СМИРНОВ, Артемий ТРОИЦКИЙ, Сергей ЮРСКИЙ Руководители направлений: Руслан ДУБОВ (спорт), Лариса МАЛЮКОВА (кино), Елена МИЛАШИНА (спецпроекты — «отдел Игоря Домникова»), Надежда ПРУСЕНКОВА (пресс-служба) Собственные корреспонденты: Надежда АНДРЕЕВА (Саратов), Георгий БОРОДЯНСКИЙ (Омск), Иван ЖИЛИН (Киров), Сергей ЗОЛОВКИН (Гамбург), Сергей КУРТ-АДЖИЕВ, Наталья ФОМИНА (Самара), Виктория МАКАРЕНКО (Ростов-на-Дону),

Александр МИНЕЕВ (Брюссель), Ольга МУСАФИРОВА (Киев), Нина ПЕТЛЯНОВА (Санкт-Петербург), Алексей ТАРАСОВ (Красноярск), Евгений ТИТОВ (Краснодар), Ирина ХАЛИП (Минск) Группа выпуска: Станислав АРТЕМОВ (помощник шеф-редактора), Юрий КОЗЫРЕВ (директор фотослужбы), Анна АРТЕМЬЕВА, Евгений ФЕЛЬДМАН (фотокорреспонденты), Анна ЖАВОРОНКОВА, Алексей КОМАРОВ, Татьяна ПЛОТНИКОВА (бильдредакторы), Оксана МИСИРОВА, Надежда ХРАПОВА, Вероника ЦОЦКО (технические редакторы, дизайн, макет) WEB-редакция: Константин ПОЛЕСКОВ (редактор), Зинаида БУРСКАЯ, Мария ЕПИФАНОВА, Сергей ЛИПСКИЙ, Наталья ПОЛОВИНКО, Ольга ПРОСВИРОВА, Евгений ШИРЯЕВ

дирекция Ольга ЛЕБЕДЕВА (директор АНО «РИД «Новая газета»), Светлана ПРОКОПЕНКО (заместитель директора), Валерий ШИРЯЕВ (заместитель директора), Ярослав КОЖЕУРОВ (юридическая служба), Светлана БОЧКАЛОВА (распространение), Владимир ВАНЯЙКИН (управление делами), Вера ИЛЬЕНКО (реклама), Наталья ЗЫКОВА (персонал) Сталина УСПЕНСКАЯ (директор по уюту)

АДРЕС РЕДАКЦИИ: Потаповский пер., д. 3, Москва, 101000. Пресс-служба: 8 495 926-20-01 Отдел рекламы: 8 495 648-35-01, 621-57-76, 623-17-66, reklama@novayagazeta.ru Отдел распространения: 8 495 648-35-02, 623-54-75 Факс: 8 495 623-68-88. Электронная почта: 2014@novayagazeta.ru Подписка на электронную версию газеты: distrib@novayagazeta.ru Подписные индексы: 32120 (для частных лиц) 40923 (для организаций) Подписка на газеты и журналы по Москве через интернет: www.gazety.ru Газета печатается вo Владивостоке, Екатеринбурге, Краснодаре, Москве, Нижнем Новгороде, Новосибирске, Ростове-на-Дону, Рязани, Самаре, Санкт-Петербурге. Зарубежные выпуски: Германия, Израиль, Казахстан

Общий тираж — 247 900 экз. Тираж сертифицирован Novayagazeta.Ru — 11 238 293 просмотра за декабрь 2013 г. Материалы, отмеченные знаком ® , печатаются на правах рекламы.

«Новая газета» зарегистрирована в Федеральной службе по надзору за соблюдением законодательства в сфере массовых коммуникаций и охране культурного наследия. Свидетельство ПИ № ФС 77-24833 от 04 июля 2006 г. Учредитель: ЗАО «Издательский дом «Новая газета». Редакция и издатель: АНО «Редакционно-издательский дом «Новая газета». Адрес: Потаповский пер., д. 3, Москва, 101000.

© АНО «РИД «Новая газета», 2014 г. Любое использование материалов, в том числе путем перепечатки, допускается только по согласованию с редакцией. Ответственность за содержание рекламных материалов несет рекламодатель. Рукописи и письма, направленные в Редакцию, не рецензируются и не возвращаются. Направление письма в Редакцию является согласием на обработку (в том числе публикацию в газете) персональных данных автора письма, содержащихся в этом письме, если в письме не указано иное

Срок подписания в печать по графику: 19.30, 30.01.2014 г. Номер подписан: 19.30, 30.01.2014 г. Отпечатано в ЗАО «Прайм Принт Москва». Адрес: 141700, МО, г. Долгопрудный, Лихачевский проезд, д.5В. Заказ № 359. Тираж — 54800 экз. Общий тираж — суммарный тираж московских и региональных выпусков за неделю. Цена свободная.