НИКТО. Олег БАБИНОВ. Стихи by orlov eugene

Никто

Олег Бабинов НИКТО Сборник стихотворений Олега Бабинова Издатель: Издательство «АураИнфо» (Санкт-Петербург)

Литературная серия «КНИЖНАЯ ПОЛКА ПОЭТА» Руководитель проекта: Евгений Орлов Обложка: Нильс Хальгерсон Макет и оформление: Татьяна Громова В оформлении обложки использована картина Михаила Юдовского

Издательская серия «Книжная Полка Поэта» основана в 2014 году Международным литературным конкурсным порталом Stihi.lv. Поэтический сборник Олега Бабинова «Никто» продолжает серию «Книжная полка поэта». Книга издана в качестве Приза лауреату Международного литературного конкурса «4-й Открытый Чемпионат Балтии по русской поэзии - 2015» (портал stihi.lv) в номинации «Поэзия. XXI-й век».

ISBN 978-9934-8556-1-0 © Олег Бабинов © Нильс Хальгерсон – обложка © Татьяна Громова – макет и оформление © Вадим Герман – послесловие © Евгений Орлов – литературная серия

Никто

олег бабинов

никто юношеские стихи и поэтические переводы

Отличное имя, чтобы представиться Полифему. Сергей Смирнов

Никто Гомер был слеп, Бетховен глух, синематограф нем. А как зовётся мой недуг? Никтоизватьникем. С утра приходит мой Никто, и он со мной весь день. На нём ни шляпы, ни пальто, и он ни свет, ни тень. Никто мне в зеркало глядит, Никто ночей не спит. «Скажите, доктор, где болит? И чем грозит, и что сулит хронический никтит?» И доктор чешет в бороде томографом своим и говорит: «В Караганде ни в мёртвой, ни в живой воде никтит неизлечим. Такой Вы, батенька, больной, такой Вы божежмой. Иди ты, батенька, домой, и тщетно руки мой». Уйду и под Карагандой, под солнцем и луной полью себя живой водой и мёртвою водой, 5

Олег Бабинов

и там, под солнцем и луной, как нижнее бельё, на мне останется со мной никтожество моё. У зайцев капитан — Мазай, у прочих тварей — Ной, а ты себя творить дерзай под солнцем и луной, и как Венера из воды, Иона из кита, ты выйдешь из Караганды — никтожнее никта. Когда к тебе приходит волк, стреляющий с двух рук, глазами — зырк, зубами — щёлк, никто тебе не друг. «Ты сер, а я, приятель, сед. И мне никто не враг. Ты видишь цель, я вижу свет, а звать его — никак». Гомер был слеп, Бетховен глух, Адам был бос и наг. Я свет, стреляющий с двух рук. А звать меня никак. «Как будто упекли в тюрьму, но что тюрьма мне та — никто никтою никому в никту из-под никта!» 6

Никто

Арлекин в военное время Арлекин возвращается в комнату на чердаке. Ему одинаково жалко гвельфов и гибеллинов. Он засыпает мгновенно, растянувшись на тюфяке — ни рубахи в заплатах, ни панталон не скинув. И снится ему, что он слуга двух господ — слева дал втык Император, а справа — Папа. И кровь из носа капает в реку По, сладкая и забористая, как граппа. В сладкой крови тонут слуги и господа, конные рыцари, прочие христиане. Кровь заливает замки, нивы и города — здесь в Ломбардии, здесь в Афгане, здесь на Майдане. Арлекин просыпается. В полусне ещё ищет любви двух или трёх прекрасных венецианок. Но Папа и Цезарь хотят утопить в крови его самого и любимых. Он сам — подранок. Арлекин просыпается. Шасть к окну — и не узнаёт родного Бергамо. На улицах снайперы. Штукатурка с потолка осыпается. Богородице, спаси меня, мамо!

Олег Бабинов

Колыбельная спи любимая спи совсем спи голышом на моём плече у вселенной в тебя влюблённой кариатиды спят а вон за той колонной спят мертвецки пьяные персы и греки — им всё нипочём спят матадоры и спят всех мостов быки под водой Атлантики спит до поры Атлантида ты сегодня держала весь день небо как кариатида спи как точка которой нет с другой стороны уставшей строки в сонном огне еле слышно гудят поленья негой и ленью гружённые спать ушли корабли ослабевают коленей переплетенья ветер колышет снов разросшихся ковыли мы ведь Рим с тобой Вечный Город и даже если нас победит Аттила или какой Одоакр мы просто замрём но не на вечность — а так, на лихие века и куда бы наша история ни покатила ты просто спи пока спи пока спи — пока эти варвары не осядут на нашей земле не родят детей не заведут внуков не построят вокруг наших терм свой собственный будапешт не придумают свой алфавит из наших с тобою букв не научатся спать как мы — без шкур, без одежд 8

Никто

Estate* Кровь чернокожих ягод влили в бездонный купол. В горку, к оливковой роще грузно пыхтит «фиат». Под честным тосканским солнцем, в краю базѝлик и руколы становятся символы веры съедобными, как салат! Здесь вертикален воздух, как пламя свечи бельканто — и в пламени догорает убеждений гроссбух. И забываешь как-то даже верного Канта — Высокое Возрождение выпирает из брюк. И голова идёт кругом от этих местных названий — Сан-ПьЕро-а-что-там-такое, потёртый старческий лоск. Свобода сорных растений и недорухнувших зданий. и человек плавится, становится — человоск. Взять и с полуденным солнцем *

лето (ит.)

Олег Бабинов

раствор тюрьмы и больницы выдавить через поры из тюбика мозга на лоб... — Скажи мне, как поживаешь? — Да знаешь, как на границе двух враждующих наций поживает окоп. Что-то случилось с нами — внезапно, как опечатка, как чемпиону мира юниором объявленный мат. Под нами вскопала почву игрушечная лопатка, что мы нашли у моря несколько дней назад.

Никто

Женщина с картины Марка Шагала пришёл к капитану говорю ему кэп когда придём в Гамбург спиши ты меня на берег весь век скитаться по волнам островам кабакам так же грустно как топить за грозненский «Терек» как заимствовать рифмы у русских классиков мы ж норманны кэп и нас ждёт Валгалла но в Гамбурге говорю ждёт меня женщина с картины Марка Шагала она умеет летать кэп летать говорю это круче чем бороздить она умеет летать голой на крылышках легчайшего тюля для неё светят луна и звёзды гораздо ярче чем для нас кэп она выходит в город грустить и снимать с неба закаты — она уносит их в сумочке сшитой из кожи июля такие дела кэп такие дела говорю старина такие дела вот мы тянем снасти и ждём когда начнётся жизнь а жизни как не было так и нет кэп мы ходили в индию духа и африку плоти но теперь я хочу летать в чём мать родила как когда-то в далёком детстве было цепляясь к хвостам комет

Олег Бабинов

так что кэп говорю сэр когда придём в Гамбург спишите меня на берег весь век служить на драккаре сэр так же скучно как весь день смотреть телик эта наша Валгалла задолбала кэп хуже самого мыльного сериала пришла пора научиться летать кэп как женщина с картины Марка Шагала

Никто

Плеснули уайт-спиритом На нас плеснули уайт-спиритом, мы сливаемся с серым холстом, мы становимся еле заметными пятнами в зимнем пейзаже — два клошара с бутылью гамэ на ветру под мостом, затираем друг друга из памятей, меркнущих заживо. Как две голые ветки соседних деревьев зимой, мы сплелись в нарисованном тушью тактильном узоре. На нас плеснули уайт-спиритом, нам забыли дорогу домой, нас, как тающий снег, выжимают в голодное море. Нам простили долги, исключили из книги живых, нас поставили буквами Пушкину, Данте, Шекспиру, на нас плеснули уайт-спиритом, бросили без позывных, да к кому нам взывать! — мы тождествены целому миру, и это Бог глядит из наших глаз на мир где красота съедает нас.

Олег Бабинов

Контрабандист Пока подъяремный подельник — рабочий вол, как песню унылую, тянет тугую лямку, и ёлка, на цыпочки встав, напрягает ствол и верхними ветками в небе копает ямку, пока моё солнце слепит фонарями луж, а ветер командует сбросом тяжёлых капель, пока из супеси полуоживший уж зловещей верёвкой вползает на тёплый камень, пока моей будущей бабочке жмёт скелет (так резвому слогу болезненно жмёт бумага), пока по ухабам тащится драндулет — предательски скрыпучая колымага, пока летним утром мытарь забылся сном, пока ему снится любовница или мама, везу в мир живых, грошовым укрыв стихом, ворованный воздух горнего Мандельштама.

Никто

Лондонское 1 На террасе ночного бара на двенадцатом этаже люди в темно-синих костюмах и белых сорочках без галстуков пьют и кричат, жестикулируют, обсуждают Монголию, Украину. Ветрено. Справа воткнут The Gherkin, слева торчит The Shard. Я, пожалуй, развернусь. Потушу сигарету. Пусть ветер дует мне в спину. Как на острове Врангеля птичий базар. Размахивая крыльями в манжетах и запонках, они ищут, где приземлиться. Они решают судьбы незнакомых им стран. Аргентина, Гайана, Мексика, Греция... небо, Иран. Я отвожу глаза. Я такая же птица. Иншалла вам, решатели судеб за 200-кей паундов в год, обременённых ипотекой, страховкой, северным ветром, больной альцгеймером девяностолетней свекровью или тёщей, которую рак всё никак не сгложет. Всех нас когда-нибудь кто-нибудь или что-нибудь раз и навсегда взорвёт. И пусть оно зовётся не Хасибом Хусейном — а, например, любовью, а норд-вест разметать останки поможет. 15

Олег Бабинов

2 Они опять обсуждают судьбы Египта и Украины. В одной руке сигарета, в другой — экстра драй мартини. Крылатые мы, но нелетающие — пингвины. Низкое небо почти уже падает нам на спины. Как было сказано ранее, я такая же птица. Официантка родом из Вроцлава принесёт мне взрослого яда, чтоб отравиться. Она весьма привлекательная отроковица. Ей хочется в стаю. Она старается зацепиться. Менеджмент, клиринг, лизинг и другие виды эротического массажа. Ты же меня лю-биллинг, ты же умная женщина, Маша! Твоё дупло нашли знатоки родного пейзажа. Камердинер Яша отведёт к нему за бутыль дешёвого ассамбляжа. Эй, а мы отклоняемся от сюжета. В одной руке драй мартини, в другой — сигарета. Пингвин утирает лоб белым флагом манжета. Эта песенка спета, мой друг, песенка спета.

Никто

Вы сегодня танцуете, мэм? Я весь день работал и вот устал превращать целлофан в джем, управлять мирами, растить кристалл. Вы сегодня танцуете, мэм? Возвращал долги и писал роман, замещал больного царя, чистил клетку, полную обезьян (нет, нет, лишь образно говоря!) Придаю себе удалой вид, чтоб ни дать ни взять Полифем , но с глубоким голосом, как Лу Рид. Вы сегодня танцуете, мэм? Почтальон носит сумку, как кенгуру. Капитан курит сизый дым. Не за тем я приехал в твою дыру, чтобы Вам танцевать с другим. Не за тем летел, не за тем плутал, не за тем я полз, не за тем, чтобы там почтальон или капитан. Вы сегодня танцуете, мэм? Вот прекрасная дикая дева стоит посреди озорных подруг и, как лист осиновый, тихо дрожит, вынося миллион мук. 17

Олег Бабинов

Выходи из угла, из норы выходи, оближи на губах крем, чтобы пальцы к пальцам и грудь к груди. Вы сегодня танцуете, мэм? И, как самый последний из могикан, в бездну падает жёлтый лист. А на нас с эстрады глядит музыкант — предположим, саксофонист — остранённо, но нежно, как наш Творец. Но причём жёлтый лист? Но зачем? Он летит открывать потайной ларец. Вы сегодня танцуете, мэм?

Никто

So far away so close мы с тобой играем в пингпонг с двух берегов реки тебя зовут Энн , меня Кинг-Конг мы неважные игроки шарик шарахает об лёд от Мурманска до Норильска — недолёт перелёт недолёт перелёт — отскакивает в небосвод — так далеко так близко Энн вся светится изнутри (её играет Фэй Рэй ) Кинг-Конг тянет лапы, как Christmas tree (а реку играет Рейн) шарик шарахает об лёд от Гонолулу до Фриско — нас всех когда-нибудь что-то взорвёт — swing low sweet chariot — жизнь — это зона риска как играем мы так играют джаз так мурлычат себе под нос шарик земной облетает нас so far away so close

Олег Бабинов

шарик шарахает об лёд пораскрутив по-иному сюжет — и Кинг-Конга никто не убьёт и в новом фильме он не вернёт красотку Энн старпому мы играем в самих себя у реки — две мышки, пока спит Харон — стало так широко, что слова узки — но приходят со всех сторон а шарик летит шарик летит то высоко, то низко а на шарике ангел трубит к небу прибит и на нас глядит so far away so close

Никто

Моя подруга дождь... impressionisme моя подруга дождь легкокрылый, как стриж сама ты чуешь ложь, когда «горю» говоришь ты не идёшь — паришь, взбивая пух прохлад ты в феврале — Париж, в ноябре — Ленинград поплачь ещё, поплачь, не проходи, постой, сними озябший плащ, останься на постой ещё помой окно в сад, что уныл и сыр — а на столе вино и хлеб, и нож, и сыр

Олег Бабинов

По закону Ньютона ах как жаль мне никогда не снилась периодическая таблица элементов она Менделееву приснилась и тот её открыл а мне яблоком проломили череп в доказательство закона Ньютона эф равняется эмже эф равняется эмже но яблоко это не панацея яблоко не панацея зимой, когда земля сплошное белое пятно ах как жаль мы с вами разминулись я потерял ваш след, ведьмы и пророки! вы чудеса изобретали и заплетали в сеть а мне снегом залепило ресницы чтобы лучше видеть звёзды в округе вот вам яблоко, Ньютон вот вам яблоко, Ньютон!

Никто

но яблоко это не панацея яблоко не панацея зимой, когда земля сплошное белое пятно а змеи влюблённых на дальнем кордоне запретными щедро кормили плодами и яблоки падали Еве в ладони и яблоки Ева дарила Адаму Адама и Еву прогнали с кордона но змеи скользят по стволам и побегам и яблоки-звёзды становятся снегом и падает снег по закону Ньютона

Олег Бабинов

Ястихотворение Пока из нас не сбродили вино, не сварили варенье — а что ещё можно придумать из снятых ягод, не стоит жалеть о дикой лозе, выросшей на руинах. Ангел в паху распахнул опахало смирения. Как же краток был зной. Как мы жаждали тягот. Двадцать. Тридцать. Сорок. Тягот. Да ну их нах. Может быть, я не убийца, застрявший в страдательных стременах. Волк и овен мёртвыми рядом лягут. Я — не туша на вертеле. Ястихотворение.

Никто

День отлетает без меня (Джон Стаммерс) Эти самолёты едва не царапают крыльями окно моего кабинета. С верхнего этажа видно, как пятится до горизонта Лондон — целый мир тяжёлых сердец. Я застыл, ты в пути, я исходная точка на карте там, где Гринвич. В то время, как ты поглощаешь долготы. Наш уговор прочитать прощальные письма ровно в два, когда ты уже будешь в полёте, сковывает, как драповое пальто. Запечатанный конверт в нагрудном кармане. Пульсирует.

Олег Бабинов

Открыл мне глаза (Леонард Коэн) Б-г открыл мне глаза сегодня ослабил ремни сна показал крохотные серёжки официантки и жалкие холмики её маленьких грудок преумножил её силуэт в двойных зеркалах ресторана и подарил мне способность вращаться и расслаиваться и раскрутил меня как веретено чтобы я смог втянуть и вобрать в себя все проявления её красоты Спасибо Тебе, Повелитель Мира, за то, что Ты обратилась ко мне — Молодой Человек!

Никто

Юный Донэл (леди Огаста Грегори) прошлой ночью мой пёс говорил о тебе и бекас говорил на болоте своём одинокою птицей пролетал ты в лесу и не свить гнезда тебе без меня а ведь ты обещал и не стыдно врать что будешь моим пригнав отару домой я звала тебя плакала триста раз да нашла только блеющую овцу а ведь ты обещал да под силу ль тебе о серебряной мачте золотую ладью дюжину ярмарочных городов белокаменный терем на бреге морском а ведь ты обещал да не в силах свершить перчатки из кожи гадов морских туфли из кожи небесных птиц шелка из далёких восточных стран без тебя прихожу к колодцу своей тоски без тебя говорю ему о тебе без янтарных прядей твоих мой друг вижу Божий мир таким пустым без тебя в воскресенье себя тебе отдала в воскресенье перед Седмицей Страстной на чтении Христовых Страсей пылала страстью к тебе одному 27

Олег Бабинов

ведь учила ж мать избегать тебя хоть сегодня хоть завтра да и в Светлый День, опоздала она с ученьем своим что за прок в замкé коль ограблен дом как терновник сердце моё черно как тот уголь что в горне у кузнеца, как подошва старого башмака без тебя кромешна судьба моя это ты украл у меня восход это ты украл у меня закат всё что было раньше и то украл и украл всё то что будет потом. это ты украл у меня луну ты и солнце теперь у меня украл без тебя так страшно и я боюсь что и Бога ты у меня украл! Я хочу к тебе я хочу к тебе как мотыль к лучу я хочу к тебе как больной к врачу как весло к воде как мушкет к плечу как четверг к среде я к тебе хочу как пролог к концу как кирпич к стене как словцо к словцу как король к стране изнутри — вовне наяву во сне. блудный сын — к отцу одиссей — к жене 28

Никто

как река в луга арестант в бега как банкрот к деньгам эскимос к снегам как тропа мягка а стопа легка! упаду к ногам приберу к рукам я хочу тебя я хочу к тебе чтоб бедро к бедру чтоб губа к губе как похмельный смерд жбан вина чуть свет как голодный зверь что почуял след

Олег Бабинов

Горечь любви (Уильям Батлер Йейтс) Гам воробьёв на утренней заре, и свет луны и звёзд в канун зари, и листьев перекличка во дворе скрывают вечный, горький крик земли. Но ты пришла с печалью на губах и принесла всю горечь слёз людских, всю скорбь, что ты нашла в былых веках, всю грусть, весь тяжкий груз судов морских. И вот уже войнушки воробьёв, свет белых звёзд, творожный лунный блик и пение листвы со всех краёв двора не глушат вечный, горький крик.

Никто

Возмущение против любви (леди Огаста Грегори) Три демона сердце гложут моё — я пуст, не владею — увы! — ничем. Первый демон — хворь, а второй — любовь, а третий демон — в кармане дыра. Бедность взяла рубаху мою, мои башмаки и мои штаны. Болезнь забрала сноровку ума, силу рук и проворство ног. Любовь же оставила меня тлеть: я теперь уголёк, я — болотный торф, а она — как простуда, как кашель, как жар, прóклятей всех проклятий земли. Беспросветной нищеты злей демон по прозванью Любовь. Если б и молодость смог вернуть — не целовался бы, не целовал.

Олег Бабинов

Песнь молодого человека (Уильям Батлер Йейтс) Я шепнул: «Я не слишком молод?», а затем: «Я взрослый вполне». И подкинул монетку-грошик, чтоб узнать, не влюбиться ли мне. «Полюби, полюби, молодой человек, если дева мила и юна». Ах, мой грошик, коричневый грошик, меня в кудряшки вплела она. Ох, любовь непростая штука. Не найти того мудреца, чтобы ведал все её тайны — он бы думал о ней без конца, пока звёзды не сгинут с неба и Луну не проглотит тень. Ах, мой грошик, коричневый грошик! Всякий раз — в назначенный день.

Никто

А через тридцать лет — тебе сонет Московская начальная весна то дождь нам задавала, то метели. Была ненаблюдаема луна, под ней мы целовались как умели, приклеивались, таяли. Чернели под нами лужи без краёв и дна. Росла трава, где капала слюна. По мелочи мы ссорились в апреле. Скрипел над нами университет, битловским ‘Yeeeh!’ сжимая звон Кобзона. Был май — начало дачного сезона. Тюльпан преступно сорван был с газона. На праздники освобождался флэт. Потом оно само сошло на нет.

Олег Бабинов

Контакт Я предчувствую контакт — и дрожит вселенная. И подрагивает в такт чашека коленная. Я почувствовал волну. Я качаю лодки. Дам, пожалуй, слабину — выпью рюмку водки. Каждый человек река. И в реке он тонет. Чья-то влажная рука плещется в ладони.

Никто

Обнуление обнуление обновление траектории распрямление всех рецепторов оживление сердца бледного воскровавление раз два три, разгон... приземление ах ты ж рыжая бледнокожая с огнедышащими глазищами ты с утра уже непогожая и ревёшь густыми грозищами напою голубыми гавайями будешь мимо глядеть печальная к почве дом приколочен сваями почва зыбкая почва песчаная ах ты ж куколка в стенки бьющаяся не бывать тебе больше сонной вся трепещущая мятущаяся — станешь бабочкой заоконной ты бери у меня на выбор хоть любую страну, хоть все страны — станешь пёстрой китайской рыбой станешь ветром в садах Тосканы станешь солнцем над Гиндукушем станешь прерий вольным мустангом и серебряных побрякушек станешь медленным звоном над Гангом 35

Олег Бабинов

безразмерной тайгой сибирской бесконечной вознёй московской если хочешь — жаркой и близкой да пусть даже — холодной, скользкой апельсинов севильских цедрой и ливанского кедра кроной станешь лёгкой, свободной, щедрой станешь бабочкой заоконной и когда я тебя узнаю — как у Йейтса, любовь — зрачком, я тебя уже не поймаю ни ладонью и ни сачком

Никто

Настанет время Настанет время — мы разольём вино по бокалам. Чуть-чуть пригубим, запрём избушку, уйдём на лыжах. Настанет время — мы разогнём подковы оскалом и рассмеёмся, освобождая несчастных мышек лабораторных — белее снега, нежнее взгляда, светлее света за облаками, умнее книжек, таких заблудших, таких забредших куда не надо, немного горьких, таких усталых и мягких мышек.

Олег Бабинов

Тем вечером ты плавала на спине Тем вечером ты плавала на спине в звёздном небе, как в оркестровой яме. Я ходил по сцене, как Армстронг по Луне. Прошлое отшелушивалось слоями. Мне тогда показалось, что мы режем лук, выжимаем кровь из живого горла — перед зрителями, рассевшимися вокруг поглазеть на то, как у нас попёрло. Зритель плыл в буфет и платил рубли за кусочки рыбы — белой и рыжей, зритель пил коньяк и хотел любви — такой же чистой и такой же бесстыжей.

Никто

Гуди играй наш клавесин гуди играй наш клавесин который невоскресим как апельсин который упал с той ветки где висим с тобой мы как два патрона из одной обоймы как две тоски по одному который нам всё устроит по уму который проникнет вглубь и за кайму и грани как два горшка из-под одной герани идёт навстречу дурачок который ладонь сжимает в кулачок в котором хранит он памяти клочок и метки чтоб вешать бывшие плоды на ветки

Олег Бабинов

Под гитару в офицерском клубе Всё пришло само — шарик ухнул в лузу. Ты раздета и ждёшь на зелёном сукне. Я ведь выживал, как Робинзон Крузо — но за мной приплыли по нежной волне. Как сказал старпом, собираться просто — оставляешь всё и идёшь вперёд. Но ведь это мною обжитый остров, мой печальный рай, мой счастливый гнёт. На бильярдный стол опадают листья — все к твоим ногам, все к твоим, мадам! Мягко плещут волны кошачье-лисьи, табадабадам... табадабадам...

Никто

Считалочка Винтер, винтер. Форест, форест. Ин зе мидл оф зе форест стэйз иван сусанин. Из анекдота (и из братьев Стругацких)

Винтер, винтер. Форест, форест. Ин зе мидл оф зе форест — сами мы с усами, сами, сами, сами то есть! Нынче санитарный поезд не пришлют за нами. Точка, точка, запятая. Строчка первая, вторая. Песенка, считалка. Рельсы, рельсы, шпалы, шпалы. Вышибалы. Выживалы. Прыгалка, скакалка. Форест, винтер, рельсы, шпалы. Он ли едет обветшалый, старенький, болезный, бедный поезд санитарный, точковатый, запятарный? Не взлетит над бездной! Палка, палка, огуречик. Вот и вышел человечек, а куда — не понял. Нам его немного жалко. Палка, палка, палка, палка, палка, палка, помер. 41

Олег Бабинов

Невзрач Смылся смысла тёртый калач, как настало рачье зимовье. Чу! ползёт плечистый тягач по полям, где вызрел невзрач. Раздаётся поступь слоновья. Клацает затворника клатч. Здравствуй, славный век неудач! Облачённый в непоплечу, палачу перчу палачинки и себе под нос бормочу, бормочу себе бормочинки.

Никто

Сунул грека Толкнём плечом тяжёлую фрамугу и поглядим в разбитое корыто на нас бегущих по второму кругу, сующих руку в реку Гераклита. Повыцвели разлапистые флаги. В карманах фиг, как у парфянцев злата. Хлебнув нектара из порожней фляги, мы принимаем клятву Герострата.

Олег Бабинов

Секс (памяти юности) бедный мой барабан бом бом бом-бом-бом бом ливень и автобан бом бом бом-бом-бом бом маленький кинозал чёрно-белый фильм борхес и кортасар как умереть живым? у нас тут по будням дождь, по выходным — дождь слово ей скажешь — ложь слово ей скажешь — дрожь как умереть живым бедный мой барабан летом поедем в крым вчера напились в храм автостопом в крым — как на исповедь в храм, как восстание — секс. А завтра придётся сдаваться нам — вам с историей кпсс.

Никто

Девушка из Ипанемы. Middle age crisis говорят не за горами время пожухлых листьев вглядись мол в себя на предмет неизлечимых болячек вредных привычек и точек. Ah, por que tudo e tao triste! время любить загорелых весёлых соплячек! время застыть и глазеть как время проходит мимо глядя поверх тебя как девушка из Ипанемы мимо бессмертных Фрэнка Синатры и Тома Жобима улыбаясь кому-то застывшему там где мы — не мы там куда от болячек везут тебя исцелиться король Артур и сестра его нежная рыжая фея где живут имена но затираются лица где Эвридика, любя, не узнает при встрече Орфея где вечная Ипанема и волейбол на пляже где Орфей поёт для вольных и голых жителей Авалона где время любить загорелых весёлых соплячек где смерть эталонна где смерть это нежное голое лоно

Олег Бабинов

Чао, Троя! одна знакомая актриса представлялась мне алиса и зазывала на threesome когда б она была елена то жила б одновременно с менелаем и парисом да вот беда пошла на трою эллада глупою войною — а ведь дело то благое чеканили б монету двое когда алиса уезжала с ленинградского вокзала я купил чебуреки теперь повсюду суши-бары даже сало подают с клейким рисом но присмотришься порою — та же троя те же греки тот же чарли тот же луи дуют в маточные трубы дженис воет по-собачьи над могилою гекубы и в объятиях цирцеи навсикаи калипсо полины лизы мы оглядываясь видим пробил час менять контактные линзы ведь было время золотое что там написано такое шишел мышел мене текел так же дуют так же воют те же трое те же греки кто ныне вспомнит клуб «у лис'са» ты обрела покой алиса их было двое даже трое за главным зданием МИСиСа на пустыре над самой горькою рекою и я вздыхаю отплывая забывая наше время золотое алисе очень жаль париса и немного менелая чао троя 46

Никто

г-споди б-же м-й б-дный п-чальный у-ставший На Вершине Мира сидит Верховное Существо — то ли Дед Пихто, то ли Конь-в-Пальто. До Него Никогда Не Было Ничего. После Него Наступит Никому-Ничто. А под Вершиной собрались те, которые выдумали, Что Он Есть. Собрались те, что выдумали, Что И Они Есть Наяву. Собрались поспорить о том, Кого Следует Есть — то ли Мясо Баранов, то ли Пастбищную Траву. Он скрыт от них Облаком Тончайшего Газа. Они боятся, что на Его Месте Могло бы Быть их Я. И от Великого Хана до Последнего Козопаса Они боятся, что по Профессии Он — Судья. А Он не видит их сквозь Облачко Тончайшего Газа. Он не уверен, что знает, что они есть. И видит Коней-в-Пальто. И Цирк Шапито. И Последнего Козопаса. И бьёт в Барабан, по Которому Ему кого и чего они будут есть.

Олег Бабинов

И Он Говорит, Как Посохом Да По Темени, Как Если Б Он Умел Говорить Сквозь Облако Тончайшего Газа: Вы Же Не Различаете Здеся-Сейчаса От Ваших Пространствавременей И Даже Не Отличаете Козопаса От Козопаса. г-споди б-же м-й б-дный п-чальный у-ставший на-с лю-бить, но не ставящий нам эту Любовь в вину и в пустоте из пустоты пустотой нашу жизнь зачавший ты прекрати пустоты с пустотой войну На Вершине Мира Сидит Усталое Существо. Сидит И С Нами Любовью Мучается. Нет Виноватых И Правых — Нет Никого Из Тех, Кто Был До Него И Кто Будет После Него. Из Ничего Ничего Без Моей Помощи Не Получится. И Когда Он Сделает Великое Ничто, И Даст Копытом в Бубен Деду Пихто, То Что, Что Мы Оставим После Себя, Кроме пролитой в наших бессмысленных войнах крови?

Никто

Из неоконченных записок путешественника Когда любовь по следу шла за нами Арсений Тарковский

1 Вынюхивая, как собака, след, таясь в кустах и прячась за углами, в ладони сжав за рукоять стилет, я крался, семенил и полз за вами. Я ваших рыб желал топить в реке. Я ваших птиц за хвост кидал бы в пропасть. Тут главное — не лезвие в руке, а девственная, чистая жестокость. Я вылетал, как камень, как стрела, как бы ты ртом за воздух ни хваталась, с той стороны зеркального стекла, где старость, и предсмертие, и слабость, где в дряхлой наготе ни гор, ни вод — одна лишь плоть, текущая к забвенью, и горестно склонённый небосвод над влажной, увядающей сиренью. 2 Как невозможно больше быть тяжёлым! Как просто обитать и облетать на бреющем, на ласточно-стрижёвом своих племён галдящих хабитат! 49

Олег Бабинов

Как радостно быть годной в дело вещью — стежком по коже, узелком в серьге! Как грустно быть персоной человечьей — дорогой, притороченной к ноге! Любимая, что может быть коварней и злее, чем слепое волшебство горячей крови в крошечной каварне трепещущего сердца моего! 3 День ото дня, сплавляясь по реке, я повторяю назубок пароли, чтоб не поплыть, совсем уж налегке, на самом главном паспортном контроле. Мне говорили — там не то что б мост, а перегородила сплав плотина, и в пышном свете генеральских звёзд с двух берегов летят два лимузина, как два коня, взмывая на бегу поверх монастырей с чужим уставом — молодый конь на левом берегу, а конь седой на берегу на правом. Я ткач. И это мною соткан дождь. Текут с небес эпические страсти. — Ты кто таковский и откель грядёшь? — Я дед Мазай. Я из Одессы. Здрасьте!

Никто

4 облако похоже на архипелаг Новая Земля я всех люблю я машка обнимашка я пьяный пастух разбежалась моя отара любовь это та самая лишняя рюмашка гаишник вернёт овечек но скажет убери эту пакость с руля а это не сруль это чегевара 5 Наш русский язык велик. Он разбух во рту, застрял между губ и сочится слюной в окопы, откуда по очереди валятся в пустоту безносоглазоязыкие ватники и укропы. 6 Крохотно мне, крохотно! Маленькая жизнь таращится из окошек некрополей — маленькая живая ящерица. Маленькая. Героическая. Никем не уполномоченная. Худая, как героинщица. Полная, как мороженщица.

Олег Бабинов

Леди Джейн Малышка леди Джейн, форева свит сикстин, не плачь по волосам, пустившим корни в травах! (нет, мы, конечно, не забудем не простим, но меж самих раскол на мёртвых и неправых) Ты бродишь среди нас, неугомонный дух, пугая по ночам торжественных гвардейцев (а, что любовь и власть — одних природ недуг, известно со времён троянцев и ахейцев) Бедняжка леди Джейн! Совсем без головы не углядеть ворот, ведущих к вольной Темзе (ах, королева, ах — я болен, как и Вы; по шее — и топор; я болен ровно тем же!).

Никто

чапай-вуду иногда я слышу тихие взмахи его крыла и тут хлопок и молния бьёт по седому дубу и прошивает пзрк игла тряпишную и наивную куклу вуду он всё пилит и рубит и строит и строит нам дом он всё сыплет и сыплет под ноги опилки на поминках он шепчет что мы то ещё поживём этот шёпот как топот из той самой рюмки горилки в каждой нашей войне в каждой нашей нелепой войне он летит как чапай над тряпишными куклами вуду на линялом и ветхом но снова крылатом коне загоняя туда где уже не бывает оттуда и прошивает пзрк игла брюхатый куклами самолёт кукла политик пялится из котла и верит что ещё поживёт летит однокрылый прошитый иглой чапай господи помилуй куколок посчитай

Олег Бабинов

Домодедово Blues Б. Гребенщикову и другим поэтам русского рока

в Домодедово так мало любви (Господи, прости!) вокруг леса; они кишат шурави (Господи, прости!) при каждом храме действует спа-на-крови (Господи, прости!) пора превращать Это’О в eau de vie (Господи, прости!) Седьмой Ангел вострубил над сосной (Господи, прости!) Седьмой, приём! Ответь, седьмой! Я — восьмой! (Господи, прости!) стиснутый пробкой, перевитый тесьмой (Господи, прости!) в гонке безногих побеждает хромой (Господи, прости!) моя сим-карта потеряла сигнал (Господи, прости!) я отвернулся и закрылся канал (Господи, прости!) Голгофу срыли вместо неё Квиринал (Господи, прости!) Ты был рядом я тебя не признал (Господи, прости!) 54

Никто

здесь ловят рыбу на столь тугую блесну что рыбы ходят плавниками по дну и я хотел бы зацепить хоть одну но так ослаб что видно не дотяну рейс отменён, но не Тебя в том винить (Господи, прости!) Ты дал мне номер, да я и не думал звонить (Господи, прости!) Алло, Ариадна! Отгружай свою нить. (Господи, прости!) Yeah sure, бармен, я хочу повторить! (Господи, прости!)

Олег Бабинов

Так грустно, что даже перебор я одноногий мичман криворучко отставленный с пиратского корвета за недостачу золотого ключика и храп при исполнении балета я криворукий кучер одноножко уволенный за пьянку с космодрома настолько мёртв что даже неотложка на вызов мой чаи гоняет дома я одинокий беспонтовый клоун пришёл шутить а шапито сгорело я царь сизиф качу свой роллинг стоун как родиной порученное дело безрукий но отчаянный шарманщик взяв ручку в зубы и набычив шею вчерашних коз пушистый барабанщик свой глупый вальс играю как умею и вот стою кручу свою шарманку хозяйки снов порхают безразлично вздымая поэтическую планку но тая в кольцах дыма из шашлычной

Никто

Шансон частолетающего пассажира я вдавлен в обивку скрипучего кресла мне жаль умирать молодым простой пассажир обречённого рейса в сияющий ершалаим я брошу курить не вернусь в департамент уйду в монастырь и в балет пусть только господь мне возможность оставит коптить ещё несколько лет нас душ шестьдесят или семьдесят даже внутри рокового креста быть может вон тот в бизнес-классе в дишдаше зовётся мохаммед атта ты мага разлей и глотнём за обшивку за киль фюзеляж и шасси за собственный страх за чужую ошибку за краткий сюжет bbc тут всякая тварь имя господа славит а тех кто не славит порвёт в надежде на то, что Он мягко посадит сгоревший дотла самолёт я вдавлен в обивку скрипучего кресла

Олег Бабинов

Подстреленный лётчик (исполняется под шарманку инвалидом)

подстреленный лётчик ползёт потихоньку к своим ползёт и ползёт и питается мышкой и белкой ползёт и ползёт он в сияющий ершалаим и плачет и плачет своею подбитой хотелкой подстреленный лётчик не знает кратчайших путей ползёт то вперёд то назад то таится в овраге подстреленный лётчик он сделан из старых костей вся кожа сползла но есть двести грамм крови во фляге подстреленный лётчик боится горланящих толп подстреленный лётчик боится тихонь одиночек но встав в полный рост он взовьётся как огненный столп под своды небес где он был неподстреленный лётчик

Никто

Клошар ещё чуть-чуть и не хватит воздуха для разлуки ещё чуть-чуть и развяжется новая мировая мысль все бабы суки уже лижет мне руки кладёт на колени голову тявкая и подвывая я ждал что ты окажешься Хасибом Хусейном но не думал что я окажусь Хиросимой так умоляю всем Тихоокеанским бассейном не будь всеуничтожающей и необратимой с бутылью гамэ под мостом Александра Третьего принимаю своё ножевое в грудь ... судмедэксперта вызовут осмотреть его на предмет сохранилось ли в жизни живое хоть что-нибудь

Олег Бабинов

Вон-тон Зарплатная ведомость. Столько отдай вот этой, столько-то — вон тому, а львиную долю — вон той. На простыне, их снами согретой, лепишь пельмешки и варишь полночный вон-тон. Мясорубка делает фарш. Остальное — пофиг. Она приготовит фарш даже из снеговика, и проще причины былых бессониц навек заточить в past perfect, чем вымарать лишнее слово из черновика.

Никто

О музах умечтай вымечтай её себе замечтай до потёртостей на её джинсах до зацепки на свитере до веснушек до контактных линз днём её зовут Эвтерпа и она приходит с бубном и флейтой и она улыбается и она учит слышать музыку в скрипе небесных сфер по живому и она сшивает своим волосом рваные раны ойкумены а ночью её зовут Эрато и она приходит всегда с пустыми руками с пустыми руками полными нежности и ты снова слышишь как скрипит небо как судьба под любовниками и твоё сердце болит всеми ранами растерзанной ойкумены а иногда они приходят обе это может произойти в любое время суток неразличимые сёстры близняшки и тогда небесные сферы схлопываются и звёзды становятся буквами и падают падают падают на потеху всем кто умеет читать 61

Олег Бабинов

Ангел счастливой волны О, ангел счастливой волны, нахлынувшей щучьим хотеньем! Придут, озираясь, слоны и пахнут горячим печеньем. Любовь, ты — куриный бульон, диван, кожура мандарина! Качнись надо мной, медальон! Поплачь обо мне, мандолина! Лет десять сопливой слезе — нет, даже пожалуй что девять. Подхватишь опять ОРЗ и можно уроков не делать. Ныряешь с разбега в волну, но толком не знаешь как плавать. И чешешь за ухом слону. И хочешь смеяться и плакать.

Никто

Про наше детство Утро красит стены Гамельна и райкома комсомола. За мостом большим и каменным сердцем трепетным и пламенным дети ****ят крысолова. Опустели наши спаленки, недоеты наши каши. Ах, вы брежневки да сталинки! А когда был Ленин маленький, мог убить за брата Сашу. Эти чубчики и пальчики, эти пяточки и попки, эти мальчики-чапайчики, эти девочки-всезнайчики ни за что сгорели в топке.

Олег Бабинов

Амымы Амымы в поисках роднулек сердца свирепают свои. Незримых разуму кривулек им не хватает до любви. А за окном, как на погоне, мутна майорова звезда. Как звери дикие в загоне, наружу тычется низга. Когда ж, кузнец, тебе наскучит оковы тяжкие ковать, печальный демон нас научит лимоны нищим продавать.

Никто

Сказки Андерсена. Поэтам Однем словом, приняли гостя по-хорошему Павел Бажов

однем словом, примут гостя по-хорошему сказки Андерсена держим под рукою покажи принцесса космосу горошину и заправь ему по ойле по лукойе исказители мерцатели кислители раздразнители бродительной собаки — мы гадаем, до чего мы приблизители и кого мы окликатели во мраке свет струится всем, но каждому — по-своему снег ложится под звенящий санный полоз по-хорошему, принцесса ты напой ему — потерявши хвост, он ищет голос Рыбы когда они видят стакан полупустым ты закрываешь глаза и совсем не видишь стакана вслепую пьёшь — и закусываешь сырым огурцом солёного океана ты видишь рыб захлестнувших крючок десной ты понимаешь как их потопили судно запускаешь пальцы в стакан побороться с волной и сделать последний глоток до боли трудно 65

Олег Бабинов

Колобок когда б вы знали по каким сусекам какой метлою и каким скребком сметён был ставший этим человеком, в каких углях он пёкся голяком о мудрый и коварный крокодил, решающий задачу как добычу — не от таких я, брат мой, уходил! не о таких я по ночам захнычу какие тени щерились из ниш разверзнутого настежь ренессанса! каких химер на дне высоких крыш он соблазнял, любил — и расставался! он колобок он счастия не ищет, он до зари останется со мной — пока горячий уголь нежно свищет под круглой и дымящейся спиной

Никто

Под солнцем мы встретимся там где вязки тела как как мёд где нет ни меня ни тебя ни меж нами границ где шляхте мозолей лапоть любви не жмёт где корни растут из распахнутых небу ресниц где голые, разорванные на клочки ближних своих склеивали из клочков и целуются, даже не сняв очки, несмотря на посмертный подсчёт очков я нелепый старый и злой койот волчьей воли взалкал — вэлкам повыть к волкам там, где главное солнце волчицей поёт, а все остальные солнца — бэк-вокал

Олег Бабинов

Икра весною поэты скопом идут на нерест и мечут икру в стиксоподобных реках на вкус та икра выбивает с размаху челюсть на нос она крот и роет лаз в человеках и вот человек приходит домой с работы допустим в пятницу пьяный и очень бренный и вдруг понимает что он крупнее субботы но гораздо мельче себя и своей вселенной вокруг него жужжат города и веси а он лежит и все вещи собою мерит каждый миг у поэтов бог умре и воскресе даже если иные поэты в него не верят

Никто

Живущий во мне Душе осточертела Сплошная оболочка Арсений Тарковский Бог, живущий за дном моего зрачка, в глубине, считает меня окном и жаждет скачка вовне. Он томится в пещере, имя которой — я. Тесно в замкнутом теле, не достаёт бытия. Бессмертному мало моих волос балдахина. Он просится в мир макро — Deus ex махина. Бог, живущий во мне, глядит сквозь меня в окно и видит меня в окне, где Я и Вовне — одно. И разбивает окно.

Олег Бабинов

Моё личное Рождество с днём рожденья мой друг мой отец мой судья это ты меня водишь в разведку в сияющее бытие из небытия и садишься петь песни на ветку зимой — снегирём, а весной — соловьём а когда хоронил я папу это ты шептал мне что смерть — подъём как в самолёт по трапу это ты был снегом ветром солнцем травой когда рождались мои Анна и Даниил и это ты тогда говорил со мной когда я с тобой не говорил но сейчас ты младенец и ты сопишь сладко в своей колыбели и это единственный миг когда ты не видишь малыш как я преклонил колени

Никто

Бывает, просыпаешься другим Бывает, просыпаешься другим — так, как в момент прозренья алкоголик, когда бельё нательное пропил. И видишь, что всю жизнь копил на домик, а ключик взял и в речке утопил. Бывает просыпаешься другим. Взгляд обретает глубину и резкость — ты снова на охоте, снова тигр. И понимаешь, что отныне честность — единственно достойная из игр. И вроде мир такой же, как вчера — всё так же выйдет месяц из тумана, всё так же ветра спрашивает мать, в полдневный жар в долине Дагестана всё с той же раной предстоит лежать. А ты уже не мышка, но — Мышар. Зубастый царь движенья и сноровки — проворней и хитрее мышеловки. Тяни свой сыр, хватай свой божий дар.

Олег Бабинов

Ребро Когда Господь изгнал меня из рая и сделал мыслящим подобием бобра, здесь были девочки — Тамара, Роза, Рая. Как оказалося, из моего ребра. Есть сердце бедное, и пуля есть шальная, и шепчет Жанне что-то Визбор у костра, и ночи тёмные, и водка ледяная, и каша сытная из моего ребра. Ах, операция такая полостная. Царица Савская выходит из шатра. И сорок лет вокруг Диснея и Синая. И мир, устроенный из моего ребра.

Никто

Раскуклиться Раскуклиться бы, распутаться бы, произойти б от рыси, расстегнуть бы все пуговицы на камзоле голубой выси. На тебе метка — кости и череп, а ты распутицу месишь. Учись теперь меткости, чтоб прыг — и убить мессидж. Под капельницей, понемногу, после драки в порту чесать бы пушистое пузо Богу — как коту.

Олег Бабинов

Жонглёры акробатами на батуте Когда тебе мало часа в одной минуте, чтоб вывернуть наизнанку из-под полы, жонглёры акробатами на батуте махнут на тебя крылами курлы курлы. Ах, жизнь коротка, но краткость — не повод сдаться. На ярмарке ночь, и фокусник пьёт вино. Он тоже устал. Устал от цилиндров, зайцев и розовых баб, что пилѝ-не пилѝ — бревно. К тем, кто не спит, приходит старик Банданыч. Гитара его — из пыльной печной золы. Он сядет на край. Споёт тебе нежно на ночь — курлы да курлы. Курлы да курлы.

Никто

Химеры К небу взлетали на божьей коровке — пекарь прилёг отдохнуть. Нам не хватило любви и сноровки — самую малость, чуть-чуть. Маленький мичман на лодке подводной — лет девяти-десяти — пишет признание Вере Холодной, хочет прижать и спасти. Нам, отдохнувшим в предместьях Кемера, пекарем выставлен счёт: жаркий щелбан и холодная вера, крохотный наш недолёт.

Олег Бабинов

Почерк в справке о смерти причиною оной — прочерк родителя зрителя жителя съела тля смотрителю над людьми остаётся почерк в данном конкретном случае — следователя сейчас, когда известно, что я — сеть коммуникаций, а пуповина — оптиковолоконный провод, есть многое в мире, о чём погрустить, друг горацио, но жизнь только почерк, горацио, только повод

Никто

Аргентина Аргентина манит негра Владимир Софроницкий

Ах, как Аргентина манила, манила негра! Как Мальчиша-Плохиша корзина печенья. Ведь это лишь с виду синьора ханжа и флегма, в любви же ревёт и ругается, как портенья. Борцы за свободу не брились и гибли, гибли. За равенство и за братство не брились — гибли. Но кровь Микки Мауса качает Эмпайр Стейт Билдинг, а ромом единым Куба не станет libre. Синьора, я узрел в тебе камарада — в твой шарабан влетела моя ручная Гренада. Искупаемся голыми. Эта река — Колорадо. Она течёт из блокадного Ленинграда. Бог даст, мы загинем сразу и оба, моя отрада, моя зазноба! Ах, ты не плачь, не плачь, не плачь по всем, Аргентина! В бочку варенья не лей свои злые слёзы. Кибальчиш стал любовником главного буржуина, а Плохиш помре от зависти и цирроза. Синьора! Я не свободен, да вот стараюсь шутить, как обескровленный Микки Маус, а сердце, как блюдце, катится, да всё не бьётся — и эта шутка смешнее «Фауста». Правда, Гётце? 77

Олег Бабинов

Голос крови Издалека стал слышен древний хор тревожных духов — огненных и серных. То Голос Крови, точащий топор для отсеченья верных от неверных. Ведь ты же одолён и погребён, поблекла Кровь, смирившись с долей вдовьей! Зачем же марширующих колонн ты заново взыскуешь, Голос Крови? Зачем из-под обугленной земли из гари и резинового смога ты в нас растишь сухие ковыли, щекочущие словом «перемога»? Зачем колышешь наши провода, разносишь слухи и надежды теплишь? Зачем тревожишь наши города и хутора волнуешь и колеблешь? Зачем ты выжигаешь мне во лбу мишень для огрызающейся пули? Куда ты скачешь на моём горбу — на бучу ль, на погром ли, на войну ли? Зачем с каркаса мёртвого дракона ты слизываешь прах, сдуваешь пыль? Зачем в моей руке твоя бутыль с горючей смесью имени наркома? 78

Никто

Речная прогулка по Волхову на Ильмень Шашлык и пиво. Лето. Пристань. Нарядный пьяненький народ. А для господ и дам туристов причален белый теплоход. Недолго ждать — спешат подняться на борт «Москва ван зироу ван» четыре шумных итальянца, семейство кислых англичан, дружина принявших за ворот, завывших, как заупокой, бурлацкую свою про город, где Машу Славе трудно, ой!, интеллигентная старуха, полупрозрачный финский teen, Татьяна, я и наш неслуха — упрямый семилетний сын. Вот Пушкин, лёгок на помине — гундосит гид: абрек-набег. Пошли. По Волхову на Ильмень — эх, жаль, что не до самых грек. ....... Василь Иваныч Лебедев-Кумач был прав. Да, утро нежным цветом красит. Москва, раз-два! Ты выпила ту мач: бескровна Русь. Ступай же восвояси! 79

Олег Бабинов

В какой бы край орду свою ни вёл Иван/Василий — грозный, тёмный, третий, с Москвой грядут грабёж и произвол, разруха, нищета и лихолетье. Сдираешь шкуры с добрых русских душ, сбираешь дань для роскоши и ****ства — и оставляешь нам медвежью глушь, Москва, взамен ремёсел и богатства. Князья твои, душой черней чертей, кострами взвились — прямиком из ада. Ни жён ты не жалела, ни детей — не жди ж от русских витязей пощады! Душительница вольностей и прав! Приблудная ордынская шалава! У каждой из твоих змеиных глав возьмём по языку для переплава, дольём слезы чистейшей серебра и олова чеканной русской речи — и заново с Николы у Двора весёлый звон нас позовёт на вече. ....... Наш сын скучал и шмыгал носом, но замер, встретив синь и ширь. А за покойным чистым плёсом открылся Юрьев монастырь. Волна пошла души стекольней. На нас, на всех — на мотыля, клевали церковь, колокольня, надежда, воля и земля. 80

Никто

Разливает дьявол по кружкам чай Разливает дьявол по кружкам чай, разливает по блюдцам мёд. Капля мёда выползла через край и к столу по стеклу течёт. — Да, Адорно, Освенцим и ваш ГУЛАГ, зло рогатое, мордор, хтонь... Но нельзя же всё время сжимать в кулак эту ласковую ладонь. Ты погладь, погладь, полижи, щенок, бабий розовый бугорок! Чу! Смотри, как розовый мотылёк со цветка порхнул на цветок. Не забудь про таверну поющих чаш! Что томишься, как неродной — столько добрых вин и опасных чач, хоть сейчас давай по одной... Разливает дьявол по кружкам чай, подбирает мёд ноготком. Говорит: «Выбирай, урод, выбирай между совестью и цветком».

Олег Бабинов

За шеломянем Там за шеломянем, за Кѝрит-Унголом, за Харамѝ босые волки рыщут добычу по рыхлому снегу. О Милосердный Властитель, спаси меня и сохрани! Дай безопасно добраться к заветному брегу. Праздник кругом — молодого, как кровь, божоле. Кровь молодая ручьями стремится к Каяле. О Милосердный Властитель, прости меня и пожалей! Выведя к пропасти, дай мне пробраться краями.

Никто

Река Нежить как на берегу реки нежить всё искал мужик кому б врезать за свою несчастную юность за свою бездарную зрелость а на берегу реки несыть всё искала мужика баба причитала что сулил верность да в хозяйстве не нашлось гроба а на берегах реки неведь всё скакал господь на кобыле деток звал своих адама и еву всё кричал им чтоб любили любили

Олег Бабинов

Юзерпик Эдак тихо пришла зима. С ней рифмуются куркума, шаурма, тюрьма и сума. Эдак тихо схожу с ума. Можно Пушкину — мне нельзя поженить ладью и ферзя, чтоб по клеткам, как шлюп, скользя, незаметные как ниндзя, по наитию без труда рыб таскали бы из пруда? Наморозило за ночь льда. Рыбы падают из гнезда. Разве наш не могуч язык, где от твита до крика — клик? Потеряв в пруду юзерпик, ху эм Ай энд ту хум Ай спик?

Никто

Поручик После Пушкина с Лермонтовым любой поручик вам в России срифмует про нежных ручек, пусть полк не Измайловский, не Преображенский, и даже если поручик — Киже или Ржевский! Ах, поручик, поручик! На плече бы ментик! Срифмует про ручек, свернёт в конвертик. Ровно восемь строчек в них весь поручик. Заверни в платочек запасной ключик! Господин поручик! Такой поручик! Мог бы и получше найти подружек. В воздухе чепчик, на полу лифчик. Ветер нашепчет смешной мотивчик. Наш ад не обезвредить никаким антидотом. Мы прошли над Доном, стали анекдотом. Мы ещё придём к вам, встанем с вами рядом, станем вашим ядом, бегающим взглядом. Лучик блеснул из тучек — маме письмо в конвертик. Из-под фуражки чубчик. Вчерашний студентик. Маленький поэтик, из детской солдатик! Без тебя нам не светит, без тебя не катит.

Олег Бабинов

Однажды я умер однажды я умер из меня сделали мумию египтяне набили меня соломой и прахом сметённым с Тахрир я учусь ходить шаркаю по небесной тверди лаптями доктор Фрейд написала об этом заметку для Wiener Kurier ах мой ангел Фрейд какие прелестные крылья и глазки хриплый смех Б-га как у крановщицы бугага бугага сядь со мной рядом расскажи мне все свои сказки посмотри какая бывает прощальная су до ро га а мумия мучается мумия учится вальсы в лаптях и бинты по всему телу как будто обожжена не пройдет и полгода — небесная твердь вспенится вспучится мумия возвращается (осторожно — вооружена!) так дай мне напиться цикуты честной настоя лети меня на лопате, дорогая Баба Яга! это было... он обводит рукою пространство... такое простое крановщица Б-га рыдает у сломанного рычага

Никто

Рядовой Рахманинов Не жалей ни меня, ни прочих нас — мы родом из века каменного, но, Господи, слава Тебе, что спас рядового Рахманинова! Мы пошьём войну на любой заказ — хоть тотальную, хоть приталенную, хоть со стразами, хоть без всяких страз, необъявленную, отравленную. Санитар, санитар, не тяни, бросай — не того потащил ты раненого. Не спасай меня, но во мне спасай рядового Рахманинова.

Олег Бабинов

А. Вирус. Б. Любовь Человек, бывает, носит в себе фразу, как носитель заразы носит в себе заразу, и, как только носитель сам в себе вырос, он преображается в вирус. Так покупайте любовь в китайской столовке! Разогревайте любовь в микроволновке! Потому что мы только то из себя представляем, что лелеем и разогреваем.

Никто

Гонобобель Вчерашним днём, часу в десятом в костюме старом и помятом я стал расстрелянным солдатом, вздохнул, упал и был таков. Всё так же в роще пели птицы, журчал ручей, сверкали спицы и холостой майор полиции стыдился запаха носков. На площади Святого Марка варила кофе кофеварка; казалось крохотно и жарко торговцам, немцам, голубям меж призраков великих дожей быть только перьями и кожей; стекало талое мороженое на площадь по губам. А что солдат? Ему не больно, его планида подневольна, его невеста пергидрольна — уже четырнадцать недель она беременна стихами, как океаны — моряками; и лебедой, и лопухами она украсила постель. Расстрелянный — как шышел-мышел, воскрес, обтрёхался и вышел куда-то вбок, назад и выше. Убили, но не до конца. 89

Олег Бабинов

Меж призраков великих дожей, сверкая перьями и кожей, возник у Господа в прихожей, слегка похожий на Отца. И океаны с моряками, и холостой майор с носками, заградкоманда с мертвяками, мы все стираемся из вида, да, стираемся из вида, да, да, стираемся из вида, и падает кариатида под ношей мраморной любви. Солдат ползёт — он мельче мышки, одни лопатки да лодыжки, он ищет у кариатижки в измятых складках точку джи. Надев мохнатый кандибобер, потомкам пишет унабомбер кровишкой цвета «гонобобель» о жизни, сжатой не по лжи. Отец, с Тобой мы — крепче стали! Нас расстреляли — мы повстали. Обидно только, что украли, угнали наш велосипед. Скрипели спицы, но сверкали. Потели птицы, но взлетали. Торговцы, немцы, трали-вали мне все карманы обыскали, а смерти не было и нет. 90

Никто

Ночь на даче. Лёгкое и попсовое Мы, бывало, тили-тили, а порой и трали-вали — воровали и платили, плавились, но воевали. Эх, солдатики удачи! Отвернулась наша форчун. Режь салатики на даче. Плачь в стакан с горючим скотчем. Диоген вздыхает в бочке. Карфаген лежит в руинах. Всяк, ходивший по грибочки, знает толк в склонённых спинах. То ли, обронив лукошко, жисть нас обыграла в прятки. То ль беременная кошка спит на огуречной грядке.

Олег Бабинов

Тауэрский мост На Тауэрский мост вхожу, поджавши хвост. Так лезут на чердак, где бабушкина рухлядь над бездною висит, как Тауэрский мост — куда её качнёшь, туда она и рухнет. Как будто два ферзя на шахматной доске, с подливой ила съев окрестные фигуры, осталися одне на тонком волоске — две бабы, две сестры, две королевы-дуры. Сгущённый океан, ужатый под корсет — начало всех калькутт, вирджиний и дерзаний! Я потерял билет на дарвинов ковчег, я вымер, как скелет музейный динозаврий! Найдётся ль тот чердак (практически — чертог), где сложены слова в старинном, твёрдом виде, где скажешь «oh my God!» — и возникает Бог? Почтенный консультант в седом шотландском твиде с подкладкой из любви (потёртый крепдешин), с улыбкой на губах, уже шепнувших «sorry», уходит по реке прочь от вершин, вершин туда, где горизонт, где горизонт и море.

Никто

Осень крокодила крокодилы в Кузьминских прудах умываются глиной — значит дело к зиме дело швах и оркестр духовой пахнет скользкой от слёз и кривой от ухмылок осиной и кропит на плечо малосольной амурской волной пробил час затеряться в толпе заблудившихся зодчих и — надвинув на брови овальную шляпу-Москву — с полусонным усердием тихих китайских рабочих обрезать с черенков и в шафрановый красить листву видно дело к зиме говорит просвещённый водила и оркестр духовой обернётся балетом на льду умоляю тебя не бросай своего крокодила — без тебя он замёрзнет и сдохнет в остывшем пруду

Олег Бабинов

А на моём пиру А на моём пиру все фляги в гости к нам, все — в средний дребадан, все ангелы, все трубы. Желания твои читаем по губам — и кто дудит в сосцы, а кто — вдувает в губы. Я для тебя растил сей трудный виноград. Я для тебя давил горящими ступнями сей вдохновенный сок, сей совершенный сад, укрытый во песках, укутанный камнями. Что ж ангелы мои кусаются, как вши, трубят, скликая кур, как похотливый кочет, толкутся, как ерши, в илах моей души? Нашедшие меня — меня же и прикончат? В нечищенной ночи, нашепченной на дне ноябрьских проливных и беспросветных суток, завидев тень в окне, ты вспомнишь обо мне, и, вспомнив обо мне, заполнишь промежуток. Пока ж мы на пиру — как дерево кору, я на себе твою наращиваю лайкру и, закусив шкиру, тебя к себе в нору на голову тяну, как мокрую фуфайку.

Никто

Насовсем. Маленькая поэма о любви Т.С.

... дело не в струнной тяжёлой напевности медных иценских волос и не в упрямой врождённой царевности гнева и смеха и слёз дело не в ревности к смугленьким фрейлинам — кто тебя в мире белей! дело не в жалости к птичкам подстреленным — жертвам охоты моей дело не в длинных, росою намоченных тонких французских шелках и не в бровях, недовольно наморщенных, не в осторожных шажках дело в той книжке с твоими пометками — читана классе в шестом? ... в лодке, укрытой дубовыми ветками, в двоечнике с шестом * * * милая, просто я вырос у этой реки — в сонных протоках легко чужаку заблудиться... на расстояньи сжавшей перо руки можно увидеть Байрона, Шелли, Китса если глаза зажмурить, да посильней, можно открыть под ними любую книгу... можно увидеть, как тянет старик Орфей неводом к берегу мёртвую Эвридику 95

Олег Бабинов

* * * я видел, милая моя, полтыщи замков — в краях тевтонского ворья и праздных франков я повидал в Святой Земле — на грани самой — могучий Крак де Шевалье, Атлит упрямый я видел замки победней и побогаче, и замки пламенных речей, и замки плача я видел замки изо льда, огня и ветра, из журавлиного гнезда, из рыка вепря и твой, где птицы не поют, не хуже прочих — на кухне — ароматы блюд в подвалах — брют и пленных бьют за рвом — цветочек теперь не видно божьей зги и тьма беззвёздна беги, любимая, беги — пока не поздно, 96

Никто

покуда ночь, и двор притих, и дремлет стража — бесшумно, на своих двоих, без экипажа будь ты хоть мать с тремя детьми, хоть куртизанка, принцесса, прачка — чёрт возьми, беги из замка! беги, покуда воздух свеж, дыханье жарко, и через луг дорогу срежь, напротив парка во тьме — сестра моя сова, днём — брат мой сокол тебе покажут путь сюда, к моим протокам * * * нынче ходит по кругу наполненный элем шлем — значит, завтра мной обнаружится голова и придёт помурлыкать пушистый, как кот, Насовсем — «зелена на полях елисейских мурмурмурава»

Олег Бабинов

почеши мне немытое сердце холодным копьём гордой шее любезен кивок твоего топора и забудь меня — певшего соловьём на дорожку присядем, любимая — и пора! * * * вот он — Путь! а, может, босиком? туфли скинь в туманность Андромеды, на алтарь Персеевой победы, к Рыбам в пруд или на луг с Тельцом босиком по Млечному Пути! твой шифон, твой газ в молочных брызгах, а мой старый фрак давно замызган (надо бы в химчистку отнести) босиком по Млечному Пути! на ходу срывая фрак с шифоном, кошелькам, ключам, часам, айфонам прокричим последнее прости! хладен Путь и колется, как снег, но смотри — та, что с косой, отстала Гончих Псов притормозила стая хоть один да выигран забег

Никто

Серость Свет привлекает попервости, да обжигает играючи. Вот пишешь сказки о серости — волчьей ли, козьей ли, заячьей ли. Этих — тысячи косные по коридорам банальности даже не пройдены — проспаны с картой летальной лояльности. Не перелиться в аккордики, раз уж снаружи ты — родинка. Лилечка просит о фордике. Маузер купит Володенька.

Олег Бабинов

Скелет Гарун бежал быстрее лани, качнув две лопасти свои, с протухшей фигою в кармане втираясь в горние слои. Его пример другим наука — у них не дрогнет пистолет, у них есть лебедь, рак и щука, а у него в шкафу — скелет. Он рос и вырос в Бирюлёво, где мглиста северная ночь, но вырос он из Гумилёва, из самых абиссинских почв. Когда же стану умирать я, скелет сломает ветхий шкаф, и на кровать, как над тетрадью, взойдёт изысканный жираф.

100

Никто

Медведь И мы едем, незнамо куда, Ах, куда-то, зачем-то мы едем... Давид Самойлов

навешивая на ёлку, нанизывая на шампуры, в купе на верхнюю полку подсаживая миры, мы празднуем, жарим, едем, всё едем куда-то, но небо большим медведем буро глядит в окно

101

Олег Бабинов

Shoot! Правда заполняет пустоты в ногах у танцующих на канатах — так море держится на моряках, космос на космонавтах. Вытащишь цоевы огурцы — и джинсы мира разойдутся по швам. Но ты куришь цигарку, вдыхаешь ци и доверяешь судьбу словам. А коль ноги кривы, то и правда крива. На хрена космонавту шест? Расходятся швы и подводят слова. И шуту остаётся жест.

102

Никто

В день, когда люди остались одни В день, когда люди остались одни, в цирке хот-доги и сладкую вату брали в антракте. Расселись. — Взгляни! Нет, не туда! Погасили огни, кроме подкупольных. Там по канату шёл тот из тех, кто остались одни. — Перья и пух, только перья и пух? Может, бутылку вчерашнего виски? Видео «Как отделяется дух в миг, что за взмахом беспомощных рук»? Наших агентов недлинные списки? — Перья и пух, только перья и пух.

103

Олег Бабинов

Адмирал (Как говорится, дар случайный). Познавший толк в добрах и злах очнётся с биркой 'Made in China' на отрастающих крылах. (Как утверждают, век не долог). «Его не будет бить конвой». Его довольный энтомолог проткнёт палаческой иглой. (Нам дети скажут: «вы не в тренде»). Из субтропических широт его пришлют в бочонке бренди. А нас и водка не берёт.

104

Никто

Нихт шиссен Когда-нибудь я стану большим как Илья Муромец и научусь говорить нет спасибо, спасибо нет, нихт шиссен, не мой это уровень, я больше, чем печь, больше, чем клетчатый плед, шире оскала самодовольной причастности, вездеходней хрустящей корочки Колобка. Увы, скоротечная сука сучасности не разумеет взятого языка. В узком зазоре между войной и мороком, друзья мои мыши, когда бы вы ширь прогрызли! Когда я вырасту, я стану врачом-некрологом несостоявшейся жизни.

105

Олег Бабинов

Дырявый пиджак атланта кто с пёсьими, кто с птичьими головами кто в пиджаке, а кто в арестантской робе... сперва отчаянье прячется за словами, потом ограбит и бросит душу нагой в сугробе вот некто пошёл служить в Минохоты зверем, хотел под пули, да вскоре загрызли волки — теперь скребётся под каждой дверью в высокий терем и в тёплую плоть вожделеет вонзать нетворки а другого некта сосватали в Минпехоты и не крысой штабной, а сразу наследным принцем, но мело, мело, и его отметелили донкихоты, улыбающиеся встречным лицам а у меня бескрайние снежные плечи, как у всех уроженцев сугробного гибломеста, кто поверил, что жизнь научит, а время лечит, пока не прочёл в газете про нож секвестра... кто однажды примерил дырявый пиджак атланта, тому небо — тяжёлое, не голубое... сперва отчаянье вводят как арестанта, потом оно откликается на имя любое

106

Никто

О душé Американский биолог профессор Ланца утверждает, что люди, как черепаха в панцирь, одеты в перцепцию времени и пространства — в туннель, ведущий к конечной станции. А на самом деле, душа моя, на самом деле энергия в теле снимает номер в отеле. Машинист, доведя скрипучий состав до цели, завтра очнётся в другом туннеле. Вот кто она во мне — голая и патлатая побирушка вокзальная, хиппи-гёл? У какого параллельного брата я эту цыганку невольно увёл? А кто вот я во мне — чревовещатель? Слеватрещатель? Справапищатель? Снизукричатель? Вдверистучатель? Всамоесамоенебобренчатель? Сверху-прощатель? сверх-упрощатель? И кто ты во мне, что когда-то была чувихой — грудью, ресниц колыханьем, собой — а стала у господа бога в ухе музЫкой, шёпотом, криком, серьгой?

107

Олег Бабинов

Голый ветер Запирающий дверь, поднимающий взор из-под ноющих каменных век! Видишь, как незнакомый безбрежный простор наплывает на берег, на брег? Отпустивший себя, подошедший к Отцу на один захлебнувшийся миг, не тяни оробелые руки к лицу, не ищи под щекой воротник. Голым ветром своим хлестанёт по щекам, и живое Его вороньё загалдит: «Просыпайся платить по счетам, о любимое горе моё!»

108

Никто

Антрекот ...а в детстве я хотел быть Дон-Кихотом, скучая на труде и на черченье. А стал окровавлéнным антрекотом. С историей, не стоящей прочтенья. На гибель отправлял центурионов во имя торжествующего Рима. А стал циничной мачехой центонов, что подтвердит Кудимова Марина. Она сказала: «воздух здесь разрежен». Но револьвер по-прежнему заряжен. Я раньше был обласкан и изнежен. А нынче стал надёжен и отважен. Во имя Фенимора, Вальтер Скотта, Сервантеса, Дрюона и Шекспира по антрекоту шествуют пехота и Книга Молодого Командира.

109

Олег Бабинов

Моё оккьюпейшн — А что ты везёшь в голове-чемодане, в мешочке у сердца, в паху? — С тех пор, как я прибыл в сей зал ожиданий, везу я судьбу и труху. — А кто тебя встретит за гранью прорезной, за мной, за железной спиной? — Отец мой небесный, отец мой болезный, покойный майор отставной. — До самой вершины скалистого кряжа, себя разлагая, дойдёшь? — Моё оккьюпейшн — надежда и кража. Надежда, и лажа, и ложь.

110

Никто

Привет из 1987-го Щедрость чужого сада, как талер, проверь на зуб! Солнечный вкус винограда не отпускай с губ! Счастье носи навыпуск. Не бойся громко свистеть. Мыльной бабочкой вырвись из горла свистульки в степь! Ходи по кривым просёлкам, в дорожной одежде спи! Призванье голодным волком по следу рыщет в степи.

111

Олег Бабинов

Свеча Свеча горела Б.Л.П. Одна свеча избу лишь слабо освещала А.С.П.

Я сижу на кухне. Дымится чай. Как всегда, не хватило лета. В тишине шумит караван-сарай разгружают тюки поэты. «Полюби кота! Пожалей мыша! Пожелай отчизне победы! Хороша! Шампанского! ГашишА!», — шебуршат шебарши-поэты, — «— лобызать бомжа я пришла, свежа... — твой навеки, моя Чикита!.. — в детстве пёк картоплю, кормил ужа... — а отчизна опять небрита... — сотрясу основ... — слов беру из снов...» Тут же критик — водой по вилам: «... было б сносно без первой и пятой строф... без нелепого шестикрыла». Слева мявкнет котик-авангардист, справа — мурзик-гробокопатель. Так же плавно, как падает жёлтый лист, где-то шляется наш читатель. 112

Никто

Наши перья и пятки — кумЫ королю — криво кружатся... вроде вальса... Разгружайте, родные! Я вас люблю я и сам шебаршой назвался! Согревая кухни, горит свеча. Видит сны многоокий табор. One more time, Chiquita, go cha cha cha! А врача, шамана и палача мне пристроить ещё куда бы?

113

Олег Бабинов

Ménagerie, меня жри! Шерсть Здесь живут звери — большие звери, средние звери и малые звери, звери, которым нравится жить в вольере, и звери, которым не нравится жить в вольере, и звери, которые на личном примере доказали, какие они звери, звери, повисшие вниз головой на хвосте, и звери, обретшие старшего брата в хлысте, звери, которых убедили, что они — те, и звери, которых убедили, что они — не те, и звери — охотники до других зверей в темноте, звери, чья шерсть даёт работу сукну, звери, рвущие когтем струну, звери, воющие на луну, и звери, устроившие войну. И я просыпаюсь без чего-то шесть от того, что желаю кого-то съесть, и ветер клювом щекочет вставшую дыбом шерсть.

114

Никто

Трах тибидох! Государь, расплети свои белые косы! Совиные крылья, ни пуха вам, ни пера! В наше окно залезли пиндосы. Но мы победим, выкинув труп Петра. В соседнем селе — штурм векового загса. На крыльце златом гаданье — кто нам не наш. В лесу раздаётся топор англосакса. Но мы победим, дотла спалив Эрмитаж. Звонили, звонили богу — да номер занят. Или вне зоны доступа бороду бреет бог. Нас не убьют, а понарошку ранят. И мы победим... Трах тибидох!

115

Олег Бабинов

Не понимаю Прибавляю, отнимаю, скоро стану убывать, но никак не понимаю, как мы смеем убивать. Как вот тот, кто был младенцем, кто сопел, уча урок, душит банным полотенцем, нажимает на курок? Вот жила-была принцесса, ей навстречу — серый волк. Сказки Битцевского леса. Составитель — Святополк. Вот, командующий Градом, поражает брата брат — и командующий адом поражающему рад. Отрок Митя разбежится, поскользнется — и на нож. Чем нам Углич не столица? Чем тебе, моя царица, я, убийца, не пригож? Пну обугленного берцем — так и надо грязным шмерцам. Как вот тот, кто был младенцем и цеплялся за сосок... Ах, Освенцим, мой Освенцим, ты не низок, не высок. 116

Никто

Три стихотворения о с... —1— АЛЁША ХОДИКОВ

Памяти А.Х. (1961-1989)

Шагнул вперёд Алёша Ходиков и четверть века обогнал. Сбежал из плена у наркотиков — непобеждённый генерал. Он телу битому пристанище нашёл на узком пятачке (а точной рифмы к слову кладбище не сыщешь в русском языке). Наполнив синие стаканчики водой de vie «зелёной марки», седые божьи одуванчики — стоим в прихожей коммуналки. Торчат издёрганные нитки, зияют поротые швы, и фотоснимки, фотоснимки глядят сквозь временно живых. Стаканчик пластиковый с водкой ему поставил я в уста. Тут он меня царапнул веткой растущего над ним куста. Да, мир раскроен, мы — нарезка, как чёрный хлеб и сервелат. По струнам шкрябает стамеска. 117

Олег Бабинов

А помнишь звон мечей и лат, вертеп-Арбат, Арбат-базар, где — начинающие нищие — скитались мы и Кортасар, Джим, Джэнис, Велимир и Ницше? Мы шли под «бейбилайтмайфаер» посамураить кодлу правил... Но тот, кто обещал нас краем над бездной провести, слукавил. —2— МИШКА Когда-нибудь он разумрёт. Скорее б изобрела бессмертие наука! Сказал сосед — полковник Веремеев: «В стране полно Капиц и Челомеев». Он знает — он летал быстрее звука. Пинали мяч на днях мы на коробке. «Гуляйте, пацаны, покуда лето», — сосед присел и выдал по «Коровке», и мы гуляли до колючей проволоки, где на дежурстве боевом ракеты. Когда-нибудь он заживёт обратно! У мамы Мишки я спросил: «Простите, зачем на лбу коричневые пятна?» (я что-то знал о гриппе, вероятно, но ничего не знал о менингите). 118

Никто

«Будь проклят!», — прохрипела та, что ближе ко мне сгорбилась — старуха в длинном платье, как у колдуньи в нелюбимой книжке. И я ушёл домой, а ночью Мишка пришёл и зажил под моей кроватью. Потом учил я «мглою небо кроет» — да мало ли чему учили в школе! Я научился жить, всему шутя. Сосед давно по небу ходит строем. И я привык, что Мишка ночью роет и роет, отрывая слой за слоем, так глубоко, где мы полов не моем. И мгла моя заплачет, как дитя. И я стараюсь думать о футболе. —3— ЕЩЁ ОДНО СТИХОТВОРЕНИЕ О СМЕРТИ Всё начинается с крокета, квинтета или пикника. Мы ждём, блеснёт ли сталь стилета и не испортит ли букета яд, влитый в рюмку коньяка, но ничего не происходит, Клотильда варит к ленчу суп. И вдруг племянница находит в библиотеке дядин труп 119

Олег Бабинов

с раненьем свежим огнестрельным в обугленностях по краям и с завещанием поддельным, несправедливым к сыновьям. Дай крови в первый раз пролиться — она польётся, как фонтан. Кому ещё в него свалиться, попасть в поставленный капкан? Кем списку полниться — девицей, полковником, слугой? Сержантам даже лучшей из полиций не разгадать: а есть ли план, рандомно ль опадают листья; сие раздумие старо, как у самой Агаты Кристи стары мисс Марпл и Пуаро. И что такое, джентльмены, смерть? Это жизнь наоборот? Урок она иль перемена, иль выход, леди, или вход? Кто, насовсем захлопнув дверцы, разбил оконное стекло? В каких пропорциях у смерти намешаны добро и зло? (Вот в строгих рамках детектива герой, лишающий людей 120

Никто

их первозданного актива, — и при наличии мотива смягчающего — суть злодей, except, хоть и большое «если», когда решительную весть в застрявшем «Ориент-Экспрессе» приносит праведная месть). Так передайте salt и pepper — суп мог бы быть и поострей. Ко праху прах и к пеплу пепел, а к семильону — сельдерей. Один, другой... десятый тонет из нас, из всех, из негритят. Убийца — лорд, садовник, конюх. На золотом крыльце сидят.

121

Олег Бабинов

Гиперборея Стихнет буря и медленно выпадет снег на суглинки, подзолы. И наступит опять восемнадцатый век — шлейфы, фижмы, камзолы. О, мадам! Где-то здесь обитает эрмит — пожилой венецьянец, обожатель харит, отставной фаворит, записной вольтерьянец. После кофию будут — потешный поход на шотландских лошадках, разговоры, глинтвейн, Рождество, Новый Год, фейерверки на святках, и падение ниц кружевного платка, и поклонник в поклоне, и кормление птиц, и колючесть снежка в беззащитной ладони. Будет Deus, женевец, месье часовщик, свято верящий в Разум, на вечерний парад торжествующих книг зреть сияющим глазом. Как легко флиртовать под присмотром небес, разделив эту веру в вечный мир и спасение через прогресс, по аббату Сен-Пьеру! 122

Никто

Не сердитесь, мадам! — Я порхаю к трудам, чтоб к уходу остались размышленья — как руки, воздетые к Вам — De natura totalis.* Посмотрите светло на седые холмы! Наша Гиперборея — лишь любовь, лишь дыхание долгой зимы, лишь Амур да Психея.

*О природе всего (лат.) 123

Олег Бабинов

Мышка вот идёт счастливый человек и вокруг взирает без опаски, а за ним — несчастный человек (у него слезящиеся глазки), а за ними — голый человек даже без набедренной повязки, а за ними — первый человек в старой гэдээровской коляске, а затем — последний человек, за повозкой, за последним хаски Пушкина весёлого везут, Гоголя усталого везут, Мусоргского пьяного везут, боярыню Морозову везут, мамонтёнка юности везут, чтобы заморозить нас во льду. И к стене, приклеенной ко лбу. Вот приходит младшая любовь, чтобы печь из человека пышку. Вот приходит средняя любовь, над повидлом вкручивая крышку. Вот приходит старшая любовь, превращая человека в мышку. тихо тихо к сердцу и уму я тебя любимую прижму

124

Никто

Ослик Пряди ты, прялочка, пряди, дай пряжи на продажу. Бреди, мой ослик, позади, тащи свою поклажу. Бреди, ушами не пряди — не то продам татарам. У них в Елабуге дожди страстей, memento — паром. Гори, гори, моя звезда, мой спутник шалопутник! Читатель рифмы ждёт. Вода при замерзании всегда стремится к состоянью льда. Как птичка божия труда, не знает страха и стыда отчаянный преступник. Скачи, мой ослик, заводи коней бежать галопом. Учи, бессмертный Хуан-ди, меч прилагать к флип-флопам. Скачи, усталое, в груди кровь обращая в сажу. Пряди же, прялочка, пряди, дай пряжи на продажу.

125

Олег Бабинов

Чиралы Я приехал в Чиралы. Петухи поют курлы. С неба падают лимоны на столы и в пиалы. Расчехляю все чехлы, разрубаю все узлы, распеваю долалаи, как Полад Бюльбюль-оглы. Муэдзин кричит: «Алло! Все на сдачу ГТО! Вот спасение — на сдачу». А я не слышу ничаво. А Бог зовёт: «Алло, алло!». Голос — битое стекло. Мне подумалось, что люди — пассажиры НЛО.

126

Никто

Корень В наши Малые Давнищи он приходит по ночам — будто ищет, ищет, ищет, ищет корень всех начал, ищет у завода хлора и, не ведая стыда, на Дыбенко, у забора, где ударники труда, ищет там, где комсомольцы рубят бога топором, ищет там, где богомольцы топят дьявола багром, где, согласно карте, мелко, а на деле глубоко, где живёт на пятом Верка из шалмана «Рококо», (где струятся мёд и млеко в мокрый сон вдовы Клико), где картофель и где тополь, огород и окорот, где гудит «гудбай, Петрополь!» философский пароход, где всё тот же, только в профиль, на часах суровый год —

127

Олег Бабинов

будто здесь зарыты трубы, что связуют рай и ад, и текут по трубам судьбы то вперёд, а то назад, будто здесь навоз не чёрен, не мокра в реке вода, будто мы тот самый корень, без него тот самый корень, сами этот чёртов корень не копали никогда.

128

Никто

Человечево Человечево плотево унижать его, пороть его наказать его, наколоть его на булавку английскую — близкого, склизкого Человечево плечево подпереть ему нечего покалечь его, изувечь его как медведицу — на рогатину всё одно пропадать ему Человечево горево полюбил топор головы рубить полюбил — пошёл порубил глагола принёс горнего Человечево платьево приоденется — не узнать его а узнаешь — погладь его под нарядами — кожица он размножится Человечево духово за столом он — и друг его а над ними Бог и муха Его то не муха Его — то ухо Его радуется тревожится 129

Олег Бабинов

Человечево встречево... между ними кава и печиво... та, что вечностью отмеченная, — так доверчиво недоверчива, но в руце Его — речь его человечево-калеченая.

130

Никто

Стежок Мне подарили на челне дубинку и мешок и право сделать на руне единственный стежок. К себе подтягивая нить, откусывая связь, хочу судьбу переменить, себя посторонясь. Хочу зашить овраг небес, заштопать их носок — но почему-то в тёмный лес опять ведёт стежок. «Какой ты швец!» — смеются чтец и на дуде игрец, которым голоса протез ковал глухой кузнец. Струится из дыры в носке кудрявый господин и пишет ветром на песке: «Ты — царь Живиодин!» Легка бикфордова кишка. Пинкфлойдова стена в стране дубинки и мешка не так чтоб и сплошна. Мой утлый челн среди стремнин найдёт к руну струю. Я — бедный царь Живиодин, и я немножко шью. 131

Олег Бабинов

Почитай мне Пушкина перед сном почитай мне Пушкина перед сном — что-нибудь про няню и про кота пожалей, что бьётся добро со злом — да не добивается никогда положи ладонь на больной висок обещай любить на краю земли — там, где наши жизни ушли в песок, прошепчи мне спи и скомандуй пли

132

Никто

Изящное «Никто» Олега Бабинова Есть немало способов сделать поэтический сборник «мертвой», нечитаемой книгой. Для таких целей хорошо использовать убийственный инструмент, называемый «Предисловие». Достаточно объявить автора живым классиком или хотя бы наследником классиков, провести пару-тройку параллелей, перечислить, перемежая пафосом, несколько фактов биографии (или посетовать на отсутствие таких данных в силу немыслимой скромности гения), и поверивший в это читатель честно уснет над вторым или третьим текстом. А если автор предисловия начнет щеголять филологической заумью, так читатель и вовсе до стихов не доберется. Книга Олега Бабинова счастливо избежала этой участи. Во-первых, предисловия у книги – нет! Во-вторых, с присущим автору изяществом он объявил стихотворения сборника юношескими, и, чтобы наверняка не обозвали «мэтром», назвал сборник «Никто». Максимализм молодости или одиссеева осторожность? В любом случае как-то неловко объявлять стихи, которые сам автор называет «юношескими», вершиной жанра. Есть, правда, переводы: Китс, Йейтс, другие поэты, но они органично смотрятся среди стихов сборника, да и какие это классики? Так, молодежь… Что, Китса нет? Странно… Но возьмем за основу, что автор – юноша, себя он только ищет, не делится опытом, не учит ни любви, ни мудрости, 133

Олег Бабинов

ни отношению к жизни, а любит, мучается, страдает и путешествует по жизни в поисках чувств и впечатлений. Не гуру, одним словом. Если среди стихов встретиться «нечто» – будет радость; если попадется то, что «не зацепит», – так ничего страшного, автор-то не сед… И стихи – полны энергии, задора, некоторые из них – очень даже спорные стихи. И, кстати, очень интересные: молодости присуща способность видеть неожиданное, и к экспериментам тянет, да… Например, во многих стихах Олега встречаются иностранные слова. И не те, что у каждого на слуху. Нет, он называет текст «Estate», автору веришь, снисходительно внимаешь инверсиям, и вдруг узнаешь, что название – перевод с итальянского, текст про лето, а вовсе не эстетство постмодернизма… Судорожно перечитываешь и ясно видишь: да, про лето… Про лето?! Кажется, человек, попавший в пещеру Полифема, уже кое-что повидал в жизни. Откуда ж он взялся такой? Где его корни? «Где, где… в Караганде», – отвечает сам автор первым же текстом. А раз текст первый, то, очевидно, программный. А раз программный, то какой-то несерьезный. Все в кучу намешал, и Кутузова, как его описывал Иван Крылов, и мафиозное семейство Аморе, стреляющее с двух рук, и блаженных калек – Гомера с Бетховеном… Давно пора усвоить: «кто был никем, тот станет всем». Без труда, без усилий, без того, чтобы создавать собственное неповторимое «я», ежедневно выдавливая из себя «никого», безликого увечного раба, который надеется на сказку. 134

Никто

А еще «Никто» – это военная хитрость, псевдоним, «Алекс-Юстасу»; а ещё – это синоним словосочетания «как все». Никто – это некто без прозвания, вот помотает этого «никто» по морям, получит он отмеренное число приключений, и станет Одиссеем, и обретет имя. Что же, с этой точки зрения текст правильно расположен. Впереди у автора, сразу вслед за этим стихотворением, – испытания и приключения. Присоединимся к Олегу в его «Одиссее». И, замечу сразу – нелегкое это занятие, ничуть не легче, чем быть одним из спутников Лаэртида. Те гибли в морской пучине, в пасти циклопа, превращались в свиней и просто терялись в тумане; здесь, в сегодняшнем путешествии, чтобы не отстать, нам придется приложить немалые усилия и фантазию, отключить критичность и после колебаний поверить рассказчику. Впрочем, стихи Бабинова не монолог – диалог; не точка зрения автора, а разнообразие его и ваших мнений. Прибавьте к этому «плавающую реальность», постоянную смену места действия и правил игры… Вам не страшно? Вот Арлекин (то ли персонаж, то ли актер), играющий в театре масок... А, быть может, он – тот самый бергамец, слуга двух господ? Уже иной образ, другой взгляд. У автора «шаткая политическая платформа»: герою одинаково жалко и гвельфов, и гибеллинов; и вот поэтическая копия, заимствуя черты оригинала, переносится сквозь временное пространство, огребая затрещины со всех сторон – как и четыре столетия назад, ведь нет особой разницы, где и когда заснул герой – просыпается-то он от канонады сегодняшнего дня. 135

Олег Бабинов

Вам не кажутся образы, созданные Олегом Бабиновым привычными, близкими? «Переплетенье коленей», «гудение поленьев», буквы алфавита ушедших народов, присвоенные автором и превращенные им в буквы современной нам русской азбуки? Но Вам, наверное, близки и знакомы чувства мужчины к женщине? О, автор в этом совершенно несовременном чувстве сродни романтикам: его возлюбленная – образ, идея, которая позволяет воспарить. Которая заставляет напрячь силы и созидать. Та, рядом с которой стыдно растрачивать жизнь на грабежи и игру за грозненский «Терек»… Что наша жизнь? Не только походы «в индию духа и африку плоти», но и полет, полет… рядом с любимой женщиной. «Да только в Портленд воротиться Нам не придется никогда» (с). В Портленд, в Гамбург, на Итаку ... Это – уже другая история, следующая сказка Шахерезады… Что показательно, Олег в своем путешествии частенько перенимает обычаи и говор того места и времени, где очутился, вживаясь в роль своего персонажа. Сегодня – викинг, завтра – контрабандист, на «скрыпучей» колымаге везущий в мир живых «ворованный воздух горнего Мандельштама»… Но вот – взмах волшебной тросточки и – смена эпохи, смена костюма (но не привычек), и лондонский денди (финансист, пингвин) обсуждает с себе подобными нелетающими птицами на своей птичьей фене «менеджмент, клиринг, лизинг и другие виды эротического массажа». То, что для нас, читателей – игра, маскарад, для лирического героя – способ выживания, мимикрия. Но герой «подстраивается» под эпоху и обстоятельства изящно: «это же просто другой человек» (с). 136

Никто

Ольга Чернорицкая очень точно и тонко заметила, что основа постмодернизма – в объединении и соединений всех стилей, эпох и направлений, и каждое – как родное. А если не стиль, но герой – везде свой, везде родной? На этом этапе происходит смешение автора и его персонажа, и тем самым – обретение имени и образа. Герой развивается, меняется от стихотворения к стихотворению, от одного жизненного проекта к другому, новому. Кажется, что все одновременно: пространство и время не имеют никакого значения. «Подстреленный летчик», стоит ему доползти до своих, подняться, становится «неподстреленным летчиком», взмывает в небеса… Раз уж мы упомянули небеса, значит, пришла очередь поговорить о Боге. Вообще, как мне кажется, поэт интересен не тем, что он поэт, а своим отношением к себе, другим людям, женщине и Богу. Отношение Олега к Создателю деликатное: докучать мелочами, жалобами и просьбами к тому, у кого таких просителей – миллиарды, явно не стоит… И взваливать на плечи Вседержателя ответственность за свой выбор поэт тоже не собирается, для него Бог – это все, что внутри и все, что вовне. И мир не только то, что «под рукой Создателя», но – часть Создателя... Справедливо и обратное: Бог – часть мира. «Бог, живущий за дном моего зрачка, в глубине, считает меня окном и жаждет скачка вовне». Вселенная, которая вокруг героя, создана для героя и из него: 137

Олег Бабинов

«И мир, устроенный из моего ребра» Что же получается? Человек – и творение, и соавтор? Изучить человека, понять человека – значит, понять Бога? Авторская ли это мысль, или стихами навеяло, уже не разобрать, но поэт просит: «Санитар, санитар, не тяни, бросай – не того потащил ты раненого. Не спасай меня, но во мне спасай рядового Рахманинова». Спасти в человеке Творца… Спасти в человеке мир, вселенную. Кажется, автор занимается этим с большим удовольствием: спасая своего героя, он меняет законы физические, шалит со временем и – временами – сам превращается во что-то невообразимое, делает это весело и задорно, как будто у него в запасе – вечность. «умоляю тебя не бросай своего крокодила – без тебя он замёрзнет и сдохнет в остывшем пруду» И это – через несколько стихотворений после «Рядового Рахманинова»? Смело, я бы сказал, поюношески смело. Юные стихи, если будет позволено так высказаться, характерны не тем, что в них автор разговаривает с Богом, думает о вечном, о самом интимном – о своих отношениях с Создателем. Юные стихи полны ощущением собственного всемогущества и радостного веселья от самого этого факта, осознанием того, что дорога продолжается, и впереди еще много интересного. 138

Никто

«вот он – Путь! а, может, босиком? туфли скинь в туманность Андромеды, на алтарь Персеевой победы, к Рыбам в пруд или на луг с Тельцом» Хотите присоединиться к Олегу в этом путешествии? Дерзайте! Только учтите: ваш спутник очень разный, очень изменчивый. В каком образе он будет скрашивать рассказами дорогу, представить страшно… Но весело. Не скучно. И если вдруг в конце путешествия вы наткнетесь на портрет солидного мужчины в очках и шляпе (ну да, на задней стороне обложки данного сборника, например) – так это только одна из масок, один из образов, одно из имен. «Никто» это не пустота, это жизнь и приключение. Это лицо, которое не затвердело в серьезности, не стало гипсовым слепком, мраморным изваянием. Никто – это герой, который еще не дошел до конца пути и не приобрел посмертного имени. И, как говориться, дай Бог! Давайте читать стихи. Они, а не послесловие, в этой книге – самое интересное… Вадим Герман

139

Олег Бабинов

Содержание Никто............................................................................5 Арлекин в военное время..........................................7 Колыбельная...............................................................8 Estate............................................................................9 Женщина с картины Марка Шагала........................11 Плеснули уайт-спиритом..........................................13 Контрабандист..........................................................14 Лондонское................................................................15 Вы сегодня танцуете, мэм?......................................17 So far away so close...................................................19 Моя подруга дождь... impressionisme....................21 По закону Ньютона...................................................22 Ястихотворение........................................................24 День отлетает без меня (Джон Стаммерс).............25 Открыл мне глаза (Леонард Коэн)..........................26 Юный Донэл (леди Огаста Грегори)........................27 Я хочу к тебе.............................................................28 Горечь любви (Уильям Батлер Йейтс).....................30 Возмущение против любви (леди Огаста Грегори)....31 Песнь молодого человека (Уильям Батлер Йейтс)...32 А через тридцать лет — тебе сонет.........................33 Контакт......................................................................34 Обнуление.................................................................35 Настанет время.........................................................37 Тем вечером ты плавала на спине..........................38 Гуди играй наш клавесин.........................................39 Под гитару в офицерском клубе..............................40 Считалочка................................................................41 140

Никто Невзрач.......................................................................42 Сунул грека................................................................43 Секс (памяти юности)...............................................44 Девушка из Ипанемы. Middle age crisis..................45 Чао, Троя!..................................................................46 г-споди б-же м-й б-дный п-чальный у-ставший.....47 Из неоконченных записок путешественника.........49 Леди Джейн..............................................................52 чапай-вуду.................................................................53 Домодедово Blues ....................................................54 Так грустно, что даже перебор................................56 Шансон частолетающего пассажира.......................57 Подстреленный лётчик............................................58 Клошар......................................................................59 Вон-тон......................................................................60 О музах......................................................................61 Ангел счастливой волны...........................................62 Про наше детство.....................................................63 Амымы......................................................................64 Сказки Андерсена. Поэтам......................................65 Рыбы..........................................................................65 Колобок.....................................................................66 Под солнцем.............................................................67 Икра...........................................................................68 Живущий во мне.......................................................69 Моё личное Рождество............................................70 Бывает, просыпаешься другим................................71 Ребро.........................................................................72 Раскуклиться.............................................................73 Жонглёры акробатами на батуте.............................74 Химеры......................................................................75 Почерк.......................................................................76 141

Олег Бабинов Аргентина..................................................................77 Голос крови................................................................78 Речная прогулка по Волхову на Ильмень................79 Разливает дьявол по кружкам чай..........................81 За шеломянем...........................................................82 Река Нежить..............................................................83 Юзерпик.....................................................................84 Поручик......................................................................85 Однажды я умер........................................................86 Рядовой Рахманинов.................................................87 А. Вирус. Б. Любовь..................................................88 Гонобобель................................................................89 Ночь на даче. Лёгкое и попсовое............................91 Тауэрский мост..........................................................92 Осень крокодила......................................................93 А на моём пиру.........................................................94 Насовсем. Маленькая поэма о любви ....................95 «милая, просто я вырос у этой реки...»................95 «я видел, милая моя...»...........................................96 «нынче ходит по кругу...».........................................97 «вот он — Путь! а, может, босиком...»....................98 Серость....................................................................99 Скелет.......................................................................100 Медведь...................................................................101 Shoot!.......................................................................102 В день, когда люди остались одни........................103 Адмирал..................................................................104 Нихт шиссен............................................................105 Дырявый пиджак атланта......................................106 О душé.....................................................................107 Голый ветер.............................................................108 Антрекот ..................................................................109 142

Никто Моё оккьюпейшн...................................................110 Привет из 1987-го...................................................111 Свеча........................................................................112 Ménagerie, меня жри!.............................................114 Три стихотворения о с Алеша Ходиков......................................................117 Мишка....................................................................118 Еще одно стихотворение о смерти......................119 Гиперборея..............................................................122 Мышка.....................................................................124 Ослик.......................................................................125 Чиралы.....................................................................126 Корень.....................................................................127 Человечево.............................................................129 Стежок.....................................................................131 Почитай мне Пушкина перед сном.......................132 Вадим Герман. Изящное «Никто» Олега Бабинова.......................133

143

В литературной серии «Книжная Полка Поэта» в 2015 году изданы поэтические сборники: Михаил ДЫНКИН. «Мы умерли сто лет тому вперед» Александр ГАБРИЭЛЬ. «По прозванью человеки» Сева ГУРЕВИЧ. «Дневниковые записи» Александр СПАРБЕР. «Трава-вода» Владимир ГУТКОВСКИЙ. «Жизнь рассчитана с запасом» Александр КУЛИКОВ. «Соловей-ключ»