2.Битва на реке Ирмень (20 августа 1598г.) Великий царь! Господь тебя услышал: Твои враги разбиты в пух и прах! Воейков я, твой Тарский воевода, Тебе привезший радостную весть, Что хан Кучум, свирепый царь сибирский, На Русь восстать дерзнувший мятежом, Бежал от нас в кровопролитной битве И пал от рук ногайских мурз. Сибирь, Твоя опять покорная держава Тебе навек всецело бьет челом. Алексей Константинович Толстой. Царь Борис
Битва на реке Ирмень 20 августа 1598 года – единственное историческое событие всероссийского масштаба, которое произошло на территории Ордынского района. Поэтому рассказ о нем будет предельно обстоятельным и подробным, и начать его придется издалека, с тех исторических обстоятельств, которые предшествовали этому событию и определили его неизбежность. Николай Михайлович Карамзин в своей «Истории государства Российского» назвал битву на реке Ирмень «маловажной числом воинов, но достопамятной своими обстоятельствами и следствиями, местом победы, на краю света, и лицом побежденного». (1) О победителях речь впереди, а вот «лицом побежденным» или, как принято говорить у военных историков, разгромленным в той битве полностью и окончательно, оказался знаменитый владыка «Сибирского юрта» (так в официальных документах 16 века именовалось Сибирское ханство) хан Кучум, давний и последовательный недруг русского государства, «сибирский салтан». Так со скрытой насмешкой называли Кучума его противники, которым пришлось длительное время вести с «салтаном» упорную и кровопролитную борьбу за сибирские территории, потому что именно его ханство оставалось долгое время главным препятствием для проникновения русских людей за Урал. Вся история этого ханства заключалась в том, что один хан последовательно резал другого, а в промежутках между резней собирал дань с народов Сибири. Завоевание Иваном Грозным Казанского ханства (1552 г.), а затем Астраханского ханства (1556 г.), признание большой Ногайской Ордой, кочевья которой простирались от Волги до Урала, своей зависимости от русского государства (1557 г.), произвели столь сильное впечатление на тогдашнего правителя «Сибирского юрта», хана Едигера, что он решил добровольно отдаться под власть Ивана Грозного. С этой целью он отправил в Москву свое посольство с поздравлениями по поводу одержанных побед над Казанью и Астраханью и просьбой - «чтобы государь всю землю Сибирскую взял в свое имя».
В результате переговоров между посольством Едигера и московскими властями, Иван Грозный «взял князя сибирского и всю землю в свою волю и под свою руку и дань на них наложить велел»: с каждого «черного человека по соболю и по белке сибирской». Именно тогда и выяснилось, что таковых «черных людей» или данников в Сибирском ханстве насчитывалось 30.700 человек. (2) И такая дань, правда, в гораздо меньшем количестве, в 1556 и 1557 годах из Сибири действительно поступила. В первый раз было прислано 700 соболей, во второй – 1106 соболей. Обеспечить получение дани в полном размере у Москвы не было возможности из-за крайней удаленности сибирских территорий, но обнадеживал уже сам факт ее поступления. Тем более, что со второй данью новое посольство хана Едигера привезло в Москву грамоту, подтверждавшую переход Сибирского ханства под власть Москвы. В грамоте Едигер обязался «быть у царя в холопстве и платить каждый год дань беспереводно», т. е. регулярно. В 1653 году в Сибирском ханстве в очередной раз сменилась власть. Сын правителя Бухары Муртазы, Кучум, опираясь на отряды пришедших с ним из Средней Азии узбекских, ногайских и башкирских кочевников, убил Едигера, перерезал его сторонников и принялся железной рукой усмирять недовольных. На это ему понадобилось целых семь лет, так как местная знать, равно как и его поданные, искренне ненавидели своего нового владыку, видя в нем обыкновенного чужака-захватчика. Вдобавок Кучум принялся насаждать в Сибири ислам, что не прибавило ему популярности у сибирских народностей, предпочитавших традиционные верования своих предков. Усмирив недовольных, и, заодно, расширив границы Сибирского ханства, Кучум вынужден был определиться в своих отношениях с Москвой, тем более что дань Москва продолжала требовать. В ответ Иван Грозный получил из Сибири грамоту, в которой «вольный человек Кучюм царь» (именно так был сформулирован титул последнего) ни словом не обмолвился о дани, хотя туманно соглашался признать Грозного «братом старейшим». Но как! «Брату старейшему» было прямо сказано: «И ныне похошь миру, и мы помиримся, а похошь воеватися, и мы воюемся». (3) Волк показал зубы. Написав эти слова, автор хроники задумался и на время отложил перо. …Да, конечно, волк. Жестокий феодальный хищник. Как там у Кондратия Рылеева: «Кучум, презренный царь Сибири…» И вместе с тем – умный и расчетливый политик, зорко следящий с берегов Иртыша за постоянно менявшейся международной конъюнктурой. Политик, умевший ждать нужного момента для решительного удара, а до тех пор умело маскирующий свои замыслы. Да, Кучум был враг, но враг умный, а потому вдвойне опасный, это следует запомнить. Расчет Кучума строился на выжидании. Русское государство, увязшее в Ливонской войне, которую медленно, но верно проигрывало, вынужденное отбивать с юга атаки турок и крымских татар, рано или поздно ослабеет настолько, что у него просто не найдется сил, чтобы ответить еще и на удар с 2
востока, из Сибири. И тогда с вассальной зависимостью Сибири от России будет покончено раз и навсегда. А заодно удастся расширить границы собственных владений, захватив сибирские территории, уже контролировавшиеся русскими. Пока этот момент не наступил, надо тянуть время, накапливать силы и ждать, ни в коем случае не торопясь. К этому сводилась логика дальнейших действий «сибирского салтана». Когда в 1569 году русские войска разгромили турецкую армию, пытавшуюся захватить Астрахань, Кучум решил, что ситуация складывается не в его пользу и быстро сделал надлежащие выводы. В 1971 году он прислал в Москву посольство с данью в тысячу соболей и смиренно выразил желание, «чтобы его царь и великий князь взял в свои руки, а дань со всее Сибирской земли имал по прежнему обычаю». (4) Более того – он с почетом принял в своей столице, городе Кашлыке, царского посла Третьяка Чебукова и принес тому присягу на верность Москве. Это был ловкий политический маневр, имевший своей целью полностью дезинформировать будущего противника, удавшийся, надо признать, Кучуму полностью. В 1570 году татары подвергли страшному опустошению Рязань, а еще через год войска крымского хана Девлет – Гирея начисто сожгли Москву. И тогда Кучум решил - настало время показать Москве, кому принадлежала и будет принадлежать Сибирь. Летом 1753 года отряды Кучума вторглись во владения знаменитых солепромышленников и купцов Строгановых, являвшиеся форпостом России на Востоке, истребляя и угоняя в плен сибирские племена, ранее платившие русским дань. А в самом Сибирском ханстве был схвачен и убит русский посол Третьяк Чебуков, направлявшийся с очередной миссией в Казахскую Орду, а, заодно, вырезана вся его свита, состоявшая из служилых татар. Это был не просто разрыв вассальных отношений. Убийство царского посла автоматически означало объявление войны российскому государству. Дальнейший ход событий известен. Строгановы, чьи уральские владения оказались под ударами татар, воспользовались жалованной грамотой Ивана Грозного, полученной ими в 1574 году, которая, помимо прочего, разрешала им организацию военных походов против Кучума. Следствием чего явился поход в Сибирь казачьего отряда под командованием атамана Ермака Тимофеевича. Дружина Ермака в нескольких сражениях разгромила Сибирское ханство, которое фактически перестало существовать после того, как 26 октября 1582 года казаки заняли его столицу, город Кашлык. Героическая сибирская эпопея Ермака «со товарищи» произвела огромное и неизгладимое впечатление на современников, как и на все последующие поколения россиян. В глазах русского народа Ермак мгновенно превратился в легендарную, едва ли не сказочную фигуру могучего чудо-богатыря. В свое время было метко подмечено, что именно Ермак Тимофеевич оставался любимым героем легенд, сказаний и песен вплоть до появления на 3
исторической сцене другого легендарного казачьего атамана, Степана Разина. Но даже и тогда народная симпатия осталась все-таки на стороне героя «сибирского взятия». Подробный рассказ о походе Ермака в Сибирь не входит в задачу автора этой хроники, поскольку он заранее условился с читателями, что их будут интересовать исключительно события и лица, связанные непосредственно с территорией Ордынского района. Но так как эта хроники пишется не только про ордынцев, но и для ордынцев, придется сделать небольшое историческое отступление. Целью его является предельно короткий рассказ о том, что сегодня достоверно известно историкам о Ермаке и его товарищах по оружию в отличие от биографии легендарного атамана, известной нам по художественной литературе (вроде романов Евгения Федорова или Бориса Васильева) и одноименному телефильму. Тем более что некоторые из участников похода Ермака, как мы вскоре убедимся, имеют самое прямое отношение к битве на реке Ирмень, к которой наше повествование приближается медленно, но верно. Начнем с того, что в отличие от легенд и сказаний, много позже перекочевавших в сибирские летописи, а затем и в исторические сочинения, о самом Ермаке Тимофеевиче известно крайне мало достоверных данных, которые бы позволили составить сколько-нибудь полное представление о жизненном пути покорителя Сибири. Чего уж более – до сих пор точно не известны не только время и место его рождения, но даже собственное имя Ермака! То, что «Ермак» - сокращенное имя, согласны большинство историков, а вот относительно самого имени есть следующие варианты: Ермолай, Герман, Ермил, Василий, Тимофей и Еремей. Случай в российской истории поистине уникальный! Но те немногие достоверные факты, которые сведены воедино известным русским историком Р. Г. Скрынниковым, наверняка способны удивить тех читателей, которые, не в обиду им будь сказано, знают о Ермаке столько же, сколько знали о нем во времена Карамзина, если еще не меньше. Так вот, Р. Г. Скрынников совершенно точно установил и убедительно доказал, что Ермак никогда не был атаманом казачьей вольницы, грабившей на Волге царские суда и иностранные посольства, за что, по преданию, был приговорен Иваном Грозным к смертной казни. Все это – дело рук казаков атамана Ивана Кольцо, одного из его будущих сподвижников по сибирской экспедиции. Сам же Ермак Тимофеевич, выражаясь современным языком, был профессиональным военным, состоявшим на службе в войсках Ивана Грозного в качестве атамана казачьего отряда. Известно, что в июне 1581 года во время Ливонской войны он участвовал в наступлении царских войск на город Могилев. В донесении коменданта Могилева королю Польши Стефану Баторию, в котором перечисляются командиры воинских частей, участвовавших в этом наступлении, последним значится «Ермак Тимофеевич, атаман казацкий», помощник царского воеводы Василия Янова. Не стоит доказывать, что разбойник и бунтарь никак не мог служить Грозному в качестве помощника воеводы, и служить, судя по 4
всему, весьма успешно. Если в военном донесении упомянут некий вражеский командир, то причина упоминания очевидна – это опасный противник, личность которого хорошо известна. Действительно, уже тогда за плечами Ермака Тимофеевича был огромный боевой опыт. В челобитной ветерана отряда Ермака, Гаврилы Ильина, оставшегося на царской службе в отвоеванной Сибири, поданной царю Михаилу Романову, есть упоминание, что он «двадцать лет полевал с Ермаком». «Полевал» - значит, служил в Диком Поле, на южных рубежах России, где шла непрекращающаяся война царских войск и казачьих отрядов с крымскими татарами и другими кочевыми хищниками. Двадцать лет пограничной войны, а после еще и Ливонская война – вот, оказывается, откуда воинская доблесть и удача Ермака и, как следствие, его авторитет среди соратников и народов Сибири. В исторических источниках приводятся различные данные о численности экспедиционного отряда Ермака – 540, 840 и даже цифра уже совершенно фантастическая – 5 - 6 тысяч человек. Наиболее точными следует считать данные так называемого «Погодинского летописца», упомянутого в самом начале нашей хроники, поскольку они записаны со слов участника похода в Сибирь Черкаса Александрова, чье имя читателю следует запомнить на будущее. Так вот, в «Погодинском летописце» численность всех участников «сибирского взятия» составляет 540 человек. По данным Посольского приказа, совмещавшего при Иване Грозном функции министерства иностранных дел и службы внешней разведки, Кучум мог выставить до 10 тысячи воинов. Сколь не преувеличена эта цифра, ясно, что численно силы Сибирского ханства многократно превосходили казацкую дружину Ермака. Что касается преимущества огнестрельного оружия, которым были вооружены казаки, то считать его главной причиной побед на Кучумом вряд ли будет верным. Огнестрельное оружие было хорошо знакомо татарам по их набегам на укрепленные городки Строгановых, которые они, кстати, довольно успешно разоряли и жгли, кроме того, пушки имелись и у самого Кучума, просто он не смог ими воспользоваться понастоящему. Причина побед ермаковцев над полчищами сибирского «салтана», видимо, в другом – они представляли собой профессиональный военный отряд во главе с талантливым и опытным командиром, обладавшим несомненным полководческим талантом. Это ярко прослеживается и убедительно подтверждается при рассмотрении проблемы продолжительности самого похода в Сибирь. В конце 50-х годов 20 века советский историк В. И. Сергеев выдвинул следующую точку зрения по поводу начало похода – 1 сентября 1678 года. Получалось, что до Кашлыка, столицы «сибирского юрта», отряд Ермака добирался целых четыре года. В классической историографии, начиная с трудов Н. М. Карамзина и С. М. Соловьева и кончая академической пятитомной «Историей Сибири с 5
древнейших времен до наших дней», вышедшей в 60-е годы прошлого века, начало похода в Сибирь традиционно датируется 1 сентября 1581 года. Если вспомнить, что в конце июня этого года Ермак еще сражался под стенами Могилева, то становится очевидным, что он просто физически не успел бы уйти с царской службы, преодолеть расстояние от современной Белоруссии до Урала, договориться со Строгановыми, собрать и экипировать свою дружину и выступить в путь всего за какие - то два месяца. В 80-е годы 20 века Р.Г. Скрынников документально подтвердил догадку, высказанную еще в 60-х годах 19 века известным русским историком Н. И. Костомаровым, считавшим, что отряд Ермака выступил в свой поход 1 сентября 1582 года. (5) Казалось бы – какая нам разница, как говорится, год туда, год сюда, что это меняет? А разница, если вдуматься, огромная. Получается, что полторы тысячи километров по рекам Урала и Сибири до столицы Сибирского ханства отряд Ермака прошел не за несколько лет, а буквально за считанные месяцы, разгромив Кучума и захватив его столицу Кашлык уже в октябре 1582 года «в результате казачьего набега, скоротечного и неодолимого». (6) Далеко не всякому полководцу под силу организовать и столь блистательно провести военную кампанию на совершенно незнакомом театре военных действий, без надежды получить подкрепление извне, да еще при многократном превосходстве противника в живой силе. А потом еще и продержаться более двух лет на отвоеванной территории, не проиграв ни одного сражения! И еще одно обстоятельство. Если читателям этой хроники когда-нибудь попадутся в руки сибирские летописи (благо их легко найти в любой сельской библиотеке), то он наверняка обратит внимание на тот удивительный факт, что в них не зафиксировано ни одного, если хотите, личного подвига самого Ермака Тимофеевича, совершенного им при покорении Сибири. Единственное объяснение, возможное в данном случае, заключается в том, что атаман сражался плечом к плечу со своими товарищами за общее дело, сознательно не желая как-то выделиться лично, как некогда Дмитрий Донской на Куликовом поле. Именно так его поведение воспринималось товарищами по оружию, что позже и отразилось через устную традицию в сибирских летописях. Но мы можем сегодня, опираясь на данные современной исторической науки, реконструировать личный подвиг Ермака, совершенный им в своем последнем бою на Иртыше в ночь с 5 на 6 августа 1585 года. Из преданий и легенд о последнем сражении Ермака сложился следующий стереотип, получивший всеобщее распространение: «Во время ночевки на берегу Иртыша близ устья Вагая отряд подвергся неожиданному нападению Кучума. Почти все казаки были перебиты. Раненый в рукопашной схватке с татарами, Ермак пробился к берегу, но неудачно прыгнул на край струга. Струг перевернулся. В тяжелом панцире Ермак не смог плыть и утонул». (7) 6
Знакомо, не так ли? Заодно вспоминается, что роковой панцирь подарил Ермаку сам Иван Грозный, а так же пара не менее выразительных подробностей, почерпнутых из исторических романов о покорении Сибири. Так вот, вся эта сцена есть не более, чем легенда, миф. Причем от начала и до конца. Никаких кольчуг или панцирей царь Ермаку в Сибирь не посылал. Царские подарки в те времена фиксировались не менее тщательно, чем современные государственные награды. За «сибирское взятие» казаки получили от Грозного золото, драгоценные ткани и сукно, что и было записано царскими писцами подробно и обстоятельно. Не мог Ермак и перевернуть казачий струг, тем более сделать это нечаянно. «Погодинский летописец» сохранил нам уникальную деталь, сообщенную ему Черкасом Александровым. В связи с первым упоминанием имени Ермака в тексте летописи, в ней сделана следующая ремарка: «…прозвище у него среди казаков Токмак». (8) По словарю В. И. Даля слово «токмачить» означает «толочь, бить, колотить». А словом «Токмак» в старину называли пестр или «бабу» для трамбовки земли. Понятно, что получить подобное прозвище мог человек, обладавший незаурядной физической силой. Но даже богатырь не смог бы в одиночку перевернуть струг, представлявший собой целый баркас и вмещавший двадцать человек с оружием и необходимым припасом! Полная или почти полная гибель отряда Ермака в последнем бою на Иртыше тоже всего-навсего легенда, хотя и очень красивая. В 20-х годах 17 века тобольский архиепископ Киприан, много сделавший для того, чтобы память о Ермаке и его товарищах дошла до потомков, составил синодик (поминальный список) погибших участников похода. Помогали ему в этом благородном деле последние ермаковские ветераны, доживавшие свой век в первых сибирских городах, в том числе и в самом Тобольске. В своих воспоминаниях – «како они приидоша в Сибирь и где с погаными были бои и ково где убили погании в драке», старики, разумеется, никак не могли обойти роковую ночь на Иртыше. И они показали, что в том бою из 108 казаков, бывших с Ермаком, погибли всего 8 человек, включая самого атамана. Причем перечислили всех погибших поименно! (9) Так что струги отплыли с места боя полными, и перевернуть хотя бы один из них, Ермак никак не мог. Но тогда получается, что в своем последнем бою Ермак Тимофеевич, прикрывая отход своих товарищей, пожертвовал собой, чтобы спасти отряд. Это ли не подвиг, достойный настоящего воина и командира, отдавшего душу «за други своя»! Перекинув мостик в наши дни, напомню читателям, что именно такой подвиг совершил на земле Афганистана наш замечательный земляк, уроженец села Верх – Ирмень, Герой Советского Союза, гвардии старший лейтенант Александр Иванович Демаков… Что же касается легенды о гибели Ермака, то автору хроники представляется, что в ней ярче всего отразилась горячая народная любовь к покорителю Сибири. Мол, если бы не тяжелый панцирь да некстати 7
перевернувшийся струг, нипочем бы не одолели вороги нашего Ермака Тимофеевича! И уже не эта ли самая любовь и горькое сожаление о гибели народного любимца и обусловили такое широчайшее распространение именно этой легенды и ее невероятную живучесть в веках? Может быть, очень даже может быть… А теперь, с чувством здоровой брезгливости, познакомимся с современной «легендой» о Ермаке, сотворенной неким господином В. Г. Мордкевичем и изданной в 1995 году в самом Санкт – Петербурге, культурной столице России, на доллары фонда ISAR /USAID в рамках программы, именуемой с похвальной скромностью «Семена демократии». Господин Мордкевич, как явствует из его писаний, к исторической науке не имеет ни малейшего отношения, что не мешает ему резать прямо в лоб своим читателям, как он выражается, «нагольную правду». Надо полагать, ту самую, которая известна также как посконная, домотканая и кондовая. Дружина Ермака у господина Мордковича – некий интернациональный сброд с «пищалями семипядеными» и состоит она целиком из «перештатного народа». То, что русские люди по своей природе авантюристы и шатуны, для г-на Мордковича очевидно и доказательств не требует: «Окромя русских, было там много другого перештатного народа: немцы да литовцы, из плена ногайского перед тем Строгановыми выкупленные, татары поволжские, незадолго до того покоренные». По дружине и атаман – не то татарин, не то немец: «Не в отца, не в мать, а в истории расписался… секирой». Дальше – больше. Оказывается, до похода Ермака в Сибири была тишь, гладь и Божья благодать, а пришли сюда разные гнусные личности, и «остяков, вогулов да и царя сибирского впридачу растравили так, что они на землю русскую стали похаживать разбоем. Из-за войн этих дань сибирская на Москву совсем поступать перестала». За это Иван Грозный ермаковцев «за поход сибирский иначе как злодеями да разбойниками поперву не величал» и «грозился перевешать всех». Жаль, конечно, что не перевешал, что там говорить. Зато к Кучуму автор относится точно так же, как сегодня либералы России и Запада к чеченским головорезам, с явным и нескрываемым одобрением: «Вона когда партизанская-то тактика образовалась! С тех пор Ермаково войско быстро редеть стало». А вот, наконец, и вывод: «Ну, а у Ермака, если по совести рассудить, с Сибирью пшик получился. Недаром сидел-то он, объятый думой, на диком бреге Иртыша». Да что взять с тупицы с секирой: «Так он ни до чего и не додумался, сидючи на берегу иртышском». Победа, разумеется, осталась за героем сибирского сопротивления Кучумом Муртазаевичем: «После гибели Ермаковой Кучум-хан еще тридцать лет Сибирью как хотел ворочал». (10) Спорить здесь не о чем. Заплатили бы Мордковичу побольше, он, вероятно, еще бы не то написал, причем про кого угодно. Да простят меня читатели, но так и хочется воскликнуть, выражаясь тем же самым псевдонародным 8
языком, на котором намарана вся эта мерзость: «Вона какой ты у нас вумнай - вумнай, а еще целай прохвессар!» Если плюнуть в душу русскому человеку, по мнению г-на Мордковича и его заграничных спонсоров, означает посеять «семена демократии», увольте нас от подобной «демократии», господа! Зря стараетесь – как пел у нас народ «Ревела буря, дождь шумел…», так и поет который век подряд. А теперь продолжим наше повествование. …После гибели Ермака за Урал двинулись русские отряды, один за другим. Подчиняя местные племена, они оставляли за собой на сибирских просторах городки-крепости Тюмень (1586 г.), Тобольск (1587 г.), Пелым (1593 г.), Березов (1593 г.), Сургут (1594 г.). Полуослепшему Кучуму с остатками его сторонников оставался восточный угол «Сибирского юрта» - Барабинская степь с прилегающими территориями, включая и наш Ордынский район. Для того чтобы запереть Кучума в этом углу, в 1594 году на Иртыше, у впадения в него реки Тары, отрядом воеводы А.В. Елецкого была выстроена крепость, гарнизон который был определен в 320 человек. Тарский городок или Тара отныне должен был защищать Прииртышье от набегов татар. За три года до основания Тары отряд князя Кольцова - Массальского основательно потрепал Кучума. В 1596 году тарский воевода князь Елецкий нанес ему еще одно поражение, после чего Москва попыталась еще раз договориться со своим упрямым противником, предлагая ему условия почетной капитуляции. В 1597 году Кучуму была направлена грамота царя Федора Иоановича, в которой ему гарантировался безопасный проезд до Москвы и фактически полное прощение: «… Захочешь быть в нашем государстве Московском, при наших царских очах, и мы тебя устроить велим городами и волостями и денежным жалованием по твоему достоинству; захочешь быть на прежнем своем юрте, в Сибири, и мы тебя пожалуем на Сибирской земле царем и станем тебя держать милостиво». (11) Ехать на переговоры в Москву или послать туда одного из своих сыновей, Кучум отказался. Сохранился его ответ, направленный в Тару, как всегда уклончивый и двусмысленный: «С ногаями я в союзе, и только с обеих сторон станем, то княжая казна шатнется; а хочу помириться правдою, и для мира на всякое дело уступки сделаю». (12) Никаких «уступок», разумеется, не последовало. Зато летом 1589 года в Тару стали поступать сведения, что Кучум готовится к нападению на город и с этой целью уже ведет переговоры с Ногайской ордой и Бухарским ханством. Судя по всему, уже тогда у воеводы Тары, князя Ивана Мосальского, возник замысел нанести Кучуму упреждающий удар до того, как он успеет собрать необходимые для нападения силы. Для организации такого удара необходимо было получить согласие Москвы. 1 августа 1598 года такое согласие было получено. Тарский атаман Елистрат Никитин привез сюда из Москвы грамоту царя Бориса Годунова, в 9
которой приказывалось собрать достаточное количество людей и всеми силами напасть на хана там, где он будет обнаружен. Из русских гарнизонов Тары, Тобольска и Тюмени и служилых татар этих городов помощник тарского воеводы Андрей Матвеевич Воейков скомплектовал отряд, в который вошли «три сына боярских, да голова Тарский, да три атамана, да четыреста без трех человек литвы и казаков, и юртовских и волостных татар», т.е. всего 405 человек. (13) Почти половина отряда состояла из татар, перешедших в русское подданство, чьи кочевья первыми попали бы под сабли Кучума в случае его появления под стенами Тары. Сотней таких служилых татар, пришедших из Тобольска в отряд Воейкова, командовал уже упоминавшийся на страницах этой хроники соратник Ермака, казачий атаман Черкасс Александров. Об этом человеке известно не так уж много, но все же больше, чем о других ермаковцах. В летописях и официальных документах он чаще упоминается под своим прозвищем Черкасс, судя по которому мы можем предположить, что этот человек был выходцем с Украины. Словом «черкасы» тогда и много позже называли украинских казаков, проживавших вокруг Черкасов, вотчины православных польских магнатов Вышневецких. Известно и его настоящее имя – Иван. Именно его, а не Ивана Кольцо, вопреки легенде, отправил в Москву к Ивану Грозному Ермак летом 1583 года с «сеунчем» (донесением) о «сибирском взятии». Иван Кольцо никак не годился для такой миссии – над ним и его товарищами секирой палача висел приговор за «воровство на Волге» в 1581 году, когда его отряд «погромил» ногайское посольство, следовавшее на переговоры в Москву. Иван Васильевич, отправлявший на плаху при полном отсутствии какой-либо вины, подобные вещи не забывал никогда. И отреагировать на появление перед собой столь одиозной персоны, мог, как любит выражаться один современный российский политик, совершенно однозначно, нечего и сомневаться. Другое дело – Черкасс Александров. Он успешно справился со своей миссией и, видимо, произвел на Грозного самое что ни на есть положительное впечатление. Во всяком случае, Кольцо и его товарищи получили от Грозного полное прощение, а сам Черкас Александров, по приказу царя, на три года задержался в Москве в качестве эксперта по сибирским делам. Именно тогда он и свел свое знакомство с «Погодинским летописцем», благодаря которому до нас и дошли ценнейшие подробности сибирской эпопеи Ермака. Здесь же, в Москве, он узнал горестную весть о гибели Ермака и о возвращении из Сибири остатков его дружины во главе с атаманом Матвеем Мещеряком, принявшим на себя командование после гибели командира. Известно, что именно тогда, в феврале 1586 года Черкас Александров и его товарищи принесли в дар кремлевскому Чудову монастырю богатый вклад, состоявший из сибирских соболей. К тому времени, уже поступив на царскую службу, они готовились к возвращению в Сибирь с отрядом 10
воеводы Сукина, прекрасно сознавая, что впереди их ждут новые бои и новые опасности. Так что было самое время подумать о спасении души. В приходно-расходной книги Чудова монастыря, дошедшей до наших дней, отмечено на соответствующей странице, что самые богатые дары принес именно «сибирский атаман Иван Александров сын, а прозвище Черкасс». (14) Дальнейшая судьбы Черкаса Александрова сложилась так. В том же 1586 году он вернулся в Сибирь с отрядом воевод Василия Сукина и Ивана Мясного, участвовал в основании Тюмени, Тобольска и Тары. Служить он остался в Тобольске, приняв командование над татарской конной сотней. Можно представить себе чувства этого человека, когда до него дошла весть о готовящемся походе против Кучума! Достоверно известно еще об одном соратнике Ермака Тимофеевича, принявшем участие в походе Воейкова – Гавриле Ильине. Ильин уже упоминался выше. Именно он «двадцать лет полевал с Ермаком», участвовал в Ливонской войне, громил Кучума в 1582 году, вместе с Черкасом Александровым ездил с посольством в Москву, а, вернувшись в Сибирь, участвовал в закладке Тюмени Тобольска. В Тобольске он и служил, командуя, в отличии от Черкаса Александрова, казачьей «старой сотней», в которую вошли те ермаковцы, которые пожелали остаться в Сибири и поступили здесь на военную службу. Логично предположить, что все они, как один, оказались вместе со своим командиром в Таре в рядах «старой сотни». Уже через три дня после получения грамоты Бориса Годунова, а именно 4 августа 1598 года, отряд Андрея Воейкова выступил в поход. Столь быстрое выступление наводит на мысль, что к походу на Кучума в Таре готовились давно и основательно, заранее стягивая из соседних городов всю возможную воинскую силу и, одновременно, постоянно фиксируя через полевую разведку все перемещения Кучума. Разведка доносила следующее: «Кучум остановился у туралинских татар на Усть-Таре, потом побежал с людишками своими на среднее течение Тары к оялинским татарам, оттуда перешел на Омь-реку в свой городок Тонтур, а позднее, слышно было, улус его на Убе-Озере». Итак, по данным разведки, на начало похода Воейкова Кучум находился где-то в районе озера Убинского, на территории современного Убинского района Новосибирской области. Андрей Матвеевич Воейков был опытным военным и предусмотрительно запасся «чертежом пути», т.е. картой от Тары до «Убе-Озера», которую составил по его распоряжению искусный воеводский подьячий Кузьма Кошкаров со слов казаков и татар, бывавших в тех местах. Поэтому его отряд шел стремительно, не блуждая и не путаясь на местности, сначала по левому берегу Иртыша до деревни Тахмытской, где, переправившись на правый берег, вышел к Оми. 11
9 августа Воейков направил в сторону Турашского улуса (территория современного Барабинского района) конную разведку под началом Черкаса Александрова и сына боярского Ильи Беклемишева, чтобы узнать от ранее угнанных в эти края Кучумом из окрестностей Тары «ясачных людей», что им известно о месте кочевья последнего. На следующий день, 10 августа 1598 года, разведчики приволокли к Воейкову двух татар, «Куздемыша Махлеева да Акбулата Чемычакова», которые рассказали, что «Кучум велел их людям, угнанныи из – под Тары, жить на Убе-Озере», а сам откочевал куда-то в район Черных вод (верховья реки Карасук, территория современного Чулымского района – Авт.). «языки», как уже тогда именовали захваченных разведкой военнопленных, поведали также, что «с Кучумом его людей пятьсот человек, да бухарских торговцев людей пятьдесят». (15) 15 августа отряд Оейкова достиг озера Убинского, где обнаружил группу сибирских татар, пригнанных сюда Кучумом «из семи волостей» из-под Тары. Они рассказали, что хан со своим отрядом и всем многочисленным семейством уже откочевал «с Черных вод на Обь-реку, где у него хлеб сеян». Приказав угнанным возвращаться «по своим старым юртам» (кочевьям), помощник тарского воеводы в очередной раз выслал вперед разведчиков под началом Беклемишева и атамана Казарина Волина. Очередной разведрейд оказался удачным, и 16 августа разведчики пригнали к своему командиру «двадцать кучумовых людей» во главе с неким Еснигилеем Турундаевым, в качестве ставленника самого хана, отвечавшим за эту территорию. Турундаев попробовал отмолчаться, но «с распроса и пытки» (тогда это было в порядке вещей) подтвердил, что нападение на Тару действительно готовится. Относительно местонахождения Кучума он показал, что у озера Ик (озеро Иткуль, современный Чулымский район – Авт.) кочуют 30 семей «кучумовых людей», а от этого кочевья до ставки самого хана расстояние «в четыре дня». На озеро Ик был выслан конный отряд из сорока казаков во главе с детьми боярскими Мосеем Глебовым. Федором Лопухиным и атаманом Черкасом Александровым. После короткой схватки люди Кучума были перебиты, кроме пяти «языков», которые после пытки сообщили точное место кочевья Кучума: «…на Оби на реке выше Чат три днища (т.е. дня), на лугу Ормени, от калмаков в дву днищах». (16) Известие о том, что рядом с Кучумом на расстоянии двух дней пути кочует отряд «калмаков» (калмыков), численностью около 5 тысяч, резко меняло всю ситуацию. Намерения этого отряда оставались неизвестными, но можно было предполагать, что, соединившись с ним, Кучум сразу пойдет на Тару. Противостоять такому войску отряд Воейкова никак не мог, следовательно, с Кучумом надо было кончать как можно быстрее, до подхода к нему калмыцкой орды. Пленные рассказали, что в одном - двух днях пути от лагеря Кучума кочуют «20 семей его людей», которые, в случае появления опасности, 12
должны немедленно предупредить его об этом. Поэтому от озера Ик в сторону Оби был направлен передовой отряд Глебова, Лпухина и Черкаса Александрова, перебивший все заставы Кучума, прежде чем они успели поднять тревогу. Путь к реке Ирмень был открыт, и отряд Андрея Воейкова стремительно рванулся вперед. Здесь автор хроники просто не может отказать себе в удовольствии процитировать чеканные строки Николая Михайловича Карамзина из его «Истории государства Российского», посвященные этому маршу: «… бодрый Воейков шел день и ночь, кинул обоз; имел лазутчиков, хватал неприятельских и 20 августа, перед восходом солнца напал на неприятельский стан Ханский». (17) …Первыми атаковали Кучума «служилые татаровья» Черкаса Александрова. Затем, раскинувшись конной лавой, понеслись казаки. Пользуясь полной внезапностью нападения, конники Воейкова сразу замкнули кольцо вокруг ставки Кучума и стали стремительно стягивать его, рубя без пощады всех сопротивляющихся. Кучум пытался обороняться, но было поздно – его отряд охватила паника, давя друг друга, татары бросились к Оби, чтобы найти спасение на противоположном берегу. Почти сотня всадников утонула в реке при попытке переправиться на правый берег, остальных конники Воейкова рубили саблями и мечами, сбивали с коней, волокли по окровавленной траве на арканах, вязали в плен. Выстрелы, пороховой дым, свист стрел, сабельный лязг, ржание обезумевших лошадей, тонущих в Оби, крики рубящихся, вопли раненых, хрип умирающих… Такова картина битвы в устье реки Ирмень, точнее – на ее правом берегу в районе устья, принадлжежащая перу новосибирского историка Д. Я. Резуна. (18) Да, так могло быть. Но вполне могло быть и совсем по другому. Дело в том, что сколько – нибудь подробного описания этого сражения в нашем распоряжении нет, что вполне объяснимо. Хотя в нем и участвовало, как легко подсчитать, с обеих сторон порядка 900 человек, великим его никак не назовешь, даже по сибирским масштабам конца 16 века. Получается нечто вроде любопытнейшей исторической головоломки: детально известна вся предыстория события, не менее известны его итоги, но вот что же именно произошло на берегах Ирмени 20 августа 1598 года, и, главное, чем можно объяснить все произошедшее, остается только догадываться. Чем, кстати, долго и безуспешно, занимаются уже несколько поколений историков. Остается попробовать это сделать и читателям настоящей хроники вместе с ее автором. Что касается итогов битвы, то вот они. Кучум в этот день не просто потерпел очередное поражение, он оказался разгромлен полностью. На поле битвы были убиты его брат Илитен, двое внуков, шесть князей, десять мурз, пять аталыков (советников) и 150 воинов. Еще сотня воинов, как было уже 13
сказано, утонула в Оби, либо при попытке спастись на ее правом берегу, либо специально загнанная туда отрядом Воейкова. Примерно сотне татар удалось каким-то образом вырваться из окружения, и они бежали вдоль Оби по направлению к современному Новосибирску. Бежали, да не убежали – беглецов настиг посланный им вдогонку отряд под началом сына боярского Мосея Глебова и казачьего атамана Третьяка Жареного, который перебил их там, где сейчас находится Новосибирская ГЭС. В своем донесении об итогах битвы Андрей Воейков изложил этот эпизод так: «И Мосей да Третьяк угонили (угнали) их…, и, утомив их всех, побили». (19) С поля боя удалось бежать примерно трем десяткам воинов Кучума. Все остальные попали в плен. Это был полный крах Кучума и полная победа Андрея Матвеевича Воейкова. Не случайно современные историки считают его победу своеобразным эталоном всех сибирских сражений, как в 16 веке, так и в более позднее время. (20) Сразу возникает вопрос – каким образом отряду Воейкова удалось одержать столь блистательную, «эталонную» победу? Первое, что приходит на ум – внезапность удара, превратившаяся в стремительный разгром деморализованного противника. В пользу этого аргумента обычно приводится цитата из первой в русской историографии «Истории Сибири» Герарда Фридриха Миллера, российского историка 18 века, великого собирателя и знатока сибирских архивов. Вот что сказано у Миллера в первом томе его «Истории Сибири» по интересующему нас вопросу: «Конец же этого дела был следующий: русские напали на хана в его становище, убили множество татар, взяли в плен шесть его жен с тремя сыновьями и двумя дочерями и много знатных и простых татар, захватили все имущество ханского становища и весь скот, и вернулись благополучно 23 августа в Тару, причем со стороны русских не было потеряно ни одного человека». (21) Последний абзац Миллера цитируют буквально все историки, которые когда-либо касались данного исторического сюжета. «.. Со стороны русских не было потеряно ни одного человека»... Причем «русские» у Миллера – это весь отряд Воейкова, без деления на национальности. Разгромить наголову противника, равного по численности, не потеряв ни одного человека, возможно только при молниеносном ударе в ходе кратковременного боя, когда ошеломленный враг практически не может оказать серьезного сопротивления. Вся загвоздка, однако, в том, что битва на реке Ирмень как раз и отличалась своей длительностью! В донесении Воейкова совершенно ясно сказано, что она началась «на солнечном восходе и бились с ними (т.е. татарами) до полудня». (22) Следовательно, каким бы неожиданным и ошеломляющим для Кучума не был первоначально удар Воейкова, разгрома с ходу не получилось. 14
Видимо, Кучум сумел оценить ситуацию, навести хотя бы относительный порядок в рядах своих воинов и организовать упорное сопротивление в течение нескольких, если не пяти-семи часов. В конце концов, сумели же более сотни его воинов вырваться из окружения, хотя спаслось их гораздо меньше. Тогда каким чудом в ходе упорного боя и последующего преследования беглецов отряд Воейкова смог не потерять ни одного бойца? За счет применения огнестрельного оружия? Да, определенную роль оружие «огненного боя»» должно было сыграть, но вряд ли его применение стало главной причиной столь убедительной победы. Фитильная пищаль конца 16 века, тяжелая, заряжавшаяся с дула, в конной схватке была практически бесполезной, хотя бы потому, что перезарядить ее в рукопашной свалке практически невозможно. А пушек у Воейкова не было вообще. Лук и стрелы воинов Кучума тоже нельзя признать примитивным вооружением, особенно для конца 16 века. Их будут с успехом использовать в конных и пеших битвах в 17, 18 и даже начале 19 века. По этому поводу сразу вспоминается башкирская конница, ловко снимавшая из лука прямо с седла французских кавалеристов на Бородинском поле. А из эпохи колониальных войн можно вспомнить немало сражений, выигранных только холодным оружием, хотя ему противостояли уже винтовки и даже пулеметы. Так в чем же дело? Наиболее приемлемое на сегодняшний день объяснение победы русских, на взгляд автора хроники, дали новосибирские историки Д. Я. Резун и Р. С. Васильевский. Вот что они пишут по данному поводу: «Не отрицая некоторых моментов разностей в национальном темпераменте той и другой стороны, не отрицая и того, что обеим сторонам было за что сражаться, главным, нам думается, явилось то, на что в свое время обратил внимание Ф. Энгельс, анализируя военную кампанию Наполеона в Египте. В столкновениях с мамелюками, этими прирожденными искусными конниками, один на один французский кирасир, вооруженный даже пистолетом и ружьем, как правило, проигрывал, но эскадрон этих кирасиров, построенный в правильном боевом порядке, мог уже одолеть на много превосходящие силы мамелюкской конницы. Так, нам думается, было и в Сибири: несмотря на все, еще несовершенство вооружения русских отрядов, это все же была уже регулярная армия в сравнении с родоплеменными кочевыми ордами». (23) Это – о причинах победы. Что же касается отсутствия потерь в сражении, то это тоже вполне объяснимо. Ветераны похода Ермака, будучи уже седыми стариками и, вспоминая о битвах, в которых им пришлось участвовать сорок лет назад, отмечали, в частности, такую характерную особенность сибирских сражений: «…вои (воинов) убитых нет, а раненых кажной многащи». (24) Возможны и другие объяснения событий 20 августа 1598 года. Вот точка зрения на то, что же произошло в тот день, высказанная автору хроники Дмитрием Яковлевичем Резуном на конференции историков – краеведов Новосибирской области летом 2001 года: 15
- Сама битва в устье Ирмени, я уверен, была скоротечной. А известное выражение Миллера «бились с восхода до полудня» я объясняю так – начав битву на рассвете и молниеносно разгромив основные силы Кучума, остатки его отряда воины Воейкова преследовали и добивали до самого полудня. Этим же можно объяснить и полное отсутствие потерь у Воейкова. А теперь вернемся в августовский полдень 1598 года на берега Ирмени, заваленные телами убитых воинов Кучума, где победители стаскивают в кучу имущество разбитого противника, а к Воейкову, только что успевшему спешиться, гонят пленных, допрашивая их на ходу на предмет установления личностей. Выяснилось, что в плен попали разом пять сыновей Кучума – Асманак, Шаим, Бибадша, Кумыш и Мола, из которых старшему, Асманаку, исполнилось двадцать лет, а самому младшему всего пять. Кроме них в плену оказались жены Кучума – восемь (!) «цариц», восемь «царевен», т. е. дочерей, а также жена царевича Каная с двумя дочерьми и жена царевича Али с двумя дочерьми. Одним словом, почти весь клан Кучума и его ближайшее окружение. Рядовых воинов было взято в плен 50 человек. И только самого хана Кучума и еще трех его сыновей не оказалось ни среди живых, ни среди мертвых. Кучум и на этот раз поступил по-волчьи. Подобно зверю, угодившему в капкан и способному пожертвовать собственной лапой, чтобы сохранить шкуру, Кучум, в хаосе и суматохе битвы, бросил своих воинов и свою семью, но сумел каким-то образом выскользнуть из кольца русских сабель. Последний раз хана видели на берегу Оби, а далее его следы терялись. Допрос пленных ясности не дал. Позже, в «отписке» из Тары царю Борису Годунову, было сообщено: «А про Кучюма, государь, царя языки многие сказывают, что Кучюм в Оби реке утоп, а иные языки сказывают, что Кучюм в судне утек и за Обь реку». (25) Разъяренный такими известиями Воейков тут же велел повесить всех пленных, кроме членов семьи Кучума, сжечь все захваченное добро, после чего велел валить лес, вязать плоты, а конным отрядам прочесать берега Оби. Пять дней пытался отряд Воейкова обнаружить следы беглецов, но поиски ничего не дали. «Плавал я, - писал он позже в Москву, - на плотах по Оби и за Обью рекою, по лесам искал Кучюма, но нигде не нашел». (26) Если бы Андрей Матвеевич перед уходом догадался оставить засаду на поле битвы!.. Как стало известно гораздо позже, Кучум, бежавший вниз по Оби «в лодке сам-третий», собрал по окрестным лесам около 30 человек из своего разгромленного отряда, после чего, дождавшись ухода русских, вернулся в устье Ирмени, где потом два дня хоронил убитых. После этого он послал гонца к чатским татарам, с просьбой о предоставлении лошадей и одежды. Чатский мурза Кожбахтый, до которого, видимо, уже дошел слух о событии на реке Ирмень, послал Кучуму всего навсего одного коня и одну шубу. Одновременно Кожбахтый велел 16
передать, что хотел бы с Кучумом увидеться и поэтому скоро прибудет на берега Ирмени лично. Сообразив по скудости даров чатского мурзы, что он явно намеревается схватить и сдать его московским властям, Кучум, по крылатому выражению Н.М. Карамзина, «сел на коня – и скрылся для истории». Оправляясь в обратный путь, Воейков «привел к шерти» (присяге – Авт.) племянника Кучума, некоего Тул – Мамеда, которому велел «Кучюма царя сыскивать в Чаты и Колмаки», т. е. у чатов и калмыков. 23 августа 1598 года Тул – Мамед отправился из района реки Ирмень «в сторону Чат», т. е. в направлении современного Новосибирска, и, блуждая по лесным дебрям, все-таки ухитрился отыскать Кучума «за Обью рекою, на лесу, вниз по Оби реке, от кучюмова побою (побоища) в двух днищах, а с Кучюмом вси, деток его тои сына да людей его человек с тридцать». (27) По мнению большинства историков, встреча Тул – Мамеда с Кучумом состоялась примерно там, где сегодня находится станция метро «Октябрьская», а в описываемое время находилось крупное городище чатских татар. Здесь Кучуму от имени Воейкова в последний раз было предложено сдаться на милость Москвы, причем ему было обещано, что «государь его пожалует, жен и детей велит отдать». Кучум все еще представлял для Москвы определенную ценность, хотя бы в плане политической пропаганды. Его сдача на милость только что вступившего на престол Бориса Годунова, сулила последнему большие политические дивиденты, ибо могла поднять его авторитет в глазах народа и тем на время заткнуть рот боярской оппозиции, ненавидевшей «худородного Бориску». В самом деле – Иван Грозный Кучума не смог одолеть, а вот Годунов смог! При Кучуме уже не осталось ни одного писца. Тем не менее, его ответ всетаки дошел до нас. Вот он: - Не поехал я к государю по царевой грамоте своею волею в ту пору, когда я был совсем цел; а теперь за саблею мне к государю ехать не про что; теперь я стал глух и слеп, и нет у меня ничего. Взяли у меня промышленника (кормильца – Авт.) сына моего Асманака царевича; хотя бы у меня всех детей побрали, а один остался Асманак, то я бы с ним еще прожил; а теперь сам иду в Ногаи (Ногайскую орду – Авт.), а сына посылаю в Бухары. (28) Точных сведений о конце Кучума нет. Наибольшее доверие заслуживает сообщение, приписываемое сыну Кучума, царевичу Канаю, о том, что «…бухарца отца де их Кучюма, заманив в Колмаки, омманом убили». (29) Правда, оставалось еще плененное семейство Кучума. Его и отправили в Москву по уже понятным читателям причинам. По дороге кучумовичи изрядно натерпелись от сопровождавших их казаков, искренне недоумевавших, на кой черт везти куда-то «нехристей», вместо того, чтобы разделаться с ними прямо на месте. Когда начальство пыталось урезонить буйные казацкие головы, доставалось и начальству: «Пришел к царевичам ночью пьяный козак, 17
царевичей бранил непристойными словами, потом пришли ночью к нам козаки и нас бранили. Мурзам от козаков тесность великая, а нас не слушают, ходят пьяные, воруют (не подчиняются – Авт.), к царевичам и царицам ходят бесчинно, а нас и атаманов своих не слушают, говорят: мы вам не приказаны, так мы такие же, что и вы». (30) Зато в Москву семейство Кучума въехало весьма торжественно, с особой пышностью, подчеркивающей всю значимость победы, одержанной в далекой Сибири. В январе 1599 года кучумовичей провезли по улицам столицы в сопровождении своего рода почетного эскорта из 60 всадников, вооруженных пищалями, выстроенных по два человека в ряд и одетых в вывороченных наизнанку, видимо, для сибирского колорита, собольих шубах. Пленников, изрядно пооборвавшихся в долгой дороге, тоже специально приодели в заранее сшитые дорогие наряды, усадили в резные сани и с триумфом везли по заранее утвержденному маршруту на показ москвичам и иностранцам. Позже их разослали по разным городам, где они должны были жить, а при желании – и служить русскому государству. Именно так и поступили царевич Маметкул, взятый в плен еще Ермаком, и другой сын Кучума, царевич Абдул – Хаир. Последний принял христианство, получив при крещении новое имя – Андрей. Уже через одиннадцать лет отряд сибирских служилых татар под командованием еще одного потомка Кучума, царевича Арслана, будет сражаться с польскими интервентами в составе ополчения Минина и Пожарского. И, надо сказать, сражаться очень храбро. Осталось рассказать о дальнейших судьбах некоторых участников битвы на Ирмени, имена которых прозвучали в этом повествовании. Андрей Матвеевич Воейков получил от Бориса Годунова золотую медаль, а наиболее отличившиеся воины из его отряда, имена которых сохранились в истории, кроме уже названных, в частности, Мартина Федорова, Поспелко Голубина, Гаврила Иванова и других, наградили золотыми и серебряными монетами. Такая награда из царских рук ценилась очень высоко, поэтому такие монеты носили, пришитыми на одежде. Кстати, именно от таких монет и ведут происхождение современные медали и ордена. Черкасс Александров, Гаврила Ильин и их товарищи остались служить в Сибири, прикипев к этой земле душой. И хотя большой карьеры они, в силу своего происхождения, не сделали, известно, что ветераны Ермака пользовались среди служилых людей большим уважением. Достоверно известно, что Черкас Александров, командуя отрядом служилых татар, прослужил в Сибири целых пятьдесят лет. В официальных документах того времени он именовался «Тобольского города атаман Иван Олександров». Умер он глубоким стариком. Его многочисленные потомки известны в Сибири вплоть до конца 17 века: такова была громкая слава их отца, деда и прадеда. Его боевой товарищ, Гаврила Ильин, служил в том же Тобольске, командуя конной сотней «старых казаков». Среди них он пользовался авторитетом и 18
любовью. Когда в начале 17 века местный воевода «отставил» Ильина от атаманства, а на его место назначил какого-то «литвина», да еще и сосланного в Сибирь за разбой, старые ермаковцы возмутились и подали челобитную самому царю. В челобитной Ильин, его «пятидесятники Осташка Антонов и Ивашка Лукьянов, десятники Ларка Сысоев, Дружина Васильев, Фомка Бородин и Пашка Ерофеев» писали, что служат они в Сибири «от Ермакова взятия по сороку и по пятидесяти лет и всегда подчинялись атаману, а не голове» из дворян . И ветераны - ермаковцы (наверняка участвовавшие в битве на Ирмени, хотя прямых доказательств этого в распоряжении автора нет), как это не удивительно, добились своего. Должность атамана по указу из Москвы была возвращена Гавриле Ильину. Автор хроники, однако, погрешил бы против исторической правды, если бы закончил эту главу именно на такой ноте. 17 век был жестоким и совсем не сентиментальным временем. Рано или поздно старики - ермаковцы оказались некому не нужны. Не всем из них повезло так, как Черкасу Александрову, который обзавелся семьей вопреки казацкому обычаю. На военной службе их держать уже больше не могли («на боех ранены и за старость и за увечье»), и тобольский воевода, видя, как герои покорения Сибири «волочатца меж двор и помирают голодной смертью», испросил у Москвы разрешения открыть для них богадельню. Здесь часть из них и окончила свою жизнь. Другие ермаковцы на старости лет подстриглись в монахи тобольского монастыря. Из уважения к героям - старикам, архимандрит монастыря разрешил принимать их в монахи «без вкладу». Известно, что в 20-х годах 17 века в этом монастыре жили «из ермаковских казаков подстриженники лет в сто и больши». А теперь об исторической оценки событий 20 августа 1598 года. Военные итоги мы уже подвели. Битва на Ирмени – финал хорошо подготовленной и блестяще проведенной локальной военной операции, тут вопросов не возникает. Поражает уже то, что всего за 16 дней отряд Андрея Воейкова прошел по дикому сибирскому бездорожью треть современной Омской области и почти всю Новосибирскую область с запада на восток. С историческим итогами дело обстоит несколько сложнее. Выражаясь деликатно, проблема заключается в том, чтобы не переоценить итоги этого, действительно замечательного события, которым все мы можем по праву гордиться, где бы не проживали – в Ордынском районе, в Новосибирской области или далеко за ее пределами. Подчеркнем еще раз – это событие всероссийского масштаба и именно так оно может и должно восприниматься всеми россиянами. Добавим – именно так битва на Ирмени и воспринимается всеми грамотными людьми со времен Карамзина. Однако не следует преувеличивать значение этого события в плане его исторических последствий. 19
Сравнительно недавно, в 1998 году, в канун 400 - летия битвы, устами депутата в Государственной Думе от ЛДПР, Е. Ю. Логинова, она была объявлена чуть ли не судьбоносным событием в истории России. «День 20 августа 1598 года, - провозгласил он на страницах журнала «Российская Федерация сегодня», - должна стать российским общенациональным праздником 400-летия присоединения к государству Российскому земель Сибири». (31) Патриотизм не нуждается в ходулях. И уж совершенно не может быть патриотизма там, где царит обыкновенное невежество. В какие ультрапатриотические одежды это невежество не ряди. Вот если бы огороды жителей села Верх-Ирмень омывались волнами Тихого океана, тогда бы наш бравый депутат был совершенно прав. Вот в этом случае Сибирь была бы точно вошла в состав российского государства уже в 1598 году. Но все дело в том, что процесс вхождения Сибири в состав русских земель не был каким-то одномоментным явлением. Хронологически он охватывает большой промежуток времени, начиная с похода московской рати в Зауралье в 1499 году и кончая выходом русских землепроходцев на берега Тихого океана в 1639 году. После разгрома Кучума россиянам предстояло пройти еще Западную и Восточную Сибирь, выйти на Амур, увидеть Чукотку и Камчатку. И на этом пути отважным землепроходцам предстояло столкнуться не только с гибельным величием сибирских просторов, но и с многочисленным вооруженным противником, точнее, противниками – калмыками, кыргизами, джунгарами, бурятами и другими сибирскими народами, каждый из которых был намного сильнее и опаснее, чем «сибирский салтан» Кучум. Весь следующий 17 век прошел в Сибири в непрерывных войнах русских с местными племенами и народностями. В советской исторической литературе об этом упоминалось мало и неохотно, но это факт, причем неоспоримый. Что касается современных границ Сибири, то они установились еще позже – в конце 17 – начале 18 века. Еще более удивительно или возмутительно, это уж кому как нравится, что подобное, совершенно безграмотное утверждение, автору хроники попалось на страницах учебника для студентов высших учебных заведений (!) по истории Сибири (!), вышедшего в Москве (!) в 2001 году. Там, его автором, Л. Г. Олехом, черным по белому так и написано, цитирую: «В 1598 году Сибирь была окончательно присоединена к России». (32) Присоединение Сибири к России оказалось не только длительным, но и сложным процессом, который, повторим это еще раз, нельзя сводить к одной, пусть даже блистательной военной победе, как и вообще к чисто военным действиям, хотя таковых в истории Сибири, повторяю, хватает. Сложность и многоплановость присоединения Сибири заключалась еще и в том, что вооруженные столкновения соседствовали с постепенным мирным продвижением России на восток, в ходе которого своекорыстные интересы русского государства и интересы местной феодально-племенной знати 20
переплетались с интересами простых русских крестьян и сибирских аборигенов. Здесь не было победителей и побежденных, а шел постепенный процесс формирования той большой многонациональной общности, которая сегодня называется одним словом – сибиряки. (33) Об этом речь впереди. А пока отметим, что разгром Кучума на реке Ирмень стал еще одним шагом в продвижении России за Урал. Для истории нашей малой Родины, Ордынского района – это событие, безусловно, самое выдающееся. 20 августа 1598 года на ордынскую землю впервые вступили русские люди, и с этой даты открывается российская глава истории Новосибирской области и Ордынского района. 18. 05 – 23. 06. 2001 г.
21
Источники и литература 1.Н. М. Карамзин. История государства Российского. Репринтное издание 1842 – 1844 гг., Издательство «Книга», Москва, 1988, Книга третья, Том 11, стр. 15 2.С. М. Соловьев. Сочинения в восемнадцати книгах. Книга третья., Издательство «Мысль», Москва, 1989, стр. 664 3. Р. Г. Скрынников. Сибирская экспедиция Ермака., Издательство «Наука», Новосибирск, 1982, стр. 110 4. Там же, стр. 111 5. Н. И. Костомаров. Ермак Тимофеевич. Русская история в жизнеописании ее главнейших деятелей в четырех томах., Издательство «Терра», Москва, 1997, Том второй, стр. 13 6. Р. Г. Скрынников. Экспедиция в Сибирь отряда Ермака., Издательство «Знание», Ленинград, 1981, стр. 9 7. История Сибири с древнейших времен до наших дней в пяти томах., Издательство «Наука», Ленинград, 1968, Том второй, стр. 30. 8. Летописи сибирские., Новосибирское книжное издательство, 1991, стр. 68 9. Р. Г. Скрынников. Сибирская экспедиция Ермака, стр. 20 10. В. Г. Мордкович. Бараба – страна диковинная., Санкт-Петербург, 1995, стр. 36 – 39 11. С. М. Соловьев. Сочинения в восемнадцати книгах. Книга четвертая., Издательство «Мысль», Москва, 1989, стр. 272 12 - 13. Там же, стр. 272 14. Р. Г. Скрынников. Экспедиция в Сибирь отряда Ермака, стр. 12 – 13 15. В. С. Синяев. Окончательный разгром Кучума на Оби в 1598 году. Вопросы географии Сибири. , Выпуск 2, Издательство Томского государственного университета, Томск, 1961, стр. 144 16. А. Ж. Садыров. Ново – Николаевские торочки., Издательство «Наука», Новосибирск, 2000, стр. 9 17. Н. М. Карамзин. Ук. соч., стр. 16 18. Д. Резун. Первое, первыми, первые… Сибирская горница, 1999, № 3, стр. 65 – 66 19. А. Д. Садыров. Ново – Николаевские торочки, стр. 10 20. Д. Я. Резун, Р. С. Васильевский. Летопись сибирских городов., Новосибирское книжное издательство, Новосибирск, 1989, стр. 43 21. Г. Ф. Миллер. История Сибири., Издательство Академии наук СССР, Москва – Ленинград, 1937, Том 1, стр. 293 22. Д. Резун. Первое, первыми, первые…, стр. 66 23. Д. Я. Резун, Р. С. Васильевский. Летопись сибирских городов, стр. 43 24. Р. Г. Скрынников. Сибирская экспедиция Ермака, стр. 163 25. Г. Ф. Миллер. История Сибири. Том 1, стр. 502 26. Р. Г. Скрынников. Сибирская экспедиция Ермака, стр. 219 27. А. Ж. Садыров. Ново – Николаевские торочки, стр. 9 28. С. М. Соловьев. Сочинения..., Книга четвертая, стр. 364 22
29. Г. Ф. Миллер. История Сибири, Том 1, стр. 502 30. С. М. Соловьев. Сочинения.., Книга четвертая, стр. 364 31. Российская Федерация сегодня., 1998, № 15, стр. 15 32. Л. Г. Олех. История Сибири., Москва – Новосибирск, 2001, стр. 51 33. А. П. Деревянко, В. И. Молодин, Н. Н. Покровский. История и политика – это нечто разное., Ордынская газета, № 94 от 5 августа 1998 г.
23
ЖИВЫЕ ГОЛОСА ИСТОРИИ - 2: от первого лица
1. Местную легенду о битве на реке Ирмень рассказывет Николай Сергеевич БУШУЕВ, житель села Верх-Ирмень …За год до коллективизации нас в военкомат на приписку вызвали. Сидим, ждем, баланду травим. Петька Квасов из Пичугово и говорит: - А у нас через три недели после Ильина дня голубой конь ржет и по полю бегает. - Кто его покрасил голубым? – парни смеются. - Волшебный он, - клянутся пичуговцы. Парни регочут, а я не стерпел и говорю: - Чего вы ржете, как жеребцы необъезженные? Там, возле Пичугов, Кучума разбили! - Ха-ха-ха! Чему тебя в школе учили? На Иртыше Кучума разбили! Стыдно мне стало: учился-то без году неделя. Парни пограмотней меня, лучше знают, что где было… Что? Ты правду говоришь или шуткуешь? Последний бой с Кучумом в устье Ирмени? Значит, правду дед говорил! Запал мне в душу разговор тот про волшебного коня, колом его не вышибешь. Осени жду. Только озимую рожь посеяли, сказался я тяте - и в Пичуги. Разыскал Петьку Квасова. Покажи, где голубой конь бегает. Пошли перед вечером на гриву. Сейчас через нее дорогу провели из города в Ордынку. Тогда дороги не было. Колочек березовый небольшенький рос, на отшибе сосна в три обхвата стояла. Ей, может, лет пятьсот было. Петька и говорит: - Сколько разов видели коня, все тут пробегал. - Давай, - говорю, - перегородим дорогу ему. Связали мы трое вожжей из конского волосу – хватило. Одним концом за березу в околке, другим – за сосну. Сами на сосну влезли. Ночь лунная выдалась. Ближе к полуночи страх напал. Даже переговариваться перестали: боимся. И тут такое началось! Не приведи, Господи, во второй раз услышать. Конский храп, топот копытный, треск, будто дерево сухое ломают, и крики. Русские, татарские крики! Лязг железный! Вот, как в кино, когда мечами рубятся. А с низинки темень наплывает. Густеет, движется, будто кипит. А больше ничего не видно: ни 24
людей, ни коней. А темень – живая. Бьет меня, как в лихорадке: нечисть какая-то! Видим, из теми конь выскочил. Уздечка блестит золотыми бляхами, седло серебром отливает, пустые стремена по бокам бьют. А сам конь – глаз не оторвать! И голубым светом светится. Вытянул шею, как заржет – шишки на землю посыпались. Дух захватило. Несется прямо к нам. Ударил грудью о вожжи – как топором перерубил. На них можно было трактор из грязи вытащить – лопнули, как старая струна на балалайке. А конь по полю мечется, будто ищет кого-то. А живая темнота тем временем ближе, ближе к сосне накатывает. Сам не знаю, почему, но как заору на всю округу… Вздыбился конь, развернулся на задних ногах – и под сосну, в саму темень. И не стало ни коня, ни темноты. Сразу все исчезло. Сказывали пичуговцы, что с того года конь больше не показывался. А потом и сосну свалили, колочек раскорчевали. Расскажи мне кто-нибудь другой про это – ни в жисть бы не поверил. Но я же сам все видел и слышал! «Сибирская горница», 1995, № 1, стр. 47-49 ( в сокращении) 2. Из дневника священника отца Дмитрия (Полушина), участника конного перехода, повторившего в 1998 году боевой путь отряда А. М. Воейкова 19 августа, среда. … В Верх-Чике – ждут, стоят у обочины. Сотник, принимая у девушки хлеб-соль, кружку молока, как положено, целует ее. Тут и остальные казаки: «А мне молочка? А меня поцеловать?» Смущенье, смех… Возле Козихи нас уже встречает милиция, показывает дорогу к монастырю. Настоятеля сегодня нет, а без него в монастыре ничего не делается. Поэтому молебен не служим, но, зайдя в храм, кратко молимся. Выходим на финишную прямую – на Верх-Ирмень. Само село – отдельный разговор. Крепкие дома, целые улицы огромных коттеджей, асфальт. В Верх-Ирмени сохранилась старая церковь, в 30-х годах ее превратили в клуб. А не так давно, рядом, в большом доме, оборудовали новую церковь, поставили купола, звонницу. Говорят, в тот год, когда ее открыли, 25
бывший колхоз «Большевик», а ныне – АО «Ирменское» получило рекордный урожай, и Бугаков не преминул поставить эти два события в ряд, пообещав и впредь оказывать помощь церкви. Местная милиция показывает кратчайшую дорогу к месту пересечения реки Ирмень с трассой, там большая запруда, место для ночевки. Дошли! … Мы стоим в 4-х километрах от того места, где завтра состоится празднование 400-летия разгрома хана Кучума. На наши кибитки пришивают бодрые транспаранты: «Мы русские – с нами Бог»… Последняя ночевка. 20 августа, четверг. Когда вышли на высокую насыпь Ордынской трассы, открылся прекрасный вид на устье реки Ирмень, Обское море… Вон и поле, где нас сейчас ждут, где все готово к празднику. Волнение необычайное охватывает всех. Перед самой поляной переходим на рысь, затем на галоп. Вот за деревьями метров за 300 от опушки, огромное поле, заполненное людьми, видна большая сцена, автобусы, палатки, высоченный закладной камень на месте будущего памятника, накрытый покрывалом. Азарт охватывает казаков, тут уж не до парадного въезда… Как там у Карамзина: «…бодрый Воейков шел день и ночь, кинув обоз, имел лазутчиков, хватал неприятельских, и 20 августа, перед восходом солнца, напал на укрепленный стан ханский. Целый день продолжалась битва…» «Шашки наголо! – вырывается команда сотника, ВПЕРЕД!!!» Мы лавой выскакиваем из леса, несемся по полю… «Ур-р-ра!!!», свист, улюлюканье, волчий вой… Атака! …Слышен колокольный звон. Тут давно, уже 400 лет наши. А скачка – в память о той битве, когда ермаковцы совершили свой подвиг. И подвиг не военный, не политический. Это было огромное духовное событие – огромная земля получила возможность стать частью православной державы. Сколько знакомых лиц! Тут и казаки, и бойцы дружины святого князя Александра Невского, рукопашники ассоциации «Русский щит», фольклорные коллективы, и представители различных политических движений – сегодня их всех соединила Вера в их предков, память о них, любовь к своей земле. После горячей встречи мы возвращаемся и входим на поле уже парадной колонной, с песней. У огромного 26
закладного камня будущего памятника дружине А.М. Воейкова служим благодарственный молебен и заупокойную панихиду по всем православным, душу свою положившим «за други своя». В небе проносится вертолет, раскрываются купола парашютов. Русский спецназ! Мастерство купольной акробатики, ракеты, разноцветные дымы. Праздник продолжается. Вот образовался большой круг, играют гармошки, поют: «Любо, братцы, любо!..» Казаки начинают играть свои «боевые» наигрыши, выходят с шашками, затем рукопашный бой. …К вечеру разъезжаются автобусы. А мы отправляемся на катере клуба юных моряков в море – к месту битвы, которое сегодня под водами Новосибирского водохранилища. Служим панихиду, на воду спускается венок… «Сибирская горница»,1999, №1, стр.61-63 (в сокращении)
27