Глава 2. by Sergey Admin

2. Красное и черное (1937 г.) …Под окошком двор В колючих кошках, в мертвой траве, Не разобраться, который век. А век поджидает на мостовой, Сосредоточен, как часовой. Иди – и не бойся с ним рядом встать. Твое одиночество веку под стать. Оглянешься – а вокруг враги; Руки протянешь – и нет друзей; Но если он скажет: «Солги», - солги. Но если он скажет: «Убей», - убей. Эдуард Багрицкий.

Ах, как беззаботно и весело начинался самый жуткий год в истории России, с каким нетерпением ждали его наступления взрослые и, особенно, дети! В конце 1936 года партия и правительство неожиданно расщедрились и разрешили проводить новогодние елки, до этого находившиеся под неофициальным запретом. А теперь запрет взяли и отменили. Органы народного образования получили указание срочно организовать для детей новогодний праздник с елкой и Дедом Морозом на высокой идейном уровне. «Это первая елка, которую увидят дети колхозников, рабочих и служащих», торжественно сообщала ордынская районная газета «Ленинская трибуна» (1). 11 декабря 1936 года заведующий районным отделом народного образования Иван Макарович Яковчук, выступая на очередном пленуме Ордынского РК ВКП (б), докладывал партийному активу района: «У нас нынче будут новогодние елки. Будем к этому вопросу готовиться. Будем проводить совещание руководителей по елочкам» (2). Вот о чем говорилось на этом совещании: «Хорошо организованная новогодняя елка поднимает у ребят инициативу на лучшую учебу и отдых в новом году. Организацию и проведение елок должны взять на себя директора и заведующие школ, учителя и вожатые пионерских отрядов. Большое участие в организации елки должны принять профсоюзы, общественные организации и родители, выделяя средства для приобретения украшений и подарков. Необходимо развернуть и подготовительную работу с детьми, чтобы каждый ребенок подготовил свой подарок к елке: художественный номер (продекламировать стих, спеть песню, сплясать и т.д.) или сделать какую-либо игрушку. Елку можно проводить не только первого числа, но и в другие числа январских каникул. Большой эффект дает елка, если ее провести вечером, но после этого надо обязательно организовать комсомольцев для того, чтобы проводить ребят домой. Помещение, где будет проводиться елка, должно быть чистое, светлое, украшено. Карамель и печенье на елку вешать надо в завернутом виде, - так гигиеничнее». Готовились к первой советской елке в Ордынском районе основательно. Потому что, с одной стороны, дело вроде бы и не серьезное, а, с другой

стороны, есть совершенно четкие указания сверху, что можно, а что нельзя. Например: «Никаких докладов на елке делать не надо, но можно выступить с приветствием. Премирование учащихся проводить только за художественную самодеятельность и общественную работу. Угощение ребят проводить строго по классам в отдельном помещении». Все предусмотрено, расписано и регламентировано. Остается исполнить и отчитаться (3). И только о том, что говорить в «приветственном слове», организаторы новогодней акции объяснять не стали. Это и без них хорошо знал каждый директор школы, учитель или пионервожатый. Знал, потому что с подобными речами каждому из них приходилось выступать постоянно – о великих завоеваниях социализма, счастливой и радостной жизни в стране Советов и о том, что великий вождь и учитель Иосиф Виссарионович Сталин – лучший друг советских детей. Пока руководители ордынских школ готовили праздничные речи, дети самозабвенно мастерили игрушки и украшения. Фабричные елочные игрушки только начинали поступать в продажу, вдобавок купить их было можно только по предварительному заказу. Ордынская средняя школа, самая крупная школа в районе, смогла позволить себе эту роскошь, выписав из города целых два комплекта елочных украшений. Остальные школы украшали елки бумажными цепями, склеенными вареной картошкой, гирляндами самодельных флажков, снегом из ваты, лупоглазыми зайцами и медведями, сшитыми из лоскутков, словом всем, на что хватало детской фантазии. Вершина елки обязательно увенчивалась красной звездой с серпом и молотом – других елочных звезд дети 1936 года просто не знали. Конечно же, все елки прошли просто замечательно, разве что новогодних подарков на них не раздавали, в современном понимании, конечно. «Вместо подарков нам дали по кусочку овсяного хлеба, намазанного сливочным маслом из нашего маслозавода, - вспоминала Е. А. Коршунова, одна из участниц того далекого новогоднего праздника в селе Петровском, в то время центральной усадьбы совхоза № 212. - Нашей радости не было конца. А как весело было всем на той первой елке!» Да разве могло быть иначе в самой лучшей стране мира? Что касается взрослых, то они встречали 1937 год более основательно и традиционно. Советское шампанское и виноградные вина только входили в моду. В большинстве случаев за праздничным столом пили обыкновенную водку, в просторечии, «казенку». Самогон к этому времени практически сошел на нет, потому как сибиряки традиционно гнали его из пшеницы, которую теперь выдавали только на трудодни. И выдавали столько, что при всем желании не разгуляешься, абы до весны хлебушка хватило… О довоенном сельском хозяйстве подробный разговор будет в следующей главе. Пока отметим, что появление на колхозных полях сельскохозяйственной техники отнюдь не гарантировало нормальный

урожай. По-прежнему, все надежды ордынского крестьянина связывались исключительно с «небесной канцелярией». Например, в 1935 году, неблагоприятном по погодным условиям, рекордсменом по урожайности в районе стал колхоз имени Молотова Вагайцевского сельсовета, получивший урожайность зерновых 6,6 центнера с гектара (4). Можно представить, сколько получили другие, менее удачливые коллективные хозяйства, и сколько потянул по итогам 1935 года колхозный трудодень. Волей-неволей, а приходилось переходить на «казенку». Все остальное на новогоднем столе зависело уже от достатка той или иной семьи. «Село наше, Вагайцево, в то время совсем по-другому выглядело, рассказывал в 1991 году автору этой хроники коренной житель села Вагайцева Дмитрий Ильич Новиков. – Дома были небольшими, в среднем шесть на шесть метров. Крыши часто крыли дерном: землей кверху, травой вниз. Что такое штакетник, знать никто не знал. Весной тын городили, зимой им печку топили. Полы в избе некрашеные. Наша семья раздобыла краски и покрасила пол уже после войны. Жили мы шибко бедно. Дедушка с бабушкой в гостинец нам, ребятишкам, хлеб приносили. Вот радости было! В деревенской лавке товары есть, да брать-то за что? Помню, отец с матерью приходят с отчетного собрания в колхозе, говорят, что ничего за год не получили, потому что все уже раньше проели. Раз как-то родители в колхозе на трудодни 6 центнеров пшеницы получили, так это такая радость была, трудно передать. Какое там электричество!.. Лучину мы жгли. Самая хорошая лучина считалась березовая. Распарят ее, она дерется хорошо. Зажгут ее и держат над сковородкой, чтобы пожара не случилось, вот и все освещение» (5). Нетрудно догадаться, как встречали Новиковы и семьи, им подобные, наступающий 1937 год. А вот многие члены ВКП (б) 31 декабря 1936 года повеселились на славу, можно не сомневаться. Они и в менее значительные праздники умели завить горе веревочкой, а тут – Новый год, да еще с елкой! Тем более, что праздники в то время предпочитали встречать не в кругу семьи, как сегодня, а «в компании». Члены ВКП (б) предпочитали компанию надежную, проверенную, партийную. Это не преувеличение – выпивка с «классовочуждыми элементами» могла одним махом испортить человеку его партийную биографию и биографию, как таковую. Так что уж если гулять – так в своем кругу, от греха подальше. Пили коммунисты, не в укор им будь сказано, настолько здорово, что в июле 1936 года заместитель секретаря Ордынского райкома партии И. С. Толстиков вынужден был заявить на одном из районных партийных собраний буквально следующее: «У нас имеется два больных вопроса – слабая дисциплина и пьянство, которое не дает нашей парторганизации быть боеспособной» (6). Илларион Савельевич знал, о чем говорил. Достаточно перелистать документы Ордынской районной партийной организации за 1936-1937 годы,

и буквально в каждом из протоколов заседания бюро РК ВКП (б) бросается в глаза одна алкогольную эскапада чище другой. Чтобы автора не обвинили в злобных попытках очернить наше светлое прошлое, приведу несколько цитат из партийных документов. Из выступлений на районном партийном собрании 26-30 марта 1937 года: Кузнецова (колхоз «Третий Коминтерн», Ново-Шарапский сельсовет): «8 марта, вместо культурного проведения дня, наши коммунисты организовали коллективную пьянку, передрались, и в этой драке коммунисту Лапшину выбили зубы» (7). Крапивницкий А. И. (заведующий мастерской Ордынской МТС): «В нашей организации развилось пьянство, каждый праздник мы проводим обязательно в пивной» (8). Из протокола заседания бюро Ордынского РК ВКП (б) от 11 апреля 1937 года: «На районное партийное собрание Веретенников (уполномоченный комитета заготовок по Ордынскому району, большой начальник по тому времени, областная номенклатура – Авт.) пришел пьяным настолько, что собрание потребовало, чтобы он покинул зал. Он же пьяным поднял дебош на почте в Спирино, за что попал в заметку «Советской Сибири». Когда райком партии дал ему поручение сделать доклад «19-й год революции» в Шайдуровском сельсовете, он туда выехал пьяным и вернулся пьяным, а доклада не сделал» (9). Из выступлений на районном партийном собрании 26 апреля – 5 мая 1937 года: Фокина Е. В. (избач из деревни Средний Алеус): «По уставу партии коммунист должен соблюдать строжайшую дисциплину, а у нас тов. Буравков (председатель колхоза «Наука и труд» Средне-Алеусского сельсовета – Авт.) пьянствует, его жена бегает с палкой за женщинами, ревнует к нему. Тов. Буравков вчера напился как свинья и не явился на партийное собрание» (10). Чуркин В. Д. (начальник Ордынского районного отдела НКВД): «…А как ведет себя тов. Калинин? (директор совхоза № 212 – Авт.) Напился в бане, поднял дебош, дрался с рабочими» (11). Акишев М. Г. (секретарь Ордынского РК ВКП (б): «Тов. Чуркин других критиковать любит, на словах он борец с пьянкой. А с чего, тов. Чуркин, началась ваша работа в районе? Прежде всего, с выпивки. В НКВД тов. Олейников (секретарь партийной организации – Авт.) пьянствовал, а парторганизация это скрывала. Когда приехал тов. Чуркин, то свое знакомство с районом он начал с выпивки у тов. Олейникова, а потом пошел пьянствовать к Носкову (районный судья – Авт.). Вечера проходили у вас в большинстве с выпивкой, для чего были организованы отдельные кабинеты. Туда и меня приглашали, но я так не пью. Тов. Носков по поводу и без повода пьет. Забелин (работник РО НКВД - Авт.) до того допился, что

стрелял в Диченко (начальник Ордынской милиции – Авт.). Чего же удивляться, что в НКВД низок политический уровень?» (12) Одним словом, тихий ужас. Напившись, ордынские коммунисты вели себя куда более буйно, чем беспартийные - у тех хотя бы наганов не было… Райком партии с пьянством в партийной среде боролся постоянно, особенно с пьянством руководителей. Но, как только что убедились читатели, особыми успехами похвастаться не мог – слишком далеко зашло дело. А, может, некое предчувствие беды уже носилось в воздухе, потому многие и пили, как накануне судного дня? В любом случае сомневаться не приходится – новый год районная номенклатура встретила куда как весело, благо финансовых возможностей у нее имелось побольше, чем у остальных. И уж точно поднимались в ту новогоднюю ночь тосты за здоровье товарища Сталина и всех остальных вождей, за радостную и счастливую жизнь сегодня, еще более радостную и счастливую завтра. Так полагалось в партийных застольях едва ли не в обязательном порядке. И не только в партийных. Тост за радостную и счастливую жизнь в новом 1937 году многими ордынцами произносился от самого чистого сердца. За праздничными столами сидело немало наших земляков, искренне считавшими себя самыми счастливыми на свете. А к другим удача и счастье действительно пришли именно в 1937 году, да еще какие! Вот, скажем, вас, уважаемые читатели, приглашали когда-нибудь в столицу на праздничные мероприятия в Кремль? А приходилось Вам бывать на каком-нибудь всесоюзном совещании, где Вас уважительно просили поделиться опытом перед лицом руководства страны? А вот ордынцев в это время и в Кремль на праздники приглашали, и на всесоюзных съездах и совещаниях им с речами выступать приходилось довольно-таки регулярно. Это ли не счастье – увидеть своими глазами столицу и прокатиться в московском метро во времена дерновых крыш и березовой лучины! Давайте познакомимся с некоторыми из таких счастливчиков, чья слава в это время гремела в самом Ордынском районе и, как нам предстоит убедиться, далеко за его пределами. Александр Крапивницкий, как сказано выше, работал заведующим ремонтной мастерской Ордынской МТС. В 1936 году он принял участие во всесоюзном совещании стахановцев социалистического земледелия в Москве (13). Мария Каширская, работница этой же мастерской, 8 марта 1937 года встретит в Москве, куда ее пригласят как стахановку для участия в праздновании Международного женского Дня. Вот ее рассказ о поездке в столицу, где на нее сильное впечатление произвели зоопарк, планетарий и, конечно же, метро:

«Ездить на поездах метро – одно развлечение. Даже трудно рассказать, как красиво в метро. Интересна там лестница. Встанешь на нее и через несколько минут окажешься внизу под землей. Таким же образом поднимаешься без всяких затруднений наверх». Еще большее впечатление Мария Ильинична испытала, побывав в мавзолее В.И. Ленина: «Многие из нас заплакали. Почему плакали – это словами не расскажешь. После мавзолея мы долго стояли на Красной площади, смотрели на Кремль, где живет великий вождь и друг народа товарищ Сталин» (14). В конце апреля 1937 года для участия в первомайских празднествах выехал в Москву по специальному приглашению еще один стахановец Ордынской МТС Петр Заякин Встретить 1 мая на Красной площади, своими глазами увидеть самого товарища Сталина и все руководство страны! Да ведь такое счастье бывает один раз в жизни! Какие чувства переполняли в этот момент его грудь, догадаться нетрудно (15). Наверное, точно такие же, что испытал лучший тракторист и комбайнер Верх-Ирменской МТС Федор Гундарев, встретивший на Красной площади двадцатую годовщину Великой Октябрьской социалистической революции. Вот что рассказал он учащимся Верх-Ирменской средней школы после своего возвращения из Москвы: «В уборочную взял я первенство на комбайне. За это меня премировали поездкой в Москву на октябрьские торжества. Сколько было радости при мысли о том, что я еду в столицу, сердце нашей Родины! Но в то же время было страшно, думал: «Что буду делать, куда пойду, ведь я там ничего не знаю». Но в Москве уже известно было, что едет Федька Гундарев, и меня встретили на станции. Много я видел хорошего в Москве. И большой моей радостью было то, что я видел всех вождей, видел любимого Сталина, был в мавзолее, видел В. И. Ленина» (16). В следующую уборочную кампанию Федор Михайлович вновь станет победителем социалистического соревнования среди комбайнеров Ирменского района. И в качестве премии получит путевку на целый месяц в Крым. В Москву приглашали лучших из лучших, но и просто хороших тружеников Советская власть тоже не забывала. В 1936 году в краевом совещании отличников животноводства Западной Сибири приняли участие ордынские стахановцы Б. И. Старцев, чабан колхоза «Кузбасс» Ордынского сельсовета, Г. А. Пыхтин, чабан крупнейшей в районе овцеводческой фермы колхоза имени Степана Разина Усть–Алеусского сельсовета и телятница М. П. Кириллова из колхоза «Смелый путь» Черемшанского сельсовета. Вернулись они из Новосибирска окрыленными. Борис Иванович Старцев даже выступил в районной газете со статьей «Спасибо товарищу Сталину за счастливую жизнь»: «Сегодня, когда видишь радостные лица, особенно детей и молодежи, невольно вспоминаешь картины далекого прошлого, дни безрадостной

молодости, - писал он. – Великим несчастьем раньше было родиться в семье крестьянина-бедняка. Вечная нужда, недостатки. Еще хуже, когда останешься сиротой, и тебя возьмет на воспитание богатый родственник. Четырехлетним меня взял «на воспитание» мой дядя. А в десятилетнем возрасте я уже пас его овец. Это было не воспитание, а самая зверская эксплуатация. За самый ничтожный проступок меня нещадно били, и в конце всего выгнали из дома без куска хлеба и копейки денег. С той поры я пошел по батракам. Так было до призыва. Прослужив десять лет царю-«батюшке» и женившись, я вместе с женой продолжал батрачить. Но тут началась империалистическая война, и мне пришлось взять винтовку и защищать интересы тех, кто каплю за каплей пил из меня кровь. В колхозе я, раньше забитый батрак, стал знатным человеком. Много уже получил премий от колхоза, от районных организаций, последний раз премирован 50 рублями от районной сельскохозяйственной выставки. Сейчас я имею свой дом, корову, двух подростков (имеются в виду телята – Авт.), десять овец, поросят, птицу. В семье у меня восемь человек, из них четверо нетрудоспособных детей. В этом году мы заработали 1100 трудодней, 450 заработал я. Дети мои сыты, одеты, обуты, все ходят в школу. Они никогда не будут знать гнета. Спасибо тов. Сталину, который неустанно ведет нас по верному пути, к светлой, радостной и счастливой жизни!» (17) Можно не сомневаться – Борис Старцев искренне верил в то, о чем писал. И считал свою жизнь именно светлой, радостной и счастливой. Статьи и письма подобного содержания печатались в год двадцатого юбилея Октября постоянно, благо счастливыми чувствовали и считали себя многие. Познакомимся с еще одной статьей, принадлежащей перу учителя Кирзинской НСШ (неполной средней школы – Авт.) Дмитрия Дриголы. Она так прямо и называется – «Я счастлив». «Мой прадед был крепостным. В нужде провел свой век мой дед. Неграмотный отец, сапожник-самоучка, не мог обеспечить семью в девять человек, поэтому в поисках лучшего переселился из Украины в Сибирь. Работая день и ночь, отец и я со старшим братом могли лишь обеспечивать семью куском хлеба. Если я стал человеком грамотным и даже учителем, то это лишь благодаря коммунистической партии и Советской власти. Несмотря на то, что я беспартийный, характеристику на меня при моем поступлении в педтехникум давал райком партии. Я закончил педтехникум, после этого работаю в школе повышенного типа. В школе я занимаю не последнее место. Почти всегда я являюсь или заведующим школой или заведующим учебной частью. Когда я вспоминаю свой пройденный путь, меня это волнует до слез. Я думаю, как много я обязан партии и Советской власти. Забота партии, Советской власти и лично тов. Сталина поднимает у меня желание работать, работать и работать. Я даю слово, что приму все меры к

тому, чтобы закрепленные за мной дисциплины – русский язык и литературу, дети успевали лучше и были бы грамотными. А так же, как завуч, приму все необходимые меры к тому, чтобы Кирзинская школа стала передовой школой, ведущей за собой рядовые массовые школы. Передаю свое учительское спасибо Советской власти, партии и лично тов. Сталину за то, что они обеспечили мне, моему семейству счастливую жизнь». В 1937 году поводов для счастья у ордынцев хватало, самых подчас неожиданных. Скажем, год назад правительство ввело денежные пособия для многодетных матерей, каковыми тогда считались имевшие семь и более детей. И вот уже «счастливая мать» (так озаглавлено ее письмо, опубликованное в «Ленинской трибуне») М. П. Петрова из деревни УстьХмелевка спешит поведать землякам, насколько именно она счастлива: «Тяжело мне раньше жилось с большой семьей. Но благодаря заботам Советской власти и лично тов. Сталина о нас, многосемейных ( многодетных – Авт.), я стала счастливой матерью. За 15 месяцев я получила 2466 рублей пособия по многосемейности. (Сумма значительная по тому времени – Авт.) Дети у меня теперь одеты и обуты и я не в чем не нуждаюсь. Моя забота сейчас – это лучше воспитать детей, о которых так много заботится Советская власть. Призываю всех колхозников быть бдительными и беспощадно разоблачать врагов народа» (18). Письма многодетных матерей советские газеты особенно любили публиковать. Простые советские женщины, говоря проще, обыкновенные сельские бабы, а смотрите – сколько сознательности! Той же Петровой, казалось бы, достаточно было поблагодарить Советскую власть и лично товарища Сталина за отеческую заботу, а она, простая советская женщина, еще и про бдительность и беспощадность всем колхозникам не забыла напомнить. А уж если нечто подобное писалось, точнее, подписывалось женщинами коллективно, то тут уж, сами понимаете, остальным оставалось только восхищаться высокими гражданскими чувствами простых советских, или, как любил их называть сам Сталин, маленьких людей. Вот давайте и восхитимся. «Мы, многодетные матери села Плотниково Ирменского района (образован в 1936 году – Авт.) с большой радостью прочитали сообщение о выпуске нашим правительством «Займа укрепления обороны СССР». Мы рады, что наша партия и правительство не только заботятся о воспитании наших детей, но и о сохранности их жизни в будущей войне. Мы бесконечно радуемся, что оборона нашей страны будет еще сильнее укреплена и наша родная Родина будет несокрушима. Мы полны чувства гордости и любви к нашей родной партии, правительству и т. Сталину. Но пусть же и запомнят заклятые враги нашей Родины – троцкисты, бухаринцы, шпионы, диверсанты и все кровожадные фашистские палачи, что если они попробуют напасть на нас, мы и наши дети

первыми пойдут защищать нашу социалистическую Родину, и в этой войне каждого напавшего на нас врага раздавят, как гадину. Мы все подписываемся на беспроигрышный выпуск «Займа укрепления обороны СССР» и призываем колхозников и колхозниц нашего района последовать нашему примеру. Батраченко, Лазаренко, Руденская, Сафронова, Лихачева, Яковенко, Белова» (19). Многодетные матери, женщины наверняка не великой грамотности, а, чувствуете, какое у них политическое чутье, какая идейная подкованность? Все разновидности врагов народа знают назубок, ни в пример вам, уважаемые читатели. Можете вы внятно объяснить, чем троцкист отличается от бухаринца? То-то и оно, где уж вам. А они, как видите, могут запросто. И шпиона с диверсантом не перепутают, а надо, так живо выявят и разоблачат. Да и не мудрено – весь 1937 год почти на каждом собрании, партийном, комсомольском, профсоюзном или колхозном только о врагах народа и шла речь. Как и в любой газете, начиная от «Правды» и, кончая «районками». Потому что вдруг выяснилось, что враги народа, вредители и даже шпионы с диверсантами до того размножились каким-то непонятным образом, что от них буквально нет продыху. В том числе в Ордынском и Ирменском районах. Можно сказать, на каждом шагу сталкиваешься то с врагами народа, то с их пособниками. В том числе, и на руководящих должностях. Вот ужас! …После окончания гражданской войны классовый мир в СССР не наступил. И не мог наступить, согласно марксистской теории классовой борьбы в сталинской интерпретации. Концентрированным выражением ее стал тезис И. В. Сталина о все большем обострении классовой борьбы по мере продвижения страны по пути социализма. После официального завершения коллективизации в стране ни на день не прекращались преследования и расправы с «бывшими», начиная от кулаков и, кончая старой интеллигенцией, деятелями церкви, вообще всеми неблагонадежными «классово – чуждыми элементами». Сибирь не была в этом плане исключением, скорее наоборот. Здесь, с самого начала тридцатых годов, шли повальные аресты и судебные процессы, один другого страшнее по масштабам и последствиям. Приведем несколько поразительных фактов и цифр из книги новосибирского историка С. А. Папкова «Сталинский террор в Сибири», к сожалению, совершенно неизвестных широкому кругу читателей уже потому, что тираж этой книги, вышедшей в 1997 году, составил 450 экземпляров. В 1931 году ОГПУ разоблачило в Новосибирске «заговор» вредителей, «окопавшихся», по политической терминологии того времени, в системе лесозаготовок. Из 13 человек, арестованных чекистами, четверых расстреляли, остальные получили по 10 лет концлагерей.

В этом же году ОГПУ был сфабрикован процесс «Трудовой крестьянской партии», якобы занимавшейся вредительством в сельском хозяйстве, в результате которого оказалась репрессированной большая группа сибирских ученых-аграрников. В 1932 году чекисты арестовали более 2 тысяч человек по обвинению во вредительстве в торгово-кооперативной и финансовой системе Западной Сибири. На свободу не отпустили никого, а те, кто оказался в концлагере или тюрьме, имели все основания благословлять судьбу – остальных расстреляли. По делу об еще одном «заговоре» в сельском хозяйстве в 1932 году репрессировали сразу 2197 человек, как правило, специалистов сельского хозяйства и управленцев. Надо же было на кого-то свалить тяжелейшие последствия коллективизации. Видимо, количество репрессированных руководству ОГПУ показалась незначительным, потому что сразу же после этого был вскрыт «заговор в системе МТС». Итог – арестованы 2100 человек, из них 976 расстреляны. В 1933 году в Сибири шли массовые аресты священников, бывших белогвардейцев и, пусть читатель не удивляется, бывших красных партизан. А что, если разобраться, опасные люди: однажды самостоятельно взялись за оружие, где гарантия, что этого не повторится? Только за первые шесть месяцев 1933 года под репрессии в Западной Сибири попали 15 тысяч человек! (20) После убийства С. М. Кирова в 1934 году наступила вторая фаза террора – расправа с оппозиционерами, по официальной политической терминологии – с «троцкистско-зиновьевцами и их последышами». Для того, чтобы вернуться в географические и хронологические рамки нашей хроники, скажем, что 15 августа 1936 года все без исключения газеты Советского Союза, включая ордынскую «Ленинскую трибуну» и ирменский «Сталинский путь» опубликовали сообщение прокуратуры СССР о передаче дела «объединенного троцкистско-зиновьевского центра» на рассмотрение Военной коллегии Верховного суда СССР. («Центр», как выяснилось уже в наше время, явился личным ноу-хау товарища Сталина и главы НКВД Ежова и никогда не существовал в действительности, что не помешало расстрелу его мнимых организаторов, Зиновьева и Каменева, в августе того же 1936 года). Из «сообщения» ордынцы узнали, что убийство С. М. Кирова было подготовлено и осуществлено по прямому указанию Троцкого и Зиновьева. И что заговорщики планировали убить Сталина и остальных советских вождей. Еще до появления этой публикации все партийные комитеты получили закрытое письмо ЦК ВКП (б), в котором мнимый заговор расписывался во всех подробностях и, кроме того, утверждалось, что террористические троцкистские группы раскрыты в целом ряде городов и организаций. Поэтому каждый большевик отныне должен научиться распознавать врагов партии, как бы хорошо они не маскировались. В партийных организациях Ордынского и Ирменского районов по этому письму были созваны внеочередные закрытые партийные собрания, после

которых проводились собрания уже в трудовых коллективах колхозов, школ, предприятий, организаций. Во всех без исключения, что по логике того времени вполне объяснимо: научился распознавать врага – научи этому беспартийных. О том, как проходили собрания, о чем на них говорилось, какие выводы делались из сказанного, можно получить исчерпывающее представление, ознакомившись с протоколом одного из них, именно – закрытого партийного собрания партийной ячейки Кирзинской МТС, состоявшегося 18 июля 1936 года. От аналогичных протоколов, хранящихся в партийном архиве Новосибирской области, этот протокол отличается тем, что вел его человек грамотный, обстоятельный и добросовестный, сумевший максимально полно записать речи выступавших. Он даже не забыл указать в протоколе, что собрание началось в 12 часов дня, а закончилось в 2 часа 30 минут. Спасибо вам, неизвестный товарищ П. Козлов, ибо исключительно благодаря вашей аккуратности и прилежанию, читатели хроники сейчас получат редчайшую возможность ощутить атмосферу того времени, когда до начала массовых политических репрессий оставались считанные дни. А, заодно, познакомиться с теми, кто через год примет участие в грядущей великой чистке на сельском и районном уровне. В данном случае нас интересуют не конкретные личности, хотя сами по себе они отнюдь не безынтересны, а, скорее, обобщенный социальный тип рядового участника компании Большого Террора из сельской глубинки. Мы с вами попадаем на собрание как раз в то время, когда докладчик, секретарь партийной организации Кирзинской МТС Н. Н. Евкин, только что закончил доклад и начинаются прения. Первым берет слово главный механик МТС Д. Г. Январев. Далее – слово документу. Стиль и орфография оставлены автором хроники без изменений. Итак: Январев Д. Г.: «В условиях нашей МТС, товарищи, нужно быть особо бдительным. Было бы хорошо, если бы коммунисты записывали для себя разговоры и действия отдельных лиц. А то иногда не предаешь им значения, а потом оказывается, что это имеет связь с контрреволюционными делами. К нам на работу в МТС принят Дежнев. А он летун, он уже два раза от нас уходил, а все же опять идет к нам. Я думаю, что у него тут не все чисто. Не иначе он имеет связь с нашим кузнецом Ботовым, бывшим троцкистом, исключенным из рядов ВКП (б). Что касается Коллегии Верховного суда, то я требую применить расстрел к врагам народа». Кохановский В.И. (директор Кирзинской МТС): «Товарищи коммунисты! Троцкистско-зиновьевский блок не гнушается никакими злодеяниями. Такой подлой группы еще не знает история человечества. Она самая гнуснейшая, трижды презренная пролетариату и трудящимся. Она ставила своей задачей физически устранить наших вождей партии и советского государства – Сталина, Кагановича, Ворошилова, Постышева, Жданова и других.

Благодаря ослабления революционной классовой бдительности у органов НКВД города Ленинграда, они, троцкистско-зиновьевцы, убили лучшего соратника великого Сталина, С. М. Кирова. Мы должны потребовать от Коллегии Верховного суда применить к врагам меру наказания – расстрел. И не только вдохновителей, но и их последователей. Мы должны усилить нашу революционную классовую бдительность на всех участках нашей работы. Мы еще больше должны усилить изучение основ марксизма-ленинизма, потому что это лучший инструмент для распознавания врагов во всех формах. Наш кузнец Ботов, как вы все знаете, ранее был исключен из ВКП (б) за троцкистскую группировку и уравниловку. И потому мы к нему должны быть особо бдительными, несмотря на то, что он сейчас работает постахановски. Он всегда угрюмый, невеселый, как чего потерял. Он материальные личные интересы рабочих ставит выше интересов производства. С ним вместе в рабочкоме работает комсомолец Бухаров, который бы должен в этом давать ему отпор, а он его поддерживает, он совершенно не взвешивает Ботова. И на других участках нашего хозяйства не все в порядке. У нас есть такие проходимцы (в 1936 году это слово несет сугубо политическое значение политически неблагонадежный человек – Авт.), как, например, Шерстов, которого мы сейчас сдаем под суд. Он сорвал нам завоз горючего на уборочную. А ведь он является членом группы сочувствующих ВКП (б). Его нужно выгнать оттуда, а с другими сочувствующими надо усилить работу». Лыков Г. Я. (механик МТС): «Когда мы на рабочем собрании обсуждали вопрос поднятия производительности труда, т. Ботов предлагал больше платить зарплату и поднимать благосостояние рабочих. А выполнение планов, мол, дело второстепенное. Т.е. т. Ботов встал на платформу Томского. И тогда я тут же его одернул и напомнил ему, чья это платформа, то он бросил собрание и ушел. Потом он ходил жаловаться к директору, говорил, что на него гонение и просил его уволить. А когда его уволили с поста председателя рабочкома, он, чтобы скрыть свои следы троцкиста, стал работать по-стахановски. Поэтому к Ботову мы должны быть осторожны. Наше отношение к троцкистско-зиновьевской банде должно быть одно – просить Верховную Коллегию Военного суда расстрелять врагов народа». Козлов П. (секретарь собрания): «По-моему, в Ботове есть что-то гнусное, и это нужно как-то выявить. Вокруг него всегда крутятся такие рабочие, как Романов, Белов и другие. Тут говорили о Шерстове. Шерстов, хотя и член группы сочувствующих, но он исключительный спекулянт и даже жулик. И он тоже искал поддержки у Ботова, хотя этого он в нем не нашел якобы. Наши инженерно-технические работники, рабочие во главе с Ботовым, слишком прислушиваются к звонку

ухода с работы и мало думают о том, чтобы мастерская не задерживала машины на ремонте ни одну лишнюю минуту». Скосырский (рабочий): «Здесь очень навалились на т. Ботова, и, по-моему, зря. Я с этим не согласен. Хотя он и был троцкист, но теперь он активный и стахановец. А мы на него все взяли и свалили, обрушились на него. У других рабочих тоже недостатки по работе, но о них не говорят, только о Ботове. Вот, например, Куколев, слесарь. Он не только всегда аккуратно уходит с работы по звонку, но и Королева тоже тащит с собой». Архипов: «В выступлениях почти никто не остановился на вопросе поднятия своего политического уровня и уровня всей парторганизации. А ведь это есть первое условие для того, чтобы уметь распознавать врагов партии во всех видах, красках и формах. Скосырский своим выступлением притуплял бдительность коммунистов тем, что говорил, мол, не нужно всем останавливаться в разговорах на бывшем троцкисте. Скосырский, ты должен отказаться от такого выступления». Евкин Н. Н. (секретарь партийной организации Кирзинской МТС): «Беру, товарищи, заключительное слово по поводу выступлений на сегодняшнем собрании. Несмотря на то, что все выступающие потребовали от Военной Коллегии Верховного суда применить к врагам высшую меру наказания, я этими выступлениями не доволен. Выступления были недостаточно пропитаны злобой и ненавистью к врагам нашей партии. Когда высказывались Лыков и другие, то на их лицах, в интонациях голоса рисуется спокойствие и невозмутимость. А где же ярость к врагам? А мы должны молодежь воспитывать, должны эту ярость воспитать в каждом рабочем. В чем дело, товарищи коммунисты, откуда эта гнилая успокоенность? Теперь по поводу вступления т. Скосырского. Скосырский в своем выступлении жалеет Ботова. Значит, Скосырский, бывшего троцкиста тебе жалко и ты боишься, чтобы мы его не обидели? Мне не понятно твое выступление» (21). Впечатляет, не правда ли? Ощущение такое, что попал не только в другое время, а в другой мир. Читатели хроники только что стали свидетелями типичной для того времени ситуации. Есть некий человек, чье прошлое, как тогда выражались, «замарано». И хотя абсолютно никаких претензий в данный момент к нему нет, местные коммунисты, каковых в Кирзинской МТС насчитывалось в 1936 году ровно девять человек, только что определили его на заклание. Кузнец Ботов еще ничего не знает, но он уже обречен.

Обречен, несмотря на то, что является лучшим рабочим, систематически, как и положено стахановцу, перевыполняющим производственные нормы, чего не скажешь о большинстве рабочих и служащих Кирзинской МТС. В Новосибирском областном архиве автор хроники перечитал достаточно документов, чтобы получить представление о том, что представляла собой себя эта МТС по части трудовой дисциплины. Так вот, в том самом 1936 году, теперь уже знакомый нам директор Кохановский, из 90 трактористов МТС оштрафовал 80 человек за различные нарушения трудовой дисциплины. Существовала, оказывается, при Советской власти такая воспитательная мера на производстве. Оштрафовал почти всех, в том числе и рабочих– коммунистов, кроме… кузнеца Ботова! (22) Но наибольшее подозрение у руководства МТС и партийной организации вызывает он и только он, потому что на нем несмываемое клеймо – бывший троцкист. А теперь, после собрания, под подозрение попал еще и коммунист Скосырский, потому что попытался заступиться за бывшего троцкиста. Тогда как настоящий большевик к врагу, хотя бы и бывшему, как тогда выражались, «разоружившемуся», должен испытывать только злобу и ненависть. Из других документов, хранящихся в архивном деле, автор хроники узнал, что сразу же после закрытого партийного собрания в Кирзинской МТС состоялось общее собрание трудового коллектива, на котором все выступавшие, партийные и беспартийные, заявляли, что возмущены до глубины души действиями трижды презренных троцкистско-зиновьевских убийц, которые, цитирую, «хотели обезглавить нашу партию и рабочий класс – хотели убить тов. Сталина, наше сердце, наш мозг». «Мы требуем, - сказано в постановлении общего собрания коллектива Кирзинской МТС, - от Военной Коллегии Верховного суда СССР срочного рассмотрения этого гнуснейшего дела. А решение должно быть только одно – расстрелять и приговор привести (в исполнение) немедленно, не давать никакого срока на апелляцию. Этот приговор должен быть не только применен к вдохновителям этого гнусного дела, но и всем последователям троцкистско–зиновьевского блока. Врагам не должно быть пощады!» (23) Присутствовал на собрании и кузнец Ботов. И не только присутствовал, но и выступал в качестве представителя от беспартийной массы, клеймил Зиновьева и Троцкого нисколько не хуже остальных ораторов. Но это его не спасло. Просматривая партийные документы, относящиеся к 1937 году, автор выяснил, что Ботов будет арестован НКВД вместе со Скосырским и другими кирзинскими «троцкистами». А механику Гавриилу Лыкову припомнят «спокойствие и невозмутимость» на лице и в голосе и исключат его из партии. Знаете за что? Цитирую: «…имел связь с троцкистом Ботовым, исключенным из партии за троцкизм» (24). Конечно имел связь – в одной МТС работали, в день по десять раз встречались, разговаривали, на худой конец, здоровались поди…

Вот это и есть связь с недобитым троцкистом. Связь явная и несомненная, никаких доказательств не требующая, потому как вся МТС тому свидетель. Гавриила Яковлевича Лыкова автор знавал, поскольку он приходился нам родственником. Ему здорово повезло в жизни: позже его восстановили в партии, с Великой Отечественной он вернулся с орденом Боевого Красного знамени. А вот директор Кирзинской МТС Кохановский, по тем данным, которыми располагает автор, исчез не то в 1937 году, не то несколько позже. Вызвали в город на совещание, с которого он не вернулся. Точных данных о его судьбе нет. Но хорошо известно, что директоров МТС в те годы арестовывали прямо по списку, это читатель еще увидит. Итак, уже в 1936 году ордынцы твердо знали, что враги народа, в частности, троцкистко-зиновьевцы, есть всюду, в том числе и в районе. Оставалось главное – выявить их и разоблачить. Нелегкое это дело, уважаемый читатель, ох, нелегкое!.. С «классово-чуждым элементом» дело обстояло куда проще. Бывшие кулаки и прочие лишенцы, гласила советская мифология тех лет, в силу своей тупости и злобы, толком маскироваться не умеют. Только у них появится возможность, они сразу же начинают заниматься вредительством едва ли не в открытую, в силу чего быстро попадаются. «В колхозе «Смелый путь» Черемшанского сельсовета, - сообщала ордынская районная газета «Ленинская трибуна» 12 мая 1936 года, - к тракторной сеялке, еще не бывшей в эксплуатации, пробрался в качестве сеяльщика ранее осужденный дважды нарсудом за кражу и саботаж Иван Гвоздев, имеющий тестя-кулака и двух дядьев, раскулаченных и высланных на Север». И этот, так сказать, кулак по родне Иван Гвоздев, уже на второй день работы, 6 мая, «сломал кронштейн высевающего аппарата; сеялка стояла сутки. 7 мая сломал второй кронштейн и опять вывел сеялку из строя. Всего сеялка простояла 27 часов, в это время она могла бы посеять не менее 35-40 гектаров». Ясное дело, вредитель мгновенно был разоблачен бдительными черемшанцами. И уже 9 мая (!), на выездной сессии районного суда, получил 6 месяцев исправительных работ. Мелкий гаденыш (еще один политический термин тех дней), что с него взять… Всего районным народным судом, информировал ордынцев районный судья Т.Ф. Носков, в 1935-1936 годах за различные «антиколхозные вылазки был осужден «41 кулак-лишенец и 9 человек зажиточных» (25). Троцкисты в чистом виде, не говоря уже о троцкистско-зиновьевцах, слыли среди ордынцев куда более хитрыми и увертливыми, посему в «ежовые рукавицы» попадались в 1936 году относительно редко. Так продолжалось до февральско-мартовского пленума ЦК ВКП (б) 1937 года, на котором вождь и учитель И. В. Сталин открыл наконец-то глаза народу. Оказывается, искать троцкистов следовало среди людей с партийными билетами в кармане. Чтобы их не разоблачили, пояснил Генеральный Секретарь ЦК ВКП (б), вредители не всегда вредят, так как

«настоящий вредитель должен время от времени показывать успехи в работе». Вот этих самых вредителей, «какими бы флагами они не маскировались, троцкистским или бухаринским», следовало «громить и корчевать беспощадно, как врагов рабочего класса, как изменников нашей Родины» (26). Вопрос оставался за малым – где их взять в заурядном сельском районе Западной Сибири? О существовании идейных сторонников Троцкого в Ордынском районе, как некой организованной контрреволюционной силы, сегодня рассуждать просто смешно. Существование троцкистской оппозиции - неоспоримый исторический факт. Но она действовала в крупных городских центрах. В деревне ей делать было нечего, не тот проживал здесь народ, чтобы позволить себе роскошь иметь политические взгляды на уровне, выходящем за рамки текущих директив и передовых «Правды». К тому же сам годовой цикл сельскохозяйственных работ явно не способствовал умствованиям на теоретическом уровне. То подготовка к севу, то сам сев, то сенокос, вечная маята с уборкой, хлебосдача, понятное дело, всего важнее, а там уже и скот пора ставить на зимовку. Только успевай поворачиваться сам и вести за собой беспартийную массу. И не дай Бог не выполнить какую-нибудь срочную директиву из краевого центра или очередное указание из районного, не говоря уже о ежемесячных плановых заданиях и ударных декадниках! «Присылают решения, постановления, все приказы к выполнению в двухсуточный срок, - жаловался на районном партийном собрании в апреле 1937 года председатель Красноярского сельсовета Тропников. – Как это выполнить, их (вышестоящих властей – Авт.) дело маленькое. А нет (выполнения) – тебя к уголовной ответственности» (27). Вот так. Сплошная хозяйственная текучка. Газету, и ту некогда прочесть. Познакомимся с некоторыми цифрами, характеризующими образовательный уровень сельских коммунистов. На 1 апреля 1937 года их насчитывалось в Ордынском районе всего 242 человека, 153 коммуниста и 89 кандидатов в члены партии. Высшее образование имел 1 человек, средним мог похвастаться 21 коммунист, начальное образование имели 76 партийцев. Зато тех, кто, согласно партийной статистики, числился малограмотным, насчитывалось больше всех – 116 человек. Получается, что за плечами подавляющей массы ордынских коммунистов в лучшем случае имелось пара классов церковно-приходской школы, либо курсы ликбеза. Именно они и составляли почти 80% районной парторганизации, определяя ее политическое лицо (28). Все коммунисты числились, по крайней мере, на бумаге, в кружках партийной учебы. Там, согласно уставу ВКП (б), они были обязаны постоянно повышать свой идейно-теоретический и общеобразовательный уровень. Необходимость партийной учебы объяснялась постоянно, как на

высшем, так и на житейском уровне, вроде популярного лозунга, гласящего, что «у малограмотных нет большевистского нюха». Инструктор Ордынского РК ВПК (б) Миронов так доходчиво объяснял своим малограмотным партийным собратьям, к каким фатальным последствиям может привести отсутствие этого нюха. Случится тайное голосование, получит малограмотный коммунист бюллетень, а разобраться с ним не сможет. Тогда он обратится к кому-нибудь за помощью, а этот кто-то запросто может оказаться замаскировавшимся классовым врагом. Чуете, товарищи, что он вам насоветует? (29) Система партийной учебы существовала на двух уровнях. На уровне низшего звена действовали кружки, изучающие основы ленинизма. Высшее звено, рассчитанное на коммунистов, занимавших руководящие должности и секретарей партийных организаций, называлось школой райпартактива, которая работала при Ордынском райкоме партии «три раза в месяц с отрывом от производства» (30). Труды классиков марксизма в ней практически не изучались, предпочтение отдавалось работам И.В. Сталина и текущим партийным документам. На каком уровне шли занятия в школе райпартактива можно представить, если здесь же руководители и секретари парторганизаций обучались арифметике, русскому языку и географии. Добавим, что занятия в школе райпартактива постоянно срывались и переносились из-за неявки коммунистов без уважительной причины. Поэтому теоретический уровень ордынских руководителей можно определить как сугубо верхушечный, лозунгово-директивный. Даже районную газету, «Ленинскую трибуну», начавшую выходить с февраля 1934 года, коммунисты выписывали столь неохотно, что секретарь райкома партии, М. Г. Акишев, вынужден был однажды прямо прикрикнуть на них с районной партийной трибуны летом 1936 года: - Это что за оппортунизм такой, что, мол, газету не выписывают потому, что она печатается на бумаге, негодной для курения. Газету читать надо, а вы норовите ее на курево пустить! (31) Секретарь Ордынского райкома ВКП (б) был абсолютно прав, однажды охарактеризовав районную парторганизацию, как состоящую из коммунистов, «имеющих низкий идейно-политический, культурный и технический уровень» (32). В комсомоле дела обстояли еще хуже. Секретарь Ордынского РК ВЛКСМ И. Г. Романчев, выступая в январе 1936 года на районном партийном собрании, прямо признавался, что большинство сельских комсомольцев «не знают даже вождей нашей партии» (33). Уровень политической безграмотности часто приводил партийных и комсомольских пропагандистов просто в отчаяние. На курсы трактористов посылали самых грамотных и политически надежных, политзанятиям на этих курсах времени отводилось почти столько же, сколько устройству трактора, а результат? «Когда мы проводили выпуск трактористов, - сокрушался на январском районном партийном собрании 1936 года Алексей Иноземцев,

работник райкома комсомола, - то задаешь вопрос: «Кто такой у нас товарищ Сталин?» Ответ: «Это работает в Центре». А кто у нас Эйхе? (секретарь Западно-Сибирского крайкома партии – Авт.) Ответ: «Председатель сельсовета». И это отвечают комсомольцы и сочувствующие» (34). Как тут впадешь в троцкизм, если некому впадать? Другое дело, что в троцкисты могли запросто зачислить любого, кто имел неосторожность упомянуть Троцкого, скажем, как создателя Красной Армии или просто брякнуть по пьяной лавочке, что «при Ленине и Троцком махорка стоила дешевше». К троцкистской оппозиции такие бедолаги не имели ни малейшего отношения. Что, впрочем, Ордынский районный отдел НКВД нисколько не волновало. Но если сельские коммунисты и комсомольцы были столь слабы, а многие просто беспомощны теоретически, то как же они ухитрялись вообще определить - кто враг, а кто честный советский человек, кто настоящий коммунист, а кто оппозиционер, «троцкистско-зиновьевская сволочь»? О, практику в этом отношении они прошли накануне 1937 год огромную! Прошли в ходе партийных чисток в 1921 году, 1929-1930 годах, и с 1932 по 1934 год. Во время последней чистки прием в партию новых членов вообще приостановили – исключать из партии было можно, даже нужно, а вот принимать нельзя! После нее в 1935 году прошел обмен партийных документов, в ходе которого последние подозрительные личности остались без партбилетов. За эти годы, начиная с 1932-го, численность Ордынской районной партийной организации уменьшилась почти в три раза. Выступая 1 января 1936 года перед районным партийным активом, М. Г. Акишев подвел итоги кампании по обмену партийных документов. Из партии, докладывал он, исключено 101 человек, включая 55 членов партии и 46 кандидатов, или каждый пятый. Из 55 бывших коммунистов 20 исключены «как пассивные», а 35 – как пробравшиеся в партию «классовочуждые элементы – жулики, расхитители социалистической собственности и бывшие белогвардейцы». Как видите, все очень просто. Надо всего лишь внимательно покопаться в прошлом человека, присмотреться и прислушаться к тому, как он ведет себя, что говорит. И сразу все, как на ладони: либо «классово–чуждый», либо «жулик», «расхититель социалистической собственности». Так что вполне можно и без теоретической подкованности обойтись, вполне достаточно «большевистского нюха». Вспомните, что наиболее подозрительно в кузнеце Ботове из Кирзы? Работает-то хорошо, а почему-то «всегда угрюмый, невеселый, как чего потерял». Ну не наш это человек, товарищи! Ну сразу же видать!

Вернемся к выступлению секретаря Ордынского РК ВКП (б) М. Г. Акишева 1 января 1936 года. Успокаиваться рано, заявил он, так как выяснилось, что «троцкистско-зиновьевцы пролезли в наши хозяйственные и культурные учреждения» (35). Аналогичный вывод прозвучал 4 февраля 1937 года на собрании первичной партийной организации Ирменского РК ВКП (б). Заведующий школой райпартактива А. И. Селештей, выражая общее мнение, заявил: «Нам нужно быть бдительными, потому что эти троцкистские сволочь-бандиты у нас еще далеко не добиты» (36). Аресты «сволочь-бандитов», которых партийные органы и местные чекисты выявляли и разоблачали, шли на территории современного Ордынского района весь 1936 год. Наибольшую общественную огласку получило дело учителя Демидова из Кирзинской НСШ (неполной средней школы), которое, судя по документам, в качестве наглядного примера троцкистских происков, целый год потом склонялось на каждом районном партийном собрании. «Еще не забыто и не должно быть забыто дело троцкистского выродка Демидова и его компании», - постоянно напоминала ордынцам «Ленинская трибуна». Делу Демидова были посвящены внеочередное партийное собрание в Кирзе, Ордынской средней школе, где он ранее работал, в районном отделе народного образования и даже «общерайонное собрание учителей», на котором специально рассматривались «уроки демидовщины» (37). Разделял ли Демидов идеи Троцкого, или же его дело, подобно тысячам других подобных дел, сфабриковали в НКВД, судить сложно. Вероятнее второе предположение, так как обнародованные факты принадлежности Демидова к троцкистской оппозиции, сводились к тому, что «троцкистский последыш Демидов занимался пьянством и любовными интрижками с ученицами». Что же касается его «компании», о которой писала районная газета, то она состояла из двух старшеклассников Ордынской средней школы, которых через год после ареста Демидова исключили из комсомола за принадлежность «к троцкистскому отребью». Жуткая троцкистская банда – учитель и двое подростков, не правда ли? (38) Может поэтому РО НКВД эту «банду» и проморгал, а выявил ее райком партии, чем потом долго гордился и за что сурово критиковал ордынских чекистов (39). Кроме Демидова в этом же году Ордынский райотдел НКВД арестовал учителя Матраева и инспектора районного отдела народного образования Сергунина. Первого как бывшего эсера, «разоблаченного комсомольцами», второго как «замаскировавшегося троцкиста» (41). Заведующему Ордынским районным отделом народного образования И. М. Яковчуку пришлось в июле 1936 года оправдываться на пленуме Ордынского

райкома партии, ибо он принимал их на работу, а Сергунина вдобавок ко всему, еще и поселил временно у себя на квартире. Факт совместного проживания с арестованным врагом народа являлся серьезным пятном на репутации коммуниста в 1936 году, а в 1937 году будет считаться неопровержимым доказательством прямого сообщничества, и это Ивану Макаровичу еще припомнят. Летом 1936 года Яковчуку удалось отвести от себя возникшие у районных властей подозрения: «О кадрах. В части учителя Матраева, принятого на работу, я просто недоучел того, что он ад(министративный) ссыльный, но за ним в школе был поставлен контроль. Учителя Сергунина я принял на работу потому, что он имел хорошие отзывы от Каменского райОНО. Он жил у меня на квартире, но немного, я с ним (идейно - Авт.) ничего общего не имел. Ни вправо, ни влево он меня не мог сбить, меня многие знают здесь из коммунистов» (42). В 1936 году таким заявлениям еще верили. А вот бывший эсер и административный ссыльный оставаться на свободе в это время уже не могли, какую бы степень лояльности Советской власти не демонстрировали. «Классово–чуждые» уже тогда арестовывались в плановом порядке. Фантазии у сельских чекистов имелось значительно меньше, чем у их московских или новосибирских коллег, но в 1936 году они могли запросто обвинить подобных лиц в контрреволюционной деятельности на основании доноса, написанного обыкновенным двоечником. Не верите? А зря. Давайте познакомимся с подробным описанием гнусных деяний еще одного разоблаченного троцкиста, учителя Козихинской НСШ П. И. Колбачева, специализировавшегося, если верить ирменской районной газете «Сталинский путь», на вредительстве в сфере народного образования: «Враг хитер. Скрывая свое настоящее лицо, он старается проникнуть во все места, чтобы творить свое гнусное дело, - так начинается статья «Быть бдительным», рассказывающая о «деле вредителя Колбачева». – В 1935-1936 учебном году Козихинская школа была передовой в районе. Но вот появился «учитель», некто Колбачев. С первых же дней он начинает разлагать работу в школе, натравливает учащихся на учителей, сеет вражду между отличниковпионеров, организовывает пьянки учителей. Над учащимися 2 и 3 классов Колбачев дошел до прямого издевательства, бросал в них тетради. Умышленно умалчивал перед учащимися о таких великих датах, как 13-я годовщина со дня смерти В. И. Ленина, о столетии А. С. Пушкина, о 19-й годовщине Красной Армии. Он приехал из Ордынского района, где его дважды увольняли. Только благодаря учащегося этой школы (так в оригинале – Авт.), Меркулова Г., исключенного из школы по инициативе Колбачева, удалось вскрыть действия Колбачева, чуждые нашей школе и его направленность на развал народного образования» (42). С точки зрения обыкновенного вменяемого человека это - обыкновенный бред, высосанный из пальца.

Нет, каково, однако, вредительство – «умышленно (!) умалчивал» о столетии со дня рождения Пушкина! На большее у двоечника Меркулова (иначе его бы не исключили из школы, нечего нам сказки рассказывать) и у местного райотдела НКВД, видимо, фантазии не хватило. Ведь можно было запросто пришить Колбачеву обвинение в « умышленном умалчивании» чего угодно. Нет, кроме шуток: это говорить человек может о чем-то конкретном, а вот «умалчивать» он может решительно обо всем на свете»! А как вам обвинение - «сеял вражду между отличников - пионеров»? (Сеял он ее, между прочим, так – «одним ставил в тетрадях крупные пятерки, другим мелкие».) За что это отличникам такое исключительное внимание, спрашивается? Почему не приплели сюда же и «хорошистов» вместе с троечниками, они что, не советские школьники? А двоечники, которым в школе достается больше всех? Они же наши двоечники, советские. Как лихо могло бы прозвучать обвинение «в беспощадном терроре в отношении двоечников», как выигрышно смотрелось бы «преследование школьных хулиганов и прогульщиков уроков», а, товарищи чекисты? Сегодня можно вволю иронизировать над такого рода обвинениями. Однако цена такого бреда в описываемое время – человеческая судьба. Публикация подобной статьи в газете в 1937 году, в центральной, областной или районной, это, читатель, уже приговор, еще до того, как его формально вынесет «тройка». Прочие обвинения в троцкизме, встречающиеся в газетах и архивных документах по своей аргументации не так уж сильно отличаются от тех, с которыми мы только что познакомились. В феврале 1937 года в Ирменском районе был арестован директор местной мельницы, член ВКП (б) Мистрюков. Газета «Сталинский путь» в статье «Троцкистский бандит Мистрюков разоблачен до конца», в качестве главного доказательства того, что Мистрюков являлся убежденным сторонником Троцкого, привела следующий факт: «Хлеб он молол в первую очередь тому, кто поставит ему литр вина, а остальные ждали очереди по несколько суток» (43). Вот вам и весь «троцкизм»! Позже, уже в 1937 году, обвинение в троцкизме присваивалось любому арестованному почти автоматически. Первым громким «троцкистским» делом в Ордынском районе в 1937 году стало дело уже известного читателям И. Г. Веретенникова, уполномоченного по заготовкам сельскохозяйственной продукции, едва ли не единственного коммуниста, чей партийный стаж начинался с 1917 года. Стаж, похоже, сыграл здесь самую роковую роль, потому что пил Игнатий Веретенников давно и здорово, а, выпив, партийному начальству постоянно дерзил, что долгое время ему, как старому коммунисту, сходило с рук. Наконец, в

январе 1937 года бюро Ордынского РК ВКП (б) объявило ему за все пьяные художества строгий выговор с занесением в личное дело члена ВКП (б). Такое же наказание получил и его приятель, уже упоминавшийся районный народный судья Т. Е. Носков, член партии с 1919 года (44) . Так как Веретенников пил водку исключительно в компании, как бы сейчас сказали, силовиков – того же Носкова, начальника Ордынского РО НКВД Чуркина и секретаря партийной организации НКВД Олейникова, на солидарность которых, видимо, крепко надеялся, то должных выводов он не сделал, а на руководство райкома партии затаил нешуточную обиду. И на очередном партийном собрании публично назвал заместителя секретаря Ордынского РК ВКП (б) Толкачева генералом, чем вызвал, если верить протоколу этого собрания, всеобщее возмущение коммунистов. Почему? Да генералы-то были при проклятом царском режиме. Следовательно, второго человека в районной партийной иерархии публично обозвали, можно сказать, презренным сатрапом самодержавия. Уже знакомый нам своим редкостным «большевистским нюхом», секретарь партийной организации Кирзинской МТС Н. Н. Евкин оказался тут как тут и потребовал: «Бюро райкома партии должно заняться этой разнузданностью Веретенникова, граничащей с троцкизмом» (45). Граничащей с троцкизмом! Роковое слово было произнесено. И надо же такому случиться, что на том собрании присутствовал некий работник НКВД П. И. Бархатов (не путать с организатором восстания против Колчака Г. В. Бархатовым – Авт.), «находящийся на пенсии по болезни». Он тут же вспомнил, что десять лет тому назад, когда Бархатов и Веретенников вместе работали в другом районе области, Веретенников, якобы, «был солидарен с книгой Троцкого «Уроки Октября» и вообще разделял троцкистские взгляды». О чем и сообщил в письменной форме бюро РК ВКП (б) вечером того же дня (46). Какие аргументы привел в свое оправдание Веретенников, автору неведомо. Но он как-то сумел доказать, что троцкистом никогда не был, иначе бы просто не прошел все партийные чистки. Что, в свою очередь, не помешало бюро Ордынского РК ВКП (б) в апреле 1937 года все-таки исключить его из партии, правда, не за троцкизм, а всего лишь «за систематическое пьянство», как «приносящего партии только вред» (47). Исключенный из партии – человек всегда подозрительный, а в 1937 году – вдвойне. Веретенниковым сразу занялся районный отдел НКВД, работники которого никогда не проходили мимо такого жареного факта, как обвинение в пьянстве и моральном разложении. У чекистов на этот счет имелись четкие указания свыше. Чтобы не быть голословным, познакомьтесь с образчиком свободного полета мысли бравых ребят в синих фуражках: «Враги народа применяют коварные способы, чтобы завербовать, привлечь к своей преступной деятельности отдельных

малоустойчивых, разложившихся людей. Там, где процветают пьянки, банкеты и пьяные вечеринки, там наверняка орудуют враги» (48). Веретенникова арестовали и вскоре из него выбили признание в троцкистской вредительской деятельности. В самом деле – что это за троцкист, если не занимается вредительством? Должен заниматься, даже обязан! Ты согласен, Веретенников, или разбить о твою голову еще одну табуретку? Тогда подписывай протокол допроса – и дело с концом. 2 августа 1937 года «Советская Сибирь» в разгромной статье «Примиренческое отношение к подрывной работе врага», сыгравшей поистине роковую роль в последовавшем за этим поголовным истреблением руководящих кадров Ордынского района, сообщиа буквально следующее, как факт очевидный и доказательств не требующий: «…Бывший уполномоченный комитета по заготовкам в Ордынском районе Веретенников долгое время проводил в районе подлую вредительскую работу». А райком партии, оказывается, «проходил мимо враждебных действий Веретенникова». И не просто «проходил», а делал это вполне сознательно, с умыслом: «Когда этот враг был ,наконец, исключен из партии, Акишев записал в протоколе либеральную формулировку: «Исключить Веретенникова из рядов ВКП (б), как морально и политически разложившегося. А не как троцкиста и вредителя» (50). Раз в краевой газете сказано, что Веретенников троцкист, значит, он троцкист и есть. Так это начиналось. Когда на партийных собраниях 1936 года приводились подобные факты, воспринимались они коммунистами как явление рядовое, даже заурядное. Аресты продолжаются который год, и раз арестовали чекисты очередную троцкистско-зиновьевскую сволочь, то туда ей и дорога. Единственной недоработкой партийной организации в этом случае считалась недостаточная бдительность коммунистов вообще и коммунистовруководителей в частности, не сумевших разоблачить самостоятельно врага, орудовавшего в трудовом коллективе. Вот фрагмент выступления председателя Ордынского райисполкома А. В. Лесных на районном собрании партийного актива в Ордынском 17 августа 1936 года. Актив собран по уже известному нам поводу – обсуждают закрытое письму ЦК ВКП (б) об окончании следствия по делу «объединенного троцкистско-зиновьевского Центра». Троцкий, Зиновьев и Каменев заклеймены, смертные приговоры для них потребованы всеми выступающими, речь теперь идет о том, как покончить с троцкистскозиновьевцами в районе. Александр Васильевич Лесных выступает хлестко,

со всей большевистской прямотой, как и положено члену бюро Ордынского райкома ВКП (б): «У нас на отдельных участках революционная бдительность слаба. Возьмем наш маслосовхоз (он же совхоз № 212, село Петровское – Авт.). Мы имеем там отход молодняка в двадцать процентов. А почему? Там управляющим фермой работал некий Годухин, бывший осужденный, который сбежал из-под стражи и скрывался под чужой фамилией. Несмотря на все сигналы райкома и райисполкома в органы НКВД, руководство совхоза этого бывшего кулака и проходимца держало на работе. А директор совхоза товарищ Калинин еще и защищал его, как хорошего работника, и даже поощрял. Так что этот Годухин много наработал в ущерб совхозу, пока его не арестовали. Партийная организация Ордынской МТС и ее парторг, товарищ Исаков, в группу сочувствующих приняли Соболева, ранее осужденного за растрату на 10 лет и Любарского, который оказался участником колчаковской армии. Эти факты говорят о том, что у нас нет достаточной большевистской бдительности. И не только в молсовхозе или Ордынской МТС. Такой же вопрос имел место и Ордынском леспромхозе, где директором работал коммунист Чепрасов, который сейчас снят с работы. Нам вместо Чепрасова прислали нового директора. Стали мы с ним разбираться, а он вообще исключен из партии за то, что прикрывал троцкистов» (50). Недостаток бдительности в 1936 году – это уже серьезно, но еще не преступление. Годухин арестован, Соболев и Любарский исключены из сочувствующих, новый директор леспромхоза разоблачен и тоже арестован. Однако Лесных не требует наказать за недостаток бдительности ни директора совхоза Калинина, на парторга МТС Исакова. Да и бывший директор Ордынского леспромхоза Чепрасов как пришел на актив с партбилетом в кармане гимнастерки, так и вышел из дверей райкома партии членом ВКП (б). Никто не потребовал на партактиве ни его партбилета, ни тем более, головы. Познакомимся с этим человеком, ибо перед нами одна из ключевых фигур грядущей чистки, о чем ни сам Чепрасов, ни подобные ему, в августе 1936 года совершенно не подозревают. Скорее наоборот. Чувствует себя экс-директор леспромхоза достаточно уверенно. Имея за плечами 16 лет партийного стажа, все партийные чистки он пережил благополучно, следовательно, перед партией чист. Что же касается критики, только что высказанной в его адрес, то он ее нисколько не боится. Не боится еще и потому, что Александр Васильевич Лесных - его наставник и закадычный друг-приятель. Вот уж кто руководить умеет, мысленно восхищается наш герой, направляясь к дому Лесных, где, кстати, собирается заночевать. Бывший красный партизан, никого в районе не боится, а когда выезжает в глубинку, то от него не то что бригадиры, председатели колхозов прячутся. Чуть не по

нему, Александр Васильевич тут же может выдать на всю катушку: «Подлец! Обормот! Кишки вымотаю! Смотри – угробим!» (51) Лесных ему уже и новую должность подыскал, начальника Чингисского леспромхоза. А когда последний раз водочкой баловались, фотокарточку на память подписал в знак полного своего расположения. Обнадежил - учись у меня, Василий, пока я жив, и быть тебе в дамках. Главное, держи власть в кулаке. Твердость в наше время – все! Итак, Василий Дмитриевич Чепрасов, 35 лет, член ВКП (б) с солидным стажем, социальное происхождение – из крестьян. Не из бедняков, иначе так прямо в анкете и написал бы. Из середняков, но маломощных. Василий вступил в комсомол, потом в партию и быстро выдвинулся, хотя кроме ЦПШ и школы райпартактива, нигде не учился. Учит его работать, в смысле, руководить, Александр Васильевич Лесных. Про строгость, Василий все хорошо усвоил и старается старшему товарищу подражать. А вот с бдительностью у него пока не получается. В Ордынском леспромхозе у него ведь как все вышло-то? В леспромхоз норовят устроиться те, кого из колхоза либо выгнали, либо вообще не приняли. Потому как классово-чуждый элемент или близко к этому. Понятно, что и элементу жрать хочется, вот и идет он на лесоповал старые грехи замаливать. И приходится принимать, потому как без рабочих рук план не сделаешь, а откуда их в деревне взять? Один идет грехи замаливать, а другой вредить. Одного такого вредителя Василий самолично выявил и сдал чекистам. При приеме на работу указал в анкете, что, мол, сын попа. А оказался не только сын попа, но и сам поп, хотя и бывший. НКВД его тут же арестовало, а ведь любой пионер знает, что честных советских граждан чекисты не арестовывают. Значит, если не успел навредить, то уж точно собирался. Опять же спецы эти, механики, техноруки, плановики всякие. В Ордынском специалистов по лесному хозяйству нет, брать на работу приходится тех, кого направляет сюда из Новосибирска трест. А они почти все из бывших, еще старой закваски спецы. Вот и ломай голову, кому доверять, кому не доверять? Убрать их всех, а кто работать будет? Тем более, что в тресте отдел кадров имеется, где любую анкету вдоль и поперек десять раз проверят, прежде чем человека в Ордынку направить. А теперь, после собрания, появились у Василия сомнения – ну как без вредительства, в самом деле, не обошлось? План-то он завалил, за что его и сняли. Руководил решительно, прямо как Лесных, а, вот, не получилось. И ведь с его грамотешкой, черт, разобраться невозможно – объективные ли это обстоятельства виноваты, или, может, правда, бдительности не хватило? В Чингисах ничего подобного не повторится. Он теперь ученый и битый, за которого двух небитых дают. В Чингисы он возьмет с собой тех, в ком уверен на все сто процентов, кто за него в доску расшибется.

Еще увидят, что на Васе Чепрасове крест рано ставить. Чепрасов еще поднимется, он себя еще покажет! …Не такой уж сложной личностью оказался Василий Дмитриевич Чепрасов, чтобы не составить о нем представления без малого полвека спустя. Как в любом выдвиженце двадцатых годов, в нем много типичного: минимальная грамотность, отсутствие профессиональной подготовки, чистая анкета, солидный партийный стаж. При примитивном уровне организации производства и отсутствии других, более подготовленных кадров, таких ребят с партбилетами можно было назначать в районе на любую руководящую должность, тасуя как карточную колоду, в чем, кстати, тогда и состояла кадровая работа. То, что работать по-настоящему многие из них не умели, особо никого не волновало – других кадров в сибирской глубинке просто не было. С другой стороны, нельзя не обратить внимание на такую личную черту Чепрасова, как завышенная самооценка. Для руководящей работы он явно не годился, но никем, кроме начальника быть не желал. О его личных качествах и говорить нечего. Был Василий Дмитриевич груб, руководил своими подчиненными при помощи мата, а, подвыпив, мог запросто заехать в ухо любому из них. После его директорства в Ордынском леспромхозе выяснилось, что жалобы рабочих он демонстративно отказывался рассматривать, за что его даже исключили из членов профсоюза – случай, по тому времени, достаточно редкий (52). В Чингисах, видимо, вспомнив уроки своего наставника, Чепрасов повел себя столь круто, что вскоре жалобы на него пошли в Ордынское потоком. Чего стоила только его война с местным сельсоветом, который он решил выселить из помещения, формально принадлежащему леспромхозу. Процитирую выдержку из соответствующего документа: «Сотрудники сельсовета отказались это сделать, тогда Чепрасов выругался, разбил картотеку и выкинул ее со всеми документами на улицу. Однажды председатель сельсовета сказал Чепрасову, что одно из помещений, занимаемых леспромхозом, нужно под школу, так как является (бывшим) школьным помещением сельсовета. Чепрасов председателя сельсовета всячески оскорбил и наплевал ему в глаза». Оскорбленный пожаловался Лесных, который разделал его по полной программе, а в конце заявил: «Чепрасов человек проверенный, и не смейте против него говорить». После чего снял жалобщика с работы (53). Пока Чепрасов самоутверждался в Чингисах, в большом мире творились чудовищные дела. Зиновьева и Каменева расстреляли, но перед этим чекисты предусмотрительно успели добиться от них показаний, что с «центром» поддерживали заговорщицкие связи Бухарин, Рыков, Томский, Угланов, Радек, Пятаков и другие партийные, советские и хозяйственные руководители. Начиналось нечто столь беспросветное, что время

«столыпинских галстуков» не шло с надвигающейся бедой ни в никакое сравнение. 19-22 ноября 1936 года в Новосибирске состоялся первый в стране «троцкистский» процесс, на котором подсудимых обвиняли во вредительстве. На этом процессе, вошедшем в историю под названием «кемеровского» (по факту взрыва на одной из шахт в Кемерово), вся вина за грубейшие нарушения техники безопасности была переложена на горных специалистов, якобы создавших «троцкистско-диверсионную группу», нити от которой, если верить «Правде», тянулись за границу к самому Троцкому. «Диверсантов» расстреляли. Сегодня все они посмертно реабилитированы. В январе 1937 года в Москве прошел второй большой политический процесс, так называемого «антисоветского троцкистского центра». Судили Муралова, Сокольникова, Пятакова, Радека и других старых большевиков. Им инкриминировался не только терроризм и вредительство, вроде взрыва шахт и крушений на железных дорогах, но и союз с фашистами с целью поражения СССР в будущей войне с последующим расчленением страны. Почти всех подсудимых расстреляли на другой день после объявления приговора, хотя ни одного вещественного доказательства на том процессе предъявлено не было. Газеты объяснили это следующим образом – коварные заговорщики все улики попрятали или уничтожили… После обыска в его квартире и разговора со Сталиным застрелился нарком тяжелой промышленности Орджоникидзе. В официальном некрологе причиной смерти назвали паралич сердца. Врачей, подписавших свидетельство о смерти, расстреляют позже. На всякий случай. И, наконец, в феврале-марте 1937 года полторы недели заседал пленум ЦК ВКП (б) – самый длинный и самый засекреченный в советской истории. И самый страшный по своим последствиям. «Можно даже сказать, - пишет московский историк В. З. Роговин, - что значение этого пленума для судеб партии и страны было большим, чем значение любого другого пленума ЦК и любого съезда партии. Пленум дал «теоретическое обоснование» массового террора, освятил именем партии великую чистку, выработал установки относительно ее масштабов и методов, наконец, подготовил истребление большей части самого Центрального комитета» (54). Добавим – и всех остальных жертв 1937 года, партийных и беспартийных. К моменту его проведения Генеральный секретарь ЦК ВКП (б) И. С. Сталин принял окончательное решение отправить на плаху большинство старых большевистских кадров. Первые четыре дня на пленуме добивали Бухарина и Рыкова, «последних лидеров антисоветского подполья». После чего их сразу же арестовали. Следующий пункт повестки пленума стал, по существу, главным. Чего стоила только его формулировка: «Уроки вредительства, диверсии и

шпионажа японо–немецких-троцкистских агентов по народным комиссариатам тяжелой промышленности и путей сообщения». Из доклада Молотова и выступлений в прениях явствовало, что ключевые отрасли экономики СССР захвачены вредителями, шпионами, диверсантами, организующими убийства, взрывы, крушения, аварии и разваливающими экономику страны всеми способами. Глава НКВД Ежов подлил масла в огонь, заявив, что вредительство процветает всюду потому, что партийные и советские органы не только не помогают чекистам выявлять вредителей, а сознательно мешают их работе. С заключительным словом выступил И. В. Сталин. Это выступление опубликовали под соответствующим заголовком – «О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников». Уже в самом слове «ликвидация» недвусмысленно подразумевалось, чем должны будут заняться в самое ближайшее время все партийные организации и каждый коммунист. Именно тогда и прозвучала зловещая сталинская фраза, ставшая его главным теоретическим вкладом в теорию марксизмаленинизма, гласившая, что классовая борьба будет все более обостряться по мере все больших успехов социализма. Главная задача формулировалась так – выявить, а потом выкорчевать всех врагов народа. То, что они, якобы, проникли во все звенья партийной и государственной системы, Сталин, как всегда, объяснил просто и доходчиво. Партийные кадры увлеклись хозяйственным строительством и утратили классовую бдительность, заразившись идиотской болезнью благодушия. Врагов надо ликвидировать, а на смену беспечным идиотам необходимо смело выдвигать новые, талантливые кадры. Проще говоря, кто отличится в грядущей ликвидации, тот и пойдет в гору. Приняв соответствующее постановление, члены ЦК ВКП (б) подписали тем самым себе смертный приговор. Очень скоро две трети их будут расстреляны как враги народа. Тем временем в Ордынском районе продолжалась обыденная жизнь, как она понималась в 1937 году. Глава Ордынского райотдела НКВД Чуркин продолжал арестовывать мелких вредителей и «классово-чуждых». Попавшие в его подвалы, все, как один, быстро признавались в троцкизме и вредительстве. Например, арестованный в селе Березовка за банальную растрату начальник местной потребительской кооперации Логовичев, через некоторое время сознался в том, что: а) служил у Колчака б) растрату совершил сознательно, «чтобы сорвать рабочее снабжение» в) что он не только бывший белый, но и затаившийся троцкист (55). Неизвестно, в каких еще преступлениях пришлось бы признаться незадачливому растратчику, если бы чекисты не начали раскручивать большое дело на правобережье Оби, в селе Чингисы. Дело, которое, все более ширясь и обрастая новыми фигурантами, затянулось на весь 1937 год и часть следующего.

Все началось с того, что в начале февраля 1937 года в селе Чингисы была арестована целая группа специалистов местного леспромхоза, которых уже известный нам Василий Чепрасов привез с собой из Нижне-Каменки – Лекторович, Плюйко, Обудовский, Могильников и другие (57). «В леспромхозе, - сразу же отреагировала на эти аресты «Ленинская трибуна», - директор Чепрасов не видит классово-враждебных элементов и со всех сторон окружен ими» (58). У арестованных выбили признания во вредительской деятельности и фамилии мнимых сообщников, после чего последовали новые аресты - Ефимова, Морозова, Бычкова, Клюшникова. Доказательством вины арестованных служило их социальное происхождение. «Само за себя говорит мерзкое лицо вредителей, сообщалось в редакционной статье «Ленинской трибуны», называвшейся «Уроки извлечь до конца», целиком посвященной «чингисскому делу». – Ефимов – офицер, бывший в эмиграции, Морозов – сын крупного купца, Бычков – сын крупного кулака, осужден за вредительство, Клюшников – осужден за вредительство, Плюйко – административно-ссыльный, в прошлом такой же вредитель» (59). Это были уже не единичные аресты, как год назад. В «чингисском деле» упор с самого начала делался на группу, точнее – на подпольную вредительскую организацию. Разумеется, троцкистскую. Которая, как позже объявит РО НКВД, еще и работала на японскую разведку. Разумеется, никому в голову не пришло задуматься над тем, за каким чертом целая куча японских шпионов вцепилась в захудалую чингисскую лесопилку? Неужели ничего более интересного не нашли? Хотя, если исходить из мифологии 1937 года, в подобном интересе нельзя усмотреть чего-то из ряда вон выходящего. Почему бы японским шпионам и не отираться на лесопилке, если в это же самое время аналогичное «вражеское гнездо» было раскрыто ни где-нибудь, а в доме инвалидов соседнего города Бердска? Впрочем, и это еще не предел: шпионаж и вредительство в 1937 году были разоблачены в Новосибирском кукольном театре. За куклами, оказывается, тоже можно шпионить. И, каким-то образом, им вредить. Нет, вы только представьте себе этот сюрр - диверсию против Буратино, или вербовку Мальвины в японские шпионки! Однако главу «кукольной» шпионско-вредительской организации расстреляли. Это, уважаемые читатели, подлинные исторические факты (59). Конечно, у провинциальных чекистов с их невеликой грамотешкой, фантазия работала не ахти как здорово. Зато все они вышли из крестьянских семей, к тяжелому труду были привычны с детства, да силушкой их Бог не обидел. Так что при помощи обыкновенной табуретки и не менее банального электрического провода, не говоря уже о резиновом шланге, эти ребятки буквально творили чудеса. Если бы все дальнейшее можно было списать на их преступные бесчинства, на «ежовщину»! Самое страшное заключалось в том, что в ловлю шпионов,

диверсантов, троцкистов и прочих врагов народа постепенно втянулись все официальные структуры района, начиная от райкома партии и, кончая сельсоветами, комсомолом и профсоюзами. Врагов народа выявляли и разоблачали не только и не столько чекисты, сколько обыкновенные труженики – рабочие, колхозники, служащие, партийные и беспартийные, грамотные и не очень. Все, кто считали себя сознательными советскими гражданами. Сразу же после окончания февральско-мартовского пленума ЦК ВКП (б) его материалы, и, в первую очередь, выступление И. В. Сталина, были опубликованы во всех газетах СССР, включая и районные. После этого материалы пленума, как тогда выражались, «прорабатывались» на партийных, комсомольских, профсоюзных собраниях и в трудовых коллективах каждого колхоза, предприятия или организации. Главной целью этой политической акции стал поиск и разоблачение всевозможных «двурушников» и их пособников, благо «большевистская критика, невзирая на лица» официально афишировалась как главный способ ликвидации и недостатков в работе, и затаившихся врагов народа, их порождающих. В партийных организациях это совпало с началом отчетновыборной кампании, что обусловило ее небывало жесткий и просто беспощадный характер. Начались страшные многочасовые и многодневные партийные собрания 1937 года. Когда читаешь в архиве пожелтевшие, ломкие от времени страницы их протоколов, с тусклой машинописью или выцветшими чернилами, то впечатление испытываешь горестно-ошеломляющее. Кажется, что все эти речи и выступления произносились людьми, еще недавно бывшими совершенно нормальными, а потом, сразу и вдруг, по команде сверху, возжаждавшими крови. Что всего хуже, страшнее и противнее, так это то, что большинство из выступавших просто лезли из кожи, чтобы доказать, что именно они свихнулись быстрее других, глубже других, качественнее других и, следовательно, имеют полное право разоблачать и выявлять тех, кто сохранил хотя бы крупицу рассудка. Районное партийное собрание, т. е. с участием всех коммунистов района, посвященное обсуждению решений февральско–мартовского пленума ЦК ВКП (б) продолжалось в Ордынском пять дней подряд, с 26 по 30 марта 1937 года. И все это время, с утра до поздней ночи, ордынские коммунисты обсуждали, кто в районе троцкист, а кто троцкистский пособник. И по чьей вине эти сволочи до сих пор не поставлены к стенке. Коммунисты 30-х годов отнюдь не были ангелами с партбилетами, так что под убийственный огонь «большевистской критики» мог попасть практически каждый из них. Из 149 членов партии и 83 кандидатов ордынской районной парторганизации на тот момент партийные взыскания имел 71 человек, многие по два и три сразу, а кое-кто даже по четыре (60).

Поводов для того, чтобы каждый желающий мог вцепиться в любого из присутствующих, хватало с лихвой. Тем более, что в деревне все знали друг о друге всю подноготную. Для сведения счетов возможность представлялась просто уникальная. Познакомимся для начала с двумя выступлениями на этом собрании, заведующего отделом пропаганды Ордынского райкома комсомола Алексея Иноземцева и его непосредственного начальника, секретаря райкома Ивана Романчева. Официальная тема их выступлений – возрождение партийной демократии. По сути же… Впрочем, судите сами. Иноземцев: «…Нарушения демократии были и у нас в комсомоле. Например: три человека проводили заседания бюро, что является незаконным (Не было кворума – Авт.). Комсомольские организации в некоторых колхозах развалились, например, в колхозе «Ильич». Глава комсомольской организации Романчев не терпит критику. За критику он готов вцепиться в горло». Романчев: «…Правильно, я крою матом Иноземцева потому, что тов. Иноземцева иначе в район не выгонишь. Он портки здесь просидит, а в район не выедет. Иноземцев себя, небось, не критиковал. Ведь ты пропагандист, а что ты делаешь? Ведь ты же на солнце неприличное место греешь!» (61) Разговор об Иване Романчеве впереди. Отметим немаловажное обстоятельство – он оказался единственным на собрании, кто словом не обмолвился о врагах народа. Зато предельно резко высказался в адрес партийного руководства района, обвинив секретаря райкома Акишева и его заместителя Толкачева в том, что они не оказывают райкому комсомола реальной помощи и даже мешают ему, Романчеву, заниматься своими прямыми обязанностями. Романчев: «… За 1936 год райком партии не (за)слушал райком комсомола ни один раз. Тов. Акишев и тов. Толкачев тоже в работе комсомола мало помогали. Слабая и никуда негодная была помощь. Пропагандистская работа в комсомоле сорвана. Коммунисты руководят комсомольской (полит)учебой, а райком партии не привлек ни одного коммуниста за срыв комсомольской учебы. …Вместо помощи есть негодная практика райкома партии использовать секретаря райкома комсомола в качестве уполномоченного по хлебозаготовкам. А здесь условия такие, что пешком приходится ходить. Для поездки в Новосибирск жена секретаря райкома партии и жена председателя райисполкома могут получить лошадь, а мне нет. Тов. Чанов (председатель райпотребсоюза – Авт.) подхалим, болтун, у него в торговле везде растраты, а его провели членом бюро РК ВКП (б). Почему? Плохим хлебом он создает недовольство рабочих. Почему критика у нас зажимается? Я за прежнюю критику перенес и еще, вероятно, перенесу. Критику нужно любить, тов. Акишев и тов. Толкачев» (62). Другие выступавшие, люди более умудренные жизненным опытом, районное руководство критиковали умеренно, зато врагам народа и лицам,

зараженным идиотской болезнью благодушия, спуску не давали. Больше всех досталось директору Чингисского леспромхоза за утерю бдительности. С него начали, им и закончили. Вот фрагменты некоторых наиболее типичных выступлений: Лях (работник Чингисского леспромхоза): «…План по заготовкам провален, так как в леспромхозе свили гнездо белогвардейцы и вредители. Парторганизация совершенно не раскрыла вредительство. В конторе леспромхоза сидели троцкисты, японские шпионы, которые умышленно запутывали учет и обсчитывали рабочих. (Так вот для чего японская разведка засылала своих шпионов в Чингисы! – Авт.) Директор, тов. Чепрасов доверчиво относился к этим вредителям и держал их в своем аппарате». Носков (районный судья): «…Прокурор, блюститель революционной законности, сам нарушает законы. У него самая безобразная волокита, уже к нему перестали обращаться с жалобами, так как не получают результатов. К прокурору попасть трудно. Есть случаи, что просители ждут его приема один-два дня. Прокурор потерял классовую бдительность, держал секретарем Ануреева, сына кулака, исключенного из партии, который все тайны разглашал. Второй секретарь был пьяница, избил рабочего, за что получил два года заключения. Третий секретарь (оказался) вор, обокрал самого прокурора». Иноземцев (зав. отделом пропаганды РК ВЛКСМ): «…Несколько слов о советском аппарате. Тов. Лесных по (Салтыкову-) Щедрину ретивый начальник. Он кричит на председателей сельсоветов и на председателей колхозов, козыряя своими прежними заслугами, что он красный партизан». Лесных (председатель райисполкома): «…В работе райисполкома много еще недостатков. Заведующий общим отделом Клюквин не раз исключался из партии, жульничал в работе. Он уже уволен. Яковлев, работник РИКа, уволен за чтение религиозных книг. Но уволены не все. Особенно засорен аппарат райфо, где работает бухгалтером, например, Акциперов. А кто он? Он сын попа». Крапивницкий (Ордынская МТС): «…У наших работников НКВД тенденция разоблачать врагов народа только тогда, когда факт преступления уже свершился». Чуркин (начальник РО НКВД): «…Каждый коммунист должен быть чекистом. А у нас есть такие коммунисты, которые никогда не бывали в НКВД (с доносами – Авт.). Реплика с места: «Да к вам зайти страшно!» Да, страшно, потому что мы находимся на задворках, в здании, похожем на тюрьму. Теперь несколько слов об отдельных коммунистах. О том, как наши коммунисты сращиваются с контрреволюционерами. Вот тов. Чепрасов перетащил к себе контрреволюционеров Лекторовича и Бычкова, пьянствовал с ними. Когда от вас, тов. Чепрасов, потребовали снять Бычкова, то вы одной рукой подписывали приказ об увольнении, а другой – его перевод на другую работу. Так делают только двурушники. Если бы на вашем месте сидел большевик, то не было бы там контрреволюции. Тов. Чепрасову не место в нашей партии!» (63)

Приказано искать двурушников – и вот один уже найден. Пока, правда, непонятно, чей он – троцкистский или еще чей-то, но это уже детали. Сначала мы тебя арестуем, потом разберемся, кто ты. То, что обвинение подобного рода на районном партийном собрании в 1937 году – это уже приговор, многие тогда не осознали, включая и самого Василия Чепрасова. Да что там Чепрасов! Ни председатель райисполкома Лесных, ни секретарь райкома Акишев и представить себе не могли, что обвинение в двурушничестве, брошенное в адрес Чепрасова, автоматически бросает тень серьезнейшего подозрения и на каждого из них. Непонятно? А все очень просто. По людоедской логике Большого террора, которую еще предстояло усвоить ордынском коммунистам на собственном печальном опыте, получалось, что в районе орудует матерый двурушник, которого назначил на руководящую должность товарищ Лесных. А товарищ Акишев, вместо того, чтобы разоблачить негодяя и отобрать у него партийный билет, даже не потребовал привлечь Чепрасова к партийной ответственности. А ведь никто иной, как сам товарищ Сталин ни раз предупреждал таких непонятливых, что тот, кто не борется с вражескими происками, тот их покрывает. Покрывающий классового врага - сам враг. Правда, по итогам этого собрания, как уже было сказано, из партии исключили уполномоченного по заготовкам Веретенникова. Но, опять-таки, исключили как «разложенца», а не как выявленного и обезвреженного троцкистского двурушника. Да, не поняли руководители Ордынского района, откуда задул ветер репрессий. Не догадались, что от них требовалось. Собрание по борьбе с двурушниками провели, а не одного врага народа в собственных рядах не разоблачили, никого на расправу НКВД не сдали. А ведь товарищ Сталин прямо нацеливал их не столько на выявление врагов народа, сколько на ликвидацию… Более того. Были на том собрании выступления совершенно противоположного настроя, но никто из партийного руководства их как-то не оценил и в пример другим не привел. На автора хроники большое впечатление произвела, в частности, фраза из выступления некоего товарища Щербакова, представлявшего спиринскую партийную организацию. Вот она: - Председателем сельПО в Спирино работает Слезкин, исключенный из партии. Что он может сделать хорошего? (64) Вот так и только так требовалось поставить, как тогда выражались, политический гвоздь момента! Да, ничего плохого за этим Слезкиным не числится, но в хорошем ему отказано раз и навсегда. А раз хорошего от Слезкина заведомо ждать нечего, надо обезвредить его уже сейчас, не дожидаясь, когда он, рано или поздно, но обязательно сотворит нечто плохое.

Изумительная логика, не правда ли? Человека обвиняют в том, что он ничего плохого на данный момент не сделал. Но тем он особенно и подозрителен! Это, между прочим, сталинская логика чистой воды, только в деревенском исполнении. Для сравнения приведу следующий пример. В разгар Большого Террора многие партийные, хозяйственные и другие руководители, не дожидаясь ареста, стрелялись. Стрелялись десятками и сотнями, начиная с наркомов и секретарей крайкомов и, кончая, рядовыми коммунистами. Только в РККА покончили с собой в 1937 году 782, а в 1938 году 832 командира (65). И вот как отреагировал на эту эпидемию самоубийств среди коммунистов Сталин, цитирую: «Человек пошел на самоубийство потому, что боялся, что все откроется, он не хотел быть свидетелем своего собственного позора. Вот вам одно из самых легких средств, которым перед смертью, уходя из этого мира, можно последний раз плюнуть на партию, обмануть партию» (66). Почему застрелились полторы тысячи командиров? А чтобы партию обмануть! Перевернутая логика Большого Террора восторжествовала на следующем районном партийном собрании, которое достойно того, чтобы быть упомянутым в книге рекордов Ордынского района, если таковая когданибудь появится. Началось оно 26 апреля, а закончилось 5 мая 1937 года, следовательно, продолжалось ровно десять дней подряд. И выступили на нем 69 человек – рекорд, который никогда уже не будет повторен, и, как говорится, слава Богу. Собрание было не простое, а отчетно-выборное, которое не проводилось уже несколько лет. В свете установок февральско-мартовского пленума ЦК ВКП (б) выборы нового состава райкома обставлялись демонстративнопоказательным соблюдением норм партийной демократии, в частности, подробнейшим обсуждением каждой кандидатуры, вносимой в список для тайного голосования – достоин или нет данный коммунист быть избранным в состав райкома партии. Проще говоря, нет ли у него связей с врагами народа на работе или через родню. Судя по документам, атмосфера собрании царила как накануне Страшного суда. Об экономике, образовании, культуре говорили только с одной точки зрения – насколько та или иная отрасль, либо учреждение заражены вредительством. Прочее никого не интересовало. Секретарь Ордынского РК ВКП (б) Матвей Гаврилович Акишев в отчетном докладе вынужден был признать, что «увлекшись хозяйственными вопросами», райком партии политическую работу упустил, в результате чего наш район был охвачен вредительством и на культурном, и на хозяйственном фронте». А именно: вредители «захватили лесное хозяйство, заготовки, систему МТС и фронт просвещения». Перечислив пофамильно арестованных к этому моменту врагов народа, секретарь райкома призвал коммунистов «на

основе большевистской критики и самокритики дать контрреволюционерам и нашим недостаткам решительный бой» (67). И бой грянул, бессмысленный и беспощадный. Каждый выступавший постарался вывалить на других побольше всевозможного компромата. А там пусть НКВД разбирается, кто есть кто и что к чему. Вот несколько фрагментов выступлений в прениях по отчетному докладу: Федоров Е. К. (гортоп, село Нижне-Каменка): «…Сколько я не сигнализировал, сколько не подавал материалов ( доносов – Авт.) товарищу Диченко (начальник милиции – Авт.) и товарищу Чуркину, результатов не получил. Плохо у нас работает НКВД». Лепешкин П. П. (зав. отделом кадров гортопа): «…У нас в гортопе есть еще неразоблаченные вредители. Курбатов от Вотинцевой (председатель рабочкома гортопа – Авт.) получил путевку на лечение. А сам Курбатов бывший офицер, помещик, имел в Монгольской республике имение». Пастухов И. И. (село Петровское): «…В нашей партийной организации есть много гнили и излишней грызни. Эта гниль началась с верхушки, т. е. первой загнила дирекция совхоза. Пока наши командиры грызутся, классовые враги орудуют у нас вовсю. Например, старший механик Черников плохо ремонтирует трактора». Чуркин (начальник РО НКВД): «…Директор молсовхоза Калинин – заворовавшийся человек. В бане поднял дебош, школу сжег». Николаенко Е. Г. (инструктор райкома партии): «…Беспартийный Мазалов из колхоза «Путь к коммунизму» сгноил 300 центнеров пшеницы, никаких мер не принято». Белов Д. Ф. (село Кирза): «…Председатель сельсовета Заворницын четыре дня пьянствовал и занимался половой распущенностью, что отразилось на производстве». Гаврилов М. С. (председатель сельсовета, село Нижне-Каменка): «…У нас в Нижне-Каменке сельПО работает плохо. Товарищ Школдин, председатель сельПО, напринимал на работу классово-чуждых элементов – кулака Никулина, проходимца Калинина». Белых Ф. Ф. (председатель сельсовета, село Ордынское): «…У нас в аппарате райЗО (районный земельный отдел – Авт.) сидят сплошные кулаки. А бывший заведующий райЗО Самойлов в пьяном виде однажды Полозова целовал. А Полозов – чужак, подозрительный человек» (68). И так - десять дней подряд. Все шло в дело. Все вспомнили. Кто в бане дебоширил, кто чужака по пьяной лавочке поцеловал. Яростнее всего критиковали все того же Чепрасова, мнение о котором у членов райкома партии к тому времени заметно переменилось: «Чепрасов или же загнил, или же встал на враждебный путь» (69). Чепрасов отчаянно пытался объясниться: «Товарищ Акишев остановился на мне, как на бывшем директоре леспромхоза. Что я допустил засоренность

аппарата. Но это будет неверно, что в этом вся вина Чепрасова. Моя ошибка в том, что я принял на работу Лекторовича, Плюйко, Ширяева и других, которые вредили в хозяйстве. Но и помощь со стороны РК ВКП (б) была плохая. Товарищ Акишев был (у меня) всего два раза, Толкачев тоже. Помощи той, которой нужно, не было. Товарищ Акишев говорил, что Чепрасов загнил или чужой элемент. Это не верно. У меня братья в колхозе здесь, в Сибири. И к классовым врагам я не принадлежу. Скорее я загнил только потому, что я неграмотный, нигде не учился. Я доверился тресту, что он мне присылал, я и принимал на работу без проверки. Я этот урок учел. Где бы я не работал, будучи партийный или беспартийный, но этого я больше не допущу». Но ему уже не верили. Михеев Н. Е. (колхоз «Обская волна», село Нижне-Каменка): «…Тов. Чепрасов здесь обманул партийное собрание. Всю эту вредительскую шайку в леспромхоз Чепрасов стянул сам. Сперва приехал Морозов, потом Ефимов, офицер, Чудинов, Байкалов, Власов, старший лесничий, Бычков. Когда я был секретарем парторганизации леспромхоза, то мне было поручено проверить это дело. Я выявил, например, что Байкалов исключен из партии за хулиганство, а теперь он у Чепрасова активист. Районному собранию нужно сделать вывод из этого». Нохрин Н. П. (начальник охраны лесного хозяйства района): «…Товарищ Чепрасов, не отрицай хвоста в леспромхозе, он есть из 14 человек» (70). За десять дней собрания ни у кого из партийцев уже не осталось и тени сомнения, что Чепрасов - человека крайне подозрительный и, несомненно, виновный. Об этом свидетельствует реплика одного из выступавших, потребовавшего ареста некоего Семенова на том основании, что Семенов, оказывается, брат зятя Чепрасова! (71) При такой постановке вопроса, какие, спрашивается, нужны еще доказательства? И, главное, кому? Да, мы малограмотные люди, учились на медные копейки, но врагов народа видим наскрозь! Особенно разыгрались страсти, когда началось обсуждение кандидатур в состав выборных партийных органов. Будущих членов и кандидатов в члены райкома обсуждали вдоль и поперек, припоминая им все грехи, как действительные, так и мнимые. Творилось нечто неописуемое. Скажем, кандидатуру директора Ордынской МТС, 33-летнего Никифора Самойлова собрание обсуждало два дня подряд, и в этом обсуждении приняли участие 22 человека! Часть претензий, высказанных в его адрес, можно признать совершенно справедливыми даже для того времени. Никифор Леонтьевич Самойлов, будучи типичным выдвиженцем, слыл первым грубияном в Ордынском, чем сдуру еще и бравировал. Как «человек из народа», со всеми рабочими, включая и стахановцев, он объяснялся исключительно матом и другого

способа общения не признавал. Председатель Ордынского РИКа Лесных, сам матерщинник не из последних, защищая Самойлова, выдвинул оригинальное объяснение такого поведения: «Маты Самойлов производил как обыкновенные слова и даже не замечал, когда их выговаривал (72). Однако большинство обвинений в адрес Самойлова имели четко выраженный политический подтекст. Трактора в МТС ремонтируются плохо, часто ломаются, а Самойлов это скрывает, ссылаясь на объективные трудности – трактористы неопытные, только учатся. Следовательно, он не только не старается выявить факты вредительства в МТС, а, фактически, покрывает их. А это уже двурушничество и попытка обмануть партию. Разбирательство закончилось тем, что в бюллетень для выборов членов райкома фамилию Самойлова решили не вносить. Остальные кандидаты «прорабатывались» в том же духе. Жестокой критике подвергся А. В. Лесных за «издевательство над кадрами». Пришлось защищать его кандидатуру самому секретарю райкома партии Акишеву. Способ защиты оказался не менее оригинальным, чем в случае с Самойловым. Матвей Гаврилович сумел убедить собрание, что Лесных, несмотря на все его недостатки, делу партии предан, «крепко боролся с троцкистами», за дело переживает, наконец, «по сравнению с 1934 годом стал материться много меньше» (73). Членом райкома Лесных стал, что не спасло его от стандартного финала, который ожидал большинство руководителей всех рангов в 1937 году… Следует особо отметить, что руководство района в лице Акишева, Толкачева и Лесных подвергло резкой критике Ордынский районный отдел НКВД – за пьянство, низкий политический уровень и, как следствие, слабую работу по выявлению врагов народа. С их подачи в резолюцию отчетновыборного собрания вошел пункт о «плохой работе НКВД, милиции, прокуратуры и суда, что давало возможность врагам народа троцкистам и другим враждебным элементам вредить в ряде организаций» (74). Ордынские чекисты во главе с Чуркиным быстро сообразили всю опасность подобного обвинения и сделали соответствующие выводы. Чтобы выжить, требовалось переиграть противника, успеть добраться до него раньше, чем он доберется до тебя. Скажем сразу, что Чуркину и компании это удалось. Вся районная верхушка прошла в новый состав райкома партии, но свои посты они сохранили ненадолго. Далее события разворачивались с невероятной быстротой, как в кошмарном сне. Центральная, краевая и местная пресса каждый день сообщала о новых массовых разоблачениях врагов народа, арестах, судебных процессах и расстрельных приговорах. Сгущающаяся атмосфера массового террора постепенно отравляла сознание людей, пока они не впадали в состояние слепой веры в его справедливость и необходимость. Все трудности, весь негатив, окружавший их в повседневной жизни, люди автоматически

перекладывали на происки врагов народа. После чего со всей искренностью требовали на митингах и собраниях смертной казни. Только смертной казни. Обязательно смертной казни. Никакой меры наказания, кроме высшей. Да и как было не поверить! «Эта версия Сталина, имевшая далеко идущий прицел, - пишет московский историк Вадим Роговин в книге «1937», вызвала известное доверие если не у искушенных политиков, то среди простых людей. Она позволила дать объяснение тому факту, что широковещательные заверения о наступлении «счастливой жизни» выступали в разительное противоречие с тем, что люди видели и ощущали вокруг себя на каждом шагу» (75). Вот некоторые реалии того времени. В районном центре невозможно было купить буханку хлеба без того, чтобы не отстоять от двух до четырех часов в очереди. Бывали случаи, когда очередь занимали в 6 часов утра, а хлеб начинали продавать только в 6 часов вечера. Многим приходилось уходить с пустыми руками, так как хлеба часто не хватало. Вдобавок ко всему, хлеб выпекался отвратительного качества, «не хлеб, а наждак» (76). С другими товарами дело обстояло не лучше. Купить свободно соль, керосин, спички, мыло ордынцы не могли. Поневоле задумаешься – в чем дело, кто виноват? Оказывается, объясняла «Ленинская трибуна», в ордынской пекарне окопались вредители, «кулацкие ставленники Иван Смагин, бригадир, его брат Карп Смагин, пекарь, организовавшие травлю комсомольца-стахановца этой пекарни Афанасия Посохова». Простояв в очереди за хлебом двенадцать часов и так его и не купив, ордынцы, надо думать, вполне одобряли призыв районной газеты: «Мы требуем от судебных органов показательного процесса над кулацкими ставленниками Смагиными!» (77) Все ясно и все понятно. Почему плохо работает пекарня в деревне Ерестной? Да потому что хлеб там «сознательно портят вредители пекарь Шалыгин и его подручный Яковлев» (78). Почему плохо работает районное отделение «Заготскот», в силу чего скотина или дохнет при ее перегоне в Новосибирск, или сдается государству с низким весом? Привлекли к проверке НКВД, и сразу же выяснилось, что весь аппарат этой заготовительной организации «заражен чужаками», а руководитель, М. Д. Филатов, член партии с 1917 года, ни кто иной, как «матерый троцкистский вредитель» (79). Весной 1937 года Ордынский район постигло сильнейшее наводнение, равного которому ордынцы потом не переживали. Орда и Обь разлились так, что затопили большую часть сел Ордынское и Вагайцево. Наводнение снесло 14 мостов, разрушило большинство водяных мельниц. Трактора Ордынской МТС долго не могли выехать из районного центра на колхозные поля, так как от моста через реку Орду осталось одно воспоминание. Кажется, уж в этом случае, о каком вредительстве может идти речь? Эх, уважаемые читатели, наивные вы люди, зараженные идиотской болезнью благодушия!

Вскоре районная газета сообщила: «Следственным органам поручено срочно расследовать это дело и виновников привлечь к строгой ответственности» (80). 7 мая за «сорванные мосты» и «задержку переправы тракторов» Президиум Ордынского РИКа снял с работы председателя Ордынского сельсовета Ф. Ф. Белых, которого в этот же день исключили из партии «как морально разложившегося и неисправимого». Судили Белых уже как вредителя (81). Разоблачили бы его пораньше, глядишь, и наводнения не произошло бы. Мелочь, все это мелочь… Подумаешь, еще один председатель сельсовета, мрачно размышлял начальник Ордынского райотдела НКВД В. Д. Чуркин, смоля в своем кабинете в ночь–заполночь одну папиросу за другой. Не вредители попадаются в последнее время, а какие-то недотепы, вроде председателя шарапского колхоза «Третий Коминтерн» Ф. Г. Шулепова, недавно получившего три года лагерей за то, что «не обеспечил посевную площадь семенами, а лошадей фуражом» (82). Или Ивана Шумского из колхоза «Пробуждение» Чингисского сельсовета, у которого подохли несколько колхозных ягнят, а он, боясь, что посадят, закопал их в навоз. Правильно боялся, тоже три года дали (83). И вот такой ерундой приходится заниматься с утра и до вечера, когда другие арестовывают маршалов и наркомов, секретарей крайкомов и обкомов, а секретарям райкомов и председателя райисполкомов в подвалах НКВД давно счет потерян, уже судить не успевают. Действительно, к лету 1937 года арестованных стали пропускать «в порядке административного проведения» через печально-знаменитые «тройки», в состав которых входили секретарь обкома партии, областной прокурор и начальник областного управления НКВД. Кстати, изобрел «тройки» ни кто иной, как секретарь Западно-Сибирского крайкома Р. И. Эйхе. «Тройки» выносили приговоры исключительно на основании представляемых, т. е. сфабрикованных НКВД дел, не опускаясь до общения с обвиняемым. Приговор обжалованию не подлежал, а в случае вынесения «высшей меры социальной защиты», проще говоря, расстрела, приводился в исполнение почти немедленно. Теперь даже сельским чекистам, вроде Чуркина, позарез требовалось громкое дело. И они взялись за руководство района всерьез, пока руководство не успело взяться за них самих. Проиграть означало погибнуть. Первой жертвой стал секретарь Ордынского РК ВЛКСМ И. Г. Романчев. Дело Романчева явилось отзвуком другого, куда более громкого дела краевого масштаба. Новосибирские чекисты только что разгромили и отправили за решетку аппарат крайкома комсомола. Бывшего секретаря

крайкома Пантюхова объявили врагом народа. НКВД срочно требовались подходящие кандидатуры на роль «пантюховских пособников». Долго искать не пришлось. Дела в Ордынской районной комсомольской организации шли неважно, вдобавок работники райкома комсомола вдрызг переругались между собой на почве личных амбиций. Вскоре краевая комсомольская газета «Большевистская смена» объявила, что всему виной «человек, думающий басом», секретарь Ордынского райкома ВЛКСМ Иван Романчев. «Обрушить на комсомольцев розги взысканий, накричать, нагрубить – это одно удовольствие для Романчева», - писали авторы статьи, некто М. Давшан и уже знакомый нам заведующий отделом пропаганды Ордынского РК ВЛКСМ Алексей Иноземцев. В статье приводились примеры грубости Романчева, неуважительного отношения к товарищам и тому подобные факты. Например: «…Скрипнула дверь. Показалась голова Алтуниной. - Можно? – спрашивает она. Романчев молчит. Перед секретарем комсомолка, член пленума райком. - Иди, - кивнул Романчев Зайкову, - завтра мне собери взносы, если нет, то потеряешь (комсомольский) билет. - Тебе чего? – не меняя грубого тона, обращается грозный секретарь к девушке. - По личному вопросу… - Некогда! Вас сотни, а я один. Приходи завтра. Девушка просит выслушать. - Оставьте мой кабинет, если не хотите получить выговор, - приказал неумолимо грозный секретарь. Девушка всхлипнула и выбежала…» (84) Иван Романчев, подобно многим руководителям тридцатых годов, не утруждал себя выбором слов в разговоре, это за ним, действительно, водилось. Правда, он лишь копировал повадки вышестоящих товарищей, повсеместно считавших грубость признаком решительности и, так сказать, пролетарского происхождения. Появись подобная статья за год до «дела Пантюхова», Романчева в худшем случае просто сняли бы с работы. Но в 1937-м такие статьи читались в НКВД самым внимательнейшим образом. Потому что рассматривались они как сигнал из низов. Вы ищите сообщников Пантюхова, разваливающих комсомол? Вот вам один из них. Покровителей у Романчева в райкоме партии не было, да и критику в адрес руководства районной партийной организации ему никто прощать не собирался. После статьи в «Большевистской смене» 8 июня 1937 года Романчев был снят с работы по решению пленума крайкома, а затем Ордынского райкома комсомола. После чего за него взялись орлы товарища Чуркина, которые тут же завели на него дело по обвинению в преступном развале комсомольской работы в районе.

Примерно в это же время был арестован В. Д. Чепрасов. Из арестованных ранее работников Чингисского леспромхоза чекисты выбили «признание», согласно которому Чепрасов являлся руководителем контрреволюционной организации. 28 июня бюро Ордынского РК ВКП (б) исключило его из партии как «троцкиста, врага народа, возглавлявшего контрреволюционную троцкистскую вредительскую группу» (85). В редакционной статье «Ленинской трибуны» от 17 июля 1937 года, вышедшей под заголовком «Уроки извлечь до конца», незадачливого начальника леспромхоза превратили в настоящего демона контрреволюции: «Он, по заданию своих троцкистских хозяев сверху, организовал в леспромхозе диверсионно-вредительскую группу. Надев подлую маску мерзкого двурушника, обманывая парторганизацию, он встал во главе им же организованной шайки контрреволюционных вредителей и, вплоть до последнего времени, являлся их главарем. Под руководством этого махрового предателя и троцкистского последыша срывалось выполнение планов, портился лес, срывалось стахановское движение, причинялись громадные убытки хозяйству, творился ряд других контрреволюционных дел». В качестве единственного доказательства этого нагромождения ужасов, газета, и, как потом выяснил автор, читая архивные документы, Ордынский райотдел НКВД, приводили один и тот же факт. Когда в июне 1937 года партийная организация Чингисского леспромхоза обсуждала, точнее, проклинала на очередном собрании только что расстрелянную «банду Тухачевского», Чепрасов «устроил в лесу пьянку со своей компанией в честь своего дня рождения, на которой ему подарили серебряный портсигар». «Как же он не вожак этой банды?» - риторически вопрошал редактор «Ленинской трибуны» Тимофей Домрачеев (86). Чуть позже, на районной комсомольской конференции «банда Чепрасова» была объявлена еще и шпионской. И опять-таки в качестве несомненного доказательства фигурировал все тот же злосчастный портсигар, надо думать, производивший на ордынских комсомольцев, не говоря уже о комсомолках, неизгладимое впечатление. В самом деле – японский шпион с серебряным портсигаром в кармане! Жуть. Чепрасова и всех, кто проходил по делу в качестве сообщников, расстреляют. Председатель Ордынского райисполкома А. В. Лесных, как мог, пытался спасти своего друга. Вот что сказано по этому поводу в одном из документов Ордынского РК ВКП (б) за 1937 год: «Когда следователь приехал вести дело по леспромхозу и доложил об этом Лесных, то он на него накричал и заявил: «Ведите следствие на кого угодно, только не на Чепрасова. С делом Чепрасова мы и без вас разберемся». И слушать следователя не стал. Когда Чепрасова арестовали, работники НКВД дали Лесных протокол допроса,

попросив его дать показания о вредительской деятельности арестованного. Лесных протокол взял, но так ничего и не написал, несмотря на неоднократные напоминания» (87). Выходит, выгораживал разоблаченного врага народа, чем себя и разоблачил. Так и запишем. 28 июля 1937 года из партии по обвинению в антипартийной деятельности исключили районного судью Т. Ф. Носкова. В документах его персонального дела, вынесенного на очередное заседание бюро РК ВКП (б), сказано следующее: «Носков Тимофей Федорович, 1892 года рождения, партстаж с 1919 года, работает народным судьей. Носков, работая в Ордынском районе в течение 5 лет, имел тесную и постоянную дружбу с врагами народа Веретенниковым и Фроловым. Вместе с ними систематически пьянствовал в ответственный период хлебосдачи. Носков также неоднократно пьянствовал с ответственными работниками РО НКВД Олейниковым и Чуркиным. После разоблачения врага народа Гамарника (член «банды Тухачевского» - Авт.), долгое время в нарсуде висит портрет этого врага народа. За постоянную связь с врагами народа Веретенниковым и Фроловым, за систематическую пьянку с этими врагами, за отрыв от парторганизации, за проведение правых контрреволюционных мер в судейской работе, за сочувствие разоблаченного врага народа Гамарника (так в оригинале – Авт.) Носкова из рядов ВКП (б) исключить, с работы народного судьи снять, дело передать в органы НКВД» (88). Вряд ли члены бюро сами понимали, что это такое – «проведение правых контрреволюционных мер в судейской работе», но проголосовали они за исключение Носкова единогласно. Ордынский райком партии пытался переиграть местных чекистов с чисто деревенским коварством, передавая дело Носкова им же на разборку. Не докажут Чуркин и Олейников, что Носков враг народа – можно писать на них донос в краевое управление НКВД. Докажут, что их приятель и собутыльник троцкист - сами себя и скомпрометируют. Уж не с этой ли целью и инициировал райком партии персональное дело Носкова? 2 августа 1937 года «Советская Сибирь» обрушилась на район со статьей под леденящим кровь заголовком – «Примиренческое отношение к подрывной работе врага». Далеко не каждый крупный город огромного Западно-Сибирского края удостаивался тогда погромной статьи такого объема. В приложении к этой главе с ней можно познакомиться более подробно, а пока скажем, что в ней черным по белому утверждалось, что Ордынский район стал настоящим прибежищем для всех видов контрреволюционной нечисти, начиная от церковников и сектантов, и, кончая, вредителями и шпионами.

А руководство района пребывает в состоянии благодушия и на подрывную работу врага практически не реагирует. Делается это сознательно, ибо, утверждала главная краевая газета, райком партии и райисполком «не желают организовать трудящихся района на разгром вражеских гнезд». Если имеете желание окунуться с головой в атмосферу Большого Террора, можете прямо сейчас заглянуть в приложение к этой главе, где перепечатана та самая статья из «Советской Сибири». Надо думать, Акишев и Лесных после появления статьи пытались как-то оправдаться перед краевыми властями, неосознанно повторяя судьбу Василия Чепрасова. Но Большой Террор вступил в такую стадию, что было не то чтобы поздно оправдываться, было бесполезно даже попытаться это сделать. В июле 1937 года Политбюро ЦК ВКП (б) санкционировало планомерное уничтожение «враждебных элементов», следствием чего явился оперативный приказ НКВД № 00447. Согласно ему каждый регион СССР получил разнарядку – сколько арестованных пропустить по первой категории («расстрел»), сколько по второй («лишение свободы»). Западно-Сибирский край получил из Москвы разнарядку на расстрел 5 тысяч человек. 12 тысяч человек подлежали отправке в ГУЛАГ. Знаете, как отреагировал на эти цифры партийный вождь Западной Сибири Роберт Эйхе? Он попросил у Сталина увеличить квоту на расстрел еще на 5 тысяч человек! На проведение этой массовой резни И. В. Сталин отпустил 4 месяца, начиная с 5 августа 1937 года. А теперь еще раз обратите внимание на дату публикации в «Советской Сибири». Краевую власть уже не интересовало, сколько именно врагов народа выявил и обезвредил тот или иной партийный, советский или хозяйственный функционер. Акишев и Лесных были обречены потому, что разоблачили мало. Но если бы они разоблачили врагов народа в сто раз больше, они все равно не уцелели бы. Вспомним судьбу секретаря Западно-Сибирского крайкома партии Роберта Эйхе. Этот сталинский коршун с каменным сердцем, столь возвышенно воспетый Робертом Рождественским, не пожалел никого, и в первую очередь собственных соратников, с которыми бок о бок проработал долгие годы, включая председателя крайисполкома Грядинского и второго секретаря крайкома партии Шубрикова. Но его самого все равно расстреляли после нечеловеческих пыток. Его преемник, секретарь Новосибирского обкома ВКП (б) Иван Алексеев (Западно-Сибирский край к тому времени уже поделили на области – Авт.) отправил на смерть всех, кто выжил при Эйхе, после чего был расстрелян как враг народа. Последним получил свою пулю в затылок начальник Новосибирского областного отдела НКВД Горбач, публично похвалявшийся

тем, что арестовал подряд три состава областного и районного руководства Новосибирской области. …Но все это будет позже. А пока, в августе 1937 года, Акишев и Лесных с ужасом читали только что напечатанную статью в «Советской Сибири», в которой прямо назывались их фамилии. Читали и не подозревали, что подобных статей про Ордынский район в краевой прессе будет еще три. Еще одну опубликует «Советская Сибирь», две «Большевистская смена». Четыре газетные статьи, сегодня совершенно забытые. Тогда они означали четырехкратный смертный приговор. 3 - 6 августа в Ордынском прошла 16-я районная комсомольская отчетновыборная конференция, которая целиком свелась к площадному поношению «разоблаченного врага народа Романчева, развалившего нашу организацию». Безусловно, Иван Романчев не был лучшим комсомольским работником своего времени. Но будь он идеальным комсомольским вожаком, вряд ли ждала его иная судьба. Достаточно вспомнить, чем кончил Генеральный секретарь ЦК ВЛКСМ Александр Косарев, самый авторитетный руководитель комсомола за всю его историю. Сельский комсомол имел много недостатков в работе, как будет их иметь во все времена своей истории. Уже хотя бы потому, что в 1937 году численность Ордынской районной комсомольской организации составляла 669 человек, втрое превышая численность ордынских коммунистов. Первичных комсомольских организаций насчитывалось в районе 66, тогда как весь аппарат райкома комсомола состоял из четырех человек (89). Транспорта у этих ребят не было, из деревни в деревню они добирались пешком, поэтому работники РК ВЛКСМ просто физически не успевали навести относительный порядок в своих «первичках». В Ордынском и Ирменском райкомах партии аппарат имелся солидный, был транспорт, правда, гужевой. Первичных партийных организаций насчитывалось не в пример меньше, например в Ордынском районе всего 29, однако, чаще двух трех раз в год работники райкома партии в них не появлялись. Как выразился по аналогичному поводу секретарь Ирменского РК ВКП (б) Смирнов на районном отчетно-выборном партийном собрании 15 апреля 1937 года, так, мол, к сожалению, получилось, что «руководили мы больше из кабинета» (90). На 16-й районной комсомольской конференции Романчева объявили врагом народа, сознательно старавшимся развалить комсомольскую работу в районе. В качестве доказательства приводились следующие факты – «в 15 колхозах нет комсомольского влияния», т. е. не созданы комсомольские организации, в колхозе «Призыв Сталина» 8 месяцев не проводились комсомольские собрания, в колхозе имени Кагановича год не собирались членские взносы и тому подобное (91). Спрашивается, могло ли быть иначе, если сам Романчев и работники райкома комсомола постоянно «мобилизовывались» райкомом партии в

качестве уполномоченных то на сев, то на уборку, то на хлебосдачу? Что касается обвинения, о том, что в 15 колхозах «отсутствовало комсомольское влияние», то это вообще полная ерунда. «Партийное влияние» отсутствовало в 1937 году почти в четырех десятках колхозов, да и с собраниями и взносами во многих партийных организациях дело обстояло нисколько не лучше, можете поверить автору на слово. Кстати, Романчев неоднократно просил райком партии освободить его от занимаемой должности, соглашаясь на любую работу, необязательно руководящую. При всех своих недостатках, это был обыкновенный районный руководитель, не лучше, и не хуже других, разве что моложе по возрасту. В пошивках «Ленинской трибуны» за 1936 и 1937 годы можно найти его статьи о проблемах ордынской молодежи, вполне здравые и толковые. Ни троцкистом, ни врагом народа Иван Григорьевич Романчев никогда не был, чтобы потом не утверждала «Советская Сибирь» (92). За месяц до 16-й комсомольской конференции старый состав бюро РК ВЛКСМ разогнали. Столько времени проработали рядом с врагом народа, а его гнусную сущность не рассмотрели! Исполняющим обязанности секретаря РК ВЛКСМ утвердили С. М. Исакова, начальника политотдела Ордынской МТС. Ему и пришлось выступать на конференции с отчетным докладом, который краевая комсомольская газета «Большевистская смена» тут же окрестила «докладом без политической остроты». Сергея Исакова и новый состав бюро РК ВЛКСМ газета обвинила в либерализме за то, что они «ожидали районную конференцию, чтобы решить вопрос о пребывании в комсомоле проходимца Романчева». Выступления делегатов конференции, наслушавшихся страшилок про шпионов с серебряными портсигарами, понравились корреспонденту краевой газеты куда больше: «Не в пример своему секретарю, комсомольцы со всей резкостью вскрывали слабую работу по разоблачению в комсомоле троцкистско-бухаринских и иных двурушников» (93). А те, если называть вещи своими именами, несли с трибуны конференции полную и абсолютную дичь, повторяя зады сталинской официальной пропаганды и приплетая к ним собственные измышления. Чего стоила, например, история, рассказанная одним из делегатов про некоего Свищева, члена ВЛКСМ и агента японской разведки одновременно, которого Романчев специально «протащил его в комсомол без кандидатского стажа». Устроившись по его протекции в Ордынскую аптеку, Свищев, как и положено японскому шпиону, стал выписывать людям вместо глазных капель концентрированную соляную кислоту. Жертвы слепли и умирали, а Романчев со Свищевым радовались! (94) Делегат Бакуров поведал делегатам конференции, что у них в селе Филиппово комсомольской организацией «раскрыт враг народа учитель Мельков, который воспитывал у учащихся отвращение к коллективному труду». Комсомолка из Нижне-Каменки Терехова «рассказала о подлой вредительской работе церковников во главе с мракобесом попом Кикиным» (95).

Священник Иннокентий Арсентьевич Кикин в колчаковщину спас от сожжения карательным отрядом Нижне-Каменку, о чем рассказано в первой книге хронике. В обновленцы он не пошел, но к Советской власти относился вполне лояльно, даже давал в двадцатые годы с церковным хором по советским праздникам нечто вроде концертов художественной самодеятельности. Во время коллективизации хористов репрессировали, но священника не тронули, скорее всего, памятуя о прежних заслугах. Кикин жил один, жена, дочь и сын умерли от тифа. Старый священник сам вел немудреное хозяйство и часто сидел впроголодь – ходить в церковь, а тем более чем-то помочь ему отваживались немногие. 28 июня 1937 года за ним пришли… Не скрою, автору, когда он собирал материал для этой главы, крайне захотелось узнать, что же именно подразумевала комсомолка Терехова под «подлой вредительской работой»? В протоколе районной комсомольской конференции, хранящемся в областном архиве, ее выступление дано настолько кратко, что абсолютно невозможно понять, в чем именно Терехова обвиняла одинокого и беспомощного старика, доживавшего в нищете последние дни. Ответ нашелся в подшивке «Большевистской смены» за 1937 год. Привожу соответствующий фрагмент полностью: «Делегат районной конференции комсомола тов. Терехова рассказала о контрреволюционных проделках попа Кикина и бежавшего из Нарыма кулака Примакова. На собраниях верующих эти «христолюбивые отцы» протаскивали контрреволюционные взгляды, направленные против колхозного строя. Однажды колхозник Кошкаров выступил на собрании с предложением о закрытии церкви. На другой день хозяйство Кошкарова было обворовано. Это, несомненно, дело рук распоясавшихся церковников» (96). Комментировать этот бред нет никакого смысла. Но в 1937-м такое выступление шло за чистую монету, ему не только аплодировали, оно влекло за собой вполне определенные действия со стороны районных властей. Давайте попытаемся проследить, чем обернулось только одно это выступление из великого множества других, ему подобных - устных, письменных, отправленных в НКВД или в газету, открытых и анонимных, с которыми нам еще придется познакомиться. Районная комсомольская конференция закончилась 6 августа. А уже 13 августа церковь в селе Нижне-Каменка закрыта и передана под клуб. 1 октября 1937 года И. А. Кикин, постановлением «тройки» по ЗападноСибирскому краю был приговорен к высшей мере наказания – расстрелу по статье 58, пунктам 8-10-11 УК РСФСР. Заглянем в Уголовный кодекс того времени. Статья 58, «Контрреволюционные преступления»… Пункт 8: «Совершение террористических актов, направленных против представителей Советской власти» - расстрел. Пункт 10: «Пропаганда или агитация, содержащие призывы к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти с

использованием религиозных предрассудков масс» - расстрел. Пункт 11: «Всякого рода организационная деятельность, направленная к подготовке или свержению, предусмотренных в настоящей главе преступлений» расстрел. Собрал верующих – вот уже и «организационная деятельность». Помолился с ними – «пропаганда и агитация». А тут еще, как нельзя кстати, коммунисты Караканского гортопа, чья контора находилась в Нижне-Каменке удивительно вовремя накатали доносец в Ордынский РО НКВД: «21 апреля 37 года мы проводили собрание союза воинствующих безбожников, в тот же день поп Кикин после утренней обедни держал верующих богомольцев до 2-х часов дня, ведя с ними беседу против нашего собрания для срыва этого собрания» (97). В приложении к главе читатели могут ознакомиться с протоколом допроса И. А. Кикина и убедиться, что донос не пропал даром, став одним из пунктов обвинения. Что касается «террористического акта», то, надо думать, до этого обвинения чекисты додумались уже самостоятельно. Иннокентий Арсентьевич Кикин, осужденный «тройкой» по трем расстрельным пунктам 58-й статьи УК РСФСР, был казнен 26 октября 1937 года. 2 августа 1958 года посмертно реабилитирован постановлением президиума Новосибирского областного суда (98). 24 апреля 2002 года И. А. Кикин причислен русской православной церковью к лику священномученников общецерковного почитания и включен в Собор новомученников и исповедников российских двадцатого века. Его судьбу разделили практически все священнослужители Ордынского и Ирменского районов. Вместе с Кикиным расстреляли, в частности, протоиерея Никольской церкви села Ордынского Николая Ермолова. «Церковная контрреволюция» подлежала уничтожению в плановом порядке, посписочно. Обвинения шли в ход самые топорные. За попов заступаться все равно никто не будет, рассуждали чекисты, стало быть, нечего и напрягаться… 25 июля 1937 года «Сталинский путь» сообщил о раскрытии контрреволюционного заговора церковников в селе Верх-Чик. «В здании церквы», взволнованно сообщала газета Ирменского района, «поп Выговский проводил тайные собрания, занимался вербовкой трудящихся в церковную общину». Заговорщики вредили Советской власти следующим коварным образом: «В своем изуверстве он (Выгодский – Авт.) дошел до того, что насильно крестил детей 10-летнего возраста на квартире колхозника Ершова. Свои действия он проводил через непосредственно им организованную группу кулаков – Полякова, Сорокина, Шилина и других. (Вспомните: «Всякого рода организационная деятельность…») Причем Шилина эта «святая гнида» направила на путь вредительства, заставила его накосить колхозной пшеницы и отвезти домой». Выговского и остальных церковных «заговорщиков» расстреляли (99).

Разгром русской православной церкви на территории современного Ордынского района, начавшийся в годы коллективизации, завершился к концу 1937 года. Вот как он происходил. 7 апреля 1931 года. Закрыта церковь в селе Новый Шарап, передана под клуб. Об обстоятельствах ее закрытия рассказано в первой главе – не желая вступать в колхоз, шарапцы заявили, что согласны на все, даже на закрытие храма, только чтобы не в колхоз! Церковь немедленно закрыли, после чего загнали в колхоз всех, кроме раскулаченных и сосланных в Томскую область. 8 апреля 1931 года. Закрыта церковь в селе Елбань. Передана под клуб. 23 апреля 1931 года. Село Кирза. Под клуб. 13 августа 1931 года. Село Чингисы. Под клуб. 23 ноября 1931 года. Село Рогалево. Под клуб. 1934 год. Село Спирино. Под клуб. 1934 год. Село Мало-Ирменка. Под клуб. 1934 год. Село Ордынское. Закрыта «старая» церковь и передана под клуб. Новую пока не тронули. 1934 год. Село Средний Алеус. После закрытия церкви ее разобрали и перевезли в село Петровское «в обмен на другой дом». В Петровском церковь передали сельсовету, который в ней и обосновался. В 1937 году закрыли остальные действующие церкви. В областном архиве автору удалось отыскать разрозненные сведения, относящиеся к отдельным населенным пунктам. 13 января. Село Усть-Алеус. Под клуб. 13 августа. Село Нижне-Каменка. Тоже под клуб. 3 сентября. Закрыта «новая» церковь в Ордынском, вторая и последняя. Так как клуб в селе уже имелся, районные власти решили превратить бывший храм в зерносклад. И превратили, повторив кощунства наполеоновских солдат, которые, как известно, въезжали в русские церкви на лошадях. А что, прикажите мешки с зерном в склад на себе таскать? 30 сентября. Село Верх-Алеус. Под клуб. 8 октября. Село Усть-Луковка. Аналогично (100). По Ирменскому району автору удалось обнаружить справку, датированную 22 июня 1939 года, в которой сказано, что все церкви в районе закрыты два года назад, «в разрезе сельсоветов, по Верх-Чикскому, Козихинскому и ВерхИрменским сельсоветам их здания используются под клубами, а в Тихоновском сельсовете и Сенчанском используются под складами зернохранилищ. Исключением является здание церкви в селе Красный Яр, которое используется под школой 7-леткой». «Не закрытых церквей в Ирменском районе не имеется, церковных советов и священников нет», такими словами заканчивается этот документ (101). Возвращаемся в август 1937 года на районную комсомольскую конференцию. Одним из авторов статьи «Человек, думающий басом», опубликованной в «Большевистской смене», сыгравшей роковую роль в судьбе Ивана

Романчева, был уже известный читателям Алексей Иноземцев. Романчева он свалил и тем самым погубил, теперь на него самого обрушилась шквальная критика делегатов. Иноземцев, ты же с японским шпионом за одним столом сидел, где ж твоя бдительность? А ты сам-то, часом, не шпион? «Особую настороженность проявили делегаты к выступлению бывшего члена бюро Иноземцева, - сообщала в отчете о конференции «Большевистская смена». – Иноземцев продолжительное время работал с Романчевым. Он не мог не знать о его враждебных проделках. Иноземцев видел развал отдельных звеньев организации, однако, решительных действенных мер не принял, не разоблачил Романчева, как вражеского агента» (102). Алексей Иноземцев недаром отвечал в комсомоле за пропаганду и агитацию. Он сумел убедительно доказать, что первым раскусил Романчева, что сигнализировал куда только мог, устно и даже письменно, но враги народа, засевшие везде и всюду, включая и крайком комсомола, не давали хода его сигналам (103). Ему не только поверили, но и избрали делегатом на областную комсомольскую конференцию. Когда начались аресты среди работников райкома партии, Иноземцев перешел на партийную работу, дослужившись со временем до секретаря Ордынского райкома ВКП (б). Что не спасло его, в свой черед, от ареста, суда и лагеря. Правда, произошло это уже после войны. А вот исполнявшего обязанности секретаря райкома комсомола Сергея Исакова не только делегатом областной конференцию, даже членом райкома не избрали. При обсуждении его кандидатуры перед тайным голосованием всплыла жуткая подробность – отец его первой жены (!) в коллективизацию попал под раскулачивание и в ссылку. (Здесь, полагает автор, товарищ Чуркин, сидевший в президиуме конференции на почетном месте, мысленно потер руки - райком партии вторично прокололся на комсомоле! Следовательно, это уже не случайность, это уже… Славно, очень славно, главное, на редкость перспективно все складывается…) Сергей Михайлович Исаков покинул конференцию, опустив голову. Никто из тех, кто отказал ему в доверии, не подозревали, насколько они ошиблись в этом человеке, будущем герое обороны Аджимушкайских катакомб в 1942 году. Рядом с материалами о комсомольской конференции в «Ленинской трибуне» поместили короткую заметку об исключении из ВКП (б) заведующего отделом народного образования Яковчука «за покровительство врагу народа Кучину и связь с ним». Вот что вменялось в вину И. М. Яковчуку, когда 19 августа 1937 года его персональное дело рассматривало бюро Ордынского РК ВКП (б), привожу текст дословно:

«Яковчук Иван Макарович, 1898 года рождения, член партии с 1932 года, работает зав. райОНО. Яковчук, работая зав. райОНО окружил себя врагами народа Демидовым, Сергуниным, Матраевым, зная об их контрреволюционной деятельности, своевременно не разоблачил их вражеских действий. Эти вредители долгое время проводили троцкистское преподавание в школе, протаскивали теорию Троцкого о невозможности построения коммунизма в нашей стране. Яковчук не принял мер борьбы Мельковым, зная о его враждебных действиях и выпадах против вождей партии и правительства. Вместо разоблачения и изгнания из школы классовочуждого элемента Кучина (так в оригинале – Авт.), Яковчук сжился с ним и встал на путь примиренчества и защиты, как «хорошего заведующего школой» (104). Иван Макарович Яковчук ушел из жизни в январе 1971 года, сегодня о нем помнят разве что ветераны народного образования. А это был незаурядный человек, педагог-подвижник, неутомимый организатор, одна из ярчайших фигур в истории Ордынского района. Сделаем отступление для того, чтобы рассказать о нем подробнее. Чтобы не повторять того, о чем можно прочесть в первой книге хроники, скажем, что в двадцатые годы работать в сельской глубинке могли исключительно бескорыстные люди, целиком положившие свою жизнь на алтарь служения народу. К ним принадлежал и Иван Макарович Яковчук. В 1927 году он, в качестве одного из трех делегатов от Западно-Сибирского края, участвует в работе первой Всероссийской конференции работников сельских семилетних школ. В этом же году он получает назначение в Ордынский район, где сначала работает директором школы-семилетки, а в 1934 году возглавляет отдел народного образования. Сегодня уже забылось, что именно ордынцев можно по праву считать пионерами всеобщего начального образования в Сибири. Постановлением Сибкрайисполкома от 5 сентября 1929 года всеобщее начальное образование вводилось только в городе Новосибирске и …в Ордынском районе. Благодаря именно И.М. Яковчуку. Еще больше ему удалось сделать на посту руководителя «школьной сети» района. До него школы-семилетки действовали в Верх-Ирмени, Спирине, Верх-Алеусе и Ордынском. При нем семилетние школы открылись в Красном Яре, Новом Шарапе, Петровском, Усть-Луковке, Нижне-Каменке, Чингисах, Кирзе, Усть-Хмелевке, Среднем Алеусе, Филиппове и Рогалеве. В 1936 году Иван Макарович открыл в селе Ордынском первую в истории района среднюю школу. Причем ухитрился сделать это, не дожидаясь разрешения областного отдела образования, на свой страх и риск. Тучи над ним начали сгущаться еще в 1936 году. В 1937 году ему поставили в вину арест учителя Мелькова в селе Филиппове, и, главным образом, постоянную защиту от всевозможных наветов директора Чингисской семилетней школы П. К. Кучина, с которым Яковчука связывала давняя и искренняя дружба.

Павел Кириллович Кучин являлся личностью не менее яркой. У ордынских чекистов Кучин числился в «элементах», потому что родился в семье присяжного поверенного. Сбежав 14-летним подростком на фронт во время первой мировой войны, он прошел ее от начала до конца, получив за отчаянную храбрость два Георгиевских креста. После Октября Павел Кучин записался в Красную Армию, воевал на Южном фронте, брал Перекоп, сражался с белополяками. Демобилизовавшись в 1921 году, приехал в Ордынский район, где в селе Спирине проживал его старший брат Петр, кстати говоря, участник первой русской революции 1905-1907 годов. В этом селе демобилизованный красноармеец познакомился с 15-летней учительницей Софьей Шишкиной, родители которой перебрались в село из голодного Томска. В 1923 году они поженились. Супруги Кучины учительствовали в Спирине, Верх-Алеусе, а потом, по предложению Яковчука, Павел Кириллович возглавил семилетнюю школу в Чингисах. Организатор он был замечательный. Известно, например, что в селе ВерхАлеус он сумел так наладить горячее питание школьников, что перенимать этот опыт приезжали из соседних районов. Когда в Чингисах начались аресты «чепрасовцев», Кучин не мог не попасть под подозрение. Из «бывших», а шапку перед полуграмотными активистами не ломает, держит себя независимо. Последних это не на шутку раздражало. В марте 1937 года на известном нам собрании, посвященном итогам февральско-мартовского пленума ЦК ВКП (б), фамилия Кучина всплывала несколько раз. Ничего ровным счетом поставить ему в вину не один из выступавших не смог, но все высказывались о нем сугубо негативно. Некто Малыгин, представлявший партийную организацию Чингисов, выразился, например, так: «Товарищ Яковчук, когда заезжает в Чингисы, никогда не советуется с нашей парторганизацией, а заезжает к Кучину и с ним только решает школьные вопросы. Это неправильно» (105). Его поддержала Клокова, парторг колхоза «Обская волна», заявившая, что «Кучин классовочуждый, и надо еще разобраться, что за связь у коммуниста Яковчука с этим человеком» (106). Разбираться взялся редактор «Ленинской трибуны» Тимофей Домрачеев, специализировавшийся на поисках врагов народа среди учителей, вероятно потому, что во время оно «кончил один курс учительской семинарии» (107). В публичном доносе под заголовком «Почему от Яковчука не потребовали ответа?», вскоре появившемся в «Ленинской трибуне», Домрачеев кликушествовал: «Фактом политической беспечности, этой идиотской болезни, является либеральное отношение райисполкома к взаимоотношениям зав. райОНО т. Яковчука с директором Чингисской школы Кучиным. Известно, что Кучин не имеет диплома, чтобы занимать пост директора школы. Известно, что у него была тесная связь с ныне арестованными вредителями Ефимовым и Чепрасовым. Известны его наглые попытки зажима самокритики среди подростков».

Сознавая, что для хорошего доноса «зажима самокритики среди подростков» маловато, Домрачеев, обнародовал главный факт пресловутой «связи» - «Кучин привез Яковчуку сено, а последний «выдвинул Кучина кандидатом на премию». Разве хотя бы части этих фактов недостаточно для того, вопрошал редактор «Ленинской трибуны», чтобы парторганизация райисполкома насторожилась и потребовала от Яковчука ответа? (108) Донос Домрачеева сыграл свою роль. Яковчука арестовали. От гибели Ивана Макаровича спасло падение Ежова, после которого часть арестованных по ложным обвинениям освободили, продемонстрировав тем самым справедливость и гуманизм Советской власти. Позже вернули и партийность. В годы войны он работал в Ордынском райкоме партии заведующим отделом пропаганды. Судьба его друга оказалась иной. Предоставим слово Петру Павловичу Кучину, сыну П. К. Кучина. «Глубокой ночью с 27 на 28 июля 1937 года по чудовищно-лживым обвинениям начальник Ордынского райотдела милиции Диченко и его подручные вломились в сонную квартиру, перерыли и перевернули все вверх дном и, не найдя никаких компрометирующих улик, «изъяли» как «врага народа» из общества ни в чем не повинного директора Чингисской школы Павла Кирилловича Кучина, лишив тем самым, перепуганных ночным погромом, четырех малолетних детей, отца-кормильца. А жену – не только мужа и главу семьи, но и работы, квартиры, доброго имени народного учителя, гражданина, матери. Жестокий произвол, голод и нищета обрушились на наши головы после ареста папы. Семью выселили из казенной квартиры, маму сняли с работы. А нас вынудили думать не столько о том, кто наши добрые, но несчастные родители, а о том: почему нечего есть, почему нечего одеть, почему негде жить, почему мы враги народа, какие-то «троцкисты?» (109) Павел Петрович Кучин погиб в одном из колымских лагерей 8 марта 1942 года. Посмертно реабилитирован в 1958 году. Сдав НКВД Романчева и Яковчука, руководство района пыталось тем самым, считает автор, хотя бы частично оправдаться перед краевыми властями. Поздно! Подробности ареста секретаря Ордынского РК ВКП (б) М. Г. Акишева не сохранились, но, судя по документам, произошло это где-то в середине августа, когда новым секретарем райкома партии был назначен его бывший заместитель И. Г. Толкачев. Толкачев продержался в должности чуть больше недели, после чего пришли и за ним. 26 августа 1937 года настала очередь председателя Ордынского райисполкома А. В. Лесных. Познакомимся с протоколом заседания бюро Ордынского РК ВКП (б) на котором рассматривалось его персональное дело.

Председательствовал на нем новый, уже третий за месяц, секретарь райкома партии по фамилии Кадер, присутствовал, в качестве представителя краевой власти, специально прибывший в Ордынское работник крайкома ВКП (б) некто Шурыгин. Они и выдвинули в адрес Лесных обвинение по двенадцати пунктам, семь из которых напрямую связывали Лесных с Чепрасовым. И по каждому из этих семи пунктов получалось, что разоблаченный враг народа и японский шпион Чепрасов являлся лучшим другом Лесных, который его всячески защищал и покрывал. «Фактом особо близкой связи можно подтвердить (так в оригинале – Авт.), что при обыске у Чепрасова была изъята фотокарточка Лесных», - сказано в первом пункте обвинения. Во втором подробно излагалась известная нам скандальная история взаимоотношений Чепрасова с Чингисским сельсоветом, из которой делался вывод: «Чепрасов применял все, чтобы подорвать авторитет сельсовета, а Лесных не только не принял мер, а даже председателя сельсовета с работы снял». В третьем пункте Лесных припомнили отказ дать показания следствию о вредительской деятельности Чепрасова. В четвертом… Но стоит ли повторять сегодня заново все измышления ордынских чекистов, для которых портсигар и воз сена уже являлись доказательствами вредительской деятельности, а уж фотография – тем паче? «Постановление по делу А. В. Лесных, 1896 года рождения, социальное положение служащий, член ВКП (б) с 1927 года, партбилет № 9660739, работает председателем Ордынского райисполкома», гласило: «За связь с врагами народа, пособничество и укрывательство врагов, за недостойное и дискредитирующее ВКП (б) поведение, Лесных А. В. из партии исключить. Партбилет № 9660739 отобрать» (110). Александра Лесных, бывшего красного партизана, арестовали прямо на бюро райкома партии. Новый секретарь райкома товарищ Кадер за дело ликвидации врагов народа взялся столь рьяно, что начал сдавать НКВД одного ордынского начальника за другим, благо практически каждого можно было обвинить в «связи с разоблаченными и арестованными врагами народа Акишевым и Лесных». Знакомы? Знакомы. Давно? Давно. А почему в таком случае не разглядели и не разоблачили этих матерых врагов народа? Вот вам и готовое обвинение в двурушничестве, пособничестве и тесной связи с врагами народа. Наступили страшные дни. Аресты и обыски шли в каждом населенном пункте. Из номера в номер «Ленинская трибуна» без устали разоблачала вредителей, а следом

сообщалось об арестах уже выявленных и разоблаченных врагов народа. На ее страницах запросто публиковались самые настоящие доносы, часто анонимные и совершенно дикие по содержанию. Вроде следующих: «Избавьте тракторный отряд от вредителя Смирнова! Михаил Смирнов из Ордынской МТС сознательно задел за пенек и сломал корпус плуга, сознательно порвал раму трактора ЧТЗ, вредительски оставил всех трактористов без обеда: поел лучшую часть обеда, а остатки разбросал в кусты» (111). Или: «Ветврач Чингисского мехпункта Ключников И. Я. разоблачен как троцкистский последыш. А его ставленник Подкатых, который пьянствует, почему не арестован?» (112) Или: «Почему не посадили Марию Кирину, вредительницу-скотницу из колхоза им. Эйхе?» (113) Или: «В колхозе «Политотделец» колхозник В. Фомин во время прополки ходил на полосу и вел антиколхозную агитацию. Где прокурор?» (114) Районный прокурор Новоселов едва успевал оправдываться, помещая в «Ленинской трибуне» одну за другой заметки такого рода: «Сообщение прокурора. В колхозе «Новый мир» Филипповского сельсовета орудовала группа, которая направила свои действия к развалу колхоза. Бывший председатель колхоза Юдкин снят с работы за избиение колхозников, укрытие от распределения 200 ц. пшеницы и ржи урожая 1936 года. Вредители сорвали строительство сушилки, создали условия для срыва уборки урожая. Агентами врага народа Юдкина Шаталовым Павлом и Митюхиным Иваном тайно организованы подписи коллективного заявления о восстановлении врага народа Юдкина у руководства колхозом. Все они арестованы и предаются суду» (114). Прокурор старался изо всех сил, но арестовали и прокурора. А вот, на взгляд автора хроники, самая «яркая» публикация года – передовая статья в «Ленинской трибуне» от 20 сентября 1937 года, принадлежащая, судя по стилю, редактору Домрачееву. Приведем ее начало: «Уметь видеть и разоблачать врага По уборке и хлебосдаче наш район находится в глубоком прорыве. Подавляющее большинство комбайнов дают позорно низкие показатели, несмотря на то, что хлеб зрелый и самые разговоры о зеленом хлебе являются вражеским делом. Основная причина позорного провала с уборкой и хлебосдачей в том, что многие партийные организации, руководители ряда партийных организаций, директора МТС, председатели сельсоветов и правления колхозов до сих пор не поняли, что уборка обильного урожая и хлебопоставка – участок острой классовой борьбы, что вражеское сопротивление не уменьшается по мере движения вперед, а усиливается.

Многие руководители за простоями, за недостатками видят только технологическую сторону, не ищут здесь действий классово – враждебных элементов, не ищут здесь вредительской руки, не разоблачают врагов. В Кирзинской МТС с начала уборки было 12 крупных и мелких аварий, в Ордынской МТС не меньше. Машины сами не ломаются, агрегаты сами по себе не выходят их строя!» (116) Цитировать далее эту идейную паранойю нет смысла. Машины сами не ломаются, каково, читатель? А теперь догадайтесь с одного раза, чем закончил редактор «Ленинской трибуны»? Да, вот именно. В областном партийном архиве автору хроники попал в руки следующий документ, направленный секретарем Ордынского РК ВКП (б) Кадером в крайком партии, в котором, в частности, говорилось: «Домрачеев Т. Ф., работая редактором Ордынской районной газеты с 3. 11. 1936 г., был тесно связан с бывшими руководителями района. Он не только не вскрывал всех преступных действий в районе, а выступал в защиту старого руководства. На страницах газеты допускал грубые политические ошибки. Например, зная, что враг народа Грядинский (бывший председатель крайисполкома – Авт.) разоблачен, поместил имя этого врага народа в газете». Товарищ Кадер может считаться первым ордынским сюрреалистом, ибо сумел совершенно самостоятельно додуматься до следующего оригинального обвинения: в «Ленинской трибуне» на врага народа Чепрасова поместили карикатуру, изобразив его в виде вороны. Разве так изображают врага? Надо было изобразить Чепрасова в виде змеи! 22 сентября 1937 года Домрачеев был исключен из партии «за пособничество врагам народа и плохую работу газеты» (117). После чего отправился вслед за остальными. За Тимофеем Домрачеевым последовали, автору остается только перечислять: Селезнев Иван Михайлович, член ВКП (б) с 1920 года, руководитель Ордынского отделения «Сибторга»; Калинин Игнатий Николаевич, член ВКП (б) с 1922 года, директор маслосовхоза; Чанов Никифор Дмитриевич, член ВКП (б) с 1927 года, член бюро Ордынского райкома партии, начальник Ордынского райПО; Синкин Василий Михайлович, член ВКП (б) с 1928 года, директор Ордынского заготзерно; Южаков Григорий Антонович, член ВКП (б) с 1921 года, председатель рабочкома Ордынского леспромхоза («Имел личную связь с Чепрасовым, выражавшуюся в том, что часто бывал на квартире Чепрасова, дарили друг другу фотокарточки»); Акишева Федосья Феоктистовна, член ВКП (б) с 1926 года, заведующая столовой в Ордынском, жена разоблаченного врага народа Акишева;

Лесных Наталья Павловна, кандидат в члены партии с 1932 года, продавец, жена разоблаченного врага народа Лесных («Знала, что ее муж на протяжении ряда лет имел тесную связь с врагом народа Чепрасовым, но не только не разоблачила его, а сама поддерживала эту связь»); Милин Семен Ильич, член ВКП (б) с 1931 года, председатель колхоза имени Степана Разина Усть–Алеусского сельсовета («…Сорвал хлебоуборку, не принял решительных мер к кулаку Мельникову, который вел агитацию среди колхозников за невыход на работу»); Меренков Дмитрий Афанасьевич, член ВКП (б) с 1932 года, начальник районного земельного отдела. РайЗО, районные земельные отделы, главные органы управления сельскохозяйственным производством того времени, подлежали разгрому в 1937 году в обязательном порядке. Где же, в самом деле, штаб всего вредительства, как ни здесь? Весь аппарат Ордынского райЗО пошел под нож во главе с его начальником посписочно, ибо райотдел НКВД докопался до жуткой подробности – «до 5 лет Меренков воспитывался у деда – кулака»! Вот вам и главная причина того, что «земельный отдел под его руководством проводил преступную право–левацкую практику (!) в сельском хозяйстве». Автор хроники очень сомневается, что орелики товарища Чуркина понимали, что это за зверь такой, «право–левацкая практика». Обвинения они сочиняли, нисколько не заботясь о малейшем правдоподобии. Один из пунктов обвинения против А. В. Лесных заключался, например, в том, что 70 последних единоличников, еще сохранившихся в районе, не получили от райисполкома плановых заданий по посеву ржи. В деле Дмитрия Меренкова фигурирует аналогичное обвинение, за исключением числа единоличников – их уже 200. Это чтобы повнушительнее выглядело, все равно ни один черт не станет тех единоличников пересчитывать, если их, конечно, еще не посадили! Тем более, что Меренков уже признался, что возглавлял вредительскую организацию, чего уж более? Все перечисленные фамилии и стоящие за ними человеческие судьбы – результат всего лишь одного заседания бюро Ордынского РК ВКП (б) от 29 сентября 1937 года (118). Их еще будет много, таких заседаний в 1937-м, в следующем, 1938-м, еще больше. И каждое влекло за собой своеобразную цепную реакцию, так как после исключения из партии следовал арест сначала очередного врага народа, а потом чекисты и их добровольные помощники принимались за его семью, родственников и знакомых. Официально это именовалось «выкорчевать корни». Сколько людей пострадало при «корчевании», сказать сложно. Видимо, не меньше, чем количество арестованных «врагов народа». Например, «дочь отъявленного контрреволюционера Чепрасова», как окрестила несчастную девушку краевая комсомольская газета, сначала исключили из комсомола, потом арестовали вместе с матерью (119). Другой, еще более показательный пример.

«Заслушав сообщение о приговоре спецколлегии краевого суда над троцкистско–бухаринскими бандитами, орудовавшими в Северном районе Западно–Сибирского края, мы, колхозники колхоза «Новая жизнь» Филипповского сельсовета, этот приговор одобряем. Не может быть иной меры к врагам колхозного строя, кроме расстрела. (Речь идет о расстреле руководства Северного района Новосибирской области осенью 1937 года, павшего жертвой показательного краевого процесса над «право– троцкистской контрреволюционной, шпионско–диверсионной организацией»; все погибшие реабилитированы в 50-е годы - Авт.) Органами НКВД арестован бывший председатель нашего колхоза Ямкин, который проводил в колхозе троцкистскую вредительскую политику. Мы просим органы НКВД и наш пролетарский суд применить к нему самое суровое наказание и выкорчевать всех последышей вредителя троцкиста Ямкина. По поручению собрания Сухов» (120). Просьбу сознательных колхозников, конечно же, уважили. «За связь с врагом народа Ямкиным» исключили из партии, сняли с работы и арестовали уже известного нам директора Ордынской МТС Н. Л. Самойлова и еще 11 человек, включая все правление колхоза «Новая жизнь». Мотивировка: «имели связь с ныне осужденным врагом народа Ямкиным, часто бывая друг у друга на квартире» (121). Сколько их было, таких ямкиных, в каждом ордынском селе… Почему они погибли в том страшном кровавом году, их дети, ставшие давно стариками, не могут понять и по сей день. Когда писались эти строки, автору хроники пришлось по долгу службы заниматься письмом нашего бывшего земляка, а ныне гражданина Казахстана В. И. Ломакина, просившего найти в архиве района документальное подтверждение своего рабочего стажа в годы Великой Отечественной войны. В письме сообщалось, что в 1941 году 11-летним мальчишкой он вынужден был бросить школу, чтобы начать работать в колхоз имени Чкалова Ордынского района. «В 1937 году моего отца, Ломакина Ивана Васильевича, председателя колхоза имени Блюхера, позже переименованного в колхоз имени Чкалова (потому что маршала Блюхера к тому времени уже расстреляли – Авт.), репрессировали, как «врага народа» по неизвестной нам причине. Только 14 апреля 1993 года нам сообщили о его реабилитации. После ареста отца нас осталось четверо: бабушка 66 лет, мать 38 лет, я 8 лет и брат 5 лет. Бабушка и мать от этой трагедии заболели, и все заботы легли на меня, восьмилетнего пацана. В 1941 году началась война. Мне было 11 лет. Все четыре года войны я в летний период работал в колхозе, каждый год с мая по октябрь. Работал с раннего утра и до позднего вечера, так как поблажки сыну «врага народа» никто не делал, вырабатывая по 120 трудодней, т. е. взрослую норму. Так что детства хорошего я не видел. Да и после много чего натерпелся».

В 1937 году в селе Петровском арестовали Василия Павловича Дзыбала, отца пятерых детей. Его дочь, Софья Васильевна Попова, вспоминала много лет спустя, уже находясь на пенсии: «Его забирали вечером. Пришли участковый и (еще один – Авт.) чужой человек. Отец был еще на работе, возил лед из пруда для маслозавода. Стали ждать, никого из избы не выпускали. Когда отец пришел и узнал, в чем дело, то поросился сходить к брату, чтобы взять хоть пятерку денег в дорогу, но ему не позволили. И вот, помню, пошли мы проститься к конторе, и отец все говорил матери: «Феня, не плачь, успокойся, скоро вернусь, береги Васю», - так звали самого меньшего. И больше мы отца не видели. Ни писем, ничего». Только в 1996 году получит Софья Васильевна ответ на свой запрос из Управления ФСБ по Новосибирской области, в котором будет сказано: «Дзыбал Василий Павлович, 1902 года рождения, русский, арестован по необоснованному обвинению в принадлежности к контрреволюционной группе, осужден 2 марта 1938 года тройкой УНКВД Новосибирской области к высшей мере наказания – расстрелу. Постановление приведено в исполнение 11 марта 1938 года». «Принадлежность к контрреволюционной группе» – это очень даже понятно. Вместе с Василием Дзыбалом в тот день в Петровском арестовали около десятка человек. «Это, - вспоминает С. В. Попова, - была уже вторая партия. И после этого сельчан еще забирали» (122). В Ирменском районе события развивались по аналогичной схеме, только масштаб репрессий оказался здесь чуть меньшим. Сказалось то, что организован был район недавно, партийная организация являлась малочисленной. К тому же местный райотдел НКВД работал вяло, большей частью пробавляясь тем, что арестовывал тех, кто под руку подвернется, да и то по наводке со стороны. Скажем, 7 февраля 1937 года бригадир Иван Дюрягин, учетчик Александр Овчинников и рядовой колхозник Алексей Захаров сорвали по пьяной лавочке «посредством матерных слов» отчетно-выборное собрание колхоза «Коммунизм» Плотниковского сельсовета. Редактор «Сталинского пути» Зизянов усмотрел, однако, в банальном происшествии глубокую политическую подоплеку: «Почему эти люди явились на собрание умышленно пьяные и сорвали его? Здесь орудует классовый враг». Кому угрожал Захаров, что «он их всех повыкидывает из конторы»? рассуждал Зизянов. Ударникам колхозного производства. А кто такой Земцов? Земцов - племянник собственного дяди, некогда «имевшего в Пичугово свои торговые лавки». Следовательно, «этот человек пролез в колхоз и продолжает вредить в работе. Своим поступком Земцов хотел разложить трудовую дисциплину в колхозе, препятствовать выполнению обязательств перед государством». Всю троицу чекисты арестовали уже на следующий день. Но, как не старались, не смогли пришить трем похмельным мужикам, совершенно не

помнившем вчерашнего дня, обвинение в троцкизме, не говоря уже о работе на японскую разведку. Пришлось судить их за хулиганство (123). В апреле 1937 года Ирменское РО НКВД и его начальник С. М. Усольцев подверглись жестокой критике на пленуме Ирменского РК ВКП (б) за слабую работу по «выявлению и ликвидации». Цитирую: «Об органах НКВД. Мы за два года в районе не вскрыли серьезного. Ничего. Мы не можем нащупать политический гвоздь, а иногда и замазываем. Есть сведения, что Усольцев сын кулака, надо расследовать» (124). Положение Усольцева и прочей чекистской братии мог спасти только раскрытый заговор. Большой, разветвленный, троцкистско-зиновьевский. Еще в феврале чекисты арестовали заведующего сектором животноводства районного земельного отдела Трондина. Вскоре «Сталинский путь» сообщил о разоблачении «троцкистской шайки на верх-ирменской мельнице», в которую якобы входили «проходимцы» Головин, Яковенко и Котельников, а возглавлял ее уже упоминавшийся ранее на этих страницах директор Мистрюков (125). Из двух кандидатур на роль главаря троцкистских заговорщиков чекисты отдали предпочтение Трондину – если «троцкизм» Мистрюкова заключался в выпивке на мельнице, то Трондин - работник отдела райисполкома, арестован давно, «дозрел», согласен сторудничать со следствием. Трондин и Мистрюков имели широкий круг личных и деловых знакомств, контактировали по работе практически со всеми председателями колхозов Ирменского района. Вскоре в районе начались массовые аресты по «делу Трондина». Весной арестовали директора Ярковской МТС Бокадорова, председателя колхоза «Буревестник» Темновского сельсовета Кулакова, председателя колхоза «Авангард» Юрганова, наконец, в поле зрения Ирменского райотдела НКВД попала фигура непосредственного начальника Трондина, заведующего Ирменским райЗО И. И. Карепова. 23 июня 1937 года «Сталинский путь» опубликовал пространную статью, в которой подробно излагались многочисленные преступления, которые успел совершить за два года своей вредительской деятельности «яростный троцкист Трондин». В частности, сообщалось, что «Трондин совершенно развалил работу сектора животноводства, по отдельным колхозам падеж скота достигает 60 процентов». Упоминалась в статье и «слепая доверчивость руководителя тов. Карепова» (126). 10 июля 1937 года Ивана Илларионовича Карепова, 1902 года рождения, из крестьян, члена ВКП (б) с 1926 года, исключили из партии за связь «с разоблаченными врагами народа Трондиным и членом Крайплана Коршиковым» (127). Связь с заговорщиками и вредителями в самом Новосибирске – ход, что и говорить, перспективный, особенно для сельского райотдела НКВД. Далее последовал арест Карепова и непременное публичное шельмование его, как «разоблаченного и обезвреженного врага народа». «На одном из ответственных участков работы в нашем районе, в должности заведующего районным земельным отделом сидел ярый вредитель, ныне

разоблаченный как враг народа, Карепов И.И., - сообщал «Сталинский путь». - Будучи зав. райЗО, он систематически протаскивал вредные троцкистские взгляды, выступал против мероприятий партии и правительства. Всю свою практическую работу по полеводству и животноводству он сводил к явно вредительским действиям, к снижению развития животноводства и полеводства, к срыву борьбы трудящихся за радостную счастливую жизнь». Хотя враг народа Карепов разоблачен и арестован, радоваться рано, многозначительно напоминала газета, ибо «нельзя ни на минуту забывать о том, что сохраняется еще охвостье этих разоблаченных врагов народа (128). В числе прочих в «охвостье» угодил осенью 1937 года директор ВерхИрменской МТС К. П. Бормотов, совсем недавно избранный членом Ирменского РИКа. О том, что вменялось ему в вину, можно судить по протоколу заседания бюро Ирменского РК ВКП (б) от 11 октября 1937 года, на котором его исключили из партии. Обвинение, насколько можно судить, являлось вполне стандартным по тому времени, поэтому оправдаться Бормотову было практически невозможно. В протоколе сказано, что старшим агрономом Верх-Ирменской МТС работал некто Топчиев, арестованный НКВД сентябре вместе со старшим механиком Муравьевым. Первый на допросах в НКВД признался во вредительстве, второй в том, что «подрывал стахановские движение в МТС». У арестованных вредителей быстро нашлись сообщники, тоже вредители – водители Швецов и Лучкин. А всю эту шайку принял на работу директор МТС Кондратий Бормотов, «проявив тем самым явное вредительство». Чего и ждать от проходимца и вредителя, который «был тесно связан с разоблаченным и отданным под суд врагом народа, бывшим зав. райЗО Кареповым»? (129) «Этот гаденыш, - надрывался по поводу ареста Бормотова «Сталинский путь», - систематически срывал своевременный ремонт тракторов, штрафовал всех подряд за перерасход горючего, всячески глушил стахановское движение, словом, вредил в большом и малом. Трактора и комбайны расставлялись неправильно, отчего получалась бестолковая гоньба с одного поля на другое» (130). Одновременно с Бормотовым в колхозе «Верный путь» Сенчанского сельсовета НКВД арестовало очередного «ставленника Карепова», заведующего фермой Гришина, который, если верить местным чекистам, «дошел до такой наглости, что начал травить поросят нашатырем» (131). Погубив этих и многих других людей, Усольцев и его подручные не спасли собственные шкуры. Если в Ордынском районе начальнику райотдела НКВД Чуркину удалось дотянуться до райкома партии прежде, чем райком до него, то в Ирменском районе получилось наоборот. Возможно, произошло это потому, что Ирменский РК ВКП (б) оказался, как бы это поточнее выразиться… На современном языке его можно было бы назвать более креативным. Но автор предпочитает старую, но более точную формулировку – более кровожадным.

«У наших районных руководителей есть администрирование, как бы больше посадить и истребить», - именно таким образом характеризовали собственное руководство сами верхирменские коммунисты (132). И вот в руки этих самых руководителей попал козырный туз. Секретарь Ирменского РК ВКП (б) Смирнов докопался, что в прошлом руководителя Ирменского РО НКВД Усольцева все обстояло далеко не так безупречно, как он сказано в анкете своего личного дела. Из протокола заседания бюро Ирменского РК ВКП (б) от 24 ноября 1937 года «О члене партии Усольцеве»: «До 1937 года скрывал от партии, что его отец, Усольцев, служил в царской и колчаковской милиции. Работая начальником районного отдела НКВД, попустительствовал враждебным элементам, в частности: а) с большим опозданием вскрыл вредительскую группу в райЗО (Трондин, Карепов и другие), а, уже имея санкцию на арест группы, не проводил эту санкцию в исполнение около месяца; и только после прямого и категорического предложения секретаря РК ВКП (б) произвел этот арест. Точно так же, несмотря на наличие санкции на арест и предложение ареста со стороны РК ВКП (б), не арестовал троцкиста–контрреволюционера Селештея А. И (133). б) допустил засорение и разложение аппарата милиции, именно: 1) Милиционер Константинов имеет родственников, изъятых органами НКВД в 1937 году, имел связь с арестованными. 2) У участкового инспектора Скрипилини отец в 1919 году был сельским старостой, содержал ямщину, имел батраков. 3) Участковый инспектор Медведкин производил незаконное изъятие оружия, присваивал и продавал его, обманным путем набирал у колхозов продукты, не отчитываясь за них. В аппарате отсутствует элементарная дисциплина, развивается пьянство. в) к производству изъятия контрреволюционных элементов НКВД оказался совершенно неподготовленным, в результате чего целый ряд наиболее засоренных населенных пунктов не был охвачен изъятием (видимо, любимое словечко у руководства Ирменского райкома – Авт.), например Тихоново, Еремино, а вся операция проведена слабо. г) имея целый ряд сигналов о контрреволюционной, вредительской деятельности отдельных лиц и групп (Сенчанская школа, Верх-Ирменская больница, Верх-Ирменская МТС), не принимал необходимых мер, что привело к тому, что вражеские группы и лица безнаказанно орудовали, а часть из них, уже после разоблачения, скрылась из района». С. М. Усольцев, член ВКП (б) с 1920 года, был исключен из партии «за сокрытие от парторганизации и органов НКВД службы отца в царской и колчаковской милиции и за пособничество враждебным элементам». Его арестовали сразу же после того, как отобрали партбилет. Закончил свою карьеру Усольцев тем же, что и его жертвы – расстрелом (134). Известно, что репрессиям в Ирменском районе подверглись также секретарь Ирменского РИКа Коноплев, работники райисполкома Бобков, Шмидт, Дмитриенко. Многочисленные аресты производились в системе

МТС, райпотребсоюзе, заготконторе, заготзерно, не говоря уже о коллективных хозяйствах (135). За арестами начальников следовали аресты их подчиненных. Например, в сентябре 1937 года чекисты арестовали директора Ордынского ХПП В. М. Синкина, якобы возглавлявшего вредительскую троцкистскую группу. Сразу же после этого последовали аресты специалистов предприятия и части рабочих (136). В конце 1937 года арестовывали, как правило, целыми группами – чекистам требовались новые и новые организации троцкистов, вредителей, шпионов и диверсантов. Такие организации, по мифологии 1937 года должны и обязаны были быть многочисленными и разветвленными. Иначе что это, в самом деле, за контрреволюционное подполье? Сколько человек пострадали в каждом населенном пункте, рано или поздно подсчитают будущие историки. Автор в качестве примера может привести село Нижне-Каменку, так как юные краеведы Нижне-Каменской школы, много лет возглавляемые учителем истории Р. И. Ильиных, сумели выяснить и проследить здесь судьбы многих жертв Большого Террора, их родных и близких. Так вот, по их данным, в Нижне-Каменке только в октябре 1937 года было арестовано сразу сорок человек, работавших в местном леспромхозе, именовавшемся тогда «Гортоп», и окрестных колхозах (137). После войны в село из них вернулись всего двое. О судьбе одного из них, И. П. Конопацкого, некогда главного инженера местного леспромхоза, рассказала в областной газете «Голос» уроженка Нижне-Каменки, журналистка Нина Луговая. «В 1945 году после отбытия срока наказания вернулся Иван Поликарпович Конопацкий. Да только вернулся на пустое место: ни дома, ни семьи. После ареста его жену с двумя малыми детьми выселили из казенной служебной квартиры. Жена была женщиной безграмотной. Оставшись без крова, без работы, она оказалась в трудном материальном положении. После ареста мужа исчезла куда-то ее дочка трех лет. Слухи разные ходили: одни говорили, что ее Лукерья в детский дом в город отвезла, другие утверждали, что на железнодорожном вокзале подбросила. А старший сынишка ходил по дворам. Кто покормит, а кто и на ночь переночевать оставит. В школе он не учился. А потом куда-то исчезли и они… Так что вернувшись в село, Иван Поликарпович никого из своих домашних не нашел. К тому времени гортоп превратился в военный лесхоз № 6, заготавливавший древесину для нужд армии. Вот сюда и устроился Конопацкий счетоводом, разумеется, с немалым трудом да еще благодаря тому, что после войны грамотных специалистов здесь катастрофически не хватало – погибли на фронте. По въевшейся намертво лагерной привычке, свой скудный обед он приносил с собой на работу, завернутый в носовой платок. И состоял этот

обед из неизменного кусочка черного хлеба, двух картофелин, луковицы и стакана воды» (138). Сорок арестовано, двое вернулись. А остальные? Достоверно известна судьба только одного из них. Процитирую справку прокуратуры Новосибирской области от 28 декабря 1989 года: «Косых Петр Иванович был осужден за антисоветскую агитацию и пропаганду 23 февраля 1938 года тройкой управления НКВД Новосибирской области к 10 годам лишения свободы. Постановлением президиума Новосибирского областного суда от 24 октября 1959 года Косых П. И. по указанному выше делу реабилитирован. Умер Косых П. И. 9 августа 1945 года в местах лишения свободы «Усоль-Лага» Иркутской области» (139). Об остальных арестованных не нашлось в архивах даже такого упоминания. Жили люди. И не стало людей. Но оставались их семьи, которым суждено было испить свою чашу до дна. Один из мифов Большого Террора гласил, что НКВД невинных не арестовывает. Поэтому большинство односельчан шарахались от этих несчастных людей, как от зачумленных. Помогать им отваживались немногие, да и то украдкой, ибо такая помощь была чревата серьезнейшими последствиями. Что касается местного начальства, то не побоимся сказать, что оно сознательно травило семьи репрессированных. И даже не по злобе, что хотя бы как-то объяснимо, а просто по долгу службы. Возможности для этого у какого-нибудь председателя сельсовета или председателя колхоза имелись, конечно, небольшие, по сравнению с карательными органами. А ничего, очень даже неплохо у них получалось. Сорок лет спустя учащиеся Нижне-Каменской средней школы записали горестный рассказ М. П. Ильиных о том, что произошло с ее семьей после ареста отца. «Отец у нас не мог жить без работы, всегда был на хорошем счету. Когда его арестовали, у нас сразу же отобрали корову и выгнали всю нашу семью из дома, ведь и дом и корова числились за колхозом. А нас в семье было пятеро ребятишек. Жителям запретили пускать нас на квартиру. Тогда мать вырыла землянку, и мы стали в ней жить. Спали мы на земляном полу, потому что больше было негде. Обзывали нас кулаками, а какие мы были кулаки? Мы даже в школу ходили не все, потому что на нас, пятерых, были одни валенки». Долгое время бедствовала в жесточайшей нужде семья арестованного бригадира полеводства колхоза «Искра» Нижне-Каменского сельсовета Михаила Старченко. Для начала председатель колхоза велел переселить их из нормального дома в заброшенную развалюху, а потом, видимо, одумавшись, выгнал женщину с малыми детьми под открытое небо. В самом деле, чего церемониться с вражеским отродьем! Анфиса Михайловна Япрынцева, заслуженная учительница РСФСР, более сорока лет проработавшая в Нижне-Каменской средней школе, вспоминала в 1998 году: «Я помню, как мама собрала после этого нас под сосну, и там мы ночевали. Наутро мама приняла решение повеситься, думая, что после ее

смерти нас заберут в детдом, и мы будем спасены. Но женщина, поселившаяся в том домике, из которого нас выгнали, случайно увидела последние мамины приготовления, выбежала и едва вытащила маму из петли. Привела нас к себе, а сама собралась и уехала. Так мы там и остались» (140). Сколько человек были репрессированы в 1937 году на территории современной Новосибирской области, точно неизвестно до сих пор. Есть общая цифра – в этом году в Западно–Сибирском крае, включавшем тогда в себя территории современных Кемеровской, Томской, Новосибирской областей и Алтайского края вместе с Республикой Горный Алтай, оказались репрессированными около 35 тысяч человек (141). 1938 год оказался еще страшнее. Если излагать дальнейшие события предельно коротко, то уже весной на страну, Сибирь, только что образованную Новосибирскую область, Ордынский и Ирменский районы, каждую деревню обрушилась новая лавина репрессий, превосходящая по массовости жертв прежнюю. Об этом можно судить по следующему факту. В 1938 году для проведения арестов и допросов мобилизовали абсолютно всех работников системы НКВД, включая обслуживающий персонал. В Новосибирске арестованных допрашивали шоферы НКВД, и это считалось нормальным, потому что каждый из них, как выражались чекисты, «оформлял и выдавал» для троек в день по 12 – 15 дел. Впрочем, что здесь хитрого? Всем известно, что любой водитель силушкой всегда превосходит начальство, которое он возит. Дай ему в лапу «кривой стартер», и у такого бугая в форме кто угодно со временем сознается в чем угодно. Если вы думаете, что это предел, то вы ошибаетесь. В других областях Сибири творились дела еще хлеще. Скажем, при проверке органов НКВД города Мариинска в 1938 году обнаружилось, что в одном из отделений допросы арестованных вела местная… уборщица (142). …А вы губы-то не кривите, гражданин. Вы эту книжечку отложите и послушайте нас, работников НКВД. По-вашему, уборщица - не советский человек? Ее что, в партию принять нельзя? Да очень даже запросто, потому что она и есть стопроцентный, может даже, потомственный пролетарий, чего, кстати, глядя на вас, никак не скажешь. А если учесть, что она моет полы ни где-нибудь, а в НКВД, то получается, что по уровню сознательности, не говоря уже о бдительности, она любого из вас еще и за пояс заткнет. Это вы живого врага народа никогда не видели, а она их навидалась столько, что теперь у нее глаз, как алмаз. И то сказать – ведь она ихнюю поганую кровь каждый день в наших кабинетах смывает с утра до вечера.

Мы ее даже не просили помочь, она сама вызвалась. Потому как каждый советский человек должен и обязан быть нашим добровольным помощником. А теперь можете читать дальше. Тем более, что нам пора - работы в последнее время столько, что даже отпуска отменили. Осенью 1938 года массовые аресты резко оборвались на самом пике террора. Продолжать их дальше не было возможности по причинам самым прозаическим – тюрьмы и лагеря оказались набиты до такой степени, что новых арестованных просто было некуда сажать. Были причины и более веские. Под угрозой оказалась вся система управления страной. Большую часть руководящих кадров расстреляли или превратили в лагерную пыль, а новые, пришедшие им на смену, эффективно работать не могли. Действительно, как можно строить какие-то долговременные планы, если сам не знаешь, где ты будешь завтра – попрежнему в руководящем кресле или в тюремной камере у параши? Да и стратегическая цель всей этой кровавой вакханалии была достигнута. Массовая смена партийной и хозяйственной элиты произошла. Во власть пришли люди, в чьей личной преданности Сталин не сомневался. Точнее, пока не сомневался. Осталось уничтожить чернорабочих Большого Террора во главе с «железным наркомом Ежовым», что и было сделано позже. Правда, сначала им пришлось пережить все, что пережили их жертвы, в том числе признаться и в троцкизме, и во вредительстве, и в работе на всевозможные иностранные разведки. И только начальнику Ордынского райотдела НКВД Чуркину сказочно повезло. Он умер своей смертью, от туберкулеза. Надорвался человек, сгорел на работе, прочувственно говорили его коллеги на похоронах. Что касается жителей Ордынского и Ирменского районов, то большинство из них массовые репрессии 1937 года непосредственно не затронули. В том смысле, что их не арестовывали, не избивали, не заставляли сознаваться в чудовищных преступлениях, которые они не совершали. На этом основании часть из них до сих пор не перестала славить великого вождя и учителя всех времен и народов. Вот только личной заслуги товарища Сталина автор в этом не видит ни малейшей. Просто так обстоит дело во всех исторических катаклизмах, в том числе и самых кровавых. Сколько людей не сажай, сколько их не убивай, большинство все равно выживет и останется на свободе. На то оно и большинство. Но зато 1937 год намертво врезался в сознание этого самого большинства. Кто-то тогда испугался до немоты, кто-то – до мурашек по коже. Не все, но многие. Не навсегда, но надолго. Очень надолго. Поэтому про меньшинство старались не вспоминать. Ни те, у кого исчезли их родные или близкие, ни те, кто этому активно поспособствовал в свое

время. А потом на всех обрушилась война, и прежняя жизнь мгновенно канула в далекое и невозвратное прошлое. Перед громадностью новой трагедии разом померкли все старые. Настанет время хрущевской «оттепели» и начнется процесс массовой реабилитации жертв политических репрессий, который продолжится во времена горбачевской «перестройки». Кто останется в живых, вернется домой, вроде деда автора по материнской линии, отсидевшего «двадцатку» на Колыме. До ареста дед работал, как поется в песне Утесова, водителем кобылы, и на свою беду возил на этой кобыле председателя колхоза. Вот ему и пришили подготовку террористического акта на председателя колхоза, который, кстати, через год отправился вслед за дедом, вот только домой не вернулся. На самом деле деда посадили за то, что верил в Бога, что никогда и нигде не отрицал. На допросах Илью Васильевича Чудакова били исключительно по голове, поэтому домой он вернулся совершенно слепым. Его признали инвалидом и назначили пенсию. Семьям расстрелянных и сгинувших в лагерях, выдали справки о реабилитации по причине «отсутствия состава преступления». Забрали человека, прислали бумажку. Справедливость восторжествовала. В начале 80-х годов прошлого века председателем исполкома Ордынского районного Совета депутатов избрали Петра Викторовича Хмелевского, председателя прославленного колхоза «Красное знамя», единственного в истории района Заслуженного работника сельского хозяйства СССР, вообще очень авторитетного в Ордынском районе человека. Председателем областного КГБ работал в то время наш земляк, уроженец села УстьЛуковка Николай Фролов, хороший знакомый Хмелевского. И вот однажды Петр Викторович попросил его поднять из архива КГБ дело своего отца, расстрелянного в 1937 году. Он хотел понять – за что?.. В назначенный день Хмелевский приехал в Новосибирск, его проводили в кабинет Фролова, и тот вручил ему папку с документами. - Я начал читать и ужаснулся, - рассказывал автору П. В. Хмелевский. – Отец мой был неграмотный крестьянин, вечный труженик. А признавался он в том, что был троцкистом, вредителем и еще Бог знает в каких преступлениях. Да такого слова, как «троцкист», он просто не смог бы выговорить! Читая этот бред, я обратил внимание на то, что листы дела словно склеены чем-то желтым. Я с трудом отдирал один лист от другого. - Чем это склеено? – спросил я Фролова. - А ты разве не понял? – сказал он. – Это же кровь твоего отца. Что касается года, которому посвящена глава, то закончился он очередным районным партактивом, на котором, как сообщала «Ленинская трибуна» в течение семи часов абзац за абзацем продолжалось чтение доклада товарища Сталина на 8-м Всесоюзном съезде Советов.

«Доклад постоянно прерывался шквалом аплодисментов, - писала газета. – а лица слушателей были наполнены радостью и счастьем» (143). Кто бы в этом сомневался. 13 января – 27 апреля 2004 года

ЖИВЫЕ ГОЛОСА ИСТОРИИ: от первого лица

1. Дорогой Иосиф Виссарионович! Мы, учителя Спиринской, Чингисской, Усть-Алеусской школ Ордынского района из далекой Сибири шлем тебе, великому и мудрому вождю свободных народов, пламенный большевистский привет. Мы счастливы тем, что на нас выпала доля заверить партию Ленина – Сталина о нашей любви к тебе и верности социалистической Родине. Какая величайшая ответственность лежит на ваших плечах, и твоя гениальность и прозорливость не смогла не отметить это в постановлении партии и правительства о материальном благополучии советского учителя. Дорогой Иосиф Виссарионович! Вдохновляемые твоей заботливостью, мы заверяем тебя перед всей страной о том, что все свои силы, все свои знания, энергию и жизнь отдадим на то, чтобы неустанно ковать крепкую, высокограмотную, боевую советскую молодежь – будущих членов коммунистического общества. Да здравствует величайший организатор, любимый вождь и мудрый учитель грядущей мировой коммуны – тов. Сталин! Ленинская трибуна, № 23 от 16 апреля 1937 г. 2. Родному комиссару внутренних дел Н. И. Ежову Мы, делегаты Ирменского районного слета передовиков сельского хозяйства в количестве 300 человек, шлем горячий, пламенный привет верному сыну нашей великой Родины, боевому стражу завоеваний революции Николаю Ивановичу Ежову. Мы горячо поздравляем Вас, Николай Иванович, с награждением Вас орденом ЛЕНИНА. В ваших руках меч пролетарской диктатуры метко разит подлых врагов народа, троцкистско-бухаринских агентов фашизма. Мы обязуемся помогать органам НКВД разоблачать до конца действия врагов. Да здравствует боевой соратник тов. Сталина, т. Н. И. Ежов! Да здравствует великий Сталин! Сталинский путь, № 42 от 30 июля 1937 г.

3. Из статьи корреспондента «Советской Сибири» П. Черемисина «Примиренческое отношение к подрывной работе врага» …На глазах ротозеев из Ордынского райисполкома церковники недавно организовали в районном селе целое «шествие» под видом похорон. Среди населения они распространяют контрреволюционные слухи и записочки о том, что хороший урожай приносит колхозникам только вред, лишние труды и заботы. Враг использует свою баптистскую агентуру. Недавно в Ордынскую МТС приезжала группа баптистов из Новосибирска и организовала там «общину». Вскоре там был организован поджог машинно-тракторной мастерской. Враг целился вывести из строя моторы от комбайнов, которые находились в мастерской и этим сорвать уборку. В организации поджога немалую (если не большую) роль сыграл баптист Русских, работавший в машинно-тракторной мастерской. Эта гнусная подрывная работа антиколхозных, враждебных элементов, направленная на срыв хлебоуборки, не волнует руководителей Ордынского района – секретаря райкома ВКП(б) т. Акишева и председателя райисполкома т. Лесных, не нарушает их благодушия. Они не разоблачили и не привлекли к ответственности врагов, ведущих контрреволюционную пропаганду. Партийномассовая работа поставлена в районе из рук вон плохо. Колхозники не знакомы с многими решениями партии и государства. В совхозе № 212 начальник политотдела т. Ширинкин за все лето не провел ни одной беседы, не выступили ни с одним докладом на политическую тему. Исключительно плохо идет в районе ремонт уборочных машин и инвентаря. Руководители Ордынской МТС все время докладывали, что комбайны у них готовы к выходу в поле. А на самом деле половина комбайнов не обеспечена ремнями и соломокопнителями. Комбайны отремонтированы скверно. Когда мне предложили принять комбайн, рассказывает комбайнер Алтунин, - то я ужаснулся: комбайн не отремонтировали, а искалечили. Случайно ли в Ордынском районе нет большевистской борьбы с подрывной работой вражеских элементов, нет развернутой политической работы, которая подымала бы активность и бдительность колхозников и рабочих совхозов, направляла бы их активность на разоблачение и

выкорчевывание врагов народов и их пособников? Ряд фактов говорит, что все это не случайно. Ордынский райком партии, особенно секретарь райкома т. Акишев, за последнее время допустил ряд грубейших политических ошибок и извращений. Еще в 1936 году райкому партии и т. Акишеву было известно, что директор Ордынского леспромхоза Чепрасов окружил себя враждебными элементами, пьянствовал с ними, саботировал стахановское движение, делал контрреволюционные троцкистские вылазки. Весной прошлого года местком лесхоза исключил за эти проделки Чепрасова из профсоюза, но Акишев всячески прикрывал этого врага и даже обещал ему ходатайствовать о восстановлении в профсоюзе. После того, как в июне этого года Чепрасов был разоблачен и арестован как враг народа, Акишев так информировал редактора районной газеты, что в районной газете была помещена карикатура, изображающая Чепрасова не врагом народа, а вороной. Бывший уполномоченный комитета по заготовкам в Ордынском районе Веретенников долгое время проводил в районе подлую вредительскую работу, не раз выступал с враждебными антисоветскими выходками. Райком проходил мимо враждебных действий Веретенникова. Когда этот враг был, наконец, исключен из партии, Акишев записал в протоколе либеральную формулировку – «Исключить Веретенникова из рядов ВКП (б) как морально и политически разложившегося». Райком и его секретарь т. Акишев оставались глухими к сигналам членов партии о вылазках врагов народа в неполной средней школе, в райлеспромхозе, райпортебсоюзе. На последнем собрании партактива ряд членов партии резко критиковал райком и т. Акишева, их слабую работу за разоблачение и выкорчевывание врагов народа. Вместо того, чтобы прислушаться к этой справедливой критике, Акишев встал на путь ее охаивания и прямого зажима. Положение в Ордынском районе показывает, что большевистская бдительность здесь притуплена, а райком партии и секретарь райкома т. Акишев не возглавляет борьбу за разоблачение и выкорчевывание врагов народа, не организует трудящихся района на разгром вражеских гнезд. Советская Сибирь, № 176 от 2 августа 1937 г.

4. 2. 09. 37 г.

Секретно Парторгам и председателям сельских Советов Ознакомить председателей колхозов, коммунистов и комсомольцев колхозов, директоров совхозов и МТС

В течение августа месяца в районе имелись ряд случаев активной диверсионной, подрывной работы врагов народа, троцкистско-бухаринской нечестии, агентов фашизма. Эти предатели родины видя высокий колхозный урожай пытаются уничтожить его, сорвать хлебоуборку и хлебосдачу району. Например в колхозе «Красный борец» враждебные элементы сорвали выполнение августовского плана хлебосдачи и призывали колхозников бросить работу. В колхозе «20 лет Октября» враг Озовцев организовал отсталых колхозников, устроил собрание с ними и призывал их сорвать хлебосдачу, затем распределил врагов колхозного строя по отдельным работам для того чтобы сорвать хлебосдачу и хлебоуборку. В колхозе «Пробуждение» Чингисского сельсовета враждебными кулацкими элементами была подожжена и сгорела кладь на 25-30 цент. хлеба. В колхозе «Советская Сибирь» Сушихинского сельсовета при уборке ржи комбайном было брошено и оставлено на полосах 17 кулей с хлебом, которые были обнаружены лишь тогда, когда была сожжена стерня и сгорели мешки с хлебом. В колхозе имени Молотова были подожжены и сгорели скотные дворы и если бы не удалось приостановить пожар, то вслед за скотными дворами сгорели колхозные амбары с хлебом. В совхозе уже дважды враждебные элементы пытались вывести из строя комбайны, а в колхозе «Стаханов» и в колхозах Спиринского сельсовета комбайны были настроены так, что половина зерна шла в мякину и солому, а в мехпункте сожжена кузница стоимостью в десятки тысяч рублей. Эти действия классовых врагов не были пресечены своевременно лишь потому, что парторганизации, сельсоветы и правления колхозов не проявили максимальной бдительности к врагам народа, оказались политически беспечными, не мобилизовали колхозников, рабочих совхоза и МТС на борьбу с врагами, срывающими сбор высокого урожая.

Райком партии и райисполком еще раз предупреждают о строжайшей ответственности парторганизаций, сельсоветов и правлений колхозов за сохранность каждого килограмма колхозного и совхозного зерна, и обязывает парторганизации, сельсоветы и правления колхозов принять все необходимые меры по строжайшей охране хлебов. Провести со сторожевой противопожарной охраной совещание, предупредить их о повышении революционной бдительности и строжайшей ответственности их за порученную им колхозную и совхозную собственность. Проведите беседы с колхозниками. Мобилизуйте бдительность колхозников на борьбу со всякими попытками враждебных элементов нанести ущерб колхозам и колхозникам. РК и райисполком обязывает парторганизации, сельсоветы, правления колхозов в каждом случае действий врагов немедленно сообщать райкому и райисполкому. Секретарь РК ВКП (б) Кадер Зам. председателя РИКа Стародубцев Верно: Управдел РК ВКП (б) Н. Введенский ГАНО, ф. 110, оп. 2, д. 1512, л. 120 5. ОРДЫНСКОМУ РАЙКОМУ ВЛКСМ ОБЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА по делу исключения меня первичной организацией из комсомола по мотивам 1. Дружба с Морозовым, ныне разоблаченным врагом народа 2. Обман комсомольской организации 3. Выпивка на квартире Суховой, жены японского шпиона – даю следующее объяснение: 1. ДРУЖБА С МОРОЗОВЫМ: Вообще Морозов мне не друг. Я стал знать (его) как человека с ноября месяца 1936 г. когда поступил на работу в Чингисский мехпункт. Матевировка нашей дружбы заключается в том что весной 1937 года несколько дней мы стояли с Морозовым на одной квартире. Действительно в это время у нас с ним была и выпивка. В коллективных гулянках с Морозовым я не участвовал и не разу не был на вечерах (у) Морозова хотя и вечера у него состоялись. Так же нужно сказать что я действительно был один раз на квартире у Суховой где немного выпил. На имеющиеся разговоры, что я выпиваю с Лихтаровичем этого не было. С Лихторовичем

(я) вел ожисточенную борьбу путем критики его работы, на собрании и через стенную печать. После ледохода когда мы с Морозовым не стали стоять на квартире дружбы у нас совершенно не стало и та дружба заключалась в том что я с ним вместе ходил на работу а иногда с работы. Если бы Морозова я знал что он враг народа то я с ним не только не стал бы разговаривать а даже в работе как непосредственному начальнику подчиняться не стал бы а наоборот стал бы разоблачать. Вредительскую политику Морозова я не знал. Но в этом я себя признаю виновным в том что я проявил политическую беспечность. 2. ОБМАН КОМСОМОЛЬСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ: Я на комсомольском собрании заявил что я (принял) участие в банкете (речь идет о дне рождения Чепрасова, том самом, на котором ему подарили пресловутый серебряный портсигар – Авт.) по заданию НКВД. Но этим самым я не хотел на собрании сказать о личности от кого получил задание а это задание я получил от секретаря парткома т. Нохрина который меня крепко предупредил о секрете данного дела и об обязательном моем присутствии на банкете. Но я заявляю конкретно что мне не пришлось присутствовать на банкете вопервых я бы узнал все замыслы этого банкета а во вторых мое не присутствие – не выполнение поручения парторганизации объясняется тем что я был в командировке. 3. МОЕ ОТНОШЕНИЕ К РАЗОБЛАЧЕННОЙ ГРУППЕ ВРАГОВ НАРОДА: 1. Чепрасов: С Чепрасовым я был всегда в чрезвычайно плохих отношениях. Еще при работе в Спиринском С/Совете у нас была большая не сработанность с ним как с директором леспромхоза. Всегда одна ругань. И в особенности Чепрасов стал ненавистен ко мне когда я под своей подписью написал статью «Чиновник Чепрасов, профбюрократ Золотухин» о их издевательском отношении к семье орденоносца – кадрового рабочего Чингисского мехпункта (подтвердить может Журавлев). 2. Лихтарович: С Лихтаровичем я был во враждебных отношениях. В стенную газету я написал о Лихтаровиче «Отдел кадров работает плохо» и «Медленное заключение хоздоговоров». Эти все статьи обходила партийная организация и не смотря на сигналы в Райисполком и Райком партии и моего устного заявления по отношению к этому вопросу со стороны Лесных, быв. секретаря РК

ВЛКСМ Исакова ни каких мер принято не было. Нашу газету с этими статьями собственноручно Чепрасов с уполномоченным трестом Туровым срывали. Не доводил дело до конца – вот в чем моя вина. 3. Байкалов: Байкалов вместе с Лихтаровичем нападали на меня как на редактора газеты т.к. Байкалова в каждой газете (я) бичевал за издевательское отношение к людям но здесь отдельные люди подставляли в этом ногу. Однажды мной была написана статья о издивательском отношении Байкалова к рабочим и безобразном руководстве работой дороги и обоза то партзакрепленный Золотухин запретил помещать эту заметку заявив: «Что Байкалов лучший работник», ведь только Байкалов направлял работу обоза. После того как арестовали этих врагов народа я не переставал с ними бороться этому может служить и такой факт что я открыто выступил против зав. техснабом Клявина В. А. заявляя в своем письме в редакцию: «Ошибочно будет думать что Клявине не прикосновенный к вражеской шайке» и добился снятия с работы Клявина. Сейчас эти слова осуществились, Клявин арестован (копия письма к уполномоченному угол. розыска Соловьеву). 26. 7. 37 г. в газету «Сов. Сибирь» мною был направлен материал о совместном жульничестве Кетова (экспедитора мехпункта) с Чепрасовым этот материал редакция послала прокурору Ордынского района для привлечения его к ответственности. Дело умалчивается т. к. имеется наличие свидетельства ряда работников что Кетов безусловно имел политическую связь с Чепрасовым за это так же говорит ряд фактов но Кетов в настоящий момент на работе. С врагами вел борьбу и буду вести. 4. ПОЧЕМУ ТАК ГРОМКО СТАЛ ОБО МНЕ ВОПРОС: Потому что я не был подхалимом и не буду. Когда я стал критиковать б(ывшего – Авт.) члена бюро (РК ВЛКСМ – Авт.) Иноземцева то меня вызвал Акишев (б(ывший)секретарь РК ВКП (б) и предложил дать подписку что от своих слов (я) отказываюсь. Я ему заявил что «Я не продажный» и вышел. Когда меня Лесных заставлял писать ложный протокол якобы он говорил о разоблачении Чепрасова и Байкалова я ему заявил: «Я не подхалим, а ты об этом не говорил а потому я писать не буду». Об этом я поставил в известность б(ывшего) секретаря РК (ВЛКСМ) Исакова и так же органы НКВД.

5. Мои основные недостатки и как я буду их исправлять: 1. Я занимаюсь выпивкой, но выпивка на работу не влияет и не является запоем, но все равно это непокомсомольски. 2. Я горячий и иногда бывал невыдержанность. 3. В дальнейшем пить не буду. В горячке буду выдерживаться и это я переборю. ВСЕ СВОИ ОШИБКИ ПРИЗНАЮ И В ДАЛЬНЕЙШЕМ ВСЕМИ СИЛАМИ БУДУ СТАРАТЬСЯ НЕ ДОПУСКАТЬ ИХ И НЕ ДОПУЩУ. Подробности устно. К СЕМУ РЫБАКОВ ГАНО, ф. 240, оп. 1, д. 48, л. 62-63. Стиль и орфография документа сохранены. 6. Из протокола допроса Иннокентия Кикина Вопрос: К какому церковному течению вы принадлежите? Ответ: Я принадлежу к Тихоновскому староцерковному течению. Вопрос: Назовите, с кем из священнослужителей вы имеете близкие связи. Ответ: Близкие связи я имел с благочинным Николаем Ермоловым. Вопрос: При каких обстоятельствах вы с ним познакомились? Ответ: Со священником Николаем Ермоловым я познакомился в 1924 году в тот момент, когда был разлад в Ордынском приходе. Он меня считал примкнувшим к обновленческому течению, и по этому вопросу приезжал в село Каменку для установления моего церковного течения. С тех пор я с ним и знаком. С 1924 года я с ним встречался довольно часто… Вопрос: Следствием установлено, что вы проводили собрание в церкви 27 июня сего года с церковным активом с целью срыва антирелигиозной беседы, проводимой сельским активом. Ответ: После службы собрались в сторожке с вопросом о ремонте церкви. В этот же день проводилась антирелигиозная беседа. Ко мне пришла старушка Аполлинария Синицына и сказала, что будут закрывать церковь, а потому и делают антирелигиозную беседу. Я пояснил, что это против религии и вам на этом собрании будут говорить, что Бога нет. Ввиду того, что времени

больше не было, я сказал им: «Ступайте с Богом на беседу». Вопрос: 30 июня бригада колхозников производила ремонт церкви. Сколько человек работало? Ответ: Работа по ремонту церкви проходила недели три, в среднем на каждый день приходило работать человека по четыре, был день, 30 июня, работало человек девять. Работали люди и из соседних деревень. Вопрос: Было ли постановление граждан о закрытии церкви? Ответ: Постановление 90 процентов граждан о закрытии церкви было зимой примерно в декабре 1936 – феврале 1937 года в момент переписи. Вопрос: Почему церковь все же после этого не была закрыта? Ответ: Я думаю, что церковь не закрыли и не отобрали потому, что нужно было ее отремонтировать, а средств на ремонт сельсовет не имел и надеялся на средства церковного совета, а после ремонта, сделанного церковным советом, отобрать. Недостаток средств у сельсовета характеризуется тем, что клуб находится в запущенном состоянии. Мой арест был необходим, потому что без меня легче отобрать церковь, так как теперь среди верующих не осталось человека, знающего законы. А для этого и меня арестовали. Вопрос: Вы были против закрытия церкви? Ответ: Совершенно верно. Я был против закрытия церкви и положил много сил для этого. Я старался произвести ремонт и говорил своему церковному совету о том, что, если придет из краевого исполкома отношение о закрытии, то можно ещё ходатайствовать перед ВЦИКом, ну а если из ВЦИКа придет постановление о закрытии, то уже больше ходатайствовать не перед кем… Вопрос: Расскажите об активных членах вашей общины и как она организовалась? Ответ: В начале 1936 года, по требованию районного исполкома, нужно было представить список верующих. После богослужения я объявил молящимся, что, если кто желает быть членом религиозной общины, заявите о своем желании лично мне, или подайте заявление. Таким образом, в деревнях Каменке, Хмелевке и Лесной были собраны подписи 300 верующих. Кроме этого существует двадцатка, которая следит за порядком и имуществом в церкви… Вопрос: Выходит, вы работу проводили хорошо?

Ответ: Да, с ними заниматься приходилось много и часто проводить беседы на религиозные темы. Вопрос: Следствию известно, что вы на основе религиозных убеждений в церкви распространяли контрреволюционные листовки и прокламации. Вы признаете это? Ответ: Не помню, в каком году, было это в Николин день 9 мая, в церкви после окончания богослужения я вышел давать народу целовать крест. Вдруг выходит незнакомый молодой человек и начинает читать какую-то контрреволюционную листовку, якобы найденную в Иерусалиме, написанную золотыми буквами. После этого я обратился к народу и сказал, чтобы его не слушали, и сразу же его удалили. Вопрос: Следствием установлено, что вы являетесь активным участником контрреволюционной повстанческой организации. Дайте показания по данному вопросу. Ответ: Участником контрреволюционного движения я не состою, и не состоял, и никто меня в контрреволюционную организацию не вербовал. Вопрос: Следствию известно, что вы вовлечены в контрреволюционную повстанческую организацию благочинным Ермоловым. Ответ: Я благочинным Ермоловым в контрреволюционную повстанческую организацию вовлечен не был. Вопрос: Вы признаете себя виновным в предъявленном обвинении? Ответ: Виновным в предъявленном мне обвинении себя не признаю и больше по делу показать ничего не могу. Новомученники и исповедники сибирские. Житие священников Николая (Ермолова) и Иннокентия (Кикина), пресвитеров Новосибирских, Новосибирск, 2002, стр. 12 – 15.

7. Рассказывает уроженец села Петровского Нестер Маркелович Новиков, арестованный 12 декабря 1937 года по сфабрикованному делу, отбывший срок на Колыме и вышедший на свободу в 1953 году, полностью реабилитированный в 1959 году …Начались допросы. Начало в 24. 00. Водили по одному двое конвоиров.

Ночью спать никому не хотелось. Многие возвращались зверски избитыми. Некоторые не возвращались совсем. Охранники говорили: «Отпустили невинных». Но почему тогда в камерах оставались их нехитрые пожитки? Пришел мой черед. Проходишь несколько решетчатых ворот по коридору и вот ты в кабинете следователя. - На, читай обвинение. «Агитировал против избираемых в Верховный Совет… Сгноил 500 центнеров ячменя… Скинуло 35 свиноматок…» В голове понеслось: «У меня всего столько не было…» От страшного удара рукоятью нагана по затылку я потерял сознание… Очнувшись, не мог понять, где я, что со мной? Удар кулаком в лицо привел меня «в чувство», опрокинул на пол, табурет отлетел в сторону. Я крикнул: «Да вы что!» - и больше не проронил ни слова от перехватившего дыхание пинка «под дых». Пинки кованными сапогами сыпались подряд – в живот, по ребрам, в пах, по голове. Казалось, достали почки, печень и пинают, как мяч. Тяжелая это боль, когда ни крикнуть, не вздохнуть… Вновь пришло забытьемилосердие. Когда пришел в сознание, как мог быстро взял ручку, подписал, отвернувшись. Следователь: - Вот давно бы так, а то вздумал читать. Привели в камеру. - Ну что, Новиков, живой? - Да, чуть жив… - Подписал? - Подписал. - Так подписывать-то неохота. - Убьют. - Мы сами знаем. Весь я – сплошной источник боли. Мне уступили место на нарах. Через несколько дней в нашу камеру поступил директор Бийского сахарного завода Водичко. Он отказался от пайки: - Так потерплю до завтра. - Гляди, много таких приходит, завтра будешь обижаться. - Я не из обидчивых, у меня по партлинии чисто, и план выполняется. А с вами из одного котла черпать не буду. -Эх, товарищ, тут другой план, он у нас тоже выполняется.

- Я вам не товарищ… На следующий день он не ел. Стучал в дверь, грозил конвойным, служащим тюрьмы и охранникам расправой. Требовал начальника тюрьмы, прокурора, требовал объяснений и немедленного освобождения. Кое-кто из любопытства откроет волчок, посмотрит на буяна, изредка спросит: - Ну, чего добиваешься? А в основном равнодушно и безучастно проходили мимо. …Он добился допроса вне очереди в 24. 00. Водичко увели на допрос. В эту ночь он не вернулся. Староста камеры сказал: «Наверное, отпустили счастливчик», - и вычеркнул его из списка. Следующей ночью, в два часа, Водичко забросили в камеру. Его с трудом узнали: в нательном изорванном белье, разрисованном сверху донизу кровью, с распухшим от кровоподтеков, ссадин и синяков, хлюпающим и хрипящим телом. Староста спросил: - Кого привели? - Директора сахарного завода. - А я его вычеркнул. - Да и не надо записывать… Смотреть на изувеченное тело, которое еще с натяжкой можно было назвать человеком по фамилии Водичко, было совершенно невыносимым. Внутри у него что-то булькало, изо рта с разбитыми бесформенными губами вырывались и лопались розовые пузыри. В смрадную атмосферу камеры влились парные запахи разбитых внутренних органов. Он прохрипел час и помер. Кто-то сказал: - А может, так-то лучше… Н. М. Новиков. 62 Новосибирск, 1990, стр. 14-15.

градуса

ниже

нуля.,

8. Письмо ученицы 7 класса Кирзинской неполной средней школы Зины Климовой секретарю Ордынского РК ВЛКСМ Н. М. Копченко Тов. Копченко! Прошу вас чтобы вы дали ответ на мое письмо. Я Климова Зина уч. 7 кл. Кирзинской школы подавала заявление в В. Л. К. С. М. но меня не приняли т. к. мой отец лишенец ( лишен избирательных прав – Авт.) Но

я это бы считала не правильно. Моя автобеография совсем мало касается положения отца. Я родилась в 1921 г. В 1929 г. Отец мой уехал в г. Новосибирск и я осталась в Кирзе на иждивении матери. В 1930 г. Уехали мы в Н-Сиб. Я стала на иждивении сестры гр. Косыревой и до 1934 г. была на ее иждивении в это время отец жил в Буграг, в Аллма-Атах, в Нарымском крае и др. местах. С 1934 г. я стала жить с сестрой гр. Климовой, которая ушла от отца 12 лет и не принадлежит лишенству. До 1936 г. я жила с сестрой, потом уехала в Кирзу и живу до н. времени. Правда в это время в материальном отношении помогал отец, который работал в Чингисском химлесе. В 1937 г. в июне месяце он скончался. Он был лишен (избирательных прав – Авт.) и старался о восстановлении, но незнаю восстановили ему или нет. Я хочу идти одной дорогой со всей советской молодежью, но я по отношению отца являюсь оторванной от всего мира. Тов. Копченко я вас прошу дать ответ примут ли меня в В. Л. К. С. М. Я же не виновата в том что отец мой лишенец. Мне всего лишь 16 лет, а если бы я была в такие года, когда отец был лишенец, я бы ушла на всегда от него как это сделала сестра. Я прошу вас чтобы дали ответ на школу: Н. С. Ш. Кирзы в 7 кл. Климовой З. Ф. 7 апреля 1938 г. ГАНО, ф. 240, оп. 1, д. 48, л. 51 – 52. Стиль и орфография документа сохранены.

Источники и литература 1. Ленинская трибуна. - № 91 от 25 декабря 1936 г. 2. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 133, л. 113. 3. Ленинская трибуна. - № 90 от 20 декабря 1936 г. 4. Ленинская трибуна. - № 7 от 1 февраля 1936 г. 5. Ленинский призыв. - № 53 от 1 мая 1991 г. 6. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 133, л. 71. 7. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 136, л. 134. 8. Там же, л. 144. 9. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 134, л. 70 – 71. 10. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 132, л. 64. 11. Там же, л. 53. 12. Там же, л. 67. 13. Ленинская трибуна. - № 6 от 26 января 1936 г. 14. Ленинская трибуна. - № 26 от 1 мая 1937 г. 15. Ленинская трибуна. - № 23 от 22 апреля 1937 г. 16. Сталинский путь. - № 18 от 30 марта 1937 г. 17. Ленинская трибуна. - № 79 от 2 ноября 1936 г. 18. Ленинская трибуна. - № 58 от 5 сентября 1937 г. 19. Сталинский путь. - № 41 от 24 июля 1937 г. 20. С. А. Папков. Сталинский террор в Сибири. 1928 – 1941. Издательство Сибирского отделения РАН, Новосибирск, 1997, стр. 83 – 97. 21. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 114, л. 6 – 10. 22. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 133, л. 16. 23. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 114, л. 17. 24. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 135, л. 192. 25. Ленинская трибуна. - № 33 от 12 мая 1936 г. 26. Сталин И. В. Сочинения. Том 14 (1), стр. 228. 27. ГАНО, ф. 51, оп. , д. 101, л. 100. 28. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 132, л. 110 – 111. 29. Там же, л. 128. 30. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 136, л. 27. 31. Там же, л. 94. 32. Там же, л. 68. 33. Там же, л. 76. 34. Там же, л. 84. 35. Там же, л. 28. 36. ГАНО, ф. 51, оп. 1, д. 2, л. 1. 37. Ленинская трибуна. - № 10 от 7 февраля 1937 г. 38. Ленинская трибуна. - № 84 от 11 ноября 1937 г. 39 – 40. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 132, л. 51. 41. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 133, л. 113. 42. Сталинский путь. - № 14 от 8 марта 1937 г. 43. Сталинский путь. - № 13 от 23 февраля 1937 г.

44. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 134, л. 1 – 2. 45. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 136, л. 150. 46. Там же, л. 151. 47. ГАНО, ф. 3-П, оп. 11, д. 150, л. 126. 48. Большевистская смена. - № 109 от 11 августа 1937 г. 49. Советская Сибирь. - № 176 от 2 августа 1977 г. 50. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 114, л. 91. 51. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 134, л. 140 – 141. 52. ГАНО, ф. 47, оп. 1, д. 3234, л. 29. 53. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 134, л. 140. 54. Вадим Роговин. 1937. – Москва, стр. 195. 55. Ленинская трибуна. - № 1 от 3 января 1937 г. 56. ГАНО, ф. 47, оп. 1, д. 3234, л. 29. 57. Ленинская трибуна. - № 14 от 10 февраля 1937 г. 58. Ленинская трибуна. - № 47 от 14 июля 1937 г. 59. С. А. Папков. Сталинский террор в Сибири, стр. 212. 60. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 116, л. 2; д. 136, л. 69. 61. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 123, л. 132. 62. Там же, л. 133. 63. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 136, л. 145. 64. Там же, л. 140. 65. О. В. Хлевнюк. 1937-й: Сталин, НКВД и советское общество., Москва, Издательство «Республика», 1992, стр. 207. 66. Вадим Роговин. 1937., стр. 108. 67. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 132, л. 40, 46. 68. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 132, л. 44. 69. Там же, л. 67. 70. Там же, л. 42, 46. 71. Там же, л. 52. 72. Там же, л. 72. 73. Там же, л. 76. 74. Там же, л. 110. 75. Вадим Роговин. 1937., стр. 244. 76. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 132, л. 44. 77. Ленинская трибуна. - № 10 от 14 февраля 1937 г. 78. Ленинская трибуна. - № 4 от 15 января 1937 г. 79. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 134, л. 4. 80. Ленинская трибуна. - № 27 от 8 мая 1937 г. 81. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 3234, л. 122; ф. 110, оп. 1, д. 134, л. 79. 82. Ленинская трибуна. - № 29 от 13 мая 1937 г. 83. Ленинская трибуна. - № 23 от 22 апреля 1937 г. 84. Большевистская смена. - № 63 от 8 мая 1937 г. 85. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 134, л. 105. 86. Ленинская трибуна. - № 47 от 11 июля 1937 г.; ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 134, л. 136.

87. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 134, л. 140. 88. Там же, л. 126. 89. ГАНО, ф. 240, оп. 1, д. 38, л. 10, 35. 90. ГАНО, ф. 51, оп. 1, д. 101, л. 91. 91. ГАНО, ф. 240, оп. 1, д. 38, л. 13. 92. Советская Сибирь. - № 183 от 10 августа 1937 г. 93. Большевистская смена. - № 107 от 8 августа 1937 г. 94. ГАНО, ф. 240, оп. 1, д. 38, л. 29. 95. Ленинская трибуна. - № 50 от 5 августа 1937 г. 96. Большевистская смена. - № 109 от 11 августа 1937 г. 97. ГАНО, ф. 1418, оп. 1, д. 4, л. 12.; ф. 110, оп. 2, д. 1512, л. 54. 98. Нина Луговая. Горькая память: люди, судьбы, годы. Голос. - № 49 от 15 декабря 1995 г. 99. Сталинский путь. - № 47 от 26 августа 1937 г. 100. ГАНО, ф. 1418, оп. 2, д. 4, л. 11. 101. ГАНО, ф. 1418, оп. 1, д. 21. 102. Большевистская смена. - № 107 от 8 августа 1937 г. 103. Ленинская трибуна. - № 50 от 5 августа 1937 г. 104. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 134, л. 138. 105. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 132, л. 142. 106. Там же, л. 149. 107. Там же, л. 160. 108. Ленинская трибуна. - № 47 от 13 июля 1937 г. 109. П. П. Кучин. Сказ об отце. Ордынская газета. - № 141 от 24 ноября 1995 г. 110. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 134, л. 140 – 141. 111. Ленинская трибуна. - № 52 от 1 августа 1937 г. 112. Ленинская трибуна. - № 59 от 9 сентября 1937 г. 113. Ленинская трибуна. - № 60 от 11 сентября 1937 г. 114. Ленинская трибуна. - № 58 от 5 сентября 1937 г. 115. Ленинская трибуна. - № 63 от 8 сентября 1937 г. 116. Ленинская трибуна. - № 65 от 20 сентября 1937 г. 117. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 134, л. 160. 118. Там же, л. 167 – 173. 119. Большевистская смена. - № 109 от 11 августа 1937 г. 120. Ленинская трибуна. - № 67 от 29 сентября 1937 г. 121. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 135, л. 215. 122. Ордынская газета. - № 136 от 11 ноября 2004 г. 123. Сталинский путь. - № 13 от 23 февраля 1937 г. 124. ГАНО, ф. 51, оп. 1, д. 101, л. 123. 125. Сталинский путь. - № 13 от 23 февраля 1937 г. 126. Сталинский путь - № 36 от 23 июня 1937 г. 127. ГАНО, ф. 51, оп. 1, д. 101, л. 79. 128. Сталинский путь. - № 41 от 24 июля 1937 г. 129. ГАНО, ф. 51, оп. 1, д. 101, л. 130.

130. Сталинский путь. - № 59 от 19 октября 1937 г. 131. Сталинский путь. - № 58 от 12 октября 1937 г. 132. ГАНО, ф. 51, оп. 1, д. 101, л. 123. 133. На момент ареста А. И. Селештей, венгр по национальности, повторивший судьбу многих интернационалистов 20-х годов (участие в мировой войне, плен в России, участие в гражданской войне на стороне большевиков, вступление в партию, советское гражданство и т.д.) работал в Ирменском РК ВКП (б), как уже упоминалось ранее, заведующим кабинетом политического просвещения. Одновременно являлся членом президиума Ирменского райисполкома. Напомним, что сам товарищ Селештей являлся активным борцом с «врагами народа». Кончил он, как видите, не менее типично, став одной из многочисленных жертв Большого Террора. 134. ГАНО, ф. 51, оп. 1, д. 101, л. 149 – 150. 135. Там же, л. 123 – 125. 136. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 134, л. 163. 137. Искра. Молодежный вестник Ордынского РК ВЛКСМ, 1989, № 2. 138. Голос. - № 49 от 15 декабря 1995 г. 139. Там же. 140. Ордынская газета. - № 17 от 9 февраля 1998 г. 141. С. А. Папков. Сталинский террор в Сибири, стр. 219. 142. Там же, стр. 224. 143. Ленинская трибуна. - № 77 от 14 декабря 1937 г.