Artuhin sergei na proryv vremeni dilogiya si litmi

Annotation В 1941 год проваливается не одиночка и даже не отряд наших современников, а сразу две бригады российского спецназа! Готовы ли солдаты XXI века встать плечом к плечу с прадедами? Смогут ли они остановить танковые клинья Вермахта? Изменят ли ход Великой Отечественной войны и судьбу Родины? 1 часть -На прорыв времени.Российский спецназ против гитлеровцев 2 часть -На штурм будущего! Спецназ «попаданцев»

Сергей Артюхин На прорыв времени! Дилогия Российский спецназ против гитлеровцев 21 июня 2021 года 21 июня 2021 года. Расположение 21‑й Особой усиленной бригады СВ РФ.

21 июня 1941 года, утро. Белоруссия, штабной бункер 21‑й бригады.

21 июня 1941 года. 10:30, штаб 21‑й бригады.

21 июня 1941 года. Расположение 21‑й бригады, «Лубянка».

21 июня 1941 года. 07:00–09:00, база 21‑й бригады, «Лубянка».

21 июня 1941 года, 11:00–17:00. Станция Тевли – база 21‑й бригады – Кобрин.

21 июня 1941 года, 17:48. Штаб 4‑й армии, г. Кобрин.

22 июня 1941 года, 03:15. Позиции подразделений бригад восточнее городов Брест и Гродно.

22 июня 1941 года. Подмосковье, «Ближняя Дача».

22 июня 1941 года, 09:00–18:00. Западный фронт.

22 июня 1941 года, поздний вечер. Берлин, Рейхсканцелярия.

23 июня 1941 года, утро. На маршруте Прашниц – Гродно.

23 июня 1941 года, 11:00–13:00. Северо‑западнее Гродно.

23 июня 1941 года, вторая половина дня. Г. Сувалки, аэродромный узел.

23 июня 1941 года, поздний вечер. Расположение 21‑й бригады.

24 июня 1941 года. Москва, Кремль.

25 июня 1941 года.

26 июня 1941 года.

27 июня 1941 года.

29 июня 1941 года.

30 июня 1941 года. Москва, Кремль.

1 июля 1941 года.

2 июля 1941 года. Москва, Кремль.

3 июля 1941 года. Берлин, Рейхсканцелярия.

9 июля 1941 года. Москва, Кремль.

10 июля 1941 года. Штаб моторизованной дивизии СС «Рейх».

10 июля 1941 года. Поле неподалеку от деревни Береза.

11 июля 1941 года.

12 июля 1941 года.

14 июля 1941 года.

14 июля 1941 года. Брест.

15 июля 1941 года. Москва, Кремль.

15 июля 1941 года. Москва.

18 июля 1941 года.

5 августа 1941 года.

5 августа 1941 года. Немецкие позиции в окрестностях города Сувалки. Берлин, Рейхсканцелярия. Немецкие позиции в окрестностях города Сувалки.

17 декабря 1941 года. Польша, Варшава.

4 марта 1942 года.

10 марта 1942 года. Москва, Кремль.

11 марта 1942 года. Румыния.

12 марта 1942 года.

16 марта 1942 года. Расположение советских войск в Галати, Румыния.

18 марта 1942 года. Москва, Кремль 22 марта 1942 года. Где‑то в Подмосковье.

22 марта 1942 года. Расположение советских войск рядом с городом Сигет, Румыния.

23 марта 1942 года, утро. Москва, Кремль.

23 марта 1942 года, поздний вечер.

24 марта 1942 года. «Орлиное гнездо», Германия.

24 марта 1942 года. Москва, Кремль.

25 марта 1942 года. Передовица газеты «Правда». «Крах чудовищных замыслов фашистов – триумф советской авиации» 2 апреля 1942 года. Лондон, Вестминстерский дворец.

4 апреля 1942 года. Москва, Кремль.

5 апреля 1942 года. Москва, Кремль.

11 апреля 1942 года.

2021 год. Военная база «Уно», Бразилия.

12 апреля 1942 года. Москва, Кремль.

13 апреля 1942 года. Бразилия, Рио‑де‑Жанейро.

15 апреля 1942 года. Москва, Кремль.

17 апреля 1942 года.

18 апреля 1942 года.

18 апреля 1942 года, вечер. Москва, Лубянка.

19 апреля 1942 года. Г. Дебрецен, Венгрия.

20 апреля 1942 года. Берлин, штаб резерва сухопутных войск.

21 апреля 1942 года.

22 апреля 1942 года. Атлантический океан, линкор «Южная Дакота».

23 апреля 1942 года. Москва, Кремль.

25 апреля 1942 года. Москва, Лубянка.

26 апреля 1942 года. Бразилия, Рио‑де‑Жанейро.

26 апреля 1942 года. Москва, Кремль.

28 апреля 1942 года. Город Дебрецен, Венгрия.

29 апреля 1942 года. Бразилия, Рио‑де‑Жанейро.

30 апреля 1942 года. Берлин. Рейхсканцелярия 1 мая 1942 года. Окрестности города Браунсберг.

2 мая 1942 года. Москва, Кремль.

8 мая 1942 года. Полевой аэродром, местечко Зволен, Чехословакия.

9 мая 1942 года. Бразилия, Рио‑де‑Жанейро.

10 мая 1942 года. Городок Крупина, Чехословакия.

12 мая 1942 года. Окрестности города Кенигсберг, Восточная Пруссия.

15 мая 1942 года. Кенигсберг, Восточная Пруссия.

16 мая 1942 года. Передовица газеты «Правда». «Падение Кенигсберга. На очереди Берлин!»

17 мая 1942 года. Город Мишкольц, Венгрия.

19 мая 1942 года.

21 мая 1942 года. Москва, Кремль.

23 мая 1942 года. Бреславль, Польша.

24 мая 1942 года.

25 мая 1942 года. Бразилия, Рио‑де‑Жанейро.

26 мая 1942 года. Москва, Кремль.

28 мая 1942 года. СССР, Киев.

29 мая 1942 года. Москва, Кремль.

5 июня 1942 года. Великобритания, Лондон 30 июня 1942 года. Москва, здание ЦК.

1 июля 1942 года. Великобритания, Лондон.

2 июля 1942 года. Где‑то в СССР.

3 июля 1942 года. Вашингтон, Белый дом.

5 июля 1942 года. Северный Урал.

12 июля 1942 года. Подмосковье, «Ближняя Дача».

21 июля 1942 года. Линия фронта недалеко от г. Данциг, Германия.

27 июля 1942 года. Москва, Кремль.

4 августа 1942 года. Сицилия.

5 августа 1942 года. Берлин.

7 августа 1942 года. Берлин, Фюрербункер. Берлин, Фюрербункер.

21 августа 1942 года. СССР.

27 августа 1942 года. Москва, Кремль.

2 сентября 1942 года. Москва, здание ЦК 5 сентября 1942 года. Голландия, г. Арнем.

5 октября 1942 года. Сибирь, город Будущее.

5 ноября 1942 года. Где‑то в СССР.

31 декабря 1942 года. Подмосковье, дача маршала Ледникова. Спецназ «попаданцев» 11 января 1946 года. СССР, Кубинка 12 января 1946 года. США, Чикаго 15 января 1946 года. Москва, Кремль 1 февраля 1946 года. Бразилия, Рио‑де‑Жанейро 15 февраля 1946 года. СССР, город Будущее «ВЕЛИКИЙ РАССВЕТ. ПАМЯТИ ИЛЬИ ПЕТРОВИЧА КРАВЧЕНКО ПОСВЯЩАЕТСЯ» 22 февраля 1946 года. Москва, Кремль 23 февраля 1946 года. Москва, Красная площадь 8 марта 1946 года. СССР, г. Будущее, Центр Специальных разработок «ТРИУМФ СОВЕТСКОЙ ЭКОНОМИКИ» 1 июля 1946 года. Приморье, расположение 5‑й гвардейской танковой бригады

5 июля 1946 года 12 июля 1946 года. Вашингтон, Белый дом 14 июля 1946 года. Москва, Кремль 22 июля 1946 года. Вашингтон, Белый дом 29 июля 1946 года. Передовица газеты «Правда» 2 августа 1946 года. Корея, Сеул 10 августа 1946 года. Голландская Социалистическая Республика, Амстердам 15 августа 1946 года. Южно‑Американская Федерация, Рио‑де‑Жанейро 22 августа 1946 года. Великобритания, авиабаза Королевских ВВС «Святой Моган» 23 августа 1946 года. Москва, Кремль 25 августа 1946 года. Австрия, неподалеку от итальянской границы СОВЕТСКИЕ ТАНКИ ПОСЛЕДНЕГО ЭТАПА ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ.

26 августа 1946 года 27 августа 1946 года. Южная Корея 28 августа 1946 года. Австрия, неподалеку от итальянской границы 30 августа 1946 года. Бискайский залив, 200 миль к западу от ВМБ Хихон 30 августа 1946 года. Бискайский залив, 200 миль к западу от ВМБ Хихон. Борт флагманского корабля охранения, конвой WE‑03/46 30 августа 1946 года. Бискайский залив, 200 миль к западу от ВМБ Хихон, борт подлодки Р‑2121 30 августа 1946 года. Бискайский залив, 200 миль к западу от ВМБ Хихон. Борт эсминца «Кендрик», конвой WE‑03/46 30 августа 1946 года. Бискайский залив, 200 миль к западу от ВМБ Хихон, борт подлодки Р‑2121 2 сентября 1946 года. Где‑то над Европой 7 сентября 1946 года. Италия, штаб 1‑й американской армии 9 сентября 1946 года. Южный Иран 12 сентября 1946 года. Бразилиа‑Ардженто, президентский дворец 12 сентября 1946 года. Панама 13 сентября 1946 года. 00:22, Панама 13 сентября 1946 года. 01:00, Панама, борт линейного корабля «Монтана» 13 сентября 1946 года. 01:22, Панама, борт эсминца «Элдридж» 13 сентября 1946 года. 10:00, Панама, борт линкора «Монтана» 13 сентября 1946 года. 16:00, Вашингтон 14 сентября 1946 года. Бразилиа‑Ардженто, президентский бункер ВООРУЖЕННЫЕ СИЛЫ ЮЖНО‑АМЕРИКАНСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ В ВЕЛИКОЙ ВОЙНЕ 16 сентября 1946 года. Вашингтон, Белый дом 23 сентября 1946 года. Москва, Кремль 26 сентября 1946 года. Мексика, г. Мехико 27 сентября 1946 года. Мексика, г. Мехико 1 октября 1946 года. Северная Италия 2 октября 1946 года. Бразилиа‑Ардженто, президентский бункер 4 октября 1946 года. США, г. Вашингтон 7 октября 1946 года. Корейский полуостров, Пусанский плацдарм 9 октября 1946 года. Париж, Елисейский дворец 14 октября 1946 года. Голландская Социалистическая Республика, г. Арнем 17 октября 1946 года. Панама

1 ноября 1946 года. Бразилиа‑Ардженто, президентский бункер 3 ноября 1946 года. США, Нью‑Йорк 5 ноября 1946 года. Центр Специальных Технологий 8 ноября 1946 года. Бразилия, окрестности Рио‑де‑Жанейро 11 ноября 1946 года. Италия 11 ноября 1946 года. Москва, Кремль 15 ноября 1946 года. Бразилиа‑Ардженто, правительственный бункер 30 ноября 1946 года. Южно‑Американская Федерация, Буэнос‑Айрес 30 ноября 1946 года. Южно‑Американская Федерация, Буэнос‑Айрес 5 декабря 1946 года. Китай, недалеко от г. Нанкин 6 декабря 1946 года. Китай, к северу от г. Нанкин 24 декабря 1946 года. Вашингтон, Белый дот 24 декабря 1946 года. Вашингтон, неподалеку от Белого дата 25 декабря 1946 года. Бразилиа‑Ардженто, президентский бункер 10 января 1947 года. Бразилия, Рио‑де‑Жанейро 12 января 1947 года. Бразилия, Рио‑де‑Жанейро 12 января 1947 года. Палестина 18 января 1947 года. Штаб командования Ближневосточного ТВД «ТАНКОВЫЙ АРМАГЕДДОН» 27 января 1947 года. Сектор Газа 1 февраля 1947 года. Область Суэцкого канала 2 февраля 1947 года. США, Хьюстон 7 февраля 1947 года. Москва, Кремль 12 февраля 1947 года. Зона Суэцкого канала 15 февраля 1947 года. Южная Америка, где‑то в Уругвае 21 февраля 1947 года. СССР, г. Будущее 3 марта 1947 года. Где‑то в Англии 2 апреля 1947 года. Москва, Кремль 14 апреля 1947 года. Где‑то в Атлантике 14 апреля 1947 года. Где‑то в Атлантике 14 апреля 1947 года. Где‑то в Атлантике 16 апреля 1947 года. Бразилиа‑Ардженто, президентский бункер ПЕРЕДОВИЦА ГАЗЕТЫ «ПРАВДА». «МЕРТВЫЕ АРНЕМА ВЗЫВАЮТ ОБ ОТМЩЕНИИ» 3 сентября 1947 года. Москва, Кремль.

12 сентября 1947 года. Коламбус, штат Огайо 21 июня 2021 года. Евразия, Днепропетровск От автора notes Note1 Note2 Note3 Note4 Note5 Note6 Note7 Note8 Note9

Note10 Note11 Note12 Note13 Note14 Note15 Note16 Note17 Note18 Note19 Note20 Note21 Note22 Note23 Note24 Сергей Артюхин

На прорыв времени! Дилогия

НА ПРОРЫВ ВРЕМЕНИ! Российский спецназ против гитлеровцев

21 июня 2021 года – Господин президент? Сидящий в кожаном кресле пожилой мужчина даже не повернул головы, продолжая смотреть в окно. Но все же отреагировал на вопрос, коротко бросив через несколько секунд молчания: – Слушаю. Вошедший замялся и, что‑то невнятно пробормотав, стряхнул с генеральских погон невидимую пылинку.

– Проблемы? – переспросил хозяин кабинета совсем другим тоном, в котором абсолютное спокойствие смешалось с ледяной беспощадностью.

– Да, товарищ Главнокомандующий, – собравшись с духом, выпалил генерал.

Это сообщение вызвало наконец реакцию. Плавно повернув голову, президент смерил вошедшего взглядом, от которого явственно потянуло холодом.

– Насколько плохо? – Вопрос прозвучал почти утвердительно.

– Худший вариант неизбежен. – Вошедший виновато развел руками.

– И когда это стало известно?

– Только что пришло последнее подтверждение. Звонок я получил, уже направляясь к вам.

– Это абсолютно точно, что они готовят удар?

– Да. Противник не собирается идти на компромисс. Вероятность неправильной оценки нами ситуации в этот раз фактически неотличима от нуля. – После этой фразы человек в форме расправил плечи и, твердо посмотрев в голубые глаза Главнокомандующего, произнес: – Я считаю, что мы должны атаковать уже сейчас. Другого шанса не будет, господин президент.

– Значит, они все‑таки решились, – устало пробормотал один из самых влиятельных людей на Земле. Затем, после недолгого молчания, неожиданно спросил: – А проект «Барьер» готов?

– Боюсь, что нет. – Министр обороны, а вошедший в главный кабинет страны был именно им, отрицательно покачал головой.

– Насколько не готов? На двадцать процентов? На тридцать? На пять?

– Все эти штуки с плазмой ни разу не испытывались против множественных целей, тем более последних модификаций крылатых ракет противника. И у нас нет никаких гарантий результата…

– В этом мире никто не дает гарантий, товарищ генерал. Нам нужен хотя бы один – слышите? – один, – президент стукнул кулаком по подлокотнику, – завалящий шанс. Плевать, что не испытывали. Испытаем в бою. Разворачивайте систему.

– Есть еще одна проблема. – После этих слов человек в кресле удивленно вскинул голову.

– Мы не успеваем, не так ли? – В голосе главы государства явственно послышалась угроза.

– Вертолет готов. Бункер тоже и… – генерал не договорил, но смысл фразы был вполне понятен.

– Да я не про себя, – все тем же тоном высказался президент, – я про «Барьер».

– Система ПРО вместе с «Барьером» будут развернуты в течение пары часов, товарищ Главнокомандующий. Правда, тут еще такая штука…

– Штука? – Лидера крупнейшего государства планеты не устраивали подобные фразочки в ситуации приближающегося Армагеддона. Где‑то минуту министр обороны что‑то обдумывал. И, наконец, уверенно произнес: – Третий фокус так и не настроили.

– И где он?

– Где‑то в Южной Америке. Точнее рассчитать не успели. Глава государства минуту молчал, явно что‑то для себя решая. А затем просто сказал: – Не имеет значения. Если сработает, защитим венесуэльских друзей. А если нет… все это будет уже неважно. В любом случае мы не можем отказаться… – И после секундной паузы Президент Российской Федерации приказал министру обороны: – Отправьте в войска красный пакет, включайте «Барьер» и готовьте свой чемоданчик, товарищ генерал армии. – И так и не вставший из кресла хозяин кабинета тихо добавил, уже больше для себя, чем для кого‑либо еще: – Если нам суждено умереть, то мы утащим этих ублюдков за собой. Побледневший военачальник стремительно вышел из кабинета.

21 июня 2021 года. Расположение 21‑й Особой усиленной бригады СВ РФ.

Только что закончившееся совещание штаба бригады с участием генерала армии Ледникова и трех сопровождавших его офицеров, прибывших утром из Москвы для осуществления оперативного руководства «учениями», не слишком радовало. Назревающий конфликт грозил перерасти в Третью Мировую Войну, что не могло поднимать настроение нормальному человеку. Большинство офицеров уже покинули помещение – остались только командующий бригадой генерал Веткач, начальник его штаба Кормильцев и начальник тыла.

– Полковник, – обратился комбриг к тыловику, – что у нас с приемкой последних грузов?

– Как раз сейчас должны последний состав втаскивать на территорию складов. Гражданских, что привез с собой Ледников, разместили в одной казарме с вертолетчиками, на довольствие поставили. С утра им уже наметили задачи, чтобы привезенные сверхштатные БПЛА по готовности как можно быстрее догоняли маршевые колонны. Сложнее будет с горючим: наш полевой склад ГСМ забит под завязку, все три тысячи кубов, – офицер пожал плечами. – Так что будем заправщики и цистерны наполнять прямо из «бочек». note 1С остальным проблем не вижу, все по планам.

– Хоро… – договорить генерал не успел. Что и в какой последовательности происходило в следующие несколько секунд, не смог достоверно вспомнить ни один из наблюдателей. Яркое, совершенно ни на что не похожее свечение за окнами штаба сменило южную ночь. То ли одновременно, то ли с секундной разницей в любую сторону на подстанции, находившейся метрах в трехстах за зданием штаба, засверкали искры, исчезнувшие, впрочем, так же быстро, как и свечение. На выключившиеся лампы в комнате офицеры обратили внимание не сразу, так как ночная темнота вокруг сменилась рассветом! И почти сразу из расположения складов и разгрузочного терминала донесся непрерывный заполошный гудок маневрового тепловоза, совершенно непохожий на обычные сигналы, которые используют железнодорожники. Меньше чем через минуту гудок прекратился. Других ярко выраженных шумовых эффектов у внезапной иллюминации не было. Да и ничто другое не указывало на какое‑либо ЧП.

– Что за нах?! – Веткач не обращался к кому‑то конкретно, одновременно пробуя включить настольную лампу. Она не включалась! Комбриг поднял взгляд на своего начштаба, как будто тот имел отношение к работе бытовых систем. Но, как оказалось, люди, отвечавшие за работу этих самых систем, тянули службу вполне компетентно. В нескольких местах военного городка послышался приглушенный гул аварийных генераторов, включилось освещение, хотя утреннее солнце позволяло уже обойтись без него.

– Максимыч, позвони на терминал, узнай, что у них там случилось, – приказал генерал начальнику тыла. – А ты, – повернулся Веткач к начштаба, – быстренько на узел связи заскочи, пусть держат ушки на макушке и селекторную связь со мной пусть поддерживают. Потом к Ледникову – он, наверное, еще даже форму перед сном не успел снять. Попроси вернуться сюда, чувствую, одним фейерверком тут не обошлось, на часах почти двадцать три, а глянь, что за окном творится! Может, он чего‑то нам на совещании не сказал. Один из полковников молча откозырял и вышел из комнаты, второй взялся за телефонную трубку. Ответили ему очень быстро.

– Что? Как отрезало «бочку»?! И пути пропали?! Да что у тебя там творится, лейтенант?

– Остынь, Максимыч, лучше пусть попробует разобраться на месте подробнее, и потом уже с докладом сюда! – Комбриг сам поднял трубку прямой связи с ответственным дежурным по бригаде: – Объявляйте срочный сбор офицеров по тревоге, остальной личный состав, кроме нарядов и отдыхающих смен, пока не трогайте. Пусть прибывают в расположение своих подразделений и ждут дальнейших распоряжений, выполняйте! Затем нажал на мигающую клавишу пульта селекторной связи:

– Веткач, понял, соединяйте, только сначала скажите, как там с Москвой? Продолжайте вызывать постоянно! – Переключил канал на нового абонента: – Что у тебя, Лисов?

– Товарищ генерал, у меня… в общем, как сказать, один из сержантов – Кирин – проверил нашу систему позиционирования. И вот что выяснилось: если спутниковая отрубилась – связи нет и все, то инерциальная работает. Но не это важно, в общем, инерциалка показывает какое‑то сумасшествие – будто мы в Европе.

– Что??!!! – Комбриг мгновенно облился холодным потом. Это… Это кошмар! Боеготовое соединение фактически вторглось на территорию НАТО! Долбаный повод для начала всемирной бойни… Но ведь этого же не может быть, потому что не может быть никогда?! Больше времени на размышления у Веткача не осталось. Распахнулась дверь, и в кабинет стремительно вошел похожий на разбуженного медведя генерал армии Ледников в сопровождении начштаба и одного из своих офицеров. Отмахнувшись от попытки генерала, так и державшего в руках телефонную трубку, начать доклад, он прошел сразу к столу.

– Полковник кратко уже сообщил мне о феноменах, да я и сам свечение, мать его, видел, перебои со светом тоже. Кто у тебя на связи и о чем докладывает?

– Подожди, Лисов, не отключайся. Впрочем, отставить, лучше садись в машину и приезжай в оперцентр! Жду! – Веткач положил трубку. – Лаврентий (оба генерала знали друг друга давно, еще со времен учебы в военном институте, поэтому, несмотря на разницу в должностях, в достаточно узком кругу общались без лишних церемоний), тут такое дело… – Он замялся. – Звонил командир приданной нам роты СпН майор Лисов. Его ребята попытались определиться с нашими координатами через инерциалку, так у них выходит, что мы в Европе! Сам понимаешь, если это так, то лучшего повода для наших «заклятых друзей» начать заварушку по‑взрослому и не найти! Ледников, сразу как‑то осунувшийся, сел в кресло комбрига. Несколько минут в кабинете стояла мертвая тишина. Веткач подумал, что у его однокашника действительно есть какая‑то дополнительная информация, не зря он последнее время не маршировал по коврам и паркетам Министерства обороны, а занимался, кроме непосредственных обязанностей, еще и какими‑то научными разработками. Не сам, конечно, а по прямому приказу президента курировал в одном из институтов весьма серьезный и секретный проект. Простое сообщение о весьма вероятном столкновении с войсками НАТО не могло так на него подействовать, да и знали они оба, что рано или поздно такое должно было случиться. Вон, все сегодняшнее совещание было этому посвящено. Тут что‑то другое. Ладно, что сейчас об этом голову ломать, будет нужно – старый однокашник поделится. За окнами уже ничего не напоминало картинку часовой давности. Рассвет вступал в свои права, через площадь перед штабом быстро, но без лишней суеты, пробегали в разных направлениях офицеры, спешащие на свои места.

– Ты дал команду всем дежурным службам собрать сведения о произошедшем? –

Встряхнувшись, Ледников встал из‑за стола, жестом пригласив Веткача на его рабочее место. От его подавленного настроения не осталось и следа. Теперь это опять был решительный офицер, готовый ставить самые трудные задачи своим подчиненным и добиваться их выполнения.

– Не успел. Сейчас поднимают офицеров, они должны прибыть в свои подразделения.

– Тогда делаем так… Общее командование бригадами принимаю на себя! Устанавливай связь с бригадой Соломенцева, если это возможно, всем службам выяснить обстановку в рамках своих возможностей, а через полчаса собирай командиров подразделений в комнате оперативного планирования. Подними по тревоге техническую разведку, пусть высылают БПЛА, слушают эфир на всех возможных частотах, заодно надо уточнить наши действительные координаты. Чем раньше разберемся в обстановке, тем быстрее поймем, продолжаем «учения» или перекраиваем все с нуля!

– Начштаба! – Ледников начал сыпать приказами, словно уже был в гуще боя. – Обеспечьте подготовку к работе оперативных планшетов и селекторной связи с удаленными абонентами во время совещания. Возьмите в помощь моего майора.

– Есть, тащгенармии! Пока комбриг давал необходимые приказы, новый командир только что созданной группировки отошел к окну. Не обращая внимание на происходящее за ним, вспоминал те несколько минут после прибытия в расположение бригады. Едва он успел принять рапорт Веткача, как прибежавший посыльный пригласил его в комнату ЗАС. Полученная шифрограмма оказалась не так уж совсем неожиданной, но, как это обычно и бывает в таких случаях, совершенно не вовремя! На последовавшем за этим совещании Ледникову постоянно приходилось заставлять себя не отвлекаться и внимательно следить за ходом обсуждения стоящих перед бригадами задач. И не давала покоя мысль, сообщать ли кому‑нибудь еще о действительном положении вещей. Слишком все пока неоднозначно, да и потом вопросов будет не меньше! Но вот с одним человеком надо обязательно будет поговорить откровенно, ну почти…

– Всех озадачил, Иван? – Ледников с грустной улыбкой обернулся к Веткачу, откинувшемуся в кресле и переводящему дух после раздачи ЦУ своим подчиненным. – Ты ведь что‑то еще за душой имеешь, не так ли?

– Рано об этом говорить, надеюсь, после совещания внесем ясность, ты же меня хорошо знаешь. Особо темнить, тем более с тобой, не в моих привычках. Подожди совсем немного. Мигнул очередной сигнал настольного терминала комбрига. Тот включил громкую трансляцию.

– Тащгенарм, вас генерал Соломенцев вызывает. Связи с Москвой нет, только с нашими подразделениями на территории базы и на постах. Тут еще такая странность…

– Не мнись, не на свидании! Что за странность?

– Мы поймали сигналы точного времени от нескольких радиостанций на ДВ и СВ, получается… – Тут голос дежурного по узлу связи на секунду прервался. Но офицер быстро взял себя в руки: –…Получается, что сейчас три часа сорок четыре минуты, да еще двадцать первого июня сорок первого года! Тысяча девятьсот сорок первого, – на всякий случай уточнил связист. – Если бы я один это слышал, так ведь вся дежурная смена тоже…

– Кто у тебя там сегодня дежурит? – вполголоса спросил Ледников.

– Майор Гордеев, заместитель начальника отделения связи, нормальный мужик! Есть выходы на боевые, умеет быстро оценивать самые невероятные вводные, так что если он говорит что‑то, то успел подумать, что именно говорит. Генерал нагнулся ближе к микрофону и рявкнул:

– Майор, отставить панику! Давайте нам Соломенцева, а сами переключитесь на наушники и послушайте нас.

– Иван Анатольич? Приветствую. А я уж думал, мы тут одни. У тебя такая же хрень, что и у нас? Ну, со связью и спутниками?

– Генерал, это Ледников, Веткач рядом со мной, на линии также командир дежурной смены узла связи. Ситуация, мать ее, в первом приближении такова: раз мы вас слышим, а больше никого на наших рабочих частотах нет, то, по предварительным данным, нас занесло в сорок первый год, в самый канун войны! И я не сошел с ума! Через пятнадцать минут у нас начинается расширенное штабное совещание. Дайте команду выслать БПЛА для разведки местности и срочно поднимайте своих офицеров, включайте режим телеконференции и запись, кто не успеет к началу, потом прокрутите им, только без общей тревоги! Хотя вчера солдаты и «отбились» на час раньше, но тут еще и мелкая петрушка со временем – как говорят наши связисты, сейчас четыре часа утра. Сам понимаешь, если все это происходит на самом деле, бойцам сегодня будет не до отдыха, пусть хоть немного сна урвут. Подробнее объясню на совещании. Все, до связи! – Хлопнув по кнопке отключения, что вызвало сотрясение стола, Лаврентий Георгиевич повернулся к комбригу: – Пошли, Иван, там уже должны начать собираться. Они вышли в коридор и по короткой лестнице спустились к лифту, доставившему их в бункер под зданием штаба. Оборудованный по самым новым военным стандартам, центр оперативного управления позволял принимать информацию от большого количества внешних источников, обрабатывать и выводить ее на тактические планшеты для последующей оценки и принятия решений практически в режиме реального времени. На одном из широкоформатных мониторов был виден такой же оперцентр бригады Соломенцева, где уже сидел сам комбриг‑23 с несколькими успевшими прибыть офицерами своего штаба. На некоторых других экранах глазу представала панорама местности с высоты птичьего полета – это шли передачи с видеокамер беспилотных разведчиков. В центре обширного зала загадочно перемигивались огоньки на вертикальных и горизонтальных тактических планшетах, которые постепенно приобретали вид крупномасштабной карты, постоянно пополняющейся все новыми и новыми топографическими знаками. Шло картографирование местности мобильными и стационарными инструментальными средствами обеих баз. Жесткие диски компьютеров поглощали гигабайты информации от самых разнообразных датчиков, выстраивали модели оптимального расположения средств наблюдения и раннего обнаружения, принимали и передавали данные на машины управления средств ПВО, разведчикам, в общем, всем абонентам, связанным в единую военную сеть АСУ. Теперь достаточно было дать команду расчетам, и после того, как они займут свои места по боевому расписанию, останется только включить питание блоков управления, чтобы получить готовую картинку тактической обстановки, вероятные угрожаемые направления, рекомендованные маршруты выдвижения к районам развертывания. Казалось, что подобные системы нуждались в людях гораздо меньше, чем люди в них. Нажал кнопку «Вкл.», а дальше машина сама начнет движение, обнаружит цели, оценит степень их угрозы, выберет средства поражения и произведет пуск или выстрел! Но так только казалось, особенно сегодня. Никакая, даже самая продвинутая система, не смогла бы правильно оценить ситуацию, в которую попали бригады, она могла только помочь людям, в меру своих металлических и полупроводниковых сил.

– Товарищи офицеры! – Голос дежурного перекрыл мягкое гудение системных блоков и

почти неслышный шелест кондиционеров.

– Вольно! Занимайте свои места. Кого‑то еще надо ожидать? – спросил Ледников.

– Начмеда, товарищ генерал армии. С грузового терминала в госпиталь доставили солдата с острым отравлением парами горючего, а наш подполковник как раз специалист по токсикологии. Но он прислал своего заместителя. Все остальные в наличии. Запись совещания аппаратными средствами включена.

– С бойцом что‑то серьезное?

– Надышался паров керосина, подробности мне пока не доложили, но врачи обещают, что ничего необратимого для здоровья нет. На ЧП выезжал начтыла.

– Хорошо, потом, вместе с уточнением о наших материальных ресурсах, доложит и о происшедшем. Здоровенный, как медведь, командующий говорил медленно, обводя притихшую аудиторию тяжелым, злым, но в то же время веселым – как будто перед боем – взглядом.

– Так, начнем с разведки. Что‑то конкретное успели установить? Одну минуту, – командующий остановил вскочившего подполковника с заметным шрамом на загорелом лице. – Связь, что у нас со временем вокруг, в часах и минутах?

– Четыре ноль семь, това…

– Спасибо, майор. Вводите текущее время во все имеющиеся устройства, требующие синхронизации по времени, будем постепенно приводить наши приборы в соответствие с окружающим миром. Внимание, всем присутствующим, переведите свои часы на четыре ноль восемь, терминалы тоже настройте на текущий момент! После совещания уточните у связистов более точно и откалибруйте всю вверенную вам аппаратуру. Подполковник, докладывайте.

– Средствами РТР и позиционирования установлено следующее. Местоположения баз – между ППД бригад сто двадцать шесть километров. Двадцать первая бригада: смешанный лесной массив в двадцати двух километрах севернее города Кобрин. Ближайший населенный пункт в шести километрах от нас севернее, периметр базы для визуального обнаружения наземным наблюдателем практически недоступен, рельеф без выраженных перепадов высот, местность до ближайших дорог для нашей техники проходимая, с минимальным использованием инженерных машин. – Появляющиеся на большом экране отметки ярко иллюстрировали слова офицера.

– Двадцать третья бригада: лиственный лес в тринадцати километрах на северо‑запад от населенного пункта Мосты. Ближайшая деревня в пяти километрах от базы, возможность обнаружения наземными наблюдателями с нашей позиции определить не представляется возможным. Рельеф в районе дислокации бригады аналогичен нашему, в наличии две возвышенности, пригодные для размещения РЛС обнаружения в целях увеличения их радиуса действия. В результате разведвылета БПЛА обнаружены военные объекты в радиусе пятидесяти километров от ППД. – Подполковник сделал паузу и, глотнув воды, продолжил: – Сканирование радиодиапазона позволило засечь дежурный радиообмен между частями РККА и гораздо более интенсивные переговоры на немецком языке в диапазоне УКВ от двадцати восьми до тридцати семи мегагерц, много радиостанций, работающих в телеграфном режиме. Запись ведется, но дешифровка, ввиду отсутствия информации о типичных кодах этого периода, в ближайшее время невозможна. Перехват открытого текста затруднен из‑за наличия всего одного переводчика, в достаточной степени владеющего немецким. – И офицер, словно в оправдание, добавил: – Все‑таки мы не с Бундесвером собирались воевать.

21 июня 1941 года, утро. Белоруссия, штабной бункер 21‑й бригады.

Собравшиеся внимательно слушали доклад. Несмотря на общую фантастичность происходящего, особой растерянности на лицах офицеров не наблюдалось. Не зря обе бригады последние несколько лет провели в «горячих точках»! И пусть сегодня «вводная» была из разряда сценариев компьютерных игр или сюжетов приключенческой литературы, но ведь на тренажерах и КШУ какие только задачи им не приходилось отрабатывать! Вот и настал момент, когда самая буйная фантазия стала реальностью. И тут только одно могло иметь значение – хватит ли им умения использовать весь приобретенный опыт еще раз, выполнить приказы, которые отдадут генералы, нанести противнику максимальный урон, сохранив как можно больше жизней своих подчиненных. Личный состав этих соединений изначально комплектовался из людей, имеющих боевой опыт. Все рядовые были только из контрактников, сержанты заканчивали соответствующие факультеты в вузах. В обеих бригадах не было ни одного военнослужащего, не принимавшего участия хотя бы в одном‑двух боевых выходах, да и гражданские специалисты не вчера появились в штатном расписании, при необходимости умели выполнять и некоторые ограниченные военные обязанности. Гораздо удивительнее было то, что с самого момента формирования бригад им не только передавали на вооружение самые передовые образцы военной техники, но и предоставляли гораздо больше свободы в выборе способов и средств для выполнения поставленных боевых задач, практически не сковывая их действия политическими лозунгами! Во главе угла была именно военная эффективность, без оглядки на вопли разных правозащитников и прикормленных либеральных СМИ. Внимательные люди могли заметить, что после очередной операции, вызывающей визг и крики среди многочисленных оппозиционеров, привыкших отрабатывать гранты заокеанского «политбюро», всегда среди высших офицеров Генштаба находился генерал, которого власти назначали «козлом отпущения». Следовало шумное публичное разбирательство, кого‑то с треском выдворяли из уютного кабинета на заслуженную пенсию или назначали на «случайно» освободившуюся должность в отдаленном гарнизоне. Его место занимал кто‑то новый, и только время могло показать, это очередной кандидат на заклание или человек, действительно способный выполнять свои обязанности на этой должности. Но даже среди этих наблюдателей не все могли заметить, что выбирались такие «жертвы» отнюдь не случайно. Шел постепенный, но весьма целенаправленный отсев высшего и среднего комсостава с ответственных должностей по непонятным для широкого круга параметрам. Казалось бы, прямого отношения к повседневной работе бригад все эти события не имели, особых обсуждений событий где‑то в далекой столице и шикарных кабинетах среди бойцов и офицеров не было, им было вполне достаточно одного того, что им не мешали выполнять их работу. Поэтому совещание почти ничем не отличалось от многих таких же, ранее происходивших в этом зале. Те, кому было что доложить, докладывали, остальные внимательно слушали, брали на заметку те детали, которые касались непосредственно их участка задач, уточняли нужные детали, вносили свои предложения. Нормальная, рабочая обстановка. Все рапорты заняли чуть больше полутора часов, на поверхности вступало в свои права утро последнего мирного дня. Наконец очередь докладывать дошла и до начальника тыла.

– Сначала о происшествии на грузовом терминале. Как я понял из предыдущих выступлений, факт переноса двух баз из нашего времени в сорок первый год можно считать

установленным. – Полковник бросил взгляд на Ледникова. Тот спокойно кивнул.

– Инфраструктуру баз, насколько я могу судить, этот феномен не затронул, поэтому могу утверждать, что потерь в материальном плане мы не понесли, за исключением одного частного ЧП и общего, касающегося полного отсутствия электроснабжения от внешних ЛЭП. Локальное происшествие таково. При втягивании последнего, пришедшего в наш адрес сборного состава во время маневровых работ часть состава оказалась за той границей, которая ограничила, извините за корявый оборот, переносимую территорию. Для всех, наблюдавших этот момент непосредственно, это выглядело как моментальное исчезновение привычной местности за периметром базы, появление там совершенно нового пейзажа. Конкретно с составом произошло следующее. Тепловоз успел втянуть на терминал четыре платформы с контейнерами и шесть цистерн с авиационным керосином. Седьмая почти целиком оказалась как раз на оставшейся территории, и, естественно, для нас она исчезла. Остался фрагмент с ближней колесной тележкой и куском цистерны примерно на пятнадцать‑двадцать тонн. Локомотивной бригаде, составителю и охране складов очень повезло, что этот фрагмент сохранил устойчивость на путях и только получил некоторый крен в сторону пропавшей части «бочки». Волочение по рельсам такой штуки наверняка вызвало бы искрение и воспламенение паров вылившегося керосина. Не буду отвлекать собравшихся деталями, подробный рапорт будет готов позднее. Замечу только, что в результате решительных действий бойцов охраны и помогавших им железнодорожников предотвращено крупное возгорание авиатоплива с непредсказуемыми последствиями и задержание двух местных военнослужащих, оказавшихся в непосредственной близости от периметра. Про этих военных вы уже знаете из доклада «особняка». – По залу пробежала волна улыбок. Так в бригаде называли, в узком кругу, конечно, помощника начштаба по защите государственной тайны. – В ходе противопожарных мероприятий один из рядовых получил отравление от паров разлившегося керосина, медпомощь ему оказана. Теперь что касается моей службы в порядке обеспечения предстоящих событий. Забегу вперед и, в нарушение субординации, предположу, что в стороне мы не останемся. Поэтому документы будут готовиться исходя из участия бригады в боевых действиях в новых условиях, кое‑какие прикидки я уже начал делать. Сводная справка по МТО за 20 июня уже в базе данных, осталось внести содержимое последних полученных четырех контейнеров и шести цистерн с керосином. Два контейнера, по накладным, загружены сверхштатными БПЛА ближнего и среднего радиуса действия, в одном – ракеты «воздух‑воздух» для вертолетов, в последнем – запчасти для РЛС наших средств ПВО. У меня пока все. Полковник сел на место. Ледников поднялся из‑за своего терминала:

– Итак, товарищи офицеры. Подведем краткие итоги. Что мы имеем? А имеем мы… то, что имеют нас. Природа или еще какая херь. Перенесением в Белоруссию. На восемьдесят лет назад. И сейчас у нас с вами утро двадцать первого июня. Сорок, мать его, первого года. В связи со сложившимися обстоятельствами принимаю общее командование бригадами на себя. По итогам совещания начальникам штабов подготовить проекты боевых приказов. Считаю необходимым довести до всех присутствующих, что я принял решение оказать Советскому Союзу всемерную помощь имеющимися в нашем распоряжении силами и средствами! Врежем фашистам так, чтоб только ошметки летели. С шести ноль‑ноль местного времени на территории баз приказываю ввести режим военного времени. Вы все принимали присягу, поэтому нежелание выполнять дальнейшие распоряжения с любыми мотивировками буду расценивать как дезертирство с поля боя,

последствия сами представляете! Неожиданно вскочил высокий худой майор с юридическими эмблемами:

– Товарищ генерал армии, поймите! Территория баз изменилась… То есть ни сантиметра земли Российской Федерации не переместилось, только люди и неодушевленные объекты. И таким образом, вооруженные силы не признанного ни одним из государств сорок первого года вторглись на территорию СССР с оружием и приступили к несогласованному с законными комбатантами уничтожению вооруженных сил другой державы, также вторгшейся на территорию СССР, но перемещенцам, то есть нам, не угрожавшим. При этом эти перемещенцы законов и обычаев войны не соблюдают. Приказа собственного правительства на ведение военных действий не имеют. Налицо типичное незаконное вооруженное формирование, или, иначе, банда! – Санадылов во время доклада размахивал руками, словно пытался подкрепить свои слова.

– И что ты мне тут предлагаешь? Не воевать, мать твою? А наши войска пускай люлей от немцев получают по полной программе? – Ледников начал заводиться. – Я эту «Барбароссу» четыре, мать ее, раза учил. Мне что, ее пятый раз учить? Ты мне чего тут про законы заливаешь, а? В законах твоих предусмотрено попадание в прошлое?!

– Товарищ генерал армии, просто я обращаю внимание на наш неопределенный статус. Надо бы нам заключить договор с местным правительством до начала боевых действий…

– Договор? А без него нам, значит, можно и не воевать? Ты, млять, представляешь, сколько нужно времени, чтоб такие бумажки приготовить? Или думаешь, что товарищ Сталин все бросит и сюда помчится? Как волшебник на голубом вертолете?! Бумажки подписывать?

– Я…

– Молчать!! Мы, мать твою, в стороне не останемся – смотреть, как гитлеровские ублюдки втаптывают мою страну в грязь, я не буду. Ясно?! – Последнее слово Ледников буквально проревел, что только добавило ему сходства с медведем.

– Так точ…

– Топай давай, умник, отсюда. Бандой нас называть, это же надо! Свободен… Дождавшись, когда пунцовый и дергающийся, как марионетка в руках неумелого кукловода, майор выйдет из зала, Ледников несколько раз глубоко вздохнул, успокаиваясь, и повернулся в сторону особиста: – Ты там дай команду своим ребятам, которые не спят, пусть присмотрят за этим… Сам понимаешь, нам сейчас разные идейные с их закидонами совершенно не в жилу. Только аккуратно, без эксцессов. Тот кивнул и застучал по клавишам своего терминала.

– Продолжаю. – Командующий бросил взгляд на таймер, который как раз мигнул и высветил «5:56 21:06:41». – Срочно сообщить дежурным в подразделениях распоряжение: не поднимать личный состав до особого приказа, всеми мерами поддерживать в казармах тишину и порядок. Особенно это касается расположения вертолетных экипажей. Они мне нужны отдохнувшими и в полном порядке. Я собираюсь подготовить план действий в ночь с двадцать первого на двадцать второе. Для предварительной разработки планов в зале оперцентра предлагаю остаться командирам бригад, начальникам штабов, начоперодам, начальникам разведки, командирам рот спецназа и по одному медику от бригады, компетентным в вопросах физиологической и психологической устойчивости бойцов! Остальным приказываю отбыть на

свои рабочие места и начать прорабатывать планы развертывания и обеспечения подразделений с целью нанести воздушному противнику максимальные потери с учетом возможного противодействия дружественных сил. Именно с таким акцентом. Все необходимые данные вам будут передаваться на рабочие терминалы по мере их проработки моим штабом. Выполнять! Все, не приглашенные остаться, начали расходиться. Ледников провожал их взглядом и не находил в лицах офицеров ни капли растерянности или недоумения полученным приказам.

– Лисов!

– Я, товарищ генерал армии? – Командир спецназа вскочил, пряча усмешку в глазах.

– Что ты мне тут подпольной деятельностью занимаешься? Самый умный? И когда успел раскопать эти архивы? – Несмотря на грозный тон, генерал не собирался устраивать публичную выволочку ротному. Не первый раз эта рота действовала в интересах двадцать первой бригады, и генерал уже привык к некоторым вольностям, которые майор позволял себе во время участия обсуждений предстоящих совместных действий. Сейчас его действительно интересовало, когда и где Лисов успел найти файлы с описанием действий войск Западного фронта в первый день войны, да еще разные боевые приказы и донесения штабов. В самом начале совещания майор скинул их на терминал командующего.

– Так получилось, что примерно неделю назад мы с ребятами в роте как раз на эту тему поспорили, дата ведь приближалась. Начали копать в Интернете, вот у меня и набралось кое‑что. А когда комбриг приказал явиться в оперцентр, меня как под руку кто толкнул, перекатал на флеху это самое кое‑что и прихватил с собой.

– Ясновидящий, млять, – добродушно проворчал генерал. – Ладно, молодец, твоя инициатива оказалась очень к месту. Но я тут кое‑что стал прикидывать, и получается не слишком хорошо. Торчат наши бригады хоть и не на самом виду, так и места здесь не самые глухие, воинских частей тут до… буя и больше, в любую сторону глянь, так то пехота, то танкисты или аэродром какой полевой. Пролетит любой «кукурузник» местный, а внизу, откуда ни возьмись, целый городок, да сразу видно, не обычная мирная деревушка! Доложит командиру, и начнутся у нас совсем ненужные разборки.

– Причем со своими же, – мрачно заметил Веткач. – Надо быстро решать, как такое развитие событий пресечь в корне. Есть предложения, как нам до трех часов утра завтрашнего дня не засветиться особо перед местными, не угодить под «дружественный огонь» и успеть подготовить реально выполнимый план помощи Красной Армии в самый нужный момент, не особо добавляя неразберихи, которой завтра и без нас хватит?

– То есть, Иван Анатольич, ты предлагаешь начать активные действия сразу, не дожидаясь прорыва немецких ударных частей в глубь нашей территории? Действовать не по коммуникациям, а по боевым порядкам? – вступил в разговор Соломенцев.

– Почему бы и нет? – согласно кивнул генерал армии. – А ты сам посмотри часть боевого донесения штаба четвертой армии в одиннадцать пятьдесят пять в округ! – Ледников вывел несколько строчек на проекционный экран, установленный в центре зала: «6‑я стрелковая дивизия принуждена была к 7.00 22.6.41 г. отдать с боями Брест».

– Или вот еще это. – Генерал щелкнул мышкой: «Наши авиаполки имеют большие (30–40 %) потери, штаб армии разгромлен (в Кобрин)».

– Там еще много чего есть. Коммуникации мы не забудем, это само собой, но учтите все, если мы сможем с первых часов уменьшить потери наших частей, не допустить хотя бы на отдельных участках потери управления, это будет гораздо полезнее, чем пропустить панцеры к Минску, пусть и с отрезанными тылами. Я совсем не уверен, что теперешние командиры смогут грамотно устроить «котел» прорвавшимся частям вермахта, они же сами контрудар на утро двадцать третьего июня готовили с оговоркой «Границу до особого распоряжения не

переходить», какие тут «котлы»! Тут еще такой момент: севернее и восточнее немцы начали наступление пусть и совсем ненамного, но позже. Они полностью уверены, что добились абсолютной тактической внезапности. Что будет, если с первых минут на центральном участке у них все пойдет не так, как планировалось? – Ледников посмотрел на реакцию своих офицеров. В глазах светилось согласие.

– Пусть мы не сможем помочь на первых порах тем, кто оказался в Белостокском выступе, но уж на направлениях Гродно – Минск и Брест – Минск «Барбароссу» затормозить сможем. А если успеем правильно наладить взаимодействие с остальными частями Западного фронта, то и фланговый прорыв с севера к Минску сорвем!

– Ладно, товарищи генералы, что мы видим? – Командующий группировкой подошел к экрану, демонстрирующему в данный момент карту первого дня Великой Отечественной войны в крупном масштабе, с отметками расположения немецких и советских войск. Все это, добавив места дислокаций бригад, успел смонтировать Лисов, пользуясь приоритетным доступом компьютеров оперативного центра к общей сети. Зрелище не самое приятное, если учесть темпы, с которыми немцы смогли прорваться к Минску, Киеву и Ленинграду. Но слишком у них все завязано на взаимодействие групп армий «Север», «Центр» и «Юг». И на уверенность, что все будет происходить почти в полном соответствии с планами. Задержка в продвижении фронта, особенно на центральном участке, создает угрозу флангам сразу для двух их групп армий. Немецкие генералы глупостью не страдали… тьфу, не страдают, поэтому будут вынуждены реагировать на такие события перегруппировками своих частей, перенаправлением ударов на фланги, тем самым снижая давление в глубину. У Красной Армии появится время для проведения мобилизации и выдвижения резервов к угрожаемым участкам. Считаю, что нам не следует отрываться от своих баз, а принять за основу разработки наших действий активную оборону, пусть ее и ругали, называя вынужденной стратегией слабых. И не надо забывать, что до установления устойчивого взаимодействия со штабами округа и центральным руководством СССР, мы не сможем использовать наши дальнобойные средства поражения с полной эффективностью. Еще раз оглянувшийся Ледников увидел внимательно внимающих ему офицеров.

– Одним моментом надо воспользоваться обязательно. По документам выходит, что артподготовку фрицы начали одновременно с бомбежкой наших аэродромов и узлов управления. На нашем участке в три пятнадцать. Первые наши истребители поднялись с воздух после четырех утра. Ни один самолет этого времени не имеет привычной нам системы опознавания «свой‑чужой». Поэтому относительно свободно ПВО мы сможем применять только в первые сорок пять минут, начиная с появления целей в зоне досягаемости, но уж применить их по максимуму. – Ледников обвел взглядом присутствующих в зале и на экране. – Поэтому приказываю разработать такую схему расположения ЗРК и средств обнаружения, которые позволят прикрыть от воздушных налетов следующие районы. Двадцать первая бригада: Брест, Кобрин, Пружаны, особенно расположенные рядом с ними аэродромы, собственную базу с возможностью обстрела целей на подлете к станции Твели, где располагается штаб четырнадцатого механизированного корпуса. Двадцать третья бригада: Гродно, Скидель с перехватом пролетающих самолетов курсом на Лиду, Волковыск, собственную базу с возможностью обстрела пролетающих курсом на Мосты самолетов противника. Рассчитать силы ПВО прикрытия каждого из указанных объектов, требуемый боезапас, наземную поддержку из расчета танковый и мотострелковый взводы на батарею ЗРК. – Сделав паузу, командующий одним глотком осушил здоровенную кружку с уже остывшим кофе, после чего

продолжил: – Следующее. Медицина, какой распорядок дня можете предложить, исходя из подготовки личного состава к выдвижению в заданные районы не ранее двадцати трех часов сегодня и ведению боевых действий начиная с трех часов утра двадцать второго июня? И учтите, нам придется использовать большинство солдат для проведения маскировки расположения бригад не позднее чем через час. Предлагаю начать побудку ваших подчиненных и разработку мероприятий для поддержания физического и психологического тонуса всех находящихся на вверенной мне территории. Можете приступать к выполнению. Дождавшись, пока медик покинет оперцентр, Ледников продолжил:

– Командирам вторых батальонов каждой из бригад выделить одну роту из своего состава для усиления комендантских рот, с целью обеспечить охрану периметра. Разведчикам быть готовым совместно с приданными ротами спецназа выполнить специальные мероприятия по установлению контакта с командованием ближайших к нам частей Красной Армии. План этих мероприятий я сообщу отдельно. Было бы полезно провести некоторые противодиверсионные операции, не допустив группы «Бранденбурга» к линиям правительственной связи, но мы сами не знаем, где эти линии проложены. Подождем, что нам дознаватели скажут после работы с местными офицерами. Поднимайте личный состав, без сирен, без лишней нервотрепки, выделите толковых офицеров, чтобы они разъяснили ситуацию гражданским специалистам. И последнее. Через полчаса я обращусь к личному составу. Чтоб все слушали, понятно? Означенное время спустя Ледников, одетый в парадный мундир, вещал с многочисленных компьютерных и телеэкранов: – Бойцы! Окончательно подтвердились наши подозрения, появившиеся еще ночью. Неизвестным нам образом наши бригады оказались перенесены в 21 июня 1941 года. Мы не знаем, как это произошло и зачем. Но! Мы все знаем, что всего через день на СССР нападут фашисты. У нас есть возможность избавить нашу Родину от тех страшных жертв, какие она принесла в Великой Отечественной войне. Я верю, нет, я знаю, что в наших силах нанести немцам чудовищный урон. В нашем распоряжении техника и тактика, на восемьдесят лет опережающие все, что есть у немцев. Две наши бригады – это огромная сила, которую мы можем и должны применить для защиты России. Мало кто из вас помнит СССР. Но вы все помните слезы наших дедов и прадедов на Днях Победы. Вы знаете, какие жертвы принесла наша страна, чтобы победить. Я надеюсь, нет, я знаю, что вместе мы изменим мир. И обещаю, что мы, ваши командиры, вас не подведем!

– Ну что… Навешаем фрицам звиздюлей? – Ноздри генерала армии хищно раздулись…

21 июня 1941 года. 10:30, штаб 21‑й бригады.

Несмотря на явную необычность ситуации, почти все находившиеся в расположении бригад люди действовали по раз и навсегда заведенному порядку. Штаб вырабатывал решения, отдавал приказы, офицеры доводили их до своих подчиненных, а те выполняли эти приказы. Не все еще полностью осознали, что они навсегда оторваны от привычного им мира, да и времени на рефлексии не оставалось – необходимо было подготовиться, пусть и к почти привычным действиям, но с поправкой на весьма специфические внешние условия. Произошли считаные инциденты, когда люди не смогли справиться с собой, все среди гражданского обслуживающего

персонала. Хотя базы и являлись полностью военными структурами, но ставить за прилавок военторга или заведовать библиотекой Дома офицеров военнослужащего было бы глупой расточительностью. Особо тяжелых случаев не было, выручило то обстоятельство, что женская часть населения, пусть и не слишком многочисленная, имела родственников прямо здесь, на территории баз. Поэтому штатные психологи достаточно быстро справились с несколькими истериками. Машина подготовки была запущена, все ее маховики вращались без дополнительных усилий, поэтому у генералов Ледникова и Веткача нашлось свободное время для разговора с глазу на глаз. Решив совместить, они совершали контрольный обход городка и беседовали: – Понимаешь, Иван, не так много я и знаю по сравнению с тобой. И все события для меня почти такая же неожиданность. Был проект на самый крайний случай, если уж не получится остановить полномасштабный конфликт между нами и янкесами, использовать для противоракетной обороны какую‑то новую теорию. Я обеспечивал прикрытие разработок со стороны Министерства обороны, как в таких случаях и бывает, в отдельные детали меня не посвящали. Что‑то связанное с плазменным щитом над всей территорией России. Как это должно было работать, какую мощность потреблять, из каких источников, понятия не имею. Как обычно бывает у «яйцеголовых», кто‑то что‑то посчитал «по новой, не имеющей аналогов в мире методике», нашел, что при определенных условиях могут появиться побочные эффекты. Его, как у них там водится, подняли на смех, началась подковерная возня. Наверху решили не класть яйца в одну корзину, наскребли денег, выделили опальному доценту оборудование, людей подкинули, сам знаешь, как бывает в таких случаях. Веткач кивнул, действительно, что тут такого нового. Оснащение бригады новейшими образцами вооружения имело и обратную сторону. Один из ДОСов note 2

постоянно был занят прикомандированными специалистами, копавшимися со своими гудящими и щелкающими приборами то в технических боксах, то на директрисах полигонов. В случаях неполадок в технике и оборудовании хватало скандалов между «промышленниками» и «научниками», как они себя очень быстро стали делить. А улаживать такие конфликты приходилось ему, командиру бригады. Знакомое дело.

– И мы провалились в сорок первый по милости этого самого доцента?

– Нет, конечно. При чем тут он? Как раз его расчеты и предупреждали о вероятности совершенно не нужных никому явлений. Хотя новая лаборатория была совершенно автономная и занимались ею совсем другие люди, из разговоров моих «подопечных» я понял, в чем могла быть подлянка, пусть и в самых общих чертах. Сам плазменный щит не должен быть особо вредным для тех, кто им заслоняется, иначе зачем вообще его городить. Но вот, оказывается, если при атаке на него воздействует слишком много боевых блоков, есть вероятность сброса лишней энергии по совершенно неизученным современной наукой вариантам. Одним из таких вариантов пресловутый доцент и предсказал возникновение трех фокусов, как он их назвал, где достаточно большие площади территории, со всем, что на них находится, проваливаются в неизвестность. Может, даже в прошлое. Там слишком много зависело от случайных факторов, мы могли вообще попасть в самую заваруху уже завтрашнего дня. Не думаю, что мы легко отделались бы. Случайный снаряд, неважно чей, в склад горючего или артиллерийский, и полетели клочки по закоулочкам.

– То есть изначально не планировалось засылать нас в прошлое, с вполне определенной

целью переиграть войну и следующие за ней события?

– Кто же такое мог планировать?! Ты, Иван, учился в той же Академии, что и я, по тем же самым учебникам. Пусть без особых подробностей, но сам ход Отечественной мы помним, что, как, почему делалось, с какими результатами. При желании можно нафантазировать что угодно, но у нас же тот самый случай, на который никто не рассчитывал серьезно. Не было никакой гарантии, что сработает именно таким образом, бригады провалятся без потерь, да еще будет время на оценку ситуации, подготовку действий. Последний шанс, расчет на случайное стечение обстоятельств. И нет никакой гарантии, что мы сможем этот шанс использовать, согласись, что ресурсов у нас не так много для коренного изменения хода войны. Генералы присели на скамейку у одной из ротных курилок вблизи казармы. Вокруг продолжалась деловитая суета. Натягивались масксети на здания, развозились по заранее намеченным местам надувные макеты сооружений, служащих для введения в заблуждение сторонних наблюдателей. Вот прокатил грузовик с краской, в парках срочно замазывали на всей имеющейся технике опознавательные знаки Российской армии, нанося поверх красные звезды. Все были заняты вполне привычным делом, не ломая себе голову, что завтра противником будут не опереточные армии очередной карликовой республики, вздумавшей побряцать оружием в расчете на заморские гранты и поставки, а одна из самых подготовленных и успешных армий последних двух лет. Солдаты и офицеры верили в себя, в свое оружие, в своих командиров и собирались выполнить воинский долг так, как того требовала присяга, пусть сейчас государство, которое они собирались защищать, называлось несколько иначе. Но ведь родились и выросли они именно в этой стране, хотя и спустя много лет. И, наверное, многие из них в глубине души думали, что вот теперь, здесь и сейчас, они смогут сделать так, что не будет тех десятилетий, когда их Родина превращалась в удобный сырьевой придаток для более циничных и прагматичных лукавых «друзей».

– А давай‑ка, генерал, сходим к твоим особистам, что они там наработали с задержанными. – Ледников легко поднялся и подтолкнул задумавшегося о чем‑то Веткача. Тот как‑то сразу подобрался, посмотрел на своего старого сослуживца и хмыкнул: – Надумал что или просто на предков любопытно глянуть?

– Судя по тому, что ты так хитро смотришь, сам тоже что‑то крутишь в голове не самое уставное? – не остался в долгу Лаврентий Георгиевич.

– Не дает покоя мысль, что взаимодействия с местными военными у нас никакого, как бы еще больше дров не наломать, чем было на самом деле. Пошли, заодно я вызову Лисова, он большой мастер выдумывать нестандартные ходы. И они направились к неприметному особнячку, скрытому в небольшой рощице за штабом. Домик ничем особо не выделялся среди остальных зданий, даже количество разнообразных антенн и других технических загогулин не шло ни в какое сравнение с тем же центром связи бригады. Среди личного состава к этому зданию прочно прилипло прозвище «Лубянка», хотя о какой‑либо скрытой, а тем более открытой неприязни между обычными военнослужащими и контрразведчиками и речи не было.

21 июня 1941 года. Расположение 21‑й бригады, «Лубянка».

Утро для лейтенанта Сергея Вересова началось совершенно отвратительно. Не зря говорили

преподаватели в училище связи, которое он закончил в прошлом году: «Мелкое нарушение устава часто влечет за собой совершенно несоизмеримые с проступком последствия». Что заставило его поддаться на уговоры веселого попутчика, старшего лейтенанта, служившего в штабе четырнадцатого корпуса, там, куда сам Вересов получил неожиданное, но весьма перспективное назначение? Меньше года молодой командир прослужил в забытом всеми окраинном гарнизоне, где из всех видов связи был только телефонный коммутатор, а о новых радиостанциях, за освоение которых будущий лейтенант, а тогда еще курсант, получил благодарность в приказе по училищу, и слыхом не слыхивали. А тут приказ явиться в штаб округа, суточная беготня по коридорам, заполненным командирами с множеством «шпал» в петлицах, оформление проездных документов через полстраны, с предписанием явиться не позднее двадцать третьего июня для дальнейшего прохождения службы в штаб одного из корпусов Западного Особого военного округа! Само место новой службы говорило о многом, поэтому лейтенант и спешил, надеясь, что явка до указанного в приказе крайнего срока сразу позволит начальству отметить усердие нового подчиненного. А тут такая невезуха! Попутчик, ехавший с ним от Минска на соседней полке в купе, как оказалось, служил в том же самом штабе уже третий год и возвращался из отпуска. Обычные дорожные разговоры, традиционные сто граммов «за знакомство» под купленные на вокзале пирожки и колбасу, рассказы о местах службы, обычаи и порядки, принятые в разных частях. Вот эти самые обычаи и привели новых знакомых в совсем негостеприимные камеры какой‑то непонятной, но, судя по совершенно незнакомому оружию и форме задержавших их бойцов, жутко секретной части. Будущий сослуживец, старший лейтенант Середко, в ходе разговора упомянул о некоторых условностях, существующих в подразделении, куда они оба направлялись. Там считалось за правило хорошего тона, если отпускник при возвращении выкладывал к общему столу встречающих сослуживцев дичь или зайца, подстреленного в недалеко расположенном лесочке. На вопрос, с чем и как именно охотиться, попутчик заверил, что все давно продумано, есть местный лесник, по совместительству егерь, у которого и подходящее оружие всегда найдется, и разрешение на охоту выправить можно. Даже специальные места с подкормкой будущих трофеев есть у расторопного помощника любителей свежатинки. Вот так, слово за слово, старлей и уговорил младшего товарища отложить явку в часть на следующее утро, но уже с достойным вкладом для будущих сослуживцев. Сойдя на станции Тевли с поезда, они быстро смогли уговорить местного жителя подвезти их на телеге к избушке лесника, оказавшейся всего километрах в десяти от станции. Нехитрый ужин, сборы, прогулка по лесу к месту будущей охоты. Совсем рано, еще даже светать толком не начало, Середко разбудил напарника, они запалили костер и только хотели вскипятить в котелке чай, как заметили буквально в полутора десятках метров от места ночевки забор, которого вроде вчера и не было. Прямо напротив их костра в заборе были широкие ворота, через которые прямо на них набегал вал какой‑то резко пахнувшей жидкости. Что происходило дальше, Вересов до сих пор не мог вспомнить достаточно связанно. Гудок, похожий на паровозный, крики людей за стеной, потом через ворота выбежали несколько человек в совершенно незнакомой форме, затушившие костер и моментально скрутившие не успевших прийти в себя командиров. Без излишней грубости, но весьма убедительно сопровождая свои действия тычками опять же неизвестным оружием, пришельцы провели своих пленников за забор, там быстрым шагом их доставили к небольшому домику, где после быстрого, но тщательного обыска развели по одиночным камерам. Ни на один из вопросов горе‑охотников никто из окружающих не ответил, только заверили, что доложат по

команде и потом с ними поговорят более компетентные люди. Сергей не знал, сколько времени прошло, прежде чем в двери что‑то масляно бумкнуло, она отворилась и на пороге появился подтянутый военный среднего роста, все в той же незнакомой форме, усеянной разноцветными пятнами.

– Лейтенант Вересов? Пройдемте. Коридор, в глухом торце которого за столом вместо привычного телефона занятого каким‑то аппаратом совершенно незнакомой формы и назначения сидел еще один человек в пятнистом, в стенах несколько дверей, таких же, на которую лейтенант недавно любовался изнутри. Лестница наверх, всего десяток ступеней, холл, очередная, правда, более привычная дверь и за ней кабинет. И вот тут до Сергея наконец стало доходить то, что не сразу бросалось в глаза!

21 июня 1941 года. 07:00–09:00, база 21‑й бригады, «Лубянка».

«Погоны! – пронеслось в голове у Сергея. – Почему я раньше этого не понял? Что же это за армия такая? Не может ведь быть такого, что нас похитили, а потом куда‑то перевезли, шли мы совсем недолго, пешком, подвал тоже невозможно стронуть с места так, чтобы я этого не заметил». На обстановку в кабинете, которая слишком резко отличалась от всего ему привычного, он даже не обратил особого внимания, и так все кругом было слишком непонятно.

– Садитесь, лейтенант, – приказал ему сидевший за столом мужчина в начинавшем вызывать уже какое‑то стойкое отвращение камуфляже. На его погонах виднелись четыре маленьких звездочки защитного цвета. – Давайте познакомимся. Ваши документы я уже посмотрел, теперь представлюсь сам – Захаров Николай Петрович, заместитель начальника отдела контрразведки двадцать первой особой отдельной бригады Вооруженных сил России. Чтобы не вызывать у вас еще большего недоумения, могу сразу успокоить: никакого отношения к войскам бывшей Российской империи мы не имеем. На все ваши вопросы, которых наверняка очень много, я или мои коллеги постараемся ответить, но не сейчас, а когда у нас для этого будет свободное время. В данный момент нам от вас необходимо только принципиальное согласие оказать помощь. В чем она будет заключаться, вы сейчас поймете. Вересов несколько раз сглотнул, но сухость во рту не проходила. «Ерунда какая‑то, какая Россия, какая особая бригада, что они тут мне сказки рассказывают, какая еще помощь?!»

– Можно воды? – каркающим севшим голосом спросил он.

– Да, конечно, угощайтесь. – Капитан поставил на стол перед собой два тонких стакана, наполнил их из большой прозрачной бутылки, из одного отпил сам, другой подвинул по столу ошарашенному Сергею.

– Что за помощь? Кто вы вообще такие и где я нахожусь?

– Не волнуйтесь так, хотя я отлично понимаю ваше состояние, мы и сами не до конца поняли, что происходит, но сразу могу сказать одно. Если бы мы собирались причинить вам вред или использовать вас как источник информации помимо вашей воли, то, смею заверить, сделали бы это достаточно легко. Поэтому пока вам остается поверить мне на слово, что мы собираемся действовать исключительно в интересах Советского Союза. Но для того, чтобы эти действия были достаточно эффективны, нам необходима информация для налаживания взаимодействия с вашим командованием. – Офицер сделал паузу и строго посмотрел в глаза

лейтенанта.

– Вы сами знаете, какая сейчас международная обстановка, на самом деле она еще более опасная, чем принято у вас считать. Завтра на рассвете, в нарушение всех договоренностей, без объявления войны, армия Германии начнет боевые действия против СССР. Это будет не провокация, как на Дальнем Востоке, а действительно полномасштабная война, которая продлится четыре года! Советский Союз победит, завершив свой поход в мае сорок пятого года на развалинах Берлина. Но цена, которую придется заплатить за эту Победу, будет слишком высока. Вы можете мне не верить, но ход истории от этого не изменится, и завтра на ваших товарищей по оружию начнут падать немецкие бомбы и снаряды. Нам, для того чтобы попытаться уменьшить эффект внезапности со стороны вермахта, необходимо установить связь с теми частями Красной Армии, которые находятся рядом с нами. Я не собираюсь от вас что‑либо скрывать, но у меня, а особенно у вас, я имею в виду всю страну, просто нет времени на долгие обсуждения и сомнения. Тем более что моя просьба будет совсем непохожа на допрос или вербовку иностранной разведкой.

– Так что именно вы от меня хотите? – спросил совершенно сбитый с толку лейтенант.

– Это хорошо, что у нас начинается конструктивный разговор, – усмехнулся капитан. – Мне хотелось бы, чтобы вы добровольно согласились снять свою форму и некоторое время, с помощью наших сотрудников, посвятили изучению материалов, которые мы предоставим. Ну посудите, нам ничто не мешает раздеть вас и не спрашивая согласия, но первый шаг к взаимному доверию кто‑то должен сделать. Вот я и предлагаю, чтобы этот шаг сделали вы сами.

– А если я не соглашусь? Капитан встал из‑за стола, подошел к окну, выходящему на тенистую полянку, окруженную совершенно нетипичными для Западной Белоруссии деревьями.

– Посмотрите, – предложил он. – Там сейчас начинается последний мирный день нашей страны. Не удивляйтесь, несмотря на наш несколько отличный внешний вид, это действительно наша общая страна! И я не хочу ей пожелать повторения того, что она уже испытала в нашей истории. Ваш отказ не изменит наших намерений, все, что намечено, мы постараемся сделать, и вечно держать вас в камере мы тоже не собираемся, даже доставим в расположение той части, куда вы направлялись. Единственное, что свободу вы получите уже после начала войны, и нет никакой гарантии, что прибудете вы не на развалины штаба корпуса, куда командированы. И принять ваш рапорт о прибытии будет просто некому, так как большинство ваших будущих сослуживцев или погибнут под немецкими бомбами, или будут пытаться выйти из окружения, в которое неминуемо попадут без нашей поддержки! Даю вам десять минут на размышления, извините, но большим временем ни вы, ни я не располагаем. – Капитан вернулся к столу, нажал кнопку на пульте и сказал вошедшему конвоиру: – Отведите лейтенанта в третью комнату. В соседнем кабинете за происходящим наблюдали на экране монитора его хозяин, начальник отдела контрразведки, и старший лейтенант Петр Середко. Для него знакомство с обитателями базы началось несколько раньше, чем для Вересова, и проходило несколько иначе. Уже в четыре утра его вывели из камеры, доставили в комнату с большим настенным экраном и включили просмотр наспех скомбинированного сборника из фильмов сериала «Великая война». На любые вопросы сидящий рядом сотрудник, представившийся «майором Дементьевым» сухощавый шатен со странными погонами, лишь отдаленно напоминающими старорежимные, отвечал однообразно: «Все ответы потом». Что творилось в голове у старлея за эти два часа, трудно представить, но за все время просмотра он так и не задал ни одного вопроса. Только немного придя в себя, он все‑таки начал разговор: – То, что я увидел, очень страшно. Но зачем вы все это мне показали? Не хочу сказать, что

считаю себя великим мыслителем, но придумать такое ради запудривания мозгов рядовому командиру – это слишком сложно. И кто вы такие на самом деле? Его собеседник задумался на минуту, потом, тщательно подбирая слова, сказал: – Пока вы смотрели фильм, у нас в штабе проходило совещание. – Майор вытащил из уха и продемонстрировал Петру маленький наушник телесного цвета. – С помощью нашей аппаратуры я слышал все, о чем там говорили. Если наши разведчики и командиры не ошиблись, то получается следующее: каким‑то образом две воинские части бывшего СССР, ставшего после некоторых событий Российской Федерацией, провалились из две тысячи двадцать первого года в сорок первый нашего прошлого века, то есть к вам. Сейчас совершенно неважно, как и почему СССР стал Россией, гораздо актуальнее то, что завтра начнется та война, которую назовут впоследствии Великой Отечественной. Как именно она начиналась, какие беды и разрушения принесла нашему народу, вы видели сами, – майор тяжело вздохнул. – Понимаю, что поверить в подобное очень трудно даже для нас, хотя уж мы‑то за последнее время привыкли к самым необычным вещам. Ваше право не доверять всему тому, что вы здесь увидели и услышали, но изобретать что‑то другое в мои намерения не входит. Меня несколько обнадеживает, что вы не стали сразу задавать кучу вполне естественных вопросов, а какое‑то время сами пытались оценить новые знания. Поэтому предлагаю простой выбор: вы нам доверяете, и тогда мы работаем вместе, пытаясь хоть в малой части изменить уже произошедшее в нашей истории, или отправляетесь к себе в камеру, а после начала войны мы переправляем вас в вашу часть, и делайте дальше, что хотите. Не могу предоставить вам слишком много времени для определения своей позиции, поэтому сделаем так. Пройдем в мой кабинет. Вы можете еще подумать, задать самые необходимые вопросы, на некоторые из них я постараюсь ответить, а заодно посмотрим беседу, которую мой заместитель сейчас будет проводить с вашим товарищем. Проследив за выходящим из комнаты Вересовым, старший лейтенант спросил:

– А для чего вам нужна его форма?

– Как вы думаете, Петр, если нас с вами разделяет восемьдесят лет, то наше оружие и боевая техника совершеннее вашего? – Майор развернул к собеседнику ноутбук, экран которого показывал цветную картинку с выходящим на боевой курс штурмовым вертолетом Ми‑28Н. Через несколько секунд с его пилонов сорвались огненные стрелы, устремившиеся к еле видимым вдали коробочкам на земле. Камера сделала быстрый наплыв, коробочки превратились в танки совершенно непривычных очертаний. Но долго любоваться на них не пришлось. Что‑то замелькало в воздухе, несколько машин расцвели яркими даже в дневном свете вспышками, а когда рассеялись клубы пыли и дыма, глазам предстала картина весело полыхавших груд металлолома, только что бывших грозными боевыми машинами. – Атака на танки, каждый из которых хоть и считается у нас устаревшим, но превосходит любой из имеющихся сейчас на вооружении любой страны в несколько раз, проводилась с расстояния более шести километров. Что будет с немецкими танками, когда они завтра встретят не один такой аппарат, который называется «вертолет», а целую эскадрилью из восьми машин? А у нас есть не только это… Середко перевел дух.

– Так при чем тут форма? Если вы таким образом издалека можете одновременно уничтожать любую технику немцев, то война ведь не будет такой, как вы мне показали? – с

надеждой спросил он.

– Товарищ старший лейтенант, сами подумайте. У нас есть техника, превосходящая вермахт по своим боевым качествам, боеприпасы и многое другое, но нас самих, да и запасов в нашем распоряжении не так много, особенно по сравнению с теми сотнями дивизий, которые сейчас готовятся к нападению. Перекрыть километров шестьдесят или сто фронта мы сможем, разнести на щепки штук пятьсот или даже тысячу вражеских самолетов тоже, если они подлетят к нам на дистанцию стрельбы. А дальше что делать? – Российский офицер развел руками. – Обойдут нас с флангов, потому что если мы будем воевать каждый за себя, то, как дело происходило с частями Красной Армии, застигнутой врасплох, вы сами видели. Израсходуем все до последнего снаряда и патрона, при очень большом везении уничтожим, – майор задумчиво почесал затылок, – ну, мечтать так мечтать: с десяток, может, даже полтора дивизий. Остальных полутора сотен вермахту вполне хватит, чтобы и нас с землей сровнять недели за три‑четыре, при очень большом нашем везении, и, что очень вероятно, слегка изменить свои планы. Не разбрасываться сразу на Ленинград, южное направление, а сконцентрироваться на прорыве к Москве, не дожидаясь осени. А там ведь все на ниточке держалось, немцам совсем чуть‑чуть сил не хватило для занятия столицы! Ни один теоретик не сможет предсказать, чем это может обернуться для страны. Капитуляции не будет, как я думаю, может, даже и в Берлин наши придут ненамного позже, но вот мы с вами этого точно не узнаем, да и цена такой победы может быть гораздо выше, чем в прошлый раз. Середко ошеломленно помотал головой. Слишком многое взваливал на него этот необычный человек из будущего.

– Выход мы видим только один. Как можно раньше установить связь с командованием четвертой армии, для организации совместного отпора врагу. Выходить на связь с более высокими инстанциями сегодня или завтра совершенно бесполезно. Нам просто не поверят. Вы же сами до конца еще не верите, хотя и видели вполне достаточно, чтобы понять очевидное? – почти утвердительно поинтересовался майор. – Отпустить вас сейчас в штаб вашего корпуса, так тоже нет гарантии, что они поверят на слово. Снабдить современным автоматом тоже – мало ли сейчас новых образцов оружия появляется. Дать с собой компьютер с записями фильмов о Великой Отечественной – опять‑таки не выход, слишком много времени потребуется на ваше обучение обращению с ним. Офицер встал и, пройдясь туда‑сюда, продолжил:

– Оптимальным представляется следующий вариант. Мы дадим вам в сопровождение одного из наших командиров, для которого и нужен комплект действующей сейчас формы и настоящие документы вашего времени, снабдим его нужной техникой. Вы с ним являетесь в штаб и любыми путями добиваетесь приема у генерал‑майора Оборина. Ваше присутствие и помощь при разговоре с комкором будут лишним аргументом в правдивости рассказа нашего человека. Если согласны подумать над этим предложением, то сейчас могу устроить вам небольшую экскурсию по расположению бригады, для большей наглядности, так сказать. Около десяти часов дверь кабинета начальника контрразведки распахнулась, и в него вошли Ледников с Веткачем.

– Вольно, майор, садись, – остановил командующий вскочившего и начавшего рапорт офицера. – Давай, Иван, расположимся и послушаем, что полезного поведали «пленные». Как они вообще оказались посреди леса?

– Классика, товарищ генерал армии, – улыбнулся майор. – Оказались не в том месте, не в то

время. Собрались на охоту, тут у них, оказывается, место «прикормленное», перед прибытием в часть. Один после отпуска, второй переводом направлен. Вот их наши ребята и прихватили, во избежание утечки. Что интересно, оказалось, оба должны прибыть в штаб четырнадцатого мехкорпуса, который совсем рядом с нами. Мы провели с ними предварительную работу, появилась интересная перспектива, это в свете ваших сомнений, как бы наладить взаимодействие с местными без лишних накладок. Генералы переглянулись.

– М‑да, Иван, у тебя, смотрю, не только Лисов очень инициативный, но и остальные у него нахватались… – Ледников покачал головой.

– Так ведь, Лаврентий, ты же сам не препятствовал, когда я отбирал себе кандидатов в штат, и утверждал кандидатуры сам, так что не вали с больной головы на здоровую, – в свою очередь подколол командира Веткач.

– Скорее с больной на больную, – пробурчал командующий. – Ладно, что за идея у вас тут в «застенках» созрела? Раздался стук в дверь, и на пороге появился Лисов:

– Вызывали? Разрешите присутствовать?

– Проходи, располагайся, сейчас нам майор поведает о замыслах «кровавой гэбни», – продолжил в общем тоне Ледников. – Продолжайте. – Это уже контрразведчику.

– План не идеальный, конечно, но нам сейчас не до изысков. Направить к Оборину одного из наших сотрудников, переодев его в форму переведенного лейтенанта. Дать ему с собой ноутбук с впечатляющей и достоверной информацией о том, что завтра начнется, еще пару‑тройку предметов из нашего времени для наглядности. Сопровождающим пойдет второй из задержанных, он вполне уже осознал, что к чему, времени у нас хватило для толкового разговора. Поможет уговорить комкора посетить наше расположение, а тут уж мы постараемся быть очень убедительными. Детали можно обсудить прямо сейчас, вот спецназ вы очень кстати пригласили. Работа по подготовке к участию бригад в войне продолжалась…

21 июня 1941 года, 11:00–17:00. Станция Тевли – база 21‑й бригады – Кобрин.

После отъезда офицера бригады и согласившегося ему помогать местного старшего лейтенанта в расположение штаба четырнадцатого корпуса оставалось только ждать результата. Подготовка к ночному бою шла по плану, генералы опять собрались в оперативном центре, где совместно с комбригом‑23 уточняли наряд сил и средств, выделяемых для подавления приоритетных целей. Сейчас основной задачей был сбор информации о событиях того горького для истории нашей страны дня. Во всех подразделениях было объявлено о предоставлении в спешно созданное Историко‑координационное управление всех имеющихся сведений о начальном этапе Отечественной войны. Офицеры‑аналитики из разведки, гражданские специалисты, не

занятые непосредственной подготовкой техники, жена одного из офицеров, заведовавшая бригадной библиотекой, – все эти люди были собраны в отведенном им помещении и вносили данные со всевозможных носителей в память центрального сервера. Как оказалось, несмотря на лишение связи с Интернетом, в распоряжении пришельцев из будущего оказалось очень много весьма полезных сведений. На тактических планшетах в штабах бригад с каждой минутой прибавлялись условные значки, обозначающие месторасположение важных объектов противника. Оказалось, что первоначальное решение о важности обеспечения противовоздушной обороны своей территории можно и нужно расширить. Даже без учета возможной кооперации действий бригад с частями РККА намечались весьма перспективные варианты превентивных ударов по местам сосредоточения вермахта, его штабам, узлам связи. Очень кстати оказались полученные с последним эшелоном сверхштатные комплексы беспилотников ближнего и среднего радиуса действия. Чего уж тут говорить про две батареи РС30 «Смерч» последней модификации и два дивизиона САУ «Коалиция‑202 °C»! Командование бригад получило в свое распоряжение две «длинные руки», не считая приданных эскадрилий ударных Ми‑28Н. Основной проблемой оставался слишком большой выбор «вкусных» целей, на поражение всех банально не хватало огневых средств, уж слишком много сил немцы сосредоточили в первых эшелонах группы «Центр». Ледникову приходилось одергивать и себя, напоминая, что лучшее враг хорошего, так и выступая арбитром, когда страсти при выборе очередного объекта для нанесения удара начинали напоминать не работу штаба, а трибуны стадиона во время финала чемпионата мира по футболу. Когда с КПП сообщили о приближении легковой машины в сопровождении сразу четырех грузовиков с красноармейцами, генерал в очередной раз сказал «Брэк!», разводя в «углы ринга» начарта и начоперода. Первый доказывал важность уничтожения предполагаемого места расположения склада ГСМ, а второй настаивал на доразведке и превращении в металлолом двух сверхмощных немецких мортир «Адам» и «Ева», из которых в нашей реальности вермахт двадцать третьего июня обстреливал Брестскую крепость. Доводы сторон были убедительны, хотя артиллерист упирал на материальные и тактические потери, ведь лишение запаса горючего автоматически лишало часть бронетехники врага возможности совершать запланированные глубокие прорывы, а разрушение двух, хотя и очень мощных, артсистем давало в большей степени психологический эффект. Оперативник утверждал, что хотя боевая эффективность этих монстров и была достаточно сомнительной, но на самого Алоизыча лишение парочки любимых игрушек, к которым он питал нездоровое пристрастие, да еще в самом начале войны, произведет неизгладимое впечатление. Доклад охраны прервал дискуссию, все повернулись к экрану, демонстрирующему картинку у въезда на базу. Распахнулись ворота, украшенные свеженанесенными красными звездами, и короткая колонна проехала на территорию. Через несколько минут дверь в оперцентр распахнулась и специально проинструктированный дежурный подал команду: – Товарищи командиры! Вслед за Обориным вошли несколько его подчиненных из штаба и контрразведчик, уезжавший парламентером. Два командующих сошлись на середине зала…

Несмотря на некоторую настороженность, два «больших» генерала договорились почти мгновенно. Чему в немалой степени способствовал вид центра управления.

В результате короткого обсуждения пришли к решению не затягивать с визитом в штаб четвертой армии. В Тевли был отправлен один из прибывших грузовиков, его сопровождала КШМ первого батальона, рота мотострелков на БМП, КУНГ с передвижным ретранслятором и два «Урала» с радиостанциями и связистами, которым предстояло наладить бесперебойный обмен информацией между подразделениями. Одним из новых пассажиров КШМки, не входивших в ее штатный экипаж, был сотрудник НКВД, получивший пакет с подробными инструкциями для бойцов четырнадцатого мехкорпуса, несущих сейчас охрану мостов и других стратегических объектов. Выделять спецназовцев для предотвращения действий диверсионных групп противника посчитали пока преждевременным. Слишком большой была вероятность, что пришельцы не смогут точно определить принадлежность людей в красноармейской форме именно к частям полка «Бранденбург». Решили пока ограничиться приказом задерживать любого, кого караулы не знают в лицо, с немедленным вызовом подкрепления. И лишь для нескольких точек, ясно означенных в мемуарах и донесениях, выделили спецотряды. Налаживание взаимодействия бригады Соломенцева с расположенными по соседству с ней частями решили отложить до согласования дальнейших действий уже на более высоком уровне, то есть после прибытия делегации во главе с Ледниковым в штаб четвертой армии и переговоров с ее командованием. Колонну для выезда в Кобрин сформировали быстро, все чувствовали, как утекают минуты последнего мирного дня, а проблем, которые предстояло решить, оставалось еще слишком много. До окраины города оставалось меньше пяти километров, когда сидящий в тесном отсеке КШМ Лисов, не отрывавшийся от перископа, обратил внимание на группу солдат, подходивших с боковой дороги к перекрестку. Он обернулся к Оборину и Ледникову, продолжавшим обсуждение, начатое на базе:

– Товарищ генерал армии, разрешите обратиться к генерал‑майору!

– Разрешаю.

– Тащгенерал, вы не в курсе, сегодня должны были проходить какие‑либо выходы в поле красноармейцев с оружием и проведения учений в этом районе?

– А в чем дело, майор?

– Извините, но мне нужен быстрый ответ! Не привыкший к подобному обращению, комкор побагровел, но потом, сделав над собой усилие и вспомнив, что этот дерзкий майор не является его прямым подчиненным, все‑таки решил отложить разбор вопроса о дисциплине и субординации на потом.

– Нет, сегодня же суббота. Хотя у нас и не хватает пока времени… Не слушая дальнейших объяснений, Лисов совсем уже невежливо отвернулся, схватил гарнитуру связи и скомандовал: – «Двойка», «Пятерка», срочно на связь! – Рация что‑то неразборчиво буркнула.

– Видите отделение бойцов, справа от нас подходит к дороге? Они самые! «Двойке» броском обойти их сзади, спешиться и не дать возможности отойти! «Пятерка», подгоняй коробочку прямо к ним и заставь сложить оружие. При сопротивлении огонь только по конечностям, выполняйте! Не слушая недоуменных вопросов комкора, он протиснулся в отделение управления.

– Мазута, слышал, что я сейчас говорил? – Лисов ткнул механика‑водителя в плечо. Механик только кивнул и, не дожидаясь команды, свернул с дороги, резко развернулся и погнал машину обратно к перекрестку. Командира спецназа он тоже знал не первый год, да и кто в бригаде его не знал, поэтому привык, что майор не имеет привычки что‑то делать просто так. Когда БТР остановился, Лисов выпрыгнул из него через верхний люк. Оборин, так ничего и не понявший, все более закипавший командным гневом, выбрался из отсека вслед за Ледниковым. Картина, представшая его глазам, была достаточно живописной. Со стороны проселка, выходившего на дорогу, по которой ехала колонна, рысцой приближались пятеро подчиненных Лисова, тащивших с собой двух слабо трепыхавшихся красноармейцев. Сзади их нагоняла порыкивающая БМП‑4, из распахнутого башенного люка которой высовывался командир, оглядывавший окрестности в бинокль. Прямо у перекрестка стояла вторая «четверка», перед которой лежали лицом в землю еще семеро, сложивших руки на затылках, а восьмой возлежал на самодельных носилках. Окружившие задержанных спецназовцы держали лежавших на прицеле.

– Что все‑таки здесь происходит?! – дал наконец волю скопившемуся недоумению генерал‑майор. – Что вы себе позволяете? Генерал армии только вопросительно посмотрел на ротного.

– Разрешите доложить? – И, не дожидаясь подтверждения, Лисов нагнулся, взял ППД из кучки оружия, сложенного в сторонке от неизвестных, а потом совсем грубо ткнул одного из них в бок тяжелым ботинком: – Вста‑ф‑ф‑ай, горячий прибалтийский парень, пора уже и пого‑ф‑ф‑орить. Только ручки так и держи, без резких движений! Ребята, вяжите остальных как положено, с ними все ясно. Трудные, сумбурные, несмотря на присутствие уже более‑менее освоившегося с пришельцами Оборина, переговоры с командующим четвертой армией генерал‑майором Коробковым затянулись до семнадцати часов. Большим плюсом, который помог растопить лед недоверия между предками и потомками, оказалась захваченная немецкая диверсионная группа, с которой сейчас общались местные чекисты. Когда наконец решили перейти к составлению планов совместных действий, поступило вполне разумное предложение сделать короткий перерыв для обеда, а за это время приехавшие с делегацией бригады специалисты как раз наладят современную связь, позволяющую принять участие в обсуждении удаленным участникам, в лице штабов Веткача, Соломенцева и мехкорпуса. Направляясь в столовую, Ледников отстал от Коробкова на пару шагов и спросил идущего сзади основной группы Лисова: – Помнишь песенку барда про одного капитана?

– Это про того, который не станет майором?

– Именно, вот ты пока делаешь все возможное, чтобы для местного начальства никогда не возникал вопрос о присвоении тебе следующего звания. Ладно Оборин, там же полно народу было из его штаба, а среди них я обратил внимание на одного очень занудного политрука, похож, кстати, на нашего юриста, который ночью вылез со своими рассуждениями о нашем статусе. Такая же либерастическая зараза, должен заметить. Хорошо, что он сам процесс допроса не видел, а только тушку того белобрысого…

– Товарищ генерал, сами же понимаете, там важен был результат, причем быстрый, а все эти методы, вроде «плохой – хороший», годятся только, если у тебя вагон времени. Так уж

сложилось, выступили при зрителях, но польза‑то все равно перевесила! А на эти очередные звания мне так совершенно с самой высокой колокольни, – не за звания воевать будем, да и раньше не за них мы свое дело делали.

– Да знаю, что ты прав, и воспитывать особо не собираюсь, но ты все‑таки делай поправку на время. Хотя предки наши еще и помнят, что сами творили в Гражданскую, так не все же поголовно, а эти замполиты хреновы мне еще в нашем времени крови попили. Ты только в позу не становись, а прикинь на будущее – ведь мне, как ни крути, но придется рано или поздно и с самыми верхами местными знакомиться. Думаешь, не найдется бумажная крыса, которая не стуканет по команде? – Ледников недовольно покачал головой. – А там пойдет бумажка гулять по инстанциям. Здесь тебе не там, нравы проще и циничнее. Это если ты еще не въехал в ситуацию. Ладно, закончим на этом, да и пришли уже. После обеда все вернулись в штаб, где местные штабные командиры были в очередной раз шокированы столкновением с техникой будущего. Их удивление и восхищение грозным видом БМП, принятых за тяжелые танки, скрытой мощью «Уралов», выглядящих фантастически на фоне полуторок, было возведено в энную степень обилием радиостанций самого футуристического дизайна, передающего речь далекого собеседника без привычных здесь хрипов и помех. Что тогда говорить про мониторы, позволяющие видеть лицо абонента, тактический планшет с мощным процессором, завязанным на общебригадную АСУ, позволяющий видеть обстановку на много километров практически вживую! Если бы они еще знали, какую битву выиграл Ледников, когда выбивал этот самый планшет из прижимистого тыловика, то степень восхищения однозначно бы подросла еще больше. Хотя, если исходить из того, что аппарат все‑таки был получен, генерал подозревал, что в «лабазах каменных» есть еще приличной глубины залежи всяких полезных вещей.

21 июня 1941 года, 17:48. Штаб 4‑й армии, г. Кобрин. Совещание штабов открыл командарм Коробков: – Товарищи командиры! Вы все ознакомлены с теми сведениями, которые нам сообщили наши, – тут он запнулся, подбирая слова, – коллеги. Раз уж мы договорились, что будем строить свои дальнейшие действия, исходя из этой информации, то возникает естественный вопрос: как нам доложить по инстанциям о новых обстоятельствах и что мы успеем сделать в оставшееся до вторжения немцев время.

– Разрешите? – со своего места поднялся Ледников. Дождавшись утвердительного кивка, он продолжил: – Что касается «доложить». Я бы не стал с этим спешить. Начиная с трех часов сегодняшней ночи мы, сначала в своем кругу, а потом уже вместе с генералом Обориным, рассматривали те или иные варианты передачи такой важной информации в штаб округа, а затем и еще выше. Должен заметить, что, кроме обычных доводов, приводимых «за» и «против», доложить немедленно или подождать естественного, так сказать, хода событий, мы рассматривали и несколько необычные, с точки зрения людей вашего времени.

– Там, откуда… или, точнее, из когда, – поправился Ледников, – мы к вам попали, кроме обычных архивных документов, исторических монографий, учебников тактики и стратегии, существует еще один, достаточно спорный, но интересный инструмент, позволяющий строить разной степени правдоподобия экстраполяции.

– Не буду отвлекаться на подробности, скажу только одно. Нет возможности, по крайней мере в данной ситуации, – оговорился генерал, – построить корректную модель развития

событий, если мы попробуем доложить о своем появлении высшему руководству армии и страны. Реакция отдельных личностей, организаций, которыми они руководят, может оказаться весьма далекой от оптимальной, что может привести к более тяжелым последствиям, если сравнивать с нашим вариантом истории. Особо прошу обратить внимание, именно с «вариантом истории», поскольку, даже если бы мы сейчас не сидели рядом с вами, одно наше нахождение в этом времени уже изменило привычное течение событий. Генерал отпил несколько глотков минералки из стоящего перед ним стакана и продолжил: – У нас осталось едва девять часов, прежде чем немецкие снаряды и бомбы упадут на нашу землю. Давайте используем их с максимальной пользой, исходя из тех возможностей, которые нам доступны без обращения к вышестоящим. Часть мероприятий уже проводится, в частности, по нашему совету, охранные подразделения четырнадцатого корпуса несколько изменили порядок несения караульной службы на вверенных им объектах. Предлагаю сделать то же самое в рамках остальных частей, входящих в четвертую армию. Перечень рекомендаций вы можете прочитать здесь, – Лаврентий Георгиевич указал на стопку папок, лежащих на столе. – Если экземпляров не хватит, мы немедленно изготовим необходимое количество. Далее, мне представляется необходимым поручить товарищам из НКВД оказать всемерную помощь в своевременном доведении до каждого командира частей, расположенных в Белостокском выступе, о необходимости в полной мере выполнить все пункты директивы, которая поступит в округ только после ноля часов. В наше время из‑за обрывов линий связи, устроенных диверсионными группами, подобных той, что вы уже видели, а также из‑за нерасторопности некоторых лиц на местах она или не дошла до исполнителей, или не выполнялась в полной мере. После этих слов по собравшимся прошелестел легкий ветер недовольства, быстро, впрочем, утихший под совместными взглядами Ледникова и Коробкова.

– Теперь есть возможность исправить положение, отправив на связных самолетах курьеров с достаточными полномочиями не только в подчиненные вам подразделения, но и вашим соседям, в десятую армию. Слово попросил один из присутствующих командиров с васильковыми петлицами: – Товарищ командарм, разрешите?

– Говорите.

– Что за директива и почему необходимо передавать ее с нашей помощью? Ледников сделал над собой усилие, чтобы не усмехнуться в открытую, но постарался ответить максимально серьезно: – Директива о приведении войск в полную боевую готовность. А почему вы? – генерал пожал плечами. – Понимаете, в наше время о вашей организации сложилось мнение, что вы можете многое и еще немного сверх этого. Поэтому я и прошу оказать максимальное содействие в той работе, которую мы будем делать для отражения вероломного нападения врага. Что касается нашего участия, то могу всех присутствующих заверить. Если мы сейчас достигнем согласия и сможем на этом, одном из главных участков предстоящих сражений внести свой вклад, то результаты вы сможете оценить очень быстро. Та история, записи о которой есть у нас, станет меняться, причем в иную, лучшую для страны и народа сторону. И у вас будет возможность сравнить, как было тогда у нас и как оно пойдет здесь и сейчас.

– Мы поможем всей своей огневой мощью, а она достаточно впечатляющая, это не пустые слова, нам уже не раз приходилось доказывать делом, что лучше с нами не связываться.

– Давайте перейдем к разбору наших предложений? – предложил Оборин, все еще с трудом осознающий происходящее. От такого голова попросту шла кругом! На большом экране, поставленном у стены, возникла карта Западного Особого военного

округа, подпираемого устремленными на восток стрелками, обозначающими направление планируемых вермахтом ударов. На отвлеченные темы времени уже не тратили, все, как присутствующие в штабе физически, так и виртуальные участники, принялись за ту работу, которой их обучали в училищах и академиях двух времен.

22 июня 1941 года, 03:15. Позиции подразделений бригад восточнее городов Брест и Гродно.

Вчерашний совершенно нереальный день закончился. Он вместил в себя столько событий, что многим хватило бы не на один год привычной жизни. Но все хорошее, как и плохое, не может длиться вечно. Небо на востоке еще только намекало на рассвет, когда множество людей по обе стороны границы заняли свои места за штурвалами самолетов, рычагами боевых машин, склонилось над картами, ожидая первых донесений с полей предстоящей грандиозной битвы. И все они, независимо от государственной принадлежности, рассчитывали, что противник не ожидает того, что должно было случиться буквально через несколько минут. Немецкие генералы имели на это совершенно обоснованное право: не было ни одного признака, что их планы или раскрыты, или даже если допустить, что русские все‑таки что‑то узнали, то готовы принять какие‑то меры в ответ. Штурманы давали пилотам последние уточнения перед выходом на боевой курс, номера расчетов орудий колдовали над прицелами, ожидая команды «Огонь!», пехотинцы закуривали последние сигареты перед решительным броском. И тут что‑то пошло не так… Единственное, о чем командование пришельцев из будущего века так и не смогло договориться с командирами Красной Армии, успевшими познакомиться со своими потомками, так это о нанесении превентивного удара по разведанным позициям вермахта. Ледникову и его офицерам пришлось скрепя сердце пойти на уступки и рассчитывать планы ведения артиллерийского огня в ответ на первый залп немцев. После двух часов ночи двадцать второго июня было запущено несколько беспилотников, которые сейчас незамеченными кружили в темноте над позициями орудий, скоплениями танков и пехоты противника. Была надежда, что приказы, отправленные в части с посыльными, все‑таки будут выполнены должным образом и в тех местах, куда сейчас упадут немецкие снаряды, не окажется наших солдат. В отношении Люфтваффе наши современники проявили больше упорства и смогли доказать, что уничтожение самолетов противника, уже находящихся над нашей территорий, никаким образом не может быть расценено как провокация со стороны СССР. Что же, кому‑то в этой войне должно было не повезти первому. Пилоту Ju.88, возглавлявшему группу из почти тридцати бомбардировщиков, оставалось меньше двух минут лета до расчетной точки, где бомболюки его машины раскроются и вниз

полетят первые бомбы. Согласно планам сухопутного командования и руководителей германских ВВС самолеты должны были набрать максимальную высоту над своей территорией, а потом с приглушенными моторами незаметно подобраться к советским аэродромам, штабам, другим важным целям русских практически одновременно с началом артподготовки. И пока ничто не указывало на препятствия перед выполнением этих планов. Яркие вспышки далеко внизу и чуть в стороне от курса хотя и насторожили летчика, но не слишком, и последние несколько секунд в своей жизни он оставался спокоен. Не было у этих русских зениток, способных достать его самолет с такого расстояния! Убедиться в собственном заблуждении он уже не успел. Ракета, выпущенная ракетной установкой, созданной много лет вперед, не могла читать мысли немецкого пилота, да ей это и не было нужно. За те четырнадцать секунд, во время которых она преодолела место от старта до точки встречи, ее электронная начинка была занята совершенно другим делом. Получить команду на старт от бортовой аппаратуры комплекса «Тор‑М3», запустить ракетный двигатель, выдавать команды на рулевые машинки для корректировки курса и вовремя замкнуть цепи взрывателя. Совсем короткая активная жизнь, но ведь ракету и создали для этих нескольких секунд. Если бы у подобных созданий человеческого разума были чувства, то одним из них наверняка была бы гордость за отлично выполненную работу! Батарея ЗРК выпустила свои двадцать четыре ракеты меньше чем за тридцать секунд. Две ракеты поразили одну и ту же цель, одна самоликвидировалась вследствие неисправности. Перезарядить боевые машины зенитчики при всем желании не успевали, но самолеты противника шли достаточно плотным строем, осколки поражали и соседние машины, поэтому в воздухе осталось всего три цели. Для приданного батарее комплекса «Панцирь‑С2М» они не оказались слишком сложными, на полигонах и в достаточно частых мелких конфликтах второго десятилетия следующего века расчетам этих установок приходилось поражать гораздо более скоростные и верткие мишени. Три последовательных пуска и последние отметки в районе советского аэродрома под Волковыском исчезли с экранов радаров и планшетов в штабах бригад и четвертой армии. Ледников остался в штабе Коробкова, ему хотелось поближе познакомиться с людьми этого времени, самому сравнить сухие строки из прочитанных книг и реальные характеры тех, кто самой своей жизнью дал возможность появиться ему и другим его современникам. Да и его помощь в правильном использовании новых средств управления войсками предками не была лишней. Когда на экранах, транслирующих картинки с камер разведчиков, темнота внизу расцветилась множеством ярких вспышек, Лаврентий Георгиевич не удержался и опередил командарма, скомандовав своим подчиненным: «Ответный огонь!» По этой команде заранее выведенные на позиции дивизионы и батареи самоходок одновременно произвели первые залпы. Введенные в прицельные устройства координаты целей были уточнены с помощью аппаратуры БПЛА и радаров контрбатарейной борьбы. «Коалиции‑202 °C» две минуты работали в режиме «шквал огня», выпустив каждая больше

тридцати снарядов, которые в этом режиме накрывали цели практически одновременно. «Грады» отработали по местам сосредоточения пехоты, где немецкие солдаты с опережением в несколько месяцев от прошлого варианта истории на собственной шкуре испытали действие того ужаса, который они потом прозвали «Сталинским органом», только вот в еще более ухудшенном (для них) варианте! Картинки на мониторах задергались, скрылись в клубах пыли и дыма, сквозь которые лишь только чуткие глаза тепловизоров могли разглядеть быстро тухнувшие огоньки разрывов. Только на одном экране пока ничего не происходило – ракетам двух установок залпового огня «Смерч» надо было преодолеть почти восемьдесят километров до маленькой польской деревушки Вольска Добринска, где расположился штаб второй танковой группы генерала Гудериана. При составлении огневого плана решили не экономить, выделив для этой цели двадцать три снаряда трех различных типов. Первыми достигли заданного района семь фугасных ракет, за ними последовали восемь с термобарическими головными частями. Разрывов оставшихся боеголовок с готовыми поражающими элементами никто уже не увидел. Разведчик, как и предполагалось, был поврежден «дружественным огнем», изображение пропало на целых две минуты, пока не начало поступать изображение с беспилотника, доставленного туда последним из выпущенных снарядов. Запись трансляции потом будет проанализирована с помощью компьютеров оперативного центра, но и того, что увидели находившиеся у пультов люди, хватило, чтобы поверить в то, что о «быстроходном Гейнце» можно больше не вспоминать. Остальные четыре машины пока были оставлены в резерве, как и батарея, приданная бригаде Соломенцева, для которой намечалась своя, особая задача, даже две. Во‑первых, они должны были предотвратить фланговый удар частей второй армии на Барановичи и Минск, поддержанный третьей танковой группой. Во‑вторых, если получится с помощью Красной Армии на день задержать немецкое наступление в районе Гродно и чуть севернее города, то выдвинуть установки как можно ближе к границе и нанести удар по аэродромному узлу вокруг города Сувалки. Это была заманчивая цель, ведь там, кроме самолетов и пилотов, располагались штабы восьмого авиакорпуса…

22 июня 1941 года. Подмосковье, «Ближняя Дача».

Вокруг обители вождя СССР было довольно темно. Светившиеся окна лишь немного отгоняли мрак, изредка освещая проходящих охранников. И раздавшийся незадолго до знаменательных четырех часов утра телефонный звонок почему‑то вызвал у начальника личной охраны Сталина Власика нехорошие предчувствия. Через несколько минут он вошел в спальню и, глубоко вздохнув, осторожно тронул руку

вождя, лежавшую поверх одеяла: – Товарищ Сталин… Товарищ Сталин. – Отсутствие реакции на едва слышным шепотом произнесенные слова заставило его еще раз, но уже громко, повторить: – Иосиф Виссарионович… Товарищ Сталин. Тот неожиданно открыл глаза и абсолютно свежим голосом, будто совсем и не спал, а просто глубоко задумался, спросил: – Что‑то случилось?! Руководитель охраны на секунду замялся, вызвав реакцию, почти в точности соответствующую реакции президента страны из двадцать первого века: – Проблэмы?

– Да, товарищ Сталин. Звонит начальник Генерального штаба Жуков, просит вас срочно подойти к телефону. – И, еще секунду спустя, добавил: – Вы требуетесь очень и очень срочно. Дело неотложное. Председатель Совета народных комиссаров СССР сел и внимательно посмотрел на взволнованного Власика. Тот, еще секунду помявшись, пояснил: – Немецкие самолеты бомбят советские города.

– Что?.. Бомбят? – Сталин быстро встал с дивана и направился к двери. Уже выходя из комнаты, он остановился и, обернувшись, строго посмотрел в глаза начальника охраны. Но тут же развернулся, ничего не сказав, и, значительно ускорив шаг, едва ли не бегом отправился к телефону.

– Сталин, – коротко бросил вождь.

– Артиллерия немцев ведет огонь по нашим приграничным позициям и погранзаставам. Авиация бомбит наши города. В том числе Киев, Минск, Севастополь, а также аэродромы и военные городки. Это уже не провокация – это война. Разрешите начать ответные боевые действия? – Взволнованный голос Жукова, звучавший из телефонной трубки посреди ночи, мгновенно убедил лидера СССР в том, что ситуация более чем серьезная. Начальник Генштаба, не услышав ответа, переспросил:

– Товарищ Сталин, вы меня слышали?

– Секунду. – Лихорадочно бьющиеся в черепной коробке мысли метались, словно тараканы. Наконец, молчание председателя СНК прервалось логичным вопросом: – Где находится Тимошенко, товарищ Жуков? Он там, у вас?

– Да, говорит по телефону с генералом Кирпоносом. Нарком обороны, слушающий в данный момент командующего Киевским Особым военным округом, при этих словах начальника Генштаба поднял голову.

– Берите его и через сорок минут приезжайте в Кремль, – сказал Сталин и, опустив трубку на рычаг, повернулся к начальнику охраны: – Вызовите Поскребышева, скажите, чтобы он быстрее пригласил ко мне всех членов Политбюро. Еще какое‑то время помолчав, глядящий вслед ушедшему Власику вождь негромко произнес: – Все‑таки напал… обманул, мерзавец!

22 июня 1941 года, 09:00–18:00. Западный фронт.

К девяти часам утра объединенные штабы частей двадцать первого и сорок первого годов уже могли подвести некоторые итоги. Прорывов фронта, охватывающих ударов через Брест и Гродно, с последующим окружением дезорганизованных, лишенных связи и управления советских частей, на данном участке у немцев не получилось. Конечно, в отдельных местах, пользуясь многократным превосходством в живой силе и технике, вермахту удалось сбить с рубежей не успевшие развернуться в боевые порядки части нашей армии и продвинуться на территорию СССР, местами на десять‑двадцать километров. Но как это было не похоже на так и не случившийся блицкриг! Многие подразделения вермахта даже не успели перейти границу, как понесли такие потери, что означенным соединениям требовалось немедленное пополнение для сохранения боеспособности. Только вот получать это самое пополнение было неоткуда – тех пяти резервных дивизий, что были у немцев в запасе на данном участке фронта, явно не хватало, чтобы вести активные наступательные действия, тем более что былого превосходства в воздухе Люфтваффе не имели. Оба дивизиона «Торов» расстреляли весь ввозимый боезапас, а это ровно четыреста восемьдесят ракет! Первыми жертвами выстрелов ЗРК стали эскадрильи, атакующие города и аэродромы, непосредственно прикрываемые зенитчиками, кое‑что досталось на долю тех самолетов, которые возвращались после ударов по целям в нашем тылу. Расчетам «Стрел» и «Панцирей» даже не приходилось принимать участия в обороне, кроме разве что нескольких эпизодических случаев. Особенно большие потери немецкие ВВС понесли во время атак на Брест и Гродно, где они пытались поддерживать свои наземные части. Даже делая очень приблизительный подсчет, можно было уверенно сказать, что противник лишился более половины своих двухмоторных бомбардировщиков из чуть более трехсот, потерял не менее сотни «Штук» и примерно столько же «сто девятых», которые поплатились за свои попытки выступать в роли штурмовиков. Ведь как только «мессер» попадал в зону досягаемости пушек «Панцирей», то, как правило, после одной‑двух коротких очередей российских скорострелок хоронить было уже некого. А ведь помимо зенитных батарей далекого будущего в дело вступили и советские летчики, в этот раз не собиравшиеся вот так просто отдавать небо врагу. Значительно труднее пришлось войскам в Белостокском выступе. На земле у немцев не было такого превосходства в силах перед фронтом 10‑й армии, они рассчитывали сначала окружить скопившиеся на этом участке наши войска и только потом разгромить получившийся «котел». И основные потери Красная Армия здесь несла от налетов авиации противника. Но и тут, вовремя получив указания, переданные из штаба 4‑й армии с помощью уполномоченных из НКВД командование смогло организовать противодействие, наладить прикрытие собственных аэродромов, не увлекаясь пока попытками наносить бомбовые удары за линию государственной границы. В течение всего дня самоходки бригад оказывали огневую помощь обороняющимся частям, выбивали вражескую артиллерию по засечкам радиолокаторов и по целеуказаниям, получаемым с беспилотных аппаратов.

Некоторое беспокойство у Ледникова вызывали как раз потери среди этих очень полезных самолетиков, достигших уже тридцати процентов. Самым обидным было то, что большинство из них было сбито или пилотами наших же ВВС, или пехотинцами, увидевшими не так высоко надо собой что‑то совершенно им незнакомое. Но это можно было пережить, гораздо большее беспокойство генералу доставляли не совсем вразумительные распоряжения, запросы и приказы, так и сыплющиеся из Минска, от Павлова, и из Москвы, от Тимошенко. Учитывая, что на юге и севере дела обстояли гораздо хуже, практически в точности повторяя нашу реальность, посовещавшись по защищенной линии с Веткачем и Соломенцевым, Лаврентий Георгиевич решил обострить ситуацию в собственном тылу. Согласовав предстоящий план действий на следующий день с командирами бригад, он начал следующий этап легализации, на более высоком уровне. Переговорив наедине с Коробковым, он договорился об истребительном прикрытии из четверки «ишаков» и двойки «мигов» и вызвал с базы «вертушку». После чего, загрузившись на борт в сопровождении отделения спецназа и сразу десятка местных чекистов, приказал взлетать. Вертолет взял курс на Минск…

22 июня 1941 года, поздний вечер. Берлин, Рейхсканцелярия.

– Мой фюрер, наступление происходит почти в точном соответствии с нашими планами, хотя, как мы и предполагали, уже появились расхождения. Группа армий «Юг» продвинулась на территорию большевиков даже дальше, чем мы ожидали, сопротивление противника хаотично и разрозненно. Армии северного направления в целом достигли тех рубежей, которые им были установлены. Несколько запаздывает их правый фланг, что связано с самовольными действиями фон Бока, который прекратил движение своих дивизий, намеченных в помощь группировке, наступающих на Прибалтику и Ленинград. – Кейтель перевел дыхание и замолчал. Докладывать оставшуюся часть сводки у него не было ни малейшего желания. Но желающих заменить его в роли гонца, приносящего плохие вести, не находилось, а откладывать ознакомление Гитлера с результатами начала операции «Барбаросса» он не рискнул. Оставалось только не детализировать, надеясь на то, что положение еще можно исправить и завтра из штаба фон Бока поступят более приятные сообщения.

– Группа армий «Центр» встретила неожиданно сильное сопротивление противостоящих частей русских, понесла совершенно незапланированные потери и не смогла практически нигде на своем участке фронта развить успех. Поэтому фельдмаршал начал перегруппировку, перебрасывая войска своего левого фланга к югу.

– А где Гудериан? Где его хваленые «Панцеры»? Где обещанные мне прорывы русского фронта? Расскажете мне, что Сталин успел втайне возвести на новой границе свою «линию Мажино» и теперь Гейнц опять будет вопить о необходимости искать лазейки среди фортов? – Гитлер умел быстро заводить себя, подавляя окружающих своей энергией, хотя это больше

помогало с политиками, чем с военными, от которых требовался вполне конкретный результат. – Пусть он не выдумывает отговорки, а занимается своими прямыми обязанностями, мне необходимо в кратчайшие сроки доказать всем, что нашу победоносную армию неспособен остановить ни один противник! Дальнейший монолог рейхсканцлера все дальше уводил присутствующих от темы доклада. Кейтель с облегчением понял, что требовать от него подробности сегодня уже не будут. А они, эти самые подробности, отнюдь не радовали. Полностью потеряна связь со штабом Гудериана, руководство Люфтваффе о происходящем рассказывает очень уклончиво, сообщая о каких‑то невероятных вещах и очень туманно говоря о своих достижениях. Единственная совершенно точная информация была о сверхтяжелых орудиях «Адам» и «Ева», переброшенных поближе к Бресту, исходя из возможного применения их мощных снарядов против крепостных сооружений. Так, оказалось, что обе установки уничтожены артиллерией русских, оказавшейся дьявольски точной и дальнобойной. О присутствии орудий с подобной дальностью стрельбы в данном районе абвер даже не упоминал! Пообещав себе, что Канарис за это еще заплатит, Кейтель вернулся к речи фюрера, который явно собирался заканчивать. Успокоившись, Гитлер даже не вспомнил начала разговора, настолько был заворожен перспективами, которые только что развернул в своем пылком монологе. Решив не портить себе настроение общением с этими тупыми вояками, он их отпустил. С удивительным единодушием генералы поспешили распрощаться и покинуть кабинет вождя.

23 июня 1941 года, утро. На маршруте Прашниц – Гродно.

Обер‑лейтенант Рудель закончил предполетную проверку и начал выруливание на старт вслед за командиром Эвальдом Янссеном, который вчера назначил его своим ведомым. Теперь у Ганса Ульриха появился реальный шанс доказать, что предвзятое отношение к нему командира группы ничего не стоит.

Ju.87 взревел двигателем на взлетных оборотах и устремился вслед за самолетом ведущего навстречу еще низкому солнцу. Сбор группы над аэродромом, построение в походный порядок, и пикировщики берут курс вдоль железной дороги на Гродно, где эти пехотные черепахи завязли в пригородах, взывая о помощи к небесам, то есть к ним, пилотам непобедимых Люфтваффе. Ну что же, сегодня у него, Руделя, есть все возможности оказать помощь своим солдатам и доказать всем зазнайкам и чинушам в погонах, кто является настоящим пилотом пикирующего бомбардировщика! К сожалению обер‑лейтенанта, о его грандиозных планах совершенно ничего не знал командир экипажа ударного вертолета, летящего сейчас в тридцати километрах южнее строя «юнкерсов» над самыми верхушками деревьев. Еще ночью эскадрилья ударных вертолетов из бригады Соломенцева, с приданными к ним в качестве сил ПСС Ми‑171МВН, перелетела на один из аэродромов в расположении десятой армии. Во вчерашнем разговоре с Ледниковым комбриги приняли решение один раз использовать свои вертолеты в качестве мобильных средств ПВО. Устраивать воздушные бои с немецкими самолетами вертолетчики не собирались, но вот побыть в качестве перехватчиков для уничтожения огибающих расположение 10‑й армии самолетов противника попробовать было можно. На пилонах «вертушек» висели по две «иглы» для самообороны и по две управляемые

ракеты новейших модификаций. Поднявшийся более часа назад с взлетного поля, Ка‑52, вместо ракетного вооружения несший лишь подвесные баки с керосином, выписывал восьмерки на сверхмалой высоте, иногда делая подскоки метров до пятисот, с помощью радара обозревая местность в радиусе семидесяти километров. За прошлый день компьютеры баз и их операторы хорошо потрудились, сводя в базу данных сведения о воздушных и наземных целях, появляющихся в зонах досягаемости радаров всех постов и боевых машин. Их классифицировали, вводили в память, и теперь не составляло труда определить, что именно появилось на экранах. Стрелок‑оператор «камова» быстро опознал появившиеся на пределе обнаружения цели – сразу три девятки «Штук», следовавших курсом в сторону Гродно. Восьмерка «милей» взлетела и на предельно малой высоте устремилась на перехват. С современными им самолетами такими экспериментами заниматься не следовало, но сейчас все шансы были на стороне пришельцев из будущего – ведь будущие жертвы даже не подозревали, что они на прицеле. В сорока километрах головки самонаведения захватили отраженные от пикировщиков импульсы радара. Произведя распределение целей, пилоты вертолетов разомкнули плотный строй и начали резкий набор высоты. На каждую девятку «юнкерсов» было наведено по пять ракет. Одной из групп вражеских самолетов не повезло чуть больше – им досталось шесть. На километровой высоте «двадцать восьмые» произвели пуск и немедленно спикировали к земле, одновременно меняя курс в направлении к своей базе. Немного отставая от них, туда же следовали и спасатели, оставлять столь ценную технику в пределах досягаемости чужой авиации без прикрытия наземной ПВО было бы совсем неразумно. Тем более что все уже было сделано. Ничто не предвещало атаки, с земли ни о какой опасности не предупреждали: стрелки, осматривающие воздушное пространство сзади, тоже ничего подозрительного не видели. И вдруг, совершенно неожиданно, небо украсилось дымными клубками, из которых разлетались искореженные куски дюраля. Оставшиеся в живых пилоты, совершенно деморализованные столь неожиданной и страшной атакой, инстинктивно направили свои самолеты куда угодно, только подальше от этого кошмара! За такие панические действия двое из них были немедленно наказаны столкновением, и еще два бомбардировщика, сцепившись в клубок, устремились к земле. Паника, и так уже захлестнувшая экипажи, усугублялась криками стрелка одного из падающих пикировщиков, который не мог покинуть его из‑за заклинившегося фонаря кабины. Нервы у немцев окончательно не выдержали, и они начали беспорядочно сбрасывать свои бомбы, одновременно разворачиваясь к своему аэродрому и максимально форсируя двигатели. Финальную точку в этом трагическом для Люфтваффе случае поставили их же собственные бомбы, по злому року угодившие в проходящий внизу везущий боеприпасы эшелон. Впоследствии до этой, далеко не последней, неудачи группы армий «Центр» никому не было дела. И уж тем более никто не собирался вспоминать еще одного погибшего летчика по имени Ганс Ульрих Рудель.

23 июня 1941 года, 11:00–13:00. Северо‑западнее Гродно.

Капитан Леонид Васильев осмотрел позиции своей роты и прикрывающей ее батареи и не

нашел видимых изъянов. Бойцы, хотя и поднятые по тревоге сразу после полуночи вчерашних суток, все‑таки успели найти время за эти первые полтора дня войны по очереди подремать. Батарейцы вроде как тоже ухватили чуток сна – кто у коноводов, спрятавших лошадей чуть сзади огневой, а кто и прямо у орудий. Адская работенка по подготовке к обороне была завершена, так что теперь и он может позволить себе несколько минут отдыха. Как‑никак рота окопалась, орудия замаскированы на совесть, сектора стрельбы распределены. Командир батареи, прошлогодний выпускник артучилища, на удивление дотошный лейтенант, устраивал нахлобучку связистам на своем КП метрах в семидесяти левее орудия, рядом с которым присел капитан. Васильев недовольно покачал головой – все‑таки расчет еще совсем молодые ребята. По‑хорошему, с ними бы еще месяца два как следует поработать, научить прилежности в копании землицы, которая станет единственной защитой после первого же выстрела, раскрывшего противнику твою позицию. Но отдохнуть Леониду в этот раз не пришлось. Артиллерист, видимо, добился связи с командованием, потому что разнос телефонистов прекратился, но буквально через пару минут на полянку перед КП выскочил его непосредственный начальник – полковник Гнатюк. Тот огляделся и, увидев капитана, призывно махнул рукой. Делать было нечего, и, грустно вздохнув, Васильев направился к командиру.

– Вот что, Саныч, – обратился к нему полковник, – ты же эти места лучше всех знаешь?

– Так точно, второй год уже пошел, как наш полк сюда перевели, так я с первого дня начал прикидывать, что к чему может быть.

– Это очень хорошо, сейчас подойдет машина, меня попросили выделить человека, знакомого с местностью, проведешь товарищей, куда они скажут.

– Так точно. – Капитан замялся: – А ребята мои как же, товарищ полковник?

– Не переживай, Саныч, ничего с ними не случится без тебя, мы, похоже, пока вообще без дела остались. – И, видя недоумение на лице командира, Гнатюк пояснил: – Соседи наши постарались, немцы даже до моста не смогли прорваться, что тут про наш берег говорить. Так что езжай спокойно. Не сказать, что это заявление Васильева успокоило, но, по крайней мере, оно хотя бы объяснило отсутствие немецкой активности. Слышимые вчера весь день канонада и громыхание артиллерии не давали нормально поспать, но стало понятно, что фашистам дали прикурить. А это не могло не радовать. Все эти мысли мелькали в голове командира роты, пока он с людьми в странном камуфляже двигался сквозь лес и грузился в необычный броневик, урчащий мощным мотором. Диковинная машина, удивлявшая не только звуком двигателя, но и внутренним содержанием, раздвинула кустарник на берегу ручья и, чуть качнувшись, замерла.

– Капитан, – раздалось в шлемофоне у Васильева, – смотрите, то самое место? Леонид уже почти сноровисто схватился за ручки перископа и прильнул к окулярам.

– Так точно, товарищ майор, оно самое. Видите, тот берег, хоть и незаметно совсем, но повыше будет, там только трава похожая, как в болоте слева, а воды там и по щиколотку не наберется. Командир подвигал колонку смотрового прибора вправо‑влево. Качество изображения изумляло…

– Уверен?

– Да. Я, собственно, почему и знаю про это место, товарищ майор. Прошлой осенью полк выходил на учения, так как раз в этом болоте у нас грузовик завяз, больше суток вытаскивали. Ну а пока суд да дело, я взял лошадку, да и поездил в округе, глянул, что и как. Видно, карты,

что нам достались, в мокрый год еще составляли, а то и после зимы снежной, когда все в округе подтапливало. Вот… А этот год вообще сухой выдался, честно говоря, и не припомню, когда так бывало. Так что ваши пушки здесь пройдут… если хоть чуть на эту машинку похожи, на которой вы меня катаете. – Усмехнувшийся капитан ткнул пальцем в КШМ. Майор нажал несколько кнопок на пульте рации.

– Товарищ подполковник? Брод разведан, скидываю маршрут в ИСН, сейчас пробежимся к точке залпа, осмотрю район развертывания. – Он несколько секунд вслушивался в ответ далекого собеседника. – Есть, выполняю! Затем, обернувшись к рослому сержанту, коротко приказал:

– Валера, двигай на тот берег и вот по той прогалинке держи, посмотрим, что в конце просеки будет, уместим там наши «громыхалы»? Невиданная бронетехника легко перемахнула ручей и покатила по заброшенной просеке, уже начавшей зарастать подлеском. Дорога и в самом деле оказалась вполне проходимой – из‑под гусениц даже брызги воды не летели. Судя по всему, под травяным покровом оказалась не привычная для этих мест глина, а крупный и плотный песок. Оставшиеся до намеченного места десять километров проскочили минут за пятнадцать. Конечная точка маршрута оказалась рядом с глубоким оврагом, за которым начинался бурелом. Не очень просторно, но разместить шесть боевых машин полянка перед оврагом позволяла, о чем майор не преминул доложить. Загнав КШМ под кроны деревьев, командир разведчиков оставил старшим за себя сержанта, а сам вместе с капитаном вышел наружу, чтобы оценить местность «на зуб».

– Разрешите вопрос, товарищ майор? – Васильева просто замучило любопытство относительно техники и снаряжения этих странных артиллеристов.

– Ну, давай, задавай, капитан. – Все‑таки простота в общении в этой части удивляла. Прям по‑родственному, но в то же время без лишней вольности и панибратства.

– А что это у вас за часть, товарищ майор? И форма такая необычная?

– А с какой целью интересуетесь? – Ответный вопрос и пронзительный взгляд командира вогнали Васильева в ступор. Несмотря на то что он уже бывал в бою – и на финской, и на Халкин‑Голе, такой неожиданный отпор его смутил.

– Да интересно вот. Форма у вас больно странная, но в лесу как‑то смазывает фигуры, что ли. Да и машинки ваши. Вот и подумалось: это только для спецчастей или скоро такие всем дадут? – все же нашел отговорку капитан.

– Ну, скоро или нет – теперь вопрос тот еще, – усмехнулся майор. – Но рано или поздно все такое получат. Или нечто наподобие. – И добавил уже скорее для себя, под нос: – Если, конечно, доживут. К поляне, ревя моторами, подъехало несколько большегрузных автомобилей, лишь слабо напоминающих известные Леониду грузовики. Майор, коротко кивнув капитану, быстрым шагом отправился к ним.

– А когда же ваши орудия подойдут, товарищ майор? – Васильев, шагающий рядом, все‑таки решился обратиться к командиру, показывающему странным грузовикам места для размещения. Вид маневрирующих на тесной полянке громадных машин, тащивших на себе какие‑то трубы, похожие на секции трубопровода, и выбрасывающих клубы сизого дыма, завораживал.

Майор сначала даже не понял, о чем его спрашивают. Потом усмехнулся и ответил: – Так вот же они! Целых семьдесят две штуки. – Он направился к своей КШМ. – Вы лучше идите за мной, сейчас тут такое начнется, лучше нам ребятам не мешать. Леонид удивленно посмотрел на странные грузовики:

– Разве это пушки? Как же они стрелять будут, лес кругом? Да и для гаубиц уж очень длинные. Или вы так шутите надо мной?

– И не думал даже, Леонид Александрович, сейчас сами все увидите. Но поверьте бывалому – лучше забирайтесь скорее на свое место. – Последние слова майор говорил, уже запрыгивая в люк. – Сейчас к сети подключимся и будем смотреть, что на том конце делается. Из трубы одного из «Смерчей», уже растопырившего упорные лапы на мирной лесной прогалинке, в клубах огня и дыма с ревом выскользнула едва заметная тень, совершенно непохожая размерами на обычные снаряды знакомой Васильеву артиллерии.

– Теперь сюда смотрите, товарищ капитан, – командир потеснился и освободил обзор для Леонида, – вот на этот экран! – он указал на мерцающий синеватым цветом прямоугольник. Через две минуты монитор мигнул, покрылся рябью горизонтальных полосок, сменившихся совершенно непривычной для Васильева картинкой местности с высоты птичьего полета. Разобрать что‑то знакомое он не смог…

23 июня 1941 года, вторая половина дня. Г. Сувалки, аэродромный узел.

Альфред Шнеер до самой смерти не мог забыть развернувшийся на его глазах кошмар. И хотя после ему пришлось многое пережить и довелось насмотреться на самые страшные вещи, то, что он увидел в этот день на Восточном фронте, намертво врезалось ему в память. Потом, некоторое время спустя, немецкий лейтенант даже не мог сказать, почему именно эта картина оказалась для него столь важной. Хотя он и предполагал, что это было связано с тем, что тогда он был близок к смерти как никогда более и лишь чистый случай уберег его от старухи с косой. Что он знал наверняка, так это то, что с самого начала все планы пошли наперекосяк. Чудовищные потери среди отправленных в рейд на Белосток бомбардировщиков заставляли командование ругаться площадной бранью и различными многоэтажными конструкциями и не давали техникам ни секунды покоя, поскольку даже среди вернувшихся самолетов хватало тех, что добрались до родного аэродрома на честном слове и молитвою пилотов. Появление в воздухе над взлетным полем чего‑то непонятного было встречено поднятием закономерной тревоги, однако сбить это самое НЛО немецкое командование так и не успело – поднятый истребитель означенного лейтенанта сделавшую несколько кругов над аэродромом штуку не нашел. А затем уже собирающийся делать заход на посадку Альфред увидел истинную силу русского «бога войны». На его глазах на месте, где еще недавно стояли здания и ангары, вспухали огромные огненные шары, разлетающиеся осколками и обломками строений и самолетов. Происходящее отдаленно напоминало действие орудий линейных кораблей, вот только взрывов было слишком много. Да и морского берега вблизи не наблюдалось. Форсировав мотор вздрагивающего от ударных волн самолета, Шнеер начал разворот, с

огромным трудом удержав машину. Несколько минут борьбы спустя Альфред все‑таки смог выровняться и направиться на соседний аэродром. На этом делать ему было уже нечего. Двадцать второе и двадцать третье июня стали для Люфтваффе днями самых чудовищных потерь в истории авиации.

23 июня 1941 года, поздний вечер. Расположение 21‑й бригады.

Ледникову казалось, что он прилег буквально несколько минут назад, когда из уже глубокого сна его выдернул резкий сигнал зуммера селектора. Чертыхаясь и не открывая глаз, он нашарил трубку, поднес ее к уху и рявкнул: – Ледников! – И, выслушав короткий доклад, быстро произнес: – Понятно, сейчас буду. Грохнув телефоном, генерал несколько секунд бездумно смотрел в потолок. Затем вздохнул и резко присел на диване. Потянулся и с сомнением посмотрел на чашку с остывшим кофе, стоящую на журнальном столике. Затем мотнул головой и одним глотком выпил холодное содержимое, мысленно пообещав себе огромную кружку сверхкрепкого эспрессо сразу по прибытии в оперцентр. Все‑таки вчерашний ночной полет на окраину Минска, ожидание, а потом весьма непростые переговоры с представителями НКВД, возвращение в Кобрин и вечерняя работа в штабе изрядно его вымотали. Ведь совсем уже не мальчишка, совсем нет… «Ладно, – вздохнул генерал, – после войны отдохнем». Ложился Лаврентий Георгиевич не раздеваясь, только скинул ботинки, поэтому всего через пять минут входил в штабной зал, где его уже ожидали Веткач и остальные офицеры. Все сразу прошли к центральному экрану, помигивающему значками полков и дивизий, стрелками намечающихся направлений ударов и контрударов и самой разной другой информацией.

– Так, что у нас тут? Давайте‑ка поподробнее! – Ледников в процессе задания вопроса отправился к кофе‑машине.

– Днем было отмечено усиление радиообмена между штабом группы «Центр» и дивизиями тех корпусов, которые по планам руководства вермахта были выделены для усиления ударов на северо‑западном направлении. Некоторые сообщения удалось расшифровать, что вместе с данными визуального наблюдения позволяет нам сделать вывод – немцы ломают свой первоначальный план и начинают перегруппировку сил гораздо быстрее, чем мы предполагали позавчера. Отбарабанивший доклад Веткач перевел дух и продолжил:

– Завтра можно ожидать значительного усиления группировки вермахта, которая ведет наступление на северном фланге Центрального фронта. После чего генерал‑майор начал перечислять уже задействованные части, готовящие удар на Минск в направлении через Варена, Эйшишкес и далее, восточнее города Лида, замыкая

«котел» для остатков четвертой и десятой армий РККА, как на самом деле случилось в реальности.

– Для их поддержки вермахт начал переброску не менее четырех мотопехотных дивизий и две танковые. Наши войска, которые по приказу штаба округа выдвигаются на угрожаемые направления, не успевают развернуться в боевые порядки и занять подготовленные рубежи обороны. С учетом общего уровня подготовки, систем управления и того развития событий, которое мы помним из нашего варианта истории, можно с большой степенью вероятности предполагать, что фронт будет прорван, общее положение советских войск на Центральном фронте станет, без нашего активного вмешательства, весьма тяжелым. Несколько минут в оперативном центре стояла тишина. Ледников обвел всех тяжелым взглядом.

– Картина, мать его, Репина «Не ждали», так выходит? А на юге что‑то похожее отмечено?

– Пока нет, товарищ генерал армии. Видимо, все эти перегруппировки – инициатива штабов групп «Центр» и «Север». «Юг» продолжает развивать наступление в направлении Киева, не отвлекаясь на фланги. Хотя стоит отметить, что часть немецких дивизий все‑таки перебрасывается на усиление четвертой армии вермахта.

– Предложения? В штабе воцарилась тишина.

– Ладно, тогда я сам скажу. Раз РККА развернуться все равно не успевает, то и не надо. – И, видя проявляющееся на лицах своих офицеров недоумение, Ледников пояснил: – Пусть отходят в глубину территории и разворачиваются там. Немцы рванут за ними, стараясь в своей манере обогнать отступающие войска, окружить их и уничтожить. И вот после этого в дело вступим мы – во всей красе, так сказать. Покажем фрицам, млять, настоящее боевое искусство. А когда у них начнутся проблемы со снабжением, вот тут‑то мы им и добавим. По полной. Костей, гады, не соберут. Веткач согласно кивнул. Неожиданное препятствие возникло в лице генерала Коробкова, резко возмутившегося подобным планом:

– Да как же так, товарищи? Советскую землю без боя немцу отдавать?! Это невозможно и недопустимо! Ледников мысленно выругался и, сделав глубокий вдох, пояснил:

– Вы, товарищ генерал, неверно оцениваете ситуацию. Красная Армия отступать особо не будет, она лишь займет удобные для обороны рубежи. А поскольку предусмотренные изначальным планом ей недоступны вследствие недостаточной скорости развертывания, то частям РККА предстоит занять резервные линии обороны, также, между прочим, предусмотренные планами развертывания, составленными еще до войны. При этом арьергардные бои с целью задержки продвижения фрицев никто не отменял.

– Но ведь это отдаст фашистам огромную часть советской территории!

– Во‑первых, не такую уж и огромную, особенно если сравнивать с тем, что мы получим, потеряв эти войска. Во‑вторых, лишь только на время, необходимое Красной Армии для того,

чтобы собраться с силами и провести развертывание. При этом наши части не понесут избыточно тяжелых потерь и сохранят свою боеспособность для последующего разгрома противника. – Видя, что советский командир заколебался, Ледников ввел в действие последний аргумент: – И, кроме того, за время, которое понадобится РККА, немцы все равно понесут огромные потери. – Выражение недоумения даже не успело окончательно сформироваться на лице Коробкова, когда генерал пояснил: – Мы планируем множественные удары по линиям снабжения вермахта. В белорусских лесах он потеряет большие силы только потому, что получит проблемы со своевременным получением топлива и боеприпасов. И уж поверьте мне, моим ребятам в проведении диверсий на коммуникациях противника соперников нет. Они лучшие. Из лучших. Представитель Красной Армии сдался, затребовав, однако, согласования планов с командованием. Ледников, прекрасно осознавая, что на данный момент де‑факто и является этим самым командованием, спорить не стал, понимая, что де‑юре у него вообще не слишком много прав.

– Ладно, раз основная идея понятна, то будьте добры заняться ее проработкой. Чтобы у нас все прошло без сучка, мать его, и задоринки. Работаем!

24 июня 1941 года. Москва, Кремль.

– Итак, товарищ Жуков, каковы итоги первых двух дней войны? Кратко. – Нервно расхаживающий по кабинету вождь остановился и недовольно посмотрел на начальника Генерального штаба.

– Лучше всего сражаются войска нашего Западного военного округа под командованием генерала Павлова. Немец несет большие потери, имеются незначительные прорывы на нашу территорию. Благодаря своевременному прохождению нашей директивы о боевой готовности Красная Армия встретила врага во всеоружии. Большая часть войск была скрытно перемещена с мест постоянной дислокации и выведена в поле. Поэтому в Западном военном округе удар немцев фактически пришелся в пустоту. – Жуков пожал плечами. – Далее. Фактически полностью сорваны фашистские планы по уничтожению советской авиации на аэродромах. Наши летчики не дают Люфтваффе захватить в воздухе превосходство. Потери геринговских асов исчисляются сотнями машин. На земле все несколько хуже, но в целом ситуация хотя и тяжелая, но стабильная. – Глава Генштаба скосил глаза на мерно кивающего в такт его словам Шапошникова. Тот, уловив взгляд начальника, избавил его от тяжелой необходимости произносить плохие новости, взяв эту роль на себя: – В Прибалтике все гораздо хуже, товарищ Сталин. Наша армия отступает и пока не в силах остановить вражеское наступление. Имеются многочисленные случаи предательства среди военнослужащих латвийского и эстонского происхождения. Берия, внимательно слушавший заместителя начальника Генштаба, что‑то пометил в возникшем в руке блокнотике.

– А на Юге?

– Здесь ситуация хуже, чем в Белоруссии, но лучше, чем в Прибалтике. Наши войска держатся, хотя и несут тяжелые потери.

– То есть наше положение хотя и неприятное, но катастрофическим его пока не

назовешь? – Сталин, наконец, прекратил свое хождение и, остановившись около карты, задумчиво на нее посмотрел. Затем повернулся к Жукову и решительно сказал: – Несмотря на то что немец пока, судя по всему, не пробился далеко, наши командующие фронтами не имеют опыта в руководстве боевыми действиями войск, и оставлять их против гитлеровских генералов в одиночку мне бы не хотелось. Поэтому Политбюро решило направить вас на Юго‑Западный фронт в качестве представителя Ставки. На Западный фронт ею уже направлен маршал Кулик. Вам следует немедленно вылететь в Киев, а оттуда как можно быстрее попасть на передовой командный пункт фронта в Тернополь.

– А как же Генштаб? – вырвалось у Жукова.

– Здесь пока справится и Ватутин. А вы нужнее там. Так что желаю успеха. Дождавшись, пока генерал покинет кабинет, Сталин повернулся к оставшимся Берии, Тимошенко и Молотову: – Лаврентий Павлович, прошу. Тот кивнул.

– Товарищ Жуков имеет не всю информацию. Я опущу некоторые незначительные детали, но скажу самое важное – генерал Павлов войсками не управляет.

– Но кто? – Молотов и Тимошенко сказали это практически синхронно.

– Хороший вопрос. Но факт в том, что это делает не Павлов, а некто, именующий себя «генералом Ледниковым». Причем демонстрирует весьма приличный уровень компетентности. Сталин согласно кивнул.

– И этот «генерал» знал некоторые очень интересные детали – в частности об атаке фашистов на Брест или ударе по нашим аэродромам. И то, что он пока делает, значительно сокращает наши потери. Насколько мы можем судить, – добавил Берия после маленькой паузы, посмотрев на вождя и тем самым демонстрируя, кого именно имеет в виду, говоря «мы».

– А что Павлов?

– То, что он утверждает, звучит несколько… фантастически. Но еще раз повторюсь, и мои сотрудники это подтверждают, что Павлов ситуацией на фронте не управляет, мы уверены.

– Так кто же тогда этот Ледников? Откуда появился? Знает наши шифры и прочее? Как управляет ситуацией? Думаете, немецкий шпион? – Молотов удивленно, помотал головой.

– Не похоже – только если они задумали какой‑то уж очень странный план. Сохранить кучу наших войск ради непонятно пока еще чего. Мне кажется, что это англичане и их работа, – не согласился Тимошенко.

– Этого ми пока еще нэ знаэм, – прекратил дискуссию Сталин. – Но есть нэкоторые версии. Как верно замэтил товарищ Берия – фантастическиэ. Так что нэ будэм делать поспешных выводов – наша задача выкинуть Гитлера с территории Советского Союза. А искать, кому говорить спасибо, ми будэм потом…

25 июня 1941 года.

Ночь. Пожалуй, любимая часть суток капитана Антонова. Пройдя целую кучу конфликтов,

Владимир пришел к выводу, что лучше всего сражаться ночью. Лично для него. Для его врагов ночь была обычно самым страшным временем. И сегодня он собирался в очередной раз это доказать. Осторожно приподняв голову, он посмотрел в сторону немецкого лагеря. Посмотрел через ночной канал прицела своей любимой винтовки – старого доброго «Винтореза». Скоро придет очередь тепловизора. Бесшумно сместившись на несколько метров, он снова замер. Те, кто видел его, обычно не верили, что такой медведь может двигаться настолько тихо. Но несколько войн и постоянные тренировки научили Антонова и не таким фокусам. Приготовившись стрелять – а цели были выбраны еще днем, – он подал сигнал остальным в группе. Через пару минут пришло первое подтверждение о готовности, а еще через пять – второе. Остальные снайперы доложились еще раньше. Группа прикрытия доложила, что все чисто. «Ну, что ж, пора и мне начинать вешать фрицам люлей. А то танкисты уже отметились, артиллеристы и вертолетчики тоже. И даже мои коллеги. Но вот и наша очередь». И Антонов коротко бросил в микрофон одно‑единственное слово: – Огонь! – и в ту же секунду нажал на спусковой крючок. Почти бесшумные хлопки выстрелов – и в офицерской палатке не осталось живых людей. Перенос огня на следующую цель. На следующую. Сменить магазин. Люди в камуфляже работают словно роботы. Выстрелы следуют один за другим. И практически каждый из них приносит немецкому солдату или офицеру смерть. Второй магазин заканчивается. Пора отходить.

– Отход! – И десяток человек растворяется в лесу. Еще через полчаса проснувшийся немецкий солдат, отправившись по нужде, увидит несколько расстрелянных палаток и поднимет тревогу. Спешно организованные поиски ни к чему не приведут. А ужас уже потихоньку начинает распространяться по немецким войскам… Потому что группа капитана Антонова – не единственная.

– Эй, Карл, притормози, смотри – наш! – Немецкий солдат указал товарищу на неподвижное тело в форме пехотинца вермахта, лежащее на обочине.

– Сейчас. – Если честно, то Карлу не очень хотелось останавливаться. На их фронте все шло совсем не так, как хотелось. Нет, первый день все шло еще более‑менее, хотя про соседние дивизии ходили совершенно дикие байки. Но теперь наступление все больше и больше тормозится и на их участке, исчезают люди, танки и целые колонны. Прошел слух, что один из дозоров видел какую‑то чудовищную машину русских – с двумя стволами нереальных калибров. Но долг есть долг, и ему необходимо остановиться, чтобы хотя бы забрать документы этого невезучего солдата. Его нынешний напарник вылез из мотоцикла и подошел к трупу. Тот лежал лицом вниз, и солдату пришлось его перевернуть, чтобы залезть за документами в карман. Он уже делал так пару раз. Но в те разы под трупом не лежала взведенная осколочная граната, оставленная отходящей группой капитана Антонова. Последним, что услышал Карл, было:

– Майн… – «Готт» его напарник договорить уже не успел… Охрана складов в относительном тылу. Гельмут был чертовски рад, что он попал именно

сюда. После того как он едва не погиб во Франции, его совсем не тянуло на передовую за наградами. И здесь, как он чувствовал, будет совсем не Франция. Последние дни с передовой приходили совсем невеселые новости – комиссары дрались на порядок лучше лягушатников. Так что назначение в охрану склада пехотинец вермахта принял как дар Богов. Конечно, стоять ночью в карауле – не слишком приятное занятие, но все лучше, чем стоять ночью в карауле на передовой. Сержант Сергиенко поднял пистолет с глушителем, тщательно прицелившись часовому в висок. Он не знал, да и ему было бы, в общем‑то, по фигу, что именно в этот момент немец, стоящий в десятке метров, мечтает о доме и радуется тому, что он в тылу. «Получи, гнида!» – это было единственное, что подумал Сергиенко в момент нажатия на крючок.

– Пчела, – тихий шепот подтверждения ликвидации. И вот несколько темных фигур проникают на склад.

– Что у нас здесь? – Командир группы, лейтенант Торчок, очень гордившийся своей фамилией, не спешил. Но и не медлил.

– Артиллерийские снаряды и тому подобная хренотень, товарищ лейтенант. – Сергиенко успел вскрыть несколько ящиков.

– Отлично. Все знают, что делать. – Короткий приказ, и люди уже разбегаются по складу.

– Заминировали, товарищ лейтенант.

– Отходим.

– Товарищ лейтенант, группа целей с юго‑востока движется к вам. В группе несколько десятков грузовиков, пять броников, а это уже группа прикрытия дает знать, что они там не напрасно сидят.

– Ясно. Все – быстрее. Приехавшие к складу немецкие снабженцы торопились. Нужно было до утра доставить сотню тонн боеприпасов и топлива к передовым позициям десятой танковой дивизии. Первые подозрения у снабженцев вермахта появились еще тогда, когда их никто не встретил на въезде. Однако это списали на раздолбайство отдельных солдат. Пообещав себе устроить им выволочку, командир приказал ехать к крайнему складу, где, насколько он помнил, хранились нужные им припасы. Отсутствие часовых и здесь вызвало сильные подозрения. Но вылиться в приказ эти подозрения не успели. Поскольку именно в этот момент рванули заложенные заряды. Взрыв целого склада артиллерийских снарядов не оставил от снабженцев ничего. Как, в общем‑то, и от соседних складов, с патронами и бензином…

26 июня 1941 года.

Ганс был не слишком доволен. Русские оказались не такими уж и простыми соперниками. Все с самого начала пошло не так, как планировалось, – драться приходилось всерьез. С другой стороны, продвижение вермахта, причем значительное, все же присутствовало – вторая танковая группа все же взяла Кобрин и устремилась в глубь советской территории. Так что фюрер был прав! И максимум через пару лет он получит отличное поместье где‑нибудь на берегу Волги, заведет семью и детишек. То, что надо для настоящего арийца. Но

сейчас надо сосредоточиться, а то мотоциклетный дозор, двигающийся перед колонной, опять пропал. Наверное, диверсанты шалят. Но ничего, дивизии уже подтягиваются, скоро прочешем леса, добьем отчаянно бьющихся обреченных большевиков. Черт с ним, с дозором, ему, Гансу, ничего не страшно. Он в танке. И в колонне целая рота танков! И еще грузовики с пехотой. Да пусть сюда только кто сунется – живо на клочки разорвем. Немецкий солдат так и не понял, что произошло. Он успел увидеть взрыв впереди идущего танка, а затем пришла тьма. Залп тяжелых самоходок уничтожил колонну «с гарантией», не оставив беднягам из ее состава ни единого шанса. Отдельные выжившие были добиты возникшими словно из ниоткуда солдатами. Те даже не особенно тратили патроны, банально делая контрольные выстрелы в голову, словно в боевиках конца двадцатого века. А вот не надо было приходить на мирную Советскую землю…

27 июня 1941 года. Польша, немецкий госпиталь. Поздним вечером Гудериан очнулся. Все тело болело просто ужасно. Жутко хотелось пить. С трудом повернув голову, он увидел медсестру.

– Воды. – Хрип генерала был еле слышен. Вскочившая медсестра напоила его. При попытке командующего 2‑й танковой группой сесть она мягко, но уверенно ему помешала: – Герр генерал, вам надо лежать. Я сейчас позову доктора, а вы не пытайтесь встать. Подошедший доктор внимательно осмотрел голову немецкого офицера и аккуратно пальпировал ребра.

– Герр генерал, у вас было сотрясение мозга и черепная травма, вам следует лежать. Помимо этого, у вас также сломано несколько ребер. Так что на данный момент ваше состояние не слишком хорошее. Однако имеется тенденция к улучшению.

– Доктор, что случилось?

– Вас обстреляли. – Врач был лаконичен. «Это же надо нарваться на снаряд на таком расстоянии от линии фронта. Хотя скорее это была бомба…» – другая мысль в голову Гудериану даже не пришла.

– Сильно? – все‑таки он решил уточнить. Медик помедлил с ответом.

– Ну, э‑э, весьма. – От офицера не ускользнула заминка врача.

– Насколько? Что, кто‑то еще пострадал? И много?

– Да, герр генерал.

– Почему я должен из вас вытягивать ответы словно клещами, доктор! Говорите все как есть! Врач побледнел, но попробовал ускользнуть от роли курьера с плохими новостями: – Вам нельзя сейчас волноваться, герр генерал. У вас серьезные травмы и… – Договорить он не успел.

– Немедленно скажите, что произошло, доктор! Это приказ!

– Я не могу, герр генерал. Я просто не знаю точно. Вроде бы много погибших.

– Тогда немедленно вызовите кого‑нибудь из моего штаба!

– Боюсь, я не могу этого сделать, герр генерал. – Врач отвел глаза.

– Это еще почему? – командующий уже начинал злиться.

– Вашего штаба не существует. Во время того обстрела он был фактически уничтожен…

– Что‑о‑о? – Гудериану показалось, что он проваливается в пропасть.

29 июня 1941 года.

Теодор фон Бок не понимал, что происходит. Было такое ощущение, что большевики заранее знали обо всех его действиях! Практически на всех основных направлениях удара по Белоруссии, являвшейся ключевой для успеха «Барбароссы», вермахт встречал ожесточенное, если не сказать фанатичное, сопротивление русских войск. Но даже там, где удавалось это самое сопротивление сломить и организовать прорыв, как у той же 2‑й танковой группы, возглавленной лично фон Клюге вместо раненого Гудериана, проблемы только лишь начинались. Казалось, в этих чертовых лесах сидят целые армии этих комиссаров! Причем сидят там, где их быть не должно! Он с первого дня этой проклятой войны получал донесения о мистически исчезающих колоннах, сбитых неизвестным оружием самолетах и неожиданных атаках чудовищной силы в самых разных местах. В бой уже были брошены все резервы, а лучше не становилось. Кроме того, раздражали и беспокоили периодические обстрелы неизвестным оружием, видимо, каким‑то подвидом артиллерии, – места сосредоточения войск часто буквально нашпиговывались снарядами. Но больше всего в этих атаках бесило то, что после них не оставалось практически никаких сведений для анализа! Просто в один прекрасный момент с колонной или самолетами терялась связь – и все. В лучшем случае затем обнаруживались жалкие останки техники. Последний случай был просто вопиющим. Направляющиеся к серьезно тормозящей с наступлением танковой группе фон Клюге три танковые роты Т‑3 и одна новейших Т‑4, два батальона пехотинцев, грузовики с боеприпасами исчезли, словно их и не было. В результате активных поисков в районе, откуда был осуществлен последний сеанс связи, была найдена огромная куча обгоревшей техники и трупов немецких солдат. Часть танков вообще выглядела так, словно их расстреливали в упор из крупнокалиберных орудий – сорванные башни, разорванные на части корпуса… За последнюю неделю количество потерянных без сообщений о столкновении с противником танков достигло нескольких батальонов! Счет же потерянных орудий достиг нескольких сотен, пехота погибала в огромных количествах, количество сбитых самолетов уже перевалило за тысячу… Да еще и несколько поездов с боеприпасами были взорваны неизвестным образом. А все попытки выяснения причин всего этого непотребства, сводившиеся к вводу в бой резервов и большего количества техники и людей, приводили лишь к стремительно возрастающим потерям. Но именно практически полное отсутствие информации о происходящем было самым непонятным и пугающим. Немногие же свидетели были практически бесполезны – вся их информация сводилась в основном к тому, что в один прекрасный момент все взорвалось. Один выживший из эшелона с топливом, правда, сказал, что слышал перед взрывом нечто вроде самолетного гула. Но метко отбомбиться ночью по двигающемуся на полной скорости составу,

да еще и без всякой подсветки… Русские не настолько хороши. Фон Бок понятия не имел о тяжелых ударных вертолетах, с азартом охотящихся за железнодорожными эшелонами и автоколоннами немецких снабженцев.

– Пора с этим кончать. – Слова командующего прозвучали исключительно громко на фоне тишины его кабинета. А пятая точка вдруг начала предчувствовать приближающуюся катастрофу.

30 июня 1941 года. Москва, Кремль.

– То есть ты хочешь сказать, Лаврентий, что ты им веришь?

– Да, Иосиф Виссарионович. Если бы не они, немцы были бы уже черт знает где. А так топчутся слегка за новой границей.

– Сотня километров – это слегка? – Сталин с удивлением посмотрел на Берию.

– Если бы не они, то фашисты ушли бы значительно дальше. Значительно. Но все же это не значит, что наши «потомки», – Берия произнес эту фразу с приличной долей скептицизма, – ничего не скрывают. Их представитель, полковник Семенов, наверняка чего‑то недоговаривает. Но предоставленных доказательств вполне достаточно, чтобы мы могли поверить в то, что они из будущего. Нарком до сих пор не мог осознать, что эти люди, оказывающие Союзу неоценимую помощь, из будущего. Хотя и видел этот их «ноутбук», «принтер» и прочие технические диковины и послушал своих сотрудников, бывавших в штабе Коробкова и на базе пришельцев…

– Ну, Гудериан, например, теперь долго никуда еще не поедет, без бензина‑то, – хохотнул Сталин, пока еще не подозревая, что нехватка топлива отнюдь не единственная причина малоподвижности немецкого генерала. – И что ты предлагаешь? Оставить их там?

– Ну, их инженеров и гражданских надо вывозить немедленно, об этом генерал Ледников просил, да и прав он, в общем‑то. А затем надо постепенно эвакуировать в тыл и остальных.

– Ну, Лаврентий, это очевидно. Насчет инженеров. Займись этим. Обеспечь условия там. Чтобы все самое лучшее. – Расхаживающий по кабинету Сталин остановился у окна. – А вот насчет эвакуации бригад я пока не уверен. Они дерут немцев в хвост и в гриву. Как там этот Семенов сказал? Тотальная война?

– Да, Иосиф Виссарионович.

– Удивитэльно верное опрэдэлэние. Все ж таки потомки времени там, в будущем, не теряли. – Сталин отвернулся от окна и посмотрел на главу НКВД: – А откуда там гражданские?

– Так у них военные базы не просто же так – примерно как у нас военные городки. Немножко другая структура, конечно, но весьма похоже.

– Ладно. Пора послушать, что нам товарищи маршалы да генералы порасскажут о состоянии дел на фронтах. …

– Итак, благодаря действию Особой группы РВГК немецким войскам не удалось окружить ни десятую, ни четвертую армии. Кроме того, также были спасены от окружения четырнадцатый и тринадцатый механизированные корпуса, двадцать восьмой стрелковый и еще несколько дивизий. – Шапошников показывал на карте пути отхода указанных групп. – Особо

надо отметить действия ВВС, вовремя среагировавших на угрозу и давших достойный отпор Люфтваффе. Нужно заметить, что, несмотря на все эти действия, положение тяжелое. – Маршал отпил воды из стакана и продолжил: – Но не катастрофичное. Благодаря информации, полученной разведкой Особых групп, нам удалось предотвратить разгром конно‑механизированной группы генерала Болдина под Гродно. – Маршал знал, что это вовсе не разведка постаралась, но еще не все присутствовавшие имели полное представление о том, что представляет собою «Особая группа». – А ее существование вынуждает командование вермахта замедлять свои наступательные операции из‑за боязни получить контрудар во фланг. Отложивший указку Шапошников посмотрел на Ватутина. Тот, кивнув, сменил маршала у карты.

– У немцев уже ощущаются проблемы со снабжением. Вариант с активным наступлением им в любом случае на данный момент времени практически недоступен – подвоз боеприпасов и топлива одновременно и в нужных фашистским войскам объемам невозможен. Немецкому командованию необходимо выбирать, боеприпасы им возить или топливо. Кроме того, уничтожение комплекса складов в районе города Сувалки артиллерией Особой группы нанесло серьезный ущерб запасам вермахта, – уничтожившие крупный аэродромный узел «Смерчи» повторили экзекуцию и для складских комплексов. Все уничтожить, конечно, не смогли, но пожары доделали остальную работу.

– И какой план действий сейчас нам стоит применить, Борис Михайлович? – Сталин всегда обращался к маршалу Шапошникову по имени‑отчеству, показывая тем самым свое уважение.

– Мы считаем, что необходимо продолжать сковывать их продвижение. Особая группа уже показала свою высочайшую эффективность именно в подрыве коммуникаций и линий снабжения противника. Немцы теряют большое количество войск просто потому, что им вовремя не подвозят горючесмазочные материалы, снаряды и патроны. А это, в свою очередь, сокращает, и, должен отметить, значительно сокращает, наши потери. – С недавних пор, а именно после прочтения некоторых материалов из будущего, а также, мягко говоря, не слишком удачного контрудара советских войск под Гродно, Шапошников резко критиковал предложения о неподготовленных контрнаступлениях.

– Тем временем мы перебросим на данный ТВД дополнительные силы, закончим мобилизацию и затем уже ударим по вермахту со всей мощью.

– Хорошо, Борис Михайлович. Мы подумаем над вашим предложением. И, наверное, примем. – Главнокомандующий внимательно посмотрел на карту. – А что у нас с Минском, товарищи?

– Сохраняется угроза городу. Он благодаря провалившемуся наступлению Второй танковой группы не окружен, но немцы пытаются компенсировать это более активными действиями танковой группы Гота. – Ватутин нервно сжал указку в руках. – Кроме того, разведка вовремя сообщила нам о повороте значительной части сил противника на Минск, что позволило нам укрепить опасные направления и сбить вермахту темп.

– Это хорошо, что не окружен. Но плохо, что сохраняется угроза. Вы, Борис Михайлович, вместе с товарищем Ватутиным подумайте о том, как усилить гарнизон. Минск враг взять не должен. Или если он его даже возьмет, это должно стоить немцам таких потерь, чтобы ни о каком дальнейшем наступлении речи и не шло.

– Товарищ Сталин! – попросил слова Буденный. Вождь жестом разрешил ему продолжать.

– У нас есть большое количество неисправных танков. Многие из них мы даже и не видим

смысла ремонтировать, как устаревшие или не показавшие себя в бою, – маршал, вернувшийся с Юго‑Западного фронта, куда ездил вместе с Жуковым, неопределенно помахал рукой. – Но их можно использовать в качестве дотов. Причем весьма эффективно. Я тут уже подготовил приказ, чтобы войска могли начать вкапывать их в Минске и вокруг него. И вообще о подготовке к уличным боям. Если немец попытается взять город, то потеряет очень много людей. Но все же пока фашисты не будут рисковать. Им нужно закончить окружение. Разведка докладывает, что они, наконец, восприняли действия Особой группы всерьез. И направляют против нее несколько дивизий. В основном пехотных из второго эшелона, но они также оттягивают с фронта семнадцатую танковую дивизию из состава сорок седьмого механизированного корпуса. А также «Великую Германию».

– Ну, их ждет сюрприз, – Сталин ухмыльнулся. – Однако надо помочь товарищам. И сейчас мы с вами решим, как. Насколько продвинулся Гудериан?

– Его танковая группа так и не смогла взять Слоним и откатилась к Ружанам. С Ивацевичами то же самое. В основном из‑за действий Особой группы, хотя также отличились части четырнадцатого механизированного корпуса и некоторые наши стрелковые дивизии. – Шапошников вновь взялся за указку…

1 июля 1941 года.

Ранним утром 21‑я бригада приготовилась нанести еще один серьезный и масштабный удар, сравнимый по масштабам с «ударом первого дня» и долженствующий остановить наступление немцев на огромном участке фронта. Батареи самоходок выходили на позиции, тяжелые РСЗО заканчивали развертывание, а танковые батальоны при поддержке БМПТ и мотопехоты готовились к удару. Первая группа имела своей целью нанесение удара по частям 17‑й танковой дивизии вермахта, скопившимся рядом с мостами через реку Зельвинку. В десять утра тяжелые артиллерийские системы нанесли первый удар, посылая в сторону противника целый шквал снарядов. Еще некоторое время спустя свое веское слово сказали РСЗО, устроив немецким солдатам термобарический кошмар, а еще через двадцать минут части вермахта увидели, наконец, причину неудачи своего наступления в Белоруссии. Командир одной из сводных танковых рот атакуемой дивизии вермахта Фридрих Гассер ломанулся на помощь соседям, едва услышав панические призывы о помощи. Он уже сталкивался и с Т‑34, и с КВ. И полагал, что соседи столкнулись как раз с ними. Вылетев из‑за пригорка, он увидел, как странные, непохожие ни на что машины последовательно уничтожают огнем чудовищных орудий отступающие «Панцеры», а идущие следом танки другого вида легко и непринужденно уничтожают пехоту. На его глазах знаменитая зенитка «ахт‑ахт», оставшаяся незамеченной наступающими, выпустила в танк с жуткой пушкой снаряд практически в упор без всякого видимого эффекта. Расчет орудия был походя уничтожен огнем крупнокалиберного пулемета. Трезво оценив ситуацию, Гассер приказал отступить. Уж если эти танки не берет дура калибром практически в девять сантиметров, то ему, с полусантиметровыми и короткоствольными пушками калибра семь с половиной сантиметров, тут делать однозначно нечего.

На его несчастье, группа фашистских танков была замечена парившим в небе БПЛА, и в ее сторону отвернуло четыре монстра – три с жутким орудием и один с двумя малокалиберными. Отходящие на полной скорости немцы были настигнуты с какой‑то нечеловеческой быстротой. Еще одна из танковых рот вермахта была уничтожена до последнего человека. Вопли немецких командиров о помощи были отлично услышаны пилотами Люфтваффе, попробовавшими доказать, что неудачи первых дней войны – еще не повод с ними не считаться. К месту сражения были отправлены все свободные самолеты – от живых еще пока пикировщиков до истребителей. На их несчастье, боеприпасов у «Торов» и «Панцирей» бригад было пока еще в достатке. На родные аэродромы вернулись единицы…

Федор фон Бок получил первые панические донесения менее чем через полчаса после начала бойни, но к этому моменту катастрофа превратилась уже в необратимую. Вопли «Майн Готт», немецкий мат, призывы о помощи – эфир было попросту страшно слушать. Попытки выяснить, что происходит, привели лишь к еще большему запутыванию ситуации. Согласно донесениям, русские выставили какие‑то совсем уж непобедимые танки, хуже даже чем КВ‑2, КВ‑1 и Т‑34, и повторили избиение самолетов своим чудовищным оружием. Практически сразу он передал приказ 18‑й танковой дивизии спешить на помощь. Аналогичный приказ получил моторизованный полк «Великая Германия». Последнему очень и очень не повезло. Полк, выдвинувшись из Пружан в район Ружаны, попал в ловушку. На пути следования полковой колонны ее в засаде поджидал десяток далеких потомков тяжелой огнеметной системы «Буратино», плюс оставшаяся часть 21‑й бригады и сводный отряд из частей Красной Армии. Попав под удар ТОСов, уже в первую минуту боя «Великая Германия» понесла чудовищные потери. Несколько минут спустя ад для солдат одной из элитных частей вермахта продолжился. Танки и БМПТ уничтожали людей сотнями, а следующие вторым эшелоном БМП и советские солдаты добивали остатки. Вызванная авиационная поддержка попросту не успела на помощь. На свое счастье. Таким образом, выдвинувшись на помощь в 11:30, около часа дня полк подвергся первому удару, а к двум фактически прекратил свое существование. Перед немецкими войсками на Востоке замаячила пропасть.

2 июля 1941 года. Москва, Кремль.

– Таким образом, товарищ Сталин, данная армейская группировка фактически уничтожила семнадцатую танковую дивизию вермахта и моторизованный полк «Великая Германия». Помимо этого, эта же группировка нанесла серьезные удары по частям восемнадцатой танковой

дивизии, а также по частям двадцать девятой моторизованной дивизии. Благодаря этому наступление на наш фланг остановлено. Полностью остановлено.

– Вот видите, Борис Михайлович считает, что эти товарищи все же исключительно полезны, правильно?

– Более чем, товарищ Сталин.

– И каковы же их потэри? – Вождь приостановился, с прищуром глядя на Шапошникова.

– Официально они заявляют о… нескольких десятках раненых, товарищ Сталин, – голос Шапошникова дрогнул. – Но, конечно, убитые имеются – хоть и немного, но есть.

– То есть вы хотитэ сказать, что они фактически уничтожили несколько сильнейших частей вермахта, потеряв убитыми несколько десятков человек максимум? – Лидер СССР с недоверием посмотрел на маршала.

– Так они говорят, товарищ Сталин. Генерал Карбышев был в расположении их базы. Утверждает, что их техника – это нечто запредельное. Ночью из Смоленска вылетел самолет с пленкой, на которую записано несколько их операций. Товарищ Берия говорил, что ее доставили сюда. – При этих словах глава НКВД кивнул и ответил на невысказанный вопрос: – Она здесь. Могу подготовить к показу за десять‑двадцать минут.

– Хорошо, товарищ Берия. Займись. Нарком вышел из кабинета и передал необходимые указания Поскребышеву. Вернувшись через пару минут, сел на свое место и сказал: – Сейчас все подготовят.

– Значит, Иосиф Виссарионович, они из будущего? – Ворошилов недоуменно посмотрел на вождя.

– По крайней мере, они так утверждают. И у них, должен сказать, более чем серьезные доказательства. Так что мы с большой уверенностью можем сказать, что да, они из будущего.

– И какое же у нас будущее, товарищ Сталин? – Тот кивнул Берии. Ворошилов и Молотов с интересом посмотрели на главу НКВД. Микоян удивление мастерски скрывал, но все же выдал свой интерес, напряженно наклонившись вперед.

– Честно, товарищи? Хреновое. Войну мы выиграли, но с такими потерями, что затем проиграли экономическое противостояние с США. В результате произошла контрреволюция, и Союз развалился на множество республик. Это если вкратце. Там много причин и следствий, которые подробно можно будет рассмотреть несколько позже.

– Товарищ Сталин, – в кабинет заглянул Поскребышев, – фильм готов.

– Ну, что, товарищи, посмотрим на воинское искусство потомков? Фильм потряс главу СССР. И не только его, но и всех присутствовавших. Снятые БПЛА кадры уничтожения немецких войск достаточно хорошо отражали технический уровень войск будущего. Вид танков из двадцать первого века, безнаказанно расстреливающих немцев и их бронетехнику, произвел, конечно, впечатление… Но эффект применения РСЗО привел аудиторию в состояние, близкое к шоку. Шутка ли, залп нескольких машин фактически уполовинил целую дивизию! А их зенитки? Они же сбивают все, что только летает!

– У них есть еще кое‑что, товарищ Сталин, тоже весьма эффективное, но пока ими не снятое на пленку, – Шапошников говорил с таким видом, будто не верил самому себе.

– И что же это такое? – Джугашвили, после просмотра непрерывно расхаживающий по кабинету, приостановился.

– Они называют это «вертолеты». Нечто вроде сильного развития автожиров. Используется как авиация поля боя. Несут эрэсы, пушки, пулеметы, сильно бронированы.

– Так почему не сняли?

– Не хотят рисковать, товарищ Сталин. В воздухе‑то превосходство пока у немцев, поэтому

действуют только ночью.

– Это теперь ненадолго… Итак, товарищи, наши потомки показали нам, как надо воевать. Они двумя бригадами нанесли фашистам такой урон, который не нанесли им все наши войска Западного фронта! Две бригады, вдумайтесь, всего две бригады остановили наступление целой армии! И не потеряли при этом убитыми ни одного человека! Вот как надо воевать!

– Но, товарищ Сталин, у них огромное техническое превосходство, – заметил Ворошилов.

– И что? Наши танки тоже лучше немецких. Не настолько, насколько у потомков, конечно, но все же лучше. У нас больше людей. У нас больше самолетов. А в Прибалтике нас громят! Можете сказать, почему? Я могу! Потому что отдельные паникеры и трусы разрушают нашу оборону! Хотя какие же они отдельные, их целые толпы. Товарищ Сталин вот спросил у товарища Берии, как мы тогда с этим справились. Оказалось, просто. Так поступим и в этот раз. Мы, товарищи, выпустим сегодня приказ о формировании большого количества заградительных отрядов. И никаких отступлений без приказа командования! И если отдельные личности из Прибалтики считают, что, продавшись фашистам, смогут нам навредить, то я сразу могу сказать, что ничего хорошего они не дождутся! В любом случае потомки нам эту войну не выиграют. Они могут в этом только помочь. А войну должны выиграть мы!

3 июля 1941 года. Берлин, Рейхсканцелярия.

– Что, черт возьми, происходит?!! Почему наступление остановлено, я вас спрашиваю! – Гитлер орал на вытянувшихся в струнку генералов, не жалея горла. – Это ни в какие ворота не лезет!!! Вы потеряли уже сколько, тысячу танков? ТЫСЯЧУ? Как это понимать?! – То, что потерянных танков было не тысяча, а гораздо больше, Гитлеру пока не сообщили.

– Мой фюрер, русские применили новое оружие огромной мощи. И мы пока не нашли методов противодействия…

– ЧУШЬ! Это все жидовские отговорки! Хватит кормить меня сказками о чудо‑оружии русских! Эти недочеловеки неспособны придумать ничего стоящего! Пытаться объяснить свою некомпетентность их умом – не выход! Хватит мне врать! – Гитлер брызгал слюной, орал, кричал, ругался, топал ногами еще с полчаса, прежде чем более‑менее успокоился.

– Значит, так. Я дам фон Боку еще один шанс. В течение десяти дней Минск должен быть взят.

– Но, мой фюрер… – Кейтель попытался было объяснить Гитлеру, что это маловероятно, практически невозможно после таких потерь и с такими проблемами в снабжении, но не успел.

– Молчать! Десять дней – крайний срок. Если Минск не будет взят к этому времени, я лично буду рассматривать вопрос о компетенции фон Бока. И некоторых других военачальников. Разговор окончен. Уходящие генералы уже не видели, как Гитлер нервно вгрызался в носовой платок…

9 июля 1941 года. Москва, Кремль.

– Итак, Лаврентий, ты разместил товарищей инженеров?

– Да, Иосиф Виссарионович. Лучшие условия, какие мы только можем создать.

– Что они могут нам предложить для начала?

– Технология производства так называемых термобарических боеприпасов – это очень мощные бомбы. Кроме того, генерал Ледников просил развернуть производство реактивных снарядов. У них есть несколько человек, которые могут нам в этом очень помочь. Конечно, эффективности боеприпасов будущего нам не добиться, но по сравнению с тем, что у нас есть сейчас… Согласно полученной нами информации, наши реактивные минометы с минимальными изменениями будут более чем эффективны.

– Хорошо. Что еще?

– Напалм. Очень эффективная зажигательная смесь. Производство можно развернуть в кратчайшие сроки. Автоматическое оружие, так называемый пистолет‑пулемет Судаева. Оружие очень простое в производстве и тоже очень эффективное – так что уже сейчас мы готовы его выпускать. На будущее – автомат Калашникова. Не то что у них сейчас, опять‑таки, но немногим хуже. Их генералы, да и солдаты, в один голос говорят, что лучшего для нынешнего времени просто нет. Высочайшая надежность, большой магазин и простота. Патрон помощнее, чем у ППШ, но послабее, чем у винтовки. Весьма эффективно. Так что тоже быстро начнем производить – здесь основная проблема в патроне, а не самом автомате. Понадобится где‑то около полугода, чтобы развернуть производство. Гранатометы. Фактически этим словом обозначают два класса оружия – противотанковое оружие и оружие поддержки. Первое – это реактивный снаряд, запускаемый с рук. Второе – нечто вроде пулемета, стреляющего гранатами. Как оказалось, у нас разрабатывались и даже с относительным успехом применялись в «зимнюю войну», но разработчик, а именно хорошо известный вам Таубин, оказался репрессирован. Есть мнение, что даже его образец после некоторых переделок будет намного эффективнее ротного миномета.

– Ну, ошиблись из‑за вредителей, ничего. Может, выпустим товарища Таубина в помощь товарищам потомкам? Раз уж был прав насчет гранатомета. Напортачил с пушкой, конечно… Но Родина может и простить. Займешься этим, Лаврентий.

– Да, Иосиф Виссарионович. Кроме того, получим от потомков огромную помощь в танкостроении. Помогут нам модернизировать наши танки и разработать новые. С самолетами похуже, у них ни одного конструктора или даже просто инженера оттуда нет. Разве что обслуживающие их летательные аппараты техники смогут помочь хоть немного. – Нарком пожал плечами и добавил: – Хотя следует отметить, что у них достаточно фанатиков оружейного дела. И на этих их электронных устройствах содержится огромное количество информации самого разного характера. Так что в целом большие перспективы. И еще очень важное. У них есть лекарства, антибиотики. Очень сильные. Даже при заражении крови могут помочь. Обещают помочь с развертыванием производства.

– Замэчательно, Лаврентий. – Вождь замолчал, задумчиво глядя в окно. Потом произнес: – Через два часа совещание ГКО, ты распорядился относительно этой их волшебной карты?

– Да. Это не совсем карта, Иосиф Виссарионович, это просто тонкий экран, подключенный к компьютеру. Сталин не дал договорить Берии:

– Оставь тэхнические подробности. Сегодня удивим наших генералов, а? – Вождь ухмыльнулся.

– Ну что, товарищи маршалы, готовы мы ответить Гитлеру?

– Да, товарищ Сталин. – Отвечать на вопрос вождя поднялся Шапошников. Покрутив в руках непривычную лазерную указку, он ее отложил, заменив на обычную.

– Мы сосредоточили против ослабевшей в результате действий наших неожиданных союзников второй танковой группы семнадцатый механизированный корпус, сто пятьдесят пятую, сто двадцать первую и сто сорок третью стрелковые дивизии.

– Насколько нам стало известно, Борис Михайлович, Гудериан более не командует второй танковой группой, теперь ею командует сам фон Клюге. – Сталин жестом попросил маршала продолжить.

– Основной удар наша группировка нанесет по двадцать четвертому танковому корпусу, с целью создания угрозы флангу остаткам сорок седьмого танкового корпуса. Одновременно с этим части четвертой армии совместно с Особой армией нанесут удар в районе Бреста по сорок шестому танковому корпусу вермахта. Учитывая, что «Великая Германия» фактически уничтожена, противостоять им будут только десятая танковая дивизия и моторизованная дивизия СС «Рейх».

– Уничтожению последней надо будет уделить максимальное внимание. – Молотов усмехнулся: – Представляете, как прозвучит: советские войска уничтожили Великую Германию и Рейх. Члены совета ГКО заулыбались.

– Таким образом, в случае успеха сорок седьмой танковый корпус будет фактически окружен и вторая танковая группа прекратит свое существование. Мы окончательно снимем угрозу окружения наших войск в Белостокском выступе и создадим угрозу флангу четвертой армии вермахта. – Шапошников отвернулся от карты и посмотрел на Сталина.

– То есть, Борис Михайлович, мы окончательно сорвем планы немецкого командования?

– Более того, товарищ Сталин. Мы фактически создаем предпосылки для перехода в наступление.

– Ну, об этом еще пока рано говорить, товарищи. Нэ будем торопиться. Головокружение от успехов, как вы помните, ни к чему хорошему не приводит. Но вот вы, товарищ Ватутин, все же разработайте план на случай успеха. – Генерал кивнул.

– Теперь касательно Особой группы. В документах нам надо ее как‑то называть. Поэтому, товарищи, надо бы нам придумать названиэ ее бригад. У кого какие предложения?

– У меня есть вариант, товарищ Сталин, – поднялся уже Берия. – Предлагаю назвать их Первой и соответственно Второй Особыми механизированными бригадами РВГК. Действующими в составе Особой армии РВГК.

– Еще есть инициативы? Переглядывающиеся члены ГКО и генералы ничего не ответили.

– Хорошо, товарищ Берия. Примем ваш вариант. Всем спасибо, все свободны. А вас, товарищ Молотов, я попрошу остаться. – Частично просмотренные Сталиным «17 мгновений весны» даром не прошли. – Товарищ Молотов, будем с вами разрабатывать документ о статусе товарищей потомков. И вы, товарищ Берия, пожалуй, тоже останьтесь.

10 июля 1941 года. Штаб моторизованной дивизии СС «Рейх».

Пауль Хауссер с самого утра чувствовал себя отвратительно. Последние две ночи ему снились жуткие кошмары. Главными действующими лицами в них были Гитлер и Сталин. В последнем сне глава большевиков на чистом немецком спрашивал, что Пауль предпочитает: быть забитым до смерти, заморенным голодом или повешенным? А Гитлер уговаривал его выбрать голод… К плохому настроению добавлялось предчувствие катастрофы. Фон Бок ходил весь осунувшийся и был совершенно не похож сам на себя. Что и неудивительно. До срока, данного Гитлером, оставалось всего ничего, а Минск стоял и сдаваться не собирался. Русские перебросили туда еще несколько дивизий и большое количество противотанковых орудий, значительно усилив оборону. Попытки взять город с налета закончились ничем, кроме больших потерь в технике и живой силе. А окружить его не удалось… Хауссер вспомнил, как в качестве командира дивизии «Рейх» ходил навещать Гудериана. Тот выглядел ужасно. И дело было даже не в бинтах и синяках, не в гипсе и не в капельнице. Самым страшным для Пауля были глаза танкового гения Рейха. Они были потухшими и безжизненными, словно генерал был при смерти. Эсэсовец грустно помотал головой, вспомнив, как он спросил о состоянии Гудериана у его лечащего врача. «Стабильное, средней тяжести, с тенденцией к улучшению» – это уже тогда удивило эсэсовца. Генерал живой, ну ранило его, ну контузия, но ведь это все пройдет, а мы тем временем победим. И вот в последнем теперь‑то Хауссер был не уверен. И понимал причину потухших глаз своего бывшего командира. Если сначала он было решил, что это из‑за того, что генерал‑полковник не сможет принять участие в разгроме Красной Армии, то теперь он считал, что Гудериан попросту не верит больше в победу немецких войск. А учитывая обстановку на фронте… Вчера вечером русские нанесли мощный удар по 24‑му танковому корпусу. Тот начал медленный отход. Но приказ на выдвижение на помощь пришел в «Рейх» почему‑то только сейчас, когда на часах значилось уже 13:00. Хауссер был к приказу готов, отдав указание готовиться к выдвижению еще утром. И все еще надеялся, что они успеют помочь. В этом наступлении русские вроде бы не применили свои абсолютно неуязвимые танки, используя лишь только Т‑34 и КВ. Пауль грустно усмехнулся. Еще пару недель назад это были совсем не «всего лишь Т‑34 и КВ». Но теперь, после уничтожения «Великой Германии»… В 13:37 моторизованная дивизия СС «Рейх» выдвинулась вслед 10‑й танковой дивизии на помощь 24‑му танковому корпусу…

10 июля 1941 года. Поле неподалеку от деревни Береза.

– Короткая! Огонь! – Звон вылетевшей гильзы подстегивает лихорадочный поиск новой цели.

– Цель справа! – Немецкий Т‑2, пятясь, пытается уйти с поля боя.

– Огонь! – «Тридцатьчетверка» вздрагивает, и очередной танк фашистов пылает.

Бой идет всего полчаса, но каждая минута кажется вечностью. Советские войска уже побеждают… но окончательно еще ничего не ясно. Части 24‑го танкового корпуса вермахта сражаются отчаянно. И эта конкретная часть, на этом конкретном поле – тоже. А еще час спустя советские танкисты подсчитывали потери. Результаты были не слишком хороши – с одной стороны, задача выполнена, противник отброшен. Немцы потеряли довольно много танков и пехоты. Но и Красная Армия недосчиталась пары десятков машин. Несколько можно починить, но таковых немного… Уже утром, после боя, лейтенант Голенко узнал, что был на краю гибели. И лишь благодаря одному из Т‑34 группы прикрытия остался жив. Ну и благодаря летунам, обнаружившим несколько затаившихся танков фрицев и вовремя сообщившим об этом группе прикрытия. О том, что это были не летчики, а БПЛА Никита Голенко не узнает никогда.

11 июля 1941 года.

Лейтенант Андрей Голенко понятия не имел, что еще несколько часов назад в сотне километров от него с фашистами сражался его прадед. Все, что он знал – это то, что вскоре они в очередной раз всыплют немцам. Андрей уже побывал в нескольких танковых боях этого мира, в том числе поучаствовал и памятном избиении 17‑й танковой дивизии. И ему понравилось! Еще в детстве, играя на приставке в очередной танковый симулятор или в стратегию, он представлял, как громит немцев. Он громил их в воздухе, на земле, на воде или даже одновременно везде. Но все же больше всего ему нравились именно танковые разгромы. Усмехнувшись, Голенко‑младший подумал, что, наверное, именно эти увлечения и послужили причиной его поступления в танковое училище. Тем более что ему не удалось поучаствовать ни в крымском конфликте, ни даже в афганском. Зато теперь‑то уж он оторвется! Через несколько часов они атакуют очередную дивизию немцев. И даже не одни, а с помощью местных. БПЛА уже засекли повышенную активность фашистов. Готовятся к выдвижению, а как же! Под Березой сейчас активно давят немцев. Если еще не додавили. А наши парни уже готовятся. Сегодня будет последнее выступление тяжелых РСЗО из будущего. Затем их эвакуируют в тыл. Но этот концерт немцам запомнится, и запомнится надолго.

– Командир, вас капитан на связь вызывает. – Мехвод танка Голенко отвлек того от размышлений. Андрей залез в танк и переключил линию.

– На связи.

– Значит, так, Андрей. Займешь со своими ребятами позицию «двенадцать А», сейчас вам на тактической карте ее указывают, понятно? – Голенко посмотрел на мехвода. Тот кивнул, подтверждая получение данных.

– Получили, товарищ капитан.

– Вот и отлично. Замаскируетесь там, с вами будет еще звено лейтенанта Толкалина, на «бээмпэтэшках». Ваша задача – пропустить мимо себя половину колонны «Рейха». Атака – стандартно, после РСЗО и САУ. Твоя задача – добить выживших в центре колонны, понятно? В другие квадраты смещаться только по приказу. Это чтоб свои случайно не попали, понял? – Капитан Удоев был известен за свою любовь к добавлению в каждом удобном случае словечек вроде «понятно», «понял» и иже с ними.

– Так точно, товарищ капитан. Атака по центру, в другие квадраты колонны особо не смещаться.

– Ну ты смотри по тактической, может, там кому помощь потребуется или еще чего, это понятно. Рядом с вами, на позиции «двенадцать Б», будет звено Ибрагимова, Толкалин будет прикрывать и их тоже, так что смотри, не влети куда‑нибудь.

– Товарищ капитан, когда выдвигаться на позицию?

– Прямо сейчас, Голенко. БПЛА засекли движение фрицев. Часа через три они будут в нужной нам точке. Учитывая, что до позиции вам еще добраться надо, то сам понимаешь.

– Так точно, товарищ капитан. Разрешите выдвигаться?

– Разрешаю. Полчаса спустя звено лейтенанта в полном составе замаскировалось в лесу относительно недалеко от дороги. На тактическом экране один за другим зажигались огоньки, подтверждающие готовность танковых рот. Потянулось томительное ожидание. В 17:07 передовые дозоры «Рейха» показались на дороге. Еще некоторое время спустя появилась колонна немецких войск. Наблюдая на экране картинку, передаваемую с БПЛА, Голенко злорадно оскалился. Еще чуть‑чуть, и он вступит в дело. Осталось ждать не так уж и долго. На тактическом дисплее загорелся сигнал начала атаки. Теперь осталось лишь дождаться удара РСЗО и САУ. И лейтенант его дождался. Чудовищный удар обратил голову немецкой колонны в ничто. Так же, как и ее хвост. Прежде чем немцы сообразили, что происходит, Андрей уже отдал приказ о начале атаки. Танк, взревев почти двухтысячесильным двигателем, стремительно понесся вперед. Другие танки звена от него не отставали. Впереди показалась колонна, где немцы пытались приготовиться к бою. С ходу прицелившись в Т‑4, пытающийся съехать с дороги, Андрей выстрелил. Немецкий танк взорвался. Довернув стапятидесятидвухмиллиметровую пушку, Голенко пальнул из спаренного с ней пулемета в грузовик, за которым пыталось укрыться какое‑то количество немцев. Грузовик закономерно разлетелся на куски. Что‑то звякнуло по броне. Лейтенант чертыхнулся – он не заметил еще один Т‑4, уже съехавший с дороги в кустарник. Еще один выстрел – и очередное детище танковой промышленности Рейха перестало существовать. Тем временем группа немецких пехотинцев попыталась прорваться к атакующим их танкам, чтобы попробовать забросать гранатами. Они не знали про идущую чуть позади БМПТ. Несколько коротких очередей – и в дивизии СС стало еще на несколько человек меньше. Бой становился все жарче – немцы стреляли из всего, что может стрелять. Но особого эффекта не замечали – оказалось, что снарядам их пушек на таких расстояниях не по зубам русские танки. Вообще. Подползти с гранатой не получается – БМПТ, да и сами танки активно за этим следят. И что делать в такой ситуации? Несколько минут спустя немцы в хвосте колонны стали бросать оружие. Еще через некоторое время явление приобрело массовый характер. К концу боя дивизия СС «Рейх» представляла собой жалкое зрелище. Как минимум уполовиненная в части личного состава и фактически уничтоженная в части бронетехники. В этот день под Жабинкой Третий рейх потерпел тяжелейшее поражение. Не только военное, но и политическое. В плен сдалось достаточное число эсэсовцев, чтобы их можно было продемонстрировать газетчикам и прочим журналистам… А вот рядом с Кобрином дела у советских войск обстояли гораздо хуже. 10‑я танковая дивизия немцев, несмотря на весьма приличное численное превосходство советских частей, сдаваться не собиралась. Закрепившись и окопавшись, немецкие войска раз за разом отбивали

атаки красноармейцев. Даже помощь от Особой армии РВГК в виде корректировки действий с помощью БПЛА не смогла исправить ситуацию. День закончился, так и не принеся успеха советским войскам. Что, однако, не слишком облегчило немецкому командованию ситуацию с 24‑м танковым корпусом. Испытывающий огромные трудности со снабжением, подвергающийся яростным атакам РККА корпус стоял на грани катастрофы. Командующий 24‑м танковым корпусом вермахта генерал Гейер фон Швеппенбург осознал всю тяжесть ситуации ночью с одиннадцатого на двенадцатое, когда узнал, что «Рейх» на помощь не придет. И приход 10‑й танковой дивизии также очень и очень маловероятен. «Если все будет продолжаться так, как идет на данный момент, то корпусу конец. Уже сейчас боеприпасов не хватает. А часть танков нечем заправлять. Если помощь не придет…» Генерал грустно помотал головой и посмотрел в окно «Хорьха». Эти русские леса уже начали вызывать у него отвращение. И, хотя в этом он не признался бы даже самому себе, страх. А капитан Антонов в это время внимательно наблюдал за двигающейся колонной отступающих немцев. В прибор ночного видения по их состоянию было хорошо видно, что бои против советских войск по накалу мало уступали боям против Особой армии РВГК. Счет был не таким разгромным, конечно, но все же фрицам приходилось отступать. И сегодня их ждет еще один сюрприз. Пока основные силы Особой армии громили «Рейх», группа капитана Антонова и несколько групп прикрытия получили вполне понятное задание: захватить большого начальника немцев. Но так как в процессе следования колонны это было бы сделать практически невозможно, Ледников выделил им в помощь все ударные вертолеты, что были у бригад. Так что действовать Владимир и его группа начнут лишь после небольшого подарка от «Аллигаторов» и «Ночных охотников». Капитан усмехнулся. Особая армия, надо же. Вспомнился кипеж, устроенный одним из штабных – военным юристом вроде – по поводу статуса россиян из будущего. Он совершенно случайно был в оперцентре, когда тот докладывался генералам. Интересно, после этого того нигде не было видно… Воспоминания Антонова прервал шепот сержанта Воронина, сообщившего, что видит штабную машину.

– Готовность. – Тихий шепот в микрофон был прекрасно слышен всем его солдатам.

– Осы, я – Кот, видим цель! – Сообщение вертолетам, стоящим на поляне за пригорком в паре километров от дороги.

– Вас понял. Атака по плану. Подсветка?

– Сержант, подсветка?

– Да, капитан. – Воронин озаботился этим сразу же.

– Кот, мы Осы, цель определена. Выдвигаемся, сейчас вертолетчики снесут все вокруг штабной машины. А затем уже придет очередь Антонова. И вот тихий гул извещает о приближении вертолетов. Владимир отключил ночное видение. Сейчас здесь станет светло, как днем. Немцы тоже были не глухими и достаточно быстро сообразили, что сейчас будет. Только не представляли масштабов… Несколько десятков эрэсов рвануло прямо посреди колонны, после чего пушки и пулеметы добавили хаоса в еще недавно стройные ряды немцев. Разворот, второй заход, и вертолеты отходят наводить шороху в другой части колонны. Вторая группа висит неподалеку, поливая огнем немцев с другой стороны, чтобы не дать им прийти на помощь своим собратьям.

– Вперед! – Антонов бросил свое тело в означенном направлении. Сегодня у него не любимый «Винторез», нет. Сегодня у него обычный для

спецподразделений АН‑94 с глушителем. Несколько немцев, все еще укрывающихся на земле, умерли, даже не успев осознать, что на смену вертолетам пришла другая опасность. Выдавая короткие двухпатронные очереди, Антонов добежал до означенной машины. К этому времени немцы уже начали понимать, что налет кончился и началась обычная атака. Начали слышаться одиночные ответные выстрелы. С каждой секундой звучащие все чаще. Водитель штабной машины, увидев выбегающие из дыма фигуры в камуфляже, схватился за кобуру. Владимир всадил в него очередь прямо сквозь лобовое стекло. Сидевшего в салоне офицера вырубил подбежавший с другой стороны Абдулов.

– Вытаскивай его, быстрее! – проорал Антонов сержанту, поливая огнем залегших немцев. Те уже умудрились достать и установить пулемет и теперь заряжали ленту. Еще несколько секунд, и здесь станет совсем жарко.

– Прикрытие! – Разрядив в сторону пулеметчиков подствольник, Владимир начал отход. В ту же секунду из леса застучал противопехотный автоматический гранатомет. Несколько автоматов были бы не слышны в этом грохоте даже и без глушителей. Абдулов, тащивший на себе немецкого офицера, уже скрывался в лесу. Владимир был уже рядом, когда по его руке чиркнула пуля.

– Черт! Осы, накройте их! – Отходившие группы уже не видели атаки второй группы вертолетов, превративших еще одну часть колонны в полыхающий костер. Стремительный бег сквозь лес к поляне, на которой их дожидается уже раскручивающий винты универсал. Рука болела все сильнее, и Владимир приостановился, чтобы наскоро перетянуть ее жгутом. Метрах в двухстах‑трехстах позади грохнул взрыв – ага, заготовленные заранее подарки, в виде растяжек, даром не прошли. Выбегающие на поляну немцы увидели поднимающийся в воздух странный летательный аппарат. Пальнув по нему из винтовок, они добились залпа из пулеметов и пушек в свою сторону. Выжившие уже не стреляли вслед стремительно удаляющемуся вертолету.

12 июля 1941 года.

Медсанчасть в расположении 1‑й Особой механизированной бригады РВГК.

– Ну что, герой? Как самочувствие? – Зашедший к Антонову Ледников, увидев, что тот собирается встать, жестом приказал ему лежать.

– Нормально, товарищ генерал армии. Царапина.

– Ага, царапина, конечно. Из винтовки пулю отхватил в руку, от потери крови чуть не помер, а все туда же, «царапина»! – Ледников укоризненно покачал головой. – Ты хоть знаешь, кого притащил?

– Никак нет, товарищ генерал армии. И это не совсем я его притащил, непосредственно его нес сержант Абдулов.

– Ты понял, что я имею в виду. А притащил ты мне, сынок, ну, правда, не совсем мне, а скорее товарищам из Генерального штаба, так вот, притащил ты генерала Гея, тьфу, Гейера, мать его, фон Швеппенбурга, командующего двадцать четвертым танковым корпусом вермахта. Так что крути дырку под орден. Ну а медаль «За отвагу» я тебе гарантирую.

– Служу Рос… Советскому Союзу!

– Так что отдыхай давай, капитан! – Ледников ободряюще похлопал его по плечу, пожал руку и вышел из палаты.

Смотря на закрывающуюся за генералом дверь, Владимир вдруг почувствовал усталость. Усталость не физическую – та была привычной, а моральную. Последние недели он старательно пытался не думать об оставленной там, в будущем (или в прошлом?), невесте, так некстати поехавшей к матери в Питер. Не думал потому, что мысль о том, что он ее больше никогда не увидит, причиняла почти физическую боль. И вот сейчас вдруг накатила тоска. Достав из тумбочки фотографию, Владимир еще долго смотрел на лицо своей любимой женщины… На следующий день у него в палате появился сосед. Лейтенант Торчок умудрился сломать ногу на ровном месте – упав. И теперь горько сожалел, что не сможет еще долгое время принимать участие в соревнованиях по уничтожению фашистов. Довольно быстро разговорились и перешли на «ты».

– Вов, а ты слышал, чего позавчера наши связисты учудили, совместно с вертолетчиками? Ледников, говорят, ржал так, что ему плохо стало.

– Нет, как‑то не до этого было. – Антонов с интересом посмотрел на Леонида.

– Ну, когда эсэсовцы сдавались, кто‑то из связистов, глушивших эфир, предложил вместо помех кое‑что другое передать.

– Мат, что ли? Или что‑то подобное?

– Не‑а. Он «Рамштайн» им врубил. «Ду хаст мищ». Представляешь рожи немецких радистов, когда они это услышали? – Торчок хохотнул. Антонов улыбнулся:

– А вертолетчики?

– А им идея понравилась. Когда вы уже смывались, они то же самое через динамики врубили. Ну и «Ангела». А потом, когда уже заканчивали, «Полет Валькирий» Вагнера. Кто‑то из них «Апокалипсис сегодня» больно любит. Ледников, когда узнал, сначала наорал, а потом вдруг как начнет ржать. – Долговязый лейтенант размахивал руками, словно пытался изобразить мельницу. – Он потом еще сказал, что подумает о том, чтобы сделать подобное «психологическое воздействие» постоянным.

– Капитан Антонов? – На пороге появился Кормильцев.

– Так точно.

– Завтра вы поедете в Москву с генералом Ледниковым.

– Так точно. Разрешите вопрос? – Владимир весьма удивился этому известию.

– Давай уже, герой.

– А почему? В смысле, чего мне в Москве делать?

– Товарищ Сталин генерала Ледникова награждать будет. Лично. Ну и тебя заодно. Точнее, награждать будет Калинин, а Сталин при сем будет присутствовать. Так что готовься. Сейчас врач придет, тебя выписывать. Удачно съездить, капитан.

14 июля 1941 года.

24‑й танковый корпус был полностью уничтожен. Подходящие из глубины советской территории войска и полная невозможность прорыва к своим не оставили немцам иного выбора, кроме как сдаться.

Остатки 47‑го танкового корпуса еще сопротивлялись, но это была уже агония.

10‑я танковая дивизия, потеряв более семидесяти процентов личного состава, процентов шестьдесят техники и практически всю артиллерию, была вынуждена оставить Кобрин.

2‑я танковая группа перестала существовать. На Восточном фронте перед вермахтом явственно замаячила катастрофа.

14 июля 1941 года. Брест.

Николай Балаков уже двадцать три дня сражался в Бресте, с первого дня осаждаемого ордами немецких солдат. Несмотря на тяжелейшие потери, понесенные вермахтом в первые же дни войны, атаки на советскую крепость не прекращались ни на секунду. Николай первое время надеялся на скорую помощь советских войск, но ее все не было и не было. Через неделю он продолжал сражаться уже просто из упрямства, чтобы утянуть побольше немцев за собой. Слышимая очень часто далекая канонада поддерживала в нем надежду, что раньше или позже Красная Армия перемелет фашистские полчища. Пару дней назад он вдруг понял, что канонада звучит уже не так и далеко. А потом она вдруг стала постоянно приближаться. У Николая неожиданно появилась надежда, что он выживет. Но когда он увидел советские войска, сил у него хватило, лишь чтобы прошептать: – Наши! – После чего он сполз по грязной стене и заплакал. Вечером в Москве был дан первый салют.

«Вторая мировая война в солдатских воспоминаниях, с комментариями. Избранное. Том 1». Военное издательство МО СССР, 1985 г. «Война для нашего 20‑го мотоциклетного полка 205‑й дивизии началась ранним утром 21 июня. Утром полк подняли по тревоге и отправили пешим порядком в Ружаны, по слухам, ходившим в нашем батальоне – ловить появившуюся в Беловежской пуще белогвардейскую банду. На полпути же нас вдруг развернули и направили в помощь пограничникам ловить диверсантов в красноармейской форме. Это были уже не слухи. В последний мирный день наш полк понес первые боевые потери… Ночь мы встретили разбросанными поротно и повзводно вдоль шоссе на Брест. Командиры предупреждали о бдительности и о том, что немцы могут устроить большую провокацию, как бы не больше, чем на Халхин‑Голе. Помнится, ездовые полевых кухонь рассказывали, что в Брестской крепости диверсанты подожгли склад с боеприпасами и теперь оттуда вывозят и выводят все, что можно. Всю ночь бойцы окапывались и маскировались. Из Бреста тянулись колонны подвод и машин. Навстречу колючей змеей прополз стрелковый полк.

Мой друг, сержант Егоров из второго батальона, заметил знакомого, перематывавшего портянки на обочине, и спросил: „Куда идете?“. Тот ответил: „Пожар тушить“. И со значением похлопал по подсумку. Утро началось с гула моторов над головами и далекого грохота. Немцы обстреливали военные городки и лагеря в Пинске, Березе и других близлежащих селениях. Помню, мы видели, как наши истребители перехватили немецкую эскадрилью и в коротком бою сбили несколько самолетов, но и сами понесли потери. Одна из рот, прочесывая лес, подобрала трех наших летчиков и выловила двух немецких, выпрыгнувших с парашютами. Три дня наш полк обеспечивал тылы 4‑й армии. Тогда было очень тяжело, но все сражались изо всех сил и не жаловались. А на четвертый день перегруппировавшиеся немцы прорвались на стыке с 10‑й армией и рванули к Слониму. В Кобрине и Березе отбивались сводные отряды из тыловых частей, маршевых рот, выздоравливающих из госпиталей. Но удержать город не смогли и откатились. Фон Клюге рванул за отступающими советскими войсками, надеясь не дать им закрепиться на других рубежах: Ему оставалось меньше пятидесяти километров до танковой группы Гота, когда утром 1 июля начался контрудар Особой армии. Еще до войны ходили слухи о том, что в лесах Белостокского выступа в глубокой тайне развертываются корпуса с новейшими танками и артиллерией. С первых дней войны их реактивные минометы и тяжелые орудия наносили удары по фашистским войскам, но их основная сила никак не проявляла себя, спрятавшись от немецкой авиации под раскидистыми беловежскими дубами. Но теперь, пропустив мимо себя бронированное острие немецкого наступления, они ударили в мягкое подбрюшье, перерезая кровеносные жилы снабжения и связи.

4‑я армия была связана и измотана оборонительными боями, и Богданов смог выделить для контрудара только наш полк и сводный отряд – остатки 22‑й танковой дивизии. Однако немцы утром 3‑го, деморализованные и дезорганизованные ночными атаками и артналетами, не смогли оказать серьезного сопротивления, и нам удалось захватить мост через Ясельду. В обе стороны от него шоссе было густо заставлено сгоревшими и подбитыми грузовиками – обозами немецкой 17‑й танковой дивизии. Змея II танковой группы была рассечена на несколько частей, которые теперь судорожно пытались соединиться в единое целое. Однако в первый день немцы смогли организовать только несколько воздушных налетов на наступающие советские войска. А ночью отряд из нескольких танков и грузовиков с горючим и боеприпасами пытался просочиться к окруженным лесными дорогами, но попал в предусмотрительно организованную нами засаду и был рассеян. Утром на поле боя насчитали четырнадцать немецких танков и бронетранспортеров и восемь наших. Уже 5 июля немцы подтянули артиллерию и пехоту. Мы держались несколько дней, отбив четырнадцать серьезных атак и понеся при этом большие потери. В результате наш командир принял решение отойти к югу. Но мост мы взорвали, и все возможные места для немецкой переправы находились в зоне досягаемости нашей артиллерии». Вот так, образованием так называемого «Слонимского мешка», и завершился первый этап

Белостокско‑Минской оборонительной операции. В этих воспоминаниях ярко прослеживается весь гений советского руководства и товарища Сталина, вовремя осознавшего, что полностью не допустить на свою территорию фашистские войска не удастся. Великолепно исполненный «диверсионный акт» с взрывом складов в Брестской крепости фактически спас две дивизии от уничтожения. Особо стоит также отметить великолепную работу по засекречиванию Особой армии. Даже советские солдаты не знали о ее существовании и подготовке, более того, даже сейчас, столько лет спустя, в открытом доступе практически отсутствуют данные о формировании, вооружении, дислоцировании до войны этой действительно Особой части РККА. Ее командующий, тогда еще генерал армии Лаврентий Георгиевич Ледников, до сих пор остается фигурой с множеством пробелов в истории его личной и общественной жизни, что может вызывать лишь уважение к методам работы советских специалистов. В то же время это вызывает также и сожаление, не давая в полной мере насладиться знанием о становлении одного из лучших военачальников в истории России и Советского Союза.

15 июля 1941 года. Москва, Кремль.

– Таким образом, товарищ Сталин, мы отрезали группу армий «Центр» от группы армий «Юг», – докладывал, как обычно, маршал Шапошников. – Скапливающиеся у вермахта проблемы со снабжением, вызванные нехваткой подвижного состава с нужной колеей и действиями нашей авиации, привели к фактической остановке наступления. Тем более что мы развернули целую войну против немецких снабженцев. А также, в свою очередь, уже перебросили шестнадцатую армию к Бресту и двадцатую армию под Минск. Подготавливаем атаку на вторую полевую армию вермахта.

– И как дэла у нас в Минске, Борис Михайлович?

– Враг все же сумел войти в город, однако взять его не может. Бои идут за каждый дом, каждую улицу, каждый подъезд. Иногда даже за каждую квартиру. Концепция «тотальной войны» оказалась весьма эффективной. – Шапошников эмоционально взмахнул рукой. – На данный момент вермахт контролирует примерно треть города. Однако данный успех достигнут немецкими войсками за счет огромных потерь в людях и технике.

– Хорошо, Борис Михайлович, продолжайте.

– Итак, касательно наступления. Силами шестнадцатой армии и четырнадцатого механизированного корпуса мы нанесем удар по второй полевой армии вермахта в направлении Белостока. Одновременно с этим двадцатая армия, совместно с тридцать четвертым, сорок четвертым, вторым стрелковым и седьмым механизированным корпусами нанесет удар по немцам в районе Минска по направлению к Гродно. Кроме того, двадцать вторая и девятнадцатая армии нанесут удар по частям третьей танковой группы Гота и девятой армии вермахта, с целью не позволить им перебросить резервы на помощь второй армии немцев. Таким образом, в случае удачи данной операции над группами армий «Север» и «Центр» нависнет реальная угроза окружения, особенно над последней, а также рассечения на два «котла». – Увидев недоверчивое покачивание головой Сталина, Шапошников продолжил: – В

этой операции мы применим реактивные системы залпового огня БМ‑13. Они не сравнятся, конечно, с системами Особой армии, но в то же время у нас их значительно больше. Кроме того, часть снарядов снабжена напалмом. Это должно оказать значительный эффект морального характера.

– А какое место вы отводите в плане данной операции Особой армии?

– Мобильного резерва. Если на каком‑то участке у нас начнутся серьезные затруднения, мы используем Особую армию. Кроме того, их летательные аппараты будут помогать корректировать движение войск и направления ударов, а также участвовать в корректировке артогня. САУ Особой армии примут участие в артиллерийской подготовке на начальном этапе наступления.

– Их артиллерия столь необходима? Ее же вроде немного? – Сталин удивленно посмотрел на маршала.

– Каждая их самоходка способна заменить нашу батарею, а то и две. У них фантастические системы управления огнем, товарищ Сталин. И фантастическая скорострельность. Одна установка способна выпустить снаряды по разным траекториям, с тем чтобы они достигли цели одновременно. – По виду Шапошникова можно было сказать, что ему очень хотелось, чтобы таких установок в армии было побольше.

– Еще что‑нибудь хотите добавить, Борис Михайлович? – Сталин закурил трубку и подошел к окну.

– Конно‑механизированная группа будет нашим вторым эшелоном в этой атаке. Когда наши войска прорвут оборону немцев под Минском, то мы введем ее в прорыв, закрепляя успех. Ее целью будет взятие Гродно и удар в направлении городка Сувалки. – Маршал показал означенные направления на карте.

– Что же, цели прэдстоящей операции ясны, задействованные силы обозначены. Как у нас с подготовкой?

– Боеприпасы, топливо заготовлены. Довольно плохо с ремонтными мощностями, товарищ Сталин, но это мы быстро исправить не можем.

– Ладно. Теперь, товарищи, давайте перейдем к обстановке на Южном фронте…

15 июля 1941 года. Москва.

Весь день капитан Антонов чувствовал волнение. Это же надо, встреча с самим Сталиным! Это просто уму непостижимо! Причем уже завтра. Владимир не удивлялся своему волнению. Это было как‑то понятно, что ли. Все же завтра он увидит человека, правившего Россией дольше любого царя. По крайней мере, капитан слышал что‑то вроде этого. Так что завтрашняя встреча была, мягко говоря, волнующей. Расхаживая по гостиничному номеру, Владимир принялся напевать что‑то из репертуара «Любэ», не обратив внимания на то, что приставленный к нему охранник внимательно прислушивается к мелодии.

– Простите, товарищ капитан. Можно вопрос? – Владимир поднял голову и посмотрел на спрашивающего. Тот выглядел явно заинтересованно.

– Конечно, Андрей.

– А что это вы за песню напеваете? Просто я слежу за эстрадой, но такой песни не слышал.

– Эээ… ну как вам сказать. – Капитан несколько растерялся. Он понятия не имел, знал ли

этот человек о пришельцах из будущего. Поэтому, решив не рисковать раскрытием государственной тайны, соврал: – Я, когда на фронте был, написал.

– Вы молодец, товарищ капитан. Мне нравится. Может, сыграете как‑нибудь?

– Да‑да, конечно. Буду рад. От дальнейшего смущения Антонова спас своим появлением Ледников.

– Ну что, герой, готов к завтрашнему?

– Так точно, товарищ генерал армии. Волнуюсь только слегка.

– Ну, волнение – это нормально. Я тоже слегка дергаюсь – все‑таки твой генерал не камень. Но это понятно. Встречаемся все‑таки со Сталиным, а не, мать его, с губернатором нашим каким‑нибудь. Так что ложись спать, сынок, завтра будешь дергаться.

– Есть ложиться спать, товарищ генерал армии! Усмехнувшись, генерал Ледников вышел из номера.

– Итак, Лаврентий Георгиевич, благодаря действиям вашей группы Красная Армия успела завершить мобилизацию.

– Спасибо, товарищ Сталин. Я должен отметить, что и генерал Соломенцев, и генерал Веткач отлично справились со своими обязанностями. А также офицеры и солдаты. А что касается нашей помощи… У меня ни секунды не возникало сомнений, когда я понял, в какую ситуацию мы попали. Победа над фашистским Рейхом и восемьдесят лет спустя считается одним из важнейших достижений нашего государства.

– Что ж, товарищ Ледников, не зря вы свой орден получили.

– Служу Советскому Союзу, товарищ Сталин!

– Да ладно вам, Лаврентий Георгиевич, мы здесь одни, не надо подобных восклицаний. – Сталин с улыбкой помахал руками. – Можно просто Иосиф Виссарионович. У меня вот к вам какой вопрос, товарищ Ледников. Что вы можете сказать о капитане Антонове? Увидев, как напрягся генерал, Сталин покачал головой:

– Да не волнуйтесь вы так, никто его в лагерь отправлять не собирается и записывать в немецкие шпионы тоже. Просто товарищ Берия рассказал, что один из его людей слышал, как товарищ капитан напевал некую весьма приятную песенку, приписанную товарищем Антоновым себе.

– Он мне доложил об этом инциденте, тов… Иосиф Виссарионович. Напевая эту песню, он не ожидал интереса со стороны охраны. Когда таковой интерес возник, то капитан Антонов, не зная, известно ли охране о происхождении нашей группы, предпочел ввести охранника в заблуждение, чем рисковать раскрытием государственной тайны.

– Это предусмотрительно, товарищ Ледников. Но вы меня недопонимаете. – Увидев удивленный взгляд генерала, Сталин пояснил: – Товарищ Антонов у нас герой. Спланировал и провел операцию по захвату командующего двадцать четвертым корпусом. Провел ее с риском для жизни и даже получил ранение, прикрывая отход группы. А стране нужны герои, товарищ Ледников. Стране нужны примеры, эталоны, к которым стоит тянуться. Эдакий шаблон «таланта во всем». И мы с товарищем Берия выбрали одним из героев товарища Антонова. И его «песнопения», – Сталин усмехнулся, – нам только на пользу. Согласно охраннику товарищу

Колядову, голос у вашего капитана хороший. Так что помимо воинского искусства товарищ Антонов будет осваивать искусство музыкальное. Так что хотелось бы услышать и ваше мнение, Лаврентий Георгиевич. – Сталин вновь стал называть Ледникова по имени‑отчеству.

– Что я могу сказать об Антонове. Не курит, матом в мирной жизни не ругается, сослуживцы в целом хорошо отзываются. Отличался в нашем времени несколько раз, особенно в крымском конфликте – спас там несколько мирных жителей, рискуя собой. Спокойный. Там, – генерал эмоционально махнул рукой, – осталась невеста. Алкоголем не злоупотребляет. В целом хороший человек. По крайней мере, мне о его ярких недостатках неизвестно. О мелких тоже, товарищ Сталин. Наверняка они есть, все же капитан Антонов просто человек, но мне о них неизвестно. Еще одно, товарищ Сталин. Сослуживцы дали ему прозвище «Добрый». Полагаю, это может что‑то значить.

– Хорошо, товарищ Ледников. Послезавтра у нас начало наступления, так что вы уж там не подведите.

– Не подведем, товарищ Сталин. Не подведем.

18 июля 1941 года.

Выведенные на позиции советские войска приготовились к атаке. Ровно в четыре часа утра артиллерия начала артподготовку, продлившуюся полчаса. Но когда замолчала артиллерия, заговорили «катюши». Несколько тысяч выстрелов для этих красавиц, в авральном порядке сделанных меньше чем за месяц, продемонстрировали немцам, что такое «Вундерваффе». После «катюш» войска наконец пошли вперед. Одна из крупнейших битв в истории, известная позже как операция «Багратион», началась.

5 августа 1941 года. Окрестности города Сувалки.

– Васильев, займете положение вон на том холмике. И чтоб ни один фриц там не прошел, ясно? – Лицо командира батальона Желткова покраснело.

– Так точно, товарищ майор! Капитан воевал с первого дня войны. Он уже пережил несколько воистину адских деньков. Выжив в уличных боях Минска, превративших город в груду развалин, он не боялся теперь уже ничего. Нынешний приказ, ставивший его роту на самом опасном участке обороны, не казался ему чем‑то особенным. Тем более что сегодня с утра к ним в усиление прибыл батальон Особой армии. В КМГ давно ходили слухи один невероятнее другого относительно этих ребят. Кто‑то говорил, что это бывшие белогвардейцы, раскаявшиеся и вернувшиеся в тяжелое для Отчизны время, кто‑то – что это чуть ли не инопланетяне. Двадцатишестилетний капитан Леонид Васильев относился к третьей группе, считая, что

это просто‑напросто экспериментальная часть. В которую набрали лучших из лучших. А то, что про нее еще недавно никто ничего не знал, объяснялось секретностью. Высшей пробы, так сказать. Идя по траншее, капитан усмехнулся. Он вспомнил, как одним из аргументов их нездешнего происхождения было их невиданное оружие и техника. А также форма. Вопрос, почему такой техники нет в войсках, если эта техника советская, одно время занимал и его, особенно после его небольшого знакомства с их артиллеристами, и казался вполне логичным. Но потом он услышал, как полковник разговаривал на аналогичную тему с Болдиным. И услышал, во что обошлись СССР только две такие бригады. Гигантские деньги! Хотя, как показала практика, не зря, ой не зря потраченные. Тем более что большая часть «белых» была младше его самого. Да и товарищ Сталин верно отметил, что историю русской армии никто не отменял. Так же как и храбрость русских солдат, отдававших жизни за Россию на многочисленных войнах. А то, что войны те в большинстве своем были несправедливые… ну так солдаты‑то в этом не виноваты. А сегодня его роте предстоит отражать атаку немцев. Те, пытаясь не допустить окружения, атаковали с фанатизмом обреченных.

5 августа 1941 года. Немецкие позиции в окрестностях города Сувалки.

Вильгельм Шнирке старался даже не думать о сегодняшней атаке на позиции русских. Те успели укрепиться, и теперь штурм однозначно превратится в ад. Выжить в котором будет ох как непросто! Рядовой вермахта грустно вздохнул. Он, как и капитан Васильев, тоже выжил в Минске. И теперь был уверен, что до конца жизни ему будут сниться кошмары. А бойню под Гродно он вообще не может забыть. Тогда он впервые столкнулся с русскими «катюшами». Жуткий вой ракет, взрывы, крики сгорающих заживо солдат. Это сводило с ума. В том аду от их батальона осталось хорошо если несколько взводов. Из состава которых половина слетела с катушек. А теперь еще и это контрнаступление. Ведь идиоту же ясно, что даже если удастся выбить русских отсюда, то это будет стоить слишком дорого. А эффекта особого не достигнуть. Русские каждый день получают пополнение. У них лучше со снабжением. В то время как у вермахта проблемы с людскими ресурсами. То есть проблем‑то пока нет, но полномасштабная мобилизация только начинается… Хотя откуда ему знать, что лучше? Фюрер что‑нибудь придумает. Фюрер – гений. Да, русские оказались сильнее, чем предполагалось. Но это им не поможет, потому что Германия – самая сильная! Наверное, уже сейчас фюрер придумывает какой‑нибудь хитрый план, чтобы обратить русских в бегство. Вильгельм представил себе Гитлера, склонившегося в штабе над картами, в окружении верных генералов придумывающего план разгрома большевиков, и улыбнулся.

Берлин, Рейхсканцелярия.

– Уроды! Еврейские ублюдки! Вы полностью некомпетентные скоты! Я, что ли, должен придумывать, как разгромить русских? Кейтель, черт тебя дери, где твой мозг? А ваш, Йодль? Вы что, как и фон Бок, на виселицу захотели?! Так я вам устрою!!! – Вид брызжущего слюной Гитлера явно не совпадал с представлениями простого солдата вермахта. – Эти недочеловеки уже в Польше!! Как вы, черт возьми, могли это допустить? Как, я вас спрашиваю??!! Даю вам неделю, слышите, неделю, чтобы выбить большевиков из генерал‑губернаторства. Мне плевать, как вы будете это делать, но Рейх не потерпит русских на своей территории. Усильте нажим на Украине, еще чего‑нибудь придумайте, но выбейте этих ублюдков оттуда!!

– Но, мой фюрер, мы потеряем слишком много людей. – Робкая попытка Кейтеля предотвратить неподготовленное наступление вызвала лишь еще большую истерику у вождя германской нации: – Молчать! Кейтель, неделя! И время уже идет, понятно! Понятно, я вас спрашиваю?! – Орущий на своих генералов Гитлер выглядел в данный конкретный момент полным психопатом. Спорить с которым было бесполезно. Тем более что тот снова достал носовой платок, с явным намерением его сжевать.

Немецкие позиции в окрестностях города Сувалки.

Что ж, время пришло. Через пять минут артиллеристы откроют огонь по позициям русских. И радист Альберт Шпере был к этому готов. Так, а это еще что? Пропаганда русских, что ли? Поняв, что это за песня, немец мгновенно покрылся холодным потом. Он уже слышал эту музыку. Причем слышал несколько раз. И в те разы она сопутствовала страшным потерям вермахта. «Ду хаст мищ» – адская песенка. Надо предупредить начальство или еще что‑нибудь сделать… Альберт не знал, что Пе‑2 секунду назад сбросил бомбу, летящую точно на него… В то же самое время в относительно глубоком немецком тылу капитан Антонов залег чуть в стороне от дороги. Сегодня он был в группе прикрытия. Основная работа ляжет на лейтенанта Березу. Тот с крупнокалиберной снайперской винтовкой уже устроился на позиции и ожидал цель. А целью был не кто иной, как Герман Гот – командующий третьей танковой группой вермахта. После отстрела нескольких генералов вермахт стал гораздо тщательнее охранять своих военачальников. Но против дальнобойной снайперской винтовки лекарства они еще не придумали. Так что сегодня Рейху предстоит очередная потеря.

– Вася, слева! – Васильев крикнул сержанту, не особо надеясь, что тот услышит в таком грохоте. Тот услышал и, довернув пулемет, аккуратной очередью скосил трех солдат вермахта, подбирающихся на расстояние гранатного броска. Бой шел уже полчаса и останавливаться не собирался. У капитана уже давно кончились патроны к ППШ, и он стрелял по немцам из подобранного немецкого пистолета‑пулемета.

– Ложись!

Швырнув последнюю гранату в набегающих немцев, Васильев завалился на дно траншеи. Громыхнул взрыв. Раздавшиеся крики были практически не слышны в шуме боя. Высунувшись из траншеи, командир отстрелял последние патроны куда‑то в дым, в мелькнувшие там фигуры. Пора менять оружие. Оглядевшись, Леонид увидел труп красноармейца, молодого совсем еще паренька, сжимавшего в мертвых руках винтовку Мосина. Подползя к нему и подобрав трехлинейку и пару обойм, капитан осторожно выглянул из своего укрытия. Немцы отходили. Их вторая за последние несколько часов атака снова не принесла никаких результатов. Лейтенант Береза уже довольно долго лежал неподвижно, ожидая появления цели. Здоровенная винтовка казалась в сравнении с его маленьким телом еще больше и страшнее. Но это если бы ее кто‑нибудь увидел. Замаскировавшегося лейтенанта было трудно заметить даже вблизи и даже если знать, куда смотреть. А так… почти невидимая смерть.

– Цель. – Шепот капитана Антонова в ухе мгновенно сконцентрировал Березу, до этого лежащего в несколько расслабленном состоянии.

– Понял, – короткий ответ. Штабной автобус, ехавший вслед за мотоциклетным дозором и парой легких танков, был несложной целью. Но вот Гот в нем – это уже проблема. Предполагалось, что немецкий генерал поедет на «Хорьхе», где его будет легко отстрелить. Но в автобусе… Его еще надо там увидеть и в него еще надо попасть.

– Вторая схема. – Антонову пришли на ум те же самые мысли, что и Березе. Поэтому схема атаки менялась. Группы поменялись ролями – атаковать будет прикрытие, а прикрывать – атакующая группа. Так что ожидается много шума и еще больше пыли. Ну и без взрывов не обойдется.

– Береза, водитель автобуса и дозорные.

– Есть. – Мотоциклистам, как и водителю штабного автобуса, не повезло. На их долю выпадет пара крупнокалиберных пуль. Лейтенант приготовился к стрельбе, краем уха слушая капитана, раздающего цели.

– Десять секунд. – Голос Антонова был спокоен. Береза прицелился в водителя автобуса. Несколько вещей произошло практически одновременно. Лейтенант выстрелил, из леса в борт танкам прилетела парочка подарков в виде снарядов от РПГ; по штабному автобусу открыл огонь автоматический гранатомет; по грузовикам с пехотой застрочили пулеметы и автоматы. Снайпер, чей выстрел разнес голову водителю автобуса, спокойно пристрелил водителя мотоцикла, а потом и второго мотоциклиста, сидящего за пулеметом, после чего вновь перенес огонь на автобус. Отстреляв обойму и получив команду на отход, он спокойно ушел к точке сбора. Капитан Антонов экономными очередями по два патрона отстреливал немецких солдат, пытавшихся организовать какое‑то подобие сопротивления, сводящееся в основном к беспорядочным выстрелам в сторону леса. Когда от штабного автобуса не осталось уже практически ничего, Владимир приказал отходить. Весь бой не продлился и полминуты. Вермахт в очередной раз потерял одного из своих

генералов. Вместе с чем шансы на хотя бы относительно благоприятный исход летней кампании, и так бывшие весьма невысокими, стали еще несколько ближе к цифре «ноль».

Прибыв на базу и приняв душ, Владимир почувствовал себя, наконец, человеком. Несколько дней в поле, в тылу у немцев, постоянное напряжение – все это не могло не сказываться. Но Владимир терпел. Тем более что ему‑то и жаловаться было особо не на что. Получил Героя, обеспечил себе будущее. Капитан невольно улыбнулся. Как элегантно товарищ Сталин решил вопрос о сохранении секрета происхождения Особой армии! А то ведь народа полно, рано или поздно кто‑нибудь из «потомков» проговорится где‑нибудь не там – по пьяному делу, к примеру. Потому как расписки о неразглашении – это одно, а реальное неразглашение – все же другое. Нет, специально‑то никто, конечно, проговариваться не будет, но мало ли… А товарищ Сталин возьми да и организуй в Сибири городок Будущее. Там уже ведется активное строительство, куча поддельных документов уже готова. Лет через десять ни одному «потенциальному другу» и в голову не придет, что Особая армия из будущего. Максимум, до чего им удастся докопаться, – до закрытого города Будущее. Что тоже будет весьма нелегко. Но это все дела нескорые. Сейчас Владимира больше интересовали ближайшие перспективы. Расположения бригад уже эвакуируют в глубокий тыл. Вывозят все подчистую, включая даже строения. Хотя уж это зачем, капитан решительно не понимал. И вместе с этим представлялось весьма сомнительным, что сами бригады останутся на фронте. Тем более что свою задачу они выполнили и даже перевыполнили. Наступление вермахта сорвано, РККА сохранила целую кучу войск – устоявший Западный фронт спас другие фронты своим выживанием. Так что ждет бригады именно то, что звучит в новом названии – резерв Верховного Главнокомандования. Ну а некоторым светит побыть инструкторами.

– Антонов! – Появившийся в казарме Веткач выглядел измотанным.

– Товарищ генерал‑майор. – Капитан не успел вытянуться перед командиром, когда тот жестом показал тому на стул.

– Опять отличился, Вова. Молодец.

– Служу…

– Оставь, Вова, – перебил Антонова Веткач. – Не надо. Вот что я тебе скажу. Светят тебе большие звезды, сынок. Очередного генерала вермахта лишил. Одного в плен взял, другого пристрелил.

– Это не я, товарищ генерал‑майор. Это сержант Лебедь, он из гранатомета автобус расстрелял.

– Группой ты командовал? Ты. Значит, твоя победа. Тем более что фактически именно ты операцию спланировал. Что, конечно, не умаляет заслуг сержанта. И он свое получит. Так что быть тебе скоро майором. В любом случае, будем в Смоленске, звезды получать будешь. Ну и очередную висюльку. По бабам пройдешься. – Увидев мгновенно помрачневшее лицо капитана, Веткач грустно вздохнул: – Ты извини, сынок, запамятовал я про невесту твою. Но ничего, время лечит. Так что отдыхай. На фронте нас некоторое время не будет…

17 декабря 1941 года. Польша, Варшава.

Привалившись к полуразрушенной стене, капитан Васильев неторопливо пережевывал остатки своего небогатого ужина. Появление в комнате встревоженного солдата встретил со спокойствием человека, не раз видевшего смерть и игравшего с нею каждый день.

– Тащ капитан! – Паренек вытянулся. Васильев облизал ложку и, отложив ее в сторону, кивнул.

– Какое‑то шевеление на стороне фрицев. Стрелять – не стреляют, но товарищ сержант считает, что они готовятся к атаке. Вот, послал к вам… – Красноармеец захлопал глазами. Командир задумался. С одной стороны, атака в ночной тьме – вполне в стиле фашистов, особенно учитывая последние дни. С другой – у него это направление прикрывается девятью пулеметами. И немцы это знают – за последние два дня провели несколько провалившихся наступлений… Ладно, в любом случае надо пойти посмотреть. Все так же неторопливо поднявшись, капитан подхватил приставленный к стене ППШ и знаком приказал солдату двигаться впереди. Перейдя к другой части превращенного в крепость дома и поднявшись на второй этаж, Леонид тихонько похлопал по плечу сержанта, напряженно всматривающегося сквозь амбразуру в зимнюю тьму. Означенный сержант, родом из Якутии, вместе с братом составлял лучший расчет пулемета из имевшихся в роте. Хотя, как подозревал Васильев, не только в роте.

– Чего такое, Федор? – Якут вместо ответа кивнул на дом, отделенный от расположения советского подразделения небольшой площадью. Но затем все же сказал: – Какое‑то шевеление, товарищ капитан. Плюс слышали моторы. Может, танки, может, еще что. Но уж больно они тихо себя весь день вели. «Копили силы? Вполне возможно… Но танки? Может стать хреново… перебросить ребят с ПТР? Если новые танки – в лоб не поможет. Откуда могут полезть?» – мысли командира скакали с одного на другое. Наконец, еще разок тщательно обдумав решение, капитан разразился серией приказов.

– Так, ясно. Красноармеец! – Паренек, все время разговора простоявший рядом, снова вытянулся. – Топай к расчету Савинкова. Пусть займут позицию рядом с Елецким, на третьем этаже. Но пусть сам подойдет сначала ко мне. Федор, – Леонид повернулся к сержанту, – у тебя сколько патронов? Якут, погладив трофейный немецкий МГ, ответил почти сразу:

– Еще надолго хватит, товарищ капитан. Почти девятьсот штук.

– У Елецкого хуже… отдашь ему одну ленту. Не дожидаясь ответа, пригнувшийся Васильев быстро проскочил полуоткрытый участок образованный обрушившейся частью стены дома. И это спасло ему жизнь. Неожиданно с немецкой стороны раздался громкий выстрел артиллерийского орудия, снаряд из которого влетел практически точно в то место, где только что был командир роты.

– Твою мать! Суки! – Кинувшись назад, Леонид обнаружил забрызганного кровью

сержанта, наполовину заваленного камнями рухнувшей стены. Взгляд переместился чуть дальше. Брат Федора был мертв. Однозначно и бесповоротно.

– Федя, не смей умирать! НЕ СМЕЙ! У немцев теперь большой должок перед тобой. Тебе еще Берлин брать, так что давай, оставайся тут со мной. – Вытаскивая пулеметчика из‑под обломков, капитан продолжал что‑то ему говорить, не давая потерять сознание. Тем временем немецкая сторона осветилась многочисленными вспышками винтовочных выстрелов и пулеметных очередей.

– К бою! – Приказ был, в общем‑то, излишним, бойцы все сами прекрасно понимали. – Санитар!

– Тащ капитан! – Возникший рядом расчет с ПТР дожидался указаний.

– Дуй к Елецкому! Будет немецкий танк – подпустишь поближе и вмажешь в борт! Понял?

– Так точно! – Уже собравшийся унестись на позицию Савинков был остановлен твердой рукой командира.

– Стой! Отнесешь ему патронов. Здесь они уже не понадобятся. – Васильев кивнул на аккуратно сложенные пулеметные ленты.

– Звали? – Появившийся рядом фельдшер недоговорил. Увидев раненого сержанта, он кивнул и принялся за работу. Взлетевшая ракета осветила поле боя причудливым, чуть мигающим светом. Организованно наступающие люди в немецкой форме мгновенно залегли, прячась за немногочисленными укрытиями. Стреляющие с советской стороны пулеметы были в этот момент несколько заняты перестрелкой со своими коллегами, поэтому гитлеровской пехоте доставалось не так уж и сильно. Вскинув к плечу ППШ, Васильев дал короткую прицельную очередь. Перебегающий к какой‑то куче мусора солдат словно споткнулся, рухнув на середине пути. Появившийся на площади танк сюрпризом не стал. В отличие от цепочки минометных разрывов, неожиданно выросших на пути немецких солдат. «Надо же, а Баринов жив еще, курилка». Связи с минометной батареей в соседнем доме не было почти полтора дня, и мысль о том, что после последней бомбежки там все полегли, выглядела логичной. Тем временем немецкий «Панцер», неторопливо повернув башню, выстрелил по второму этажу, откуда палило сразу несколько советских пулеметов. Но тем самым он подставил ее борт ждущему своего шанса расчету с ПТР. И если первый выстрел «тройку» не уничтожил, то еще несколько поставили на ней крест. Как раз рядом с немецким…

«Вторая мировая война в солдатских воспоминаниях, с комментариями. Избранное. Том 2». Военное издательство МО СССР, 1985 г. «Степаныч, двадцатидвухлетний лейтенант‑танкист, после госпиталя был отправлен в армию под Варшавой. Вообще‑то он тогда не был Степанычем. Я стал так его называть много десятилетий спустя, но в моих воспоминаниях он навсегда останется именно Степанычем. Прибытие в гвардейскую часть состоялось буквально за неделю до начала последнего этапа грандиозного Варшавского сражения, после которого немцы потеряли последние шансы на победу.

Как и положено по нашим, да и не только нашим, армейским традициям, новичку дали возможность проявить себя на командирском поприще, отправив в разведку боем. Разведка боем в составе взвода Т‑34 – это, конечно, не слабо, но вот есть ли шанс на успех и в чем он состоит? Думал ли об этом молодой лейтенант, пожизненному опыту еще мальчишка? Если судить по тому, что он сам рассказывал много лет спустя, да и по собственному схожему опыту, и, главное, по тому, как он это рассказывал, то сегодня смело можно констатировать – не думал. Он не думал, что может не вернуться, он не думал, что может как‑то проявить себя в командирском деле. О геройстве, впрочем, он аналогично не думал. Тогда об этом вообще было не принято не то что говорить, но даже думать. Одним словом, был мой друг Степаныч, говоря сегодняшним языком, обычным русским мальчишкой, провоевавшим с начала войны и получившим к тому времени пару легких ранений. Взвод советских танков, три новенькие „тридцатьчетверки“, неторопливо переваливаясь, переползли сначала наши окопы, потом немецкие. Мой ребенок, подросток, слушая этот рассказ, представляет себе киношный шквал огня и яростный ответный огонь наших машин, но реальность была совсем иной. Танки просто проползли по местности, и никто по ним особенно‑то и не стрелял. Пехотинцы танкового десанта как сидели на броне, так и продолжали сидеть, с опаской посматривая по сторонам и завидуя танкистам. Много ли целей было разведано? Наверное, можно было бы рассказать о невероятных боях и о том, как Степаныч пробивался вперед, уничтожая немецкие танки десятками. Однако реальность редко имеет сильное сходство с героическими эпосами. Были выявлены координаты нескольких частей, видимо, ничего существенного, скорее всего, были замечены какие‑то группы фрицев, в лучшем случае укрепления или места будущих сосредоточений сил противника. Этот вывод я сделал много позднее, когда уточнять было уже не у кого. Именно таким он оказался потому, как неопределенно и с пренебрежением Степаныч упоминал эти цели. Последней обнаруженной целью была батарея тяжелых орудий, сообщив о которой рота тут же получила приказ возвращаться. По‑видимому, отцы‑командиры не слишком рассчитывали на результативность этой разведки. Вот они и тянули до первой существенной находки, дабы можно было отчитаться об успехе и сохранить танки для настоящего полезного военного дела. К слову сказать, Степаныч по‑настоящему гордился обнаружением этой батареи. Но война есть война. Буквально сразу по получении приказа еще даже неуспевший развернуться взвод был обнаружен. Похоже, что фрицы выслали свои машины на перехват и, к сожалению или счастью, успели. Одновременно с огнем танков обстрел начала та самая батарея. Вообще все произошло так быстро, что танк молодого лейтенанта успел сделать всего один безрезультатный выстрел.

Когда машина загорелась, из нее успели выскочить лишь мой друг и радист. Остальные просто сгорели. Степаныч помнил взрыв снаряда, помнил, как осколком радисту чиркнуло по животу и тот на ходу заправлял вываливающиеся кишки. Помнил боль в перебитой ноге. В скрытой кустарником воронке он перевязал радиста, который вскоре потерял сознание. Забинтовал свою ногу, а дальше они просто лежали, надеясь неизвестно на что. Было ли тогда страшно? Не знаю. Когда‑то потом, много лет спустя, я его об этом спросил, но услышал нечто неопределенное. Наверное, я был сильно неправ, задев за нечто такое, о чем говорить, а уж тем более спрашивать, неприлично… Вечером мимо проходило отделение немцев. Сквозь обожженные ресницы, сквозь вспухшие от ожога веки Степаныч их считал и, наверное, молился. Десяток фрицев прошел мимо, а одиннадцатый, последний, заглянул в воронку и спустился вниз по склону вывороченной земли. Ткнув радиста в живот и услышав стон, он его пристрелил. Пристрелил и направил ствол винтовки в лицо Степаныча. Вероятно, это судьба. Я как вживую вижу моего друга, к которому немец поворачивает лицо. Вижу его слегка приоткрытый рот, вижу вспухшее от ожогов лицо и вижу, как фриц, отвернувшись, уходит. Друг предполагал, что его спасло распухшее, как у трупа, лицо. Что там было на самом деле? Где и сколько в этой истории вымысла? И имеем ли мы право осуждать кого‑нибудь из своих близких, бившихся на той войне? Сегодня с уверенностью могу сказать – не имеем. Но я своему другу верю, ведь наблюдал его большую часть своей жизни. Наблюдал его в самых разных ситуациях. Видел, что он отнюдь не герой, порою даже трусоват, но вот честности он был необыкновенной. А под утро началась та самая превентивная артиллерийская подготовка, что задержала фрицевское наступление и покончила с их надеждами на взятие Варшавы. Бить по площадям дело пустое, поэтому на разведанные цели вываливали столько, чтобы хватало с десятикратным запасом. От канонады Степаныч потерял сознание, а очнулся уже в госпитале и полностью седой.

Я часто размышляю, а был ли смысл в этой разведке боем, что привела к потере взвода танков и пехоты? Откровенно говоря, не знаю. Как и не знаю, сколько всего таких взводов погибло и каков суммарный от этого эффект. Хотя нет, одно я знаю совершенно определенно. Знаю то, что мы победили. И я не знаю, произошло бы все так, как произошло, если хоть одно‑единственное условие не было бы соблюдено в этой цепи трагических событий. И еще я знаю, что Степаныч, отвоевав еще полгода, последний в той войне свой танковый бой провел в Венгрии, в самом начале лета сорок второго. А после того боя на него обратила внимание госпитальная медсестра, бывшая, по совместительству, моей сестрой и ставшая впоследствии его женой. А обратила внимание потому, что на угловой койке палаты лежал белый как лунь раненый с невероятно веселым красным лицом, на загипсованной руке которого химическим карандашом было четко выведено жизнеутверждающее: „Хочу колбасы!“» Великая Отечественная война, неразрывно связанная с историей советского народа, разрушила множество судеб и разбила огромное количество сердец. Но следует признать, что и свела она тоже множество самых разных людей. Следует также отметить, что героизм советского солдата состоит в том числе и в том, что он зачастую попросту не осознает свои поступки таковыми, хотя иначе их назвать и нельзя. Помнить про подвиг советского солдата, жертвовавшего всем ради Победы, это наш долг и святая обязанность. И не стоит об этом забывать.

4 марта 1942 года.

Вот уже семь месяцев, как Особая армия отсутствовала на фронте. Ситуация за это время несколько раз менялась, но не так, чтоб уж сильно. Полностью разгромить группу армий «Центр» советские войска так и не смогли, хотя третья танковая группа и была фактически уничтожена. Вытеснив немецкие войска в Польшу и Румынию, РККА не смогла продвинуться особенно далеко. Немцы дрались как сумасшедшие. Никак не хуже советских солдат. Чувствовали, наверное, что конец Тысячелетнего рейха ожидается на первом (максимум втором) десятке лет существования. С другой стороны, русские войска не атаковали со всем возможным ожесточением. Выбив фашистов со своей территории и продвинувшись чуть дальше – в Польшу и Восточную Пруссию, – Красная Армия приостановилась. Зимняя кампания в планы советского командования не входила.

Зато входила в планы немецкого. Декабрьский удар фашистов на Варшаву едва не окончился катастрофой. Но, завязнув в уличных боях и встретив ожесточенное сопротивление советских войск севернее города, немцы откатились назад. За тридцать четыре дня варшавской бойни вермахт потерял сто с лишним тысяч человек только убитыми, не говоря уже о раненых и попавших в плен. Для Советской Армии это тоже была нелегкая прогулка. Потери исчислялись дивизиями и корпусами. Но хуже всего пришлось мирным жителям польской столицы. Когда стало понятно, что город взять не получится, взбешенный Гитлер приказал его уничтожить. Геринг организовал нечто весьма похожее на сталинградский конвейер смерти – чудовищную бомбардировку, превратившую относительно целый ранее город в груду развалин. Правда, это весьма недешево обошлось Люфтваффе, еще больше приблизив момент захвата советскими летчиками абсолютного превосходства в воздухе. Особая армия тем временем готовила в тылу армию возмездия. Первые ППС и пулеметы Калашникова (здесь ставшие пулеметом Дегтярева) появлялись именно здесь. Вообще, все лучшее шло сюда. Здесь обстрелянных и не очень командиров и солдат учили новой войне. С другой тактикой и другим оружием. И пока одна армия сражалась на фронте, другая ковалась в тылу. Тем временем на Востоке дела обстояли примерно так же, как и в реальности, – еще бы, если Императорская армия не напала на СССР, когда немец стоял под Москвой, то сейчас у них даже и мысли об этом не возникло. Что позволило Сталину несколько вольней распоряжаться сибирскими дивизиями. Ну а японский флот атаковал Перл‑Харбор как по расписанию и даже утопил корабликов побольше. Потеряв при этом один из своих авианосцев. Но в остальном… США объявили войну Японии, Германия – США, США – Германии. В общем, веселье было на уровне прошлой заварушки. Даже насчет ленд‑лиза договорились. Правда, в несколько измененном виде относительно изначального варианта истории. Брали у американцев станки, грузовики и рации, алюминий. Ну и по мелочи там еще. За это Советский Союз обязался вступить в войну против Японии сразу, как разберется с немцами. Но не позднее лета сорок четвертого года. Так что все шло значительно лучше, чем должно было. Для СССР.

– Эй, майор! – Оклик остановил Антонова, устало идущего с закончившегося инструктажа очередной партии солдат и офицеров. Повернувшись, он увидел полковника Кормильцева, машущего ему рукой.

– Товарищ полковник?

– Майор, топай за мной, на новые машинки посмотришь.

– Полковник? – Вопросительный взгляд уставшего Антонова получился откровенно злым.

– БМП местного разлива привезли. Тебе ж на них кататься, сразу увидишь, что к чему. – Кормильцев не обратил на выражение лица Антонова никакого внимания. Это уже интересней. Владимир отправился вслед за полковником.

Первая местная БМП, названная «Лаврентий Берия», была весьма похожа на БМП‑2. Из явно видимых отличий была, пожалуй, лишь длиннющая, спаренная с пулеметом тридцатисемимиллиметровая пушка. Ну и некоторая тяжеловесность конструкции – все же основой служила сталь, а не алюминиевые сплавы.

– На вид неплохо. – Владимир заинтересованно осматривал «Берию».

– Ага. Только их пока немного будет. Сам понимаешь, первым делом ЗСУ и бэтээры.

– И когда их будут много делать?

– Черт его знает. Эти‑то сделали, по большему счету, только для нас, да и то для того, чтобы нынешние танкисты учились с ними взаимодействовать. Кстати, видел, как товарищи танкеры на новых машинках рассекают?

– Позавчера смотрел, меня генерал Ледников позвал.

– Жалко, что местные с наших танков пушки скопировать не могут. Хотя и то, что у них есть, тоже неплохо по сравнению с немцами.

– И по сравнению с реальностью, надо отметить. – Антонов был весьма доволен увиденным им на полигоне. Самоходки и танки, довольно быстро спроектированные и сделанные, выглядели неплохо. ИСУ‑152, действовавшие совместно с ИС‑2 (здесь ставшим ИС‑1) и модернизированными Т‑34, реально не имели противников на поле боя. Конечно, при встрече с «Тигром» были возможны проблемы, но сколько их будет, этих «Тигров»? Да и когда еще…

– Это да. – Кормильцев согласно кивнул. – Так что скоро мы фашистам врежем так, что только клочья лететь будут. Особая армия еще осенью стала включать в себя не только две бригады из будущего. К ней добавилось несколько дивизий, пара бригад и дивизионов. И все эти части были чуть ли не единственными, куда поступало новое вооружение. Поскольку его было пока еще очень мало. В основном промышленность выпускала проверенную технику. С небольшими модернизациями, куда уж без этого. Исключения составляли разве что судаевские пистолеты‑пулеметы, пулеметы Дегтярева и еще немногие образцы. Основная проблема была с выпуском автотранспорта. Сохранение в целом состоянии огромного количества заводов было явно в плюс советской промышленности – грузовики сходили с конвейеров, как пирожки. Но всего этого все равно было недостаточно, и, даже несмотря на американские поставки, их жутко не хватало на фронте. Хотя ситуация постепенно исправлялась – в том числе и благодаря большому количеству трофейного автотранспорта… Антонов присел на скамейку. Мимо маршировали молодые солдатики. «Эти точно из необстрелянных», – подумал майор, глядя на их лица. Вдруг его внимание привлекла небольшая группа девушек в белых халатах, громко спорящих о чем‑то. Владимир прислушался.

– Да точно я тебе говорю, надо ей одной сейчас побыть. – Полная девушка подпрыгивала на месте так активно, словно пыталась взлететь.

– Ага, а она от горя на себя руки наложит. – Вторая говорившая, высокая светловолосая женщина, выглядела совершенно спокойной.

– Не наложит! – Еще одна из компании.

– Может, и нет, а может, и да!

Владимиру стало интересно. Встав со скамейки, он подошел к спорящим.

– Что за шум, а драки нет? – Его приближение осталось незамеченным.

– Ой! – Полная девушка мгновенно смолкла, с каким‑то даже испугом глядя на майора. В установившейся тишине лишь только светловолосая не растерялась:

– Товарищ майор, обсуждаем состояние своей подруги, старшего военфельдшера Лазиной. Часть из нас уверена, что надо ей сейчас побыть одной, часть – что наоборот, надо окружить максимальным вниманием.

– Чего с ней случилось? – У Антонова были смутные подозрения, но он решил все же проверить.

– Похоронка на ее брата пришла. А он у нее последний из семьи остался… то есть оставался. Вся остальная семья в Минске погибла. Так что теперь она одна из всей родни осталась.

– Ну и отчего спор? Сильно отреагировала?

– Да в том‑то и дело, что нет. Спокойно так. Но как‑то неправильно.

– Ладно. И где она сейчас? – Владимиру вдруг захотелось увидеть тихо страдающую девушку.

– В третьей казарме, товарищ майор.

– Хорошо. Я с ней поговорю. Как ее зовут‑то?

– Настя… в смысле Анастасия. – Голос светловолосой дрогнул, несмотря на внешнее спокойствие, она нервничала.

– Молодцы, что беспокоитесь о коллеге. – Антонов улыбнулся и добавил: – Нечего на холоде стоять, идите вон чаю в столовой попейте.

– Есть, товарищ майор! Пройдя до казармы, Владимир остановился. Что он ей скажет? Что вообще можно сказать человеку, только что потерявшему последнего близкого? Постучав, Антонов зашел внутрь. И почти сразу увидел ее. Красивая невысокая черноволосая девушка с зелеными глазами неподвижно сидела на стуле и смотрела в окно. На появление офицера она не обратила никакого внимания. Ничего не говоря, Владимир подошел, прихватив по дороге еще один стул. Поставил рядом и сел. Некоторое время просто молчал.

– Ее звали Галя. Нас познакомила жена моего друга. То есть тогда она еще не была его женой, просто они тогда встречались, и у меня с ней были дружеские отношения. Вот она и познакомила меня с Галей. И представляешь, после первой встречи мы не могли встретиться почти три месяца. Так, переписывались иногда. Галя была учителем. Так всегда волновалась за своих неучей. – Впервые начав об этом говорить, Владимир уже не мог остановиться: – Я помню, как жутко удивился, когда она, так сильно переживая, впервые рассказывала мне о том, как мало эти дети еще знают. И мне так нравилось смотреть на нее в такие моменты. Ей хотелось сделать мир лучше. Хотя бы на чуть‑чуть. – Владимир грустно улыбнулся. – Ей казалось, что все просто отлично, что вот она, белая полоса. Что с каждым годом будет только лучше и лучше. И когда я смотрел на нее, я тоже в это верил. Она могла радоваться каким‑то совершенно обычным вещам. Могла час смотреть на спящего котенка. Или на голубей. А как она стеснялась, когда я позвал ее в ресторан! А потом, какое‑то время спустя, я вдруг понял, что не могу без нее жить. И сделал ей предложение.

Пятнадцатого июня. И когда она сказала «да», я был счастливее всех на свете. Мне казалось, что я могу сделать все, что угодно – свернуть горы, достать Луну с неба. А потом… потом я ее потерял. Двадцать первого июня. Для меня эта война началась несколько раньше, чем для большинства. – В глазах майора стояли слезы.

– Сначала я не верил. Я думал, что все это ошибка, что вот сейчас все прояснится, что все будет как раньше. И только потом я вдруг понял, что потерял еще и мать, и брата. И что родных у меня в этом мире больше нет. И что все это не ошибка. – Антонов замолк.

– Товарищ майор, а когда станет легче? – Тихий голос девушки прозвучал почти не слышно.

– Время лечит любые раны, Настя, поверь мне. Боль никуда не уйдет, но с ней свыкнешься и научишься не замечать. Это я понял еще несколько лет назад, когда потерял друга на войне. Только не держи все это в себе. Они говорили еще долго. Настя вспоминала, как ходила на речку с братом, как он подрался с ее ухажером, чего‑то не поделив. Владимир тоже вспоминал разные истории из своей жизни. Высокая светловолосая женщина грустно улыбнулась, глядя на них через окно. После чего отогнала любопытных подруг.

– Ого, Настюха похоже себе цельного майора отхватила, да еще и Героя! – Маленькая рыжая девушка завистливо вздохнула.

– Ты, Алла, не забывайся. Она только что последнюю кровиночку потеряла. И, судя по всему, он тоже. Так что им есть о чем поговорить. А ну‑ка марш отсюда! Вон, в столовую пошли, там сводки с фронта передавать скоро будут. Уходя, она оглянулась. Высокий майор что‑то рассказывал Насте, демонстрируя рассказ в лицах. Та улыбалась.

10 марта 1942 года. Москва, Кремль.

Сталин расхаживал по кабинету, поглядывая время от времени на Шапошникова, делающего доклад о планируемом ударе по Румынии.

– Таким образом, мы лишим нацистов нефти. Что серьезно скажется на их боеспособности. Отведенных на эту операцию сил однозначно должно хватить.

– А как у нас дэла с новым вооружением? – Сталин приостановился и посмотрел на Берию.

– Модернизации подвергли довольно много Т‑34. Кроме того, в большом количестве в войска поступают самоходки СУ‑76. Также для данной операции выделили дополнительно из резерва Ставки два специальных артполка, в составе двадцати пяти артиллерийских самоходных установок СУ‑152 каждый. В войска в необходимых количествах поступают рации. Конечно, всю нехватку мы пока еще не перекрыли, но то, что у нас есть, уже совсем неплохо. Ну и так далее, товарищ Сталин, подробно ситуация расписана в отчете. – Берия показал на толстую папку, лежащую перед ним.

– То есть в целом ситуация хорошая? Войска смогут выполнить свои задачи?

– Должны, товарищ Сталин. – Шапошников выглядел уверенно.

– Обязаны, Борис Михайлович. Обязаны. Давайте все же поподробней…

11 марта 1942 года. Румыния.

– А за той стеной стоит апрель. А он придет и принесет за собой весну и рассеет серых туч войска. – Голос поющего солдата был слышен довольно далеко. Капитан Васильев невольно заслушался – пел парнишка очень даже неплохо. Почти как оригинал, Владимир Антонов. Солдаты, да и офицеры, его песни любили. По ним сразу было видно, что свою Звезду Антонов получил не в тылу. И хотя к «Апрелю», который пел сейчас солдат, Васильев относился неплохо, особенно зимой, но «Давай за» нравилась ему гораздо больше. Солдатик, словно услышав мысли капитана, затянул именно ее. Улыбнувшись, Леонид направился к штабу. Проходя мимо группы с поющим солдатом, он показал тому большой палец.

– Гляди, Прохор, вон даже капитану понравилось, как ты поешь. А ты ломался.

– Да это не я пою хорошо, это песня хорошая.

– Не‑не‑не, Прохор. Не отговаривайся. Будешь от нашей роты с Сидорчуком соревноваться. Правильно я говорю, пацаны? – Говоривший любитель музыки, худой высокий парень, оглянулся, выискивая поддержку.

– Да!

– Вот‑вот.

– Конечно!

– Да ладно тебе, Прохор. Че ты, как я не знаю? Раздающиеся со всех сторон поддерживающие возгласы сломали плотину неуверенности солдата. Покраснев, тот согласился: – Ну, хорошо‑хорошо, ребята. Только я не гарантирую, что мы победим.

– Куда ты денешься! – Любитель музыки радостно махнул рукой. – Давай лучше «Солдата» сыграй. Вновь зазвучавшую музыку солдаты встретили радостными возгласами. Тем временем на проходившем в штабе совещании решалась судьба множества солдат и офицеров.

– Значит, так, товарищи командиры. Нам предстоит двигаться во втором эшелоне атаки, вместе с самоходками. Действуем аккуратно, на рожон не лезем. Если наметилось сильное сопротивление – вызываем авиаторов. Наша задача – сковать здесь фрицев, чтобы они не могли даже подумать об отводе отсюда частей. – Полковник говорил уверенно, показывая на карте задачи рот и батальонов.

– Тебе, Васильев, самая радость, как всегда. Когда проломим фронт, ты возьмешь своих орлов и закрепишься вот здесь. – Полковник Гнатюк внимательно посмотрел на капитана. – Здесь самое опасное место будет. Наверняка попробуют контрудар нанести. Справишься?

– Сделаю все, что смогу, товарищ полковник. – Васильев выглядел спокойно и уверенно, но под этой маской бушевал ураган. «Опять моих парней ставят на самые опасные участки! Сколько уже можно!» Видимо, что‑то все же отразилось на лице капитана, потому что Гнатюк поспешно добавил: – Мы тебе батарею противотанкистов выделим и еще пару пулеметных расчетов.

– Спасибо, товарищ полковник. Тогда уж наверняка справимся.

– Вот‑вот. Давайте дальше. Ляпичкин, ты будешь вот здесь…

12 марта 1942 года.

Шум винтов самолета навевал на Антонова дрему. Засыпающий офицер улыбался. Вчера он договорился с Настей, что будет ей писать. И что будет писать она. Он вдруг вспомнил, как почувствовал шевеление той самой струнки в душе, что однажды уже двигалась у него. Той самой струнки, что зашевелилась, когда он общался с Галей. Хотя черт его знает, может, это он все себе придумывает. В любом случае это будет первое письмо в его жизни, написанное от руки. В век мобильных телефонов и Интернета нужды писать письма не было. Владимир начал размышлять о предстоящей операции. Судя по всему, наступление будет против Румынии. Отвлекающий удар на северо‑западе королевства, который должен был начаться несколько часов назад, и настоящий здесь, из Бессарабии. Иначе зачем здесь такая концентрация диверсантов? Вон даже Лисов со своими маньяками поучаствует. Владимир улыбнулся, вспомнив, что именно этот весельчак позвал его на то памятное совещание.

– Эй, Антонов. Чего делаешь?

– Привет, Ильич. Да вот, кофе молю.

– Молишь? О чем? – Лисов был одним из немногих любителей настоящего кофе в бригаде Веткача. Но не подколоть он не мог.

– О победе, Владимир Ильич. Чего надо? – Владимир и вправду молил о победе, но несколько другого характера. Он собирался угостить этим самым кофе старшего военфельдшера Лазину.

– Ну вот, Героя получил, в звании сравнялся, и теперь ну никакого уважения! – Лисов всплеснул руками. – Куда катится мир! Как страшно жить!

– Ой, да ладно тебе! Хорош. Правда, Ильич, чего хотел? Только кофе не проси, у самого чуток осталось – и это стратегические запасы.

– У‑у, жмот. Ладно, сегодня днем, в три, совещание. Будет Ледников и какой‑то хмырь из Ставки. Так что смотри, не опаздывай. А то загремишь еще во враги народа. – Лисов весело хохотнул и исчез за дверью, спасаясь от брошенной умелой рукой металлической кружки. «Хмырем из Ставки» оказался, кстати говоря, Жуков. И вот, менее суток спустя, Антонов летит на фронт. Устраивать румынам веселую жизнь. А еще два дня спустя майор Антонов яростно отстреливался от немецких егерей. Что они делают на этом участке фронта, было совершенно непонятно. По плану Антонов со товарищи должен был атаковать один из штабов румынской армии, одновременно с атакой других штабов другими группами. Это серьезно бы затруднило румынам управление войсками, в тот самый момент, когда это самое управление им было бы жизненно необходимо. И если первые мгновения атаки все шло просто отлично – Воронин всадил в одно из окон штабного здания выстрел из «Шмеля», а Береза аккуратно подстрелил неосторожно вышедшего на крыльцо полковника, – то потом все сразу стало гораздо хуже. Невесть какими судьбами оказавшийся именно здесь взвод немецких егерей среагировал практически мгновенно, начав вести прицельный огонь уже через несколько секунд. Затем к ним присоединились и солдаты

румынской армии. Все это явно отдавало чем‑то вроде засады. Это подозрение Антонова подтвердил тот факт, что при отходе группу начали довольно четко отжимать от нужных им маршрутов.

– Добрый, справа! – Владимир мгновенно развернулся и выстрелил. Попал. Все‑таки ABC – сильная штука. Только надо уметь ее правильно использовать. Молотя короткими очередями в сторону немцев, майор давал группе время отойти. Откуда‑то сзади загрохотал пулемет, давая возможность отойти уже майору. Быстро соорудив растяжку, Антонов перебежками отступил на следующую позицию. Немцы не торопились приближаться. Потеряв несколько десятков человек, они, очевидно, опасались противника. Дав в их сторону еще несколько очередей, чтобы им было на повод для раздумий больше, майор рванул за отходящей группой. Чуть меньше чем через минуту сзади раздался взрыв, и почти сразу – еще один. Подарки, судя по доносившимся крикам, немцам не понравились. Следующие несколько часов гонки Антонову запомнились плохо. Куда‑то бежали, в кого‑то стреляли, кто‑то стрелял в них. Угнали немецкий БТР и бросили его уже через десяток километров, предварительно заминировав. Через полчаса после этого угнали грузовик, уменьшив румынскую армию на отделение. Солдат в грузовике перестреляли так быстро, что те даже не успели ничего понять. Как водится, заминировали трупы, использовав часть их же гранат. «Минировать все, минировать везде, минировать всегда!» – одно из правил первого начальника Антонова, прошедшего еще Афганистан. И Владимир старался этому правилу следовать. Уже глубокой ночью группа Антонова наконец остановилась. До главной точки эвакуации оставалось километров семьдесят. Приказав Лебедю выйти на связь с базой, Антонов опустился на землю.

– Товарищ майор! – Сержант показал, что связь есть.

– База, это Добрый. Задание выполнено. Однако есть проблемы. За нами ведется преследование. Пока вроде оторвались, но вряд ли это надолго. Просьба об эвакуации, вариант «Б‑красный».

– Вас понял, Добрый. Ждите ответа. Через пару минут рация ожила:

– Добрый, это База. Здесь еще?

– Здесь, где мне еще быть, едрить тебя через колено. – Последнюю часть фразы Антонов проговорил про себя.

– Ваше предложение принято. Двигайтесь к четвертой точке эвакуации, как поняли?

– Понял вас, четвертая точка. Конец связи.

– Так, парни, нам до четвертой точки отсюда сколько?

– Двенадцать километров, товарищ майор. – Береза ответил достаточно быстро.

– Значит, так, десять минут отдыхаем, а потом ноги в руки – и вперед. – Антонов оглядел свою команду. Уставшие лица, но на них нет ни страха, ни отчаяния. Учитывая, что пережил каждый из группы, это было не так уж и удивительно. Десять минут спустя группа побежала в сторону точки эвакуации. Короткий марш‑бросок прошел без происшествий, и Антонов начал было уже думать, что все позади, как едва не налетел на затаившегося в кустах немца. Срезав его ножом, Антонов сразу же отдал приказ

остановиться. Через некоторое время, после осторожного осмотра, стало ясно, что вокруг места эвакуации затаилась целая толпа немцев – не меньше роты. Даже миномет был и несколько зениток. И, судя по всему, они дожидались именно группу Антонова. Мягко говоря, неприятное открытие. Значит, что, скорее всего, их кто‑то в штабе сдал. И не только их, но и вертолетчиков. Похоже, что план был такой: немчура дожидается появления группы, вяжет всех, после чего переодевается в их форму. И когда вертолет приземляется, то они его захватывают. Неплохо задумано. Если бы Владимир не заметил того немца, то сейчас их бы всех уже повязали. «Черт, что делать‑то? До прибытия вертолета менее получаса. Ввязываться в бой против целой роты? Не слишком хорошая идея». – Мысли разбегались в голове, словно тараканы.

– Добрый, может, отойдем? – возникший рядом с Антоновым Береза предложил имеющую смысл идею.

– Не пойдет. У нас на хвосте целая армия. Добраться до ближайшей точки эвакуации не выйдет. Да и где гарантия, что и там нас не будут ждать?

– Тоже мысль, командир. Так какие идеи?

– Попробуем связаться с вертолетом в последний момент. Изменим место посадки на километр севернее. Вдруг в голову майору пришла чертовски неприятная мысль.

– Черт! – Восклицание вырвалось само собой.

– Добрый? – Береза вопросительно посмотрел на командира.

– Если крыса сдала нас, то она же могла сдать и другие группы. Сколько их недалеко от нашей зоны ответственности?

– Четыре, командир. Одна из них – группа майора Лисова.

– Вот же ж мать их за ногу. Сержант, связь с базой, живо! Несколько минут спустя Антонов уже шипел в рацию:

– База, это Добрый. Алый вариант, повторяю – алый вариант!

– В чем дело, Добрый?

– Мать вашу, алый вариант, говорю вам!

– Вас поняли, Добрый, алый вариант, принято. Закончив разговор, Владимир приказал отойти от точки эвакуации на пару километров. Несколько минут спустя на какой‑то поляне собрал команду вокруг себя.

– Значит, так, орлы. У нас проблема. Судя по всему, в штабе – крыса. Значит, уходить обычным путем – не вариант. Сейчас эвакуироваться «вертушкой» – тоже не то, вполне возможно, что другие группы попали в аналогичные засады. Их могли и повязать. Поэтому «вертушку» я отменил. И поэтому сейчас нам нужно достать фрицевского офицера из этой банды. – Антонов махнул рукой в сторону точки эвакуации. – Сами понимаете, нам нужно узнать, куда нас должны были отправить. Скорее всего, это было бы то же самое место, что и для остальных. Узнаем, куда отправили бы нас, – автоматом узнаем, куда отправят остальные группы. Вопросы?

– Сколько у нас времени, командир? – Воронин был как всегда спокоен.

– Не знаю. Но вряд ли много. Крыса наверняка сливает сейчас уже информацию, что мы где‑то здесь. Так что скоро здесь все будет кишеть немчурой. Ладно, парни, за работу.

Неожиданно разговор прервал тихий звук крадущегося над рощей вертолета.

– Б…!!! Что за х..!!! Пи…ы!!! Мудозвонье!!! Е…ть их во все щели! – сказал майор и грязно выругался.

– Командир, ты же отменил «вертушку»? – Береза был удивлен. Неожиданная догадка молнией сверкнула в голове Антонова.

– Радист! Радист, сука! Это он! Ублюдок! Береза, сигналки!

– Но нас же попалят фрицы?

– Наплевать. Если мы не предупредим летунов – им амбец. Живо!

– Готово, командир. – Береза успел в последний момент. Две сигнальные ракеты красного цвета едва не попали в вертолет. Пилот удивленно посмотрел вниз. Все правильно поняв по выразительным подпрыгиваниям и размахиванию руками, пилот отвернул.

– Слава яйцам. Теперь займемся эсэсовцем. Пару часов спустя кинувшиеся в погоню за советскими диверсантами немцы вдруг обнаружили, что никто не знает, где именно находится штурмбаннфюрер Вильгельм Гилле. Активные поиски уже своего командира ни к чему не привели. Тот словно испарился. В это время группа Антонова была уже в двадцати пяти километрах южнее, еще сильнее углубившись в немецкие (или, правильнее сказать, румынские) тылы. И как раз к моменту активизации немцами поисков своего начальства майор начал допрос объекта усилий эсэсовцев. Тот сначала строил из себя эдакого арийского героя, но всего несколько минут спустя уже пел как соловей. Ситуация становилась хреновей с каждой секундой. Две группы было уже захвачено, одна уничтожена. Насчет судьбы еще одной – и, судя по всему, именно группы Лисова – эсэсовец не знал. В общем, ничего радостного. Единственным плюсом было то, что вертолет должен был прилететь только лишь за группой Антонова. И он фашистам не достался. Что же касается пленных, то их должны были доставить аж в Бухарест. Единственный шанс на перехват – это первичный пункт остановки, городок Бакау, откуда они будут отправлены самолетом. А до этого самого Бакау было больше пятидесяти километров. И времени – в обрез. Воткнув нож в сердце того, что осталось от эсэсовца, Антонов дал команду на выдвижение.

– Так, парни. Нам нужен грузовик. Этот уже засвечен по самое не могу. Давайте в темпе. Им повезло. Менее чем через двадцать минут они захватили целый бронетранспортер. И снова безумная гонка. Единственное, что им помогло в ней не проиграть, – это форма эсэсовца. Вид переодевшегося в нее Лебедя, выбранного как наиболее подходившего по комплекции, позволил им несколько раз проскочить патрули даже без проверок. Понимая, что долго им везти не может, Антонов приказал остановиться. Спрятав БТР в придорожных кустах, группа двинулась дальше. Вид, открывшийся на городок, особенно не впечатлял. Хотя что можно было рассмотреть в предрассветной тьме? Проникая в город, группа Антонова сильно рисковала. Очень сильно. Немцы наверняка уже знают о пропаже штурмбаннфюрера. И наверняка догадываются, что маршрут доставки пленных уже не является секретом для русских диверсантов.

А значит, фрицы будут их ждать. Но, несмотря на все это, Антонову было не страшно. По сравнению с Крымом в семнадцатом все было не так уж и плохо. Неприятно, но не особенно смертельно. Главное – действовать быстро. Быстрее, чем они успеют понять, что происходит. Взяв в ножи один из патрулей и быстренько допросив оставленного в живых немца, группа узнала, в каком именно здании находится немецкая тюрьма. Аккуратно передвигаясь и избегая необычно многочисленных патрулей, группа Антонова достигла нужной точки. При первом же взгляде на тюрьму сразу стало ясно, что одной группой здесь не обойтись. Быстро приняв решение, майор приказал отходить. Полчаса спустя, на очередном совещании, Антонов выдвинул единственно возможный план:

– Тюрьму брать нереально. В принципе. Даже если ее возьмем, отхода не получится. Остается один путь – самолет. Я полагаю, что немцы это тоже понимают и наверняка усилят охрану до максимума. Но другого шанса у нас не будет. В Бухаресте нам ребят уже не достать. – Антонов обвел взглядом верную команду. – Это будет трудно, парни, очень трудно. Но мы справимся. Однако времени у нас почти не осталось, а до аэродрома – несколько километров. В общем, нас ждет еще один марш‑бросок. Дома отлежимся. Вперед! Майор Лисов еще перед заданием чувствовал, что что‑то не так. И оказался прав. В засаду его группа не попала по случайному стечению обстоятельств когда они приближались к точке эвакуации, у сержанта Голодько развязался шнурок. И пока команда терпеливо его дожидалась, в полусотне метров от них парочка немцев решила сменить позицию. И была замечена. Лисов довольно быстро пришел к тем же выводам, что и Антонов. И принял похожие решения. В общем, еще у одного эсэсовца день выдался исключительно неудачным. К Бакау группа Лисова подошла на полтора часа раньше антоновской. Но, в отличие от Владимира, Ильич даже не подумал об атаке тюрьмы, заранее предвидя невозможность отхода. А вот вариант с захватом самолета показался ему весьма перспективным. Немцы со всем их «орднунгом» такой наглости наверняка не ожидали. «Вот от этого и будем плясать». – Мысль командира была сразу же доведена до остальной части команды. Некоторое время спустя группа уже занимала позиции неподалеку от аэродрома, готовясь к томительному ожиданию боя. Неожиданно, когда до рассвета оставалось уже совсем чуть‑чуть, майор услышал рядом в кустах звук, тихий настолько, что его можно было бы принять за шевеление ветки от ветра. Лисов среагировал моментально, прицелившись в ту сторону. К его удивлению, из кустов выглянул Антонов.

– Не ожидал меня здесь увидеть, а, Ильич? – Тихий шепот Владимира заставил Лисова поверить, что это не глюк.

– А я думал, тебя повязали.

– Ага, счас. А вот группы Хотиненко и Никтоева – да. А группу Торенаева – кончили.

– Суки, – констатировал Лисов абсолютно спокойным тоном. – Ладно, какой план?

– Это, Вова, ты мне скажи. Я предлагаю атаковать самолет, когда пленных будут уже вести по полю.

– Согласен. Только добавим следующее… Гауптшарфюрер Рихард фон Кляйн был напряжен. Всю ночь он не спал, каждую секунду ожидая нападения этих сумасшедших русских. Но теперь, когда этого так и не произошло, он слегка расслабился. Осталось лишь довести пленных до аэродрома, и все. Колонна выдвинулась на рассвете. Вскоре она достигла взлетного поля. Рихард облегченно вздохнул. Теперь уже все. Спустившись из «бэтээра» на землю, он с улыбкой наблюдал, как связанных русских пинками гнали к самолетам. Эта улыбка так и осталась на его лице. Взрыв, раздавшийся неподалеку, оторвал его голову и зашвырнул в кусты. Румынский рядовой, нашедший ее через несколько часов, едва не упал в обморок. Но в данный момент на взлетном поле творился ад. Немецкие солдаты даже не понимали, что происходит. Десяток взрывов, автоматные и пулеметные очереди, дымовые шашки – все это создавало абсолютный хаос. Эсэсовцы, конечно, стали отвечать, но куда? Казалось, что стреляют отовсюду. В этой неразберихе и дыму они даже не сразу заметили несколько фигур, возникших рядом с пленными и их конвоем. Выполняя приказ, они делали все от них зависящее, чтобы самолет взлетел вместе с пленными, понятия не имея, что самолет уже захвачен и, взлетев, отправится совсем не в Бухарест. Бойцы СС так этого и не поняли, даже не обратив внимания на прекратившийся огонь. Бросившись за диверсантами, они так никого и не обнаружили, наткнувшись лишь на парочку пулеметов, со странной веревочной конструкцией в придачу. Попытка рассмотреть одну из этих конструкций поближе закончилась взрывом. Другие рванули сами по себе, даже никого не убив. Провал всей операции обнаружился лишь через несколько часов, когда самолет не прибыл в Бухарест. Для некоторых эсэсовцев это была катастрофа.

16 марта 1942 года. Расположение советских войск в Галати, Румыния.

– Спасибо, ефрейтор, – Антонов поблагодарил подбросившего его с группой до штаба паренька.

– Да что вы, товарищ майор. Мне несложно. – Веснушчатый парень улыбнулся.

– Давай уже двигай, скромняга. – Владимир, улыбнувшись, махнул рукой, показывая, чтобы тот проезжал. Но едва грузовик отъехал, как на лице офицера мгновенно исчезла улыбка, оставив вместо себя гримасу ненависти.

– Так, парни, действуем аккуратно. Ильич, как договаривались. Дежурящий в этот день в штабе старший сержант Вонтешвили удивился, увидев входящих в штаб людей в грязном камуфляже. И лишь признав в возглавлявшем эту группу человеке

майора Антонова, успокоился. Снова напрягшись, заметил, что тот решительным шагом направляется к нему.

– Скажи‑ка мне, сержант, а не видел ли ты радиста Данилина?

– Как же, товарищ майор, видел. Он на втором этаже сейчас, ему после совещания должны инструкции выдавать или что‑то вроде этого.

– Спасибо, сержант. Антонов дал знак своим людям и двинулся к лестнице. Несколько минут спустя он вернулся, весело насвистывая какую‑то песенку, в то время как его люди волочили бесчувственного Данилина.

– Товарищ майор, что… – Вопрос застыл на языке Вонтешвили, когда он увидел глаза Антонова. Они явно не обещали ничего хорошего любому, кто попытается его остановить. Сознание медленно возвращалось к Владимиру Данилину. Последнее, что он помнил, это звук открывающейся двери в комнате, в которой он ожидал конца совещания. Открыв глаза, он вдруг обнаружил себя привязанным к стулу в каком‑то темном подвале, освещенном лишь тусклой лампочкой. «Что за…» – мысль даже не успела сформироваться, когда он почувствовал сжавшую горло руку и увидел сидящего перед ним Антонова. И сразу все понял.

– Знаешь, урод, я в детстве очень любил разные истории. – Заметив приход в сознание Данилина, Антонов начал говорить: – В том числе истории об агенте Джеке Бауэре. Можно сказать, был его настоящим фанатом. Мечтал стать таким, как он. Эдакий герой, способный на что угодно для спасения своей страны.

– Товарищ майор, я не понимаю… – задыхаясь, с трудом выговорил Владимир. – Что вы делаете, мне нечем дышать!

– Не боись, скоро сдохнешь, и это не будет тебя волновать… – неприятно улыбнулся майор и, отпустив горло, с силой ударил его в живот, после чего как ни в чем не бывало продолжил: – И знаешь, что мне в нем больше всего нравилось? То, что, когда он знал, кого надо допросить, он его допрашивал. Несмотря ни на что. В одной из историй он даже президента США допросил, представляешь? Приставил пистолет к его башке. Только подумай, а? – Антонов зло хохотнул. – Так вот, мой тебе совет. Рассказывай про то, когда тебя завербовали, с кем здесь работал – в общем, про все. И тогда у тебя есть малюсенький шанс остаться в живых. На случай, если ты собираешься поупрямиться, я тебе кое‑что скажу. От того, что я могу с тобой сделать и сделаю, если ты будешь изображать хрен знает что, покроется холодным потом любой товарищ на Лубянке. Очередной удар под дых на мгновение выбил из Данилина сознание.

– Товарищ майор, вы меня с кем‑то спутали, я не в чем не виноват! – Голос Данилина предательски дрогнул.

– Ну, ты сам выбрал. – И майор сломал предателю палец. Тот заорал.

– Последний шанс, гнида? – Не дождавшись вразумительного ответа, Антонов кивнул подручным: – Абдулов, снимай с него штаны. Береза, тащи паяльник, а ты, Леня, давай сюда спички.

– Что вы собираетесь делать?! – От чувства нереальности происходящего Данилин сорвался

на визг.

– Тварь, из‑за тебя погибли отличные пацаны. И за это, мразь, я тебя буду медленно убивать. Для начала немножко поработаем с твоей системой воспроизводства. Видишь эту замечательную спичечку? Знаешь, куда я тебе ее засуну? Если ты после паяльника не заговоришь, урод. Что лично мне представляется сомнительным. Знаешь, почему? Потому что паяльник я тоже буду засовывать. В одно отверстие. Можешь угадать, какое. Хочешь подсказку, сука? Это не рот. Наверное, именно то, с каким спокойствием Антонов рассказывал про методы, которые собирается применить, сломало Данилина. Хотя, может быть, сыграл свою роль вид паяльника, вносимого лейтенантом Березой в комнату, или сквозняк, обдувавший не раз означенную в рассказе Антонова «систему воспроизводства». В общем, радист стал, захлебываясь, рассказывать обо всей глубине своего падения. Некоторое время спустя уже переодевшийся Владимир в сопровождении Лисова двигался к штабу. Зайдя внутрь и кивнув вскочившему сержанту, до сих пор не знающему, что ему делать – так и дежурить или бежать к местному особисту, – майор спокойно прошествовал к лестнице. Совещание было в самом разгаре, поэтому офицеры, никуда не торопясь, отправились к местной контрразведке. В первый момент после получения информации от Данилина Антонов хотел уже мчаться в штаб и на месте пристрелить «большого» предателя. Но вовремя сдержался, объяснив самому себе, что от этого будет больше вреда, чем пользы. Поэтому, оставив ребят охранять радиста, он отправился к местному смершевцу – полковнику Коломийцеву. Тот, как ни странно, в рассказ радиста поверил сразу же, в отличие от Антонова, сломавшего еще пару пальцев предателю для, так сказать, уверенности. Ну не может быть полковник Тережко шпионом! Как оказалось, может. Украинский национализм – штука нехорошая, а если к ней добавится кучка компромата немцев, то смесь получается очень действенная. Что послужило причиной уверенности особиста – местная паранойя, глаза Данилина или он просто не любил Тережко, но этот мрачный мужик татарского, несмотря на русскую фамилию, вида не сомневался ни секунды. В итоге получасового совещания и пары звонков куда‑то наверх полковник и два майора пришли к соглашению. Немецкого шпиона будут «играть». Тарас Тережко вышел с закончившегося несколько раньше совещания со смешанными чувствами. С одной стороны, он получил доступ к более чем ценной информации, которая может оказаться критичной для срыва планов РККА. С другой стороны, он уже не был так уверен, что немцы справятся. Скорее даже наоборот. Но работа на абвер в любом случае велась уже скорее из чувства страха за свою шкуру. СМЕРШ ведь не посмотрит, что он раскаялся или еще чего‑нибудь в этом роде, нет. Расстреляют у ближайшей стенки за шпионаж и все. И черт его тогда, в тридцать восьмом, дернул попасться. Идущий по светлому коридору полковник покачал головой и грустно вздохнул. Похоже, что надо валить. Был бы он один здесь – еще ладно. Но радист, тварь, его в любой момент сдать может. Вон в последний раз чуть ли не пистолет пришлось доставать, чтобы диверсантов немцам сдать. Спустившись по лестнице и выйдя из штаба, Тережко отправился к машине.

– Эй, Тарас, подожди! – Полковник вздрогнул и медленно обернулся, почувствовав неладное.

– Тут такое дело… – Коломийцев не успел договорить. Поворачивающийся полковник

краем глаза зацепил лейтенанта Березу, сидящего на грязной скамейке и пытающегося делать вид, что ему ни до чего нет дела. И, едва увидев осназовца, а также заприметив парочку солдат из подопечных особиста, мгновенно понял, что произошло. В голове словно щелкнул выключатель, и нервозность сразу прошла. Одним движением выхватив пистолет, он выстрелил в Коломийцева и бросился к машине. Куривший рядом с ней водитель, полноватый парень с едва пробившимися усами, даже не понял, что произошло. Тережко, выстрелив и в него тоже, уже садился за руль, когда ему в колено прилетела пуля из ТТ одного из смершевцев. Дикая боль затмила собою все, не позволив завести машину. Еще несколько секунд спустя полковника вытаскивали из машины несколько дюжих ребят. Подошедший Коломийцев, с гримасой боли держащийся за раненое плечо, бросил скулящему шпиону: – Ну что, мразь, допрыгался? Мудила. – И добавил, обращаясь уже к держащим предателя солдатам: – Тащите его в лазарет. К дверям охрану. В палату и под окно тоже. И давайте быстрее, а то этот ублюдок сдохнет тут еще от потери крови. Шпионская игра закончилась, не успев начаться.

18 марта 1942 года. Москва, Кремль

– Так что вы можете мне сказать, товарищ Устинов? Как у нас дела с новыми производствами? – Лучший друг физкультурников энергично расхаживал по кабинету с дымящейся трубкой в руке, посматривая на напряженно застывшего наркома.

– Все отлично, товарищ Сталин. Работы идут даже со значительным опережением плана. Хотя не без проблем, конечно, но люди работают без передышки.

– Это хорошо, что все отлично. И хорошо, что наши трудящиеся столь полноценно отдаются столь важному дэлу. Но давайте все же поподробнэй, товарищ Устинов. Чем можэт нас порадовать новая промышлэнность? – Сталин показал на толстую папку с документами в руках Устинова. – И вы присаживайтесь, Дмитрий Федорович. А то как там в пословыце? В ногах правды нэт? – Вождь улыбнулся. Усевшийся Устинов достал из папки несколько листов бумаги.

– Здесь основные тезисы, товарищ Сталин. Подробнее по каждому направлению – в данных документах. – И нарком пододвинул папку в сторону севшего в кресло Сталина.

– Хорошо, товарищ Устинов. Давайте пока по сути.

– Очень хорошая обстановка у нас сразу в нескольких направлениях. Радиотехника совершает огромный, можно с уверенностью сказать даже революционный, скачок. Мы уже наладили производство полупроводниковых диодов и модернизацию радиостанций с их использованием. Активно ведутся работы по полупроводниковым триодам, но они значительно сложнее в изготовлении и потому пока получены только лабораторные образцы – проявили себя товарищи ученые из ЛФТИ. Однако уже идет разработка технологического цикла, так что вскоре мы однозначно справимся и с этим вопросом. – Нарком замолк и заглянул в один из «тезисных» листов. После чего продолжил: – Внедряем новые технологии, например печатные

платы. Благодаря этому, а также переводу радиозаводов на трехсменную работу нам удалось добиться оснащения всех вновь выпущенных танков и самолетов радиооборудованием. – Услышав это, вождь улыбнулся: – Значит, с этим у нас все дэйствительно отлично. – Сталин начал набивать потухшую трубку, одобрительно покачивая головой.

– Да, товарищ Сталин. На заводе «Светлана» максимально быстро строятся цеха для промышленного производства. Уже скоро у нас уже будет готово массовое производство различных элементов: триодов, диодов и прочих достижений полупроводниковых технологий. Даже то, что у нас есть сейчас, будет очень и очень сильно опережать все, что есть у кого бы то ни было. Особенно в сочетании с уже упомянутыми печатными платами. И первые ЭВМ нами уже проектируются. Более того, в лаборатории №… – Устинов вновь заглянул в документы, – «ХА» сто десять создан электромеханический вычислитель, успешно примененный для расшифровки немецких радиограмм. – Услышав это, глава СССР удивленно поднял голову и спросил: – Так мы же используем для этого ЭВМ Особой группы, да?

– Да, товарищ Сталин. Однако мы разделили обязанности: особые ЭВМ только взламывают шифры, а собственно шифровки раскодируют наши вычислители, предоставленные ГРУ, Генштабу и штабам фронтов. Непосредственно сейчас это многократно уменьшает объем секретной корреспонденции и уменьшает время получения штабами данных радиоперехвата. Кроме того, эти вычислители позволяют дезинформировать немцев о наших подлинных возможностях в дешифровке, а в перспективе – массово производить собственные ЭВМ для применения в военном деле, науке и промышленности. Есть еще и такой немаловажный фактор, как тот, что мы сможем применять больше особых ЭВМ для других, не менее, а может, даже и более важных проектов. Например, для расчетов в ракетных проектах или проекте, курируемом товарищем Берия.

– Хорошо, товарищ Устинов. Продолжайте.

– Таким образом, подытоживая касательно электроники, радиотехники и вычислительной техники, можно однозначно сказать, что еще чуть‑чуть, и у нас появится весьма существенный отрыв в данных отраслях, причем отрыв практически непреодолимый. – Устинов вытер платком пот со лба. В главном кабинете страны было весьма жарко. Глотнув воды, он продолжил: – Хорошая ситуация с моторостроением и автомобильной промышленностью. Полученные образцы, несомненно, весьма сильно нас в этом продвинули. И хотя сейчас разворачивать производство легкового транспорта нецелесообразно, но после нашей победы мы разгромим на автомобильном рынке и американцев, и французов… да всех разгромим.

– Так все хорошо? – Сталин строго посмотрел на Устинова.

– Дело в том, что многие модели мы можем воспроизвести почти полностью. Вот, например, эту. – Покопавшись, нарком достал из портфеля фотографию старого доброго ВАЗ 2108, известного также как «восьмерка». Раньше сие творение отечественного автопрома принадлежало старшему сержанту Гнобяке, из бригады генерала Соломенцева.

– Замэчателно, товарищ Устинов. Но, я так понимаю, что далэко не все машины мы можем повторить, да?

– Да, товарищ Сталин. Но это и не удивительно, они там, – Устинов неопределенно махнул рукой, – в автомобили чуть ли не супер‑ЭВМ засовывают. Да и двигатели, и трансмиссия, и прочее – тоже совсем другого уровня. Мы к этому придем, конечно, просто не сразу.

– Что‑нибудь еще по этому вопросу?

– Грузовой автотранспорт. Вот эту модель мы уже начали выпускать на Горьковском автозаводе для нужд армии. – Устинов продемонстрировал Сталину фото старенького «МАЗа»,

невесть как оказавшегося в распоряжении снабженцев бригады. Еще некоторые модели пока слишком дороги, но со временем мы их используем. Есть еще…

– Пожалуй, что хватит по данной тематике, товарищ Устинов. Чем еще порадуете? Вот про станки расскажите. – Вождь остановил Устинова на полуслове, наткнувшись в просматриваемой папке на интересную тему.

– О, конечно, товарищ Сталин. Благодаря полученным образцам мы уже в ближайшее время сможем совершить настоящий прорыв в станкостроении! Давайте я вам кое‑что покажу. – Устинов, отложив папку, вновь полез в глубины своего портфеля.

– Вот! – Нарком вытащил на свет тонкую папку и протянул ее вождю. Тот с интересом раскрыл ее и углубился в чтение. В течение этого процесса на его лице снова появилась довольная улыбка, становящаяся с каждой минутой все более широкой.

– И мы дэйствительно можем это сделать? – Сталин поднял голову и с прищуром посмотрел на Устинова. Тот, не отводя глаз, уверенно ответил: – Да, товарищ Сталин. Но не все сразу, конечно. К примеру, до обрабатывающих центров нам еще довольно долго, сначала нужно значительно улучшить уровень имеющейся у нас техники, особенно вычислительной. Но станки с ЧПУ мы сможем делать уже довольно скоро. А лет через десять‑пятнадцать будем создавать гибкие автоматизированные производства. После этого никакие США нас уже не догонят.

– Хорошо работаете, товарищ Устинов. Значит, оборудование особой группы вам помогло, да?

– Конечно. Но значительная заслуга подобных успехов не только в оборудовании и станках особой группы. Мы получили значительное количество информации из нескольких ЭВМ, принадлежащих учившихся ТАМ на заочных отделениях. Причем нам довольно сильно повезло. Таковых довольно много, несколько десятков, и среди них мало «повторяющихся». – Нарком, видя непонимающий взгляд Сталина, пояснил: – Они учатся на разных направлениях и специальностях. Есть металлурги, есть инженеры‑автоматизаторы, есть химики и другие. И почти у каждого на ЭВМ огромное количество информации.

– Надо бы товарищей солдат‑студентов нам за хорошую учебу наградить, Дмитрий Федорович. Как вы думаете?

– Да‑да, конечно, товарищ Сталин. Вся эта информация была просто бесценной. Но тогда хочу еще особо отметить товарища Кравченко.

– Поясните. – Вождь встал и начал неторопливо прогуливаться вдоль стола.

– Дело в том, что начиная с две тысячи четвертого года группа энтузиастов собрала огромную библиотеку научно‑технической литературы, перенесенной на электронные носители информации. Товарищ Кравченко на своей рабочей ЭВМ собрал полный комплект данной библиотеки на момент переноса.

– Дэйствително? И насколько огромная?

– Десятки тысяч томов по технике и естественным наукам. И не просто собрал. У него образцовая библиотека с каталогами и классификаторами, и он сумел организовать работу с этой библиотекой с других ЭВМ рабочей группы и с обычных телетайпов. Именно по его предложению для хранения, поиска и доведения до получателей информации было организовано известное вам бюро научно‑технической информации. То есть я имею в виду как раз научного руководителя этого самого бюро.

– Звучит так, что товарищу Кравченко надо Сталинскую премию давать. И высокое звание Героя Социалистического Труда, да?

– Да, товарищ Сталин. Именно так.

– Что ж, хорошо. Но давайте теперь о положении с фармацевтической промышленностью…

Несколько часов спустя Устинов вышел из кабинета Сталина выжатый как лимон. Уйдя от «сути» к деталям и углубившись в подробности, вождь гонял наркома словно на экзамене, расспрашивая и интересуясь абсолютно всеми достижениями и промахами новой промышленности. За эти часы Устинов успел достать все до единого документа и фотографии из своего объемистого портфеля. Но, судя по всему, сталинский нарком экзамен своему начальнику сдал. По крайней мере, когда Дмитрий Федорович уходил из кабинета, Сталин выглядел довольным. В принципе было понятно, почему. Промышленность и наука уверенно двигаются вперед, причем со всевозрастающей скоростью, а самое неприятное – положение с проектированием реактивных самолетов было, прямо сказать, не очень – вождь довольно легко принял, единственно поинтересовавшись, принимаются ли меры по исправлению ситуации и как обстоят дела с самолетами поршневыми. Услышав положительные ответы по этим вопросам и просмотрев некоторые документы, напрягшийся было Сталин вновь расслабился и заулыбался. Так что сегодня все прошло неплохо. Задумавшись, идущий по коридору Устинов едва не врезался в направляющегося в главный кабинет страны Берию.

– Лаврентий Павлович, добрый день. Нарком внутренних дел остановился и протянул Устинову руку:

– И вам здравствуйте, Дмитрий Федорович. Вы с совещания?

– Да. Отчитывался товарищу Сталину о состоянии дел.

– Надеюсь, все хорошо? – Берия внимательно смотрел на Устинова из‑под очков. Вопрос он задал не из праздного любопытства. Если все плохо, то Сталин может быть не в настроении и отчитываться самому Берии будет гораздо сложнее. Но это вряд ли. Глава НКВД регулярно получал сведения о состоянии дел в новой промышленности, и там вроде как все было очень даже ничего.

– Да‑да, хорошо, более чем. Надеюсь и у вас?

– Тоже неплохо, Дмитрий Федорович. Я полагаю, мы с вами увидимся послезавтра, на большом совещании?

– Да, конечно, Лаврентий Павлович. До свидания.

– Всего хорошего. Берия еще некоторое время постоял, глядя вслед Устинову. После чего развернулся и решительным шагом отправился в кабинет к Самому. У него с курируемым проектом все было далеко не так хорошо, как у наркома новой промышленности. А этому самому проекту – атомному – Сталин придавал весьма большое значение.

22 марта 1942 года. Где‑то в Подмосковье.

Илья Петрович Кравченко нервно расхаживал по кабинету, яростно размахивая руками и отказываясь соглашаться со своим… скажем так, помощником – приставленным к нему человеком от НКВД.

– Олег Вячеславович! Проблема случившейся контрреволюции не только в том, что страну

продала ее верхушка! Союз был предан большинством населения, понимаете? И не нашлось ни одной, достаточно большой группы людей, чтобы выйти на его защиту! Вот в чем основная проблема!

– Ну, судя по той информации, что у нас есть, недобитые троцкисты, бухаринцы и прочие враги народа за сорок лет после смерти товарища Сталина умудрились полностью испохабить идеалы коммунизма. И то, что у вас там было, – это даже социализмом можно назвать лишь с некоторой натяжкой. – Офицер покачал головой. – Даже я, совсем не эксперт в вопросах марксизма, вижу, что все, что можно было делать не так, у вас делалось не так. Вместо сокращения товарного производства – необходимость чего была прекрасно показана в прекрасном труде товарища Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР» – его пытались расширять. Уничтожение приусадебных хозяйств колхозников, прочие уродские реформы. Если честно, то меня гложет мысль, что это Хрущев работал на англичан.

– А он разве не работал? – Кравченко, интересовавшийся политикой, но не имеющий достаточного количества свободного времени, слышал краем уха про расстрел «кукурузника» за шпионаж.

– Он на фашистов работал. И двадцатый съезд, – при произнесении этого словосочетания майор скривился, – это подтверждает. Такая ненависть к Иосифу Виссарионовичу, столько лжи и грязи, вылитой на лучшего руководителя в истории России, – это точно не просто так.

– Не поспорить – хотя учитывая, что тогда он на войне сына потерял, если память мне не изменяет, все‑таки работа на фашистов мне кажется сомнительной. Ну да ладно. Хотя грязью поливать Советский Союз в целом и Иосифа Виссарионовича в частности – у нас это дело любили. Ублюдки. – Илья буквально выплюнул слово, начав заводиться. – Была у нас там такая телепередачка, эдакий конкурс для масс. Называлась «Имя России». Я тогда еще в университете учился. Так вот, смысл проекта был в том, чтобы выбрать человека, сделавшего для России больше всех, ее символ. И знаете что? Едва начали конкурс, как, естественно, с огромным отрывом в голосовании, начал побеждать Иосиф Виссарионович Сталин. Эдакий неприятный сюрпризец. – Кравченко хохотнул. – Но как только рост голосов за товарища Сталина стал превосходить все мыслимые и «допустимые», – Илья продемонстрировал жест «кавычки», – пределы, то тут же по ящику было объявлено, что это голосование липовое и что «рейтинг» Сталина накручивается нанятыми коммунистами «хакерами» да полубезумными старушками, по которым Гаагский трибунал плачет. Уроды. – Майор, собиравшийся уже остановить разошедшегося ученого и уже привставший, сел обратно, увидев выражение лица своего подопечного.

– И вот, чтобы показать, что Сталин вовсе не пользуется никаким авторитетом и популярностью в России, а все это происки недобитых коммунистов, за дело взялись «честнейшие» демократы, – проходящий в этот момент мимо доски для дартса Илья с силой воткнул дротик в мишень, – и правдолюбы. Были у нас такие вот «граждане» с одного прозападного радио. Продавшиеся с потрохами либералы. – Кравченко выглядел так, словно его сейчас вырвет. – Так вот, они сдуру и устроили «альтернативное голосование», – снова воздушные кавычки, – с целью узнать правду о том, кто все же достоин быть «Именем России». Причем сделали так, чтобы проголосовать дважды было практически невозможно. Или, по крайней мере, очень и очень затруднительно.

– И? – энкавэдэшник заинтересовался.

– Абсолютное лидерство – у товарища Сталина. Потом там были Пушкин и Ленин. Ну а дальше уже Высоцкий – был у нас такой поэт и певец – и остальные. Победивший в «настоящем» проекте Невский не вошел даже в десятку.

– Интересно. И какой была реакция?

– Да никакой. По‑тихому прикрыли голосование, чтобы не раздражать западных хозяев.

– А основной проект?

– Там Сталин стал третьим. При этом как они только ни пытались втаптывать его имя в грязь – ничего не вышло. Не забыл тогда еще русский народ, кому обязан своим выживанием в горниле Великой Отечественной и кто не дал уничтожить его атомными бомбами. Да и на глазах происходило совсем не то, что по зомбоящику утверждали. Десятки лет разваливали то, что Сталин построил, а до конца развалить так и не смогли. Вот жаль только, что народ понял это только тогда, когда было уже поздно. – Илья неожиданно сгорбился и, усевшись в кресло, грустно произнес: – Я, когда прочитал эти самые упомянутые вами «Замечания» Сталина, наконец, понял, как все это должно было работать, почти увидел, как все это могло быть. И настоящий социализм, и коммунизм. Похерить такую идею ради шмотья и жвачки. – Молодой ученый покачал головой. – Я потом все труды Иосифа Виссарионовича прочитал и окончательно понял, что он – это лучшее, что случалось с Россией. Знаете, что ответил журналюга, ведущий этот самый проект «Имя России» – когда его спросили, почему же при «злобном тиране Сталине», – последние слова Илья произнес явно саркастически, – несмотря на голод тридцатых и самую страшную в истории войну, население увеличилось, а при «демократии» и «свободе» сокращалось невероятными темпами? Майор отрицательно помотал головой.

– «Люди же приезжают и уезжают». Представляете? «Приезжают и уезжают»! А то, что народ спивался, умирал в ДТП и от инфарктов, от болезней без лекарств и медицинской помощи, – это так, фигня. Не имеет значения.

– Однако, – офицер сохранял внешнее спокойствие, хотя в глазах то и дело мелькала ярость, – и как это прокомментировали?

– Да никак. Любимый метод – проехать мимо быстренько. Как помню, был в шоке, когда узнал, что во время Великой депрессии в США от голода погибло, по разным оценкам, от пяти до восьми миллионов человек. Спросил как‑то у своего американского коллеги – был в Нью‑Йорке в командировке. И знаете что? Он понятия об этом не имел!! Точнее, как он заявил, цитирую: «У нас в Америке были демократия и права человека, поэтому все это совершенно невозможно». Прям как в анекдоте: «Я имею право. – Имеете. – Я могу! – Не можете», – Кравченко зло усмехнулся. – Зато про голод на Украине правительство США уж очень любило повспоминать. Забывая про Поволжье и Казахстан. Козлы. Ладно, что‑то мы отвлеклись. О чем мы там говорили?

– О причинах успеха контрреволюции. Я все же с вами не соглашусь, Илья Петрович. Главным фактором здесь стало предательство пробравшихся в партию подонков. И то, что это просачивание началось уже вскоре после смерти товарища Сталина. И лично я горжусь тем, что системе удавалось оставаться устойчивой в течение сорока лет, несмотря на активнейшие попытки ее уничтожения. Это о чем‑то говорит. И то, что такие люди, как вы, еще оставались уже даже после развала великого государства, – это лишь только плюс созданной конструкции. Надо только ее несколько доработать. Чтобы не допускать людей, подобных Хрущеву, к власти.

– Звучит, конечно, хорошо. Вот только как доработать?

– А это, товарищ Кравченко, одно из многих важных дел, которыми мы будем с вами заниматься…

22 марта 1942 года. Расположение советских войск рядом с городом Сигет, Румыния.

Капитан Васильев смотрел на прибывшее в его роту пополнение и недовольно хмурился. Молодые лица, обстрелянных практически нет. Всего три человека бывали в бою. Остальные – молодежь, прошедшая курс молодого бойца. Совсем неравнозначная замена его погибшим орлам. Вот только выбора все равно нет. Что дают, то и бери. Перетасовав взводы, чтобы в каждом отделении было хотя бы по одному‑два опытных бойца, Васильев отправился к штабу. Неторопливо шагая, он вдруг заметил в руках одного из солдат гитару. На душе сразу стало еще поганей. Сразу вспомнилось, как на его глазах погиб молодой кудрявый парнишка, так хорошо певший песни Антонова. Раненый Прохор Соловьев бросился под танк со связкой гранат. Даже хоронить было нечего. Бои становились все ожесточенней, но Леониду пока везло оставаться в живых. Сильно везло. В последний раз от его роты осталось хорошо если полтора взвода. Правда, последняя пара дней выдалась удивительно тихой, что не могло не радовать. Как назло, солдат с гитарой начал напевать какую‑то песню. С окончательно испорченным настроением, Васильев зашел в штаб.

– Товарищи командиры, можете садиться, – привычно начал зашедший в комнату полковник Гнатюк, окинув тяжелым взглядом окружающих. Леонид сел на облезлый табурет. – Согласно данным разведки немец собирается ударить вот здесь и вот здесь. – Гнатюк ткнул ручкой в карту. Вообще‑то это были совсем не немцы, а сборная Румынии и Венгрии, но кого волнуют такие мелочи?

– А что у нас здесь? Здесь у нас мы! Поэтому нас ждет очередной жаркий денек. «Язык», притащенный одной из РДГ, утверждает, что наступление начнется послезавтра. Но не удивлюсь, если эта скотина врет. Или просто не знает всей картины. Так что к обороне мы должны быть готовы сегодня. Я надеюсь, все это понимают? – Офицеры согласно закивали.

– Хорошо. Значит, план такой. Леонтьев и Васильев занимают позиции на вот этом холмике. Колевский прикрывает слева. Батальон Шимазина – справа. Сам распределишь, какая рота где. – Гнатюк посмотрел на комбата. Тот кивнул. Васильев слушал продолжающееся совещание с какой‑то отстраненностью. Дождавшись его окончания, он отправился к своей роте. Некоторое время спустя сидел в своем блиндаже, перечитывая письмо от сестры. Та писала, что у них в Рязани все хорошо. Спрашивала, как он тут, не ранило ли его. А Леонид почему‑то никак не мог отогнать из мыслей образ бросающегося под немецкий танк солдатика с окровавленной головой. Ровно двенадцать часов спустя капитан стрелял по венграм, лезущим со всех сторон. Правдами и неправдами раздобыв несколько запасных дисков к ППШ, Васильев был сейчас очень рад, что потратил на это столько времени и сил. Начавшийся с артиллерийской подготовки бой то затихал, то разгорался с новой силой вот уже несколько часов. Позиции переходили из рук в руки по нескольку раз каждые полчаса.

– Капитан, спра… – Услышав резко оборвавшийся крик, Васильев упал. Развернувшись, он понял, почему крик оборвался. Кричавший солдат был насажен на штык. Сделавший это венгр уже пробирался по траншее дальше. За ним в траншею прыгало еще что‑то около десятка солдат. Леонид чертыхнулся и, вскинув автомат, нажал на курок. Прозвучал щелчок и ничего больше. Последующие несколько нажатий привели к тому же результату. Выстрела не произошло. Матюгнувшись, капитан, пополз по траншее к трупу красноармейца, держащего в

мертвых руках подсумок с гранатами. Свои капитан использовал еще в начале боя. Аккуратно достав две гранаты, Васильев выглянул за поворот траншеи. Прямиком в его сторону направлялось несколько солдат. Одну за другой бросив в их сторону «лимонки» и дождавшись взрывов, Леонид подобрал винтовку и со штыком наперевес кинулся к месту прорыва. Один из солдат еще шевелился. Проткнув его штыком, капитан подобрал еще пару гранат. Осторожно приподнявшись, капитан увидел пробирающихся ко второй линии обороны венгерских солдат. Тщательно прицелившись, он выстрелил в ближайшего к себе противника, после чего упал на дно и приготовил гранату. Васильев уже собирался метнуть ее в венгров, когда к нему прилетела граната – точная копия той, что он держал в руках. Время словно остановилось. «Не успею». Капитану казалось, что он наклоняется к гранате невероятно медленно. Схватившись за ручку, он швырнул ее из траншеи. Взрыв произошел почти сразу же, убив набегающих солдат. Но капитан этого уже не видел. Последнее, что он помнил, был близкий взрыв гранаты. Потом сильный удар по голове, и наступила тьма. Сознание милосердно покинуло Леонида.

23 марта 1942 года, утро. Москва, Кремль.

– Итак, наша дальняя авиация готова к удару?

– Да, товарищ Сталин, – главком ВВС Новиков ответил уверенно.

– И как ви оцэниваете возможную эффэктивност данной операции? – Акцент вождя проявился несколько сильнее, чем обычно.

– Очень высоко. И с точки зрения нанесения материального ущерба, и с точки зрения морального воздействия как на врага, так и на наши войска.

– Но ми все же рискуэм таким большим количеством самолетов. – Любовь Сталина к летчикам была общеизвестна.

– Ночных истребителей у Люфтваффе практически нет. А те, что есть, защищают Берлин. И благодаря этому большое количество самолетов является положительным фактором. К тому же эффект от такого массированного применения стратегической авиации будет гораздо большим, чем если ее применять разрозненно.

– Хорошо. Осталось выбрать из двух целей, да? Новиков кивнул:

– Да, товарищ Сталин.

– Тогда, я полагаю, это будет вот это. – Сталин показал на карте. Новиков кивнул. – Подготовитэ приказ нашим доблестным авиаторам.

23 марта 1942 года, поздний вечер.

Ночью с разных аэродромов начали подниматься многочисленные бомбардировщики Ил‑4. Восемь месяцев чудовищного напряжения на авиастроительных заводах и не менее серьезных усилий по подготовке летчиков сделали этот вылет возможным. Ровно триста сорок девять самолетов держали курс на Пенемюнде. Каждый из них нес несколько бомб. Как фугасных, так и зажигательных – с фосфором и напалмом. Это будет воистину адская ночка для обитателей главного полигона Третьего рейха. Майор Сергей Терентьев уверенно вел свой самолет сквозь тяжелые дождевые облака. Благодаря новому оборудованию это было не так уж и сложно. Как оно работало, Сергей так и не понял. Инструктировавший летчиков военинженер быстро пробарабанил что‑то про очень короткие волны, зато долго и тщательно тренировал под приглядом особиста обращаться с самоликвидаторами, встроенными во все блоки. Главное – теперь пилот и штурман могли видеть и в темноте, и сквозь тучи соседние самолеты в строю, и очертания рек и озер на земле. Так что майор был уверен – через два часа восемь крупнокалиберных бомб, дремлющих за его спиной в бомбоотсеке, обрушатся точно на немецкие головы. Все члены экипажа были напряжены. Их Пе‑8 был одним из двадцати своих собратьев, несущих новый тип бомб. Что это за тип – а это были боеприпасы объемного взрыва, – майор представлял себе довольно смутно, все, что он знал, – что их очень сложно делать и что их пока очень мало. И что они значительно мощнее обычных. Недалеко от цели идущие строем «пешки» и «ильюшины» обогнали еще одну большую группу тяжелых самолетов. Три сотни старых добрых ТБ‑3 должны были сбросить свой бомбовой груз по целям, обозначенным первыми волнами. Огромная армада шла на максимальной высоте и пока, судя по всему, замечена не была. Адольф Штехер стоял в карауле. Его клонило в сон, но он мужественно держался. Потому как все знали: если заснешь на посту, а тебя поймают – отправят на фронт. А там идет такая мясорубка, выжить в которой представляется маловероятным исходом. Поэтому – не спать! Но ничего не помогало. Выпитый перед дежурством шнапс сказался на солдате вермахта не слишком хорошим образом – Адольф уже начал дремать, когда ночную тишину разорвал вой сирен воздушной тревоги. Это помогло – желание поспать мгновенно исчезло. Штехер начал вглядываться в небо, по которому уже сновали лучи зенитных прожекторов. Естественно, советские самолеты он не увидел. Но жуткий звук падающих бомб узнал. И залег в небольшую ямку у дороги. На всякий случай, а то мало ли. Последующий кошмар запомнился тезке Гитлера на всю оставшуюся жизнь. Даже много лет спустя он часто просыпался в холодном поту, видя во сне кошмарные картины Пенемюнде. Первая волна самолетов сбросила вперемешку зажигательные и фугасные бомбы. Вторая волна – фугасные и объемного взрыва. Третья – снова зажигательные и фугасные. Чудовищные взрывы и огромные пожары сливались в нечто, весьма похожее на филиал ада. И хотя «Огненного шторма» не получилось, ракетного центра Третьего рейха больше не существовало.

24 марта 1942 года. «Орлиное гнездо», Германия.

– Мой фюрер, это было абсолютно невозможно предсказать! Канарис не сообщал нам о наличии у Советов такого количества тяжелых бомбардировщиков! – Геринг со злостью

посмотрел на адмирала.

– Я не виноват, что вы неспособны обеспечить воздушную защиту Германии! – Канарис не собирался вот так просто брать на себя ответственность за уничтожение одной из главных надежд фюрера. После неудачи летней кампании тому показалось, что исправить ситуацию могут ракеты.

– Они атаковали более чем тысячью бомбардировщиков! – Рейхсмаршал, конечно, знал, что их было значительно меньше, но так это звучало гораздо убедительнее.

– Молчать! – Гитлер вскочил из глубокого кресла, откуда он наблюдал за перепалкой одних из самых могущественных людей Германии.

– Ваша некомпетентность, адмирал, начинает казаться мне все более вероятной. Сначала вы прошляпили наличие у русских великолепных танков, теперь это. Но вы, Герман, тоже хороши. Проглядеть нападение тысячи самолетов – это надо умудриться. И я надеюсь, что подобного больше не повторится. Кстати, как себя чувствует фон Браун? Канарис и Геринг переглянулись. Сообщить Гитлеру о смерти ведущего конструктора никто еще не решился.

– Исходя из вашего молчания, не очень хорошо. Он ранен? И насколько тяжело? Отвечайте, черт вас возьми!

– Мне жаль, мой фюрер, но боюсь, что доктор Браун погиб, – первым решился все же Геринг.

– Что‑о‑о‑о???!!! Он что, не спустился в бункер? – Лицо Гитлера начало краснеть.

– Спустился, мой фюрер. Но это не помогло – русские применили особо мощные бомбы и…

– Так у них теперь еще и бомбы «особо мощные» появились?! Канарис, чем, черт возьми, вы занимаетесь? Я что, завтра узнаю, что, оказывается, у русских в тылу еще и армия с новейшим невиданным оружием есть? Да? И еще что‑нибудь? Адмирал, вы идиот? Гитлер понятия не имел, что попал в яблочко. И был настолько прав насчет армии с новейшим оружием у СССР. Слегка ошибся насчет сроков своего об этом узнавания, но в целом… Так что Канариса, судя по всему, ожидало то же самое, что и в первичном варианте истории… разве что пораньше. Виселиц в Третьем рейхе хватало.

24 марта 1942 года. Москва, Кремль.

– Таким образом, товарищ Сталин, ракетный центр под Пенемюнде, а также сам Пенемюнде фактически уничтожены, – докладывал стоявший навытяжку Новиков. – Кроме того, судя по всему, такой массированный налет нашей авиации оказался сюрпризом для немецкой обороны. Вероятно, именно этим можно объяснить фактическое отсутствие противодействия нашим силам.

– Какие у нас потэри, товарищ генерал? – Сталин привычно прохаживался вдоль стола, посматривая на главкома ВВС и сидящих рядом маршалов.

– Четырнадцать самолетов ТБ, девять Ил‑4. Но до нашей территории смогли дотянуть все «илы», и четыре ТБ. Среди Пе‑8 потерь нет.

– То есть нэбольшие, да?

– Относительно общего количества задействованных в операции самолетов –

действительно небольшие.

– Это хорошо. Но вот как ви считаетэ, нам надо повторять подобные операции в дальнейшем? – Вождь приостановился и внимательно посмотрел на генерала.

– Да, товарищ Сталин. Тем более что у нас есть довольно большое количество важных стратегических целей, атака которых серьезно затруднит положение фашистской Германии.

– Разрешите? – Шапошников попросил слова.

– Пожалуйста, Борис Михайлович. – Лидер Страны Советов кивком разрешил Новикову сесть.

– Согласно имеющейся в нашем распоряжении информации, на данный момент в Германии действует всего один завод по производству диброметана. А без этого компонента, необходимого при производстве авиационного бензина, не полетит ни один немецкий самолет. Разведкой получено несколько возможных местонахождений данного производства. Уничтожив этот завод, мы нанесем серьезнейший удар по Люфтваффе и немецкой промышленности. – Шапошников выразительно посмотрел на Сталина. Тот заинтересованно покивал головой.

– Также очень большой эффект могут принести масштабные бомбардировки транспортной и, в частности, железнодорожной сети Германии. Как показал опыт Особой армии, уничтожение подвижного состава серьезно сказывается на боеспособности войск.

– А наши летчики смогут попасть в такую цель, как паровоз? – Сталин стал выбивать трубку в пепельницу. – Потому что город – это одно. Тем более при таком количестве самолетов. А вот, скажем, железнодорожная станция – это совсем другое. Рисковать ценнейшими самолетами ради уничтожения пары‑другой паровозов мне кажется нецелесообразным. По крайней мере сейчас. С лица Шапошникова исчезло довольное выражение. Вождь тем временем продолжал: – Что же касается диброметана и аналогичных производств, то и их мы пока трогать не будем. Потому как даже если наши доблэстные авиаторы добьются в этом успеха, то Гитлеру понадобится максимум мэсяц для того, чтобы восстановить производства. И нэ на одном заводе. – Сталин эмоционально махнул рукой. – А за мэсяц наша армия Берлин не возьмет. Но чуть попозже мы, навэрное, все‑таки такое сделаем. А тогда уже Красная Армия сможет нанести фашистам серьезный урон.

– Товарищ Сталин, нанесение вреда железнодорожным перевозкам фашистов серьезно поможет войскам! – Маршал с надеждой посмотрел на задумчивого вождя.

– Борис Михайлович, ми еще обсудим этот вопрос…

25 марта 1942 года. Передовица газеты «Правда».

«Крах чудовищных замыслов фашистов – триумф советской авиации» «В ночь с 23 на 24 марта победоносная сталинская авиация подвергла разрушительной бомбардировке и уничтожила секретный полигон фашистов – Пенемюнде. Простой советский гражданин, каждый человек должен знать о человеконенавистнических экспериментах, которые ставили там прислужники Гитлера.

Осознавая скорый крах своей Империи Зла и понимая неотвратимость победы советского оружия, видя поражения своих войск, Гитлер перешагивает все более и более немыслимые грани. В этом страшном месте пытались создать неизлечимые болезни и чудовищное химическое оружие. В частности, там пытались создать новый вид гриппа. Хотя еще свежи в памяти людей мира воспоминания о страшной эпидемии тик называемой „испанки“, унесшей столь много жизней. А ведь нацистские прихвостни работали там и с возбудителями чумы, холеры, оспы! Но особое отвращение вызывают методы, какими злодеи пытались добиться своих целей. Они ставили свои чудовищные эксперименты прямо на людях! В том числе и на детях, малолетних узниках концлагеря, расположенного в двадцати километрах от Пенемюнде. Помимо места отвратительных экспериментов, остров Узедом являлся излюбленным местом отдыха высокопоставленных гитлеровских палачей. Отдыхая на курортах городов Альбек, Бансен и предаваясь гнусным оргиям в отелях Герингсдорфа, эти, убийцы готовились к новым кровавым преступлениям. Именно здесь они смывали с себя кровь заключенных польских, чешских и французских концлагерей. Здесь они отдыхали от пыток, здесь забывали крики заживо сжигаемых людей и стоны и плач умирающих от страшных болезней детей. Именно там, в окрестностях горы Штекельберг, в извращенных умах этих представителей „высшей расы“ зрели планы по искоренению неарийских народов и уничтожению нашей любимой Родины. Отделенные польскими землями, они думали, что территория Германии неуязвима. И самодовольный бахвал Геринг обнадеживал в этом главных эсэсовских мясников. Но кровавые псы Гиммлера просчитались. Благодаря отважным рабочим и ученым Германии и Польши, сочувствующим нашей Родине, благодаря нашей доблестной разведке Верховное Главнокомандование вовремя узнало об отвратительных планах нацистов. Решение пришло почти сразу: этот рассадник зла должен быть уничтожен! Летчики, получая приказы, горячо приветствовали подобное решение. Ведомые волей нашего великого вождя, непобедимые сталинские соколы заставили фашистских вурдалаков захлебнуться в их собственной крови. Поздней ночью сотни советских бомбардировщиков устроили зарвавшимся курортникам и надеждам нацизма огненную преисподнюю. Высшим гитлеровским молодчикам теперь не понадобятся ни пляжи, ни санатории, ни жизненное пространство. Большинство из этих ублюдков рода человеческого получили прошлой ночью достойную кару. Не суждено сбыться надеждам нацистов, не суждено им спасти свою шкуру от справедливого возмездия! И их попытки спастись лишь сильнее укрепляют решимость всего советского народа, вставшего единым строем на борьбу со злом. Да здравствует товарищ Сталин, слава бесстрашным советским летчикам, смерть гитлеровским нелюдям! Враг будет повержен! Мы победим!»

2 апреля 1942 года. Лондон, Вестминстерский дворец.

– Таким образом, господин премьер, это фактически вся информация, что у нас есть. – Глава МИ‑6 удрученно развел руками. Черчилль задумчиво рассматривал принесенные Мензисом фотографии. Затем встал из‑за стола и подошел к бару. Наливая в бокал коньяк, он произнес: – А вы уверены, что это не очередная шутка русских? А то Сталин тот еще хитрец. Вполне может подсунуть нам фальшивку и посмеиваться, глядя, как мы тратим ресурсы черт знает на что.

– Изначально мы получили эту информацию от нашей немецкой резидентуры. И лишь потом достали подтверждение от советской. Но сами понимаете, наша работа сейчас невероятно сложна. Даже эти фотографии можно считать большой удачей. – Главный английский шпион достал из портфеля несколько листков бумаги. – Технические характеристики И‑400АД нам пока известны частично. Это, – Мензис потряс листками, – по большей части лишь выводы, сделанные несколькими экспертами на основе фотографий и того, что у нас есть.

– АД? – Черчилль уже вернулся за стол.

– Антигравитационный двигатель.

– М‑да. Русские, как всегда, не отличаются оригинальностью в названиях. Но я не совсем понимаю, неужели эти штуки настолько опасны? – Фотографии F‑117, с превеликим трудом подсунутые немцам, англичанам и американцам советской разведкой, может, и не выглядели особо зловеще. Если бы не немножко информации, также слитой разведкам фашистов и потенциальных друзей.

– Согласно выводам наших экспертов, эти машины могут стать серьезной угрозой. Когда русские закончат, то это будет действительно прорывом. У них есть множество преимуществ перед поршневыми и разрабатываемыми сейчас нами реактивными самолетами.

– Это какие, например? – Британский премьер вновь взял в руки одну из фотографий.

– Значительная скорость и способность зависать на одном месте, высокая маневренность. Высокая… – глава МИ‑6 замялся и полез в бумаги, – …тяговооруженность. Хорошо хотя бы то, что у русских пока серьезнейшие проблемы с доработкой машины. По большому счету, они только в начале пути, и у нас есть отличный шанс их догнать. Тем более что стоимость даже одной машины сейчас астрономическая – примерно как у десятка тяжелых бомбардировщиков, если не выше.

– А вы точно уверены, что это реальный проект? – Черчилль нахмурился, став похожим на недовольного бульдога.

– Мы связались по этому вопросу с американцами. Эйнштейн говорит, что он работает в данный момент над теорией, способной объяснить принципы работы этого двигателя. Единственное, что его потрясло, так это то, что у русских уже есть действующий образец. Он сказал, что и не представлял себе подобного прорыва.

– И как им это удалось?

– Вроде как получили эффект антигравитации совершенно случайно. Какое‑то побочное следствие при другом исследовании. Но сами понимаете, сейчас более подробную информацию

получить невероятно сложно – русские засекретили все так, что нам нужно считать огромной удачей то, что мы узнали хотя бы это. – Главный британский шпион пожал плечами.

– Черт. – Английский премьер удрученно рассматривал фотографии. – И везет же большевикам. Что у нас еще есть про этот проект?

– Согласно добытой информации, прототип способен передвигаться со скоростью до пятисот миль в час. И еще. Немцы считают эту штуку серьезной угрозой. Гитлер, когда получил отчет, сразу после истерики приказал начать работать над немецким аналогом. Так что наши летчики вполне могут встретиться с похожими машинами в воздухе.

– Хм. Ладно, надо будет обдумать вариант нашего ответа этим уродцам. Если только Германия не падет раньше, чем сможет запустить в производство хоть что‑нибудь похожее. А что американцы?

– Идея подобной машины им понравилась. Они тоже запускают проект. Но пока просто как серию исследовательских работ. Премьер Великобритании встал из‑за стола и вновь отправился к бару. По пути остановился и, обернувшись к Мензису, сказал: – Ладно. А пока, Стюарт, расскажи, что у нас с Африкой.

4 апреля 1942 года. Москва, Кремль.

– Так что, товарищ Сталин, они все клюнули на наживку. – Берия улыбнулся.

– Мэня вот мучаэт вопрос, Лаврэнтий. – Привычно прохаживающийся вдоль стола вождь приостановился, смахнув пылинку с зеленого абажура ровно горящей лампы. – А что, если у них получится? Возьмут да и в самом деле придумают такую штуку.

– Ну, тогда они серьезно помогут нашим исследованиям. У нас в каждой Исследовательской группе будут свои люди. В американском проекте уже даже есть, хотя группа еще только формируется. А если у кого и есть шансы, – то это именно у США. – Глава НКВД пожал плечами абсолютно так же, как и Мензис в другом кабинете пару дней назад.

– Это хорошо. Отличную идэю мы им подкинули, да?

– Да, Иосиф Виссарионович. Мы добились даже дополнительных успехов. Англичане урезают финансирование проекта «Тьюб Эллой». А американцы – соответственно проекта «Манхэттен». Это их серьезно затормозит.

– А что с нашей бомбой, Лаврентий? – Сталину не требовалось уточнять, какую именно бомбу он имеет в виду. Берия полез в портфель:

– Продвигаемся. Сейчас я вам, Иосиф Виссарионович, отдам отчет…

5 апреля 1942 года. Москва, Кремль.

– Ну что, товарищи, готовы мы нанести удар по нэмцам? – Вождь набивал трубку,

посматривая на своих полководцев.

– Подготовка к наступлению закончена, товарищ Сталин, – сегодня вместо Шапошникова докладывать поднялся Василевский. – Генерал Жуков уже отбыл на фронт непосредственно руководить наступлением.

– Товарищ Сталин генералу Жукову доверяет. И знает, что Георгий Константинович сделает все, что потребуется. Вот только товарищ Жуков невсесилен. Войска готовы? – Вождь Страны Советов подошел и в упор посмотрел на Василевского.

– Да, товарищ Сталин. Боеприпасы, топливо, ремонтные мощности – все согласно плану. – Генерал отвечал уверенно и глаз не отвел. Лидер СССР хмыкнул и произнес: – Это хорошо. Давайте тогда еще раз пройдемся по этим планам, чтобы потом вопросов нэ возникало. Кивнув, Василевский подошел к карте:

– Первым этапом будет уничтожение производства диброметана бомбардировками. Так как благодаря разведке осталось всего лишь два вероятных места дислокации этого завода, то с этой задачей авиация должна справиться за одну ночь. Для гарантии успеха будет применена большая часть из произведенных на данный момент боеприпасов объемного взрыва. Одновременно в ночь на десятое апреля войска второго и третьего Украинских фронтов начнут наступление в Румынии, с целью овладеть Бухарестом и окончательно вывести королевство из войны. Сталин внимательно смотрел за перемещениями указки Василевского по карте.

– Утром десятого числа из‑под Варшавы в наступление перейдут первая и вторая Гвардейские танковые армии Первого Белорусского фронта. Их целью будет взятие города Познань. Одновременно Особая армия при поддержке второй Ударной и третьей армий Второго Белорусского фронта нанесет удар из Ортельсбурга в направлении на Мариенбург, с целью отрезать группу армий «Север» и части армий группы «Центр» и запереть их в Кенигсберге. Наступление войск Третьего Белорусского и Прибалтийского фронтов не позволит вермахту перебросить дополнительные силы на наиболее угрожаемые направления. Мы сделали все возможное, чтобы немецкие генералы не узнали направления основных ударов. Мы также нанесем множество вспомогательных ударов, в частности в направлении Бреславля. На авиацию также возложены серьезные задачи.

– Товарищ Новиков, наши доблэстные летчики смогут захватить прэвосходство в воздухе, да? Главком ВВС уверенно кивнул:

– После уничтожения завода по производству диброметана в Германии минимум на месяц прекратится производство авиационного топлива. Также наша авиация нанесет массированные бомбовые удары по аэродромам Люфтваффе и топливохранилищам. И будет продолжать их наносить каждую ночь. Конечно, у немцев есть запасы и всех нам не уничтожить, но без постоянного пополнения надолго их не хватит. По нашим расчетам, через две, максимум три недели у нас будет абсолютное превосходство в воздухе.

– Ви увэрэны в этих расчетах, товарищ Новиков? – негромко спросил Сталин. Вопрос был задан таким тоном, что присутствующим показалось, что в главном кабинете страны температура упала как минимум на несколько градусов. Всем стало понятно, что, ошибись сейчас Новиков – головы ему не сносить.

Но тому отступать было некуда – отказываться от своих слов главком не собирался.

– Да, товарищ Сталин. Участвующие в наступлении авиадивизии укомплектованы лучшими нашими летчиками и самолетами. Комплекс применяемых мер должен нанести серьезнейший удар Люфтваффе. А я уверен, что личный состав не подведет народ и партию, – несколько высокопарно закончил Новиков.

– Хорошо. Перейдем к другой части опэрации. Товарищ Василевский, продолжайтэ…

11 апреля 1942 года.

Капитан Васильев, как и солдаты его батальона, дожидался окончания артобстрела, укрываясь в перекрытой «щели». «Комбат, ну надо же!» – Леонид грустно усмехнулся. На взгляд офицера, его повышение было связано больше не с личными заслугами, а скорее со стремительным сокращением количества командиров на данном участке фронта. Да и батальон – одно название, по количеству людей едва наберется две роты. В лучшем случае. И то одну из них Васильев получил буквально несколько дней назад – это были сибиряки‑добровольцы. Где‑то рядом громыхнул взрыв, и внезапно все стихло. Советские солдаты стремительно занимали свои позиции в окопах и траншеях. Васильев, сжимая в руках верный ППШ, с тревогой всматривался в постепенно рассеивающийся дым. С дальнего конца поля уже слышалось урчание танковых моторов и лязг гусениц. Появившись из‑за линии румынских окопов, немецкий танк остановился и, поведя стволом, плюнул огнем в сторону обороняющихся. Столб земли вырос относительно неподалеку от Леонида, заставив его еще сильнее вжаться в грязь. К фашистскому танку тем временем присоединилось еще четверо собратьев, также обстрелявших с короткой остановки позиции красноармейцев. Васильев напряженно ожидал появления еще большего количества изделий танковой промышленности Рейха. На его счастье, помимо этих пяти «четверок» танков у немцев больше не было. Но и этого вполне могло хватить остаткам батальона Красной Армии, готовящегося к отражению очередного контрудара фашистских войск. Фигурки румынских солдат, бегущих за танками, уже были отчетливо видны даже и невооруженным глазом. Короткими очередями застрочил пулемет. Откуда‑то слева щелкнул выстрел винтовки и почти сразу же – еще один. Две из множества бегущих фигурок упали. Васильев повернул голову, выискивая удачливого стрелка. Ну, конечно же, сержант Охлопков. Этот якут был одним из лучших стрелков, известных Васильеву, и на данный момент имел на личном счету полторы сотни фашистов. И сейчас стремительно его увеличивал, метко стреляя из своей СВТ с оптическим прицелом. Продвижение вражеской пехоты замедлилось, но не остановилось. Румынские солдаты прижимались к танкам, пытаясь укрыться за их бронированными телами. Видя приближающиеся «Панцеры» немцев, Васильев пожалел, что не проявил большей настойчивости в выпрашивании у комполка противотанковых орудий.

– Придется обойтись гранатометами, – высказал он мысль вслух и пояснил, видя недоумевающее лицо лежащего рядом солдата: – Будем их ручными «эрэсами» долбить. РПГ

называются. – И показал на лежащую рядом трубу. Васильев ни разу еще не пользовался этой штукой в бою, получив несколько от комполка буквально накануне, и потому не слишком доверял сему произведению военной промышленности Союза, представлявшего собою кальку с РПГ‑2. «Эрэсомет», как назвал кто‑то эту трубу, был использован капитаном лишь однажды – при тренировке в стрельбе, когда какой‑то головастик показывал ему, как целиться и куда нажимать.

– Охлопков! – Леонид не зря приметил якута. Он был одним из тех, кто наблюдал за тренировкой Васильева и хотя бы знал, как стрелять из нового оружия.

– Я!

– Бери эти три РПГ, одну отдашь Березкину, еще одну – Пароеву. Ваши цели – крайние справа танки. Цельтесь наверняка, а то промажете еще.

– Так точно, товарищ капитан.

– Исполняй. Танки и шустро передвигающаяся за ними пехота тем временем приблизились еще на сотню метров. Капитан, увидев, что вражеские солдаты явно готовятся к рывку, громко проорал: – Батальон! По пехоте – огонь! Левее и правее раздались повторяющие крики сержантов – кроме Леонида, других командиров в батальоне не осталось. К грохоту крупняка, молотившего все более длинными очередями, добавился рокот очередей РПД и щелчки винтовок. А еще минуту спустя – и громыхание ППС и ППШ. Васильев выпустил автомат из рук и, оставив его болтаться на ремне, взял РПГ. Сменил позицию, сдвинувшись на несколько метров левее, чтобы пальнуть в борт приближающейся «четверке». Тщательно прицелился и, уже выжимая спуск поскользнулся. Граната, выбросив пламя и с громким хлопком сорвавшись с конца трубы, влетела одному из немецких танков вместо борта в каток напрочь оторвав его вместе со здоровенным куском гусеницы. И хотя такое повреждение и обездвижило Т‑4, это не мешало ему продолжать стрелять в сторону красноармейцев. Еще пара немецких танков немедленно развернула башни в сторону новой угрозы, огнем пулеметов пытаясь помешать капитану прицелиться. Чертыхнувшись и сменив позицию, Леонид подобрал вторую трубу, услужливо подтянутую солдатом. Бедняге не повезло – едва тот отполз на свою прежнюю позицию, как перед ней взорвался немецкий снаряд. И все бы ничего, но именно в этот момент паренек приподнял голову над бруствером. Усыпанная грязью каска лишь слегка затормозила осколок прошедший сквозь череп бедняги насквозь и вынеся его содержимое на стенки траншеи. Васильев на секунду прикрыл глаза. Кошмарное зрелище никуда не ушло. Волевым усилием заставив себя сосредоточиться, Леонид вскинул РПГ на плечо и приготовился к пуску. Именно в этот момент прямиком в борт одного из танков, неосторожно подставившихся правому флангу обороны батальона, влетела граната, пущенная Охлопковым. Результат превзошел все ожидания – судя по всему, сдетонировал боекомплект, поскольку немецкий танк буквально разорвало, а его башню отбросило на несколько метров. Васильев, что‑то радостно проревев, пальнул в следующую «четверку» и опять не попал. Ну, то есть попасть‑то он попал, вот только результатом оказался еще один обездвиженный, но не уничтоженный танк. Оставшиеся «Панцеры» ломанулись вперед, видимо, надеясь проскочить опасную зону и не дать русским бронебойщикам нормально прицелиться. Одновременно вперед побежали и жавшиеся до этого к земле румыны, стремительно сокращая расстояние до траншей и окопов

красноармейцев.

– Гранаты к бою!! – заорал Васильев во всю мощь своих легких. Но его солдаты и сами поняли, что надо делать, и к моменту отдачи приказа уже бросали «лимонки» навстречу набегающим цепям фашистов. Каждому из оставшихся невредимыми немецких танков досталось по выстрелу из РПГ. Однако Березкин промазал, и лишь выстрел Пароева записал на счет батальона еще один взорванный танк. Последний танк был уже в паре десятков метров от передней линии траншей, когда в него полетели бутылки с зажигательной смесью. Бросали явно вслепую, поскольку из четырех брошенных «зажигалок» в цель попала лишь одна. Но этого вполне хватило – танк запылал, и из него посыпался немецкий экипаж. Одного из них короткой очередью сразу же подстрелил Васильев. Брошенная кем‑то Ф‑1 закончила с остальными. Атака фашистов явно начала захлебываться – пехота отпустила танки слишком далеко от себя и последние метры до траншей преодолевала под безостановочным огнем красноармейцев. Однако они все же добежали. Васильев, длинной очередью свалив то ли двоих, то ли троих и швырнув гранату, сцепился в рукопашной с румынским солдатом, с дикими глазами бросившимся на Леонида. Увернувшись от неуклюжего тычка штыком, капитан с силой врезал прикладом ППШ в лицо паренька. Тот, коротко всхлипнув, упал. Васильев ударом сапога в висок отправил румына к праотцам. В нескольких метрах от него солдат в форме королевской армии боролся с солдатом в форме армии Красной. Приподняв автомат, Леонид одиночным выстрелом закончил эту борьбу. Рядовой благодарно посмотрел в сторону командира, как вдруг его глаза расширились. Мгновенно среагировав, капитан грохнулся на землю. Спрыгнувший в траншею позади него румын промазал и сейчас судорожно передергивал затвор винтовки. Верный ППШ не подвел Васильева и на этот раз – недлинная очередь оборвала жизнь еще одного врага. Капитан осмотрелся. Румыны уже начали отход – один из обездвиженных танков получил свою гранату от кого‑то из советских бойцов и уже пылал. Ко второму подползало сразу несколько человек. Вот приподнялся один из них – Васильев с удивлением узнал в нем Федора Охлопкова и швырнул в танк гранату. Глухой звук внутреннего взрыва – и бронетехники у наступающих (или теперь уже правильнее сказать отступающих) румын не осталось. Звуки боя постепенно вытеснялись стонами раненых. Единственный фельдшер батальона сбивался с ног, пытаясь помочь всем сразу. Васильев, отправив ему в помощь несколько солдат и реорганизовав оборону, устало опустился на землю и закрыл глаза. Еще один день кровопролитных боев подходил к концу…

2021 год. Военная база «Уно», Бразилия.

Насвистывающий развеселую песенку генерал Жозе Альверде направлялся к штабу. Последняя партия новейших танков, закончившая перевооружение его части, вызывала у него улыбку. Теперь его дивизия – лучшая в Бразилии. И вообще на всем континенте. Он помнил, как его дед, бывший одним из создателей танка «Озорио», ругался, когда вместо него правительство решило закупать немецкие «Леопарды». Это уже тогда расстраивало маленького Жозе. Но сейчас руководство наконец‑то приняло правильное решение. Бразильская

армия будет вооружена «Озорио‑2». А не дурацкими «Леопардами» и «Абрамсами». И это хорошо, а то Венесуэла и Боливия, поддерживаемые Россией, в очередной раз играют мускулами, да и Колумбия, опирающаяся на американцев, от них не отстает. Аргентинцы, опять же, борзеют. И куда деваться Бразилии? Быть нейтральной! Президента тысячу раз прав. «И вообще – жизнь налаживается! Сынок вот приехал, студент лучшего университета Рио». – Ветеран Войны Фавельского восстания довольно покачал головой. Поднявшись на недавно окрашенное белое крыльцо своего штаба, генерал Альверде остановился закурить. Внезапно его внимание привлекла ослепительно‑белая точка на небосводе. «Спутник, что ли, падает?» – Мысль Жозе даже ему самому показалась не слишком убедительной. Точка стремительно расширялась, заливая сиянием ночное небо. «Что за…» – Яркая вспышка оборвала мысль генерала. Кромешная тьма, длившаяся несколько секунд, сменилась сумерками.

12 апреля 1942 года. Москва, Кремль.

В разгар совещания распахнулась дверь. Показывавший что‑то Сталину на карте Василевский недовольно поднял голову. Вошедший Поскребышев стремительными шагами пересек кабинет и что‑то тихо сказал вождю. Недовольное выражение на лице Василевского сменилось удивлением. Сталин что‑то уточнил. Его секретарь ответил, пожав плечами. Члены ГКО и генералы начали взволнованно переглядываться. Сталин задумчиво подошел к окну. Постояв минуту, он повернулся. Шепот мгновенно стих.

– Товарищи, тут интэрэсная информация поступила. Бразилия и Уругвай только что объявили войну Аргэнтине.

13 апреля 1942 года. Бразилия, Рио‑де‑Жанейро.

Стоящий у окна роскошного кабинета президент Альверде наслаждался прекрасной сигарой, скрученной вручную. Не менее он наслаждался, просматривая отчеты о действиях против Аргентины. Половина его дивизии, являвшейся основной ударной силой бразильской армии, успешно громила слабо сопротивляющиеся аргентинские войска. Многочисленные

кавалерийские дивизии также действовали весьма неплохо. Нет, ну как же ему повезло! Жозе улыбнулся. А ведь всего лишь несколько лет назад (или нужно говорить вперед?) он так завидовал одному венесуэльскому полковнику, успешно захватившему власть в своей стране. А теперь и ему, старому доброму Альверде, улыбнулась удача. Генерал вспомнил потрясение первых дней, сменившееся вполне очевидными целями. Солдаты были ему верны и ничуть не возражали против некоторого повышения своего статуса. Подготовка к захвату власти была проведена всего‑то за пару месяцев. И пока на других континентах кипели войны, его база, торчавшая посреди джунглей, превратилась в центр переворота. И вот уже в начале сентября в Рио был провозглашен «Новый курс» и «Великая Бразилия». Ну и новый президент попутно. Убив целую кучу времени и сил на реформирование армии и подготовку вторжения в Аргентину, сейчас президент Альверде пожинал плоды своего труда.

– Президентэ? – Вошедший адъютант поставил на стол поднос с кофе и положил рядом несколько листов бумаги.

– Да, Хуан. – Жозе оторвался от своих мыслей и отвернулся от окна.

– Здесь проект вашей речи, – лейтенант показал на листы бумаги. – Вы просили подготовить ее к моменту взятия Буэнос‑Айреса.

– Но мне не докладывали о взятии города? – Альверде удивленно посмотрел на адъютанта.

– Еще нет, президентэ. Но, согласно последним донесениям, это случится совсем скоро. Наша морская пехота уже взяла побережье и прибрежные районы, а воздушный десант захватил правительственный квартал. Отдельные очаги сопротивления будут подавлены в течение двух‑трех суток.

– Превосходно. Подготовьте мое выступление по радио.

– Слушаюсь, мой генерал. – Лейтенант Хуан Рейнальдо отдал честь и вышел из кабинета. Президент Альверде, насвистывая любимую песенку, взял чашку кофе и, усевшись в кожаное кресло, принялся изучать проект речи, изредка делая пометки…

15 апреля 1942 года. Москва, Кремль.

– Получается, что в тот раз сентябрьский пэрэворот был, но этой войны нэ было, да? – Сталин, разговаривавший с генералом Ледниковым, оторванным от работы в Генштабе, как всегда расхаживал по кабинету.

– Войны не было, это точно. А вот насчет переворота… Все, что мы смогли вспомнить, – это то, что во второй половине двадцатого века Бразилией какое‑то время правила военная хунта. Но когда она пришла к власти, при каких обстоятельствах, кто там был запевалой – это нам неведомо. – Ледников пожал плечами и развел руками, всем своим видом показывая свое бессилие в данном историческом вопросе.

– А интэрэсующиеся историей люди из Особой армии?

– Товарищ Сталин, ну так они историей в основном нашей интересовались, а не Латинской Америки. Удачей можно считать даже то, что про хунту вспомнили.

– Значит, наши малэнькие успехи уже более чем серьезно влияют на измэнэние мировой истории. – Вождь подошел к глобусу и принялся задумчиво рассматривать Южную Америку. –

Хорошо. Будэм налаживать взаимодэйствие с президентом Альверде.

– Товарищ Сталин, я бы все же не исключал попадание в прошлое еще одной группы людей. Мы‑то не знаем, как здесь очутились. – Генерал снова пожал плечами.

– Это товарищ Сталин учтет. И товарищи из соответствующих органов займутся этим вопросом. Я полагаю, товарищ Ледников, что у вас много дэл еще сэгодня, да? – Вождь явственно дал понять генералу, что прием закончен.

– Еще один вопрос. Ребята мои на фронт просятся, говорят, что невмоготу им в тылу сидеть…

– Это, Лаврентий Георгиевич, конечно, хорошо, что у вас такие сознатэльные солдаты. Но пока мы и без них справляэмся, а рисковать без особой нэобходимости попаданиэм в руки врага любой информации о ваших людях товарищ Сталин не хочет. Но мы найдем им примэнэние, ви нэ волнуйтесь…

– Спасибо, товарищ Сталин.

– До свидания, товарищ Ледников…

17 апреля 1942 года.

Старший лейтенант Стольнин, один из немногих действующих на фронте солдат из будущего, отдыхал. Отдыхал он путем принятия некоторого количества спиртного внутрь. Нет, он не был алкоголиком или еще чего‑нибудь в этом роде, нет. Просто именно так он снимал стресс после возвращения с очередной диверсантской миссии и появления вместо мыслей о работе воспоминаний о семье. Жена и двое детишек постоянно стояли перед глазами. Помогало только одно – опасность, в эти моменты Василий на время забывал о них, думая о своих подопечных и о выполнении задания. И хотя теперь он уже как‑то свыкся с мыслью, что никогда их больше не увидит, но все равно думать о них было чертовски больно. Вот и в этот раз, после возвращения с очередного выхода и дня отдыха, болезненные воспоминания полезли в голову. Старлей достал фляжку с дефицитным коньяком и, сделав пару глотков, достал фотографию, на которой его смеющаяся жена держала на руках их второго ребенка, а старшенький, вытянувшись в струнку, серьезно смотрел в камеру. Стольнину захотелось выть. К двум глоткам добавился третий, но на этом лейтенант остановился и, убрав фляжку, вышел из комнаты, направившись в штаб. Поднявшись в искомом здании на второй этаж, старший лейтенант отправился в кабинет местного координатора усилий диверсантов на здешнем участке фронта – полковника Твардова. Советское командование, весьма впечатленное результатами деятельности малых мобильных групп, забрасывало такие в тыл фашистам целыми десятками, а то и сотнями. Он уже подходил к кабинету, когда его дверь распахнулась и оттуда стремительно вышел майор Антонов. На его лице застыла злость. Отдав честь, Стольнин с интересом посмотрел на, пожалуй, лучшего из числа известных старлею диверсантов. Владимир, со злостью врезав по стене, слегка успокоился. Видя несколько недоуменный взгляд Василия, объяснил: – Ты представляешь, не пускают на операции. Вообще – как отрезало. Герой, блин. Да еще и «мы‑же‑не‑можем‑рисковать‑подобным‑символом» поэт, – и привалившийся к потрескавшейся штукатурке стены майор горестно покачал головой.

Выглянувший в этот момент из кабинета Твардов, увидев Стольнина, довольно усмехнулся: – Стольнин! Ты мне как раз и нужен. Давай сюда. – И добавил, обращаясь к Антонову: – А вы, товарищ майор, не расстраивайтесь. Партия вам дело найдет. Что‑то неразборчиво бурча, Владимир удалился. Прошедший в кабинет полковника Василий понадеялся, что сейчас ему выдадут очередное задание – сидеть без дела он не мог.

– Так, товарищ старший лейтенант. А для вас у меня радостная весть – вас отзывают с фронта и отправляют в Москву. – Мордатый полковник с улыбкой посмотрел на Василия, полагая, что это действительно отличная новость. Тем сильнее его удивила реакция диверсанта.

– Так точно, товарищ полковник. Но разве я не нужнее и полезнее здесь?

– Это, товарищ Стольнин, решать не вам. – Из голоса Твардова мгновенно исчезла теплота.

– Конечно, товарищ полковник. Просто, ну какой от меня прок в тылу?

– Я скажу тебе, товарищ старший лейтенант, точно то же, что и майору Антонову. Партия вам дело найдет. А пока иди, собирайся, отъезд сегодня же.

– Так точно. Отдав честь, Василий вышел от Твардова со странным чувством. «Наверное, тренировать молодняк буду, делиться, понимаешь, боевым опытом». – Мысль показалась Стольнину логичной, но радости не прибавила. Одетый в камуфляж светловолосый человек среднего роста понуро шел к казарме…

18 апреля 1942 года.

Невероятно ожесточенные и кровопролитные бои, развернувшиеся на территориях Восточной Европы, дадут много пищи для режиссеров и сценаристов будущих лет. А пока миллионы людей убивали друг друга разнообразными способами и не думали останавливаться. Гвардии старший лейтенант Никита Голенко, воевавший в составе Особой армии на новеньком танке ИС, не слишком задумывался о далеком будущем и геополитической обстановке. Все, что его интересовало в данный конкретный момент, – куда сныкался этот ублюдочный фриц на своей не менее ублюдочной «четверке». Он успел уже сжечь несколько «тридцатьчетверок», действуя из засад. И вот опять, стрельнув черт знает откуда и едва не попав, фашист словно испарился. Дуэль звена Голенко с неизвестным противником продолжалась уже довольно долго. Никита понятия не имел, что ему противостоит экипаж самого Курта Книспеля, одного из лучших танкистов вермахта.

– Двенадцатый, я – Орел‑Два, как слышите? – Голос в радиостанции принадлежал летчику, барражирующему сейчас над этим районом.

– Я – Двенадцатый, слышу вас хорошо.

– Танкеры, ваш друг в четырехстах метрах от вас, на два часа, как поняли? – В голосе пилота явно слышалась снисходительность.

– Четыреста метров на два часа, вас понял. – Никита, будучи максимально сосредоточенным, не стал реагировать на небольшое высокомерие летуна. Развернувшийся к противнику лбом советский танк неторопливо стал объезжать невысокий

холмик, за которым как раз и прятался противник. «Сейчас, сейчас, еще чуток». – Мысли гвардейского танкиста не отличались в этот момент оригинальностью. Несмотря на постоянное ожидание появления вражеского танка, тот все равно успел выстрелить первым. Но броня «Иосифа Сталина» выдержала. Стодвадцатидвухмиллиметровая пушка рявкнула в ответ. Попадание! Башню четверки перекосило, сорвав с погона. Откинулся люк. Из танка с трудом вылез человек. Он явно был ранен. БМП «Лаврентий Берия» с пехотой на броне, держащаяся в отдалении, стремительно подъехала к разбитому танку. Танкист особо и не сопротивлялся своему взятию в плен. Путь на Мариенбург более ничто не преграждало. Особая армия рвалась вперед, словно спущенная со сворки гончая…

18 апреля 1942 года, вечер. Москва, Лубянка.

– Насколько хорошо ваше знание португальского, товарищ старший лейтенант? – Уставший Стольнин не ожидал такого вопроса, совсем не ожидал. Узнав, что его путь лежит на Лубянку, Василий напрягся. Но, увидев в светлом кабинете, куда его привели, спокойного генерала Ледникова, снова расслабился. И тут такой неожиданный, мягко говоря, вопрос.

– Ну, э… я…

– Старший лейтенант, у нас есть пометка в вашем личном деле, что вы изучали португальский. Это так?

– Ну да. Но это еще в школе было, ну и в академии потом чуть‑чуть. Просто я уже давно ничего не повторял и язык подзабыл довольно капитально.

– Но знания у вас базовые есть. И это хорошо. С завтрашнего дня с вами будут усиленно заниматься специально назначенные товарищи, поднимать, так сказать, ваш уровень. – Полковник уверенно кивнул головой. Стольнин непонимающим взглядом посмотрел на Ледникова. Тот с подбадривающей улыбкой сказал: – Я полагаю, Павел Сергеевич, нам надо бы объяснить старшему лейтенанту, что происходит.

– Конечно, товарищ генерал армии. Вы, товарищ Стольнин, получите особое задание в одной стране…

– В, мать ее, Бразилию поедешь, – перебил полковника Ледников.

– Я? Но зачем?

– Это, Стольнин, тебе еще расскажут. А пока – свободен. Иди, отдыхай. У тебя предстоит напряженная неделька. А то, может, и две. Так что шуруй.

– Так точно, товарищ генерал армии. – Отдав честь, старший лейтенант вышел из кабинета, где его уже ждал офицер из НКВД. Знаком показав Василию, чтобы тот следовал за ним, энкавэдэшник отправился к выходу. Все еще удивленный, Стольнин отправился вслед. Его ждала специальная база в Подмосковье и недели усиленных тренировок…

19 апреля 1942 года. Г. Дебрецен, Венгрия.

– Саня, держись!! Держись, понял! Не смей помирать! – Рядовой Алексей Тлиев с бессилием смотрел на раненого товарища, находящегося, казалось бы, так близко – всего‑то десятка полтора метров. Вот только эти метры простреливались парой пулеметов и минимум десятком винтовок. Потому любая попытка высунуться из‑за угла дома могла привести к фатальному знакомству с десятком‑другим пуль. Раненый солдат не добежал до спасительного угла всего пару метров и теперь лежал за мусорным контейнером, набитым камнями обрушившейся стены. Этот долбаный Т‑образный перекресток стал серьезным препятствием для одной из рот батальона. Васильев за последние месяцы видел такое уже не раз. Получив на днях звание майора, он совсем этому не радовался. Пройдя с боями половину Румынии, войска Третьего Украинского фронта буквально ворвались в Венгрию. Среди этих войск была и дивизия, в которой воевал Леонид. Но сейчас его мысли были совсем не об этом. На этот раз надо все же попытаться спасти солдата.

– Охлопков! – Майор знал, кого надо звать. Якут был одним из лучших бойцов батальона, если не лучшим.

– Я!

– Живо найдите мне пару покрышек. И еще чего‑нибудь чадящего.

– Дымовой завесой будем улицу прикрывать?

– Да. Исполняй.

– Есть! – Вскинув руку к голове, старший сержант умчался искать покрышки, прихватив с собою несколько солдат. Вернулись они довольно быстро, прикатив с собой даже не две, а все четыре шины. Охлопков аккуратно плеснул внутрь бензина. Тлиев и еще один солдат грузинского вида, фамилии которого Васильев не помнил, поднапрягшись, катнули шину на середину улицы, что вызвало еще один шквал выстрелов. Васильев, поджигая самодельным факелом в виде тряпки, обмотанной вокруг кривой ветки, выломанной из рядом стоящего деревца, уже вторую покрышку, громко прокричал: – Бергоев, держаться! Это приказ! – Черт, ну почему у них нет хотя бы легкого танка? Занявшиеся покрышки начали заполнять улицу черным дымом. Еще чуть‑чуть – и можно будет рискнуть. Отвратительная вонь горящей резины лишь подстегивала советских солдат. Тлиев весь подобрался, готовясь к рывку, когда контейнер с камнями взорвался, – постаралась пушка, неизвестно каким образом попавшая в далекую цель. И приготовившийся бежать солдат, и раненый Бергоев умерли практически одновременно, став еще одними жертвами этой жестокой войны. Десять минут спустя у перекрестка появились советские танки – взвод KB, быстро уничтожившие немецкий взвод. Перемазанный кровью, Васильев, закрыв глаза убитому осколком Тлиеву и вытащив из‑под камней мертвого Бергоева, подобрал их документы. Больших почестей павшим солдатам Леонид оказать не мог – городские бои только начались…

20 апреля 1942 года. Берлин, штаб резерва сухопутных войск.

– Господин генерал, для меня честь встретиться с вами, – сказал молодой человек в форме вермахта, пожимая протянутую руку Людвига Бека.

– Граф Штауфенберг, я тоже рад встрече с настоящим героем войны. Воевавший на советско‑германском фронте Клаус фон Штауфенберг получил, как ни странно, гораздо больше возможностей проявить себя, чем в первоначальном варианте истории. Отличившись в варшавских боях, подполковник, получив похожее ранение (разве что потеряв не руку, а только пару пальцев) и будучи отправленным в тыл, занял все ту же должность начальника штаба армии резерва.

– Полковник, если вы сможете прибыть на небольшой ужин в моем доме, я буду этому действительно рад. – Генерал Бек возлагал серьезные надежды на этого парня.

– С радостью приму ваше предложение, герр генерал‑полковник. Поговорив еще пару минут, вояки расстались, довольные друг другом. «Штауфенберг может помочь нам с нашим планом. Он очень важен». – Бек уже начал придумывать, как использовать подполковника в попытке переворота…

21 апреля 1942 года.

Майор Антонов, улыбаясь и насвистывая что‑то непритязательное, вышел из штаба. Жизнь налаживается! Вчера получил письмо от Насти, находящейся в порядках наступающей Особой армии не так уж и далеко от майора, а сегодня наконец выбил разрешение на участие в операции. Он будет командовать несколькими группами, чьей целью станет один из аэродромов Люфтваффе. Именно оттуда попробуют смыться генералы окруженных частей вермахта. Не все, конечно. Но и тех, что будут пытаться, вполне достаточно командованию. Еще пару часов спустя двадцать человек внимательно слушали своего командира.

– Значит, так. С сутью задания всем все понятно, так? – Владимир внимательно посмотрел на своих спецов. – Вопросы?

– Что с оружием? Вроде говорили, что с новым пойдем? – спросил старший лейтенант Береза, приглаживая влажные еще после душа волосы.

– Ага. Ну, это для них новое. «Калаши», РПГ – правда, только вторые, – пулеметы те же, ПД, которые ПК. СВТэшки с оптикой еще будут.

– Когда выходим? – Вечно хмурый Абдулов выглядел сегодня еще более недовольным.

– Завтра в десять вечера. Еще вопросы? Вопросов более не последовало. Распустив отряд готовиться к завтрашнему выходу, Владимир уселся писать Анастасии ответ. С каждым разом у него получалось все лучше – первые письма походили скорее на большие «эсэмэски». Самое трудное было не ставить смайлики – в некоторых случаях они так и просились на бумагу.

22 апреля 1942 года. Атлантический океан, линкор «Южная Дакота».

– Я с вами полностью согласен, господин президент. – Черчилль кивнул Рузвельту и эмоционально взмахнул рукой. Главы могущественнейших государств вели сверхсекретные переговоры на борту одного из лучших линейных кораблей планеты.

– Но нам жизненно необходимо как можно скорее открыть второй фронт, иначе через год Советы будут на берегах Английского канала. И у меня есть сомнения, что они на этом остановятся. – Премьер‑министр Великобритании сделал глоток из бокала с бренди.

– Однако, господин премьер, мы все еще не готовы!

– Если будем высаживаться летом, в июле или августе, то времени нам хватит вполне. Нужно еще учитывать, что немцы снимают все больше и больше дивизий из Франции и отправляют на Восток, где большевики делают из них фарш. К лету армия вермахта в Западной Европе еще сильнее уменьшится – это очевидно.

– А как же Бразилия? – Рузвельт сделал маленький глоточек мартини.

– Ну, официально же они вроде как за нас. Этот Альверде заявляет, что напал на Аргентину лишь потому, что те собирались напасть на него, а также потому, что они являются пособниками нацистов. Да и Уругвай вошел в состав Бразилии почти без проблем.

– Я это знаю. И даже знаю, что нацисты и правда довольно‑таки активно сотрудничали с правительством Аргентины. Но нападение – это маловероятно. Скорее всего, Альверде решил погреть руки на мировом пожаре. Что, в общем‑то, весьма хорошо для нас, поскольку мы прекрасно знаем о том, что бывший президент Варгас склонялся к союзу с Гитлером. – Рузвельт всем своим видом давал понять, что ему это не нравится.

– Этот президент Альверде – непонятная фигура. Возник неясно откуда, захватил власть. Наши агенты никак не могут достоверно выяснить причины столь значительных успехов бразильской армии. Даже информация была, что генерал якобы сверхчеловек и прочая чертовщина. – Рузвельт недовольно постукивал по столу. Черчилль удрученно покачал головой и отстраненно произнес:

– Одна слабая армия разбила другую такую же. Пока что я не вижу причин для волнений. К тому же посол Бразилии уверил меня, что никакие интересы граждан Великобритании ущемлены не будут. Полагаю, посол в вашей стране сообщил вам то же самое? – Дождавшись утвердительного кивка Рузвельта, Черчилль продолжил: – Более того, этот генерал предлагает нам ресурсы в обмен на станки. Следует учесть, что сейчас у нас попросту нет сил заниматься еще и Южной Америкой, господин президент.

– Проблема в том, господин премьер, что если Альверде захватит всю Южную Америку, то у нас будут серьезнейшие проблемы с контролем подобного образования. Мы вырастим еще одного Гитлера – и черт его знает, как оно пойдет. Этот генерал уже присоединил Уругвай и заставил капитулировать Аргентину, и теперь на континенте ему не сможет противостоять никто. Учтем, что его «Великая Бразилия» обладает весьма неплохой промышленностью. Даже автоматическое оружие выпускает.

– Да, мы достали образцы этих автоматических винтовок. Неплохо, но не скажу, что запредельно. Тем более что у них нет ни конкурентоспособной авиации, ни флота. Когда мы закончим с Гитлером и японцами, мы в случае необходимости легко размажем Альверде. Нам

даже не надо будет устраивать войну. Подкупим какого‑нибудь генерала посговорчивее и устроим переворот. Согласитесь, господин президент, что сейчас нам нет резона устраивать себе проблемы еще и в этой части света. Советы гораздо более опасный противник. Рузвельт задумчиво посмотрел на карту, борясь с сомнениями. Черчилль продолжил убеждать главу американского государства: – После финской войны мы все считали Красную Армию колоссом на глиняных ногах. И Гитлер тоже. А теперь можем видеть, как сильно ошибались. Сталин исключительно хорошо усвоил уроки «зимней войны». Его нужно остановить, пока не стало слишком поздно.

– Я все же не уверен насчет Бразилии, господин премьер. И мы еще вернемся к этому вопросу. Но вы правы, Советы становятся серьезной угрозой. Давайте пока внимательнее рассмотрим проблемы открытия второго фронта…

23 апреля 1942 года. Москва, Кремль.

– Значит, «Совэты становятся сэрьезной угрозой». Какой нэхороший чэловек, да? – Оторвавшись от донесения разведки, Сталин улыбнулся. – Открытиэ второго фронта – это, конэчно, хорошо. Это сэкономит нам жизни солдат. Другое дело, что господа Рузвельт и Черчилль хотят прекратить поставки по лэнд‑лизу. А это уже совсем нэправильно. Вот скажи мне, Вячеслав, как дэла у японцев? Молотов пожал плечами и, поправив очки, сказал:

– Да все так же, Коба. Воюют потихоньку. Гитлер требует против нас второй фронт на Дальнем Востоке открыть, но они же не идиоты. Им и американцев с лихвой хватает. В общем, им точно не до нас.

– Может, слегка поможем, как думаешь? От генерала Ледникова нам известно, что американцы читают все японские шифровки. Надо бы нам аккуратно им об этом сообщить. Чтобы Рузвельту жизнь медом не казалась.

– Хорошая идея. Но если о ней узнают союзники?

– Нэ узнают. К тому же, как видишь, они собираются нарушить свои обязатэльства. Нэхорошо. Захват маленького аэродрома прошел как по маслу. Ночное десантирование – точно нечто новое для нынешних вояк. Аккуратно снятые часовые, короткий рывок – и группа Антонова полностью контролирует персонал и пилотов. Единственно, один из летчиков схватился было за оружие, но, получив пулю между глаз, мгновенно успокоился. Послужив прекрасным примером для всех остальных. Теперь оставалось лишь дождаться прибытия на аэродром одного из немецких генералов… Генерал‑оберст Линдеман, командующий восемнадцатой армией вермахта, не слишком хотел лететь в Берлин на доклад Гитлеру. Не хотел он этого по многим причинам, одной из которых было его несогласие с решением фюрера об отступлении. Или, точнее, об его отсутствии. Даже идиоту было понятно, что, как только русские возьмут Мариенбург – а это произойдет со дня на день, – группа «Север» обречена.

Внезапно небольшая колонна остановилась.

– Герр генерал! – обратился адъютант к ехавшему в штабном «Хорьхе» Георгу через несколько минут, когда немецкий военачальник уже собирался вылезти из машины.

– Да, Дитрих, что‑то случилось?

– Видимо, нам придется проследовать на другой аэродром.

– Почему?

– На том, куда мы направлялись, на связь не выходит спецпост, уже два раза пропустили. – Адъютант пожал плечами. После нескольких случаев нападения советских диверсантов на аэродромы там ввели специальную команду, время от времени должную выходить на связь и сообщать, что все в порядке.

– Может, аппаратура неисправна?

– Возможно, герр генерал, но, наверное, лучше перестраховаться? Линдеман задумался. С одной стороны, до другого аэродрома добираться почти на час дольше. Да и самолет пока приготовят – как минимум еще полчаса пройдет. В лучшем случае. С другой стороны, если аэродром захвачен – что вполне возможно, русские уже демонстрировали подобное, – он поедет прямиком в ловушку. На миг промелькнула мысль о сдаче в плен, но генерал сразу же ее прогнал.

– Герр генерал?

– Да, Дитрих, пожалуй, мы все же поедем на другой аэродром. Сообщи остальным. И еще: пусть отправят туда солдат, пусть проверят, что происходит.

– Есть! – Вскинув руку, адъютант удалился.

– Наблюдаю множественные цели, объект отсутствует. Повторяю, множественные цели, числом около роты, объект отсутствует, – тихо прошелестел голос Березы в уоки‑токи. Чего бы это значило? Разведка сообщала, что охрана генерала будет не так уж и велика. Антонов недовольно нахмурился. «Может, это ловушка или отвлекающий маневр? На аэродроме оборону держать исключительно неудобно. Хотят выманить нас? Но как немчура про нас узнала?» – Мысли Антонова разбегались, словно тараканы. «Продолжать операцию или не рисковать и отложить? Вопрос на засыпку…» – Недостаток времени заставил Владимира принять компромиссное решение.

– Абдулов, Лебедь, валите из самолета. Остальные – отходим. Только наблюдение, повторяю только наблюдение. Сам майор менять свою удобную позицию не стал. С невысокого холмика, на котором он находился, прекрасно просматривался въезд на аэродром. СВТ с оптикой и аккуратно налепленной на нее маскировкой внимательно смотрела из куста на относительно недалеко расположенный шлагбаум. Несколько минут спустя Береза доложил, что колонна немецких солдат остановилась рядом с аэродромом. Франц Аненбауэр был напряжен. Отсутствие в будке у въезда солдата вызывало серьезные опасения. «Черт возьми, а вдруг и вправду русские диверсанты захватили аэродром? Но тогда их здесь уже, скорее всего, нет… почему же у меня такое чувство, словно нас ждут серьезные неприятности?» – Непрошеные мысли лезли в голову ротному командиру вермахта, мешая

сосредоточиться. Приказав своим солдатам рассеяться и быть настороже, офицер передернул затвор своего МП‑38. Осторожно двигающиеся с винтовками наперевес немцы медленно продвигались вперед, на территорию аэродрома, понятия не имея, что за их перемещениями внимательно глядят три пулемета и аналогичное количество снайперских винтовок. Полчаса спустя немецкие солдаты уже заканчивали обыск аэродрома. Тот был пуст, и диверсантов не наблюдалось, что было хорошим знаком. Осталось проверить лишь пару строений. Подходя к небольшому зданию, исполняющему роль жилого помещения для пилотов, уже не так напряженный Франц услышал, как из него раздается нечто, весьма похожее на мычание. Дав знак одному из своих стрелков, чтобы тот аккуратно приоткрыл дверь, Аненбауэр на всякий случай отошел подальше – он воевал как в Минске, так и в Варшаве, что автоматом означало встречу с отвратительными методами минирования, в том числе и дверных проходов. Дверь распахнулась как‑то слишком легко, но, к удивлению немецкого офицера, взрыва не последовало. Подождав несколько секунд, чтоб уж наверняка, Франц показал открывавшему дверь солдату на проем. Тот очень осторожно зашел внутрь.

– Здесь наши! – От раздавшегося крика ожидающий в любую секунду пакость Аненбауэр вздрогнул, едва не нажав на спусковой крючок. Все так же осторожно Франц заглянул внутрь здания. Увиденная картина его… скажем так удивила. Несколько десятков человек, связанных и с заткнутыми ртами, стояли вдоль стен и активно мычали, явно пытаясь что‑то сказать. Немецкий солдат, первым увидевший эту картину, до сих пор стоял в ступоре, явно не понимая, что происходит. А вот Франц мгновенно осознал, что диверсанты где‑то здесь, раз у них не хватило времени даже на то, чтобы перестрелять летчиков и технический персонал. Приказав стрелку немедленно начать развязывать людей, офицер ломанулся к выходу. Выскочив из здания, лейтенант Аненбауэр собирался приказать всем залечь, но забыл про ступеньку и, спотыкнувшись, грохнулся на землю. А еще секундой позже здание, вокруг которого собралось человек сорок, с чудовищным грохотом взорвалось. Наблюдающий за немцами Антонов напряженно ожидал, когда они наконец дойдут до здания‑приманки с пленными. Минут через двадцать‑тридцать после проникновения на аэродром немцы достигли нужного здания. Владимир поймал в прицел голову немецкого офицера, но стрелять не стал, дожидаясь, когда вокруг здания соберется побольше людей. Вот солдат открывает дверь и, чуть переждав, («Опытный», – усмехнувшись, подумал Антонов) заходит внутрь. Вот немецкий офицер присоединяется к своему подчиненному. Владимир напрягся и коротко выдохнул в рацию:

– Работаем после меня. – И, едва в дверном проеме показалась фигура лейтенанта Аненбауэра, нажал на курок. И не попал – споткнувшийся и упавший немец умудрился избежать попадания пули. Впрочем, это мало ему помогло – вокруг здания и на аэродроме было заложено множество фугасов, сделанных из авиабомб, взятых тут же. И через секунду после выстрела Антонова сержант Вороненко отправил по проводам сигнал на подрыв. Два десятка разнокалиберных фугасов рванули так, что половину роты противника разом

сдуло в небытие. Оставшиеся залегли и приготовились отстреливаться. Спокойно прицелившись, выстрелом в голову Владимир уложил радиста. Перенес огонь на будку у шлагбаума, в которой спрятался еще один немец. Сделав несколько выстрелов, майор поменял цель, начав отстреливать особо активных солдат. На фоне грохотания трех пулеметов, не дававших фашистам поднять голову, и раскатов коротких очередей «калашей», одинокие выстрелы «эсвэтэшек» были почти не слышны. Антонов, Береза и Сергиенко расстреливали фрицев словно в тире. Несколько минут спустя все было кончено.

25 апреля 1942 года. Москва, Лубянка.

– Наши товарищи в Бразилии смогли переправить вот эти фотографии, Лаврентий Георгиевич, – Берия указал Ледникову на папку, лежащую на столе. Заинтересованный генерал достал из нее несколько снимков. Запечатленные на них винтовки сразу же привели к вполне однозначному выводу. Но Ледников на всякий случай все же уточнил: – Этим оружием пользуется бразильская армия? Берия кивнул. Генерал, хмыкнув, сел, не выпуская фотографий из рук.

– Ну, тогда я вполне однозначно могу сказать, что президент Альверде, мать его, из будущего. Ну, или, точнее, что кто‑то там точно оттуда. – И добавил, показывая на снимки: – Это винтовка FN FAL, послевоенного производства. Бельгийская, если мне память не изменяет. Много у кого на вооружении была, у бразильцев тоже.

– До первой четверти двадцать первого века?

– Нет, конечно. Но это не означает, что эти винтовки не могли находиться на каком‑нибудь складе в консервации. – Генерал Ледников даже не предполагал, насколько он прав. – Тем более что они и для производства не так чтоб уж очень сильно сложны – по большому счету, это развитие конструкции СВТ. Можно даже сказать, что это она и есть, только в другом ложе и с переделанным газовым регулятором. Ну и патрон другой, конечно же.

– Интересно. И мы сможем их производить? – Берия, поправив очки, внимательно посмотрел на генерала.

– А смысл? «Калашников» ничем не хуже, и даже лучше во всех отношениях. – Ледников поднялся с жалобно скрипящего под его весом стула и начал прохаживаться по кабинету. – Меня вот интересует, Лаврентий Павлович, что насчет подготавливаемой спецгруппы?

– А что с ней? Все остается в силе. Слегка поменяем цели посещения этой жаркой страны – да и все. Но, я полагаю, нам пора заканчивать и ехать в Кремль. Надо сообщить товарищу Сталину о том, что в Бразилии практически наверняка пришельцы из будущего.

– Я же и раньше говорил, что это совсем не исключено. – Ледников нахмурился. Берия, дружески улыбнувшись, сказал: – Одно дело, Лаврентий Георгиевич, «не исключено», и совсем другое дело – «практически наверняка», согласитесь.

– Вы правы, Лаврентий Павлович, вы правы.

26 апреля 1942 года. Бразилия, Рио‑де‑Жанейро.

– Таким образом, господа министры, мы закончили с Аргентиной. Она теперь полностью и абсолютно наша. – Президент Альверде похлопал по карте, словно подтверждая свои слова. – Я полагаю, народ ликует?

– Конечно, господин президент. Более того, народ жаждет новых побед. – Отвечающий за внутренние дела и до переворота бывший лишь одним из замов прежнего министра Рамон Мария Альварес отлично вписался в команду генерала.

– О, этого мы им предоставим более чем достаточно. Но пока мы не будем спешить. Нам надо сформировать еще пяток дивизий, перебросить часть войск обратно, интегрировать промышленный потенциал бывшей Аргентины в нашу экономику. И окончательно закончить ассимиляцию Уругвая. То есть дел хватает. – Альверде широко улыбнулся и полез в коробку за сигарой. Достав искомое и потратив некоторое время на ее раскуривание, президент устроился в любимом кресле и добавил: – И пока мы будем заниматься этим, несомненно, важным делом, господа генералы начнут разрабатывать план вторжения в следующую страну. И сейчас нам предстоит решить, что за государство это будет.

– Я предлагаю Боливию. – Генерал Жозе Гаспар, соратник и друг Альверде еще со времен их совместной учебы и бывший к моменту попадания в прошлое полковником, подошел к висящей на стене карте.

– Позвольте, – попросил слово генерал Машкареньяш де Мораеш, в старом варианте истории командовавший бразильским экспедиционным корпусом в Италии. Подойдя к карте, он добавил: – Боливия обладает богатыми запасами минеральных ресурсов. У нас их пока более чем достаточно, но запасы никогда не будут лишними. Кроме того, Боливия серьезно ослаблена войной в Чако, поэтому не должна стать хоть сколько‑нибудь серьезной проблемой для наших войск.

– Пожалуй, я соглашусь с вами, господа генералы. Но вопрос удара по Чили тоже следует рассмотреть. Как и по Венесуэле. Особенно по Венесуэле – у них полно нефти, стратегически необходимого нам ресурса. Так что думайте, господа, думайте. А я буду придумывать объяснения для всего остального мира, зачем нам захватывать в придачу к Аргентине и Уругваю еще и эти страны. Все свободны.

26 апреля 1942 года. Москва, Кремль.

В главном кабинете страны самого прогрессивного строя вот уже который час шло совещание. В основном говорили Шапошников, Василевский и Тимошенко, да еще Сталин иногда что‑то спрашивал.

– Нанесем удар из Кошице на Врутки, а оттуда – на Ледице и разом заставим немцев отступить, – Шапошников, ожесточенно спорящий с Тимошенко по поводу направления главного удара в Венгрии, несильно стукнул кулаком по столу с картой.

– Да с чего им отступать, Борис Михайлович? Они же восьмой и первой армиями из‑под Мишкольца и первой танковой из‑под Истебно врежут нам по флангам, – и я совсем не уверен,

что наши части смогут отбить такой удар в достаточные сроки.

– Именно поэтому я и предлагаю дополнить план нанесением удара по Мишкольцу силами Второго Украинского фронта. А также начать наступление из‑под Кракова в направлении Истебно, – вступил в разговор Василевский. – Мы же уже рассматривали подобную возможность. Это не позволит вермахту перебросить достаточное число соединений для фланговых ударов. И немцам ничего не останется, кроме как отступать – иначе мы окружим две их армии. – Василевский посмотрел на Сталина, словно приглашая его сделать свои выводы и решить затянувшийся спор. Иосиф Виссарионович задумчиво рассматривал карту, явно что‑то решая для себя. Наконец, он произнес: – Ми, товарищи, поступим слэдующим образом. Товарищ Тимошенко прэдпочитает дэйствовать здэсь очень осторожно, и это хорошо. Но в случае успэха плана товарищей Василевского и Шапошникова ми достигаем очэнь большого успэха, фактически вышвыривая фашистов из Словакии. Поэтому мы совместим осторожность со смелостью. Сначала наши войска достигнут удобных для наступления позиций, а потом ми нанесем удар на Врутки. Я полагаю, такой вариант устроит нас всэх, правда? Маршалы согласно закивали. Сталин, улыбнувшись, отправился к столу с пепельницей и принялся выбивать в нее трубку. Приостановившись в этом увлекательном занятии, он поднял голову и произнес: – Вот и хорошо. Давайтэ рассмотрим возможные прэпятствия нашим войскам. А затэм посмотрим, что там с группой армий «Сэвэр».

28 апреля 1942 года. Город Дебрецен, Венгрия.

– Товарищ майор, не подскажете, где я могу найти майора Васильева? – обратился к небритому усталому человеку, сидящему на ступенях разрушенного здания, посыльный из штаба полка.

– Это я и есть, боец.

– Вас в штаб вызывают, говорят, что срочно, товарищ майор. Леонид поднялся и, отряхнув штаны, кивнул посыльному:

– Ну веди уж тогда, товарищ красноармеец. Десять минут спустя майор Васильев присутствовал на совещании, где присутствовали все комбаты их полка.

– Значится, так, товарищи командиры. – Полковник Гнатюк неторопливо отпил чая из дымящейся металлической кружки и продолжил: – У меня есть две новости – хорошая и плохая. И начну я с плохой. Мы опять идем на острие атаки. И целью нашего похода на сей раз является замечательная речка, именуемая Тисой. Выйти нам на нее надо к юго‑востоку от города Мишкольц, вот здесь. – Гнатюк ткнул в карту. – Противостоять нам будут части восьмой армии вермахта. Теперь хорошая новость – нам в усиление придадут аж цельную танковую роту. – Полковник покачал головой. И, вздохнув, добавил: – Разведка говорит, против нас мало частей, сами прекрасно справимся. И роты нам хватит.

В любом случае нам будет легче, чем парням из Третьего Украинского. Тем Будапешт брать, а немцы точно его отдавать просто так не будут.

29 апреля 1942 года. Бразилия, Рио‑де‑Жанейро.

Сидящий в лучшем кресле своего роскошного кабинета Жозе Альверде пытался понять, что происходит. Занимаясь со времен своего появления в прошлом в основном укреплением своей личной власти, а затем реформированием промышленности и армии, он не слишком обращал внимание на международные дела. Напал Гитлер на СССР? Ну и напал. Где он там, чего он там – Альверде в тот момент не интересовало. Японцы вовремя на США напали? Вовремя. Так чего о них думать. «Ось» проиграет, союзники выиграют. Ничего сложного. И пока вертится мировая заваруха, его любимая Бразилия может значительно упрочить свое положение. Хотя за прошедшее время генерал пару раз слышал краем уха про победы СССР и прочие диссонирующие с подсознанием вещи, но не придавал этому особого значения, полагая это лишь неизвестными ему эпизодами той войны. Но теперь, после победы Бразилии над самым опасным противником на континенте, генерал начал активно интересоваться, что там, в мире, происходит, как у кого дела. И с удивлением узнал, что немцы уже выбиты с территории СССР, причем далеко, и похоже, что надолго. А это точно должно было произойти значительно позже – он помнил операцию «Багратион», одну из лучших наступательных операций в истории, да и его прадед в сорок четвертом воевал в Италии в составе бразильского экспедиционного корпуса. А если все будет идти, как идет, то до сорок четвертого война точно не дотянет. Их появление что‑то изменило в колесах истории? Но где Бразилия и где Советский Союз… Внезапная мысль пронзила генерала словно молния. А что… если в прошлое попал еще кто‑нибудь?

30 апреля 1942 года. Берлин. Рейхсканцелярия

– Нет, вы уж доложите всем нам, Канарис, как вы проспали встречу Рузвельта и Черчилля? Объясните нам, почему я узнаю об их встрече от Риббентропа, а не от вас. Опять прошляпили! – Гитлер нервно расхаживал по кабинету, теребя в руках очередной носовой платок. – И вот интересно мне, что они там решали, а? Может, второй фронт открыть хотят? А я еще, видит бог, сколько времени назад говорил, что война на два фронта может разрушительно воздействовать на положение Рейха! Или, быть может, вы считаете, что одних русских нам недостаточно?! – Фюрер начал заводиться. – Тодт! Вы мне еще осенью говорили про тяжелые танки! Где?! Что значит, хотели показать? И что помешало?

– Эшелон с прототипами был разбомблен авиацией русских.

– Почему не было воздушного прикрытия? Чем, черт возьми, занимаются Люфтваффе?! Геринг, как это понимать?!

– Мой фюрер, до сих пор не восстановлено производство диброметана, без которого мы не

можем производить авиационное топливо. А запасов уже не хватает, вот и экономим…

– Экономите на обороноспособности? Нам жизненно необходимы тяжелые танки! Жизненно! Восстановите уже это производство, мне неважно как!

– Но…

– Никаких «но»! Я что, должен, что ли, вникать во все тонкости? А вы, Тодт, займитесь производством этих новых танков! Выпускайте как можно больше! Хватит их испытывать, у нас на это нет времени!

– Но, мой фюрер, мы не сможем одновременно выпускать достаточное количество тяжелых танков и средних. – Министр вооружений попытался вразумить Гитлера.

– На нас вся Европа работает! Хотя теперь, как видим, это уже не совсем так. Почему так долго тянули?!

– Так ведь не было образцов, достойных серийного выпуска.

– А почему у Сталина они были? Сколько воюем, а сейчас узнаем, что образцов не было?! Хватит мне лгать! Немедленно ставьте их в производство! Теперь вы, Кейтель. Докладывайте.

– Обстановка критическая, мой фюрер. Русские практически полностью захватили Польшу, стягивают «котел» вокруг Кенигсберга. Сейчас нависла угроза и над Данцигом. После падения Мариенбурга мы остановили их у Черска, но долго удерживать его не сможем. Румыния также фактически у них под контролем. Михай со дня на день выйдет из войны. Но это уже не слишком важно, поскольку большевики уже в Венгрии, где сейчас идут ожесточенные бои. Отмечается стягивание сил для удара в направлении на Врутки и на Мишкольц. Кроме того, Советы начали наступление из‑под Кракова на Истебно. Боюсь, сразу две наши армии находятся под угрозой окружения. Предлагаю оставить их нынешние позиции, отступив на линию Истебно – Врутки – Гудинин.

– Как отступить?! – взвился Гитлер. – Кейтель, вы в своем уме?! Мы же фактически теряем Венгрию и здоровенный кусок протектората Богемии и Моравии! А нам как никогда нужна промышленность последнего!

– Но, мой фюрер, в противном случае мы можем потерять до ста пятидесяти тысяч солдат!

– Сталин никогда не додумается до такой операции, а его тупоголовые командиры и комиссары, командующие дивизиями, – тем более! И даже если додумается – все равно не сможет ее осуществить. Поэтому, Кейтель, из района Мишкольца готовьте контрнаступление в направлении на Дебрецен, понятно? Или вам пора в отпуск?

– Понятно, мой фюрер.

1 мая 1942 года. Окрестности города Браунсберг.

Гвардии старший лейтенант Никита Голенко начала этого боя ждал спокойно, без нервов. Что, в общем‑то, и неудивительно после пережитых боев. Однако тупое сидение в засаде и ожидание боя вот уже в течение часа начинало раздражать. Сегодня с утра сводный отряд из батальона тяжелых танков и батальона «тридцатьчетверок» обогнал отступающих к Кенигсбергу немцев и затаился в засаде на одной из дорог. Вдруг ожила рация, коротко прошипев знакомым голосом:

– Зубр‑Один, я – Орел‑Два, прием!

Практически сразу послышался голос комбата:

– Я – Зубр‑Один, слышу вас, прием!

– Вижу колонну бронетехники противника… до батальона танков и бронетранспортеров! Повторяю, бронетехника противни… на встречном кур… удаление до двух киломе… я –… прием!

– Понял вас, Орел‑Два. По нашей дороге? Прием!

– Да, удал… двух километров, прошли перекресток, прием!

– Понял, Орел‑Два. Что окрестности? Прием!

– …нор… Два. Прием!

– Не понял, я – Зубр‑Один, Орлу‑Два, повтори! Прием!

– Окр… льно… нет… повторяю, с флангов никого… рием.

– Понял, Орел‑Два. Спасибо! Прием! – закончил общение с наблюдателем комбат. И через несколько секунд добавил:

– Я – Зубр‑Один, всем! Полная готовность! Голенко весь подобрался и быстро перепроверил готовность своего взвода. Последние минуты ожидания тянулись дольше, чем весь предыдущий час. И вот наконец появилось охранение колонны – обычные несколько мотоциклов, известных любому любителю послевоенного кино. Однако рация зашипела лишь после того, как из‑за поворота выползла уже значительная часть всей колонны.

– Я Зубр‑Один, всем! Огонь через пять секунд!

– Четыре… три… два… один… – Отсчитывающий последние секунды Никита вздохнул и на выдохе коротко рявкнул: – Огонь! Глухо ухнула пушка, чей снаряд прошил броню «тройки» насквозь. С фатальными для экипажа последствиями. Буквально полсекунды спустя в пылающий танк влетел еще один гостинец – все‑таки цели рота разобрать не успела.

– Бронебойный!

– Готово! Голенко прицелился правее и всадил мощнейший снаряд в очередную жертву, после чего, еще немного переместив башню, начал наводить орудие на следующую машину. Но за мгновение до выстрела лейтенанта красующийся в его оптике танк сполна получил от кого‑то из ИСов. Сдетонировавший боекомплект разорвал «немца» на куски, отшвырнув длинноствольную танковую пушку далеко в поле. Последний из выживших фашистских танков, скрываемый встающими вокруг него фонтанами земли и дыма от рвущихся снарядов русских гигантов, пытался отступить и даже почти преуспел, получив свое, уже скрываясь за поворотом. Больше отсюда целей не было видно. Головную часть колонны уничтожили секунд за тридцать‑сорок, а остальные танки и бронетехника были скрыты за поворотом. Снова зашипела рация:

– Зубр, я – Орел‑Два, прие…

– Чего тебе? Прием!

– Задние еще не поняли, в чем де… Колон… уплотняется. Прием!

– Зубр‑Один, я – Зубр‑Два, фланговую атаку, прием! – В эфир вылез бывший комиссар Шульга.

– Сам разберусь! Орел‑Два, смотри за флангом! Прием!

– Понял… рием!

– Я – Зубр‑Один, Дубу. Играй, повторяю – играй!

– Я – Дуб, принял. – В ход пошли ждущие своего часа «тридцатьчетверки». ИСы, форсируя моторы, помчались вперед. Перед вылетающими из‑за поворота советскими танками открылось во всей красе скопище фашистской бронетехники. Немецкие броневики и танки активно лезли на поле, спешно пытаясь развернуться в подобие боевого строя. Едва увидев советские машины, вся эта орда открыла встречный огонь. Бумкнувший по броне снаряд тряхнул железного коня лейтенанта, из‑за чего Голенко едва не откусил себе язык, но командовать подчиненными не прекратил, отметив про себя, что бойцы неплохо держатся и даже попадают, даром, что это один из их первых боев. По броне звякнуло еще пару раз. Никита начал уже волноваться – попадут еще в гусеницу или каток, – когда огонь открыли «тридцатьчетверки». И немецким танкистам сразу стало не до драки с наступающим батальоном «Сталиных». Появления советских танков в своем тылу эсэсовцы из «Мертвой головы» совершенно не ожидали и закономерно скатились в панику, после чего ни о каком сопротивлении речь далее уже не шла – воины СС развернулись все как один и обратились в бегство. Гнаться на тяжелых ИСах за немцами, удирающими по шоссе, было бы идиотизмом и в планы комбата не входило. Поэтому третий Отдельный танковый полк Особой армии быстро добил бронетранспортеры и застрявшие и заглохшие «Панцеры», после чего, пройдя насквозь поле битвы, заставленное дымящейся техникой, встал. Ехавшая следом на БМП пехота уже прочесывала дорогу и окрестные поля, выискивая раненых и прячущихся немецких солдат. Очередной день войны только начинался…

2 мая 1942 года. Москва, Кремль.

– Пока что нашим войскам не удается взять Мишкольц, товарищ Сталин. Немцы нанесли там контрудар, отбросив наши войска обратно к Тисе. Дальше они не продвинулись, но наступление на Врутки, похоже, придется приостановить. – Василевский развел руками, словно оправдываясь.

– Это нэхорошо, товарищи маршалы. – Сталин недовольно покачал головой. – Какой у нас рэзэрвный план?

– Вернуться к изначальному плану товарища Тимошенко, – ответил поднявшийся Шапошников. – Следуя ему, мы, может, и не уничтожим разом две армии вермахта, но потихоньку вытесним противника в Чехию. – И, секунду помявшись, маршал добавил: – Есть и еще один план, товарищ Сталин. Но он несколько рискованный.

– Давайтэ послушаем, Борис Михайлович. Вернуться к плану товарища Тимошенко мы всегда успеем.

– Идея в том, чтобы высадить на вскрытый разведкой полевой аэродром между

Банско‑Бистрицей и городком Лученец – рядом с Зволеном – две воздушно‑десантные бригады. После чего нанести ими удар по расходящимся направлениям – одной бригадой собственно на Банско‑Бистрицу, а второй – на Крупину. Одновременно с этим изменим направление удара Первой Гвардейской армии – вместо города Врутки будем наступать на Брезно и далее на Банско‑Бистрицу, для соединения с десантниками…

– Как‑то у вас, Борис Михайлович, все больно легко выходит, – заметил Сталин. – Хотя даже десантирование двух бригад в условиях противодействия нэмцев – уже исключително трудная задача.

– Собственно, именно поэтому десантирование будет производиться ночью. После подобного заявления в кабинете мгновенно стало очень‑очень тихо. Отходящий к окну Сталин приостановился и, повернувшись и помахав неизменной трубкой, с удивлением спросил: – Что ви имеете в виду, товарищ Шапошников? У нас две бригады будет прыгать ночью?

– Нет, товарищ Сталин. Замысел предусматривает транспортировку личного состава посадочным способом. Диверсионные группы захватывают аэродром и подсвечивают его для наших самолетов. Ну, а они уже спокойно приземляются и высаживают солдат.

– Интэрэсная мысль, Борис Михайлович. Ми все должны ее обсудить и внимательно рассмотреть, ведь так, товарищи? – И, не дожидаясь одобрительного гула, вождь пригласил Шапошникова поближе к карте.

8 мая 1942 года. Полевой аэродром, местечко Зволен, Чехословакия.

Выдернутые с разных фронтов лучшие разведывательно‑диверсионные группы осторожно собирались вокруг нацистского аэродрома. Снайперы уже заняли свои позиции, группы прикрытия – тоже, а штурмовые отряды только‑только выходили на предназначенные им планом места. Непосредственно командующий операцией майор Антонов занял свою позицию уже с час назад, внимательно высматривая в прицел полюбившейся ABC перемещающихся часовых. Коротко шепнула рация:

– Пятый, вот и еще одна штурмовая группа на месте. Осталось еще три. Накануне прошел дождик, и от мокрой земли тянет сыростью. Но Владимир не шевелится, хотя его крайне сложно заметить в полуночной тьме. Еще три слова. Каждое – номер готовой группы. И атака. Старший сержант Сергиенко не рискнул подбираться с ножом к немецкому часовому. Лужи, оставшиеся после вчерашнего дождя, могли захлюпать под ногами в любой момент. Поэтому в ход пошел «наган» с глушителем. Хлопок – и часовой оседает в грязь. Аналогичную операцию проводят еще несколько человек. На территорию аэродрома прошли без шума. Короткий рывок – и штурмовые группы у назначенных зданий. А потом, уже не скрываясь, одновременно вломились в казармы, на КП и

склады. Короткие очереди, грохот переворачиваемой мебели – и вновь тишина. В темпе обыскав аэродром, штурмовая группа начала установку осветителей, взятых у групп прикрытия, постепенно, по одной, подтягивающихся к летному полю. Антонов, передав сигнал за линию фронта, слегка расслабился, не теряя, впрочем, бдительности. И меньше чем через три часа на взлетную полосу стали садиться первые ТБ‑3 и «Дугласы», несущие в себе солдат двух бригад ВДВ. Самолетами также были переброшены минометы и соракапятимиллиметровые противотанковые пушки. И даже несколько легких бронеавтомобилей – в качестве «последнего аргумента». Десантники, уже два часа спустя захватив Зволен, оседлали трассу между Банско‑Бистрицей и Крупиной и повели наступление в двух направлениях. 214‑я бригада ударила на север, к Бистрице и Брезно, в то время как воины 201‑й бригады по этой же дороге двинулись в другую сторону. И те и другие по пути уничтожали как встреченные обозы, так и мелкие группы немцев. Неподалеку от Крупины солдаты отдельной разведроты перерезали недавно выстроенную немцами железную дорогу, по которой из Остравы снабжались части вермахта, воюющие в Венгрии. Едва это произошло, как один из дозорных сообщил о приближении поезда. В темпе подорвав часть колеи, десантники приготовились к встрече дорогих гостей. Подкативший буквально сразу паровоз оказался настоящим подарком. Когда с немногочисленными обороняющимися было покончено, майор Аленький с удивлением узнал, что захваченный его бойцами эшелон вез к фронту боеприпасы. О том, что недостаток именно этих самых снарядов и патронов в критический момент привел к сдаче немецкими войсками Будапешта, майор так и не узнал.

9 мая 1942 года. Бразилия, Рио‑де‑Жанейро.

Президент Альверде был в задумчивости. Внимательное изучение всей доступной информации приводило к однозначному выводу – у СССР тоже имеются пришельцы из будущего. Причем пришельцы не хилые – раз так накатили Гудериану и K°. Был, правда, и еще один вариант: они попали в прошлое не своего мира, а параллельного. Этот вариант был удобнее. Но интуитивно генерал понимал, что, вероятнее всего, произошло именно первое. И теперь во всей красе перед президентом Бразилии стоял извечный русский вопрос: что делать?

О положении своей страны генерал иллюзий не имел, реалистично оценивая возможности освоения новых технологий. Захват Аргентины и Уругвая, конечно же, серьезно увеличил промышленный потенциал Великой Бразилии, но в сравнении с потенциалом США или других промышленных монстров он выглядел, мягко говоря, слабовато. Даже с новыми технологиями. Стране были нужны станки. Американцы согласились поставлять некоторое их количество в обмен на каучук и другие важные ресурсы. Но этого было недостаточно. Абсолютно и совершенно недостаточно. Альверде с некоторой дрожью вспомнил, какого труда стоило организовать производство не самых сложных образцов бронетехники – самоходок, весьма сильно напоминавших немецкие «Хетцеры», – и винтовок. На нечто большее он, несомненно, замахивался, но очень‑очень медленно и аккуратно. Попробовать поторговаться с русскими? Не очень удачная мысль. Если Советы еще не догадались о присутствии в Бразилии иновременных пришельцев при наличии своих таких же, то вскоре догадаются. И вряд ли захотят растить себе противника. К США генерал тоже не питал особо теплых чувств, прекрасно понимая, что те им попросту попользуются и кинут при первой же возможности. Кто у нас остается? Япония? Им уже явно не до Бразилии. И хотя они вроде как успешно сопротивляются американцам, но чем все кончится – прекрасно известно. Германия? Те тоже уже не жильцы. Стоп. Не жильцы? Именно! Пока есть возможность, можно аккуратно договориться с немцами. Тогда, в прошлом варианте, они здорово помогли Аргентине, особенно с военной промышленностью. Те даже свой реактивный самолет умудрились сделать. Так, может, предложить им убежище и воспользоваться немецкими научным и промышленным потенциалом и опытом? С другой стороны, если это всплывет, все может закончиться еще хуже. Тот еще вопросец…

10 мая 1942 года. Городок Крупина, Чехословакия.

– Жопа к нам приходит, жопа к нам приходит, жопа к нам приходит, полная жопа‑а‑а. – Дурацкая переделка мелодии из рекламного ролика про кока‑колу и Новый год с самого утра крутилась в голове Антонова, выводя его этим из себя. Учитывая, что атаки одной из отступающих пехотных дивизий немцев, пытающихся прорвать кольцо окружения, также продолжались с самого утра, поводов для радости было как‑то маловато.

– Гоги, а ты можешь доказать теорему Пифагора? – услышал Владимир разговор нескольких солдат, отдыхающих в недолгом перерыве между боями. Несмотря на то что эту подколку молодого грузина он уже знал, майор все равно продолжал слушать.

– Канэчно, могу. Правда. – Парнишка никак не мог понять, что тут смешного?

– Ну докажи?

– Она правылная. – Безапелляционное заявление грузина вызывало улыбку.

– Почему?

– Мамой клянусь! Послышался смех. Антонов усмехнулся. Несмотря на молодость и некоторый недостаток знаний, грузин был неплохим солдатом. Не то что те, на Второй Грузинской. Полезшие в голову воспоминания о прежней жизни прервал рванувший неподалеку снаряд.

Свист осколков как‑то не оставлял места для ностальгии. Очередная атака немцев только начиналась.

12 мая 1942 года. Окрестности города Кенигсберг, Восточная Пруссия.

– Голенко! – Обернувшийся танкист увидел направлявшегося к нему майора Колобанова. Уже подходя к замершему танкисту, комбат бросил: – Никита, отбой своим парням дашь. Сегодня в атаку не пойдем.

– Так точно, товарищ майор. А почему не пойдем‑то?

– Да черт его знает. Вроде как Гитлер город неприступной твердыней объявил. Вот, наверное, командование и хочет его так взять, чтоб весь мир увидел, что с «неприступными твердынями» бывает.

– Нет таких крепостей, которых не могут взять большевики! – присоединился к разговору политрук Шульга. Никита терпеть не мог этого сорокалетнего мужика. Сам не знал, почему.

– Вот‑вот, Петр Матвеевич. Врежем немчуре так, чтоб они не то что костей, пепла не собрали. Как под Минском! – Майор Колобанов и Шульга хохотнули, вспоминая бой их тогда еще роты, в котором они сожгли полсотни фашистских танков. Зиновий Колобанов именно после этого Героя получил. Шутка ли – двадцать два танка за один бой!

– Я с Говорковым говорил. Им еще боеприпасов довезли. Так что еще пару деньков расхреначивать Кенигсберг артиллерией будут. Чего Шульга не знал, так это того, что несколько последних ночей в район Кенигсберга доставляли многочисленные РСЗО, в том числе и оснащенные новехонькими трехсотмиллиметровыми снарядами. «Андрюши» вместе с «катюшами» должны были в очередной раз продемонстрировать всему миру бессмысленность сопротивления Красной Армии. Советское командование не намеревалось класть десятки, а то и сотни тысяч солдат в лобовых атаках на превращенный в крепость, опоясанный рубежами долговременной обороны и забитый ненамеренными сдаваться частями вермахта город.

15 мая 1942 года. Кенигсберг, Восточная Пруссия.

«Ну, вот и еще один день начался. Как же достало это утомительное ожидание ночных обстрелов». – Йохан Таль передернул плечами. Ночная прохлада заползала под шинель, не давая уснуть. «Город окружен. Нам крышка. Но этот дебильный фон Ляш слушает Гитлера, распахнув рот. Идиот! Не зря папа говорил, что с русскими лучше не связываться. И Бисмарк то же самое говорил. Вот уж кто точно был великим человеком, не то что этот бесноватый урод. Дерьмо! Ну почему мы все так верили этому шизоиду!» – Мысли немецкого солдата явно не отличались восторженностью. «Может, попробовать сбежать? Наверняка ведь все, что говорят, – пропаганда и ничего больше. Черт, а вдруг правда? Ну хоть на сколько‑то? И меня ведь в Сибирь отправят… а там

жутко холодно и страшные медведи. У них даже в европейской части такие морозы, что вообще кошмар. А что же тогда в Сибири? Может, даже и хорошо, что нас выпнули из Белоруссии. А то мы до Москвы точно не дошли бы – поперемерзли бы все по дороге. Всей долбаной армией». – Мысль Таля была прервана грохотом разрывов. «Ну вот, опять началось. И зачем устраивают эту свистопляску? Ведь постреляют час‑другой, твари. И чего они добьются? Пока в крепости сидит фон Ляш – город вы не получите», – думал немец, заползая в укрытие. На всякий случай. Удобно устроившись на предварительно захваченном покрывале, Йохан даже закурил. Затянувшись пару раз, он с недовольством посмотрел на полупустую пачку. «Черт, надо еще сильнее экономить. Скоро кончатся». – Солдат уже неделю курил только в караулах, чтобы не делиться сигаретами с менее запасливыми сослуживцами. Грохот бьющей по городу артиллерии нарастал. Это было необычно. Советская артиллерия на той неделе обстреливала город с регулярным темпом, словно никуда не торопилась. Йохан напрягся. Что‑то было не так. А потом среди рева рвущихся снарядов он различил знакомый свист.

– ??!!!! Дерьмо!! Это же полный… – Немец орал во все горло все ругательства, которые знал, попеременно смешивая их то с богохульствами, то с молитвами. Жуткий вой ракет, подкрепленный взрывами снарядов крупнокалиберной артиллерии, сводил с ума. Бросив винтовку, Таль скрючился на земле, обхватив голову руками. А страшный грохот не прекращался, становясь все громче и громче. В ужасную какофонию тем временем вплетались новые, незнакомые звуки – стошестидесятимиллиметровые минометы и трехсотмиллиметровые «андрюши» в боях еще не применялись. На глазах Йохана в один из домов влетел снаряд, мигом превративший каменное здание в груду щебня. Появившиеся над городом бомбардировщики, сбросившие термобарические бомбы вперемешку с напалмовыми, не были даже замечены. Красивый старый город, перепахиваемый вглубь и вширь всеми видами оружия, созданного советскими конструкторами, прекращал свое существование. Красная Армия давала настоящий ответ за Минск и другие уничтоженные нацистами города, сталью и огнем показывая, что ждет сопротивляющихся.

16 мая 1942 года.

Передовица газеты «Правда». «Падение Кенигсберга. На очереди Берлин!» «Вчера ночью закончились последние бои в одном из могучих бастионов нацистов – Кенигсберге. Доблестные советские войска, ведомые замечательными командирами и приказами нашего любимого вождя, товарища Сталина, сломили последние остатки сопротивления в „неприступной твердыне“, снова продемонстрировав народам Европы и мира неотвратимость победы великого и могучего Советского Союза! На протяжении многих столетий Восточная Пруссия была рассадником самого жуткого варварства. Прусские короли короновались не в своей столице – Берлине, а именно в нем,

павшем вчера бастионе – Кенигсберге. Прусские алчные юнкеры, эти потомки кровавых псов‑рыцарей, олицетворяющие все самые темные стороны германской истории – насилие, ложь, непомерное высокомерие, служили главным оплотом германской реакции и милитаризма. Их политика была политикой хищников без традиций, не признававших ничьих прав и никаких обязательств. Они участвовали во всех войнах в Европе, стремились награбить как можно больше добычи. Они сыграли роковую роль в кровавых планах Гитлера. Восточная Пруссия, протянувшаяся далеко на восток, была для них цитаделью, бастионом, выдвинутым вперед плацдармом для разбойничьих набегов на нашу любимую Родину. Гитлер убеждал весь мир и немецкий народ, что Кенигсберг не может пасть. В который раз советские солдаты, летчики и моряки показали, что кровавый выродок, правящий Германией, – лжец. Бойцы Красной Армии шли по пятам врага и той самой земле, по которой около двухсот лет назад, в Семилетнюю войну, победоносно шли на столицу Восточной Пруссии – Кенигсберг – русские полки – шли так, словно это было недавно! За двести лет здесь не смог простыть след русских войск. Красноармейцам казалось, что впереди во тьме ночи дымят костры русских бивуаков. Потомки шествовали по стопам предков. И не посрамили их! Во время штурма Кенигсберга было написано множество полных ярких примеров мужества и отваги страниц истории Красной Армии, под предводительством великого Сталина приведшей в исполнение приговор истории над прусскими милитаристами! note 3

Гнусному режиму Рейха осталось недолго. Уже скоро Красная Армия победоносным маршем пройдет по улицам Берлина. Уже скоро советский народ будет праздновать Победу над самым страшным врагом в истории человечества! Ведомые волей товарища Сталина и учением великого Ленина, мы справимся с величайшей задачей построения коммунизма! И, как доказывает падение Кенигсберга, перед нами нет непреодолимых препятствий и „неприступных твердынь“! Никто и ничто не сможет остановить единый Советский народ! Кенигсберг пал. На очереди Берлин!»

17 мая 1942 года. Город Мишкольц, Венгрия.

– Эй, Лень! Леонид! Майор Васильев, мать вашу! – Наконец услышавший сквозь рокот танковых моторов крики майора Шимазина, Леонид обернулся: – Товарищ майор?

– Ты чего, оглох, что ли? Чуть горло не сорвал, пока докричался.

– Надо было подойти и спокойно сказать, а не вопить с другого конца города, – недовольно буркнул уставший Васильев.

– Да ладно, я ж так, показать тебе чего хотел. Топай давай за мной. – И, приглашающе махнув рукой, Шимазин зашагал туда, откуда появился.

– Эй, Терентий, а чего там такого? Важное что или как? Мне еще с танкерами договариваться насчет совместных действий.

– Забей на танкеров. Нашему полку две роты «суворочек» выделили.

– Скорее уж «сучек», note 4– бросил один из танкистов, прислушивавшихся к разговору.

– Ну, это кому как, – мягко заметил Васильев, наспорившийся с танкистами насчет методов взаимодействия и не желавший спорить теперь еще и на эту тему.

– И чего они нам их выделили? – поинтересовался Леонид, идя вслед за Шимазиным. – Я в том смысле, что нам‑то чего напрягаться? Сегодня выделили, завтра заберут…

– А ты не слышал, что ли? Нашу дивизию скоро в тыл отправят. Последняя операция – и назад. Пополнение получать и технику. Нас «мотострелками» делать будут.

– Ты‑то откуда знаешь? – укорил комбата Васильев.

– Да мой шурин сейчас в такой дивизии воюет под Кенигсбергом. А начинал также в обычной стрелковой.

– И ты решил, что нас будут переформировывать? С чего?

– А зачем еще нам «сушки» прикреплять? И говорить при этом что‑то типа: «Привыкайте. Будете теперь богато воевать»? Я это сам от комдива слышал.

– Да, мож, шутковал генерал?

– Родимцев в таких вещах не шуткует. Да еще и при Малиновском.

– Где самоходки‑то? Ты ж говорил, они в пяти минутах? А мы уже точно больше десятка топаем!

– Да пришли уже. Вечно ты, Васильев, всем недовольный.

– Не недовольный, а неудовлетворенный! – Леонид улыбнулся. Шимазин, покосившись на выражение лица Васильева, задумчиво добавил:

– Ага. Точно. Бабу тебе нужно. Но тебе ж у нас абы кто не нужен, так ведь? Тебе звезду Голливуда подавай. – И, едва сдерживая рвущийся наружу смех, Терентий с самым серьезным видом погрозил майору пальцем.

– Я вам, товарищ майор, когда‑нибудь голову оторву, вот честное слово.

– Ну, бравого майора Шимазина для подобной экзекуции еще догнать надо, а он завсегда быстрее некоего Васильева бегал. – И оба рассмеялись. Капитан, командовавший одной из рот самоходок, долго не мог понять, над чем хохочут эти два усталых человека. Простая реакция на грязь и кровь войны.

18 мая 1942 года. Город Мишкольц, Венгрия.

– В целом задачи и цели понятны? – Полковник Гнатюк, с неизменной кружкой в руке, внимательно смотрел на командиров батальонов.

– Да чего тут понимать? Топаем во втором эшелоне после танкистов. Занимаем позиции и ждем немчуру. Как какие серьезные проблемы – зовем «сухарей». – Майор Ляпичкин пожал плечами.

– Вы, товарищи командиры, все же не забывайте – командарм Малиновский лично со мной говорил. Просил удержать контрудар. Мы – лучший полк в дивизии генерала Родимцева. И должны это доказать! – Гнатюк одним глотком допил чай и с силой стукнул кружкой по облезлому столу. – Вы уже знаете, что это – наша последняя операция как стрелковой дивизии. После нее – в тыл. Отдохнем, получим пополнение и технику. Так что лучше бы нам не

опростоволоситься.

– Товарищ полковник, справимся мы, я уверен. Не подведем! – Шимазин оптимистично улыбнулся.

– Надеюсь, товарищи, надеюсь, – полковник вздохнул. – Ладно, все свободны. Идите, ставьте задачи ротным. Выходим через три часа.

19 мая 1942 года.

Васильев устало опустился на землю. Сил у него больше не оставалось. Шимазин сидел так уже несколько минут, в перерывах между затяжками продолжавший выговариваться старому другу: – Не, ну ты представляешь, Лень, эта сука про Женевскую конвенцию кричала? Эсэсовский урод. Когда они наши деревни в Белоруссии и на Украине сжигали целиком, вместе со всеми жителями, они про конвенции не вспоминали. Или когда расстреливали наших политработников. Как там? «Евреи и комиссары – два шага из строя». Твари.

– Эсэсман – он и есть эсэсман. Чего с него возьмешь? Зато танкист нормальным оказался. Честный солдат.

– Это который «сухарей» ненавидит?

– Ага. Только ненавидел. Его при третьей контратаке кончило. Он, кстати, «сухарь» «ратш‑бумом» называл.

– Чего? – переспросил Васильева Шимазин.

– «Ратш‑бумом», – повторил майор, небрежно ткнув рукой в темноту, изредка разрываемую далекими вспышками.

– Пускай привыкают, – Терентий передернул плечами, – у нас их все больше и больше с каждым днем. – И он коротко и нервно хохотнул. Где‑то вдалеке прогремела серия взрывов.

– Немецкие легкие самоходки. – Шимазин выбросил сигарету и, встав, начал разминать шею. – Недалеко. Так что скоро опять наша очередь лезть в бой.

– Когда Малиновский ударит уже?

– Ночью мы должны нащупать слабые точки, а Малиновский контратаковать будет утром. Немного помолчав, майор добавил:

– И хотя это логично, мне как‑то надоедает быть постоянной морковкой перед немцами. А то кто знает, что они придумают в следующую секунду.

– Хуже, чем в Варшаве, скорее всего, не будет. Это уж наверняка. – Поднявшийся на ноги Васильев похлопал друга по плечу. – Ты‑то чего здесь остался? Тебя ж зацепило, Терентий? Сидел бы уже в госпитале при штабе.

– Обижаешь, Лень. Здесь, конечно, не гостиница, а грязный окоп в мокром лесу. Но я сам должен командовать своими парнями. Не первый раз, в конце концов. В финскую бывало и не такое. Я обстрелянный солдат, товарищ майор, а не какой‑нибудь мальчишка. Обидно только, что командарм, наверное, где‑нибудь в другом месте по немчуре врежет, а мы не увидим и не

услышим.

– Да ладно, не парься, – Васильев хмыкнул. – Если Малиновский устроит наконец свой любимый «Большой Бум», то все прекрасно слышно будет.

– Слушай! Вот мы уже давно вместе служим. А ты вообще сколько в армии?

– С тридцать восьмого, – сказал Леонид после некоторого молчания. – Я даже на Халхин‑Голе повоевал. Но Испанию я не застал. Хотя хотелось тогда туда отправиться.

– А чего не поехал?

– Молодой был, в училище еще учился. Командир толковый был, услышал, как мы с друзьями это обсуждаем, по ушам надавал, типа «вам учиться и учиться еще, не фига всякой дурью маяться». Хороший был мужик.

– Был?

– Еще в финскую в землю лег.

– Вон оно как. Два командира помолчали, тревожно вслушиваясь в предрассветную тьму.

– Товарищ майор! – прервал их молчание появившийся словно из ниоткуда якут.

– Да, Федор! – Васильев кивнул, разрешая говорить.

– К роще немецкие танки идут. Много.

– Много – это сколько?

– Темно, товарищ майор, трудно посчитать. Но где‑то тридцать‑сорок.

– Не фига ж себе. Видать, не понравилось им, чего мы с их эсэсманами сделали.

– Товарищ майор, – прервал Шимазина Охлопков, – я точно не уверен, но это какие‑то новые танки.

– В смысле?

– Здоровые. Как KB, а то и больше. Я таких раньше не видел. Два комбата обеспокоенно переглянулись.

– Терентий, посмотри, чего там за танки и вообще че, как, а я людей организую! – Шимазин согласно кивнул.

– Давай, веди меня, товарищ Охлопков. Разберись тут, Леня. – И майор, пригибаясь, побежал за якутом. Раздав указания расчетам четырех соракапятимиллиметровых противотанковых орудий и нескольким бронебойщикам с РПГ, Васильев стал ждать возвращения Шимазина. Тот вернулся достаточно быстро, и, грохнувшись в окоп рядом с Леонидом, быстро произнес: – Плохо, Леня. Очень плохо. Охлопков прав – это новые танки. Явно ничего хорошего. Прут как на параде, не боятся ничего.

– Далеко?

– Километрах в трех пока. Но мимо нас точно не пройдут. Часть прет прямиком к нашему замечательному леску. – Шимазин обвел рукой вокруг головы.

– Пехтура есть?

– Сидят на броне. Танковый десант, черт бы их побрал. Одна надежда – если рацию починят наши герои и мы сможем летунов вызвать.

– Вряд ли те успеют, даже если сейчас их вызывать будем. Но давай посмотрим этот вариант. – Уже вскочивший Васильев повернулся к Охлопкову и добавил:

– Федя, очень надо. Если какой урод из танка свою башку высунет – снимешь его, хорошо?

– Так точно, товарищ командир, сниму. – Кивнувший сержант вновь исчез. Меньше чем через пару минут Васильев разговаривал с радистами, отчаянно пытающимися с помощью починенной кое‑как рации вызвать штаб.

– …Глаз… ва… прие… – Среди неразборчивого шипения послышалась перебиваемая помехами речь.

– Я – Десятый, вызываю Глаз‑1, прием!

– Я… слы… ошо… рием…

– Я – Десятый, срочно нужна помощь авиации, атакован батальоном тяжелых танков, повторяю, срочно нужна помощь, атакован батальоном тяжелых танков с поддержкой пехоты, прием!

– …зиция? Пов… ряю, уточните свою… Васильев уточнил, с трудом удерживаясь от использования мата.

– Помощь скоро будет, постарайтесь продержаться, помощь уже идет. Повторяю, держаться! – неожиданно четко прозвучало из приемника.

– За что, за хрен, что ли, держаться? – буркнул злой Шимазин. Вдалеке щелкнул выстрел. Затем – еще один. И еще.

– Охлопков работу на свою голову нашел? – Шимазин посмотрел на Васильева. Тот пожал плечами: – Хороший боец. Один из лучших у меня. Я его к Красному Знамени представил. Будет его третьей серьезной висюлькой.

– А чего у него еще есть?

– Красная Звезда и еще одно Знамя, как у меня. Скоро, чувствую, он у меня на Героя потянет. Фрицев отстреливает десятками. Снайпер.

– Повезло тебе с ним. – Шимазин покачал головой. – Мож, отдашь?

– Ага, счас. Да он и не пойдет, Терентий. У него в моем батальоне брат погиб, еще зимой, в Варшаве. Вот Охлопков чего‑то вроде клятвы дал. «Дойду до Берлина». И после мелкого ранения снова ко мне вернулся. Братья в моей тогда еще роте лучшим пулеметным расчетом были. Их вместе и накрыло. Только Федору повезло – его краем зацепило. А его брата… – Васильев замолчал. Шимазин понимающе кивнул. Вздохнув, Леонид продолжил: – Я, когда его из‑под обвалившейся стенки вытаскивал, думал, что Федор все, не жилец. Весь в крови, мозгами обрызганный. Я не сразу понял, что это по большей части не его. Вижу, дышит с трудом, ну, думаю, надо его успокоить, что ли. И приговаривал что‑то вроде «Все хорошо будет. До Берлина дойдешь, за брата отомстишь». Сам не понимал, что несу. – Васильев снял с пояса фляжку и, отпив содержимого, продолжил: – А тот, когда очнулся и в себя пришел, решил, что только со мной до Берлина дойдет. И как с цепи сорвался. Немцев стал косить, как в тире. Так что не пойдет он, Терентий, к тебе. И я не отдам.

– Да ладно, это я так. Думал, может… – Начавшего объясняться Шимазина прервал прозвучавший на опушке взрыв. Немцам потребовалось всего несколько минут, чтобы понять, откуда прозвучал выстрел. Появившийся спустя еще полминуты Охлопков, смущенно улыбаясь, доложил:

– Товарищ майор, я какого‑то фрица, высунувшегося из танка, застрелил, как вы и приказывали. А потом решил, что раз уж начал, то можно еще по пехоте на броне пострелять. Человек пять снял.

– Молодец, Федор! Я так понимаю, у нас сейчас гости будут, так что держи РПГ. – Васильев протянул якуту трубу гранатомета. Тот закинув винтовку за спину, аккуратно принял подарок для немцев.

– Вот, еще пару снарядов держи, и дуй на позицию. И это. Бить танки в борт. В лоб может и не взять.

– Так точно, товарищ майор. Посмотрев вслед убежавшему якуту, Васильев повернулся к Шимазину и, горько усмехнувшись, произнес: – А до отпуска всего ничего оставалось, а?

– Не боись, Леня, прорвемся. Тебе еще звезду Голливуда в жены надо найти. Так что помирать нам еще рано. Васильев улыбнулся и, поудобнее перехватив свой ППС, приготовил свисток.

Иван Васильев, пилотирующий новехонький Су‑8, получил новое целеуказание буквально через пять минут после вылета. На логичный вопрос, чего происходит, командир эскадрильи в несколько грубой форме посоветовал не задавать глупых вопросов. Потом, правда, добавил, что там полк пехоты погибает и им срочно нужна помощь. Про то, что спасать Иван будет своего однофамильца, комэск ничего не сказал. Восемь самолетов после этого сообщения вдруг стали казаться какими‑то медленными. Выжимая из них все что можно, летчики спешили к месту сражения.

Леонид тем временем расстрелял последний магазин своего автомата и даже не надеялся на выживание. Новые танки немцев оказались удивительно хороши. Противотанковые орудия смогли подбить только несколько, да и то только потому, что были хорошо замаскированы и дождались, когда фашисты подъедут поближе. РПГ справлялись неплохо – на их счету было еще несколько танков, но их было чертовски мало. Три СУ‑76 смогли подбить только один танк, и то не до конца – его явно можно было отремонтировать. Появление авиации было воспринято майором без особого энтузиазма – «эрэсов» он на самолетах не увидел, а что могут пушки – разве что еще пару‑другую танков сожгут. Ну и пехоты чуток положат. Увидев на фоне восходящего солнца заходящий на цель самолет, Леонид вдруг сообразил, что тот какой‑то незнакомый. Не «горбатый», точно. И не Пе‑2 тоже…

Иван вывел самолет на цель просто идеально. «Ну, счас вы у меня отхватите, уроды». –

Злорадная мысль, промелькнувшая в сознании, никоим образом не нарушила концентрацию. Четыре сорокапятимиллиметровые пушки заработали с такой силой, что самолет неслабо дернулся. Хотя, вполне возможно, это было не из‑за пушек, а из‑за двух крупнокалиберных пулеметов необычной четырехствольной конструкции…

Летящий необычный самолет вдруг окутался пламенем – и танк‑цель взорвался, а пехота, прячущаяся за броней, разом полегла. Остальные самолеты также на секунду‑другую окутывались пламенем, уничтожая пехоту и калеча танки.

– У них там что, по двадцать пулеметов, что ли, стоит? – пробормотал один из сержантов. Неожиданно с очередного заходящего на цель самолета сорвалось несколько молний «эрэсов» – судя по всему, Васильев в темноте их попросту не заметил…

21 мая 1942 года. Москва, Кремль.

– Таким образом, контрудар Малиновского имел успех. Немецкие войска дезорганизованы и начинают сдаваться. Идея с десантом в тыл оказалась удачной, – закончил доклад Шапошников. Внимательно слушавший Сталин поднялся из кресла и, подойдя к карте, спросил: – У вас все, Борис Михайлович? Тот кивнул и отправился к своему стулу. Слово попросил Василевский:

– Товарищ Сталин, следует особо отметить дивизию генерала Родимцева. Именно благодаря тому, что его бойцы устояли перед немецким контрударом, Малиновский сумел перегруппировать силы и нанести удар во фланг наступающим. Потери дивизии Родимцева в личном составе превысили шестьдесят процентов. Сам генерал… сам генерал ранен. – Василевский выпалил все это на одном дыхании, сбившись уже под конец. Вождь помолчал. Затем, после нескольких выпущенных колец дыма, произнес:

– Товарищ Сталин про подвиги совэтских бойцов знаэт. В том числе и про дивизию товарища Родимцева. Один из его полков фактически больше не существует, да?

– Да. Личного состава на две роты не наберется.

– И это именно они захватили новые немецкиэ танки, да?

– Один танк. Генералом к Герою представлено сразу трое – два майора, командиры батальонов Шимазин и Васильев, а также старший сержант Охлопков. И еще несколько человек к Красному Знамени и Красной Звезде.

– Посмотрим, товарищи. Но звучит так, что эти награды бойцы заслужили…

22 мая 1942 года. Москва, Кремль.

– Здравствуйте, товарищ Кравченко. – Поднявшись навстречу вошедшему в кабинет ученому из будущего, лидер СССР протянул руку.

– Добрый вечер, товарищ Сталин. Для меня огромная честь встретиться с вами. – Длинный и худой, как каланча, Илья Петрович пожал протянутую руку вождя. Глаза молодого человека просто светились от счастья.

– Как ви прекрасно понимаэте, у товарища Сталина много дел. И он очень хотел бы знать, для чего вам потребовалась такая срочная встреча? – Вождь сел обратно в кресло и показал ученому на стул, приглашая того присоединиться.

– Понимаете, товарищ Сталин, то, что я обнаружил в имеющемся архиве специальных материалов, – вождь понимающе кивнул, – не просто важно. Это архиважно! – От волнения ученый даже вскочил и, схватив портфель, вытащил из него листок. После чего, размахивая им, словно знаменем, выпалил: – По сравнению с этим даже атомная бомба не выглядит такой уж серьезной штукой. Взгляд главы СССР мгновенно изменился, став из расслабленно‑изучающего предельно серьезным и сосредоточенным.

– И что же это такое, Илья Петрович?

– Целая серия материалов по нанотехнологиям. И особенно – по созданию атомно‑силового микроскопа!!! Вождь взглянул на сидевшего неподалеку Берию. Тот пожал плечами. Видя некоторое недопонимание, Кравченко добавил: – А атомно‑силовой микроскоп – прямой путь к нанотехнологиям. Со всеми вытекающими. До нахождения этих материалов создание АСМ состоялось бы в лучшем случае году в семидесятом. Теперь мы сможем сделать его лет на десять‑пятнадцать раньше. А то и на все двадцать.

– И насколько эта отрасль техники важна? – негромкий вопрос Берии прервал поток слов ученого. Тот кивнул и снова полез в глубины портфеля.

– Вот я тут принес статью от девятнадцатого года… две тысячи девятнадцатого. Это обзор того, что удалось сделать в этой отрасли за тридцать три года с открытия АСМ. – Илья Петрович протянул Сталину бумаги. Тот, быстренько пробежавшись глазами по статье, замедлился лишь на страницах «Нано и ВПК» и «Наномедицина». После чего поднял голову и улыбнулся взлохмаченному ученому.

– Ви большой молодец, товарищ Кравченко. – Вождь поднялся и отдал обзор Берии. Тот углубился в чтение. Хозяин кабинета тем временем продолжил: – Я полагаю, что о наличии этих материалов не знает никто, кроме нас?

– Да, товарищ Сталин, только я, вы и товарищ Берия.

– Вот пусть это пока так и останэтся. А когда наша наука закончит с покорэниэм ядэрных сил, то ми обратим особоэ вниманиэ на нанотехнологии, – вождь ободряюще кивнул Кравченко. Еще некоторое время поговорив с ученым, Сталин отпустил того отдыхать. После чего повернулся к закончившему чтение главе НКВД и спросил: – Лаврентий, расскажи‑ка мне поподробнее про товарища ученого.

– Молод. На момент попадания сюда ему было тридцать четыре года. Сейчас соответственно тридцать пять. Умен – не зря в тридцать четыре возглавлял на одном из предприятий ВПК целое направление. Из важных особенностей – был вашим ярым… эээ… поклонником, несмотря на то что, как вы уже знаете, тогдашнее правительство не особо вас жаловало.

– Ярым поклонником? – Сталин насмешливо наклонил голову.

– Начиная еще с учебы в университете. Может, и со школы, но про это у нас данных нет. Один из его коллег оттуда, – Берия показал пальцем вверх, – заявил, цитирую: «Кравченко – сталинист. Почти фанатик». Так что он у нас надежный товарищ.

– Это хорошо. Если то, что пишут здэсь, – вождь показал на статью, – про перспективы, – правда, то эти самые нанотехнологии сделают СССР единствэнной сверхдержавой. Навсегда…

23 мая 1942 года. Бреславль, Польша.

– Ты не сумлевайся. После залпа тех штуковин тебе укрепления надо будет просто занять. – Краснощекий полковник ободряюще похлопал говорившего с ним майора по плечу.

– Про Кенигсберг так тоже говорили. А сколько там народа полегло?

– Под Кенигсбергом «буренок» не было. – Офицер помрачнел.

– А почему «буренки», кстати?

– Черт его знает. Как всегда, кто‑то придумал – и приклеилось.

– Ладно. Но ты уверен, что они настолько эффективны? – Рано поседевший майор с сомнением поглядел в сторону расположения недавно прибывших штурмовых гвардейских реактивных минометов из РВГК.

– Я их в деле видел. Под Минском. Они там полк нацистов спалили к чертовой матери.

– Ну‑ну. Ладно, пошел я, солдат обрадую. Достал их уже этот немчурский укрепрайон… Прибывшие на фронт потомки «Буратино» должны были поставить точку в длительном противостоянии под Бреславлем, вылившемся уже не в один десяток тысяч солдатских жизней. «Шверпункт» обороны немцев не пускал советские войска вперед. Подтянув войска, Верховное командование надеялось неожиданным ударом уничтожить эту занозу, мешающую продвижению Красной Армии…

«Вторая мировая война в солдатских воспоминаниях, с комментариями. Избранное. Том 1». Военное издательство МО СССР, 1985 г. «Когда в нашем расположении появился комбат, Семен Петрович Тырновецкий, с кислым выражением на лице, то мы сразу смекнули, что сегодня‑завтра опять идти в атаку. Это не радовало, поскольку Бреславльский укрепрайон был крепким орешком и множество наших товарищей уже погибли в попытках его взять. Но мы понимали, что сделать это необходимо, иначе дальнейшее продвижение наших войск становилось невозможным. Командир, сообщая нам приказ, выглядел расстроенным. Он понимал, что очередная попытка взятия такой крепости обернется множеством смертей его солдат. Тогда ни он, ни мы не могли еще предполагать, как все обернется, потому‑то и смотрел он на нас с сожалением, хотя и пытался это скрыть. За эту заботу в отношении своих солдат мы его и любили. Песня „Комбат“, написанная Владимиром Антоновым и ставшая, как и многие другие его песни, особо популярной, – это как раз про Семена Петровича. „Ты сердце не прятал за спины ребят“ – эта фраза относилась к нему на все сто процентов. Тогда, в сорок втором, нам, молодым еще пацанам, он казался стариком, видевшим и знающим все. Поэтому, когда он сказал, что нам помогут гвардейские реактивные минометы, прибывшие из РВГК и после

этого будет полегче, то мы ему поверили. Мы тогда не знали еще, на что способны „Буренки“. И потому готовились идти в бой, ничем не отличающийся от многих других…» Приведенные воспоминания о битве за Бреславль показывают, что даже советские солдаты не представляли силу нового оружия Красной Армии. Именно эта секретность была одной из главных причин успеха операции, обусловившей успех весенней кампании в Польше. Ласковое фронтовое прозвище тяжелого гвардейского штурмового реактивного миномета – «Буренка» – лишний раз демонстрирует любовь простых солдат к могучему оружию Победы… Следует также отметить, что в этих воспоминаниях, как и во многих других, упоминаются песни генерала Антонова. Это лишний раз доказывает, что уже тогда взятая партией линия на развитие в человеке самых разных сторон личности была верна. Генерал, как исключительно талантливый человек, один из создателей современных войск специального назначения, был также и прекрасным поэтом – одним из многих, чьи способности раскрылись полностью в тяжелые военные годы, где борьба духа была не менее важна, чем битва умов и силы. Песни военных и послевоенных лет до сих пор пользуются огромной популярностью, причем не только среди старшего поколения, но и среди молодежи, и являются одним из связующих звеньев между поколениями советских людей, став воистину народными.

24 мая 1942 года.

Ровно в четыре часа утра несколько сотен БМ‑8‑24 и «Буренки» нанесли удар по трехкилометровому участку обороны немцев. К ним присоединились также сотни орудий и несколько эскадрилий бомбардировщиков, сбросивших напалмовые бомбы вперемежку с боеприпасами объемного взрыва. В обороне нацистов образовалась дыра, куда устремились советские войска, начавшие эту дыру активно расширять. Применяемые Красной Армией крупнокалиберные минометы явились неприятным сюрпризом для немцев. Не более неприятным, однако, чем применение новейших тяжелых танков и самоходок…

25 мая 1942 года. Бразилия, Рио‑де‑Жанейро.

Жизнь, бьющая ключом. Буйство красок и море улыбок. Именно таким рисуется в головах множества людей город‑мечта, сердце Бразилии – Рио‑де‑Жанейро. Город контрастов, в котором великолепие и роскошь граничат с нищетой, а буйство дикой природы – с величественными пейзажами великолепной архитектуры. Город темпераментных веселых людей. Город, в котором не место будням. Но только не для двух одетых в военную форму людей, сидящих в роскошном кабинете президентского дворца.

– Друг мой, ты уверен?

– Да. Захват Венесуэлы возможен, но эти надоедливые послы, Ноэл и Джефферсон, ясно дали понять, что дальнейших завоеваний ни Англия, ни США не потерпят и вмешаются. – Альверде раздраженно махнул рукой.

– Они неплохо объяснили, что не видят нас участвующими в послевоенном переустройстве мира, – продолжил президент рассказ о встрече с послами новоназначенному министру обороны, генералу Гаспару. – Очевидно, что эти уроды заранее совместно разработали стратегию переговоров и в нарушение протокола на два часа затянули встречу, сведя ее к угрозам и требованию о немедленном объявлении Бразилией войны Японии.

– Но у них сейчас недостаточно сил, чтобы нападать еще и на нас. Им нужно срочно высаживаться в Европе, пока Советы не оказались на берегах Ла‑Манша, да и японцы, опять же. – Генерал Гаспар с удивлением посмотрел на старого друга.

– А потом? Когда они закончат? Мы все еще не будем способны им сопротивляться. Да даже если бы были – это встанет нам слишком дорого. Да и зачем? Обойдемся и без Венесуэлы. У нас и своих ресурсов достаточно. Тем более что мы знаем, где они имеются. – Альверде раскурил сигару и подошел к окну своего кабинета.

– А если они сцепятся со Сталиным?

– Если они вмешаются, Советы остановятся на мысе Рат. Но нам нельзя рисковать. Видимо, ты забываешь, как развивалась история в нашем мире.

– Ты же знаешь, я никогда не был в истории особенно силен. – Гаспар постучал себе по голове.

– Тогда позволю кое‑что напомнить. Экономические связи Бразилии с США были традиционно сильны, однако в тридцатые годы сильно увеличилось сотрудничество с Германией, и перед правительством моего предшественника Варгаса стояла действительно нелегкая проблема.

– Какая?

– США склонялись на сторону Великобритании, а эти две страны оставались и остаются главными экономическими партнерами Бразилии. С другой стороны, Германия выступала в роли противовеса засилью США в Западном полушарии. Таким образом, на стороне США и Британии встали олигархи, опасавшиеся за свои экономические интересы в случае конфронтации с США, а за поддержку нацистов выступили военные. Сейчас, кстати, место Германии будет занято Советами – это однозначно. Варгас некоторое время лавировал между двумя сторонами, в сорок первом он даже отправил Гитлеру поздравительную телеграмму в честь дня рождения. При этом в сороковом, опасаясь, что после предполагаемого падения Британии немцы переведут военные действия в Западное полушарие, США предложили разместить свои военные базы на побережье Бразилии с общим контингентом в сотню тысяч человек. И прочие факты в таком же духе.

– Да, но теперь‑то история развивается по другому сценарию…

– И заметь, развивается нам на пользу. Вопрос о размещении военных баз в Бразилии вообще не стоит. Полностью прекращено строительство взлетных полос для американских ВВС в пунктах Ресифи, Белен, Натал, Форталеза, Масейо и Сальвадор. Опять же, в нашей истории в бразильских водах действовал Четвертый флот США под командованием адмирала Ингрема, и базировался он в нашем порту Ресифи. А в сентябре сорок второго Вашингтон заставил Варгаса передать в распоряжение Ингрема бразильский флот и авиацию. Однако полный разгром японским 4‑м флотом американской эскадры в битве в Коралловом море вынудил Вашингтон принять решение о перебазировании 4‑го флота США в Тихий океан.

– Точно! – Возбужденный министр обороны вскочил с кресла. – Ведь в нашей истории все было наоборот: именно 4‑й японский флот был разгромлен!

– Ага. И битва в Коралловом море стала предтечей, поворотной точкой в войне на Тихом океане возле острова Мидуэй, которая должна будет состояться в начале июня этого года. Убежден, что и при Мидуэе американцы вновь потерпят тяжелейшее поражение. Не сомневаюсь, что без вмешательства советских пришельцев не обошлось. Так же как и в том, что Сталин не допустит наличия ядерного оружия у кого бы то ни было, кроме Советов.

– Жозе, а что ты решил насчет сотрудничества с немцами, янки и русскими?

– По итогам этой войны немцев и англичан Советы просто вычеркнут из числа мировых лидеров. С американцами и японцами русские выступят в качестве третьего льва. Сотрудничество будем развивать с Советами, но не сразу – Америка все еще слишком сильна. Кроме того, нам нужны инвестиции и технологии. Думаю, что скоро в очереди к нам будут стоять Круппы, Тиссены – им уже необходимо вывозить капиталы, технологии, ученых, чтобы те не достались Советам. В нашей истории капиталы в основном выводились в США и Аргентину, но теперь все пойдет по‑другому. Думается мне, что именно об этом пойдет разговор на завтрашней встрече с эмиссаром Бормана. Ну а вслед за немцами потянутся французы и британцы. А пока и с американцами, и с англичанами, да со всеми будем изображать дружелюбие, – ответил бразильский президент, продолжая задумчиво глядеть в окно. Потом, отвернувшись от прекрасных видов Рио, Альверде произнес: – А мы будем строить экономику. Всеми силами. Судя по всему, у русских не получилось все полностью так, как планировалось…

– В смысле? Ты думаешь, русские спланировали это самое попадание в прошлое?

– Черт его знает. Но выглядит все именно так. А мы тут только потому, что у них там чего‑то не так сработало. А может, это и не они совсем… В любом случае мы не представляем собою прямой угрозы для них. А США – представляют. Русские это прекрасно понимают. Даже осознавая, что у нас есть информация из будущего, они не воспримут нас действительно серьезно.

– Почему?

– Потому как в случае преднамеренного попадания в прошлое, количество их информации и технологий явно превосходит то немногое, что оказалось у нас.

– Логично. – Генерал Гаспар кивнул и налил себе еще чашечку кофе. – А если попадание не преднамеренно?

– То тогда им точно нет причин с нами конфликтовать – мы гораздо полезнее друг другу при сотрудничестве.

– А они нас не побоятся? Мы ведь потенциально – сверхкрупные игроки…

– В будущем, друг мой, в будущем. Сейчас мы никто и звать нас никак.

– Ну, я бы так не сказал, президентэ, – Гаспар несогласно покачал головой. Альверде вернулся к окну. Потом, через минуту‑другую молчания, отрезал: – Я все решил, Жозе. Сталин будет решать проблемы по одной. Сначала немцы и Европа, потом японцы и Азия, потом американцы и только потом мы. Сейчас ему выгоднее иметь нас в друзьях. Поскольку США так просто лидерство отдавать не будут. Генерал Гаспар сделал последний глоток кофе и с громким звоном поставил чашку на стол.

– В том‑то и дело, Жозе, что Сталин – не мы. И у него, судя по всему, целая толпа пришельцев из будущего. Знающих пришельцев, позволю себе заметить. А у нас? Наши парни – отличные солдаты, а по нынешним временам – так и вовсе. Но сколько у нас инженеров из нашего времени? Сколько у нас технологий, которые мы сможем воспроизвести? Мало. А у Сталина наверняка до черта. Зачем ему рисковать? Он же не знает, что есть у нас. Может, он нас попросту перестреляет, после чего шансы Бразилии на почетное место в мировой иерархии испарятся. Кто, кроме нас, способен воспользоваться этой восьмидесятилетней форой? Наши

офицеры? Они неплохи, но сравнивать их со Сталиным или Рузвельтом… ты понимаешь? – Закончивший монолог Гаспар подошел к здоровенному глобусу в углу кабинета и несильно его крутанул. Генерал Альверде положил окурок сигары умирать в пепельницу – он считал дурным тоном гасить благородную сигару как простую сигарету – и, подойдя к мрачному другу, похлопал того по плечу: – У нас нет выбора. Только усилить охрану. И проводить такую политику, при которой мы будем выгоднее живыми, чем мертвыми. Нам необходимо стать настолько сильными, чтобы война с нами для любого противника закончилась бы пирровой победой. Мы должны провести реформы, создать средний класс, стать самодостаточной страной. – Закончить изложение планов генерал Альверде не успел, прерванный звонком адъютанта Рейнальдо.

– Господин генерал, – раздалось в трубке, – позвольте вам напомнить, что через десять минут у вас ужин с советским посланником, его машина уже подъезжает к дворцу.

– Отлично, действуйте по протоколу.

– Слушаюсь, господин генерал.

– Ну вот, старый друг, двух часов, украденных Ноэлом и Джефферсоном, нам и не хватило.

– Жозе, а ты не боишься, что Рузвельт и Черчилль испугаются появления нашей дружбы с Советами и бросят на нас все силы?

– Нет, и нам в любом случае необходимо установить дружеские отношения со Сталиным хотя бы для того, чтобы нас просто не убили в ближайшее время. В конце концов, русские еще долго не смогут представлять для нас военной угрозы, да и Сталин не вечен. Послезавтра у нас встреча с представителями Уолл‑стрит и Сити, на которой нам необходимо их убедить, что больше доходов, чем при нашем руководстве Бразилией, они не получат, – при соответствующих инвестициях, разумеется. В конце концов, дешевая рабочая сила всегда в цене, а для большинства бразильцев при нынешней нищете еще долгое время и эти копейки будут казаться состоянием.

– Да, но ведь дешевая рабочая сила не вечна…

– Это не страшно. Бразилия единственная, кроме России, страна, которая будет самодостаточной. В один прекрасный день американцы, англичане, немцы проснутся, но будет поздно – Бразилия станет Китаем нашего времени. Вот только при этом не совершим их ошибку.

– Какую?

– Мы будем максимально развивать внутренний рынок, чтобы в случае кризиса у нас не рухнула экономика. И нам не надо становиться первыми. Нам достаточно стать просто сильными. Вот так вот, мой друг, вот так. Раздался мягкий стук, и зашедший адъютант доложил:

– Прибыл посланник Союза Советских Социалистических Республик в Латинской Америке господин Григорий Федорович Резанов. После соблюдения протокольных формальностей генерал Альверде пригласил господина посланника в салон.

– Господин посланник, позвольте вам представить вице‑президента и министра обороны Великой Бразилии генерала Жозе Гаспара, – сказал Альверде. Пока посланник и генерал выражали друг другу взаимное уважение и радость знакомству, президент в очередной раз поблагодарил бога, что в соседней Колумбии пребывал советский посланник со знанием португальского языка, поскольку среди перемещенцев русского языка не

знал никто. Привлекать людей со стороны было в высшей степени опасно, поскольку любой переводчик сразу осознает ценность носимой им информации и обеспечит себе безбедное существование в Британии или Штатах. Производить же регулярную ротацию переводчиков из числа русских эмигрантов мешало их минимальное количество.

– Господин посланник, – обратился генерал Альверде, дождавшись окончания взаимных расшаркиваний последнего с Гаспаром, – позвольте выразить восхищение героизмом советского народа, фактически в одиночку ведущего тяжелую борьбу за освобождение человечества от фашизма во имя установления мира и справедливости во всем мире. Также хочу выразить искреннее уважение великому политику и полководцу товарищу Сталину, под командованием которого была создана непобедимая Красная Армия, которая дала сокрушительный ответ гитлеровской агрессии.

– Благодарю вас, господин президент. Приятно слышать, что Великой Бразилией руководит лидер, по достоинству оценивший вклад советского народа в грядущей победе над фашизмом и реально оценивающий боеспособность Красной Армии.

– Позвольте пригласить вас к столу, – предложил Альверде, максимально источая любезность и уважение к советскому посланнику, не теряя при этом достоинства главы государства. Войдя в малую столовую, генерал, неожиданно для Резанова, оказал ему особое уважение, предоставив второе место во главе стола, расположенное напротив президентского кресла. Все указывало на то, что в директивах МИДа, доставленных накануне спецкурьером, не было ошибки и составлял их явно не сумасшедший, как показалось на первый взгляд. Начало обеда полностью укладывалось в один из сценариев, причем именно в тот, который казался самым невероятным. Степень важности, которую генерал Альверде придавал обеду, подчеркивало и то, что в знак уважения к гостю стол был сервирован великолепными русскими блюдами, приготовленными шеф‑поваром единственного русского ресторана, открытого российскими эмигрантами. На правах хозяина обеда генерал Альверде предложил тост за победу Советского Союза над фашизмом и их пособниками во всем мире. В ответ посланник Советского Союза предложил тост за процветание Великой Бразилии, после чего президент, воспользовавшись положением хозяина обеда, начал тщательно продуманный монолог: – Господин Резанов, я, как глава государства, хочу заверить Советское правительство и лично товарища Сталина в желании установить мирные и дружественные отношения между нашими государствами, для чего я предлагаю в кратчайшие сроки установить дипломатические отношения между нашими государствами. Я понимаю, что Советское правительство интересует, какой я намереваюсь проводить курс во внутренней и внешней политике. Так вот, хотя это, возможно, и прозвучит невероятно, я вижу будущее Великой Бразилии в качестве социалистического государства, построенного по образу Советского Союза. Безусловно, как вы понимаете, что, по крайней мере, до конца войны мы не сможем озвучить эти планы, поскольку капиталистические страны слишком сильны, да и внутри страны мы пока еще не пользуемся абсолютной поддержкой народных масс. Так что мы будем действовать медленно, но планомерно. – С каждым следующим словом бразильского президента советский посланник становился все больше похожим на статую. – Уже завтра мною будет предложена парламенту на рассмотрение новая Конституция, которая, смею вас заверить, будет принята парламентом, провозглашающая демократические свободы, право трудящихся на восьмичасовой рабочий день, право на забастовку и коллективные договоры. Твердо определены права профсоюзов, объединенных в Федерацию профсоюзов. Кроме того, будет принят Трудовой кодекс.

К сожалению, как я уже упоминал, буржуазно‑консервативные силы в союзе с генералитетом представляют собой серьезное препятствие на пути построения социализма в Бразилии. Поэтому, пока прогрессивные силы Бразилии не получат полной поддержки рабочих, крестьян и армии, я не смогу публично объявить о выборе социалистического пути развития и о введении демократических свобод, в частности амнистии политзаключенных и легализации компартии. К слову, по имеющейся у меня информации, лидер Коммунистической партии Бразилии Луис Карлос со своими сподвижниками в ближайшее время планирует совершить побег из тюрьмы и найти убежище на благоустроенной фазенде.

– Благодарю вас, господин президент, за столь откровенное изложение ваших планов по построению социализма в Великой Бразилии, – произнес Резанов. Ему потребовался весь его дипломатический опыт, чтобы не выдать того потрясения, которое он испытывал в данный момент. – Уверен, что они найдут отклик и всецелую поддержку Советского руководства. Но позвольте поинтересоваться вашими планами развития экономики Бразилии.

– Как вы понимаете, Бразилия испытывает серьезную потребность в инвестициях для развития экономики и науки, а также в новейших технологиях. Мною принято решение о проведении экономической политики, которая будет заключаться в создании максимально благоприятных условий для иностранных монополий при контроле государства за их деятельностью. Также будет установлена монополия государства на природные богатства. И лишь когда, как говорил товарищ Ленин, капиталисты продадут нам веревку и построят собственную виселицу, мы их на ней и повесим.

– Уверен, что более лаконично свою позицию не смогли бы донести даже спартанцы, – прокомментировал советский посланник – Поскольку наша встреча приняла настолько откровенный характер, то я думаю, что вы не будете делать тайну о ваших планах в области внешней политики.

– Безусловно, – ответил Альверде. – Собственно, целью этого обеда и является мое желание донести Советскому правительству, и особенно товарищу Сталину, мою позицию по вопросам внутренней и внешней политики, главной целью которых является установление дружеских и желательно союзнических отношений с Советским Союзом. Я считаю долгом бразильского народа принять участие в борьбе за освобождение человечества от фашизма. И я имею честь сообщить вам, что послезавтра Бразилия объявит войну Германии. В тот же день парламент официально предложит военную помощь Советскому Союзу в борьбе с фашизмом. Мы готовы отправить тридцатитысячный экспедиционный корпус под командованием генерала Дутра. Надеюсь, у Бразилии появятся национальные герои, такие, как генералы Багратион и Петров Михаил Петрович. Не скрою, на днях Вашингтон потребовал выделить Бразильский экспедиционный корпус для высадки в Италии, намеченной на август этого года. Надеюсь, эта информация окажется полезной Советскому правительству.

– Безусловно, господин президент. Данная информация просто бесценна и будет как можно скорее доведена до сведения Советского руководства. В свою очередь, я могу сообщить, что, по некоторым данным, планируемое на июнь этого года генеральное сражение между японским и американским флотом в районе атолла Мидуэй закончится полным поражением последнего. Надеюсь, это облегчит вам выработку внешнеполитических решений. Далее, в ходе обеда, беседа протекала в обсуждении последних сообщений британской и американской прессы. Однако в ходе, казалось бы, пустого разговора обе стороны, обдумывая услышанное, готовились к заключительной части встречи. Наконец, президент Альверде предложил перейти в курительный салон, где, садясь в кресло, предложил гостю почетное место – на диване по правую руку от себя, второе кресло занял генерал Гаспар. Адъютант Рейнальдо подал кофе и удалился. Бразильский президент

предложил посланнику Резанову великолепную гаванскую сигару, которая была с удовольствием принята. Несколько минут все наслаждались отменным кофе и сигарами. Наконец Резанов произнес: – Предлагаю, господин президент, подвести некоторые итоги нашей встречи. Генерал одобрительно кивнул.

– Я имею честь сообщить товарищу Сталину, что новое прогрессивное руководство Великой Бразилии приняло решение взять курс на построение социализма. Но в силу уже названных вами причин, а также в существующей мировой обстановке официальное объявление о новом курсе страны планируется после завершения войны и решения внутриполитических проблем?

– Совершенно верно, – прокомментировал посланника президент. – Хочу выразить надежду, что Великая Бразилия станет самым надежным союзником Советского Союза.

– Очень хорошо, – продолжил Резанов. – С экономической программой развития Бразилии все ясно. Но вот хотелось бы уточнить некоторые внешнеполитические аспекты. По имеющейся информации советского МИДа, некоторые финансовые круги в Британии и Америке оказались не готовы смириться с грядущим поражением Германии и установлением социализма в Европе. Эти силы уже сейчас вынашивают планы по агрессии против Советского государства. Каково ваше видение возможного развития ситуации?

– Что же, – произнес Альверде, не спеша выпуская сигарный дым и наливая кофе, взяв таким образом паузу, готовясь принять самое важное в своей жизни решение. «Да поможет мне Бог», – пронеслось в голове генерала. Alea jacta est. – Сразу же после установления дипломатических отношений между нашими странами генерал Гаспар будет готов немедленно отправиться в Москву для подписания договоров «О дружбе и сотрудничестве» и «О ненападении и взаимопомощи». Генерал Гаспар при этих словах стал серым.

– Благодарю вас за исчерпывающий ответ, – сказал Резанов, поднявшись с дивана. – В свою очередь я имею честь сообщить вам, господин президент, что Советское правительство на ваше предложение об установлении дипломатических отношений приняло решение про установление дипломатических отношений на уровне посольств. Завтра в установленном порядке мною будет передана вся официальная документация. В качестве посла предложена моя кандидатура. Сразу же после того, как будет подписан агреман, я буду готов немедленно приступить к обязанностям посла. А теперь позвольте мне откланяться. Мне необходимо немедленно проинформировать Советское правительство о результатах нашей встречи. После отбытия Резанова генерал Гаспар не выдержал:

– Надеюсь, ты отдаешь отчет, какие ты взял на себя обязательства? Неужели не разумнее было занять выжидающую позицию? Ты уверен, что Советы способны победить Британию и Америку? Если о сегодняшних переговорах станет известно в Вашингтоне, то через неделю здесь будут авианосцы, которые не оставят от нашей армии последнего солдата, хотя, впрочем, как мне кажется, нас могут прикончить еще раньше. Клянусь, если бы я не знал тебя много лет, то подумал бы, что ты спятил!

– Дорогой друг, думаю, тебе не повредит немного виски, – спокойно произнес Альверде в

ответ на горячий монолог друга. – Я не сошел с ума. Просто эти обязательства были единственным способом гарантировать нам безопасность со стороны Советов. Хотя бы на какое‑то время. Начну по порядку. Во‑первых, как ты заметил, объявить о построении социалистического государства в Бразилии я изначально собирался только после окончания мировой войны. Когда это было бы целесообразно в случае победы Союза. А в случае, если бы Америка заняла положение, аналогичное в нашей истории, можно было бы вообще не объявлять. Во‑вторых, ты помнишь, в нашей истории в феврале сорок пятого президент Варгас отказался от диктаторских методов правления и объявил о введении демократических свобод. Далее, в апреле была осуществлена амнистия политзаключенных, установлены дипломатические отношения с СССР. Введена многопартийная система. Легализована компартия, численность которой к сорок седьмому увеличилась с трех тысяч до ста пятидесяти тысяч человек. На президентских выборах в декабре сорок пятого ее кандидат получил десять процентов голосов. Так что мы только лишь чуть‑чуть ускоряем естественный процесс и таким образом снимаем социальное напряжение. В результате мы получим более широкую поддержку народных масс, что, в свою очередь, позволит нам начать уничтожение оппозиции.

– Действительно, у тебя это все звучит как‑то попроще… Но я не совсем понял, что ты имел в виду, когда говорил о появлении в Бразилии национальных героев, таких, как Багратион и Петров. Конечно, кто такой Багратион, я знаю, а вот кто такой Петров? – поинтересовался генерал Гаспар.

– Генерал Петров, в реальной истории командующий пятидесятой армией, героически погиб в октябре сорок первого в боях под Ржевом при выходе из окружения. Талантливейший генерал, между прочим. О нем мало кто слышал. Желая погубить талантливого конкурента, Жуков пожертвовал целой армией, не дав своевременного приказа про отступление. Попав в окружение, он не воспользовался присланным самолетом, сражался до конца и застрелился. Позже германское командование приказало похоронить его с воинскими почестями. Когда его перезахоронили, оказалось, что немцы не сняли с него даже золотые часы. – Президент не спеша пригубил виски. – Но я слишком отклонился от разговора. В данном случае я преследовал две цели: первая – показать, что мы отлично осведомлены о причинах поразительных успехов Красной Армии. Вторая причина – я просил Сталина оказать мне услугу. Ты знаешь, что в нашей истории генерал Дутра был полностью подконтрольным госдепу США, а главное, он, уже будучи маршалом, опираясь на армию, стал лидером буржуазно‑консервативных сил, которые, недовольные реформами, отстранили от власти Варгаса уже в сорок пятом. Таким образом, поскольку проблему генералитета необходимо решать в любом случае, почему бы не позволить им погибнуть героями.

– М‑да. Старый друг, как вижу, у тебя все просчитано. Но все равно мне кажется, что ты все‑таки поспешил с предложением о заключении военного договора с Советами, – Гаспар покачал головой.

– Признаюсь, я изначально совершенно не планировал предлагать русским подобное. Но вспомни, еще пару часов назад мы обсуждали битву в Коралловом море. И вероятный исход грядущего сражения при Мидуэе. И тут Резанов прямо сообщает о новом грядущем разгроме американского флота, подтверждая этим, что Советы, несомненно, повлияли и на исход сражения в Коралловом море.

– Честно говоря, я не совсем понимаю, зачем Советам надо было сообщать нам эту информацию, – задумчиво произнес генерал.

– Жозе, это фактически было не сообщение информации, а вопрос ребром. Очевидно, что Сталин уже располагает какой‑то информацией о возможной войне с Британией и Америкой. И

хочет точно знать, какую сторону мы примем. Заметь, Сталин настолько уверен в победе японского флота, что не побоялся открыто нам об этом сообщить. После разгрома американцы останутся без флота. Новые авианосные соединения будут создаваться не один год. И ничто не помешает японцам со своих авианосцев наносить удары по судостроительным заводам. Кроме того, необходимо помнить, что после капитуляции Германии в руки Советов попадет большая часть флота Рейха, особенно подводный флот. И, пожалуй, главным итогом всех этих событий будет неподписание в июле сорок четвертого Бреттон‑Вудского соглашения. Соответственно не будут созданы Международный банк реконструкции и развития и Международный валютный фонд. Доллар не станет мировой резервной валютой наряду с золотом.

– Черт, а ведь ты и здесь оказался прав. Необходимо присоединиться к будущему победителю до победы, а не после и занять место за столом стран‑победителей. Поскольку потом наши слова о намерениях будут всего лишь словами, – со вздохом произнес Гаспар, допив виски и положив в пепельницу умирать сигару. На вечерний Рио, горящий сотнями огоньков, медленно спускалась ночь. Из окна президентского кабинета казалось, что огоньки – это россыпь алмазов и рубинов, разбросанных щедрой рукой по городу. Но двум людям внутри этого самого кабинета было совсем не до красот жемчужины Бразилии…

26 мая 1942 года. Москва, Кремль.

– То есть ви считаэте, что Советский Союз должен уже сейчас вступить в конфронтацию с союзниками? – Расхаживающий по кабинету Сталин приостановился и внимательно посмотрел на генерала Ледникова.

– Ну, не прямо сейчас, товарищ Сталин. Но по итогам войны контроль над Евразией должен быть нами осуществляем в полной мере. И контроль этот нужен нам любой ценой – в том числе и путем конфронтации с США и их сателлитами. – Генерал отпил кофе и посмотрел в прищуренные глаза самого могущественного человека на планете. – Наш народ заслужил это право. Сколько раз мы спасали Европу? От Батыя, от Карла, от Наполеона, от Вильгельма, теперь от Гитлера… сколько можно? И на сей раз Советский Союз должен поставить точку в этом вопросе. – Ледников с громким стуком поставил чашку на поднос. – Контроль над Евразией обезопасит Союз от нападения. Вторжение в таких условиях будет фактически невозможным. Кроме того, наш технологический отрыв, сейчас еще пока только появляющийся, за одно‑два последующих десятилетия вырастет на порядки и станет уже непреодолимым.

– Ваши доводы разумны, Лаврэнтий Георгиевич, но вопрос в том, потянем ли мы войну с союзниками? Мнэ кажется, Совэтское государство еще не в полной мере готово к подобному противостоянию. – Вождь задумчиво посмотрел на стоящий в углу кабинета глобус.

– Соглашусь. Но нам и не требуется вступать в эту войну немедленно. Тем более что Гитлер войну уже проиграл, и нашей задачей становится минимизация потерь, а не элементарное выживание, как было у нас. – Ледников помрачнел. И уже не с таким энтузиазмом продолжил: – Особая армия закончила перевооружение и блестяще продемонстрировала успешность новой стратегии, тактики и вооружения. Мы начали масштабные действия по формированию дивизий нового облика. В том числе и из выводящихся в тыл фронтовых частей. Наши солдаты нас не подведут, товарищ Сталин, я уверен. Тем более что они не подвели и тогда, когда все было гораздо, гораздо хуже.

– И какая стратегия должна быть, по‑вашему, применена в отношении Японии?

– Надо полностью уверить их, что мы не собираемся атаковать. Информация о том, что американцы взломали их шифры, укрепила их мнение в этом вопросе. Отток наших дивизий на Западный фронт тоже не слабо повлиял на подобное мировоззрение. Кроме того, они уже начали некоторые действия по перебрасыванию своих войск из Маньчжурии в Бирму. Англичанам приходится все сложнее на этом фронте. – Ледников злорадно ухмыльнулся: – А когда японцы окончательно завязнут в Индии, мы нанесем мощнейший удар по Маньчжурии. К тому моменту у нас будет достаточное качественное превосходство, чтобы раскатать наших желтолицых друзей в тонкий блин. Вождь, внимательно слушавший генерала, хитро улыбнулся и, покачав головой, спросил: – А американцы, Лаврентий Георгиевич? Ледников мгновенно подобрался, словно тигр, готовящийся к броску. Раздувшиеся ноздри еще больше дополнили сходство.

– Лучшим вариантом было бы их расчленение на множество мелких государств, может, даже на отдельные Штаты. Генерал ненавидел американцев с детства. Ненавидел от всей души, хотя и вполне успешно это скрывал. И для ненависти у него был целый список причин. Начиная от общих претензий, вроде разваленного Союза, и заканчивая причинами личными. В девяносто девятом его старшего брата убило бомбой в Сербии. В двухтысячных жена Лаврентия Георгиевича ушла к богатому американцу. В семнадцатом в Крыму его солдат убивали в основном американским оружием. Список можно было и продолжить. Но и этого вполне хватало.

– Как ви катэгоричны, Лаврэнтий Георгиевич. Прямо сразу и на отдэльные Штаты. – Хитро улыбающийся вождь покачал головой.

– Ну почему же сразу, товарищ Сталин? Сначала Европа и Азия. А касательно вторжения в США… Я тут как‑то принимал участие в разработке занимательного плана с нашими китайскими и индийскими товарищами…

28 мая 1942 года. СССР, Киев.

Сходя с поезда, майор Антонов не думал увидеть знакомые лица в толпе встречающих. Получив приказ помочь с организацией обучения личного состава разведывательно‑диверсионных групп дивизий нового облика, он отправился в Киев с некоторой надеждой на встречу с Анастасией, поскольку слышал, что Особая армия вновь отводится в тыл для пополнения. Выйдя из вагона и оглядевшись, Владимир неторопливо направился к выходу с перрона. Неожиданно, откуда‑то справа, в гудении толпы послышался знакомый смех. Резко развернувшись, майор едва не сбил с ног молодого, но тем не менее припорошенного сединой офицера.

– Простите, товарищ майор, – бросил Владимир, высматривая явно удаляющийся источник смеха.

– Тебе, майор, надо бы поаккуратнее, не находишь? – Васильев сегодня был не в

настроении. У него хотели забрать Охлопкова, одного из немногих выживших в лесной бойне.

– Я спешу, – огрызнулся Антонов.

– Все спешат.

– Слушай, ты чего привязался? Я ж извинился? Двигающиеся к выходу офицеры вяло переругивались. Владимир увидел, наконец, знакомую фигурку метрах в двадцати от себя и, мгновенно забыв про Васильева, не помня себя от радости, заорал: – Настя! Настенька! Лазина! – И, не обращая уже внимания на продолжавшего чего‑то говорить офицера, ломанулся сквозь толпу. Анастасия, услышав, что ее зовут, недоуменно крутила головой, быстро, впрочем, приметив продирающегося к ней майора. Что, в общем‑то, и неудивительно – здоровенный Антонов возвышался над окружающими как гора. Увидев, куда именно спешил толкнувший его майор, Васильев разом успокоился и, слегка пожурив себя за то, что начал выплескивать раздражение на ни в чем не виноватого парня, неторопливо отправился дальше.

– Эй, майор! – Прозвучавший окрик стал неожиданностью для Леонида.

– Да?

– Ты это, извини, что я тебя толкнул. Просто услышал знакомый голос. – Громадный офицер, обнимавший молоденькую врачиху так, словно боялся ее в любую минуту потерять, смущенно улыбнулся.

– Да ничего, нормально все. Я и сам хорош. Просто злой сегодня – отличного бойца забрать хотят. Леонид Васильев, – так же извинившись, представился комбат и протянул руку.

– Владимир Антонов. – Рукопожатие спецназовца оказалось дюже крепким.

– Анастасия Лазина, – в свою очередь назвалась врачиха.

– Очень приятно.

– Давай на «ты»? – предложил Владимир.

– Почему бы и нет… – согласился улыбнувшийся майор. И уже теперь посмеивающиеся и перешучивающиеся молодые люди, опаленные войной, зашагали в направлении автобусной остановки.

29 мая 1942 года. Москва, Кремль.

– Ми с товарищами Ледниковым, Молотовым и Ворошиловым пообсуждали разные вопросы, касающиэся стратэгии и целэй дэйствий Совэтского государства. И вот к каким выводам пришли. Товарищ Ледников! – Сталин дал слово генералу. Поднявшись со стула и подобрав со стола указку, тот подошел к огромной карте мира, висящей на стене.

– Итак, последующие результаты войны являются наиболее реальными и в то же время устраивающими Советский Союз. Это не значит, что мы не сможем достичь большего или у нас получится даже и это. Рассматриваемый вариант – необходимый нам для абсолютного превосходства минимум. – Молотов, кивая в такт тяжелой и медленной речи генерала, что‑то тихо сказал Сталину. Ледников тем временем продолжал: – Нашим врагом, по окончании текущей войны, со всей очевидностью станет блок Союзников, фактически – Англия и Штаты, а также их сателлиты. И, исходя именно из этой предпосылки, Советское государство должно строить свою политику. Также необходимо учитывать фактор роста потребления

энергоресурсов. Энергоресурсы – это оружие будущего. Уже сейчас мы видим огромные проблемы вермахта, связанные с нехваткой горюче‑смазочных материалов. А механизация армий будет лишь возрастать. – Члены ГКО понимающе покивали головами, вспомнив, из какого времени генерал родом.

– Для начала, наши цели в Европе. Европейцы должны потерять колонии и соответствующие рынки сбыта. Тогда устойчивость коммунистических правительств, которые там придут к власти после войны, будет значительно выше, за счет зависимости от нас. СССР должен непосредственно включить в свои территории, фактически аннексировав, государства Восточной Европы. К ним мы относим следующие: Болгария, Румыния, Греция, Чехословакия, Восточная Пруссия, частично Польша. В отдельные государства могут быть выделены Австрия, Венгрия и Югославия. – Генерал шумно вздохнул и отпил воды из стакана, стоящего на столике неподалеку от карты. – Также в этом регионе нам нужна европейская часть Турции и многовековая мечта русского народа – Босфор и Дарданеллы. Все эти действия создадут подушку безопасности для нашего государства, предохраняя от неожиданного и непосредственного вторжения союзников. – При этих словах Тимошенко дернул головой, явно собираясь что‑то сказать, но, наткнувшись на взгляд Сталина, промолчал.

– Теперь о Западной Европе. Если союзники успеют высадиться во Франции, то ее мы не получим. Поэтому необходимо постараться сделать ее хотя бы нейтрально настроенным государством. На Голландию и Бельгию, с другой стороны, вполне можно рассчитывать. – За водящим указкой по карте Ледниковым наблюдало множество напряженно молчащих людей. Важность произносимых сейчас слов создавала в кабинете давящую атмосферу.

– Франко пока не решил, к кому примкнуть. Надавив на него, Советский Союз должен в итоге получить контроль над Гибралтарским проливом. В принципе нас устроит даже совместный с Испанией контроль судоходства. Это относительно наших целей в Европе. – Генерал замолчал. Поднявшийся из кресла Сталин негромко сказал:

– Но у нашего государства имэются интэрэсы нэ только в этом регионе. Поэтому ми также посчитали нужным сформулировать цэли Советского Союза и в Африке, и в Азиатском регионе. И товарищ Ледников сейчас их нам также доложит. – Резкое исчезновение акцента в речи вождя продемонстрировало присутствующим всю серьезность звучавших слов.

– Африка и Ближний Восток. Здесь нам необходимо получить контроль над Суэцким каналом, а также Ираном, Ираком и другими странами Персидского залива. В сочетании с собственными запасами нефти и газа СССР будет контролировать большую часть энергоресурсов мира и основные транспортные потоки. – Микоян что‑то тихо сказал Берии и Молотову, вызвав на их лицах некое подобие улыбок.

– Азия. Во‑первых, Советский Союз должен получить Сахалин и Курильские острова. Маньчжурия также должна быть под нашим контролем, возможно, даже включена в нашу территорию. В конце концов, мы КВЖД не для других строили. В войну Японии и США мы же влезать пока не будем. Потери обеих сторон растут, и, согласно расчетам аналитиков, этот рост продолжится. Экономически Япония слабее, причем значительно, но сдаваться не будет еще долго, истощая тем самым нашего основного противника – США.

– Но у нас же с американцами договор! – На реплику Тимошенко ответил сам Сталин: – А согласно информации из ведомства товарища Голикова, они этот договор первые нарушат. Причем скоро. Так что, как и в случае с Гитлером, будут сами виноваты.

– Есть еще одно условие нашего доминирования. Мы должны быть монополистами в ядерных и ракетных технологиях.

– Вот только как этого добиться, – буркнул уже Молотов.

– Ядерным ударом по стране, пытающейся достичь паритета с нами в этих отраслях. Лет на двадцать‑тридцать это удержит всех от попыток создания подобных технологий. А после наш отрыв во всех отраслях, не только военных, но и гражданских, достигнет необратимых величин. Догнать нас будет невозможно, и стать нашим врагом не захочет никто.

– Да вообще‑то уже и сейчас никто не хочет, – усмехнулся вождь Страны Советов, вызвав серию смешков. – Товарищи, как видите, цели у нас более чем серьезные. Но выполнимые. Их достижение обеспечит процветание нашего народа и государства. Поэтому у нас нет права на ошибку. Совсем нет.

5 июня 1942 года. Великобритания, Лондон

Ранним солнечным утром мимо ворот внешнеполитического ведомства Соединенного Королевства прошел чиновник. Одетый в строгий костюм государственного служащего, высокий и худощавый, молодой человек выглядел как типичный англичанин – сдержанный, деловой и чопорный. В его руках виднелась трость, и для полноты картины не хватало лишь цилиндра на голове. Рядом с виском виднелся шрам – подарок от идущей уже третий год войны. Перейдя через дорогу, еще не заполненную машинами, и внимательно поглядывая по сторонам, он неспешно шествовал мимо правительственных зданий на Даунинг‑стрит, направляясь в сторону финансового центра мира – суетливого лондонского Сити. Остановившись у газетного киоска и приобретя пару газет, молодой человек осмотрелся и продолжил свой путь. А тем временем столица огромной империи просыпалась – улицы постепенно наполнялись людьми, машинами и шумом. Вскоре чиновник затерялся в толпе таких же, как он, служащих, сотрудников разбросанных по центру Лондона правительственных учреждений и ведомств, фирм и контор, банков и газет. Исчезнув в человеческом море, он появился неподалеку от маленького ресторанчика в каком‑то переулке. Людей здесь почти не было – островок покоя и тишины среди уличного хаоса и шума уже который месяц не знающего бомбардировок города. Внешне сие заведение весьма походило на клуб по интересам. Такие существуют вроде бы для всех, да и вход сюда зачастую свободен, но все в округе знают, что тут собираются регбисты или летчики. Или еще кто‑нибудь. Зайдя внутрь, молодой человек выбрал себе столик в глубине полупустого зала и, заказав яичницу с беконом, чашку чая и печенье, начал читать купленные газеты. Когда заказ был исполнен, он тихо поблагодарил официанта и, отложив газеты, принялся за еду. Некоторое время спустя столики перед кафе, а также его небольшой внутренний зал уже были заполнены. Тихие разговоры и сигаретный дым струились по ресторанчику вместе с запахами хлеба и жареного бекона, создавая уютную атмосферу, за ширмой которой даже эксперт не распознал бы фальши. Если бы не увидел искусно скрытые пистолеты на каждом из сидящих. И «Томмиган» за стойкой бара. И два пулемета на втором этаже. И много чего еще. Люди, знавшие, зачем на самом деле молодой человек проделал свой путь и мирно сидит сейчас в ресторане вместе с другими такими же, находились в скрытой под землей комнате, существовавшей здесь задолго до ресторана.

– Все надежно? Мы же впервые за очень и очень долгое время встречаемся в Лондоне…

– Об этом не волнуйтесь, господа. Место охраняется нашими сотрудниками. Хотя они, разумеется, понятия не имеют, что охраняют. Они просто находятся вокруг, блокируя территорию от посторонних. А подземный ход существует еще со времен короля Ричарда. Все очень надежно.

– Какого короля Ричарда?

– Львиное Сердце. Уверяю вас, о ходе знают единицы, и почти все они здесь. Все очень и очень надежно, я гарантирую.

– Хорошо. Тогда, пожалуй, можно и приступать. Прошу. В полумраке, создаваемом покрытыми плотными и густыми абажурами лампами, означилось тихое движение. Несколько человек отодвигали стулья и садились за укрытый плотным зеленым сукном стол. Вскоре снова стало тихо. Неожиданно чей‑то властный голос достаточно громко произнес: – Господа! Мы были вынуждены собраться по причине более чем чрезвычайного положения. Потому наша встреча проходит в условиях такой секретности. Вся, я подчеркиваю, вся мировая политическая и финансовая система находится под угрозой, и не будет преувеличением сказать, что наша ситуация донельзя опасно близка к катастрофе.

– Простите, что прерываю, – вкрадчиво и явно сдерживая тон, заговорил человек с противоположной стороны стола, – но не кажется ли вам, что катастрофа уже наступила? После того, что произошло и что происходит, трудно представить, что ситуация может быть исправлена.

– Именно поэтому нам необходимо действовать, как во времена Крымской и Первой мировой. Действовать всем вместе, иначе то, что происходит с Третьим рейхом, постигнет и нас.

– Неужели можно говорить о военной угрозе? Пока что данные наших разведок не позволяют полагать, что в ближайшее время Сталин начнет военную кампанию против нас. Тем более что он не закончил с Рейхом.

– Мы не должны дать ему закончить с Германией. Если помните, первоначальный план предполагал, что эта война высосет все соки из Советов и из Германии. Но, судя по всему, мы просчитались. Если Сталин победит сейчас и с нынешним уровнем потерь, то в результате войны он станет только сильнее. Значительно сильнее. И у нас возникнет практически неразрешимая проблема, поскольку мощь Советов будет только расти. И эта мощь не будет нам подконтрольна.

– Я еще добавлю, – заговорил еще один из сидящих в комнате. – При таких размерах и такой экономической мощи наш противник может начать даже не военную, а экономическую и идеологическую экспансию, против которой будет почти невозможно устоять. Экономики отдельных стран не смогут выдержать такой конкуренции. И без войны нам грозит очередной масштабный экономический кризис, чреватый социальными волнениями. И выходом в любом случае будет война. Самим своим существованием и благополучием это государство грозит гибелью нам. Вновь настало молчание. Наконец раздался вопрос, который долго никто не решался задать: – И что вы предлагаете?

– Именно это и нужно обсудить. Если вы полагаете, что у меня есть волшебное заклинание, которое разом все исправит, то знайте, что это не так. Но нам надо, я определенно могу сказать, следующее: нам нужно объединить усилия. Всем. В том числе и Германии. Только вместе мы сможем добиться каких‑нибудь результатов. Забыть временные конфликты и объединиться в

противостоянии общему врагу. В комнате стало несколько шумно – послышались многочисленные вопросы и реплики: – Проблематично…

– Любой другой путь приведет нас к катастрофе.

– Как мы объясним это людям?

– Спасением от азиатского варварства. Еще разок точно прокатит.

– Но, возможно, есть какие‑то конкретные предложения?

– Да, какие, хотя бы в общих чертах, меры нам необходимо предпринять?

– У меня есть некоторые предложения. Соединив усилия наших держав, мы должны выступить единым фронтом. Нужно сделать так, чтобы они оказались в изоляции. Кроме того, главная слабость России – в многонациональности, в разобщенности, в сепаратистских настроениях, которые лишь временно потухли в обстановке непрерывных побед на фронтах. Нам нужно разжечь взаимную ненависть среди советских народов, подогревать национализм украинцев, кавказцев, прибалтов… да всех подряд – вот что надо делать. Военные акции будем проводить под лозунгом освобождения порабощенных народов и принесения в Россию демократии. В сочетании с разжиганием межнациональных противоречий у нас есть шанс на победу. Лишь так возможно вернуть ситуацию к мировой стабильности и балансу сил, обеспечив нашим странам процветание и сохранение достойного места в мире. Вновь наступило молчание, означавшее всеобщее согласие.

– Но как, как нам добиться военных побед? Если Сталин фактически в одиночку побеждает Гитлера?

– У нас огромное преимущество в тяжелых бомбардировщиках. Упирая на это превосходство, мы уничтожим основные промышленные центры большевиков.

– Довольно спорное заявление. Но давайте все же обсудим ситуацию более детально. Собрание оживилось. Зашуршали папки, откуда‑то появились блокноты, ручки и бумаги, и вскоре негромкий гул голосов, спорящих, предлагающих и обсуждающих, наполнил помещение до краев. Так, глубоко под землей, зарождался план Третьей мировой войны…

30 июня 1942 года. Москва, здание ЦК.

– Запад постоянно попрекает нас словом «демократия». Но что это за зверь? Ведь решения всегда принимаются конкретными, – Сталин голосом выделил это слово, – людьми, а не какими‑то абстрактными понятиями. То есть демократия в отношении системы всей государственной власти – нечто иное, как просто декорация, за которой находятся те, кто управляет ходом происходящего. И каждый день простой человек наблюдает меняющихся каждые несколько лет марионеток вместо действительно народных избранников. Марионеток, не несущих никакой ответственности за свои решения, – в зале раздался одобрительный гул, – потому как это не их решения. А реальные правители, серые кардиналы, на протяжении многих поколений владеющие средствами производства, банками, те, которым принадлежат средства массовой информации,

простому человеку не видны. И становится совершенно неважно, кто пришел к власти на следующие четыре года: республиканцы, демократы или кто‑нибудь еще, потому как это в любом случае просто‑напросто купленные и оплаченные артисты, куклы, за веревочки которых дергают настоящие, – снова повысил голос вождь, – кукловоды. И тот, кто нарушает заданный сценарий и попробует принимать самостоятельные решения, будет беспощадно убит. Достаточно вспомнить хоть того же Линкольна, которого можно уважать за отмену позорного рабства в «демократической» стране. И этим кукловодам наплевать на простой народ, их волнуют только лишь собственные благосостояние и власть! – В зале вновь раздались хлопки, постепенно переросшие в овацию. Подождав, пока зал утихнет, Сталин продолжил:

– Да и что за «свобода» дается западной «демократией»? Это свобода поболтать языком, и ничего больше. Хочешь сказать? Давай, говори. Сказал? Молодец, можешь идти. Эта болтовня совершенно бесплатна и ни на что не влияет. В отличие от реальных денег, которыми обладают эти люди за ширмой. А попробуйте, сославшись на равенство, попросить у них кусочек власти и денег… Вот здесь вы и узнаете, какова цена всем этим разговорам про настоящую свободу, равенство и демократию. Не бывает и не может быть при капитализме действительных свобод для эксплуатируемых хотя бы потому, что помещения, типографии, склады бумаги и прочее, необходимое для использования свобод, является привилегией эксплуататоров. Отсутствие ответственности за сказанное и сделанное – вот она, отличительная черта подобного строя. И они хотят, чтобы подобное развернулось у нас? – Тихий зал ответил недовольным рокотом. – Мы с вами наблюдали, что делала эта так называемая демократия у нас в стране во время правления Керенского. Болтала языком! Мы также видели, как экономический кризис продемонстрировал всю грабительскую сущность капитализма, все его наплевательское отношение к пролетариату. Американские фермеры жгли зерно, когда рабочие в городах умирали от голода! Капиталисты, эти богачи и разжиревшие на народе кровососы, заявляли, что «надо затянуть пояса». Но сами они что‑то худеть отказались! – И снова ответом вождю был согласный шум.

– Демократия при капитализме есть демократия капиталистическая, демократия эксплуататорского меньшинства, покоящаяся на ограничении прав эксплуатируемого большинства и направленная против этого большинства. И, видя растущее недовольство простого народа, эти люди стали искать решение, избавляющее их от необходимости что‑то серьезно менять. Взрастив Гитлера и натравив его на наше государство, демонстрирующее социальную справедливость и возможность построения бесклассового общества, они надеялись нажиться на войне, сделать ее выходом из своих собственных проблем. Выходом, построенным из костей и крови советского народа. Но они просчитались. Не бывать этому! – В зале разразилась настоящая буря. Среди грома аплодисментов слышались выкрики «Слава товарищу Сталину», «Да здравствует Советский Союз» и подобные этим. Иосиф Виссарионович, усмехаясь в усы, наблюдал за происходящим, раздумывая тем временем над словами Ледникова. Тот сразу после объявления об исключении СССР из программы ленд‑лиза заявил, что союзники вполне могут перейти на сторону Гитлера. Конечно, пока в Англии у власти Черчилль, а в Германии – Гитлер, этого не произойдет. Но уберите одну переменную из уравнения, и оно мгновенно решится. Вопрос лишь в том, когда это произойдет. И кто все‑таки станет «убранной частью». Годовщину начала войны советские войска отметили разгромом еще одной группировки немецких войск – постаралась Особая армия в полном составе (то бишь и с бригадами из

далекого будущего). Разрезав немецкий фронт в районе Братиславы, Особая армия позволила советским войскам окружить полтора десятка дивизий вермахта и вторгнуться в Австрию. Наступление на юге тоже было удачным, хотя и не настолько. Но вторжение в Югославию состоялось. Именно после этого на стол Сталина легло донесение разведки. План «Немыслимое», появившийся на три года раньше.

1 июля 1942 года. Великобритания, Лондон.

Под тем же самым рестораном, в той же самой комнате, те же самые люди, что и пару недель назад, собрались для решения все той же самой проблемы. Уничтожение Советского Союза после очередных успехов Красной Армии и детального анализа имеющейся информации о ее состоянии более не выглядело простой задачей. Собравшиеся это прекрасно понимали.

– Господа! – Раздавшийся в тихой комнате голос заставил вздрогнуть нескольких присутствующих. – Друзья, как мы с вами осознали сегодня, немедленное военное противостояние против СССР невозможно. Наше преимущество в авиации не настолько велико, а имеющееся количество тяжелых бомбардировщиков совершенно недостаточно.

– Отдавать Германию русским нельзя! – С другой стороны стола вскочил невысокий человек и яростно грохнул кулаком по столу.

– У нас нет другого выхода. Нам нужно успеть занять Францию и Италию. На данный момент – это лучшее, на что мы можем рассчитывать в Европе без угрозы военной конфронтации с Советами.

– Я еще раз повторяю: если мы отдадим русским Германию – нам конец!! – Невысокий спорщик сорвался на крик. – Если мы вступим в войну против Советов прямо сейчас, у нас есть хорошие шансы на победу. Если нет – Сталин станет настолько сильным, что даже вместе мы не сможем нанести ему поражение!

– И как вы планируете с ними воевать? Бомбардировщиков слишком мало!

– Мы уже это обсуждали! После поражения Германии и Японии мы используем Францию и Италию как плацдармы. А также Турцию. А затем, создав к тому моменту многотысячные воздушные армады, мы разнесем этот чертов Союз на куски! Даже после получения Германии они будут слабее, чем Америка и Британская империя! Тем более что США согласны отложить вопрос развала колониальной системы на несколько лет.

– Это не вариант! Если русские победят Гитлера, то за эти несколько лет они успеют создать достаточно сильную противовоздушную оборону. И что тогда, а? Что тогда?

– Они не успеют. Крайний срок – это сорок пятый год.

– Немцы падут максимум в конце сорок третьего. У русских будет больше года. Не находите это несколько… большим промежутком времени? – Высокий тощий господин в смокинге и галстуке присоединился к спорщикам, небрежным щелчком отправив в пепельницу угасающую сигару.

– А у нас есть еще больше времени?

– А Япония? Вы уверены, что мы разгромим ее к сорок пятому?

– Не имеет значения. В сорок пятом она не будет уже в состоянии повлиять на обстановку в Европе. Еще раз повторяю – все уже обсуждалось, зачем нам еще раз приводить те же самые

аргументы? Тем более что нам еще необходимо обсудить способы давления на Турцию, провести учет сил и средств, рассмотреть экономические вопросы.

– Ладно. Я согласен. – Покачав головой, невысокий спорщик сел.

– Аналогично, – кивнул высокий господин. Послышались одобрительные реплики. Смена Второй мировой войны Третьей стала неизбежна.

2 июля 1942 года. Где‑то в СССР.

С трудом добравшись до конца дистанции, майор Васильев остановился через несколько метров после финишной черты и, постояв минуту и немного отдышавшись, рухнул на траву. Раненная в памятном лесном бою нога снова отвратительно заныла. Бежавшему вместе с ним Охлопкову было заметно легче – якут умудрялся понимать хриплые команды своего комбата, громко передавая их остальной части колонны. Желания вставать майор не испытывал. Длиннющий забег, включавший в себя штурм укрепленной позиции, форсирование небольшой речки и прочие занимательные развлечения вытянул из участников все силы. Волевым усилием заставив себя подняться, Леонид отправился в сторону Антонова, только что закончившего инструктаж очередной группы офицеров и теперь вольготно развалившегося на скамейке в тени раскидистого дуба.

– Ну, как мы на этот раз, а, майор? – спросил Васильев, подходя к Антонову и одновременно приветственно протягивая руку.

– На разборе полетов узнаешь, Леня. Но по секрету могу сказать – гораздо лучше. – Хитро улыбающийся Антонов сделал приглашающий жест. Присевший Леонид на секунду закрыл глаза. Откуда‑то издалека доносились звуки продолжающихся тренировок.

– Как тебе боевая учеба Особой армии, а, Лень? – Владимир с усмешкой наблюдал блаженное выражение на лице нового друга.

– Тяжко, Вова. Я в пехтуре уже много лет, а с училищем считать – так и вообще, но таких нагрузок, как за последний месяц, у меня, пожалуй, и не было никогда. Не, в «зимнюю» бывало и похуже, да и в нынешнюю тоже, но там война все же, а не абы что. Все еще улыбающийся Антонов внимательно слушал обычно не слишком разговорчивого майора. Васильев с некоторым энтузиазмом жаловался, вспоминая, как начиналось переобучение. В первый же день перед выстроенными на плацу личным составом выступил генерал‑лейтенант мрачноватого вида, представленный как начальник специального учебно‑тренировочного центра Веткач. Неторопливо вещающий генерал толкнул речь про нужность на фронте солдат нового типа, про верность Родине и Отчизне, в заключение пообещав, что тому, чему их всех здесь научат, их не научат более нигде и что практически любой вражеский солдат против них шансов иметь не будет. В ответ на это обещание послышались реплики о том, что и сейчас они любому немцу сто очков вперед дадут. Слова генерала о трудностях учебы были большинством личного состава благополучно пропущены мимо ушей. Что, учитывая фронтовой опыт означенных товарищей, вполне можно было понять. Но ожиданиям относительно «отдыха в тылу с некоторыми затруднениями», как

высказался Шимазин по получении приказа, сбыться было не суждено. Солдаты, сержанты и офицеры выматывались на тренировках так, что сил на походы на танцы не оставалось никаких, даже в специально выделенные для оных мероприятий дни. Подавляющее большинство предпочитало отоспаться. Спать вообще хотелось частенько – ночные тренировки, стрельбы и марафоны редкостью не были – за месяц таковых было более десятка.

– И я вроде ж как вижу, что все не просто так, а чтобы лучше стать, да не просто на чуть‑чуть, а вот как ты, например. – Леонид ткнул Владимира в плечо.

– Хех, да до него тебе, как раком до Луны, – заметил проходящий мимо Шимазин, возвращающийся с теоретических занятий по тактике и потому выглядящий на порядок лучше своего измотанного тренировкой однополчанина. Антонов, занимающий в центре должность старшего инструктора по действиям разведывательно‑диверсионных групп, был объектом зависти довольно большого количества солдат и офицеров. А как же – те же самые марши с той же самой нагрузкой у него получались на порядок легче, плюс Звезда Героя, плюс отличная девчонка, влюбленная, судя по всему, в него по уши. И как бонус – слава известного поэта‑фронтовика. С другой стороны, зависть, очевидно, была белой – переобучающиеся хотели стать такими же, а потому на тренировки не жаловались и старались только лучше. Так что товарищ Сталин вновь оказался прав – если показать человеку эталон, которого он вполне может достигнуть, то для работы над собой появляется более чем отличный стимул. Разговор друзей прервало появление Анастасии – она как раз закончила смену и теперь устало шагала в сторону скамейки с весело перешучивающимися офицерами.

– Привет, мальчики. – Девушка первой поприветствовала поднявшихся мужчин.

– С какими это тут мальчиками вы разговариваете, товарищ Лазина, а? Здесь таких нет, тут только мужчины. – Шимазин, как всегда, не смог удержаться от подколки.

– Ну, мне только про одного из присутствующих сие достоверно известно, товарищи офицеры. – И показала залившемуся краской майору язык.

– И откуда это такие познания? – все же поинтересовался Терентий.

– Отставить пошлости, товарищ майор. – Улыбающийся Антонов притянул Настю к себе на колени и, поцеловав ее в макушку, подмигнул комбату.

– Ну вот, чуть что, так сразу Шимазин виноват, – усмехнулся комбат. – А ведь это она первой начала. Ах, женщины, что вы делаете с нами, мужчинами. – И, сокрушенно покачав головой, Терентий отправился дальше. Пройдя пару метров, он приостановился и, полуобернувшись, позвал Васильева за собой: – Лень, пошли поедим, что ли. Дадим нашим голубкам немного уединения. – И вскрикнул от попадания брошенного меткой рукой желудя.

– Ну вот, опять я виноват. А ведь хотел‑то как лучше и…

– Ладно, ладно, иду, – прервал готового начать жаловаться друга Леонид. – Бывай, майор, увидимся еще. Товарищ Лазина! – И, откланявшись, Васильев отправился вслед удаляющемуся Шимазину. «Учеба учебой, а обед по расписанию», – мелькнувшая в голове Антонова мысль заставила его улыбнуться…

3 июля 1942 года. Вашингтон, Белый дом.

– Поэтому, господин президент, подобный подход представляется нам необходимым. – В завершение этих слов одетый в генеральскую форму человек ткнул в одну из лежащих перед Рузвельтом бумаг.

– Генерал, мне представляется несколько сомнительным подобный «подход». – Глава США выделил голосом последнее слово. – Сталин слишком силен, а у нас действительно серьезные проблемы с японцами, и вы предлагаете мне буквально толкнуть русских в объятия империи? – Президент недовольно покачал головой.

– Нас поддержит Британия, а затем и Германия.

– То есть вопрос мирного сосуществования наших систем вами даже не рассматривался, Джордж?

– Я, комитет начальников штабов, а также множество сенаторов согласны с выводами аналитиков – в случае, если мы не сдержим Союз военными мерами, его экономика станет более чем достаточной для превосходства. И мы проиграем войну даже до ее начала. Сейчас мы можем победить, хотя это и будет стоить нам очень дорого. Через десять лет победа будет практически невозможна.

– Боюсь, я не могу с вами согласиться, генерал. Как вы предлагаете объяснять избирателям, что наш вчерашний друг резко превратился во врага?

– Это неважно. Важно то, что если мы не выступим против Советов, то наши дни сочтены, – ответил Маршалл, глядя в глаза командующего.

– Еще как важно. Но давайте все же о другом. Сейчас мы, очевидно, неспособны противостоять еще и русским. Наша экономика пока к этому не готова. И я даже боюсь представить суммы, которые потребуются для ведения подобной войны.

– Деньги у нас будут, господин президент. Я уверен, что нация нас не подведет. И у нас нет выбора.

– Выбор всегда есть, Джордж. Всегда. Напомню вам, кстати, что еще недавно в Россию ехали на заработки наши собственные сограждане. Так что даже вопрос о превосходстве нашей системы при грамотном противодействии не столь очевиден нашим избирателям. А вы хотите им сказать, что те, кого еще вчера мы называли нашими союзниками и друзьями, оказывается, враги? Американцы – это пока еще не нация идиотов, генерал.

– Именно поэтому‑то они и поймут все правильно, господин президент.

– Я считаю нашу с вами дискуссию бессмысленной. Мы вернемся к ней через пару лет.

– По крайней мере, разрешите нам начать готовить планы по вторжению, господин президент. – В голосе Маршалла прозвенела сталь.

– Ну, это я могу одобрить. Только не тратьте на этот вопрос много ресурсов, Джордж. У нас есть гораздо более важные задачи.

– До свидания. – Отдав честь, генерал отправился на выход, столкнувшись в дверях Овального кабинета с адмиралом Нимицем, также спешившим на доклад к главе государства. Дела на Тихом океане обстояли отвратно…

5 июля 1942 года. Северный Урал.

– И когда закончат монтаж?

– К концу августа в лучшем случае, раньше ни‑как.

– Вы понимаете, что этот проект жизненно важен для всего Советского государства? –

недовольно спросил человек в пенсне.

– Естественно, понимаю. Но у нас целая куча проблем, требующих разрешения. И относительно некоторых из них у нас нет никаких подсказок.

– Вы, товарищ Курчатов, в этом, безусловно, правы. Но согласитесь, что вам оказывается просто огромнейшая помощь в расчетах. Одна эта помощь должна ускорять ход проекта в несколько раз!

– Лаврентий Павлович, проект «Энормоз» – это не только и не столько расчеты. Мы же строим целую отрасль промышленности!

– Именно. В условиях военного времени, когда все эти чудовищные ресурсы могли бы пойти на фронт. Вы осознаете важность разрешения этой задачи?

– В полной мере. Но огромные проблемы, стоящие на нашем пути, не позволяют решать поставленную задачу быстрее, чем это происходит сейчас. Приведу пример. Уже на самом начальном этапе разработки бомбы нам стало очевидно, что исследование процессов, протекающих в заряде, должно пойти по расчетно‑экспериментальному пути, позволяющему корректировать теоретический анализ по результатам экспериментов опытных данных о газодинамических характеристиках ядерных зарядов. В общем аспекте газодинамическая отработка ядерного заряда включает в себя целый ряд исследований, касающихся постановки экспериментов и регистрации быстропротекающих процессов, включая распространение детонационных и ударных волн в гетерогенных средах. – Оседлавший любимого конька ученый начал сыпать терминами, словно на лекции. Тем не менее Берия внимательно его слушал, не перебивая и не делая попыток остановить словесный поток. Исследования свойств веществ на газодинамической стадии работы ядерных зарядов, когда диапазон давлений достигает величин до сотен миллионов атмосфер, потребовали разработки принципиально новых методов исследований, кинетика которых требовала высокой точности – до сотых долей микросекунды! – Курчатов потряс рукой, словно пытаясь подкрепить эти слова всем своим авторитетом. – А такие требования логично повлекли за собой необходимость разработки новых методов регистрации высокоскоростных процессов. Фактически нам пришлось создавать новую методологию в науке – высокоскоростную фотохронографию со сверхвысокими скоростями развертки и съемки. Знаете, какая нам нужна скорость последней? – И, несмотря на то что Берия закивал, ученый все равно сказал: – Около миллиона кадров в секунду. Миллиона. Кадров. В секунду. Да мы только на разработку сверхскоростного регистратора потратили огромное количество времени!

– Ладно, товарищ Курчатов, партия понимает сложность стоящей задачи. Но ее решение – необходимо. Вам нужно больше людей? Будут. Больше вычислительных мощностей? Этот вопрос тоже решаем. Но медлить нельзя, – и я очень надеюсь, что вы все же ускорите работы. Составьте список недостающих ресурсов. Завтра я улетаю в Москву – тогда мне его и отдадите. А пока не буду более отрывать вас от важных дел. Всего хорошего, товарищ Курчатов.

– До свидания, товарищ Берия. Смотревший вслед уходящему маршалу ученый передернул плечами и, пробурчав себе под нос что‑то вроде «ускорить, ага, все всё бросили и побежали ускорять» и уважительно покачав головой, отправился в свой кабинет…

12 июля 1942 года. Подмосковье, «Ближняя Дача».

Уставший за долгий день вождь прилег на диван в своем кабинете и попытался заснуть. Лезущие в голову мысли никак не давали этого сделать. Сталину не давал покоя вопрос дальнейшего развития Советского государства. Расстрел Хрущева еще не являлся гарантией сохранения выбранного курса. Да и является ли этот курс верным, раз привел в свое время к агонии и смерти СССР? Да, было совершено множество ошибок, но все же непонятно, правильная ли дорога построения коммунизма была выбрана? Конечно, есть еще война. Но Германия уже проиграла – даже если пока не готова это признать. Однако максимум через год она падет, и что потом? Война с союзничками? Глава СССР усмехнулся. Те еще не знают, насколько это будет ошибочным решением. И отдельные голоса разума, вроде того же Рузвельта, теряются в хоре идиотов, боящихся за свои карманы… Было бы исключительно хорошо оттянуть войну с ними на несколько лет – года эдак до сорок седьмого. А еще лучше – до пятидесятых. Тогда шансов у капиталистов уже не останется. Вообще. Но как же сложно это будет сделать. Вот с Гитлером не получилось – и если бы не неожиданная, мягко говоря, помощь из будущего, то победа была бы пирровой. Эта война и сейчас не легкая прогулка, совсем не легкая, но без потомков все было бы намного хуже. Единственная реальная угроза со стороны США – атомная бомба. Но они серьезно тормозят с ее разработкой, а СССР нет. У Страны Советов уже есть некоторый отрыв даже. И этот отрыв растет. Преимущество англосаксов в тяжелых бомбардировщиках – ничто. Огромные расстояния до промышленных центров СССР, напичканные ПВО и истребителями, сводят полезность всех этих воздушных армад к весьма незначительной величине. А на земле сильнее Красной Армии нет никого. И через несколько лет это превосходство станет лишь сильнее. Даже сейчас в мире нет танков, способных противостоять многочисленным «Сталиным» и «тридцатьчетверкам». А скоро их сменит следующее поколение… К тому же сила армии ведь не только в технике, но и в обученности солдат и командиров, в их опыте, в тактике и стратегии… И здесь разрыв будет увеличиваться еще быстрее. Оставив попытки заснуть, вождь поднялся с дивана и подошел к окну. На темном июльском небе горели яркие огоньки звезд. Раскурив трубку, Сталин удобно устроился в мягком кресле, продолжая думать над многочисленными проблемами, стоящими на пути молодого еще пока государства. Вот военачальников взять к примеру. Рокоссовский – прав был Ледников – блестящий полководец. Лучший из лучших. Как он провернул операцию в Австрии – загляденье! А вот что с Жуковым делать – непонятно. Военачальник он хороший. Более чем. Однако в том варианте истории после войны вел себя, прямо скажем, не слишком. Да и Берия с ним после того, как мемуары почитал, совсем не в ладах. Хотя и скрывает это мастерски. М‑да. С некоторым усилием поднявшись, Сталин позвонил, вызвав дежурного. Коротко бросил: – Чаю, с лимоном. – После чего вернулся в кресло. А страну на кого оставить? Маленков? Берия? Микоян? Или вытащить неизвестную личность и воспитать преемника? Стащить, так сказать, концепцию из будущего? Опять‑таки не самый простой вопрос, начинать решать который надо уже сейчас. Маленков будет отличным премьером, но на роль лидера восходящей в зенит сверхдержавы не подходит. Берия умен, великолепный исполнитель и организатор. Но относительно него есть некоторые подозрения – не поучаствовал ли он в том варианте истории в смерти товарища Сталина? Тот еще вопрос. Так что тоже не пойдет – будет тем, кто есть сейчас, и не больше.

Анастас Микоян. Вот, пожалуй, тот, кто вызывает определенные мысли на свой счет – причем хорошие и положительные мысли. Да и проживет он еще долго. Но потянет ли роль главы великого СССР? Есть, конечно, еще и варианты с другими лицами. С кем‑нибудь необычным. Может, Рокоссовский? Да, Константин Константинович – не политик. Но это дело поправимое. А так – чем не лидер державы? Его обожают в армии, да и простой народ тоже уважает, его знают во всем мире как блестящего полководца. К тому же после той войны он себя в Польше отлично проявил… Мысль Сталина прервало появление дежурного с подносом. Подождав, пока тот расставит все на столике и кивком отправив обратно, вождь с наслаждением вдохнул аромат из дымящейся чашки. Сделав маленький глоток, он вернулся к своим размышлениям. Рокоссовский. А почему нет? Ведь было и еще кое‑что, чуть ли не самое важное – он не предал. Даже через девять лет после смерти товарища Сталина. Лишился при этом должности… На лице вождя появилась ухмылка. Интересно, кто‑нибудь из соратников вообще рассматривает Рокоссовского как вариант? Пока что – наверняка нет. Даже те, кто все знает – Берия, Ворошилов, Молотов и Микоян, даже они, наверное, не думают о варианте с маршалом… Лидер СССР вновь встал и подошел к окну. Положив потухшую трубку на столик, он некоторое время постоял, просто глядя на ночное небо. Потом, допив чай, вернулся к дивану и прилег. Сон все не шел. Мысль о прославленном маршале как преемнике не давала покоя, становясь все более и более продуманной. Как ввести его в большую политику? Чему стоит подучить? Как проконтролировать переход власти? Вопросов было множество. Неразрешимых, правда, среди них вроде как и не было. Рассматривая свою идею со всех сторон, Сталин не заметил, как заснул.

21 июля 1942 года. Линия фронта недалеко от г. Данциг, Германия.

– Мать моя женщина, это какой уже? – Немолодой уже человек в сержантской форме украдкой перекрестился.

– Михал Карпыч, чего такое? – на удивленный возглас повернулся молоденький солдатик.

– Ты, Леня, сам посмотри. – Седой сержант ткнул рукой в сторону немецких позиций. По освещаемой ракетами нейтральной полосе украдкой крался человек с белой тряпкой, намотанной на руку.

– Опять, что ль, перебежчик, да? Надо, наверное, это, товарищу лейтенанту сказать…

– И чего они все у нас перебегают? Негде больше, что ли? А нам потом со всякими особистами разговаривать. – Михаил Карпович недовольно махнул рукой. Потом, вскинув винтовку, с тоской добавил: – Мож, пристрелить его? А то счас лейтенанта разбудим, а он нам втык даст…

– Да как ж так, Михал Карпыч? А вдруг он чего важное знает?

– Ну да, конечно, знаить он чего. Еще скажи, что это офицер из ихнего штаба – счас прийдет и все расскажет – где, кто, когда… Вот и на Империалистической – я б даже и тогда в такое не поверил, хотя молодой совсем был. А счас… обычный солдат это.

Недовольно посмотрев на разглаживающего пробивающиеся усы солдатика, сержант все же опустил винтовку.

– Ладно. Топай.

– Куды?

– Куды‑куды? К командиру, будить. А ты чего думал?

– Да я ниче, я просто. Я это, в общем… есть, товарищ старший сержант!

– Не есть, а командира будить, давай уже. Посмотрев в спину удаляющемуся парнишке, сержант удрученно помотал головой. И вот таких у него во взводе – каждый второй. Пацаны еще совсем, мозгов нет, ни ума, ни опыта… Тока детство в одном месте играет. Счас, конечно, поумнее стали, а то как вспомнишь, какими еще пару месяцев назад были, – диву даешься, как не поубивались еще… Хотя, если вспомнить, сколько таких вот ребятишек все‑таки погибло – ведь немало совсем. Вспомнив свои первые дни в окопах Империалистической войны, сержант вздохнул и почесал старый шрам на ноге – оставшийся с тех давних времен след немецкого осколка. Дождавшись, когда немец подберется поближе, Михаил Карпович тщательно в него прицелился и громко крикнул: – Хенде хох! Немец тут же замер, подняв над головой руки. Учитывая, что пробирался он в полусогнутом положении, поза выглядела забавной.

– Не стреляйт! Я ест офицерь! Я сдаваться! Подошедший именно в этот момент злой лейтенант с парой солдат, включая отправленного за ним Леню, коротко бросил: – Ком цу мир! – И затем тихо добавил, наклонившись к сержанту: – Михал Карпыч, хрень какую выкинет – пристрелишь. А то, скоты эдакие, совсем задолбали, поспать уже нельзя. Осторожно приблизившийся к русским окопам немец явно чувствовал себя неуютно. Тем не менее он довольно уверенно спрыгнул к советским солдатам. Опередив собирающегося что‑то спросить лейтенанта, немец уверенно произнес: – Я есть майор Иоахим Кун. У меня есть сообщение для вашего командования.

27 июля 1942 года. Москва, Кремль.

В главном кабинете страны сидело пять человек. Точнее, сидело четверо – один из них по известной привычке прохаживался по кабинету. Сталин, Шапошников, Берия, Молотов и Ледников ожидали прихода еще нескольких человек – Микояна, Ворошилова и Тимошенко. Полученная не так давно информация заслуживала, самое меньшее, пристального внимания. Наконец, ожидаемые лица прибыли – сначала Микоян с Ворошиловым, а еще минут через десять в кабинете появился еще и Тимошенко. Коротко поздоровавшись, нарком обороны быстрым шагом прошествовал к своему месту за столом. Коротко кивнув, Сталин негромко заговорил: – Товарищи, еще раз добрый день. Вопрос, который мы должны с вами обсудить, – это вопрос феноменальной важности. – После этих слов говорящий без всякого акцента вождь замолчал. И через несколько секунд обрушил на присутствующих небо: – Мы будем обсуждать

капитуляцию Германии. ГКО был, мягко говоря, ошарашен. Молчание затягивалось, когда не выдержал Молотов: – Товарищ Сталин, а не кажется ли вам это… несколько преждевременным? Ведь наши войска только‑только вошли на территорию Рейха? Вождь знаком дал слово Берии:

– Чуть меньше недели назад, двадцать первого числа, через линию фронта на нашу сторону перешел немецкий офицер, майор Иоахим Кун. Согласно его информации, подтвержденной из нескольких источников, в том числе и из особых, в среде немецких офицеров созрел заговор против Гитлера и нацистов. Более того, этот заговор находится в последней фазе. В кабинете пронесся тихий гул. Тем временем Берия продолжал:

– Кроме того, помимо офицерского заговора имеется также и финансово‑промышленных группировок, мечтающих о захвате власти в Германии. Увидев кивок Сталина, глава НКВД замолчал.

заговор

– Заговор против Гитлера – явление крупномасштабное. В нем участвуют десятки людей разных политических и религиозных убеждений, чиновники, военные, промышленники и ученые. – Вождь говорил медленно и тихо, но каждое его слово было более чем прекрасно слышно в абсолютной тишине, стоящей в кабинете. – Важно то, что группа заговорщиков‑военных является сторонником ориентации на СССР, а также возобновления мирных и взаимовыгодных германо‑советских отношений. А воротилы из финансовых групп, организовавшие свой собственный заговор, ориентируются на Англию. Хотят сохранить содержимое своих карманов. – Сталин покачал головой. Затем снова дал знак Берии продолжать: – «Штатский заговор» возглавляет Карл Фридрих Герделер. Его позицию разделяют следующие лица: президент Рейхсбанка Ялмар Шахт, рейхскомиссар прусского Министерства финансов Йоханнес Попиц и многие другие. Можно отметить, что из «гражданских» исключением является прекрасно нам известный посол Шуленбург – он сторонник сотрудничества с СССР. Теперь о «Военном заговоре». Его лидером является Людвиг Бек. Также в него входят Гудериан, фон Клюге, Роммель, Канарис и множество других офицеров вермахта, в том числе среднего звена. Казнь фон Бока не принесла Гитлеру популярности в их среде. Майор Кун перешел на нашу сторону не просто так. «Военный заговор» стремится получить нашу поддержку и гарантии сохранения Германии в случае успеха их плана. Естественно, они согласны капитулировать. – Берия замолчал.

– Крысы бегут с тонущего корабля, – едко прокомментировал Ворошилов.

– А больше им ничего не надо, кроме наших гарантий? А то, может, им еще и оружия дать? – саркастически поинтересовался уже Тимошенко.

– Проблема в том, товарищи, что «Гражданский заговор» тоже близок к завершению. Это не учитывая того, что про СС мы не знаем, а там вполне возможен свой заговор. Мы и про «гражданцев» знаем по случайности – из особых источников. Ну и еще майор Кун помогал им доставать оружие. – Рокочущий голос Ледникова перекрыл тихие реплики остальных. – А значит, если первыми успеют штатские, то на нашем горизонте резко вырисовываются

перспективы войны с союзниками, чего нам пока совершенно не нужно…

– Кроме того, стоит вспомнить про те миллионы солдатских жизней, которые мы сумеем сберечь в случае немедленной капитуляции Германии, – добавил уже Молотов. – Вот только нам нужно побольше с Рейха стрясти.

– Это бесспорно. Восточная Пруссия более не будет существовать. Кроме того, мы должны серьезно ободрать их промышленность. Но важным вопросом являются наши собственные границы и интересы в Европе, особенно Западной. В частности, что с Францией, с Виши, с Бенилюксом, с Италией? Послышались предложения. Вождь, наблюдающий за разгорающейся дискуссией, улыбнулся. СССР будет жить. Еще очень и очень долго…

4 августа 1942 года. Сицилия.

Серия чудовищных взрывов едва не убила спокойно идущего по своим делам Вильгельма Шнирке. Упав в какую‑то яму, выживший на Восточном фронте пехотинец вермахта молил Бога, чтобы все это наконец закончилось. Он уже устал от войны, хотя последние месяцы служил в относительно спокойной Италии, довольно далеко от мясорубки «Русского фронта». А теперь снова вокруг взрывы, слышны крики раненых и хрипы умирающих. Что, черт возьми, происходит? Высадка союзников на Сицилии – вот что происходило. Надо же голливудским режиссерам и сценаристам получить прекрасный материал для своих фильмов. Не слишком большая, по меркам Восточного фронта, операция – высаживались всего‑то несколько дивизий. Однако здесь, на юге Европы, ничего подобного еще никогда не было. Десятки кораблей, садящих из всех стволов по немецким и итальянским укреплениям, – представьте себе несколько сотен снарядов морских калибров, взрывающиеся каждые несколько секунд. Жуткое зрелище. А ведь были еще и тысячи десантных плавсредств и катеров, сотни самолетов, тысячи и тысячи парашютистов. Англосаксам очень не хотелось отдавать Союзу все самые вкусные куски Европы…

5 августа 1942 года. Берлин.

– Граф, боюсь, у нас больше нет времени. Мы должны действовать немедленно. Высадка союзников в Италии – это лишь начало. Если мы не сделаем все, что задумали, в ближайшее время, то успеха может достигнуть вторая группа – что будет для нас смерти подобно. И не только для нас, но и для Германии. И мне кажется, что вы это понимаете. – Людвиг Бек вопросительно посмотрел на Штауфенберга. Тот согласно кивнул.

– Послезавтра у Гитлера совещание с Муссолини. Я все сделаю.

– Еще кое‑что. Даже если вы не успеете взвести оба пакета, все равно оставьте их там, хорошо? Второй может также сдетонировать… у бесноватого не будет ни единого шанса.

– Я все сделаю, генерал, – повторил подполковник. – В лучшем виде.

– Мы все верим в вас, граф. – Бек смотрел на последнюю надежду Германии предельно

серьезно.

– Я знаю, господин генерал. Я знаю, – уверенно ответил Штауфенберг, пожимая протянутую руку.

– Удачи.

– Спасибо. Она мне пригодится…

7 августа 1942 года. Берлин, Фюрербункер.

– Ваши документы, пожалуйста, – вежливо попросил Штауфенберга высокий охранник в эсэсовской форме.

– Конечно. – Граф полез в карман. Некоторое время он искалеченной рукой боролся с пуговицей. Наконец, справившись с ней, полковник извлек пропуск. Не меняя выражения лица, эсэсовец внимательно рассматривал протянутые ему документы. Затем поднял глаза на Штауфенберга и, протягивая бумаги обратно, таким же ровным голосом без тени эмоций сказал: – Будьте любезны открыть портфель.

– В нем находятся важнейшие документы высочайшего уровня секретности. У вас нет допуска для их просмотра.

– Я должен осмотреть портфель. – Голос охранника был все так же бесцветен. Граф подумал несколько секунд. После чего предложил:

– Я могу открыть этот портфель не более чем на несколько секунд. Этого достаточно?

– Возможно. Приоткрыв портфель, Штауфенберг дал охраннику мельком увидеть плотную пачку бумаг. После чего уверенно двинулся мимо эсэсовца внутрь. Тот не стал возражать. Двадцать четыре минуты спустя полковник быстрым шагом вышел из бункера вместе со своим адъютантом. Стоящий все там же охранник проводил их мрачным взглядом.

– Что значит «сегодня»? – Голос Канариса прозвучал необычайно взволнованно.

– Господин адмирал, у нас не было времени известить всех. Штауфенберг уже в бункере. – Бек произнес это с тем спокойствием, с которым говорят люди, идущие ва‑банк в игре, где ставкой является жизнь.

– Вы были обязаны сообщить об этом мне!

– Почему? Что бы это изменило? «Я бы вас остановил, тупой идиот!» – Шеф абвера едва не произнес это вслух, сумев справиться с собой в последнюю секунду.

– Я бы подготовил своих людей.

– Готовьте их сейчас, господин адмирал. И побыстрее. Я полагаю, вы понимаете, что другого шанса у нас не будет.

– Конечно, понимаю.

– Тогда не буду вас отвлекать, Вильгельм. Удачи.

– Удачи, господин генерал. Грохнув трубкой, глава немецкой разведки ненавидящим взглядом несколько секунд

смотрел на телефон. Затем несколько раз глубоко вздохнул и откинулся в кресле. Людвиг Бек не знал, что расчетливый Вильгельм Канарис состоял в обеих группах заговорщиков против Гитлера – как в «военной», так и «гражданской». И был за победу скорее последней. И после высадки союзников в Италии адмирал полагал, что ставка на «гражданских» была верной. А теперь выясняется, что через несколько минут вояки взорвут этого бесноватого придурка и захватят власть. Попробовать это остановить? Скорее всего, не получится. Слишком поздно. Шайзе, шайзе, шайзе! Канарис грохнул кулаком по столу. Надо что‑то делать. Ладно, раз не получилось с гражданскими, то придется работать с тем, что есть.

– Франц! – Адъютант возник на пороге кабинета практически мгновенно. – Немедленно подготовь мне машину. Позвони Шелленбергу – пусть встретит меня там, где мы с ним договаривались. Скажешь ему, что пришла гроза, понял?

– Так точно, господин адмирал. Выходя из кабинета, Канарис оглянулся. Образцовый порядок. Если дело не выгорит, то перед преемником будет не стыдно. До одного из важнейших событий двадцатого века оставалось несколько минут.

Берлин, Фюрербункер.

Совещание в главном бункере Рейха было в самом разгаре. Манштейн уверенно доказывал, что необходимо сосредоточить все силы на Востоке, оставив Италию разбираться с союзниками самостоятельно. Учитывая, что после переброски корпуса Роммеля обратно в Европу, на Восточный фронт, итальянцы проиграли Африку практически молниеносно, это выглядело как бросание ягненка на растерзание льву. О чем не замедлил в довольно резкой форме высказаться Муссолини.

– И как вы думаете, долго продержится Германия, когда ее сожмут со всех сторон? – Дуче явно был не в настроении.

– Нам неоткуда взять дополнительные войска!

– У вас во Франции прохлаждается целая куча дивизий! Армии сидят на месте и ничего не делают!

– Если мы перебросим войска из Франции, это позволит союзникам высадиться еще и там!

– Я не прошу вас перебрасывать всех солдат до последнего. Но несколько дивизий‑то вы бы могли выделить без особого ущерба для обороноспособности! – Муссолини едва не грохнул кулаком по столу. Молчавший до сих пор Гитлер вдруг вскинул голову и твердо произнес:

– Мой дорогой друг прав. Рейх достаточно силен, чтобы помочь союзнику в трудную минуту. Пяти дивизий из Франции с лихвой хватит, чтобы сбросить англо‑американские войска в море. И никакого больше побега, как в Дюнкерке. Мы уничтожим их всех, до последнего солдата, до последнего повара – всех! – Под конец Гитлер сорвался на крик. В этот момент к стоящему в стороне Штауфенбергу подошел адъютант и, наклонившись, прошептал несколько слов. Тихо извинившись, полковник вышел из комнаты.

– Но, мой фюрер, войска большевиков уже на территории Рейха. Вам не кажется, что усиление нашего Восточного фронта – гораздо более важная задача? – вкрадчиво поинтересовался Йодль.

– Большевики измождены боями с нашим великим вермахтом. Скоро, после перегруппировки, мы прорвем фронт сразу в нескольких местах и разгромим всю их армию. А затем вернем потерянные территории и дойдем до Урала. Наши японские союзники атакуют большевиков в Сибири, после чего Сталину и его ордам придет закономерный конец! Тем временем охранник, только что пропустивший мимо себя выходящего из бункера Штауфенберга и спешащего вслед за ним адъютанта, пытался понять, что его насторожило в облике полковника. Что‑то точно было не так, но что именно? Форма? Нет, с формой все в порядке. Документы? Пропуск был настоящий, как и все остальное. Да и полковник вел себя более‑менее нормально – даже без особых возражений дал заглянуть в портфель… Портфель! При Штауфенберге не было портфеля! Едва успевший присесть, эсэсовец вскочил со стула. Стоп. Может, у адъютанта? Нет, у того была какая‑то папка, а портфеля не было… Да и уход полковника выглядел несколько поспешным. Хотя вполне возможно, что тот действительно куда‑то торопился. Может, все в порядке и это обычная паранойя? Наконец, нервно расхаживающий по коридору охранник принял решение и, бросив напарнику короткое «Жди», твердым шагом направился к входу во внутренние помещения бункера.

– И вместе Италия и Германия разгромят своих противников, возносясь к величию! Закончивший очередную речь фюрер хотел было воткнуть ручку в карту, однако та вылетела из руки, откатившись к двери в комнату отдыха. Остановив бросившихся за ней офицеров, фюрер неторопливо направился ее поднимать. Подойдя к приоткрытой двери, глава Третьего рейха наклонился за любимой пишущей принадлежностью. Та, однако, снова вылетела из рук, упав уже в комнате отдыха. Тихо выругавшись, Гитлер распахнул дверь и шагнул внутрь. Это могло бы спасти ему жизнь и здоровье, если бы он самолично не приказал перенести тяжелый шкаф с книгами, стоящий в комнате отдыха, к другой двери. А так… Подходящий к комнате совещаний охранник‑эсэсовец успел ощутить жуткий удар и услышать чудовищный грохот. Это были последние чувства в его жизни…

21 августа 1942 года. СССР.

В многочисленных городах и селах великой страны народ собирался вокруг радиоприемников. Замершие на площадях толпы людей радостно ожидали обещанного Левитаном выступления вождя. Голос великого диктора, зазвучавший по всей стране, лишь усилил напряжение. Обстановка действовала и на детей – даже шумные подростки замолкали, едва услышав голос одного из главных врагов Гитлера.

– А сейчас будет передано специальное обращение Председателя Совета Народных Комиссаров СССР, Верховного Главнокомандующего Вооруженных Сил СССР, Председателя Государственного Комитета Обороны Иосифа Виссарионовича Сталина. Воцарившееся по всей стране после этих слов безмолвие было воистину абсолютным.

Стороннему наблюдателю могло показаться, что даже на вечно шумных заводах стало чуть ли не на порядок тише.

– Соотечественники и соотечественницы! Товарищи! Красноармейцы и краснофлотцы, сержанты и старшины, командиры армии и флота, генералы и адмиралы, рабочие и колхозники, работники науки и искусства, служащие, сегодня я с огромной радостью приветствую всех вас, мои дорогие сограждане. Наступил великий День Победы над Германией. Фашистская Германия, поставленная на колени Красной Армией, признала себя побежденной и объявила безоговорочную капитуляцию. Семнадцатого августа представителями нового правительства Германии в городе Вене был подписан предварительный протокол капитуляции. А уже девятнадцатого августа немецкое главнокомандование и правительство в присутствии представителей Верховного Главнокомандования советских войск подписали в Берлине окончательный акт капитуляции, исполнение которого началось с двадцати четырех часов двадцатого августа. Зная волчьи повадки немецких заправил, считающих договоры и соглашения пустой бумажкой, мы не имели оснований верить им на слово. Однако сегодня с утра немецкие войска во исполнение акта капитуляции стали в массовом порядке складывать оружие и сдаваться в плен нашим войскам. Это уже не пустая бумажка. Это – действительная капитуляция Вооруженных сил Германии. Теперь мы можем с полным основанием заявить, что наступил исторический день окончательного разгрома Германии, день Великой Победы нашего народа над германским империализмом. Более года на просторах Европы лилась кровь. Более года советские люди умирали в сражениях за свободу нашей Родины, в сражениях и боях со злом германского империализма и фашизма, в битвах за освобождение и равенство народов нашего многострадального континента. И мы победили! Доблестная Красная Армия и Флот разбили фашистские войска, показав немецкому народу все безумие и сумасбродство его руководства. Великие жертвы, принесенные нами во имя свободы и независимости нашей Родины, огромные лишения и страдания, пережитые нашим народом в ходе войны, напряженный труд в тылу и на фронте, отданный на алтарь Отечества, – все это не прошло даром и увенчалось полной победой над врагом. Суды над фашистскими преступниками еще предстоят. Но у меня нет никаких сомнений в том, что эти злодеи понесут заслуженное наказание за свои многочисленные преступления. Сегодня я радуюсь тому, что среди немецкого народа нашлись люди, имевшие мужество выступить против правящей клики мерзавцев и сумевшие устранить их от власти. Сегодня я радуюсь тому, что советские войска освобождают Европу от прогнивших режимов и оккупационных войск. Но есть еще кое‑что, что я должен сказать всему советскому народу, стоящему на благодатном пороге у входа во дворец справедливости. Период войны в Европе кончился. Начался период мирного развития. Однако мы должны помнить: знамена свободы развивается еще не во всем мире. И в мире существует еще достаточное количество угроз для нашего государства. Но это не повод расстраиваться. Да, перед нами стоят еще многочисленные преграды. Однако я уверен, что мы сможем с честью их преодолеть. Перед нами стоят грандиозные задачи, но вместе мы решим их, как вместе победили одного из опаснейших противников в истории

нашего народа. Чтобы пройти путь к сиянию коммунизма, мы должны сделать следующий шаг в мирном строительстве нашей жизни. И, начав движение, мы должны поклясться, что будем идти только вперед. Мы не можем повернуть назад. Есть такие, которые спрашивают нас, преданных делу коммунизма: «Когда вы успокоитесь?» Мы никогда не успокоимся, ибо нет предела совершенству, ибо остановиться – значит умереть! С Победой вас, мои дорогие соотечественники и соотечественницы! Слава нашей героической Красной Армии, отстоявшей независимость нашей Родины и завоевавшей победу над врагом! Слава нашему великому народу, народу‑победителю! Вечная слава героям, павшим в боях с врагом и отдавшим свою жизнь за свободу и счастье нашего народа!

27 августа 1942 года. Москва, Кремль.

– Но ведь американские «Айовы», модернизированные с использованием ракетного оружия, были весьма удачными ударными кораблями, товарищ Кузнецов, согласитесь. – Идущее вот уже два часа совещание по вопросу стратегии развития советского флота проходило пока не слишком результативно для наркома ВМФ. Пытаясь в очередной раз убедить вождя отказаться от линкоров в пользу авианосцев, он снова терпел неудачу. Уж очень нравились товарищу Сталину громадные артиллерийские корабли.

– Да, конечно. Но их реальные качества проверять в бою не пришлось. С другой стороны, американские же авианосцы выполнили большое количество важных операций. И именно авианесущие корабли имеют на данном этапе развития очевидное превосходство. – Голос Николая Герасимовича не дрогнул. Он уверенно продолжал отстаивать свою позицию: – Кроме того, товарищ Сталин, мы же получим по условиям капитуляции от немцев большое количество кораблей: «Тирпиц», «Шарнхорст», «Гейзенау», «Адмирал Хиппер», «Принц Ойген». Это приличное число сильных артиллерийских кораблей.

– Не забывайте, что Совэтский Союз также получит почти достроенный «Граф Цеппелин», и наша промышленность, я уверэн, с успехом сможет закончить этот авианосец. – Сталину ну очень хотелось достроить бронированного монстра проекта 23.

– Это да, но одного авианосца нам явно недостаточно. Кроме того, наличие авианесущих кораблей не означает отмену строительства всех остальных. Более того, я уверен, что именно сбалансированный состав – это то, что нужно Советскому флоту. И, как только в нашем распоряжении окажутся достаточно точные и надежные ракеты корабельного базирования, строительство сильных судов сможет быть продолжено, но уже на ином этапе развития!

– Ви, товарищ Кузнецов, во многом правы. Но товарищ Сталин все же считает необходимым рассмотреть этот вопрос с разных точек зрения. Вот ви, товарищ маршал, что

думаете? – неожиданно обратился вождь к молчаливо сидящему за столом Ледникову. Удивленно посмотрев на вождя, недавно повышенный в звании пришелец заметил: – Я не специалист во флотских вопросах, товарищ Сталин. Конечно, у меня есть мнение, но оно не является экспертным и основано скорее на общих впечатлениях от чтения соответствующих статей аналитиков и встреч с моряками, – Ледников говорил медленно, тщательно обдумывая свои слова.

– Но все же мнэ было бы интэрэсно вас послушать.

– Конечно, товарищ Сталин. Стратегия строительства флота – это, несомненно, важная задача. Но нам надо все же определиться, для каких целей мы строим этот самый флот. Для защиты побережья, для крейсерских операций, для нападения на какого‑либо противника. – После этих слов вождь довольно хмыкнул и принялся набивать трубку.

– Естественно, в случае выбора защиты побережья как основной и единственной цели существования флота нам не понадобятся авианосцы. – После этих слов Ледникова Кузнецов недовольно поглядел на маршала. – В таковом случае нам вполне хватит береговой авиации, артиллерийских и, позже, ракетных батарей. Правда, в таковом варианте я также не вижу особых задач для тяжелых и сверхтяжелых артиллерийских кораблей, поскольку для решения задач защиты побережья они будут более чем избыточны. – Пришла очередь недовольных взглядов вождя.

– В случае если основной задачей флота становятся крейсерские операции, то артиллерийские корабли могут иметь некоторый смысл. Однако вполне очевидно, что в современной войне в открытом море они будут уязвимы для атаки с воздуха, что ярко доказала судьба «Бисмарка». Потому как минимум будут необходимы легкие авианосцы для воздушного прикрытия. – Кузнецов, уже было поникший, вскинул голову и с надеждой посмотрел в сторону Сталина. Тот задумчиво раскуривал трубку.

– И, наконец, последний вариант. Универсальный флот, способный решать любые задачи. Честно говоря, именно таким мне представляется наш путь. Просто потому, что война на море не выигрывается ни в крейсерстве, ни в обороне. Как, впрочем, и война на суше. Отмечу еще вот что. В будущем основным оружием на море были атомные подводные ракетоносцы и авианосные ударные группировки. Причем отмечу, что последние являли собою хорошо сбалансированные эскадры, фактически представляя собою целый флот в миниатюре. Правда, сразу стоит заметить недостаток универсального флота – это его цена. Как мы все понимаем, она огромна. И именно поэтому мы не можем ошибиться сейчас в выборе стратегии.

– И что ви предлагаете, Лаврентий Георгиевич?

– Не торопиться. Очевидно, что нашими основными противниками будут Штаты и Великобритания. И сейчас они заняты с японцами. Причем в ближайшее время они не закончат. Пусть пока наши конструкторы и проектировщики вдумчиво, с прицелом на будущее проектируют корабли всех необходимых классов. А немцы пускай построят нам еще некоторое количество кораблей – вроде «Цеппелина» и артиллерийских кораблей. В любом случае наш флот будет в ближайшее время значительно усилен. Мы модернизируем систему ПВО на немецких и наших кораблях, несколько снизив угрозу с воздуха. А потом, когда товарищ Королев добьется наконец ожидаемых успехов, мы получим значительное преимущество хотя бы и качественного плана, имея спроектированные именно под ракетное оружие корабли.

– Ви что‑то хотите добавить? – Сталин вновь обратил внимание на наркома ВМФ.

– Да. Внимательно изучив всю доступную информацию о послевоенном развитии флота, я вот что заметил. Первое же боевое применение противокорабельных ракет – когда египетские ракетные катера утопили израильский эсминец – показало, что новое оружие радикально изменило

тактику и стратегию морских сражений. Было фактически положено начало новому направлению тактической мысли: понятие боя потеряло традиционный смысл, присущий ему с зарождения войны на море. Поскольку наступательный потенциал носителя ракет много выше оборонительного, выживание под ответным ударом крайне сомнительно. Морской бой – огневое воздействие по противнику и оборона от его воздействия – стал нерационален, и его начали стараться избегать. Основным способом боя стало использование оружия без входа в зону противодействия противника. Например, катера, утопившие все тот же «Эйлат», даже не покидали гавань. Соответственно столкновения примерно равных по возможностям противников стали тоже не характерны. В тех случаях, когда они происходили, преимущество имела сторона, первой установившая контакт и производившая залп. В этом свете традиционные артиллерийские корабли теряют смысл – ракеты, даже те, что у нас уже есть, бьют гораздо дальше, чем артиллерия. И не только дальше, но и точнее.

– Ну, наши ракеты пока точностью не отличаются, – заметил вождь.

– Конечно, товарищ Сталин. Но это пока. Успехи в электронике позволяют определенно надеяться на быстрое улучшение этих характеристик. Плюс мы получим всю документацию по немецким разработкам, в частности по ракете «Хеншель» ХС293, что является еще одним аргументом в пользу авианосного флота. Кроме того, построить множество ракетных катеров на порядки дешевле, чем один‑единственный линейный корабль. При этом по суммарной эффективности это оружие будет гораздо полезнее для флота.

– То есть ви предлагаете очень осторожный и взвешенный подход… разумно. Хорошо, Лаврентий Георгиевич, товарищ Кузнецов, ви мэня убедили. Посмотрим, как будет развиваться ситуация на Тихом океане, и сдэлаем соответствующие выводы. «Граф Цеппелин» закончим, после чего будем использовать его как учебное судно для наших морских летчиков. Но и «Советский Союз» ми все‑таки достроим, только с применением новых средств ПВО и возможностью установки ракет. – Тон, каким это сказал Сталин, ясно показал, что здесь споры бессмысленны. Один свежепостроенный линкор у СССР будет.

2 сентября 1942 года. Москва, здание ЦК

С самого утра Константин Рокоссовский чувствовал себя неуютно. Неожиданное предложение вождя занять должность Генерального Секретаря едва созданного Центрального Военного Совета застало маршала врасплох. А последующая беседа с генералом Ледниковым и Берией в присутствии Сталина потрясла полководца до основания. Пришельцы из будущего – это было невероятно! А он еще удивлялся: что за таинственный Ледников? Откуда появилась эта фигура? А потом он узнал про это самое будущее. Узнал про катастрофу девяностых и понял, что должен сделать все, чтобы этого не допустить. И вот сегодня ему предстоит первое большое программное выступление. Речь для сего события написали люди Ледникова – специалисты по так называемой «информационной войне», плюс что‑то было добавлено лично Сталиным, а полководец лишь внес некоторые правки.

Маршал усмехнулся. Да уж, люди там, в будущем, удивительно точно называют вещи. «Пропаганда», ага, как же. «Война» определенно подходит больше. Поднявшееся настроение несколько смягчило дискомфорт – все же публичные выступления подобной важности были Константину Константиновичу несколько в новинку. Выступать же ему предстояло непосредственно после самого Сталина. Почему? Ответа на этот вопрос полководец не знал. Но собирался выступить перед собравшимися не хуже, чем перед командирами своего штаба или бойцами его армий. А находившиеся в зале люди представляли собою всю мыслимую мощь Советского государства – ученые, военные, партийцы высоких рангов… Добавлял нервозности еще и тот факт, что все до единого выступления снимались на кинокамеры.

– Последняя война показала всему миру всю совокупную мощь нашего государства. – Сталин уже завершал свою речь, и Рокоссовский максимально сконцентрировался, последний раз пробегая в мыслях по тексту своего выступления.

– И Советский Союз также показал всю величину своего миролюбия, не отвергнув предложенного новым правительством Германии соглашения и в то же время отказавшись принять любые ограничения своего суверенитета, фактически требуемых от нас странами так называемого Запада. В этих двух сверхдержавах, столь похожих на первый взгляд, бытует мнение, что они могут навязывать свое мнение всему миру, не считаясь ни с чем. – В зале оставалось очень‑очень тихо даже после этих слов вождя.

– Вот и в этот раз они потребовали – именно потребовали! – вывести наши войска из Голландии, Бельгии, Норвегии и других стран, настаивая на проведении так называемых «демократических выборов». Каковыми они, естественно, согласны признать лишь те, результат которых будет удовлетворять интересам правящих групп капиталистов. Но более того. Они потребовали от нас вступления в войну против Японии! Фактически втравив Советский Союз в войну против Гитлера и его приспешников и надеясь тем самым уничтожить государство, чей передовой строй самим своим существованием угрожает их карманам, они недооценили решимость советского народа в борьбе за истинную свободу, равенство и братство. А теперь они надеются попытать счастья еще раз – теперь уже в войне против Японии. Наш ответ будет короток: не дождутся! – Зал взорвался аплодисментами. Подождав, пока овация затихнет, вождь продолжил: – Но это лишь начало. К огромному сожалению, я вынужден констатировать: шансы на то, что Советскому Союзу дадут мирно развиваться, невелики. Приходится признать, что в условиях приближающейся победы коммунизма сопротивление капиталистов будет только расти. А потому вероятность втягивания нас в ненужную войну будет лишь увеличиваться. А это, в свою очередь, означает, что наши Вооруженные Силы – и Армия, и Флот – должны лишь увеличивать свою мощь. Нравится это капиталистам или нет, но история на нашей стороне: мы их похороним! – После этого последовал очередной взрыв восторга. И на этот раз зал не успокаивался добрых минут десять. Наконец, когда все стихло, Сталин, улыбаясь, сказал: – Но мы должны помнить, что война – это крайнее средство. Враг, не только и не столько там, – вождь неопределенно махнул рукой. – Враг самый главный и опасный – в нас самих. Враг – в лени. Враг – в желании остановиться в своем развитии. Враг – в чрезмерном желании насладиться успехами нашего строя, в головокружении от этих успехов. И чтобы не проиграть этому врагу, мы должны всегда

помнить: когда корова перестает пастись и становится в сарай – приходит мясник. Поэтому мы должны развиваться. Во всех сферах. В том числе и в политической. – Вождь замолк на несколько секунд и обвел взглядом аудиторию. – А новую политику должны проводить новые в политике люди, которые в состоянии принять новые идеи, творчески их переработать и осуществить. Один из таких людей расскажет вам сегодня о том, каким мы видим путь дальнейшего развития нашего государства. Вы все прекрасно знаете этого человека. Константин Константинович Рокоссовский. – И Сталин сделал приглашающий жест. Поднявшийся со своего места маршал шел к трибуне под гром аплодисментов. Не хлопал один только Берия, внимательно рассматривая лица сидящих в зале людей сквозь круглые стекла своих очков. Пожав руку маршалу, Сталин сошел с трибуны и уселся на свое место. Улыбнувшись, Рокоссовский глубоко вздохнул и начал говорить, практически не заглядывая в лежавший перед ним листок с тезисами:

– Одна из центральных идей разработанного плана развития Союза Советских Социалистических Республик заключается в том, что мы создаем политическую систему, не имеющую себе равных, в том числе и среди стран западной демократии. Но что конкретно имеется в виду? – Едва начав говорить, маршал мгновенно забыл про неуверенность. Не страшнее, чем в бою. – Западная система – это многопартийная система, правительство доказывает свою правоту тем фактом, что его выбрали. Партия «А» должна показать, что партия «Б» никуда не годится, и наоборот. Эдакое постоянное перетягивание каната. Наше правительство должно активно прибегать – и уже сейчас это делает – к консультациям при принятии решений. Нам необходимо иметь возможность взгляда на проблему с разных сторон, а это значит, что обсуждения необходимы. Однако этот процесс не должен затягиваться, как в многопартийных системах, – важен быстрый приход к единому мнению, возможно, даже и компромиссному в той или иной степени. И после того, как это мнение выработано, все должны работать с максимальной отдачей для достижения поставленной цели. Советские люди – это мудрые люди, хорошо воспитанные, образованные и подготовленные. Может быть, пока еще не все, но с каждым годом мы все ближе к этому. И поставив единую цель, а потом вместе продвигаясь в ее направлении, советский народ способен на все, что угодно. И последняя война – более чем убедительное подтверждение этих слов! Наблюдающий за Рокоссовским Сталин незаметно ухмыльнулся. Забывший про бумажку, маршал полностью захватил внимание зала.

– Наше большое преимущество вот еще в чем: если правительство не уверено, будет ли работать то‑то и то‑то, у нас есть возможность поставить эксперимент в отдельных областях или республиках, что невозможно в странах Запада. И именно так мы и будем поступать. Пробовать и ошибаться. Ведь все наше государство – это самая крупная экспериментальная программа, когда‑либо существовавшая в мире. Пробуя самые разные подходы, на самых низших звеньях – мы будем выбирать лучший вариант. Если что‑то получилось – оно будет принято, не сработало – будет отвергнуто. Даже сейчас, когда мы все еще в начале пути, есть множество примеров, когда инициатива, идущая снизу, была принята руководством и воплотилась в постановления, действительные для всей страны. На Западе доказательство правоты правительства – это его победа на выборах. А у нас –

достигнутые результаты. Вот это – демократия. А вовсе не тот строй, где человек не может зайти в магазин только потому, что у него не такой цвет кожи. – Рокоссовский замолк и сделал глоток воды. В зале слышались одобрительные выкрики. – Так что же у нас за система? Наша система – это прагматическое, систематическое продвижение к построению нового, процветающего общества. И как говорил товарищ Сталин: мы не должны останавливаться на этом пути. Потому что остановившись – мы проиграем. А у нас нет такого права! Еще почти час пришедшие в здание ЦК люди внимали словам Рокоссовского, прерывая его аплодисментами, часто становящимися «бурными и продолжительными» и «переходящими в овацию». И за этот час Лаврентий Павлович Берия сделал для себя несколько отметок. Если кому‑то не нравится новая политика партии и люди, ее продвигающие, тем хуже для этих «кого‑то»…

5 сентября 1942 года. Голландия, г. Арнем.

– Эй, Леня! Леня! Васильев! – Наконец майор услышал зовущего его Шимазина и повернул голову.

– Чего такое? – спросил он у однополчанина, терпеливо дождавшись, пока тот проберется через наполнявшую перрон толпу солдат.

– Вы когда грузитесь?

– Да сейчас, собственно, и грузимся. А что?

– Да мне в штабе ничего не объяснили, сказали что‑то вроде: «планы поменялись, грузи батальон», а куда, чего, когда – ничего не сказали. Попробовал ломануться к полковнику, а у того сам Малиновский…

– Послал?

– Ага. Вежливо так. – Терентий удрученно развел руками.

– А вот не фига было утренний сбор пропускать! – Васильев погрозил другу пальцем.

– Да я же по уважительной причине. – Скептический взгляд Леонида был вполне объясним, учитывая, что Шимазин был большой любитель женщин, и пропуск хорошенькой особы слабого пола мимо своего обаяния считал чем‑то вроде преступления.

– И сколько лет этой самой причине? И каков цвет ее волос и глаз?

– Черт его знает. Лет где‑то около сорока, волосы светлые, а глаза… ну не знаю, я не рассматривал.

– ??? Это… в смысле… ты сейчас вообще о чем? Ты чего, решил перейти на женщин постарше? Молоденькие больше не устраивают?

– А кто вообще сказал, что это была женщина? – предельно серьезным тоном поинтересовался Шимазин. После чего, глядя на выражение лица Леонида, расхохотался. – Нет, Лень, тебе точно надо срочно бабу найти. А то у тебя в башке черт знает что творится. Я у немецкого полковника документы забирал, насчет там передачи комендатуры нам и все такое.

– И ведь подловил, стервец. Ладно уж, чего там.

– Так чего за галиматья с переводом?

– А, ну да. Нас в Утрехт перебрасывают, всей дивизией. – Васильев пожал плечами.

– С какого? Вроде ж мы должны были тут стоять? – Терентий недоуменно посмотрел на товарища.

– Да понятия не имею. Наверное, чтобы пугнуть «союзничков». Ты последнюю статью в «Правде» про выступления Сталина, Рокоссовского и Молотова читал?

– Ну да. Чего, думаешь, после вздрючки немчуры нам теперь и англичашек с их уолл‑стритовскими боссами погонять придется? – Шимазин машинально потянулся к кобуре.

– Да не, вряд ли. Их япошки так гоняют, что им по‑любому не до нас.

– А смысл тогда в этих перебросках? Думаешь, мы по их душонки придем, так сказать, в превентивном порядке?

– Терентий, вот слушаю я тебя и удивляюсь. И как ты майором стал? Тебе ж в «Правде» четко написали: развитие Союза – это мирное и поступательное построение процветающего и справедливого общества. А Армия и Флот – это только если капиталистам захочется получить в зубы.

– Ну, в «Правде» много всего пишут, – глубокомысленно произнес Шимазин, – всего и не поймешь сразу.

– Ага, конечно.

– Товарищ майор! – Разговор двух друзей прервало появление теперь уже прапорщика Охлопкова. Якут, появившись словно из ниоткуда, вытянулся перед комбатом.

– Привет, Федор. Чего такое?

– Да вот, вас в штаб вызывают. Говорят, что срочно. Я уже и машину приготовил.

– Ладно, побежал я, Терентий. Увидимся еще. Смотря вслед удаляющемуся комбату, Шимазин вдруг обратил внимание на то, как сильно изменился его друг за последний год. Поседевшие волосы, шрам на виске, отстраненный взгляд… Почему‑то раньше это не бросалось в глаза. «Точно, ему баба нужна. А то, чувствую, будет нехорошо. Очень нехорошо». – Мысль, мелькнувшая в голове майора, на некоторое время заслонила собою мелкие повседневные проблемы… Некоторое время спустя слегка удивленный майор Васильев покидал штаб. Отправив на вокзал Охлопкова с донесением об отмене погрузки полка, офицер раздумывал о происходящем. Неожиданная задержка переброски их дивизии удивляла. С другой стороны, вполне возможно, что какую‑то другую часть решили передвинуть пораньше. Или еще что‑нибудь в этом духе. Возвращаться назад в расположение батальона Леониду решительно не хотелось. Хотелось просто побыть одному и ни о чем не думать. Тем более что до завтрашнего дня делать было совершенно нечего, и перед майором вставал вопрос о собственном времяпрепровождении. Решив прогуляться, Васильев неторопливо отправился вниз по улице, любуясь освещенным заходящим солнцем городом. Размышляющий о смысле жизни офицер даже не заметил, как стемнело. Решив, что пора возвращаться в полк, Леонид вдруг осознал, что оказался в незнакомой ему части Арнема. Людей, у которых можно было бы спросить дорогу, на темной улице не наблюдалось, и майор попросту развернулся, отправившись назад той же дорогой, что он и пришел. Вдруг на Васильева накатило чувство тревоги. Учитывая, что обостренная войной интуиция уже не раз спасала офицеру жизнь, тот максимально сосредоточился, пытаясь понять, где именно находится источник угрозы. Однако все попытки определить опасность оказались тщетны, отчего тревога усиливалась буквально с каждым шагом. Расстегнув кобуру, майор ускорил шаг. Неожиданно откуда‑то из темного переулка, примыкавшего к улице, до Леонида донеслись едва слышные звуки борьбы.

Вытащив ТТ и пожалев, что при себе у него нету ни ППШ, ни ППС, ни новомодного АК, майор осторожно приблизился к повороту, в каждую секунду ожидая ловушки или еще чего‑нибудь в этом роде. Увидев разворачивающееся в глухом переулке представляя, сколько объяснений ему предстоит.

действие,

Васильев

остановился,

В грязном тупике, образованном несколькими домами, пьяный немецкий офицер пытался решить непростую задачу – удерживая девочку‑подростка и одновременно зажимая ей рот одной рукой, другой расстегнуть пояс. Учитывая, что на ногах герр офицер держался не слишком твердо, разрешение данной проблемы ему никак не давалось. Васильев появился именно в тот момент, когда немец собрался попросту отправить девчонку в нокаут и свободно использовать обе руки.

– Хенде хох! – Известная фраза была произнесена майором ледяным тоном, ясно дающим понять, что будет с неподчинившимся. Немец повернул голову и удивленно уставился на Леонида. Несколько секунд спустя он наконец разобрал в полутьме переулка, что перед ним стоит советский офицер. Девочка, до того бившаяся в руках насильника, затихла, с надеждой смотря огромными глазами на своего спасителя.

– Ру… руссиш швайн? – пьяно осведомился немец, оттолкнув подростка и потянувшись к кобуре.

– Хенде хох, мразь. – Последнее предупреждение никак не подействовало на насильника, попытавшегося выхватить пистолет. Грохнувший выстрел нарисовал на лбу немца аккуратную дырочку. Подойдя к телу, Васильев выстрелил еще раз, вымещая на нем свою накопившуюся за прошлый год злобу за погибших товарищей. Повернувшись к испуганно сжавшейся девочке, Леонид улыбнулся и максимально спокойным голосом сказал: – Все хорошо, не волнуйся, тебя больше никто не обидит. – После чего протянул руку. Прижимаясь к стенке, девочка робко вышла из темного угла, обходя тело. Васильев тем временем наконец рассмотрел спасенную, поняв, почему немец к ней полез. Девочка, несмотря на то что ее возраст составлял лет тринадцать‑четырнадцать, была очень красива. Черные волосы, большие глаза, точеная фигурка. Через несколько лет это будет действительно прекрасная девушка.

– Я – майор Леонид Васильев. – Голландского советский офицер не знал и попробовал представиться древнейшим методом, попросту ткнув в себя рукой.

– Леонид, – повторил он, наблюдая за реакцией девушки.

– Одри, – тихо ответила та, косясь на тело в серой форме. – Одри Ван Хеемстра.

– Какие у вас, голландцев, однако, имена. – Васильев улыбнулся еще раз. Заметив, что девушку бьет непрекращающаяся дрожь, он вспомнил, что где‑то у него должен быть шоколад. Наконец, найдя остатки плитки, Леонид протянул их Одри, действуя медленно, чтобы не пугать ее лишний раз. Та неуверенно покачала головой. Но, подбадриваемая советским офицером, все же взяла кусочек.

Вдалеке послышался топот – видимо, одному из патрулей все же сообщили о выстреле. На счастье Васильева, примчавшиеся солдаты были из советского контингента. Быстро объяснив им произошедшее, майор услышал, что это не первый случай за последнюю пару дней. Пообещав наведаться в комендатуру с утра, Леонид вернулся к напряженно стоящей девушке. Подойдя к Одри, Васильев прикинул, что ее надо бы отвести домой, но он понятия не имел, как ее об этом спросить – голландские разговорники им еще не выдали, а знания иностранных языков Леонида ограничивались слабым английским и несколькими фразами на немецком…

– Вере ду ю лив? note 5– офицер все же решил попробовать английский. Европа как‑никак. Может, знает… По распахнувшимся глазам девочки Леонид понял, что английский она если и не знает, то уж понимает точно.

– Донт би скэрэ, ай джаст вонт ту хелп ю ту гоу хоум. note 6 Еще несколько секунд помолчав, девушка глубоко вздохнула и, словно решив что‑то для себя, вдруг залопотала скороговоркой, в которой Васильев не понял даже и половины. В конце концов разобравшись, Леонид доставил девушку домой, сдав на руки матери. Одри в двух словах рассказала той о произошедшем, после чего серевшая с каждым словом женщина рассыпалась в благодарностях к советскому офицеру и пригласила того поужинать с ними. Догадываясь, что в еще недавно оккупированной немцами Голландии вряд ли царит продуктовый рай, Леонид отказался и уже собрался уйти, как встретил сразу два неожиданных препятствия. Первым было его собственное нежелание вот так просто уходить. С другой стороны, объедать совсем не барствующую семью тоже не особо‑то и хотелось. Ну и второй проблемой было расстроенное выражение лица девушки, для которой появившийся из ночной тьмы спаситель явно представлялся кем‑то вроде принца на белом коне. Да и мать Одри, госпожа Ван Хеемстра, решительно настаивала на том, чтобы «мэйджор Василэв» остался. В конце концов, сдавшись совместному напору женщин и собственного подсознания, Леонид согласился. Парой часов позже уходящий майор протянул Одри быстро набросанный на вырванном из блокнота листке адрес своей полевой почты.

– If something goes wrong… you understand. I always can try to help. – В этот раз, неожиданно даже для самого себя, офицер заговорил почти без акцента. – Or if you want to message me… It is no problem. Good? note 7 – Oh, thank you! – Госпожа Ван Хеемстра еще раз улыбнулась советскому офицеру. – Thank you very, very much, sir, for everything you've done for my Audrey. I will never forget this. note 8 Направляющийся в расположение батальона майор вдруг подумал, что ему хочется увидеть письмо от Одри. «Балериной хочет стать, ну надо же. Дядю расстреляли, братьев вроде как тоже, а столько добра в девчонке. Просто фантастика». – Васильев улыбнулся. И если бы его в этот момент увидел бы Шимазин, то уверенность Терентия насчет срочной необходимости женщины для его друга была бы поколеблена…

Большая энциклопедия советской культуры, «Театр и кино». Научное издательство «Советская Энциклопедия». 1985 год.

Одри Васильева‑Растон. Урожденная Одри К. Растон. (англ. Audrey К. Ruston; р. 4 мая 1929 г., Брюссель). Одна из известнейших балерин XX века, также известная актриса советского кинематографа, многократная обладательница советских и международных наград. История одной из знаменитейших женщин Советского Союза и всего мира настолько невероятна и захватывающа, что стала основой для нескольких кинофильмов различных жанров. Наиболее известна и популярна драма «Танец судьбы» (режиссер С. Герасимов), 1970 г. Большие кассовые сборы были также и у комедии «Встреча» (режиссер. Э. Рязанов), 1977 г. Школьные годы Одри В.‑Р. провела в Арнеме (Голландия), где жила с матерью после развода родителей. Училась балету в Арнемской консерватории, но когда Нидерланды были захвачены войсками нацистской Германии, занятия пришлось прекратить. В то же самое время, боясь преследования из‑за английской фамилии, берет фамилию по матери – Ван Хеемстра. Учеба была продолжена лишь в конце сорок второго года, после освобождения Голландии советскими войсками. Осенью же 1942 г. в жизни Одри В.‑Р. произошло еще одно знаменательное событие – при весьма необычных обстоятельствах она познакомилась со своим будущим мужем – офицером Советской Армии, тогда еще майором Леонидом Васильевым (Л. А. Васильев, р. 1915 г., командующий Московским Военным округом в 1960–1976 гг. Подробнее см. Большую Военную Энциклопедию, Научное издательство «Советская Энциклопедия», 1982 год). Окончила Арнемскую консерваторию в 1945 г. В августе 1947 года потеряла мать во время бомбежек т. н. АДА (Альянс Демократической Атлантики, 1945–1949 гг., империалистический союз США, Великобритании и некоторых государств Европы, Америки и Азии. Подробнее см. Большую Военную Энциклопедию, Научное издательство «Советская Энциклопедия», 1982 год). В результате физической травмы и сильнейшего стресса некоторое время (08.1947‑06.1948, по другим данным, 08.1947‑10.1948) страдала амнезией. Достоверные сведения о данном периоде жизни Одри В.‑Р. отсутствуют. Была найдена Л. А. Васильевым в госпитале города Энсхеме (Голландия) в мае 1948 г. Находилась на лечении в г. Москва с июня 1948 г. По окончании лечения продолжила обучение в Московском хореографическом училище (ныне – Московская Академия хореографии), где брала уроки у О. В. Лепешинской и В. Ф. Нежинского. Уже в январе 1949 г. получает место в труппе Большого театра, к концу года становясь одной из его ярчайших звезд. На тот момент, согласно мемуарам А. Н. Поскребышева, была одной из любимых балерин И. В. Сталина. В 1950 г. поступает во ВГИК, что открывает Одри В.‑Р. дорогу в кино. В 1951 г. последовала роль в романтической комедии «Московские каникулы» с В. В. Тихоновым, где

Одри В.‑Р. играет роль дочери президента Франции. Фильм был исключительно тепло принят как критикой, так и публикой, получив множество премий и наград. В дальнейшем продолжает сниматься в кино, не оставляя, однако, и балет, блистая в «Лебедином озере», «Красном маке», «Призраке», «Алых парусах», «Щелкунчике», «Золушке» и др. Напряженнейший график и тяжелые роды приводят к рецидиву амнезии (07.1955‑09.1955 г.). Несмотря на это, уже 27 декабря 1955 г. Одри В.‑Р. выступает с балетом «Огненный шторм» в Театре Парижской оперы (Дворец Гарнье), впоследствии удостаиваясь награждения высшей степенью французского Ордена искусств и литературы (1.01.1957 г.) Завершила балетную карьеру в 1965 г. Прямая трансляция последнего выступления Одри В.‑Р. (балет «Прощание») до сих пор находится в пятерке по количеству просмотревших в отношении к количеству экранов. Музыка к балету была специально создана А. И. Хачатуряном. На данный момент балет считается одним из сложнейших. В 1965 г. на экраны выходит эпопея «Война и мир» (режиссер – С. Бондарчук), где Одри В.‑Р. играет роль Наташи Ростовой. В 1967 г. играет одну из своих лучших ролей, завоевавшую наибольшее количество наград. В драме Ф. Феллини «Осень в Париже» она исполняет роль Рене – смертельно больной девушки, возлюбленной успешного ученого, сыгранного М. Мастроянни. Также были успешными роли в фильмах «Завтра», «Вечер одного танца», «Освобождение» и мн. др. С 1973 г. Одри В.‑Р. практически не снимается в кино, посвятив себя семье.

5 октября 1942 года. Сибирь, город Будущее.

Илья Петрович Кравченко поднял кружку с кофе и аккуратно отпил глоточек. Довольно зажмурился и откинулся в кресле. Жизнь явно налаживалась. Создание новых производств шло полным ходом, передача технологической информации из будущего была прекрасно организована, так что последние несколько дней Илья наконец смог нормально позаниматься одной из важнейших своих задач. А именно формированием советов по реорганизации системы… управления? Как точно назвать то, чем он занимался, молодой ученый не знал. Зато он знал то, что решение вопроса вопросов – а именно то, как не допустить к власти идиота или подонка, – дело совершенно необходимое. Да и проблема воспитания «хомо советикус» тоже простой не была. И для нее, в отличие от многочисленных технических вопросов, готовых решений не было. Ведь по сути своей человек – понятие системное и, как любая система, стремится к

состоянию покоя. Желательно на диване и перед телевизором. Последнее, конечно, необязательно, но ситуации это не меняет. Ведь основной проблемой построения коммунизма является не экономика – она, конечно, важна, но явно недостаточна. Обеспечить основные потребности населения можно за пару десятков лет, а теперь, когда в распоряжении советских инженеров и ученых оказались многочисленные технологии далекого будущего, то, скорее всего, гораздо быстрее. Взять хотя бы несколько тысяч смартфонов и прочих мобильников, переделанных для решения математических и прочих задач – а стоящие в них процессоры позволяли и не такое. Тем более что запущенный недавно в Будущем первый «суперкомпьютер» настоящего – транзисторный монстр с кучей узлов на лампах – уже был на уровне года эдак шестидесятого. А то, может, и круче. Учитывая, что транзисторы становятся все лучше – еще лет через пять ЭВМ достигнут уровня года эдак девяностого… Так что здесь проблемы особой нет. С экономикой Союз справится – если, конечно, к власти не придет кто‑нибудь вроде Хруща, разваливающего все одним касанием. И вот как обеспечить этот барьер, чтобы власть не доставалась всяким мудодяям? Причем надо понимать, что к власти наверху люди приходят снизу. А там такие кадры попадаются, что просто диву даешься… Значит, что? Правильно – отсев должен идти с самого начала. Со школы. Психологические тесты и тому подобные штуки. Далее. Возрадуемся тому, что у докторов провалившихся в прошлое бригад имелось в распоряжении аж два МРТ. Магнитно‑резонансных томографа то бишь. Плюс у одного из фельдшеров, учащегося на врача на заочном, имелся вполне себе серьезный труд по медицинской технике. А значит что? Значит, скоро MPT будет создан и в СССР. Ну, как скоро – лет пять‑десять. А на этот срок Иосифа Виссарионовича хватит. Почему же такая важность именно томографа? Да потому, что эта штука – самый совершенный детектор лжи. Вы можете научиться контролировать свое тело, но контроль собственного мозга… Если вы знаете, что лжете, активна будет совсем другая часть мозга, чем если вы говорите правду. И МРТ это высветит. Конечно, нужны исследования. Насколько знал Илья, даже там, в двадцать первом веке, они были совсем не закончены. Но там они велись чуть ли не на голом энтузиазме. И при скудном финансировании. Здесь же – полная государственная поддержка. Еще лет пятнадцать на результаты? Но это отвадит от власти лишь откровенных преступников, а ведь есть полно людей, которые будут рушить все вокруг в святом убеждении, что именно это и надо, чтобы осчастливить человечество. Ага, за пятьсот дней… Плюс простой народ. Как заставить его самообразовываться? Ну, снизит Советская власть рабочий день до семи, шести, пяти часов. И что дальше? Как заставить людей не валяться перед телевизором, а почитать интересную книжку, поучить что‑нибудь? Как победить извечную лень любого нормального «хомо сапиенс»? На этот вопрос ответа у Ильи не было…

5 ноября 1942 года. Где‑то в СССР.

Майор Антонов внимательно наблюдал за группой тренирующихся офицеров, изредка

делая пометки в небольшом блокноте. Это было уже третье подразделение, преодолевающее новенькую полосу препятствий.

– Как наши подопечные? – Появившись рядом, неторопливо жующий булочку Веткач с интересом посмотрел на двигающихся аккуратными перебежками будущих спецназовцев.

– Эти неплохо идут, – меланхолично отметил Владимир. – Почти на полторы минуты лучше предыдущей группы. Если честно, инструкторская работа Антонову не очень нравилась. Но куда деваться? Партия сказала: «Надо!» Тем более что Сталина очень заинтересовали возможности подразделений специального назначения. Если несколько правильно подготовленных и должным образом оснащенных диверсионных групп способны сорвать войсковую операцию приличных масштабов, то массовое их применение в теории вообще парализует противника. Эту идею, кстати, вождь вынес из оборонительной доктрины Северной Кореи. С другой стороны, в укреплении этой идеи ему также помогло изучение опыта локальных конфликтов второй половины двадцатого века – вроде операций родезийского и советского спецназа, описание которых читалось как ненаучная фантастика… Взять тот же штурм дворца Амина, закончившийся соотношением потерь 1:20 в пользу советских бойцов… Да и опыт так и не ставшей реальностью «рельсовой войны», когда партизанские отряды на сорок процентов снизили поставки вермахта, тоже лишним не оказался. Так что Советскую теперь уже армию ждало образование нескольких бригад специального назначения. И, судя по всему, мир ждало еще немало «принуждений к социалистичности»…

31 декабря 1942 года. Подмосковье, дача маршала Ледникова.

Сидя в кабинете, полководец, спасший Союз, неспешно пил армянский коньяк и наблюдал за кружащимися снежинками, медленно опускающимися с темного неба. На часах было девять часов вечера, гости уже усаживались за столы, а ему хотелось побыть одному, подумать и помечтать. Самая страшная война в истории закончилась для СССР относительно бескровно. И понесенные экономические потери были с лихвой покрыты за счет стран бывшей «Оси». Европа почти вся под контролем Союза. Чего еще желать? Но мысль о том, что враг – там, за океаном, не успокоится, не давала покоя. С другой стороны, Сталин, внимательно изучив все доступные материалы из будущего о причинах развала советской системы, явно сделал определенные выводы. Проблемы в сельском хозяйстве? Решат. И без всякой целины. Все‑таки даже нищая постперестроечная Россия умудрялась быть хлебным экспортером. Без голода собственного населения, как Российская империя. С другой стороны, быть может, пора развивать не «кукурузу за полярным кругом», а логичное для страны с нашим климатом животноводство? Возможно. Решать все равно вождю. Но он хотя бы серьезно к этому решению подойдет. Вспомнив про грязь, которой поливали Сталина, Ледников грустно покачал головой. Столько вранья и лжи… А ведь Иосиф Виссарионович всегда выслушивает мнения экспертов,

перед тем как принять решение. Вот и квартирный вопрос – количеству активно возводимых заводов по производству железобетона и кирпичей позавидовал бы даже Китай на пике своего могущества. Учитывая, что имелась угроза ядерной войны – хотя бомбы не было пока еще ни у кого, – вождь принял решение в стиле Ленина. Точнее, звучало оно почти как у главы мирового пролетариата: «Лучше меньше да больше». Сибирь будут застраивать сотнями маленьких городков – максимум тысяч на сто‑двести населения. Хотя, впрочем, не только Сибирь. Но по факту – большего количества мегаполисов, чем уже есть, СССР не нужно. До сверхскоростных железных дорог Союзу еще пока далеко. Хотя та же Япония умудрилась пустить первый суперэкспресс в 1964 году. Всего девятнадцать лет спустя после невероятно разрушительной войны, фактически уничтожившей всю ее экономику. Правда, Вознесенский, глава Госплана, упоминал, что вождю чрезвычайно понравилась идея струнного транспорта. В основном своей дешевизной. Если не учитывать затраты на разработки и исследования, то этот вид транспорта выигрывает у остальных по всем статьям. Компьютеры опять же делают. Теперь, по окончании мировой бойни, Союз может позволить себе траты ресурсов на исследования ЭВМ. Пока, насколько знал Ледников, все еще использовались лампы, но скоро придет очередь полупроводников… Интересно, с каким годом можно сравнить состояние промышленности СССР? С одной стороны, налаживается производство невероятных, по нынешним меркам, вещей. С другой – культура производства та еще. Даже на одном заводе умудряются частенько выпускать невзаимозаменяемые детали. То есть заменять друг друга они могут – это, конечно, да. Только для этого обычно нужна кувалда или что‑нибудь в этом роде. Но это дело поправимое. Еще лет десять и… Ледников покачал головой. Никаких десяти лет у Союза, скорее всего, не будет. Дряхлеющий лев и матереющий тигр не захотят делиться с медведем неправедно нажитым добром. И, поднабравшись сил и опыта в войне с микадо, направят все свои усилия на уничтожение Советского государства. Естественно, понабрав к себе в банду кучку шакалов. И вот еще вопрос – бразильцы. За кого они? Приезжавший в Москву Гаспар выглядел вменяемым и адекватным. И утверждал, что Бразилия Союзу друг. Но как оно на самом деле? Лаврентий Георгиевич сделал внушительный глоток и поставил пустой бокал на стол. Усмехнулся. Да ни за кого они – только за себя. Было бы выгоднее и безопаснее подпрячься за США – они бы ни секунды не раздумывали. Ладно, вернемся к нашим баранам. Волновала преемственность политики. С одной стороны, Хрущев – уже давно труп. Как, в общем‑то, и Булганин. Почему Сталин пощадил Маленкова – тот еще вопрос. За хорошую работу, наверное. Но это не давало гарантий. С другой стороны, на сцене появился Рокоссовский. Нынешняя верхушка его недооценивает, считая очередным порученцем вождя и ничем более. Но с другой стороны… Чувствуется, что Иосиф Виссарионович задумал нечто более обычного стравливания враждующих группировок. Хотя бы потому, что маршал ни к одной из них не принадлежал. И не принадлежит. Как, в общем‑то, и сам Ледников. Поднявшись, немолодой военачальник неторопливо прогулялся по кабинету, словно

копируя привычку Хозяина думать в движении. Неожиданно в голову маршала пришла необычная мысль. «Интересно… а не готовит ли Сталин Рокоссовского себе в преемники? А что… только за последние полгода Константин Константинович занимался десятком важнейших и совершенно разноплановых проектов. И хотя на данный момент большинство из них было связано с делами военными, то часть явно этим не ограничивалась – взять хотя бы производство новых авто. Хм. Такое ощущение, что вождь проверяет Рокоссовского, давая ему разноплановые задачи и смотря, как он будет их решать. Ладно, еще через пару лет это станет понятно…»

– Лаврентий Георгиевич? – В дверь заглянула Антонина Сергеевна, бывшая в доме маршала кем‑то вроде горничной. Военачальник не ответил, просто лишь повернув голову, показывая, что слушает.

– Все товарищи уже за стол сели, только вас ждем, – немножко виновато пояснила та, заметив на столе Ледникова несколько листочков и решив, что тот работает.

– Сейчас иду уже. Буквально пять минут. – И, улыбнувшись, маршал кивком отправил женщину обратно. Что ж. Впереди нас ждет новый, сорок третий год. В так и не случившейся истории в это время все еще шли бои за Сталинград, впереди был Курск и десятки других битв. А нас… нас ждет мирный год. И будем надеяться, что и за ним последует такой же. Плеснув в бокал чуток коньяка, Ледников отсалютовал портрету Сталина, прошептав тост, который говорил всегда: – Пусть наступающий год будет самым лучшим из тех, что был, и самым худшим из тех, что будет!

НА ШТУРМ БУДУЩЕГО! Спецназ «попаданцев»

11 января 1946 года. СССР, Кубинка

Никита Голенко чувствовал себя мальчишкой, получившим долго ожидаемую игрушку. Новый танк, который демонстрировался высочайшей комиссии, включавшей в себя в том числе и Сталина с Рокоссовским, слушался молодого гвардии капитана просто до невозможности легко. Натренированный экипаж, с которым Никита воевал еще под Кенигсбергом, управлял пятьюдесятью двумя тоннами смертельного железа настолько виртуозно, что постороннему

наблюдателю могло показаться, будто перед ним не тяжелый танк, а легкая БРДМ. А Голенко чувствовал восторг сродни тому, что испытывают летчики на своих крылатых машинах высоко в небе. Влюбленность Никиты в танк, возникшая «с первого взгляда», порою даже вызывала вспышки ревности у его невесты. Но молодой капитан не мог с собою ничего поделать. По сравнению со всеми остальными танками Т‑1000 выглядел… ну как гоночный автомобиль в сравнении со сломанной телегой. Сдвинутая назад башня была странной клиновидной формы – приплюснутой и угловатой, но в то же время зализанной. И вместе с длинной стодвадцатидвухмиллиметровой пушкой, спаренной с пулеметом, и торчащим в дистанционно управляемой турели КПВТ придавала танку устрашающий вид. Могучий двигатель, необычно установленный спереди, давал возможность громаде стали быть исключительно подвижной, полуавтоматический затвор и механизм заряжания с электроприводом, по типу морских артиллерийских установок, позволяли развивать скорострельность пушки до шести‑восьми выстрелов в минуту, а система управления огнем превращала даже не слишком тренированного танкиста в снайпера… И пока гвардеец развлекался, заставляя тяжеленную машину выделывать различные трюки, наблюдавшие за демонстрацией люди что‑то оживленно обсуждали.

– Ну вот, Лаврентий Георгиевич, а вы говорили, что не справимся! – Сталин разгладил встопорщившиеся от мороза усы и вернул руку в карман.

– Ну, Иосиф Виссарионович, я сказал, что этого у нас не получится настолько быстро. Кто ж знал, что наши ученые, конструкторы и инженеры способны на подобное, – Ледников, улыбнувшись, развел руками.

– Ну, не только наши, – недовольно пробурчал вождь, пытаясь плотнее закутаться в шубу. – Без немецких, как вы их называете, «вундервафель», ничего бы у нас не вышло. Не так скоро. Точнее говоря, насчет этих красавцев я ни секунды не сомневаюсь, – Сталин махнул рукой в сторону полигона. – А вот управляемые ракеты и реактивные самолеты… На год‑другой больше мы бы потратили.

– Что непозволительно, – отметил молчавший до того Рокоссовский. – Альянс наглеет с каждым днем. Япония на грани краха, у американцев уже тысячи тяжелых бомбардировщиков, и они продолжают пытаться создать атомную бомбу.

– Ну, в настырности им отказать точно нельзя, несмотря на смерть или побег всех своих разработчиков, а также несколько абсолютных неудач с запуском реакции, за что надо отдельно поблагодарить Лаврентия Павловича, – Ледников отвесил легкий поклон в сторону Берии, вызвав на лице присутствующих легкое подобие улыбок. – Они с неизменным упрямством тратят деньги на два проекта: атомной бомбы и антигравитационного двигателя.

– За последнее, впрочем, надо тоже поблагодарить товарища Берию, – коротко хохотнул Сталин, замолкнув, впрочем, при виде приближающегося Устинова.

– Вот скажитэ мнэ, товарищ министр, – обратился к нему вождь, едва тот подошел, – сколько таких вот красавцев может сдэлать промышленность для Совэтской Армии к осени слэдующего года? – вновь заговорив с акцентом, поинтересовался вождь у Устинова. Тот, подумав несколько секунд, довольно‑таки уверенно ответил:

– Благодаря всеобъемлющей подготовке почти всех наших танковых заводов к выпуску именно этого танка, то за восемнадцать месяцев, начиная с февраля нынешнего года, Красная Армия получит почти восемь тысяч образцов данной техники.

– Сорок танковых бригад и двадцать танковых же дивизий, – удовлетворенно кивнул Ворошилов. – Размажем американских империалистов в ноль, пусть только сунутся.

– Не стоит все же забывать, Клим, что нам еще боэвыэ машины пехоты дэлать и зенитные установки. Кстати, товарищ Устинов, как продвигаэтся запуск в производство С‑75?

– Заканчиваем решение последних проблем на некоторых предприятиях. А производство двигателей уже начато.

– Хорошо. Подготовьте к пятнадцатому числу полный доклад о наших ракэтных успехах. И еще о самолетах. Сколько уже поступило в войска и сколько поступит к весне следующего года.

– Конечно, товарищ Сталин. Все сделаю. Проводив отошедшего министра вооружений взглядом, вождь повернулся к Ледникову и, улыбаясь, сказал: – Через год вся Советская Армия будет как Особая. А еще через год – нам будут не страшны ни американцы, ни англичане, ни японцы, ни они все, вместе взятые…

12 января 1946 года. США, Чикаго

– Господа, рад приветствовать вас всех. Располагайтесь поудобнее, нам предстоит долгая беседа, – высокий худощавый джентльмен обвел рукой небольшой зал на вершине небоскреба. Несколько одетых в костюмы людей занимали кресла и диваны, не забывая прихватить со столиков фужеры с напитками.

– Здесь и сегодня нам с вами предстоит обозначить решение проблемы Советского Союза.

– Нам бы для начала еще с Японией закончить, – проворчал пожилой человек, не расстегнувший ни единой пуговицы костюма и не ослабивший галстук и всем своим видом демонстрирующий неодобрение.

– Японии крышка, и вы знаете это не хуже, чем остальные, – хозяин небоскреба и нескольких окружающих этот самый небоскреб зданий недовольно нахмурился. – Да, у нас с ними вышла некоторая задержка из‑за этого дурацкого токсина, которым они атаковали Сан‑Франциско, но небольшая демонстрация возможностей наших стратегических бомбардировщиков и химической промышленности быстро привела их в чувство. А их экономика более не способна тягаться с нашей. На прошлой неделе они потеряли последний авианосец. А у нас, позволю себе напомнить, на пару с английскими друзьями этих самых авианосцев пятьдесят четыре штуки. Из которых семь – класса «Мидуэй». Если япошки еще подергаются, то им же хуже.

– Ну да, мы почти закончили с их флотом, вышвырнули с Тихого океана, из Австралии и Индонезии, но, позволю напомнить, они все еще обладают огромной армией в Китае и на собственных островах! – огрызнувшись, пожилой человек залпом осушил свой бокал.

– Наша армия раскатает их в тонкий блин. У Империи уже сейчас огромнейшие проблемы с удержанием под контролем китайского населения. Там действуют целые армии партизан, с которыми японцы не способны справиться. В Бирме для них все кончено, в Сиаме и на Филиппинах – тоже. Максимум через год они капитулируют.

– Ага, а потом догонят и капитулируют еще раз. Они нас так откапитулируют, что мы ходить будем враскоряку. Вы что, совершенно не имели с ними дело? Да они скорее сдохнут всей нацией, чем сдадутся!

– Если через год они все еще будут сражаться, мы именно это им и обеспечим. Хватит одного налета наших армад с использованием последних изобретений наших химиков. Заодно проверим, как эта тактика работает. Проведем, так сказать, тест перед настоящим применением.

– Вы предлагаете использовать против Сталина именно химию? – вступил в разговор

жирный коротышка, ставший со времени встреч в Лондоне еще толще.

– Это выглядит логичным вариантом, – высокий джентльмен пожал плечами.

– Ну да. А еще очень логичным выглядело натравить Гитлера на СССР и хорошенько на этом нажиться. Затем логичным стало дать русским заполучить Германию и почти всю Европу – на чем я, кстати, потерял огромные деньги! – коротышка начал заводиться.

– Как будто вы их не отбили за последние пару лет, причем с десятикратной прибылью, – послышалась реплика от еще кого‑то из присутствующих.

– А что у нас еще выглядело логичным? Ах да, быстренькая победа над желтопузыми! А потом? Точно! Вбухивание денег в атомный проект! И в антигравитацию! Сколько мы все на это потратили? Десятки миллиардов! А что получили? Пшик! Дырку от бублика! То, что лично его дырка от бублика и пшик составляли почти десять миллиардов долларов из бюджетных денег, коротышка решил не упоминать.

– Да на эти деньги мы бы уже давно построили в несколько раз больше бомбардировщиков и вбомбили бы большевиков и их новых немецких дружков в каменный век! А сейчас мы не имеем ни куска достоверной информации о том, что происходит в Союзе. Та тонкая струйка сведений, поступающих нам оттуда, не дает достаточных данных для хотя бы более‑менее приличного анализа. И вы хотите в это лезть? Не боитесь кончить, как Гитлер и его дружки?

– Ну, Мюллер, насколько я знаю, чувствует себя неплохо, – снова последовала реплика «из зала».

– Потому что он пошел на сделку с дьяволом! Или вы тоже побежите к коммунякам, едва запахнет жареным?

– Ладно, ладно, возьмем другой пример. Целая толпа наци скрылась в Южной Америке…

– Да, скрылась. Альверде им это позволил только потому, что они притащили с собою кучу денег, золота и ученых! И живут эти наци не слишком хорошо!

– Но живут же, – хозяин здания снова обратил на себя внимание. – Кроме того, что вы предлагаете? Не трогать Советы? Мы и так дали им целую кучу времени. Да, вы были правы, надо было тогда, в Лондоне, принимать другое решение. Но кто же знал, что Бек и его ублюдская команда успеют раньше наших людей?

– Я предлагаю не спешить! Нам нужно, нужно просто до чертиков, очень нужно, нужно и еще раз нужно, – коротышка едва не сорвался на визг, – получить больше данных! Потому что лично мне кажется, что лезть против коммунистов вот так, без тщательного анализа, – самоубийство!

– А не лезть – еще более верное самоубийство! – Высокий джентльмен грохнул фужером об стол, расколов несчастную посуду на множество частей. – Если дать русским еще времени – вот тогда мы можем даже и не пытаться. В пятидесятых они уйдут в отрыв, и все. Продемонстрировать вам динамику их роста? Да через десять лет мы не спрячемся даже и у Альверде. Мы не сможем спрятаться нигде!

– Я полагаю, что наш коллега не утверждает, что не надо воевать с русскими, – снова заговорил пожилой мужчина. – Он лишь говорит о том, что надо это делать с умом. Ваше предложение о раскачке ситуации на их территориях с помощью национализма не сработало. Наша пропаганда наталкивается на банальный рост жизненного уровня населения. Это быдло помнит, что было всего несколько лет назад и что есть сейчас. Чтобы ваши методы сработали, нам нужно как минимум два десятилетия. А их у нас нет. У нас нет даже четверти этого срока. Но лезть в пещеру к дракону вот так, сломя голову… С абсолютной уверенностью я могу заявить, что это вернейший способ подписать себе смертный приговор.

– Я уверен в нашей авиации.

– Да мы все в ней уверены. Вот только войны не выигрываются в воздухе. Земля считается

захваченной тогда, когда над ней висят яйца твоего пехотинца, – и не ранее. А с этим будут проблемы – что русские прекрасно доказали в своей последней войне. Да и немцы тоже не слабые вояки. Где будем брать пушечное мясо? Если помните, предполагалось, что оным будут русские, немцы и прочие европейцы, вроде лягушатников или итальяшек. А теперь это самое пушечное мясо будет против нас…

– Вы абсолютно правы. Ошибаетесь только в одном. Да, авиация не может выиграть войну. Обычно. Вот только наша авиация сможет за несколько недель угрохать половину населения Советов. И Европы. Да вообще всех. Если мы разрешим использовать химическое оружие. В комнате воцарилось молчание. Пожилой джентльмен подошел к окну и посмотрел на вечерний город. Тот горел тысячами огней, подавляющих тьму на улицах. Но тьму здесь, наверху…

– А вы не боитесь, что русские применят в ответ на это симметричные меры?

– У них практически отсутствует дальняя авиация. Чем они будут доставлять бомбы? Полусотней самолетов? Да мы их посбиваем за пару‑другую дней. К тому же после нашей же первой операции им должно стать понятно, что если они не сдадутся и не откажутся от своего красного варварства, то им конец. Крышка. Потому что мы не будем применять отраву против их войск. Зачем? Это неэффективно – что доказано еще тридцать лет назад, во время Первой мировой. Мы будем бомбить их города. Согласитесь, это очень эффективное средство. Сколько жителей осталось в Хиросиме и Нагасаки после нашего «налета мести»? Пять процентов? Десять? Просто подставьте вместо «Хиросима» или «Нагасаки» что‑нибудь другое. Например, «Берлин», «Москва», «Ленинград». Да русские после второго, максимум третьего налета прибегут капитулировать. И если вы считаете, что это будет не так – мы можем проверить метод на япошках.

– Не знаю, – покачав головой, пожилой мужчина вернулся в кресло.

– Мы сделаем все возможное, чтобы получить больше информации о состоянии дел в Союзе. Более того, я даже предлагаю вам заняться решением этой проблемы, – обратился хозяин небоскреба к коротышке. – Делайте все, что считаете нужным. Жирдяй нехотя кивнул. Худощавый джентльмен подошел к столику с вином и, налив себе немного в новый фужер, залпом выпил дорогущий напиток. После чего повернулся к остальным: – Мы должны решить со сроками и методами сегодня. Не завтра. Сегодня. Нам нужна война. Нам нужна победа в этой войне. Нам нужен коллапс коммунизма. Нам нужен мир. И мы получим все, что хотим. Все… или ничего…

15 января 1946 года. Москва, Кремль

– Таким образом, основным штурмовиком советской авиации на сегодняшний день является Су‑8М, – главком ВВС Новиков с удовольствием посмотрел на появившуюся на экране железную птицу. Русский штурмовик выглядел весьма и весьма внушительно. Обладая мощнейшим вооружением (включавшим в себя в том числе и шестиствольную тридцатимиллиметровую пушку‑монстра, вытребованную лично Сталиным, не пожелавшим слушать разговоры об ее избыточной силе), советский самолет обладал лучшим среди своих собратьев бронированием и

шестисоткилометровой скоростью.

– На данный момент пятнадцать штурмовых авиаполков полностью перевооружены на данный образец боевой техники. К осени сорок седьмого года количество оснащенных Су‑8М полков должно достигнуть двадцати пяти. Летчики оснащаемых частей со всем возможным рвением обучаются использованию нового самолета и уже скоро будут способны успешно применять его для выполнения боевых задач! – Главком всем своим видом выражал уверенность.

– Теперь о нашей истребительной авиации. Основным вооружением этого рода авиации станет МиГ‑15. – Щелчок проектора явил на экране зрителям самолет необычных форм, в котором опытный наблюдатель узнал бы усовершенствованный МиГ‑15бис. – Поставки в войска уже идут, самолет активно осваивается личным составом. Сильнейшее вооружение данного образца авиатехники, а именно две ракеты и две пушки, при высоких скоростных характеристиках позволяет с абсолютной уверенностью говорить о качественном превосходстве над вероятным противником. Последовал еще один щелчок. Демонстрируемый самолет выглядел значительно красивее всех показанных ранее.

– Всепогодный ночной дальний истребитель‑перехватчик, Ла‑200. Высокая мощь стратегической авиации вероятного противника и активно применяемые им против Японии методы ковровых бомбардировок, в том числе и ночных, определяют необходимость данного самолета как высочайшую. Первая партия должна поступить в войска в феврале. – Новиков замолк. Подойдя к столику, он сделал глоток из стоящего на краю стакана.

– В качестве дальнего всепогодного перехватчика на вооружение Советских ВВС принимается Су‑9. – Возникшая на экране машина выглядела невероятно футуристично и буквально завораживала своим внешним видом. Самолет, спроектированный советскими специалистами с помощью переехавших в Союз немецких конструкторов, был основан на проекте «Хейнкель Не 1079В» и чем‑то напоминал американские стелс‑машины будущего.

– И, наконец, бомбардировочная авиация. Вне всякого сомнения, лучшего бомбардировщика, чем Ил‑28, в мире нет. И еще долго не будет. Сочетание высокой скорости, мощного оборонительного вооружения и большой бомбовой нагрузки делает его одним из наших лучших самолетов. Согласно установленному плану к осени сорок седьмого года количество данных самолетов в войсках достигнет, – главком ВВС сделал паузу, – двухсот пятидесяти единиц. Краткие обзоры данных образцов и их тактико‑технические характеристики имеются в разделе «Авиация» общего доклада, страницы с сорок второй по шестьдесят первую.

– Спасибо, товарищ Новиков, за доклад, – поднявшийся Сталин знаком отправил главкома обратно за стол. – Таким образом, товарищи члены Центрального Военного совета, вы теперь имеете представление о новых возможностях советской авиации. Через год‑полтора наши ВВС в сочетании с оснащенными зенитными ракетами силами ПВО смогут отразить любую атаку наших потенциальных противников. И полторы тысячи их «Конвэйров» note 9им не помогут. А значит, все будет решаться на море и на земле. Константин Константинович, – вождь сделал приглашающий жест. Поднявшийся из‑за стола Рокоссовский стремительным шагом прошел к месту докладчика.

– Последние испытания танка Т‑1000 завершены. Именно он станет основной ударной силой наших сухопутных войск. Являясь боевым средством нового поколения, он формально относится к так называемым тяжелым танкам. Однако в подлинном смысле он таковым не является, обладая великолепной подвижностью и гораздо более широким кругом задач. Поэтому было принято решение о выделении отдельного, нового класса танков, отражающего

изменившиеся реалии. Этот класс – основные боевые танки, способные с успехом выполнять задачи как средних, так и тяжелых танков и обладающие преимуществами обоих. Танк Т‑1000 – именно такой, и, согласно данным, имеющимся в нашем распоряжении, ничего даже близко подобного нет ни у кого. Более того, ни американцы, ни англичане, ни японцы не занимались серьезным решением вопросов танкостроения. Новейший английский танк – «Чариотир» – на самом деле приблизительно равен лишь модернизированному Т‑34 и проигрывает по всем параметрам – как количественным, так и качественным – танку Т‑1000. А самый многочисленный танк английской армии – «Крестоносец» – проигрывает по всем параметрам даже и не модернизированному Т‑34. Поэтому еще в процессе разработки было принято решение о масштабном выпуске Т‑1000 как главной ударной силы Сухопутных войск СССР. Была проведена большая подготовительная работа – как в войсках, так и на заводах. В частности, двигатель, пулеметы и орудие были готовы значительно раньше, чем остальные части танка – трансмиссия, корпус, башня, система заряжания и прочие. Поэтому, учитывая всевозрастающую опасность военного конфликта с Союзниками, их производство было начато до принятия на вооружение всего комплекса Т‑1000. Благодаря этому решению уже к осени сорок седьмого года мы сможем полностью переоснастить тридцать танковых бригад и сорок две мотострелковые дивизии. Все присутствующие могут ознакомиться с обзором характеристик как данной машины, так и представленных мною в дальнейшем в соответствующем разделе доклада.

– Новому времени нужен новый танк, а новому танку – новое имя, – негромкий голос Сталина прервал маршала на полуслове. – Особенно учитывая тот факт, что Т‑1000 – совершенно иная машина, чем ее предшественники. Есть мнение назвать танк именем маршала Рокоссовского. Скажем, Р‑45?

– Поддерживаю, – разрезал тишину кабинета мощный голос Ворошилова.

– Почему нет? Товарищ Рокоссовский – заслуженный военачальник, уважаемый коммунист. Я тоже не вижу в этом ничего плохого, – высказал свое согласие Микоян.

– Ну вот и решили, – довольно склонил голову вождь после еще нескольких реплик. – Продолжайте, Константин Константинович.

– Согласно как анализу экспертов, так и имеющемуся боевому опыту, танку необходима поддерживающая машина, уничтожающая танкоопасные цели и, учитывая ограниченность наших ресурсов, выполняющая также и функции ближней ПВО. Щелчок проектора продемонстрировал собравшимся образец бронетехники, весьма и весьма похожий на «Шилку». Вот только выглядело сие изделие советского военпрома как‑то… ну более грозно, что ли. Все‑таки, учитывая уроки далекого будущего, «Ежа» – как назвали здесь «Шилку» – гораздо лучше забронировали, фактически превратив в средний танк. Да и двадцать три миллиметра калибра орудий поменяли на тридцать… Ледников, сидя, как обычно, в углу кабинета Сталина, с удовольствием рассматривал фотографии будущей основы армий Союза и отчеты об испытаниях. Вот тяжелая БМП, вот легкий БТР… или вот вертолеты для мобильной пехоты – отличная штука. Не Ми‑8 последних модификаций, но уже и не первые уродцы… Мысли маршала прервал общий выдох – большая часть присутствующих о «Граде» не знала. И их, мягко говоря, очень радовало увиденное сейчас на экране. Ледников усмехнулся: видели бы эти товарищи, на что способна батарея «Смерчей», они бы и не так поохали. Всего шесть машин, способных на превращение всмятку дивизии… Найдя фотографию новенького Р‑45, маршал улыбнулся. Отдаленно похожий на израильскую «Меркаву», танк, ставший развитием еще довоенного проекта – А‑44, – был

прекрасен. И обеспечивал великолепную, по нынешним меркам, защиту экипажу. Ведь если Т‑1000 можно выпускать в неделю десятками, если не больше, то подготовить танкистов, которым предстоит им управлять, – гораздо более сложная и долгая задача. А опыт, который бойцы приобретут в случае своего выживания, гораздо ценнее, чем груда смертоносного железа. Так что через полтора года американцам не поможет ничто. В принципе, уже и сейчас им нечего ловить – испытания первых баллистических ракет давно закончились, достаточное их количество в войсках, работа ведется уже над межконтинентальными красавицами. На вооружении состоят пятьдесят стратегических бомбардировщиков Ту‑4 – сделанный в плотном сотрудничестве с немцами самолет на основе схемы «летающего крыла» – «Хортен 18» или как‑то так. Ну а первую атомную бомбу ребята Лаврентия Павловича рванули еще в сорок четвертом… Все же сотрудничество с немцами дало обеим сторонам весьма приличные бонусы. Одни доведенные до ума реактивные движки и ракетные технологии чего стоят. Даже те самолеты, что полчаса назад демонстрировал Новиков, – они далеко не аналоги своих тезок из прошлой истории. Аэродинамика получше, двигатели помощнее, ракетное вооружение есть, электроника, опять же, повыше классом. Да и с флотом тоже неплохо получилось. Вот сейчас нам Кузнецов об этом и расскажет… Главный моряк начал неожиданно:

– На данный момент Военно‑морской флот Советского Союза откровенно слаб и не готов к открытому противостоянию с флотами вероятного противника. – Кузнецов замолк на несколько секунд, дожидаясь, когда затихнут возмущенные голоса.

– Однако в нынешнем году ожидается вступление в строй двух тяжелых ракетных крейсеров класса «Кронштадт» и окончание модернизации двух линейных кораблей двадцать третьего проекта. Благодаря этому при удачном стечении обстоятельств советский флот значительно увеличит свою боеспособность и сможет играть определенную роль в потенциальном конфликте. Но, даже учитывая вступление к осени сорок седьмого года в строй еще одного ТРК класса «Кронштадт» и целых двух авианосцев, активные действия наших ВМС в Мировом океане будут исключительно затруднены. Превосходство союзных флотов США и Великобритании слишком велико – пятьдесят четыре авианосца и двадцать девять линкоров. При этом в следующие два года ожидается вступление в строй еще трех авианесущих и одного линейного корабля. – Тихо сидевший в углу Ледников наблюдал кислые выражения на лицах членов Военного совета.

– Все, что может противопоставить Советский Союз подобному превосходству, – это ракеты. Как следствие, не имея возможности тратить ресурсы на большие корабли, нами развернута программа строительства катеров с ракетным вооружением. На данный момент в составе флота уже находится тридцать один катер и еще двадцать будет построено в следующие два года.

– Перетопим америкашек, как котят, – снова не удержался от реплики Ворошилов.

– Эти меры лишь позволяют нам защитить свое побережье, не давая возможности активных наступательных операций, – не согласился морской главком. – Именно поэтому советский флот в приближающемся конфликте должен будет действовать в тесном сотрудничестве с немецкими ВМС и активно использовать подводные лодки и их возможности. Имеющиеся данные позволяют утверждать, что именно подводный флот – наша основная сила. В этом сегменте мы не уступаем флотам Америки и Англии, а если учитывать немецкий подводный флот – то даже и превосходим.

– Еще бы не превосходили! Выкидываем в трубу миллиарды рублей. Лучше бы танков еще сделали, – ворчание министра обороны не осталось незамеченным.

– Товарищ Тимошенко, танков у нас хватает – на земле армии Советского Союза равных нет во всем мире. Но, чтобы по‑настоящему проучить англосаксов, нам нужно стать если не сильнее, то хотя бы сопоставимыми с ними на воде, – Кузнецов пожал плечами.

– Американцы делают авианосцы с такой скоростью, словно пекут пирожки. За то время, что мы и немцы строим пять авианосцев, они строят тридцать. Мы их так никогда не догоним.

– Именно поэтому мы сместили акцент на ракетные катера и подводный флот. Советские конструкторы совместно с немецкими (хотя, по правде говоря, это скорее немецкие совместно с советскими… а еще точнее – немецкие с небольшой помощью советских) разработали замечательные проекты подводных лодок. Строительство идет ударными темпами, что позволяет нам надеяться, что к осени сорок седьмого года мы будем обладать достаточными силами для срыва десантных операций англо‑американского альянса.

– А смогут ли совэтскиэ военно‑морскиэ силы обэспэчить высадку Совэтской Армии на бэрэгах Великобритании? – неожиданный вопрос Сталина не застал Кузнецова врасплох.

– При устойчивом превосходстве советской авиации в небе над Ла‑Маншем – да.

– А без такового?

– Маловероятно. Это в принципе возможно – все же Ла‑Манш не Атлантический океан, но в таком случае я гарантий дать не смогу, товарищ Сталин. Вождь задумчиво посмотрел на карту. Затем, словно что‑то решив, негромко сказал: – Превосходство в воздухе у вас будет. И на море тоже. На лицах сидящих отразилось удивление.

– Вы рассмотрите такой вот вариант. Плывет себе по океану авианосная эскадра. Даже, можно сказать, флот. Линкоры, авианосцы, тяжелые и легкие крейсеры, эсминцы. И вот на радарах появляется несколько отметок – вражеские самолеты. Отметок немного – скажем, штук пятнадцать. Ледников начал догадываться, к чему клонит глава СССР. Тот продолжал:

– Скажите, товарищ Кузнецов, вот что вы будете делать, как командующий эскадрой? Главком, не задумавшись ни на секунду, ответил:

– Несомненно, прикажу дежурной группе самолетов сблизиться с противником. Объявлю боевую тревогу.

– На каком расстоянии ваши самолеты должны будут вступить в бой? Кузнецов, не понимая подоплеку вопроса, собрался было отвечать, когда Сталин сказал: – Мы применим специальные боеприпасы для уничтожения англо‑американского флота. – В главном кабинете страны повисла тишина. Неожиданно высказался Ворошилов: – А что, мне нравится! Одна бомба – а потом наши подлодки добивают противника. Несколько раз повторим, после чего будем контролировать океан. Прекрасная задумка, товарищ Сталин!

– В принципе, это действительно логичное решение. Тем более что наши ТРК и авианосцы после этого смогут добить остатки флотов Союзников, – командующий советскими военно‑морскими силами несколько неуверенно закончил предложение.

– А пока, товарищ Кузнецов, расскажите‑ка товарищам членам Центрального Военного совета о наших замечательных кораблях. Переведя дух, главком знаком попросил включить на проекторе следующее изображение.

– Корабли проекта «двадцать три» после модернизации получат усовершенствованную систему противовоздушной обороны, включающую в себя шестиствольные тридцатимиллиметровые автоматы и зенитные управляемые ракеты ближнего радиуса действия. В составе наступательного вооружения появятся противокорабельные ракеты. В то же время значительно сократится количество артиллерии как главного калибра, так и вспомогательной. По нашим оценкам, боеспособность модернизированного корабля возрастет как минимум на сто пятьдесят процентов.

– Неплохо, но явно недостаточно, – проворчал Сталин.

– Вполне возможно, что эта цифра окажется значительно серьезней. Просто мы не имели пока возможности боевых испытаний наших ракет. Но если зенитное вооружение и в боевых условиях будет работать не хуже, чем на полигонах, то модернизированные суда класса «Советский Союз» значительно повысят свою устойчивость в обороне. В то же время противокорабельные ракеты превращают линкор в действительно опасное оружие, позволяя ему уничтожать противника без особого риска.

– Как будто раньше линкоры были безобидны, – снова высказался вождь, чья любовь к могучим артиллерийским монстрам была общеизвестна.

– Безобидными их, конечно, не назовешь. Однако они серьезно уступали и уступают авианосцам. А после модернизации наши линкоры способны справиться с авианесущими кораблями, что до проведения таковой было очень и очень затруднительно. – Все же главком до сих пор вполне обоснованно считал, что лучше строить авианосцы вместо линкоров и тяжелых крейсеров. И не боялся отстаивать свое мнение.

– Ладно, чего уж там. Давайте про «Кронштадт», товарищ Кузнецов. Очередной щелчок проектора явил на экране могучий корабль, который выглядел несколько… необычно.

– Тяжелый ракетный крейсер «Кронштадт». Является развитием соответствующего проекта артиллерийского крейсера. Проект был значительно переработан. Основным достоинством корабля является значительное количество противокорабельных ракет – тридцать две единицы. Из‑за столь большого количества ракетного вооружения нам пришлось отказаться от двух башен артиллерии главного калибра. Однако благодаря некоторой помощи Франции последняя башня была создана четырехорудийной, что позволяет говорить о необходимом балансе в наступательном вооружении. ПВО, как и на кораблях двадцать третьего проекта, представлена универсальной артиллерией, шестиствольными автоматами и некоторым количеством зенитных ракет. – Главком замолк и вопросительно посмотрел на вождя. Тот, уже успев раскурить потухшую было трубку, довольно кивнул, после чего обратился ко всем присутствующим: – Пожалуй, что и хватит о флоте. Информацию о наших других кораблях вы можете найти на соответствующих страницах доклада. У нас еще много важных проблем на повестке дня. Товарищ Молотов, расскажите Совету о текущей международной обстановке и наших ее оценках. Поднявшийся из‑за стола министр иностранных дел Советского Союза спокойно прошествовал к месту докладчика. Разложив листки бумаги из принесенной с собою папки, он с абсолютно спокойным видом и каменным лицом после краткого вступления обрушил на присутствующих небо.

– Максимум через полгода Советский Союз будет находиться с Японской империей в состоянии войны. И хотя окончательные сроки будут определены позднее, в том числе и

руководителями наших армии и флота, политическое решение принято. Тимошенко удивленно вскинул голову. Все же министру обороны надо бы знать о таких вещах. Нет, товарищ Сталин поручал начать разработку плана по вторжению еще пару лет назад, да и недавно просил поподробнее заняться этим вопросом, но все же на повестке дня американцы и их верные друзья с островов…

– Это решение было принято буквально на днях высшей сессией Центрального Военного совета, – Молотов продолжал как ни в чем не бывало, – и основано на множестве причин. Одной из таковых является недавнее повторное использование японской армией биологического оружия в Калифорнии – то есть фактически использование оружия массового поражения. Несмотря на то что применение японцами биологического оружия принесло нам лишь политические дивиденды – в частности, поставки антибиотиков в США в сорок третьем и сорок четвертом годах значительно увеличили популярность Советского Союза среди американского пролетариата и позволили нам досрочно расплатиться за «ленд‑лиз», – существует большая опасность того, что Япония попытается применить биологическое оружие и против нас.

– Ну‑ну, пусть попробуют, – сегодня Ворошилов был довольно активен, – разом превратим их островки в стеклянную пустыню.

– Что тем не менее не является для нас допустимым. Кроме того, Советскому Союзу нужны Маньчжурия и Корея, и не нужна Япония в качестве непотопляемого авианосца американцев. У них и так уже есть один.

– Ну, насчет непотопляемости можно теперь и поспорить, – небольшая шуточка Берии, сказанная им с хитрой усмешкой, подняла присутствующим настроение.

– Однако в любом случае Советский Союз не будет продлевать Пакт о нейтралитете, о чем не преминул сообщить некоторое время назад. Советское руководство не считает более необходимым соблюдать нейтралитет. И, как мы надеемся, у наших армии и флота не возникнет проблем с приведением японских коллег к порядку. – После этих слов Молотов улыбнулся, вызвав очередной взрыв смеха в кабинете. Ледников, наблюдая за веселящимися людьми, покачал головой. В той истории Советский Союз размазал Японию без особых проблем. По идее, сейчас все должно пройти еще легче…

1 февраля 1946 года. Бразилия, Рио‑де‑Жанейро

Сидя на подоконнике в своем кабинете на одном из верхних этажей недавно построенного здания Верховного правительства Южно‑Американской Федерации, президент Альверде наслаждался прекрасной сигарой, столь же прекрасным видом и восхитительным чувством хорошо выполненной работы. Прошедший утром парад в честь очередной годовщины создания ЮАФ зарядил генерала энергией. Картина десятков тысяч солдат, марширующих как единый механизм, сотен самоходок и танков, ползущих по улицам прекрасного города, десятков самолетов, летящих в небесах сплошным строем, – все это наполняло гордостью даже его сердце циника. Чего уж говорить о простых бразильцах? Президент усмехнулся. Теперь правильнее говорить «южноамериканцах».

– А ведь отличную работенку мы провернули, а, Жозе? – обратился генерал к своему лучшему другу, министру обороны и по совместительству вице‑президенту ЮАФ генералу

Гаспару.

– Надеюсь, ты вполне осознаешь, что большая часть этого хлама, – Гаспар махнул рукой в направлении окна, – ничего не стоит? ТБ‑3, Ju‑87, Ju‑88 и прочие устаревшие самолеты были успешно проданы Бразилии Советским Союзом и Германской Демократической Республикой. Сотни «чаек», «ишаков», «худых» и всяких «мигов» достались Альверде почти за бесценок. Что его вполне устраивало. Лучше такая авиация, чем никакой. Кроме того, на вооружении ЮАФ теперь состояло почти четыре сотни девятых «яков». Не считая элитных полков с «мустангами». Все это «богатство» генерал использовал с умом. Особенно он гордился использованием ситуации со Штатами. После того как в начале сорок третьего в США разразились эпидемии, он предложил Рузвельту перенести часть производств на территорию дружественной Бразилии. И даже приплатил немецкими деньгами. Ну и каучуком, в том числе гарантиями поставок. Плюс пообещал выставить Экспедиционный корпус. Один фиг, тот не успел в Европу… зато всласть повоевал на Тихом океане. Честно говоря, Жозе не слишком надеялся на согласие фэдээра. Но тот неожиданно согласился. Похоже, обрадовался появлению некоторого количества пушечного мяса. И хотя много производств и станков Бразилия не получила – это все равно было на порядок больше того, на что ее президент мог рассчитывать еще за полгода до того момента. На радостях Альверде увеличил размер корпуса до сотни тысяч солдат, пошедших в бой во второй половине сорок четвертого, когда благодаря Советам американцы неплохо так поправили свое положение. За имеющиеся в его распоряжении полтора года президент ЮАФ (которая, кстати, аккурат в сорок третьем и образовалась) вместе со своим главным помощником успел многое – особенно в плане подготовки войск. Все‑таки чем Бразилия никогда не была бедна, так это джунглями. Да и гор хватало… Результатом их усилий стало блестящее выступление бразильцев в Индонезии, где японцам досталось весьма чувствительно. Едва не танцующие от радости американцы (еще бы, на самые жаркие участки можно отправлять других) отправили корпус в Австралию, на северном побережье которой накал боев вполне мог сравниться с мясорубкой Восточного фронта. Только было чудовищно жарко, а не холодно. Но, несмотря на приличные потери, Альверде продолжал слать войска на Тихий океан. Для народа причина была очевидна – японцы применили биологическое оружие против США. И против Бразилии. И хотя, вообще‑то, до конца сорок пятого твердых доказательств не было ни у тех, ни у других (особенно понятно это было для Бразилии, применять против которой биологическое оружие японцы даже и не планировали, а вся истерия была делом рук отдела пропаганды Министерства обороны, где обреталось достаточное количество выходцев из ведомства Геббельса), но убежденности СМИ людям вполне хватало. Генерал же слал на фронт людей вовсе не из‑за этого. Просто он прекрасно понимал, что японцы обречены. И им крышка – если не от США, то от русских. А те прекрасно помнили обещания, данные им главой Бразильского государства. А потому после американо‑японской войны вполне можно было бы ожидать советско‑американскую. И отсидеться в стороне не получится. Придется воевать. А для того чтобы воевать более‑менее успешно, войскам нужен опыт. Вот именно поэтому через стотысячный Экспедиционный корпус прошло почти триста пятьдесят тысяч человек. И хотя генералу было жаль погибших парней, это не мешало ему трезво оценивать полезность сего мероприятия. По окончании войны у него будет полмиллиона

солдат с боевым опытом, что уже дает некоторые надежды на выживание. Да и наличие героев стране никогда не помешает. Вот маршал Дутра, например. Жаль, конечно, что храбрый военачальник погиб от пули японского снайпера, но дело его будет жить в веках! Вспомнив свою речь на похоронах, Альверде улыбнулся еще шире. Улыбнулся той самой улыбкой, от которой трепетали сердца горячих женщин Южной Америки. Отрастивший себе элегантную испанскую бородку, высокий худощавый президент с белозубой улыбкой и внешностью настоящего мачо мог даже и на честных выборах собирать большинство голосов. По крайней мере, женских точно.

– Гаспар, ну чего ты придираешься? Чем тебе не нравятся наши самоходки? Вон они как замечательно себя проявили – все‑таки «Хетцер», с которой они были срисованы, была весьма серьезной машиной.

– Да я не о самоходках. Меня больше наши ВВС интересуют. На хрена ты взял «чайки», Жозе? Какой от них толк в нынешних войнах?

– Так они и не воюют. Часть – для курсантов. Часть – переоборудуются в корректировщики. А часть – на нужды сельского хозяйства. К тому же почти бесплатно взяли – дешевле только воздушные шары.

– Все равно зря. Лучше б доплатили и взяли еще пару десятков «яков» – все пользы было бы больше, – вице‑президент недовольно дернул щекой.

– Да ну тебя, Жозе. Вечно ты всем недоволен. Будут тебе «яки». А вообще, мне американцы пообещали еще сто шестьдесят «мустангов» к июлю. И почти три сотни «аэрокобр». С бонусом в виде обслуживающей техники и запчастей. И тоже почти бесплатно. Так что не парься. Для всего найдется свое место, – отойдя от окна, Альверде направился к бару с дорогущим вином – подарком самого Сталина. Распахнув дверцу, глава большей части Южной Америки придирчиво начал выбирать сегодняшнюю жертву. После длительных раздумий генерал выбрал, наконец, неизвестное ему вино с непроизносимым названием из далекой Грузии. Жестом пригласив друга за стол, президент с наслаждением развалился в кресле. Все еще недовольный Гаспар неторопливо разлил вино по бокалам.

– За нашу дорогую страну! За ее процветание и счастье! – Этот тост всегда произносился Альверде в первую очередь. Нежный звон двух хрустальных емкостей все же поднял настроение накуксившемуся вице‑президенту.

– Жозе, как ты всегда умудряешься выводить любой спор в другое русло? Вот постоянно этому удивляюсь, хотя знаком с тобой уже бог знает сколько лет. – Министр обороны откинулся в своем кресле, почти точно повторив позу своего друга. Хмыкнувший президент согласно кивнул, но ничего не ответил. Затем, через несколько минут тишины и смакования прекрасного напитка, неожиданно сказал: – Да мы и не спорили‑то, Жозе. Просто подумай, сколько мы всего сделали для родной страны. Бразилия уже совсем не та, что была всего пять лет назад. У нас сильная армия с боевым опытом, набирающая обороты промышленность, людям становится легче жить. Сколько мы запустили электростанций за последние годы? Да только ГЭС у нас три штуки! А малый бизнес? Благодаря нашей программе стимулирования производство одежды возросло на порядок! Да и в сельском хозяйстве, в автомобилестроении – у нас не просто подвижки, у нас чудовищные прыжки вперед. Если все будет идти так, как идет… ну хотя бы еще лет десять, то

после этого наша страна уже никогда не вернется в прежние времена и прежнее состояние! – Постепенно повышающий голос президент вскочил из‑за стола, потрясая руками, словно на митинге.

– У нас еще полно проблем, Жозе, – несколько охладил пыл генерала Гаспар.

– Да я и не спорю. Но ты просто сравни, что у нас было тогда, когда мы только пришли к власти, и что есть сейчас. Да одно образование чего стоит!

– Так я и не спорю, друг. Наши социальные программы показывают отличные результаты… но не забывай, что у нас, скорее всего, не будет десяти лет. Боюсь, у нас не будет даже пяти, – Гаспар пожал плечами. Альверде ненадолго задумался. Затем неожиданно сказал:

– Согласен. Пяти лет у нас нет. Если хорошенько подумать, то у нас вряд ли больше трех.

– Ты окончательно решил, на чьей мы будем стороне?

– А ты как думаешь? Русских – тут без вариантов. Гаспар не выглядел удивленным. Он и сам, наверное, принял бы подобное решение. Президент ЮАФ тем временем продолжал: – После того как Германия сдалась, русские заполучили могучего союзника. Учитывая тот факт, что Мюллер сдал большевикам подавляющее большинство нацистов, а мы выдали единственного успешно смывшегося к нам из их верхушки Бормана – денацификация там проведена более чем успешно. А после некоторых шуточек советского руководства, то ли купившего правителей Германии на корню, то ли запугавшего их до полусмерти, немец с русским братья на века.

– Ну, к нам вроде как примчалось довольно много господ с эсэсовским прошлым.

– Да не так уж и много. Меньше, чем в Аргентину тогда, – Альверде неопределенно махнул рукой. – Нет, мы, конечно, свое взяли. И инженеров нам досталось, и ученых, и фабрикантов с деньгами. Но русские‑то получили на порядок больше.

– Да скорее даже не на порядок, а на порядки уже, – прокомментировал Гаспар. – Нам еще повезло, что успели перехватить Бора.

– Да, кстати, как у него дела?

– Работает потихоньку. Вроде как доволен всем. Осенью сорок первого года, спасаясь от нацистов, известнейший датский физик Нильс Бор на год раньше, чем должен был, сбежал из родной страны. Сбежал с помощью бразильского посла – через Швейцарию в Португалию и далее в Бразилию. Неожиданно тепло встреченный, он практически сразу же получил гражданство и кафедру в университете. Проработав год, он, после капитуляции Германии, уже собирался было возвращаться домой, но оставил эти намерения после начавшегося массового исчезновения коллег в зоне безграничной власти Советов. Начавшаяся же в сорок третьем в США эпидемия закрепила желание физика остаться в Рио. Да и созданные для нового «Центра Бора» условия, мягко говоря, внушали.

– Вот и отлично. Пускай работает. У нас слишком мало достойных ученых, а с мировым именем – и того меньше. Вот пускай господин Бор и создаст нам физическую школу. Ладно, вернемся к нашим баранам. – Глава Федерации налил себе еще вина.

– Так вот, мы будем на стороне Советов и Сталина. Я больше чем уверен, что у него уже есть и ядерная бомба, и средства ее доставки, – сказал Альверде и после паузы добавил: – Вполне возможно, что даже и ракетные средства доставки.

– Да ладно. Это нереально. – Вице‑президент, собравший под своим крылом весь научный

и промышленный потенциал Федерации, прекрасно осознавал трудности, которые необходимо было преодолеть для создания ракетного оружия.

– Еще как реально. Даже в той истории немцы к сорок пятому умудрились создать нехилый такой задел в этих технологиях – они даже зенитные управляемые ракеты создали. И достижениями ученых Рейха потом вовсю пользовались как русские, так и американцы. А теперь представь, на что они способны, имея целую кучу технологий будущего – хотя бы знают, куда двигаться, – и фактически объединенные с Советами промышленные и научные мощности, – Альверде несильно стукнул кулаком по столу, – а еще несколько лет спокойной жизни, чтобы всем этим воспользоваться. Гаспар промолчал.

– Ладно, нам еще пока надо закончить с Японией. А потом уже думать о Третьей мировой.

– Президентэ, согласно договоренности с американцами, наши войска скоро можно будет отводить из Вьетнама. Скоро как раз срок выйдет.

– Это еще не факт. У меня завтра встреча с американским послом. И на ум приходит только одна причина, ради которой ему так сильно хочется со мною встретиться.

– Наш корпус.

– Вот именно. Наши парни продемонстрировали, что они могут воевать не хуже вечно зазнающихся янки. Про это даже Паттон высказывался. И теперь, когда американским войскам предстоят не самые простые операции – напомню, скоро должна начаться высадка на Окинаву, – союзникам ну очень не хочется нести потери в одиночку. Им же еще с русскими воевать.

– Да ладно тебе, Жозе. Не думаю, что лишние потери в несколько тысяч солдат могут что‑то серьезно для американцев изменить. В войне с русскими разменной монетой будут дивизии, если не корпуса и не армии. Вспомни про то, как они воевали тогда. Один Сталинград стоил русским и немцам больше войск, чем американцы потеряли за всю войну против Японии. Так что плюс‑минус несколько тысяч… – Гаспар покачал головой. – А вот для нас эти самые несколько тысяч могут стать серьезной потерей. Раз уж мы будем на стороне Советов, то вполне очевидно, что нам так или иначе придется воевать против янки. И здесь несколько тысяч подготовленных солдат могут сыграть серьезную роль в нашей обороне. Особенно если вспомнить, что все силы американцы против нас бросить не смогут.

– Ты не прав, друг мой. Американцы и так понесли серьезные потери в этой войне.

– Так это из‑за биологического оружия япошек, а не из‑за боевых действий.

– Естественно. Но это не отменяет того факта, что потери велики. И лишние несколько тысяч смертей, не подрывая собою американскую военную мощь, наносят очередной удар по рейтингу президента. И на следующих выборах – хлоп, и следующий президент, – Альверде ухмыльнулся. – А теперь представь, что я смогу выпросить у Трумэна за нашу помощь. Достаточное количество приятных бонусов.

– Это если только японцы не рискнут с биологическим оружием еще разок, – Гаспар с сомнением посмотрел на генерала.

– Их серьезнейшей ошибкой было применить ботулотоксин в Сан‑Франциско. До этого у американского правительства не было достаточного количества доказательств, чтобы уличить Империю в применении оружия массового поражения. А после этой глупости у американцев развязаны руки – что они и не замедлили продемонстрировать на примере Хиросимы и Нагасаки. Определенно, этим городам не везет, – президент ЮАФ захохотал.

– Так что теперь японцы не рискнут повторить свой занимательный опыт, – добавил Альверде после того, как отдышался.

– Ладно. Чего будем просить?

– Стандартный набор: станки, грузовики, самолеты. На сей раз затребую у США сразу сотни полторы «мустангов» последних модификаций сверх обещанного.

– Так они тебе их и дадут, – мотнул головой Гаспар.

– Естественно. Но – проси больше, дадут столько, сколько надо. Так что штук семьдесят‑восемьдесят я выторговать смогу. И мощь нашей авиации сразу же неплохо так возрастет.

– Ага. Грядет век реактивной авиации, Жозе. И всю эту «мощь», – Гаспар продемонстрировал руками жест «кавычки», – можно будет выбрасывать на свалку.

– Не всю, совсем не всю. В Корее английские «Си Фьюри» умудрялись сбивать пятнадцатые «миги». А учитывая, что и у англичан, и у американцев реактивные самолеты до сих пор в единичных экземплярах… – Альверде покачал головой. – И еще. Скоро у меня встреча с Резановым. Вот и надавлю на него. Пускай Сталин подгонит нам еще несколько сотен «яков» и, наконец, поставит дружественному государству «лавочкиных». А то что же это получается: нам с голым задом против американцев воевать? Не пойдет…

– Так русские вроде бы уже пообещали поставки?

– Этого мало, друг мой, чертовски мало. Ну продаст нам дядюшка Джо еще четыре сотни «яков». Капля в море. А наши авиационные заводы пока не способны производить приличную авиатехнику.

– Да ладно. Наша версия «Фокке‑Вульфа» не так уж и плоха, – не согласился вице‑президент.

– Она лучше русских «ишаков», это уж точно. Но не более того. Я пытался выбить из американцев лицензию на «мустанг», но ведь не дают, гады. – Вставший из‑за стола Альверде раздраженно крутанул глобус в углу своего кабинета.

– Предлагают торговаться с британцами насчет «Си Фьюри». – Лицо президента Федерации приобрело задумчивое выражение.

– А если потребовать у Трумэна помимо поставок техники еще и надавить на Британию? Как думаешь, прокатит такой вариант?

– Почему нет? Попробовать никогда не вредно, – кивнул Гаспар.

– Да с этим Трумэном вечно все не так. И чего его русские не пристрелили, когда он был еще никем? Ведь знали же, что эта скотина против них…

– Предпочли известное зло неизвестному. А так, может быть, к власти пришел бы еще более ярый антикоммунист.

– Тоже верно… Ладно, у нас сегодня в программе еще награждение полковника Сезарро и его ребят. Парни только с войны, так что негоже опаздывать на такое мероприятие.

– Я слышал, там будет Мария. Пора тебе уже к ней подкатить. Ты же президент как‑никак. А президенту полагается первая леди… тем более что девушка к тебе явно неравнодушна.

– Жозе, ты бы не забывался, а?

– Ой‑ой, ну простите, президентэ. Я не хотел ранить ваши нежные чувства, – улыбающийся Гаспар увернулся от дружеского захвата и добавил: – Нам еще на церемонию, не забыл?

– У‑у, я ж тебе еще припомню! – Альверде погрозил другу кулаком.

– Конечно‑конечно, мой дорогой генерал. Жду не дождусь.

– Ух я тебе счас… Сидящий в приемной Рейнальдо несколько минут спустя с удивлением наблюдал за направляющимися к дверям весело переругивающимися и пихающимися высшими лицами

Южно‑Американской Федерации…

15 февраля 1946 года. СССР, город Будущее

Илья Кравченко с наслаждением вдохнул морозный сибирский воздух. После почти суток беспрерывной работы хотелось вот так просто подышать свежим воздухом и ни о чем не думать. Но это не особо получалось, несмотря на прекрасный вид на высокие ели, образующие почти идеальные аллеи в одном из парков наукограда. После того как товарищ Сталин принял логичное решение по созданию советской «Кремниевой долины» (только не в единственном экземпляре, а сразу в пяти… и это те, о которых Илья знал), руководителю Бюро Особых Технологий стало как‑то не до отдыха. Количество требующих постоянного внимания проблем росло как снежный ком. И если в ядерной энергетике львиную их долю брал на себя Берия, то с остальными направлениями научной мысли… Грустно вздохнув, ученый покачал головой. Нет, помощь была огромная – и от Устинова, и от Кагановича, но в общем и целом напрягаться приходилось так, что мама не горюй. Выпуск транзисторов и прочей электроники, мирные ядерные технологии – воспоминания о том, сколько усилий потребовалось для создания реактора на тории как более безопасного варианта, отозвались дрожью по всему телу. А ведь это все лишь самые крупные проекты. К примеру, существовала проблема станкостроения – важнейшая и требующая обязательного решения, но не самая приоритетная для высшего руководства. А потому кто будет решать все эти вопросы? Правильно, товарищ Кравченко. Получил Сталинскую премию – будь добр отработать по полной. Ах, даже два раза получил? Три? Ну, тогда уж извини, дружок, работать тебе, как рабу на галерах… И приходилось раз за разом решать одну проблему за другой, искать решения в технических вопросах, причем зачастую такие решения, которые еще несколько лет назад самому бы показались извращенством в чистом виде. Вот взять то же станкостроение. Товарищ Сталин посчитал, что промышленности «очэнь нужен замэчательный станок 16К20». Желательно в модификации с ЧПУ, то бишь с числовым программным управлением. Логичный вопрос: «Какое, к черту, ЧПУ, когда нормальных компьютеров пока даже и близко нет?» – натыкался на пожимание плечами и коронное «совэтскому народу очэнь нужно такоэ оборудованиэ, так что вы уж решитэ вопрос». Хорошо еще, что тогда удалось договориться о том, что пока станок будет создаваться как полуавтомат, но с закладкой под дальнейшую модернизацию. Но даже это решение стоило невероятных трудов. Вон только недавно и закончили… А альтернативная энергетика? Уж очень товарищу Сталину понравилась идея о снижении зависимости страны от ископаемого топлива. Ветряные и солнечные электростанции ему подавай. Вот и мучайся, чтобы они стали рентабельными. А как, если всего этого удалось добиться только к первой четверти двадцать первого века? Слава богу, удалось отговорить и от этого волюнтаризма. Илья грустно вздохнул. Что‑что, а ставить сверхвысокие цели в Стране Советов и вправду умели. Как и требовать их достижения. Хорошо, что хоть в фундаментальной науке все двигалось по накатанной. Математика, теоретическая физика и иже с ними хотя бы не требовали невероятных производственных потенциалов для того, чтобы развиваться. Несколько учебников способны были дать СССР достаточно, чтобы быть далеко впереди всей планеты. Вон взять хотя бы доказательство

гипотезы Пуанкаре или другие подобные задачки. Теперь вся планета знает, что «ученые советского строя – самые ученистые ученые в ученом мире». Нет, советская наука и так была полна талантливейшими людьми – к примеру, Колмогоров и без всяких решений из будущего был гениален, но теперь, после того как Сталин наградил его несколькими доказательствами… Хотя если даже вспоминать не про теории, а про прикладные исследования, то и здесь похоже, что отрыв достигает уже десятилетий. Сверхпроводимость, лазеры, медицина… Вспомнив про медицину, Илья порадовался, что хоть с ней у него почти отсутствуют проблемы. А вот некоторым врачам из пришельцев не так повезло. И ладно бы им пришлось заниматься производством антибиотиков. А то ведь, как только товарищ Сталин узнал про применение бактериофагов как альтернативы, им привалило работы лет на десять‑двадцать вперед. Если не больше. Советский Союз изо всех сил строил новую промышленность, стремясь увеличить отрыв от конкурентов. И в области медицины за этой несложной формулировкой скрывалась целая бездна проблем. Новая фармахимия, трансплантология, операции на сердце. Плюс реабилитация и поддержка генетики, развитие иммунологии, психотропные вещества, важнейшая для «кремлевского старца» профилактика инсультов и реабилитация после них… всего было не перечесть. А эта якутская бактерия, продлевающая жизнь? Как только Берия узнал об этой штуке, то засекретил все так, что Илья до сих пор удивлялся, что может вот так вот свободно ходить по улицам. Не без ненавязчивого сопровождения, конечно, но все же. А там и дел‑то было, что статья про интенсивные исследования свойств бактерии, найденной в Якутии, на Мамонтовой горе, на левом берегу речушки Алдан. Сам Кравченко про это не знал – он же не медик, в конце концов. А информации в базах данных столько, что в ее распечатках вполне можно утонуть. Вспомнив эпопею с полетевшей материнкой одного из компов, на винте которого, как выяснилось, хранилась уникальная информация, не успевшая в распечатку, Илья аж похолодел. Когда приставленный особист уже начал угрожать «вредительством», «саботажем» и еще черт знает какими разделами советского Уголовного кодекса, ученый думал, что вот и все, картина Репина «Приплыли». Хорошо еще, что информацию все же вытащили. Там‑то как раз эта статья и обреталась. После этого инцидента все работы были прекращены до тех пор, пока содержимое баз данных не было снова распечатано дважды (во избежание упущений) и не продублирована еще и после этого неизвестное Кравченко число раз. Что началось после того, как верхи узнали про бактерию и ее свойства, словами не передать. Илья, едва не вылетевший в трубу, неожиданно оказался на коне. Хотя правильнее было бы сказать даже, что не на коне, а на тираннозавре. Потому как винт все‑таки он спас, а материнка сгорела не по его вине, а из‑за какой‑то неисправности то ли с источником питания, то ли со стабилизатором напряжения. В общем, состоялось «награждение непричастных и наказание невиновных». Насчет последнего, правда, Кравченко уверен не был – просто со своего места полетел руководитель какого‑то завода. Причем вроде даже как бы не в ГУЛАГ полетел. Но теперь, когда целая армия ученых от медицины исследовала странную бактерию, у Кравченко как‑то почаще стало получаться убеждать Сталина в правильности некоторых решений. Вроде той же схемы «снежка в аду», по которой в будущем будет собираться советский термоядерный реактор. А то Курчатов уже начал было толкать идею про токамак.

– Илья Петрович? – отвлек ученого от мыслей помощник. Нехотя оторвав взгляд от прекрасных картин заснеженных аллей, Кравченко повернулся.

– Звонят из Москвы, от Устинова. Что‑то не так с опытной партией новых ЭВМ, требуется

ваше участие. Тяжело вздохнув, Илья неторопливо отправился в здание…

«ВЕЛИКИЙ РАССВЕТ. ПОСВЯЩАЕТСЯ»

ПАМЯТИ

ИЛЬИ

ПЕТРОВИЧА

КРАВЧЕНКО

«Правда» от 10 февраля 2010 года Невероятный экономический и культурный рост, начавшийся в Советском Союзе в начале тридцатых годов двадцатого столетия и не закончившийся до сих пор, получив название «Великий подъем» (в американской историографии распространен также термин «Greatest Jump», т. е. «Величайший прыжок»), можно объяснять сразу несколькими факторами. Очевидно, что сама по себе коммунистическая система – система, в которой нет эксплуатации человека человеком, несет в себе гораздо больше положительных черт, чем какая‑либо другая. Естественно, что даже в состоянии «личинки», «гусеницы», еще не превратившейся в бабочку – социализме, – такая система значительно эффективнее капитализма даже в высшей стадии его развития. Этот главный фактор, дополненный руководителем огромного масштаба – Иосифом Виссарионовичем Сталиным, – послужил основой, скелетом, на которых выстраивалось будущее Советского Союза и всей коммунистической системы. Победоносная для СССР Вторая мировая война также дала огромный толчок для развития. Сложившееся по ее окончании фактическое объединение промышленных и научных сил СССР, Германии и других стран привело к огромным успехам и настоящим прорывам в научно‑техническом прогрессе. Успехи советской науки, заложенные и предопределенные еще при Ленине – при принятии программы ликвидации безграмотности, – потрясали тогдашний научный мир, заставляя самых разных людей в самых разных частях земного шара поверить в осуществление вековечной мечты человечества о счастье и гармонии. Город Будущее, задуманный молодым комсомольцем Ильей Кравченко и строившийся еще в середине тридцатых годов как первый образец истинно коммунистического общества, город, в котором для ученых и инженеров впервые был создан настоящий Эдем, дал миру столько научных идей и открытий, сколько до того не знало человечество. И какие из этих открытий более важны, сейчас сказать уже практически невозможно. Генетика, электроника, физика, ядерные технологии, медицина, биология, химия, космос – этот список можно продолжать до бесконечности. И практически за каждой позицией в этом списке будет стоять фамилия Кравченко. «Блестящий ученый, прекрасный инженер и великолепный руководитель». Это слова Иосифа Виссарионовича Сталина об этом, тогда еще относительно молодом человеке,

определившем развитие науки на много лет вперед. Пламенный коммунист, фанатик науки и прекрасный организатор, Илья Петрович Кравченко не покладая рук работал ради ускорения научно‑технического развития и успеха дела коммунизма во всем мире. Его идеи, многие из которых обрели свое воплощение много лет и даже десятилетий спустя после их появления (а некоторым из них обрести свое воплощение еще только предстоит), дали небывалый толчок развитию нашего государства и человечества в целом. Честно говоря, очень сложно, почти невозможно сказать, какое из его научных достижений более важно. Было ли это создание атомно‑силового микроскопа и фактическое основание нового направления инженерного дела – нанотехнологий, сегодня присутствующих везде, вокруг и внутри нас? Или, быть может, самое важное – это «схема Кравченко» – принципиальная схема работы термоядерного реактора, в строительстве первого из которых Илья Петрович также принимал живое участие и успех этого проекта во многом именно его заслуга? А ведь ТЯЭС решили энергетические проблемы человечества на многие столетия вперед. Или создание первого микропроцессора, чья принципиальная схема опять‑таки заслуга этого выдающегося ученого? И хотя сегодняшний мозг квантовых ЭВМ совсем не похож на своего далекого предка, корни все равно лежат в МП‑1… Как бы то ни было, сегодня вокруг нас почти везде есть изделия и вещи, первые образцы которых были созданы Ильей Петровичем Кравченко или при его непосредственном участии. Даже микроволновая печь, выручающая хозяек и холостяков на кухне, – дело именно его рук. Но все его открытия и изобретения меркнут перед его уникальной работой – серией статей о развитии государственного и общественного строя. Статей, в которых он убедительнейшим образом обосновал, почему руководство государством должно вестись именно с точки зрения научных обоснований, четких формулировок и доказательств. Статей, в которых он также показал, что единственный путь к победе коммунизма лежит в совершенствовании человека. Сегодня это для нас является естественным – заниматься творчеством, спортом, саморазвитием и самообразованием. Но тогда вопрос стоял совсем иначе. Казалось, что победить животные человеческие инстинкты, тягу к лени, безделью, ненужной роскоши и безудержному потреблению – невозможно. Илья Петрович Кравченко доказал, что это не так. Причем доказал он это не только в своих работах. Он доказывал это всей своей жизнью – яркой и запоминающейся. Его трагичная гибель в катастрофе стала огромной потерей для всего мира. Десять лет мы живем без этого авторитета, принимавшего множество судьбоносных для науки Советского Союза – и всего мира! – решений. Десять лет без этого светлого человека, вдохновлявшего тысячи и миллионы людей в науке, творчестве, жизни… Что же, завтрашнее открытие Университета Новых Технологий имени И. П. Кравченко – достойное почтение памяти этого великого ученого. Ломоносов, Менделеев, Колмогоров,

Курчатов, Кравченко… История не забывает великие имена. И И. П. Кравченко по праву занимает свое место в этом ряду.

22 февраля 1946 года. Москва, Кремль

– Товарищ маршал, так ви считаете, что американцы уже сэйчас начинают готовиться к войне с нами? – Вопрос Сталина не застал Ледникова врасплох. Пожав плечами, главный советник вождя ответил как хорошо подготовившийся к экзамену студент: – Да. И считаю я так по множеству причин. Американцы, как, впрочем, и англичане, значительно сокращают свои кораблестроительные программы. И вместо авианосцев и линкоров начинают производить танки.

– Но вэдь их танки ничто по сравнэнию с нашими машинами, не так ли, Константин Константинович? – повернулся глава СССР к своему будущему преемнику.

– Это так, товарищ Сталин. На данный момент Великобритания начинает масштабное производство танков «Чариотир» с восьмидесятитрехмиллиметровым орудием, а США, в свою очередь, – танков «Шерман», с семидесятишестимиллиметровой пушкой. Как упоминалось в недавнем докладе, и тот и другой могут лишь приблизительно сравниться с модернизированным Т‑34 и ни в какое сравнение не идут с Т‑1000. – Маршал как‑то даже стеснялся, что танк назвали его именем, и в разговорах упорно упоминал его экспериментальный индекс. – Но хотя эти машины и проигрывают нашим, их много. Очень. А будет еще больше. Вполне возможно, что десятки тысяч. И, как вы понимаете, товарищ Сталин, это вряд ли нужно Альянсу для победы над Японской империей, у которой танков‑то почти и нет.

– Кроме того, позволю себе заметить, – добавил Ледников, – данные разведки вполне однозначно говорят о том, что в США подходят к завершению работы по созданию тяжелого танка с девяностомиллиметровой пушкой. Вот эта штука будет уже представлять некоторую угрозу для нас. Плюс их пехотные части пересаживаются на грузовики и броневики и становятся мотопехотными. И это тоже вряд ли делается АДА для войны в Китае или на островах.

– Что же ви предлагаете? Перевести часть гражданской промышленности на выпуск военной техники? Перебросить ресурсы из жилищного строительства на укрепленные районы?

– Я с этим согласиться не могу, – сразу же отрицательно покачал головой Маленков. – Наши темпы в этой области и так не слишком велики. Наоборот, хотелось бы некоторого увеличения доли получаемого ею материального обеспечения. Другим вариантом является снижение скорости строительства заводов товаров народного потребления – а это тоже неприемлемо. Как и уменьшение производства ТНП. Советский человек должен жить лучше, чем американец, англичанин или кто‑либо еще. Вы об этом говорили в своем последнем выступлении, товарищ Сталин.

– Товарищи маршалы?

– Если честно, мне кажется, что мы вполне справимся с Альянсом имеющимися силами, – пожал плечами Ледников, про себя слегка удивившегося определению «не слишком велики». После введения в строй нескольких десятков кирпичных заводов и даже большего количества фабрик, производящих железобетонные конструкции, жилые дома и инфраструктура строились

в таких количествах, что вся страна казалась одной огромной стройкой. – Учитывая, что в современной войне укрепрайоны не слишком эффективны, то дополнительно перебрасывать что‑то на их строительство я необходимым не вижу.

– То есть ви предлагаете не делать ничего? – Вождю явно не нравилась такая постановка вопроса.

– Нет, ну почему же. Мы должны выполнять план по перевооружению согласно графику. Все равно они не полезут раньше окончания разборок с Японией. Единственно, надо бы увеличить количество учений и подготовить войска морально. А в основном наша армия к отражению угрозы готова.

– И надо определить основные направления ударов, – добавил Рокоссовский. – Хотя на данный момент это и так более‑менее ясно – целями будут север Ирана, Болгария и Кавказ, потому как Турцию они уже, похоже, уломали, и Югославия с Германией из оккупированной ими Италии. Плюс высадка в Европе тоже наверняка будет – единственный вопрос, где. Вполне возможно, что и во Франции.

– Франция – это навряд ли, – заметил Молотов. – Петен не дурак. После ухода немцев с севера страны он выглядит человеком, спасшим страну от уничтожения путем вовремя предложенного сотрудничества. Причем спас он ее благодаря нам. И Альянс не рискнет ввязывать в войну против себя еще и французов. Те и так объявили о своем дальнейшем нейтралитете и неучастии в каких‑либо военных блоках.

– Ну, де Голль это правительство не признает. Трумэн вполне может вторгнуться во Францию «для восстановления демократии». Или еще какой‑нибудь повод придумает, – не согласился с главой МИДа Рокоссовский. – Не стоит забывать, что Франко тоже на стороне союзников. Соответственно, если они выберут вторжение в республику, она будет зажата с трех сторон. И, кстати сказать, многие французы будут рады «англо‑американским освободителям». Так что этот вариант тоже надо рассматривать.

– То есть ви считаете, что надо оставить все как есть и просто сосредоточиться на выполнении уже поставленных задач. И для успеха нам нужно лишь узнать, откуда и куда ударят войска Альянса? – вождь, склонив голову, внимательно посмотрел на маршала. Тот кивнул. Ледников, отпив из стакана сока, задумчиво отметил:

– Все равно у них нет шансов. Даже с их точки зрения это должно быть понятно. Я не совсем понимаю, на что они рассчитывают. Даже при успехе их операций на юге и в Европе они лишь незначительно приблизятся к нашим границам. Не говоря уже о вторжении непосредственно на территорию Советского Союза. – Подойдя к карте, Лаврентий Георгиевич указкой провел линию через Центральную Европу. – Даже для этого им придется угрохать туеву хучу войск. Да, у наших новоявленных союзников количество танковых соединений невелико. Но пехота‑то никуда не делась. Даже без нашей помощи немцы и остальные способны доставить очень много неприятностей Альянсу. А если добавить еще и наши войска… – Маршал пожал плечами.

– Они переоценивают значение тяжелых бомбардировщиков, предполагая, что их чудовищное преимущество в этом роде ВВС способно переломить ход любого конфликта, – высказал мнение Рокоссовский.

– Кажэтся, кто‑то будэт очэнь разочарован… – Хитрая улыбка пожилого усатого человека с неизменной трубкой в руках не обманула людей в его кабинете. Сквозь эту добродушную улыбку явно проглядывал оскал почуявшего добычу волка…

23 февраля 1946 года. Москва, Красная площадь

Парад в День Советских войск и Военно‑морского флота на главной площади страны подходил к концу, когда перед восторженными зрителями появился монстр. На вид не менее восторженные корреспонденты иностранных газет – особенно англо‑американских – принялись щелкать фотоаппаратами со скоростью авиационного пулемета.

– По Красной площади проходит основной тяжелый танк Советской Армии – седьмая модель танка «Иосиф Сталин». – Голос комментатора, казалось, лишь подстегнул журналистов и «журналистов», многочисленные вспышки чьих фотоаппаратов сливались в одну. Десять чудовищ, по шестьдесят три тонны стали каждое, всем своим видом внушали страх. И были, собственно, для этого и продемонстрированы – одна из последних попыток образумить воинствующих империалистов Запада. При этом, как ни странно, ни одного Р‑45 на параде не было. И в газетах про это произведение советского танкопрома тоже не писали – в отличие от того же ИС‑7.

– Джон! – Наклонившийся к уху своего соседа человек выглядел как настоящий джентльмен. Не хватало разве что котелка. – Джон, нам нужно достать как можно больше информации об этом танке.

– Сомневаюсь, что это будет возможно.

– Попробуем купить полсотни таких, для борьбы с японцами, – джентльмен не сдавался.

– Не пройдет. Сталин за свои Т‑34 дерет нереальные деньги, и то согласился нам их продавать с большим скрипом. Это, – собеседник джентльмена, высокий блондин с американским акцентом, показал на ползущих по площади красавцев рукой, – не продаст. Или снимет с нас последние штаны. И даже на этих условиях – не продаст. В это время высоко в небе правильным строем прошло несколько десятков Ла‑9. Посмотревший на них блондин ухмыльнулся.

– Лучше вот о чем подумай. Эти самолеты – лучшее, что есть у большевиков. Последние модификации нашего «мустанга» и вашего «Си Фьюри» – лучше. И у нас их на порядок больше. Как и опытных пилотов. А превосходство в воздухе равно превосходству на земле. Так что умолять красного медведя продать нам полсотни железок за чудовищные деньги мы не будем. Достать документацию – это всегда пожалуйста. Разведка у нас, в конце концов, должна отрабатывать свое содержание. И, отвернувшись от британского коллеги, американец продолжил смотреть на проходящие войска.

8 марта 1946 года. СССР, г. Будущее, Центр Специальных разработок

Глубоко вздохнув, Владимир отодвинул бумаги и встал из‑за стола. Потянулся, разгоняя кровь, и подошел к окну. На улице шел снег, укрывая белым покрывалом только‑только очищенный двор. «Хорошо, что все‑таки заставил себя встать пораньше и поменял прохудившееся колесо», –

мелькнула в голове подполковника мысль. «А то сейчас троллейбуса дожидаться… малоприятно. Теперь надо бы не забыть еще в ателье заехать». – На лице новоявленного мужа появилась улыбка, стоило ему представить выражение лица любимой женщины, когда она получит подарок. Мельком взглянув на часы, Антонов направился к двери, решив, что в праздник можно уйти и пораньше. Тем более что он вообще не обязан был сегодня работать. И не только не обязан – честно говоря, для похода на работу пришлось провести самому с собой воспитательную беседу. Все‑таки создание Корпуса Специального Назначения – это не работа на один день. Да, можно обучить человека некоторым важным вещам за неделю и еще большему – за месяц. А уж за три года… Но ведь надо же еще и разработать специальное снаряжение, создать организационную структуру и специальные правила – да полно всего. И вот это‑то как раз простым и не было. Вот и приходилось работать в выходные и праздники. Потому как даже не слишком сведущему человеку было понятно, что надвигается буря. Еще максимум год, от силы два – и разверзнется ад. Ни американцы, ни британцы не готовы согласиться с создавшимся положением вещей. Большая часть Евразии под контролем Сталина – этого они не допустят. А значит, будут пытаться всеми силами помешать. Вплоть до войны. А поскольку других средств у них уже не остается… Сняв с вешалки полушубок и шапку, Владимир посмотрел на оставляемый кабинет. Взгляд последовательно прошелся по комнате, охватив массивный дубовый стол с несколькими телефонами и печатной машинкой, шкафы с бумагами, радиоприемник, парочку картин и портрет Сталина. Глаза офицера зацепились за «уголок отдыха», состоявший из двух глубоких кресел, дивана и журнального столика. На последнем лежала купленная еще утром перед работой, но так и не прочитанная газета – «ОбЗарПресс». Это несколько страхолюдное название расшифровывалось достаточно просто: «Обзор зарубежной прессы». Владимир весело улыбнулся, вспомнив свою реакцию, когда первый раз увидел сие печатное издание. Газета, являвшаяся воплощением еще одной из идей будущего, взятой вождем на вооружение, очень хорошо помогала направлять сознание граждан Страны Советов в нужную сторону. Новая тактика – никакого вранья. Только правда. Правильно подобранная, конечно, – но это же такая мелочь, верно? Перепечатываемые «Обзором» статьи всяческих «таймсов», «гардианов» и иже с ними давали советскому человеку вполне четкое представление, что думает о нем зарубежное «общественное мнение». Отличная профилактика от либерастии и прочих подобных заболеваний. Впрочем, «ОбЗарПресс» перепечатывал не только негативные статьи. Дружелюбных тоже хватало. Что, в общем‑то, не уменьшало эффекта. Подойдя к столику, подполковник поднял газету и положил в глубины своего дипломата, к бумагам. Секунду постоял, раздумывая, не забыл ли чего. Однако стоило офицеру вновь направиться к двери, как один из стоящих на столе телефонов громогласно зазвонил. Чертыхнувшись, Владимир поднял трубку, буркнув:

– Антонов.

– Так и знала, что найду тебя на работе, – грустно заключил нежный голос на другом конце провода.

– Я это, уже домой собирался. – Мгновенно появившееся чувство счастья от любимого голоса разом сняло копившееся весь день раздражение.

– Ну да. Только чуть‑чуть посидишь еще и пойдешь, – саркастично заметила жена бравого диверсанта.

– Да нет, родная, я уже выходил, когда ты позвонила. Правда! Видимо, в голосе мужа чувствовалась искренность, поскольку, хихикнув, Настя сказала: – Ладно‑ладно. Верю. Значит, когда тебя ждать?

– Ну, сейчас вот спущусь, машину прогрею, в магазин заеду. Полчаса, наверное, может, чуть больше. Несколько секунд помолчав, самая любимая для Антонова женщина в мире коротко заявила в стиле доктора Шпака из «Ивана Васильевича»: – Жду, – и положила трубку. Пару минут спустя подполковник уже находился в своем авто – «Охотнике», которое любой знающий человек сразу бы признал донельзя похожим на его англоязычного тезку «Хантера» из двадцать первого века. Заведя двигатель и дав машине прогреться, офицер направил своего железного коня на выход. Выруливая из гаража, Владимир кивнул на прощание охраннику и аккуратно нажал на газ. На дороге было пустынно‑все‑таки вечер праздничного дня, да и автомобилей у людей пока не так уж и много. К тому же дороги в Будущем строились на вырост, и редкие машины терялись посреди всего этого великолепия. Притормозив на светофоре у Центра Электроники и Вычислительной Техники, Владимир заметил длинного нескладного человека в пальто, стоящего у крыльца и без особой надежды смотрящего на изредка проезжающие машины. Несмотря на сумерки, снег и приличное расстояние, офицер все же понял, что это один из его давнишних знакомых – Илья Кравченко, руководитель ОсТехБюро. Мысленно пожелав тому удачи в его занятиях, Антонов рванул «Охотника» с места, едва зажегся зеленый цвет. Ателье скоро закрывалось, и опаздывать было никак нельзя. Подполковник влетел за подарком всего за несколько минут до появления на двери таблички «Закрыто». Отдышавшись, он неторопливо прошествовал к разочарованно глядевшей на него служащей и, вежливо поздоровавшись, предъявил квитанцию. Та, изначально явно настроенная враждебно – а как же, не уйдешь теперь пораньше, и это в женский праздник‑то, – сразу изменила отношение, когда узнала, кто перед ней стоит.

– Ой, а вы тот самый Владимир Антонов? – восторженно спросила девушка.

– Это смотря какой именно Антонов вам нужен, – улыбаясь, заметил офицер.

– Точно, вы, – безапелляционно заявила служащая.

– Я – это точно я, – согласился Владимир.

– А правда, что вы с самим Лисовым служили? Подполковник усмехнулся, уже предвидя реакцию Ильича на подобную славу и успех в маленьком сибирском городке. Получивший за какую‑то операцию, закончившуюся, похоже, блестящим успехом, авторство песен Высоцкого в виде приятного дополнения к очередному ордену, тезка Антонова все никак не мог привыкнуть к тому, что первым вопросом после называния фамилии обычно становилось: «А вы не родственник того самого?» И, во избежание многочисленных ликований, частенько заявлял, что «просто однофамилец». А ведь скоро Лисова переведут из Центра подготовки под Киевом сюда, в Сибирь. И отмазываться станет точно сложнее – Будущее‑то пока не многомиллионный город.

Наконец, отбившись от набежавших женщин несколькими автографами и обещанием заходить почаще, офицер пулей вылетел из ателье, сжимая в руках пакет с чем‑то невесомым и очень дорогим. Сидя в машине, Владимир с улыбкой провел пальцем по фотографии смеющейся Насти. Жена будет довольна подарком. «ТРИУМФ СОВЕТСКОЙ ЭКОНОМИКИ» Выдержки из статьи газеты «Франс Пресс», «Обзор зарубежной прессы» от 7 ноября 1987 года …Корни успеха советской системы следует искать в целенаправленности политики СССР, в жесткой структурированности и организации всей экономики страны и, несомненно, в кадровой политике… …Первая индустриализация, прошедшая в Советском Союзе в тридцатых годах, превратила аграрную и отсталую страну в промышленного гиганта, не уступающего в своей мощи Германии, имевшей великолепно подготовленное и квалифицированное население, а также сильнейшую промышленность, качественно являвшуюся лидером во множестве отраслей… …Почему же стал возможен столь потрясающий рост советского ВВП? Кажется очевидным тот факт, что вся административная система СССР превращала его в по сути своей огромную корпорацию. И, как любая крупная корпорация, Советский Союз имел возможность осуществлять значительные инфраструктурные проекты и не бояться долгосрочных вложений. Сюда, к примеру, стоит отнести огромные инвестиции в образование, науку и здравоохранение – до сих пор Союз больше всего ресурсов вкладывает именно в эти направления. Программа ликвидации безграмотности, предпринятая Советами, дала фантастические результаты – если до революции неграмотным было около 90 % населения Российской империи, то уже к шестидесятым годам процент таковых составлял лишь незначительную величину, позволяющую не учитывать ее в расчетах. Само по себе быстрое развитие образования и здравоохранения как фактор экономического роста не являлось советским открытием. К примеру, известны успехи в этом направлении США и Германии в XIX – начале XX века. Однако скорость и масштаб сдвигов в развитии этих отраслей были и остаются беспрецедентными и явились во второй половине XX века образцом для многих государств мира. Следует также отметить, что невероятной, даже уникальной, была высокая доля производственного накопления в валовом внутреннем продукте, которая позволила быстро наращивать объем производственных фондов на высоком техническом уровне. Также благодаря широким геологоразведочным работам, невероятно успешным и

продуктивным (например, большинство сибирских нефтяных месторождений было открыто именно в конце сороковых – начале пятидесятых годов), была подготовлена мощнейшая сырьевая база для развития всех отраслей экономики. …Эффект проявился довольно быстро – феноменальные результаты системы Сталина означились уже к середине и концу сороковых годов, подаривших СССР так и не отданное им первенство в ядерной отрасли, ракетных технологиях, реактивной авиации, электронике, медицине и множестве других отраслей знания… Вторая индустриализация, начало которой многие исследователи соотносят с победой над гитлеровской Германией и начавшимся фактическим слиянием двух мощнейших экономик мира, еще сильнее подстегнула развитие советского государства. Выросшая за счет побежденной Европы, мощь Советов была направлена на перевооружение производств на основе последних достижений науки и техники. Этот этап индустриализации закончился уже в середине пятидесятых годов, подготовив СССР к «третьей волне» – становлению безоговорочным лидером по всем экономическим показателям… …Ко второй половине 1950‑х годов стали проявляться дополнительные благоприятные факторы для развития экономики: усиление внимания к развитию сельского хозяйства, быстрое улучшение условий труда, более благоприятная социально‑политическая обстановка, значительное сокращение военных расходов и, безусловно, стремительный рост уровня жизни населения. Так, уже к середине пятидесятых годов уровень потребления основных продуктов питания в СССР, в том числе высококачественных (таких, как мясо, молоко, сахар, овощи и бахчевые культуры), достиг уровня наиболее развитых стран мира. Недоедание, бывшее еще весьма распространенным в 1930‑х и даже 1940‑х годах, было ликвидировано. В несколько раз выросло потребление наиболее дорогих видов тканей, кожаной обуви. Увеличились продажи (и, соответственно, производство) товаров культурно‑бытового назначения, достигнув довольно высокого уровня, по многим позициям опережающего аналогичные показатели ГДР (часы, радиоприемники, холодильники, телевизоры, мопеды, швейные машины). В 7 раз (!) выросла сдача жилой площади (и это без учета домов, возводимых собственными силами населения), достигнув, в переводе на душу населения, лидерских позиций. Впервые многие миллионы людей получили отдельное комфортабельное жилье, было покончено с бараками. Концентрированным выражением указанных и других мер по повышению уровня жизни населения (таких, например, как улучшение здравоохранения) стал стремительный рост продолжительности жизни населения – до 75 лет, что стало наивысшим показателем в мире на тот момент. Без преувеличения можно сказать, что за 1950‑е годы с точки зрения уровня жизни населения появилась новая страна, свободная от нищеты и, по мировым меркам, весьма обеспеченная… …Огромные экономические и социальные достижения позволяют назвать конец сороковых – начало и середину пятидесятых годов эпохой зарождения «советского экономического чуда»…

Стоит отметить, что огромную роль в успехе «третьей волны индустриализации» сыграла великолепная система контроля, созданная Иосифом Сталиным при помощи его лучших ученых – таких, как Кравченко, Колмогоров и мн. др. Основанная на тысячах (14 724 на 1956 год) математически обоснованных показателей, эта система позволяла с феноменальной точностью реагировать на изменения экономической ситуации, замечать негативные тенденции еще только на стадии их формирования и принимать выверенные и сбалансированные управленческие решения. …Все это позволило Советскому Союзу наращивать темпы экономического развития, с преобладанием именно интенсивных факторов роста… Что, в свою очередь, дало возможность Советам совершить гигантский, невообразимый скачок в общественном и экономическом развитии, превратившем государство Сталина в лидера мировой экономики…

1 июля 1946 года. Приморье, расположение 5‑й гвардейской танковой бригады

На советских границах с территориями Японской империи уже несколько месяцев скапливались войска. Десятки бригад и многочисленные дивизии все прибывали и прибывали, с каждым днем увеличивая мощь предстоящего удара. Никита Голенко, с любовью похлопав свой Р‑45 по стальному боку, отправился на политинформацию. С недавних пор он вернулся в расположение родной бригады, включенной в состав 1‑го Дальневосточного фронта. Выслушав лекцию, посвященную на этот раз военным преступлениям японских милитаристов и ответным деяниям войск АДА, офицер отправился спать. Однако спать ему лечь не удалось – по дороге его перехватил старый друг, знакомый еще по танковому училищу.

– Никита, ты? Сколько лет! – Невысокий, но удивительно сильный для своих размеров татарин, вынырнув словно из ниоткуда, полез обниматься.

– Ринат, как сам? Я ж о тебе ничегошеньки с самого выпуска не слышал! – Голенко, признавший в человеке однокашника, был очень рад видеть товарища живым и невредимым.

– Да отлично все! Единственно, меня немчура в Румынии так жахнула, что я в госпитале чуть ли не полгода провалялся, а потом так в бою и не повелось побывать, – друг пожал плечами. – Но вот недавно сюда перевели, – я на стрельбах лучшие результаты в нашей дивизии показал, и мне сказали, что раз я так из «тридцатьчетверки» луплю, значит, и из новой машины буду не хуже! – Старые знакомые весело рассмеялись.

– И как тебе тут?

– Хорошо. Как сыр в масле катаюсь. Правда, к своей «Рыси» никак привыкнуть не могу, – татарин покачал головой.

– А чего так? Это же сказка, а не танк.

– Ага. Я вот только одного не пойму: чего у него двигун спереди‑то? Он как нагреется, целиться неудобно. И выглядит странно.

Никита едва не обиделся за такие слова о своей любимице.

– А вам чего, на переучивании не рассказывали, для чего такие штуки?

– Да не особо. Хотя… ну ты ж меня знаешь – я лучше погуляю с красивой девушкой лишний раз, чем на нудных лекциях сидеть, – Ринат смущенно улыбнулся.

– Эх, товарищ Бусаев! – капитан погрозил другу пальцем. – Переднее расположение МТО выбрано для уменьшения вероятности поражения экипажа в случае поражения танка. Потому как советское руководство считает, что в современной войне выучка экипажа зачастую значит больше качества техники. И опытные танкисты – гораздо ценнее их танка! – Увидев смеющиеся глаза товарища, Никита понял, что его просто подкалывают.

– Ах ты ж!.. – Схватить однокашника у Голенко не получилось. Тот был не только сильный, но и верткий.

– Вы, товарищ капитан, мне прямо политинформацию читать чуть не начали, – татарин никак не давался. Наконец, сделав обманное движение, офицеру удалось зацепить приколиста и вместе с ним рухнуть на траву. Весело хохоча, старые друзья поборолись еще несколько минут, после чего изменили курс, направляясь в магазин. Отметить встречу – святое дело… К началу июля превосходство Советской Армии над Императорской превратилось из существенного в абсолютное. И если в количественном отношении разница была не так уж и велика, то в технике… Восемь тысяч танков, в том числе и сверхновых ИС‑7 и Р‑45, против девяти сотен безнадежно устаревших жестянок, тридцать тысяч орудий и РСЗО против шести тысяч стволов японцев, многократное превосходство в самолетах… А если добавить сюда еще и тот факт, что русские солдаты были обучены и снаряжены на порядок лучше, то результат очередной войны становился очевиден. Единственной действительно серьезной проблемой назначенного на Дальний Восток командующим маршала Василевского, прибывшего туда еще в марте, был вопрос скрытного сосредоточения такой массы войск и организация их снабжения. Ведь для достижения поставленной задачи удар должен быть неожиданным. Уж очень не хотелось руководству СССР иметь войну с АДА уже сейчас – а именно это вполне может случиться при затягивании советско‑японского конфликта. С другой стороны, вопрос это был хоть и трудный, но вполне решаемый. А вот Малиновскому приходилось несколько сложнее. Должный обеспечить освобождение Корейского полуострова, Сахалина, Курил и Хоккайдо, он работал сутками. И если с Кореей и Сахалином все было более‑менее ясно, то десант на Хоккайдо явно должен был встретить серьезное сопротивление. Родион Яковлевич, конечно, понимал, что, имея подобное превосходство в силах, вопрос о победе даже не стоит. А вот вопрос о потерях среди советских солдат… Да и японский флот еще не был окончательно уничтожен британо‑американским альянсом – и вполне мог преподнести неприятный сюрприз. «Ямато», к примеру, все еще не утопили. И наличие во Владивостоке переброшенных Северным морским путем четырех тяжелых кораблей, в том числе и авианосца, проблему не решало. Особенно если учитывать тот факт, что Кремль требовал не использовать ракетное оружие без крайней необходимости, которой признавался лишь конфликт с союзническим флотом. Вот и приходилось продумывать план действий до мельчайших деталей, работая днем и ночью буквально на износ. И очень скоро мир увидит результаты сего труда.

5 июля 1946 года

Выход советских войск на позиции был произведен настолько хорошо, насколько это вообще возможно. Поэтому, когда на рассвете артиллерия нанесла свой первый удар, Квантунская армия была к нему не готова. Абсолютно.

5‑я гвардейская танковая бригада и двигающаяся вместе с ней 114‑я мотострелковая дивизия, сопровождаемые двойным огненным валом, долгое время вообще не встречали никакого сопротивления – чудовищный удар «бога войны» превратил местность в мертвую пустыню. На других участках фронтов было похуже, но и там в донесениях докладывалось, что «сопротивление носит спорадический характер, оборона противника дезорганизована». Вот так и получилось, что первый бой в этой войне гвардии капитан Голенко провел уже ближе к вечеру, когда его несколько оторвавшийся от своих танк случайно налетел на одну из отступающих частей японцев. Первым увидев выезжающую из‑за поворота жестянку «Чи‑Ха», Никита едва ли не на одних рефлексах выпустил в нее очередь из КПВТ. Танкетка задымилась, после чего из нее выскочил человек в форме Императорской армии, получивший свое уже из спаренного с пушкой пулемета. Коротко приказав роте догонять, Никита ускорил свою «рысь», стремясь вылететь перед ошеломленными японцами быстрее, чем они сообразят, что происходит. За поворотом, однако, оказалось всего три относительно целых «чихающих», походя уничтоженных мощнейшим орудием советского хищника. Японская пехота, обреченно лупящая по Р‑45 из винтовок, в отличие от экипажей творений «Мицубиси» имела некоторые шансы на выживание – все‑таки солдат противника было много, и они вполне могли бы попробовать обойти машину Голенко с фланга или удрать. Вот только русский танк был здесь не в одиночестве, а самураи отступать не собирались. Так что все закончилось достаточно быстро – еще несколько появившихся на месте единиц бронетехники поливали огнем залегшую пехоту японцев, дожидаясь подхода взвода «ежей». А двенадцать тридцатимиллиметровых стволов в дополнение к нескольким крупнокалиберным орудиям и многочисленным пулеметам поставили жирную точку на еще одной части отступающей в беспорядке армии. Сутки спустя закрепившийся на перерезанной дороге несколькими километрами южнее места боя Никита узнал, что поучаствовал в окружении целой дивизии, оборонявшей границу у Корейского полуострова. Одной из десятка окруженных и уничтоженных в первые же дни войны. Разгром Квантунской группировки японских войск стремительно становился реальностью.

12 июля 1946 года. Вашингтон, Белый дом – Насколько все это серьезно?

– Более чем, господин президент. Советы громят японцев, как детей. Те пытаются сопротивляться, но это именно попытки, ничего больше. Фактически большевики уже выиграли – выдвигающиеся из глубины Маньчжурии соединения ничем не могут помочь передовым частям и уничтожаются одно за другим, – генерал Маршалл показал на карте рубежи, занятые Советской Армией. – Если честно, сэр, это блестящая операция. Великолепно задуманная и исполненная. Одновременный удар по нескольким направлениям – и к исходу шестых суток

большая часть японских сил окружена или уничтожена. А этот удар через Гоби и Хинганский хребет… это просто нечто. Сидящий в кабинете генерал Макартур негромко добавил:

– И командование Квантунской армии ничего не может с этим сделать, японцев попросту раскатывают в тонкий блин. Укрепленные районы тоже бессильны – их обходят, блокируют, а потом авиацией и артиллерией сравнивают с землей. Гарри Трумэн, нервно расхаживающий по Овальному кабинету, внезапно остановился и, вплотную подойдя к командующему всей американской армией, спросил: – Сколько продержится Империя? Генерал пожал плечами:

– Сложно сказать. Учитывая нынешнюю скорость продвижения русских частей – в Маньчжурии максимум две недели. Сахалин уже полностью захвачен, на Курильские острова высаживаются десанты.

– А японский флот?

– Благодаря нам – не способен им помешать. Кроме того, большевики активно используют парашютистов, а в воздухе у них полное превосходство. Президент выругался. Затем, о чем‑то подумав, спросил:

– А Корея, сколько им понадобится для ее занятия?

– Максимум еще несколько суток, сэр, – ответил Маршалл, посмотрев на Макартура.

– Несколько суток? – побледневший Трумэн удивленно повернулся.

– Три дня назад Советы захватили город Ванцин, прикрывавший подступы к Гирину и северным районам Кореи. А ко вчерашнему вечеру они заняли города Юки и Расин как раз на севере полуострова. Плюс захватили базу в Сейсине. В сумме это фактически полностью разрушает оборону Квантунской армии на приморском направлении.

– И еще высадили многочисленные морские и воздушные десанты в ряде корейских портов и городов, – добавил Макартур.

– И как нам на это реагировать? – президент США уныло посмотрел на своих лучших военачальников. – С одной стороны, Сталин громит япошек, чему рукоплещут все эти газетенки. С другой стороны, он отодвигает границы от своих промышленных центров еще дальше. Ему понадобилась неделя, чтобы фактически поставить японцев на колени! А мы бьемся с этими макаками уже пятый год!

– Именно поэтому им и понадобилась всего неделя. Императорская армия понесла большие потери в боях с нашими войсками и серьезно этим ослаблена, – заметил Макартур. – Большевики выбрали отличный момент, чтобы вступить в войну. И надо помнить, что они к ней готовились несколько лет. А мы теперь наблюдаем результат.

– Наши войска смогут высадиться в Корее?

– Вовремя – нет, господин президент. Это практически невозможно, – отрицательно мотнул головой Маршалл.

– Так что же нам остается? Сидеть и смотреть, как Советы забирают себе все барыши, после того как мы несколько лет кровью своего народа их завоевывали? Генералы посмотрели друг на друга и синхронно пожали плечами. Отвечать на этот вопрос

им не хотелось.

14 июля 1946 года. Москва, Кремль

– Таким образом, товарищ Сталин, Квантунская армия находится в агонии. Ее командование полностью потеряло управление войсками. Курильские острова наши. Сахалин наш. Корея полностью освобождена. В течение нескольких суток мы закончим с Маньчжурией. Полчаса назад мы получили подтверждение от маршала Василевского, что император Пу И схвачен, – Рокоссовский закончил краткий доклад и выжидательно посмотрел на вождя. Тот, улыбаясь, повернулся к остальным членам Центрального Военного совета: – Полагаю, нас всэх можно поздравить, товарищи. Совэтские армия и флот в очередной раз продэмонстрировали, что способны выполнить любую задачу. В кабинете послышались радостные возгласы, не успевшие перерасти во что‑то большее. Сталин продолжил: – Но останавливаться на достигнутом наши войска нэ будут. На днях намечаэтся высадка на остров Хоккайдо. И здэсь Советское руководство ждет от армии не меньших успехов, чем в Маньчжурии или Корее. Рокоссовский кивнул и коротко ответил:

– Не подведем, Иосиф Виссарионович.

– А что говорят наши заокеанские друзья? – вождь с интересом посмотрел на Молотова. Тот, невозмутимо поправив очки, спокойно сказал: – Бесятся, товарищ Сталин. Но внешне изображают радость, что мы им помогаем. Один Альверде более‑менее честен.

– А именно?

– По словам Резанова, президенту не нравится мысль о скором окончании войны с Японией.

– И почему же?

– Он наживается вовсю. Британцы построили ему завод по производству новейших истребителей, американцы, опять же, помогают строить промышленность. Но Альверде прекрасно понимает, что все это кончится, как только он перестанет быть нужным.

– И все? Мы вроде как его не обижаем, – Ворошилов недоуменно посмотрел на министра иностранных дел.

– Именно. Но он прекрасно осознает, что как только кончится война с Японией, начнется война с нами или, по крайней мере, подготовка к ней. И президент не чувствует, что Федерация готова ввязаться в такой конфликт. И просит, чтобы мы предоставили ему еще три сотни Ла‑9 в обмен на золото и каучук. Помимо «лавочкиных» также просит предоставить ему другие самолеты, Т‑34 старых модификаций и крупнокалиберные минометы. Общий список у меня с собой, – Молотов показал на лежащую перед ним папку.

– Если честно, то товарищем Альверде можно восхищаться, – покачав головой, заметил Микоян. – Прийти к власти в далеко не самой богатой стране и за несколько лет превратить ее в уважаемого игрока на мировой арене. Но, как мне кажется, его армия в любом случае вряд ли будет способна тягаться с англо‑американскими частями…

– Константин Константинович, а что вы думаете по этому вопросу? – Сталин бросил на

военачальника любопытный взгляд.

– Конечно, сейчас его армия недостаточно сильна для боя с США и Великобританией один на один. Но тут надо учитывать множество факторов, Иосиф Виссарионович. Во‑первых, несмотря на численное преимущество англо‑американцев во всех родах войск, генерал Альверде добился очень хорошего уровня подготовки своих солдат. Наша наблюдательная группа отметила высочайшую интенсивность тренировок и боевой учебы в частях южно‑американской армии, прекрасную организацию передачи боевого опыта от воевавших солдат и офицеров, – Рокоссовский приостановился и, сделав глоток воды, попросил развернуть карту Южной Америки.

– Кроме того, на данный момент ЮАФ имеет фактический военный союз с Парагваем, Колумбией, Эквадором и Чили. Суммарно это обеспечивает ее безопасность с большинства направлений. Кроме того, уже сейчас активно строится новая столица Федерации вдали от побережья – в частности, комплекс правительственных зданий уже готов и в случае необходимости Альверде и военное руководство исчезнет из Рио молниеносно. – Маршал сделал паузу, увидев, что слово просит Ледников. Вождь кивком дал тому высказаться: – Следует помнить, что основные производственные мощности, возводимые в ЮАФ, возводятся в глубине континента. И организованные Альверде войска народного ополчения, «герильяс», активно обучаются ведению партизанских действий. Очевидно, что генерал не дурак и прекрасно понимает, что в открытом бою ему не выстоять. Но он надеется продержаться достаточно, чтобы мы проделали основную работу. – Ледников встал и, подойдя к карте, ткнул отобранной у Рокоссовского указкой в несколько точек.

– Президент строит замаскированные в джунглях аэродромы – а это обеспечит их живучесть. И, несмотря на то что фактически авиапромышленность Федерации глубоко вторична, он добился приличных размеров и качества своих ВВС. Поставляемые ему американцами, англичанами, нами и немцами самолеты – не самые последние модели. Ну, кроме двух сотен «мустангов» и аналогичного количества «Си Фьюри» и Ла‑9. Но у него, включая «Фокке‑Вульфы» собственного производства, их уже несколько тысяч.

– Большинство из которых – проданные нами же «ишаки» и прочее старье, – ядовито отметил Ворошилов.

– Вот в том‑то и дело, что нет. Как докладывал майор Стольнин, значительная часть устаревших самолетов отправляется в Парагвай и другим союзникам Федерации. А ВВС ЮАФ получают все больше и больше современных моделей. Альверде хочет максимально затруднить американцам вторжение – заставить их тратить время на что угодно, но только не на оккупацию его территорий.

– Да кому он нужен, его оккупировать. Свергнут, посадят марионетку – и вперед, – послышалась реплика уже от Молотова.

– И снова нет! – Ледников щелкнул пальцами. – Он предусмотрел и это, потрудившись создать образ отца нации, и увеличил свою популярность до небес. Его даже в Аргентине обожают – чего уж говорить про Бразилию и Уругвай. Причем, что характерно, обожают разные слои населения. А значит, американцам придется серьезно напрягаться и воевать в открытом бою, чтобы его победить. Они смогут, сомнений никаких, но потратят столько сил, что это будет попросту невыгодно. Особенно в свете конфликта с нами. Хотя, если честно, армия ЮАФ весьма внушает. У нее почти нет танков, но зато имеется несколько тысяч самоходок – причем весьма удачных, хочу заметить. Артиллерия тоже неплохая, множество автомобилей. Альверде создал хоть и относительно небольшие, но зато исключительно мобильные и хорошо вооруженные силы. Опять же, основное стрелковое оружие его армии – автоматическая винтовка. В отличие от тех же американцев с «Гарандом».

– То есть победить он США не победит. Но крови в случае необходимости у них выпьет прилично, – подвел итог Сталин.

– Именно так. Поэтому‑то я и считаю, что нам нужно поставить ему то, что он просит. Против нас он это все равно не использует. Зато отвлечет на себя на процент‑другой больше сил Альянса, – закончив свою речь, Ледников вернулся на место.

– Что ж, полагаю, ми вполне можем удовлэтворить просьбу нашего латиноамериканского друга. Вячеслав, – вождь повернулся к Молотову, – подготовь проект договора.

– Сделаем, товарищ Сталин, – кивнул министр.

– И еще. Нам же нэ жалко помочь хорошим людям, ведь так, товарищи? – знаменитая улыбка с прищуром тигриных глаз продемонстрировала сидящим в кабинете хорошее настроение его хозяина.

– Конечно, нет! Надо помочь им сбросить ярмо империалистов, – громче остальных прозвучал голос Ворошилова.

– И мнэ пришла в голову такая мысль: а почему бы нам нэ организовать кредит Южно‑Американской Федерации? И не дать им немножко наших замэчательных тяжелых танков, – и, увидев несогласие на лицах одновременно Рокоссовского и Ледникова, вождь пояснил: – Из тех, что постарше, – у нас вэдь сохранились еще пока ранние модели танка ИС?

– В резерв выведено почти пять сотен штук, товарищ Сталин. Остальные поставлены в войска союзников.

– И этого хватит с лихвой. И можно добавить товарищу Альверде нэмножко наших легких танков – тоже устаревших. Раз у нэго основная ставка на мобильность и подвижность – вот ми ему этого и добавим.

– Такими темпами он скоро и в одиночку навешает американцам, – негромко пробормотал сидящий рядом с Ледниковым Жуков. Увидев, что тот заинтересованно повернулся, прославленный военачальник добавил: – Утрирую, конечно, но суть верно отразил. США больно, ой больно будет кушать генерала.

– Не жалко будет, если подавятся, – заметил Лаврентий Георгиевич и вновь попросил слова: – Товарищ Сталин, я все же хотел бы озвучить предложение. Или, точнее, мнение. Глава СССР и члены Центрального Военного совета с интересом посмотрели на заговорившего полководца.

– Все мы знаем, что конфликт с Америкой и Великобританией практически неизбежен. И мы также должны отдавать себе отчет в том, что, несмотря на наше некоторое техническое превосходство и приличное тактическое, война с этим противником легкой не будет. Более того, она будет невероятно тяжелой – если мы захотим довести дело до логического конца. В лучшем кабинете Московского Кремля воцарилась абсолютная тишина. Ледников продолжил: – Экономика АДА даже после всех бед войны очень сильна. Население – многочисленно. Армия и флот – огромны. И они не сдадутся. А кардиналы, правящие из тени, – тем более. Смириться с потерей власти над миром, когда она была так близка, – на это они никогда не пойдут. Казалось, что вокруг огромной фигуры медленно говорящего Ледникова сгущалась тьма.

– А потому во избежание жертв среди населения Советского Союза и союзных нам государств я предлагаю закончить эту войну сразу после ее начала. Сталин, еще в начале этой речи маршала понявший, к чему тот клонит, с интересом наблюдал за реакцией членов ЦВС. Рокоссовский понял смысл монолога только сейчас и также ожидал окончания.

– И как это? – прозвучавший вопрос Ворошилова нисколько не разрядил обстановку.

– Я предлагаю нанести массированный ядерный удар по территории США. Двумя часами позже в кабинете Сталина помимо хозяина остался лишь Берия. Прошло уже десять минут, как за последним посетителем захлопнулась дверь, но за все это время вождь не проронил ни слова. Министр внутренних дел терпеливо ожидал разговора, не пытаясь начать его сам. Наконец, задумчивый Сталин отвернулся от окна и неторопливо произнес, покачивая головой: – Горяч. Умен, хладнокровен – но горяч.

– Учитывая, что его брата фактически убили американцы, я удивляюсь, что товарищ Ледников сдерживался так долго, – Берия пожал плечами. – Хотя, Иосиф Виссарионович, должен заметить, что вся эта ненависть к англосаксам у него частенько прорывалась наружу. Эпизодически, конечно, но все же. Можно вспомнить довольно много различных высказываний Лаврентия Георгиевича, это подтверждающих.

– Смерть брата – это еще не все, – не согласился Сталин. – Надо помнить, что, по всей вероятности, американцы собирались нанести масштабный удар по России. И не потому, что Россия им угрожала, нет. А потому, что отказывалась делиться ресурсами задешево. И с этой точки зрения предложение маршала выглядит логичным. Зачем нам ждать, пока тигр окончательно заматереет и нападет, если можно с легкостью устранить его гораздо раньше, чем он начнет представлять опасность?

– Но, Иосиф Виссарионович, вы же сами не согласились с концепцией маршала Ледникова? – Берия недоуменно посмотрел на вождя.

– И я этого не отрицаю – и свое мнение пока менять не намерен. Но, отказываясь от нанесения масштабного ядерного удара, я все же склоняюсь к тому, что в случае необходимости возможно использование специальных боеприпасов. Просто мне ближе позиция маршала Жукова – ограниченный удар по военным базам Альянса. – Вождь отодвинул кресло и, устроившись поудобнее, с сожалением посмотрел на недоступную теперь для него трубку – курить ему запретили врачи. – Такой подход, Лаврентий, нанесет врагу серьезный урон и в то же время не так сильно озлобит его пролетариат, как уничтожение городов.

– Логично, Иосиф Виссарионович.

– Но мне все же не хочется раскрывать такой козырь. У нас всего пятьдесят две бомбы всех типов. Отрыв слишком мал, – Сталин недовольно покачал головой, демонстрируя свое отношение к сему прискорбному факту.

– Так ведь у американцев до сих пор не получилось запустить реакцию?! У них даже и одной‑то бомбы нет, не говоря о серийном производстве!

– Вот именно. И если мы не применим специальные боеприпасы – они сдадутся. Сенат уже недоволен, что огромные деньги уходят в никуда. Еще годика три‑четыре, и они прикроют «Манхэттен». И Советский Союз уйдет в отрыв. Но если мы применим ядерное оружие – вот тут они уже точно не остановят исследования. И вечно саботировать их работу не смогут даже и твои люди, Лаврентий. Что рано или поздно приведет к появлению атомной бомбы и у них. А оно нам надо? Берия кивнул, соглашаясь с мнением вождя. Но все же вставил реплику:

– А если Альянс применит химическое оружие? Или биологическое?

– Вот тогда и рассмотрим этот вопрос, – Сталин махнул рукой, заканчивая дискуссию. – А я все же надеюсь, что они еще не окончательно потеряли разум. Лидер СССР, бывало, ошибался… зачастую потому, что был слишком логичен и подвержен

здравому смыслу…

22 июля 1946 года. Вашингтон, Белый дом

– Русские вчера ЧТО сделали? – Трумэн буквально прошипел вопрос.

– Высадились на Хоккайдо, сэр, – спокойно повторил генерал Маршалл. – Теперь, как я полагаю, вы осознаете необходимость немедленных действий.

– Но мы не готовы!!!!

– И никогда не будем, господин президент. Но факт в том, что сейчас у нас лучшие шансы, которые мы когда‑либо в ближайшем будущем сможем заполучить.

– Вы уверены? – американский главнокомандующий недоверчиво посмотрел на генерала.

– Да, сэр. Более того, я даже думаю, что у нас есть неплохой шанс победить относительно бескровно.

– В смысле?

– Советы не ждут нашей атаки… Хотя нет, я неправильно выразился, – поправил себя Маршалл. – Естественно, Сталин ждет нашего нападения. Но он считает, что мы не нападем, пока не закончится война с Японией. Более того, разведка убеждена, что русские не будут готовы к полномасштабной войне с нами до осени сорок седьмого года. Нервно расхаживающий по Овальному кабинету Трумэн неожиданно рявкнул:

– А мы что, по‑вашему, готовы уже сейчас?! Удивленный сильной реакцией президента, хозяин Пентагона тем не менее уверенно ответил: – Для приведения в действие нашего плана – абсолютно. – И после секундной паузы добавил: – Сэр.

– Но ведь наша стратегия как раз и рассчитана на сорок седьмой год! И до этапа атаки на Союз срок больше года! Года, черт побери!

– На самом деле нет, мистер президент. Тот план, который вы подписывали, как раз и был рассчитан на середину сорок шестого года. На август. Сказать, что Трумэн удивился, – значит не сказать ничего.

– То есть как? Я отчетливо помню даты в этом документе – все‑таки в этом кабинете пока еще не каждый день решаются вопросы объявления войны одной из мощнейших держав мира.

– Я и не говорю, сэр, что в нашем плане значилась другая дата.

– Ничего не понимаю, – американский президент недоуменно посмотрел на генерала. – Вы же сами сказали, что вторжение готовилось на сорок шестой, а не на сорок седьмой?

– Я поясню. В планах «Августовской бури» специально поставлен не тот год.

– То есть как? Зачем?

– ФБР полагает, что в наших рядах имеется высокопоставленный шпион. Причем имеются серьезные подозрения, что этот самый предатель – из вашей администрации, господин президент. И срок, на который официально, так сказать, готовилась «Буря», предназначен для введения Сталина в заблуждение.

– Но мне‑то почему не сказали?

Генерал Маршалл отвел глаза и пожал плечами. А затем изменил тему разговора: – Наша стратегия будет заключаться в одновременном мощном ударе по нескольким направлениям. Во‑первых, наша итальянская группировка нанесет удар в Югославии. Это вспомогательный удар. И главные удары – сильнейшая бомбардировка кавказских и румынских нефтепромыслов. Одновременно с этим наши войска перейдут в наступление в Иране, в Китае и с турецкими союзниками на Кавказе и в Болгарии.

– Вы сошли с ума!!! Это все будет бесполезно! Русские не будут сдаваться. Это же понятно любому идиоту с улицы!

– Мы их вынудим, нанеся чудовищный удар по экономике.

– Разбомбив три завода? – съязвил Трумэн, нервно расхаживая по кабинету.

– Мы нанесем удар по нефтедобыче и нефтепереработке. И по электростанциям. Без нефти и электричества их способность к сопротивлению упадет. А если этого окажется недостаточно, то в ход пойдет план «Запах», – Маршал даже на секунду не поколебался, прямо заявляя о намерении применить химическое оружие против мирных городов.

– Я этот план не одобрю. Ни за что, – американский президент отрицательно покачал головой. – Я еще не спятил. Немцы и русские смогут ответить аналогичными мерами. Что является неприемлемым вариантом.

– Не смогут. Наше превосходство в авиации слишком велико. Даже если предположить, что каждый их самолет прорвется к территории США – что само по себе уже невероятно, – то даже в этом случае ущерб будет несопоставим.

– То есть вы считаете смерть тысяч наших граждан приемлемой? – Трумэн гневно посмотрел на генерала, словно не верил услышанному.

– Применение Японией оружия массового поражения уже нанесло нам приличный ущерб. Этот, согласно нашим экспертам, будет значительно меньше. Америка выдержит.

– Вы сошли с ума! – с ужасом произнес Трумэн, глядя на главу Пентагона. – Генерал, вы действительно предлагаете мне принять смерть тысяч мирных американцев на территории Соединенных Штатов как неизбежный факт?

– Сэр, в любом случае это маловероятный сценарий. Мы же не будем требовать от Сталина капитуляции. Мы просто подвинем его из Европы. А добьем уже потом, – Маршалл в очередной раз пожал плечами. – Тотальная война Сталину не нужна. По крайней мере, сейчас. Он предпочтет выждать и получше подготовиться – а поэтому отступит.

– А жизни миллионов наших солдат стоят этого риска?

– Сэр, я еще раз повторюсь: планируется ограниченный конфликт. Мы уничтожим пару десятков советских дивизий, нанесем сильный удар по промышленности – большего не понадобится. Аналитики и разведка единодушны в этом вопросе, – и, видя, что президент колеблется, генерал выложил свой последний козырь: – А для вразумления коммунистов наша авиация нанесет два чудовищной силы бомбовых удара по японским городам. Киото подвергнется химической атаке, а Токио – обычной бомбовой. После обеих выживут единицы. Примерив ситуацию на себя, русские будут вынуждены пойти на компромисс.

– Черт возьми, надеюсь, вы правы, Джордж. Потому что я боюсь даже представить, что будет, если в ваши рассуждения вкралась ошибка, – все еще не уверенный в ответе президент подошел к окну. Третья мировая война стала еще на шаг ближе.

29 июля 1946 года. Передовица газеты «Правда» «Уже не война». «Это уже не война – это преступление». Именно так выразился товарищ Сталин о событиях последних дней, разыгравшихся на Японских островах. И наш великий вождь прав. Это немыслимое, чудовищное злодеяние, не несущее в себе никакой военной цели, является актом устрашения – и не чем иным. Уничтожение до основания двух густонаселенных городов – а именно Токио и Киото, причем один из них был уничтожен с применением химического оружия, является актом военного преступления, в чем нет никаких сомнений. Японская империя более не способна сопротивляться объединенным силам свободного мира. Это стало ясно сразу же после начала победоносной операции советских войск по принуждению милитаристов к миру. Однако этот акт доброй воли Советского правительства был встречен с негодованием в высших эшелонах государственной власти стран АДА. Речь господина Черчилля, произнесенная им на прошлой неделе в Гарварде, была преисполнена фашистских намеков и теорий. И вот что сказал по этому поводу наш великий учитель товарищ Сталин: «Следует отметить, что господин Черчилль и его друзья поразительно напоминают в этом отношении Гитлера и его друзей. Гитлер начал дело развязывания войны с того, что провозгласил расовую теорию, объявив, что только люди, говорящие на немецком языке, представляют полноценную нацию. Господин Черчилль начинает дело развязывания войны тоже с расовой теории, утверждая, что только нации, говорящие на английском языке, являются полноценными нациями, призванными вершить судьбы всего мира. Немецкая расовая теория привела Гитлера и его друзей к тому выводу, что немцы как единственно полноценная нация должны господствовать над другими нациями. Английская расовая теория приводит господина Черчилля и его друзей к тому выводу, что нации, говорящие на английском языке, как единственно полноценные, должны господствовать над остальными нациями мира». И в доказательство этих намерений, явно отдающих фашизмом, как верно отметил товарищ Сталин, милитаристы, теперь уже из АДА, нанесли показательные удары по гражданскому населению Японии. Причем нанесли их в условиях абсолютного превосходства на море, земле и в воздухе, в условиях, когда капитуляция Империи неизбежна и ожидается со дня на день. Все мы, все советские люди, до глубины души возмущены этим варварским актом, актом военного преступления. Но также возмущены и люди из Европы – из Бельгии и Голландии, Франции и Югославии, Румынии и Германии, других стран. Есть также множество недовольных такими действиями военного и политического руководства АДА и в Соединенных Штатах, и в Великобритании. Прогрессивная общественность всего мира выражает свое глубокое возмущение подобным преступлением и требует наказания виновных.

Советский Союз, как сказал в своем выступлении министр иностранных дел СССР В. Молотов, рассчитывает на то, что подобного более повторяться не будет. Люди устали от долгих лет войны. Миру нужен мир.

2 августа 1946 года. Корея, Сеул

Мягко ступающий по толстому ковру невысокий человек в военной форме выглядел властно, несмотря на цель своего пребывания во дворце Кёнбоккун. Два его спутника выглядели значительно менее важно, хотя и командовали японским флотом и армией. Прибывший на подписание капитуляции Хирохито – немыслимое дело! – согласился на это лишь после повторной бомбардировки Токио, окончательно сровнявшей город с землей. Сдача Советам выглядела с этой точки зрения «плевком престижа» в лицо Альянсу. Со стороны СССР документы подписывал Василевский, подчеркивая роль армии в разгроме Квантунской группировки. А представителей АДА не пригласили. Действительно, зачем? Сказать, что американцы были в бешенстве, – значит ничего не сказать. Трумэн, поняв, какую подлянку устроила ему Империя в последние дни своего существования как независимого государства, последовательно наорал на генералов, адмиралов, госсекретаря, вице‑президента, главу недавно созданного ЦРУ и на министра обороны. А потом сутки не принимал вообще никого, осознав, что извечный русский вопрос «Кто виноват и что делать?» внезапно во всей красе развернулся перед правительством Альянса. Капитулировав перед СССР, Япония пустила советские войска на свою территорию, обезопасив себя тем самым от налетов англо‑американской авиации. Попытка попугать Союз ничем не закончилась – в ответ на угрозы послов Молотов невозмутимо пожал плечами и заметил, что японский народ, безусловно, имеет право выбирать, кто будет следить за порядком на его земле. А после уничтожения десятков, если не сотен, тысяч мирных жителей авиацией АДА этот самый выбор в пользу Советского Союза выглядит вполне объяснимым. И сегодня, когда последние подписи на документе были уже поставлены, японский император прибыл в один из красивейших дворцов Сеула с просьбой к Советскому правительству.

– Мы, естественно, окажем помощь японскому народу в восстановлении пострадавшей экономики. Но военные преступники из правительства Империи, ее армии и флота должны быть наказаны. В этом, полагаю, у нас нет никаких разногласий? – Василевский, тщательно проинструктированный Молотовым и Сталиным, на что можно соглашаться, а на что нет, внимательно смотрел на главу Японии.

– Тот список, что мы получили… выглядит справедливым, – несмотря на поражение, император говорил ровно и гордо.

– Я надеюсь, у вас нет никаких сомнений в том, что устроители зверств в Нанкине и других местах, экспериментов над людьми и прочих актов чудовищных злодеяний заслуживают суда? – маршала несколько покоробила заминка императора.

– Нет, что вы! Но ведь военные преступники есть не только в Японии.

– Полностью согласен. Но Сиам находится в зоне оккупации Атлантического альянса, и

там будет осуществляться их трибунал.

– Я не имел в виду Сиам, – мрачно отметил Хирохито.

– Нацисты и их приспешники свое уже получили, – удивленно сказал Василевский.

– Я имею в виду, что, согласно заявлениям Советского правительства, уничтожение городов химическим оружием является преступлением.

– По одному шагу за раз. Но каждого преступника рано или поздно настигнет возмездие, – советский полководец уверенно улыбнулся. Искра надежды вспыхнула в глазах японского императора. Разгром миллионной армии за неделю давал понять, что АДА ждут нелегкие времена в том случае, если он рискнет полезть в петлю. Ни Василевский, ни Хирохито, ни Сталин, ни кто‑либо еще на континенте не знал, что процесс уже начался. Петля приближалась к шеям преступников Альянса так же неотвратимо, как и к преступникам Японии. Просто она была несколько дальше.

10 августа 1946 года. Голландская Социалистическая Республика, Амстердам

– Леня? Здорово, когда вернулся? – направлявшийся в столовую офицер был остановлен криком сослуживца. Повернувшись, Васильев увидел старого друга – командира батальона Терентия Шимазина.

– И вам не болеть, товарищ майор. Видимо, тон гвардейца был не слишком радостным, потому как улыбающийся Терентий насупился и серьезно спросил: – Ты чего такой серьезный? Случилось чего?

– Да не, в порядке все. Просто у сестры ребенок заболел, вот, подзадержался на Родине. А то ты ж знаешь, у нее муж в сорок четвертом того… – Леонид отвел глаза.

– Так у тебя ж отпуск до двенадцатого?

– Не‑а, завтра заканчивается. Просто хотелось немножко дольше в Арнеме побыть, – грустно вздохнул Васильев. Шимазин понимающе усмехнулся. Он вообще в последнее время стал делать значительные успехи в области «постоянства» – менял девушек не раз в две недели, а раз в два месяца. А последняя так и вообще была у него уже почти полгода. И как подозревали сослуживцы, скоро вполне мог наступить прорыв «линии фронта» – и товарищ майор решит остепениться.

– Да ладно тебе, скучно будет – позвонишь. Или напишешь, – все же до «прорыва» было еще пока далеко. – И чего ты в ней нашел? Дите еще, худая как не знаю что. Танцует она, конечно, уууу, – офицер поднял большой палец вверх, – эт да. Думаешь, станет звездой Голливуда?

– Дурак ты, Терентий, и шутки у тебя дурацкие, – Васильев неодобрительно покачал головой.

– Да ладно тебе, не кисни. Все будет хорошо. Хотя по виду твоему не скажешь. Ты чего такой помятый?

– А того, что подняли сегодня в четыре утра, пожрать ничего не успел, весь день бегаю как наскипидаренный. И только собрался чуток передохнуть – как тут ты еще.

– А, так ты кушать топал? Давай я с тобой. По дороге расскажу.

– Чего расскажешь‑то? – поинтересовался Леонид, уже возобновив свой путь к храму еды.

– Нам новые игрушки привезли.

– В смысле?

– Офицерам и всяким танкистам да летунам вместо ТТ теперь новые «пушки» выдают.

– Да? И как?

– «Оружие персональной обороны». Уж точно не ротной, ха‑ха. А вообще – что‑то среднее между пистолетом и автоматом. Нашему полку пока не выдали, на днях будут. На вид штука хорошая, хотя странновато выглядит, – ПП, внешне сильно напоминающие израильские «Узи» и чешские Sa 23, и вправду были не слишком обычны для советских офицеров, – только один фиг, если какая заварушка, мы с тобой опять за автоматы возьмемся. Но остальным может и пригодится, – Шимазин пожал плечами.

– Какая еще заварушка? – Васильев насторожился. – Японцы же капитулировали?

– А про Альянс ты не забыл? – иронично посмотрел на сослуживца Шимазин.

– Да ладно! Там же не идиоты сидят. Они чего, не видят, что мы их уделаем? Они вон с япами боролись сколько, а мы их за неделю к ногтю прижали, – не согласился Леонид.

– Идиоты не идиоты, но ты последний месяц по Союзам да Арнемам гостил, а мы, неусыпно несущие свою службу здесь, на передовой самого передового строя на земле, – Терентий хохотнул получившемуся каламбуру, – должны видеть и понимать больше, чем простые советские люди. После этой фразы, введшей Васильева в ступор, комбат заржал как лошадь, вызывая недоуменные взгляды проходящих мимо людей.

– Это сейчас что такое было? Кто вы такой и что сделали с майором Шимазиным?

– Ой, не могу, ты бы видел сейчас свою рожу, нет, правда. А всего‑то и стоило, что немножко процитировать своего замполита.

– Хватит фигней страдать, Терентий. Правда. Тут что, какие‑то слухи ходят? – уже серьезно спросил Леонид. Вечно зубоскалящий офицер убрал с лица улыбку и уже совсем другим тоном заметил: – Если б только слухи. У нас же недалеко аэродром летунов. Ну вот, я там пару ребят знаю – совместный футбол, баскетбол – ну все такое, выпивали пару раз. Так вот, последнее время наши заморские друзья повадились постоянно нарушать воздушные границы.

– Чьи? Голландские?

– Если бы. Почти всех стран, входящих в этот наш Евразийский союз. Просто Россия далеко, ее границы особо не понарушаешь, а тут – гуляй не хочу. И их газеты… Ты «ОбЗарПресс» читаешь?

– Ну да, временами.

– Заметил, последнее время они как с цепи сорвались? Нас таким дерьмом поливают, что есть у меня – и не только у меня – сильное предчувствие, что все это неспроста.

– Думаешь, полезут? – поинтересовался Васильев, заходя в помещение гарнизонной столовой.

– Ага. Ты вспомни, как немцы перед войной действовали. Точно так же. Да и с торговыми делами – позавчера англичане задержали наш корабль. Уж под каким предлогом – не знаю, но это ведь далеко не первый случай. Чувствуется проторенная дорожка.

– Неверной дорогой идут товарищи, – перефразировал классика Леонид.

– Вот‑вот. Ладно, ты чего будешь? Я себе мясо по‑царски возьму. Нам нового повара прислали – вот это мастер! – Шимазин с интересом уставился в меню, одновременно с удобством устраиваясь за накрытым белоснежной скатертью столом.

– Советуешь?

– Ага. Ты, кстати, его знаешь. Помнишь Ваську Терехина? Так это его брат. Готовит – пальчики оближешь. Еще пятнадцать минут спустя два офицера с аппетитом уплетали обед, рассказывая друг другу о событиях прошедшего месяца. Отсчет последних мирных дней стартовал.

15 августа 1946 года. Южно‑Американская Федерация, Рио‑де‑Жанейро

Генерал Альверде задумчиво рассматривал собравшуюся в порту толпу. Количество людей было просто огромно – казалось, что весь город отправился к берегу на встречу с возвращающимися из Азии войсками. Из‑за шума заготовленная речь так и норовила исчезнуть из головы президента, заставляя его вновь и вновь пробегать глазами по листку с основными тезисами. Но, помимо гомона толпы, была еще одна причина, отвлекающая харизматичного лидера Федерации, – шестое чувство и пятая точка одновременно чувствовали сгущающиеся над планетой свинцовые тучи очередного шторма войны. Еще недавно средний фон англо‑американских газет, где встречались как положительные статьи о Советском Союзе, так и отрицательные, постоянно темнел. А после речи Черчилля в Гарварде, являвшейся почти точной копией Фултонской (с поправками на изменение обстановки, конечно, но все же), эти изменения стали нарастать как снежный ком, превращая серые полутона в откровенно черные. И это пугало, поскольку начинало казаться, что война уже на пороге. И будет не через год, а вот‑вот, буквально сейчас. Что, конечно же, устраивать ЮАФ не могло. Если честно, то Альверде вообще бы отказался от войны и попытался бы отсидеться в сторонке. Но это с некоторых пор невозможно. Вступления в очередную бойню потребуют обе стороны. И обе не потерпят отказа.

– Жозе, – голос друга отвлек президента от мрачных мыслей, вернув в реальность, – по‑моему, тебе пора, – и Гаспар указал на выстроившихся на пирсе солдат прибывшей с далеких берегов Окинавы 7‑й гвардейской бронетанковой дивизии. Благодарно кивнув своему вице‑президенту, генерал одернул китель и, поправив берет, широкими шагами вышел на трибуну. Толпа, увидев своего кумира, взвыла от восторга. Дождавшись, пока страсти несколько утихнут, Альверде улыбнулся и громко сказал:

– Мои дорогие сограждане! Друзья! Я рад видеть вас всех здесь сегодня, в этот прекрасный день! – простые слова вызвали очередной всплеск народной радости.

– Но мы собрались чествовать не меня. Мы собрались, чтобы отдать дань уважения героям, вернувшимся с битвы за свободу. Храбрым воинам, сражавшимся вдали от дома за мир. Бившихся за него с отвагой и мужеством, достойным величайших! – развернувшись, генерал указал на ровный строй солдат и офицеров. – И я хочу сказать, что наш народ всегда будет готов постоять за себя и за мир! Потому что достоин этого! Ура героям!

– Уррраааа!! – рев толпы, ее энтузиазм и энергия били через край. Альверде простер над людьми руки, словно волшебник добившись тишины.

– А теперь я хочу, чтобы мы все вспомнили о тех тысячах борцов, которым уже не суждено вернуться домой к своим женам и невестам, детям и родителям. О тех, что пали на полях сражений, защищая свои дома. – Тишина, воцарившаяся на площади, казалась еще более торжественной в сравнении с тем шумом, что был здесь же еще пару минут назад.

– И в память о погибших в боях за правое дело соотечественниках мы должны немножко помолчать, – и отец наций Южно‑Американской Федерации склонил голову, предварительно сняв берет театральным жестом. Гаспар, наблюдавший за речью друга, едва не захлопал. «Нет, Жозе и в юности умел поговорить, но так… Мой дорогой друг растет над собой. Как сказал бы Станиславский – верю. Полностью и безоговорочно верю». Тем не менее речь друга не спасала от тягостных раздумий. Щелканье метронома, отсчитывавшего минуту тишины, навевало не самые приятные мысли, словно символ последних уходящих секунд относительного спокойствия. Бразильскому министру обороны с каждым днем становилось все страшнее – ибо не увидеть приближающийся шторм мог только совсем ничего не понимающий в политике человек. И, как назло, прибытие последних тридцати тысяч солдат из Японии вновь откладывалось, на сей раз на неделю. А ведь несколько бригад обученной пехоты были бы совсем не бесполезны для обороны огромных территорий Федерации. Альверде, продолживший свою речь, краем глаза увидел мрачное выражение лица старого товарища и довольно резко закончил свое выступление, призвав народ порадоваться миру, пока не поздно. После чего, заявив, что героям стоит отдохнуть, и вручив нескольким солдатикам заслуженные награды, отбыл восвояси.

– Думаешь, скоро? – вопрос президента, прозвучавший в тишине его лимузина, не требовал дополнительных пояснений. Гаспар, еле заметно кивнув, промолчал. Глава ЮАФ задумался и после недолгой паузы уточнил:

– До весны дотянем? На сей раз министр обороны ответил довольно уверенно:

– Вряд ли. В лучшем случае – поздняя осень.

– Они же не полезут на русских зимой? – Альверде, не согласный с мнением друга, отрицательно качнул головой.

– Если они в достаточной степени глупы, чтобы ввязаться в войну со Сталиным, то этого хватит. Я надеялся, что после относительно быстрого поражения немцев Альянсу хватит мозгов не лезть в Россию. А оказалось, что это вызвало обратный эффект. Отшибло последние остатки разума, – Гаспар невесело усмехнулся. – Их даже разгром японцев советскими танковыми армиями не вразумил. Скорее раззадорил.

– С этим точно не поспоришь. – Президент вспомнил недавнюю встречу с американским послом. – Они убедили себя, что поставили Японию на грань поражения, а русские лишь только ее добили. И новые русские танки их не пугают.

– У них есть «Першинг» и способности производить его в больших количествах. Думают, что он не хуже последних «тридцатьчетверок» или чего у русских там уже на вооружении, – пожал плечами генерал Гаспар. – Плюс огромное количество самолетов. Десятки тысяч. Вот и считают, что этого хватит.

– А может, еще не поздно? Сменим сторону? – Альверде внимательно посмотрел на друга.

– Атомная бомба, – просто ответил тот. – У Сталина есть, у Трумэна нет. Президент устало вздохнул и посмотрел в окно летящего по Рио к его резиденции авто. Вид веселых людей на улицах вызывал грусть.

– Сколько их погибнет, Жозе? – этот вопрос Альверде задал скорее себе, чем своему министру обороны.

– Много. Очень много, – тем не менее ответил генерал. – Но мы будем на стороне победителей.

– Главное, чтобы победа не стала пирровой, Жозе. В любом случае у нас есть пара козырей, о которых янки не подозревают. – И, помолчав, Верховный Главнокомандующий ЮАФ добавил: – Надеюсь, что мы не ошиблись, сдернув Бразилию с прежнего пути. Может, лучше было бы не дергаться?

– И пустить себе пулю в лоб? Мы с тобой вместе выбрались из фавел, Жозе. Хуже, чем там, уже не будет. И если бы не вмешались – вся страна превратилась бы в одну большую фавелу. Поскольку Варгас полез бы в войну на стороне США. Причем полез бы, не имея ни серьезных войск, ни экономики. И это был бы конец. Я не знаю, сколько у Сталина бомб, но нам много и не надо. А сейчас у нас неплохой шанс выжить. И не просто выжить, но и победить.

– Я молюсь Господу, чтобы ты был прав, дружище. Поскольку без его помощи нам будет не просто тяжело… Радующиеся солнечному дню жители Рио‑де‑Жанейро не знали, что их городу оставалось существовать не так уж и долго…

22 августа 1946 года. Великобритания, авиабаза Королевских ВВС «Святой Моган»

С самого утра база стратегической авиации Альянса выглядела разворошенным ульем. Постоянно подъезжали и отъезжали грузовики, генералы орали что‑то в трубки телефонов, пытаясь перекричать шум десятков авиадвигателей, кружили высоко в небесах эскадрильи истребителей. На фоне множества других офицеров капитан Джеймс Стэплтон выглядел на редкость спокойным. Его стальная ласточка уже была тщательно проверена, заправлена и загружена боеприпасами и только лишь дожидалась команды на взлет. Несмотря на внешнюю расслабленность, командир одной из многочисленных «Суперкрепостей» был предельно собран и сконцентрирован. А иначе и быть не могло – в отличие от множества сослуживцев, капитан полагал, что легкой победы Альянсу не светит. Выруливая на взлетную полосу, Джеймс быстренько совершил традиционный ритуал, помогавший ему выживать вот уже несколько лет – сначала в небе над Европой, потом над далекой Японией. Последовательно поцеловав фотографию жены и крест, капитан размашисто перекрестил штурвал и произнес: – Спаси и сохрани. – Голос офицера неожиданно дрогнул. Он вдруг осознал, что, несмотря на многолетний боевой опыт, ему страшно. Видимо, потому, что Сталин выглядел опаснее Хирохито и Гитлера, вместе взятых. Наконец, многотонная «Суперкрепость» заняла свой эшелон рядом с десятками своих сестер. Темнеющее небо наблюдало, как сотни английских и американских самолетов, набирая высоту, направляются в сторону континентальной Европы, жители которой не подозревали, что несколько часов спустя для них начнется кошмар.

Капитан вывел свои бомбардировщики на цель без особых проблем. Военную базу Советов, расположенную в Арнеме, ждал неприятный сюрприз. Ад Третьей мировой войны разверзся.

23 августа 1946 года. Москва, Кремль

– Опять проспали! – Вождь был не в настроении. – Что с Гитлером, что с этими! Нам теперь что, опять ждать пришельцев из будущего, чтобы справиться с проблемой?

– Товарищ Сталин, несмотря на то что ущерб, причиненный бомбардировками, достаточно серьезен, территория Советского Союза не пострадала. Попытка налета на наши кавказские нефтепромыслы была отражена. – Рокоссовский уверенно подошел к огромной карте и ткнул в нее указкой. – Зенитные ракеты оказались неприятным сюрпризом для противника. Как и наши реактивные истребители. Альянс потерял не меньше сотни тяжелых бомбардировщиков только там.

– А Европа?

– Румыния подверглась серьезному, но не смертельному удару. Наши военные базы в Голландии и Бельгии тоже понесли урон, но там вовремя сработали системы предупреждения, поэтому среди техники и личного состава потери невелики. Основной удар приняло на себя гражданское население.

– Хорошо, что хоть радары развернули, – буркнул Сталин. – Что мы предпринимаем в ответ?

– Атака англичан в Иране отбита. Более того, наши войска перешли в контрнаступление. – Рокоссовский дождался, пока поменяют карту, и провел несколько линий.

– Мы полагаем, что на этом направлении Советская Армия разгромит войска Альянса достаточно быстро.

– Почему? Я так полагаю, что за океаном не идиоты сидят и приготовились к войне на этом ТВД. – Настроение вождя лучше не становилось.

– Дело в том, товарищ Сталин, что процент частей, оснащенных новейшей техникой, в Иране достаточно высок. Учитывая качественное превосходство наших новых танков над английскими и американскими, здесь все закончится весьма скоро. На отдельных направлениях войска Иранского фронта уже продвинулись на двадцать‑тридцать километров.

– Что в Азии?

– Гоминьдан, подкрепленный силами Альянса, атакует войска Мао. Пока более‑менее успешно. Кроме того, американцы пытаются высадить десант в Корее.

– Успешно?

– Бои идут на нескольких плацдармах, товарищ Сталин. Сильных продвижений противника пока нет, – ответил уже Жуков.

– И, надеюсь, не будет. Как Югославия?

– Там мы отходим. Как и в Австрии, – министр обороны пожал плечами.

– Товарищ Жуков, это еще почему?

– Противник ввел в бой силы, значительно превосходящие наши. И большое количество новых танков и авиации. Но пока наиболее опасным направлением представляется вторжение Турции в Болгарию, – мрачно заметил маршал. – Там у нас складывается аналогичная с Югославией картина – противник наступает большими силами, при поддержке значительного

числа бронетехники и авиации. Учитывая, что реактивных истребителей у нас пока не так много, ВВС все еще не способны обеспечить устойчивое превосходство наших сил в воздухе на всех театрах военных действий. Вот и приходится выбирать. Мы выбрали прикрытие Кавказского направления – и это уже дает результаты. Но пока приходится отходить во избежание окружений.

– Есть еще плохие новости?

– Да, – неожиданно голос подал Молотов, – в Греции восстание. Явно проанглийское. Так что здесь у Альянса появляется еще один плацдарм, поскольку правительственные войска, очевидно, проигрывают борьбу. Сталин поморщился, но тем не менее спокойно произнес:

– Ладно. Общая картина более‑менее ясна. Ваши предложения?

– Ядерный удар по авиабазам противника, – предложение Ледникова, поданное простуженным голосом, вызвало интерес.

– Уже не по городам, да? – хитро прищурившись, посмотрел на своего советника Иосиф Виссарионович.

– Это мы всегда успеем. А сейчас одновременная потеря нескольких сотен самолетов может оказать сверхмощное воздействие на боевой дух англо‑американских армий. В то время как применение спецбоеприпасов по городам Великобритании и США вызовет ответные меры. Вождь задумчиво наклонил голову. Затем, помолчав некоторое время, повернулся к Рокоссовскому: – А вы что думаете, Константин Константинович?

– Я считаю, что пока рано применять атомное оружие. Мы неплохо справляемся и без него, а раскрывать свой главный козырь, очевидно, преждевременно, – полководец несколько извиняющимся взглядом посмотрел на Ледникова. Тот, пожав плечами, пробормотал: – Логично.

– Товарищ Жуков? – Сталин желал выслушать мнения всех присутствующих.

– Согласен с товарищем Рокоссовским. Атомное оружие пока применять не стоит.

– Вячеслав? Министр иностранных дел виновато развел руками:

– Я против бомбежки гражданского населения. Но применение против войск противника мы могли бы объяснить мировому сообществу. Хотя, зная повадки Альянса, можно с уверенностью говорить, что они ответят химией. Поэтому нет, – Молотов помотал головой.

– Товарищ Берия? Один из фактических создателей советского ядерного оружия спокойно заметил: – Я – за. Нанеся одновременно несколько десятков ударов по крупнейшим авиабазам противника, мы серьезно подорвем потенциал его ответного удара. Кроме того, можно спокойно заявить, что при применении химического оружия против наших городов мы превратим их страны в пыль.

– Но у нас же нет столько бомб? – недоуменно высказался Ворошилов.

– Зато они этого не знают, – спокойно отпарировал глава МВД.

– Хм, а ведь правда. Тогда я тоже – за.

– Товарищ Микоян?

– Я в военных вопросах не специалист, поэтому с вашего позволения, товарищ Сталин,

воздержусь. Вождь задумчиво походил вдоль накрытого неизменным зеленым сукном стола. Повертел в руках трубку, явно желая покурить. Со вздохом отложил. И, наконец, несколько минут спустя сказал: – Пожалуй, пока использовать спецбоеприпасы рановато. Но это не значит, что применять мы их не будем. С этим решили. Итак, какой у нас план, товарищи? Поднялся Жуков. Подойдя к висящей на стене огромной карте Евразии, он размашистыми движениями очертил несколько областей.

– На данный момент нашей основной заботой является вытеснение противника из Южного Ирана. По окончании этой операции мы вторгнемся в Ирак и параллельно будем наращивать группировку на границе с Индией. В Европе нашей задачей является недопущение противника в глубь континента. Немецкие союзники уже перебрасывают дивизии в Болгарию и на юг Австрии. Но их основной задачей все же является недопущение высадки войск Альянса в Западной Европе. И они же будут щитом Советского Союза в случае, если Франция решится начать активные действия против нас. Наш контингент в Румынии также перебрасывается в Болгарию для помощи Софии. Австрийская группировка маршала Конева уже вступила в бои на итальянской границе.

– Надеюсь, успешно?

– Более чем. Танки ИС‑7 являются огромной проблемой для войск Альянса. Если вам еще не доложили, то во вчерашнем бою командир 7‑го Отдельного тяжелого танкового полка полковник Лавриненко за один бой уничтожил двадцать восемь танков противника, фактически остановив его продвижение в районе города Зельден.

– Слышал‑слышал, – Сталин кивнул. – Товарищ Лавриненко у нас военный опытный, имеет множество наград. Хотя не помешает его еще разок наградить. Ладно, что еще?

– Теперь к Дальнему Востоку. В Корее маршал Малиновский обещает вскоре сбросить десант Альянса в море. Кроме того, маршал Чуйков помогает нашим китайским друзьям, как уже делал несколько лет назад. Сейчас мы активно вооружаем их оружием с японских складов. Товарищ Мао и его армия уже много раз демонстрировали стойкость, так что не думаю, что Гоминьдан победит. Но, учитывая, что на этом ТВД у нас не слишком много сил, проблемы будут, товарищ Сталин.

– Ясно. Тогда не буду вас больше задерживать, товарищи. Завтра с утра я хотел бы увидеть уже более детальные планы. Мировая бойня начала набирать обороты.

25 августа 1946 года. Австрия, неподалеку от итальянской границы

Капитан Льюис поднес к глазам бинокль довольно давно, но никак не мог оторваться. На зеленой траве виднелось несколько закопченных корпусов, грязные пятна, валяющаяся в стороне башня, похожая на скомканную тряпку, торчащий из земли пушечный ствол и еще… Он долго всматривался в темный предмет, пока наконец не догадался, что это остатки бронетранспортера.

– Мать моя женщина! Скольких же здесь в клочья порвало? – наконец, опустив бинокль, спросил американский офицер.

– Четырнадцать танков – как корова языком слизала. Это их «Сталины» расстреляли. –

Стоявший рядом сержант затянулся последний раз и щелчком отправил окурок на землю, после чего не слишком уважительным тоном добавил: – Сэр. Некоторое время сержант молчал, раскуривая очередную сигарету. Наконец, справившись с сим непростым занятием – ветер гулял тот еще, – он продолжил: – Я это видел, кэп. Избиение младенцев. Четыре «Файрфлая» застали его врасплох. Открыли огонь ярдов с шестисот. Пустая затея. Видите вон того? – сержант ткнул рукой в самый дальний корпус.

– И?

– Он добрался до двух сотен ярдов, сэр. И все равно не пробил броню русского. Тот вообще вел себя так, словно по нему стреляют из рогаток. Никакой реакции. Вообще. Просто перестрелял всех из своего чудовища, а потом ушел.

– Пытались зайти с фланга? Вместо ответа солдат кивком головы показал на два обгорелых корпуса и останки БТР.

– Но как?

– У комми помимо пушки еще и чудовищные пулеметы. И он прекрасно ими умел пользоваться. Изуродовал все, что ездило. Танк лейтенанта Дорна вообще обездвижил. А потом спокойно добил. Как будто на полигоне. Но у нас был бы шанс. Если бы не появилось еще два таких же. Когда это случилось, майор решил отступить. От греха подальше. Кто же знал, что эти монстры стреляют так? – последнее слово американец буквально выплюнул. Означенный офицер погиб во взорвавшемся танке, получившем стотридцатимиллиметровый снаряд с расстояния в три километра.

– А как же авиация? Вы их вызывали? – Американский офицер из штаба Паттона все никак не мог поверить, что одна танковая рота остановила продвижение дивизии.

– Еще бы. Конечно, вызывали, сэр. Прилетело звено «мустангов», – сержант говорил медленно, делая частые остановки для того, чтобы затянуться.

– Не помогло?

– Помните, я говорил про пулеметы комми, сэр? На крыше этого их танка строенная установка. «Мустанги» прилетели, когда русских было уже трое. Девять стволов.

– Ребята из 12‑й Воздушной армии – опытные ветераны. Это не должно было сильно им помешать, – капитан недоверчиво посмотрел на сержанта. Тот, пожав плечами, показал на небольшую рощу в паре километров от них: – Оттуда еще что‑то работало. Судя по звукам – что‑то автоматическое и с большим количеством стволов. Так что бравые «двенадцатые» смылись, не добившись никакого результата. И если бы не наша артиллерия, то я сейчас с вами бы не разговаривал, сэр. Последнюю фразу американец проговаривал, уже садясь в штабной «Виллис» капитана, явно планируя доехать до своей части с ветерком. Льюис не возражал. Его гораздо больше беспокоила обстановка на их участке фронта. Успешно вроде как начавшееся наступление начало буксовать уже через день. Хотя первые проблемы появились спустя несколько часов. Больше всего настораживало не до конца завоеванное превосходство в воздухе. Русские и немцы оказались более чем серьезными соперниками, отчаянно сопротивлявшимися и наносящими все более и более серьезный урон воздушным силам Альянса. Особенно это касалось тяжелых бомберов, в первые же налеты понесших попросту огромные потери. В войсках эту информацию, естественно, не распространяли, но капитан слышал, как матерился генерал Паттон, получив данные о вернувшихся из налета на советские базы самолетах. «Так что же, выходит, что русские готовы? И мы сейчас движемся в огромную ловушку, вроде тех, что они устраивают для медведей в своей жуткой Сибири?»

Льюиса передернуло от подобной мысли. Сидевший рядом сержант усмехнулся, полагая реакцию капитана следствием картины дымящейся техники на месте вчерашних боев. Несмотря на их не слишком приятный результат, он не унывал, полагая, что прибывающие из резерва «Першинги» будут в состоянии справиться с немногочисленными тяжелыми танками большевиков. С «рысями» ветеран японской войны еще не сталкивался…

СОВЕТСКИЕ ТАНКИ ПОСЛЕДНЕГО ЭТАПА ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ. Из серии статей «Наша Победа», «Комсомольская правда», 1982 год Последний этап Второй мировой войны, часто также выделяемый в отдельную, Третью мировую, войну, характеризовался наиболее масштабным применением бронетехники в истории. С самого начала боевых действий в Европе Германией, а затем и Советским Союзом была продемонстрирована абсолютная необходимость в оружии, появившемся на полях сражений еще в годы Первой мировой (империалистической) войны. Окончание советско‑германской войны необходимость совершенствования танковых армий не отменило. И правительство СССР в целом, и товарищ Сталин как его председатель в частности осознавали, что конфликт с Альянсом неизбежен. И именно танковые армии виделись одной из наиболее важных составляющих вооруженных сил. Сразу стоит отметить, что принятый на вооружение уже в начале 1946 года танк Р‑45 (Т‑1000) ознаменовал переход к совершенно другому, новому поколению бронетанковых сил. Эта машина, будучи всего на 5 тонн тяжелее принятой годом ранее в ГДР на вооружение «Пантеры 2», превосходила ее полностью и безоговорочно по всем тактико‑техническим характеристикам, включая и традиционно на тот момент больные места советской бронетехники – систему управления огнем, и удобство экипажа. Мощнейший дизельный двигатель, изначально разрабатываемый для тяжелых танков (в частности, для тяжелого танка прорыва ИС‑7), будучи примененным на значительно более легкой машине (хотя и являвшейся тяжелой по классификации, применяемой в то время), позволил получить необычно высокую подвижность, сравнимую с таковой у наиболее массового на тот период в Советского Армии среднего танка Т‑44. Основным орудием Р‑45 являлась нарезная пушка калибра 122 миллиметра, разработанная конструкторским бюро Грабина. На тот момент это было самое мощное танковое орудие в мире, уступающее лишь главному калибру танка ИС‑7. Новаторские идеи, такие, как полуавтоматический затвор, двухплоскостная система стабилизации, механизм подачи снарядов из боеукладки, переднее расположение двигателя, – все это превращало советскую «рысь», как ласково прозвали танк солдаты, в сильнейшую машину на поле бое. Даже ИС‑7, обладавший для своих шестидесяти трех тонн хорошей подвижностью и великолепными показателями огневой мощи и защищенности, проигрывал этому танку по комплексным показателям. А учитывая, что в производстве Р‑45 оказался дешевле последнего тяжелого

танка СССР почти в четыре раза, неудивительно, что ИС‑7 был выпущен лишь сравнительно малой серией. Нужно также отметить сильное вспомогательное вооружение «рыси» – дистанционно управляемый крупнокалиберный пулемет Владимирова и спаренный с пушкой ПДТ. Р‑45 был также уникален и в том смысле, что принимался на вооружение по частям – сначала двигатель, потом орудие, потом ходовая часть… И хотя подобный подход добавил конструкторам и инженерам головной боли, он тем не менее позволил обеспечить поставку значительного числа «рысей» в войска до начала боевых действий. Результатом же усилий многочисленных заводов и КБ стало появление фантастического танка, наводившего на противников ужас одним своим присутствием. Завершая разговор о танке Победы, стоит лишь вспомнить, что этот первый образец совершенно новых, основных боевых танков – тяжелых по весу и вооружению, но средних по подвижности – стал логичным завершением проекта А‑44, начатого в Харькове еще до советско‑германского конфликта. Однако на момент начала боевых действий в войсках Р‑45 было относительно немного, поэтому в первые недели и месяцы Третьей мировой войны наиболее многочисленным представителем танковой промышленности Советского Союза на поле боя был танк Т‑44, принятый на вооружение в начале 1943 года. Этот образец советской бронетехники заслуживает отдельного рассказа. Фактически являясь «родителем» Р‑45, этот танк появился в Советской Армии уже в начале сорок третьего года, как об этом уже говорилось. Но началась его история гораздо раньше. В ходе работ по модернизации танка Т‑34 в КБ завода № 183 (Харьков) под руководством А. А. Морозова еще в марте 1941 г. велась конструктивная проработка проектов танка А‑44 с различными вариантами основного вооружения и более мощной броней. Эскизный проект был выполнен ведущим конструктором А. Бером к 20 апреля 1941 г., и в мае того же года на заседании макетной комиссии представили модель танка в масштабе 1:10. Проект получил одобрение, и во втором полугодии планировалось продолжить работы в этом направлении, а к 1942 г. построить опытный образец. Тем не менее начавшаяся война с гитлеровской кликой помешала выполнить задуманное в срок – проект А‑44 был заморожен. Однако уже в марте сорок второго года, когда стратегическая обстановка окончательно сложилась в пользу Красной Армии, работа закипела с новой силой. Сама идея иметь танк массой около 40 тонн, вооруженный мощным орудием (коим была выбрана ЗиС‑6М, 107‑мм пушка с длиной ствола в пятьдесят четыре калибра), с высокой подвижностью и отличной бронезащитой была благосклонно принята в Комитете Обороны. Это особенно понятно в свете того факта, что руководством СССР предполагалось появление на вооружении армий Рейха тяжелых танков, а едва налаженное производство «Иосифа Сталина» давало фронтам не так много машин, как того хотелось ГКО. Как бы то ни было, уже летом сорок второго года первые образцы «сорок четверки» были

готовы для испытаний. Машина показала себя прекрасно – однако список выявленных недостатков был весьма и весьма значителен, что потребовало продолжения работ, успешно завершенных к концу сорок второго – началу сорок третьего года. До сих пор многие эксперты считают первым представителем основных боевых танков именно получившийся в результате доработок А‑44, пошедший в серию с индексом Т‑44. Эта «рабочая лошадка» Красной Армии вынесла на себе много боев с войсками АДА, оставаясь на вооружении еще много лет после окончания войны с Альянсом. Неприхотливость в обслуживании, дешевизна и технологичность производства в сочетании с отличными ТТХ надолго определили место этого замечательного танка в строю. Причем не только в стройных рядах армий Советского Союза, но и всего мира – от Китайской Народной Республики до Южно‑Американской Федерации. Многократно модернизируясь, Т‑44 еще много десятилетий верой и правдой нес свою службу по защите нашей Родины. Но «не танками едиными» – так, перефразируя слова маршала Буденного, можно сказать про советские механизированные бригады, оснащенные, помимо танков, боевыми машинами пехоты. БМП «Лаврентий Берия» впервые поучаствовали в бою еще во время советско‑германского конфликта, постоянно модернизируясь и совершенствуясь. Уже к концу сорок третьего года на вооружение Советской Армии принимается третья модификация этой замечательной машины, являющаяся радикальным шагом вперед. ЛБ‑1 и ЛБ‑2 были легкими и дешевыми машинами, предназначенными для увеличения мобильности и боевых возможностей пехотных подразделений, но не имеющих возможности защитить себя при встрече с танками противника. Их спасением была многочисленность – машины, технологичнее и дешевле ЛБ‑2, у Советской Армии не было еще долго. В то же время ЛБ‑3, созданная на основе Т‑44, по сути своей уже была своего рода танком (все‑таки вес – больше 30 тонн!), предназначенным для доставки пехотного отделения непосредственно к месту столкновения, поддержки в ходе боя, а также для защиты от средних танков врага. Так, пятидесятисемимиллиметровая автоматическая пушка С‑60Т (также разработки Грабинского КБ) с селективным боепитанием, при использовании разработанных в НИИ Вооружений и Боеприпасов (г. Будущее) подкалиберных снарядов, уверенно пробивала лобовую броню американского танка «Першинг» с 850 метров (бортовую – с 1200). При этом толщина и качество брони БМП ЛБ‑3 позволяли ее экипажу уверенно чувствовать себя в противостоянии с врагом как на открытой местности, так и в городских боях. В последнем случае надо отметить особенно ценное свойство С‑60Т – эта пушка имела довольно высокий уровень возвышения (поскольку при проектировании предполагалось, что она

сможет использоваться для постановки заградительного огня ПВО), что позволяло применять ее против целей на верхних этажах зданий. В качестве вспомогательного вооружения использовались крупнокалиберный пулемет ДШКМ и спаренный с орудием ПДТ. Впоследствии БМП ЛБ‑3 получила в свое распоряжение еще одно грозное оружие – управляемые ракеты «Малютка». Несмотря на то что наиболее массовой БМП в Советской Армии был и остается ЛБ‑2 и его последующие модификации (как уже говорилось, это определялось ее ценой и технологичностью, а также умением плавать), именно БМП‑3 стала настоящим символом механизированной пехоты, служа ей надежным укрытием в боях и удобным средством передвижения на маршах. Еще одним неоспоримым «знаком качества» советских танковых войск был (и, пожалуй, в определенной степени остается) «еж» – официальное название ЗСУ‑4‑30. Эта весящая почти тридцать две тонны уникальная машина, предназначенная для целей ПВО (и уверенно с этими целями справлявшаяся!), с успехом использовалась против вражеской бронетехники, пехоты и укреплений. При этом «ежа» боялись даже вооруженные крупнокалиберными орудиями танки, ибо длинные очереди осколочно‑фугасных снарядов, выпускаемые советской ЗСУ, полностью уничтожали приборы наблюдения, повреждали ходовую часть, пушку, пулеметы. После чего вражеским экипажам ничего не оставалось делать, кроме как сдаваться, – ведь после подобной экзекуции грозная боевая машина становилась бесполезным инвалидом, требующим капитального ремонта… Под конец необходимо вспомнить артиллерию, а именно ее подвижный вид – САУ. Легкобронированная «Акация», поступившая на вооружение в середине сорок четвертого года, успешно выполняла роль мобильного «Бога войны» в течение всей Третьей мировой войны. Ее старший собрат «Пион» – мощная САУ со 152‑мм орудием – появился уже к концу войны, и значительного воздействия на ход боевых действий не оказал. Но тем не менее послужил мощным средством для контрбатарейной борьбы, отлично зарекомендовав себя в полковых тактических группах. Именно это оружие стало мечом и щитом танковых войск Советского государства, защищавшегося от небывалой в истории человечества агрессии…

26 августа 1946 года

Появление множества самолетов в ночном небе Британии прошло незамеченным. Три десятка Ил‑28, каждый из которых нес по две однотонные планирующие бомбы объемного взрыва, стремительно приближались к своей цели – заводам Роллс‑Ройса. Казалось бы – ну что такого могут сделать шестьдесят бомб огромному моторостроительному производству? Особенно в ночном вылете. Как оказалось несколькими часами спустя – очень даже много чего. Все‑таки точность этих

красавиц превышала таковую обычных бомб (про которые какой‑то из летчиков‑шутников достаточно точно высказался: «Советские бомбы очень точны. Каждая гарантированно упадет на землю») на порядок. Пилот ведущего «ила», майор Строганский, даже секунды не сомневался, когда получил такой приказ. Уж очень ему запало в душу высказывание одного из американцев в интервью какой‑то из английских газетенок. Когда того спросили, что он чувствует, когда сбрасывает бомбы на спящие города, тот ответил: «Сотрясание фюзеляжа». Шутник, блин. Теперь советские ВВС, после нескольких «хождений в гости» самолетов Альянса на территорию Евразийского союза, решили нанести ответный визит. Майор понятия не имел, что в тот же самый момент к базе английского флота в Скапа‑Флоу подлетает втрое большая группа «илов», вооруженных противокорабельными ракетами. Да его это и не интересовало. Подходя к цели, он с каким‑то просто нечеловеческим спокойствием бросил в микрофон: – Начали, – и приготовился к сбросу бомб. «А ведь прав был американец. И правда чувствуется только лишь сотрясание фюзеляжа. Ну и немножко злорадства».

– Наш Советский Союз покарает весь мир капитала – жди, мы придем! – Строганский сам не заметил, как начал напевать переделанный советский марш из третьего Red Alert'a, первый раз услышанный им еще несколько лет назад в Москве. – Над Землей везде будут петь: свобода, братство – ныне и впредь. Далеко внизу вспухли огромные огненные шары от тяжелых бомб. На майора неожиданно накатила волна чуть ли не эйфории – и он даже не знал почему. Но хотелось петь громче и громче. Волевым усилием заставив себя успокоиться, пилот начал разворачивать машину на обратный курс. Поднятые по тревоге ночные истребители английской ПВО обнаружили советские бомбардировщики слишком поздно, но все равно попробовали догнать. Не получилось. Русские самолеты неожиданно резко увеличили скорость и стремительно исчезли в небе над Ла‑Маншем…

27 августа 1946 года. Южная Корея

Никита Голенко лежал на земле, широко раскинув руки и бездумно глядя в темное небо. Последние несколько дней были одним постоянным боем – и даже если в данный конкретный момент вокруг не стреляли, то это не значило, что за кустом не притаился американский морпех с базукой. Поневоле вспомнился разговор с пленным танкистом Альянса, дико раздраженным тем, что его «Першинг» оказался значительно слабее советской «рыси». Он никак не мог взять в голову, какой смысл в том, чтобы размещать двигатель спереди? Ведь при работе он нагревается и портит видимость. Да и ремонтируется сложнее. А все равно лучше его машины… Капитан усмехнулся. Буржуй не понимает, что танк – не самое главное. Танкист – вот что по‑настоящему важно. Ведь сколько нужно времени, чтобы сделать танк? Уж точно меньше

месяца… даже меньше недели – и это от начала до конца. А подготовить экипаж? Правильно – до хотя бы более‑менее нормального уровня нужно минимум месяца три. А лучше четыре. Или вообще полгода. И это не учитывая тот факт, что вообще‑то человеку надо еще восемнадцать лет, чтобы из младенца превратиться в военнообязанного. Плюс не забудем то, что опытный танкист повышает эффективность своей боевой машины на весьма приличную величину. Может, даже и на порядок. Чему пример вчерашний бой. Рота Голенко – девять «рысей» и два «ежика» наткнулись на механизированную колонну Альянса – десяток «Першингов» и столько же бронетранспортеров. Плюс многочисленные грузовики. И что? Первые же выстрелы гвардейцев подняли настоящую панику в конвое. Надо отдать американцам должное – они хотя и растерялись в первые мгновения боя, но все же попытались развернуться в боевой строй. Из‑за ошибки Никиты, отдавшего приказ на открытие огня слишком рано, это им даже удалось. Но что толку, если половину своих снарядов экипажи «Першингов» всадили в «молоко»? А тех, что все‑таки попали в Р‑45, было однозначно недостаточно? Да и стреляли американцы значительно медленнее – все‑таки сказывалось наличие в советских машинах помогающего заряжающему механизма. Но потери у Голенко все же были – один из «ежей», держащихся позади, еще два дня назад проморгал английскую противотанковую пушку на своем фланге. На счастье советских танкистов, расчет орудия, удачно подбивший ЗСУ первым же выстрелом, далее начал обстреливать идущую на фланге «рысь» старшего сержанта Молодчанина. Тот, не растерявшись, молниеносно развернул свой танк, разом лишив британцев надежды на свое уничтожение – лобовая броня Р‑45 была слишком серьезным препятствием для их семидесятишестимиллиметрового орудия. Но они все же попытались – успели сделать аж два выстрела и один раз попасть, прежде чем прилетевший осколочный снаряд поставил кровавую точку в той стычке. Но экипажу сгоревшего «ежа» это уже не помогло… Откуда‑то справа донесся шорох. Капитан инстинктивно схватился за лежащий рядом «стечкин» – на Дальнем Востоке танкистам «оружие персональной обороны» выдали давно, еще перед японской операцией.

– Товарищ капитан? – появившийся из‑за танка сержант, тот самый Молодчанин, напряженно замер, смотря в притягивающее взгляд дуло. Никита убрал пистолет‑пулемет и знаком пригласил сержанта присесть рядом.

– Не спится?

– Угу, – сержант кивнул.

– Вот и мне тоже. А ведь хорошо здесь, да, Дима?

– А то, товарищ капитан. Места красивые, жалко только, что войной порченные, – танкист кивнул в направлении видневшейся в стороне воронки.

– Ничего. Вот надаем буржуям по голове, чтоб не лезли, – и тогда заживем. Хотя дома гораздо лучше.

– А вы откуда, товарищ капитан?

– Где я только не жил, – Никита улыбнулся. – А вообще – из‑под Сталинграда.

– А‑а‑а. А ваша «рысь» случайно не…?

– Ага. Сталинградская. Специально узнавал. Так что можно сказать, подарок от земляков, – и Голенко чуть ли не нежно похлопал стальной борт.

– А как там, в Сталинграде?

– Красиво. Один из красивейших городов на Волге. Зеленый весь… а набережная… –

Никита закатил глаза, всем своим видом демонстрируя восторг. – Но самое главное, девушки там – симпатичные почти все, а через одну – красавицы. Я свою жену именно там и нашел. На набережной, – Голенко улыбнулся воспоминаниям. – Вот закончим, Дима, с капиталистами – и домой, коммунизм строить.

– Вы так свой город расписали, товарищ капитан, что я вот и думаю, мож, мне тоже туда после войны поехать?

– А почему бы и нет? У нас и институты есть, и заводы. Парень ты умный, видный, награды есть. Пробьешься в люди. Только чего ты не к себе‑то домой?

– Да нет у меня больше никого, товарищ капитан. Мамка старая была, в деревне, в Белоруссии. Да там всех фашисты сожгли! – Голос молодого сержанта дрогнул. Помолчали, внимательно вслушиваясь в ночь. Где‑то недалеко щебетала незнакомая птица, ее вторили какие‑то насекомые. Глядя на зеленую траву, нещадно примятую тяжелыми гусеницами и теперь медленно распрямлявшуюся, Никита вдруг подумал: «А ведь природе все равно, что мы тут делаем. Строим или разрушаем, миримся или воюем. Она просто живет. И зачем все это, – взгляд обратился к воронке от бомбы, на которую еще недавно указывал Молодчанин. – Затем, что иначе нельзя. Эти заморские уроды прикрываются высокими речами и словами – но по факту им наплевать. Несут нам демократию, ага. Бомбардировками! – Голенко сам не заметил, как начал себя накручивать. – И если отступить сейчас, это будет воспринято лишь как слабость. Они не удовлетворятся частью мира. Он нужен им весь. Полностью». Решительно врезав кулаком по земле, Никита резко встал, вызвав удивленный взгляд сержанта.

– Дим, иди‑ка ты спать, да и я пойду. Завтра в бой, нужно поднабраться сил.

– Есть идти спать, товарищ капитан! Десятью минутами позже в засыпающем мозгу гвардейца светилась лишь одна мысль, строчка из еще одной популярной песни: «А значит, нам нужна одна Победа, одна на всех – мы за ценой не постоим».

28 августа 1946 года. Австрия, неподалеку от итальянской границы

Майор Васильев с абсолютно спокойным видом наблюдал за бегущими на него в атаку фигурками в форме американской армии. Среди них постоянно кто‑то падал и больше не поднимался – все‑таки оставшийся в армии Охлопков свой талант не растерял, а СВД била получше СВТ. Но, несмотря на потери, янки отважно шли вперед, перебегая от одного укрытия к другому. Передовая линия обороны батальона молчала – работали только снайперы. Учитывая, что разок даже этого хватило, чтобы атака прекратилась – американцы отошли и вызвали артиллерийскую поддержку, – Васильев пока придерживал свой главный козырь в запасе. Танков на этом участке у американцев почти не было, а те немногие, что все же имелись, были не фонтан – «Шерманы», причем даже не последних модификаций. И главный козырь майора – тяжелые БМП «Лаврентий Берия 3» с пятидесятисемимиллиметровой автоматической пушкой – вполне мог бы с ним справиться. Но Леонид был уверен, что время для выкладывания джокера на стол еще не пришло. Легкий ветерок, гулявший по небольшой ложбинке, где и происходило основное действие, донес до ноздрей комбата вонь от горящего уже почти полчаса танка – РПГ, названная

неизвестным шутником «Мухой», была для американского «барбекю» сюрпризом из разряда неприятных.

– Дельгин! – Васильев повернулся к радисту.

– Да, товарищ майор?

– Вызывай артиллеристов. Пусть устроят империалистам огненный душ.

– Так точно! Короткими раскатами прогрохотал автоматический гранатомет, пройдя цепочкой разрывов в порядках наступающей пехоты. Та совершенно логично залегла. Несколько раз хлопнули минометы, отправляя восьмидесятидвухмиллиметровые подарки в сторону противника. Порыкивая моторами, на сцене вновь появились «Шерманы», плюющиеся огнем с коротких остановок. «Эх, счас бы сюда ребят Лавриненко!.. – мечтательно подумал Васильев. – Или нет… лучше бы даже самого полковника».

– Товарищ майор! – Мысль была прервана появившимся рядом радистом. Леонид изобразил на лице вопрос.

– Артиллерия сейчас ударит. А еще вас сам комдив вызывает, – сержант, словно извиняясь, протянул трубку комбату.

– Пятый на связи.

– Пятый, щас по янки артиллерия так отработает, что от них мало что останется. Твоя задача – атаковать и к вечеру занять квадрат десять‑десять. Понял меня? Это важно! Васильев развернул карту и бросил взгляд на означенный квадрат. Задача была хотя и не самой простой, но вполне выполнимой. Если, конечно, артиллеристы хорошо постараются. О чем, собственно, Леонид не поленился немедленно комдиву сообщить. Тот, подумав пару секунд, прошипел из динамика рации: – Вас понял, Пятый, врежем посильнее. Но смотри, орел, меня не подведи! Конец связи. Майор, порадовавшись, что до сих пор сохранил наличие БМП в тайне от американских офицеров по другую сторону фронта, повернулся к вытянувшемуся рядом помощнику и коротко сказал: – Готовь людей, скоро идем в атаку, – и полез в укрытую в замаскированном капонире КШМ на базе все той же ЛБ‑3. Коротко раздав по рации указания командирам всех своих машин, комбат прильнул к перископу, ожидая обещанного комдивом удара. Море огня, неожиданно вспыхнувшее на позициях американцев, едва не ослепило привычного уже ко всему офицера. Моторы боевых машин пехоты грозно заурчали, грозя янки серьезными неприятностями. Но тем было сейчас совсем не до этого. Генерал не обманул – к артподготовке подключились дивизионные «Грады», вгоняя в землю все, что не успело закопаться самостоятельно. Превратив передовую линию обороны одной из дивизий армии генерала Брэдли в мясной фарш с землей и кровью, «Грады» и дивизионные гаубицы перенесли свой огонь в тыл, перемещая огневой вал подальше от своей пехоты. Но еще за минуту‑другую до этого комбат отдал приказ выдвигаться. Многочисленные автоматические пушки бээмпэшек и пулеметы бэтээров в сочетании с огнем бьющей издалека артиллерии помешали американцам осознать, что роли на поле боя

только что кардинально поменялись – и тот, кто только что был атакующим хищником, превратился в не подозревающего об опасности кролика.

– Так вот ты какой, северный олень… – мрачно пробормотал Васильев, увидев в перископ появляющийся из‑за холма «Першинг».

– Хрунин! Жми на полной вперед – попробуй зайти этому хрену во фланг. Идущая крайней слева машина означенного офицера резко ускорилась. Выросший секундой спустя неподалеку от нее фонтан земли показал, что американец вполне осознал угрозу и постарается ее устранить. Чертыхнувшись, Васильев приказал еще одной БМП перенести свой огонь на вражеский танк. Пусть с имеющегося на данный момент более чем километрового расстояния ее пушка и не была способна пробить лобовую броню «Першинга», но доставить его экипажу немного неприятных ощущений оказалось вполне в ее силах. Реакция на влепленную в башню очередь была быстрой – немедленно сменив позицию, танк янки довернул башню и всадил снаряд в лоб атаковавшей его БМП. Несущаяся на полном ходу, та, выбросив клуб черного дыма, резко остановилась. Понадеявшись, что переднее расположение двигателя спасет хоть кого‑нибудь из экипажа, Леонид довернул перископ, наблюдая за машиной Хрунина. Его ЛБ‑3 был уже метрах в шестистах от американца и, поворачивая в его сторону башню, поливал поле боя огнем из спаренного с пушкой пулемета. «Стреляй же уже, стреляй!» – Васильеву казалось, что «Першинг» разворачивается с какой‑то мистической быстротой, в то время как машина лейтенанта движется еле‑еле. Янки успел выстрелить первым – но не попал, вновь подняв из земли фонтан огня и пыли. На еще одну попытку времени у него уже не осталось – если на поворот орудия американцу его еще хватило, то на поворачивание корпуса – нет. В результате открывший огонь «Берия» словно насадил тонкую бортовую броню М26 на огненные спицы бронебойных трасс. Со своего места Леониду казалось, что от попаданий «министра внутренних дел» «Першинг» буквально трясется и от него во все стороны летят куски брони. Неожиданно из башни американца вырос столб пламени – видимо, какой‑то из снарядов хрунинской БМП попал в боекомплект. Это мгновенно вернуло ситуации статус‑кво – неожиданная помощь американской пехоте от танкистов исчезла, не успев нанести атакующим силам Советской Армии достаточного ущерба. Еще несколько минут спустя спешившиеся мотострелки добили остатки вражеских войск, открыв дорогу батальону в заданный квадрат.

Сразу над двумя дивизиями американского корпуса в Италии нависла угроза окружения…

30 августа 1946 года. Бискайский залив, 200 миль к западу от ВМБ Хихон

Команда подводной лодки Р‑2121 советского Атлантического флота не зря считала свой корабль «дважды счастливым». В отличие от лодок этой серии, первыми спущенных на воду, рейдерская «двадцать первая» была избавлена от большинства «детских болезней», так или иначе присутствовавших в любых образцах новой техники. Проектирование таких кораблей началось буквально в первые мирные недели силами инженеров из СССР и их немецких коллег, ранее производивших подобные изделия для бывшего Кригсмарине. То, что совсем недавно было лишь только эскизами на кульмане профессора Олфкена, превратилось в подводную лодку в полном смысле этого слова, а не в те ныряющие суденышки, наводившие в свое время ужас на караваны английских транспортов в Атлантике. Экипаж, подобранный из лучших подводников‑североморцев, начал осваивать свой новый корабль, еще когда тот находился на стапеле, вместе с кораблестроителями каждый день наблюдая, как отдельные части и механизмы складываются в полноценный боевой организм. Создание подлодки тем не менее протекало не без проблем – все‑таки, как и многие другие образцы советских вооружений, она являла собою настоящий прорыв в технике и технологии войны. Одно создание автоматизированной системы управления некоторыми механизмами, упрощавшей управление лодкой и уменьшающей количество необходимого экипажа, представляло собою совсем не тривиальную задачу. Причем самым сложным здесь была вовсе не разработка системы – с этим‑то как раз справились быстро, благо помощь потомки предоставили более чем приличную, но вот надежность… С ней мучились долго. Но и эту проблему решили. Было это решение скорее произведением искусства, чем чудом техники, – согласованной работой многих клапанов управляли несколько аналоговых компьютеров, автоматически проверяющих и, при необходимости, заменяющих друг друга. И вот теперь плоды труда сотен инженеров и тысяч рабочих – хотя, учитывая, что подлодки производились сборочно‑секционным методом, можно было бы добавить и про «десятки заводов» – должны были больно‑пребольно уколоть англосаксов в чувствительнейшее место… Самый трудный участок похода, форсирование проливов между побережьями Франции и Англии, прошел для лодки благополучно. Малая шумность, наличие достаточно совершенного сонара, позволявшего обнаруживать корабли противника на большом расстоянии, гидроакустические системы и некоторые другие «приятности» позволили ей избежать обнаружения многочисленными противолодочными кораблями Альянса, вышедшими в море с началом боевых действий. И вот уже почти сутки субмарина находилась в заданном квадрате, ожидая появления конвоя с Американского континента, который просто обязан был проходить в этом районе, везя очередную партию солдат и снаряжения к одному из крупнейших портов Испании. Ибо тех сил, с которыми армии Великобритании и США начали войну, явно не хватало для активного наступления. Подводная лодка, ночью зарядившая батареи, призраком лавировала в границах своего участка на сорокаметровой глубине. Командир вместе со штурманом, многие часы колдовавшие

над картами, прикидывая возможные маршруты кораблей Альянса, отдыхали за чашечкой настоящего бразильского кофе.

– Слышу шумы! – Голос старшего акустика, раздавшийся из распахнутой двери отсека, отвлек начальство от их, несомненно, важного занятия.

– Дальность?

– На самой границе обнаружения, товарищ командир. И хотя в центральном посту последние часы и так было тихо, сейчас казалось, что все находившиеся в нем затаили дыхание, чтобы облегчить работу акустикам. Когда еще минут через тридцать на карте появились отметки множества целей, сомнений у капитана первого ранга Маркова не осталось – это точно были те, кого они ждали!

– Вася, что скажешь? – командир субмарины повернулся к штурману.

– Не очень удачный для нас расклад, – мрачно отметил тот, недовольно рассматривая карту. – Если они уже расслабились и не будут идти противолодочным зигзагом, то мы не успеваем выйти на позицию для атаки, а всплывать под шноркель сейчас опасно, наверняка у них в прикрытии авианосец, да и до берега недалеко, «Каталины» или «Сандерленды» вполне могут кружить в воздухе. Командир лодки несколько минут размышлял.

– Для чего же нас учили? И зачем нам дали новейшие торпеды? А, как думаешь? – Он покатал по карте карандаш и поднял голову, осмотрев всех, находившихся в рубке.

– Сделаем так. Торпедный отсек!

– Слушает торпедный!

– Напомните‑ка мне, что у нас в аппаратах? Имитатор вроде есть?

– Есть, товарищ капитан! В восьмом аппарате – имитатор, программа номер семь! Первый, четвертый и седьмой – управляемые торпеды, второй, пятый, третий и шестой – дальноходные.

– Отличненько… Хорошо, что я еще при выходе имитатором приказал зарядить, – бормочущий себе под нос Марков напряженно о чем‑то раздумывал, водя по карте кончиком карандаша.

– Торпедный!

– Слушает торпедный!

– Как восьмой освободится, зарядите его управляемой торпедой.

– Есть, товарищ капитан!

– На рулях, курс на пересечение, глубина тридцать метров, скорость семь узлов! – наконец выдал очередное приказание командир субмарины. Выслушав доклады, Марков повернулся к штурману:

– Сейчас мы их спугнем, заставив начать уклонение от «шумелки» как раз в нашу сторону. Охранение, судя по данным акустики, у них не очень сильное. Часть они в любом случае бросят на ложный след, а мы через час снизим ход до минимального. Так что без активного поиска янки нас не обнаружат. Штурман, подумав несколько секунд, кивнул.

– Торпедный, восьмой – пли!

– Есть!

Лодку мягко качнуло, обычная с виду торпеда вырвалась из трубы и помчалась в сторону от конвоя. Вместо боевого отделения на ее борту было смонтировано устройство, издающее звуки подводной лодки, идущей с большой скоростью и не соблюдающей маскировку. Достигнув заданной отметки по дальности, аппарат снизил скорость и начал выполнять маневры согласно заложенной в нехитрый механизм программе.

30 августа 1946 года. Бискайский залив, 200 миль к западу от ВМБ Хихон. Борт флагманского корабля охранения, конвой WE‑03/46

– Сэр, шумы подводной лодки, лево по курсу, ближе десяти миль! «Твою ж мать!» – контр‑адмирал Спиц, получивший свое звание лишь несколько месяцев назад, едва не выругался вслух. Ведь почти дошли уже!

– Пусть им займутся «Джонсон» и «Кендрик»! Два новеньких эсминца немедленно отвернули в сторону угрозы. Образовавшийся разрыв в кораблях охранения был немедленно затянут их соседями, пусть и с несколько увеличившимися промежутками между кораблями. Потекли минуты томительного ожидания. На «Эссексе» – легком авианосце, названном в честь погибшего на Тихом океане ударного собрата, – готовили к взлету несколько самолетов.

– Лодка противника маневрирует! «Еще бы она не маневрировала, – злорадно подумал адмирал. – Когда за тобой охотятся сразу два новейших противолодочных корабля, тут не только поманеврируешь, тут взлетишь, на хрен». Сбрасывающие глубинные бомбы эсминцы тем временем сообщили, что шумов более не наблюдается.

– Интересно, мы прикончили этого комми или он просто затаился? – пробормотал Спиц себе под нос. Ответ на этот вопрос он получил почти сразу.

– Торпеды по левому борту! – отчаянный вопль лейтенанта прозвучал слишком поздно. В корпус «Эссекса» влетело сразу три торпеды – и отчаянный маневр капитана, попытавшегося отвернуть в последние секунды, ничуть не помог. Управляемые торпеды с легкостью нашли свою цель. Эсминец, пытающийся прикрыть флагман собственным корпусом, получил свою торпеду, рванувшую прямиком у гребных винтов и обездвижившую его на весьма продолжительное время. Еще одна торпеда попала в борт беззащитного транспорта, везущего на себе несколько тысяч тонн боеприпасов для американской техники. Чудом прошедший мимо транспорта с войсками последний «подарок» от советской подлодки безвредно ушел в глубину вод Атлантического океана. Тем временем разгорающийся на авианосце огромный пожар в сочетании с громадными дырами в подводной части превращал беднягу в совершенно бесполезную лоханку, набитую неспособными из‑за крена взлететь самолетами. А собирающиеся на горизонте штормовые облака обещали превратить последние мили пути конвоя в весьма занятное приключение…

30 августа 1946 года. Бискайский залив, 200 миль к западу от ВМБ Хихон, борт подлодки Р‑2121

– Вот это эффект! – еле слышным шепотом пробормотал Марков. Нет, он, конечно, знал, что новые «изделия» калибром 650 миллиметров – тот еще подарок, но чтобы тремя такими, считай, утопить авианосец, пусть и не тяжелый ударный, а относительно легкий… Перед глазами командира подлодки зажегся зеленый огонек готовности первого аппарата. Все же механизация и автоматизация заряжания значительно ускоряли этот достаточно неприятный и тяжелый процесс. Так что теперь Р‑2121 могла угостить янки еще парочкой тяжелых торпед. Учитывая, что «Эссекс» теперь был беспомощен, основную угрозу для советской субмарины представляли два эсминца, на полном ходу несущиеся к ее предполагаемому местонахождению.

– Обеспечим им еще сюрпризов, – решил Марков, увидев, как поочередно, один за одним, зловещим зеленым светом загорались огоньки готовности остальных торпедных аппаратов. Курс «Кендрика» был практически перпендикулярен положению Р‑2121, пролегая от замершей подлодки менее чем в миле. «Джонсон» шел чуть в стороне, но в глубине океана ждали своего часа в том числе и сразу три управляемые торпеды…

30 августа 1946 года. Бискайский залив, 200 миль к западу от ВМБ Хихон. Борт эсминца «Кендрик», конвой WE‑03/46

Коммандер Дэвис был не просто недоволен. Он был в таком бешенстве, что едва сдерживался, чтобы не орать во весь голос. Но вместо этого отдавал приказания лишь свистящим шепотом, от звука которого матросы и младшие офицеры бледнели и старались все исполнить идеально. Ему с самого начала показалось странным, что подлодка противника шла так беспечно, не попытавшись затихнуть в глубинах вод Атлантики. И торпеды, утопившие транспорт, повредившие один из систер‑шипов охранения и искалечившие авианосец, вызвали в его груди такую бурю негодования, что он был готов порвать на себе форму. И теперь экипаж двигающегося полным ходом к месту тонущего транспорта «Кендрика» был способен лишь только сжимать в бессилии кулаки, глядя на затянутый дымом и накрененный авианосец, неподвижный эсминец и обломки ушедшего под воду корабля с боеприпасами.

– Торпеды!!! – чей‑то вопль словно облил Дэвиса холодной водой. А с чего он, собственно, решил, что комми удрал, а не выцеливает новых жертв, спокойно перезарядив аппараты? Отчаянный маневр эсминца, выполненный по приказу капитана, спас его сразу от двух советских подводных снарядов, но последний из предназначавшихся кораблю коммандера своей цели все же достиг. Чудовищный удар опрокинул на палубу всех, кто не успел схватиться за что‑нибудь приваренное к стенам. Рвущиеся с жалобным треском переборки буквально кричали коммандеру о том, что все очень и очень плохо. С трудом поднявшись на ноги, Дэвис вытер с лица кровь и уже собрался было затребовать доклад, когда заметил замершего в ужасе молодого матроса, в ступоре смотрящего в иллюминатор.

Взгляд сам собой переместился в ту же самую точку. И от увиденного Дэвису стало еще хуже. В миле от «Кендрика» под воду уходил «Джонсон». И, судя по тому, насколько быстро проходил этот процесс, один из новейших эсминцев американского флота получил фатальные повреждения.

– Доклад! – оторвав взгляд от тонущего собрата, коммандер вздохнул и принялся за работу. Так просто сдаваться он не собирался.

30 августа 1946 года. Бискайский залив, 200 миль к западу от ВМБ Хихон, борт подлодки Р‑2121

– Героев понаполучаем, тащ капитан, – штурман пробормотал это так тихо, что слова скорее угадывались по движениям губ, чем слышались. При этом Василий – старый товарищ Маркова еще со времен училища – улыбался так широко, что командиру подлодки даже не захотелось его расстраивать напоминанием о том, что им еще до дома добраться сначала надо…

– Уходим? – Голос капитана был столь же тих. Штурман отрицательно покачал головой, ткнув рукой в отметки остатков конвоя, на полном ходу пытающихся удрать подальше от места побоища.

– Думаешь, догоним? Василий на секунду задумался, а затем уверенно кивнул.

– Может, лучше авианосец добьем? Штурман пожал плечами. Потом извлек из кармана небольшого солдатика – подарок на счастье от маленького сынишки – и обвел им отметки на карте, обозначающие транспортные суда конвоя. Марков задумался. Соблазн утопить целый авианосец был более чем велик. Но на их счету в любом случае уже и транспорт, и эсминец. Плюс один эсминец искалечен, а еще одному придется очень постараться, чтобы остаться на плаву. Да и авианосец тоже не факт, что доберется до родного порта. Меньше чем через минуту капитан первого ранга согласился с аргументами штурмана. Охота продолжалась.

2 сентября 1946 года. Где‑то над Европой

– Справа! Справа заходит! Вали эту суку! Томми, давай, мать твою! – раздающиеся в наушниках капитана Стэплтона вопли настроение не поднимали. До цели оставалось еще почти пятьдесят миль, а ситуация становилась все более угрожающей. Казалось, русские собрали здесь все свои самолеты – воздух просто кишел трассами авиапушек и дымными следами ракет. «Мустанги» сопровождения выбивались из сил, отгоняя назойливые истребители комми, и все равно не справлялись. То один, то другой американский бомбардировщик оказывался жертвой советских «мигарей» и «лавок», что постоянно уменьшало мощь оборонительного огня воздушной армии. А это приводило к следующим жертвам… Замкнутый круг.

– Есть! Я его зацепил, зацепил! Сдо… – радостный крик Томми Хейгана прервался посреди слова. Обрадованный удачным попаданием в советский Ла‑9, он не заметил свалившегося на него реактивного «мига». Короткая очередь тридцатисемимиллиметровых снарядов от Кожедуба стала для него последней – самолет попросту развалился в воздухе. Неожиданно идущая теперь уже с краю «суперкрепость» Стэплтона затряслась – прошмыгнувший между американскими истребителями советский поршневик успел всадить в самолет несколько снарядов.

– Доклад!

– Нормально, сэр, только обшивку цепанул и крыло. Чуть точнее – и нам крышка! «Спасибо тебе, Господи. Дай вернуться домой!» – благодарно взмолился Джеймс.

– Аааааа! – идущий в паре сотен футов впереди «Конвейр» вдруг вспух огненным шаром – видимо, получил прямое попадание советским реактивным снарядом. Редкость вообще‑то, но когда их тут столько летает…

– Твари! Тони, прикрой слева, быстрее! – Образовавшаяся в строю самолетов Альянса дыра должна была быть затянута как можно быстрее.

– На шесть часов! Накрывай его, накрывай, да накрывай уже! Черт, не успеваю, не успеваю… Дерьмо, прикройте меня, быстрее… да помогите же мне!

– Прыгай! Прыгай, мать твою!

– Он на меня идет! Сука, да он псих! Уберите его от меня! Да быстрее же! Он как япо… – На глазах Джеймса Б‑29 его хорошего знакомого был протаранен горящим советским истребителем. Еще один взрыв разбросал горящие обломки самолета на десятки метров. Один из них чувствительно стукнул «Суперкрепость» капитана.

– Как сильно?

– Теряем топливо, кэп. Насколько быстро – пока не знаю. Стэплтон выругался. С самого первого дня все шло отвратительно. Потери были просто неприличны – русские оказались гораздо более неприятными соперниками, чем японцы или даже немцы, объединяя в себе фанатизм первых с профессионализмом вторых. И еще эти уродские ракеты… и реактивные истребители. Хорошо, что в Европе их хотя бы не так много. На Кавказе, говорят, каждый вылет – как русская рулетка. С наполовину заряженным револьвером.

– Разворачиваемся? Джеймс задумался. До цели уже сколько? Миль десять? Должны дотянуть.

– Пока нет. Попытаемся удрать сейчас – нам каюк. С гарантией. Попробуем продержаться.

– Есть, сэр! – Если кто в экипаже и не согласился с командиром, то вида не подал. Что, в общем‑то, было нормально – как‑то не до споров, когда вокруг идет настоящее воздушное побоище.

– Мать моя женщина! – прошипел в наушниках чей‑то дрогнувший голос. – Вижу множественные цели. Минимум несколько десятков. Очередная волна русских. Или немцев – хрен разберешь. Но один фиг – плохо.

– Держать строй! Истребителям приготовиться к отражению атаки противника! «Нет, нет, нет! Что же ты, идиот, творишь! Мы истерзаны, а над целью наверняка еще одна группа самолетов коммунистов», – Джеймс едва не сказал это вслух, удержавшись в последнюю секунду. «Сейчас Иваны заставят „Мустанги“ дорастратить свой боекомплект, и нас можно будет брать голыми руками! И это без шансов! Что же делать?» – мысли лихорадочно перескакивали с

одного на другое. Решение пришло неожиданно. Не фонтан – но хоть какой‑то шанс.

– Джон, сбрасываем бомбы. Мы уходим.

– Сэр?

– Мы слишком быстро теряем топливо. Не развернемся сейчас – домой не долетим. Однозначно.

– Так точно! Гигантский самолет, выбросив из своего нутра на лежащий далеко внизу городок тяжелые бомбы, начал разворот. Несколькими часами спустя, когда техники вытаскивали из самолета бессильно обмякшего в кресле пилота, они обнаружили одну примечательную вещь: капитан, еще утром бывший жгучим брюнетом, поседел до непредставимой белизны, почти до прозрачности. Из ста десяти ушедших в рейд бомбардировщиков на родной аэродром вернулось меньше половины…

7 сентября 1946 года. Италия, штаб 1‑й американской армии

– Знаете, как можно описать то, что происходит? – генерал Брэдли вздохнул и посмотрел на своих офицеров. – Очень просто. Русские дождались, когда мы выложим все свои карты на стол, а потом треснули нас шахматной доской по голове!

– И добавили битой, – негромко пробормотал присутствующий на совещании Паттон. Его армии вскоре предстояло отправиться в Грецию на помощь уже сражающимся там испанским дивизиям.

– Скорее ломом! За все время с начала операции мы продвинулись меньше чем на семьдесят миль. Семьдесят! А должны были на триста! И это в Югославии. А в Австрии у нас нет даже и пятидесяти… Разве что по отдельным направлениям… – несмотря на всю напряженность ситуации, генерал говорил абсолютно спокойно, практически не повышая голоса.

– Сэр, мы вводим в бой резервы и вскоре прорвем оборону русских и их союзников – а после этого мы… Брэдли не дал договорить своему подчиненному:

– После этого мы что? Получим Австрию? Да мы даже не сталкивались с русскими по‑настоящему – только с отдельными частями! Все остальное – это немцы и прочие союзники коммуняк! И даже этого нам хватает с лихвой! Может, представите себе на секунду, что будет, когда в бой вступит полноценная русская армия, из тех, что концентрируются сейчас к северу от линии фронта?

– Сэр, я не…

– Я могу вам сказать, что будет! Для этого даже не надо далеко ходить или особенно думать – достаточно посмотреть на наши дела в Иране! Генерал Брэдли рубанул рукой воздух и, вытерев со лба пот, залпом выпил стакан воды. Затем, отдышавшись, обратился к внимательно слушающим его офицерам: – Поэтому нам нужен план. Новая стратегия – и желательно получше той, что у нас есть. Или, точнее, была. И мы не выйдем из этой комнаты, пока я этого не получу!

– Воздушный десант в тыл группировке русских?

Американский военачальник посмотрел на высказавшего предложение офицера с выражением глубочайшего сожаления на лице.

– Полковник Картер, мы только что с огромным трудом вытащили из ловушки две дивизии, которые теперь в лучшем случае лишь ограниченно боеспособны. И вы предлагаете мне пожертвовать элитными силами ради… ради чего?

– Но мы можем попробовать окружить советские войска…

– Каким образом мы можем окружить с помощью одной десантной дивизии войска коммунистов? Особенно если учесть, что, по данным разведки, на севере скоро будет уже пятьдесят их дивизий – и это не предел. Совсем не предел. Силы противника только увеличиваются. Поэтому я вынужден признать правоту фельдмаршала Монтгомери. Займем оборону и будем молиться, что Турция и Греция отвлекут на себя достаточно сил комми. Если повезет, сумеем продержаться до подхода 7‑й и 3‑й канадских и 4‑й австралийской армий. И с этим уже можно на что‑то надеяться. – И генерал пробормотал уже скорее для себя: – Хотя бы сможем позиции удержать. А там наши летуны, наконец, покажут, что они тоже чего‑то стоят…

9 сентября 1946 года. Южный Иран

Полковник Андрей Голенко с улыбкой наблюдал за развернувшейся в атакующие порядки советской танковой армадой, наступающей на последнюю в обозримых пространствах линию обороны англо‑американских войск. Ближайшая после нее пролегала значительно западней и была не чем иным, как ирано‑иракской границей. В голову пришла мысль о том, что именно в этот момент его прадед, вполне возможно, штурмует позиции янки на Пусанском плацдарме в далекой Корее. И тоже на танке, что характерно. Прадед парнем оказался отличным – считая Андрея своим дальним родственником, тем более что сходство было налицо, он довольно тепло принял его в Сталинграде, после чего каждый отпуск Андрей приезжал погостить именно к ним – Никите и его жене. Как это ни удивительно, но и в этой жизни прадед женился на той же женщине, что и тогда. Только на несколько лет раньше – тогда, как, впрочем, и сейчас, гвардеец дождался окончания войны, чтобы сделать предложение. Радостные мысли прервал гул пролетевших в сторону позиций войск АДА штурмовиков – раздавшиеся некоторое время спустя грохочущие звуки выстрелов их мощнейших пушек и многочисленных разрывов мелких бомб Андрея изрядно повеселили – надеющиеся на тотальное превосходство своей авиации англичане и американцы были снабжены зенитным вооружением в исключительно недостаточных объемах. Неожиданно зашипевшая рация голосом майора Любимцева, командовавшего передовой батальонной тактической группой, затребовала несколько изменить направление атаки и сосредоточить удар чуточку левее, очистив более удобные для пехоты подходы. Недолго думая, Голенко согласился. Все же Любимцев там ближе – его группа подошла на полчаса раньше, – и ему положение видно лучше. Отдав необходимые указания подчиненным, молодой полковник с удовлетворением подумал, что концепция тактических групп, где батальону пехоты на БМП придавалась рота танков и батарея самоходок, в очередной раз себя оправдывает. Продемонстрировав эффективность еще в Пятидневную войну, случившуюся в далеком будущем, она оказалась очень даже ничего и здесь, в условиях Второй – хотя, наверное, даже Третьей – мировой войны.

Тем временем атака «рысей» произвела приличный фурор в рядах противника – солдаты Альянса спешно отступали в глубь городка, являвшегося чем‑то вроде «шверпункта» их обороны. Вероятно, надеялись, что там их противодействие советским войскам будет эффективнее, чем на открытой местности азиатских пустынь. Несколько батарей ИСУ‑152М, разворачивающихся неподалеку, должны были доказать беднягам, что хотя это и будет сложнее для бойцов лучшей армии мира, но не намного… Старший сержант Василий Козлов внимательно рассматривал подозрительно пустынную улицу этого еще недавно тихого иранского городка. Прорвавшись со своим отделением через передовой заслон англичан, он с удивлением обнаружил, что дальше его движению никто не препятствует. Это было странно, особенно на контрастном фоне едва закончившейся стычки, в ходе которой стороны без остановки поливали друг друга огнем из автоматов, пулеметов, винтовок и прочих шедевров человеческой мысли.

– Санек, – Козлов повернулся к пулеметчику, – топайте на крышу, прикроете сверху. Рядовой, молча кивнув, испарился в направлении к лестнице. Вслед за ним затопал и его второй номер.

– Сема, – невысокий снайпер, разглядывающий улицу через прицел своей винтовки, чуть повернул голову, показывая, что слушает, – бери Кольку и жми вон туда, – сержант ткнул рукой в декоративную башенку соседнего домишки.

– Не пойдет, – не согласился снайпер. – Очевидная позиция. Или заминирована, или еще какая‑нибудь пакость. Василий задумался. Семен был прав… но как перекрыть этот переулок? Англичане или американцы явно попытаются отыграться за проигранный первый этап боя, так что контратака была вполне ожидаема.

– Может, все же посмотришь? – сержант с надеждой посмотрел на лучшего стрелка отделения, поигрывающего сейчас своей укороченной СВД. После просьбы командира тот задумался, а затем, что‑то прикинув, коротко ответил: – Один пойду, товарищ сержант, – и, взяв винтовку на изготовку и поправив разгрузку, неторопливо вытек из здания. Где‑то невдалеке весьма чувствительно бахнуло – отколовшийся с потолка кусок штукатурки упал прямиком на голову Козлову, от удара о каску распавшись безвредной пылью, щедро украсившей камуфляжи советских бойцов. Негромко выругавшись, Василий начал было отряхивать форму, когда вдруг осознал, что этого можно и не делать – все равно за множество дней, проведенных в боях в пустыне, та получила уже почти несмываемое покрытие из грязи и песка. Сонную тишину, сопровождаемую чувством смертельной опасности, разорвала очередь только‑только установленного на крыше ПК – рядовой Александр Железнодорожный своим оружием пользоваться умел, о чем не преминул посредством свинцовой почты сообщить появившимся из‑за угла американцам. Контрнаступление войск Альянса началось…

– У‑у‑у, сейчас опять полезут, сволочи, – незнакомый солдат из соседнего отделения с ненавистью сплюнул на грязный пол. Козлов, потерявший в последней стычке единственного

оставшегося бойца из своего отделения, ничего не ответил, внимательно осматривая улицу. С самого начала этого боя все не задалось. Вдруг оказалось, что передовые отряды – в самой натуральной ловушке. Заложенные войсками Альянса мины и управляемые то ли по проводам, то ли по радио фугасы отсекли основную массу советских сил от авангарда. И артиллерия тоже помочь особенно не могла, будучи занятой контрбатарейной борьбой с оказавшейся неожиданно сильной артиллерией англо‑американцев. Отделение Василия тем не менее свой участок держало довольно долго, отбив несколько яростных атак американцев. Но потом все как‑то сразу пошло наперекосяк. Сначала удачным минометным попаданием накрыло Железнодорожного и его второго номера, разом лишив советских бойцов пулеметной поддержки. А потом от взрыва рухнул тот самый дом, в котором засел снайпер Семен. Что это был за взрыв, сержант так и не понял, так как в тот момент на другой стороне своего участка яростно отстреливался от лезущих из всех щелей солдат неприятеля. После этого все сразу стало настолько хуже, что Козлов принял решение отходить. В последующей стычке он потерял еще двух солдат и получил сразу трех раненых в нагрузку, погибших в течение следующих нескольких часов. И вот теперь, под вечер, когда ветер, поднявший пыльную бурю, стих и уже можно было надеяться на появление краснозвездных пикировщиков и штурмовиков, сержант занял оборону вместе с еще одним из отделений Советской Армии. Учитывая, что целых бойцов у Козлова не осталось, да и в другом подразделении в состоянии сражаться были лишь четверо, обстановка не радовала. Войдя в состояние, которое на Востоке однозначно назвали бы «боевым трансом», Василий стрелял практически безостановочно, что, впрочем, почти не сказывалось на точности огня. Его без устали матерящийся сосед по комнате на втором этаже обороняемого сводным отрядом здания использовал свой пулемет гораздо менее эффективно, но все же не давал солдатам Альянса приблизиться на расстояние точного гранатного броска – подтверждением чего были несколько тел неудачливых «гренадеров», в живописных позах лежащих в пыли, покрывавшей улицы этого забытого городка на юге Ирана. Ушедший в глубь комнаты сменить магазин Козлов не видел, как на противоположной стороне переулка мелькнул человек, тащивший на спине трубу весьма опасного вида… Сержант Лонгбоу, бывший тем самым «трубоносцем», злорадно ухмылялся, ибо предвкушал состояние русских солдат после встречи с его «деточкой». Заряженная осколочно‑фугасным снарядом супербазука должна была доставить немало неприятных ощущений засевшим в здании комми. Осторожно выглянув из‑за угла, сержант недовольно нахмурился – до цели было футов эдак триста, и попадание в окно второго этажа, где засел доставший уже просто всех пулеметчик, простой задачей не выглядело. «И не с такими справлялись», – мелькнувшая в голове ветерана тихоокеанской бойни мысль вернула ухмылку обратно на законное место. Вспомнив, как умудрился всадить снаряд в плюющуюся пулеметным огнем узкую щель японского дота на Иводзиме, сержант оскалился еще радостнее: тогда расстояние было приличнее, опыта – меньше, а гранатомет – хуже. Комми ждал сюрприз.

Василий передернул затвор и уже делал шаг в направлении окна, когда кусок стены

попросту вырвало из здания. Ударной волной его вышвырнуло в коридор, где он, хорошенько приложившись о лестничные перила, потерял сознание. А сержант Лонгбоу, погладив свой так и не использованный гранатомет по металлическому боку, с улыбкой посмотрел на так вовремя появившуюся самоходку и вновь выглянул из‑за угла. Зрелище приличных размеров и неприличного вида дыры, уродующей фасад преграждающего путь американцам дома, вызвало хохот. Рядовой Доукс, выскочивший прямо на середину улочки и демонстрировавший советским пехотинцам неприличные знаки, за свою глупость поплатился быстро – в доме явно еще оставались живые люди, поэтому короткая автоматная очередь молниеносно прервала сыпавшиеся насмешки. Самоходка – а это был британский «Прист» – немедленно ответила на это еще одним выстрелом, окончательно сломив сопротивление советского отряда. Чаша весов, казалось, уже клонилась в сторону Альянса, и даже взятый в плен Козлов мог бы с этим согласиться. Но вот один фактор учтен командованием англо‑американцев не был. Советские самолеты были способны поддерживать свои войска в том числе и ночью. А пыльная буря – улеглась. Так что здесь все только лишь начиналось.

12 сентября 1946 года. Бразилиа‑Ардженто, президентский дворец

Альверде мрачно смотрел на огромную карту на своей стене, когда в кабинет вошел генерал Гаспар. Выглядел министр обороны достаточно свежим, несмотря на то что уже несколько дней нормально поспать ему не удавалось.

– Жозе? – вошедший был немногословен. Президент ничего не ответил – только кивнул, показав, что слышит и видит друга, и, меланхолично отсалютовав ему бокалом с чем‑то явно алкогольным, подошел к окну. Далеко внизу виднелась огромная стройка новой столицы Федерации, должной стать символом объединения континента и торжества боливарианских идей. И тот, кто сделал это самое торжество возможным, с большой горечью осознавал, что теперь многое, очень многое – если не все – придется начинать сначала. «Ничего. Это смог сделать Союз, это смог сделать Вьетнам, это смог сделать Китай, смогли Япония и Германия. Значит, и мы сможем», – промелькнувшая в голове Альверде оптимистичная мысль была быстро вытеснена раздражением.

– Жозе? – негромко повторил Гаспар, видя, как тяжело на душе старого друга.

– Мы сделаем это завтра, дружище. Больше времени нет. Министр обороны побледнел, явно понимая, о чем говорит его «президентэ», но тем не менее уточнил: – Завтра что?

– Завтра я пошлю Альянс в очень далекие места и откажусь объявлять Советам войну. А учитывая, что Резанов также ждет моего ответа, с ним я соглашусь. – Альверде одним глотком допил портвейн и, грохнув стаканом о подоконник, твердо закончил: – Завтра

Южно‑Американская Федерация вступит в Третью мировую войну. На стороне Евразийского союза против Альянса Демократической Атлантики.

12 сентября 1946 года. Панама

Рикардо Родригес, получивший от гостившей у родственников в Мексике жены телеграмму, что маленький Энрике заболел и поэтому она останется там еще на недельку‑другую, неторопливо шел по улице. Зашел к Тони, вот уже три года держащему в этом замечательном городишке скобяную лавку, купил, обменявшись парой слов, газету у Луиса. В общем, прошвырнулся по друзьям, так сказать. Заодно зашел и к своему собутыльнику Хорхе, подрабатывающему на местном аэродроме, где базировались американцы. Рассказал про болезнь племянника и получил целую гору соболезнований – таких, как будто Энрике не простудился, а умер. А еще Рикардо зашел домой и, открыв тайник в подвале, вытащил оттуда целую кучу снаряжения – начиная от автоматической винтовки и прочего вооружения и заканчивая водолазным костюмом. В следующие пару дней предстояло много, много работы.

13 сентября 1946 года. 00:22, Панама

Затянутая в черное фигура, практически не видимая в темноте тропической ночи, неслышно приближалась к беспечно стоящему патрульному. А чего волноваться? Тут вам не Европы, где честных американцев убивают злые коммунисты, – тут старая добрая Панама, где самое опасное, что может случиться, – это неудачный перепихон с местной жительницей и, соответственно, неприятные венерические последствия. Поэтому рядовой Карсон был безмятежен, расслаблен и наслаждался отличной сигаретой. Майор Родригес, командующий специальной диверсионной группой, глядя на подобное раздолбайство, только лишь покачал головой. Вспомнилось, как их инструктор за косяки в карауле заставлял бегать приличные многокилометровые кроссы. По джунглям. Ночью. А косяком в карауле могло стать что угодно. Например, тренеры решат проверить бдительность часовых – и заодно уровень подготовки кого‑нибудь невезучего из группы обучения. Задание простое – нечасовой должен бесшумно убрать часового. Выигравший в этом нехитром состязании получал сон, а если повезет – то даже и увольнительную. Проигравшему доставалось десять километров ночного марш‑броска в полном снаряжении – с винтовкой, рюкзаком, противогазом… И хорошо еще, если с винтовкой – можно ведь и пулемет получить… Именно поэтому ничего, кроме брезгливой гримасы, мелькнувшей на замазанном грязью лице, рядовой Карсон не удостоился. Ну разве только ножа… Он даже не осознал, что рядом кто‑то есть, когда позади него, словно из ниоткуда, вырос диверсант и одним движением всадил нож в сердце, одновременно зажав бедняге рот – а то мало ли, вдруг еще клинок скользнет по ребру. Осторожно придержав обмякшее тело американского солдата, Рикардо тихо опустил его на влажную землю. После чего все так же бесшумно перепрыгнул через невысокую оградку

американской военной базы. След в след за ним на ту сторону переправилось еще десять человек. Неторопливо перемещающийся по траве Родригес мгновенно замер, услышав тихое шипение – Луис давал знать, что видит цель. И действительно – никак не могущий уснуть пилот курил на крылечке своего домика. Наслаждающийся звездами летчик до ужаса боялся отправки в Европу – несмотря на то что боевые действия с Союзом шли не так уж и долго, потери личного состава в авиации уже были более чем серьезными. «Завтра кэп скажет, кто едет. Хоть бы не меня…» – пилот тяжелого бомбардировщика, лейтенант Рон, очень не хотел умирать. Он и в армию‑то пошел только потому, что отец заставил. А над япошками было не слишком страшно – лейтенант успел повоевать только в последние месяцы, когда система ПВО Империи была практически уничтожена. И ему было совершенно неизвестно, что в десятке метров от него на траве лежит человек, в данный конкретный момент весьма похожий на ниндзя – помимо черной одежды сходство придавала также духовая трубка, которую он с нечеловеческим спокойствием заряжал отравленной ядом листолаза иглой. Учитывая, что всего один грамм токсина, выделяемого миленьким земноводным с веселым названием «листолаз ужасный», был способен угрохать несколько десятков, а то и сотен человек, концентрация майора становилась еще более понятной. «Надо, наверное, все же идти спать. Уже почти час ночи, а завтра вставать в шесть», – мысль лейтенанта прервал укус насекомого, больно ужалившего в шею. Пилот хотел было выругаться, как вдруг понял, что не способен языком даже пошевелить. Расположился летчик в шезлонге, поэтому шума падения его тела диверсанты не опасались. Родригес поднял руку, показывая, что можно идти дальше. Откуда‑то издалека гулко проухала сова – Хорхе давал понять, что не зря он столько времени проводил на этом аэродроме, – обе вышки с охранниками уже были обезврежены.

– Луис, – едва слышный шепот майора и направленная на домик неудачливого пилота рука ясно дали понять, что зачисткой именно этого помещения будет заниматься группа означенного товарища. Две минуты спустя, прошедших в абсолютной тишине, сержант с напарником вынырнули из дома. «Сколько?» – жестом спросил майор. «Трое», – показал пальцы Луис. Родригес кивнул. Затем, еще раз осмотревшись, негромко произнес:

– Центральные казармы. Луис, Тони – правое крыло, Рауль – центр, я – слева. Работаем тихо, не рискуем. Пошли!

– Рико?

– Рауль? – Майор раздраженно остановился, бросив вопросительный взгляд на старого сослуживца.

– С богом! Вместо ответа Родригес кивнул, про себя отметив, что такие вот пафосные моменты посреди важнейшей операции на фиг никому не нужны. Аккуратными перебежками приблизившись к зданию, группа бразильцев разделилась на две неравные части: команды Луиса и Тони свернули направо, к отдельно стоящим спальным

помещениям летного состава, а Рауль и Рикардо двинулись к центральному входу. Конечно, проникать в казармы через парадную дверь было бы полным безумием – особенно учитывая тот факт, что внутри присутствовал сосредоточенный дежурный (недавно назначенный командующий любил внезапные проверки бдительности – и если на периметр его не хватало, то в здании казарм он частенько доставлял неприятности часовым). Но Рико и не собирался действовать настолько прямолинейно – на втором этаже смычки, соединяющей центральный корпус с правым крылом, присутствовало незапертое окно (постарался побывавший там еще днем Хорхе, чья группа в данный момент занималась зачисткой складов). Бесшумно взлетев по стене, майор осторожно приоткрыл створку и закрепил веревку. Минутой спустя численность людей в здании немножко увеличилась… Осторожно выглянув из коридора на лестничную клетку, Родригес пальцем поманил к себе старого сослуживца.

– Чисто. Рауль, двигай. На рожон не лезь, времени достаточно. Пошел! – Прочитав по губам командира приказ, капитан Астебио коротко кивнул и, махнув подчиненным рукой, исчез в глубинах центрального корпуса. Группе Рико осталось самое сложное – казармы с большим количеством солдат. Учитывая, что Луис и Тони будут заниматься немногочисленными пилотами, а Рауль разберется с большим начальством, то остававшиеся в правом крыле армейцы были очень даже нелегкой добычей… но зато – самой интересной. Негромко насвистывающий себе под нос что‑то вроде «Добрая Мэри полюбит ковбоя, стоит парнишке вернуться с войны» кок не успел ничего понять, как и уже остывающий лейтенант Рон, – горло кольнуло, а спустя секунду изогнувшегося в предсмертной агонии паренька аккуратно опустили на землю одетые во все черное фигуры. Умирающий повар попытался крикнуть, чтобы предупредить своих товарищей, – вот только здесь была не съемочная площадка фильма «Захват», да и кок оказался совсем не похож на Стивена Сигала… На смену духовой трубке пришел пневматический инъектор – один укол, и спящему больше не суждено увидеть восход. Проходя комнату за комнатой, Родригес и его команда были словно всадники Апокалипсиса – после них живых людей не оставалось. К моменту когда кто‑то все‑таки сумел поднять тревогу – один из подчиненных Хорхе не заметил заснувшего под грузовиком американца, – отвечать на угрозу было уже, собственно, некому. Дивизия воздушного десанта, выброшенного прямиком в порт, почти не встретила сопротивления, ибо самолеты, должные оказывать это самое сопротивление, одиноко стояли на аэродроме – без летчиков и технического персонала. Командование Сил Специальных Операций Южно‑Американской Федерации не зря ело свой хлеб…

13 сентября 1946 года. 01:00, Панама, борт линейного корабля «Монтана»

Капитан Пичелли никак не мог уснуть. Весь день его мучило какое‑то гнетущее чувство, сродни тому, что не давало ему покоя в день налета на Перл‑Харбор. И хотя с тех пор прошло уже почти пять лет, морской волк прекрасно помнил это ощущение. Гоняя команду весь день, офицер надеялся, что хоть это поднимет настроение, но с каждым часом становилось только хуже. Уже ночью, когда на небе зажигались звезды, капитан не выдержал и, приказав всем быть максимально бдительными, отправился в каюту – снимать

напряжение и тревогу единственным известным ему способом – парой бокалов виски и сном. В то время, пока капитан Пичелли боролся с тревогой и бессонницей, неподалеку от борта его корабля из воды появилась почти невидимая во тьме фигура. Водолаз, почти не таясь, подплыл к стальному гиганту и внимательно прислушался. Было довольно тихо – самым громким звуком был плеск воды, бьющей по серой громаде американского корабля. Выждав некоторое время, человек в черном костюме исчез под водой. Еще несколько минут спустя рядом с линкором вынырнуло уже несколько людей, ничем не отличимых от своего собрата, уверенно подплывшего к самому борту. Первый – а в этой группе как‑то не принято было называть всех по именам, позывные и не более того, – спокойно осмотревшись, извлек откуда‑то необычные приспособления, весьма похожие на присоски. После чего начал двигаться по борту «Монтаны» вверх с такой скоростью, словно этот самый борт лежал в горизонтальном положении. Появление на палубе прошло незамеченным – вахтенный матрос, как раз проходящий мимо, даже не успел ничего понять, – темнота за бортом вдруг словно сгустилась, обретя плотность, и пульнула в шею острой иголкой. Прежде чем паренек в форме успел что‑то сделать, он уже лежал на палубе, а Первый закреплял тросы. Впервые за много‑много лет боевой корабль подвергался абордажу. Если бы кто‑нибудь осветил в этот момент осаждаемый линкор прожектором, он бы увидел потрясающую воображение картину – по сброшенным веревкам на «Монтану» поднимались десятки одетых в черные комбинезоны людей.

– Первый? – вопрос Второго, смуглого мулата, уже снявшего маску и вытащившего из чехла автомат, был скорее утверждением – Вальдес уведомлял‑спрашивал у командира, можно ли ему приступать к операции. Первый, окинув взглядом стремительно заполняющуюся палубу, кивнул:

– Ты знаешь, что делать. Давай. Второй вскинул руку и махнул в сторону мостика. Стоящих на вахте матросов и офицеров ждал очень неприятный сюрприз. Капитан Пичелли уже проваливался в сон, когда раздавшийся где‑то рядом выстрел буквально вышвырнул его из койки.

– Что за…? – Сердце, измученное тревогой, подсказывало капитану, что все плохо. Очень. Но убедило его в этом совсем не сердце – корабль, после выстрела словно замерший, буквально взорвался автоматными очередями. Монстр, на просторах океана способный утопить любую посудину – от рыбачьей лодки и до авианосца (при некотором везении) включительно, – оказался беспомощен перед хорошо подготовленной диверсионной группой. А Первому хотелось рвать и метать – стрельба началась слишком рано. И хотя в этом не было их вины – один из янки сидел с револьвером в руках, видимо, чистя оружие, – все равно это было неприятно. «Атланта» – легкий крейсер, стоящий неподалеку, – еще захвачена не была и могла наделать дел своими многочисленными пушками. «Девятая группа хорошо подготовлена. Справятся. Хотя придется им повозиться», – мелькнувшая мысль ничуть не сбила концентрацию, и вывалившегося из кают‑компании коммандера Первый снял, даже не задумавшись.

Раздававшиеся то тут, то там автоматные очереди, изредка сопровождаемые пистолетными или револьверными выстрелами, явно говорили о том, что все пошло не по плану. Но, с другой стороны, в отличие от группы майора Родригеса, действовавшей на охраняемой армейскими силами авиабазе, группе Первого здесь серьезного сопротивления быть в принципе не могло – морские пехотинцы веселились на берегу, а у матросов и офицеров ничего серьезнее пистолетов не было. Хотя и пистолет в умелых руках может доставить множество неприятностей в узких коридорах громадного корабля.

– Якорь вам всем в задницу. Гребаные ублюдские комми! – вытащив наградной «кольт‑1911», Пичелли осторожно перемещался по коридору, прикрытый с тыла старпомом, вооруженным ножом. Мысли разбегались в голове, словно тараканы при включенном свете.

– Сэр, но откуда здесь коммунисты? – удивленный старпом даже приостановился.

– Из‑за океана, идиот. А как ты думаешь?

– Но… Договорить американец не успел – появившийся в коридоре Седьмой короткой очередью уложил обоих. Уже проходя мимо, он заметил выпавший из ослабевших рук Пичелли пистолет. Наградной «кольт» – хороший трофей для молодого офицера, не так ли?

– Машинное отделение – наше, – шипение уоки‑токи сообщило Первому, что пора приниматься за вторую часть операции.

– Второй этап. Повторяю: второй этап, – даже не убрав рацию, командир диверсантов натянул на голову противогаз. Присутствовавший рядом Двенадцатый уже откручивал вентиль на баллоне с газом. Команде американского корабля, построенного специально для поддержки десантных подразделений и даже успевшего выпустить сотню снарядов по японским позициям на Окинаве, предстояло столкнуться со снотворным газом. В этот момент Первый еще раз возблагодарил Бога, что президентэ оказался достаточно умен, чтобы раздобыть чертежи этого монстра. Иначе нужные клапаны его команда искала бы до посинения. Многочисленные группы южно‑американских спецназовцев, с успехом взявших под контроль ключевые точки линкора, в том числе и блокировавшие в кубриках многочисленную команду, получив приказ командира, натягивали противогазы и откручивали вентили на баллонах, бесконечным потоком идущих теперь уже и с берега – майор Родригес, взявший на себя самую тяжелую часть операции, про захват порта не забыл, отправив туда одну из лучших своих команд. Газ, практически невидимый, но зато хорошо слышимый в шипении многочисленных емкостей, начинал свое беспощадное расползание по вентиляционной системе «Монтаны»…

13 сентября 1946 года. 01:22, Панама, борт эсминца «Элдридж»

– Ничего не понимаю. Кто‑нибудь может мне объяснить, какого хрена происходит? – разбуженный вахтенным офицером капитан Стронски протирал глаза, пытаясь понять, что за выстрелы разносятся над водой.

– На «Монтане» стреляют, сэр. – Ответ вахтенного, ничего не прояснив, только лишь разозлил Стронски.

– Это я, черт побери, и так вижу и слышу! Какого хрена они там стреляют – вот что мне интересно!

Узнать ответ на этот вопрос капитану так и не довелось – облепившие дно его корабля мины, заботливо установленные еще одной группой подводного спецназа, рванули как раз в этот самый момент…

13 сентября 1946 года. 10:00, Панама, борт линкора «Монтана»

– Значится, так, мистер, я попробую объяснить в последний раз, – полковник Сезарро погрозил гордо стоящему американцу в военно‑морской форме пальцем и укоризненно покачал головой. – По пунктам. Первое: порт и город наши. Полностью.

– Ненадолго, – презрительно скорчил гримасу моряк.

– Молчать! – рявкнувший полковник посмотрел на янки достаточно убедительно, чтобы тот заткнулся. – Второе: ваши корабли или на дне, или в наших руках. Все до самой последней лоханки.

– И снова: ненадолго. На этот раз Сезарро не стал ничего говорить, просто несильно ткнув американца в солнечное сплетение. Пока тот пытался отдышаться, бразилец продолжил перечисление: – Третье. Все американцы в этом районе – наши пленники. А это одних только моряков без малого тысяч десять. И четвертое: у вас есть шанс сохранить жизнь себе и им. Для этого достаточно перетащить «Монтану» ко входу в канал. Если вы это сделаете, то вам не только будет сохранена жизнь – вы даже получите относительную свободу перемещения в лагере военнопленных в Сан‑Пауло, – Сезарро взмахом руки остановил собравшегося говорить американца: – И еще. Мы на войне, мистер американец. И у меня есть боевая задача. И если для того чтобы ее выполнить, мне потребуется прикончить пять тысяч янки, я это сделаю. И даже секундных колебаний у меня не возникнет. Поэтому хорошо подумайте, прежде чем отвечать на мой вопрос. От вашего решения зависит судьба довольно большого количества людей. Коммандер, с ненавистью глядя на одетого в камуфляж полковника, буквально выплюнул: – Да будьте вы прокляты, ублюдки! Гребаные предатели! Сезарро улыбнулся:

– Когда ваши замечательные командиры бросили мой отряд на съедение япошкам на Северном берегу, я тогда примерно так же говорил. Так что, как видите, скоро будем в расчете. Но мне только не совсем понятно: ваш ответ – это «да» или «нет»?

– Да, – американец опустил голову.

– Вот видите, все было не так уж и сложно. Так что давайте займемся делом.

13 сентября 1946 года. 16:00, Вашингтон

Появление на улице небольшого грузовичка с надписью «Свежие овощи Макнаба» прошло абсолютно незамеченным. Спешащие по своим делам немногочисленные прохожие даже и не обратили внимания на тот немаловажный факт, что появился сей фургончик сегодня несколько раньше обычного да и двигался явно медленнее. И то и другое объяснялось довольно просто: полученная на днях из Мехико шифровка

довольно четко говорила, что делать и когда. И вот незадача – это самое «когда» оказалось не посреди ночи, а едва ли не в самый разгар дня. Компания «Макнаб», оказавшаяся достаточно удачливой, чтобы получить контракт с одним из многочисленных военных ведомств США, поставляла различные продукты в столовые некоторых армейских организаций. В их числе был и Объединенный Штаб Армии США, чье недавно выстроенное здание имело один очень неприятный недостаток. Альверде, прекрасно осознающий, что американцы его не простят, сильно постарался, чтобы в строительстве некоторых зданий поучаствовали компании, чью принадлежность к Южно‑Американской Федерации установить возможным не представлялось. И одним из таких зданий и было означенное место концентрации сухопутных генералов американской армии. Так и что же за недостаток был допущен вдумчивыми строителями при возведении объекта? Ничего особенного. Если честно, то при некотором везении даже не самое опасное. Как известно любому человеку, изучавшему сопромат, при расчете нагрузок на опоры следует предусматривать десятипроцентный резерв прочности. На всякий случай. И вот именно этого здесь сделано и не было. К чему это могло привести? Ну, учитывая почти четыре тонны взрывчатки, завезенные десятком последних рейсов «Свежих овощей»… После мощнейшего взрыва, прогремевшего ровнехонько в пять часов вечера по местному времени, сразу три несущие стены и одна колонна рассыпались в пыль. Что, в свою очередь, вызвало увеличение нагрузки на остальные. Эффект карточного домика… Первой не выдержала стена восточная. Натужно рыча выдираемыми из стены бетонными плитами, она рухнула на мостовую, как мошку прихлопнув неудачно припаркованный «Форд». Еще минутой спустя лопнули сразу две поддерживающие колонны в середине здания, удерживающие потолок центрального холла, а после этого процесс пошел лавинообразно. Агонизирующая конструкция продержалась еще почти четыре минуты, что было, в общем‑то, неплохим результатом, особенно учитывая обстоятельства. Вот только находящимся в глубинах бетонного хаоса людям от этого было не легче. А если вспомнить, что под зданием проходила газовая труба – еще одна недоработка строителей – и сейчас рассерженно шипящий метан стремительно вырывался на поверхность, то им можно было только посочувствовать. Коллапс здания Объединенного Штаба Армии США не означал коллапса всей системы. Пока…

14 сентября 1946 года. Бразилиа‑Ардженто, президентский бункер

Буквально влетевший в штаб Альверде невысокий офицер едва не светился от счастья. Удивленно посмотревший на него генерал Гаспар наклонился, внимательно рассматривая папку, зажатую в руках сияющего полковника.

– Президентэ! Обернувшись, Альверде хладнокровно принял донесение, изредка бросая взгляды на едва ли не подпрыгивающего курьера. В процессе чтения на хмуром и уставшем лице генерала появлялась все более широкая улыбка. Наконец, закончив просматривать документ, президент повернулся к спокойно ожидающим офицерам: – Друзья! Панама – наша!!!

Радостно улыбающийся президент, переждав взрыв ликования и дождавшись, пока люди в его штабе успокоятся, продолжил: – И более того. Американцы считают, что ряд диверсий, проведенных нашими силами на их территории, – это дело рук Советов. Они до сих пор не понимают, что Панама полностью в наших руках.

– Жозе, – тихо произнес Гаспар, наклоняясь к уху старого друга, – ты же понимаешь, что это ненадолго?

– Более чем, – так же тихо ответил президент ЮАФ. – Но это только начало. Сезарро уже установил захваченные корабли у входа в канал. Наши морские артиллеристы уже вовсю осваивают вооружение «Атланты» и «Монтаны». А это, мой дорогой друг, в сумме двенадцать орудий калибром четыреста шесть, тридцать две стодвадцатисемимиллиметровые универсалки и десятки зенитных пушечек. И самое классное здесь то, что янки не могут их просто утопить, ибо поднять таких красавцев со дна будет несколько… затруднительно. А это закупорит столь любимый нашими дорогими друзьями канал. Вот и прикинь, какие им теперь нужны силы, чтобы вернуть канал под контроль. Ибо такую артиллерию им будет выбить несколько проблематично. Тем более что мы тоже времени зря не теряем.

– Президентэ, – молодой офицер, как выяснилось, не закончил доклад передачей донесения, – полковник Сезарро докладывает, что подразделения генерала Ферейро уже прибыли и начали разворачивание зенитного прикрытия.

– Ну вот и отлично, – Альверде похлопал Гаспара по плечу. – Филиппе развернет еще пару сотен русских зенитных пулеметов, и прорыв американской авиации к корабликам у входа станет еще более проблематичен.

– Президентэ, – командующий ВВС генерал Маскареньяш попросил слова. Дождавшись кивка президента, он спокойно поинтересовался: – Продолжать переброску авиации согласно плану «Альфа»? Директива «Альфа» подразумевала стремительное рассредоточение ВВС Федерации на замаскированные аэродромы. Плюс, в случае успеха в Панаме, часть сил отправлялась туда, «доставлять радость и наносить добро» американским силам в регионе.

– Продолжайте. Что у нас с заменой десантников?

– Разгружаем сразу двенадцать транспортов с сухопутными силами. Замена контингента будет полностью проведена в течение трех суток. На данный момент мы даже опережаем график, – Маскареньяш, не удержавшись, похвалился.

– На сколько?

– Четыре с половиной часа.

– Отлично, – Альверде удовлетворенно щелкнул пальцами. После чего повернулся к Гаспару и буквально обстрелял его вопросами: – Что с Кубой?

– Маринельо note 10готов взять власть.

– Мексика?

– Поддержит нейтралитет.

– Союзники?

– Парагвай и Боливия полностью за нас. Колумбия, Эквадор и Чили – поддержат нейтралитет. Перуанцы в раздумьях.

– Что с Мальвинскими островами?

– Флот начал операцию, пока результаты неизвестны.

– Резанов?

– Русские довольны. Черт, да они прыгают от радости. Кстати, завтра под шведским флагом придет крупный транспорт – на нем почти шестьдесят русских танков и сотня немецких восемь‑восемь.

– М‑да, – Альверде усмехнулся. – Сталин даже не сомневался в нашем выборе, да?

– Похоже на то.

– Ладно. Что Ноэл и Джефферсон?

– А как ты думаешь, Жозе? Мы же их интернировали, действуем без объявления войны. Плюются от ненависти и заявляют, что мы за все заплатим.

– Конечно, за все. Как в анекдоте: «И за дом, и за образование детей, и даже на машину останется». – Генерал повернулся к адъютанту и попросил связать его с министром информации.

– Алло? Луис? Будь добр, приготовь мое выступление по национальному радио. Да‑да, и пусть журналисты соберутся в Доме Правительства. Угу. Скажем, сегодня в восемь вечера. После чего, повесив трубку, Альверде повернулся к своим офицерам:

– Господа! Наша страна вступила в самое страшное противостояние в своей истории. Пришло время хорошенько поработать, чтобы эта война закончилась в нашу пользу. И пусть первые успехи вас не обманывают – враг силен, опытен и умен. Расслабляться не следует. Этим мы займемся тогда, когда противник капитулирует. Однако я добавлю к своим словам еще кое‑что. – Президент замолчал, а потом, вскинув сжатые в кулак руки, проревел: – Да здравствует Федерация!

– Либре! – хором рявкнули в ответ офицеры. Впереди были тяжелые времена.

ВООРУЖЕННЫЕ СИЛЫ ЮЖНО‑АМЕРИКАНСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ В ВЕЛИКОЙ ВОЙНЕ Военное издательство МО СССР, 1990 г. Вплоть до начала сороковых годов Вооруженные силы Бразилии и Аргентины, явившиеся основой для строительства Южно‑Американской Федерации, оставались на относительно низком уровне технической оснащенности и тактической грамотности. Что послужило толчком к их модернизации, сейчас сказать трудно – вполне возможно, что это была война в Чако, продемонстрировавшая необходимость военного строительства и модернизации, хотя более вероятным выглядит вдумчивый анализ президентом Альверде (Жозе Сезар Соарес Альверде, р. 1900, Сан‑Пауло, Бразилия) геополитической ситуации и его ясное осознание того, что избежать участия в приближающемся мировом конфликте Бразилии не удастся. Как бы то ни было, именно с деятельностью этого генерала, уже осенью 1941 года ставшего безраздельным властителем Бразильского государства и направившего его по пути социалистического строительства, связано становление Вооруженных сил Южной Америки.

Придя к власти, президент Альверде взял курс на модернизацию армии – причем модернизацию скорее не количественного, а качественного характера. Предвидя становление теории глубокой наступательной операции как основного метода боевых действий в ближайшие десятилетия, генерал вместе со своим бессменным помощником – министром обороны Бразилии, генералом Гаспаром (Жозе де Агиар Гаспар, 1902–1987, Сан‑Пауло, Бразилия) – сделал ставку на мобильность и огневую мощь Сухопутных войск Бразилии. Для обеспечения поставленных целей президент Альверде перевооружил армию на новейшую по тем временам автоматическую винтовку «Имбел» калибра 7,62x51 мм. Кроме того, войска в больших количествах получили также и модернизированную версию немецкого пулемета МГ‑34 под тот же патрон. Необходимо отметить, что пулемет МГ‑42, появившийся в Бундесвере в приемлемых количествах уже после окончания советско‑германской войны 1941–1942 годов, является практически точной копией пулемета «Имбел МД», появившегося в бразильских войсках уже в декабре 1941 года. Вполне возможно, что конструкторы пришли к одним и тем же выводам – ведь оба пулемета являются, по сути своей, лишь доработкой и модернизацией пулемета МГ‑34, принятого на вооружение Вермахта еще в тридцатых годах. Как бы то ни было, уже в феврале 1942 года бразильская армия была оснащена автоматическим оружием в количествах, значительно превышающих на тот момент аналогичный показатель аргентинских Вооруженных сил. Но, помимо оснащения армии стрелковым оружием, президент Альверде также озаботился созданием механизированных и моторизованных подразделений. Стоит отметить, что перед вторжением в Аргентину в бразильской армии уже было сформировано десять моторизованных дивизий и восемь механизированных бригад. Понимая, что всего этого может быть недостаточно, президент Альверде также сформировал сразу двадцать кавалерийских бригад, должных действовать в условиях бездорожья и горной местности. После относительно быстрой и бескровной победы над аргентинскими Вооруженными силами, оказавшимися неспособными организовать отпор его войскам, и создания Южно‑Американской Федерации президент Альверде продолжил военное строительство, внимательно изучая результаты войны в Европе и следя за развитием событий на Тихоокеанском театре военных действий. По результатам этого анализа уже к концу сорок второго года Корпус морской пехоты был значительно расширен. Понимая, что японские милитаристы несут вполне однозначную угрозу всему цивилизованному человечеству, генерал подписал с США оборонительный договор, направленный против Японской империи, после чего начал готовить Экспедиционный корпус к активным боевым действиям. Следует отметить, что до сих пор подготовка южноамериканской армии считается одной из лучших, а на тот момент сильнее была лишь советская и немецкая.

Боевые действия против японских войск показали высочайшую выучку южноамериканских солдат. Одним из ярчайших примеров мастерства и боевого духа может служить «Подвиг Сезарро» (он же «Подвиг Северного берега»), когда на северном побережье Австралии два батальона бразильской морской пехоты под командованием тогда еще майора Сезарро в течение недели удерживали плацдарм против двух дивизий японской пехоты. Ярко проявился боевой дух южноамериканцев и при штурме Окинавы, когда во встречном бою 3‑я дивизия морской пехоты захватила северный укрепрайон, считавшийся японским командованием неприступным. Однако все эти бои были лишь подготовкой Вооруженных сил ЮАФ к действительно серьезной войне не на жизнь, а на смерть. Президент Альверде, за предшествующие Третьей мировой войне годы сделавший так много для создания современных Вооруженных сил, прекрасно понимал, что экономическая мощь его основных противников – США и Великобритании – настолько велика, что единственным шансом на выживание является качественное превосходство его войск. В то же время, понимая свою неспособность полностью оснастить свою армию современнейшими вооружениями, президент Альверде сделал ставку на воинскую выучку своих солдат и взаимодействие различных родов войск между собой. Особое внимание он отводил оснащению ВВС Федерации новейшими самолетами. Построенный Британией завод по производству лицензионных копий их лучшего истребителя «Си Фьюри», а также сразу три завода, производящих бразильскую версию немецких «Фокке‑Вульф 190», вкупе с многочисленными поставками как Альянса, так и Евразийского союза позволили генералу создать современные и прекрасно оснащенные Военно‑воздушные силы. Так, на 1 сентября сорок шестого года на вооружении ВВС ЮАФ состояло 14 250 самолетов, из них 10 750 боевых. Состав здесь вполне однозначно делился в пользу истребительной авиации – истребители (в том числе и многоцелевые) составляли 52 % от всех самолетов ВВС ЮАФ. В боевом составе истребительной авиации были следующие типы самолетов: Як‑9 (26 % от общего количества истребителей), Ла‑9 (14 %), Mustang Р‑51 (5,5 %), Sea Fury (13,5 %), FW‑190 (41 %). Как видно из приведенного состава, ВВС Федерации были представлены в основном современными типами самолетов и были весьма боеспособны. Сильна была и тактическая авиация. И хотя ВВС ЮАФ в данном сегменте были оснащены в основном устаревшими типами самолетов, их количество и выучка пилотов, очевидно, представляли собою достаточную силу: Ju‑87 (составлял большую часть парка пикировщиков – 73 %), Пе‑2 (27 % от состава пикирующих бомбардировщиков), Ил‑2МБ (34 % от всех штурмовиков), И‑16 (49,5 %), Р‑39 Airacobra (9 %), А‑36 Apache/Invader (7,5 %). Бомбардировщики среднего радиуса действия были представлены единственной моделью – на вооружении южноамериканских Военно‑воздушных сил состояло 370 единиц В‑25 Mitchell. Напоследок при рассмотрении ВВС ЮАФ надо также отметить и стратегическую

авиацию, имевшую на своем вооружении 75 бомбардировщиков Пе‑8, 89 В‑17 Flying Fortress и 254 единицы Avro Lancaster. Все это превращало Федерацию в сильнейшую авиационную державу в Западном полушарии после Соединенных Штатов Америки. Отдельно стоит отметить транспортную авиацию ЮАФ. Три с половиной тысячи грузовых самолетов (ТБ‑3, Ju‑52, DC‑3, С‑47) позволили генералу Альверде создать многочисленные и прекрасно оснащенные Воздушно‑десантные войска, покрывшие себя в последующей войне славой и заслуженно носящие звание сильнейших после советских. Но перейдем к Сухопутным войскам Южно‑Американской Федерации. Как уже говорилось, в строительстве Вооруженных сил президент Альверде сделал ставку на мобильность и огневую мощь. Именно поэтому в его войсках практически не имелось тяжелых танков и САУ – несмотря на то что Советский Союз предлагал ему поставки значительного числа снятых с вооружения машин, таких, как ИС‑1 и ИСУ‑122. В результате на 1 сентября 1946 года в составе Сухопутных войск ЮАФ насчитывалось только три отдельных полка, оснащенных тяжелой техникой: два полка ИС‑1 и один полк ИСУ‑122, по двадцать пять машин в каждом. Недостаток тяжелой техники, однако, с лихвой восполнялся техникой легкой. В частности, ставка была сделана на легкие универсальные САУ – бразильская версия советской СУ‑76 (Alverde S.P. 41) была выпущена в огромных количествах, надолго став основной бронетехникой южноамериканской армии. На 1 сентября 1946 года в войсках насчитывалось приблизительно семь тысяч A.S.P. Представляющая собою классическую легкую САУ, с орудием калибра 75 мм (лицензионная копия немецкой 75‑мм KwK 42), противопульным бронированием и бензиновым двигателем, A.S.P. была удивительно технологична в производстве, что, собственно, и позволило насытить ими войска в таких количествах. Даже противотанковая САУ «АТАМ» была выпущена на тот момент только лишь в количестве 700 штук. Помимо большого количества моторизованных и механизированных подразделений, укомплектованных A.S.Р., в войсках ЮАФ присутствовало также значительное количество танковых частей, сформированных из поставленных ГДР и СССР средних танков. В частности, ГДР поставила в Бразилию почти тысячу танков Т‑4 и 372 разведывательных танка «Леопард», а Советский Союз – 380 танков Т‑34‑76. Помимо этого, СССР также поставил в Федерацию 470 танков БТ‑7М. Понимая важность обеспечения армейской ПВО, генерал Альверде принял серьезные меры. В частности, в Швеции была куплена лицензия на производство одной из лучших зенитных пушек того времени – 40‑мм Bofors. В Швейцарии была куплена лицензия на производство орудия «Эрликон» калибра 20 мм. И те и другие орудия устанавливались на шасси производимых по лицензии американских бронетранспортеров МЗ. Для этих же целей использовалось также и шасси A.S.Р., и грузовики. Отдельно стоит отметить так называемое «дешевое ПВО», когда на шасси автомобиля повышенной проходимости устанавливалась спарка крупнокалиберных пулеметов. Таких «эрзац‑ЗСУ» в войсках ЮАФ было очень много: на 1 сентября 1946 года –

около 4000 единиц. Стационарная зенитная артиллерия была представлена в основном немецкими орудиями – различными модификациями известнейшей «восемь‑восемь». Кроме того, на вооружении состояли также и более крупные пушки – 105‑мм орудия FlaK 38/39 и 128‑мм орудия FlaK 40. Большую роль в Сухопутных войсках ЮАФ играли автомобили. Классических пехотных дивизий в армии Федерации не было вообще – только моторизованные или кавалерийские. Обеспечение грузовиками достигалось в том числе и за счет американских поставок. Выигравшая конкурс компания «Студебеккер» только в период с июля 1942 года по октябрь 1945‑го поставила в ЮАФ более 90 тыс. грузовиков. Артиллерия была представлена лицензионными копиями как американских, так и советских образцов. Так, основной полевой гаубицей южноамериканских войск была бразильская версия американской М114. В то же время основной моделью миномета была копия советского БМ‑37. Говоря о флоте ЮАФ, можно лишь только сказать, что он был укомплектован в основном устаревшими кораблями – за исключением крейсера «Либре» (захваченный бразильским спецназом в Индонезии японский крейсер «Микума») и многочисленных торпедных катеров и миноносцев. В любом случае наступательные действия были ВМФ Федерации недоступны. Суммируя вышеизложенное, необходимо признать, что в целом к Третьей мировой войне армия ЮАФ подошла в боеготовом состоянии.

16 сентября 1946 года. Вашингтон, Белый дом

– Как это понимать?! Какого черта он объявил нам войну? Кто‑нибудь может мне это объяснить? – разъяренный Трумэн врезал кулаком по столу. – Но еще больше меня интересует финт с Панамой и особенно зоной Панамского канала. Какого черта ему никто не помешал??? Почему эти обезьяны захватили целую, на хрен, страну без малейшего сопротивления с нашей стороны? И не только страну!!! Они захватывают два корабля нашего флота, запирают канал, и все, чем мы на это им отвечаем, – дипломатическая нота!!!

– Официально он заявляет, что обеспечивает «периметр безопасности». – Госсекретарь Эдвард Стеттиниус удивленным не выглядел. – Не знаю, что ему наобещал Сталин, но, видимо, действительно много. Без этого его атака выглядит полной авантюрой.

– Вообще‑то, совсем не факт. – Негромко произнесенные генералом Маршаллом слова вызвали удивление у присутствующих в Овальном кабинете первых лиц Америки. Министр обороны кивнул адмиралу Нимицу, прося объяснить коллегам проблему.

– Начнем с канала. Мы уже пытались атаковать «Монтану» самолетами с «Беннингтона». Потеряли восемь пикировщиков, попаданий не было. Альверде уже развернул мощнейшее зенитное прикрытие. Но это не самое главное. Проблема в том, что по результатам этого вылета стало однозначно понятно – если мы утопим «Монтану», то этим самым закупорим канал. Чтобы поднять такую кучу металла, нам потребуется минимум полгода. В лучшем случае.

– А если высадить десант и взять ее штурмом?

– Не вариант. Уж что‑что, а удерживать позиции бразильцы научились. Помните Северный берег? – Маршалл недовольно пожал плечами. – Так что это даже не обсуждается.

– А какие у нас вообще есть варианты? В принципе? – Трумэн выглядел так, словно его сейчас хватит удар.

– Подвести к Панаме несколько артиллерийских кораблей, прикрывая их авианосцами. Раздолбать «Монтану» и «Атланту» издалека – все равно они стоят и будут не слишком сложными мишенями. После чего под прикрытием линкоров и тяжелых крейсеров высаживать десант.

– Но вы же сказали, что на поднятие «Монтаны» понадобится полгода?

– В лучшем случае. Но если мы не будем делать ничего – войска Альверде укрепятся, и все станет еще хуже. Вспомните Окинаву. Там у нас была возможность сосредоточить чудовищные силы – и то мы понесли серьезнейшие потери. Здесь пока такого нет. И не надо.

– А может, попробуем припугнуть этих ублюдков? Хотя бы и бомбардировками?

– Безусловно. Я уже отдал приказ разработать план нанесения стратегических бомбовых ударов по основным промышленным районам Федерации. В принципе, имеющиеся силы даже и морской авиации способны нанести Альверде серьезный урон. А если мы откажемся от планов переброски в Англию еще одной партии «Суперкрепостей», то сможем значительно усилить воздействие, – Маршалл снова пожал плечами, всем своим видом показывая, что его этот вопрос волнует не слишком.

– То есть как это, отказаться от переброски бомбардировщиков в Европу? А как же Советы?

– С Советами у нас все плохо, – меланхолично заметил Стеттиниус, – очень. Я уже рассматривал вопрос о перемирии через Швецию.

– И?

– Никакой реакции. Нас выпрут из Европы. И из Евразии. И, если наши облажавшиеся эксперты не ошибаются в очередной раз, Советам и их дружкам на это потребуется максимум год. Потом они придут за душонками англичан – и все. Вон генерал Маршалл не может нам рассказать, как он будет к порядку Альверде приводить, а вы про Советы…

– Да что это за чушь!!! – Американский президент буквально взлетел из кресла. – Это непостижимо! Вы что, на полном серьезе утверждаете, что мы даже Бразилию к порядку призвать не способны?

– А как? – все так же меланхолично ответил госсекретарь.

– Джордж? – Трумэн с надеждой посмотрел на своего лучшего стратега.

– Это будет… проблематично, сэр. У нас огромные потери в Иране и Корее. А там у нас хотя бы были плацдармы. Здесь этого нет.

– Но и Альверде совсем не Сталин!!!

– Конечно. Но солдаты у него не намного хуже. А у нас невыгодная ситуация. При высадке на побережье он, пользуясь построенной нами же железной дорогой, перебросит необходимое число войск к плацдарму, блокирует, а затем ликвидирует его. И эта игра в догонялки может происходить очень долго.

– Но должен же быть хоть какой‑то выход?

– В принципе, да, – ненадолго задумавшись, ответил Маршалл. – Смысл в том, что мы уничтожим бомбардировками основные промышленные центры, после чего высадимся сразу в нескольких точках – Буэнос‑Айрес, Рио и так далее. Быть одновременно везде Альверде не сможет. И мы заставим его сдаться.

– А если не подействует?

– Будем бомбить до тех пор, пока не подействует. Применим план «Запах» против него,

если потребуется, раз уж Советы для нас недосягаемы.

– Пару месяцев назад все это выглядело совсем не так хреново, – ядовито заметил Трумэн.

– Пару месяцев назад мы понятия не имели, что Советы сделали не просто шаг, а какой‑то дикий прыжок вперед. И их союзу с немцами нам теперь нечего противопоставить. Ибо «кузены» оказались не слишком щедрыми союзничками…

– Если не будет другого выбора, то и ладно. Мы уйдем из Европы, – тяжело вздохнув, решил Трумэн. – Но Альверде я предательство не спущу. Эту скотину мы повесим!!!

23 сентября 1946 года. Москва, Кремль

Вошедший в главный кабинет страны Берия выглядел расстроенно. Напряжение, сквозившее в каждом его шаге, выдавало нешуточную тревогу. Расхаживающий по кабинету Сталин это сразу заметил, но в своей излюбленной манере спрашивать ничего не стал. Глава МГБ сам все расскажет.

– Лаврентий Павлович! – поднялся из своего кресла Ледников. Берия ничего не ответил, только кивнул. Молотов, блестя стеклами очков, бросил взгляд на Хозяина. По лицу Сталина, как обычно, ничего понять было нельзя. Полурасслабленная поза, прищуренные глаза…

– Товарищ Сталин, только что пришло подтверждение вчерашней информации от агента Рандеву. Боюсь, нам необходимо созвать совещание Государственного Комитета Обороны и вернуться к обсуждению планов применения специальных боеприпасов. Вернувшийся в кресло Ледников вскинул голову. В его глазах явственно возник огонек ненависти, с каждой секундой разгорающийся все больше и грозящий превратиться в пожар.

– Да? Интересно… и что же такого задумали сделать наши замечательные друзья? – усмехаясь из‑под усов, поинтересовался вождь.

– На авианосцы «Мидуэй» и «Франклин Делано Рузвельт» вчера утром доставили химические бомбы. А контр‑адмирал Джеймс получил указание выдвигаться к Панаме. И красный пакет со специальным приказом – он должен его открыть, находясь в море. Все говорит о том, что Соединенные Штаты Америки собираются осуществить крупномасштабное применение химического оружия массового поражения. Возможно, что и против гражданских лиц.

– Мы можем достать американские города? – вождь повернулся к Рокоссовскому.

– С авиабаз Альверде – да. Из Европы тоже, но в этом случае для наших носителей это будет поездка в один конец.

– Но как же Англия? Неужели американцы не понимают, что применение ОМП приведет к ответным мерам – хотя бы и против англичан? – Молотов обвел взглядом присутствующих.

– Понимают. И им наплевать. – Берия ответил совершенно спокойно, как будто говорил о двоечнике, прогулявшем урок. – Товарищ Сталин? Вождь задумчиво посмотрел в окно, а затем, повернувшись к присутствующим, спокойно сказал: – Ты прав, Лаврентий. Нам действительно надо собрать совещание ГКО по этому вопросу. А пока, товарищи, можете быть свободны. Товарищу Сталину надо все обдумать.

26 сентября 1946 года. Мексика, г. Мехико

Пробравшись через многолюдную толпу, невысокий, смуглый от загара человек зашел в неприметный ресторанчик, где было совсем пусто. Кивнув своему знакомому у стойки, он не торопясь уселся за столик и, развернув купленную неподалеку газету, принялся читать.

– Сеньор? – возникший словно из ниоткуда официант протянул меню.

– М‑м‑м… Энчиладос – только поострее, хорошо? – немножко мороженого и кофе. В кофе добавьте две ложки сахара, молока и чуток сливок. Спасибо, – мужчина ни на секунду не оторвался от читаемой в настоящий момент статьи.

– Си, сеньор, – и официант испарился так же незаметно, как и появился.

– Жаркий денек сегодня, да? – присевший за соседний столик старый мексиканец, заросший бородой чуть ли не до самых глаз, пыхнул толстенной сигарой и ухмыльнулся.

– Это уж точно, – все так же не поднимая глаз, отозвался неизвестный. – Порою я думаю, что русским с Сибирью повезло.

– Ну, не знаю. По мне лучше жара, чем холод.

– Пожалуй, – кивнул человек с газетой.

– Тем более что на моей гасиенде есть пара прекрасных прохладных мест. Ну, знаете – у пруда, под сенью деревьев, с красоткой‑женой, – мексиканец хохотнул.

– Полагаю, мексиканские женщины делают воздух вокруг горячее, а не прохладнее, – улыбнулся мужчина.

– С этим не поспоришь, – и все так же ухмыляющийся мексиканец встал из‑за стола. – Удачи вам в ваших делах, сеньор.

– И вам того же. – За весь диалог газета в руках незнакомца даже не шелохнулась. Этим же вечером в сорока пяти километрах от города группа людей извлекла из указанного связным тайника сорок четыре винтовки, пять пулеметов и три десятка гранат. Майор Стольнин был доволен.

27 сентября 1946 года. Мексика, г. Мехико

Сгущавшиеся над столицей Мексики сумерки нежно укутывали небольшое здание – виллу в одном из многочисленных пригородов. Выполненная в испанском колониальном стиле, она была тем не менее новостройкой, напичканной новейшими на тот момент решениями из области архитектуры… ну и небольшой бункер под зданием тоже был.

– Сеньор Карденас? – вошедший в кабинет человек улыбнулся и протянул руку. Бывший президент Мексики поднялся навстречу и, ответив на рукопожатие, вернулся в кресло, сделав гостю знак присоединяться.

– Какой прекрасный вечер, не так ли?

– Безусловно, господин президент.

– Да. Так не хочется портить его разговорами о делах. Но куда деваться? – Карденас всплеснул руками и покачал головой. – Политика не отпускает меня даже после ухода с президентского поста. Но такова судьба…

– Такова судьба, – повторил гость и склонил голову. Однако следующую фразу Ласаро Карденас произнес уже совсем другим тоном:

– Полагаю, мой дорогой друг просил вас что‑то мне передать? – В голосе явственно прозвучала сталь обнажаемого клинка.

– Вы очень проницательны, господин президент.

– И что же?

– Наш большой брат всем уже изрядно надоел… а вы знаете, что у этого родственничка имеются к вам серьезные претензии…

– Ну, братец ничего мне не сделал тогда, когда я отбирал у его компаний недра, принадлежащие мексиканскому народу. Вам не кажется, что поздновато вспоминать такие мелочи… особенно в свете происходящего?

– О, боюсь, вы не так поняли, господин президент. Те дела давно минувших дней их не волнуют. Им нужен мексиканский народ, убивающий своих братьев из Южной Америки за интересы совсем других людей. И они прекрасно понимают, что возглавляемая вами партия этого не допустит. Вы этого не допустите… Я полагаю, вы уже догадываетесь, какое решение они примут?

– Жозе волнуется за мое здоровье? – Карденас усмехнулся.

– В том числе. Он мечтает о свободной Латинской Америке, где никто не эксплуатируется и свободные народы живут счастливо…

– И во главе этих свободных народов он видит себя, не так ли?

– Он полагает, что подобные вопросы можно будет решать гораздо позднее, когда Большого Брата поставят в угол и выпорют.

– Ну, порка братика уже идет. И даже не отцовским ремнем. – Ласаро снова усмехнулся: – Удивлен, что Жозе этого недостаточно.

– В том‑то и дело, что нет. Эта порка избавит Большого Брата от привычки лазить по чужим огородам. А этот огород он считает своим. Бывший президент Мексики, руководитель Мексиканской революционной партии Ласаро Карденас встал из‑за стола и, подойдя к балкону, посмотрел на появляющиеся над городом звезды. Помолчал, о чем‑то напряженно раздумывая.

– Ладно, – наконец разорвал тишину его голос. – Чего именно хочет Жозе?

1 октября 1946 года. Северная Италия

Появление немецкого «леопарда» было весьма неожиданно для отдыхавших советских бойцов. Васильев, зло посмотрев на виновато разводящего руками командира боевого охранения, погрозил ему кулаком и, наклонившись к уху, гневно прорычал: – Мы еще поговорим, сокол ты мой сизокрылый! Вылезший из танка немец, наблюдавший эту картину, ухмыльнулся. Несмотря на то что со времен советско‑германской войны прошло вот уже четыре года, тепла в отношениях кадровых офицеров явно не хватало, а потому подколки друг другу устраивали обе стороны. Объединенное Стратегическое Командование Евразийского союза такое, естественно, не одобряло и за подобные проделки наказывало строго‑если узнавало, конечно, – ибо уже неоднократно случались случаи «дружественного огня». Так, к примеру, немецкая «пантера 2», имитирующая нападение из засады и неожиданно выскочившая на дорогу прямо посреди советской механизированной колонны, была обстреляна из ручных

противотанковых гранатометов сидевшими на броне оказавшегося рядом «берии» пехотинцами. А еще секундой спустя к ним присоединились орудия тяжелых БМП… Результат – два убитых и три раненых немецких танкиста, а также несколько обожженных выхлопами РПГ советских солдат, причем один из них пострадал довольно серьезно. Или отделение советской войсковой разведки, по непонятной причине решившее проникнуть на охраняемый немцами объект. Результат – четыре трупа и четырнадцать раненых с обеих сторон. И такие случаи были неоднократны и совсем не единичны… Далеко не все из них заканчивались столь печально, но подобный бардак приводил генералов в состояние, классифицированное каким‑то из армейских остряков как «носорог разъяренный, подслеповатый». Поэтому с недавних пор за подобное можно было так отхватить (даже если происшествие обошлось без жертв или особенных неприятностей), что желание подшучивать над союзником с обеих сторон довольно резво угасло. Но рецидивы случались – о чем недвусмысленно говорил вид бравого лейтенанта, привалившегося к своему танку.

– Теперь вы. Что ж, герр офицер, вы тоже хороши. Прокрались мимо моих бойцов – продемонстрировали слабые места в обороне. Что хорошо – ведь теперь я упущение исправлю, а лучше союзник, обнаруживший дырку в твоем заборе, чем враг. Но вам не пришло в голову… – Тут Васильев сделал паузу и, перейдя с немецкого на подвид русского, высказался об умственных способностях стоящего перед ним немца, после чего продолжал как ни в чем не бывало: – что здесь по вам вполне могли открыть огонь. На поражение? Из всех, мать их, стволов? И что ваше донесение – да‑да, то самое, что вы держите в руках, – попросту не дошло бы до адресата? Коим, как я полагаю, я и являюсь? А? Можете мне на это ответить, или мне лучше спросить у вашего командира? Несколько ошарашенный таким напором немец стушевался и что‑то невнятно буркнул.

– Надейтесь на то, что доставленное вами послание достаточно важно, чтобы я забыл написать рапорт вашему командованию. И, буквально вырвав из рук «гордости Вермахта» (о чем недвусмысленно заявлял значок на груди танкиста) пакет с бумагами, Васильев отправился в штабную палатку, рукой приказав следовать за ним.

– Товарищи командиры, – около часа спустя обращался Васильев к офицерам своего батальона. – У меня для вас две новости: плохая и хорошая. Плохая – в том, что завтрашней ночью нам с вами предстоит прорвать оборону противника в седьмом квадрате.

– Фигасе, – пробормотал стоящий в углу капитан, немолодой уже мужик с красным лицом и рано поседевшими волосами. – У англичан же там почти два полка.

– И вот здесь приходит время для хорошей новости. Нашу атаку поддержит одиннадцатая танковая бригада Вермахта. А это полторы сотни вторых «пантер» и штук сорок «леопардов».

– И на хрена им мы? – поинтересовался все тот же капитан.

– Пехотное прикрытие. На «кошках» по траншеям не попрыгаешь и в дом не залезешь. В любом случае справиться мы должны.

– Воздух?

– Скорее всего, будет ничейным. Метеослужба обещает дождь и сильный ветер, – Васильев пожал плечами.

– А если будет все‑таки хорошая погода?

– Нас прикроют. И не надо спрашивать, дадут ли нам штурмовики – ибо я сразу могу сказать, что нет, не дадут. Другие вопросы есть? – Ответом майору послужило молчание. – Ну и отлично. Завтра с утра, в десять, буду давать уже конкретные приказы, так что командирам рот подойти к этому времени. А мне еще надо с моим немецким коллегой все обсудить. Так что спокойной ночи – пусть ваши бойцы хорошенько отоспятся. Все свободны. Дождавшись ухода своих подчиненных, Леонид повернулся к сидящему в углу штабной палатки немцу. Прибывший минут через пятнадцать после своего посыльного полковник Вальберг оказался на удивление вменяемым и адекватным человеком. Будучи австрийцем по происхождению, он тем не менее с честью служил Германии вот уже почти двадцать лет.

– Что ж, герр полковник, как именно вы предлагаете нам действовать? Вы же, я так понимаю, в этих краях уже воевали?

– Вы правы, товарищ майор, воевал. Но тогда все было совсем по‑другому.

– Действительно, – согласился Васильев. – Но все же?

– Мы ударим по их позициям вот здесь, – Вальберг ткнул в карту ручкой. – И попытаемся с ходу взять мост.

– Хм, – Леонид неуверенно покачал головой. – А конкретнее?

– Вечером наша артиллерия начнет вести сосредоточенный огонь вот по этому квадрату. Одновременно ваши залповые системы произведут массированный обстрел интересующих нас позиций. Мы же, пользуясь темнотой, незамеченными выйдем на рубеж атаки и прорвем их оборону.

– И наша задача?

– Пока мои «пантеры» будут превращать оборону англичан в руины, вы, с помощью своих «берий», – это слово полковник произнес с явным недовольством, – и моих «леопардов» захватите позиции британцев у моста. И сам мост тоже, естественно. Создадите плацдарм на другом берегу. После чего нам надо будет продержаться около суток до подхода частей вашей 27‑й армии.

– М‑да, – Васильев едва удержался, чтобы не выругаться. Это было не просто хреново, а охренительно хреново. Потому как только идиот может подумать, что командование войск Альянса в регионе вот так просто смирится с дыркой в своей обороне. А значит, попытки отбить мост будут следовать непрерывно. – Но зачем такая спешка? Почему не подождать концентрации сил и не ударить по врагу, имея за собой внушительное превосходство?

– Потому как стало известно, что Альянс в срочном порядке минирует мосты. До этого еще не добрался – но скоро доберется. Так что скажите спасибо за этот вот бросок нашей разведке. Поскольку если бы не они – эту замечательную речку нам пришлось бы преодолевать вплавь. Чего мне совершенно не хочется. Это то, что я знаю наверняка. Чего австриец не знал, так это того, что удар этот был отвлекающим маневром Стратегического командования, а вот в Альянсе, наоборот, считали, что это направление и будет основным в операции по прорыву фронта. Повесть и фильм «Батальоны просят огня» готовы были вновь получить основы своих сюжетов…

2 октября 1946 года. Бразилиа‑Ардженто, президентский бункер

– Пресвятая Дева Мария, – Альверде, не веря своим глазам, прочитал послание еще раз. – Янки что, совсем с катушек слетели?

– Чего там, Жозе? – Гаспар, устало откинувшийся в кресле, не открывая глаз, повернул голову в сторону президента.

– Эти ублюдки бомбили Буэнос‑Айрес. Огромным количеством самолетов. Не Токио, конечно, но…

– Идиоты. Теперь наше аргентинское население еще сильнее к нам привязано и значительно меньше любит янки. Они что, этого не понимают? – министр обороны Южно‑Американской Федерации удивленно посмотрел на старого товарища.

– Похоже, они просто хотят запугать народ. Не слышал еще? Трумэн объявил, что вбомбит нас в каменный век, если не «прекратим предательскую войну». А учитывая, что Сан‑Пауло слишком хорошо защищено, они и работают по Рио и Буэнос‑Айресу.

– Большие потери?

– Военные не особенно велики. А вот среди гражданского населения… – Альверде покачал головой. – Они целенаправленно атаковали жилые кварталы.

– Черт, я начинаю терять нить, – негромко пробормотал Гаспар. – Мозг отключается. Президент понимающе посмотрел на своего зама.

– Тебе просто надо поспать, Жозе. Последние дни были слишком напряженными.

– Наверное, ты прав. Но меня мучает вопрос: а не применят ли янки ОМП? – Сообщение от союзников из Европы о погрузке химических бомб на американские авианосцы бразильцы приняли всерьез.

– Надеюсь, они не рискнут. Британцы, по крайней мере, на это не согласны ни под каким соусом.

– Еще бы! – Гаспар усмехнулся. – Их же тут же зальют отравой по самый Биг‑Бен. Бек заявил об этом в открытую. А Сталин не возражал.

– В любом случае гадать не будем, – Альверде подошел к зеркалу и поправил берет. Оглядел форму и поправил выбившийся из нагрудного кармана платок.

– На свидание собрался? – Несмотря на приличное количество трудностей, хотя и ожидаемых, но от того не менее неприятных, у друзей еще оставались силы на подшучивание.

– Ага. С журналистами. Выразить возмущение атаками гражданского населения и обвинить Трумэна и К° в военных преступлениях. Сам понимаешь, скоро наше время набора очков закончится. И если нам не удастся взорвать ситуацию – все будет исключительно хреново. Министр обороны понимающе кивнул.

– А ты, мой дорогой друг, отправляйся спать. Скоро нам понадобятся все силы.

– Но…

– Никаких «но», Жозе. Иди спать – это приказ. Ты мне нужен свежим, – и, уже направляясь к выходу, Альверде добавил: – Минимум десять часов. Можешь поспать здесь, если хочешь. Закрывающий дверь президент не видел, что его министр обороны уже отключился.

4 октября 1946 года. США, г. Вашингтон

Собравшиеся в небольшом зале люди были мрачны и неразговорчивы. Висящая на стене крупномасштабная карта Европейского ТВД, являвшаяся почти точной копией карт Пентагона, вызывала полные ненависти и разочарования взгляды. Появление длинного худого старика в застегнутом наглухо пальто вызвало некоторое оживление. Разгладив редкие седые волосы, он решительно прошел через всю комнату. Сел во главе стола, небрежным движением бросив шляпу на его поверхность. Пару раз стукнул тростью по полу, добиваясь тишины. Долго этого ждать ему не пришлось – меньше чем через полминуты он получил все внимание собравшихся.

– Что, обосрались? – язвительно прохрипел старик. – Поняли, что вляпались в полное дерьмо, и теперь хотите разрыдаться и заплакать, словно маленькая девочка в розовом платье, вопящая «мама!»? Можете не отвечать, – он внимательно оглядел сидящих за столом людей. Кто‑то понуро склонил голову, кто‑то, наоборот, держался гордо. Но глаза… в глазах плескался страх.

– Вот и нашему дорогому президенту тоже пора менять штанишки. Он тут недалече заявил, что мы должны уйти из Европы. Более того, он после потерь бомбардировщиков над этой долбаной Бразилией еще и насчет нее уже не уверен. Мир хочет со всеми заключить.

– А я вам говорил!!! Я говорил еще тогда, что нам нужно больше времени, чтобы подготовиться! – Толстый коротышка, несколько похудевший со времен последней встречи джентльменов, врезал пухлым кулаком по столу. – Ведь было понятно, что мы не готовы! Мы тратили миллиарды на эти тупые исследования всякой хрени вроде атомного оружия или антигравитационных двигателей. Какие были аргументы за это? То, что Советы тоже работают над этими проектами? Что‑то незаметно! – Голос толстяка все повышался, грозя сорваться на визг. – А результат? Мы позорно отстали в реактивных двигателях и ракетах!! А чем может похвастать проект «Манхэттен»? Чем, я вас спра…

– Успехом, – внезапно каркнул старик, оборвав коротышку на полуслове. – Яйцеголовым наконец удалось запустить реакцию. Ухмылка, появившаяся на его лице, расплывалась все шире, пока не превратилась в злобный оскал. Крючковатый нос дополнял картину, делая мужчину похожим на грифа.

– Да, это пока не совсем то, на что мы надеялись, – Гровс назвал то, что получилось, «шипучкой», – бомба рванула с эквивалентом в сотню тонн вместо пяти тысяч. Но в течение месяца‑другого, максимум трех, мы получим уже то, что надо. А через год сотрем этим ублюдских комми с лица земли вместе с их немецкими дружками.

– А Альверде? – спросил кто‑то из сидящих за столом.

– Надеюсь, что здесь не все такие трусы, как наш дорогой президент. Хотя, учитывая, что он скоро станет героем нации… – И, видя недоумевающие взгляды собравшихся, пояснил: – Погибнет от рук вражеского диверсанта. Бедняга. Так много сделал для американского народа! – Сарказм старика вызвал некое подобие улыбок.

– Так какой у нас план?

– Пока держаться в Евразии изо всех сил и закончить бомбу. А потом мы превратим коммуняк в скулящих собачек, молящих о прощении доброго хозяина. Подарим миру демократию… Коротышка, в отличие от остальных воздержавшийся от смешков, неожиданно поинтересовался:

– А вы уверены, что у Сталина нет своей бомбы? Вместо ответа старик глубоко вздохнул и откинулся на спинку стула. Потом, видя начинающее скапливаться на лицах сидящих за столом людей напряжение, ответил: – Если бы она была у дядюшки Джо, то мы бы об этом уже узнали.

– Да? И как же? Нам даже про их танки практически ничего не было известно. А уж бомбу русские засекретили бы на порядок серьезнее. Старик снова вздохнул и закатил глаза. Потом, покачав головой, спокойно ответил: – Если бы коммунисты владели бомбой, то они бы ее использовали. Против нас. Полагаю, это мы бы заметили.

– Чертовски надеюсь, что вы правы. Потому что, если мы снова ошибемся – нам крышка. И на этот раз без шансов. Толстый коротышка, больше всех из присутствующих боящийся Советского Союза, не подозревал, насколько он прав…

7 октября 1946 года. Корейский полуостров, Пусанский плацдарм

– Товарищ капитан, – возникший рядом с Голенко боец тронул спящего командира за плечо. Открыв глаза, Никита некоторое время смотрел на разбудившего его человека, словно пытаясь понять, откуда он его знает.

– Да? Услышав вопрос, боец добавил:

– Вас к себе товарищ майор зовет. Совещание будет…

– Когда?

– Дык вот сейчас уже… Товарищ майор сказал: как только, так сразу…

– Хорошо. Сейчас умоюсь и приду. Две минуты. Торопливо умывающийся танкист вдруг подумал, что сегодня последний день их боев. Укрепившиеся на клочке земли американцы держались на нем только потому, что их постоянно прикрывали линкоры и другие корабли. Но даже подобная поддержка не могла спасти остатки войск Альянса – превосходство Советской Армии накапливалось все больше и, наконец, должно было выплеснуться гневом и яростью стальной лавины.

– Товарищи командиры, – комбат почесал старый шрам на шее – след немецкого осколка, оставшийся с предыдущей войны. – Сегодня здесь все будет кончено. Против американцев сосредоточено двести реактивных установок залпового огня «Град» и пятьсот восемьдесят БМ‑8‑24. Кроме того, имеется также несколько сотен стволов артиллерии. Наша задача – после артподготовки всей этой мощью прикрыть подход мотострелков к американским укреплениям и помочь их зачистить.

– А как же корабли Альянса? – сам собой вырвался вопрос из Голенко.

– Им будет не до того – их атакует береговая авиация. К моменту, когда налет прекратится, мы уже должны будем смешаться с порядками Альянса, и огонь по нам они вести не смогут. На этом, собственно, все и закончится.

– Звучит неплохо, – прокомментировал капитан, командующий второй ротой.

– А выглядеть будет еще лучше. Главное – подойти к их позициям, а там наши парни уже

справятся. Всем все ясно?

– Наш участок где?

– Размеченные карты получите после совещания. Надеюсь, не заблудитесь, гвардейцы, – комбат улыбнулся. – С нами правда – а за кем правда, тот и сильнее. Свободны. Последний этап очищения Евразии начался.

9 октября 1946 года. Париж, Елисейский дворец

Пожилой человек, стоящий у окна в аскетичном кабинете, обставленном тем не менее со вкусом, даже не повернулся к вошедшему в кабинет, продолжая смотреть на залитый солнцем Париж.

– Маршал? – только вопрос заставил правителя Франции повернуть, наконец, голову.

– Да?

– Боюсь, нам надо принять решение. Обе стороны требуют ответа.

– Ну, и «лимонников», и янки можно смело послать подальше. Ввязываться в войну против СССР и половины мира я не буду.

– Значит?

– Пьер, мальчик, я не хочу, чтобы Франция участвовала в очередном раунде этой бойни. Хотя, видимо, придется. Петен отошел от окна и, сев в кресло, обхватил голову руками.

– Ладно. Вызови сюда посла Союза.

– Советского?

– Евразийского. Этого, как его, Штауфенберга.

– Значит, мы согласны?

– Предоставим им базы и проход по территории в обмен на часть африканских колоний и гарантии независимости.

– И вы им верите? – секретарь и личный помощник престарелого маршала, правящего Францией уже не первый год, недоверчиво посмотрел на своего начальника.

– А у меня есть выбор? – горько улыбнулся Петен. – Иначе нас сожрут вообще просто так. Один раз благодаря Сталину мы спаслись. Боюсь, второго раза не будет.

– А вы не боитесь, что в ответ по нам ударит Альянс?

– Там тоже не идиоты сидят. Если они нанесут по нам удар – значит, у меня не будет другого выхода, кроме как вступить в войну на стороне Сталина. Им нужен еще один противник? Сомневаюсь, – маршал пожал плечами. – Ладно, время уходит, ступай. Дождавшись, пока за Пьером закроется дверь, Петен снова подошел к окну. Сердце болело все сильнее.

14 октября 1946 года. Голландская Социалистическая Республика, г. Арнем

– Одри! Одри, дорогая, тебе письмо от Лео! – прислушавшись, госпожа Ван Хеемстра

услышала легкие шаги своей дочери.

– Где? – влетевшая в комнату маленькая фурия была совсем не похожа на будущую звезду мировой сцены. Утенок (не гадкий, конечно, но и не прекрасный; скорее просто милый) пока еще только начинал превращаться в лебедя.

– Держи, – усмехающаяся мать отдала Одри конверт полевой почты.

– Он… вскрыт? – девушка недоуменно посмотрела на родительницу.

– Дочка, война же на дворе. Конечно, вскрыт.

– Но это значит, что его кто‑то читал? Госпожа Ван Хеемстра вздохнула. Влюбившаяся по уши в советского офицера дочь слишком серьезно воспринимала свои с ним отношения. И хотя Леонид относился к их семье очень хорошо и часто помогал, на взгляд женщины, каких‑то особенных чувств к ее ребенку он не испытывал. Одри этого не понимала и отказывалась слушать любые мнения своей матери по этому вопросу. Вот и сейчас ей кажется, что вскрытое письмо личного характера – это почти трагедия. Как ей объяснить, что на войне нет времени на сантименты?

– Солнышко, ты уже взрослая и должна понимать, что вскрытие личной почты солдат и офицеров есть необходимый шаг. Вдруг кто‑нибудь случайно выдаст в письме какие‑нибудь важные сведения, а враг его перехватит? Это же ясно…

– И что будет, если во вскрытом письме будут секреты? Отправителя арестуют?

– Смотря что за секреты. Но, насколько я знаю, то, что писать нельзя, просто зачеркивают черной полосой. К радости Одри, в присланном майором письме замазанных строчек почти не случалось – все‑таки советский офицер воевал не первый год.

– Здесь очень красиво, – прочитала вслух девушка, – и хотя сейчас эти места попорчены войной, прекрасная природа все равно выглядит незабываемо. Одри вздохнула, представив себя лежащей на сочной траве альпийского луга и смотрящей в синее‑синее небо над головой.

– Когда мы победим Альянс, то обязательно сюда съездим – и, уверяю, тебе понравится. Воздух здесь такой прозрачный, а небо так близко, что, кажется, можно дотронуться до него руками. Трава зеленая‑зеленая, а вода в ручьях ненамного менее прозрачна, чем воздух. – Лицо голландки приняло мечтательное выражение. Ее мать улыбнулась, так как очень хорошо знала свою дочь. Та небось сейчас уже кружится в своих грезах на прекрасных холмах Италии. Вместе с Леонидом, конечно.

– Мам, он пишет, что скоро они победят американцев! – отвлек госпожу Ван Хеемстра от размышлений веселый голос девушки.

– А как же, доча. Конечно, победят. Гитлеровцев победили, японцев тоже. Не думаю, что американцы много сильнее. Конечно, на самом деле она думала именно так и потому регулярно слушала сводки с фронтов. Но хотя ход боевых действий пока протекал под диктовку Евразийского союза, это все равно не могло ее успокоить. Слишком хорошо она знала, на что способна пропаганда. Тем не менее Арнем пока бомбили всего один раз, в самом начале войны. Была еще одна попытка – но вражеские бомбардировщики от города отогнали, заставив избавиться от смертоносного груза над пригородами.

– Так, кто‑то опаздывает на танцы. Поэтому будьте добры, мадемуазель Растон, одеться и быть готовой к выходу, – госпожа Ван Хеемстра улыбнулась и шутливо погрозила дочери пальцем. Дыхание войны сюда пока еще не добралось.

17 октября 1946 года. Панама

– Интересно, они когда‑нибудь прекратят? – молодой парень в форме армии ЮАФ затянулся и посмотрел в сторону берега. Оттуда доносился гул непрерывной канонады десятка крейсеров и нескольких линейных кораблей, перемешивающих береговую линию обороны с землей. После того как была утоплена «Монтана», американцы потеряли всякую осторожность и высыпали на позиции обороняющихся сотни снарядов. Первая попытка высадки прошла неудачно – недооценившие войска Альверде янки полезли на берег чуть ли не в открытую, с минимальной артиллерийской поддержкой. Выяснилось, зря. Бразильцы дали высадиться первой волне и даже позволили ей продвинуться вперед. После чего замкнули цепь, активировав несколько небольших минных полей, и начали планомерно уничтожать десант. Попытка помощи успеха не имела – загнанные в ловушку американцы расстреливались артиллерией, как на полигоне. И отступить они тоже не могли – сзади были мины. Поэтому на сей раз Флот США методично сравнивал с землей все мало‑мальски похожие на укрепления объекты, заодно неплохо так перетряхивая землю – даже если бы там и были еще какие‑нибудь минные поля, то выжить под таким стале‑огненным дождем они все равно бы не смогли.

– Ага, прекратят. Когда уверуют, что всех нас убили. Читал, что они сделали с Буэнос‑Айресом? Ублюдки! – Немолодой сержант в зеленом берете и с ручным пулеметом в руках глотнул воды из притороченной к бедру алюминиевой фляжки – трофея еще времен войны с японцами. – Тем более что эту железную дуру посреди канала они все равно утопили. Еще раз попробовав атаковать свой бывший линкор с помощью авиации и понеся при этом значительные потери, американцы подогнали артиллерийские корабли и утопили «Монтану» в неравной дуэли, больше похожей на избиение. Тем не менее бразильские моряки показали, что тоже умеют стрелять, утопив неосторожный эсминец и сильно повредив несколько крейсеров – в том числе и случайно подставившуюся «Аляску».

– Кристиану! – Появившийся в окопе капитан выглядел весьма колоритно, напоминая эдакую смесь революционного матроса с партизаном из джунглей. По крайней мере, пулеметные ленты и украшенный листьями камуфляж присутствовали. Как, собственно, и сам пулемет – бразильская версия МГ‑42. Единственное, что в образ не вписывалось, так это каска.

– Да, командир! – сержант даже не сделал попытки привстать.

– Возьмешь своих парней и перекроешь подходы в третьем секторе, – капитан ткнул рукой в указанную сторону.

– А куда делся Луис?

– Им пулемет расхреначило и трех человек. Так что не задавай тупых вопросов и быстро туда! – После этих слов офицер испарился из окопа так же незаметно, как в нем появился.

– Вот вечно приходится за этим молокососом все исправлять, – проворчал немолодой вояка. – Пятый год за ним убираю. И как он еще не сдох? Неожиданно беспрерывно громыхающая пальба на несколько секунд затихла, а затем возобновилась вновь. Вот только султаны разрывов вставали теперь в глубине позиций южно‑американских войск.

– Высадка! – донесся откуда‑то слева чей‑то истошный вопль.

– А мы и не заметили, – саркастично заметил сержант. – Пресвятая Дева Мария, они что,

совсем тупых в армию теперь набирают? Выбранная Кристиану позиция находилась рядом с разваленным попаданием снаряда каменным строением, стоящим на этой земле уже лет двести. В сами руины сержант не полез, разумно предположив, что противник вполне может еще разок профилактически по ним пострелять из чего‑нибудь крупнокалиберного. На сей раз спокойно десантироваться морской пехоте США не дали – среди многочисленных плавсредств начали вырастать фонтаны воды от падающих с небес снарядов бразильской артиллерии. Несмотря на это, первая волна солдат неудержимым потоком выплеснулась на Панамский берег и с ходу заняла остатки укреплений, торопливо выстроенных войсками ЮАФ. Но потери они при этом понесли довольно приличные – по береговой полосе работало сразу несколько десятков артиллерийских орудий и еще большее количество СУ‑76. И те и другие били с закрытых позиций, заранее подготовленных инженерными батальонами южно‑американской армии.

– Матерь Божья! – Кристиану с плохим предчувствием увидел выгружающиеся на берег «Шерманы». – А вот это уже нехорошо. Бразилец со смешанными чувствами наблюдал, как от брони американских танков рикошетируют осколки. Еще больше ему не понравилось, что янки целью своей атаки выбрали, похоже, именно его сектор.

– Ну ладно, уроды, подходи по одному, – тихо прошептал сержант и аккуратно передернул затвор своего пулемета. Представляющий собою модификацию стандартной винтовки армии ЮАФ, с сошками и удлиненным и утяжеленным стволом, ручной пулемет ИМБЕЛ МД5 полагалось иметь каждому звену пехотинцев – то бишь по одной штуке на пятерых. Если добавить к этому факту наличие во взводе также двух пулеметов МГ‑42, то становится понятно, почему американцы с таким трудом продирались через бразильскую оборону. Короткими очередями стреляя в двигающиеся перебежками фигурки в форме американской армии, Кристиану одновременно присматривал себе следующую позицию.

– Двадцать семь… тридцать, – едва затвор выбросил последнюю гильзу, как сержант сменил позицию, сместившись на десяток метров ближе к дому. Тем временем янки уже развернули миномет за тушей сгоревшей амфибии и принялись одну за другой укладывать мины как раз по позициям отделения, обороняющего центр третьего сектора.

– Хорхе! Хорхе, да завали ты уже этих уродов! – взмолился сержант, когда американский снаряд, легший точно в окно разваленного здания, обсыпал его мелкой каменной крошкой. Естественно, он даже не надеялся, что лучший стрелок его подразделения услышит своего командира – Хорхе залег со своей винтовкой почти в сорока метрах левее и сзади. Тем не менее один из минометчиков упал, скошенный чьей‑то пулей. Видимо, ребята и сами сообразили, что нужно делать. Однако помогло это не сильно – на берег высаживались далеко не идиоты. Уже через несколько секунд остальной расчет миномета укрылся за корпусом проезжавшего мимо танка. Залегший сержант осторожно приподнял голову, выглянув из‑за естественным образом появившегося бруствера из осколков кирпичей, обрамлявших канаву, в которой он, собственно, и укрывался. Буквально в тридцати метрах впереди к его позиции ползло трое янки. Злорадно ухмыльнувшись, Кристиану приготовил гранату и, выдернув чеку, отсчитал две секунды.

– Лови! – одним губами прошептал сержант, швыряя в американцев «ананаску» – простейшую гранату из плотного картона, некоторого количества готовых поражающих элементов и простенького взрывателя, на оболочку которой было нанесено стилизованное

изображение ананаса. Сменив позицию, ветеран проверил результаты своего броска, понятия не имея, что его уже засекли те самые минометчики, которые уже успели доставить неприятности его отделению. Первый же выстрел контузил бразильца. Вторым – ранило в ногу, обездвижив. Приближение третьего, смертельного, сержант Филиппе Кристиану Де Соуза наблюдал с улыбкой. Еще полчаса спустя после его смерти оборона в третьем секторе обороны войск ЮАФ была прорвана.

1 ноября 1946 года. Бразилиа‑Ардженто, президентский бункер

Растянутая на всю стену карта не радовала: позиции «зеленых» – армии ЮАФ – были расчленены клином «красных» – войск США. И американские генералы продолжали вбивать этот клин все глубже и глубже в оборону южно‑американских войск.

– Американцы готовятся к высадке в Буэнос‑Айресе, – Гаспар усмехнулся. – Сами же его разбомбили в ноль, а теперь высаживаются. Им совсем мозги отшибло?

– Их подбадривает наш провал в Панаме. Боюсь, это может плохо кончиться.

– Жозе, бросай пораженческие настроения. У меня мобилизационные пункты осаждаются добровольцами. Оружия запасено столько, что его на десять армий хватит. Спасибо товарищам из Москвы, которые помогли нам наладить производство ППС. Далеко американцы не продвинутся.

– Пожалуй, их действия будут ограничены радиусом огня корабельной артиллерии.

– Вот‑вот. Посмотри даже на ситуацию в Панаме – все не так плохо, как могло быть. Не фонтан, конечно, но в принципе нормально. Пока они действительно действуют успешно. Но проблемы уже наметились – без постоянной поддержки им сложно продвигаться вперед.

– Это сейчас. Они уже выгружают транспорты с войсками и бронетехникой, – президент стукнул по карте кулаком. – И мы не можем этому помешать – у них в воздухе постоянно висят целые эскадрильи.

– И не надо. «Першинги» у них все в Европе, а с «Шерманами» мы справимся тем, что есть. У нас достаточно фаустпатронов и самоходок. Кроме того, завод, производящий реактивные снаряды, вышел на проектные мощности. Это не такая уж и мощная штука – что‑то вроде палестинского «Кассама», но их зато будет много. В любом случае важно американцев сейчас удержать в прибрежной зоне, что у нас, что в Панаме. А когда полыхнет Мексика, мы будем уже готовы.

– Надеюсь, дружище, очень на это надеюсь. Ладно, что у нас с производством самолетов? – Альверде повернулся к только что вошедшему маленькому незаметному человеку, в котором можно было бы узнать небезызвестного деятеля гитлеровского режима Шпеера, здесь так и не дождавшегося в родной Германии министерского поста.

– Все по плану – тихонечко наращиваем. Янки разбомбили все приманки, но замаскированные в глубине страны производства им недоступны. «Фокке‑Вульфов» мы уже делаем почти втрое больше, чем теряем. По самоходкам еще лучше – у нас основная проблема с нехваткой квалифицированного личного состава, а не с недостатком техники.

– Хорошо. Значит, наша мексиканская группа может быть спокойна. Альверде давным‑давно понимал, что конфликт с США очень даже возможен, а с большой долей вероятности – неизбежен. Прекрасно это осознавая, и он, и Гаспар, и другие офицеры его

Генштаба уже в сорок четвертом, когда в Бразилии только появилась собственная техника неплохого качества, создали план по войне с северным соседом. Сразу было понятно, что на флот можно даже не рассчитывать – долго, дорого и все равно бесперспективно, а значит, оставался только один метод для укуса – привлечь на свою сторону Мексику и другие страны Карибского бассейна и нанести удар по суше. Не обладающие серьезной промышленностью и военной силой, эти страны, а особенно Мексика, были важнейшим путем к югу США, мягкому американскому подбрюшью. И вот уже почти полгода небольшие отряды бразильской армии просачивались на территорию американского соседа, от которого несколько десятилетий спустя янки отгораживались стеной. И последнее время процесс просачивания значительно ускорился, потому как бывший президент Карденас, человек в стране весьма уважаемый, имел несколько добрых и душевных разговоров с генералами своей страны, среди которых нашлось несколько человек, считающих, что Техас – это мексиканская земля. Поставки подержанной техники из Союза (почти все снятые с вооружения «лагги» пошли сюда) и Германии (остатки Т‑3 и не попавших в Бразилию Т‑4, пулеметы, винтовки и фаустпатроны) мексиканскую военщину вполне удовлетворили. Однако своим высшим достижением президент ЮАФ считал в этом деле то, что янки о поставках оружия знали (учитывая обстоятельства, сложно было бы ожидать чего‑то иного), но ничем опасным не считали, предполагая, что готовится очередной переворот, и прикидывая, что они с этого могут получить. Да и поставлялось явно устаревшее оружие – тот же «лагг» проигрывал «мустангу» по всем параметрам, не имея против него в бою практически ни единого шанса. По крайней мере, американцы так считали. Так что особенно волноваться действительно не стоило – в драке один на один Мексика продержалась бы против Штатов, разогнавших военные мощности на полную катушку, от силы несколько недель – и даже этот срок выглядел чрезмерным. Но это один на один. А вот в составе большого и сильного союза, даже будучи на острие… Надо еще отметить, что вооружение индейцев, негров и китайцев в собственной стране разведка и контрразведка американцев пропустила, даже не догадываясь, что в их тылах потихоньку вызревает пятая колонна весьма приличных размеров. В целом план Альверде заключался в следующем. Пока лучшие американские войска заняты в Евразии, армия ЮАФ, контролирующая Панамский канал, перебросит в Северную Америку два десятка дивизий. А потом, совместно с мексиканской армией, нанесет удар по южным штатам США, используя в том числе и стратегическую авиацию с построенных в Мексике силами самих янки аэродромов. Начнется в Штатах паника или нет, Альверде не знал. Но, памятуя о реакции тамошнего населения на атаки японцами Лос‑Анджелеса и Сан‑Франциско, предположил, что правительство в Вашингтоне придет в ужас от одной только перспективы полномасштабной войны на своей территории, а поднятие широкомасштабного мятежа в «черных» штатах должно было продемонстрировать Белому дому всю серьезность ситуации. Одновременно с ударом по американскому Югу высадившиеся в Панаме войска янки должны были подвергнуться масштабному удару с двух направлений. В теории получалось так, что лучшие войска Альянса оказывались либо в Европе, либо в Азии, либо в Панаме и ничем не могли помочь своей собственной земле. Естественно, что тридцати и даже сорока дивизий было для серьезного удара по Америке совершенно недостаточно. Но Альверде надеялся, что успеет уничтожить панамскую группировку Альянса и перебросить на север еще столько же до того, как янки объявят всеобщую мобилизацию.

Понимая, что ни о какой оккупации не может идти и речи даже в самом лучшем для ЮАФ раскладе, генерал сделал ставку на тактику выжженной земли, наносящую экономике врага максимальный вред за минимальный срок, и рассчитывал, пользуясь мобильностью своих войск, разгромить большое количество разрозненных американских частей поодиночке и перерезать трансамериканские коммуникации. После чего поддержать независимость Техаса и Калифорнии и на волне собственного успеха попытаться заключить приличный мир. План был неплох, ничем не хуже какого‑нибудь «Барбароссы», но все пошло наперекосяк уже в самом начале. Во‑первых, не предполагалось, что янки с такой легкостью пойдут на блокирование канала и утопление собственного линкора. Вследствие этого расхождения десант в Панаме произошел гораздо раньше, чем нужно было Альверде. Более того, американские морпехи уже достигли определенного им планом периметра и продолжали продвигаться, все больше увеличивая расстояния между бразильскими войсками, грозя отрезать северную группировку. Сюрпризом оказалось также и то, что американцы перебросили просто‑таки огромное количество бронетехники, словно и не было чудовищных ее потерь на Евроазиатских ТВД.

– Не нравится мне это, – президент покачал головой. – Бросим в бой гвардию? Стоящие в резерве советские тяжелые танки были предпоследним аргументом Альверде. Последним была его собственная дивизия, за техникой которой ухаживали с нежностью, какой могли позавидовать новорожденные младенцы.

– Еще не время, друг, совсем нет. – Вставший из глубокого кресла Гаспар подошел к карте и постучал пальцем по большой отметке красного цвета, располагающейся на южном фланге американской группировки. – Можно попробовать отсечь передовые части янки от берега. При прорыве им сладко не будет, обещаю. А такие потери наверняка заставят их приостановиться. Как раз догоним график.

– Не получится. У них полно брони, а значит, нам понадобится что‑то компенсирующее. Например, гвардейские части.

– Возможно, ты и прав, – министр обороны задумался. – Предлагаешь бросить в бой все три тяжелых подразделения?

– Не знаю пока. Надо точнее понять, с чем они будут иметь дело. И уже решать.

– Прикажу готовиться всем трем. Да и нашим парням тоже. А там видно будет. Бойня продолжала набирать обороты…

3 ноября 1946 года. США, Нью‑Йорк

– Вот скажи мне, Джонни, тебе не кажется, что если весь этот чертов мир воюет против нас, то что‑то не так с нами, а не с ними?

– Предложи еще сдаться этим краснопузым ублюдкам дядюшки Джо.

– Не, ниче такого. Хотя тот еще вопрос… Помнишь, как все началось? Типа югославский кораблик вез кузенам на острова химию? А мы вроде как стерпеть подобного преступления не смогли? И что это все старина Джо придумал?

– И? Ну, помню, дальше что?

– А то, что как‑то все это выглядит притянутым за уши. Причем сильно притянутым. Какого черта русским нужна Англия?

– Они же коммунисты.

– И че с того?

– Ну, я точно не знаю, но вроде коммунисты всегда хотели захватить мир, или там что‑то вроде этого.

– И поэтому мы помогли им против Гитлера?

– Фред, да ты чего, этот совсем плохой был… Означенный Фред, сидящий в углу не слишком чистой забегаловки и представляющий собою обычного портового работягу с грязью под ногтями, укоризненно посмотрел на приятеля.

– Джонни, дружище, помнишь Кларка?

– Твоего соседа? Ну да, и че?

– А ты знаешь, что его друг знал парней, которые в тридцатых ездили к русским на заработки… когда у нас здесь жрать было нечего, эти парни присылали домой по сотне баксов. Кларк еще говорил, что они жалели, что контракт закончился. И я вот думаю теперь – а как у коммунистов сейчас? Мож, опять лучше, чем у нас? Собеседник портового рабочего, плюгавенький чернявый мужичок, испуганно заозирался.

– Фредди, у тебя совсем крыша поехала? Они ж коммунисты. Я в газете читал, что Сталин приказал всех согнать в лагеря в Сибирь и заставляет бесплатно работать. И если кто‑то против, то его скармливают медведям.

– Ага, конечно. Фигня все это. Специально придумывают, чтобы нас запутать. Ты видал, чего с ценами происходит? Господи, да я на свои гроши уже скоро пожрать купить не смогу… а мне еще Хлою кормить и детей. У тебя своих нет, а знаешь, сколько эти два обормота жрут? И че‑то мне кажется, что бесплатного супа больше не будет.

– Фред, – мужичок буквально прошипел, – ты совсем рехнулся? Тебя ж замести могут за такие слова! Как его, этот, Патриотический акт, во! И кто тогда будет твою семью кормить? Думай, о чем треплешься и где!

– Черт! – рабочий грохнул кулаком по столу. – Просто на душе наболело.

– Пошли к тебе, на кухне поболтаем. Власть самого демократического государства на земле напряжения собственного народа пока еще не чувствовала…

5 ноября 1946 года. Центр Специальных Технологий

– Илья Петрович, – голосок юной аспирантки, стеснительно жмущейся к двери, оторвал ученого от размышлений.

– Да?

– Просто вы говорили, что если есть вопросы, то можно подойти в свободное время… Подняв глаза от раскиданных по огромному столу бумаг с расчетами, эскизами и чертежами, Кравченко внимательно осмотрел девушку с ног до головы, про себя отметив, что выглядит она очень даже ничего. Стройная шатенка с правильными чертами лица и зелеными глазами смотрела на своего недавно назначенного научного руководителя с немым восхищением.

– Так, красавица. Предлагаю обсудить твои вопросы за обедом, – Илья взглянул на часы, – хотя, пожалуй, это будет даже ужин. Идем в «Уголок», не бывала там? Юля Темрова неуверенно покачала головой.

– Отличная забегаловка. Только не вздумай говорить слово «забегаловка» при тамошнем хозяине и по совместительству шеф‑поваре товарище Горгадзе. Он очень болезненно к таким высказываниям относится. Еще обидится. Этот ресторанчик не был лучшим или шикарнейшим в городе, но вот уже где‑то год оставался любимым местом ученого. Тем более что его зарплаты вполне хватало, чтобы питаться там каждый день. Да и кормили вкусно. Увидев, что его подопечная что‑то обдумывает, Кравченко предположил, что ту мучает денежный вопрос.

– Я угощаю, – он решил на всякий случай пояснить. И, не давая ей времени на раздумья, стремительно вышел из кабинета, на ходу натягивая пальто. Машину Илья решил не брать – тем более что до «Уголка» идти было не слишком далеко. К тому же ученому хотелось подышать свежим сибирским воздухом по дороге к заведению, прячущемуся в полуподвале относительно невысокого здания из красного кирпича. Вотчина Мелитона Горгадзе выглядела… скажем, несколько хаотически. Тринадцать каменных колонн, поддерживающих крышу, были беспорядочно разбросаны по залу. Все они, облицованные мрамором и украшенные резьбой, казались изящными, но в то же время надежными. У полированной деревянной барной стойки необычной формы стояли тринадцать же стульев, составлявшие отличное сочетание с тринадцатью столиками, расставленными без определенного порядка.

– Порою кажется, что здесь слишком много суеверий, – улыбнулся Илья в ответ на ремарку Юлии о количестве «чертовых дюжин» в помещении. – Товарищ Горгадзе на войне, еще на финской, этих мистицизмов набрался – теперь без них никуда. Часы над уже упомянутой стойкой, выглядящие так же изящно и необычно, как и все остальное в помещении, показывали шесть тридцать вечера. Как ни странно, в ресторанчике не было ни души, за исключением Ильи и Юлии. И, конечно же, самого хозяина. Мелитон Горгадзе был мужчиной кавказского вида, среднего роста и среднего телосложения, с сильными, толстыми запястьями и густой жгуче‑черной шевелюрой с проблесками седины. Ему могло быть где‑то между сорока и пятьюдесятью, и, как всегда, на нем был одет безупречно белый, без единого пятнышка, фартук. Подошедший к нему поздороваться Кравченко, чья длинная нескладная фигура казалась слишком непропорциональной для этого помещения, выглядел на фоне шеф‑повара совершенным юнцом. Возможно, такое впечатление складывалось из‑за прически ученого, чьи волосы начинали торчать в разные стороны уже пару минут спустя после их расчесывания.

– Илья Петрович! – грузин протянул руку. – Почти неделю вас не видел.

– Работа, – Кравченко развел руками. – А сейчас ее даже больше, чем обычно.

– Война, чтоб ее, – согласно закивал Горгадзе. – А кто этот прелестный молодой цветок, озаряющий своей красотой сию скромную обитель? Уж в чем повару отказать было нельзя, так это в умении обходиться с дамами. Ходили слухи, что он подбивал клинья даже к жене полковника Антонова, отступив только после того, как получил от той ясное и четкое «нет», подкрепленное угрозой жалобы мужу.

– Юлия. Юлия Сергеевна, – краснея, представилась аспирантка. В этот момент Илья вдруг понял, насколько хорошо выглядит его подопечная. Рассыпавшиеся по плечам волнистые волосы, длинные ноги, чувственные губы… А раскрасневшиеся на морозе щечки смотрелись просто восхитительно. «Хорошо иногда быть уважаемым человеком, – мелькнула мысль у Кравченко. – Могу сделать себе приятное, поужинать с такой красавицей. И как я ее раньше не замечал? Всё эти доставшие уже до печени ЭВМ. Черт, да я вчера впервые нормально поспал за последний

месяц». Помогая снять Темровой пальто, Илья отметил, что обтянутая модным платьем фигурка у его аспиранточки тоже очень даже ничего. По крайней мере, все выпуклости и впуклости присутствовали именно там, где нужно, и именно в тех объемах, что были во вкусах Ильи. «Может, попробовать подкатить? Хотя я ее научный руководитель… и что? Вон Рокоссовский вообще женился на военвраче из своей армии», – мелькнувшая в голове ученого мысль ему чрезвычайно понравилась. А затем, вслед за этой, его настигла еще одна. Мог он подумать еще десять лет назад, что будет сидеть в одном из лучших ресторанов настоящего наукограда с такой красавицей, выбирая в меню то, что нравится, а не то, что может себе позволить, и в гараже у него будет стоять личный подарок от самого Сталина? В комплекте с трофейным «Мерседесом 500 К», собранным в Германии по заказу кого‑то из нацистских бонз – подарком советских воинов, доработанным напильником местными умельцами для российских условий (хотя ездить на этой красавице зимой Кравченко не позволял себе даже по дорогам Будущего)? Плюс добавим сюда чертовски высокую должность, чувство гордости за свою страну и самых что ни на есть трудолюбивых студентов, приходящих на его лекции с гораздо большим энтузиазмом, чем он сам когда‑то ходил на очередной блокбастер в кино?

– Илья Петрович, а почему вы улыбаетесь? – голос девушки вернул задумавшегося ученого на землю.

– Да вот, думаю, как мне повезло. Сижу в ресторане с красавицей, в науке успех за успехом, страна становится сильнее и сильнее, город вокруг – все красивее и красивее… Даже не знаю, чего еще пожелать.

– Чтобы война закончилась? – неуверенно предположила аспирантка.

– Действительно.

– Илья Петрович, а…

– Так, давай‑ка условимся, Юля. Ты будешь называть меня Ильей – хотя бы когда мы наедине. Я насколько тебя старше – на десять лет? Пятнадцать? Не так уж и много. А вот когда ты меня называешь по имени‑отчеству, я чувствую себя стариком. Договорились?

– Илья Пет… Илья, мне немножко неудобно, и я…

– Юля, не дергайся ты так. Все нормально, я не кусаюсь… Пусть некоторые студенты и утверждают обратное, – Кравченко хитро улыбнулся. – А теперь давай кушать – поверь мне на слово, с мясом Мелитон Ираклиевич умеет творить настоящие чудеса.

– А как же вопросы?

– Чуть позже, ладно? Успеем еще их обсудить. Наслаждаясь великолепной острой отбивной и еще более приятной беседой, Илья вдруг подумал, что почти счастлив. А если удастся еще и личную жизнь устроить – так и вообще.

– Вот скажи мне, Юля, какие у тебя планы на седьмое число? Очередная годовщина Великой Октябрьской революции для Советского Союза была особенным праздником. И идущая война с Альянсом, на данный момент протекающая столь успешно, ему помешать никак не могла.

– Я как‑то не задумывалась, – ответила девушка после секундного раздумья.

– Нет желания мне немножко помочь в одном небольшом эксперименте? А потом и отпразднуем… если я, конечно, тебя от друзей не отрываю.

– Что вы, я буду рада, правда.

– А друзья твои не обидятся?

– Так я же не местная, Илья. Вот только на днях, собственно, и прилетела. И почти сразу к вам назначили.

– О как! И откуда же ты?

– С Поволжья я, из Сталинграда. Илья едва не поперхнулся. Сам будучи родом из Волгограда, он так и не побывал в его городе‑предке.

– Интересно. Ну, значит, на седьмое число и определились. Тогда же твои вопросы и порешаем – если там ничего срочного нет, конечно. Согласна? Вместо ответа девушка кивнула.

– А пока у меня есть предложение прогуляться и посмотреть ночной город, раз уж ты здесь недавно. Покажу тебе некоторые наиболее интересные места. Как тебе идея?

– Ой, а можно? – удивленная красавица замерла.

– А то! У нас все можно, тем более таким красивым и умным девушкам. Так что не робеем, доедаем и идем гулять. Мелитон Ираклиевич! – подозвал хозяина Илья. Тот возник у столика почти мгновенно.

– Да?

– Будьте добры, обеспечьте нам термос с кофе. Грузин понимающе усмехнулся и кивнул. После чего направился обратно к стойке, у которой появились люди. На полпути он вдруг остановился и, полуобернувшись, подмигнул ученому. Ему стало все понятно, еще когда он нес к столику с молодыми людьми бутылку вина. То, как смотрел на девчонку Кравченко, было очень знакомо Горгадзе, а потому он был уверен, что скоро его заведению в очередной раз придется принимать свадьбу. Больше всего его веселило то, что сами «голубки» об этом, похоже, еще и не догадывались. Город Будущее рос на глазах…

8 ноября 1946 года. Бразилия, окрестности Рио‑де‑Жанейро

Рикардо Родригес был зол. Нет, скорее очень зол. Даже очень‑очень зол. А виной его эмоционального состояния была ситуация в Панаме и его родной Бразилии. Что в одном, что в другом месте у войск ЮАФ дела обстояли если и не на грани катастрофы, но уж паршиво – точно. Отбросив на Панамском плацдарме американскую морскую пехоту, бразильцы все же уничтожить его не смогли. И теперь тщательно продуманная операция по вторжению на территорию США постоянно откладывалась – Мексика железно придерживалась нейтралитета, даже и не думая хоть как‑то дергаться до решения проблемы на канале. Собственно, в ЮАФ дела обстояли получше – высадившиеся в Буэнос‑Айресе и Рио американские войска фактически контролировали лишь только их, да и то не слишком‑то и хорошо, ибо в развалинах некогда прекрасных городов хватало обозлившихся людей, потерявших семью и дома, и уж тем более им было из чего стрелять – об этом «дорогой президентэ» позаботился заранее. Поэтому то тут, то там вспыхивали ожесточенные бои с применением большого количества автоматического оружия. В то же время попытки янки продвинуться дальше постоянно срывались действиями тысяч довольно‑таки неплохо

вооруженных и обученных предусмотрительным Альверде партизан‑герильяс. Те разошлись настолько, что вот уже неделю янки даже не пытались наступать – последняя попытка закончилась исключительно плачевно. Поэтому разозленные американцы сосредоточили свое внимание на контроле и зачистке имевшихся под их контролем территорий. И уж что‑что, а карательные акции они проводили, не слишком церемонясь, довольно быстрыми темпами догоняя в зверствах нацистов и самих себя «Вьетнамского периода» так и не случившейся истории. Естественно, что населению подобная политика активно не нравилась, а потому все больше людей начинало гореть огнем антиамериканской ненависти. Родригес, понятное дело, не знал, что Ледников не так давно с усмешкой похвалил Альверде в разговоре со Сталиным, отметив, что «президентэ еще устроит этим ублюдкам Мегавьетнам». Причем в той же самой беседе маршал заявил, что считает победу и выживание ЮАФ едва ли не важнейшей составляющей общей победы Евразийского союза. На вопрос удивленного вождя, почему именно так, советник пояснил, что победа развитых промышленных стран Европы не будет воспринята в Америке как нечто нереальное – там достаточно умных людей, которые прекрасно осознают совокупную мощь Германии, Советского Союза и других участников ЕС. Но вот поражение (или даже «не победа») от еще недавней полуколонии – это будет для рядовых WASP note 11

гораздо более болезненно и может закончиться значительно серьезней. Например, тем, чем в свое время закончилась похожая ситуация с Русско‑японской войной пятого года в России. А она, если помните, вызвала первую русскую революцию. Вообще, в последнее время в Объединенном Стратегическом Командовании начало складываться впечатление, что война практически выиграна. По крайней мере, действия фронтов стали весьма напоминать действия американского флота в конце войны на Тихом океане или действия советских войск против квантунской группировки. То есть, используя подавляющее превосходство в технике и управлении войсками, союзники сосредотачивали на необходимых участках достаточно сил для нейтрализации противника, заведомо не оставляя шансов на успешное сопротивление. В результате Альянс был вынужден в ответ придумывать невероятные планы разгрома противника – прямо‑таки как командование Императорского флота Японии. Ярким примером могла послужить операция в Иране, когда планомерному поступательному движению советских войск, происходившему без особых уловок, противопоставлялись какие‑то сумасшедшие по сложности ходы, должные скомпенсировать качественные недостатки англо‑американских армий. Порою это даже давало им некоторые плюсы и позволяло отступать гораздо медленнее, но закончилось все равно печально. Неожиданный бросок гвардейского мехкорпуса, буквально снесшего оборону Альянса на стыке двух войсковых групп, фактически поставил точку в кровавом противостоянии на персидской земле. Планы по заманиванию Советской Армии в ловушку были полностью сломаны лихорадочными попытками ликвидации прорыва, а избыточная сложность этих самых планов не позволила их вовремя откорректировать. В результате сейчас Иран практически полностью находился под контролем Евразийского союза – очаги сопротивления сохранились лишь на побережье, где шла экстренная эвакуация американских войск, прикрытая орудиями британских и итальянских линейных кораблей.

– Рико, трое на два часа, – тихий шелест «уоки‑токи», перед войной закупленных Альверде в Штатах в огромных количествах, отвлек майора от размышлений. И действительно, неподалеку проходил американский патруль, состоящий из трех настороженно оглядывающихся рядовых.

– Правый мой, остальные ваши. – Плохое настроение бразильца объяснялось еще одним фактом. Тем, что он уже несколько часов лежал практически без шевеления, дожидаясь сигнала готовности от своей команды, выходящей на позиции атаки. Переброшенный обратно в Бразилию уже через сутки после успешного окончания операции по овладению Панамой, майор занимался диверсиями против десантировавшихся в Рио войск Альянса. И хотя сейчас янки прекратили активные наступательные действия, их карательные акции не должны были быть оставлены без наказания. И теперь группа Родригеса готовилась атаковать одну из немногих позиций американских войск, выдвинутых за пределы захваченного города.

– Пошумим, – едва слышно прошептал лежащий рядом с командиром Луис, оскалившись щербатой улыбкой.

– Не увлекайся, – так же тихо ответил Рикардо, бросив взгляд на соратника. Здоровенный мулат с бритой головой, измазанной черными полосами, в камуфляже и с пулеметом в руках выглядел весьма воинственно.

– Начали! – Бросок ножа, и чуть отставший от своих друзей американец уже лежит на влажной траве, пытаясь достать торчащую из спины рукоятку. Хлопки пистолетов майора были на фоне хрипа бедняги почти неслышны.

– Аккуратней, Лу.

– Следующий раз воспользуюсь «косилкой», – ухмыльнувшийся мулат с нежностью погладил вороненый кожух своего пулемета.

– Вперед! – Рикардо решил, что сейчас спорить бесполезно. Откуда‑то из джунглей, обильно покрывающих холмы вокруг Рио, раздался грохот очередей бразильских версий МГ‑42. Буквально минутой спустя к ним присоединились глухие хлопки минометов, коих диверсанты притащили целых три штуки. С ответным огнем янки медлить не стали – сквозь густую растительность отлично слышались многочисленные щелчки американских «Гарандов», раскаты «Томпсонов» и рокот крупнокалиберных «Браунингов».

– Третий, давай! – короткий приказ Родригеса вызвал целый шквал выстрелов парой сотней метров правее его позиции.

– Рико, – Луис, напряженно вслушивающийся в звуки боя, тронул майора за ногу. К их укрытию приближалось несколько человек. Судя по всему, командир атакованной части решил обойти нападающих с тыла. Времени на размышления бразильцу не осталось.

– Работаем! Первых троих Родригес уложил двумя короткими очередями настолько быстро, что те даже не успели выстрелить или понять, что происходит. Луис, открывший огонь еще через секунду, прикрыл меняющего позицию командира, прижав к земле остальную часть группы противника. Дерево, за которым укрылся майор, затряслось – видимо, его движение не осталось незамеченным. Вытащив из разгрузочного жилета гранату, диверсант выдернул чеку и, досчитав до трех, швырнул в сторону американцев. Противно взвизгнувшие осколки вызвали настоящий дождь из веток и листьев, заставив прижаться к земле.

«Черт, где же Филиппе? Какого хрена он ждет?» – мелькнувшая в голове Рикардо мысль даже не успела оформиться во что‑то стоящее, когда слева по флангу янки забил очередями ручной пулемет сержанта. Глубоко вздохнув, Родригес буквально одним движением метнул в сторону американцев еще две гранаты, больше пытаясь их отвлечь, чем убить. Тем временем остальные члены группы майора, тихо обошедшие залегших, яростно отстреливающихся врагов, ударили тем в тыл, четырьмя штурмовыми винтовками закончив бой в течение двух‑трех минут.

– Чисто!

– Лу, прикрывай, Филли – тоже! – Расслабляться Рико не собирался, тем более что звуки недалекого боя и не думали затихать.

– Потери?

– Мигеля достало осколком, – сержант Саргас, командовавший зашедшей с тыла группой, покачал головой, показывая, что единственный аргентинец в команде уже в лучшем мире. – Лео прострелили руку, Тони поцарапал морду. И тот и другой могут вести бой. Рикардо кивнул.

– Собрать с американцев гранаты. Сержант, берешь их пулемет. Отдав приказ, майор подошел к лежащему в кустах американцу. В хмурое небо, грозящее дождем, уставились глаза совсем молодого парня.

– Черт, да ему от силы лет восемнадцать, – отвлеченно пробормотал диверсант, снимая с мальчишки гранаты. Он не имел ни малейшего понятия, что Джонни Рэйнбоу, жутко стеснявшемуся своей фамилии, на следующей неделе должно было исполниться семнадцать и что тот прибавил себе полтора года, когда шел записываться в армию, наслушавшись про «красную угрозу». Правда, в армии еще и кормили, причем несколько раз в день, чего сирота из трущоб Бостона далеко не всегда мог себе позволить. Саргас, собирающий боеприпасы неподалеку, поднял голову.

– Эти суки таких же пацанов своими проклятыми бомбами тысячами убивают. Причем пацанов без оружия, в их домах, вместе с матерями и сестрами. А такие, как этот, еще и развлекаются на развалинах. Вы же сами это видели, майор! – Сержант, потерявший в Сан‑Пауло семью при одном из налетов американских бомбардировщиков, сплюнул. – И мне их ни хрена не жаль. Я только и жду, когда они отправятся в ад, и надеюсь, что нам с вами удастся туда сплавить побольше этих ублюдков. Рико ничего не ответил. Только лишь, повиновавшись мимолетному импульсу, закрыл пареньку глаза и перекрестил. Потом пару раз вздохнул и неожиданно рявкнул: – Вперед! Пошли, пошли, пошли! Группе Родригеса еще надо было помочь остальной части команды.

11 ноября 1946 года. Италия – Товарищ майор! Из штаба полка курьер прибыл.

– Наконец‑то. Давай его сюда! – Васильев облегченно откинулся на спинку стула. Дела обстояли не слишком приятственно. После боев за удержание плацдарма на

вражеском берегу реки, превратившихся к моменту подхода передовых частей 27‑й армии в жуткую мясорубку, в его батальоне в живых оставалось от силы процентов тридцать. И из этих выживших практически все щеголяли ранениями той или иной степени тяжести. В полку ситуация была не лучше. А вот самому Васильеву повезло – пара ссадин и синяков плюс рассеченная бровь в счет не шли. Немцам досталось гораздо сильнее – после такой кровавой бани боеспособных танков у них осталось штук десять, не больше. Так что теперь Васильев вместе со своей частью отправлялся в тыл, получать пополнение и новую технику. И в штабе полка вполне однозначно его ожидали уже конкретные указания по погрузке батальона, получение которых растянулось почти на неделю – командованию было не до этого. Стратегия по неспешному выдавливанию войск Альянса с Апеннинского полуострова наткнулась на неожиданно фанатичное сопротивление. Не отличавшиеся ранее особо заметными способностями к массовому самопожертвованию, англичане встали насмерть – вновь вызывая в памяти аналогии с императорской Японией. Не то чтобы это сильно что‑то меняло – Стратегическое Командование ЕС просто сосредотачивало побольше сил для операций прорыва, уничтожая артиллерийским огнем, бомбами и реактивными снарядами любой более‑менее крупный очаг сопротивления. Эдакий вариант полубесконтактной войны. Но продвижение союзных войск серьезно замедлилось. Альянс пользовался этой задержкой на полную катушку, стремительно вывозя все более‑менее ценное – от оборудования итальянских заводов и заканчивая золотом и драгоценностями местного населения, уже даже не скрывая, что Италия – это оккупированная территория, а не равноправный союзник, как это утверждалось ранее. Естественно, что подобное отношение населению не нравилось, но центр и юг «сапожка» были пока что под контролем англо‑американских войск, не стеснявшихся применять оружие для подавления любых попыток высказывания недовольства. Руководство АДА уже осознало, во что вляпалось, и прекрасно понимало, что Евразию удержать им не удастся – Индия потихоньку начинала бурлить, готовясь сбросить вековое ярмо британских джентльменов, Гоминьдан в Китае потерпел первое крупное поражение, разом потеряв инициативу и начав отступление по всем фронтам, во Вьетнаме бушевала настоящая партизанская война, поддерживаемая поставками оружия… Потеря Ирана, а вслед за ним и Ирака, и Сирии, и вообще всего Ближневосточного региона тоже была лишь вопросом времени. Турция, вошедшая в АДА лишь после долгих уговоров и угроз, уже подумывала о смене стороны, вспоминая теплые отношения с Советской Республикой и мудрость Кемаля. Франко, правда, собирался идти до конца, зная, что Сталин предпочтет вернуть Испанию республиканцам, но и его падение было предопределено после известия о том, что Франция, сохраняя нейтралитет, позволит Евразийскому союзу перемещать войска по своей территории. Прекрасно все это понимая, Африку терять Альянс не хотел, готовясь не допустить захвата Суэцкого канала и возводя в его окрестностях гигантский укрепрайон. На самом деле и британцы, и американцы все еще считали, что войну им выиграть вполне по силам – надо только дождаться успешного испытания бомбы, что ожидалось уже к концу года. А вот после появления «боевого экземпляра» можно уже будет приступать к переговорам. На своих условиях. Конечно, стоял еще и вопрос доставки «изделия» – но «миротворцы» с этим вполне могли бы справиться, будучи малоуязвимыми для советских истребителей и опасаясь лишь зенитных ракет, которых пока что было немного.

И, пытаясь выиграть время для своих ученых и инженеров, в бой бросали все, что можно, стараясь как можно сильнее задержать армии коммунистического блока. Леонид, о подобных сложностях особенно не задумывавшийся, в данный момент размышлял, когда именно закончится война, понятия не имея, что о том же самом в этот же самый момент идет разговор в далеком кремлевском кабинете…

11 ноября 1946 года. Москва, Кремль

Сталин, неспешно пьющий ароматный чай из красивой фарфоровой чашки, смотрел на сидящих с ним за одним столом Рокоссовского, Берию и Молотова и молчал. Молчал он уже долго, явно о чем‑то раздумывая и практически не вслушиваясь в разговор.

– Лаврентий! – Нарком, прерванный простуженным голосом вождя на середине фразы, практически незаметно вздрогнул. – Как ты считаешь, сколько нам еще ждать и стоит ли это делать вообще? Последний налет на Плоешти у американцев вышел весьма успешным. Да и в Баку у нас проблем хватает…

– Они на пределе, Иосиф Виссарионович. Мы топим их конвои, гоняем на Востоке, вышибли из Кореи… Еще чуть‑чуть, и вышвырнем из Италии, причем под бурные овации местного населения. Турки уже через Швейцарию намекают на сепаратные переговоры – в Закавказье они разгромлены, в Болгарии остановлены. А без отвлечения союзных войск на Турцию Греция падет за месяц максимум. Думаю, Константин Константинович со мною согласится, – Берия бросил взгляд на Рокоссовского. Маршал кивнул и заметил:

– Они закручивают гайки для собственного населения – вступление в войну Альверде на нашей стороне было для них шоком. Сейчас у них осталась одна надежда…

– Бомба, – Сталин усмехнулся.

– Именно. Они близки к успеху и сейчас делают все, чтобы выиграть время. Это весьма похоже на панику.

– Может, все‑таки применить специальные боеприпасы? – Вождь долил в чашку воды и, добавив ложку меда, посмотрел на кувшинчик с молоком. – Раз уж наш расчет на их отказ от создания атомного оружия не оправдался.

– Нет, – вдруг высказался Молотов. – Еще рано. Пока что есть шанс получить более‑менее дружественную Америку, учитывая, что простые люди относятся к нам неплохо даже сейчас, несмотря на промывание мозгов пропагандой и войну. После уничтожения хотя бы одного города на это рассчитывать более не придется.

– Простой народ ничего не решает, – Берия пожал плечами. – Особенно после этого их Патриотического акта. И, кстати говоря, скоро будет принят еще один, гораздо более серьезный.

– Это все не так важно, – добавил Рокоссовский. – В первую очередь мы должны понимать, что в ответ на применение атомного оружия ответят тем, что будет им доступно, – химией. А учитывая, что из наших сил ПВО уверенную защиту от «миротворцев» обеспечивают только лишь ракеты, которыми наша промышленность обеспечить всю территорию СССР пока не в состоянии, то мы понесем серьезные потери среди мирного населения. А это неприемлемо. Допивший чай вождь отставил пустую чашку в сторону и взял с подноса бутерброд.

– А если принять предложение маршала Ледникова? Нанести массированный удар по

авиабазам в Англии, портам и крупным промышленным центрам? И сопроводить это угрозой повторного применения? Вопрос вождя остался без ответа. Он оглядел лица собравшихся и понял, что ответственность за убийство миллионов безоружных людей брать на себя не хочет никто. Один только Рокоссовский отрицательно покачал головой и высказался: – Я все равно против. Полностью уничтожить их промышленный потенциал мы не сможем – банально не хватит боеприпасов. Англии‑то, конечно, будет очень плохо, возможно даже фатально, но мы все прекрасно понимаем, что джентльмены уже давно на коротком поводке у американцев. А тех нам попросту нечем достать – наши дальние бомбардировщики достают лишь до их побережья, причем большую часть пути идут без прикрытия. Прорвется максимум штук пять‑шесть. Кроме того, при ударе по Британским островам мы поневоле повредим Ирландии, с которой с некоторых пор в дружественных отношениях. ИРА скоро будет в состоянии поднять действительно серьезное восстание, на подавление которого у англичан банально не хватит войск. А это, в сочетании с запланированными операциями «Скальпель» и «Помпилиус», должно и без применения атомных бомб нанести Империи смертельный удар. Выпаливший этот монолог на одном дыхании маршал сделал паузу и, внимательно осмотрев присутствующих и посмотрев в глаза вождю, твердо закончил: – Поэтому нет. Сталин кивнул, соглашаясь с мнением своего преемника, и поинтересовался:

– А кстати, что у нас со «Скальпелем» и «Помпилиусом»? Вопрос был не из праздных. Каждая из этих операций была сложнейшей комбинацией. И если результатом первой должно было стать исчезновение судоходства в Атлантике, то вторая подразумевала масштабный мятеж в Индии, где опять начинался голод. Даже названия были выбраны со смыслом – «Скальпель» перерезал линии снабжения Британских островов, «Помпилиус» подразумевал «Наутилус», в свою очередь, вызывавший ассоциации с борцом за свободу своего народа капитаном Немо. Завеса новейших подводных лодок в Атлантическом океане, пока ведущих себя вяло, дабы не вызывать преждевременного противодействия флота Альянса, должна была уже в самом скором времени превратиться в крепчайшую сеть, избежать которой было бы невозможно любому из их кораблей. Планирующаяся бойня фактически уничтожит какое‑либо сообщение между Англией и США, поставив «лимонников» на грань катастрофы. Пожар же в Индии, тлеющие угольки которого в данный момент старательно раздувались сотрудниками разведок Евразийского союза, предположительно исключит британскую армию из раскладов в Азии, ибо согласованный по времени с вторжением советских войск не даст метрополии что‑либо предпринять. В теории подобное массированное воздействие выводило Соединенное Королевство из войны, оставляя американцев один на один с весьма обозленным миром. Нет, были еще и Австралия, и Новая Зеландия, и Канада, и Южная Африка, но, если корона капитулирует, они сражаться с остервенением, скорее всего, не будут. Но это в теории. Как говорится, «гладко было на бумаге, да забыли про овраги» – реальность способна перевернуть с ног на голову самый совершенный план, поэтому тот же «Скальпель» откладывался уже два раза – Объединенное Стратегическое Командование старалось исключить любые неожиданности.

– Мы полностью готовы, товарищ Сталин. Готовы настолько, насколько это вообще

возможно. Уже завтра, в четырнадцать часов, Дениц отдаст приказ о начале операции. Кроме того, мы также действуем и по утвержденному плану в Иране – уже утром наши войска перейдут в масштабное наступление по всему Туркестанскому фронту. Плюс совместно с немецкими коллегами атакуем позиции Альянса в Италии. Болгарская и югославская армии нанесут совместный удар по европейской группировке Турции, а наш Кавказский фронт начнет продвижение в Закавказье.

– Действительно, – наливающий себе уже третью чашку чая вождь пригладил усы. – А то непорядок – символ армянского народа гора Арарат, а находится этот самый символ в Турции. Полагаете, Советская Армия может такую неправильную ситуацию исправить, Константин Константинович?

– Безусловно, товарищ Сталин.

– Хорошо, – произнес протирающий очки Молотов. – Еще бы и товарища Мао подключить, с президентом Альверде…

– Уж чего нет, того нет, – вождь посмотрел на огромную карту мира, висящую на стене. – И тому и другому есть чем заняться. Но я все же предлагаю вернуться к вопросу о применении специальных боеприпасов. А именно: рассмотреть случай, когда Альянс первым применит оружие массового поражения – неважно, какое именно. Я вот не американской химии опасаюсь, а вирусов и прочего бактериологического оружия. Товарищ Берия мне тут докладывал, что в США его разработке с некоторых пор стали уделять повышенное внимание…

– После его более‑менее успешного применения Японией, – нарком кивнул. – И хотя на счет эпидемий сорок второго – сорок третьего до сих пор нет никаких однозначных доказательств, уже тогда американские военные очень сильно заинтересовались этим вопросом.

– Защитные мероприятия у нас отработаны еще в преддверии войны с Японской империей. Сейчас, в общем‑то, их элементы включены в гражданскую оборону. Учения проводятся регулярно, так что как раз с этим у нас проблем быть не должно, – невозмутимо заметил Рокоссовский. – А учитывая наличие у нас новейших лекарств – таких, как антибиотики и антивирусные препараты, – я считаю, что биологическое оружие нам не слишком опасно. Вождь ненадолго задумался. Потом спросил:

– Но все же. Если Альянс применит оружие массового поражения – не важно, какое именно, – что будем делать? Массированный ответный удар ядерными бомбами?

– Да, – все трое сказали это практически синхронно. Стрелки часов апокалипсиса можно было бы передвинуть на без пяти минут двенадцать. «Арнемский кризис» стал предопределен.

15 ноября 1946 года. Бразилиа‑Ардженто, правительственный бункер

– Президентэ, прибыл генерал да Сильва, – голос адъютанта вырвал Альверде из неспокойного сна. Встряхнувшись, он выпрямился в глубоком кресле и, бросив взгляд на часы, сказал: – Спасибо, Хуан. Пусть заходит. Рейнальдо кивнул и вышел из кабинета. Несколько секунд спустя внутрь вошел невысокий человек в камуфляже без знаков различия. Альберто Луис Перейро да Сильва был одним из лучших генералов Федерации,

пробившись наверх из самых низов. Родом из бедной семьи, не имея никаких связей, он брал свое трудолюбием и упорством. Первый свой бой он провел еще в сорок первом, против правительственных войск, перейдя на сторону неизвестного тогда Альверде. Как оказалось, молодой офицер сделал правильный выбор – переворот прошел быстро, успешно и почти бескровно. Затем был учебный лагерь, где множество командиров обучались новой тактике и познавали премудрости военного дела будущего. А еще через какое‑то время, уже в сорок втором, была проведена успешная операция против Аргентины, закончившаяся слиянием двух крупнейших стран Южной Америки в федеративное государство. Войну против Японии да Сильва встретил в ранге полковника, к ее окончанию став генерал‑лейтенантом. Тихоокеанские сражения дали миру немало героев, одним из которых как раз и стал бразилец. У него было два по‑настоящему звездных часа – в битве за северное побережье Австралии и на Окинаве. И сложно сказать, где он проявил свои командирские качества лучше – на Зеленом материке, умудрившись удержать плацдарм против значительно превосходящих сил японцев, а затем даже расширив и углубив его; или в битве за важнейший опорный пункт обороны армии микадо на Окинаве – северный укрепрайон, – который был взят с удивительно небольшими для такого предприятия потерями – убитых среди его солдат было всего‑то процентов двадцать пять. Таких, как да Сильва, Альверде очень ценил. Верный, умный, компетентный. Но сейчас даже ему, пережившему и лично участвовавшему в бойне на Тихом океане и в Юго‑Восточной Азии, было тяжело. Американцы, наконец, принялись за ЮАФ всерьез. Осознав, что от многочисленных «Суперкрепостей» и их британских собратьев в Евразии толку немного – потери от сил ПВО среди них превышали все разумные рамки, – Альянс значительно сократил использование этих самолетов в своих операциях, перейдя в основном на применение против СССР, Германии и их союзников армад бомбардировщиков Б‑36 и перебросив высвободившиеся стратегические силы против Альверде. Естественно, что с мощью, перед которой в свое время оказались бессильны Люфтваффе, бразильско‑аргентинские ВВС бороться на равных не могли. Результатом стало разрушение нескольких городов ЮАФ – Рио‑де‑Жанейро, Буэнос‑Айреса и некоторых других прибрежных поселений. Более‑менее целым оставался лишь Сан‑Паулу – и то лишь по причине чрезвычайного насыщения окрестностей этого промышленного центра зенитной артиллерией. Но президент, выживший во время восстания фавел две тысячи восемнадцатого, залившего кровью всю страну, бомбардировок сорок шестого не боялся. Более того, он даже считал, что они в каком‑то смысле необходимы – если раньше среди населения изоляционистские и даже пацифистские настроения были не редки, то после показательного принесения демократии, сбрасываемой из бомболюков американских самолетов, таковых было не найти, что называется, «днем с огнем». И теперь Альверде готовился нанести ответный визит. Обладая мощнейшей стратегической авиацией – не чета американской или хотя бы британской, но все равно очень серьезной, – он собирался уничтожить несколько крупнейших аэродромов Альянса, на которых базировались «Ланкастеры», «Суперкрепости» и другие «инструменты для одемокрачивания». Более того, Альверде планировал совместить приятное с полезным и, одновременно со «стратегическим» ответом, ударить по группировке войск Альянса около Буэнос‑Айреса,

ликвидировав или, по крайней мере, значительно сократив его в размерах. Генерал да Сильва, будучи специалистом по действию против превосходящих сил, должен был этот план осуществить.

– Альберто, – президент поднялся навстречу молодому генералу. Смуглый, коротко стриженный брюнет невысокого роста, гладковыбритый, но с мешками под глазами от постоянного недосыпания, протянул руку, отвечая на рукопожатие главнокомандующего. Стальной взгляд черных глаз внимательно прошелся по обстановке кабинета Альверде, по нему самому и, не увидев признаков страха или паники, смягчился.

– Здравствуйте, господин Верховный Главнокомандующий.

– Просто президент или генерал, хорошо? Сейчас некогда разводить политесы.

– Слушаюсь, господин генерал.

– Альберто, не буду тебе врать, задача перед тобой стоит не просто сложная, а чертовски сложная. С другой стороны, на мой непросвещенный взгляд, она выглядит гораздо проще, чем Австралия или северный укрепрайон Окинавы. Противник, конечно, здесь посильнее, союзник подальше, но так и у нас сил побольше. Да Сильва молча кивнул. Альверде побарабанил пальцами по столу, подошел к карте и, глядя на нее, сказал: – Мы с генералом Гаспаром решили выделить на эту операцию четыре тяжелых бронепоезда: «Сан‑Паулу», «Рио», «Буэнос‑Айрес» и «Монтевидео». Плюс шесть средних. Это в нагрузку к двум мотопехотным дивизиям, кавалерийской бригаде, четырем отдельным танкосамоходным полкам, восьми отдельным штурмовым батальонам. Кроме того, получишь три артполка и танковую бригаду на русских «тридцатьчетверках». Да Сильва вновь ничего не сказал.

– С учетом резервистов получишь даже некоторое превосходство над американцами, – президент словно извинялся.

– А их флот? – Корабельная артиллерия и авиация генерала волновали достаточно сильно, поэтому свое молчание он прервал.

– Штаб ВВС разработал план авиаудара, он дожидается лишь только твоего согласования. В налете будут участвовать почти две сотни самолетов, так что вряд ли янки будут в состоянии оказывать эффективную поддержку своим наземным подразделениям. Тем более что завтра линейные корабли «Калифорния» и «Висконсин» вместе с эскортом отправятся в Рио, где планируется расширение плацдарма.

– Сколько у меня времени на подготовку?

– Две недели, максимум три. Генерал задумался. Молчание уже затягивалось, когда он неожиданно поинтересовался: – Командование Сил Специальных Операций – я могу использовать их людей?

– Они уже перебрасывают группы из Рио. Тебе предоставят пятнадцать стандартных и четыре усиленных. Работать с КСО будете в связке. И еще… – Альверде вздохнул. – Я знаю, что сил немного, но это все, что я пока могу выделить. Новобранцев не дам, даже не проси – сам прекрасно понимаешь, что они ни на что большее, кроме как умереть и этим отвлечь врага, пока не способны. Единственное – выпуск снайперской школы базы «Унита» полностью идет в твое распоряжение. В общем, если появятся еще какие‑нибудь вопросы – обращайся к генералу Гаспару.

– Хорошо, господин генерал. Разрешите идти?

– Разрешаю. Молчаливый генерал спокойно встал и, коротко кивнув, удалился обдумывать атаку. Альверде, смотрящий ему вслед, грустно вздохнул и вдруг понял, насколько устал. Последние несколько лет были одним сплошным марафоном, бесконечным решением неотложных задач. Армия и экономика, политика и дипломатия…

– Недолго осталось, – Жозе извлек из‑под рубашки золотой крестик, подарок матери на четырнадцатилетие. Долго на него смотрел, что‑то при этом шепча. Потом нажал на кнопку селектора и коротко бросил:

– Хуан, меня не беспокоить хотя бы пару часов. Только если произойдет что‑то более чем сверхважное.

– Хорошо, президентэ. Ответа адъютанта‑секретаря Альверде уже не слышал, уснув прямо в кресле.

30 ноября 1946 года. Южно‑Американская Федерация, Буэнос‑Айрес

– Рико, что будем делать? – еле слышный шепот сержанта Саргаса отозвался в голове майора раскатами грома. Стиснув зубы и выругавшись, офицер осторожно потрогал здоровенную шишку, красующуюся на лбу.

– Ждать. Других вариантов нет. Специальная группа Родригеса, срочным порядком переброшенная из Рио в тылы начавших очередное наступление американцев, вот уже второй день пряталась в развалинах старинного здания на окраине бывшей столицы Аргентины. Диверсантам не повезло – едва проникнув в глубину обороны плацдарма, они наткнулись на действующий вне привычных схем патрулирования отряд рейнджеров. В короткой, но ожесточенной стычке техасцы отступили, убив двоих из людей Рикардо, в том числе и аргентинца, знавшего город. Испаноговорящим в команде решительно не везло – со времен Панамы это была потеря уже третьего товарища из них. Естественно, что стрельба в официально «зачищенном» городе без внимания не осталась – район был оцеплен практически мгновенно. Не успевшие выйти из опасной зоны коммандос были вынуждены изменить план, полагая, что смогут прорваться позднее. Но янки воевать учились быстро и глупостей старались делать поменьше – битвы с японцами плохих солдат отсеивали быстро. Поэтому теперь они методично и весьма грамотно прочесывали территорию, все больше приближаясь к скрывающимся спецназовцам. Положение усугублялось тем, что район был полностью безлюден. Кроме американских пехотинцев и бразильских бойцов, в нем никого не было, а потому скрыться среди мирного населения возможным также не представлялось. Родригес пытался придумать хоть какой‑нибудь план, но в голову не шло ничего, кроме банального прорыва. А это была верная смерть – постоянно висящие в небе самолеты плюс мобильные патрули вырваться из ловушки не дадут.

– Рико! – Филиппе Эзра, появившийся в дверном проеме, выглядел встревоженно! – У нас проблема.

– Да ладно. Не может быть, – Саргас саркастически хохотнул.

– Гринго уже в соседнем квартале. Еще несколько часов, и они будут здесь. Некоторое количество растяжек продвижение врага значительно замедлило, но ненадолго.

– Парни, какие у нас есть варианты? – майор осмотрел свою команду.

– Прорываться с боем, – другого предложения от прямолинейного Эзра, в чьих руках бразильский клон пулемета FN FALO выглядел детской игрушкой, Рикардо и не ожидал.

– Не вариант, – Луис, несмотря на наличие в руках МГ‑42, подошел практически бесшумно. – Круг поиска еще пока довольно велик. Трепыхнемся, зашумим – и нам крышка. Через двадцать минут здесь будет целая армия. Нас блокируют, подтянут силы – и накроют. А может, вообще не будут напрягаться и в своем излюбленном стиле вызовут артиллерию. Поэтому я за то, чтобы попытаться уйти тихо.

– Сомнительно. Судя по всему, мы нужны им живыми, – заметил Саргас, наблюдающий за улицей. – Они могли сровнять этот район с землей еще сутки назад. Кораблей на рейде у них хватает. Как и самолетов.

– Поправка, – Рикардо усмехнулся. – Им нужен один из нас. Этого хватит. И то сомневаюсь, что прямо‑таки сильно нужен. Скорее, «желательно, но не обязательно».

– Так все же? Что делать‑то будем? Майор вздохнул и, обведя глазами своих людей, сказал:

– Отвлечем их. И попытаемся уйти. Попробуем нечто вроде следующего…

30 ноября 1946 года. Южно‑Американская Федерация, Буэнос‑Айрес

Американский солдат осторожно заглянул в зияющий черным провалом в стене облицованного белым камнем дома дверной проем. Плавные движения держащих «Томпсон» рук и оценивающие глаза выдавали профессионала. Янки явно чувствовал, что за ним наблюдают, но пока не мог понять откуда. Окрестности выглядели не слишком приятно – обугленные остовы разбомбленных домов, скелеты полуразрушенных каменных стен, составляющих необычный контраст с буйной растительностью, раздавленная сапогом детская кукла, ярким пятном выделяющаяся на тротуаре среди кучи мусора… А всего в полусотне метров от патруля, в глубине почти сохранившегося здания, Луис, рассматривающий морпеха через прицел своего пулемета, напрягся, глубоко вздохнул и поднял над головой руку с намотанной на нее белой тряпкой, давая знак товарищам. Короткая очередь из «сорок второго» слилась с грохотом сработавшего фугаса. А секундой спустя на тихой улочке разразился ад. Томас Свифт – тот самый солдат, которого бразилец пометил для себя как профи, – за какое‑то мгновение до начала перестрелки что‑то почувствовал и буквально влетел в дом, в падении уже разворачиваясь и нажимая на курок. Луис понятия не имел, что ошибся, – американец был не морским пехотинцем, а рейнджером, приданным отряду для помощи. И рейнджером опытным, не раз смотревшим на смерть и бывавшим в самых непростых ситуациях. И сейчас, поливая из «Томми‑гана» противоположную сторону переулка, он выигрывал для своих соратников бесценные секунды. Родригес, аккуратными одиночными выстрелами прижимающий янки к земле,

чертыхнулся. План начинал накрываться медным тазом – вполне возможно, что вместе с жизнями его людей. Буквально проорав в «уоки‑токи» «Эзра!!!», он переключился с одиночных на короткие очереди, пытаясь не дать американцам перегруппироваться. Филиппе, лежащий на полусгоревшей крыше несколько в стороне от места основных событий, помог единственным способом, которым мог, – метнул в сторону основной части вражеской группы пару гранат. Добросить до цели он их не мог, но два почти синхронно раздавшихся взрыва отвлекли янки, создав угрозу тылу. Рикардо, несколько приободренный снизившимся темпом стрельбы в его сторону, осторожно перемещался, создавая впечатление движущейся группы. Луис вместе со своим пулеметом тоже постепенно менял местоположение. Все это создавало у американцев впечатление, что бразильские коммандос смещаются в глубь оцепленного района, и буквально заставляло броситься в погоню за уже надоевшими диверсантами. Сержант Саргас, зарывшийся в груду обломков и мусора в каких‑то руинах, затаил дыхание. Мимо осторожно крались американцы. Это был пиковый момент плана Родригеса, заключавшегося в том, что один человек пропустит мимо себя американцев, отвлеченных ведущимся боем, а затем пошумит в тылу через некоторое время после того, как бразильцы, отступающие в его направлении, затихнут. В теории это должно было создать впечатление того, что передовые группы янки пропустили противника мимо себя, и бросить силы на оцепление и поиски в другом квадрате. А это давало шанс Рико и команде прорваться. План имел один только минус – Саргас оставался в одиночестве и прорываться должен был сам. Майору эта часть не нравилась – первоначально он роль приманки должен был взять на себя. Но сержант вызвался сам и настоял на своем решении, аргументировав тем, что чувствует себя в городских боях гораздо увереннее. И тем, что группе нужен командир.

– Я вывернусь, парни, не парьтесь. Вам даже не стоит надеяться, что ваши мучения так просто закончатся – этот мир от меня не избавится с помощью парочки каких‑то глупых гринго, – улыбнувшись во все свои двадцать семь зубов, диверсант пожал друзьям руки. Сержант выдохнул, отбросив воспоминания. Американцы ушли вперед, и теперь ему следовало двигаться в прямо противоположном направлении. Затихшая стрельба насторожила Свифта. Было что‑то неправильное в том, как она закончилась, – не урывками, как это обычно бывает, с отдельными выстрелами последних остающихся в живых врагов, а вот как‑то так, почти сразу. Наступившая тишина, казавшаяся еще более безмолвной после грохота яростного боя, давила на плечи неясной угрозой, заставляя пригибаться и осторожничать.

– Крайтон! – Белобрысый солдат в замызганной грязью каске, рассматривающий через оптику своего «Гаранда» улицу, вздрогнул.

– Да, сэр? Томас приблизился к его укрытию и, бросив взгляд на поле боя, поинтересовался: – Какого хрена происходит? Где эти долбаные обезьяны?

– Мы не знаем, сэр. Они как сквозь землю провалились.

– Проклятие! Ищите их, черт вас всех подери!

– Капрал Крайчек сообщил, что через них эти ублюдки не проходили, а значит, они все еще внутри периметра оцепления, сэр. Просто прячутся, – снайпер пожал плечами и, ухмыльнувшись, добавил: – Так что скоро мы их найдем и прикончим.

Томас кивнул, одновременно пытаясь понять логику действий спецгруппы противника. Зачем им прятаться сейчас? Они же сами атаковали прочесывающих очередную улицу солдат. Сами! Какой теперь им смысл прятаться, если их нахождение локализовано в пределах пары кварталов? Куда они теперь денутся? Единственный шанс – драться, пытаясь пробиться с боем. Что‑то тут не так, но что именно?.. Далекий звук выстрела мгновенно изгнал из головы рейнджера лишние мысли. Еще раз, и еще. Хлесткие щелчки одиночных вдруг превратились в раскаты очередей, сопровождающиеся аккомпанементом хлопков американских карабинов. Но этих карабинов у передовых групп не было…

– Они прорвались! – Свифт и Крайтон пришли к этому выводу одновременно. Мысль подтвердил звук довольно мощного взрыва, похожего на результат применения ручного гранатомета, не раз использованного против янки.

– Вашу мать! Сучьи дети, живо вперед! – Командовавший операцией по поимке диверсантов полковник, неожиданно возникший за спинами бойцов, выглядел взбешенным. – Если эти суки прорвутся – отправлю вас всех на хрен к макаронникам, в гости к комми! Угроза была более чем серьезна – мясорубка на Апеннинах была из разряда «сунул палец – в фарш все тело». Начавшие решительное наступление советские и немецкие войска не захватили еще Италию только благодаря ее ландшафту и тому, что она еще задолго до начала войны Альянса с Союзом была превращена в один большой укрепрайон. Солдаты ломанулись вперед, а Томас все никак не мог понять, что же здесь неправильно. Как бразильцы прошли передовые группы? Да еще и без боя? Плюс эта дурацкая стрельба, закончившаяся почти одномоментно… Что‑то тут не так, но что? Звуки далекого боя затихли. «Похоже, еще одному патрулю крышка». – Рейнджер сжал переднюю рукоятку своего автомата и, отбросив размышления, отправился следом за морпехами. Рико, замаскировавшись в загодя сделанном убежище, наблюдал за американцами и беззвучно молился за Саргаса. А самому сержанту помощь небес сейчас бы очень даже пригодилась. С первым патрулем он расправился быстро – три солдата умерли быстрее, чем успели понять, что происходит. Это дало диверсанту транспорт и немного времени на подготовку. Впрочем, от этого было ненамного легче. На «шумение» американцы отреагировали мгновенно и теперь последовательно загоняли бразильца в угол. Но он так просто сдаваться не собирался, подтверждением чего было несколько трупов опрометчивых американцев. Отходя все дальше от бывшего района оцепления, Саргас надеялся продержаться подольше, выигрывая время для своих друзей.

Любимая винтовка в руках и приличный запас патронов в висящих на поясе и в разгрузке магазинах пока не давали янкам приблизиться на достаточное расстояние, но бой высасывал запасы словно пылесос, давая понять, что все кончится очень плохо. «Справа девять, слева три», – на секунду выглянув из своего очередного укрытия, Саргас понял, что умрет здесь. Американцы вперед уже не шли, банально блокировав его в доме и дожидаясь подкреплений. Рев приближающегося танка сразу дал понять, чем именно все это закончится. Ничего противотанкового у диверсанта не было.

– Мрази, – сержант сплюнул на пол, – все равно вы отправитесь в ад. А я буду вас там поджидать. Он сражался отчаянно, но пятнадцать минут спустя, отказавшись сдаваться ненавистным гринго, иссеченный осколками танкового фугаса, бразилец лег на гранату, предварительно выдернув из нее чеку.

– Свобода или смерть! – последние слова сержанта Саргаса, посмертно получившего впоследствии орден Свободы, учрежденный Альверде как высшую награду ЮАФ, никто не услышал. Тело диверсанта, помимо всего прочего подорванное еще и гранатой, унесшей жизни двух неопытных американских солдат, было сожжено на месте разгневанными соратниками последних и так и не было никогда найдено. Конкретное место последнего сражения спецназовца также осталось неизвестным. По странному совпадению, одна из площадей в отстроенном после войны Буэнос‑Айресе, названная именем сержанта, находилась совсем недалеко.

5 декабря 1946 года. Китай, недалеко от г. Нанкин

– Явился, – полуутвердительно‑полувопросительно уставился на прапорщика Бондаря капитан Голенко.

– Так точно, товарищ капитан! – немолодой мужик вытянулся в струнку.

– Отставить. Вот скажи мне, дорогой друг, чем это ты в деревне занимался?

– Налаживал отношения с дружественным китайским пролетариатом! – Несмотря на серьезный тон, в глазах Бондаря светился огонек хитринки. Никита вздохнул. «Небось опять чего‑нибудь на рисовую водку выменивал. Хомяк недорезанный!» Еще раз вздохнув танкист грустно посмотрел на темнеющее небо.

– Товарищ капитан, я ж в свободное время. Службе никакого урона, а только польза.

– Ладно, Александр Юрьевич, чего менял‑то хоть? Не патроны, надеюсь?

– Как можно! – замотал головой прапорщик. – Это ж подсудное дело. Только часы трофейные, да очки защитные. А то у меня поднакопилось.

– И как обмен?

– Удачно. Четырнадцать литров чистой водки плюс настоечка и чай. Мне уже насчет некоторых деталей с интендантом удалось сговориться, так что мы пер…

– Нет, нет, нет! – капитан решил даже не пытаться разбираться в хитросплетениях здешней экономики. – Даже слышать про эти ваши завихрения не хочу. Но смотри мне, попадешься – шкуру спущу. Свободен. Наблюдая за развернувшимся прапорщиком, бодро шагающим к центру расположения батальона, Голенко в очередной раз горестно вздохнул и потопал в штаб. «Вот, млин, распоясались. Как Шульга с политработы ушел, так им теперь все можно. А этот новенький замполит совсем никуда не годится. Черт‑те чем занимается», – задумавшийся танкист едва не врезался в свой собственный танк.

– Как дела, Рыся? – нежно похлопав стального монстра по бронированному боку, Никита ловко залез на башню. – Снаряды в тебя загрузили? А топлива налили? – Разговаривающий с железякой капитан мог показаться странным, но учитывая, что меньше недели назад эта самая штука спасла ему жизнь при встрече с целой батареей американских противотанковых самоходок (на лобовом листе насчитали потом восемнадцать отметин от не пробивших броню снарядов), а до того в боях на Пусанском плацдарме в Корее не сломалась ни разу и вообще вела себя донельзя идеально, то такое отношение офицера к танку казалось уже и не особенно странным. Танк‑то ведь взаимностью отвечал.

– Никита! – старый знакомый, Ринат Бусаев, махал рукой, подзывая к себе.

– Чего тебе?

– Лавриненко вторую сотню взял!

– В смысле?

– Да в прямом!! Он на своей «семерке» вчера еще три британских «Крестоносца» сжег, так что теперь у него за две войны двести одна уничтоженная машина! Только что по радио передали! – Бусаев радовался так, словно это был его счет, а не знаменитого полковника.

– Да уж, ИС‑7 – это вам не абы чего. Мы с начала войны хоть один потеряли вообще? – Голенко поневоле заинтересовался.

– Да кто ж его знает. В наших краях их и нет, считай, – пожал плечами татарин.

– Ну почему же? – Никита нахмурился, вспоминая. – С нами по соседству на плацдарме один полк дрался, отдельный.

– «Семерки» все в отдельных полках, – проворчал танкист. – Но ты прав. У них вроде бы были потери… Небось от бомб или мин. Пушкой его не возьмешь. Его даже орудие «сорок пятого» не возьмет.

– Ну почему же, возьмет. Метров с восьмисот.

– Ага, счас, так он тебя и подпустит на эти восемьсот метров. У него ж не пушка, а, блин, какой‑то супершмалевик! Я видал, как на полигоне эта хрень немчурскую «пантеру», первую, правда, еще, с трех километров в лоб взяла. А потом по всяким плитам стреляла. Так что я не удивляюсь, что «Першинги» от «иса» разлетаются, как куры от петуха. У них же против него шансов вообще нет. Небось их пукалка лоб «семерки» даже в упор не возьмет.

– О чем разговор? – проходящий мимо комполка заинтересованно посмотрел на молодых офицеров.

– О подвиге товарища Лавриненко и достоинствах танка ИС‑7, – Голенко выразительно посмотрел на своего друга.

– А «рысь» вас, значит, уже и не устраивает? Каждому теперь гордость нашего танкостроения давать?

– Никак нет, товарищ полковник. Р‑45, без всякого сомнения, лучший танк в мире. Совокупность его боевых и эксплуатационных качеств в сочетании…

– Стоп, стоп, – улыбающийся командир замахал руками, – я тут с вами согласен, не надо мне лекцию о собственном танке читать, товарищ капитан. Вы лучше на совещание идите, вводные получать. А то ведь завтра выдвигаемся.

– Есть идти получать вводные, товарищ полковник! Увидев, как проходящий мимо своей машины капитан провел рукой по ее боку, Зиновий Колобанов усмехнулся. На его счету танков было только шестьдесят.

6 декабря 1946 года. Китай, к северу от г. Нанкин – Бронебойный!

– Есть! – звук закрывающегося затвора и последовавший за этим грохот выстрела болью отозвались в гудящей голове Голенко.

– Цель на два часа! – «Першинг», вывалившийся из кустов, развернул башню и выстрелил. «Рысь» капитана вздрогнула от попадания в лобовой лист девяностомиллиметрового подарка. Почти на автомате Никита прицелился и точным выстрелом всадил снаряд в борт вражеского танка.

– Есть попадание! – хрипло сообщил наводчик, молодой парнишка, заменивший получившего ранение в боях на Пусанском плацдарме ветерана.

– Мать их за ногу, откуда здесь столько «Першингов»? – бормотание Голенко осталось неуслышанным. Султаны земли, вырастающие вокруг идущих в атаку советских танков, появлялись все чаще и становились все гуще. Казалось, что Гоминьдан и его американские союзники собираются идти на сей раз до конца. «Ни шагу назад» в их собственном исполнении.

– Зубр всем: заходим …ева, повто…ю, сле…а! – Голос командующего полком Колобанова был еле различим на фоне сильных помех.

– Толя, давай за комбатом! – проорал Никита в ТПУ приказ своему мехводу, одновременно осматривая поле боя через панорамный прицел, чудом уцелевший после неоднократных попаданий, испещривших броню Р‑45 многочисленными вмятинами. Неожиданно идущая чуть впереди машина Шульги, давно уже ставшего командиром батальона, где ранее он был комиссаром, резко остановилась. Вылетевшие в сторону катки вместе с пламенем взрыва указывали на противотанковую мину.

– Млять!

– Командир? – заряжающий повернулся к капитану.

– Шульга на мину налетел. Так что теперь мы впереди, – Голенко еще раз выругался и прильнул к окуляру. Комбатовская «рысь» сотрясалась от многочисленных попаданий – было такое ощущение, что неподвижную машину расстреливает вся артиллерия в радиусе нескольких километров. Долго это продолжаться не могло – судя по всему, какой‑то из снарядов все же пробил броню и вызвал пожар. Уже объехавший препятствие, Никита увидел, как из башни «сорок пятого» вырос столб пламени, буквально подбросивший тяжелую машину Шульги. Капитан выругался. Несмотря на то что Петра Матвеевича он не любил (его вообще никто не любил за мерзкий характер, кроме разве что Колобанова, умевшего это обстоятельство игнорировать), но уважал как компетентного и знающего командира.

– Хана комбату, – пояснил Голенко экипажу. Бумкнувший по броне снаряд вернул слегка ослабшую концентрацию на прежнюю высоту.

– ОФС!

– Есть! Заметивший группу пехотинцев в форме американской армии, забегающих в дом, танкист пальнул в их сторону, почти не целясь. Попадание снаряда в глиняную мазанку разнесло ее на куски вместе с находящимися внутри солдатами. Никита старался не думать, что в этом доме могли быть и мирные жители. Он уже видел, что может произойти с человеком, ставшим невольным виновником гибели некомбатантов – к примеру, детей – и начавшим себя за это корить. Война никогда не бывает легкой прогулкой ни для одной из сторон. Даже человек со стальными нервами может сломаться от постоянного напряжения, страха и чувства вины, от близкого дыхания смерти, от кошмарных картин убийства и жестокости. Нет, советские солдаты и офицеры были уверены, что делают правое дело, сражаются за мир, за счастье будущих поколений. Но это не меняло того факта, что даже в самой что ни на есть справедливой войне гибнут невинные люди. Никите до сих пор временами снился паренек лет двенадцати, погибший при взятии Кенигсберга. В тот день его «ис» вел бой с немецкой «четверкой», умело прятавшейся среди развалин пригорода. И, собственно, для обхода противника с фланга танк Голенко проломил своей тушей стену одного из домов, дабы пройти напрямик, не подставив борт под огонь немецкого орудия. Молодой командир понятия не имел, что в доме кто‑то есть. Pz.4 тогда сожгли, а на обратном пути советский танкист увидел торчащие из‑под обломков стены руку и голову. Судя по всему, обессилевший от голода мальчишка прятался в доме, когда серо‑зеленая громада танка проложила себе путь. Раздавленная грудная клетка и кровь на гусеницах дали Никите понять, что именно произошло. Естественно, что лейтенант в этой смерти был не виновен. И именно в этом он себя убеждал, разумом соглашаясь со своими собственными аргументами. Но душа молодого парня все равно чувствовала ответственность за эту смерть – так же, как и за многие другие, постепенно ожесточаясь и грубея. Со временем гвардейский капитан научился об этом не думать. Но нет‑нет, а все эти мельком виденные лица жертв самой страшной войны в истории человечества приходили к нему во сне. Они ничего не говорили – просто смотрели и молчали, словно задавали безмолвный вопрос «почему?». И первым в этой толпе всегда стоял тот самый мальчишка, что нелепо погиб в одном из бесчисленных столкновений Второй мировой войны. Сколько их было, таких вот безвременно ушедших пацанов и девчонок? Скольких убили снаряды и бомбы воюющих сторон, вышибающих друг друга со стратегически важных (или не важных) точек и направлений? Зачем это было нужно Вселенной, все эти бесчисленные смерти? Никита не знал, что жертвы могли бы быть и еще больше, намного больше. Он понятия не имел, что в так и не случившемся мире те самые освобожденные от фашизма народы много лет спустя поставят в один ряд с эсэсовцами простых советских парней и девчонок, тысячами, десятками и сотнями тысяч, миллионами умиравших за свободу и мир. «Война им кажется игрою» – этой песни Никита тоже не знал. Но эта фраза частенько мелькала в его голове, когда он читал «Обзор зарубежной прессы».

– Базука на одиннадцать! – голос наводчика вернул в реальность на секунду ушедшего в себя капитана. Турельный КПВ коротким раскатом заставил гранатометчика залечь. «Китаец, – машинально отметил Голенко. – Из Гоминьдана, наверное».

Примерно в двух километрах слева от атакующего батальона Р‑45 земля словно встала на дыбы – парящие над полем летуны кого‑то заметили и подключилась бригадная артиллерия и «Грады» отдельного дивизиона. Неожиданно на гвардейца накатила ярость.

– Мрррази, – он буквально рычал, – за все ответите. И за всех. Джону Литгоу было девятнадцать, и на войне он был второй год, стартовав еще против японцев. Ему бывало страшно, но он думал, что научился себя контролировать. Он ошибался. Стальная стена казавшихся неуязвимыми советских танков, накатывающая прямо на его окоп, вызывала какой‑то первобытный ужас.

– Вот и все! – Капрал Либби сплюнул на дно окопа, попав на замызганные грязью ботинки друга. – Нам конец. Обреченность, звучавшая в голосе этого высокого брюнета, не терявшего духа даже в мясорубке на Окинаве, была просто невыносима.

– Мы еще повоюем, – Литгоу попытался приободрить товарища.

– Не, – капрал не согласился и протянул бинокль, снятый с мертвого капитана. – Здесь «Сталины». Все еще надеясь, что друг ошибается, Джон навел бинокль на вражеские позиции. Характерные силуэты советских супертяжей лишили американца последних надежд. Против этого у них не было вообще ничего.

– Что ж, это было честью драться рядом с тобой, дружище.

– Да, неплохо мы повеселились, а? Литгоу помолчал. Потом спросил:

– Либби… может, сдадимся?

– Нет. Ты же читал, что русские делают с нашим братом, если захватывают в плен. Япошки – те и то лучше. Уж если нам суждено сдохнуть, то пусть это произойдет быс… – капрал так и не договорил. Разрыв фугаса поставил точку в жизни этих неплохих, в общем‑то, парней. Простых американцев, отдавших жизни за финансовые интересы людей, которым было на них наплевать. Этой войне еще предстояло собрать гораздо больший урожай смертей.

24 декабря 1946 года. Вашингтон, Белый дот

Рождественский бал, должный начаться в самом скором времени, был символом несгибаемости нации в один из самых тяжелых периодов ее истории. Но Гарри Трумэн прекрасно понимал, что все это банальная профанация. Америка уже проиграла – просто еще пока не хотела это признавать. В Европе войск Альянса фактически не осталось – Испания не в счет, ибо власть Франко уже серьезно ослабевает. Долго каудильо не протянет – у СССР и Сталина к нему слишком большой счет. Из Италии же последние подразделения эвакуировались еще в середине месяца.

Греция также захвачена войсками югославов и русских. Турция на грани выхода из войны – перемирие уже объявлено, идут переговоры об условиях капитуляции. Иран уже советский, боевые действия идут в Ираке и на западе Индии. Причем свою жемчужину британцы не удержат однозначно – освободительное движение, подогреваемое неудачами лайми на фронтах и поставками оружия из СССР и Германии, поднимает голову и расправляет плечи. Так что скоро «кузены» отхватят пинка под зад от своих вчерашних слуг в тот самый момент, пока русские бьют гордым бриттам морду. В Корее все кончено – сталинские армады закончили зачистку последних очагов сопротивления, и теперь создание КНДР – свершившийся факт. В Китае бои еще идут, но Гоминьдан продержится от силы несколько месяцев – и то только за счет плохих дорог, тормозящих советские механизированные корпуса и армии Мао. Даже в Южной Америке все плохо – развалины Буэнос‑Айреса поглотили без остатка несколько лучших американских дивизий, плацдарм в Рио так и не удалось расширить – как, впрочем, и другие, а бомбардировки не дают того эффекта, на который рассчитывало командование Альянса… «Англии крышка уже сейчас, – американский президент грустно усмехнулся своему отражению в темном окне. – Немцы и русские своими подлодками фактически отрезали ее от остального мира. Мы еще продержимся. Но сколько? Одни, против всего мира… Год? Десять лет? Двадцать? Есть еще надежда на бомбу… но чем ее доставлять? И, главное, куда?» Пройдясь по Овальному кабинету, Трумэн с горечью подумал, что Рузвельт был прав, прав на все сто процентов – Советы слишком сильны, чтобы идти с ними на прямой конфликт. А в союзе с немцами они превращаются в сущий кошмар, в чудовище, становление которого столь опасно. Не зря, ох, не зря британцы столько лет делали все возможное, чтобы этот союз не состоялся. И теперь, когда страшное свершилось, то самое мировое господство, которое было, казалось, уже так близко, ускользало из рук. И, похоже, уже навсегда. Это не считая того, что роптание и брожение началось уже и в самих Штатах. Народ начинает уставать от войны. Народ начинает задавать вопросы – неприятные вопросы. И рано или поздно на них придется давать ответы. Которые, естественно, большинству не понравятся. Единственный шанс – это мир. Но как? Даже атомная бомба, на которую так рассчитывали отдельные личности, выходом из ситуации уже не казалась. Пусть даже у евразийцев нет ничего подобного – но у них есть огромные запасы химического оружия, которое они не преминут пустить в ход. Да и на какой объект ее сбрасывать? На какой город? Практически все серьезные производства СССР – глубоко внутри страны. Сталинский «Большой план развития Сибири», как же. Это не считая того, что и вокруг Страны Советов огромные территории дружественных стран. Сбросить на немцев? Но и это не так просто – Европа прикрыта мощнейшей системой ПВО. Уже сейчас потери среди бомбардировочных армад Альянса слишком велики, намного больше, чем планировалось в самых плохих сценариях. А если еще и вспомнить, что к моменту получения работоспособного экземпляра Британия вполне может уже и выйти из войны, то все становится еще мрачней. Ведь бомбардировщики с бомбой, летящие с баз на американском побережье, будут засечены радарами издалека, и до побережья собственно Европы доберутся единицы… То есть все выглядит отвратительно даже с бомбой. Но она – единственный шанс. Шанс хотя бы на сохранение статус‑кво. «Надо продержаться еще полгода. Любой ценой. А там попробуем блефовать», – это была одна из последних мыслей президента Соединенных Штатов Америки Гарри Трумэна, ставшего

первой жертвой «снайпера‑одиночки».

24 декабря 1946 года. Вашингтон, неподалеку от Белого дата

Марк Батлер был патриотом. Настоящим, а не из этих сосунков, орущих о любви к Америке, но не готовых сделать ради нее ничего. Он прошел войну с Японией от первого до последнего дня, получив ранение через час после подписания островитянами капитуляции – какому‑то офицеру Императорской армии про сие неблагодарное действо сообщить забыли. Ранение было не опасное, но, учитывая кучу наград снайпера, его отправили домой, подлечиться и отдохнуть. Здесь он, собственно, и остался – сержанта, разглагольствующего о политике и о том, что япов надо было стереть в порошок вместе с русскими, заметил один человек, сообщивший о таком вот товарище «куда следует». «Где следует» подсуетились, и в самом скором времени к выписанному из госпиталя Марку, отмечавшему это радостное событие в баре, подошел неприметный человек в сером плаще. Прямой как лом и такой же простой, сержант даже не заметил, как ему промыли мозги. «Лучшая ложь – правильно поданная правда». Это придумали не вчера и не позавчера. Так что уже всего несколько недель спустя ветеран был свято уверен, что нынешний президент – совсем не то, что нужно Америке в это непростое время. Тем более что его и не выбирали – хозяином Белого дома Трумэн стал после смерти Рузвельта. В естественности которой, кстати сказать, Марк тоже уже не был уверен. И это только увеличивало счет – ведь Франклин Делано Рузвельт для Батлера был кумиром, символом Америки, ее спасителем… Но этого было мало. Более того, на убийство президента сержант не пошел бы ни за что. Для такого перелома должно было произойти что‑то действительно страшное. Например, «Аргентинская катастрофа», в которой американцы потеряли огромное, по их меркам, количество солдат. И в числе павших был отряд Марка – его друзья и боевые товарищи. На тлеющие угли ненависти умелые оперативники подлили достаточное количество бензина, чтобы пламя костра ярости сержанта взлетело к небесам. Пропаганда пыталась смягчить удар как могла – но даже рядовому американцу было понятно, что, несмотря на бравурные реляции, все действительно серьезно. Выбирая инструмент для «работы», Батлер остановился на «Арисаке», с которой прошел большую часть войны и которая его ни разу не подводила, несмотря на нестандартный боеприпас. Хотя друзья человека в плаще предлагали ему и винтовку Мосина, и «маузер», и «Ли‑Энфилд», и даже родной «Гаранд». И сейчас, находясь почти в восьмистах метрах от лужайки, ждущей президента, Марк внимательно рассматривал окрестности, пытаясь угадать, откуда появится цель. Сегодня Гарри Трумэн должен будет появиться на лужайке для того, чтобы произнести для журналистов несколько слов. Про величие Америки, про ее приверженность демократии и миру во всем мире, про зло коммунизма, наползающее на свободные страны… Марк знал расписание этой церемонии едва ли не по секундам – спасибо «плащу». Кроме того, он также знал, что его сектор будет проверен не слишком хорошо – у отвечающего за это полицейского тяжело болеет жена, и ему пригодится несколько лишних баксов, предназначенных на покупку лекарств и хорошего доктора.

Фигура одетого в костюм человека, вышедшего из дома в сопровождении каких‑то людей, показалась ветерану знакомой. «Цель?» – вопрос, ярким огнем горевший в голове рыжеватого англосакса, не давал ему сконцентрироваться. Наконец, глубоко вздохнув и выдохнув несколько раз, ветеран собрался. «Точно он. Другого шанса может и не быть», – обычная выдержка и осторожность, столько раз спасавшие снайпера на войне, на сей раз ему отказали. Выстрел из глубины дома прозвучал практически бесшумно, приглушенный толстыми стенами и шумом едущих по своим дела авто. Но, следует отметить, выстрел был произведен настолько хорошо, насколько это вообще возможно. Пуля, пролетев более чем приличное расстояние, попала не туда, куда метил сержант. Взятые поправки были не совсем верны, и кусочек раскаленного металла попал не в грудь, а в горло хозяина Овального кабинета. Этого, однако, хватило, чтобы тридцать третий президент Соединенных Штатов Америки скончался, не приходя в сознание. Батлер не знал, что всего полторы минуты спустя после этого выстрела его прошьет автоматная очередь «женатого» полицейского. Что еще через пару дней уже и полицейский повесится, «не сумев выдержать чувства вины». И тем более он не знал, что это убийство ничего, по сути своей, не изменило.

25 декабря 1946 года. Бразилиа‑Ардженто, президентский бункер

– Жозе? – негромкий голос друга вырвал президента из объятий Морфея.

– Что случилось?

– Американцы эвакуируются из Рио.

– Что? Точно? Когда?

– Только что пришло подтверждение от одной из наших спецгрупп. Они уже грузят первую партию солдат.

– Но почему? Ведь наше наступление в Панаме с треском провалилось?

– Вчера русские стратегические бомбардировщики нанесли удар по Пёрл‑Харбору. Результат примерно как после японской атаки, – Гаспар улыбнулся. – Теперь гринго боятся, что им не хватит силенок сражаться сразу везде. А без снабжения мы их сотрем в порошок в наших джунглях – и они это прекрасно понимают. Альверде встал из кресла, в котором спал, и с хрустом потянулся.

– Только один вопрос, дружище. Как русские прорвались к Гавайям, и как они достигли такого результата?

– Понятия не имею. Но их стратеги – та еще головная боль. Пролетели на огромной высоте и сбросили несколько десятков планирующих авиабомб. Накрыли, как на полигоне.

– Сильно! – Дождавшийся вскипания воды президент заварил себе чаю. – Думаю, теперь Рождество будет для американцев гораздо более грустным праздником.

– Президентэ! – влетевший в кабинет Рейнальдо едва ли не бегом бросился к радиоприемнику. – Только что передали…

– Хуан? Что за… – Голос, появившийся из треска и шипения, не дал генералу договорить: – Таким образом, смерть президента Трумэна, безусловно, является делом рук коммунистических шпионов, окопавшихся в самом сердце нашей страны. Но американская

нация, которая сплотится еще сильнее вокруг нового лидера, не сдастся. Каждый из нас, патриотов Соединенных Штатов, должен в этот момент сказать себе: «Да! Мы сможем!» Президент Трумэн умер в борьбе за свободу, в борьбе против тирании и несправедливости. До последнего вздоха он верил в нашу победу над злом, над этой тьмой, окружающей нас. И мы тоже будем биться – мы не отступим, не предадим наши идеалы и принципы. Мы отринем слова предателей, вещающих о переговорах, о договоренности с врагом. Враг силен – но мы сильнее! И наш флот все еще сильнее всех других флотов, вместе взятых, несмотря на все эти бесчестные приемчики коммунистов. Наша армия многочисленна и с каждым днем все лучше вооружена. Поэтому‑то враг и пошел на это злодеяние – ибо он боится нас, боится сражаться с нами в честном бою. Но подлыми убийствами нас не запугать! Потому что мы верим в свободу, в честь, в справедливость! Наша страна благословлена – а потому мы победим. Альверде, потрясенный, повернулся к Гаспару:

– Трумэну хана? Но почему? Зачем русским его убивать? У них и так все на мази, судя по всему?

– А ты уверен, что это русские?

– А кто же еще обладает такими ресурсами в США? Не мы же? И даже не немцы… О, Пресвятая Дева… неужели?

– Вот и я так думаю, Жозе. Сами же и пристукнули. Почувствовали, что война народу начинает надоедать, – и отвлекли их внимание самым простым средством. И самым действенным.

– Однако… и что теперь? На что они рассчитывают? У них даже на нас уже сил не хватает – чего они ждут?

– Я не знаю, Жозе, правда, даже идей нет, – Гаспар устало потер лоб. – Только если… Следующую фразу оба сказали синхронно:

– Бомба!!!

– Проект «Манхэттен», будь он проклят! Неужели у них получилось? – Альверде неверяще помотал головой.

– Вряд ли. Если бы получилось – они бы бомбу уже сбросили. И наверняка получили бы в ответ. Такое, знаешь ли, трудно не заметить. А в то, что у Сталина бомба есть, мы с тобою оба уверены на девяносто девять процентов. И девять десятых.

– Но… они же не получат с бомбы ничего! У русских уже, наверное, штук двадцать‑тридцать есть. Что решит одна‑единственная атомная боеголовка?

– Это мы с тобою знаем. А американцы? Они же фиг знает что о себе думают. Вот и кажется им: сделаем, взорвем – и все, войне конец за явным превосходством одной из сторон. У них даже мысли не возникает, что Сталин в ответ на их «погрозить пальчиком» врежет кувалдой…

– Думаешь, до этого дойдет?

– Молюсь, чтобы не дошло, друг… иначе плохо будет всем – вообще всем, а нам – в особенности.

10 января 1947 года. Бразилия, Рио‑де‑Жанейро

Рикардо Родригес спокойно смотрел, как несколько человек в американской форме неторопливо передвигаются по улицам Рио. Его не было видно – развалины некогда прекрасного города давали более чем достаточное количество укрытий. Майор выбрал для своей лежки живописные руины одного из старых кварталов и сейчас, лежа на том, что когда‑то было чердаком, привычно изучал схемы патрулирования. Эвакуация американских войск закончилась, не успев начаться. Смерть президента Трумэна поставила все с ног на голову. Новая власть в Вашингтоне решила сосредоточиться на Южной Америке и Африке, прекратив попытки наступлений в Евразии. Понятное дело, что решение это было вынужденное – Советская Армия практически закончила ликвидацию многочисленных «котлов» на Ближнем Востоке, Гоминьдан стремительно откатывался назад на Востоке Дальнем, в Европе войск у Альянса тоже уже не осталось… И теперь высвобождающаяся мощь должна была обрушиться на головы Альверде, Гаспара и их сограждан. И хотя помощь от Евразийского союза приходила, поставок было однозначно недостаточно. С другой стороны, значительная часть промышленности ЮАФ была перенесена в глубинные районы континента, серьезно затрудняя американским ВВС свое уничтожение. В сумме с разгорающейся ненавистью простых людей к оккупантам это давало южноамериканской державе неплохие шансы на выживание. Что никак не могло устроить Вашингтон. Удар по Гавайям был слишком болезненным и на фоне других поражений Альянса создал впечатление у простых американцев, что война проигрывается. Недовольство скапливалось уже давно, но именно повторный удар по Пёрл‑Харбору превратил практически неслышный шепот в хоть и негромкий, но с каждым днем все усиливающийся ропот. Ситуацию надо было исправлять – и исправлять быстро. Нужна была победа – хоть какая‑нибудь. Учитывая, что в боях против русских и немецких армий Альянсу шансов особо искать не приходилось, козлом отпущения назначили Альверде. Трумэн, который начал понимать, во что втянул США, поддавшись на уговоры некоторых лиц, стал осознавать, что победа – даже если и удастся ее достигнуть – будет чересчур дорого стоить, принесет слишком много смертей и проблем. Понятное дело, что подобными мыслями президент не стеснялся делиться со своим ближним окружением, даже и не подозревая, что фактически подписывает себе смертный приговор.

– Рико! – тихий голос вывел диверсанта из состояния полусна. Медленно повернув голову, дабы не привлечь внимание солдат противника резким движением, майор посмотрел вниз.

– Криштиану готов, – увидев реакцию командира, продолжил Луис. – В его секторе у них дырка в пять минут. Вместо ответа Родригес все так же медленно кивнул. Потом поднял два пальца в форме буквы «V». «Vitoria» – «победа» на португальском, часть одного из девизов сражающейся Южной Америки – «Победа или смерть». Эти слова довольно точно отражали то, чем занимался Родригес последние полгода. Одна самоубийственная операция следовала за другой, бои в руинах городов сменялись многочасовым выжиданием в заминированных джунглях, где неверное движение убивало с такой же вероятностью, что и падение с «Эмпайр Стейт Билдинг» или отравление ядом листолаза…

Рикардо не заметил, как война обожгла его душу своим дыханием, не заметил, когда это произошло. Может быть, в Панаме, где он убивал спящих летчиков, или в Аргентине, где он потерял множество своих людей. Или здесь, в Рио, когда увидел мертвую семью, где молодая мать – на вид совсем еще девчонка – пыталась закрыть своего ребенка от падающей с небес смерти. Безуспешно, естественно. И эта картина – прошитая арматурой детская кроватка и пришпиленные к ней тела матери и ребенка – преследовала бывалого вояку во снах. Нынешняя операция была ничуть не проще. Группе Родригеса полагалось устранить генерала Паттона, приехавшего в группу армий «Рио» в качестве ее нового командующего. Само по себе это тайной не являлось. Тайной было время его прибытия, и, что еще более важно, поддастся ли он своей привычке объезжать фронтовые подразделения на самой передовой. Как выяснилось после допроса одного из взятых диверсантами в плен офицеров янки, отказываться от своих привычек Паттон не собирался. «Не боялся желтых обезьян, не испугаюсь и нежно‑коричневых», – в своем стиле заметил вернувшийся из Европы генерал, не упомянув, однако, про похожие свои высказывания относительно русских войск: «Дойду до Сталинграда за месяц‑другой», «комми будут бежать от меня с такой скоростью, что сотрут сапоги в пыль», – интересно, и куда вся эта уверенность делась после начала войны с Союзом? Так или иначе, армию ЮАФ за хоть сколько‑нибудь равного противника Паттон не принимал, считая, что аргентинская катастрофа – это не что иное, как трусость командующего тамошним фронтом Макартура, а проблемы в той же Панаме сравнил с «кидающимися дерьмом макаками». Родригес, узнавший об этой фразе, мрачно посмеялся, пообещав при случае бравого американского генерала в дерьме искупать. И вот не прошло и пары месяцев, как ему представилась такая, возможность. Генерал Паттон, все же поддавшись на уговоры, на выдвинутые в джунгли позиции не поехал, решив ограничиться блокпостами средней линии. Но этого Рико должно было хватить. Не желая провалить это задание, майор подготовился более чем серьезно. Три снайпера с группами прикрытия, пять пулеметов, американские «супербазуки» и даже русский автоматический гранатомет. Целый взвод спецназа, взвод людей, прошедших огонь, воду и медные трубы. Взвод людей, побывавших в аду и вернувшихся. И причем не один раз. У каждого здесь был богатейший опыт. Окинава, Австралия, Индонезия, Вьетнам, Филиппины, Панама, Аргентина, Бразилия… В группе Родригеса не было никого с послужным списком, содержащим менее пяти позиций из перечисленных более чем горячих точек. Последний раз спецгруппа такого размера и такого качества послужила причиной уничтожения сразу нескольких дивизий американской армии – «аргентинская катастрофа» началась с исчезновения связи штаба в Буэнос‑Айресе с целым участком фронта. Теперь должно было произойти нечто похожее. Паттон не ездил на передовую в одиночку, часто вытаскивая с собой целую кучу штабных офицеров. А учитывая, что на самый‑самый фронт он не полезет, наверняка этих самых штабников при нем будет достаточно. Их смерть в результате диверсии вместе со смертью самого генерала внесет неразбериху и хаос в управление войсками – люди Родригеса действовали не одни, существовали и другие группы, готовящие атаки на линии связи и управления. Само по себе это было не катастрофично, но прекрасно понимающий угрозу Альверде собирался совместить эту акцию с масштабным наступлением, впервые за долгое время решившись на применение своей дивизии против выдвинутых из города американцев. В стороне

не должны были остаться и гвардейские полки на тяжелых советских и немецких танках. С учетом того, что немцы умудрились переправить в Южную Америку почти девяносто первых «пантер», командующий операцией Гаспар смог добиться создания настоящей механизированной армии с почти полутысячей танков в ее составе. Не один раз возблагодарив небеса за то, что вовремя озаботились созданием нескольких хороших дорог, укрытых в густой растительности, министр обороны Федерации смог подготовить настоящий ударный кулак, неплохо смотревшийся бы даже и на Восточном фронте большой европейской войны в так и не случившейся истории. Основную же проблему – пять «вашингтонских крейсеров» и один суперкрейсер класса «Аляска», прикрывающих Рио своей мощнейшей артиллерией, – генерал Альверде собирался решить так же, как решил похожую проблему в Панаме. То есть с помощью специальной группы подводных диверсантов. Задача была не из простых, но другого выхода у главнокомандующего не было. Или так – или никак. Если мелкие корабли еще можно отпугнуть железнодорожными батареями с тяжелыми орудиями, то «монстров» повредить можно было лишь только так. Нет, в теории, конечно, оставалась еще и авиация – но у американцев она тоже была, причем гораздо более приличного качества, хотя и подсократившегося количества. Тем временем майор аккуратно отползал со своего поста, производя при этом удивительно мало шума. Ему еще предстояло создать работоспособный план убийства одного из наиболее способных американских генералов. Сбор проходил в весьма неплохо сохранившемся подвале, явно ранее бывшим хранилищем чего‑то незаконного. Пройдя внутрь полутемного помещения, Рикардо внимательно вгляделся в лица сидящих здесь людей.

– Все знают, зачем мы здесь. Грохнуть Паттона. И это, что называется, более чем необходимо. – Майор замолчал. Мрачные выражения на лицах его подчиненных не изменились ни на йоту.

– Он крепкий орешек. Хотя для вида он разъезжает лишь с небольшой охраной, реально народу там полно, включая специальную группу прикрытия. И, как мы все с вами понимаем, тихо нам не сработать в принципе. Поэтому будем шуметь.

12 января 1947 года. Бразилия, Рио‑де‑Жанейро

Рядовой Хопкинс ощутил укол в шею слишком поздно – игла уже впрыснула яд в кровеносную систему. Его напарник, невысокий итальянец из Джерси, с недоумением обернулся, услышав хрип. Повернулся – и с удивлением обнаружил, что не контролирует ноги. Попытался закричать, но вместо громкого возгласа изо рта донесся лишь слабый хрип – уставший солдат, у которого болело все тело, смертельный укол даже не почувствовал. А еще полминуты спустя на их месте красовались два человека в такой же американской форме. И проезжающий мимо мобильный патруль даже и не подумал обращать на них внимание.

– Герхард, ставь пулемет! – Эта группа состояла из немцев, смывшихся в Южную Америку еще в сорок втором и так и не рискнувших вернуться на родину. Темноволосый громила с грубыми, совсем не арийскими чертами лица молча пристроил бразильский клон МГ‑42 на втором этаже весьма неплохо сохранившегося здания. У соседнего окна пристроился его второй номер, сквозь дыру от снаряда рассматривающий

улицу. Группа прикрытия с «имбелами» заняла соседний дом, готовая открыть огонь в случае угрозы псевдочасовым.

– Оса‑2 сел, – прошипел в рацию глава отряда. В качестве ответа прозвучал двойной щелчок, показывающий, что сообщение принято.

– Рико, что теперь? – На том конце радиоволны два южноамериканца собирались на самую сложную охоту в их насыщенных опасностями жизнях.

– Пока работаем, как планировали, Луис. Ты не хуже меня осознаешь, что все должно закончиться здесь. Сейчас или никогда. Больше такой глупости Паттон не сделает.

– Самоубийство, друг. Ты же знаешь.

– У нас неплохие шансы, – Родригес несогласно помотал головой. – Группа Альберта на позиции – прошли как по маслу.

– А чего ты хотел? Они еще с русскими в сорок первом воевали. Диверсии первого дня войны и все такое. Крутые ребята. Но даже с ними – все равно шансов маловато.

– Не забывай про Тони. И нас тоже не вычеркивай. Прорвемся. Луис ничего не ответил, только вздохнул. Нехорошее предчувствие мучило его уже второй день. Приближения Паттона диверсанты ждали со спокойствием людей, готовых умереть и даже в какой‑то степени с этим смирившихся. Сигналом к действию послужило появление «Виллиса» передового дозора, ловко объезжающего препятствия на не слишком хорошей дороге. Рикардо не стал говорить в рацию что‑то вроде «готовность» или «работаем». Все здесь были профессионалами и знали, что и как делать. Основные детали обговорили еще вчера, на импровизированном совещании, а различные проблемы, которые неизбежно возникают даже в самой продуманной операции, все равно будут решаться на ходу. За первым дозором последовал второй. «Псевдочасовые» из немецкой спецгруппы играли на «отлично», прекрасно изображая из себя американских морпехов. И поэтому, когда в едущий перед генеральской колонной броневик полетела граната, это стало полной неожиданностью для охраны. «Понеслась!» – Родригес открыл огонь практически одновременно со взрывом гранаты. Еще три пулемета начали полосовать улицу длинными очередями, буквально разорвав на куски грузовик с охраной. Громкий взрыв – результат работы «супербазуки» – озвучил исчезновение самой опасной угрозы в колонне – танк «Шерман» был не готов к попаданию подобного подарка в крышу своей башни. Этот взрыв ознаменовал также и окончательное захлопывание ловушки – свернуть куда‑либо здесь было решительно невозможно. Гулко захлопал советский автоматический гранатомет, заставляя прижиматься к земле американскую пехоту. Несмотря на некоторую растерянность, охрана генерала начала отвечать почти сразу – и с каждой минутой ответный огонь усиливался. Где именно в колонне находится Паттон, Родригес не знал, а потому его задачей было убить как можно больше американцев, накрыть их достаточным количеством огня и стали, чтобы шансы генерала на выживание приблизились к нулю. Пока это неплохо удавалось – все‑таки такое количество стволов автоматического оружия, да еще и находящихся в умелых руках, безусловно, обеспечило диверсантам определенное превосходство на первых порах. Но ненадолго – подмога уже спешила на помощь и должна была появиться с минуты на минуту. Среди всей этой творящейся вакханалии, в хаосе огня, грома, дыма и летящих осколков

работа снайперов, аккуратно выбивающих одного противника за другим, была практически незаметна. И именно метким стрелкам сегодня сопутствовала удача.

– Цель выполнил! Повторяю, цель выполнил! – В первый момент майор даже не обратил внимания на шипящую рацию, тряся головой после близкого – буквально за стенкой – разрыва гранаты. Когда же до него дошло, что именно ему сообщили, он, с сожалением посмотрев на дымящийся исковерканный пулемет, схватил рацию и затребовал подтверждения.

– Я – Жало! Подтверждаю: цели хана! – Тони, выигравший множество снайперских поединков против японцев во Вьетнаме, едва не возмутился сомнениями командира и дожидался команды на отход.

– Отходим! Это Первый – отходим!!! – буквально проорав это в эфир, Родригес ломанулся к выходу.

– Луис, ты идешь уже? – Отсутствие старого товарища за спиной насторожило опытного спецназовца. Обернувшемуся майору представилась не слишком приятная картина. Луис лежал под окном. Кусок его черепа лежал чуть дальше – палящие из «браунингов» американцы случайно попали в голову бравому бразильцу. Хотя при такой плотности огня не так уж и случайно. Крупнокалиберная пуля чудом не разнесла голову сержанта в пыль, сохранив лицо практически целым. Чего нельзя было сказать о его затылке. Родригес выругался – и было от чего. Они с Луисом знали друг друга не один год, вместе воевали с японцами, вместе дрались против американцев…

– Прости, друг, прости!.. – Несмотря на весь профессионализм майора, подкладывать гранату под труп было почти физически больно. И уже выпрыгивая через подходящий проем на улицу, Рикардо проклял американцев, войну и ту минуту, когда не прислушался к плохим предчувствиям товарища. «Свобода или смерть». Сегодня Луису досталась вторая часть.

12 января 1947 года. Палестина

Капитан Дэвид Ройс, английский танкист, с интересом рассматривал технику союзников. Свежая дивизия из Штатов, буквально на днях переброшенная на Ближний Восток, удивляла отсутствием ставших уже привычными «Першингов» и «Шерманов». Вместо них на вооружении состояли новенькие «Вашингтоны» – попытка конструкторов из Северной Америки несколько уравнять шансы своих солдат в борьбе с советскими танковыми армадами, стальными цунами, сметающими армии Альянса с континента. Созданный на основе экспериментального Т34, в свою очередь являвшегося потомком «Першинга», танк был чем‑то средним между Р‑45 и ИС‑7. При весе в пятьдесят восемь тонн этот стальной красавец в качестве главного калибра имел длинноствольную стодвадцатимиллиметровую пушку, созданную на основе зенитного орудия. Его восьмисотсильный двигатель был для такого веса, пожалуй, слабоват, да и пожароопасен тоже, но отличался технологичностью и относительной простотой. Фактически «Вашингтон» представлял собою эдакий «М‑103 Лайт», о чем, естественно, его создатели не подозревали.

– Зверь‑машина, – хмыкнул сержант‑янки, увидев заинтересованный взгляд англичанина. – Наконец надаем комми пинков под зад.

У Дэвида мелькнула мысль, что он уже слышал нечто подобное чуть больше полугода назад, когда эйфория от победы над Японией затмила умы слишком многим. Но на лице доброжелательно смотрящего на союзника офицера это никак не отразилось.

– Не волнуйтесь, сэр, скоро Америка произведет достаточно этих малышей, чтобы и вам досталось, – сержант расценил выражение на лице офицера по‑своему. Коротко кивнув, Ройс направился дальше. «Чертовы янки, – капитан даже не понял, когда пришла злоба. – Втянули нас на второй круг в войну с русскими и немцами, подставили Британию и еще имеют наглость усмехаться нам в лицо. Конечно, им‑то что – до их земли советские бомбардировщики не достают. Пока, по крайней мере». Несмотря на то что о делах в Метрополии пропаганда говорила глухо, о том, что все плохо, догадаться мог даже не очень умный человек. Достаточно было послушать о «героической борьбе летчиков и служб ПВО» или о «сокращении фронта для усиления оборонительного потенциала» – в случае с Азией. Последнее Дэвиду было слишком хорошо знакомо – Альянс уже насокращал свой Ближневосточный фронт до Палестины, хотя начинал войну в Северном Иране и в Европе… Честно говоря, Ройс уже начинал думать, что все кончено. Такого с ним не было никогда – даже после катастрофы Дюнкерка, где он был одним из последних эвакуированных, не чувствовалось, что враг победит. Британец, как и многие его сослуживцы, кстати, неожиданно осознал, что они больше не воюют с армией – они воюют с системой. Это было не наступление – нашествие, другого слова и не подберешь. Советская Армия действовала словно безотказный автомат – методично, шаг за шагом вытесняя Альянс из Евразии. И никакие ухищрения не помогали – всякое сопротивление безжалостно давилось с использованием невероятной огневой мощи и маневра. А учитывая, что теперь даже немецкая армия проигрывала Советам в организации, сопротивление казалось бессмысленным. «Тонкая красная линия» трещала, и, казалось, осталось чуть‑чуть до того момента, как она лопнет. Дэвид вспомнил, как страшно выглядело последнее наступление русских. Как предрассветная тьма неожиданно взорвалась тысячами, десятками тысяч снарядов и ракет, буквально испаривших двухкилометровый участок с таким трудом воздвигнутого укрепрайона. Как артиллерия неожиданно точно била по пунктам управления, по ДОТам и ДЗОТам. И как в эту дыру хлынула армада практически неуязвимых стальных чудовищ, сопровождаемых многочисленной пехотой и мелкими в сравнении с танками бронетранспортерами. Одновременно с этим у целого куска фронта исчезла связь с командованием – причем связных даже не пробовали посылать, зная, что это бесполезно. Советский спецназ был многочисленен и более чем хорош – товарищ Сталин умел учиться в том числе и на своих ошибках…

Но самым страшным было не это, а то отвратительное чувство беспомощности, которое возникало при виде бессильно рикошетирующих от брони «красных» танков бронебойных снарядов. «Интересно, как там сестра? – мысли британца сделали скачок и вернулись к семье. – Надеюсь, Джеффри о ней хорошо заботится». Капитан еще пока не знал, что семья его сестры, работающей медсестрой в одном из многочисленных госпиталей Средней Англии, уже мертва – несколько советских бомбардировщиков, чьей целью была база Королевских ВВС, промахнулись и накрыли жилой квартал. Жертв было не так много, как могло, – но некоторым гражданским все же не повезло.

– Капитан Ройс? – офицер в не слишком чистом комбинезоне танкиста поднялся навстречу сослуживцу.

– Да. С кем имею честь?

– Лейтенант Мэнсон. Я так понимаю, вы наш новый командир?

– Если вы из второго батальона – то да.

– Добро пожаловать, сэр. Провести вас к штабу бригады?

– Буду рад, если вы мне здесь все покажете, лейтенант, – благосклонно кивнул Ройс. После пары месяцев в госпитале в Александрии оказаться на передовой было… несколько непривычно. Чувствовалось, что ситуация стала гораздо хуже: когда Дэвида ранили, фронт был аж в Ираке, а Турция еще держалась, хоть и была на грани. Да и на лицах офицеров и солдат еще не лежала печать безнадежного отчаяния.

– Где это вас так? – Мэнсон кивком головы показал на чудовищный шрам, тянущийся через все лицо.

– Багдад, – капитану было практически больно вспоминать об этом не самом приятном событии своей жизни. Их роту (точнее то, что от нее осталось) тогда зажали на одной из узких улочек. Дэвид еще надеялся продержаться до подхода подкреплений – но все планы разрушили советские пехотинцы. Поддерживаемые огнем тяжелых самоходок и танков, они выбили засевших в домах по одну из сторон улицы англичан и уничтожили «светлячков» гранатами. Сержант Керри, командир одного из взводов, выдернул танк из укрытия – и получил бронебойным в борт от советского «коллеги». Еще один танк завалило обрушившимся зданием. Так что к моменту подхода подкреплений в строю оставалось лишь два танка и еще один – как раз принадлежащий Ройсу – мог стрелять. Капитана в том бою спасло лишь то, что русские штурмовики, вызванные осторожной пехотой, сначала атаковали более опасные цели, коими посчитали исправные танки. На свою беду – хотя, может, и счастье – Дэвид открыл огонь из зенитного пулемета, чудом уцелевшего во всей этой бойне. Реакция последовала незамедлительно: двухмоторный самолет русских огрызнулся пламенем. Пули британца пощадили, но одна, более везучая, разнесла его пулемет на куски. Некоторые из которых полетели прямиком в лицо танкисту. Он тогда потерял сознание от боли и не видел, как его вытаскивали и отправляли в тыл. А спасший его боец, заряжающий командирского танка Симмонс, до конца боя не дожил, уже под вечер попав под удар советской артиллерии.

– Да уж, в этом дважды трахнутом Багдаде было жарко, – голос Мэнсона выдернул капитана из тяжелых воспоминаний.

– Были там? – поневоле заинтересовался Ройс.

– Ага. Стояли на берегу Тигра, держали мосты. Потом прикрывали отход.

– И до сих пор живы? – неподдельно удивился Дэвид. Оторваться от наступающих советских войск было с некоторых пор еще сложнее, чем от немецких.

– Не наша заслуга, – усмехнулся Мэнсон. – Просто русские остановились для перегруппировки и подтягивания тылов.

– Ладно, лейтенант. Что у нас с техникой? – Ройс решил не откладывать неприятное на потом и сразу узнать плохие новости.

– Да как сказать. У нас в батальоне две полностью комплектные роты и еще одна, укомплектованная на тридцать процентов. Вся техника на ходу, но у некоторых танков разные проблемы – у двух разбиты приборы наблюдения, еще у четырех проблемы с ходовой – ездить могут, но не быстро и не слишком долго. И тому подобная хрень.

– И как дела с ремонтом?

– А никак, – криво ухмыльнувшись, Мэнсон пожал плечами, а потом покрутил пальцем у виска. – Командование забрало всех ремонтников по каким‑то своим надобностям. Мы, что могли, сделали, но на остальное у нас нет ни сил, ни средств, ни умений и навыков.

– Черт! – ругательство вырвалось само собой.

– Капитан, тут слух ходит, что нам вроде как дадут новые американские танки. Как думаете, это правда? Вместо ответа Ройс неопределенно махнул рукой. Но после некоторой паузы все же заметил: – Может, и дадут. Когда их у самих американцев будет в достатке. Сомневаюсь, что до нас очередь в ближайшее время дойдет.

– Понятно, – в голосе лейтенанта послышалось разочарование. – Сэр, собственно, мы пришли. Офицеры стояли перед зданием, покрашенным краской какого‑то грязного, неопределенного цвета. Облезлые стены вызвали в памяти капитана картинку из его недавнего больничного прошлого. Откуда‑то из глубин сознания вылезла картинка набитого ранеными госпиталя, страшные стоны умирающих и этот страшный запах лекарств и смерти. Дернувшись от нахлынувшего отвращения, Дэвид с усилием взял себя в руки и, глубоко вздохнув, вошел внутрь.

18 января 1947 года. Штаб командования Ближневосточного ТВД

– …и таким образом, товарищи. – Маршал Жуков сегодня был в хорошем настроении. Собранная им ударная группировка должна была буквально втоптать противостоящие Советской Армии войска Альянса в землю. А переброшенные, наконец, из освобожденной Европы войска превратили качественное превосходство еще и в количественное. – Через два дня в пять часов утра мы начнем наступление по всем фронтам нашего ТВД. Точно по плану «Уран». Задачи свои вы все знаете, так же как и знаете, что товарищ Сталин очень на нас рассчитывает. Мы должны выйти к Иерусалиму в течение недели – и никаких оправданий по срыву сроков я не потерплю! Одному из лучших полководцев планеты нравилось воевать так, как он это делал сейчас – с прекрасной связью, мощнейшими механизированными корпусами под рукой и с постоянной поддержкой авиации. А также с отлично вооруженным, обученным и оснащенным русским солдатом в качестве главного козыря. Во время последних наступлений Жуков чувствовал себя дирижером огромного,

невероятно умелого и сыгранного оркестра. Это было нечто невообразимое – пустыни давали пространство для маневра, для «глубокой наступательной операции» в ее чистом, незамутненном виде. Казалось, что Советская Армия была огромным живым существом, глотающим группировки Альянса одну за одной и выплевывающим лишь жалкие остатки от некогда сильных частей. А еще маршал немного, совсем чуть‑чуть, завидовал Василевскому из‑за великолепной победы последнего над японцами. И Жуков, понимая, что принять капитуляцию американского президента или английского короля он в ближайшее время не сможет, поставил своей целью заставить сдаться хотя бы Монтгомери и Эйзенхауэра – это не японский император, конечно же, но тоже неплохо. А очередь короля еще придет.

– Первым начнет свое движение Южный фронт маршала Рыбалко при поддержке Второго экспедиционного корпуса Роммеля. Вам будет противостоять группа армий под командованием генерала Абрамса. Думается, вы должны будете без особых проблем сломить его сопротивление и выйти на оперативный простор. Затем в дело вступает маршал Баграмян. – Командующий разгромившей Турцию группировкой советский военачальник приосанился и, постучав по карте пальцем, улыбнулся: – Врежем янки на севере так, что только перья полетят. Вон из Италии Брэдли уже турнули – здесь повторим не хуже, раз уж одного раза было недостаточно.

– Верю, – кивнул Жуков. – Ну а затем, как только Альянс попробует перебросить резервы, наступают и все остальные силы. Маршал Рыбалко, от успеха вашего продвижения зависит общий успех этой операции. Мне необходимо, чтобы выход к побережью Красного моря произошел в течение двух, максимум трех недель. Если у вас получится – все потуги Эйзенхауэра в обороне станут бесполезны. Ему поневоле придется оставить Палестину и отходить в Египет, к Суэцкому каналу. А это фактический успех в зимней кампании. Рыбалко кивнул, заметив только, что все это уже неоднократно обсуждалось. Жуков тем не менее продолжил:

– Объединенное Стратегическое Командование согласовало эту операцию с наступлением Индийского фронта маршала Конева и Китайских фронтов маршалов Чуйкова и Малиновского. Так что с тех театров перебросить сюда хоть кого‑нибудь Альянс не сможет. Да и ударить в грязь лицом перед коллегами не хочется. Полководцы заулыбались.

– Теперь по союзникам. Рыбалко поддерживает Роммель, Баграмяна – четыре моторизованные дивизии Паулюса.

– Чего‑то Германия нам не слишком помогает, – недовольно отметил кто‑то из офицеров.

– Не согласен, – Жуков отрицательно мотнул головой. – В Италии их помощь была велика, а сейчас они готовятся к масштабной операции в Северной Африке и захвату Мальты, так что их ограниченное участие на данном этапе понятно. Да нам, в общем‑то, и так сил хватает. Ладно, теперь по пленным. Люди Берии закончили возведение временных лагерей. Куда кого отправлять – все в пакетах, – маршал кивнул на лежащие перед командующими документы. – На этом наше совещание мы закруглим. На правах хозяина попрошу вас к столу. Полководцы потянулись к выходу. Выходящий последним Жуков бросил взгляд на растянутую на столе карту. Его очередной триумф был близко.

«ТАНКОВЫЙ АРМАГЕДДОН» «Крупнейшие сражения мировой истории», том 5 («Войны двадцатого века»). Издательство «Кругозор», Киев, 1994 г. …Итогом стала сложившаяся уже к январю ситуация, требующая решительных действий обеих сторон. Американская промышленность, начавшая полномасштабный переход на военные рельсы, выдавала все больше и больше техники для армий Альянса, пытаясь количеством нивелировать качественное превосходство войск Евразийского союза. Однако военное руководство АДА прекрасно осознавало, что это путь, ведущий в тупик. Было необходимо получить оружие, способное противостоять советским и немецким образцам если не на равных, то хотя бы приблизительно. В танковом отношении это означало коренную модернизацию сильнейшего образца из имевшихся на момент вступления в войну на вооружении – М26 «Першинг». Особенно ясно это становилось ввиду того факта, что против «Пантеры‑2», Т‑44, Р‑45 и ИС‑7 наиболее распространенный танк «Шерман Файрфлай» шансов ни имел даже при соотношении четыре к одному в его пользу. И это при документально зафиксированном случае, когда ИС‑7 под командованием гвардии полковника Лавриненко в одном бою уничтожил двадцать девять единиц вражеской бронетехники! Поэтому, учитывая также и то, что «Шерман» обычно проигрывал даже и не предназначенной непосредственно для танкового боя машине (имеется в виду БМП «Лаврентий Берия‑3»), а после принятия на вооружение первых противотанковых ракет – и более ранним ее модификациям, выбор «Першинга» (способного справиться хотя бы с Т‑44 и, в некоторых случаях, с «Пантерой‑2») как основы для конструирования новой машины был не случаен. Тем не менее созданный в кратчайшие сроки «Вашингтон», ставший фактически вершиной развития танковой промышленности Альянса, по‑прежнему проигрывал советским танкам, особенно в соотношении «стоимость‑эффективность». По большому счету, «Вашингтон» получил однозначное преимущество лишь над Т‑44 и примерно сравнялся с немецкими «кошками» последних серий (все же серьезно проигрывая им в технологичности и цене). Но на момент появления «Вашингтона» в большом количестве на полях боев последний советский средний танк на направлениях основных ударов почти не использовался и реальных случаев столкновения с американским тяжеловесом практически не имел. Подобное сравнение приведено неспроста. Важно понять, почему командование Альянса на Ближневосточном ТВД в лице Эйзенхауэра и Монтгомери приняло решение о попытке контрнаступления. Излишние надежды, возлагавшиеся на новый американский танк, сыграли здесь свою, пусть и не самую значительную, роль. Наступление в рамках операции «Уран», начатое союзными войсками ранним утром 20 января, вызвало в руководстве Альянса состояние, близкое к паническому. Из Пентагона последовали указания о недопущении сдачи Иерусалима и открытия прохода к Суэцкому каналу…

…Надо отметить, что АДА задолго до этого судьбоносного дня наращивал ближневосточную группировку своих войск. Причем особое внимание уделялось бронетехнике и авиации – постоянное преимущество ЕС на поле боя генералам Альянса искренне поднадоело… Естественно, что, даже не зная точную количественную оценку англо‑американских войск, маршал Жуков имел приблизительное представление о порядке этого числа. Кроме того, разведданные позволяли предположить, что наращивание противником сил только лишь ускоряется – как уже говорилось, США вступили в войну всерьез, начав масштабную мобилизацию населения и экономики. Логичным выходом виделся быстрый удар при небольшом количественном превосходстве союзных войск. Также логичной выглядит и постановка задачи для фронта маршала Рыбалко – отрезав вражеские силы от снабжения по суше, маршал Жуков получал дополнительное тактическое и стратегическое преимущество… …Таким образам, и Альянс, и Евразийский союз придавали Ближневосточному ТВД первостепенное значение в зимней кампании сорок седьмого года, и именно этим объясняется такое количество соединений, в том числе и бронетанковых, участвующих в описываемой битве… …Становится понятна также и ожесточенность, с которой сражались войска противоборствующих сторон – в целях поднятия боевого духа главнокомандование АДА устроило бойню среди пленных солдат, инсценировав это как преступление СССР и распространив соответствующую информацию в своих рядах… …Так или иначе, но на сравнительно небольшом участке сошлись в бою две крупнейшие армии, каждая из которых была буквально перенасыщена бронетанковыми соединениями, артиллерией и авиацией. Это не могло не привести к сражению, уже в годы войны названному «Танковым Армагеддоном».

27 января 1947 года. Сектор Газа

Андрей Голенко устало протер потный, грязный лоб мокрым полотенцем. Неподалеку механик‑водитель его танка лежал на быстро остывающей земле, бессильно раскинув руки и бездумно смотря в небо. Вспомнив, как еще недавно Леня Сидоркин хвастался молодецкой удалью, полковник усмехнулся. Наступление Второго Южного фронта Рыбалко, ведущееся уже седьмой день, начало замедляться только сейчас. Огромные танковые армии, постоянно маневрирующие и норовящие зайти во фланг сопернику, казалось, исполняли некий чрезвычайно сложный и вычурный танец. Весьма кровавый, надо заметить.

Мощные удары сменялись не менее мощными контрударами, солдаты умирали тысячами, но фронт Альянса не прорывался. Гнулся, трещал, прогибался, но Монтгомери со своим американским коллегой успевал ликвидировать прорывы огромными резервами, накопленными за месяцы подготовки. Полковая тактическая группа Голенко сменила на острие атаки свою неудачливую предшественницу, потерявшую почти шестьдесят процентов бронетехники. Много это или мало? Смотря с чем сравнивать. Если с еще недавними показателями, когда основной причиной потерь были мины и разного рода поломки, то выглядело это, конечно, более чем серьезно. Но если вспомнить реальные потери танковых войск Вермахта или СС на той же Курской дуге… то разница виделась не такой устрашающей. Тем более что потери в экипажах танкистов были не особенно велики в сравнении с потерями машин. В отличие от ситуации у тех же американцев или тем более англичан. Еще один плюс советской бронетехнике. У немцев ситуация была получше, чем у янки, но похуже, чем у советских союзников.

– Тащ полковник! – неслышно подошедший боец несколько устало отдал честь. В его запачканной до невозможности форме и припорошенном пылью лице Голенко едва узнал командира своей разведроты. – Второй взвод вернулся из рейда. Буквально вот только что.

– Садись, Василий, чаю попьем. А то, судя по выражению твоего лица, не скоро еще спокойная минутка у нас будет… Менее часа спустя в штабной палатке полковник мрачно взирал на лица своих подчиненных.

– Итак, товарищи командиры, американцы бросили в бой новые танки. Тяжелые – тяжелее наших «сорок пятых». Почему они пошли на это только сейчас, когда мы в одном шаге от берега, – мне непонятно. Но на разгадки таких вот задачек у нас с вами есть товарищи Жуков и Рыбалко. Кто, где, почему – пусть командование решает. А нам с вами следует выполнить поставленную задачу. Завтра утром мы вместе с немецкими коллегами должны быть в десятом квадрате. – Голенко сделал паузу и ткнул ручкой в карту. – Поэтому выдвигаемся по направлению вот к этой вот железке, которую нам и следует перерезать. Трансафриканская железнодорожная магистраль, проложенная Альянсом за последние годы параллельно берегу Средиземного моря, была одной из важнейших составляющих схем снабжения ближневосточной группировки. Первоначально строившаяся для развития захваченного «Свободной Францией» (а фактически – англо‑американской частью Альянса) еще в сорок втором Алжира, а также для установления полного контроля над запасами углеводородного сырья в Северной Африке, «Трансафрика» стала наглядным подтверждением латинской пословицы «Via est Vita» note 12

для лишившихся нормального снабжения морем войск. «Дублирование», на котором в свое время настоял осторожный Эйзенхауэр, поддержанный Маршаллом, оказалось тем самым фактором, который позволил американцам и британцам удержать фронт после падения Италии и Греции. Советская авиация, поддерживаемая немецкой, превратила морскую доставку грузов по Средиземноморью в трудновыполнимую задачу. Планирующие бомбы и ракеты оказались исключительно неприятным сюрпризом для Пентагона, заставив возблагодарить небеса за своевременное создание дополнительных схем снабжения.

И теперь оборона тонкой рельсовой артерии стала для Альянса первоочередной задачей.

– Американцы пытаются усилить свою оборону. И, чтобы выиграть время, собираются устроить встречный бой. Наша разведка только что доложила, что вот тут, – Голенко сделал на карте пометку, – нам навстречу движется группа танков противника. От летунов тоже пришел привет – они заметили еще одну компанию размером в пару полков. И все это – на нашу голову в придачу к тем «друзьям», что мы уже имеем.

– Хорошо, что хоть мы имеем, а не нас, – грубовато пошутил немолодой вислоусый капитан типичного русского вида.

– Будет шапкозакидательство – будут иметь нас, – покачал головой Голенко. – Эти новые танки… фиг его знает, что это за чудо. Поэтому на рожон не лезем.

– Да мы вроде как и не лезем, – высказался один из офицеров.

– Василий, если ты думаешь, что я не видел, как ты подставился под те три «Шермана», то глубоко заблуждаешься. И если тебе повезло и они своими пукалками тебе лобешник не пробили в силу относительной слабости этих самых пукалок, то следующий раз вместо семидесяти шести миллиметров может прилететь сто двадцать. Уверен, что не отхватишь звиздюлей? – Полковник плюнул на песок. – Повадились воевать, как на полигоне. Чернянский уже допрыгался, роту почти потерял. А все, млять, почему? Командиры промолчали, чувствуя правоту Голенко.

– А все потому, что возомнил себя черт знает кем, решил, что раз в танке – то все можно, и поперся без прикрытия. Один, скотина такая, против сорока «Першингов». И даже артиллерию не запросил. И на хрена ему тогда рация? И сам ведь, сволочь, живехонек, а девять танков и полтора десятка пацанов – как сдуло.

– Война… – чье‑то философское высказывание разъярило Андрея чуть ли не сильнее, чем вся предыдущая речь.

– И что? Это что, оправдание? Подвел под топор молодых пацанов, сам живой – и что, нормально? Война, сволочь, все спишет? А может, надо по уму действовать, а? По правилам? Артиллерию вызвать, летунов, издалека проутюжить, в ловушку заманить и поджарить безбоязненно. Так ведь нет, смотрите, какие мы храбрые! Есть отличная фраза, которая хоть и превратилась уже в банальный штамп, но все еще соответствует здравому смыслу: «Наша цель – не умереть за свою страну, а сделать так, чтобы вражеский ублюдок умер за свою». Это не значит, что жертвовать собою не надо. Или что не надо геройствовать. Но жертвы и герои появляются тогда, когда кто‑то что‑то не додумал, когда кто‑то где‑то ошибся, тогда, когда другого выхода нет. Как тогда, когда с немцами воевали. Голенко сделал паузу и глубоко вздохнул. После чего гораздо спокойнее продолжил: – Нам нужна победа, и победа не пиррова. А будете лезть куда‑то без всякого плана или без приказа – я вас наказывать не буду. Вас враг накажет. И ваших товарищей вместе с вами. Полковник врезал кулаком по карте и мрачно закончил:

– Мы должны перерезать эту чертову железку. И при этом сохранить как личный состав, так и матчасть. Потому что, думается мне, так просто империалисты сдаваться не будут. А отбиваться от их армий с одним танком на руках я не собираюсь. Так что с новыми американскими колымагами – осторожно. Я понятия не имею, что это за хрень и насколько она

сильна. Увидели – отработали. Без выпендрежа и выкрутасов. Вы, в конце концов, не первый день воюете, так что учить вас очевидным вещам не собираюсь. А теперь отставляем всю эту лирику в сторону и работаем. Двигаться будем в следующем порядке…

1 февраля 1947 года. Область Суэцкого канала

Старший сержант Степан Нетудыхата воевал не первый день. И даже не первый год. Первый свой бой он провел еще в «зимнюю войну» тридцать девятого. И этот же бой тогда едва не стал для него последним – его Т‑28 налетел на подарок от финских артиллеристов. Из экипажа выжил только лишь молодой рядовой. Потом была советско‑германская сорок первого – сорок второго годов, на которой он водил уже «тридцатьчетверку». А сейчас, в Великую Освободительную, он уже был командиром танка, причем не абы какого‑то, а самого настоящего Р‑45. И до нынешнего момента «Рокоссовский» сержанта полностью устраивал. И с точки зрения огневой мощи, и бронезащиты, и прочих важных и не очень ТТХ. Но сейчас абсолютная уверенность Степана в его железном коне несколько пошатнулась – на его глазах выстрел нового американского танка пробил лобовую броню машины однополчанина Нетудыхаты. Пусть только лишь с семисот метров – но все равно стало как‑то не по себе. «Привыкли уже бить их безнаказанно, – командир покачал головой, не прекращая высматривать танки противника. – Вот и начинаем потихонечку по башке получать».

– Цель, спра…

– Вижу, – не дал договорить наводчику Степан.

– Короткая… Огонь! Бронебойный подкалиберный снаряд, с огромной скоростью преодолев разделяющее противников расстояние, с легкостью пробил броню некстати вылезшего из укрытия «Першинга». Неожиданно танк вздрогнул и загудел, словно по нему ударили огромной кувалдой.

– Откуда? – проорал Нетудыхата, пытаясь высмотреть невидимого врага. Наводчик ничего не ответил, сосредоточенно пялясь в прицел. «Шерман», выехавший из‑за невысокого пологого холма, успел выстрелить еще дважды, прежде чем «рысь» сержанта ответила. Высокий силуэт американского танка не позволил ему вовремя укрыться, а потому первое же попадание оказалось для него фатальным. Мощнейший «лом» пробил «светлячка» практически насквозь, оставив в корпусе огромную уродливую дыру.

– Фугас давай… – и, дождавшись грохота досылателя, старший сержант выстрелил в замеченный им бронетранспортер, ссаживающий солдат в полутора километрах от столкновения. Невдалеке один за другим начали вырастать облака разрывов – в дело вступила американская артиллерия.

– Урраааааааа! – рев атакующей советской пехоты, под прикрытием танков и тяжелых БМП приблизившейся к позициям войск Альянса, был слышен даже сквозь канонаду. Мощно ухнули орудия тяжелых самоходок, посылающих снаряд за снарядом в направлении

выявленных батарей. Высоко в небе схлестнулись советские «лавки» и «мигари» с американскими «кобылами» и английскими «фуриями», расчерчивая синеву черным дымом горящих обломков, трассерами многочисленных очередей и инверсионными следами реактивных двигателей. Внезапно один из каменистых холмов, редко покрытых пожухлой, выгоревшей на солнце травой, буквально взорвался – союзные «Грады» и «катюши», получив указания от передовых частей, нанесли смертельный удар по ДОТам и траншеям врага.

– Пулемету хана, – меланхолично прокомментировал заряжающий еще один удар по танку, заставивший вздрогнуть того буквально всем корпусом.

– На хрен! Фугас! Корот… к черту, будем с ходу, огонь!

– Цель! «Вася»!! – не успевший еще толком‑то и появиться на фронте, «Вашингтон» уже, однако, получил прозвище.

– Бронебойный! Быстро! Давай, давай, давай!! Ну!!

– Огонь… да мать вашу, промах! Еще! Млять, он нас попалил… быстро, быстро, давай… Вылезший словно из ниоткуда (а на самом деле – из замаскированного капонира) «американец» управлялся опытным экипажем и второго шанса на выстрел не дал, всадив тупоголовый бронебойный снаряд прямиком в башню советского танка. Расстояние было слишком мало, а потому даже крепкая броня Р‑45 справиться с такой вот «неприятностью» не смогла. «Вася» провоевал недолго, попав под удар звена восьмых «сушек», успев, однако, сжечь еще три БМП и пару бронетранспортеров, прежде чем оказался обездвижен близким разрывом тяжелого «чемодана» от советского «зверобоя», разом став легкой жертвой летающих хищников. Из экипажа старшего сержанта выжил лишь только механик‑водитель, молодой парнишка из Таганрога, много лет спустя ставший знаменитым режиссером, прославившимся своими фильмами о войне…

2 февраля 1947 года. США, Хьюстон

– Мы проигрываем войну, – высокий худощавый человек мрачно посмотрел на своих… коллег, пожалуй. Спорить никто не стал. Поражение следовало за поражением, отступление за отступлением, ситуация становилась все хуже и хуже. Тяжелейшее положение войск Альянса на Ближнем Востоке буквально вопило: «Сдавайтесь!» – но признавать поражения в Вашингтоне не умели. Но очередной успех советских и, в некоторой степени, немецких и даже китайских войск был не столь болезненным, сколь успех армий Альверде. Президентэ, переломив ход сражения за Рио‑де‑Жанейро, фактически уничтожил последний плацдарм Альянса на своей территории, поставив временное правительство на грань катастрофы. Поражение от вчерашней полуколонии нельзя было объяснить обычными пропагандистскими штампами, а потому в головы простых людей все больше закрадывалась мысль о ненужности и даже вредности войны против всего мира. О, здесь можно было бы возразить, вспомнив про Британию, Австралию, Новую Зеландию, Канаду и многочисленные колонии англичан, но только вот джентльмены из самой метрополии уже проклинали тот день, когда поддались на уговоры «кузенов» и позволили втянуть себя в

войну. «Скальпель» фактически отрезал Британские острова от внешнего мира, а регулярные бомбардировки методично уничтожали систему ПВО, промышленность и инфраструктуру. Масштабного голода там пока еще не было, но до его появления оставалось недолго. Рано или поздно – причем скорее рано, – но у Англии не останется иного выхода, как сдаться. И выглядит сомнительным тот факт, что ее доминионы будут сражаться в условиях капитулировавшей метрополии. И тогда у США не останется союзников вообще.

– Мы еще пока можем сражаться, – наконец прокомментировал коротышка.

– Отбиваться, вы имеете в виду. Нас даже Альверде отпинать умудрился, – худой старик горько усмехнулся.

– Только лишь потому, что наши лучшие войска застряли в Африке и на Ближнем Востоке, – коротышка, заметно сбросивший вес за последние несколько месяцев, не согласился.

– Это уже неважно. К тому моменту, как мы восстановим потери на Евроазиатском ТВД, этот бразильский мерзавец будет достаточно силен, чтобы мы оказались беспомощны. Уж поверьте, и немцы, и русские с радостью ему в этом помогут.

– Все равно нас им не достать.

– Сейчас. Но сколько мы продержимся? Да, мы можем стать «крепостью демократии», – явно передразнивая нынешнего президента, заметил старик. – И что? Мы продержимся сколько‑десять лет? Пятнадцать? И это еще в лучшем случае. Что помешает коммунистам организовать плацдарм в Южной Америке и вторгнуться через перешеек? Природная стеснительность?

– То есть в бомбу вы уже не верите, – сидевший в глубоком кресле мужчина до этого момента молчал на всех встречах. Даже согласие или несогласие с общими решениями он выражал движениями головы.

– Бомба нам не поможет. Что значит один город для Сталина? Причем не русский, а немецкий или еще чей‑нибудь? После последней операции его границы уже даже в принципе не досягаемы для наших самолетов.

– Тогда какого хрена мы тратим на нее столько ресурсов? – довольно громко поинтересовался коротышка.

– Такого, что нам нужен мир и безопасность. Мы не способны остановить этот отвратительный любому нормальному человеку Евразийский союз. Нас еще не турнули с континента только благодаря его размерам. Но долго мы не протянем.

– И как бомба нам это обеспечит?

– Попробуем пойти ва‑банк. Пусть пока наши армии сражаются в Африке и Евразии и тянут время. Как только у нас появится работоспособный образец, мы врежем по Суэцу и пригрозим выжечь к чертям собачьим все побережье. И залить все химией.

– Вы сдурели? – коротышка выглядел удивленным. – Британию сразу же зальют в ответ по самый что ни на есть Биг‑Бен.

– К черту кузенов. К тому моменту, когда у нас будет бомба, им все равно крышка. Тем более что мы не будем применять химию. Только пригрозим. Вряд ли Сталин удовлетворится уничтоженной Англией, если в обмен он получит кучу пепла и зараженной земли. А потому он согласится на мир – не сможет не согласиться.

– Он ни за что не согласится на возвращение статус‑кво, – коротышка все еще не был согласен с аргументацией оппонента.

– Да какой там статус‑кво! – худой старик махнул рукой и отрицательно покачал головой. – Просто заключим мир и поделим шарик. Пускай они забирают Евразию и даже эту гребаную Южную Америку. А вот Африка, Австралия и остальное должно достаться нам.

– Сомневаюсь я насчет Африки. Еще пара месяцев – полгода максимум, и Союз заберет северный кусок себе.

– Плевать. Пусть забирают. Все, что нам надо, – это нагнать их в реактивной авиации, а дальше атомные бомбы обеспечат нашу безопасность. А для этого нам нужен мир.

– И еще уговорить Пентагон и Белый дом, – вновь подал голос молчаливый человек в кресле.

– Оставьте, – поморщился старик. – Не надо делать вид, что у вас там нет влияния. В Пентагоне, я имею в виду. Белый дом ваш с потрохами – и все здесь это знают. А если вы намекаете на цену, то позвольте напомнить, что у нас на повестке стоит вопрос о выживании. И ни о чем больше.

– Именно. Мы дали Советам кучу времени и оказались беспомощны. А теперь вы предлагаете дать им еще пару лет. Или сразу пару десятилетий. – Молчун встал из кресла и вышел на свет, оказавшись крепким мужчиной средних лет с аккуратными усами и типично английским носом. А еще он выглядел весьма раздраженным. – Все наши источники говорят о том, что их развитие не только не замедлилось, но только ускорилось. Сейчас мы еще пока способны с ними сражаться – пусть проигрывая в целом, но имея возможность выигрывать отдельные битвы или хотя бы замедлять продвижение их войск. А теперь прикинем, что мы получим через десять лет? Хотите, я скажу? Да нас просто раздавят походя!

– Бомба не даст… – но закончить старик не успел.

– Да еще не факт, что это вообще сработает! Не говоря уже о том, что у Сталина может быть свое Изделие и свой «Манхэттен»!

– Но у нас нет данных о таком…

– А о зенитных ракетах у вас были данные? Или о реактивных самолетах? Или об их новых танках? О том, что союз с немцами настолько плотен? Ваши источники – это куча дерьма и ничего больше!

– Но…

– Мы должны сражаться, черт вас подери! Перевести экономику на военные рельсы полностью, до самого что ни на есть распоследнего завода или автомастерской, раздавить Альверде всей мощью – в том числе и бомбами, и химией, и чумой! Защитить Суэц и Африку и только после этого начинать переговоры. Не раньше!

– Сомнительно, что евразийцы так легко поглотят приобретения на континенте. Та же Индия – крепкий орешек. Арабы, опять же, турки, – коротышка был несколько озадачен столь яростной речью «коллеги».

– Вы вспомните хотя бы немцев. Еще и пяти лет не прошло, как они с русскими воевали, а уже друзья до гроба. Или финны. Черт, да возьмите япошек – они превратились в самых преданных фанатов русских, хотя те надрали им задницу всего полгода назад!

– А вы подумайте о том, что ваш план невыполним в принципе, – старик не собирался сдаваться. – Удержать Суэц и одновременно атаковать Альверде мы не сможем. Этот ублюдок вообще недосягаем – плацдармов у нас больше нет, вся его промышленность спрятана в джунглях, а единственную приличную базу для наших бомберов он раздолбал своей авиацией. Но и особой опасности он не представляет. В отличие от евразийцев. Поэтому все силы – на Африканский фронт. Собравшиеся согласно закивали.

– Судя по всему, вы лишились последних остатков разума, джентльмены. К голосу рассудка вы прислушиваться не хотите… а значит, нам конец.

– Бросьте эту патетику, – старик с отвращением посмотрел на «молчуна». – Мы все равно добьемся своего. Просто не сейчас. А лет через тридцать‑сорок. Или пятьдесят.

– Рискуем не дожить, – невесело ухмыльнулся коротышка.

– Мне проще – у меня на это даже нет шанса. Честно говоря, сомневаюсь, что здесь он вообще у кого‑либо есть. Но русские все равно рано или поздно проиграют. Всегда проигрывали – вспомните хотя бы Наполеона. После его разгрома они были на коне. А всего через полвека с треском продули Крымскую войну. И в этот раз будет так же. Принципиально ничего не изменилось. Старик, опытный, прожженный делец, хитрый и умный, даже не подозревал, насколько он не прав.

7 февраля 1947 года. Москва, Кремль

– Генри Уоллес. Пожалуй, это наилучший вариант. Он достаточно авторитетен, неплохо – на фоне остальных – относится к Советскому Союзу, критиковал политику нагнетания напряженности. До последнего Патриотического акта даже публично выступал за прекращение войны и заключение мира. Плюс имеет опыт вице‑президентства при Рузвельте. Выводы аналитической группы находятся перед вами, – Молотов остановился и обвел взглядом собравшихся. Сталин с отсутствующим видом пил чай, Рокоссовский, откинувшись на спинку стула, внимательно смотрел на министра иностранных дел, ожидая продолжения. Ворошилов и Микоян перешептывались, изредка что‑то спрашивая у Маленкова. Тимошенко безостановочно писал в своем блокноте. Берия, судя по всему, думал о чем‑то своем. Пауза уже начала затягиваться, когда Иосиф Виссарионович поднял глаза на своего старого соратника.

– Спасибо, товарищ Молотов. Товарищ Берия, каковы умонастроения в среде американского пролетариата?

– Убийство Трумэна, которого хотя и выбирали не как президента, а как вице‑президента, но все же выбирали, что давало ему определенную, довольно‑таки значительную долю легитимности в глазах народа, сильно пошатнуло позиции сторонников войны. Пришедший ему на смену Стеттиниус считается ставленником олигархического капитала и не имеет вообще никакой поддержки. Причем среди не только пролетариата, но и интеллигенции. Протестные настроения растут повсеместно. Роспуск профсоюзов, отмена отпусков и сокращение выходных, увеличение продолжительности рабочего дня без увеличения оплаты, рост цен, постоянные неудачи на фронтах – все эти факторы заставляют простых американцев все чаще задаваться вопросом «для чего нам все это?». Решение не применять специальные боеприпасы оказалось полностью оправданным – еще полгода наших успехов, и Штаты воевать перестанут. Отдельно считаю нужным отметить положение в Англии. Последнее урезание продуктовых норм по карточкам окончательно обрушило авторитет правительства Черчилля. То, что он потерял его настолько быстро, свидетельствует о серьезных антивоенных настроениях. Люди попросту устали. Британия фактически беспрерывно воюет с тридцать девятого года. И хотя после

поражения Гитлера боевые действия велись вдали от территорий метрополии, вернувшись на нее только с началом последнего конфликта, простые люди более не хотят бомбежек, похоронок, полуголодного существования и постоянного страха. Они не видят смысла в войне, победа в которой представляется им столь маловероятной.

– Аналитическая группа Генерального штаба считает, что выход Англии из войны поставит на Альянсе крест, лишив американцев последних надежд на победу, – заметил Рокоссовский.

– А как же иллюзии Пентагона, Белого дома и их хозяев об атомном оружии? – заинтересовавшийся последней ремаркой Сталин с интересом посмотрел на своего будущего преемника.

– Они начинают осознавать, что победу им ядерная бомба не принесет. Максимум – ограничит степень поражения, сведя его к более‑менее приемлемым условиям и не превратив в позорную капитуляцию. Ведь хотя американская военщина и не знает о наличии подобного – и даже более совершенного – оружия у нас, она прекрасно осведомлена о наших больших запасах химического оружия и сложности доставки бомб на территорию Советского Союза. – Рокоссовский сделал паузу. – Другой вопрос, готовы ли правящие круги Штатов признать этот факт. Если да – то замечательно.

– А если нет?

– А если нет, товарищ Сталин, то у нас серьезная проблема. – После этой фразы полководца присутствующие заметно напряглись.

– Поясните, товарищ Рокоссовский. А то, как я вижу, не все товарищи с вами согласны, – вождь покачал головой.

– Наше поражение – военное в особенности – фактически невозможно. Стратегически мы уже победили. Но вот победа безусловного характера – такая, чтобы американцы безоговорочно капитулировали… Десантная операция на Американский континент на данный момент невероятно сложна – если не кривить душой, то вполне можно сказать «невозможна». Даже если нам удастся создать плацдарм – его удержание и расширение вполне однозначно вызовет огромные проблемы хотя бы в плане снабжения. В таком случае единственным выходом останется лишь последовательное уничтожение промышленности и инфраструктуры Штатов с помощью стратегической авиации и ракетных войск. И даже после этого осуществление военного контроля над такой территорией будет как минимум затруднено. Сам по себе плацдарм, опять же, может быть довольно легко уничтожен атомным оружием.

– Вы считаете, что американцы будут наносить удары ядерными бомбами по собственной территории?

– Без всякого сомнения. Тем более что они не знают об отдаленных последствиях его применения. Я не говорю, что военный успех невозможен в принципе, особенно учитывая тот факт, что у нас есть столь удобный союзник, как Южно‑Американская Федерация. – Маршал подошел к карте Северной Америки и взял указку. – В теории, получив плотный контроль над Атлантикой, можно создать мощную группировку в зоне Панамского канала – условно назовем ее Южным фронтом – и через Мексику начать вторжение на уже непосредственно американскую территорию. Плюс сконцентрируем войска на Кубе и нанесем удар еще и с этой стороны. Южный фронт – опять же в теории – может отрезать одну часть США от другой, а кубинская группа – создать угрозу всему Восточному побережью, что рано или поздно приведет к победе. Но такая победа потребует огромных ресурсов – как материальных, так и людских. Потери будут чудовищны.

– Чудовищны, значит… – протянул Сталин. – А поконкретнее, товарищ Рокоссовский?

– Сложно сказать. Но счет будет идти на миллионы даже в условиях неприменения ядерного оружия. Если же они начнут использовать атомные бомбы… Последствия сложно

представить. В кремлевском кабинете повисло молчание. Слова признанного гения стратегии и тактики было сложно оспаривать – тем более что его правота была, в общем‑то, очевидна. Размах проблемы был действительно огромен.

– И что, товарищ Рокоссовский, вы предлагаете?

– Единственный выход – это предложенный товарищем Берия вариант. Приход к власти в Америке дружественно к СССР настроенных людей, способных адекватно оценивать ситуацию и для которых жизни простых американцев что‑то значат. И их переманивание на нашу сторону, с обещанием последующей интеграции экономик. Думаю, достаточно продемонстрировать совместные успехи Евразийского союза за последние несколько лет, чтобы вынудить даже закоренелого скептика поверить в успехи кооперации.

– Значит, немецкий, так сказать, вариант? – усмехнувшийся в усы вождь задумчиво кивнул.

– Да. Если получилось с немцами…

– То вполне может получиться и с американцами, – закончил за Рокоссовского мысль министр внутренних дел.

– Однако заговор против Гитлера созрел сам, без нашей помощи, – заметил Тимошенко, переставший, наконец, строчить что‑то в блокноте.

– Именно! – Берия повернул голову к министру обороны и, поправив знаменитые очки, пояснил: – Здесь уже тоже появляются первые наметки – не зря особенное внимание в своем докладе товарищ Молотов обратил на бывшего вице‑президента Уоллеса. Вокруг него начинают собираться недовольные нынешней политикой Белого дома. Никаким заговором там пока даже и не пахнет, но и ситуация в Штатах пока еще не настолько плоха… Пока они могут дурить головы гражданам о ситуации в Евразии и Южной Америке – но информация все равно просачивается наружу. Плюс охота на коммунистов, ведущаяся в лучшем стиле гестапо, лагеря для «временно интернированных лиц» – к японцам добавили и немцев, и русских. И после небольшой паузы министр добавил:

– А теми темпами, какими заполняются эти самые лагеря, скоро там окажутся вообще все европейцы – включая французов и даже итальянцев. И все несогласные, осмеливающиеся о своем несогласии громко заявлять. Последний Патриотический акт более чем ясным образом дал это понять. Причем заключенные используются для строительства укреплений на побережье – и это простому народу не нравится все больше.

– А не боитесь, что Уоллеса попросту уберут, как это сделали с Трумэном? – поинтересовался Микоян. Сталин кивнул и повернулся к Берии, вперив в него тяжелый взгляд. Лаврентий Павлович пожал плечами и, ни на секунду не задумавшись, ответил:

– Такая вероятность есть. У американцев имеются люди, которые умеют работать не хуже Мюллера или Гейдриха. Именно поэтому нам нужно отвлечь внимание на себя – пусть смотрят на нас или на Альверде и не заметят происходящего под носом. С Гитлером же получилось, пусть и в значительной мере случайно, – и, еще раз пожав плечами, Берия сел. Вставший из кресла вождь подошел к карте и задумчиво на нее посмотрел. Походил по кабинету, изредка поглядывая на сидящих вокруг стола людей. Хотелось курить, и «Железный Иосиф» в очередной раз про себя пожалел, что этого ему

делать больше нельзя. Наконец остановившись, он посмотрел на своего верного соратника и сказал: – Хорошо, товарищ Берия. Помогите мистеру Уоллесу стать президентом Соединенных Штатов Америки, пока товарищ Рокоссовский и наши замечательные армия и флот будут выигрывать войну. Угроза ядерного Армагеддона на отдельно взятом континенте слегка отступила…

12 февраля 1947 года. Зона Суэцкого канала

– Товарищ майор! – молоденький солдат, вытянувшийся у входа в штабную палатку, с благоговением взирал на небритого Васильева, склонившегося над картой со своими ротными офицерами.

– Ну? – Леонид слишком устал за последние несколько дней, слившихся в одну бесконечную мешанину боев, взрывов и марш‑бросков. Несколько советских механизированных дивизий, переброшенных из Италии для усиления группировки маршала Жукова, оказались самыми свежими и отдохнувшими частями на фронте, а потому отправились в бой практически сразу. Танковое побоище, усложненное разыгравшейся погодой, резко снизившей активность авиации, переросло в ожесточенную мясорубку, в которой части Альянса перемалывались советской механизированной пехотой и артиллерийскими частями. Немцы, ушедшие в глубокий рейд по тылам общих врагов, старались как могли – но их усилий явно не хватало. Беспрестанно маневрирующие войска Эйзенхауэра, уткнувшись в берег Суэцкого канала, встали насмерть. Даже «Грады» и термобарические бомбы не могли справиться с засевшими в глубоких бункерах американцами, готовыми умирать за то, что они считали светлым будущим своей страны. Первые две попытки форсирования этой относительно неширокой водной преграды с треском провалились – сначала отличились немцы, потом сие не получилось и у советских бойцов. А потом поднакопившие резервов полководцы Альянса перешли в контрнаступление, угрожая прорвать фронт сразу в нескольких местах. Если честно, больше всего этот отчаянный бросок напоминал тот самый безнадежный почти рывок немцев в Арденнах. То есть с шансами на неплохой тактический успех, но без особых претензий на изменение стратегического положения. Понятно, однако, что допускать такое вот непотребство у себя под носом Жуков возможным не считал, а потому вот уже третий день бои велись всем фронтом практически без остановки, выглядя на многочисленных штабных картах словно гигантские синусоиды, отображающие прогибы и выступы линии соприкосновения двух огромных армий. Васильев, в очередной раз угодивший в неприятно горячее место, уже прекрасно осознал, как здесь нужно воевать. И пытался вбить это знание в головы некоторым не слишком умелым молодым командирам, прибывшим на фронт с очередным пополнением.

– Долго мне тебя ждать, боец? – Неприлично долгое отсутствие сна, наложенное на зверскую физическую и умственную усталость, выливалось в раздражение.

– Никак нет, товарищ майор. Там полковник Лавриненко прибыл, поэтому комдив всех в штабе собирает. Имя знаменитого танкиста, чья звезда взошла еще во время советско‑германской войны и

до сих пор сияла светом многочисленных орденов и звезд Героя, заставило Васильева выпрямиться и расправить плечи, ибо его прибытие на Ближневосточный фронт означало конец надежд и мечтаний Альянса. ИС‑7, один из самых мощных танков в истории человечества, должен был смять оборону противника, словно лист тонкой бумаги. Практически неуязвимая, эта машина, особенно хорошо подходящая для каменистых пустынь Палестины и Египта, до сей поры из‑за своей относительной малочисленности была редким гостем на данном театре военных действий. Но время шло, промышленность Союза набирала обороты, Европейские фронты заканчивали свою работу – теперь и на долю эйзенхауэровских армий выпал поединок с гениальным продуктом советских конструкторов. Р‑45, при всех своих несомненных достоинствах, был все же уязвим для отдельных противотанковых средств Альянса – те же новые «Вашингтоны» вполне были способны пробить его лобовую броню. А вот ИС‑7… Его защита, значительно превосходящая таковую у «рыси», не поддавалась вообще ничему. Разве что авиационным боеприпасам – но кто же даст их безнаказанно использовать? А теперь добавьте к этому высочайшее мастерство экипажей – и вы получите практически абсолютное оружие, распространение которого сдерживалось лишь его ценой и, в меньшей степени, массой. Полковник командовал тремя десятками таких монстров, и его появление на передовой свидетельствовало о том, что Сталину попросту надоело ждать форсирования Суэца и окончательного решения вопроса с Экспедиционным корпусом Альянса. Помимо знаменитого полка Лавриненко за номером семь сюда же, к месту предполагаемого прорыва, Жуков перебросил еще и пятый с шестым, доведя количество тяжелых машин до сотни. Сосредоточенные на нешироком участке, они должны были таранным ударом расчистить дорогу механизированным армиям и поставить точку – или даже скорее восклицательный знак – в судьбе армий Эйзенхауэра.

– Товарищ полковник, товарищ генерал! – Васильев привычно вскинул руку к полевому берету.

– Вольно, Васильев. – Родимцев кивнул Леониду после чего отвернулся к карте.

– Давайте сразу к делу, – Лавриненко выразительно посмотрел на комдива, предлагая тому начать.

– И действительно, – генерал потянулся за указкой. – У нас следующая проблема – противник укрепился на противоположном берегу. Что, собственно, вполне естественно и понятно. Мои машинки – которые ЛБ‑2 – могут плавать, то есть само форсирование как раз не вопрос. Но канал пристрелян их артиллерией – и чертовски многочисленной, должен заметить. И кроме того, на том берегу у них просто дикое количество ДОТов в виде закопанных по башню танков. Лезть напролом – идиотизм, нас всех положат без шансов.

– Артподготовка?

– Будет, но без вас – один хрен нам крышка. Там слишком много целей, которые слишком хорошо защищены. Вся живая сила – укрыта. А авиация – погоду сами видите, – Родимцев пожал плечами. – Ждать, пока станет лучше, мы тоже не можем – они там как кроты в землю закапываются. Дольше ждем – дольше придется выкуривать. С соответствующими последствиями.

– Моя задача? – танкист сосредоточенно рассматривал крупномасштабную карту, явно что‑то прикидывая.

– Прикрыть наших ребят. Ваши красавцы могут неплохо держаться под огнем, да и орудия тоже не самые слабые. Вот прямой наводкой и уничтожайте эти закопанные в землю

недоразумения, пока наши артиллеристы будут заниматься своими коллегами на той стороне. А как только захватим плацдарм – все будет кончено. Артиллерии мы получим в усиление немало – так что будет кому и контрбатарейной работой побаловаться, и вас с моими бойцами поддержать.

– И когда планируете начать?

– А вот как от маршала Жукова дивизион «катюш» получим дополнительно – так сразу и начнем. Танкист согласно кивнул и вновь уставился на карту. После недолгих раздумий поднял голову и поинтересовался: – А резервы они не подтянут? Не собьют ваших парней в воду?

– Атака будет по всему фронту. Реальных мест прорыва – помимо нашего – хватает. Так что выделенных нам сил хватить должно. Лавриненко еще раз кивнул и предложил перейти к деталям. Васильев, смотрящий на то, как в очередной раз решается его судьба, задумался. Сколько раз он был на острие ножа, на краю пропасти? Не счесть… еще в финскую он мог умереть неоднократно. И в советско‑германскую, и в нынешнюю тоже. Но пока судьба его хранила. Почему, интересно? Сколько отличных парней уже ушло – из выпуска его училища в живых осталось процентов тридцать от силы. Как там в песне? «Верю в тебя, в дорогую подругу мою. Эта вера от пули меня темной ночью хранила…» Да, семью завести так и не удосужился. Все некогда, да и не с кем… Разве что с ван Хеемстра теплые отношения. Одри вон пишет регулярно – даже чаще, чем сестра. Вспомнив миниатюрную жительницу Арнема, Леонид улыбнулся. Маленький цветочек, готовый превратиться в прекрасную розу, Одри одним своим появлением в мыслях советского офицера подняла ему настроение. Девчонка же еще совсем. Но рядом с ней как‑то забывалось об ужасах войны. «Надо ей написать», – решил Васильев, краем уха слушая обсуждение планов форсирования Суэцкого канала. До начала операции, получившей впоследствии у фронтовиков прозвище «Бойня на канале», оставалось чуть больше суток..

15 февраля 1947 года. Южная Америка, где‑то в Уругвае

Звездное небо, украшавшее ночь россыпями алмазов, безмолвно наблюдало, как расступался темный океан, выпускающий на поверхность тушу грузовой подводной лодки.

– Добрались! – Капитан немецкой субмарины, потомственный моряк Ульрих Нёгге, с удовлетворением смотрел на плохо различимый в темноте берег. Это был далеко не первый конвой подводника, уже почти полгода участвующего в

операции «Юг», целью которой была помощь Альверде со стороны Евразийского союза. Серия грузовых подводных лодок, спроектированных в Германии, строилась очень активно, что позволяло Объединенному Командованию постоянно наращивать грузопоток, все больше усиливая бразильского лидера. До недавнего времени основным грузом «подводной Дороги Жизни» были радиолокационные станции и авиационные двигатели. Но с недавних пор в этот список добавились также и первые зенитные ракеты, ныне заменяемые в Европе их гораздо более совершенными потомками. «Вассерфаль», «Рейнтохтер», «Шметтерлинг» – мало кто знает, что проекты первых зенитных управляемых ракет появились в Рейхе еще при Гитлере. И, в так и не случившейся истории, даже были подготовлены к серийному производству, хоть и не успели появиться на фронтах. Но теперь нацисты были побеждены с несопоставимо меньшими потерями, а оценка советским правительством возможностей ракет была гораздо, гораздо выше. И теперь Евразийский союз уже массово ставил на боевое дежурство С‑75 и Ф‑5 – детища совместного труда инженеров, конструкторов и ученых двух, с недавних пор более чем дружеских, стран. Сталин, поняв, что чудовищные бомбардировки СССР уже не грозят, хорошенько обдумал складывающуюся ситуацию и принял решение слегка увеличить помощь Альверде. Бек с таким решением согласился, прекрасно понимая, что чем больше самолетов Альянс потеряет над Бразилией, тем меньше бомб достанется на долю Германии и ее земель. Но поставки ракет стали только лишь первым шагом – к ним были нужны люди, способные их обслуживать и эффективно пользоваться. При этом логичная мысль о «добровольцах» советским вождем оказалась отброшена практически сразу – СССР и сам нуждался в таких специалистах. Нет, некоторое количество военспецов и инструкторов в ЮАФ все же отправилось. Но гораздо большее их количество – аргентинского и бразильского происхождения – отправилось через Атлантику в Союз. Учиться, учиться и еще раз учиться – как завещал великий Ленин, ага. Три месяца несколько сотен «зенитчиков» без отдыха постигали не самую простую науку применения новых средств ПВО. Но, учитывая, что почти все из них имели родственников в разбомбленных городах южноамериканского побережья и были весьма упорны (уж кто‑кто, а Альверде умел разбираться в людях – другие в фавелах не выживали и из фавел не выбирались), никто не жаловался. И теперь последняя партия «ракетчиков» на резиновых лодках покидала царство герра Нёгге, отправляясь в ставшие уже родными джунгли, чтобы прекратить практически безнаказанные бомбардировки бразильских и аргентинских городов американскими ВВС.

– Рико, какого хрена мы тут делаем? Тихий голос старого товарища выдернул Рикардо из легкой дремы.

– Ждем.

– Кого? – Ответ на этот вопрос майор Родригес и сам бы хотел знать. Все, что ему сообщили, так это встретить привезенных немецкой подлодкой людей и притащить в пункт «Альфа‑10». Притащить, невзирая ни на что – погоду, американцев, апокалипсис. Кто они такие, спецназовец не знал. Понятно, что кто‑то непростой – но кто? «Может, послы от Сталина или Бека? Но зачем такая секретность…» – мысли Родригеса были прерваны коротко мигнувшим над водой фонарем. «Явились не запылились», – язвительно подумал майор, в свою очередь выдавая фонариком

серию коротких сигналов. Пятнадцать минут спустя на берегу Рикардо уже здоровался с лидером группы – тот, как ни странно, оказался офицером армии ЮАФ.

– Майор Рикардо Родригес, Первый Корпус Специальных Операций.

– Полковник Диего, ВВС. «ВВС? Приемка самолетов от союзников, что ли? Но зачем такая секретность? Или евразийцы наконец решили поделиться реактивными самолетами?» – мысли спецназовца разбегались как тараканы.

– Я полагаю, мы можем выдвигаться? – полковник вопросительно посмотрел на Родригеса.

– Да, конечно. В паре километров отсюда у нас подготовлен транспорт. Скажите своим людям, чтобы двигались точно за нами, след в след. Местность заминирована.

– Хорошо. И еще двадцать минут спустя группа из нескольких десятков человек начала движение сквозь густую растительность Южно‑Американского континента…

21 февраля 1947 года. СССР, г. Будущее

– «Мороз и солнце, день чудесный…» – глядя в окно, процитировал Пушкина Кравченко. День и вправду выдался на удивление хорошим. Легкий морозец, усыпанные снегом ели и ни облачка на небе – хотелось гулять, а не сидеть в помещении, заваленном многочисленными документами, расчетами и чертежами. И именно этим, собственно, работающий без отдыха уже который год ученый и собирался заняться. Тем более что был весьма весомый повод.

– Илья Петрович? – в приоткрытую дверь заглянула секретарь. – Вы просили напомнить, что вам надо заехать к полковнику Антонову.

– Спасибо, Марина Степановна, я помню. Подойдя к шкафу и сняв с плечиков драповое пальто с каракулевым воротником, Илья начал одеваться, параллельно обдумывая ход операции «Властелин» – собственно, тот самый повод, ради которого он и собирался тащиться через весь город к своему современнику и просто хорошему товарищу. «Властелин». Операция, разработанная ученым и спецназовцем буквально за несколько дней – сразу после того, как Илья принял одно из самых важных решений в своей жизни. Операция, которая должна пройти безупречно. Операция с весьма, если вдуматься, говорящим названием. Нет, изначально ученый предложил назвать сие действо «Кольцом» – но это было слишком говоряще о его смысле, с точки зрения Антонова, как глубоко военного человека. Поэтому ассоциативную цепочку выстроили чуть подлиннее: «Властелин» – «Властелин Колец» – «Кольцо». А там уже и до «предложения» недалеко. И именно это собирался сделать Илья – предложить своей девушке выйти за него замуж. И сделать это максимально романтично, красиво и без шансов для сердца гражданки Темровой. Когда‑то очень давно, почти в прошлой жизни, страдающий от разочарования в первой любви подросток спросил своего отца, как тот понял, что мама – это она, та самая? Отец тогда еще ответил, что, когда это произойдет, все станет понятно. Впрочем, поразмышляв, он добавил еще кое‑что: – Сынок, представь себя со своей избранницей через двадцать лет. И через тридцать, и через шестьдесят. Представь, что будешь с ней рядом все это время – рядом со всеми ее

недостатками и достоинствами. И если у тебя не возникнет сомнений… – договаривать немолодой уже мужчина не стал. И вот недавно встречающийся с Юлией уже три с лишним месяца Кравченко осознал, что вот оно – то самое чувство. И тогда он, рациональный человек науки, растерялся, бросившись за подмогой к одному из немногих настоящих друзей. Полковник Антонов долго смеялся, обозвал тряпкой и посоветовал вести себя как мужчина. В тот же самый день план «Властелин» и зародился. Илья вдруг осознал, что вот уже почти минуту не может застегнуть верхнюю пуговицу – дрожат руки.

– Так, братец, спокойно. Все нормально, все под контролем, – отражение в висящем на дверце шкафа зеркале было решительно с этим не согласно.

– Пойду пешком. – Кравченко прикинул, что морозный воздух выбьет из головы лишние мысли. Пару раз глубоко вздохнув, он вышел из кабинета, надев на ходу меховую шапку, подаренную ему генералом Петровым на один из дней рождения.

– Марина Степановна, я сегодня больше не появлюсь, если у кого‑то что‑то срочное – пусть идут к Харламову. В понедельник большой совет по семьсот тридцатому проекту, напомните об этом начальникам управлений. И намекните им, что искать меня завтра и послезавтра им не следует. Эти субботу и воскресенье я буду недоступен. Секретарь кивнула, пометив что‑то у себя в блокноте. Попрощавшись, ученый вышел в коридор. Полчаса спустя в парке неподалеку от площади Революции – центра небольшого еще пока города – ученый зашел в небольшую кафешку, где в ожидании товарища заказал чашку чая, картофельного пюре и развернул свежую, тут же и купленную, газету.

– Интересное что‑нибудь пишут? – Кравченко поднял голову и увидел улыбающегося Антонова, протягивающего руку для пожатия.

– Да как сказать. Все как обычно – ну, более или менее, по крайней мере. Можешь сам посмотреть, – протянув другу газету, Илья принялся за картошку.

– Фигасе, – Антонов, так и не избавившийся от сленговых словечек своей молодости, хмыкнул.

– Чего там? – ученый поднял глаза от тарелки.

– Да Ленька Васильев, старый знакомый мой, отличился в очередной раз.

– Васильев? Я его знаю?

– Да понятия не имею. Вряд ли. Мы с ним уже давно не виделись – он в Европе служил, а здесь и не был, пожалуй, ни разу.

– Понятно… – протянул Кравченко. – Где отличился‑то?

– На Суэце. Его батальон центральный плацдарм удержал. Не, ему положительно везет оказываться на острие удара. Как не помер еще? Везучий сукин сын… Героя получит теперь.

– Молодец. Как думаешь, теперь скоро война кончится?

– Да хрен его знает, Илюха. После Суэца у Альянса крупные армии в Африке кончились. Не, там еще идут бои – и еще пару недель их остатки по пустыне добивать будут. Но, собственно, и все. К ним высаживаться не вариант – даже с нашими подарками флот ЕС на порядок слабее. Ибо ракеты – это хорошо, но десятки авианосцев – гораздо лучше. Даже с поршневыми самолетами.

– А на Аляску? Там вроде недалеко, можно Берингов пролив авиацией прикрыть?

– Ага. А снабжать ты армию как будешь? Самолетами? Это раз. Второе: а на Камчатку ты как столько войск тащить будешь? Тоже тот еще вопрос, не самый простой. Железку тянут, насколько я знаю, в рамках, так сказать, общего развития, но процесс это небыстрый. Короче. Сложно это все. Денег и ресурсов для этой высадки нужно до хрена – а толку? На том берегу не идиоты сидят – все более‑менее приличные места укрепляют наверняка. И даже успешная высадка будет только началом – у америкосов плечо снабжения короче, да и тот факт, что вроде как за родной дом воюешь… Не, не вариант. Только людей гробить.

– И? Какой вывод? – Кравченко самому себе не хотел признаваться, что разговора о «том самом» он начинать побаивается.

– Да какой тут может быть вывод. Или в Кремле решат, наконец, продемонстрировать кузькину мать во всей красе, или попробуют договориться. И по мне – скорее последнее. Ибо есть у меня подозрение, что неохота там никому миллионы мирных жителей убивать, если можно и так вроде как победить. А без Евразии, Африки и Южной Америки и их ресурсов у американцев и так шансов никаких. Они даже тогда, – Антонов махнул рукой, – пару раз на грани были, а здесь… Здесь у них просто и вариантов‑то нету. За счет чего вылезать? И за счет кого? Вот и получается, что их попросту незачем захватывать…

– А если у них своя кузькина мать появится?

– И чего? Чего это принципиально изменит? У нас их, наверное, уже несколько десятков – а то и сотен. Ну, появится. Доставлять чем? И куда? Там же не придурки сидят – просчитать варианты смогут. Антонов замолчал, тщательно пережевывая принесенное официантом мясо. Кравченко пару раз глубоко вздохнул, помял в руках салфетку и сменил тему: – Ладно, забьем на геополитику. Давай уже к делу. Все готово? Полковник усмехнулся и закивал:

– Обижаешь – все в лучшем виде. Ты сам‑то свою часть приготовил? Кольцо купил?

– Ага. Зацени.

– Стоять, – одернул полезшего в карман ученого Антонов. – Совсем сдурел? Вы же с ней здесь часто бываете? А если вон та красавица, что нынче на нас смотрит, твоей стуканет про кольцо? Всю контору палишь, дятел ты наш высоколобый.

– Блин, не подумал как‑то…

– Потом покажешь. Теперь к цветам. Я через Нефедова пробил, розы будут. Много и разных. Это раз. И два: твой «мерс» перекрасят в белый как раз к сроку. Так что восьмого числа действуешь по плану. Увидев, как изменилось лицо Ильи, Владимир улыбнулся и неожиданно сильно хлопнул своей медвежьей лапой по плечу: – Не боись, профессор, прорвешься.

– Ага, принц на белом «Мерседесе»… – Кравченко покачал головой и уставился в окно, за которым вновь пошел снег.

– Скажи спасибо, что не конь, – Антонов засмеялся. Здесь, в глубине раскинувшейся на одну шестую часть суши страны, дыхание войны практически не чувствовалось. Мирный город, мирные люди, планы на будущее. Идущая на дальних рубежах война оставалась где‑то там, на страницах газет и в передачах московских радиостанций… Люди строили жизнь – строили как знали, как умели и как могли, с той лишь разницей, что

в этот раз они знали, умели и могли намного больше. Строили светлое будущее. Но не только его – и светлое настоящее тоже. Ибо, несмотря на войну, жизнь продолжалась.

3 марта 1947 года. Где‑то в Англии

– Мне очень жаль, Уинстон. Но это конец. Мы проиграли, – усталый человек, в котором с трудом можно было узнать короля блистательной еще недавно империи, грустно смотрел на своего премьер‑министра. Похудевший Черчилль, уставший даже больше, склонил голову. Король Георг только что озвучил истину. Простую, незамысловатую – и от того еще более страшную. Это был конец – если уже и король не верил в победу, значит, Англия проиграла. Отрезанная от колоний метрополия еще держалась – но это уже была агония умирающего. Страх перед высадкой еще существовал, но даже самые буйные «ястребы» понимали, что евразийцам это совершенно не нужно – они и так победили. И теперь берегли людей, действуя точно так, как планировали действовать сами, британцы – методичными бомбардировками уничтожая промышленность и инфраструктуру.

– А проект «Манхэттен»? Может, попробовать… – глава правительства не договорил.

– Вы прекрасно понимаете, что еще полгода нам не протянуть. Прекрасно понимаете, Уинстон. Наш народ не может более страдать. И шансов у нас нет. Даже если «Манхэттен» завершится успехом – нам будет только хуже. В отличие от США, Британия уязвима – и Сталин отомстит именно нам. А то, что отказываться от своих целей он не будет, вы понимаете не хуже меня. Мы проиграли – и нам следует это признать. Король, словно заколдованный повторяющий «проиграли», видел, что с каждым словом лицо Черчилля мрачнеет.

– Поэтому, руководствуясь благом народа и интересами страны, я буду вынужден отправить ваше правительство в отставку, Уинстон. И начать переговоры с Союзом. Нам более не нужна война. Англии нужно залечить раны и пытаться жить дальше.

– А вы не боитесь, Ваше Величество? Вспомните, что большевики сделали с русским царем…

– То были другие большевики, Уинстон. Вон Хирохито спокойно живет, Михай, Симеон и Александр Карагеоргиевич вроде как тоже. Не правят, конечно, но и расстреливать их никто не спешит. Я переживу. Премьер поднялся из кресла и, тяжело переваливаясь, подошел к буфету. Достал початую бутылку коньяка, бокал. Налил на два пальца и залпом выпил. Повернулся к королю: – Англия под большевиками перестанет быть Англией, Ваше Величество. Вы же понимаете, – броня великого политика на миг дала трещину, и Георг увидел, что душу Черчилля терзает отчаяние, отчаяние большее, чем можно было себе вообразить. Но был этот миг настолько краток, что сам монарх не стал бы утверждать, что уверен в том, что увидел.

– Мы изменимся, это точно. Но Британия уже не та, что раньше. Мы ошиблись, когда ввязались в войну против евразийцев. Ошиблись еще раньше, позволив этому союзу состояться. И теперь имеем дело с последствиями своего выбора.

– Именно так, Ваше Величество, именно так.

– И последнее, Уинстон. Вам лучше покинуть Англию, ибо большевики наверняка потребуют вашу голову – вы знаете это не хуже меня. И у меня не будет другого выбора, кроме как согласиться. А у американцев еще есть шанс выстоять. Отправляйтесь в Америку. О вашей отставке я объявлю в конце следующей недели. Здесь, в этом скромном кабинете неприметного дома, затерявшегося среди узких улочек провинциального городка в глубине Англии, два, без всякого сомнения, великих человека признались, наконец, себе в своем проигрыше. Здесь некогда блистательная империя поняла, что от нее остался лишь призрак. Дело оставалось за ее родственником…

2 апреля 1947 года. Москва, Кремль

– Итак, британцы капитулируют, – Молотов выглядел так, словно сам не верил своим собственным словам.

– Не удивительно, – Сталин усмехнулся. Он‑то как раз предполагал нечто подобное. С видимым наслаждением пригубив ароматного чая из высокого стакана, вождь продолжил: – После того как наши войска форсировали Суэцкий канал, это было только лишь вопросом времени. Англичане никогда не были идиотами – и понять, насколько плохо их положение, они вполне способны, так же как и оценить возможные последствия своего упрямства.

– Что ж, их капитуляция окончательно обезопасит нашу территорию от возможного удара оружием массового поражения… Пожалуй, теперь можно сосредоточиться на стратегической авиации, флоте и строительстве системы ПВО, – заметил Рокоссовский.

– Вы полагаете, что нам все же понадобятся боевые действия непосредственно на территории Штатов? – осторожно поинтересовался Ледников. Выглядел бравый маршал не очень – сказывались бессонные ночи над картами и донесениями в Генеральном штабе. Кроме того, прибывший из далекого будущего военачальник очень близко сошелся с Шапошниковым и теперь весьма сильно переживал его смерть.

– Такую возможность исключать нельзя, – Рокоссовский пожал плечами. – Американцы эвакуируются полным ходом. В том числе и из Англии. Но вообще‑то они предлагают перемирие.

– Что думаете по этому вопросу? – Сталин вернулся в кресло и с интересом осмотрел собравшихся.

– Уловка, – Ледников мотнул головой. – Пытаются выиграть время для создания атомной бомбы. Принимать предложение, на мой взгляд, не следует. Рокоссовский кивнул, соглашаясь с маршалом. Ворошилов промолчал.

– А я считаю, что перемирие нам не помешает, – заметил Маленков. – Нельзя вечно держать нашу экономику и людей в таком напряжении. Нам нужно думать о том, чтобы расти дальше, о развитии, о мирном строительстве. Война всему этому серьезно мешает. Неожиданно отвечающего за экономику министра поддержал Берия:

– Как уже говорилось, высадка на Американский континент потребует огромных ресурсов,

как материальных, так и людских. Более того, даже подготовка такой операции будет стоить чудовищных денег. И вот здесь сразу возникает вопрос: а зачем?

– Чтобы раздавить их раз и навсегда, – мрачно ответил Ледников.

– Как Германию в Версале? Дешевле и полезнее, по моему мнению, будет вложить ресурсы в ракетные технологии. Еще несколько лет – и у нас будут межконтинентальные баллистические ракеты, способные доставить на территорию США термоядерные боеголовки.

– Которых у нас пока вообще‑то тоже нет, – Ледникову не слишком нравилась мысль о перемирии.

– Но будут в самом скором времени. Уже в августе мы планируем испытания авиабомбы мощностью около миллиона тонн. А устройства меньшей мощности у нас уже есть, – Берия пожал плечами. – В то же время ресурсы, вложенные в электронику, атомные и ракетные технологии, дадут нам гораздо больше отдачи, чем потраченные на военные операции на Американском континенте. Это не учитывая еще и тот факт, что даже минимальные оценки стоимости флота, необходимого для ведения боевых действий на территории США, выглядят ужасающе.

– Они вполне могут попытаться нас догнать в критических технологиях… Думаю, все здесь понимают, что не стоит недооценивать янки.

– Конечно, попытаются. Но пока они будут лихорадочно отстраивать армады усовершенствованных бомбардировщиков, модернизировать танки, создавать реактивные двигатели и пытаться делать зенитные ракеты, мы будем делать то же самое. Только с меньшими затратами ресурсов – по известной причине, – министр кивнул на маршала. Намек был понятен без дополнительных пояснений – все же знание о тупиковых ветках развития науки и техники дает просто невероятный бонус.

– И даже при успехе всех этих проектов – а это потребует огромных ресурсов, избытка которых после потери Евразии, Южной Америки и большей части Африки у Штатов не наблюдается, – вреда они Советскому Союзу нанести не смогут никакого. Когда это станет очевидно, их населению станет понятно, что сотрудничество гораздо лучше конфронтации. И там уже сработают наши планы по смене власти. В результате мы бескровно получим сильного союзника и окончательно устраним серьезные опасности для Советского государства. Внешние, по крайней мере. И при минимальной трате ресурсов.

– Я согласен, – вдруг закивал Ворошилов. – Выглядит логично.

– Меня терзают смутные сомнения, – Ледников соглашаться не хотел. – Сторона, имеющая преимущество, должна атаковать под угрозой потери этого преимущества. Старая и верная мысль. На данный момент американцы нам противостоять не способны – только лишь их флот представляет серьезную силу. Армия разбита, авиация не способна справляться со своими задачами в воздухе… Не боитесь, что нам еще придется воевать с США в условиях, при которых у нас не будет полного и абсолютного превосходства?

– Сомнительно, что они смогут сделать такой рывок по всем направлениям…

– Проект «Манхэттен» должен быть остановлен, – Сталин, давно для себя все решивший, с громким стуком поставил исходящий паром стакан в серебряном подстаканнике на стол. – Но и перемирие нам тоже нужно. Воспользуемся ситуацией. Заключим мирное соглашение, создадим военные базы – на той же Кубе, к примеру, – и, получив информацию об испытании ядерного оружия, нанесем превентивный удар, поставив американцев перед фактом, что они бессильны что‑либо изменить. Сохраним миллионы жизней, материальные ресурсы и, наконец, репутацию. А пока, полагаю, можно обсудить первоначальные условия мирного соглашения… И намек, который нам предстоит сделать для еще большего усиления наших позиций.

14 апреля 1947 года. Где‑то в Атлантике

Капитан 1 ранга Марков был несколько напряжен. Вся эта операция ему не нравилась с самого начала. Не нравилась по многим причинам, одной из которых являлась «подписка о неразглашении». Хотя точнее будет сказать, «целая гора подписок». Но бюрократия, при все ее надоедливости, волновала подводника не так сильно. А вот что его волновало, так это «штука». Атомное оружие – бомбы чудовищной, непредставимой мощности. И одна из них сейчас на борту его собственной и любимой Р‑2121. Практически любой военный человек то или иное время проводит рядом с взрывоопасными предметами. У пехотинцев это гранаты, у артиллеристов и танкистов – снаряды, у летчиков – бомбы, у подводников – торпеды. Так или иначе, но вся эта взрывчатка особого ужаса не вызывает, ты понимаешь, что сама по себе она не взорвется и надо просто аккуратно с ней обращаться. Но эта бомба… Нет, не так – Бомба, она вызывала подсознательный ужас. Ее гладкие очертания несли в себе буквально зримую угрозу, пробуждающую где‑то в глубине инстинкт самосохранения. Сначала Марков пытался об этом не думать. Но в мозгу постоянно крутилась мысль о мощности устройства. Сто тысяч тонн тротила. Больше, чем в грузовом поезде. Больше, чем в армаде бомбардировщиков. Марков пытался представить – каково это, взрыв такой силы. Но не получалось. Почему‑то представлялся огромный огненный шар, затмевающий горизонт. И теперь ему надо поставить вот такую вот «небольшую» мину на пути следования крупной эскадры американцев, эвакуирующихся из Англии. Два авианосца, три линкора, десяток крейсеров и целая туча кораблей поменьше. И вся эта армада двигалась в ловушку. «Сестрички» – как называл однотипные с Р‑2121 подлодки штурман – постоянно сообщали об изменениях курса противника. И Марков постоянно корректировал свое собственное перемещение, неизменно оказываясь впереди. Расстояние между Р‑2121 и американцами сокращалось, причем довольно быстрыми темпами, но капитан медлил. Он боялся признаться, но ему было страшно. Страшно ошибиться, отпустить «устройство» (больше похожее на мини‑подлодку) раньше, чем надо. И страшно отпустить ее именно в нужный момент.

– Капитан. Мы в расчетной точке. Даже если они еще раз изменят курс, далеко уже не отклонятся, – голос штурмана вернул Маркова в реальность.

– Запускайте изделие, – голос прозвучал неожиданно хрипло. Подлодка вздрогнула, освобождаясь от тяжелого груза, но тут же успокоилась. Отображаемый на экране зеленоватый значок ядерной мины‑фугаса начал неспешное движение в сторону противника. Отсчет пошел.

14 апреля 1947 года. Где‑то в Атлантике

– Я – Альфа‑девять, горизонт чист! – Лейтенант Штефан заложил аккуратный вираж и начал набор высоты. Позади стремительно уменьшался силуэт «Рузвельта», превращающегося в маленькую черточку на фоне безбрежного океана. День выдался на удивление хорошим. Несмотря на то что в личном составе бытовали не самые веселые настроения из‑за поражений и имеющейся эвакуации, сам пилот решением об эвакуации был доволен. Ему надоело играть в прятки со смертью и каждый раз, поднимаясь в воздух, молиться о возвращении на родную палубу. Но теперь все – они идут домой. А без «кузенов» и Белый дом, наконец, поймет, что война с русскими и всем миром – не самая лучшая стратегия. Слегка снизившись, лейтенант запросил «Рузвельт» о разрешении на начало съемки. Именно такое задание сегодня было у пилота – работа эдаким кинооператором, снимающим с высоты величие американского флота, идущего в родной Норфолк.

– Можете начинать, Альфа‑де… Разре… даем, – невнятно прошипела рация. Следующие минуты вошли в историю. Облетев эскадру и начав набор высоты, Штефан не видел, как за его спиной, в самом центре ордера, вырастает чудовищная волна, превращающая могучих стальных гигантов в искалеченные щепки, стремительно погружающиеся в морскую пучину. Но одна из камер, направленная назад, бесстрастно снимала первое в истории боевое применение ядерного оружия. Воплощенный ужас, самое страшное изобретение человечества, истинный кошмар вошел в мир.

14 апреля 1947 года. Где‑то в Атлантике

– Ну вот теперь мы и узнаем, насколько хорош план нашего штаба, – почти неслышно пробормотал капитан 3 ранга Маринеско. Вечно попадающий в «пьяные» неприятности, Александр Иванович собирался в этом походе доказать, что еще рано списывать его со счетов. Не успев отличиться во время советско‑германской войны, он, несмотря на систематическое пьянство, сумел заслужить честь командовать новенькой подлодкой. Хотя, быть может, сыграло свою роль то, что количество субмарин увеличивалось гораздо быстрее, чем готовых экипажей и командиров… Так или иначе, но сегодня капитан планировал отличиться. Срабатывание «устройства» не почувствовать было невозможно. Несмотря на более чем пятнадцатимильное расстояние от американских кораблей, огромный столб воды виднелся в прозрачном воздухе прекрасно. Да и гидроудар на подлодке тоже ощутили…

– Полный ход! – Сейчас тамошнему «каравану» точно не до противолодочных мероприятий. Отличный шанс добить тяжело раненную жертву… Если там, конечно, еще есть кого добивать. Субмарина, рассекающая глубины вод Атлантики, приближалась к месту катастрофы не в одиночестве – со всей округи «сестры» Р‑2121 спешили к терпящим бедствие кораблям. А тем временем на авианосце «Линкольн», новехоньком красавце класса «Мидуэй», аварийные команды отчаянно бились за живучесть. Повреждения подводной части выглядели

очень, очень плохо. Неподалеку под воду уходил «Вашингтон» – собрат захваченной в Панаме «Монтаны». Несколько эсминцев с поверхности воды просто сдуло. Как, собственно, и «Рузвельта» – там, где еще несколько минут назад красовалась гордость американского флота, вырос гигантский водяной столб, все никак не желающий опадать. «Что это было? Что, Пресвятая Мария, это такое?» Разбитая о переборку голова пульсировала болью, неприятно отдающейся в висках совершенно седого адмирала, вцепившегося в поручень и не могущего отвести взгляда от страшного зрелища ужасающего гриба.

– Господин адмирал, сэр? – подошедший офицер выглядел безупречно, несмотря на обстоятельства. – Капитан полагает, что вы должны покинуть корабль. Адмирал вопросительно изогнул бровь.

– Мы проигрываем борьбу, сэр. Ситуация критическая.

– Я не покину палубу, лейтенант. Мы будем сражаться до конца и победим. – Уиллис Огастес Ли, не раз выходивший победителем в боях на Тихом океане, сдаваться не собирался.

– Но сэр…

– Ничего, сынок. Еще не все потеряно, да! – Пытающийся приободрить подчиненного адмирал вдруг осознал, что его правую руку, сжимающую поручень, бьет крупная дрожь. – Лучше иди обратно к капитану. Там ты нужнее. Отдавший честь офицер умчался в глубины стонущего разрываемым металлом корабля. «Неужели это евразийцы? Но как? Что это за оружие такое? А если… Пресвятая Мария, а если у них есть еще?» – страшная мысль, отразившаяся на лице адмирала гримасой отчаяния, подстегнула работу мозга. Взрыв был подводный. Мина? Но откуда посреди океана мины? Или высоколетящий самолет? Но радары… Вероятно, все же подлодка. Проглядели? Вполне возможно… Повтор атаки? Вряд ли – если противник не ушел от взрыва подальше, то сейчас, скорее всего, на дне. А если ушел? Управляемые торпеды? Или мины? Черт их знает, лучше перестраховаться… Уже через полчаса оставшиеся боеспособными – пусть и ограниченно‑эсминцы организовали нечто вроде противолодочного охранения. Но это не помогло. Подводная лодка ВМФ СССР Р‑2113 под командованием капитана 3 ранга Маринеско уже вышла на боевой рубеж.

16 апреля 1947 года. Бразилиа‑Ардженто, президентский бункер

Вошедший в кабинет для совещаний Альверде внимательно оглядел собравшихся. Несмотря на усталость и постоянное напряжение, выглядели его генералы довольно неплохо – сказывались первые успехи в применении ЗРК. Для американцев, еще недавно считавших небо Федерации своим, подарок евразийцев оказался настоящим шоком. Гаспар, настоявший на массированном применении новинки, оказался прав. Очередной налет на Сан‑Паулу провалился с оглушительным треском – потери морской авиации янки зашкалили, превосходя все разумные пределы. Для стратегии Пентагона на Южно‑Американском континенте это стало последним гвоздем в крышку гроба. Отсутствие плацдармов, высочайшая мобильность армий Альверде, спрятанная в глубине страны промышленность и многочисленность населения, испытывающего

вполне понятную ненависть к захватчикам, – все эти и многие другие факторы ставили крест на планах «окончательного решения бразильского вопроса». Жозе, рассматривающий в данный момент своих расправивших плечи военачальников, всего за несколько лет прошедших путь от полуколониальных недовояк до если и не великолепных, то как минимум добротных и компетентных стратегов, почувствовал гордость. Ему стало, наконец, понятно, что ЮАФ выстоит, что он не ошибся, когда несколько лет назад составлял план действий. Здесь, рядом со своими полководцами, он наконец осознал, что, несмотря на все потери и жертвы, в Южной Америке подняла голову новая сила – сила, которую раньше никто не воспринимал всерьез. Пусть впереди еще долгий путь, пусть Федерация жива во многом благодаря огромной помощи евразийцев, пусть эта сила пока еще слабее и АДА, и Союза. Но она практически состоялась как третий полюс.

– Господа, мы получили подтверждение. Флотская группа адмирала Ли действительно уничтожена полностью, – звенящий голос Альверде прозвучал в замкнутом помещении кабинета словно колокол. – Мы пока достоверно не знаем, как именно нашим союзниками удалось это проделать, но факт от этого не меняется – американский флот понес чуть ли не самые тяжелые потери в своей истории. Тут, конечно, президентэ душой покривил. Он если и не знал точно, то, по крайней мере, догадывался, как именно русские этого добились. «Вот Сталину и надоели все эти игры – в ход пошла бомба. Непонятно только, зачем делать из этого такую вот большую тайну – но то, что это было именно ядерное оружие, лично у меня сомнений почти нет. Странно лишь то, что русские решились только на ограниченное применение. Боятся экологических последствий? Или здесь еще какие‑то причины?» – Жозе не заметил, как неодобрительно покачал головой, вызвав удивление в рядах своих соратников. Тем, бурно выражающим радость по поводу означенной новости товарищам, было непонятно, что не так. Смех стих, когда подошедший к столу президент неожиданно злым голосом потребовал тишины.

– Друзья, это большая победа. Но ее все равно недостаточно. Впереди еще лежит долгий путь, который нам только предстоит пройти. Да, американцы потеряли два новейших тяжелых авианосца, еще три легких эскортных, несколько линейных и три десятка более мелких кораблей, не говоря уже о потопленных русскими моряками транспортах. Это большой удар для гринго. Но до победы еще далеко. Нельзя расслабляться, ибо у них все еще полно и авианосцев, и линкоров, и крейсеров, и прочих кораблей. Да и самолетов пока хватает. Впрочем, сегодня мы сделаем исключение – такой успех народ должен отпраздновать. Генерал Гаспар, – Альверде повернулся к старому другу и, одернув китель и поправив берет, добавил: – Приказываю подготовить и провести парад войск ЮАФ в нашей столице первого мая этого года. А сегодняшним вечером дать салют из артиллерийских орудий в честь успехов наших войск и войск евразийских союзников. Эта победа – символ окончательного перелома в войне. Цель близка, друзья мои. Генерал замолк, еще раз обвел взглядом собравшихся… И неожиданно вскинул руку, буквально рявкнув: – Победа или смерть!

– Победа или смерть! – стройным хором донеслось в ответ. Жозе даже в такой обстановке не был лишен чувства театральности…

2 сентября 1947 года

ПЕРЕДОВИЦА ОТМЩЕНИИ»

ГАЗЕТЫ

«ПРАВДА».

«МЕРТВЫЕ

АРНЕМА

ВЗЫВАЮТ

ОБ

В очередной раз военные преступники, находящиеся у власти АДА, доказывают всему миру, что ничего человеческого в них совершенно не осталось. Несмотря на ведущиеся в г. Женева (Швейцария) вот уже второй месяц переговоры о перемирии и начале мирного процесса, правящая в АДА военщина нанесла подлый удар по гражданскому населению. Это не первая их подобная акция. Можно вспомнить бомбежки японских городов в сорок пятом и сорок шестом годах, бразильских и аргентинских в сорок шестом и сорок седьмом, попытки уничтожения населения в Европе, на Ближнем Востоке и в Африке, в Китае и Индокитае, в Корейской Народно‑Демократической Республике и многих других государствах и районах мира. Отказ выдачи для международного трибунала бывшего британского премьера Уинстона Черчилля, ответственного за многочисленные преступления против человечества, начиная от голода, унесшего жизни миллионов бенгальцев, от преступлений против буров в войнах начала века и заканчивая развязыванием новой мировой войны, является ярчайшим подтверждением того факта, что руководство Альянса Демократической Атлантики не собирается нести ответственность перед народами свободных государств мира, не считает нужным начинать мирный процесс и продолжает надеяться на победу в текущей войне. Последнее преступление – бомбежка г. Арнем (Голландская Социалистическая Республика) оружием массового поражения – явно предназначено для запугивания делегатов на конвенции в Швейцарии, для запугивания правительств стран, входящих в Евразийский союз и Южно‑Американскую Федерацию, для получения неких преференций в результате мирного договора. Не гнушающиеся никакими средствами для получения выгоды, преступники из АДА применили бомбу, основанную на реакции деления и примерно сопоставимую по мощности с тысячами обычных бомб. Они, видимо, считали, что обладают монополией на подобное оружие, ибо Евразийским союзом до этого момента подобные устройства не применялись. Естественно, капиталистические хищники из Белого дома просчитались. Союз Советских Социалистических Республик, как лидер Евразийского союза и стран свободного мира, обладает атомными боеприпасами уже давно. И их неприменение было обосновано теми же факторами, что и неприменение химического и биологического оружия. К огромному сожалению, потерявшее всякие остатки разума руководство АДА этого не поняло, и СССР считает себя вправе применить любые средства в ответ на подобную жестокость. Естественной и абсолютно оправданной с любой точки зрения реакцией Объединенного

Стратегического Командования стало уничтожение города Лос‑Аламос, где сосредоточено производство атомного оружия, силами стратегической авиации Евразийского союза. Понимая необходимость гарантированного результата, наше военное руководство и лично тов. Сталин отдали приказ о применении специальных боеприпасов, значительно превосходящих имеющиеся у преступников из АДА. Экипаж полковника Строганского, вылетевший с базы ВВС ЮАФ в г. Ресифе (Бразилия) на самолете Ту‑4, с честью выполнил задание, до основания разрушив означенный объект. В связи с этими событиями руководство Евразийского союза заявило об изменении требований в переговорах о начале мирного урегулирования. В частности, список лиц для выдачи на суд международного трибунала значительно расширен. Также добавлены условия о полном запрете ядерных испытаний, ибо АДА уже запятнало свое репутацию (если, конечно, там еще остались незапятнанные места) применением оружия массового поражения против гражданского населения. На момент выхода номера в печать официальная реакция руководства АДА в целом и Белого дома в частности на произошедшие события неизвестна. (Продолжение темы см. на страницах 2, 3 и 5).

3 сентября 1947 года. Москва, Кремль.

– Мы недооценили их решимость, Лаврентий Георгиевич. Думаю, здесь можно с вами согласиться. – Вождь в своей привычной манере расхаживал по кабинету, изредка поглядывая на недовольного маршала.

– Наша ошибка, товарищ Сталин, состояла в том, что конвой с британскими материалами по проекту «Тьюб Эллой» был уничтожен без свидетелей. Если бы американцы поняли, что у нас уже есть атомное оружие, то мысль о такой вот демонстрации силы даже не пришла бы им в голову.

– Во‑первых, мы планировали отпустить один из транспортов. Кто ж знал, что в спасательной операции будут участвовать чуть ли не все лоханки? Вот и нахватались этих самых рентген. Они в любом случае не могли выжить – пусть и не знали об этом. Опять же, ведомство товарища Берии слегка ошиблось в оценке понимания американцами природы цепной реакции. Точнее, понимания последствий. «Пшик» же у них уже был, и даже не один… Могли бы и знать о радиационной опасности, – Сталин пожал плечами. – Но это с одной стороны. А с другой – в ситуации есть множество плюсов политического, так сказать, характера. – И, видя некоторое недоумение на лице Ледникова, вождь дал понять Молотову, что тот может пояснить.

– Для начала, Голландия теперь американцев никогда не простит. А вместе с нею – и вся остальная Европа. Если обычные бомбежки годичной давности забыть еще можно, то такое преступление в памяти останется на более чем приличный срок. И помощь Советского Союза на

этом фоне выглядят еще благороднее. Это раз. Министр иностранных дел улыбнулся, видя, как кивает маршал.

– И два: теперь мы можем делать с американцами все, что захотим, и нам никто и слова не скажет. Это не значит, что мы собираемся загнать Америку в каменный век, – поспешил успокоить вскинувшегося при этих словах пожилого полководца Молотов. – Тут дело в другом – в том, что мы имеем на это право. И они это прекрасно осознают. Как в Белом доме, так и на улицах. Населению обрыдла эта война, а теперь сюда прибавился еще и страх. В таких условиях американцы не будут способны сопротивляться и пойдут на соглашение на наших условиях.

– Настоящих кардиналов они нам все равно не выдадут.

– Ну почему же? – в разговор вступил и Берия, молча до этого сидевший в углу и даже не попытавшийся объясниться, когда Сталин упрекнул его ведомство в недоработке. – Как минимум троих мы уже знаем. Еще несколько лет – и найдем остальных. Тем более что в условиях «мира», – при этих словах министр усмехнулся, – действовать нашим людям будет гораздо проще. Да и бежать «кардиналам», как вы выразились, некуда. Разве что на какие‑нибудь острова, с полным разрывом контактов с остальным миром…

– Где они будут уже не опасны, – закончил мысль Рокоссовский. Ледников, глядя на сплоченность единомышленников «железного Иосифа», вдруг подумал, что именно такими он видел их оттуда, из будущего. Людей, вместе работающих над задачами мирового масштаба и успешно их решающими. Поддерживающими друг друга… И вместе добивающимися успеха.

– Я знаю, что вы к американцам относитесь очень плохо, товарищ Ледников. И знаю, что причин для этого у вас хватает. Но признайте – для них все уже кончено. Стратегически шансов у них нет никаких. А после подписания договора им останется всего несколько лет до момента, когда признать нашу правоту придется даже самым злостным антикоммунистам.

– И яблоко само упадет нам в руки, – как‑то горько сказал Ледников.

– Можно и так сказать, – согласился Сталин. – Но я предпочитаю формулировку «воссоединение американского народа с братской семьей наций Земли». Нам еще многое предстоит сделать. В космос вот полететь, – и в этот момент Ледников вдруг осознал, почему вождь так спокоен. Они победили. Не СССР и не ЕС, нет. Люди. Человечество. Они выиграли еще один шанс у Вселенной – шанс на рывок с планеты туда, в темноту неизведанного, к звездам. Туда, где можно будет обеспечить бессмертие людской расы. И пусть впереди еще много проблем и препятствий – самая великая идея получила еще одну попытку на свое осуществление. «Нас ждет Стар Трек, ха? – пришедшая в голову маршала мысль заставила его улыбнуться. – Как там было? „Туда, где еще не ступала нога человека“, верно?»

– Настроение поднялось, товарищ Ледников? – поинтересовался Сталин причиной улыбки.

– Да вот, вспомнился «Звездный путь», товарищ Сталин.

– Хороший фильм, – закивал вождь, так и не привыкший называть сериалы сериалами. – Скоро покажем молодежи. Года через три‑четыре после победы. Как спутник запустим. Победа уже рядом – осталось ее только взять. И дети снова будут хотеть стать космонавтами…

12 сентября 1947 года. Коламбус, штат Огайо

– Я говорил! Я предупреждал! – лысый коротышка сорвался на визг. – Нашей последней козырной картой была бомба – и она оказалась битой! Нельзя было без оглядки лезть в берлогу к медведю! Надо было лучше подготовиться, собрать информацию.

– И что тогда? – рявкнул в ответ пожилой. – Или вы верите в миролюбие комми и их добрую волю? Или вы сами бы, имея такое оружие и такое превосходство, не захотели бы поставить конкурента на колени? Нам предъявили бы этот ультиматум – все равно! Даже если бы мы не рискнули.

– Насколько все серьезно? – спросил высокий джентльмен. – В конце концов, у них бомба, и у нас бомба. Блефовать, угрожать – но свести партию вничью. Бог с ним, с мировым господством – остаться бы при своих!

– Во‑первых, у нас уже нет бомбы, – мрачно заметил коротышка. – После их удара по Лос‑Аламосу нам потребуются миллиардные затраты и не меньше полугода, чтобы создать хотя бы еще один экземпляр. Люди, оборудование, научные данные, да и обогащенный уран – все это в трубу. А во‑вторых, что еще хуже, их бомба намного сильнее. Причем мы даже не знаем, как они это сделали. Наши яйцеголовые клялись, что так называемая «критическая масса» ограничивает мощность взрыва двадцатью – сорока тысячами тонн тротила – больше невозможно в принципе. Однако же то, что русские сбросили на Лос‑Аламос, по самым скромным оценкам, минимум впятеро мощней. И если в Арнеме все же остались выжившие, то здесь на десяток миль сожжено все! А зная привычку русских применять новое оружие, лишь накопив в достаточном количестве… Я уже ни в чем не уверен. Может быть, русские умеют делать бомбы, как хот‑доги. И в случае нашего отказа завтра мы получим десять, двадцать, сто бомб – по нашим городам.

– Именно, – подал голос кто‑то из присутствующих. – Может, ответите, откуда взялся слух, что следующим будет Детройт? Если не забыли, это не только автомобили, но и танки, и много чего еще. Но заводы встали, потому что некому работать – все бегут, как из очага чумы, и полиция не справляется, да и не старается особо. Копов можно понять – кому охота сгореть заживо в атомном огне? Русские действительно сказали так в Женеве?

– Хуже, – ответил пожилой. – После заседания глава их делегации сказал наедине нашему человеку, что если мы будем упрямиться, то следующую бомбу они взорвут вблизи нашего густонаселенного побережья. И волна размером со статую Свободы легко смоет пару штатов. Причем этот удар будет неотличим от природной катастрофы.

– Сталин не пойдет на это, – не слишком уверенно возразил кто‑то из глубины комнаты.

– Пойдет, еще как пойдет. Да еще и заставит папу римского заявить, что это – Божья кара. И все верующие узнают, что Бог отвернулся от Америки и карает ее. Сказать, что тогда здесь начнется?

– Я еще добавлю, – раздался голос из‑за стола, – этот мерзавец Карденас час назад выступил с заявлением… Да за половину того, что он наговорил, еще год назад мы стерли бы Мехико в пыль!

– Чего он хочет?

– Кусок Техаса, Калифорнии и Нью‑Мексико. И денег – это уж как всегда.

– Вас это так волнует? – рявкнул в ответ старик. – Закон природы: ослабевшего рвут на

части. Не особенно заботясь о том, удастся ли переварить. Война объявлена?

– Пока нет. Но мексиканская армия стягивается к границе. Чтобы обеспечить безопасность рубежей, нам понадобится как минимум пять армейских дивизий – с бронетехникой и авиацией. Надежных и проверенных в бою дивизий. Повисшее над столом молчание отозвалось в голове старика чем‑то вроде похоронного звона.

– Вы не хуже меня знаете, где наши лучшие и надежные войска! Или вы хотите, чтобы еще один конвой исчез в океане? А «капельные» рейсы чрезвычайно уязвимы от русских подлодок и авиации. Особенно после того, как эта проститутка Петен пустил русских на свои базы, – коротышка протер вспотевшую лысину платком и грузно опустился в кресло.

– Вот только не надо паники, – джентльмен поморщился, будто проглотил что‑то очень неприятное. – Океан пока наш. Отзовем войска из Алжира. Наши лучшие дивизии заслуживают большего, чем сидеть на последних клочках земли в ожидании почетной капитуляции. И, по моему скромному мнению, Сталин не захочет губить своих солдат.

– А он и не будет. Когда ему надоест ждать, он прикажет сбросить еще пару бомб. Что тогда станет с вашими дивизиями? Которые сейчас словно заложники в руках гангстеров, захвативших банк? И эти «большевики», – это слово старик произнес по‑русски, с выражением презрения на лице, – вполне могут потребовать с нас хоть по миллиарду за каждую отпущенную дивизию.

– Но наш флот…

– Что вы так молитесь на флот? Он даже Аляску не смог удержать!

– Это как? Да русские высадились всего лишь в нескольких городках на побережье!

– А что там было, на Аляске, кроме этих нескольких городков? Которые, кстати, являлись и портами, через которые завозилось все необходимое? Миллионы акров леса и тундры?

– В которых сражаются наши патриоты! И пусть русские попробуют с ними покончить – вспомните опыт их же партизан.

– Русские и не будут воевать в тех лесах. Они просто взяли все порты – и держат Аляску за горло. И будут сидеть так сколько угодно – пока «патриоты» питаются лишь охотой и ягодами. Зато получили сильнейшую позицию на переговорах. Так что, судя по всему, Аляску придется списать со счетов. Отбирать назад землю, куда уже вступила лапа русского медведя, выйдет намного себе дороже. Намного дороже, чем она стоит. Особенно учитывая, что Аляска даже не штат. Так… заморское владение.

– Мне кажется, коллеги, вы все же забыли, зачем мы здесь собрались, – старик обвел взглядом собеседников. – Сталин требует нашей крови. Выдачи по списку, поименно – всех нас. Никто не забыл, что стало с теми Гансами, кто был за Гитлера до конца и имел несчастье попасться русским? Демонстративный процесс – и пеньковая веревка!

– Мировая общественность не позволит! Это произвол – мы ведь гражданские, частные лица! Пусть отвечает Черчилль – в конце концов, этого жирного борова можно было выдать еще вчера. Президент, генералы, сенаторы – официальные лица! Мы‑то тут при чем? В конце концов, ничего еще не доказано…

– Сталину это скажите! – рявкнул старик. – На какую общественность надеетесь: на папу римского или швейцарский Красный Крест? Адвокаты? Не смешите!

– У вас есть какой‑то план? – сухо осведомился джентльмен, аккуратно затушив сигарету и внимательно уставившийся на старика.

– Есть. Простите, господа, но дальше каждый сам за себя. Исчезнуть, найти нору, пересидеть. Уж извините, но при таком раскладе места на всех не хватит. Кто‑то должен достаться русским, чтобы удовлетворить их жажду крови.

Несколько последующих минут были похожи на мексиканский базар. С истерикой, руганью, на грани мордобоя. Один лишь худой старик в застегнутом пальто сидел и смотрел молча – как на обитателей зверинца. Никто из присутствующих не мог прочесть его мысли. Но если бы это удалось, то он бы услышал: – Крысы. Бегут с тонущего корабля. Никто не задумывается о том, что будет завтра. Для них все кончено. Что ж, затем и нужны кризисы, чтобы отбраковывать слабых! Ведь главная сила Америки – не в бомбе. Не в кораблях, танках или пушках. А в свободе и демократии. В истинной свободе – в праве пробиваться наверх, по головам, не считаясь ни с чем. Или, как это для низов – «каждый чистильщик сапог при старании может стать миллионером». Вот почему в Америке никогда не будет социализма, с их колхозами. Потому что частная собственность более свята для настоящего американца, чем Господь Бог! А значит – не все потеряно! Русский коллективизм силен тогда, когда они идут к цели. А если уже дошли? Да, они победили. Победили сейчас, победили вместе. Но вкушать плоды победы – приятнее поодиночке! Так рушились все империи – не станет исключением и СССР. Так великий Рим был непобедим, пока римляне не страшились сами проливать кровь. Затем им пришло в голову вместо всеобщего ополчения выставлять наемников, кого не жалко. Затем – нанимать варваров, сберегая римскую кровь. И варвары сражались, пока не спросили себя, а зачем им, собственно, Империя? Что ж. Если русские слишком сильны, чтобы с ними воевать, то их можно победить по‑иному. Разложив изнутри. Нашим главным оружием станут не бомбы, а Голливуд – черт, придется его строить заново, если Лос‑Анджелес отойдет этим ублюдским мексиканцам! Но мы справимся. Проповедь американского образа жизни – вот наш шанс. Потребляй! Бери от жизни все! Ты никому ничего не должен! Любой, кто мешает тебе получить удовольствие, – твой враг! И нас будут слушать – потому что русские уже достигли цели. И им самое время разбрестись по лужайке, вкушая плоды. Если только у них не появится другая цель – но это вряд ли. Вся эта планета по факту уже их, ну а фантазии о других планетах в стиле Жюля Верна, Уэллса или еще кого‑нибудь из этой серии остаются только лишь фантазиями. Нас будут слушать, потому что потреблять гораздо приятнее, чем идти куда‑то. А человек – это такая скотина, что всегда желает тепла и уюта. А особенно «золотая молодежь», которая всегда и везде одинакова. Пресыщенные жизнью детишки царей и диктаторов – самое слабое звено. Как мои предки когда‑то подкупали за зеркальца и бусы туземных царьков, так и мы купим потомство русских вождей. Купим детишек, которые когда‑нибудь сами будут править в России. И вот тогда посмотрим, чья возьмет! Все же хорошо иметь в должниках главу полицейского департамента… Завтра в разбитом и сгоревшем автомобиле найдут обезображенный труп, в котором официально признают меня. Слава богу, меры приняты. И даже если русские заберут себе все золото из форта Нокс, я не потеряю ни цента. А пока что в Америке деньги могут все. Путь выйдет долгий – но я и не тороплюсь. Все равно дожить до победы нет даже и шанса. Ну и пусть. Совет Тех, Кто Решает, был всегда. Уходили отдельные, слабаки – как вот эти…

Обезьяны человекообразные. Но ничего! Найдутся другие, достойные люди. Которые подлинно будут решать – вместо русской марионетки, которую нам поставят в президенты. Черт, да заткнутся они наконец? Хотя что мне до них теперь – может, просто встать и уйти? Никто не обратил внимания на тихо вышедшего из помещения мужчину. И тем более никто понятия не имел, что все его планы развеются в пыль. Ибо новый строй имел не слишком‑то и много общего с империями прошлого. И победить собирался не какую‑то страну – но саму природу человека. Великая мечта получила второй шанс и не собиралась его упускать.

21 июня 2021 года. Евразия, Днепропетровск

– …И к другим новостям. Сегодня множество обсерваторий во всем мире наблюдали вспышку на Солнце – особенно сильную для данного периода его активности. И хотя ничего необычайного в этом нет, космическая обсерватория имени Королева одновременно с вспышкой зарегистрировала гравитационную аномалию – или, точнее, целую серию аномалий в непосредственной близости от светила. Связано ли повышение активности нашей звезды с этими возмущениями космического пространства – неизвестно, однако ученые этого не исключают. Бормотание телевизора совершенно не портило картину тихого летнего вечера – почти ночи – на небольшой даче генерала Антонова, в данный момент наслаждающегося видом звездного неба и шелестом деревьев. Сам старый вояка сидел в глубоком кресле‑качалке, пил некрепкий чай и вспоминал свою жизнь. Перед глазами вставали давно уже ушедшие друзья, оставленные восемьдесят лет назад в другом мире (или реальности… или бог еще знает где), родители и его первая любовь. Восемьдесят лет. Огромный срок по меркам одного человека, но мелочь для планеты или звезды. «Хорошие десятилетия, – старик улыбнулся своим мыслям. – Мы победили. Не американцев, или немцев, или еще кого‑нибудь, нет. Те победы – лишь следствие. Мы победили себя. То, что еще не так давно казалось чушью идеалистов, вдруг оказалось таким реальным. Илюха, ты был прав, когда сказал, что веришь в людей». На колени запрыгнул кот – привезенный из города вечный спутник праправнука. Здоровенная тушка манула стала устраиваться на коленях укрытого от прохлады легким пледом Владимира.

– Что, Васька, скучал по старику? – генерал ласково потрепал жмурящегося кота между ушами. Животное довольно заурчало. Много лет назад Антонов подарил одному из многочисленных пацанят (детей любимой правнучки Лены, так напоминавшей свою прабабушку в ее лучшие годы) едва прозревшего котенка, лишившегося умершей от какой‑то болячки мамы. Подарил для воспитания в маленьком человечке ответственности. И Никита подошел к делу с максимальной серьезностью. И за помощью частенько бегал к прадеду, благо тот жил в соседнем подъезде. Да и потом, уезжая в пионерский лагерь, оставлял кота генералу. Сегодня вчерашний первоклассник уже превратился в молодого и серьезного юношу,

весело отдыхающего с друзьями перед началом последнего школьного года. А выросший Васька вновь был отправлен на поруки к прадеду, составлять компанию старику в это спокойное лето.

– На Луне состоялся запуск второго термоядерного реактора… Это большой шаг вперед для первого постоянного внеземного поселения землян. Новый реактор позволит значительно ускорить расширение городка и обеспечит дополнительные энергетические мощности для лабораторных и промышленных экспериментов. В официальной церемонии запуска принял участие новый руководитель Лунограда, недавно вернувшийся с Земли Хуан Антонио Альверде, внук первого президента Южно‑Американской Федерации Жозе Альверде. В своей речи он отметил, что подобный успех позволит серьезно увеличить поставки гелия‑3 для земных ТЯЭС. Репортаж нашего специального корреспондента на Луне об этом событии все наши зрители смогут увидеть всего через несколько минут…

– А от рекламы так и не отделались, – по‑стариковски проворчал Владимир и неодобрительно покачал головой. – Уж в новостях‑то можно было бы и без нее обойтись.

– Мрр, – Васька, недовольный тем, что задумавшийся старик перестал чесать его за ухом, напомнил о себе.

– Что, Василий, уже и поворчать нельзя? Чего ворчишь, скажешь, да? На Луне город строим, на Марсе роботы вовсю шерудят, подготавливают почву для первой человеческой экспедиции, голода в мире нет уже лет шестьдесят – даже в вечно отстающей от остального мира Африке, миллиардеров нет – но нету и нищих. Средняя продолжительность жизни лет восемьдесят пять – девяносто. Не знаю, Васька… Наверное, потому, что человеку всегда всего мало…

– Урр, – согласился кот. Ему были непонятны такие моральные желания – еда есть, вокруг тепло, имеются любящие хозяева, готовые почесать пузо по требованию… Чего еще желать?

– Вот скажи, животное, – мог ли я тогда предполагать, что познакомлюсь с самой Одри Хепберн? Да я, когда понял, на ком Ленька жениться собрался, чуть в осадок не выпал. Она ж звезда голливудская была… А тут – балерина и советская киноактриса. Представляешь? Вот и я не представляю… До сих пор – хотя сколько лет прошло.

– Зонд «Пионер» достиг зоны гелиопаузы, что означает относительно скорый выход его за пределы Солнечной системы. Это будет уже четвертый объект в межзвездном пространстве, созданный руками человека. Напомним, что фотографии Солнечной системы извне вы можете видеть в Интерсети на тематических страницах Центра Космических Исследований. Тем временем академики Йориксен, Гонарев и Джексон из Евразийского университета космических исследований заявили, что их исследования «зет‑машины» вскоре приступят к экспериментальной фазе. «Зет‑машина» является специальным прибором для исследования многомерных пространств и в теории способна дать человечеству метод для путешествий в Галактике. Сама идея и теория «зет‑машины» была предложена академиком Кравченко еще в семидесятые годы прошлого века. Именно этому будет посвящен следующий выпуск «Великих идей» на нашем канале в субботу, в семь часов вечера.

– Эх, Илюха, помнят тебя еще. Как ты там, наверху? Радуешься, что избавился от постоянной головной боли? Или жалеешь, что не увидел высадку на Марс своими глазами? Сколько их, друзей, ушедших в вечность? Ленька Васильев, Илюха Кравченко, «Ильич» Лисов… Об умершей несколько лет назад жене Владимир старался не думать.

– И последние новости нашего космического блока. Строительство нового космодрома в

Южной Америке вступает в последнюю стадию. Уже официально объявлено, что ему будет присвоено имя одного из основателей космической программы Южно‑Американской Федерации Жозе Гаспара, ближайшего соратника президента Альверде.

– Бразильцы, – прокомментировал Антонов. – Своего так и не упустили. После войны, когда США в конце концов признали свое поражение, президентэ славно нахапал промышленных мощностей… А всего несколько десятилетий спустя на далеком континенте выросла могучая промышленная держава, по праву и на равных вошедшая в семью идущих к коммунизму народов. Невольно вспомнился отличный парень – Рикардо Родригес. «Коллега» из джунглей Амазонки, приехавший на «обмен опытом». Африка тогда так и кипела – племена, получив долгожданную независимость, начали резать друг друга с каким‑то безумным упоением. Настоящий хаос, кошмар, который не был способен укротить никто… Рико, помнится, еще орденов нахватал за операцию по вывозу аргентинских туристов из взорвавшейся очередной гражданской войной Нигерии… Где он сейчас? Помер, наверное, уже… А ведь держали когда‑то связь. Выключив телевизор, Антонов с сожалением посмотрел на пустую кружку. С видимым усилием встал и неторопливо направился в глубь сада. Кот, согнанный с коленей, недовольно мяукнул и посеменил следом.

– Пошли уже спать, Василий. Завтра Никитка приезжает утром, так что потопали. Позже, засыпая в подвешенном к двум деревцам гамаке, Владимир поймал себя на мысли, что чего‑то ждет. Где‑то далеко в небесах медленно плыли звезды, безразличные к чаяниям старика на маленькой планетке на окраине заштатной Галактики. Вселенная уже подарила людям на ней второй шанс. Они им воспользовались… Третья попытка была не нужна. Тихо звякнули часы, отбивая полночь. Антонов улыбнулся.

– Мы победили, – прошептал он. – Победили. От автора

Отдельное спасибо за помощь в работе над романом хочу сказать: Акимову Сергею Викторовичу (aka Cobra), Туробову Андрею Владимировичу (aka MilesV), Ершову Александру (aka Zybrilka), Шакирову Булату, Логинову Анатолию, Сергееву Виталию Александровичу (aka Khalzan) и всем остальным участникам форума «В Вихре Времен», немало советовавшим и помогавшим в написании сего труда.

note 13

Ж/д сленг – наливной подвижной состав. note 14

Дом офицерского состава.

note 15

В тексте использовались материалы газеты «Калининградская правда». note 16

Фронтовые прозвища самоходной артиллерийской установки СУ‑76. note 17

Где ты живешь? note 18

Не бойся, я просто хочу помочь тебе добраться до дома. note 19

Если что‑то пойдет не так… вы понимаете. Я всегда могу попробовать помочь. Или если тебе захочется написать мне – это не проблема. Хорошо? note 20

Спасибо, спасибо вам огромное, сэр, за все, что вы сделали для моей Одри. Я никогда этого не забуду. note 21

Convair В‑36 – самый большой серийный самолет с поршневыми двигателями. note 22

Маринельо, Хуан – председатель Революционно‑коммунистического союза, возникшего в результате объединения компартии и Революционного союза. После преобразования (1944) Революционно‑коммунистического союза в Народно‑социалистическую партию Кубы (НСПК) М. – ее председатель до 1961 года. note 23

wasp – белый англосаксонский протестант. До нынешней демографической ситуации, возникшей в связи с иммиграцией, эта аббревиатура была аналогична понятию «100 %‑ный американец». note 24

Дорога есть Жизнь

(лат.).

notes Note1 1 Note2 2 Note3 3 Note4 4 Note5 5 Note6 6 Note7 7 Note8 8 Note9 9 Note10 10 Note11 11 Note12 12 Note13 1 Note14

2 Note15 3 Note16 4 Note17 5 Note18 6 Note19 7 Note20 8 Note21 9 Note22 10 Note23 11 Note24 12