Ssypki skladchiny by ryblova-articles

ПИРЫ-БРАТЧИНЫ И ССЫПКИ-СКЛАДЧИНЫ В ОБЩЕСЛАВЯНСКОЙ И ДОНСКОЙ ТРАДИЦИЯХ Подробнее о воинских традициях донских казаков читайте в книге «Донское братство: казачьи сообщества на Дону в XVI-первой трети XIX в.» (подробности здесь)

М.А. Рыблова Опубликовано: Антропология конфликта и мира в культуре народов Северного Кавказа (Юга России) Материалы Всероссийской научно-практической конференции 7 сентября 2012 г. Краснодарский край. Г. Анапа. Краснодар: Традиция, 2012. С. 99-108.

Донская казачья традиция, будучи локальным вариантом традиции общерусской, признается исследователями чрезвычайно специфической. Ее своеобразие обусловлено, как военизированным укладом жизни казаков, так и особенностями их формирования в качестве особой этнической группы. Формировалась она на территории, которую современные ученые называют фронтирной, а средневековые карты именовали Диким полем. Последний термин, на наш взгляд, гораздо лучше иноземного показывает особенности этой территории и разъясняет характер формирующихся здесь сообществ в условиях социальной аномии (отсутствия социальных норм), подвижности и прозрачности границ (обеспечивающих, в свою очередь, постоянный культурный взаимообмен) и экстремальности существования. В XV�� -�� XVI�� вв. в условиях социальной аномии и постоянных культурных контактов Дикого поля происходили процессы, которые потом получат в науке название «вторичной архаики». Тем и интересна исследователям донская казачья традиция, что позволяет и в фольклоре, и в языке, и в материальной культуре, и в обрядовой практике обнаруживать, с одной стороны, элементы разных (и славянских, и тюркских, и кавказских традиций), а с другой стороны – элементы традиций, именно весьма архаичных, зачастую уже утраченных или значительно обедненных в метрополиях. К числу таких традиций можно отнести ссыпки-складчины, широко распространенные у донских казаков вплоть до начала XX в. и связанные с разными календарными и общественными праздниками. Своими корнями они уходят к об-

щеславянским (и древнерусским) братчинам и мужским братствам. Славянские же братства, на наш взгляд, вполне можно рассматривать в качестве возможного прообраза братств казачьих [1]. На материалах XVI�� -�� XIX�� вв. славянские братства описаны в трудах А.Н. Попова, А. Ефименко, Д. Зеленина, В. Боржковского, И. Вагилевича и др. исследователей на материалах русских, украинцев (лемков, гуцулов), белорусов, черногорцев, сербов и др. народов [2]. Структура этих средневековых братств и их функции вполне согласуются со структурой и функциями казачьих сообществ. Перечисляя главные признаки черногорских братств, А. Ефименко отмечала наличие представлений об общем предке (т.е. сознание кровного родства); позднее – наличие своего патрона (святого), своей церкви и кладбища, общность пахотной земли и пастбищ, обычай взаимопомощи, коллективная забота о погребении каждого собрата, обычай кровной мести, выборность старейшин, братский суд и обычай побратимства [3]. Характеризуя южнорусские братства более позднего времени (цеховые, церковные, парубоцкие), исследовательница определяла их главную функцию: быть посредниками между обществом и церковью; в широком смысле – между обществом и сакральным миром. Говоря о функциях славянских братств и принципах их организации, разные исследователи дополняли и уточняли: постройка и содержание храмов, наличие общей «казны» и так называемых «братских домов» «для сходок» (ср.: «станичная изба» у казаков), обычаи медоварения и пиров, взаимовыручка, наличие выборных должностных лиц, обычаи «братского суда и расправы». Так украинские союзы неженатой молодежи – громады – избирали атамана и его помощника. Обязанности атамана лежали в сфере финансовой и судебно-административной. Громадская казна распределялась следующим образом: часть шла на церковь, другая на выпивку, третья на сооружение или починку колодца или креста на дороге. Часть парубоцких денег употреблялась на покупку свечей и хоругвей [4]. Говоря о ритуальных практиках славянских братств, исследователи, отмечали их широкое участие в обходах дворов на Рождество (колядования и славления) и другие праздники календарного года, а также организацию пиров-братчин, известных также под названиями – ссыпки, ссыпщины, мольбы, никольщины. Д.К. Зеленин дал подробную классификации древнерусских братчин, выделив скотоводческие (с обязательным закланием жертвенного животного); земледельческие Copyright М.А. Рыблова. Перепечатка, копировнаие и частичное воспроизведение без письменного согласия автора запрещены.

(с приготовлением пива и каши), братчины пчеловодов и рыболовов [5]. Братчины представляли собой религиозно-церковные коллективные трапезы-пиры, для которых продукты собирались всей общиной. Во многих местах России еще в XIX в. на братчины не допускались женщины. Единых сроков проведения пиров-братчин не было. Так, белорусы совершали земледельческие братчины-Микольщины в мае; у русских они чаще всего проходили осенью (например, в Ильин день), но были известны также пиры летние и зимние. Братчины приурочивали ко времени окончания сельскохозяйственных работ, к началу выкачки меда, а также (со временем – все чаще) к дню памяти какого-либо святого. К XIX в. братчины все чаще приурочивались к дню памяти святого, имя которого носил престол местной церкви. Так складывалась традиция престольных праздников, главными организаторами которых были именно мужские сельские организации. На такие братчины съезжались из соседних поселений, поэтому старались назначать их так, чтобы они не совпадали. Все это привело к более или менее равномерному распространению братчин по всем сезонам года. Исследователи, описывавшие общеславянские и русские братчины, никогда не обращались к казачьему материалу. Меж тем, ссыпки-складчины были составной частью многих календарных праздников на Дону, в том числе таких больших и значительных, как Масленица и Троица, их устраивали при встрече и проводах казаков на военную службу, в период храмовых (престольных) праздников. Но прежде чем перейти к их анализу, остановимся кратко на трех теоретических положениях, выдвинутых в разное время различными исследователями традиционных ритуалов. Определяя функции ритуалов в традиционных сообществах, Э. Дюркгейм говорил о том, что с их помощью воспроизводятся традиции, нормы и ценности социума, восстанавливается и превращается в настоящее прошлое, коллектив обновляет свои переживания, веру, в конечном счете – свою социальную сущность. Обладает ритуал и эйфористической функцией, которая, по Дюркгейму, сводится к его психотерапевтическому эффекту. Ритуал создает условия психологического комфорта социального бытия, помогает преодолеть кризисные ситуации (смерть, болезни, войны, стихийные бедствия и пр.), способствует канализации агрессии [6]. Copyright М.А. Рыблова. Перепечатка, копировнаие и частичное воспроизведение без письменного согласия автора запрещены.

Впоследствии М. Элиаде развил и углубил эти мысли Дюркгейма, показав как в ритуалах происходит постоянное возобновление социумом того порядка (системы норм и ценностей), который был задан в первоначальные времена (в Акте Первотворения) и которые признаются самим социумом в качестве идеальных. Большинство календарных праздников, по мнению исследователя, призвано повторить космогонический акт и вновь восстановить разрушенный со временем этот идеальный мир [7]. Особое внимание на роли категории «доля» в календарной восточнославянской обрядности заострил А.К. Байбурин [8,9]. Тема нового передела доли (меры, жизненной силы) актуализируется в ситуации обновления мира (нового его рождения). В критические точки календарного года или жизни социума, отмеченные специальными обрядами, наступала необходимость нового передела, причем, получение новой доли нередко осуществлялось в рамках отдельной половозрастной группы. Получению «доли» непременно предшествовала отдача, вклад каждого в «общий котел». Ссыпки-складчины, как составная часть многих традиционных ритуалов донских казаков, были напрямую связаны с отмеченными выше темами: возобновлением коллективом идеальных взаимоотношений внутри социума, всеобщим переделом коллективной доли, воссозданием условия психологического комфорта социального бытия. Постараемся продемонстрировать это на нескольких примерах. Мужскими пирами знаменовался на Дону день Николы-Зимнего. Эти пиры назывались братчинами или никольщинами. В этот день казаки покупали в складчину мед и пировали в здании станичного правления. Иногда на это расходовались и станичные казенные деньги [10]. Отголоски этой традиции дожили до начала XX в. О праздновании Николы Зимнего в хут. Линёве (юрт ст-цы Акишевской) в 1920-х гг., нам рассказывала жительница ст-цы Усть-Бузулукской. В ее рассказе представлен оригинальный способ, которым парни и молодые мужчины-казаки добывали себе «выпивку для гулянки»: «И мужчины и женщины – все выходили на речку. Там парни молодые на льду варили кулагу. И берут полог и на льду катаются. А потом кого-то в полог закатают, спрашивают: «Сколько постановишь?» – «Ну, бутылочку» – «Нет, не раскатаем, еще одну!» – «Ну, ладно»… Это мне свекровь рассказывала, она Copyright М.А. Рыблова. Перепечатка, копировнаие и частичное воспроизведение без письменного согласия автора запрещены.

оттуда – из хутора Линёва, станицы Акисовской. Водка тада дешевая была. И вот мужчины с пологом идуть и закатывають, каво поймают. Тада бутылочку покупаишь…» [11]. Конечно, в вышеописанном случае речь должна идти уже о деградации ритуала и превращении его в простую молодежную забаву. Однако есть нимало примеров развернутых ритуалов ссыпок, относящихся к XIX в. Во многих казачьих поселениях так называемые «гулебные компании» или «ссыпчины» собирались на Масленицу. Они организовывались по принципу ранних казачьих военизированных сообществ (братств). Главную роль в них, естественно, играли казаки-мужчины. Они собирались группами, выбирали так называемого гулебного (в варианте – ватажного) атамана, вручали ему насеку – знак власти и шли к атаманскому правлению, чтобы получить у станичного атамана знамя. Выбирали также «праздничного есаула», которому вручали трость с привязанным к ней пучком сухих васильков. После этого начиналось «хождение со знаменем» – обходы дворов. Когда заходили к кому-нибудь в гости, знамя водружали рядом с домом, оставляя возле него часового, и отправлялись гулять с хозяином. Часто обходы продолжались до поздней ночи, в некоторых местах в них принимали участие и женщины [12]. Такой ритуальный обход казаками дворов своей улицы, правда, в несколько упрощенном виде, сохранялся и в XX веке. Так в ст-це Усть-Быстрянской утром масляничного четверга хозяева выставляли у двора столики с выпивкой и закуской для угощения подходящей ватаги. Чтобы изделия из теста не застыли, их выносили при приближении казаков; для этого за движением компании из окна наблюдала хозяйка [13]. В некоторых поселениях донских верховых казаков, где сложилась своеобразная традиция народного театра, масленичные ссыпки сопровождались театрализованными представлениями. Их подробные описания в 1940-х гг. в ст-це Правоторовской сделаны собирателями Б. С. Лащилиным и В.Г. Головачевым [14]. Накануне масленичной гульбы в станице назначались общественные работы по рубке льда и засыпке его в станичный погреб. На эти работы съезжались все служилые казаки из станицы и хуторов юрта. Закончив рубку льда (в день-два) на льду реки устраивали кулачный бой, а потом начинали «загуливать», т.е. собираться партиями и договариваться о предстоящей игре-гулянье. И совместная Copyright М.А. Рыблова. Перепечатка, копировнаие и частичное воспроизведение без письменного согласия автора запрещены.

рубка льда, и кулачный бой, предшествовавшие «гульбе», представляли собой формы символического выхлеста энергии-жизненной силы накануне обретения новой доли-силы. Сама же «гульба»-игра действительно, напоминала традиции казачьей вольницы. Казаки снимали внаем большой дом, собирали в нем круг и избирали «должностных лиц» на время предстоящих празднований: гулебного атамана, есаула, казначея и «колымагу». В течение всех празднеств гулебный атаман нес ответственность за порядок и поведение каждого, помогал ему в этом есаул. Казначей становился «хранителем войсковой казны», отвечал за денежные сборы и «дарственные суммы». «Колымага», имевший лошадь с упряжью, сани и 40-ведерную бочку, становился хранителем винного запаса, который пополнялся ежедневно в течение всей игры. На кругу также объявлялись правила игры, озвучивались санкции для нарушителей (драчунов и скандалистов). Весьма показательно, что в мужские гулебные компании не только не допускались женщины, но на время игры с ними вообще прекращались какие-либо контакты. От них разрешалось лишь принимать продукты, которые поступали в общий котел. Этот запрет со всей очевидностью напоминает традиции мужских военизированных союзов эпохи вольных казачьих братств позднего средневековья. Собственно игра начиналась на третий день масленичной недели. В назначенный гулебным атаманом час все участники игры являлись на оседланных конях в парадных мундирах с песней. Впереди на лучшем коне ехал гулебный атаман в старинном атаманском костюме: чекмене, расшитом галунами. Позади, вслед за войском, верхом на бочке, ехал «колымага». Все население станицы, покинув хаты, высыпало на улицу встречать казачью вольницу. У каждого стола стоял накрытый скатертью стол с хлебом-солью, вином и закусками. Казаки-хозяева зазывали к своему двору участников вольной казачьей ватаги. Гулебная компания проезжала двора три-четыре с веселыми и грустными песнями, величаньем или лихим казачьем плясом. Особо щедрых на вино хозяев «качали» – подбрасывали вверх под громкое «ура». Подкрепившись вином и закусками, казаки начинали тешить станичников массовой джигитовкой. Ночью казаки распивали собранное вино на снятой квартире. В четверг казаки являлись на сбор уже спешенными. На улице у дворов стояли вновь накрытые столы. Казаки-гулебщики начинали представление параCopyright М.А. Рыблова. Перепечатка, копировнаие и частичное воспроизведение без письменного согласия автора запрещены.

дом ряженых, затем следовала игра с цыганом и «кобылой». После «кобылы» разыгрывалось театрализованное представление с социальным окрасом – о Ваньке Малом и барине Удалом, которое заканчивалось призывом вешать господ. В заключение разыгрывалась героическая драма с участием народного героя Степана Разина. По свидетельству собирателей, масленичные представления в ст-це Правоторовской продолжались до последнего дня масленичной недели – Прощеного воскресенья [15]. По сути, в описанном обряде не просто актуализировалось (посредством театрализованных постановок) героическое прошлое казачьей вольницы, представлявшее собой в сознании казаков некий «социальный идеал», но это идеальное общежитие и воспроизводилось в яви на короткий период масленичного гулянья. Основные признаки этого «идеала»: жизнь «без баб»; мужское братство; военная игра-гульба; пир-складчина, в который каждый вносит свой вклад и по вкладу получает чести; социальное равенство. В праздничном пространстве Масленицы с помощью ссыпок и гулебных компаний моделировалась ситуация идеального сообщества, в котором все равны, все – братья, и каждый получал причитающуюся ему долю, участвуя в ссыпках-складчинах. Таким образом, в празднике вновь воссоздавался мир таким, каким его, по мнению носителей традиции, создал Творец (или, возможно – легендарный казачий прародитель Ермак, выступающий в фольклоре как основатель казачьей вольницы). Представление о том, что «свою» долю в момент нового всеобщего передела должна получить отдельно каждая половозрастная группа, наглядно проявлено в традиции троичных ссыпок на Дону. По сведениям, собранным в 80-х годах XIX в. А. Казминым, в старину эти гулянья проходили на лугу, где собиралась вся станица «от мала до велика». Здесь разбивались «на три круга» малолетних, взрослых и стариков), после чего начинался пир, в котором «все участвовали припасами или деньгами». Малолетних угощали обедом и сладким вином, заставляя их плясать «для потехи». Взрослые «пили, ели и плясали». Старики «пили, ели и вели беседу». Во всех этих кругах женщины принимали равное участие, но с наступлением вечера, забрав детей, они покидали место празднества, оставляя его мужчинам. Мужчины проводили на лугу всю ночь, предаваясь веселью [16]. На утро следующего дня женщины возвращались с различными кушаньями, разыскивали своих мужей, будили их, приводили «в круг». Снова начиналCopyright М.А. Рыблова. Перепечатка, копировнаие и частичное воспроизведение без письменного согласия автора запрещены.

ся пир. При этом устраивались всевозможные военизированные игры и военные упражнения, которыми вообще у казаков сопровождался каждый крупный праздник весенне-летнего цикла. Впоследствии «ссыпки» стали проводить уже в черте станицы. Участники ссыпки «складывались по несколько копеек», покупали водку и с песнями и пляской ходили по улицам, заходя в дома зажиточных казаков и станичной верхушки. Хозяева одаривали обходчиков, а те в ответ качали хозяев. В этих ссыпках участие женщин было ограниченным в еще большей степени, чаще всего они выступали в качестве зрителей. В троичной ссыпке, так же как и в масляничных гуляньях, нашла отражение специфика общественного устройства ранних казачьих братств: избирался атаман, два его помощника-есаула, судья, писарь, казначей и другие «должностные лица»; ограничивалось участие женщин. Ссыпочный атаман, по словам, казаков, обличался такой же властью, как и настоящий. Власть его ограничивается только общим собранием: о всяком важном вопросе, прежде чем решить его, атаман должен посоветоваться с собранием, преимущественно со стариками [17]. Интересно, что «малолетки» (от 10 до 16 лет) по словам автора статьи, в подражание взрослым, также устраивали в период троичных гуляний свою подростковую «ссыпку». Они собирались в определенном месте, приносили с собой закуску (обязательно – яйца), покупали на общий счет водку, а потом пели и плясали. Главное отличие подростковой ссыпки от взрослой – первые никогда не ходили по дворам, как это делали «настоящие ссыпщики». Наши полевые материалы свидетельствуют о том, что семейные казаки в конце �� XIX�� - начале �� XX�� в. повсеместно устраивали на Троицу ссыпки с непременной жаренной яичницей. Компании взрослых собирались «в зеленях», в садах или же совершали подворные обходы родственников и соседей: «Три дня ходили по всем домам и везде жарят яичницу. Пожилые люди гуляли так: гуляют у одного казака, потом у другого. Молодежь к столу даже и не подходит, они в кампаниях не участвовали. Парни и девки во дворе играли в мяча, в клинушки… Девчата ходили в степь, цветки рвут, венки вяжут» [18]. Особое место в жизни казачьей общины занимали престольные праздники. Церкви на Дону издавна находились под особым покровительством мужского казачьего сообщества, потому и в престольных праздниках мужские группы играли ключевую роль. И также велика была в дни престольных праздников роль Copyright М.А. Рыблова. Перепечатка, копировнаие и частичное воспроизведение без письменного согласия автора запрещены.

ссыпок-складчин, в которых возобновлялись соседские, родственные и внутриприходские связи и отношения. Общая схема проведения «храмовых дней» на рубеже XIX-XX вв. была такой. В хутор или станицу съезжались из соседних поселений родственники и знакомые. Праздник начинался с торжественного богослужения, после чего следовал крестный ход по станице. Затем праздновали в станичной избе – при полном сборе народа (общинный сбор). Потом приезжие обходили всех родственников и знакомых – этот обычай назывался «хождением по сабе». В более раннее время, по сообщению Е. Кательникова, после обеда в станичной избе, казаки разделялись на ватаги и избирали ватажных атаманов и судей, которые следили за порядком и разрешали споры и ссоры, возникавшие между членами ватаги. Они обладали правом наказывать провинившихся, а потому, по словам автора, «кампании сии были благочинны» [19]. Впрочем, Г. Шкрылев считал, что обычай «хождения по сабе», т.е. приглашения гостей в частные дома, представлял собой ни что иное, как деградацию престольного праздника, так как первоначально все угощения осуществлялись исключительно на общем сборе. Он так описывал храмовый праздник в станице Кривянской (1 октября, в честь Покрова Пресвятой Богородицы): «В старое время в Кривянской станице престольный день праздновался совсем иначе, чем теперь. Тогда жители не приглашали с улиц приезжий народ к себе в дом по одиночке, собирая его около церкви, а устраивали дня за 3-4 перед Покровом складчину. По распоряжению местной власти граждане приносили в станичный дом разные съестные припасы: муку, сахар, виноград, кур, гусей, поросят… некоторые зажиточные граждане пригоняли на убой по нескольку штук овец и лучшего молодого рогатого скота; привозились на станичный счет дрова, вино, и кроме того, делали складчину деньгами». На собранные деньги станичники приглашали на праздник из Новочеркасска «высших особ духовного звания» для служения в своей церкви литургии. Накануне праздника в станичный дом приглашали поваров из числа казаков, умеющих искусно готовить. Непосредственно в день храмового праздника около станичного правления ставили рядом несколько столов. По окончании литургии атаман приглашал всех к столам на общинный обед. Заканчивая описание праздника, Г. Шкрылев отмечал, что «в настоящее время этот обычай вышел из употребления, и приезжих угощают жители частным образом, у себя в домах» Copyright М.А. Рыблова. Перепечатка, копировнаие и частичное воспроизведение без письменного согласия автора запрещены.

[20]. По воспоминаниям наших информантов, традиция ссыпок на престольные праздники сохранялась во многих поселениях вплоть до середины �� XX�� в. (даже после массового закрытия и разрушения церквей), во многих местах она возрождается уже в наши дни. В зданиях станичных и хуторских правлений устраивались общие обеды, приготовленные из продуктов в складчину, в некоторых местах для этого сообща вылавливали рыбу. Ссыпчины на крупные религиозные праздники сопровождались также так называемыми «роздачами», когда более зажиточные казаки одаривали более бедных одностаничников или хуторян продуктами. Ссыпки-складчины с подворными обходами и общими трапезами на большие календарные и престольные праздники, даже утрачивая со временем былую организационную форму, продолжали играть большую роль в гармонизации внутриобщинных отношений у донских казаков, способствовали налаживанию и возобновлению родственных соседских, межхуторских, внутриприходских и пр. связей. С помощью этих обрядов сообщество не только возобновляло свою социальную сущность, но и вновь утверждало (хотя бы на краткий период праздника) отношения равенства и братства, ситуацию, в которой всякий готов поделиться своей долей с другим. Ссыпчины и гулебные компании, по сути, возрождали на время праздника золотой век казачьего братства, задавая образец идеальных (с точки зрения сообщества) внутриобщинных отношений, а значит, и способствовали их гармонизации хотя бы на относительно непродолжительное время праздника и период воспоминаний о нем.

Читайте также: Хранители казачьих кладов: к вопросу о концепции судьбы в русской народной традиции (здесь); Знаки и атрибуты донского казачьего войска (здесь).

Примечания 1. Рыблова М.А. Донское братство: казачьи сообщества на Дону в XVI – первой трети XIX в. – Волгоград, 2006. – 342 с. 2. Попов А.Н.. Пиры и братчины / Архив историко-юридических сведений, относящихся до России / Изд. Н. Калачовым. М., 1854. Кн. 2. С. 19-41; Ефименко А. Южнорусские братства // Южная Русь: очерки, исследования, заметки. СПБ., 1905. Т. 1.; Зеленин Д.К.. Древнерусская братчина как обрядовый праздник сбора урожая (Краткое изложение большого исследования) / Сборник статей в честь акад. А. И. Соболевского. Л., 1928. С. 130-136; Вагилевич I. Гуцулы – обитатели восточной отросли Карпатских гор // Пантэон. СПб., 1855. Т. XXI. Кн. III. С. 17-56; Боржковский В. «Парубоцтво», как особая группа в малорусском сельском обществе // Киевская старина. 1887. Т. XVIII. С. 768-769. 3. Ефименко А. Указ. соч. С. 269-273. 4. Ястребов В. Новые данные о спорах неженатой молодежи на юге России. Киев, 1896. С. 6-9. 5. Зеленин Д.К. Древне-русская братчина, как обрядовый праздник сбора урожая // Сборник статей в честь академика А. И. Соболевского / Сборник Отделения русского языка и словесности. — Л.: Академия наук СССР, 1928. — Т. 101. — № 3. — С. 130—136. 6. Дюркгейм Э. Элементарные формы религиозной жизни. – М., 1988. 7. Элиаде М. Миф о вечном возвращении. – СПб., 1998. 8. Байбурин А.К. Ритуал в традиционной культуре. Структурно-семантический анализ восточнославянских обрядов. – СПб.: Наука, 1993. 9. Байбурин А. К. Обрядовое перераспределение доли у русских // Судьба традиционной культуры. – СПб.: РАН. Российский институт истории искусств, 1998. 10. Акты, относящиеся к бытовой истории донских казаков (собраны И.Сулиным) // СОВДСК. – Новочеркасск, 1904. – Вып. 4. – С. 140-145. 11. Материалы Этнографической экспедиции ВолГУ, 1989. Т. 1. С. 50. Инф. Блинкова А.Ф., 1903 г.р., ст-ца Усть-Бузулукская Алексеевского р-на Волгоградской Copyright М.А. Рыблова. Перепечатка, копировнаие и частичное воспроизведение без письменного согласия автора запрещены.

обл. 12. Харузин М. Сведения о казацких общинах на Дону. – М., 1885. С. 378; Кательников Е. Исторические сведения о Верхне-Курмоярской станице 1818 г. – Новочеркасск, 1886. С. 16. 13. Информация предоставлена Т. С. Рудиченко. Запись сделана ею в ст-це УстьБыстрянской Усть-Донецкого р-на Ростовской обл. в 1987 г.. Инф. М. Л. Ежова 1908 г. р. 14. Головачев В. Г., Лащилин Б. С. Народный театр на Дону. – Ростов-на-Дону: Ростиздат, 1947. С. 166-167. 15. Там же. С. 167. 16. Казмин А. Частные и общественные гульбища на Дону // Этнографическое обозрение. 1889. – Кн. 3. С. 9. 17. Там же. С. 10. 18. Материалы этнографической экспедиции ВолГУ, 1989. Т. 1. С. 23. Инф. Гринев Г.П., 1903 г.р., ст-ца Усть-Бузулукская. 19. Кательников Е. Указ. соч. С.17. 20. Шкрылев Г. По поводу праздника 1-го октября в станице Кривянской // Донские областные ведомости, 1876. – № 85.