ГВОЗДИКИ ЛУЧШЕ -О-о, привет! Какими судьбами? - восторженно приветствовал Сергей своего однокашника и лучшего друга в курсантские годы Юрку. - Серега! Ты! - бросился тот с объятиями. С тех пор, как на их плечах засверкали звезды лейтенантских погон, они лет пять не виделись. По приезде на Север их дороги разошлись. Хотя и служили на одном флоте и вначале пробовали поддерживать отношения, но встретиться как-то не доводилось. Юрий был подводником, жил в отдаленном гарнизоне, за его пределы выезжал редко. Недавно стал капитаном 3 ранга, помощником командира атомохода. Сергею выпало служить во флотской столице в одной из береговых частей, был он пока еще капитан-лейтенантом. И надо же случиться, что спустя годы встретились они 31 декабря, за несколько часов до Нового года, на улице совсем случайно. И теперь стояли на тротуаре, мешая прохожим, спешащим в предновогодних заботах, радостно рассматривая друг друга. -Да вот, приезжал в командировку,- начал отвечать на вопросы Сергея Юра. - Почти неделю здесь кувыркался. Думал, что сегодня к себе уеду, но пока с делами управился, автобус уже ушел. -На тебя, вижу,- продолжал Сергей разглядывать приятеля, показывая на звездочку на погоне с двумя просветами,- звездопад обрушился. А мне только в следующем году «кап-три» выходит. -Ну кто на что учился,- утешил шуткой друга Юра. -Куда теперь направляешь свои стопы? - поинтересовался Сергей. -Собственно, никуда. Просто решил немного прогуляться по городу, затем принять пару капель в честь Нового года, в полночь посмотреть вашу городскую елку. Потом - в гостиницу. Отосплюсь и завтра поеду домой. -Почему же ты, свинство такое, к нам с Вероникой не соизволил зайти? - возмутился Сергей. - Посидели бы, поговорили. Значит, так,- сказал он тоном, не терпящим возражений,- сию же минуту идем к нам встречать Новый год, гостей у нас не будет. Знаешь, как Вероника обрадуется тебе. Я вот только майонез куплю. -Во-первых,- начал оправдываться Юра,- адреса вашего я не знаю, да и времени особо, чтобы узнать, не было. Хотел навести о тебе справки у Сани Безменова, забегал к нему на корабль, так он в отпуске. А, во- вторых, мы можем и сейчас неплохо посидеть,- и показал рукой на призывно сверкающее огнями увеселительное заведение. Честно говоря, ему не очень хотелось в этот вечер видеть Веронику. В любой другой раз с удовольствием с ней встретился бы. Ведь он первым на третьем курсе познакомился с Вероникой, встречался с ней, представил ее Сергею как своему лучшему другу. А потом они с Вероникой поссорились из-за какой-то ерунды. И как-то так получилось, что на четвертом курсе Сергей повел его бывшую подругу под венец, а Юра был у них на свадьбе свидетелем. Это обстоятельство никак не сказалось на их дружбе. Юрка часто забегал к молодоженам в гости, встречал с ними праздники. Но сейчас на семейном празднике, каковым считается Новый год, Юре не хотелось быть чужим и лишним. Сергей, услышав предложение Юрия, немного замялся: -Меня Вероника в магазин послала. -Что, боишься своей благоверной,- усмехнулся Юрка. - Если станет делать разнос, скажешь, что был со мной. -Ничего я не боюсь,- бросил Сергей,- у нас с Вероникой в этом отношении все на мази. Тут же, чтобы рассеять сомнения приятеля, добавил: - Кто, в конце юнцов, в доме хозяин? Пошли. - И решительно взял Юрку за рукав шинели. Посидели они славно. Выпили, как водится, за встречу, за Юркину звездочку, вспомнили золотые курсантские годы, друзей, как куролесили с ними, кружили девчонкам головы. А еще за год уходящий, за наступающий. -А как у тебя на семейном фронте? - полюбопытствовал Сергей. -Никак,- махнул рукой Юра,- пока что карьеру делаю. Не до женитьбы сейчас. Поэтому выпили и за карьеру, и за семейную жизнь. И отдельно за Веронику. Опомнились они, когда до начала Нового года оставалось совсем ничего. Теперь, хочешь, не хочешь, Юре пришлось в качестве алиби идти с Сергеем к нему домой. Быстренько забежали в магазин, купили майонез. Как ни странно для такого дня, здесь еще и торты оставались. Юрка выбрал самый большой и красивый - не идти же в гости с пустыми руками. По дороге домой, несмотря на поздний час, увидели открытый цветочный киоск. Зная крутой нрав Вероники, Юра решил купить еще и букет цветов. I -Пожалуйста, вот те белые розы - три штучки,- попросил у продавщицы. -Зачем розы? - вмешался Сергей. - Бери лучше гвоздики. -Мы офицеры флота или кто? - обиделся Юра. - Пять роз, пожалуйста. Через пару минут они, сияя, как два только что отчеканенных пятака, стояли перед дверью квартиры Сергея. Ее с хмурым видом открыла Вероника.
-А вот и мы,- с дурацкой улыбкой произнес Сергей, переступив пи рог,- принимай гостей и подарки. Юра торжественно вручил букет»! торт. -Как вы, охламоны, мне надоели,- расплакалась Вероника. - Опять встретились? И тут же начала хлестать букетом Сергея: -Бессовестный ты, я не знала, что и думать. Только на пять минут! магазин послала, а прошло больше трех часов. В мгновение ока оба оказались на лестничной площадке. Сергей-с поцарапанной шипами физиономией, Юрка - с мятой коробкой торта. Спустя минуту дверь снова открылась. - Заходите, нечего там торчать - И уже ласково: - Ты прости меня, Юрочка, не сдержалась. Этот,- кивнула в сторону Сергея,- кого хочешь доведет. Право, как мальчишка. Мог бы хотя бы позвонить, что задерживаешься с Юркой. Новый год встретили весело. За праздничным столом, когда Вероника отлучилась на кухню, Сергей, пятнистый от зеленки, тихо сказал; приятелю: - Говорил я тебе, что лучше брать гвоздики. -Согласен,- пробурчал Юрка,- хозяину дома виднее,- и приняла выгребать из коробки ложечкой то, что еще не так давно было тортом.
ИМУЩЕСТВО ЗАКРЕПИТЬ ПО-ШТОРМОВОМУ Группа офицеров и мичманов, прогуливавшихся в пятницу 31 декабря в послеобеденное время на причале, явно не гармонировала с праздничным настроением горожан. Все бегали и суетились в предновогодних хлопотах, торопились со службы домой (благо объявили укороченный рабочий день), а они, наоборот, оставив семейный очаг, стремились попасть на корабль. Впрочем, ничего удивительного тут не было - это собиралась вторая обеспечивающая смена крейсера. Всем, кто в нее входил, предстояло встречать Новый год на борту вместе с экипажем. Ведь праздник праздником, но и службу тоже кому-то надо править. Вот и толпились офицеры и мичманы на причале в ожидании катера, чтобы ехать на корабль, стоящий на рейде. Пока собирались, начал сыпать снег. Сначала легкий, он затем повалил, как из мешка. Тихий, пушистый и густой в мгновение ока все покрывал толстым белым слоем. Когда подошел катер, вся обеспечивающая смена напоминала собой снеговиков, собравшихся почему-то сразу одном месте в таком количестве. Со смехом и шутками, отряхивая друг друга от снега, офицеры и мичманы погрузились на катер, и он отвалил от причала. К кораблю по заливу шли словно в сплошном молоке. Ориентиром служил лишь освещенный яркими огнями крейсер, свет которых пробивался сквозь снежную завесу. -Чудная будет сегодня ночка,- мечтательно произнес командир дивизиона движения капитан-лейтенант Володя Харитонов, ловя вытянутой рукой пушистые снежинки,- погода и впрямь новогодняя. Представяете, какое нынче будет веселье в полночь на площади возле елки? -Ничего, мы свое наверстаем завтра,- утешил его командир боевой части связи капитан 3 ранга Олег Цыганков,- кэп довольно толково распределил обеспечение. В самом деле, вряд ли кто мог обижаться на командира за то, что он справедливо составил график обеспечивающих смен на новогодний праздник. Казалось, что в нем было учтено и предусмотрено все до мелочей. Под свою ответственность командир распределил вахту таким образом, чтобы дать людям как можно больше времени для отдыха. Побыть с семьями в этот чисто домашний праздник, которым считается Новый год. Ведь, по правде говоря, тем, кто служит на кораблях, не часто приходится бывать дома, тем более в праздник. А тут вроде бы все складывалось очень даже удачно. Так, например, вторая смена с вечера «отпущена до 15 часов пятницы и, сменившись в 11 часов 1 января, отдыхала до понедельника 3 января. Третью смену, которой предстояло завтра менять вторую, уже отпустили на берег перед обедом. Первая гоже практически половину выходных проводила дома. Понятно, что такое, скажем так, щадящее обеспечение было обусловлено четкой организацией службы на крейсере, напряженной работа» тех, кто на нем оставался. Но командир был полностью уверен в своих подчиненных. К тому же он и сам 1 января собирался на берег до конца выходных, как никак у него была годовщина свадьбы, и хотелось сделать жене и детям подарок - побыть хоть немного с ними дома. На корабле все шло своим чередом. Поздравив друг друга с наступающим Новым годом и пожелав всяческих благ, офицеры и мичманы провели пересменку под руководством старпома (в кои века ему выпало счастье встречать Новый год на берегу), который торопила провести эту процедуру побыстрее, и расстались до встречи в следующем году. Затем были ужин и развод нового суточного наряда Моряки, свободные от вахт, в оставшееся время усиленно готовились к встрече Нового года. Развешивали в кубриках и столовых личного состава елочные украшения, накрывали праздничные столы купленными накануне на берегу в складчину продуктами, переодевались в форму № 3, готовясь к вечернему чаю, который должен был состояться в 23 часа. Правда, за это время дежурный по кораблю пару раз строил дежурную службу крейсера, чтобы организовать уборку снега на верхней палубе. Но вскоре обильный снегопад прекратился, да и начавшийся легкий ветерок пришел на помощь морякам - сдувая снежинки с палубы. Корабельные хронометры с неумолимой точностью отсчитывали последние часы уходящего года. Командир корабля собрал всех офицеров крейсера в кают-компании, поздравил их с Новым годом и вручил командиру электромеханического дивизиона Юре Парамошкину новенькие погоны капитана 3 ранга - ему накануне досрочно присвоили очередное воинское звание. -Обмывать будешь завтра,- сказал при этом,- праздник будет двойной! В назначенное время на корабле началось новогоднее торжество. Моряки поднимали кружки с соком и лимонадом, угощались фруктами, тортами, пирожными, конфетами. Командир крейсера вместе с заместителем и в сопровождении Деда Мороза, Снегурочки и их свиты в образе пиратов, кикимор морских и чертей обходил боевые посты, где матросы и старшины несли вахту, столовые личного состава, поздравляли с Новым годом, а Дед Мороз вручал подарки. На корабле царило всеобщее веселье. В каждой боевой части нашлись свои самодеятельные артисты весельчаки. Моряки пели под гитару, рассказывали
смешные истории, потом переключились на телевизор, по которому началась трансляция новогоднего «Огонька». Ровно в полночь командир под бой курантов корабельной трансляции еще раз поздравил экипаж с Новым годом, пожелал всем успехов в службе. Но вскоре веселье прервал металлический голос динамиков: «Получен сигнал „Ветер-3"». Потом были и «Ветер-2», и «Ветер-1». Пришлось свернуть празднование Нового года и отправить команду отдыхать, командир же перебрался в ходовую рубку и кемарил в своем кресле, время от времени интересуясь у вахтенного офицера силой ветра. К сожалению, доклады последнего были весьма неутешительными: шквалы , неслись один за другим, давление воздуха падало. Утром, против обычного, когда экипажу 1 января давали вволю поспать, по корабельной трансляции в 5.30 разнеслось: «Команде вставать». Удивленные таким распорядком дня, моряки вскакивали с коек. Ясность внесли серия сдвоенных звонков колоколов громкого боя и голос вахтенного офицера: «Корабль к бою и походу приготовить», а затем еще одна команда: «Имущество закрепить по-штормовому». Всем стало ясно, что праздник сделал экипажу ручкой: накрылись приятные выходные, увольнение моряков в город и все остальное, запланированное заранее, предстояло идти в море штормовать. Уже давно вахтенная и дежурная службы заступили по-походному, а командир все медлил со съемкой с бочки. Он по-прежнему сидел в командирском кресле ходовой рубки, словно все происходящее на корабле его не касалось, и только через каждые полчаса вызывал к себе командира метеогруппы с докладом, будто от этого шторм мог утихнуть. А над заливом неслись снежные вихри, на волнах гуляли белые барашки. Буксиры утащили с самого утра стоящую под трапом проставку. А командир крейсера все еще на что-то надеялся. - Товарищ капитан 1 ранга, бридель натянут до предела, бочка чуть- чуть притоплена, доложил вахтенный офицер. - Сам вижу,- спокойно ответил командир. - Может сорвать,- не успокаивался вахтенный офицер. -А-а...- как-то обречено махнул рукой командир, словно обрывая невидимые нити, связывающие корабль с берегом,- снимаемся! -По местам стоять, с бочки сниматься! - прозвучала новая команда, и крейсер, развернувшись, лег на курс к выходу из залива. Штормовое море встретило корабль неприветливо. Огромные волны перекатывались по верхней палубе. Крейсер бросало, как щепку. Качка была по принципу: голова - ноги голова. Четверо суток корабль ходил переменными курсами - то против ветра, то по ветру. Только 5 января утром обледеневший крейсер медленно вполз на рейд. Едва он стал на бочку, от берега к нему помчались катера с офицерами и мичманами остальных обеспечивающих смен. Отдохнувшие и радостные, они снова поздравляли своих сослуживцев с Новым годом, интересовались, как отштормовали в море. Командир корабля собрал все обеспечивающие смены в кают- компании. -Отштормовали мы без замечаний. Теперь начинают трудиться первая и третья смены. Вторая сходит на берег. До утра. И взглянув в красные от бессонницы и разочарованные глаза обеспечивавших штормовку (дескать, за что такая несправедливость), добавил: -А что там уже на берегу делать? Праздник ведь закончился.
ИСКУССТВО ТРЕБУЕТ ЖЕРТВ Билла Ковацкого на крейсере знали все, начиная от последнего матроса-первогодка, и относились к нему с большой симпатией. Он был живой легендой корабля. Личность неординарная и творческая — военный дирижер крейсера Ковацкий любил поэзию и, безусловно, больше всего музыку, писал акростихи, посвящая их своим друзьям, мог запросто звучавшую из приемника мелодию записать на нотный лист, сделать партитуру и через несколько дней разучить ее со своим оркестром. Сам сочинял музыкальные пьесы, которые потом исполнял с корабельными музыкантами. Вся художественная самодеятельность крейсера тоже лежала на его плечах. Концерты он ставил замечательные, они пользовались неизменным успехом не только у экипажа. Он писал их сценарии, подбирал репертуар, исполнителей. А если надо было подготовить «смотровую» радиогазету, то политработник, ответственный за ее выпуск, бежал к Биллу, и тот за соответствующее вознаграждение делал «шедевр», который, записанный на кассету, затем забирал с собой начальник политотдела для пропаганды передового опыта на других кораблях. А еще был Билл немного шалопаем и не дурак пропустить за воротник. Вообще-то Ковацкого звали Виктором. Биллом он стал с легкой руки старпома, которого с должности командира БПК назначили на крейсер, в общем-то, на равнозначную должность. Как известно, на корабле все помещения расписаны за конкретными подразделениями, закреплены за матросами. Даже у каждого закутка тут есть свой заведующий. Было такое заведование и у оркестра — помимо всего остального, и один из корабельных гальюнов, который почему-то постоянно забивался и его затапливало. Зайти в него без риска было невозможно. И это обстоятельство постоянно раздражало нового старпома, державшего в железном кулаке всю крейсерскую организацию. — Ковацкий! — кричал он на построении офицеров и мичманов после очередного обхода корабля, повергая дирижера в уныние. — Опять ваш гальюн загажен! Разберитесь и доложите! К утру чтобы все сияло. Но Ковацким, выпускником консерватории, воспитанном на Чайковском и Моцарте, Есенине и Блоке, проза жизни с ее гальюнами и постоянными приборками как-то не очень воспринималась. Что вызывало неуемную ярость старпома. — Вы, композитор! — кричал он снова. — Ну что рожу скривили, словно два туза на мизере прикупили? Вы гальюн мне, гальюн в порядок приведите! Не то всю жизнь будете у меня дучки продувать и дудеть в них, Бельмондо несчастный! Почему Бельмондо, никто не знал — может просто нравилось ему это слово, а может кого-то другого он подразумевал под ним. Тем не менее, это прозвище крепко прилипло к Ковацкому. Теперь его иначе, как Бельмондо, никто и не называл. Со временем Бельмондо трансформировалось в более короткое — Билл. Под этим именем и служил дирижер на крейсере. А то, что он никакой не Билл, а Виктор, уже никто не помнил. Он и сам охотно откликался на новое имя, и даже писаря, составляя различные списки, привычно писали «Б. Ковацкий». И все же, как бы ни звали Ковацкого, он был, как это любил подчеркивать старпом, прежде всего корабельным офицером, а уже потом всем остальным, а посему, в первую очередь, должен отвечать за порядок в гальюне. Духовные начала, жившие в душе военного дирижера, волей судьбы оказавшегося в экипаже корабля, мало интересовали ревнителя крейсерской организации. Ему гальюн чистый подавай — и все! Поэтому не раз можно было слышать разъяренный рык последнего: — Ковацкий! В 18:00 — гальюн к смотру! Не сделаете — «дробь» сходу! И сидел неделями бедный служитель Музы на крейсере без берега, а гальюн по-прежнему забивался и его затапливало. В конце концов, это заведование «достало» дирижера. По натуре энергичный и деятельный, он развил бурную деятельность по ремонту злополучного гальюна. Вскоре это корабельное бытоустройство закрыли на амбарный замок и вывесили табличку «Ремонт». Но не столько его ремонтировали, сколько Билл создавал видимость кипучей работы. Ковацкий ежедневно ходил и надоедал старпому со своими якобы возникающими проблемами. То ему срочно понадобилось два ведра краски, то помощь трюмных, чтобы отладить фановую систему, то подавай ему еще электриков зачем-то, то сварочные работы надо провести. И каждый раз приносил разные схемы и
эскизы того, как гальюн будет выглядеть после ремонта. Старпом, вначале слушавший Билла внимательно, теперь начал его посылать подальше. Он уже не рад был, что дал втянуть себя в эту авантюру. Краску, скрепя сердце, Ковацкому дал, и то только полведра. А на возражения дирижера, что этого, дескать, мало, ответил: — Хватит за глаза, еще и останется. А с трюмными и электриками решите вопрос сами. Скажете им, что я «добро» дал. Этого Ковацкому только было и надо. Ясно, что электрикам делать в бытоустройстве было нечего, просто для придания значимости работе он их просил, а трюмным хватало забот и без Билла с его гальюном. На этом ремонтная эпопея и завершилась. Через месяц табличку с двери сняли, амбарный замок, чтобы не бросался в глаза, заменили на меньший, но прочный. Бытоустройство как таковое существовать перестало. А поскольку гальюна не было, то, соответственно, и не было уже проблем с ним. Для Ковацкого наступили спокойные дни. Теперь он мог всецело посвятить себя своему оркестру, музыке — одним словом, творчеству. И снова по крейсеру звучали прекрасные радиогазеты, корабельные музыканты радовали экипаж виртуозным исполнением различных мелодий. На репетицию оркестра порой приходили как на концерт. В каютах офицеров читали акростихи, написанные Биллом. Появилось немало желающих сразу же приобщиться к искусству, которое на крейсере олицетворял собой Ковацкий. А поскольку гонорар за свое творчество Билл получал от поклонников в основном в виде определенной жидкости, именуемой на флоте «шилом», то пропускал иногда «за воротник». Правда, сильно не напивался. Но подшофе легким пребывал частенько. Даже старпом, хранитель корабельной нравственности, естественно, в тех случаях, когда сам не употреблял, стал обращать на это внимание. Но, как говорится, поймать Билла за руку на выпивке не мог, тот все время выкручивался, а когда чувствовал опасность, залегал на дно. И вот однажды из «компетентных» источников старпому стало известно, вчера вечером Ковацкий надрался, притом сильно. Сразу же доклад командиру: дирижер, гад такой, пьет. Тут же за Биллом стремглав помчался рассыльный командира крейсера — извольте пожаловать в каюту командира. Деваться некуда Биллу, надо идти. Умыв лицо и влив в себя полфлакона одеколону, сполоснув им рот, Ковацкий уныло поплелся на командирский ярус надстройки, словно на Голгофу. Ничего хорошего от этого вызова он не ожидал. Командир обладал крутым нравом, терпеть не мог разгильдяев и бездельников. Но, надо отдать ему должное, был справедливым и порой снисходительным, отходчивым, ценил юмор и покровительствовал людям талантливым. — Товарищ капитан 1 ранга, — строго по-уставному доложил Билл, — по вашему приказанию прибыл! — Пьянствуешь, Ковацкий, втихую по ночам? — тоном, не оставляющим никаких надежд на благополучный исход разговора, спросил командир. — Никак нет, — Билл решил стоять до конца. — А почему глаза красные, как у кролика? — продолжал допытываться капитан 1 ранга. — Всю ночь плакал. — Что случилось? — строгость на лице командира мигом пропала, и на нем появилось участие к офицеру. — Да приснилось, что вы умерли. —? Лицо командира медленно вытягивалось. С него, как снег весной, поплыло участие, а правая рука зашарила по столу в поисках чего-то поувесистей. — Вон! Сволочь! Отсюда! Зная, каким командир бывает непредсказуемым в гневе, Билл тут же выскочил за дверь. Но, постояв с минуту под ней, он, как человек воспитанный, решил, что нехорошо вот так взять и уйти. Просунув голову в приоткрытую дверь, спросил: — Разрешите идти, товарищ командир? Ответом ему стала брызнувшая мелкими осколками об дверной косяк фирменная крейсерская пепельница. «Наверное, перебор», — посчитал Ковацкий и покатился по трапам вниз в свою каюту.
После этого случая он стал ревностным служакой. Служил на совесть, не давая покоя ни себе, ни своим подчиненным. Но встреч с командиром избегал, боялся, чтобы тот не припомнил ему его «сон». Однако капитан 1 ранга сам через две недели на построении подошел к Биллу. — Ну что, плачущий большевик, больше ничего не снится? — Никак нет! — радостно завопил дирижер, чувствуя, как фортуна махнула над ним своим крылом. — Сплю, словно младенец. Для Ковацкого настало благодатное время — старпом не донимал за заведование, командир тоже благосклонно к нему отнесся. Теперь можно было и расслабиться. И вскоре такая возможность представилась. В дни своего служебного рвения Билл подготовил хороший концерт для экипажа, вложил в него, что называется, всю душу. А когда он прошел с успехом на корабле, на следующий день только и разговоров было среди моряков, что об этом выступлении самодеятельных артистов. А вот вертолетчики, которые в то время базировались на крейсере, по какой-то причине попасть на него не смогли. Им стало досадно, что пропустили прекрасное зрелище. Поэтому они уговорили Билла еще раз «прокрутить» концерт для них. И вечером в кают-компании снова лилась музыка, и звучали песни. Конечно, покорители пятого океана сердечно отблагодарили Ковацкого. Вознаграждение за его труды было обильным. Настолько, что ночью старпом встретил Билла в коридоре тщетно пытавшимся нащупать дверь в свою каюту. Наутро Ковацкий предстал пред ясные очи старпома. Тот пребывал в приподнятом настроении — появилась очередная жертва, перед которой можно показать себя во всей своей старпомской красе, доказать, что служба не сахар. Положив перед дирижером лист бумаги, бросил: — Через десять минут — объяснительная у меня на столе. Ровно через десять минут Билл, глядя на хранителя крейсерской нравственности глазами невинного ребенка, положил перед ним аккуратно исписанный лист. «Командиру в/ч... Рапорт Настоящим докладываю, что вчера в 1:30 я, помывшись в душе №..., возвращался к себе в каюту. В районе коффердама №... кто-то надел мне на голову мешок со специально прорезанной дыркой против рта и влил стакан спирта (неразведенного), а закусить не дал. Чем привел меня в нетрезвое состояние. Прошу разобраться и наказать виновного. Подпись. Дата». — А-а-а! — закричал старпом, дочитав творение Ковацкого до конца, и, сорвавшись с места, помчался к командиру. — Вот, товарищ командир, совсем охамел дирижер. Командир внимательно прочитал рапорт, достал из стола папку и положил в нее написанное Биллом. — Такие шедевры надо хранить для истории, — сказал после этого старпому. — А что с этим композитором делать? Капитан 1 ранга лишь устало махнул рукой, мол, что с него взять. — Искусство, Николай Григорьевич, иногда требует жертв. Но его нельзя отдавать на заклание, — произнес назидательно. Старпому стало досадно, он понял, что мальчика для битья от него забрали. Возвратившись к себе, сердито сказал смиренно дожидавшемуся своей участи Ковацкому: — Идите! К 18:00 — гальюн к смотру! Как же, к смотру. Он уже давным-давно ремонтируется. И снова неприятность пронеслась мимо Билла, лишь доставив ему несколько тревожных минут. Надо сказать, что Ковацкому везло несказанно. Может, сказывалось благожелательное расположение к нему командира, офицеров крейсера, может, что-то другое. Но взысканий за различные свои выходки он избегал, вовремя получал звания, дослужился уже до капитана (штатным расписанием крейсера для дирижера почему-то было предусмотрено сухопутное звание), по праздникам ему иногда еще и благодарности объявляли.
Но однажды командир проявил твердость в отношении Ковацкого. На корабле в то время работала съемочная группа кинодокументалистов. Они снимали фильм о ратных буднях экипажа, его боевой учебе. Отсняли все, что можно было, — выход в море, ракетные и артиллерийские стрельбы, полеты вертолетов, корабельные тревоги с грохотом матросских ботинок по трапам и учения, несение вахт в боевых постах. Все это было больше о «железе», а людей на его фоне как-то особо не удавалось показать. И вдруг киношникам приглянулся белый рояль, стоявший в кают-компании. У режиссера сразу же возник замысел: уставшие после вахты офицеры сидят и слушают чарующие звуки музыки, а пальцы играющего так и бегают по клавишам. Если с зачарованными слушателями проблем не было, то на роль виртуозного пианиста как нельзя лучше подходил дирижер Ковацкий. Пошли к командиру с предложением. — Что?! Снимать в кино эту корабельную пьянь? — возмутился он. — Ни за что! Да я лучше сам танец живота на крышке рояля изображу, чем допущу Ковацкого в кадр. После этого Билл крепко обиделся на командира и начал хлопотать о переводе. А если он ставил перед собой цель, то энергии, чтобы ее достичь, ему было не занимать. Месяца через три был подписан приказ о его назначении в одну из береговых частей. На новом месте Ковацкий взялся за дело с энтузиазмом. Его оркестр стал лучшим в гарнизоне. Художественную самодеятельность в части он тоже поставил на ноги. Сослуживцы и подчиненные называли дирижера Виктором Федоровичем, а писаря в списках писали, как и положено, «В. Ковацкий». И употреблять он стал вроде бы меньше. Но слегка подшофе был частенько.
НАГЛЯДНЫЙ УРОК Матрос Иван Балакин стоял на баке у леерного ограждения, и, глядя на лазурную ширь моря, время от времени поправляя натирающий шею ремень автомата, проклинал все на свете. И это знойное средиземноморское солнце, и старпома, который «устроил» его на эту вахту, и все остальное. Ведь ребята сейчас в прямом смысле загорают. Для всех, кто работает на верхней палубе, объявлена форма одежды — шорты и голый торс. А ему приходится париться в полной экипировке, и в оба глаза смотреть на море, выискивая подводных диверсантов. Благо хоть каску разрешили не надевать, и теперь она болталась на поясе, звеня при каждом его шаге. На прошлой неделе двоих моряков из-за этих касок хватил тепловой удар. Да и не мудрено. Каска на солнце нагревается как сковородка: плюнешь — шипит. А если эта «сковородка» у тебя на голове, то можно представить, как под ней закипают мозги. Не лишним будет сказать, как Балакин стал «крестником» старпома. Иван был известным на корабле разгильдяем. Его с определенной периодичностью переводили из одной боевой части в другую на исправление, пока он, в конце концов, не оказался в службе снабжения. Но и здесь у Ивана все шло наперекосяк. И тогда за его воспитание взялся лично старпом. Надо отметить, что в этом нелегком деле — наставления на путь истинный матроса Балакина — он добился положительных результатов. А сейчас для полной реабилитации старпом определил своего подопечного в вахтенные ППДО (противоподводная диверсионная оборона). Теперь Иван бдил службу, обеспечивая защиту корабля от диверсантов. Вахта ППДО — одна из ответственных на корабле во время выполнения задач дальнего похода вдали от родных берегов. К тому же еще и хлопотная. Люди, которые ее несут, вооружены, что называется, до зубов. Поэтому за ними нужен глаз да глаз. Старший помощник постоянно «напрягал» дежурного по кораблю, командира вахты ППДО, чтобы держали вахтенных под неусыпным контролем. Да и сам регулярно проверял несение ими службы. Того, что произойдет какое-то ЧП с оружием, он не боялся — люди подобраны надежные и в этом отношении вышколены должным образом. А вот то, что какой-то разомлевший на солнце «отличник» уронит за борт автомат или сумку с гранатами, не исключалось. Но это еще полбеды. Хуже если он сам свалится в воду. В подобной ситуации моряк ни за что на свете не выпустит из рук автомат или гранаты, как бы они ни тянули его на дно — у него посыпалось чувство ответственности. И в такие минуты кричи ему не кричи — бросай, мол, все и спасайся — ничто не поможет. Вот и в тот раз старпом пошел проверять, как несут службу вахтенные ППДО. Приблизился к Ивану и спросил: — Как дела, Балакин? Тот, повернувшись к старпому, четко доложил: — В наблюдаемом секторе подводные диверсанты не обнаружены. Обстановка нормальная. И развернулся спиной к старшему помощнику, чтобы снова наблюдать за вверенным ему сектором — дескать, на посту отвлекаться не положено. Старпома несколько задела такая официальность его подопечного. И он решил дать ему вводную. — Слева тридцать подводный диверсант. Ваши действия? — Бросаю гранату, — уверенно ответил Иван. —Так бросайте, чего ждете. Балакин быстренько вытащил из сумки гранату и начал ввинчивать в нее запал (в целях безопасности гранаты перед заступлением на пост запалами не снаряжали). А поскольку запал удобней было ввинчивать правой рукой, гранату Иван держал в левой. Потом, крепко зажав прижимную планку, вытащил предохранительную чеку. И тут старший помощник обратил внимание, что готовую к броску гранату матрос держит в левой руке. И дернул черт его за язык в этот момент спросить: — Балакин, а ты что, левша? — Почему левша? — удивился тот. — Нет. — И начал перекладывать гранату в правую руку.
— Стоять!!! — завопил старпом, и его лицо, коричневое от средиземноморского загара, враз стало бледным. — Оставайся пока левшой. А гранату — за борт. Он ясно представил то, что могло случиться, доведи до конца Балакин свое намерение переложить гранату в другую руку. Прижимная планка, естественно, вырвалась бы из пальцев, и граната, выскользнув из рук, покатилась бы по наклонной палубе бака в сторону работающих здесь моряков. Последствия этой вводной нетрудно представить — запал горит какие-то считанные секунды. После случая с Балакиным старший помощник решил провести дополнительные занятия и организовать тренировки с вахтенными ППДО. В один из ближайших дней, собрав их всех на юте, он детально рассказал все о гранатах, о том, как их надо бросать, мерах безопасности. Потом продемонстрировал это на практике. Затем начал принимать зачет от моряков но мерам безопасности и умению бросать гранаты. Все вахтенные ППДО «отстрелялись» отлично. Довольный тем, как моряки усвоили учебный материал, он построил их в одну шеренгу и, прохаживаясь вдоль строя, начал отрабатывать новую тему. — Например, бывает ситуация, когда вы гранату снарядили (ввинтил для убедительности запал), выдернули предохранительную чеку (и она оказалась в другой руке), а гранату бросать не надо — тревога была ложной. Тогда вставляем предохранительную чеку обратно и кладем гранату в сумку. Старпом продемонстрировал перед моряками как это нужно делать. И бог его знает, как он вставлял эту чеку, но когда начал вытаскивать руку из сумки, раздался характерный щелчок прижимной планки и хлопок капсюля запала. У всех, кто рядом с ним стоял, несмотря на жару, по спине побежали холодные ручейки. А у старпома ни один мускул на лице не дрогнул. В мгновение ока он выхватил гранату и швырнул ее за борт. Когда осела поднятая взрывом вода, с невозмутимым спокойствием сказал: — Но лучше так делать не надо. Этого дерьма (имея в виду гранаты) у нас хватает. И тут же скомандовал: — Разойдись! Занятия окончены.
«ПРОЩАНИЕ СЛАВЯНКИ» - Команде приготовиться к построению по «Большому сбору», — раздалось из динамика корабельной трансляции в кубрике гидроакустиков. — Увольняемым в запас форма одежды номер три. - Оркестру построение с инструментами, - продолжал вещать в микрофон дежурный по кораблю. - Знаменной группе получить оружие в арсенале. - Вот и все, ребята, - произнес негромко старшина I статьи Андрей Сторожков, наступает мой последний парад. В самом деле, для него и семи его сослуживцев это построение должно стать последним в их службе на крейсере. Они — восемь отличников боевой подготовки, так сказать, цвет и гордость корабля, увольняются в запас. И как самые достойные из достойных получили право поехать домой в первую очередь или, как принято говорить на флоте, нулевым сходом. И нынешнее построение по «Большому сбору» - в их честь. По установившейся на крейсере традиции, это был своеобразный ритуал прощания отслуживших свое моряков с кораблем. Андрей достал из рундука заранее приготовленную к этому случаю - с новыми погонами, подогнанную по фигуре, почти с иголочки - форму, которую моряки просто называют «тройкой», отутюженную до такой степени, что, казалось, о стрелки на брюках можно порезаться, и начал переодеваться. Надел «суконку», полюбовался перед зеркалом на сверкающие на груди знаки воинской доблести, поправил знак «За дальний поход», чисто машинально протер новенькую, месяца три назад полученную медаль Ушакова. Ребята в кубрике прямо ахнули, увидев Андрея во всей его красе. - Ну, Андрюха, ты у нас настоящий герой- североморец, - с восхищением глядя на старшину, воскликнул молодой матрос Володя Артюхов, которого Андрей еще не так давно «ставил на ноги», учил премудростям специальности гидроакустика, наверное, одной из не менее важных и престижных на крейсере, чем, скажем, ракетчика или радиометриста. - Как сойдешь на берег, все девчонки, как пить дать, шеи себе посворачивают. - Что там девчонки, - добавил Толик Калабанов, который был первым кандидатом, готовым сменить на должности командира отделения Сторожкова, - ему при его «иконостасе», что красуется на груди, сейчас везде зеленая улица. Ты уж, Андрей, держи там нашу флотскую марку. - А как же, буду непременно, - ответил Андрей, - на том стояли и стоим. За это не переживай. Его последние слова были адресованы, прежде всего, Толику. Тот, почувствовав маленький подвох в ответе сослуживца, немного смутился. Это сейчас он такой бравый моряк, хотя немного и пустозвон, порой красуется для вида перед ребятами. Но гидроакустик хороший. Правда, не сразу Калабанов им стал. Андрей хорошо помнит, каким пришел Толя в отделение. Единственный в семье ребенок, выросший белоручкой. Он полностью был не приспособлен к службе на корабле. Сторожков чуть ли не за руку водил его, знакомя с заведованием, расположением корабельных помещений. Но малопомалу Анатолий втягивался в службу, познавал все премудрости специальности. Благо, он оказался толковым парнем, схватывал все практически на лету. Легко его было научить часами вслушиваться в голоса моря, ловить едва заметную засветку на экране гидроакустической станции. Но это пришло к нему не сразу. Вначале он был несобранным и нескладным, все у него валилось из рук. А как он проклинал судьбу за то, что попал служить на флот. - На кой ляд сдались мне эти корабли и море, не хочу я этой флотской романтики, и матросская форма мне опротивела, - плакался Толик через пару месяцев службы на крейсере после очередной небрежной приборки на заведовании, когда командир отделения заставлял его переделывать все снова или после очередного внушения за неопрятный внешний вид. А теперь вот - грудь колесом, старший матрос уже. И забыл, поди, что просился перевести его подальше от флота. - И про «иконостас» не волнуйся, - продолжал Андрей, - послужишь с мое, и у тебя такой же будет, а может, и поболее. Самому Сторожкову «регалии» достались непросто. Эти знаки и медаль своеобразные вехи его службы. Первая из них - знак «За дальний поход». Когда молодой матрос Андрей Сторожков прибыл после «учебки» на крейсер, экипаж готовился к боевой службе. И не успел Андрей еще толком освоиться, как корабль
взял курс на Атлантику. Моряки на долгие месяцы попрощались с родным берегом. Так что Сторожкову пришлось без всякой раскачки «становиться на крыло» уже в море. Но ничего, справился он с этим, и скоро сам нес вахты, а к концу боевой службы стал называться «хорошим акустиком». На завершающем этапе похода, когда проводились учения по поиску иностранных подводных лодок, Андрей не раз на экране гидролокатора засекал подводного противника, подолгу удерживал с ним контакт. И, хотя за время боевой службы он получил немало благодарностей от командиров различных рангов, был награжден грамотой, знак «За дальний поход» стал для него лучшей и самой памятной наградой. Через некоторое время командиру отделения гидроакустиков Сергею Коломийцеву пришла пора увольняться в запас, и преемником его стал Андрей Сторожков как самый толковый и хороший специалист, отличный моряк. Андрей в свою очередь был благодарен Сереже за поддержку, за то, что выучил всему, что должен знать и уметь акустик. Все это пригодилось в его службе. ...Во время учений их крейсер был флагманским кораблем. А это значит, что львиная доля нагрузки ложилась на плечи этого экипажа. Тогда им предстояло найти и уничтожить подводную лодку «противника». Как всегда, корабли вышли в район учений, крейсер занял место в ордере. И началась для акустиков напряженная работа, невидимая для непосвященных. Боевые корабли утюжили серую гладь Баренцева моря, прочесывая его квадрат за квадратом. Пошли уже вторые сутки поиска, а результата не было никакого, флагманские специалисты начали уже коситься на акустиков, упрекая их в несостоятельности - дескать, чему вас учили, что не можете найти подводную лодку. Словно не понимали, что не все от акустиков зависит. Ведь подводники тоже не лыком шиты, и на этих учениях у них задача прямо противоположная надводникам - не дать себя обнаружить. На Андрее роба к концу вахты липла к спине, а лодка по-прежнему невидимой шастала где-то в глубине вод. Но вот на экране гидроакустической станции вспыхнула слабенькая засветка. Сторожков даже не поверил своим глазам - может, от усталости показалось или обломки какого-то судна на дне валяются и дают засветку на экране. И все же доложил командиру: - Эхо-пеленг... Предполагаю: подводная лодка. В гидроакустической рубке, и без того душной, стало просто не продохнуть от набежавшего народа. Доклад Андрея всех поднял на ноги. Всем было интересно увидеть на экране гидроакустической станции отметку подводной лодки. Тут же сразу возник спор флагманского специалиста и командира гидроакустической группы о том, что же на самом деле засек Андрей. - Никакой тут лодки нет, - доказывал умудренный опытом капитан 2 ранга, - какая-то старая лайба на дне валяется. Нечего тут мудрить... И, словно в подтверждение его слов, засветка, несколько раз еще осветив экран, пропала. Андрей от досады до боли прикусил губу. А спиной почувствовал осуждающие взгляды всех, кто находился в этот момент в гидроакустической рубке. Дескать, что же ты не можешь толком разобраться, что там выдает на экран станция, хотя, впрочем, никто и не думал его осуждать, просто сказывалась усталость Андрея, напряженность, вызванная поиском подводного «противника». И все же Сторожков был уверен: именно лодку засекла на короткое время гидроакустическая станция корабля. Только он не успел классифицировать контакт с ней. Это его упущение. Поддался общей эйфории, и... Теперь ругай себя не ругай, а дело поправлять надо. Пропуская мимо ушей продолжающиеся споры о том, что это было, вызвавшее засветку на экране станции, Андрей доложил командиру: - Эхо-пеленг отсутствует. Полагаю, что лодка ушла влево. Все, кто стоял за его спиной, недоуменно переглянулись. Такой самоуверенности от Сторожкова никто не ожидал. Да, он хороший специалист, толковый акустик, но чтобы вот так проигнорировать мнение флагманского, взять на себя, по большому счету, весь груз ответственности за конечный результат всего поиска, надо, наверное, быть очень уверенным в своей правоте, иметь достаточную смелость, чтобы выдать подобный доклад. Словно повинуясь словам Андрея, корабль начал совершать циркуляцию влево: командир крейсера верил интуиции командира отделения акустиков Сторожкова. И она Андрея не подвела. Как только корабль лег на новый курс, экран гидроакустической станции вновь озарила засветка от подводной цели. Теперь уже старшина I статьи не терял времени: классифицировал контакт, выдал на главный командный пункт все данные о подводной лодке — курс, скорость, дистанцию. Флагманский специалист, еще за мгновение до этого извергавший потоки брани, довольно потирал руки!
- Все, попалась, голубушка! Не уйдешь из сети! Последнее слово в этом поиске сказали специалисты противолодочного оружия, которых почему-то на кораблях называют «румынами». Они- то и стали главными героями дня - точным залпом «уничтожили» подводную лодку. ...Перезвон колоколов громкого боя, игравших «Большой сбор», прервал воспоминания Андрея. Вслед за уже выскочившими из кубрика ребятами он помчался на верхнюю палубу. По привычке повернул туда, где стояла его боевая часть. Но в этот раз его место в строю во главе отделения оказалось занятым. Отныне ему там уже больше не стоять. Служба закончилась. Сегодня старшина I статьи Сторожков вместе с остальными моряками, увольняемыми в запас, стал в строй на почетном месте - напротив Боевого Знамени корабля, развевающегося на ветру бело-голубого полотнища, у которого застыли знаменосец и два ассистента. Все, что было потом, происходило, словно во сне. Звучали слова благодарности за добросовестную службу, напутствия в новой жизни, вручались грамоты. Преклонив колено, Андрей и его товарищи припадали губами к Военно-морскому флагу, под которым служили все эти годы, прощаясь не только с ним, но и с флотом. Затем все они - восемь матросов и старшин — прошли вдоль строя экипажа, совершая своеобразный круг почета, и стали на правом фланге. И вот уже под звуки оркестра перед ними пронесли флаг корабля. Сторожков ясно представил, что завтра в его жизни ничего этого уже не будет - ни корабля, ни ребят, с которыми делил радости и трудности, ни подъема, ни корабельных тревог, ни плеска волн за бортом, ни завывания штормового ветра, — сегодня вечером поезд умчит его в родные края. И от этой мысли ему вдруг сделалось грустно, защемило в груди. Казалось, еще мгновение, и на глаза Андрея навернутся слезы - до того жаль было моряку расставаться со своим кораблем. Строй по команде дежурного рассыпался, ребята прощались с уезжающими домой сослуживцами. Сторожков машинально тоже пожимал всем руки, обнимался на прощание с друзьями, а сам мыслями был все еще в своем боевом посту. Не мог он представить, как дальше будет обходиться без этого привычного корабельного уклада жизни. А тут еще соли на рану подсыпал командир его группы капитан-лейтенант Чуднов. - Жаль, Андрей, что остаемся без тебя. Сам знаешь, завтра идем в море на поиск подводной лодки, а из опытных акустиков один Калабанов остался, остальные только-только на ноги стали. Трудновато ему будет, да и нам всем тоже нелегко придется. А ведь поиск предстоит призовой. Тут ударить в грязь лицом никак нельзя. В самом деле, завтра поутру крейсер должен был взять курс в район учений. Потому-то сегодня и прощались ребята с кораблем, экипажем (хотя у некоторых из них только через сутки поезд отправляется), что в предстоящей суматохе приготовления к выходу будет не до них. Да и оркестр тоже вряд ли сможет отыграть марш «Прощание славянки», под звуки которого сходят по трапу все увольняемые в запас моряки. Это тоже флотский ритуал. И каждый член экипажа почитает за честь попрощаться с кораблем под этот марш. Сегодня же Сторожков и его сослуживцы без спешки получили все необходимые проездные документы, деньги. И уже с вещами собираются на площадке трапа, чтобы «съехать» на берег. Тут же оркестр гремит «Прощание славянки». Но Андрей вместо того, чтобы идти вместе со всеми на трап и ожидать корабельный баркас, постучался в каюту к командиру боевой части. - Товарищ капитан 2 ранга, - переступив комингс, начал Сторожков, - пускай мои документы останутся у вас. Я тоже хочу идти с вами в море. - Ты что, Сторожков, совсем спятил? - удивился просьбе старшины командир боевой части. - Тебя же уже уволили со службы, исключили из списков экипажа. Все! Считай, что нет больше на флоте такого старшины I статьи Сторожкова. - А как же ребята? - стоял на своем бывший командир отделения. - Ведь им трудно будет в море, да и вахту толком некому нести. - Пойми, Андрей, незаменимых людей нет. Все равно рано или поздно им придется самим без тебя стоять вахты, - убеждал подчиненного офицер. - Надо же самостоятельно начинать когда-нибудь. - Но ведь поиск-то призовой, - не сдавался Сторожков. - Вдруг «завалят». А так я помогу, а они к следующим учениям поднаберутся опыта. - Ну что с тобой делать, прямо не знаю, - развел руками командир БЧ. - Ладно, пошли к командиру корабля. Только он может принять решение о том, чтобы оставить тебя. Командир корабля на удивление спокойно воспринял решение Сторожкова идти в море вместе с экипажем. Казалось, знал наперед, что именно так и будет.
- Раз хочет, пусть остается. Приказ переделаем, - словно ставя точку в разговоре, произнес командир. И тут же дал команду вахтенному офицеру: - Баркас отправляйте без Сторожкова. Но все же не удержался, чтобы не задеть Андрея: - А как же ты потом будешь сходить с корабля без «Прощания славянки»? - Ничего, как-нибудь сойду, - ответил радостный от того, что ему разрешили остаться на крейсере на время выхода в море, старшина. По правде говоря, он просто не думал о том, что марш «Прощание славянки» может потом и не звучать в его честь. - Раз так, иди, готовься к завтрашнему выходу, - подвел итог разговору командир. Все свободны. В кубрике на Андрея уставились удивленные ребята. Чтобы упредить всякие «что случилось», «почему», он, немного лукавя, сразу выпалил: - Командир попросил остаться на выход. Ведь поиск будет призовой, надо помочь вам немного. - «Робишку» мне бы найти какую-нибудь на несколько дней, - попросил затем сослуживцев. В мгновение ока сразу же была подыскана для Сторожкова необходимая одежда. Ребята расстарались, и даже старшинские погоны откуда-то принесли и начали пришивать ему на «голландку». Свою же парадную «дэмэбовскую» форму Андрей снова аккуратно сложил в рундук. В море Сторожков чувствовал себя, словно в родной стихии. Сам нес вахты, страховал менее опытных своих товарищей, когда те садились за гидроакустическую станцию. Одним словом, трудился с полной отдачей сил. К концу выхода устал порядком. Благо, в гидроакустической рубке стоял небольшой диванчик, так на нем Андрей время от времени немного «кемарил», и снова вглядывался в экран станции. Лодку они обнаружили на предельной дистанции, классифицировали с ней контакт, долго его поддерживали. Безусловно, в успехе экипажа была немалая заслуга старшины I статьи Сторожкова. Именно он стал героем этого поиска подводной лодки. Андрея, как водится, поздравили с успехом, поблагодарили за его мастерство, за то, что помог экипажу решить трудную задачу. Но сам он не чувствовал за собой никаких заслуг. Просто работал, как всегда, делал то, чему его научили за годы службы на флоте, то, что умел делать, притом неплохо. А в остальном Сторожков полагал, что ему повезло: корабль как раз вышел в тот квадрат, где находилась лодка, и он, гидроакустик, нашел ее. ...Крейсер входил в залив на приличной скорости. Приз Главкома, можно сказать, у экипажа уже в кармане. Кое-кто даже начинал прикидывать, какое поощрение ему выпадет за этот поиск. Акустики, поскольку гидроакустическая вахта была закрыта, живо обсуждали самые запомнившиеся эпизоды. Лишь один Андрей сидел отдельно от всех и не принимал участия в разговоре, погрузившись в свои мысли. От них его оторвал голос вахтенного офицера, прозвучавший по корабельной трансляции: - Старшине I статьи Сторожкову прибыть к командиру корабля в ходовую рубку! Форма одежды номер три. Минут через пять Андрей докладывал командиру: - Товарищ капитан I ранга, старшина I статьи Сторожков прибыл. - Молодец, Сторожков, выручил ты нас. Спасибо тебе за службу, моряк, - командир крепко пожал старшине руку. И тут же, расстегнув браслет своих часов, протянул их Андрею. - Носи на память. Не забывай, где и при каких обстоятельствах тебе вручили этот подарок. И сразу же от «официальной» части перешел к делу: - До отхода твоего поезда осталось чуть больше трех часов. Пока мы будем становиться на бочку, заводить бридель, можешь и опоздать. Поэтому сделаем так... Упреждая возражения Сторожкова, что, дескать, успею и завтра уехать, продолжил: - Сейчас прыгаешь в мой командирский катер, и на всех парах - к причалу. А там уже сам будешь ориентироваться по обстановке. Катер уже у правого трапа. Андрей удивился - как это он не услышал команды на спуск катера. Наверное, задумался и пропустил эту команду мимо ушей. Как и команду на спуск баркаса с боцманской командой, которая должна заводить проводник для постановки на бочку. Ведь с ходовой рубки он ясно видел крейсерский баркас, направлявшийся к бочке, до которой оставалось чуть меньше мили.
Когда Сторожков побежал вниз из ходовой рубки, вслед услышал распоряжение командира: - Оркестру построиться с инструментами на... И слова, обращенные к нему: - Будет тебе, Сторожков, «Прощание славянки», будет. ...Оставляя за кормой бурун, командирский катер летел к причалу. А вслед ему неслись медноголосые звуки оркестра, выдувавшего «Прощание славянки», сигнальщик отбивал на ратьере «Счастливого пути». Андрей стоял на корме катера, сделавшего круг почета вокруг крейсера, держа в одной руке «дипломат», а в другой бескозырку, чтобы не сдуло, и нельзя было понять, почему у него слезились глаза, - то ли от встречного ветра, то ли от чего-то другого...
УБРАТЬ ЛЕНИНА ИЗ ЦК История знает немало примеров, когда людям приходилось терпеть лишения из-за своей фамилии. Причин этому много. Например, во времена культа личности однофамильцам вождей партии и народа иногда бывало не совсем сладко. И вынуждены они были сидеть тихонько-тихонько, не высовываясь и не заявляя о себе во весь голос. Вот и Игорек тоже пострадал по этой же причине. Хотя и жил он уже в эпоху демократических преобразований, но все же... Фамилия у него была звучная - Ленин. Впрочем, не такая уж и редкая для его Архангельской области. Досталась она ему в наследство от папы с мамой. И, в общем-то, хлопот особых не доставляла. Разве что в школе Игоря, не очень усердствовавшего в учебе, учительница, дабы не ассоциировать его с именем основателя первого в мире государства рабочих и крестьян, называла Ленин. А может, в такой трактовке фамилии она просто видела совсем другой смысл, более отвечающий внутренней сути мальчика в отношении учебы. Но потом, когда как-то сами собой канули в Лету октябрятские звездочки и пионерские отряды, отпала и необходимость сверять по кому-то свои поступки, Игорь снова стал Лениным. Рос он пареньком работящим и во многом сообразительным, любил различные «железки», мог подолгу в них копаться, конструируя всякие приспособления. Начиная где-то класса с седьмого, частенько бегал к отцу на работу - в котельную леспромхоза, которая отапливала административные и производственные помещения, часть поселка. И не ради праздного любопытства. Влекла его туда возможность покрутить все те же «железки». Игорь помогал бате и его коллегам ремонтировать оборудование, был у них, как говорится, на подхвате. А вскоре он досконально знал устройство котлов и принцип их действия, мог сам сделать простой ремонт сантехники. Одним словом, у Игоря, несмотря на его пренебрежение учебой в школе, оказались золотые руки. И учителя, видя с каким усердием, он трудится, помогая завхозу содержать в порядке школьное хозяйство, часто закрывали глаза на откровенное балбесничанье на уроках. Благо поведение Игоря было примерным. После окончания девятого класса Игорек Ленин поступил в профтехучилище овладевать специальностью слесаря-сантехника. Окончив училище, он вернулся в свой родной поселок, и отец взял его на работу к себе в котельную дежурным слесарем. Но не только вентилями, задвижками и прокладками занимался молодой специалист. При необходимости он мог подменить и кого-то из кочегаров. Потом и «корочки» соответствующие получил от Котлонадзора, в которых было сказано, что является не просто каким-то там кочегаром, а оператором котлов высокого давления. Но вот пришла пора идти Игорьку на службу ратную. Волею судьбы он оказался на Северном флоте. После всех положенных комиссий, которые проходят призывники во флотском экипаже, новоиспеченный матрос Ленин попал в один из гарнизонов подводников. Там новобранцев снова начали просеивать через густое сито, определяя кому, где и кем служить. Основной упор делался на профессиональную подготовку новичков, их опыт «на гражданке». Услышав, что Игорь до службы работал в котельной, им заинтересовался заместитель командира береговой базы по тылу. А когда увидел его «корочки» и свидетельство об окончании ПТУ, вцепился в него, что называется двумя руками. Так и определили Игорька в котельную гарнизона. Что такое котельная в заполярном поселке, затерявшемся среди сопок, коим был гарнизон, объяснять, наверное, не надо. Это, прежде всего, тепло и горячая вода в квартирах подводников и казармах личного состава, отопление различных помещений и многое другое, без чего просто не выжить на Севере в суровую зиму. Образно говоря, котельная - источник жизни. Поэтому и не удивительно то повышенное внимание, что ей уделяли начальники различного ранга - от адмирала, командира объединения АПЛ, командира бербазы, до руководителей различных служб гарнизона. А уж заместитель командира береговой базы по тылу вообще считал ее своей вотчиной и отбирал туда
служить матросов лучших из лучших. В их числе и оказался Игорь. И хотя эта котельная имела не такую уж большую мощность и стояла на отшибе поселка, ее гордо называли «центральная котельная», а сокращенно - ЦК. Служба в ЦК для Игорька оказалась не в тягость. Здесь все ему было знакомо. К тому же никаких разводов, нарядов. Знай только выполняй свои обязанности, сидя в тепле. Да и ко двору он пришелся в котельной - хороший специалист, дисциплинированный матрос. Его непосредственный начальник мичман Тищенко души в нем не чаял. А через год службы матрос Ленин был одним из лучших в ЦК, пользовался непререкаемым авторитетом у сослуживцев. К знаниям и навыкам, полученным до службы, Игорек добавил еще и опыт работы по обеспечению теплом гарнизона, ремонту оборудования. Начальник котельной мичман Тищенко не без оснований считал его своей правой рукой и иногда даже оставлял его за себя, отлучаясь из ЦК. В один из дней, когда Тищенко по своим мичманским делам прямо с утра ушел в поселок, командир бербазы по какой-то надобности - то ли баньку хотел заказать (была такая в ЦК), то ли по какой-то другой причине - позвонил в котельную. Игорь по праву старшего взял телефонную трубку, представился, как и полагается: - ЦК, Ленин слушает. После непродолжительной паузы в трубке послышалось: - Ничего себе у вас шуточки,- и короткие гудки известили об окончании разговора. Игорь удивленно пожал плечами, дескать, неизвестно еще, кто из нас шутит. Командир береговой базы и в самом деле решил, что на том конце провода кто-то дурачится. Может, матросы разыгрывают друг друга такими ответами. Но он не стал опускаться до того, чтобы самому мчаться в котельную и разыскивать шутника. Сделал проще: позвонил своему заместителю по тылу. -Сергей Леонидович, ваши кочегары уже совсем оборзели. -Что случилось, товарищ командир? - Испугался за свою вотчину зам по тылу. -Понимаете, звоню в котельную, а мне отвечают: «ЦК, Ленин слушает». -Так все правильно, товарищ командир,- у заместителя отлегло от сердца. - ЦК - это центральная котельная. -Я и сам без вас знаю, что центральная котельная! Но Ленин-то тут причем?! -Работает он там. -Вы что?! - в голосе командира послышались металлические нотки. - Издеваетесь?! -Товарищ командир, матрос это. Фамилия у него такая - Ленин. -Ленин, говорите,- немного задумчиво произнес командир бербазы. -Значит, так,- приказал голосом, не терпящим возражения,- убрать Ленина из ЦК. Сегодня же. Как ни жалко было заместителю по тылу расставаться с хорошим специалистом, против воли командира он все же побоялся идти. Вот так и оказался на следующий день матрос Игорь Ленин в команде ремонтников. Надо сказать, что в ней подобралась довольно пестрая компания. В эту команду списывали всех разгильдяев со всего гарнизона. Вечно полусонные, грязные, в засаленных спецпошивах, они как сомнамбулы бродили по гарнизону, добавляя к тянувшемуся за ними шлейфу нарушений все новые. Правда, в перерывах между этим еще долбили мерзлую землю, вскрывая теплотрассы, устраняли на них поломки, чинили трубопроводы и сантехнику. Вот среди этой публики и оказался Игорек. И часто, долбя на морозе вместе со всеми землю, ликвидируя свищи на трубах и ремонтируя системы отопления, он мучительно размышлял, за какие такие пригрешения вместо теплой ЦК оказался среди ремонтников. Но ответа не находил. На вопрос к заместителю командира береговой базы по тылу «За что?» только слышал: «Так надо». С той поры прошло почти полтора месяца. Игорь уже смирился со своим положением. Может, и до конца службы он пребывал бы среди ремонтников. Тем более что его за золотые руки на новом месте службы ценили не меньше, чем на прежнем. Но однажды в кабинете командира бербазы потекла батарея отопления. Понятно, что устранять
неисправность послали лучшего специалиста - матроса Ленина. Командир, зная, насколько затянут бодягу с батареей ремонтники, начал собираться в другой кабинет. Его сборы прервал стук в дверь. -Войдите! На пороге вместо ожидаемого замызганного ремонтника стоял аккуратно одетый, подтянутый матрос с инструментами в руках. -Разрешите, товарищ капитан 1 ранга, отремонтировать батарею. -Приступай. Не успел командир бербазы перебраться в другой кабинет и выкурить сигарету, как ему уже доложили: батарея отремонтирована. -Молодец,- похвалил он матроса. - Как фамилия? -Матрос Ленин, товарищ капитан 1 ранга. -Это который из ЦК? -Так точно! -Хорошо, можете идти. В тот же день на вечернем докладе командир береговой базы, как бы, между прочим, сказал своему заму по тылу: - Верните обратно Ленина в ЦК.