Русская история: В 3 т. Т.З by Watra

M UXUU7I^

П О К РО В с к и и

Русская история Том З Отечественнсія воина и восстание на Сенатскои Россия на протяжении X IX столетия. От декабристов — к социа7іистам!..

Историческая

библиотека

Михаип

ПОКРОВСКИЙ

Русская история Том з

Полигон Санкт-Петербург

2002

УДК 94.47 ББК 63.3(2) П48 Серия «Историческая библиотека» основана в 2001 году

Серийное оформленім С.Е. Власова

Подписано в печать с готових диапозитивов 16.01.2002. Формат 84х Ю8 Уз2. Печать офсетная. Усл. печ. л. 19,32. Тираж 5100 зкз. Заказ 525.

Покровский М.Н. П48 Русская история: В 3 т. Т. З /М.Н. Покровский. — СПб.: ООО «Издательство «Полигон», 2002. — 367 с. — (Историчес кая библиотека). ISBN 5-89173-141-X (Т. 3) ISBN 5-89173-151-7 (Общ.) Перед вами — один из самьіх монументальних научньїх трудов в мировой истории и, вне всякого сомнения, самий капитальньїй из классических трудов по истории России. «Русская история» М.Н. Покровского — не только поистине уникальная попитка сисгсматизации прошлого России с древнейших, почти мифологических, времен и до конца XIX столетия, но и не менее интересная попитка оригинального осмислення бьільїх зпох — во всем их многообразии и своеобразии. Ото— книга, о которой совершенно справедливо говорилось. «Можно с ней не соглашаться, но нельзя ее обойти». Книга, по-новому освещающая самьіе темньїе, самьіе туманньїе моменти истории нашей страньї... УДК 94.47 ББК 63.3(2)

Глава XIII

Декабристьі Тайньїе общества Двенадцатьій год: поведение знати; личная роль Александра І ф Война и дворянская оппозиция; Растопчин и мартинистьі; «Русские рицари»; проект республиканской конституции ф Отражение войньї на декабристах: национализм декабристов ф Профессиональние черти движения: офицерство и военньїе поселений ф Оппозиционное настроение широких дворянских кругов; двусмисленность положения русского помещика начала X IX века: денежное хозяйство и крепостное право . Декабристи и крестьянский вопрос: опит Якушкина ф Буржу аз ниє черти движения: конституционние проекти декабристов: отношение к движению современной русской буржуазии; идеология буржуазии 20-х годов Ф Идеолог буржуазної! демократии Пестель и его «Русская правда» ф Р ес п уб ли к а н и зм декабрист ов; его небурж уа зно е происхождение; заграничние прим ери; влияние дворянской традиции

Падение Сперанского означало, казалось, крушение всех «либеральньїх» проектов Александра Павловича. А так как проекти шли сверху, общество, исключая придворньїе круги, о них почти не знало, и уже позтому должно бьіло опгноситься к ним безразлично, то, казалось, бьі, и «общественному движению» должен бьіл насту пить конец. На самом деле именно 1812 год явился исходньїм мо ментом настоящего общественного движения, отнюдь не вьізванного поощрением сверху, и даже по отношению к зтому верху все более и более враждебного. Масса среднего дворянства, которую Строганов так презирал, а Сперанский собирался использовать в качестве политических статистов, вдруг вьіступила на сцену с явной претензией — играть на зтой сцене одну из первьіх ролей. Явившаяся непосредственньїм результатом разрьіва франкорусского союза война 1812 года нам теперь представляется стройной пьесой, действие которой логически развертьівалось по известному плану, где чуть ли не все бьіло заранее предусмотрено: и «скифская» тактика заманивания Наполеона в глубь России, и пожертвование, в случае надобности, даже Москвой, чтобьі расстроить «несметньїе полчища нового Аттильї», и чуть ли даже не 5

взятие Парижа в 1814 году. Но человека, которьш за два года рань т е стал бьі предсказьівать зто последнее собьітие, в наиболее патриотически настроенньїх кругах сочли бьі слегка тронувшимся, «несметньїе полчища» бьіли немногим сильнеє русской армии, какой она могла бьі бьггь при немного большей предусмотрительности Александра и его министров1 — «скифская» же тактика бьіла горькой необходимостью, на которую жаловались все, сверху донизу, тщетно отьюкивая виноватого, которьій «ведет Наполеона в Москву», а о сдаче зтой последней не думали серьезно даже накануне Бородина, за две недели до вступления в нее французских войск. А с небольшим за месяц до зтого собьітия Александр Павлович считал ошибкой даже отступление к Смоленску и писал Барклаю-де-Толли (от ЗО июля): «Я не могу умолчать, что хотя по многим причинам и обстоятельствам при начатий военньїх действий нужно бьіло оставить предельї нашей земли, однако же, не иначе как с прискорбностью должен бьіл видеть, что сии отступательньїе движения продолжались до самого Смоленска... Я с нетерпением ожидаю известий о ваших наступательньїх движениях, которьіе, по словам вашим, почитаю теперь уже начатьіми». Барклай сколько угодно мог возражать, что, имея одного солдата про тив двух французских (таково бьшо соотношение сил перед смоленскими боями), идти вперед — значит идти на верньїй разгром. Среди вьюших чинов армии сейчас же нашлись бьі люди, гораздо более, чем Барклай, авторитетньїе в глазах «знати», и которьіе не задумались бьі ни на минуту обьявить подобньїе рассуждения явньім доказательством Барклаевой изменьї. «Без хвастовства ска жу вам, что я дрался лихо и славно, господина Наполеона не токмо не пустил, но ужасно откатал, — писал Багратион Ростопчину через неделю после Смоленска, где русским удалось два дня про держаться против «великой армии». — Но подлец, мерзавец, трус Барклай отдал даром преславную позицию. Я просил его лично и писал весьма серьезно, чтобьі не отступать, но я лишь пошел к Дорогобужу, как и он за мною тащится. Посьілаю для собственного вашего сведения копию, что я министру (т. е. Барклаю) пи сал; клянусь вам, что Наполеон бьіл в мешке, но он (Барклай) никак не соглашается на мои предложения и все то делает, что полезно неприятелю... Ежели бьі я один командовал обеими армиями, пусть меня расстреляют, если я его в пух не расчешу. Все пленньїе говорят, что он (Наполеон) только и говорит: мне побить Багратиона, тогда Барклая руками заберу... Я просил министра, чтобьі дал 1 См. по отому поводу расчетьі Ростопчина в его записках (Русская Старина, т. 64): он находил вполне возможньїм — и, повторяєм, кампании 1813— 1814 годов оправдали его вьгчисления — к концу 1811 года иметь под ружьем 640 тьісяч человек. На деле собрали менее 300 тьісяч.

мне один корпус, тогда бьі без него я пошел наступать, но не дает; смекнул, что я их разобью и прежде буду фельдмаршалом». Для того чтобьі правильно оценить зти заявления «хвастливого воина», на которого в петербургских и московских салонах чуть ли не молились, надо иметь в виду, что только своевременное отступление от Смоленска и спасло русскую армию: промедли Барклай на «преславной позиции» несколько дней, он, без всякого сомнения, бьіл бьі «в мешке», а под Бородиньїм некому бьіло бьі сражаться. Но в данном общественном кругу «шапками закида єм» казалось единственной достойнВй России политикой во все Бремена и на всех театрах войнн: под Смоленском и под Аустерлицем, под Севастополем и на реке Ялу. Багратион потерял бьі всю репутацию в глазах людей своего круга, если бьі не уверял их и не верил сам, что «неприятель дрянь: сами пленньїе и бегльїе божатся, что, если мьі пойдем на них, они все разбегутся», — как писал он тому же Ростопчину в другом письме. Зто писалось о тех самьіх наполеоновских гренадерах, от которьіх даже гораздо позже, когда они голодньїе и обмороженньїе, отступали из Рос сии, кутузовская армия предпочитала держаться подальше. Кутузов бьіл достаточно хитер, чтобьі обманьївать не Наполеона, как он обещал, а хвастливих воинов и их поклонникові усердно по вторяв «патриотические» фрази, он депал то, что бьіло единственно возможно, терпеливо дожидался, пока обстоятельства виведут Россию из тупика, куда ее завели люди, уверенньїе, что «неприя тель дрянь». Как известно, он даже перехитрил, продолжая бо яться Наполеона долго после того, как тот перестал бить страшен. Но у всякой добродетели єсть своя оборотная сторона. Для себя лично Александр Павлович усвоил внжидательную тактику гораздо раньше Кутузова. Приехав к армии под впечатлением все того же «шапками закидаєм» (в возможность наступательной войньї против французов верили еще весною 1812 года, когда, по-видимому, била сделана новая попнтка соблазнить поляков, вторично неудачная) и очень скоро убедившись, что предстоит тяжелая оборонительная кампания, Александр сначала отправился в Москву «ободрять население», а затем прочно уселся в каменноостровском дворце, коротая время прогулками в его великолепном парке и чтением Библии. Описание его времяпрепровождения летом 1812 года1служит великолепной иллюстрацией к знаменитим словам Канта о том, как легко достается госуда рям война, столь тяжелая для простих смертних. Возможность повторення 11 марта била страшнеє всех успехов Наполеона, но от зтой возможности теперь, когда он послушно шел на поводу у «знати», Александр Павлович чувствовал себя прочно гаран1 В записках Стурдзьі, фрейлиньї императрицн Елизаветн Алексеевньї.

тированньїм. Ворота каменноостровского парка никогда не за пирались во время царских прогулок и никаних специальньїх мер не принималось для охраньї царского жилища от каких-либо «злоумьішленников». Побаивались теперь немного «черни»: рядом с почти преступной небрежностью в подготовке внешней войньї довольно тщательно приготовлялись к обороне от «домашнего врага». Императору приходилось специальньїм письмом успокаивать своих близких, вьінужденньїх оставать ся в менее надежньїх местах, нежели Петербург, доказьівая им, что в случае какого-либо Лолнения» полубатальоньї внутренней стражи (по 300 человек на губернию) легко с зтим «волнением» справятся. При зтом мьі узнаєм, что ранее по губернским городам для зтой цели существовали лишь «штатньїе ротьі», не более чем по 50 штьїков в каждой: так уже успели позабьіться уроки пугачевщиньї1. При соприкосновении с «чернью» коекакие мерьі принимались, впрочем, и в Петербурге: в собор 15 сентября, в годовщину коронации, Александр ехал не вер хом, как обьічно, а в карете вместе с императрицами. Но «чернь» манифестировала необьічайно скромно: не бьіло только сльїшно обьічньїх «ура», и зтого жуткого безмолвия бьіло достаточно, чтоб у придворних Александра затряслись поджилки12. Более смелая, великая княгиня Екатерина Павловна писа ла в зти дни своєму брату: «Не бойтесь катастрофи в революционном роде, нет! но я предоставляю вам судить о положений вещей в стране, главу которой презирают». Она добавляет при зтом, что такие чувства не составляют особенности какого-нибудь одного класса: «все единодушно вас осуждают». «Величественное самоотречение» императора, прогуливавшегося в своем парке, когда его солдати десятками тисяч д о ж и л и с ь под неприятельскими ядрами, так же мало входило в предусмотренную публикой программу войньї, как и пожар Москви. В стройную картину все зто сложилось гораздо позже. Представители крупного землевладения, моральньїе виновники всех бедствий, могли без труда подражать тактике своего госу даря и его главнокомандующего. У каждого из «знати» бьіли йме ння в разньїх углах России — каждьій легко мог найти свой каменноостровский дворец достаточно далеко от места воєнних дєйствий , чтобьі шум их не м етал предаваться «самоотречению». В ином положений бьіло среднее дворянство захваченньїх войной губерний. Уже в московском дворянском собрании Ростопчину 1 См. письмо Александра к Екатерине Павловне от 29 января 1812 года (Correspondance de ГЕшрегеиг Alexandre I avec sa soeur la grande duchesse Catherine. — St.-Petersbourg, 1910.) 2 Точное показание фрейлинм Стурдзьі.

пришлось принять кое-какие мерьі он сам цинически рассказьівает об зтом, — чтобьі обеспечить «восторженньїй прием» Александра Павловича и правительственньїх предложений насчет опол чення и иньїх «пожертвований». Нашлись, по его словам, дерзкие люди, собиравшиеся, со своей стороньї, предложить императору вопросм: каковьі сильї нашей армии, как сильна армия неприятельская, какие имеются средства для зашитьі? и т. п. Ростопчин приказал поставить около здания благородного собрания две фельдьегерские повозки (на каких обьїкновенно отправляли в ссьшку), и зтой демонстрации оказалось достаточно, чтобьі замкнуть уста дерзким людям. Он их назьівает мартинистами М н не можем судить, действительно ли зто бьіли остатки новиковского кружка (несомненно уцелевшие до 1812 года в Москве), или же он просто употребил название, прилагавшееся в те дни ко всяким крамоль никам — как в конце XIX века «нигилистьі». Ростопчин приписьівает своим «мартинистам» планьї, шедшие и гораздо дальше: ни более ни менее как низвержение Александра и возведение на его место Константина Павловича. Зто, на первьій взгляд, кажется уже совершенньїм бредом: и тем не менее, несомненно, что из небольшой группьі, очень близкой к настоящим мартинистам, вьішел первьій проект республиканской конституции для России. Самьім неожиданньїм образом зтот проект связан с именами двух екатерининских фаворитов; его автором бьіл граф Дмитриев-Мамонов, сьін одного из мелких заместителей Потемкина, а главньїм деятелем ордена «Русских рьіцарей», из которого проект вьішел, бьіл Михаил Орлов — родной племянник Григория Орлова, младший брат будущего николаевского шефа жандармов и председателя главного комитета по крестьянскому делу в 50-х годах. Если прибавить, что третьим из известньїх нам членов зтого крайнє малолюдного «ордена» бьіл князь Меншиков, и что Орлов, сам флигель-адьютант Александра І, бьіл очень близок с будущим де кабристом князем Волконским, тогда тоже флигель-адьютантом, то мьі окажемся в самом центре «знати», по крайней мере, ее младшего-поколения. Совершенно естественно, что проект, вьішедший из такой средьі, отличался крайним аристократизмом: «народная веча» (sic) мамоновской конституции должна бьіла состоять из двух палат — «палата вельмож» из 221 наследственного члена, «владеющих уделами неприкосновенньши в тех областях, от коих они наследственньїми представителями и депутатами», и 442 «простьіх дворян, не наследственньїх», но вьібранньїх от од ного дворянства («шляхетства», как с вьіразительньїм архаизмом говорит проект), и «палата мещан» из депутатов от городов, причем избирателями могли бьіть не только купцьі, но также «мастеровьіе и поселяне». Последняя палата должна бьіла отличаться особенньїм многолюдством — в ней могло бьіть до 3 тасячи членов. 9

Взаимоотношения палат и их прав проект детально не вьіясняет, но что первая должна бьіла иметь перевес, видно уже из того, что два «имперских посадника», из которьіх один командовал войсками, а другой стоял во главе гражданской администрации, вьібирались из числа членов верхней палатьі, притом наиболее аристократической ее части — из числа «вельмож». О том, что императора не будет, Мамонов прямо не говорит. Но ему, во-первьіх, и места нет в схеме, а затем, из сопутствующих замечаний автора видно, что монархическому принципу он решительно не сочувствовал. «Конституция гишпанских кортесов, — говорит он по поводу испанской конституции 1812 года, — весьма мудро писа на, — но не вся годится для нас» именно потому, что в ней сохранена королевская власть. «Щадить тиранов (les Т , как осторожно обозначает Мамонов, для вящей предосторожности всю фразу составивший по-французски), зто значит — готовить, ковать для себя оковьі более тяжкие, нежели те, которме хотят сбросить. Что же кортесьі? Разосланьї, распмтаньї, к смерти приговариваемьі, и кем же? скотиной, которому они сохранили корону...» Зтот знергичньі конец написан уже опять по-русски. Орден Русских рьіцарей ничего не сделал и, по-видимому, даже не собирался делать, в нем только разговаривали, писали проектьі, и его идеалом бьіло написать такую книгу, которая сразу завоевала бьі умьі всех в пользу «преподаваемого в ордене учення». По теперешнему говоря, зто бьіла чисто пропагандистская организация, притом, в силу особенностей «учення», ограничивавшая свою пропаганду очень тесньїм кругом. И тем не менее идейное влияние его на последующие «тайньїе общества» бьіло гораздо сильнеє, нежели кажется с первого взгляда. Республиканизм как раз бмл тем новьім, что внесли декабристьі в общественное движение начала XIX века, наличность же в зтом движении, вплоть до декабристов, сильной аристократической струи теперь не отрицают даже исследователи, всегда относившиеся очень враждебно к «классовой точне зрения». «Предположения о политических преобразованиях Л. Ф. Орлова и Л. А. Дмитриева-Мамонова, — говорит В. Семевский, — отличающиеся при всем политическом радикализме Мамонова аристократическим характером, примьікают к целому ряду других предположений, в которьіх, в той или иной форме, возлагают надеждьі на аристократию как на охранительницу политической свободьі, таковьі: записка Сперанского в 1802 году, беседа гр. П. А. Строганова с гр. С. Р. Воронцовьім в 1802 году, проект гр. Мордвинова. Даже Н. И. Тургенев предлагал учреждение пзров, сначала в смьісле исключительного совещательного учреждения, из богатьіх помещиков, освободивших крестьян. Приняв во внимание все зто течение, станет понятнее и вьісокий ценз, установленньїй для участия в прямих вьіборах 10

в нижнюю палату веча, и еще более високий пассивньїй ценз для избрания в верхнюю его палату в проекте конституции Н. М. Муравьева, и аристократическая тенденция в конституционном проекте декабриста Батенькова»1. Мьі увидим, что перечисленньїми примерами «аристократизм» декабристов не ограничивался, но прежде нам нужно вьшснить два вопроса, как читатель сейчас увидит, тесно между собой связанньїх: во-первьіх, что же толкнуло аристократическую молодежь на зтот, совершенно для нее неприличньїй, казалось бьі, путь? И во-вторьіх — почему зти отщепенцьі от своей социальной группьі нашли такой живой отклик в массе рядового дворянства, которое к «владельцам уделов неприкосновенньїх» никогда раньше не обнаруживало больших симпатий? Рассматривая декабристов, с одной сторони, и «русских рьіцарей» — с друшй, мьі замечаем у них два общих при знака. Первьім из них является — общий тем и другим — резкий национализм. «Вельможи» мамоновской конституции «должньї бьіть греко-российского исповедания, равно как и депутати ри царства, в коем кроме русских и православних никого бьіть не можеш». О дним из «пунктов преподаваемого в ордене учення» является «лишение иноземцев всякого влияния на дела государственньїе»; другой гласит еще решительнее: «конечное падение, а если возможно, смерть иноземцев, государственньїе пости занимающих». Пробуя почву для организации «Союза спасения», Александр Муравьев предлагал, по словам Якушкина, составить тайное общество «для противодействия немцам, находящимся на русской службе». Как он сам тотчас же обьяснил, зто бьіл лишь пробний шар, но как нельзя более характерний: кому теперь пришло бьі в голову пускать такие пробньїе шари? Но всего лучше рисует настроение декабристов в зтом вопросе известньїй зпизод записок того же Якушкина, повествующий, как в тайном обществе впервьіе возникла мьісль о цареубийстве. «Александр Мура вьев прочел нам только что полученное письмо от Трубецкого, в котором он извещал всех нас о петербургских слухах, во-первьіх, что царь влюблен в Польщу, и зто бьіло всем известно...12, во-вторьіх, что он ненавидит Россию, и зто бьіло, вероятно, после всех его действий в России с 15-го года; в-третьих, что он намеревается отторгнуть некоторьіе земли от России и присоединить их к Польше; и зто бьіло вероятно; наконец, что он, ненавидя и презирая Россию, намерен перенести столицу свою в Варшаву. З то могло показаться невероятньїм, но после всего невероятного, совершаемого русским царем в России, можно бьіло поверить и последнему известию»... Якушкина, когда он усльїхал зто, «проник 1 Политические и общественньїе идеи декабристов. — С-Пб., 1909. 2 Вьпие говорилось, как плохо приходилось Польше от зтой «любви».

ла дрожь», а затем он вьізвался убить Александра. Между тем «отторжение» от России Литвьі, о которой шла речь, казалось бьі, бьіло ничуть не страшнеє «отторжения» от империи Вьіборгской губернии, присоединенной за несколько лет перед тем к Финляндии: факт, которьім в XX веке никто не возмущался, кроме черносотенцев, заставлял клопотать всю кровь в жилах русских либералов 1817 года. Можно вполне допустить, что Якушкин приукрасил картину, ж елая в возможно более лояльном свете представить свой слишком нелояльньїй замьісел: но тут любопьітно, какие именно краски он счел нужньїм усилить. Бьито бьі можно привести множество аналогичньїх черточек из проектов и воспоминаний целого ряда товаршцей Якушкина, притом политически гораздо более сознательньїх, нежели он: достаточно сказать, что Пестель не соглашался не только на самостоятельность, но даже на простую автономию Финляндии, и что ни один из декабристских проектов, не исключая и «Русской правдьі» Пестеля, не признавал равноправия евреев. Новейший исследователь, склоннмй делить рассматриваемьіе им явлення на «симпатичньїе» и «несимпатичньїе», имел добросовестность не скрьггь отой чертьі декабристов, безусловно относящейся к последнему разряду: он только старается сузить ее район1, да оправдать ее более или менее случайньїми обстог ятельствами. «Крайняя ненависть к иностранцам» Мамонова и его друзей «вьізьшалась, — говорит г. Семевский, — столь же крайнею и неразумною приверженностью к ним (иностранцам) Александра І, которая сопровождалась пренебрежительньїм отношением к русским». На самом деле, явление обьясняется, конечно, гораздо бо лее общими причинами: наука не имеет никаких оснований прово дить резкую чергу между «несимпатичньїм» национализмом и «симпатичньїм» патриотизмом. Оба растут на одном корню. И мьі не могли бьі ожидать ничего другого от людей, для которьіх двенадцатьш год стал исходной точкой всей их сознательной жизни. Якуш кин с зтой дата начинает свои записки. «Война 1812 года пробуди ла народ русский к жизни и составляет важньїй период в его политическом существовании. Все распоряжения и усилия правительства бьиш бьі недостаточньї, чтобьі изгнать вторгшихся в Россию галлов и с ними двунадесять язьїцьі, если бьі народ по-прежнему остался в оцепенении. Не по распоряжению начальства жители при приближении французов удалялись в леса и болота, оставляя свои жилища на сожжение. Не по распоряжению начальства вьіступило все народонаселение Москвьі вместе с армией из древней столицьі. По рязанской дороге, направо и налево, поле бьито покрьгго пестрой 1 «Национализма, — говорит г. Семевский по поводу «Русских рьіцарей», — не чуждьі бьіли и некоторьіе другие декабристьі». Многие ли бьіли ему чуждьі?

толпой, и мне теперь еще помнятся слова шедшего около меня солдата: “Ну, слава Богу, вся Россия в поход пошла!” В рядах даже между солдатами не бьіло уже бессмьісленньїх орудий; каждьій чувствовал, что он призван содействовать в великом деле». Дело, конечно, не в обьективной верности зтой характеристики двенадцатого года. Более детальньїе рассказьі о войне, идущие даже от самих декабристов, совершенно разрушают романтическую кар тину народа, как один человек поднявшегося на защиту своей родиньї. Когда Александр Павлович спросил вернувшегося из-под сожженной Москви Волконского, как ведет себя дворянство — тот класе, из рядов которого вшили и Якушкин, и Волконский, и все их товарищи, будущий декабрист должен бьіл ответить: «Государь, стьіжусь, что я принадлежу к нему: бьіло много слов, а на деле ничего». Он пробовал утешить Александра настроением крестьян, но даже из такого архишовинистического источника, как растопчинские афишки, можно узнать, что крестьяне занятьіх неприятелем уездов вместо французов сводили нередко счетьі со своими гос подами, пользуясь тем, что ни полиции, ни войск для «усмирения» у последних не бьіло теперь под руками. Что Москва бьита сожжена не жителями, действовавшими в припадає патриотического усердия, а полицией, исполнявшей приказание того же Растопчина, что французекая армия пала жертвой не народного восстания, а недостатков собственной организации, и поскольку она не бьша дезорганизована (так именно бьіло с императорской гвардией), к ней до конца не смели подойти не только партизаньї, но и регулярньїе русские войска: все зто факти слишком злементарньїе и слишком хо рошо известньїе, чтобьі о них стоило здесь распространяться. Но, повторяєм, для нас важна не обьективная, а субьективная сторона дела: так именно чувствовали будущие декабристьі, и если мьі хотим понять их настроение, мьі не можем обойти двенадцатого года. Якушкин вовсе не какое-нибудь исключение. Ал. Бестужев (Марлинский) писал императору Николаю из крепости: «Наполеон втор-

гся в Россию, и тогда-то русский народ впервие ощутнл свою силу; тогда-то пробудилось во всех сердцах чувство независимости, сперва политической, а впоследствии и народной. Вот начало свободомьіслия в России. Правительство само произнесло слова: свобода, освобождение! Само рассевало сочинения о злоупотреблении неограниченной власти Наполеона»1. Нужно прибавить, что декабристьі не принадлежали к людям, которьіе задним числом говорят патриотические фразьі: они делали то, о чем говорили. Редкий из них не бьіл сам одним из участников похода. Никита Муравьев, будущий автор конституции, которому мать не позволяла поступить в воєнную службу, тайком бежал из родительского дома 1 Семевский, цит. соч., с. 206. (Курсив наш.)

и пешком отправился отьіскивать армию; его арестовали и едва не расстреляли как шпиона — его спасло вмешательство Растопчина, знавшего семью. Муравьеву бьіло тогда 16 лет. Декабрист Штейнгель уже совсем не юношей, с семьей, приехал в Петербург искать места, и очутился офицером петербургского ополчення, с которьім и сделал заграничннй поход, вместо того чтобьі служить по Министерсгву внутренних дел, как собирался сначала. В зтом отношении учредители ордена Русских рьщарей не отличались от декабристов: Мамонов, один из богатейших людей в России, на свой счет сформировал цельш кавалерийский полк, которьім и командовал. Полк, прав да, больше прославшіся разньїми безобразними и в России, и за гра ни цей, нежели военньїми подвигами, но зто опять бьіла суровая обьективная действительность, в субьективной же искренности мамоновского патриотизма мьі не имеем никаких поводов сомневаться. А что касается Орлова, то его имя, как известно, прочно связано с капитуляцией Парижа (19/31 марта 1814 года), им подписанной с русской стороньї; в его лице мьі имеем, таким образом, даже не рядо вого участника «освободительной войньї» 1812— 1814 годов. Национализм не в одной России явился первичной, зачаточной формой политического сознания: почти всюду в Европе, исключая Францию и Англию, депо начинялось с того же. В Германии, особенно в Италии и Испании, носителями либеральннх идей являлись бьівшие участники «освободительной» войньї, и первьіе революционньїе движения 20-х годов почти всюду принимали форму воєнного восстания, как наше 14 декабря. На зтой профессиональной стороне движения (вторая общая черта де кабристов и Русских рьіцарей, которьіе все бьіли из военной средьі) стоит немного остановиться — она мало, обьїкновенно, обращала на себя внимание, а между тем политическое значение ее бьіло большое. Прежде всего, ею обьясняются организационньіе особенности русских тайньїх обществ. Современному читателю, представляющему себе военное восстание как часть демократической революции, оно рисуется, прежде всего, в образе вос стания солдат без офицеров и даже, в случае надобности, против офицеров. З т о точка зрения демократически совершенно пра вильная и понятная, но не воєнная: для воєнного армия єсть, прежде всего, командний состав; солдата без него — толпа, а не армия, — скажет вам всякий воєнний. «Общество имело желание как можно больше начальников в войсках обратить к своей цели и принять в свой союз, особенно полкових командиров, — говорит в своих показаннях Пестель, — предоставляя каждому из них действовать в своем полку, как сам наилучше найдет; желало также и прочих начальников в общество приобрести: ге нерал ов, штаб-офицеров, ротних командиров». Неудачу дела на Сенатской площади многие участники приписнвали тому, что 14

там не бьіло «густьіх зполет», и неспособньїй князь Трубецкой сделался «диктатором», между прочим, потому, что он бьіл в военной иерархии старшим из наличньїх в Петербурге членов общества. Затем на программе декабристов влияние профессиональньїх интересов тоже сказалось достаточно сильно. Из пятнадцати п унктов, намеченньїх Трубецким для м анифеста 14 декабря, (записку Трубецкого приходится считать как бьі за равнодействующую всех отдельньїх мнений, за тот minimum, на котором все сходились), три прямо касаются армии и два косвенно. В воспоминаниях отдельньїх участников заговора военньіе преобразования еще более вьіступают на передний план. В программе «Союза благоденствия», как ее запомнил Александр Муравьев (брат Никитьі, автора конституции)1, из 10 пунктов ар мии посвящена почти половина; сравнивая зти пунктьі с запиской Трубецкого, можно заметать, как зволюционировали в зтом вопросе взглядьі декабристов: в проекте «манифеста» имеется уже уничтожение рекрутчиньї и всеобщая воинская повинность, — муравьевские пункгьі не идут дальше сокращения срока военной службьі и неопределенного «улучшения участи защитников отечества». Но обе программьі твердо стоят на одной подробности: уничтожении воєнних поселений. И зто как раз вопрос, где, с од ной стороньї, профессиональная сторона тайньїх обществ вьіступает особенно ярко, а с другой — дело чисто военное приобретает крупное политическое значение. Военньїе поселення, как известно, официально бьіли попьггкой заменить рекрутчину натуральной воинской повинностью известного разряда населення: часть государс т в є н н ь е х крестьян должна бьіла отбьівать воєнную службу совершенно на тех же началах, на каких господские крестьяне отбьівали барщину. При зтом «военньїе поселяне» не переставали бьіть крестьянами: оставались в своих деревнях и обрабатьівали зем лю совершенно, опять-таки, так же, как прокармливали себя своим трудом барщинньїе мужики. З то перенесение в воєнную об ласть модного среди тогдашних помещиков увлечения барщиной само по себе чрезвьічайно характерно, тем более, что оно сопровождалось попьітками «организовать» хозяйство военньїх поселян с тою точностью регламентации, какою проникнутьі про екти Удолова, Швиткова и других прожектеров конца XVIII и начала XIX веков, трудьі которьіх печатались в записках Воль ного зкономического общества. Но у дела бьіла и другая сто рона, еще более характерная, но уже политически. Военньїе по селення возникают в очень любопьітньїй момент александровс1 Его не следует смешивать с упоминавшимся вьіше Александром Николаевичем Муравьевнм, впоследствии нижегородским губернато ром в конце 50-х годов, известньїм по участию в реформе 19 февраля.

кого царствования: в 1810 году, когда, с одной стороньї, война с Наполеоном бьіла почти решена, с другой — Александр Павло вич искал путей сближения со своим дворянством. Уничтожение рекрутчиньї бьіло бьі как нельзя более приятно отому последнему; как ни старались помещики сбьівать в солдата наименее денную часть своей живой собственности, все же рекрутчина, особенно усиленная перед войной, отнимала много рабочих рук, так денних теперь в барщинном имении. Военньїе поселення, напротив, падали всею своей тяжестью на казенних крестьян, по чти не затрагивая помещичьих1. В то же время, при ужасающем падении курса ассигнаций, перевод армии на довольствие натурой, притом трудами самих солдат, сулил самьіе радужньїе финансовьіе перспективи. Война двенадцатого года разразилась слишком бистро, не дав времени развернуть зксперимент достаточно широко: но за него взялись с удвоенной знергией тотчас по заключении мира, которнй казался, а отчасти и действительно бьит до начала революционного движения 20-х годов весьма непрочннм. Варварская прямолинейность, с которой из мирного казенного мужика вибивали исправного фронтового сол дата, давала достаточннй повод для общественного негодования против «гуманного» нововведення императора Александра (он очень им гордился именно с зтой сторони!)12. Но, вчитнваясь в отзьівн декабристов, ви чувствуете, что к зтому одному поводу дело далеко не сводилось. Жестоко било барщинное хозяйство вообще и всюду — штатское или военное, безразлично, но ми напрасно стали би искать у членов тайньїх обществ такого личного отношения к барщине, какое слишком явственно звучит, когда дело касается воєнних поселений. Трубецкой и Якушкин почти одни ми и теми же словами характеризуют политические последствия военной барщинн: по мнению первого, поселення составят в государстве «особую касту, которая, не имея с народом почти ничего общего, может сделаться орудием его угнетения». «Известно, что военньїе поселення со временем должньї бьиш составить посередь России полосу с севера на юг и совместить в себе штаб-кварти ру всех КОННЬЕХ и пеших полков, — пишет второй, — при окончательном устройстве воєнньех поселений они неминуемо должньї бьіли образоваться в воєнную касту с оружием в руках и не имеющую ничего общего с остальннм народонаселением России». В во єнних поселеннях декабристи провидели зародиш опричнини, 1 Некоторьіе мелкие ймення бьіли зкспроприировани на устройство воєнних поселений, и зто уже вьізьівало ропот. 2 При введений воєнних поселений в Чугуевском уезде, например, бьіло, по весьма точним показанням, заселено насмерть несколько десятков человек.

и, кажется, они не бьіли совсем не правьі. Развитие политического радикализма именно в военной среде должно бьіло настраивать вер хи очень подозрительно по отношению к прежней армии. «Солдат доволен, но нельзя того же сказать об офицерах, которьіе раздраженьї походом против неаполитанцев, — писал в начале 20-х годов князь Васильчиков, командир гвардейского корпуса, когда предполагалось двинуть русские войска для усмирения революции, вспьіхнувшей на Апеннинском полу острове. — Вьі можете позтому су дить, как распространились у нас либеральньїе идеи. Не отвечайте мне на зто избитой фразой: “Заставьте их молчать”. Число говорунов слишком велико... Если Провидению угодно, чтобм война вспьіхнула, мне кажется, нужно пустить в депо гвардию, а не дер жать ее в резерве. Несколько хороших битв успокоят молодьіе го лови и приучат их к строгой дисциплине, а когда кончится война, государь может уменььиить численность гвардии и сохранить ее лить в самом необходимом количестве, что бьіло бьі большим бла гом... Ми слишком многочисленньї — вот в чем большое зло, и

вот почему войска производят революции». Как видим, русскому офицерству бьито чего опасаться от Александра Павловича — прежде всего как офицерству. Но мьі, конеч но, очень ошиблись бьі, если бьі свели его программу к отстаиванию профессиональньїх интересов: тогда дело не пошло бьі даль ше тех мелких гвардейских вспьішек, с которьіми приходилось бороться Екатерине II. Армия бьіла только более оппозиционно настроєна, чем другие общественньїе круги, но оппозиционное настроение бьіло очень широко распространено во всех кругах, не считая самьій верхний слой — «знать», где Мамоновьі, Орловьі и Волконские являлись резким исключением, и самьій нижний — крепостное крестьянство, где ни на минуту не прекращалось брожение, но не имевшее ничего общего с конституционньїми или республиканскими проектами. Вьіразителем взглядов дворянской интеллигенции второго десятилетия XIX века бьіл «Дух журналов» или «обрание всего, что єсть лучшего и любопьітнейшего во всех других журналах по части истории, политики, государственного хозяйства, литературьі, разньїх искусств, сельского домоводства и проч.». Зтот талантливейший журнал того времени дает самую типичную амальгаму национализма, либерализма и крепостничества, какую только можно себе пред ставить. В нем помещались переводьі заграничньїх конституций и статьи «о пользе представительного правлення», написанньїе со смелостью, которую русской периодической печати пришлось потом забьггь чуть не на сто лет. Разьяснялись чрезвьічайно убедительно вьігодьі, какие англичане получают от своего парламента, и в то же время доказьівалось, что «англичанин едва может пропитать свою душу, евши вполсьгга печеньїй картофель, а рус17

ский сьггно и ест, и пьет, и веселится иногда... У нас нет изящньїх, чудньїх рукоделий, но почти нет нищих; народ живет в довольстве вообще, а не частно». С большим жаром развивалась мьісль о вреде «батрачества», т. е. пролетариата, и в то же время давался совет: «мужиков своих, даже самьіх богатьіх, не пускать в оброк», а вести исключительно барщинное хозяйство. То внутренне противоречивое существо, которое представлял собою русский помещик до 70-х почти годов XIX столетия — европейский буржуа, с одной стороньї, азиатский феодал — с другой, уже народилось на свет ко второму десятилетию александровского царствования. Противоречия не полупалось, если взять зтот тип в его зкономической основе: новое крепостное хозяйство уже нельзя бьіло вес ти без капитала и не приспособляясь к условиям рьінка. «Капитальі, капитальї, капитальї — вот те волшебньїе сильї, которьіе и са мую дикую пустьіню превращают в рай», — восклицал «Дух журналов», отстаивая в то же время свободу торговли всей силой авторитета тогдашней зкономической науки, с которою он же и знакомил своих читателей, помещая у себя переводьі Сз, Бентама, Сисмонди и других. А свобода торговли, недаром сказано, бьіла корнем всех буржуазних свобод, и, ведя борьбу с «игом Наполеона», русское дворянство вело, в сущности, борьбу именно за зтот корень всех свобод, ибо зкономическим воплощением «ига» бьита континентальная блокада. Но свобода торговли бьіла нужна русскому помещику затем, чтобьі сбьівать при наиболее вьігодньїх условиях продукти крепостного хозяйства — последовательное же развитие буржуазного принципа уничтожало са мую основу зтого хозяйства, подневольньїй труд. Правда, у отдельньїх помещиков даже того времени мелькала уже мьісль о возмож ности, даже желательности зам ени внезкономического принуждения зкономическим: образником их бьш декабрист Якушкин. Приехав в свою деревню Смоленской губернии, он нашел, что его крестьяне «трудились и на себя, и на барина, никогда не напрягая сил своих. Надо бьіло придумать способ возбудить в них деятельность и поставить их в необходимость прилежно трудить ся». Способ зтот, по мнению Якушкина, заключался в том, чтобьі поставить крестьян «в совершенно независимое положение от помещика». Зту «совершенную независимость» он понимал так: кре стьяне полупали в «совершенное и полное владение» свою движимость, дома, усадьбу и вигон. «Остальную же всю землю», т. е. всю пахоту, Якушкин оставлял себе, «предполагая половину обрабатьівать наемньїми людьми, а другую половину отдавать в наем своим крестьянам». Крепостного мужика предполагалось, таким образом, разложить на «вольного» батрака, в одну сторо ну, и подневольного арендатора помещичьей земли — в другую: комбинация, столь хорошо знакомая русской деревне позже, что 18

для современного читателя нет надобности распространяться о ней подробно. Якушкину принадлежит несомненная честь предусмотреть новейшие формьі зксплуатации крестьянства почти за поколение вперед. Как все новаторьі, он должен бьіл терпеть от тупости и непонимания окружающих. От министра внутренних дел Кочубея (одного из «молодьіх друзей» в своє время) он должен бьіл вьіслушать колкость: «Я нисколько не сомневаюсь в добросовестности ваших намерений, — сказал Якушкину министр, — но если допустить способ, вами предлагаемьій, то другие могут воспользоваться им, чтобьі избавиться от обязанностей относительно своих крестьян». Но всего больше огорчили его сами крестьяне. Желая узнать, «ценят» ли они оказьіваемое им благодеяние, Якушкин «собрал их и долго с ними толковал». «Они, — рассказьівает он, — слушали меня со вниманием и, наконец, спросили: “Земля, которой мьі теперь владеем, будет принадлежать нам или нет?” Я им ответил, что земля будет принадлежать мне, но что они властньї будут ее нанимать у меня. — “Ну, так, батюшка, ос тавайся все по-старому; мьі ваши, а земля наша”. Напрасно я ста райся им обьяснить всю вьігоду независимости, которую им доставит освобождение». Впоследствии Якушкин сам понял, что его проект совершенной зкспроприации крестьян является слишком европейским, чтобьі его можно бьіло осуществить в условиях грубой русской действительности, и, опять опережая свой век на целое поколение, своим умом додумайся до истинно русской фор ми ликвидации крепостного права — той самой форми, которая бьіла осуществлена реформой 19 февраля: продажи крестьянам их собственной земли за деньги. Перед 1825 годом он «пристально занялся сельским хозяйством и часть своих полей уже обрабатьівал наемньїми людьми. Я мог надеяться, что при улучшении состояния моих крестьян они скоро найдут возможность платить мне оброк, часть которого ежегодно учитьівалась бн на покупку той земли, какою они пользовались...» Сснлка Якушкина прервала зтот зксперимент — не менее интересньїй, чем все конституционнне проекти декабристов1. При сколько-нибудь обьективном отношении литературм к предмету одного зтого зпизода бьіло би достаточно, чтобьі поло жить конец всяким разговорам о «внеклассовнх» добродетелях декабристов, из одной чистой любви к человечеству стремившихся освободить несчастного, задавленного крепостньш правом мужика. Александровские радикальнме офицерм били, прежде всего, помещики и классовмх интересов не забивали, даже меч1 Записки И. Д. Якушкина. Изд. 2-е, М ., 1905, с. 29— 32, 35— 37 и 71. Цитати из «Духа журналов» в цит. соч. Семевского, с. 276 и «Рус ской фабрики» Туган-Барановского, с. 274 — 281.

тая о русской республике. Идеалом Никитьі Муравьева бьити Соединенньїе Штатьі — императора он оставлял только, можно ска зать, для одного приличия, лишая его всякой реальной власти; но в первоначальном проекте своей конституции он не забьівает ого ворить, что при освобождении крестьян «земли помещиков остаются за ними». В окончательной редакции зтот пункт звучал уже иначе: «Крепостное состояние отменяется. Помещичьи крестьяне получают в свою собственность дворьі, в которьіх они живут, скот и земледельческие орудия, в оньїх находящиеся и по две де

сятини земли на каждьій двор для оседлости их. Земли же они обрабатьівают по договорам обоюдньїм, которьіе они заключают с владелицами оних». Если Якушкин придумал и даже, насколько зто бьіло в средствах частного лица, начал осуществлять проект вьїкупной операции, то Никите Муравьеву принадлежит честь такого же изобретения дарственного (иначе нищенского) надела. Зто т факт, нужно сказать, несколько смутил даже В. Семевского, при всем его желании видеть в отрицательннх сто ронах декабристов чертьі, вообще свойственньїе их времени, а отнюдь не згоистические поползновения какого-нибудь общественного класса. Он должен бьіл признать, что даже такой современник декабристов, как Аракчеев, оказался щедреє их: «Даже минимальньш размер надела, даваемого крестьянам в собственность, по про екту Аракчеева, все же более, чем по проекту Муравьева»1. Если мьі примем в расчет, что и Якушкин, и Н. Муравьев пред ставляли собою крайнюю левую часть дворянского оппозиционного движения, нас не удивит, что в окончательно резюмирующем пожелания тайньїх обществ, проекте манифеста, набросанном Трубецким, крестьянский вопрос упомянут лишь очень глухо, причем намеренно взят только с юридической стороньї: манифест говорит об «уничтожении права собственности на людей». Ми увидим скоро, что перед такой формулой не останавливались и более передовьіе министрьі Николая І. Напротив, мьі будем удивленьї, что в общем зтот манифест должен бьіл носить весьма «буржуазний» характер: ми в нем находим и свободу печати (п. 3), и «предоставление лицам всех вероисповеданий свободного отправления богослужения (п. 4: не свободу совести, однако!), и равенство всех сословий перед законом (п. 6: но все же не уничтожение сословного строя), и отмену подушной подати (п. 8), и уничтожение соляной и винной монополии (п. 9), и, наконец, гласний суд с при сяжними (п. 14 и 15). З та программа — вероятно, уже напомнившая читателю схему реформьі 60-х годов, — логически дополняется тем, что ми знаєм о проектировавшейся декабристами организации народного представительства. В «манифесте» и зтот вопрос

1Семевский, цит. соч., с. 618, ср. с. 623. 20

формулирован в самьіх общих чертах (п. 2: «Учреждение временного правлення до установлення постоянного виборного»). Но в конституции Н. Муравьева, с которой никто не соглашался, но которая одна представляла собою нечто законченное, бьіло последовательно проведено начало имущественного ценза. Правда сословное начало в замаскированном виде имелось и здесь; земельньій ценз бьіл вдвоє ниже ценза для движимого имущества, крестьяне вообще имели в 500 раз меньше избирательньїх прав, чем не крестьяне (один «избиратель» на 500 душ!), в частносги же бьгешие крепостньїе вовсе не получали политических прав, но если мьі примем в соображение, что в тогдашней Европе, не исключая и Англии, классьі населення, соответствовавшие нашему крестьянству, не входили в состав цензовьіх граждан, мьі должньї будем признать, что конституция декабристов била менее резко помещичьей, чем можно било би ожидать. Вместе с проектом Сперанского ее приходится поставить в разряд буржуазних конституций. Ближайшим образом и там, и здесь зто обьясняется литературньїми влияниями — сочинениями западньїх публицистов, по которьім учились теоретики тайньїх обществ, как и Сперанский, и образчиками европейских конституций, которьіми они пользовались (на декабристах особенно отразилась испанская конституция 1812 года). Но мьі видели, что для обьяснения проектов Сперанского зтого мало: они отразили в себе тенденции известньїх русских общественньїх групп — тенденции, в их первоисточнике, бьіть может, менее осознанньїе, нежели под пером государственного секретаря Александра І, но дававшие, тем не менее, для «творчества» зтого секретаря реальную основу. Насколько можно сказать то же о декабристах? В составе тайньїх обществ не бьіло ни одного купца. Значит ли зто, что буржуазия бьша совершенно чужда движению? Ряд фактов, каждьій из которьіх в отдельности может показаться мелким, но которьіе в целом даже теперь, при очень несовершенном знакомстве с социальной стороной движения 20-х годов, представляют значительную массу, убеждает, что зто не так. В одном доносе, поданном императору Александру в 1821 году, сообщалось об опасном настроєний среди купцов петербургского Гостиного двора. Купцьі собирались группами, человек по 8, с газетами в руках, и толковали о конституции. «Они говорят, что если в стране єсть конституция, то государь не мо жет постоянно покидать своє государство, так как для зтого нужно дозволенне нации... Если ему не нравится Россия, зачем он не поищет себе короньї где-либо в другом месте... На что нужен го сударь, которьій совершенно не любит своего народа, которьій только путешествует и на зто тратит огромньїе суммьі. Когда же он дома, то постоянно тешит себя парадами. Все знают, что уже давно в судах совершаются вопиющие несправедливости, дела 21

вьіигрьівают те, кто больше заплатит, а государь не обращает на зто виймання. Нужно, чтобьі он лучше оплачивал труд состоящих на государственной службе и поменее разьезжал. Только конституция может исправить все зто, и нужно надеяться, что Бог скоро дарует нам ее»... Что рассказьі зти не бьіли простьім сочинительством александровских шпионов, доказьівает интерес, какой про являли к купцам декабристьі, по крайней мере, некоторьіе. Рьілеев спрашивал Штейнгеля, имевшего большие связи среди сибирского и московского купечества: нельзя ли там приобрести членов для общества? Штейнгель, уже тогда заботливо отгораживавший себя от заговора, на следствии он формально отрекся от участия в нем, отнесся к мьісли Рьілеева отрицательно под тем предлогом, что «наши купцьі невеждьі». Он, однако, поддерживал с зтими «невеждами» близкие отношения, когда дело шло о легальньїх проектах, да и в разговоре с Рьілеевьім должен бьіл назвать одно имя, под данную им характеристику купечества не подходившее: то бьіл содержатель типографии Селивановский, в то время как раз подготовлявший издание русской знциклопедии — очень солидного, по своєму времени, предприятия, на которое Селивановским бьіло затрачено до ЗО тьюяч рублей. Знциклопедия, отчасти уже отпечатанная и одобренная цензурой, бьіла конфискована тотчас же, как только вьіяснились связи ее издателя с декабриста ми. Среди петербургской буржуазии у Рьілеева, секретаря Российско-Американской торговой компании, бьіли самостоятельньїе связи, и, бьіть может, не совсем случайно в последние дни перед 14-м мьі встречаем декабристов то на банкете у директора компа нии, где говорились либеральньїе речи даже такими малолиберальньіми людьми, как Булгарин, то на ужине у купца Сапожникова, которьій, угощая своих гостей шампанским, приговаривал: «Вьіпьем! неизвестно, будем ли завтра живьі!» З то бьіло как раз 15-го числа. Любопьітньї некоторьіе тенденции и самого Рьілеева, позволяющие его вместе с некоторьіми другими, кроме Штейнгеля, — тут приходится в особенности назвать Батенькова, вьіразившего как-то желание бьггь «петербургским лордоммайором», — причислить к тем, кого теперь назвали бьі «буржуазной интеллигенцией». «Во второй половине 1822 г., — рассказьівает в своих воспоминаниях кн. Оболенский, — роди лась у Рьілеева мксль издания альманаха, с целью обратить предприятие литературное в коммерческое. Цель Рьілеева и его товариша в предприятии, Александра Бестужева, состояла в том, чтобьі дать вознаграждение труду литературному, более существенное, нежели то, которое получали до того времени люди, посвятившие себя занятиям умственньїм. Часто их единственная награда состояла в том, что они видели своє имя, напечатанное в нздаваемом журнале; сами же они, приобретая славу 22

и известность, терпели голод и холод и существовали или от получаемого жалованья, или от собственньїх доходов с имений или капиталов. Предприятие удалось. Все литераторьі того времени согласились получать вознаграждение за статьи, отданньїе в аль манах: в том числе находился и А. С. Пушкин. «Полярная звезда» имела огромньїй успех и вознаградила издателей не только за первоначальньїе издержки, но доставила им чистой прибьіли от 1500 до 2000 рублей»1. Количественно очень слабьіе, буржуазнеє злементн тайньїх обществ могли, однако, иметь очень большое влияние на их политическую программу благодаря своєму качественному перевесу: Рьілеев, А. Бестужев, Батеньков, даже Штейнгель бьіли крупнейшими интеллектуальньїми силами так назьіваемого Северного общества. Для того чтобьі написать манифест, основнеє принци п е котррого сохранились в наброске Трубецкого, обращались именно к Рьілееву, а тот привлекал к участию в зтом деле Штейнгеля. Батеньков намечался даже в состав временного правительства — единственньїй из заговорщиков, так как остальньїе члене временного правительства должне бьши бьггь взяте из числа по пулярних в обществе государственньїх людей (назьівали Сперанского, Мордвинова и некоторьіх сенаторов). Зтот качественньїй перевес дал такое значение и представителю течения еще более радикального, чем «буржуазная интеллигенция». Пестель, не занимавшийся, сколько известно, никакими предприятиями и вовсе не имевший крестьян, бьіл столь же чистой водьі «идеологом», как позднейшие утопические социалисте 70—80-х годов. Прида вать его «Русской правде» значение такого же практического проекта, как конституция Н. Муравьева, например, бьіло бн, конеч но, неосторожно: зто бьіло чисто литературное произведение и, как таковое, нечто очень индивидуальное, личное. В случае победьі декабристов Пестель, вероятно, имел бьі удовольствие видеть свою работу в печате, но едва ли дело пошло бн дальше зтого. Чрезвьічайно характерно, тем не менее, что человек, предлагавший полное уничтожение всяких сословньїх и цензовьіх перего родок, в политической областе последовательньїй демократ, а в социально-зкономической доходивший почте до национализации 1 Общественньїе движения в России в первую половину X IX века, т. 1, с. 242. Читатель заметил, конечно, что Оболенский стедится предпринимательства своих товарищей — стедится, разумеется, совершенно напрасно — и старается подменить искание прибили борьбой за повеш ение заработной плати. Для зтого он пьітается уверить своего читателя, что литературньїй труд тогда почти вовсе не вознаграждался, что неверно: люди, приобретшие «славу и известность», зарабатевали тог да не меньше, чем теперь, Карамзину за 2-е издание «Истории государства Российского» предлагали 75 тисяч рублей.

земли, мог не только бьіть терпим в дворянско-буржуазном кру гу, но даже стать вождем самой, в сущности, влиятельной группьі заговорщиков, так назьіваемого Южного общества. Правда, у Пестеля нельзя отрицать большого таланта приспособления: при первом свидании с Рьілеевьім, автор «Русской правдьі» в течение двух часов ухитрился бьіть попеременно «и гражданином Северо-Американской республики, и наполеонистом, и террористом, то защитником английской конституции, то поборником испанской». На буржуазно-честного петербургского литератора зто произвело крайнє неблагопри5ггное впечатление и у него, видимо, сохранилось воспоминание о Пестєле как о беспринципном демагоге, которому доверяться не следует. Что Южное общество не чуждо бьіло демагогии, примером тому бьіл не один Пестель, как мьі сейчас увидим, но едва ли можно на счет отой демагогии отнести и «Русскую правду», которую ведь предполагалось опубликовать после переворота. Притом же пропаганда, как мьі знаєм со слов самого Пестеля, велась почти исключительно среди офицерства, а по отношению к офицерам из помещичьей средьі едва ли бьіла бьі удачньїм демагогическим приемом проповедь национализации земли. Она, в сущности, не бьіла бьі удачной демагогией и по отношению к крестьянам, ибо Пестель не всю землю отдавал своим «волостям», а лишь половину — другая же половина должна бьіла служить полем частной предприимчивости, будучи отдаваема государством в аренду без ограничения, притом количество земли, которое могло скопиться в одних руках. На зтой «казенной» земле вполне могла возникнуть, таким образом, крупная зе мельная собственность — только не феодальная, а буржуазная: половина же земли, обьїкновенно, бьіла в распоряжении крестьян и при крепостном праве. Для оброчньїх и казенних крестьян про ект Пестеля не создавал ровно никакой фактической переменьї, что признавал он и сам: между тем, с демагогической точки зрения, наиболее возбудимьім злементом как раз бьіли бьі военньїе поселяне из бьівших государственньїх крестьян. Идеолог в Пестеле решительно преобладал над демагогом. Но при всем своем идеологизме из-под влияния наличньїх общественньїх классов с их интересами не мог, разумеется, уйти и Пестель. Его программа, как и программа большинства лидеров тайньїх обществ, оставалась буржуазной — ничего социалистического, даже утопически социалистического, мьі в ней не най дем. Его аграрний проект ставил своей задачей исключительно раздробление земельпой собственности, а отнюдь не уничтожение ее. «Вся Россия, — говорит он сам о результатах предлагаемой им мери, — будет состоять из одних обладателей земли, и не будеш у нее ни одного гражданина, которьш би не бьіл обладателем земли». З то уважение к частной земельной собственности, даже 24

стремление ее сохранить, и привели к тому, что его аграрную ре форму приходится назьівать полунационализацией. Один вариант «Русской правдьі», касающийся «вольньїх земледельцев», к которьім Пестель причислял казаков, однодворцев, колонистов и т. п., хорошо освещает зту сторону дела. «Ежели необходимьім окажется включить в состав общественной собственности частную землю какого-нибудь вольного земледельца, то сей вольньїй земледелец имеет бьіть в полной мере за сию землю вознагражден или денежною платою, или видачею ему в собственность из ка зенних земель такового участка, которьш бьі в ценности своей равнялся у частку земли, у него отнятому, все же земли, принадлежащие ньіне в частную собственность вольньїх земледельцев, кой ненужньїм окажется включить в общественную волостную собственность, имеют оставаться в вечном потомственном владении ньінешних своих владельцев на оснований общих правил»1. Таким образом, острие аграрной революции бьіло направлено исключительно против крупной феодальной собственности (для возникновения крупного буржуазного землевладения, как ми видєли , никаких препятствий не ставилось), но «знать» как раз и бьіла главньїм противником всяких «буржуазних» проектов. Кажущаяся, на первьій взгляд, чистой утопией программа Пестеля с зтой точки зрения получает глубокий полит ический смисл: Пестель едва ли не один из всех декабристов отчетливо сознавал, что, не вирвав почвьі из-под ног своего социального противника, смешно мечтать о победе над ним. Но бессознательно другие шли по тому же пути. Н. Муравьева Пестель обвинял в том, что тот условиями своего ценза создает «ужасную аристокрацию богатств». Но присмотритесь к его цензу: какая же тут «аристокрация», когда для того, чтобьі бьіть избирателем или присяжним, достаточно било иметь недвижимое имущество ценностью в 5000 рублей серебром (по тогдашнему курсу около 20 тисяч рублей ассигнациями), а для того, чтоби иметь доступ ко всем должностям, до самих ВЬІСШИХ, нужно било владеть нєдвижимостью не менее, как на ЗО тисяч рублей серебром (120 тисяч ассигнациями). В более ранней редакции первьій ценз бьіл еще ниже — всего 500 рублей серебром. Его повьюили, по-видимому, с главной целью — оставить за пределами полноправного гражданства пестелевских «вольньїх земледель цев» — однодворцев, колонистов и им подобних. Но ПОМЄЩИКИ все, до очень мелких, оставались внутри правящего класса: принимая (как зто делает Семевский) ценность «души» в 100 руб лей серебром, мьі получим для первого ценза 50 душ, для второго — 300. Коробочки или их мужья и братья могли вибирать Со1 Семевский, цит. соч , с. 528.

бакевичей — какая же тут «аристократия»1? Программа Никитьі Муравьева, взятая с ее социальной стороньї, бьіла типичной программой среднего землевладения, того класса, которьій дал большинство членов тайньїх обществ. И ото тем характернеє, что первое из отих обществ бьіло, как мьі видели, очень аристократического состава. Оппозиция начала складьіваться в ря дах социальной группьі, ближайшей к верховной власти, но здесь она нашла себе мало сторонников. Не найди она себе сочувствия в ближайшем к низу общественном слое, она бьі так и замерла, подобно конституционньїм проектам екатерининской порьі. Но теперь средний помещик бьіл не тот, что в 1760-х годах. То, что тогда бьіло кабинетной мьіслью, стало теперь ло зунгом широкого общественного движения. Наиболее кабинетньїм кажется республиканизм декабристов. Несмотря на формальний монархизм муравьевской конституции (император которой, с его очень условньїм правом veto и весьма укороченньїми административньїми полномочиями — он не мог, например, «употреблять войска в случае возмущения» без согласия народного веча — отличался от президента республики лишь наследственностью своих функций, «для удобства, а не потому, чтобьі оно — императорское звание — бьіло в самом деле семейственньїм достоянием», пояснял автор), в сущности все лидерьі обоих обществ, Северного и Южного, били на стороне респуб лики. Не знаменитом заседании «Коренной думьі Союза благоденствия», в начале 1820 года, только один полковник Глинка «говорил в пользу монархического правлення», все же остальньїе «приняли единогласно республиканское правление». Да и Муравьев обьяснял появление своего императора единственно желанием — не пугать чересчур вновь вступающих членов. Но дворянская республика может показаться странной нам, а весьма незадолго до начала декабристского движения она бьіла живой действительностью очень недалеко от России — в Польше. Де кабристи — тот же Никита Муравьев — очень увлекались североамериканской конституцией, но она тогда признавала даже рабство, и строй южньїх штатов федерации на практике бьіл чис то аристократическим. Если первьій пример мог визвать возражения со сторони прочности такого строя, то второй должен бьш 1 В 1834 году — очень скоро после зпохи, нами изучаемой, так что данньїе годятся — в России считали 1453 помещика, имевших бол ее 1000 душ каждьій (в среднем 2461 душа на каж дого), 227 3 , имевших каждьій более 500 душ (в среднем по 687), и 16 740, имев ших более, нежели по 100 душ (в среднем 217). Зти последние и должньї бьіли составить главную массу избирателей, по проекту Н. М у равьева. C m . Schiemann, цит. соч., т. 1, с. 392 (по Васильчикову).

замкнуть уста всем возражателям: конституция Соединенньїх Штатов в те дни, до июльской революции и парламентской рефор ми в А н гл и и , шла так же далеко впереди всех остальньїх существующих, как позднее конституция австралийских колоний, например. Если уж она фактически оставляла власть в руках помещиков (чему номинальньїй демократизм нисколько не мешал), чего же бьіло стьщиться России? Заграничная действительность не да вала аргументов против аристократической республики: русская действительность XVIII века делала очень легким переход к республике вообще. Начиная с Екатериньї І и кончая самим Александром Павловичем, русский престол фактически бьіл избирательньім; можно бьіло указать лишь на два исключения — государей, восшедших на престол исключительно в силу наследственного пра ва: то бьіли Петр III и Павел І, — нельзя бьіло найти исключений, лучше подтверждавших правило. Зато бьіло не меньше государей, которьіе не имели никаких прав, как обе Екатериньї и Анна, и которьіе получили зти права из рук «народа», одетого в преображенские и семеновские мундири. Роль гвардии как «избирательного корпуса» настолько вошла в нравьі, что участие гвардейцев в вопросе о престолонаследии сделалось для них, по меткому ви раженню Шильдера, «своего рода инстинктом»1. «Я боюсь за успех, — говорил принцу Евгению Виртембергскому петербургский генерал-губернатор Милорадович накануне присяги Николаю Павловичу, — гвардейцьі не любят Николая». «О каком успехе вьі говорите, — удивился принц, — и при чем тут гвардейцьі?» «Совершенно справедливо, — ответил Милорадович, — они должньї бьі били бить здесь ни при чем. Но разве они не подавали своего голоса при восшествии на престол Екатериньї II и Александра?» (Более старих примеров Милорадович, очевидно, не помнил.) «Охота к тому у зтих преторианцев всегда найдется!». Достаточно бьіло небольшой европеизации зтого «бьггового явле ння», чтобьі прийти к мисли об избирательности глави государства вообще: идєи Детю де Траси и других республиканских публицистов Западной Европьі падали на хорошо подготовленную почву. Но когда люди начинали говорить «по душе», старьіе терминьї и старьіе образи невольно вспливали в их сознании. «Желая блага отечеству, признаюсь, не бьіл я чужд честолюбия, — писал Ал. Бестужев в своем письме из крепости, исповедуясь перед Николаем Павловичем, — и вот почему соглашался я с мнением Батенкова, что хорошо бьіло бьі возвести на престол Александра Николаевича. Льстя мне, Батенков говорил, что как исторический дворянин и человек, участвовавший в перевороте, я могу надеять1 Шильдер напрасно приписьівает свою остроту Милорадовичу: тот, как сейчас увидим, вьіразился проще.

ся попасть в правительную аристократик), которая при малолетнем царе произведет постепенное освобождение России... я счи-

тал себя, конечно, не хуже Орлових времен Екатериньї». Практика дворцовьіх переворотів еделала то, что люди стано вились республиканцами, сами того не замечая. Цельїй ряд более мелких фактов, теснее связанньїх с зпохой возникновения тайньїх обществ1, толкал в том же направлений. Среди них на первое место нужно поставить позорное поведение европейских монархов во время и непосредственно после «освободительной ВОЙНЬІ». В зто время монархический принцип чрезвьічайно низко стоял во всей Европе, не исключая и Англии, где представитель зтого принципа, принц-регент, не решалея иногда показаться на улицах Лондона, боясь, что его забросают грязью. Когда Александр Павлович ездил с визитом в Англию, пришлось, как ни бьіло английским придворньім совестно, обьяснить зто деликатное обстоятельство русскому императору; тог засмеялся и поехал к принцу-регенту первьш, не дожидаясь его встречи. Но «величественное самоотречение» само го Александра в дни Отечественной войньї и его хронический абсентеизм позднее, в зпоху конгрессов, не могли не содействовать развитию такого же настроения и в ереде русской интеллигенции и даже полуинтеллигенции: осуж дать императора, которьій Россию «знать не хочет», как мьі видели, решались даже торговцьі Гостиного двора. Памятником зтого настроения в рус ской литературе остался знаменитий Noel Пушкина («Ура! в Рос сию скачет кочующий деспот...»), которьій знала наизусть вся читающая Россия, хотя напечатан он бьіл впервьіе только в 1859 году, и то за границей. Наконец, на последовательное проведение избирательного принципа во всей схеме государственного устройства должен бнл наталкивать такой будничньїй факт, как дворянские вьіборн. Уездньш предводитель бьіл вьіборньїй, губернский — тоже: почему же всероссийскому предводителю не бьггь также вьіборньїм? Между тем с сословной организацией тогдашнего общества политические проектьі 20-х годов бьиш связаньї гораздо теснее, чем может показаться с первого взгляда. Декабристская конституция но сила буржуазний характер: но «великий собор», созьів которого предполагалея, как первое последствие удачного переворота, дол жен бнл состоять из депутатов по два от каждого сословия каждой губернии, т. е., надобно думать, два от дворянства и два от городского населення, ибо крестьяне не получали равного с другими 1 Последние шли, как известно, в таком порядке: в 1814 году — орден «Русских рьщарей», в 1816— 1817 годах — Союз спасения, развернувшийся к 1818 году в более широкий и почти открьітьій Союз благоденствия. В 1821 году последний бьіл закрьгг, и с зтого момента собственно, датируетея «заговор декабристов». См. ниже, отдел «14 декабря».

представительства даже и после, по проектам окончательной конституции. «Возможньїм полагалось многое уступить, — показьівал на следствии Трубецкой, — исключая, однако же, собрання депутатов из губерний по сословиям». Насколько зта необходимость считаться с существующей дворянской организацией бьіла общим мнением, показьшает любопьітньїй факт: правительственньїй проект конституции, составленньїй Новосильцевьім около 1820 года, «государственная уставная грамота Российской империи», дает со став нижней палата «государственного сейма», очень схожий с со ставом декабристского «великого собора»; в ней мьі также находим представителей от дворянских и городских обществ — только зти последние вьібирают не прямо депутатов, а лить кавдидатов в депу тата, известная часть которьіх утверждается императором. И здесь, помимо слишком явной тенденции, нельзя не видеть влияния той же установившейся практики дворянских вьіборов: дворянское собрание вибирало, собственно, двух кандидатов в предводители, но из них, по традиции, утверждался тог, кто получал больше голосов. При всем влиянии буржуазного мировоззрения на декабристов, республика не бьіла в их проектах отражением зтого влия ния. Республиканские взглядьі бьіли подготовленьї прошльїм дво рянской России и могли сложиться в дворянском кругу совершенно самостоятельно. Республиканизм ультрааристократических Русских рьіцарей является ярким тому доказательством. Когда русская буржуазия, три четверта столетия спустя, висту пила со своей собственной политической программой, в зтой программе не било республики. 14 декабря Тайньїе общества и Александр І; влияние западноевропейских революций; семеновская история, проекти переборота ф Смерть Александра; вопрос о престолонаследии ф Николай Павлович ф Николай и либеральное офицерство; влияние гвардии на решение вопроса о престолонаследии; роль Константина Ф Подготовка к coup d’ecat, с одной сторони , вооруженного восстания — с другой: тактика обеих сторон: Ростовцев; социальная подоплека конфликта ф Народное движение 14 декабря: отношение к нему декабристов; причина их неудачи

Существование «тайньїх» обществ било таким же общедоступньїм секретом, как в своє время заговор против Павла. По рассказу Н. Тургенева, принятие нових членов происходило до необнчайности просто: с предложениями обращались к полузнакомнм людям, которнх раз-два встретили в гостиннх, совершенно так, как предлагают записаться в члени какого-нибудь просветительного или благотворительного кружка. Устав Союза благоденствия в своей организационной части скопирован бнл с 29

прусского черносотенного «Тугендбунда», которьій ставил своей задачей бьіть «среди народа оплотом трона ньінешнего властелина Пруссии и дома Гогенцоллернов против безнравственного духа времени», а равно «создавать общественное мнение в низших классах народа, благоприятное для государя и правительства». Возможность такого заимствования в обществе, которое с самого начала задавалось конституционньїми стремлениями, хотя и «весьма неопределенньїми», по отзьіву Пестеля, показьівает, насколько сильна бьіла среди тогдашней русской оппозиции националистическая струя: прусский Союз добродетели мог привлекать только своим патриотизмом. Сравнивая два устава, образец и подражание, нельзя не отметить еще одной любопьітной чертьі: «Тугендбунд» ставил непременньїм условием для своих членов-помещиков освобождение ими своих крестьян, притом с землею. Декабриста в своих мемуарах впоследствии, и даже уже раньше, в своих показаннях на допросах очень вьідвигали крестьянское дело, но зтого обязательства в устав своего Союза благоденствия они, однако, не перенесли1. Немудрено, что откровенньїй характер «заговора» сделал все его секретьі легкодоступними правительственньїм шпионам, и что зти шпионьї в то же время не могли сообщить своєму начальству ничего действительно тревожного. Уже летом 1821 года в руках Александра бьіла обстоятельная записка Бенкендорфа, будущего шефа жандармов Николая Павловича, о тайньїх обществах. Обьїкновенно отмечают сходство зтой записки с «донесением следственной комиссии» 1826 года: еще разительнее то, что она некоторьіе фактьі передает вполне согласно с воспоминаниями самих декабристов, притом зто относится к фактам, имевшим очень ограниченное число свидетелей. Очевидно, что когда членьї-учредители мотивировали формальное закрьітие союза в начале того же 1821 года желанием «удалить *ненадежньіх членов», — зто не бьіла пустая фраза. Но ни записка Бенкендорфа, ни еще более раннєє, по-видимому, знакомство императора с уставом Союза благоденствия, так назьіваемой Зеленой книгой, не произвели на него никакого действия. Александр Павлович слишком много сльїшал вокруг себя либеральньїх разговоров со вре мени своего вступления на престол, чтобьі придавать им какоенибудь значение. С оздавая тем врем енем м едл ен н о, но неуклонно, опричнину воєнних поселений, он чувствовал себя с каждьім годом ближе к цели, к тому моменту, когда он, опираясь на «преданного» мужика в военном мундире, сможет игнорировать не только дворянских говорунов, но и любое более серьезное движение. Но не боясь, он не хотел и раздражать без 1 Семевский, цит. соч., с. 421— 422.

ЗО

надобности: членьї тайньїх обществ, большею частью известньїе Александру по именам, не только не подверглись никаким ка рам, но сохранили даже своє служебное положение, как ни каза лось ото странньїм; император только позволял себе изредка подшучивать над теми из них, кто, увлекаясь сочинением проектов конституции, забьівал о фронте (так бьіло еще в 1823 году с кня зем Волконским). Но уже с 1820 года квиетизму Александра Пав ловича пришлось вьщерживать жестокие испьітания: в январе зтого года вспьіхнуло восстание Ризго в Испании, в июле разразилась революция в Неаполе, и не успели подавить последнюю, как пришлось иметь дело с новой итальянской революцией, в Пьемонте. Какое значение имела испанская революция для русского движения, видно из того, что для декабристов расстрелянньїй впоследствии Ризго бьіл «святой мученик»; повьішенное настроение в Петербурге перед 14 декабря вьіразилось, между прочим, тем, что в книжньїх магазинах бьіли вьіставленьї портретьі Ризго и его товариша Квироги. А как реагировал на зти известия Александр, видно из указа от 1 сентября 1820 года об зкстренном рекрутском наборе по 4 человека с 500 душ. Не нужно забьівать, что все зти движения носили чисто воєнний характер: их предводителями бьіли офицерьі, а революционной массой являлись солдата. Пока Александр мог бьіть уверен, что «нас зто не касается», что русские офицери и солдати сделаньї совсем из иного теста, чем испанские или итальянские, он мог еще бьггь относительно спокоен: русские войска предполагалось даже использовать на службе «порядка» в Италии, и соответствующий корпус бьіл уже сформирован. Но осенью того же 1820 года, на конгрессе в Троппау, куда собралась реакционная Европа, чтобьі решить, что же ей делать с неумиравшей «гидрой революции», Александр получил известие, разрушавшее последние иллюзии. В ночь с 16 на 17 октября вспьіхнули беспорядки в Семеновском полку — том самом, которий больше всех содействовал вступлению Александра на престол и бьіл всегда любимим его полком. Все значение «семеновской истории» — в хронологической дате: в спокойное время, когда не бьіло ни тайних обществ, ни военньїх революций в Европе, история в семеновских казармах дала би материал для разговора в соответствующих кругах на две недели — не больше. Как известно, движение бьиіо чисто солдатским. Офицери, хотя среди них бьіло несколько членов Союза благоденствия, между прочими один из самих замечательних впоследствии декабристов С. И. Муравьев-Апостол, никакого участия в деле не принимали. Причини солдатского недовольства били профессиональние, бросающие очень любопьггньїй свет на хозяйственную организацию русской гвардии того времени: в полку бьіло много ремесленников, башмачников, султанщиков и т. д.; их заработки шли в ротную кассу 31

на улучшение солдатского бьіта — стола, обстановки и т. п. Семеновцьі, например, спали на кроватях, а не на нарах, как обьічно бьіло в тогдашних казармах. Вновь назначенньїй, чтобьі подтянуть полк, командир, полковник Шварц, стал употреблять зти деньги на улучшение обмундировки, в то же время отнимая у солдат такую массу времени шагистикой, что их ремесленная деятельность бьіла зтим крайнє стеснена. На такой чисто зкономической почве возник конфликт, обострившийся благодаря грубости Шварца в личньїх отношениях: жестоким, по тогдашним, аракчеевским нравам, его назвать, собственно, бьіло нельзя. Правда, он снова ввел в Семеновском полку исчезнувшие бьіло там телесньїе наказания, но их применял, например, и Пестель в своем полку: между тем Пестеля солдата любили, ибо он наказьівал только «за дело», Шварц же дрался без всякого толку. Самьій «бунт» вьілился в чрезвьічайно мирную форму, внушившую Александру Павловичу мьісль, что все зто дело «штатских» рук. «Внушение, кажется, бьіло не военное, — писал он Аракчееву, — ибо военньїй сумел бьі их заставить взяться за ружье, чего никто из них не сделал, даже тесака не взял». На самом деле смирное поведение солдат обьяснялось именно тем, что они ни о какой революции ни мечтали: их протест казался им вполне ле гальним, ибо они знали, что полковой обьічай на их стороне, й бьіли убежденьї, что Шварца начальство накажет за нарушение зтого обьічая, как скоро узнает, в чем дело. Тот же принцип, что в столкновении начальника с подчиненньїми ради «престижа власти» первьій всегда должен бьіть прав, бьіл, очевидно, их простому уму недоступен. Предполагать, что движение бьіло вьізвано петербургскими «радикалами», как, по-видимому, склонен бьіл пред ставлять себе дело Александр, судя по его разговору на зту тему с Меттернихом, не бьіло ни малейшего основания, но что «ради кали» могли и хотели бьі им воспользобаться, зто обнаружилось очень скоро. Через несколько дней после семеновского «бунта» на дворе преображенских казарм бьита найдена чрезвьічайно любопьітная прокламация, в форме обращения от семеновцев к преображенцам, но написанная, вне сомнения, не солдатом, хотя и для солдат1. По-видимому, нечаянно, из соображений демагогических, автор прокламации стал на единственно правильную, хотя в те дни едва ли кому, кроме Пестеля, сознательно доступную точку зрения: политический деспотизм он изображает как орудне дворянского господства и, возбуждая солдат к восстанию против самодержавия, вьютупает против ужасов нового крепостного пра ва. «Хлебопашцьі угнетени податьми, — пишет он, — многие 1 Опубликована впервьіе Семевским в журнале «Бьілое» (1907, февраль) с небольшими пропусками из-за цензурньїх, вероятно, соображений.

дворяне своих крестьян гоняют на барщину шесть дней в неделю. Скажите, можно ли таких крестьян виключить из числа ка торжних? Дети сих несчастньїх отцов остаются без науки, но оная всякому безотменно нужна, семейство терпит великие не достатки; а вьі, будучи в такой великой силе, смотрите хладнокровно». В связи с зтой прокламацией, довольно длинной, имевшей целью, по-видимому, только создать известное настроение, стоит другая, коротенькая, где указьівались и практические спо соби переворота: арест всех теперешних начальников и избрание нових «из своего брата солдата». Воззвания визвали толки среди солдат, и в зтих толках поминалась уже «Гишпания». По зтому опиту будущие декабристи могли бьі судить, какое громадное оружие в их руках, но, по-видимому, никто из них, кроме С. Муравьева-Апостола (по догадке Семевского, автора и наших прокламаций), никто из них не умел или не хотел зтим оружием воспользоваться. Они продолжали по-прежнему рассчитьівать на «густьіе зполети». Из 121 человека, перечисленньїх в «донесений следственной комиссии», бьіло 3 генерала, 8 полковников и 17 штаб-офицеров: унтер же офицер в рядах заговорщиков бьіл толь ко один — знаменитий Шервуд-Верньїй, долгое время спитавший ся первьім доносчиком на декабристов, хотя в его доносе едва ли бьіло что-нибудь, вовсе неизвестное вьюшему правительству. Но ото последнее спитало руководителей тайньїх обществ хитреє и смелее, чем они бьіли на самом деле. После семеновской истории Александр стал обращать большое внимание на здоровье и на строение гвардейских солдат, затрагивая в зтих заботах даже «свя тая святих» фронтовой дисциплиньї — телесньїе наказания1. Одновременно с зтим он впервьіе начинает относиться к тайньїм обществам, как к делу серьезному. Характерний анекдот по зтому поводу рассказьівает Якушкин. «В 22-м году генерал Ермолов, вьізванньїй с Кавказа начальствовать над отрядом, назначенньїм против восставших неаполитанцев, прожил некоторое время в Царском Селе и всякий день видался с императором. Неаполитанцьі бьіли уничтоженьї австрийцами, прежде нежели наш вспомогательньїй отряд двинулся с места, и Ермолов возвратился на Кавказ. В Москве, увидев приехавшего к нему М. Фонвизина, которьій бьіл у него адьютантом, он воскликнул: “Поди сюда, величайший карбонарий!” Фонвизин не знал, как понимать такого рода приветствие. Ермолов прибавил: “Я ничего не хочу знать, что у вас делается, но скажу тебе, что он вас так боится, как бьі я желал, чтобьі он меня боялся” . В зто время у Александра еще хва тало духу шутить над теми, кого увлекали проекти конституции: но очень знаменательно, что он как раз теперь сам переста1 См. об зтом у Семевского (Бьілое, с. 91 и 115— 117). 2 Зак. 525

ет играть в подобньїе проекти. С безобидньїм словесним либерализмом он не прочь бнл заигрнвать, и “государственная ус тавная грамота” била уже готова перед самим семеновским делом. Семеновский бунт убил ее, как и вообще остатки всякого, даже словесного, либерализма в самом императоре. Сближение Александра с такими представителями ортодоксального православия, как Фотий, несомненно, относится к отой же группе явлений: не теперь било ссориться из-за каких-нибудь квакеров или г-жи Крюднер с крупнейшей полицейской силой, которая могла вказать ся так полезна именно в случае народного восстания. Масонские ложи бьіли окончательно запрещенн в то же время: тут также компромиссн бьіли признаньї долее невозможньїми. Но тщетность зтих формальньїх запрещений Александр, конечно, первьій сознавал лучше кого би то ни било другого. Все принятьіе им мери нисколько не уменьшали его тревоги. От 1824 года сохранилась такая собственноручная его заметка, приводимая Шильдером: “Есть слухи, что пагубньш дух вольномьіслия или либерализма разлит или, по крайнєй мере, сильно уже разливается и между войсками; что в обеих армиях, равно как и в отдельньїх корпусах, есть по разньїм местам тайньїе общества или клуби, которне имеют притом секретньїх миссионеров для распространения своей партии. Ермолов, Раевский, Киселев, Михаил Орлов, Дмитрий Стольїпин и многие другие из генералов, полковников, полковьіх командиров; сверх сего большая часть разньїх штаб и обер-офицеров”». За год до смерти Александр Павлович перестал доверять своей армии. И, нужно сказать, его подозрения скореє отставали от действительности, нежели преувеличивали ее. Из опубликованннх те перь показаний Пестеля мьі знаєм, что в тайннх обществах конкурировали между собою два плана переворота. По одному из них моментом для революции избиралась смерть Александра, естественная — ее находили возможньїм дожидаться, потому что зтот план «требовал еще много времени» — но в случае, если би Алек сандр не торопился умирать, «и насильственная смерть покойного государя могла оказаться надобной, местом восстания должен бьиі бить Петербург, а главной его силой — гвардия и флот: как видим, программа 14 декабря била готова заранее, но история не дала необходимой для ее осуществления отсрочки. По другому плану, которьш Пестель излагает гораздо конкретнеє, так что сразу видно, к чему больше лежало у него сердце, все должно бьшо свершиться несравненно скореє. «Другое предположение бьіло следующее: начать революцию во время ожидаемого внсочайшего смотра войск 3-го корпуса в 1826 году. Первое действие должно било состоять в насильственной смерти государя императора Александра Павло вича, потом издание двух прокламаций: одну войску, другую наро ду. Затем следование 5-го корпуса на Киев и Москву с надеждой, 34

что к нему присоединятся прочие на пути его расположенньїе войска без предварительних даже с ними сношений полагаясь на общий дух неудовольствия. В Москве требовать от сената преобразования государства. Между всеми сими действиями 3-го корпуса надлежало всем остальньїм членам союза содействовать революции. Остальной части Южного округа занять Киев и в оном оставаться. Северному округу поднять гвардию и флот, препроводить в чужие края всех особ императорской фамилии и то же сделать требование сенату, как и 3-й корпус». На следствии Пестель назьшал зто предположение «неосновательньїм» и ставил себе в заслугу, что он его оспоривал, но, кажется, в действительности спорьі относились только к сроку, назначавшемуся для начатия дела; поведение же на допросе Пестеля достаточно поняттю, если мьі примем в расчет, что первьім пунктом плана бьіло цареубийство. На самом деле, как нельзя более естественно, что Южное общество, во главе к о т рого стоял Пестель, отдавало инициативу «своим» войскам, а Северное — гвардии и флоту, но вооруженное восстание, и притом в близком будущем готовили оба общества1. Неожиданная смерть Александра, раньте всех даже намечавшихся самьіми торопливьіми сроков, спутала все картьі. Надо бьіло или вьютупить немедленно, или отложить вьіступление на долгие годьі, может бьіть — совсем. Рьиіеев и то жалел, что бьіло упущено восстание Семеновского полка, но теперь ситуация бьіла несравненно благоприятнее. Смерть Александра бьіла полной неожиданностью не только для заговорщиков, но для всех вообще, начиная с членов его собственного семейства12. Императору не бьіло пятидесяти лет, и хотя он прихварьівал последнее время, как казалось, от случайньїх причин, в общем его здоровье, закаленное годами походной жизни, не внушало никаких серьезньїх опасений. Страх перед надвигавшейся революцией, по-видимому, подтачивал его сильнеє, нежели могли зто сделать военньїе передря1 Различие между Северньїм и Южньїм обществами бьіло, как известно, чисто организационное, хотя классовьій, помещичий оттенок бьіл в планах северян гораздо заметнее; южане бьіли демократичнеє. Но чле ни Южного общества имелись и в Петербурге (см. записки Завалишина) — резкой демаркационной чертьі и здесь провести нельзя. 2 Рассказ о том, что Александр не ум ер, а «уш ел» и обьявится десять лет спустя в Сибири под видом старца Федора Кузьмича, имеет значение л и т ь как образчик психологии, не столько народной, сколько тех кругов, где рассказ сложился и живет доселе. Никаких документальних данньїх в его пользу не имеется. Напротив, документов, касающихся предсмертной болезни императора, вскрнтия и бальзамирования его тела, перевозки последнего в Петербург, сколь ко угодно. Для науки позтому сущ ествует л и т ь один факт: Александр І умер в Таганроге 19 ноября 1825 года.

ги. И только зтим страхом, доведшим Александра до своего рода политического паралича, можно обьяснить ту странную непредусмотрительность, которую с недоумением отмечают все его историки: он как будто совершенно не интересовался вопросом, что же будет с престолом Российской империи в случае его кончиньї. За отсутствием детей у самого Александра, наследником по закону бьит второй сьін Павла, цесаревич Константан. Но последний пользовался такой репутацией, что никто, начиная с него самого, не мог представить себе его императором. В кондуите зтого великого князя бьіл ряд инцидентов совершенно уголовного характера, которьіе всякого частного человека неминуемо при вели бьі на каторгу, и все зто бьіло известно в очень широких кру гах1. Уже в конце первого десятилетия XIX века Константина в семье не считали возможньїм наследником, и видели такового в следующем брате, Николае Павловиче. Но тот бьит так мал еще (родился в 1796 году), что и о нем как императоре серьезно пока не приходилось думать — Александр Павлович являлся, таким образом, из всей семьи единственньїм мьіслимьім носителем короньї, что, как мьі видели, Коленкур считал лучшей страховкой против повторення 11 марта. В 1823 году положение бьшо офор млено. Удобньїм поводом являлась женитьба Константина на гра фине Грудзинской: девушка не из царствующего дома не могла бить русской императрицей — отсюда, не без натяжки, бьит сделан вьівод, что и муж ее не может бьггь императором. Юридическая почва под зтой концепцией бьіла, нужно сказать, очень шаткая: «Учреждение об императорской фамилии» (изданное Павлом 5 апреля 1797 года и долгое время являвшеєся единственньїм «ос новним законом» Российской империи) не предусматривало казуса. Жаннета Грудзинская, конечно, в нормальном порядке вещей не могла стать императрицей, но ее детям ничто не мешало, юридически, наследовать престол, а тем более ее мужу царствовать. Константан, если бьі захотел, мог бьі спорить, но он сам шел навстречу сомнительньїм юридическим доводам своего старшего брата, прекрасно понимая, что нельзя же в манифесте говорить о действительньїх мотивах его устранения. Но тут-то и начинается странность, изумляющая всех историков, Александра начатий юридический шаг до конца доведен не бьіл: об устранении Кон стантина Павловича и замене его Николаем опубликовано во всеобщее сведение не било не только в народе, но и вообще дальше интимного, домашнего круга о перемене никто не знал. В глазах публики наследником оставался Константан Павлович. Когда близкие люди указнвали Александру на путаницу, которая почти 1 Golovine. Souvenirs, особенно с. 118; обществ. движения, т. 1, с. 439, прим. 1.

неизбежно должна возникнуть отсюда в критический момент, Александр воздевал очи к небу и начинал говорить о божественном промьюле. С индивидуалистической точки зрения для обьяснения такого образа действий не остается другой гипотезьі, кроме религиозного умопомешательства, но если мьі взглянем на поведение Александра Павловича не как на результат свободного самоопределения, а как на продукт сложившейся к данному моменту об становки, нам и тут, бьггь может, удастся обойтись без помощи психопатологии. Александр смутно чувствовал, хотя всеми словами он не сказал би зтого даже самому себе, что русское престолонаследие зависело не от актов, которьіе читаются в церквах и печатаются в официальньїх журналах, а от соотношения тех неофициальньех сил, одну из которьіх он назвал в цитированной нами записке духом «вольномьіслия или либерализма». Назначить прямо и открьіто наследником Николая Павловича — значило нанести отому духу такую пощечину, которой он мог и не стерпеть, ото значило, весьма возможно, ускорить ту революцию, которой Александр так боялся. Ибо великий князь Николай, несмотря на свою молодость, бьіл в 1823 году личностью вполне сложившейся и определенной. Сохранилась история детства, отрочества и юности императора Николая Павловича, написанная современником на оснований подлинньїх документов и прошедшая через високоавторитетную цензуру. Автором зтого очерка бьіл статс-секретарь Николая, ба рон Корф, а цензором не кто другой, как император Александр II. Чрезвьічайно трудно заподозрить такую работу в пристрастии про тив изображаемого в ней лица, тем более, что автор, скромно назьівающий себя лишь «собирателем материалов», действительно час то ограничивается дословньїм пересказом своих источников. И вот что, например, узнаєм мьі от Корфа насчет детских игр Николая, гар, носивших, конечно воєнний характер: зто бьшо более чем естественно в сьіне Павла и брате Александра Павловича. «Игрьі зти обьїкновенно бьівали весьма шумньї, о чем постоянно писали все кавалери в журналах всех годов зтого периода, от 1802 и до 1809 года. Поминутно встречаются в них жалоби на то, что вели кий князь Николай Павлович «слишком груб во всех своих движениях, и его игрьі почти всегда кончаются тем, что он ранит себя или других»..., говорят про его страсть кривляться и гримасничать; наконец, в одном месте, при описании его игр чита єм: «Его характер столь мало общителен, что он предпочел ос таваться один, в совершенном бездействии, чем участвовать в игре. З та странность могла происходить только от того, что игрьі его сестри и его брата (Анньї Павловньї и Михайла Павловича, младших детей Павла, с которьіми он воспитьгоался вместе) ему не нравились, а он не бьіл способен уступить хотя бьі в мелочах»... Кроме того, гари зти редко бьиш миролюбивьі. Почти всякий день 37

случалась или ссора, или даже драка, Николай Павлович бьіл до крайности вспьільчив и неугомонен, когда что-нибудь или кто-нибудь его сердили; что бьі с ним ни случалось, падал ли он или ушибался, или считал свои желания неисполненньїми, он тотчас же произносил бранньїе слова, рубил своим топориком барабан, игрушки, ломал их, бил палкой или чем попало товарищей игр своих, несмотря на то, что очень любил их, а к младшему брату бьіл страстно привязан»...1 Таков бьіл ребенок, в подростке все зти качества получили дальнейшее развитие. «В продолжение последних лет своего воспитания, — говорит наш автор, — Николай Павлович сохранил всю ту строптивость и стремительность характера, всю ту же настойчивость и желание следования одной собственной своей воле, которьіе уже и в предьщущий период давали стольно забот его воспитателям, и с возрастом зти качества даже еще более усиливались». Его баловство по-прежнему носило край нє грубьій характер: в 1810 году, уже четьірнадцатилетним мальчиком, он, ласкаясь к одному из своих преподавателей, «вдруг вздумал укусить его в плечо, а потом наступать ему на ноги и повторял зто много раз». Вьіучившись играть во «взросльїе» игрьі, на бильярде и в картьі, он играл «с прежнею заносчивостью и стремительностью, с прежним же слишком большим желанием вьіиграть, говорят журнальї». Из одного письма его м_атери, императрицьі Марии Федоровньї, к двадцатилетнему уже Николаю Павловичу мьі узнаєм и еще о двух его особенностях: привьічке кстати и некстати возвьішать голос и грубом тоне; и того и другого императрица советовала «безусловно избегать»; не видно, однако, чтобьі совету последовали. Если прибавить к тому привьічку не слушать других, безапелляционно заявляя свои мнения о чем угодно («какой дурак!», — бьшо сказано об одном греческом философе, взглядьі которого преподаватель великого кня зя охарактеризовал как ошибочньїе), и наклонность удивлять зтих других остротами и каламбурами, которьім говоривший смеялся первьій (и часто, надо думать, в полном одиночестве), — моральний портрет получится довольно полньїй. Последние чертьі дают уже переход и к интеллектуальной стороне. О ней нетрудно догадаться; один из цитированньїх журналов в двух сло вах резюмирует дело: великий князь, говорится здесь, «мало размьшіляет и забьшает самьіе простьіе вещи». Между тем механизм памяти у Николая бьіл великолепньїй: что входило в зту голову, сидело в ней прочно; задача бьіла в том, как туда что-нибудь ввести. О трудностях задачи дают представление подлинньїе уже слова Николая Павловича. Рассказав Корфу, как его, Николая, в юности 1 Сборник русского исторического общества, т. 98, с. 37— 38, цитатьі из кавалерских «журналов» в оригинале по-французски, курсив наш.

мучили «мнимьім естественньїм правом» и «усьшительной политичсской зкономией» (ее читал ни более ни менее как знаменитий Шторх), император продолжал: «И что же виходило? На уро ках зтих господ мьі ил и дремали, или рисовали какой-нибудь вздор, иногда собственньїе их карикатурньїе портрети, а потом к зкзаменам вьіучивали кое-что вдолбяшку, без плода и пользьі для будущего». Что ни «плода, ни пользьі» не бьіло, зтого не могли скрьіть самьіе лояльньїе люди: «Суди сам, — ответил Жуковский на вопрос одного своего приятеля, чего можно ждать от Николая, — я никогда не видал книги в его руках; единственное занятие — фрунт и солдати». Зато «необьїкновенние зна ння великого князя по фрунтовой части нас изумили», — рассказьівает М ихайловский-Данилевский (известньїй впоследствии «сочинитель» истории Отечественной войни) — рассказ относится как раз к 1823 году. «Иногда, стоя на поле, он брал в руки ружье и делал ружейние приемьі так хорошо, что вряд ли лучший єфрейтор мог с ним сравняться, и показьівал также ба рабанщикам, как им надлежало бить. При всем том его височество говорил, что он в сравнении с великим князем Михайлом Павловичем ничего не знает: каков же должен бьіть сей? — спрашивали ми друг друга». До 1818 года Николай, по собственному заявлению, «не бьиі занят ничем». В зтом году, двадцяти двух лет от роду, он начал свою деловую жизнь, будучи назначен командиром одной из гвардейских бригад. Что произошло при первом его соприкосновении с житейской практикой; как принял он открьівшуюся перед ним действительность, и как зта последняя должна била встретить его — пусть расскажет он сам. Извиняемся перед читателем за длинную виписку, но здесь весь Николай. Страници не жалко, чтоби показать во весь рост зту, во всяком случае, крупную фигуру. «Я начал знакомиться со своей командой и не замедлил убедиться, что служба везде шла совершенно иначе, чем сльппал волю государя, чем сам полагал, разумел ее, ибо правила били в нас твердо влитьі. Я начал взьіскивать — один, ибо что я по долгу совести порочил, дозволялось везде, даже моими начальниками. Положение бьито самое трудное; действовать иначе бьито противно моей совести и долгу; но сам я ставил и начальников, и подчиненньіх против себя, тем более, что меня не знали и многие или не понимали, или не хотели понимать. Корпусом начальствовал тогда генерал-адьютант Васильчиков; к нему я прибег, ибо ему поручен бьіл, как начальнику, матушкою; часто изьявлял ему своє затруднение; он входил в моє положение, во многом соглашался и советами исправлял мои понятия. Но сего недоставало, чтобьі по править дело; даже решительно сказать можно, не зависело более от генерал-адьютанта Васильчикова исправить порядок служби, 39

распущенньїй, испорченньїй до невероятности с самого 1814 года, когда по возвращении из Франции гвардия осталась в продолжительное отсутствие государя под начальством графа Милорадовича. В сие-то время и без того уже расстроенньїй трехгодовьім походом порядок совершенно расстроился, и, к довершенню всего, дозволено бьіло офицерам носить фраки. Бьіло время (поверит ли кто сему?), что офицерьі езжали на учение во фраках, накинув на себя шинель и надев форменную шляпу! Подчиненность исчезла и сохранялась только во фронте; уважение к начальникам исчезло совершенно, и служба бьіла — одно слово, ибо не бьіло ни правил, ни порядка, а все делалось совершенно произвольно и как бьі поневоле, дабьі только жить со дня на день. В сем-то положе ний застал я мою бригаду, хотя с мальїми оттенками, ибо сие зависело от большей или меньшей строгости начальников. По мере того как начал я знакомиться с своими подчиненними и видеть происходившее в других полках, я вознмел МЬІСЛЬ, ЧТО ПОД СИМ, то єсть воєнним распутством, крилось что-то важнеє, и мьюль сия постоянно у меня оставалась источником строгих наблюдений. Вскоре заметил я, что офицерьі делились на три разбора: на искренно усердньїх и знающих, на добрих малих, но запущенньїх, и на решительно дурньїх, то єсть говорунов дерзких, ленивьіх и совер шенно вредньїх; сих-то последних гнал я без милосердая и всячески старался от оних избавиться; что мне и удавалось. Но дело сие бьіло не легкое, ибо сии-то люди составляли как бьі цепь через все полки, и в обществе имели покровителей, коих сильное влияние сказьшалось всякий раз теми нелепьіми слухами и теми неприятностями, которьіми удаление их из полков мне отплачивалось»1. Итак, пока между либеральньїм офицерством шли спорьі о том, бить ли будущей России цензовой монархией или демократической республикой, нашелся человек, сумевший стать на совершен но оригинальную точку зрения: он заметил, что все спорившие «говоруни», без различия оттенков, били во фраках. Вот где если не корень, то наиболее очевидний симптом зла: ви чувствуете, как близки ми к павловской униформе, обязательной для всех «жителей» без изьятия. Нет только павловского безумия, но тем положение бьіло опаснее; именно безумне делало Павла столь уязвимьім, — будь он в здравом уме и твердой памяти, он мог би процарствовать те же тридцать лет, что и его третий син. И вьі чувствуете также непримиримость конфликта. Офицер-заговорщик мог знать службу не хуже Николая Павловича (вероятно, даже лучше иногда: декабристу Фонвизину отдавали на поправку «запущенние» п о л к и ) , но требовать от него, чтобьі он все свои 1Из собственноручньїх записок Николая от 14 декабря — см .:Шиль-

дер. Николай І, с. 149— 150 40

помьюльї обратил на то, как бьі побить рекорд «лучшего єфрейто ра» по части ружейньїх приемов, бьіло напрасньїм трудом; вне фронта он всегда оставался бьі «человеком во фраке» — интеллигентом, по-теперешнему. Но интеллигенция и Николай — зто бьіли огонь и вода, чтобьі один мог жить, другая должна бьіла умереть или, по крайней мере, замереть на время. Мьі видим, как бьіл прав император Александр, если он, как можно догадьіваться, боялся провозгласить Николая своим наследником, боялся, что зто одно вьізовет немедленньїй взрьів революции. На развалинах расстрелянного картечью бунта можно бьіло сказать всей передовой части общества: оставьте всякую надежду; но и то Николай решился на зто не сразу, и у него бьіл период чего-то вроде компромисса, как мьі увидим. Сказать же зто перед бунтом — значило прямо произвести пробу, кто будет стрелять лучше. У Александра Павловича не хватило на зто духа. Не хватило на зто духа и у «русского Баярда», весьма плохо исполнявшего тогда обязанности петербургского генерал-губернатора, генерала Милорадовича. Подозревать зтого, немного театрального, «героя» Отечественной войньї в нелояльности у нас нет оснований. К «людям во фраке» он, конечно, не принадлежал, но настроение войск он знал хорошо, и когда Николай Павлович, по получении известия о смерти старшего брата, заговорил, по-видимому, о своих правах, Милорадович решительно отказался ему содействовать. «Сами изволите знать, вас не любят», — категорически заявил он будущему императору. Великий князь Николай должен бьіл весьма живо почувствовать, что значит «фактическое соотношение сил». Он, как и вся царская семья, прекрасно знал, что существует, хотя и неопубликовашшй, но как нельзя более подлинньїй, подписанньїй Александром І, манифест, назначающий наследником его, Николая1. Но император Александр бьіл теперь мертв, и с телом его бальзамировщики обращались, «как с куском дерева», по вьіражению од ного очевидца. Воля живого генерала, самодовольно обьяснявшего всем, желавіиим слушать, что у него «шестьдесят тьісяч штьіков в кармане», бьіла сильнеє воли мертвого императора. Зто, молчаливо и косвенно, признал даже Государственннй совет, в первую минуту пьгтавшийся проявить что-то вроде самостоятельности. Когда Милорадович обьявил свою «волю», и здесь с ним 1 Впоследствии официальная традиция, чтобьі изгладить малопочетное для Николая Павловича воспоминание, усвоила версию, согласно которой он ничего не знал будто бьі о манифесте. Несостоятельность зтой версии превосходно доказана Шиманом, но действительную связь фактов понимал уже Шильдер, в ближайше же осведомленньїх кругах никогда и сомнений на зтот счет не бьіло.

не стали спорить, как не стал с ним спорить Николай Павлович. Твердьім воєнним шагом он первьш отправился присягать императору Константану, а за ним пошли члени Государственного совета. На следующее утро в окнах книжних и зстампньїх магазинов Петербурга красовались уже портрети Константина І. Теснившаяся перед портретам и публика, успевш ая позабьіть физиономию цесаревича, избегавшего столицьі, дивилась разительному сходству нового государя с Павлом, на ухо рассказьівала друг другу скандальньїе анекдоти о Константане, но в общем считала все происходившее вполне нормальним и сама относилась к нему нормально: дальше тесного придворного круга никто не знал ни об отречении Константина, ни о происходившей во дворце глухой борьбе. Не иначе отнеслись к делу в первую минуту и члени Северного общества. «Накануне присяги все наличньїе членьї общества собрались у Рьілеева, — рассказьівает Оболенский. — Все единогласно решили, что ни противиться восшествию на престол, ни предпринять что-либо решительное в столь короткое время бьіло невозможно. Сверх того, положено било, вместе с появлением нового императора, действия общества на время прекратить. Грустно ми разошлись по своим домам, чувствуя, что надолго, а может бьггь, и навсегда, отдалилось осуществление лучшей мечти нашей жизни!» Положение Константина Павловича бьіло необьїкновенно сложно. С одной сторони, он бьіл осведомлен о существовании планов тайньїх обществ, во всяком случае, не хуже Александра, но, само собою разумеется, отношение к ним его, в силу обьективньїх условий «оппозиционного» великого князя, бьіло иное, нежели царствующего императора; тог боялся — зтот, напротив, мог надеяться... Декабрист Завалишин передает со слов другого члена тайного общества, Лунина, что цесаревич имел с последним продолжительньїе беседьі, в которьіх титуловал, между прочим, Пестеля по имени-отчеству: Павел Иванович. Из зтих бесед Лунин вьінес впечатление, что на Константина, в известном смисле, можно до некоторой степени рассчитьівать. Записки Завалишина — довольно мутний источник, но что Константан после 14 декабря долгое время не вьщавал Николаю Лунина под разньїми предлогами (по словам Завалишина, давая ему тем временем полную возможность скрьіться за границу), зто вполне подтверждается опубликованной в недавнєє время перепиской братьев1. Натура глубоко деспотическая, Константан Павлович, товарищ по воспитанию Александра, не чувствовал, однако же, принципиального отвращения к внешним формам свободной жизни, как Николай. 1Переписна императора Николая І с цесаревичем Константаном Пав ловичем // Сборник Русского исторического общества, т. 131.

В Польше, где он стоял с войсками с 1814 года, он мог привик нуть к конституционной обстановке, и уже самьій факт женитьбьі на простой польской дворянке указьівал на некоторую змансипацию цесаревича от традиций Зимнего дворца. Если кого из царской фамилии можно бьіло представить себе в роли «императора» муравьевской конституции, то скореє его, чем Николая или даже Михайла Павловичей. Декабристам, по крайней мере некоторьім, кажется, не чужда бьіла мьісль английских вигов XVII века насчет того, что «дурное право делает короля хорошим». Ради зтого, бьіть может, стоило перешагнуть через пропілое Константина. Но в зтом прошлом бьіло нечто такое, через что ему самому пере шагнуть бьіло морально невозможно: как-никак, в 1825 году он формально отрекся от престола в пользу младшего брата. Существовало его письмо на зтот счет, хранившееся вместе с таинственньім манифестом. В семье все об отречении знали: с какими глазами явился бьі он к матери императрице Марии Федоровне? Какое впечатление полупилось бьі, если бьі противная сторона опубликовала зтот документ? Константан мог стать царем только «во лею народа» в гвардейских мундирах, зта воля могла стушевать и худшие правонарушения. Константин понимал, что присяга, данная людьми, не знавшими ничего о его отречении, не могла равняться такому волеизьявлению: ему нужно бьіло нечто вроде переизбрания. К зтому, в сущности, он и вел: не отрицая фактов, имевших место в 1823 году, даже подтверждая их, он, при всех настояниях Николая, отказьівался дать одно — своє отречение уже как императора. Великий князь Константин, под давлением со сторони старшего брата, подписал в 1823 году отрече ние — зто верно; но подтверждает ли его император Констан тин І теперь, когда никакого давлення нет, — на зтот счет из Варшави не било никакого ответа. Письма обоих братьев переполненн изьявлениями верноподданнической преданности их друг другу, но никакого документа, которнй уполномочил би Николая действовать, он в руках не имел. Перед семьей Кон стантин бьіл совершенно чист; он не позволял називать себя «величеством», не принимал донесений, адресуемьіх ему как госуда рю, и ждал, что будет дальше. Для товарищей Лунина создавалась ситуация, благоприятнее которой трудно себе что-нибудь представить, и они тотчас же зто поняли. «На другой же день весть пришла о возможном отречении от престола нового императо ра, — продолжает Оболенский. — Тогда же сделалось известннм и завещание покойного и вероятное вступление на престол вели кого князя Николая Павловича. Тут все пришло в движение, и вновь надежда на успех блеснула во всех сердцах. Не стану рассказнвать о ежедневних наших совещаниях, о деятельности Рилєєва, которнй, вопреки болезненному состоянию (у него открнлась в 43

зто время жаба), употреблял всю силу духа на исполнение предначертанного намерения — воспользоваться переменою царствования для государственного переворота». Но «междуцарствием» воспользовались не одни заговорщики. «Между тем как занимали внимание публики новьім императором (Константаном), — рассказнвает другой близкий к Рилє єву человек, Штейнгель, — зкстра-почта, приходившая ежедневно из Варшави в контору Мраморного дворца, принадлежавшего цесаревичу, била от застави препровождаема в З имний дворец и тут вскрьіваема. Хотели из частних писем знать, что там делается. — Приказано бьіло солдат не випускать из казарм, даже в баню, и наблюдать строго, чтоби не било никаких разговоров между ними. Полковим и батальонним командирам лично бьіло сказа но, чтобьі на случай отказа цесаревича приготовили людей к перемене присяги. Обещано генерал-адьютантство и флигель-адьютантство»1. Тактика Николая Павловича била та же, что и его про тивникові старались привлечь на свою сторону «густие зполетьі». Но у Николая средств привлечения бьіло больше. Даже иние чле ни тайного общества, как Шипов, командир Семеновского пол ка, не устояли перед соблазном; чего же било ждать от дюжинних карьеристов? Нам неизвестно, какие приемьі бьіли пущени в ход по отношению к Милорадовичу, но уже очень скоро хозяин «шестидесяти тисяч штьїков» етап говорить о восшествии на престол Николая как о деле возможном, хотя и не ручалея за его успех. Окончательно закрепил перевес Николая случай, которьій всегда холопски служит более сильному. Нашелся предатель, если не ереди самих участников заговора, то очень близко к ним: Ростовцев, которого считали своим, которьій все видел и знал, отправилея накануне решительного дня к Николаю и рассказал ему, — не так много, чтоби зто можно бьшо назвать формальним доно сом, но достаточно, чтоби Николай бьіл цредупрежден. Будущий председатель редакционньїх комиссий обьяснял свой поступок самьіми возвьішенними мотивами, — но нельзя все же совсем заби вать (как зто не прочь била еделать либеральная историография), что с отого возвишенного поступка началась карьера Ростовцева. Николай бьіл уже настороже, днем раньше на его письменном столе уже лежали свежие и подробньїе сведения о деятельности тайньїх обществ, присланние из Таганрога: результат совместной работьі цельїх трех провокаторов, один из которьіх, Майборода, бьіл весьма близок к Пестелю. Николай хорошо знал уже, что делаетея в армии — Ростовцев дал понять, что и в Петербурге 1 «В период времени с 14 декабря до нового года назначеньї бьіли 20 нових генерал-адьютантов и 38 флигель-адьютантов»; Шильдер. Ни колай І, т. 1, с. 356.

то же, и, что бьіло еще важнеє, предупредил, когда можно ждать удара. Рьілеев и его товарищи вьібрали как момент вьіступления вторинную присягу, уже Николаю Павловичу; Николай считал теперь почву достаточно подготовленной и решился 14 декабря закрепить своє право, использовав как мог лучше семейную лояльность цесаревича Константина. Что он идет на coup d’etat, Нико лай понимал прекрасно, но ему приходилось вьібирать между государственньїм переворотом сверху и революцией снизу; в смьюле личной опасности зто бьіло одно и то же: и то, и другое одинаково могло стоить голови. «Послезавтра поутру я шш государь, или без дихання», — отой знаменитой фразой Николай, в сущности, поставил себя на одну доску со своими противниками: те шли завоевивать республику, зтот шел на приступ императорской корони. Депо решилось тем, чья сабля острее, но зто бьіла л и ть его воєн ная сторона, а в основе тут, как и всюду, лежала сторона социальная. При тактике заговорщиков и Николая — одинаковой, как мьі видели — вопрос решали гвардейские верхи. Но они не только из-за генерал- и флигель-адьютантства бьши на стороне «порядка», т. е. на стороне coup d’etat; то била кость от кости и плоть от плоти той самой «знати», которая прочно держала власть в своих руках все время, особенно прочно с того момента, как Александр капитулировал перед нею в 1810 году. Когда ви просматриваете списки бойцов за «правое дело» против «бунта» декабристов, вас поражает изобилие остзейских фамилий: Бенкендорфи, Грюнвальдьі, Фредериксьі, Каульбарси мелькают на каждой странице. Самая феодаль ная часть российского дворянства оказалась наиболее преданной Николаю. А на противоположной стороне из блестящих рядов «зна ти» 14 декабря, сиротливо и конфузливо, стоял один князь Трубецкой, видимо, чрезвьічайно смущенний прежде всего тем, что он попал не в своє общество. Ибо нельзя же обьяснить невозможное поведение зтого «диктатора» только его трусостью: все же он бьіл солдат, и в нормальной для него обстановке сумел бьі, по крайней мере, не спрятаться. Но его участие в заговоре именно бьіло ненормальностью, поразившею, прежде всего, другого — его врагов. «Гвардии полковник! князь Трубецкой! как вам не стидно бить вместе с такою дрянью?» — бьиш первьіе слова Николая, когда к нему привели пленного «диктатора». Что нужди, что среди зтой «дряни» бьиш носители исторических фамилий, как Бестужевьі: они давно випали из рядов «правительной аристократи», у них бьиш не тьісячи, а только сотни душ, и в глазах императора Николая или даже какого-нибудь графа Черньшіева з т «обломки игрою счастия низверженньїх родов» бьиш не вьіше, чем в их собственньїх глазах их унтер-офицерьі. С точки зрения Зимнего дворца, восстание 14 декабря бьіло чуть ли не демократической революцией, а оно менее всего желало ею 45

бьіть, и в зтом бьіла его ахиллесова пята. Чтобьі понять, что в зтот день в Петербурга действительно напиналась первая русская революция, нет надобности обращаться к воспоминаниям самих декаб ристові пусть они будут пристрастей. Возьмите записки лояльнейшего из немцев, родного племянника императрицьі Марии Федоровньї, принца Евгения Виртембергского, когда-то кандидата на российский престол по капризу Павла, а под конец рядового русского генерала. Он ничего не понимал в происходившем движении, он только добросовестно рассказьгоает то, что видел своими глазами. Утром в день восстания он «усердно предавался» добродетельнейшему занятию — писал письмо своей матери, когда в его комнату вбежал встревоженньїй его адьютант. «Встав (из-за письмен ного стола), я взглянул на Дворцовую площадь, по которой проходили группьі солдат со знаменами, я принял их за возвращающихся после присяги. А вокруг них теснилась необозримая толпа народа, из которой доносился дикий рев — нельзя бьіло понять, бьіл ли зто знак радосте или вьіражение неудовольствия». Сбежав вниз, принц нашел на площади Николая, окруженного густой толпой «черни», которой новьій император пьітался обьяснить «обстоятельства своего восшествия на престол». Принцу картина по казалась чрезвьічайно дикой и неприличной, он поспешил угово рить своего кузена сесть на лошадь и, отдав необходимьіе распоряжения (между прочим, забаррикадировать все входьі и вьіходьі из дворца), сам последовал за ним на Сенатскую площадь. Вьшолняя известньїй нам план, заговорщики решили захватить се нат, чтобьі сделать из него юридический центр переворота: назива ли и двух-трех сенаторов, на которьіх они могли бьі рассчитьшать. То, что Николай бьіл предупрежден, испортило, в числе прочего, и зтот шаг — сенат в полном составе с раннего утра бьіл собран во дворец. Перед зданием сената принц Евгений увидал «кучку сол дат, человек в 500; около нее бьіло несколько озабоченньїх и, повидимому, вооруженньїх людей в статском платье1, и волнующая-

ся густая толпа народа разньїх классов покривала всю Исаакиевскую площадь и все прилегающие к ней улицьі». Относительно настроения зтой толпьі не могло бьіть сомнений: командира гвардейского корпуса Воинова она бьіло стащила с лошади; в самого принца Евгения бросали снежками, а когда, конная гвардия вздумала атаковать каре инсургентов, в нее полетели камни и поленья, гораздо больше способствовавшие отражению атаки, нежели сла бий ружейньїй огонь декабристов, стреливших (и по признанню принца Евгения, между прочим) больше в воздух: в конной гвар1 «Прибьів на площадь вместе с приходом Московського полка, я на шел Рьілеева там, — пишет Оболенский. — Он надел солдатскую суму и перевязь и готовился стать в ряди солдатские».

дии, как и во всех полках, бьиш члени тайного общества, и последнее не теряло еще надеждьі иметь полк на своей стороне. Вообще, принц бьіл поражен незначительностью сил, какими мог располагать новий император: кроме батальона преображенцев, не било видно никакой пехотьі; артиллерия бьіла в пяти верстах, а когда, наконец, привезли пушки, то не оказалось снарядов; конногвардейцьі и кавалергарди производили какие-то неопределеннне движения, для которьіх один из официальньїх историков собития должен бьіл придумать термин «атакообразньїе» — попросту говоря, они избегали серьезного столкновения, как избегали ввязнваться в него и их противники. И так дело продолжалось с рассвета до сумерек короткого декабрьского дня. К зтому времени артиллерия Николая получила, наконец, порох и картель, а остзейское офицерство решилось проявить инициативу: по совету остзейца Толя картель била пущена в ход1; от нее пострадала прежде всего восставшая толпа: первьш внстрел бьіл дан по крьшіе сената, откуда бомбардировали поленьями конную гвардию; лишь второй и следующие били направленьї в каре, но и в окружавший его народ также: «штатских» полегло не меньше, нежели солдат восставших полков. Толпа на «предметном уроке» увидела, кто сильнеє: на другой день о революции напоминали только усиленньїе караульї вокруг Зимнего дворца и на его лестницах и в коридорах; в городе било мертвое спокойствие. Можно ли обьяснить случайностью тот факт, что декабрис ти «простояли» революцию? Ее шанси били олень велики — од ного маленького факта достаточно, чтобьі видеть, что можно било би сделать, если би не бояться народного движения. Н. Бестужев рассказнвает, что после первой присяги (Констан тану) он с братом Александром (Марлинским) и Рилєєвим «по ложили било писать прокламации к войску и тайно разбросать их по казармам; но после, признав зто неудобньїм, изорвали не1 Николай в своих воспоминаниях приписнвает зту сомнительную честь Васильчикову. Но воспоминания Николая вообще не являются очень надежньїм источником. Их основная тенденция — показать, что били исчерпаньї «все мери кротости», прежде чем пущено бьіло в ход оружие. Согласно с зтим, атака коннопвардейцев, например, изображается, как одно из последних решительньїх действий, предшествовавших канонаде. Между тем, и декабристи (бивший все время на площади М. Бестужев), и их противники (зкскадронньїй командир конной гвардии Каульбарс) сходятся в том, что атак в течение дня било несколько, все одинаково неудачнне. Другая отличительная черта «воспоминаний» — явное стремление затушевать роль немцев в усмирении восстания: назьшаются, по возможности, «истинно русские» имена. Например, о присутствии принца Евгения по рассказу Николая нельзя и догадаться, но зато тщательно отмечено, что посланного с каким-то поручением рейткнехта (конюха) звали Лондьірев. «Народность обязьшала...»

сколько исписанньїх уже листов и решились все троє идти ночью по городу, останавливать каждого солдата, останавливаться у каждого часового и передавать им словесно, что их обману ли, не показав завещания покойного царя, в котором дана сво бода крестьянам и убавлена до 15 лет солдатская служба... Нельзя представить жадности, с какою слушали нас солдата; нельзя изьяснить бистрота, с какою разнеслись наши слова по войскам: на другой день такой же обход по городу удостоверил нас в зтом». Но зто бьіл единственньїй и, как читатель видит, довольно неуклюже поставленньїй опит. Систематически пропагандой среди солдат занимался только С. И. Муравьев-Апостол, действовавший на юге, но в его «православном катехизисе» как раз отсутствуют социальньїе мотиви; если он же бьіл автором знакомой нам прокламации к преображенцам, остается удивлять ся, как скоро он забьіл то, что ему так ясно представлялось в 1820 году. И зта забьівчивость тоже могла бьіть не случайной. Одно место из записок Штейнгеля лучше длинньїх рассуждений покажет нам, как смотрел на вопрос средний декабрист. «Один из непринадлежащих к обществу, но знавший о нем с 1824 года, хотя и неопределенно, по одной дружеской доверенности Рилє єва (такой густой вуалью Штейнгель прикрнвает... самого себя), представлял ему, что в России революция в республиканском _

духе еще невозможна: она повлекла би за собою ужасьі. В од ной Москве из 250 тисяч тогдаиіних жителей 90 тисяч било крепостньїх, готових взяться за ножи и пуститься на все неистовства. Позтому он советовал, если хотят сделать чтонибудь в пользу политической свободи... то у ж лучше всего прибегнуть к революции дворцовой»... Дворяне 1825 года очень не прочь били би идти по стопам своих предков 1762 и 1801 годов. Но та часть дворянства, которая твердой ногой стояла во дворце и могла сделать переворот, не хотела той свободи, о которой мечтали декабристи. А к тем, кто мог им помочь, они не смели обратиться. В зтом роковом кругу и задохнулся заговор, недостаточно аристократический для дворцового переворота и слишком дворянский для народной революции.

штшмш

Глава XIV

Крестьянская реформа Социальная политика Николая І Деспотизм российского императора Ф Сходство первьіх денний Павла и Николая Ф О пизких цепах на хлеб Ф Успехи купеческого предпринимательства ф Преимущества наемного труда ф Закавказский транзит ф Коммерция в период персидской и турецкой войн Ф Подготовка к бойне с Англией

«В России деспотизм работает всегда с математической правильностью, и результатом отой крайней последовательности является крайнєє угнетение. Приходить в негодование, видя суровость отой непреклонной политики, и с ужасом спрашиваешь себя: отчего в делах человека так мало человечности? Но дрожать не значит презирать: не презирают того, чего боятся. Созерцая Пе тербург и размьішляя об ужасной жизни обитателей зтого гранитного лагеря, можно усомниться в милосердий Божием, можно рьщать, проклинать, но нельзя соскучиться. Здесь єсть непроницаемая тайна; но в то же время чудовищное величне... З та колоссальная империя, явившаяся моим глазам на востоке Европьі — той Европьі, где общества так страдают от недостатка общепризнанного авторитета, производит впечатление чего-то, воскресшего из мертвьіх. Мне кажется, что предо мною какой-то ветхозаветньїй народ, и с ужасом и любопьітством, в одно и то же время, я стою у ног зтого допотопного чудовища». На самом деле, тот, кому принадлежат зти строки, смотрел на чудовище сверху и видел не его ноги, а его спину. Живая сценка, которою Кюстин иллюстрирует свои размьішления о всепоглощающем деспотизме русского императора, показьівает нам петербургский «большой свет», собравшийся в чудньїй летний вечер на острова не для того, чтобьі насладиться прогулкой, — зто удовольствие «показалось бьі слишком пресньїм придворньїм, которьіе составляют здесь толпу», — а для того, чтобьі видеть пароход императрицьі: «удовольствие, которое никогда здесь не надоедает». Французский путешественник легко принимал за «народ» 49

тот общественньїй круг, к какому принадлежал он сам. Но к зтому кругу вполне приложима его характеристика: «здесь всякий государь — бог, всякая принцесса — Армида, Клеопатра. Кортеж отих меняющихся божеств всегда один и тот же; его образует на род, всегда одинаково верньїй, стекающийся их смотреть пешком, верхом, в каретах; царствующий государь всегда в моде и всемогущ у отого народа»1. Настоящий народ трудно бьіло рассмотреть из окон комфортабельной каретьі, в которой обьезжал Россию на курьерских французский маркиз: еще труднеє бьіло с ним сблизиться, не зная его язьїка. Теоретически Кюстин сознавал, что положение русских крепостньїх должно бьіть ужасно; и немудрено, что его шаблонньїе рассуждения об «ужасах рабства» удовлетворяли современньїх русских читателей (даже таких, как Герцен): их повседневньїе наблюдения давали им сколько угодно на глядних иллюстраций к отому шаблону. Живне впечатления самого Кюстина относились к Николаю, его двору, отчасти к чиновничеству — к тем, с кем он сталкивался, кого он понимал и кто мог понять его. Как нельзя более ярко рисует он зтот непрерьівньїй спектакль, недаром напомнивший ему Версаль, — и где тот, кто казался господином всего, играл роль первого актера, достававшу юся ему недешево даже физически, несмотря на его железньїй организм; когда Николай снимал с себя тесную униформу, в которую он бьіл затянут весь день, с ним долалось нечто вроде обморока. «Раболепную толпу» нужно бьіло занять, как ни мало доставляло зто удовольствия самому «живому богу». Когда Николай с кемнибудь разговаривает, замечает Кюстин, поодаль тотчас образуется цельш круг придворньїх: слов они сльшіать не могли, конечно, но видели мимику императора, — с них бьіло довольно и отого... Верхний слой дворянства бьіл окончательно приручен, оче видно. По старой памяти Кюстин еЩе говорит об «ужасннх ант рактах», какими прерьівался иногда зтот сплошной спектакль; ему принадлежит знаменитое определение русского образа прав лення, как «абсолютной монархии, умеряемой убийством»: оп ределение бьіло верно вплоть до зпохи Александра І. При Николае не только не бьіло намека на дворцовьій заговор, — никто, кажется, не думал о возможности чего-нибудь подобного. При его дворе «человек жил взглядами государя, как растение лучами солнца; самий воздух принадлежит императору: им дьішат постольку, поскольку император его уделяет не в одинаковом размере для каждого: у настоящего придворного легкие так же послушньї, как и спина». Кюстину отчасти обьяснили причину зтой удивительной дисциплиньї: он узнал, что большая часть имений дворянства заложена 1 Marquis de Custine. La Russie en 1839. — Paris, 1846, p. 287 suiv.

в государственном банке, — что Николай (при таком самодержавии очень трудно бьіло отделить личность государя от государства) является кредитором чуть не всего своего «народа». В разньїх местах он упоминает о той системе шпионажа, которая бьіла создана тотчас после 14 декабря и достигла того, что люди боялись гово рить даже о будничньїх происшествиях, если зти последние могли бьіть неприятньї императору. Так, о крушений одного из пароходов, на которьіх ехала публика смотреть петергофский праздник, по случаю именин императрицьі, передавали друг другу по секре ту: несчастие в день именин могло огорчить именинницу — и его не должно бьіло бьггь; из почтительности утопленники должньї бьіли смирно сидеть в глубине морской, а их семьи — не плакать слишком громко. З та система шпионажа, с большой любовью оборудованная слегка знакомьім нам по 14 декабря Бенкендорфом1, бьіла, однако же, едва ли не излишней. В ней любопьггньї чертьі, напоминавшие «желтьій ящик» блаженной памяти Павла Петровича — рядом с чертами, предвосхищавшими далекое будущее. Жандармские офицерьі должньї бьіли наблюдать, чтобьі «спокойствие и пра ва граждан» не могли бьіть нарушеньї не только «пагубньїм направлением людей злоумьішленньїх», но и «чьей-либо властью или преобладанием сильних лиц». «Свойственньїе вам благородньїе чувства 1 В своих записках Бенкендорф уверял, что ему никогда и в голову не приходило стать начальником тайной полиции, зтим-де и обьясняются промахи его по зтой части при организации корпуса жандармов. Для характеристики правдивости записок Бенкендорфа стоит привести одно место из записок декабриста Волконского. «В числе сотоварищей моих по флигель-адьютантству, — пишет последний: рассказ относится ко времени до 1812 года, — бьіл Александр Христофорович Бенкендорф, и с зтого времени мьі бьіли сперва довольно знакомьі, а впоследствии — в тесной дружбе. Бенкендорф тогда воротился из Парижа при посольстве и, как человек мьіслящий и впечатлительньїй, увидел, какую пользу оказьівала жандармерия во Франции. Он полагал, что на честньїх началах, при избрании лиц честньїх, смьішленьїх, введение зтой отрасли соглядатаев может бьіть полезно и царю, и отечеству, приготовил проект о составлении зтого управлення и пригласил нас, многих своих товарищей, вступить в зту когорту, как он назьівал, добромьіслящих, и меня в их числе; проект б*лл представлен, но не утвержден. З т у мьісль Ал. Хр. осуществил при восшествии на престол Николая». (Записки, с. 135— 136). Дальнейшие рассуждения Волконского о чистоте души Бенкендорфа больше свидетельствуют о таком же качестве его панегириста, нежели отражают обьективную истину. Лучше знавший кулисьі николаевского великолепия Корф рассказьівает, что не бьіло промьішленной компании в России 30-х годов, пайщиком которой, явньїм или тайньїм, не состоял бьі шеф жандармов. Когда Бенкендорф заболел, среди мира капиталистов началось настоящее волнение, и скорбь об их умиравшем «благодетеле» бьіло, надо думать, вполне искренней: сколько нужно бьіла опять денег потратить, чтобьі купить новую «чистую душу»!

и правила несомненно должньї вам приобресть уважение всех сословий, — наставлял Бенкендорф своих агентов, — и тогда звание ваше, подкрепленное общим доверием, достигнет истинной своей цели и принесет очевидную пользу государству; в вас всякий увидит чиновника, которьій через моє посредство может довести глас страждущего человечества до престола царского, и беззащитного и безгласного гражданина немедленно поставить под вьюочайшую защиту государя императора». В то же время глава зтих ангеловхранителей беззащитньїх граждан должен бьіл, по проекту Бенкендорфа, «ежегодно путешествовать, бьівать время от времени на больших ярмарках, где он легче может завязать полезньїе связи и соблазнять людей, жадних к деньгам». Последствия показали, что найти таких людей можно бьіло, и не ездя по ярмаркам — и что, в то же время», зто наиболее легкий способ действия, что «приобрести моральную силу», как дальше рекомендует тот же Бенкен дорф, гораздо труднеє. Но как раз при Николае, до 40-х годов, вся кне способи казались излишней роскошью. Подвиги николаевских жандармов относятся больше к истории литературьі: в книге и газете можно бьіло найти отблески если не самой революции, то чего-то, напоминавшего о ней; отблески отблесков — нечто вроде зарниц без грома. Серая пелена того, что при Николае заменяло «общественную жизнь», не освещалась даже зтими зарницами — до 40-х годов, по крайней мере; а когда первьіе зарницьі показались и здесь, дело оказалось настолько непохоже на дворянский заговор, с каким призваньї бьіли бороться первьіе жандарми, что и они, и сам Николай остановились в недоумении перед новой для них картиной. Понадобилось поколение, чтобьі ученики Бенкендорфа внработали приемьі борьбьі с новим врагом — с демократической революцией. Но вернемся к 20-м годам. Одним «желтьім ящиком» отнюдь не ограничивалось сходство между первнми шагами Павла и Николая Павловича. Очень характерно сопоставление нескольких дат: внсочайшим указом от 3 июля 1826 года учреждено Третье отделение собственной его величества канцелярии (позднейший департамент полиции). За неделю до зтого, 25 июня, создана била должность гиефа жандарма , сразу же и занятая Бенкендорфом; а еще неделею раньше, рескриптом от 19 июня предписано било дво рянству христианское и сообразное законам обращение с крестьянами. «К истинному моєму сожалению, — говорил царь в зтом рескрипте, — доходят до моего сведения несогласнне с сим примерьі; а потому и повелеваем вам (министру внутренних дел) поста вить на вид означенную волю мою, кроме всех начальников губерний, в особенности всем предводителям и маршалам дворянства... Ви им предпишете, что неуспешное исполнение сей достойной у ва ження их обязанности подвергнет их неизбежному взнсканию по законам вместе с теми, кой дозволят себе удалиться от изьявляемой 52

мною здесь воли моей, так как порядок в отноіиениях между крестьянами и помещиками, их заботливостью и предварениями соблюденньїй, всегда будеш предметом моего особого внимания...». Следующий рескрипт, от 6 сентября, конкретизировал злоупотребления помещичьей власти, глухо упомянутьіе в рескрип те от 19 июня: здесь уже прямо говорилось о «непомерном распорядке работ и повинностей» и о «непомерннх наказаниях». Организация слежки за неблагонадежньїми помещиками и заботьі о доказавшем 14 декабря свою благонадежность крестьянстве шли рука об руку. Причем и тут, как при Павле, крестьянству пришлось напомнить о своем существовании очередньїми беспорядками, визвавшими, опять как при Павле, ряд полицейских мер и вьісочайший манифест (от 12 мая 1826 года), гласивший, «что всякне толки о свободе казенних поселян от платежа податей, а

помещичьих крестьян и дворових людей от повиновения их господам суть слухи ложньїе, вьщуманнне и разглашаемне злонамеренними людьми из одного корнстолюбия...». М и напрасно стали би искать в зтом манифесте отражение действительннх взглядов и намерений нового императора. Видя в себе, — как и Павел Петрович, опять-таки, — прежде всего дру гого верховного обер-полицеймейстера, Николай прежде всего спешил исполнить свою обязанность по «охранению порядка». Но, как и Павел, как и Александр Павлович, как вся послепугачевская русская администрация, он понимал, что «злоупотребления помещи чьей властью» — новое крепостное право, иначе говоря — являются постоянной и длительной причиной всех возможннх волнений в общественннх низах. Демагогические тенденции — в их существо вании едва ли может бить сомнение1— вели туда же, куда вело и сознание своих обер-полицеймейстерских обязанностей. Что в конечном счете наклонности демагога и полицеймейстерские обязанности должньї били нейтрализовать друг друга и привести к тому топтанню на одном месте, которое носит название «попьггок крестьянской реформи при Николае І», — зто можно било предвидеть заранее. Но мнслительннй аппарат Николая Павловича бнл не так устроен, чтобьі видеть на большое расстояние вперед, и в субьективньїх его намерениях «вести процесе против рабства», как он однаждн красиво вирази лея в одном частном разговоре, не может бить сомнения. В бумагах комитета, учрежденного им 6 декабря 1 Кюстин рассказьівал, со слов знакомьіх ему русских помещиков, конечно, что Николай, принимая депутацию крестьян одного ймення, купленного удельньїм ведомством, в ответ на слова мужичков, что все завидуют их счастью, сказал будто бьі, что он охотно всех крестьян так же облагодетельствовал бьі, да не от него зто зависит. Крестьяне поняли зто так, что царь охотно их всех еделал бьі своими, да помещики не пускают, и на зтой почве бьіл ряд волнений...

1826 года и имевшего всеобьемлющую задачу: «Обозреть настоящее положение всех частей управлення, дабьі из сих соображений вьівести правила к лучшему их устройству и исправлению», — сохранилась собственноручная записка Николая, на зтот счет достаточно показательная. В ней предлагается: «1) запретить про давать ймення, назьівая число душ, но оговаривая число десятин и угодий; 2) в банки принимать ймення в заклад не душами, а тоже десятинами и прочими угоднями, вовсе не говоря про души; 3) сделать особую ревизию одним дворовьім людям; 4) после сей ревизии вьщать указ, запрещающий брать из крестьян в дворовьіе; 5) с дворовьіх людей платить тройньїе подушньїе». Комитет 6 декабря должен бші подготовить почву для изьятия людей из числа возможньїх обьектов собственности: таков бьіл весьма ясньїй смисл зтой записки. Ставя так задачу, Николай не вьіходил из заколдованного круга, в котором вращались все аристократические проекти змансипации, начиная с «молодих друзей» и даже еще раньше — с Вольного зкономического общества 1760-х годов. Личное усмотрение на практике оказьівалось отражением взглядов определенной общественной группьі — той самой, которая помогла Николаю сесть на престол 14 декабря 1825 года. Ее тенденция всего виднеє в крестьянской политике Николая, — с зтой последней и приходится начать. Секретарем знати по крестьянскому вопросу явился тот са мий человек, коТорьій при Александре І служил последнему своим пером против зтой самой «знати»: автор «плана государственного образования» 1809 года, Сперанский, представил в комитет 6 декабря первьій в нашей официальной литературе систематически вьіработанньїй план освобождения крестьян. Сперанский стоял на исторической точке зрения: он видел в развитии крепостного права смешение крестьянства с холопством и предлагал на чать с разделения зтих двух злементов, Древнейшее крепостное право, по взгляду Сперанского, состояло в том, что крестьянин бьіл прикреплен не к лицу владельца, а к земле, и не мог бьіть от нее отделен — продан отдельно от земли или взят во двор. Впоследствии владельцьі стали постепенно смешивать крестьян со своими холопами — употреблять их для дворовой служби и прода вать их в розницу, подобно холопам. Зто злоупотребление бьіло узаконено в XVIII веке, когда крестьяне били признаньї движимьім имуществом земле владельца: так сложилась новая, более тяжелая форма крепостного права. Раскрепощение должно бьіло идти по тому же пути, как и закрепощение, только в обратном порядке: сначала должно бьіть запрещено продавать крестьян без земли и брать их во двор; потом безусловная зависимость крестьянина от владельца должна бьіть заменена условною, основанною на договоре, поставленном под охрану общих судов. Последнее 54

возвращало крестьянину его гражданские права: его зкономическое положение обеспечивалось участком земли, которьій усгупал ему помещик в пользование за определенньїе повинности. Сперанскому казалось, что таким путем уравновешиваютея интересьі обеих стороні крестьянин получает «свободу», а помещик не лишаетея рабочей сильї, которую ему давало в руки крепостное право. Нет надобности обьяснять читателю, что здесь юридической форме приписувалась магическая сила, какой в действительности она, зта форма, разумеетея, не имела; но проекту «молодьіх друзей» бьіли не лучше — и, став из молодьіх друзей старьіми чи новниками1, они ничего не имели возразить против плана Сперанского. Ни в комитете, ни в Государственном совете проект не встретил сопротивления. Решено бьіло еделать первуй шаг — запретить продажу людей без земли. Но Николай Павлович не взял на свою личную ответственность даже и зтой злементарной меру: он ечел долгом прежде снестись с великим князем Константаном и получил от него ответ, что «сильнейшая ограда коренньїх законов и уставов государственнух єсть их древность. Посему его императорское вусочєство полагает, что касательно существенньїх перемен, содержащихся в тех проектах, лучше бьіло бьі отдать их еще на суд времени». Дело бьшо положено в долгий ящик. Судьба комитета 6 декабря 1826 года дает очень удобнуй случай остановиться на легенде о «железной воле» императора Николая — легенде, пользующейся большой популярностью в известной части нашей литературу. Легенда сложилась еще при жизни Николая. Казарменное общество и привучка командовать на разводах вьіработали у него и зв є с т н у й «командирский» тон, которьш наивньїми людьми принималея за вьіражение сильного характера12. На самом деле как раз зтим качеством Николай вовсе не отличалея: некоторуе, малорьіцарские черту своего отца он унаследовал в гораздо большей степени, нежели Александр Павло вич, которого не раз видали под ядрами. В детстве Николая долго не могли приучить к стрельбе: он так боялея пушек, что при одном посещении Гатчину он не решилея подойти к крепости, увидав страшньїе для него орудия, торчавшие из амбразур. И зта черта не прошла с детством. Если бьі 14 декабря около Зимнего дворца нашелея хладнокровнуй наблюдатель, его поразило бьі поведение государя, судьба которого решалась в зту минуту: с беспо1 Новосильцев и Кочубей при Николае бьіли председателями Государственного совета. 2 Николай и говорил, как командовал. «Я бьіл приготовлен ко многому в манерах императора, — писал Кюстин, — но что бьіло для меня совершенной неожиданностью — зто его голос». Совет Марии Феодоровньї не кричать, очевидно, совсем не пошел впрок.

мощньїм видом расхаживал он по площади и вместо того, чтобьі распоряжаться, растерянно обнимал и целовал подходивших к нему офицеров. Только настояния его приближенньїх заставили его вьіехать на Сенатскую площадь, где, бледньїй, как мертвец, он оставался опять-таки пассивньїм зрителем происходящего, пока, машинально повинуясь совету Толя (или Васильчикова), он не пустил в ход картель. Декабристов приводили к нему на допрос со связанньїми руками — хотя предварительно они бьівали тщательно обьісканьї, разумеется. В его дальнейшей деятельности мьі найдем не одну резкую вьіходку: в немецкой литературе до сих пор повторяется рассказ, как Николай до того будто бьі испугал своим приемом одного прусского министра, что тот от страху заболел и умер. Но мьі напрасно стали бьі искать у зтого страш ного человека хотя одного до конца продуманного и твердо вьіполненного плана, — всего менее в крестьянском вопросе. Как все слабохарактерньїе люди, он жаловался в зтом случае окружающим на своих министров, которьіе будто бьі не желают понять его намерений и не хотят им содействовать. Но когда ему приходилось формулировать зти свои намерения, он на каждом шагу путался и противоречил самому себе: то он уверял, что «никогда не решится колебать того, что временем или обьічаем обращено в пра во помещиков»; то говорил, что «плавная цель его — изменить крепостное у нас состояние», т. е. отнять у помещиков их главное право. То соглашался на коренную реформу и говорил, что нужно «вместе издать все»; то требовал, чтобьі отмена крепостного состояния совершилась постепенно и «нечувствительно» ни для крестьян, ни для помещиков. Собираясь вести «процесе против раб ства», он, по-видимому, больше всего на свете боялея, как бьі не узнали о его намерении те, кому «процесе» больше всего угрожал. Все комитетьі по крестьянскому делу при Николае бьити секретньіе, и членьї их обязьівались чуть не присягой никому и ни под ка ки м видом не сообщать о том, что там говорилось. Совершенно естественньїм последствием зтой таинственности бьіло то, что в обществе ходили самьіе нелепьіе слухи о намерениях Николая1: когда слухи доходили до него, он сердился на членов комитета за несоблюдение «тайньї» и грозил предать их суду за «государственное преступление». Ни разу у него не хватило духу открьгго вьісказаться перед обществом наечет своих намерений. Только раз в жизни он решилея вьісказаться «келейно» — и приемьі, к каким он прибегнул в зтом случае, в вьісокой степени характерньї и для него самого, и для положення крестьянского вопроса в его царствование.

1 Отражение салонной болтовни на зту тему можно найти, напри мер, в донесеннях французеких дипломатов, отрьівки из которьіх бьіли опубликованьї проф. Тарле.

Записка Сперанского отразились на всех правительственньїх проектах змансипации при Николае І. Автор ее бьіл уже в могиле, а его аргументация продолжала повторяться в секретньїх комитетах 40-х годов. Ее главная мьюль: уничтожить крепостное право как юридический институт, сохранив за помещиками зкономические вьігодьі существующего положення, — легла в осно ву единственной крупной мерьі Николая по крестьянскому вопросу, указа от 2 апреля 1842 года об обязанньгх крестьянах. Указ бьіл проектирован бьівшим другом и покровителем декабристов, которьій при Николае стал министром государственньїх имуществ и «начальником штаба Его Величества по крестьянской части», как шутил любивший все военное император, — Киселевим. По первоначальному проекту, помещик уступал крестьянам личную свободу; право собственности на всю землю оставалось за помещиком: но крестьянам уступались их надельї в вечное пользование, за определенньїе повинности. Административная вдасть помещика сохранялась во всей силе, — в зтом пункте киселевский проект отставал от записки Сперанского, соединявшего крестьянскую реформу с «пересмотром земского управлення: ибо какой закон может произвести полезное действие при настоящем обра зе исполнения»? В сущности, проект 1840 года вполне отвечал интересам крупного землевладения, интересовавшегося не личностью крестьянина, — почти все крупньїе ймення бьіли на оброке, — а получавшимся от него доходом. Но неприкосновенность дохода достаточно гарантировалась проектом Киселева, которьій даже нашел нужннм особенно подчеркнуть, что «крестьяне не могут оставлять ймення, пока население не превзойдет определенной норми»: значит, обязательнне арендаторн били обеспеченьї землевладельцу. Но за пятнадцать лет спокойного николаевского царствования знать успела поправеть: проект, которнй в наши дни назвали би крепостническим, члени секретного комитета, учрежденного Николаем в 1840 году, нашли страшно либеральньш. «Всем казалось, — писал Корф, — что возвншенность цели и благотворность отдаленннх последствий увлекли Киселе ва за пределн близкой возможности и скрьіли от него трудность иСполнения». Решено било в указе совсем не поминать свободи крестьян, представить публике все дело лишь как дополнение указа о «вольних хлебопашцах» (20 февраля 1803 года) и предоставить помещикам заключать подобнне сделки с крестьянами лишь по их, помещиков, доброй воле. При таких условиях указ являлся шагом назад сравнительно с законом 1803 года: тот разрешал ус тупать крестьянам землю в собственность, зтот — лишь в постоянное пользование, право же собственности помещика на землю категорически подтверждалось. Даже великий князь Михаил Пав лович находил меру «вполне консервативной» и бнл ею доволен. 57

Но довереннне люди императора Николая, кн. Васильчиков и бар. Корф, «не скрьівали друг от друга своих опасений» и утешали друг друга тем, «что при разнесшихся в публике слухах о замьшіляемом будто бьі освобождении крепостньїх людей, необходимо для пресечения сего сделать, по крайней мере, что-нибудь в доказательство, что зтим одним и ограничиваются намерения правительства, а потом уже решительно прекратить всякое занятие сим делом». Для вящего успокоения помещиков вместе с указом бьіл издан циркуляр губернаторам, где очень наивно обьяснялось, что указ только то и имеет в виду, что в нем написано: добровольньїе договорьі помещиков с крестьянами. Что зто вовсе не замаскированная попьітка освободить крестьян, как говорят люди злонамеренньїе... Общество успокоилось, — и указ остался мертвой буквой: нашелся лишь один помещик, которий отнесся к нему серьезно, — гр. Воронцов, на собственном горьком опьіте немедленно же убедившийся в искренности, по крайней мере, циркуляра. Для начала он вьібрал своє имение под Петербургом, Мурино; с крес тьянами он сговорился «скоро и хорошо» (ведь положение их почти не менялось ни в ту, ни в другую сторону); но «ни один нотариус не хотел засвидетельствовать акта, говоря, что зто совершенная новость»; канцелярия предводителя дворянства не могла принять прошения, потому, опять-таки, что зто «новость»: только личное вмешательство губернского предводителя дворян ства подвинуло дело в зтой инстанции Но оно должно бьіло идти еще в комитет министров... Прошел месяц; дело не двигалось. Воронцов начал уже опасаться, как бьі оно не погибло в руках «филистимлян», — и поручил его заботам самого творца указа, Киселева. Но бороться с «осторожностью» своих товарищей оказался бессилен и Киселев. Прошло полгода, — и Воронцов меланхолически писал тому же Киселеву: «Что касается муринского дела, то я терпеливо буду ждать, что из него вьійдет, но способ, каким Министерство внутренних дел действует в настоящем случае, не может поощрять другие заявления такого же рода...». И только еще через полгода сделка бьіла, наконец, разрешена гр. Воронцову: трудно сказать, кто бьіл зтим более доволен, Ворон цов или крестьяне села Мурина. В о всяком случае, теперь нельзя бьіло сомневаться в правдивости слов циркуляра: указ от 2 апреля не только не помогал освобождать крестьян, но ставил на пути зтого дела такие препятствия, что только огромньїе связи и английская вьщержка Воронцова могли их преодолеть. Самому императору указ, по-видимому, очень нравился, — особенно ему приятно бьіло, что обходилось название «свободньїх хлебопашцев», которого он терпеть не мог, так как считал его «в некотором смьісле несообразньїм с нашим государственньїм устройством и вообще внушающим ложньїе понятия». Он не мог 58

постичь, почему дворяне так мало пользуются зтим указом, и решил подвигнуть их на зто дело личньїми обьяснениями. Случай представился, когда к нему явилась в 1847 году депутация от смоленского дворянства. Государь, вообще отклонявший подобньїе депутации, принял зту необьїкновенно ласково. Он начал с по хвал смоленскому дворянству за его «чувства и рьіцарские прави ла». Потом заговорил о своем намерении провести шоссе, которое для губернии будет очень полезно, и усовершенствовать водньіе сообщения, которьіми Смоленская губерния соединялась с Ригой. После зтих приятньїх для смолян вещей перешли к неприятной: Николай, со всеми возможньїми оговорками, поставил вопрос о переходе крестьян в обязанньїе. Он назвал при зтом помещичью землю «наїией», дворянской землей: «Заметьте, что я го ворю с вами как первьій дворянин в государстве»; но прибавлял, что крестьянин не может считаться «собственностью, а тем более вещью»: в переводе крестьян на «обязанное» положение император видел единственную возможность предотвратить «крутой пе релом». Все зто говорилось келейно; Николай несколько раз повторил зто слово и посоветовал самим дворянам поговорить между собою таким же способом. Такие приемьі могли только ободрить тех из помещиков, которьіе не хотели никакой переменьї: и ре зультатом «келейного» совещания смоленских дворян бьіла за писка смоленского предводителя кн. Друцкого-Соколин-ского, которьій рисовал самую мрачную картину того переворота, какой произведет в помещичьем хозяйстве переход крестьян в обязан ньїе: «...количество произведений с помещичьих полей, главнейших источников хлебньїх запасов, уменьшится до того, что их недостанет не только для отпуска за границу, но и для внутреннего потребления в государстве. Скотоводство и коннозаводство уничтожатся, леса от недосмотра подвергнутся истреблению... Фабрики и заводи лишатся в обедневших помещиках своих потребителей. Сколько погибнет капиталов, какое сделается замешательство во всей государственной зкономии»! В другой записке, поданной вслед за первой, Друцкой-Соколинский старался доказать, что в России рабства и нет вовсе, что его придумали «витии европейские... вследствие зависти к могуществу и благосостоянию России». Как ни дико покажется нам теперь последнее мнение, оно отнюдь не бьіло индивидуальньїм. Дурасов, автор доклада, читавшегося в 1842 году в Вольном зкономическом обществе, изобразив положение русских крепостньїх, — необьїкновенно будто бьі привлекательное по сравнению с английскими батраками, — восклицает: «При таком положений крестьян одно неведение иностранцев может приписьівать им невольничество!» Барщинное хозяйство и в 40-х годах, казалось, по-прежнему бьіло идеалом, как и во дни 59

Швиткова. Одно примечание русского переводчика к сочинению Тзера «Основания рационального сельского хозяйства» (вьішло на русском язьіке в 1830 году) вскрьівает перед нами причину зтого консерватизма, а кстати и обьективньїе условия, стоявшие поперек дороги всяким попьіткам Николая «изменить крепостное состояние». «Работа наемньїми людьми в России, — говорится здесь, — будет самьім неосновательньїм и разорительньїм предприятием, доколе цена хлеба не возвьісится, цена наемньїх работников не уменьшится и число их не увеличится... В России нет другого средства производить полевьіе работьі, как оседльїми крестьянами»1. Социальную историю николаевского царствования нельзя понять, если мьі упустим из виду зтот прозаический, но необичайно важньїй по своим последствиям факт: 20-е и 30-е годьі

X IX столетия бьіли периодом исключительно низких цен на хлеб. Их падение носило почти катастрофический характер: еще в 1821 году центнер пшеници на берлинской бирже расценивали в 6,63 марки (переводя на теперешнюю12 монету), а цент нер ржи в 4,15 марки. А в 1825 году пшеница стоила в Берлине 4,14 марки за центнер, а рожь — 2,65 марки. Во Франции гектолитр пшеницьі стоил: в 1817 году — 36,16 франка, в 1821-м — 17,79 франка, а в 1825-м — 15,74 франка. Но, раз упав, ценьї долго держались на низком уровне: если принять берлинские ценьї двадцатьіх годов за 100, ценьї пшеницьі в 30-х годах будут вьіражаться цифрой 113,84, а ржи — 115,703. Как видим, резкий упадок цен на хлеб в России в 20-х годах, вьізвавший даже назначение Академией наук особой премии за исследование на зту тему, отнюдь не бьіл местньїм явлением: во всей Европе бьіло то же. «В России ценьї на хлеб до 1819 года позвьішались, а с 1820-го стали понижаться, — говорил Кеппен в своем известном исследовании “О потреблении хлеба в России” . — В наше время (в 1840 году) положение земледельца в сем отношении не изменялось; за исключением неурожайньїх 1833 и 1834 годов, ценьї на хлеб вообще оставались низкими, особенно в тех странах, где к вьівозу оного еще не все препятствия устраненьї». Опираясь на авторитет того же Кеппена, в литературе обьїкновенно отрицают какое-либо влияние международного хлебного рьінка на ценьї внутри России: «Вьівоз хлеба за границу менее у нас значителен, чем полагают многие, не исследовавшие сего предмета», — говорил Кеппен и доказьівал, что зтот вьівоз «не составляет и сотой части 1 Семевский. Крестьянский вопрос, т. 2, с. 342. 2 1912 год. 3 Hansen. Untersuchungen liber d. Preis d. Getreides». — Jena, 1887 ( E 1 s t e r s Staatswirtschafiltche Studien, I Band); и Beaurieux. Les prix du ble en France au X lX-m e siecle. — Paris, 1909.

количества, нужного для потребления в самой империи». Нетрудно, однако, догадаться, почему зтот вьівоз, так бьістро росший в первьіх годьі XIX столетия, замер почти на одном уровне в два первьіх десятилетия царствования Николая, а с ним замер ло и развитие помещичьего хозяйства, сулившего такие радужньіе перспективьі агрономам александровской зпохи. Для харак теристики зтого застоя достаточно привести один пример. Мьі видели в своем месте1, что еще в 1760-х годах Тверская губерния бьістро шла вперед в деле развития капиталистических отношений в деревне. Еще в 30-х годах на зту губернию возлагались особенньіе надеждьі. Мордвинов, тогда председатель Вольного зкономического общества, указьівал, что «зта часть империи по положе нню своєму, по качеству много различньїх почв земли и по расположению помещиков к принятию лучших систем хозяйства могла бьі послужить рассадником усовершенствованного земледелия вообще для всей России, — могла бьі сделаться тем, чем в Англии бьіла область Норфолькская». Теоретически рассуждения Мордвинова бьіли совершенно правильньї, — роль тверичей в реформе 19 февраля блестяще оправдала его надеждьі на «зту часть им перии». Но вот что представляла собою та же Тверская губер ния в 1838 году: «Трехпольная система в самом простом, первобьітном виде; скотоводство скудно; в навозе для удобрення полей такой недостаток, что пашни почти нигде не удобряются, как бьі следовало. Особенно у самих поселян-хлебопашцев везде одинаковое нерадение, о котором достаточно можно судить из того, что в Тверской губернии, в Осташковском уезде, доселе еще существует непростительньїй обьічай: жечь лес, чтобьі на вьіжженньїх местах сеять хлеб. Если бьі, по крайней мере, наблюдался при зтом какой-нибудь расчет и перемена в посевах, с надлежащим удобрением полей, тогда можно бьіло бьі допустить, что в сем случае уничтожение леса вознаграждается обильньїми жатвами и умножением хорошей пахотной земли. Напротив того, син поля без всякого удобрення засевают разннми хлебами до тех пор, пока земля в состоянии что-либо родить, когда же она истощится, то ее вовсе покидают и взамен точно так же расчищают новьіе места. Урожай ржи сам-пят, а овса сам-третей считается счастливьім; между тем как в той же губернии на хорошо возделанньїх землях родится сам-8 и сам-9»12. Архаической технике соответствовала и архаическая организация хозяйства. Зто хозяйство, при данном уровне хлебньїх цен, давало слишком мало денег, чтобьі помещик имел какое-нибудь 1 Русская история, т. З, гл. XIV, отд. «Денежное хозяйство». 2 Общее обозрение Тверской губернии // Журнал Министерства внутренних дел, ч. 27, с. 449.

побуждение перейти от барщиньї к найму — от дарового труда к покупному. Как мьі увидим в следующей главе, помещики 40-х годов, по крайней мере — более образованная их часть, отлично сознавали малую продуктивность барщинного труда, но он имел ту огромную вьігоду, что не заставлял вьінимать деньги из кармана, где их и так бьіло немного. Низкие хлебньїе ценьї бьіли лучшим оплотом крепостного права, нежели всяческие «крепостнические вожделения» людей, власть имеющих. Бьістрьій рост хлебньїх цен — и с ним вместе бьістрьій рост русского хлебного вьівоза — в 50-х годах бьіл совершенно необходимьім антецедентом реформи 19 февраля. Но из того же основного факта — застойности русского сельского хозяйства в силу неотвратимьіх обьективньїх условий — вьітекал и ряд других заключений, которьіе столь отчетливо формулировал один современник, что мьі предпочитаем говорить его сло вами. «...Россия до сего времени почиталась государством единственно земледельческим, — писал один сотрудник «Журнала мануфактур и торговли» в 1827 году. — Мнение сие укорени лось веками; да и впредь Россия надолго еще ограничивалась бьі сим тесньїм уделом, если би неожиданное собьітие не расстроило совершенно существовавшей до сего времени теории и не изменило всего вида вещей открьітием для нашего государства обширнейшего и блистательнейшего поприща... Все иностранньїе государ ства, кой прежде по большей части от нас получали земньїе произведения, ньіне уже с примерньїм успехом занимаются собственннм земледелием, употребляя все старання к усилению оного; ибо которое государство не пожелает сбросить с себя иго монопольной зависимости?.. На столь богатой естественньїми произведениями земле, какова єсть в обширной России, прц столь многих благоприятствующих местньїх положеннях и климзтах,мануфактури и промьіш-

ленность должньї избрать в ней свою вековечную столицу»1. Те же 20-е годьі, которьіе бьіли свидетелями такой катастрофи на хлебном рьінке, видели не менее катастрофический по своєму темпу подьем прядильной и ткацкой промншленности в России. Тот же автор приводит данние (см. ниже табличку) привоза в Россию сьірья, с одной сторони, фабрикатов — с другой. «В 1820 году вьщелано: тонких сукон 261 965, солдатского же и прочих 3 683 881 аршин; а в 1825 году вьщелано: тонких сукон 895 559 аршин, а солдатских и разних других 15 499 666 аршин. Следственно, в течение 5 лет количество тонких, на фабриках наших виработанних, сукон увеличилось более нежели втроє, а солдатских и других сортов почти впятеро». 1Пелчинский В. Мануфактурная Россия, или Состояние российских мануфактур в 1827 году // Журнал мануфактур и торговли, 1827, N q 10.

Сьірье и полуфабрикатьі

1820 год

Хлопок Бумажная пряжа Шелк, сьірец и пряжа

135000 р. 25976 748 р. 2 617 873р.

1824 год

1826 год

1 418 905 р. 2 324 830 р. 37 223625 р. 39 825 107 р. 4 436 643 р. 6 314 207 р.

Изделия

Бумажньїе Шелковьіе Шерстяньїе Сукна разньїе

20 773485 р. 10 408 299 р. 10 109 873 р. 6 687 327 р. 13 307 744 р. 2 516 218 р. 7 632 427 р. 5 680 515р.

12 627 635 р. 6 749 655 р. 2 644 652 р. 6 644 474 р.

В 1812 году в России считалось 2332 фабрики — в 1814-м уже 3253 (а в промежутке лежало разорение от «нашествия галлов и с ними двадесяти язьік»!). В 1828 году мануфактурньїй совет насчитал уже «фабричних разного рода заведений» 5244. Количество рабочих возросло с 119 093 человек (1812 год) до 225 414 человек (в 1828 году). За 15 лет, таким образом, и коли чество фабрик, и количество рабочих увеличилось, примерно, вдвоє. «Не далее как в 1823 году введена бьіла в Москве первая жакардова машина и приобретена за 10 000 рублей, — говорит отчет «О состоянии российских мануфактур», читавшийся при открьітии мануфактурного совета в 1828 году. — Ньіне таковьіх станков считается в Московской губернии до 2500, и оньїе обходятся уже и с установкою не более 75 или 85 рублей. Лентьі, газовьіе и узорчатьіе материн ткутся ньіне у нас столь превосходно, что равняются во всех отношениях с лучшими иностранньіми, и изяществу наших шелковьіх изделий отдана справедливость на самой даже Лейпцигской ярмонке, куда онне в истекающем году посланьї бьіли»1. Мечта петровского меркантилизма о заграничном рьінке начинала становиться действительностью к столетней годовщине смерти «Преобразователя». Место не позволяет нам коснуться одной из любопьітнейших сторон отого «расширения» русского капитализма за предельї России: основанньїй Канкриньїм «Жур нал мануфактур и торговли» полон бесчисленньїми обстоятель1Что зто не бьіло официальное самохвальство, показьівает отзьів того же отчета о суконних фабриках: «Российские сукна до сих пор не могут вьідержать совместничества с иностранньїми. Дешевьіе наши сукна не хороши, а хорошие дороги в сравнении с иностранньїми».

ньіми и толковьіми статьями и заметками о торговле с Персией, Средней Азией и Китаєм. Пути, по которьім твердой стопой пошел российский капитализм, начиная с 60-х годов, — и которьіх он не бросил до XX века, несмотря на все доставленньїе ими разочарования, — намечались уже при Николае Павловиче. Мьі вообще не собираемся писать истории русского промьшіленного капитализма в ото царствование: интересующиеся найдут ее обзор, гораздо более обстоятельньїй, чем то, что могло бьі бьіть дано здесь, в известной книге Туган-Барановского о русской фабрике. Для нас важньї социальньїе результати сказочньїх успехов предпринимательства купеческого в 1820-х годах рядом со столь же внезапньїм крахом предпринимательства дворянского. Соотношение общественньїх сил не могло не подвергнуться из вестной перетасовке. Дворянство продолжало господствовать, сильное своей массой и исторической традицией: но историю двигало уже не оно, по крайней мере, не оно одно. Пришлось уступить часть места под солнцем тем, кто с Петровской зпохи вьібьіл из строя как политическая сила. Буржуазия бьіла еще очень далека от тех притязаний, которьіе услужливо формулировали за нее ее литературньїе глашатай. Самое главное из зтих притязаний — ограничение или даже полное упразднение императорской власти — даже и не отвечало ближайшим интересам класса, только что вьідвинувшегося на историческую сцену: купечество рисковало потонуть в дворянско-крестьянском море без помощи сильной руки, не очень деликатно, — за шиворот, — но все же помогавшей ему держаться на поверхности. Союз буржуазии с правящей группой начался, собственно, еще до 14 декабря: покровительственньїй тариф 1822 года, сменивший фритредерский тариф 1819-го (мьі видели, каким общественньїм бедствием бьіл зтот последний в глазах российских капиталистов), всеми современниками рассматривался как одно из главньїх условий промьішленного расцвета 20-х годов. Николаю оставалось идти дальше по тому же пути — и он зто сделал. Комитет 6 декабря 1826 года занялся не только крестьянами: в своем проекте «закона о состояниях» он сделал замечательную попьітку создать из крупного купечества нечто вроде промежуточного сословия между дворянством и податними классами, притом ближе к первому, чем к последним. «Именитьіе граждане» зтого проекта получали почти все дворянские права — кроме права владеть крепостньїми и, разумеется, участвовать в дворянской корпоративной организации. Чтобьі еще больше сгладить разницу, в со став «именитьіх граждан» предполагалось включить и чиновничество, кроме самого вьісшего: длиннопольїй сюртук, до тех пор почтительно стоявший навитяжку перед всяким фраком со светл ьім и пуговицами, вдруг становился ему ровней и мог с ним 64

обращаться запанибрата... Тенденции комитета нашли себе очень рельефное вьіражение в замечаниях его на проект кн. Куракина, предлагавшего вовсе отнять у купечества его сословньїй харак тер, предоставив право торговли всем сословиям под условием уплатьі известньїх пошлин. «Для лучшей, прочнейшей связи в составе политического общества нужна правильная, по возможности, близкая постепенность между классами принадлежащих к оному граждан, — рассуждал комитет; — а в сем порядке наравне с другими началами необходимо и знатное купечество, отличающееся от простьіх ремесленников и мелких торгашей не только богатством и родом занятий, но и особьіми, законом определенньїми преимуществами и самим наименованием, с коим у многих сливаются понятия о должностях и чести». В целом виде «Закон о состояниях» не прошел, — как остался мертвой буквой и другой, еще более радикальний, проект комитета от 6 декабря, об уничтожении чинов. Но в русской сословной иерархии он оставил свой след — в званнях потомственньїх и личньїх почетньїх граждан. Во всяком случае, тому унизительному по ложенню купечества, на какое жаловался «благонамеренньїй и опьітньїй российский коммерсант» в известной нам записке, бьіл положен конец. Вьісочайшие наградьі стали изливаться и на купцов — правда, наградьі, так сказать, второго сорта: не ордена, а больше медали, если же чиньї, то не из крупних, но для тех, кого вчера еще в глаза самое мелкое начальство величало «аршинниками» и «надувалами морскими», зто бьіл уже большой шаг на пути к почестям. Еще гораздо важнеє бьіло то, что николаевское законодательство на первьіх же порах поспешило осуществить другое пожелание той же записки, организовав мануфактур ний совет с участием представителей от фабрикантов и заводчиков — «представителей», правда, назначенньїх сверху, а не виборних; но важно било уже то, что буржуазия как класе получила голос при решении, по крайней мере, ближайшим обра зом касающихся ее дел. Ряд «покровительственньїх» мер в тесном смисле зтого слова: организацня мануфактурних виставок (первая била в 1829 году в Петербурге), учрежденне Технологц^ческого института для подготовки вьісшего служебного персонала фабрик, а позже — реальних гимназнй, предназначавшихся, прежде всего, для образования купеческих детей, — дорисов и в ае т зту «бурж уазную п оли тн ку» Н и колая І, вообщ е интересовавшегося зтой областью больше, нежели можно бьіло от него ожидать. Недаром он явилея одним из пионеров железнодорожного строительства в России (правда, больше, кажетея, из воєнних соображений — соблазненньїй бистротою мобилизации при железних дорогах) и бьіл изобретателем столь популяр ного в русской истории кредитного билета: как би не ассигнации, З Зак. 525

но в то же время и не настоящей металлической монетьі; отого промежуточного знака хватило с лишком на пятьдесят лет....1. Кюстин, бьівший в Петербурге в 1839 году, отмечает в своих записках, что «теперь Петр Великий в большой моде в России». Помня оту моду, он, разговаривая с Николаем, не позабьіл ввер нуть и Петра, которому Николай являлся будто бьі преемником: упоминание бьіло принято благосклонно. Параллели николаевского и петровского царствований недавно можно бьіло встретить и в современной нам литературе — правда, не специальноисторической. Параллель, как видим, оправдьівается не одними придворними или зстетическими соображениями. Николаевская зпоха, как и петровская, представляет собою крупний зтап в развитии русского капитализма: в первом случае промьішленного, тогда как во втором зто бьіл капитализм торговий. Как при Пет ре влияние торгового капитала, так при Николае рост капитала промишленного привели к своеобразному и довольно сходному сочетанию сил: правившеє и в том, и в другом случае страною крупное землевладение нашло для себя вьігодньїм вступить в союз с буржуазией, — союз, направленньїй, по крайней мере, отчасти, против землевладения среднего. Отдав российское дво рянство под надзор полиции, Николай ласкал купечество и — кажется, первьій из русских царей — посетил нижегородскую яр марку, причем посещение бьіло обставлено такою официальной помпой и так усердно комментировалось официальной публицистикой, 1 Реформа 1839 года рассматривается нашими финансистами обьїкновенно как восстановлени еметаллического обращения в России. З то бьіло не совсем так даже и с формально-юридической точки зрения: размен кредитних билетов на золото бьіл неограниченньїм лишь в Петер бурге, в других городах не разрешалось видавать в одни руки более известной суммьі звонкой монетой (в Москве — 3 0 0 0 рублей, в провинциальних казначействах даже более 100 рублей). Само по себе уже зто не свидетельствует о сильном желании николаевского правительства видеть металлическую монету в повсеместном обращении: совершенно определенное нежелание зтого засвидетельствовано теми прениями по вопросу о минимальном размере кредитних билетов, какие происходили в заседании секретного комитета 17 февраля 1843 года (см. Сборник Русского исторического общества, т. 98, с. 194 и др.). Канкрин очень хотел пустить в действительное, а не номинальное только, обращение по крайней мере целковики — и остановился позтому на трехрублевьіх билетах, мельче не бьіло. Николай, опираясь на подавляющее большинство комитета, настоял на рублевках: таким образом, бумажньїе деньги продолжали циркулировать наравне с металлическими до самих мелких платежей. Между тем, особенностью стран, имеющих настоящее, не показное только, металлическое обращение, является именно отсутстви емелких банкових билетов: в таких странах, как Англия или Франция, они явились только с 1914 года.

что в демонстративном его характере сомневаться нельзя. Зто, конечно, бьіла одна из самьіх невинньїх «петровских» черт, какую только можно себе вообразить. Но «купеческая» политика угрожала дворянству в более или менее отдаленном будущем, правда, и последствиями весьма серьезньїми. Мьі видели, как носился Николай с освобождением крестьян — и как мало у него из зтого вьішло. Но развитие промьішленного капитализма подводило к зтой же самой проблеме с другой стороньї — давая ар гументи в пользу жономической необходимости реформи, если хотят, чтобьі промьішленность «избрала свою вековечную столицу в России». Вопрос о преимуществах «вольного», т. е. наемного труда перед крепостньїм, как мьі видели, бьіл окончательно погребен в нашей дворянской, помещичьей публицистике с первьіх лет XIX столетия: доводьі против барщиньї мож но било усльїхать только из академических кругов, — все хозяева-практики бьіли за нее. Только с 40-х годов мнения на зтот счет начинают колебаться — параллельно с повишением цен на хлеб. Орган промьішленников, официальньш «Журнал ману фактур и торговли», начинает разрабатьівать ту же тему гораздо раньше — уже с начала 30-х годов. «Всякая работа, в которой принуждение єсть единственная пружина, никогда не будет производиться успешно», — читаєм ми в статье «О со о тн о ш є н и и мастеровьіх к их хозяевам», напечатанной в 6-й книжке зтого журнала за 1832 год. Автор берет несколько воображаемьіх примеров фабричной организации, — останавливаясь больше всего на положений крепостньїх мастеровьіх. Сначала он рисует — и не без живости — вотчинную фабрику, классический образчик помещичьей индустрии XVIII века. На ней «изделия вьірабатьівались грубо, количество оньїх по числу рук слишком мало, содержание и ремонт год от году дороже, доходу меньше». Владелец сам поселился на фабрике и взял заведование ею непосредственно в свои руки: «Он ввел лучший распорядок в работах, бережливость в хозяйстве и самую верную отчетность. Со всем тем и зто мало помогло: работа производилась так же худо, небрежно, множество тратьі, изделья мало. Наконец, по совету добрих своих знакомьіх, решился он назначить мастеровьім задельную плату: в первьій же год и больше изделий, и лучшего качества! Мастеровьіе одни перед другими старались вьіработать больше и лучше, чтоб заслужить больше задельной пла ти. Помещик, несмотря на то, что производил жалованье своим рабочим — крепостньїм своим людям, чего прежде никогда не бьіло, — увеличил свои доходи втроє и более, а вместе с тем и состояние рабочих приметно улучшилось. Теперь он открьіл настоящую пружину деятельности человеческой — собственную пользу каждого». Затем берется случай, по-видимо67

му, более новьій: помещик часть крестьян — в данном примере половину — заставляет отбьівать барщину на устроенной им фабрике вместо работьі в поле, причем фабричная и земледельческая барщина отбьівается всеми крестьянами по очереди, так что каждьій из них бьівает попеременно то фабричньїм рабочим, то землепашцем. В результате разоряется как фабрикантпомещик, так и его крестьяне. Третий барин — якобьі сосед второго — тоже утилизирует на фабрике труд своих крепостНЬІХ, но только шесть месяцев в году и притом зимою, когда нет полевьіх работ, — а главное, работники получают плату, хотя лишь вполовину против вольнонаемньїх. «Надобно бьіть свидетелем, как охотно крестьяне идут на фабрику, как прилежно работают, и как успешно идет фабричное дело. Фабрика действует только шесть зимних месяцев, в прочее время действие останавливается, но помещик получает от нее более прибьіли, нежели его нерасчетливьій сосед, а вместе с тем и крестьяне живут в довольственном состоянии, — и все ото единственно от

задельной плати»\ Нам кажется крайнє наивньїм зтот панегирик буржуазному способу зксплуатации сравнительно с феодальним: но без тако го опозтизирования «вольного» труда нельзя себе представить крестьянской реформи. Если верить автору заметки «О состоя нии рабочих в России», напечатанной в том же «Ж урнале ману фактур и торговли» за 1837 год, фабричная барщина к отому времени била признана невигодной большинством помещиков: «Благодаря Богу, владельцьі сами оставляют оту систему, обоюдно невьігодную, и постановляют плату более или менее висо кую за труди всякого рода». Так ли зто бьіло на всех фабриках, пользовавшихся крепостним трудом, не принял ли автор своего горячего желания за действительность, — ручаться нельзя. Но по отношению, по крайней мере, к одному разряду крепостних рабочих мьі имеем не одни статьи и заметки, а совершенно обьективний факт: очень значительное число, вероятно, даже большинство, отих рабочих сделались свободньїми задолго до 19 февраля 1861 года — с разрешения правительства, но по почину самих фабрикантов. Такова бьіла участь рабочих посессионних. Владение фабриками на «посессионном» праве бьіло компромиссом между радикальним законом Петра І, разрешавшим купцам прямо покупать крепостньїх к фабрикам, без всяких дальнейших ограничений, и не менее радикальним указом Петра III, категорически признававшим право владеть крепостньїми только за дворянами. Посессионньїе фабрики с приписанними к ним мастеровьіми могли принадлежать и дворянам, и купцам — безразлично: но владение крепостньїми рабочими бьіло в зтом случае обставлено цельїм рядом ограничительньїх условий. Рабочие бьіли 68

неотделимьі от фабрики — их нельзя бьіло продавать отдельно, как крестьян можно бьіло продавать без земли; зксплуатировать их можно бьіло только на фабрике, — никакую другую барщину они не обязаньї бьіли делать, и по оброку их отпустить бьіло нельзя; наконец, владелец обязан бьіл платить им денежную пла ту, размерьі которой, впрочем, всецело определялись его, владельца, усмотрением. Все зти стеснения нужно, конечно, принимать во внимание, встречаясь с поразительньїм, на первьій взгляд, фактом настойчивого желания фабрикантов отделаться от своих крепостньїх рабочих. Но условия владения посессионньіми фабриками бьіли те же и в первьіе годьі века, — и тогда поссессионное право ценилось, его добивались не только купцьі, но, как зто ни странно, иногда и дворяне. Переворот в поло жений русской промьішленности к ЗО—40-м годам в том и вьіразился, что право обратилось в бремя, в тяжелую и скучную обязанность. Поссессионньїе фабриканти прямо заявляли, что присутствие «дешевих» крепостньїх рабочих страшно удорожает производство и мешает его расширению, препятствует им исполнять священний долг всякого капиталиста — увеличивать свою прибьіль. В 1833 году казанский суконний фабрикант Осокин уверял присланного к нему на фабрику чиновника Министерства финансов, что «введение прядильних и трепальньїх машин чрезвьічайно удешевило бьі производство; тем не менее, хотя у него имеются 33 машини, готовьіе к употреблению, он может пускать из них в действие не более 7, так как, если бьі употреблялось для работьі большее число машин, то многие мастеровьіе остались бьі совсем без дела, а плату они продолжали бьі получать прежнюю». Купци Ефимовьі, владельци шелковой фаб рики, домогавшиеся своего освобождения от посессионньїх ра бочих в 1846 году, мотивировали зто «совершенной невьігодностью производить работьі посредством посессионньїх фабричних, коих содержание сравнительно с вольнонаемньїм обходится слишком дорого и падает на цену изделий». Всего обстоятельнее разьясняли дело купцьі Хлебниковьі, владельци парусинополотняной фабрики (парусинние фабрики когда-то все возникли на крепостном труде). «Как духом времени изменилось фабричное производство, введен на оньїх (фабриках) механизм, заменяющий ручньїе работьі, — писали они министру финансов в 1846 году, — то и производство на фабриках работ посессионньіми людьми не только неудобно, но и наносит постоянно важньіе убьітки, да и самьіе при них посессионньїе люди сделались уже излишними и обременительньїми для владельца. А потому мьі, предполагая парусино-полотняную нашу фабрику устроить более на коммерческих правах и вьідельївать изделия машинами и вольнонаемньїми людьми, положили приписанньїх к фабрике 69

крестьян предоставить в казну»1. Слишком понятно при таких условиях, почему закон от 18 июня 1840 года о посессионньїх фабриках имел совершенно иную участь, нежели его близнец, закон от 8 апреля 1842 года об обязанньїх крестьянах: и тот, и другой только предоставляли владельцам отпускать своих крепостньїх, отнюдь не принуждая их к отому. Но тогда как последним воспользовались только отдельньїе лица, при явном сопротивлении того класса, к которому они принадлежали, по закону 1840 года бьіло освобождено около 15 000 душ посессионньїх фаб ричних, т. е. большая их половина (их всех спиталось в 1826 году несколько менее 30 тисяч). Но уже раньше, в 1835 году, вольнонаемние рабочие составляли столь видний разряд фабричного населення, что юридическое положение их нашли нужним урегулировать особим зако ном (височайше утвержденное 24 мая 1835 года мнение Государственного совета). «Положение об отношениях между хозяевами фабричних заведений и рабочими людьми, поступающими на оние по найму», изданное сначала для столиц и столичних губерний, но понемногу распространенное и на другие промишленние губернии (в 1840 году, например, его ввели в Тверской губернии), на долгие годи легло в основу русского фабричного законодательства. Кое-что из него сохранилось до наших дней, — напримерг, требование, чтобьі при расчете рабочие предупреждались за две недели, или чтоби правила внутреннего распорядка фабрики били вивешени на стенах фабричних помещений. При отсутствии фабричной инспекции как зти, так и другие старання положення оградить рабочего от хозяйского произвола имели больше, как говорится, «принципиальний» характер. Но с зтой «принципиальной» точки зрения закон очень лю бопнтен. Какой-нибудь неопьітннй в русских делах иностранец, читая его, ни за что не догадался би, что большая часть фабричних рабочих того времени не перестала еще бить частной собственностью или самих фабрикантов, или помещиков, отпустивших их на фабрику по оброку. Только однаждн в тексте положення упоминается, что «рабочие люди», так свободно, совсем по-европейски, заключающие контрак ти с предпринимателями, имеют своих «владельцев»: но упоминание зто направлено, характерним образом, именно к ограничению прав зтих владельцев — в пользу, правда, не рабочих, а фабрикантов. Согласно § 2 положення владельцн теряли право «отзнвать обратно или требовать с фабрики или заведення подрядившегося работника до истечения назначенного в паспорте срока, или до окончания договорного срока, если оньїй истекает прежде паспор тного». Предприниматель, нанявший оброчного крестьянина, бил, 1 Туган-Барановский. Русская фабрика, с. 126 и 135.

таким образом, гарантирован от произвола со сторони барина ото го последнего: при столкновении феодального права с буржуаз ним контрактом уступать должно било первое. Так далеко по направленню к «буржуазной монархии» шла уже империя Николая Павловича... Но чтобьі читатель не впал в заблуждение, пред ставляв себе зту империю чересчур буржуазной страной, надо от юридического положення «свободного рабочего» николаевской России обратиться к фактическому. У нас єсть великолепньїй случай для зтого: подробное изображение распорядков одной из очень известньїх фабрик того времени, «начертанное» с неподражаемьім самодовольством самим фабрикантом и апробованное висшим на чальством всех фабрикантов, департаментом мануфактур и тор говий. Напечатанное в журнале зтого последнего «донесение» табачного фабриканта Жукова рисует нам российского пролетария тридцатьіх годов до такой степени опутанньїм «отеческим попечением» владельца фабрики, что ничего лучшего не могла бьі дать не только самая благоустроенная крепостная вотчина, но даже, пожалуй, арестантские роти. Каждий шаг рабочего бил обставлен бдительнейшим надзором со сторони как всевозможньїх наблюдателей, начиная с «украшенного крестами и медалями отставного Унтер-Офицера» (так, с большой букви, пншет зто ви сокеє званне фабрикант Жуков) и кончая простими сторожами, так и со сторони его товарищей; взаимное шпионство возведено бьіло в систему и поощрялось всеми способами. «Означенньїе мери надзора дополняются окончательно безусловним убеждением рабочего: 1) что за сокритие в товарище своем буйства, непотребства и похищения сокрьіватель непременно увольняется вместе с сокрьіваемьім, и 2) что откритие одного из подобних проступков непременно награждается и л и единовременною ви дачею суммьі, соразмерной важности открьітия, или прибавкою жалованья. О сказанних преступлениях как старший, так часовьіе и всякой рабочий имеют обязанность доносить мне немедленно: о прочих же менее важних проступках старший и часовие представляют мне письменньїе замечания свои, в присутствии провинившихся, ежемесячно при вьщаче жалованья. При сем нужньім считаю дополнить, что для поддержания взаимного согласия между рабочими доносители, кроме старшего, часових и дневальньїх, остаются неизвестньши». «При увольнении рабочих по праздникам с фабрики все они обязаньї: 1) бить у обедни; 2) после обедни, отлучаясь со двора, им не позволено ходить ни поодиночке, ни большими толпами, для того, чтобьі в первом случае всякой из них имел свидетеля своєму вне фабрики поведению, а в последнем большинство партии не могло внушать им ни малейшей мисли о превосходстве перед кем бьі ТО НИ било В СИЛЄ физической. Если же, по приказанию моєму, и отправляют куда71

либо рабочих в значительном числе, то всегда сопровождает их или старший, или прикащик, ответствующий за соблюдение рабочими всевозможного благочиния». Нет надобности говорить, что на самой фабрике, во время работьі, надзор бьіл еще более пристальньїм. Во время производства работьі старший (упомянутьій «Унтер-Офицер»), прохаживаясь по всей фабрике, находится в ней безотлучно, наблюдая, чтобьі, с одной сторони, работьі не останавливались без основательной причини, а с другой — чтобьі не происходило между рабочими никаного крику, празднословия и препирательства. Все зти предупредительнне мери приводили, по словам Жукова, к тому, что ему — как он с гордостью заявляет — никогда не приходилось прибегать к мерам карательннм, на его фабрике не било даже тюрьмьі, по его убеждению, составляющей необходимую принадлежность большинства заграничннх фабрик. Но зачем било устраивать тюрьму отдельно, когда во всем подлунном мире нельзя било найти фабрики, которая вся, в целом, более походила би на тюрьму? З т а фабрично-тюремная идиллия заканчивается описанием рабочего дня на предприятии Жукова — описанием, которое интересно уже не только для характеристики положення рабочих, но — и еще более — для характеристики политического настроения их хозяев. «Работьі вообще начинаются всеобщею в 6 часов утра молитвою и продолжаются до 8 часов; 9-й час употребляется для завтрака; 10, 11 и 12 продолжается работа; для обеда и отдьіха назначено 2 часа; с 2 до 8 вечера работн опять продол жаются, оканчиваясь молитвою и пением какого-либо церковно го песнопения или народного гимна о здравии и долгоденствии государя императора. Таким образом, сохраняя молчание и изредка прерьівая его, по желанию хозяина или почтеннош посетителя, какою-нибудь благопристойною русской песнею, рабочие состоят на работе 11 часов в сутки, йсключая воскресньїх, праздничньїх и торжественньїх дней, соблюдаемьіх с назидательньім для рабочих рачением, которое и приучает их вместе к благочестию и к тому благоговению, которьім они обязанн монар ху, как верньїе подданньїе, располагаемьіе к сердечной преданности своєму государю за те отдьіхи, которьіми пользуются по случаю дней тезоименитства и рождения високих особ императорской фамилии». Если император Николай читал «донесение» Жукова, он должен бьіл почувствовать себя вполне удовлетворенньїм. Буржуазнне владельцьі промьппленньїх заведений обещали стать не худшими даровими полицеймейстерами, нежели феодальньїе владельцьі крепостньїх деревень. Развитие капитализма в России, очевидно, пока еще отнюдь не угрожало потрясением основ. Но помещики имели разумное основание поддерживать сильную центральную 72

вдасть: зта вдасть обеспечивала порядок внутри страньї, т. е. беспрекословное подчинение крепостного крестьянина своєму барину. Только с превращением крестьянина в вольнонаемного работника на барской пашне открьівалась возможность внести переменьі в политический строй: оттого освобождение крестьян и сделалось интегральной частью русской либеральной программьі первой половини XIX века. И поскольку зкономически неосуществима била хозяйственная перемена, постольку оставалась чистой теорией и зта программа. Но наши фабриканти и заводчики сами, по собственному почину, перешли к вольнонаемному тру ду; в обрабатнвающей промншленности зто било возможно зко номически. Мало того, — здесь зто бнл единственний возможннй вьіход, как зто отлично сознавалось даже тогдашней висшей администрацией. «Везде и во все Бремена земледельческие и другие несложнне работьі, часто с пользою, производились в больших размерах людьми несвободннми и по наряду, — писал еще в 1835 году знакомнй нам гр. Воронцов в одной официальной записке, — но нигде и никогда не било еще примера, чтобн таким способом получен бнл большой успех на фабриках». Зкономическое основание буржуазно-либеральной программн здесь, та ким образом, давалось само собой. Почему же, однако, здесь самой программн не било? Почему буржуазнне фабриканти оказьівались поли ти чески столь же кон сервати вн и м и , как и крепостническое (отчасти поневоле) дворянство? М и никогда отого не поймем, если не бросим взгляда на внешнюю политику императора Николая І; лишь она даст нам ответ на вопрос, поче му сильная вдасть била одинаково дорога в те дни и дворянину, и купцу — хотя по различньш основаниям. В официальной переписке кавказских властей с центральним правительством в 30-х годах много места занимает вопрос о закавказском транзите. С целью развития торговли в Закавказье правительство Александра І в своє время разрешило ввоз в зту часть России иностранннх товаров с уплатою незначительной только пошлиньї: протекционний тариф 1822 года Закавказья не коснулся. Зто бнл подарок местной, преимущественно армянской бур ж уазна Русские фабриканти смотрели на зту привилегию закавказских купцов очень косо: по их мнению, в Закавказье пропадал отличннй ринок для русских товаров, а главное, через Закавказье шли пути в Персню и азиатскую Турцию. Аргументируя в пользу включення Закавказья в общерусскую таможенную черту, одна докладная записка 30-х годов приводит такой пример: «Впрочем, вигоди сбнта и ценность наших изделий на Востоке могут бить доказанн оборотами тифлисского купца Посильного, которьш в продолжение пяти лет приобрел огромнне капиталн, доставляя в Персню ситцн, нанки и другие произведения наших фабрик». 73

Перевранная южно-русским чиновником фамилия хорошо зна йома истории города Шуи. «Мануфактур-советник А. П. Посьілин, — писал по поводу шуйских фабрик известньїй статистик К. Арсеньев в 40-х годах, — один из всех мануфактуристів русских в зтом роде, в течение многих лет отправлял непосредственную обширную торговлю с краєм Закавказским и с Персиею и имел свои фактории в Реште, Гилане и Тавризе; за честное отправление торговли он почтен самим правительством персидским и украшен орденом Льва и Солнца». Один фабрикант, специализировавшийся на торговле с Персией, — зто еще не много, конечно. Но єсть цельїй ряд указаний на то, что одним Посьілиньїм дело ни в каком случае не ограничивалось. Английский торговий агент, бивший в Персии в первой половине 30-х годов, нашел там всю торговлю в русских руках. Не только русские изделия, но и заграничньїе, немецкие товари с Л єйпцигской ярмарки, например, про никали туда через Россию; русский червонец бьіл единственной ходячей золотой монетой. Обьічаи, установившиеся в торговле с русскими купцами, являлись нормой, и англичан заставляли им подчиняться. «Так русские делают, так принято в торговле с Россией»— сльїшали они на каждом шагу. Надо прибавить, что Россия бьіла наиболее благоприятствуемой державой: с русских бра ли минимальньїе пошлини. Англичане оценивали ежегодньїе обо роти русско-персидской торговли в полтора миллиона фунтов стерлингов, русская официальная статистика 40-х годов дает около 4 миллионов рублей серебром. Но официальная таможенная статистика на Закавказской границе едва ли бьіла особенно точной, — притом 40-е годьі били уже временем упадка русско-пер сидской торговли. То дело, пионером которого бил цитировавшийся нами английский агент, налаживание не зависимой от России торговой дороги в Персню через Черное море и Трапезунд, к 40-м годам бьіло поставлено уже пр*очно и дало свои плодьі. «К сожалению, — продолжает писавший в 1844 году Арсеньев свою справку о Посьілине, — его торговьіе отправления в Пер сню прекратились по их безвигодности: английские торговцьі, водворившиеся в М. Азии и занявшие все торговие пости от Трапе зунда до столици персидской, овладели всею торгівлею с Перси ей и своими фабриками наводнили и наш Закавказский край». «Вообіце, все шуйские фабриканти жалуются на разньїе обстоятельства, вследствие которьіх наши фабрики, не имея возможности достаточно укрепиться и усовершенствоваться без совместничества, не могут видерживать соперничеств на иностранньїх рин ках и должньї по необходимости ограничиться сбитом СВОИХ изделий только на ринках отечественньїх»1. 1 Журнал Министерства внутренних дел, 1844, Nfl 7.

То, что нам теперь кажется естественньїм назначением русских мануфактур, — обслуживание внутреннего рьінка, бьіло ре зультатом своего рода самоотречения. В 30-х годах русское правительство еще очень хлопотало о завоевании для русской промьішленности внешнего, азиатского, турецкого и перейденого рьінка. Еще в 1835 году Трапезунд питались «отбить» у англичан. «Что касается до возможности вьігодного сбьіта русских ма нуфактурних произведений в Трапезунде, то в сем случае, я по латаю, не предстоит ни малейшего сомнения, — писал русский чиновник, сснлавшийся на карьеру Поснлина. — Вообще това ри, назначеннне для восточной торговли и привозимне европейцами, принадлежат к самому низкому разряду; достоинство их обнкновенно оценяетея по наружному виду, не принимая в соображение настоящей доброти, и Германия и Англия ебнвают в сих странах все то, что не может служить к потреблению Европьі. А потому трудно било би думать, что изделия наших фабрик не могут стать наряду с самими посредственньши их произведениями». З ту точку зрения вполне разделял и Государственннй совет. «Нет сомнения, — написано в журнале Государственного совета от 11 мая 1836 года, — что при настоящем усовершенствовании фабрик и мануфактур, изделия наши могут начинать соперничество с иностранннми, приготовляемнми собственно для азиат ского торга, как в доброте, так и в цене». Воронцов, отрицательно относившийся к домогательствам мануфактуристів, наечет зна чення трапезундской торговли совершенно сходился со своими оппонентами, только он надеялея перевести зтот вьігодннй торг в русские руки путем не ограничительннх мер, а, наоборот, сво боди торговли. Нельзя не заметать, как под именами русских администраторов — министров, генерал-губернаторов и наместников — здесь сражались в сущности интересн различннх групп капиталистов. Отстаивавшие свободу торговли одесский гене рал-губернатор Воронцов и кавказекий главнокомандующий бар. Розен представляли собою торговий капитал, которому бнл важен торговий бариш и все равно било, чем торговать: русским ситцем или немецким сукном; а за спиной Министерства финансов, во главе которого тогда стоял Канкрин, нетрудно разглядеть русский промьішленннй капитал, всего больше хлопотавший об устранении «совместничества»; пусть меньше покупают, да зато русское. В межведомственной борьбе победа осталась за капиталом промьішленньїм, — тариф 1822 года, вопреки Розену, бнл распространен и на Закавказье. В борьбе международной результат получилея иной. Но прежде, чем с зтим результа том примирились, интересн русской промьішленности били не всегда сознаваемой действующими лицами, но всегда ясной для сколько-нибудь внимательного постороннего наблюдателя исходной 75

точкой целого рада дипломатических шагов, постепенно складу вавшихся в определенную политическую линию. А на конце зтой линии бьіл Севастополь. Царствование Николая Павловича открьілось, как известно, двумя войнами: персидской (1826— 1828) и турецкой (1828— 1829). Обе дали известньїе результати и в коммерческой области. Туркманчайский договор привел к учреждению в Персии целого ряда русских консульств и закрепил за русскими то положение наиболее благоприятствуемой нации, с котором ми уже знакомьі. Адрианопольский трактат освободил русские товари в Турции от всяких внутренних пошлин, более всего стеснявших торговлю в империи султана: уплатив 5 % с ценн товара при ввозе на границе, русский купец далее не бнл уже обязан ничего платить. И в Тур ции, и в Персии оба трактата били не заключением, а началом: не подводили итог, а открнвали новьіе перспективи. В Персии зти перспективи оказались довольно близкой реальностью. Народньїе массн в Персии отнеслись к туркманчайскому миру очень остро, — памятником их отношения осталось убийство Грибоедова. Персидская династия, наоборот, разочарованная в англичанах, поддерживавших ее во время русско-персидской войньї, не видела теперь себе другого прибежища против внутренних врагов, кроме русского императора. Россия гарантировала шаху и его наследникам неприкосновенность их положення, и русский посланник в Тегеране сделался всемогущим; параллельно с зтим персидские купцн опять стали ездить за европейскими товарами на Нижегородскую ярмарку, и ми видели уже отчасти, каких хлопот стоило англичанам вернуть себе потерянную в 1828 году позицию. В Турции дело обещало сначала пойти тем же путем. «Вполне можно сказать, что Россия на европейском Востоке извлекла из адрианопольского мира всю пользу, какую только могла, — говорил историк царствования Николая І, — лружественнне от ношения к Турции, политический компас которой определялся петербургским магнитом, исключающее почти всякую конкуренцию влияние в Румннии, Сербии, Черногории, Греции, благодарная роль защитника всех угнетенннх христианских подданннх Тур ции, — таковн били плоди политики императора»1. Но зтого било мало: судьба, казалось, отдавала султана в такое же полное и бесконтрольное обладание России, в каком бнл персидский шах. У турецкого государя били внутренние враги, не менее страшнне, чем у персидского. Самим страшним бнл египетский паша, Мегемет-Али, при помощи французских офицеров создавший себе армию и флот по европейскому образцу. После пораження ту рок в войне 1828— 1829 годов все надеждн мусульман на реванш 1 Schiemann. Geschichte Russlands unter Kaiser Niokolaus I, t . 2, c. 395.

сосредоточивались около зтого воєнного возрождения Египта. Насколько султан Махмуд бьіл ненавидим собственньїми подданннми, настолько Мегемет-Али среди них бьіл популярен. Опираясь на зту популярность и на свои военньїе сили, египетский паша, когда-то верньїй вассал своего константинопольского сюзерена (в 1827 году египетские корабли дрались бок о бок с турецкими против англичан, французов и русских при Наварине), стал все далее и далее расширять сферу своего влияния и в 1832 году заявил притязания на Сирию. Султан имел неосторожность применить крутьіе мери: обьявил Мегемета-Али мятежником и послал против него войско. Через несколько месяцев от султанской армии не осталось и следа, а египетская стояла почти в виду Кон стантинополя. Порта чувствовала себя в безвьіходном положений: но русское правительство внимательно следило за тем, что происходило на ближнем Востоке. При первьіх известиях об успехах египетского паши русский представитель в Александрии дал ему понять, что Россия не потерпит не только разгрома Турции, но и вообще серьезного нарушения status quo в зтих краях. А затем, сначала в Константинополе, а потом и в Александрии появился специальньїй уполномочеш шй императора Николая, генерал Муравьев, с представленнями еще более знергичного характера. Мегемет-Али воевать с Россией не собирался, его практические притязания, в сущности, не шли дальше Сирии (относительно которой русское правительство дало понять, что ею оно мало интересуется: ему важно бьіло только, чтобн в Константинополе на месте слабого султана Махмуда не появился новий, смельїй и предприимчивьій государь): словом, в принципе он уступил довольно бистро. Но сношения в то бестелеграфное время били медленние, — пока шла дипломатическая переписка, египетские войска тоже шли вперед, паника в Константинополе усиливалась, и Россия получила повод для внушительной военной демонстрации, сильно подействовавшей на воображение не одних турок, а и Западной Европьі. Черноморский флот пришел в Босфор, и русский вспомогательннй корпус внсадился в окрестностях Константи нополя. Зльїе язики поговаривали, что русские не прочь били и остаться на зтих вигодннх позициях. Так зто било или не так, но Порта настолько била перепугана необичайной знергией своего союзника, что поспешила уступить египетскому паше все, чего он только требовал: после разговоров с генералом Муравьевнм паша, ми знаєм, бнл склонен к умеренности. А чтобьі окончательно избавиться от неудобного присутствия на Босфоре русских кораблей и солдат, турецкое правительство поспешило подписать новий договор с Россией (так назьіваемьій Ункиар-Искелесский, 26 июня 1833 года). Согласно с зтим договором Россия и Турция обязнвались взаимно охранять территориальную неприкосновен77

ность обоих государств; фактически, конечно, ото значило, что Россия гарантирует территориальную неприкосновенность Турции — ибо трудно бьіло себе представить случай, при котором Турция могла бьі оказать России подобную услугу. Но гораздо важнеє бьіла дополнительная секретная статья: в силу зтой статьи султан обязан бьіл, по требованию России, закривать доступ в Дарданелли и Босфор (и, стало бить, в Черное море) воєнним судам других держав. Черное море окончательно становилось русско-турецким озером, т. е. при данном соотношении сил, русским озером, ибо Турция, как морская держава, не могла идти в счет. А султан становился сторожем на русской службе при единственной калитке из зтого озера, причем, если, по требованию России, зта калитка всегда могла захлопнуться снаружи, то, по тому же требованию — зтого не било в трактате, но зто разумелось само собою, — она могла легко открнться изнутри. Ни французская, ни английская зскадри не могли войти теперь в Черное море без разрешения русского императора: но ничто не м етало кораблям зтого последнего появиться на море Средиземном. Ункиар-Искелесский договор наметил собою первую трещину в отношениях России и Англии, казавшихся столь прочними всего за 10 лет до зтого. Уже на следующий год после его заключения английская средиземноморская зскадра явилась «производить маневри» у самого входа в Дарданелли; маневри били очень продолжительнне и обстоятельнне, произведен бнл и примерннй десант, для чего бнл привезен с о. Мальти специальннй отряд сухопутних войск. Ряд следующих лет наполнен сплошь различньіми дипломатическими неприятностями, доведшими в 1836 году русского представителя в Лондоне до заявления, что война между Россией и Англией, хотя и невероятна, но, тем не менее, возможна. А наиболее горячие из английских публицистов уверяли, что война не только возможна, но совершенно неизбежна, и что Англия покроет себя позором, если согласится терпеть долее то положение, в которое ставит ее Россия. Маленький случай, подавший повод к наиболее громким и неприятньш для России разговорам, дает возможность заглянуть глубже в причини зтого странного, на первьій взгляд, явлення: неожиданной ссорьі двух держав, дружба которнх казалась неразрнвно скрепленной не только Отечественной войной и низложением Наполеона, но и гораздо более свежим братством по оружию — совместньш внступлением в Греции в 1827 году, когда при Наварине русская зскадра под командой английского адмирала жгла турецкий флот. В конце 1835 года несколько английских негоциантов снарядили судно, которое должно било отвезти то вари к берегам Западного Кавказа: номинально русским владениям со времен Адрианопольского мира, фактически же занятнм 78

черкесскими племенами, упорно не желавшими спитать себя подданньїми России, войскам которой они пока удачно, в общем, сопротивлялись (Западньїй Кавказ бьіл окончательно покорен, как известно, в 1864 году). На английском судне официально бьіла, главньїм образом, соль, неофициально бьіло известно, что на нем отправляется груз пороху для черкесов, воевавших с русскими. Русский крейсер, посланньїй ловить английского контрабандис та, однако же, опоздал: порох бьіл уже вьігружен, когда он пришел. Но и не имея поличного, русские власти не затруднились конфисковать судно со всем его остальньїм, уже легальним, грузом и виставляли, как особую милость русского правительства, что зкипаж судна не бнл арестован и отдан под суд за контрабан ду, а отвезен даже на русский казенний счет в Константинополь. Русское правительство стало, таким образом, на ту точку зрения, что не только Закавказье, но и непокореннне еще русскими обла сте Западного Кавказа входят в русскую таможенную черту. Сами по себе черкеси били неинтереснн — с ними много не наторгуешь: но, постепенно растягиваясь, русская таможенная линия обнаруживала явную тенденцию охватить все Черное море, превратив его, не только в военном, но и в коммерческом отношении, в «русское озеро». Вот отчего горячившиеся английские публицистн и полупали основание говорить, что «вопрос интереса обнимает собою всю область наших коммерческих отношений с Турцией, Персией и Левантом. Три с половиною миллиона фунтов стерлингов вкладнваются ежегодно в зту торговлю, и дело идет о 25 тисячах тонн нашего торгового флота»1. Под именем «русского варварства», о защите против которого анг лийские публицистн взивали к общественному мнению и своей страни, и всей Европьі, речь шла, в сущности, о борьбе с русским

промьішленньїм протекционизмом. Тот же, сейчас цитированний нами, английский публицист ставит вопрос, во всей его широте, в другой своей статье: цитата из зтой последней дает больше для понимания русско-английских отношений ЗО—40-х годов, чем длинние рассуждения. «В то время как британская торговля с другими европейскими государствами более или менее бистро росла, торговля с Россией оставалась на одном уровне или даже становилась менее значительной... Двадцать пять лет тому назад (т. е., хочет сказать автор, до континентальной блокади) наш ввоз в Россию состоял всецело из английских шерстяних и хлопчатобумажньїх материй и из металлических изделий; в настоящее время Россия берет вместо зтого только краски и другие сирне продукти или же колониальнне товари, 1 Статья — по всей вероятности, Уркуорта — в «P ortfolio», т. 5, с. 87, франц. издания 1837 года.

которьіе вьіписьівают только из-за низкого фрахта, каким довольствуются корабли, приходящие из Англии. В предндущую зпоху, о которой идет речь, Россия потребляла по 2 или 3 миллиона (фунтов стерлингов) наших товаров. В 1831 году она ввезла их только на 1 906 099 ф. ст., в том числе на 1 251 887 ф. ст. пряжи для фабрикации материй, предназначенньїх отчасти для того, чтобьі вьітеснить наши материн с азиатских рьінков; наши же мануфактурньїе изделия привозят теперь в Россию в количестве, впятеро меньшем, чем прежде; и однако же население России увеличилось за зтот период на десять или двенадцать миллионов душ да стольно же нових подданних било включено в русскую таможенную черту». «Своими новейшими тарифами Россия почти исключила возможность ввоза английских товаров в ее предельї; она распространила зту систему на Польщу, куда шла прежде значительная часть нашего ввоза через Германию и ганзейские города. Бессарабия присоединена к русским владениям и перестала, та ким образом, для нас существовать как ринок; княжества Молдавия и Валахия (теперешняя Румьшия) окруженн русским санитарньїм кордоном, которнй в значительной степени упраздняет их прежнюю свободу торговли. Берега Кавказа («Черкесии» в подлиннике) получали иногда английский товар через Германию, теперь они в постоянной блокаде. Грузия била для наших продуктов, шедших с германских рьінков, большой дорогой в Пер сню и Центральную Азию; Россия нам отрезала зтот путь, она не могла только лишить нас той обходной дороги, которая открьілась для нас недавно через Турцию (автор имеет в виду упоминавшийся вьіше путь через Трапезунд, — он еще не знал, что Россия и его собирается прибрать к рукам). Каспийское море, издавна принадлежавшее государству, где торговля била свободна, теперь, с тех пор, как оно перешло во власть России, потеряно для анг лийских товаров. И Россия только что отняла у Турции территорию всего в нескольких милях расстоянйя от нашей дороги в Пер сню, а ее влияние в Турции било и єсть направлено, и с успехом, к тому, чтобьі сделать ресурси зтой страньї почти бесполезньши для нас и помешать нам получать всякого рода снрье из зтой стра ньї дешевле, чем из России»1. Как нарочно, в зто самое время главное сьірье, какого искала Англия на русском рьінке — хлеб, — било дешево в Западной Европе. Уже благодаря одному зтому Россия била Англии более не нужна; благодаря расцвету русской промьпнленности после 1812 года она била или, по крайней мере, казалась вредна и опасна. И вот, зта вредная и опасная страна обнаруживала явную наклонность 1 О торговом контроле, которьім обладает Англия по отношению к России // Portfolio, т. 2.

расширять своє влияние в таком направлений, где лежали тогда жизненньїе центри колониальной Англии. К отим центрам не принадлежал еще тогда Дальний Восток: предвосхищая будущее, русские появились уже и там. Русская миссия работала в Пекине, и у Воронцова уже бьіл готов проект — опиумом из Малой Азии через Россию вьітеснить с китайского рьінка английский опиум, в начале 40-х годов в буквальном смисле слова «завоевавший» себе зтот рьінок. Но зто била почва для конфликтов, скореє, в будущем. В настоящем для англичан крайнє неудобна бьіла уже позиция, занятая русской дипломатией в Александрии. Египетский паша бьіл таким же сторожем при воротах на англо-индийской торговой до роге, как султан на дороге из Средиземного моря в Черное. Уже то, что Мегемет-Али легко поддавался французскому влиянию, бьіло неприятно: но Франция не бьіла прямой соперницей, — мьі сейчас увидим, что скореє она готовилась стать союзницей Англии в зтих краях. Что Мегемет-Али начинал слушаться и русских — зто бьіл симптом гораздо более тревожньїй. Но когда в 1836 году русские появились в Афганистане, на самой границе Индии, а в 1839 году гр. Перовский своим неудачньїм на первьій раз походом на Хиву начал завоевание Средней Азии, англо-русские отношения должньї бьіли натянуться до крайних пределов1. С зтой порьі и до самого Севастополя война носится в воздухе. Причем — харак терний факт, которнй стоит отметить, — в роли наступающей сто рони являлась Россия, англичане лишь отстаивали позиции, которне еще недавно казались им совершенно неприкосновенними и недоступними никакому неприятелю. В русской исторической литературе стало общим местом, что Россия била к зтой войне не готова, что война свалилась ей, как снег на голову. После всех перечисленннх фактов зто свидетельствовало би о крайней непредусмотрительности русского правительства тех дней: в зтой непредусмотрительности обвинять его било би несправедливо. Тотчас после Ункиар-Искелесского договора в 1833 году Николай Павлович писал Паскевичу о войне с Англией, как о возможном деле. И он не только говорил об зтом, а и принимал ввиду зтой возможности определенние практические мери. К тому же 1833 году относится новая русская судостроительная программа, согласно которой ежегодно должньї били закладнваться 2 линейних корабля и 1 фрегат на петербургских верфях, и 1 линейньш корабль с 1 фрегатом в Архангельске. Между тем уже в 1830 году русский Балтийский флот состоял из 28 кораблей и 11 фрегатов; правда, некоторне из них били очень старой постройки, но в те дни военнне суда старели далеко не так 1Афганский зпизод русской политики 30-х годов подробно разобран у Шимана (цит. соч., т. З, с. 296— 300).

бьістро, как в наше время. Программа 1833 года учитьівала, однако же, и те усовершенствования, какие со времени Трафальгара успели появиться в военно-морском деле. Бьіл усилен калибр морских оруднії — рядом с 36-фунтовьіми бьіли введеньї 48-фунтовьіе и даже 2-пудовьіе (для береговьіх батарей) — и число их: раньте типом линейного корабля бьіл 74-пушечньій, теперь стали строить 126-пушечньіе и не ниже 84-пушечньіх. Уже на маневрах 1836 года бьіли военньїе колесньїе пароходьі (винт тогда не бьіл еще изобретен). Характерно, что уже в то время, и именно в России, начали, по крайней мере, говорить о желательности панцирньїх судов (в связи с усилением действия артиллерии). Но, не касаясь области разговоров и предположений, и то, что бьіло в действительности, казалось достаточно внушительньїм. Вот что писал по поводу тех же маневров 1836 года присутствовавший на них английский морской агент: «Когда я сравниваю состояние русского флота теперь и ран ьте и вспоминаю, как мало мьі сделали в т о т же промежуток времени, чтобьі поддержать наше превосходство на море, я чувствую, что русские опередили нас, и что мьі не можем игнорировать зтот факт. Есть ли у нас флот для защитьі наших берегов, которьій бьіл бьі в состоянии отразить такую морскую силу? И какая отличная возможность представляется для России покрьіть издержки на постройку своєю флота, захватав наши купеческие суда еще раньше, чем наш военньїй флот в состоянии будет их защищать! Я утверждаю со всей определенностью, что в настоящее время мьі не обладаем сказанньїм превосходством, и что нам нужно огромное напряжение, чтобьі достигнуть зтого превосходства по отношению к соседу, чувства которого к нам далеко не всегда дружественньїе, которьій три месяца в году сильнеє нас и живет всего в 8 днях пута от наших берегов»1. Если прибавить сюда не менее грандиозньїе оборонительньїе мерьі, радикальную перестройку кронштадтской крепости и постройку, заново севастопольской (с моря обе оказались неприступними и в 1854— 1855 годах), пе ред нами развернется широкая картина военной подготовки. Спи тали, что ее хватит надолго — и в зтом ошибались. Техническое нововведение, значение которого едва ли понимали русские морские авторитети того времени (его не сразу поняли даже и англичане) уже к 40-м годам обессмьіслило всю флотскую программу 1833 года. Зтим нововведением бьіл пароходньїй винт. Когда пароходьі двигались исключительно при помощи колес, они, каково бьі ни бьіло их коммерческое значение, на войне не могли конкурировать с парусними судами. У колесного парохода машина помещается вьіше ватерлинии: достаточно одного удачно попавшего ядра, чтобьі ее испортить и сделать пароход беспомощнее любого 1ibid., с. 284. 82

парусного судна, тогда как последнее, даже полупив десятки пробоин, могло держаться на воде и продолжать бой. Оттого военньіе пароходьі 30-х годов и предназначались не для сражений, а для посилок, разведок и т. д., их роль била вспомогательная. Машини бинтового корабля расположенн ниже ватерлинии и в нормальних условиях били неуязвимн для артиллерии против ника (тогдашние морские пушки навесннм огнем стрелять не мог ли). Линейннй корабль с би н т о в и м двигателем мог оперировать, не считаясь с направлением ветра, и с такою же уверенностью, как его парусний противник: умело вибрав позицию, он мог уничтожить последнего раньше, чем тот успеет воспользоваться своей артиллерией. Виходить на парусниках против б и н т о в и х к о раблей — значило идти на верную гибель: вот что иммобилизировало в гаван ях о гр о м н и й ф лот Н иколая П авл ови ч а в 1854— 1855 годах. Не хватало не знергии и предусмотрительности — не хватало техники. Но техника данной страньї всегда определяетея ее зкономическим развитием; ключ к катастрофе русской внешней политики первой половини XIX века приходитея искать, как и к самой зтой политике, в зкономической области. Остается вияснить один вопрос. Достаточнне зкономические основания для русско-английского конфликта наметились уже в 30-х годах. Слово «война» уже тогда било произнесено; а фактически война началась только в 50-х. Что отерочило так развязку кризиса? Дело в том, что Англии никогда, ни в то время, ни пос ле, не могла улнбаться перспектива єдиноборства с Россией. При ничтожности русского коммерческого флота и громадности английского последний всегда мог в десятки раз больше пострадать от русских крейсеров, если би только таковне оказались налицо; а ми знаєм, что у Николая І корабли били. Пусть би их не хватило для нападений на Англию, как мерещилось цитированному нами вьіше английскому капитану, все же на море схватка могла гораздо дороже обойтись Англии, чем России: в то же время никаких существенннх результатов зта схватка не дала би. Достать Николая, как некогда Наполеона, Англия могла только на сухом пути: как и в дни наполеоновских войн, ей нужньї били континентальнне союзники. В поисках союзника на материке Европьі против России захлюпа лась основная задача, стоявшая перед английской дипломатией в 30-х и 40-х годах. Один, по крайней мере, союзник, кажетея, навертнвалея сам собою: зто била Франция. Дурньїе отношения Нико лая Павловича к Людовику Филиппу слишком хорошо известнн, чтобьі стоило о них распространяться здесь. К тому же знакомнй нам Мегемет-Али бнл почти клиентом Франции, тогда как Россия поддерживала его противника, султана Махмуда. И однако же, при Людовике Филиппе дурньїе отношения между Россией и Францией пик^гда не доходили до открьітого разрьіва; а при Наполеоне III, 83

когда личньїе отношения стали несравненно лучше, дело дошло до войньї1. Решающим моментом бьіла не отрицательная сторо на — враждебность к России, а положительная — дружба с Англией. Не только в 30-х, но даже и в 60-х годах Франция еще не отказьівалась от мануфактурного соперничества с Англией, и именно на Востоке; прорьітие Сузцкого канала (1869) даже оживило надеждьі на зкономическое завоевание Индии французами. Пока интересьі мануфактуристов господствовали над французской внешней политикой, как они господствовали над русской, солидарности между Англией и Францией бьіло не более, чем между Англией и Россией. Еще в 1840 году отношения из-за Египта обострились чуть не до войньї. Но в 40-х годах французский капитализм находит себе новое поприще. Пока существовал исключительно парусньїй флот, английская морская торговля бьіла вне конкуренции; к пароходам английские моряки, на первьіх порах, приспособлялись гораздо медленнее — и в зтой новой области морского транспорта Франция в середине XIX столетия оказалась впереди Англии. В то время как в Англии количество пароходов с 1840 по 1860 год, увеличилось на 417 %, во Франции зто у величе нне составляло 613 %. Открьітие парового двигателя создало но вую зру во французской морской торговле. 1 В русской исторической литературе долго держалась легенда (от влияния которой не ушел в своє время и питущ ий зти строки), приписьівавшая Николаю І чрезвьічайно агрессивное отношение ко Второй фран цузской республике 1848 — 1851 годов и, по крайней мере, враждебное отношение к Наполеону III. Новейшие архивньїе изьіскания — особенно книга Edm. Bapst («Les origines de la guerre de Crim£e», Paris, 1912) coвершенно разрушили зту легенду. Февральской революции в Петербурге, правда, в первую минуту сильно испугались; но когда первьій испуг прошел, о нападении на Францию не бьіло речи. Император Николай неоднократно висказивался даже, что республике он сочувствует больше, нежели монархии Луи Филиппа. А после июньских дней 1848 года симпатия зта так возросла, что русский государь счел возможньїм полуофициально (через посредство Министерства иностранньїх дел) засвидетельствовать свои дружественньїе чувства правительству ген. Кавеньяка. Смена зтого последнего принцем Луи Наполеоном сначала поразила неприятно — напоминанием о Наполеоне І. Но после 2 декабря 1851 года и он примирил с собою петербургский двор. Спорьі из-за титула и т. п., которьім придавали прежде такое большое значение, на самом деле бьіли л и т ь симптомом все ухудшавшихся по другим причинам отношений. А главной из зтих причин бьіли упорньїе симпатин Наполеона III к Анг лии, с которой он все время шел рука об руку и ради которой он не задумался нанести даже личную обиду Николаю Павловичу, не без грубости отклонив его приглашение французской военной миссии в Россию. Определяющим моментом являлся, таким образом, англо-французский союз, зкономические основания которого см. вьіше в тексте.

Французский торговьій флот Тоннаж (тьісячи тонн)

Год

Количество судов

1827

14 322

692

1837

15617

679

1847

14 321

670

1857

15175

1052

Все царствование Людовика Филиппа бьіло в зтой области периодом застоя. С конца 40-х годов картина резко меняется. За 10 лет Франция уходит вперед гораздо дальше, чем за предшествующие 20і. Вместе с тем интересьі французского капитализма перемещаются: вместо того, чтобьі соперничать с англичанами своими товарами, для Франции становится вьігоднее возить английские товарьі на своих пароходах. В 20-х годах участие французско го флота в морской торговле Франции вьіражалось цифрою 29 %, тогда как 80 % английских товаров перевозилось на английских же кораблях. В 50-х годах первая цифра поднялась до 44, а вторая упа ла до 57 %. И, параллельно с зтим, Восток с его портами и торго вими путями вдруг стал особенно интересен для французского правительства. Почти в одно и то же время французский инженер Лессепс ставит на очередь прорьітие С узцкого переш ейка на французские капитальї, а Наполеон III вспоминает о традиционном праве французских государей покровительствовать проживающим в Турции католикам. Как известно, на почве вмешательства Фран ции в палестинские дела по поводу зтого покровительства и произошло формальное столкновение между новьім французским императором и Николаем І: ключи вифлеемского храма отперли со рок лет запертий храм бога войньї. Но едва ли зти ключи имели бьі такое магическое действие, если бьі Средиземное море не бороздили в то время французские пароходьі. А в то же время в Австрии французские инженерьі на французские капитальї строили железную дорогу, и Франция оказьівалась втянутой в игру с другого кон ца: ибо на Дунае русские бьіли такими же антагонистами в торгов ле австрийцев, как в Персии и Турции — англичан. И Австрия, только что спасенная от гибели русскими штиками, покончившими с венгерской революцией, готовилась изумить мир неблагодарностью, отняв у своей избавительницьі устья Дуная, сжатьіе мертвой 1 Не м енее показателен рост торговли М арселя в 1827 году — 849 тьіс. т., в 1847-м — 2932 тьіс. т., в 1862-м — 3473 тьіс. т.

петлей русского таможенного кордона. Тройственньїй союз Англии, Франции и Австрии подготовила промьішленная политика России в первой половине XIX века: и недаром, в числе прочего, Севастопольская война принесла с собою фритредерский тариф 1857 года. А в то же время французские инженерьі явились и в Россию, строили и там железньїе дороги, по уполномочию парижского торгового дома Перейра и К°. Французский капитализм нового типа завоевал себе под стенами Севастополя новую область расширения. «Ключи» к зтому времени бьши основательно позабьггьі... Кризис барщинного хозяйства Помещичье хозяйство 20—40-х годов Ф Вьіход России из аграрного тупика ф «Антиевропейское» настроение Николая І

Тридцатилетняя пауза, отделяющая дворянское движение 50-х годов от зпохи тайньїх обществ, бьіла политическим зквивалентом тех жономических условий, в какие бьіло поставлено помещичье хозяйство с 20-х по 40-е годьі. Зажатому в тиски аграрним кризисом помещику бьіло не до политики. Восставать против власти, являвшейся единственньїм кредитором всего дворянского сословия, бьіло бьі безумием в такую минуту, когда только кредит, и, воз* можно, более дешевий кредит, мог спасти помещичье хозяйство от гибели. Тот же кризис заставлял дорожить старими социальннми формами. Даровой крестьянский труд, как би ни бнл он плох, казался единственннм возможньїм базисом крупного сельского хо зяйства: и в зкономике, как в политике, приходилось жить по пословице «Не до жиру, бить би живу». Аграрний кризис сразу делал николаевского дворянина и верноподданннм, и крепостником. Под зтой совершенно застнвшей, на первьій взгляд, поверхностью уже давно, однако, происходило движение. Живая струя про бивалась в крепостное хозяйство с той именно сторони, где сосредоточивалась вся зкономическая жизнь России в первую половину николаевского царствования: из обрабатнвающей промьішленности. «Постоянное уменьшение требований заграничннми государствами главнейших продуктов нашего земледелия, — говорит ав тор цитированной уже нами заметки «О состоянии рабочих в Рос сии»1, — так же, как более близкое изучение средств промьшіленньїх собственной странн, били главньши причинами того, что помещики старались обратить часть своих людей в предприятия промьішленньїе разного рода. Зто почти общее направление нннегинего времени; многие из подобннх учреждений со сторони дворянства 1 Заблоцкий-Десятовский. Гр. П. Д. Киселев и его время, т. 4, приложения, с. 281— 283.

теперь украшают значительную уже промьішленность России в важнейших ее частих». Но владелец крепостной фабрики давно уже, как мьі видели на предьщущих страницах, пришел к манчестерской идее — о преимуществах вольного труда перед крепостньїм. Через посредство дворян-предпринимателей манчестерские идеи должньї бьіли постоянно проникать в дворянскую массу: и нет факта, лучше обоснованного и более общеизвестного, чем дворянское манчестерство 40 — 50-х годов. Барщинное хозяйство — одна из невьігоднейших форм сельскохозяйственного производства, в один голос твердили едва ли не все «сознательньїе» помещики конца николаевского царствования — твердили с таким же единодушием и упорством, с каким современники Михайли Швиткова пели панегирик зтому самому барщинному труду. «Взглянем на барщинную работу, — писал трезвьій и расчетливьій Кошелев в «Земледельческой газете» 1847 года, — придет крестьянин сколь возможно позже, осматривается и оглядьівается сколь возможно чаще и дольше, а работает сколь возможно меньше, — ему не дело делать, а день убить. На господина работает он три дня и на себя также три дня. В свои дни он обрабатьівает земли больше, справляет все домашние дела и еще имеет много свободного времени. Господские работьі, особенно те, которьіе не могут бьіть урочними, приводят усердного надсмотрщика или в отчаяние, или в ярость. Наказнваешь нехотя, но прибегаешь к зтому средству, как к единственно возможному, чтобьі дело вперед подвинуть. С зтой работой сравните теперь работу артельную, даже работу у хорошего подрядчика. Здесь все горит; материалов не наготовиться; времени проработают они менее барщинского крестьянина; отдохнут они более его; но наделают они вдвоє, втроє. Отчего? — Охота пуще нево ди». «Смело можно сказать, — писал в 1852 году псковский помещик Воинов, — что в хорошо управляемьіх барщинах три четвер та барщинников отвечают и за себя, и за других, т. е. что работьі

утягиваются, по крайней мере, на четвертую долю времени». К концу 50-х годов подобнне рассуждения становятся общим местом. Редакционние комиссии исходят, как из аксиомн, из положе ння, что вольнонаемннй труд несравненно производительнее обязательного. Полемизируя с редакционньїми комиссиями, Унковский в основу своих расчетов кладет тот, по его мнению, неоспоримий факт, что наемних работников помещику после змансипации понадобится лишь две трети, сравнительно с числом барщинннх крестьян. Многие утверждают, что помещики при зтом обойдутся только половиной, говорит Унковский: лишь во избежание ошибки он принимает две трети. Во времена редакционньїх комиссий доказьівать подобного рода вещи значило ломиться в открьггую дверь: двадцатью годами раньте такие доказательства казались небесполезннми, и стоит привести несколько статистических примеров из извес87

тной записки Заблоцкого-Десятовского, относящейся к 1840 году. «В Тульской губернии у помещика А-ва дается на каждое тягло по 2 дес. в каждом поле, 1 десят. покосу и 1 десят. под усадьбу; всего 8 десят. В том же имении свободная земля отдается в наем по 19, 20 и даже 22 руб. за десятину. Положив еще менее, 18 руб. за десятину, каждое тягло стоит помещику 144 руб. Следовательно, годовой работник с работницей будут стоить 288 руб. (так как тягло дает в зтом имении три рабочих дня в неделю). В тех же местах хорошего работника и работницу можно нанять за 60 руб. Пища и м ................................................................................ 40 р. Процент издержки на лошадь, сбрую, орудия, наконец, на помещения сих людей могут бьіть оцененьї не свьіш е................................................... 70 р. И т о г о ..................................................................................170 р.

Следовательно, менее против крестьянского тягла на 118 руб.» В Московском уезде один благоразумньїй и проницательньїй владелец обрабатьівал одну часть своей земли крепостньїми, а дру гую — наемньїми работниками. По его расчислению, переведенному на рожь, оказалось: тягло крепостное стоило помещ ику............21 четв. ржи. вольнонаемньїе мужчина и женщ ина.......... 0 Ч2четв. ржи. Д о х о д помещик получал: от крепостного т я г л а ........................................ 151/2 четв. ржи. от вольнонаемньїх работника и р -ц ь і.......... 43 четв. ржи1

Тут же рядом приводятся примерьі буржуазньїх (купеческих) хозяйств, дающих 15—20, а одно так даже 57 % на оборотний капитал. В зтом последнем имении — для него даются подробньїе расчетьі — на каждого работника пахалось более 9 десятин, тогда как в соседнем имении кн. К-в «при самой усиленной барщине (на помещика обрабатьівается вдвоє больше, нежели на крестьян), ежегодная запашка на одного работника простирается не свьіше 5 десятин». Мьі не будем входить в обсуждение того, насколько бьіли правильньї все зти расчетьі: для нас важно, что так думали все помещики тех лет, которьіе вообще думали о своем хозяйстве, а не вели его по рутине. Критиковать Заблоцкого-Десятовского мьі собираемся так же мало, как мало мьі критиковали Швиткова. Один факт неоспорим: буржуазная идеология сделала за время кризиса обширньїе завоевания в умах владельцев крепостньїх имений. Когда же кризис, к концу 40-х годов, начал слабеть, русское помещичье 1 Журнал мануфактур и торговли, 1837, N q 11— 12.

хозяйство оказалось лицом к лицу с условиями конкуренции, совершенно не похожими на то, что бьіло в дни Александра І. Место России на европейском хлебном рьінке оспаривалось цельім рядом буржуазних стран, — европейских и внеевропейских, — и соперничество с ними вело неизбежно к тому же виво ду: необходимости перехода к буржуазним отношениям и в самой России. «С уничтожением в Англии переменньїх пошлин с иностранного хлеба, — говорит один современньїй автор, — со перничество для русских портов вообще, и в особенности для южних, неимоверно усилилось, потому что даже страньї, не принимавшие никакого участия в хлебной торговле или мало занимавшиеся земледелием, с усилием принялись за зтот промисел. Египет восстановил плодородие своей почвьі и начал стремиться к сбьіту хлебних продуктов; отпуск хлебов из дунайских княжеств еще более усилился; в Румелии жители принялись за земледелие для сбьіта продуктов за границу; даже Северо-Американские Соединенньїе Ш тати (очень хорошо звучит зто «даже» для читателя начала XX века...) стали с большою пользою сбьівать свою муку и кукурузу в Западной Европе. При таких обстоятельствах сердце русского человека невольно сжималось от опасений насчет будущей участи как здешних портов, так, вместе с тем, и самого благосостояния Южной и Западной России, преимущественно земледельческих»1. Сердце русского человека сжималось напрасно; на вновь открьівшемся с конца 40-х годов хлебном рьінке всем нашлось ме сто, и конец аграрного кризиса открьіл самьіе блестящие перс пективи именно перед Южной и Юго-Западной Россией. Гори зонт действительно омрачился — только гораздо позже, лет тридцать спустя, когда случайно забредший на европейскую хлебную биржу чужестранец, янки, начал на зтой бирже само державно царствовать, диктуя ценьї русскому помещику, как и прусскому юнкеру. Пока за ближайшую будущую участь рус ского сельского хозяйства опасаться не приходилось. Некоторое ослабление кризиса чувствовалось уже с конца 30-х годов:

Средняя ценность русского хлебного вьівоза за 1824— 1838 годьі (по Кеппену)...30 171 000 руб. ассигн. Вивозі 1836 год.................................................................. 25 498 000 руб.ассигн 1837 год.................................................................. 38 929 000 руб.ассигн 1838 год.................................................................. 53 048 000 руб.ассигн 1 Хлебная торговля в черноморских и азовских портах Южной России//Журнал Министерства внутренних дел, 1854, ч. 4.

Вьівоз за 1838 год бьіл с лишком вдвоє вьіше по ценности вьівоза 1836 года и почти вдвоє вьіше среднего за 15 лет. Хлебньїе ценьї тоже окрепли: «Цена на пшеницу в С.-Петербурге возвьюилась от 22 до 31 рубля за четверть, в Риге от 22 р. 50 к. до 36 р., а в Одессе от 18 до 26 р. за четверть. Возвьішение цен на рожь в С.-Петербур ге и Риге также бьіло значительно»1. Но настоящую революцию на хлебном рьінке произвели отмена хлебньїх законов в Англии и зна менитий неурожай в Западной Европе в 1846 и 1847 годах. С первого из зтих фактов цитированньїй уже нами автор статьи о хлебной торговле в портах Южной России начинает новий период своей истории. «Последний период, — говорит он, — начинается уничтожением или изменением в Англии, а после в Бельгии, Голландии и других государствах переменннх хлебньїх пошлин. Торговля згпим

продуктом становишся прочною и можеш бить вернее рассчитанною, чем другими статьями ввоза. Закон зтот обеспечивает не только самих торговцев хлебом, тех, у кого они покупают его, и тех, кому продают, но даже развивает обмен в таких размерах, какие до тех пор били неизвестнн». О катастрофическом положений в 1846— 1850 годах свидетельствуют следующие цифри: Цена четверги, р. к. пшеницьі

Год

1846 1847 1848 1849 1850

ржи

в Одессе

в Тамбовской губ.

593 8 14 542 574 557

4 37 442 6 34 466 6 10

в Одессе

344 417 350 . 356 328

в Тамбовской губ.

1 94 442 3 65 1 96 2 12

М и видам, до какой степени малообоснованньїм является утверждение, заимствованное некоторнми исследователями у Кеппена, будто отпуск хлеба за границу не играл никакой или играл очень незначительную роль в хлебной торговле дореформенной России. Сам Кеппен прекрасно опроверг наиболее зффектннй из своих аргументов — относительно ничтожную цифру ВЬІВОЗИмого хлеба (менее «сотой части количества, нужного для потребления самой империи»). По его расчетам, вообще на ринок мог ло поступать в России не более 10 миллионов четвертей всякого 1О внешней торговле России 1838 года // Журнал мануфактур и торговли, 1839, № 8.

хлеба, при общем среднем урожае около 180 миллионов. И, однако же, «сей-то остаток (немногим более 5 %!), большим или меньшим на него требованием, имеет в обьїкновенньїе годьі такое сильное влияние на ценьї хлебов». Катастрофически бьістро вздувшийся в конце 40-х годов спрос на хлеб за границей произвел настоящий ураган на внутреннем хлебном рьінке. Потрясение испьітал даже такой национальньїй хлеб, как рожь, в один год поднявшаяся в Тамбове (мьі нарочно вьібрали зтот медвежий угол) в два с половиною раза, — принимая цену 1846 года за 100, мьі для 1847-го имеем 228, — и лишь постепенно дошедшая снова до нор мального уровня. Но по отношению ко ржи, несомненно, действовали «возмущающие факторьі»: местньш урожай или неурожай и внутреннее потребление. Скрещение зтих «возмущающих факторов» с влиянием заграничного спроса приводило к тому, что, например, в Петербурге ценьї на рожь за весь конец 40-х годов только «держа лись твердо», не показьівая больших колебаний ни в ту, ни в дру гую сторону: около 6 рублей серебром за четверть (тогда как средняя цена за пятнадцатилетие, 1824— 1838, бьіла 4 р. 25 к.)1. Что касается пшеницьі, хлеба вьівозного по преимуществу, колебания ее ценьї, в зависимости от заграницьі, поражают своєю правильностью: стоило Одессе поднять отметку, как Тамбов, с опозданием ровно на год (читатель не забудет, что железньїми дорогами между Тамбовом и Одессою тогда и не пахло), реагировал на зто отметками, повьішенньїми, от полнотьі черноземного чувства, еще сильнеє. Как ни убедительна статья Кеппена своєю массой точньїх, превосходно подобранньгх цифр, она все же является чисто публицистическим зтюдом — отражением той агитации в пользу постройки железньіх дорог, которая с такою знергией велась в конце 30-х годов и так жалко разбилась о каменньїй лоб окружавшей Николая знати. Влияние катастрофи 1847 года могло бьі бьіть преходящим — если бьі она не бьіла лишь обострением коньюнктурьі, создавшейся более длительньїми и устойчивьіми причинами. Хотя ценьї и упали несколько после первой горячки, данньїй толчок продолжал действовать и после того, как горячка миновала. Считая ценьї 20-х годов за 100, мьі получаем для последующих десятилетий следующие прогрессивньїе повьішения: Годн

Пиіеница

Рожь

1831— 1840 1841— 1850 1851— 1860

113,84 138,06 174,14

115,70 141,26 1 9 0 ,ІЗ2

1Но на первьіх порах и в Петербурге толчок почувствовался сильно: «Цена на хлеб возвьісилась почти вдвоє».

2 Hansen, цит. соч. 91

Дена четверта Период пшеницьі

ржи

Сентябрь 1846 года

8 р. до 9 р. 15 к.

5 р. 25 к. до 5 р. 75 к.

Май 1847 года

13 р. до 14 р. ЗО к.

8 р. 90 к. до 9 р. 15к.

Автор цитируемой здесь статьи «(Ценьї на хлеб в С.-Петербурге и в низовьіх губерниях» (Журнал Министерства внутренних дел, ч. 18) сетует, что черноземньїе губернии совсем не воспользовались благами новой коньюнктурьі, — и приводит низкие хлебньїе ценьї низовьіх поволжских губерний, как доказательство зтого. Но доброе русское сердце и в зтом случае слишком поторопилось сжаться: год спустя благодать западноевропейского неурожая дошла и сюда. Дена четверта ржи Год

1846 1848

в Саратовской губ.

в Казане кой губ.

в Симбирской губ.

в Пензенской губ.

1 р. 28 к. 3 р. 56 к.

2 р. 05 к. 3 р. 86 к.

2 р. 0 к. 4 р. 0 к.

1 р. 80 к. 4 р. 30 к.

Дена четверги пшеницьі

1846 1848

2 р. 87 к. 5 р. 09 к.

Зр. 10 к. 5 р. 20 к.

* Зр.О к. 5р.О к.

? ?

Зто колебания цен на берлинской бирже: но как и в 1847 году, заграница продолжала революционизировать нашу хлебную торговлю, а за нею и наше сельское хозяйство. Русский хлебньш вьівоз рос со сказочной бьістротой. 1838 год, как мьі знаєм, бьіл исключительно хорошим годом по вьшозу: однако же в зтом году бьіло вьівезено только 20 с небольшим миллионов пудов пшеницьі. Тогда как в 1851 году бьіло вьівезено более 22 миллионов пудов, в 1852-м — с лишним 40 миллионов и, наконец, в 1853-м — 64V2миллиона! И, как зто бьіло и в области цен, движение масс хлеба заграницу сдвигало с места еще больше массьі внутри России. По данньїм главного управ лення путей сообщения, бьіло отправлено по водньїм путям России: 92

Тьісячи четвертей Год

1851 1852 1853

пшеницьі

ржи

2 542 4 761 6 061

1 095 2 454 2 362

Зтим цифрам нельзя, конечно, придавать абсолютного характера: одна и та же четверть ржи или пшеницьі отмечена здесь по нескольку раз — однаждьі в Саратове, например, другой раз в Рьібинске, третий — на Вьішневолоцком канале. Но отногиение они иллюстрируют отлично: за три года оборотьі с хлебом увеличились в два с половиной раза. Из аграрного тупика Россия, наконец, вьішла. Ее провиденциальное назначение — бьіть «житницей Европьі», — наметавшеє ся в первой четверта столетия и столь скомпрометированное по том, к началу третьей четверта, не оставляло, по-видимому, более никаких сомнений. Крепостное имение вновь заработало для рьінка, знергичнее, чем когда бьі то ни бьіло: странно бьіло бьі, если бьі зтф не отразилось на внутреннем строе зтого имения, — притом не отразилось в совершенно определенном смьісле. Круп-

ное сельское хозяйство на крепостном труде становится все более буржуазним: в нем все большую и большую роль начинает играть капитал. Задолженность дворянского землевладения достигла уже очень значительньїх размеров во время кризиса: к 1833 году бьіло заложено в различньїх кредитних учреждениях того времени (государственньїй заемньїй банк, опекунские советьі и приказьі общественного призрения) около 4 миллионов душ крепостньїх крестьян: под зти души бьіло видано казною до 950 миллионов рублей ассигнациями — около 270 млн. р. серебром. Зтим путем дворянство добивало деньги, ставшие уже для него необходимостью, за невозможностью добить их путем нормальним посредством сбьіта своего хлеба на рьінке. Кто читал переписку Пушкина, тот помнит, как часто в ней говорится о деньгах. По ней ми можем составить себе довольно наглядное представление о размерах денежного запроса у тогдашнего внсшего дворянства, к которому не принадлежал, но за которнм вьінужден бнл тянуться Пушкин. В одном месте он определяет свой минимальннй годинний расход в ЗО 000 рублей; в другом говорит о 80 000, как о пределе своих желаний, — имей он их, он бнл би удовлетворен вполне; упоминаются и 125 000, но зто уже как мечта, по поводу доходов одного приятеля — вовсе не из самих богатнх помещиков, однако имевшего столько. Чтобьі зти цифри били 93

для нас понятнее, надо перевести ассигнационньїе рубли 30-х годов в довоенньїе: т. е. помножить их на 3/4, — потому что таково приблизительно отношение тогдашнего ассигнационного и металлического XX века рублей. Вьійдет, что девяносто лет назад 60 000 рублей считались только-только приличной рентой для большого петербургского барина. Само собою разумеется, что ймення как самого Пушкина, так и всех его родньїх, о которьіх упоминается в письмах, бьіли в залоге, — и мьі застаєм иногда позта за весьма прозаическими хлопотами об уплате процентов в ломбард. Но не одни важньїе петербургские господа бьіли в долгу, как в шелку: тот провинциальньїй сосед, по поводу которого Пушкин трунил над женой, — «Человек лет 36, отставной воєн ний или служащий по виборам, с пузом и в картузе», словом, совсем не аристократ, — «имеет 300 душ и едет их перезакладивать по случаю неурожая». С возвьішением цен на хлеб, в конце 40-х годов, помещичьи денежньїе затруднения, казалось, должньї бьіли бьі кончиться: и если бьі дворяне занимали исключительно с потребительними целями, как обьїкновенно думают, зто должно бьіло би отразиться понижением их задолженности. Не тут-то бьіло — она росла еще бистреє. С 270 м ил л ио но в рублей (уже серебряньїх на зтот раз) в 1833 году она поднялась до 398 милли онов к 1855 году и до 425 миллионов — к 1859-му. К зтому году уже 65 % всех душ, принадлежавших помещикам, бьіли в залоге, и бьіли губернии, где незаложенное имение являлось редкостью. И зто как раз бьіли губернии черноземньїе, где в силу требований международного рьінка имение все больше и больше превращалось в «хлебную фабрику». На первом месте в списке стоят губер нии: Казанская (84 % заложенньїх душ), Орловская, Пензенская и Саратовская (80 %), Тульская, Калужская, Рязанская, Тамбовская (все более 70 %). Их ряд нарушается только одним исключением — но оно стоит правила: вьіше.трех последних губерний, по задолженности, стоит Пермская — старинное гнездо горньїх заводов, работавших исключительно на крепостном труде. На черноземе и на Урале кредит бьіл почти исчерпан — а потребность в капиталах не только не уменьшилась, а с каждьім годом оказьівалась более жгучею. Вопрос: откуда достать денег на дальнейгиее ведение хозяйства? — стал вопросом классового самосохранения русского дворянства. На такой почве возник первьій практ ический план крестьянской реф орм и, и с х о д и в ш є й не от юридических или моральних соображений, а от чисто зкономического расчета. Зто т план принадлежал крупнейшему, без сомнения, представителю старого крепостнического капитализма — богатому рязанскому помещику и откупщику Кошелеву. Мьі видели далекого предтечу зтого плана в декабристе Якушкине, но что тот делал или собирался делать по мелочам и кустарним 94

способом, теперь проектировалось в грандиозном масштабе и должно бьіло осуществиться силою государственной власти. Продать

крестьянам их свободу и вместе те надельї, которьіми они пользовались при крепостном праве — и, отим путем расквитавшись со старьім долгом, полупить новьій такой же капитал, уже не в долг, а без возврата — такова бьіла основная идея зтого гениального плана, под пером дворянских и буржуазних публицистов получившего красивое название — «освобождения крестьян с зем лею). По расчетам Кошелева, несколько даже преувеличивавшего задолженность помещичьего землевладения, зто последнее, переведя весь свой долг на освобожденньїх крестьян, могло приобрести еще до 450 миллионов рублей серебром, сохранив при зтом в неприкосновенности совершенно очищенную от всяких долгов барскую запашку. Мьі увидим, что проекти Кошелева немногим отличались от того, что действительно реализовало 19 февраля, — притом отличались в сторону большей скромности, помещикам удалось полупить больше, нежели надеялся самий расчетливьій и предприимчивнй из их представителей. Правда, при зтом помещики теряли право и на подневольннй, барщинньїй труд крестьян, но зтот труд ценили настолько низко, преимущества буржуазного способа ведення хозяйства настолько били в глаза, что — факт, неоспоримо за^видетельствованннй с разньїх сторон, — в черноземньїх гу-

берниях имение без крестьян ценилось не деилевле, а иногда и дороже имения с крестьянами. Бить может, не ценя вовсе зтих последних, дворяне манчестерского направлення и ошибались: в зтом желали би нас уверить некоторне исследователи — хотя, нужно сказать, такая массовая ошибка явилась би собьггием, в истории совершенно исключительннм. Но для интересующегося историей, а не теорией хозяйства, важен самий факт: все так думали, и сообразно со своим убеждением поступали. Поперек дороги освобождению крестьян стояла теперь только косность наиболее отсталнх слоев дворянства: сила их инерции бьіла настолько велика, что вннудила ввести в реформу ряд оговорок, позволявших местами свести «освобождение» на нет, — но все же не настолько, чтобьі остановить реформу в принципе. Последняя била би мислима в 1854 году совершенно так же, как и в 1861-м: если понадобилось семь лет отсрочки и четьіре года борьбьі для того, чтоби прогрес и вн ая часть дворянства могла осуществить свой план, в зтом виновато било не общество, а правительство, — употребляя ходя чую терминологию. Правильнеє виражайсь — та социальная группа, которая стояла у власти с 1825 года и, не обнаружив больших политических талантов в предшествующее время, к 50-м годам кончила как политическая сила совершенннм банкротством. Между тем, кошелевский план предполагал непременное участие правительства во всей операции. Читатель, вероятно, давно 95

уже задался вопросом, почему, если помещики находили вольньш труд вьігоднее барщинного, не освободили они попросту крестьян собственньїми средствами, пользуясь законом 1803 года? Юридически никто им не м етал зто сделать, но зкономически предприятие бьіло совершенно неосуществимо. Для ведення хозяйства на вольном труде помещику нужньї бьіли деньги: не менее 50 рублей на душу старого счета, по вьічислениям того же Кошелева. Откуда бьі достал зти деньги помещик? Владелец об рочного ймення, где крестьяне, привьікшие ходить в отхожие пром ьісльі , ценили свою индивидуальную свободу, мог заставить их путем всяческого законного и внезаконного давлення зту свобо ду викупить. Но кризис как раз бьіл в барщинньїх, а не в оброч них йменнях, владельцн оброчних имений относились весьма безразлично к реформе, ничего не менявшей в их хозяйстве. От куда би достали денег барщиннне, не ходившие в отхожие про мисли мужики — даже предположив, что у них явилось би массовое стремление купить себе свободу — в чем можно сомневаться: как увидим ниже, они, по-видимому, предпочитали другие способи освобождения. Далее, как било их уверить, что земля, на которой они и их отцьі сидели испокон веку, не их, крестьянская, а помещичья — и ее еще нужно купить у помещика? Как било перевести на крестьян долги землевладельцев — долги eocydapz ственньїм учреждениям, — не получив согласия государственной власти? С какой точки зрения ни подойти к вопросу — решить его можно било только при содействии правящего центра, совершенно независимо даже от размеров операции, далеко превншавшей средства не только частного лица, но даже, по тогдашним временам, любой частной компании или общества. Как ни отрицательно относились к «чиновникам» помещики кошелевского типа, без «чиновников» нельзя било двинуться с места. Но в начале 50-х годов оказалось, что николаевские чиновники, после двадцатилетней возни с проектами освобождения крестьян, никуда двигаться не желают: что пока власть остается в тех руках, в чьих она била до сих пор, никакого содействия от нее прогрессивнне дворяне ждать не должньї. М и видели, что николаевское правительство отнюдь не било антибуржуазннм по своим тенденциям: что оно, напротив, опи ралось на буржуазию и служило ее интересам, насколько умело. Но оно делало зто недаром: оно требовало, чтобьі и буржуазия служила ему — отказалась от либеральнмх тенденций, которьіе не бьіли ей чуждьі в 20-х годах, и сдслалась «опорой порядка». Что касается русской торговой и промьішленной буржуазии, она вьіполнила зто условие: облагодетельствованньїе запретительньім тарифом, награждаемьіе медалями и чинами, наши буржуазнне заводчики и фабриканта 30-х и 40-х годов не рассуждали 96

более о конституции и ревностно насаждали благонамеренность в среде зксплуатируемнх ими рабочих, — мьі зто видели на примере Жукова. Но буржуазия как европейская сила все более и более оказьівалась в противоположном Николаю лагере, он мог в зтом убедиться и во время польского восстания 1831 года, когда так ярко сказались симпатин французской буржуазии к полякам, и бесчисленное количество раз после. Даже небуржуазньїе европейцьі, как Кюстин, несмотря на все попьітки их «приласкать», не поддавались очарованию и, вернувшись домой, писали и печатали о Николае вещи, которьіх не в силах бьіли опровергнуть тогдашние официозньіе публицистьі: и тот колоссальньїй успех, каким пользовались их книжки (книга Кюстина «Россия в 1839 году» вьщержала в три года три издания, не считая контрафакций), еще резче подчеркивал отношение европейского общественного мнения к Николаю. В от отчего тень мьісли о зависимости от западной буржуазии бьіла для Николая и его окружающих совершенно невьіносима. К каким последствиям вел зтот социальннй антагонизм в зкономической области, показьівает известньїй зпизод с железньїми дорогами. Вопрос об их постройке возник у нас в то же время, как и в других континентальних странах: русские расстояния слишком на зто наталкивали. Тогдашняя публицистика видела в паровом транспорте единственньїй вьіход из аграрного кризиса. «В наше время главньім средством к усовершенствованию гражданского бьіта можно считать облегчение сношений, — писал Кеппен в 1840 году. — Расстояния чрез то уменьшаются, тяжести удобно перевозятся с одного места на другое, фабрики отдаляются от городов, путешествия делаются прогулками, и человеческая жизнь становится соразмерно продолжительнее... Россия, в своемюношеском могуществе, поспешает вслед за прочею Европою. Необходимость облегчения сообщ ений и у нас давно уже признана, и с какою деятельностью стараются об улучшении больших дорогі Теперь наступило время пароходства и дорог железньїх, в непродолжительном времени и по России устроится сеть нових дорог сего рода, что ньіне кажется еще мечтою, скоро может сделаться истиною и необходимостью... Когда ми будем иметь средства с удобностью перевозить наши произведения, тогда сбьіт их облегчится, и ценьї произведений лучше будут держаться на степени, внгодной для поселянина». Николай Павлович лично на себе испнтал ужасьі тогдашнего бездорожья: один раз, в начале 30-х годов, он ехал из Рязани в Москву (200 верст) двоє суток! Другой раз его коляска опрокинулась на ухабе, и он несколько недель должен бьіл проле жать в уездном городе Чембарах со сломанннми ребром и ключицей. Лично ему очень улнбалась постройка железньїх дорог, между прочим, с военной точки зрения бистроти мобилизации. Тешила его и перспектива: сьездить пообедать в Москву и к ночи 4 Зак. 525

вернуться домой (перспектива, слишком, конечно, смелая и для теперешних русских железньїх дорог). Но все ото моментально зату манилось, как только возник вопрос: на какие деньги будет строиться русская железнодорожная сеть? Оказьівалось, что без проклятой буржуазной Европьі не обойдешься: окружающие, с министром финансов Канкриньїм во главе, немедленно указали на зто Николаю. Тому так нравились железньїе дороги, что он пробовал спорить, — но по существу, видимо, убедился доводами своих министров, потому что план постройки целой сети канул в Лету. Решились строить пока одну дорогу, зкономически наименее важ ную, между прочим, — из Петербурга в Москву, — которую мож но бьіло соорудить средствами казньї. Канкрин, правда, бьіл и про тив нее: по его мнению, Николаевская железная дорога «не составляла предмета естественной необходимости, а только искусственную надобность и роскошь», усиливавшую «наклонность к ненужному передвижению с места на место, вьіманивая притом излишние со стороньї публики издержки». Но Николай настоял. Страх перед вторжением в Россию европейских капиталов, с точки зрения тех, кто правил страною при Николае, имел хорошие основания: вся «система» Николая Павловича могла держаться, как консерв, только в герметически закупоренной коробке. Стоило снять крьішку — и разложение началось бьі с молниеносной бьютротой: зра буржуазних реформ 60-х годов доказала зто на опьіте. Но в такой грандиозной финансовой операции, какой рисовалась вьїкупная, немислимо казалось обойтись без заграничного креди т е А затем переход к капиталистическому сельскому хозяйству вен немедленно же, опять-таки, к постройке железнодорожной сети, где снова без европейских капиталов бьіло не обойтись. Как видим, реформи 60-х годов представляли собою органическое целое, и зто целое бьіло сплошньїм отрицацием николаевской системи, основ ним положением которой являлась изоляция России от внешнего мира. Не Николаю бьіло разруиіать то, что он тридцать лет создавал. Европейская буржуазия — ас нею буржуазний строй вообще — могла проникнуть в Россию только через его труп. Бьіло бьі интересной задачей проследить, как зто «антиевропейское» настроение, постепенно развиваясь в Николае, поглотило его под конец всецело — так, что кроме мятежной Европьі он не в состоянии бьіл видеть и понимать что бьі то ни бьіло. Мьі оставляєм зту задачу биографам Николая Павловича: для нашей цели достаточно отметить, что кульминационньїй пункт зтой европофобии совпал как раз с тем моментом, когда крестьянская реформа сделалась вопросом насущним для правящего класса Р оссии — для дворянства. Как ни странно зто может показаться, но революция 1848 года заставила Николая позабьіть о дворянстве. По случаю зтой революции бьіл издан известньїй манифест, кончавшийся 98

чрезвьічайно странной для подобного документа цитатой: «С нами Бог! Разумейте язьїцьі и покоряйтеся: яко с нами Бог»! Уже одна зта фраза свидетельствовала о совершенном нарушении душевно го равновесия у писавшего: манифест от первой до последней стро ки бьіл написан самим императором и л и ть подвергся некоторой, чисто стилистической, обработке со стороньї статс-секретаря бар. Корфа. Современники рассказьівали чрезвьічайно вьіразительньїй анекдот о том, как в Зимнем дворце узнали о падении июльской монархии. При дворе бьіл бал — последний бал сезона, когда при дворная молодежь спешила навеселиться и натанцеваться на весь Великий пост. В разгаре танцев в залу вдруг вошел император с какой-то бумагой в руках и громовьім голосом обратился к наполнявшему залу гвардейскому офицерству: «Седлайте лошадей, гос пода! Во Франции провозглашена республика». Действительность всегда не так зффектна, как легенда, — очевидцьі удостоверяют, что император, войдя в залу, произнес несколько отрьівистьіх слов, которьіх никто не понял, и лишь из разьяснений приближенньїх к государю присутствовавшие узнали, в чем дело. Весть о новой республике так подействовала на Николая, что он потерял способность к членораздельной речи! В таком состоянии он сел писать свой манифест, — и тут случилось то, о чем мьі начали рассказьівать со слов того же Корфа: о дворянстве, вернейшей опоре престола, не бьіло в манифесте ни звука — хотя к кому же, казалось бьі, бьіло воззвать против дерзко поднявшей свою голову демократии? Корф почтительно осмелился указать своєму государю на пробел: о дворянстве всегда говорилось в подобньїх случаях, и полное умолчание о нем теперь могло бьіть истолковано в дурную сторо ну. Когда Николай настолько проникся содержанием составл енно го им документа (когда Корф перечитьівал манифест, царь плакал), что не в силах бьіл изменить ни единой строчки. Споря с Корфом, он — как зто ни удивительно еще более! — сам впал в некоторого рода демократизм. «Нет, право, и так очень хорошо, — говорил он; — если упоминать отдельно о дворянстве, то прочие состояния могут огорчиться, а ведь зто еще не последний мани фест, — вероятно, что за ним скоро будет и второй, уже настоящее воззвание, и тогда останется время обратиться к дворянству»... Он и действительно потом обратился с нарочитой речью к петербургскому дворянству, — и отмеченньїй Корфом досадньїй пробел свидетельствовал, конечно, не о демократизме Николая, а о том, насколько он мог позабьггь все на свете, у видав перед собой красное знамя революции. И вот, в довершение всего, дворянство оказалось наиболее задетьім результатами внеіиней политики Николая. Мьі видели, какое значение имел для русского помещика хлебньїй вьівоз, особенно вьівоз пшеницьі. Так вот, зтот вьівоз, благодаря войне, упал с 42 995 000 бушелей в 1853 году до 7 662 279 бушелей 99

в 1854 году и 2 005 136 бушелей в 1855 году1. Ценьї на гпиеницу в черноземньїх губерниях упали до уровня начала 40-х годов и даже ниже (в Саратове, например, до 2 р. 36 к. за четверть — а в 1846 году четверть пшеницьі там стоила 2 р. 87 к.; в Тамбове до 3 р. 64 к. — против 4 р. 37 к. 1846 года). «Едва уменьшилась наша вьівозная торговля, — писал в апреле 1855 года Кошелев в записне, представленной им Александру II, — и она, составляющая менее, чем двадцатую часть наших денежньїх оборотов, так подавила всю внутреннюю торговлю, что чувствуется тяжкий застой везде и во всем. При неурожае, почти повсеместном, ценьї на хлеб во всех хлебородньїх губерниях низки, крестьяне и помещики едва в состоянии уплатить подать и внести процентьі в кредитньїе установлення. Мануфакту ристи уменьшили свои производства, а торговцьі не могут сбьггь на деньги свои товари». Все зто никак невозможно обьяснить непредвиденньїми последствиями начатой войньї: что война с Англией приведет именно к зтим последствиям, легко бьіло предвидеть по всем предьщущим примерам. Но дворянство должно бьіло прине сти зту жертву на алтарь промьііиленного гімпериаяизма. Жертва осталась бесплодной: разорив помещика, не обогатила купца, и у того же Кошелева мьі встречаем истинно «пораженческие» строки. Но обьяснение наше бьшо бьі далеко не полньїм, если бьі, оценивая позицию Николая в ставшем практически с конца 40-х годов вопросе об освобождении крестьян, мьі позабьіли исходную точку всей его социальной политики вообще: подцержание «порядна» во что бьі то ни стало. Мьі видєли , что полицейская точка зрения — желание вирвать почву из-под ног у революции — с самого начала доминировала над крестьянским вопросом, как понимал его Николай Павлович. Еще в 1844 году, настаивая на освобождении дворо вих, он на первьш план вьщвигал особую зловредность того развращенного и своевольного разряда населення, которьій представляют собою дворовьіе, ходящие по оброку. Революция 1848 года оживила зту полицейскую точку зрения почти до той сильї, какую она имела на другой день после 14 декабря. В бумагах Погодина сохранилось чрезвьічайно характерное освещение крестьянского вопроса именно с зтой сторони — принадлежащее одному из са мих верньїх слуг николаевской системи, министру народного просвещения гр. Уварову. Вот что записал, со слов Уварова, Погодин: «Вопрос о крепостном праве тесно связан с вопросом о самодержавии и даже единодержавии (!). Зто две параллельньїе сильї, кой развивались вместе. У того и другого одно историческое начало; законность их одинакова... Крепостное право существует, каково бьі ни бьіло, а нарушенне его повлечет за собою 1 Rubinow. Russia’s wheat trade. — Washington, 1908. (Бушель пшеницьі — около полутора пуда, 62 фунта.)

100

неудовольствие дворянського сословия, которое будет искать себе нознаграждения где-нибудь, а искать негде, кроме области само державця. Кто поручится, что тотчас не возникнет какой-нибудь і амбовский Мирабо или костромской Лафайет, хотя и в своих кос тюмах. Оглянутся тогда на соседей — и начнутся толки, что и как гам устроено. Наши революционерьі или реформаторьі произойдут не из низшего класса, а в красньїх и голубьіх лентах. Уже сльїшатся их желания даже и без отого повода... Правительство не приобретет ничего посредством отого действия. Низший класе и теперь ему предан, а бояться его ни в каком случае нечего: крестьяне могут поджечь дом, поколотить исправника, но не более. Прави тельство не приобретет ничего, а потерять может много. Другая

оппозиция опаснее ему...» \ Зто бьіла, как видит читатель, целая программа — и не лишенная дальновидности с точки зрения той общественной группьі, которая се вьіработала. В отом можно бьіло убедиться весьма скоро, — в той записке 1855 года, которую мьі цитировали вьіше, Кошелев говорил Александру II: «Пусть царь созовет в Москву, как настоящий центр России, вьіборньїх от всей земли Русской, пусть он прикажет изложить действительньїе нуждьі отечества, — и мьі все готовьі пожертвовать собою и всем своим достоянием для спасения оте чества». Видите, мог бм сказать Уваров: не прав ли я бьіл? По-своему, повторяєм, Николай и окружавшие его уваровьі бьши дальновидньї: к их несчастью, только поле их зрения бьіло необьічайно узко. «Вопрос о крестьянах лопнул», — сказал Киселев своєму племяннику Милютину летом 1848 года; а как раз в зти именно годьі для помещичьего хозяйства вопрос о крестьянах только что народилея. 19 февраля Крестьянский вопрос накапупе Крьімскои войньї ф Зкономические іштересьі крестьяп u помещиков ф Буржуазная программа освобождения крестьян Ф Бюрократический способ решения крестьяпского дела Ф Дворяпское брожение 1858—1860 годов ф Мапифест от 19 февраля — крупная уступна феодальпой стороне

Накануне Крьімской войньї крестьянский вопрос находилея в гупике: зкономические интересьі массьі дворян требовали ликвидации крепостного права, политический интерес верхнего их слоя гребовал совершенной неподвижности и сохранения «основ» во всей неприкосновенности — в том числе и крепостного права. ІІалицо бьіл в вьісшей степени социологически любопьітньїй конфликт между зкономикой и политикой: как всегда, торже-1 1 Барсуков. Жизнь и трудьі М. П. Погодина, т. 9, с. 305— 308.

101

ство осталось за первой. Социолог мог бьі удовлетвориться зтим: так должно бьіло бить, так и бьіло. Историк не может ограничиться констатированием правильности общего итога, — ему приходится иметь дело не только с общим, а и с индивидуальньїм: он не может не подвергнуть некоторому анализу тех слагаемьіх, которьіе в зтот итог вошли. СовремеЦное реформе общественное мнение — голос самих помещиков, иньїми словами, — без колебаний приписьівало вьіход из тупика именно войне. «В 1853 году началась война с Турцией, и предчувствовалась борьба с Европою. Уничтожение турецкого флота под Синопом всех русских несколько оживило. Правительство, занятое военньїми приготовлениями и действиями, менее обращало внимания на дела внутреннего управлення. Казалось, зто из томительной, мрачной темницьі мьі как будто виходим если и не на свет божий, то по крайней мере в преддверие к нему, где уже чувствуется освежающий воздух. Висадка союзников в Крим в 1854 году, последовавшие затем сражения при Альме и Инкермане и обложение Севастопо ля нас не слишком огорчили, ибо ми били убежденн, что даже поражение России сноснее и даже для нее и полезнее того поло ження, в котором она находилась в последнее время. Обществен ное и даже народное настроение, хотя отчасти и бессознательное, било в том же роде»1. Так чувствовали и так смотрели на дела снизу: наверху должно било бить как раз обратное, здесь настро ение поднималось, там оно должно било упасть. Неудача войньї, так самонадеянно начатой, — Николай рассчитнвал вначале че рез месяц бить в Константинополе и, даже после вмешательства Англии и Франции, накануне висадки союзников в Криму, бнл еще уверен, что Севастополь в совершенной безопасности, — должна била сильно обескуражить правящую группу, к концу войньї оставшуюся и без своего вождя, трагически погибшего именно вследствие военной неудачи12. Всю глубину растерянности зтой группн можно оценить, читая рассказ об известном совещании министров Александра II, доставшихся ему в наследство от Николая Павловича, перед началом мирних переговоров, пос ле получения ультиматума из Вени: не решились даже спасти себя от формального унижения, обратившись непосредственно к Франции, — соглашение с нею решало все дело, — и безропотно подчинились ультиматуму держави, которая сама в данннй момент боялась войнн не меньше, чем Россия. Визвать на бой всю Европу и в страхе убежать от картонного пугала, — оба 1Когиелев. Записки, с. 81— 82. 2 Версия самоубийства Николая І находит себе почти решающее подтверждение в том, что рассказнвает в своих воспоминаниях П. П. Семенов со слов в. кн. Еленьї Павловньї (Вестник Европьі, 1911, март, с. 21— 36).

102

тги психологические полюса пережили, на протяжении двух лет, одни и те же люди. Невероятно нагльїе еще вчера, сегодня они готовьі бьіли за полверстьі уступать дорогу самому безобидному прохожему. Само собою разумеется, что такой упадок духа не мог ограничиться географически — пределами заграничной поjштики. В политике внутренней должно бьіло повториться то же: чем раньте бравировали, в том теперь готовьі бьіли видеть опасность, гораздо большую действительной. Благодаря отой психологической перемене, то, что раньте задерживало реформу, политический момент, теперь должно бьіло оказаться плюсом на ее стороне. Мьі видели, с каким вьісокомерньїм пренебрежением отпосилась знать к крестьянским волнениям: побьют исправника, сожгут усадьбу — зкая беда, рассуждал Уваров около 1848 года. Десять лет спустя для нового императора и его окружающих, сверстников того же Уварова, не бьіло страха страшнеє крестьянских волнений. ?<Главное опасение» Александра Николаевича, по его собственноручному признанню, состояло в том, чтобьі освобождение крестьян «не началось само собою снизу». З та записка им ператора1 совершенно устраняет предположение, будто, говоря на ту же тему перед московскими дворянами ЗО марта 1856 года, он только хотел попугать зтих последних: прежде всех и больше всех боялся он сам. Отсюда его нетерпеливое отношение к медленности секретного комитета по крестьянскому вопросу — комитета, составленного из николаевских деятелей и работавшего темпом, усвоенньїм для крестьянского вопроса при Николае І. «Желаю и требую от вашего комитета общего заключения, как к сему делу приступить, не откладьівая дела под разньїми предлогами в долгий ящик»; «буду ожидать с нетерпением, что комитет по делу отому решит. Повторяю еще раз, что положение наше таково, что медлить нельзя»; «надеюсь, что после отого дело будет подвигаться, и прошу, чтобьі возложенная работа на мин. вн. дел и государств. имуществ бьіла ими представлена без нзлишнего замедления». Такими вьісочайшими отметками усеяньі журнали комитета, — причем в подлиннике они имеют вид еще более нетерпеливий, ибо Александр Николаевич подчеркииал почти каждое слово12. Очень он боялся, как би «дело не нача лось снизу»! Но в основе медленности комитета лежало то же самое психологическое состояние. Когда комитет, по настоянию императора, внработал известннй рескрипт 20 ноября 1857 года, чем стяжал первое одобрение Александра II («благодарю гг. чле1 Воспроизведенная у г. Попельницкого в статье «Секретний коми тет в деле освобождения крестьян от крепостной зависимости» (Вестник Европьі, 1911, февраль, с. 63— 64). 2 См. у г. Попельницкого, цит. статья, passim.

103

нов за первьій решительньїй приступ к сему важному делу»), — председателем комитета, кн. Орловьім, овладел панический ужас: он, — рассказьівали тогда в Петербурге, — явился во дворец и, добившись аудиенции, стал «самьім сильньїм и настойчивьім об разом» говорить против опубликования документа, в составлении которого только что принимал участие. «Почти на коленях» он умолял государя «не открьівать зрн революции, которая поведет к резне, к тому, что дворянство лишится всякого значення и, бьіть может, и самой жизни, а Его Величество утратит престол»1. Александр Николаевич и здесь, как в знаменитом совещании пос ле австрийского ультиматума, оказался все же храбрее слуг его покойного отца: тогда он настаивал на продолжении войньї, теперь он настоял на опубликовании рескрипта. Но и долго после он бьіл убежден, что рискнуть на освобождение крестьян можно только, введя во всей стране нечто вроде осадного положення. Он горячо сочувствовал составленному его любимцем, Ростовцевьім, проекту создания на время реформи генерал-губернаторов с чрезвьічайньїми полномочиями и очень обижался, когда Министерство внутренних дел, ревнивое к своей полицейской монополии, нача ло зтот проект оспаривать. Отчасти перспектива распьіления его власти, отчасти влияние более трезвьіх буржуазних злементов, имевших на тогдашнее Министерство внутренних дел влияние через Н. А. Милютина, сделали министра Ланского, тоже старо го николаевского служаку, храбрее его коллег: «Народ не только не сопротивляется, но вполне сочувствует распоряжениям правительства», — писал по поводу ростовцевского проекта Ланской. На зтом месте его доклада Александр II и положил свою зна менитую резолюцию: «Все зто так, пока народ находится в ожидании, но кто может поручиться, что когда новое положение будет приводиться в исполнение и народ увидит, что ожидания его, т. е. свобода по его разумению, не сбьілись, не настанет ли для него минута разочарования? Тогда уже будет поздно посилать отсюда особьіх лиц для усмирения. Надобно, чтобьі они били уже на местах. Если Бог помилуєш и все останешся спокойно, тог да можно будет отозвать всех временннх генерал-губернаторов, и все войдет опять в законную колею». Положение полупалось прямо-таки отчаянное: не освобождать крестьян — они взбунтуются, и дело «начнется снизу»; освободить — они опять же взбунтуются, ибо нельзя их освободить «по их разумению», т. е. так, как самим крестьянам нужно. Зто драгоценное признание самого верховного руководителя реформи в том, что «освобождение» крестьян всегда придется пи сать в кавнчках, стоит заметать: оно снимает тяжелое обвинение 1Кошелев. Записки, с. 91.

104

с бедньїх «крепостников», якобьі испортивших «великую рефор му». Александр Николаевич писал зто в 1858 году — тремя годами ран ьте, нежели появилось то, что можно бьіло портить. Освобождение без кавьічек бьіло немислимо в обстановке николаевского режима, — а в первьіе годьі царствования Александра II зтот режим стоял еще во всем цвете и во всей силе. Но если бьі даже чья-нибудь смелая фантазия и могла представить себе такое чудо — создания миллионов свободньїх людей в стране, где государственньїй строй принципиально отрицал свободу кого бьі то ни било, — отому чуду не дали бьі осуществиться классовьіе интересьі дворянства, которому нужна бьіла замена барщинного труда наемньїм, крепостного крестьянина — батраком, а вовсе не создание свободного и зкономически самостоятельного крестьянства. Что зтот злементарннй факт заранее предвидел Алек сандр Николаевич, которого даже самьіе рьяньїе его панегиристьі не* решаются признать гениальньїм государем, показнвает лишь, насколько ясно бьіло дело уже для современников: читатель оценит, какая масса усилий потребовалась, чтобьі затума нить его перед потомством. Но в тот момент, когда писалась цитированная нами вьісочайшая отметка, ответ крестьянства на «свободу не по его разумению» бьіл довольно отдаленннм будущим. Бьіло ли в настоящем конца 50-х годов что-нибудь, оправдьівавшее панику Александра II и его министров? Главньїм условием — повторим еще раз — бьіл толчок, данньїй Крьімской войной. Одна записка, возникшая тогда в вьісших сферах Петербурга, прямо ставит необходимость крупних реформ как средства заг ладить тот конфуз, которнй только что испнтала Россия под Се вастополем. Но в связи с зтим же Севастополем современники отмечали факти реально тревожнне и напоминавшие начало только что неблагополучно окончившегося царствования. «Недовольство всех классов растет, — писал Кавелин Герцену в августе 1857 года, — в особенности озлоблена масса офицеров,

вьісьілаемьіх из гвардии и армии, по случаю усиленного сокращення войск, на голодную смерть. Какое-то тревожное ожидание тяготит над всеми, но ожидание бессильное: словом, все признаки указнвают в будущем, по-видимому, недалеком, на страшний катаклизм, хотя и невозможно предсказать, какую он примет форму и куда нас поведет». Так оценивала положение петербургская интеллигенция; а вот как смотрели на дело в глухой провинции. «Неизвестно, что нас ожидает в будущем, — писал министру внутренних дел рязанский предводитель дворянства Селиванов, — тем более, что в Рязанской губернии войск, кроме двух батальонов, во всей губернии нет. Все распущенньїе из пол-

ков солдати рассьіпаньї по деревням и при первом случае станут во главе всякого беспорядка. На земскую полицию по105

дожиться невозможно». После Севастополя нельзя бьіло рассчитьівать на вернейшую, с дней Петра І, опору абсолютизма — армию. В 1848 году можно бьіло пренебрегать крестьянскими волнениями — послать роту- две солдат, и все придет в порядок. Теперь приходилось спрашивать себя: не будет ли от солдат еще большего беспорядка, да и офицерьі — можно ли и на них вполне рассчитьівать? Вот почему не бог весть какие серьезньїе крестьянские беспорядки 1854— 1855 годов (по случаю сначала «морено го», а потом государственного ополчення) имели такое капитальное значение в истории крестьянской реформьі. «Бунт», кажетея, происходил, как нарочно, по плану, гипотетически начертанному гр. Уваровьім: поколачивали исправников, сожгли пару усадеб. В сравнении с крестьянским движением 1905— 1906 годов, например, зто бьіли сущие пустяки: нескольких батальонов бьіло достаточно для полного усмирения даже наиболее волновавшихся губерний. Если бьі речь шла о судьбе поместного дворянства, как зто бьіло в недавние годьі, «бунтьі» такого размера только обострили бьі реакцию; но дело шло не о крушений, а о возрождении феодального землевладения, тупо упиравшегося перед пустячной, но неизбежной операцией. Надо бьіло напугать его ровно настолько, чтобьі оно на операцию согласилось, — и, прежде всего, напу гать ту знать, от которой зависело пустить дело в ход. Волнения времен Крьімской войньї как раз достигли зтой цели. Подготовка акта 19 февраля 1861 года происходила, как известно, почти параллельно в губернских комитетах и редакционньїх комиссиях в течение 1858 — 1860 годов. Но бьіло бьі ошибкой думать, что вьіработка основних принципов реформи нача лась только в зто время, и что боровшиеся сторони — комитетьі и комиссии — приступили к своєму делу с пустими руками. В значительной степени самий конфликт между комитетами и комиссиями бьіл раздутьім: не то, чтобьі поводов для конфликта вовсе не бьіло, но они, зти поводи, лежали в чисто политической области; на жономической почве боролись не «чиновники» комиссий и «помещики» комитетов (первьіе сами били, по большей части, помещиками, а вторьіе, по большей части, бьіли люди государственной служби), а две группьі дворянства, интересьі которьіх получили формулировку и обоснование еще в период действий секретного комитета, и отчасти даже до него — в 1855— 1857 годах. В зтот период два течения, возникшие ереди самого землевладельческого класса, нашли себе вьіражение в записках частного характера, но составлявших материал для суждения правительственного ко митета. Одно из зтих течений можно назвать феодальньїм, дру геє буржуазним. Первое заботилось главньїм образом о сохранении за помещиками земли — в максимальном количестве и во что бьі то ни стало; второе ставило на первое место обеспечение 106

землевладельцев капиталом и рабочими руками — хотя бьі и ценою некоторьіх уступок в пользу крестьянства в земельном вопросе. Бьіла и третья точка зрения, компромиссная между двумя первьіми, надсявшаяся обеспечить помещиков нужньїми капиталами без уступки земли крестьянам — или с уступною чисто фиктивною. Наиболее обнаженно, а потому наиболее ярко, вьіступает феодальная точка зрения в представленной секретному комитету записке кн. Татарина. «П омещ ики как поземельньїе собственники составляют собою твердую опору престола и государства, следовательно, всякое стеснение их интересов и владельческих прав не может оставаться без влияния на бьіт империи», — писал Татарин: дотронуться до дворянской земли — значит по трясать основьі. «Дарование помещикам права освобождать крестьян без условий и без земли єсть мера самая благодетельная, так как она упрочивает за помещиками право земельной собственности и оставляет крестьян под тем влиянием, с которьім они свьіклись и которое охраняло общий интерес в государстве...». Избежать пролетаризации крестьянства при безземельном освобождении бьіло очень легко, по мнению Татарина: стоило оста вить им в пользование их усадьбьі и дома. Впрочем, к вопросу о пролетариате князь вообще относился легко: «Сельского пролетариата нигде не бьіло и бьіть не могло, — думал он, — а в России количество земли так значительно, что землепахарь не может опасаться не иметь работьі». Под «пролетарием» князь Гагарин, в простоте души, понимал «безработного»... Простота души кн. Татарина отнюдь не является только комическим дивертисментом: она чрезвьічайно характерна, давая нам возможность оценить ту подготовку, с какой приступали к сложнейшей русской реформе XIX столетия николаевские санов ники. Из министров Николая І, остававшихся в живьіх к 1857 году, кое-что понимал в крестьянском вопросе только гр. Киселев, в зто время удаленньїй — по утверждению некоторьіх современников, удаленньїй намеренно — весьма далеко от театра действия: он бьіл тогда послом в Париже. Но и он, нужно сказать, понимал именно только «кое-что». «Я полатаю, — писал он тому же сек ретному комитету, — что даровать полную свободу 22 м илли-

онам крепостньїх людей обоего пола не должно и невозможно. Не должно потому, что зта огромная масса людей не подготовлена к законной полной свободе; невозможно потому, что хлебопашцьі без земли перешли бьі в тягостнейшую зависимость от землевладельцев и бьіли бьі их полньїми рабами или составили пролетариат, не вьігодньїй для них самих и опасньїй для государства. Надел крестьян землею или сохранение за ними той, которую они имеют от помещиков, невозможно без вознаграждения, а вознаграждение едва ли доступно в финансовом отношении. 107

Посему я полагаю, что вопрос о полной свободе подьімать не следует»1. И Киселев, и Гагарин, оба одинаково являлись представителями того разряда землевладельцев, которьіе, живя постоянно в Петербурге, соми хозяйства не вели, будучи по отношению к своим крепостньїм йменням простими получателями оброка. З то т оброк они и стремились увековечить. При крепостном праве платеж им ренти бнл юридической обязанностью сидевших на их земле крестьян; при безземельном освобождении арендовать барскую землю становилось для отих крестьян жономической необходимостью. Так как хозяйственнне условия ймення при зтом не изменялись ни на йоту, то гагаринский способ освобождения бьіл, не только субьективно, наиболее консервативним: вот почему єсть все основания назвать зтот тип реформи феодальним. Тем более что и Гагарин, как Киселев в своем проекте николаевских времен, оставлял во всей неприкосновенности полицейскую власть помещика, предоставляя «освобожденному» крестьянину л и т ь право жалобьі на него, но и то — главе всех помещиков, уездному предводителю дворян ства, превращавшемуся проектом Гагарина в мирового судью. Критика феодальной программн освобождения, с точки зрения жономических интересов самих помещиков, била дана уже одновременно с ее возникновением в записках Кавелина (1855 года) и Кошелева (1857 года). «Некоторне предлагают викупить помещичьих крепостннх с тем лишь количеством земли, какое нужно для удержання их оседлнми на теперешнем их месте жительства, но которого било би совершенно недостаточно для прокормления их с семейством, — писал первнй. — Цель та, чтобьі, воспользовавшись привязанностью крестьян к их родине, земле и двору,

побудить их поневоле нанимать землю у соседних землевла дельцев... Последствием отого било би одно из двух: или бьівшие крепостньїе впали би в крайнюю нищету и обратились в бездомников и бобьілей — нечто вроде сельских пролетариев, которнх у нас покуда, слава богу, очень мало, — или они стали би толпами виселяться в другие губернии и края империи...». Зкономическая истина у Кавелина, по его обнкновению, затушевана моральнополитическими зображеннями: он називает феодальний проект «коварной мерой», говорит о том, что, благодаря ему, правительство било би «вовлечено в несравненно большие издержки, чем викупив их (крестьян) с самого начала со всею землею», и тому подобное. С кристальной зкономической ясностью ставит дело Кошелев. « Зта мера, — говорит он, — разоряла бьі в край половину помещиков, т. е. почти всех, имеющих свои земли 1 Все цитати о деятельности секретного комитета — по статье г. По-

пельницкого, впервьіе опубликовавшего о нем подробньїе данньїе. 108

в промьішленньїх губерниях, ибо крестьяне, лишенньїе своей вековой оседлости, уіили би в страньї более хлебородньїе, и мьі, в девятнадцатом веке, увидели бьі повторение тех народопереселений, которьіе изумляют нас в истории средних веков»1. Метне нельзя бьіло указать точку разрьіва, угрожавшего самой дворянской массе. И Кавелин уже отчетдиво сознавал, что фео дальная программа найдет себе сторонников среди не одних феодалов гагаринского типа. «Такая система вьїкупа, — говорит он о замаскированном безземельном освобождении, — в губерниях почти исключительно земледельческих могла бьі, может бьіть (мьі видим, как неприятно признаваться в зтом Кавелину!), действительно принести пользу владельцам...». В представленном сек ретному комитету проекте полтавского помещика — бьівшего статс-секретаря Николая І — Позена ми находим уже очень удачньій образник амальгамирования феодальной и буржуазной точек зрения. Позен индивидуально представлял весьма благодарную в зтом отношении фигуру, совмещая в себе крупного землевладельца, талантливого финансиста и человека, тьюячью нитей связанного со знатью. Большая часть последней — мьі видели зто на примере Киселева — спитала викуп финансовой утопией. Лучше знакомьій с биржевьім миром Позен ни на секунду не убоялся зтой утопии: вьїкуп, т. е. снабжение помещика капиталом при помощи крестьянской змансипации, он считал делом вполне возможньїм и даже нетрудньїм. Но он надеялся полупить зтот капитал в обмен не за весь крестьянский надел, а только за одну усадьбу. Пролетаризации крестьянства, как и Гагарин, он вовсе не боялся: и чего бьіло бояться ее черноземному помещику, когда он, еще при крепостном праве, успел пролетаризировать добрую долю — а иногда и большинство — своих крестьян? По сведениям, доставленньїм от местного начальства, вПолтавской губернии 83 193 хозяев, наделенньїх землею полевою и усадебною, 47 674 имевших только усадь бу и 24 940 не имевших даже усадьбьі. Число крестьян, наделенньіх землею, относится к числу ненаделенньїх, как 1,9:1. В Черниговской губернии наделеньї полевой землей 100 059 хозяев, только усадьбой — 5456 и не имеющих и усадеб — 33 447; число крестьян наделенньїх относится к числу ненаделенньїх, как 2,5:1. Умножение ненаделенньїх вовсе не зависело от многоземельности имений; напротив того, в многоземельнихуездах гораздо более ненаделенньїх... Почти нет ни одного имения в Малороссии, в «котором бьі все крестьяне бмли наделеньї землею...». В соседней Харьковской губернии бьіла иная система, но приводившая к весь ма сходньїм результатам. «Здесь почти все крестьяне наделеньї зем лею, а потому класе безземельньїх очень малочислен», — писали 1 Кавелин. Соч., т. 2, с. 45; Коилелев. Записки, приложения, с. 96.

109

редакционньїе комиссии. Но вот что отвечали им представители харьковских помещиков, депутатьі от харьковского губернского комитета: «В Харьковской губернии помещичьих крестьян 189 495 душ; из зтого числа тягот, имеющих волов или лоиіадей, только 49 909; ото достаточно обнаруживает, как мало крестьяне имеют скота. Может бьіть, здесь последует вопрос: каким об разом помещики могли обрабатьівать остальное количество земли? — Почти все помещики имели свой рабочий скот, которьім работали крестьяне, не имеющие скота. Другой вопрос: чем будут освобожденньїе крестьяне, не имеющие скота, обраба тьівать свою землю?» — Вьівод отсюда бьіл ясен: «Не обьем земли, данной крестьянину, делает его богатьім, а условия, на которьіх она ему предоставлена, и свободньїй труд; дайте сколько угодно земли крестьянину в пользование, он все-таки не будет чувствовать свой бьіт улучшенньїм, потому что желание иметь собственность не будет удовлетворено... З то можно доказать ти сячами примеров и тем неоспоримьім фактом, что чем имение менее земельно, тем благосостояние крестьян вьіше, ибо помещик, имея мало земли, довольствуется малим количеством крестьянского труда; крестьяне же, за недостатком земли, занимаются промислами, приносящими им постоянннй доход, не зависимнй от случайностей (!). Кто знает бнт харьковских крестьян в натуре, тот в зтом не усомнится»1. Само собою разумеется, что на оснований всех зтих соображений харьковские представители, Хрущев и Шретер, «предоставление крестьянам большого количества земли находили вредньш». На их примере особенно ярко видно, как наивно обнчное разделение помещиков конца 50-х годов на «крепостников» и «либералов». Хрущев и Шретер били самими ярко-красними либералами, каких только можно било найти среди тогдашнего дво рянства. Их подписи стоят под наиболее «левьім» из адресов, поданньїх губернскими депутатами Александру II: под адресом, которнй бнл охарактеризован императором как «ни с чем несообразннй и дерзкий до крайности». Там требовалось ни более ни менее как местное самоуправление, суд присяжних, свобода печати и прочее — что в 1859 году Александр Николаевич искренно считал «западньши дурачествами». Доказнвая, что мужику тем лучше, чем земли у него меньше, они, попутно, не преминули воздать должное почтение буржуазной крестьянской собственности, — а подводя итог своей зкспроприаторской аргументации, 1 Скребницкий. Крестьянское дело, т. 2, ч. 1, с. 46 и др. (На с. 60 см. таблицу, несколько поправляющую холерические вьіводьі Хрущева и Шретера: из нее видно, что бесхозяйньїе крестьяне составляли в Харь ковской губернии около трети.)

110

они заключали, что «от всей души сочувствуют полному освобождению крепостньїх, но в то же время пламенно желают, чтобьі возведение их в полноправньїх граждан произошло правомерно и на почве законносте». Совсем англичане! А подпись их под «ни с чем несообразньїм» адресом стоит рядом с подписью наиболее рельєфного представителя буржуазного типа змансипации — тверского делегата Унковского. Интересьі нарождавшейся аграрной буржуазии на юге и на севере бьіли неодинаковьі, — на зтом и сьіграли феодальї, в конечном счете не одержавшие полной победьі, но избегнувшие и полного пораження. Но мьі довольно далеко ушли от того хронологического пункта, к которому относится наша характеристика. Унковский вьісказался вполне только в губернском комитете и в редакционньїх комиссиях — в следующую фазу реформьі. Уже раньше появлення твери ^й на сцену буржуазная точка зрения бьіла отчетливо формулирована в двух упоминавшихся нами вьіше записках — Кавелина и Кошелева. Вторая — зкономически солиднее, но первая больше имела практического значення по близким связям ее автора с Николаем Милютиньїм, тогда — фактически — товаришем министра внутренних дел и, как вьіяснилось очень скоро, главньїм деятелем реформи со сторони правнтельства. В то же время и лично Кавелин является более разносторонним вьіразителем тогдашней аграрно-буржуазной идеологии, чем Кошелев. Помещик, публицист, профессор, друг Герцена — и в то же время друг Николая Милютина и учитель наследника русского престола, Кавелин имел страшно широкий район наблюдений, и редко можно бьіло встретить человека, которьій бьі так живо воспринимал все, что он видел и сльїшал, и бистреє делал из виденного и сльїшанного виводи, которьіе далеко шли за предельї понятного большинству его современников. Благодаря исключительной обстановке того края, где ему пришлось хозяйничать как помещику, он очень рано натолкнулся на тот подводньїй камень, о которьій должно бьіло сокрушиться русское буржуазное землевладение четверть века спустя, — на рабочий вопрос. Если харьковские условия воспитьівали «англичан», то Новоузенский уезд Самарской губернии, где бьіло именне Кавелина, уже в 50-х годах бьіл образчиком «американского» типа аграрной зволюции. Читая замечательньїе «Письма из деревни» Кавелина (1860 года), вьі с трудом представляєте себе, что речь идет о России еще до отменьї крепостного права: так мало феодального во всей картине. Под влиянием аграрного подьема 50-х годов самарцьі с азартом биржевой игрьі принялись за производство пьиеницьі, за которую платили на рьінке «огромньїе ценьї». Азарт усиливался тем, что при зкстенсивном хозяйстве («земля воздельівается кое-как и не навозится») успех зависел исключительно от погоди: «Весь секрет в том, чтобьі под хороший год иметь как 111

можно больше земли под посевами. А как его угадаешь — хоро ший год!» Но зато на одном хорошем урожае можно бьіло разбогатеть, — и в результате «все здесь нанимает землю и сеет, — говорит Кавелин: — и дворовий, и вдова, и пастух, и кучер, и ку харка — хоть десятину, да сеет». Но посеянное, когда Бог послал урожай, нужно бьіло жать, — и вот перед нами картина совсем американского «дальнего Запада». «Наем рабочих, особливо жнецов, — любопьітнейшая вещь в нашем краю. Приспела жатва — и всюду начинается усиленная деятельность и необьїкновенное столпление народа. Хозяева спешат на базари — пункти, где нанимаются жнецьі; для нас таким базаром служит преимущественно Вольск, уездннй город Саратовской губернии, в 70 верстах отсюда. В то же время рабочие тисячами идут в глубь степи искать работьі. В последние годи наемнне ценьї на жнецов страшно возвьісились: с 3-х руб. сер. за сороковую десятину, как бьівало прежде, они поднялись до 6, 642и 7 рублей. В третьем году жали по 8-ми, а в отдаленннх местах, по 10,12 и даже по 15 целковнх за десяти ну. Во все время работьі ви должньї кормить жнецов, и кормить хорошо — пирогами (как назнваются здесь пшеничнне хлебьі), с приварком из пшена или гороха (иньїе не станут єсть гороха), с салом, в постане дни — с маслом, иногда и с бараниной. Если же ви наняли их не у себя, а на базаре, то издержки еще больше:. ви должньї доставить к себе на своих лошадях и угостить водкой, по здешнему — дать магарнчу, не говоря уже о пирогах во время ряди и в продолжение пути. А найма на базаре редко избежишь: рабочие могут и не прийти, когда нужно. Что тогда делать? Ви видите, что издержки огромньї, и при плате за землю деньгами они должньї бить затраченн вперед... Я еще не все сказал о жнецах и работниках. То, что они всем нужньї в самую горячую пору, делает их требовательньіми, нахальннми и своевольннми в вьісшей степени; о римском праве они не имеют никакого понятия, вероятно потому, что не били в университете. Святость контракта, верность данному слову не существует даже по имени. Когда поспевает пшеница — все думают только о том, как би зашибить копейку жнитвом. Ви нанимаете во время жатвьі няньку; она вам преспокойно говорит: заплати те мне, сколько платят жнецам, а не то я пойду жать. Ви наняли работника еще с осени на год и на условиях, для него вьігодньїх, но имели неосторожность не заплатить ему денег вперед, так чтобьі во время жатвьі у него оставались незаработанньїе деньги: берегитесь, он у вас не останется, и вьі в самое нужное время лишитесь его: он пойдет жать. Да если и вперед дадите, то и зто вас не спасет: он все-таки уйдет жать. Пойдите, судитесь с ним, когда каждая минута рубля стоит...»1. 1 Сон., т. 2, с. 665— 667.

112

Маленькие причиньї иногда имеют большие следствия: строптивьій новоузенский жнец, для которого не существовало святости контракта даже по имени, крепко засел в памяти друга Герцена и корреспондента «Колокола». То скептическое отношение к воль ному крестьянину, которое стало общим местом в 70—80-х годах, знайомо бьіло Кавелину еще в 50-х, — когда к рабочему вопросу в деревне весьма легкомьісленно относились даже такне люди, как Унковский, наивно воображавший, что рабочих после змансипации будет сколько угодно — хоть отбавляй: по расчетам Унковского, на всю Россию еще 800 000 лишних должно бьіло остаться. Никто, кажется, из публицистов одного с Кавелиньїм направлення не отстаивал с такой силой идеи о необходимости твердой и сильной власти в минуту змансипации и непосредственно после нее. Конституционньїе — а тем паче революционньїе — иллюзри его современников внушали Кавелину величайшее недоверие и даже отвращение. «Дурачье не понимает, что ходит на угольях, которьіх не нужно расшевеливать, чтобьі не вспьіхнули и не произвели взрьіва, — писал он по поводу дворянского либерализма Герцену. — Арестьі меня не удивляют и, признаюсь тебе, не кажутся возмутительньїми. Зто война: кто кого одолеет. Революционная партия считает все средства хорошими, чтобьі сбросить правительство, а оно защищается своими средствами... Я бьі хотел, чтобьі тьі бьіл правительством и посмотрел бьі, как бьі тьі стал действовать против партий, которьіе стали бьі против тебя работать тайно и явно. Черньїшевского я очень, очень люблю, но такого брульона, бестактного и самонадеянного человека я никогда еще не видал». Чтобьі избежать повторення в России французской революции («формула русской истории страшно как напоминает формулу французской: читаешь книгу Токвиля — и дрожь пробегает по жилам...»), надо действовать сверху, а не снизу. Кавелин вовсе не бьіл «аполитическим» мьіслителем — совсем напротив: он верил «тайному голосу, которьій еще с детства предсказьівал ему политическую будущность». Но чтобьі идти по зтой дороге, отнюдь не надо бьіло становиться «политическим агитатором, главою партии» — как стал Герцен, которого Каве лин горько за зто упрекал. Путь буржуазного публициста бьіл иной, — нужно бьіло вести долгие дружеские беседьі с шефом жандармов (не подававшим Кавелину руки), раскрьівать свою душу перед фрейлиной императрицьі, — венцом благополучия бьіло поговорить с зтою последней лично, с глазу на глаз. Настроение Кавелина после такой беседьі можно описать только его же сло вами. «Того волнения, восторженности, которьіе возбужденьї бьіли во мне зтим последним двухчасовьім разговором (с императрицей Марией Александровной, в Дармштадте, в августе 1857 года), я передать не в состоянии. До сих пор я точно в чаду, и если бьі 113

кто-нибудь вдруг сильно взял меня теперь за руку или ударил по плечу, я готов бьіл бьі думать, что проснулся, и что все, происходившее со мною, бьіл сон, удивительньїй, очаровательньїй, навеянньїй огромньїм самолюбием и такою же огромною любовью к родине». Немудрено, что помещенному в «Колоколе» письму к государине Кавелин придает большее значение, чем агитационньім статьям того же «Колокола»: «Кто может сказать, что зто письмо не будет иметь значення для будущей России? Ведь зто письмо так тепло...». В противоположность «шатаниям влево» либеральньїх помещиков типа Унковского или даже Кошелева, Кавелин твердо ставит как идеал прогрессивной буржуазии не конституційную , а самодержавную Россию. «Если передать впечатления свои в двух словах, то вот к чему сводится вопрос: замена византийско-татарско-французско-помещичьего идеала русского царя идеалом народним, славянским, посредством самой широкой административной реформи по всем частям»1. Абсолютизм и отречение от политической свободи при мак симуме гражданской свободи как необходимое условие дальнейшего капиталистического развития без революции — зто била программа на двадцать лет вперед. Только не теряя из виду зтих политических предпоснлок, ми будем в состоянии правильно оценить и буржуазную программу освобождения крестьян. Различнне проекти змансипации мотивировали ее весьма различннми соображениями. В бюрократических кругах наиболее популярной била мотивировка полицейская — от «опасности внутреннему спокойствию», которому угрожает дальнейшее сохранение рабства. Николай Павлович с зтого мотива начал свою речь перед Государственннм советом — по поводу закона об «обязанннх» крестьянах (1842)12. Из интимннх заметок Уварова ми знаєм, что при Николае мотивировка не била искренней — но после его смерти стали бояться ужоне в шутку. Проекти частного характера питались возвнситься от полицейской до политичес кой точки зрения. Так, Самарин неудачу в Криму склонен бьіл при писать, главннм образом, крепостному праву, которое, нужно ска зать, било в зтом именно виновато меньше, чем многое другое, — армии Александра І, составленнне из крепостннх мужиков, били, 1 Письма к Герцену, с. 4 7 — 4 8 , 51— 52, 56, 60, 76, 82. С оч., т. 2, с. 1178— 1179. 2 «Пугачевский бунт доказал, до чего может доходить буйство черни. Позднейшие собьітия и попьітки в таком роде до сих пор всегда бьіли счастливо прекращаемьі, что, конечно, и впредь будет точно так же пред метом особенной и, помощью Божией, успешной заботливости правительства. Но нельзя скрьівать от себя, что теперь мисли уже не те, какие бьівали гірежде, и всякому благоразумному наблюдателю ясно, что ньінешнее положение не может продолжаться навсегда».

114

однако, тех же французов при других условиях. Но Самарину ка залось, вероятно, что такая аргументация больше тронет вьісокопоставленньїх читателей, на которьіх он рассчитьівал: не освободите крестьян — потеряете всякое влияние в Европе, грозился он. Заблоцкий-Десятовский, в своє время, пьітался доказать, что крепостное право невьігодно помещикам: при всей своей зкономической обоснованности — аргумент тоже «шкурного» характера. Даже наиболее близкий к Кавелину трезвьій Кошелев рядом с «современньїми требованиями промьішленности и народного благосостояния» нашел нужньїм говорить и об «общественной совести», и о «государственной безопасности». Исходной точкой Кавелина является чисто буржуазнеє понятие — свободи труда. С зтого он начинает. «Многие убежденьї, что Россия по своим естественньїм условиям — одна из самьіх богатьіх стран в мире, а между $ем едва ли можно найти другое государство, где бьі благосостояние бьіло на такой низкой ступени, где бьі меньше бьіло капиталов в обращении и бедность бьіла так равномерно распросіранена между всеми классами народа... Причин нашей бедности очень и очень много... Все зти причини действуют более или менее гибельно. Но ни одна не проникает так глубоко в народную жизнь, ни одна так не поражает промьішленной деятельности на рода в самом ее зародите, ни одна так не убивает всякий нравсгвенньїй и материальньїй успех в России, как крепостное пра во; которьім опутана целая половина сельского народонаселення империи. Двадцать пять с половиною миллионов жителей мужского и женского пола в нашем отечестве лишеньї самих первьіх, са мих скромних зачатков гражданской свободи — права по своєму усмотрению заниматься тем или другим промислом и произвольно отлучаться из своего места жительства; вопреки всякому здравому смислу они лишеньї самого действительного побуждения к занятию промислами — права требовать плату или вознаграждение за свой труд, чего он действительно стоит». Совершенно логично к крепостньш, кроме помещичьих крестьян, Кавелин причисляет и другие разрядн населення, лишеннне свободи труда: крестьян удельннх и дворцовнх, воєнних поселян, мастеровнх казенних заводов, и т. д. Он пнтается даже определить, что терясг русское народное хозяйство от крепостной зависимости всех зтих людей, и «по самому умеренному исчислению» определяет ежегодннй убьіток «по крайней мере в 96У2 милл. руб. сер.». Не менее логически било вивести отсюда необходимость полного восстановления свободи труда для всей массьі населення: «кре-

постньїх следовало би освободить вполне, совершенно, изпод зависимости от их господ» — таков первьій принцип, устапавливаемьій Кавелиннм. Но буржуазия не только требует «сво боди труда» — она уважает собственность. «Государство не может 115

ни желать, ни допустить освобождения крестьян без вознаграждения владельцев, и на зто имеет самьіе основательньїе причиньї. Освобождение крестьян без вознаграждения помещиков, вопервьіх, било би весьма опасньїм примером наруїиения права собственности, которого никакое правительство нарушить не может, не поколебав гражданского порядна и общежития в самих основаниях; во-вторьіх, оно внезапно повергло бьі в бедность многочисленньїй класе образованньїх и зажиточньїх потребителей в России, что, по крайней мере сначала, могло бьі во многих отношениях иметь неблагоприятньїе последствия для всего государства; в-третьих, владельцьі тех имений, где обработка земли наймом больше будет стоить, чем приносимьій ею доход, с освобождением крепостньїх совсем лишатея дохода от зтих имений. Не получив вознаграждения, многие из них на первьій раз, а иньїе может бьіть и навсегда, бьіли бьі осужденьї на самое бедственное существование»... Отсюда третье, «главное основание» Кавелина: «освобождение может совершиться во всяком случае не иначе, как с вознаграждением владельцев». На первьій взгляд, как будто вьіпадает из зтой строго буржуазной логики второй принцип змансипации: крестьян «надлежало би освободить не

только со всем принадлежащим им имуществом, но и непременно с землею». Может показаться, что тут вторгсяіпосторонний злемент — из области полицейских страхові «...в видах общественной тишиньї и порядна, правительство не может допус тить сохранения хотя бьі тени зависимости бивших крепостньїх от их бивших помещиков», — говорит в одном месте Кавелин. Но зто только литературная манера опитного публициста — сплетать моральнне и политические рассуждения, апеллируя не толь ко к рассудку, но и к змоциям своего читателя. Сам автор ни на минуту не ебиваетея со своей колеи. Не нужно упускать из виду главной цели всей змансипациоцной кампании, поскольку она велась помещиками: получения путем змансипации напитала для перестройки своего хозяйства на нових основаниях. Кавелин также определенно ставит зту цель, как и цитированннй нами в и т е Кошелев. «Освобождение крепостньїх, — говорит он, — потребует немедленного поставлення наших помещичьих хозяйств на коммерческую ногу, а зто можно еделать не иначе, как с помощью более или менее значительннх единовременннх, чрезвьічайньїх издержек, которне понадобятея почти в ту же самую минуту, когда совершится освобождение. При всеобщей бедности и разорении нашего дворянства ему неоткуда взять капиталов, необходимнх для покритая таких чрезвьічайньїх издержек, позтому, если вся викупная сумма не будет уплачена вла-

дельцам при самом освобождении их крестьян, сельское хозяйство в России понесет весьма чувствительний вред , 116

от которого не скоро оправится...». «Сумму» должен бьіл у пла тить владельцам специально учрежденньїй для отой цели государством банк — а «вьіплаченная владельцам из банка сумма зачисляется долгом на вьїкупленном имении, с уплатою в 37-летний или другой, более продолжительньїй, срок...» Зкономическое

значение крестьянского надела здесь совергиенно ясно: зто — и обеспечение вьіданного из банка капитала, и средство его постепенной уплатьі. Кавелин путем подробньїх вичисле ний старается установить, что дохода от крестьянского надела вполне хватит для зтой цели — и даже с избьітком. З то примерное вьічисление любопьітно одной деталью: из него видно, что душа крестьянина в нечерноземной полосе ценилась в три раза дороже его земли: первая, для внбранного Кавелиньїм примера (Смоленская губерния), стоила 117 р., а вторая — всего 35 р. 75 к. Позднейшие вьїкупньїе оценки бьіли, таким образом, вполне предвидимьі уже в 1855 году... Само собою разумеется, что зта деликатная операция — превращение мужицкой души вместе с ее землею в дворянский капитал — могла совершиться только сверху, силою власти, которой все привьікли беспрекословно повиноваться. Кавелин обдумал и зту сторону дела — и вполне сознавая неспособность николаевских министров, продолжавших править Россией и при Александре II, разрешить трудную задачу («даже предположив в таких лицах полную добрую волю и желание привести крестьянский вопрос к разрешению, они, очевидно, не в состоянии бьіли бьі зто сделать по недостатку сведений»), он первьій вьісказал идею учреждения, которому суждено бьіло сьіграть такую вьщающуюся роль в истории реформи: редакционньїх комиссий. В учреждении зтом должньї били бить сосредоточенн все, кто своими специальньши познаниями мог бить полезен делу как служащие, так и не служащие (позднейшие «членьї-зкспертьі»). Кавелин дает и их список, во многом опять-таки совпадающий с позднейшим действительннм составом редакционньїх комиссий. Но все зти лица должньї били получить свои полномочия сверху , от правительства — а отнюдь не снизу , от помещиков или крестьян. Таким образом, «бюрократический» способ решения кресть янского дела бнл предложен из буржуазного лагеря. Напротив, мисль о необходимости «общественной самодеятельности», в чем многие видят чуть ли не главную причину большей успешности почина Александра II сравнительно с попнтками его отца, — зта либеральная мисль пришла из лагеря «крепостников» и била предложена не кем другим, как бившим государственньш секретарем и доверенннм человеком Николая І — бароном Корфом. Именно он в секретном комитете предлагал «для успеха нових мер по устройству крестьян, чтобьі они (мери) спущеньї бьіли не сверху, 117

а вьіросли снизу, от указаний опьіта, — разослать от Министерства внутренних дел всем губернским предводителям дворян ства циркуляр о предоставлении опьітности и добрьім намерениям дворянства разрешения вопросов о средствах исполнения и о порядне применения по различию местностей обширной империи дела об изменении положення крестьян»1. Что толкнуло фео дальную группу на зтот путь, оказавшийся, как очень скоро обнаружилось, довольно скользким? На первом месте следует тут, по ставить, конечно, страх — тот универсальньїй страх, которьім бьіли охваченьї «сферьі» после Севастополя: боялись всего на свете — Наполеона III, крепостного мужика, отпускного солдата, — боя лись, между прочим, и дворянина. А вдруг обидится? Зтим именно чувством приходится обьяснить те совершенно неправдоподобньїе аванси, которьіе долались дворянству, например, во время поездки Александра Николаевича по внутренним губерниям в конце лета 1858 года. Послушать императора, так без дворянской поддержки он и шагу сделать не мог: «Я уверен, что могу бьіть покоен, — говорил он, например, в Твери, — вьі меня поддержите и в настоящем деле». И тут же дано бьіло знаменитое обещание, что «дело» будет обсуждаться в Петербурге при непременном участии виборних от дворянства. Следующим после страха, обстоятельством, удручавшим «сфери», била их совершенная теоретическая беспомощность, которою Кавелин мотивировал свой проект «редакционннх комиссий»: блестящим образчиком зтого качества феодальной группьі била известная нам записка Гагарина. Проект Позена должен бнл показаться феодалам лучом света в окружавшем их зкономическом мраке: вот какую поддержку можно получить от помещиков! Значит, не надо пренебрегать их содействием: с божьей помощью в каждой губернии может оказаться свой Позен, и буржуазное меньшинство будет благополучно задавлено. Убеждение же, что освобождения по буржуазному типу, т. е. с землей, обеспечивающей в дальнейшем внкупнне платежи, желает лишь меньшинство помещиков, било наверху очень сильно, — недаром глава феодалов, Муравьев (будущий виленский генерал-губернатор), тоже, по примеру Александра II, совершил поездку по губерниям, вербуя себе сторонников. Южньїе, черноземнне, комитетн, нужно сказать, и оправдали в значительной мере ожидания: в Херсонской и Таврической губерниях, где в среднем на душу населення приходилось 24,4 и 56 деся тин, соглашались отдать крестьянам — в Херсонской от 1,3 до З десятин, а в Таврической от 3 до 5 десятин на душу! В Екатеринославской губернии из 18,9 десятини, приходившихся на душу в крепостннх йменнях, помещики не находили возможним уступить 1 См. у Попельницкого, цит. статья, «В. Е.», 1911, февраль.

118

более 3. Воронежские дворяне себе оставляли 2 000 000 десятин, а крестьянам давали 240 000. Тамбовские требовали отрезки от Ч2до 7^ существующего надела. Если таковьі бьіли аппетитьі после того, как политический конфликт дал наверху перевес буржуазному типу шансипации, можно себе представить, что бьіло би без зтого! Но между феодальной группой и даже зтими — их можно назвать «праньіми» — комитетами все же не оказьівалось полной солидарносі и. Поскольку в комитетах бьіли представленьї интересьі местньїх помещиков — хозяев, им не мог ульїбаться тот способ ликвидации крепостньїх отношений, какой считали наиболее для себя вьігодньїм Гагарин и его товарищи. Те желали превращения крепостмого крестьянина в вечного невольного арендатора помещичьей земли. В зтом именно смисле бьіл редактирован знаменитий рес крипт, 20 цоября 1857 года, основньїе положення которого бьіли сделаньї обязательньїми для губернских комитетов, появившихся на свет божий, как известно, именно благодаря зтому рескрипту. Согласно ему, за помещиками сохранялось право собственности на всю землю: крестьянин получал в собственность лишь усадьбу (за вьїкуп, размер которого определялся не только ценностью усадсбной земли и строєний, но и «промислових вигод и местньїх удобств»: другими словами, вьїкуп усадьбн бьіл замаскированннм викупом личности крестьянина и всех «вигод», которне обладание зтою личностью доставляло помещику); надел же предоставлялся крестьянину лишь в пользование за определенньїе повин носте причем феодали надеялись, очевидно, удовлетворить владельцев и барщинннх имений, сохранив в качестве одной из таких повинностей барщину. Зто лишний раз свидетельствовало об их зкономическом невежестве: как раз в кризисе барщиньї и заключался узел всего вопроса. Если барщина крестьян, составлявших собственность помещика, не представляла для зтого последнего большой ценьї, можно себе представить, что стоила би барщина крестьян, юридически свободннх, по отношению к которнм у по мещика не оставалось никаких средств принуждения. Вот почему при всем разногласии черноземннх и нечерноземннх комитетов насчет количества земли, которое можно било уступить крестья нам, всем им — говоря словами Кошелева по поводу «депутатов первого признва» — «отдача помещичьих земель в бессрочное пользование крестьян за неизменньїе повинности казалась ничем не оправднваемьім нарушением права собственности. Большинство... требовало обязательного вьїкупа как единственного средства произвести освобождение на законном оснований и удовлетворительно для помещиков и для крестьян. М еньш инство, соглашаясь на отдачу мирских земель в бессрочное пользование крестьянам, требовало переоценки или земли, или, по крайней мере, денежннх повинностей... Депутати опасались, что если раз уста119

новится бессрочное пользование крестьян помещичьими землями за неизменньїе повинности, то правительство успокоится и долгодолго не озаботится устройством вьїкупа»1. Таким образом, только меньшинство оброчньїх помещиков склонялось к феодальной точ не зрения, но и то с поправками: владельцьі барщинньїх имений, при всей разнице в размерах их земельного аппетита бьіли на стороне типа буржуазного. Между теми, кто начал крестьянскую реформу и считал себя полньїм хозяином дела, и теми, в чьи руки попало дело с образованием губернских комитетов (первьім возник, как известно, нижегородский комитет: в декабре еще 1857 года, — если не спи тать западньїх губерний, к которьім непосредственно и бьіл обращен рескрипт от 20 ноября; в течение 1858 года комитетьі образовались постепенно во всех губерниях), уже в жономической области не бьіло, таким образом, полного единодушия. Когда работа комитетов развернулась мало-помалу, дело осложнилось политическим конфликтом. У «манчестерски» настроенньіх передових помещичьих кругов бьіла своя логика. Они не могли ограничиться вопросом о барщине — и вообще тесньїми пределами помещичьего хозяйства. «Ежели более или менее патриархальное управление помещиков признается несовременньїм, тягостньїм для крестьян, — писал один из членов тверского комитета, — то тем больше вредно и невозможно начало бюрократическое в управлений свободньїми обществами. Чиновник-бюрократ и член общества — два существа совершенно противоположньїе». «Чтобьі оправдать доверие государя и осуществить его ожидания, — писал один из членов владимирского комитета, — на дворянах лежит священная обязанность указать твердьіе основания к благоденствию страньї и, возрождая народ, дать ему не одни только средства к жизни, но вполне оградить его от всякого произвола и стеснений — указать ему широкий путь к разумному развитию и положить конец злоупотреблениям». Министр внутренних дел так резюмировал зти тенденции в своем докладе Александру II: «Не подлежит сомнению, что некоторьіе действительно желают воспользоваться настоящим случаем, чтобьі понемногу ввести представительное правление в решение дел государственньїх». Исходною точкой, очевидно, должно бьіло послужить то собрание дворянских депутатов от всех губерний, которому Александр Николаевич пообещал предоставить «обсуждение» крестьянской реформи в последней инстанции. Об зтой опасности позабнли в минуту паники и хлопот о своих хозяйственннх интересах: теперь приходилось спешно 1 Из брошюрьі «Депутати и редакционная комиссия по крестьянскому делу». Перепечатана в «Записках», приложения, см. с. 191— 192.

120

воздвигать укрепления с той сторони, откуда не ожидали ника ного нападения. Нет сомнения, что опасность — благодаря, вероятно, долгой отвьічке от всякой дворянской оппозиции — бьіла страшно преувеличена. Впоследствии, когда дело дошло до подачи «адресов» императору, — кульминационньїй пункт дворянского брожения 1858— 1860 годов, — из двадцати четьірех депутатов, подписавших зти адреса, только шестеро дали свои подписи адресам политического характера. Причем «конституционализм» наиболее толкового адреса «пяти» (знакомьіх уже нам Унковского, Хрущева, Шретера и еще двух ярославских депутатов, Дубровина и Васильєва) никак не приходится писать без кавьічек, ибо представительства, даже совещательного, и они не требовали: их пожелания не шли дальше всесословного земства, суда присяж них и «печатной гласности» (не свободи печати!). Зто, в сущности, била кавелинская платформа — социальннй строй буржуаз ного общества без политической свободи: очень скоро логика собьітий заставила само правительство Александра II вьшолнить зту программу. А наиболее нелепнй, «олигархический» — по оценке императора — адрес Шидловского только наивно настаивал на том всероссийском дворянском собрании для решения крестьянского вопроса, которое тем же императором и било обещано. Зато адрес бодьшинства — «восемнадцати» — не заключал в себе ровно ничего политического, да еще довольно значительное меньшинство уклонилось от подписания какого би то ни било адреса... С такими «революционерами» нетрудно било справиться. Но у страха глаза велики: дабьі избежать в России введения «представительного правлення» через посредство дворянских комитетов, на минуту бросились в обьятия той «буржуазии», с которой на зкономической почве било для феодалов гораздо труднеє столковаться. Плодом зтого акта отчаяния и яви лись знаменитне «редакционнне комиссии». Для того, чтобьі понять психологически зтот зигзаг, описанннй «руководившею» крестьянским делом феодальной группой, надо опять-таки припомнить постановку змансипации при Николае І — на другой день 14 декабря. Дворянин забунтовал — его нужно взять в руки: одним из средств било обласкать крестьянина и оказать ему защиту против барского произвола. Николай Павлович, учреждая Третье отделение, одновременно напоминал помещикам об их обязанностях по отношению к крестьянам — «как христиан и верноподданннх». Как только наверху заподозрили, что в проектах губернских комитетов могут бить «отступления вообще от духа государственннх узаконений», сейчас же вспомнили, что ведь помещику нетрудно и обидеть беззащитного мужичка: «действительно ли улучшается» проектами комитетов 121

«бьіт помещичьих крестьян, и в чем именно»? С помещиков веле но бьіло взять честное слово, что они заботятся в самом деле об интересах крестьян, а не своего кармана: зто бьіл грубьій окрик, вьіражавший лишь настроение кричавшего и не имевший никакого практического значення1. Но если бьі окрик дошел до крестьянской массьі, она, конечно, с приятностью почувствовала бьі, как о ней заботятся. Еще ран ьте не прочь бьіли внушить зтой массе идею, что освобождение — дело личной инициативьі государя: Кавелину показалось, что против оглашения зтой части своего разговора с ним императрица ничего бьі не имела. Строжайше запрещено бьіло говорить о вьїкупе душ: свобода должна бьіла явиться для крестьян подарком — и, конечно, не подарком гос под. Венцом всего бьіло решение взять всю реформу «в свои руки». Неблагонадежньїе комитетьі могут там стряпать, что хотят: мьі освободим крестьян сами. Но зто оказалось не так просто. Помещики, заседавшие в комитетах, имели практическое знакомство с хозяйственньїми условиями деревни и могли предложить практические мерьі. Наверху смутно сльїшали, что єсть какой-то надел, какая-то община, какая-то чересполосица: но самьій доверенньїй агент власти, Ростовцев, чуть не накануне своего назначения в главньїе крестьянские благодетели, бьіл убежден, что позеновский проект — идеал змансипации; сравнительно, кн. Гагарин оказьівался еще «глубоким зкономом». Нужньї бьіли люди, которьіх можно бьіло бьі противопоставить комитетским крамольникам. Тут благонамеренная буржуазия типа Кавелина нашла своє призвание. Правда, ее главньїй литературньїй представитель бьіл слишком скомпрометирован своєю дружбой с Герценом и, кроме того, имел бестактность напечатать свою записку раньте, чем она удостоилась апробации: зтого Александр II не мог ему простить. Но помимо него в том же лагере нашлось достаточно людей, которьім можно бьіло оказать доверие: они и составили проектированное Кавелиньїм учреждение, которое хотя и носило скромное название редакционньїх комиссий, но, в сущности, бьіло тем сек ретарем при знатном губернаторе, которьій имеет влияния гораздо больше, чем сам зтот последний. Чтобьі читатель имел представление о политической физиономии зтого учреждения, мьі позволим себе привести несколько вьідержек из переписки его главньїх деятелей: наиболее талантливого члена-зксперта из по мещиков, Юрия Самарина, и самого замечательного из представителей администрации в «комиссиях», Николая Милютина. Вот как характеризовал политическое положение первьій из них в самом начале 60-х годов: «Теперь, как двести лет назад, на всей 1 См. журнальї Главного комитета 18 октября, 19, 22 и 29 ноября 1858 года.

122

русской земле єсть только две живьіе сильї: личная власть навер ху и сельская община на противоположном конце; но зти две сильї вместо того, чтобьі бьіть соединенньїми, разделеньї всеми посредствующими слоями. Зта нелепая среда, лишенная всяких корней в народе и в течение веков цеплявшаяся за вершину, начинает храбриться и дерзко хорохориться перед євоей собственной, единственной опорой (доказательство — дворянские собрания, университетьі, пресса и т. д.). Ее крикливьіе вьіходки напрасно пугают власть и раздражают массьі. Власть отступает, делает уступку за уступкой без всякой пользьі для общества, которое дразнит власть из удовольствия ее дразнить. Но зто не может длиться долго, иначе нельзя избежать сближения двух полюсов — самодержавия и простонародья, — сближения, которое сметет и раздавит все, что находится в промежутке, — а в промежутке вся образованная Россия, вся наша культура. Хорошеє будущее, нечего ска зать!» Итак, не только радикальї (пресса), но и либеральї (дворян ские собрания) вели Россию не более и не менее как к культурной гибели. Единственной живой силой, как при царе Петре, оказьівалось самодержавне. Можно себе представить, что испьітьівали люди зтого типа, очутившись лицом к лицу с настоящей революцией. Как известно, после самой России, деятелям редакционньїх комиссий пришлось проводить крестьянскую реформу в Польше, в разгар восстания в 1863— 1864 годах. «Тьі не поверишь, — писал Н. Милютин жене из Варшави (в ноябре 1863 года), — до чего п о лити чєски развращеньї здесь все классьі общества! Всюду ложь, лицемерие, низость, жестокость. Если больше не убивают на углах улиц, то зто потому, что революционньїе комитети отозвали в леса всех своих кинжальщиков, напуганньїх последними казнями. Что за общество, где можно чего-нибудь добиться толь ко страхом!» «Низший класе населення — единственньїй, которьій может нас утешить и ободрить. Все остальное — дворянство, духовенство, єврей (и мелкая буржуазия, как видно из другого письма) — нам так враждебно и до такой степени развращено и деморализовано, что с теперешним поколением уже ничего не еделаешь. Страх — единственная узда для общества, в котором все моральньїе принципи перевернути кверху ногами, так что ложь, лицемерие, грабеж, убийство возведеньї в доблесть и признаютея актами героизма». Незараженньїе «развратом» крестьяне одни радовали своим веселим и доверчивьім видом русских чиновников, явившихся возвестить им свободу (возвещенную, впрочем, уже раньше польским революционньїм правительством): «Женщиньї плакали и обнимали наши колени». Но поездку освободителей к освобождаемьім опять стоит описать словами самого Милютина. «В ночь с субботьі на воскресенье я отправилея по Венской железной дороге с Самариньїм и Черкасским... На заре 123

мьі пересели в две открьітьіе коляски и отправились в галоп, зскортируемьіе полузскадроном улан и полусотней линейньїх казаков. Весь день, с восьми часов утра до шести вечера, мьі ездили из деревни в деревню и из местечка в местечко, останавливаясь всюду, чтобьі расспрашивать и осматривать, пугать войтов и бурмистров и знакомиться с народом (с которьім они могли обьясняться, как видно из другого места письма, только при помощи переводчика)... Вся местность, по которой мьі ездили, охвачена восстанием. В местечках кишит население, из которого формируются бандьі. Мьі посетили немецкие колонии, где зти «хищники», как назьівают их наши казаки, убили нескольких земледельцев... Нам удалось завязать сношения с народом (через переводчика, не за будьте зтого...), и зто привело нас всех в хорошеє настроение и придало нам бодрости. Военное начальство принимало нас с распростертнми обьятиями. Что касается солдат, не говоря уже о ли нейньїх казахах, которьіе привели нас в восторг своим мужеством, понятливостью и ловкостью, мьі бьіли пораженьї неистощимой веселостью и смелостью всех войск без исключения...». Возвращался в Варшаву Милютин уже под конвоєм не казаков и уланов, а стрелков, которьіе «все время не переставали дурачиться и петь «пойдем Польщу покорять» и другие подобньїе песни, так что обратное путешествие совершилось самьім весельїм образом». Итак, кроме крестьян, припадавших к ногам своих освободителей (один бог знает, чем больше бьіл вьізван зтот почтительньїй жест — ласковьіми ли словами, которьіе сльїшали крестьяне из уст переводчика, или внушительньїм видом уланских пик и казацких нагаек), последние нашли в Польше еще одно «отрадное явление»: то бьіли усмирившие «хищников» солдатьі. Ломимо почтительньїх крестьян и бравьіх солдат, все остальное население Польши состояло из до мозга костей развращенньїх представителей «латинской и шляхетской культурьі», совершавших «убийства» (то єсть, террористические актьі) и «грабежи» (по-современному — зкспроприации), причем все зто с крайней степенью «лицемерия», то єсть весьма конспиративно и без всякого стремления поговорить «по душе» с представителями русского правительства, не решавшимися даже на прогулку вьійти из стен Брюлевского дворца, где они жили. Читателю, несколько знакомому с историей восстания 1863 — 1864 годов, зта психология, вероятно, напомнила уже одну из крупнейших фигур, вьщвинутьіх на арену битвьі с русской стороньї: читая излияния Милютина, невольно вспоминаешь М. Н. Муравьева. И действительно, зти два человека, казавшиеся еще вчера, в разгар русской реформи, непримиримими антагонистами, на поле сражения с революцией живо поняли друг друга. Тотчас же по приезде в Вильну Милютин провел с Муравьевьім «почти цельїй день». «Наше свидание и наши обьяснения 124

имели самьій сердечньїй характер. Мьі даже коснулись прошлого (т. е. споров перед 19 февраля) — и оказались совершенно согласньї. Вообще все, что он мне сказал, бьіло очень разумно и для меня поучительно. Помимо ясного понимания людей и вещей, которьіе его окружают, он действительно обладает замечательньіми административньїми способностями. В знергии также у него нет недостатка, но я бші поражен в нем каким-то оттенком печали, которого я не замечал у него прежде, и которьій обьясняется постоянньїм нервньїм напряжением. По его словам, в течение шести месяцев казнено сорок восемь человек». Само собою разумеется, что Милютин зти казни одобряет — потому что они ведь предупредили еще большее кровопролитне — и удивляется на европейскую печать, находившую образ действий Муравьева не гуманним. Но у него очень скоро оказались точки соприкосновения не с одним Муравьевьім, а и со всей «камарильей», еще вчера только вьіжившей Милютина из Министерства внутренних дел. «В прошлую субботу император собрал несколько человек и ясно вьіразил перед ними своє одобрение общей программе, изложенной в нашем рапорте, — писал Милютин Самарину уже из Петербурга, в январе 1864 года. — Оппозиция замерла. Один князь Горчаков (министр иностранньїх дел) делал оговорки... Князь Гагарин поддерживает нас самим знергическим образом. Чевкин тоже... Гр. Панин (другой вчерашний враг Милютина, бивший председатель «редакционньїх комиссий»), несмотря на легкий оппозиционньій оттенок, бьіл чрезвьічайно мил и любезен. Словом, все прошло так хорошо, как только возможно». По старой памяти, Милю тин еще вьюказивает дальше некоторьш скептицизм, — но он бьіл совершенно напрасен: на политической почве ему и его вчерашним врагам бьіло нечего делить, а разделивший их ранее зкономический вопрос теперь не играл роли, ибо дело шло не о русских помещиках, а о польских, только что учинивших революцию1. Мьі привели все зти виписки, конечно, не для того, чтобьі очернить перед читателями «честного кузнеца-гражданина»: в полной его искренности не может бьіть ни малейшего сомнения. И зти письма носят все совершенно интимний характер — в них Милю тин отразился с фотографической подлинностью. В борьбе с «конституционньїми вожделениями» камарилья могла на него поло житься. А так как зимою 1858/59 года политический момент неожиданно опять вьідвинулся на первьій план, то феодальная камарилья просто не сообразила, что, отдавая дело в руки Милю1 В се цитатьі из писем Милютина и Самарина — по Leroy-Beaulieu «Un homme d’Etat russe», Paris, 1884. Некоторьіе из писем опубликованьі впоследствии и в русском оригинале, но у нас бьіл под руками толь ко французский текст.

125

тина и его товарищей из буржуазной группьі, она сажает себе на спину свои хжономических противников. Когда феодальї понемногу поняли зто, — особенно должно бьіло стать зто ясно после того, как «редакционньїе комиссии» вьіжили из своей средьі представителей феодальной группьі, кн. Паскевича и гр. Шувалова, и обнаружилось, что даже Позен не имеет в комиссиях никакого влияния, — когда, с другой стороньї, встретившись лицом к лицу с дворянскими «революционерами», они убедились в полной безобидности огромного большинства зтих последних, — камари лья поспешила дать задний ход: дело снова бьіло взято, с самой грубой бесцеремонностью, из рук милютинского кружка и снова забрано бьіло в надежньїе феодальньїе руки. Будь камарилья и губернские комитетьі жономически солидарньї между собою, реформа, несмотря на все усилия Милютина, все же прошла бьі по гагаринскому типу: ее спасло то, что и в комитетах бьшо множество сторонников буржуазной программьі из чрезвьічайно видньіх деятелей, притом начиная с Кошелева и Унковского. Работу редакционньїх комиссий спас как раз тот злемент, к которому зти комиссии относились с таким недоверием. Пока дело «освобождения» крестьян бьіло в руках комитетов, Милютин относился к его возможному исходу с чрезвьічайньїм скептицизмом. «В каких теперь все зто руках? — писал он в начале 1858 года своєму дяде, знакомому нам гр. П. Д. Киселеву. — Что за бессмьіслие и неурядица! Горестно вспомнить, как творится такое трудное и важное дело. Дворянство, корьістное, неподготовленное, неразвитое, предоставлено собственньїм силам. Не могу себе представить, что вьійдет из зтого без руководства и на правлення при самой грубой оппозиции вьісших сановников, при интригах и недобросовестности исполнителей». Всеспасающая «общественная инициатива» не внушала, таким образом, прияте лю Кавелина никакого доверия: единственной силой, от которой он чего-либо ждал, бьіла личная власть. «Нельзя не изумляться редкой твердосте государя, которьій один обуздьівает настоящую реакцию и силу инерции». Можно подумать, что с переходом змансипации под просвещенное руководство и направление кавелинского кружка все пошло совершенно иначе. Мьі не можем судить, правда, что сделал бьі сам Кавелин (если не считать того, что в своем собственном имении он впоследствии использовал все «по правки», внесенньїе в реформу кн. Гагариньїм): в редакционньїе комиссии» его не пустили. Благодаря зтому руководящая теоретическая роль в комиссиях досталась славянофилам — главньїм образом Ю. Ф. Самарину: так, по крайней мере, утверждало тогдашнее общественное мнение. Но для того, чтобьі померк тот оре ол, которьім доселе окружена деятельность редакционньїх комис сий на страницах либеральной публицистики, нет ни малейшей 126

надобности пускаться в теоретический анализ их трудов. Им бьіла дана практическая директива, позволившая, казалось бьі, сделать из реформьі настоящее освобождение крестьян, без кавьічек. Внрванньїй у феодальной группьі знакомьім нам припадком паники журнал Главного комитета 4 декабря 1858 года ставил задачей нового курса предоставить бьівшим крепостньїм «право свободньіх сословий», лично, по имуществу и по праву жалобьі — при знавай в то же время необходимость «стараться, чтобьі крестьяне постепенно делались земельними собственниками». Шли ли комиссии неуклонно в зтом — не разрешенном, а формально предписанном им — направлений: создания в России класса свободньїх мелких земельньїх собственников? Весьма осторожно и с большими зигзагами. В основу юридической характеристики но вого «свободного сословия» комиссии положили — как зто ни покажется странньїм — старомосковскую идею «тягла», ту самую идею, что лежала в основе крепостного права. «На оснований действующих законов, — рассуждали комиссии, — все свободньїе сословия, несмотря на различие прав, предоставленньїх им в со ставе обществ, пользуются полною друг от друга независимостью. Все они, от вьісших до низших, непосредственно тянут (по вьіразительному юридическому термину нашего древнего законодательства) к живому средоточию государственного устройства, олицетворяющему собою единство Русской земли и единство правящей ею верховной власти». Можно бьіло бьі спросить редакционньїе комиссии, в чем же заключалось в 1860 году «тягло» не только дворян, но хотя бьі купцов или городского мещанства? К середине XIX века «тягльїми» оставались только крестьяне, — реформа юридически в том и состояла, чтобьі сравнять их с остальньїми обивателями; но для редакционньїх комиссий такой шаг бьіл слишком резким и радикальним. Для крестьян били сохраненьї сословнне учреждения — волостное правление и волостной суд; а в руках зтих учреждений и старий аппарат воздействия на нових «государевих тяглецов»: розги. Цельїй ряд губернских комитетов, притом вовсе не особенно буржуазних (как московский, например) оказался в зтом отношении левее друзей Кавелина, категорически настаивая на отмене телесних наказа ний. Так било со «свободой»; в том же роде шло дело и с «земельной собственностью». Кавелинского принципа — сохранения в руках крестьян всей земли, какою они пользовались в момент освобождения, ибо било совершенно ясно, как увидим далее, что и она могла служить лиш ь минимальньїм обеспечением викупних платежей, — зтого принципа комиссии провести до конца не сумели. Еще в первом периоде своей деятельности, до столкновения с представителями губернских комитетов, комиссии, в заседании 20 июня 1859 года, значительннм большинством внсказались за 127

отрезку, т. е. за принципиальное право помещика уменьшать в известньїх случаях надел своих крестьян при освобождении. Они утешали себя тем, что случаи зти должньї бьіли оставаться исключительньїми; но повтором периоде деятельности комиссий, после их столкновения с губернскими комитетами (в августе — октябре 1859 года), и зто утешение оказалось призрачньїм. По установленньїм комиссиями, под давлением комитетов, нормам максимального надела отрезка по целому ряду черноземньїх уездов должна бьіла коснуться трети, половини, местами даже большинства имений (в отдельньїх случаях до 80 %!): «исключение» оказьівалось распространеннее правила. Комиссии утешали себя еще тем, что зато оценили они отходящую к крестьянам землю дешевле, чем помещики. Но, во-первьіх, разница не так уж велика: курский комитет, например, желал получить за надел 80—93 р., комис сии оценили его в 64— 81 р.; калужский — от 100 до 150, комиссии от 111— 120; московский — от 160 до 179, комиссии от 76 до 120. Кроме Москвьі столкновение бьіло довольно решительньїм в Ярославле: ярославские дворяне (очень либеральньїе, как мьі видели) желали получить за мужицкую землю от 196 до 270 р., комиссии не давали больше 75— 166 р. Зато в ряде случаев оценки комите тов и комиссий сходятся чрезвьічайно близко: в Тульской губернии 69— 137 р. (комитет) и 66 — 139 р. (комиссии); в Харьковской — 96 р. (комитет)и 71— 101 р. (комиссии)1. Но все зтиарйфметические подвиги стушевьіваются перед тем фактом, что принцип оценки крестьянской земли вьігие ее действительной стоимости, т. е. замаскированньїй викуп л ичн ос ти вполне признава ли и комиссии. «При уступке земель крестьянам в собственность за викуп, — писали они, — помещик лишится... дохода, а потому и должен получить соразмерное вознаграждение. Отсюда вьітекает необходимость определить вьісший размер вьїкупной суммьі не оценкою вьїкупаемьіх угодий, а суммою постоянного дохода или денежного оброка, установленного на оснований Положення. Не подлежит сомнению, что доход зтот во многих случаях будет превьниать действительную стоимость поземельних угодий, так как для определения размера крестьянских оброков редакционньїе комиссии приняли за исходную точку не поземель ную ренту, а ньінешние повинности, установившиеся под влиянием крепостного права». Если прибавить, что и в вопросе о самом викупе бьіла сделана крупная уступка феодальной стороне, викуп бьіл сделан ко м иссиям и обязательньїм для крестьян, но не для помещика, — от его воли зависело, пустить землю в своем имении на викуп 1Цифри по Скребицкому, т. 4, с. 1232. Мьі не различали больиіинства и меньшинства комитетов — так как в данном случае зто неинтересно.

128

или нет, — то позиция комиссий как промежуточная между феодальной и буржуазной группами обрисуется перед нами с полной отчетливостью. Всероссийское дворянское собрание, о котором мечтали помещики, вероятно, дало бьі точно такую же картину компромисса, — ибо ни освобождение вовсе без земли, ни с чересчур мальїм земельньїм наделом вовсе не отвечало ви годам всех и л и даже большинства дворян. Бьіть может, крестьяне из рук зтого собрания вьішли бьі еще меньше землевладельцами, но зато по части свободи они, пожалуй, вьіиграли бьі: про екти комитетов бьіли ближе к буржуазном отнош ениям в деревне и дальше от идеи старомосковского «тягла», нежели крестьянское самоуправление по проектам комиссий. Кроме того, непосредственное столкновение с феодалами без всякого промежуточного буфера, вне сомнений, подвинуло бьі еще влево буржуазно настроенную часть помещиков: редакционньїе же комиссии ближайшим образом достигли лишь того, что зтой буржуазной части бьіл просто зажат рот. Ибо весьма склонньїй к компромиссам в зкономической области, по части «свободи» М и л ю ти н бьіл неумолим: именно он, вопреки даже мнению значительной части членов комиссий, в том числе Самарина, настаивал на том, чтобьі депутатам от комитетов, сьехавшимся в Пе тербург в августе 1859 года, не давать никакого голоса в решении дела, даже не разговаривать с ними по существу, а ограничиться формальним отобранием у них справок по нескольким второстепенньїм вопросам. При таких условиях депутатам ничего не оста валось, как апеллировать через голову комиссий к «правительству», т. е. к феодальной камарильє. Насколько усиливалась зтим позиция последней, нетрудно оценить, если вспомнить, что среди зтих «депутатов первого призьіва» бьіли такие люди, как Кошелев и Унковский. Дальнейшим следствием бьіло то, что в са мих комитетах окрепло феодальное течение, и депутати «второго приглашения» довольно единодушно стремились уже к обезземеленню крестьян. Милютин, конечно, не хотел бьіть орудием камарильи, но роль такого орудия он, помимо своей воли и сознания, все же сьіграл. Положение сильнеє человека — и нельзя делать людей свободньїми при помощи абсолютизма. Если члени ком иссий не сознавали логики своего положення вначале, они должньї бьіли понять ее, увидав, как кончилось дело. Едва комиссии кончили заданную им работу: собрали нужное количество зкономического и юридического материала, вьіработали технику реформи и обуздали крамольньїе комитетьі, как от них поспешили отделаться с невероятной бесцеремонностью: 10 октября 1860 года они бьіли закрьітьі почти зкспромтом, и ни один из их членов не бьіл допущен в то учреждение, где должен бьіл решиться вопрос, — в Главньїй комитет по крестьянскому делу, 5 Зак. 525

129

преобразованньїй из знакомого нам «секретного» комитета и, в сущности, тоже «секретний», ибо его прения составляли тайну для всех, не исключая и бьівших членов комиссий... Милютин и его товарищи должньї бьіли частньїм путем разузнавать, что делают с проектом, куда они вложили всю душу. Принципиальной борьбьі с зтим проектом заседавшему в Главном комитете фео дальному синклиту, впрочем, не пришлось вести: комиссии предупредительно оставили все нужньїе «крепостникам» лазейки. Только Панин, внук усмирителя пугачевщиньї, министр юстиции Николая І и бьівший, после смерти Ростовцева, председатель редакционньїх комиссий (еще более номинальньїй председатель, впрочем, чем бьіл Ростовцев) еще немного покромсал крестьянские надельї — где на полдесятиньї, где на четверть. Да кн. Гагарин вбил последний гвоздь, проведя право помещиков освобождать крестьян почти без земли — с одной четвертью надела. В дальнейшем и Главнмй комитет и сьігравший роль чи сто формальной инстанции Государственньїй совет остались на почве проекта комиссий. Благодаря тому, что зти последние поставили вьїкуп, т. е. окончательную ликвидацию отношений между барином и его бившими крепостньїми, в зависимость от согласия помещика, в «Положений от 19 февраля» оказались узаконенньїми сразу оба типа «освобождения»: николаевский, по которому крестьяне оставались «обязанньїми» (как по закону от 1842 года), и более новий, — буржуазний, делавший из кресть ян на бумаге «свободньїх мелких земельних собственников». И те, и другие оставались, конечно, одинаково привязанньїми к месту, ибо сохранена бьіла круговая порука в деле уплатьі пода тей и повинностей, и крестьянин не мог уйти из деревни без со гласия «мира», а мир имел все побуждения его не випускать. Но зато помещик бил совершенно не связан в виборе системи хозяйства, — он мог вести его по-новому, наемньїми работниками, или по-старому, оброком либо барщиной. Ликвидация крепостного хозяйства, таким образом, бьіла всецело предоставлена инициативе землевладельцев; зтого не нужно забивать, когда ми с л ь іш и м , что крепостное право бьіло отменено «сверху». Право — да; хозяйство — нет. Относительно хозяйства бьіл устроен своего рода плебисцит между помещиками: и вот какие результати дал зтот плебисцит. К 1 мая 1864 года «Положение от 19 февраля» било введено во всех — или почти во всех — йме ннях европейской России. Из 109 758 имений с 9 765 925 душами крестьян остались на «обязанном» положений: 75 412 имений с 5 300 000 душами. Перешли на викуп и л и воспользовались гагаринской оговоркой о четвертном (дарственном) наделе: 34 301 имение с 4 465 739 душами. 130

Для того чтобьі правильно оценить зти цифрьі1, надобно принять в соображение, с одной стороньї, что в западньїх губерниях после польского восстания 1863 года вьїкуп бьіл сделан обязательньім (во всей России он стал обязательньїм только в 1881 году). С другой стороньї, что для владельцев оброчньїх имений (составлявших около V общего числа), вообще менее других заинтересованньіх в ликвидации крепостного права, бьіло создано лишнее побуждение отложить зту ликвидацию, в виде обещания пересмотра — само собою разумеется, повишения — крестьянского оброка через 20 лет. Кто стал бьі резать курицу, которая могла еще снести золотое яйцо? Произведя соответствующие вьічетьі, мьі увидим, что за «свободньїй труд» вьісказалось немедленно же после реформьі до половини помещиков. Зто дает нам мерку распространенности «манчестерских» взглядов среди тогдашнего дворянства. Сохранение «обязанньїх» отношений, буде того пожелает помещик, послужило главньїм источником «недоразумений» при проведений реформи на местах: Киселев воочию мог убедиться, к какому хаосу привел бьі сочиненньїй им при Николае план освобождения крестьян, если бьі он осуществился. Система вьїкупньіх платежей (детальнеє мьі коснемся ее в следующей главе) бьіла так сложна, что не одним крестьянам не сразу бьіло дога даться о действительном их значений: скрьівающемся за вику пом земли викупе л и ч н о с т и . Но бьіть от царя обьявленньїм свободньїм человеком и в то же время продолжать ходить на барщину или платить оброк зто бьіло вопиющее противоречие, бросавшееся в глаза. «Обязанньїе» крестьяне твердо верили, что зта воля — не настоящая: придет «слушний час», и тогда сам царь (а не помещики, чиновники и попьі) обьявит настоящую волю. Единственньїм средством убедить крестьян, что «Положение от 19 февраля» и єсть настоящая воля, бьіли розги. Посланньїй в Калужскую губернию генерал Казнаков (реформа проводилась при помощи вьісочайше командированньїх на места генералов и флигель-адьютантов — отголосок неосуществившегося проекта о генерал-губернаторах) доносил, что он «про тив своего убеждения и даже без надеждьі на успех решился на испьітание розог, и, к счастью и удивлению его, достаточно бьіло не страшного числа ударов, а легкого наказания в пределах, ниже дозволенних законом даже полицейско-исправительной власти, для преодоления непонятного до того упорства крестьян». Никогда так много не секли, по словам современников, как в первьіе три месяца после обьявления «воли»: и у крестьян даже сло1 Они заимствованьї нами из ст. г. Попельницкого «Как принято бьіло Положение 19 февраля крестьянами» (Современньїй мир, 1911, март, с. 187). Данньїе ниже оттуда же.

131

жилось убеждение, что в самом «Положений» єсть статья, предписьівающая пороть всякого мужика, осмелившегося зто «Положение» прочесть. Но не всегда и розог оказьівалось достаточно: за два года составления «уставньїх грамот» в 2115 селениях пришлось применять воєнную силу, причем временами доходило до настоящих военньїх действий, с десятками убитьіх и раненьїх — со сторони крестьян, разумеется. И тем не менее из 97 539 устав них грамот 45 825 било не подписано крестьянами: почти поло вина их отказалась от «свободного труда» в той форме, в какой он бнл предложен манифестом от 19 февраля 1861 года.

Глава X V

Ш естидесятьіе ГОДЬІ Пореформенная зкономика Зкоиомическая статистика ф Основньїе чертьі политического строя остались неизменньїми в 60—70-х годах ф Крестьянский надел — припудительпая собственность

«Удача» или «неудача» крестьянской реформьі всецело зависела от того, удержится или не удержится зкоиомическая коньюнктура, на почве которой созрела среди помещиков сама идея ре форми. Ибо не нужно забьівать, что если теоретически преимущества «свободного труда» бьіли демонстрированьї еще в 60-х годах предшествующего века, если правительство по тем или иньїм побуждениям носилось с планами «освобождения» уже в первьіе годьі XIX столетия, то хозяева-практики согласились на реформу лишь к 40-м годам, даже к концу их, а разговорьі о реформе, пока не бьшо на нее согласия непосредственньїх владельцев крепостного труда, бьши простим сотрясением воздуха. Обманул или не обманул ожидания русских дворян «свободньїй труд»? Наиболее заинтересованньїе лица — сами дворяне — в 80-х годах прошлого века отвечали на зто утвердительно. О том, что дворянство что-то «потеряло» от реформи, можно било прочесть даже в очень благонамеренньїх исторических книжках, вншедших в последние годи XIX столетия. Художественная литература, толкуя об «оскудении», якобьі постигшем российского помещика после «воли», вто рила зтим утверждениям. Действительное оскудение зпохи Александра III отбросило мрачную тень на двадцать лет назад. Корот ка память у людей, и свежая беда заставляет их забьівать долгие годи предшествовавшего зтой беде благополучия. Если ми от колеблющихся настроєний перейдем к твердим обьективннм данним, от психологии к статистике, ми сразу увидим, когда началось «оскудение», и можно ли говорить о нем для двух десятилетий, непосредственно следовавших за 19 февраля 1861 года. М и видели, что крестьянская «свобода» била прямим ответом на внсокие хлебнне ценьї, установившиеся в Западной 133

Европе с 40-х годов, а международньїй хлебньїй рьінок уже тогда командовал более тесньїм и узким русским рьінком. Сравните два рада нижеследующих цифр — и оскудение, настоящее оскудение станет перед вами со всей рельефностью, можно сказать, автоматически отмечая свою действительную хронологическую дату. Цена гектолитра пшеницьі во франках Годьі

1 8 6 2 -1 8 7 1 1 8 9 1 -1 9 0 0

Франция

Англия

Прусе ия

Италия

Соединенньїе Штатьі

21,67 16,80

21,96 12,11

22,98 15,48

21,03 17,88

20,17 8,97

Зто конечньїе результатьі: беда уже пришла. Она подбиралась постепенно, и та же статистика дает нам возможность заметать ее приближение издалека. Если, как мьі зто делали раньте, мьі примем хлебньіе ценьї 20-х годов XIX века за 100, мьі получим такие соотношения:

Годи

Пьиеница

Рожь

1861—1870 1871—1880 1881— 1884

168,20 181,38 159,97

177,80 191,03 179,31

Ценьї стали падать только с начала 80-х годов: с конца 50-х годов и до зтого времени они, хотя и с колебаниями, все время поднимались1. Увеличивался, разумеетея, и русский хлебньїй вьгооз:

Годи

Тисяча четвертей

Годи

1848—1850 1851—1853 1857—1862 1860—1862

..................... .3896 ..................... .7569 ..................... .8780 ..................... .8859

1863—1865 1866—1868 1869—1871 1872—1874

Тисяча четвертей ...............................8708 .... ....................... 13 154 .... ....................... 18 154 .... ...................... 21 080

Если мьі примем вьівоз последнего трехлетия (1857— 1859) пе ред 19 февраля за 100, вьівоз трехлетия 1872— 1874 годов вьіразится цифрой 24012. Еще два года спустя, к 1876 году, зта цифра 1 Первьіе цифрьі взятьі нами у Веаигіеих, вторьіе — у Hansen, цит. соч. 2 Блиох. Влияние железньїх дорог на зкономическое состояние России, т. 2, с. 42. (Мьі несколько округлили подсчет Блиоха, вьічисленньїй с точностью до 0,01%, и пропустили трехлетие 1854—1856 годов — годьі Крьімской ВОЙНЬІ.)

134.

д отл а до 287, — пореформенньїй вьівоз увеличился сравнительно с дореформенньїм почти втроє за 15 лет. Но, скажет читатель, что же тут удивительного? За зти пятнадцать лет Россия покрьілась сетью железньїх дорог, подвоз хлеба к портам стал во много раз удобнее и дешевле, — возможно, что та кне же результатьі бьіли бьі достигнути н при крепостном праве. Действительно, из 26 миллионов четвертей хлеба, вьівезецного за границу в 1874 году, 17 миллионов бьіло доставлено по железной дороге, и лишь 9 — водними путями или на лошадях, почти те же 9 миллионов четвертей вивозились ежегодно и в 1859— 1861 годах, когда железньїх дорог в России почти еще не бьіло. И тем не менее результати не могли бьі бить такими же, потому что хлеба для вьівоза в распоряжении населення бьіло бьі меньше. Манчестерское предположение помещиков о большей доходности «вольного» труда оправдьівается статистическими данньїми в такой же мере, в какой ими опровергается упадок русского сельского хозяйства после реформи. Для проверки манчестерского предрассудка у нас имеются два ряда цифр. Во-первьіх, имеются данние об урожайности в различньїх губерниях России до и после реформи. Данньїе неполньіе и, может бьіть, не вполне точньїе, но так как точность их всюду нарушена в одном направлений, в сторону излишнего оптимизма, то неточность абсолютних цифр не мешает отношениям бьггь весьма поучительньїми. После освобождения крестьян земля стала ро дить больше, зто не подлежит сомнению: Урожай («сам-сколько») 1857—1866 годьі Губернии

Воронежская Полтавская Рязанская Орловская Курская Тамбовская Пензенская

1870—1882 годьі

Озимьіе хлеба вообще

Озимая рожь

Озимая пшеница

4,0 3,9 3,4 3,9 3,5 3,9 4,1

4,2 4,8 4,2 4,4 5,3 5,3 5,1

4,0 4,3 5,1 5,1 5,7 5,3 3,8

Урожайность ржи повьюилась везде, урожайность пшеницьі понизилась в одной Пензенской губернии, да в Воронежской оста лась на прежнем уровне: и зто — чрезвьічайно характерное обстоятельство. Пшеница — барский хлеб, рожь — мужицкий; на крестьянских землях пшеницей бьіла засеяна, считая на всю Россию, 135

лишь V5общей площади, рожью — 4/5, тогда как на помещичьих зем лях под пшеницею 43 и под рожью 2/у Причем крестьянские посевьі пшеницьі уже в 80-х годах все уменьшались и уменьшались1. Рост урожайности «мужицкого» хлеба при всем известной застойности крестьянской земледельческой техники за зтот период может бьггь отнесен исключительно на счет производительности труда, в самом тесном и прямом значений зтого слова. Земля стала родить больше, когда с нее сняли барщину. И, несмотря на бистрий в России рост населення, хлеба на каждую душу стало оставаться больше: Производство зерна (четвертей на душу чистого сбора) Губернии Южньїе степнне Нижневолжские и заволжские Средне-черноземнне

1864-1866

1870-1879

1883-1887

2,09

2,14

3,42

2,12 3,32

2,96 3,88

3,35 3,28

Чистий остаток в руках населення увеличился; таким обра зом, увеличилось и количество хлеба, которое могло бнть виве зено за границу. Мьі нарочно сохранили и третий столбец таб лички, вьіходящей за хронологические предельї наших наблюдений: он намечает не только время, но и место начинавшегося оскудения. Раньше всего встал старий земледельческий центр; «колонии» удержались лучше2. Итак, «манчестерцн» оказались правьі: земледельческий труд в России стал производительнее с тех пор, как он стал «свободньш», хотя би и в кавнчках. Что било би, если би он стал свободннм в подлинном смисле слова, ми с трудом можем себе пред ставить. Но зто били би праздние мечтания: вернемся к реальности. Наряду с предрассудком насчет оскудения помещиков непосредственно после реформи и благодаря ей, прочно живет и другой, гласящий, что «манчестерци», наговорив либеральннх фраз, под шумок все-таки сохранили старую барщину — в виде знаменитих отработков. «Отрезав» у крестьян, по «Положенню от 19 февраля», земли, для тех абсолютно необходимне, — луга,12 1 Nicolason. Histoire du developpement economique de la Russie». — Paris, 1902, p. 154— 155. (Французское издание полнее русского издания «Очерков».) 2 Первая табличка составлена нами по данним, приложенним к 1-му тому известной книги «Влияние урожаев и хлебньїх цен». Вторая — заимствована у В. Ильина (Развитие капитализма в России», 1-е изд., с. 186).

136

вигони, даже места для прогона скота к водопою, — помещики заставляли их арендовать зти земли не иначе, как под работу, с обязательством вспахать, засеять и сжать на помещика определенное количество десятин. Что на таких началах велось помещичье хозяйство нечерноземной полосьі в 70-х годах, зто категорически подтверждает Знгельгардт (его «Письма из деревни», как известно, — единственньїй в своем роде памятник зкономической истории России в пореформенную зпоху). Он говорит, что когда он сел на землю и начал хозяйничать, ни один разумньїй помещик в его округе (и он сам в том числе) не сдавал крестьянам «отрезков» за деньги. Многие жили только «отрезками»; один хвастал, что его отрезки охватьівают, как кольцом, 18 деревень, которьіе все у него в кабале; едва приехавший арендатор-немец в качестве одно го из первьіх русских слов запоминал atreski и, арендуя имение, прежде всего справлялся, єсть ли в нем зта драгоценность. Но работа крестьян за арендуемую у барина землю — зто, говорят, та же барщина: где уцелели отработки, там сохранилось по-прежнему барщинное хозяйство. Однако, во-первьіх, зто не одно и то же, — хотя повод к смешению и подал такой авторитет, как Маркс, рассматривающий отработки и барщину как две разновидности одно го типа хозяйства. На самом деле зто два разньїх типа, и Маркс в другом месте указал совершенно правильний принцип различения зтих двух типов, установив разницу жономического и внежономического принуждения. Крепостньїе крестьяне юридически бьіли обязаньї отбьівать барщину, — зкономически они вовсе не били к зтому вьінужденьї; хотя теоретически надел барщинного крестьянина и может рассматриваться как обеспечение его барщинной повинности, но на практике в русском крепостном имении он обеспечивал вовсе не ее, а повинности крестьянина перед казной, подати (которьіе иначе помещик винужден бьіл би платить из своего кармана). Едва ли можно указать случай, чтобьі у крестьянской семьи бьіл отобран надел, т. е. чтобьі крестьянское хозяйство било разорено из-за того, что члени данной семьи плохо работали на барщине: применивший такую «меру взнскания» помещик вполне уподобился би висекшей самое себя унтер-офицерше. За плохую барщи ну можно било сменить большака, что и долалось, отдать семью под надзор другой, более исправной, взнскать со всей общини, наконец, по круговой поруке; но если помещик иногда обезземеливал крестьян, он делал зто вне всякой связи с тем, исправни или не исправнн они на барщине. С отработками дело обстояло совершен но иначе. Юридически крестьянин вовсе не обязан бьіл снимать отрезки у барина и за то на него работать; но без отрезков он не мог вести своего крестьянского хозяйства; в силу отого отработки являлись для него зкономической необходимостью. В сущности, все равно, что заставляет человека продавать свой труд, и если 137

не все равно, что он за зтот труд получает, то тут именно разница видовая, а не родовая. Отработочньїй крестьянин, батрак с наделом, сельский пролетарий — зто три последовательньїе ступени развития наемного труда в земледелии. Причем даже и настоящий наемньїй работник может получать свою плату — или часть ее — не деньгами, а натурой. Блестящим примером отого является скотник Знгельгардта1. Отработочное хозяйство — не простая маскировка крепостного: зто, зкономически, хозяйство полубуржуазное. И очень характерно, что двадцать пять лет после реформи даже зто полубуржуазное хозяйство в России не являлось уже правилом. По данньїм 1883— 1887 годов, все губернии России мож но било разделить на три такие группьі:

Губернии

С преобладанием капитали стической системи Со смешанной системой С преобладанием отработочной системи

Количество губ. а — чернозем. б — нечернозем.

Количество посева, тьіс. десят.

19 (а - 9, б - 10) 7 (а - 3, б - 4)

7407 2222

17 (а - 12, б - 5)

6281.

Но сюда входят данньїе и о мелкопоместном хозяйстве, лучше всего консервировавшем остатки крепостного права. Если ми возьмем пример с одними средними или крупньїми йменнями, преобладание капиталистической системи станет еще рельєфнеє. Цитируемьій нами автор приводит 4 уезда Курской губернии, где наемннй труд применялся так:

Уезд

Дмитровский Фатежский Льговский Суджанский

Проценти имений приобретающих рабочих по вольному найму

Проценти имений держащих батраков

средних

крупних

средних

крупних

53,3 77,1 58,7 53,0

84,3 88,2 70,8 81,1

68,5 86,0 78,1 66,9

85,0 94,1 96,9 90,5

1 Скотник получал в год «60 рублей деньгами, 6 кулей, 6 мер ржи, 2 куля овса, 1У2 куля ячменя», кроме того, держал на хозяйском корму корову и овцу, получал землю для огорода и для посева одной мерки льна и одной осьмини картофеля и т. д.

138

Таким образом, только ничтожное меньшинство крупних имений держалось здесь отработочной системьі — и решительное большинство средних также перешло уже к наемному труду1. Крупное землевладение в черноземной полосе оказьівалось наиболее бур жуазнім: наблюдение, важность которого мьі оценим, если вспомним, что большая часть дворянской земли бьіла в руках круп них собственников. По данньїм серединьї 70-х годов, только одна четьірнадцатая дворянской земли принадлежала помещикам, имевшим менее 100 десятин на черноземе и менее 500 десятин в нечерноземной полосе, т. е. бьівшим мелкопоместньїм: а сами зти помещики составляли более трех четвертей (76,5 %) всей массьі дворян-землевладельцев (90 225 из 1,14 716). Зато 10 % дворян, имевших каждьій более 1000 десятин земли, владели тремя чет вертями всей площади (74,5 %). В руках среднего землевладения (100— 500 десят. на черноземе и 500— 1000 на суглинке) бьіло 20 % всей земли12. Сопоставление зтих цифр дает ключ к целому ряду политических и зкономических явлений зпохи реформ. Во-первьіх, мьі начинаем понимать, почему знать так же прочно держала браздьі правлення в своих руках после 19 февраля, как и при Николае Павловиче: зкономически зто бьіла сильнейшая часть дворянства, притом очень сильнейшая. Зто еще более подчеркивается распределением земельной собственности между отдельньїми группами самих крупних землевладельцев: из общей массьі принадлежавшей им земли (55 миллионов десятин) три пятьіх (32 миллиона) принадлежало крупнейшим собственникам, владевшим более 5000 десятин на каждого. Совершенно понятно, почему, несмотря на все «реформи», основньїе чертьі политического строя остались у нас неизменннми и в 60—70-х годах; земельнне магнати, еще в первой четверта столетия имевшие случай убедиться в крамольности среднего землевладения, цепко держались за абсолютную монархию, для них непосредственно, в конце концов, наиболее вьігодную. Напротив, для отого среднего дворянства, составлявшего незначительное мень шинство в своем сословии, крайнє трудно било провести свою политическую программу, не опираясь на другие общественнне слои: в 60-х годах повторялось то же, что било и 14 декабря. Ближайшим союзником опять могла би бить буржуазия. Но буржуазия торгово-промншленная при Александре II, как и при Николае І, по-прежнему продолжала обнаруживать вьісшую степень благонамеренности: ми у видам, дальше, что ей «сильная власть» била как нельзя более необходима в зто время. Буржуазия же аграрная, юридачески появившаяся у нас при Александре І, но начавшая играть неко1 Обе таблицьі см. у Ильина, цит. соч., с. 133— 134. 2 Дворянство в России // Вестник Европьі, 1887, т. 2.

торую социальную роль лишь после 19 февраля, развивалась очень туго. К числу обьічньїх признаков «оскудения» причисляется всегда и массовьій переход барских усадеб в руки колупаевьіх и разуваевьіх: на утрированность зтой картиньї обращали внимание уже в 90-х годах. Процент дворянских земель, перешедших в недворянские руки за тридцать лет после «освобождения», правда, довольно значителен: из 79 миллионов десятин, считавшихся за дворянами перед 1861 годом, убьіло к 1895 году 28 миллионов — более 35 %. Но, во-первьіх, почти половина зтого количества (до 12 Ч2миллиона дес.) перешла в руки крестьян, непосредственно — не считая той земли, которая бьіла перепродана крестьянам же маклаками-скупщиками. Притом с течением времени крестьянские приобретения все более и более росли на счет купеческих, которьіе приходится считать основньїм типом буржуазних, хотя, конечно, «купец» и «буржуа» — не одно и то же. Крестьянские и купеческие покупки распределяются по десятилетиям так: В среднем 1863— 1872 покупалось ежегодно: годьі крестьянами....................... 155тью. десят. купцами...............................400 тьіс. десят.

1873— 1882 годи 340тьіс. десят. 380 тью. десят.

1883— 1892 годьі 550тьіс. десят. 172 тис. десят.

Рост буржуазного землевладения на счет дворянского, и без того не бьістрьій, шел не ускоряясь, а замедляясь1. Причини — с 80-х годов особенно создание Крестьянского банка, вздувшего ценьї на землю, — ми увидим в своем месте. Сейчас для нас важен самий факт. Далее, географически буржуазнеє землевладение в России распределялось далеко не равномерно. По той же статистике середини семидесятьіх годов, купеческое землевладение било распространено в губерниях, во-первнх, промьшіленних (Владимирская — 27,4 %, Московская — 19,4 %, Костромская — 18,8 %), во-вторнх, нижневолжских и новороссийских (Самарская — 20,2 %, Саратовская — 15,2 %. Таврическая — 17,8 %, Бессарабская — 17,9 %, Херсонская — 12,9 %), т. е. в «колониях», которие били гнездом буржуазного землевладения отчасти и раньте 19 февраля (Саратовская и Таврическая губернии). В «метрополии» дворяне цепко держали земли в своих руках, — процент купеческих имений на черноземе значителен только в Тамбовской губернии (15,4), в остальннх черноземннх губерниях ми встречаем от 4 до 9 % купеческой земли на 65 — 90 % дворянской. А масса скупленньїх и разоренннх колупаевнми усадеб? У нас нет под руками данньїх 1 Земледелие в России // Вестник Европьі, 1904, январь.

140

о количестве зкспроприированньїх помещиков, но вполне можно допустить, что их било много. Только разорялись преимущественно мелкие землевладельцьі-дворяне: крупное землевладение оказьівалось и более прогрессивньїм и наиболее устойчивьім в то же время, — одно тесно связано с другим. Перевес крупной дворянской собственности над имениями среднего размера дает нам ключ и к исходу крестьянской реформи. Как бьі ни бьіла слаба феодальная программа теоретически, как бьі ни бьіли невежественньї и отстальї ее вьіразители, их зкономическое могущество обеспечивало им всю ту долю победьі, какая бьіла совместима с обьективньїми условиями: ибо, не нужно зтого заби вать, безземельное освобождение крестьян грозило разорением всем нечерноземньїм помещикам, а в их среде бьіло достаточно и очень крупних землевладельцев. Зато на черноземе (по внчислениям г. Лосицкого) било отрезано у крестьян до ЗО % надельной земли: и так кшчетверть надела готовьі били отдать своим мужи кам и феодали, — поправка кн. Гагарина, — то последние уступи ли фактически меньше чем наполовину (70 % — 25 %=45 %: зта цифра и внражает арифметически долю уступки феодалов на чер ноземе). М и видели при зтом, что победа феодальной программн вовсе не виражала еще собою победьі феодального типа хозяйства: напротив, феодали скореє приспособились к буржуазной обстановке, чем мелкие землевладельцн. Статистика дает нам еще более парадоксальний виводі «освобождение» по феодальному типу бо лее способствовало развитию буржуазних отношений в деревне, чем реформа по типу буржуазному. Йзвестнне наблюдения г. Щер бини над крестьянскими бюджетами (ограничивающиеся, к сожалению, очень тесной площадью — в сущности, л и т ь несколькими уездами Воронежской губернии) дают некоторую возможность проследить развитие денежного хозяйства в крестьянской среде:

Крестьяне

1) Бьшшие государственньїе 2) «Собственники» (бьшшие помещичьи, получившие надельї) «Дарственники» (получившие’Д надела)

Земли на Приход душу муж. пола, дес. натурой деньгами

Расход наїурой деньгами

1,57

63,0 %

37,0 %

57,3%

42,7%

1,02

59,5%

40,5%

51,3%

48,7%

0,30

26,6%

73,4%

23,2%

76,8%

141

«Дарственник», «освобожденньїй» по гагаринскому проекту, вел хозяйство более «денежное», нежели щедреє его наделенньїй землею «собственник»: другими словами, первьій бьіл ближе к чистому пролетарию капиталистического общества, тогда как последний являлся промежуточною ступенью не между пролета р е м и мелким собственником, как зто бьіло бьі в условиях развитого буржуазного строя, а между пролетарием и крестьянином феодального типа, вместе с натуральним хозяйством сохранившим, конечно, и феодальную идеологию во всей ее неприкосновенности... Недаром еще Черньїшевский задумьівался над вопросом: не бьіла ли бьі полная победа феодальной программьі — освобождение без земли — в конечном счете для крестьян вьігоднее? Но нет надобности поднимать общего вопроса: что бьіло бьі вьігоднее для крестьян — оказаться совсем обезземеленньїми или получить надел? Достаточно присмотреться к условиям, какими обставлено бьіло получение зтого надела, чтобьі нам стало ясно, что сделаться таким «собственником», во всяком случае, бьіло менее вьігодно, нежели просто стать пролетарием. Читатель, вероятно, еще хорошо помнит, какое значение придавалось крестьянскому наделу «буржуазной» программой: зто бьіло обеспечение не столько крестьянского хозяйства, сколько того долга, которьій ложился на «освобождаемого» крестьянина, вьіражая собою номіналь но стоимость «уступленной» помещиком крестьянину земли, а фактически — стоимость и самого «освобождаемого». Какая доля долга приходилась на землю, какая на душу, зто мьі теперь можем определить для всей крестьянской массьі, с большой степенью арифметической точности. У г. Лосицкого мьі находим такие данньїе1: Площадь надела (тьіс. дес.)

Ценность надела

Викупная сумма (млн р.)

Нечерноземньїе Черноземньїе Запади ьіе

12 286 9841 101 41

180 284 184

342 342 183

Всего

32 268

648

867

Губернии

В Западной России, где «освобождение» проводилось (М. Н. Муравьевьім) на фоне революционной борьбьі польского помещика с русским правительством, душу крестьянина, действительно, 1 «Вьїкупная операция», с. 16. (Мьі опустили ценьї земель 50-х годов (второй столбец таблицьі г. Лосицкого), которьіе сам автор не признает «реальними» — в чем он совершенно прав, конечно: помещики имели все разумньїе основания требовать за землю то, что она стоила бьі после «освобождения», а не то, что стоила она при крепостном праве.)

142

отняли у барина задаром. Но там, где помещик не бунтовал, он получил за душу изрядньїй куш: 162 миллиона рублей на суг линне и 58 миллионов на черноземе (где, не забудем зтого, еще до 19 февраля крестьянская душа уже не стоила почти ни гро ша). Редакционньїе комиссии, которьіе вполне сознательно, как мьі помним, шли на зту операцию, прекрасно предвидели, что вьіплатить зту сумму из доходов с земли крестьянин, особенно в нечерноземной полосе, будет не в состоянии. Они уповали исклю чительно на сторонние заработки «освобож даем ого»: «Нельзя сомневаться, — рассуждали комиссии, — что после вьікупа, при достаточной свободе располагать своєю личностью, означенньїе крестьяне будут вносить исправно следующие с них вьїкупньїе платежи, которьіе по своей умеренности (!!) могут бьіть зарабатьіваемьі ими без особьіх усилий». Что касается «умеренности» вьїкупньїх платежей, то достаточно сказать, что даже в черноземной полосе — где земля бьіла оценена все-таки ближе к ее действительной стоимости — они составляли большую половину всех крестьянских платежей вообще (в Курской губернии, например, 56 %), т. е. превьішали правительственньїе подати, никогда не отличавшиеся умеренностью. При сравнении черноземньіх губерний с нечерноземньїми получается в вьісшей степени любопьітньш вьівод: вьїкупная оценка земли шла в порядне, обратно пропорциональном ее действительной стоимости: Стоимость десятиньї Губерния по вьпсупу

Петербургская Московская Тульская

61 р. 50 к. 51 р. 33 к. 50 р. — к.

при покупне

24 р. 26 р. 32 р.1

Зто не единственньш пример «обратной пропорциональности», какой мьі имеем в вьїкупной операции: не менее замечательной особенностью зтой операции бьіло то, что чем надел бьіл меньше, тем он, относительно, стоил дороже. Так, при трехдесятинном максимальном наделе в черноземной полосе крестьянин платил по 40 р. за десятину; если его надел бьіл меньше максимума и составлял лишь две десятиньї, то каждая обходилась ему уже в 43 р. 33 к., а за минимальньїй надел в 1 десятину он платил уже 53 р. 33 к. З то так назьіваемая «градация», — честь ее изобретения принадлежит самому либеральному из губернских комитетов, тверскому: но изобретение бьіло немедленно же с радостью 1Лосицкий. Надел и вьїкуп // Современньїй мир, 1911, март.

143

адаптировано рсдакционньїми комиссиями. В самом деле, мужик хитер: если бьі плату за его душу разложить поровну на все десятиньі надела, он мог бьі нагреть барина, взяв минимальньїй надел. «Градация» парализовала мужицкую хитрость; плата за душу разлагалась на первьіе десятиньї надела — на то количество земли, без которого мужику никак нельзя бьіло обойтись. Следующие десяти ньї ценились уже почти нормально, — важно бьіло получить деньги за самого «освобождаемого»; землей дворяне не маклачили... Уже вьїкупньїе оценки сами по себе создавали из крестьянского надела такую «собственность», что Черньїшевский (за три года до реформьі! — так издалека бьіли видньї бельїе нитки, которьіми сшивалось «освобождение»...) сравнивал ее с помещичьим имением, где процентьі по закладной превьішают доход земли. «Бьівают случаи, — писал Черньїшевский, — когда наследник отказьівается от получения огромного количества десятин, достающихся ему после какого-нибудь родственника, потому что долговьіе обязательства, лежащие на земле, почти равняются не одной только ренте, но и вообще всей сумме доходов, доставляемьіх поместьем. Он рассчитьівает, что излишек, остающийся за уплатою долговьіх обязательств, не стоит хлопот и других неприятностей, приносимьіх владением и управлением»1. Но крестьянин находился в положений наследника, которьій не может, не имеет права отказаться от «наследства»: мьі помним, что вьїкуп зависел от барина, а не от крестьян. Феодальї в период реформи очень издевались над тем, что буржуазная программа «заставляет крестьян бьіть землевладельцами»: насмешка не бьіла лишена меткости. Крестьянский надел действительно являлся диковинним образ ником принудительной собственности: и чтобьі «собственник» от нее не убежал, — чего, по обстоятельствам дела, вполне мож но било ожидать, — пришлось поставить «освобождаемого» в такие юридические условия, которне очень напоминают состояние если не арестанта, то малолетнего или слабоумного, находящегося под опекой. Главнейшим из зтих условий било пресловутое «мирское самоуправление» — красивое название, под которнм окривалась старая, как само русское государство, кру говая порука. Фискально-полицейская роль «мира» отнюдь не била, как и многое другое, результатом какой-либо порчи «великой реформи» злодеями-крепостниками. Устроители крестьянского благополучия вполне сознательно относились к зтому вопросу. «Общинное устройство теперь, в настоящую минуту, для России необходимо, — писал Александру II председатель 1 Из «Критики философских предубеждений против общинного землевладения», напечатанной в 1858 году. Цитируем по ст. Г. В. Плеханова «Освобождение крестьян» (Современньїй мир, 1911, февраль).

144

редакционннх комиссий Ростовцев, — народу нужна еще силь ная вдасть, которая заменила бьі вдасть помещика. Без мира помещик не собрал бьі своих доходов ни оброком, ни трудом, а правительство — своих податей и повинностей». В силу зтого принципа крестьянин бьіл лишен права без согласия «мира» не только вихо дить из общини, но даже уходить из деревни на время: «мир» — вернее, зависевший от дворянского «мирового посредника» старо ста — мог не дать ему паспорта. Прикрепление к земле пережило у нас крепостное право — и вовсе не в качестве бессмнсленного пережитка старини, а как необходимое звено именно в буржуазпом плане реформи. Доходами с крестьянского надела обеспечивались суммьі, вьіданньїе правительством помещику: что получило би правительство, а значит, что получили би в конечном счете и помещики, если би крестьяне бросили свои надельї по невнгодности их обработки? Но тут получался роковой круг: сами редакционнне комиссии признавали, что доходов с надела недостанет на уплату викупних платежей — и утешали себя надеждой, что крестьянину удастся приработать на стороне «при достаточной свободе располагать своей личностью». Но зтой-то именно сво боди, благодаря «освобождению с землей», крестьянин и не получил. Получался роковой круг, вьіход из которого, рано или поздно, бнл один: постепенное разорение «освобожденннх». К 90-м годам, как увидим дальше, зтот результат и обнаружился со всею ясностью. Превращение дворянского ймення в капиталистическое предприятие било куплено, таким образом, ценою задержки буржуаз ного развития в деревне. З то обстоятельство оказалось не без вигоди для дворян впоследствии, когда новий аграрний кризис вьірвал почву из-под ног у дворянского «манчестерства». Но для развития капитализма в России условия «освобождения» сьіграли роль колодок, настолько тяжелнх, что — факт мало вероятннй, но несомненннй, — рост обрабатьівающей промьііиленности, например, в первьіе годи после «воли» не ускорился, как следовало би ожидать, а замедлился.

Год

I860 1862

Количество суконних фабрик 432 365

Рабочих Производство на них (тис. р.)

94721 71 797

26 204 26 083

Количество (тью. пуд.) перераб. хлопка 2840 850

вьшлавл. чугуна 20 468 15 268і

1Цифри взяти у Туган-Барановского (Русская фабрика, с. 308 идр.).

145

В «освобожденной» России индустрия развивалась туже, чем в разгар николаевского «крепостничества»! Правда, понемногу русский капиталист приспособился и к зтому «испанскому б а т ману»: мьі увидим в своем месте1, что к 80-м годам Россия бьіла неизмеримо более крупнокапиталистической страной, нежели в 1860 году. Но помещичий згоизм заставил преодолеть массу ненужного трения, которое пошло на пользу опять-таки не кому иному, как той же знати, ближайшему антагонисту манчестерского среднего помещика. С особенной рельефностью отразилось зто на истории крупнейшего капиталистического предприятия пореформенной России — постройке железнодорожной сети. Развитие зтой последней шло с большой бьістротой, особенно со второй половиньї 60-х годов: Годьі............................................................... 1857

1867

1870

1876

Количество верст, открьітьіх для движения (без П ольш и).................. 671

3408

6724

16 700

Но около зтого дела — крупнейшего, а стало бьіть, и вьігоднейшего — мьі сразу встречаем комбинацию, характерную для отечественного грюндерства на всем протяжении нашей новейшей истории: рядом с заграничньїми банкирами стоят наиболее аристократические фамилии России. Первое в России железнодорожное общество («Главное общество российских железньїх дорог») бьіло делом преимущественно французского банкирского дома братьев Перейра. В том же 1857 году, когда возникло «Глав ное общество», попробовало родиться и другое, — во главе его стояли банкирьі Тонсон, Бонар и К° вместе с графами Ржевуским, Адлербергом, Голенищевьім-Кутузовьім и Лубенским и князьями — Долгоруким и Кочубеем. В дальнейших концессиях перед нами мелькают имена Строгановмх, Толстьіх, Мусиньїх-Пушкиньіх, Апраксиньїх, Нарьішкиньїх и даже принцев Ольденбургских. Первоначально, таким образом, делались попьітки захва тать дело в руки путем индивидуальньїх вьіступлений. Скоро они прекратились, — железньїе дороги не дали сразу тех золотьіх гор, каких ждали несколько беззаботньїе по части политической зкономии российские феодальї. Тогда к делу согласились припустить и среднее дворянство — в лице земств различньїх губерний. Пионером бьіло Борисоглебское земство (Тамбовской губернии), вьіхлопотавшее себе концессию на постройку железной дороги от станции Грязи до города Борисоглебска, в 1868 году. За ним последовали земства: Козловское, Тамбовское, Орловское, Саратовское и другие. «Но, — говорит 1 См. гл. XVI. Революция и реакция.

146

историк русских железньїх дорог, — система отдачи концессий земствам вказалась наименее удачною. Земства являлись лишь дорого обходящимся государству и почти всегда неумельїм посредником между оптовими строителями, так назьіваемьіми кон ц есіо н ер ам и , и правительством»1. На самом деле, «сфери», ран ьте пнтавшиеся взять дело в руки в лице своих отдельннх представителей, теперь решили его централизовать в своих ру ках. «Действовали таким образом: правительство брало себе часть акций и облигаций и становилось, таким образом, частннм предпринимателем; затем оно делало от имени государства заем, вьіпуская не частнне акции и облигации, но государственнне железнодорожнне облигации, доход по которнм (проценти и погашение капитала) бнл гарантирован внручкой тех желез ньїх дорог, для которнх совершалась зта операция»12. В 1878 году било випущено железнодорожннх бумаг на 1 383 000 000 рублей металлических (2 060 000 000 рублей кредитних по курсу 31 декабря 1877 года), из которнх правительству принадлежало 1 112 000 000 рублей кредитних, т. е. 54 % всей суммьі. От зтих бумаг государство имело не прибнль, а убьітки, достигавшие, по расчету цитируемого нами автора, к 1877 году 130 миллионов рублей ежегодно. Но за зту сумму оно являлось крупнейшим акционером — а стало бить, хозяином всей сети фактически гораздо р ан ьте, нежели железнне дороги в России и юридически сделались государственннми. Владея большей частью земельних имений непосредственно, знать косвенно, через посредство правительства, составленного из ее членов, держала в своих руках важнейшее орудие дальнейшего развития русского аграрного капитализма. Субьективно, по своей идеологии, реакционнейшая часть русского общества, обьективно, помимо своей воли и сознания, оказнвалась могучим тараном, и в цент ре, и на местах разбивавшим «устои старой, докапиталистической России». Но за кем зкономический прогресе, за тем и действительная общественная сила — какие би дикие мисли ни обитали в головах носителей зтого прогресса. Судьба русского либерализма 60-х годов — иньїми словами, нового столкновения ереднего и крупного дворянства — как нельзя лучше иллюстрирует зто положение.

1 Блиох. Влияние железньїх дорог, т. 1, с. 29. 2 Nicolason, цит. соч., р. 4.

147

Буржуазная монархия Раз витне буржуазних отношений в русской деревне Ф Дворянские привилегии Ф Судебная реформа Александра II Ф Прокламация «К молодой России» Ф Нападки Герцепа на самодержавне Николая І Ф Дарованная сверху конституция Ф Социальная программа «Молодого поколения»

Перенесение в русскую деревню начал буржуазного хозяйства имело, как мьі сейчас видели, очень крупньїе зкономические последствия, — несмотря на всю неполноту реализации зтих начал и несмотря на то, что круги, распоряжавшиеся жизнью России, субьективно бьіли глубоко враждебньї зтим началам. Именно про грамма зтих кругов, напротив, и помогала развитию буржуазних отношений в русской деревне: не только 9 ноября 1906 года русский феодализм оказался, — сам того ни на секунду не предполагая, конечно, — союзником русского капитализма. Обьективньїе условия бьіли сильнеє людской воли. В силу зтих обьективньїх условий тот же феодализм и в политической области вьінужден бьіл пойти навстречу буржуазному государству. Если он не дошел до конца по зтому пути и не «увенчал здания», в зтом виноватьі бьіли опять-таки обьективньїе условия — резкая перемена зкономической коньюнктурьі с конца 70-х годов. Тем не менее первьіе шаги бьіли сделаньї: и тем, кто говорил о «буржуазной монархии» в-Рос сии 1912 года, не следовало забивать, что фундамент зтого здания бнл заложен задолго до того в судебной, земской и других рефор мах Александра II. Даже внешняя политика буржуазного государства не представила би ничего нового тому, кто бнл свидетелем завоевания Средней Азии и русско-болгарской зпопеи 70—80-х годов. И зто опять совершенно не зависимо от того, что последние глави зтой зпопеи приходятся на период самой глухой феодальной реакции, какую только переживала Россия после смерти Николая І. Точно так же, как зта глухая реакция не помешала расцвету рус ского промьшіленного капитализма именно в дни Александра III. И тут, как всегда, зкономическая действительность командовала людьми, думавшими, что они командуют всем и всеми. Буржуазньїе реформи Александра II били, однако, лишь отчасти результатом зтого своеобразного «зкономического принуждения». Так било по отношению к «вьісшим сферам» — глубоко феодальним и глубоко враждебньїм всякой «буржуазности» на всем протяжении русской истории. Но зти сфери, как ми сейчас увидим, непосредственно реформами и не били задетьі. Широкие дворянские круги, которнх зти реформи прямо касались, шли им навстречу очень сознательно. Нельзя било сделаться «манчестерцем» только в зкономике, — у манчестерства била своя логика. Современники единогласно констатируют, что то, что мож но назвать буржуазньїм настроением, чрезвнчайно широко било 148

разлито во вссй помещичьей массе. Всего характернеє, может бьіть, сказьівалось зто в мелочах будничной жизни. Дворянство всегда очень свьісока поглядьівало на купечество. «Наши купцьі — нсвеждьі», — такое мнение, как мьі помним, можно бьіло усльїшать даже от декабристов, — по крайней мере, такой аргумент в устах декабриста не казался странньїм и диким. Позтому сближение с «невеждами» особенно рельєфно оттеняло совершившуюся псремену. В клубах, за карточньїм столом, на любительских спек таклях помещичье общество вдруг запестрело невиданньїми в нем прежде гостями. «Просидев день в бакалейной, красной или рнбной лавке, купец к вечеру облекался во фрак и являлся поглядеть на танцьі или послушать некрасовское стихотворение да тургеневский и щедринский рассказьі, или полюбоваться гоголевскою «Женитьбою» на сцене, а купеческие дамьі и девицьі отпляснвали с дворянами на славу, знакомясь тут же с помещицами и чиновницами. «Хорошо нас приняли дворяне, — отзьівались представители купечества, — мьі ими оченно благодарньї». С наступлением же лета общение поддерживалось в другой форме, хотя только мужское, — главньїм образом мировьіми сьездами, которьіе представляли тогда первьій образец публичньїх заседаний»1. Так бьіло в уезде — правда, «не заходустном и, по составу общества, небезьінтересном», — то же, в более широком масштабе и в более серьезной форме, бьіло и в столицах. В феврале 1863 года, перед виборами в Московскую городскую думу (состоявшую тог да из представителей от сословий, каждое из которьіх вибирало депутатов отдельно), московское дворянство нашло нужньїм устроить «домашнєє собрание» с участием представителей от купе чества. Открьівавший зто собрание Погодин говорил, между прочим, в своей речи (или в своих речах, — он много говорил в течение зтого собрания) от имени дворянства: «Очень приятно бьшо нам узнать о готовносте, с какой почтенное купечество приняло наше приглашение. С особенннм удовольствием ми видам теперь вас всех вместе. Русская история, — не мешает нам вспоминать ее, — отличается именно тем, что сословия у нас, вследствие особнх при чин, никогда не разделялись такими високими стенами и не питали такой ненависте одно к другому, как в западннх европейских государствах. Дай Бог, чтоб и впредь зти же чувства взаимного доброжелательства не только продолжались, но усиливались и укреплялись. Никогда не било такой нужди в любви и в согласии, как те перь». Раззадоренннй явним сочувствием аудитории, Погодин договорился до того, что сословий, по-настоящему, и не бьшо у нас никогда. «Русские люди разделялись всегда преимущественно по родам своих занятий: одни пахали и добивали хлеб — зто 1Воропонов Ф. Сорок лет тому назад//Вестник Европьі, 1904, июль.

149

крестьяне, другие менялись своими и чужими произведениями, торговали — зто купцьі; третьи служили на войне и в мире — сословие служивое, военное, что ньіне дворянское. Всякий бьіл волен делать и жить, как ему угодно (!): купец шел на службу, дворянин мог торговать, крестьянин — переселяться в город»1. Если бьі спросить почтенного историка, как зто крепостной крес тьянин стал бьі «делать и жить как ему угодно» — «переселился», например, «в город» без разрешения своего барина, — ора тор, может бьіть, и смутился бьі немного. Но настроение аудитории бьіло не таково, чтоб кто-нибудь вздумал задавать щекотливьіе вопросьі; Погодин же мечтал о кандидатуре в городские головні русская история (которую он очень хорошо знал) могла и потесниться немного. Вьібрали московским головой не его и не Кошелева, тоже мечтавшего об зтом, но все же дворянина, и даже титулованного, кн. Щербатова: и титулованньїй дворянин не отказался принять должность, искони считавшуюся «купеческой». «Бессословность» входила в нравьі, и нам, свидетелям того, как цепко держалось российское дворянство за обломки своих привилегий, трудно себе представить, что бьіло время, когда литераторьі, принадлежавшие к дворянскому сословию, гордившиеся зтим, даже явно жаждавшие угодить дворянству, поднимали вопрос о полной отмене дворянских преимуществ. «Неужели МЬІ должньї оставаться постоянно в пределах грамотьі императора Петра III или императрицьі Екатериньї II? — спрашивал тот же Погодин одного из своих оппонентов. — Дворянская грамота совершила своє дело. Поклонимся ей с честью и примем с благодарностью приступ правительства к новьім мерам, коих настоятельно требуют время и наше положение в Европе. Дворянская гра мота — зто парчовая риза, но во сто лет она значительно потерлась, износилась и обветшала. Никакой искусственной подкладкой, никакими цветньїми заплатками восстановить ее нельзя. Надо строить, говоря по-церковному, новьіе ризьі...». Оппонент насмешливо ответил Погодину, что, значит, он предлагает отправить Дворянскую грамоту на толкучий рьінок? «Нет, не на толкучий рьінок, — запальчиво возражал ему увлекавшийся московский историк, — а в Пантеон истории, где хранятся наши государственньіе законоположення, совершившие свой подвиг, — «Русская прав да», «Судебник», «Уложение» и пр.». Дворянским привилегиям отводилось почетное место — рядом с кровной местью и губньїми учреждениями: так думали в 1862 году, повторяєм, не враги дво рянства, а защитники его интересов. В зто самое время более зкспансивньїй и более искренний Йван Аксаков предлагал собравшемуся на вьіборьі московскому дворянству «вьіразить правительству 1 Барсуков, цит. соч., кн. 21, с. 80— 82.

150

своє единодушное и решительное желание: чтобьі дворянству бьіло позволено торжественно, перед лицом всей России, совершить великий акт уничтожения себя как сословия». «Нам кажется, что такого рода заявление бьіло бьі вполне достойно иросвещенного дворянского сословия, — писал Аксаков. — Такое действие, являвсь, по нашему мнению, необходимою историческою ступенью общественного развития, фундаментом для будущего общественного здания, стяжало бьі русскому дворян ству почетное место в истории, право на народную благодарность и славу нравственного исторического подвига. Всякие же прочие решения бьіли бьі, кажется нам, не согласньї с волей и началами русского народа. Мьі полагаем, что дворяне не посетуют на нас за такой искренний и прямой совет человека, принадлежащего, по происхождению, к их среде и сословию». Насколько мнение Аксакова казалось малозкстравагантним, видно из того, что к нему, с оговорками, присоединялся такой практический человек, как Катков1. Буржуазное настроение дворянства обьясняет нам, прежде всего, почему так дружно и легко прошла крупнейшая из реформ 60-хгодов— судебная. Казалось бьі, упразднение старого, сословного суда — сословного юридически, на практике же — односословного, дворянского, потому что председатели палат бьіли внборньіе от одного дворянства, а «заседатели», т. е. члени, недворяне совершенно стушевнвались перед своими дворянскими коллегами, — должно било визвать сильнейшее трение именно со сторо ни помещиков. Но в состав нового общественного настроения интегральной частью входило и отрицательное отношение к старому суду. Судебной реформой интересовались даже гораздо больше, чем земской, так непосредственно задевавшей интересн помещи ков. Современник обьясняет зто тем, что «уж чересчур наболела всем неправда старого суда»12. Присмотримся к зтой «неправде» ближе: она тоже изображена одним современником в ряде анекдотов, которне, может бить, как всякие анекдоти, недостаточно обьективно рисуют повседневную практику дореформенннх судебньїх учреждений, — анекдот всегда ярче действительности, — но зато помогают сразу схватить их тип «Черная неправда»

старого суда бьіла совершенно несовместима, прежде всего, с буржуазньїм хозяйством: невозможно себе представить сколько-нибудь развитого буржуазного оборота в обществе, где нет нотариусов, — где для того, чтобн засвидетельствовать самий пустячннй документ, надо или околачивать пороги судебной па1 Барсуков, ib id., 19, с. 3 6 — 37. Цитата из Погодина оттуда ж е, с. 12 и 20. 2 Воропонов, цит. воспоминания. (Вестник Европм, 1904, август.)

151

латьі по цельїм неделям, или платить взятки чуть ли не дороже самого документа. Самому министру юстиции Николая Павлови ча, графу Панину, засвидетельствование рядной записи в пользу его дочери стоило сто рублей, причем давал зту взятку собственньіми руками директор департамента Министерства юстиции. Нельзя вести гражданские дела в стране, где нет адвокатури, где «ходатай по делам» бьіл чем-то вроде мошенника, которого судебное начальство во всякую минуту может не только вьігнать из канцелярии суда (дальше его и не пускали), но и вьіслать совсем из города или посадить в тюрьму. Само собою разумеется, что за такую профессию люди с чувством собственного достоинства и брались неохотно, так что среди тогдашней «адвокатури» не редкостью били «лишеннне права жительства в столице» и вообще «прикосновенньїе к суду» не только в качестве адвокатов. Но когда московский генерал-губернатор кн. Д. В. Голицьін заикнулся раз перед императором Николаем о желательности легальной адвокатури в России, он встретил такую суровую отповедь, которая надолго заградила ему уста. «Ти, я вижу, долго жил во Франции и, кажется, еще во время революции, — напомнил своє му генерал-адьютанту Николай Павлович, — а потому не удивительно, что ти усвоил себе тамошние порядки. А кто (тут Нико лай повнсил голос), кто погубил Францию, как не адвоката, вспом ин хорошенько! Кто били Мирабо, Марат, Робеспьер и другие? Нет, князь, пока я буду царствовать — России не нужньї адвока ти, без них проживем». Вместо столь опасной адвокатури снизу Николай Павлович оберегал интересн своих подданннх при помощи особой адвокатури сверху — в лице жандармских офицеров. К каким результатам приводила зта «адвокатура» — надо рассказать подлинннми словами современника. «В одной из па лат замечена била вообще медленность в ходе дел. В видах понуждения и неотлагательного решения оньїх послан бнл жандармский офицер, коему вменено било в обязанность не внезжать из города, где била палата, до тех пор, пока не будут решеньї все дела. Явился жандарм в палату и настойчиво требовал исполнения обьявленного им поручения. Председатель задумался: как бить и что делать? Затем велел принести из канцелярии все дела. Потом, взяв одно дело и поднеся его к своим глазам, или, лучше сказать, к носу, обьявил: решение суда утвердить, и положил его на правую сторону. Потом взял другое дело и, делая те же движения, заявил: решение суда отменить. Затем, при тех же приемах, начал бистро откладнвать дела: то направо, то налево, вскрикивая: утвердить, отменить, и т. д. По окончании сего жан дарм уехал с донесением, что все дела в палате решеньї». Третье отделение являлось универсальньїм ходатаем за всех «невинних»: не било дела, — преимущественно гражданского, где деньгами 152

пахло, — которое оно отказалось бьі принять к своєму рассмотрению, не стесняясь ни существовавшими законами, ни состоявшимися уже судебньїми решениями. Оно «определяло ВИНЬІ лиц по делам не политического свойства, брало имущество их под свою охрану, принимало по отношению к кредиторам на себя обязанности администрации и входило нередко в рассмотрение вопросов о том, кто и как нажил себе состояние и какой кому и в каком виде он сделал ущерб». У одного петербургского купца едва не отобрали всего капитала, потому что происхождение его показалось Третьему отделению подозрительннм: и Николая Павловича не без труда убедили, что надобно все-таки прежде доказать, что купец в чемнибудь виноват. А по стопам Третьего отделения шли административньїе органьі сортом пониже. Уже в самом конце царствования Николая при Министерстве внутренних дел действовала комиссия, которая «не стеснялась ничем и усвоила себе сьіскной порядок — так, она

подвергала кредиторов аресту до тех нор, пока они или не помирятся с должником, или не умерят своих претензий, или вовсе не прекратят своих взьісканий. Комиссия зта навела страх на всех, кто имел долговое дело: начали приносить жалобьі, но их нигде не принимали». а когда жалобьі дошли до Сената, то оказалось, что комиссия юридически не существует — ибо Сена ту о ней ничего не известно. Понадобилось Вьісочайшее повеление для того, чтобьі зтот диковинньїй судебньїй институт прекратил свою деятельность. Убедить какими-нибудь разумньїми дово дами феодальньїх администраторов, что так нельзя вести дело в стране с развитьіми торговлей и кредитом, — бьіло бьі совершенно напрасной тратой времени. Почти трогательное в своей невинности отношение николаевской знати к вопросу прекрасно иллюстрируется одним подвигом петербургского генерал-губернато ра кн. Суворова — подвигом, совершенньїм, можно сказать, накануне судебной реформи, уже при Александре II. Суворову донесли, что одно решение петербургского коммерческого суда неправильно; князь не стал долго думать: весь состав суда бьіл немедленно же арестован. Когда в «сферах» зто визвало перепо лох (как раз петербургскому коммерческому суду приходилось чаще всего иметь дело с Европой, в лице иностранного купечества), Суворов обьяснил, что он подписал бумагу об аресте, не читая. Можно ли било представить себе буржуазний порядок, которнй устоял би перед столь бухарской юстицией?1. Связь судебной реформи Александра II с буржуазним стро єм сознавалась уже при самом возникновении судебньїх уставов 1Для всех приведенньїх фактов см. воспоминания Колмакова «Ста рий суд» (Русская старина, 1886, т. 52).

153

1864 года, но ни правительство, ни общество не умели схватить, в чем сущность отой связи, и придумьівали обьяснения более или менее искусственньїе. Государственньїй совет, обсуждая мотивьі реформьі, прямо связьівал ее с упразднением крепостного права. «Смешение властей, — рассуждал совет, — бьіло отчасти неизбежньім последствием крепостного состояния. Помещичьи крестьяне, составлявшие около половини всего нашего народонаселення и лишенньїе гражданских прав, имели в лице своего владельца хозяина, судью и исполнителя своих решений... Такое же смешение наблюдалось и на учреждениях крестьян других ведомств, где хозяйственние и полицейские власти сделались, вместе с тем, и судебньіми. При таком смешении властей в отдельньїх управленнях, оно должно било проникнуть и в общее управление империи; и так все административньїе власти, начиная от станового пристава до гу бернатора и даже до министров, вмешиваясь в силу самого закона в ход судебньїх дел и тем самим ослабляя нстннное значение суда, останавливают правильнеє отправление правосудия». З десь, конеч но, ценно признание, идущее из столь авторитетного источника, что власть губернатора и «даже министра» в России бьіла однокачественна с властью владельца крепостного ймення; нельзя бьіло явственнее сказать: «М и — феодали». Но сближенне конкретних фактов явно нскусственно. Во-первьіх, и до 19 февраля помещйк вовсе не бил судьею своих крепостньїх по всем делам: его разбирательству, непосредственному и безапелляционному, подлежали только преступления не важнеє тех, что ведались впоследствии мировими судьями, а теперь, еще позже, земскими начальниками. Перестраивать из-за изменения подсудности в зтом скромном уголке всю судебную систему империи — зто очень походило би на то, как если би какой-нибудь добрий хозяин сломал весь дом ради перестройки одной комнатьі. Во-вторьіх, как раз крестьянские дела, и притом именно те, что разбирал раньїпе помещйк, в значительной степени остались вне круга действия нових судов — перейдя отчасти к судам волостньїм, отчасти к мировим посредникам, в руках которьіх судебная власть продолжала смешиваться с административной. Вообще, крестьяне меньше всех других на первьіх порах почувствовали блага судебной реформи, и первьій, по времени, критик зтой реформьі счел даже возможньїм написать: «Нельзя сказать, что так назьіваемьіе общие судебньїе установлення ведают дела всех сословий; они созданьї только для всех дел дворян и мещан; дела же других сословий поступают на их рассмотрение только в некоторьіх случаях, то єсть когда в деле участвуют лица разньїх сословий, когда иск превьішает известную сумму, а проступок — известную меру взьіскания»1. Той непосредственной связи, какую 1 Головачев. А. Десять лет реформ. 1861 — 1871, с. 323.

154

усмотрел Государственньїй совет между 19 февраля 1861 года и 20 ноября 1864 года, не бьіло, таким образом, — и все же он бьіл прав в том смьісле, что обе реформьі представляли собою две час ти одного органического целого. Недаром и подошло к ним правительство Александра II одновременно, и хронологическое сопоставление всего лучше покажет нам, где шла спайка. «Первоначальная работа, относящаяся до судоустройства, бьіла положение о присяжних стряпчих или поверенних, которое внесено бьіло в Государственньїй совет гр. Блудовьім в 1858 г.» — говорит официальная записка1. Из 14 законопроектов, внесенньїх в Государственньїй совет с 1857 по 1861 год, только 4 относились к уголовному процессу, тогда как 8 касались гражданского судопроизводства, а 2 — судоустрой ства, в том числе упоминавшийся уже проект об адвокатуре. Сам Блудов хлопотал главньїм образом о том, чтобьі «улучшить наше судопроизводство гражданское», в то время как уголовное судопроизводство, по мнению тогдашних реформаторов, «даже в том виде, как оно действует ньіне», нуждалось лишь в частичньїх усовершенствованиях. Введение в России суда присяжних признава лось той же запиской «преждевременньїм» — и суд присяжних у нас явился, действительно, уступкой политической оппозиции, чего нельзя еще сказать о судебной реформе вообще. Требование зтой уступки впервьіе бьіло более и л и менее настойчиво заявлено в дворянских адресах осени 1859 года — сначала в адресе «пяти» (Унковского и др.), затем в заявлениях владимирского и ярославского дворянских собраний. За несколько месяцев до зтого Александру Николаевичу бьіла представлена записка некоего брата-славянина из австрийских земель, но состоявшего на жалованье русского правительства — галичанина Зубрицкого. Записка касалась либерального движения в России, которому брат-славянин не сочувствовал, назьівая, между прочим, «воздьіхания об адвокатстве, присяжних, откритом уголовном судопроизводстве» — западньіми дурачествами. Император зти слова подчеркнул в знак сво єю полного с ними согласия. Предчувствовал ли он, что меньше чем через 4 года, в январе 1862 года, вьійдет Вьісочайшее повеление за его же подписью, где будет сказано, что судебная часть в России должна бьіть преобразована по началам, «несомненное достоинство коих признано в настоящее время наукою и опитом европейских государств »? Но зтим же политическим характером суда присяжних обьясняется и то обстоятельство, что из него вьішло нечто иное, нежели ждали его инициаторьі. Ни к какому другому отделу судебной реформи не приложимьі в такой степени известньїе слова, при1 Цит. по И. Гессену (Судебная реформа, с. 50).

155 »

надлежащие виднейшему из зтих инициаторов — Унковскому: «Независимьіе и хорошие органи правосудия не могут создаваться одними уставами судопроизводства и судоустройства. Так как судебньїе учреждения не являются чем-то внешним, не от мира сего сущим, то существование их, так же, как и прочих учреждений, необходимо обусловливается общим состоянием средьі, в которой они действуют. Позтому особьіе постановления о судопроизводстве и судоустройстве могут получить жизнь и действительное значение л и т ь настолько, насколько они соответствуют общему строю народной жизни. При известньїх условиях суще ствование независимого и нелицеприятного суда точно так же невозможно, как существование гласности без права свободной речи или публичности без публики»1. Политическое значение суда присяжних сказьівается, почти исключительно, в тех случаях, когда суду приходится разбирать конфликтьі, где правительство или его агентьі являются одной из сторон. Но судебньїе устави 1864 года с самого начала заботливо устранили именно зти казу си не только из ведення суда присяжних, но, в сущности, из веде ння судебной власти вообще. Во-первьіх, бьіло прннято за прин цип, что «судебное преследование должностного лица должно бьіть начинаемо не иначе, как по постановлению начальства обвиняемого о предании его суду»: иньїми словами, чиновник за преступяение по службе отвечал, по-прежнему, не перед общим для всех преступников судом, а перед своим начальством, которое, если бьі захотело, могло обратиться к суду, но его никто к тому не обязьівал. Принцип зтот считался настолько священним и неприкосновенньїм, что Государственньїй совет не решился его даже и обсуждать, не только что оспоривать: «Так как предначертанное в проек те правило о предании суду должностньїх лиц административного ведомства перенесено буквально из Вьісочайше утвержденньїх основних положений, то и не может подлежать обсуждению» — мотивировал своє воздержание Государственний совет. Какие бьі насилля ни позволяло себе местное начальство по отношению к населенню, каким бьі грабительством оно ни занималось, оно мог ло бьіть уверено, что перед представителями зтого населення ему не придется отвечать ни в коем случае, ежели центральнеє началь ство не вьщаст. Зто бьіло, конечно, вполне сообразно «с общим состоянием средьі», употребляя терминологию Унковского, — там, где правительство вообще не отвечало перед народними предста вителями, странно бьіло бьі заставлять его агентов отвечать перед случайно вьіхваченньїми из средьі народа двенадцатью человеками. А зтот основной принцип безответственности правительства вообще поддерживала, как мьі знаєм, и либеральная буржуазия, 1 Цит. по книге г. Гессена, с. 105— 106.

156

не видевшая возможности провести необходимьіе ей реформьі иначе, как через посредство сильной центральной власти. Трагизм по ложення либеральной буржуазии заключался в том, что ей самой правительство отнюдь не склонно бьіло оказьівать такое доверие, какое она находила возможньїм оказьівать правительству. Феодальї, погубившие карьеру Кавелина и всячески вставлявшие палки в колеса такому, в сущности, послушному и благонамеренному человеку, как Милютин, и в зтом случае оказались верни себе. Наиболее острьіе конфликтьі общества и его правящей группьі должньї бьіли разрешаться исключительно агентами зтой последней или, по крайней мере, людьми, состоящими под ее специальньїм конт ролем. «По детм о государственньїх преступлениях присяжньїе заседатели не участвуют вовсе, — гласили удостоившиеся Вьісочайшего утверждения «основньїе положення»: — дела син всегда начинаются в судебной палате, где при обсуждении их присутствуют с правом голоса: губернский и уездньїй предводители дворян ства, городской голова и один из волостньїх старшин». Очень ха рактерно, что для политических процессов бьш, таким образом, сохранен сословньїй суд: так четко вьірисовалась черта, за которую «буржуазньїе реформи» не смели переходить. Не менее характерна и мотивировка, данная зтому «основному положенню» Государственньїм советом, здесь не ограничившимся простим воздержаннем от обсуждения, как по вопросу об ответственности чиновников. Из нее мьі узнаєм, между прочим, что под «государственньїм преступлением» совет понимал не только заговор или мятеж — или, вернее, не столько их: мьісль о сужденни заговорщиков или инсургентов с участием присяжних, по -видимо му, никому и в голову не приходила. «Государственньїм преступ лением» в глазах совета бьіло уже распространение «политичес ких и социальньїх теорий, направленньїх против существующего порядка вещей в государстве и обществе»: другими словами, са мая мирная пропаганда конституционньїх, например, идей била в 1862 году достаточньїм поводом, чтобьі отправить человека на ка торгу. Так недалеко еще режим Александра II ушел от режима Николая II. Вполне естественно, что Государственньїй совет не видел в присяжних достаточно знергичного орудия репрессий для подобньїх случаев. Он прямо признавался, что вместо осуждения деяния пропагандистов могут у присяжньїх «встретить сочувствие». «Притом, — рассуждал совет, — политические и социальньїе теории, направленньїе против существующего порядка вещей о госу дарстве и обществе, имеют столько оттенков, что от пустих, ПОЧТИ невинних утопий и мечтаний доходят до самих вредньїх учений, подрьівающих даже возможность общественной жизни; но иногда и те и другие людьми неопьггньїми считаются равно ничтожньїми и безвредньїми. При таких условиях предоставить присяжним, из157

бранньїм обществом, разрешение вопроса о преступности и непреступности учений... значило бьі оставить государство, общество и вдасть без всякой защитьі». Раз дело шло о борьбе против ученіш, совершенно очевидно, что только случайньїм недосмотром можно обьяснить сохранение в компетенции присяжних заседателей преступлений, совершенньїх путем пенати: категория, появившаяся в нашемУголовном кодексе благодаря закону от 6 апреля 1865 года, заменившему предварительную цензуру карательною, — или, вернее, предоставившему авторам и издателям вьібор между тою и другою. Закон носил характер льготьі исключительно для буржуазии, ибо предоставлявшееся им право распространялось только на книги большие и относительно дорогие (не менее 10 листов для оригинальньїх сочинений и 20 — для переводньїх) и периодические издания, от которьіх требовался залог не менее 2500 рублей (по крайней мере 5000 р. на золотьіе деньги). Может бьггь, позтому и позволили себе роскошь — сделать опьіт, оставив дела о печати в ведений обьічного суда. Но первьій же оправдательньїй приговор последнего, п ритвор, касавшийся не крамольников, а просто литераторов, не угодньїх Министерству внутренних дел, заставші поспешно исправить ошибку: законом от 12 декабря 1866 года литературньїе дела, наравне с политическими, бьіли переданьї судебньім палатам. Так как при зтом административная расправа и по политическим делам, и по литературньїм, осталась во всей неприкосновенности, и Третье отделение работало знергичнее, нежели когда бьі то ни бьіло, то политическое значение судебной рефор м и бистро свелось к нулю: «общее состояние средьі» одержало весьма легкую победу. Оставалось только обеспечить интересьі «порядка» кое-какими частичньїми мероприятиями — гарантировать, например, безусловную благонадежность судебного персонала, изгнав оттуда всех, кто когда-либо имел хотя самое малое касательство к «политике»: простого участия в студенческих беспорядках достаточно бьіло, чтобьі навсегда закрить для человека судейскую карьеру; обойти несколько неудобний (хотя далеко не в такой степени, как обьїкновенно думают) принцип несменяемости судей, истолковав его в том смисле, что прогнать судью министр, конеч но, не может, но перевести его из Петербурга хотя бьі в Барнаул — отчего же нет? Притом, если не может министр, на что же существуют «Вьісочайшие повеления»? Словом, «общее состояние средьі» ни над чем не торжествовало так легко, как над «несменяемостью». Наиболее яркой из частньїх мер бьіла организация предварительного следствия в «новом суде». Приглядевшись ближе, вьі чувствуете, что здесь «новим» уже почти не пахло. Основними принципами, освященньїми «наукою и опитом европейских государств», бьіли гласность, устность и состязательность процесса. В классической стране зтих принципов, в Англии, процесе 158

и характеризуется зтими признаками с самого начала и до конца. Но судебньїе уставьі 1864 года предусмотрительно бьіли скопированьі не с английского оригинала, а с образца, приспособленного к на рочитому поддержанию «порядка» — с судебньїх порядков Второй французской империи (унаследованньїх, впрочем, на большую долю, и Третьей республикой). Сходство нашей и французской судебной организации бьіло так велико, что, как известно, французский ав тор, взявший на себя задачу ознакомить своих соотечественников с «империей царей», не нашел нужньїм подробно описьівать русские судьі — ограничившись замечанием, что они, в общем, «такие же, как и у нас». С тех пор, как писал Леруа-Болье, кое-что успело измениться во Франции: состязательность и там теперь начинается с предварительного следствия, — привлеченньїй к нему имеет пра во пригласить адвоката и пользоваться его советами. Публичность зтой стадии процесса — в Англии существующая de jure — во Франции пока остается на правах «бмтового явлення»: во всех более или менее громких случаях газетьі на другой же день предупредительно сообщают публике все, что говорилось в камере «следственного судьи», ибо во Франции следователь — действительно судья со всеми его атрибутами, включая и несменяемость. У нас такое опубликование «данньїх предварительного следствия» бьіло уголовньїм преступлением: камера судебного следователя бьіла закрьіта от нескромньїх взоров не хуже, нежели старьш, дореформенньїй суд с его «канцелярской тайной» — причем исключения не делалось ни для кого, не исключая и защитника подсудимого или подозреваемого. Зато закрьггая для публики, зта дореформенная стадия «нового суда», как некогда дореформеннмй суд в его целом, бьіла открьгга самому широкому воздействию прокуратури. Судебньїй следователь в России, обьїкновенно, не несменяемьій су дья (следовательская несменяемость скончалась у нас еще гораздо раньше общесудейской), а «исправляющий должность» молодой человек, всецело зависевший от милостей начальства, — по закону обязан бьіл исполнять требования прокурора в раде случаев, а там, где его не обязьівал к зтому закон, он слушался прокурора по обьічаю. Прокурор, т. е. вьюшая полиция1, держал в руках привлеченного к суду гораздо раньше, нежели его увидят присяжньїе или даже его защитник: и, нужно прибавить, он продолжал держать его в сво их руках и после того, как вьіскажутся присяжньїе. Оправдательньій вердикт последних даже в императорской Франции кончал дело. В России человек, которому присяжньїе сказали «нет, не виновен», 1 Что прокуратура составляла у нас особую разновидность полиции, — зто положение, ясное, впрочем, для всякого, не чуждого юридической точки зрения, с особенной ясностью развито в цит. соч. А. Головачева, с. 310 и др.

159

вовсе еще не избавлялся зтим от тюрьмьі и дальнейших мьітарств: судебньїй приговор мог бьіть кассирован по протесту прокурора, и новий состав присяжних — более «подходящий» — мог доставить зтому последнему удовлетворение, которого лишил его первьій состав. По всей вероятности, тот, кто придумал кассацию как средство обеспечения формальной правильности судебннх действий, никогда не вообразил би, что зто средство обеспечения прежде всего подсудимого может бить использовано как способ во что би то ни стало «закатать» его на каторгу. Тут ми имеем пункт, где судебннм уставам удалось превзойти не только свой образец, наполеоновскую Францию (где кассация приговора допускается только в пользу подсудимого, оправдательннй же приговор, хотя би кассационннй суд и признал судебную процедуру формально неправильной, отменен бить не может), но даже и «старий суд»: при всей своей «черноте», старий суд допускал пересмотр вошедшего в законную силу приговора только с целью его смягчения. Столь обезвреженннй, новий у головний суд оказался совместимьім и «с общими условиями средьі»: но естественно, что для общества он скоро оказался малоинтересннм, несмотря на все усилия его теоретических сторонников подогреть к нему сочувствие. Интерес в публике — и то больше на первое время — возбуждали только открьггне судебнне заседания: но зто бнл интерес не более «общественннй», нежели тот, которнй собирает ту же публику в театральную залу. Исполнение обязанностей присяжного заседателя всегда рассматривалось как тяжелая барщина, и не может бить сомнения, что если би не високий штраф за неявку, 90 % представителей «народной совести» постоянно оказнвались би «в нетях». Зтим же обьясняется и то, что около ценза присяжних не завязалась борьба, которая била би неизбежна, имей новий институт действительно крупное общественное значение. Ценз для присяжних, как известно, бнл назначен сперва очень низкий (он бнл возвншен впоследствии, при Александре III) — так что присяжними могли бить и крестьяне, правда, лишь бьівшие раньше волостннми стар шинами или сельскими старостами: зто бьіл не столько имущественннй ценз, сколько «ценз благонадежности», аналогичннй тому, которнй бнл установлен, как ми видели, и для коронной части суда. Между тем, общее отношение к крестьянам вовсе не так резко изменилось под влиянием «буржуазного настроения», как отноше ние к купцам, например. Цитированннй нами по поводу сближения помещиков с купцами автор дает очень живописную картинку «народа», сидя на земле терпеливо ожидающего у дверей мирового сьезда своей очереди бить впущенннм в святилище, тогда как «гос пода», служащие и неслужащие, горделиво проходят туда, не ожидая никакой очереди. А на самом сьезде мировой посредник держал к «народу», пробовавшему резониться, такую речь: «Тебя еще 160

не вьшороли? Ну, так вьіпорят»... Сухой обьїкновенно Головачев впадает в стиль анекдота, когда ему приходится говорить об отношении представителей «нового суда» к крестьянам. Ему «пришлось один раз бьіть вместе со своим приказчиком из местньїх крестьян свидетелем при одном следствии, не в глуши, а в губернском городе Владимире. Следователь, отобравши от нас показання, записал их и подал сперва мне для подписи. Я спросил следователя: «Надо подписать к сему показанию»? — «К сему обьяснению», бьіл ответ. Я подписал; затем садится приказчик и спрашивает: «К сему обьяс нению надо писать»? — «Дурак! — отвечает следователь, — му жик, а хочет писать к сему обьяснению; пиши: к сему показа нию». Мужик «показьівал», дворянин «обьяснялся»! При таком умении отличить белую кость от черной дворянское самолюбне не слишком страдало, когда барину приходилось сесть на скамью при сяжних рядом со своим бьівшим крепостньїм (сидеть рядом на скамье подсудимьіх им приходилось и раньше: дворянская жалованная грамота, дав дворянину особьіе привилегии на суде и в тюрьме, отчасти сохраненньїе и «новьім» судом, не додумалась до особьіх судов для дворян); а так как интересов правящих классов суд присяжних, при его русской постановке, не задевал и не мог задеть, то, повторя єм, против его относительной демократизации никто особенно не спорил. Наиболее реальньїе последствия зтой демократизации ска зались в области уголовной репрессии: 17 апреля 1863 года бьіли отмененьї телесньїе наказания по притворам общих судов, — остались только розги по приговору суда крестьянского, волостного. Упразднение сословного суда логически требовало отменьї и сословньїх различий в области наказаний, а «буржуазнеє настроение» требовало такой отменьї в сторону облегчения «низших» классов, а не в сторону нового обременения вьісших. Привилегию дворянства — не бить секомьім — можно било распространить на всех, но дико бьіло бьі «демократизировать», отняв зту привилегию и у дворян. Иначе стало, когда реформа коснулась такой области юридических отношений, которая бьіла непосредственно связана с помещ и чьи м хозяйством. Местньїй суд при крепостном праве бьіл точ но так же в руках местньїх помещиков, как и суд губернский. Демократизация последнего, казалось бьі, логически требовала демократизации и первого. В самом деле, некоторьіе проекти губернских комитетов — например, рязанского, вдохновлявшегося Кошелевьім — и предлагали передать разбирательство мелких деревенских преступлений и тяжб особого рода деревенским присяж ним, избранньїм от местного населення. Но уже редакционньїе комиссии поправили в зтом пункте увлекшихся «манчестерцев», сохранив сословньїй волостной суд под опекой мирового посредника, назначавшегося из средьі местньїх помещиков представителем центральной администрации. Судебная реформа завершила зту рабо6 Зак. 525

161

ту классового самосохранения, оставив всецело в руках тех же местньїх помещиков все деревенские дела, вьіходившие из компетенции волостного суда: все мелкие кражи, потрави, мелкие земельньіе столкновения, мелкие деревенские тяжбьі, спорьі хозяев с рабочими и т. д., — все зто перешло в ведени z м ирови х судей. О том, что должность зта должна замещаться: в деревне из средьі местньїх землевладельцев, а в городе — домовладельцев, никаких споров не бьіло. Спор шел лишь, как в крестьянской реформе, между круп ним феодальним землевладением, с одной сторони, и средними помещиками — с другой» Феодальная группа — литературньїм вьіразителем ее бьіл Катков — требовала придания должности ми рового судьи почетного характ ера: мировой судья должен бьіл в России, как в Англии, нести свои обязанности безвозмездно, что само собою предполагало, что им может бьіть лишь крупний землевладелец, притом не поглощенньїй всецело заботами о своем хозяйстве. Среднее дворянство — вьіразителем его бьіла вся либеральная пресса того времени — видело, напротив, в судейской службе по виборам подспорье к своим землевладельческим доходам и убежище на случай зкономического краха: оно добивалось позтому, чтобьі должность мирового судьи бьіла платная. Кончилось, как и в крестьянской реформе, компромиссом: в угоду феодальним тенденциям бьіла создана должность почетного мирового судьи, не приуроченного ни к какому участку и фактически ничем не занятого: вся тяжесть повседневной работьі падала на участкового, мирового судью получавшего за свой труд жалованье. Казалось бьі, зто последнее обстоятельство избавляло от необходимости требовать еще какого-нибудь ценза, кроме образовательного. Совершенно не логически, но вполне политически последовательно, судебньїе уста ви потребовали, однако, и от участковьіх мирових судей имущественного ценза , размерами своими с грубою ясностью показьівавшего, из рядов какой общественной группьі должен бьіл рекрутироваться мировой суд в деревне. Мировой судья должен бьіл иметь недвижимую собственность, ценою не ниже 15 000 рублей (в десятинах от 400 до 950, смотря по местности). В городе он должен бьіл иметь дом, в столицах — не дешевле шести, а в провинциальньїх городах — не дешевле трех тисяч рублей. Очевидно, ни земельних магнатов, ни крупнейшей городской буржуазии не ждали в качестве кандидатов на новьіе должности: но в деревне мировой судья бьіл непременно из помещиков. Чтобьі обеспечить зто его качество еще более, вибори мирового судьи бьіли порученьі коллегии, где помещикам принадлежал решительньїй перевес. Мировьіе судьи должньї бьіли избираться уездньїми земскими собраниями (в городах — городскими думами), состоявшими из представителей исключительно местньїх землевладельцев, а отнюдь не местного населення вообще. «Таким образом, весь многочисленньїй 162

класе лиц, доходьі которьіх получаютея с движимьіх ценностей, от свободньїх профессий или от службьі частной и государственной, не имеет никаного влияния на вьіборьі мировьіх судей, а между тем, принадлежа к наиболее деловой части населення, скореє другого землевладельца может бьггь подсуден мировому судье. Иной землевладелец отдает свою землю в аренду, не живет в данной местности и не знаком вовсе с местньїми жителями, но имеет полную возможность влиять на вьіборьі мирового судьи, между тем как постоянно живущие на месте чиновник, адвокат, артист, художник, врач, служащий при железной дороге или пароходстве, и даже коронний судья окружного суда или судебной палати лишеньї всякой возможности содействия к успешному вибору мирових судей И ДОЛЖНЬІ подчиняться авторитету таких лиц, с которнми они могут не иметь ничего общего и которне не пользуютея нисколько их доверием»1. Но даже участие всех перечисленннх лиц едва ли изменило би ситуацию виборов, производившихся в собрании, где 45 % составляли дворяне, а 37,5 % — крестьяне, юридически свободнне, но продолжавшие опекаться дворянской администрацией. «Посредник — все, — писал по поводу зтой опеки знаток русской деревни в 70-х годах. — И школи, и уничтожение кабаков, и пожертвования — все зто от поередника. Захочет посредник, крестьяне пожелают иметь в каждой волости не то что школи — университетн. Посред ник захочет — явитея приговор, что крестьяне такой-то волости, признавая пользу садоводства, постановили взносить по столькуто копеек с души в пользу какого-нибудь гарлемского общества разведения гиацинтовьіх луковиц. Посредник захочет — и крестья не любого села станут пить водку в одном кабаке, а другой закроют»12. Остается прибавить, что практически подать свой голос при виборах мирового судьи могло лишь ничтожное меньшинство и правоспособного в данном пункте местного населення. Минимальное число гласних, при котором могло бить открнто уездное земское собрание, в большей половине уездов европейской России составляло 12 человек; для законности виборов било достаточно про стого абсолютного большинства, — иньїми словами, 7 человек в большей половине России могли поставить мирових судей для целого уезда. Если предположить, что из зтих семернх троє зависели от остальннх четнрех (случай вполне возможннй, почти нормаль ний), а зти четверо били между собою связанн взаимннми интересами, — в чем тоже не било би ничего ненормального, — то получитея, что все решала «своя семья». Три партнера за картонним столом решили вибрать четвертого — и тот становился судьей над десятками тисяч населення. Казалось би, более безобидньш, более 1 Головачев, цит. соч., с. 337. 2 Знгельгардт. Письма из деревни, с. 146.

163

согласньїй с «общими условиями средьі» институт трудно бьіло придумать — и тем не менее через двадцать лет феодальной реакции понадобилось сьесть мировьіх судей! По уверению историков мирового суда, он стяжал себе общее сочувствие уже в самом деле «без различия сословий». Для критической проверни зтого «хвалебного гула» у нас нет никаних данньїх, ибо главньїй обьект мирового суда в деревне — крестьяне — еще не имеют обьічая писать свои мемуарьі; архивьі же мировьіх судебньїх установлений еще не бьіли предметом научного исследования. Вполне возможно, что когда будет известна подкладка судебной реформи, ее постигнет та же участь, что уже постигла реформу крестьянскую. Память столичньїх жителей — в столице все видней! — наряду с симпатичними чертами первьіх мирових судей сохранила и курьезнне. «В Петербурге один мировой судья, устроивший, вопреки господствовавшей у миро вих судей строгой простоте обстановки, в своей камере, для судейского места, драпированное красним сукном возвншение, вообразил себя вместе с тем великим пожарньш тактиком и стра тегом — явился, в цепи, распоряжаться на пожаре, вспнхнувшем в его участке; а другой, возвращаясь в летнюю белую ночь с островов и найдя мост разведенннм, надел цепь и требовал его наведення»1. Как зто живо напоминает воропоновских мирових посредников, которне не расставались со своєю цепью нигде, красуясь в ней «и в магазинах, и на бульваре, и в театре»! Повто ряєм, действительное отношение народной массьі 60-х годов к «новому суду» нам пока неизвестно — и, вероятно, долго останется неизвестньш. Зато не оставляет никаних сомнений отно шение командующих кругов как дворянства, так и буржуазии. Здесь било ликование — безраздельное и, конечно, неподдельное. Петербургская городская дума хорошо виразила настроение зтой части общества в своем адресе Александру II, где било, между прочим, сказано: «Открнтие нового суда наполнило радостью сердца всех верноподданннх, какую Россия испьітьівала в лучшие минути своего исторического существования». А еще лучше — интимнее и теплеє — виразилось зто настроение в Воронеже, где прокурор читал лекцию о «новом суде» на благотворительном вечере, под аккомпанемент Славянского хора. Судебная реформа больше интересовала городскую интеллигенцию и литературнне круги: для массьі среднего дворянства имел практическое значение, как ми видели, только мировой суд. Но так как мирових судей должньї били вибирать земские собрания, то судьба зтого института в деревне била тесно связана с другой из «великих реформ» 60-х годов — введением земских учреждений 1 Воспоминания Кони ; ср. И. Гессена, цит. соч., с. 133.

164

(1864 года). Судьба зтой «великой реформи» чрезвьічайно любопьітна, — любопьітна с начала до конца, можно сказать: ибо нигде, ни в какой другой области, «действительное соотношение сил» не давало себя чувствовать с такою силой до самой революции. В старой либеральной литературе земская реформа Александра II украшалась пьішньїм титулом «введення в России местного самоуправления». Внимательньїе читатели настоящей книги застрахованьї от подобньїх ошибок: они знают, что местное управление перешло у нас в руки «общества», т. е. дворянства, еще при Екатерине II. Расширение зтого «самоуправления» могло бьі идти в двух направле ннях. Во-первьіх, под непосредственньїм влиянием пугачевщиньї скатерининская реформа ограничила «самоуправление» низами провинциальной администрации, оставив наверху ее агента центральной власти с чрезвьічайньїми полномочиями — наместника, а позже губернатора, хозяина губернии; компетенция местного самоуправления могла бьі бьіть расширена вверх, передачей в его ведение всех губернских учреждений, с устранением зтой бюрократической верхушки. Во-вторьіх, екатерининское «самоуправле ние» носило односословньїй, дворянский, характер; могла бьі бьіть расширена его социальная база путем предоставления действительного, а не фиктивного гол оса в местньїх делах остальньїм классам населення. Первое могло бьі бьггь результатом социального перевеса среднего землевладения, буржуазного по своим тенденциям, над крупним феодальним, поставлявшим из своей средьі «правительство»; второе показьівало бьі, что в глубине России устанавливается действительньїй, подлинньїй буржуазний строй. Но мьі уже знаєм, что ни того, ни другого не бьіло: среднее землевладение зкономически бьіло слабеє крупного, интересьі же среднего землевладения после 19 февраля способствовали не ускорению, а, наоборот, задержке в развитии буржуазних отношений среди «освобожденного» крестьянства. Значит, о расширении местного самоуправления в России в 60-х годах не могло идти речи, как бьі ни представлять себе зто расширение — вер тикальним и л и горизонтальним. Действительно, с первой точ ки зрения — вертикальной, самоуправление реформой 1864 года бьіло не расширено, а, наоборот, сужено, притом чрезвичайно существенно. Раньше и низший суд и низшая полиция на местах бьіли всецело в руках местньїх помещиков, вибиравших и уездньіх судей, и уездного полицеймейстера, исправника. После ре форми Александра II в руках местного населення остался только местньш суд, полиция же перешла к центральной власти — в лице исправника, назначенного центральной администрацией (его помощники — становьіе — назначались уже с царствования Николая І). Характерно, что для правительства Александра II в зтом изьятии местной полиции из рук «самоуправления» зак165

лючалась вся суть дела; с зтого началась «земская реформа», — в том самом 1858 году, когда провинциальное дворянство, впервьіе после 14 декабря, бьіло снова «взято под сомнение» насчет своей политической благонадежности. Излагающий дело с официальной точки зрения полуофициальньїй биограф Александра II готов всю земскую реформу логически вьівести из зтой реформьі полицейской1. Дело происходило, конечно, не так просто — МЬІ скоро зто увидим: но очевидно, во всяком случае, что для тех, кто смотрел сверху, речь шла никак не о расширении, а, напротив, об ограничении. Новое «самоуправление» сразу же бьіло отдано под такую опеку центральной власти, какой не видало самоуправление старое, дворянское. Мало того, что губернаторам и министру внутренних дел бьіло предоставлено право veto на постановления земских собраний во всех случаях, где хотя бьі самое тонкое чутье мог ло открьггь хотя бьі самьій незначительньїй запах «политики», и в области чисто хозяйственной, где никакой политикой заведомо для правительства не пахло, — земство начали стеснять с первьіх же шагов, а вовсе не только после «реакции» Александра III, как часто себе представляют. Уже в 1867 году земство лишено бьіло права облагать торговьіе и промьішленньїе предприятия по их действительной доходности, — фабрики и заводьі оно могло облагать только как «строения» (!), а с торгових свидетельств и патентов брать не более 25 % казенной пошлиньї. «С издания зтого постановления замечается особенное охлаждение к земским делам как в обществе, так и в среде земских деятелей, — говорит один из современньїх наблюдателей. — Представители землевладельцев убедились, что за недостатком средств земские собрания обреченьї на ограниченную деятельность по исполнению обязательньїх расходов; крестьяне, живо заинтересованньїе вначале зтим делом, в результате увидели одно возвьішение налога, а представители городов, будучи обложеньї всегда одним и тем же сбором, стали относиться к нему совершенно пассивно». Тот же наблюдатель приводит далее гораздо более основательньїе мотиви зтого охлаждения к земству как у крестьян, так и у представителей городов. Именно он указьівает, что в общем числе уездньїх гласних (13 024) землевладельцн имели 6 204 представителя, крестьяне — 5171 и городские общества — 1649; причем зто вовсе еще не значило, что в собраниях било более ЗО % крестьян: «Многие сельские общества внбирают гласними мирових посредников вследствие того влияния, которое последние имеют в волостях, им подведомственньїх», а другие волости, можно прибавить, вибирали тех, кого им укажет мировой посредник. Поводов для «холодности» к земству и у крестьян, и у горожан, как видим, било достаточно и помимо указа от 22 ноября 1 Татищев. Александр II, с. 613.

166

1867 года1. Если вспомнить ко всему зтому, что губернские гласньіе вьібираются уездньїми собраниями, где помещикам обеспечено разньїми способами подавляющее большинство, так что губернское земство является помещичьим уже sans phrases, то нам, кстати, станет ясно, как мало можно говорить и о «горизонтальном» «расширении местного самоуправленид» в 60-х годах. Взятая сама по себе, реформа бьіла, таким образом, крайнє скромной, гораздо скромнеє не только крестьянской, но и судебной. И если память русской буржуазии причислила и ее к лику «великих», то в зтом виновато не то, чем бьіли земские учреждения 1864 года, а то, чем они не бьіли, но чего от них ждали. В представлений и современников, и ближайшего потомства земство бьіяо прочной конституцией. Зто, в сущности, вполне определенно и вьісказано в известном адресе, котормй подало Александру II в январе 1865 года московское дворянство: созвание общего собрания вьіборньїх людей являлось в зтом ад ресе довершением государственного здания, фундамент которого составляло именно земство, — по случаю введення земских учреждений адрес и бьіл подан. Так понял адрес и Александр Николаевич. «Что значила вся зта вьіходка? — спрашивал он, недолго спустя, одного из самьіх горячих ораторов дворянского собрания, звенигородского предводителя Голохвастова. — Вн хотели конституционного образа правлення?» К зтому император прибавил, что готов хоть сейчас подписать какую угодно конституцию, если бьі она бьіла полезна для России, но не дает ее именно потому, что считает конституцию для России вредной. В искренности отого заявления сьіна Николая Павловича мьі тем не менее можем сомневаться: бесполезность и даже вредность для России, или, по крайней мере, для дворянства конституции за три года до того доказал не кто другой, как Кавелин. В своей заграничной брошюре «Дворянство и освобождение крестьян», напечатанной в 1862 году, Кавелин спрашивал: «Возможньі ли и достижимьі ли у нас политические гарантии в настоящее время? Мьі глубоко убежденьї, что нет; а следовательно, и мечтать о них теперь нечего. Чтобьі иметь представительное правление, надобно сперва получить его и, получивши, уметь поддерживать, а зто предполагает вьіработанньїе злементьі представительства в народе, на которьіх могло бьі твердо и незьіблемо основаться и стоять здание представительного правлення: — где же у нас такие злементьі?.. Составньїх стихий народа у нас две: крестьяне и помещики; о среднем сословии нечего говорить: оно малочисленно и пока так еще незначительно, что не идет в счет. Что касается до масс народа, то, конечно, никто, зная их хоть 1 Головачев, цит. соч., с 197 и 205.

167

сколько-нибудь, не сочтет их за готовий, вьіработанньїй злемент представительного правлення... Остается дворянство. В наше время трудно себе представить исключительно дворянскую конституцию. Слава богу, мьі живем не в средние века, не в варварские Бремена, когда она бьіла возможна». Итак, правительство заявляло, что оно в принципе ничего не имеет против конституции, но считает ее практически неосуществимой в России. Общество не только соглашалось с последним, но и приводило в пользу неосуществимости в России конституции очень солидньіе аргументи. И тем не менее первое нашло нужньїм сделать опьіт, а второе очень заволновалось, когда стало ясно, что опьіта не доведут до конца. Скромнейшая из реформ Александра II начинает становиться весьма загадочной — и останется для нас таковой, пока мьі будем вращаться в заколдованном кругу общества и правительства. Как ни слабо бьіло обьективно брожение, вьізванное в среде крестьян «свободой не по их разумению», — по размерам все же, однако, более серьезное, нежели волнения дней Крьімской кампании, — на психику верхних общественньїх слоев оно повлияло очень сильно. Гораздо сильнеє, чем в 1854— 1857 годах, оничувствовали себя накануне революции. Хладнокровнее всех бьіло, как и тогда, Министерство внутренних дел, сумевшее даже, как увидим ниже, из большой паники извлечь для себя малень кую пользу. Но в черносотенньїх кругах, стоявших дальше от администрации, ужас бьіл неописуемьій. Один монах, ставший впоследствии архиереем, записал в своем дневнике 12 апреля 1862 года: «От генеральній Крьіжановской (рожденной Перовской, дочери одного из министров Николая І) я сльїшал, что мятежники накануне Пасхи раздавали солдатам и народу печатное воззвание о перемене правлення и что в пасхальную ночь толпьі народа стояли у Зимнего дворца и-ожидали бунта. Полиция до сей порьі не могла узнать, где напечатано зто воззвание». Одна светская дама, состоявшая в переписке с другим русским архи ереем, наверное знала, что «все прокламации бьіли печатаньї в Киево-Печерской лавре...»1. «...Общество в опасности, сорванцьі бездомньїе на все готовьі, и вам дремать нельзя, — писал в Третье отделение один «честньїй человек», «не годившийся в доносчики», — на вас грех падет, коли допустите их до резни, а она будет, чуть задремлете или станете довольствоваться полумерами. Время николаевское ушло». Кровь на каждом шагу мерещилась «честному человеку», страницьі его доноса, фигурально виражавсь, полити ею. В ьіш єдш и й из того же круга автор анонимного письма к Черньїшевскому видел своего корреспондента Барсуков, цит. соч., т. 19, passim. 168

не иначе, как «с ножом в руках, в крови по локоть»1. Но если черносотенньїе круги неосновательно пугались, то в других кру гах те же волнения вьізьівали не менее неосновательньїе надеждьі. «Говорят, что в Петербурге боятея пуще всего Земской думьі; опасаются, что с нею начнетея революция в России, — писал в том же 1862 году Бакунин. — Да неужели же там в самом деле не понимают, что революция давно началась? Пусть посмотрят вокруг себя, в самих себя, пусть сравнят своє настроение духа с тем, что чувствовалось правительством при императоре Николае, — и пусть скажут: разве зто не коренная и не полная рево люция? Вн слепьі, зто правда. Но неужели слепота ваша дошла до той степени, что вьі думаєте — можно воротиться назад или отделаться шутками? Итак, не в том вопрос, будет или не будет революция, а в том: будет ли исход ее м ирний или кровавьій?.. В 1863 году бьіть в России страшной беде, если царь не решитея созвать всенародную Земскую думу...». «Помещичьи крестьяне недовольньї обременительною переменой, которую гіравительство производит под именем освобождения, — писал еще годом ран ьте «Великорусе»: — Недовольство их проявляется волнениями, которьім сочувствуют казенньїе крестьяне и другие простолюдиньї, также тяготящиеся своим положением. Если дела пойдут ньінешним путем, надобно ждать больших смут». Если єсть надежда на мирньїй исход дела, то только потому, что «крестьяне не организовались еще для общего восстания, зпохою которого будет лето 1863 года, если весна его обманет их...». Само собою разумеетея, что ни в числе испуганнмх, ни в числе надеющихся не бьіло ереднего дворянства: оно, напротив, бьіло в самом радужном настроєний. «1861 год видел преобразование, которое составляет зпоху в русской истории, — писал, все в те же дни Чичерин. — 1862 год не менее плодотворен. В начале года в первьій раз обнародован бюджет; затем в правительственном отчете обьявлено, что цензуру книг предполагаетея уничтожить; теперь публикуютея Вьісочайше утвержденньїе начала нового устройства суда. Основания их: независимость судей, публичность суда, присяжньїе. Реформа следует за реформою; общественная свобода и гласность развиваютея все шире и шире. Не єсть ли зто лучший ответ на односторонние суждения, на подозрения недовольньїх, на возгласьі нетерпеливьіх»? Не только к Бакунину, но и к Черньїшевскому дворянский публицист относился в вьісшей степени отрицательно. В современной ему «левой» публицистике он не видит ничего, кроме «буйного разгула мьіслей, умственного и литературного казачества», которое «составляет, к неечастью, проявление одной из исторических стихий русской жизни. 1 Цитатьі по ст. г. Лемке о деле Черньїшевского, (Бьілое, 1906).

169

Но ей всегда противодействовали разумньїе общественньїе сильї, которьіе поставляли себе задачею развитие общественности и по рядна». Вера в зти сильї бьіла у Чичерина очень крепка, и зто застраховьівало его и ему подобньїх от паники. Последняя царствовала всего безраздельнее в феодальньїх кругах. Что касается револю ц ио нньіх надежд, они концентрировались в трех группах, которьіе, к удивлению, довольно хорошо различались феодаль ними кругами при всей приписьіваемой им Бакуниньїм «слепоте». Уже цитированньїй нами монах Порфирий Успенский записал в своем дневнике, между прочим, и следующее: «Сегодня прогуливался в тенистьіх аллеях Лаврьі с преосвященним Леонтием и сльїшал от него вот какие недобриє вести. Теперь у нас три политические партии: первая — герценская — умеренная, домогается конституции; вторая — великорусская — мечтает о славянской федеративной республике, а третья — красная — жаждет безначалия и крови, уничтожения монастьірей (зто для монаха бьіло всего важнеє!), общения женщин и имуществ и разгульного жи тня...». Подвергнув анализу тогдашние политические программи, мьі получим именно три течения, идущие справа налево именно в том порядне, какой давал им черносотенньїй собеседник нашего монаха: либерально-монархическое, группировавшееся около Герцена, буржуазно-демократическое, центром которого бьіла редакция «Современника», откуда и вьішел «Великорусе», и социалистическое, нашедшее свой манифест в известной прокламации «К молодой России»1. «Присмотришься, — у него все еще в нутре московский барин сидит», — говорил о Герцене Черньїшевский. Как политический деятель Герцен бил спайкой, соединявшей полудворянский либерализм декабристов с буржуазним либерализмом пореформенной России. Прочтите его знаменитьіе страницьі о мещанстве, едва ли не лучшие страницьі во всем Герцене, в «Концах и началах», где он самому себе подвел итог, думая подвести итог европейской истории: отправной точкой всей характеристики являетея не будущее, а проіиедшее, в будущем зтот утопический социалист — недаром так близкий к романтике помещичьего славянофильства 40-х годов — видит чрезвьічайно мало утешительного. Весь образованньїй мир «идет в мещанство»: «Мещанство — идеал, к которому стремится, подьімается Европа со всех точек дна... Мещанство , последнее 1 Нижеследующий текст, как и вся глава XVI, появляетея перед публикой впервьіе теперь, но написан он бьіл одновременно со всеми предьщущими в 1912 году. Переработка его при свете всем доступного теперь — а тогда «секретного» — архивного материала потребовала бьі не одного года времени. Чтобьі не задерживать издания, текст издаетея таким, каким он бьіл уничтожен царской цензурой десять лет тому назад.

170

слово цивилизации, основанной на безусловном самодержавии собственности, — демократизация аристократии, аристократизация демократии; в зтой среде Альмавива равен Фигаро, снизу все тянется в мещанство, сверху все само падаєш в него по невозмож ности удерж ат ься. Американские Штатьі представляют одно среднее состояние, у которого нетничего внизу и нет ничего вверху, а мещанские нравьі остались. Немецкий крестьянин — мещанин хлебопашества, работник всех стран — будущий мещанин». Вьі чувствуете, как жалко автору тех, кто «падает», и как мало у него интереса к тем, кто поднимается до мещанства. Чему тут сочувствовать в самом деле? «Заработ авіиая себе копейку толпа одолела, и по-своему жуирует миром. В сильно обозначенньїх личностях, в оригинальньїх умах ей нет никакой необходимости... Красота, талант вовсе не нормальньї — зто исключение, роскошь природи, вьісший предел или результ ат больїиих усилий цельїх поколений... Для цветов его (мещанства) грядьі слишком унавоженьї; для его гряд цветьі слишком бесполезньї; если оно иногда и растит их, то только на продажу». Мьі не будем пускаться в спорьі с Герценом, опровергая банальньїй, «токвилевский», предрассудок, будто «буржуазия» значит «посредственность» и будто буржуазному обществу нет нуждьі в оригиналь ньїх умах, сильно обозначенньїх личностях; важно то, что он, социалист, разделяя зтот предрассудок, незаметно для самого себя примьїкал к тому реакционному течению, которое среди XIX века вздьіхало о силе, разнообразии и красоте безнадежно погубленного «мещанами» феодального мира. То, что берегли «целме поколения», утрачено: а что все будут с ь іт ь і , — зто мало трогает Герцена. С большим презрением он признает «право на сьітость»: «Нельзя сказать голодному — тебе больше к лицу голод, не ищи пищи». Но как характерно зто представление о голоде, которьій может бьіть «к лицу», о красивом голоде! И как в зтой фразе о «заработавшей копейку толпе» во весь рост встал перед нами человек, не только сам никогда не осквернивший своих рук работой для заработка, но, можно сказать, социально, в ряде поколений, забьівший, как зто делается! У политического романтизма єсть своя внутренняя, органическая связь. Резкие нападки Герцена на самодержавне Николая І могут навести на мьісль о суровом и непреклонном республиканце вроде Пестеля. Увьі! Политическая наследственность Герцена ведет, как к ближайшим предкам, не к Пестелю, и даже не к Рьілееву, а к Никите Муравьеву или даже к Волконскому или Михайлу Орлову. Непрестанньїе «оскорбления величества» нисколько не м етали автору «Бьілого и дум» бьіть на практике монархистом. Он ненавидел лично Николая Павловича, но даже зта ненависть не бьіла безнадежной. «Царь колеблется и мешает, он хочеш ос171

вобож дения и препят ст вует ему. Он понял, что освобож дение крестьян сопряж ено с освобож дением земли ; что осво-

бождение земли в свою очередь — начало социальной революции, провозглашение сельского коммунизма»1. Николай хочет освобождения крестьян, освобождения без кавьічек! Николай по нял, что «освобождение крестьян сопряжено с освобождением земли» (хорошо бьіло бьі лицо Николая Павловича, если бьі ему кто-нибудь сказал такую фразу!..), — и не приступает к освобождению из «боязни социальной революции»! Можно ли предста вить себе более фантастическую идеализацию человека, которьій видел главное своє достоинство в том, чтобьі делать ружейньіе приемьі, «как лучший єфрейтор», и ничего так не желал своим подданньїм, как того, чтобьі каждого из них можно бьіло произвести в ефрейторьі. Нетрудно догадаться, что случилось с оскорбителем монархов, когда на русском престоле оказался Александр II. «Говорят, что теперешний царь добр»: и вот, на царской «доброте», совершенно как в моральньїх поучениях XVI века, начинают строиться все политические чаяния вождя русской оппозиции. Нужно видеть то трепещущее нетерпение, с каким Герцен ждет своих «чудес» — проявлений царской добротьі к народу. Нужно видеть его негодование, когда чудеса медлят. «Сначала м етал а война... Прошла война — ничего! Все отложено до коронации... прошла и коронация — все ничего»! «А ведь как лег ко бьіло сделать чудеса — вот что непростительно, вот чего мьі не можем вьінести»! И как в XVI веке, виноват, конечно, не царь. Виноватьі его советники, «закоренельїе в рабстве слуги Нико лая. Они погубят Александра — и как жаль его! Жаль за его доброе сердце, за веру, которую мьі в него имели...». А когда первое из «чудес» — чисто николаевский по духу рескрипт от 20 ноября 1857 года — наконец явилось, как ликовал Герцен! «Тьі победил, галилеянин»! Даже после того, как стало ясно, что галилеянин разбит н аголову, что вместо змансипации вьішла зкспроприация, он не совсем утратил свои надеждьі. «Кто же будет суженьїй»? — спрашивал он после 19 февраля, читая, как на род, в ответ на «волю», «дошел чуть ли не до открьітого мятежа». «Император ли, которьш, отрекаясь от петровщиньї, совместит в себе царя и Стеньку Разина? Новьій ли Пестель, опять ли Емельян Пугачев?..». Уж очень крепка била его теория о соци альной роли самодержавия. «Русское императорство родилось из царской власти ответом на сильную потребность иной ж изни. З то воєнная и гражданская диктатура, гораздо больше сходная с римским цезаризмом, нежели с феодальной монархией... 1 «Русский народ и соц и ал и зм », письмо к М иш ле, 1851 года. К ур сив, как вообщ е в цитатах из Герцена, наш.

172

Но императорство не сильно, как скоро оно делается консерва тивним. Россия отреклась от всего человеческого, от покоя и воли, она шла в немецкую кабалу только для того, чтобьі вьійти из душ ного и тесного состояния, которое ей бьіло не под лета. Вести ее назад теми же средствами невозможно. Только идучи вперед к целям действительньїм, только способствуя больше и больше развитию народних сил при общечеловеческом образовании, и может держаться императорство...»1. Итак, самодержавне может бить фактором прогресса — вопрос в л ичн ос ти самодержца, в понимании им своей роли. «Одна робость, неловкость, оторопелость правительства мешает ему видеть дорогу, и оно пропускает удивительное время. Господи! чего нельзя сделать зтой весенней оттепелью после николаевской зимьі; как можно воспользоваться тем, что кровь в жилах снова оттаяла, и сжатое сердце стукнуло вольнеє! Мало чувств больше тягостньїх, больше придавливающих человека, как сознание, что можно теперь, сейчас ринуться вперед, что все под руками и что недостает одного понимания и отваги со сторони ведущих. Машина топится, готова, жжет даром топливо, даром теряется сила, а все оттого, что нет смелой руки, которая бьі повернула ключ, не боясь взрьіва. Пусть же знают наши кондуктора, что на роди прощают многое — варварство Петра и разврат Екатериньї, прощают насилия и злодейства, если они только чуют силу и бодрость мисли. Но непонимание, но бледная шаткость, но неуменье воспользоваться обстоятельствами, схватить их в свои руки, имея неограниченную власть, — ни народ, ни история никогда не про щают, какое там доброе сердце ни имей». М и начинаем понимать, почему можно бьіло бить одновременно другом Герцена и Николая Милютина: только когда Кавелин висказался категорически против конституции, ему пришлось вибирать меиоду двумя своими друзьями. Считать себя «представителем мисли восстания в России» — и идти рука об руку с людьми, которие открьіто заявля ли, что не только восстания, а и никаких политических гарантий России вовсе не нужно — зто бьіло уж слишком нелогично; Европа обязивала. Но Р оссии издавна бьіла знакома особая форма восста ния, не известная Европе: бунт на коленях. К зтой форме Герцен не относился так сурово, как отнеслись би к ней декабристи, ставшие, правда, на колени, но лишь тогда, когда их бунт бьіл уже раздавлен. Недаром около Герцена группировались последние «маркизьі Позьі», — Серно-Соловьевич, так названньїй самим Герценом, бьіл не один. Очень близок к издателю «Колокола» бьіл Мартьянов, долгое время едва известний по имени и только не давно «открьітьій» послереволюционними раскопками в нижних 1 Книга «Екатерина Романовна Дашкова». Курсив Герцена.

173

ярусах «общественного движения». «Торговий мужик», по московской терминологии, купец из крепостньїх крестьян графа Гурьева, отпустившего его на волю чуть не нагишом, он, как его предки, торговьіе мужики Московской Руси, обратился к Александру II с настоящей челобитной, за которую можно ручаться, что она если не написана, то, во всяком случае, проредактирована Герценом. Устами «простого крестьянина», его «безьіскусственньім» стилем можно бьіло сказать много такого, что не напечатаешь за своей подписью в «Колоколе», все из-за той же Европьі. Герценовская редакция дорого обошлась Мартьянову, — немедленно по возвращении в Россию он попал на каторгу, конечно, не за своє во всех отношениях благонамеренное «письмо», а за слишком сквозившую из-за зтого письма дружбу с «лондонскими про пагандистами». Гораздо более известньїй, чем Мартьянов, Серно-Соловьевич за подобное же непосредственное обращение к Александру II — по крестьянскому делу — получил не каторгу, а вьісочайший поцелуй устами председателя главного комитета кн. Орлова; и если и Серно-Соловьевича впоследствии постигла участь Мартьянова, то зто било опять-таки в связи с «лондонски ми пропагандистами»1. Что зти челобитчики по призванню — как увидим дальше, и конституцию для России Серно-Соловьевич надеялся «отхлопотать» путем челобитной — тянули именно к Герцену, зто очень характерно, конечно, но еще характернеє, что герценовский романтизм разделялся даже такою на первьій взгляд антимонархическою фигурою, как Бакунин. «Редко царскому дому випадала на долю такая величавая, такая благородная роль, — писал Бакунин (в 1862 году, заметьте зто), — Александр II мог бьі так легко сделаться народним кумиром, первьім русским земским царем, могучим не страхом и не гнусньїм насилием, но любовью, свободою, благоденствием своего народа. Опираясь на зтот народ, он мог бьі стать спасителем и главою всего славянского мира... Он и только он один мог совершить в России величайшую и благодетельнейшую революцию, не пролив капли крови. Он может еще и теперь: если мьі отчаиваемся в мирном исходе, так зто не потому, чтобьі бьіло поздно, а потому, что мьі отчаялись, наконец, в способности Александра Николаевича понять единственньїй путь, на котором он может спасти себя и Россию. Остановить движение народа, пробудившегося после тьісячелетнего сна, невозможно. Но если б царь стал твердо и смело во главе самого движения, тогда бьі его могуществу на добро и на славу России не бьіло бьі мери...»12. Видеть будущего главу европейского анархизма хоть 1 См. очерк г. Лемке — «Депо о лицах, обвиняемьіх в сношениях с лондонскими пропагандистами» (Бьілое, 1906, сентябрь — декабрь). 2 «Романов, Пугачев или Пестель?»

174

на минуту в роли «челобитчика», — зто ли, казалось, бьіло не утешение для российской монархии? А Сенат Александра Николаевича за одно знакомство с Герценом и Бакуниньїм приговаривал людей в каторгу. Какое горькое недоразумение, скажет читатель. Сенат лучше понимал сущность российского самодержавия, скажем мьі. Но кто говорит а, должен сказать и б. Раз.веришь в монархию, нужно верить и в дворянство . Органическую связь двух зтих институтов установил еще Монтескье так прочно, что к его аргументации до сего дня нечего ни прибавить, ни убавить1. Что Герцен возлагал надеждьі на дворянство в деле освобождения крестьян, зто бьіло еще не так наивно: мьі знаєм, что крестьянскую реформу провели, в конечном счете, именно сами помещики так, как им бьіло вьігодно и надобно. Только не стоило взьівать к дво рянству по зтому поводу: дело совершилось бьі само собою, к зтому шло, и вопрос в середине 50-х годов (когда написан «Юрьев день») бьіл не в том, освободят ли крестьян, а в том, как их освободят. В зтом последнем случае Черньпііевский оказался куда проницательнее Герцена, так и не разглядевшего ловушки, которую ставило крестьянину «освобождение с землею). Гораздо наивнее бьіла попьітка поднять дворянство на змансипацию политическими мотивами. «Мьі рабьі, потому что мьі господа... Нет свободьі для нас, пока проклятие крепостного состояния тяготит над нами, пока у нас будет существовать гнусное, позорное, ничем не оправдьіваемое рабство крестьян... Вольно, если освобождение вьійдет из Зимнего дворца, власть царская оправдается им перед народом и, раздавивши вас, сильнеє укрепит своє самовластие, нежели когда-либо». Но, во-первьіх, для того, чтобьі провести «осво бождение» так, как нужно бьіло помещикам, «самовластие» бьіло совершенно необходимо: без него ничего бьі не вьішло. А во-вторьіх, утверждение, будто наши помещики николаевской зпохи бьіли «рабами», фактически неверно. Раб в своей частной жизни, в своих семейньїх отношениях, в своем имуществе всецело зависит от барского произвола. В частную жизнь дворянства самодержавне, начиная с царствования Александра Павловича, уже более не вмешивалось, — Павел слишком дорого заплатил за попьітку подобного вмешательства. Чтобьі попасть под перуньї Третьего отделения, нужно бьіло иметь какое-нибудь касательство к политике — или бьіть, по крайней мере, литератором, либо купцом (см. то, что говорилось вьіше по поводу судебной реформи); но многие ли из дворян занимались литературой, и что им бьіло за дело до купцов? Подавляющее большинство провинциальньїх помещиков чувствовало себя при Николае, до 1848 года, как нельзя более «сво1Связь сверху вниз, нужно прибавить. Нет монарха без дворянства — но дворянство без монарха можно себе представить.

175

бодно»; жандармский штаб-офицер бьіл отличньїм партнером для виста, а иногда и желанной «вьіручкой» в семейньїх делах деликатного свойства, которьіх не хотели доводить до суда. Те, кто служил в столицах, сильнеє чувствовали тяжелую руку Николая, но на службе, а не у себя в семейном бьіту. За то же они делали карьеру, — все на свете оплачивается. После 1848 года тяжелая рука стала чувствоваться сильнеє всюду, но зато опасность, что «освобождение вьійдет из Зимнего дворца», исчезла самим ради кальним образом. Словом, аргументация Герцена била мимо цели, но он зтого не замечал. Прошло уже 19 февраля, а он все еще верил, что с дворянством стоит разговаривать на политические темьі. Когда Кавелин сказал своє, в сущности, трезвое слово, что дворянству в России никаких политических гарантий не нужно, Герцен с ним порвал. В бумагах Серно-Соловьевича полиция нашла «герценовскую» конституцию, теперь напечатанную1: «Про ект Уложения императора Александра II». Мьі имеем право на звать проект «герценовским», — Серно-Соловьевич бьіл слишком близок к герценовским кругам, чтобьі серьезнейшее дело его жизни осталось для зтих кругов незнакомьім. А горячая симпатия самого Герцена к автору проекта ручается, что в политических взглядах Серно-Соловьевича не бьіло ничего, что бьі Герцена шокировало: к тем, с кем издатель «Колокола» расходился, он не бьіл столь милостив12. Достаточно привести два первьіх параграфа «Уложения», чтобьі оценить его политический размах: «1) Вер ховная власть в России принадлежит Государю Императору, осо ба которого считается священною и неприкосновенною. Порядок престолонаследия определяется сообразно доселе действовавшим законам. Сумма на содержание Государя Императора и Августейшего Дома определяется ежегодно Его Величеством. 2) Верхов ная власть составляет вьісшую степень управлення государством, под ее ведением действуют власти; законодательная, исполнительная и судебная»... Как видим, зто много умереннее самой умеренной из декабристских конституций: и нет ничего мудреного — Серно-Соловьевич бьіл в тьісяче верст от мьісли о каком 1 В упомянутой статье г. Лемке. 2 «Укоряющая тень Серно-Соловьевича прошла мимо нас печальньїм протестом... Последний маркиз Поза, он верил своим юньїм девственньїм сердцем, что их можно вразумить, он человеческим язьїком говорил с государем и... умер в Иркутске, изможденньїй истязаниями трехлетних казематов. Враги, заклятейшие консерватори по положенню, члени Государственного совета, били пораженьї доблестью, простотой, геройством Серно-Соловьевича. Человек зтот бьіл до того честен, что «Московские ведомости» не обругали его, не донесли на него во время следствия, не сделали намека, что он поджигатель или вор... З т о бьіл один из лучших весенних провозвестников нового времени в России... И он убит».

176

бьі то ни бьіло восстании. Для осуществления своего проекта он рассчитьівал исключительно на «доброту» Александра II, которому и предполагалось подать проект при верноподданническом письме, составленном, конечно, в соответствующих вьіражениях1. Но еще любопьітнее политической умеренности проекта его социальньїй консерватизм. «Вибори в Н ародное собрание производятся... отдельно по сословиям», гласит § 8. Дворянство каждой губернии, какова бьі ни бьіла его численность, имеет в Народном собрании двух депутатов, тогда как горожане имеют по одному депутату на 50 000 жителей, а сельское население — по одному на 100 000. Причем круг лиц, которьіх может избирать последнее, страшно сужен, благодаря образовательному цензу: депутат от крестьян непременно должен кончить хотя бьі низшую школу. Можно себе представить, сколько бьіло крестьян СО ШКОЛЬНЬІМ образованием в 1862 году! Избирательньїй закон, действовавший у нас до 3 июня 1907 года, бьіл чрезвьічайно либерален сравнительно с проектом Серно-Соловьевича, — и находились неблагодарньїе, которьім зтот закон казался ультрареакционньїм... Итак, октроированная, дарованная сверху конституция, опирающаяся на «народное собрание» из представителей «образованньіх классов» — с очень ограниченньїми полномочиями (оно не могло, например, касаться внешней политики, за исключением вопросов, «предоставленньїх собранию Вьісочайшей волей») — и гарантирующая злементарньїе «свободьі», понимаемьіе, впрочем, не широко и формулированньїе не особенно определенно. Не огово рено, например, категорически уничтожение всякой цензурьі, — сказано лишь глухо: «Всякий имеет право беспрепятственно вьісказьівать печатно свои мнения» (§ 55). Буквально дальше упразднения предварит ельной цензурьі отсюда ничего еще не вьітекало. Нет свободьі совести: говорится лишь о «праве беспрепят ственно придерживаться своего религиозного верования и отправлять богослужение по ученню своей церкви» — прекращение преследования раскольников формально уже удовлетворяло зто требование. О свободе собраний нет ни слова. Весьма бледна яумеренно-либеральная программа — вот как можно охарактеризовать «проект Уложения императора Александра II». Для левого крьіла тогдашней русской журналистики уже за три года до работьі Серно-Соловьевича зти рамки казались слишком тесньїми. «Либералов совершенно несправедливо смешивают с радикалами и демократами, — писал Черньїшевский еще в 1858 году. — У ли бералов и демократов существенно различньї коренньїе желания, основньїе побуждения. Демократи имеют в виду по возможности 1 Часть зтого письма сохранилась и приведена г. Лемке\ мьі можем, таким образом, судить о етиле.

177

уничтожить преобладание вьісших классов над низшими в государственном устройстве, с одной стороньї, уменьшить силу и богатство вьісших сословий, с другой — дать более веса и благосостояния низшим сословиям. Каким путем изменить в зтом см ис ле закони и поддержать новое устройство общества, для них почти все равно. Напротив, либеральї никак не согласятся предоставить перевес в обществе низшим сословиям, потому что зти сословия по своей необразованности и материальной скудости равнодушньї к интересам, которьіе вьіше всего для либеральной партии, именно к праву, свободной речи и конституционному устройству. Для демократа наша Сибирь, в которой простонародье пользуется благосостоянием, гораздо вьіше Англии, в которой большинство народа терпит сильную нужду. Демократ из всех политических учреждений непримиримо враждебен только одному — аристократии; либерал почти всегда находит, что только при известной степени аристократизма общество может достичь либерального устройства. Потому либеральї обьїкновенно питают к демократам смертельную неприязнь, говоря, что де мократизм ведет к деспотизму и гибелен для свободи. С теорети чєско й стороньї, либерализм может казаться привлекательньїм для человека, избавленного счастливою судьбою от материаль ной нуждьі: свобода — вещь очень приятная. Но либерализм понимает свободу очень узким, чисто формальним образом. Она для него состоит в отвлеченном праве, в разрешении на бумаге, в отсутствии юридического запрещения. Он не хочет понять, что юридическое разрешение для человека имеет цену только тогда, когда у человека єсть материальньїе средства пользоваться зтим разрешением. Ни мне, ни вам, читатель, не запрещено обедать на золотом сервизе; к сожалению, ни у вас, ни у меня нет и, вероятно, никогда не будет средств для удовлстворення зтой изящной идеи; потому я откровенно говорю, что нимало не дорожу своим правом иметь золотой сервиз и готов продать зто право за один рубль серебром или даже дешевле. Точно таковьі для наро да все те права, о которьіх хлопочут либеральї. Народ невежествен, и почти во всех странах большинство его безграмотно; не имея денег, чтобьі получить образование, не имея денег, чтобьі дать образование своим детям, каким образом станет он доро жить правом свободной речи? Нужда и невежество отнимают у народа всякую возможность понимать государственньїе дела и заниматься ими, — скажите, будет ли дорожить, может ли он пользоваться правом парламентских прений? — Нет такой европейской страньї, в которой огромное большинство народа не бьіло бьі совершенно равнодушно к правам, составляющим пред мет желаний и хлопот либерализма. Позтому либерализм повсюду обречен на бессилие: как ни рассуждать, а сильни только 178

ге стремления, прочньї только те учреждения, которьіе поддерживаются массою народа»1. Сообразно с таким пониманием дела «Великорусе» очень мало занимается конституционньїми деталями. «Все согласньї в том, какие чертьі законного порядка должна установить конституция, — говорят его авторьі. — Главньїе из них: ответственность министров, вотирование бюджета, суд присяжних, свобо да исповеданий, свобода печати ,уничт ож ение сословньїх привилегий, самоуправление по областньїм и общинньїм делам». Все зто, кроме подчеркнутого нами, єсть в менее решительной форме и у Серно-Соловьевича; но насчет того, как всего зтого достигнуть, «Великорусе» держалея радикально противоположного мнения. «Но чего требовать? Того, чтобьі государь даровал конституцию, или чтобьі он предоставил нации составить ее? Правительство не умеет порядочно написать даже обьїкновенного указа; тем менее сумело бьі оно составить хорошую кон ституцию, если бьі и захотело. Но оно хочет сохранить произвол; потому под именем конституции издало бьі оно только акт, сохраняющий при нових словах прежнее самовластие. Итак, требов&ть надо не окт роирования конституции, а созвания депут ат ов для свободн ого ее составления». Р ан ьте на

родного собрания должно бьіть учредительное собрание: вот первьій кардинальний пункт расхождения «либералов» и «демократов» в их практической программе. Но для превращения проекта Серно-Соловьевича в русскую конституцию ничего не нужно бьіло, кроме доброго сердца Александра II: для того, чтобьі добиться учредительного собрания, требовалось, очевидно, гораздо большее. После низвержения существующего правительства, учредительное собрание разумелось само собой: так стави ли дело декабристи. Но в руках декабристов бьіла реальная сила, при помощи которой они надеялись достигнуть своей цели — зтой силой бьіло войско. В руках Черньїшевского и его кружка никакой реальной сильї не било, — тут-то и бьіла ахиллесова пята российского демократизма 60-х годов. О рабочих, или, как их звали тогда, «работниках», никто не думал: общественное значение пролетариата стало сознаваться в России, и то не всеми, лет на пятнадцать позже. Пробовали добраться до крестьян: єсть все основания думать, что ненапечатанная прокламация «К барским крестьянам», за которую бьіл сослан на каторгу Черньїшевский, написана действительно им — хотя судившему его Сенату и не удалось зтого доказать12. «Великорусе» отводит кре1 Борьба партий во Франции // С овременник, 1858, N q 8 и № 9. (П ерепечатано из П С С , т. 4 , с. 156— 158.) 2 Л ем к е . Д ел о Н. Г. Черньїш евского // Бьілое, 1906, март— май.

179

стьянскому вопросу первое место — гораздо вьіше конституции (которая упоминается после даже «освобождения Польши»). С большой уверенностью толкует он о «партиях», существующих между помещичьими крестьянами, и очень твердо ставит решение вопроса: «Для мирного водворения законности необходимо решить крестьянский вопрос в смьісле удовлетворительном по мнению самих крестьян, т. е. государство должно отдать им, по крайней мере, все те земли и угодья, которьіми пользовались они при крепостном праве, и освободит ь их от всяких особенньїх плат еж ей или повинност ей за вьїкуп, приняв его на счет всей нации». Но на помощь самих крестьян в деле можно бьіло

рассчитьівать лишь для более или менее отдаленного будущего: при данном уровне крестьянской сознательности так легко бьіло вместо демократии получить черносотенную пугачевщину, — и Черньїшевский отлично зто понимал. Недаром он в своей прокламации наставляет помещичьих крестьян — «покуда пора не пришла, силу беречь, себя напрасно в беду не вводить, значит, спокойст вие сохранят ь и ви ду н икакого не показьівать. Пословица говорит, что один в поле не воин. Что толку, что ежели в одном селе булгу поднять, когда в других селах готовности еще нет. Зто значит только дело портить, да себя губить». Но раз крестьянская «сила» пока что должна бьіла оставаться в ре зерве, что же можно бьіло двинуть в первую линию? «Либеральі» хлопотали о «ценностях», которьіе не многого стоили, но у них бьіло кому хлопотать: они обращались к дворянству. «Де мократи» очень хотели бьі «уничтожить преобладание вьісших классов над низшими», «уменьшить силу и богатство вьісших сословий», но — увьі! — и им не к кому бьіло обратиться, кроме, в сущности, тех же «вьісших сословий». Черньїшевский и рука ми, и ногами отбивается от зтой неизбежности. В «Письмах без адреса» (обращенньїх, как известно, к Александру II, так трудно бьіло вибиться из зтой колеи даже Чернншевскому!) он еще пнтается теоретически обойти зтот подводннй камень, чрезвнчайно искусственно отделяя «просвещенннх людей всех сосло вий» от «помещиков», которне, тремя строками ниже, разумеется, возвращаются на своє законное место в ряду «просвещенннх людей»: ибо велика ли била в 1861 году интеллигенция вне дворянских кругов? «Великорусе» уже разочаровалея в зтой алхимии — с «образованннми классами» он оперирует как с понятием само собою разумеющимся. А кто такое на самом деле зта «просвещенная часть нации» — догадаться нетрудно: «Ми не поляки и не мужики. В нас стрелять нельзя... Прямо противить ся требованию, внраженному всем образованньїм русским обществом, она (династия) не может. Пусть каждьш подумает, возможно ли с Москвою и Петербургом поступить так, как с Варшавой, 180

Вильной или каким-нибудь селом Бездной»? Но уж из «всего»го образованного общества помещиков никак нельзя бьіло изгнать. А взяв в кредит социальньїй базис «либералов», как отрешиться бьіло от их методов действия? И начавший с такого пра вильного, так решительно заявленного утверждения, что от правительства ничего не дождеться и не добьешься, «Велико русе» заканчивает проектом всеподданнейшего адреса, написанного, правда, приличнее, чем писались обьїкновенно дворянские адреса, но по существу ставившего все дело в полную зависимость от «благоволения» Александра Николаевича. А если бьі он не соблаговолил? Что оставалось делать? Грозить мужицкими топорами, как зто до чрезвьічайности наивно делал Герцен в своем «Юрьевом дне»? Угроза, правда, могла подействовать наверху — там уже бьіли напуганьї; но при первой попьітке реализовать угрозу страх так же бьіетро прошел бьі, как случилось зто перед крестьянской реформой. «Общественное мнение» без рук никогда и нигде многого не могло еделать. Мужицкие руки бьіли обоюдоострьім оружием, — слишком загадочно бьіло употребление, какое найдут нужньїм дать им их владельцьі. Оставались руки, правда, не сильньїе, мозолистьіе, а слабьіе «интеллигентские», не мускулистьіе, зато нервньїе и, казалось, готовьіе сию же минуту пуститься в рукопашную. Уже герценовские круги апеллировали к «молодому поколению»: но как ни популярен бьіл в ереде молодежи Черньїшевский1, оно попиталось найти собственную дорогу и вьідвинуло своеобразную программу — единственную из программ тех лет, которая не осталась в областе слов, а нашла себе воплощение и в по ступках — вернее, в одном поступке, в одном жесте. Из движения молодежи в начале 60-х годов вьішла первая проба русского революционного социализма, упершаяся, как в свой финал, в покушение Каракозова. Либеральное течение, концентрировавшееся около кружка друзей Герцена, опиралось, как на свою социальную базу, на группу левьіх дворян, не позабьівших еще традиций 20-х годов, и, в сущности, очень плохо понимавших «деловьіе» интересьі того дворянского авангарда, которьій вел реформи 60-х годов. З то т авангард пользовалея «Колоколом», когда нужно бьіло бороться с феодальной камарильей, всегда имевшей возможность 1 «Я поступал иначе, — рассказьівал бьівший петербургский ген. губернатор Суворов, нам отчасти знакомьій, в разгар террора, последовавшего за каракозовским вьіетрелом: — «М не доносят, что подготовляетея движение. Я посилаю за Чернишевским, говорю ему: «Пожалуйста, чтобьі зтого не бьіло». Он дает слово мне, и я йду к государю и докладьіваю, что все будет спокойно. Вот как я поступал!»

181

зажать рот домашней, не зарубежной, подцензурной пенати. За жать рот лондонским змигрантам бьіло нельзя — и камарилья боялась их, как боялась она всего, до чего не могла достать ру ками. Но когда дело бьіло сделано, реформа от 19 февраля, худо ли, хорошо ли, прошла, в «Колоколе» больше не бьіло необходимости: дальнейшее можно бьіло отстаивать и при помощи под цензурной прессьі. Герцен должен бьіл утратить влияние — или перейти на более левую позицию. Он смутно понимал зто, стал нерешительно, ощупью сближаться с революционньїми круга ми: известньїй зпизод с агентом «Земли и воли» — несмотря на своє как бьі социалистическое название, в сущности, демократического кружка, очень близкого по своей программе к «Великоруссу» — показьівает, какими комическими недоразумениями чревато бьіло сближение наследника декабристов с предшественниками народовольцев. Что может бьіть забавнеє зтой оценки сил тайного общества арифметически — по числу «голов», в него завербованньїх! Тщетно Огарев уверял своего друга, что одна такая голова, как его, Герцена, стоит больше тех трех тьісяч, в существовании которьіх сомневался (и, вероятно, основательно сомневался) издатель «Колокола». В конце концов, он примкнул к той революции, которую мог понять: к польской. Польские революционерьі, как две капли водьі, бьіли похожи на итальянских — иньїе из них и вьішли прямо из гарибальдийских дружин: зто бьіло Герцену знакомо. Но тут уже всякие точки соприкосновения с прежней герценовской публикой бьіли потеряньї. Манчестерские дворяне не для того начали свои реформи, чтобьі оборвать их на втором Севастополе: а поляки, сознательно вьізьівая вмешательство Наполеона III и Англии в русские дела, вели именно ко второму Севастополю. В довершение несчастия, и полякам-то Герцен бьіл нужен именно из-за своего влияния на обьічную публику «Колокола»: в сочувствии революционньіх кругов в России они и без того бьгли увереньї. Потеряв своих дворянских читателей, Герцен лишился всякой социальной опори — п о л и т и ч є с к и он теперь не представлял никого. Публика Черньїшевского бьіла прочнее, — недаром «Велико русе», по признанню даже его идейньїх противников слева, бьіл популярнеє всей остальной литературьі того времени. Но зто опять бьіла публика из зажиточньїх слоев общества, и в зтом отношении сам лидер «великоруссцев» не составлял исключения: Черньїшевский, по показанню его самого, зарабатьівал до 10 тисяч в год (до 20 тисяч золотом на теперешние деньги), имел зкипажи, лошадей и собственную дачу в аристократическом Павловске. И в его лице, таким образом, — а в лице его последователей тем менее — русская революция не виходила из того круга «порядочньїх людей», где она основалась со времен тайньїх обществ 182

20-хгодов1. Co студенчеством, виступившим на политическую сцену в «беспорядках» 1861 года, мьі попадаєм в самьій ньжний слой русского революционного движения, ниже которого оно почти не спускалось до наших дней, впервьіе увидевших десятки тьісяч политических сс ьіл ьн ьіх из крестьян и рабочих. Известньій историк Ешевский — один из тех, кто сожалел, что у совета Московского университета не бьіло в руках «материальной сильї» для усмирения студенчества: человек, стало бить, «обьективность» которого никакому сомнению подлежать не может — оставил в своих записках великолепную характеристику студентов 60-х годов как социальной группьі. Подавляющее большинство составляли бедняки, приходившие часто пешком в Москву «из отдаленньїх губерний». Возвьішение плати за ученье Ешев ский считает ближайшим толчком к беспорядкам, а участие в них поляков обьясняет тем, что «большинство поляков и уроженцев западних губерний в Московском университете отличались крайней бедностью». Дело, конечно, не бьіло так зкономически просто — и роль поляков, например, гораздо лучше обьясняется тем, что зто бьіла п о л и т и ч є с к и наиболее развитая и наиболее революционно возбужденная уже тогда часть академической молодежи. Но, во всяком случае, поляки и неполяки, — зто бьіли люди, не имевшие ни своих лошадей, ни дач в Павловске: зто не бьіл пролетариат в социально-зкономическом смис ле, но зто били «пролетарии» в смисле бьітовом — для которьіх вопрос о добиваний насущного хлеба бьіл центральним вопросом существования. Аргументировать, обращаясь к ним, от опасности крестьянского восстания, как зто делал «Великорусе», — бьіло бьі смешно. Прельщать их «приличной» конституцией, с «народним собранием» из помещиков и чиновников — било бьі издевательством. Что с ними надо говорить иньїм язиком, затрагивать иньїе мотиви — зто понимал даже и Герцен, или, по край ней мере, самьіе живие из «герценовцев». — Прокламация «К мо лодому поколению» — современница «Великоруссов»: она помечена сентябрем 1861 года — еще не вполне свободна от 1Для специальной характеристики петрашевцев, к сожалению, не нашлось места на зтих страницах. Николаевских сьіщиков очень по ражала социальная пестрота последователей Петрашевского. «Обьїкновенно заговори бьівают больш ею частью из людей однородньїх, бол ее или менее близких между собою по общ ественному полож е нню, — писал Липранди. — Например, в заговоре 1825 года участвовали исключительно дворяне и притом преимущ ественно военньїе. Тут ж е, напротив, с гвардейскими офицерами и с чиновниками Министерства иностранньїх дел рядом находятея не окончившие курс студен ти , мелкие художники, купцьі, мещане, даже лавочники, торгующие табаком».

183

воспоминаний о герценовском романтизме; правительство еще может «поправить беду» — «но пусть же оно не медлит»; в дво рянство «мьі не верим», но автор верит все же, что дворянство могло бьі отхлопотать конституцию, если бьі захотело. «Когда государь сказал им: «Я хочу, чтобьі вьі отказались от своих прав на крестьян», им следовало ответить: «Государь, мьі согласньї, но и вьі должньї отказаться от безусловной власти, вьі ограничиваете нас, мьі хотим ограничить вас». З то бьіло бьі последовательно, и в руках дворянства бьіла бьі конституция. Дворянство струсило, в нем недостало единодушия». Горько бьіло признать ся, что те, на кого надеялись, не оправдали надежд: но зто зна чило признаваться в то же время и в существовании зтих надежд. Еще сильнеє в «Молодом поколений» другая сторона герценовского романтизма: «Кто может утверждать, что мьі должньї идти путем Европьі, путем какой-нибудь Саксонии или Англии, или Франции? Кто берет на себя ответственность за будущее России?.. Мьі не только можем, мьі должньї прийти к другому. В нашей жизни лежат начала, вовсе не известньїе европейцам. Немцьі уверяют, что мьі придем к тому же, к чему пришла Европа. Зто ложь. Мьі можем точно прийти, если наденем на себя петлю европейских учреждений и ее зкономических порядков; НО МЬІ можем прийти и к другому, если разовьем те начала, какйе живут в народе». Но в зтой форме герценовский романтизм бьіл действительно интегральной частью русского утопического социализма, именуемого народничеством. Здесь шла спайка не между декабристами и дворянскими манчестерцами, а между Герценом и русскими ргеволюционерами 70-х годов: зтой сторо ни Герцена удобнее позтому коснуться, говоря о позднейшей «Земле и воле». Там мьі увидим, что зтим предрассудком одинаково грешили и «либеральї», и «демократи». Беря же «Молодое поколение» в его ближайших хронологических рамках, рассматривая его как памятник революционного движения, современного «великим реформам», мьі найдем в нем меньше предрассудков, нежели даже в «Великоруссе». Тот еще верил в «просвещенную часть нации». «Надо обращаться не к обществу, а к народу»,— писал Михайлов в своем ответе «Великоруссу» (ответе, напечатанном Герценом с оговоркой, что редакция «Колокола» «не совершенно согласна» с его автором: напечатать зто меткое возражение Черньїшевскому бьіло так приятно — но не брать же на себя ответственность за все «крайности»). «Общество никогда не пойдет взаправду против правительства и никогда не даст народу добровольно, чего тому нужно. Общество — зто помещики-чиновники, у которьіх одни начала, одни стремления с правительством, общность интересов, общность преступлений, стало, серьезной враждьі бьіть не может; могут бить только размолвки 184

о том, чтобьі поровнее делиться правом теснить и грабить на род». В «Молодом поколеним» сквозит мьісль, может бьіть, еще и не осознанная его автором как следует, — что в борьбе с правительством нужно опираться не на тех, кто политически недоволен, но, в сущности, сьіт и благополучен, — а на тех, кто ж ономически угнет ен: первьіе могут стать лишь «оппозицией Его Величества», как часто стали говорить позже, — лишь вторьіе могут явиться опорой революционного движения. «Надежду России составляет народная партия из молодого поколения всех сословий; затем все угнет енньїе , все, кому тяжело нести крестную ношу русского произвола — чиновники, зти несчастньїе фабричньїе канцелярий, обреченньїе на самое жалкое существование и зависящие вполне от личного произвола своих штатских гене ралові войско, находящееся в таком же положеним, и 23 миллиона освобожденного народа, которому с 19 февраля 1861 года открьіта широкая дорога к европейскому пролетариату». Вьіше еще упоминается городское мещанство, «зта неудавшаяся русская буржуазия, вьідуманная Екатериной II. И какие они tiers-etat! Те же крестьяне, как и все остальньїе, но без земли, бедствующие, гибнущие с голоду. Им должна бьіть дана земля». В зтом спасеним всех от всех бед при помощи земли — главная оригинальность социальной программьі «Молодого поколения». «Мьі хотим, чтобьі земля принадлежала не лицу, а стране; чтобьі у каждой общиньї бьіл свой надел, чтобьі личньїх землевладельцев не существовало, чтобьі землю нельзя бьіло продавать, как продают картофель и капусту; чтобьі каждьій гражданин, кто бьі он ни бьіл, мог сделаться членом земледельческой общиньї, т. е. или при писаться к общине существующей, или несколько граждан могли бьі составить новую общину». Национализация земли еще не социализм, — но среди буржуазной демократам зачатки социализма всегда бьіли связаньї с «аграрними законами»: так било уже во дни Великой французской революции. Во всяком случае, зто предельная демократическая реформа — за ней уже некуда идти, кроме социализма. Политическая программа «Молодого поколения» не отличается большой вьщержанностью, — видно, что писали ее люди неопьітньїе. Рядом с такими радикальними требованиями, как уничтожение всякой цензури, как избирательность всех властей, как упразднение дворянства и всяких сословннх привилегий, стоят такие наивности, как «уничтожение императорской полиции» (откуда же она взялась би при виборносте всего состава управлення?) или упразднение министерства императорского двора (где бнл би зтот двор, если би хоть половина требований «Молодого поколе ния» осуществилась?). Но как первая попнтка представить себе, хотя в неясних очертаниях, российскую демократию, прокламация замечательна даже и в зтих частях. Последующие «молодне поко185

ления» пошли дальше, вовсе отбросив заботу о политике, а национализацию земли развив в полную схему аграрного социализма, но они шли по тому же пути. С наивной местами прокламации приходится датировать начало революционного народничества: кто бьі ни бьіл автор, Михайлов или Шелгунов (вероятнее последнее), с политической борьбой в России он связан прочнее, чем кто би то ни бьіл из его современников после Герцена и Черньїшевского. И что всего интереснее исторически, он первьій наметил не только содержание будущей революционной программьі, а и основньїе приемьі революционной тактики: конспирация и пропаганда как ме тода борьбьі впервьіе в неразрьюном сочетании названьї им же. «Для страньї, находящейся под вековьім рабством, нет другого средства сбросить иго, как тайньїе союзьі, — писал он, возражая против адресной кампании «Великоруссов». — Назовите из целой истории хотя одно удавшеєся народное движение, совершенное без них, или одно, без них удавшеєся»? «Говорите чаще с народом и солдата ми, — учит он «Молодое поколение» в своей прокламации, — обьясняйте им все, что мьі хотим, и как легко зтого достигнуть: нас — миллионьї, а злодеев — сотни... Если каждьій из вас убедит только десять человек, наше дело и в один год подвинется далеко...». В отдельности ни тот, ни другой совет не бьіли новостью: тайньїе общества декабристов при всей своей слабости и неорганизвванности бьіли куда сильнеє всех кружков 60-х годов. Но декабристи не занимались, или почти не занимались, ни агитацией, ни пропагандой. Черньїшевский, как мастер и в том, и в другом, бьіл куда силь неє Михайлова, да и всех тогдашних социалистов, в кавьічках и без оньїх: его журнальньїе статьи сохраняют своє пропагандистское значение доселе, и наша нелегальная литература знает мало агитационньіх произведений такого совершенства, как прокламация «К барским крестьянам». Но он рассчитивал действовать исключитєльно массовьіми, притом, по возможности, легальними средствами: ад рес «Великоруссов» бьіл таков, что его действительно можно бьіло обсуждать, не боясь п о л и ц и и , в клубах и на журфиксах, за картон ним столом и вокруг самовара, — как он сам советовал. Идею конспиративного общества для пропаганди мьі впервьіе находим в «Молодом поколений», — оно первое наметало форму, не изжитую русским революционньїм движением до последних дней. Молодое поколение — русское студенчество начала 60-х го дов — представляло собою в 1861 году очень благодарную почву. Феодальная камарилья, которая тоже обратила на него своє внимание и по-своему хотела повлиять на него, как и часто после, вела блестящую агитацию в пользу революционеров. Она не нашла ничего остроумнее, как поставить во главе русских университетов в качестве министра народного просвещения свирепого и тупоумного хан жу — гр. Путятина. Моряк по профессии, к своей «просветительной» 186

дсятельности он готовился на корабле николаевских времен, где ничего не стоило пожертвовать жизнью нескольких матросов, чтобьі поставить паруса двумя минутами раньте, чем у других. Фанагический поклонник Православной Церкви, он в одном отношении предпочитал ей Католическую: там бьіл «авторитет», бьіл Папа, которого, как капитана на корабле, никто не смеет ослушаться. Он долго жил в Англии, женился на англичанке и очень любил английскую морскую дисциплину; кроме флота, он находил в Англии и еще нечто, достойное подражания — английские университетьі, с их аристократическим строєм и той же дисциплиной: более ничего в Англии он не заметил. Должно бьіть, его разговорьі о дисциплине и университетах в Англии и дали ему в Петербурге репутацию знатока университетских дел. Он сейчас же начал заводить дисципли ну и «аристократизм», — последний самьім простьім из всех спо собові сразу, без всякого предупреждения, повьісив плату за ученье. Освобождение от платьі допускалось только в виде редкого исключения: в Московском университете, где раньте освобождалось от платьі 150—200 человек, по новьім правилам зтой льготой могло воспользоваться л и т ь 18! Без взноса денег не принимали даже прошения о поступлении в университет, хотя повьішенная плата бьіла введена совершенно внезапно. «Рязанские семинаристьі, пришедшие пешком в Москву на зкзамен, — рассказьівает Ешевский, — не имея возможности не только держать его, но и подать просьбу, жили в Москве чуть не милостьіней день за день, потому что им не с чем бьіло возвратиться домой». Счастливцьі, попавшие в университет, оказьівались опутанньїми сетью мелких полицейских правил, преследовавших ту великую цель, чтобьі в университе те дисциплина бьіла не хуже, чем на николаевском корабле. Ре зультатом бьіли волнения осенью 1861 года, в Петербурге дошедшие до вмешательства вооруженной сильї и заключения нескольких сот студентов в Петропавловскую крепость. Капитана университетского корабля зтот шквал унес за борт, но волньї долго не мог ли улечься; в сущности, до полного штиля николаевских времен дело уже никогда снова не доходило. В 1861 году русское студенчество получило политическое крещение, и именно с тех пор «сту дент» в устах черносотенной толпьі стало синонимом «неблагонадежного». Немудрено, что когда весною следующего года в Петер бурге произошло подряд несколько очень крупньїх пожаров, «общественное мнение» немедленно приписало их студентам. Есть все основания думать, что такое убеждение бьіло созданием не одной только стихийной сильї, с которою сами боги боролись тщетно, — человеческой гл у пости, — но что природе тут помогло искусство. Тогдашний директор департамента полиции, гр. Толстой, прямо признается в своих записках, что правительство в лице министра внутренних дел Валуева «воспользовалосьзтим обстоятель187

ством (пожарами), чтобьі восстановить свой авторитет, столь сильно поколебленньїй в последнее время»1. Если использование пожаров с целью поднятия правительственного авторитета не бьіло доведено до конца, то, по уверению Толстого, л и ть потому, что инициатива Валуева не бьіла достаточно оценена, так что в конце концов он добился только усиления петербургской полиции гвардейскими солда тами, да зкстренного ассигнования в 300 000 рублей. Но зто бьіли, так сказать, организационньїе результати политики Валуева, психологический же зффект ее бьіл гораздо полнее: чуть не все «образованньїе классьі» — от светской дамьі, писавшей тверскому архиерею, что студенти собираются перерезать всех дворян за их преданность престолу, до профессора Кавелина — бьіли в разной степени убежденьї, что пожари не обошлись без участия «революционеров». И раньте некрепкая связь «просвещенной части нации» с революцией бьіла порвана окончательно, и последний удар на несла ей сама революционная молодежь, как раз в зто самое время виступившая впервьіе с манифестом уже совершенно социалистического характера. То бьіла знаменитая прокламация «Молодая Россия». Нам теперь крайнє трудно обьективно отнестись к ото му произведению, — так оно юно, и в своей юности, не побоимся употребить зто слово, нелепо. Теперь не только студенти, а И гимназистьі наверно сумели бьі написать что-нибудь гораздо более т олковое и последовательное. Но теперь столько трафаретов, готових формул, отштампованньїх схем — только вибирай. «Молодая Рос сия» бьіла первой попьіткой русской социалистической молодежи формулировать свои требования и свои надеждьі. С иностранной литературой ее автори, по-видимому, вовсе не бьіли знакомьі, никаких следов того, чтобьі они читали, например, «Коммунистический манифест», не заметно: им поневоле приходилось бьіть вполне оригинальньїми. Притом надо бьіло торопиться: время, по их пред ставленню, не терпело, да и места в их распоряжении бьіло немного, в одной прокламации нужно бьіло вьісказать все — дать и кри тику настоящего, и программу будущего, и способи осуществления отой программьі. «Волнуясь и слеша» «Молодая Россия» громоздит в одну гигантскую кучу весь «старий порядок». «В современном общественном строе... все ложно, все нелепо, от религии до семьи, ячейки общества, ни одно из оснований которой не вьщерживает даже поверхностной критики, от узаконення торгов ий, зтого организованного воровства, и до признання за разумное положение работника, постоянно истощаемого работою, от кото рой получает вьігодьі не он, а капиталист; женщиньї, лишенной всех политических прав и поставленной наравне с животньїми» (!). При такой спешке, — читатели заметали, что в последней фразе, 1 Цитатьі см. у Барсукова, цит. соч., т. 19, с. 133.

188

о женщине, нет ни подлежащего, ни сказу емого, — что мудреного, сели в перечне практических требований «Молодой России» мьі находим невообразимую чехарду, где рядом стоят уничтожение брака и уничтожение монастьірей, «увеличение в больших размерах жалованья войску» и замена зтого войска «национальной гвардией». Но мьі обнаружили бьі большое легкомьіслие, если бьі только посмеялись над зтим ученическим произведением и отошли прочь. Историки литературьі не гнушаютея ученическими стихотворениями Пушкина, в них они находят зародьшіи мотивов, игравших впоследствии в творчестве Пушкина серьезную роль. В «Молодой России» впервьіе, после Пестеля и его товарищей, — а печатно вообще впервьіе на Руси, — произнесено слово «республика». Нужно оценить, какой подьем настроения предполагало зто слово в те дни, когда даже Бакунин на «царскую доброту» возлагал по крайней мере половину своих надежд... В ней впервьіе поставленьі вопросьі о прогрессивном подоходном пологе, о даровом обучении в школах всех типов, о замене постоянной армии милицией, о полком и безусловном равноправии женщин. По части национализации земли и вьіборности всего чиновничества нечего бьіло прибавить уже к прокламации Шелгунова: тут «Молодая Россия» только повторяет «Молодое поколение». Но она делает шаг еще дальше по направленню к социализму, по крайней мере, субьективно, в своем понимании «социализма». «Мьі требуем заведення общественньїх фабрик, управлять которьіми должньї лица, вьібранньіе от общества, обязанньїе по истечении известного ерока давать ему отчет; требуем заведення общественньїх лавок, в которьіх про давались бьі товари по той цене, которой они действительно стоят, а не по той, которую заблагорассудится назначить торговцу для своего скорейшего обогащения». Кооперативньїе мастерские и ко оперативнеє лавки — еще не социализм, конечно, но давно ли их перестали смешивать с социализмом? Уже своим содержанием зти требования должньї бьіли пока заться донельзя дикими не одним темним черносотенцам, монахам и светским дамам, а и многим из читателей Герцена. Но что окончательно должно бьіло привести последних в ужас, — зто тот спо собу каким «Молодая Россия» надеялась провести свои требования в жизнь. И Герцен, и Черньїшевский не прочь бьіли поиграть на идее народного восстания1. Н о н у того, и у другого зта неприятная 1 «Мьі еще верим в вас, вьі дали залоги (Герцен имеет в виду декабристов), наше сердце их не забьіло, вот почему мьі не обращаемся пря мо к несчастньїм братьям нашим... чтобьі сказать им: ну, братцьі, ктопорам теперь...» («Юрьев день»). «Мьі посмотрим, какое действие произведет наше приглашение на образованньїе классьі. Мьі обращаемся к ним, как обещали. Но если мьі увидим, что они не решаютея действо-

189

вещь рисовалась как отдаленная перспектива; в их читателях она вьізьівала трепет, скореє приятньїй — как у людей, которьіе смотрят на далекий пожар: до нас, слава богу, не дойдет. Читая «Моло дую Россию», они должньї бьіли испьітьівать то же, что почувствовали бьі люди, имеющие несчастие жить рядом с пороховим погре бом, видя, как какие-то молодцьі с горящими папиросами в зубах подваливают к погребу кучи соломи. Люди обсуждали вопрос — подавать адрес или нет (а вдруг сошлют?), а тут им говорят, что единственньїй вьіход из настоящего положення «революция, революция кровавая и неумолимая — революция, которая должна изменить радикально все, все без исключения, основи современного общества и погубить сторонников ньшешнего порядка». «Прольется река крови, погибнут, может бить, и невиннне жертви». Нет, зто уж что же такое! — должен бнл воскликнуть самий либеральннй помещик, вполне согласннй, что адрес подать нужно, и готовий даже забастовать в подкрепление своих требований (тверские дворяне в 1860 году после столкновения с правительством отказались производить вибори в губернские должности). Как силен бьіл вопль, поднявшийся из зтой либеральной средьі, показнвает лучше всего тот факт, что Бакунин, и здесь представлявший собою зхо редакции «Колокола», нашел нужньїм самим категорическим образом отмежеваться от «Молодой России». «Редакторов «Молодой России» я упрекаю в двух серьезннх преступлениях, — писал он в той же, цитированной уже нами прокламации. — Во-первнх, в безумном и в истинно доктринерском пренебрежении к народу; а во-вторнх, в нецеремонном, бестактном и легкомнсленном обращении с великим делом освобождения... Появление «Молодой России» при чинило положительннй вред общему делу, и виновниками вреда били люди, желавшие служить ему...». А Герцен — Герцен гіоспешил успокоить своих читателей, что если авторам «Моло дой России» и удастся пролить чью-нибудь кровь, то зто будет «их кровь — юношей-фанатиков». Во всех произведениях автора «Вилого и дум» нет страницн, читать которую било би грустнее. Правительство, в лице Валуева, чрезвнчайно бистро и ловко использовало конфликт между «буржуазией» и «революцией». Конфликт чисто литературннй, правда, — но ведь и все, о чем ми рассказнваем теперь, било пока литературой, а не жизнью. В жизни били лишь не освещеннне никакой идеей волнения крестьян, чувствовавших, что их обманули, но не умевших даже разобраться, где именно обман, и ждавших спасения единственно от царя. И удари правительства обрушились на литературу: били закрити вать, — нам не останется вьібора: мьі должньї будем действовать на простой народ ... народ неудержимо поднимется летом 1863 года. Отвратить зто восстание патриотьі будут не в силах» (Великорусе, Na 3).

190

«Русское слово» и «Современник»1, арестован Черньїшевский. Демократическое крьіло оппозиционного движения бьіло разбито, п пропасть между «юношами-фанатиками», с одной сторони, пубііикой «Колокола» — с другой, стала еще шире. Для правительства оставался вопрос, нельзя ли зту последнюю публику просто привлечь на свою сторону путем грошових или даже чисто бумажньїх уступок? Практически зто могло бьіть полезно ввиду надвигавшейся, как казалось, войньї с западньїми державами из-за Польши. С тгим и связана относящаяся к весне 1863 года — разгар польского иосстания — попьітка «увенчать» земское здание: проект Валуева создать при Государственном совете «сьезд государственньїх глас них», из представителей губернских земств и город ских дум некогорьіх, важнейших, городов. «Сьезд» должен бьіл явиться чем-то вроде совещания при совещании: он имел право предварительно обсуждать вопросьі, подлежавшие обсуждению Государственньїм совстом, в самих заседаниях которого принимали участие только 16 человек из числа «государственньїх гласних». Вполне возможио, что перед глазами Валуева бьіла «конституция» Серно-Соловьсвича, и что он только «приспособил» ее к «традициям» русского государственного строя, совсем иеключив из представительства «мужиков» (косвенно, однако же, имевших что-то вроде голоса, ибо гласньїх губернских собраний вибирали, между прочим, и крестьяне, сидевшие в уездном собрании), да еще более сузив полномочия «народного собрания», и у Серно-Соловьевича неширокие. Но во єнная гроза прошла стороной, а «общество» задаром, без всяких конституционньїх подачек, обнаружило такой «патриотизм», что Александр II и его министр бистро успокоились. Когда московское дворянство спохватилось и заговорило об «увенчании здания», бьіло уже поздно... Литературной угрозьі социальной революцией оказалось достаточно, чтобьі «дворянская буржуазия» надолш спря гала в карман свои конституционньїе проекти. Но зто потому, что самьіе проекти били литературой, — в своей массе, дворянские манчестерцьі вовсе в конституции не нуждались, как зто прекрасно бьіло обьяснено Кавелиньїм. Не забудем, что «освобождение» да леко не бьіло доведено до конца — викупная операция только что начинялась. Теперь ли бьіло ослаблять твердую руку?

1 На 8 месяцев — окончательно их запретили в 1866 году.

Глава XVI

Революция и реакция Социализм 70-х годов «Петербург кафешаптапов и танцклассов» ф Буржуазний либерализм «крепко умер» Ф Русский социализм — отражепие интересов небольшой обществеппой группьі Ф Студепческие волпения Ф Пропагапдистское и террористическое движение в революционной работе

Через пять лет после того, как бьіло подавлено польское восстание, «Петербург Черньїшевского» стал «Петербургом кафешантанов и танцклассов»: такое впечатление произвел он на наблюдателя, видевшего русскую столицу в разгар реформ — и вернувшегося туда после долгого отсутствия, в разгар «пореформенного» настроения. Буржуазная монархия стояла в полном цвету. «После освобождения крестьян открьілись новьіе пути к обогащению, и по ним хльїнула жадная к наживе толпа. Железньїе дороги строились с лихорадочной поспешностью. Помещики спешили закладьівать ймення в только что открьітьіх частньїх банках. Недавно введенньїе нотариусьі и адвокатьі получали громаднейшие доходьі. Акционерньіе компании росли, как грибьі после дождя, и учредители богатели. Люди, которьіе прежде скромно жили бьі в деревне на доход от ста душ, а не то на еще более скромное жалованье судейского чи новника, теперь составляли себе состояния или получали такие доходьі, какие во времена крепостного права перепадали лишь круп ним магнатам». В то же время «вкусьі общества падали все ниже и ниже. Итальянская опера, прежде служившая радикалам форумом для демонстраций, теперь бьіла забьіта. Русскую оперу... посещали лишь немногие знтузиастьі. И ту, и другую находили теперь скучной. Сливки петербургского общества валили в один пошленький театр, в котором второстепенньїе звездьі парижских мальїх театров получали легко заслуженньїе лаврьі от своих поклонников — конногвардейцев. Публика валила смотреть «Прекрасную Елену» с Лядовой в Александрийском театре, а наших великих драматургов забьівали. Оффенбаховщина царила повсюду». Разочарованньій Петербургом провинциал искал утешения в литературньїх 192

кружках, но утешения и тут бьіло мало. «Лучшие литераторьі — Черньїшевский, Михайлов, Лавров — бьіли или в ссьілке, или, как Писарев, сидели в Петропавловской крепости. Другие, мрачно смотревшие на действительность, изменили своим убеждениям и теперь тяготели к своего рода отеческому самодержа вних Большинство же хотя и сохранило еще СВОИ ВЗГЛЯДЬІ, но стало до такой степени осторожно в вьіражении их, что зта осторожность почти равнялась измене...». «Чем сильнеє радикальничали они десять лет тому назад, тех больше трепетали они те перь. Нас с братом очень хорошо приняли в двух-трех литературньіх кружках, и мьі иногда бьівали на их приятельских собраниях. Но как только беседа теряла фривольний характер или как только брат, обладавший большим талантом поднимать серьезньїе вопросьі, направлял разговор на внутренние дела или же на положение Франции, которую Наполеон III вел к страшному кризису 1870 года, — так кто-нибудь из старших уже наверное прерьівал разговор громким вопросом: «А кто бьіл, господа, на последнем представлений “Прекрасной Елени”? или: «А какого ви мнения, сударь, об зтом балике»? Разговор так и обрьівался»1. Буржуазний либерализм, казалось, так же «крепко умер», как в своє время император Павел. «Отеческое самодержавне» давало буржуазии все, что ей било нужно: его лозунгом на берегах Неви, как и на берегах Сени, било — обогащайтесь! Но чего же буржуазия, как класе, может другого требовать? Она становится оппозиционной лишь тогда, когда существующий порядок начинает ме тать обогащению, революционной — лишь тогда, когда защитники зтого порядка в черносотенном ослеплении и упрямстве начинают прямо разорять буржуазию своими нелепо «охранительньіми» мерами. Правительство Александра II нельзя било обвинить ни в том, ни в другом. Оттого недоразумения зтого правительства с буржуазией и кончились, как только с достаточной определенностью наметилея круг реформ, необходимьіх для того, чтобьі процесе обогащения протекал беспрепятственно. Не все желали довольствоваться зтим необходимнм минимумом, — на ходились охотники из категории необходимости перейти в категорию возможности, но зтим скоро указали их место. До последнего времени довольно прочно держалась иллюзия, будто под самий конец царствования Александра II положение снова изменилось; будто буржуазная оппозиция в конце 70-х годов снова подняла го лову — притом даже более дерзко и заносчиво, чем даже в начале 1 «Записки» Кропоткина. М и привели зти видержки лишь как об разники настроєнім, почему и не находим нужньїм исправлять фактические неточности. Писарев, например, бьіл тогда не «в крепости», а уже на том свете. 7 Зак. 525

193

60-х. Документов, подтверждавших такое мнение, не бьіло; а поскольку документи бьіли, они указьівали на нечто такое, к чему крайнє трудно применить термин «оппозиция». Но, за недостат ком документов, бьіли легенди, семейнне предания, «рассказн современников», видевших будто би что-то крупное и значительное. Под страхом обнаружить недостаток «обьективности» приходилось им верить. Но — увн! — пришел исследователь, в «обьективнос ти» которого не может бить никакого сомнения, — достаточно ска зать, что его работа появилась на страницах «Русской мисли». Пришел, бестрепетной рукой поднял завесу — и показал почтеннейшей публике, что за зтой завесой ничего нет. «Земское движение» 70—80-х годов приходится причислить к разряду таких же мифов, какими давно стали бескорнстие помещиков 19 февраля или необьїкновенное мужество и стойкость декабристов на допросах. Для всех зтих мифов били, конечно, известньїе исторические основания: некоторьіе декабристи, например, действительно держали себя порядочно даже перед лицом Николая Павловича. Некоторне, очень немногие, либералн времен Лорис-Меликова действительно добивались конституции, но их било чуть ли не еще меньше, чем в годи, предшествовавшие польскому восстанию, и влияние их на своих собратьев бьшо совершенно ничтожно. Внступление тверского дворянства в 1862 году по силе и яркости далеко оставляет за собой все, что на самом деле происходило в некоторьіх земских собраниях конца 70-х или начала 80-х годов. В либеральной журналистике зтих лет ми тщетно стали би искать что-нибудь, хотя би отдаленно напоминающее знергический стиль Чернншевского. Тихим голосом скромно просили люди о чрезвнчайно скромних вещах — притом очень немногие люди, при гробовом молчании большинства. Перешагнуть через такой «протест» било гораздо легче, нежели перешагнуть через дворянские адреса 60-х годов. Правительству Александра III понадобилось для борьбьі с «оппозицией» куда меньше гражданского мужества, нежели правительству его отца. В зтом ключ и ко всей трагедии народовольчества. При нормальном ходе вещей народовольцн составили би крайнєє левое крило «общественного движения». Зто левое крило могло бить разбито, но феодальной реакции пришлось би купить свою победу ценою уступок центру; так и било приблизительно 25 лет спустя. У движения, достигшего кульминационной точки в 1881 году, только и било, что левое крило, состоявшее тоже из немногих единиц, беспримерной духовной сили, но и беспримерной материальной слабости. «Дерзость» зтой кучки так напугала правящую феодаль ную группу, что та сгоряча двинула в поле всю свою тяжелую артиллерию, но после первьіх же залпов она увидела, что стрелять не по ком. Победа над революцией недешево досталась лицам, — пал не один Александр II, — но она никогда не доставалась так дешево 194

порядку. Оттого феодальний режим 80-х годов и вьішел из испьітания столь свежим и бодрьім, каким он ни разу не бьіл после смерти І Іиколая Павловича. Попьггки революции — сначала социалистической, потом демократической — составляют все содержание русской истории 70х годов, если вьічесть из зтого содержания внешнюю политику да «правительственньїе мероприятия», важнейшие из которьіх, впрочем, бьіли только реакцией на те же самьіе попьітки. Следующее же десятилетие точно так же сплошь заполнено «реакцией» — контрреформами Александра III. Название «революция и реакция» вполне исчерпьівает, таким образом, основное содержание зтого периода нашей истории. И у того, и у другого явлення бьіла, конеч но, своя материальная подкладка — свой «социальньїй базис», делавший данное явление обьективно необходимьім. Но зтот базис бьіл, если так можно вьіразиться, в обоих случаях, «революции» и «реакции», различной шириньї. В то время, как зкономические условия, определившие реакцию дней Александра III, приходится искать в тогдашнем, 80-х годов, положений мирового хозяйства, русский социализм 70-х годов являлся отражением интересов и мировоззрения очень небольшой и зкономически совершенно не влиятельной общественной группьі. Зтим обьясняется относительная степень прочности «революции» и «реакции». В то время, как результати последней откристаллизовались необикновенно твер до, — перед земскими начальниками ми и после 1905 года стояли, как перед глухой стеной, — революционнне организации били историческими зфемеридами, растаявшими чрезвнчайно бистро и вновь возродившимися только благодаря факту, отчасти ими непред виденному, отчасти — с негодованием отвергавшемуся как нечто безусловно «отрицательное», — развитию в России промьішленного капитализма в 80 — 90-х годах. С чисто теоретической точки зрения, изучение зтих зфемерид, может бить, дает и не бог весть какие важньїе результати, и для позднейших социологов история русской деревни с 60-х по 90-е годи, например, будет во много раз поучительнее, нежели история тех студенческих кружков, которие в зтот период времени создали, пропагандировали и отча сти даже собственннми силами питались осуществить своеобразньш российский «социализм». Но для историка недавних собнтий практическое значение зтих последних может перевесить их теоретический интерес; а каково бьіло практическое значение революционного народничества, читатель без труда оценит, если вспомнит хотя би то только, что первая русская революция, несмотря на официальннй марксизм большинства руководивших ею групп, прошла под народническими лозунгами. Изучая народнический соци ализм, ми изучаем своє собственное прошлое, которое нужно же знать, независимо от того, интересно оно для будущих социологов 195

или нет. Последующие страницьі не претендуют, само собою разумеется, на изображение генезиса револю ційного народничества в сколько-нибудь полном виде: такому полному изображению место не в общем историческом курсе, а в специальной работе. Лишь по тому, что таких специальньїх работ пока еще нет (полемической литературьі мьі не считаем, само собою разумеется), приходится не ограничиваться общей характеристикой, опирающейся на всеми признанньїе, бесспорньїе данньїе, а привести несколько подлинньїх цитат, подбор которьіх — зто можно заранее предсказать — многим читателям и критикам настоящей книги покажется «односторонним». Что же делать! Всякий историк изображает ту сторону прошлого, которая ему самому виднеє; пусть другие изобразят другие сторони — в целом и получится нечто «разностороннее». Основньїе идеи социализма принятьі русской литературой целиком с Запада, вияснять позтому их генезис — значило би повто рять всем давно надоевшие трюизмн. Но как только идеи били усвоеньї, немедленно же явился вопрос: насколько можно рассчитьівать на их реализацию в русских условиях? В Западной Европе социализм явился логическим итогом длинной цепи развития, которой русский народ не прошел, которую ему еще предстояло, повидимому, пройти. С все упрощающей классовой точки зрения (ко торую и не любят больше за ее простоту: с одной сторони, для фантазии простора не остается, с другой, — и зто главное — иллюзиям места нет, утешиться нечем) ответить и на зтот вопрос нетрудно: судьбьі социализма связаньї с судьбами определенного общественного класса — рабочего класса пролетариата. Есть в России пролетариат или нет его? Ежели есть — есть и почва для социализма или будет в более или менее скором времени, притом тем скореє, чем бистреє будет расти пролетариат. Если нет — ни социалистической теории, ни, тем более, практических попиток ее осуществления — в масштабе, больше комнатного — ждать нечего. Но для литератури 60-х годов дело стояло совершенно иначе. Может бить, смутно сознавая, что политической роли пролетариа та России ждать еще долго — может бить, руководимая смутним инстинктом самосохранения, русская социалистическая литература совершенно устраняла пролетариат из своих расчетов. Не толь ко для Чернншевского, но еще и для Лаврова пролетариат — «язва», одно из явлений «внрождения»1. Западная Европа уже имеет зту «язву внрождающегося или волнующегося пролетари ата»: европейцам от нее не отвертеться. Но зачем же нам брать на себя все чужие язви? Нужно ли и нам переболеть зтою болезнью пролетариата, чтобьі войти в царство небесное социалистического строя? Зтот вопрос — не существующий для марксизма — бнл 1 Исторические письма, 1906, с. 301, 353.

196

кардинальним вопросом для Черньїшевского и Герцена. Первого, с его громадньїм теоретическим чутьем, вопрос прямо бесил. Та концентрированная злость, которою проникнута каждая строчка «Критики философских предубеждений против общинного владения землею», показ ьівает, чего стоили Черньїшевскому те логические прьіжки, на какие осуждала его безвнходность положення. Возможен ли социализм в России сейчас, в 1860 году? Инстинктом Черньїшевский понимал, что нет, — вот почему на практике, как мьі видели, патриарх народничества бьіл буржуазним демократом, не более. Но по долгу совести он считал себя обязанннм презирать буржуазньїй демократизм как нечто теоретически давно преодоленное, мнсленно уже давним-давно осуществившееся, ставшее банальностью. Теоретически нужно било обосновать неизбежность социализма для России — России 1860 года! И с яростью, направленною формально против его тупоголових противников, фактически — против нелепости задачи, которую навязнвало ему его положение русского радикального публициста времен крестьянской реформи, он «долбит» в голову своего читателя ИСТИНЬІ, которне — у ви! — ему самому едва ли казались такими, когда он оставался наедине с самим собою. «Согласитесь, — иронизирует он, — редко приходилось вам испьггивать такую страшную скуку, какая производится чтением нашей статьи, весь характер которой виражается такою формулой: бе-а — ба, бе-а — ба, баба». Но погляди те, какою роскошью аргументов обставляет он свои «трюизмн», — бросаясь от биологии к лингвистике, от истории — к химии, от политической зкономии — к технике «ручного оружия». Не слишком ли зто много, чтобьі доказать, что бе-а — ба. И действительно, присмотревшись к его двум основним заключениям, резюмирующим всю статью, ви видите, что тут всего менее приложим термин «трюизм». Вот зти два заключения в их подлинном виде: «1) Висшая ступень развития по форме совпадает с его началом. 2) Под влиянием високого развития, которого известное явление общественной жизни достигло у передових народов, зто явление может у других народов развиваться очень бистро, подниматься с низшей ступени прямо на вьісшую, минуя средние логические моменти». У русского народа єсть поземельная община — остаток древнейшего коммунизма: он позтому ближе к коммунизму позднейшему, нежели народ, утративший общину. Притом развитие русского на рода пойдет несравненно бистреє, чем шло развитие Западной Европьі: «История, как бабушка, страшно любит младших внучат». Стало бить, бе-а — ба — у нас коммунизм не только возможен, но более возможен, чем в Западной Европе. Ход аргументации Герцена настолько похож (оставляя в стороне художественньїй момент), что невольно является мисль о взаимодействии (при зтом нужно заметить, что Герцен писал позже 197

Черньїшевского). «Ученьїй друг, приходивший возмущать покой моей берлоги, принимает, кактьі видел,зя несомненньїй факт, за неизменньїй физиологический закон, что сспирусские принадлежат к европейской семье, то им предстоит та же дорога и то же развитие, которое совершено романо-германскими народами; но в своде физиологических законов такого параграфа не имеется...» «Общий план развития допускает бесконечное число вариаций непредвидимьіх, как хобот слона, как горб верблюда. Чего и чего ни развилось на одну тему: собаки, волки, лисицьі, гончие, борзьіе, водолазьі, моськи... Общее происхождение нисколько не обусловливает одинаковость биографий; Каин и Авель, Ромул и Рем бьіли родньїе братья, а какие разньїе карьерьі сделали! То же самое во всех нравственньїх родах или общениях. Все христианское имеет сходньїе чертьі в устройстве семьи, церкви и проч., но нельзя ска зать, чтоб судьба английских протестантов бьша очень сходна с судьбой абиссинских христиан, или чтоб очень католическая австрийская армия бьіла похожа на чрезвьічайно православньїх монахов Афонской горьі. Что утка не дьішит жабрами — ото верно; еще вернее, что кварц не летает, как колибри. Впрочем, тьі верно знаешь, а ученьїй друг не знает, что в жизни утки бьіла минута колебания, когда аорта не загибалась своим стержнем вниз, а ветвилась с притязанием на жабрьі, но, имея физиологическое предание, привьічку и возможность развиться, утка не останавливалась на беднейшем строєний органа дьіхания и переходила к легким». «Зто значит просто-напросто, что рьіба приладилась к условиям водяной жизни и далее жабр не идет, а утка идет. Но почему же зто рьібье дьіхание должно сдунуть моє воззрение, зтого я не понимаю. Мне кажется, что оно, напротив, обьясняет его. Genus «europeum» єсть народьі, состарившиеся без полного развития мещанства (кельтьі, некоторьіе части Испании, южной Италии и пр.), єсть другие, которьім мещанство так идет, как вода жабрам, — отчего же не бьггь и такому народу, для которого мещанство будет переходньїм, неудовлетворительньїм состоянием, как жабрьі для утки»1. Физиология тут ни при чем, конечно, — но, помимо зтой отрьіжки сорокових годов, в аргументации Герцена много верного. Не уходя далеко от русской истории, мьі найдем случаи, когда явлення, необходимьіе в цепи развития, оставались у одного народа в зачаточной, едва заметной форме, тогда как в жизни дру гих народов те же явлення играли вьщающуюся роль. Так бьіло у нас с городским ремеслом. Всюду обрабатьівающая промьішленность в промежутке между деревенским ремеслом и мануфактурой прошла зту стадию. Самьіе яркие страницьі в истории западноевропейского города связаньї с расцветом именно цехового 1 «Концьі и начала».

ремесла. У нас в России зта стадия тоже бьіла — но она едва на металась. Наши «цеховьіе» всего менее могли когда бьі то ни бьіло притязать на политическую роль. От деревенского кустаря мьі сразу перешли даже не к мануфактуре, зтой зачаточной форме крупного производства, а прямо к фабрике. Правильно и то, что одни и те же закони развития в разной обстановке дают зффектьі, мало похожие друг на друга: в капиталистической Англии крестьянство исчезло как социальная категория, в не менее капитали стической Германии то же крестьянство не обнаруживает никакой тенденции к «вимиранню». Все зто так, — но к вопросу, из-за которого Герцен поднял на ноги физиологию, а Чернншевский — все науки об органической и неорганической природе, все зто имеет весьма слабое отношение. Теоретически, в отвлеченной форме, вполне можно било би допустить, что капитализм — «мещанство» Герцена — только «скользнет» по России, как скользнуло по ней городское ремесло, и сейчас же уступит место социализму; может бить, когда-нибудь с какими-нибудь европейскими колониями в Африке так и будет. Но для того, чтоби предсказивать подобное будущее для России, у Герцена и у Чернншевского не било под руками никаких конкретних данньїх. И гот, и другой опирались на существование в России поземельной общини. Но и тот, и другой должньї били знать, — ибо уже утопическими соцалистами ЗО—40-х годов зто било поставлено твер до, — что социализм єсть известная организация производства. Где же, однако, в русской сельской общине социалистическая орга низация производства или хотя би зачатки ее? Когда позднейшие социалистн-народники в 70-х годах поняли зто, они стали искать такие зачатки, но должньї били признаться, что их почти нет. «Возможность общинной обработки земли доказьіваетея тем, что, даже при теперешних условиях, зта общинная обработка существует в некоторих отдельних общинах, — писала «Земля и воля» в своей программной статье1. — Факти зти крайнє немногочисленньї, но для доказательства того, что общинное владение землею, как оно практикуетея в первобнтной общине, нисколько не мешает коллективной обработке земли, достаточно било би и одного факта, с тем условием, конечно, чтоби он не бнл создан искусственно». Итак, из ручательства, что социализм в России возможен, сельская община спустилась до уровня факта, не мешающего развитию социализма. Ну, а разве крупная капиталистическая промншленность технически зтому мешает? Наоборот, технически она подготовляет социализм. Подготовляет, конечно, в гораздо большей степени, нежели чрезвнчайно индивидуалистическая техника крестьянского земледелия. Зтот зко1 В Nq 3 от 15 января 1879 года.

199

номический индивидуализм русского крестьянина чрезвьічайно поражал народников, которьім приходилось сталкиваться с крестьянским хозяйством на практике. «В моих письмах я уже много раз указьівал на сильное развитие индивидуализма в крестьянах, на их обособленность в действиях, на неумение, нежелание, лучше сказать, соединяться в хозяйстве для общего дела», говорит Знгельгардт1. «Отец с сьіном, брат с братом при рьітье канавьі делят ее на участки, и каждьій отдельно гонит свой участок, — писал он же в другом месте. — Даже родньїе сестрьі, не говоря уже о женах родньїх братьев, мнут лен в раздел, каждая на себя, и не согласятся класть лен в одну кучу и вешать вместе, а заработную плату делить пополам, потому что сила и ловкость не равная, да и стараться так не будут и, работая вместе, наминать будут менее, чем работая каждая порознь. Только мать с дочерью иногда вешают вместе, но и зто лишь тогда, когда мать работает на дочь, и все деньги идут дочери». Но неужели, спросит читатель, в основе народнического социализма лежит просто теоретическая оиіибка — ошибка Герцена, Черньшіевского, Лаврова и их зпигонов? Конечно, нет; давать такое обьяснение — значило бьі обнаружить наивность во много раз большую, чем наивность самого народнического социализма. Индивидуальньїе ошибки могут решить судьбу отдельньїх личностей — самое большее, отдельньїх зпизодов борьбьі; но если какое-нибудь течение держится годами и десятилетиями, переходя от поколения к поколению, очевидно, єсть какие-то неиндивидуальньїе причиньї, его поддерживающие. При каких условиях мож но бьіло признать за социализм, хотя бьі за зачатки социализма, такой строй, где нет социализации производства, а єсть только социализация владения: где погашена только юридическая категория собственности, но не зкономическая категория индивидуального хозяйства? Очевидно, при одном основном условии: что та общественная группа, среди которой вербовались сторонники народнического социализма, характеризовалась обоими зтими признаками — слабьім развитием чувства собственности рядом с полньїм отсутствием какой бьі то ни бьіло производительной организации. Зтой группой не могли бьіть рабочие. Когда социализм к концу 70-х годов проник в среду русского рабочего класса, тот сразу же провинился, как мьі увидим, во-первьіх, тем, что обратил слишком мало внимания на великое значение сельской об щини, во-вторьіх, тем, что обнаружил слишком большую наклонность подражать западноевропейскому, промьішленному, а не аграрному социализму. Ею не могли бьіть и крестьяне — как ми сейчас видели, вовсе не социалистьі, а индивидуалистьі чистой 1Письма из деревни, с. 320. 200

водьі. Среди рабочих народнический социализм нашел очень мало адептов, весьма не правоверньїх притом: среди крестьян он, кажется, не нашел ни одного, — в политических процессах 70-х годов фигурирует не один крестьянин по паспорту, но, кажется, нет ни одного «земледельца» по роду своих занятий; все политические «крестьяне» тех дней или рабочие, или полуинтеллигентьі1. Но бьіла общественная группа, где чувство собственности бьіло развито необнчайно мало, где зтого чувства прямо стидились и стремились отделаться от последних его следов и где в то же время «производства» никакого не било, почему производственньїе отношения не только не стояли в центре внимания, но легко от зтого внимания вовсе ускользали. «Ми били беднн и едва-едва переби вались; но в то время студент почти гордился бедностью, — писал Дебагорий-Мокриевич о бите киевских студентов конца 60-х годов. — Бедность била некоторим образом в моде, составляла своего рода шик. Если у кого даже и имелись средства, то зто не показнвалось, так как на зто смотрели нехорошо. Простая, нещегольская одежда являлась признаком студенческой порядочности; над франтами смеялись; так, помню, подняли на смех одного, явившегося в студенческую столовую с кольцами на руках. Впрочем, наши франти держались в стороне и не посещали собраний, студенческая масса в большинстве состояла из сьшовей мелких помещиков, чиновников, священников. Общая нужда вьізьівала потребность в организации касс и кухмистерских, вьізьівала сожительство товарищескими кружками и приучала людей делиться друг с другом последними грошами. Таким образом, студенческая

среда представляла как нельзя более благоприятньїй злемент для распространения социалистического учения, так как, оче видно, усвоить учение, отвергающее личную собственность, легче било тому, у кого собственности не било и кто обладал, к тому же, соответственннм умственннм и нравственннм развитием. Отсутствие денежннх счетов и товарищеский дележ друг с другом, нередко имевшие место в студенческих кружках, не только сохранились впоследствии, но еще шире вошли в употребление в наших революционннх кружках и организациях»12. Нужно при бавить, что и социальньїй состав зтих кружков и организаций бнл чрезвнчайно близок к намечаемому автором социальному составу студенчества: в «процессе 50-ти» двадцать два из обвиняемих били дети дворян и чиновников (т. е. 44%); в «процессе 193-х» — 97, (т. е. более 50%). А борьба за «кассьі и кухмистерские» била в буквальном смисле слова исходной точкой всего 1Мьі на считаем, разумеется, чигиринского дела: крестьян там сколько угодно, конечно, — но где же там социализм? 2 Воспоминания, с. 37— 38.

201

революционного движения. Прологом отого последнего бьіли студенческие волнения 1868 года. Воззвание «К обществу», вьіпущенное тогда петербургскими студентами, недаром издателями сочинений Бакунина напечатано во главе «нечаевских» документов. А первьій пункт зтого воззвания гласит: «Мьі, студентьі Медицинской академии, Университета, Технологического института, Земледельческой академии, желаем: 1) чтобьі нам предоставлено бьіло иметь кассу, т. е. помогать нашим бедньїм товаришам...». Всякая общественная группа вьірабатьівает философию общественного процесса, отвечающую обьективньїм условиям существования зтой группьі. Рабочему классу как нельзя больше подходит материалистическое понимание истории, — «зкономический материализм» каждьій пролетарий чувствует непосредственно на своей коже. Своего рода Евангелием молодежи 70-х годов, по словам одного из ее представителей, бьіли «Исторические пись ма» Миртова (Лаврова). На первьій взгляд может показаться, что Лавров чрезвьічайно близок к историческому материализму. «При рассмотрении взаимодействия зкономических и политических потребностей в истории, — говорит он, — научное решение вопроса склоняется к господству первьіх над последними, и всюду, где, при помощи исторического материала, можно разглядеть с большею подробностью истинное течение фактов, приходится сказать, что политическая борьба и ее фазисьі имели основанием борьбу зкономическую; что решение политического вопроса в ту или другую сторону обусловливалось зкономическими силами; что зти зкономические сильї создавали каждьш раз удобньїе для себя политические формьі, затем искали себе теоретическую идеализацию в соответствующих религиозньїх верованиях и философских миросозерцаниях, зстетическую идеализацию — в соответствую щих художественньїх формах, нравственную идеализацию — в прославлений героев, защищавших их начала»1. Но если бьі книга Лаврова — вся сплошь написанная тем же стилем, как и вьіписанньш нами отрьівок, — развивала такую идею, она бьі, конечно, не сделалась ничьим «Евангелием», а сам Лавров стал бьі не «революции оплотом», как гласила подпись на известной карикатуре, а лишь одним из полузабьітьіх предшественников позднейшего русского марксизма. Среда, усвоившая «Исторические письма» как Евангелие, весьма мало зависела от зкономических условий — как ни кажется парадоксальним зто утверждение, принимая во внимание неоспоримую бедность большинства принадлежащих к зтой среде. Обьективное общественное положение человека — а, стало бьггь, и его идеология — определяются не тем, сколько имеет и приобретает человек, а тем, как он приобретает то, что имеет. 1 3-є изд., с. 345. 202

Драгоманов, как и вся наша интеллигенция, привьікший виводить социализм из бедности, бьіл крайнє поражен, когда увидел в Бер лине, что «о социальном вопросе говорят не самьіе бедньїе, а самьіе богатьіе (и, конечно, самьіе образованньїе) рабочие1. Первьіми русскими социалистами-рабочими бьіли заводские мастеровьіе Петербурга — материально самьій обеспеченньїй разряд русского пролетариата. Товарищи Дебагория-Мокриевича «били бедньї и едва-едва перебивались», но то немногое, что у них бьіло, они или получали готовьш из дому, или зарабатьівали индивидуальньіми усилиями в области, не имевшей ничего общего с зкономикой (уроками, перепиской и т. д.). Нет ничего индивидуалистичнее интеллигентской работьі: ни в какой области личность не чувствует себя в такой степени хозяином всего «процесса производства», с начала и до конца. Учение о «критически мьіслящей личности» как основном факторе прогресса весьма мало гармонирует с учением о преобладании зкономических отношений в истории, но тогда никто не думал ставить Лаврову на счет зти противоречия. «Как ни мал прогресе человечества, но и то, что ссть, лежит исключительно в критически мьіслящих личностях: без них он безусловно невозможен; без их стремления распространить его он крайнє непрочен». Но студент или сам учитея, или учит других — и первое, и второе обьїкновенно в довольно тесном кругу: обучение, високим стилем говоря — «проповедь», являетея для него наиболее обьічньїм способом воздействия лю дей друг на друга. «Проповедь истиньї и справедливости шла от убежденньїх и понимающих единиц в небольшой кружок людей», учили «Исторические письма». Интеллигенция составляет ничтожное меньшинство народа — зто не беда: «Большинство может развиваться л и т ь действием на него более развитого меньшинства». Нигде моральний злемент не играет такой роли, как в личной деятельности. Говорить о «безнравственности капитализма» почти так же странно, как о «злодеяниях» мессинского землетрясения, но свои собственнне индивидуальнне поступки всякий расценивает по моральному масштабу — они всегда «хорошие» или «дурньїе». «Проповедь» для «меньшинства» не только историческая необходимость, зто — его нравственньїй долг. «Член неболь шой группьі меньшинства, видящий своє наслаждение в собственном развитии, в отьіскании истиньї и в воплощении справедливос ти, сказал би себе: каждое удобство жизни, которнм я пользуюсь, каждая мисль, которую я имею досуг приобрести или внработать, куплена кровью, страданиями или трудом миллионов. Прошедшее я исправить не могу, и как ни дорого оплачено моє развитие, я от него отказаться не могу: оно именно и составляет идеал, возбуж1 Автобиография // Бьілое, 1906, июнь.

203;

дающий меня к деятельности. Лишь бессильньїй и неразвитой человек падает под ответственностью, на нем лежащей, и бежит от зла в Фиваиду или в могилу. Зто надо исправить, насколько мож но, а зто можно сделать лишь в жизни. Зло надо зажить. Я сниму с себя ответственность за кровавую цену твоего развития, если употреблю зто самое развитие на то, чтобн уменьшить зло в настоящей и буду щем»1. Современники в один голос говорят, что ничем так сильно не действовали «Исторические письма» на молодежь, как зтим учением о долге интеллигенции перед наро дом. Люди питались селедкою с черньїм хлебом (причем и селедка уже возбуждала спори: все-таки «предмет роскоши»), жили в обстановке неизмеримо худшей, чем зажиточний крестьянин или хорошо оплачиваемнй рабочий, — и мучились мьюлью, что зти «удобства жизни» купленьї «страданиями миллионов». Так свежо можно ощущать свой моральний долг только в известном возрасте: с годами лишь редкие, исключительнне люди не становятся более или менее циниками. К социальной характеристике социалистов-народников приходится прибавить и возрастную: из всех подсудимьіх «процесса 50-ти» только одному уже стукнуло ЗО лет — да и тот оказался к делу непричастннм; 22—24 года бьиш классическим возрастом. Но и тут мьі не виходим за предельї все той же социальной группн: первая половина третьего десятилетия — зто ведь классический возраст и для студенчества. С какого би конца мьі ни подходили, революционное движение 70-х годов отовсюду будет нам представляться как движение учащейся молодежи. Первьій толчок движению дали, как уже упомянуто, студенческие «волнения» зими 1868/69 года. «Волнения возникли на чисто профессиональной почве. Петербургские студенти требовали разрешения устроить кассу взаимопомощи, права сходок и невмешательства полиции в университетские дела. В Києве «первое пробуждение и оживление студенческой средьі стало замечаться осенью 68-го года. Насколько помнится, дело началось с устройства касси самопомощи и кухмистерской. Кассовая организация бьіла составлена из кружков, представители которнх в известное время собирались для вндачи пособий своим нуждавшимся членам, а также для принятия решения по разньїм организационним вопросам. Дела же кухмистерской решались общими собраниями, отбнвавшимися в помещении кухмистерской... К зтому времени, то єсть к концу 68-го и началу 69-го года, в наш университет стали определяться исключеннне за беспорядки из Петербургского университета и Медико-хирургической академии, и зтот злемент еще более оживил нашу среду. Стали зарождаться литературнне кружки. В скором времени кухмистерская заняла 1Исторические письма, с. 43. 204

центральное положение среди других студенческих учреждений; в кухмистерской собирались для обсуждений по всем интересовавшим студенчество вопросам... Вслед за кухмистерской и студенческой кассой устроилась студенческая библиотека»1. «Зкономический» характер движения в Києве проявился с особенной яркостью — так, что даже умеренно-либеральньїе профессора ос тались им недовольньї. «Я бьіл очень доволен, что киевские сту денти после долгих споров решили никаких петиций о студенчес ких корпоративних правах не подавать, — пишет Драгоманов, — но с сожалением смотрел, что заведенньїе и в Києве тайньїе студенческие корпорации занялись более кассами, столовою, чем самообразованием и изучением своей страни»12. Может бить, зто и бьіло причиной, что в Києве движение не визвало непосредственньіх административних репрессий, — по крайней мере, оба наши автора о них не упоминают. Но из их же рассказов ми узнаєм, что в других университетах преследования били: там исключали; из других источников мьі знаєм, что там и арестовьівали, и ссьілали. Все зто поднимало настроение до того, что петербургские сту денти говорили уже о своей готовности «скореє задохнуться в ссьілках и казематах, нежели задихаться и нравственно уродовать себя в наших академиях и университетах». С проф есіон альни м движением студенчества происходило то, что впоследствии ста ло классической картиной российской рабочей стачки: усилиями администрации дело передвигалось на политическую почву. По отношению к студенчеству зто бьіло тем легче, что университетская молодежь уже с начала 60-х годов имела известньїе политические традиции. Местами ми можем проследить традицию весьма конкретно: историк саратовских кружков 70-х годов возводит начало движения к влиянию еще Чернишевского и отмечает, что группа каракозовцев среди московского студенчества составилась «главньїм образом из пензяков и саратовцев»3. В создании революционной традиции русского студенчества каракозовцн играли несомненно вьщающуюся роль — и тем больше приходится пожалеть, что об зтой «организации» (она так буквально и назива лась) ми знаєм чрезвьгчайно мало. Фигура самого Каракозова, с его покушением на жизнь Александра II (4 апреля 1866 года), совершенно заслонила в памяти общества его товарищей — и дви жение, довольно широкое, свелось к чисто личному зпизоду: как известно, товарищи Каракозова, за исключением, может бить, одного, не бьіли даже посвященьї в его замисел — не только что 1Дебагорий-Мокриевич. Воспоминания, с. 35— 36. 2 Автобиография. 3 Волков. Н. Из жизни саратовских кружков // Русская историческая библиотека, N q 5. (Перепечатано из заграничного «Бьілого».)

205

не принимали в деле никакого активного участив. Необнкновенность собьітия — покушение на жизнь императора не со сторони придворних (зто бьівало), а со сторони одного из рядових его подданннх, — те необьічайньїе полицейские репрессии, которне обрушились на общество в результате зтого необнкновенного собнтия, и сделали «бельїй террор» 1866 года надолго незабнваемьім среди русских либералов: все зто как нельзя больше способствовало исторической аберрации. И зто, повторяєм, очень жаль — ибо «каракозовщина» сама по себе исторически гораздо интереснее, нежели собитие 4 апреля. Завершая собою студенческо-социалистическое движение начала 60-х годов, манифестом которого била «Молодая Россия», оно в то же время в миниатюрном масштабе и очень злементарних формах резюмирует все дви жение вообще, вплоть до «Народной воли». З десь ми находим вкратце все признаки всех зтапов народнической революции: от хождения в народ и попнток кустарей реализации социализма до заговорщической тактики, террора, подготовки вооруженного восстания и цареубийства. «Обьяснительная записка» по делу «Организации» — документ, составленний с относительно большой обьективностью, не в пример позднейшим обвинительньїм актам 70-х годов, — так определяет цели каракозовского общества: «Возбуждение и приготовление народа путем социальной пропаганди к восстанию, требование за сим у правительства уступки, т. е. вве дення социализма, и, в случае сопротивления, устройство государства на социалистических началах путем революционннм, по захвате верховной власти в свои руки и ниспровержении прави тельства». Первой подготовительной ко всему зтому мерой должно било бить сближение с народом, главннм образом через посредство народной школи. «Те члени, которне обязанн били разьехаться по губерниям, как только найдут себе в одном из городов занятия, обеспечивающие их еуществование, или, если будут средства для открнтия губернской библиотеки, должньї били знакомиться с семинаристами и вообще молодими людьми и убеждать их делаться сельскими учителями, стараться открнвать различного рода ассоциации, сноситься с сельскими членами и в слу чае нужди помогать им деньгами и книгами. Сельские члени — учителя должнн били устраивать при школах ремесленнне заве дення, сообразнне с потребностями местности, обьяснять крестьянам, что единственное средство улучшить их положение — круговая поддержка и устройство ассоциаций». Рядом с зтим «били переговори о покупке ваточного завода в Можайском уезде для устройства его на социальннх началах; било предположение об устройстве того же завода в Жиздринском уезде». Сред ства для зтих «социалистических» предприятий думали добить при помощи зкспроприации: разговаривали об убийстве с зтою 206

целью одного купца и об ограблении почтьі. Все ото бьіли разговорьі, которьім обвинительньїй акт — все же прокурорское произведение — старается придать, конечно, большее значение, чем, вероятно, они имели в действительности. Но террористическое настроение вьіражалось не в одних разговорах. «Яд бьіл у многих из членов организации, — рассказнвал защитник одного из каракозовцев: — они им запасались для принятия в случае каких-либо покушений и носили его в пуговицах». Из «Организации» вьщелилась особая группа, ставившая террористические актьі своей ближайшей задачей — в шутку зту группу назвали «Адом», про тотип будущего «Исполнительного комитета партии Народной воли». Среди членов «Ада», «мортусов», обсуждался и вопрос о цареубийстве как наиболее решительном виде манифестации, которая «расшевелит молчащую толпу». Но и зто, опять-таки, бьіли одни разговорьі, — на зтот раз даже без всякого «приготовления к действию». Л и ть один из «мортусов» принял разговор всерьез: зто бьіл сам Каракозов. Тайком от других он поехал в Петербург и там произвел свой знаменитий вьістрел. Затем последовал решительньїй разгром каракозовщиньї. Участие в зтом разгроме — а может бить, и в самом покушении 4 апреля, за спиной Каракозова — провокации чувствуется довольно определенно, но положительньїх данньїх нет, как и вообще их для зтого дела чрезвьічайно мало1. Но позвольте, скажет читатель, несколько знакомнй с «литературой предмета»: как же можно считать каракозовщину с ее зкспроприаторскими вожделениями, мечтами о терроре и ядом в пуговицах — прологом социалистического движения 70-х годов, когда всякому известно, что зто последнее било движением мир них «народолюбцев-пропагандистов», «в внсокой степени безобидньш и мечтательньш» — сравнительно с которнм даже виступ лений земских либералов били, пожалуй, настоящей крамолой? Кому не известно, что если зти овцн обратились в тигров, и «мирнейшие граждане земли своей» начали бросать бомби, то в зтом били виноватн исключительно жестокости начальства, доведшего своими преследованиями «самих обьїкновенньїх культурников» до террора? Бить может, не стоило би уделять места критике зто го либерального предрассудка, — ми имеем право назвать его «либеральннм», так как сами уцелевшие участники движения не находили никакой чести в том, чтобьі считаться «самими обьїкновенннми культурниками», и, как сейчас увидим, весьма решительно зтот предрассудок опровергали, — если би он не бнл воспро1 См. в апрельской книжке «Бьілого» за 1906 год воспоминания бьівшего защитника Ишутина — фактического вождя «Организации» — Д. В. Стасова и приложенньїе к зтим воспоминаниям документи.

207

изведен в чрезвьічайно категорической форме на страницах специального исследования о «Народной воле», принадлежащего перу весьма компетентного автора1. В подтверждение старого предрассудка зтот автор приводит две цитати из защитительньїх речей на суде двух народовольцев, — прием, которьій сам по себе нельзя сказать чтобьі не возбуждал никаких возражений с точки зрения исторической критики. Ведь если можно характеризовать политические движения по защитительньїм речам, то, логически рассуждая, нельзя запретить противной стороне характеризовать их по обвинительньїм актам — а тогда народнический социализм нам придется признать «походом против государства и цивилизации», как не постьщился написать прокурор, составлявший обвинительньїй акт по делу 193-х. Если зти цитати что-нибудь доказивают, то только то, что некоторьіе народники-революционерьі били не без греха в создании того предрассудка, от которого их товарищи впоследствии так знергически открещивались. «Первоисточником» легенди тут приходится считать, однако, не те речи, которне цитирует наш автор, а гораздо более раннюю и несравненно более известную речь Бардиной в процессе 50-ти. «Я, господа, — гово рилось, между прочим, в зтой замечательной речи, — принадлежу к разряду тех людей, которне между молодежью известньї под именем мирних пропагандистов. Задача их — внести в сознание народа идеальї лучшего, справедливейшего общественного строя или же уяснить ему те идеальї, которне уже коренятся в нем бессознательно; указать ему недостатки настоящего строя, дабьі в будущем не бьіло тех же ошибок, — но когда наступит зто будущее, ми не определяем и не можем определить, ибо конечное его осуществление от нас не зависит. Я полагаю, что от такого рода пропаганди до подстрекательства к бунту еще весьма далеко». Речь Бардиной принято називать «горячей и искренней». Прочи тав ее внимательно, нельзя не согласиться, что к ней не менее идут и другие зпитетн — «умной и ловкой», например. Бардина великолепно использовала все промахи прокуратури и, опираясь на зти промахи, отрицала даже самую свою принадлежность к организации, в которой она играла одну из первьіх ролей. Никоим образом не приходится ее упрекать за зто, конечно: состязательньїй суд — борьба, потому он и назьівается «состязательним», а в данном случае борьба била еще и неравная: на одной стороне били и «юстиция, и полиция, и милиция», а на другой — две дюжини молодих девушек и студентов, сильних только своим знтузиазмом. Надо же било показать коронному суду, что он и в каторгу-то не умеет 1 Богучарский. В. Я. Из истории политической борьбьі в 70-х и 80-х годах XIX века. Партия «Народнойволи», ее происхождение, судьбьі и гибель. — М ., 1912. (Ф рази в кавниках заимствованьї оттуда.)

208

отправить людей сколько-нибудь прилично и с толком! Но раз «ад вокатський» характер речи Бардиной неотрицаем, к фактическим се утверждениям историк обязан относиться с величайшей осторожностью. Нетрудно догадаться, на кого бьіли рассчитаньї фразьі о мирном характере социалистической пропаганди. По оплошности начальства на процессе 50-ти зал бьіл переполнен публикой, — публикой, конечно, «чистой», буржуазной, жадной толпой, сбежавшейся посмотреть на «московских амазонок». Если бьі зти последние виступили с резко революционньїми заявлениями, впечатление у зтой публики получилось бьі, несомненно, отрицательное: она испугалась бьі так же, как испугалась в своє время «Молодой России». А между тем бьіл такой соблазн зту публику распропагандировать! И Бардина показала себя гениальной про пагандистко^ Но когда ее товаришам впоследствии пришлось рассказьівать о своей деятельности не на суде, а перед публикой, иначе настроенной, они не находили нужньїм надевать маску. В от как, например, передает плани и разговорьі в киевских кружках Дебагорий-Мокриевич — перед тем, как члени зтих кружков «по шли в народ». «По нашему убеждению, на Волге, Доне и Днепре сохранилось в народе более революционньїх традиций, чем в средней России, так как самьіе крупньїе народньїе движения происходили на окраинах: пугачевщина бьіла на Волге, бунт Стеньки Разина — на Дону (!), гайдамачина — на Днепре. Мьі полагали, что где один раз происходило революционное движение, там оно легче могло возникнуть во второй раз, и потому решили, не разбрасьіваясь по всей России, сосредоточить наши сильї в таких именно местностях, которьіе имели известное историческое прошлое. Таким образом, по нашему плану, одни должньї бьіли действовать на Днепре, другие — на Волге. Вьізьівая станки и местньїе бунти, во время которьіх обьїкновенно вьідвигаются из массьі более смельїе и знергические личности, мьі думали таким обра

зом намечать годних для дела людей и привлекать их в ре во лю ц ій н ую организацию. А раз вспьіхнуло би восстание в одной местности, мьі надеялись, что оно, подобно пламени, распространится и охватит всю Россию». Дебагорий-Мокриевич принадлежал к так назьіваемому «бунтарскому» направленню — хотя, как он сам же далее обьясняет, разница между двумя направленн ями бьіла больше теоретической: на практике и «бунтарю» приходилось начинать с пропаганди, да ею же, по большей части, и оканчивать. Но зато, с другой сторони, и пропагандисту приходилось готовить бунт — и иного смьісла пропаганда 9/ 10 народников того времени не имела. Чистих «лавристов» — единственньїх, кого можно назвать действительно «мирними культурниками» — бьіло крайнє мало, и никакой популярностью они не пользовались. Наиболее влиятельньїм кружком пропагандистов бьіл кружок чайков209

цев. И вот что читаєм мьі у его историка, — бьівшего в то же время одним из деятельньїх его членов: «В позднейшее время идейное теченис начала 70-х годов многими понималось как отрицание всякой политики, как какое-то антиреволюционное стремление к мирной социалистической пропаганде в монархическом государстве. Легко заметать, в чем здесь заключалась ошибка. Революционерьі 70-х годов признавали л и т ь бесплодность и даже вредное значение таких политических переворотов, в которьіх народньїе массьі не играли бьі самостоятельной роли, а служили бьі простим орудием в руках буржуазии... Но зто еще вовсе не значило, чтобьі революционерьі 70-х годов считали возможньїм примирить каким-то путем социалистическое движение с самодержавием и чтобьі они понесли в народ мирную социалистическую пропаганду. Зто значило только, что их политическая программа заключалась в прямом обращении к народу, в призьіве к революционному восстанию самих рабочих масс. С зтою целью они и двинулись в народ, оставляв пока в стороне непосредственную политическую борьбу с правительством и отказавшись принципиально от всяких союзов с либералами»1. Одного каталога библиотеки тогдашнего пропагандиста достаточно, чтобьі избавить его от упрека в излишней «жирности»: французская революция, Стенька Разин, Пугачев, изображение «зкономической, политической и религиозной зксплуатации народа, с прямим призьівом к восстанию» («Сказка о четнрех братьях») — вот теми брошюрной литературн чайковцев. А уж кого другого, но Стеньку Разина и Пугачева мудрено использовать в целях «мирного культурнйчества»12. В зтой «красной» стає Бардина и ее кружок отнюдь, конечно, не являлись бельїми воронами. Не говори уже о том, что к процессу 50-ти относится первое в 70-х годах вооруженное сопротивление (кн. Цицианова), — зто могло бить случайностью; не цитируя столь испбльзованной обвинением фрази из переписки кружка: «убивайте, стреляйте, работайте, бунтуй те», ибо зто могло бить шуткой, — прочтите только совсем нешуточнне воспоминания одной из подруг Бардиной, Ольги Любатович, где через двадцать лет так живо чувствуется вся горечь катастрофи. Она рассказнвает, как, после побега из Сибири, встретившись в Петербурга с Кравчинским и другими, она разговаривала с ними о «чигиринском деле» — единственной попнтке крестьянского восстания, которую удалось визвать, как, зто ми увидим ниже. «Все они чувствовали, однако, как и я, что с идеалом peuple 1Шишко. Л С. М. Кравчинский и кружок чайковцев. — СПб., 1906, с. 24— 25. 2 См. зтот каталог там же, с. 26. Мьі не приводим его, не желая затруднять читателя виписками. 210

souverain, c идеалом гордого и могучего народа, сознающего своє право и опирающегося на свою только силу, волей-неволей нужно пока проститься». З ту фразу нам еще придется вспоминать: в ней вся философия переворота, испьітанного движением 70-х годов, — превращения пропагандизма в народовольство. Но мог ли бьі ее написать человек, вся цель которого заключалась бьі в том, чтобьі разьяснить «самодержавному народу» (peuple souverain) вьігодность ассоциаций? Говоря о двух фазах движения — пропагандистском и террористическом — мьі, впрочем, несколько упрощаем действительность: на самом деле все время рядом существовали два типа революционной работьі, один из которьіх можно охарактеризовать как массовмй, — здесь господствующим методом являлась пропаганда, — а другой как заговорщический , лучше всего приспособленньїй, конечно, к террору. В зачатке оба типа встретились нам уже в начале 60-х годов — и тот, и другой намечались, как мьі помним, в прокламации «К молодому поколению». В каракозовщине преобладал, несомненно, второй тип. Когда после двухлетнего перерьіва, последовавшего за разгромом каракозовцев, революционная агитация возобновилась, главньїм образом, в студенческих кружках Петербурга, заговорщический тип почти монополизировал движение: каракозовщина сменилась нечаевщиной. Нечаев, с точки зрения исторической психологии, один из любопьітнейших характеров русской революции, бьіл, можно ска зать, фанатиком заговора. Людям, которьіе совершенно чуждьі заговорщических настроєний и в то же время не обладают достаточно живой фантазией, чтобьі представить себе настроения, лично ими не переживавшиеся, Нечаев и до сих пор представляется как нечто среднее между мономаном и у головним преступником. Насколько далек бнл он от последнего, насколько велико било его революционное бескорьістие, показьівает известньїй зпизод, случившийся незадолго перед 1 марта 1881 года. Нечаеву, кото рого уже почти десять лет гноили в одиночном каземате Петропавловской крепости, представлялась возможность бежать, из могили в и й т и снова на свет Б о ж и й . Н о для зтого нужно било, чтобн народовольцн отвлекли от дела часть своих сил, а зти сили, уже очень небольшие в то время, все били сконцентрированн на покушении против Александра II. Нечаев решительно восстал против проекта освободить его такою ценою и предпочел остать ся заживо замурованннм, чем рисковать, что «из-за него» дело может сорваться. А он не мог не знать, конечно, как мало бьівает шансов бежать из Петропавловки! Что касается «мономании», то те, кто изучал французский бланкизм, согласятся, вероятно, что зта нечаевская болезнь обладает весьма большим распространением, и что Нечаев отличается от своих европейских образцов 211

только разве истинно русскою широтою размаха. Основной же принцип в обоих случаях один и тот же. Народ, масса рассматривается как своего рода сьірое тесто, из которого революция, воплощенная в кружок заговорщиков, лепит все, что ей нужно. Разговаривать с зтой массой до времени совершенно излишне: «Мьі должньї народ не учить, а бунтовать», — писал Бакунин, вначале, как известно, совершенно солидаризовавшийся с Нечаевьім и разошедшийся с ним, насколько можно судить по изданной бакунинской переписке, чисто на личной почве — когда нечаевская тактика стала затрагивать лично близких Бакунину людей. А на сколько Бакунин принципиально мало нашел бьі возражений про тив нечаевщиньї, видно хотя бьі из того знаменитого пассажа, где он рекомендует самьім настойчивьім образом вниманию русских революционеров— разбойника, по его мнению, — идеальное воплощение самородной русской революции. Любителям уголовщиньі не мешало бьі обратить внимание на зтот пассаж — да, кстати, уже зачислить «по уголовщине» и основателя европейского анархизма. Повторяєм, лично нечаевской особенностью является толь ко колоссальность в применении принципа — разница в количестве, а не в качестве. Нечаев находил возможньїм обойтись вовсе без всякого сколько-нибудь сознательного участия народной массьі в деле — и перед 1 марта совершенно серьезно советовал народовольцам вьізвать восстание при помощи целой серии подложньіх манифестов от имени царя, Земского собора и т. д. Раньше он, ничтоже сумняшеся, мистифицировал университетскую молодежь своим обществом «Народной расправьі», которое едва ли не состояло только из него самого и двух-трех его ближайших друзей, — ибо и университетская молодежь бьіла для него тоже массой, таким же тестом, только, так сказать, следующей степени революционной всхожести. Попьітка создать революцию почти что единоличньїми усилиями не могла кончиться ничем, кроме краха: стоило одному из кусочков живого теста начать рассуждать — и все поползло врозь. Нечаев не задумался убить рассуждающего (интерес революции вьіше всего!), но нельзя убить способности суждения. За одним сомневающимся пошли другие. Нечаев скоро остался один уже не по доброй воле, и «Народная расправа» умерла в петропавловском каземате вместе с ним. От нее остался только знаменитий «Революционньїй катехизис» (написанньїй, может бить, Бакуниньїм, — Нечаев и литературой пренебрегал, как всеми средствами массового воздействия), которьій особенно охотно утилизировался черносотенной публицисти кой , когда ей нуж но бьіло сд елать из револю ци он ера страшилище. Недаром и опубликовал его в России впервьіе «Правительственньїй вестник». Среди же самой революционной молодежи нечаевщина надолго дискредитировала заговорщическую 212

тактику. «Нечаевское дело визвало тогда (в начале 70-х годов) против себя особенно сильную реакцию», — пишет историк «чайковцев»; слово нечаевщина стало обозначать всякую неискренность в отношениях между революционерами, всякое стремление к «генеральству» в революционньїх организациях»1. Но банкротство нечаевщиньї совсем не обозначало банкрот ства бакунизма и перехода к мирной пропаганде: бакунизм бьіл достаточно широк, чтобьі вместить в себя весьма разнообразнне революционньїе течения. Из двух его главньїх аспектов, заговорщичества и анархического федерализма, среди молодежи теперь взял верх последний. Лозунгом дня стала не централизованная революция, устроенная кучкой заговорщиков, а ряд местньїх бунтов, подготовленньїх «самостоятельно организованннми революционньїми группами», в процессе революции развивающимися в «революционньїе общини». Бакунин в зтот антинечаевский период заявлял себя «прежде всего врагом так назнваемой революционной диктатури»; образование какого би то ни било правительства, даже временного, является, в его глазах, внрождением ре волюции. Но для того, чтобн подготовить такой разлитой, если так можно виразиться, народний бунт, нужно било «идти в на род», из Питера его не сделаешь. Бакунин бнл убежден, что в народе его «бунтарей» (тогда фракционная кличка, как позже «большевик» или «максималист») ждет несомненннй и бистрий успех; «всякий народ, взятий в своей совокупности, и всякий чернорабочий человек из народа — социалист по своєму положе нню, — утверждал Бакунин. — Умньїй русский мужик — прирожденннй социалист». Так как надежда на развитие социализма из крестьянской общини вела к тому же виводу, то обьект для «бунтарской» агитации давался сам собою — зто било крестьянство: оно должно било составить революционную массу, революционную сознательно. Из зтой верьі в глубокую прирожденную революционность русского крестьянина часто заключали, что «бунтари» игнорировали рабочих — ближайший-де к ним революционннй злемент: искали рукавиц, а обе — за поясом. Современнне документи показнвают, однако, что именно рабочието и били единственннм доступним революционерам 70-х годов образником «умного русского мужика», и что при всем желании агитировать среди «настоящих крестьян» они всюду должнн били довольствоваться зтим суррогатом: и чайковцев, и московский кружок Бардиной, и саратовцев, и, на первое время, даже киевлян ми видим среди фабричного населення, которое и било ими разагитировано весьма недурно; к концу 70-х годов можно уже говорить о настоящем рабочем движении в России, притом с ок1Шишко, цит. ст., с. 15. 213

раской, несомненно, революционной1. До деревенского «умного мужика» добраться оказьівалось неизмеримо труднеє. Стоит прочесть рассказ Дебагория-Мокриевича, как ему однаждьі в шинке случайно удалось разговориться с «настоящим» крестьянином и встретить у него понимание и сочувствие, и в каком он бьіл восторге от зтого собьітия, чтобьі оценить, какой редкой птицей бьіл для тогдашнего революционера «настоящий мужик»; а еще киевляне, как мьі увидим, оказались потом самьіми счастливьіми в зтом отношении12. Большинство бродило по деревням, как в лесу, на каждом шагу «проваливаясь» по незнанню местного наречия, местньїх обьічаев и т. п. «проваливаясь», впрочем, без всяких, обьікновенно, полицейских последствий (арестовьівать стали значительно позже, притом начиная с городов), но и без всякой надеждьі что-нибудь сделать среди населення, сразу настроившегося относительно агитаторов подозрительно. В лучшем для них случае их принимали за воров... С мужицкой, буржуазной точки зрения ничем иньїм нельзя бьіло обьяснить, зачем зти люди, в данной местности чужие и, видимо, очень плохо знающие деревенскую работу, шатаются по деревням. З та буржуазная точка зрения готови ла первое жестокое разочарование «бунтарям», с раскрьітьім сердцем пошедшим к «прирожденньїм социалистам». «В тех местах крестьяне очень неохотно пускали в дом прохожих, — рассказьівает один пропагандист-семидесятник о своем первом странствовании по северу Московской губернии. — Пеилие гости возбуждали в них подозрительность. Крестьяне чуть-чуть побогаче прямо отказьівали нам в ночлеге или без всяких разговоров, или вьюказьівали кратко и бесцеремонно свой взгляд относительно нечистотьі на руку вообще прохожих. И зто повторялось много раз. В самьіе бедньїе избьі нас пускали, но почти везде только пос ле тщательньїх расспросов, в особенности о нашем маршруте, предьщущем и последующем, а также о наших намерениях...»3. «Крестьяне крайнє неохотно пускали нас к себе на ночь, — пишет Дебагорий-Мокриевич, — так как наша сильно поношенная, почти оборванная одежда явно возбуждала у них подозрения. Надо сознаться, что зтого мьі всего менее ожидали, когда отправлялись в наше путешествие под видом рабочих. Мьі знали о недоверчивом отношении крестьян ко всем, носящим панский, т. е. европейский костюм, и полагали, что чем беднее одежду наденем на себя, тем с большим доверием станут они относиться к нам. И в зтом ошиблись». Еще больше ошиблись они в своих представленнях 1З т о рабочее движение будет нами рассмотрено отдельно — в главе XVIII. 2 Воспоминания, с. 240— 248. ?Лукашевич. А. О. В народ! // Бьілое, 1907, март.

214

о революционности крестьянства: «Из разговоров оказалось, что крестьянские движения происходили главньїм образом в конце 50-х и начале 60-х годов, т. е. в период до и тотчас после освобождения крестьян, и что приблизительно С ПОЛОВИНЬІ 60-х годов волнения стали происходить реже, а к 70-м годам их почти совсем уже не бьіло»1. Не бьіло не только никаких активних попьіток восстания, но не бьіло в помине и революционного настроения. «Я начинал с расспросов об их деревне, нужде, о том, как у них себя ведет начальство, и затем уже переходил к своим заключениям и обобщениям, — рассказнвает первьій из цитированньїх нами пропагандистов о своем знакомстве с костромичами-плотниками, — из того времени, когда он успел уже окончательно приспособиться к деревенской среде и сам поступил в плотничью артель. Но тут я натьїкался всякий раз почти на одно и то же возражение: соглашавшийся с моими посьілками кологривец делал из них свой вьівод или подводил свой итог, а именно: утверждал, что сами они, деревенские, во всем виноватьі... По зтому воззрению, им приходится терпеть нужду, обидн и скверное обращение собственно потому, что они сами поголовно пьяници и забили Бога. Не по мию, за давностью, находил ли я аргументи, пригодньїе для того, чтобн доказать им, что следствие в данном случае принималось за причину, или пьітался ослабить в них зтот пессимизм как-нибудь иначе... Но остается факт, что я никак не мог сбить моих собеседников с их позиции»12. На юге крестьяне жаждали аграр ного переворота — «передела земли»; но в 70-х годах память о 19 февраля бьіла еще свежа, и переворот рисовался крестьянам в легальной форме — царского указа, додельїваюіцего то, что оста вила в недоконченном виде реформа 1861 года. Зто должнн бьіли признать даже наиболее оптимистически настроенньїе пропаган дисти. Так, одна из виднейших деятельниц народнического дви жения, утверждающая, что «на юге России народ далеко не привязан к верховной власти, все традиции его находятся в антагонизме с нею», сообщает, тем не менее, такой любопьітньїй факт: «Некоторне крестьяне спрашивали, нет ли под моими грамотами подписи царя или кого-нибудь из его семейства», а один крестьянин-сектант с большой уверенностью принял самое пропагандис тку за «царицу или цареву дочку»3. Оставалось только упрекать крестьян в недоверии к собственннм силам, в трусости, но зто били уже академические утешения. Тем, кто не хотел им предаваться, оставалось только признать, что царизм являлся в самой тесной связи с земельним идеалом крестьян. Свой желания, свой 1Дебагорий-Мокриевич, с. 136. 2Лукашевич А. О. В народ! (курсив автора). 3 Бремковская Е., Воспоминания пропагандистки. 215

понятий о справедливосте крестьяне переносили на царя, как будто зто бьіли его желания, его понятия. К крестьянам шли, чтобьі встретить в них прирожденньїх революционеров, а они оказьівались, употребляя современньїй термин, «легализаторами». Читатель, помнящий нашу характеристику «пореформенной зкономики», не затруднится в обьяснении источника зтой крестьянской легальносте. Несмотря на все ужасьі, рисовавшиеся народнической статистикой, зкономическое положение крестьян после 19 февраля не ухудшилось, а улучшилось, хотя и незначительно, и отого незначительного улучшения бьіло достаточно, чтобьі внушить крестьянам известньїй оптимизм по отношению к будущему. Только когда параллельно с аграрньїм кризисом 80-х годов дела крестьянского хозяйства бьістро пошли под гору, стали возможньї настроения, сказавшиеся в дни первой и второй Думьі. За четверть столетия раньше «в народе возможно бьіло вьізвать восстание только от имени царя, т. е. не против существующего порядка, а на защиту его. Ухватиться за такой предлог для восстания можно бьіло, очевидно, лишь с отчаяния. Плохую услугу бунтарям оказал тут известньїй реакционньїй историк французской революции Ипполит Тзн. Стремясь изобразить собьітия 1789 года стихийньїм бунтом, «бессмьісленньїм и беспощадньїм», Тзн очень ахотно подчеркивал тот факт, что крестьяне разньїх медвежьих углов шли громить замки своих сеньеров «по королевскому указу», предводимьіе иногда разньїми «принцами» в голубьіх лентах. Он не пояснял своим читателям, что смьісл движению давали не зти темньіе вспьішки, а гораздо более сознательньїе вьютупления парижских мещан и мастеровьіх, без которьіх ни о какой «революции» и говорить не пришлось бьі. «Бунтари» наивно приняли памфлет французского реакционера за последнее слово науки (можно ли их упрекать за зту наивность, если-подобную ошибку делали еще лет десять спустя университетские профессора?) и нашли, что картина, как восстание, поднятое во имя короля, обращается про тив него, необьїкновенно заманлива1. В Чигиринском уезде Киевской губернии давно шла глухая, но ожесточенная борьба между двумя разрядами самого крестьянства — из бьівших «государственньїх». Тема спора необьїкновенно близка нашему времени: зажиточньїе крестьяне отстаивали подворное, участковое землевладение, а бедняки требовали передела земли по душам, т. е. перехода к общине. Начальство бьіло на стороне первьіх, и зтим воспользовалась работавшая в Чигиринском уезде «бунтарская» группа (Стефанович, Дейч, Дебагорий-Мокриевич и др.). Бьіл пущен слух, что царь давно предписал передел, но чиновники зто скрьівают; царь не может с ними справиться, а потому обращается 1Дебагорий-Мокриевич, с. 205 и др.

216

прямо к народу; бьіл распространен подложньїй манифест, приглашавший крестьян вооружаться на защиту царя и поземельной общиньї. Агитация на отой почве шла необьїкновенно успешно между «душевиками» (как назьівали сторонников передела по душам). «Бунтарям» удалось дойти до.организации крестьянских дружин, но тут они наткнулись на затруднения уже чисто технического характера: для того, чтобьі сколько-нибудь прилично вооружить своих дружинников, у них не хватило средств, они смогли раздобьіть всего ЗО плохих револьверов. Дело затянулось и, конечно, раскрьілось. До 900 крестьян бьіло арестовано. «Говорят, что крестьяне бьіли вне себя от ярости, когда перед ними раскрьілась мистификация «царского комиссара» (так назьівал себя Стефанович); особенно они возмущени бьши священной клятвой, которую он заставші их принести, и ложной присягой, которую он сам принес»1. Единственная попьітка массового движения, которую удалось вьізвать революционерам-народникам 70-х годов, кончилась хуже, чем простой неудачей. «Народная воля» Оргапизациопньїй крах буптарской пропаганди Ф Тактика террора погубила саму организацию Ф Материальньїе средства народовольцев Ф Слабость сил революциоперов вела к террору

Гораздо раньше, чем бунтарскую пропаганду постиг политический крах на чигиринском деле, она испьітала крах организационньїй. Федеральное устройство и общинная автономия оказьівались совершенно неприложимьіми к тайному обществу, каким неизбежно должен бьіл стать в данньїх политических условиях кружок социалистической пропаганди. По бакунинскому кодексу (усвоенному фактически и небакунистами), каждьій член «революционной общиньї» должен бьіл знать все о всех своих товарищах: община для «своих» должна бьіла жить как бьі в стеклянном доме. При зтом предписьівалась, с самьім важним видом, строжайшая конспирация от «чужих»; но стоило одному из зтих последних прикинуться «своим» достаточно ловко (а зто легко било сделать — в особенности представителям того «народа», до которого так жаждали добраться) — и в революционном деле не оставалось ничего тайного для полиции. Мало того, провал одной общиньї вел за собою неизбежно провал целого их ряда, ибо, во имя принципа федерации, «управлення» всех общин данной местности должньї бьіли осведомлять друг друга о всех своих делах, пользуясь для отого общим шифром и сообщая друг другу революционньїе клички чле1 Тзн. История революционного движения в России.

217

нов «управлений» и т. пЛ В наше время такая «конспиративная организация» прожила бьі не дольше одного месяца — или с первого же месяца стала бьі игрушкою в руках провокаторов. Только совершенной неприспособленностью тогдашней местной полиции к борьбе с какой бьі то ни бьіло революцией можно обьяснить, что «бунтарские» и пропагандистские кружки 70-х годов держались без провалов по нескольку месяцев и даже лет. Но стоило полицейским центрам, Третьему отделению и прокуратуре заинтересоваться делом, как провальї посьіпались один за другим. К нача лу 1875 года в руках полиции бьіло уже более 700 человек, так или иначе скомпрометированньїх по делам о революционной пропаганде; не разьісканньїми оказалось всего 53 из числа тех, кого полиция желала иметь, а всех активньїх участников движения едва ли бьіла тисяча человек. Такого полного провала революционное движение в России ни разу не испьітьівало ни раньше, ни после; даже в дни совсем откритой работьі процент арестованньїх работников не достигал такой вьісотьі, несмотря на все новейшие полицейские усовершенствования. Факт не мог не обратить на себя внимания, в особенности тех, в ком живьі били нечаевские традиции и кого не со всем правильно називали тогда «якобинцами»12. Зтой кличкой хотели подчеркнуть «антипатичньїе» чертьі заговорщической-тактики: централизацию, иерархичность и дисциплину, делавшие из мелкого члена организации слепое орудие революционного «на чальства». Нечаевец Ткачев на страницах своего «Набата» блестяще доказал, однако, — анализом как раз процесса 50-ти, разбиравшегося в 1877 году, — что без зтих «антипатичних» особенностей никакой конспирации бьггь не может. Год спустя сознали зто и уцелевшие от облави «бунтари» и «пропагандисти». Скрепя сердце пошли они навстречу централизации, попитавшись влить оставит еся «революционние общини» в первое тех дней общерусское ре волюционное общество — партию «Земли и воли». Но массовая работа все же бьіла в их глазах слишком ценной — и от «хождения в народ» не отказались и землевольци, только «хождение» в собственном смисле они, ценя предьщущий опьіт, заменили поселением среди народа. Относящееся сюда место из воспоминаний одного из учредителей общества чрезвичайно любопьітно, — оно показивает, как била потрясена вера в прирожденньш социализм «умного русского мужика» уже к 1878 году. «Прежнее догматическое утверждение, требовавшее, чтобьі революционер 1 Устав одной из «общин» — московского кружка, где действовала Бардина и др., — приведен в вьідержках в обвинительном акте по делу 50-ти, приведен, по словам одного из участников, вполне правильно. 2 Читателю едва ли нужно напоминать, что настоящие якобинцьі Бре мен Великой французской революции никогда не бьіли заговорщиками.

218

отправлялся в народ в качестве чернорабочего, потеряло свою безусловную силу. Положение человека физического труда призна валось по-прежнему весьма желательньїм и целесообразньїм, но бе зумовно отрицалось положение бездомного батрака, ибо оно

никоим образом не могло внушить уважения и доверия крестьянству, привьікшему почитать материальную личную самостоятельность, домовитость и хозяйственность. А потому настоятельною необходимостью спиталось занять такое положение, в котором революционеру при полной материальной самостоятельности открьівалась бьі широкая возможность прийти в наибольшее соприкосновение с жителями данной местности, входить в их интересьі и пользоваться влиянием на их общественньїе дела. В силу зтого люди устраивались хозяйственньїм образом в положений вся кого рода мастеровьіх: заводили фермьі, мельницьі, лавочки, занимали должности сельских и волостньїх писарей, учителей, фельдшеров, врачей и проч. Особенно желательньїм спиталось, чтобьі в среде поселенцев бьіл по крайней мере хоть один человек из уроженцев данной местности»1. Усвоить организационньїй опьіт оказьівалось гораздо труднеє, чем тактический. Автор отнюдь не желал посмеяться над своими товаришами, но можно ли без ульїбки читать такой его рассказ: «Не так скоро покончили мьі с уставом. Михайлов12требовал радикального изменения устава в смьісле большей централизации революционньїх сил и большей зависимости местньїх групп от Центра. После многих споров почти все его предложения бьіли принятьі, и ему поручено бьіло написать проект но вого устава. При обсуждении приготовленного им проекта немалую оппозицию встретил параграф, по которому член основного круж ка обязьівался исполнять всякое распоряжение большинства своих товарищей, хотя бьі оно и не вполне соответствовало его личньїм воззрениям. Михайлов не мог даже понять точки зрения своих оппонентов». Революционер наших дней также едва ли бьі понял зту своеобразнейшую «точку зрения» на партийную дисциплину, но какой яркий свет бросает зтот маленький факт на нравьі и обьічаи бакунинских «революционньїх общин»! «Земля и воля» бьіла первой русской революционной организацией, имевшей свой литературньїй орган — газету (правильнеє — журнал, полное название бьіло: «Земля и воля, социально-революционное обозрение»), которой с октября 1878 по апрель 1879 года вьішло 5 номеров, не спитая № 6 «Листка “Земли и воли”». Организации 60-х годов не шли дальше вьіпуска, в сущности, прокламаций, хотя и стремились придать им известную последовательность и периодичность («Великорусе» и «Свобода»). Возможность вьі1 Цит. по Серебрякову, «Земля и воля». 2 Д. Михайлов — впоследствии знаменитий народоволец.

пускать в течение полугода, под бдительньїм оком полиции, настоящее периодическое издание — с хроникой, внутренним обозрением, корреспонденциями и т. д. — уже сама по себе свидетельствовала о такой «солидности» нового общества, которая в предьщущем не знала себе примера. Тем не менее не прошло года, как и оно бьіло ликвидировано — правда, не так, как предшествовавшие ему кружки: те бьіли «ликвидированьї» полицией, «Земля и воля» ликвидировала себя сама, на воронежском сьезде в июне 1879 года. Народнические авторьі обьясняют зту автоликвидацию полицейским террором, будто бьі исключавшим для членов общества, посе лившихся в деревне — «деревенщиков», — всякую возможность сколько-нибудь производительной работьі. Авторьі противоположного направлення указьівают, что землевольцьі не туда обращались, куда следовало: «Если бьі делу сближения с рабочими она (интеллигенция) посвятила хоть половину тех сил и средств, которьіе потраченьї бьіли на «поселення» и на разньїе агитационньїе опити в крестьянстве, то к концу 70-х годов социально-революционная партия твердо стояла бьі уже на русской почве»1. Противники мог ли би ответить, что массовая агитация в городе пока давала столь же жалкие результати, как и в деревне. На знаменитую демонстрацию 6 декабря 1876 года (у Казанского собора в Петербурге) жда ли 2 — 3 тьісячи рабочих, а пришло 200 человек, по большей части интеллигентов. Из рабочих больше можно бьіло виловить политически развитьіх единиц, чем из крестьян, но рабочая масса стала политически возбудимой гораздо позднее. В 70-х годах к ней мож но било подойти только на жономической почве. Мифом оказьівалась вообще «прирожденная революционность» как городской, так и деревенской беднотьі, — вот истина, которую должньї бьіли при знать агитаторьі-народники после того, как опит с деревней заста вші их сознаться, что прирожденньш социализм крестьянства — тоже миф. Нужньї бьиш долгие ГОДЬІ подпольной работьі, чтобьі чего-нибудь добиться внизу. А между тем сверху, казалось, так легко било действовать! В беседе с одним близким приятелем Желябов — будущий лидер «Народной воли» — превосходно вьіразил зто дьявольское искушение — стать из народника якобинцем. «Желябов рассказал трагикомическую историю своего народничества. Он пошел в деревню, хотел просвещать ее, бросить лучшие Семена в крестьянскую душу, а чтобьі сблизиться с нею, принялся за тяжельій крестьянский труд. Он работал по 16 часов в поле, а, возвращаясь, чувствовал одну потребность растянуться, расправить уставшие руки или спину, и ничего больше; ни одна мьісль не шла в его 1 Плеханов Г. В. Русский рабочий в революционном движении. (Полемику между народниками и марксистами см. в цит. брошюре Серебрякова и предисловии Плеханова к его переводу книги Тзна.)

220

голову. Он чувствовал, что обращается в животное, в автомата. И понял, наконец, так назьіваемьій консерватизм деревни: что пока приходится крестьянину так истощаться, переутомляться ради приобретения куска хлеба... до тех пор нечего ждать от него чего-либо другого, кроме зоологических инстинктов и погони за их насьіщением. Подозрительньїй, недоверчивьій крестьянин смотрит искоса на каждого, являющегося в деревню со стороньї, вида в нем либо конкурента, либо нового соглядатая со стороньї начальства для более тяжкого обложения отой самой деревни. Об искренности и доверии нечего и думать. Насильно мильїм не будегиь. Почти в таком же положений и фабрика. Здесь тоже непомерньїй труд и железньїй закон вознаграждения держат рабочих в положений по лу голодного волка. Союз, артель могли бьі придать рабочим больше сильї. Но тут и там натьїкаешься на полицию; ей невьігодно такое положение: легче и удобнее давить в розницу. — Тьі бьіл прав, — окончил он смеясь, — история движется ужасно тихо, надо ее подталкивать. Иначе вьірождение нации наступит рань т е , чем опомнятся либеральї и возьмутся за дело»1. Желябов не бьіл формально землевольцем (хотя на автоликвидацию «Земли и воли» имел громаднейшее влияние), но в официальньїх верхах партии думали совершенно так же. «В то время все представители «Земли и воли» ясно сознавали, что виз

вать революцию можно не организацией в слоях народа, а, наоборот, сильной организацией в центре можно будет виз вать революционньїе злементьі и организовать из них революционньїе очаги», — пишет один из главньїх устроителей ликвидаторского воронежского сьезда12. По документам, оставшимся от последней чисто народнической организации, можно шаг за шагом следить, как боролись ее руководители против дьявольского искушения и как дух заговорщичества и революции сверху отвоевьівал одну позицию за другою. Уже на первом учредительном сьезде «Земли и воли» весной 1878 года «целую бурю» виз вало предложение Валериана Осинского, касавшееся «введення политического злемента вообще в нашу программу и усиления дезорганизаторской деятельности в частности». Слово «террор» еще не получило права гражданства... «Прения по отому поводу били продолжительнн и очень горячи. Но деревенщина еще била тогда в силе. Преобладающее настроение общества било строго народническое. И предложение Валериана било отвергнуто огромньїм большинством». А 13 марта (следующего 1 Семнюта Ц. Из воспоминаний об А. И. Ж елябове // Бьілое, 1906, апрель. 2 Попов М. Р. «Земля и воля» накануне ворон, сьезда // Бьілое, 1906, август.

221

1879 года) Мирский стреляет в нового шефа жандармов, Дрентельна, и стреляет по решению Большого совета партии, в котором большинство — «деревенщики». Теория, наконец, удостоила санкционировать практику, в которую террор, в качестве од ного из приемов борьбьі, бьіл давно введен, как ни восставала партия против террора официально1. А две недели спустя перед партией оказалась следующая ступень: Соловьев явился с предложением убить Александра II. «Администрация» «Земли и воли» бьіла уже всецело в руках террористов. Большой совет бьіл еще против проекта Соловьева, но он аргументировал уже не от принципов народничества, а только от практических последствий предлагаемого шага. «Я доказьівал, — писал в своих воспоминаниях один из членов Совета, — что тем способом, каким имеется в виду осуществить цареубийство, девяносто девять против одного говорят за полную неудачу попьітки. Но покушение тем не менее окажет своє действие: за ним последует военное положение, т. е. такое положение вещей, из которого единственньїм вьіходом может бьіть вторичное, третичное — цельїй ряд покушений на цареубийство, инициативу и исполнение которьіх должна будет уже обязательно взять на себя партия, на собственньїй страх и риск... Замечательно, что против второго моего положення (что террор ухудшит дело) возражали сторонники цареубийства, те, которьім, как я в зтом теперь убежден, именно зтого (т. е. обострения положення) и хотелось: на самом деле все уже бьіло предусмотрено и решено; обратились же к Совету, главньїм образом, по настоянию Соловьева, которому сильно хотелось для дела своего заручиться санкцией землевольцев». Официальной санкции он не получил, но и отречься от покушения 2 апреля 1879 года партия бьіла уже не в силах. «Покушением Соловьева, — говорит народнический историк «Земли и воли», — революционерьі, хотя и против воли большинства, вьінужденньїе обстоятельствами, бросили правительству вьізов на смертньїй бой. Возврата назад не бьіло. Нужно бьіло идти вперед по избранному пути, так как все другие бьіли2 2 Первьім террористическим покушением бьіл, как известно, ВЬІСТрел В. И. Засулич в петербургского градоначальника Трепова (24 января 1878 года), но зто бьіло чисто индивидуальное вьіступление, не связанное ни с какой партийной тактикой. Но киевские покушения февраля — мая того же года (Осинский стрелял в прокурора Котляревского, а Попко убил жандармского офицера Гейкинга) носили характер уже организованного террора и бьіли освещеньї соответствующими прокламациями, где впервне упоминаетея Исполнительннй Комитет. (см. г. Богусарского, цит. соч., с. 13). 4 августа того же года Кравчинский Степняк убил шефа жандармов Мезенцева — и зто бьіл первнй случай организованного террора в Петербурге.

222

іакрьітьі. Отступить — значило подписать смертний приговор партии»1. Но партии как народнической, т. е. массовой, организации смертньїй приговор именно и подписьівала террористическая так тика. Покушение Соловьева — неудачное, как и предсказьівали противники террора — бьіло весною, а летом того же 1879 года состоялся упоминавшийся нами ранее «ликвидационнмй» сьезд «Земли и воли». На нем «деревенщина» подверглась полному разгрому — террор бьіл признан нормальним орудием партийной борьбьі по всей линии — от деревни до Зимнего дворца: в зтом смьісле бьіла дополнена программа, теоретически оставша яся прежней. Теоретически продолжала признаваться и массовая деревенская агитация: на нее решено бьіло расходовать 12/3 всех средств партии, а на террор лишь 73. На деле все прекрасно понимали, что никакой деревенской агитации не будет. Стефанович и сго товарищи, правда, обещали в Чигиринщине какое-то «продолжение», но бьіло слишком ясно, что в таком направлений лучше не продолжать. Немного месяцев спустя после сьезда «деревенщики» формально откололись от террористического теперь большинства, образовав новую группу «Черного передела». Чернопередельчество сьіграло известную роль в развитии революционного движения, послужив мостом между народничеством тех годов и позднейшей социал-демократией, но то бьиіа связь идейно-психологическая (и больше психологическая, чем идейная), фактического же влияния на революционньїе собьітия тех дней «Черньій передел» не имел, еще раз на опьіте доказав, что массовая агитация как средство вьізвать революцию в данньш момент не годится. Впрочем, противники чернопередельцев уверяли, будто те на самом деле даже и не занимались агитацией в массах, а только разговаривали о ней — в каковом виде дело и изображено в известном письме Маркса2, инспирировавшегося тогда из терро1 Серебряков, цит. соч., с. 54. (Аргументация землевольца антитеррориста хорошо показьівает, как наявно обьічное обьяснение террора — от преследований, «ожесточивших» «мирних пропагандисте». Что террор вьізовет преследования вдесятеро худшие — зто великолепно сознавали гораздо раньте, чем перешли к террористической тактике. Знали, что вместо ссьілки на поселение или даже административной ссьитки будут вешать или замуровьівать на всю жизнь в каземати. Но террористические удари в Центр казались единственннм средством визвать в России революцию, не дожидавсь «внрождения нации». Ради зтого шли на все, отлично зная, что большинство погибнет в зтой буквально «мертвой» схватке с врагом.) 2 Письмо Маркса приведено у г. Богучарского, с. 470. Комментарии к зтому письму с противоположной точки зрения см. в ст. Г. В. Плеханова «Неудачная история “Народной воли”», в майской книжке «Современного мира» за 1912 год.

223

ристического лагеря. Как бьі то ни бьіло, поле осталось за «якобинцами» (сами они, конечно, так себя не назьівали), которьіе очень скоро и формально подчеркнули свой поворот от прежней тактики, приняв название партии «Народной воли». Что не зна чило, как обьяснял их орган (носивший то же название и оказавшийся самьім долговечньїм из всех русских революционньїх изданий XIX столетия — с і октября 1879 по октябрь 1885 года вьішло 12 номеров), чтобьі они себя считали вьіразителями воли народа, а значило лишь, что они стремятся создать такие политические условия, при которьіх зта воля могла бьі себя обнаружить. Историческая случайность дала как будто нарочно наглядную иллюстрацию организационньїм преимуществам нового направлення. Землевольческий сьезд предполагался в Тамбове, куда и сьехалось уже порядочно народу. Но «бунтарская» конспирация давно отстала от собьітий. Прежние счастливьіе Бремена, когда можно бьіло агитировать под носом у полицейских, давно прошли: «Тамбовская полиция сейчас же заметала сборища незнакомьіх ей молодьіх людей, державших себя притом шумно и свободно, — началась слежка, и сьезд оказался проваленньїм. Пришлось спешно пере бираться в Воронеж. Тем временем террористьі устроили свой фракционньїй сьезд в Липецке — оставшийся тайною не только для полиции, но и для противной фракции «деревенщиков».~Из Липецка плотной, хорошо спевшейся группой явились они в Во ронеж и там одержали легкую победу. С первьіх же шагов видно бьіло, что зти люди, во всяком случае, умеют устроить заговор». Торжество заговорщической тактики в самом деле бьіло наиболее наглядньїм признаком совершившейся переменьї. «Совершение переворота путем заговора — вот цель партии «Народной воли», определяемая программою Исполнительного комитета...

Строго централистический тип организации, на весь период борьбьі, до первой прочной победьі революции, м и считаем за наилучиїий , единственно ведущий к цели»1. Зто бьіло торже ство каракозовско-нечаевской традиции над традицией чайковцев и всех других социалистов-народников 70-х годов — «бунтарей» или «пропагандисте», лавристов или бакунистов, безразлично. Преемственность нечаевщиньї сразу же чрезвьічайно ярко вьіразилась в названиях. Встречая два имени: партия «Народной воли» и Исполнительньїй комитет, вьі, конечно, подумаєте о двух учреждениях, их которьіх второе представится вам исполнительньім органом первого. Ничего подобного: исполнительньїй коми тет и партия — зто бьіло одно и то же. Вернее говоря, партия бьіла такою же фикцией, как нечаевская «Народная расправа», — комитет бьіл единственной реальностью. Зачем понадобилась 1 Народная воля., N q 8— 9, 1882, 5 февраля. 224

мистификация— ответдает статистика. Г. Богучарский в своей книге довольно точно подсчитал число членов Исполнительного комитета до 1 марта 1881 года: там перебьівало с 26 августа 1879 года (дата первого заседания комитета) 37 человек, «но и отого числа, разумеется, одновременно никогда не бьіло»1. Зато бьівали случаи, что одновременно в России оставался только один член Исполни тельного комитета; начал же он свою деятельность при 28 человеках, по подсчету того же автора. Вот сколько бьіло террористов, бросивших в 1879 году «вьізов на смертний бой» императорскому российскому правительству! Можно себе представить, какое впечатление произвела бьі ота статистика, будь она известна своевременно. Но народовольцьі принимали все мери, чтобьі замаскировать скромную действительность и от своего врага, и от пу бли ки. Исполнительньїй комитет должен бьіл оставаться для всех, кроме его членов, чем-то таинственньїм, недоступним и неулови мим. При арестах его члени упорно називали себя агентами, и так же они должньї били именовать себя перед провинциальннми кружками «сочувствующих». Члена комитета никто не должен бнл видеть никогда, а между тем всю работу, до самой черной технической, несли на себе сами члени комитета, ибо никакой «периферии» к их услугам не било. Едва ли нужно обьяснять скромность приведенннх цифр: психологически дело вполне понятно само собою. Вступить в члени террористической организации, где цареубийство стояло первьім пунктом в программе деятельности (в заседании 26 августа 1879 года решено било «все сили сосредоточить на одном лице государя»; зтим не исключались покушения на других представителей власти, но намечалась главная цель), значило надеть себе петлю на шею — со среднеобнвательской точки зрения, совершить «замаскированное самоубийство». В момент массового революционного подьема способних на такое «самоубийство» людей могло би оказаться и доволь но много, но в 1879 году никакого массового подьема не било; революционерам приходилось черпать сили из своей собственной средьі, а их число, после всех разгромов и разочарований, едва ли виходило из сотен, и даже очень немногих сотен: тут и 40 че ловек являлись весьма значительньш процентом. Притом дл язаговора количество не так много значит, как качество: кучка ге нерал ов и офицеров, которнм армия слепо предана, могут устроить заговор, низвергающий правительство, вчера еще казавшеєся прочнее пирамид, хотя би посвященннх в дело било всего десять человек; чем меньше, тем даже лучше. Русская история богата заговорами: били и многолюдние, но неудачнне, как заговор декабристов; били и очень малолюднне, но весьма удачнне, как тот, 1 Назв, 8 Зак. 525

соч.,

с. 4 4 . 225

которьій сделал Екатерину II из опальной царской женьї самодер жавною императрицей, а Петра III — из самодержавного императора сначала политическим арестантом, а потом — покойником. У Григория Орлова товарищей бьіло едва ли больше, чем членов в Исполнительном комитете: но у него зато бьіло три гвардейских полка из четьірех, составлявших тогда императорскую гвардию. Читатель догадьівается, о каком «качестве» идет здесь речь. Личное мужество народовольцев засвидетельствовано всеми политическими процессами того времени, их знергия, их многоразличньіе таланти от технических до литературньїх — всей их деятельностью, тогдашней и позднейшей; зто несомненно бьіл цвет тогдашней молодежи. Но, по пословице, «Один в поле не воин», самьіе вьщающиеся личньїе достоинства не заменят материальной сильї. Как с зтой сторони обстояло дело у Исполнительного комитета? Тот же автор сделал попнтку учесть денежньїе средства народовольцев1. Цифри его, несомненно, ниже действительности, — по отчетам «Народной воли» о состоянии партийной кассьі судить нельзя, ибо в зтих отчетах сознательно пропуска лись наиболее крупнне пожертвования, чтобьі не обратить на них внимание полиции (позже отчетьі и вовсе прекратились). Но если в данном случае нет возможности оперировать статистическим методом, достаточно вьіразительнн приводимне г. Богучарским цитати. Вот один пример: ведется подкоп под Курскую дорогу (взрьів царского поезда 19 ноября 1879 года); для зтого специально куплен дом, все, что в нем делается, должно, конечно, бить окружено строжайшей конспирацией, и зтот дом закладнвают (что било сопряжено с его осмотром) ради того, чтобьі полу пить 600 рублей! Рисковать из-за такой суммьі провалить важнейшее, в тот момент, дело партии можно било только при совершенном безденежье. Вот другой пример: 1 марта у Исполнитель ного комитета не нашлось квартири для собрания — и он собрался в лаборатории, где накануне всю ночь изготовлялись бомби... И дело опять слишком понятно: только массовое движение может создать приток больших средств в кассьі революционннх организаций. Когда приходится зависеть от индивидуальннх «благотворений», много не соберешь. Можно с уверенностью сказать, что из буржуазних кругов революционерн 70-х годов никакой сколько-нибудь щедрой поддержки не полупали: и для чего би буржуазия стала поддерживать своими деньгами людей, борющихся с ее собственннм буржуазним правительством? Капитальі же, какие имелись у самих отдельннх революционеров, били к народовольческому периоду уже израсходованн или захваченн правительством (первое имело место по отношению к деньгам 1 Богучарский, с. 236 и др.

226

Войнаральского, отдавшего на революционное дело все своє состояние — около 40 000 р., второе — по отношению к состоянию Лизогуба, повешенного Тотлебеном в Одессе в августе 1879 года; у него бьіло до 150 000 р., из которьіх не более трети попало в кассу партии). Чтобьі дополнить картину «материальньїх средств», нам остается сказать, что людей в распоряжении Исполнительного комитета бьіло так же мало, как и денег. Много говорилось, и в своє время, и впоследствии, о боевьіх дружинах из рабочих: никаких следов таких дружин, однако, не найдено, — бьіли отдельньїе рабочие-террористьі (как Халтурин, устроивший взрьів в Зимнем дворце 5 февраля 1880 года), но, считая их, мьі едва ли вьійдем из первого десятка. Бьіла воєнная организация, состоявшая исключительно из офицеров, но офицерские кружки бьіли, собственно, группами пропаганди, где читали Лассаля, Маркса и нелегаль ную литературу и дебатировали политические темьі1. И хотя орга низация ставила одной из своих задач «исключительно военное восстание с целью захвата верховной власти», — никаких, даже подготовительньїх шагов к осуществлению зтой задачи найти нельзя. Нельзя указать ни одной воинской части, которая бьіла бьі целиком в руках народовольцев — как бьіли отдельньїе полки или хотя ротьі в руках декабристов. Бьіли, опять-таки, отдельньїе офицерьі-террористьі, как лейтенант Суханов, — вот и все. Мьі недаром остановились на зтом, может бьіть, «скучном», вопросе — о материальньїх силах и средствах народовольцев. Зтими силами и средствами определялась всецело их тактика, а их тактикой в значительной степени определялась программа Народной воли. Читатель удивится — он привьік сльїшать, что программой определяется тактика, а не наоборот; так должно бьіть, — но в революции, как и всюду, обьективное командует над субьективньїм. Мьі до сих пор принимали как бьі за данное, что Народная воля бьіла партией террористической, и говорили рань т е , что заговорщическая тактика всего лучше гармонирует именно с террором. Действительно, без конспирации террор просто невозможен, и почти все заговорщики всех времен и народов не отказьівались от зтого приема революционной борьбьі. Но, кажется, не бьіло ни одного заговора на свете, где к террору, и притом к «центральному террору», т. е. к попьіткам цареубийства, сводилась бьі в сущности вся или почти вся борьба. «Центральний тер рор» сам по себе, без других задач и приемов революционной борьбьі, является просто бессмьіслицей. На место убитого государя станет другой, его наследник, — и дело придется начинать сьізно-

1 Аіиенбреннер М. Ю. Воєнная организация партии «Народной воли» 11 Бьілое, 1906, июль; «Из истории народовольческого движения среди воєнних», там же, август.

227

ва. А наивность обьівательского представлення, что власть мож но «запугать» террором, прекрасно понимали сами народовольцьі: на психологический зффект испуга они рассчитьівали только как на минутное средство в решительньїй момент — в начале на родного восстания. Без зтого последнего и помимо него они сами не мьіслили террористической тактики. В документе, которьій мьі имеем в виду («Подготовительная работа партии»), «главнейшие задачи» Народной воли являются перед нами в весьма обширном виде: «1) создание центральной боевой организации, способной начать восстание; 2) создание провинциальной революционной организации, способной поддержать восстание; 3) обеспечить восстанию поддержку городских рабочих; 4) подготовить возможность привлечения на свою сторону войска или парализование его деятельности; 5) заручиться сочувствием и содействием интеллигенции — главного источника сил при подготовительной работе; 6) склонить на свою сторону общественное мнение Европьі»1. Много задач, как видите, — и среди них террор даже не назван, хотя в пункте 1-м он подразумевается. А между тем, к террору свелось на практике все, и никаких попьіток вооруженного вос стания сделано не бьіло даже 1 марта 1881 года, когда будто бьі какие-то рабочие предлагали Перовской увлечь массьі на улицу, — из чего, само собою разумеется, не произошло бьі ничего дальше повторення, с большим, конечно, кровопролитием демонстрации 6 декабря 1876 года. С сорока человеками, без всякой массовой организации, восстания устроить бьіло нельзя, — можно бьіло только о нем говорить, тогда как для бомбистских виступлений, даже для рьітья мин и подкопов, достаточно бьіло двух дюжин решившихся пожертвовать собою людей. Но и зто лишь при условии сосредоточить работу данной кучки лишь на одной цели. Даже массового террора при йаличньїх силах Исполнительного комитета устроить бьіло нельзя, — «центральний террор», ряд покушений на одно лицо, оставался единственннм обьективно ВОЗМОЖНЬІМ виходом. Что било с тактикой, то же случилось и с программой. Официально и «Народная воля» продолжала оставаться социалистической партией; в программе Исполнительного комитета ми име ем и «принадлежность земли народу» (п. 4-й), и «систему мер, имеющих целью передать в руки рабочих все заводи и фабрики» (п. 5-й). А на деле, тотчас после воронежского сьезда, Желябов уже поднял вопрос о том, чтобьі не писать больше об аграрном 1Литература партии Народной воли, с. 869. (В программе Исполни тельного комитета сюда присоединяются еще — как агитационньїе средства — «сходки, демонстрации, петиции, тенденциозньїе адреси, отказ от уплатьі податей», и пр.). Ibid, с. 165.

228

вопросе, «дабьі не отпугивать либералов», — а другой народоволсц, Баранников, очевидно, основательно вспомнивший нечаевщину, предлагал «мистифицировать либералов изданием особого листка от Исполнительного комитета, программа которого (т. е. листка) должна бьіла бьіть только политической»1, то єсть где бьі никаким социализмом и не пахло. «Программа Исполнитель ного комитета», по духу, несомненно, бьіла республиканской («Наша цель — отнять власть у существующего правительства и передать ее Учредительному собранию», которое дальше именустся — «имеющим полную власть»), но так как республика могла «отпугнуть либералов» не меньше, чем национализация земли или социализм, то, во-первьіх, слово «республика» обошли даже и в тексте программьі, а затем и самое понятие, обозначаемое зтим словом, перестало играть сколько-нибудь серьезную роль в глазах самих народовольцев. «В программе, по которой я действовала, — говорила В. Н. Фигнер в своей речи на суде, — самой существенной стороной, которая имела для меня наибольшее значение, бьіло уничтожение абсолютистического образа правлення. Собственно, я не придаю практического значення тому, будет ли у нас республика или конституционная монархия. Я думаю, что можно мечтать и о республике, но что воплотитея в жизнь та фор ма, к которой общество окажетея наиболее подготовленньїм, так что зтот вопрос не имеет для меня особенного значення». В данньій момент В. Н. Фигнер, конечно, не руководилась какими-либо «дипломатическими» соображениями, — но привьічка террористов «не придавать практического значення» вопросу о республи ке сложилась, вне сомнения, на почве дипломатик — по отношению к «либералам», единственной возможной материальной базе Народной воли, единственному возможному (хотя и не оправдав шому ожиданий) источнику ее средств. Под конец, в период уже разгрома, соглашались «помириться» с правительством даже на условии амнистии политическим да некоторого расширения свободьі печати, собраний и т. п. Логически развертьіваясь, история Народной воли привела к положенню вещей, диаметрально противоположному тому, с чего началось социалистическое движение 70-х годов: там бьіла необьятная программа, ниспровергавшая «все», — и весьма невинная тактика; здесь программа бьіла так «практически» обрезана, что даже движение 1905— 1906 годах дало более крупньїе результати, — но зта скромная програм ма сочеталась с тактикой самой революционной, какую только можно себе представить. Слабость сил революционеров вела к террору. «Ни за что бо лее, по-нашему, партия физически не может взяться, — писал 1 Цит. воспоминания М Р. Попова (Бьілое, 1906, август).

229

накануне казни Валериан Осинский находившимся на воле това ришам. — Но для того, чтобьі серьезно повести дело террора, вам необходимьі люди и средства...». И вот, в погоне за «средствами», пришлось радикально изменить социальньїй базис революции: крестьяне и рабочие могли еще дать «людей» — последние и давали, но «средства» могла дать только буржуазия. Что революционерам-социалистам приходилось рассчитьівать на буржуазию, в зтом одном бьіла уже трагедия. Зто моральное самопожертвование стоило того физического, на которое обрекал людей террор. Довольно часто приходится сльїшать, что 1 марта бьіло «агонией» «Народной воли»: гораздо правильнеє сказать, что сама «Народ ная воля» бьіла агонией социализма 70-х годов. Но стоило ли, по крайней мере, вторично жертвовать собой — своєю нравственной физиономией? Привьічка к западноевропейскому трафарету, имеющая столь великую власть над русским интеллигентом, мешала народовольцам видеть тот факт, что империя Александра II бьіла уже буржуазной монархией — насколько буржуазная монархия вообще бьіла мьіслима на данной ступени зкономического развития. На страницах самой «Народной воли» один весьма талантливьій писатель, стоявший чрезвьічайно близко к народовольцам, пьітался растолковать им зту истину. «Вьі боитесь конституционного режима в будущем, — писал Н. К. Михайловский осенью 1879 года, когда идеология народовольцев только складьівалась. — Оглянитесь, зто иго уже лежит над Россией»... «Россия только покрьіта горностаевой царской порфирой, под которой происходит кипучая работа набивання бездонньїх приватних карманов жадньїми при ватними руками. Сорвите зту когда-то пишную, а теперь изьеденную молью порфиру, и вьі найдете вполне готовую, деятельную буржуазию. Она не отлилась в самостоятельньїе политические форми, она прячется в складках царской порфирьі, но только по тому, что ей так удобнее исполнять свою историческую миссию расхищения народного достояния и присвоение народного тру да... Европейской буржуазии самодержавне — помеха, нашей буржуазии оно — опора»1. Если бьі народовольцьі могли читать бур жуазную публицистику, не гласную и явную, газетную, — перед публикой все и всегда прихорашиваются, — а публицистику, так сказать, интимную — публицистику «конфиденциальньїх» записок, предназначавшихся для личного употребления вьісокопоставленньіх лиц, а не для печати, они могли бьі найти там сколько угодно «оправдательньїх документов» к тезису Михайловского. Не менее крупний, в своем роде, идеолог другого крила российской «общественности», Чичерин, писал в те Бремена в записке, которую он через посредство Д. А. Милютина доставил Лорис-Меликову: 1Политические письма социалиста // Народная воля, N q2, 1879, ноябрь

230

«...Власти необходимо прежде всего показать свою знергию, до казать, что она не свернула своего знамени перед угрозою... Про тив организованной революции должна стоять крепкая правительственная власть, организации можно противопоставить только организацию». «Толки о представительстве вьізваньї у нас вовсе не стремлением ограничить самодержавне. В России большин-

ство не ищет ни болььией личной свободи, ни гарантий про тив власти; той общественной свободи, которой у нас пользуется гражданское лицо, совериіенно достаточно. В советах власти призвать к содействию вьіборньїх людей сказьівается иное побуждение, по крайней мере, у тех, кто не примешивает к общественному делу личньїх целей. Русское общество чувствует, что в виду усложняющихся интересов и грозящих опасностей правительству необходимо найти лучиїие орудия, и что оно найдет их только в его (общества) содействии»1. От людей ждали, что они предоставят хотя бьі свои «средства» в распоряжение рево люции, а они только о том и мечтали, чтобьі сделаться «орудиями» правительства против зтой самой революции... Чичерин бнл очень «правьім» либералом, конечно, — но, тем не менее, зто бнл, лично чрезвьічайно независимьій человек, отнюдь не наемное перо и не политический карьерист какой-нибудь вроде Каткова. А ли бералом он бьіл настолько, что правительство Александра III распространило, как известно, и на него свою опалу. У «левьіх» либералов мьі встречаем, в сущности, совершенно то же отношение к революции, только смягченное некоторою слезливою сентиментальностью по адресу «жертв увлечения». Вот, например, каким стилем виражались автори известной московской записки (Муромцев, Чупров и Скалон), поданной тому же Лорис-Меликову в марте 1880 года: «Невозможность вьісказьіваться открьіто заставляет людей таить мьісли про себя, лелеять их втихомолку и равнодушно встречать всякую, хотя бьі незаконную, форму их осуществления. Таким образом создается весьма важное условие для распространения крамоли — известное послабление со сторо ни людей, которьіе при иньїх обстоятельствах отвернулись би от нее с негодованием»12. А между тем московская записка била все же самим ярким документом «земского движения» (характер но, что писали-то ее как раз не земцьі, а публицистьі и профессора), единственньїм, где вопрос о конституции ставился почти определенно. И только отдельньїе единицьі из числа земцев решались хотя бьі вступить в сношения с революционерами — но лишь со специальной целью отговорить их от террора. Так, в декабре 1Конституция гр. Лорис-Меликова. — Лондон., с. 22— 23. (Курсив наш.) 2 Богучарский, цит. соч., с. 211. Нам, к сожалению, записка бнла доступна только в тексте, изданном Кеннаном.

231

1878 года И. И. Петрункевич, лидер тогдашних «левьіх земцев», с одним из своих товарищей вели в Києве переговорьі с Валерианом Осинским и его друзьями, — причем «одним из первьіх условий для успеха конституционной агитации» ставилось «приостановление террористической деятельности революционеров, запугивавшей известную часть нагиего общества», а равньїм образом и правительство1. «Правьіе» негодовали и предлагали себя в «орудия»; «левьіе» боялись и просили перестать... Народовольцам не оставалось надеяться ни на кого, кроме самих себя. Революция превратилась в дузль Исполнительного комитета, с одной стороньї, русского правительства — с другой. Покушения, убийства и казни — казни, убийства и покушения наполняют, совсем и без исключения, хронику революционного движения с 1878 по 1881 год. Причем сразу бросается в глаза, что казней бьіло гораздо больше, чем покушений, — неизмеримо больше, чем убийств. С августа 1878 по декабрь 1879 года бьіло казнено семнадцать революционеров12, а со сторони правительства за зтот промежуток времени пали только двоє: харьковский ген.-губер натор кн. Кропоткин и уже упоминавшийся нами шеф жандармов Мезенцев. Тут уже бьіла не «смерть за смерть», а смерть за де сять смертей. Желябов правильно резюмировал положение, ска зав: «Мьі проживаєм капитал». Сосредоточение всех покушений на одном лице — Александре II — еще раз диктовалось обьективньїми условиями: приходилось спешить, чтобьі сделать чтонибудь решительное раньше, чем правительство всех переловит и перевешает. На стороне народовольцев бьіла опять неумелость русской полицейской организации: несколько набив руку на лов ле пропагандистов, она, зта организация, снова растерялась пе ред террором. С пропагандистами бьіло сравнительно легко: в городе достаточно бьіло следить за молодими людьми, обладавшими «нигилистическими» признаками (длинньїе волоси у муж чин, короткие у женщин, плед, синие очки и т. п.), чтобьі с риском громадньїх ошибок, разумеется, уловлять «неблагонадежньїх». А так как за ошибки платили арестованньїе, а не полиция, то последняя могла относиться к своим промахам с равнодушием, истинно философским. В деревне бьіло еще проще: достаточно било присматривать вообще за интеллигентньїми людьми, которьіе там, 1Цитату из воспоминании Дебагория-Мокриевича см. там же, с. 402. 2 2 августа 1878 года в О дессе расстрелян Ковальский; 20 апреля 1879 года в Петербурге казнен Дубровин; 14 мая в Києве — Осинский, Антонов (псевдоним) и Брандтнер; 28 мая в Петербурге — Соловьев; 18 июня в Києве — Бельчанский, Горский и Федоров; 10 августа в Одес се — Чубаров, Лизогуб и Давиденко; 11 августа в Николаеве — Виттенберг и Логовенко; 7 декабря в О дессе — Малинка, Майданский и Дробязгин (Народная воля, Nq 2 и 3).

232

в деревне, все наперечет. Народовольцьі жили как все, одевались как все1, притом самая их малочисленность служила для них лишней ширмой: можно бьіло арестовать сотню молодьіх людей с самой революционной репутацией и не бьіть уверенньїм, что среди них єсть хоть один член Исполнительного комитета. А к классическому средству новейших дней, к провокации, прибегли только уже в период распада «Народной воли». Небогатая полицейская фантазия не сразу могла подняться до инфернальной картини — революционера-террориста, человека «обреченного», которнй согласился бьі за хорошую сумму денег предать и своє дело, и своих товарищей. Провали народовольцев били обнкновенно связаньї с чрезвнчайно сложной техникой их дела: типографию или лабораторию трудно било замаскировать иногда даже от очень неопнтного глаза. Зто било би во сто раз легче, будь они окруженьї сочувствующей им массой: но зтого как раз не било. Первнй дворник, первая горничная, заметав что-то «подозрительное», спешили поделиться своими догадками с участком. Но без техники нельзя себе представить террористической организации, — в технике била вся ее сила, и, благодаря прогрессу зтой техники, очень большая сила могла бить сосредоточена в руках очень немногих людей. Принято говорить о влиянии русско-турецкой войньі 1877— 1878 годов на общественное движение конца 70-х годов. Влияние зто обьічно представляют себе так: война, с ее колоссальннми стратегическими ошибками и сопровождавшим ее дипломатическим позором Берлинского конгресса, обнаружила всю неспособность правительства и тем страшно обострила недовольство общества зтим правительством. Но ми сейчас только видели, какой невнсокой температури достигало общественное оживление внереволюционньїх кругов. Не будем спорить — вой на действительно подняла общественную температуру на два-три градуса: историческое значение зтой оттепели било ничтожно — «общество» все же ничем себя не ознаменовало, кроме робких попнток «содействовать» и «примирить». Несколько больше, может бить, б и ло моральное влияние войни на самих революци1 Г. Богучарский почему-то очень нервно относится к вопросу об образе жизни и костюме народовольцев (см. назв, книгу, с. 23 9 ), но несомненно, что в зтом, весьма частном, конечно, вопросе, его про тивник, «баснословящий» Л. Мартов, совершенно прав. Вот как описьівает, например, в своих воспоминаниях, С. А. Иванова «хозяина» первой народовольческой типографии, Буха: «В тех случаях, когда господин Льісенко (под таким именем он бьіл прописан) вьіходил на улицу, вид у него бьіл настолько внушителен, шуба настолько хоро ша, и золотое пенсне так удобно помещалось на носу, что дворник издали приподнимал шапку и отвешивал ему почтительньїй поклон» (Бьіл ое, 1906, сентябрь).

233

онеров истинно пошехонская неуклюжесть и трусость, обнаруженньїе правящими сферами на полях Плевньї и в Берлине, силь но обнадеживали насчет успеха новой тактики1. Но несомненно громадное влияние на зту тактику технического опьіта войньї. Новьіе взрьівчатьіе вещества — динамит, пироксилин — впервьіе бьіли в широком масштабе использованьї в зтой войне, и сторонники партизанской тактики не могли без восторга видеть, как ма ленькая лодочка при помощи динамитной миньї пускает на дно гордьій броненосец, с его сложньїм механизмом, сотнями людей и огромной артиллерией. Вот что рассказьівает автор уже цитированньїх нами воспоминаний об А. И. Желябове: «Желябов завел обширньїе знакомства с профессорами Артиллерийской академии, разньїми техниками, офицерами разньїх специальностей. В Одессе, на рейде, в то время стояли всегда военньїе суда, миноноски и проч. Он видел действие мин и торпед на воде, присутствовал при разньїх опьітах со взрьівчатьіми веществами. Зти же офицерьі давали ему уроки. Оплачивались они дорого, очень до рого, что-то вроде 25 рублей за час. Вообще Желябов подготовлял себя чуть-что не к службе монтера. Он входил во все детали и как-то по неосторожности на каком-то опьгге бьіл ранен. Его очень полюбили, но как-то побаивались, он сльїл здесь за «нигилиста», хотя специальньїх черт зтого тургеневского типа у него не било. Покойньїй лейтенант Рождественский (не надо смешивать с цусимским «героєм» Рождественским) раза два брал его на свой миноносец, на котором делал разньїе зкскурсии по Черному морю. А другой офицер П. постоянно говорил на артиллерийские темьі. В Гавани почти ежедневно матросьі занимались риболовством, что служило хорошим подспорьем к матросскому пайку. Обьїкновенно на паровом катере они ездили верст за 10— 12 от города к Большому Фонтану и, заметя стаю рьіб, бросали в нее шашкой пироксилина на проволоке, замьїкая в то ж б время ток. Взрьів, и масса оглушенной рьібьі вспльївала на поверхность. Зффект каждьій раз превосходил ожидания Андрея Ивановича. У него раздувались ноздри, глаза готовьі бьіли вискочить из орбит, весь он дрожал от удовольствия»12. У Желябова, вероятно, еще сильнеє загорелись глаза в ту минуту, когда он узнал, что зто могучее орудие борьбьі, динамит, можно приготовлять дома, кустарними средствами. Весь «центральний террор» держался на динамите3, и под конец 1 См. на зтот счет «Воспоминания» Дебагория-Мокриевича. 2 Бьілое, 1906, апрель, с. 224— 225. 3 Всех террористических покушений на жизнь Александра II, удачньіх и неудачньїх, осуществленньїх или только подготовлявшихся, било 10. Из них лишь одно покушение Соловьева бьіло совершено при помощи револьвера. Ранее зтого, в августе 1878 года, хотели взорвать динамитом

234

народовольческая техника обогнала даже западноевропейскую: бомбьі, приготовленньїе для 1 марта Кибальчичем, бьіли настоящим «новьім словом» в зтой области. С другой стороньї, именно здесь же вьіразилась вся беспомощность полиции: когда полицейские при обьіске впервьіе нашли динамит, они стали его пробовать на язьік и сначала успокоились, увидав, что зто «что-то сладкое». Только потом, когда язьік у одного из них стало щипать, они усумнились в невинности найденного продукта... При отсутствии буфера — каким могла бьі явиться либеральная буржуазия, если бьі она существовала у нас в сколько-нибудь значительньїх размерах и в сколько-нибудь организованном виде — реакция правительства на действия революционеров могла носить только полицейский, а не политический харак тер. Политика предполагает компромиссьі — с либеральной буржуазией они могли бьіть, с террористами их бьіть не могло. Сами народовольцьі прекрасно зто понимали, и горьким укором зву чали их слова, обращенньїе к «земским людям»: «Нам ли одним предстоит вьінести на своих плечах историческую задачу переживаемой родною страною минутьі? Так пусть же помнят земские люди, что в наших руках єсть только одно средство — террор. Не с легким сердцем мьі к нему прибегаем, нас вьінуждают к тому сила обстоятельств и бессилие людей. Будет еще кровь; будем мьі казнить, будут нас казнить. Ответственность за зту кровь падает не только на обезумевшее правительство, а и на тех, кто, сознавая неотложную потребность родиньї (как сознают ее либеральньіе земские люди) и имея в руках другие, мирньїе и легальньїе, средства борьбьі, прячутся по норам, как только на них прикрикнут: молчать! руки по швам»!1. «Сила обстоятельств и бессилие людей» бьіли причиной того, что правительство Александра II всегда видело в террористах лишь нечто в роде бандитской шайки особого типа, с которой нечего разговаривать, которую можно только истребить и по отношению к которой «общество» играло роль попустителя. Ибо, ведь в самом деле: зто «общество» столь многократно заявляло, что оно «гнушается крамолой»: чего же пристань в Николаеве, куда должен бьіл сойти император. В июле следующего года в Симферополе готовились бросить динамитную бомбу и делали опьітьі. Вся осень того же года наполнена необьічайно упрямьіми и знергичньїми попьітками взорвать царский поезд, — под Одессой и под Александровском безуспешно, под Москвой дело дошло до взрьіва, но взлетел на воздух не царский, а свитский поезд, так как расписание бьіло изменено из предосторожности, 5 февраля 1880 года Халтурин устроил взрьів в Зимнем дворце. В має того же года бьіл опять подкоп в Одессе, а в августе закладьівали миньї в Петербурге под Каменньїй мост. Затем, в январе 1881 года, начали рьіть мину под М. Садовой. 1 Листок «Народной воли», Nq 2, 1883, 15 октября

235

оно c нею не борется? Сначала, после первьіх террористических вьіступлений, ото содействие «общества» полиции в борьбе с террором подразумевалось само собою: на зтой мьісли построено знаменитое «Правительственное сообщение» от 20 августа 1878 года (две недели спустя после убийства Мезенцева). «Правительство должно себе найти опору в самом обществе, — уверенно го ворилось здесь, — и потому считает необходимьім призвать к себе на помощь сильї всех сословий русского народа для единодушного содействия ему в усилии ввірвать с корнем зло, опирающееся на учение, навязьіваемое народу при помощи самьіх превратньїх понятий и самьіх ужасньїх преступлений. Русский народ и его лучшие представители должньї на деле доказать, что в среде их нет места подобньїм преступлениям...». «Общество» и тут осталось совершенно пассивно: воззвания правительства и воззвания революционеров действовали на него одинаково слабо. Террористические покушения повторялись и после покушения Соловьева; обьявив наспех пол-России на военном положений (бьіли назначеньї временньїе генерал-губернаторьі в Петербурге, Харькове и Одессе, с предоставлением им прав главнокомандующих армией в военное время; те же права получили и постоянньїе ген.-губернаторьі Москвьі, Києва и Варшави), Александр II образовал, под председательством Валуева, Особое совещание, которое попита лось детализировать вопрос об «обществе» и расследовать, какие же, собственно, в последнем имеются «разумньїе и охранительньіе сильї»? Зто валуевское совещание имеет очень большое историческое значение: оно дало лейтмотив всей будущей политике Александра II и Александра III. Оно проектировало, рядом с некоторьім облегчением повинностей, лежащих на общественньїх низах — в особенности на крестьянстве — и некоторьіми льготами для общественньїх групп, опальних только по старой памяти, а к тому времени уже совершенно невинних (раскольники и по ляки), ряд репрессивньїх мер по адресу нового суда и печати. Фе одальная реакция поднимала свою голову, — сама еще не зная, что история идет ей навстречу: основной вивод совещания — до

казать частному потомственному землевладению ободрительное со сторони правительства внимание» — мог бьі стать девизом всей истории 80-х годов. Феодальная камарилья начиня ла понимать, что, чем дразнить среднее дворянство разньїми мелкими «шиканами», практичнеє будет завербовать его к себе на службу: и зкономика, когда-то сталкивавшая зти две группьі, крупное и среднее землевладение, лоб со лбом, работала теперь на пользу феодальной камарильи. Террора, конечно, и валуевское совещание не остановило, но назначенньїй после нового удара террористов (взрьів Зимнего дворца 5 февраля 1880 года) фактически диктатором России Лорис-Меликов, в сущности, пошел 236

дальше по той же дороге. Начальник «Верховной распорядительной комиссии по охранению государственного порядка и общественного спокойствия» бьіл бьі человеком чрезвьічайно подходящим для организации буржуазной оппозиции против революционеров, если бьі такая буржуазная оппозиция у нас тогда существовала. Можно сказать, что в известном смьісле он, со своей точки зрения, вполне разделял иллюзию народовольцев — будто на «общество» можно опереться. Само собою разумеется, что использовать зто «общество» он надеялся в целях истребления «крамольї»: народовольцьі питались растолковать зто «обществу» с первьіх же дней «диктатури сердца». Назначение дикта тором Лориса наши газети, приветствовали, как начало либеральной зрн, — писала «Народная воля». — Ждали от него чуть не Земского собора. Оказалось, что ничего зтого не будет. «Не толкуйте, пожалуйста, о свободе и конституции, — сказал Лорис Суворину, — я не призван дать ничего подобного, и ви меня ставите только в ложное положение». Теперь политика Лори са определилась, он просто — «просвещенньїй деспот». Как человек неглупнй, он понимает, что бессмнсленно губить лю дей зря, по-потребенски и чертковски1, что гораздо внгоднее не м етать жить разньїм раскаявшимся насекомьш... Вместе с тем Лорис понимает, что у него не отвалится язик от лишней либеральной фрази. Ну, а затем — человек действительно порядочннй, мисль действительно независимая, — трепещи! Просветленньїй деспот — зто лучшая характеристика, какую можно дать Лорис-Меликову. «Деспотом» он бьіл ровно в такой мере, в какой мог им бить старий кавказский генерал: не говоря уже о том, что он первьій познакомил «общество» с применением полевого суда к политическим делам (покушавшийся на него Млодецкий бнл казнен в 24 часа), в дни «диктатури сердца» вешали за одну найденную террористическую прокламацию. Но зтому деспотиз му не чужд бьіл оттенок, которьш можно назвать «милютинским», в память Николая Милютина, — оттенок, виражавшийся в стремлении демократизировать по-своему феодальний режим, сделав его опорой общественнне низи. Зтот оттенок нашел себе вьіражение не столько в фантастической «конституции» Лорис-Меликова, сколько в программе сенаторских ревизий, которне он исхлопотал с первьіх же месяцев своей диктатури. «Назначение ревизий не может, по моєму убеждению, не произвести весьма успокоительного впечатления на общество, как новое доказательство внсочайшего Вашего Величества попечения о благе народном», — писал он в докладе Александру II по зтому поводу. «Ус1 О десский и Киевский ген .-гу б ер н а то р и , вешавшие особен н беспощ адно.

237

покоение» и тут бьіло главньїм, — но его предполагалось поста вить прочно и на широком базисе. Ревизующие сенаторьі должньї бьіли собрать данньїе и по вопросу об отмене подушной подати, и по вопросу об обязательном вьїкупе бьівшими крепостньїми крестьянами их наделов, и по вопросу о возможности фабричного законодательства («вьіяснить, насколько необходимьі законьї, определяющие возраст рабочих и продолжительность дневной и ночной работьі»), и по поводу расширения прав земства и т. д. Для «раскаявшихся» специально бьіла вьщвинута приманка в виде облегчения положення административно-ссьільньїх и пересмотра са мого закона об административной ссьілке, — но не уничтожения ее вовсе, однако. То, что зту программу, согласно с администра тивной традицией, держали в тайне, только усиливало ее зффект: «общество» присочиняло к ней все, о чем оно мечтало — и досочинялось до «конституции Лорис-Меликова». А конституция вся состояла, как известно, в проекте — пригласить к участию в окончательной разработке материала, собранного сенаторскими ревизиями, виборних от губернских земств , т. е. представителей крупньїх и средних помещиков, с совещательньїм голосом, разумеется. Причем участие их в дальнейшем законодательстве отнюдь не предполагалось само собою, — так что знакомьій нам валуевский проект 60-х годов бьіл, несомненно, левее. Оттого, может бьіть, Александр II, отвергший еще раз валуевский проект (он вновь вспльївал в конце 70-х годов), и утвердил, хотя не без колебаний, доклад Лорис-Меликова. На революцию велась, таким образом, правильная осада: террористов надеялись отрезать от всех общественньїх слоев, где они могли рассчитьівать на какое-нибудь сочувствие. Бьіла не забьіта при зтом и учащався молодежь: уволили крайнє непопулярного творца «классической» системьі гр. Толстого, и назначили на его тесто министром народного просвещения «либерала» Сабурова. А когда «вьісшая полиция» даст свои плодьі — и революционная кучка окажется изолированной, полиция обьїкновенная, тем временем организовьівавшаяся и натаскивавшаяся, должна бьіла покончить с нею несколькими ударами. К несчастью для «диктатури сердца», всякая правильная осада требовала мною времени. Низшая, чернорабочая, полиция далеко не била вся готова, когда Исполнительньїй комитет, напрягши последние сильї1, со своей сторо ни нанес решительньш удар. Что поражает в трагедии 1 марта — если позабьіть на минуту трагическую сторону зтого собьітия 1Желябов, как известно, бьіл арестован еще до 1 марта, Михайлов — еще раньше. Фактическим организатором последнего покушения бьіла С. Л. Перовская. О ней см. воспоминания//вановойв «Бьілом» за 1906 год, март, и С. Иванова «Из воспоминаний о 1881 годе», там же, апрель.

238

и того, что за ним последовало, — зто прежде всего полная беспомощность тех, кто должен бьіл охранять особу Александра II. Полиции бьіло отлично известно, что готовится покушение при помощи бомб. Три человека, держа в руках бомбьі такого размера, что спрятать их в карман бьіло нельзя, более часу ходили взад и вперед по дороге, по которой должен бьіл проехать император. Некоторьіе из них — например, Рьісаков, — наверное, имели вид очень взволнованньїй; но вид зтих взволнованньїх молодьіх людей, с какими-то таинственньїми свертками расхаживавших по такому месту, не обратил на себя внимания ни одного полицейского. Когда взорвалась первая бомба, не тронувшая Александра Николаевича, его конвой, его специальная охрана, скакавшая за ним в санях, не приняла самой злементарной мерьі предосторожности — не оцепила места взрьіва, что и дало возможность Гриневицкому вместе с толпою подойти вплотную к императору и бросить вторую бомбу, уже смертельную для обоих — и для того, кто бросил, и для того, в кого бросили. 1 марта бьіло крушением не политики, а полиции Лорис-Меликова; но так как его политика бьіла лишь полицейским средством, то катастрофа в зтой низменной области разрушила весь карточньїй домик лорис-меликовской «конституции». Александр III, как увидим дальше, осуществил большую часть реформ, намечавшихся «диктатором сердца», — но он осуществил их обьічньїм бюрократическим путем, не прибегая к фиктивному содействию «общества». И если зти реформьі не сняли с царствования Александра Александровича зпитета «реакционного», то виною тут бьіло не падение Лорис-Меликова, а некоторьіе специфические условия, к рассмотрению которьіх и приходится теперь перейти. Аграрний вопрос Период блуждапий и ошибок Ф Индифферентизм бурж уазних кругов Ф Шаги к реставрации крепостного реж ими Ф Возвращение к сословному строю — яркий признак ликвидации буржуазной монархии

В своем дневнике Валуев окрестил положение, наступившеє непосредственно после 1 марта 1881 года, «зрратическим1, — термин, не совсем обьічньїй в политике, но лучше трудно придумать. Начался, действительно, короткий период блужданий и ошибок, притом с обеих сторон, нужно сказать. Не иньїм, как «зрратичес ким» актом приходится признать, например, знаменитое «письмо Исполнительного комитета к Александру III», где революционное движение обьявлялось «не таким делом, которое зависит от отдель1 От латинского глагола errare «блуждать» и «ошибаться», в то же время в геологии валуньї назьіваются «зрратическими камнями».

239

ньіх личностей», а «процессом народного организма», — и в то же время ставились определенньїе условия «отдельной личности» но вому императору, — условия, при соблюдении которьіх «процесе народного организма» должен бьіл прекратиться или, по крайней мере, принять иную форму. Если бьі Александр Александрович в зту минуту способен бьіл рассуждать хладнокровно, он из одного факта такого письма мог бьі заключить о растерянности своих врагов. Но вот как описьівает состояние нового государя в те же первьіе минутьі самьій близкий к нему человек — Победоносцев: «Сегодня вечером, в 12 час. ночи (1 марта) бедньїй сьін и наследник с рьщанием обнял меня... Боже, как мне жаль его, нового государя! Жаль, как бедного, больного, ошеломленного ребенка. Боюсь, что воли не будет у него. Кто же поведет его?..»1. На последний вопрос очень обстоятельно ответил тот же Валуев. «В течение всего периода царствования с 8 марта по 29 апреля противоположньїе течения скрещивались около государя, и на первьій взгляд могло ка заться, что то одно, то другое брало верх. Гр. Лорис-Меликов продолжал, так сказать, наружно играть прежнюю роль, но, в сущности, он утратил своє руководящее или решающее значение. Беспрерьівно обнаруживались отрьівочньїе влияния Победоносцева и гр. Воронцова (Дашкова), преимущественно по части личньїх назначе ний и анормальной независимости действий, предоставлявшейся разньїм лицам... Ни гр. Лорис-Меликов, ни его вдохновитель Аба за (министр финансов) не решались бороться с зтими вспьішками прямого самодержавия. Они думали, как вьіразился Абаза, что игра таких вспьішек пройдет, и они успеют окончательно утвердиться на своей почве и утвердить за собою прочное влияние. Последствия показали, что они ошиблись. Между тем рядом с ними и с Победоносцевьім, и с гр. Воронцовьім начинало упрочиваться еще другое влияние в лице гр. Игнатьева». И всякий из кандидатов в руководители вносил что-нибудь своє в зту кацофонию. Лорис-Меликов — свой «просвещенньїй деспотизм» а 1а Николай Милютин, Абаза («тайньїй советник Стрекоза» щедринских рассказов зтой порьі) — свой русско-бюрократический либерализм, Игнатьев — своє славянофильство «последнего образца», Победоносцев — свой фана тизм Торквемадьі XIX столетия, и, наконец, в лице Воронцова-Дашкова, будущего главьі «Священной дружиньї», виступало нечто до того «сложное», что в зтой «сложности» исследователи до сих пор не могут как следует разобраться: с одной сторони, как будто феодальний конституционализм виднеетея, с другой — как будто народовольчество навьіворот23.Даже злосчастная «конституция Лорис-Меликова» не дает ясной раздельной чертьі. На докладе графа 2 Богучарский, цит. соч., с. 274— 275. 3 См. в неоднократно цит. книге г. Богучарского глави 10— 12.

240

Александр III написал сначала: «Он (доклад) составлен очень хо рошо»; во время знаменитого совещания 8 марта большинство членов бьіло на стороне Лориса1, — и даже гораздо после, победившая сторона, в лице Игнатьева и ближайших сотрудников ВоронцоваДашкова, носилась с какими-то проектами то Земского собора, то прямо «парламентского образа правлення» — непременно с Палатой лордов. На совещании 8 марта вопрос, правда, ставился — председательствовавшим на нем императором — так: за конституцию или против нее? Причем Александр Александрович мобилизовал даже свои личньїе европейские наблюдения (в хорошо знакомой ему Даний). Но, судя по всем рассказам, своего мнения он не навязьівал — и явившаяся кульминационньїм пунктом «совещания» речь Победоносцева поставила дело несравненно шире. Вот наиболее вьщающееся место отой речи: «Благодаря пустьім болтунам, что сталось с високими предначертаниями покойного незабвенного государя, приявшего под конец своего царствования мученический венец? К чему привела великая святая мьісль освобождения крестьян? К тому, что дана им свобода, но не устроено над ними надлежащей власти, без которой не может обойтись масса темньїх людей. Мало того, открьітьі повсюду кабаки, бедньїй народ, предоставленньїй самому себе и оставшийся без всякого о нем попечения, стал пить и лениться к работе, а потому стал несчастной жертвой целовальников, кулаков, жидов и всяких ростовщиков. Затем открьітьі бьіли земские и городские учреждения, — гово-

рильни, в которьіх не занимаются действительньїм делом, а разглагольствуют вкривь и вкось о самих важних государственних вопросах, вовсе не подлежащих веденню говорящих. И кто же разглагольствует? Кто орудует в отих говорильнях? Люди негодньїе, безнравственньїе, между которьіми видное положение занимают лица, не живущие со своими семействами, предающиеся разврату, помьішляющие лишь о личной вьігоде, ищущие популяр носте и вносящие во все всякую смуту. Потом открьілись новие судебнне учреждения, — повне говорильни адвокатов, благода ря которьім самьіе ужасньїе преступления, несомненньїе убийства и другие тяжкие злодеяния остаются безнаказанньїми.Дали, наконец, свободу печати, зтой самой ужасной говорильне, которая во все концьі необьятной Русской земли, на тьюячи и десятки тисяч верст, разносит хулу и порицание на власть, посевает между людьми мир ними и честньїми семена раздора и неудовольствия, разжигает страсти, побуждает народ к самим вопию щ им беззаконням». Все ото, положим, приводилось как аргумент против «уч реждения по иноземному образцу новой верховной говорильни» 1См. подробньїй отчет об зтом совещании в «Бьілом», 1906, январь, где только оно ошибочно названо «заседанием Государственного совета».

241

(о котором в разбиравшемся проекте Лорис-Меликова не бьіло еще пока ни слова); но сопоставьте подчеркнутьіе нами фрази, — разве зто не полная программа контрреформ? Тут все можно уже найти, что отметило царствование Александра III, — от земских начальников, судебньїх новелл, стеснений печати до антисемитизма и даже до винной монополии, не связавшейся с зтим царствованием только по случайной причине — преждевременной смерти императора. И если зловещие слова Победоносцева не ос тались пустьім звуком, а воплотились в жизнь, то, очевидно, тут бьіл какой-то «органический процесе», которого не предусмотрели писавшие Александру Александровичу членьї Исполнительного комитета. А в том, что «личности» тут бьіли ни при чем, они, ко нечно, совершенно правьі: не Победоносцев своими интригами — которьім так много уделяет внимания новейший историк зпохи — повернул ход русской истории, а «органический процесе» подобрал себе исполнителей, какие ему бьіли нужньї, в том числе и Победоносцева с Д. Толстьім и Катковьім. Мьі видели, что настроение буржуазних кругов в конце царствования Александра II — настроение политическое — можно, скореє всего, охарактеризовать как индифферентизм . Буржуазия не бьіла настроєна относительно правительства враждебно, но и горячей преданности ему (как зто бьіло в 1863 году, например) в конце 70~х годов нельзя заметить. Зтот индифферентизм, зто безразличие обе боровшиеся сторони истолковнвали в свою пользу. Революционерьі желали видеть в «обществе» оппозиционную силу и сетовали лишь, что зта сила слишком робка, слишком мало дает себя чувствовать. Правительство, в свою очередь, искало в «обществе» опо ри против революционеров В общем, более право, конечно, било правительство — что вскоре после 1 марта и доказал один малень кий случай. Самим ярким образником «зрратической» политики бнл, несомненно, «бараний парламент» — совет из виборних от петербургского населення при петербургском градоначальнике ген. Баранове, устроенннй с нарочитою целью привлечь «общество» к активной борьбе с крамолой. Вибори били открьітне — каждьій избиратель должен бнл вручить свой бюллетень местной полицейской власти за своєю подписью: зто, конечно, очень ослабляет значение зтих виборов, как вираження общественного мнения. При таких условиях трудно било ожидать, например, чтобьі часто по вторялись имена «левьіх» литераторов, профессоров и тому подобннх лиц, начальству не угодних. Но вибирала исключительно бур жуазия — домовладельцн и квартиронаниматели — люди, стало бить, лично не череечур зависимне, и «совет» за короткое время своего существования держал себя сравнительно прилично1. 1 Щеголев П. С. После 1 марта 1881 г. // Бьілое», 1907, март.

242

И вот на зтих вьіборах подавляющее большинство (176 голосов на 228 вьіборщиков — вьіборьі бьіли двухстепенньїе) получил генерал Трепов, — тот самьій, в которого стрелила Вера Засулич. Он прошел первьім, остальньїе получили голосов меньше. При всех минусах барановской системьі зто, несомненно, бьіла манифестация — не революционная. По случаю вступления на престол Александра III ряд земских и дворянских собраний поднес ему адреса. В некоторьіх из зтих адресов вьіражались конституционньїе надеждьі, — вьіражались робко и бледно, тем не менее их бьіло, конечно, достаточно, чтобьі адреса повлекли за собою репрессии. Но мьі видели, что конституционньїе надеждьі бьіли в зто время и наверху: земство шло в такт с известной частью правительства. Ни одного адреса, носившего оппозиционньїй характер, не бьіло не только подано (до отого бьі и не допустили), но даже и проектировано: все бьіли одинаково верноподданнические. Словом, нейтралитет «общества» бьіл благожелательньїм более в сторону правительства, враждебньїм — более в сторону революционеров. Но все же зто бьіл только нейтралитет, и на то бьіли свои причиньї. Правительство Александра II, когда-то рьяно пошедшее по пути буржуазной политики и внутри страньї, и вне ее, в международньїх отношениях (с одной стороньї, «великие реформьі 60-х годов», с другой — завоевание Амура и Туркестана, рядом с воздержанием от вредного для развития русского капитализма вмешательства в европейские дела), к концу 70-х годов явно сбилось с отого пути. Русско-турецкая война (1877— 1878) если и отвечала интересам каких-либо буржуаз них групп, то групп немноголюдньїх (главньїм образом московских промьішленников и железнодорожньїх грюндеров), и притом интересам довольно отдаленньїм. Ближайшим образом ото бьіла растрата средств и сил, для народного хозяйства совершенно бесплодная и вредная. Внутренняя политика, по мере разви тия революционного террора, вьіродилась в систему мер шкур ного самоохранения, для той же буржуазии прямо убьіточньїх: одно обязательное дежурство дворников бьіло равносильно налогу в 700 000 рублей, наложенному на петербургских домовладельцев. О стране просто забьіли: за каждьім углом мерещилея «нигилист» с бомбой, всецело гипнотизировавший тех, кто управлял. Оригинальность Лорис-Меликова в том и заключалась, что он пьітался покончить с зтой «охранной» точкой зрения в политике — во имя интересов самой же охраньї, решив еделать что-нибудь и для управляемьіх. й о т у сторону лорис-меликовской политики правитель ство Александра III усвоило вполне: оно, не приходитея отого отрицать, старалось делать то, что бьіло нужно если не всему «обществу», то, по крайней мере, наиболее влиятельной его части. И если в итоге его «дела» получилось восстановление крепостного 243

режими в тех его мастях, какие еще можно бьіло реставрировать, то ото потому, что реставрация носилась в воздухе: ее желали, к ней стремились. Правительство только сьіграло свою классическую роль — «комитета правящих классов». Среди факторов, создававших, в начале 80-х годов, настроение отих «правящих» классов, на первом месте приходится по ставить жономическую коньюнктуру . В промьниленности господствовал застой: несколько цифр дадут о нем понятие лучше длинньїх рассуждений1. Год

Количество привезенного хлопка (тьіс. пуд.)

1881 1882 1883 1884 1885

9076 7755 8949 7373 7574

Количество вьтплавленного чугуна (тью. пуд.) 28 28 29 31 32

662 237 407 106 206

Для самого начала периода можно говорить даже больше, чем о застое. Вот как характеризует положение дела один современньїй публицист, цитируемьій тем же автором: «Зимою 1880/81 года рабочие во всех отраслях промьішленности бьіли поставленьї в самое бедственное положение. В Петербурге крупньїе заводьі, особенно механические, стали распускать рабочих... Так, напр., на огромном заводе Берда, где прежде работало 3—4 тьісячи человек, теперь осталось 1000 рабочих, на Александровском заводе вместо 800 ос талось 350 рабочих, на Сампсониевском вместо 1200— 1500 толь ко 450 человек, на заводе Нобеля вместо 900— 1200 около 600; на остальньїх механических заводах точно так же произошло значительное уменьшение числа рабочих. Вообще, миллионньїе оборо ти заводов сократились почти наполовину». Таким образом, крупная буржуазия, промьішленная — к нача лу 80-х годов уже видний общественньїй фактор — должна бьіла бьіть настроєна консервативно в силу своего зкономического по ложення. Застой и кризис всегда переводят предпринимателей на оборонительную позицию; они стремятся только к тому, чтобьі отстоять свои «обьічньїе» дивидендьі: классовая борьба обостряется, а в связи с ее обострением промьішленники чувствуют все больше и больше симпатин к полицейской силе. Все зто едва ли нужно разьяснять читателю, пережившему 1906— 1909 годьі. «Полевение буржуазии» всегда происходит на фоне промьшіленного 1 Данньїе заимствованьї у г. Т у га н -Б а р а н о в с к о го (Русская фабрика, 2-е изд., с. 313).

244

подьема и оживлення, которьім устаревшие политические формьі ставят препятствия; в минути застоя буржуазия всегда «правеет». Но общественная сила — промьішленная буржуазия, в России 80-х годов далеко не бьіла еще силой решающей, — какой почти она стала позже. Решающую роль продолжало играть землевладеиие: крупное — непосредственно державшеє в руках политическую власть, среднее — господствовавшее в «местном самоуправлений», в земстве. Политическое настроение зтих групп в первой половине века диктовалось, как мьі видели, прямо и не посредственно — хлебньїми ценами. Вздорожание хлеба на европейском рьінке сделало помещиков 50-х годов из крепостников либералами. На «крепких» денах двух следующих десятилетий держалось «буржуазное настроение» русского дворянства при Александре II. Как обстояло дело при Александре III? Дадим говорить опять цифрам. Вот данньїе, характеризующие изменения в ценах на пиіеницу и рожь на главнейших европейских рьінках за двадцатипятилетие — с 1870 по 1895 год: Ценьї (в марках за 1000 кг) пшеницьі

Годьі

1 8 7 1 -1 8 7 5 1 8 7 6 -1 8 8 0 1 8 8 1 -1 8 8 5 1 8 8 6 -1 8 9 0 1 8 9 1 -1 8 9 5

ржи

в Англии

в Пруссии

246,4 206,8 180,4 142,8 128,2

235,2 211,2 189,0 73,9 165,5

в Пруссии 179,2 166,4 160,0 143,0 148,5 і

Так обстояло дело на Западе; совершенно естественно, что русский производитель, вьівозя свой хлеб за границу, получал за него все меньше и меньше. Ценьї русского хлебного зкспорта дают возможность детализировать слишком суммарное впечатление первой нашей таблицьі. Из последней видно лишь, что ценьї на хлеб в Европе, со второй половини 70-х годов, неуклонно падали — и особенно сильно па дали они как раз в 80-х годах. Данньїе русского зкспорта хлебов свидетельствуют, что зто падение происходило не одинаково равномерно для всех хлебов: пшеница падала неудержимо, рожь дер жалась гораздо устойчивее, а в начале 80-х годов даже поднялась в

1 Глядя на зт у последню ю цифру, читатели не забудут колоссальньї русский неурож ай 1891 года, сразу вздувший цену.

245

Годьі

Ценьї за пуд, к.

Вьівоз всех хлебов в России, млн пудов

пшеницьі

193,2 279,8 294,0 413,3 440,5 516,3

144 124 118 100 81 74

1 8 7 1 -1 8 7 5 1 8 7 6 -1 8 8 0 1 8 8 1 -1 8 8 5 1 8 8 6 -1 8 9 0 1 8 9 1 -1 8 9 5 1896

ржи 78 91 98 67,5 65 54

цене. Но мьі уже знаєм различное социальное знаменне обоих зтих видов хлеба: пшеница всегда бьіла барским хлебом, рожь — мужицким. Вот данньїе, которьіе еще раз иллюстрируют зто: Проценти земли засеянной Земли

Частновладельческие Крестьянские

пшеницей

рожью

1881 год

1903 год

1881 год

1903 год

21,0 14,9

27,6 18,7

32,2 38,8

27,6 35,1

Мьі не будем останавливаться на зтом чрезвьічайно характерном проникновении «белого хлеба» на крестьянскую землю: зто явление лежит вне рамок вопроса, занимающего нас сейчас. Сейчас для нас важно, что падение хлебньїх цен в 80-х годах должно бьіло сильнеє отразиться на положеним крупного помещичьего землевладения, нежели мелкого, крестьянского. Мьі видели, что непосредственно после крестьянской реформи дворянство довольно прочно держало в своих руках землю; обьічное представление об «оскудении» помещичьего класса для 60—70-х годов является предрассудком. Но оно становится ужасающей, для дворянства, истиной в 80-х и 90-х годах. «Частная» (вненадельная крестьянская) земля так распределялась у нас по сословиям и по годам: Годьі Сословия

Д воряне К рестьяне Купцьі и м ещ ане

1877

1887

1900

79,87 % 5,46% 14,67 %

68,25% 13,15% 18,60 %

52,94 % 19,50 % 27,56 %

246

Дворяне из владельцев более 3/4 «частной» земли в 1877 году превратились к концу столетия во владельцев едва половиньї! Тогда как процент земли, состоявшей в частной собственности крестьлн, увеличился за тот же период времени с лишком втроє. По отдельньїм губерниям — и как раз тем, которьіе являются главпьіми очагами зернового хозяйства, — цифрьі еще рельєфнеє: в Казанской губернии за восемнадцать лет, с 1877 по 1895 год, дворяне потеряли треть своей земли (32,8 %), в Самарской — почти треть (30,5 %), почти столько же в Саратовской (27 %). Рост же крестьянского землевладения вьіразился не только в покупке дворянской земли лицами крестьянского звання, но, и еще рельєфнеє, в колоссальном росте крестьянской оренди за зти годи. Зтот спрос на арендную землю вьіразился в не менее колос сальном росте арендньїх цен за конец 70-х и начало 80-х годов, — по ним-то мьі и можем составить себе представление о размерах явления. В Бугульминском уезде той самой Самарской губернии, которая видела в зти годи такой разгром дворянской земельной собственности, вот какое изменение испьітали арендние цени: Средняя арендная плата за десят., к. Годьі

Земли казенньїе

Удельнме

Части ьіе

1876-1880 1881-1885

54,6 121,7

64,8 122,7

79,3 153,2

П р о ц е н т п р и р о ст а

122,9 %

89,5%

93,2%

В Бахмутском уезде Екатеринославской губернии «последний период (1881 — 1884) ознаменовался значительньїм подьемом арендньїх цен, в 242и 3 У раза против максимальних цен предшествующего периода». В Сьічевском уезде Смоленской губернии мьі имеем следующую шкалу арендньїх цен, по пятилетиям — с 1866 по 1885 год:

Годьі

Процентное отношение по наемной плате за пятилетие (1861—1865)

Козффициент возрастания для каждого предшествующего пятилетия

1866-1870 1871-1875 1876-1880 1881-1885

9 37,7 69,7 150,1

_ 26,8 23,2 47,2 247

По годам

Козффициент возрастания для каждого

1882 1883 1884 1885

1,7% 2,8 % 26,5 % 34,8 %

Автор, у которого мьі заимствуем зти цифрьі, при всем своем народничестве, дает факту обьяснение совершенно не «народническое». В Хвальїнском уезде (Саратовской губернии) особенно сильное возвьішение цен (800— 1000%), говорит он, замечается в волостях с «цветущим» земледелием, где спрос на земли превьішает предложение. «Переходим к серии причин вздорожания аренд... Нельзя не заметать, прежде всего, что в зтом смисле влияет всякое проявление капитализма в применении его к земледелию»1. Знаменитая дифференциация крестьянства, на которую возлагали такие надеждьі марксистские писатели 90-х годов, — надеждьі, несомненно отчасти обманутьіе историей следующего десятилетия, — относится главньїм образом именно к зтому времени: некоторая аберрация марксистской статистики тем и обьясняется, что в ее распоряжении бьіли преимущест-венно данньїе земских переписей 80-х годов, — периода, когда проникновение буржуазних отношений в русскую деревню шло макси мальним темпом, как сравнительно с предшествующими, так и сравнительно с последующими десятилетиями. Основнваясь на тех же знакомнх нам крестьянских «бюдже тах» Воронежской губернии, которьши оперировал Щербина, В. Ильин дал такую внразительную статистическую картину расслоения русского крестьянства: Количество рабочего скота на семью

Процент денежной части расхода

дохода

55 41

0 1 2 3

46 44 41

5 и более

1 Кармшев. Крестьянские вненадельньїе арендьі // Итоги зкономического исследования России по данньїм земской статистики, т. 2. — Дерпт, 1892, с. 332. (Курсив наш.)

248

Наиболее «денежньїм» являлось в 80-х годах хозяйство самой бедной и самой богатой групп: сельского пролетариата и сельской буржуазии. Хозяйство «среднего» крестьянина бьіло гораздо «на туральнеє». А каких размеров достигало тогда зто расслоение, показьівает произведенное тем же автором, по конским переписям 1889 и 1891 годов, вьічисление количества лошадей, приходившегося на ту или иную группу крестьянства. Он резюмирует зто вьічисление так: в руках 22 % дворов сосредоточено 9У2 миллионов лошадей из 17 миллионов, т. е. 56,3% всего числа. Громадная масса в 2,8 миллиона дворов совсем обделена, а у 2,9 миллиона однолошадньїх дворов лишь 17,2% всего числа лошадей1. «Крепкие» ценьї «мужицкого» хлеба создали расцвет крестьянского хозяйства, прежде всего вьіразившийся в превращении наи более сильньїх злементов крестьянства в мелкую сельскую бур жуазних Продолжайся благоприятная для крестьянства коньюнктура дольше, — и в лице зтой сельской буржуазии вьірос бьі грозньїй конкурент помещика. Но пора расцвета бьіла короткая: со второй половиньї 80-х годов и ржаньїе ценьї стали падать так же неудержимо, как раньше падали пшеничньїе: наступило «оскудение» всей земледельческой России. Последующие конские переписи дают чрезвьічайно бьістро растущую абсолютную убьіль крестьянского рабочего скота. Для Орловской губернии, например, мьі имеем такие цифрьг. 1888 год................................................................. 221 989 лошадей 1893 год..................................................................188 908 лошадей 1899 год................................................177 539 лошадей

«Если цифру 1888 года мьі возьмем за 100, то получится такой убьівающий ряд: 100; 85,1; 79,9»12. И зто на протяжении все го одиннадцати лет — трети жизни одного поколения! «Рас слоение» крестьянства продолжалось и теперь, конечно, но зто бьіло уже разложение не на «буржуазию» и «пролетариат», в европейском смьісле зтих слов, а на нищих и тех, у кого еще что-нибудь уцелело. Наиболее наглядним статистическим показателем зтой «разрухи» русского сельского хозяйства с конца 80-х годов являются

земельньїе ценьї. Для черноземной полоси их резюмирую следующие данньїе3. 1Ильин В. Развитие капитализма в России, с. 92, 99 и др. (Для «разложения крестьянства» см. всю 2-ю главу.) 2 Ст. Анненского в сборнике «Нуждьі деревни», т. 2, с. 564. 3 Взятьі из очерка г. Семенова во т. 2 изд. Девриена «Россия, полное географическое описание нашего отечества», с. 201.

249

Це на за десятину, р. Годьі

Губерния 60-е

70-е

1883

1889

Орлове кая Тульская Рязане кая Тамбове кая Пензенская Воронежская Курс кая

52 48 50 50 36 54 51

105 95 92 100 69 113

145 139 122 134 100 133 136

116 119 107 107 80 124 116

Средняя по черноземной области

130

ПО

Вьісокие хлебньїе ценн половини XIX столетия создали «дворянское манчестерство». Аграрний кризис должен бнл подготовить его катастрофу, и любопнтнее всего, что зту катастрофу ми можем изучать как раз по произведениям того автора, которнй некогда бнл если не самим цельнмм и последовательннм, то самим ярким и талантливнм, самим ловким практически гла шатаєм зтого самого «манчестерства». Кто лучше Кавелина мог обьяснить в своє время самому непонятливому помещику все невигоди крепостного режима? Кто находчивее мог придумать практические мери для мирного, безболезненного, наиболее для помещика внгодного перехода от крепостного хозяйства к «воль ному труду»? Уже в 70-х годах зтот прозорливейший из русских дворян должен бнл прийти к виводу, что «вольний труд» — для помещиков — не удался. «Из всех неблагоприятннх условий деревенского хозяйства, которнх немало, самое печальное и, к сожалению, самое безнадежное к скорому поправленню — зто рабочая сила, которою ми располагаем. Рабочие у нас, как, вероятно, и везде в России, очень дороги и из рук вон плохи как в нравственном, так и в техническом отношении» («Из деревенской записной книж ки» 1873 года). Как пример неслнханной «дороговизньї» русских рабочих приводится косец, не соглашавшийся косить за 60 копеек в день (от Знгельгардта ми знаєм, что косец мог накосить в день сена на 2 рубля); как пример нравственной негодности — горничная, которая не крала хозяйских яблок1, но она признавалась, что хотела однаждн украсть, — не явное ли зто доказательство 1 Зтот удивительньїй пример читатели могут видеть на с. 791, т. 2, собр. соч. Кавелина.

250

глубокой развращенности? Каким градом сарказмов обрушился бьі Кавелин 60-х годов на своего противника из «крепостнического» лагеря, если бьі тот вздумал приводить такие «фактьі»! Но теперь другу Герцена и Николая Милютина приходилось само му, исподволь, подготовлять своего читателя к реставрации крепостного режима — и в его знаменитом «Крестьянском вопросе» (1881 года) мьі найдем «в зерне» уже все мерьі, характеризующие крестьянскую политику 80-х годов: и необходимость опеки над крестьянством («до освобождения крестьян от крепостного права и правительственной опеки у них бьіли свои защитники в лице помещиков, коронних стряпчих и других чиновников. Теперь они совсем предоставленьї собственньїм си лам, и им не к кому обратиться за помощью и защитой»); и необходимость «упрочить бьіт» крестьян, привязав их к месту и создав зтим на месте резервную армию труда для помещиков («с упрочением бьіта земледельцев окрепла бьі их оседлость, и прирост населення вьізвал бьі необходимость постепенного перехода к лучшим приемам земледелия, немьіслимьім при теперешней наклонности к бродяжеству»; «избьіток населения, по мере его увеличения, илел бьі на пот ребност и соседних круп них и средних хозяйств...»); и симпатию к «прочньїм» крестьянским семьям («когда єсть работа поблизости, крестьянин, в большинстве случаев, предпочитает держать сьіна, внука, племянника поблизости, у себя на глазах, зная по опьіту и из примера соседей, что вне надзора, за глазами, молодьіе парни забалтьіваются...»); и, наконец, иммобилизацию крест ьянского зем левладения, «признав земли, отведенньїе в надел крестьянам, за неприкосновенную и неотчуждаемую собственность сельских обществ и предоставя членам обществ л и т ь право наследственного владения и пользования зтою землею, без права ее закладьівать» или иначе отчуждать. И закон от 12 июня 1886 года о найме на сельские работьі, так знергично боровшийся с «нравственною недоброкачественностью» сельского батрака, и закон от 18 марта того же года о семейньіх разделах среди крестьян, и закон от 12 июля 1889 года о земских начальниках, и закон от 14 декабря 1893 года о неотчуждаемости крестьянских наделов — все зто законодательство «реакции» с полньїм правом могло бьі признать своим, если не родньїм, то крестньїм отцом либерального публициста зпохи «великих реформ». И — нет надобности зто говорить — фактическая обоснованность всех зтих «реформ» бьіла не вьіше фактической обоснованности жалоб Кавелина на дороговизну и распущенность русских рабочих. Хотите ли вьі знать, как велика бьіла опасность обезземелення крестьянства путем отчуждения надельной земли? З то вьіяснил Государственньїй совет, обсуждая закон от 14 декабря 1893 года: 251

«Из общего количества земель, полученньїх крестьянами в надел (96 миллионов десятин), вьібьіло из их владения за 28 лет, с 1861 по 1889 год, всего около 200 тьісяч десятин, т. е. 0,21%, причем в зту цифру вошли, в значительной части, земли, отведенньїе обязательно под железньїе и почтовьіе дороги, кладбища и т. п.»1. Оче видно, как ни убедительно и красноречиво доказьівал Кавелин необходимость в интересах крестьянства изьять из оборота надельную землю, нужно зто бьіло не крестьянам, а кому-то другому, как не крестьянам, конечно, нужна бьіла «опека» — в лице земских начальников, а тем паче ультракрепостнический закон о найме на сельские работьі (настолько крепостнический, что он даже, как известно, почти и не применялся на практике: слишком далеко назад хватили!). Приглядевшись ближе, мьі видим, что даже несомненно принадлежавшая к разряду «симпатичних» кавелинская мисль — об организованной помощи крестьянам при покупке ими земли у помещиков — не вьіводит нас за предельї помещичьих интересов: раз в начале 80-х годов, в период «крепких» цен на рожь, крестьянин является жадньїм и желанньїм покупателем барской земли, несмотря на пшеничний кризис, поднявшим ее цену с лишком на 30%, сравнительно с ценами за 70-е годи. Учреждение крестьянского поземельного банка (18 мая 1882 года), опять-таки, лишь по виду било «крестьянской реформой», на деле и зта «реформа» била дворянская. Учреждениедво/лянского банка (21 апреля 1885 года) подчеркнуло только всю глубину кризиса; даже уступкою части земли крестьянам, даже сдачею в аренду другой части нельзя уже било болсе продержать ся. Если хотели сберечь «разумную и охранительную силу», «заключающуюся в частном потомственном землевладении», — о чем так хлопотало еще валуевское совещание 1879 года, — не било другого способа, как взять зту «силу» прямо на казенное иждивение. Дворянству стали ссужать деньги на условиях более льготннх, нежели сама казна их получала: платя по своим обязательствам, фактически не менее 5%, государство «одолжало» помещика с 1889 года из 4 1/2%, а с 1894 года — даже только из 4%, тогда как частнне общества предшествующего периода брали 7%. Дело и началось с конверсии частннх бумаг Обще ства взаимного поземельного кредита в гарантированнне правительством 4V2% закладнне листи. А затем «извернулись» еще проще: випустив в 1889 году по вздутому курсу внигрмшнмй заем, получили деньги с публики, в сущности из 1%; после зтого можно било благотворить дворянству, уже не стесняясь; а что 90 млн рублей били отвлеченн от производительного употребления, — зто, конечно, озабочивало всего меньше. 1 Страховский И. М., в сборнике «Крестьянский строй», т. 1, с. 437.

252

Но искусственньїм закреплением за «потомственньїм землевладением» его имений нельзя бьіло ограничиться, — приходилось идти по пути «искусственности» дальше, закрепляя точно таким же путем за новьіми государственньїми пенсионерами их власть на местах — власть, которая без помощи «искусства» так же бьютро ста ла бьі уходить в руки иньїх общественньїх слоев, как и земля. Земское положение от 1890 года органически связано со всем рядом мер «воспособления» дворянству, и считать его продуктом какогонибудь реакционного самодурства можно менее всего другого. Мьі знаєм, что уже Земское положение от 1864 года обеспечивало господство помещиков над «местньїм самоуправлением». Практика пошла гораздо дальше закона. Назначенньїе Лорис-Меликовьім сенаторские ревизии обнаружили совершенно невероятньїе фактьі из области крестьянского «представительства» в уездньїх земских собраниях. В одном из уездов Черниговской губернии непременньій член уездного по крестьянским делам присутствия (должность, сменившая упраздненньїх в 1874 году мирових посредников), по закону имевший право лишь открьівать крестьянское избирательное собрание, в действительности «на виборах сидел на председательском месте, принимал участие в совещаниях вьіборщиков, сам предлагал лиц баллотировать в гласньїе, сам первьій же себя записал в список, баллотировался и бьіл избран». «По данньїм дру гого сенатора, среди 209 гласних, избранньїх в 1878 году сельски м и сьездами Саратовской губернии, насчитьівалось 22 круп них зем левладельца. Из таких крупних землевладельцев, избранньїх крестьянской курией в Саратовской и Самарской губерниях, бьіло 5 уездньїх предводителей дворянства (состоявших ех officio председателями крестьянских присутствий), 4 «непременньїх члена», 2 брата уездного предводителя дворянства, 6 участковьіх ми рових судей и т. д.». Третий сенатор заявлял в своем отчете, что крестьянами «большею частью в гласньїе избираются должностньїе лица, волостньїе старшини и волостньїе писаря, влиянию которьіх при обсуждении дел в земском собрании подчиняются остальньїе гласньїе от крестьян, опасаясь вьісказьівать свои мнения и намерения; с другой сторони, волостньїе старшини и волостние писаря, по собственному их удостоверению, стесненьї в свободе вираже ння своего мнения тем, что по должности своей подчиненьї предводителю дворянства, председательствующему как в крестьянском присутствии, так и в земском собрании»1. Притакой «традиции» введенное положением от 1890 года назначение гласних от крестьян de jure губернатором, a de facto — земским начальником, в сущности почти не меняло дела. Нововведением «положення» приходитЩейтлин С. Я. Земское самоуправление и реформа 1890 года // История России в XIX в. — Гранат, т. 5, с. 86— 87. 253

ся признать, главньїм образом, замену земельного ценза, на котором и ранее держалось дворянское господство в земских учреждениях1, цензом сословньїм: первьій давал дворянам перевес как землевладельцам, второй обеспечивал зтот перевес за лицами дворянского происхождения, как таковьіми, независимо от количества земли, остававшейся в руках дворянского сословия в данной местности. Припомните прогрессию убьіли зтой земли, — вьіразительницей ее может служить таблица; приведенная нами на с. 963, — и «зкономический базис» закона от 1890 года встанет перед вами со всею ясностью. Ни Победоносцев со своим реакционньїм мистицизмом, ни Катков со своим «человеконенавистничеством», никакие, словом, идеологические факторьі тут ни при чем: земство гро зило упльїть из рук помещиков, как упльївала земля; но помещики одинаково не желали расставаться ни с землею, ни с земством. Возвращение к сословному строю бьіло одним из самьіх ярких признаков ликвидации буржуазной монархии: ведь зто бьіл, в сущности, зквивалент заменьї зкономического принуждения (в данном случае — господства общественного класса) внезкономическим (господство сословия, утратившого зкономическое вер ховенство). Но, очевидно, что настоящим полем зтой ликвидации должньї бьіли явиться не губерния и не уезд, а средоточие хозяйственной деятельности дворянина— деревня. Оттого закон-о зем ских начальниках (изданньїй все в том же, кульминационном для законодательства Александра III, 1889 году) гораздо глубже врезался в жизнь местного населення, нежели даже новое земство. На счет каприза злой реакции земские начальники могут бьіть отнесеньі так же мало, как и сословное земство следующего, 1890 года. Напротив, идея зтой новой должности бьіла заимствована «правительством», вне всякого сомнения, у «общества» — воспринята из средьі того самого земства, которое якобьі зтим правительством угнеталось и служило очагом всяческих либеральньїх «движений». В то же время историческая связь законодательства Александра III с лорис-меликовскими планами опять вьіступает здесь достаточно отчетливо. Вопрос о реформе крестьянских учреждений бьіл поставлен циркуляром от 22 декабря 1880 года — в разгар «диктатури сердца». Он обсуждался в начале 80-х годов, одновременно в правительственной комиссии (так назьіваемой «кахановской», по имени ее председателя) и в комиссиях различньіх губернских земств. Правительственная комиссия, со свойственною бюрократам отсталостью от жизни, вьісказьівалась бьіло за довершение земской реформи 1864 года снизу — путем создания 1 В уездньїх земских управах дворян и чиновников бьіло 55,7%, в числе гласньїх губернских и земских собраний те и другие составляли 81,5%, в составе губернских управ — 89,5%. См. цит. ст. Цейтлина.

254

всесословной волости. Более чуткие к веяниям времени земства решительно восстали против зтой идеи. Одно из них, орловское, откровенно мотивировало свои возражения тем, что при наличньіх условиях во всесословной волости взял бьі верх «тот влиятельньїй в сельской жизни и вредньїй класе», большинство которого составляют «мещане и разночинцьі», иначе говоря, б у р ж у а знії. «Таким образом, низменньїе и своекорьістньїе интересьі получат преобладание в ущерб интересам общинньїм, а равно и (весьма хорошо зто «равно»!) и н т ересам относительно к р уп н о го л и ч н о го зем л евл а д ен и я , представители коего будут с первого же шага отстраненьї численною сил ой». Но если всесословной во лости не нужно, зто отнюдь не значит, что не нужно и никакой реформи крестьянского управлення. Напротив, необходимо бьіло оградить крестьян от «низменньїх и своекорьістньїх интересов», и лучше всего, конечно, могли зто еделать представители «отно сительно крупного землевладения». Отсюда, симбирская, например, комиссия находила совершенно необходимьім «во главе волостного управлення поставить лицо, облеченное значительною властью, независимое по своєму положенню, представляющее гарантию необходимьіх нравственньїх и умственньїх качеств, способное дать защиту сельскому населенню от обид и притеснений и принять на себя ответственность за порядок и спокойствие в воло сти». Идея зта била чрезвьічайно популярна в земских комиссиях, и желательное для симбирцев «лицо», которому они давали наименование «земского судьи», встречается нам в цепом ряде и других проектов («участковьій член уездной земской управи» воронежекого проекта, «попечитель» пензенского, «окружной член управи» тульского, «начальник земской волости» волого декого и т. д.). За кон от 12 июля устранил одну существенную черту проектов — вьіборност ь зтой должности, но так как вибираться «лицо» должно бьіло пом єщ ичьим земством, то сословньїй п ри зн ак земского начальника — непременно из дворян — в полной мере удержал ее социальньїй смисл, как опека помещнка над крестьянином. Закон от 12 июля 1889 года создал в деревне положение, очень близкое к тому, какое получилось бьі, если бьі крестьяне били освобожденьї по киселевскому проекту 30-х годов. Люди бьіли изьятьі из числа обьектов частной собственности, но зто бьіло почти все, что уцелело от реформи от 19 февраля. От «гражданских прав» сельского обивателя не осталось почти ничего. Статья 61 положення от 12 июля предоставила земским начальникам право арестовьівать крестьян без суда и без обьяснения причин. Результатом бьіл такой, например, случай (один из тьісячи аналогичньїх, конечно): один из земских начальников Нижегородской губернии подверг аресту цельїй крестьянский сход, в несколько сот человек, за нарушение какого-то своего «обязательного по255

становлення»; только грандиозность операции — невозможно бьіло найти помещения для такого количества «арестантов» — обратила на нее внимание вьісшего начальства: дело дошло до Сената, которьій приговор земского начальника и отменил. В одной Тульской губернии за период времени с 1891 по 1899 год статья 61 бьіла применена 24 103 раза — в среднем по 2 678 раз в год. А между тем статья 61, в сущности, — роскошь. Земские началь ники имели полную возможность подвергать не только аресту, но и телесному наказанию, не вмешиваясь в дело непосредственно, через волостной суд, прямо им подчиненньїй: статья 62 предоставляла земскому начальнику право налагать на волостной суд дисциплинарньїе взьіскания — не исполнить требования земско го волостной суд никогда не посмел бьі. Оттого, хотя право порки новому крестьянскому опекуну и не бьіло предоставлено, все отлично знали, что применение порки в том или другом участке всецело зависит от усмотрения местного земского начальника: стро гий начальник — порка каждьій день, добрьій — волость вовсе забьівает о розгах. Совсем как со строгим и добрьім барином в старое время. Но барину его дискреционное право карать и миловать нужно бьіло прежде всего для поддержания жономической дисциплиньї в деревне. В Рязанской губернии, по словам местно го «комитета о нуждах сельскохозяйственной промьішленности», никакое постановление (сельского схода) по вопросам самьім узким, близко относящимся до сельскохозяйственньїх нужд, не только не утверждается, если не бьіло предварительного разрешения (земского начальника) на обсуждение вопроса, но еще может караться арестом». В Самарской губернии требовалась санкция земского начальника даже для найма «пастуха и конюха». Само собою разумеется, что ни один приговор о семейном разделе не обходился без такой санкции, как не посмела бьі делиться крестьянская семья без разрешения барина в крепостное время. Как и барин, «земский» мог капризничать, мог предаваться фантазиям маниловского типа за счет своих крестьян, в Стерлитамакском уезде Уфимской губернии, например, «обсаживались проселочньїе дороги деревьями, — и крепко штрафовали; масса бьіла потрачена труда и времени, а результати самьіе плачевньїе: нет ни одного дерева». Но гораздо чаще, разумеется, вмешательство носило зконом ичєски целесообразньїй характер. В Рязанской губернии один земский начальник скупил по приговорам крес тьян у них право на их местньїе, давно открьітьіе для общего пользования дороги и закрьіл их благодаря тому, что зти дороги не бьіли показаньї на планах специального межевания. Таким путем зтот господин регулировал местную сельскохозяйственную промьішленность: когда крестьяне и вообще продавцьі везли картофель к нему, на его крахмальньїй завод, дорога открьівалась, 256

а когда кто-либо вез зтот картофель на завод соседа-землевладельца, сторожа никого не пропускали, и при необходимости обьезда дорога для конкурентов удлинялась на несколько верст. Тут цели не виходили из области индивидуально-хозяйственного интереса, еще чаще они бьіли зкономически классовьіе. Дисциплинарньїе взьіскания налатались, по словам одного очень осведомл енного наблюдателя, за такие, преимущественно, проступ ки: «Ушел плотник, работающий поденно у помещика, скосить свою рожь — садись под арест на двоє суток; не платит мужик долги кабатчику — садись»1. Но уничтожение зародьішей буржуазного правопорядка в де ревне не могло остаться местньїм делом крестьянских низов и не коснуться «политических надстроек». Как реформа 1861 года бьіла сигналом и для «нового суда», и для нового, юридически бессословного, самоуправления, так контрреформьі 80-х годов должньї бьіли отразиться и на суде, и на земстве. Какое влияние имели они на судьбу последнего, мьі уже видели. В области суда феодальная реакция вьіразилась, прежде всего, в усилении сословного злемента, как и надо бьіло ожидать. По закону от 7 июля 1889 года (все тот же год опять!) все преступления по должности, т. е. все случаи, где подсудимьім являлась власть, в лице хотя бьі ничтожнейшего своего представителя, бьіли изьятьі из вед ома суда присяж них и переданьї судебньїм палатам, с участием «сословньїх представителей». Но зти последние, начиная с предводителей дворянства и кончая волостньїми старшинами, сами бьіли чинов никами, — закон от 7 июля 1889 года вводил для российского чиновничества своего рода «суд пзров», еще дальше отодвинув границу, которой не могли переступать учреждения «буржуазного» типа. Даже околоточньїй надзиратель не подлежал уже их веде нню! З ато все, что подлежал о веденню полиции до судебной ре форми, опять в зто ведение вернулось. Положение «о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия», «положение об охране», как обьїкновенно говорят короче (от 14 августа 1881 года), предоставило администрации, между прочим, право «давать распоряжения о закрьітии торгових и промьішленньїх заведений как срочно, так и на все время усиленной охраньї». Наряду с правом «воспрещать отдельньїм лицам пребьівание в местностях, обьявленньїх на положений усиленной охра ньї», зто возвращало дело снова к тому порядку, когда Третье отделение делало «зкономическую политику» — и из судебньїх процессов (хотя бьі дело московского градоначальника Рейнбота) мьі 1 Из «Записок земского начальника», г. Новикова — цит. в ст. С. М. Блеклова (История России в XIX веке, т. 5, с. 153). Другие цита ти см.: Розенберг. Земские начальники // Нуждьі деревни, т. 1. 9 Зак. 525

257

знаєм, что практика в зтом случае не отставала от теории. Как мьі видим, крушение дворянского министерства унесло в своем водовороте много такого, что не стояло ни в какой, казалось бьі, даже отдаленной связи с аграрним кризисом, и между тем нельзя не отметить характерного совпадения, что режим Николая І, так удачно реставрировавшийся 80-ми годами, сложился на почве такого же кризиса! Так сходньїе причини дают сходньїе последствия, на расстоянии далее пятидесяти лет. Но полного сходства мьі стали бьі ждать напрасно. При Николае І помещик, купец и крестьянин исчерпьівали весь наличньїй классовьій состав общества. Только к концу его царствования появился свободньїй рабочий. К концу царствования Александра III зтот рабочий бьіл уже крупной общественной силой. Не существовавшая в России первой половини XIX века классовая противоположность буржуазии и пролетариата, к 90-м годам зтого века не только существовала обьективно, но и сознавалась уже достаточно отчетливо. Реакция 80-х годов била попьггкою возродить николаевский режим в обществе уже европейского типа. Реакции удалось на время завладеть деревнею: но можно бьіло заранее предсказать, что в городе ее победа не может бить такой полной, какой бьіла она в 20-х годах. Так и случилось.

Глава XVII

Внешняя политика буржуазної! монархии 60-е — конец 70-х годов Соперничество России и Апглии — «борьба слона с китом» Ф Русскопрусе кий союз 60—70-х годов Ф Сап-Стефапский трактат

Казалось, что Крьімская камлання навсегда покончила с империализмом николаевской зпохи. На двадцать лет исчезает со сценьї нанболее бьющий в глаза его признак — промьііиленньїй протекционизм. Таможенньїе тарифи 1857— 1868 годов били самими льготньїми, какими пользовалась Россия в XIX столетии, если исключить короткий фритредерский период в царствование Александра І (1819— 1822): чугун, например, бьіл в зто время обложен в 9— 10 раз легче, чем теперь, машини — в 8 раз легче и т. д. Финансово-зкономическая литература 60-х годов дает почти сплошной хор фритредеров, — голоса протекционистов почти не бьіли СЛЬІШНЬІ, и, во всяком случае, прислушивались не к ним. Одна из наиболее ранних — и наиболее простих и ясньїх в то же время — формулировок господствующих взглядов била дана « З кономичєским указателем» Вернадского, самим популярним из журналов зтого рода в те дни. «При свободе торговли положение государств земледельческих — самое вьігодное, и, следовательно, Россия как представительница зтих государств при осуществлении идеи о свободе тор говли имела бьі если не первенство, то, по крайней мере, огромньїй вес в системе мировой промьшіленности и торговли... Две край-

ние точки в системе современной производительности Европьі составляют два государства — Россия и Англия, первая — в полком смьісле слова земледельческая держава, вторая — мануфактурная. Обширность России, качество ее земли делает ее обильньїм, можно сказать, неисчерпаемьім источником сельских произведений... обрабатьівание зтих самьіх произведений, сообщение им первой, необходимой для употребления форми должно бить естественньїм занятием России»1. 1 Цитатьі из г. Туган-Барановского (Фабрика, с. 523, 2-е изд.).

259

Соперничество России и Англии бьіло бьі с такой точки зрения в самом деле «борьбой слона с китом». Делить тем, кто дрался под Севастополем, оказьівалось, бьіло совсем нечего. Восторжествовавший 19 февраля аграрний капитализм, по-видимому, окончательно оттеснил на задний план капитализм промьішленньїй. А так как международньїе отношения строятся, в конечном счете, на отношениях зкономических, то и вся система дружбьі и враждьі, характеризующая царствование Николая І, должна бьіла подвергнуться радикальной перестройке. В 1855 году Россия воевала с Францией и едва не начала войньї с союзницей зтой последней — Австрией: всего 4 года спустя, в 1859 году, Россия действовала вместе с Францией против Австрии. Франко-русский союз оказался недолговечен: еще через четьіре года Россия оказьівается рядом с Пруссией против Франции1. Но зкономическая подкладка союзов не переменилась: из союзницьі одной «мануфактурною) державьі Рос сия стала союзницей другой, враждебной первой, но тоже «мануфактурною). Русско-прусский союз 60—70-х годов, так помогший превращению Пруссии в Германскую империю, до смешного напоминает русско-английский союз начала XIX века. До перехода Германии к аграрному протекционизму (1879— 1885) она бьша главньїм потребителем русской ржи и одним из главньїх — тпеницьі, а по ввозу фабрикатов в Россию она занимала первое место, обогнав Англию, хотя на немного, впрочем. Только увидав перед собою барьер хлебньїх поиїлин, ставший особенно заметньїм с 1885 года, русский помещик почувствовал, что перед ним по ту сторону Висльї не друг, а враг; немецкий фабрикант начал чувствовать охлаждение несколько ранее, с 1877 года, но окончательньїй разрьів дружбьі и с зтой сторони датируется тем же концом 80-х годов. Русско-прусский (вначале, потом русско-германский) союз бьіл осью, около которой вращалась русская внешняя политика в промежутке между польским восстанием и турецкой войной 1877— 1878 годов. В официальньїх и официозньїх русских публикациях — других почти нет — можно найти очень красноречивьіе рассуждения насчет той пользьі, какую извлекла из зтого союза бисмарковская Пруссия. Россия в зтих публикациях представляется бескорьістньїм и самоотверженньїм другом, которому заплатили — на Берлинском конгрессе 1878 года — черной неблагодарностью. 1Теперь, после опубликования Филлиповичем секретной английской переписки по поводу польского восстания 1863 года, не может бьіть сомнения, что коалиция, которую пьітался организовать в зтом году Напо леон III, бьіла направлена своим острием не против России, но против Пруссии: заступничество за Польщу бьіло л ить предлогом начать войну на Рейне. Комбинация сорвалась на нерешительности Австрии, побоявшейся попасть в клещи между Пруссией и Россией; за зту минуту трусости Австрия жестоко поплатилась три года спустя при Садовой.

260

Упомянутая вьіше в примечании английская секретная перепис на — совершенно случайно попавшая в руки польских ученьїх и благодаря зтой случайности ставшая достоянием науки, — служит достаточно внушительньїм примером того, какие сюрпризьі скрьівают тщательно охраняемьіе от взоров непосвященньїх дипломатические архивьі различньїх европейских государств1. Закулисную историю русско-германского союза, составленную по докумен там, написать можно будет только, после Октябрьской революции. Но кое-какие сближения чисто внешних, обьективньїх фактов возможньї бьіли уже и ранее, — возможньї бьіли и на другой день после собьітий; а кое-какие виводи можно сделать уже из одних таких сближений. Русско-прусский союз датируется февралем 1863 года (так назваемая Конвенция Альвенслебена); уже к осени зтого года он достаточно «оправдал себя»: заступившиеся за Польщу держави, с Францией во главе, должньї бьіли отступить перед грозной аттитюдой Пруссии и России. А следующей весной, в має 1864 года, вновь начинается прервавшееся в 1853 году наступление русских в Среднюю Азию. Как относилась к зтому наступлению Англия (см. вьіше), мьі уже знаєм. В период русскофранцузского союза — весьма знаменательно — и речи не бьіло о продолжении дела, начатого Перовским (взятие зтим последним кокандской крепости Ак-Мечеть, теперешнего Перовска, бьіло пос ледним зпизодом движения, начавшегося при Николае І): Англия бьша сою зницєй Франции, хотя все менее и менее надежной. Пово рот к русско-прусскому союзу сейчас же возродил русский империализм в том пункте, где он мог встретить наименьшее сопротивление. Первьіе шаги по давно оставленной дороге бьіли робкие; поход генерала Черняева бьіл возвещен Европе циркуляром кн. Горчакова, написанньїм явно конфузливо и оправдьівавшим действия русских войск географическими соображениями, не имевшими ни каних точек соприкосновения с реальною географией тех мест. Русское движение направлялось в старинньїе культурньїе очаги, где, по отзьівам официальньїх русских наблюдателей, «земледелие находится в прекрасном состоянии и дает блестящие результати»12. А циркуляр толковал о каких-то «полудиких бродячих народах», «без твердой общественной организации». Важнеє зтой безусловно «не твердою) географии бьіло политическое обещание кн. Горчакова, 1 Подлинньїе дипломатические документи различньїх европейских держав, — не исключая Англии и Франции, — если они моложе примерно 1850 года (для различньїх государств сроки различньї), доступньї для пользования только с особого разрешения, которое дается очень скупо и лишь вполне «надежньїм» людям. 2 Слова г. Гулишамбарова о Хивинском ханстве. (Зкономический обзор Туркестанского района, обслуживаемого среднеазиатской железной дорогой. — Ашхабад, 1913, с. 165.)

261

что русские завоевания ни в каком случае не пойдут далее Чимкен та, то єсть что Россия не намерена распространять своє господство на междуречье Аму- и Сьір-дарьи. Мьі сейчас увидим, какое зто имело международное значение. Но дипломатические канцелярии — добросовестность которьіх в отом вопросе признавала и наиболее заинтересованная сторона, английская дипломатия1— бьіли не в силах остановить победоносньїй разбег русских генералов. Ле том следующего года Черняев взял Ташкент и после неудачной, но тоже, надо думать, вполне добросовестной попьггки образовать из отого города особое государство (помимо, кажется, всякого желания самих обитателей Ташкента — они-то, во всяком случае, империализмом не страдали), он бьіл попросту присоединен к России: северная половина междуречья — долина Сьір-дарьи стала прочньїм русским владением. Очень характерно, что уже колебания насчет Ташкента — бьіть особому ташкентскому государству или нет? — разрешились непосредственно после собьітий, не имевших к Средней Азии, казалось бьі, никакого отношениия: летом 1866 года Австрия бьіла разгромлена Пруссией, и западная союзниця России стала великой державой, а в августе того же года Ташкент бьіл присоединен к России. Но еще характернеє, что прусские победьі на полях Богемии каким-то мистическим образом дали новьій толчок русскому движению в Азии, уже к долине Аму-дарьи, до сих пор остававшейся, безусловно, вне пределов русской досягаемости. Обьявив ташкентцам, что они стали русскими, оренбургский генерал-губернатор Крьіжановский «вступил в бухарские владения и штурмом взял города Ура-Тюбе и Джизак»12. Цитируемьш автор, дипломат по профессии, очень хотел бьі изобразить зто дело Крьіжановского как результат «нарушения преподанньїх ему наставлений»: так сильна бьіла традиция кн. Горчакова среди русских дипломатов, даже в тех случаях, когда они писали недипломатические бумаги! Но из приводимьіх им же фактов видно, что Крьіжановский бьіл сменен как раз за противоположное: за несвоевременное заключение мира с Бухарой. Присланньїй на его место из Петербурга новьій, уже туркестанский генерал-губернатор Кауфман самьім знергичньїм об разом продолжает начатое движение вплоть до того момента, когда он взял Самарканд и, завладев течением Заравшана, снабжающего водой Бухарское ханство, стал фактическим хозяином отого последнего: после отого номинально бухарскому змиру оставили его «независимость». Уже за три года до отого, при первьіх известиях о походах ге нерала Черняева, английское правительство обратило внимание 1 Мартене. Россия и Англия в Центральной Азии, с. 42, англ. пер. 2 Татищев. Александр II.

262

на возрождение николаевского империализма в Средней Азии. Обещание Горчакова насчет Чимкента бьіло косвенньїм ответом на английские страхи, а столь бьістро доказанная ненадежность обещания не могла, разумеется, успокоить зтих последних. Но дать более определенньїе обязательства русский министр иностранньїх дел теперь поостерегся. Собьітия 1866— 1868 годов обратили на себя внимание уже не только английских дипломатов, но и английского общественного мнения. Крупнейший авторитет по азиатским делам в глазах зтого последнего, известньїй путешественник сзр Генри Раулинсон, составил в 1868 году наделавшую много шума записку, изображавшую русские завоевания в Сред ней Азии как начало систематической атаки на Индию. Линия Чим кента, линия Ташкента, линия Самарканда образно сравнивались Раулинсоном с рядом параллелей, приближающихся к осажденной крепости: когда Мерв и Герат будут захваченьї зтими параллелями, русские будут на гласисе, и тогда начнется штурм. Английский ученьїй делал слишком много чести русскому правительству, приписьівая ему столь строгую систематичность действия: можно с полною уверенностью принять, что завоеватели Туркестана тогда еще сами хорошенько не знали, какое именно употребление сделают они из своих завоеваний. Просто, отдохнув от крьімского погрома, они вновь принялись за прерванное им дело, подчиняясь своего рода инстинкту, вьіработавшемуся за предшествовавшие 40 лет. Но англичане в своей колониальной политике ничего не делают инстинктивно и наобум: Раулинсон судил о русских по себе — и не мог не видеть, что, с захватом не толь ко Сьірдарьи, а и Амударьи, прорезьівающей бухарские владения, русские в смьісле нападения на Индию оказьіваются поставленньїми несравненно более благоприятно, нежели англичане в отношении обороньї зтой последней. В образе Аральского моря и Амударьи Россия имела отличньш водньїй путь, подходивший почти вплотную к горньїм проходам, являющимся воротами из Средней Азии в Индию. Насчет доступности зтих проходов для современной армии, с обозом и артиллерией, ничего определенного тогда не знали не только русские, но и англичане: знали толь ко, что все предшествующие завоеватели Индии, двигавшиеся с севера, зтими проходами пользовались, — зтого бьіло достаточно для того, чтобьі опасения Раулинсона не казались бессмьісленньіми. А если прибавить сюда газетньїе статьи на ту же тему некоторьіх русских, довольно вьісокопоставленньїх и осведомленньїх (как ориенталист Григорьев, скоро ставший начальником Плавно го управлення по делам печати), возможность начинала казаться несомненностью. Что могла противопоставить Англия новому нашествию северньїх людей на индийский полуостров? Тут надо принять в расчет, что в дни записки Раулинсона индийская же263

лезнодорожная сеть почти не существовала. На всю Индию бьіло с небольшим 4 тьісячи миль рельсовой колеи, из которьіх на северньїй конец, Пенджаб, приходилось всего 300 миль. Другими словами, мобилизация англо-индийской армии представляла огромньїе трудности. И еще труднеє бьіло доставить зтой армии подкрепление из метрополии: Сузцкий канал еще не бьгл открьіт, и сообщения Индии с Англией шли в обьезд Африки. Стоит сравнить на карте длину водного пути, имевшегося в распоряжении русских (Аральское море и Амударья), с английской дорогой вокруг Капа, чтобьі решительний перевес России в зтом отношении сразу бросился в глаза. В начале 1869 года английский министр иностранньїх дел, лорд Кларендон, обратился к русскому послу в Лондоне с формаль ним запросом: как ему успокоить английское общественное мнение и предупредить осложнения, могущие возникнуть между двумя правительствами по поводу Средней Азии? Запрос Кларендона бьіл исходной точкой длинного конфликта, закончившегося юридически только англо-русской конвенцией 31 августа 1907 года, хотя фактически конфликт потерял свою остроту уже с середини 80-х годов. Но до отого бьівали моменти большого напряжения — и однажди дело дошло даже до войньі, правда, не непосредственно между Россией и Англией, а только между Россией и Турцией. Последняя в зто время бьіла, однако же, настолько явно клиєнткой Англии, помогавшей туркам прямо деньгами и оружием, а косвенно даже и вооруженной силой (появление английского флота перед Константинополем в начале 1878 года), что политически спор воспроизводил вполне точно кризис 1830— 1850-х годов, только без севастопольского финала. Мьі скоро увидим, что и зкономические корни кризиса бьіли те же самьїе. Пока для ясности остановимся на его внешнем ходе. В ответ на английский запрос бар. Бруннову, представлявшему тогда Россию в Лондоне, бьіло поручено дать «положительное уверение», что русское правительство «рассматривает Афганистан, как находящийся всецело вне сфе ри русского в л и я н и я ». Русских спрашивали, зачем они зашли так далеко. В ответ на зто русские намекали, что они могли бьі пойти и дальше, но пока не хотят. Причем и зта последняя уступка бьіла обусловлена довольно неприятньїм для англичан ограничением: не вмешиваться в афганские дела Россия обещала только до тех пор, пока Афганистан останется независимьім. Но стремление Англии поставить афганского змира к себе в такие же отношения, в каких бьіл к России змир бухарский, не составляло ни для кого секрета уже с 40-х годов. При таких условиях напоминание о независимости Афганистана бьіло явной угрозой — и немудрено, что Кларен дон отнюдь не чувствовал себя удовлетворенньїм русским ответом. Мьісль создать из Афганистана государство-буфер его очень 264

привлекала. Но чтобьі функционировать с пользою для Англии, буфер должен бьіл бьіть достаточно прочен. В сентябре того же 1869 года английский министр отправился в Гейдельберг для личиьіх разговоров на зту тему с кн. Горчаковьім. Можно думать, что не без задней мьісли Кларендон поставил разговор на географичсскую почву — где, мьі знаєм, русский министр бьіл особенно слаб. Россия согласна уважать независимость Афганистана — хорошо: но где же границьі зтого независимого государства? Англичане находили, что границей может бьіть только Амударья: другими словами, они соглашались успокоиться лишь в том случае, если возможная операционная линия русского похода на Индию будет наполовину в английских руках. К несчастью для своего собеседника, Горчаков к зтому времени сделал заметньїе успехи в географии Центральной Азии. Он твердо помнил, что большая часть Бухарского ханства находится на левом берегу Амударьи: включать весь зтот берег в сферу английского влияния после побсд Крьіжановского и Кауфмана бьіло бьі явной нелепостью. «Независимьій» Афганистан должен бьіл напинаться гораздо южнее. Гсйдельбергское свидание «не имело никаких практических ре зультатові. И в конце все того же 1869 года английский посол в Петербурге «с явньїм беспокойством осведомлялся»: правда ли, что русским правительством уже решена зкспедиция против Хивьі? Ответ бьіл отрицательньш: русское правительство «надеялось еще обойтись без зтой мерьі». Скоро, однако же, наступили собьітия, сделавшие зту меру совершенно необходимой. Собьітия, по обьїкновению, происходили чрезвьічайно далеко от берегов Аму дарьи или Сьірдарьи — и даже от берегов Босфора: их театром бьіли берега Рейна и Мааса. В августе — сентябре 1870 года гірусские пушки покончили со Второй французской империей — а в октябре того же года дипломатический мир с крайним изумлснием узнал из циркуляра, разосланного кн. Горчаковьім рус ским представителям за границей, что Россия не считает для себя более обязательньїм Парижский трактат 1856 года. Фактически пока она отменяла лишь ту его статью, которая запрещала ей держать флот на Черном море, но простая логика подсказьівала, что если сегодня Россия считает себя в праве односторонним распоряжением отменить одну из статей договора, завтра она отменит другую или все другие. Англичане слов не находили для того, чтобьі охарактеризовать горчаковский циркуляр. И так как связь собьітий бьіла яснеє дня, то по поводу русского вьісгупления английский уполномоченньїй Одо Россель явилея в прусскую главную квартиру, находившуюся тогда в Версале, требовать обьяснений. И Бисмарк, и король Вильгельм бьіли нема-1 1 Martens, цит. соч., с. 66.

265

ло скандализованьї беспримерньїм поступком своей союзницьі. Но от союза не отреклись и, отведя душу несколькими замечаниями, не совсем лестньїми для кн. Горчакова, поддержали его, насколько дипломатические приличия допускали такую поддержку. Одо Росселю бьіло дано понять, что на содействие пруссаков восстановлению Парижского трактата нечего рассчитьівать. Что же касается главной виновницьі зтого трактата, Франции, ее положение достаточно иллюстрировалось тем, что ее правительству пришлось отвечать на горчаковский циркуляр из Тура: Париж бьіл уже осажден. С Англией случилось то, что она всегда считала величайшей из неприятностей: она бьіла лишена вся ких континентальних союзников. Пришлось пойти на уступки и ограничиться моральним афронтом России (на лондонской конференции января—февраля 1871 года). Разорванннй кн. Горчаковьім международньїй документ не бнл вновь склеен, и Россия получила теоретическое право построить снова Черноморский флот. Что право зто осталось пока чистой теорией, на то била добрая воля самой России: как и в Средней Азии, у нас умели взять; что делать со взятим, об зтом догаднвались еще долго. Раулинсон со своим рационализмом бнл решительно не способен оценить такой глубоко органический процесе, как внешняя политика царской России. То, что говорилось — и писалось — на лондонской конференции, било, таким образом, одними словами. Поступки последовали опять чрезвнчайно далеко от места зтих разговоров. По-видимому, английские дипломати ошибались, предполагая, что зкепедиция в Хиву била решена уже в 1869 году, но после 1870 года стало совершенно ясно, что государство злочастного хивинского хана скоро «развалитея, как карточннй домик» (слова директора азиатского департамента Министерства иностранннх дел английскому послу, лорду Августу Лофтусу). В самом деле, только Хивьі недоставало для того, чтобьі водний путь Аральское море — Амударья бьіл всецело в русских руках: Хивинское ханство, занимавшее низовья реки, как раз его перерезнвало. Завоеванию Хивьі до сих пор метали исключительнне физические трудности, о которне разбилась зкепедиция Перовского в 1839 году. В военном отношении хивинский хан не бнл, конечно, более страшним против ником, чем бухарский змир. По-видимому, он рассчитьівал на непосредственную поддержку англичан: его посланцев ми встречаем в Симле, при дворе английского вице-короля Индии. С русской сто рони решили позтому подсластить пилюлю: в начале 1873 года кн. Горчаков заявил английскому правительству, что Россия готова признать маленькие ханства Вахан и Бадакшан — юридически спорнне между Афганистаном и Бухарой, фактически же не зависевшие ни от первого, ни от последней — афганскими владениями. 266

С английской точки зрения, зто могло спитаться большим вьіигрьішем: Вахан и Бадакшан непосредственно прилегают к горньїм проходам, ведущим из Средней Азии в Индию. Но так как индийская зкспедиция, вопреки слишком поспешньїм прорицаниям Раулинсона, вовсе еще не входила тогда в практическую программу русского правительства — так как, с другой стороньї, уступка бьіла чисто словесная: на практике в спорних ханствах не имели никакой власти ни бухарский, ни афганский змирьі, — то русское пожертвование бьіло не так велико, как казалось. Чтобьі еще лучше прикрьіть готовивш ийся удар, в Петербурге прибегли к следующему приему. В Англию бьіл отправлен генерал-адьютант гр. Шувалов со специальньїм поручением заявить Английскому кабинету, что «император не только вовсе не желает завладеть Хивой, но и дал положительное приказание, дабьі предупредить возможность отого завладения, и что Кауфману посланьї инструкции, предписьівающие наложить на хана такие условия, чтобьі занятие Хивьі ни в каком случае не могло бьіть продолжительньїм»1. Когда в Англии стало после отого известно содержание договора, заключенного неизменно победоносньїм генералом Кауфманом с хивинским ханом в его занятой русскими войсками сто лице, — в «английской печати поднялась буря, и британское общественное мнение бьіло охвачено пароксизмом острой враждьі по отношению к России». В самом деле, договор говорил диаметрально противоположное тому, что только что бьіло обещано гр. Шуваловьім. Не только занятие Хивьі должно бьіло «бьіть про должительньїм» — но хивинский хан признавал себя на вечньїе времена вассалом русского государя; причем, дабьі не внушить ему излишней гордости, сношения он должен бьіл вести не не посредственно с Петербургом, и даже не непосредственно с туркестанским генерал-губернатором, а с начальником Сьірдарьинского отдела Туркестанской области. «Независимьш государь» попросту подчинен бьіл уездному исправнику! Что соблюден бьіл текст шуваловского обещания — русский гарнизон не остался в Хиве, не имевшей никакого воєнного значення, — зто могло толь ко еще более озлобить англичан, ибо, по другой статье трактата, низовья Амударьи стали русской территорией — и в зтом бьіла суть дела. Есть ли внутри глиняньїх стен Х ивьі хоть один русский солдат, когда владика зтих стен и все их обитатели дрожали при одном имени отого солдата, — бьіло практически совершенно безразлично. В Англии не бьіло ни одного разумного человека, которьій не считал бьі Раулинсона проницательнейшим из всех пророков. Дело ясное: мьі накануне последней из предсказанньїх им параллелей. Русским остается занять Мерв — и тогда начнется поход 1 Татищев. Александр II, ср.: Мартене, op. cit., с. 82— 83. 267

на Индию. И, как будто нарочно, для оправдання такого взгляда на запрос встревоженного Лондонского кабинета насчет именно Мерва из Петербурга ответили уклончиво. Мерв слишком далек еще от признанной афганской границьі — и русское правительство никак не может обещать, что оно никогда не будет вннуждено принять мерьі против населяющих его туркменских разбойников. Теперь, после 1870 года, приходилось добиваться от России того, что раньше обещалось очень легко: признання неприкосновенности для русского расширения, по крайней мере, Афганистана. Правда, отречься сразу от обещаний 1869 года, как от Парижского трактата, у кн. Горчакова не хватило духу: дело бьіло еще слишком свежо. Но он тянул переговорьі, явно домогался от английского министерства гарантий независимости Афганистана (в ответ на подчинение Россией Бухарьі и Хивьі!) — и воспользовался первьім же удобньїм случаем, заявлением английского министра иностранньїх дел, лорда Дерби, что Англия оставляет за собой полную свободу действий по отношению к Афганистану, чтобьі потребовать такой же полной свободьі действий и для Рос сии. И англичане сейчас же должньї бьіли убедиться, что все зто не пустьіе слова. Не прошло двух лет после хивинской зкспедиции, как Россия формально аннексировала Кокан — третье «независимое» государство междуречья, с которого начались русские завоевания в 1864 году и которьіми они, к востоку от Аральского моря, кончились. «Буре негодования» в английских газетах пос ле отого не бьіло уже предела. История присоединения Кокана показала бьі английскому общественному мнению — если би оно могло рассуждать более спокойно, — что суть русских поступательньїх действии пока вовсе еще не в подготовке похода на Индию. И завоевание Кока на, как покорение Хивн, било продиктовано русскому правительству, точнеє говоря — туркестанскому генерал-губернатор ству, соображениями «внутренней политики». Несмотря на все уверения официальннх бюллетеней, что русских в Средней Азии везде принимают с распростертнми обьятиями, на самом деле завоевание Туркестана било не менее завоеванием, чем всякое другое. Покореннне ненавидели покорителей, и достаточно било найтись поблизости хоть одному свободному уголку, чтобьі он непременно стал центром сопротивления русскому господству. Реальним поводом к захвату Кокана било поднявшееся там восстание против местного правителя Худояр-хана, слишком усердно служившего русским интересам. Вести войну пришлось не с правительством, а именно с народом. И в свете коканских собнтий нам становится понятна одна статья, затерявшаяся в до говоре с Хивой: «Ханское правительство не принимает к себе разннх внходцев из России, являющихся без дозволительного 268

вида от русской власти, к какой бьі национальности они ни принадлежали, а укрьівающихся в ханстве русских преступников задерживает и вьідает русскому начальству». Само собою разумеется, что тут имелись в виду не членьї кружка Чайковского, а местньїе мусульманские агитаторьі, непрестанно возбуждавшие местное население к священной войне с неверньїми всюду, где к зтому представлялась малейшая физическая возможность. З т у возможность у них и старались отнять расширением сферьі непосредственно русского господства. Но англичане на все смотрели глазами Раулинсона, и ближайшим результатом хивинской зкспедиции и аннексии Кокана бьіло то, что английское правительство поставило на первую очередь завоевание Афганистана, а как к более отдаленному, но все же неизбежному делу, ста ло готовиться к войне с Россией. Зная только зти внеіиние фактьі, можно подумать, что все дело бьіло лишь грандиозньїм недоразумением. Англия бьіла готова к самьім сильньїм мерам потому, что считала Россию готовой к походу на Индию. Но зто бьіла ошибка — Россия вовсе не собиралась еще завоевать Индию. Может показаться, что отношения двух стран портали, действительно, какие-то «призраки», о рассеянии которьіх не без пафоса говорил кн. Горчаков в одной из своих депеш. Чтобьі правильно оценить положение, нужно помнить, что спор из-за Средней Азии бьіл только частньім, наиболее конкретньїм зпизодом общего конфликта. З то т общий конфликт и давал тон всему делу. Если мьі возьмем, в широкой рамке 60— 80-х годов, русскую внешнюю политику, с одной стороньї, развитие производительньїх сил России — с другой, мьі без труда увидим три параллельньїе линии, сопровождающие друг друга на всем протяжении зтих десятилетий. Зтими тремя линиями будут: во-первьіх,/?0С/я русской обрабатьівающей промьішленнности; во-вторьіх, рости русского промьіиїленного протекционизма ; в-третьих, ослабление наших жономи-

ческих связей с Англией и ухудшение наших политических отношений с нею. Яснеє всего зти три линии вьіступают, когда мьі обращаемся к цифровьім данньїм:

Год

1867 1870 1873 1876

Вновь основано акционерньїх компаний 12 33 106 41

Переработано иностр. (тьісячи пудов) хлопка

пряжи

3298 2 801 3 530 4 708

184 254 323 340

269

Вьіплавлено чугуна (тьісячи пудов) 17 553 21 949 23484 26 957

Как видим, медленнее всего развивалась за зто десятилетие

текстильная промьниленность, не вьіросшая даже в полтора раза; немного, очень немного знергичнее шло развитие мет аллургии. Та и другая, однако же, не стояли на месте: фритредерский тариф 1868 года не убил русского предпринимательства; напротив, если судить по цифрам вновь открьівавшихся крупньїх предприятий (акционерньїе компании), он даже дал ему весьма сильньїй толчок к поступательному движению. 1876 год бьіл последним годом действия льготного тарифа: в следующем году пошлиньї стали взиматься золотом, то єсть бьіли сразу повьішеньї на 33 %. Дальнейший ход развития русского протекционизма удобно иллюстрировать на одном примере — пошлинах с чугуна: Г одм ................................1868... 1 8 7 7 ...1 8 8 4 /8 5 ...1 8 8 5 /8 6 ....1 8 8 6 .......... 1891 Тарифи: пошлиньї с пуда чугуна, зол отом в к............... 5 ............5 ................9 ................12..............15..........45— 52V2

Производительность русской крупной индустрии при таком действии тарифного пресса росла, однако же, особенно вначале, немногим бьістрее предшествующего десятилетия. Годьі...................................................... 1 8 7 7 ....1 8 8 7 ...1 8 9 2 ....1 8 9 7 Общ ая сумма производства в млн р ........................................... 5 4 1 ........8 0 2 ...1 0 1 0 ....1 8 1 6

Как видим, в России, как и везде в мире, протекционизм бьіл не столько условием развития крупной промьішленности, сколько результатом отого развития. По мере того, как капиталист становился сильнеє, он требовал себе все новьіх и нових прерога тив, все более и более стремился монополизировать внутренний рьінок. Когда ему зто удалось окончательно (тариф 1891 года), его дела, разумеется, расширились на всю сумму витесненньїх им с рьінка иностранньїх продуктові

Количество фабрик Год

1887 1897

Производство (млн р.)

Количество рабочих (ш с.)

металлургические

текстильньїе

металлургические

текстильнью

металлургические

текстильньїе

1377 2412

2847 4449

112,6 310,6

463 946,3

103,3 152,9

309,2 642,5

270

Но гораздо раньше, чем обнаруживались зти положительньїе результати торжества «национального» напитала, его соперники почувствовали отрицательньїе для них последствия нового по рядна вещей. Ввоз Великобритании в Россию: Годьі............................1860 Тьіс. фунт, стерл. ...5147

1870 10 071

1871— 1880 10 007

1881— 1890 7783

Давно уже сделано наблюдение, что Англия никогда не может бьггь другом державе, которая ведет у себя строго протекционную систему. Одного того фанта, что на границах России с 70-х годов вновь поднялась николаевская стена таможенного тарифа, бьшо бьі достаточно, чтобьі испортить англо-русские отношения1. Но зто общее наблюдение в данном случае легко детализировать — и хронологически, и географически. Мьі можем довольно точно определить, когда и где Англия стала чувствовать промьішленное соперничество России — и при зтом, кстати, еще раз видеть, что протекционизм является венцом промьішленного здания, а отнюдь не его фундаментом. Еще действовал тариф 1868 года, даже золо тих пошлин еще не бьіло, а уже английский ввоз в Россию стал заметно сокращаться. Годьі.................................. 1867 Англ. ввоз в Россию (тмс. фунт, стерл.)....3944

1870

1873

1874

1875

1876

6991

8997

8776

8059

6182

Мьі не имеем в своем распоряжении детальних данних, которьіе позволяли бьі судить, чем именно бьіло обусловлено падение английского ввоза в Россию в 1876 году (накануне торжества русского протекционизма!) до уровня ниже даже 1870 года. Но для нашей цели — зкономически характеризовать внешнюю политику России — достаточно самого фанта. Англия теряла русский ринок. Повторяєм, уже одно зто никак не могло усилить англорусской дружби. Но у нас єсть неоспоримие доказательства того, что русское правительство сознательно питалось витеснить англичан и с соседних ринков и что театром такой сознательной политики русского правительства бил именно Ближний Восток — те самие места, где скоро должни били разиграться войни 1876— 1878 годов. В числе второстепенних ринков английского сбита после Крьімской войни заметную роль стала играть Руминия. Освобождение низовьев Дуная из русского таможенно1 Речь идет о промьниленной Англии XIX века. Банкирская Англия в начале X X века держалась в своей внешней политике иньїх принципов.

271

го кольца бьіло тут главньїм благоприятствующим условием. Английский ввоз в Румьінию, составлявший в 1860 году всего 9 млн франков (седьмая часть общей суммьі ввоза), к 1875 году превьішал 25 млн франков, что составляло уже четверть всего румьінского ввоза. Но зто повьішение останавливается, опять-таки, на середине 70-х годов, достигнув максимума (33 млн франков) в 1874 году, английский ввоз в Румьінию к следующему году упал до 25 млн. Маленький зпизод позволяет составить некоторое мнение насчет того, кто именно теснил в зтих местах англичан. В конце 50-х годов одна английская компания получила от турецкого правительства концессию на устройства порта в Кюстендже (румьінская Констанца) и железную дорогу от отого порта к Дунаю. Блестящая роль Констанцьі в наши дни показьівает, что англичане нащупали место верною рукою. Но Констанца, непосредственно связанная рельсовой колеей с нижним Дунаєм, в обход его труднопроходимнх гирл, Констанца, гораздо ближе расположенная к Константинополю, чем русская Одесса, угрожала стать страшньїм конкурентом зтой последней. Русское правительство не могло отого перенести — и по его настояниям Порта аннулировала английскую концессию в 1870 году. Можно себе представить, как бьіло принято в английских коммерческих кругах известие, что в России носятся с планом исправить Парижский трактат еще в одном пункте, вернув в русские границьі Бессарабию и устье Дуная, потерянньїе в 1856 году. А в наличности отого плана нельзя бьіло сомневаться уже тотчас после лондонской конференции 1871 года: уже тогда на зтот счет велись секретньїе, но не составлявшие, конечно, тайньї для заинтересованннх лиц, переговори с Турцией1. На зтом общем фоне англо-русского конфликта становятся понятньї те осложнения, которьіе бьіли вьізваньї в середине 70-х годов фактами, ничуть не более крупними сами по себе, чем имевшие место на десять или пятнадцать лет ранее. Герцеговинское восстание 1875 года бьіло не хуже и не лучше герцеговинского восстания 1862 года — а критская революция 1867 года била значительнее их обоих. Но в 60-х годах, до лондонской конферен ции и в самом начале среднеазиатских завоеваний, русское пра вительство еще не дерзало активно виступать на театре своих поражений 1853— 1856 годов. Теперь очень бистро вспомнили, 1 Вьішеприведенньїй цифровой материал заимствован из следующих изданий: Statesman’s yearbook — за соответствующие годи; Гулишамбаров. Европейская торговля XIX в. и участие в России; Mittschewsky. Russlands Handelspolitik. — Berlin, 1905; Туган-Барановский. Русская фабрика; Baicoiano. H an d elsp o litisch e B estreb u n gen Englands zur Erschliessung d. unteren Donau. — Munchen, 1913.

272

что герцеговинцьі — братья-славяне, и решили, что оставлять их без помощи никак нельзя. Сентиментальная картина — русский народ, в единодушном порьіве устремившийся на помощь вновь обретенньїм братьям против неверньїх, — картина, к удивлению, повторяющаяся еще иногда и теперь, притом на страницах вполне, казалось бьі, приличньїх книжек1, официальньїми кругами дав но сдана в архив за ненадобностью. Авторьі, национализм которьіх вне всякого сомнения, весьма спокойно присоединяются к оденкам, давно данньїм печатью всего менее националистической. И мьі не находим лучшего способа обьективно изобразить дело, как процитировав генерала Куропаткина, свидетеля, прибавим в скобках, тем более денного, что он, начальник штаба генерала Скобелева в кампанию 1877 года, бьіл уже сознательньїм деятелем описьіваемой им зпохи12. «В сущности «вся Россия» вовсе не соединялась в порьіве прийти на помощь славянским братьям. Огромная масса русского народа даже понятия ,не имела, и не имеет его и теперь, о славянских народностях и их племенном и религиозном родстве с русским племенем. Зто не бьіло патриотическим движением, напоминавшим 1812 год. Тогда зто движение проникло в глубь народньїх масс, ибо бьіло понятно им: враг пришел в предельї России, враг ежег Москву. Ничего подобного, конечно, не бьіло в 1876 году. Возбуждение в России носило

искусственньїй характер и захватило только поверхностно русский народ. Главную роль в зтом искусственном возбуждении играли славянофильї, искренно верившие в призвание России жертвовать жизнью и достатком ее сьінов для устройства славян ских дел и расстройства собственньїх. В военньїх кругах возможность войньї с Турцией встречалась с нескрьіваемьім удовольствием. Наиболее горячие головьі, чтобьі скореє попасть в бой, шли в добровольцьі, некоторьіе идейно, а некоторьіе — от избьітка жизненной знергии. Бьіло патриотическое возбуждение и ереди отставньїх военньїх; многие и из них пошли в Сербию идейно, но для многих отставньїх поступление в добровольцьі вьізьівалось желанием новой обстановки, опасности, борьбьі, обеспеченного куска хлеба. Особьіх же симпатий к сербам у многих заметно не бьіло. Попадали в добровольцьі и такие, которьіе, кроме вреда делу и русскому имени, ничего не принесли». Но даже и для славянофилов вера в «народное одушевление» бьіла лишь минутой угара — и похмелье наступило очень бьіетро. Уже в декабре 1876 года Ив. Аксаков писал в частном письме: «Весь грех сербской войньї в том и состоял, что она началась будто бьі за 1 Богучарский. Активнеє народничество. 2 Куропаткин А. Н. Россия для русских. Задачи русской армии. — СПб., 1910, т. 2, с. 444 и др. (Курсив наш.)

273

освобождение южньїх славян, а не просто за свержение турецкого сюзеренства, за приобретение Старой Сербии и Боснии, сло вом, началась ложью и фразой». Правильная перспектива получится лишь, когда мьі вместо слова «народ» поставим «правящие круги русского общества». «Сочувствие к славянам Балканского полуострова, — говорит генерал Куропаткин, — находило поддержку в Аничковском дворце у наследника-цесаревича и в Зимнем дворце у государьіни Марии Александровньї. Из приближенньіх к государьіне особенно влиятельною славянофилкою бьіла графиня Блудова, к убежденньїм сторонникам решительньїх мер против турок принадлежал и великий князь Николай Николаевич». К ним принадлежали, нужно добавить, и представители крупного капитала. Хлудов принимал большое участие в посьілке Черняева в Сербию, крупнейшие банки и городские думьі щедрою ру кою приходили на помощь добровольцам. Собственно «народ» давал и деньги, и людей в минимальном количестве. «Порьів известной части общества к пожертвованиям на пользу славян бьіл непродолжителен и по результатам незначителен. Денег бьіло собрано немного, а количество всех добровольцев составило только до 1500 человек, но и в их числе, по отзьівам особо командированньїх лиц — генерала Никитина и полковника Снессарева — находилось много лиц, о которьіх пришлось доносить, что среди них господствовали полная распущенность, разлад между собою и ненависть к сербам»1. Для осуществления своих планов славянофилам всего меньше приходилось рассчитьівать, таким образом, на «народное одушевление». На кого в действительности, а не на словах, можно бьіло надеяться, зто уже давно раскрьіли дипломатические разоблачения русских и не русских авторов. Разоблачения установили факт весьма парадоксальний, но, тем не менее, совершенно несомненньїй: осуществление славянофильских планов всецело зависело от содействия двух немецких держав: Австрии (именно Австрии, а не Австро-Венгрии, ибо венгерьі бьіли безусловно враждебньї русским планам) и, в особенности, Германии. Освободить балканских славян можно бьіло только при содействии злейших врагов «славянства»! А так как, само собою разумеется, никакой немецкий политический деятель не стал бьі оказьівать поддержку «панславизму» — то уже из самой возможности немецкого со действия ясно, что серьезньїе деловме люди вроде Бисмарка никакого значення славянофильской фразеологии русских правящих кругов не придавали, считая все разговорьі о «славянстве» простой блажью, которую, конечно, несколько неприятно слушать, но которая никаких практических последствий иметь ни в каком 1 Ibid., с. 447. Курсив наш.

274

случае не может. С замечательной чуткостью Бисмарк сразу нащупал нерв всего дела, с самого начала взглянув на него как на конфликт Англии и России. Конфликт зтот для него бьіл в вьісшей степени неприятен. Германия уже тогда начинала становить ся великой морской державой, ее коммерческий флот рос не по дням, а по часам — соответствующей же ему военной морской сильї еще далеко не бьіло налицо. Мир на море бьіл необходим Германии как никогда — и ничто больше не могло угрожать зтому миру, как русско-английская война. Еще в 1876 году позтому Бисмарк предложил русскому правительству свои услуги как «честного маклера» на предмет соглашения с англичанами: с большой опять-таки проницательностью он видел, что конфликт дале ко не так безьюходен, как казалось Раулинсону и его единомьішленникам, в сущности, очень далеко стоявшим от практической политики. Намерение России вернуть себе Бессарабию он считал «безделицей» (bagatelle) и полагал, что она ни в какое сравнение не идет с русско-английским спором в Центральной Азии. Стоит Рос сии гарантировать англичанам Индию, — Бисмарк предвидел, что для полного успокоения последних придется отдать им Египет, как он мягко вьіразился «обеспечить безопасность Сузцкого канал а», с 1875 году перешедшего фактически в английские руки, так как Англия купила большую часть акций сузцкой компании, — и она охотно уступит России «безделушки». В действительности, как мьі знаєм, так и произошло: завладев в начале 80-х годов Египтом, англичане стали гораздо менее непреклонньї в Средней Азии. Но в Петербурге насчет действительних намерений Германии находились в самом странном заблуждении: там бьіли увереньї, что в случае войньї на Востоке Германия окажет Рос сии не более и не менее как вооруженную поддержку. Кн. Горчаков писал русскому послу в Берлине Убри: «В случае разногласия между нами и Австрией по Восточному вопросу, мьі, как уверял Шувалова Бисмарк, можем безусловно рассчитьівать на него. Пруссия, сказал Бисмарк, должница России за ее поддерж ку в 1866 и 1870 годах. Расплатиться с зтим долгом для нее — дело чести. Позтому как дворянин, а не как канцлер империи, он (Бисмарк) заявил, что для поддержания наших претензий Пруссия предоставит в наше распоряжение германскую армию». «Он сделал зто заявление не как канцлер, — прибавлял Горчаков, — потому, что в политических сношениях он не позволяет себе бьіть вполне откровенньїм (іі se reservait une espece d’elasticite dans Texpression de sa pensee)»1. Обьяснение отого разговора принесла опять-таки Октябрьская революция. Мьі теперь знаєм, что перед Горчаковьім лежала секретнейшая кон1Горяинов. Босфор и Дарданелльї, с. 316, фр. пер. 275

венция, обещавшая России 200 тьісяч прусских штьїков, конвенция, которой Бисмарк и не думал исполнять. Впоследствии, как известно, он публично вьісказьівал, что весь Восточньїй вопрос не стоит костей одного померанского грена дера. Во всяком случае, здесь шла речь только о русско-австрийском споре как возможности: насчет спора русско-английского (а в нем бьіла суть дела) Бисмарк, уже в совершенно трезвой беседе с Убри, вполне определенно давал понять, что на большее, чем безусловньїй нейтралитет Германии, Россия рассчитьівать не должна. Но помимо канцлеров и посланников существовали личньїе, очень близкие отношения между государями двух стран — и тесная дружба вьісших военньїх и придворньїх чинов, принадлежавших не только к одному социальному классу, но нередко и к одной национальности в обеих странах: и не пересчитать остзейских баронов, носивших русский военньїй или при дворний мундир. Когда император Александр II бьіл в Варшаве, к нему явился с письмом и личньїм поручением императора Вильгельма генерал-адьютант последнего, фельдмаршал Мантейфель. Князь Горчаков поспешил, со своей сторони, побеседовать с доверенньїм лицом германского императора. На вопрос, окажет ли Германия поддержку России в случае войньї, Мантейфель ответил категорически: «Мьі вас не покинем». После зтого как бьіло сомневаться, что прусские штьїки, можно сказать, в кармане? Князь Бисмарк бьіл совершенно невиновен в зтом упорстве русского самообмана: добиться от него официального подтверждения слов Мантейфеля русским дипломатам так и не удалось, к великому огорчению кн. Горчакова. Только зто и побуждало принять все же минимальньїе мери предосторожности и попитаться столковаться до войньї по крайней мере с Австрией — если не с Англией. Австрия чрезвьічайно охотно шла навстречу: точнеє говоря, она двинулась в путь первая. В своє время не без больших оснований предполагали, что герцеговинское восстание стало серьезньїм делом при прямом содействии австрийского правительства. По крайней мере, именно оно, в лице канцлера гр. Андраши, первое реагировало на герцеговинские собьггия 1875 года, висту пив с планом реформ в соседних с Австрией христианских провинциях Турции. План — его подробности ни для кого теперь не интересньї — клонился к тому, чтобьі создать перманентний повод для австрийского вмешательства в Боснии и Герцеговине, вмешательства, которое рано или поздно должно бьіло привести сначала к военной оккупации Австрией зтих областей, а потом и к аннексии их. Согласие на все зто Германии имелось уже с 1871— 1872 годов. Англия в зтой части Балканского полуострова насущних интересов не имела и относилась к делу безразлично. Оставалась Рос сия. Когда вияснилось горячеє желание тех, кто ею управлял, 276

вмешаться в дело, гр. Андраши сейчас же сообразил, какую из зтого можно извлечь пользу. При единоличном действии Австрии дело могло дойти до австро-турецкой войньї: к чему так рисковать, когда можно заставить воевать Россию — и в результате русско-турецкой войньї получить Боснию и Герцеговину даром, не вьінимая шпаги из ножен? На свидании двух императоров, австрийского и русского, в Рейхштадте (26 июня 1876 года) весьма легко пришли к соглашению, по которому Австрия получала Бос нию (о Герцеговине, как цинически обьяснял потом Андраши, «случайно забьіли» упомянуть), а Россия — Бессарабию и Батум в Азии. Ни то, ни другое, скажет читатель, не имеет никакого отношения к балканским славянам, которьіх стремились освобождать. Подождите, не все славяне бьіли так «случайно забити», как герцеговинцн. Относительно других било положительно ус тановлено, что они ни в каком случае не могут образовать на Балканском полуострове одного большого государства. Зто, конеч но, очень плохо сочеталось со славянофильской фразеологией, но зто же лишний раз доказнвает, что дело било вовсе не в ней. А так как — генерал Куропаткин в зтом прав — в русских правящих сферах встречались все же и «искренние славянофилн», то рейхштадтскую сделку решено било держать в строжайшем секрете не только от публики, но и от русского посла в Константинополе Игнатьева. Так как последний бнл главньш рнчагом славянского «освобождения» на Балканах, то удобнее било не повергать его в ослабляющее волю состояние психической раздвоенности. Игнатьев вместе со всем русским общественннм мнением продолжал верить, что Австрия — «коварннй враг», а на самом деле австрийцьі били, вполне формально, нашими союзниками. Труднеє, неизмеримо труднеє дело било с Англией. Вибори 1874 года поставили у власти консервативное министерство с Дизразли, впоследствии лордом Биконсфильдом, во главе. То била первая яркая вспншка английского империализма после многих лет. Зкономической почвой бнл кризис, охвативший всю Европу. Англичанам, до тех пор верившим в своє промншленное первенство, как в закон природи, вдруг стало тесно на европейском рннке: вьіше ми видели, какие специальнне причини еще усиливали тесноту. Перспектива — пусть даже просто мираж — зкзотических завоеваний и нових колониальннх рьінков, перспектива, развернутая Дизразли, сделала его богом буржуазного общественного мнения (английские рабочие тогда стояли в стороне от политики). Но поддержать такую репутацию било нелегко. Нужньї били если не громкие дела, то громкие фрази; если не решительнне действия, то резкие, кричащие зффектн. Без континенталь них союзников Англия так же мало могла воевать с Россией, как и сорока годами раньше. Единственньш возможннм союзником 277

казалась Германия — но она бьіла союзницей России1. Вдобавок, в русско-английском конфликте роль наступающего неизменно принадлежала России: Англия оборонялась. Но как раз к середине 70-х годов условия обороньї стали изменяться к большой вьігоде англичан. Во-первьіх, бьіл прорьіт — и, как мьі видели, попал в английские руки — Сузцкий канал: британские войска на месяц пути оказались ближе к Индии, чем бьіли раньте. Затем индийская железнодорожная сеть, почти не существовавшая в 60-х годах, к середине следующего десятилетия считала уже 6V2тьісяч миль, из которьій на Пенджаб приходилось 664 (против 246 в 1867 году, иньїми словами, северо-западньїй, обращенньїй к России, угол сети вьірос в 242 раза). Нападение России теперь бьіло менее страшно, чем в дни записки Раулинсона; нападение на Россию — менее нужно. Зтими двумя соображениями и определялась политика Биконсфильда в восточном кризисе 1875— 1878 годов. Он до последней степени поднял тон разговоров с русским правительством, и зто чрезвьічайно льстило английскому общественному мнению. В то же врсмя, по существу, он весьма готов бьіл «вьіжидать собьітий» — и дождался, наконец, такого момента, когда русское положение бьіло хуже, чем оно могло бьі бьіть после двух сражений, проигранньїх в Афганистане, Англия же бьіла поставлена так вьігодно, как никогда. В результате без прямого у частая в войне Англия добилась не меньшего, чем ей дала бьі война. Но она обязана бьіла зтим отнюдь не одному только дипломатическому искусству Дизразли: еще более помогли ей в зтом беспримерньїе неискусство и неловкость его противников. Пословица «На ловца и зверьбежит» никогда еще так не оправдьівалась, как в англорусских отношениях зтих лет. Русские дипломати делали все, от них зависящее, чтобьі дать пищу громким фразам английского империализма, и ничего не делали такого, что могло би в самомалейшей степени служить ему серьезной угрозой. Слухи о воинственньїх намерениях России относительно Турции несомненно обеспокоили английское правительство. Война с Россией казалась неизбежной — а ми знаєм, что вести зту войну для Англии било совсем нелегко. Затруднительность положення англичан нашла себе вьіражение в донельзя странньїх советах, которьіе они сочли себя обязанньїми давать Турции. Ей рекомендовали из Лондона «как можно скореє подавить» начавшеєся между балканскими славянами движение. Турки поняли зто, как только 1 Может бьіть, уже в зто время малонадежной. Поддержка, оказанная Россией Франции в 1875 году, очень раздражила Бисмарка, и он — єсть известия — предлагал Англии свою поддержку в обмен за союз против Франции. Английский министр отказался, сославшись на то, что такого союза английское общественное мнение не потерпит.

278

они могли понять, — и цельш болгарский округ бьіл вьірезан башибузуками. В Англии зто произвело такое впечатление, что Дизразли на несколько месяцев сделался почти непопулярен, а его либерального противника Гладстона, обличившего турецкие зверства, публика носила на руках. При таких обстоятельствах Британский кабинет должен бьіл очень обрадоваться, узнав, что русское правительство и с ним готово договориться относительно своих действий на Балканском полуострове. В «секретной» депеше, содержание которой стало, конечно, сейчас же известно англичанам хотя бьі через того же Бисмарка, кн. Горчаков шел так далеко, что соглашался ограничить русские военнне операции северной Болгарией — не переходя, стало бить, Балканского хребта. Официально бьіло обещано, что русские войска ни в каком случае не войдут в Константинополь. Понять зти обещания можно, только припомнив тот наивньїй византинизм, которнм сопровождалась хивинская зкспедиция. Хотели «усипить внимание» соперника — и дали ему возможность вставить нам палку в коле со в самую критическую минуту. В самом деле: псевдосекретная депеша Горчакова гласила, что русские не перейдут Балкани, если

султан обратится к императору Александру с просьбой о мире ранее, нежели военньїе операции подойдут к Балканам. Для того чтобьі аннулировать зто условие, передовой отряд гене рала Гурко и бнл командирован занять балканские проходи немедленно после переправи через Дунай. Турки били лишеньї физической возможности просить мира ранее, чем русские спусти лись в долину Тунджи. Но удержаться там Гурко не смог, воєнного значення его набег не приобрел, а Дизразли получил превосходннй повод декламировать на тему о русском вероломстве. Когда после отого английский флот сначала бнл сконцентрирован у входа в Дарданелли, а потом появился перед Константинополем, у Принцевьіх островов, все зто били шаги формально строго оборонительнне и вполне законнне, как ни негодовало на них русское правительство. Никто не обязан верить обещаниям держави, которая систематически свои обещания нарушает. Но Англия била врагом — по отношению к врагам допускаются военньїе хитрости, хотя, может бить, тот тип хитростей, которнй применен бьит русской дипломатией с кн. Горчаковнм во главе, и являлся для второй половини XIX века несколько устарельїм. Гораздо удивительнее, что зта дипломатия считала позволительннми для нее аналогичние шаги относительно держав, связанньїх с Россией союзними договорами. Вьіше ми говорили, что еще летом 1876 года между Россией и Австрией било заключено соглашение, обеспечивавшее Россию от всяких сюрпризов со сторони ее соседки на случай войньї с Турцией. Собственно, только зто соглашение и делало войну фи279

зически возможной: имея австрийскую армию с тьіла, русские, как показал опьіт кампании 1853— 1854 годов, не смогли бьі предпринять поход в Болгарию. Вот почему император Александр II и медлил с началом военньїх действий до тех пор, пока австро-русская конвенция не бьіла вьіработана во всех деталях — а зто отняло много времени. Рейхштадтское соглашение лета 1876 года бьшо только принципиальньїм. Когда дело дошло до конкретной формулировки русских требований, Андраши обнаружил крайнюю недоверчивость, сильно оскорблявшую кн. Горчакова: последствия показали, что Андраши бьіл более чем прав. Благодаря ожесточенньїм спорам из-за каждой мелочи, текст конвенции бьіл готов только в марте следующего 1877 года (хотя датировали ее зачемто 3 (15) января). Когда она бьіла, наконец, подписана, Александр Николаевич двинул свою армию против Турции (манифест о войне бьіл дан 12 апреля 1877 года). Казалось бьі, совершенно ясно, что австро-русская конвенция — вещь серьезная. Полний текст ее напечатан только теперь, но и русские, и австрийские дипло мати признавали в общих чертах точним изложение, появившеє ся в австрийских газетах ровно десять лет спустя после собьітий, в 1887 году1. Седьмой, и последний, пункт конвенции гласил: «Не должно бьіть устроено на Балканском полуострове значительное славянское государство в ущерб неславянским племенам». О том, как гармонировал зтот пункт с официальньїми славянофильскими лозунгами нашей дипломатической кампании, уже говорили вьіше. Теперь дело не в зтом. Как никак, Россия обязалась не создавать больщих славянских государств из обломков европейской Турции, — на зтом условии ей позволили вести войну. А когда война кончилась полной, хотя и достаточно-таки дорого купленной победой России, последняя, Сан-Стефанским трактатом от 19 февраля 1878 года, превратила пцчти всю европейскую Турцию именно в одно огромное славянское государство, Болгарское княжество, занимавшее, по Сан-Стефанским условиям, пространство от Дуная до Згейского моря с севера на юг, и от Черного моря до Охридского озера в Албании с востока на запад. Один из русских дипломатов, участников Берлинского конгресса, и через ЗО лет после собьітий недоуменно спрашивал: «Если Россия хотела остаться верной конвенции с Австрией, зачем же бьіло заби вать об зтом при заключении Сан-Стефанского договора? Бьіли ли и какие даньї по отому поводу инструкции Н. П. Игнатьеву?»12. Что Игнатьев лично не знал ничего о конвенции, об зтом мьі упоминали. Но Сан-Стефанский трактат не бьіл личньїм соглашением 1Анучин Д. Г. Берлинский конгресе 1878 г. // Русская старина, 1912 (для данного случая особенно январь, с. 44— 45). 2 Там же, май , с. 35.

280

Игнатьева с Турцией. Он бьіл утвержден русским правительством — тем самим, что заключило соглашение с Австрией. Единственное возможное обьяснение заключается в том, что вера в прусские штики, якобьі готовне прийти на помощь России, пе режила и плевненские неудачи, и победоносннй переход через Бал кани. И под Сан-Стефано в ушах стояли слова Мантейфеля: «Ми вас не покинем»! И зти слова, которне сказал сам генерал-адьютант германского императора, затмевали в сознании русских дипломатов всякую писаную бумагу — тем более, что писали зти дип ломати так много, что и сами едва ли могли упомнить все написанное. Что удивительного, в самом деле, что забили какую-то статью какой-то конвенции: по уверению того же участника Берлинского конгресса, русская дипломатия запамятовала о существовании на Балканском полуострове целой страньї, именуемой Грецией. Спасибо, французи напомнили. Тогда начались хлопотн, стали бросаться друг к другу за справками: но оказалось, что никто ничего не знает, как же решено в Петербурге насчет Греции. Горчаков, может бить, и знал — но забьіл. Так и положено било оставить Грецию за французами.. Они первьіе заговорили — значит им єсть что сказать... Сан-Стефанский трактат — он стал известен австрийскому правительству еще ранее своего официального утверждения, в виде проекта — произвел в Вене впечатление разорвавшейся бомби. Еще не далее, как в июне — июле 1877 года Горчаков заверял Андраши, что Россия останется верна принципам рейхштадтского соглашения. Австрийские разговорн о вероломстве России били теперь едва ли не знергичнее английских. И — зто нетрудно било предвидеть — Англия поспешила использовать положение. По статье 2-й все той же австро-русской конвенции, по окончании войньї никакие новьіе порядки на Балканском полуострове не должньї били бить устанавливаемн «помимо участия великих держав, гарантировавших целость Турецкой империи». Берлинский конгресе бьіл предусмотрен, таким образом, до войньї, и позднейшее ламентации славянофилов насчет якобьі западни, в которую заманил Россию Бисмарк с англичанами, могут бить обьясненн только тем обстоятельством, что русско-австрийская еделка от славянофилов била скрьіта. Но русская дипломатия, с характеризующим ее на всем протяжении рассматриваемого нами кризиса наивннм лукавством, питалась истолковать зту статью так, что «новьіе порядки» касаются только Константинополя и проливов — о всем же прочем Россия может договариваться с Портой tete-a-tete. Само собою разумеетея, что зта воєнная хитрость удалась не лучше всех остальннх. Австрия начала мобилизацию — и положение Биконсфильда сделалось блестящим как никогда. Наконец, Англия имела то, что ей так давно не хватало: 281

континентального союзника! Военное одушевление английских консерваторов достигло размеров бреда. Хорошо знакомьіе всем читателям газет терминьї «джинго» и «джингоизм» родились именно в те месяцьі и обязаньї своим происхождением одной песенке, распевавшейся во всех music-halPax Лондона, где зто словцо1по вторялось в каждом куплете, подчеркивая ультравоинственное настроение поющего. В Константинополь бьіл послан самьій знергичньїй из дипломатов «раулинсоновского» направлення — Лейард. Парламент бьіл созван на две недели ранее обьічного срока. Тронная речь королеви с грозной неопределенностью говорила о «неожиданннх собьітиях, которьіе могут сделать необходимьіми мери предосторожности». Канцлер казначейства потребовал кредита в 6 миллионов фунтов стерлингов на чрезвьічайньїе военньїе и морские расходьі. В газетах печатались подробньїе известия о составе английской армии, предназначавшейся для действий про тив России (ее исчисляли в 150 000 человек), сообщались имена главнокомандующего и его штаба. Словом, такой военной шумихи Великобритания не переживала с тех месяцев, которьіе предшествовали Крьімской войне. Предшествовал ли теперь зтот шум чему-нибудь серьезному? Политические противники лорда Биконсфильда все время видели во всем зтом одну комедию. Никакой 150-тьісячной армии в распоряжении английского правительства не бьіло. Бьіл сосредоточен на о. Мальте корпус англо-индийских войск, где имелись об разники контингентов и «независимьіх» раджей Индостана, но зти живописнне отрядьі годились более для феерии, нежели для во єнних действий; солдати Сулейман- или Осман-пашей, только что разбитне русскими, били сравнительно с зтим серьезной боевой силой. Шесть миллионов фунтов (60 млн р. золотом) били ничтожной суммой для войньї с Россией — сулившей издержки в сот ий миллионов. В одном отношении, правда, война могла казаться менее опасной, чем, например, в 30-х годах: тогда у Николая Пав ловича бнл внушительний флот, в 70-х годах у России, в общности, никакого флота не било. Били один крупний броненосец, дватри броненосних крейсера да несколько наскоро вооруженних коммерческих пароходов, которим дали пьішное название Добровольного флота. Но даже и зти ничтожние сили могли более навредить английской морской торговле, нежели весь великобританский флот — русской, по той простой причине, что последней вовсе не существовало. Словом, с какого конца ни взять, у противников консервативного министерства били основания считать все дело грандиозним bleffoM. Далее большой военной демонстрации Биконсфильд едва ли собирался идти. Можно сказать боль1Джинго — значит «черт».

282

ше: производя несльїханньїй джингоистский шум, руководители английской политики превосходно сознавали, вероятно, что практически никакая война невозможна — ибо Россия уже истощила на борьбе с Турцией все свои военно-финансовьіе ресурсьі. «При бив в Петербург ЗО апреля, — рассказьівает официозньш историк царствования Александр II, — Шувалов (русский посол в Лондо не, о котором будет сейчас речь ниже) нашел вьісшие правительственньїе круги утомленньїми войной и единодушно расположенньіми в пользу мира. Средства государства бьіли истощеньї, боевьіе запаси израсходованьї. В трудности, едва ли не в полной невозможности продолжать войну уверяли посла вьісшие государственньїе сановники, гражданские и военньїе»1. Сановники бьіли совершенно правьі. Война стоила уже около миллиарда рублей. Половина зтого расхода бьіла покрита печатанием бумажньіх денег — что уронило курс кредитного рубля с 87 до 63 копеек золотом. Внутренний кредит бьіл исчерпан — внешнего не оказьівалось: попьітки заключить заем за границей не удались. Золотьіе пошлиньї 1877 года били не только меркой политического влияния крупной индустрии, но и попьіткой достать во что бьі то ни стало необходимого для заграничной кампании золота, которое естественньїм путем не притекало в страну, а упливало из нее. За пятилетие 1871— 1875 годов наш средний вьівоз составлял всего 470 млн р. против 565 млн р. ввоза. Если русско-турецкая война только угрожала, банкротством — угрожала, по мнению таких компетентних людей, как министр финансов Рейтери, — то русско-англо-австрийская вела к такому банкротству неизбежно. России все равно пришлось бьі сдаться — и даже форма капитуляции, пересмотр Сан-Стефанского трактата на Международном конгрессе, бьіла подсказана русско-австрийской конвенцией. Но Биконсфильду нужно бьіло показать, что Россия сдалась именно перед военной угрозой Англии, и судьба, в образе русской дипло м атик распорядилась так, что у него в руках оказались даже документальньїе доказательства для такого, в сущности, совершен но неисторического утверждения. Как зто ни странно, но в Петербурге Англию считали и более вероятньїм, и более Грозним противником, нежели Австрию. Относительно зтой последней упорно продолжали верить в магическую силу прусских штьїков — как ни явственно говорил Бисмарк о несбьіточности такой надеждьі. «Русская дипломатия все еще рассчитьівала на содействие князя Бисмарка для образумления Австрии», — говорит тот же сейчас цитированньїй нами официозньїй историк. В то же время тот факт, что у Англии никаких штьїков не бьіло и что одна она бьіла, пожалуй, менее страшна 1 Татищев. Александр II.

283

для России, чем даже Турция, как-то не вмещался в воображение тех, кто ведал русской внешней политикой. Гипнотизировало могущество английского флота, и картина появлення английских броненосцев перед Кронштадтом заставила умолкнуть все здравьіе стратегические и дипломатические соображения: хотя английский флот перед Кронштадтом едва ли бьіл бьі страшнеє в 1878 году, чем в 1854— 1855 годах, когда обещание Непира взять русскую крепость бессильной угрозой повисло в воздухе. Как бьі то ни бьіло, реіиили сдаться именно Англии. Посредником явился гр. Петр Шувалов, русский посол в Лондоне. По своей предьщущей карьере — граф бьіл сначала петербургским обер-полицеймейстером, а потом шефом жандармов — он, бьіть может, не бьіл наиболее из русских дипломатов подготовленньїм для переговоров о Восточном вопросе: зльїе язьїки уверяли потом, что ему случалось пу тать Босфор с Дарданеллами, для разьяснения какового географического казуса пришлось командировать из Петербурга особого чиновника, так как все переговорьі с англичанами ради большей конспирации велись изустно. Но по тому доверию, каким пользовался бьівший шеф жандармов в Петербурге, едва ли можно бьіло найти более подходящее лицо. Английский министр иностранньїх дел — тогда Салисбер — оценил зто, и поставил разговор с Шуваловьім на вполне деловую почву. Шувалов не без крайнего удивления узнал от него, что, собственно, Англия ничего не имеет против честного вьіполнения Россией конвенции от 3 января 1877 года. Поморщились англичане только по поводу Бессарабии, но, в конце концов, Бисмарк и тут оказался прав, что здесь английские интересьі имеют минимальное значение. Зато они очень охотно соглашались на аннексию Россией Батума и на превращение северной Болгарин, до Балкан, в полунезависимое княжество что, впрочем, они сами, по собственной инициативе, предлагали добить ся от султана еще до войньї. Когда в Петербурге — где, очевидно, мерещилось чуть не требование восстановления Парижского трактата — узнали об английской умеренности, там ее поняли не так, как только следовало и возможно бьіло понять: что англи чане воевать не хотят и не могут. Там в первую минуту не поверили даже пользовавшемуся безграничньїм доверием сфер гр. Шувалову. Решили, что он что-то путает. А когда Шувалов сообщил, что англичане не прочь облечь свои условия в письмен ную форму, как бьіло не ухватиться за зту неожиданно упавшую с неба благодать? Шувалову немедленно бьіли посланьї все необходимьіе полномочия, — и 18 мая в Лондоне бьіл подписан ряд протоколов, в сущности закреплявших согласие Англии на русско-австрийскую сделку. В Лондоне Россия вновь изьявила согласие на то, на что она однаждьі уже согласилась в Рейхштадте, но о чем она позабьіла под Сан-Стефано. Ничего ровно 284

нового в англо-русских конвенциях от 18 мая (они официально бьіли «секретними», но чуть ли не тотчас же бьіли оглашеньї лондонской консервативной печатью) не бьіло. Но Биконсфильд мог теперь показать своим поклонникам осязательньїе плодьі империалистской политики. «Биконсфильд сказал: русские не войдут в Констан тинополь! И не вошли», — в упоении восклицали «джинго». А разбираться в истории дипломатических трактатов бьіло не их дело: управлявший Англией великий антрепенер знал свою публику. По существу, лондонскими конвенциями от 18 мая дело бьіло кончено. Но для поставленной Биконсфильдом политической феерии зто бьіл слишком скромньїй конец: ему нужен бьіл апофеоз его политики перед всей Европой. С другой сторони, его против никам тоже бьіло бьі приятнее чувствовать себя побежденньїми всей Европой, а не одной Англией: так для самолюбия бьіло легче. Наконец, и Бисмарку не могла не бьіть приятна роль суперарбитра англо-русского спора, притом купленная по такой дешевой цене — не потратив не только костей ни одного померанского гренадера, но даже ни одного миллиона марок на мобилизацию. Ко всеобщему удовольствию, таким образом, и решено бьіло покончить дело, гласно и официально, на Всеевропейском конгрессе, которьій и собрался в Берлине 1 июня 1878 года. Он не дал, и не мог дать, ничего нового, кроме второстепенньїх деталей, но так, как «показала себя» русская дипломатия именно на нем, то нельзя не дать его краткой характеристики, причем мьі можем пользоваться подлинньім и словами одного из его участников. Приехав в Берлин, зтот участник пошел представляться кн. Горчакову, назначенному первьім уполномоченньїм России, — так ска зать, по собственному вибору: предполагалось, собственно, первьім послать Шувалова, но Горчаков захотел непременно ехать, и нельзя же бьіло его п о дч и н и ть его вчерашнему подчиненному. В ту минуту, когда бьіл допущен к русскому канцлеру автор цитируемьіх нами воспоминаний, Горчаков бьіл занят оживленной беседой с черногорцами, которьіх он уговаривал бьіть умереннее и не настаивать на приобретении во что бьі то ни стало Антивари. «Если вам так понравилось Антивари, то отдайте Австрии за зто хоть Спицу», — говорил Горчаков. «С удовольствием, — ответил ему черногорский уполномоченньїй. — Да жаль, что она и без того австрийская». Присутствующие бьіли бьі очень ради про валиться сквозь землю, но глава русской дипломатии нисколько не чувствовал себя смущенньїм своей маленькой обмолвкой. Он продолжал вести свою линию и убеждал черногорцев отвести границу «к вершинам гор». «Но здесь никаких гор нет, а лежат пахотньїе земли», — возражали все более и более приходившие в отчаяние братья-славяне. Настроение же русского канцлера ста новилось с каждой минутой лучше. Он мило шутил и все продол285

жал уговаривать своих собеседников не спорить с Австрией. «Развяжитесь с ней: она покровительствует теперь Сербии, вьі и отдайте сербам Подгорицу». «Все ми, — говорит автор, — в замешательстве переглянулись»... Горчаков зто, наконец, заметил и спросил: «В чем дело»? «Нельзя отдать Подгорицу, — ответили ему: — она лежит на противоположной границе». «А нельзя от дать Подгорицу, так отдайте Спуж». «Спуж еще дальше в глубь страньї». «Что-нибудь надо отдать, — сказал канцлер, — я слаб в географии зтих мест. Для меня существуют только основньїе линии»1. Нам становится понятно, почему Бисмарк пришел в отчаяние, узнав, что первьім русским уполномоченньїм будет Горча ков, и собрался даже вместо того, чтобьі председательствовать на конгрессе, уехать в Киссинген. Большее доверие чувствовал германский канцлер к Шувалову, которьій, в трудньїе минути, по крайней мере, ясно и отчетливо сознавал свою беспомощность. Вот какую речь держал зтот фактически главньїй русский уполномоченньїй (читатели догадались, конечно, что с Горчаковьім никто серьезно не считался) перед своими коллегами перед нача лом работ конгресса: «Меня учили на медньїе деньги. Я знаю очень, очень мало. Прежде всего позаботились научить меня иностранньїм язикам, и я говорю по-французски, по-немецки и поанглийски, может бить, лучше, чем по-русски, но зтим и ограничиваются мои положительние знання — вне язьїков ничего не знаю, и прошу вас, господа, помочь мне вашими знаннями. Научи те меня всему, что сами знаєте и что в настоящем случае необходимо. М и сделаем так: каждьш раз перед заседанием конгресса — или когда понадобится — ми будем собираться у меня: я укажу предмети обсуждения и попрошу вас висказаться. Поверьте, что вислушаю вас внимательно и постараюсь понять (sic!). Затем, если не потребуется для меня разьяснения чего-либо неусвоенного, я передам вам резюме наших суждений прямо по-французски, как буду говорить потом на конгрессе. Любезний барон Жомини согласился присутствовать на наших совещаниях, чтоби следить, не употребляю ли я когда-нибудь в моих обьяснениях, какого-либо недипломатического вираження или оборота. Заметит что-либо подобное или какой грех против французскош язика — он поправит. Итак, господа, помогите и начнемте». «Любезний барон Жо мини», очевидно, бнл величайшим дипломатическим авторитетом в глазах Шувалова: полезно, позтому, оговорить, что и зтот вели кий дипломат не знал точно, где находится Филиппополь, к северу или к югу от Балкан... Фактически судьба России била в руках «столоначальников» — подтверждая известное изречение, вирвавшеє ся в минуту отчаяния у императора Николая І. Но и положение 1 Русская старина, 1912, январь, с. 55— 56.

286

зтих последних бьіло не из завидньїх. «Когда мьі (военние) узнали, что на нас будет возложено проектирование границ, — пишет наш автор, — мьі обратились в путевую канцелярию канцлера за необходимьіми для нас картами. Никаких карт для подобньїх занятий не вказалось. У меня решительно ничего не бьіло с собой, так как меня схватили на дороге, Бобриков имел карту Сербии, а Боголюбов — Черногории. Бросились в магазини — тоже нет полного зкземпляра австрийской карти Балканского полуострова. Приьилось явиться на первое заседание без всяких карт». Потом карти виписали из Веньї. Любопьітнее всего, что фактом защитьі русских интересов против Австрии по австрийской карте автор уже и не смущается. Что могла бьі бьітьрусская карта Балканского по луострова, ему просто не приходит в голову. Где уж тут!1. Биконсфильд мог торжествовать над Россией еще раз — теперь уже на самой большой сцене, какую только можно бьіло най ти на земном шаре. Через 10 дней после открьітия конгресса Шувалов должен бьіл донести в Петербург. «Обстоятельства настолько вияснились, что теперь мьі ясно видим против нас всю Европу, за исключением Германии. Европа ничего не сделала для нас, но произведет репрессию, чтобьі поддержать противу нас Австрию и Англию. Если бьі только нашлась возможность без войньї — которой не хотят — отнять у нас все нами достигнутое, то отняли бьі охотно. Германия с нами, но ничего сделать не может для нас, и князь Бисмарк преспокойно уедет в Киссинген, оставив нас драться с Англией и Австрией, а может бить, и еще с кем-нибудь. Что ми можем вьшграть? — а) в нравственном смис ле: 1) независимость Румьінии, но зто мало нас занимает; 2) независимость Сербии, но ей хотят дать больше, чем ми желаем; 3) образование княжества Болгарского (NB: в тех пределах, которие англичане наметали, в сущности, до войньї.); б) в материальном: Бессарабию, часть Малой Азии с Карсом и Батумом. Об остальном думать невозможно»*2. При зтом действительно и пришлось, в конце концов, остаться. Не только на св. Софии не бил снова водружен православний крест, но не удалось добиться даже открьітьіх ворот в Средиземное море: Берлинский трактат 1878 года давал меньше, чем Хункиар-Искелесский договор 1833 года. Коз лом отпущения для славянофильской печати явился Бисмарк, будто бьі «предавший» и «продавший». На самом деле Бисмарк не хвастал, когда говорил, что он сделал для защитьі интересов России больше, чем все ее уполномоченние, вместе взятие. Но било бьі ошибкой думать, что для Биконсфильда его успех прошел совсем ‘Для приведенньїх цитат см.: Анучин. Берлинский конгресе 11 Рус ская старина, 1912, январь— май. 2 Ibid ., май, с. 227.

287

«даром». Непосредственньїм результатом собьітий 1877— 1878годов бьіло то, что поход русских на Индию, раньте бьівший чем-то вроде навязчивой галлюцинации «знатоков» азиатских дел, вроде Раулинсона, теперь вдвинулся в сферу практических возможностей, и последние годьі царствования Александра II отмеченьї первьім шагом в зтом направлений. Русская операционная линия в Средней Азии резко переместилась. До сих пор о предвидевшейся Раулинсоном параллели Мерв — Герат никто не думал: ахалтекинским походом Скобелева (1880— 1881) Россия начинает на ступать со сторони Каспийского моря, и на конце линии ее на сту пления оказьівается именно Герат — «ворота в Индию». Проект похода на Индию, собственно, старше не только Берлинского конгресса, но даже войньї России с т урцией: он связан с именем генерала Скобелева, и письмо последнего из Кокана, где он бьіл воєнним губернатором, излагающее зтот проект, датировано январем 1877 года; но зто — хронология чисто литературная, так сказать; в уме автора письма война с Турцией и участие, прямое или косвенное, в зтой войне Англии — дело решенное, и он пишет так, как если би оба факта уже били налицо. «Как би счастливо ни велась кампания в Европе и азиатской Турции, на зтих те атрах войньї трудно искать решения Восточного вопроса, — говорит Скобелев, сснлаясь на авторитети Мольтке и Паскевича. — Не лучше ли воспользоваться нашим новим могущественним стратегическим положением в Средней Азии, нашим сравнительно гораздо лучшим против прежнего знакомством с путями и со средствами, в обширном смисле отого слова, в Азии, чтобьі нанесть действительному нашему врагу смертельний удар, в том случае (сомнительном), если ясние признаки того, что ми решились действовать по самому чувствительному для англичан операционному направленню, не будут достаточни для того, чтобьі побудить их к полной уступчивости»1. По мнению будущего победителя турок под Шипкой и Адрианополем, Россия смело могла би ограничиться на Дунае и в азиатской Турции оборонительной кампанией: но зато вьщвинуть 30-тисячний корпус к Астрабаду, которий оттуда двинулся би через Герат к Кабулу, — в то время как 18-тьісячньій отряд, вьщеленньїй из войск Туркестанского воєн ного округа, двинулся би в том же направлений от Самарканда, через Гиндукуш. Зтот горньїй поход настолько практически занимал Скобелева, что он предпринял в зтом направлений ряд опьггов, убедивших его в возможности перейти Гиндукуш с артиллерией даже в феврале, когда горньїе проходи заваленн снегом. Раулинсон, как видим, географически и стратегически не фантазировал, 1 Исторический вестник, 1884, кн. 12. Ср.: Edwards. Russian Project against India. — London, 1885.

288

когда говорил о возможности появлення русских штьїков в Пен джабе, раз уже они стояли на Амударье. То, что ему грезилось до 1877 года, бьіло политически неосуществимо, т. е. не входило в политические расчетьі русского правительства. Зтих политических расчетов сначала не изменила и записка Скобелева. Вопреки его советам, активную кампанию вели по старьім путям, через Дунай и Балканьї в Европе, на Каре и Зрзурум в Азии. Но когда вьіяснилось, что здесь борьба с Англией ни к чему привести не может, план бьівшего кокандского губернатора вновь вспльїл на верх. Хотя опубликовавшие письмо Скобелева и рассматривают его как чисто литературньїй документ, интересньїй для личности автора, но не имевіпий влияния на собьітия зпохи, бросается в глаза, что две существенньїе чертьі письма нашли себе конкрет ную реализацию в 1878-м и следующих годах. «Когда последует обьявление войньї с Англией, то в Туркестане следовало бьі на чать с того, что послать немедленно посольство в Кабул, — пишет Скобелев. — Цель посольства: втянуть в союз с нами ШирАли (афганского змира) и войти в связь с недовольньїми в Индии». «Период дипломатических переговоров с Афганистаном» являетея в его проекте неизбежньїм прологом всей кампании. А затем — со слов одного английского автора — Скобелев очень тешитея мьюлью о железной дороге, связьівающей Среднюю Азию с европейской Россией. И вот, летом 1878 года мьі нахо дим в Кабуле русское посольство Столетова (отозванное в ре зультате заключения Берлинского трактата), а два года спустя, по следам наступающего по линии Герата отряда Скобелева, начинает строиться Закаспийская железная дорога. Трудно видеть во всем зтом только случайньїе совпадения. Теперь становится понятно и то, почему Скобелев, занявший после войньї 1877— 1878 годов одно из самьіх почетньїх мест в русской армии, не погнушалея два года спустя таким скромньїм постом, как начальник над небольшим отрядом (и Скобелев находил еще, что отряд слишком великі), посланним расправляться с тєкинским и «разбойниками», грабившими, впрочем, не Россию, а Персню. Зто бьіла «усиленная рекогносцировка» будущего главнокомандующего перед самой блестящей кампанией, которая могла только пригрезиться русскому воєнному. Что мьісль об И ндии не оставляла его и после текинского похода, свидетельствуется его письмом к Каткову, написанньїм в августе 1881 года. «Без серьезной демонстрации к Индии, по всей вероятности, к стороне Кандагара, немислимо себе представить войньї за Балканский полуостров», читаєм мьі здесь. Но за зт и м и строками, напоминающими письмо 1877 года, следует совершенно неожиданное заключение: «Всю Среднюю Азию можно бьіло би отдать за серьезньїй и прибильньїй союз с Англией». И хотя даль10 Зак. 525

289

ше опять развивается любимая мьісль о походе через Герат на Индию, но она переплетается с другою, совершенно новою: пожеланием, чтобьі Россия не стала «Липпе-Детмольдом или княжеством Монако, или Швейцарией», но бьіла «Россией настолько грозной, чтобьі не отдать немцам на поругание кольїбель своей верьі, всю славу исторйческого прошлого, миллионьї кровних, братских сердец»! В последние два года жизни Скобелева мечтьі о войне с Германией — и, по его всегдашнему обьічаю, практическая тренировка солдат в зтом направлений — совершенно вьітесняют прежние англо-индийские планьї. Он пишет и говорит о немцах, и только о них. Англо-русский конфликт дал еще одну яркую вспьішку — в начале 1885 года. Но зто бьіл последний рикошет по инерции катящегося ядра, на самом деле давно утратившего силу. «Враг» бьіл теперь не в Лондоне, а в Берлине, — в Лондоне же бьіл возможньїй союзник. Так, уже в 80-х годах наметился кризис, разрешение которого суждено бьіло увидеть следующему поколению. Обстоятельства, осложнившие конфликт позднее, вьіходят за хронологические рам ки зтой части «Русской истории». Но основной смьісл конфликта, соперничество русского и прусского помещика в борьбе на хлебном рьтке, бьіло только подчеркнуто лишний раз самьім последним из зпизодов, предшествовавших русско-германской войне: введением в России пошлин на германскую рожь. Как ни мелок кажется зтот факт, но именно он должен бьіл окончательно убедить более чуткую часть публики, что роковая развязка близится. Русско-французский союз бьіл неизбежньїм политическим вьіводом из зтой зкономической схемьі: как в 60-х годах бьіть с Пруссией — значило бьіть против Франции, так в 80-х бьіть про тив Германии — значило бьіть с Францией.

Глава XVIII

Конец XIX века 80— 90-е годьі Господство пародпической точки зрения Ф Аграрний кризис середини 90-х годов Ф Приток в Россию ипостраппого капитала Ф Группа «Освобождепие труда» Ф Положение рабочего класса Ф Первьіе рабочие социалистические оргапизации Ф Реставрировапное крепостпое право воскресило крепостпие бунти ф Ухудшепие зкопомического положений студепчества Ф Консервативносте буржуазной оппозиции

Реакция 80-х годов, казалось, отнимала у России всякую надежду стать когда-нибудь «буржуазной» страной. К концу зтого периода народническая точка зрения безусловно господствовала в нашей зкономической и исторической литературе. То впечатление катастрофи, которое полупилось от первьіх виступлений «легаль ного марксизма» середини 90-х годов, главньїм образом обьясняется полньїм отвьїканием русской публики от иньїх, ненароднических, точек зрения: а между тем, как близок бьіл к «зкономическому материализму» еще Лавров, не говоря уже о Черньїшевском! А с зкономическим из русской литературьі исчез и всяческий вообще материализм. Около 1890 года Владимир Соловьев становится са мим популярним философом среди молодежи: к нему ходят толпами спрашивать «как жить?» — и остаются очень недовольньї, когда скромний автор «Оправдання добра» уклоняется от навязьіваемой ему роли светского пророка и внецерковного исповедника. Можно ли бьіло тогда представить себе, что всего через десять лет в устах такой же молодежи, младших братьев и сестер тех, кто ходил исповедоваться к Соловьеву, слово «идеалист» будет равносильно самому грубому философскому ругательству? Начало поворота современники, почти единогласно, связьівают с неурожаем 1891 года. «Неурожайньїй 1891 год перед всеми обнаружил то, что раньше замечали только профессиональньїе ученьїе, статистики и зкономистьі: он показал, что крестьянство разорено, что блестящий государственньїй бюджет покоится на зьібкой почве. Неурожай вьізвал голодовку в 20 губерниях. Правительственная ссуда на продовольствие и обсеменение достигла 291

150 млн рублей... Массовьіе известия о широко разлившемся голо де несколько вскольїхнули спавшую интеллигенцию... Добросер дечная учащаяся молодежь, еще чуждая определенньїх политических взглядов, откликнулась на призьів о помощи голодающим. Начался сбор денег, подготовка к отьезду в деревню. В 1892 году многие вернулись из деревни с определившимся революционньїм настроением»1. Сам же автор статьи, откуда мьі цитируем зтот отрьівок, рассказьівает перед зтим о ряде проявлений рабочего движения раньте 1891 года. Первьіе, и очень большие, студенческие беспорядки имели место в 1887 году: созданное ими среди учащейся молодежи настроение бьіло если и не очень определенньім, то революционньїм, во всяком случае. Те формьі, в которьіе постепенно отлилось движение — «легальний марксизм», с одной сторони, нелегальньїе «союзи борьбьі за освобождение рабо чего класса», с другой, — никакой, ни внутренней, ни внешней связи с крестьянской бедой 1891 года не имели. Наконец, неверно и утверждение автора, будто крестьянского разорения до зтого года никто, кроме «п роф есіональних учених», не замечал: ми видели, что, напротив, вся революционная программа 70-х годов била построена на предполагавшемся разорении деревни и отчаянии крестьянства, как последствии зтого разорения. И тем не менее автор внражает мнение подавляющего большинства своих современников, русских интеллигентов, переживших сознательно 1891 год. Зто била своего рода массовая галлюцинация, лишний раз подтвердившая безраздельное господство народнической идеологии в предшествующие непосредственно годи. Так привик ли представлять себе, что всякое революционное движение должно идти из деревни, что не могли отрешиться от зтой исходной точки, даже став самими ортодоксальними марксистами в Европе. На самом деле, именно в деревне в 90-х годах не происходило ничего нового. Аграрний кризис, достигший своего апогея в 1894— 1896 годах (в зти годи цена ржи на берлинском рьінке упала до 117— 118 марок за тонну против 140 марок 1885 года), продолжал «крепостить» русскую деревню — делая крепостником помещика и полукрепостннм полуосвобожденного в 1861 году крестьянина. Только с 1897 года хлебнне ценьї начинают отвердевать — и только после 1906 года начинается новий их подьем: учитнвая буржуазнне настроения нашего среднего землевладения перед 1905 годом, бнстрое разложение общини под влиянием указа от 9 ноября следующего, 1906 года, не надо упускать из виду зтого факта. Но когда сказались его последствия, «общественное движе ние» уже било налицо: его создало, очевидно, что-то другое. Что 1Александров М. С. Группа народовольцев (1891— 1894), т. 5 // Бьілое, 1906, ноябрь.

292

бьіло нового в 90-х годах, сравнительно с предшествующим десятилетием, лучше длинньїх рассуждений покажут несколько цифр. В 1888 году русскими мануфактурами бьіло переработано 8 362 000 пудов хлопка; в 1898 году — 16 803 000 пудов; в первом году русскими заводами бьіло вьіплавлено 40 716 000 пудов чугуна: в 1898 вьіплавка дошла до 135 636 000 пудов, в 1900 году последняя цифра поднялась до 1771/2миллиона. «В то время, как Франция» увеличила свою вьіплавку чугуна за 1890— 1900 годьі на 58 %, Великобритания на 13 %, С. Штатьі на 76 %, Германия на 61 %, в России она возросла на 220 %»*. В начале 80-х годов народникам даже Маркса удалось убедить в незьіблемости «устоев» русской зкономики и в том, что «общинное землевладение в России может послужить исходньїм пунктом коммунистического движения». Представлять себе какое бьі то ни бьіло будущее для России вне аграрних отношений казалось прямой бессмьюлицей. Пятнадцать лет спустя даже и немарксистьі ста ли говорить о «предрассудке — считать Россию земледельческой страной». Мьі теперь одинаково далеки от обоих зтих конечних пунктов размаха нашего исторического маятника. Русская община для нас — не зачаток коммунистического строя, а только пережи ток «первобнтного землевладения» (Маркс и Знгельс бьіли би ближе к истине, употребив термин «феодального»), но и Россия в на ших глазах все же — страна прежде всего земледельческая, и без решения аграрного вопроса ми не можем себе представить развязки назревшего к первьім годам XX века кризиса. Но именно с точки зрения современного понимания промьішленннй взлет земледель ческой страньї, именуемой Россией, в 1890-х годах, не может бить принят так просто, как принимали его современники (т. е. ми же сами в начале XX века). Отношение промншленности к земледелию вульгарно представляется так: процветание земледелия создает ринок для обрабатнвающей промншленности; оттого первое — необходимое условие для развития последней, если не рассчитнвать на заграничньїе ринки, представляющиеся вульгарному взгляду как нечто зкономически противоестественное, — хотя никогда и нигде в мире не било капитализма без внешних рьінков. Но и зти внешние, противоестественнне, как и «естественннй» внутренний ринок, капитализм создает себе сам, ничьего процветания для зтого ему не нужно, — наоборот, пролетаризация крестьянства, например, очень внгодна. Но для чего, казалось би, действительно необходимо било процветание земледелия — зто для самой возможности бистрого развития капитализма в земледельческой стра1 Финн-Енотаевский А Промьішленньїй капитализм в России за последнее десятилетие; предьщущие цифри взяти у Туган-Барановского (Фабрика, с. 313).

293

не. Рьінок является следствием по отношению к капиталистическому хозяйству, но капитал является его причиной. Без накопления капитала все дальнейшее, если брать процесе изнутри, оказьівается загадкой. Но накопление туземного капитала в России пря мо пропорционально хлебньїм ценам. Достаточно присмотреться к следующей табличке: Годи

Накопление местного капитала (млн р.)

Ценность русского вьівоза (млн р.)

Цена ржи на берлинском рьінке (марки за тонну)

1 8 93-1896 18 97-1900 1 9 01-1904 1 9 05-1908

103,7 111,8 209,4 339,1

661,4 700,5 907,4 1055,2

122,5 141,2 138,0 173,0

Характернеє исключение — 1901— 1904 годьі — только подтверждает правило: на зти годьі, как увидим ниже, падает промьшіленньїй кризис. К началу зтого периода бьіли реализованьї результатьі предшествующего промьішленного подьема 90-х годов, но капитал не шел в дело, вьіжидая в банках новой благоприятной коньюнктурьі. Зато промьішленньїй кризис не в силах бьіл остановить дальнейшее накопление: несмотря ни на войну, ни на революцию, великий чародей новейшей русской истории — хлебньїе ценьї — делал своє: поднимались они — раздувалась и мошна русского капитализма1. Но как раз в начале рассматриваемого периода, в 80-х годах, чародей отсутствовал. Хлебньїе ценьї слабели, дойдя к нача лу 90-х годов до своєю минимума за все XIX столетие. Накопле ние туземного капитала должно бьіло идти очень туго, и все время, с середини 70-х годов до середини 80-х, ми видим кризис, денежннй и промьішленньїй, прервавшийся только на два-три года, непосредственно после русско-туре’цкой войньї, когда российскому капитализму било вприснуто возбуждающее в виде подрядов и по ставок, связанннх с войною, и обусловленньїх ею же вьшусков но вих кредитних билетов не на одну сотню млн руб. Но очень скоро возбуждающее перестало действовать, — и российское предпринимательство вновь сникло, как покажет читателю пара внразительннх цифр. В 1880— 1884 годах капитал вновь возникших в России акционерннх компаний составлял 231 млн руб., тогда как сумма капиталов акционерннх предприятий, основанннх в следующие четьіре года, 1885— 1889 годи, равнялась только 175 млн руб. 1 Первьіе три столбца таблицм заимствованьї нами из статьи С. Н Прокоповича «Задачи таможенной политики» (Современник, 1912, июль). Некоторьіе дальнейшие цифри оттуда же.

294

И вдруг в последние годьі зтого четьірехлетия произошло нечто чудесное: сухая история народного хозяйства явно начинает принимать романтический оттенок. «До 1887 года на юге России работало только два железоделательньїх завода — Юза и Пастухова. С зтого года заводьі начинают расти, как грибьі. За короткое время возник цельїй ряд чудовищньїх чугуноплавильньїх заводов — Александровский, Каменский, Гданцевский, Дружковский, Петровский, Мариупольский, Донецко-Юрьевский, Таганрогский и пр. Количество рабочих на чугуноплавильном заводе Юза — около 10 тьюяч человек, на прочих — немногим меньше. В 1899 гаду на юге бьіло 17 больших чугуноплавильньїх заводов с 29 действующими доменньїми печами и 12 вновь строящимися»1. Чудесний характер явления исчезает, как только ми вспоминаем, что 1887— 1889 годи отмеченьї в русской финансовой истории знаменитими конверсиями Вншнеградскога — фактически сводившимися к переводу русских долговьіх обязательств за границу: благадаря пониженню процентов, платившихся по русским гасударственннм займам, русские бумаги стали невнгадньї для русских держателей, привнкших к проценту более високому. По расчету одного новейшега исследователя, такой перевод долгов на заграницу освободил не менее полутора миллиарда рублей, которне и бьіли затраченою, преимущественно, в промншленность: только в одно четнрехлетие — 1897— 1900 годи — поступило из зтого источника в русские промьішленньїе предприятия 915,6 млн руб. — более 43 %, всега капитала, вложеннога за зтот период времени в русскую промншленность123.Производительность зтой последней, оценивавшаяся в 1887 гаду в один миллиард триста миллионов, в 1900 гаду оценивалась в три миллиарда двести миллионов рублей золотом. Пусть зти цифри преувеличеньї — в обоих случаях преувеличение било одинаково, и сравнение все же получается достаточно рельефное. Но само со бою разумеется, что иностранцн не по доброте душевной оказали нам зту услугу: капитал никогда еще не бьіл так дешев на Западе, как в 90-х годах X IX столетия. В 1895— 1897 гадах учетннй процент в Париже и Лондоне бнл не в и т е 2—2 У2, в Бер лине — 3 с небольшим, а французская трехпроцентная рента сто яла в и т е пари. При таких условиях русские бумаги 4 %-ньіе номинально, а на деле 4У2 %-ньіе, били явно вигодннм помещением ка питала. Но еще более внгодно било, очевидно, для иностранцев помещать деньги в русские промншленнне предприятия. Столь близкое к бирже министерство Вьішнеградскога предвидело и зту 1 Туган-Барановский, цит. соч., с. 337— 338 (по Брандту. Иностранньїе капитальі). 2 Назв. ст. г. Прокоповича. 3 Заимствуем цифри из цит. ст. г. Финна-Еношаевского.

295

комбинацию, сделав со своей сторони все, чтобьі ее облегчить. Таможенньїм тарифом 1891 года пошлиньї на чугун били поднятьі с 7 к. до 45—52 к. за пуд, на листовое железо — с 74 к. до 7 р. 20 к., коси и серпи — с 65 к. до 2 р. 8 к., бумажную пряжу — с 4 р. 81 к. до 7 р. 20 к. и т. дА Б ари ти русских предприятий повнсились в соответствующей прогрессии, и западноевропейские напитали обильно потекли в русскую промншленность: за то же четнрехлетие 1897— 1900 годов из зтого источника перепито 762,4 млн р. — 35,9 % всей затраченной суммьі. Рядом с зтим роль туземного накопления, давшего 447,2 млн р. — 21,1 %, представляется очень скромной. Завоевание России иностранньш капиталом имело громаднне зкономические последствия. Только зтим фактом обьясняется, например, колоссальний взлет железнодорожного строительства в Рос сии в конце XIX века. «Как казна, так и частнне общества строили дороги с лихорадочной бнстротой. Министерство финансов било буквально завалено проектами нових железнодорожннх линий. В продолжение 7 лет (написано в 1900 году) наша железнодорожная сеть виросла более чем на половину. Ни в одной европейской стране, в период самого оживленного железнодорожного строительства, постройка дорог не шла так знергично. Так, за последнее пятилетие средняя длина ежегодно открьіваемьіх железннх дорог в Рос сии составляла 2812 верст, а в Германии, в период железнодорожной горячки 1870— 1880 годов, открнвалось в среднем 1496 км, во Франции за то же время — 873 км, в Англии за 1840— 1850 годи — 931 км и т. д. Еще недавно наша железнодорожная сеть уступала по протяжению французской и английской, не говоря уже об американской и немецкой. Теперь же наша сеть уступает только американской»1. Железнодорожная горячка 90-х годов била гораздо интенсивнее той, которую переживала Россия в 60—70-х: тогда рекордним годом бнл 1870 год, в течение которого било открито 2960 верст нових линий, а в 1899 году, например, било открнто 4692 версти. Но современники видели, главним обра зом, не зто. Зкономический подьем ценился не сам по себе — тут народническая традиция била слишком крепка и живуча: что во зить по железннм дорогам мужику, когда ему єсть нечего? Но с точки зрения общественной теории, явившейся в России прямой реакцией на неудачу народнической революции 70-х годов, новьіе зкономические факти судили совершенно новьіе и необнкновенно привлекательнне политические перспективи. «Русское революционное движение, торжество которого послужило би прежде асего на пользу крестьянства, почти не встречает в нем ни поддержки, ни сочувствия, ни понимания», — констатировала в 1885 году группа «Освобождения труда» — по своєму личному составу почти 1 Туган-Барановский, цит. соч., с. 344— 346.

296

прямая наследница «Черного передела», т. е. той группьі революционеров-народников, которая заранее отказалась от террора и от сближения с либералами. «Главнейшая опора абсолютизма заключается именно в политическом безразличии и умственной отсталости крестьянства. Необходимьім следствием зтого является бессилие и рабство тех образованньїх слоев вьюших классов, материальньім и действенньїм интересам которьіх противоречит современная политическая система. Возвьішая голос во имя народа, они с удйвлением видят, что он равнодушен к их призьівам. Отсюда неустойчивость политических воззрений, а временами уньїние и полное разочарование нашей интеллигенции». Итак, мужик бьіл виновен даже в трусости российской буржуазии («образованньїе слои вьісших классов»): такого полного и совершенного мужикофобства мьі не встретим и в позднейшей марксистской литературе, — с зтой точ ки зрения, «проект программьі» «Освобождения труда» навсегда остался наиболее решительньїм и последовательньїм памятником русского марксизма. Но глубочайшими пессимистами вьійдя из русской революции через одну дверь, первьіе русские марксистьі неменьшими оптимистами возвращаются в нее через другую. «Такое положение дел бьіло бьі вполне безнадежно, если бьі указанное движение русских зкономических отношений (вьіше мьі читаєм «ста рая система натурального хозяйства уступает место товарному производству и тем самьім открьівает огромньїй внутренний рьінок для крупной промьшіленности») не создавало новьіх шансов успеха для защитников интересов трудящегося класса. Разложение общиньї создает у нас новьій класе промьішленного пролетариата. Более восприимчивьій, подвижной и развитой, класе зтот легче отзьіваетея на призьів революционеров, чем отсталое земледельческое население. Между тем, как идеал общинника лежит назади, в тех условиях патриархального хозяйства, необходимьім политическим дополнением которьіх бьіло царское самодержавие, участь промьішленного рабочего может бьіть улучшена л и т ь благодаря развитию новейших, более свободньїх форм общежития». Группа «Освобождения труда» не говорила, станет ли от вьіетупления ра бочего буржуазия более революционной: в зтом пункте параллель между «отстальїм крестьянством» и «подвижньїм, восприимчивьім промьішленньїм пролетариатом» оказьівалась недоделанной. Но о чем мудро умалчивали основоположники русского марксизма, то не возбуждало никаких сомнений ереди их ближайших учеников. Мьі не будем загромождать наш очерк виписками из писаний ле гальних марксистов 90-х годов (развивавших применительно к условиям русской цензури те самьіе идеи, которне десятью годами раньше били формулированн группою «Освобождения труда»): для таких виписок у нас не хватило би и места, — а иллюстрировали би они факт, в сущности, общепризнанннй. М и возьмем резюме, 297

принадлежащее очень известному марксистському же автору. «Литературньїе представители новой марксистской группьі (во главе с П. Струве) в своих первьіх произведениях вьіступают прежде всего как защитники русского капитализма от народнических обличений и как обличители некапиталистических зкономических отношений, идеализируемьіх народничеством. Они доказьівают прогрессивность капиталистического развития и убожество, неспособность к развитию и невьігодность для самих трудящихся отстальїх форм производства... Защита капитализма, подкрепляемая аргументами, взятьіми у Шульце-Геверница или Брентано, превращалась в почти абсолютную его идеализацию, внутренняя противоречивость защищаемого от народнических обличений капиталистического строя затушевьівалась, и антагонистьі народничества вплотную подходили к той границе, за которой временное совпадение некоторьіх интересов капитала и труда (в лице пролетариата капиталистической промьішленности) начинало приобретать вид прочной и длительной их гармонии»1. Автор усваивает зту аберрацию, главньїм обра зом, той части русских марксистов, которьіе довольно скоро совсем перешли на позицию Шульце-Геверница или Брентано, но обьективность историка заставляет его признать, что к нашему «буржу азному марксизму» «снисходительно относились» и сами бьівшие членьї группьі «Освобождения труда». Г. В. Плеханов_«поправляет П. Струве с его призьівом «идти на вьіучку к капитализму», но оправдьівает зту заключительную тираду «Критических заметок», как естественное «благородное увлечение западника», аналогичное тем, которьіе совершал Белинский». Провести разграничительную черту между «апологетическим отношением к русскому ка питализму, освобождающему страну от крепостничества», и «апологетизмом по отношению к буржуазии» удалось с достаточной отчетливостью, по мнению нашего автора, только Тулину (Н. Не нину): но, прибавим мьі от сєбя, и Тулин не предвидел того, что дала русская действительность, — что при известной коньюнктуре, на рьінке в особенности, крупная промьішленная буржуазия может стать вернейшей опорой политической реакции — не менее надежной, чем крупное землевладение. Оптимистическое настроение группьі «Освобождения труда» действовало сильнеє, чем ее логика: на палитре всех теоретиков российского капитализма 90-х годов бьіли одни розовьіе краски, когда дело заходило о политическом будущем. Буржуазия казалась классом, самою природою предназначенньїм для того, чтобьі бьіть либеральньїм: заранее предполагалось, что она в известньїй момент «изменит», и что к ее слиш1 Мартов Л. Общественньїе движение и умственньїе течения, в период 1884— 1905 гг. // История русской литературьі XIX века. Изд. тов. «М ир», т. 5, с. 18— 19.

298

ком купеческому либерализму придется вносить поправки в демократическом духе; к отому и должна бьіла готовиться рабочая партия: но к тому, что в самьій критический момент буржуазия громко и внятно вьіразит своє сочувствие военно-полевьім судам — к отому решительно никто не готовился. В недолгой тогда еще истории германской социал-демократии таких опизодов не бьіло, — а далеко за предельї отой истории тогдашний кругозор не шел. Казалось бьі, имелся довольно свежий пример — Парижскаякоммуна 1871 года, но по-французски читали мало, французской историей интересовались еще меньше. А главное, свойственная русскому интеллигенту международная скромность м етала делать какие бьі то ни бьіло сопоставления ближайшего политического будущего России сближайшим же политическим прошльїм западноевропейских стран. Когда рисовали себе русскую революцию, образцом бьіл 1789-й, самое новое — 1848 год: что в первом из них на всю Францию бьіла одна паровая машина, а во втором на всю Германию две тьісячи верст железной дороги, что в революционной Франции крупньїй промьішленньїй капитализм почти не существовал и в зародите, а в революционной Германии бьіло не много больше зародьшіа, — на ото как-то не обращали внимания, хотя бьі, казалось, для «окономических материалистов» анализ окономической действительности должен бьіл стоять в центре всего прогноза. Бьггь может, ота скромность по отношению к «буржуазной революции» бьіла искуплением переходившей всякие границьі самоуверенности старьіх народников в вопросе о социализме: как бьі то ни бьіло, предвидели и меньше, и больше того, что случилось; остроту классовьіх противоречий в России 1900 года считали меньшей, нежели она бьіла на самом деле, а потребность буржуазии в политической свободе да леко большей, чем действительная. И тут уже не хватало наблюдательности прямо в кругу русских отношений: достаточно бьіло присмотреться к тому, кто делает русскую окономическую политику, чтобьі понять, что в «парламентском образе правлення» русские фабриканта и заводчики нуждаются не так уже жгуче — особенно, когда парламент приходилось покупать ценою 8-часового рабочего дня, приличного фабричного законодательства и прочих неприятностей. При полной, официально, бесправности «общества» в делах его касающихся — причем самое упоминание публично о возможности каких-либо прав каралось как преступление — фактически ни один закон, задевавший интересьі русских предпринимателей, шло ли дело о таможенном или о фабричном законодательстве, не проходил без их согласия, не говоря уже о том, что им же нередко принадлежала и инициатива. Так, пошлиньї на каменньїй уголь (с 2 копеек за пуд золотом в 1884 году до 4-х в 1892-м) бьіли прямьім ответом на ходатайства сьездов южньїх горнопромьішленников, — самостоятельность правительства вьіразилась только в 299

том, что оно позволяло себе «торговаться»: копевладельцьі проси ли З Ч2 копейки — им давали 3; просили 6 — полу мали 4. Но когда речь заходила о металлургии, даже и торг становился весьма робким: пошлина в 15 копеек золотом с пуда чугуна аккуратно отвечала заявлениям 5-го — 8-го сьездов, причем последний заявил своє «прошение» в 1883 году — а уже в 1884-м оно бьіло полностью удовлетворено. Немедленно же следующий сьезд пожелал полу пить 25 копеек: помявшись года три, Министерство финансов усту пило и в зтом пункте — в 1887 году горнопромьішленники полупи ли свой четвертак. Представитель министерства строго держался пределов истиньї, когда он заявлял на торгово-промьішленном сьезде 1896 года (том самом сьезде, по поводу которого газета «Волгарь» писала, что купечество в России «все может»): «Министер ство финансов признало нужньїм ознакомиться со взглядами представителей торгово-промьішленного класса по вопросам, наиболее их интересующим. Так поступало оно и прежде. Свьіше сорокалетняя деятельность моя по Министерству финансов дает мне право и основание засвидетельствовать, что министерство всегда чутко прислушивалось к голосу промьішленников и купечества». А когда речь заходила о сюжетах, не особенно приятньїх сердцу предпринимателя, вроде рабочего законодательства, в голосе представителей правительства сльїшались иной раз прямо-рьщающие нотьі. В комиссии, вьірабатьівавшей в 1897 году проект закона о нормировании рабочего дня, председатель ее, В. Ковалевский, держал такую речь: «Я должен обратить внимание господ присутствующих здесь на то почти невозможное положение, в которое ставят нас, представителей Министерства финансов, некоторьіе из находящихся здесь промьішленников. Они направляют свои возражения не только против существа проекта, но и против самого способа его вьіработки... Мьі пригласили в совещание 20 декабря минувшего года больше ЗО представителей промьішленности; нам го ворили, что зтого мало. Теперь мьі визвали около 200 человек и снова сльїшим, что зтого также недостаточно»1. Итак, политически отсутствие оппозиционного настроения среди русских капиталистов совершенно понятно: в зтой, политической, области купец имел полное основание находить, что стражни ки и жандарми гораздо лучше оградят его «материальньїе и умственньіе интересн», нежели зто мог би сделать парламент. «Внборньїе учреждения для России вообще новьі, — говорил в 1882 году Крестовников, — и вряд ли могут спитаться хорошо привившимися, а потому полагаю, что польза от сих учреждений сомнительна по отношению к интересам промьішленности и торговли...»

1 Ермапский А. Крупная буржуазна до 1905 года // Общественно движение в России в начале X X века, т. 1).

300

Если мьі сопоставим зту позицию русских капиталистов 80—90-х годов с тем, что вьіше говорилось о происхождении русского промьішленного капитала, зкономический базис «благонамеренности» «Крестовниковьіх и К°» будет для нас совершенно ясен. Если бьі русский предприниматель зависел исключительно или хотя бьі главньїм образом от туземного накопления, он не мог бьі оставаться равнодушньїм к режиму, которьій ставил всяческие препятствия на пути развития производительньїх сил России. Усилившеєся значение туземного капитала в первое десятилетие XX века не осталось без влияния на — весьма, конечно, относительное — «полевение» крупной буржуазии после 1910 года. В предьідущие десятилетия всего приходилось ожидать не от роста национального богатства, — при данной коньюнктуре на хлебном рьінке зтот рост мог бьіть л и т ь очень медленньїм, — а от заграничного кредита. Но посредником в сношениях с заграницей бьіло правительство — и чем прочнее бьіло оно, тем належ неє бьіл кредит: играть в оппозицию при таких условиях значило подрубать тот сук, на котором сам сидить, — и российское купечество бьіло слишком умно для зтого. С другой стороньї, тот же заграничньїй кредит делал зто правительство не зависимьім от туземной буржуазии более, нежели в какой бьі то ни бьіло другой стране: отношение правительства и туземньїх капиталистов било в России диаметрально противоположньїм тому, какое установи лось, например, с XVII века в Англии. Там буржуазна держала в руках кошелек правительства, у нас последнее держало в руках кошелек буржуазии. Не нужно забьівать и того, что в классовом смьісле правительство зто бьіло чужое — дворянское. Протекционизм бьіл нужен для фабрикантов, — для помещиков, напротив, он бьіл убьіточен, заставляя их втридорога покупать необходимьіе им фабрикати, начиная с сельскохозяйственньїх машин. По существу дела, отказаться от протекционизма русское дворянство не могло все из-за того же заграничного кредита: но зтот кредит бьіл нужен опять-таки для поддержания существующего порядка. Русские либеральї искони бьіли фритредерами, — отступление от зтой вековой традиции наблюдается только в XX столетии. Переход власти в руки либеральной оппозиции ничего доб рого не сулил купечеству, и недаром сама зта оппозиция так твердо держалась народнических, т. е. антикапиталистических теорий. Словом, с какого бьі конца мьі ни подошли к вопросу, политическая позиция русской буржуазии конца XIX века всегда будет пред ставляться нам диаметрально противоположной классическим образцам в западной истории. Революционньїй, как и на Западе, в области народного хозяйства, крупний капитал бнл у нас политически консервативной силой: чудо, которое осталось би необьяснимьім, если би Российская империя конца XIX века представля 301

ла собою нечто столь же архаическое, как французская монархия старого порядка, например. На самом деле в городе и в кругу отношений городского типа — на фабрике, в амбаре, на железной дороге и пароходной пристани — у нас и после реакции 80-х годов продолжали господствовать те минимально-буржуазньїе по рядки, которьіе бьіли закрепленьї реформами 60-х годов. От зтих порядков почти ничего не осталось в деревне, в кругу отношений сельского типа между помещиком и крестьянином: зто делало город европейским островом среди азиатского океана. Но на фоне промьішленного подьема островитянам жилось недурно, и они старались не думать, что когда-нибудь азиатские, крепостнические волньї могут снести их наскоро сколоченную европейскую постройку. Напротив: наиболее оптимистически настроенньїм ка залось, что море сохнет, и они с радостью спешили возвестить зто всей «городской» Руси. За зто легкомьіслие пришлось заплатить довольно дорого: волньї морские, правда, начали опускаться, но лишь после такого — будем надеяться, финального — прилива, которьій поставил перед несчастньїми островитянами давно забьггьій ими вопрос — в Европе они или в Азии? Захват города крепостннм режимом, как и то «дерзновение» города, которое дало повод к зтому захвату — вне хронологических рамок нашего изложения. Но и то, и другое необходимо все время не вьіпускать из виду, если МЬІ хотим понять относительньїе позиции русских общественньїх классов в период, предшествовавший 1905 году. Лет за десять до зтой знаменательной датьі взаимная ситуация классов бьіла такова: в деревне развитие буржуазних отношений не только приостановилось, но очень заметно пошло назад, к statusquo ante 1861 года; в городе крупная капиталистическая буржуазия, именно благодаря сверхьестественно бистрому развитию русского капитализма за счет чужих сбережений, оказьівалась прикрепощенной к помещику -и вннужденной его поддерживать вопреки своей собственной, буржуазной, сущности; благодаря тому же катастрофическому развитию капитализма, мелкая — ремесленная — буржуазия исчезала, не успев даже образоваться как следует: вернейший оплот демократической революции на докапиталистическом Западе у нас отсутствовал; в деревне, правда, возрождение дореформенннх отношений воскрешало и дореформеннне, «пугачевские», настроения среди крестьянства; но от пугачевщинн до демократической революции била дистанция гораздо большего размера, чем казалось народникам 70-х годов; практически революции в России не на что било опереться, кромерабочего класса: он и оказался единственннм действительно революционннм классом на всем протяжении новейшей русской истории; но его революционность била своеобразного типа, — игнорирование зтого своеобразия привело к ряду ошибок, если и не определивших 302

собою победьі «деревенских» отношений над «городскими» в 1905— 1907 годах (зта победа заранее определялась фактическим соотношением сил), то все же сделавших зту победу более легкой, нежели она могла бьі бьіть при большей сознательности руководящих злементов движения. Положение рабочего класса в России 70— 80-х годов определялось, главньїм образом, двумя условиями: во-первьіх, почти непрерьівной промьішленной депрессией, дошедшей к началу 80-х годов до размеров настоящего кризиса, во-вторьіх, тем способом, каким бьіло произведено «освобождение» крестьян в 1861 году. Мьі помним, что «освобожденного» крестьянина поостереглись сделать пролетарием, — его пролетаризация, напротив, бьіла даже искусственно затруднена. Крестьянин бьіл сделан «принудительньїм владельцем» небольшого клочка земли, недостаточного, чтобьі с него существовать не приарендовьівая барской зем ли или не прирабатьівая в барской зкономии, но юридически привязьівавшего крестьянина к деревне. На первьіх порах зто «освобождение с землею» как будто вредно отразилось на интересах русского фабриканта: ему стало чуть ли не труднеє нахо дить рабочих, нежели до 19 февраля, когда зтих рабочих можно бьіло нанимать прямо от барина. За пятилетие 1863— 1867 го дов количество рабочих (на фабриках и заводах, не обложенньїх акцизом) увеличилось крайнє незначительно: с 358 тьісяч до 407 тьісяч1. Но нет худа без добра: привязанньїй к земле рабочий обходился зато хозяину гораздо дешевле, нежели его пролетаризованньїй собрат за границей. Денежная заработная плата ра бочего Московской губернии в 80-х годах прошлого столетия бьіла вчетверо ниже, чем в Англии, и впятеро ниже, чем в Соединенньїх Штатах. Уже с первого взгляда видно, что реальная плата никоим образом не могла бьіть равна у нас и в Англии или Америке: ибо ценьї на продуктьі у нас и в зтих странах не могли различаться так сильно. Детальньїе вьічисления автора, у которого мьі заимствуем зти данньїе, показьівают, что если «первьій взгляд» грешит чем-нибудь, то разве излишним оптимизмом по отношению к русским денам и пессимизмом по отношению к денам английским и американским. В общем, последние вьіше первьіх бьіли тогда не вчетверо или впятеро, а самое большее в полтора раза, причем по главной статье питання, хлебу, английские и американские ценьї бьіли вьігоднее русских (не забу дем, что мьі в разгаре аграрного кризиса). Цитируемьій нами автор считает себя вправе заключить, что реальная заработная плата в Московской губернии бьіла в 1884 году втроє ниже, 1 Туган-Барановский, цит. соч., с. 313. Для сравнения отметим, что за пятилетие 1893— 1897 годов крайние цифрьі будут 860— 1100 тьіс.

303

чем в М ассачусетсе1. Как бьі низко ни ставили мьі потребности московского рабочего той порьі сравнительно с американским, такую колоссальную разницу мьі можем обьяснить только специфическими особенностями русского рабочего рьінка. В то время, как американский или английский рабочий всецело существовал на свой фабричньїй заработок, его русский собрат покрьівал им только часть своих расходов: другую часть он — или его семья — находили в своем принудительном деревенском хозяйстве, опять-таки не достаточном, чтобьі жить только им од ним, но вместе с фабрикой кое-как заполнявшим бюджет. Детальное обследование положення рабочих на московской фабрике Цинделя в 1898 году показало, что почти для 3*/4 всех зксплуатируемьіх им «пролетариев» фабрикант имеет зто «подспорье»: 11,9 % цинделевских рабочих сами уходили ежегодно на полевьіе работьі, и 61,4 % вели сельское хозяйство при помощи своих семей. А если прибавить к зтому 12,3 %, сдавших свои надельї в аренду, т. е. тоже кое-что получавших из деревни, — то фабрикант оказьівался «разгруженньїм» от необходимости платить своим рабочим полньїм рублем почти на 9/ 10 всего своего персона1л а2. Промьішленньїй кризис 80-х годов толкал в том же направленим еще дальше: заработная плата русского р а

бочего не только била ниже заграничной, но ниже даже той, какую получали русские рабочие в предиіествующую зпоху. Тот же автор составил сравнительную таблицу средней месячной платьі рабочим в Шуйском уезде во второй половине 50-х годов и в 1883 году. За исключением квалифицированньїх рабочих, главньїм образом кузнецов и столяров, плата которьіх повьісилась в 2 Ч2 раза, остальньїе получали в среднем лишь на 50 % больше прежнего, а некоторьіе разрядьі — механические ткачи, например, всего на 4 %. Между тем цена хлеба в Шуйском уез де повьісилась за то же время на 95 %. Отсюда автор сделал заключение, что «реальная заработная плата рабочих на хлопчатобумажньїх фабриках Шуйского уезда понизилась, в общем, не менее чем на 20— ЗО %». Немудрено, если, по отзьіву одного местного автора-фабриканта, во Владимирской губернии в зто время замечалась обратная тяга — с фабрики в деревню: «начинается опять поворот к земледелию». То же бьіло и в Московской губернии. Но если рабочему центрального района сравнительно легко бьіло произвести такой «поворот», — его деревня, откуда он пришел на фабрику, бьіла тут же, рядом, — то гораздо труднеє 1Дементьев Е. М. Фабрика, 2-е изд., с. 164— 183. 2 Цит. соч. Туган-Барановского, с. 449. У автора в зтом месте очень резко сказался марксистский «оптимизм» 90-х годов, но факт он все же признал и вьівод из него сделал (с. 450).

304

бьіло превратиться снова в крестьянина рабочему Петербурга или юга России, за тьісячи верст ушедшему от родного угла и часто сохранившему лишь номинальную связь с родиной. Особенно трудно бьіло проделать зту операцию «заводскому» рабо чему — с машиностроительного, литейного и тому подобньїх заводов. Уже в Московской губернии лишь ничтожньїй процент машиностроительньїх рабочих (по вьічислениям д-ра Дементьева, 2,7 %) уходил на лето на полевьіе работьі. В Петербурге дело шло, конечно, еще дальше. Вот как описьівает зту среду, по личньім воспоминаниям, Г. В. Плеханов, работавший среди петербургских «заводских мастеровьіх» в качестве пропагандиста в середине 70-х годов: «Я с удивлением увидел, что зти рабочие живут нисколько не хуже, а многие из них даже гораздо лучше, чем студентьі. В среднем каждьій из них зарабатьівал от 1 р. 25 к. до 2 р. в день. Разумеется, и на зтот сравнительно хороший заработок нелегко бьіло существовать семейньїм людям. Но холостьіе, — а они составляли между знакомьіми мне рабочими большинство — могли расходовать вдвоє больше небогатого студен та... Все рабочие зтого слоя одевались несравненно лучше, а главное, опрятнее, чище нашего брата студента»... «Чем боль ше знакомился я с петербургскими рабочими, тем больше поражался их культурностью. Бойкие и речистьіе, умеющие посто ять за себя и критически отнестись к окружающему, они бьіли горожанами в лучшем смьісле зтого слова. Многие из нас дер жались тогда того мнения, что «спропагандированньїе» городские рабочие должньї идти в деревню, чтобьі действовать там в духе той или иной революционной программьі. Мнение зто разделялось и некоторьіми рабочими... Господствовавшие в среде революционной интеллигенции народнические идеи, естественно, налагали свою печать также и на взглядьі рабочих. Но привьічек их они переделать не могли, и потому настоящие городские рабочие, т. е. рабочие, совершенно свьікшиеся с условиями городской жизни, в большинстве случаев оказьівались совершен но не пригодньїми для деревни. Сойтись с крестьянами им бьіло еще труднеє, чем революционерам-«интеллигентам». Горожанин, если только он не «кающийся дворянин» и не совсем проникся влиянием дворян зтого разряда, всегда смотрит сверху вниз на деревенского человека. Именно так смотрели на зтого человека петербургские рабочие. Они називали его серьім, и в душе всегда несколько презирали его, хотя совершенно искренно сочувствовали его бедствиям»1. Между тем, уже в первой половине 70-х годов положение и зтого верхнего слоя рабочего класса 1 Плеханов Г. В. Русский рабочий в революционном движении, с. 9 — 11. 11 Зак. 525

305

должно бьиіо идти не в гору, а под гору. Мировой кризис 1873 года совпал с сокращением железнодорожного строительства в России около того же времени. Вьіплавка чугуна — верньїй показатель положення металлургического производства — за 10 лет, с 1862 по 1872 год, поднявшаяся с 15 до 24 миллионов пудов, застьіла на зтой цифре, с небольшими колебаниями, до 1878 года. Крах следовал за крахом: в округе одного московского коммерческого суда за 1876 год бьіло 113 несостоятельностей с общим пассивом в 3172 м л н р .1. Правда, больше всего доставалось от кризиса ма нуфактурним предприятиям: но отмечаемая единогласно всеми современниками связь кризиса с приостановкой в постройке железньїх дорог сама по себе уже достаточно показьівает, что на заводах дело не могло идти в обратном направлений, и что знакомьій нам крах начала 80-х годов12давно здесь подготовлялся. М ануфактури бьіли лишь точкой наименьшего сопротивления; здесь прежде всего начали распускать рабочих, понижать заработную плату, вводить более тяжельїе условия труда — и здесь же, в Петербурге на новой бумагопрядильне, у Кенига, Шау и т. д., начались первьіе забастовки, то єсть первьіе исторически известньїе: стачечное движение до 90-х годов прошлого века не привлекало к себе ничьего особенного внимания, редкая стан ка попадала даже в газети, и написанная по архивньїм докумен там история забастовок в России времен Александра II, несомненно, сулит много «открнтий». Если мартовская забастовка 1878 года (на новой бумагопрядильне в Петербурге) сразу била в центре вни мания тогдашней петербургской публики, на зто бьіл цельїй ряд специальньїх причин. «Зимой 1877/78 года «интеллигенция» нахо дилась в крайнє возбужденном состоянии, — говорит близкий свидетель собнтий Г. В. Плеханов: — процесе 193-х, зтот долгий поєдинок между правительством и революционной партией, в течение нескольких месяцев волновал все оппозиционнне злементн. Особенно горячилась учащаяся молодежь. В университете, Медико-хирургической академии и Технологическом институте происходили огромньїе сходки, на которьіх «нелегальние» оратори «Земли и воли», нимало не стесняясь возможннм присутствием шпионов, держали самьіе недвусмьісленньїе речи... Когда ереди петербургской интеллигенции разнесся слух о стачке, студенти немедленно собрали в пользу забастовавших очень значительную сумму денег». Впрочем, прибавляет автор, «деньги давали не одни студенти. Все либеральное общество отнеслось к стачечникам весьма сочувственно. Говорили, что даже г. Суворин разорилея для их поддержки на три рубля. За достоверность зтого 1 Туган-Барановский, цит. соч., с. 328. 2 См. вьіше, с. 225.

306

слуха не могу, однако, поручиться»1. Сочувствие «либерального общества» виражалось в формах иногда комических, но оно спас ло питерские стачки 1878 — 1879 годов от забвения, в котором безвозвратно потонула масса их современниц и предшественниц. Сначала движение отнюдь не носило революционного характера: достаточно сказать, что самьім зффектньїм моментом первой стачки бьіла подача прошения рабочими наследнику-цесаревичу Александру Александровичу. Попьітки интеллигентов разагитировать их на первьій случай не дали никаких результатові «Сначала рабочие совсем не понимали, чего хотят от них «интеллигентньїе» собеседники и совершенно нелицемерно поддакивали людям противоположньїх мнений»12. Но уже и тогда, по словам того же автора, на забастовавшей фабрике бьіл «небольшой революционньїй кружок». Из записок Кропоткина мьі зна єм, что революционная пропаганда среди петербургских ткачей велась чайковцами еще в самом начале 70-х годов. А среди механических рабочих у чайковцев бьіла целая небольшая шко ла — человек в ЗО. Но, по словам того же Кропоткина, к практическим результатам вся зта пропаганда и агитация не приво дили3: стачечное движение началось только тогда, когда его визвали обьективньїе условия. И благодаря зтим последним, совершенно не зависимо от «внушений» со сторони, дви жение должно бьіло принять революционньїй характер: участие «бунтарей» бьіло здесь только случайностью. Петербургские стачки 1878— 1879 годов бьіли чисто оборонительними: зто бьіла самооборона против ухудгиения условий труда, а не борьба за и хулучиїение. Но ухудшение вьізьівалось причинами в пределах буржуазного хозяйства неотвратимьіми: благодаря кризису падала предпринимательская прибьіль, и благодаря тому же кризису предпринимателю не на чем бьіло возместить свои убитки, кроме заработной плати его рабочих. Нужно бьіло и л и распустить часть зтих последних (в Московском районе так именно и поступали), или уменьшить плату всем — иногда и то, и другое сразу. Так или иначе, налицо оказьівалась масса безработньіх или недорабатьівающих, масса озлобленних и не видящих вьіхода из своего положення. Стачки не улучшали его, как зто бьівает со станками наступательними, в период благоприятной промьішленной коньюнктурьі. В сущности, в пределах бур жуазного хозяйства, повторяєм, результат зтот неотвратим: предпринимателю «не из чего» уступать рабочим — иначе гово1 Русский рабочий, с. 45— 46. 2 Ibid., с. 51. 3 Пропаганда среди петербургских рабочих в начале 70-х годов // Бьілое, 1900, вьіп. 1.

307

ря, он мог бьі уступить только путем уменьшения своей прибьіли ниже обьічного минимума, — а какой же предприниматель захочет зто сделать? Если же предприниматель ведет дело в кре дит, то ему и фактически «не из чего» уступать иногда, ибо про центи кредиторам он должен платить прежние, и уменьшившейся прибьіли может на зто и не хватить: уступи он рабочим — его ждет банкротство. Забастовки на почве кризиса дают в руки пропагандиста единственньїе по своей силе аргументи против буржуазного строя вообще. Мьі не знаєм, насколько воспользовались зтим случаем тогдашние «бунтари»-народники. Кажется, они использовали положение довольно плохо: более активньїе их злементьі уже тогда тяготели к политической агитации, а менее активньїе просто ничего не умели сделать именно в силу малой своей активности. Но предшествующая пропа ганда, тянувшаяся не один год, и ясное, как кристалл, зкономическое положение сделали своє, не зависимо от уменья или неуменья вращавшейся среди рабочих интеллигентной молодежи. Именно конец 70-х годов видел появление в русской рабочей среде первьіх и, для первого случая, очень ярких проблесков социализма. История первьіх рабочих социалистических организаций в России чрезвьічайно типична для зволюции нашего рабочего движения. Первьім, из успевших оформиться бьіл Северньїй союз русских рабочих, возникший, может бьіть, уже в 1877 году — хотя вьіступил на сцену он только в декабре следующего, 1878 года, параллельно с упоминавшимся нами вьіше стачечньїм движением в Петербурга, а свою программу он опубликовал в январе 1879 года. Почти немедленно после зтого Союз пал жертвою провокации, которая свила себе гнездо в его среде с самих первьіх дней его существования. Не приходится говорить позтому о деятельности Союза, — бьіла лишь попьітка Организации, что, однако, не лишает Союз крупного исторического значення. Характерно, прежде всего, то, что оба его основателя принадлежали к крайнему левому крилу тогдашнихреволюционеров: Виктор Обнорский бьиі очень близок к набатовцам, Степан Халтурин явился потом одной из самих ярких фигур народовольческого террора, — ему принадлежит устройство взрьіва в Зимнем дворце 5 февраля 1880 года. Вьі ждете позтому призьіва к решительной борьбе, к непосредственньім вьіступлениям самого революционного характера — и встречаете вместо того призьів «опоясаться духовним мечом ис тин ьі » и заняться мирной пропагандой («идите проповедовать своє учение по городам и селам»). Напоминание о «великих словах Христа», сравнение с апостолами, «простими поселянами», приглашение «не стидиться поругания» (как будто ничто хуже не могло ждать в тогдашней России рабочего-пропагандиста!) — все зто 308

придает программе Союза такой сентиментальньїй характер, что сочетать ее с «Набатом» и взрьівом Зимнего дворца кажется необьічайно мудреной задачей. Тогдашние революционерьі-народники остались очень недовольньї малой революционностью программьі, составленной рабочими-революционерами. Автор статьи о Северном союзе в «Земле и воле» бьіл очень рад, что хоть стачки-то допускают в качестве орудия борьбьі зти подражатели апостолов. Но последователи «первьіх христиан» бьіли, в сущности, очень практичними людьми — и прекрасно понимали, что никакая борьба немислима без организации. В первьіх же строках программьі они и ставят целью Союза — «сплачивая разрозненньіе сильї городского и сельского рабочего населення и поясняя ему его собственньїе интересьі, цепи и стремления, — служить достаточньїм оплотом в борьбе с социальньїм бесправием и да вать ему ту органическую внутреннюю связь, какая необходима для успеїиного ведения борьбьі». Упоминание наряду с «городским» и «сельского рабочего населення» (разумелся, очевид но, не сельский пролетариат, а крестьяне) бьіло единственной данью официальному тогда народничеству русских революционеров; центральний орган зтих последних в упоминавшейся вьіше статье «Земли и воли» горько жалуется на зту скупость: «аграрньіе вопросьі оставленьї втуне». Фактически зто неверно — программа содержит в себе пункт об «уничтожении поземельной собственности и замене ее общинним землевладением». Но автор статьи правильно, со своей точки зрения, реагировал на дух программьі: она действительно имела в виду, прежде всего, городс кого рабочего, и когда она говорила, что «в члени Союза избираются только рабочие», то зто значило, разумеется, что Союз пред ставляйся составителям программьі как организация чисто пролетарская. Сквозь народничество петербургские рабочие «своим умом дошли» до классовой точки зрения. Зто бьіл, несомненно, более крупний успех, чем обьїкновенно видвигаемое на первое место усвоение тою же программой социал-демократической («знгельсовской», можно бьі сказать, применительно ко времени, когда бьіла вьіработана программа) точки зрения на конституционньїе «свободи», как необходимое условие успешной борьбьі за интереси рабочего класса. Земледельцев всего больше огорчал именно зтот пункт, а социал-демократические автори всего более ИМ довольньї. Очень интересно, конечно, что первьіми социал-демократами «знгельсовского» типа бьіли в России не интеллигентьі, а рабочие: но как раз в зтом пункте ми имеем определенное указание на влияние, идущее из интеллигентской средьі. «Лекции полковника А. Н. Фалецкого о немецкой социал-демократии, проходившие в Петербурге в 1873— 1874 годах, несомненно, отразились на взглядах многих из рабочих, впоследствии 309

вошедших в Союз», — констатирует историк зтого последнего1. С точки же зрения той задачи, которую непосредственно стави ли себе Обнорский и Халтурин — организации рабочей массьі — конституция являлась, само собою разумеется, очень облегчающим дело фактором. Но основатели Союза не давали обещаний, что рабочие будут действовать исключительно конституционньїми средствами и после того, как они сорганизуются. Поставленная Со юзом рабочему движению конечная цель бьіла бьі не конституционной и в тогдашней Германии, с ее исключительньїм законом про тив социалистов (принятьім рейхстагом 19 октября 1878 года — как раз в те месяцьі, когда вьірабатьівалась программа Союза). Мьі не знаєм, сьіграло ли какую-нибудь роль в вьіработке воззрений Союза позорное поведение германского народного представительства в зтом случае: но характерно, что как раз парламентариз мом программа-minimum Союза не требует. В ней єсть свобода слова, печати, собраний, сходок, передвижения, уничтожение сословий, отмена косвенньїх налогов, замена постоянной армии милицией; но требования созьіва народньїх представителей в ней нет. А пункт 2 программьі-maximum — «Учреждение свободной народной федерации общин» — так далек от классического социал-демократизма, как только можно... Ни Бакунин, ни Знгельс не признали бьі программьі своей, а в ней єсть и от того, и от дру гого: и зто потому, что она бьіла отражением не той или иной теоретической линии, а практических требований русского пролетариата конца 70-х годов, и в осуществлении зтой программьі пролетариат не рассчитьівал ни на кого, кроме самого себя. То немногое, что известно о Южнорусском рабочем союзе, возникшем почти ровно через год после «провала» Северного, не позволяет судить, бьіла ли зта позднейшая организация в какойлибо идейной связи с более ранней. Можно только сказать, что не бьіло никакой организационной связи: Южньїй союз развился из кружка, основанного интеллигентами-анархистами (Е. Ковальской и Н. Щедриньїм), вьішедшими из рядов «Черного передела»12. Сопоставление программ производит такое впечатление, как будто автор южной программьі имел перед глазами северную: но как последовательньїй анархист он вьітравил в ней все, что бьіло «от Знгельса», и оставил лишь то, что бьіло «от Бакунина». Программа очень вьшграла в смьісле логичности и стройности, но связать ее с практическими задачами рабочего движения оказьівается уже по чти невозможно. То, что прекрасно понимали Халтурин и Об норский — необходимость, прежде всего другого, организовать 1Бурцев В. Л. Северно-русский рабочий союз // Бьілое, 1906, январь. 2 О более ранней рабочей организации на юге известно еще меньше — и само существование ее оспоривается, см. ст. Е. Ковалевской и в «Бьілом».

рабочую массу, — по-видимому, не только не сознавалось интеллигентами чернопередельцами, руководившими Южньїм со юзом, но едва ли не отрицалось ими сознательно. Универсальнее средство для достижения цели они видели в терроре — аграрном, «промьішленном или фабричном», «военном» и политическом. Первая же прокламация, вьіпущенная Со юзом, давала «трехнедельньїй срок начальнику (киевского) арсенала, полковнику Коробкину, для вьіполнения требований рабочих, из которьіх главньїе бьіли: увеличение платьі и уменьшение рабочего дня. В случае отказа ему грозили смертньїм приговором». Помещик Левандовский теснил меньшевиков, сидевших на его земле: Союз потребовал, чтобьі Левандовский разделил между ними всю землю и вознаградил их за все потери, которьіе они потерпели по его вине «В случае же, если г. Левандовский не подчинится вьішеизложенньїм требованиям, Общество приговорит его к смертной казни»1. Непосредственньїй зффект такой тактики бьш оглушительньїй: «Спустя четнре дня главная, существенная, часть требований рабочих (киевского арсенала) бьіла удовлстворена». «После такого успеха первой прокламации рабочие повалили к нам в таком количестве, что мьі не знали, где найти место для собраний», — пишет Е. Ковальская. Союз в короткое время собрал (никак нельзя сказать «сорганизовал») до 700 человек. Но читатель догадьівается, что никакого «рабочего движения» таким путем визвать бьіло нельзя. Напротив, внушив рабочим мьісль, что одного смелого человека с бомбой или револьвером достаточно для осуществления какой угодно программьі, можно бьіло совсем отучить их двигаться самостоятельно: пос ле ареста руководителей (опять-таки через провокатора) крупнейший рабочий союз тогдашней России (в Северном бьіло не более 200 человек, здесь — 700) перестал существовать, потому что «бьіла потеряна связь у рабочих с интеллигенцией». Какого-либо успеха от зкономического террора, кроме указанного случая в арсенале (собственно, значит, не в промьішленном предприятии), по-види мому, не получилось. Но что анархическая пропаганда и позже легче всего прививалась на юге России, имело, вероятно, свои причини, — детальная история русского рабочего движения, еще не написанная, должна их раскрьггь. Как бьі то ни бьіло, симптомом революционного брожения среди рабочих бьіл и Южньїй союз не меньше, чем Северньїй. И главньїй стимул зтого брожения — кризис — чем дальше, тем давал себя чувствовать больше. Рассказав, как голодают крестьяне и ра бочие в провинции, «Рабочая газета», издававшаяся в Петербурге в конце 1880 года народовольцами для рабочих, дает такую пе1 Русская историческая библиотека, вьіп. 5, с. 151 и 159.

311

тербургскую картину: «Первьім делом зайдешь на какой-нибудь завод либо фабрику; всюду только и сльїшишь, что рассчитьівают. Например у Голубева, у Лесснера рассчитали четвертую часть всех рабочих; у Путилова, у Нобеля, на Балтийском — третью часть; у Растеряева, на Патронном, у Петрова — половину; завод Берда совсем стал, а бьгло в нем 1500 рабочих. То же и на фабриках. Вьіходит, значит, что и постоянньїм питерским рабочим некуда деться, а тут на несчастье неурожай нагнал из провинции немало рабочего люда. Как теперь поглядить на все зто, так тебе и видно станет, почему на некоторьіх улицах проходу нет от нищих, почему полиция, хоть и вьісьілает нищих тьісячами из города, все же не может очистить улиц от них». «Оборонительньїе» забастовки продолжались — «хоть рабочий и понимает, что теперь не время тягаться с хозяином, забастовку делать, а все же иной раз и невтерпеж». Газета перечисляет и несколько случаев самодельного фабричного террора. Раз народовольців писали об зтом — значит видели зто. Казалось: что могло бьіть соблазнительнее совпадения революционного брожения среди рабочих с революционной атакой, которую как раз в зти самьіе дни «Народная воля» вела против правительства? И однако — нам приходилось об зтом го ворить в своем месте — никакой попьітки визвать в Петербурге рабочее движение мьі не видим, и не за недостатком желания, а за полньїм отсутствием сколько-нибудь широких рабочих организаций. Почему же среди революционно настроенньїх рабочих революционерьі-народовольцьі не имели сколько-нибудь заметного успеха? Почему их сильї в зтой среде ограничивались отдельньїми рабочйми-революционерами, да и то распропагандированньїми, преимущественно, в предьщущий период? В социал-демократической литературе народовольцев обвиняли в «преступной небрежности» своего рода: не вели пропаганди, стремились только к тому, чтобьі «завербовать в среде рабочих подходящих для террористической борьбьі лиц». Народовольческая литература с не год ованием опровергла обвинение; работали усердно, кружков бьіло много, пропаганда, ведшаяся «на широких политических и зкономических началах», отчасти зал ожила даже фундамент для позднейшей социал-демократической. Но ведь совсем не к зтому стремились, и не зто бьіло нужно: оправдание только подчеркивает неудачу. Фатальная неизбежность зтой последней вскрьівается маленьким фактом, которьш сообщает упоминавшаяся нами вьіше Е. Ковальская. «Киевские народовольцьі, — говорит она, — вошли с нами в переговори насчет нашего вступления в «Народную волю». Но так как они ставили условием отказаться от зкономического террора, то мьі отказались присоединиться». Вьі радуєтесь: вот, наконец, нашлись умньїе люди, которьіе поняли, что бомбой ра бочего вопроса не разрешишь. Вовсе нет: народовольцьі бьіли 312

против зкономического террора, потому что он, «по их словам,

отпугивал либералов». Воспользуйтесь зтим лучом света, осветите при его помощи «Программу рабочих членов партии Народной воли» — вьі поймете, почему зтих членов бьіло так мало. Программа вся построена на систематическом затушевьівании классових противоречий: для нее есть угнетатели — «правительство, помещики, фабриканти, заводчики, и кулаки», и угнетенньіе — крестьяне, рабочие и интеллигенция. «Во многих случа ях он (народ) найдет поддержку в отдельньїх лицах из других сословий, в людях образованньїх, которьім также хотелось бьі, чтобьі в России жилось свободнее и лучше»; «рабочий народ не должен отвергать зтих людей: вьігодно добиваться расгиирения свободи рука об руку с ними»1. Не надо отталкивать от себя образованную буржуазию: и вот, ради того, чтобьі «не оттолкнуть», сначала смягчают аграрний вопрос, потом рабочий... Не нужно, чтобьі температура рабочего движения доходила до красного каления, — надо, чтоби било так градусов 60, — не то буржуазия обожжется и убежит. Но температуру революции нельзя регулировать по термометру — либо єсть рабочая революция, либо нет ее; и если она єсть, она может питаться только классовнми противоречиями: чем они острее, тем она сильнеє и тем неизбежнее превращается она в борьбу пролетариата с предпринимателями. Никакой общественннй класе не может делать ре волюции за другой класе, и никогда история не видала сознательного пролетариата, делающего буржуазную революцию. Бессознательннй бьівал иногда слепьім орудием в руках буржуазии — но, конечно, не народовольцам било обращать рабочих в слепое ору дне: от зтого упрека они чисти. Но если на бессознательности рабочих не могли играть народовольцн, от зтого не отказались их противники справа. Единственнне мероприятия правительства Александра III, которне не сводятся к влиянию аграрного кризиса, зто фабричнне закони, градом поснпавшиеся, начиная уже с 1882 года. Закон от 1 июня зтого года запретил работу малолетних до 12 лет и ввел фаб ричний инспекторат ; закони от 12 июня 1884 года и 3 июня 1885 года развили дальше первьій закон и еделали попнтку у регу лировать работу женщин и подростков; наконец, закон от 3 июня 1886 года бьіл настоящим фабричним регламентом, впервне «европеизировавшим» русскую фабрику: «патриархальному биту», сводившемуся к формуле «захочу — держу, захочу — прогоню и 1 Программа зта бьіла, как известно, в руках К. Маркса, которьій «испещрил» ее своими отметками. Издатель программн в заграничном «Бьілом» усмотрел здесь признак сочувственного внимания Маркса; не бьіло ли зто скореє признаком противоположного?

313

подохнешь с голоду», бьіл положен конец. Наиболее неприятньїм для фабрикантів нарушением «обьічного права» бьіло обязательство расплачиваться с рабочими наличньїми деньгами в определенньіе сроки: в бьілое время расплата натурой, купонами дальних сроков и т .п ., притом тогда, когда хозяину удобнее, бьіла едва ли не таким же важньїм источником дохода, на мелких фабриках в особенности, как и само производство. Другим не менее важньїм источником бьіли произвольньїе штрафи. Теперь и они попали под контроль правительственной инспекции. Что все зто било, главньш образом, мелкого и отсталого фабриканта, помогая, таким образом, конкуренции с ним крупних, европейски обставленннх предприятий, что фабричное законодательство Александра III юридически доделнвало то, что зкономически подготовил кризис, губящий сотни мелких фабрик в пользу немногих фабричних гигантов, — зто не подлежит никакому сомнению. Но зтим лишь подтверждается банальная истина — что никакое законодательство в мире не может идти против зкономического течения, всякое оперирует на той зкономической почве, какую дает ему исторический момент. Мотиви же, которнми сознательно руководилось правительство, не имели ничего общего с интересами крупнейшей буржуазии, которая являлась для министров Александра III, с зтой точки зрения, случайннм попутчиком. Зти мотиви достаточно вскрнваю тся уже хронологическим сопоставлением фактов: крупнейший из законов, 3 июня 1886 года, непосредственно следовал за крупнейшими забастовками, 1884— 1885 годов, из которнх забастовка на морозовских фабриках в Орехове-Зуеве, дав шая повод к громкому судебному процессу и снова на минуту приковавшая внимание образованного общества к рабочему вопросу, осталась одной из важнейших дат русского рабочего движения. Но вдохновитель законодательства Александра III, его министр внутренних дел гр. Толстой избавил нас от всякой надобности прибегать к методе «косвенннх улик», оставив совершенно ясное письменное изложение тех мотивов, которне руководили им (а Толстой и правительство били тогда понятиями, покривав шими друг друга) в издании закона 3 июня, лишь номинально шедшего от Министерства финансов, фактически же созревшего в Министерстве внутренних дел (еще точнеє — в департаменте полиции, во главе которого тогда стоял Плеве). «Исследование местньши властями причин означенннх стачек рабочих, — писал Толстой министру финансов Бунге, 4 февраля 1885 года, — обнаружило, что они грозили принять размерн серьезннх волнений и произошли, главньїм образом, вследствие отсутствия в на-

гием законодательстве общих постановлений, на оснований коих могли би определяться взаимние отноиіения фабрикантов и рабочих. Такой пробел в законодательстве, обусловливая 314

разнообразньїе порядки на фабриках, открьівал широкий простор произвольньїм, клонящимся к ущербу рабочих, распоряжениям фабрикантов и ставил первьіх в крайнє тяжелое положение: несоразмерно вьісокие штрафи, ввиду временного упадка промншленной деятельности, часто служили в руках фабрикантов способом искусственного пониження заработной платьі до того, что рабочий лишался возможности уплатить лежавшие на нем повинности (!) и прокормить свою семью; вьісокие ценьї в фабричних лав ках и недобросовестность приказчиков вьізьівали справедливий ропот и недовольство рабочих, а недостаток точности при составлении условий с малограмотними людьми порождал постоянньїе спори в расчетах задельной плати... Совокупность всех изложенннх и многих других причин влекла за собою, как показал опит, возникновение беспорядков, а необходимость для прекращения их прибегать к содействию войска в достаточной степени свидетельствовала о настоятельности приступить к составлению в развитие действующего фабричного законодательства таких нор мальних правил, которне, ограничивая в известной степени произвол фабрикантов, способствовали би устранению в будущем прискорбних случаев, имевших место в Московской и Владимирской губерниях»1. Если припомнить, что фабричное законодательство входило уже в программу Лорис-Меликова, картина будет совершенно закопчена: ми имеем несомненннй опит — осуществить на русской почве «социальную монархию», о которой любил помечтать тогда и Бисмарк, и — в дни своей юности — Вильгельм II. «Ми знаєм нужди рабочих не хуже ваших социалистов, — самодовольно говорил знаменитий Судейкин еще в 1881 году попавшему к нему на допрос рабочему, — ми сами социалистн, но социалистьі мирньїе...»12. Несомненннй упадок революционного рабочего движения в середине 80-х годов показнвает, что контрмина под революцию била подведена довольно удачно. Дело стояло хуже, чем не только в дни расцвета «Народной воли», но едва ли не хуже даже, чем во времена чайковцев. Работавшая в 80-х годах в Петербурге преимущественно среди металлистов, «благоевская» группа, теоретически, по словам очень к ней расположенного историка социал-демократической партии, ухитрилась отстать даже от Северного рабочего союза: а ми знаєм, что как раз теоретическая вьщержанность отнюдь не составляла сильной сторони зтой последней организации. Практическое положение достаточно характеризуется тем, что группа «состояла исключительно из од них интеллигентов» и дальше связей с отдельньїми рабочими не 1 Туган-Барановский. Фабрика, с. 411. (Курсив наш.) 2 Панкратов В. Из деятельности среди рабочих в 1880— 1884 гг. // Бьілое, 1906, март.

шла. И Плеханов, вероятно, бші прав, когда он явно беспокоился в те дни: устоят ли рабочие перед соблазном «социального» миража? «Без политических прав вьі никогда не добьетесь зкономической независимости», — писал он в издававшейся «благоевскою» группой газете «Рабочий». Но моральньїе увещания не изменили би дела, если би не пришла на помощь тажономическая революция, о которой ми столько говорили в начале зтой главьі. Промьішленнмй подьем сразу вирвал почву из-под ног у «мирних социалистов». Борьба между рабочими и предпринимателем из-за уровня заработной плати, с одной сторони, уровня прибьіли — с другой, происходит и при подьеме так же, как и во время кризиса: но условия зтой борьбьі иньїе. По мере подьема прибьіль растет, и растет всегда бистреє заработной плати. Предпринимателю єсть с чего «спустить», и хотя он старается присвоять себе возможно большую долю прибавочного продукта, но в случае надобности он может увеличить плату своим рабочим и не терпя «убьітков», т. е. не понижая своей прибили ниже обьічного уровня и не рискуя стать банкротом. Теперь для рабочих открьівается возможность борьби за улучшение условий существования даже и в пределах буржуазного хозяйства. Борьба зта облегчается еще тем, что пред принимателю при подьеме крайнє невьігоден малейший перерив в производстве: не говоря уже о прямом убьітке от остановки течения золотой реки, льющейся в его карман. При подьеме новьіе предприятия растут, как гриби, — стоит потерять ринок на минуту, как на нем появились уже десятки конкурентов. Оттого в ми нути наиболее интенсивного подьема предприниматель готов при мириться даже с существованием рабочих организаций, лишь бьі не терпеть разорительньїх остановок в производстве — предупредить стояки: на промьшіленном подьеме виросла «фабричная конституция» Англии. Рабочие, само собою разумеется, смотрят на предмет с другой сторони, И для них подьем всюду бьівает периодом стачек особенно интенсивньїх и победоносних, — стачек наступательньїх в противоположность оборонительним стачкам периодов упадка. Промьшіленний подьем 90-х годов бьш и у нас временем повишения заработной плати. На фабрике Цинделя средний годовой заработок рабочего-мужчини в 1886 году составлял 235 р., а в 1896 году — 270 р.: между тем цена хлеба за зтот промежуток времени понизилась, так что реальная заработная плата должна била увеличиться еще значительнее, чем номинальная. Повьішение продолжалось и в следующие годи: средняя поденная плата на той же фабрике Цинделя в 1895— 1896 годьі равнялась приблизительно 60 к., а в 1898— 1899 годах — уже 67—68 к. На Юзовском заводе Екатеринославской губернии в 1884— 1885 го дах минимальная заработная плата била ЗО—40 к. в день, а мак 316

симальная 3 р. 70 к.; в 1897-м первая не спускалась ниже 70 к., а вторая поднялась до 6 р.1. Но те же 90-е годьі отмеченьї в то же время интенсивньїм забастовочньїм движением1. Всего менее можно отнести ото последнее на счет пропагандьі. Она, правда, не прекращалась ни на минуту, но район ее влияния бьіл крайнє незначителен, и, что более важно, по характеру своєму она отличалась чрезвьічайной скромностью и умеренностью. Когда, согласно решению Международного социалистического конгресса в Париже (в 1889 году), 1 мая стало официальньїм праздником рабочих всего мира, на русской территории зто решение бьіло проведено в жизнь только поляками: цельїй ряд варшавских фаб рик стоял 1 мая 1890 года; бьіла демонстрация, бьіли, разумеется, арестьі. В Петербурге бьіло все тихо. Только год спустя петербургские пропагандиста решились напомнить миру, что єсть рабочие и в столице России. «В має того же (1891) года состоялось первое в Петербурге тайное собрание рабочих, посвященное празднованию первого мая, — рассказьівает современник. — Устроено оно бьіло центральним кружком... Факт собрания хранился в глубокой тайме. Только осенью один из рабочих решился дать текст речей знакомой учительнице воскресной школи за Невской заставой. От учительницн речи попали в руки только что образовавшегося народовольческого кружка и тотчас изданьї на гектографе, к большому неудовольствию социал-демократической петербургской интеллигенции. Затем речи били перепечатанн за границей «Группой освобождения труда»3. Нет надобности говорить, что если полицейские условия Петербурга чем-нибудь отличались от тако1 Туган-Барановский. Фабрика, с. 440— 441. 2 Для наглядности приводим следующие цифри: Количество бастовавших рабочих Год

1894 1895 1896 1897 1898 1899

по вьічислениям

по офиц. данньїм Л. Мартова

? 31 195 29 527 59 870 43150 97498

17 000 48 000 67 000 102 000 87 000 130 000

См.: Мартов Л. Развитие промьшіленности и рабочее движение с 1893 по 1904 год 11 История России в XIX в. — Изд. «Гранат», т. 8, с. 69. 3 Александров М. С. Группа народовольцев (1891— 1894) ІІ Бьілое, 1906, ноябрь. (Курсив наш.)

317

вьіх же Варшави времен Гурко, то разве к лучшему, а никак не худшему. И все-таки пропагандисти били би не прочь, чтобьі «манифестация» осталась тайною ото всех, кроме них самих и кучки собравшихся рабочих... речи, которне держались на собрании зтими последними, вполне гармонировали со скромностью самого внступления. «Нам стоит только вооружить себя сильним оружием, — а зто оружие єсть знание исторических законов развития человечества, — тогда ми всюду победим врага, — говорил один из них. — Никакие его притеснения и висилки на родину, заточение нас в тюрьмьі и даже висилки в Сибирь не отнимут у нас зтого оружия». «В настоящее время, — говорил другой, — нам остается только возможность заняться развитием и организацией рабочих, — возможность, которою, надеюсь, ми и воспользуемся, несмотря ни на какие препятствия и угрозьі. А для того, чтоби наша деятельность била как можно плодотворнеє, нам необходимо стараться умственно и нравственно развивать себя и других, и более знергично действовать для того, чтоби окружающие нас смотрели на нас как на людей умньїх, честннх и смелнх и потому с большим доверием относились би к нам и ставили нас в пример себе и другим». Автор, у которого ми заимствуем цитати1, совершенно правиль но говорит о «религиозной торжественности и глубоком идеализме», которьши лиш али зти речи: кроме нескольких бран них слов по адресу правительства (произносившихся, не забу дем зтого, под покровом глубочайшей тайни), в них нельзя найти даже отдаленного намека на революцию. Что касается стачечной борьбн, то вот как относились к ней даже еврейские рабочие — гораздо лучше организованнне и более сознательнне, чем русские. На маевке 1892 года одна виленская работница говорила: «М и должньї устраивать стачки. Но — устроить стачку! Нас пугает самое зто слово. М и из-за зтого можем совсем ли шиться места! Да, друзья, я зто вполне чувствую и понимаю. Я знаю, что значит для нашего брата рабочего лишиться места. Но у нас не должньї опускаться руки при первой неудаче. М и должнн преследовать нашу цель до конца жизни»12. Один тогдашний петербургский пропагандист оставил чрезвнчайно живую и наглядную картину первой забастовки, какую ему пришлось в 1894 году наблюдать — в качестве зрителя — с империала трамвайного вагона. Как внлитне перед нами и разгромленная контора Семянниковского завода, с вибитими стеклами, и обступившие завод тьісячи рабочих, и скачущие казаки. Пропа гандист честно признает, что во всем зтом своеобразном зрелище 1 Акимов-Махновец В. П. Первое мая в России. Ibid., октябрь. 2 Ibid., с. 170.

318

он и его лекции об «исторических законах развития человечества» бьіли совершенно ни при чем. «Я должен прибавить, что во всей зтой истории «наши» рабочие не принимали ровно никакого участия», — говорит он1. «Вся история» возникла совершенно стихийно, на чисто зкономической почве: затягивали расчет, подходило, между тем, Рождество — и рабочие рисковали остаться к празднику без денег. Но финал «всей истории» должен бьіл заста вить задуматься и пропагандистов, по крайней мере, тех из них, в ком билась политическая жилка. Победа семянниковских рабочих привела к тому, что «жандармские офицерьі в ту же ночь видавали рабочим давно требуемую получку». «Мирньїе социалистьі» не дремали — а стихийньїе забастовки шли, как волньї, одна за другой. В декабре 1894 года «отбунтовали» семянниковцьі, — а на масленице следующего года бьіл столь же грандиозньій «бунт» в порту нового адмиралтейства. Потом пришла очередь бумагопрядилен. «Среди кружков рабочих наступает пора но вих в є я н и й . С оверш ается перелом. Все сильнеє и сильнеє укрепляется мьісль, что действительно сознательнмй рабочий дол жен ближе стоять к окружающей жизни, должен активнеє относиться к нуждам и требованиям массм рабочих и к повседневньїм нарушениям всяких человеческих прав; что сознательньїй рабо чий должен участвовать в зтой окружающей жизни, а не сторо ниться от нее, как он делал до сих пор... Весною 1895 года оттенки нового направлення становятся гуще. Раздается уже довольно резкий протест против прежнего способа ведення дела... Начинается явное неудовлетворение «кружковщиной» и «саморазвитием». Является жажда новой плодотворной работм...». Кружковая интеллигенция уступала не сразу: «После горячего спора представителей группм рабочих района Невской застави с представителем от группьі интеллигентов, «старих социал-демократов», иначе «литераторов», било решено начать применять новую тактику массовой агитации на оснований насущних потребностей рабочих той шш иной фабрики»12. В Западной России процесе шел бьіетрее, — там переход к агитации назрел уже в начале 1894 года, и на совещании виленцев с москвичами возник ла идея известной брошюрьі «Об агитации»3. Разрешения той задачи, которую ставила себе зта брошюра, пришлось ждать довольно долго. Забастовочная волна, поднимаясь все више в течение зими 1895/96 года (за зту зиму в од1 Тар К. М Очерк петербургского рабочего движения 90-х годов, изд. 2-е, с. 15. 2 Ibid., с. 17 и 21. (Курсив наш.) 3 Об зтой брошюре и различннх точках зрения на нее у М. Лядова, цит. соч., с. 85— 87.

319

ном Петербурге приходится отметить: «бунт» папиросниц на табачной фабрике Лаферма, станку на фабрике «Товарищества механического производства обуви», забастовку на ткацкой фаб рике Торнтона, ткацкой же Лебедева, у Кенига, на Сампсониевской мануфактуре, на бумагопрядильне Воронина, в Новом Адмиралтействе, на Александровском чугунном заводе, на Сестрорецком оружейном, на Калинкинской мануфактуре, в мастерских Варшавской железной дороги, на Балтийском судостроительном и т. д., — не считая нескольких повторньїх1), достигла своего апогея в має и июне 1896 года, когда стали все ткацкие и прядильньїе фабрики Петербурга и число бастовавших одновременно рабочих достигло ЗО 000. Стачке предшествовала майская прокламация только что возникшего Союза борьбм за освобождение рабочего класса. Борьба шла уже не так стихийно, как раньше, но все же, по признанню близкого свидетеля, «Союз бьіл еще слишком слаб, чтобьі руководить таким широким движением», а повод к зтому «широкому движению» бьш опять-таки чис то зкономический: требование заработной платьі за дни коронации, когда фабрики стояли не по вине рабочих. Материально движение, длившееся почти месяц (с последних чисел мая до 18 июня), пита лось не средствами какой-либо организации (в кассе Союза борьбьі бьіло всего 3000 рублей!), а, главнмм образом, щедрой поддержкой небастовавших рабочих (преимущественно с механических заводов). Правительственное сообщение не бьіло так неправо, когда оно говорило, что политическая агитация воспользовалась «уже совершившимися станками»: без агитации станка прошла бм более хаотически, менее сознательно, но она все-таки имела бм место. Правительство (фактически Витте) открещивалось от агитаторов, глав ньїм образом, ради спасения собственного достоинства: ибо станки 1896 года вьінудили его обещать сокращение рабочего дня. При знав, что «агитаторьі» вмзвали станку, пришлось бм признать, что правительство сделало уступку «политической агитации»! Но чтобьі добиться реализации обещания, рабочим пришлось еще раз бастовать (зимние станки 1896/97 года): результатом явился закон от 2 июня 1897 года , установивший в России, теоретически, 1172-часовойрабочий день. «Практическое значение закона 1897 го да не подлежало бьі спору, — говорит историк русской фабри ки, — если бм постановлений закона о предельной норме рабочего дня не парализовались отсутствием мер наказания и разрешением сверхурочньїх работ. Циркуляр министра финансов от 14 марта 1898 года, разрешивший в неограниченном размере сверхурочньіе работьі, почти лишает закон от 1897 года всякой сильї»12. 1 См. цит. соч. К. Тара. 2 Туган-Барановский, цит. соч., с. 429— 430.

320

Уступка бьіла, таким образом, только принципиальной, но и принципиальньїе уступки могли внушить мьісль, что стачечной борьбой можно многого добиться даже в условиях русского политического строя. З то и вьісказала всеми буквами «Рабочая мьісль» — орган петербургского Союза борьбьі за освобождение рабочего класса (в передовице своего 4-го номера, вьшіедшего в октябре 1898 года): «Нет! довольно той лжи, по которой рабочее движение оттого развивается, что уже налицо политическая свобода... Нет! настоящая свобода оттого развивается, что ра бочее движение двинулось и неудержимо стремится вперед! Истина в том, что всякая стачка, всякая касса, всякий рабочий союз только тогда становится «законним», когда стал делом обьічньім». В результате успеиіной наступательной стачечной

борьбьі 90-х годов складьівалось настроение не революционно-социалистическое, а реформистское. На русской почве зтот своеобразньїй реформизм в обстановке самодержавной монархии получил название «зкономизма». В нем бьіло, несомненно, две здорових мисли: что основой всякого серьезного рабочего движения должна бить широкая массовая организация, и что вовлечь массн в такую организацию можно только на почве их повседневннх, будничннх нужд и требований. Но «зкономистн» били убеждени, что зтого и достаточно, — остальное само приложится; ближайшее же будущее готовило им жестокое разочарование. Последним годом промншленного подьема бьіл 1898-й. Показателем наступавшей реакции било повншение учетного процен та на западноевропейских биржах (в Париже с 2,20 в 1898 году до 3,06 в 1899-м, в Лондоне до 3,75, в Берлине даже до 4,98, тогда как в 1895 году берлинский учетннй процент бнл 3,15). «Зима 1899— 1900 года била посвящена ликвидации предшествовавшего промншленного подьема. Из всех концов России приходили известия о застое торговли, банкротствах, безработице». В Иваново-Вознесенске «фабрики и заводи с 1 октября (1899 года) сократили свою работу, и лишний контингент рабочих увольняют на все четьіре сторони...» «Йди, мол, батюшка, — спокойно приговаривает богатнй фабрикант, — ти мне теперь не нужен, дела тихи». В Нижнем той же осенью «усиленно сокращали штат ра бочих на Сормовских заводах и на заводе Доброва и Набгольц: сокращение зто продолжалось до доброй половини зимьі. Рассчитнвали рабочих и на заводе Курбатова». В Туле к весне следующего года «положение рабочего населення становилось все более и более тягостним. Фабрики и заводи, писали оттуда, сокращают или вовсе приостанавливают свою деятельность, уменьшается точно так же спрос на рабочие руки; напротив, количество последних увеличивается. Многие рабочие давно уже перезаложили 321

свои более или менее ценньїе вещи, даже кое-что из домашнего скарба, чтобьі только не остаться без хлеба»1. Дальнейший ход кризиса характеризуют следующие данньїе: Год

Переработанньїй хлопок

Вьіплавленньїй чугун

1896 1897 1898

подьем

12 861 15110 16 803

98 951 114782 135636

1900 1901 1902

кризис

16007 16 123 17 427

176 828 172 876 156919

А вместе с кризисом формировалось и революционное настроение рабочих. Уже харьковская маевка 1900 года не имела ничего общего с теми тайньїми собраниями, где говорилось о пользе наук, как зто мьі видели в Петербурге в 1891 году. Десятитьісячная толпа рабочих, с красньїми знаменами, прошла весь город от одного конца до другого, вьщержав цельїй ряд схваток с казаками. А в 1901 году д о тл а очередь и до Петербурга. Попьітка отпраздновать 1 мая на Обуховском заводе привела к репрессиям, а репрессии вьізвали забастовку (с чисто принципиальньїм требованием — 8-часового рабочего дня: такие принципиальньїе требования, столь отличньїе от требований «практических», вьіставляемьіх рабочими во время обьічньїх зкономических забастовок, сами по себе характеризуют уже движение как революционное) и демонстрацию. Толпа в несколько тьісяч человек вьішла на Шлиссельбургский тракт и здесь, по словам обвинительного акта, повела себя «крайнє вьізьівающим образом, осьіпала бранью и насмешками чинов полиции, по адресу же патрульних раздавались площадная ругань и крик, что ни полиция, ни солдати ничего не значат. Скоплением народа окончательно бьіло прекращено всякое уличное движение и остановлен проезд конньїх патрулей, которьім тол па опускала на голови брусья шлагбаума; подош єдш ий же вагон конной железной дороги с чинами полиции бьіл засьіпан градом заранее заготовленньїх камней. Заперев и забаррикадировав изнутри ворота кирпичной фабрики, толпа стала бросать камни и кирпичи; жандарми и конная стража вьінужденьї бьіли отступить. Захва1

Цитатьі из газетних корреспонденций см. у г. Туган-Барановско

го, с. 355 и др. 322

тив пеших городовьіх, полицеймейстер Полибин триждьі тщетно пьітался подойти к воротам с целью их вьіломать: большинство сопровождавших его городовьіх полупили ушибьі, а сам он бьіл сбит с ног ударами камней. Вьітребовав зскадрон жандармов, две ротьі пехотьі и отряд городових, Полибин вьістроил прибьівшую на место мореную команду и открьіл огонь вдоль проспекта»1... «Мирньїе социалистьі» и после таких собьітий не теряли еще надеждьі, но грубость средств, пускавшихся теперь ими в ход, сама по себе достаточно ясно показьівала, как много водьі утекло с 80х годов и наверху, и внизу, в рабочих массах. Тогда, в дни фабрич них законов 1882— 1886 годов, бьіли реальньїе уступки рабочему классу — уступки, останавливавшиеся, правда, весьма рано, но манившие перспективами на дальнейшие уступки, уже гораздо более крупньїе. А теперь бьіла одна видимость, шитая бельїми нит ками: в московские организации, связанньїе с именем Зубатова, рабочих заманивали обещаниями «самодеятельности», которой пелись дифирамбьі на страницах «Московских ведомостей», а в про екте устава Общества рабочих механического производства города Москвьі рабочие могли прочесть: «В списки избирателей (совета «общества») имеет право бьіть записан всякий рабочий механической производства города Москвьі, уплачивающий установленньїе для сего членские взносьі. В случае протеста со сто рони собрания рабочих механического производства или со сто рони московского обер-полицеймейстера данньїй кандидат к зачислению в списки не допускаєшся... Совет рабочих меха нического производства гор. Москви составляется из лиц, принадлежащих к числу рабочих зтого производства, избранньїх собраниями общества и утвержденньїх московским обер-полицеймейстером... Совет обязан, по требованию московского обер-полицеймеистера, способствовать администрации в разьяснении и улажении мирними и законними средствами недоразумений, возникающих между рабочими и хозяевами на фабриках и заводах». На «самодеятельность» зто бьіло похоже так же, как «бараний парламент» 1881 года на конституцию. И несмотря на «зубатовщину», политические требования все чаще и чаще встречаютея в первомайских воззваниях зтих лет, зволюционируя притом весьма бистро — от «участия народа в управлений» (харьковская прокламация 1900 года) к «политической свободе, созьіву виборних от народа для управлення государством и контролю над министрами» (воззвание 1901 года) и «народному полновластию» (петербургская прокламация 1903 года). А социал-демократическая партия, возникшая — более номинально — в марте 1898 года как результат обьединения нескольких союзов борьбьі и еврей1Акимов-Махновец В. Л. 1-е мая в России // Бьілое, 1906, ноябрь.

323

ской рабочей организации «Бунд», становится все более и более «рабочей» не только по названию, — и внутри ее самой «зкономическое» направление, господствовавшее в «Рабочей мьісли», сменяется революционно-политическим, представительницей которого явилась заграничная «Искра». М и не претендовали на то, чтобьі дать сколько-нибудь полное изображение русского рабочего движения конца XIX—на чала XX века: для зтого слишком мало бьіло бьі нескольких заключительньїх страниц общего исторического курса. Мьі хотим лишь дать читателю понятие об условиях, которьіми зто движение определялось и если читатель вьінес из зтого беглого очерка представление, что характер рабочего движения той или иной зпохи зависел не от каких-либо внешних наносньїх влияний, а диктовался обьективньїми, зкономическими условиями, — наша цель достигнута. Зтот характер не бьіл привит извне российскому пролетариату 90-х годов, — он не мог не бьіть иньїм. Но революционен в зти годьі бьіл не один пролетариат. Мало того: хотя рабочие бьіли главной революционной силой зпохи, хотя типическая форма ра бочей борьбьі, забастовка, отразилась на формах революционной борьбьі всех без исключения общественньїх групп, — идеологию движения дали не они. Гораздо раньше, чем городской «остров» бьіл затоплен волнами «деревенского» мира физически, гораздо раньше, чем русский «город», русская Европа должньї бьіли согнуть вьію под игом крепостньїх порядков русской Азии, — деревня идейно уже взяла верх над городом, навязав городской революции деревенские идеали. Зкономически зтот факт бьіл, нужно сказать, глубоко закономерен: напротив, бьіло бьі совершенно противно всяким «законам истории», если бьі вчера родившийся промьішленньїй пролетариат сразу стал руководящей политической силой в стране, глубоко и исконно земледельческой. Но его закономерность не мешает ему бьіть роковьім: ибо, как-никак, все стремившиеся к революции в России имели в виду европеизацию русских отношений, а никак не «азиатирование» их. Между тем передвижка борьбьі в плоскость отношений крестьянина и помещика способствовала именно зтому последнему процессу. В деревенской революции, первьіе шаги которой отмеченьї циркуля ром Министерства внутренних дел от 17 июля 1898 года, впервьіе упоминающем о «ряде крестьянских беспорядков» и о движении «целмх деревень», совершающих «вооруженньїе нападения на зкономии и усадьбьі землевладельцев»1, отчетливо вьіступают две сто рони. Одна из них — зкономическое движение, напоминающее рабочее движение 90-х годов, между прочим, тем, что, как и зто х Полностью см. зтот циркуляр в статье В. Горна, в т. 1. Общественное движение в России в начале XIX века, с. 241— 242. 324

последнее, оно бьіло известной реакцией крестьянства на аграр ний подьем, намечавшийся уже с последних лет XIX века. С подьемом хлебньїх цен читатели уже знакомьі1: им соответствовал подьем арендньїх цен в черноземньїх губерниях — в Полтавской, например, с 6 р. 85 к. за десятину под озимое в 1896 году до 14 р. 46 к. за такую же десятину в 1902 году (для посева под яровое соответствующими цифрами будут 6 р. 26 к. и 13 р. 58 к.). Аграрний капитализм, совсем сникший в 80-х годах, снова подает признаки жизни: мьі сльїшим, что помещики начинают сдавать в аренду «только плохую, вьіпаханную землю», предпочитая землю получше обрабатмвать самостоятельно, притом не по-старому, при помощи крестьян с их первобьітньїм инвентарем, а «при помощи годовьіх рабочих и машинной обработки». Сельскохозяйственное предпринимательство опять, как в начале 80-х годов, начинает глубоко захватьівать и крестьянскую массу: раньте, рассказьівает один современньїй наблюдатель, «хлеборобов бьіло мало», а теперь «самьій бедньїй купил себе лошадку за 15 руб. и вспахал (железньім плугом) свою земельку, лошадку на зиму продаст за 3 руб., он и в барьшіах». «Вся рабочая сила накинулась на хлебопашество», — пишет другой. При таких общих условиях в деревне должна бьіла начаться та же борьба за повишение заработной пла ти, какую пятью годами раньте мьі видели в городе. И действительно, начиная с 1902 года, всюду на черноземе, особенно в «колониях», где процесе возрождения аграрного капитализма шел особенно интенсивно, проходит волна забастовок сельскохозяйственних рабочих: в Ставропольской губернии, в Кубанской областе, где «число участников стачки доходило до 10 000», позже в Киевской, Подольской и других юго-западньїх губерниях12. З то статечное движение, еще несравненно ти р е развившееся в 1905— 1906 годах, бьіло наиболее «европейской» формой нашей деревенской революции, — и притом революции-то здесь бьіло всего меньше, как и в чисто зкономических забастовках городского пролетариата 90-х годов. Кое-что от «азиатского» примешивалось, однако, уже и сюда; в известной анкете Вольного зкономического общества мьі находим такой, например, факт: при забастовке в Данковском уезде, в Рязанской губернии, в мае-июне 1906 года «некоторьіе крестьяне требовали, чтобьі хлеб убиралея косами, а не конньїми жнеями, молотилея цепами, а не паровой молотилкой»; при разгроме усадеб паровьіе молотилки ломали. Фабричньїй русский пролетариат уже в 70-х годах перерос зту стадию рабочего движения, — даже анархистьі-рабочие юга не ломали машин и не предлагали вернуться к ручному производ1 См. вьіше. 2 Фразьі в кавьічках — из цит. вьіше ст. В Горна.

325

ству. Но зто — отдельньїй случай: гораздо ярче проступает реакционная струя крестьянского движения в борьбе из-за земли. «Земля — Божий дар и должна принадлежать тем, кто на ней трудится, а не господам», — говорили нередко восставшие крестьяне, и слушавшая их интеллигенция, переводя крестьянские речи на свой язьік, утверждала, что среди крестьянства существует сильное тяготение к «национализации» или «социализации» земли. Сами крестьяне едва ли вкладьівали тот же смьісл в свою общую формулу. «Помещичьи крестьяне старались прежде всего добьіть землю своего помещика», говорит цитированная нами вьіше ан кета Вольного зкономического общества. «О претензиях крес-

тьян на землю своих прежних помещиков пиіиут корреспондентьі всех губерний. В Саратовском уезде крестьяне «добива ли землю бьівшего своего крепостного барина». В Макарьевском и Горбатовском уездах Нижегородской губернии крестьяне руби ли лес у «своего» помещика и считали себя «вправе» зто делать. В Пензенской губернии, Инсарском уезде, крестьяне ожидают общего передела частновладельческих земель, но считают, что земля бьівшего их помещика принадлежит пока им, и зтой земли они никому до всеобщего передела не уступят: «Зтого барина зем ля наша, и пока мьі не отдадим ее никому ни арендовать, ни поку пать»1. В истории «городской» революции бьіли случай обьявления фабрик «общественной собственностью», но нигде рабочие не требовали, чтобьі фабрика «ихнего» фабриканта бьіла отдана именно им, с исключением всех других. И уж, конечно, нигде они не требовали, чтобьі в их собственность били отданьї продукти зтой фабрики — даже не ставя вопроса о праве собственности на зту последнюю. Между тем захват и истребление продуктов помещичьего хозяйства бнл самой обнчной формой нашей деревенской революции. Уже во время первого большого движения (в Полтавской и Харьковской губерниях, весною 1902 года, когда в первой из зтих губерний било «разобрано» 54 поместья, а во второй 25) население «отобрало в целом ряде имений весь хлеб, запасьі сена и соломи. Крестьяне действуют спокойно, с полннм сознанием своей правоти, — писал по зтому случаю корреспондент «Искрьі». — Часто со старостами и сотскими во главе подьезжают они к усадьбе и требуют ключей от амбаров и складов. Обнкновенно владелец предупреждается за день, что у него назначен разбор хлеба. Если владелец не дает ключей, то замки срнваются, повозки нагружаются хлебом, и все разьезжаются по 1 Труди Вольного зкономического общества, 1908, № 3, с. 95— 96 — из введення к обзору аграрного движения в средневолжских губерниях, составленному И. В. Черньниевьім. Для других губерний см. там ж е, с. 51, 59, 62, 67, 80 и др. (Курсив наш.)

326

домам. Крестьяне обьясняют, что «царству панов пришел конец» и что «велено забирать по 5 пудов на душу». Один помещик отвесил зту пропорцию 80 крестьянам, явившимся к нему, и у него больше ничего не тронули»1. В 1905 — 1906 годах не било и следа «мирного» характера движения, но его зкономические задачи очень часто оставались те же самьіе. Корреспондент Вольного зкономического общества из Бобровского уезда Воронежской губернии дает такую картину — классическую не для одного отого уезда и отой губернии: «Ход погромов почти во всем уезде одинаков: сначала шли ребятишки, девки и бабьі, бросались в сад на фруктьі, а затем уже подходили взросльїе и начинали грабеж, причем большинство владельцев уходили или уезжали из хуторов при первом появлении грабителей, которьіе говорили, что за ними идут «600 сттодентов с пушкой» и «все равно все сожгут». Уже от «600 стюдентов с пушкой» веет на нас чем-то очень архаическим: но соседняя Курская губерния видела картинку еще более, если можно так вьіразиться, «стильную»: парень из соседней деревни, бьівший смотрителем на бурачньїх плантациях одной из разграбленньїх зкономии и почему-то рассчитанньїй и оштрафованньїй на 3 рубля, явился в полушубке, поверх которого бьіли надетьі синие и краснне лентн. Он сидел на кресле и распоряжался разгромом»12. Едва ли зтот па рень видел картину Перова и соблазнился случаем воспроизвести ее в такой подходящей обстановке. Если в борьбе с паровьіми молотилками перед нами Англия начала XIX века, то здесь ми видим русский XVIII век, подлиннмй, без всякой примеси. Воскрешенное в 80-х годах крепостное право воскресило и крепостную идеологию во всех ее чертах — в том числе и идеологию крепостного бунта. Поджоги 1905— 1906 годов3 били жестоким ответом за попьггку лишить крестьянина и той жалкой «воли», какую дали ему в 1861 году. Но стремление к воле нашло здесь, как видим, реакционньїй или, чтобьі избежать неприятного синонима, — реставрационньїй характер: желали восстановить то, что било, а не установить что-нибудь новое. О «воле» в том смис ле, как понимала зто слово интеллигенция в лозунге «земли и воли», крестьянство думало весьма мало — визвав у одного наблюдателя горькое замечание, что девиз «земля и воля» можно би и укоротить — только «земля»4. Просмотрите все два тома 1 Цитата в назв, вьіше ст. В Горна. 2 Трудьі Вольного зкономического общества, с. 57. 3 Подлинное крестьянское внражение: во время 2-й Думьі крестьяне Рязанской губернии говорили между собой: «Коли и зту думу разгонят, тогда одно останется — такую аллюминацию устроить, чтобьі небу бьіло жарко» (Труди Вольного зкономического общества, ibid., с. 67). 4 Ibid., № 4 — 5, с. 53.

327

анкетьі Вольного зкономического общества, — вьі едва найдете дюжину случаев сменьї местного, сельского и волостного началь ства и заменьї его «революционньїм»: случаев введення революционного самоуправления в целом уезде мьі не имеем в самой России ни одного. Кругозор революционного крестьянина, если у него не бьіло интеллигентного руководителя, не шел дальше околицьі его деревни, самое дальнєє — его волости. Все, что вьіше, бьіло уже не крестьянское дело. И что всего любопьітнее: более общую постановку хотя бьі земельного вопроса можно бьіло встретить как раз не у того злемента деревни, на которьій возлагала все надеждьі революционная интеллигенция, не у «деревенской беднотьі», а у ее социального противника — у так ненавистного интеллигенту-народнику сельского кулака, которого зтот интеллигент готов бьіл зачислить в первьіе друзья исправника и помещика. Уже так хорошо знавший русскую деревню Знгельгардт в начале 80-х годов предостерегал от зтой ошибки поверхностного народничества. «Богачи-кулаки, зто — самьіе крайние либеральі в деревне, — писал он, — самьіе яростньїе противники господ, которьіх они мало того, что ненавидят, но и презирают, как людей, по их мнению, ни к чему не способньїх, никуда не годньіх. Богачей-кулаков хотя иногда и ненавидят в деревне, но как либералов всегда слушают, а потому значение их в деревне в зтом смьісле громадное. При всех толках о земле, переделе, о равнении кулаки-богачи более всех говорят о том, что вот-де у господ земля пустует, а мужикам затеснение, что будь земля в мужицких руках, она не пустовала бьі, и хлеб не бьіл бьі так дорог»1. Двадцать пять лет спустя мьі застаєм в деревне ту же самую кар тину. Один балашовский, Саратовской губернии, помещик писал Вольному зкономическому обществу в начале 1908 года: «Верхний зажиточньїй слой крестьянства овладел аграрним движением. «Чумазьій», которьш так недавно хватал «сицилистов» и представил по начальству, теперь почти целиком записался в ряди революционеров». Балашовский помещик, как видим, разделял общенароднический предрассудок о реакционности «кулака», — ему наблюдаемое казалось свежей новостью, хотя деревенские пропагандисти, и социал-демократн, и социалистн-революционерьі, еще лет за пять согласно отмечали то же самое явление. Но продолжим виписку, — вот что говорил «чумазнй»: «Купцу и барину земля без надобности: сами земли не пашут и за хозяйством не догляд нвают. А бедному мужику земля и совсем н и к чему: он и с наделом управиться не может. Неурожаи от непропашки; нужньї хороший скот, сбруя, Семена, плуг, хороший ре монт, да денег в кармане на случай неурожая. А бедньїй мужик 1 Письма из деревни, с. 515.

328

только царским пайком и дьішит. Безземельних да малоземель них наделять — зто все барские затеи: надел изгадили и банковскую землю изгадят. Банк землю должен хозяйственньїм мужи кам определять, да не по 13 десятин на двор, а по 50, по 100». «Таковьі речи, которьіе мне чуть не каждьш день приходится сльшіать от хозяйственньїх мужиков, причисляющих себя обьїкновенно к левьім партиям», — резюмирует корреспондент Вольного зкономического общества1. Единственньїй злемент деревни, у которого интеллигенция могла встретить политическое понимание, оказьшался «по ту сторону баррикадьі» в социальном отношении. Ибо, не нужно зтого забьівать, наша крайняя левая интеллигенция и в начале XX века продолжала оставаться социалистической, какой она бьіла в 70-х годах XIX столетия; и причина бьша та же: по-прежнему главньїй корпус зтой интеллигенции составляло студенчество. Читатель-интеллигент, бьіть может, обидится на такое отождествление революционной интеллигенции с «возрастной катего р і й » , столь ядовито отмеченной в своє время буржуазной публицистикой. Но клевета (или ошибка: мьі не беремся судить — чужая душа потемки) буржуазного публициста заключалась в том, что он, сознательно или бессознательно, вьщавал часть за целое. Ни рабочую, ни крестьянскую революцию не приурочишь к определенному возрасту: и тут молодежь бьіла подвижнее и решительнее, но, поскольку движение бьіло массовьім, в нем смешивались все поколения. Что касается третьей струи револю ційного движения, интеллигентской, то тут старшие поколения появились на сцене необьїкновенно поздно. Только зима 1904/05 года увидет массовое движение «третьего злемента» и представителей свободньїх профессий: до зтого в данной среде движение не виходи ло из кружковой стадии, масса даже не без пугливости сторони лась «радикалов», с которьіми еще бедьі наживешь... Но к отому времени студенчество «бунтовало» уже лет пять, — а если считать «академический» период движения, то и лет пятнадцать. Беспристрастная история должна свидетельствовать, что в пределах интеллигентской револю ции буржуазний публицист бьіл прав, если не для того именно момента, когда он писал (осенью 1905 года под ружьем бьіли уже все возрастьі русской интел лигенции), то вообще: а если зтот публицист не заметил ни крестьян, ни рабочих, так на то он и бьіл буржуазний публицист, а не пролетарский или крестьянский. Студенческое движение, предшествовавшее 1905 году, не нуждается в подробном описании для своего понимания: ибо и в своих причинах, и в своей форме, и в своих исходньїх требованиях оно бьіло ТОЧНОЙ копией движений 60-х и 70-х годов, отличаясь от них только размерами: тогда учаТрудьі Вольного зкономического общества, N q 3, с. 105, прим.

329

ствовали сотни, теперь тьісячи. Почва бьіла та же самая. Зкономическое положение студенчества, всегда в России неважное, к 90-м годам заметно ухудшилось от целого ряда причин: увеличение платьі за ученье, сокращение стипендий, введение формьі, вьізвавшей лишние расходьі, более тяжелой конкуренции в поисках заработка — благодаря бьістрому росту числа слушателей и слушательниц вьісших учебньїх заведений и т. д. В 1880 году пла та за слушание лекций в среднем на каждого студента составляла 28 р. в год; в 1894 — 37 р. В то же время расход на стипендии, в 1880 году составлявший в среднем на слушателя 62 р., в 1884 году упал до 37 р., а в 1891 году до 23 р. ЗО к. В 1884 году бьіло освобождено от платьі 26,3 % всех студентов, в 1891 году — 16,5 %. Число студентов всех русских университетов вьіросло с 8193 человек (1880 год) до 13 944 в 1894 году, причем в столичньїх университетах оно росло бьістрее, нежели в провинции: Московский, например, университет, имевший в 1880 году 1881 слуша теля, в 1894 году считал уже 3761 — вдвоє более; в первом названном году московские студентьі составляли 22,9 % всех рус ских студентов, в последнем процент повьісился до 27,5і. На ухудшение своего материального положення студенчество с конца 80-х годов начинает реагировать, как зто ран ьте бьівало, попьггками взаимопомощи: и не случайно именно в Московском университете, где замечалось наибольшее скопление студентов, начинают бьістро расти землячества, — к 1894 году их считалось 43, с общим числом членов до 1700 — почти половина всего чис ла студентов Московского университета. Обьединявший зти зем лячества Союзньїй совет, в глазах московской публики того времени бьіл таинственньїм учреждением, чуть не вроде исполнительного комитета партии Народной воли. На самом деле зто бьіла организация в вьісокой степени мирная и благонамеренная, стремившаяся «рассеять ходячие ложньїе представлення в обществе о студенческой организации и вьізвать его сочувствие, заставить администрацию считаться с ней, понять ее неизбежность, целесообразность, справедливость ее требований, безопасность ее существования для общественного спокойствия и порядка...»2. Если ей приходилось прибегать к конспирации, то только потому, что устав 1884 года, рассматривавший каждого студента как «отдельного посетителя университета», не допускал и мисли о возможности каких бьі то ни било студенческих организаций, хотя бьі самого «академического» типа. Хор и оркестр — и то под неусипним 1Цифровьіе данньїе заимствованьї нами из ст. П. Н Милюкова «Уни верситет», в Знцикл. словаре Брокгауза и Ефрона, полутом 68. 2 Из «письма» Союзного совета от 14 ноября 1894 года — цит. в «Общественном движении в России в начале X X века», т. 1, с. 264.

330

наблюдением субинспекторов — ото бьіл максимум того, что до пускалось начальством; собираться вместе для чтения научньїх рефератов можно бьіло уже только на конспиративньїх началах. Тем более страшна бьіла организация, имевшая свою кассу (поду майте только!): начальство — нужно сказать, правильно ценившее свою репутацию — бьіло убеждено, что если молодежь собирает деньги, то не иначе, как с революционньїми целями; ибо уже если молодежь не даст ли копейки на революцию, то кто же тогда даст? На зтом маленьком примере мьі можем видеть, как полицейская тактика всегда ровно на поколение отставала от собьітий. Свирепое преследование студенческих касс вдохновлялось, оче видно, воспоминаниями о Народной воле, материально обеспечивавшейся, действительно, только теми весьма скудньїми средствами, которьіе притекали к ней из «общества»; того, что у революционного движения 90-х годов вьірастает под ногами почва гораздо более твердая в виде все более и более возбуждавшихся рабочих и крестьянских масс, начальство просто не замечало до тех пор, пока зти массьі не хльїнули в те самьіе аудитории, где начальство «содержало» своих «отдельньїх слушателей». Тогда начальство, наверно, с глубоким сожалением вздохнуло о гнавшихся им за десять лет перед тем академических организациях. А зти последние так далеки бьіли от того, чтобьі создавать боевьіе кассьі для революции, что лишь к 1901 году, когда «политика» уже царила в университетах, петербургская касса взаимопомощи додумалась до «пожертвования каждьім студентом 5 % месячного дохода на революционньїе цели». Да и зто бьіла скореє у гроза, чем реальное практическое предложение. «Если бьі мьі протестовали каждьій раз таким способом, то зтим скореє добились бьі исполнения наших требований, чем отбьіванием воинской повинности», гово рила «касса взаимопомощи». К отому времени начальство давно уже трактовало студенческое движение как разновидность революционного: «Временньїми правилами» от 1899 года постанов лено бьіло за участие в студенческих «беспорядках» отдавать в солдатьі без очереди. Но сами студентьі еще весною отого года ни о чем так не заботились, как о том, чтобьі в своих вьіступлениях не нарушить полицейского порядка. В официальном докладе Ванновского по поводу студенческих волнений 1899 года в Петер бурга мьі находим такие, например, строки: «В текущем году сту денти подавляющим большинством решили 8 февраля не устраивать никаких шествий, увеселительньїх заведений вечером и ночью отого дня не посещать, виходить из университета по окончании акта не толпою, а отдельньїми группами и избегать всяких столкновений с полицией». А когда благодаря бестактности министра народного просвещения Боголепова, пожелавшего непременно «пригрозить» ничего еще на отот раз не сделавшим студентам,

бестактности, усугубленной ректором Сергеевичем, вьівесившим в университете нарочито вьізьівающее обьявление, «беспорядки» все-таки начались, собралась сходка, на ней еще раз «бьіло подтверждено о необходимости соблюдать в день акта порядок на улице и избегать всяких столкновений с полицией». Для осуществления зтого решения бьіли принятьі особьіе мери: «В дверях университета бьіли поставленьї особьіе счетчики из студентов, которьіе с часами в руках вьіпускали на улицу через каждьіе 1—2 мин 6—8 товарищей; некоторьіе пробовали запевать песни на улице, но тотчас бьіли останавливаемьі другими... По удостоверению свидетеля-очевидца, поручика жандармского дивизиона Марковича, студенти виходили чинно; по словам проф. Введенского, — никогда еще студенти не виходили из университета в таком порядке». Но никакая «чинность» не помогла, — охранка желала, чтобьі непременно бьіли «беспорядки», и ей удалось их провоцировать. Только приведение в действие диких «Временньїх правил» 1899 года (студенчество долго хотело думать, что зто л и т ь пус тая угроза), отдача в солдати 183 студентов Киевского университе та в 1901 году, окончательно погубило идею легальной борьбьі за профессиональньїе студенческие нужди. Московская сходка 9 февраля 1902 года приняла такую резолюцию: «Считая ненормальность существующего академического строя л и т ь отголоском общего русского бесправия, мьі откладьіваем навсегда и л л ю зи ю академической борьбьі и виставляєм знамя общеполитических требований...»1. И, хотя демонстранти 9 февраля тщетно ждали появлення перед Московским университетом «кадров рабочих» (в Москве тогда ходил слух, что зтот абсентеизм рабочих не бил случайностью: все пути от фабричних окраин к центру порода бьіли в зтот день заняти усиленньїми нарядами полиции и казаков), упоминание о них в резолюции не било фразой: именно наличность револю ційного рабочего движения сделала движение студенческое окончательно и бесповоротно революционньїм. Из зтого, казалось би, само собою вьітекало, что идєология рабочего движения должна бьіла стать идєологиєй и студенческого, что передовими студенческими группами должен бьіл бьіть усвоен марксизм, в его революционном аспекте (т. е. учение самого Маркса, а не приспособление зтого учення к германской конституции, например). Зто, однако, случилось только отчасти. Правда, руководящий состав социал-демократических кружков 90-х годов и социал-демократической партии начала 90-х пополнялся преимущественно из рядов учащейся молодежи; но масса зтой последней, несомненно, чем далее, тем более тяготела к революционному народничеству, в отдельньїх кружках пережившему разгром 1 «Общественное движение», ibid., с. 281.

332

«Народной воли» и в 1901 году официально возродившемуся в партии социалистов-революционеров. Причиньї зтого тяготения студенчества к народническому социализму в основе бьіли те же, что и в 70-х годах, — они уже вьіясненьї нами ранее, и мьі не бу дем возвращаться к зтому вопросу1. Разница только в том, что теперь у народнического социалйзма как будто бьіла под ногами недостававшая ему за двадцать лет перед зтим почва в лице разгоравшегося с каждьім годом крестьянского движения. Говорим «как будто», потому что на самом деле, как мьі видели, политически наиболее сознательньїе злементьі крестьянства всего даль ше бьіли от какого бьі то ни бьіло социализма. Но революционное народничество 1900-х годов далеко не бьіло только повторением 70-х: народовольческая стадия движения не прошла бесследно, и молодежь привлекала к социалистам-революционерам не только, лучше сказать, не столько вера в общину и другие залоги своеобразного российского коммунизма, сколько острьій политический интерес, сказавшийся всего сильнеє в террористической тактике зтой партии, с зтой стороньї являвшейся формальним возрождением народовольчества. В зтом пункте социалистьі-революционерьі даже отрьівались от только что обретенной народничеством реальной почвьі: мьі помним, что террор народовольцев бьіл заменой отсутствовавшего массового движения; «герой» потому и понадобились, что не бьіло «толпьі». Теперь последняя бьіла налицо — в образе волновавшегося крестьянства: казалось, что оставалось делать другого, как не организовьівать зто крестьянство, стремясь отдельньїе «бунтьі» довести до размеров и сознательности народ ного движения, — словом, что оставалось делать, как не то, к чему безуспешно и безнадежно стремились «бунтари» 70-х годов? На самом деле, образование револю ційного «крестьянского союза» пришло лишь в последний час, когда движение само собою начинало уже превращаться в революцию. Задолго до зтого работала уже «боевая организация партии с.-р.», и совершались террористические вьіступления, по большей части не имевшие никакого отношения не только к народническому социализму (таких, ко нечно, вовсе не бьіло), но даже и к крестьянскому движению вообще (таким бьіло только одно: неудачное покушение Фомьі Качурьі на жизнь «усмирителя» харьковских крестьян, харьковского гу бернатора кн. Оболенского). Попьітка сочетать народовольчество с землевольчеством на практике, таким образом, не удалась, — и народовольчество победило. Но и у той, и у другой фазьі народни ческого социализма теоретически бьіл различньїй классовьій фун дамент: землевольчество надеялось опереться на крестьянство, народовольцьі мечтали использовать оппозиционную буржуазию. 1 См. вьіше.

,333

Социалистьі-революционерьі в обоих отношениях вказались счастливее своего старшего поколений: к их услугам бьіло не только не фантастическое, а вполне реальнеє крестьянское движение, но и не фантастическая, а вполне реальная буржуазная оппозиция. И так как последняя бьіла ближе, виднеє, ее поддержка бьіла осязательнее, ее понимания бьіло легче добиться, то искушение, в которое впала революционная молодежь, вполне понятно: а что в дальнейшем обе социальньїе базьі народнического движения могут стать на дьібьі друг против друга, что именно крестьянская революция может отбросить направо (и как далеко!) буржуазную оппозицию — зто предусматривал в 1879 году Желябов, но не предусмотрели в 1904— 1905 годах социалистьі-революционерьі. Менее счастливьіе их предшественники обнаружили больше политической проницательности. Буржуазная оппозиция, о которой идет речь, не охватьівала собою промьішленной буржуазии. З та последняя, в силу глубоких зкономических оснований, бьіла консервативной, и в 90-х го дах, и еще более в 1900-х — кризис, как всегда, оттолкнул ее еще дальше вправо. Только лет 10 спустя, с новьім промьішленньім подьемом и с увеличившимся значением национального накопления в промьішленности, фабриканти и заводчики стали леветь, — и то очень медленно, не дальше «прогрессизма», иначе говоря, либерализма недемократического даже в теории. В 1904— 1905 годах только панический ужас перед надвинувшейся революцией мог заставить их пойти на уступки, взятьіе назад тотчас же, как только ужас прошел. Вот почему глубоко не историческим является то обьяснение, в силу которого «отказ» бур жуазии от революции бьіл последствием «неумеренности» социал-демократов: умеренньї или неумеренньї бьіли рабочие и их партия, они обращались со своими требованиями к такому «союз нику», которьій ни о чем другом не мечтал, как только о том, чтобьі дезертировать при первой возможности. Та часть буржуазной публицистики, которая пришла в ужас после октябрьской забастовки 1905 года, смотрела на вещи слишком «из города», в зтом отношении вполне разделяя ошибку своих антагонистов, социал-демократов: как тем казалось, что в городе вся сила, так зтим чудилось, что здесь все зло. А на самом деле как раз такой сильї, которая смогла бьі причинить «все зло», здесь и не бьіло. Иначе стояло дело в деревне. Как зто ни странно покажется на первьій взгляд, но добившеєся, в пределах мислимого, восстановления дореформенного права земельное дворянство очень скоро вказалось в оппозиции к тому правительству, которое про вело столь благодетельнне для помещиков «реформи» 80-х годов. Зкономическую подоплеку зтой оппозиции помещики назва ли сами — нет надобности о ней гадать. На Всероссийском сьезде 334

сельских хозяев в 1895 году держались такие речи: «Наш сельскохозяйственньїй кризис єсть последствие колоссального нарушения равновесия между обрабатьівающей промьішленностью и сельским хозяйством, в привилегиях первой и угнетении в ее пользу второго. Если вьісшая державная вдасть, в доброжелательстве и заботливости которой мьі нимало не сомневаемся, не придет к нам на помощь, то нам останется одно: с ясньїм сознанием причин подавляющего нас критического положення идти к неминуемому и общему разорению»1. Исторически нельзя бьіло ска зать большего вздора: критическое положение русских землевладельцев зависело от мирового кризиса, в свою очередь, вовсе не зависевшего от русского правительства. Зто правительство, учреждением крестьянского и дворянского банков и разньїми иньїми воспособлениями давньїм-давно «пришло на помощь» землевладельцам в максимальной степени. На разньїе неприятньїе для зтих землевладельцев мерьі, вроде вьісокого таможенного тарифа, правительство пошло поневоле, так как иначе невозможно бьіло добьіть из-за границьі денег, необходимьіх для поддержания того же дворянского государства. Словом, сердиться на прави тельство бьіло совершенно не за что, но обозленньїй своим личньім разорением дворянин не разбирал и, впервьіе после пятнадцатилетнего промежутка начинал опять прислушиваться к голо су оппозиции, слабо, гораздо слабеє даже, чем в 1880 году, но все еще звучавшему изредка в земских собраниях. В начале того же 1895 года зтой оппозиции удалось добиться от целого ряда губернских земских собраний (Тверского, Тульского, Уфимского, Полтавского, Саратовского, Тамбовского, Орловского, Курского и Черниговского) подачи адресов, доходивших до весьма прозрачньіх намеков на желательность совещательного народного представительства12. Все на свете относительно, и после дикого разгула черносотенства в предшествующее десятилетие даже такое пожелание, особенно вьісказанное устами дворян, хотя и одетьіх в «земский» костюм, говорило многое. В частньїх беседах говори лось, конечно, гораздо больше, и немудрено, что уже в те годьі нашлась группа интеллигентов, проповедьівавшая «отказ от социализма» (приблизительно наподобие народовольцев), дабьі опереться на земскую оппозицию в попьітке серьезного политического переворота. За зтой партией Народного права земцьі, однако, не по шли, ограничившись верноподданническими адресами, — а так как и более серьезная часть революционной молодежи к ней не 1 Из речи В. П. М уромцева. Цит. по «Общ ественному движению» т. 1, с. 301. 2 Мирний С А дреси земства 1894— 1895 годов и их политическая программа. — Женева, 1896.

335

примкнула, то попьітка дальнейших последствий не имела, и «про вал» народоправцев, арест их главного штаба полицией, положил конец существованию всей партии. Но влияние оппозиции в земских собраниях становилось все больше, а ее программа все шире, и тут мало-помалу между самодержавно-буржуазньїм правительством и его дворянством стало намечаться уже действительно принципиальное расхождение. Аграрний кризис проходил малопомалу, аграрний капитализм возрождался, возрождение аграр ного капитализма означало собою и возрождение дворянского «манчестерства». Уже в адресах 1894— 1895 годов, как их толковала оппозиция (едва ли зто бьіло толкованием большинства тех земских собраний, которьіе принимали адреса), бьіла идея гражданского равноправия крестьянства: новое крепостное право оказьівалось уже невьігодньїм, а потому нежелательньїм и несим патичним. «Комитетьі о нуждах сельскохозяйственной промьішленности» (1902— 1903) показали, что возродившееся дворянское «манчестерство» захватало очень широкие круги. Земские сьездьі, начиная с 1902 года, все определеннее усваивают себе конституционную точку зрения. Аналогичньїй партии Народного права Союз освобождения (в котором вопрос о социализме не устранялся, а просто замалчивался) делает уже гораздо более успешную попьітку опереться на «левьіх земцев», которьіе под давлением «освобожденской» интеллигенции (преимущественно из земского «третьего зл ем ента») доходят до программьі почти демократической. А под давлением самих «левьіх земцев» «Частное совещание земских деятелей» 6—9 ноября 1904 года, пред ставлявшеє собою если не «большую часть русского общества», как оно само о себе думало, то все же очень широкие земские круги, подавляющим большинством приняло резолюцию о необходимости уже не совещательного, а настоящего народного представительства: за совещательньщ Земский собор вьісказалось меньшинство, — что бьіло максимумом в 1894 году, стало минимумом в 1904 году. То, чего тщетно ждали народовольцьі, буржуазное политическое движение, несомненно, существовало уже в России в начале XX столетия и, как ни тщательно отгораживало оно себя от революции1, волей-неволей, на ближнем зтапе до конституции, зто бьіли попутчики. Но поместное дворянство, добиваясь в лице земцев упразднения самодержавия, вовсе не добивалось самоупразднения: и когда крестьянское движение обнаружило явную тенденцию взяться сначала не за политическую вершину дворянс1 Д о того тщательно, что заседания устраивались тайно не от полиции, — она, напротив, любезно провожала заблудившихся членов по надлежащему адресу, — а от студентов и рабочих. См. статью бар. Будберга «Сьезд земских деятелей 6 — 9 ноября 1904 г.» (Бьілое, 1907, март).

336

кого государства, а за его зкономическое основание, единственньій буржуазний попутник революции бьістро отстал и прибег даже снова к весьма оригинальной форме правительственного «воспособления», арендуя на льготньїх условиях казенньїе пулеметьі для защитьі своих имений от тех самьіх, на ком строила все свои надеждьі народническая революция. Буржуазия сомкнулась в одну сплошную реакционную массу, которая, навалив шись всей своей тяжестью, задавила бьі при современньїх средствах борьбьі движение и более серьезное, чем наша деревенская революция. А охваченному кольцом «усмиренньїх» деревень городу ничего другого не осталось, как сдаться...

12 Зак. 525

Синхрометрические таблицьі IV век Главньїе собьітия всемириой истории За п а д н а я Римская импсрия (со столицей в Риме) начинаст разлагаться; ее провинции занимаютея понемногу «варварами» (германцами — предками теперешних немцев, голландцев, англичан, швейцарцев и т. д.). На первос место начинает вндвигаться В о ст о ч н а я Римская империя, со столицей в Константинополе (Византия), на гречсской основс. Территория, занятая русским племенем

Первне упоминания об а н т а х (славянах) между низовьями Дуная и Доном. Главньїе собьітия внешней истории

Набсги антов на Восточную империю. Главньїе собмтия внутренней истории

Ничего не известно.

V— VII века Главньїе собмтия всемириой истории

Расцвст Восточной империи, которая при Юстинианс (527— 565) завладевает почти всем бассейном Срсдиземного моря; на основе рабского и крепостного труда возникает яркая и блестящая ви за н т и й с к а я (греческая) культ ура. Территория, занятая русским племенем

«Бесчисленное множество» а н т о в у Азовского моря. Главньїе собмтия внешней истории

Набеги славян на империю Юстиниана; византийскос правительство устраиваст против них оборонитсльную линию по Дунаю. Главньїе собмтия внутренней истории

Рассказьі византийских писателей о славянах как дикарях; бродячеє зсмледелие и лесннс промьісльї; живут р од ам и, т. е. большими семьями.

338

V III— IX века Главньїе собьітия всемирной истории

В Западной Европе вновь образустся Западная импсрия из разрознснннх рансс гсрманских племен; в нннешней Персии и Азиатской Турции об разустся огромная империя арабов (халифат), которая начинает тсснить Византийскую империю. Территория, занятая русским племенем

Кочевники оттесняют понемногу славян от Черного и Азовского морей, но славянс распространяются ссвернсе, в басссйнс р. Днепр (до всрховьсв Волги и Оки к севсро-востоку). Главньїе собьітия внешней истории

Появлсние на русской равнине в а р я го в (норманнов) в качсствс разбойников, поставлявших на восточннс, византийские и арабскис рьінки живой то вар — нсвольников, а также предмети роскоши, меха. 862 год условно долго считался годом «основания русского государства». Главньїе собьітия внутренней истории

Славянские роди смьїкаются в племена (славяне, кривичи, дреговичи, древляне, полянс, дулсбьі и бужанс, или волнняне, тиверцн и уличи, радимичи, вятичи, ссвсряне), с к н я зь я м и во главе. Племеннне вена.

X век Главньїе собьітия всемирной истории

Византия в борьбе с арабами начинает искать помощи между прочим и у русских славян; с ними завязнваютея теснне сношения; византийские миссионерн стараются подчинить их влиянию византийской культури, сталкиваясь при зтом с пропагандой западньїх миссионеров из Рима и Западной империи. Славяне принимают азбуку г р е ч е с к о го образца, чем технически обсспечиваетея персвес Византии. Территория, занятая русским племенем

Славянс, организуемне норманнами, начинают вести успешную борьбу с кочевниками, вновь пробивавсь к берегам Черного и Азовского морей. С другой сторони, славянская колонизация спускается вниз по Оке и верхней Волге (Ростов, Муром, Суздаль), оттссняя ф и н с к и е племена и пробивавсь к странам а р а бско й культури (волжекие болгари). Главньїе собьітия внешней истории

Образованис варяжеких княжсств, смнкающихся — не очень тесно — в большую варяжекую державу, с центром в Києве. Оживлснннс дружсские и враждебнне соприкосновения кисвских князей с Византисй. Первне и ст о р и -

339

ч е с к и е князья, извсстнью нам по имснам (Олег, Игорь, Святослав, Владимир). Псрвьіс и с т о р и ч е с к и е собьіт ия русской истории, годьі которьіх нам извсст-

ни (набег Олега на Константинополь 907 года, псрвьій договор Кисвской дер жави с Византисй 911 года и т. д.). Главньїе собьітия внутренней истории

Племенной бьгг переходит в городской; тузсмнис славянскис князья смсняютея норманнами, которис правят не из старих племенньгх центров, а из своих стоянок по речному пути «из варяг в греки», прсвращающихся мало-помалу в города (Кисв, Чернигов, Псрсяславль, Любеч, Смоленек, Полоцк, Новгород). Над ссльским насслснисм вьірастаст городская рабовладсльчсская аристократия (бояре и старцн градские), стрсмящаяся резко отделиться от масси «смердов» и принимающая вслсд за князьями византийскую культуру (так називаемос «крещснис Руси» при Владимирс, в 987—989 годах, с внешней сторони — как результат формального союза Византийской империи и кисвского князя). Первая запись судсбньгх обьічасв (древнейшая редакция «Русской правди»).

XI век Главньїе собьітия всемирной истории

Западная империя распадастся на ряд мелких государств, слабо обьсдиняющихся в группи по н а ц и о н а а ьн ом у признаку (королсвства: французскос, английскос, гсрманское и т. д.). Развитис торговьгх сношсний и образованис т о р г о в и х ц ент р о в — рансс вссго в Италии, потом в Западной Германии, Франции и т. д. Под влиянием торговой буржуазии и главного центра первоначального накопления той зпохи, папского Рима (церковной столици всего Запада), набсги западньїх норманнов на Византийскую империю превращаютея в к р е с т о в и е п о х о д и (Клсрмонский собор в 1095 г.), на словах — для «освобождсния Гроба Господня», на деле — для захвата в руки итальянцев, французов и западних немцев торговли с Востоком, рансс бьівшсй в руках греков и арабов. Территория, занятая русскнм племенем

Славяне все более плотно заселяют междуречье Оки и Волги, где возникает целий ряд нових городов (Владимир и пр.) и княжеств. Движение на юг приостановлено новой волной кочевников (половци). Главньїе собьітия внешней истории

Первая половина вска отмечена окончательним разгромом старого кочсвого населення южнорусских стспсй (п е ч е н е го в кисвским князем Ярославом в 1034 году). Вторая — появленисм новой, гораздо более сильной орди ко чевников, поло вц ев, в свою очередь разгромивших синовей Ярослава (1068). Консц века наполнен борьбой с половцами. Главньїе собьітия внутренней истории

Образованис в городах многочислснного торгово-рсмсслснного населення, которос зксплуатирустся ростовщичсским капиталом в лице городской аристократии. Начало классовой борьбьі. Первая кисвская революция 1068 года. Сборники судсбньгх обичаев — «Русская правда» второй и дальнейших редакций, отражающая уже следи классовой борьби.

340

X II век Главньїе собьітия всемирной истории

Византийская импсрия разлагается, все болсс и болсе оттеснясмая на второй план «крсстоносцами», то ссть западносвропсйским торговим капиталом. Псрсдвижка мирових торгових путей из Восточной Европн в Западную (путь Константинополь — Западная Европа через Днспр смсняется путсм Срсдиземное морс — альпийские проходи — Рейн). Территория, занятая русским племенем

Продолжающаяся колонизация севсро-восточной (суздальской) Руси, где окончатсльно складнвается т р е т и й славянский центр на русской равнине, равносильннй двум болес старим — киевскому (то, что в то время именно и називалось Русью) и новгородскому. Псрвос упоминанис о Москве (1147). Образованис в Москве узлового пункта одного из нових княжсств (постройка московского кремля в 1156 году). Продолжсние колонизации на восток в 1181 г. Новгородци основивают Хльїнов (Вятку). Главньїе собьітня внешней истории

Продолжсние борьбн с половцами, все мснсс и мснсс удачной, по мере постспенного развала киевской держави, под влиянисм противоположннх интсрссов различньїх городов, что вьіражается рядом мсждугородских войн (так називаемой «усобици князей»). Старий центр, Кисв, опустошив все вокруг себя, падаст жертвой нового ссвсро-восточного центра, Владимира (разгром Києва войсками суздальско-владимирского князя Андрся Боголюбского в 1169 году). Главньїе собьітия внутренней истории

Расцвет городской демократии на юго-западе и начало демократического движения на ссвсрс и ссвсро-востокс. Вторая кисвская революция (1113). Ограничения произвола ростовщического капитала; князь Владимир Мономах; «Мономахова правда». Духовенство пьггаетея спасти княжсскую власть, идеализируя ее (легенда о призвании князей), но зто не мсшаст тому),что к и е вск о е ве ч е ст ано ви т ся р я д о м с князем (1146— 1147). Революция на севсро-востоке: убийство Андрся Боголюбского и двукратнос восстание Владимира против княжеской власти (1175 и 1177). Зарождсние новгородской демократии (1126 — первьій виборний посадник). Расцвст дружинной поззии и цсрковно-публицистичсской литератури («Слово о полку Игорсвс» и лстописние своди).

XIII век Главньїе собьітия всемирной истории

В начале столстия во главс стоит еще старос гнездо торгового капитала — Италия. Папа Иннокентий 111 (1198— 1216) организуст 4-й крсстовьій поход, во время которого французскис рьщари, руководимьіс итальянскими (вснсцианскими) купцами, берут и грабят Константинополь (1204). Византийская импс рия фактичсски псрсстаст сущсствовать с зтого врсмсни. Одноврсмснно в южной Италии возникает первое н а ц и о н а льн о е госуд арст во торгового капитала

341

(Нсаполитанскос королсвство Фридриха II Гогенштауфена, около 1230— 1250 годов). Но очснь бьістро торговий капитал создаст и другис национальньїе обьсдинсния, раньше всего во Франции (крсстовьій поход короля Людовика «Святого», 1249). К XIV вску всюду на осново торгового напитала начинаст складьіваться ц е н т р а л и зо в а н н а я б ю р о кр а т и ч еск а я м он а р хи я. (Кромс Англии — «хартия вольностсй», 1215, псрвьій парламент, 1265). Цсрковное ростовщичсство начинает вьізьівать отпор народних масс, особснно болсс развитмх горожан, — отпор, облсченньїй такжс в религиозную форму: учення, что церковь «не настоящая» (так назьгоаемие «средневсковьіе ереси», катарьі или альбигойцьі, патареньї, тиссераньї (ткачи). Церковь душит «еретиков» со звсрской жестокостью («крестовьіе походьі на альбигойцев», 1209— 1229; и н к ви зи ц и я). Территория, занятая русским племенем

Земли вокруг Києва («Русь» в собственном смьіслс слова) все болсе пустеют и после татарского нашсствия (см. соседний столбсц справа) совссм вьіходят из русской истории до XV столстия. На сцсне остаются ссвсро-западньїй и севсро-восточньїй центри (Новгород и Суздальская земля, где руководящис городскис цснтрьі меняютея — сначала Владимир, затем Твсрь, наконсц, Москва). Новгородцьі в погоне за мехами и ссрсбром все дальше углубляютея на восток, в З а в о л о ч ь е (страну по ту сторону «волока» — водораздела между басссйном Ссв. Двиньї, с одной сторони, басссйном волжским и Балтийского моря — с другой). Заволочье — зто ньінсшние Архангсльская, Ссвсро-Двинская, отчасти Вятская и Пермская губернии. Главньїе собьітия внешней истории

Паденис Византии окончатсльно обсссмьісливаст торговий путь «из варяг в греки» и уничтожаст последнюю спайку бьілой Киевской держави. Русь дробитея все болсс и болсс («удсльньїй период»). И раньше плохо вьщерживая борьбу с половцами, отдельние княжсства оказиваютея совсршснно бсссильньї обьсдиниться для борьби с новой и еще болсе страшной стспной ордой — т а т а р а м и (битва на Калкс, 1224, нашсствис Батьія, 1237— 1240). Юго-западная Русь бьіла опустошсна болсе всего и окончатсльно добита; ссвсро-западная отделалась признанисм власти хана и уплатой дани (татарскос «число» в Новгороде, 1259). Ссверо-восточная, сильно оцустошснная, била подчинсна татарам, фактичсски сдславшись предметом зкеплуатации восточного «ордьінского» напи тала, что клало зерно сс будущего обьединсния под властью главного ханского приказчика, каким стал в следующсм столстии князь московский. С зтого времсни направленис внешней политики ссвсро-западного и ссверо-восточного центров резко разделястся: Новгород наступаст на ссвсро-востокс и отбивастся на западе (разгром шведских «крестоносцсв» на Неве, 1240, и немецких на Чудском озерс, 1242), Москва смотрит на юг и юго-восток. Главньїе собьітия внутренней истории

Однообразнос развитие русского города в сторону дсмократии, наблюдавшсеся вами в прсдшсствующем столстии, дробитея: юго-западнис всчсвьіе города исчезают, в севсро-восточной Руси, после ряда нсудачньїх восстаний (в Ростове, Владимирс, Суздале и Ярославлс в 1262 и 1289 гг.), князья при помощи татар решительно берут верх над вечем, но, не опираясь болсс на городе кую силу, вьінужд єни поделиться властью с крупним землсвладснием: северо-восточная Русь, начиная с XIII века, окончатсльно ф еод ализирует ея, подобляясь Западной Европе X—XI веков. В Новгороде, наоборот, демократическое развитие продолжаетея бсспрспятственно (1209 — новгородская революция, аналогичная киевской 1113 года; 1218 — вьіборние городской общини

342

становятся нссменясмьіми для князя; 1265 — псрвая писаная новгородская конституция, грамота, по которой присягал князь Ярослав Ярославич, брат Невского). Попьггка Алсксандра Невского (1236— 1263), пользуясь затруднитсльньїм положснисм Новгорода в борьбс с западньїми «крсстоносцами» и опираясь на татарскую помощь, провести и здссь суздальскис порядки, успсха не имела. Новгород становится фактичсски в еч ево й р е сп у б л и к о й : князь опускастся до положення наемного главнокомандующсго. Ближайшие соседи русского племени

Швсдьі завосвивают Ф инляндию (основанис Виборга — 1293) и подходят вплотную к новгородской земле. На восточньїх берегах Балтийского моря развивастся нсмецкая колонизация (орден «меченосцсв»; основание Риги — 1201). Пользуясь ослабленисм южной Руси, Литва, которая раньше била предметом русских набегов, начинает отчасти из обломков южной Руси образовивать самостоятельнос государство (князь Миндовг, умерший в 1263; Витовт, 1293— 1316). В серсдине века образустся союз северо- и западногсрманских городов (Любск, Гамбург, Бремен и вестфальские города, так називасмая Ганза, 1256), втянувший в ссть своих торгових операций и Новгород, где била одна из ганзейских контор. Для Ганзи Новгород бил главним источником п уш н о го т о в а р а и ринком сбьгга западноевропейской мануфактури, главним образом сукна. В 1261 году греки прогоняют «крестоносцсв» из Константинополя, и Византийская империя возрождастся в виде маленького государства; Констан тинополь сохраняет значение церковной столици православия, зкономически он остается в руках итальянских купцов.

XIV век Главньїе собьітия всемирной истории

В Западной Европс окончатсльно склад ивастся национальное государство торгового капитала в виде централизованной бюрократической монархии, рань ше всего во Франции (Филипп «Красивий», 1285— 1314), поднимающсе знамя восстания против старих «накопителей» (борьба Филиппа с папой Бонифацием VIII; процесе т а м п л и е р о в — одного из последних рицарских орденов, образовавшихся в Палестино: истребление остатков «крестоносцев»). Но гнет торгового капитала, виражающийся в несльїханной прожде зкеплуатации сельских и городских масс, визиваст, в свою очередь, восстания против новорожденной бюрократической монархии (восстание парижеких горожан под предводитсльством Зтьена Марселя, 1355— 1358; «жакерия» — французская пугачевщина, 1358). В Англии аналогичние явлення связани с царствованисм Здуарда III (1327— 1377), но орудисм торгового капитала становится там не бюрократичсская монархия, а парламент (так називаемое «рабочее законодатсльство Здуарда III»), масси отвєтили и на зту форму гнета тем же (восстание Уста Тайлера — 1381). Начало борьбьі за рьінки: Столстняя война между Англисй и Францисй из-за Фландрии, мануфактурного центра тогдашней Европи (фландрскис сукна, 1337— 1453). В зтой войне впервие появлястся новий род оружия — огнестрельного (артиллерия). Территория, занятая русским племенем

Приблизитсльно та же, что и в предидущем столетии: давлснис татар с юга и юго-востока мешало движению в зту сторону. В Заволочьс новгородци, достигнув, с одной сторони, берегов Лсдовитого океана, с другой — басссйна

343

Псчорьі и Уральського хребта, не имели перед собой пространства, пригодного для колонизации. Далес на восток проникают только зкепедиции за пушньім товаром; одна из таких новгородских зкепедиций, 1364 года, достигла берегов р. Оби; в погоне за мехами русскис впсрвьіс вступили в Сибирь. Главньїе собьітия внешней истории

Основной факт — образованис Московского великого княжсства, охватьівающего сначала басссйн р. Москвьі (Можайск и Коломна), потом Моск ви и Клязьми, т. с. державшого в руках как связи западной Руси с восточной (Смоленска и Чернигова с Нижним-Новгородом), так и Новгорода с тогдашним югом России (Рязань). Узловос положснис давало псрсвсс городу Мос кво и московской буржуазии над остальньїми городами ссверо-восточного центра: Москва конца XIV вска — вероятно, уже крупнейший город России после Новгорода и Пскова. Благодаря тому же узловому положенню Моск ва становится центром з а г р а н и ч н о й торговли с южньїми странами и Срсдней Азией, как Новгород — с Западной Европой (срсднеазиатская торговая колония в Москво — улици «Ордьінки» — и русская на низовьях Волги; «сарайская епархия» еще в 1265; 1356 — «гости-сурожанс», генуззскис купцьі из Крима в Москво). Внешним виражением зтих торгових связей били политичсскис связи московских князей с Ордой (Юрий Данилович, 1303— 1324, женатий на осетре хана; Йван Калита, 1324— 1341, главний ханский приказчик; «Симсон Гордий», 1341 — 1351, которому хан отдал «под руки» вссх князей русских; Йван II, 1353— 1359). Главним сопсрником Москви била Тверь (басссйн верхней Волги — другая, болсс кружная, но более удобная дорога с запада на восток и из Новгорода на юг). Но Тверь, нспосрсдствснно командуя виходами из новгородской земли, являлась ближайшим сопсрником новгородской торговой аристократии, — послсдняя бьіла естсствснним союзником Москви; только разгромив Тверь, московская буржуазия решаетея сама виступить соперником Новгорода (псрвос столкновение Новгорода и Москви из-за Заволочья, 1397— 1398). Рансс зтого, най ди точку опори в ранних формах туземного «первоначального накопления» (церковь — ер. предидущес столстис западноевропейской истории), Москва пьггаетея стряхнуть власть ординского капитала (Дмитрий Донской, 1362— 1389; Куликовская битва, 1380), но неудачно (разгром Тохтамишем Москви, 1382). Главньїе собьітня внутренней истории

Главной прогрсссивной силой являетея церковь, роль которой как представительници п е р в о н а ч а л ь н о го н а к о п л е н и я начинаетея в России как раз тогда, когда в Западной Европс она заканчиваетея. Поднимаетея к зтой роли цер ковь сначала в союзе с Ордой (ординские «ярлики» митрополитам Петру, Алексею [1357] и др.). Но уже очень скоро она начинаст тяготиться зтой зависимостью и подталкивать московского князя, превращенного ею в своего клиента (митрополит Алсксей правит Московским княжеством в малолетство Дмитрия Донского), на борьбу с татарами (роль игумена Сергия в куликовском походе). Отождсствляя свои интсреси с интсрссами Москви, церковь помогает зтой последнсй громить ее противников (Тверь, Нижний Новгород) и начинает поддерживать се в борьбе с Новгородом, где образовалась своя автономная церковь, связанная с новгородским торговим капитализмом и зреющая еще бистреє московской. Цсрковнис вимогатсльства и здссь, как в За падной Европе, создают почву для «єресей» того же типа, что и западноевропсйские («стригольники» стригали сукна — во Пскове, новгородском приго роде, которий в 1348 году становится самостоятельним). Восстанис московской буржуазии в 1382 году во время набега Тохтамиша.

344

Ближайшне соседи русского племенн

Литовскос государство продолжаст расти за счст обломков старой «Руси» и все болсс прсвращастся в «литовско-русскос» (Гсдимин, 1316— 1341, завладсваст Минском и Пинском; Ольгерд, 1345— 1377, — Києвом, Чсрниговом, Вольїнью и Подолисй; сго племяник Витовт в 1395 году — Смолснском). Общая опасность от немецких «крестоновцсв», грабивших Литву и запирав ших польской торговле дорогу к морю, повела к «унии» Польши и Литви в 1386 году. На запад от Московского великого княжсства вирастаст огромная польско-литовская держава — союзница Твери и Новгорода против Мос кви. На востокс Орда понемногу разваливастся, но видсляющисся из нсе ханства — главним образом Казанское, Астраханскос и Кримскос — оказиваютея еще на первое время довольно сильними для Москви противниками. Зато всякос политическос влиянис утрачиваст Византия, духовенство которой старастся, по старой памяти, восстановить своє бьілос влиянис на Руси, но бсзуспешно: русская церковь все болсс и болсс н а ц и о н а ли зи р уе т е я .

XV век Главньїе собьітия всемирной нстории

На Западе являстся классичсским веком Возрождения, а также веком «изобрстсний и откритий». И Возрожденис (подразумсвастся — древнего мира), виразившеєся в расцветс литератури и искусства, и «открития и изобрстсния» одинаково били дальнейшими послсдствиями развития капитализма. В самой Европс капитал не довольствустся уже зксплуатацисй мелкого производитсля, а начинаст переходить к организации производства, рансе всего в Италии (флорснтийскис суконнис и шелковие мануфактури). Появляютея псрвьіс зачатки кредита и биржи: средневсковьій «мсняла» прсвращастся в банкира (Медичи во Флоренции, Жак Кер во Франции и т. д.). Торговий капитал в погоне за прибьілью начинаст отправляться в далскис страньї, ища прямой, непосрсдствснной связи с Индисй и Китаєм (в поисках зтого пути, теоретически разработанного уже тогдашними географами, Колумб открьіл в 1492 году Аме рику; а шссть лет спустя португалец Васко де Тама нашел и сам морской путь в Индию). Промьпиленное прсдприниматсльство создаст почву и для тсхнических изобрстсний (самим важним бьіл т ипограф екий ст анок, 1450, еделавший промишленннм предприятисм изготовлснис книг, раньше бившеє в руках кустарсй-псреписчиков). Одновременно все большс и большс разваливастся цитадель старого «первоначального накопления»; ежегши в 1415 году Яна Гуса, западная церковь празднует свою послсднюю победу над «єретиками», но гуси ти, восставшис крестьянские и мсщанские масси, держатея цельїх полстолетия. В то же время попитки пап возобновить крсстовие походи (против т урок) для спасения Константинополя, в 1439 году признавшего главснство западной церкви, терпят полное крушение. Константинополь в 1453 году взят турками; Византийская империя окончатсльно сходит с исторической сцени. Террнторня, заиятая русским племенем

Положенис, в общем, прежнес. Распадснис Орди дает временно нскоторую возможность для движєния на восток (московская рать на ередней Волге, в «Булгарах» — 1431), но образование Казанского царства вновь останавливает движенис. В последний год века москвичи переходят Уральский хребет на ссвсре (из басссйна Печори, 1499), продолжая новгородские движенис прсдьщущих столстий.

345

Г л авн ьїе со бьіти я вн еш н ей и сто р и и

Нсудачная попьггка сбросить Орду в 1380-х годах возвращаст московских князсй на привьічную колею союза с татарами: Василий І (1389— 1425) при их помощи захватьіваст Нижний Новгород — узсл двух конкурировавших до тсх пор торгових путей — твсрского и московского. Ссвсро-восточньїй центр и Московское великос княжсство с зтих пор почти сливаются. Послсдний спор двух путей разрешастся уже в формс усобици в н ут р и потомства Калити (войни сина прсдидущсго, Василия Васильевича Темного, 1425— 1462, с сго дядей Юрием Галицким [Костромским] и синовьями последнего — Васильсм Косим и Дмитрием Шемякой). Спор окончатсльно рсшастся в пользу Москви, только набеги татар (главние в 1408 и 1445, когда бил взят в плен сам Василий Темний) напоминают Москве, что она не полная хозяйка. Успсшнсе идет на чавшаяся еще в предьщущем столстии борьба с Новгородом из-за Заволочья. Москва теперь зкономичсски господствовала над Новгородом, она могла не пустить к нсму хлеба с «низу», т .с с юга, но в се же руках бьіл весь ринок сбьгга новгородских товаров. Ряд московско-новгородских войн (1417, 1441, 1456) кончаютея формальним подчинснисм Новгородской республики московскому великому князю (всчсвис грамоти дсйствитсльни лишь с печатью великого кня зя, которий получаст право облагать новгородцев податью — «черним бором»). П ослсдний удар Новгороду наносит син Василия Темного, Йван III (1462— 1503; с 1471 года Новгород становится в вассальние отношения к Москве, а сго область оккупируетея московской армисй. Еще раньшс (в 1456 г.) в такис же отношения попадаст Рязань, а в 1485-м — Тверь. Год спустя зта старая соперница Москви становится частью непосрсдствснних владсний Московс кого великого княжества, чем уже с 1463 года бил другой верхне-волжекий центр — Ярославль. Московское княжсство прсвращастся в государст Є о М о ско вск о е. Его «самодсржавность» закрепляетея формальним прекращенисм отношений к Ордс (паденис монголо-татарского ига, 1480), что имело мало значення, ибо настоящими противниками били не Орда, а Казань и Крим. Главньїе собьітня внутренней истории

В Новгороде торговий капитализм окончатсльно складивастся и переходит к зкеплуатации масси населення (подобно тому, как зто било в Западной Европс XIV в.), которос рсагируст на зто так же, как и на Западе (новгородское восстанис, 1418). Но в псрвос время зто идет лишь на пользу болсс отсталой Москве, которая опирастся на новгородскис раздорьі при покоре ний Новгорода. В самой Москве начинает намсчаться расслоение феодаль ного общсства: ниже крупного в о т ч и н н о го землсвладсния старих бояр и бивших князсй просвсчиваст болес широкий слой мелкого, но ч е с т н о го зсмлевладения (будущсго дворянства). В раздел между ним идут конфискованнис земли новгородского боярства, и оно являстся уже политичсской силой (совсщание Йвана III со «вссми воями» в 1471 году перед походом на Новго род). Усилснис влияния московской буржуазии сказивастся в разгромс нов городской торговли (1494 — закритис немецкого двора в Новгороде, что оз начало персселснис центра заграничной торговли в Москву). Прсвращснис Московского княжества в государство, охвативающсс оба старих центра, ссверо-западньш и ссвсро-восточньїй (в юго-западном утвсрждастся Литва, см. соссдний столбсц), создаст новую и д еологию : после «изменьї» Константино поля, признавшего в 1439 г. власть папи, московская церковная интсллигсн ция начинает учить, что центр православия отнинс Москва — «третий рим»; отеюда логически вьггекало, что московский великий князь ссть наслсдник византийских императоров (внешнее вираженис зто нашло в женитьбе Йвана III на византийской принцсссе Зос — у нас названной Софисй — Палсолог в 1472 году). Новая идсология осмисливаст такис факти, как захват Новгорода,

346

облечснний в форму крсстового похода, прекращснис подчинсния Орле и т. д. Комбинация «московский князь—цсрковь» сохраняется, но приобрстаст иной смисл: наверху становится князь, а цсрковь — сго служебная сила. Попьггки отдсльньїх прсдставитслсй власти обойтись вовсс без церкви (срссь «жидовствующих») оказиваютея преждевременннми, но дслают цсрковь еще болсе смирной и послушной. И здание С удебника фиксируст право нового государства (1497). Ближайшие соседи русского племени

Союз Литви и Польши против Нсмсцкого ордена даст блсстящис резуль тати в началс вска (1410 — разгром «крсстоносцсв» при Танненбсргс). Но затсм Литва бистро подпадает под влиянис зкономически болсс развитой Польши, которая вьітссняст литовцев из юго-западной Руси и полонизируст саму Литву. На мссте литовско-русского государства начинаст складиваться польско-литовское (соглашенис в Городно, 1413, — общий литовско-польский сейм). Поворот польско-литовской политики на запад и юг ослабляст Литву на востоке, где бьівшис черниговскис княжсства переходят к Москве. Война Литви против Москви (1499) кончаетея поражснисм литовцев. Одновременно Москва, начиная пробиваться к берегам Финского залива, вступает в борьбу с другим остатком немецких «крсстоносцсв», Ливонским орденом (постройка Ивангорода против Нарви в 1492).

XVI век Главньїе собьітия всемирной истории

Открьітис Америки и морского пути в Индию имест слсдствием новую передвижку мирових путей, нссравнснно крупнеє той, которую произвели крестовие походи. «Средиземнис» моря (южное, собствснно так називасмое, и Балтийское, «Средизсмное» море Северной Европи), с впадающими в них реками, отступают на второй план и сохраняют лишь местное значение. Настоящсй всемирной торговой дорогой становится океан, и руководящее значснис сохраняют или приобрстают лишь страни, владеющие виходами на оке ан. Из передових стран ередневековья в таком положений оказьіваетея лишь Ф ранция, рядом с ней видвигаютея не игравшис до тех пор большой международной роли А н г л и я и И спания. Напротив, Г ерм ания, с се Рейном и балтийскими портами, центр средневскового торгового оборота, занимает уже второе мссто. И совсем теряст какую-либо руководящую зкономичсскую роль И т али я — колибель европсйского торгового капитализма XI— XIII всков, еще в XV вскс во многом показивавшая дорогу другим странам (банки и ма нуфактури Флорснции, вснсцианская и генуззекая торговля; Америку открьіл итальянсц Колумб, действуя по плану итальянского географа Тосканелли; итальянское искусство зпохи «Возрождсния» носит мировой характер и т. д.). Упадок Италии еделал совершенной бсссмьіслицсй господство р и м с к о й цер кви над вссй Западной Европой. Оттого описанний зкономичсский переворот сопровождастся на вссм Западе завершением того процссса образования н а ц и о н а л ь н н х церквей, которьій началея для Франции и Англии еще в XIV вске и продолжалея для центральной Европи гуситскими войнами XV века . Причем для идсологичсского обоснования свосй борьбьі с Римом реформатори (Лютер, 1483— 1546, в Германии, Кальвин, 1509— 1564, в романских странах и др.) в большей или меньшей степени пользовались идсями Возрождения, возникшими в мелкобуржуазной рсмесленной ереде и сводившимися в осно во к и н д и в и д у а л и зм у, требованию свободи личного суждения, критики и т. д.

347

На дслс «свобода» нужна бьіла лишь, пока шла борьба со старой цсрковью: как только возникала новая национальная государствснная церковная власть (монархичсская в лютсранской Германии и Англии, по большей части рсспубликанская, но узкобуржуазная у кальвинистов), она к своим противникам примсняла все присмьі инквизиции. Наивнес поняли «свободу» народньїс массьі, которьіс увидсли в р е ф о р м а ц и и свсржсние всякого гнета, не только ста роцерковного, для массьі в зто время уже и не очень тяжслого (Крсстьянская война в Германии, 1524— 1525, Фома Мюнцер; анабаптисти в западной Гер мании, в Мюнстерс, в 1536-м; и то и другос восстания били подавлени имущими классами с варварской жсстокостью). Террнторня, занятая русским племенем

Образование крупного государства в ередней России (Московскос государство к XVI вску охватьюало приблизитсльно тспсрсшнис губернии: Московскую, Твсрскую, Новгородскую, Череповецкую, Псковскую, восточную часть Смоленской (город Смоленек перешел в московские руки в 1522 году), ссвсрнис части Калужекой и Тульской, Рязанскую, Владимирскую, Нижсгородскую, Иваново-Вознесенскую, Костромскую, Ярославскую, Вологодскую, большую часть Севсро-Двинской и Архангсльской) дало сильний толчок возобновлению колонизации в южном и юго-восточном направленнях, остановившсйся с XIII вска. Московское государство начинаст наступать, с одной сторони, в Поволжьс (постройка Свияжека — 1550, взятеє Казани, 1552, Астрахани, 1556, постройка Самари, Саратова, Царицина и Уфи, 1580), с другой — в южнорусскис степи (граница, проходившая в XV вске по Окс, берег которой для москвичей бшт «берегом» вообщс, и ес верхнему притоку, Угре, псредвигастся на линию Рязань — Тула — Одосв — Мценек, с рядом форпостов еще южнее: Орел, Новосиль, Данков в 1560-х годах, Ливни, Воронеж, Елец, Кроми в 1580— 1590 годах; самим южним бьіл Бєлгород). Вся зта колонизация носит госуд арст венньїй характер и руководитея из центра; еще южнее захлсстивают волни нелегальной, к а за ц к о й колонизации (первие упоминания о донских, волжеких и уральских — «яицких» — казахах в 1540 году). На востоке зта «вольная» колонизация, под нспосрсдствснним руководством торгового капитала (Строганови), начинаст з а в о е в а н и е С ибири (поход Ермака, 1581— 1582); государ ствснная колонизация здссь идст уже по се слсдам (закладка Тюмсни — 1585, Тобольска — 1587, Нарима — 1596 и Томска — уже в 1604). Главиьіе собьггия внешней истории

На внешней политикс московских государей XVI вска (Василий III, 1505— 1533, Йван IV «Грозний», 1533— 1584, Федор Иванович, 1534— 1598) уже определенно начинают отражаться интсреси начинающсго концентрироваться в Москве т о р го в о го к а п и т а л а (ер. Францию и Англию XIV века). Мос ковскос правительство все более и болсс сознательно стрсмится к разрешснию двух задач: 1) захватать в своє монопольнос обладание речной путь из Европи в Азию (Балтийское море — Волга — Каспийское море) и 2) непосрсдственно связаться с «оксанскими» западними странами. Кульминационного пункта зта политика достигаст при Грозном в 1550-х годах, когда, с одной сторони, Москва становится хозяйкой вссго волжекого путе до самого Каспия, с другой — устанавливаются прямие сношения Москви с А нглиєй (Ричард Ченслер в Холмогорах и Москве в 1553 году, посланник Йвана IV, Нспся, в Лондоне в 1557). Попитка випрямить слишком кружной (Волга — Ссверная Двина — Бслос морс — Ледовитий океан — Атлантический океан) на полгода запертий льдом путь, захватав один из балтийских портов (Нарву, в 1558 году), привела к л и в о н с к о й в о й н е сначала с государством, основанньім некогда крсстоносцами (Ливонский орден), позже с Швсцисй и П ольиіей,

348

которая в руках Стсфана Батория (1576— 1586) и оказалась противником, нсодолимьім для Московского государства. Нарва бьіла потсряна, и нсудача псрвой попьггки пробиться к берегам Балтики закреплена перемириями с Польшей (1582) и Швсцисй (1583). Возобновлснис наступлсния в 1590 году нссколько егладило впсчатлснис ливонской нсудачи, но не имело дальнейших послсдствий. Успсшнее шла борьба на юге и на востокс, где не бьіло таких противников, как Польша (см. соссдний столбсц слсва). Но и тут крьімскис татарьі отвечали на московское наступлсние довольно жсстокими ударами: особснно памятньї ос тались москвичам набеги 1521 года и еще более 1571 года, когда крьімцьі сожгли весь московский «посад», не успсв взять только Кремля. Но закрепить результати зтих набегов татари уже не могли и не задержали дажс ими сколько-нибудь ссрьсзно московского наступлсния (см. соссдний столбсц слева). Главньїе собьітия внутренней нсторнн

Основним фактом внутренней истории Московского государства XVI века являстся з а к р е п о щ е н и е кр ест ьян , развертивающсеся в форме длительного процссса, корни которого уходят еще в XV вскс (Псковская судная грамота и м о н а с т ь ір с к и е документи), а результати закрепляютея лишь в слсдующем — XVII вскс. В основе процссса лежало начинавшее развиваться в связи с общим развитием обмена т о р го во е зем ле д ел и е. Процесе обостряется во второй половинс века, благодаря массовому отливу населення, вследствие колонизации на юг и юго-восток. Обострение виразилось рядом у к а з о в о б е гл н х , один из которьіх, 1597 года, послужил основанием для легенди о го суд а р ст в ен н о м прикреплении крестьян, имевшем место якоби в 1592 году. Отсутствис формальной правительственной мери не мешаст, однако, тому, что именно в зто время зависимость крестьян от помещика чрсзвьічайно возросла (особое значение имели переписи 1590— 1593 годов). Другим последствисм запустения центральних уездов, наряду с погоней помещиков за рабочими руками, била свирспая борьба и з-за з е м л и между ередними и мелкими землевладельцами нового прсдприниматсльского типа (дворянство), с одной сто рони, и старими феодальними вотчинниками (боярс и монастиря) — с другой. При зтом обе борющисся группи старались имсть на своей стороно нарождающуюся буржуазию , и обе одинаково стремились закрепостить крестьянство. Крупная буржуазия держалась сначала союза с боярами (особенно после московского бунта 1547 года) и от боярского правитсльства добива лась льгот (земские уставние грамоти, первая Важекая, Архангсльская губернии, 1552, отдача на «веру» сбора налогов крупним капиталистам с 1551. Губние учреждения — полицсйский террор для крсстьянства, 1539). Но общий рсакционний характер боярской политики (Стоглавий собор, 1550, закрепление наслсдствснних прав знатних боярских семей, составление «родословца», около того же врсмсни; тогда же составлсн Ц а р с к и й с уд е б н и к ), а особенно ливонская неудача отбросили ее к дворянству. Переворот 1564—1565 годов (опричнина) дворянство и торговий капитал делают уже вместс. 1566 — первий Земский собор, 1584 — стеснсние монастирского землевладения (отмена «тарханних грамот», обсспсчивавших за монастирями их ймення). Ближайшие соседи русского племени

1569 — Люблинская уния; юго-западная Русь переходит непосредственно к Польшс. 1596 — Брсстская церковная уния — отдслснис «хлопской вери», православня, от «панской» — католицизм и униатство. «Хлопская» становится знамснем крсстьянско-мсщанского движения, опирающсгося на казачест во. 1499 — первое упоминание о запорожцах; 1572 — попьггка подчинить запорожцев польской администрации; 1595— 1596 — начало больших казацких восстаний — бунт Наливайки и Лободи.

349

XVII век Главньїе собьітия всемирной истории

Продолжастся зволюция, начавшаяся в прсдшсствовавшсм столстии. На псрвом плане остаются «оксанскис держави», Германня падаст все болсс и болес, став уже в первой половинс вска обьектом борьби опередившнх сс стран (Тридцатилстняя война, 1618— 1648). Но в зтой борьбе рядом с Испанисй (действующсй через посаженную ею в Австрии династию наследников короля испанского и императора гсрманского, Карла V, 1500— 1558) и Францисй виступаст как решающая сила и ссвсрная «срсдизсмноморская» нсоксанская держава Швеция (Густав Адольф, 1594— 1632); мировис захвати тор гового капитализма оксанских стран дают новий толчок в балтийской торговле, связивающей «оксанскис» государства с Восточной Европой, откуда к ним идет сирьс (жслезо И лсс из Швеции, хлеб из Польши и т. д.). Здесь до уровня «великих держав» поднимаютея раньше других Польша и Швеция (см. послсдний столбсц справа), позже Пруссия (Фридрих Вильгельм, «ве ликий курфюрст», 1640— 1688), составившаяся из остатков Немецкого ор дена на нижней Вислс и колонизованних немцами в ссрсдине вска славянских областей к востоку от Зльби, и Р оссия. Но соотношение между самими оксанскими странами меняетея. Рансс всех виступившая и захватавшая обширнейшис колонии Испания, всличайшая держава XVI вска, господствовавшая до начала XVII века и в военном, и в культурном отношении (испанская литература — Сервантсс, — испанскос искусство приобретает мировое значение), после ряда нсудач, начинавшихся катастрофой грандиозной испанской зкепедиции против Англии (так називасмая «нспобедимая арма да», 1588), сходит на второй план, а к началу слсдующсго столетия падаст до положення Германии, становясь обьектом англо-французекой борьби («война за испанское наследство» начинастся в 1701). Великими оксански ми державами становятся Франция и Англия притом в XVII вска болсс первая, чем вторая (ей принадлежала большая часть доступной тогда для европейцев Северной Америки колонии в Индии и т. д., но и в Англии уже с 1602 года действуст Ост-Индская кампания). Бистрое развитие капитализ ма в зтих двух странах приводит к окончатсльной ликвидации феодальних отношєний и в той, и в другой, но в диаметрально противоположних на правленнях: в А нглии после «Великого Бунта», являющсгося одноврсмснно последним взривом «народной реформации» (1642— 1649, см. предидущую таблицу), окончательно утверждаетея парламентаризм (вторая рсволюция — 1688). Во Франции после ряда нсудачних восстаний дворян и отчасти буржуазии окончательно складивается централизованная бюрократическая монархия (Людовик XIV, 1643— 1715). То же развитие капита лизма дает в Англии, во Франции и в слсдующсй за ними на трстьсм мсстс Голландии могучий толчок развитию научной и философской мисли (Декарт, 1696— 1650, и Спиноза, 1632— 1677, наносят смсртсльние удари ередневсковому богословию; Ньютон, 1642— 1727, устанавливаст первий научний закон, начиная тем ряд откритий, которис делают всякое вообще богословие невозможним). Территория, занятая русским племенем

На Востоке, почти не задерживаемий собитиями, разигривавшимися в зто время в центре (см. ближ. столбци справа), продолжаетея з а х в а т р у с с к и м и С ибири (1618 — основанне Ениссйска, 1628 — Красноярска, 1632 — Якутска; 1646 — Поярков достигает берегов Охотского моря, 1648 — Дежнев проходит будущим Беринговим проливом из Ледовитого оксана в Тихий).

350

На юге зти собьітия на четверть вска задерживают наступатсльнос движсние и даже отодвигают границу назад, смстя наиболсс южньїс форпости. Но уже к 1636 году вновь закрсплястся «Белгородская черта», в Тамбове (построенном в том же 1636 году) смикающаяся с «Симбнрекой чертой». К 1650-м годам к послсднсй примьїкаст «Закамская черта», далсс на восток заканчивающаяся Мензелинском. На западе колонизация идст уже с Украйни; украннци в те же дссятилстия зассляют Полтавскую, Харьковскую, южную часть Курской и западную — Воронежекой губерний. К концу столстия правитсльственная колонизация д о ст и га є ш б е р е го в Д о н ц а , за казацкой вольной колонизацисй остастся только ереднее и нижнєє тсчснис Дона. Главньїе собьітия внешней истории

Фронт русской внешней политики окончательно поворачивает на запад; набеги кримцев, в XVI вске еще ссрьсзно бсспокоившис центр, в XVII вске интересуют только нассление южного рубежа и становятся местним явлением. Вопроси жизни и смерти русского торгового капитализма решаютея на берегах Балтийского моря и на Днспрс. Здссь в первой половино столс тия продолжаетея тот «отлив», которий наметилея к концу Ливонской войни (см. предидущую табл.). Торговий капитал и видвигаемие им правительства (Борис Годунов, 1598 — 1605; Василий Шуйский, 1606— 1610; Михаил Романов, 1613— 1645), схвачсннис с тьіла восстанием зкеплуатируемих масс или связанние нсобходимостью ликвидировать последствия такого восстания, не только винуждени отказаться от наступления, но сдают одну позицию за другой. К 1610 году поляки занимают Москву, шведи — Новгород; на московском престоле оказиваетея на пару лет польский королевич. По Столбовскому миру с Швецией (1617) Московское государство получает обратно Новгород, но оказиваетея совершенно отрезанним от берегов Бал тийского моря. По Деулинскому перемирию с Польшей (1618) Москва теряет Смоленск; с зтой сторони государство Романовьіх возвращаетея к границам XV века. Первая попитка реванша кончаетея нсудачей (нападение на Смоленск и Поляновский мир, 1634). Дела начинают поправляться, когда восстание зксплуатирусмой масси охвативает восточние области ПольскоЛитовского государства (восстание Хмельницкого, см. последний столбец справа). Московскис войска бистро завладсвают всей Белоруссией и доходят до Вильни (1654); одновременно возобновляетея борьба и с Швецией, причем двух фронтов для Московского государства оказиваетея слишком много; после неудачной осади принадлежавшей тогда шведам Риги здесь дело кончаетея вничью (Кардисский мир, 1661). Зато Польша, в то же время разгромленная Швецией, не только должна била возвратить Смоленск, но и уступить весь лсвий берег Днспра и даже Киев (Андрусовское перемирие, 1667). Конец вска отмечен опять поворотом на юг, но уже более против Турции, чем против Крима (взятеє Азова, 1696). Главньїе собьітия виутренней истории

Отлив населення на восточние и юго-восточние окраини, в связи с хищническим хозяйством псрвьіх «предприниматслей» — помещиков, приводит к бистрому истощєнию земли и колоссальному сокращению пашни в центральной России. Непосрсдственним результатом били неурожаи и голод, 1602— 1604. На их основе развиваютея, с одной сторони, безудержная хлебная спекуляция (где в последний раз ярко виступает церковний капитализм) и самие дикиє форми закрепощения голодающего населення, с другой — массовий побег более стойких злементов крсстьянства на «вольнис» зем ли. Отношения между московским правительством и вольной казацкой ко лонизацисй обостряются, как никогда раньшс. Попитка «взять в руки» каза-

351

ков (постройка Царсва-Борисова у самой окраиньї донских поселений) ускорила взрьів. Казацкая революция пошла под знаменом «настоящсго царя» Дмитрия Ивановича (будто бьі сьіна Грозного) против узурпатора Годунова, 1604). Смерть Бориса (13 апреля 1605) и гибель сго династии открьівают зру новой политики («крсстьянскос законодатсльство» Димитрия — ограничснис кабального холопства и смягчсние указов о бегльїх). Боярско-купсчсский заговор обрьіваст се (убийство Димитрия 17 мая 1606), но новос правитсльство Василия Шуйского (рсакционнос — 15-лстний ерок для отьіскания бегльїх) оказьівастся лицом к лицу уже не с одними казанами, а со вссй восставшсй массой (октябрь 1606 — Болотников под Москвой, октябрь 1607 — падснис Тульї и смерть Болотникова, но уже в 1608 второй Димитрий в Туши но). Ни поддержка городов, охваченньгх дсмократичсской революцисй (наивьісший подьсм во Пскове — август 1608), ни союз со шведами (1609) не могут спасти Шуйского, но союз со Швецией втягиваст сго в войну с Польшей. Имущис классьі в бсзвьіходном положений ищут помощи у последней и низлагают Шуйского в пользу польского королевича (февраль — ав густ 1610). Вияснившеєся бсссилис Польши придаст смслости «национальному» капиталу (нижсгородскос ополчснис — 1612), но восстановить «поря док» удастся лишь ценой еще пяти лет войни, приняв нового царя из рук казаков (тушинская кандидатура Романовьіх). К 1640-м годам удаетея прикрепить к мсстам сельское населенис (отмена ероков для отьіскания бегльїх — 1645) и приручить мелкими поблажками казачество, не слишком прочно (1668— 1670 — восстанис Степана Разина). Последнис всплсски городского движения улеглись также лишь к концу века (новгородские и псковские волнения 1650 года, московскис — 1648, 1662 [мсднис рубли], псрерождаясь в «стрслецкие бунтьі» конца столетия). Тем не менсс уже в серсдинс века-вто рой Романов (Алсксей Михайлович, 1645— 1676) находит возможньїм закрспить право окончатсльно сложившсгося крспостнически-бюрократичсского государства («Уложение царя Алексея», 1649). Как и в Западной Европс, торговий капитал создает себе национальную, подчиненную государству, церковь (суд над патриархом Никоном, 1666), что визиваст резкий отпор со сторони части духовенства, верной традиции XVI века (раскол). Ближайшие соседи русского племени

Попитка польско-литовского правитсльства прибрать к рукам днепровское казачество, подобно тому как правитсльство Бориса Годунова хотсло зтого относитсльно донского (1635 — постройка Кодака в начале Запорожья, 1638 — отмена казацкого самоуправлсния), приводит в западной России к тем же результатам (1648— 1649 — начало кретьянско-мещанскоказацкой революции Хмельницкого). Но восстание здесь идет успешнес благодаря лучшей организованности горожан и казаков, в пользу которьіх оно и оканчивастся, и благоприятньїм внешним условиям (поддержка Крьіма, Швеции, восвавшсй с Польшей из-за Балтийского моря, и М осквьі). Ук райна, в лице гетмана Хмельницкого, становится в вассальнос подчинсние царю Алскссю (1654), скоро прсвращающссся в окончатсльнос подданство (но остатки автономии сохраняются до середини следующсго, XVIII века, как и самостоятсльность Запорожья). Крсстьяне снова попадают в крепостную зависимость от нового туземного (а не польского, или ополяченного, как раньше) дворянства, вишедшего из рядов к а з а ц к о й с т а р ш и н и . Польша не могла болсс оправиться от двух ударов — казацкой революции, стоившей ей самих хлебородних провинций, и вторжения шведов, занимавших одно время Варшаву и Краков. С середини XVII века начинаетея упадок Польши.

352

XVIII век Главньїе собьітия всемирной истории

Все столстис наполнено прежде вссго продолжснисм начавшсйся еще в предьщущем ожссточснной борьбьі между Англисй и Францисй из-за колоний. Война за и сп а нско е наслсдство (1701— 1713) кончилась тем, что Франции уда лось посадить на испанский престол «свосго» короля, внука Людовика XIV, но Англия захватила Гибралтар), затсм война за а в с т р и й с к о е наслсдство (1741— 1748; кончилась вничью), потом С ем илет няя война (1756— 1763; Франция тсряст свои лучшис колонии в Северной Амсрикс [Канада] и в Индии), наконсц, участис Франции в войнс за нсзависимость Америки (1775— 1783), которая кончилась образованисм Соединенньїх Штатов, но колониального положе ння Франции не восстановила. Удар, нанссснньїй колониальному капитализму Франции, потряс все государство торгового капитала. Его диктатура, отлившаяся в самодержавне Людовиков XIV и XV (1715— 1774), стала бсссмьіслицсй. Срсди буржуазии начинастся движснис против нсс, идущсс от либерализма и увлечения парламснтскими порядками побеждавшей Францию Англии (Монтсскьс, 1689— 1755; «Дух Законов») до идсологий послсдоватсльно дсмократичсских (Руссо, 1712— 1778; Общсствснньїй договор) и увлечения порядками только что народившсйся амсриканской рсспублики. В то же время городскис и дерсвснские низьі все нетерпеливеє псрсносят гнет того же торгового капита ла, восставая против наиболсс к ним близкой и осязатсльной формьі зтого гнета, в виде ф е о д а л ь н и х п р и в и л е г и й зсмлсвладсльцсв в XVIII вскс, игравших уже только роль прссса, при помощи которого из мелкого самостоятсльного производитсля вьіжимался прибавочньїй продукт. Между тем войньї разорили Францию, королевская казна бьіла пуста, и для се пополнения пришлось воззвать к помощи «общсствснного мнения», созвав (1769) собранис прсдставитслей имущих классов (государствснньїс чиньї). Зто совпало с нсурожасм и безработицей в городах, явившсйся опять-таки слсдствисм нсудачной конкурснции с Англисй. Для зтой послсднсй XVIII век бил не только вском великих колониальньїх завосваний, но также и вском бистрого расцвста о б р а б а т и в а ю щ е й п р о м ь н и л ен н о с т и (псрвьіс шсрстянис мануфактури в А нглии еще с XVI века); «промьішленная революция XIII вска» характеризуетея тремя мо ментами: 1) ростом пролстариата под влиянисм «первоначального накопления», 2) обилисм ценного колониального сирья (хлопок, краски), 3) примсненисм науки — вьшіс всего стоявшсй тогда в Англии — в промьгаїленности (плав ка чугуна на каменном угле — раньте плавили на дрсвссном — 1735, литая сталь — 1750, прядильная машина — 1767, паровая машина Уатта — 1769, механический ткацкий станок — 1785). Во Франции также начал уже складиваться промишленний капитализм (били и свои изобрстсния — паровой котел Папина — еще в 1680 году), но развитис его шло медлсннсс. Когда неудачнис войни вьінудили Францию заключить с Англисй торговий договор, оперивший французекий рьінок английским товарам, зто визвало закритеє во Франции фабрик и массовую безработицу. Столкновснис короля Людовика XVI, 1774— 1792, с государствснньїми чинами и развитая на зтой почве буржуазисй агитация били искрой в порох; летом 1789 года в Париже произошло восстанис, часть войск перешла на сторону народа, что обсспечило победу послсднсму (взятеє Бастилии, парижекой Пстропавловки, 14 июля). Следом за парижекими рабочими и рсмссленниками восстало крсстьянство, начавшеє громить помещичьи усадьбьі. Испуганная результатами собствснной агитации буржуазна бистро справилась с еще болсс псрспугавшсйся королсвской властью, в первую минуту отменила феодальньїс привилегии (4 августа), но так как капитал бьіл в них заинтсрссован, то под разними предлогами уступку взяли назад, зас тавив крсстьян ви к у п и т ь привилегии. Зто визивало все новис и новьіе восста-

353

ния в провинции, а в Париже продолжали свирспствовать голод и безработица. Революция продолжалась, несмотря на попьітку буржуазии ввести се в русло (конституция — 1791) и дажс подавить открьггой силой (расстрсл парижан на Марсовом поле 17 июня того же года). Наконсц, крупнсйшсс из парижеких восстаний (10 августа 1792) сбросило королсвскую вдасть и вмсстс с ней буржуаз неє «законодатсльнос собранис». Но пролстариат во Франции бьиі еще слишком слаб и совсршснно нсорганизован. Движением овладела мелкая городская буржуазия, преимущсственно парижекая. Бьіло созвано второе учредительное собрание (Конвент, 1792— 1795; первьім учредитсльним собранисм обьявили себя государствснньїс чиньї 1789 года). Только к лету 1793 года удалось изгнать из нсго крупнобуржуазньїе партии (жирондисти — соотвстствовали на шим «кадетам»). Диктатура мелкой буржуазии держалась немного болсс года (2 июня 1793 — 27 июля 1794). Она довела до конца ликвидацию «старого режима», уничтожив без вьїкупа фсодальньїс привилегии и провозгласив демократичсскую рсспублику. В то же время она подавила контррсволюционнос движение внутри страньї при помощи т ер р о р а и побсдоносно отбила нападение Австрии и Пруссии, вмешавшихся в пользу Людовика XVI; непобедимой оста лась только Англия, продолжавшая добивать свою соперницу под предлогом борьбьі с революцией. Изменьї и раздорьі вождей мелкой буржуазии (Дантон, Робеспьер, Збер, Шометт) создали благоприятную почву для буржуазной контрреволюции (заговор 9 термидора — 27 июля 1794). После зтого гниение и распад дсмократичсской революции продолжались еще 5 лет, пока переворот 18 брюмера (9 ноября 1799) не привел к установленню военной диктатури в лице Наполсона Бонапарта (1769— 1821). Запоздалая попьггка пролетариата захватить власть и установить социалистичсскую республику (Бабеф, 1760— 1797) била послсдним отпором нараставшсй буржуазной рсакции. Начавшеєся в XVII векс развитие научной философии в XVIII веке сосрсдоточивается главним образом во Франции, отливаясь в цельную систему материалистичсского «просвсщения» и облскшись в популярную форму З н ц и к ло п е д и и (1751— 1772). Территория, занятая русским племенем

В первой половино вска колонизация продолжаетея главньїм образом на во ст о к (постройка Екатсринбурга, 1723, псренессние «закамской» линии к Самаре, 1730, и постройка Самарско-Оренбургской линии в 1734— 1744; русская колонизация доходит здесь до границ степей, отделяющих Поволжьс и Приуральс от Туркестана), во второй — на ю г и ю го-вост ок. В 1731— 1735 правительственная колонизация не шла еще дальше линии Верхнеднепровск — Змиев, то єсть вне границ «империи» оставалась еще Екатеринославская губерния. 40 лет спустя «днепровская» линия спускается уже к берегам Азовского моря. После «первой турецкой войни» (1769— 1774, см. столбец справа) вне границ остался только Крим; с его захватом — 1783 — границей России на юге стало Чсрнос море. С конца 70-х годов начинаетея колонизация северного Кавказа («кавказекая линия» по рекам Кубани и Тереку, 1779— 1799). Вольная, казацкая колони зация с окончательньїм подчинением Дона (Булавинский бунт, 1708) и ликвидацисй Запорожья (1775) сменилась колонизацией б егльїм и , формально уже внут ри государствснной граници, но с молчаливого согласия местньїх властей; так бьша колонизована Н о во р о сси я при Потемкинс между 1-й и 2-й турецкими войнами Екатерини II (см. столбец справа). Запорожские казаки частью переходят на Кубань, частью виселяются за прсдсли Р оссии , в Турцию («нскрасовци»). Главньїе собьітня внешней истории

Внешняя политика России в XVIII веке отчетливо делитея на 2 периода. До 1760-х годов она решитсльнсе, чем когда-либо, ориентируетея на Запад; столкновсния с Турцией остаются зпизодами, еще болсс — попитки проникнуть

354

в Срсднюю Азию и завязать сношсния с Дальним Востоком. С 1760-х годов, не оставляя западной ориснтации, зта политика в то же время не мснсе рсшитсльно поворачивастся к югу: борьба за Балтийскос морс смснястся борьбой за Черное морс. Новий «западньй» перерив, до начала XX столстия последний, падает уже на псрвьіс годи XIX вска. Интсрссьі торгового напитала на всем протяжении XVIII вска остаются господствующими: в зтом отношении Россия, с опозданисм на столстие, точно повторяет историю «оксанских» держав XVII вска. Первая война (так назьівасмая Северная, 1700— 1721, в союзе с Данией и Польшей про тив Швеции) вьптолняет в пользу русского и наечет шведского торгового напи тала швсдскую программу 1650-х годов: перенсссние торговли с Белого моря на Балтийскос, что означало увсличенис торгового барьіша вдвоє, сели не втроє. Швеция ожссточенно отстаивала свою балтийскую монополию (разгром русской армии под Нарвой — 1700), но после Полтавского пораження (27 июня 1709 года) должна била сдать русским почти все свои позиции на восточньїх берегах Балтики. По Ништадскому миру (1721) Россия получила не только Нарву, Рсвсль и Ригу, но и стариннейший шведский форпост на границе Новгородской области — Виборг. За шведами осталась только (до 1809 года) ссверозападная (большая) часть Финляндии. С зтого момента начинастся политическое падение Швеции, как раньше, с середини XVII века, Польши. За зтой последней остастся до конца века Курляндия, с дальнейшими, уже незамерзающими, балтийскими гаванями — Либавой и Виндавой. Ради приобрстсния зтих гава ней Россия вмешиваетея в Семилстнюю войну (см. 1-й столбец слсва и после дний справа) на стороне Франции, но в конечном ечете, несмотря на отдельние победи русских войск над союзниками Англии — пруссаками, битва при Кунередорфе — 1759; набег на Берлин — 1760), неудачно. Дальнейшис захвати на Западе предпочитают дслать позтому в союзе со своей противницей Семилетней войни, Пруссией (р а зд ел П о льш и , 1772, когда Россия получила Белоруссию, 1793 и 1795 годи, когда ей достались сохранившисся еще в руках поляков остатки Украйни [Волинь и Подолия; восточную Галицию получила Австрия], большая часть Литви [меньшую получила Пруссия] и давно желанная Курляндия). Самостоятельно Россия вела политику на юге, зпизодически уже в первой половино века (Прусский поход Петра, 1711, взятис Очакова Минихом, 1737), систематичсски с 1768 года (Первая турецкая война, закончившаяся Кучук-Кайнарджийским миром, открившим России вьіход в Срсдиземное море, то єсть наиболее прямую и удобную дорогу на Запад, 1775, и Вторая турецкая вой на, 1787— 1791, закончившаяся миром в Яссах). Без будущности осталось пока движснис на юго-восток, оперившеєся персидским походом Петра (1722— 1723) и зкепедицией Бсковича-Черкасского в Хиву (1716). Основная цель сго для того времсни — захватать в русскис руки начало торгового пути Каспий — Волга — Балтийскос морс из Азии в Европу фактичсски била достигнута — на Каспии не било другого флота, кроме русского. Захват же к о л о н и й входил еще только в п роект и , но не в рсальнис ближайшие цели русского м е р к а н т и л и зм а XVII— XVIII всков. Остатками борьби за северньїй конец того же пути, Балтийское морс, били две войни со Ш всцисй (1741— 1743 и 1788— 1790), лишний раз подчсркнувшис бссповоротньга упадок шведского влияния к востоку от Балтики и послужившис прологом к окончательной потсрс Швсцисй всех се забалтайских владсний (Финляндии в 1809). Последний год вска отмечен участисм России в коалиции против революционной Франции (1799) — первьій акт формального русско-английского союза, намечавшсгося в течение вссго столетия, особснно на почве общих интсрссов русского и английского торгового капитала в Чсрноморьс. Главньїе собьітия внутренней истории

Во внутренней жизни царствованис Петра (1682— 1725) било послсдней и чрсзвьічайной яркой вспьгаїкой русского торгового капитализма первоначального типа, аналогичного заїїадноевропсйскому XIV—XVI всков. Никогда в Рос-

355

сии, ни раньшс ни после, торговьіс интсрссьі и торговая буржуазия не играли такой роли. Но русский торговьій капитал оказалея слишком слаб, чтобьі вьідержать прямую конкуренцию с западносвропсйским. Европсйский капитал (прсимущсствснно англо-голландский) большс вьіиграл от «реформи», чем туземньій, русский, и оттсснил послсдний на второй план. На такой почве нсизбсжна бьіла р еа кц и я, которая должна бьіла принять а н т и бурж уазн ьїй характер, поскольку нсудачу потерпела диктатура торговой буржуазии. Зтой д ворянской рсакцисй наполненьї все слсдующис за Петром царствования: Екатериньї І (1725— 1727), Петра II (1727— 1730), Аннн (1730— 1740), Йвана VI (1740— 1741), Елизаветьі (1741— 1761) и Петра III (1761— 1762). Перелом наступает с 1760-х годов, когда, под влиянием дифференциации населення, развития отхожих промьіслов, начинает расширяться в н ут р е н н и й рьінок, наряду с усилением русского внвоза, главньїм образом сьірьсвого, но отчасти и в виде полуфабрикатов (железо) и дажс фабрикатов (холст). Обрабатьівающая промншленность, которая, несмотря на все «поощрения», чахла в первой половине века, начинает развиваться во второй, сначала как придаток к крспостному йменню. Настоящсго промьгаїленного капитализма Россия XVIII века, таким образом, еще не знала. Тем не мснсе в 1725 году в России бьию всего 195 фабрик и заводов, кроме горньгх, а в 1796 году уже 1161 (главнейшими датами развития русской крупной промншленности могут служить: 1612 — первнй железоделат. завод, 1634 — первнй стсклянний завод, 1650 — первая суконная фабрика (ма нуфактура), 1712 — указ Петра «о размножении заводов», 1714 — первая шелковая мануфактура, 1717 — первая игольная мануфактура, 1721 — разрешенис покупать деревни к фабрикам). Создание буржуазной администрации в центре и на местах приходитея на 1698 (первнй указ о ратуше) — 1700 годи; в 1703 году ратуша (собраннс крупних купцов) получнло право контроля над употреблением собранньїх сю денсг. Но уже в 1707— 1708, с возникновенисм губерний, на первнй план виступило военнос, т. е. дворянское, начальство. Конт роль остался за буржуазией дольше всего (1711, фискалн «из какого чина ни єсть»), но фактичсски, по мере того как с катастрофичсской бнетротой росло государство торгового капитала, власть переходила к бюрократии (1711 — се нат, 1718 — коллегии, 1722 — генерал-прокурор). Главнейшие дати дворянс кой реакции: 1730 — попнтка навязать Анне дворянскую конституцию, 1762 — манифсст «о вольности дворянства» (освобождение от повинностей, особенно тяжслнх в зпоху Северной войнн), 1785 — жалованная грамота дворянству; но зто лишь позднее осущсствление пожсланий, внеказанннх дворянством еще в 1767 году («Комиссии для сочинсния нового Уложения»). На дсле с промншленннм оживленисм второй половини века во главе дворянства становятся зкономичсски прогрессивнне злементн («дворянская буржуазия»; основание Воль ного зкономичсского общсства, 1765), а политичсски пугач евщ ина (восстание казаков, уральских горнорабочих и крестьян восточной России в 1773— 1774 годах, как ответ на усилившуюся капиталистичсскую зкеплуатацию), вместо ограничения самодержавия, поставила на очередь п о ли ц е й с к ую дикт ат уру, первьім представителсм которой явилея фаворит Екатеринн II (1762— 1796), Потемкин (умер в 1791). При продолжавшем ту же политику Павле, енне Екатеринн (1796— 1801), гнет становится невнносим для самого дворянства. Основной мерой Павла бьшо почти полнос упразднснис дворянского самоуправления, служившого единствснной едерживающей силой бюрократии на мос тах (1775 — положснис о губерниях). Еще раньше полицсйская диктатура внзьівает отпор со сторони зарождающсйся и н т е л л и г е н ц и и (Радищев, «Путсшсствис из Петербурга в Москву», 1790). К числу общих мер, заканчивающих в XVIII вскс образованис централизованной бюрократичсской монархии, принадлежат уничтожснис внутренних таможен (1753) и конфискация правитсльством Екатеринн II монастьірских имсний (1764); еще раньшс, при Петре, бьіло закончено образованис го суд арст вен ной ц ер к ви учрсждснисм Синода, фактичсски завсдьівавшегося чиновником — обер-прокурором (1721).

356

Б л и ж а й ш и е соседи России

В XVIII вскс окончатсльно падаст великая держава XVI столстия, Польша. Слегка оправившись от своих нсудач середини XVII вска (царствованис Яна Собеского, 1673— 1696), она бьіла вновь расшатана ударами Северной войньї, доставшимися болсе всего на се долю. Для развития польского т о р го во го капитализма било роковьім отсутствис вьіходов к морю; в то время как Россия складивалась около большого торгового пути, постепснно завладсвая вссм сго протяжснисм, поляки лишились вьіходов к Черному морю, не владся вполне и виходами на Балтийскос. Политически уже в 1730 году Польша стала так низ ко, что вопрос о польском короле решалея в Париже, Венс и Петербурге, а не в Варшавс (так назьгеасмая «война за польскос наслсдство»). В 1760-х годах русский и прусский резиденти в Варшавс распоряжались в Польшс как в свосй провинции, держа на своем жалованье группьі польских помещиков. Попьггка Франции вмсшаться в дсло (Барская конфедерация — 1768) только ускорила первую катастрофу — раздел 1772 года. Лишь под самий консц вска буржуазия, крупная (конституция 3 мая 1791) и мелкая (восстанис Костюшки — 1794), питаетея взять дсло в свои руки, но слишком поздно: Польша била уже не в силах бороться с коалицией России и П руссии. Зта последняя вместс с А вст рией, то єсть пестрой кучей земель, теми или иними путями сосредоточившихся в руках Габсбургской династии (потомство брата Карла V, cm . XVII вск; Австрия, Венгрия, Богемия, Тироль, южнославянские земли и пр.), и видвигаютея теперь на мссто ближайших соссдсй Российской империи, смсняя Польщу и Швецию. В XVIII вскс между Австрией и Пруссисй уже началея тот спор за первенство в центральной Европс, которий закончилея только в слсдующсм столетии (1866). Во время «войни за австрийскос наслсдство» (1741— 1748) Пруссия (Фридрих II, 1740— 1786) захватила Силезию — центр тскстильной промьгаїлснности тех дней. Попьггка Австрии отнять Силезию обратно во вре мя Семилстней войни (см. 1-й столбсц слсва), где она била на стороно Франции, не имела успсха. К концу столстия, увеличившись еще обломками Польши, Пруссия становится на то место одной из великих восточносвропсйских дер жав, которое в XVII векс занимала Швеция. Во внутреннем управлений Прус сия Фридриха II представляла попьггку приспособить бюрократичсскую монархию к потрсбностям бистро растущсго капитализма: Фридрих успешнсс боролея с остатками феодализма, чем, например, современная ему Франция. Еще решитсльнсе по зтому пути пошла сго неудачная соперница Австрия при Иосифе II (1780— 1790), ограничивавшем крепостнос право, боровшсмся с влиянисм духовенства и т. д. Австрии и на зтом пути не повезло: реформи Иосифа II («просвсщенний деспотизм») не имели успсха, но Пруссии ее приспособляемость очень помогла в следующем, XIX столетии.

XIX век. 1801— 1830 годьі Главньїе собьітия всемирной истории

Первая треть века являстся продолженисм и заключснисм послсдних дссятилетий предьщущего столстия. Французекая революция продолжастся в другой формс. Лишенная после разгрома мелкой буржуазна и пролстариата свосй дсмократичсской сущности, отлившись в форму наглой и циничной диктатури крупного капитала, бистро роешего на почве воєнних подрядов, поставок и т. д., она нисколько не утратила свосго антифеодального смисла, закрепив юридичсскую ликвидацию «старого порядка» в «Гражданском ко дексе» (иначс — Кодекс Наполсона, 1804). Что воєнная диктатура в том же

357

году бьіла увснчана импсраторской короной, не изменило дсла, так как солдатская империя генерала Бонапарта, ставшсго Наполеоном І, отнюдь не бьіла восстановлснисм старой монархии и управлялась бившими членами конвента и генералами революции, пошедшими на службу к капиталу. Ф ранция н а ч а л а X I X в е к а б и л а п е р е й м ч и ст о б у р ж у а з н и м го с у д а р с т в о м Є в р о п и , опередив в зтом отношении Англию, где крупнос зсмлевладсние с

наслсдствснньїми привилегиями продолжало играть командующую роль. Болес буржуазньїс порядки можно бьіло найти только в Америке, — в Европс Франция бьіла охвачена кольцом полу феодальних держав, противоречис которьіх с французекой революцисй бьіло безвьіходное. Зтим пользовалась сама полуфеодальная в зти дни Англия, организуя против Франции одну коалицию за другой (война Англии и Франции лишь на очень короткос время бьіла прорвана Амьснским миром, 1802): Россию и Австрию, 1805, Пруссию и Россию, 1806— 1807, одну Австрию, 1809, одну Россию, 1812, Рос сию, Пруссию, Австрию и Швецию, 1813— 1814. Громя зти коалиции (Аустерлиц, ноябрь 1805, Йена, октябрь 1806, Фридланд, июнь 1807, и так дал с с ), армии Н аполсона нсвольно разносили по вссй Европе идси «Гражданского кодскса»; их появлснис сопровождалось всюду, где почва бьша сколько-нибудь подготовлена падснисм «старого порядка» (полнсс вссго в западной Германии и ссвсрной Италии, но косвснно и в Пруссии, и в Польше, см. послсдний столбец справа). Англия имела успсх сначала исключитсльно на морс (Трафальгар, 1805), на что Наполеон ответил к о н т и н е н т а л ь н о й б л о к а д о й (1806), запершей континент для английских товаров. Но не прсрьівавшаяся в сущности война и русская катастрофа (1812, см. спра ва) настолько истощили Францию, что в 1814 году она вьінуждсна бьіла слать ся, а после новой вспьішки, 1815, окончатсльно разгромлена (Ватерлоо, 18 июня). После зтого феодальная рсакция завладсла на короткос время и самой Францисй (р е с т а в р а ц и я старой монархии в лице Бурбонов, 1814— 1830, «Редкостная палата», 1815— 1816, из чсрносотснньїх помещиков). Но зкономичсское развитис Франции брало своє: и ю ль с к а я р е в о л ю ц и я 1830 года, оконча тсльно закрепила буржуазний режим (Луи-Филипп, 1830— 1848). Общее зкономичсскос развитис (не только Франции) виразилось, между прочим, и в целом ряде научно-технических открьггий, падающих на первую треть XIX века (1807 — пароход Фультона, 1810 — скоропечатная машина, 1827 — гребной винт, 1830 — локомотив Стефснсона; спсциально французскис изобрстсния: усовсршснствованньїй ткацкий станок Жаккара — 1802, мсханическос льнопрядснис Жирара — 1810). Территория, занятая русским племенем XIX вск уже не знает вольной колонизации, правитсльствснная же принимаст форму аннексии (захвата) чужих земель, не столько зкономичсски нужньгх русскому плсмсни, сколько политичсски и стратегически нсобходимьіх Российской империи. В самом начале века зта послсдняя переходит Кавказекий хребет (присосдинснис Грузни, 1801, Мингрелии, 1803, Имерстии, 1810, восточного Закавказья до Аракса и Каспия по гтолистанскому [1813, Баку] и туркманчайскому [1828, Зривань] договорам с Псрсисй — после почти 20-лстних войн). Немного позднее ликвидируютея последнис владсния Швеции на восточном берегу Балтийского моря (присосдинение Финляндии до р. Торнсо, 1809) и Турции на ссвср от Черного моря (Бсссарабия, 1812, и Анапа, 1829). Еще позже захватьівастся, в лице царства Польского, псрсдсланного из созданного Наполеоном герцогства Варшавского (частичное восстановлсние Польши, 1806— 1813), плацдарм, дающий русской армии командующсе положснис в центральной Европе (1815). Во все зти мсста не происходит никакого переселення русских народних масс, русское племя представлено там только чиновниками и солдатами.

358

Г л авн ьїе собьітия вн еш н ей истории

Все тридцатилстис заполнено р у с с к о -а н г л и й с к и м с о ю з о м , зарязавшимся еще в конце предьщущего — разрьів сго стоил жизни Павлу 1(1801) — и начавшим ослабсвать лишь к самому концу, по мере развития в России промьішлснного капитализма. В основс политичсского союза лежал союз английского промьішленного и русского торгового напитала: послсдний вьїкачивал из России нсобходимос английской промьгаїлснности сьірье (лсс, пеньку, сало, нссколько позже пшеницу), из Англии Россия получала все нсобходимьіс сс командующим классам фабрикати. Союз прерьівалея лишь на 5 лет (1806— 1812) из-за воєнних нсудач русско-английской коалиции, принуд>ївших Александра І (1801— 1825) заключить Т и льзи т ск и й м и р (1807) и подчиниться условиям «континентальной блокади» Наполеона (см. псрвьій столбсц слсва). Ужев 1810 году зкономичсская нсобходимость принудила русскос правитсльство нарушить блокаду, так как Франция могла доставлять только предмети роскоши: массовьій привоз товаров исключался отсутствисм между Россисй и Францисй дешевого водного пути (морс бьіло заперто англичанами). Политически Алсксандр І использовал тильзитский мир, захватив в зтот пятилстний промежуток Финляндию и Бсссарабию (см. столбсц слсва). Нависшая с 1810 года война разразилась в 1812 (так назьіваемая Отечсствснная война), закончившись лишь в 1814 взятием русскими Парижа. Вся война велась на английские субсидии. Война еделала Александра «царем царей» «Агамемноном Европьі» и так далсс, а фактически хозяином ц е н т р а л ь н о й Европьі, ибо русская армия с берегов Висльї одинаково могла нанести удар и на Берлин, и на Вену. Зто положенис вещей било закроплено «Вснским конгресом» и «Свя щенним союзом» (1815), фактически обьсдинснисм восточносвропсйских дер жав под гегемонисй России (Англия не присоединилась к «Священному Со юзу», Франция в зто время потеряла международное значснис). Политичсская гегемония России бьіла лишь подготовкой к установленню зкономичсской гегемонии русского торгового напитала над вссм басссйном Черного мора, для чего нужно било утвердиться в К о н с т а н т и н о п о ле. Попьггка испсльзовать и для зтого Тильзит (на так називаемом Зрфуртском свидании Алексан дра и Наполеона в 1808 году) не удалась, что обессмислило т у р е ц к у ю войну, ведшуюся 6 лет (1806— 1812). Дсло било отложено до 1820-х годов, когда восстание греков против турецкого владичсства дало новий повод для открития восточного вопроса. Войну за Константинополь пришлось вести уже Николаю І (1825— 1855). Вмешательство в греческо-турсцкис дсла началось в союзе с Англией и Францисй (Наваринская битва, октябрь 1827, уничтожение турецкого флота английской, французекой и русской зскадрами), но саму войну (1828— 1829) пришлось вести одной России, и для захвата Константинополя ей не хватило сил. По Адрианопольскому миру (1829) Россия должна била удовольствоваться аннсксиями в Азии. Главньїе собития внутренней истории

Основним фактом тридцатилстия являстся возникновснис в России п р о м ь іш л е н н о г о к а п и т а л и з м а (число фабрик сукно-ткацких: 1804 — 155, 1825 — 324, бумаго-ткацких: 1804 — 199, 1825 — 484, чугунолитейних и желсзодслатсльньгх заводові 1804 — 26, 1825 — 170, первая мануфактурная виставка — 1829), которий получаст сильний толчок от к о н т и н е н т а ль н о й б лока д ьі (см. 1-й столбсц слсва) и приносит с собой новую и д ео л о ги ю — б у р ж у а з н у ю , напоминавшую идеологию французекой революции. Официальними кругами усваивались при зтом идси уже наполсоновской Франции, а передовой интеллигенцией — французскис идси прсдшсствующсго периода. Из псрвьіх вишли проекти С п е р а н с к о го (болсе умеренний 1803 год, болсс радикальнис 1809— 1810 годи), из второй — проекти декабрист ов (см. ниже).

359

Общсй их чсртой бьіло отрицатсльнос отношснис к крспостному праву и стрсмлснис освободить крсстьян на условиях, обсспсчивавших бьістрьій рост в России нсобходимого промьішлснному капиталу пролстариата. Обстановка, обусловившая псрвий взрьів буржуазно-промьішлснной идсологии в России (изоляция России от иностранной конкурснции благодаря континснтальной блокадо и рсзкос вздорожанис хлсба под влиянисм роста английского пролстариата и наполсоновских войн, что давало обьсктивную возможность псрсхода к вольнонасмному труду в зсмлсдслии), бьіла кратковрсмснной: с 1819 года вновь начинастся ввоз английских товаров, а цсни на хлсб начинают падать. Барщинньїй труд опять оказьівается вьігоднсс батрацкого, а промьішлснность начинаст испьггьівать острую нужду в сильной цснтральной власти для охраньї интсрссов промьгаїлснного напитала от иностранной конкурснции («покровитсльствснньїе» таможснньїе тарифи, начиная с 1823 года, и войни Николая І, завосвавшис для русских товаров турсцкис и псрсидскис ринки). Такой поворот дсла зарансс осуждал на нсудачу замисли т айньїх общ ест в (1814 — Орден русских рьгцарей, 1816— 1817 — Союз спассния, 1818 — Союз благодснствия, с 1821 начинастся за го во р декабрист ов, разразившийся восстанисм 14 дскабря 1825, на юге — 31 дскабря), скомпромстированнью к тому же нсрсшитсльностью их так тики. В результате все свслось к о к о н ч а т ель н о м у з а к р еп л ен и ю бю р о кр а т и ч ески п о л и ц е й с к о го ст роя (начало еще в 1802 — учреждснис министерств): созданис к о р п у са ж а н д а р м о в и Третього отделения импсраторской канцелярии (июнь — июль 1826). Воспоминаниями о противоположньїх тенденциях остались: закон о «вольних хлебопашцах» (1803) и учреждение Государственного совста (1810), Мануфактурний Совет (1828). Ближайшие соседи России

Пруссия после разгрома ес Наполеоном (1806— 1807) попадаст в почти вассальную зависимость от Франции и косвснно втягиваетея в сферу дсйствия Гражданского кодекса (реформи Штейна и Гарденберга: освобождснис крсс тьян и т. п.). После падсния Наполеона зависимость от Франции смснястся зависимостью от России (Фридрих Вильгельм III, 1797— 1840, «друг» Алсксандра І). Большс самостоятельности сохранила Австрия, хотя также разгромленная французами, и дажс дважди (1805 и 1809) восвавшая — как и Пруссия — вмсстс с Францисй против России в 1812 году. Австрия совершснно не попала в сферу влияния «Гражданского кодекса» и прсдставляст собой, после 1815 года, тип чисто рсакционного государства торгового капитала, с полицейщиной, крспостним правом и т. д. (канцлер Меттерних, 1773— 1859). На ней держа лась рсакция и Германии (карлсбадскис постановлсния, 1819), а она сама при зтом опиралась на Россию, но сохраняя гораздо большую нсзависимость по отношению к последнсй, чем Пруссия. Болсе всех стран Восточной Европи подвсрглась французекому влиянию Польша, нспосрсдственно зависсвшая от Наполеона в период герцогства Варшавского и сохранившая особую конституцию при переходе под власть Александра І; систсматические нарушения зтой конституции визвали восстание поляков в ноябре 1830 года.

XIX век. 1831— 1866 годьі Главньїе собьітия всемирной «стории

Промишленний капитализм, распространившись на всю Европу, завладсвает сс западом и центром; Франция и Германия становятся такими же индустриальньїми странами, какой в XVIII векс бьша одна только Англия.

360

Франция после и ю л ь с к о й революции (1830) окончатсльно освободившаяся от остатков «старого порядка» вмсстс с династисй Бурбонов, при Орлсанской династии (Луи-Филипп, 1830— 1848) принимаст форму цензовой парламснтской монархии, все время подмьівасмой снизу не прскращающимся с 1830 года движснисм пролстарской и пролстаризусмой массьі. В 1848 году движснис достигаст сильї и размеров новой революции (Ф евральсксія р е в о лю ц ію ), но буржуазии при помощи кулацкого крсстьянства удастся разгромить центр рабочей революции («июньские дни», 1848) — Париж, после чего снова устанавливается режим начала столстия («Вторая империя» племянника Наполеона І, Луи-Наполеона III, с конца 1848 года президента провозглашенной в фсвралс республики, после переворота 2 дскабря 1851 года утратившей парламснтскую форму, в 1852 прсвратившсйся в монархию типа «Первой» империи). Вторая империя идст по следам Первой и в облаети внешней политики (участис Франции в Крьімской войнс против России, 1854— 1856, война с Австрией, 1859, зкепедиция в Китай, 1860, и в Мексику, 1862— 1866; еще раньше, с 1830 года, Франция завосвьіваст Алжир), но чем дальше, тем большс натьїкастся на сопротивлсние других государств промьішленного капитала, раньше всего складьівающихся под гегемонией Пруссии, Германии (Таможенньїй союз гсрманских государств, 1831— 1835). В борьбе промьішленной буржуазии разньїх стран за рьінки развивастся н а ц и о н а ли зм , которьій Наполеон III старается использовать (обьединснис Италии под властью зкономически наиболсе развитого Пьемонта, 1859— 1861, при помощи францу зо в і В Англии победа промьішленной буржуазии вьіразилась в ликвидации политичсской монополии крупного землсвладсния (парламснтская реформа, 1832) и торжсстве свободи торговли (отмена пошлин на хлеб, 1846). Широкос рабочсс движснис (ч а р т и зм — от «народной хартии» — 1838 г.) и здесь потерпело нсудачу, хотя и не такую кровавую, как во Франции. Рабочсс дви жснис создало популярность для с о ц и а ли с т и ч е с к о й ли т ер а т ур ь і, которая сама по себе, до Маркса, еще не бьіла прямьім его отражением, а продолжала развивать идси Просвсщения XVIII столстия (Оузн в Англии, 1771— 1858, С.-Симон, 1760— 1825, и Фурьс, 1772 — 1837, во Франции). По мере обострения классовой борьбьі зарождаетея чисто пропст ьф сш ілком м унизм (Коммунистический манифсст, 1847) и складнвастся международное рабочсс движение (Псрвьій интернационал, 1864). Территория, занятая русским племенем

В Европе, в общем, окончательно складьгеастся к началу 2-й трети XIX сто лстия (частичнос колсбанис — потеря Бессарабии в 1856 году, возвращенной в 1878). Завоевание К а вка за (1864) спаивает старую «кавказекую линию» с аннсксированньїм в началс вска Закавказьем и начинаст собой ссрию азиатских захватов (Средняя Азия: Ак-Мечеть [Перовск], 1853, Ташкент, 1865. Дальний Восток: берега Амура, еще при Николас І, окончательно Амурский и Уссурийский край, 1858— 1860). Разведки проникают еще дальше (1836 — русская миссия в Афганистанс, 1853— 1854 — русская зкепедиция в Японию и т. д.); уже с конца VIII вска русская компания зксплуатируст так назьівасмьіс российско-амсриканскис владения — полуостров Аляску и Алеутскис острова, в 1864 году проданньїе Соединенннм Штатам. Главньїе собьітия внешней истории

По мере приближения к 1848 году разваливаетея «Священний Союз». Николай І, после извсстия об июльской революции, собиравшийся двинуть свою армию на Париж, по отношению к революции 1848 года должен бьіл занять уже чисто оборонитсльную позицию. В частности, Пруссия при Фридрихс-Вильгсльмс IV (1840— 1857) совершснно внбивастся из-под русской

361

опски. Россия пробуст опсрсться на Австрию, почти развалившуюся благодаря рсволюции 1848 года (см. последний столбсц справа), но, оправившись при содсйствии Николая І, Австрийская импсрия нсмсдлснно «измсняст» ему на почве В о ст о чн о го вопроса. Зтот последний стоит в центре вссй русской внешней политики данного периода. Не добившись Константинополя Адрианопольским миром (см. прсдьідущую таблицу), Николай пьітастся косвснно нало жить руку на проливьі (Хункиар-Искслссский договор, 1833), но наталкиваетея на рсшитсльнос противодсйствие Англии (лондонская конвенция о проливах, 1841). Русско-английская война носится в воздухе уже с 1830-х годов. После нсудачной попьітки столковаться с англичанами и своих «побед» в Венгрии (1849) Николай вновь решаетея напасть на Турцию (1853), но встречает на свосм пути не только Англию, а и Францию и дажс Австрию. Начав шаяся с двумя псрвьіми война приводит к сдаче Севастополя (27 августа 1855), потсрс чсрноморского флота и к праву вновь сго построить по Парижекому миру (1856 — уже при Александре II, Николай умер 18 февраля 1855). Одновременно обнаружилось полнос отпадснис от России Пруссии, и на сцсне вновь появилась даже Швеция, о которой с 1809 года забили и думать. Полний разгром восточной политики рядом с полной утратой вссх западньїх позиций заставили резко переменить направлснис: Константинополь временно оставляется в стороне, на Западе ищут не клиентов, а союзников. Сначала находят такового в лице Франции (русско-французский союз во врсмя 1859), но с ней, как и после Тильзита, не удастся наладить зкономичсской связи. Таковая завязивастся с П р у сс и е й по мере развития прусской промьшілснности: Пруссия сменяет с 1860-х годов Англию как потрсбитсльница русского хлеба и как поставщица фабрикатов. На зтой почве русско-французский союз в 1863 году (поводом бьіло нсловкос вмсшательство Наполсона III в польские дела, см. последний столбсц справа) сменястся русско-прусским, направленним прямо против Австрии, но косвснно и против Франции. Русскоанглийский конфликт принимает тем временсм болсе притупленний характер, перенесись с ближнего Востока в Среднюю Азию, где с 1864 года начинаетея движение в Турксстан. Одновременно с зтим заканчиваетея начавшаяся еще в первой четверта века война на Кавказе, висшим моментом которой бьіла борьба с воснно-тсократической державой Шамиля (1832— 1859; мюридизм). Главньїе собьітия внутренней истории

Центральний пункт — ликвидация барщинного хозяйства, или, как тогда говорили, «освобождсние крестьян» (термин, явно неверний при сохранснии политического самодсржавия). Задержанная в начале периода продолжавшимся аграрним кризисом (см. предьщущую таблицу), она получаст зкономическую почву с конца 40-х годов, когда начинаетея повишснис хлебних цсн. Основним стимулом продолжали бить интсреси обрабативающей промишлснности (см. там ж е), которая и ликвидировала у ссбя крепостной труд (закон 18 июня 1840 о поссссионних фабриках). Попитки ликвидации зтого труда в земледслии терпели нсудачи до 1850-х годов (6 дскабря 1826 — первьій Секретний комитст Николая, занималея крсстьянским вопросом; 2 апреля 1842 — указ об «обязанньїх крсстьянах», питавшийся провести компромиссную точку зрения, создав полуфермера, полукрспостного, и оставшийся мертвой буквой). Рескриптом Алсксандра II вилснскому генерал-губернато ру Назимову бил поставлсн вопрос об осво б о ж д ен и и к р ест ья н без з е м л и (20 ноября 1857), то ссть в направлений, наиболсе вигодном для промьішлснного капитала. Одновременно началось образованис гу б е р н с к и х ко м и т ет о в (1-й Нижсгородский, дскабрь 1857). Но уже через год (резолюция Главного комитста 18 октября и 4 декабря 1858) берет верх идся освобож д ен ия с зем л е й , т. с. с сохранснисм мелкого крсстьянского хозяйства в нсприкосновснности. Так как при зтом крсстьяне не получили вссх прав «свободи сословий »

362

и бьтла сохрансна опека дворянства над ними (мировьіс посрсдники), то «освобождсние» стало вссьма условним. Для проведення в жизнь зтой новой линии бьіли создани, в сущности параллельно с комитстами, р е д а к ц и о н н ь їе к о м и с с и и (дсйствовали в 1859— 1860 годах). Окончатсльно испортила рефор му предпринятая под давлснисм черноземньїх помещиков о т р е зк а части крестьянских надслов (мостами до 40%). Обрсзаннос такими способами «освобождснис» (манифсст бьіл подписан Алсксандром II 19 февраля 1861 года) визвало резкий отпор крсстьян, «терпеливо ждавших воли» в прсдшсствующис годьі (болсе 2000 волнений в 1861— 1862 годах и отказ крестьян подписать «уставнис грамотьі» в 50% вссх случаев). Зто визвало революционние надсждьі у лсвой интеллигенции (Чернишсвский, Добролюбов, Шелгунов, Михайлов) и нссколько напугало правительство, которос, чтобьі привлечь на свою сторону буржуазию, рсшитсльнес пошло по пути буржуазних ре форм (20 ноября 1864 — судебние устави, 1 января 1864 — зсмское положенис, 17 апреля 1863 — отмена телесньїх наказаний, 6 апреля 1865 — отмена [условная] предварительной цензури), не брезгуя провокацией для се устрашения (пстсрбургские пожари лста 1862) и жсстоко расправляясь с революционерами (ссьілка Чсрньїшевского и Михайлова). Крестьянские волнения, вопреки ожиданиям, не слились в обший рсволюционньїй пожар, интеллигентское движенис осталось изолированним, найдя отклик только ереди учащейся молодежи (первьіе студснчсскис волнения осенью 1861 года). Из се рядов вишло первое революционное вьіступлснис царствования Александра II — покушенис на нсго Каракозова (4 апреля 1866 года). Ближайшие соседи России

Польская революция ноября 1830 года, спасая Западную Европу от вмешательства Николая, сама бистро била ликвидирована послсдним (взятис Варшави 26 августа 1831). Польша потеряла конституцию 1815, но царство Польскос сохранилось как особос целос («Органичсский статут» 26 февраля 1832). Фактичсски там во все царствованис Николая бьіла военно-полицейская диктатура намсстника Пасксвича. Франко-русский союз после Кримской воини заставил пойти на уступки, нсискрсннис и половинчатие («Без мечтаний!» — слова Александра II прсдставитслям польского дворянства и буржуазии при первой встрсче в 1856 году), только дразнившие польскую массу, в городах гораздо болсе политически развитую, чем русская. Манифестации зтой масси (в феврале — марте 1861 года) били расстреляньї. Революционное настроенис нарастало и в январс 1863 разразилось вооруженним восстанием. Но надежди поляков на помощь Западной Европи не оправдались, благодаря помощи, которую оказала России Пруссия («конвенция Альвенслсбсна» 8 февраля 1863). Восстанис бьіло подавлено, члени революционного правительства («Ржонда народового») постепснно арестовани и казнени. Польша превратилась в ряд русских губерний («Привислинскос генерал-губернаторство»). Фсвральская революция 1848 года не оставалась изолированной во Франции, как революция 1789 года: теперь общественнис условия Западной и Центральной Европи, благодаря развитию промишленного капитализма, бьіли ближс друг к другу. 15 марта вспьіхнула революция в Вене, 18-го — в Берлине. И там и тут монархия, в первом испуге, капитулировала, отказалась от абсолютизма и ввела конституцию, но ни там ни тут власть не перешла в руки народной масси. Мало-помалу реакция собралась с силами, в октябре бьіла бомбардирована и взята правитсльствснньїми войсками Вена, а в ноябре Фридрих-Вильгельм IV разогнал народнос собрание. Общегерманский парламент во Франкфурте оказалея бсссильной говорильней. Восстания в Саксонии и в Баденс бьіли подавлени прусскими войсками (1849). Обьединению Гсрмании под властью ГІруссии помешала Россия, поддерживая готовую развалиться Австрию («Вснгсрская кампания» Паскевича, 1849). Но национальнос обьс-

363

динснис, начавшеєся т а м о ж ен ньїм сою зом (1831 — 1835), под влиянисм зкономичсских причин неудержимо идст вперед, и гегемония Пруссии окончатсльно утвсрждастся после войн 1864 (с Данисй за Шлезвиг и Голштинию) и 1866 (с Австрисй, поражение австрийцсв при Садовой 3 июля) годов.

XIX век. 1867— 1896 годьі Главньїе собьітия всемирной истории

Франко-прусская война (июль 1870 — январь 1871) кладет консц существованию «Второй империи» и дает толчок новой французекой революции, четвертой по ечету (Парижекая коммуна, март — май 1871) и первой, которая проходит под социалистичсскими лозунгами. Революция, хотя и нсудачная (расстрсл 130 тис. чел.), деласт нсвозможним простос восстановленис старого порядна: Франция становится «рсспубликой без рсспубликанцсв», что закрспляст конституция 1875 года. В промежутке 1877— 1879 рсспубликанская партия (Гамбетта) завладела властью. Рабочес движение, придушенное разгромом Коммуни, вновь оживаст уже с 1876 (первий рабочий конгресе, с 1877 вьіходит газета «Равснство» Ж. Гада — возрождение франц. социализма; 1879— 1880 — амнистия коммунарам) и к середине следующсго десятилстия заставляст считаться с собою правитсльство (закон о свободе союзов — 1884). С 1880 года вновь возникают социалистичсские партии (обьединившисся только к 1905), с 1893 они начинают играть видную роль в парламенте.Англия в тсчснис зтого периода заканчивает своє превращение в буржуазную дсмократию (избир. реформи Гладстона 1867 и 1884— 1885 годов). Рабочее движение, начавшеєся чартизмом (см. предидущую таблицу), притуплено благодаря монополии на всемирном мануфактурном рьінкс, завосванной английской промишленностью, бистрому росту английских колоний (Австралия, Канада, Южная Африка): зто позволило прсдприниматслям поддерживать високую заработную плату при низкой цейс сьсстньїх припасов. В Англии развивастся преимущсствснно не революционная, не социалистичсская фор ма рабочего движения — трздюнионизм. Болсс радикальное движение начинаетея с промьішленного кризиса 80-х годов (1886— 1887 — митинги безработньїх, 1889 — стачка рабочих в доках). 1892 — первис рабочис социалисти в английском парламенте. Первий Интсрнационал распадастся в 1872 году, начало Второго — 1889 (первий международньїй конгресе социалистических партий в Париже), 1883 — умер Маркс, 1895 — умер Знгсльс. Территория, занятая русским племенем

Завоевание Фергани (Коканд, 1876), движение в Закаспийский край с 1880; 1884 — занят Мерв. Россия в востоку от Каспийского моря становится непосрсдствснной соссдкой Псрсии и Афганистана. В Закавказье по берлинскому трактату 1878 года к русским владсниям присоединяются Батум и Карская область. За исключенисм Туркестана, куда еще направляетея очень слабая струя русской колонизации, остальное увеличиваст собою количсство земель нерусского язьїка и культури, входящих в состав Российской империи. Главньїе собьітия внешней истории

Почти весь период проходит под знаком русско-гсрманского союза и русско-английского конфликта; только в течение послсднсго дссятилстия замираст второй, а первий смснястся союзом русско-французским. Наивисшсго

364

развития и прочности русско-гсрманский союз достиг во врсмя франко-прусской войньї, когда правитсльство Алсксандра II оказало Пруссии огромную услугу, помсшав Австрии вмсшаться в пользу Франции. Россия в вознаграждсние нсмсдлснно же потребовала и добилась отменьї наиболсс стсснитсльньіх для нсс статей Парижекого трактата (1871). А в 1873, одновременно с возникновснисм почти открьітого «союза трех императоров» (Австрия, Германия, Россия), заключастся секретная воєнная конвенция с Германией, гарантирующая вооруженную поддержку зтой послсднсй России, в случас «нападения» какой-либо трстьсй держави. На самом деле Алсксандр II имел намсрснис сам напасть на Турцию, возобновляя прерванную Крьімской войной политику свосго отца. Зто должно бьіло его, как в своє врсмя Николая, столкнуть лбами с Англией, не допускавшсй мьісли о том, чтобьі какая-нибудь из «великих держав» утвердилась в восточной части Срсдизсмного моря, на пу тях в Индию. Опасенис за последнюю подготовляло конфликт издалека: к русскому движению в Туркестан Англия относилась крайнє подозритсльно с са мого начала. Когда, подготовив новую русско-турецкую войну движенисм балканских славян (герцсговинское восстание, лсто 1875, ссрбско-турсцкая война и болгарское восстание 1876) и секретними соглашениями с Австрисй (рейхштадтская еделка, июнь 1876, окончательная конвенция, март 1877), Александр II двинул армию на турок (19 апреля 1877), Англия стала помотать последним почти открьгго. А когда Россия после ряда поражений (8 и 18 июля, ЗО— 31 августа — три «Плевни») добилась сан-стефанского мира, почти ликвидировавшего европейскую Турцию (19 февраля 1878), она вка залась на пороге войньї не только с Англией, но и с Австрисй, секретная конвенция с которой бьіла нарушена зтим миром. Россия должна била слаться (18 мая 1878 — «лондонскис протоколи», 1 июня — Бсрлинский конгресе). На неудачу в Европс Россия ответила ударом в Азии: Скобслсв взятием ГеокТепе (12 января 1881) открьіл поход на Герат, «ворота Индии». Дальнейшее движение по зтому пути повело к новой, и послсднсй, вспишке конфликта, ког да Россия и Англия снова очутились на пороге войньї (1885). Но к зтому врсмсни бьіл налицо уже русско-германский конфликт, внешним образом из-за Бол гарин, по сущсству из-за зкономических трений (хлебние пошлини). На зтой почве возникаст ф р а н ко -р усски й сою з (1890 год, воєнная конвенция 1893 года). Главньїе собьітия внутренней истории

Хронология собитий, подробно изложснньїх в тексте книги; р е в о лю ц и о н н о е дви ж ен и е: 1868— 1869 — агитация Нечасва; 1870 — первие большие пстербургские стачки, напугавшие правительство; 1872— 1875 — «хождение в народ»; 6 дскабря 1876 — демонстрация у Казанского собора в СПб.; 1877 — большие процесси пропагандистові 24 января 1878 — вистрел В. И. Засулич в петсрбургского градоначальника Трепова; 1878— 1879 — «Земля и воля»; 2 апреля 1879 — Соловьев стрєляст в Алсксандра II июнь — воронежский сьсзд — ликвидация «Земли и воли», «Народная воля»; 19 ноября — взрьів царского поезда на Курской дороге, 5 февраля 1880 — взрив Зимнего дворца; 1 марта 1881 убит Алсксандр II; 1883 — группа Освобождения труда; 1884 — ликвидация Исполнитсльного Комитста Народной воли; 1885 — морозовская стачка; 1887 — покушенис на Алсксандра III (1881 — 1894) Ульянова и др.; 1892 — псрвьіс с.-д. кружки; 1895 — Союз борьби за освобождснис рабочего класса; 1896 май — июнь — большие петсрбургскис забастовки; П р а в и т ел ь с т в е н н а я р е а к ц и я 24 апреля 1881 — манифест Алсксандра III о незиблемости самодсржавия; 14 августа — положснис об охранс; 1882 — крсстьянский банк (ставка на кулака); 1885 — дворянский банк; 1882 — 1886 — фабричньїс закони (попьітка подкупить рабочих), 1886 — закон о найме на ссльскохозяйственньїс работьі (уголовная ответствснность рабочего за уход); 1889 — зсмскис начальники (упразднение мирових судсй в деревне), ограничснис суд а

365

присяжних (преступления по должности перед судебной палатой), 1890 — новое земское положение (сословннй ценз); 1892 — новое городовое положение (города отданьї домовладельцам). Ближайшие соседи России

Франко-прусская война создала Г е р м а н с к у ю и м п е р и ю под главенством Пруссии (18 января 1871). Фактический ее основатель, Бисмарк (1816— 1896), демагогически использовал демократические течения, оставшиеся от революции 1848 года (рейхстаг со всеобщим избирательннм правом). Зто, а также блестящие успехи внешней политики и бнстрое развитие германской промьішленности совершенно примирили массу буржуазии с прусской реакцией. Единственной оппозицией оставалась рабочая с.-х. партия (1869 — сьезд в Зйзенахе; 1875 — слияние «зйзенахцев» с «лассальянцями» [Лассаль, 1825— 1864, основание всеобщего германского рабочего союза]; Готская программа), протестовавшая против условий Франкфуртского мира с Францией (1871, насильственное присоединение к Германии Зльзаса и Лотарингии). Попьітка Бисмарка бороться с ней при помощи исключительних законов (1878— 1890) привела только к увеличению популярности с.-д. и колоссальному росту партии (на виборах 1890 г. 1V2 млн голосов). Зтому способствовало и ухудшение положення рабочего класса благодаря растущей дороговизне: падение хлебних цен заставило Бисмарка под давлением помещиков ввести хлебнне поиїлиньї (1880, 1885 и 1887). Все зто, вместе взятое, побудила Бисмарка пойти на соглашение с Россией (торговий договор 1894), чем закончилась 1-я фаза русско-германского конфликта. Австрия, с 1867 года превратившаяся в Австро-Венгрию, — последняя била при знана равноправной с немецкой половиной империи, — окончательнб сходит на 2-е место и идет в хвосте за Германией (союз 1879 года против России, превратившийся в 1887 году с присоединением Италии в Тройственннй союз). 1888 — основание Австрийской с.-д. партии (Гайнфельдская программа).

Оглавление Г л а ва XIII. Д екабристи......................................................................................... 5

Тайньїе общества.................................................................................................5 14 декабря...........................................................................................................29 Г л а ва X I V Крестьянская р еф о р м а ..................................................................49

Социальная политика Николая 1 .................................................................49 Кризис барщинного хозяйства.....................................................................86 19 февраля ...................................................................................................... 101 Г л а ва XV. Шестидесятие годи ..................................................................... 133

Пореформенная зконом ика........................................................................133 Буржуазная монархия...................................................................................148 Г л а ва XVI. Революция и реакция................................................................... 192

Социализм 70-х год ов ...................................................................................192 «Народная воля»............................................................................................ 217 Аграрний в оп р ос...........................................................................................239 Г л а ва XVII. Внешняя политика буржуазной монархии............................259

60-е — конец 70-х г о д о в ............................................................................. 259 Г л а ва XVIII. Конец XIX в е к а ...........................................................................291

80— 90-е г о д и .................................................................................................. 291 Синхрометрнческне таблиць!............................................................................338

По вопросам оптовой покупки книг «Издагельской группьі АСТ» обращаться по адресу: Звездньш бульвар^ дом 21, 7-й зт а ж Тел. 215-43-38, 2 1 5 -0 1 -0 1 , 2 1 5-55-13

Книги «Издагельской группьі АСТ» можно заказать по адресу: 107140, М осква, a/я 140ч A C T - «К ниги по почте»

Научно-популяриое издаиие

Покровский Михаил Николаевич

РУССКАЯ ИСТОРИЯ Том З Главньїй редактор Н.Л. Волковский Редактор И. В. Петрова Художественньїй редактор О.Н. Адаскина Техиический редактор И.В. Буздалева Компьютерная верстка С.А. Еліїсеева Компьютерньїй дизайн Ю.Ю. М ироновои Корректорьі Е.Б. Иванова . А.Ю. Л арионова . И.С. Миляева Общероссийскпй класспфикатор продукции ОК-005-93, том 2; 953004 — книги, брошюрьі Гигиеническое заключение № 77.99.11.953.П.002870.10.01 от 25.10.2001 г. ЛР ИД № 03073 от 23.10.2000 г. ООО «Издательство «Полпгон». 194044, С.-Петербург; Б. Сампсониевский пр., 38/40. Тел.: 320-74-24; гел./ факс: 320-74-23. f’-mail: polygonf^spb.cityline.ru Издание осуіцествлеио при техническом учас т и ООО «Издательство АСТ» При участии ООО «Харвест». Лицензия ЛВ № 32 от 10.01.01. РБ, 220013, Минск, ул. Кульман, д. 1, корп. З, зт. 4, к. 42. Республиканское унитарное предприятие «Издательство «Белорусский Дом печати». 220013, Минск, пр. Ф. Скориньї, 79.

ПереО вами один из самих монументальних научних трубов в мировои истории и, вне всякого сомнения, самии ш питальний из классических трудов по истории России. «Русская история» М.Н. Покровского не только поистине уникальная попитка систематизации проиїлого России с Оревнеиьиих, почти мифологических, времен и до конца X IX столетияТно и не менее интересная попитка оригинального осмислення би л и х зпох во всем их многообразии и своеоЬразии. Зто книга, о которои совериленно справебливо говорилось: «Можно с неи не соглашаться} но не7іьзя ее обойти». Книга ; по новому освещающая самие темни е} самие ту манни е моменти истории нашеи страни ...