История Средних веков: От Карла Великого до Крестовых походов (768–1096 гг.) by Watra

ВЕК ГРИГОРИЯ VII ГИЛЬДЕБРАНДА И НАЧАЛО БОРЬБЫ ПАП С ИМПЕРАТОРАМИ (XI столетие)

ИСТОРИЧЕСКИЙ ОЧЕРК ЭПОХИ От вступления на престол дома Капета во Франции в 987 г. и до начала Крестовых походов в 1096 г. прошло с небольшим еще сто лет, которые составляют третью и последнюю эпоху второго периода Средних веков. Предшествовавшая ей эпоха Оттона Великого создала Священную Римскую империю, и первые преемники его, в особенности Оттон III, употребили все усилия, чтобы стереть с лица земли «саксонскую дикость», которая, между тем, была действительностью, и построить фантастическую всемирную монархию в подражание древней Римской империи, ограничиваясь при этом восстановлением придворных титулов и чинов ее канцелярии. Однако сама действительность, оставленная без внимания, находилась в ужасном положении и, не имея надежды на правительство, искала себе опоры вне его. То, чего не мог дать ей пышный двор, устроенный на Авентинской горе в Риме Оттоном III, она нашла в келье небольшого монастыря Клюни, заброшенного в лесах Бургундии. Там началась общественная реформа, цели которой были понятнее для массы, потому что они были направлены к защите слабого, утверждению закона и исправлению испорченных нравов, между тем как учено-

политическая доктрина Оттонов была доступна одним лицам, подобным Герберту. Такой аббат, как Одилон Клюнийский, не имея никакой публичной власти, тем не менее правил в XI столетии умами в силу одной идеи, которой он был представителем. Наконец, во второй половине этого века, один из учеников клюнийской школы вступает на папский престол; это был Григорий VII Гильдебранд. Но и идеи клюнийской реформы, достигнув публичной власти в лице Григория VII, впали в то же преувеличение, как и доктрина Оттонов. Если Оттоны, полные презрения к действительности, искали своего идеала в прошедшем, то Григорий VII с неменьшим презрением к той же действительности, заимствовал свой идеал из недостижимого будущего и мечтал на земле устроить теократическую монархию, царство Божие, наместником которого был бы Папа. Для достижения того ему нужно было вступить в борьбу не только с историческим порядком вещей, но даже с самыми законными инстинктами человеческой природы; ему пришлось не только в одном месте свергать королей, как в Германии и Франции, в другом порабощать народы мечу завоевателя, как в Англии, в Южной Италии, но даже запретить брак тому, кто хотел бы быть слугой церкви. Хотя и на короткое время, но Григорий вышел победителем из борьбы, и таким образом, как в X столетии, Оттоны

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

создали Священную Римскую империю, так в XI в. явилась еще более обширная теократическая монархия Гильдебранда, потому что ее власти подчинялись не только Германия и Италия, но даже более или менее вся Франция, Англия и Испания. ГЕРМАНИЯ И ИТАЛИЯ. После смерти Оттона III (1002 г.) снова открылся антагонизм Германии и Италии: каждая страна избрала себе своего короля, а Германия – даже нескольких; и только после продолжительной борьбы Генрих II (1002– 1024 гг.), последняя отрасль Саксонской династии, был признан всеми и коронован в Риме императорской короной (1014 г.). Остальное время его правления было посвящено им на борьбу со славянами, в особенности же с Польшей, где его противником был Болеслав Храбрый, и на восстановление порядка в церкви и главном ее центре – в Риме. Ему удалось усмирить восстание герцогов славянских и поставить своего Папу Бенедикта VIII в Риме, но смерть помешала Генриху II привести в исполнение общую реформу церкви. Точно так же он не дожил до смерти последнего короля Бургундского Рудольфа III, который объявил его своим наследником. Со смертью Генриха II прекратился Саксонский дом, и чины германские избрали франконского герцога Конрада II (1024–1039 гг.), потомка по женской линии Оттона Великого. При Конраде II повторились те же события, но еще с большим успехом для империи: новая попытка Польши к восстанию окончилась ее разделением; Богемия признала снова ленную зависимость; ахенский декрет о наследственности ленов склонил на сторону короля низшее дворянство, поддержавшее его против князей; смерть короля Бургундского соединила его государство с Германией; только в Италии первое восстание городов против феодализма вовлекло Конрада в опасную войну, которую он кончил с большими усилиями; папы повиновались ему безусловно, тем более, что в то время был возведен на папский престол 12-летний мальчик Бенедикт IX (1033–1044 гг.). При сыне его, Генрихе III Черном (1039–1056 гг.), могущество империи достигло самого высшего развития: не только восточные сла-

469

вяне должны были окончательно подчиниться его власти, но и западные, благодаря деятельности Адальберта, архиепископа Бременского, вошли в состав Германской империи. В Италии Генриху III благоприятствовало положение римского престола, где беспорядки дошли до того, что в 1044 г. трое пап купили себе свое звание, и в том числе Григорий VI, советником которого был Гильдебранд. Генрих III низложил всех, и с того времени сам назначал пап из немецких епископов (Климент II, Дамаз II, Лев IX и Виктор II). Но Генрих III умер, оставив 5-летнего сына Генриха IV (1056–1106 гг.), и в малолетство его распалось все, приготовленное отцом; Ганно, архиепископ Кёльнский, отнял сына у матери его Агнесы, но нашел скоро себе соперника в друге Генриха III, Адальберте Бременском. Ганно был вождем феодальной партии, а Адальберт отстаивал народную монархию и историческую власть императора. Удаленный однажды от двора, он возвратился снова и указал Генриху IV на Саксонию, где феодализм был развит более, нежели где-нибудь, и положение населения было самое ужасное. Война Генриха с саксонскими князьями, которых поддержали и остальные, заставила побежденных искать помощи у Папы Григория VII Гильдебранда, а дома противопоставить ему антикоролей. Смирение Генриха (1077 г.) примирило его с Гильдебрандом, но новые успехи короля против князей вызвали вторичную борьбу с Папой: Рим был взят (1084 г.), Гильдебранд бежал к норманнскому герцогу Роберту Гвискару в Южную Италию, где и умер (1085 г.), а на место его был возведен Климент III. Но по удалении Генриха IV из Италии враги его избрали в Риме одного за другим: Виктора III (1086–1088 гг.) и Урбана II, а королем провозгласили сына императора, Конрада; в Германии восстал против отца второй сын, Генрих, свергнувший отца с престола и вступивший на его место (1105 г.). Год спустя после того Генрих IV умер в Люттихе (1106 г.); но к этому времени борьба пап с императорами утратила на время свое значение, потому что все общественное внимание было уже направлено к Крестовым походам.

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

470

Собор в Пизе. Построен Бускетто в 1063–1100 гг. в честь морских побед, одержанных пизанцами в Средиземном море

ИМПЕРАТОРЫ Генрих II (1002–1024 гг.) Конрад II (1024–1039 гг.) Генрих III (1039–1056 гг.) Генрих IV (1056–1106 гг.) ПАПЫ Сильвестр II (999–1003 гг.) Иоанн XVII и Иоанн XVIII (1003–1009 гг.) Сергий IV (1009 гг.) Бенедикт VIII (1012 гг.) Иоанн XIX (1024 гг.) Бенедикт IX (1033 гг.) Григорий VI (1044 гг.) Климент II (1046 гг.) Дамаз II (1048 гг.) Лев IX (1049 гг.) Виктор II (1055 гг.) Стефан IX и Бенедикт X (1058 гг.) Николай II (1058 гг.) Александр II (1061 гг.) Григорий VII (1073 гг.) Виктор III (1086 гг.) Урбан II (1088–1099 гг.)

АНГЛИЯ в самом начале XI в. была завоевана датчанами и при короле Свене, его сыне Кануте Великом и его детях, Гаральде и Гардикануте, оставалась под их властью с 1002 до 1042 г. Внук Этельреда II, свергнутого Свеном, Эдуард Исповедник нашел себе убежище у своего родственника Вильгельма, герцога Нормандии. К нему-то и обратились англы, пользуясь слабостью детей Канута, и восстановили национальную династию. Эдуард Исповедник (1042–1066 гг.) поставил Англию на прежнюю дорогу, и его правление было самым спокойным и вместе последним временем для англосаксов. Он не оставил детей, и престолом после его смерти овладел Гарольд, сын Годвина, любимца Эдуарда. Но Вильгельм Нормандский, основываясь на родстве и обещании короля, сделать высадку в Англию и, разбив Гарольда в битве при Гастингсе (1066 г.), овладел всем государством. Все правление Вильгельма I Завоевателя (1066–1087 гг.) и его сына Вильгельма II Рыжего (1087– 1100 гг.) прошло в борьбе с туземцами для окончательного утверждения власти Нормандской династии и в войнах с француз-

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

ским королем Филиппом I, который требовал от них вассальской присяги, как от герцогов Нормандии. КОРОЛИ Этельред II (ум. в 1016 г.) Эдмунд (1017 г.) Свен (1002–1017 гг.) Канут В. (1017–1036 гг.) Гаральд (1036–1040 гг.) Гардиканут (1040–1042 гг.) Эдуард Исповедник (1042–1066 гг.) Гарольд (1066 г.) Вильгельм I (1066–1087 гг.) Вильгельм II (1087–1100 гг.)

ИСПАНИЯ. В XI столетии начинается падение господства мавров на Пиренейском полуострове, и главным героем этой борьбы христиан с мусульманами был Родриго Сид. При преемниках Гакама II, Гакаме III (975–1009 гг.) и Гакаме IV (1009–1031 гг.) эмиры, низложив последнего (1031 гг.), разделили между собой Кордовский калифат на 9 самостоятельных владений: Гренаду, Мурсию, Сарагосу, Толедо, Бадайос, Майорку, Кордову, Севилью и Валенсию. Между тем все христианские владения Испании соединились в руках двух братьев: Санхо III Великого (1000–1035 гг.), короля Наварры и Кастилии, и Фердинанда I, получившего по наследству Леон (1037 г.). При дворе Фердинанда I (1037–1065 гг.) и его сына Альфонса VI (1065–1109 гг.) жил Сид, при помощи которого они успели расширить значительно свои владения на счет распавшегося калифата. Но зависть Альфонса VI и призвание мусульманами из Аф-

471

рики своих соотечественников альморавидов (Божьих людей) остановили успехи христиан; предводитель последних Юсуф в начале XII столетия не только отразил Альфонса VI, но и соединил под своей властью все эмирства, на которые был подразделен калифат (1103 г.). ФРАНЦИЯ в XI столетии при первых преемниках Гуго Капета, Роберте (996– 1031 гг.), Генрихе I (1031–1060 гг.) и Филиппе I (1060–1108 гг.), почти не имеет истории, как целого государства; власть Капетингов ограничивается тем же небольшим родовым герцогством, которое принадлежало основателю династии; все остальные герцогства имеют каждое свою историю, потому внутреннее состояние Франции в XI столетии дошло до наибольшего расстройства, и нигде Крестовые походы не нашли столько свободных рук и охотников оставить родину, как во Франции; вследствие того же самого нигде Крестовые походы не оказали такой услуги монархии, и потому, начиная с XII в., королевская власть во Франции делает более успеха, нежели в какой-либо стране Западной Европы. «Божий мир», нанесший первый удар своеволию феодализма, во Франции был принят с величайшим энтузиазмом и явился первой попыткой к утверждению порядка со стороны самого общества, когда правительственная власть была еще слишком слаба, чтобы оказывать со своей стороны покровительство своим подданным. По уставу «Божьего мира» Западная Европа после 300 лет хаотической борьбы выговорила себе на первый раз неприкосновенность лица и имущества, по крайней мере, на несколько недель в году, если еще не было возможности пользоваться безопасностью в течение всего года.

472

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

Титмар ГЕРМАНИЯ И ИТАЛИЯ В ПРАВЛЕНИЕ ИМПЕРАТОРА ГЕНРИХА II СВЯТОГО. 1004–1014 гг. (в 1014 г.) Содержание первых трех книг этой хроники и вся четвертая изложены выше. В главе 34 четвертой книги было обещано в следующей книге, то есть пятой, рассказать историю правления Генриха II, во время которого автор являлся епископом Мерзебургским. Последние четыре книги, потому, охватывают собой время Генриха II от вступления его на престол (1002 г.) до 1018 г., на котором заканчивается хроника. В пятой книге автор ограничивается первыми двумя годами правления Генриха II (1002– 1004 гг.), наполненными борьбой его с претендентами, а именно, с Эккигардом Мейсенским, «украшением империи и грозой славян», и Гериманном, герцогом Алеманнии. Эккигард был вскоре убит из-за личной ненависти (1002 г.), а Гериманн признал Генриха II королем Германии. Всеми этими несогласиями воспользовался герцог Польский, Болеслав Храбрый, составивший план объединить всех западных славян в одну монархию и получить королевский титул от Папы. В 1003 г. он, во время смут в Богемии, присоединил к Польше эту страну; в Богемии, после смерти Болеслава II (999 г.) вступил на престол Болеслав III Рыжий; его жестокость заставила брата его Яромира бежать к Генриху II, а народ изгнал его самого и избрал герцогом сводного его брата Владивоя. Но Болеслав III бежал в Польшу и просил Болеслава Храброго о помощи; сначала герцог Польский восстановил Болеслава Рыжего, но, по жалобам его вельмож, свергнул и ослепил, присоединив Богемию к своим владениям. Притязания Болеслава на независимость и его союз с одним графом Баварии Генрихом, двоюродным братом автора, требовавшим от короля уступки ему герцогства Баварии, поставили Генриха II в затруднительное положение, но дела в Италии угрожали ему еще большей опасностью. Еще в 1002 г. в Италии провозгласил себя королем Гардуин, маркиз Иврейский (см. выше): родственник Генриха II Оттон Каринтийский был разбит Гардуином; но тем не менее противники Гардуина просили короля снова о помощи, и Генрих II решился в 1004 г. предпринять лично поход в Италию. Дела итальянские и польские составляют потому главное содержание шестой книги хроники, которая повествует о 14-летнем периоде, от 1004 до 1018 г., когда Генрих был уже коронован императорской короной.

Шестая книга 1. Когда исполнилась тысяча лет всеспасительному рождению Господа от непорочной Девы и наступила пятая неделя четвертого года нынешнего века (то есть 1004 г.), в феврале, который обыкновенно называется месяцем очищения, мир узрел свое прекрасное утро1; в это время Генрих (II), по милости Божией король, заботясь исправить ошибки своих предшественников2 и заслужить вечное спасение и устроив все необходимое для исполнения своего намерения, отправился к месту своего обыкновенного жительства3; там он старался доставить телу своему отдых, а вместе освежить несколько и душу за долгое лишение ее духовной пищи. Туда созвал он всех князей империи и вручил епископство святой церкви Мерзебургской своему капеллану именем Вигберту; это поставление совершилось жезлом архиепископа Магдебургского Тагино; содействуя восстановлению этой церкви, Генрих снова возвратил все, несправедливо отнятое у нее его предшественниками, на что согласились также епископы Арнульф (Гальберштадтский), Эйдо (Мейсенский) и Гильдевард (Цейцский), между которыми была разделена епархия Мерзебургская, и что одобрил весь народ. После своего избрания Вигберт был возведен на епископскую кафедру с церковным торжеством, и в тот же самый день получил благословение от Тагино, своего архиепископа, и своих духовных братий Гиллерика и Виго (епископа Бранденбургского) и названных выше епископов. 2. Между тем, Болеслав (герцог Польский) побужденный свойственной ему яростью и увлекаемый графом Генрихом (Баварским), страшно притеснял баварцев и всех своих совассалов. Потому вследствие прежних угроз король напал на область 1 Под этим прекрасным утром автор хроники, будущий епископ Мерзебургский (с 1009 г.), разумел не что иное, как восстановление епископства Мерзебургского в 1004 г., упраздненного еще Оттоном II, по проискам магдебургских архиепископов. 2 То есть Оттона II. 3 То есть в Магдебург.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

Символическое изображение коронации Генриха II

473

474

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

мильцинов, и если бы не сильный снег и последовавшая затем оттепель, то вся область была бы опустошена и обезлюдела. Возвращаясь с досадой оттуда, он усилил везде гарнизоны и тем оказал помощь маркграфу Гунцелину (Мейсенскому) и прочим защитникам отечества, а потом пошел в Мерзебург. Там к нему явились посланные от графа Генриха, и от них король узнал, что его брат Бруно убежал к королю Венгрии, чтобы оттуда просить о помиловании, и что Генрих чувствует глубокое раскаяние. Хотя неохотно, однако ж король выслушал настоятельную просьбу посланных и особенно любимого им Тагино и герцога Бернгарда (Саксонского); графу Генриху обещал помилование, но с тем условием, чтобы он снова возвратил ему и его приверженцам поместья с их населением, а сам в то же время сдался бы и оставался в заключении, пока будет угодно королю. Граф явился с полным выражением кающегося, признаваясь со слезами на глазах, что он заслуживает наказания. По приказанию короля он был отведен архиепископом в замок ИвиКанстен (Гибихенштейн), и там день и ночь тщательно стерегли его вооруженные люди. Между прочим, он совершил там доброе дело: однажды пропел весь псалтырь с 150 земными поклонами. 3. Король, не забывая, между тем, нарушения своих прав в Италии, созвал всех своих верных, и в предстоящий пост решился отправиться туда с войском. Из Мерзебурга он направился в Магдебург и молил там св. Маврикия о его заступничестве перед Богом и о счастливом походе. Потянувшись оттуда через владения турингские и остфранкские, прибыл он в Регенсбург. Там, созвав государственные чины, 21 марта вручил знамя, с одобрения всех присутствовавших, своему вассалу и шурину Генриху, и тем самым передал ему герцогство Баварию. Достигнув на пути Аугсбурга, он с полной честью был принят и угощен епископом Зигфридом. Там провел только две ночи, и королеве, с которой наконец совсем простился, дал дозволение отправиться в Саксонию, доверяя ее покровительству верного себе Тагино. Сам же потянулся с войском далее к мес-

течку Тингу (Тингау). В том месте представился ему Бруно, его брат, сопровождаемый своими приверженцами из венгров, и был принят им милостиво. В Аугсбург, между прочим, прибыл и я по требованию архиепископа Тагино, с которым немедленно и возвратился. На пути мы зашли в Гернерод, где с достопочтенной аббатиссой Гатуи торжественно проводили неделю Ваий. В среду королева прибыла в Магдебург и праздновала там вечерю Господню и ближайший затем праздник Воскресения Христова (1004 г.). 4. С великими трудностями король, между тем, достиг города Тридента, где встретил праздник Ваий; войску, которое было истощено чрезвычайными усилиями, он дозволил отдохнуть несколько в день такого высокого торжества. Король Гардвиг (то есть Гардуин Иврейский), узнав о том и опасаясь прибытия Генриха (II), отправил вестников в горные проходы, а сам с собранными войсками расположился лагерем на долине Веронской и надеялся, что ближайшее будущее его счастье не уступит ничем прошедшему. Король Генрих, получив верные сведения о том, что те горные проходы едва ли и даже совершенно не могут быть завоеваны, взял поэтому другое направление и советовался со своими приближенными, будет ли возможность с помощью жителей Каринтии наперед занять самые отдаленные их ущелья. Хотя для многих такой план казался затруднительным, однако же он был выполнен с благоразумной осмотрительностью. Каринтийцы тотчас повиновались приказаниям короля и разделились на два отряда. Один из них, пеший, еще до рассвета занял горы, возвышающиеся над ущельями; другой же следовал за ним и утром от посланных вперед лазутчиков получил знак к нападению, который был дан с умыслом громко, чтобы скрытый позади неприятель услышал его. С полной уверенностью напасть с тыла, противники с оружием в руках бросились на каринтийцев. Но наши ударили на неприятеля с фланга и частью обратили его в бегство, частью принудили его кидаться с высот или низвергнуться в протекающую Бренту и таким образом искать смерти. Победоносные

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

Бамбергский собор, в котором погребен Генрих II

475

476

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

каринтийцы охраняли после того ущелья до прибытия короля. Узнав о том от послов, он оставил весь обоз и с великими трудностями потянулся через теснины, приказав следовать за ним лучшим из своих рыцарей по берегу вышеназванной реки среди роскошных нив и разбить лагерь, чтобы там, по возможности, отпраздновать вечерю Господню, освящение святого елея, страдания и воскресение Господа. Под страхом наказания изгнанием пфальцграф запретил всем тайно уходить оттуда; а тем, которые бы ему мужественно сохранили верность, была обещана награда в будущем. Во вторник король перешел через Бренту и снова приказал разбить палатки и отдохнуть войску, выслав соглядатаев, которые тщательно должны были осмотреть убежище Гардвига. 5. Лангобарды, обнаруживавшие до тех пор единодушие во зле, наконец, по святой воле всемогущего Бога впали в разногласие; оставив презренного похитителя трона, своим бегством они открыли дорогу в свою страну венчанному по милости Божией королю Генриху. Прежде всего приняла его Верона и радовалась о Господе, своем Боге, что пришел защитник отечества и прогнал виновника всякого зла. Затем поспешил навстречу ему, давно желанному, маркграф Тидольт, пользуясь тем, что пришло наконец время, когда ему можно было заявить перед королем свое доброе расположение, которое он прежде скрывал. С такой свитой король отправился в Бриксен, где был встречен архиепископом Равеннским, местным епископом Эпильбером и всем населением области. Достигнув на своем дальнейшем пути Пергама (ныне Бергамо), который некогда завоеван был королем Арнульфом, король принял архиепископа Миланского, заставив его с клятвой присягнуть на верность. Потом посетил он Папию (ныне Павию), где встретили его архиепископ и вельможи той страны, с необыкновенным торжеством отвели его в церковь и по единодушному выбору подняли и поставили на королевский трон (1004 г.). 6. Но в тот же день обнаружилось, как непостоянно изменчивое поприще этого мира и как оно всегда влечет к погибели. Среди всеобщих радостей внезапно начал

свирепствовать враг мира – разногласие, которое, вследствие неумеренного употребления вина, по ничтожному поводу повело к нарушению верности и присяги. Граждане вооружились против своего новоизбранного короля и бросились на его дворец; преимущественно это были те, которым не нравилась в Генрихе его любовь к справедливости и которым приятно было слабое правление Гардвига. Услышав шум, Генрих приказал поспешно разведать, что это значит, и получил в ответ: какой-то неистовый простолюдин и исполненный ограниченных предрассудков поднял весь этот мятеж, а за ним, к собственному стыду и вреду, пошло и остальное население. Когда возмутители готовы были напасть, Гериберт, знаменитый архиепископ Кёльнский, попытался укротить их, спрашивал из окошка о причине восстания, но град камней и стрел заставил его удалиться. Дворец, подвергшийся нападению со стороны неприятеля, мужественно отстаивала малочисленная прислуга короля. Наши были раскиданы по разным отдаленным частям города, а силы врагов возрастали; но, наконец, и люди короля услышали страшный шум и все поспешили к нему; хотя они несколько отбили с яростью наступавшего неприятеля, но по случаю наступившей ночи не могли обороняться от тучи стрел и камней. Чтобы осветить себе местность, они зажгли здания города. Те же из наших, которые находились за городом, мужественно взобрались на стены, причем они встретили ничтожное сопротивление. В этой схватке смертельно был поражен лангобардами прекрасный юноша Гизильберт, брат королевы, что сильно увеличило скорбь и досаду его сподвижников. За него тотчас отомстил рыцарь Вульфрам: бросившись в среду неприятельской толпы, он поранил там одного с тылу, а сам возвратился невредим. Такой оборот дел изменил любезный всем покой мира в сторону бранной тревоги. Неприятели, доставшиеся нашим в руки, были представлены королю. Между тем внезапно обрушился дом, подожженный лангобардами, и который отстаивали наши, несмотря на всю потерю сил; но это обстоятельство только побудило их защищаться с тем большим

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

отчаянием, ибо они не могли более рассчитывать ни на какое убежище. Алеманны, между тем, вместе с франками и жителями Лотарингии, получив известие о бедствии своих, разбили стены, ворвались в Павию и стеснили граждан до того, что никто не осмеливался выйти из своего дома и запирался у себя. Чтобы повредить нашим, они бросали с кровель стрелы; но скоро дома были зажжены, что и погубило их. Тяжело описывать, как велико было бедствие, которое испытали при этом граждане различным образом. Победоносные воины короля, не находя более противников, занялись грабежом убитых. Генрих, пораженный этим зрелищем, приказал щадить переживших и, отправляясь назад на праздник св. Петра, милостиво даровал прощение на коленях умолявшему неприятелю. Все, которые до тех пор не явились, поспешили тогда к королю, получив известие о его победе, чтобы отвратить подобную участь или от себя, или от своих заложников, и обещали клятвенно верность, содействие и покорность. 7. Когда бедственное дело в Павии было окончено, король пошел в Понтеланго и принял присягу от остальных лангобардов; посовещавшись там со всеми и мудро устроив важнейшие дела, он отправился в Милан из любви к святейшему епископу Амвросию, но скоро снова возвратился в окрестности Понтеланго и, неожиданно уезжая оттуда, утешал собравшийся по этому случаю народ и сожалевший о его отъезде обещанием еще раз возвратиться назад. Ближайший праздник Пятидесятницы он торжествовал в местечке, именуемом Громмо. Отправившись оттуда далее, он принял тосканцев в число своих верных подданных. Но, спеша на родину, он возвратился оттуда в область алеманнов, чтобы там устроить и усилить правительство, тем более, что жители той страны, незадолго перед тем, потеряли своего герцога Гериманна и находились под управлением малолетнего его сына того же имени. Отправившись оттуда в Эльзас – в Страсбург – 24 июня он праздновал рождение Предтечи Христова. Накануне этого дня явил Бог ему чудо, которого не смею опустить, потому что оно для добрых может служить назиданием и уст-

477

рашить злых. Внезапно обрушился дом, в котором король творил народу суд; никто при этом не потерпел вреда, за исключением священника, который непозволенным образом жил вместе с женой одного отлученного. Вследствие того, будучи виновнее всех там находившихся, он и поплатился жизнью за свое злодеяние: ему переломало все кости. Как приятно описание дел благочестивых! Как возвышают они наш дух! Как радуют они нас, когда мы их воспринимаем и слухом нашим и зрением. И однако же, по ожесточению своего сердца мы, несчастные, остаемся при своей лени; несмотря на известные наказания за зло, мы не отстаем от вкоренившихся в нас пороков и не находим никакого приятного побуждения стремиться к бесценным наградам праведных. Отправившись оттуда, король пошел в Майнц, где он, как жаждущий благодати, переступил порог церкви св. епископа Мартина и с благоговением праздновал там рождение апостолов (29 июня 1004 г.). 8. Пройдя далее на своем пути земли остфранков, король снова посетил Саксонию, которую он так часто называл цветущим садом рая по причине безопасности жизни в ней и по изобилию ее всеми мирскими благами. Там он выразил, наконец, давно скрываемый в его простом сердце гнев и приказал всем своим вассалам собираться к походу в половине августа, чтобы укротить высокомерного и свирепого Болеслава1. В назначенное время в Мерзебурге собралось войско и оттуда двинулось против неприятеля. Генрих распространил слух, будто идет в Польшу, и распорядился поэтому сосредоточить суда в Боруце (Бориц) и Низани, чтобы таким образом те из наших, расположение которых было подозрительно, не могли сообщить неприятелю, что он будет окружен. Но проливные дожди причинили необыкновенное замедление нашему войску 1 То есть герцога Польского. Генрих II хотел возобновить прежнюю попытку поставить Болеслава Храброго в те же рамки, в каких находился его отец Мизеко, который, по словам нашего автора (V, 6), «не смел ни входить в шубе в тот дом, где находился маркграф (Бранденбургский), ни оставаться сидеть, если тот поднимался с места».

478

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

в переходе через реки, и потому король быстро повернул в Богемию, где менее всего можно было ожидать его. Но ярый лев (то есть Болеслав), с рыканием поражая себя хвостом, старался воспрепятствовать ему вступление, и в лесу, который называют Мириквидуи (ныне Эрцгебирге), занял одно возвышение стрелками так, что оно сделалось неприступно. Король, узнав о том, тайно выслал вперед отборных панцирных воинов; не обращая внимания на противодействие неприятеля, они бросились по крутой тропинке и легко проложили дорогу войску, следовавшему за ними. Около этого времени Болеслав, садясь за стол, услышал, что один из наших земляков, рейнбернский капеллан, спросил своего епископа, когда придет королевское войско; герцог заставил повторить ответ и при этом заметил: «Конечно, если бы они прыгали, по крайней мере, как лягушки, то могли бы быть уже здесь». Впрочем, это было справедливо; не одушевляй короля любовь к Богу и не овладей герцогом гордость и высокомерие, счастье победы не было бы так неожиданно нашим уделом. Делу короля помогло и то обстоятельство, что в его свите был изгнанный герцог Яромир (Богемский) и что войско богемцев радостно приняло его, когда он, по его желанию, прибыл в страну. По совету и настоянию богемцев, сам Яромир открыл королю доступ во владения и охотно передал ему замок, который по всей справедливости служил воротами Богемской земли. Король, замедленный несколько в своем походе поздно прибывшими баварцами, явился потом перед городом Заци (ныне Заац); его граждан, которые немедля отворили ему ворота и избили польский гарнизон, он признал своими друзьями. Увидев перед собой кровавое побоище, король, проникнутый состраданием, приказал всем оставшимся в живых собраться в церкви. В это время кто-то объявил за верное, что Болеслав был убит своими людьми. Радовались этому, о Господи, приверженцы короля, а преступные союзники лжегерцога, казалось, скорбели. Толкуя между собой, в коварстве своего сердца они тайно распространяли позорную ложь; когда король, говорили они, окончательно утвердится, то, как совершенно бессильные, они дол-

жны будут предаться ему и в наказание себе немало вытерпеть от него. Так тлел под пеплом огонь, и, хуже неразумных зверей, эти люди предпочли врага всех верных своему королю; они совсем упустили из виду то, что Бог Отец, взирая с высоты небес на земной мир, избавит наконец своего наместника на земле от их козней. 9. Герцог Яромир с лучшими воинами короля и с приверженными к нему туземцами был послан в Прагу, чтобы схватить или умертвить ту ядовитую змею. Но прежде того явились к королевскому врагу вестники и предупредили обо всем Болеслава, который нисколько не предчувствовал своей опасности. Вследствие того он тайно приготовился и, услышав в близлежащем городе Вышеграде звук колоколов, призывавших граждан к борьбе, в полночь удалился с первым отрядом войска и побежал на свою родину. Преследовавший его Зебислав, брат епископа и мученика Адельберта, пал на мосту, пораженный смертельно; неприятелям это принесло большую радость, нашим же – несказанную печаль. На другой день явился и Яромир; жителям города, которые просили его о законной защите и о прощении всего прошедшего, он клятвенно обещал то и другое, находясь еще у ворот города; затем, немедленно впущенный вовнутрь, он был с великими почестями возведен на трон при всеобщем ликовании; сбросив тогда свое обычное платье, он был украшен драгоценными одеждами. Потом ему было поднесено в дар все, что каждый воин успел отнять у бежавшего или убитого неприятеля. Обрадовавшись многочисленным подаркам, Яромир отправился в Вышеград и там, провозглашенный государем, объявил всем милость короля, но тем, которые были почти неотлучно при нем, за долгие труды обещал сверх того достойную награду. Тогда со всех сторон начало стекаться множество знатных и незнатных, чтобы присягнуть новому герцогу и дождаться прибытия славновенчанного короля. Когда он, наконец, явился, то был встречен епископом Пражским Тиддегом и герцогом Яромиром при величайшем торжестве народа и всего духовенства и отведен в церковь св. Георгия (1004 г.).

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами В последующих главах, 10–12-й, автор делает сначала отступление по поводу проповеди, которую сказал перед королем в Вышеграде Годескальк, епископ Фрейзингенский, упрашивая его простить графа Генриха; потом автор рассказывает, как король с Яромиром напали на польские владения и разорили г. Будиссин и как, наконец, видя утомление войска, Генрих II возвратился на зиму в Мерзебург для занятия внутренними делами; при этом он простил того графа Генриха и одарил новыми привилегиями епископов мерзебургских, уступив им сбор податей с купцов и евреев. В начале главы 13 автор записывает дошедшее до него известие о сгоревшей церкви в Падерборне, что наводит его на мысль рассказать о соборе Дортмундском, на котором Генрих II хотел принять меры к улучшению церковного быта.

13. Вскоре после пожара в Падерборне, в местечке Тротмунни (ныне Дортмунд) был созван великий собор (июль 1005 г.), на котором король жаловался собравшимся там епископам и другим членам на бедствия церкви и решился по всеобщем совещании предотвратить такое зло; с этой целью он издал нижеследующее превосходное постановление, которое должно было облегчить тяжкую ношу и его собственных грехов: «В 1005 году от воплощения Христова, в четвертый год правления государя Генриха II, 4 июля, в Тротмунни, было издано такое постановление славного короля и его супруги, королевы Кунигунды, равно как и архиепископов: Гериберта Кёльнского, Ливицо Бременского и третьего архиепископа Дагино Магдебургского; епископов: Ноткера Люттихского, Зуитгера Мюнстерского, Ансфрида Утрехтского, Тидриха Метцского, Титмара Оснабрюкского, Беренгария Верденского, Беренварда Гильдесгеймского, Бургарда Вормсского, Ретари Падерборнского, Вигберта Мерзебургского, Эккигарда Шлезвигского и Отинкера (Риппенского): после смерти кого-нибудь из названных каждый епископ, если не препятствует ему болезнь, в продолжение тридцати дней должен совершать мессу за усопшего и каждый священник в главной церкви того епископа должен делать подобное; священники приходских церквей обязаны прочитать три мессы, наконец, дьяконы и прочие духовные низшего чина десять раз должны отпеть псалтырь. Далее, король и

479

королева в продолжение тридцати дней для спасения души будут раздавать тысячу пятьсот пфеннигов и кормить равное число бедных. Каждый епископ будет содержать триста бедных, вносить тридцать пфеннигов и возжигать тридцать восковых свечей. Герцог Бернгард будет кормить пятьсот бедных и вносить пятнадцать шиллингов. Накануне праздников св. Иоанна Крестителя и св. апостолов Петра и Павла, равно накануне праздника св. Лаврентия и всех святых мы определяем поститься одним хлебом, солью и водой; накануне вознесения Марии (то есть Успеньев день) и на все кануны прочих апостолов будем поститься, как в обычный пост; во все дни четырех постов – то же самое, за исключением пятницы перед Рождеством Христовым, когда должно ограничиваться хлебом, солью и водой». 14. После того король посетил страну фризов и принудил их отложить свои неприязненные планы, а вместе с тем примирился с сестрой королевы, Лиудгардой (графиней Голландской). В то же время в свою резиденцию1 и во все графства империи он послал приказание под страхом опалы явиться для похода в Польшу и на совещание в Лицку (ныне Лейскау). В назначенное время, именно 15 августа (1005 г.), войско собралось в определенное место, а король, который праздновал в Магдебурге вознесение Матери Божией, в тот же день после обедни и пиршества в сопровождении королевы на судне переправился через Эльбу. 15. В тот же день архиепископ Магдебургский Тагино на основании некоторых жалоб лишил сана Ригдага, аббата в Иоаннисберге; его место занял Альфкер, настоятель монахов, которые служили Христу в Палити (ныне Польте); но утвержденный порядок церковного служения грустным образом был тем самым уничтожен, и аббатство обратилось в приорство; это обстоятельство дало почувствовать те бедствия, которые оно должно было повлечь за собой. О, если бы десница Всевышнего изменяла то, что вкрадывается само собой в течение времен! Таким образом, основание того

То есть в Магдебург.

480

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

Генрих II и Кунигунда. XIII в. Статуи в рост человека. Портал государей в Георгиевском клиросе Бамбергского собора

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

святого учреждения, которое своим благочестием далеко превосходит современных людей и которое всеми силами устраивали наши предшественники и по своему крайнему разумению исправляли и проводили к совершенству, в наше время по побуждению нечестивых изменено не к добру, и – боюсь – не ко злу ли. О, если бы того не случилось ради нашей пользы! К сожалению, то справедливо, что те, которые по своей блистательной обстановке прославляются за свои внешние поступки и образ жизни, в действительности бывают часто не тем, чем они кажутся. И Писание учит: «Лицемерная праведность – не праведность, а двойное нечестие». Каждый приятный Господу плод добродетели заключается в добром сердце: но это доброе сердце даже и у истинно благочестивых под их великолепными одеждами и при соблюдении золотой середины в пище и питье остается сокрытым1. Но если отнять богатства у тех, которые уже по своему уставу должны соблюдать необыкновенное воздержание и ходить в грубых ризах, то кому его отдать? Отдадим все это подлежащим церквам; и польза будет отсюда двойная: во-первых, душам братии, которые терпят все лишения Господа ради, а потом имению и владениям церковным, которые приобретаются их добрыми делами... Что не будет крепко утверждено и поднято на высоту, то печальным образом падет и низвергнется. Пускай умалчивают об истине, которая есть сам Христос, пусть проповедники Его слова не открывают своих уст, но что выиграется через это? Труба Евангелия гласит: «Нет ничего сокровенного, что не открылось бы» (Мф., 10, 26). Удовлетворив своей воле, мы часто, стараясь затаить преступление, тем не менее испытываем несказанное страдание. Мы все смертные слабой природы, а знаем хорошо, что все весовое в силу своей тяжести стремится к земле. Позвольте нам обращаться к лучшим намерениям, не презирать добрых советов, и тогда все верую1 Не надобно забывать, что эта жалоба на архиепископа Магдебургского и вообще на высшее духовенство того времени была писана автором уже тогда, когда он был сам епископом.

481

щие получат награду за исполнение Божественных заповедей. Позвольте нам не казаться лучше своих предшественников, потому что мы все без различия, при кажущейся своей правоте, ошибаемся и далеко на них не похожи. Пусть никто не гневается, когда ему кто-нибудь укажет его недостаток, имени Божьего ради. Каждый пусть охотно принимает такое доказательство любви и носит в себе чистую истину для небесного вознаграждения. Общество верующих пусть на коленях молит Господа о милости и прощении, в чем мы все нуждаемся, как за дела вышеупомянутого рода, так и за другие проступки. Теперь после длинного отступления я опять возвращаюсь на путь начатого мной изложения (то есть войны с Польшей). 16. Устроив войско, король из Лейскау отправился далее, а королева немедленно возвратилась и в Саксонии нетерпеливо ожидала прибытия своего возлюбленного супруга. Наше войско счастливо достигло места, называемого Добрилуг (Добрый Луг), в области лузичей (Лаузиц). Туда поспешили с подкреплением герцог Генрих (Баварский) и Яромир (Богемский); они вдохновили наших радостью и дали надежду на больший успех, так как все были уверены в их мудрости и храбрости. Между тем наше войско, вследствие того, что проводники были подкуплены и старались укрыть неприятеля, проведенное по пустыням и местам болотным и перенеся большие трудности, завистливой злобой того человека было постоянно задерживаемо, и едва могло наносить вред неприятелю. Наконец, в своем походе наши достигли провинции Нице (Нейссе) и расположились лагерем на р. Шпрее. Там знаменитый рыцарь, граф Тидберн, узнал, что неприятель вознамерился с тыла произвесть на наших нападение, и потому решился, созвав и выбрав тайно лучших из своих всадников, хитростью поймать неприятеля, чтобы одному себе приобресть славу. Но неприятель, чтобы удобнее напасть на преследующих, убежал за кучи поваленного леса и, бросая оттуда, по своему обыкновению, стрелы, убил и ограбил неожиданным образом прежде всего графа Тидберна, потом Бернгарда,

482

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

Иси и Бенно, славных вассалов Арнульфа, епископа Гальберштадтского, со многими другими участниками экспедиции. Это случилось 6 сентября (1005 г.) и огорчило не только короля и его спутников, но даже и герцога Болеслава (Польского), как уверяют в том многие достоверные свидетели. После этого лузичи соединились с нашими за день до их прихода на Одер. Они следовали за своими богами, которые им предшествовали. Хотя я чувствую отвращение при одном воспоминании об этих язычниках, однако ж, чтобы ты, любезный читатель, мог познакомиться с пустым суеверием и ничтожным богослужением этого народа, я хочу коротко рассказать тебе о том и объяснить, откуда некогда они пришли в эти страны. 17. В округе Ридирируне1 лежит город, называемый Ридегост (Ретра) треугольной формы; он имеет трое ворот и со всех сторон окружен рощей, свято и тщательно охраняемою туземцами. Двое из этих ворот открыты каждому приходящему в город, но третьи самые малые, обращенные на восток, ведут к озеру и представляют страшное зрелище. Около этих ворот стояло не что иное, как искусно устроенное из дерева капище, кровля которого лежала на рогах различных зверей, служивших для них подпорой. Внешняя сторона этого здания была украшена различными изображениями богов и богинь, которые, насколько можно было рассмотреть, с удивительным искусством были вырезаны из дерева; внутри же стояли со своими именами на пьедестале истуканы богов, сделанные рукой человека, страшные на вид, потому что они были в полном вооружении, со шлемами и в латах. Замечательнейший из них называется Зуаразицы и преимущественно всеми язычниками почитается и уважается. Там же хранились их военные значки, которые выносятся оттуда только в случае необходимости, когда идут на войну, и несут их пешие воины; 1 То есть племени редариев, которые жили в юговосточной части нынешнего Мекленбург-Стрелица. Эта и следующая глава особенно интересны из-за обстоятельного описания древнего быта западных славян.

чтобы тщательно сберечь все это, туземцы поставляют для того особых жрецов, которые во время собрания народа для принесения идолам жертв и умилостивления их гнева сидят, тогда как все прочие стоят. Тайно бормоча между собой, с яростью роются они в земле, чтобы посредством выкинутого жребия узнать исход сомнительного дела. Кончив это, они покрывают жребий зеленым дерном и под двумя накрест воткнутыми в землю копьями с краткой молитвой проводят коня, которого все считают священным; потом снова ищут тот знак, по которому они заключают о деле, и посредством этого как бы божественного животного находят предвещания для будущего. Когда при обоих испытаниях последует одинаковый знак, тогда решаются начать дело; если же нет, то смущенные туземцы отказываются от предприятия. Обманываемые различными заблуждениями, они с давних времен убеждены, что когда им угрожает внутренняя жестокая и продолжительная война, тогда из вышеупомянутого моря выходит большой кабан с белыми блестящими клыками, из волн, и при страшном землетрясении забавляется перед глазами всех, рыская по болоту. 18. Сколько округов в этой области, столько там и храмов, и столько же почитается неверными отдельных божеств; но между ними выше названный город занимает первое место. Они заходят в него, отправляясь на войну, чтят его должными дарами, возвращаясь счастливо, и посредством жребия и коня, как то было описано, заботливо исследуют, какая жертва, как благоугодная богам, должна быть принесена жрецами. Самый великий гнев богов смягчается кровью людей и зверей. Всеми этими племенами, которые в совокупности называются лутичами, не управляет ни один отдельный владетель. В общем совете рассуждают они о необходимости принятия различных мер и входят в согласия относительно общих предприятий. Если в собрании один из сочленов противится постановленным решениям, то его подвергают побоям; когда и вне собрания он говорит об открытом противодействии, то вследствие сожжения или опус-

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

тошения невозвратимо теряет свой дом и двор или перед собравшимся народом уплачивает сумму денег, предписанную ему по его состоянию. Хотя сами они вероломны и непостоянны, однако же от других требуют верности и постоянства. Мир заключают они, отрезая на голове несколько волос, смешивая их с травой и подавая правую руку. Но деньгами легко склонить их к нарушению мира. Таким образом, эти воины, которые прежде были нашими рабами, а теперь за наше безбожие сделались свободны, пришли на помощь королю со своими ужасными спутниками (то есть идолами). Мой читатель, беги общения с ними и с их богами; внимай и следуй Божественным заповедям, и если ты изучишь и носишь в памяти то исповедание, которое оставил св. епископ Афанасий, то поистине ты можешь доказать, что ничтожны все те вещи, о которых я только что упомянул. 19. Руководимые худыми и всякого рода проводниками как большие, так и малые отряды наши достигли Одера. Они разбили свои палатки на берегу р. Бобер, которая по-славянски называется Побер, а по-латыни Castor. Болеслав, укрепив ее берега и с сильным войском расположившись при Кросни (Кроссен), по возможности преграждал нашим переход. Но король, простояв в продолжение семи дней, уже приказал строить корабли и мост, как Бог, покровительствующий нашим, указал высланным вперед лазутчикам прекрасный переходный пункт. Тотчас по приказанию короля вброд отправились с рассветом шесть отрядов и перешли благополучно. Стража Болеслава, издали увидев то, принесла своему государю печальную и невероятную весть. Он отправил туда трех, и даже более, вестников, и, уверившись в факте, поспешно снялся с лагеря и убежал со своими, оставив на месте большой обоз. Король, выслушав со смиренным сердцем донесение о случившемся, с духовенством и со всей свитой вознес славословие Господу и невредимо перешел через реку. Выступившие вперед из лагеря настигли бы неприятеля и могли бы разбить его, если бы не ждали медленно тянувшихся лутичей. С

483

радостью в душе следовали наши за войском Болеслава, но не могли догнать их, утекавших подобно оленям, и возвратились к своим. 20. Возвратившись оттуда и дойдя до аббатства Мецерицы (Мезериц), король решился с великим благоговением и торжественностью отпраздновать годовой праздник Фиваидского легиона (22 сентября). При этом он позаботился, чтобы его сподвижниками не было причинено никакого вреда ни тамошней соборной церкви, ни обителям монахов. Потом, опустошая окрестную страну, он преследовал далее неприятеля, так что тот не осмеливался ночевать ни в одном из своих городов, и по просьбе своих князей сделал стоянку не далее, как в двух милях от города Познани. Но королевское войско, разделившееся для того, чтобы собрать хлеба и удовлетворить необходимым потребностям, понесло большую потерю от засады неприятеля. Болеслав же, между тем, через одного верного посредника просил короля о милости, чего скоро и успел достигнуть. Архиепископ Магдебургский Тагино, по предложению Болеслава, отправился с другими поверенными короля в вышеназванный город и заключил с ними прочный мир, скрепленный клятвой и под условием известного вознаграждения. Радостно возвратились после того наши домой, так как они претерпели большие трудности при недостатке в пище и при продолжительности похода, сопряженного со всеми тревогами войны. 21. После этого дела король поспешил в нашу область, чтобы прочнее утвердить счастие желаемого порядка и безопасности, и занялся истреблением виновников всякого зла. Вследствие того он приказал повесить в Велереслеве (Валлерслебен) Брунцио, знаменитого вассала в Мерзебурге, и двух лучших мужей из славян, Бориса и Нецемуискла, с остальными их приверженцами. В частых собраниях вместе со славянами, в Вирибене (Вербен) на Эльбе, король рассуждал о нуждах своей империи и настаивал силой на своем, несмотря на то, согласны ли славяне или нет. Для защиты отечества он приказал снова восстановить

484

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

Арнабург, который перед этим был разрушен, и возвратить ему все то, что с давнего времени несправедливо было отнято от него. На церковном соборе, где король присутствовал лично, он запретил на основании канонических и апостольских правил, заключать противозаконные браки и продавать христиан язычникам, а тех, которые пренебрегли судом Божиим, приказал поражать духовным мечом. В главах 22 и 23 автор коротко упомянул об и усмирении Генрихом II восставшего герцога Фландрского Балдуина, подробно поведал о том, как король решился привести в исполнение свою мысль об основании особого Бамбергского епископства и, несмотря на все интриги Вюрцбургского епископа, достиг этой цели в 1007 г. Но после торжеств по поводу открытия новой епископской кафедры пришло известие о новых происках Болеслава Храброго, к объяснению чего автор и обращается после сделанного им отступления.

24. Но редко солнце остается светлым на чистом небе без того, чтобы вскоре не подернули его мрачные облака. В то время, когда король праздновал Пасху в Регенсбурге, явились послы от лутичей из большого города Лиуильны и от герцога Яромира (Богемского) с известием, что Болеслав (Польский) замышляет дурное и старается обольстить их речами и деньгами. Послы говорили, что если Генрих будет продолжать жаловать его и оставит в покое, то они не ручаются за то, чтобы могли остаться его подданными. Король тщательно обсудил все со своими князьями, выслушал их различные мнения и, несмотря на их дурное расположение, успел склонить к тому, чтобы они согласились отправить к Болеславу его зятя маркграфа Гериманна (из Бауцена) и объявить ему о расторжении мирного договора. Болеслав, узнав еще прежде об этом посольстве от переметчиков, принял графа, сам пригласив его к себе, совсем нехорошо, и, выслушав его речь, распространился в оправдании себя, а в заключение воскликнул: «Один Христос, знающий все, знает как неохотно я делаю то, что принужден теперь сделать». После того он собрал свое

войско, опустошил округ Морецины (Мортсани, Марзан) у Магдебурга и вражеским нападением нарушил союз, который он заключил было с гражданами его. Оттуда пошел он в город, называемый Цирвисты (Цербст), и увел с собой местных жителей, частью наведенным на них ужасом, частью льстивыми предложениями. Наши, узнав о том, с нерешительностью отправились туда и медленно следовали за врагом. Ими предводительствовал архиепископ Тагино (Магдебургский); хотя он и знал обо всем случившемся, однако ж не сделал надлежащих приготовлений. Я сам находился при нем в этом походе, и когда мы все пришли на место, называемое Ютрибок (ныне Ютербог), то остановились на том мнении, что было бы неблагоразумно преследовать неприятеля с такими малыми силами, и возвратились домой. Но Болеслав вновь овладел округами лутичей, Царою и Сельпулами, а вскоре враждующий тесть взял город Будишин (Бауцен), в котором оставил гарнизон маркграф Гериманн. Болеслав отправил переговорщиков и приказал им спросить в городе, желают ли жители сдаться ему, не делая дальнейшего труда ни себе, ни ему, и советовал им не рассчитывать на содействие со стороны своего владетеля. На семь дней заключено было перемирие. Затем Болеслав приготовился к штурму города; через посланных жители умоляли своего государя и князей империи о помощи, обещаясь оказывать противодействие неприятелю только в течение семи дней после перемирия. Маркграф Гериманн, прибыв в Магдебург, явился к приору Вальтеру и, через нарочного приказав также пригласить других князей, горько жаловался на их медлительность, а в то же время поручил ободрять и утешать свои войска в Бауцене. Перенося постоянные нападения Болеслава и мужественно сопротивляясь, они сдали наконец город герцогу, увидев, что граф не пришел освободить их; но они получили право свободного выезда для себя и всего, чем они владели, и с печальным сердцем потянулись восвояси. 25. После Пасхи 1008 г. скончался высокоуважаемый епископ Трирский Лю-

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

485

Генрих II и Кунигунда преподносят построенный ими храм. Миниатюра из рукописи XI в.

дольф; его преемником единодушно был провозглашен, более из боязни к королю, чем по религиозным побуждениям, его капеллан Этельбер, брат королевы, юноша, еще не достигший зрелого возраста. Узнав об этом, король, который еще не забыл недавнего безрассудного поставления епископом Метцским другого ее брата, не обратил внимания на усиленные просьбы своей возлюбленной супруги и других членов своей фамилии, желавших доставить молодому человеку епископский сан, передал его Мейнгарду, келейнику архиепископа Виллигиса, мужу благородного происхождения. Этим было возмущено сердце злых. Городской замок (Кенигсбург) был укреплен трирцами против короля. До сих пор спокойная страна обратилась в пепелище, и все, что совершили эти бесчувственные люди против кроткого короля, было воздано им в полной мере. Но что могут сделать

эти злодеи здесь на земле, и там, в день суда? За несказанную их вину пречистая мать наша, церковь, так часто воздыхая об убийстве и похищении своих чад, проливает перед лицом мстительного Бога горькие слезы, текущие по ее ланитам! Возмущенный этой дерзостью, король поспешил в Трир с войском и приказал посвятить избранного им на епископскую кафедру, а Этельбера отлучить. Защищавших же замок он довел осадой до того, что они, ослабленные голодом и постоянными нападениями, должны были или погибнуть в его стенах, или против воли сдаться королю. Но чтобы не случилось последнего, герцог Баварский Генрих начал действовать с необыкновенной хитростью и выхлопотал им у короля свободный пропуск. Король, узнав потом, как все это было устроено, остался очень недовольным и впоследствии отомстил за эту проделку.

486

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

Сцены крестьянского быта. По миниатюрам из рукописи «Саксонское зерцало». Гейдельберг

Описав под 1008 г. приключение в Трире, автор дошел до знаменательного в своей жизни 1009 г., когда умер епископ Мерзебургский Вигберт, и он сам был возведен на его престол. Такое событие заставило автора забыть ход всемирной истории и сделать большое отступление по поводу своего избрания, главы 26–32 (см. этот эпизод ниже). В главах 33–39 автор отмечает под 1010 г. мелкие междоусобия князей империи; в главе 40 он в нескольких строчках говорит о 1011 г.: «Летом 10 августа 1011 г. за мои грехи сгорел монастырь Вальбек с 4 церквами, причем погибли все колокола и окрестные здания». В главах 40–53 он останавливается на одном 1012 г., описывая с мельчайшими подробностями смерть архиепископа Магдебургского Тагино и его преемника Вальтера, правившего несколько дней. Перемены на архиепископском престоле ободрили Болеслава, и он снова стал угрожать владениям Генриха II. В главе 54 автор рассказывает, как Болеслав согласился на возобновление мира и послал для предварительных переговоров в самом начале 1013 г. своего сына Мизеко и как милостиво он был принят королем, и описывает личноге свидания Генриха II с Болеславом Храбрым.

55. В Великом посту (1013 г.) король Генрих прибыл в местечко в Верлу, где он долго прострадал коликой; во время этой болезни ему было многое открыто свыше посредством видений. Наконец вылечившись слезными мольбами – так как у него

было не много времени, чтобы поспеть в Мерзебург, – он отпраздновал Пасху у своего друга Мейнверка, епископа Падерборнского, а Троицын день провел у нас. Вечером того же дня прибыл сюда и герцог Болеслав, получив в обеспечение заложников, оставленных им у себя, и был принят наилучшим образом. В самое воскресенье он, в вознаграждение за известные права, признал себя вассалом короля (miles efficitur) и, дав ему надлежащую присягу, последовал, как оруженосец (armiger), за королем, когда он отправился в церковь в королевских украшениях. В понедельник Болеслав старался расположить к себе короля и королеву большими подарками и взамен того получил от королевских щедрот еще большие многочисленнейшие дары и был пожалован давно ему желанными ленами 1. Выставленных заложников он возвратил назад с честью. Потом Болеслав, подкрепленный нами, напал на Русь (Rusia), опустошил большую часть ее земель и приказал избить всех печенегов, когда между ними и его сподвижниками возникло несогласие, несмотря на то, что печенеги помогали ему. 56. В эти дни был низложен Бронгаг, аббат Фульдский. Его место занял на время Попо, аббат в Лорше, и это обстоятельство потрясло монастырь, потому что все монахи разошлись. В Линебурге, городе герцога Саксонского Бернгарда, в том же самом году произошло удивительное изменение и движение в воздухе и ужасная расселина в земле. Жители много дивились этому и уверяли, что прежде им не случалось видеть ничего подобного. В этом же году (1013) король Генрих предпринял путешествие в западные страны государства и, отдав там приказание изготовиться к походу в Ломбардию2, снова 1 По Мерзебургскому миру Польша получила в лен от империи Лузацию (страну лузичей) и Бранденбургскую марку, взамен чего Магдебург был признан метрополией всей Польши. 2 Причина вторичного похода Генриха в Италию заключалась в том, что его соперник Гардуин получил снова большой перевес, и в Риме были избраны двое пап: Бенедикт VIII и Григорий; первый бежал в Германию и просил о помощи императора.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

возвратился к нам, в Мерзебург. Отправившись отсюда 12 сентября (1013 г.), он прибыл через Баварию и Швабию в местечко, называемое .......1. Туда же стекались со всех сторон войска, и всякий видел, что они шли весьма охотно на помощь королю. Из того места король, сопровождаемый королевой, без всяких препятствий прибыл в Рим. Для поддержания предприятия туда же был вытребован и Болеслав, но, по своему обычаю, он вероломно нарушил данное им обещание. Кроме того, он еще прежде писал Папе, с сожалением высказывая, что ему нет возможности посылать условленную дань св. Петра вследствие тайных представлений короля. В то же время послал соглядатаев в Рим, приказав им узнавать, как думают о короле в Италии. С их помощью он старался всеми средствами, где только мог, сделать его ненавистным. Вот как велико было уважение к Богу этого лицемерного безбожника! Вот как воспользовался он ходатайством за него добрых людей! Вот какие опыты своей непоколебимой верности представлял этот благородный вассал! И вот насколько исполнял свою страшную клятву! Да будет тебе известно, мой читатель, что делал еще этот бессовестный человек при всех своих многочисленных и постыдных преступлениях; если ему или собственная совесть, или кто-нибудь другой указывал на его тяжкие прегрешения, то он требовал себе книги церковных канонов, чтобы найти возможность переделать свои злые дела на добрые, и затем на основании этих же книг домогался признания себя чистым и свободным от грехов. По своей же природе он был гораздо более склонен подвергаться опасности преступлений, нежели искать спасения в раскаянии. 57. Во всем подобен ему был, так сказать, товарищ его, Гардвиг, которому лангобарды несправедливо давали королевский титул. Прибытие великого короля и его громадного войска очень тревожили его, и потому он, не надеясь на свои силы, чтобы вредить королю, укрылся в укреп1

В оригинале пропущено название.

487

ленном своем замке. Сидя там, он всякому жаловался, что король пришел в этот раз в Италию только для приобретения им самой высшей почести. В тревожном состоянии духа долго обдумывал он, как поступить в этом случае. Наконец, отправил к королю посольство, прося у него себе какого-нибудь графства и обещая за себя и своих сыновей беспрекословную уступку короны. Король не хотел согласиться на это и отказал ему, руководясь в этом случае советом своих приближенных, хотя сам чувствовал, как то впоследствии я покажу ясно, каким опасностям он подвергал через то всех своих сподвижников. Но прежде, нежели я примусь за это повествование, считаю обязанностью описать то, что пропущено и не разъяснено мной выше. Автор, вспомнив случайно о некоторых частных событиях жизни, оставляет Генриха II и Гардуина в Италии и в следующих трех главах, 58–60-й, рассказывает, как еще в 1009 г. его школьный товарищ Бруно отправился миссионером в Пруссию и там принял мученический венец; как поссорился маркграф славянских земель Геро с Арнульфом, епископом Гальберштадтским за то, что последний схватил одного из его духовных, выехавшего в праздник на соколиную охоту, и как произошло между ними примирение; после того автор упоминает о жестоком характере нового герцога Богемского Отельриха, который выгнал еще прежде своего брата Яромира из его владений при помощи и с согласия Генриха II. Перелистывая еще свою хронику, автор замечает, что в одном ее месте он упомянул о Папе Сильвестре II, но забыл сказать о нем подробнее; потому в главе 61 он обращается к Сильвестру и, таким образом, незаметно переходит к главному предмету своего рассказа, то есть к отношению Генриха II к папам, которое и привело его в Италию.

61. Несколько выше я говорил о Папе Бруно и назвал только по имени преемника его Сильвестра II, которого собственно называли Гербертом. Полагаю, что в этом месте прилично будет сказать о нем несколько больше1. Он родился в западных странах. С ранней юности обогатив себя учеными познаниями, он неправильным 1

Ср. вышесказанное о Герберте у монаха Рикера.

488

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

образом достиг, наконец, звания Реймсского архиепископа. Он умел отлично распознавать течение звезд, и ученостью превосходил всех своих современников. Будучи изгнан из отечества, Герберт явился ко двору императора Оттона III и проживал там долгое время. В Магдебурге он устроил солнечные часы и при поверке их делал наблюдения за Полярной звездой, служащей руководством для моряков, посредством зрительной трубы1. Возведенный по милости императора в папское достоинство после смерти Бруно, он восседал на папском престоле под именем Сильвестра до времен короля Генриха (ум. в 1003 г.). Ему наследовал Иоанн (XVIII) Фазан, который в продолжение Богом ему определенного времени (1003–1009 гг.) оставался на престоле. В его время Мерзебургская епархия была восстановлена и утверждена папской буллой. Преемником ему был Сергий (IV, 1009–1012 гг.) по фамилии Букка-Порчи (Свиное Рыло), а ему наследовал Бенедикт (VIII, 1012–1024 гг.). Оба они были превосходнейшими людьми и равно оба служили крепкой опорой нашей епархии. Оба нетерпеливо ожидали приезда короля в Рим, замедлявшегося от противодействия столь многих врагов. Хвала всемогущему Богу во всех Его делах, он успокоил и умиротворил Рим, после долговременных и тяжких испытаний, ниспослав ему таких пастырей, каковы нынешние! Папа Бенедикт при выборе получил первенство над Григорием; это побудило его посетить лично со всем папским великолепием короля Генриха, праздновавшего Рождество Христово в Палити (ныне Pölde), где он и принес публично жалобу на свое изгнание. Король принял его под свое покровительство и просил не делать до времени никаких дальнейших предприятий, обещая уладить дело как можно лучше, по обычаю римскому, тогда, когда прибудет в Рим. Желаемое время наступило, и, наконец, Папа Бенедикт, приобревший более всех своих

предшественников могущества, принимал в феврале (1014 г.) с величайшими почестями короля Генриха и объявил его защитником св. Петра. Принимаясь за описание вторичной коронации, считаю обязанностью сказать предварительно несколько слов в похвалу того, который дарил нас таким счастьем, как тому научает нас апостол язычников, Павел1. Король Генрих поистине заслуживает нашей похвалы, так как мы2 благодатью и милостью вечного царя весьма многим обязаны ему. Он обогатил мерзебургскую нашу церковь многими самыми полезными вещами. А именно, доставил всю необходимую при общественном богослужении утварь. Из всех своих поместий в Турингии и Саксонии он дал нам в собственность по две семьи. Кроме того, подарил Евангелие, украшенное золотом и доской из слоновой кости, золотую с бриллиантами чашу, дискос и лжицу, два серебряных креста, чашу и большой сосуд для вина из того же металла, вместе с дискосом и лжицей. Наконец все то, что утрачено было моими предшественниками по должности, в отношении епископских имуществ, было возвращено и утверждено этим королем.

1 Per fistulam. Каково было устройство этой трубы, неизвестно; если она и не имела еще существенной части наших телескопов, то во всяком случае была ее прототипом.

1 При этом автор цитирует послание к Ефес. V, 1 и I к Фессал. V, 13. 2 Автор употребляет это «мы» в самом прямом смысле, то есть мерзебургские монахи.

Под влиянием своего восторга автор заканчивает эту последнюю главу шестой книги стихами, в которых он прославляет заслуги Генриха II и говорит о всеобщей радости по поводу его возведения на императорский престол, а описанием церемонии по этому случаю он начинает седьмую книгу.

Седьмая книга 1. Когда по истечении 1000 лет от воплощения Господа нашего Иисуса Xриста прошло 13 лет и наступила третья неделя второго месяца следующего года (то есть 14 февраля 1014 г.), в воскресенье, 14 февраля, в 13-й год своего правления Генрих, Божиею милостью преславный король, вступил

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

вместе с возлюбленной супругой Кунигундой в церковь св. Петра. Они шли, окруженные 12 сенаторами, из которых, по таинственному обычаю, шесть были без бороды, а у шестерых борода была отпущена. В дверях собора ожидал их Папа. Но прежде, нежели король был введен в святыню, Папа Бенедикт обратился к нему с вопросом: намерен ли он остаться защитником и покровителем Римской церкви и неизменно преданным ему, Папе и всем его преемникам? На что король отвечал со всем смирением и ревностью, и был затем вместе с супругой коронован и помазан. Прежнюю же свою корону он приказал повесить над алтарем князя апостолов. В тот же самый день Папа в Латеране дал блестящий пир. Восемь дней спустя между римлянами и нашими произошло великое побоище на тибрском мосту, и с обеих сторон многие остались на месте; только ночь разлучила бойцов. Виновниками этой распри были три брата, Гуго, Гецил и Эцелин, которые впоследствии были схвачены и заключены; один из них бежал; другого отвели в Фульду, а третий уже давно содержится в замке Ивиканстен (Гибихенштейн). 2. Император оставил в Риме своего брата Арнульфа, которого он еще прежде поставил епископом Равенны, и Папа снова благословил его. Противника же его, Этельберта, который уже давно утвердился там незаконным образом, он хотел сначала лишить достоинства, но по неотступным просьбам благочестивых людей дал ему другую церковь, именно в Ариции (Ареццо). Папа на соборе в Равенне низложил двух духовных и в Риме столько же; они были поставлены архиепископом Львом без всяких обрядов. Бенедикт, угрожая отлучением, дошел до того, что определения св. отцов о назначении в духовные должности, которые, к сожалению, там, как и у нас, давно оставались в пренебрежении, снова были восстановлены и соблюдаемы. Канонические законы запрещают именно, чтобы дьякон был поставлен ранее 25 лет от роду, а священник и епископ ранее 30. А так как мы не соблюдали того, то, как жалкие нарушители законов, и подпали под отлучение.

489

3. Пасху Христову император праздновал в Павии (5 апреля 1014 г.) и успел при этом снискать себе любовь непостоянных лангобардов. Восстановив везде спокойствие, император возвратился из Италии. Обрадованный тем, Гардвиг немедленно напал на г. Верчелли, так что епископ тамошний, Лев, едва успел убежать. Гардвиг же овладел всем городом и начал злодействовать по-прежнему; впоследствии (1015 г.) Божеское всемогущество, как я расскажу о том ниже, довело его до того, что он униженно сознал свое преступление1. Автор мимоходом делает при этом же случае заметку об основании Генрихом епископства в Боббио, что он считает одним из трех величайших дел его правления, относя к первым двум возобновление Мерзебургского епископства и основание Бамбергского.

С величайшим счастьем и славой Генрих преодолел все трудности альпийского перехода и наконец увидел наши равнины, как они ему весело улыбались; а воздух и жители Италии не гармонируют с нашей природой. В области Рима и в Ломбардии, к сожалению, господствуют козни и коварство. Все, кто ни являлся туда, находили себе мало любви; за все, в чем чужеземец мог нуждаться, там приходилось платить и при этом еще опасаться обмана: многие умирали от яда. Главы седьмой 4–53 книги и первые восемь глав неоконченной восьмой, последней, книги автор посвящает описанию четырех лет правления Генриха II, от апреля 1014 г., когда он возвратился из Италии, до апреля 1018 г., на котором останавливается хроника. В этих последних двух книгах автор, по-видимому, собирал одни материалы, предоставляя себе впоследствии, как он часто то делал, развить обстоятельнее свою тему; потому в седьмой и восьмой книгах мы находим скученными самые разнообразные факты, заметки о смерти различных епископов и аббатов, чудесные явления, и все это перемежается рассказами о новых попытках Болеслава возвратить самостоятельность, причем аккуратно отмечается, где Генрих отмечал Пасху, Рождество и другие праздники. Потому у автора с одинаковой краткостью записано, например, как 17 февраля 1018 г. совер1

Он был схвачен и заключен в монастырь.

490

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

шилось какое-то чудо в Мальцине (ныне Eissdorf), и как в то же время Генрих II, вследствие бездетности своего родственника Рудольфа III, получил по духовному завещанию всю Бургундию и приготовил объединение этой страны с Германией (VIII, 5). Иногда автор выходит за тесные рамки своей епархии и вносит в свою летопись долетевшие до него слухи из чужих земель. Так в книге VII, гл. 26 и след., он говорит о завоевании Англии датским королем Свеном, под 1015 г.; ниже, в VII, гл. 52, он делает отступление по поводу сомнительных известий, дошедших до него, о великом князе Киевском Владимире и прерывает на время начатый им рассказ о различных чудесных явлениях. Для нас эта глава имеет особый интерес, так как относится к отечественной истории:

«Теперь я намерен идти в своем рассказе далее и осудить короля руссов Владимира за его несправедливый образ действий. Он взял себе жену из Греции по имени Елена, которая была обещана прежде Оттону III и коварно отнята у него; по ее убеждению Владимир принял христианскую веру, которую он, однако, не украсил добрыми делами, ибо был безмерно чувствен и кровожаден и причинил в особенности изнеженным грекам много вреда. У него было три сына, из которых одному (Святополку) он дал в жены дочь герцога Болеслава Польского, нашего гонителя. Поляки назначили в спутники ей Рейнберна, епископа Кольбергского. Рожденный в округе Гассегун и воспитанный хорошими наставниками, Рейнберн, как я полагаю, справедливо достиг архиепископского достоинства. А как велики были труды, понесенные им при отправлении своей должности, для описания того у меня не достанет ни знания, ни красноречия. Он истребил и сжег истуканы; очистил море от обитавших его демонов, бросив в него четыре камня, помазанные елеем, и налив святой воды; он привил к бесплодному дереву росток в честь Бога, а именно: он посадил святое слово среди дикого народа. Утомляя свое тело беспрерывным ночным бдением, постами и молчальничеством, он взирал сердцем в зерцало благочестия. Когда король Владимир услышал речи этого мужа, он приказал схватить его вместе со своим сыном, которого Болеслав возмутил против отца, и вместе с его женой и посадил в темнице каждого отдель-

но. Почтенный отец в заключение довершил то, чего он не мог выполнить перед глазами всего света; обливаясь потоками слез и принося жертву молитвы из уничиженного сердца, он примирился с Богом, и, освободившись из тесного заключения в теле, с радостью перешел к свободе вечной славы. Вышеупомянутый король носит имя Владимир, что значит в переводе «сила мира», но он носит такое имя несправедливо, ибо нельзя назвать миром того мира, в котором живут друг с другом безбожные люди, или которым наслаждаются вообще обитатели земли; этот последний мир всегда непрочен; только тот истинно радуется о мире, который, смиряя все порывы духа, делает себя достойным Царства Небесного при помощи всепобеждающего смирения. Тот епископ, наслаждаясь теперь небесным миром, смеется над угрозами того несправедливого короля и взирает в своем телесном и духовном целомудрии на того сластолюбца, как он страждет в огне мести и как о том свидетельствует наш наставник св. Павел: «Блудников и прелюбодеев будет судить Бог» (Евр. 13, 4). Едва Болеслав узнал о случившемся, как позаботился о мести. Между тем умер тот король в глубокой старости, оставив все свои владения двум сыновьям, а третий оставался в темнице. Позже ему удалось уйти, но без жены, к своему тестю. Владимир носил на чреслах перевязь... но не с той целью, для которой повелел то Иисус Христос, когда он говорил: «Да будут чресла ваши препоясаны» (Лука, 12, 35), а именно, чтобы стянуть вместилище нашего сластолюбия. Впрочем король, услышав от своих проповедников о «горящих светильниках» (Лука 12, 35), очистил себя от пятна прошедшего раздачей щедрой милостыни. Ибо в Писании сказано: «Подавайте милостыню, и все будет в вас чисто». После долгой жизни и продолжительного царствования он умер. Его похоронили в Китаве (Киев), большом городе в церкви св. мученика Папы Климента рядом с женой Еленой; и их саркофаги стоят в виду посредине церкви. Государство его было разделено между сыновьями. Но слово Христа подтверждается на всем, и потому я боюсь, что и на этот раз исполнится

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

изреченное устами вечной Истины: «Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет» (Лука, 11, 17). Но да помолится все христианство, чтобы Бог отвратил такой приговор от тех земель (то есть от Руси).– После такого отступления возвращусь к своему предмету». Однако автор в главе 53 продолжает рассказывать еще о нескольких пожарах, о поездке Генриха во Франкфурт, о крушении венецианских кораблей с пряностями и в главе 54 подобными же известиями заключает седьмую книгу.

Восьмая книга Тот же характер сохраняет и последняя, восьмая книга, которую автор писал за две недели до смерти (в середине ноября 1018 г.) и довел собственно до главы 8, в начале которой он упоминает об одном аббате Альфкере, прославившем себя тем, что за обедней всякий раз он плакал так, что делался весь мокрым; упомянув в предыдущих главах о подобных же подвигах других своих современников, автор обращается в заключение к самому себе.

О, горе мне, недостойному служителю Божию, который ни в чем не может сравняться с теми вышеупомянутыми братьями. Я много видел примеров добродетельной и благочестивой жизни, много о том читал, но ничего не принял к своему сердцу; я охотно подвергался искушениям, которым следовало противиться, и падал, потому что недостаточно сопротивлялся. Кому следовало быть полезным, я только вредил, и свое дурное дело скрывал, как какую-нибудь драгоценность. Ты, мой читатель, или ты, мой дорогой преемник, не обращай внимания на то, что будет тебе говорить о моей полезной деятельности благосклонная молитва изменчивой толпы, и так как я с каждым днем слабею, то поспеши ко мне на помощь

491

своими неутомимыми мольбами и раздачей милостыни, и исторгни меня из пасти яростного волка, который меня грызет. (Затем автор пишет длинную исповедь, наставление будущему преемнику, распоряжается относительно имущества, указывает на свой календарь, где им были записаны различные приобретения, и в заключение исчисляет дары, полученные Мерзебургской церковью от Генриха II.) Но так как я не мог довольно сказать о благости короля Генриха, текущей подобно меду, то горю теперь ревностным желанием изложить в порядке всю его жизнь, как то я еще прежде предположил себе. Этот год, которому я посвятил сию книгу (1018) есть 41-й год моей жизни или немного более; а в апреле, именно 27-го числа, начался десятый год моего возведения в епископы. Эти строки автор писал незадолго до смерти (умер в декабре 1018 г.); ему не удалось исполнить свое намерение, о котором он выше сказал; между тем он в последние дни своей жизни продолжал еще заносить различные события 1018 г., что и составило последние главы восьмой книги (от 9 до 17-й). В предпоследней, главе 16, он записывает войну Болеслава с Ярославом Мудрым; в этой заметке, завершающей его хронику, обращает на себя внимание только одно описание Киева: «В большом городе Китаве (Киеве), столице того государства, находится более 400 церквей и 8 рынков. Жители же его, которых число трудно определить, состоят главным образом из беглых славян, которые туда устремляются со всех сторон, и в особенности из быстроногих данов (норманнов); они до сих пор счастливо отражают частые набеги печенегов и одерживают победы над многими врагами». В главе 17, и последней, автор выражает еще раз намерение говорить о Генрихе II, но на этом и остановила его смерть.

Chronici libri VIII. Кн. V–VII.

492

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

ИЗ АВТОБИОГРАФИИ ТИТМАРА, ЕПИСКОПА МЕРЗЕБУРГСКОГО. 1002–1009 гг.1 (в 1018 г.) В это время (24 марта 1009 г.) мой предшественник по должности (Вигберт, епископ Мерзебургский), захваченный тяжкой болезнью, шел навстречу смерти, нетерпеливо ожидая конца своей жизни. Но прежде, нежели мы простимся с ним, я должен сказать, хотя коротко, несколько слов в его воспоминание. Он происходил из лучшей фамилии в Ост-Турингии, а воспитание получил в Магдебурге под руководством монаха Отрика. Архиепископ Магдебургский Гизилер взял этого превосходно обученного юношу на службу и долго держал его при себе, наградил особой пребендой и почтил его достоинством архипастыря. Но в конце Гизилер, побуждаемый неутомимым наушничеством злых людей, лишил Вигберта части пожалованного и удалил от себя, так что он оставил все, что имел, и сделался приверженцем Генриха (II) и был им весьма любим. Вигберт был очень красив и статен, имел приятный голос, хорошо говорил и рассуждал, был веселого нрава в кругу своих и, ко всему этому, щедр. А потому, Божией милостью, за свои добродетели он и достиг достоинства епископа Мерзебургского. Во время своего управления и Богом дарованной ему жизни он сделал следующие приобретения для своей церкви: Сидегезгузун, Вирибены, девять дворов в Дерлингуне, семь в Даливах и три в Нинстедах. Из своего же имущества он подарил церкви семь дворов и Красную Гору. Епископ Вигберт много надавал книгами и сосудами для богослужения. Лет десять он страдал вследствие отравы частыми головными болями, и в марте они достигли высшего предела. Если он бывал несправедлив 1 Этот отрывок составляет часть шестой книги хроники нашего автора, от главы 26 до 82-й включительно (см. выше). Для объяснения этого отдельного и важнейшего события в жизни автора к предыдущему см. очерк его биографии, выше.

со своими или гостями, то причина того заключалась в его телесных страданиях. Вверенных ему прихожан он старался отклонить от заблуждений суеверия постоянной проповедью и поучением. Так, до основания истребил он рощу Зутибуру, которую обитатели почитали божественной и с давнего времени не рубили ее; на ее же месте создал церковь св. мученику Роману. Кроме того, им воздвигнуты были еще третья и четвертая церкви в Магдебурге и много других домов Божиих. Если непостоянная толпа и болтает о нем иное к его вреду, то, я уверен, что у богомыслящих такие толки не находили себе никакой веры. Никто не думает, обвиняя другого, что и он сам не без греха. Этот достопочтенный муж сидел на епископском престоле пять лет, шесть недель и пять дней; совершив несколько раз свою исповедь и обливаясь слезами, он получил отпущение грехов от посетивших его на смертном одре епископов, Виго Бранденбургского и Эрика Гавельбергского, и во вторник 24 марта (1009 г.) в Мерзебурге отошел к Господу из этой жизни, путем, как я надеюсь, блаженства. Он был положен на том месте, которое в видении было указано ему одним из избранников Христовых, бывшим постоянным его спутником и руководителем. Преемником этого достойного мужа был я, который пишу о том; меня избрал благочестивый пастырь душ Тагино1. Празднуя еще Рождество Христово в Пöльде, король советовался с этим своим доверенным, какому доброму пастырю мог бы он поручить Мерзебургскую церковь в случае смерти епископа Вигберта. Архиепископ сказал: «Есть в моем монастыре брат, именем Титмар, которого вы сами хорошо знаете; этот муж, благоразумно исполняющий свое дело, я надеюсь, будет хорош, с помощью Божией, для этой должности». Тогда король воскликнул: «Если бы он принял это! А во мне он имел бы самого надежного споспешника во всем, в чем бы он ни нуждался». Ко мне тотчас был послан мой двоюродный брат Тидрих (епископ Мюнстерский) сооб1 Архиепископ Магдебургский, в епархии которого лежал Мерзебург.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

щить о том, именем архиепископа и короля, и по возможности убедить меня принять предложение. Я принял посланного в Магдебурге, где я находился в то время1, и ответил следующим образом: «Пусть всемогущий Бог вознаградит моего возлюбленного отца и начальника, что он вспомнил меня добром. Но я считаю себя недостойным того, что он обо мне думает, и потому не смею принять предложения и изъявить свое согласие. Еще в руках Бога исторгнуть из пасти смерти епископа, который еще в живых. Совершенно отказаться от чести я боюсь, чтобы не утратить доброго расположения дорогого моего начальника, а кроме него мне нельзя рассчитывать ни на чью другую поддержку; с помощью же его могу получить не только это, но и гораздо более. Таким образом, после смерти епископа, если Бог сохранит мою жизнь, я выполню то, что угодно ему и поставленным от него властям». Получив во Франкфурте известие о смерти епископа, король приказал совершить подобающие торжественные поминки. Под влиянием известных лиц король отклонил от меня свои мысли и принял другое, лучшее решение. Он хотел отдать этот сан известному Этельгеру, заслуженному мужу. Но доверенный короля, архиепископ Тагино, узнав о том, ревностно противодействовал его плану и неусыпными настоятельными просьбами достиг того, что король согласился вызвать меня к себе через приора Гальберштадтского Гецо, который и явился ко мне в мое имение Ретмерслево (Ротмерслебен). В эту же ночь я имел видение, что над моим ложем висит епископский жезл, и слышал, как будто меня кто-то спрашивал: «Хочешь ли ты принять Мерзебургскую церковь?» Я отвечал: «Если то угодно Богу и архиепископу, который меня призывает на это, я согласен». Голос продолжал: «Берегись! Кто возбуждает нерасположение св. Лаврентия, тот на месте теряет рассудок». Я ответил: «Пусть сохранит меня защитник всех сынов человеческих, Иисус Христос, если я здесь или где-нибудь осмелюсь оскорбить величие 1 Титмар был до того времени приором в Вальбеке.

493

всемогущего Бога, и за свою вину лишусь ходатайства святых». Пробудившись, я изумился, вскочил с ложа и в окошко увидел светлый день, и вот, смотрю, идет в мою келью вышеназванный приор Гецо и объявляет мне с предъявлением двух писем, что меня приглашают явиться в Аугсбург в воскресенье, на Святой неделе. Я пошел в Магдебург и, отправившись оттуда в неделю Ваий с дозволения приора и своих духовных собратий, во вторник после Христова Воскресенья (на третий день праздника) достиг места своего назначения, был милостиво принят архиепископом, хотя он гневался, что я так опоздал. На следующий день он пригласил меня к себе и по приказанию короля спрашивал, расположен ли я одарить церковь из своего имущества по мере своих сил? Я ответил: «Я пришел сюда по вашему приказанию, а не по собственному побуждению, и дать определенный ответ на этот вопрос я теперь не в силах и не желаю. Если по воле Божией и милости короля ваше расположение ко мне так же велико, каким оно было некогда, то ваша цель достигнута, и я охотно исполню все, что только могу сделать как в этом, так и в других отношениях, для спасения своей души и во исполнение вверенной мне обязанности». Архиепископ благосклонно выслушал мои слова, одобрил их, повел потом в капеллу епископа Бруно, где ожидал его король, и передал меня ему в руки, сам же стал приготовляться к совершению мессы. Когда король, по избранию присутствовавших, посредством жезла передал мне епископское достоинство, и я на коленях молил о благодати, начальник хора возгласил: «Приидите, благословеннии Отца моего». В большой церкви, между тем, раздался звон всех колоколов к обедни, и хотя это произошло случайно, а не по какомулибо приказанию или для чествования меня, король, однако же, счел это добрым предзнаменованием. Потом высокопочтенный епископ Бруно устроил великий пир, и в ближайшую субботу мы пришли в Нейбург. Там в воскресенье после Пасхи (24 апреля) я был помазан на епископство святым елеем, рукой вышеназванного архиепископа при содействии нашего собрата Гилливар-

494

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

да (епископа Цейцского), в присутствии не менее четырех епископов и самого короля. Оттуда на корабле по Дунаю отправились мы в Регенсбург... Потом по приказанию короля я поехал в свою епископию. Но сначала я посетил свое поместье, которое по-славянски называется Мальцин, а по-немецки Эгисдорф (Эйсдорф), и на следующий день по прибытии, вблизи р. Эльстера и города Итеры, беседовал с подданными моей церкви, чтобы доставить утешение и надежду присутствовавшим, а отсутствовавших привлечь. А именно, в то время большое число тамошних монастырских людей убежало, или по непостоянству своих нравов, или по слабости управления моих предков. Оттуда я отправился в Мерзебург, где меня встретило с честью духовенство, и Эрик, епископ Гавельбергский, возвел на престол. На следующий день, в воскресенье, я служил обедню за согрешивших, учил собравшихся христиан, жаждавших назидания, и Божеской властью отпустил грехи кающимся, хотя я и сам человек со слабостями. В понедельник (23 мая) начались дни молитвы, и я по приказанию моего архиепископа отправился в Магдебург, а в среду был принят своими духовными собратиями не по своим заслугам, а по их любвеобилию. Мы праздновали (26 мая) потом совокупно, по мере своих сил, таинственное вознесение Христа на небо. Из Магдебурга я отправился в Валлибицы (Вальбек), где я пребывал до того времени 7 лет, три недели и три дня приором духовной братии, служившей Богу и св. Приснодеве Марии; но, к сожалению, это бремя я купил себе посредством симонии, правда, не за деньги, но за уступку поместья своему дяде. И в этом я тяжко виноват, хотя и надеюсь на милосердие Всевышнего судии, потому что я действовал так для защиты стада Господня и для сохранения того, что было основано моими родителям. А потому, мой читатель, заклинаю тебя, прими в соображение представляемые в моем рассказе обстоятельства при суждении моих поступков и слезными мольбами смягчи гневный лик моего будущего Судии. Мой дядя, Лотарь, сделав проступок в отношении своего государя и короля, заботливо

думал о смытии с себя такого пятна. Вследствие того, на месте, называемом Лесной Ручей (Вальбек, от Waldbach), построил он монастырь в честь Богоматери и поставил там приором Виллигиса, а братии подарил на одежду и содержание десятую часть своего имущества. После смерти его жена его Матильда, при содействии своих обоих сыновей, старалась выполнить волю своего мужа, и когда умер Виллигис, назначила его преемником Регинберта, родом остфранка. После смерти моего отца и его матери, когда прошло много лет тому, Регинберт, по старанию моего дяди Лотаря, был возведен Оттоном III в епископы Альтенбурга (Ольденбурга). В то время по соседству с нами жил духовный благородного происхождения по имени Тидрих, который, по убеждению вышеназванного графа Лотаря, купил себе то приорство за десять десятин земли. Тидрих оставался в этой должности столь же долго, и даже еще дольше Регинберта; между тем умерла моя мать, и я, как третий наследник, получил от своих братьев половину того поместья, которое дед посвятил тому монастырю. Вследствие того я несколько раз ходил к моему дяде, не дозволит ли он мне принять на себя звание приора, и если того нельзя сделать даром, то не возьмет ли он с меня умеренной цены. Но Лотарь, невзирая на свои родственные обязанности и любовь, после долгих и упорных переговоров, требовал от меня значительной жертвы. Не найдя поддержки в своих братьях, я с сожалением согласился на его требование и сделан был настоятелем той церкви, которой я был ленным владетелем в силу одного наследственного права, переданного мне отцом. Это случилось в год воплощения Господня 1002-й, 7 мая, когда мой предшественник на основании полюбовного размена дал на то свое согласие. В этой должности, как негодный работник, я служил более неправде, нежели правде, и никогда я не давал себе труда приготовить труды покаяния. Говоря так, я не хочу жаловаться на своих родственников, но я пламенно желаю, чтобы им было воздано за зло добром. После смерти жены моего брата он просил меня приготовить ей

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

495

место покоя в моей церкви. Зная, что там уже погребен почтенный Виллигис, сначала я воспротивился, но, наконец, уступил, оскорбив тем и право, и совесть; о, я несчастный, я согласился на то, чего не должно бы случиться! То, что считают святотатством даже язычники, я, христианин, сделал это: я приказал открыть могилу своего брата по должности и выбросить оттуда его кости, а серебряную чашу, найденную там, продать и полученное разделить между бедными; но впоследствии я нигде не мог ее найти. Конечно, болезнь, вскоре постигшая меня, указала мне достаточно, как тяжко я прегрешил перед Господом. Но превозмогши с Божией помощью болезнь, я отправился в Кёльн с благочестивою целью. Там,

ночью, услышав необыкновенные звуки, я спросил, что это такое? Мне отвечал голос: «Я, Виллигис, блуждаю теперь, потому что твоей виной оставлен без пристанища». Я проснулся и страх овладел мной; до сегодня я дрожу, сознавая свое преступление, и никогда не перестану дрожать... Так как мне казалось неудобным оставить свою церковь в Вальбеке без особенного настоятеля, то я и поставил, по совещании со всей монастырской братией, Виллигиса, своего брата, служителя того алтаря. Затем я возвратился в Мерзебург, где и встретил Троицын день, вместе с моим государем королем 5 июня 1009 г.

Гельмольд

Долго думал я, какой бы труд предпринять мне, чтобы отблагодарить матерь свою, св. Любекскую церковь, и почтить приношением за дарованную мне должность; но ничего лучшего не мог сделать, как описать в честь ее обращение славянского народа и изобразить, трудами каких государей и каких ревностных проповедников в странах этого народа первоначально была насажена христианская вера и потом снова восстановлена. К этому труду меня побуждает достойная подражания забота прежних писателей, из коих многие по особенной любви к литературным занятиям отказывались от всех тревог общественной жизни, чтобы в уеди-

СЛАВЯНСКИЙ МИР В ПРАВЛЕНИЕ ИМПЕРАТОРА ГЕНРИХА II. 1002–1024 гг. (в 1170 г.) Предисловие автора Достопочтенным владыкам и отцам, настоятелям св. Любекской церкви, посвящает Гельмольд, недостойный служитель церкви, что в Бозове, как добровольную дань должного повиновения.

Chronici libri VIII. Кн. VI, 26–32.

ГЕЛЬМОЛЬД, СВЯЩЕННИК в БОЗОВЕ (HELMOLDUS, PRESBYTER BOSO: VIENSIS, ум. в 1175 г.). Он жил и писал во второй половине XII в., самой важной эпохе в истории Севера Европы, когда было основано Любекское епископство, послужившее центром великого Ганзейского союза, и такой замечательный момент нашел для себя не менее замечательного историка. Гельмольд умел соединять достоверность с необыкновенной привлекательностью и оживленностью изложения и сверх того писал на превосходном латинском языке. Жизнь его нам мало известна. Из того, что его друг и наставник епископ Герольд был капелланом Генриха Льва и преподавателем наук в Браунгшвейгской школе, заключают, что и Гельмольд был родом из того же города. Когда Герольд сделался епископом Любекским, он отдал Гельмольду приход в Бозове на Плёнском озере в земле вагиров (Южная Голштиния). Издания: Leibnitz. Script. rer. Brunsw. II, 537–751. Переводы: немецк. Laurent (Berl. 1852), в Geschichtsschr. d. d. Vortzeit. Lief. 19.– Критика: Lappenberg. Ueber Helmold und Arnold, помещ. в Pertz. Archiv, VI, с. 554–584.

496

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

лось в наше время и что я или слышал от старожилов, или сам видел, и, что естественно, описать позднейшие годы тем подробнее, чем большее число событий совершилось в наше время. К этому труду меня побуждала не моя смелость, но убеждение моего достопочтенного наставника, епископа Герольда1, прославившего Любекскую церковь и своими назиданиями, и своей братией. Печать Святослава Игоревича (962–972 гг.)

ненном созерцании найти путь к мудрости, которую они предпочитали блестящему злату и всем драгоценностям. Они направляли свой пытливый взор даже на неосязаемые дела Провидения и старались проникнуть в тайны сокровенные в них, и в этом отношении они предпринимали то, что превышало их силы. Другие же, не заходя так далеко в своих намерениях и целях, держались в пределах доступного им; но и они, несмотря на свою скромность, содействовали к увеличению сокровищницы писаний, заключающей в себе великие тайны. Они начали даже с истории сотворения мира, рассказывали многое о царях, пророках и об изменчивом ходе войн, и перед лицом всего мира платили постоянно дань похвалы добродетельной и пороки осыпали проклятием. Если бы среди мрака этого мира не блистал луч наук, то все покрылось бы ночью. Потому достойны порицания те беспечные современники, кои хотя и видели, что многое как прежде, так и теперь совершается по определению Божества, но, тем не менее, замкнули свои уста и предались скользкой суете мира сего. Я же на страницах этого труда считаю себя обязанным превознести похвалой тех, которые в различное время содействовали просвещению славян или оружием, или словом, проливая даже свою кровь; их заслуг нельзя пройти молчанием уже и потому, что по разрушении Ольденбургской церкви они при помощи Божией довели до такого верха славы знаменитый город Любек, что между всеми замечательнейшими городами славянскими он стал выше других как по богатству, так и по своей религиозности. Таким образом, опустив все прочее, я при помощи Божией решился верно описать все, что случи-

Книга первая 1. Я думаю, что не излишне будет при начале этого труда в кратком историческом обзоре сказать о быте и нравах славян и о том, в каком глубоком заблуждении утопали они, чтобы из этого, судя по качеству болезни, тем легче заключить о силе божественного их врачевания. Славянские народы весьма многочисленны. Они живут по берегам Балтийского моря. Один рукав этого моря разливается от Западного океана к Востоку и называется Балтическим, потому что он наподобие balteus, то есть пояса, тянется длинной полосой через Скифские земли до Греции (то есть Руси). Это море называется также Варварским, или Скифским оттого, что омывает страны варварских народов. Около него живут многие народы: даны и шведы, называемые у нас норманнами, занимают северный берег и все прилежащие к нему острова, а южный населяют славянские народы, из коих первые от востока руцы (руссы), далее поляне (поляки), с которыми граничат к северу пруссы, к югу богемы и морганы (моравы), или каринты, соседние сорабам. Если же и Венгрию считать за часть славянской земли, как некоторые того хотят, на том основании, что она ни нравами, ни языком не отличается от нее, в таком случае область славянского языка так увеличится, что невозможно того и представить. Все эти народы, кроме пруссов, – христиане. Давно уже и Русь уверовала. У данов она называется Острогардом, потому что она, находясь на Востоке, изобилует всяким добром. Ее называют также

1 Герольд был первым Любекским епископом и умер в 1163 г., вскоре после перенесения престола из Ольденберга в Любек

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

497

Погребальный курган (сле ва): вначале строилась домовина (дом мертвых), куда помещался покойный вместе с принадлежавшими ему вещами и оружием; затем сооружение поджигалось. После того как костер прогорал, над пепелищем насыпался курган, на котором проводилась тризна. После чего курган досыпали, а на его вершину ставили столб. Предметы, найденные в кургане Черная Могила (справа): шлем, рога тура и мечи (Х в.)

Гунигардом, потому что там прежде жили гунны. Главный же город ее Киев (Chue). Но я не мог нигде узнать с точностью, какими проповедниками она обращена в христианскую веру; знаю одно, что в своих обрядах она, кажется, более подражает грекам, чем латинам, так как Русское море (то есть Черное) служит близким путем сообщения ее с Грецией. Пруссы еще не просвещены верой, но одарены добрыми природными качествами; так, они весьма сострадательны к терпящим нужду, спешат навстречу погибающим на море и преследуемым пиратами. Золото и серебро они ценят мало и богаты одними

неизвестными у нас мехами, запах которых влил смертоносный яд гордости в наше общество. Сами они считают эти меха не дороже всякой дряни, и тем, я думаю, произносят приговор над нами, которые домогаются куничьих мехов, как величайшего блаженства. Поэтому они и выменивают нам своих драгоценных куниц на простые полотняные одежды, называемые у нас фальдонами (faldones). Вообще много можно было бы сказать похвального о их нравах, если бы только они исповедывали христианскую веру, проповедников которой они жестоко преследуют: у них украсился мученическим венцом знаменитый епис-

498

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

Бой воинов Святослава с византийцами (миниатюра из рукописи Иоанна Скилицы)

коп Богемский Адальберт. Будучи в тесном сношении с нами во всем, они даже и теперь воспрещают нам доступ в священные дубравы и к источникам, думая, что они оскверняются посещением христиан. В пищу употребляют мясо вьючного скота, из молока и крови которого приготовляют одуряющий напиток. Глаза у них голубые, лицо красноватое, а волосы длинные. Неприступные в своих болотах, они не хотят признавать никаких господ над собой. Венгры прежде были народом очень сильным и искусным в бою, опасным даже для самой Римской империи. Так, после поражения гуннов и данов венгры свирепствовали в третий раз и опустошили и разорили все пограничные области. Собрав многочисленное войско, они овладели всей Баварией, или Швабией, кроме того, опустошили пограничные Рейнские страны, а Саксонию прошли огнем и мечом до Британского океана. Каких усилий и какой потери стоило укрощение этого народа и подчинение его Божескому Закону для императоров и христианского воинства, о том многие знают и ясно говорится в истории. Каринты пограничны с баварцами. Они усердны к богослужению, и нет ни одного народа, который был бы более честен и более оказывал почтения священникам. Богемия имеет короля и людей воинственных, наполнена церквами, и народ ее богобоязнен. Она разделяется на два епископства: Прагское и Ольмюцское.

Польша – обширная славянская страна; граница ее, говорят, соприкасается с владениями руссов; разделяется же она на восемь епископств. Прежде она имела короля, а теперь управляется герцогами и подвластна императору так же, как и Богемия. Как у поляков, так и у богемцев одинаковый образ вооружения и способ ведения войны. Всякий раз, как их вызывают на войну другие народы, они храбро дерутся, но после того делаются жестоки своими убийствами и грабежом: не щадят ни церквей, ни монастырей, ни кладбищ. Впрочем, они не иначе соглашаются идти на войну с чужеземными народами, как договорившись предварительно о своем праве на разграбление сокровищ, которые охраняются в святых местах благочестием, как стеной. Вследствие такой жадности часто случается, что они и с лучшими своими друзьями обращаются как с врагом, отчего весьма редко призывают их на помощь во время войны. Этого и достаточно будет сказать о богемцах, поляках и прочих восточных славянах. В следующих главах, от 2 до 15-й, автор излагает сначала вкратце географические сведения того времени о западных славянах, а потом рассказывает подробнее историю завоевания их и обращение в христианство, начиная от Карла Великого, при его преемниках, в течение IX и X столетий, до смерти Оттона III, 1002 г. Но эта часть хроники мало замечательна как простое сокращение труда Адама Бременского, жившего ближе к описываемому им времени (см. об Адаме Бременском и его сочинениях ниже).

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами Начиная с главы 16 автор описывает эпоху Генриха II и хотя продолжает пользоваться материалами Адама Бременского, но уже дополняет его другими источниками, а потому с этого места хроника приобретает больший интерес. Сосредоточение Оттоном III всего внимания на Италию было причиной ослабления господства немцев в славянских землях, почему после смерти его славяне восстали и вместе отказались от христианства, которое в их представлении было тесно связано с идеей о немецком иге. На этом-то восстании славян, в начале XI в., и останавливается несколько долее наш автор.

16. В это время приходил к концу 1001 г., от воплощения Бога слова1, когда император 1

Оттон III умер 24 января 1002 г.

499

Оттон III, после того, как в третий раз он вошел в Рим победителем, преждевременно умер. Престол его наследовал Генрих (II) Благочестивый, прославившийся своим правосудием и святостью, тот самый, который основал Бамбергское епископство и заботился великой щедростью о церквах и богослужении. В десятый год его правления умер Саксонский герцог Бенно, муж знаменитый своим правосудием и ревностный защитник церквей. Преемником ему был сын его, Бернгард, уже не столь счастливый, как отец. С того времени, как он сделался герцогом, распри и возмущения в этой стране никогда не прекращались, потому что он осмелился восстать против императора Генриха и возмутил против

Русские ладьи. По рисунку древнегреческих летописей

500

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

Воины Древнерусского государства

него всю Саксонию; потом вооружился против самого Христа, и все саксонские церкви, особенно те, которые во время упомянутого восстания не хотели подчиниться ему, привел в страх и смятение. Кроме того, этот же герцог совершенно забыл то доброе расположение к славянам, какое питали к ним его отец и предки: он так жестоко угнетал винулов по своему корыстолюбию, что принудил их принять язычество. Славянами в то время владели маркграф Теодорих и герцог Бернгард, один – восточной страной, а другой – западной; их неразумное правление привело к негативным последствиям. Тогда как прежние добрые императоры кротко обращались с грубыми языческими племенами, смягчая их суровые нравы и обращая на путь спасения, Теодорих и Бернгард угнетали их до того, что они увидели себя в необходимости свергнуть иго рабства и защищать свою свободу оружием. У винулов 1

То есть Местивой и Мечислав.

в то время были князьями Мистивой и Миццидраге1; под их-то руководством и вспыхнуло то восстание. А старое предание говорит, будто бы Мистивой просил руки племянницы Бернгарда, и последний обещал ему. Чтобы заслужить обещанное, Мистивой с тысячью всадников сопровождал Бернгарда в Италию, где герцог и почти все его войско погибло. По возвращении из похода Мистивой стал просить обещанной ему невесты; но маркграф Теодорих помешал этому делу и объявил, что кровная родственница герцога не может быть выдана за собаку! Выслушав это, Мистивой с негодованием удалился. Герцог, впрочем, изменил свое мнение и вслед за Мистивоем отправил послов объявить ему, чтобы он взял обещанную невесту; но Мистивой, говорят, дал ему следующий ответ: «Так как благородной родственнице великого герцога следует вступить в супружество с знаменитым мужем, то нельзя отдать ее за собаку. Нас довольно отблагодарили за оказанные услуги тем, что отнесли к собакам, а не к людям. Но когда собака сделается сильной, то она больно укусит». Затем он возвратился к славянам и прежде всего зашел в город Ретру, находящийся в области лутичей. Там перед собранием славян, живших на востоке, он объявил о нанесенном ему оскорблении и сказал, что на языке саксонцев славяне называются собаками. Славяне ему отвечали: «Ты и стоишь того за то, что покинул своих соотечественников и служил саксонцам, народу вероломному и корыстному. Поклянись же теперь перед нами, что ты бросишь их, и мы будем с тобой». Мистивой поклялся. Когда герцог Бернгард, пользуясь случаем, поднял оружие против императора, славяне сочли такое время благоприятным для себя, собрали войско и опустошили всю Нордалбингию огнем и мечом; затем прошли по всей Славянской земле, сожгли все храмы и разрушили их до основания, а священников и других церковнослужителей умертвили, подвергнув их разным мучениям, и по эту сторону Эльбы не оставили даже следов христианства. В Гамменбурге (ныне Гамбург), тогда и после того, было взято много духовных и мирян в плен, а еще более истреблено по

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

501

Язычество на Руси (IX–X вв.) У руссов существовал обычай человеческих жертвоприношений Перуну. В летописях имеется рассказ о том, как князь Владимир, будучи еще язычником, приказал выбрать по жребию юношу для принесения в жертву. Жребий выпал на сына варяга, христианина, который отказался «отдать сына бесам» и предложил, чтобы один из идолов, которым поклонялись киевляне, пришел сам и забрал мальчика. Разъяренная толпа выломала ворота и убила обоих (сюжет этот изображен слева вверху). Справа – домашние славянские идолы. Внизу – языческое святилище в Хадасовичах

ненависти к христианству. Славянские старожилы, которые помнят все совершенное в ту пору варварами, рассказывают, что в городе Ольденбурге, населенном многими христианами, по избиении прочих, как скотов, шестьдесят священников были пощажены для большего над ними посмеяния; старшего между ними звали Оддаром. Ему, как и другим, крестообразно разрезали на голове кожу и оголили череп. Потом исповедников Господних, с завязанными на спину руками, волочили по всем славянским городам, пока они не умерли. Таким образом, доставив собой и ангелам, и людям зрелище, достойное удивления, они на дороге испустили свой победоносный дух. Подобных примеров рассказывают много по всем странам славян и нордалбингов, которые ныне, так как они не записаны, считаются баснями. Да, таковых мучеников в Славянской земле было много и после, так что едва ли можно записать их в одну книгу. Таким образом, все славяне, жившие между Эльбой и Одером, отреклись

от тела Христова и церкви, с которой прежде были соединены. О, как непостижимо правосудие Божие в отношении людей! «Господь кого хочет милует и кого хочет ожесточает». Удивляясь его всемогуществу, мы видим, что иногда те, которые уже уверовали, снова впадают в язычество, а те, котоПечать Ярослава Мудрого

502

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.) В главе 17 автор делает отступление по поводу перемены в лицах епископов Бременских или Гамбургских и сокращает Адама Бременского. Но восстановление ими Ольденбургского епископства, только что разоренного славянами, назначением туда главой церкви славянских земель Бенно, дает автору повод снова обратиться к истории отношений немцев к славянам в правление того же Генриха II.

Вооружение воинов Киевской Руси (шлемы, шпоры, меч, секира, стремя, конские путы)

рые оставались последними, обращаются ко Христу1. Итак, Господь, праведный Судия, силен и долготерпелив. Как некогда Он истребил для испытания Израиля на его глазах семь ханаанских племен и оставил одних только чужеземцев, так и ныне ему угодно было ожесточить небольшую часть язычников, чтобы наказать нас за наше неверие. Это случилось в последние годы правления престарелого архиепископа Либенция (Гамбургского) и при герцоге Бернгарде, сыне Бенно, жестоко угнетавшем славян. Славянский же маркграф Теодорих, такой же корыстолюбивый и жестокий, как вышеупомянутый герцог, был лишен звания и всего наследства, сделался прихожанином в Магдебурге и кончил жизнь несчастной смертью, чего и был достоин. Славянский князь Мистивой раскаялся наконец и обратился в конце своей жизни к Господу, но за то, что он не хотел отречься от христианства, его изгнали из отечества; он убежал к бардам и там дожил до глубокой старости, оставаясь верным христианином. 1 Автор обратился к богословским причинам, объясняющим восстание славян, как бы забыв настоящую причину, которую он указал сам же, говоря выше о притеснениях славян немцами.

18. Бенно, человек весьма благочестивый, начал с величайшим рвением восстанавливать Ольденбургское епископство и исследовать, какие владения и доходы предоставлены были в его пользу, на основании грамот великого императора Оттона. Так как после уничтожения Ольденбургской епархии прежние постановления о приношениях князей в пользу церкви были забыты и все доходы отошли в пользу славян, то епископ лично жаловался герцогу Бернгарду, что вагиры, ободриты и другие славяне отказались платить должную ему дань. Вследствие того были призваны к объяснению по этому вопросу князья винулов. Когда их спросили, почему они отказались платить епископу десятину с полей, то они начали жаловаться на тяжесть податей вообще и объявили, что они лучше оставят землю, чем обременят себя большими налогами. Герцог, видя, что нельзя восстановить церковного права в той силе, в какой оно было при Оттоне Великом, успел, по крайней мере (и то с величайшим трудом), склонить славян на одно: чтобы по всей стране ободритов с каждого дома, богатого Дружина русского князя

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

и бедного, уплачивалось по два пфеннига как должное епископу. Кроме того, всем известные дворы в Бозове и Неценне и другие владения в земле вагиров постановлено было возвратить епископу с тем, чтобы снова их отстроить. Что же касается до поместьев, лежащих в отдаленных странах Славянской земли, и которые относились, по древним сказаниям, к Ольденбургскому епископству, например, Деришевы, Морицы, Кучины со своими угодьями, то епископ Бенно, как ни старался, никак не мог возвратить их от герцога. А когда благочестивому императору Генриху вздумалось сделать всеобщий сейм в Вербенах, что на Эльбе, с целью разведать о расположении славян, все князья винулов явились туда и в присутствии императора объявили, что

503

они намерены ему повиноваться и жить мирно. При этом случае ольденбургский епископ предоставил императору свою старую жалобу об имениях своей церкви; когда славянских князей спросили о таких владениях, принадлежавших прежде той епархии, они признали, что упомянутые города с их предместьями действительно должны принадлежать церкви и епископу. После этого все ободриты, кучины, полабы, вагиры и другие славянские народы, жившие в пределах Ольденбургской церкви, обещали вносить всю дань, какую Оттон Великий постановил вместо десятины, как церковный доход. Впрочем, это обещание было притворное, потому что едва только император распустил собрание и занялся другими делами, славяне перестали и думать об

Гробница Ярослава в Софийском соборе в Киеве. Белый мрамор. Выполнена в византийском стиле

504

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

исполнении обещанного. Между тем столько же храбрый, сколько и своекорыстный саксонский герцог начал обременять славян такими налогами, что они должны были и совсем забыть о жертвах Богу и о приношениях в пользу духовенства. Тогда исповедник Христов Бенно, видя, что светские князья ему не только не помогают, но даже всеми мерами препятствуют, утомленный тщетными усилиями и не имея нигде спокойного места, отправился к Беренварду, епископу Гильдесгеймскому, рассказал ему о своем печальном положении и искал утешения в своем горе. Как муж благодетельный, тот пастырь принял радушно Бенно, предложил ему, утомленному, все дружеские услуги и из доходов своей церкви дал часть на содержание, пока не окажется ему возможность вступить снова в свою должность, возвратиться и найти безопасное убежище, где бы он мог оставаться спокойно. В то время вышеупомянутый епископ Беренвард в наследственных своих владениях построил со значительными издержками большой храм в честь св. архангела Михаила и при нем основал обширную обитель иноков для служения Богу. По окончании постройки храма на обряд его освящения собралось несметное множество народа; когда епископ Бенно освящал левый придел храма, то был так стеснен и сдавлен толпой, что

Випон ЖИЗНЬ КОНРАДА II, ИМПЕРАТОРА. 1024–1039 гг. (в 1048 г.) Послание к королю Генриху (III), сыну императора Конрада (II) Випон, Божией милостью, пресвитер и служитель королевских слуг, славнейшему императору и королю Генриху Третьему, мудрому как в мире, так и на войне, обладателю земного шара. Я счел нужным, государь император, описать славную жизнь и знаменитые деяния отца твоего императора Конрада; ибо не сле-

спустя немного дней, так как болезнь его все увеличивалась, кончил свою жизнь (13 августа 1023 г.). Его с честью погребли в том же храме, в его северной капелле. Ему наследовал Мейнгер, рукоположенный Либенцием II1, а Мейнгеру – Абелин, поставленный архиепископом Алебрандом2. В последних главах первой книги, от 19 до 94-й, автор описывает период от смерти Генриха II и вместе Бенно, епископа Ольденбургского, в 1024 г., до смерти первого Любекского епископа Герольда и назначения ему преемника, 1 февраля 1164 г. Но все XI столетие, до смерти Генриха IV в 1106 г., автор излагает коротко, вмещая все это пространство времени в 15 глав (от 19 до 33-й); хроника приобретает свое настоящее значение только с XII столетия, то есть с главы 34 и до 94-й: автор пишет эту часть или как свидетель и действующее лицо, по собственному наблюдению, или по показаниям очевидцев. Вторая книга, состоящая из 14 глав, должна была служить продолжением начатого труда, но она останавливается на 1172 г. и посвящена в основном событиям епархии Рацебурга и Шверина и деятельности Генриха Льва Вельфа.

Chronicon Slavorum, I, 1, 16–18.

1 Либенций был епископом Гамбургским от 1029 до 1032 г. 2 Алебранд наследовал предыдущему и правил от 1035 до 1043 г.

дует, чтобы светильник скрывался под спудом, а солнечный луч прятался в облаках, так точно не следует, чтобы достопамятная добродетель покрывалась ржавчиной забвения. Впрочем, как бы ни были прекрасны и блистательны подвиги его, но перед необыкновенным блеском твоих доблестей они, повидимому, тускнеют. Но если Бог позволит, я, смиренный слуга твой, постараюсь изложить царственные деяния обоих вас, какие совершены при моей жизни, и покажу, в чем состоит между вами различие, а именно: каким образом один из вас нанес удар республике, или Римской империи, к ее же благу, а другой своей мудростью исцелил ту же республику. Если я в своем описании скажу или больше, или меньше, или иначе, чем было на самом деле, в этом случае обвинение дол-

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

жно пасть не на пишущего, а на рассказывавших; потому что, подвергаясь очень часто недугам, я не мог неопустительно бывать в капелле1 государя моего, Конрада. Но то, что я сам видел или заимствовал от других, изложу перед вами, опираясь на истину, если вы пожелаете вкусить моих плодов. И так как некоторые достохвальные дела совершены тобою еще при жизни отца, то я решил поместить их между его деяниями; что же касается до того, что ты славно совершил уже по кончине отца, то об этом я намерен рассказать отдельно2. Если бы кто-нибудь из моих недоброжелателей заметил мне, что настоящий мой труд напрасен, когда уже другие писали о том же предмете, то (хотя я не видел ни одного сочинения об этом) отвечу: «Голос двух или трех свидетелей утверждает всякое свидетельство»3. Вот почему и учение Христово, заключенное в Евангелии, изложено не одним лишь, но четырьмя достоверными свидетелями. Я посвящаю тебе, верховный император, свой труд и раскрываю перед тобой деяния твоего отца с тем, 1 Под придворной капеллой того времени надо понимать не домашнюю церковь, но скорее то, что мы называем Собственной канцелярией. Наш автор и служил именно в такой канцелярии. 2 Автор никогда не исполнил своего намерения. 3 Второзак. 19, 15.

505

Императорская печать Конрада II

чтобы всякий раз, как ты будешь предпринимать совершение какого-нибудь знаменитого подвига, наперед мог видеть, как в зеркале, отцовские добродетели; и да процветет в тебе роскошно то, что ты наследовал от родительского корня, и чем более ты превзошел всех своих предшественников в подвигах религиозных и мирских, тем дольше всех их, по милости Всемогущего Бога, удостоишься удержать свое царство и власть. Будь здоров!

ВИПОН КАПЕЛЛАН (WIPO, CAPELLANUS – СЕКРЕТАРЬ, XI в.). Он писал в первой половине XI в. Випон был родом бургунд и получил отличное по тому времени классическое образование. После смерти Генриха II его преемник Конрад II взял Випона в свою капеллу (то есть канцелярию) и потому он был неотлучно при дворе императора. Он был в большой дружбе с сыном императора, Генрихом III, и ему посвящал многочисленные свои литературные произведения. В приведенном выше его сочинении попадаются часто ссылки на различные сочинения Випона, автора которых он называет «один из наших». Но все они потеряны за исключением трех: Proverbia, Tetralogus и Vita Chuonradi imperatoris. Proverbia есть собрание 100 пословиц с рифмованными изречениями мудрости, которые он поднес 11-летнему Генриху при его короновании в 1028 г. В этих поговорках конец стиха рифмуется со своей серединой; вот их образец: Incipit inventum, referens proverbia centum. Pax Heinrico, Dei amico. Decet regem discere legem. Audiat reх, quod praecipit lex. Legem servare, hoc est regnare, и т. д.

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

506 Пролог

Чтобы не пройти немым молчанием славу христианской империи и увековечить имя тех, которые в этой жизни благоразумно управляли, передав потомкам, если те захотят подражать предкам, хороший образец для жизни – так как добрый пример укрепляет бодрость и силу, – я счел удобным и приличным отпечатлеть письменно легко ускользающие из памяти дела минувших дней. Притом, часто случается, что слава предков производить в потомках хоть изумление и совестливость, если они и не уподобляются им, несмотря на изучение их подвигов. Как добродетель облагораживает многих людей низкого происхождения, так порочность для многих и благородных служит к большему их унижению. Наконец, я считаю неприличным умалчивать о победах православных государей и в то же время провозглашать во всеуслышание о триумфах неверных тиранов. Было бы довольно неразумно писать и читать о деяниях какого-нибудь Тарквиния Гордого, Тулла и Анка, отца Энея, свирепого Рутула, оставляя в совершенном забвении наших Карлов и трех Оттонов, императора Генриха II, императора Конрада, отца славнейшего короля Генриха III и самого короля Генриха, торжествующего во имя Христа. Должно опасаться, чтобы наши новейшие писатели по своей лености не потеряли значения в глазах Бога, ибо и Ветхий завет, в котором тщательно и обильно изложены деяния отцов, оставил нам образец и вместе указал на необходимость хранения в сокровищнице памяти вновь совершающихся дел.

Затем автор цитирует важнейшие факты библейской истории, ссылается на мнения языческих мудрецов и делает большое риторическое отступление о пользе истории, что в конце и резюмирует в нескольких словах:

Итак, писать историю своего времени можно, потому что того не воспрещает ни одна религия; это одобряется рассудком, и наконец такой труд приносит пользу отечеству и назидает потомство. Прошедшее становится, таким образом, присущим нам, а что произойдет в будущем – то останется неизвестным. В этих видах и я решился писать к общей пользе читателей, что доставит удовольствие и слушателям. Если в моих рассказах найдется что-нибудь доброе, читатель увидит, чему он должен подражать; что же касается меня лично, то я считаю этот труд выгодным и для себя, потому именно, что, предавшись занятиям, я буду в состоянии, если Бог подкрепит мои силы, удалить от своего тела, изнуренного многочисленными болезнями, столь враждебную душе праздность. Итак, вознамерившись говорить об общественных делах, я займусь преимущественно изложением деяний двух государей, то есть императора Конрада (II) и сына его, короля Генриха (III), которому почти все лучшие люди усвоили прозвание: «Путь Правды» (Lineam Justitiae). Деяния отца, которые случились в мое время и из которых одни я сам видел, а другие узнал через разговоры с разными лицами, я постараюсь изобразить живописными чертами для несведущих потомков. А славнейшие деяния сына, который, благодарение Богу, продолжает ныне царствовать, я не перестану записывать до тех пор, пока буду жив. Если же мне слу-

То есть «Начинается сборник, содержащий 100 пословиц – Мир Генриху, Божьему другу.– Королю следует изучать законы.– Пусть король внемлет, чему учит закон.– Блюсти закон значит царствовать» и т. д. Tetralogus – род программы царствования, поднесенной тому же Генриху III в стихах; названо так по четырем действующим лицам: Поэт, Муза, Закон и Милосердие. Самое важное произведение Випона – «Жизнь Конрада II», как написанное очевидцем, за исключением немногого, слышанного им от епископа Лозаннского. Обещанное же им описание жизньи Генриха III или не дошло до нас, или, быть может, и не было начато автором. Издания: Pertz. Monum. XI, 247–254. Переводы: Ж. Конрада II, перев. на нем. Buchholtz, Francf. a. M. 1819. Критика: Pertz. Wipo’s Leben und Schriften, помещ. в Abhandlung. d. Berl. Acad. 1851.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

чится расстаться с этой жизнью раньше короля и таким образом оставить труд неоконченным, то умоляю своего продолжателя не стыдиться на положенном мной фундаменте воздвигнуть свои стены, не пренебречь исправлением неровностей моего слога и не завидовать положенному мной началу, если он не желает, чтобы другие, в свою очередь, завидовали ему. Кто начал, тот дошел уже до середины, и потому, если кому-нибудь достанется мой труд уже начатый, он не должен оставаться неблагодарным к нему. Сказанное доселе составляет краткое предисловие: теперь я приступлю к деяниям Конрада, но наперед расскажу в немногих словах об избрании его, которое было весьма благополучно, а затем, чтобы придать своему повествованию больше вероятия, я считаю необходимым предварительно упомянуть об епископах и других князьях, составлявших в то время опору королевства. 1. В лето от воплощения Господа 1024-е, император Генрих II, устроив надлежащим образом дела государства, в то самое время, когда после продолжительного труда начинал уже пожинать зрелый плод мира, с неприкосновенной властью, в здравом уме был поражен телесным недугом, который до того усилился, что он окончил свою жизнь за три дня до июльских Ид (то есть 13 июля). Тело его привезли для погребения из Саксонии на место, называемое Бабенберг (Бамберг), где его благочестивым усердием и ревностью было основано епископство и украшено всеми церковными принадлежностями. На посвящение нового епископа он исходатайствовал согласие апостолического владыки Бенедикта; а чтобы обеспечить его положение, подтвердил торжественно своей властью его привилегии. После кончины императора государство, потеряв в нем отца, как будто опустело и на короткое время поколебалось. Добрым людям причинило то страх и заботу, а злые радовались, что империя была потрясена. Но, к счастью, Божественное Провидение вверило якорь церкви первосвятителям и правителям, каких только можно было желать в то время, чтобы привести отечество без треволнений в пристань спокойствия. Так как умерший император не оставил после себя сыновей, то каждый светс-

507

кий властитель, хотя бы он славился более силой, чем умом, старался сделаться первым или, по крайней мере, вторым после первого. Поэтому все почти королевство подверглось раздорам, так что во многих местах распространились бы убийства, пожары и грабительства, если бы их не успели потушить энергичные действия знаменитых мужей. Королева Кунигунда, вдова Гейнриха II, хотя и не обладала мужескими силами, однако, по совету своих братьев, Теодориха, епископа Метцского, и Гецило, герцога Баварии, по своим средствам поддерживала государство и направляла весь свой ум и заботы на восстановление империи. При этом будет кстати здесь перечислить поименно первосвятителей и светских князей, имевших в то время силу в государстве, и избирать Quorum consiliis consuevit Francia reges1. Следует поименный список 12 архиепископов и епископов с добавлением к каждому эпитетов: «добрый», «деятельный», «благочестивый», «смиренный» и т. д.; только при имени епископа Аугсбургского Бруно сказано: «Рассудителен и здравоумен, если бы не запятнал себя ненавистью к брату» (то есть императору Генриху II). Далее, германские князья, о которых, по словам автора, он не знает ничего, кроме их имен; итальянских пропускает, потому что они не участвовали в избрании и подчинились позже; не говорит и о бургундских, потому что Бургундия была окончательно присоединена к империи только при Генрихе III; по той же причине, замечает автор, опущены им и князья Венгрии. Затем биограф приступает к делу и со следующей главы говорит о самом ходе избрания Конрада II.

На рубеже владений Майнца и Вормса находится местность удобная и выгодная по своей обширности и ровности для помещения огромного числа людей, а острова (на Рейне), лежащие в стороне, весьма полезны для обсуждения секретных дел; впрочем, о названии (Камба) и расположении этой местности я предоставляю говорить топографам, сам же возвращаюсь к начатому 1 «Которых советом привыкла Франция королей» избирать. Автор цитирует стих какого-то древнего поэта, когда под Францией разумели вообще землю франков.

508

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

мной. Итак, когда собрались все примасы и, так сказать, силы и внутренности государства, они расположились лагерем по эту и по ту сторону Рейна. Так как эта река отделяет Галлию от Германии, то со стороны Германии собрались туда саксы со своими соседями славянами, франки восточные, норики и алеманны, со стороны же Галлии соединились франки, обитавшие на Рейне, рипуарии и лотаринги1. Дело шло о важном вопросе; избрание было сомнительно; находясь между страхом и надеждой, они успели, наконец, разведать обоюдные желания и вступили в продолжительное совещание друг с другом. А совещаться было нужно не о маловажном деле, так что если бы оно не переварилось предварительно в пламенной груди, то привело бы государственный организм к совершенному расстройству. Выражусь по этому случаю общеупотребительными поговорками2: «Нужно хорошо пережевывать пищу во рту, потому что проглоченная целиком причиняет вред»; или: «Лекарство нужно ставить перед глазами и тщательно заготовлять его». Таким образом, после долгих совещаний о том, кому следует быть королем, когда одного устранял от выбора возраст, или чрезмерно незрелый, или слишком преклонный, другой не был известен никакой доблестью, а некоторые успели уже обнаружить свою неспособность, – князья решили из многих выбрать немногих, и из числа последних остановились только на двух; по тщательном обсуждении своего строгого выбора, верховные владыки дошли до единства в мнениях. Было в то время два Куно3; один из них, как старший летами, назывался Куно Старший, а другой – Куно Младший; оба они происходили из знаменитейшего рода во Франции 1

Автор употребляет отчасти древние названия, например: норики, вместо каринтийцы, рипуарские франки, вместо того, чтобы сказать: брабантцы жители Фландрии. 2 Автор славился умением составлять рифмованные поговорки, proverbia; cм. о том ниже. 3 Сhuono, onis – лат. форма имени Конрад. Оба эти Конрада были двоюродные братья. Их дед Оттон, герцог Каринтии, родился от Конрада, герцога Лотарингии, женатого на дочери Оттона Великого (см. о нем выше, у Росвиты).

Тевтонской (то есть Франконии), родившись от двух братьев, из которых один был известен по именем Гецило, а другой Куно; эти же, в свою очередь, родились от Оттона, герцога франков, вместе с двумя другими – Бруно и Вильгельмом; первый из них сделался впоследствии Папой апостольского престола Римской церкви под именем Григория (V), Вильгельм же, поставленный епископом Страсбургской церкви, возвысил ее удивительным образом. Оба эти Куно, будучи, как я сказал, благороднейшими по мужской линии, не менее славились своим происхождением и по женской линии. Мать младшего Куно, Матильда, родилась от дочери бургундского короля Конрада; Аделаида же, мать Куно Старшего, происходила из знаменитой фамилии в Лотарингии и была сестрой графов Гергарда и Адальберта, которые, ведя постоянную борьбу с королями и герцогами, едва, наконец, примирились со свойственником своим, королем Конрадом; родители их, говорят, вели свое происхождение от древнего рода троянских царей, и при блаженном Ремигии Исповеднике (конец V в.) склонили свои выи под иго веры. Остальные чины (nobilitas) долго колебались в нерешительности, кому из этих двух Куно отдать предпочтение – старшему или младшему; и хотя в тайных помыслах и душевном желании все почти были расположены в пользу Куно Старшего, уважая в нем его мужество и справедливость, но в то же время, принимая в соображение могущество младшего и опасаясь, что честолюбие может привести к разрыву, каждый старался всеми мерами скрыть свое мнение. Наконец, Божественное Провидение устроило так, что они сами договорились друг с другом, как только было то возможно в таком щекотливом вопросе, что тот, кого превознесет большинство собрания, без сопротивления уступит другому. Считаю достойным привести ту речь, в которой Куно Старший выказал свой ум и говорил так не потому, чтобы сам он не надеялся сделаться королем,– он думал, что Бог то внушит сердцу князей, – но ему было желательно укрепить дух своего родственника, чтобы он не смущался в последнюю минуту. Все это он выразил в следующей

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

превосходной речи: «Радость в счастье позволительна; она не нарушает солидности человека, напротив, она препятствует ему остаться неблагодарным за приобретенные блага; ибо как вредно малодушие в тяжелых обстоятельствах и как оно влечет за собой еще большее зло, так приличная радость в счастье приводит человека к большему добру; поэтому мало имеет цены тот плод приобретенного благополучия, который не питает нашу душу в ее стремлениях умеренным весельем. Я чувствую, что бодрость моего духа возросла от радости при одной мысли, что в таком многочисленном собрании выбор остановился на нас двух с тем, чтобы одного возвысить в королевское достоинство. Впрочем, мы не должны думать, что своей знатностью или богатством мы превосходим своих ближних; точно так же нам не следует гордиться перед ними, как будто мы своими речами или поступками совершили что-нибудь достойное выпадающей на нашу долю чести. Предки наши доказывали свою славу более делами, чем словами; в обыкновенной жизни каждому следует довольствоваться равным с другими. Но каковы бы ни были причины, по которым нам отдают преимущество перед прочими, за это мы должны благодарить виновника всего, Господа. Нам должно подумать о том, чтобы родственная и домашняя распря не сделала нас недостойными той чести, которую мы получили благодаря согласию посторонних, и вообще безрассудно было бы распорядиться чужой властью, как будто бы она была наша собственная. Во всяком избрании никто не должен произносить суждения о самом себе, а может судить лишь о другом. Если бы каждый позволял себе иметь о себе собственное мнение, то сколько бы у нас явилось, не говорю королей, а корольков? Не в нашей власти было из многих выбрать в это достоинство только двух. Желания, заботы, единодушие, словом, что только имели наилучшего в своей воле франки, лотаринги, саксы, норики, алеманны,– сосредоточилось около нас, как около ветвей одного корня, как потомков одной фамилии и как неразрывных родственников; никому из них и в голову не приходило, чтобы такие многочисленные связи могли быть порваны враждой.

509

То, что природа связала, должно быть связано вместе; Что началося родством, то в дружбу она обращает.

Если мы воспрепятствуем друг другу в достижении предлагаемой чести, иначе говоря, если станем спорить друг с другом, то можно ожидать, что народ покинет нас и изберет себе какого-нибудь третьего; через это мы только лишимся высших почестей, но – что хуже для нас самой смерти – потеряем всю добрую славу и впадем в презрение, как будто мы, не желая уступить друг другу первенство (что я считаю совершенно неприличным для кровных), не имели нисколько доблести, чтобы удержать за собой верховную власть. Мы стоим уже вблизи величайшей почести, и теперь дело в том, захотим ли мы сами, чтобы она кому из нас двух досталась. А мне кажется, что если власть сосредоточится в одном из нас, то и другой некоторым образом сделается ее участником. Ибо, как от королей разливаются королевские почести и на их родственников, хотя эти последние сами и не короли, так и те, которые были призваны и предназначены к избранию в короли, хотя бы они и не достигли этого достоинства, все же не лишаются той чести, которая вытекает сама собой из их избрания в кандидаты, так как и для того, чтобы быть кандидатом, нельзя не иметь заслуг. Кроме того, если через королей пользуются уважением и их родственники, если притом все желают, чтобы мы были согласны между собой, как все были согласны относительно нас, так что возвышение одного зависело от другого, то кто может быть счастливее нас: один будет царствовать, а другой скажет себе, что царствующий получил свою власть от меня одного? Будем же осмотрительны, чтобы нам не пришлось предпочесть своему чужого и неизвестного известному и чтобы сегодняшний день, столь радостный и счастливый для нас, по случаю нашего избрания, не обратился в день продолжительного несчастья, если мы дурно воспользуемся той благосклонностью, которой почтил нас народ. Возлюбленнейший из всех моих родственников! Чтобы, со своей стороны, не подать повода к чему-нибудь подобному, я намерен выска-

510

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

зать тебе прямо то, что я думаю относительно тебя. Как только я узнаю, что воля народная призывает тебя и тебя желает иметь своим господином и королем, то не только не буду стараться каким-нибудь злым умыслом устранить от тебя этого достоинства, но даже сам подам голос за тебя и притом тем с большей охотой перед другими, что рассчитываю на твою благодарность более других. Если же Бог обратит свое лицо на меня, то я не сомневаюсь в том, что ты заплатишь мне тем же». На эти слова Куно Младший отвечал, что он совершенно согласен с этим мнением и даст клятву в верности государю, как любезному своему родственнику, если на его долю выпадет верховная власть. При этих словах Куно Старший, в виду многочисленных зрителей, наклонясь несколько к своему родственнику, поцеловал его; этот поцелуй показал, что они оба дают согласие в пользу друг друга. Видя подобный знак дружелюбия, князья воссели, толпы же народа стояли вокруг: Радостно каждому было помыслить, что время настало Высказать ясно пред всеми, что в сердце таилось до тех пор.

Когда народ обратился с просьбой к архиепископу Майнцскому, который первый должен был высказать свое мнение по поводу избрания, он от полноты сердца, громким голосом, объявил и избрал Конрада Старшего своим государем и королем, правителем и защитником отечества. Мнение это приняли без всякого прекословия все архиепископы и остальные духовные чины. Младший Куно, после короткого совещания с лотарингами, поспешно вернулся от них и с выражением особенного радушия выразил свое согласие на избрание старшего Куно государем и королем; король же, подозвав его к себе движением руки, посадил рядом с собой. Вслед за тем все области поодиночке стали повторять друг за другом то же самое; раздались крики народа; все заодно с властями изъявляли свое полное и единодушное согласие на избрание старшего Куно; настаивая на том, они, ни-

мало не колеблясь, признавали его главой всех правящих, считая его мужем вполне достойным королевской власти и требуя, чтобы над ним совершен был, как можно скорее, обряд посвящения. Вышеупомянутая императрица Кунигунда радушно поднесла Куно королевские регалии, оставленные ей императором Генрихом, и, насколько она могла по своему полу, поощряла его к принятию правления. Я вполне убежден, что это избрание не обошлось без участия небесных сил, потому что Куно был выбран из числа лиц, имевших одинаковую с ним силу, из числа таких же герцогов и маркграфов, как и он, без всякой зависти и раздора, хотя он никому не уступал своим происхождением, мужеством и добродетелями, но, тем не менее, сравнительно с указанными выше лицами, в обществе он мало имел состояния и власти (parum beneficii et potestatis). Конечно, архиепископ Кёльнский и герцог Фридерик с некоторыми другими лотарингами, держа, как говорят, сторону младшего Куно, а более по внушению тайного врага мира – дьявола, разошлись недовольные избранием, но в скором времени и они начали заискивать милости у короля – кроме тех из них, которые умерли, – и с благодарностью принимали от него все, чем он их ни почтил. Архиепископ же Пилегрин, как бы желая загладить свою виновность перед королем, просил у него позволения венчать на царство королеву в Кёльнской церкви. О ней я скажу после, а теперь возвращусь к королю. Действительно, он был избран по соизволению Божию, и доказательством тому послужило все, что впоследствии он заслужил у людей. Был же он человеком великого смирения, предусмотрителен, правдив словом, крепок делом, без малейшей скупости, а щедростью превосходил всех королей; впрочем, подробнее его характер я опишу после. Считаю нужным заметить только одно, что, во всяком случае, не могло обойтись без того, чтобы он не был избран властителем, и притом величайшим из всех, так как в нем совмещались величайшие доблести. Если написано: «Смирение предшествует славе», то и он по правде стал впереди всех славных мира сего, и к нему благоволила царица добродетелей.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

Поэтому было бы беззаконно, если бы ктонибудь захотел бороться на земле с тем, кому всемогущий Бог предопределил повелевать всеми. 3. После того, как выбор был кончен, король отправился в Майнц, где должен был принять святое помазание и куда спешили все с величайшей быстротой. Все шли радуясь; клерики пели псалмы, пели и миряне, каждый по-своему; я и не слыхивал, чтобы Бог в один день и в одном месте получил столько похвалы себе от людей. Если бы ожил сам Карл Великий и явился со скипетром в руке, то и тогда бы народ не выразил бы большего восторга и не обрадовался бы столько возвращению того мужа, сколько он торжествовал прибытие нового короля. Наконец король в Майнце; прием его совершился с подобающей честью, а затем он изготовился с смирением к своему посвящению, нетерпеливо ожидаемому всеми. К этой церемонии, в день Рождества Св. Марии (8 сентября 1024 г.), явились архиепископ Майнцский1 и весь клир, и при святом помазании архиепископ произнес следующего рода речь: «Всякая власть этого преходящего мира происходит из одного чистейшего источника, но нередко случается, что ручьи, берущие свое начало из одного и того же места, в иное время бывают мутными, а в иное – чистыми, хотя главный их источник одинаково во все времена остается невозмутимым и светлым. Точно таким же образом, насколько человеку дозволено сравнивать творца и творение, мы можем сопоставить Бога, бессмертного царя и земных властителей. В Писании же сказано: “Всякая власть от Бога”. Этот всемогущий царь царей, виновник и источник всякой славы, по своей милости, поставляя властителей над всякой страной, ущедряет их благодатью, смотря по тому, насколько природа их подходит к чистой и светлой природе Божества. Если же столь высокий сан выпадет на долю таких лиц, которые будут 1 Арибон, родом из Каринтии, «муж благородного происхождения и большого ума,– говорит автор в своем списке духовных князей (гл. 1),– для королевских же советов полезный».

511

недостойно проходить свое звание и запятнают его высокомерием, ненавистью, плотскими удовольствиями, корыстью, вспыльчивостью, гневом и жестокостью, то как им, так и их подданным предстоит испить чашу неправды, если только они не очистят себя покаянием. Да вознесет молитву к Господу вся церковь святых, и да будет услышана молитва ее о том, чтобы государь наш Конрад сохранил, насколько то дано человеку, незапятнанным сан, который дарует ему Бог чистым нынешний день. Государь! К тебе и для тебя наша речь. Господь, избравший тебя королем своего народа, сам восхотел предварительно подвергнуть тебя испытанию и потом вручить тебе власть: Он удостоивает наказания всякого, кого приемлет; Ему бывает угодно сначала унизить того, кого Он положил возвысить. Так Бог унизил раба своего Авраама и, унизив, прославил. Так допустил он рабу своему Давиду, которого впоследствии сделал знаменитейшим царем в Израиле, претерпеть гнев царя Саула, его преследование, зависть; по допущению Божию, Давид должен был скрываться от Саула в пещере, спасаться бегством и оставить отечество. Счастлив тот человек, который перенесет испытание, потому что он будет увенчать. Не без причины Бог испытывал и тебя, соделав теперь плод испытания сладким. Он попустил тебя лишиться милости предшественника твоего императора Генриха и опять получить ее с тем, чтобы через то ты научился миловать тех, которые теряют твою милость, чтобы ты мог переносить обиды и сумел в настоящую минуту быть милостивым к виновным пред тобой; воля Божия восхотела оставить тебя несведущим в науке1, чтобы ты, получив впоследствии небесное наставление, приобрел христианскую империю. Ты стал на высочайшую степень величия; ты – наместник Христов. А таковым лицом никто не может быть, как только тот, кто действительно подражает Ему: на этом царском троне ты мысли о вечной славе. Велико счастье царствовать в мире, но несравненно больше быть увенчанным на небесах. В то 1 Как следует из последующих слов биографа (гл. 6), Конрад II был просто безграмотен.

512

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

Вид Майнцского собора со стороны клироса

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

время, как Бог потребует от тебя во многом отчета, Он больше всего пожелает того, чтобы ты творил суд, правду и мир отечеству, всегда обращающему к тебе свои взоры, был защитником церкви и клира, заступником вдов и сирот; посредством этих и подобных тому благочестивых подвигов упрочится за тобой престол теперь и навсегда. А в эти минуты, государь, вся святая церковь вместе со мной просит у тебя милости за тех, которые некогда оказались виновными перед тобой и лишились твоего благоволения, оскорбив тебя. Между ними есть один человек благородного происхождения по имени Оттон. Как за него, так и за всех других мы просим твоей милости: будь к ним милосердным из любви к Господу, которого ради сегодня стал ты другим человеком и соделался причастником Божества; да отпустится и тебе равномерно за твои прегрешения». Растроганный этой речью и подверженный к состраданию, король тяжело вздыхал и, чему с трудом можно верить, проливал слезы. После того, так как епископы и герцоги со всем народом настаивали на том же, он простил всех, кто чем-либо был виновен перед ним. Народ с благодарностью услышал о том, и все от радости проливали слезы, будучи тронуты объявленными милостями короля: Было б железное сердце того, кто не тронулся б, видя, Как великая власть не помнит великих проступков.

Конрад мог бы отомстить за все оскорбления в том случае, если бы он никогда не сделался королем, но приобретенное им могущество не оставляло места для мщения. По окончании священнодействия и посвящения, совершенного самым торжественным образом, король вышел; и, как читаем о царе Сауле, он, превышая всех головой, как бы преобразованный невиданным до того образом, с веселым лицом, сопровождаемый священною свитой шел благородной поступью во внутренние покои. Оттуда с королевскою честью он отправился на обед, и первый день вступления на престол провел самым торжественным образом.

513

4. Не считаю нужным говорить о присяге, которую давали королю, потому что часто приходится слышать рассказы о том, как все епископы, герцоги и прочие князья, старшие и простые вассалы (milites primi, milites gregarii) и даже простые люди (inaenui), если имеют какое-нибудь значение, присягают вообще королям; об одном, впрочем, упомяну: все присягали этому королю с большей, чем кому-либо, искренностью и охотой. Так же точно нет нужды долго останавливаться на составе двора, кого король сделал майордомом (majorem domus), кого поставил главой постельничих, кого ловчим или кравчим, и т. д.; а скажу и об этом коротко: я не помню, и мне не случалось читать рассказов о составе двора кого-либо из его предшественников, который был бы лучше и более блестящ. В этом отношении много было сделано советами и умом аугсбургского епископа Бруно, Верингария, епископа Страсбургского, и Верингария вассала, которого король знал с давних пор, как человека, отличавшегося предусмотрительностью в советах и неустрашимостью на войне. Кроме указанных нами лиц славилась умом и советом его возлюбленная супруга Гизела. Отец ее был Гериманн, герцог Алеманнии, а мать Кербирга, дочь Конрада (III), короля Бургундии, которая происходила из фамилии Карла Великого. Оттого один из наших в своем сочинении, названном «Тетралог»1 и впоследствии поднесенном королю Генриху III, когда он в Страсбурге праздновал день Рождества Христова, поместил, между прочим, следующие стихи2: Если напишешь четвертую линию после десятой, То и получишь Гизелы родство и великого Карла.

Но будучи столь славной по своему происхождению, своей весьма красивой наружности, она нисколько не была заносчива; воспитанная в страхе Божием, была она приветлива ко всякому, постоянно раздавала милостыню и старалась делать то втай-

1 2

Этот «один из наших» был сам автор (см. ниже). Ст. 159 и 160.

514

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

не, помня слово евангельское – не творить добра пред человеками. Она была необыкновенно щедра (llberalis ingenii), искусна, любила добрую славу, но не похвалы, отличалась стыдливостью, терпеливо занималась женскими работами, презирая всякие пустые развлечения, а потому была охотница заниматься добрыми и полезными делами, обладала большими богатствами и умела вести себя с особенным достоинством. Зависть некоторых личностей, которые часто любят коптить все, что над ними, послужила на несколько дней препятствием к ее посвящению в королевы. Впрочем, справедливо ли или несправедливо испытала она ту ненависть – это вопрос; но мужественный характер в женщине одержал, наконец, верх, и она, получив посвящение, по согласию и желанию князей, сделалась необходимой спутницей короля. Сказав вкратце о королеве, обратимся теперь к прежнему предмету. 5. Приступая к более обширному описанию деяний преславного короля Конрада, считаем нужным прежде всего сказать о том, что он совершил в самый день своего посвящения; конечно, все это может показаться безделицей, но оно представляет удивительное внутреннее значение. Так как общественная история (historia publica) пишется для того, чтобы занимать читателя больше новостью предмета, чем фигуральными выражениями, то и я полагаю, что в этом случае гораздо лучше изложить в целости сами события, нежели пускаться в толкование таинственного их значения. Во время самой процессии при посвящении явились к королю трое, каждый с жалобами: один из них был крестьянин (colonus), принадлежавший Майнцской церкви, другой – сирота и еще какая-то вдова. Когда государь стал выслушивать причины их жалоб, то некоторые из князей напоминали ему, говоря, что это обстоятельство замедлит обряд его посвящения и помешает внимательно выслушать божественную службу; на это Конрад, как наместник Христов, по-христиански отвечал, обратив взоры свои на епископов: «Если мне вручается управление государством и если человек с характером обязан никогда не отклады-

вать до другого раза то, что может легко сделать на месте, то и мне кажется более справедливым сделать самое дело, нежели идти выслушивать от кого-либо проповедь о том, что мне следует еще сделать. Я помню, как вы сами часто говаривали: оправдываются не слушатели, но творцы закона. Если же, как вы говорите, я должен поспешать к посвящению, то тем с большей заботливостью мне следует утверждать свои стопы в деле Божием, чем ближе я подхожу к возложению на себя тяжелого достоинства». Говоря так, он остановился на том месте, где в первый раз явились к нему несчастные, и, «став неподвижно, начал творить им суд и расправу». Едва сделал он несколько шагов вперед, как подходит к нему какой-то человек с жалобой на то, что он совершенно безвинно изгнан из отечества; король, взяв его за руку, в виду всех, притянул даже к своему креслу и тут же поручил одному из своих князей тщательным образом исследовать причину его бедствия. Счастливо начало царствования того, кто больше спешил исполнять закон, чем короноваться... 6. Не считаю слишком необходимым рассказывать о всех путешествиях короля, а равно и о том, в какие места он каждогодно отправлялся на праздники Рождества Христова и Пасхи; скажу, по своем обыкновению, только о том, что случилось достопримечательного и особенно важного; если же я захотел бы говорить обо всем, то скорее обнаружился бы недостаток в моих силах, нежели в материале. Я прямо приступлю к тем замечательнейшим деяниям короля, которые представляют столько славы, что никто не пожалеет, если я умолчу о менее важных. В сопровождении своей свиты король Конрад отправился в область рипуариев и прибыл в Ахенский дворец, где находился престол древних королей, в особенности Карла Великого, и древняя столица всего государства. Восседая там, Конрад устроил во всем превосходный порядок; на народном собрании (publico placito) и на всеобщем соборе (generali concilio) он справедливо решил и церковные, и светские дела. Слава Конрада вытекала из его добродетелей; с каждым днем он делался твер-

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

же в деле поддержания мира и становился всеми любимее за свое добродушие и почтеннее за свое управление. Хотя он и был безграмотен, но умел благоразумно управлять духовенством, наружно показывая ему любезность и щедрость, а втайне подчиняя его приличной дисциплине. Светских же вассалов (milites) он склонил на свою сторону главным образом тем, что ни у кого не отнял древние бенефиции их предков (antiqua beneficia parentum)1. Кроме того, его вассалы не могли найти в целом мире никого, кто награждал бы их так часто дарами (donariis) и возбуждал бы тем к отважным предприятиям. Можно даже заподозрить рассказы о Конраде: так он был щедр, обходителен, тверд, неустрашим, приветлив ко всем добрым людям, строг к худым, благосклонен к гражданам, жесток к врагам, неутомим в делах; насколько он отличался неусыпной деятельностью во время своего замечательнейшего царствования, об этом можно судить потому, что весьма скоро никто уже не сомневался, что после времен Карла Великого едва ли кто занимал королевский престол столь достойным образом, как Конрад. Явилась даже пословица: «У Конрада седло со стременами Карла» (sella Chuonradi habet ascensoria Caroli). Намекая на эту пословицу, один из наших (то есть сам автор) в книжке, названной «Gallinarium», в четвертой сатире, вставил стих такого рода: «Конрад король сидит в стременах великого Карла». Такими добрыми качествами имя государя, или слава, распространилось по окрестным государствам и перешло моря; добрые дела Конрада, истекавшие из неисчерпаемого источника, становились все более и более общеизвестными. Возвратясь из страны рипуариев, он отправился в Саксонию (1025 г.), где, по желанию саксонцев, подтвердил своей властью их жестокие законы. Потом потребовал дань от варваров,

515

сопредельных с Саксонией (то есть славян), и, собрав должное в казну, переехал оттуда в Баварию и в Восточную Францию (Франконию) и прибыл в Алеманнию. На этом пути, заключая союзы и бдительно наблюдая за всем, он крепко сплотил свое государство. В последующих главах, от 7 до 28-й, автор делает краткий обзор важнейших событий правления Конрада II, между 1026 и 1032 г. В то время короля занимали итальянские дела, славянские и в особенности дело о наследстве бургундском, завещанном его предшественнику, Генриху II. В 1026 г. Конрад отправился в Италию и усмирил жителей Павии, которые ссылались на то, что короля, которому они присягали, нет более в живых. Конрад II отвечал им: «Если король умер, то королевство осталось»,– и заставил их подчиниться. На обратной дороге он принудил Рудольфа III, короля Бургундского, ссылавшегося на такие же доводы, признать его власть над собой. В Польше Болеслав Храбрый получил от Папы королевскую корону (1025 г.), но вскоре затем умер, и потому Конрад, отложив подчинение его преемника Мизеко II (Мечислава), вторично отправился в Италию и в 1027 г. короновался императорской короной. Но восстание в Германии его пасынка Эрнста Швабского вынудило Конрада возвратиться в Германию; Эрнст домогался для себя Бургундии. Борьба закончилась гибелью пасынка (1030 г.). Вскоре после того умер Рудольф III Бургундский (1032 г.), и, несмотря на договоры с ним, его племянник Одо, граф Шампани, овладел Бургундией. Это обстоятельство обратило на себя все внимание Конрада II, и автор останавливается на нем несколько долее, как на самом важном событии правления Конрада II.

29. В лето Господне 1032-е скончался в мире Рудольф (III) король Бургундский, дядя императрицы Гизелы1; граф его королевства (то есть Шампанский) и племянник Одо, родом франк, вторгся в его владения и захватил некоторые сильнейшие крепости или города, как силой, так и хитростью. Впрочем, он не осмеливался объявить себя королем, но не хотел и отказаться от престола. Рассказывали, как он часто говаривал, что никогда не желал бы быть королем,

Это было одно из замечательнейших распоряжений императора Конрада II, которое утвердило наследственность ленов в Германии, как Кьерсийский капитулярий Карла II Лысого еще в IX в. сделал то же самое во Франции (см. о том выше). Текст закона Конрада помещен в Monum. Germ. Leg. II, с. 38 и 39.

1 Гизела – дочь Герберги, родной сестры Рудольфа III; она была в первый раз замужем за Гериманном, герцогом Швабским, и имела от него сына Эрнста, а вторично – за императором Конрадом II.

516

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

но всегда предпочел бы оставаться советником короля. Таким образом, он завладел большей частью Бургундии, несмотря на то, что престол бургундский уже давно король Рудольф клятвенно отказал императору Конраду и сыну его королю Генриху1. Но пока действовал так в Бургундии граф (consul) Одо, император Конрад оставался с войском в земле Славянской. Чем он был занят там и как потом выгнал из Бургундии Одо, расскажу по порядку. Болеслав, герцог Польский (Bolanorum), умирая, оставил двух сыновей – Мизеко и Оттона. Мизеко, преследуя своего брата, изгнал его в Русь (Ruzzia). Оттон, прожив там несколько времени в самом жалком положении, стал искать милости императора Конрада, чтобы при его ходатайстве и помощи возвратиться в отечество. Император благосклонно принял эту просьбу и составил следующий план для действия: сам он с войсками своими нападет на Мизеко с одной стороны, а с другой – его брат, Оттон. Мизеко не выдержал такого нападения, убежал в Богемию к

герцогу Удальрику, бывшему в то время в немилости императора. Удальрик – с целью умилостивить его – решился выдать ему Мизеко; но цезарь отказался от такой постыдной сделки, говоря, что он не желает покупать врага у врага. Так Оттон возвратился в отечество, и император сделал его герцогом (Польским). Но вскоре, за неосторожный образ действия, один из домашних тайно умертвил его. После этого Мизеко всеми силами старался угодить императрице Гизеле и вельможам – с целью снова приобрести благосклонность императора. Цезарь, по своему добродушию, простил его и, разделив Польшу (provincia Bolanorum) на три части, сделал Мизеко тетрархом; две же остальные части поручил двум другим. Так, с уменьшением власти уменьшилось и безрассудство Мизеко. После смерти Мизеко, сын его Газмер и до сего времени1 верно служит императору. 30. В лето Господне 1033-е император Конрад со своим сыном, королем Генрихом, праздновал в городе Страсбурге день Рождества Христова. Оттуда, собрав войско, он явился в Бургундию, пройдя Солодар (Солотурн), и прибыл в Патернийский монастырь (Петерлинген). Там, в День очищения святой Марии (2 февраля), он был избран в короли Бургундии как высшими так и низшими членами, и в тот же самый день коронован. Затем он осадил некоторые крепости, захваченные Одо; впрочем необыкновенная суровость тогдашней зимы много помешала ему. Один из наших (то есть наш автор) написал сто стихов по поводу этих жестоких морозов и поднес их императору; в них рассказываются удивительные вещи; например, если ноги лошади продавливали землю, несколько растаявшую в течение дня – это было в лагере под крепостью Мурат (ныне Муртен), – то ночью они так примерзали к земле, что никаким образом, разве только с помощью топора и лома, можно было освободить их оттуда. А кто не мог и этого сделать, тот так и убивал своего примерзшего к земле коня, сдирал с него кожу

1 Генрих III был коронован еще при жизни отца, в 1028 г.

1 В 1050 г. он оказался непокорным, из чего следует, что автор писал до того времени.

Корона святого Стефана

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

выше колен, а остальное бросал, как есть, вмерзшим в землю. Люди тоже много страдали от этой стужи. И юноши, и старцы имели один вид, и днем и ночью украшаясь инеем; все были седы и бородаты, хотя там было много молодых и безбородых. Впрочем: «Это едва ли заставило цезаря снять ту осаду». Оттуда император перенес лагерь к Турику (ныне Цюрих). Там многие из бургундцев, вдовствующая королева Бургундская, граф Гуперт и другие, которые, по проискам Одо, не могли явиться к императору в Бургундию, поспешили к нему через Италию и возвратились, щедро одаренные за свою присягу на верность императору и его сыну, королю Генриху. 31. В том же году (1034) император с войском пошел на графа Одо в Галлию Франкскую, говоря: если Одо несправедливо овладел в Бургундии чужим, то теперь он должен по правосудию Божию потерять часть своего. Таким образом, в государстве короля франков, Генриха (I), но только в поместьях и бенефициях Одо, император произвел такие опустошения, что сам Одо по необходимости явился к нему просить пощады, обещая оставить Бургундию и удовлетворить его по требованию. Так возвратился император с честью для себя и с позором для Одо. 32. В лето Господне 1034-е император праздновал Святую Пасху в Баварии в городе Регенсбурге. Летом того же года, так как Одо не обращал внимания на прежние свое обещания и продолжал владеть несправедливо захваченной им частью Бургундии, император Конрад быстро вторгся в Бургундию с отважными тевтонцами и итальянцами. С одной стороны, тевтонцы, с другой – архиепископ Миланский Гериберт и прочие итальянцы под предводительством графа Гуперта из Бургундии сошлись у р. Роны. А император, подойдя к Женеве, подчинил себе князя этой страны, Герольда, архиепископа Лионского и многих других. На возвратном пути он осадил крепость Мурат, защищаемую храбрыми вассалами Одо, овладел ею и взял в плен ее защитников. Прочие приверженцы Одо, услышав о таком несчастье, бежали в страхе. Преследуя их, цезарь изгнал против-

517

ников из государства и, наконец, взяв заложников у князей Бургундии, возвратился через Алзацию (Зарейнская Швабия) к императрице. Еще когда он шел в Бургундию, императрица провожала его до Базеля, а потом, вернувшись в Страсбург, ожидала там прибытия императора. В это время умерла в Вормсе, где и погребена, Матильда, дочь императора Конрада и императрицы Гизелы, девица необыкновенной красоты; она была обручена с Генрихом (I), королем франков. 33. В то время, как император занимался в Бургундии вышеупомянутыми делами, сын его, Генрих, король, хотя еще был в юношеских летах (17 лет от роду), не хуже отца распоряжался в Богемии и прочих землях славянских. Быстро покорил он и Удальрика, герцога Богемского, и других противников цезаря, число которых было очень велико, и, таким образом, встречая возвращающегося отца, он доставил народам сугубую радость. Потом, собрав войско из саксонцев, император пошел на так называемых лутичей, которые были когдато полухристианами, а теперь, благодаря беззаконному своему отступничеству, окончательно стали язычниками, и замечательным образом прекратил непримиримую вражду их с саксонцами. Между саксонцами и язычниками в то время происходили постоянные раздоры и набеги друг на друга. Цезарь, прибыв на место, стал разузнавать, чья сторона первая нарушила мир, который сохранялся столь долгое время. Язычники говорили, что саксонцы первые были виноваты и что, если согласится цезарь, они готовы доказать то поединком. Саксонцы, со своей стороны, хотя и несправедливо, старались, однако, опровергнуть язычников и уверить императора в противном. Император, по совещанию со своими князьями, довольно неосмотрительно позволил решить дело поединком. Тотчас вышли два борца; тот и другой был выбран своими. Христианин, полагаясь только на веру, которая «без правых дел мертва», и не размыслив внимательно о том, что Бог, который есть Истина, все рассудит своим правым судом, что солнце его восходит одинаково над добрыми и злыми, а дождь ниспадает на праведных и неправедных, гордо

518

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

вышел на битву. Язычник же противопоставил ему смело сознание справедливости своего дела, за которое дрался. И вот христианин пал, сраженный язычником. После того язычники так ободрились и одушевились, что тотчас напали бы на христиан, если бы не было там императора. Император же построил крепость Вирбину (Бирбен) для защиты страны от их набегов. В ней он поместил гарнизон, клятвой и императорским приказом обязав князей Саксонии единодушно противиться язычникам, и затем возвратился во Францию (Франконию). В следующем году (1035) язычники взяли эту крепость обманом и убили многих из наших, находившихся в ней. Это заставило императора снова отправиться с войском к р. Эльбе. Язычники препятствовали переправе, но император тайно перевел часть войска через другой брод. Обратив врагов в бегство и освободив берег, он вошел во внутренность страны и до такой степени смирил их страшными опустошениями и пожарами, за исключением мест, неудобных к завоеванию, что они с избытком заплатили императору Конраду дань, наложенную прежними императорами. Много трудов положил как прежде, так и в то время император Конрад на славянское племя. Один из наших (то есть наш автор) изложил в стихах перечень этих трудов и поднес императору. Там находится рассказ о том, как император, стоя по пояс в болоте, сражался сам и убеждал сражаться воинов, и как потом, победив язычников, он жестоко умерщвлял их за одно их гнусное суеверие. Рассказывают, что когда-то эти язычники злодейски издевались над деревянным изображением распятого Господа нашего Иисуса Христа: плевали на него, били по ланитам и, наконец, исторгли глаза и обрубили руки и ноги. Мстя за это, император порубил громаднейшее число пленных язычников, применяясь в казни к тому, как они рубили изображение Христово, и истреблял их смертью различного рода. В означенных стихах цезарь за это назван «мстителем за веру» и сравнен с римскими государями, Титом и Веспасианом, которые в отмщение за Господа, проданного иудеями за 30 денариев, положили за каждую монету по 30 иудеев. Возвратившись, император нашел в сво-

ем государстве некоторые беспорядки и силой своей власти уничтожил их. В этом же году Адальберт, герцог Каринтии, потеряв расположение императора, был лишен своего достоинства и отправлен в ссылку. 34. В это же время (1035 г.) в Италии произошло великое и неслыханное в новейшие времена волнение, вследствие клятвенных заговоров (conjurationes) народа1 против князей. Все вальвассоры (valvasores: от val, городская стена, и vassus, вассал, то есть подданные горожане) и мелкие вассалы (gregarii milites) составили заговор против своих господ (dominos), все низшие против высших, не желая ничего от них терпеть против своих желаний, без отмщения. Они говорили: «Если их император не хочет прийти, то они сами добудут себе закон». Когда известили о том императора, он, говорят, сказал: «Если только Италия алчет закона, то “с Божией помощью, досыта я накормлю их законом”». И приготовясь, в следующем году (1036) Конрад вступил в Италию с войском. Между тем князья Италии, зная, что не вполне созревший заговор может погубить заговорщиков, вступили в переговоры с младшими вассалами и старались наперед прекратить это новое зло убеждениями и увещаниями, а когда это не удалось, прибегли к силе; но народ (minores) одним натиском своей невероятной громады победил их в начале сражения. При этом погиб недостойно своего сана епископ города Асти, прочие же обратились в бегство и в смятении с прискорбием ждали прихода императора. 1 До XI в., как мы могли заметить, все составители хроник употребляют слово populus, народ, в смысле одного феодального сословия, а что мы понимаем под этим словом, называют plebs. Нынешний раз автор под словом «народ» подразумевает массу городского населения, и, действительно, это был первый случай восстания итальянских городов против баронов, а потому автор и добавляет, что это было «modernis temporibus inaudita confusio», то есть неслыханное в новейшее время волнение. Таким образом, наш автор, сам того не сознавая, отметил под 1035 г. появление первых признаков средневековой коммуны, назвав ее conjuratio, клятва, что в Галлии называлось communio, приобщение; откуда и само название факта.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

35. В лето Господне 1036-е король Генрих, сын императора, взял в супружество Кунегильду, дочь английского короля Канута (Canuto), и сделал ее королевой после торжественного бракосочетания. В том же году, как сказано, император Конрад со своим сыном, королем Генрихом, пошел с войском в Италию и в Вероне праздновал Рождество Христово в 1037 г. от воплощения Господня. Оттуда он отправился в Милан и был великолепно встречен архиепископом Герибертом в церкви св. Амвросия. В этот самый день, не знаю, по чьему наущению, народ миланский едва не произвел опасного восстания, требуя от императора ответа, желает ли он принять под свое покровительство их заговор (conjuratio, то есть коммуну). Вследствие того император предписал, чтобы все собрались на сейм (generale colloquium) в Павию. Когда это было исполнено, император, несмотря на все сопротивление, издал свой закон. Некто граф Гуго и многие другие итальянцы на этом же самом сейме (placitum) обвиняли архиепископа Миланского в различных оскорблениях. Император, призвав архиепископа, приказал ему удовлетворить всех недовольных. Но так как архиепископ не соглашался, то император понял, что именно по его наущению и произошел тот заговор в Италии, и, немедленно схватив его, удержал сначала при себе, а потом отдал под надзор Попо, патриарху Аквилейскому, и Куно, герцогу Каринтии. Они вели его за императором до города Плацентины (ныне Пьяченца). В одну ночь некто из друзей архиепископа подменил его собой, легши на его постель, и вдобавок спрятался, закрывшись одеялом, чтобы таким образом обмануть стражей. Архиепископ же достал у кого-то коня и убежал; в Милане очень обрадовались его возвращению, а он никогда не упускал случая вредить императору. Император же, разрушив все неприязненные ему крепости, уничтожил те беззаконные заговоры в Италии изданием справедливых законов. Св. Пасху праздновал он в Равенне. В том же году в Италии обвинены были перед императором три епископа: Верчельский, Кремонский и Плацентинский. Схватив их, император отправил ви-

519

новных в ссылку. Без суда осуждать пастырей Христовых – это не понравилось многим. Говорили некоторые мне, что благочестивейший наш король Генрих, сын императора, глубоко уважая в нем отца, тайно осуждал предубеждения цезаря против архиепископа Миланского и тех трех епископов. И совершенно справедливо, потому что, с одной стороны, и звание пастыря не может быть почитаемо, если над его лицом произнесен судебный приговор, но с другой,– пастырям должно оказывать глубокое уважение до такого приговора. В том же году вышеупомянутый граф Одо из Франции делал нападения на области, принадлежавшие императору. Гоцело, герцог Лотарингский, и его сын Готфрид, граф Гергард и войско (militia) епископа города Метца, вступив с ним в битву, во время бегства убили Одо, и знамя его, принесенное цезарю в Италию, уверило его в смерти врага. В это же время император стеснил миланцев, и так как не мог взять города по его древним укреплениям и многочисленности жителей, то опустошил огнем и мечом его окрестности. 36. В то же время император осаждал близ Милана одну из крепостей св. Амвросия, называемую Курбит1. Там произошло нечто такое, что многие сочли за чудо. В св. Господню Пятидесятницу, перед 3 часом, вдруг из совершенно ясного неба стали вырываться такие ужасные молнии и с таким ужасным громом, что в крепости погибла значительная часть людей и лошадей. Некоторые от таких ужасов впали в умоисступление и только спустя несколько месяцев пришли в себя. А те, которые были вне крепости (пришедшие с императором), говорили, будто они ничего подобного не видали и не слыхали. В это время император отдал архиепископство Миланское Амвросию, тамошнему канонику; впрочем, этот подарок мало принес ему пользы. Миланские граждане разоряли все, чем владел Амвросий в их территории, и оказывали полный почет своему архиепископу Гериберту до самой его кончины, впрочем, сохраняя все уважение к королю Генриху, о чем, если то будет угодно Богу, я расскажу 1

Corbetha, на запад от Милана.

520

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

после подробнее в истории его деяний. В то же время Папа вышел навстречу императору до Кремоны и, будучи принят им и отпущен с честью, возвратился в Рим. Распутив войско по областям, сам император ушел в прохладные горные места для отдохновения, потому что лето тогда было очень знойное. 37. В том же году (1037), собрав войско и перейдя По, император пришел в город Парму. Там он праздновал Рождество Христово перед началом 1038 г. от воплощения Господня. В самый день Рождества Господня произошла сильная распря между тевтонцами и гражданами Пармы; при этом был убит один добрый муж Конрад, повар императора, и другие. Войско, раздраженное этим, с огнем и мечом напало на граждан; после пожара император повелел разрушить большую часть стен, с тою целью, чтобы эти развалины внушили и другим городам убеждение, что их мятежи не останутся безнаказанными. Затем император, перейдя Апеннины, пришел в Апулию, а императрица прибыла для молитвы в Рим и оттуда возвратилась к императору. Дойдя до пределов своего государства, император установил законы и правду в Тройе Беневентинской, Капуе и других городах Апулии, одним словом своим прекратил раздоры между чужеземными норманнами и туземцами и, счастливо уничтожив все беспорядки, возникшие в государстве, возвратился в Равенну. Потом, устроив гарнизоны и укрепления против миланцев, которые еще продолжали мятежи, и распределив все дела, согласно своей воле, он вознамерился повидать отечество. В это время, вследствие чрезвычайного зноя, в войске открылась моровая язва, не щадившая ни возраста, ни лиц. 18 июля 1038 г. жертвой язвы пала еще во цвете лет королева Кунегильда, супруга короля Генриха. Она оставила только одну дочь, которую отец впоследствии обручил Христу, посвятив в аббатиссы. Гериманн, сын императрицы, герцог алеманнов, юноша с хорошими способностями, отважный на войне, умер, пораженный той же язвой, на руках искуснейших медиков, 28 июля; это была великая потеря для империи. В этом и в следующем месяце погибло от заразы очень

много войска. Прекрасное нежное тело королевы, набальзамированное, отвезено, в сопровождении короля и императрицы, в Германию и погребено в Лимбургском склепе. Относительно герцога – было приказано отвезти его в алеманнский город Констанц; но по случаю страшного зноя его похоронили в Триденте. 38. В том же году умер Стефан, король Венгерский, оставив государство своему племяннику Петру. Император, возвратившись в Баварию, укреплял больное войско советом и медицинской помощью. Когда, таким образом, над всем государством простерся безоблачный мир, он пошел осенью того же года в Бургундию. Там он созвал на сейм всех князей государства, и Бургундию первую заставил отведать давно забытых и едва ли не уничтоженных законов. По прошествии трех дней сейма, в четвертый день, император по просьбе и с одобрения князей и всего народа передал управление Бургундией своему сыну, королю Генриху, и заставил снова присягнуть ему. Епископы с прочими князьями отвели его в церковь св. Стефана, которая была капеллой царя Солодура (откуда г. Солотурн), и славословили там Бога в божественных гимнах и кантах; а народ восклицал, говоря, что мир родит мир, если король с цезарем будут править. На возвратном пути император прошел через Базель, Восточную Францию (то есть Франконию), Саксонию и Фризию: «Мир везде утверждая и суд творя по закону». 39. В лето от воплощения Господня 1039-е, когда император Конрад увидел в своем сыне Генрихе опору королевства и твердую надежду империи и заметил, что все в государстве устраивается по его желанию, он праздновал священнейший день св. Пятидесятницы в Утрехте, городе Фризийском; но выходя к столу с сыном и императрицей, украшенный короной, он почувствовал небольшую боль. Однако ж, чтобы не омрачать радости такого дня, он скрыл свою болезнь. На следующий день, почувствовав сильный припадок, он велел императрице с сыном, королем, выйти из спальни к обеду; тогда он увидел, что приближается его конец. Будучи при жизни

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

521

всегда бодр, в теле тверд и распорядителен, он и при кончине обнаружил не меньшую веру. Призвав епископов, он попросил их принести тело и кровь Господню и св. крест с мощами святых. Очистив себя горькими слезами искреннего покаяния и усердной молитвой, приняв Св. Таин и получив отпущение грехов, он простился с императрицей и сыном, королем Генрихом, и перешел в вечную жизнь 4 июня, в понедельник, 7 индикта. Внутренности императора погребены в Утрехте, и король украсил место погребения дарами и поместьями. Само же тело императрица и сын ее, король, закрыто и сохранно доставили в Кёльн, провезли по всем монастырям этого города и по монастырям Майнца и Вормса, то есть по тем, которые находились в этих городах. Его сопровождал весь народ, вознося молитвы и раздавая милостыню за спасение его души. В 30-й день после кончины тело было погребено в городе Шпейере, которому оказывал свое расположение и сам им-

ператор, и после его сын. Вот какую благодать Бог послал императору Конраду! Я не видал и не слыхал, чтобы над непогребенным еще телом какого-нибудь императора пролито было столько слез народных, вознеслось столько молитв и рассыпано столько благотворений. Я слыхал рассказы епископа Лозанского Генриха и прочих бургундов, провожавших тело от смертного одра до гробницы, что сын цезаря Генрих при всех входах в церкви и у места погребения поддерживал на своих плечах тело отца с глубоким благоговением и оказывал умершему не только сыновнее почтение, но и святой страх раба перед своим господином. Вот все, что я мог вкратце написать о деяниях императора Конрада; и если что опустил, того, значит, я не слыхал. Если же о чем-нибудь сказано короче, чем того требовал размер событий, то, уверяю, при этом я имел в виду выгоды читателя.

Лотсальд

раб из рабов Божиих, Лотсальд, монах только по имени, желает блаженства и в нынешней, и в будущей жизни. Труды древних писателей были направлены к тому, чтобы произведениями письменности создать памятники в честь и на прославление своих предшественников; они думали тем обессмертить их, хотя и знали, что они смертны. После того с течением веков церковь, опираясь на эту точку зрения, начала описывать знаменитые деяния святых, с целью дать потомству примеры жизни, которым оно должно следовать, и научить его обращаться к тому,

ЖИЗНЬ св. ОДИЛОНА, АББАТА КЛЮНИ. 962–1049 гг. (в 1050 г.) Пролог биографа

Высокопочтенному отцу Стефану, сообразно значению имени своего увенчанному (στεφανος, в перев. с греч. – венец) первосвятительским достоинством, нижайший

Vita Chuonradi II inperatoris.

МОНАХ ЛОТСАЛЬД (LOTSALDUS, SYLVINIACENSIS MONAСHUS). Он жил и писал во второй половине XI в., вскоре после смерти своего наставника Одилона, жизнеописание которого он посвящает его племяннику Стефану, приору своего монастыря Сильвиниака (Sauvigny в Бурбоне). Издания: Bollandi Acta Sanctorum. Par. 1963. I. 65–71 1. 1 Об этом издании болландистов см. выше. В 1863 г. предпринято второе издание колоссального сборника, начатого в XVII в. Болландом; в первых двух томах содержатся жизнеописания святых, дни которых отмечаются от 1 до 20 января.

522

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

от кого исходят всякая добродетель, разум, сила и мудрость. С такой же целью и я, ничтожный по себе человек, воспитанник великого учителя Одилона и осыпанный его благодеяниями, вознамерился написать посмертное слово (epitaphium) о его кончине и добродетелях, как писал св. Иероним о Блезилле и Непоциане; пусть мой труд послужит цветами, которыми я усыплю его могилу, и распространит перед читателями благоухание его короткой и добродетельной жизни. Я хочу своим трудом выполнить душевный долг и доставить материал тем, которые пожелали бы сделать что-нибудь больше. Свой труд предназначаю тебе, о святейший владыко, как племяннику его, который, знаю, через него достиг святительского сана; я отдаю на твой суд все, что я написал для прославления его, найдешь ли ты мой слог обработанным или грубым. 1. Отец Одилона был знатнейшим из вельмож (proceres) Оверни, отличался в военных делах, обладал огромным имуществом и богатствами, в совете доказал ум и не уступал никому из современников в чистоте нравов. За свое влияние и в знак уважения он назывался Беральд Старший (Major); доверие к нему было так безгранично, что в тех случаях, когда с трудом верили клятвам других, от него достаточно было одного простого слова. Была у него жена Гирберга, не уступавшая ему ни родом, ни нравами; после ее смерти все увидели, как она была воздержна, целомудренна и в какой степени повиновалась мужу. Действительно, оставив родину, родственников, детей, владения и богатство, она, как св. Павлина, последовала за Христом и приняла схиму в монастыре св. Иоанна в Августудуне (ныне Autun). О ее жизни, ласковом обращении со всеми и преславной кончине я слышал, как рассказывали со слезами немногие из переживших ее. У них были и другие сыновья, достигшие власти и не уступавшие никому в светском значении. К этому припомним и сестру аббатиссу Блисмоду, которая, сохранив девство в дневном и в ночном бдении, дожила до ста лет. Упомянув о всем этом вкратце, обращаю свое перо (stylum)

к тому, на которого указывает нам и его высокий ум, и его знатное происхождение. 2. Блаженный Одилон, родившись среди знатной фамилии, еще в детстве был посвящен Христу, как новый Исаак или Самуил. Будучи ребенком, он обнаруживал наклонность к смирению, целомудрию, невинности и чистоте нравов и, насколько позволял его возраст, занимался делами милосердия. Одилон превосходил своих сверстников мудростью и характером, так что если не по времени, то по зрелости его уважали, как старца. Выйдя из отроческих лет и достигнув юношеского развития, он помышлял втайне удалиться в египетские пустыни и жить в Земле обетованной. О, благий Иисусе, как сладок Твой призыв, как высоко Твое вдохновение, когда Ты, едва коснувшись души, превращаешь жар вавилонской пещи в любовь к небесной отчизне... Пока Одилон помышлял о том, великий Майол (аббат Клюни), уже прославленный во всем мире, явился в пределы Оверни, и по Божественному определению к нему привели того, о ком мы говорим. Обратив внимание на его телесную красоту и знатность рода и провидя в нем внутренним оком нечто великое и божественное, Майол привязался к нему всем сердцем; огонь Божеской благодати возгорал между ними все с большей и с большей силой. Они вступили в дружескую беседу: младший сообщил старшему свои желания; старец, как мог, укрепил юношу в его стремлениях осуществить задуманное. По совершении этого старец возвратился домой, а юноша приготовился к исполнению своих предначертаний. Немного времени спустя новый ратник Божий, подобно тому, как Бенедикт оставил Рим, удалился из Оверни, не посмотрел на отцовское наследство, родных и братьев, и, как Авраам вышел из земли Халдейской, явился в Клюни, в свою Обетованную землю; там он принял монашескую одежду, сложив с себя одежды клерика... 3. Но недолго скрывался этот драгоценный камень, недолго оставался незамеченным могучий атлет. По истечении 4 лет св. Майол, понеся тяжкие труды во имя Христа, исшел из египетского мрака и, переплыв

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

житейское море, вступил в Иерусалим вечной жизни, с миром во Христе. Чувствуя приближение смерти, он избрал своим преемником Одилона и предоставил ему и Господу Богу своих овец. Приглашенный на такое место сверх всякого чаяния, он был поставлен в новом звании по всеобщему избранию и приговору, и, как новый Моисей, стал во главе Божьего народа... 4. Приняв на себя управление делами, он все более и более укреплялся примером святых и украшался всячески божественной мудростью. В нем было что-то особенное, что внушало подчиненным, чему они должны подражать и чего бояться. Еще прежде нас было сказано, что качество души можно познать из качеств тела. Если же это так, то скажем сначала о его наружности. Он был среднего роста; лицо преисполнено было и власти, и прелести; с кроткими весел и ласков, с гордыми и обидчиками невыносимо грозен. Его глаза блестели и внушали вместе страх и благоговение; они часто увлажнялись слезами, потому что он был весьма сострадателен... В нем ничего не было напыщенного и придуманного, но вся душа была во всем теле. Хотя мы вместе с блаженным Амвросием, и не принимаем телесную красоту за добродетель, но ей нельзя отказать в приятном впечатлении. 5. Обратимся теперь к описанию его нравов, которыми он был украшен по Божественной благодати. По принятому исчислению добродетелей святой муж обладал четырьмя самыми главными из них: разумом, правдолюбием, твердостью духа и воздержанием. Философы определяют разум как силу, стремящуюся к исследованию истины и жаждущую полноты познания. В этом отношении Одилон был замечателен именно тем, что ни днем, ни ночью не переставал трудиться над исследованием истины. В руках у него всегда божественные книги, речь одна – о Священном Писании, и назидание всякого – единственая забота... Я скажу об одном удивительном обстоятельстве, но тем не менее истинном. Часто во время пения псалмов в постели им овладевал сон, но пение его не прекращалось, так что, кто не знал, принимал его за бодрствующего. Пробудившись, он продолжал пение без всякого пе-

523

рерыва. Таким образом, Одилон мог сказать вместе с невестой в Песнях Песней: «Я сплю, но сердце мое бодрствует» (Песн. Песн. V, ст. 2). О его учености и красноречии, что не мешало ему быть верным православию, свидетельствуют его слова и многочисленные послания, дышащие мудростью, кротостью и благостью. 6. Правдолюбие, по определению философов, состоит в том, чтобы каждому воздавать свое, не присваивать чужого, не заботиться о собственной пользе и сохранять во всем беспристрастие. И всем этим он обладал в высшей степени; каждому воздавалась им должная честь, несмотря на возраст, лицо и состояние, и Одилон до того расположил к себе всех, что его считали милым ангелом. Властям христианским и королям, по апостольскому предписанию, он ни в чем не противоречил и снискал такую их дружбу, что, как новый Иосиф, был всеми любим и почитаем. Так, его любил Роберт, король франков (то есть Франции, сын Гуго Капета), Аделаида, мать Оттонов, Генрих, римский император (II, король Германии), Конрад (II) и Генрих (III), то есть отец и сын (Салического дома), оба цезари непобедимые; Одилон был почтен их дружбой, услугами и дарами так, как будто бы у них и у него было одно сердце и одна душа. То же должно сказать о Стефане, короле венгров, и о Санхо (III), короле народов Испании (Hespiridum populorum). Хотя эти последние и не видали его лично, но, по молве и его святости, сносились с ним через послов и переписку и склонили его в свою пользу пожертвованиями и богатыми дарами, поручая себя униженно его молитвам... Нельзя умолчать при этом об апостольских первосвятителях (то есть папах), Сильвестре, Бенедикте, Иоанне и Клименте, блаженной памяти; он заслужил такую их любовь, что считался как бы их братом. Кто и где в то время не желал иметь Одилона, подобно новому Соломону, другом, отцом и предстателем у Всевышнего? Италия торжествовала, когда в ней появлялся Одилон; особенно же любили его в Павии, которая его мольбами и ходатайством была спасена в эпоху императоров Генриха (II) и Конрада (II) от опустошения огнем и мечом...

524

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

7. То же самое должно сказать и в отношении низших Одилона: старших он почитал, как отцов, младших, как братьев, пожилых женщин, как матерей, молодых, как сестер, и всех считал выше себя. Всякий имел к нему доступ и мог спасительно беседовать с ним. Никого не отягощая, никому не мешая и не завидуя, Одилон не покушался на чужое и даже с удовольствием уступал свое... В последнем отношении он был до того расточителен, что многие безрассудные упрекали его. Но он на их возражения имел прекрасный ответ: «Я желаю лучше, чтобы меня снисходительно судили за мое снисхождение, нежели сурово осуждали за мою суровость»... Однажды, когда ему случилось отправляться в Париж к св. Дионисию (монастырь С.-Дени), он увидел двух мальчиков, павших от голода и мороза; они (странно сказать) валялись посреди дороги голые и без погребения. А в то время был сильный голод, угнетавший всю Галлию и Аквитанию (Гвиень). Пораженный ужасом, святой муж соскочил с лошади, снял с плеч шерстяную одежду, называемую в народе stamina, и своими руками прикрыл их наготу; потом похоронил, отслужил должную панихиду и затем продолжал путь. Если Мартин прославляется во всем мире за то, что отдал половину плаща бедному, то как не прославлять Одилона, когда он отдал целый плащ, и не одному живому, а двум мертвым?.. Не было такого несчастья, которому он не поспешил бы на помощь, такой бедности, которой бы не призрел, ни такой болезни, которая могла бы его оттолкнуть. В Клермонтской церкви Богородицы один клерик получил проказу и вследствие такой болезни удалился на берега Луары, где и жил по соседству с монастырем Вольта. Туда зашел наш служитель Божий и, узнав о больном, почувствовал к нему сострадание, он приказал братии доставлять ему все необходимое, а несчастный начал просить святого мужа, через посредство посланного, чтобы он допустил его к себе. Святой не отказал ему, припоминая пример Иисуса, который без зова хотел навестить раба центуриона. Придя к нему, Одилон не только не убоялся взойти к нему,

но, к удивлению нашему, поцеловал его, обнял и долго беседовал с ним... 8. Одилон до самой своей смерти употреблял все старания к поддержанию братства своего монастыря. О, с какой радостью он озирал свое стадо, с каким торжеством стоял он, окруженный святым сонмом, бросая взгляды кругом на новые отпрыски и вспоминая при этом стих изречения Давида: «Сыны твои, как побеги оливы, вокруг твоего стола!» И чем более увеличивалось число братии, тем большую радость души выражал Одилон. Когда многие видели в подобном увеличении бремя для монастыря, он обыкновенно говаривал: «Не печальтесь, братия, о возрастании нашего стада: чьим внушением они собираются сюда, милосердием того будут и управляться. Господь собирает монахов из разных состояний, разных возрастов и принимает одних из среды детей, других из юношей, третьих из старцев. И, несмотря на то, он управляет и кормит их с одинаковой материнской заботливостью и отеческим попечением и составляет одно тело из многообразных частей и различных нравов». Где бы ни появлялся Одилон, куда бы он ни шел, везде следовала за ним братия толпами, так что его принимали не только вождем и князем, но архангелом монахов. Так называл его в своих речах и письмах друг его Фульберт1, епископ Шартрский, знаменитый своей святостью и ученостью, со смертью которого погибло изучение философии во Франции и пала слава святительского достоинства. 9. Переходя теперь к твердости душевной и телесной Одилона, определим сначала значение этой добродетели, как то представляли себе древние писатели. Быть твердым душой – значит действовать безбоязненно и не страшиться ничего, кроме постыдного; переносить одинаково и счастье, и несчастье. Трудно описать всю силу этой добродетели в Одилоне, когда он отражал преследование врагов и переносил неудачи. Его терпение 1 Фульберт, епископ Шартрский, принадлежит к числу замечательнейших ученых первой половины XI в. из школы Герберта (Папа Сильвестр II); его сочинения служат одним из главных источников для изучения нравов той эпохи.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

было так велико, что он, подобно Давиду, оскорблявшим его воздавал благодеяниями и к ненавидящим его оказывал еще большее благоговение. Неприятности не убивали его, и счастье не возгоржало. 10. Умеренность, помещаемая в книге списка добродетелей, состоит, по своему определению, в уменье сохранять меру и порядок в словах и поступках. В отношении этого качества: Одилон превосходно владел собой, знал меру словам и действиям, держался порядка и был удивительно скромен. Он умерял ревность к посту, подобно вознице, как выразился блаженный Иероним, чтобы не истощить сил тела, и принимал все предлагаемое так, чтобы сохранять правила умеренности и вместе избежать фанатизма. Суровость своих нравов он смягчал улыбкой на лице. Строгий по обстоятельствам в исправлении порока, он легко прощал... 11. Но кроме этих внутренних добродетелей, он вменял в славу построение церквей, обновление их и приобретение всяких украшений. Доказательством тому служит его главное местопребывание, монастырь Клюни; кроме стен он переделал все заново и внутри, и вне, и всячески украсил. В последние годы своей жизни он отстроил новое здание с мраморными колоннами, которые с большим трудом были доставлены из отдаленных частей провинции и привезены по быстрым рекам, Дюрансу и Роне. Потому он в веселые минуты любил хвалиться тем, что нашел монастырь деревянным, а оставляет мраморным, по примеру цезаря Октавиана, который, по словам историков, оставил кирпичный Рим мраморным... 12. Тем, которые занимаются собиранием известий о чудесах и измеряют заслугу того или другого лица новостью чуда, следует заметить, что Божественная благодать заключается не в даре чудес, но в совершенствовании себя добродетелями. Ибо Бог требует от нас не чудес и не знамений, а утверждения в добрых делах. И Иуда вместе с прочими апостолами делает знамения, и осужденные в день суда скажут: «Господи, не твоим ли именем мы пророчествовали и не твоим ли именем творили чудеса?» Сам Господь сказал отходившим на проповедь: «Не радуйтесь тому, что духи вам по-

525

винуются, но радуйтесь тому, что имена ваши написаны на небесах» (Лук., X, 20). Если же это справедливо, то было бы суетно ценить высоко то, чем после будут гордиться осужденные вместе с избранными. Впрочем, чтобы показать, что и наш Одилон не был лишен благодати, скажем немного из всего, что удостоил Господь Бог заявить до его смерти и после того для славы своего имени и для засвидетельствования перед людьми о заслугах своего святого. 13. Начнем с того, что случилось с ним еще в его детстве. Для большего же вероятия прибавлю, что я слышал все от тех, кому он сам рассказывал. Еще ребенком в доме отца, до поступления в школу, Одилон лишился употребления почти всех членов и не мог ни ходить, ни двигаться. Случилось однажды его семейству переменить место жительства, а ребенка понесли слуги под надзором няни. На дороге они расположились отдохнуть у церкви Богородицы и положили ребенка вместе с помочами перед дверями той церкви. Поблизости ее стоял дом, где можно было запастись съестным, и когда прислуга промедлила несколько там, ребенок, увидя себя оставленным, начал, по вдохновению свыше, пытаться приблизиться к дверям и войти в церковь Богородицы. Употребив все усилия, ползком он добрался до дверей, вошел в церковь, добрался до алтаря, достал руками его покров и, вытянувшись, пытался встать, но ему мешали перевязи. Наконец, с помощью свыше и заступничеством Богородицы, он встал на ноги и начал бегать вокруг алтаря. Дядьки, возвратившись к люльке, не нашли, к своему удивлению, ребенка и пустились его отыскивать; долго не находя, они случайно входят в церковь и видят, как он бегает по полу. Познав могущество Божие, они радостно обняли ребенка, отправились дальше и вручили родителям, к величайшему их счастью, сына целым и невредимым... 14. Теперь перейдем к тем чудесам, которые Одилон совершил Божией помощью в зрелом возрасте и в сане аббата. Но большую часть тех, которые помещены в начале, сам я не видел, но узнал из рассказов двух монахов, а именно: Петра из монастыря св. Майола, что близ Павии, и Сиронна, аббата

526

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

какого-то монастыря; они не мне рассказывали, а одному из нашей братии, Бозиону, человеку удивительной простоты ума и невинности сердца. Те два вышеупомянутых лица были весьма близки к Одилону, во многом знали все его сокровенное и разделяли его странствования и труды; а потому рассказы их заслуживают вероятия тем более, что известно, они передавали только то, что видели своими глазами, слышали своими ушами и руками осязали. Мы нарочно указываем на источник своих известий, чтобы наши завистники не объявили, что мы все выдумали из лести и угождения... В рукописях следует большой пропуск; но у другого автора биографии Одилона, а именно у Петра Дамиана, кардинала Римской церкви (XI в.), это дополняется рассказом о чудесах, совершенных Одилоном, как то: о возвращении зрения слепому, о двукратном претворении воды в вино и т. д. В конце главы наш автор, как видно, начал переходить к рассказу о смерти Одилона.

О чем мы помышляем в душе, к чему медлим? Мы стараемся отдалить смерть и заботимся о продолжительности жизни, как будто боимся конца. Но неизменно то, что было сказано первому человеку: «Земля еси и в землю отъидешь». Все приходившие в мир после того погибали и подчинились закону смерти. Умерли и патриархи, и пророки, и апостолы, и цари, и императоры, и князья, большие и малые; кто родился, тот и умер. Исключены только Илия и Энох, но и они умрут ко временам антихриста. Умер и Сын Божий. Конечно, Он умер иначе, нежели мы; Он того пожелал, мы же к тому обязаны; такова была Его воля, а для нас смерть необходимость: конечно, и Он имел необходимость, потому что умер, вследствие убеждения, что если бы Он не умер...

В рукописях следует новый небольшой пропуск.

15. В последние пять лет своей жизни Одилон, блаженной памяти, начал испытывать сильные недуги. Чувствуя близость смерти, он отправился на поклонение к святым апостолам, в надежде умереть под их покровительством, как того всегда желал. Но жизнь человека не в его руках, и случилось иначе, нежели он думал. В Риме Одилон оставался 4 месяца, удерживаемый тяжкой болезнью. Там он сблизился с Папой Климентом, блаженной памяти, и получил его благословение... После того, сверх чаяния, он выздоровел и возвратился домой. Целый год в Клюни Одилон, насколько позволяли его силы, изнурял себя молитвой и постом, наставлял братию и предсказывал свою скорую смерть. Потом посетил все кельи и везде делал увещания жить по правилам. Даже посетил Сильвиниак (ныне Sauvigny en Bourbonnois), где скончался и был погребен его предшественник св. Майол. Вскоре после его прибытия туда наступили Святки (Adventus Dominicae Nativitatis), и он каждый день поучал народ; но внезапно ему возвратились прежние боли, и, о горе, все начали отчаиваться за его жизнь... Он поспешно принял тело Христово, исповедался со всем смирением, и затем, без всяких страданий, закрыв глаза, почил в мире. Умер же святой муж в ночь на праздник Обрезания Господа нашего Иисуса Христа (1 января), в первую стражу ночи, 87 лет от роду, в 56-й год своего поставления. В год же от воплощения Господня тысячу сорок девятый (1049). Vita S. Odilonis, abbatis V Cluniacensis. У Bolland., Acta Sanet. I, 65–71 (изд. 1863 г.).

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

Козьма Пражский ПЕРВЫЕ ГОДЫ ПРАВЛЕНИЯ ИМПЕРАТОРА ГЕНРИХА III. 1039–1041 гг. (около 1125 г.) В последние годы правления Конрада II, отца Генриха III, герцог Богемский Брячислав старался поставить свою страну во главе славянского мира и повторить ту же попытку, которую незадолго перед тем сделал Болеслав Храбрый в отношении Польши. Узнав о смерти Конрада II, Брячислав вторгся с большим войском в Польшу, опустошил ее и подчинил; мощи Адальберта из Гнезно были перенесены в Прагу; в Богемии распространилась кирилловская литургия вместо латинской; к Папе было отправлено посольство с просьбой отделить Богемию от Майнцской епархии и дать ее герцогам королевский титул. Так Брячислав одним ударом уничтожил весь труд германизирования Богемии, на который потратили столько сил предшественники Генриха III. Потому Генрих III должен был в первые годы своего правления сосредоточить все свое внимание на богемском вопросе и в 1039 г. принудил Брячислава смириться и дать заложников. Но восстание Венгрии против немцев дало ему возможность нарушить договор и вынудило Генриха III предпринять в 1040 г. вторичный поход в Богемию. Молва, которая в мире цветет легче всякого зла, бухнет ложью, и, примешивая к безделице целую кучу, к истине ложь, растет на лету, доставила императору Генриху (III) известие, в сто раз больше, нежели было на деле, что богемцы вынесли из Польши массу золота и серебра. Вследствие того император начал искать пред-

527

лога, чтобы отнять у них золото, о котором ему было донесено, приказал богемцам через своих сборщиков к определенному сроку выдать ему до последнего обола серебро, похищенное ими в Польше, грозя в противном случае войной. На это славяне отвечали: «Мы всегда точно исполняли ваши законы, и теперь считаем себя под властью короля Карла (Великого); наш народ не бунтовал никогда против его преемников, да и тебе пребыл верным во всех войнах и всегда пребудет таким, если только сам ты захочешь быть к нам правосудным. Пипин, сын короля Карла Великого, постановил такой закон, чтобы мы ежегодно платили его преемникам на императорском престоле 120 отборных быков и 500 марок. В нашей же марке мы считаем 200 монет. Это исполняется с нашей стороны из века в век, мы беспрекословно выплачиваем тебе ту дань и будем выплачивать твоим преемникам. А если когда-нибудь ты захотел бы положить на нас иго сверх обычного закона, то мы готовы лучше умереть, нежели нести ярмо». На это император отвечал: «Короли всегда имеют обычай прибавлять что-нибудь новое к прежнему закону. Никакой закон не устанавливался вдруг, но всегда ряд законов постепенно увеличивался последующими королями. Те, от которых зависят законы, сами не зависят от них1, потому что у закона, как говорится, нос из воску (cereum habet nasum), а у короля железная и длинная рука, так что он может погнуть его, куда ему угодно. Король Пипин сделал то, чего хотел, а если вы не испол1 Nam qui regunt leges, non reguntur legibus. Ср. эти слова Генриха III, как их приводит наш автор, с наставлениями Випона ему же в его юности, в форме пословиц, см. выше.

КОЗЬМА ПРАЖСКИЙ (СOSMAS, PRAGENSIS ECCLESIAE DECANUS). Он был древнейшим национальным писателем западных славян, творившим в той среде, где он жил. Умер 21 октября 1125 г. См. о его жизни, сочинении и продолжателях до 1283 г., ниже. Лучшее издание его «Трех книг Богемской хроники» сделал профессор Берлинского университета Копке, у Пертца, в Monum. Germ. IX, 1–209 с.; Пельцель и Добровский в Script. rer. Bohem. I, 1–282 с.

528

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

ните моей воли, то я покажу вам, каковы у меня крашеные щиты и как я силен на войне». Разослав тотчас после того указы по всему государству, он собрал весьма сильное войско. Саксонцам же приказал идти в Богемию другой дорогой, которая лежит через Цирбию и ведет в ту страну лесом, мимо укрепления Глумека. В то время герцогом был Окард, которому вся Саксония повиновалась во всем, как королю. Был же он человек весьма умный, одаренный уменьем управлять государственными делами и от юности преданный воинским занятиям, но никогда не имел счастливых успехов на войне. Сам же цезарь расположился лагерем по той и другой стороне р. Резны. На следующий день, пройдя мимо укрепления Камбо (ныне Cham) и поставив свои орлы около леса (то есть Böhmerwald), который отделяет Баварию от Богемии, он узнал, что богемцы загородили дороги в лесу; приведенный в негодование, после некоторого молчания, покачав трижды головой, он воспламенился гневом, достойным цезаря, и произнес следующие слова: «Хотя бы они построили стены выше леса и вывели бы башню до облаков, но, как бывают напрасны тенета, раскидываемые на глазах птиц, так и их укрепления не могут иметь никакого значения для немцев. Если даже они поднимутся выше облаков или спрячутся между звездами, то и это не послужит в пользу погибшему и несчастному народу». Сказав это, он всем приказал вступить в лес, а сам, предшествуя другим, взошел на высокую гору, находившуюся в середине леса, и, воссев на походный стул (tripode), заметил окружавшим его князьям всего государства: «В этой долине скрывается презренное войско богемцев, как полевая мышь в своих норах». Но цезарь обманулся, ибо укрепления их были за другой горой. Тогда Генрих, называя каждого по имени и послав вперед сначала маркграфов, а потом всех знатных в полном оружии мужей, приказал им идти пешими в сражение, обнадеживая победой в следующих словах: «Вам не трудно,– говорил он,– сражаться: только покажитесь, и они сами побегут от страха, потому что им не

выдержать вашего натиска. Идите, идите, мои соколы, на робких диких голубей, как свирепые львы, и поступайте по обычаю воинов, которые, когда нападают на овечий хлев, не считают овец и не начинают пожирать своей добычи, доколе не уничтожат всего стада». Немедленно, по приказанию короля, потянулись многочисленные воины, одетые в латы; князья спорят за первое место в сражении; острие мечей блестит, как прозрачный лед; солнечные лучи, отражаясь на их оружии, освещают ветви дерев и вершины гор. Но спустившись в долину, они не находят там никого, между тем со всех сторон им представляется густой лес и непроходимые места. Тогда, как обыкновенно бывает во всяком деле, задние напирают на передних и против их воли теснят к месту битвы, и следовавшие за князьями принуждают их подниматься на другую гору. Между тем князья были так утомлены, что уже язык их прилипал к нёбу, силы совершенно изменяли, руки отказывались служить, из груди вылетали тяжелые вздохи; однако же остановиться нельзя было ни на шаг. Одни бросают свои латы на щиты, другие облокачиваются на деревья и ловят тщетно дуновение ветерка; иные же падают, как пни: это люди толстые и не привыкшие к походам. Приблизившись к укреплению, они подняли крик, а пар с их усталого тела поднимался над лесом, как облако. Видя это, богемцы недолго колебались и тотчас, заметив их утомление, смело выскочили из засады. Непобедимая сестра Фортуны, Беллона, придала им смелости. О, судьба, фортуна! Ты никогда не бываешь постоянно благосклонна, и на вертком колесе опускаешь вниз сильных земли. Подкованным копытом лошадей топчет она осчастливленных ею, раздавливает им животы, утопавшие в наслаждениях, и чресла, подпоясанные пурпуровыми шарфами, извлекает кишки и ломает голени. Стыдно рассказывать подробнее о внезапной смерти столь благородных мужей, и недостойно то летописи. Chronicae Bogemorum libri, III.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

Адам Бременский ГАМБУРГСКАЯ ЕПАРХИЯ ПРИ ГЕНРИХЕ III И В МАЛОЛЕТСТВО ГЕНРИХА IV: АДАЛЬБЕРТ БРЕМЕНСКИЙ. 1043–1072 гг. (в 1075 г.) Предисловие автора Блаженному отцу и небесному избраннику, Гамбургскому архиепископу Лимару (преемнику Адальберта, с 1072 г.) посвящает Адам, ничтожнейший служитель св. Бременской церкви, свой малый дар беспредельной преданности. Когда еще прежде (в 1068 г.) я был приобщен вашим предшественником, евангелическим пастырем (то есть Адальбертом Бременским) к числу его паствы, я ни о чем так не думал, как о том, чтобы не оставаться неблагодарным за оказанное мне благодеяние и милость. Из своего опыта и рассказов других я вскоре убедился, что первенство древней славы вашей церкви весьма умалилось, и что она нуждается в содействии многих строителей, а потому я давно уже размышлял, каким трудом можно было бы и мне подать помощь нашей метропольной церкви при истощении ее сил. Иное перечитывая, а иное выслушивая от рассказчиков, я узнал многое из деяний твоих предшественников, которые, и по своей важности и по крайнему положению нашей церкви, заслуживают быть предметом повествования. Память об этих деяниях

529

угасла, и история тех архиепископов никем еще не написана, а потому иной подумает, что они не сделали ничего достопримечательного или не нашлось для них трудолюбивого историка. Убедившись же в необходимости такой истории, я решился сам написать ее в порядке бременских или гамбургских архиепископов; такое намерение не может противоречить ни моим обязанностям по службе, ни вашей воле: как сын этой церкви, я хочу вывести на свет жизнь св. отцов, которыми она возвысилась и распространилась между язычниками. Конечно, я должен тем более просить снисхождения к труду тяжелому и превышающему мои средства, что я не побоялся, почти не имея для себя предшественников, пойти ощупью впотьмах по незнакомой дороге, и предпочел переносить бремя дней и жар в винограднике Господа (то есть в монастыре), нежели оставаться праздным вне его стен... Я знаю, что у меня не будет недостатка в порицателях, как то издревле бывало со всеми, кто брался за что-нибудь новое; они скажут, что все, приведенное мной, выдумка и ложь, как тот «Сон Сципиона» у Туллия (Цицерона); пусть так, они могут даже сказать, если им угодно, что мой сон притом вышел из «ворот слоновой кости» Марона (Вергилия; см.: Энеида, ст. VI, 894 и след.). Но я и не имел в виду понравиться всем, и желал бы угодить одному тебе, мой отец, и твоей церкви; удовлетворить же завистников весьма трудно. Если же несправедливость их того требует, то я открою тебе, с каких полей я собирал цветы для своего венка (то есть какими пользовался источниками), чтобы меня нельзя

АДАМ БРЕМЕНСКИЙ (ADAMUS BREMENSIS, около 1040 – около 1075). Он был родом из Мейсена, и в 1068 г. явился ко двору гамбургского, или бременского, архиепископа Адальберта, накануне его вторичного возвышения. Более мы почти ничего не знаем о его жизни. Его сочинение «О деяниях святителей Гамбургской церкви» в 4 книгах свидетельствует о том, что он имел случай получить превосходное классическое образование и особенно был знаком с Саллюстием. Но текст его хроники, испещренный позднейшими и ему современными схолиями (заметками), представляет и до сих пор много трудностей для исторической критики. Издание: лучшее у Pertz. Monum. VII, 280–389. Переводы: немецк. Laurent (Berl. 1850) в Geschichtsschr. d. d. Vorzeit. Lief. 7. Критика: Assmussen. De fontibus Adami Kiliae. 1834.

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

530

было обвинить в том, что я под видом истины вплетал и ложь. О том, что я писал, я заимствовал иное в рассеянных листах хроник, многое же из исторических сочинений и папских грамот, но более всего из рассказов опытных старожилов; и призываю истину в свидетели, что мной ничего не выдумано из головы, ничего не сказано без основания и все изложенное подкреплено такими верными свидетельствами, что если иной не поверит мне, то по крайней мере окажет доверие моим поручителям. Но пусть знают все, что я своим предприятием не делаю никаких притязаний на звание историка, и также мало боюсь, если кто назовет меня лжецом; я собрал материалы и предоставляю другому изобразить то лучше, что я мог хорошо выразить. Я начну со св. Виллегарда (VIII в.), когда франки покорили саксов и подчинили их служению Богу, а кончу твоим спасительным вступлением в должность (1072 г.), и молю при этом всемогущего Бога, чтобы Он, поставив тебя во главе народа, долго заблуждавшегося и стесненного, исправил твоими трудами в течение твоих дней то, что извратилось среди нас, и исправленное сохранил навеки; чтобы Евангелие при обращении язычников, начатом давно твоими предшественниками, пронеслось по всему Северу в возможно скором времени, и да ниспошлет нам то Иисус Христос, наш Господь, его же царствию не будет конца отныне и до века. Аминь!

пам! Вы восседаете там спокойно, и в ваших епископских обязанностях первое место занимают наслаждения кратковременной славой, корыстью, желудком и сном. Оглянитесь1, прошу вас, назад на этого бедного, но почтенного и великого пастыря Христова, заключившего так славно свою жизнь и доказавшего потомству, что нельзя оправдывать свою леность трудностями времени и места, ибо он, подвергая себя опасности и на море, и на суше, ходил к диким народам Севера и с такой ревностью отправлял свои обязанности, что умер, передав свой дух Христу, на самых отдаленных оконечностях земли» (глава 65). Так автор говорит об епископе Унни, который ходил на проповедь в Швецию и умер там в Бирке, близ Упсалы.

Первая книга

15. Так как теперь зашла речь об этих странах (то есть славянских), то, кажется, небесполезно будет при этом показать, какие именно народы по ту сторону Эльбы принадлежат к Гамбургскому диоцезу. С западной стороны этот диоцез омывается Британским (ныне Немецкое море) океаном, с юга р. Эльбой, с востока р. Пеной (ныне Pene), впадающей в Варварское море (Балтийское), а с севера р. Эгдор (ныне Эйдер), отделяющей датчан

Вся первая книга (65 глав) посвящена автором древнейшему периоду истории Гамбургской церкви, начиная от первого ее епископа Виллегарда, ученика св. Бонифация, которого престол утвердил в Бремене Карл Великий, 788 г., и до смерти епископа Унни, умершего в год вступления Оттона Великого на престол, 936 г. Сначала автор говорит вообще о древней Саксонии и ее завоевании Карлом Великим, об основании епископства Бременского, о деятельности его преемников по распространению христианства на севере среди данаов, из которых в IX столетии особенно прославились Анскарий (847–905 гг.), Адальгар (888–909 гг.) и Унни (918–936 гг.). Изложив их неутомимые труды в безвестном крае, автор в заключении обращается к другим епископам Западной Европы, не знавшим подобных трудов, и говорит: «Хорошо вам, прочим еписко-

Вторая книга Теперь послушай, читатель, что гласит моя вторая книга. Вторая книга посвящена истории Гамбургской епархии – от вступления на престол Адальдага (936 г.) и до вступления Адальберта, знаменитейшего из всех бременских епископов (1043 г.). В первых 14 главах автор говорит о тесных отношениях Адальдага с Оттоном Великим, при котором открылось новое поприще для деятельности гамбургских епископов, а именно обращение славян и подчинение их немцам, для прочности которого Оттон Великий открыл новое архиепископство в Магдебурге, 971 г., с пятью епископствами: Мерзебург, Цейц, Мейсен, Бранденбург, а шестое, Ольденбург, подчинил гамбургским епископам. Это последнее обстоятельство предоставило автору случай сделать весьма важное для нас отступление для описания земель славянских.

1 Этот укор весьма замечателен в устах автора, при жизни которого, как он сам говорит, описывая ниже нравы своего современника, епископа Адальберта, и бременские епископы с трудом могли бы оглянуться назад.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

531

Гробница Папы Климента II в Бамбергском соборе

от саксонцев. Заэльбские же саксы состоят из трех народов: первые из них, тедмарсгофы (дитмарсы), живут у океана и главная их церковь в Мелиндорне (Мельдорф); вторые – голзаты (голштинцы), так названные по лесам (Holz), при которых они обитают. Через их землю протекает р. Стурия (Стёр), а главная церковь их в Сканафельде (Шонфельд). Третьи и замечательнейшие из них – штурмары, так названные по их склонности к частым возмущениям. Между ними, как метрополия, возвышает главу свою Гамбург (Hammaburg), прежде могущественный по воинам и оружию, богатый землей и плодами, теперь же (в 1075 г.) в наказание за свои грехи, превращенный в пустыню. Гамбургская метрополия хотя и перестала быть украшением города, но она еще сильна и в своем вдовстве, и утешается ревностной деятельностью чад своих, которые с каждым днем своей проповедью распространяют ее власть по далекому северу. Мы нашли также и границу Саксонии, лежащей по ту сторону Эльбы, как она определена Карлом (Великим) и другими императорами, и в каком виде существует и до сих пор. Она простирается от восточного

берега Эльбы до маленького ручейка, называемого славянами Месценрейца; от него граница идет через Дельвундерский лес до р. Дельвунды; дойдя до Горгенбищ (Горнбек) и Биленыспринга (Bilquelle), она поворачивает к Лиудвинштейну, Виспиркону (Везенберг) и Бирцнигу (Бизенниц). Оттуда же, идя на Горбинстенон до Травенского леса (Травенгорст) и вверх по нему вплоть до Булилункина (Блунк), потом до Агримессгофа, постепенно поднимается до так называемого Агримесвидильского брода (Штокзее), где Бургвидо бился на поединке со славянским воином и умертвил его. В память того там положен камень. От этого места граница идет на озеро Кользе (Плонерзее) и доходит на востоке до Свентифельдского поля (Борнгоф) вплоть до самой р. Свентины (Schwentine), по течению которой границы саксов достигают Скифского, или Восточного моря. В следующей главе, 16-й, автор в подтверждение своих слов ссылается на жизнеописание Карла Великого у Эгингарда и переписывает оттуда главу 12, начиная от слов: «От западного океана протягивается» и т. д. (см. это место выше).

532

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

17. Вот что говорит Эгингард; но мы, так как о славянах упоминается часто, считаем неизлишним сделать исторический очерк славянских племен и их быта, тем более, что, как я покажу, в те времена (X в.) ревностью нашего архиепископа Адальдага почти уже все славяне были обращены в христианскую религию. 18. Земля славян, обширная область Германии, населена винулами, которых прежде называли вандалами. Если причислить к славянам ничем не отличающихся от них ни по наружности, ни по языку богемцев и живущих по ту сторону Одера полян (поляков), то их земля вдесятеро будет больше нашей Саксонии. Эта страна, сильная войском и оружием, изобилующая всякого рода произведениями, со всех сторон окружена горами, покрытыми лесом, и реками, образующими ее прочные, естественные границы. Широта ее простирается от юга к северу, то есть от Эльбы до Скифского моря. Длина же ее такова, что, начинаясь в нашей Гамбургской епархии и простираясь по неизмеримому пространству, она доходит до Бегуарии (Баварии), Венгрии и Греции. Славянские народы многочисленны. Между ними на востоке мы видим сперва пограничных с трансальбианцами вагиров, приморским городом Альдинбургом (Ольденбург). За ними следуют ободриты, нынешние ререги; их город Мекленбург. Далее за ними живут полабинги, город которых называется Рациспургом (Раценбург). Далее, лингоны и варнабы. Еще дальше сидят хиццины и цирципаны; р. Пена (Пене) отделяет их от толозантов и ретеров; у них город Димин (Деммин). Такова граница Гамбургского диоцеза. Есть и еще славянские племена, живущие между Эльбой и Одером, например, гевельды, обитающие при р. Габоле (Гавель), доксаны, леубуццы, вилины, стодеране и другие; ретарии, поместившиеся в середине между ними, самые сильные из них. Их город, известный всему свету, Ретра1, служит центром идолослужения, где демонам – знаме-

1 Близ нынешней деревни Прильвитц, в Ней-Стрелице.

нитейший между коими Редигаст – построен огромный храм. Его изображение сделано из золота, а пьедестал из пурпура. Сам город имеет десять ворот, окружен глубоким озером, а через него перекинут деревянный мост, но по нем позволяется проходить только приносящим жертвы и желающим вопросить оракула; я полагаю, что само положение этого города указывает на то, что действительно погибшие души идолопоклонников «Девятикратно Стикс обтекая в себе заключает»1. Из Гамбурга до этого храма четыре дня пути2. 19. За лутичами, известными еще под названием вильцы, мы встречаем р. Одер, самую богатую из славянских рек. На ее берегах, там, где она соединяется со Скифскими водами (Балтийское море), стоит знаменитый город Юмна (Иомсбург), любимое местопребывание варваров и греков, живущих вокруг нее3. Так как об этом городе рассказывают много великого и едва ли даже вероятного, то и я считаю нужным сказать о нем по крайней мере то, что заслуживает упоминания 4. Действительно, это самый обширный из всех городов, существующих в Европе (то есть языческой). В нем живут славяне и другие нации, греки (руссы) и варвары. На равных правах с прочими жителями там позволяется жить и приезжим саксам; разумеется, во время всего пребывания в городе они не могут открыто исповедовать христианство, ибо все его жители еще ослеплены идолопоклонническим безбожием. Впрочем, во всем, что касается нравов и гостеприимства, не найдется ни одного народа почтительнее и услужливее жителей Юмны. Этот город, куда стекаются товары всех северных наций, владеет всевозможными удобствами и редкостями. Там есть и вулканов горшок (olla 1

Энеида, VI, 439. Ср. об этом храме у Титмара, выше. 3 Под греками автор здесь подразумевает русских купцов из Киева, потому что ниже он причисляет Киев к городам Греции. 4 Критический разбор этого важного места в хронике Адама см. у Грановского (Волин, Иомсбург и Винета; помещ. в его Полн. собр. соч., I, с. 213 и след). 2

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

Vulcani), называемый туземцами греческим огнем, о котором упоминает Солинус. Нептун изображен в трех видах, соответственно трем водам, омывающим этот остров, зеленой, белой и мутной, от волнения и беспрерывных бурь. От Юмны плывут вниз коротким переездом к городу Димину, лежащему при устье р. Пены, где живут руны (ругии), а оттуда в провинцию Земланд (Самогития), которой владеют пруссы. Путешествие это делается следующим образом: от Гамбурга, или Эльбы, до Юмны едут сухим путем 7 дней; если же отправиться водой, то, чтобы прийти в Юмну, нужно сесть на корабль в Шлезвиге или Ольденбурге. Из Юмны, следуя далее, через 14 дней высаживаются на берег в Острогарде в Руции (России), где главный город Киве (Киев), соперник константинопольского скипетра, одно из великолепнейших украшений Греции (то есть Руси). Одер, о котором шла речь выше, берет свое начало в глубине Моравского леса, в одном месте с нашей Эльбой; но потом они текут недолго вместе и скоро расходятся по различным направлениям. Одер, поворачивая к северу, течет по земле винулов до Юмны, где отделяет померанов от вильцев; а Эльба, направляясь к западу, в своем первоначальном течении омывает страну богемов и сорабов, в среднем – разделяет язычников от саксов, а в нижнем – ее волнистое русло отделяет Гамбургский приход от Бременского диоцеза, и наконец, она победительницей впадает в Британский океан. 20. Мы потому так много говорили о славянах и их стране, что, благодаря мужеству Оттона Великого, они уже все обращены в христианство. Теперь перейдем к тому, что случилось после смерти императора (после 973 г.), в остальное время правления нашего архиепископа Адальдага (то есть до 988 г.). Далее и до конца этой книги автор ограничивается тесным кружком деятельности Адальдага и его преемников (Либенций I, 988–1013 гг.; Унван, 1013–1029 гг.; Либенций II, 1029–1032 гг.; Гериманн, 1032–1035 гг. и Безцелин, прозванный Алебрандом, 1035–1043 гг.) на приведение в порядок своей епархии, прерываемой борьбой со славянами и сношениями с Данией. Но результатом

533

этой деятельности было утверждение власти гамбургских епископов почти по всему прибрежью Балтийского моря, так что к середине XI столетия Гамбург сделался столицей огромного теократического государства. В 1043 г. на престол епископов Гамбургских вступает Адальберт (1043–1072 гг.), один из самых блестящих людей XI в.; он задумал основать Северное папство и стать во главе Германии. Таким образом, благодаря его честолюбию, гамбургский епископ (или бременский) становится первым лицом в империи. Наш автор посвящает его деятельности свою третью книгу, самую главную, в отношении которой первые две могут быть рассматриваемы как введение к ней.

Третья книга Третья книга повествует о деяниях Адальберта.

1. Архиепископ Адальберт занимал престол 29 лет (1043–1072 гг.). Пастырский жезл он получил от императора Генриха (III), сына Конрада (II), который от Цезаря Августа был девятидесятым императором, считая при этом и соправителей. Архиепископскую же мантию ему, как и прежде его преемникам, прислал Папа Бенедикт (IX), который, как то я нашел, в ряду римских святителей был, считая от апостолов, сто сорок седьмой. Его постановление происходило в Ахене в присутствии императора и князей; при этом находилось 12 епископов; и все они возложили на него руки. Впоследствии Адальберт часто ссылался на такой избыток благословения тем, которые его проклинали, и, смеясь, говорил, что он не может быть никем отлучен после того, как в начале своей должности успел получить торжественное благословение стольких пастырей церкви. Но, мой достопочтенный архиепископ Лимар, хотя и трудно мне описать, как следует, деяния и характер этого мужа, однако я нахожу себя вынужденным к тому, так как мной обещано довести труд до дней твоего вступления в должность (то есть до 1072 г.). Пустившись раз по своему безрассудству и дерзости в это море, я считаю благоразумным снова поспешить к берегу; не вижу только, где бы мне, неопытному, спокойно пристать. До того все преисполнено подводных камней зависти, до того все мелководно, что если ты вздумаешь что-нибудь похвалить,

534

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

Герб графов Фландрских

тебя назовут льстецом, если же осудишь дурное, объявят злым человеком. Этот замечательный человек может быть превознесен всевозможными похвалами, потому что он был благородного происхождения, красивой наружности, обладал большой мудростью, красноречием, воздержанностью и целомудрием; все эти преимущества он соединял в себе; но кроме того он имел и другие, приобретаемые нами извне, а именно: богатство и счастье, чем добывается слава и власть; и всем этим Адальберт обладал с избытком. В распространении христианства среди язычников – а это составляет главное призвание Гамбургской церкви, – он обнаружил такую деятельность, какой никто не показал до него. Относительно торжественности богослужения, уважения к апостольскому престолу, верности государству, забот о своей епархии не было ему подобного, кто в звании духовного пастыря действовал бы с большим рвением, и о, если бы он остался таким до конца! Высказав себя таким в начале своей деятельности, в последние годы жизни он отличался уже гораздо менее. Правда, такое ослабление в его деятельно-

сти произошло не от одной его непредусмотрительности и небрежности, но и от внушения злобы других. Но об этом будет сказано ниже. Так как мне трудно изложить все деяния этого мужа с надлежащей полнотой, обстоятельно и в порядке, то я желаю, коснувшись одних главных сторон его деяний, перейти с болезненным чувством к описанию тех бедствий, вследствие которых богатая Гамбургская и Бременская епархии пали от того, что Гамбург был ограблен язычниками, а Бремен разбит лжехристианами. Я начну свой рассказ с описания характера Адальберта, который объяснит нам все остальное. 2. Он был весьма знатного происхождения; в Гальберштадте дали ему первое его звание священника; ум его был проницателен и снабжен всякого рода способностями. В делах мирских и церковных Адальберт обладал большой мудростью, славился своей памятью, хранившей все, что он раз слышал или серьезно изучал, и необыкновенным даром красноречия в изложении однажды усвоенного. Далее, он был одинаково знаменит телесной красотой и считался другом целомудрия. Его щедрость была такова, что он с большой готовностью и радостью награждал богатыми дарами даже таких, которые о том не просили, но сам считал недостойным просить других о чем-нибудь, с затруднениями принимал подарки и чувствовал себя при этом униженным. Такой же характер носило на себе его смирение: он обнаруживал его только по отношению рабов Божиих, бедных и странников, и притом в такой степени, что, отправляясь ко сну, он часто мыл, став на колени, ноги у тридцати и более нищих; зато его смирение исчезало, когда приходилось иметь дело с сильными земли или лицами равного с ним достоинства. Против них он обнаруживал такую нетерпимость, что в глаза указывал одному его расточительность, другому – корыстолюбие, неверие, и никого не щадил, кто только казался ему достойным порицания. При таком редком соединении в один венец стольких добродетелей Адальберта можно было бы назвать счастливым, если бы туда не замешался один порок, ненавистность которого омрачала весь блеск славы, которой мог бы сиять архиепископ:

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

это, именно, – любовь к суете, доверенная служанка знатных людей. Она сделала этого мудрого в других отношениях мужа столь нелюбимым, что многие говорили: если он и сделал много хорошего, то только для приобретения земной славы. Но рассуждающие так должны остерегаться осуждать его безусловно, ибо им известно, что в сомнительных случаях не следует произносить решительного приговора, а помнить, что «тем же судом, которым судишь другого, осуждаешь себя» (Римл. 2, 1). Нам, которые жили вместе с этим мужем и наблюдали за ним каждый день, известно, что как человек он делал иное для мирской славы, но многое совершено им по истинному страху Господню. Конечно, его щедрость превышала всякую меру, но я всегда находил, что она имела хорошие побуждения, а именно чтобы обогатить церковь, он располагал к ней иных своею щедростью, например королей и их ближайших советников; зато других, сколько-нибудь опасных для церкви, он преследовал всей ненавистью, например наших (саксонских) герцогов и некоторых епископов. Часто, мы слышали, говаривал он, что для блага церкви готов пожертвовать собой и своими родными: «Ибо,– объявлял он,– я никого не пощажу, ни себя, ни братьев, ни денег, ни саму церковь, только чтобы свергнуть иго с моего епископства и сделать его равным другим». Впрочем, лучше будет все это изложить по порядку, чтобы люди разумные могли понять, как достохвально многое совершено им, и притом без всякого легкомыслия, а скорее поневоле, что другим, непонимающим дела, кажется безрассудным и даже бессмысленным. В последующих главах, от 3 до 26-й, автор описывает довольно сжато первые шесть лет правления Адальберта (1043–1049 гг.), когда он подготавливался к будущей своей знаменитой роли и укреплял внутри свою власть, стараясь расположить к себе императора Генриха III и пап. Руками императора он старался связать опасного для его видов герцога Саксонского Бернгарда, ходил с императором в походы против венгров, фризов, итальянцев, даже был избран в Папы, но отказался. Более всего в этот период деятельность Адальберта была посвящена Скандинавии и славянам, а потому и автор долго ос-

535

танавливается на сношениях с соседями, которые закончились подчинением Дании, Швеции, Норвегии и славян Гамбургскому епископству. Наконец, автор рассказывает, как Адальберт выстроил на одной стороне Гамбурга первую крепость и как на другой стороне (Alster) его соперник, Бернгард устроил подобное же, так что старый город принадлежал епископу, а новый – герцогу. Вместе с тем Адальберт особенно заботился о внешней обстановке богослужения, приготовляя тем обращение Гамбурга в Северный Рим. «Он,– говорит автор (глава 26),– так был предан внешнему блеску, что отправлял богослужение не по латинским обрядам, но опираясь на какие-то, не знаю, римские или греческие, обычаи... И многое другое делал он, что невежественным людям нашего времени казалось странным, между тем, как он ничего не устраивал помимо Писания и имел в виду богатствами и славой поставить свою церковь на первое место, лишь только ему удастся склонить на свою сторону короля и Папу. Их-то расположение он и старался приобресть всеми мерами». К описанию этих мер автор и переходит затем.

Рыцарь XI столетия

536

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

27. Около этого времени (1049 г.) король Генрих (III), употребив несметные государственные сокровища, основал в Саксонии Гослар, обратив его, как рассказывают, из маленькой мельницы, или охотничьего шалаша, в такой огромный город, каким теперь мы его видим. В нем для себя он построил дворец и во славу всемогущего Бога открыл два монастыря; управление же и высший надзор над одним из них поручил нашему архиепископу, так как он во всем был его неразлучным спутником и сотрудником. В то же время ему подана была надежда на приобретение или покупку графств, аббатств и поместьев, впоследствии действительно купленных нами, к великому несчастью для церкви, это были монастыри Лорш и Корби (Корвей), графства Бернгарда и Экибрехта, поместья Синциг (ныне Sinzig), Плисна, Гренинген, Диспарг (ныне Duisburg) и Лисмона. Приобретя эти владения уже в сомнительные минуты своего господства, наш первосвятитель возмечтал, как то прекрасно сказано о Ксерксе, «перейти море и переплыть землю», и думал, что он может сделать все, что ни захотел бы. 28. При этом он рассчитывал в особенности, на то обстоятельство, что Папа Лев (IX) по крайним делам церкви прибыл в Германию; и Адальберт был уверен, что Папа, по старой дружбе, не откажет ему ни в чем, чего каждый может достигнуть законным порядком. В то время, в Майнце был созван знаменитый собор под председательством апостолического государя и короля Генриха, при содействии епископов – Бардо Майнцского, Эбергарда Трирского, Гериманна Кёльнского, Адальберта Гамбургского, Энгильгарда Магдебургского и прочих провинциальных церковных настоятелей. На этом соборе епископ Шпейерский Сибико был оправдан, подвергшись испытанию св. причастием (см. выше), а его обвиняли в обольщении замужней женщины. Далее, на том же соборе сделано было много постановлений, клонившихся к утверждению порядка церкви; главное же, там вместе с нечестивыми священническими браками навсегда было осуждено собственноручной подписью всех членов собора ересь симо-

нии. Наш архиепископ, воротившись домой, разумеется, не стал молчать об этом. Касательно женщин он подтвердил определение, сделанное его знаменитым предшественником Алебрандом и еще прежде того Либенцием, по которому женщины должны были жить за чертой церкви и города, чтобы соседство обольстительниц с их вольными речами не оскорбляло целомудренного взгляда. Этот собор был в 1051 г., то есть в седьмом году правления архиепископа. В это же время был посвящен самый большой алтарь в честь Божией Матери. 30. Об этом соборе я упомянул именно потому, что владыка Адальберт превзошел на нем своей мудростью и дарованиями почти всех славных мужей церкви. И Папа, и король, считали его за великого человека, так что в публичных делах никогда не обходились без его совета. Король же нуждался в нем даже и в военных вопросах, где духовное лицо вовсе не у места; ум Адальберта он не раз испытал в борьбе с врагами; искусный итальянский полководец Бонифаций (Тосканский), Готфрид (Лотаригский), Оттон (Баварский), Балдуин (Фландрский) и другие, производившие мятежи в империи и старавшиеся, казалось, утомить короля трудной борьбой, знали хорошо Адальберта и, даже покорившись королю, хвастались тем, что только один ум архиепископа мог победить их. Что же касается варварских народов, венгров, датчан, славян или, по крайней мере, норманнов, то вообще нужно заметить, что император чаще побеждал их благоразумием, чем войной, следуя правилу, внушенному ему нашим архиепископом: «Кто лежит, ты щади, непокорного ж бей беспощадно»1. К довершению нашего счастья случилось еще одно обстоятельство: храбрый греческий император Мономах (Константин X, 1042–1054 гг.) и Генрих (I) Французский прислали нашему императору дары, а архиепископу нашему привет за его мудрость и преданность, в благодарность за счастливо оконченную по его совету войну; вследствие того и он в своем ответном послании

Вергилий, Энеида, VI, 854.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

537

Императорский дворец в Госларе. Построен Генрихом III (заложен, возможно, Генрихом II). Место рождения и любимая резиденция Генриха IV. Здесь неоднократно проводились рейхстаги

константинополитанам, между прочим, с особенной гордостью указывал на свое происхождение от греческих императоров, так как его родоначальниками были Феофания и храбрый Оттон, и говорил, что после того нисколько не удивительно, если он любит греков и старается подражать им в нравах и обычаях, а он именно это делал. Подобное же письмо послал он к королю Французскому и другим. 32. Итак, наш глава, возгордясь своим успехом и вне, и видя, что Папа и король содействуют его планам, с горячей ревностью принялся трудиться над учреждением в Гамбурге патриархата. На этот план на-

вело его то крайнее обстоятельство, что датский король, так как христианство у него распространилось до последних переделов земли, желал учредить архиепископство в своем королевстве. Это дело с разрешения апостольского престола и согласно с каноническими правилами почти уже состоялось; ожидали только решения нашего архиепископа. Он обещал дать свое согласие, если ему и его церкви прислана будет из Рима грамота на патриаршее достоинство. Этому патриархату вместе с провинциальными епископами нашей церкви в Дании и других странах он намеревался подчинить двенадцать епископств, которые хотел

538

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

образовать из разделения своей епархии: первый епископ должен был находиться в Палыме (Pahlen) на р. Эгдоре (р. Эйдер), второй в Гелиганштаде, третий в Рацебурге, четвертый в Ольденбурге, пятый в Мекленбурге, шестой в Штаде, седьмой в Лисмоне, восьмой в Вильдегаузене, девятый в Бремене, десятый в Вердене, одиннадцатый в Рамзоле, двенадцатый во Фрисландии. Подчинив себе без особенного труда Верденское епископство, он тем нередко хвалился. 33. Между тем, как это дело с обеих сторон тянулось, умер святейший Папа Лев (IX), и в том же самом году преставился и храбрый император Генрих (III)1. После их смерти не только церковь пришла в замешательство, но и само государство, казалось, стало на край погибели. Все зло, какое испытало в то время Гамбургское архиепископство, произошло от того, что архипастырь наш весь предался придворным делам. Управление государством по праву наследства перешло, к великому ущербу для всех, в руки женщины и дитяти2. Князья, отвергая с негодованием правление женщины и власть дитяти, сначала, чтобы не остаться под игом такого рабства, возвратили себе прежние вольности, а потом начали между собой спор, кто из них могущественнее, и наконец дерзнули поднять оружие против своего государя с намерением свергнуть его с престола. Все это легче было видеть глазами, чем теперь описать пером. Наконец, когда волнение уступило место спокойствию, архиепископы Адальберт и Анно3 были провозглашены консулами4, и с того времени все зависело от них. Несмотря на благоразумие этих мужей и ревностную их деятельность в заботах о государстве, оказалось, что они 1 Лев IX умер собственно еще 19 апреля 1054 г., а Генрих III – 5 октября 1056 г. 2 То есть малолетнего Генриха IV и матери его Агнесы. 3 Анно, или Ганно, архиепископ Кёльнский, 1056– 1075 гг. 4 Со времени Оттона III утвердился обычай употреблять римские титулы; консул – правитель.

пользовались не одинаковым влиянием. Потому видимое согласие обоих епископов продолжалось недолго, и хотя на словах они были миролюбивы, но сердца их бились смертельной ненавистью друг к другу. Справедливость, конечно, была на стороне бременского архиепископа, так как он обнаруживал больше мягкосердечия и объявил, что нужно до гроба хранить верность своему королю и государю; кёльнский же владыка, человек нрава жестокого, был даже обвинен в нарушении верности королю и участвовал во всех заговорах, составлявшихся в его время. 34. Поэтому корыстолюбивый Анно употребил все, что мог собрать дома и при дворе на украшение своей церкви, так что она, будучи уже прежде великой, не имела себе равной во всем королевстве. Он покровительствовал своим родственникам, друзьям и капелланам, замещал ими высшие, почетные места с тем, чтобы они в свою очередь устраивали своих друзей на низших местах. Из них известнейшие были: брат архиепископа Вецель, архиепископ Магдебургский, и их двоюродный брат Буркгард, епископ Гальберштадтский, также Куно, назначенный было в Трир епископом, но прежде поступления на эту кафедру завистью духовенства украшенный мученическим венцом. Равным образом Гильберт, епископ Минденский, и Вильгельм Утрехтский. Кроме того, в Италии патриарх Аквилейский, епископ Пармский и другие – всех не перечтешь; все они, возвысясь по милости и стараниям Анно, наперерыв старались заплатить своему благодетелю содействием в его предприятиях и расчетах. Впрочем, до нас дошло, что этот муж сделал несколько и хорошего как в светском, так и в духовном отношении. 35. А наш глава, увлекаемый мирской славой и почестями, считал недостойным себя покровительствовать своим, хотя и держал при себе целую толпу алчущих; ему казалось позорным, если король или ктонибудь из вельмож оказывал благодеяние его приближенным, «которых, по его словам, он мог наградить так же хорошо, если не лучше». Поэтому очень немногие из его приближенных получали епископское дос-

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

тоинство с его одобрения; зато, впрочем, многих из них, хорошо владевших языком и ловко успевших исполнять его поручения, он осыпал золотом. Таким образом, произошло то, что ради мирской славы он принимал к себе людей всякого сорта и всяких художеств, в особенности же лицемеров1. Густая толпа таких людей постоянно окружала его при дворе; он таскал ее с собою всюду, куда ни отправлялся, и уверял других, что она не только не тяготит его, но даже увеселяет (см. ниже, глава 37). Между тем деньги, полученные им со своих подчиненных, от друзей и с тех, которые посещали двор или подвергались королевскому наказанию, эти деньги, и весьма значительные, расточал он на негодяев, шарлатанов, лекарей, комедиантов и других лиц подобного рода, неблагоразумно рассчитывая на любовь таких людей, чтобы понравиться при дворе, стать во главе своего управления и таким образом достичь целей, которые он преследовал для блага своей церкви. Сверх того, он делал своими вассалами всех мужей, прославившихся или отличившихся в Саксонии и других странах: одним из них отдавал то, что имел, другим обещал то, чего и не имел, и таким образом, к великому вреду для души и тела, покупал себе пустой звон суетной славы. Раз заразившись этим недугом, с течением времени и до самого конца нравы архиепископа делались все хуже и хуже.

1 Вся хроника Адама Бременского изобилует, как и произведения древних классиков, замечаниями схолиастов, числом до 152, которые дополняли от себя то, что было у автора выражено коротко. Так, по поводу этого места, 78-я схолия замечает: «Между такими находился один пришелец, Павел, обращенный еврей, который, после своего странствования по Греции, не знаю, из любознательности или по любостяжанию, по возвращении своем пристал к нашему архиепископу, хвалясь, что он может сделать мудрецов в три года из людей, которые не знали бы даже читать, и из меди добыть красное золото. Без всякого труда он заставил архиепископа верить всему, что бы он ни говорил, и ко всей своей лжи присоединил то, что он вскоре позаботится о том, чтобы учредить в Гамбурге общественную золотую монету и пустить ее в ход вместо византийского денария».

539

36. В то самое время, когда Адальберт так возгордился почестями, оказываемыми ему при дворе, и сделался невыносимым бременем для своей бедной епархии, прибыл он в Бремен, по обыкновению, в сопровождении многочисленных вооруженных людей, чтобы обременить народ и землю новыми налогами. Тогда же построены были им и те замки, которые возбуждали в наших герцогах такое сильное негодование; но к устройству монастырей у него уже не было более прежней ревности. Удивителен был нрав этого человека: бездействие для него было невыносимо, и, несмотря на множество дел дома и вне, ожидавших его решения, он никогда не утомлялся. Поэтому наше епископство, и без того обедневшее вследствие его расточительности и безумных усилий приобресть расположение ненасытного двора, теперь постройкой замков и приорств было доведено до погибели. Он даже приказал развесть сады и виноградники на нашей дурной почве (то есть около Гамбурга) и, несмотря на бесполезность и невыполнимость этой причуды, усердно выплачивал огромные суммы исполнителям своих планов. Таким образом, высокий ум этого мужа боролся даже и с природой своего отечества и желал владеть всем, что гделибо видал замечательного. После долгого и тщательного размышления о причинах такой слабости я нашел, что иногда и столь мудрые люди от чрезмерной привязанности к мирской славе могут ослабеть в своем характере. Кичась во дни своего земного богатства и величия, он не знал меры в своем стремлении к высокомерию, а в несчастье, совершенно падая духом, без меры поддавался гневу и скорби. Таким образом, он переступал границы в обоих случаях как в добре, когда принимал участие в страданиях других, так и в зле, когда выходил из себя. 37. Доказательством тому служит то, что в гневном бешенстве он своими собственными руками бил некоторых до крови, например, так поступил он со своим приором и другими. Между тем в хорошем расположении духа, которое в этом случае лучше назвать страстью делать подарки, он был до того расточителен, что, считая фунт

540

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

по его мнению, необходимы князьям для внешнего блеска. Всякого, чем-нибудь известного при дворе или самому королю, он удостаивал своего общества, а прочих придворных отпускал с подарками. Таким образом он обольщал даже людей почтенных и занимавших высокие духовные должности; из честолюбивого стремления попасть в его круг, они делались постыдными льстецами. Между тем, как людей, неумевших или просто не хотевших льстить, на наших глазах выпроваживали из архиепископского дворца, как простых и глупых, желая, вероятно, тем самым сказать: Беги от жизни придворной, Если желаешь себя сохранить.

Или: Тот зовется доносчиком, правду кто говорит нам.

(Ювен. I, 161).

Воин XI в. Реконструкция XIX в. из Музея артиллерии в Париже

серебра за один пфенниг, самым ничтожным людям бросал сотни фунтов серебра, а более знатным дарил и большие суммы. Потому, когда он был гневен, все бежали от него, как от льва, когда же опять успокаивался, его можно было гладить, как ягненка. Приближенные и даже посторонние особенно легко утишали его гнев лестными похвалами; тогда он становился другим человеком и начинал улыбаться своему льстецу. Я сам часто видел, как пользовались этой слабостью лицемеры, со всего света стекавшиеся в его покои, как словно в какую-нибудь помойную яму, и которые,

Лжецы же у нас получили такой перевес, что и говорившим правду нельзя было верить, хотя бы они клялись. Вот какими людьми наполнен был епископский дом. 38. Кроме того, к ним каждый день приходили и другие льстецы, дармоеды, снотолкователи, разносчики новостей, и то, что они выдумывали и что, полагали, может понравиться нам, выдавали за откровение, сообщенное им ангелами. Так, они всенародно предсказывали, что гамбургский патриарх (как позволял называть себя наш архиепископ) скоро будет Папой, его соперники должны быть удалены от двора; что он один и долгое время будет управлять государством и достигнет такой глубокой старости, что останется более пятидесяти лет архиепископом, и, наконец, в правление этого мужа настанет для света золотой век. И все это, внушенное лицемерием и корыстью, Адальберт принимал за истину, за глас свыше, основываясь на том, что по Священному Писанию человек, на основании некоторых знамений, как то: сновидений, гаданий и ходивших в народе изречений или необыкновенных явлений природы, может предугадывать будущее. Вследствие того у него был обычай, отходя ко сну, забавлять-

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

ся сказками, пробудившись – снами, а при отъезде в путь – астрологией. Иногда он целый день спал, а ночь всю напролет просиживал или за игрой в кости, или за столом. Во время пира он приказывал предлагать гостям всего в избытке, а сам часто вставал из-за стола, ни к чему не прикоснувшись; он нарочно заранее наказывал людям, обязанностью которых было принимать и угощать гостей, не обращать на него никакого внимания. Гостеприимством он хвалился, как великой добродетелью, которая, не лишая нас Божеской награды, доставляет великую славу уже между людьми. За обедом он находил удовольствие не столько в пище и питье, сколько в остроумных речах, рассказах о королях и в метких изречениях философов. Когда же был один дома, а такие случаи, когда ему приходилось обедать без гостей и королевских посланных, были редки, то все время проводил в слушании сказок, снотолкований, но всегда с соблюдением благопристойности. Музыкантов допускал к себе редко, разве по нужде, для облегчения горести и забот. Пантомимов же, старающихся потешить толпу неприличными телодвижениями, никогда не принимал. Постоянно находились при нем только одни врачи; другие же, если не требовало какое-нибудь важное обстоятельство, чтобы к нему были допущены светские лица, с трудом получали на то позволение. Таким образом, двери его спальни, которые мы видели прежде открытыми всякому незнакомцу и чужестранцу, впоследствии окружены были такой сильной стражей, что послы с важными поручениями и люди, имевшие высокое положение в свете, поневоле должны были иногда целую неделю стоять за дверями. 39. Сверх того, Адальберт имел обычай за обедом подсмеиваться над лицами, занимавшими важные должности, издевался над их жадностью и глупостью, а многих из них попрекал низким происхождением. Всех вообще он поносил за неверность к королю, поднявшему их из ничтожества, и высказывал то, что только он один защищает короля из любви к государству, а не для своей пользы. Доказательством в его глазах служило то, что тогда как первые, как люди

541

низкие, грабили чужое добро, он, как человек благородного происхождения, сыпал на все стороны свое. Такие оскорбительные выходки он делал против всех, не щадил никого, лишь бы поставить себя выше других. Одним словом, этот человек, не любя ничего, кроме мирской славы, так сильно испортился, что потерял даже и те добродетели, которые имел прежде. Вышеприведенные нами его поступки и многое другое в этом роде относятся именно к тому времени, когда суеверие, хвастовство, или, лучше сказать, беспечность, покрыли его к тому великим позором и возбудили к нему всеобщую ненависть, особенно со стороны знатных. В главе 40 автор называет в числе таких врагов Адальберта на первом месте герцога Саксонского Бернгарда и его детей, которых он, несмотря на все вышесказанное, обвиняет и в доказательство правоты архиепископа приводит следующий случай:

41. Герцог, увлекаемый своей корыстью, пошел во Фрисландию, где ему не была выплачена установленная подать; ему сопутствовал и архиепископ с целью примирить отпавший фрисландский народ с его герцогом. Но когда алчный к мамоне герцог, получив сполна все, не хотел довольствоваться семьюстами марок серебра, этот дикий народ пришел в ярость и: «Меч обнаживши, в битву вступил, защищая свободу»1. Многие из наших были убиты тогда, другие разбежались, лагерь герцога и епископа был разграблен, и, таким образом, огромные суммы денег из церковных доходов погибли там безвозвратно. Однако ж, оказанная в опасности дружеская верность герцогу не принесла нам настолько пользы, чтобы он и его дети перестали преследовать церковь. Герцог, как бы предвидя, что будет после него, часто со вздохами говорил, что его сыновья самой судьбой предназначены к разорению Бременской церкви. Так, ему представилось во сне, будто вышедшие из его дома, сперва медведи и кабаны, потом олени и, 1

Вергилий. Энеида, VIII, 648.

542

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

наконец, зайцы устремились к церкви; по этому поводу, он сказал: «Медведи и кабаны, вооруженные клыками, – наши храбрые предки; олени, украшенные только рогами,– это мы с братом; а зайцы – наши малохрабрые и даже трусливые дети; я боюсь,– прибавлял он,– что они станут нападать на церковь и этим навлекут на себя небесное мщение». Поэтому он увещевал их и заклинал страхом Божиим не делать нечестивых злоумышлений против церкви и ее пастырей, потому что оскорбление, нанесенное им, наносится самому Христу и влечет за собой неминуемую кару. Но они были глухи к подобным увещаниям. Мы сейчас увидим, как они были наказаны за свои грехи. В главах 42–44 автор рассказывает, как после смерти Бернгарда его дети, Ордульф и Гериманн, ограбили Бременскую церковь и как оба были за то наказаны: Гериманна приговорили к ссылке, а Ордульф поплатился 50 поместьями в пользу Бремена. По этому поводу автор исчисляет и другие приобретения Адальберта, увеличившие богатство его епархии.

45. Наша церковь могла быть столь богатой, что нашему архиепископу нечего было завидовать архиепископам Майнцскому и Кёльнскому. Только епископ Вюрцбургский превышает его своим положением, потому что вместе с графскими обязанностями округа в его руках было и само герцогство. Нашему архиепископу сильно хотелось сравняться с ним, и он всячески старался приобрести для церкви все графские места своей епархии, с которыми связывалось право суда. Так, он добился у императора самой важной графской должности во Фрисландии, в Фивельгоэ, бывшем прежде за герцогом Готфридом, а теперь принадлежащем Экиберту. За нее платили тысячу марок серебра, из коих двести вносит Экиберт, признававший вместе с тем себя вассалом церкви. Архиепископ удерживал это графство десять лет, до времени своего изгнания. Вторая его графская должность была в графстве, принадлежавшем Уто и рассеянном по разным местам Бременской епархии, преимущественно же около Эльбы. За нее архиепископ платил Уто

церковными имуществами столько, что плата эта равняется годичному доходу в тысячу фунтов серебра, между тем, как на такие церковные деньги можно было принести большую пользу; а нам все мало для мирской славы, и мы лучше желаем быть бедными, лишь бы иметь много подданных. Третье графство, по названию Эмизгое, находится во Фрисландии, неподалеку от нашей епархии. Право нашей церкви на него защищал против Бернгарда Годескальке (славянский князь) и был убит. За это графство наш архиепископ обязался платить королю тысячу фунтов серебра. Не имея такой суммы денег, он взял из церкви (о, горе!) кресты, алтари, венцы и другие украшения церковные, продал их и вырученными деньгами заплатил условленную сумму. Он хвастался в скором времени вдесятеро заплатить церкви за взятые вещи и из серебряной сделать ее золотой, как обещал и прежде при разграблении монастыря. О, какое святотатство! Два золотых креста с драгоценными камнями, главный жертвенник и чаша – оба из блестящего красного золота, осыпанные драгоценными камнями, были разломаны. Они стоили двадцать марок золота; их принесла в дар Бременской церкви вместе с другими подарками госпожа Эмма. Расплавливавший эти вещи золотых дел мастер рассказывал, что с великим прискорбием он должен был ломать эти кресты, и некоторым тайно открывал, что при каждом ударе молотка ему слышался жалобный плач младенца. Таким образом, сокровище Бременской церкви, с величайшими усилиями собранное от благочестивых пожертвований верующих прошлого и нынешнего времени, в одну несчастную минуту пропало за ничто. И от продажи этих вещей едва ли составилась и половина должной суммы. Мы слышали, что драгоценные камни, вынутые из священных крестов, были употреблены некоторыми людьми на подарки своим любовницам. 46. Признаюсь, мне страшно передать все, как было; рассказанное выше считалось только еще началом горя, а страшное мщение последовало позже. С того времени счастье начало нас покидать; все пошло против нас и церкви; на нашего епископа и его при-

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

верженцев стали смотреть как на еретиков. Впрочем, он не обращал никакого внимания на общее мнение, и между тем, как его собственные дела оставлялись без внимания, он весь страстно предался двору, упорно добиваясь себе славы; преимущественно он стремился к управлению государственными делами, потому что, как сам он рассказывал, для него невыносимо было видеть своего короля и государя связанным в руках его окружавших. Он уже достиг консульства, и, удалив соперников, один владел Капитолием, но зависть, всегда преследующая славу, не оставила и его в покое. Наш глава, решившись во время своего консульства восстановить золотой век, старался всеми силами искоренить в царстве Божием всякую неправду, уничтожить всех поднимавших руки против короля, всех злоумышленников и грабителей церкви. Но, как такие преступления сознавали за собой все епископы и вельможи, то они единодушно поклялись погубить его одного, а прочих избавить от опасности. Потому собравшись в Трибуре, где был и сам король, они изгнали нашего архиепископа от двора, как чародея и обольстителя. Так была «его рука на всех и руки всех на него» (1

Ф. Лоран СОСТОЯНИЕ ЗАПАДНОЙ ЦЕРКВИ В XI в. ХАРАКТЕР РЕФОРМЫ И БОРЬБЫ ГРИГОРИЯ VII СО СВЕТСКОЙ ВЛАСТЬЮ (в 1860 г.) Призвание церкви и ее господство основаны на власти духовной. Чтобы такое призвание было выполнено на деле, чтобы цер-

543

Моис. 16, 12); борьба кончилась пролитием крови (январь 1066 г.). В последних главах третьей книги, от 47 до 70-й, автор рассказывает, как все вооружились против Адальберта, как он бежал в Гослар и потом заключил мир с Магнусом, герцогом Саксонским, по условиям которого архиепископ удержал за собой одну треть своих владений. После отступления по поводу дел шведских и датских, автор возвращается к описанию печального положения Бремена и весьма коротко упоминает о том, что в 1069 г. Адальберту удалось снова получить консульство и прежнюю власть; затем в 10 последних главах подробно останавливается на исчислении различных предзнаменований, говоривших о близости смерти Адальберта, рассказывает, как он скончался в Госларе (1072 г.) и был погребен в Бремене. К третьей книге присоединено автором или кем-нибудь посторонним небольшое приложение с описанием миссионерской деятельности Адальберта. Четвертая книга, последняя, из 42 глав, посвящена исключительно географическому описанию Скандинавии и островов отдаленного севера с показаниями, как и когда было распространено там христианство. Автор, начав с Дании, в конце описывает Исландию и Гренландию, на чем и завершается летопись.

Gesta Hammenburgensis ecclesiae pontificum. Libri IV.

ковь имела действительную власть над умами, необходимо, чтобы она осуществила в себе ту идею, на которой покоится ее власть; необходимо, чтобы она жила духом и идеалом христианства; говоря современным языком, она должна оправдать свое господство высокой нравственностью и образованностью своих членов. В XI в. церковь стояла в прямой противоположности с таким идеалом; ее пятнали все пороки, заражавшие мир варваров того времени. Представители духовной власти, епископы, выбирались из феодальной аристократии, и потому церковь стояла на одном уровне

Ф. ЛОРАН (F. LAURENT). Этот историк был профессором в Гентском университете в Бельгии. Он составил себе известность обширным трудом, который называется «Histoire du droit des gens et de relations internationales» («История народных прав и международных отношений»). «La Papauté et l’empire», то есть «Папство и империя», откуда заимствовано нами извлечение, составляет шестой том того труда.

544

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

с варварским обществом; невежество шло рука об руку с развратом. Униженная, загрубелая, могла ли церковь называться духовной властью! Еще несколько шагов по этой же дороге, и образованию угрожала бы важная опасность. Чтобы убедиться в том, рассмотрим подробности церковного быта в XI в.; власть духовная представится нам в полном разложении. Картина того объяснит нам и задачу Григория VII. Он нашел церковь в развалинах и насильно возвратил ее к христианскому идеалу, обеспечив при этом власть пап; и нельзя не сознаваться, что, спасая церковь, он вместе с тем спасал и цивилизацию. Со времени вторжения варваров и до XI в. церковь была в зависимости от государства. Это время было эпохой насилия; церковь нуждалась во внешней опоре и искала покровительства королей; но кто покровительствует, тот и властвует; духовная власть подчинилась государству: Карл Великий был и Папой, и императором. Распадение Каролингской монархии не принесло пользы церкви; среди анархии, предшествовавшей феодализму, она была жертвой сильного. В феодальную эпоху она испытала иерархическую зависимость, бывшую условием владения землей. Назначение епископов делалось королями в противность канонам, предоставлявшим свободу избрания клиру и мирянам. В одной хронике рассказывается, что Оттон Великий, когда пришло известие об епископской вакансии, видел сон, по которому ему следовало назначить епископом первого, кто ему утром попадется навстречу; император доверял более подобному способу назначения, нежели каноническому избранию, хотя, впрочем, встав, он пошел по направлению к аббатству, чтобы иметь более вероятности встретить духовное лицо (Титмар Мерзебургский, II, 17). Благочестивый Генрих II несколько раз уничтожал избрания, производимые капитулами, и назначал епископов по своему выбору. Генрих III возводил и низводил пап и распоряжался епископствами наравне с графствами. Во Франции и Англии осталась одна тень выборов, но жалобы церковных писателей доказывают, что и там, как в Германии, епископы дос-

тигали своих престолов неправильными путями. Зло было всеобщее, потому что корень его существовал везде: епископство рассматривалось, как феод, которым короли и сильные бароны считали себя вправе распоряжаться. Слияние духовных достоинств с мирскими видно всего более в странном обычае X в. давать епископства детям. Ребенок мог быть графом, почему же ему не быть епископом? В 926 г. Герберт, граф Вермондоа, назначил пятилетнего своего сына епископом Реймса; такое назначение было утверждено королем и Папой. Аттон Верчельский (писатель X в.) рассказывает нам странную процедуру поставления малолетних прелатов; ребенку предлагались вопросы, на которые ответ был им заучен предварительно, и он читал его, дрожа от страха не столько потерять епископство, сколько получить розги от своего наставника. Этот скандал достиг самого престола св. Петра: в Х в. видели ребенка наместником Иисуса Христа! (см. выше). В феодальную эпоху зависимость духовной власти была облечена даже в легальную форму. Епископы перед посвящением получали от короля инвеституру (облечение): король вручал им жезл, символ пастырской власти, и кольцо, знак внутренней связи пастыря со своим стадом. Епископы и аббаты были членами феодальной аристократии; они пользовались правами графов и несли потому их обязанности; и те, и другие были вассалами короля и должны были давать одинаковую присягу... Вот свидетельства современников, которые дадут нам понятие, к чему должен был привести такой порядок вещей во Франции, Италии, Германии и Англии. Монах Глабер (XI в.) говорит так о церкви во Франции: «Наши короли, которым следовало бы избирать для служения св. религии лица, самые способные к такой должности, считают более достойными для управления душами тех, от которых они ожидают наибольших подарков... Сделавшись епископами, такие корыстные люди дают полную свободу своей жадности, стараются только об удовлетворении ее и поклоняются ей, как идолу» (Hist. II, 6)...

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

В Германии в малолетство Генриха IV церковь находилась в руках его опекунов. Честолюбие и жадность потеряли всякий стыд; продажа духовных должностей делалась с публичного торга... Если аббатство становилось вакантным, то ему назначали цену во дворце; потом являлись монахи и надбавляли цену друг перед другом: «Они сулили,– говорит летописец Ламберт (Annal. ad a. 1071, у Pertz, V, 189),– золотые горы; продавец не смел и думать о том, что ему предлагал иногда покупатель. Мир спрашивал с изумлением, откуда текут реки богатств, каким образом сокровищницы Креза попались в руки людей, которым закон не позволял считать даже одежды своей собственностью» (см. ниже). В летописях Ламберта изображено постыдное зрелище, которое представилось князьям и королю при избрании Фульдского аббата. Ученый анналист восклицает вместе с Цицероном: «О, времена, о, нравы!» Он повторяет слова Даниила: «О, отвращение, о, позор!»1. В Италии было еще хуже. Все церковные должности были продажны, как товар на рынке: не было ни одного места, незапятнанного симонией. Лев IX хотел удалить купивших свои должности; ему отвечали, что церкви останутся без пастырей. Но и сам св. престол был продажным. Бенедикт IX предлагал публично продать свое место тому, кто может заплатить; продавец посвятил сам покупателя и вышел из Латерана. Но получив деньги, Бенедикт воспользовался ими, чтобы удержаться в Риме. Между тем, враги его избрали третьего Папу. Тем не кончился еще скандал: никто не имел силы одержать верх над двумя противниками, и Бенедикт напал на счастливую мысль приступить к обоюдной сделке: к чему спорить об исключительном владении престолом, доходов с которого может хватить на всех троих? Так, в 1045 г. явилось три папы, вследствие той неслыханной сделки... Беспредельность зла вызвала сильную реакцию. Императоры, верные своему при-

1 Ср. это с картиной дворца бременских архиеписков того времени, выше.

545

знанию быть защитниками церкви, взяли на себя инициативу реформы. Генрих III привел в порядок избрание пап; но до вступления Григория VII симония продолжалась. Усилия Климента и Льва относились к частным случаям, но корень зла существовал: именно феодальный характер епископства. Нужны были сильные меры: Григорий VII попытался запретить королям раздавать инвеституру. Зависимость церкви должна была развращать духовную власть в самой ее сущности. Епископы и аббаты шли за королем на поля битвы вместе с прочими баронами. В XI в. военная служба сделалась неоспоримой их обязанностью; сами папы призывали епископов в лагерь, как на собор. Прелаты бились и командовали полками; воинские подвиги делали их знаменитыми; быть хорошим воином значило то же, что быть хорошим пастырем: bonus miles et optimus pastor, говорит Титмар (V, 23) об одном духовном лице... Епископы и аббаты не довольствовались отправлением феодальных обязанностей, но и сами объявляли войну, мстя за обиды, распространяя территорию и даже поддерживая свои духовные права. «Это не епископы,– восклицает один из современников,– а тираны, окруженные войском; с руками, запятнанными неприятельской кровью, они приступают к совершению таинств»... Церковь призвана господствовать над светским обществом; но всякая власть должна быть оправдана нравственным и умственным превосходством своих органов. Но чем стояло выше духовенство XI в. над светским обществом? Оно, по выражению одного современника, отличалось от него только тем, что брило бороду. Архиепископ Вероны, собрав своих подчиненных, имел случай заметить, что присутствующие не знали Символа веры. Кардинал Дамиан (современник Григория VII) утверждает, что священники сами не понимают того, что читают, и едва могут разбирать писаное. Невежество встречалось часто и на епископском престоле. Епископ Бамберга был низложен Папой за симонию: молодой клерик подал низложенному псалтырь и сказал: «Если ты можешь понять эти строки, не

546

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

говорю, объяснить их мистическое и аллегорическое значение, но только перевести слово в слово, то я буду считать тебя оправданным от взведенных на тебя преступлений и объявлю достойным епископского сана» (Ламберт. Annal. ad. a. 1075, у Pertz, V, 211). Епископ не мог воспользоваться таким способом оправдания. Приверженцы слепые старины с сожалением говорят о веках невинного невежества; они полагают, что чистота нравов была уделом того блаженного времени, как будто бы истинная мораль может встретиться там, где разум блуждает во мраке. В XI в. невежество было крайнее, а разврат нравов доходил до того, что в наше время нельзя без оскорбления чувства стыдливости рассказывать о деяниях тех, которые должны были служить образцом чистой жизни, как избранники Господа... Но разврат нигде не был так отвратителен, как у самого подножия папского престола. Женщины делали папами своих любовников или детей, прижитых в распутстве. Лиутпранд представляет живую картину состояния папской власти в X в.1... Но корень всего зла таился в рабстве церкви; надобно было оторвать ее от такого общества, каким оно было в XI в. В этомто и состояла задача церковной реформы, предпринятой Григорием VII... Никогда еще столь трудная и столь высокая задача не возлагалась на одного человека. В древности, когда церкви угрожала опасность со стороны арианства, св. Афанасию приходилось бороться с мнениями теологическими или философскими. Григорию предстояло вести войну с самыми необузданными страстями, соединенными с самым живым интересом. Для основания духовной власти следовало реформировать церковь и сделать ее независимой от государства. Первое предприятие ставило Папу в оппозицию с епископством и вообще с духовенством; второе – со светской властью. Один человек должен был выдержать борьбу с целым миром. Он не обманывал себя относительно громадности за-

Это место у Лиутпранда см. выше.

дачи и вот каким образом выражал свои взгляды на окружающий порядок вещей: «Князья и сильные мира сего потеряли всякое уважение к церкви; они обращаются с ней, как с негодной рабой. Даже те, которые стоят при кормиле церковного управления, забыли Божеский закон, упустив из виду свои обязанности в отношении к Богу и вверенной им пастве. Что станется с народом, покинутым своими пастырями? Не будет узды, которая направила бы его на путь правды; даже те, которые должны служить ему примером, представят собой образчики распутства» (Epist. I, 42)... «Пробегая мыслью по странам Запада, от севера до юга, я с трудом могу найти епископа, который законно достиг своего звания, вел бы христианскую жизнь и управлял бы народом с любовью ко Христу. Я напрасно искал бы между королями одного, который предпочел бы воздавать честь Богу, а не самому себе, быть справедливым, вместо того, чтобы быть корыстным... Тем же, среди которых я живу, римлянам, ломбардам, норманнам, я говорю каждый день, что они хуже евреев и язычников» (Epist. II, 49)... Григорий стремится привести людей к вечной жизни; будучи монахом до вступления на престол, он черпал в монашеской жизни идеал всякой другой жизни и говорил королям и вельможам: «Место нашего здешнего обитания не наше жилище; истинное наше жилище в будущей жизни, которую мы должны искать в Боге. Разве вы не видите каждый день, как жизнь смертных хрупка и эфемерна, как надежды людей тщетны и обманчивы... Подумайте, что, выйдя из этого мира, вы обратитесь в прах и тление; подумайте, что вам придется отдать строгий отчет в ваших делах и приготовьтесь к будущим опасностям. Употребите ваше оружие, ваши богатства, вашу власть на служение вечному царю. Управляйте так, чтобы ваша любовь к правде и истине сделалась приятной жертвой Всемогущему. Тогда он вас спасет из рук смерти, он заменит ваши временные почести вечной славой в царстве, где блаженство бесконечно, почесть без сожаления, достоинство несравненно» (Epist. IV, 28, ad Hispanos).

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

Сравните этот христианский спиритуализм с действительной жизнью XI в., представьте себе обязанности Папы, как главы церкви, и тогда убедитесь, что борьба Григория со своим временем была неизбежной. Чтобы бороться с железным веком, надобно самому быть железным, и Григорий был человек необыкновенной энергии и силы. Впрочем, и он был знаком с внутренними страданиями, несморя на всю свою твердость и крепость, за которую его друг Дамиан называет «святым сатаной» (Dam., Epist. I, 16). Едва вступив на престол св. Петра, Григорий восклицает: «Я выступил в море, и бури меня охватили... Страх и трепет овладевают душой, мрак потемняет мой ум». Еще до того времени он был душой папского престола и имел ясные идеи о церковной реформе; он видел необходимость отделение церкви от государства. Но кто не пришел бы в ужас накануне такой борьбы? Между тем действительность превзошла все опасения. Папа писал Одилону, аббату Клюни, своему первому другу: «Я часто просил Христа взять меня из этого мира или дозволить, чтобы моя жизнь была полезной нашей общей матери; между тем, Он не избавил меня от тревог, а жизнь моя не была полезна настолько, насколько я рассчитывал» (Epist. II, 49)... Подобные внутренние муки великих людей Средних веков, в особенности же Григория, этого великого из великих, внушают чувство глубокого прискорбия. Тот Иисус Христос, каким представлял его Папа, не был словом Божиим; Папа сам не был его органом; духовная власть, как он хотел ее устроить и за которую боролся всю жизнь, не была Божеским учреждением... Но несмотря на все его заблуждения, в них преобладает сильное чувство, это именно сознание права и обязанности, твердая воля поставить людей на путь Божий, то есть путь правды и добра. Потому не будем отчаиваться, видя ошибки, затемнявшие лучшие умы прошедшего времени; они не препятствуют им остаться великими. Будем иметь перед собой идеал будущего и постараемся не уклониться от него сознательно: это единственное заблуждение, которого потомство не простит.

547

Печать Генриха I Французского (1031–1060 гг.)

Реформа церкви, предложенная Григорием VII, была встречена в обществе как гибельное нововведение, несмотря на то, что симония и конкубинатство духовенства были преследуемы издавна соборами, папами и королями. Духовенство чувствовало, что оно имеет во главе своей человека с железной волей, который не ограничится словами, угрозами и исполнит то, что предпишет. Декреты Григория имели большую важность: короли и бароны располагали аббатствами и епископствами; они их продавали и раздавали. Папа кладет предел постыдной торговле: одни клерики получат церковные места, и не по своим связям, богатству или влиянию, а по святости жизни. Нужно, чтобы они отказались даже от законных чувств семьянина: все их существование должно быть рядом самоотвержения. И с такими-то требованиями Папа обратился к варварскому духовенству, жившему в беспорядках и сплетенному с обществом мирян, от которого его хотят оторвать. Предприятие было неслыханное: легче было проповедовать ангельскую жизнь в аду. На самом деле, едва декрет был обнародован, как он вызвал страшное негодование. Вот, что говорит один из лучших средневековых историков, современник и приверженец Григория VII: «Все духовенство восстало против декрета, объявляя его

548

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

очевидной ересью, противной словам Спасителя и апостолов. Григорий, говорило духовенство, хочет принудить нас жить по подобию ангелов, но, противясь закону природы, он спускает с цепи всякую мерзость и распутство» (Ламберт, Annal. ad. a. 1074, у Pertz, V, 218)... Епископ Пассауский, осмелившийся объявить декрет Григория VII, был бы разорван на куски, если бы его не спасли от ярости духовенства светские бароны. В Констанце сам епископ принял сторону конкубината... Еще хуже того было во Франции: весь собор восстал против Папы; епископы, аббаты, собравшиеся в Париже, объявили почти единогласно, что не следует повиноваться новому декрету, что он противен разуму, потому что противен природе. Один человек осмелился поддержать св. престол, это – Галтерий (Готье), аббат Понтоаза; но все поднялись против несчастного монаха, выгнали его из собора; волочили по городу, били, плевали, и он спас жизнь благодаря вмешательству светских лиц... Одним словом вся церковь восстала против своего главы и отвергла реформу Григория. Каким образом мог бы Григорий восторжествовать над подобной оппозицией? Он обратился к совести мирян. Декреты, запрещавшие брак духовенству и осуждавшие симонию, запрещали верным слушать обедню, которую могли служить духовные, державшиеся конкубинатства и симонии: «Их благословение обратится в проклятие, их молитва – грех», как Бог сказал устами пророка: «Я прокляну ваши благословения». Григорий, следовательно, ожидал сопротивлений, и потому хотел заставить глухих к голосу долга уступить народному гласу. Такое обращение к мирянам против клера было делом неслыханным; оно вооружало их против помазанников Божиих и подчинило пастырей своему стаду. Но для церкви дело шло о том, быть или не быть: «Лучше,– говорил Григорий,– восстановить правду Божию новыми средствами, нежели погубить душу людей». Григорий не ошибся, рассчитывая на народ против духовенства... Все христианство восстало против тех, которые, прези-

рая св. престол, Богом продавали и покупали святыню, пятная ее своим развратом. Народ изгонял священников из церквей и преследовал их оскорблениями и побоями. Увлечения были неизбежны в эпоху варварства; многих увечили, многие погибали среди мучений. Епископы горько упрекали Григория за его обращение к страстям толпы, и надобно сознаться, что Папа подобным обращением вызвал на сцену силу, малоблагоприятную церкви, силу демократическую. Страсти, раз возбужденные, не остановятся перед чертой, которую захотел бы провести тот, который их возбудил. От презрения к духовенству до презрения ко всей церкви было не больше одного шага... Потому новейшие протестантские историки, не принимая в соображение различия нашего времени от XI в., напрасно рукоплещут оппозиции, которую встретил декрет Григория о безбрачии духовенства. Положение вещей в ту эпоху было таково, что если бы Григорий претерпел неудачу, то это было бы ударом для всей церкви. Перенесемся в XI в. Феодализм начинает укореняться: все должности, обязанности, права делаются наследственными; все стремится к этому неудержимо и увлекает за собой целое общество, начиная от больших феодов до самых скромных должностей. Каким образом могла бы церковь не подчиниться закону, который определял все земные отношения в течение веков? Она спаслась от всеобщего потока именно законом безбрачия. До Григория уже случалось, что женатые священники передавали свое достоинство и приход своим детям... Что могло бы произойти, если бы брак был признан нормой для духовенства? Духовенство сделалось бы наследственным, епископства и приходы обратились бы в феодальные владения, явились бы священники, епископы, Папы, получившие свое звание по наследству. Чем сделалась бы церковь? Кастой! Но говорить таким образом, не значит ли защищать безбрачие духовенства и утверждать его необходимость для всякой религии, для всякой церкви? Безбрачие было жизненной силой для духовной власти, которую хотел создать Григорий VII; но его идея духовной власти страдала уже

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

в своей сущности, ломая природу человека и разделяя то, что неразделимо, то есть душу и тело. Потому безбрачие могло иметь значение настолько, насколько имел значение принцип, из которого оно развилось; такая же духовная власть, какая нужна была Григорию для известной цели, могла быть только временным явлением; то же должно сказать и о безбрачии: оно могло быть необходимым для церкви только в такую эпоху, когда было необходимо разлучить клерика с окружающим его миром. Если безбрачие отторгало духовенство от мирского общества, то для него оставалась еще одна связь – инвеститура, связь с государством. Обычай инвеституры восходит к первым временам утверждения франков в Галлии. До Григория Папы не протестовали против права королей облекать (investire) епископов и аббатов в известные права и привилегии, связанные с их должностями, как поземельных собственников. Григорий с удивительной смелостью хотел прервать эту связь: он запретил духовным принимать инвеституру из рук императора, королей или других светских лиц1. Но Папа не оспаривал обязанностей верности и службы, которые лежали на епископах как на поземельных собственниках: «Что же касается до службы и верности королю, то мы не намерены ей противиться и препятствовать» (Epist. V, 5). Почему же Григорий начал упорную и кровавую борьбу за инвеституру? На соборе 1078 г. он объявил, что инвеститура ведет церковь к погибели, что для спасения церкви он запрещает инвеституру... Инвеститура открывала двери симонии; она служила предлогом облечь ее в законную форму и отдавала церковь в светские руки... Вот по1

Первый декрет был издан в 1075 г., но его текст не сохранился. На соборе 1078 г. он был возобновлен в следующих выражениях: «Так как дошло до нашего сведения, что, в противность постановлениям святых отцов, во многих местах светскими людьми производится инвеститура духовных, что производит большие беспорядки в церкви, оскорбляющие христианскую религию, то мы постановляем, чтобы никто из духовных не принимал инвеституры на епископство, аббатство или церковь из рук императора, короля или другого светского лица обоего пола» (Can., II).

549

чему Григорий напал на инвеституру. С его точки зрения, он требовал самого естественного дела: «Я не хочу ничего нового, и то, чего я домогаюсь, не моя выдумка» (Epist. V, 5). Но в действительности декрет Григория был целой революцией. А потому он и произвел ряд войн, раздиравших Германию и Испанию и вынудивших пап прибегнуть к сделке и уступкам. Запрещение инвеституры направлялось на разрушение всякой феодальной связи, всякой зависимости между церковью и мирянами. Если декреты Григория оставляют сомнение относительно его намерений, то декреты его преемников ясно говорят о цели, преследуемой папизмом. Урбан II издавал декрет за декретом с запрещением духовным давать ленную присягу светским лицам и что-нибудь получать от них; он желал лишить государство всякого права на церковь. Но что такое было государство и церковь в XI в.? Церкви принадлежали три– четыре государства, само же государство было разбито на мелкие феоды, в которых отношения гражданина к государству заменились отношениями вассала к сузерену. Освободить церковь от подобных отношений – значило бы объявить церковь отдельным целым, без всякой связи с государством, но удерживающим за собой большую часть земли. На кого перешло бы то влияние, которое учреждалось до того времени инвеститурой? На Папу. Запретить инвеституру, значило сказать императору и королям: «Папа будет назначать епископов и аббатов без вашего вмешательства и, следовательно, распорядится вашей землей; назначенные им будут его вассалами, что не помешает им занимать первое место в аристократии, тяготеющей над вами. Епископы и аббаты будут пользоваться одинаковыми правами с графами и всеми привилегиями верховной власти, но они не будут зависеть от вас и дадут присягу в верности Папе». Не значило ли бы это передать всех королей и императоров в руки Папе? Могла ли светская власть согласиться на такое самоубийство... Из ближайших преемников Григория VII нашелся один, который, будучи проникнут чистыми христианскими идеями самоотвер-

550

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

Печать Филиппа I Французского (1060–1108 гг.)

жения, хотел, не обращая внимания на историческое положение дел, отказаться от временных богатств и возвратить их светской власти. Это был Пасхалий II (1099– 1118 гг.). Он с грустью смотрел на епископство и аббатов, поглощенных мирскими заботами: «Служители Божии,– говорил он,– сделались служителями придворными; они получают от королей графства, герцогства, города, замки и все права верховной власти. Между тем Божественный Закон запрещает духовным вмешиваться в мирские дела, каноны не дозволяют им носить оружие и участвовать в произнесении судебных приговоров. Для епископов и аббатов наступает время возвратиться к своим церквам; пусть они сложат с себя гражданские должности и позаботятся о спасении людей, ибо им предстоит отдать отчет за души, вверенные их попечению» (Epist., 22 ad Heinricum V Imper.). Папа считал церковное имущество бременем: он готов был возвратить его императору, если тот согласится признать свободу церкви. Но Пасхалий остался один со своим мнением. Епископы не желали приобретать независимость такой ценой: они обвиняли Папу в святотатстве, так как он замышлял отдать императору подаренное церкви, что не могло иметь другого назначения, и заявили, что они пожертвуют скорее жизнью, нежели своими

бенефициями. Напрасно Пасхалий напоминает им об евангельских началах, учении св. отцов; епископы оставались непоколебимыми; они пошли далее и обвинили Папу в ереси. Вследствие такой оппозиции трактат не состоялся. Действительно, при тогдашнем порядке вещей идеи Пасхалия была великодушной утопией: церковь для управления обществом XI столетия нуждалась в действительной силе, а в Средние века сила была связана с поземельным владением; отказаться от влияния через землю – значило в то время отказаться от всякого влияния. Таким образом, церковь увидела себя в противоречии: она искала независимости, как условия своей святости и власти, с другой же стороны, получить независимость можно было, отказавшись от имущества и поставив себя тем в опасное положение, когда в обществе господствовала одна грубая сила. Личный и общий интересы согласовывались с предложением Пасхалия. Церковь не желала свободы под условием нищеты, и по тому времени была права; но, удержав за собой поземельную собственность, она должна была смягчить притязания Григория VII и удержать за собой землю не иначе, как под условием остаться в феодальной иерархии. Таков был смысл Вормского конкордата (1122 г.), которым приостановлена была борьба, начатая Гильдебрандом. Император по этому договору отказался от инвеституры кольцом и посохом, предоставив делать свободный выбор, хотя в своем присутствии; избранный получал от него скипетр в знак тех обязанностей, которые налагаются на него по феодальному праву. Папа Каликст II, заключивший конкордат, воздал хвалу Богу, который в бесконечной своей благости смягчил сердце короля Генриха V; церковь торжествовала мир, дарованный христианству. Но истинные ревнители осуждали конкордат, и даже многие упорно отказывались от всякой ленной присяги в верности; они говорили, что такая присяга есть преступление, потому что она принуждала класть руки помазанников в руки, обагренные кровью. Эти ревнители были правы, не разделяя всеобщей радос-

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

ти, потому что Вормский конкордат был отступлением от системы Григория VII... Конкордат утверждал политическую зависимость духовенства; он предоставлял империи огромное влияние на судьбу церкви, и выборы, делаемые в присутствии императора, не могли быть еще свободными. Отчего же папизм согласился на такую сделку? Только потому, что Каликст должен был уступить силе обстоятельств. В духовной реформе Григорий нашел опору в мирянах; он переломил упорство епископов и духовенства, подняв на них массы. Но в вопросе об инвеституре задеты были интересы светского общества, и папство должно было уступить такой огромной оппозиции. Папы не могли бороться с общественным мнением, потому что на нем только и покоился их нравственный перевес... Историки обыкновенно называют борьбу императора Генриха IV с Григорием VII Гильдебрандом войной за инвеституру, то есть за право назначения и утверждения лиц на духовные места, но, собственно говоря, инвеститура и симония (продажа духовных мест) послужили только поводом к окончательному разрыву между главой империи и главой церкви; существенная причина самой борьбы была несравненно важнее, потому что дело шло не больше и не меньше, как о том, быть или не быть светской власти. Деятельность Григория VII, в чем бы она ни обнаруживалась, была направлена к совершенному уничтожению государственности: короли и императоры, по его политической теории, были только вассалами папского престола. Светские государи не могли принять на себя такой роли, потому борьба Пап с императорами продолжалась долго и по окончании вопроса об инвеституре; конкордат Вормский (1122 г.), имевший целью умиротворить христианство, на деле был одним перемирием. Вражда папства и империи разжигалась силой обстоятельств; она приостановилась после Генриха IV, чтобы тем с большей силой возобновиться при императорах последующего Швабского дома (XII и XIII вв.). Гогенштауфены имели высокое понятие об императорском достоинстве. Генрих IV еще преданный католик; как католик, он преклонил-

551

ся перед Григорием VII; Фридрих II Гогенштауфен, при своей религиозной терпимости, выступил за пределы католичества и явился предвестником идей нового времени. Люди будущего всегда падают уже потому, что они превышают меру потребностей современного им общества. Папство торжествует при Григории VII; оно господствует при Иннокентии и преследует Гогенштауфенов, пока последняя их отрасль не сложила своей головы на эшафоте. Но торжество пап не могло быть прочно, потому что их победа была бы разрушением всякого государства, смертью национальных индивидуальностей. Дело Генриха IV и Гогенштауфенов было делом будущего, и если люди, защищавшие его, погибли, то само дело не могло погибнуть. Настанет день, когда государство приобретет свою независимость от церкви, даже пойдет далее: включит ее в свои пределы, сохранив, однако, все уважение к отдельным верованиям. Папство может исчезнуть, но государство сохранится; как преходящая форма, папство имеет временную задачу. Государство коренится в самой природе человека; оно вечно настолько, насколько его призвание будет совпадать с существованием человеческого рода. Такой взгляд на вековую борьбу, разделявшую империю от папизма, дает нам возможность беспристрастно взглянуть на героев обоих враждебных станов. Страсти, взволновавшие тогдашнее общество, долго раздавались в истории. Гибелины (Гогенштауфены) и с ними все дорожившие гражданской свободой, говорят с ужасом о тирании Гильдебранда, честолюбии Иннокентия и узурпации пап. Гвельфы и с ними все верующие в католичество и папизм, как в отражение вечной истины, проклинают Генриха IV и Гогенштауфенов. Но эти обоюдные проклятия свидетельствуют о заблуждении партий: история не должна проклинать. Мы владеем безусловной истиной не больше, как и наши отцы; за что мы будем вменять им в преступление их ошибки, когда мы должны сами признаться, что принимаемое нами за истину заключает также в себе долю заблуждения? Папы имели причину защищать независимость церкви, по-

552

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

тому что зависимая церковь не могла бы выполнять своей высокой задачи. Но разве из этого одного следует, что противники ее независимости в XI в. должны быть осуждены на проклятие? Церковь в то время разумела под своей независимостью и свободой безусловную власть в делах духовных и беспредельное влияние на светские дела: независимость церкви обращалась в зависимость государства. Но государство, по своей сущности, должно быть свободно, потому что оно выражает собой национальную независимость. Таким образом, Гибелины, борясь с папизмом, боролись за священное дело, за свободу гражданской власти. Несчастный Генрих IV, скептический Фридрих II должны быть оба восстановлены в своей чести. Реактивные стремления и восторгание перед Средними веками много содействовали успехам папизма: Григорий и Иннокентий были слишком идеализированы. Мы отдаем им справедливость, но мы хотим остаться справедливы и к императорам, которые, помимо своих страстей и заблуждений, расчищали дорогу будущему. Справедливая оценка прошедшего не есть еще оправдание всего, что было совершено прошедшим; так может поступать фатализм. Объяснять прошедшее не значит еще его принимать. Мы не возводим заблуждения людей на степень закона; мы осуждаем пороки Генриха IV и гордыню Гогенштауфенов. Но мы не оправдываем и доктрин прошедшего; наше время – не Средние века; оно не может желать ни тирании пап, ни тирании светской власти. Деспотизм, в какой бы форме ни являлся, достоин осуждения уже потому, что он оскорбляет достоинство человека. Если он и приводит к добру, то такова воля Божья; если же Божеству угодно обращать и дурные страсти людей на пользу человечества, то это не препятствует нам бичевать дурные страсти. Слава добра принадлежит Богу; ответственность за зло тяготеет над человеком. Григорий VII реформирует церковь, обязав духовенство к безбрачию; но он не довершил бы своего дела, если бы церковь осталась в зависимости от светской власти; потому Григорий нападает на симонию

и инвеституру. Папа совершенно прав, и с первого раза не совсем понятно, почему император противится реформе, клонящейся к независимости церкви. Но вникнем в самую глубь идеи Григория. Какое он имел представление о духовной и светской власти? Каковы, по его понятиям, должны быть их взаимные отношения? По теории Григория1, светская власть опирается на демона, а Папа исходит от Сына Божия, совечного Отцу. Эта гордая доктрина вызвала негодование даже у такого писателя, как Боссюэт (XVII в.). «Общество человеческое,– говорит он,– подчинение, власть королей над подданными, установлены не гордыней, но разумом, не дьяволом, но Божеством». Чтобы объяснить себе источник презрения Григория VII к светской власти, достаточно представить то положение, в котором она находилась в XI в.: это была свирепая сила, одержимая самыми дурными страстями. Кто мог признать перст Божий в ежедневных насилиях, хищничестве, разврате и преступной роскоши? Ко всему этому, Григорий в своих суждениях опирался на принцип более глубокий; его суждения были логическим выводом христианского спиритуализма. Область светской власти составляет внешний мир, оружие, победы, земные блага; область же церкви относится к душе и Богу. Потому спиритуализм более терпит, нежели признает внешнюю жизнь; он бежит ее, как царства сатаны. Чем же могло представиться такому учению достоинство, вызывающее честолюбивые виды, почести, гордость, одним словом, все то, что христианство бичует под именем пороков? Не был ли Григорий последователен, когда он объявил демона источником светской власти? Христианский спиритуализм Григория VII обнаруживается особенно в сравнении, которое он проводит между королем и пастырем церкви: «Посмотрите на королей, когда они на одре смерти; чтобы уйти от ада, чтобы свергнуть с себя иго своих грехов в день Судный, они ищут и умоляют о помощи пастыря церкви. Покажите мне, не говорю духовное лицо, но мирянина, который 1

См. его послания ниже.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

просил бы короля о спасении своей души? Может ли сам император, посредством таинства крещения, исторгнуть младенца из власти демона? Есть ли на земле такой властитель, который своим словом претворил бы хлеб и вино в тело и кровь Господню? Могут ли они вязать и решить на земле и на небе? Все это доказывает превосходство и преимущество пастырского сана». Далее, он продолжает параллель между королями и церковными пастырями в их жизни. «Если мы,– пишет Григорий,– рассмотрим всю историю от начала мира и до наших дней, то не найдем ни одного короля, ни императора, который сравнился бы своим благочестием с бесчисленными святыми, презревшими мир. Не говоря об апостолах и мучениках, кто из них может сравниться со св. Антонием, св. Мартином, св. Бенедиктом? Где видели императора, который воскрешал бы мертвых, возвращал зрение слепым, исцелял бы прокаженных?.. Такое ничтожество сильных земли происходит от того, что Божьи люди пренебрегали пустой славой и предпочитали вечное спасение мирским делам, между тем как короли и императоры, увлеченные ложной славой, более любили земные наслаждения, нежели духовную радость» (Epist. VIII, 21). Григорий, называя с упреком сильных земли детьми гордыни, сам страдает гордостью в своем сравнении королей с пастырями. Но опять в его гордости нет ничего личного; им руководит сознание божественности церкви. Еще св. Амвросий (De dignitate sacerdotali) сказал, что «...высота епископского звания не может быть сравнена ни с чем; мир преклоняется перед блеском светской власти, но, по сравнению с достоинством пастыря, оно то же, что олово перед золотом». Григорий был, следовательно, верен этой логике, когда писал Вильгельму Завоевателю, что Бог поставил две власти для управления всем миром: апостольскую и королевскую; Папа выразил классически их взаимные отношения: «Мир физический освещается двумя светилами, более значительными прочих, – солнцем и луной: в нравственном порядке вещей Папа изображает солнце, а король занимает место луны» (Epist. VII, 26). Позднейшие богосло-

553

вы приняли это сравнение весьма серьезно и пустились высчитывать размеры солнца и луны, чтобы вывести отсюда с точностью, во сколько Папа превышает светского государя. Один из них нашел, что Папа больше императора в 1744 раза, но Боден (Boden, известный французский публицист XVI в.), в насмешку над богословами, поправил вычисление и доказал, что, по Птолемею и арабским астрономам, Папа выше императора в 6645 раз и 7/8... Одним словом, докторина Григория VII вела к уничтожению всякой светской власти. Отлучение и свержение Генриха было не самой большей узурпацией, которую только позволил себе Папа; в его письмах находятся образчики несравненно больших притязаний. Из них видно, что Григорий думал не об одном подчинении себе светской власти; он имел в виду быть государем всех государств Европы. Когда после смут, последовавших за свержением Генриха, князья германские повергли императорскую корону к стопам Григория, Папа воспользовался этим обстоятельством, чтобы наложить на главу империи такую присягу, которая не оставляла бы никакого сомнения об отношении двух властей. Король Германии дал Папе присягу, обещая ему верность вассала. Формула, заимствованная по этому случаю у феодального права, делала императора человеком (homo) Папы. Итак, весь христианский мир сделался папским феодом. Но Григорий не довольствовался одной неопределенной властью сюзерена; он искал прямой власти над всеми христианскими государствами. По его словам, «Карл Великий предложил всю Саксонию папам, с помощью которых он завоевал ее» (Epist. VIII, 23). На авторитет того же Карла ссылался он, когда заявлял требования дани от Франции; он писал туда своим легатам: «Надобно сказать всем французам и строго приказать, чтобы каждый дом платил св. Петру, по крайней мере, один денарий в год, если они признают его своим отцом и пастырем, на основании древнего обычая, установленного Карлом Великим». В Испании притязания Григория были еще обширнее: «Вам небезызвестно, что со времен

554

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

глубокой древности ваше королевство считается собственностью св. Петра; права св. Петра не утратились, и если Испания занята язычниками, то права пап не потеряли силы». Притязания Григория не были пустыми словами: он предписывает, чтобы христиане, отнимая земли у язычников, присягали в верности св. престолу. Он идет далее и объявляет, что для него лучше видеть Италию под игом неверных, нежели в руках христиан, которые отказались бы платить дань св. Петру (Epist. I, 7). Англия была завоевана Вильгельмом Нормандским. Завоеватель, будучи настолько же хорошим политиком, как и храбрым воителем, искал нравственной поддержки в Риме. Папа был очень рад вмешаться в светские дела и разрешил герцогу Нормандии вступить в Англию для приведения этой страны в повиновение св. престолу. Король Англосакский и его приверженцы были отлучены от церкви; знамя Римской церкви и перстень были чем-то вроде инвеституры, которая ставила завоеванную страну в зависимость от пап. Григорий, еще как архидьякон, принял деятельное участие в переговорах по этому делу; сделавшись Папой, он требовал вассальной присяги от нового короля. В этом отказал ему гордый завоеватель, но тем не менее согласился платить дань, какую вносили англосакские короли. Требовательность Григория объясняется духом самого времени. Папа считался наместником Христа; короли, препоручая свои государства св. Петру, думали, что они тем самым ставят себя под покровительство Бога. В Рим в то время прибыл сын Дмитрия, русского князя; он объявил Григорию свое желание получить княжество из его рук, как дар св. Петра, и предлагал дать ему присягу в верности. Папа согласился и надел на него корону именем Петра; он присоединил к этому, что глава апостолов не преминет покровительствовать ему своим заступничеством перед Богом и что он даст ему славу в этой жизни и вечное спасение за гробом (Epist. II, 74). Сохранилась присяга графов Прованса, которой они отдавались во власть Богу, св. апостолам Петру и Павлу и господину Папе. Григорий даже делал королей в

знак своего светского могущества: на синоде в Далмации легаты Григория предоставили герцогу этой страны знамя, меч, скипетр и корону вместе с королевским титулом от имени св. престола. Дело шло о том, чтобы оторвать Далмацию от Константинополя и Греческой церкви... Подобные притязания Григорий VII высказывал везде, где мог, и осуществлял их то силой, как завоеватель, то союзом с другими завоевателями: весь Запад должен был сделаться данником и вассалом св. престола. Притязания его были так огромны, что трудно понять, как даже и в XI столетии человек, обладавший высоким умом, мог мечтать о чем-нибудь подобном. Новейшие защитники Григория VII, как, например, немецкий ученый Фогт1, говорят, что не надобно буквально понимать слов Григория, что великий Папа не думал быть монархом вселенной, но только искал независимости церкви. По нашему мнению, подчинение западных народов, которого требовал себе Григорий, не должно считать чем-нибудь оригинальным; в этом подчинении Папа искал не гарантий церковной независимости; это подчинение вытекало само собой из идей христианского спиритуализма об отношении светской власти к духовной, а потому и Григорий VII пришел к заключению о необходимости сделать Папу верховным сюзереном всех государей, то есть основать всемирную монархию в христианской форме... Конечно, действительное влияние Григория далеко не соответствовало его безграничному честолюбию. Три государя властвовали в ту эпоху на Западе, короли Франции, Англии и Германии: все трое были против Папы. Григорий сам говорит, что никто из тогдашних королей не заходил так далеко в симонии, как Филипп I, король Франции. С самого вступления на престол Папа писал самые грозные письма епископам Галлии: «Или король откажется от симонии, или французы, пораженные мечом отлучения, откажут ему в повиновении, если не пред-

1 Voigt. Hildebrand, als Papst Gregorius VII, und sein Zeitalter. Weimar. 1815.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

555

почтут бросить христианскую веру». Папа требует от епископов, чтобы они осуждали короля; если же он не послушает, то и они должны прекратить повиноваться ему и запретить церковное богослужение во всей Франции: «Если же и после такого наказания король не исправится, то мы, с Божией помощью, будем стараться лишить его короны всеми мерами, какие только находятся в нашем распоряжении». Никогда еще Папа не обращался так дерзко с королем Франции, но Григорию пришлось ограничиться одними угрозами. Быть может, он боялся, что галликанское духовенство, малоблагосклонное к притязаниям Рима, откажется следовать за ним в случае борьбы с королем, или война с империей не позволила ему завязать новой борьбы, но вражда Григория VII с Филиппом осталась без дальнейших последствий. Рим оказал нравственную помощь Вильгельму Завоевателю; обвиняют даже Григория, как соучастника тех насилий, которые позволили себе нормандцы в отношении англосакского духовенства. Но новый король Англии не был способен служить орудием пап. Он не отверг папского декрета о безбрачии духовенства, но удержал за собой инвеституру, несмотря на все соборные запрещения: «Я желаю,– говорил он,– держать в своей руке все пастырские жезлы Англии». Когда Папа, напоминая ему обеща-

ния, сделанные, быть может, перед вторжением, требовал вассальной присяги, Вильгельм отвечал ему: «Я посылаю вам сбор св. Петра, потому что так поступали и мои предшественники. Но дать присягу верности я не хочу и не могу, потому что не обещал, и не вижу, чтобы мои предшественники делали что-нибудь подобное в отношении ваших». Такой отказ должен был оскорбить Папу, но он скрыл свое неудовольствие. Король Англии пошел далее: он запретил епископам и архиепископам посещать Рим. Григорий горько жаловался на то своему легату: «Ни один государь, даже языческий, никогда не смел подумать о том, что сделал ныне Вильгельм. Легат должен ему сделать по этому поводу замечания, но весьма осторожно; Папа прощает королю его заблуждения, в воспоминание прежней дружбы; но если король не остановится, то тем привлечет на себя гнев св. Петра» (Epist. VII, 1)... Очевидно, обстоятельства были сильнее Григория VII: несмотря на все его могущество, он должен был щадить королей Франции и Англии; если он решился напасть на Генриха IV, то только потому, что в Германии нашлись ему союзники, которые ожидали повода к восстанию против императора.

СТАТУТ ОБ ИЗБРАНИИ ПАП НИКОЛАЯ II. 1059 г.

тельно избрания верховных пап, изрек: «Известно вашей святости, возлюбленные братия и соепископы, а равно и вам, младшие члены Христовы, небезызвестно, сколько потерпел после смерти, блаженной памяти, господина Стефана, предшественника нашего, этот апостольский престол, которому я служу, по милости Божией, и каким частым ударам и потрясениям он подвергался в последнее время со стороны торгашей симоновской ереси (simoniacae haeresis), вследствие чего столп Бога живого, казалось, уже почти поколебался, и мрежа верховного ловца, от поднявшихся бурь, принуждена была погрузиться в бездну крушения. Поэтому, если благоугодно вашему

Во имя Господа Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, в лето от воплощения его 1059-е, апреля, индикта 12. По прочтении святейшего Евангелия, под председательством достопочтеннейшего и блаженнейшего Николая, апостолического владыки, в патриаршем Латеранском соборе, именуемом Константиновским, в присутствии уважаемых архиепископов, епископов, аббатов и достопочтенных пресвитеров и дьяконов. Вышеупомянутый достопочтенный первосвятитель, постановляя правила, относи-

La papauté et l’empire, с. 64–100; 167–181.

556

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

братству, мы должны, при помощи Божией, благоразумно позаботиться о том, чтобы это зло, ожив – чего Боже избави, – не одержало верха. Таким образом, властью, полученной нами от наших предшественников и других святых отцов, определяем и постановляем, чтобы после смерти первосвятителя Римской вселенской церкви, сначала кардиналы приступали к соглашению относительно нового избрания, тщательно наперед обсудив дело, с соблюдением должной чести и уважения (salvo debito honore et reverentia) к возлюбленнейшему сыну нашему, Генриху (IV), нынешнему королю и будущему, по воле Божией, императору, на что уже через его посла, канцлера Лангобардии, мы дали согласие; также к его преемникам, которые получили бы этот сан от апостольского престола. Приняв предосторожность, чтобы недуг купли не вторгся каким-либо образом, благочестивые мужи с светлейшим сыном нашим королем Генрихом должны избрать, а остальные признать нового первосвятителя. Избрать же его должны из недра этой самой церкви, если найдется достойный; а если не найдется в ней, то из другой. Если же развращенность порочных и мятежных людей усилится до такой степени, что беспристрастный, искренний и согласный выбор в городе будет невозможен, то с согласия непобедимого короля могут избрать первосвятителя в таком месте, где то будет удобнее, и хотя бы налицо было мало избирателей. По окончании выбора, в случае военного времени (bellica tempestas), или злобного восстания, если избранный не может вступить

(intronisari) на апостольский престол, то он, тем не менее, как истинный Папа, должен управлять св. Римской церковью и распоряжаться всеми ее средствами: мы знаем, что так поступил и блаженный Григорий, прежде своего посвящения. Если кто вступит на престол против этого нашего декрета, обнародованного по согласию собора, будучи избран вследствие восстания, интриг или хитрости и посвящен, то такой должен считаться не Папой, но сатаной, не апостольским мужем, но апостатом и, по отлучении от св. Римской церкви, божественной властью и вечной анафемой от св. апостолов Петра и Павла, вместе со своими помощниками, покровителями и приверженцами должен быть низвергнут, как антихрист, возмутитель и нарушитель всего христианства, и не только не может пользоваться никакой почестью, но должен быть немедленно лишен всякой церковной степени, какую бы он ни имел прежде. Всякий, вступившийся за него или оказавший ему, как первосвятителю, честь, или отважившийся защищать его, должен быть предан подобному же осуждению. Всякий, кто нарушит этот наш декрет и решится возмутить спокойствие Римской церкви, и покусится идти против этого нашего постановления, да осужден будет вечной анафемой и отвержением, и к нечестивым, которые не воскреснут на суде, да причтется; да испытает он на себе гнев всемогущего Бога Отца и Сына и Духа Св. и св. апостолов Петра и Павла, церковь которых он отважился возмутить, в сей жизни и в будущем веке; да будет жилище его пусто, и в шатре его да не обитает никто;

НИКОЛАЙ II, ПАПА. 1059–1061. Был родом из Бургундии и занимал место епископа Флоренции. После смерти Виктора II, последнего немецкого Папы, который умер вслед за своим покровителем, Генрихом III (1056 г.), в Риме ожила национальная партия и под влиянием монаха Гильдебранда избрала Стефана X (1057–1058 гг.), но Ломбардия не признала его и он вскоре умер от отравы. Римская знать избрала Бенедикта X, но Гильдебранд, склонив на свою сторону немецкий двор, утвердил на престоле Николая II, принудив его соперника отречься. Для предупреждения беспорядков при избрании пап и для устранения немецкого влияния, новый Папа и издал свой знаменитый декрет. Николаю II наследовал Александр II (1061–1073 гг.), после которого вступил на престол сам Григорий VII Гильдебранд. Издание: Pertz. Monum. II, 2, 176–180, под заглавием: «Statutum Nicolai II papae de electione papae», a. 1059.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

557

да будут сыновья его сироты и жена его вдовой; да поколеблется он до конца, и сыновья его да будут нищими и изгонятся из жилищ своих; ростовщик да возьмет все имущество его, и чужие люди да расхитят все труды его; вся вселенная да восстанет против него и все стихии да будут враждебны ему, и заслуги всех святых усопших да смутят его. Пови-

нующихся же этому нашему декрету да хранит благодать всемогущего Бога; да благословит их власть блаженных князей апостолов Петра и Павла, и да разрешит от уз всякого греха. Аминь».

Отберт

слез? Могу ли я его вспомнить, мой возлюбленный1, в своих беседах с тобой, не сетуя о нем? И теперь, когда я пишу эти строки под диктовку скорби своей, слезы катятся из глаз моих, орошают тетрадь мою и смывают то, что начертано рукой. Но, может быть, ты будешь порицать порывы моей горести: может быть, ты пожелаешь, чтобы я прекратил свои вопли; ибо они могут поразить слух иных, которые радуются смерти императора. Твой совет хорош; я сознаюсь в том. Но я не могу скрыть своего горя, я не могу не обнаружить своей печали, хотя бы устремилась на меня вся ярость врагов, хотя бы они грозили разорвать меня на части. Скорбь не зна-

ЖИЗНЬ ИМПЕРАТОРА ГЕНРИХА IV. 1056–1106 гг. (в 1106 г.) 1. «Кто даст главе моей воду и очам моим источник слез» (Иерем., 9, 1), чтобы оплакать не падение покоренного города, не плен какого-нибудь народа, не потерю моего достояния, но смерть Генриха (IV), великого императора, который был моей надеждой и единственным утешением, который – но зачем говорить только о себе – был гордостью Рима, украшением государства, светом мира! Что приятного может обещать мне жизнь в будущем? Проведу ли я один день, один час без

Из декретов Папы Николая II. У Pertz. Monum. Leg. II, 2. 176–180.

1 Так автор обращается к неизвестному нам лицу, которому он посвятил свое сочинение.

ЕПИСКОП ОТБЕРТ (OTBERTUS EP. LEODIENSIS, то есть ЛЮТТИХСКИЙ). От 1091 г. и до своей смерти в 1119 г. был самым ревностным и непоколебимым приверженцем Генриха IV. Как следует из слов автора, он сам считал свое произведение весьма запрещенным и опасным для него в правление Генриха V, восставшего против отца, и потому просил своего друга, которому посвящался труд, скрыть его имя. Вследствие того имя автора осталось действительно неизвестным, и только в начале XVII столетия ученый того времени Гольдаст предположил, что автором «Истории жизни Генриха, императора» был его друг, епископ Люттихский, Отберт. Но Пертц полагал, что автор должен был жить в Майнце или его окрестностях. Кому бы ни принадлежал этот труд, во всяком случае, он остается одним из самых замечательных памятников исторической средневековой литературы; по свидетельству знатоков, язык его напоминает собой лучшую эпоху классической литературы; обзор правления Генриха IV сделан мастерски, ничего подобного в хрониках того временине существовало. Обращает на себя внимание нравственное значение писателя, имевшего гражданское мужество отстать от клерикальной партии и писать с похвалой о павшем величии в виду его торжествующих врагов. Издания: Pertz. Monum. XII, 268–283. Переводы: немецк. Jaffè (Berl. 1858), в Geschichtsschr. d. d. Vorzeit. Lief. 37. Критика: Wattenbаch. Deutschlands Geschichtsquel. 260 с.

558

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

ет страха, скорбь не рассуждает о том, что ее ждет месть. Но не я один оплакиваю кончину императора; Рим плачет о нем, вся Римская империя опечалена, и, кроме завистливых врагов его власти и его жизни, скорбит всякий – и бедный, и богатый. И не личные отношения рождают мою печаль; любовь заставила меня стенать о всеобщем несчастье. Со смертью императора не стало на земле справедливости, отлетел мир, и место верности заняло вероломство. Умолк хор певцов, славословивших Всевышнего; оскудело богослужебное величие; голос счастья и ликования не слышен теперь в обиталищах праведных, потому что нет больше Генриха, который все это основал. Соборы лишились своего покровителя, монастыри своего отца; какое расположение питал к ним император, как много содействовал их славе, они узнали лишь тогда, когда больше не было с ними почившего. Особенно монастыри имеют все причины скорбеть, потому что вместе с императором погребен и их блеск. Но, Майнц! Какого украшения ты лишился, когда отходил от мира сего этот зиждитель, столь необходимый тебе для восстановления разрушенного собора?!1. Если б он довел до конца начатую им постройку, то, конечно, новый собор мог бы соперничать с тем славным собором Шпейерским, который построен от основания до вершины самим Генрихом, и по чудному величию и художественности исполнения более достоин удивления и славы, нежели все постройки прежних королей. Как роскошно украшен этот собор золотом, серебром, драгоценными каменьями и шелковыми ризами, едва ли это может вообразить тот, кто не имел счастья видеть его лично. И вы, о, бедные люди, имеете основательное побуждение к своей печали; потому что только теперь вы в первый раз обеднели, когда вы лишились утешителя своей бедности! Он питал вас, мыл своими руками, покрывал вашу наготу. Не у ворот, но за его столом возлежал Лазарь, и питался

Собор в Майнце сгорел еще в 1081 г.

не крупицами, а царскими яствами. За столом император не гнушался безобразием и зловонием гноеточивых, тогда как самые слуги морщились и зажимали себе нос. В опочивальне Генриха лежали слепые, хромые и всякого рода болящие; сам император разувал их, укладывал спать; ночью вставал и покрывал их, не опасаясь прикасаться и к таким, которые, по самому свойству болезни, марали свою постель. Когда Генрих путешествовал, бедные встречали его, сопровождали и следовали за ним, и хотя он поручал их попечению своих приближенных, но заботился и сам, как если бы они никому не были поручены. В его поместьях также давалось вспоможение бедным; Генрих заботился знать о числе их и смерти каждого, как для того, чтобы помянуть покойного, так и для того, чтобы иметь уверенность в его замещении. Когда неурожайный год приносил голод, король давал содержание многим тысячам народа, в силу божественного предписания: «Приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители» (Лука, XVI, 9). Какую глубокую скорбь должны теперь ощущать бедствующие, вспоминая, как они пользовались некогда исчисленными мной благодеяниями и многими другими, сверх тех, которые названы нами; теперь же они не могут больше ими пользоваться! Кто предложит им свои любвеобильные заботы о них? Кто захочет знать, где лежит больной и какой пищи он требует? Кто посвятит себя так делам милосердия, как император Генрих? О, что это был за человек, как безгранично его благочестие и смиренномудрие! Он обладал светом, бедные обладали им; ему служил мир, а он – бедным. Мы сказали прежде всего о сострадательности Генриха к бедным, которой он не мог укрыть от людей, не потому, чтобы это была самая достойная его черта, но потому, что это одно было доступно нашему наблюдению; а кто знает, чем он еще служил Богу? Также и о других, украшавших его достоинствах, мы скажем только немногое, потому что всего сказать не в состоянии. Но пусть не удивляется никто, если я, оплакивая смерть императора, вспоминаю

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

и о веселых минутах его жизни: кто тоскует об отошедшем друге, тот невольно вспоминает всю его прошедшую жизнь, всякое его дело и поступок, чтобы еще более распалить свое горе. Я охотно пишу о нем и с наслаждением предаюсь весь своей скорби, оплакивая почившего, который при жизни был моей радостью. Генрих являлся перед другими то императором, то простым воином, и в одном выражал все свое достоинство, в другом – смирение. Он был так проницателен и мудр, что когда князья недоумевали при какомнибудь судебном случае или в рассуждении того или другого государственного дела, он тотчас распутывал узел и, как бы черпая из самого источника мудрости, объяснял, что справедливо и полезно. Генрих внимательно слушал чужие речи, но сам говорил мало и, только выждав мнения других, высказывал и свое. Когда он вперял свои взоры в чье-нибудь лицо, то проникал в сокровеннейшие движения его души и видел, как бы глазами рыси, у кого на сердце к нему любовь, у кого – ненависть. Замечательно еще то, что в толпе князей он видимо выдавался над всеми и казался выше, а в грозных чертах лица проглядывало какое-то достоинство, поражавшее взгляды присутствовавших, как молнией, между тем как дома, в своем близком кружке, он не отличался от других по виду и сиял кротостью. Не только немецкие князья боялись Генриха, но и на государей Востока и Запада одно имя его производило такой трепет, что они посылали ему дань прежде, нежели он побеждал их. Даже король Греческий, желая скрыть свой страх, искал его дружбы; и из опасения, чтобы Генрих не сделался его врагом, предупреждал его подарками. Об этом свидетельствует золотой жертвенник Шпейерского собора, вызывавший удивление как по искусству работы, так и по массивности. Греческий король поднес этот дар, достойный и подносившего, и принимавшего, императору Генриху, услышав о необыкновенной любви и привязанности императора к Шпейерскому собору. Также значительно увеличивал сокровищницу Генриха король Африканский (то есть Египетский султан); могущество Генриха приводило его в ужас.

559

Император Генрих IV. Миниатюра (начало XII в.)

Генрих угнетал только тех, которые угнетали бедных; хищникам давал достойное возмездие, а мятежников, сопротивлявшихся его власти, наказывал так, что последствия его царственного наказания испытываются и доселе их потомством. Жизнь и правление Генриха полезны были для будущего времени тем, что научили людей дорожить миром и не истощать государство войной. На этом я и желал бы прервать речь, ибо теперь приходится коснуться раздоров, коварства, злодеяний, о которых писать правду опасно, а лгать преступно. С одной стороны, волк, с другой – собака (Гораций. Сат., II, 2, 64). Что же тут делать? Говорить мне или молчать? Рука начинает и колеблется, пишет и останавливается, чертит и вымарывает, и почти не знаю, чего хочу. Однако ж бесславно оставлять неоконченным начатое, нарисовать голову без туловища. Итак, буду продолжать, как начал, мужественно и бестрепетно. Мне известна твоя честность; и я уверен, что ты

560

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

никому не покажешь моего труда, а если случайно его найдут, то не выдашь имени автора. 2. Когда император Генрих, о котором идет теперь речь, наследовал (1056 г.), еще дитятей, своему преславному отцу, императору Генриху Третьему – а отец умер именно во время его первого детства, – государство находилось в том же состоянии, как оставил его прежний император: войны не нарушали мира, военные крики не возмущали спокойствия, разбой не свирепствовал и верность была непоколебима; правда имела силу и власть – право. Такому счастливому состоянию государства весьма много содействовала светлейшая императрица Агнеса, женщина мужественного характера, управлявшая кормилом государства совокупно с сыном. Но детский возраст мало внушает страха, а с ослаблением страха всегда возрастает дерзость; потому юность короля увидела себя окруженной людьми преступных намерений. Каждый старался сравняться с более сильным или даже превзойти его; многие увеличивали свою силу злодеяниями, и справедливость, которая имеет так мало значения в правление дитяти, потеряла свой вес. Чтобы быть свободнее в своих действиях, прежде всего похитили ребенка у матери (1062 г.), которая устрашала их своим здравым умом и строгими нравами. Они поступали так под тем предлогом, что неприлично женщине управлять государством, хотя о многих королевах рассказывают, что они управляли государством с благоразумием, свойственным мужчине. Когда же юный король, отнятый у матери, попал для воспитания к князьям, тогда он должен был делать то, что ему указывали; он возвышал и свергал, кого они хотели, и справедливо можно сказать, что не столько они были его слугами, сколько он – их слугой. Совещаясь о делах государства, они имели в виду не государственные, но свои интересы, и во всех делах руководились своими выгодами. Но хуже всего было то, что они давали полную свободу его юношеским увлечениям, вместо того, чтобы хранить его, как за печатью. Таким средством они добывали себе то, чего искали.

Между тем Генрих развился до такой степени, что мог, наконец, различать честное от постыдного и полезное от вредного. Сделавшись самостоятельным, он осудил многое из своего прошлого и исправил то, что было возможно. Начал преследовать вражду, насилие, хищничество; ревностно стремился к водворению мира и справедливости, к восстановлению нарушенных законов, к обузданию распространившегося развращения. Упорных злодеев, которых нельзя было удержать одним законом, обращал он к порядку мерами строгости; но поступал в этом случае вполне законно и справедливо и в то же время милостиво. Но враги его называли это несправедливостью и беззаконием, и недовольные теми пределами, какими их ограничивал закон, и той уздой, которую наложил на них король, готовые на всякое преступное дело, они составили план или уничтожить императора, или свергнуть его с престола, не рассуждая о том, что они обязаны верностью государю, миром – согражданам, справедливостью – государству. 3. Саксонцы – народ грубый, суровый, воинственный и дерзкий – тогда напали на императора (1073 г.), относя свое безумное дело к славным деяниям. Король сознавал свою погибель, которую ожидает малочисленность в борьбе с массами, считал свою жизнь выше славы, спасение выше безумной отваги и по необходимости бежал. Когда саксонцы потерпели неудачу в своем предприятии, то они вырыли (1074 г.) – какая бесчеловечность, какая низкая месть! – из земли тело сына короля (Генрих не был еще императором). Раздраженный этим двойным оскорблением, Генрих собрал войско против саксонцев, дал им сражение и победил (1075 г.). Но победил он войско, выставленное против него, а не упорство бунтовщиков. И хотя в сражении он их опрокинул, обратил в бегство и преследовал бегущих, хотя опустошил их владения, разрушил крепости и вообще располагал ими, как победитель, но саксонцы не хотели подчиниться... Они видели, что возмущением можно только раздражить короля, но не победить, что восстание огорчит его, но не переломит, ибо войска его неодолимы. А потому, что-

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

бы поколебать власть Генриха, они стали выдумывать и приписывать ему злодеяния и постыдные поступки, какие только можгут изобрести ненависть и злоба. Все это было бы чрезвычайно тяжело мне писать, а тебе читать, если бы я решился повторить эти выдумки. Перемешав правду и ложь, они жаловались на Генриха римскому первосвятителю Григорию (VII): неприлично, говорили они, чтобы владел государством человек, более известный преступлениями, нежели именем, и которому притом не Рим вручил королевский венец; Рим, по их словам, должен возобновить свое право поставлять королей; Римский Папа, по совещанию с князьями, обязан позаботиться о короле, которого характер и жизнь соответствовали бы его высокому достоинству. Обольщенный такой низкой лестью и вместе приняв на себя честь наименования королей, как то саксонцы коварно ему предлагали, Папа отлучил Генриха (22 февраля 1076 г.) и запретил епископам, равно как и другим князьям, всякое сношение с отлученным королем. Григорий обещал скоро прибыть в Германию и там посоветоваться о церковных делах, преимущественно же о правлении. Он пошел еще дальше: освободил всех от присяги, данной в верности Генриху, дабы тех, кого связывало такое обязательство, освободить в силу даруемого разрешения. Эта мера многим не понравилась, если только могут не нравиться папские распоряжения. Многие объявили, что так как это сделано в противность праву, то и останется без последствий. Но я не дерзаю повторять их доводы, чтобы не бросить на себя подозрения, будто и я вместе с ними опровергаю действия Папы. Большая часть епископов, которые по любви или по страху держали сторону короля, начали опасаться за свои должности и отказали Генриху в поддержке. То же сделало большинство светских владетелей. Король увидел себя в стесненном положении и задумал втайне весьма ловкое дело. Нежданно и негаданно идет он навстречу Папе и через то достигает двух целей: во-первых, получает разрешение (27 января 1077 г.), вовторых, личным своим участием расстраивает опасное соглашение Папы со своими

561

противниками. Приписываемые ему проступки он оставляет почти без ответа, говоря, что он не имеет нужды защищаться против обвинения своих врагов, если б даже они и были основательны... Автор заканчивает главу длинным и прозаическим обращением к князьям Германии, осмеивая их неудачную попытку против императора и затем в последующих двух главах, 4 и 5-й, рассказывает довольно коротко, как Генрих по возвращении из Италии, примирившись с Папой, должен был в течение трех лет (1077–1080 гг.) бороться с антикоролями, Рудольфом Швабским, Германном Люксембургским и Экбертом Мейсенским. Все трое пали в борьбе, и тогда германские князья, не надеясь более на свои силы, вторично обратились к Григорию VII с жалобой на императора (1080 г.).

6. Видя, что ни война, ни избрание других королей не помогло им, германские князья снова обратились к оружию клеветы. В числе многих преступлений они обвинили перед Папой короля в том, будто он умертвил тех христианнейших королей, которых они сами не без папского согласия избрали, между тем, как он сам был свергнут с престола за свои преступления; что Генрих достиг власти кровопролитием, и, опустошая все огнем, грабительством и мечом, домогался теперь утвердить свою неограниченную власть в церкви и государстве. На основании такого обвинения, как они его представили, Папа вторично предал короля проклятию (7 марта 1080 г.). Впрочем, это проклятие не имело большого значения, так как все видели, что оно было внушено не разумом, но произволом, не любовью, а ненавистью. Между тем король, узнав, что Папа замышляет свергнуть его с престола, не соглашаясь ни на какую уступку, кроме отречения, принужден был перейти от покорности к сопротивлению, от смирения к высокомерию и вознамерился приготовить Папе то же самое, что Папа ему приготовлял. Оставь, достославный король, заклинаю тебя, оставь твой замысел низвергнуть главу церкви с его высоты, не умножай своей вины несправедливым возмездием: терпеть несправедливость – блаженство, платить же несправедливостью – беззаконие.

562

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

Итак, король искал причин и повода к низложению Папы и скоро нашел их в том, что будто он домогался папского престола незаконно, потому что, еще будучи архидьяконом, при жизни Папы употреблял на то подкуп. Правда это или ложь, я не мог дознаться. Одни утверждают, что это – правда, другие называют выдумкой, и обе стороны в доказательство того ссылаются на Рим. По словам последних, Рим, владыка мира, никогда не потерпит подобных клятвопреступных беззаконий; а первые говорят, что Рим – раб корыстолюбия и за деньги охотно допустит всякое злодеяние. Со своей стороны, я оставляю этот вопрос неразрешенным, потому что не хочу ни опровергать, ни утверждать того, что неизвестно. Король с войском двинулся в Рим (1081 г.), подавляя на своем пути всякое сопротивление. Он брал приступом города, смирял высокомерных и упорных и уничтожал партии. Но раздраженный Рим, вместо почетной встречи по его прибытии туда, взялся за оружие, как бы имея перед собой карфагенца Аннибала, перешедшего Альпы, и затворил ворота своему государю. Тогда король повел правильную осаду города, и так как ему заперли вход, то он загородил выход из Рима. В окрестности же посланы были отряды для разрушения замков и разорения селений; так он наказывал Рим извне, если город заперся внутри. Вне города была война, внутри страх. Повсюду виднелись осадные орудия: там пробивал стену таран, в другом месте воин старался по лестнице взобраться на нее. Осажденные, со своей стороны, бросали стрелы, камни, горящие бревна и огонь, иногда делали вылазку и вступали в рукопашный бой. С обеих сторон битва велась мужественно; одних воодушевляло их предприятие, других – опасность (май, 1081 г.). Однажды в полдень (июнь, 1083 г.), когда обе стороны, утомленные битвой и жарой, предавались покою, наш воин, покрывшись щитом, приблизился для сбора стрел к стене. Увидав, что стена и бойни никем не заняты, что ни внутри, ни вблизи их нет никого, он при помощи своей отваги и телесной ловкости, карабкаясь на руках и

ногах, взобрался на верх стены. Осмотревшись на все стороны и никого не видя, в то же время колеблясь между страхом и надеждой, различными телодвижениями старался он дать знать о том своим товарищам. Но те поздно заметили его знаки, и он принужден был кричать. На его крик, тотчас схватив оружие и лестницы, другие воины поспешили к нему и «быстрее, как говорится, слова» взлезли на стену, перебили, связали и разогнали защитников взятого ими города1. Король не хотел войти в город через открытые ворота, так как передние всегда замедляют ход задним, а задние теснят передних. В наказание за дерзость римлян он велел разрушить стену на такое расстояние, чтобы все его войско могло развернутым фронтом вступить через это отверстие (21 марта 1084 г.). Смерть и плач господствовали повсюду, и дрогнул Рим, когда пали его разрушенные высокие башни. Папа (Григорий VII) бежал; ввергнув всех в опасность, он и оставил всех в опасности. Наконец, Рим раскаялся в своей дерзости; если бы сделал он это прежде, при благоприятных обстоятельствах, то был бы почтен за то от короля подарками, теперь же сам должен был заплатить королю огромную сумму денег, чтобы он ни уничтожил его совершенно. Когда мир был восстановлен, король объявил, зачем он пришел и в чем состоит его жалоба на Папу. Дело было многими засвидетельствовано. Затем по единогласному выбору он возвел на папский престол Климента (III) и при общем одобрении сам был посвящен им в императоры и назван патрицием. После того он еще несколько времени пробыл в Риме, с целью привести все в спокойное состояние. В начале главы 7 автор делает большое отступление, рассказывая об одном покушении на жизнь императора в церкви, когда он пришел туда для молитвы; затем автор возвращается к своему главному предмету.

1 При этом случае Генрих овладел только Леонианской частью города, а сам Рим, за Тибром, сдался только 21 марта 1084 г.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

7. Наконец, когда римские дела были устроены и в городе поставлен гарнизон, чтобы Рим не колебался в своей верности, император, облеченный новым, высоким саном, возвратился в Германию. Но счастье непостоянно. Оставленный императором в Риме гарнизон подвергся болезни, причиной которой были и место, и время года: это было лето; ни один из его воинов не избег смерти. Рим, освободившись от ига, взялся за прежнее своеволие, еще раз возмутился против императора, выгнал Папу (Климента III) и избрал нового (Виктора III); прежний же Папа Григорий уже умер (25 мая 1085 г.). Получив об этом известие, император вторично (1090 г.) двинулся с войском в Рим. Когда он прибыл в Италию, его встретили там, с одной стороны, римские послы с мирным предложением, а с другой стороны, к нему пришла весть о враждебных замыслах против него в Германии, вследствие чего он воротился назад, в Италии же оставил (1093 г.) сына своего, Конрада, уже провозглашенного наследником престола. Этот последний должен был освободить свое будущее государство, находившееся тогда в руках женщины, Матильды (Тосканской), владения которой простирались почти по всей Италии. Но что остается делать врагам, когда дети восстают против своих собственных родителей? Или где искать верности, когда не сохраняют ее и те, кого мы родили? Теперь наступило время, когда прекратятся браки, и пусть никто не желает иметь себе наследника! Наследник твой сделался твоим врагом и не только выгонит тебя из дома, лишит имения, но и самой жизни! Сын императора, о котором мы сейчас сказали, что он оставлен был отцом в Италии и для чего был оставлен, прельстился Матильдой; но кого не прельстит и не лишит рассудка женская хитрость! Он вступил в союз с противниками своего отца, возложил на себя корону, присвоил власть, осквернил закон, ниспроверг порядок, пошел против природы, искал крови отца, так как без пролития отцовской крови ему нельзя было бы господствовать. Когда быстрая молва донесла эту новость до императорских врагов, они возра-

563

Конрад, сын Генриха IV

довались, рукоплескали его сыну, воспевали его поступок, а в особенности ту женщину, виновницу всего дела. Для возбуждения отваги в новом короле, чтобы подлить масла в огонь, они немедленно отправили к нему послов и клялись через них в неизменной и вечной преданности ему, несмотря на то, что уже давно поклялись друг другу не повиноваться ни отцу, ни сыну.

564

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

Монеты Генриха IV

Между тем король, как ни сильно огорчило его это известие, по наружности сохранял свое достоинство и не столько жаловался на свою судьбу, сколько жалел об участи сына. Не успев отклонить его от замысла, он старался собственно не о наказании за настоящее зло, а о предотвращении его на будущее время, и потому решился старшего сына лишить наследства, а на его место объявить своим преемником еще младенца, брата его, Генриха (V, 1097 г.). В многочисленном собрании князей император жаловался на своего сына, Конрада, обвиняя его в том, что он вошел в сношение с врагами империи и присвоил себе власть; что он имеет намерение лишить своего отца не только короны, но и самой жизни; что зло, причиненное ему, должно оскорблять всех: если же оно и никого из них не трогает, все же, в видах общего блага, на будущее время, нужно принять меры против всякого насилия; что было бы лучше, если бы они избрали в наследники престола его младшего сына, чего по закону лишился старший. Многие воспротивились этому, опираясь более на выдумки, чем на закон и истину. Но дорожившие общественным благом согласились с мыслью и желанием императора. Наконец, и все сошлись на том же мнении. Прежде всего приговором князей был осужден мятежник; затем, с общего, единодушного согласия император назначил своим наследником младшего сына и взял с него клятву в том, что он никогда не пойдет по пути своего брата, и при жизни отца, без его согласия, не протянет своей руки ни к власти, ни к отцовским владениям (1089 г.). В то время говорили между собой и боялись, чтобы между братьями, ко вреду государства, не произошла ссора. Но Тот, Кто

всем управляет, уничтожил это опасение смертью старшего брата (1101 г.) и дал возможность государству сохранить согласие. После того враги императора, потеряв столь многих руководителей восстания и не имея более никого на место их, под известными условиями покорились ему и, что всего лучше, заменили вражду миром и шум лагерной жизни – домашней тишиной. 8. Когда повсюду водворились мир и безопасность, император созвал ко двору (Майнц) князей (6 января 1103 г.), взял с них клятву в сохранении спокойствия в государстве и, чтобы противодействовать всякому насилию, определил большие наказания для нарушителей мира. Такой закон о мире был столько же полезен несчастным и добрым людям, сколько вреден негодяям и хищникам. Одним он доставлял кусок хлеба; другим – голод и нищету. Те, которые растратили свою собственность на военные предприятия, стараясь окружить себя значительным числом сподвижников и превзойти в этом отношении других, должны были, по лишении своего права на грабеж – с их позволения будь сказано – вступить в борьбу с нищетой, и их погребами овладели бедность и недостаток. Скакав прежде на вспененном коне, теперь принуждены были довольствоваться деревенской клячей. Кто недавно еще носил одежды не иначе как ярко-пурпурового цвета, теперь находил превосходным, если он имел какую-нибудь одежду, как ее окрасила природа. Золото радовалось, что его больше не топтали в грязь, потому что бедность заставила носить шпоры из железа. Одним словом, все, что дурные наклонности развили в тех людях суетного и излишнего, все это отняла у них учительница – нужда. Теперь корабельщик плыл мимо небольших местечек, живших

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

грабежом судов, совершенно спокойно, не опасаясь ничего со стороны голодных их обитателей. Все это изумительно и в то же время смешно! Другие за зло платят злом, а император за прошлые оскорбления платил миром. Несмотря на то, вельможи со своими соучастниками, года два обуздываемые тем законом о мире, не могли доле переносить стеснения своей свободы и опять начали строить козни королю, распространяя о нем дурные слухи. Какое же преступление он сделал спрашиваю я вас? – Без сомнения, именно то, что он предотвращал всякое насилие и своевольство, водворял мир и правду, не позволял скитаться по дорогам и скрываться в лесу разбойникам; ему мстили за то, что, благодаря его усилиям, купец и корабельщик свободно и спокойно могут теперь продолжать свой путь, а разбойник, вследствие запрещения грабежа, должен умереть с голоду. Почему же, мне хочется знать, вы не желаете жить ничем, кроме грабежа? Истратьте на ваши поля то, что вы взяли с них для военных издержек; соразмерьте число своей рати со своими средствами; приобретите опять свои имения, которые вы безрассудно растратили на наем многочисленных воинов, и ваши житницы и подвалы наполнятся доверху; а когда у каждого будет довольно своего добра, вам не будет больше необходимости покушаться на чужую собственность. Не нужно тогда ни гнусной клеветы на императора, ни войн в государстве; тогда и плоти своей удовлетворите и, что всего важнее, спасете душу свою. Но напрасны мои убеждения: я предлагаю ослу играть на арфе! 9. Но с трудом и даже почти никогда не оставляются дурные привычки. Любя грабеж, вельможи искали повода к своей деятельности, помышляли о новом восстании и решились снова противопоставить императору соперника. Его же сын (Генрих V) казался им более других пригодным для такой роли. Чтобы подействовать на него с этой стороны, они взялись за первые средства к обольщению: брали его часто на охоту, приглашали на веселые пирушки, развлекали шутками и доводили его до всяких проделок, на которые юность так охотно

565

поддается. По обычаю молодежи, они заключили, наконец, такую тесную дружбу между собой, что клятвой и рукобитием скрепляли свои тайные замыслы. Окружив его такими сетями, они признали его, наконец, созревшим для лести. Однажды, как бы случайно, удалось им свести разговор на его отца: удивительно, говорили они, как он может переносить такого строгого отца; он испытывает одно с рабом и ничем не отличается от последнего: отец же стар и слабо держит бразды правления; если же он хочет ждать своего наследства до смерти отца, то нет сомнения, что другие у него то отнимут; он может приобрести многих друзей, при всеобщей ненависти к его отцу; весь мир покорится ему, если он не будет медлить захватить в свои руки кормило правления, тем более, что и церковь и вельможи давно уже свергли его отлученного отца, данную же им неосмотрительно клятву он может выбросить из головы; скорее он поступить свято, если не придаст силы клятве, данной отлученному. Отец не замечал ничего худого в сыне и даже радовался его дружбе со знатными, в надежде, что впоследствии они окажут ему тем более важную помощь, чем более будут связаны с ним любовью. Говоря коротко, заметим, что сын императора, восприимчивый по своей юности и оглушенный страстью, поддался всем сердцем коварным внушениям. Он ждал минуты к восстанию против отца, когда оно было бы для него всего опаснее. Император пошел (12 декабря 1104 г.) с войском против саксонских мятежников, и уже послы их поспешили к нему навстречу для переговоров, как внезапно сын оставил его вместе со многими мятежниками – но, без сомнения те, которые увлекли его к вероломству, не преминут скоро и сами его оставить. Император послал за ним гонцов, звал его назад со слезами и мольбой и заклинал не повергать в печаль своего престарелого отца; просил еще более не оскорблять Бога, не подвергать себя осуждению людей и не подпадать приговору. Напоминал ему данную им присягу и говорил, что увлекшие его не друзья ему – но враги, не советники – но лжецы.

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

566

Генрих (V) не обратил внимания ни на что и объявил, что с ним он не желает иметь, как с отлученным, никакого дела. Так начал он домогаться своих интересов под предлогом защиты Божьего дела. Затем он проехал всю Баварию, Швабию и Саксонию; вступил в сношение с князьями, склонил их на свою сторону – а они, подобно всем людям, были охотники до всего нового, – и овладел королевской властью, как будто бы он уже похоронил своего отца (июль 1105 г.). Конец этой главы 9 и последние главы (10– 13-я) содержат подробное описание борьбы отца с сыном, от июля 1105 г. до 7 августа 1106 г., когда умер Генрих IV, накануне своего торжества над сыном; сначала, после неудачного сражения при Нюрнберге, Генрих IV бежал в Богемию, а оттуда на Рейн; сын предложил ему коварный мир и позвал его для примирения в Майнц, но на дороге объявил пленным и принудил отказаться от престола (31 декабря 1105 г.). Генрих IV удалился в Люттих, к епископу Отберту, нашему автору; но сын не оставил его и там в покое; однако епископ не впустил в город Генри-

Бруно ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ ИМПЕРАТОРА ГЕНРИХА IV ДО НАЧАЛА ЕГО ВОЙН С САКСОНЦАМИ. 1056–1073 гг. (в 1082 г.) Предисловие автора Возлюбленному и всегда сердечно уважаемому владыке Вернеру (Werinherus), достопочтенному епископу святой Мерзебургской церкви – Бруно, слуга его, и, может быть, слуга самый последний, приносит ему посильную дань своей преданности душой и телом! Когда кто-нибудь, желая принести дар, избирает для того самое драгоценное из своего достояния, то долг справедливости требует, чтобы и тот, кому дар приносится, принял его с особенной благосклонностью. Так думал я, являясь перед вами, высоко-

ха V, разбил его войско, и он бежал в Бонн, а оттуда в Вюрцбург. В начале июля 1106 г. Генрих V готов уже был отступить, как неожиданно пришло известие о смерти отца (7 августа 1106 г.). Оплакав смерть своего друга, автор заканчивает свое сочинение следующим образом:

При таком обороте дела, когда умерла надежда тех, которые предприняли войну против врагов королевского величия, храбрость и силы их пали, и они поступили так, как то было необходимо в таком печальном положении; а именно, каждый поспешил своей покорностью, дарами и всякими другими средствами снискать у нового короля помилование. Итак, прими это описание деяний, кротости, судьбы и кончины императора Генриха (IV); как я не мог писать о том без слез, так без слез и ты не прочтешь моего труда. Historia de vita Heinrici imp. (1056–1106).

почтенный отец, кому я всегда желал бы служить по мере сил своих и даже сверх сил, с приношением дара, который должен выразить внешним образом всю полноту моего усердия. Я осмотрел все углы своей сокровищницы и не нашел между своими богатствами ничего, что бы в такой мере соответствовало и вашему достоинству, и моему чувству уважения, как наука. Я считаю этот дар драгоценнейшим из всех возможных приношений; потому что нет ничего благороднее науки по происхождению, ничего возвышеннее – по пользе, ничего достойнее – по прочности. Золото и все то, что люди считают за драгоценнейшее, добывается из земли и не приносит никакой пользы душе, доставляя одну некоторую помощь бренному телу, даже служит иногда постыднейшим страстям. Оставляя же богатства без всякого употребления, нельзя иметь уверенности в сохранении их, потому что земные сокровища, поедаемые молью и пожираемые ржавчиной, никогда не бывают вечны. Но наука с помощью рассудка добывается из сокровеннейшей глубины

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

духа; она не обязана заботиться о пользе бренного тела; но зато ею образуется и обогащается ум того, кто передан ей; она не боится старости и смерти, потому что сильнее самого времени, и держит перед глазами читателя, как новое то, что увлекается круговоротом времени в пропасть забвения. Я хочу кратко и правдиво описать войну короля Генриха (IV) с саксонцами, насколько я знаю ее от принимавших участие в ней. Эта война замечательна своими громадными размерами, а больше всего, милосердием Божественным, какое мы испытали на себе в продолжение этой войны. Это ясно увидит каждый, кто не погнушается прочитать предлагаемое мной повествование. Исполняя суд свой над нами, Господь претворил вино гнева в елей милосердия, дабы мы познали истину слов, которые сказал пророк: «Всегда смутитися души моей во гневе, милость твою помянеши» (Авв. 3, 2), и апостол: «Верен Бог, иже не оставит вас искуситися, паче еже можете» (I Кор. 10, 13).

567

Но прежде, нежели я начну повествование о войне, мне необходимо сказать несколько слов о детстве и юности Генриха, чтобы читатель, узнав об этой эпохе жизни императора, не удивлялся, что он в зрелом возрасте мог предпринять гражданскую войну. А чтобы кто-нибудь не надругался над моим трудом, я прикрываю его щитом вашего имени: пусть первая страница, которая им украсится, защитит от оскорбления все следующие за ней! И да найдет благоговейное приношение у вас, достопочтенный отец, благосклонный прием! 1. Когда император Генрих (III) мирно почил от здешней жизни (1056 г.), общим избранием германских князей на престол его государства вступил сын Генрих IV (1056–1106 гг.), которого он, к несчастью, оставил после себя в живых. Но Генрих был еще пятилетним ребенком и управлять, как то следует, государством не мог; почему князья сделали такое распоряжение, чтобы мать юного государя, почтенная императ-

КЛЕРИК БРУНО (BRUNO, CLERICUS MAGDEBURGENSIS). По происхождению саксонец, состоял в эпоху восстания Саксонии против Генриха IV при Магдебургском епископе Вернере, родном брате архиепископа Кёльнского, Анно. По одному своему родству и по главному положению среди национальной Саксонской церкви, Вернер, когда герцог Саксонский Магнус был схвачен королем, стал во главе восстания страны. В 1078 г. Вернер Магдебургский, разбитый войсками Генриха IV, едва спасся от ненависти поселян, стоявших на стороне короля, и вместе с нашим историком бежал к Вернеру, епископу Мерзебургскому. Там-то, в изгнании, Бруно и писал свою «Книгу о саксонской войне» с приложением очерка жизни Генриха IV, посвятив свой труд тому, у кого враги короля нашли себе убежище. Все это достаточно уже определяет отношение нашего автора к описываемому им предмету: на историю Бруно должно смотреть, как на голос известной части общества; из труда Бруно мы узнаем, что и как говорили о Генрихе IV в Саксонии, но не то, кем был на самом деле Генрих IV. Автор не мог, однако, совершенно скрыть истину; из его же рассказов о войне видно, что патриотизм саксонцев был только сословный; одна феодальная аристократия, выдававшая себя в Средние века за народ, восстала против короля, и потому угнетенное сельское сословие не сочувствовало этому восстанию. Так как Бруно писал по памяти, то его изложение исполнено анахронизмов, но главное значение его труда состоит в том, что автор имел счастливую мысль скопировать и поместить в свою историю все письма Генриха IV и Григория VII, какие ему попались под руку, из эпохи борьбы Папы с королем. Это последнее обстоятельство сделало особенно драгоценным труд Бруно (см. ниже, в ст. 57).– Издания: Pertz. Monum. V, 327–384. Переводы: нем. Wattenbach (Berl. 1853), в Geschichtsschr. d. d. Vorzeit. Lief. 21. Критика: Smolka. De Brunonis bello Saxonico. Wrat. 1856; cр. в превосходном сочинении об истории того времени Stenzel. Geschichte der fränkisch. Kaiser II, 55–67.

568

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

рица Агнеса, заботилась и о воспитании императора, и о делах империи. Генрих подрастал, но не преуспевал в мудрости ни перед людьми, ни перед Богом, и, кичась своим королевским достоинством, ни во что не ставил наставления своей матери. Тогда достопочтенный Анно, архиепископ Кёльнский, силой отнял Генриха у матери (1062 г.) и со всей заботливостью, как то следовало по отношению сына императора, занялся его воспитанием, причем, имея в виду не столько пользу короля, сколько выгоды империи. Анно знал слово Писания, что «царь ненаказанный погубит люди своя» (Иис. Сир. 10, 3). Небезызвестно ему также было и то, что многие люди низкого происхождения прославились великими добродетелями, тогда как люди происхождения высокого, но не получившие доброго образования и наставления, своими пороками возбуждали к себе всеобщее презрение. Когда же король переступил возраст простодушного детства и достиг юности, которая имеет такой простор для всего дурного, и когда, таким образом, увидел себя на том пункте, где самосская буква расходится в две стороны, он, оставляя без внимания ее правую, но тесную и крутую линию, избрал для себя левую дорогу, но широкую и удобную1; он уклонился решительно от стези добродетели и вознамерился вполне и всецело отдаться своим страстям. Так как Анно сдерживал порочные наклонности Генриха, то император желал прежде всего освободиться от опеки своего учителя: а под его властью ему не все было дозволено, что нравилось. Генриху было ненавистно всякое попечительство над собой, так как он считал самого себя опекуном всего государства. Отделавшись от епископа, король начал жить самостоятельно, и тогда уже стало ясно, что он не намерен следовать путям истинной жизни. Если терние страстей опасно даже для тех, которые иссушают их частыми постами и иско1 Самосской буквой называлось греческое ипсилон Y, с которым самосец Пифагор сравнивал дорогу жизни: сначала общая дорога детства, а потом, направо тонкая и узкая линия добра, налево – широкий путь зла.

реняют из своего сердца усердной молитвой, то можно представить, как роскошно оно развивалось в душе Генриха, если ни он сам, пылавший огнем первой юности и насыщенный довольством царственных наслаждений, не принимал никаких мер для очищения нивы своего сердца, и никто другой не осмеливался взять в руки заступ для искоренения зла в короле, не терпевшем никакого назидания. В то время архиепископом Бременским был Адальберт1, человек гордый и надутый до такой степени, что никого не почитал равным себе ни по благородству происхождения, ни по святости жизни. Раз, совершая в присутствии короля торжественную обедню и взойдя, по обыкновению, на кафедру для проповедования слова Божия, Адальберт выразил свое сожаление о том, что добрые и благородные люди перевелись на этой земле, и что из всего старого дворянства (nobiles) остались только он да король – себя он поставил впереди, – и это Адальберт утверждал в присутствии двух родных своих братьев. «Хотя,– прибавил Адальберт,– я и не ношу имени своего брата, князя апостолов, Петра, однако ж имею одинаковую с ним власть или даже еще большую, так как я никогда, подобно Петру, не отрекался от Христа». 3. Однажды какая-то аббатисса его епархии (Гамбургской) оскорбила чем-то Адальберта, и за это должна была, в знак своего послушания, по его одному слову, в четырнадцать дней расстаться с этой жизнью. Адальберт знал, что она лежит больная, и потому в своей суетности рассчитывал, что его приказание может легко исполниться, и если только аббатисса умрет, то он будет всех уверять, что она умерла по его слову. Но через четырнадцать дней аббатисса, выздоровев, послала за чем-то вестника к епископу. Едва лишь Адальберт увидал посланного ею, как, исполненный радости, обратился к окружавшим его с такой речью: «Разве власть моя над этой женщиной – меньше, чем власть брата моего Петра (апостола) над Сапфирой? Смотрите! Эта несчастная умерла по моему повелению». Но 1

См. о его жизни выше, у Адама Бременского.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

когда посол приблизился, и Адальберт узнал, что аббатисса жива и здорова, то, пристыженный в своей гордости, он умолк. 4. Когда Адальберт жил при королевском дворе и ежедневно уставлял королевский стол самыми изысканными кушаньями, то однажды случилось, что все запасы были истощены, и стольник Адальберта не имел ничего столь вкусного, что бы можно было подать к королевскому столу. Денег также не было для покупки дорогих кушаний, потому что все было израсходовано. Епископ знал о том хорошо и спрятался в тот день так, что стольник не мог нигде его найти. Он долго искал своего господина и, наконец, все же нашел его в капелле, где укрывался Адальберт. Стольник стал стучать в дверь и просил, чтобы его впустили. Епископ, узнав его по голосу, бросился тотчас же на пол, как бы для молитвы. Стольник, однако ж, вошел и, увидев епископа распростертым, стал кашлять и харкать, чтобы обратить на себя его внимание. Но так как все было напрасно, то стольник сам, наконец, распростерся рядом с епископом, как бы желая помолиться с ним вместе, и стал шептать Адальберту на ухо: «Помолитесь-ка о том, чтобы вам было что сегодня поесть, потому что до сих пор у нас нет ничего, что бы можно было с честью поставить на ваш стол». При этих словах епископ вскочил, как бы внезапно пробужденный, и воскликнул: «Дурак! Что ты сделал? Ты дерзнул прервать мою беседу с моим Богом! Если б ты видел то, что допущено было увидеть брату Трансмунду, ты никогда бы не осмелился приближаться ко мне во время молитвы». Трансмунд же был тут, и так как он знал, чем можно понравиться епископу, то и объявил, что он давно уже замечает, что во время молитвы Адальберта с ним беседует ангел. Трансмунд был живописец, родом из Италии. 5. Когда Генрих, подобно невзнузданному коню, пустился во всю прыть по дороге разврата, Адальберт старался сделаться его доверенным соучастником. Он желал того не с той целью, чтобы назиданием исторгнуть из сердца короля терние беззакония и насадить в нем семена добродетели; но чтобы омочить ростки порока росой лести и

569

малые зародыши правды заглушить горечью злого учения. Не являлся Адальберт к королю, когда он замышлял беззаконие, со словами Товии: «Сохраняй себя от всякого стыдного дела; благодари за все Господа; моли Его, чтоб Он руководил тебя, и чтобы ты следовал слову Его во всех своих начинаниях». Не являлся Адальберт к королю с мечом упрека, прикрытым завесой притчи пророка Нафана, чтобы сам король слезами смыл совершенное им преступление, и не поражал душевной язвы короля быстрым ударом, чтобы разом очистить совесть его от зловредного начала. Нет! Адальберт выдавал ему за апостольское учение такие злые внушения: «Делай все, что тебе угодно, и заботься об одном, чтобы умереть в православии». А Писание говорит: «Не следуй злым пожеланиям», и еще: «Не посевай семен неправды, дабы не пожать их седмерицею». Но Адальберт стоял на своем, как будто бы можно в один час изменить свою жизнь, и забывал сказанное: «К чему привык человек в детстве, того он не оставит и в старости» (Солом. 22, 6); и еще: «Запах, который вберет в себя новый сосуд, надолго сохранится в нем» (Горац. Письм. I, 2, 70). Это недостойное учение епископа укрепляло короля в его злых нравах; он кинулся в бездну наслаждений, подобно неразумному коню или лошаку; Генрих, повелитель многих народов, основал в собственном сердце престол злому вожделению, которое есть начало всех пороков. 6. В одно и то же время Генрих имел по две и по три наложницы. Но и этим он не довольствовался. Когда бы он ни услышал, что кто-нибудь имеет молодую и красивую дочь или жену, то, в случае неудачи обольщения, приказывал брать силой. Часто в сопровождении одного или двух товарищей ночной порой он отправлялся всюду, где надеялся увидеть кого-нибудь; иногда ему все удавалось, но в другое время жизнь его находилась в серьезной опасности со стороны родственников или мужей. Благородная и прекрасная супруга Генриха (Берта Савойская), которую он против своей воли взял за себя по совету князей, была так ему ненавистна, что он не мог охотно видеть ее после свадьбы, да и свадь-

570

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

бу едва праздновал. Генрих всячески старался развестись со своей женой, чтобы потом оправдывать свои беззаконные поступки некоторым видом законности, если б ему было отказано во вторичном браке1. 7. Наконец, он велел одному из своих сверстников приобресть особенное расположение королевы и обещал ему великую награду, если он сумеет достигнуть такой цели. Генрих надеялся, что со стороны королевы не будет противодействия, потому что она, недавно еще вступив в брак, была совершенно брошена своим мужем. Но королева в женском теле имела мужественное сердце и тотчас поняла источник всей интриги. Потому сначала она старалась показать как бы неудовольствие, видя знаки особенного внимания приставленного к ней, но когда тот, сообразно желанию короля, упорно добивался своей цели, то королева обещала ему, по-видимому, свою благосклонность. Он доложил обо всем королю и сказал ему час, который был предназначен ему для свиданья. В условленное время король, вне себя от радости, идет вместе с ним в покои королевы, чтобы быть свидетелем ее преступления и потом или требовать формального развода, или же, что казалось ему лучше, убить свою жену. Лишь только его спутник стукнул в дверь, и королева быстро отворила ее, король, испугавшись, чтобы ему не остаться одному за дверьми, поспешно проскользнул вперед в комнату. Королева узнала его тотчас же и прихлопнула дверь так сильно, что товарищ короля остался за дверью. Потом призвав своих служанок, она приказала им бить Генриха палками и скамейками, которые для того нарочно были приготовлены заранее. «Подлый человек! – говорила королева. Откуда родилась в тебе дерзкая мысль оскорбить королеву, которая имеет такого сильного мужа?» Король кричал, что он именно и есть Генрих, муж ее, и хотел только навестить ее. Жена возражала на это, что тот не может быть мужем, кто воровским об-

1 Впоследствии Генрих примирился с ней и жил потом всегда хорошо.

разом крадется к жене; что если б он действительно был Генрих, то пришел бы к ней совершенно открыто. Генрих был избит до полусмерти, а потом выгнан из спальни; королева же заперла дверь и легла спать. Генрих никому не смел рассказать о случившейся неприятности, но выдумал другую болезнь и пролежал целый месяц в постели. Королева не щадила ни его головы, ни остального тела; била его, как ни попало, но, однако, так, чтобы не нанести ему ни одной раны. Когда Генрих поправился, то, невзирая на полученный им жестокий урок, продолжал свою беззаконную жизнь. В главах 8 и 9 автор приводит еще примеры распущенной юности Генриха и затем переходит к другим его порокам, занося в свою хронику все, что только мог собрать злейший враг короля.

10. Обыкновенно и случается так, что чем постыднее нарушение брака, тем гнуснейшими злодеяниями оно сопровождается. Генрих не одной Вирсавией пожертвовал своей страсти, а потому и не одного Урию погубил. Он совершил так много бесчеловечных убийств, что нужно сомневаться, было ли то сделано по бесстыдной страсти или вследствие неслыханной жестокости. Вообще он был страшно жесток; но еще жестче свирепствовал он по отношению к своим приближенным. Случалось, что человек, принимавший участие во всех его секретных подвигах, знавший всю его низость и все его злодеяния и оказывавший ему всемозможное содействие, внезапно подвергался смертной казни в то самое время, как он беззаботно подавал свой голос в пользу какого-нибудь нового убийства, задуманного королем. И за что Генрих наказывал смертью? За одно слово, сказанное против его воли, за одно безмолвное движение, выражавшее неудовольствие на предприятие короля. Потому, хотя Генрих имел и много советников, но никто не дерзал поднимать голос, противный его воле. Если же кто-нибудь по неведению давал королю неприятный ему совет, то и за эту бессознательную ошибку платился своей кровью. Никто из подвергавшихся казни не замечал гнева Генриха до самого момента казни.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

11. Расскажу при этом историю одного из приближенных Генриха – Конрада. Это был юноша хорошего происхождения и хорошего образа жизни; на нем лежало только одно пятно участия в советах королевских. Однажды Конрад находился в Госларе, вполне уверенный, что пользуется полной благосклонностью короля. Король в это время жил в крепости Гарцбурге, куда, кроме товарищей Генриха и соучастников его замыслов, никто не мог явиться без зова. Вдруг Конрад получает от короля приглашение немедленно прибыть в Гарцбург в сопровождении не более, как одного оруженосца: Конрад, полагая, что он приглашается для какого-нибудь тайного совета, в котором, кроме него, никто не может участвовать, делает даже больше, нежели ему приказано: чтобы показать свою доверенность к Генриху, он сам делается своим оруженосцем и едет в Гарцбург без всякой свиты. Въезжая в лес, Конрад заметил засаду, но не думал, чтобы это было приготовлено против него; однако ж будучи совершенно один, он смутился перед толпой и поспешно направился к близлежащей церкви. Бургард, бургграф Мейсенский, презренный исполнитель порученного ему преступления, следовал за Конрадом в церковь и дал ему честное слово, что ничего неприятного с ним не случится, если он выйдет из церкви. Конрад, конечно, не поверил, но знал, что святость церкви не остановит злодеев; а потому вышел и отдался Бургарду. Злодеи загнали его в уединенное место и жестоко замучили до смерти, как им было то приказано. За что он должен был умереть, это не сказано ему было даже в последние минуты, да и до сих пор остается неизвестным в точности; был, впрочем, слух, что король мстил ему за его отношения к одной из своих наложниц. Чтобы отклонить от себя подозрение, король приказал всем своим друзьям преследовать злодеев, которым, между тем, велено было скрываться. Конрада же велел похоронить с почетом; сам присутствовал печальный на его похоронах и пролил немало слез: он был мастер притворяться. Но при всем том никто не хотел думать, чтобы убийство Конрада совершено было без повеления императора, как то и было на самом деле.

571

12. Рассказывают, что Генрих умертвил своими руками одного из своих товарищей, юношу весьма благородного происхождения, между тем, как, по-видимому, он с ним шутил. Тайно похоронив убитого, на другой день он раскаялся в своем поступке перед наставником своим Адальбертом, и епископ, не требуя никакого покаяния от него, немедленно дал ему разрешение. Но так как я не мог достаточно исследовать это происшествие, то и желал бы лучше считать его сомнительным, хотя о нем говорит весь свет. 13. Но я слыхал от одного из приближенных к Генриху, который пришел от двора к своему брату – а брат был епископ – и, желая похвалиться перед ним, рассказывал, что при дворе никто не пользуется такой благосклонностью короля, как он. Епископ, брат его, слушал все это с удовольствием и усердно увещевал его, чтобы он всячески старался поддержать расположение короля, доказывая ему, что такое расположение очень почетно для него и полезно для всего их родства; тогда пришедший возразил: «Я постарался бы об этом, если бы вместе с милостью земного царя я мог сохранить также милость царя небесного; но я знаю, что кто пользуется доверенностью и милостью нашего властителя, тот не получит жизни вечной». Когда этот благоразумный человек стал мало-помалу удаляться от двора, реже и реже посещать тайный совет короля, не покидая впрочем дворца совсем, тогда король, заметив в своем слуге такое охлаждение, не стал расспрашивать о причине того и не дал ничем заметить своего неудовольствия; не трогая своего меча, он хотел погубить своего слугу чужой рукой. Вследствие того Генрих послал его с какимто поручением к королю руссов: не знаю, впрочем, не было ли это поручение одним предлогом. Тот охотно взялся за предложенное ему, с одной стороны, находя в том верное доказательство прежней милости короля, так как он продолжает доверять ему свои тайны, с другой – надеясь выслужить у короля своими трудами порядочный лен в случае успешного исхода дел. Наконец, не менее приятно было ему и само удаление от двора. Итак, он отправился, вовсе не предчувствуя той участи, какая была ему

572

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

Столкновение, которое чуть было не произошло между Генрихом IV и его сыном, будущим Генрихом V. Миниатюра из Йенской хроники Оттона Фрейзингенского, XII в.

изготовлена. После нескольких дней путешествия посольство остановилось ночевать в одной гостинице и устроило там богатую пирушку. Когда общество достаточно разгулялось, бывший с ними славянин, человек низкого состояния, обращается к присутствовавшим с такими словами: «Я имею при себе секрет: мне вручил грамоту епископ Эппо (Наумбургский) с тем, чтобы я передал ее тому государю, к которому вы отправляетесь в качестве послов». Посол просил показать ему то и увидал письмо, запечатанное королевской печатью. Не думая долго, он сломал печать и велел своему писцу объяснить ему содержание письма. Писец прочитал и перевел; содержание было следующее: «Знай, что ты ничем лучше не докажешь своей дружбы ко мне, как устроив все так, чтобы этот посол мой никогда не возвращался в мое государство. Мне все равно, какое бы средство ты избрал для того, вечное ли заключение в темнице или смерть». Но посол, бросив это письмо в огонь, весело продолжал свое путешествие, отлично исполнил поручение и возвратился домой сам богато одаренный и с царскими подарками для короля.

В главе 14 автор снова возвращается к одной скандалезной истории двора Генриха IV.

15. Ко всему этому злу Генрих присоединял еще одно качество, которое поддерживало его в старых грехах и давало повод ко множеству новых. Именно он поставлял епископов не по предписаниям церковного законодательства и повышал их не по мере заслуг; но чем кто больше давал денег и чем кто был снисходительнее к его порокам, тот почитался у Генриха более достойным епископства. Если таким образом кто-нибудь уже достиг епископского звания, а затем являлся другой искатель, который давал денег еще больше, и еще бессовестнее льстил страстям короля, то Генрих низлагал первого, как виновного в симонии, а на его место поставлял другого, как достойнейшего. Таким образом происходило то, что в то время во многих местах было по два епископа, из которых ни один не был достоин своего сана. Епископство Бамбергское столько же доходное, сколько и славное некогда ученостью своего клира, Генрих отдал или, лучше сказать, продал за неимоверную сумму одному ростовщику, который

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

гораздо лучше понимал относительную ценность различных монет, нежели текст какойнибудь книги не говорю уже о понимании и истолковании текста: он с трудом мог разбирать его. Однажды за вечерней службой накануне Пасхи он следующим образом прочел в собрании своего просвещенного духовенства известные начальные слова библии: «Terra autem erat inanis et vaссa»1. Поистине, сам епископ был не что иное, как двуногая корова, бессмысленная и чуждая всякого сознания. Впрочем, несмотря на то, что этот епископ не щадил ни своих, ни церковных денег для поддержания благосклонности короля, Генрих низложил его, а место отдал другому, который также мало был достоин своего поста по образованию и образу жизни, и еще постыднее потворствовал королю в его злых делах. 16. Между тем среди таких обстоятельств король уже достиг юношеского возраста. Когда бременский епископ Адальберт сделался могущественнейшим из его советников, Генрих, по его наставлению, начал отыскивать в пустынных местах высокие и от природы неприступные горы и на этих горах строить укрепления, которые могли бы служить прекрасною защитой и украшением государства, если бы были поставлены на более приличных местах. Первый и обширнейший из этих новопостроенных замков был назван Гарцбургом. Он был отлично укреплен снаружи и обнесен крепкой стеной, с башнями и прочными воротами. Внутри замка построен был роскошный королевский дворец. Там же соорудили великолепный монастырь, обладавший богатыми сокровищами. В этот монастырь Генрих собрал из всех стран многочисленное и знатное духовенство. Многие епископства со всеми своими учреждениями едва равнялись этому монастырю, а иные даже уступали ему. Всякое драгоценное церковное украшение, которое Генрих видел у какогонибудь епископа, старался он добыть себе просьбой или силой, и потом отдавал в Гарцбургский монастырь. В других замках Генрих заботился не столько о красоте и рос-

Вместо, vacua, пуста; а vacca – корова.

573

коши, сколько о твердости. Благословенно, трижды благословенно было бы имя его, если б он устроил эти твердыни, чтобы противодействовать язычникам. Если б это было так, то, конечно, все язычники давно бы приняли св. крещение или, по крайней мере, платили бы на вечные времена дань христианским князьям. Но все эти постройки Генриха сначала казались нашим соотечественникам (то есть саксонцам) детской забавой; ибо никто не знал злых намерений короля. И так как они не видели в том никакой опасности для себя, то не только не препятствовали Генриху, когда то еще было возможно, но даже помогали ему работой и деньгами, ожидая, что он после докажет свое мужество в войне с чуждыми народами. Но когда по замкам были расставлены гарнизоны, которые начали делать набеги на окрестности, чтобы собирать жатву там, где не сеяли, принуждать к рабской работе свободных и оскорблять их жен и дочерей, тогда только они поняли, что значили эти замки, но не отважились ни на сопротивление, ни на защиту себя. Только те, которые сами страдали, жаловались втайне жителям отдаленных местностей, не испытавшим потому хищничества королевских гарнизонов. Но эти последние не думали помогать угнетенным, и таким образом усиливали тиранию, которая потом охватила и их. От поселян король перешел потом к рыцарскому сословию, и от похищения предметов сельской промышленности к похищению свободы. Так Генрих поступил, как с рабом, с Фридрихом, который занимал видное место между свободными людьми и даже в среде дворянства. Так же жестоко король преследовал Вильгельма, который был весьма богат деньгами, но слишком в умственном отношении скуден. Эти-то два поступка и вооружили всю Саксонию против Генриха. Впрочем, когда саксонцы начали открытую войну против короля, то Фридрих и Вильгельм забыли свои клятвы, оставили отечество и жалкими перебежками явились на стороне врагов. Но об этом я скажу ниже. В последующих главах, от 17 до 22-й, автор рассказывает коротко тайные приготовления

574

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

с обеих сторон к войне; Генрих изгоняет из Швабии ее герцога Оттона, который бежал к Магнусу, герцогу Саксонскому, но оба они были вывнуждены сдаться (1071 г.), и Генрих отправил их в темницу; в то же время он заключил союз с Данией, но нападение саксонцев на Люнебург принудило короля выпустить Магнуса и обещать саксонским князьям, в день Петра и Павла, 29 июня 1073 г., созвать сейм в Госларе для устройства дел1.

23. Когда затем приблизился праздник князей апостолов, а именно, Петра и Павла (29 июня 1703 г.), король назначил всем саксонским князьям собраться в Госларе с тем, чтобы, если случилось что-нибудь достойное обсуждения в государственных делах, он мог решить по всеобщему совещанию с князьями. Все радостно поспешили туда в надежде, что бедствия, давно уже испытываемые Саксонией, получат свой конец. В самый день праздника, назначенный для совещания, на рассвете собрались у дворца епископы, герцоги, графы и князья и, сидя, напрасно ожидали, чтобы король или вышел к ним, или их позвал к себе. Но двери его покоев оставались запертыми: он играл в кости со своими сверстниками, нимало не заботясь, что столь знатные люди, как последние слуги, ждут у его дверей. Так прошел весь день, и никто не выходил к ним известить о случившемся. Когда же наступила ночь, один из придворных вышел к ним и с насмешкой спрашивал князей, как долго они думают еще ждать, потому что король другим выходом уже ушел из дворца

1 Наш автор вообще страдает анахронизмами: Магнус был выпущен гораздо позже сейма в Госларе.

и поспешил в замок. Тогда все они, испытав такое унижение со стороны короля, пришли в такое негодование, что если бы не остановил их маркграф (Лаузицкий) Деди, то они в ту же минуту, без всякого страха, отказались бы от присяги на верность. С этого дня и по той причине началась война; этот день был началом всех последовавших бедствий. В ту же ночь все князья, подкрепив себя пищей, вместе со своими советниками, пока другие спали, собрались в церкви и объявили, пролив предварительно слезы, что они предпочтут жесточайшую смерть, нежели останутся жить после такого бесчестия. Они определили день и место для собрания всего саксонского народа, где сообща посоветуются о восстановлении свободы, которую хотят у них, очевидно, похитить; после же того все возвратились домой с твердым намерением никогда более не являться по королевскому призыву на службу. В последующих главах, от 24 и до 131-й, автор излагает ход военных действий до вторичного отправления Генриха в Италию с войском, 1081 г., против Григория VII, который еще в 1076 г. принял сторону саксонцев и обратил внутреннее муждоусобие Германии в борьбу папской власти с императорской. Автор останавливается на начале 1082 г., когда саксонцы, воспользовавшись удалением короля, вместе с прочими князьями провозгласили антикоролем Германа Люксембургского.

Liber de bello Saxonico. 1–23.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

Пьер Ланфре О ПОЛИТИЧЕСКОМ ХАРАКТЕРЕ ГРИГОРИЯ VII ГИЛЬДЕБРАНДА (в 1860 г.) Учреждения, как и всякое другое дело рук человеческих, имеют свой идеал; но так как их развитие по самой сущности неравномерно и порывисто, то весьма часто они бывают принуждены молчать о нем и отлагать его достижение до более удобного времени. В весьма немногих случаях им предоставляется возможность открыто поставить свой идеал и громко высказать свои затаенные стремления; в такой только момент мы и можем изучать до основания дух, нравственное значение и влияние того или другого учреждения. Вся его сила и живучесть в скрытом состоянии сосредоточиваются, так сказать, в этот непродолжительный момент, и тогда только можно произнести о нем решительный приговор точно так же, как и индивидуумы могут быть справедливо оценены только по главной мысли, которая руководила ими. Учреждение папства имело два таких момента: один – при Григории VII, другой – при Иннокентии III. В последующее время своей истории папство было тем, чем оно могло быть; тогда оно явилось тем, чем хотело быть. Гильдебранд, Папа, под столь известным именем Григория VII, представляет самое высокое и самое полное олицетворение теократического идеала в таком виде, о каком прежде только мечтали римские первосвященники. Если он не осуществил всех практических условий, то, по крайней мере, он первый формулировал и поддержал при-

575

тязания пап во всей их силе и до последнего дня своей жизни. Его устами папство осмелилось, наконец, сказать всему миру, что оно понимало под неопределенным словом светской власти пап; оно сбросило с себя мелкое честолюбие, которое придавали ему по слухам и которое служило маской для его слабости; оно смело провозгласило себя законодателем человечества, одной законной верховной властью над народами. Положение, полное опасности и величия, которое, однако, дало самую лучшую страницу истории пап. Рассуждая о том, должно отказаться от всяких предвзятых мнений и суда партий. Можно порицать тираническую систему, которой Гильдебранд был ревностным приверженцем, и средства, часто не совсем честные, которыми он пользовался для достижения своих целей, но было бы несправедливо с нашей стороны не признать самопожертвования, мужества и гения, которые он проявлял с непоколебимой уверенностью в правоту своего дела. Долг всякого отдавать справедливость таким доблестным качествам везде, где они бы ни встретились; поступая так, мы платим дань уважения не лицу человека, а человеческой природе. Если мы говорим, что Гильдебранд был искренен, то это не относится к отдельным его действиям и его политическим предприятиям, коварство которых часто очевидно, но к главному убеждению, которое служило для него вместе и целью, и извинением в его глазах. Жизнь его всецело была посвящена идее, а верное служение идее невольно поражает даже и тогда, когда сама идея ложна. Человек достигает истины только вследствие постепенного приближения к ней; и какого рода заслугу можно было бы приписать ему, если его самопожертвование не имело бы своего до-

ПЬЕР ЛАНФРЕ (PIERRE LANFREY. Род. в ШАМБЕРИ в 1828 г.). Он получил воспитание у иезуитов на родине, которую он должен был оставить, преследуемый своими наставниками, и закончил свое образование в Париже, в Fcole de droit. В 1857 г. он издал первый труд «L’église et les philosophes au XVIII siècle», отличающимся большой независимостью мнения. Не менее замечательна его «Политическая история пап», написанная им с целью объяснить исторически вопрос о светской власти римских пап, который «продолжает разрешаться людьми партий и дилетантами».

576

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

стоинства независимо от полноты истины его целей, которые он преследовал? У Гильдебранда было единство и бескорыстие высокого честолюбия. Еще в его юности можно было видеть исключительное преобладание принципа, который был для него второй религией, и он подчиняет ему неизменно свое собственное возвышение. Он ищет личного успеха, но не иначе как ради торжества принципа. Известно необыкновенное влияние, которое он оказывал на пап, бывших его непосредственными предшественниками и избрание которых зависело от его решения. Спрашивается, каким образом этот «поставщик пап» не мечтал сам сделаться Папой? Но более внимательное исследование сейчас откроет побуждения, по которым он столь мало искал этой чести. Прежде начала великой борьбы, которую он задумал, он хочет исподволь приготовить к ней средства; руками других он создает меры, которые, происходя от него, может быть, возбудили бы непреодолимое недоверие, и потому он предпочитает ставить на папский престол своих предвестников и слуг. Он внушает им и распространяет наперед все существенные принципы своей реформы. По его внушению папы поражают тяжелыми ударами епископский феодализм, стараются снять с духовной бенефиции зависимость ее от королей и сделать безбрачие основным законом церкви. Но более важной его заботой было освободить папский престол от влияния императорской власти, бывшей тогда во всей ее силе, – предприятие щекотливое, в котором его изворотливость и дипломатия несравненны. При каждом новом избрании он становится посредником между народом римским и императором, с целью показать свое уважение к последнему и вместе уравновесить то властью первого, облегчая как бы притом затруднительность избрания. Таким образом, в 1059 г., Николаю II, своей креатуре Гильдебранд внушает декрет, составленный на соборе Латеранском (см. выше), который передает избрание пап коллегии кардиналов, оставляя народу только право согласия, и который упоми-

нает о праве утверждения императора, как о простой почести (salvo honore et reverentia dilecti filii). При следующем избрании он признал за этим декретом безусловный авторитет, и император, не имея возможности или не осмеливаясь уничтожить его, принужден был признать его законом. С этого времени он с удивительной предусмотрительностью приобретает различные связи, могущие поддержать его в минуты опасности. На юге он находит дружбу Роберта Гвискара и норманнов, давая их завоеваниям апостольское освящение, которое имело силу обращать насилие в право, похищение – в закон. На севере он располагает к себе Матильду, графиню Тосканскую, приставив к ней умного и преданного духовника; он пленил превосходством своего гения эту мужественную и страстную душу. Так подготовлял он трудолюбиво, медленно и терпеливо все те средства, которые позже будут для него опорой; а когда, наконец, старость и слабость Александра II возвестили, что его день кончины близок, он открывает враждебные действия тем, что издает неслыханное дотоле приказание молодому германскому королю Генриху IV явиться в Рим, чтобы дать там отчет в своем поведении и оправдаться от обвинения в симонии перед трибуналом верховного первосвященника – прелюдия, удивительно выбранная для того, чтобы приготовить умы к задуманному им предприятию. Гильдебранд заставляет избрать себя коллегию кардиналов и народ римский, с которым совещались только тогда, когда предстояло сделать торжественную манифестацию. Он обошелся без голоса императора, недавно еще необходимого для утверждения избрания, но не чувствовал себя еще довольно сильным, чтобы посвятиться без его согласия, и приобрел его совершенным повиновением, несмотря на оппозицию германских епископов, которые ненавидели его, как врага епископской аристократии. С первого года его первосвященничества открылась его цель: она выразилась в его словах и действиях. Григорий VII стремился к всемирной монархии и достигал того с полной уверенностью пастыря, готового действовать для доброго дела и оп-

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

равдывать свои действия целью. Такая фальшивость удивительна в такой высокой душе, и подобное тому не раз встречается в истории Средних веков. Спрашивается, какого рода насилием должны были подвергнуться эти души духовных не только для того, чтобы приобрести такое бесстрастие к клевете, но и для того, чтобы сохранить неизменную ясность ума среди стольких ужасов, оставаясь притом недоступными угрызениям совести, подобно жреческому ножу после заклания гекатомбы. Между Гильдебрандом и его преемниками есть, по крайней мере, то различие, что козни, которые он употребляет, не имеют в себе ничего кровавого и представляются только благочестивым обманом. «Вы не знаете,– писал он испанским графам,– что с самых древних времен испанское государство составляет собственность святого Петра и что оно принадлежит папскому престолу, а никому другому, хотя бы даже находилось в руках язычников; ибо что однажды сделалось собственностью церкви, то не может никогда не принадлежать ей». Таким образом, он объявляет свое право на Испанию, о котором никто никогда не слыхал, и пускает в ход смелую гипотезу, рассчитывая на невежество, суеверие и хаотическое состояние, в которое была погружена Испания; он требует у графов, вместе с годовой данью, верховной власти над землями, которые они приобретут у врага. Трудно было заставить поверить басне такого рода во Франции, где недавние споры Гинкмара и епископства против претензий папского престола оставили в умах идеи, довольно определенные относительно взаимных прав государства и церкви; а потому во Франции Григорий довольствуется духовными угрозами и всячески старается доказать королю, что они могут ниспровергнуть его точно так же, как и всякое восстание подданных: «Если король не отказывается от преступления симонии, то французы, пораженные анафемой, откажутся повиноваться ему». Но к королю Венгрии Папа обращается с прежней своей любимой темой: «Вы могли знать от своих предшественников,– писал он к нему с полной уверенностью,– что ваше государство составляет

577

собственность святой церкви Римской с тех пор, как король Стефан передал все права и всю власть над своей церковью св. Петру... Несмотря на то, мы узнали, что вы получили свои владения, как феод, от короля Генриха (IV). Если это так, то вы должны знать, каким образом вы можете заслужить нашу благосклонность и милость св. Петра. Вы не можете получить ни той, ни другой, и даже оставаться королем, не навлекая на себя первосвященнического негодования, если не исправите своей ошибки и не объявите, что владеете своим феодом не от королевского достоинства, но от достоинства апостольского». Он предлагает новое государство Свену королю Датскому: «Есть близ нас очень богатая провинция (то есть Южная Италия), которой владеют презренные еретики. Мы желали бы, чтобы один из ваших сыновей поселился в ней, чтобы быть ее князем и сделаться там защитником религии, если, впрочем, как обещал нам епископ вашей страны, вы согласитесь посылать его с отборными войсками и на служение апостольскому престолу». Подобным образом он передает царство Дмитрию, русскому князю, под предлогом, что его просили о том, если он не найдет нескромною такую просьбу; а просителем был собственный сын Дмитрия: «Ваш сын, посетив могилу апостолов, прибыл к нам и объявил, что он желал бы получить ваше государство от нас, как дар св. Петра, дав клятву нам в верности; он уверил нас, что вы согласились бы на его просьбу. Так как она показалась нам справедливой, то мы и отдали ваши владения от имени святого Петра». Он употребляет формы гораздо менее деликатные в следующем письме к Орзоку, герцогу Каглиарскому в Сардинии, владетелю малоопасному: «Ты должен знать, что многие просят у нас твоей страны и обещают нам большие выгоды, если мы позволим им овладеть ею. Не только норманны, тосканцы, ломбарды, но даже и немцы настойчиво просят нас о том; мы не хотели, однако, решиться на то прежде, чем узнаем твое мнение через нашего посла.

578

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

Если ты захочешь оставаться преданным апостольскому престолу, то мы не только не дадим позволения нападать на тебя, но защитим даже духовным и светским оружием от всякого нападения»... Трудно найти человека, который столько пользовался бы своим положением и своим словом против слабых. Но какое большое различие между всем, что мы видели, и тем ласкающим и отеческим тоном, с которым Григорий обращается к Вильгельму Завоевателю, когда просит у него клятвы в верности, и даже после того, когда тот отказал ему в ней! Наконец, он раздает в короткое время короны Польши, Венгрии и Германии, низлагает императора Никифора Ботаниата, заставляет платить дань Вратислава, короля Богемского, вручает верховную власть над Гаэтой графу Аверсы, чтобы приготовить себе защитника на случай возможного отпадения Роберта Гвискара. Так что уже в самом начале его правления не было в Европе государя, у которого он не похитил бы или не поколебал верховной власти. Только Генрих IV, молодой король Германский, для защиты себя выходит на сцену и защищает свое право. Генрих, которого так прославила его борьба с Гильдебрандом и которого мы знаем только по пристрастным рассказам духовных историков, жил в эпоху, когда его соперник был избран Папой и когда он сам решился на опасную борьбу с вождями германского феодализма. Но зато его союзниками были все города Германии, и это обстоятельство лучше всего характеризует борьбу Генриха IV с князьями, весьма похожую на то время, когда позже (в XII в.) во Франции королевская власть подала свою руку коммунам. Хотя церковные хронографы сравнивали Генриха IV с Нероном, однако в целости его поведение и жизнь доказывают, что он стоял выше большей части государей того времени. Странная смесь мужества и слабости, законности и духа хитрости, стойкости и нерешимости, которые замечаются в нем, достаточно поясняется неопытностью его юности, самыми резкими крайностями, в которые он так рано был поставлен, и суеверием, которое поселяло разлад в его сердце. Против него-

то Гильдебранд направил свои удары с некоторой страстностью, оправдываемой теми узами подчинения, которые так долго делали из папства императорский феод. Сверх того, Генрих для того врага королей был самой славной жертвой, какую он мог принести. Ему прежде всего нужно было метить в самые высокие личности. Унижая его, он унижал не одного короля, но и его королевство вместе с ним. Политическая партия, к которой пристал на этот случай Гильдебранд в Германии, показывает ясно, как нужно смотреть на фантастическую картину современного нам неокатолицизма, которую этот хочет наложить на историю, когда изображает Григория VII демократом, вооруженным анафемой, чтобы освободить народы от феодального гнета. Это общее место не выдерживает серьезной критики. Если смотреть с точки зрения теории, то система, которой Григорий VII решился заменить волю королей, была еще в тысячу раз более тиранической; а с точки зрения фактов, мы чаще всего увидим, что гнет, который лежал на народах, еще более увеличился от идей Григория VII вместо того, чтобы сделаться легче. Григорий VII не ввел новой политики на папском престоле, он придал только больше блеска политике своих предшественников и пап вообще, которые всегда действовали по очень странным убеждениям относительно демократических интересов. Они постоянно были заняты только тем, чтобы усилить свое собственное могущество, которое далеко не гармонировало с такими интересами, потому что оно исключало всякое свободное учреждение. Между тем, нужно признать, что элементами, из которых состояла древняя организация церкви, папы удовлетворяли некоторым образом духу равенства и другим демократическим стремлениям; но власть пап сама старалась уничтожить эти остатки почти забытых преданий. Облегчение народов было всего менее целью, которую они имели в виду. Они поддерживали поочередно народ против королей, королей против народов, соображаясь с выгодами своего собственного положения; и Григорий действовал не иначе.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

Если был чей-нибудь демократический интерес в борьбе, предоставившей Папе возможность вмешаться в дела германские, то неоспоримо это был интерес императора, соединенного со свободными городами против саксонского феодализма. Утверждение, которое повторяют иногда: он был врагом императора, следовательно другом народа,– историческая нелепость. В этом случае, как и почти в продолжение всех Средних веков, такие слова нужно принимать в обратном смысле и говорить: друг короля – друг народа, потому что в то время императорский принцип далеко не был так стеснителен, как теократическая централизация, придуманная римскими первосвященниками. Григорий столь мало заботился о пользе народа, что везде, где совершался грабеж, он оправдывал похитителя, в надежде сделать из него опору. Неужели из ревности к защите угнетенных он подтверждает завоевание в Англии Вильгельма Завоевателя; в обеих Сицилиях – вторжение Роберта Гвискара, Гейзы в Венгрии, Рудольфа в Германии, Болеслава в Польше, Звонимира в Далмации? Нет; оказывается, что, утверждая законность их прав, он надеется, что эти владетели будут покорными вассалами папского престола; он заботится о политике, которая всегда составляла светское могущество пап; он подражает Захарию, утвердившему узурпацию Пипина, Адриану, венчавшему Карла Великого, Григорию VI, низложившему Людовика Благочестивого в пользу его сыновей. Точно так же в своей борьбе с Генрихом IV Григорий занят только тем, чтобы усилить свою власть, и не имеет в виду народных интересов, точно так же, как и сам император, который опирается на них в интересе своего собственного честолюбия. Таким образом, они оба без малейшей добросовестности стараются найти в стане своего врага помощь той партии, с которой сражаются в своих собственных владениях. Папа, который в церковном управлении борется с неумолимой ненавистью против епископского феодализма, не затрудняется поддерживать в Германии тот же феодализм, а император, для которого была опас-

579

на аристократия герцогов и графов германских, ищет себе твердой опоры в аристократии церковной. Из всего сказанного нами должно заключить, что спор за инвеституру, которая дала свое имя борьбе духовной власти со светской, при Григории VII, Генрихе IV и их преемниках, был только случаем и временной формой; при отсутствии подобного предлога, их вражда нашла бы тысячу других... После кратковременного торжества для Гильдебранда наступил период бедствий. Но он перенес их с редким стоицизмом души, привыкшей к великим замыслам. Он оспаривал каждый шаг, вооружал против Генриха поочередно то норманнов и римлян, то графиню Матильду, неустрашимую воительницу, характер которой он возвысил своим геройством; искал для него врагов во Франции, Англии и даже между сарацинами. Все было бесполезно. Короли, большая часть которых были недовольны его повелительными требованиями, не отвечали на его зов. Сам Вильгельм, который отчасти был обязан ему быстрым успехом своего завоевания, отказал ему в своей помощи: «Вспомни ты,– говорил ему Григорий,– вспомни ты, какой искренней любовью я любил тебя еще прежде получения первосвященнического достоинства, как деятельно заботился о твоих интересах и с каким усердием я употреблял все зависящие от меня средства, чтобы возвести тебя на трон! Сколько я перенес упреков со стороны своей братии, негодовавшей на меня за то, что я покровительствовал стольким убийствам! Но Бог свидетель, что я делал это с добрым намерением, полный надежды на его милость и доверия к твоим великим добродетелям». Гильдебранд верно изображается в этих словах: смесь макиавеллизма в средствах и искренности в цели есть черта всей его жизни. Но если по справедливости должно назвать его фанатиком, то нельзя не присоединить, что фанатизм его был фанатизмом великой души. Он никогда не имел бесчувственной холодности любимых героев теократии, и его нельзя упрекнуть ни в одной из тех кровавых жертв, которыми запятнали после него римскую багряницу.

580

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

В нем ничего не было посредственного; он почти всегда являлся милостивым и великодушным по отношению к своим личным врагам. Читая его письма (см. ниже), нельзя не заметить той гуманности, которая ставила его выше своих современников; нельзя не заметить в них того достоинства красноречия, которое вытекает из самой души и не дается риторикой; в них не найдете ни одного из тех качеств, столь свойственных его современникам, которые с первого же раза обличают в авторе дикаря в маске ритора и напоминают, что перед вами стоят едва проклюнувшиеся существа, принадлежащие к миру, чуждому вас. Он принадлежит к славной семье умов всех веков и всех стран. Это превосходство, так резко выделявшее его из толпы современников, возмущало их и вместе пленяло; не имея возможности скрыть того, они обвиняли Гильдебранда в колдовстве и магии, как обвиняли в том Герберта (см. ниже). Даже сами друзья его находились с ним в близких отношениях, кажется, скорее вследствие ослепления его достоинством, чем по естественной склонности, и это чувство в них смешивалось с каким-то суеверным отвращением. Сам Петр Дамиан1 боится Григория и между тем не может оторваться от него; он называет его своим святым сатаной, своим вражеским другом (hostilis amicus). Отсутствие великих страстей всегда умеряет жестокость непреклонного сердца, в котором не без удивления встречаешь глубокую любовь к справедливости, смешанную с величайшей неправдой. Однако нельзя допустить, что среди страшного хаоса, этого основного характера Средних веков, принятая Григорием система казалась лучшей формой управления; но он принял единообразие за порядок, неподвижность – за равновесие, дисциплину – за гармонию и всеобщее угнетение – за мир. Нет нужды следить слишком далеко за политическим

1 Кардинал-епископ Остии, друг Григория VII, 1072 г.

и общественным состоянием, которое было бы результатом успеха его деятельности. Магометанство, которое тогда было в апогее своего могущества, представляет в своем развитии все ступени, по которым проходят унитарные общества: сначала непреодолимое движение, потом быстрый упадок сил и, наконец, долгая дремота в рабстве. Странное самообольщение! Ту самую человеческую природу, которую Гильдебранд не считал ни достойной, ни способной пользоваться властью, в пределах существовавшей в то время феодальной организации, он считал в то же время способной для того, чтобы в своем лице возложить на нее, и притом на личность одного человека, светскую и духовную власть над всей землей. Он воображал, что посвящение в Папы будет предохранительным средством, достаточным для того, чтобы гарантировать собой такого смертного, имеющего возможность делать ошибки и погрешности, в которых он укорял королей, как будто история его предшественников не опровергала подобных фантазий. Умирая, он увидел свое дело полуразрушенным и мог сомневаться, чтобы папство восстало когда-нибудь от ужасных ударов, нанесенных ему его врагами; но он ни на минуту не усомнился в святости своего дела. При своей кончине остался таким же, каким он был в продолжение всей своей жизни: строгим, неукротимым, решительным. Побежденный, оставленный, преследуемый из города в город, увлекаемый, скорее, как пленник, чем союзник, толпой полуварварской орды, состоявшей из норманнов и сарацин, он смотрел на свое падение с гордостью великой души, пораженной незаслуженным несчастием,– обыкновенной наградой справедливого. «Я любил правду,– говорил он, умирая,– ненавидел неправду, и потому умираю в изгнании». Hist. polit. des papes. 1860, с. 103–134.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

ИЗ ПЕРЕПИСКИ ГЕНРИХА IV И ГРИГОРИЯ VII. 1076–1081 гг. I. Послание Генриха IV к Римской церкви (от 24 января 1076 г.) В 1075 г. усмиренные Генрихом IV саксонские князья и епископы жаловались Григорию VII на короля, и в то же время король отправил Папе жалобу на них. Григорий VII отвечал Генриху требованием обсудить дело на соборе, а в противном случае угрожал проклятием. Вследствие того Генрих IV созвал в январе 1076 г. сейм в Вормсе, объявил Папу низложенным и отправил римскому духовенству послание, приложив к тому официальное письмо от себя к Григорию VII Гильдебранду. «Генрих, Божией милостью король, изъявляет духовенству и мирянам всей священной Римской церкви свою благосклонность и свой привет и желает им всякого добра! Верность тогда только считается твердой и непоколебимой, когда она сохраняется и в присутствии и в отсутствии лица, которому ею обязаны, и не ослабляется ни отдаленностью, ни продолжительностью его отсутствия. Мы знаем, что вы всегда и питали к нам именно такую верность, и благодарим вас за то; но просим также, чтобы вы и на будущее время неуклонно пребывали в ней, и как то было до сих пор, наших друзей считали своими друзьями и наших неприятелей своими врагами. К последним мы причисляем монаха Гильдебранда и призываем вас подняться против него; потому что мы узнали в нем хищника и гонителя церкви, коварного врага Римской империи и нашей короны, как то ясно можно усмотреть из следующего письма, отправленного нами к Гильдебранду». «Генрих, Божией милостью король, – к Гильдебранду. До сего времени я надеялся найти в тебе истинного отца и следовал твоим наставлениям всегда, невзирая на живое неудовольствие верных моих советников; но за все это я получил от тебя такое возмездие, какое можно только ожидать от

581

ожесточенного врага моей жизни и моего государства. Сначала ты с безумной дерзостью похитил у меня всю честь, которая всегда мне подобала от апостольского престола; а потом пошел еще дальше и низкими ухищрениями пытался отнять у меня обладание Италией. Но недовольный и этим, ты не побоялся простереть руку свою на достопочтенных епископов, которые связаны с нами, как драгоценнейшие члены нашего тела; ты преследовал их, как говорят они сами, высокомернейшими притязаниями и жесточайшими обидами, вопреки божественному и человеческому праву. И так как я переносил все это с кротостью, ты принял кротость мою за слабость и дерзнул восстать против самого главы: я разумею последнее посольство, хорошо тебе известное. Говоря собственными твоими словами, ты решился или умереть, или лишить меня жизни и власти. Размышляя об этой неслыханной дерзости, я увидел, что ее следует отразить не словами, но делом, и вследствие того созвал всеобщий сейм (в Вормсе) князей по их просьбе. Все, что до сих пор из страха и уважения покрывалось молчанием, было тогда выставлено на вид; сами князья своим приговором, который ты узнаешь из их собственных писем, громогласно объявили, что ты никаким образом не можешь долее оставаться на апостольском престоле. С этим решением я соглашаюсь вполне; потому что оно справедливо и достохвально перед Богом и людьми. На основании того я лишаю тебя всех папских прав, которыми ты до сих пор несправедливо пользовался, и повелеваю тебе оставить престол города, которого патрицием я сделался (с 1061 г.), по милости Божией и по клятвенному согласию на то римлян». Таково содержание нашего письма к монаху Гильдебранду. Мы сообщаем вам это письмо для того, чтобы наша воля встретила ваше сочувствие, а ваша любовь удовлетворила нас, или лучше – Бога и нас. Итак, любезные мои верные, восстаньте против Гильдебранда, и кто из вас первый по верности, тот пусть первым и бросит его! Но мы не заставляем вас пролить его кровь; ибо по низложении жизнь будет для него мучительнее смерти. Мы требуем только,

582

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

чтобы вы принудили Гильдебранда оставить престол, если он сам добровольно не сделает того, и приняли вместо него другого, кого мы изберем по общему совету всех епископов и по соглашению с вами, чтобы он своей доброй волей и усилиями исцелил раны, нанесенные церкви рукой Гильдебранда.

II. Послание Генриха IV к Гильдебранду (в 1076 г.) Это письмо было отправлено в то же время и оттуда же, как и предыдущее, но, помимо римского духовенства, прямо в руки Григория VII. Генрих, не насилиями, но премудрым соизволением Божиим король – Гильдебранду, больше не Папе, но лжемонаху! Ты заслужил, к своему стыду, такое приветствие, потому что не щадил никакого состояния в церкви, но каждое позорил, вместо того, чтобы прославлять, проклинал, вместо того, чтобы благословлять. А чтобы из многого выбрать немногое и особенно важное, укажу на то, что ты не только безбожно коснулся прав помазанников Божиих, настоятелей св. церкви, архиепископов, епископов и священников, но ты попирал их самих ногами, как рабов, не ведущих воли господина. Попирая их, ты хотел заслужить похвалу народа. Ты возмечтал, что они ничего не знают и что один ты знаешь все. Но это значение ты прилагал не к созиданию, но к разрушению. Поистине, мы имеем право относить к тебе пророческие слова св. Григория, имя которого ты себе присвоил: «Обширность власти обыкновенно ведет главу к высокомерию; и если он видит, что он сильнее всех, то начинает думать, что он и умнее всех». Но мы все сносили терпеливо; ибо мы хотели поддержать честь апостольского престола. Ты же наше смирение принял за трусость и дерзнул восстать против королевской власти, которая нам дарована от Бога; ты осмелился угрожать мне лишением этой власти, как будто мы получили ее от тебя, как будто королевская и императорская корона в твоей руке, а не в Господней. Нет! Наша власть в руце Господа Иисуса Христа, который призвал

нас к управлению, а тебя не призывал к священству. Я знаю, какими средствами ты возвышался: хитростью ты приобрел деньги, столь противные монашеским обетам, деньгами – любовь толпы и помощью толпы – средства к насилию. Силой оружия ты воссел на престоле мира и отогнал от него всякий мир; возбуждал подчиненных против старших и, будучи сам непризванным, поучал презирать призванных от Бога епископов, отрешал священников от их должностей и отдавал их в руки мирян с тем, чтобы они судили и отрешали тех людей, которые властью Господа, через расположение епископов были поставлены для их же назидания. Наконец, ты коснулся меня, хотя и недостойно, может быть, помазанного и венчанного на царство самим Богом. Ты забыл предание святых отцов, что цари могут быть судимы только Богом и не могут быть низлагаемы ни за какие преступления, если бы даже отступили от правой веры – и чего нас Боже избави. Св. отцы не присваивали себе права судить и низлагать даже Юлиана отступника: они предоставили его суду Божию. Сам истинный Папа, святой Петр восклицает: «Бога бойтеся, царя чтите». Ты не боишься Бога, и потому бесчестишь меня, Его помазанника. Святой Павел, не хотевший пощадить даже ангела, если бы он стал проповедовать иное, нежели он, не исключил тебя, если ты будешь проповедовать иначе. Он говорил: «Хотя бы и мы, или ангел с неба, стал благовествовать вам не то, что мы вам благовествовали, да будет анафема!» Итак, осужденный этим проклятием, равно как нашим приговором и осуждением всех епископов, сойди, оставь несправедливо присвоенный престол св. Петра! Да вступит на апостолический трон другой, который не будет скрывать насилия под маской благочестия, но преподаст чистое учение Петра. Я, Генрих, Божией милостью король, со всеми моими епископами приказываю тебе: «Сойди, сойди!» Вследствие этого письма Генрих был объявлен на Латеранском соборе (22 февраля 1076 г.) сам свергнутым с престола и отлученным от церкви. В то же время Гильдебранд отправил послание епископам Германии следующего содержания:

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

III. Послание Гильдебранда к епископам Германии (от 22 февраля 1076 г.) Григорий, раб рабов Божиих, посылает всем тем, которые причисляют себя к овцам, врученным Петру Иисусом Христом, свой привет и апостольское благословение! Узнайте, любезные братия, новую и неслыханную до сих пор дерзость; послушайте гласа о безумном посягательстве и наглости еретиков, которые поносят имя Господа в имени Петра; уведайте гордыню, которая поднимает голову свою для нанесения позора и оскорбления св. апостольскому престолу; узнайте то, чего не слыхали и не видали ваши отцы, чего не терпела, как известно, церковь ни от язычников, ни от еретиков. Но если б когда-нибудь от основания церкви и распространения веры христианской и случился пример подобной дерзости, то все верные должны опечалиться и воздыхать о таком пренебрежении и оскорблении апостольского, и тем больше Божественного, авторитета. Итак, если веруете, что св. Петру вручены от Господа Иисуса Христа ключи Царства Небесного, и если вы питаете желание, при пособии св. апостола, найти доступ к радостям жизни вечной, то понятно, какую глубокую скорбь вы должны чувствовать по поводу оскорбления, нанесенного князю апостолов. Если вы здесь на земле, где среди опасностей и соблазнов испытывается ваша вера и ваши сердца, не будете участвовать в страданиях апостольских, то, без сомнения, также не будете достойны участвовать и в будущем утешении, не получите небесного венца и владычества, которые уготованы сынам вечного царства. Посему мы просим вас, любезные братия, взывать непрестанно к Божественному милосердию, да обратятся сердца нечестивых к покаянию, или да обратятся в ничто их дерзостные замыслы; пусть ведомо будет всему свету, как глупы и безрассудны те, которые хотят ниспровергнуть здание, основанное на Христе, и попереть права, дарованные Богом!

583

Святой Петр, князь апостолов! Молю тебя, преклони ухо твое и услышь меня, раба твоего, которого ты охранял с детства и даже до сего дня спасал от руки нечестивых, ненавидевших и ненавидящих меня, тебя ради! Ты мне свидетель и владычица моя Матерь Божия, святой Павел, твой брат, и все святые, что священная Римская церковь призвала меня для управления вопреки моему желанию и что я не силой вступил на кафедру св. Петра, и лучше желал бы странником скитаться на чужбине, нежели пещись о мирской славе и мирскими недостойными средствами присвоять себе римский престол. Потому я верую, что не ради моих заслуг, но по твоей милости, св. Петр, по твоему усмотрению и желанию, я обладал и обладаю Христианской церковью, которая поручена твоему особенному попечению; я верую, что по твоей милости мне дарована от Бога власть вязать и решить на небеси и на земле. Итак, основываясь на этой вере, для славы и защиты твоей церкви, во имя всемогущего Бога Отца, Сына и Св. Духа, по силе твоей власти, отказываю я королю Генриху, сыну императора Генриха, восставшему с неслыханной гордостью на твою церковь, отказываю в господстве над соединенным государством Германии и Италии и разрешаю всех христиан от присяги, которую они давали или будут давать Генриху, и запрещаю каждому служить ему как королю. Ибо справедливость требует, чтобы тот, кто бесчестит церковь твою, сам лишился твоей церкви, которой он, по-видимому, пользуется. А так как Генрих не хочет повиноваться и не возвращается к Богу, которого он оставил, но пребывает в общении с отлученными, творит многие преступления и презирает мои увещания, которые я делал ему для его исцеления; так как он сам удаляется от твоей церкви, поселяя в ней раскол, то я связываю его, от твоего имени, проклятием и связываю для того, дабы все народы знали и ведали, что ты – Петр и что на сем камне Сын Бога живого основал свою церковь, и врата адовы не одолеют ее.

584

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

IV. Письмо Гильдебранда ко всем сословиям Германии (в марте 1076 г.) Григорий, раб рабов Божиих, всем епископам, герцогам и графам и всем другим верующим Германского государства, которые ратуют за веру Христову, посылает свой привет и апостольское благословение! Мы слышали, что некоторые из вас сомневаются относительно отлучения, изреченного нами на короля, и желали бы знать, справедливо ли поступили мы и был ли наш приговор, сообразный с законом, зрело обдуман. Посему мы взяли на себя труд открыть и объяснить во всеобщее сведение, какие обстоятельства расположили нас к осуждению Генриха и как мы остались при этом вполне верными правде. Мы сделали это, впрочем, не для того, чтобы протрубить в народе о преступлениях короля, которые, к сожалению, слишком хорошо известны; но чтобы успокоить тех, которые думают, что мы необдуманно обратились к духовному мечу и действовали больше по страсти, нежели из страха Господня и ревности к правде. Когда мы носили еще сан дьякона, до нас доносился уже дурной и нелестный слух о деяниях короля; и тогда же мы, ради его королевского достоинства, равно как и из благоговения к его родителям, а также в надежде на его исправление часто увещевали его через письма и посланников, чтобы он оставил порочную жизнь и, не упуская из виду своего высокого происхождения и собственного достоинства, обратился к такому образу жизни, который приличен королю и, может быть, будущему императору. Мы, недостойные, заняли после того престол св. Петра, а король, между тем, зрел летами и преступлениями; тогда мы поняли, что при той власти и праве, которые нам дарованы, всемогущий Бог потребовал бы от нас еще более строгого отчета за поступки короля; а потому мы тем с большей ревностью увещевали его к исправлению всячески: упреками, просьбами, обличениями. И король часто посылал нам свой смиренный привет, писал нам послания, в которых оправдывался слабостью и увлече-

ниями юности, и также коварством своих советников, управлявших двором, и обещал со дня на день следовать на будущее время нашим увещаниям, а на деле презирал их, учащая свои преступления. Между тем мы призывали некоторых из его приближенных людей, по совету и побуждению которых он позорил епископства и многие монастыри продажей, симонией, поставлением волков вместо пастырей; мы призывали этих людей к оправданию и требовали, чтобы они, пока есть время для покаяния, возвратили церковные имения, приобретенные их святотатственными руками посредством бесстыдного торга, тем священным местам, которым они принадлежали, и сами оплакали такую свою дерзость слезами покаяния. Когда же мы увидели, что они пренебрегли данным им сроком и упорно пребывали в своем обычном бесстыдстве, тогда мы отлучили их от тела церкви, как святотатцев, слуг и членов дьявола, и вместе просили короля, чтобы он их, как отлученных, изгнал из своего дома, своего совета и прекратил с ними всякое общение. Но так как король стеснен был тогда саксонским делом и замечал большое нерасположение к себе в государстве, то опять послал к нам жалобное и смиреннейшее письмо, в котором клялся, что он тяжело согрешил против всемогущего Бога и св. Петра, и присовокуплял свою просьбу, чтобы мы постарались своей апостольской заботой и своим апостольским авторитетом поправить то, что по его вине произошло в церкви противного каноническому праву и постановлениям св. отцов; наконец, он обещал нам во всем послушание, повиновение и готовность к содействию. То же потом подтвердил он нашим братиям и послам, Гумберту, епископу Пренесты, и Геральду, епископу Остии, когда они принимали от него покаяние: Генрих повторил свои обещания под священными стóлами епископов. Спустя же некоторое время, когда король одержал победу над саксонцами, он отблагодарил Бога за победу тем, что снова нарушил данный им обет исправления: вопреки своим обещаниям, он принял опять отлученных в свое общение и свой круг и производил те же беспорядки в церкви. Тогда, объятые тяжкой

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

скорбью, ибо исчезла почти всякая надежда на исправление короля, презревшего благодать Царя небесного, мы тем не менее решили еще раз испытать его чувство, потому что мы лучше хотели, чтобы он испытал апостольскую кротость, нежели строгость наказания. Тогда мы послали ему письмо, в котором увещевали его, чтобы он подумал о своих обещаниях, чтобы он не воображал обмануть Бога. Мы писали ему, что гнев Божий тем тяжелее, чем долговременнее его терпение; мы объясняли ему, что нельзя лишить чести Бога, который сам дарует честь, что бессильны все попытки к презрению Бога и поношению его апостола, потому что Бог гордым противится и смиренным дает благодать. Кроме того, мы послали к королю трех благочестивых и совершенно преданных ему мужей, через которых мы тайно увещевали его принести покаяние в своих преступлениях, которые страшно вымолвить, но которые, к сожалению, слишком известны и слишком далеко известны, а потому не могут быть наказаны одним отлучением, но также и лишением всей королевской чести без всякой надежды на восстановление ее по божественному или человеческому праву. Наконец, мы объявили ему, что если он не удалит отлученных от своего общения, то мы не иначе можем поступить, как отлучить его самого, и тогда он, как отлученный, пусть остается в общении с отлученными, которые для него приятнее Христа. Конечно, если б он последовал нашим увещаниям и переменил образ жизни, даже если б он сделал это теперь, то, призываем Бога в свидетели, мы сердечно обрадовались бы его исцелению и его славе, и с совершенной любовью приняли бы его в недро св. церкви; потому что он, будучи поставлен главой народа и уполномочен на управление величайшим государством, должен быть защитником мира и правды для всего христианского мира. Но как мало давал Генрих значения нашим посланиям и посольствам, это показывают его дела. Негодуя на всякое обличение и наставление, он не только презрел голос, обличавший его в пороках и призывавший к покаянию, но еще более ожесточился во зле: он не успокоился до тех пор, покуда не поколе-

585

бал в Христовой вере всех епископов Италии и многих в Германии, принудив их отказать в повиновении и св. Петру и апостольскому престолу, которому они подчинены и поручены самим Господом нашим Иисусом Христом. Когда таким образом мы увидели, что злоба Генриха достигла высшей степени, мы положили: во-первых, за то, что он не хотел прекратить общения с людьми, отлученными от церкви за святотатство и симонию; дальше за то, что он, несколько раз обещав исправить свой образ жизни и поклявшись в том перед нашими послами, постоянно нарушает свои клятвы; наконец, за то, что он посягнул на единство церкви, которая есть тело Христово,– за все эти преступления положили мы предать его анафеме по духовному суду. Мы решились на то, чтобы, напрасно потратив кротость, обратить его с помощью Божией на путь истинный мерами строгости и чтобы, по крайней мере, быть свободными от упрека в нерадении и трусости, если, чего не дай Бог, Генрих не смягчится даже и суровым наказанием. Если же кто-нибудь думает, что этот приговор противен правде и разуму, то, как неспособный понимать священных изречений церкви, пусть он вступит с нами в прение и терпеливо послушает, как говорит и чему учит Св. Писание, и что утверждает общее согласие св. отцов, и тогда такой успокоится. Мы не думаем, впрочем, чтобы кто-нибудь из верующих, зная церковные правила, мог до такой степени заблуждаться. Мы уверены, что всякий, если не дерзнет открыто исповедать, то, по крайней мере, сознает в сердце своем, что приговор наш над Генрихом сообразен со справедливостью. Если бы даже, чего Боже упаси, мы и произнесли свой приговор неосновательно, без достаточных причин, то и в таком случае, по правилам св. отцов, он должен сохранить все свое значение и может быть отменен только после смиренного прошения о разрешении. Но вы, возлюбленные, вы, не изменявшие правде Божией ради милости королевской, не оставлявшие Бога ради земного счастья, мужайтесь и утешайтесь сердцем, зная, что вы защищаете дело Того, Кто есть непобедимый царь и всесиль-

586

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

ный победитель, который будет судить живых и мертвых и воздаст каждому по делам его. От Него вы получите сугубую награду, если до конца верно и непоколебимо устоите в Истине. Потому мы просим непрестанно Господа, дабы Он укрепил силы ваши духом своим и дабы Он преклонил сердце короля к покаянию, чтобы он познал, наконец, что мы и вы поистине любим его искреннее тех, которые теперь следуют его неправдам и утверждают его в беззаконии. Если же Генрих, возбужденный Духом Божиим, захочет обратиться на путь истины, тогда, забыв все козни его против нас, мы с полной готовностью примем его в общение святых, как то посоветует нам и ваша любовь. Результатом этого послания Гильдебранда ко всем сословиям Германии было то, что большинство князей и епископов отреклись от Генриха IV и в октябре того же года, на сейме в Трибуре, низложили его, пригласив Папу к весне будущего года в Аугсбург для устройства дел. Вследствие того Генрих решился предупредить князей и зимой 1076/77 года отправился в Италию и примирился с Папой в Каноссе (см. ниже, у Ламберта). Но по возвращении его в Германию враги Гильдебранда и друзья короля возобновили прежнюю борьбу: князья противопоставили Генриху IV антикороля Рудольфа Швабского и снова обратились к Григорию VII. В 1081 г., Гильдебранд писал новое послание к Германну, которое было циркулярно разослано и прочим епископам Германии.

V. Послание Гильдебранда к Германну, епископу Метца (от 15 марта 1081 г.) Григорий, раб рабов Божиих, возлюбленному во Христе брату, епископу Метца, посылает свой привет и апостольское благословение! Если ты, как мы слышали, выразил готовность испытать труды и опасности на защиту истины, то это без сомнения есть знак Господней благодати, неизреченная сила которой и чудодейственность обнаружилась именно в том, что она не допустила избранных своих погрязнуть до конца в заблуждении, вполне поколебаться и совершенно пасть; если эта благодать и соизволила под-

вергнуть вас целительному искушению, зато, после минуты малодушия, она укрепила вас больше прежнего1. Потому и мы решились поддержать твою любовь голосом увещания, чтобы ты тем с большей радостью спешил в передовые ряды воинств церкви Христовой, чем непоколебимее твое убеждение в том, что она всего ближе и драгоценнее всемогущему Богу; среди трусов один, оглушенный страхом, бежит, и за ним друг перед другом бегут остальные, а между храбрыми отвага одного возбуждает пламенное соревнование и прочих. Если же желаешь, чтобы мы снабдили и подкрепили тебя письменным оружием против презренного пустословия тех мечтателей, которые объявляют, что апостольский престол не имеет права ни отлучить короля Генриха, гонителя христианской веры, опустошителя церквей и государства, виновника и участника ересей, ни разрешить кого бы то ни было от данной Генриху присяги, то нам, признаюсь, не представляется это даже необходимым, потому что мы находим на то многие и несомненные доказательства в Св. Писании. Мы думаем даже, что люди, бесстыдно сопротивляющиеся истине и свидетельствующие против нее, поступают таким образом не по неведению, но из жалкого отчаяния, как бы желая преисполнить меру своего развращения. И это нисколько не удивительно: так поступают все распутные, желая для защиты своего ничтожества опереться на людей одинакового с ними характера; и для них уже ничего не стоит навлечь на себя новое осуждение, осуждение за ложь. Но, не говоря о многих других свидетельствах, спрашиваем, кто не знает следующих слов Господа нашего и Спасителя Иисуса Христа, которые читаются в Евангелии: «Ты – Петр, и на этом камне я созижду мою церковь, и врата адовы не одолеют ее. И дам тебе ключи Царства Небесного; все, что свяжешь ты на земле, будет связано и на небе; и все, что разрешишь на земле, будет разрешено и на небе». Разве отсюда исключены короли? Разве и 1 Говоря так, Григорий намекает на то, что этот епископ в прежнее время был против него и принял участие в его низложении.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

короли не принадлежат к тем овцам, которых Господь поручил Петру? Кто может думать, что Генрих исключен из круга людей, подчиненных св. Петру и его власти вязать и решить, если только он не тот нечестивец, который свергнул с себя иго Христово, чтобы подвергнуться рабству дьявола, и который не хочет принадлежать к стаду Христову? И при всем том нет никакой пользы для него не подчиняться власти, дарованной Петру от Бога; потому что чем дольше он противится этой власти, тем более осуждение падает на него в день суда. Это божественное установление, это твердое основание церковного чина, это преимущество, дарованное князю апостолов, святому Петру, отцы церкви с полным благоговением принимали и свято его хранили; на вселенских соборах и во всех своих посланиях и рассуждениях они называли св. Римскую церковь общей матерью всех церквей; далее – так как они принимали наставления Римской церкви для утверждения веры и поучения в Св. Писании, то чтили также и ее судейские приговоры, единодушно и как бы едиными устами и единым сердцем исповедуя, что все важнейшие события и значительнейшие дела, равно как и определения каждой церкви в отдельности, должны быть повергаемы на рассмотрение матери и главы всех церквей; одним словом, никто не мог и не смел считать себя свободным от юрисдикции Римской церкви; никто не дерзал ослушаться ее распоряжений или уничтожить их. Посему св. Папа Геласий в своем послании к императору Анастасию (493 г.) наставляет его, на основании слова Божия, как он должен рассуждать о преимуществе святого и апостольского престола. «Если,– пишет св. епископ,– верные обязаны преклоняться перед всяким без исключения пастырем, правоправящим божественную должность, то не должны ли они тем более подчиняться епископу, которого Господь поставил превыше всех пастырей и которого всегда почитала вселенская церковь? Отсюда ясно для твоего рассудка, что никогда и никто не может никаким образом сравняться в правах и преимуществах с тем, которого слово Христово поставило над всеми, которого превосходство всегда исповедовала

587

и доныне смиренно признает св. церковь». Также и Папа Юлий (337–352 гг.) говорит в своем послании к восточным епископам о власти св. апостольского престола следующее: «Было бы достойно вас, любезные братия, говорить уважительно о св. апостольской церкви Римской, а не насмешливо; потому что так выразился о ней и сам Христос, говоря: «Ты – Петр, и на этом камне я созижду мою церковь, и врата адовы не одолеют ее. И дам тебе ключи Царства Небесного». Итак, по особенному полномочию, церковь Римская может, когда пожелает, отверзать и замыкать небо, разве тот не может судить и на земле? Без сомнения! Или вы забыли, что говорит св. апостол Павел: «Разве не знаете, что мы ангелов судить будем, а тем более дела житейские» (I Коринф. 6, 3). Подобно тому и св. Папа Григорий (ум. в 604 г.) постановил, что короли должны лишаться своего достоинства, если они дерзают оскорблять решения апостольского престола. Он именно пишет так сенатору: «Если какой-нибудь король, священник, судия или светский сановник, зная это наше постановление, дерзнет поступить противно ему, то да лишится он своей должности и своего сана, и да познает, что он не даст никакого удовлетворения и не оплачет своего греха в покаянии, то да не имеет он никакой части в всесвятом теле и крови Господа и Спаса нашего Иисуса Христа, и наконец да поразит его духовный суд достойным наказанием». Итак, если блаженный Григорий, самый кроткий из учителей церкви, осуждает королей, оскорбляющих его постановления, не только на низложение, но и на отлучение и осуждение на последнем суде, то кто дерзнет упрекнуть нас, что мы низложили и отлучили Генриха, не только оскорбившего апостольские постановления, но поправшего матерь-церковь своими ногами, как безбожнейший хищник и постыднейший опустошитель государства и церкви; кто, говорю, дерзнет осудить нас за это, кроме подобного ему? Послушаем, что говорит св. Петр в послании о поставлении Климента: «Кто будет в дружбе с теми, с кем не имеет общения Климент, тот враждует против церкви Хри-

588

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

стовой и, сохраняя видимое общение с нами, в душе расположен против нас; и этот скрытый враг опаснее для нас, нежели открытые противники. Ибо под видом дружбы он действует, как враг,– расстраивает и разрушает церковь». Итак, мой возлюбленный, внимай! Если св. Петр тяжким осуждением поражает тех, которые состоят в дружбе или сношениях с людьми, заслужившими гнев св. отца своими поступками, то не достоин ли тем более осуждения тот, кто отвратил от себя Папу своими действиями? Но возвращаюсь к самому делу. Может ли достоинство, изобретенное светскими людьми, не ведущими Бога, может ли это достоинство не подчиняться другому достоинству, установленному по воле всемогущего Бога для славы Божией, и данному миру по божественному милосердию? Мы веруем, что Спаситель наш есть Бог и человек и в то же время высочайший первосвященник и глава всех священников, сидящий одесную Бога Отца и предстательствующий за нас. Мы знаем также, что он презрел царство мира сего, потому что сыны сего века надменны, и избрал крестное первосвятительство. Кто не знает, что короли и князья ведут свое начало и происхождение от тех, которые не знали ничего о Боге, но гордостью, хищничеством, коварством, убийством, короче, преступлениями всякого рода приобрели власть от князя века сего, именно – от дьявола, чтобы со слепой страстью и невыносимой неправдой господствовать над подобными себе? Если же эти короли и князья попирают ногами служителей Господа, то с кем их можно сравнить, как не с тем, кто есть глава всем сынам противления,– с дьяволом, искушавшим высочайшего первосвятителя, главу всех епископов, Сына Вышнего, говоря: «Я дам тебе все царства мира сего, если ты, падши, поклонишься мне». Кто может сомневаться, что священники Христовы должны быть почитаемы отцами и учителями королей, князей и всех верующих? Итак, не есть ли это явный знак печального ослепления, если сын хочет подчинить отца, ученик учителя, если он стремится поставить в зависимость от своей власти того, который, как ему известно,

имеет право вязать и решить его не только на земле, но и на небе? Это ясно признавал, как то видно из послания св. Григория к императору Маврикию, великий император, государь и обладатель почти всего света, Константин1, когда он на св. соборе Никейском занял место позади всех епископов, не дерзнул вымолвить ни одного слова касательно их постановлений и даже называл их богами, понимая вполне, что они могут не подчиниться его решению, но что сам он зависит от их суда. Точно так же и вышеупомянутому императору Анастасию Папа Геласий писал следующее: «Двоякого рода, высокий император, есть верховная власть, которой вверено управление миром, именно: св. власть епископская и власть царская2, но из них власть священническая важнее, потому что она, на суде Божием, должна будет отдать отчет и за царей мира». Далее св. Геласий прибавляет: «Ты видишь таким образом, что ты зависишь от суда этой власти, но сам отнюдь не можешь управлять ею по своей воле». Итак, сообразно такому постановлению и следуя своим предшественникам, многие епископы отлучили от церкви королей и императоров. Если ты хочешь знать отдельные примеры, то скажу тебе, что, таким образом, блаженный Папа Иннокентий отлучил императора Аркадия за то, что последний дал свое согласие на удаление Иоанна Златоуста с его престола. Подобным же образом и другой римский епископ низложил короля франков не за какие-нибудь преступления, а просто потому, что он был недостоин своего звания, и на его место поставил Пипина, отца великого императора Карла, причем все франки разрешены были от присяги, данной прежнему королю. Вообще св. церковь поступает так часто, когда она снимает присягу с вассалов, и это же самое повторяется при низложении 1 В существующем письме св. Григория ни слова о том не сказано (см. вообще разбор этого послания, у Лорана, выше). 2 Страстность Григория VII заставила его забыть нелепую свою прежнюю теорию о происхождении светской власти, и он приводит, как бы в опровержение себя, слова Геласия.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

епископов, признанных апостолической церковью недостойными своего сана. И блаженный Амвросий, который хотя и был святым епископом, но не имел власти над всей церковью, однако и он отлучил великого императора Феодосия за вину, которая не была даже слишком важной в глазах других епископов. Этот блаженный епископ поучает также в своих писаниях, что не столько олово уступает в драгоценности золоту, сколько царская власть – святительскому сану. В начале своего пастырского послания он говорит: «Епископская честь и высота, братия, превосходит всякое сравнение. Если ты поставишь рядом с епископством блеск королевской власти и диадему князей, то ты найдешь царскую власть еще более низкой, нежели олово по сравнению с блеском золота. Ибо вы видите, что короли и князья преклоняются лицом к ногам священников и целуют их руки в надежде молитвами их приобрести покровительство Всевышнего». И дальше: «Но вы должны знать, братия, что все это приведено нами с той целью, чтобы показать, что в сем мире нет ничего сильнее пастыря, ничего выше епископа». «Ты должен также помнить, любезный брат, какая высокая власть дается заклинателю, когда он поставляется духовным вождем для изгнания злых духов. Эта власть гораздо выше всякой власти мирской. Все короли и князья земные, которые ведут безбожную жизнь и не обнаруживают в своих поступках страха Божия, подпадают,– увы! – власти злых духов и находятся у них в рабском подчинении. Не желая руководиться духом Божественной любви, каким руководятся благочестивые священники, чтобы направлять свою власть к славе Божией и спасению людей, князья принимают власть только для того, чтобы обнаружить невыносимое высокомерие и служить своим страстям. О них говорит блаженный Августин в первой книге (гл. 23) своего изложения христианской веры: «Кто стремится к обладанию себе подобными, своими ближними, того должно считать невыносимым гордецом». Но заклинателям, как мы сказали, дается от Бога власть над злыми духами; итак, не имеют ли они тем более вла-

589

сти над теми, которые сами рабы и члены злых духов? Если же заклинатели так далеко превосходят своей властью князей и королей, то что сказать о священниках? Вот оттого-то каждый христианский король, приближаясь к своему концу, слезно молит о помощи священника, чтобы избежать адской темницы, из тьмы достигнуть света и свободным от греховных уз явиться на суд Божий. Но какой – не говорю священник, какой даже мирянин когда-нибудь в смертный час для спасения души взывал к помощи земного короля? Какой король или император может своей властью исторгнуть христианина из-под власти дьявола посредством таинства крещения, поставить его между чадами Божиими и укрепить его духовные силы таинством миропомазания? Кто из них может совершить своим словом важнейшее из христианских таинств – пресуществление хлеба и вина в тело и кровь Господа? Или кому из них дана власть вязать и решить на земле и на небе? Отсюда ясно видно, какие высокие преимущества заключает в себе власть священническая. Может ли кто-нибудь из светских князей сообщить благодать служителю св. церкви? А если того не может, то как же возможно для него низложить его за какую-нибудь вину? Для низложения духовных лиц была бы потребна власть еще большая, нежели для поставления. Епископы могут посвящать епископов, но низлагать и они не могут без полномочия апостольского престола. Итак, кто имеет хотя немного здравого смысла и хотя некоторые сведения, тот может не сомневаться в превосходстве священнического сана над королевским. Если же короли отвечают за свои грехи перед священниками, то кто имеет больше права судить их, как не Римский Папа? Короче сказать, каждый добрый христианин имеет гораздо больше права на королевский титул, нежели дурные князья. Потому что христианин ищет славы Божией и имеет над самим собой твердую власть; а те ищут не Божеской чести, а своей собственной: они враги самих себя и жестокие утеснители своих ближних. Тот есть член тела Христова, истинного царя, а они члены дьявола. Тот владычествует над самим собой, чтобы потом вечно цар-

590

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

ствовать с царем царей; а они со всей своей властью пойдут на вечное мучение вместе с князем тьмы, который есть царь над всеми сынами противления. Итак, нисколько не удивительно, что недостойные епископы поддерживают безбожного короля; они любят и боятся его, потому что недостойным образом получили от него свое достоинство, и, посвящая за деньги всякого, продавали за ничтожную цену самого Бога. Как избранные состоят в тесной связи со своим главой, так соединяются и нечестивцы, особенно против благочестивых, с тем, который есть глава всякого зла. Впрочем, о них не столько нужно говорить, сколько вздыхать и слезно молить, чтобы всемогущий Бог исхитил их из сетей дьявольских и привел, наконец, к познанию истины. Вот, что должно сказать о королях и императорах, которые, надмеваясь суетным тщеславием, забывают Бога. Но так как мы имеем обязанность обращаться со словом увещания, смотря по сану или достоинству каждого, то мы стараемся также вооружить и королей, императоров и всех государей оружием смирения, дабы они укрощали им воздымающиеся морские волны и стремительный поток высокомерия. Ибо мы знаем, что временная слава и светская власть особенно располагают к высокомерию; так что обладающие ею обыкновенно презирают смиренномудрие и гонятся за собственной славой, стремясь к власти над ближними. Потому-то королям и императорам особенно полезно, чтобы их сердце, всегда готовое кичиться великими делами и услаждаться собственной славой, знало дорогу к смирению и понимало, что именно того-то и должно им всегда более страшиться, что доставляет наслаждение. Таким образом, они могли бы уразуметь, как опасно и страшно королевское или императорское достоинство, и что очень немногие из облеченных этим достоинством обрели спасение и получили по милосердию Божию благодать; но и те из них не были так прославлены духом Божиим в церкви, как весьма многие из людей низкого состояния. От начала мира и до наших дней мы не найдем в достоверных писаниях даже и семи импе-

раторов или королей, которых бы жизнь была запечатлена таким благочестием и такой силой чудес, как жизнь многих других, отказавшихся от благ мира сего; хотя мы охотно верим, что большая часть из них обрела спасение у всемогущего Бога по Его милосердию. Я не буду сравнивать их с апостолами и мучениками; но спрошу, какой император или король сотворил такие чудеса, как св. Мартин, Антоний и Бенедикт? Какой император или король воскрешал мертвых, очищал прокаженных, возвращал зрение слепым? Взгляни на благочестивого императора Константина, Феодосия и Гонория, Карла и Людовика, этих почитателей правды, споспешников христианской веры и покровителей церкви; их превозносит и прославляет св. церковь, но не признает за ними особенной силы чудесных знамений. Много ли королей и императоров, которым, по определению св. церкви, посвящаются храмы и алтари, в честь которых отправляется церковная служба? Потому короли и все государи тем более должны опасаться огня геенны, чем больше они здесь, на земле, к собственному наслаждению, имеют преимуществ перед своими ближними. «Сильные сильно и истязаны будут»,– говорит Св. Писание1. Чем больше людей подчинено им, тем больший они должны отдать Господу отчет. Если же для каждого богобоязненного человека составляет немаловажную задачу спасти одну свою душу, то как тяжела задача князей, обладающих тысячами душ? И далее, если св. церковь требует строгого покаяния за убиение одного человека, то как будет поступлено с теми, которые губят тысячи людей из честолюбивых видов; они, правда, говорят: «Виноваты!», но в душе радуются кровопролитию, произведенному для поддержания того, что они называют своей честью, и не принимают никаких мер для предотвращения подобного несчастья, отправляя своих ближних с совершенным спокойствием в геенну огненную. Если же они не приносят чистосердечного покаяния и удерживают за собой то, что приобретено

Притчи Соломона, 6, 7.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

591

или утверждено ценой крови, то и само покаяние их остается бесплодным в глазах Всеведущего. У них есть много действительных причин для страха; и потому-то им часто нужно приводить на память, что, как выше сказано, из бесчисленного множества царей земных только весьма немногие достигли святости, между тем, как в одном епископском преемстве, именно римском, около ста епископов отнесены к числу величайших святых. Какая может быть причина того, как не то, что короли и князья земные, по сказанному мной, услаждаются суетной славой и свои интересы предпочитают делам духовным; между тем как богобоязненные епископы презирают суетную славу и царство Божие предпочитают всему мирскому? Одни наказывают немедленно того, кто совершил что-нибудь против них, и равнодушно переносят преступление против Бога; другие прощают обиды, нанесенные им лично, и не щадят никого, кто оскорбил Бога. Одни мало занимаются духовными делами и преданы земным; другие думают только о небесном и презирают временное. Итак, должно увещевать всех христиан, желающих царствовать со Христом, чтобы они не добивались мирской власти, но помнили бы слова бл. Григория, святого Папы, который говорит в своем пастырском послании: «В таких обстоятельствах, к чему должно стремиться и чего должно избегать? Чтобы добродетельный только по принуждению брался за власть, а нечестивый, даже и по принуждению, не приближался к ней»1. Если же таким образом трепетали власти люди, избранные на престол апостольский, престол, который, по заслугам блаженного апостола Петра, очищает человеческую природу, если эти люди страшились и вступали на престол только по принуждению, то с каким трепетом должно приближаться к престолу королевскому, где даже добрые и смиренные люди становятся хуже, как это видно из примера Саула и Давида? Что касается до апостольского престола, то сказанное нами (то есть принуждение) мы из-

ведали собственным опытом; другое же подтверждается декретами блаженного Папы Симмаха: «Св. Петр, – говорит он,– вместе с непогрешимостью даровал в наследство своим преемникам и свои заслуги». И несколько далее: «Кто может сомневаться в том, что тот должен быть святым мужем, кто носит такой высокий сан, когда ему вменяются заслуги и подвиги его предшественника, в случае недостатка собственных? Св. Петр или сам возвышает людей на такую высоту, или прославляет восшедших». О, если бы те, которых св. церковь по зрелом рассуждении призывает1 к императорству или королевству, не для суетной славы, но для спасения многих людей, были послушны церкви, и всегда остерегались, чтобы не сбылось на них то, что говорит св. Григорий в упомянутом пастырском послании: «Падшему ангелу уподобляется человек, когда он думает, что слишком важно быть подобным человеку. Так, смиренномудрого Саула высота власти довела до высокомерной гордости. Ради своего смирения он был возвышен, а за гордость низвергнут», как свидетельствует сам Господь, говоря: «Не справедливо ли то, что когда ты был мал в своих глазах, ты был поставлен во главе колен Израиля» (I Цар. 15, 17). И несколько ниже: «Чудным образом он был велик у Бога, покуда казался мал самому себе, но, как скоро он сам почел себя за великого, умалился у Господа». Также и то нужно тщательно сохранять в памяти, что говорит Господь в Евангелии: «Я не ищу своей славы», и «Кто хочет из вас быть большим, да будет всем слуга». О, если бы цари земные предпочитали славу Божию своей собственной славе! О, если бы они творили и сохраняли правду, защищая право каждого! О, если бы они не ходили на совет нечестивых, но всегда были послушны людям богобоязненным и следовали бы в сердце своем по их стопам? О, если бы они не пытались покорить и подчинить себе св. церковь, как рабыню! О, если бы они всегда знали и должным

1 I, 9. Замечательно то, что эти слова св. Григорий сказал именно о епископах.

1 Григорий VII вторично забывает свою прежнюю теорию о происхождении светской власти.

592

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

образом чтили пастырей церкви, как учителей и отцов, как наместников Божиих! Ибо если мы почитаем наших отцов и матерей по плоти, то не тем ли более должны почитать духовных? И если тот, кто проклинает плотского отца или матерь, достоин смерти, то чего заслуживает проклинающий духовного отца или духовную матерь? Руководимые плотской любовью, цари земные даже неспособны пожертвовать своим сыном для того стада, которое Христос приобрел кровью своей, несмотря на то, что могли бы найти другого, лучшего и способнейшего; потому-то, любя сына больше, нежели Бога, они причиняют святой церкви великий вред. Но ясно, что тот не любит Бога и ближних, как должно христианину, кто не стремится по мере сил удовлетворять высоким и настоятельным нуждам матери-церкви. А кто не имеет любви, тому не принесут никакой пользы никакие добрые дела. Итак, о, если бы цари земные проникнуты были смирением, если бы всегда питали в сердце своем любовь к Богу и ближним, и наконец, если бы они всегда рассчитывали на милосердие Того, Кто сказал: «Научитесь от Меня, Я кроток и смирен сердцем» (Мат. 11, 23). Последуя этому учению во всем смирении, они из этого раболепного и скоропреходящего царства перешли бы в царство истинной свободы и вечности. Аминь!

Тут кончается послание к Германну, епископу г. Метца; говоря вообще, нельзя не заметить, что в этом послании Григорий VII сбросил с себя совершенно маску «раба рабов Божиих», которой он обыкновенно любил прикрываться, и высказал свои замыслы во всей их наготе. Объявляя себя не карателем заблуждений Генриха IV, но врагом всего общественного порядка, и приписывая его изобретению нечистой силы, Гильдебранд своим посланием произнес жестокий приговор над самим собой и вполне оправдал Генриха IV, вступившего за права человечества, оклеветанные Папой. Так как это послание предназначалось вместе и для циркуляра всем епископам, то к нему было приложено следующее прибавление: «Увещеваем вас, наши братья и епископы, не трепещите по малодушию перед лицом князей и не бойтесь говорить им истину, чтобы не подвергнуться тому, чем угрожает св. Григорий: “Кто страшится исповедовать истину на земле перед людьми, того постигнет гнев самой Истины на небе”».

Бенно

смерти короля. Такое пророчество сильно возмутило сердца многих. А после все услышали, как Гильдебранд собственными устами изрек себе осуждение на церковном соборе, когда провозгласил, что он не Папа и что его должно считать скорее изменником и лжецом, чем Папой, если император не умрет до ближайшего праздника св. Петра или не лишится своего сана, так что не будет в состоянии собрать около себя и шести воинов. А на деле, по Божественному определению, вышло то, что этот еретик (то есть Гильдебранд) такими словами осудил только самого себя. Ибо вот что говорил о подобных пророчествах апостол: «Господь изрек: пророк, который, заразившись высо-

ХАРАКТЕРИСТИКА ГИЛЬДЕБРАНДА. По показаниям его врагов (в 1098 г.) В те дни (около 1080 г.) Папа готовил погибель императору (то есть Генриху IV) при помощи тайных изменников, но Бог сохранил короля. Как думали некоторые в то время и были убеждены, что Гильдебранд знал и сам устраивал эту погибель, потому что он на тех же днях, немного раньше измены, ложным образом пророчествовал о

КОММЕНТАРИЙ. Вся эта переписка сохранилась, благодаря усердию магдебургского клерика Бруно, который, найдя эти послания в своей церкви, терпеливо вписал их в свою «Историю Саксонской войны» и занял ими 8 глав, от 66 до 74-й (см. о Бруно и его сочинениях выше).

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

комерием, захотел бы сказать именем моим то, чего я не повелел, или именем других богов, смертью да умрет. Чтобы ты ответил самому себе на вопрос: каким образом я могу отличить пророчество, которое не внушено Богом – вот тебе на то средство: что было предсказано пророком во имя Господне и не исполнилось, то не Господь внушил, но сам пророк выдумал по тщеславию души своей, и потому не бойся его». По прошествии же того срока, который Гильдебранд определил в своем предсказании, ни король не умер, ни войско его не уменьшилось; тогда Гильдебранд, опасаясь попасться со своим пророчеством и осудить самого себя собственными устами, прибегнул к хитрой уловке, уверяя необразованную толпу, что его слова относились не к телу короля, а к его душе; спрашивается, каким же образом, в таком случае, умерла в тот срок душа короля и как она потеряла всех воинов, кроме шести? Такими словами он действительно обманул необразованную толпу. Но против пророков такого рода св. Григорий выразился так, говоря об Иезекииле: «Между истинными и ложными пророками то различие, что истинные пророки, если что-нибудь иногда говорят от себя, то с поспешностью оговаривают, а ложные пророки возвещают ложь и, будучи чуждыми Св. Духа, настаивают на своей лжи». Гильдебранд без участия светских судей приговорил к смерти трех человек, не изобличенных и не сознавшихся, и приказал через повешение умертвить их подле церкви св. Петра, на месте, которое называется Palatiolum, без отсрочки, без рассуждений, вопреки законам, предписывающим казнить даже сознавшихся в вине не иначе, как по

593

истечении тридцати дней. Такой закон существует даже у язычников, и они соблюдают его, как говорит св. Амвросий, и как то видно из истории страданий св. мучеников Марцелла и Марка. Он же заключил в темницу Ценция1, бывшего одним из его вассалов, сына префекта Стефана, и мучил в бочке, пробитой гвоздями, тысячью тысяч страданий. Освободившись, Ценций захватил после в плен самого Гильдебранда. Получив свободу, Папа всенародно простил всех виновников своего плена, но после вероломно наказал. Ценция, которому также было все прощено, он начал преследовать и умертвил девятерых из его людей, повесив перед дверьми церкви св. Петра. Папа определил сыну одной вдовы, участвовавшему при пленении его, и многим другим наказание и ссылку на один год. Когда исполнился этот срок, вдова, желая вполне умилостивить сердце Гильдебранда, положила на шею своего сына веревку и, приведя его таким образом к Папе, вместе с ним пала к его ногам, говоря: «Государь, Папа! От руки твоей хочу получить сына моего, который понес наказание, наложенное тобой, и ссылку в продолжение года». Гильдебранд, скрыв гнев в ту минуту ради присутствовавших, отдал ей сына, сказав со строгостью: «Иди, иди, жена, и оставь меня в мире». Между тем после, отправив своих телохранителей, он приказал схватить сына той вдовы и пред1 Ценций был назначен от Генриха IV бургграфом Рима, и перед началом борьбы Папы с королем, 24 декабря 1075 г., схватил Григория VII в церкви и посадил в башню; но на следующее утро граждане освободили его.

БЕННО (BENNO, PRESBYTER:CARDINALIS. 1098 г.). Он был родом из Германии, и в эпоху борьбы Гильдебранда с королем получил звание кардинала от соперника изгнанного Григория VII, Климента III. Это обстоятельство вполне отразилось и на его сочинении «Жизнь и деяния Гильдебранда, или Григория VII Папы». Бенно сам дает читателю средство оценить его отношения к истине, и потому, хотя составленная им биография своего врага представляет много интересного, но ею должно пользоваться с большой разборчивостью. Издания: до сих пор нет ни одного хорошего издания и потому приходится довольствоваться сборником начала XVII в., которое сделал Goldast в своей «Replicatio pro sacra caesarea majestate etc. cum Apologiis pro Henrico IV», Hannov, 1611 г.

594

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

писал судьям приговорить его к смерти; но они единодушно отвечали, что не могут осудить того, который прибегнул к папскому суду, уже раскаялся и претерпел в продолжение года ссылку, определенную самим Папой. Разгневанный судьями, этот знаменитый Гильдебранд повелел отрубить ногу у сына вдовы, которая напрасно думала, что для Гильдебранда много значит покаяние, законы и клятвы. Лишенный ноги, сын вдовы, спустя три дня, умер от увечья. Много и другого подобного совершил Гильдебранд; против него вопиет кровь церкви, пролитая мечом, языком его и низким предательством; поэтому церковь весьма справедливо отступила от сообщения с ним, как и наши предки делали то во времена отступников Либерия и Анастасия. Он же повелел праздновать память Либерия и таким предписанием утвердил ересь того, который достойно за свои дела умер осужденным. Однажды, отправившись из Албано в Рим, он забыл взять с собой любимую свою книгу об искусстве чародеев, без которой он редко или почти никогда не выходил. Вспомнив о том на пути, при входе в ворота Латерана, он поспешно подозвал двух из своих приближенных, верных клевретов его злодеяний, и приказал им принести ту

книгу как можно скорее и строго наказывал, чтобы они по дороге не отваживались глядеть в нее и не делали попыток удовлетворить тайному любопытству. Но чем более он запрещал, тем сильнее возбуждал в них желание проникнуть в секреты этой книги. Таким образом, когда на обратном пути они раскрыли эту книгу и по любопытству прочли правила дьявольского искусства, мгновенно явились перед ними ангелы сатаны, многочисленностью которых и страшным видом двое этих юношей были приведены в такой ужас, что почти обезумели и едва пришли в себя. Между тем, как они сами рассказывали, духи злобы настойчиво спрашивали их, говоря: «Для чего вы призывали нас? Что вам нужно? Мы немедленно исполним все, что вы хотите; в противном же случае мы бросимся на вас, если вы нас будете задерживать». На это один из юношей отвечал: «Тотчас же уничтожьте эти укрепления». Сказав это, он показал рукой на соседние высокие стены Рима, которые дух злобы и опрокинул в минуту. Юноши, творя крестное знамение, в страхе и трепете, едва дошли до Рима к своему господину.

Мариан Скот

ет правило или собор Никейский. Далее, он постановил также, что, по приговору св. Петра, осуждается с Симоном не только покупающий, но и продающий какую бы то ни было церковную должность; епископскую, пресвитерскую, дьяконскую или другую, относящуюся к управлению или к церковному сбору; осуждается также и всякий участник этого преступления. Ибо Господь сказал: «Даром получили, даром и дайте». От имени этого собора были посланы к Генриху (IV), королю Римскому, в качестве папских легатов два епископа вместе с императрицей, матерью короля, и на Вселенском соборе в присутствии Генриха, по общему приговору всех епископов, объявили браки клериков и особенно пресвитеров расторгнутыми и

КАТОЛИКИ И ЕРЕТИКИ В ЭПОХУ БОРЬБЫ ГЕНРИХА IV С ГИЛЬДЕБРАНДОМ. 1070–1073 гг. (в 1086 г.) Гильдебранд, он же и Григорий Папа, сидел на престоле 12 лет. Он на основании учения ап. Петра, св. Климента и канонов отцов церкви, именем Бога, Петра и Павла и своим собственным, по определению большинства епископов, не обращая внимания ни на что, запретил пресвитерам, дьяконам и всему духовенству иметь жен и вообще жить вместе с женщинами, исключая тех, которых допуска-

Vita et gesta Hildebrandi, seu Gregorii VII papae. 1073–1085.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

не хотели даже вместе с королем провести праздник Пасхи, в городе Бамберге, вкушать пищу и иметь общение с Германном, епископом того города, который купил себе свое звание. Многие клерики охотнее желали быть отлученными Папой, нежели разойтись с женами, но Папа, чтобы косвенно наказать их, в том же году соборным посланием предписал, чтобы ни один христианин не смел слушать обедню, отправляемую женатым пресвитером. В то же время, но не в том же году, произошел в Германии весьма важный и жестокий раздор между королем Генрихом и князьями Саксонии. Причина того, как говорят, была следующая: король Генрих хотел подчинить рабству всех саксонцев; но исполнить это было не так легко, как то ему казалось, почему он, на основании данного ему совета, решился сначала отнять власть и лишить достоинства одних князей, а потом подчинить и остальные сословия провинции своей власти. Для более удобного приведения в исполнение своего замысла он построил укрепление внутри самой земли саксонцев, на горе, которая называется Гартисберг, откуда получила свое наименование и сама крепость (Гарцберг). Окончив это и устроив по своей воле все государственные дела, он направил все свои усилия к достижению давно уже им задуманной цели: а именно: отнял Баварское герцогство у Оттона, потому что он был родом саксонец, и немедленно вручил его Вельфу, к большему оскорблению саксонцев. После того, стоя однажды на возвышенном мес-

595

те своей крепости и обозревая со всех сторон красивую и упроченную за ним местность, Генрих, говорят, сказал: «Саксония превосходная страна, но что это за презренные рабы!» – так именно назвал он ее жителей. Услышав то, упомянутый герцог Оттон, в высшей степени оскорбленный выражением короля, и, переговорив с саксонскими князьями, возмутил всю страну, и справедливо. Генрих не страшился осквернить грешниками, то есть еретиками единственную и возлюбленную невесту Господа, которую Он искупил ценой драгоценной своей крови, производя, по обычаю Симона, неправедный и противный католической вере торг церковными должностями, некупленными дарами Св. Духа. Видя и слыша такие и подобные им ужасные и неслыханные преступления короля Генриха, истинные католики, стоявшие в то время во главе церкви, воодушевились ревностью пророка Илии о Господе и доме Израиля, отправили в Рим к первосвятителю апостольского престола Александру (II) вестников донести, как об этом, так и о весьма многом другом, что совершалось и писалось в Германии под покровительством Генриха неистовыми симоническими еретиками, и с соболезнованием и скорбью жаловались как письменно, так и словесно. Горя той же ревностью по Богу, они собрались и взяли крепость Гарцбург, расхитив все, что находилось там. Говорят даже, что в один день они выкинули из укрепления больше тридцати женщин, которые все были поруганы и одежды их были разорваны до нижней части тела, чем

МОНАХ МАРИАН СКОТ (MARIANUS SCOTUS, MONACHUS. 1086 г.). Он был родом ирландец и переселился в Германию в эпоху борьбы Григория VII с Генрихом IV; известен своими астрономическими и математическими трудами, которые доставили ему возможность исправить запутанную хронологию прежних времен в его «Хронике от сотворения мира», которую он довел до 1082 г.; но кроме своего хронологического значения, этот труд может служить источником только для последних лет, когда автор писал о современных ему событиях, начиная с 70-х гг. XI в. Как видно из приведенного отрывка, Мариан был совершенно на стороне Папы, но по наивности средневековых летописцев высказал многое, что служит к оправданию врага пап, Генриха IV, а именно он весьма точно указал на состав лагеря, неприязненного королю. Издания: Pertz. Monum. Germ. V, 481–562. Критика: Stenzel. Ueber Marianus Scotus, помещ. у Pertz. Archiv, V, с. 768.

596

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

саксонцы1 были очень обижены: рассвирепев духом, они до основания разрушили крепость и все ее пристройки вместе с монастырем, из которого духовенство разбежалось, и вырыв из гроба кости королевского сына, разбросали их по распутиям. Между тем, вместо апостольского мужа Александра, к которому посылали вестников, на апостольский престол вступил Григорий VII Гильдебранд, по званию монах. Он, выслушав справедливые жалобы и вопли католиков против Генриха и великих его злодеяний, воспламенился Божеской ревностью и объявил поименованного короля лишенным всякого общения, особенно за симонию. Этот поступок был приятен католикам, но симонистам и клевретам короля чрезвычайно не нравился; они говорили никогда не слыхано, чтобы когда-нибудь короля лишали церковного общения. Таким образом, произошел величайший раздор в церкви Божией, потому что католики весьма усердно содействовали Папе, а еретики, то есть Генрих и его сообщники, совершенно отказали в повиновении его предписаниям. В числе первых находился князь и хранитель печати, возлюбленный Богом и людьми блаженный Ганно (или Анно), епис-

1 Нигде, как в этом месте, автор, сам не сознавая того, не высказал так ясно, что восстание Саксонии было делом одной светской и духовной аристократии страны; на этот раз под саксонцами он подразумевает низший класс населения страны; между тем как выше это же самое выражение он употреблял для аристократии.

коп Кёльнский (да будет благословенна память его), с уважаемыми правителями церквей, Зигфридом Майнцским, Вецелином Магдебургским (или Вернером), Рукерием Гальберштадтским и другими епископами и аббатами, монахами и клериками, а также князьями всей Саксонии, великим герцогом Оттоном, маркграфом Удо, графом Людовиком и другими бесчисленными высшими и низшими вассалами1. Услышав о их клятве в верности и ревности к правде и видя, что не только против них, но против его самого восстает безумие Генриха и приверженцев его, достопочтенный Папа Григорий, чтобы саксонцы не ослабли в несчастьях, которые они терпели от несправедливого и более сильного врага, напротив сделались тверже в доблестном постоянстве, поразил смелость, хвастливость и гордость еретиков, направленную на оскорбление и посмеяние святого апостольского престола, вместе с самим главой и защитником их; связав короля узами анафемы, он внушил католикам своими посланиями твердую решимость сопротивляться нечестивым еретикам. Chronicon ab. O. С. 1082.

1 Nоbiles, quam infimi militares viri; в этих терминах автор определяет классификацию феодального сословия того времени, и эти-то две части и составляли то, что средневековые писатели обыкновенно называли populus, то есть народ.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

Ламберт Герсфельдский СВИДАНИЕ ГЕНРИХА IV С ГРИГОРИЕМ VII ГИЛЬДЕБРАНДОМ В ЗАМКЕ КАНОСС. 1077 г. (в 1080 г.) Вся хроника подразделяется на два отдела, а по господствовавшей в то время исторической теории она изложена в порядке шести времен, из которых каждое состоит из известного числа поколений. Автор начинает свою хронику объяснением читателю составных частей истории человечества: «П е р в о е в р е м я, Адама до Ноя, продолжается 1656 лет и заключает в себе 10 поколений. Это время погибло в Потопе и остается в забвении, как бессловесный младенческий возраст. В т о р о е в р е м я, от Ноя до Авраама, обнимая равным образом 10 поколений, продолжалось 292 года; в ту пору произошло разделение языков; с возраста ребенка человек начинает говорить, после эпохи бессловесности, которая оттого и получила свое имя. Т р е т ь е в р е м я, от Авраама до Давида, 14 поколений и 942 года. Так как в юношеском воз-

597

расте человек получает способность деторождения, то потому Матфей начинает родословие с Авраама. Ч е т в е р т о е в р е м я, от Давида до Вавилонского пленения, содержит, по Матфею, 14 поколений и 483 года. Тогда началась эпоха царей, потому что достоинство юноши предназначено для власти. Пятое время продолжается до воплощения Господня, заключает одинаково 14 поколений, но обнимает собой 588 лет. В эту эпоху народ еврейский, как бы ослабленный отягчающей старостью, потрясается различными бедствиями. Ш е с т о е в р е м я , в которое мы и теперь живем, не ограничено никаким числом поколений или годов и окончится по достижении надлежащего возраста, вместе с окончанием всего временного». Первые пять времен до Р. Х. и шестое время до дней самого автора, а именно до середины XI столетия, когда умер Генрих III и вступил на престол Генрих IV, можно принять за первый отдел хроники, по ее особой форме. Автор в этом отделе приводит одни собственные имена сначала патриархов от Адама, потом судей, царей, императоров до самого начала VIII в. до Р. Х. с хронологическими указаниями, а с VIII в. и до 1056 г. с отметками некоторых событий.

ЛАМБЕРТ ГЕРСФЕЛЬДСКИЙ (LAMBERTUS HERSFELDENSIS. 1034–1038 – пос: ле 1080). Он родился в Гессене, был впоследствии там же монахом в монастыре Герсфельд; в 1058 г. он получил священство в Ашаффенбурге (почему он известен также под именем Ашаффенбургского); в том же году ходил на поклонение в Иерусалим; с 1060 г. Ламберт оставался при своем монастыре до самой смерти и следовательно, проживая в стране, которая была в ту эпоху саксонской войны театром военных действий, мог близко наблюдать все происходившее. К этому важному условию достоверности Ламберт присоединял и другие преимущества, которые его поставили на первое место в ряду бытописателей XI в.: он получил отличное образование на классической литературе, превосходно владел латинским языком, что было необходимо в эпоху исключительного господства латыни, обладал талантом изображать описываемое им с чрезвычайной живостью, наглядностью и в строгом порядке, но, что всего важнее, умел сохранить до известной степени беспристрастие в эпоху, когда писали такие лица, как Бенно. Хотя он и остается верным сыном Римской церкви, но это не мешает ему сознаваться, что порча духовенства происходила не от одного влияния светской власти на церковь, а и от внутренних причин; потому среди самого разгара страстей, когда враг Папы, Генрих IV, торжествовал в 1075 г. свою победу над саксами, Ламберт с величайшим беспристрастием приводит любопытную сцену избрания Фульдского аббата, которая, в противность утверждениям Гильдебранда, доказывает, что причина симонии лежала далеко не в Генрихе IV (см. след. статью). Анализ содержания «Хроники от С. М. до 1077 г.», см. выше в начале статьи. Издания: Pertz. Mon. V, 134–236, и особое издание in usum scholarum: Hannov. 1843. Переводы: немец. Hesse (Berl. 1855) в Geschiсhts. d. d. Vorzeit. Lief. 24. Критика: Ranke. Zur Kritik fränk. deutsсh. Reichsannal. (Einhard und Lambert). Berl. 1854 (Abhandl. d. Acad. d. Wissenschaft., p. 436–458).

598

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

С 1056 г. начинается второй отдел хроники, который один собственно и составляет настоящий исторический источник, как показания очевидца. С первого года правления Генриха IV (1056 г.) автор начинает подробно следить за всеми событиями своего времени, описывать детство короля и эпоху регентства, его войну с саксами, вмешательство Гильдебранда, Вормский сейм, на котором Папа был низложен, отлучение Генриха от церкви (1075 г.), и таким образом доходит до 16 октября 1076 г., когда враждебные королю князья собрались в Трибуре; а на другой стороне Рейна, в Оппенгейме, расположились король и его приверженцы. После переговоров целого дня, когда на следующее утро обе стороны изготовились к бою, князья Швабии и Саксонии прислали к королю парламентеров с предложением ему удалиться в Шпейер, не пользуясь до окончания дела никакими прерогативами королевской власти, сдать немедленно Вормс его епископу и 2 февраля 1077 г., явиться на Вселенский собор в Аугсбург, куда был приглашен и Гильдебранд для решения распри между королем и князьями и для устройства дел государства и церкви. 17 октября 1076 г. король, приняв все эти условия, отправился в Шпейер, а вслед за ним возвратились по домам и князья Швабии и Саксонии. Описание последующих событий, от ноября 1076 г. до февраля 1077 г. составляет, несмотря на короткий временной период, значительную часть второго отдела хроники и вместе самую любопытную как по важности происшествий, так и по достоинству самого описания их.

Швабы и саксы с торжеством и радостью возвратились на родину (ноябрь 1076 г.), после того как жители Вормса покорились и с совершенным спокойствием передали свой город епископу: а затем немедленно послали к Папе послов с известием о случившемся и с настоятельной просьбой позаботиться об утишении такой сильной тревоги в Галлии (то есть в Германии) и посетить их в определенный день (2 февраля 1077 г., в Аугсбурге). Между тем король, вероятно, понимая, что спасение его заключается в снятии с него к концу года церковного отлучения, и считая невыгодным для себя ожидать прибытия Папы в Галлию, где придется передать свое дело на рассмотрение враждебному судье и своим беспощадным обвинителям, счел за лучшее в своем тогдашнем положении встретить Папу еще в Италии, смириться перед ним, и этим путем получить от него освобождение от церковной анафемы. Если бы это уда-

лось ему, то и другие затруднения было бы легко победить; не боясь ничего со стороны церкви, он переговорит и посоветуется с князьями, а в случае неудачи, призовет к себе на помощь своих друзей. За несколько дней до Рождества Христова (1076 г.) он оставил Шпейер и отправился в путь со своей женой и маленьким сыном. Никто из свободных немцев не провожал его, кроме одного, не замечательного ни своим происхождением, ни своей властью. Когда он, не имея собственных средств к покрытию издержек такого дальнего путешествия, обратился с просьбой о вспоможении ко многим из тех, которых он некогда облагодетельствовал, нашлись очень немногие, которые в благодарность за его прежние благодеяния и из сострадания к превратности его судьбы до некоторой степени облегчили его нужду. В такую бедность повержен был он с высоты своей славы и могущества. Подобным же образом спешили в Италию и прочие отлученные, горя желанием как можно скорее освободиться от церковного отлучения; но они не осмеливались принять короля в свое общество, боясь князей и в особенности Папы Римского. Зима в том году продолжалась так долго и была до того сурова, что, начиная с праздника св. Мартина (ноябрь) почти до начала апреля, по Рейну, покрытому льдом, можно было ходить, и во многих местах по Рейну виноградники совсем погибли, так как корни лоз вымерзали. В 1077 г. восстал герцог Польский, издавна бывший данником немецких королей, и в старые годы его владения обращены были немецкой храбростью в провинцию. Теперь же, видя, что немецкие князья, занятые внутренними раздорами, не имеют времени воевать с чужеземными народами, он принял королевский сан и титул, надел корону и в день Рождества Христова был посвящен в короли пятнадцатью епископами. Известие о том сильно поразило тех из князей, которые дорожили достоинством и могуществом своего государства; они начали упрекать друг друга в том, что своим междоусобием дали время усилиться варварам, что в то время, как они неистово раздирали свои внутренности, герцог Богем-

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

ский уже в третий раз прошел по Германии с огнем и мечом, а теперь, к позору немецкого государства, герцог Польский, поправ права и законы предков, наглым образом присвоил себе королевское имя и королевскую корону. На пути своем в Италию король Генрих праздновал день Рождества Христова в Бургундии, в местечке Бизенцуне (Безансон) в гостях у графа Вильгельма, родственника своей матери по женской линии, который пользовался в тех странах большой властью. Принимая в соображение его тогдашнее несчастье, он провел этот праздник довольно блистательно. Свернуть же с прямого пути в Италию и идти по Бургундии его заставило известие, что герцоги Рудольф, Вельф и Бертольд с целью отнять у него всякую возможность пройти в Италию по всем дорогам и проходам, ведущим туда и обыкновенно называемым клузами, поставили стражу. Из Безансона он отправился после нового года; в местечке Цинис (МонСени) его встретила теща (Аделаида Савойская) со своим сыном Амедеем, имевшим в этой стране большое значение, обширные владения и громкую славу. Приняли его они с надлежащими почестями; но соглашались пропустить через свои владения не иначе, как за уступку им пяти епископств в Италии, смежных со своими владениями, в уплату за проводы. Приближенным короля казалось слишком жестоким такое требование. Но крайняя необходимость заставила его купить пропуск даже и таким единственно возможным соглашением; их не трогали ни родственные чувства, ни сострадание к его несчастному положению, и после долгих переговоров, большой траты времени и усилий ему едва-едва удалось склонить их на сделку, по которой он уступил им одну Бургундскую провинцию, изобиловавшую всякого рода добром, за свой проход через их владения. Итак, гнев Божий отвратил от него не только связанных с ним клятвой и его благодеяниями, но и друзей, даже ближайших родственников. Устранив одно препятствие, он встретил множество и других. Была чрезвычайно суровая зима, и обширные горы, через которые лежал ему путь, с вершинами, уходя-

599

щими в облака, до того покрыты были снегом и льдом, что ни на лошади, ни пешком без опасности нельзя было спуститься с них по их скользким и совершенно отвесным крутизнам. Между тем день годовщины его отлучения был уже близок и не позволял ему мешкать в пути. Если бы к этому дню он не освободился от церковного отлучения, то князья, по общему приговору, объявили бы его дело проигранным, и он навсегда лишился бы королевского достоинства. Потому за хорошее вознаграждение он нанял несколько туземцев, хорошо знакомых со страной и живших на Альпах, в проводники по страшно крутым обрывам и снежным глыбам, чтобы помогать следовавшим за ними всеми зависевшими от них средствами и расчищать дорогу. С этими проводниками с трудом добрались они до горной вершины; но далее не было никакой возможности продолжать путь, потому что совершенно отвесный склон горы до того был покрыт льдом, что нельзя было и думать спуститься вниз. Мужчины должны были побеждать трудности своими собственными усилиями, и то ползком, то опираясь на плечи проводников, на каждом шагу скользя и скатываясь вниз, с опасностью жизни достигли, наконец, равнины; королеву же с женщинами, бывшими при ней в услужении, посадили на воловью шкуру и при помощи проводников спустили вниз. Из лошадей некоторых спустили также при помощи известных средств, других скатили, перевязав им ноги; не мало их при этом погибло, большая часть была изувечена, и очень немногие избежали опасности без повреждения. Как только разнесся по Италии слух о прибытии короля и что он перешел крутые скалы и находится уже в пределах Италии, к нему со всех сторон наперерыв начали стекаться все итальянские графы и епископы. Везде принимали его с почестями, приличными его королевскому сану, и в течение нескольких дней около него составилось огромное войско. Давно, еще с самого дня вступления Генриха на престол, его ожидали там с нетерпением, потому что страна эта страдала от беспрестанных междоусобных войн, разбоев и всякого рода распрей. Князья

600

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

надеялись, что беспорядки, причиненные безбожными людьми, будут уничтожены силой королевской власти, а закон и права предков восстановлены. Сверх того, до них дошли слухи, что король спешит туда в гневе с целью свергнуть с престола Папу, и они обрадовались представлявшемуся случаю отомстить за свое бесчестье Папе, уже давно отлучившему их от общения церкви (январь 1077 г.). Между тем, Папа, получив от немецких князей, собравшихся в Оппенгейме (Трибуре), послание, в котором те просили его приехать ко дню Сретения Божией Матери в Аугсбург для совещания по делу короля, оставил Рим в противность желаниям римских князей, сомневавшихся в исходе этого дела и отсоветовавших ему такое путешествие, и в сопровождении Матильды, вдовы герцога Гоцело Лотарингского, дочери маркграфа Бонифация и графини Беатрисы, спешил прибыть туда в назначенный день. Графиня Матильда и при жизни своего мужа, будучи разделена от него далеким расстоянием, еще прежде вела вдовью жизнь. Ей не хотелось оставить равнину и переехать со своим мужем в Лотарингию; а он, связанный делами своего герцогства, едва ли и один раз в три или четыре года посещал свою Итальянскую Марку. После его смерти она сделалась неразлучной спутницей римского епископа и уважала его с необыкновенной преданностью. Владея большей частью Италии и имея, в сравнении с другими князьями этой страны, в избытке все то, чем дорожат смертные, как высочайшим благом, она являлась всюду, где Папа нуждался в ее присутствии, и, как отцу своему или господину, оказывала ему самые важные услуги. Вследствие того, она не избежала подозрения в нецеломудренной любви, и приверженцы короля, преимущественно же духовные, которым Папа запретил вступать в непозволительные и противные каноническим постановлениям браки, повсюду распространяли слух, будто Папа день и ночь проводит с ней, и что потому самому, связанная с Папой предосудительной тайной любовью, она отказывается от вторичного брака. Но для всех благоразумных людей было ясно, как день, что

это ложь. Ибо Папа так заботился о чистоте своей апостольской жизни, что никакая клевета не могла оставить пятна на его безукоризненном и высоком поведении, и было совершенно невозможно сделать чтонибудь неблагопристойное в таком многолюдном городе и при таком многочисленном дворе без того, чтобы то не было кемнибудь замечено. Знамения и чудеса, во множестве совершавшиеся его молитвами в Папской области, его горячая любовь к Богу и церковным законам, достаточно защитили его от ядовитого нарекания злых языков. Теперь, когда Папа на пути в Галлию нечаянно узнал, что король уже в Италии, то по совету Матильды он удалился в крепкий замок Канузий (Каносса), желая оттуда вернее узнать о цели прибытия короля: за тем ли он пришел, чтобы просить прощения за свои проступки или чтобы с оружием в руках отомстить за позор своего церковного отлучения. Дидрик, епископ Вердюнский, один из преданнейших королю мужей, во время своего приготовления сопутствовать королю в походе его в Италию был взят в плен графом Адальбертом из замка Калево, который отнял у него все, что он успел приготовить для далекого пути. После долгого заключения епископ согласился отдать ему в выкуп все, чего бы тот ни потребовал с него, и дал клятву, что не будет ему мстить за обиду ни духовным, ни мирским оружием. Равным образом, Роберт, епископ Бамбергский, был схвачен на пути в Италию в Баварии герцогом Вельфом Баварским, который отнял у него всю его собственность, епископские же одежды и другие церковные украшения, находившиеся в его дорожных узлах, в целости доставил Бамбергской церкви, а его самого со дня Рождества Христова до праздника св. ап. Варфоломея держал в неприступной крепости под сильной стражей, не соглашаясь выпустить его ни по просьбам, ни за подарки его друзей. Остальные епископы и миряне, вместе с королем отлученные Папой от церкви и вследствие того обстоятельства принужденные удалиться из его свиты, избежав стражи, поставленной в проходах, благополучно пришли в Италию, нашли Папу в Канузии и

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

униженно, босиком и во власяницах просили у него себе прощения за свое восстание и освобождения от проклятия. Папа объявил им, что искренно кающимся и оплакивающим свои грехи в милосердии нет отказа, но долговременное непослушание и глубоко въевшаяся греховная порча могут быть истреблены только огнем долговременного покаяния; и потому, если они действительно покаялись, то должны с готовностью вынести очистительный огнь церковного наказания, который он приложит для исцеления их язв, чтобы легкость прощения их тяжкой вины не сделала в их глазах маловажным или вовсе ничтожным их проступок против апостольского престола. Когда же они изъявили готовность перенести все, что он наложит на них, он приказал рассадить епископов по отдельным кельям, запретил им говорить друг с другом, позволил питаться только маленькой порцией пищи и питья, и то только по вечерам. На мирян же он наложил эпитимию, сообразную с возрастом каждого и силами. После такого испытания, продолжавшегося несколько дней, он, наконец, призвал их к себе, дал им кроткий выговор за прошлое, увещевал вперед не делать ничего подобного; потом, снял с них церковное отлучение и, отпуская, наказал им перед всеми избегать всяких сношений с королем Генрихом, пока он не принесет покаяния апостольскому престолу в нанесенных ему оскорблениях, и не помогать ему ни в его стремлениях к государственным переворотам, ни в нарушении церковного мира; однако ж Папа позволил всем им без исключения говорить с ним с целью побудить его к раскаянию и свести его с дурного пути, по которому он, по-видимому, шел уже нетвердо. Между тем король Генрих пригласил к себе для совещания графиню Матильду и, надавав ей просьб и обещаний, послал ее, свою тещу с сыном, также маркграфа Аццо (гр. Эсте, отец Вельфа Баварского), аббата Клюнийского и других знатнейших итальянских князей, о которых король знал, что они имеют большое значение у Папы, с настоятельной просьбой освободить его от церковного отлучения и не доверять немецким князьям, которые взводят на него об-

601

винения более по зависти, чем по внушению справедливости. Выслушав эту просьбу, Папа сказал, что рассматривать дело обвиненного в отсутствии обвинителей ни с чем несообразно и совершенно чуждо духу церковных законов; а если король уверен в своей невинности, то без всякого недоумения и боязни пусть лучше явится к назначенному дню в Аугсбург, где решились собраться все прочие князья; там по рассмотрении дела обеих сторон, без ненависти и лицеприятия, отделив правое от неправого, согласно церковным законам на данный случай, он произнесет свой беспристрастный приговор. На это посланные отвечали, что король дороже всего на свете ценит его мнение, и уверен, что Папа – неумолимый каратель неправды и неподкупный защитник правды; а так как скоро наступит год его отлучению, имперские же князья только того и желают, чтобы в случае, если он не будет освобожден от отлучения к этому сроку, объявить его, по имперским законам, недостойным королевского сана и впредь не принимать от него больше никаких оправданий; потому он покорнейше просит теперь же снять с него церковное проклятие, снова принять в благодатное общение с церковью, ради чего он готов нести всякую эпитимию, какую ни наложит на него Папа; потом, чтобы ни случилось, в назначенный Папой день и в известном месте он опровергнет все взводимые на него обвинения и по приговору Папы или вступит в управление королевством, если освободится от всех обвинений, или, если проиграет дело, кротко перенесет то. Долго противился этому Папа, опасаясь юношеского непостоянства короля и его легкости увлекаться всем, на что наводили его льстецы, но, наконец, побежденный твердостью переговорщиков и силой их доводов, Папа сказал: «Если он действительно раскаялся в своем поступке, то пусть передаст нам, в доказательство искренности своего раскаяния, корону и все другие знаки королевского сана и в наказание за свое преступление пусть объявит сам себя недостойным королевского имени и сана». Посланным это показалось слишком жестоко. Вследствие их просьбы смягчить приговор и своей

602

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

Замок Арундель. Построен в конце XI в.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

справедливостью не ломать сокрушенной трости (Ис., 42, 3), Папа, наконец, позволил ему явиться к себе, и, если он принесет искреннее раскаяние, обещал простить ему проступок, который учинил он поношением апостольского престола и неисполнением его постановлений. Король, по приказанию, явился (25 января 1077 г.). Так как замок был окружен тройной стеной, то короля приняли за второй стеной, а свита его осталась вне. Там, сняв все королевские украшения, без всякой пышности, с босыми ногами стоял он в ожидании приговора римского епископа, постясь с утра до вечера. Целых три дня провел он таким образом. На четвертый (28 января) он был допущен к Папе, и, после многих речей с одной и ответов с другой стороны с него снято было церковное отлучение под следующими условиями: в назначенный Папой день в известном месяце, в общем собрании всех князей он должен явиться и отвечать на приводимые против него обвинения, а Папе предоставить решение этого дела чтобы, или удержать за ним, по его приговору, королевство, если он освободится от всяких упреков, или, вследствие доказанных обвинений, сообразно церковным законам, без всякого прекословия с его стороны, объявить его недостойным королевских почестей; во всяком случае, удержит ли или потеряет он королевство, он никому не должен мстить за свое унижение; до того же дня, как дело его подвергнется законному исследованию, он не должен употреблять никаких украшений и знаков королевского достоинства, не предпринимать ничего в управлении государством по установленному порядку; наконец, не пользоваться ни королевским, ни общественным имуществом, исключая поземельных доходов, необходимых ему и его семейству; равным образом, все должны быть освобождены как от уз присяги, так и от обязанности сохранять ему верность. Роберта, епископа Бамбергского, Удальрика Косгеймского и других, по внушению коих он вверг в бедствие и себя и свое государство, он должен навсегда лишить своей доверенности. Если по опровержении всех обвинений он вновь утвердится в государ-

603

стве, то должен подчиняться римскому епископу, повиноваться его внушениям и по возможности помогать ему в искоренении всего противного учению и постановлениям церкви, что могло укорениться в его королевстве по какому-либо дурному обычаю. Наконец, если он нарушит хоть один из этих пунктов, то состоявшееся разрешение от проклятия должно считать недействительным; от него не будет принято никаких оправданий, и имперские князья, освободившись от всех клятвенных обязательств ему, без дальнейшего исследования, могут тогда общим голосом избрать себе нового короля. Король с радостью принял эти условия, обещаясь под священнейшей клятвой все исполнить. Но его уверениям Папа не вполне верил; поэтому аббат Клюнийский, отказавшись дать клятву по своему монашескому обету, дал свое слово, в залог его верности, перед очами всевидящего Бога; равным образом епископ Цейцский, епископ Верчельский, маркграф Аццо и другие князья на костях святых, которые принесены были туда, клятвенно подтвердили, что Генрих сделает все, что обещал, и никакая превратность судьбы не заставит его отступить от своего слова. Когда, таким образом, церковное покаяние было снято, Папа совершил литургию, и во время ее, по принесении бескровной жертвы, подозвал к алтарю короля и многих других присутствовавших, и, держа в своей руке тело Господне, произнес: «Уже давно я получил от тебя и твоих приверженцев письмо, в котором ты обвиняешь меня в том, что будто я достиг апостольского престола симонией и что еще прежде моего вступления в епископство мое тело запятнано было разными другими преступлениями, которые по каноническим правилам не допускали меня до посвящения. Я мог бы опровергнуть эти упреки единогласным показанием вполне достойных свидетелей, как из тех людей, которые с ранней юности знают мою жизнь, так и тех, которые были виновниками моего поступления в епископский сан; но чтобы не показать, что я более полагаюсь на человеческое, чем на Божеское свидетельство, для скорейшего и полнейшего устранения всякого соблазна,

604

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

пусть тело Господне, которое у меня в руках, будет камнем испытания моей невинности, пусть всемогущий Бог праведным судом своим или освободит меня от подозрения во взводимых на меня поступках, если я невинен, или здесь же поразит меня внезапной смертью, если я виновен». И много еще в этом смысле говорил он, как обыкновенно в торжественных случаях призывают Бога судьей и защитником своей невинности. Затем он взял и вкусил тело Господне. Народ, видя, что он вкушает таинство в полном спокойствии и безопасности, начал славить Бога и громко выражал Папе желание счастья в его невинности. Когда все стихло, Папа снова обратился к королю и сказал: «Теперь, сын мой, если тебе угодно, сделай и ты то же, что я сейчас сделал. Германские князья ежедневно осыпают нас жалобами на тебя, обвиняя тебя в столь тяжких проступках, по которым ты, по их мнению, навсегда должен быть удален не только от управления общественными делами, но и от общения церковного и светского. Они настоятельно просят назначить день и место для рассмотрения по каноническим правилам обвинений, которые они делают против тебя. Ты сам хорошо знаешь, что человеческий суд в большей части случаев погрешим и даже иногда при публичном судебном исследовании ложь принимается за истину по той причине, что судьи по своей любви к красивому изложению дела охотно принимают на веру раскрашенную ложь, оставляя без всякого внимания голую, без прикрас, истину. Искренно желая тебе добра, за то, что ты в своем несчастье смиренно искал себе защиты у апостольского престола, я прошу тебя поступить по моему примеру. Если ты уверен в моей невинности и если ты сознаешь, что твоя честь оскорблена злостными обвинениями врагов, то поспеши освободить и церковь Божию от соблазна, и самого себя от неизвестности исхода продолжительной распри, прими вот эту часть тела Господня для подтверждения своей невинности свидетельством Божиим и для заграждения уст твоим клеветникам; после того я буду ревностнейшим поборником твоего дела и твоей невинности, князья примирятся с тобой, ты

снова получишь королевство, и буря гражданской войны, от которой так давно неспокойно твое государство, утихнет навсегда». Король начал колебаться, отговариваться и, в стороне от прочих, советоваться со своими приближенными, всячески стараясь отыскать предлог к избежанию необходимости испытания чашей. Возвратив себе присутствие духа, он начал извиняться перед Папой отсутствием князей, оказывавших ему неизменную преданность в несчастье; без их совета и особенно в отсутствии обвинителей испытание, которое он перенесет в доказательство своей невинности в присутствии только немногих свидетелей, не будет иметь никакого значения в глазах маловеров. Затем он усерднейше просил Папу передать это дело на публичное обсуждение княжеского собрания, где бы, рассмотрев наперед по церковным законам как жалобы, так и лица истцов, он мог опровергнуть обвинения под всеми теми условиями, которые всегда признавались имперскими князьями, как справедливые. Папа согласился на это без всякого затруднения. По окончании божественной литургии он пригласил короля на завтрак, потом, угостив его самым радушным образом, заботливо предупреждая при том все его желания, отпустил его в мире к своей свите, оставшейся вне замка. Из благой же предусмотрительности, чтобы король не осквернил только что восстановленное общение с церковью, он послал вперед епископа Эппо Цейцского с тем, чтобы тот заблаговременно снял отлучение со всех, составлявших свиту короля. Когда епископ вышел и объяснил итальянцам цель своего посольства, на него поднялась целая буря гнева и неудовольствий. В ярости все неистовствовали и руками, и языком, осыпали апостольское посольство наглыми насмешками и самой гнусной бранью и проклятиями, какие только приводило им на память их бешенство: «Мы не обращаем, – говорили они, – ни малейшего внимания на разрешение Папы, так как его самого итальянские епископы давно уже предали проклятию за то, что он взошел на апостольский престол симонией, запятнал себя смертоубийством, прелюбодеянием и другими достойными смерти преступлени-

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

ями1; король же поступил не так, как то прилично его сану, и запятнал свою честь несмываемым пятном, потому что подчинился еретику, человеку, загрязненному всевозможными пороками; тот, кого они признавали защитником справедливости и блюстителем законов церковных, своим постыдным смирением унизил католическую веру и значение церкви; нанося Папе оскорбления, они старались отомстить за него, а он, стыдно даже сказать, оставил их и, заботясь только о своей безопасности, вступил в связь с их общим врагом». Такие речи итальянских князей, распространяемые ими повсюду в народе, возбуждали во всех сильное презрение к королю. Наконец, смуты зашли так далеко, что все соединились в одном желании – отца, сделавшегося недостойным королевской власти, свергнуть с престола, а сына, несмотря на его малолетство и еще незрелость для государственных занятий, провозгласить королем, и, явясь вместе с ним в Рим, выбрать нового Папу, чтобы его рукой помазать и нового короля в императоры, а все деяния свергнутого Папы объявить недействительными. Получив известие об этом заговоре, король поспешил отправить бывших при нем князей с поручением употребить все усилия и средства к успокоению взволнованных умов и объяснить им, что он действовал, вынужденный крайней необходимостью для общего блага, и что потому они не должны ни оскорбляться, ни думать, что он чем-нибудь опозорил их; что, не освободившись от церковного отлучения, он ничего не мог бы добиться ни у германских князей, которые стараются лишить его короны разными кознями и клеветами, ни у Римского Папы, который на защиту святой церкви держит в руках своих духовное оружие; что теперь он разрушил все преграды, какие поставили на пути его враги, и всю свою заботливость и деятельность обратит на мщение за сделанную ему неправду. С трудом успели, наконец, не загасить, а несколько утишить вспыхнувший пожар. Большая часть князей в гневе оставили лагерь и без 1 Все эти народные обвинения собрал Бенно; см. выше.

605

позволения возвратились на родину. Другие на время скрыли свое неудовольствие и хотя принимали возвратившегося короля миролюбиво, но при этом не оказывали ему должного почтения, не доставляли ему продовольствия в приличном его сану количестве. Повсюду жаловались на его легкомыслие и неспособность, ругали его за беспечность, с которой он совершенно обманул надежды Италии и ничего не сделал для облегчения ее страданий. Когда он ездил по Италии, по королевскому обычаю, с целью оказать справедливость притесненным и обиженным, его не принимали и не провожали, как прежних королей, с факелами и радостными восклицаниями, но заставляли за городом разбивать палатки и туда доставляли ему и его войску продовольствие, и то в незначительном количестве, скорее для удовлетворения необходимейших потребностей, чем для приличествующей королевскому столу роскоши, и то для того только, чтобы до времени не прибегать к совершенному разрыву. Повсюду ставили стражу, чтобы вооруженной рукой обуздать тех из королевского войска, которые надеялись кое-чем поживиться в полях и деревнях. Король, испуганный таким настроением умов, поздно увидал, что, необдуманно доверившись неизвестному для него народу и удалившись от границ Германии, попал на нового врага. Теперь ему не оставалось другого выхода из такого опасного положения, как искать примирения с итальянцами и, если то удастся, снова расположить к себе их оскорбленные сердца. Но чтобы достичь того, ему оставалось одно единственное средство – опять разорвать связь с Папой и таким образом восстановить согласие тем же самым обстоятельством, из-за которого произошел раздор. Поэтому он опять призвал к себе Удальрика Косгеймского и прочих, удаленных из его свиты под строгим церковным отлучением, и, поставив их на прежнюю степень своей милости и доверия, возвратил им прежнее значение и преимущества в совете как по своим собственным, так и по общественным делам. Затем безотлагательно обвинил Папу в том, что он поддерживает бурю мятежа в государстве, объявил его виновником и зачинщиком всех

606

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

волнений, какие перенесла в последнее время церковь Божия; вместе с этим он убеждал всех идти под его предводительством и знаменем мстить ему за столь великое зло. Потом, разорвав все условия и ограничения церковных законов, которыми Папа связал его, по своему апостольскому полномочию, ради его же спасения, как паутинную ткань, без страха Божия кинулся на все, что позволяли ему его страсти, порочность и необузданное своеволие. Все это тотчас рассеяло неудовольствие итальянских князей и потушило их ярость; их преданность к нему опять ожила, и они ежедневно в огромном количестве начали стекаться к нему и обещали ему полнейшую свою помощь и преданность во всем, что он ни прикажет им. Из немецких князей при нем тогда были: Лимар, архиепископ Бременский, Эппо, епископ Цейцский, Бенно, епископ Оснабрюкский, Бургард, епископ Лозанский, Бургард, епископ Базельский; из мирян: Удальрик, Эбергар, Бертольд и почти все те, которых в Оппенгейме апостольские послы под церковным проклятием удалили от общения с ним; возвратив себе церковное общение и узнав, что и он примирился с церковью, они все собрались к нему и с того времени были его неразлучными спутниками во всех его странствованиях. Между тем (февраль 1077 г.) епископы Майнцский, Вюрцбургский и Метцский, герцоги Рудольф, Вельф и Бертольд собрались для совещания об общем благе и положили, чтобы саксонские князья и все, кому дорого общественное дело, явились 13 марта в Форгейм, чтобы решить там по общему согласию, что делать; это тем более было нужно, что в отсутствие короля господствовало всюду спокойствие, и время было самое благоприятное для совещаний и устройства дел. Равным образом они написали письмо к Папе, в котором говорилось, что если он, поддавшись хитрости короля, не прибыл по уговору в Аугсбург ко дню Сретения Божией Матери, то по крайней мере пусть постарается теперь явиться в известный день лично в Форгейм и там принять кормило апостольского правления для прекращения гражданского мятежа, который уже давно грозит опаснос-

тью государству. Папа был еще в Канузии и других близких к нему замках и намеревался не прежде возвратиться в Рим, как по совершении начатого путешествия, и, исполнив с Божьей помощью свое предприятие, возвратить мир церкви Божией. Он давно и многократно уже слышал, что король изменил свое намерение, таит в своем сердце вражду к нему и, пренебрегая условиями, под которыми он был освобожден от церковного проклятия, твердо решился противиться церковным законам вооруженной рукой. Получив же письмо от князей, он послал к королю одного из кардиналовепископов и других, способных к тому лиц, объявить ему, что пришло время исполнить обещание; 13 марта соберутся в Форгейме германские имперские князья, чтобы, если угодно будет Богу, привести там в порядок государственные дела; по своему обещанию он должен явиться туда и ответить на обвинения, безвинно, по его словам, взнесенные на него клеветниками; между тем, он, Папа, как председатель, примет там на себя исследование и решение дела; этим, продолжал Папа, король много бы сделал для улучшения своего положения и спасения, как в очах Божиих, так и перед людьми; освободил бы церковь от соблазна, государство от междоусобия и себя самого от пятен позорной молвы; там по церковно-каноническому исследованию и решению дела, которое будет начато против него, он или удержит за собой королевство, или безвозвратно потеряет его. Король уклончиво отвечал на это послам: со дня вступления своего на престол он еще в первый раз пришел в Италию, отчего в ней во многих государственных делах произошла большая запутанность; не устранив того, он не может скоро оставить страны, тем более, что этим он нанес бы оскорбление итальянцам, которые с давнего времени и нетерпеливо ожидали его прибытия к ним; кроме того, день имперского сейма слишком уже близок, так что ко времени его ни на какой быстрой лошади не успеешь проехать такое обширное пространство, если даже и не встретится других препятствий. С этими словами он отпустил послов. Тогда Папа, убедившись в непостоянстве короля и во всем, о чем до того вре-

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

607

мени знал только по слухам, немедля послал аббата Массилийского (Марсельского) Бернгарда, человека безукоризненного поведения и многих добродетелей во Христе, вместе с другим Бернгардом, кардиналом-дьяконом святой Римской церкви, к немецким князьям, имевшим намерение, как выше было сказано, собраться в Форгейме, передать все случившееся и сказать, что он всячески старался прибыть для совещания об общем благе по уговору в назначенный день и в известное место, но король Генрих занял стражей все проходы, через которые ему нужно ехать, так что нельзя без опасности ни пройти в Германию, ни воротиться оттуда; поэтому он советует пока позаботиться об устройстве своих собственных дел и о королевстве франков, которое уже давно страдает от ребяческого легкомыслия одного человека, а

там, если угодно будет Богу, он, может быть, и сам явится к ним по устранении препятствий к пути, чтобы с общего согласия, на основании церковных законов решить все то, что касается общего блага, их чести и мира церкви (февраль 1077 г.). А я, между тем, по примеру утомленного ленью поэта, чувствуя в конце своего труда усталость и подавленный тяжестью своего неизмеримого труда, считаю наконец себя достигшим цели в рассказе, который, по-видимому, растянулся очень далеко; быть может кому-нибудь другому будет угодно приложить свою руку к описанию остальной части этой истории, в таком случае он весьма удобно может начать свой труд избранием короля Рудольфа (Швабского, антикороля).

Ламберт Герсфельдский

вышали всякую меру. И – «о, времена, о, нравы!» (Гораций), «о, мерзость запустения!» (пр. Даниил) – в наши дни маммон всенародно воссел в храме Божьем и стал над Богом и божественной службой. Аббаты и монахи до того увлечены духом корысти, что под его влиянием не питают уважения к имени Христову и к своей собственной одежде и обетам; их не пугает свежий пример епископа Бамбергского (изгнанного недавно за симонию), которого за день перед тем не только лишили должности, но и отлучили от церкви, потому что он достиг епископства незаконным путем. Бесстыдство искателей внушило сильнейшее отвращение королю, как то и было справедливо; осаждаемый со всех сторон просьбами, он неожиданно, как бы вдохновленный свыше, поставил аббатом Фульды гервельдского монаха Розелина, прибывшего ко двору по делам своего монастыря и по поручению собственного аббата. Король вызвал его на середину собрания, когда тот нисколько не догадывался и чудом неожиданности был бесконечно поражен, вручил ему посох, подал за него голос и потом убедительно просил других, как монахов, так и вассалов, дать свое согласие на этот выбор.

СЦЕНА НАЗНАЧЕНИЯ В ДУХОВНУЮ ДОЛЖНОСТЬ ПРИ ГЕНРИХЕ IV. 1075 г. (в 1080 г.) После победы над саксами Генрих IV собрал сейм в 1075 г. в Шпейере, а оттуда прибыл на зиму в Вормс, где и занялся государственными делами, в числе которых было несколько замещений духовных мест; потому король приказал 30 ноября того же года созвать князей на следующий день для выборов.

На следующий день (1 декабря 1075 г.), когда король вместе с князьями открыл заседание для избрания аббата Фульдского монастыря, поднялось страшное соперничество между аббатами и монахами, которые собрались туда из различных мест во множестве. Подобно тому, как бывает на торжественных игрищах, каждый из них всеми силами оспаривал добычу: один обещал золотые горы, другой намекал на щедрые раздачи ленов из имущества Фульды, третий обещал оказать большие услуги государству, но все в своих обещаниях пре-

Annales ab O. C. 1077. Под 1076 и 1077 гг.

608

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

Когда все присутствовавшие с радостью согласились, ему было повелено принять аббатство; он долго отговаривался своей неопытностью, плохим здоровьем, отсутствием своего аббата, но, наконец, хотя и с трудом, согласился принять звание по убеждению епископов. Подобное случилось незадолго перед смертью Удальрика, аббата Лорессона; монахи и вассалы собрались ко двору и избрали того, который еще как приор пользовался милостью короля и сво-

ей услужливостью подкупил его расположение, а потому все и были уверены в согласии. Но король внезапно избрал другого монаха того же монастыря, Адальберта, который пришел с остальной братией и ни о чем подобном не думал; ко всеобщему удивлению, Генрих передал ему посох, так что тот сам от неожиданности почти потерял рассудок.

Августин Тьерри

воздавал королю искомые им уважение и повиновение. Некоторые из древних преданий говорят, что Эдуард любил его и обходился с ним как с родным сыном; по крайней мере, незаметно было, чтобы он сохранил к нему то робкое зложелательство, которое внушал ему к себе Годвин, а потому королю не было уже надобности задерживать, в видах обеспечения против сына, заложников, взятых им от отца. Эти заложники были вверены подозрительным Эдуардом надзору герцога Нормандии. Около десяти лет они жили вне своей родины, как бы в плену. К концу 1065 г. Гарольд, брат одного и дядя другого заложника, считая наступившее время благоприятным для исходатайствования им освобождения, просил у короля позволить ему ехать с ними, от его имени, и возвратить их из ссылки. При совершенном согласии на освобождение заложников Эдуард был, однако ж, очень озабочен намерением Гарольда лично отправиться в Нормандию. «Не запрещаю тебе,– сказал он ему,– но если ты поедешь, то поступишь против моего согласия, потому что, без сомнения, твое путешествие навлечет какое-нибудь несчастье на тебя и на нашу страну. Я знаю герцога Вильгельма и его коварный ум; он тебя ненавидит и ничего для тебя не сделает иначе, как за большие выгоды для себя. Единственное средство к возвращению от него заложников есть посылка за ними кого-нибудь другого, а не тебя». Отважный и доверчивый сакс не принял этого предостережения: он отправился в путь, как на прогулку, окруженный веселы-

О ЗАВОЕВАНИИ АНГЛИИ НОРМАННАМИ. 1066 г. (в 1828 г.) После свержения датского ига в 1045 г. в Англию возвратился представитель национальной династии Альфреда Великого, Эдуард Исповедник, укрывавшийся при дворе своего родственника Вильгельма Побочного, герцога Нормандии. Главным виновником его возвращения был любимец народный граф Годвин и его дети, Гарольд и Тости. Они стояли во главе национальной партии, между тем как с Эдуардом явилось много норманнов, с которыми король сблизился во время изгнания. Потому между Эдуардом и Годвином скоро произошло охлаждение: Годвин смотрел недоверчиво на новое административное иго норманнов, занимавших государственные должности, а норманны ненавидели королевского министра; дело дошло до междоусобия, и Годвин вынужден был дать королю заложников в обеспечение своей верности, а Эдуард препроводил их в Нормандию к Вильгельму. В 1053 г. умер Годвин и место его занял сын Гарольд, ставший во главе англосаксонских патриотов. Гарольд был сначала озабочен одним характером своего брата Тости, который возмущал даже соотечественников своей жестокостью; но Гарольд изгнал его во Фландрию и восстановил в стране совершенное спокойствие.

После изгнания Тости (1063 г.) внутренний мир в Англии продолжался уже два года без всяких смут. Нерасположение короля Эдуарда к сыновьям Годвина исчезло из-за отсутствия поводов к неудовольствиям и по привычке жить между ними. Гарольд, новый глава в этом семействе, любимом народом,

Annales ab O. C. 1077. Под 1075 г.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

ми спутниками, с соколом на руке и стаей собак перед собой. Он отплыл из одной пристани области Суссекской. Неблагоприятный ветер отбросил два его корабля к устьям р. Соммы на землю Гюи, графа Понтиё. В этой приморской стране, как и во многих других, существовал в древние века обычай, по которому всякий чужестранец, брошенный на берег бурей, не только не находил человеколюбивой помощи, но подвергался плену и требованию выкупа. Гарольд и его товарищи испытали на себе этот жестокий обычай: отняв все лучшее из их имущества, Гюи заключил путешественников в свою крепость Бельрам, ныне Борен, близ Монтрёля. Желая избавиться от тоски долговременного заключения, сакс объявил себя посланным с извещением от короля Английского к герцогу Нормандии и просил Вильгельма высвободить его из плена, чтобы он мог явиться к нему по назначению. Вильгельм, не колеблясь, с угрозой потребовал от своего соседа освобождения пленника, даже не упоминая о выкупе. Граф Понтиё был глух к угрозам и уступил своих заключенных за большую сумму денег и хорошую землю по речке Оме. Гарольд прибыл в Руан, и, таким образом, в руках герцога Нормандии очутился сын величайшего врага норманнов, один из предводителей народного союза, изгнавшего из Англии друзей и родственников Вильгельма, его представителей в домогательстве на Английское королевство. Герцог Вильгельм принял саксонского предводителя с большим почетом и с видом искреннего дружелюбия; он сказал, что одной Гарольдовой просьбы достаточно для совершенного освобождения обоих заложников и что они могут отправиться с ним немедленно, но ему, как вежливому гостю, не следует так торопиться, а должно посвятить хотя несколько дней на то, чтобы полюбоваться городами и праздниками Нормандии. Гарольд разгуливал из города в город, из замка в замок и с молодыми своими спутниками принимал участие в военных играх. Герцог пожаловал их рыцарями, то есть членами высшего норманнского военного сословия. Богатые люди, посвящавшие себя оружию, вводи-

609

Главная замковая башня, донжон

лись в это братство одним из заслуженных в нем товарищей и торжественно принимали от него меч, перевязь с серебряными бляхами и копье, украшенное значком. Саксонские воины получали от своего восприемника в рыцарство прекрасное оружие и весьма ценных лошадей. Потом Вильгельм предложил своим гостям для испытания данных им новых шпор сопутствовать ему в военной экспедиции против бретонских соседей. Со времени договора в Сен-Клере на Эпте (912 г.; см. выше), каждый из герцогов Нормандии пытался осуществить мнимое право господства над Бретанью, уступленное Ролле Карлом Простым. Отсюда постоянные войны и народная вражда между обеими странами, отделяемыми одна от другой маленькой речкой Коэноной. Гарольд и его товарищи, по тщеславию желавшие приобресть между норманнами славу людей храбрых, отличались в схватке с бретонцами на пользу своего госте-

610

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

Зубцы замковой стены

приимного хозяина, не думая о том, что придет время, когда и они сами и их отчизна поплатятся за эти подвиги. Сын Годвина, сильный и ловкий, спас многих норманнов, погибавших в сыпучих и подвижных песках при переправе через Коэнону. И он, и Вильгельм во все время войны имели один общий шатер и общий стол. На обратном пути они скакали друг возле друга, сокращая время дружескими разговорами, и Вильгельм однажды свел речь на воспоминания о своих юношеских связях с английским королем. «Когда Эдуард и я,– сказал он саксу,– жили, как два брата, под одной кровлей, он обещал мне, если когда-нибудь сделается королем Англии, назначит меня наследником своей короны. Гарольд, желал бы я, чтобы ты содействовал к исполнению этого обещания, и будь уверен, что если твоей помощью я получу королевство, то чего бы ты от меня ни попросил, все тебе дам». Гарольд, до крайности удивленный таким нежданным открытием, не мог отвечать иначе, как неопределенными выражениями одобрения, а Вильгельм продолжал: «Так как ты соглашаешься мне служить, то обяжись укрепить Дувр, вырой там колодезь для ключевой воды и сдай это укрепление моим людям. Доверь мне твою сестру: я выдам ее замуж за одного из моих баронов; а сам ты женись на моей дочери, Аделизе. Сверх того, оставь мне порукой в выполнении твоего обещания одного из двух просимых тобой заложников: он останется пока у меня, а я возвращу его тебе в Англии, когда приеду туда королем». При этих словах Гарольд почувствовал всю грозящую ему опасность, которой он невольно подверг и

двух молодых своих родственников. Чтобы выйти из своего затруднительного положения, он голословно согласился на все требования норманна; итак, предводитель, два раза принимавшийся за оружие, чтобы изгнать чужестранцев из своей отчизны, обещал передать такому же чужестранцу главнейшую крепость той же отчизны. Полагая найти во лжи спасение и покой, он позволил себе нарушить впоследствии это постыдное обязательство. Вильгельм более не настаивал, но дал этот покой саксу ненадолго. По прибытии в замок Байё герцог Вильгельм созвал свой двор и великий совет высоких баронов Нормандии. Старинные предания говорят, что накануне дня, назначенного для собрания, Вильгельм велел взять из городских и окрестных церквей все хранившиеся в них мощи. Части мощей и целые тела святых, вынутые из рак, были, по его приказанию, положены в просторное вместилище, вроде чана, накрыты богатейшей золотой парчой и поставлены в зале совета. Герцог сел на свой трон, имея на голове корону, а в руке обнаженный меч: его окружила норманнская знать, в числе которой был и сакс Гарольд. Принесли два небольших останка и положили их на золотую парчу, покрывавшую всю кадь, наполненную мощами. «Гарольд,– сказал тогда Вильгельм,– приглашаю тебя в кругу этого благородного собрания подтвердить клятвой данные тобой мне обещания, а именно: помочь мне получить в наследство после смерти короля Эдуарда королевство Англию, жениться на дочери моей Аделизе и прислать ко мне твою сестру для выдачи в замужество за одного из моих». Англосакс, опять застигнутый врасплох и не смея отречься от прежних своих слов, подошел к мощам, простер на них руку и поклялся выполнить, по силе и возможности, свои условия с герцогом, если только будет жив и Бог ему в том поможет. Все собрание повторило: «Помоги ему, Боже!» Вильгельм дал знак: подняли золотую парчу и открылись мощи святых, наполнявшие чан до самых его краев. Над ними-то произнес клятву сын Годвина, не подозревавший такой святыни под парчовым покровом. Заметили, что при виде открытых мощей Гарольд

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

затрепетал и изменился в лице, устрашенный произнесением священнейшей клятвы. Несколько времени спустя он уехал вместе со своим племянником, оставив, вопреки своему желанию, во власти норманнского герцога младшего своего брата, Ульфнота. Вильгельм проводил его до взморья, опять одарил его на расставанье, радуясь, что вырвал у англосакса, наиболее способного противодействовать норманнским замыслам, торжественное обещание, скрепленное страшнейшей клятвой, содействовать и служить норманну. Когда Гарольд, прибыв в Англию, явился к королю Эдуарду и рассказал ему все происшедшее между ним и герцогом Нормандии, король задумался и потом сказал: «Не предупреждал ли я тебя, что знаю Вильгельма и что твое путешествие навлечет большие несчастья и на тебя и на наш народ? Дай Бог, чтобы несчастья случились не при моей жизни». Эти печальные слова

Замковая стена

611

как будто высказывают, что действительно, в дни молодости и неопытности, Эдуард безрассудно обещал иностранцу королевство, ему самому не принадлежащее. Неизвестно, поддержал ли он, по вступлении своем на престол, каким-либо намеком властолюбивые замыслы Вильгельма; но если и не было об этом речи, то постоянная дружба к норманну заменяла последнему положительные уверения и обнадеживала в добром расположении короля к его видам. Какие бы ни были прежде тайные переговоры нормандского герцога с римским двором, но с этого времени они получают прочное основание и определенное направление. Клятва, произнесенная над мощами, как бы ни была нелепа, в случае нарушения требовала мщения церкви, и в подобных обстоятельствах, согласно понятиям века, церковь карала законно. По предчувствию ли бедствий, которыми угрожал Англии гнев духовной власти с алчностью норман-

612

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

нов, или по неопределенным впечатлениям суеверного ужаса, английским народом овладело уныние. Ходили странные слухи; пугались и страшились, не имея действительных поводов к страху; разыскивали предсказания, будто бы сохранившиеся от святых прежних времен. Один пророчил такие бедствия, каких не испытывали саксы со времен своего отбытия с берегов Эльбы; другой предсказывал вторжение народа неведомого языка и рабство англов под властителями, идущими из-за моря. Все подобные слухи, которым прежде не верили, а также и вновь изобретаемые вести начали слушать жадно и ожидали совершения какого-то неизбежного несчастья. Здоровье короля Эдуарда, слабого по природе и, кажется, начинавшего принимать большее участие в судьбах своего народа, начало после этих событий заметно упадать. Он не мог утаить от самого себя, что привязанность его к иностранцам была единственною причиною гибели, ожидающей Англию; он упал духом еще более, нежели народ. Чтобы заглушить свои печальные мысли, а может быть, и угрызения совести, он предался вполне подробнейшему выполнению церковных обрядов, рóздал много вкладов по монастырям, и последний час застиг его среди такой праздной и скучной жизни. На смертном одре он беспрестанно предавался мрачным предчувствиям; его посещали страшные видения и в болезном бреду грозящие библейские сказания невольно и беспорядочно приходили ему на память: «Господь натянул свой лук,– говорит он,– Господь извлек свой меч и потрясает им как воитель; пламенем и железом разразится гнев Господень». Слова эти леденили ужасом приближенных, окружавших постель короля; а Стиганд, архиепископ Кентерберийский, не удержался и со смехом укорял людей, трепетавших от бреда больного старика. Как ни был слаб умом старик Эдуард, ему, однако ж, достало духа объявить перед смертью знатнейшим лицам, советовавшимся с ним о выборе ему преемника, что, по его мнению, преимущественно перед всеми достоин царствовать Гарольд, сын Годвина. Назвав в этот час Гарольда, умирающий

король стал выше своих прежних предупреждений и даже выше связей кровного родства: в Англии был в то время внук Эдмунда Железный Бок, рожденный в Венгрии, куда укрылся его отец во время датских гонений. Молодой этот человек по имени Эдгар не имел ни дарований, ни достаточной известности и едва говорил по-саксонски, потому что провел молодость в чужой стране. Подобный наследник не мог соперничать с Гарольдом, храбрым, богатым, разрушителем чужестранного владычества. Гарольд был человек, наиболее способный противостоять опасностям, откуда бы они ни угрожали стране. Если бы даже умиравший король не указал на него прочим вождям, то и в таком случае общий голос назвал бы его королем. Он был выбран на другой день после похорон Эдуарда и коронован архиепископом Стигандом, которого Римская церковь не признавала в этом сане. Внук пастуха Ульфнота, с самого вступления своего на престол, показал себя справедливым, мудрым, доступным, деятельным на пользу страны и, говорит древний историк, не щадившим себя ни в каких трудах ни на земле, ни на море. Много ему предстояло забот и трудов, чтобы пересилить выказывавшееся с разных сторон всеобщее уныние. Явление кометы, видимой в Англии в течение целого месяца, произвело на умы чрезвычайное впечатление ужаса и удивления. Народ сходился на улицах и площадях городов и селений, чтобы рассматривать это чудо, в котором видели подтверждение общих предчувствий. Монах из Мальмесбюри, занимавшийся астрономией, сочинил род поэтического воззвания к новой комете, в котором между прочим сказано: «Наконец ты опять появилась, ты, которая заставишь плакать стольких матерей! Много лет не видал я твоего блеска; но теперь, предвещая разорение моей отчизны, ты мне кажешься более грозной». Начало нового царствования обозначилось совершенным возвращением к народным обычаям, пренебреженным в предшествовавшее царствование. В хартиях короля Гарольда старинная саксонская подпись имени заменила норманнские привесные печати. Однако ж, при всех преобразовани-

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

ях, король не отрешил от должности и не удалил из Англии тех норманнов, которые были там оставлены, вопреки закону, по снисхождению к ним короля Эдуарда. Эти чужестранцы продолжали пользоваться всеми гражданскими правами; но мало благодарные за великодушие Гарольда, они пустились работать как внутри, так и вне Англии для норманнского герцога. Они послали к Вильгельму с известием о смерти Эдуарда и выборе в короли Годвинова сына. Герцог Нормандии узнал эту новость в своем парке близ Руана. Он держал в руках лук и пробовал на нем новые стрелы, когда пришло к нему важное известие. Вдруг он задумался, отдал лук одному из приближенных и, переправясь через Сену, вошел в свой руанский дворец. Он начал ходить вдоль и поперек по большой зале, то садился, то вставал, переменил место и положение, и никак не мог успокоиться. Никто не смел к нему подойти: все стояли поодаль и посматривали в молчании. Тогда вошел один из военачальников, ближайший доверенный герцога. К нему обратились прочие, спрашивая о причине тревожного состояния, в котором они видели Вильгельма. «Ничего не знаю наверно,– отвечал он,– но скоро узнаем все». Потом, подойдя один к Вильгельму, он сказал: «Государь, к чему скрывать от нас известие? Какая от того вам польза? По всему городу ходит слух, что английский король умер, что Гарольд овладел престолом, солгав вам против своей присяги».– «Это правда,– отвечал герцог,– меня огорчают смерть Эдуарда и обида, нанесенная мне Гарольдом».– «Так что же, государь,– продолжал придворный,– не огорчайтесь делом, поправим: нет средств против смерти короля Эдуарда, так есть средство против Гарольдовой обиды. На вашей стороне право, у вас добрые рыцари: начинайте отважней. Дело, хорошо предпринятое, вполовину сделано»... В это время к Гарольду, сыну Годвинову, спокойно правившему Англией, из южных областей прибыл посланник из Нормандии с такими словами: «Вильгельм, герцог норманнов, припоминает тебе клятву, которой ты ему поклялся своими устами и своей рукой, над истинными и святыми мо-

613

щами».– «Правда,– отвечал саксонский король,– я поклялся так Вильгельму, но сделал это под влиянием насилия. Я обещал то, что мне не принадлежало и чего я никак не мог исполнить: королевская власть не есть моя собственность, и я не могу сложить ее с себя без согласия моей страны; точно так же, без согласия страны, не могу взять в супруги женщину иностранку. А что до моей сестры, требуемой герцогом в замужество за одного из своих баронов, то она в этом году умерла: хочет ли он, чтобы я послал ему ее тело?» Норманнский посланник возвратился с этим ответом, и Вильгельм через вторичного посла возразил укоризнами мягкими и умеренными, прося короля, если уже он не хочет выполнить всех клятвенных условий, то, по крайней мере, чтобы он выполнил хотя одно обещание и принял в супруги молодую девушку, на которой хотел жениться. Гарольд опять отвечал, что не сделает и того, а в доказательство вступил в брак с женщиной саксонской, сестрой Эдвина и Моркара. После этого были произнесены последние слова разрыва: Вильгельм поклялся, что в том же году придет требовать весь долг и будет преследовать клятвопреступника даже в тех местах, которые его враг признает самой верной и твердой опорой своим ногам. Насколько было возможно распространение гласности в XI в., герцог Нормандии огласил то, что он называл чрезвычайной недобросовестностью сакса. Всеобщее влияние суеверия не дало возможности и беспристрастным свидетелям этого спора понять неукоризненность самостоятельных, патриотических действий Годвинова сына и его искреннее уважение к правам народа, выбравшего его в короли. Мнение большинства на материке было в пользу Вильгельма против Гарольда, то есть за человека, употребившего святыню как ловушку и обвинявшего в предательстве того, который не хотел поступить предательски. С принесением в Италию дьяконом из Лизиё известия о мнимом преступлении Гарольда и всего английского народа, переговоры, начатые еще прежде с Римской церковью Робертом Жюмьежским и монахом Ланфранком, продолжались с большей деятельностью. Герцог

614

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

Нормандии начал перед папским двором против своего соперника тяжбу за святотатство. Он просил, чтобы Англия была осуждена церковью и объявлена собственностью первого, кто ее займет, по одобрению Папы. Основанием его жалобы были три главных обвинения: умерщвление молодого Альфреда и норманнов, его спутников, изгнание архиепископа Роберта с кафедры кентерберийской и клятвопреступление короля Гарольда; сверх того, он признавал за собой неоспоримые права на королевство, как по родству с королем Эдуардом, так и по тем намерениям, которые, говорил герцог, покойный король заявлял перед смертью. Вильгельм разыгрывал лицо истца, ожидающего правосудия, с тем, чтобы суд выслушал и его противника. Но напрасно оповещали Гарольда о защите себя перед римским двором: он не согласился признать себя подсудимым этому двору и даже не отправил туда посла, считая унизительным подчинить иностранцам независимость своей короны и, по здравому смыслу, не доверяя беспристрастию судей, к которым обратился его неприятель. Консисторией святого Иоанна Латеранского управлял тогда человек, знаменитейший между всеми деятелями Средних веков: то был Гильдебранд, монах Клюнийский, возведенный Папой Николаем II в достоинство архидиакона римской церкви. Господствовав несколько лет именем этого Папы, Гильдебранд настолько усилился, что мог направить избрание, по своему усмотрению, преемника Николаю II на Александра II и поддержать нового Папу, когда он не был одобрен императорским двором. Все стремления этого человека, одаренного неутомимой деятельностью, обратились к изменению духовной власти римского престола на всемирную монархию над христианскими государствами. Это направление, начавшееся с IX в. подчинением многих городов Средней Италии папской власти, продолжалось и в двух последующих столетиях. Все города Кампании, непосредственным митрополитом которых был первосвященник Рима, перешли добровольно или по насилию под его правительственную власть, и, по странной случайности, в первой половине XI в. норманнские рыцари,

покинувшие родную страну, водили под знаменем святого Петра римские ополчения на эти завоевания. В то же время другие норманны, из авантюристов и богомольцев, нанялись в службу к мелким владельцам Южной Италии; потом, как некогда саксы, нанимавшиеся у бриттов, они нарушили свои обязательства, захватили укрепленные места и утвердили свое владычество над страной. Эта новая сила, положившая конец если не притязаниям, то, по крайней мере, действительному владению Греческой империи над городами Апулии и Калабрии, приходилась как нельзя лучше к религиозной нетерпимости Рима и льстила папскому властолюбию надеждой легко приобрести влияние на воинов простодушных и полных уважения к апостольскому престолу. Действительно, многие из этих новых герцогов и графов постепенно признавали себя вассалами князя апостолов и пожелали получить хоругви от Римской церкви в знак инвеституры над землями, ими самими завоеванными. Таким образом, церковь пользовалась успехами норманнского оружия для распространения своего господства над Италией и привыкла видеть в норманнах людей, как бы предназначенных сражаться на ее службе или признавать себя ее вассалами в своих завоеваниях. Таковы были странные отношения, созданные случайностью событий, когда поступили к римскому двору жалобы и просьбы герцога Нормандии. Захваченный своей мыслью, архидиакон Гильдебранд счел это время благоприятным, чтобы сделать с Англией то же самое, что удалось в Италии: он употребил все усилия, чтобы заменить духовные рассуждения о недостатке усердия к церкви в английском народе, о симонии епископов и клятвопреступлении короля, настоящими переговорами о завоевании целого государства, на общий страх и для общей выгоды. Несмотря на очевидность этих замыслов, чисто политических, тяжба Вильгельма против Гарольда была рассматриваема в заседании кардиналов, где и происходили рассуждения только о наследственном праве, о святости присяги и уважении, подобающем мощам. Многим из присутствовавших подобные поводы показались недоста-

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

точными для одобрения церковью вооруженного нападения на народ христианский; а как архидиакон настаивал, то поднялся ропот, и несоглашавшиеся сказали ему, что позорно дозволять и поощрять убийство; но он этим не смутился, и мнение его восторжествовало. По силе приговора, произнесенного самим Папой, дозволено было герцогу Нормандии Вильгельму вступить в Англию, чтобы привести это королевство в послушание апостольскому престолу и восстановить там навечно сбор деньги святого Петра. Булла, отлучившая от церкви Гарольда и всех его сообщников, была вручена Вильгельмову посланнику, и к этой посылке добавили хоругвь Римской церкви и перстень с вложением в нем под дорогим алмазом волоса святого Петра. В этих добавлениях заключались знаки военной и духовной инвеституры; а благословенная хоругвь, освящавшая вторжение в Англию герцога Нормандии, была та самая, которую, в недавние годы, норманны Рауль и Гильом Монтрёльские, во имя церкви, водружали на замках Кампании. До привоза буллы, хоругви и перстня Вильгельм собрал тайный совет из преданных себе людей для получения от них совета и помощи. В числе их были двое сводных его братьев – Эвд, епископ Байё, и Роберт, граф Мортенский; Гильом, сын Осберта, сенешаль Нормандии, то есть помощник герцога по гражданскому управлению, и некоторые другие из высших баронов. Все они подали голос за вторжение в Англию и обещали служить Вильгельму лично и имуществом, с готовностью продать или заложить свои наследия. «Но этого еще недостаточно,– прибавили они,– вам надо попросить помощи и совета вообще у обитателей этой страны. Справедливость требует, чтобы платящий на предприятие был призван и для соглашения об уплате». Тогда, говорят летописцы, Вильгельм велел созвать большое собрание людей из всех сословий Нормандии: военных, духовных, торговых и всех наиболее уважаемых и богатых. Он сообщил им о своем предприятии и просил их содействия; потом собрание удалилось, чтобы рассуждать на свободе, вне всякого влияния.

615

Внешние городские стены

В последовавшем затем совещании мнения до крайности разделялись: одни хотели, чтоб герцогу помогли кораблями, припасами и деньгами; другие отказывали во всякой помощи, говоря, что их долги и без того превышают средства уплаты. Рассуждения не обошлись спокойно: члены собрания сошли со своих мест, разделились на круги; говор и телодвижения становились очень шумны. Посреди этого беспорядка сенешаль Нормандии Гильом, сын Осберта, возвысил голос и сказал: «Зачем вы так спорите? Он ваш сеньор и нуждается в вас; ваше дело самим предложить ему помощь, а не ожидать его просьбы. Если вы его теперь выдадите, а он достигнет своей цели, то – оборони Боже – он вам это припомнит. Покажите же, что вы его любите, и порадейте ему».– «Нет сомнения,– кричали несоглашавшиеся,– что он наш сеньор; да разве не довольно с нас платить ему должную подать? Мы не обязаны помогать ему на заморские походы; он для своих войн обременяет нас податями. Не удайся ему новое предприятие, и наша страна совсем разорена». После долгих переговоров и разных возражений, решили, чтобы сын Осберта, знавший средства каждого, говорил герцогу от имени собрания с извинением в ограниченности пожертвований. Норманны возвратились к герцогу, и сын Осберта говорил так: «Не думаю, чтобы

616

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

были на свете люди, усерднее этих людей. Вы знаете, как они всегда помогали вам своими пожертвованиями, как они несли на себе все наши службы; а вот теперь они хотят сделать еще более прежнего и предлагают служить вам за морем, как и здесь. Идите же вперед, государь, и не щадите никого. Кто доселе вам давал на двух добрых всадников, теперь будет давать на четверых» – «О-о, нет, нет! – вскричали разом пришедшие.– Мы не уполномочили вас на такой ответ; мы так не говорили, и этого не будет! Если мы понадобимся ему здесь, то станем служить, как следует; но мы не обязаны помогать ему завоевывать чужую страну. Впрочем, если мы теперь сослужим ему двойную службу, отправясь с ним за море, он обратит это себе в право и обычай на будущее время; он обременит этим обычаем наших детей. Этого не будет!!!» Опять начали собираться кружки по десять, двадцать, тридцать человек; опять многие шумели, и разошлись. Герцог Вильгельм, удивленный и раздраженный как нельзя более, скрыл, однако ж, свой гнев и употребил хитрость, которая почти всегда удается лицам могущественным, желающим победить общественные сопротивления. Он призывал к себе отдельно каждого из тех самых людей, которых прежде собрал вдруг. Начав с лиц самых влиятельных и богатых, он просил их оказать ему помощь добровольно и безвозмездно, утверждая, что он вовсе не желает стеснять их впредь, ни злоупотреблять их щедростью против них же, а потому готов дать им письменное в том удостоверение, скрепленное его большой печатью. Никто не имел духа произнести отказа, стоя глаз на глаз с властелином страны. Между тем обещаемые ими пожертвования немедленно записывались в особый список. Примеру прежде позванных следовали и все остальные. Один подписался на корабли, другой на людей вооруженных, иные обязались идти лично; духовенство дало деньги, купцы – товары, земледельцы – съестные припасы. Вскоре привезли из Рима освященную хоругвь и буллу, одобрявшую вторжение в Англию. При известии об этом усердие удвоилось. Каждый понес, что только мог. Матери посылали своих сыновей в войско

для приобретения ими Царства Небесного. Вильгельм объявил свой призыв на войну и в соседних странах; он предлагал большое жалованье и разграбление Англии каждому крепкому человеку, решавшемуся служить ему копьем, мечом или арбалетом. Пришло множество всеми дорогами, отовсюду: и издали, с севера и юга. Пришли из Мэна и Анжу, из Пуату и Бретани, из Франции и Фландрии, из Аквитании и Бургундии, с Альп и с берегов Рейна. Все пришлецы по ремеслу, все блудные сыны Западной Европы шли без устали к герцогу; иные были рыцари и воинские начальники, другие простые пешеходы и воины, одни просили денежного жалованья, прочие только перевоза и добычи, какая им попадется. Многие хотели земли в Англии, замка, города; наконец, некоторые просили себе в замужество богатых саксонок. Обнаружились все похоти, все страсти человеческой алчности. Вильгельм не отказывал никому, говорит норманнская хроника, и по возможности удовольствовал каждого. Он дал заранее какому-то Реми епископство в Англии – за корабль и двадцать воинов. Весной и летом во всех гаванях Нормандии всевозможные рабочие строили и снаряжали корабли; кузнецы и оружейники работали копья, мечи и кольчуги, а носильщики беспрестанно сновали взад и вперед, перетаскивая оружие из мастерских на корабли. Покуда производились с величайшей поспешностью все эти приготовления, Вильгельм отправился в Сен-Жермен к Филиппу, королю французов, и приветствовал его почтительной речью, какую не всегда соблюдали его предки в отношениях к королям французским: «Вы – мой сеньор,– говорил он,– если вам угодно будет мне пособить, а Бог дарует мне милость получить мое право на Англию, то обещаю поклониться вам ею, как бы получил ее от вас». Филипп собрал своих баронов на совет, без которого не мог решать никаких важных дел, и бароны высказали мнение, что никак не следует помогать Вильгельму в предпринимаемом им завоевании. «Вы знаете,– сказали они королю,– как мало подчиняются вам ныне норманны; будет еще хуже, когда они завладеют Англией. Сверх того, помощь Виль-

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

гельму дорого бы стоила нашей стране; а если предприятие его не удастся, то английский народ останется нашим врагом навсегда». Вильгельм с неудовольствием удалился от короля Филиппа и обратился с такой же просьбой к шурину своему, графу Фландрии; тот также отказал... Несмотря на все это, сборным местом для кораблей и войска было назначено устье р. Дивы, впадающей в Океан, между Сеной и Орной. Целый месяц дули противные ветры и задерживали там норманнский флот. Потом южный ветер двинул корабли до устья Соммы к Сен-Валери. Там застигла их непогода, и надобно было простоять несколько дней. Корабли бросили якоря, а войска расположились на берегу, под непрестанными проливными дождями. Во время этой остановки несколько судов, разбитые жестокой бурей, погибли со своими экипажами. Этот случай подал повод к сильному ропоту в войсках, утомленных долгой стоянкой. Целый день праздные воины проводили время под палатками в разговорах, рассуждая друг с другом об опасностях и трудностях предприятия. Еще не было сражений, говорили они, а уже погибло много людей; считали и преувеличивали число трупов, выброшенных морем на берег. Такие слухи уменьшали отважность пришлецов, вначале полных усердия; некоторые из них даже нарушили свои обязательства и удалились. Чтобы не дать усилиться такому расположению, вредному для предприятия, герцог Вильгельм велел тайно хоронить умерших и увеличил отпуск съестных припасов и крепких напитков. Но недостаток деятельности поддерживал уныние; ропот продолжался; воины говорили: «Безрассуден человек, желающий завладеть чужой землей. Богу противны такие замыслы, и Он нас вразумляет, не посылая нам благоприятного ветра». Вильгельм, несмотря на свои душевные силы и всегдашнее присутствие духа, сам мучился беспокойством и с трудом подавлял собственные опасения. Часто являлся он в церковь местного покровителя, святого Валерия, долго оставался там на молитве, а выходя оттуда, посматривал на петуха, вертевшегося по направлению ветра на

617

церковной колокольне. Если ветер казался с юга, лицо герцога прояснялось; но при повороте петуха на север или на запад, оно опять принимало печальное выражение. По искреннему ли чувству веры или для доставления какого-нибудь развлечения унывающим и малодушным, он велел торжественно поднять из церкви раку святого и крестным ходом пронес мощи по всему лагерю. Войско стало на молитву; начальники пожертвовали богатые вклады; каждый воин, до последнего, внес свою лепту; а в следующую ночь, как будто небесным чудом, подул благоприятный ветер и погода прояснилась. На рассвете 27 сентября (1066 г.) солнце, дотоле затемняемое тучами, явилось в полном блеске. Лагерь немедленно снялся, все работы по нагрузке исполнены были с большим одушевлением и не меньшей быстротой, так что за несколько часов до солнечного заката флот поднял якорь. Четыреста больших парусных кораблей и более тысячи перевозных судов поплыли в море при звуке труб и радостном крике шестидесятитысячного войска. Корабль, на котором плыл герцог Вильгельм, шел впереди. На верху мачты у него развевалась хоругвь, присланная Папой; а на флаге виднелось изображение креста. На разноцветных парусах этого корабля было нарисовано по три льва, представлявших герб Нормандии; передняя часть корабля оканчивалась фигурой ребенка с натянутым луком в руках и стрелой, готовой к спуску. Наконец, большие фонари, поднятые на марсы, как необходимая предосторожность во время ночного плавания, служили для флота маяком, которого должны были держаться прочие суда. Этот корабль, наилучший ходок из всего флота, предшествовал другим кораблям, пока длился день. В ночь он далеко оставил их за собой. Наутро герцог послал одного из моряков на вершину большой мачты, посмотреть, идут ли другие корабли. «Ничего не вижу, кроме воды и неба»,– сказал матрос, и потому тотчас бросили якорь. Герцог казался веселым и, желая отстранить от своих спутников заботы и страх, велел подать обильный обед и крепкие, настоянные на пряностях вина. Матрос опять влез на мачту и сказал, что в этот раз видит четы-

618

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

ре корабля; в третий раз он закричал: «Вижу целый лес мачт и парусов»... По несчастной случайности, английские суда, долго крейсировавшие вдоль этих берегов, вошли в гавань за съестными припасами. Войска Вильгельма, не встретив сопротивления, пристали у Певенси, близ Гастингса, 28 сентября 1066 г. Сначала высадились стрелки. Они носили короткую одежду, а волосы их были выбриты. Потом спустились всадники. На них надеты были кольчуги и железные блестящие шлемы почти конической формы; вооружены они были длинными, крепкими копьями и прямыми обоюдоострыми палашами. После них вышли рабочие войска, пионеры, плотники, кузнецы. Они выгрузили на берег по частям три деревянных замка, срубленных и изготовленных заранее. Герцог сошел на землю последний. Как только нога его коснулась берега, он споткнулся и упал вниз лицом. Поднялся говор; раздались голоса: «Храни нас Боже! Дурной знак». Но Вильгельм, вскочив, тотчас сказал: «Что с вами? Чему вы дивитесь? Я обнял эту землю моими руками, и, клянусь Божиим величием, сколько ее ни есть, она ваша». Это быстрое возражение мгновенно уничтожило впечатление дурного предзнаменования. Войско направилось к городу Гастингсу; вблизи этого места устроили лагерь и поставили два деревянных замка, в которые сложили припасы. Отряды, посланные во все окрестности, грабили и жгли дома. Англосаксы бежали из своих жилищ, прятали свое имущество и свой скот и толпами спешили укрываться по церквам и кладбищам в надежде спастись там от врагов, таких же христиан, как они. Но, в порыве за добычей, норманны не обращали внимания на святость мест и не уважали священных убежищ. Гарольд находился в Йорке. Он был незадолго перед тем ранен и отдыхал от трудов, когда запыхавшийся гонец известил его, что Вильгельм Нормандский высадился и поставил свое знамя на земле англосаксов. Гарольд немедленно пустился к югу со своим победоносным войском и на походе объявлял и рассылал повеления всем правителям областей вооружить войска и вести их к Лондону. Западные ополчения пришли вскоре;

северные, по дальности расстояния, опоздали. Однако ж можно было ожидать, что в непродолжительном времени все силы страны соберутся вокруг короля англичан. Один из тех норманнов, в пользу которых было допущено изъятие из закона о всеобщем их изгнании и которые теперь стали шпионами и тайными слугами завоевателя, предупредил герцога, чтобы он был наготове, потому что через четыре дня сын Годвина приведет с собой сто тысяч человек. Нетерпеливый Гарольд не выждал четырех дней: он не мог преодолеть желания поскорее вступить в бой с чужестранцами, особенно, когда узнал, что они во всех отношениях разоряют окрестную страну. Надежда защитить от бедствий хотя некоторых из своих соотечественников, может быть, желание попытать против норманнов непредвидимое и внезапное нападение побудили Гарольда спешить к Гастингсу с войском вчетверо слабейшим против сил герцога Нормандии. Но стан Вильгельма зорко охранялся от нечаянного нападения, и передовые его караулы охватывали большое пространство. Конные отряды, отступая перед неприятелем, известили о приближении короля саксов, который, говорили они, мчится, как бешеный. Видя неудачу намерения внезапно ударить на неприятеля, сакс был вынужден умерить свою запальчивость; он остановился в семи милях от лагеря норманнов и, вдруг изменив план действий, для отражения нападений норманнов устроил окопы и стал их ожидать за рвами и полисадами. Шпионы, говорившие по-французски, были посланы в заморское войско для разведки силы и диспозиции неприятеля. По возвращении они рассказывали, что в лагере Вильгельма более священников, нежели у англов воинов. Они приняли за священников все те лица в норманнской армии, которые имели бритые бороды и коротко остриженные волосы, тогда как англосаксы, по своему обычаю, носили тогда длинные волосы и бороду. При таком рассказе Гарольд не мог удержаться от улыбки. «Те, которых вы видели в таком значительном числе,– сказал он,– не священники, а храбрые военные люди, готовые показать нам, чего они стоят». Многие из саксонских предводителей

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

советовали королю избегать сражения и отступить на Лондон, опустошив всю между лежащую страну, чтобы переморить голодом чужестранцев. «Чтобы я опустошил страну, которая мне доверена в охранение! Да это было бы предательство,– отвечал Гарольд,– и я скорее должен пытать счастья в бою с малым числом моих людей, с моей храбростью и моим правым делом». Герцог Нормандии, по совершенно противоположному характеру, во всех обстоятельствах не пренебрегал никакими средствами и ставил выгоду выше личной своей гордости; поэтому он воспользовался неблагоприятным положением своего противника, чтобы возобновить свои требования. Монах по имени Дом Гуга Мегро явился к королю Саксонскому и от лица Вильгельма предложил ему выбрать и выполнить одно из трех следующих предложений: или отказаться от королевства в пользу нормандского герцога, или принять посредничество Папы и положиться на его решение, которому из двух быть королем, или, наконец, решить этот вопрос поединком. Гарольд отвечал строптиво: «Я не отрекусь от королевского титула, не хочу посредничества и Папы и не принимаю поединка». Несмотря на эти положительные отказы, Вильгельм опять послал своего норманнского монаха и дал ему наставление в следующих словах: «Ступай, скажи Гарольду, что если он будет верен своему прежнему договору со мной, то я оставлю ему все земли за рекой Гумбером, а брату его Гурту дам всю страну, бывшую в управлении Годвина; если же он станет упорствовать против моих предложений, то скажи ему перед его дружиной, что он лжец и клятвопреступник, что как он, так и все его сообщники отлучены от церкви приговором Папы, и булла об этом отлучении у меня в руках». Дом Гуга Мегро произнес эти слова перед Гарольдом с некоторой торжественностью, и норманнская летопись упоминает, что при словах «отлучены от церкви» английские предводители переглянулись между собой, как бы при виде большого бедствия. Тогда один из них сказал: «Мы должны сражаться, как бы велика ни была предстоящая нам опасность: дело идет не о том только,

619

Амбразура окна замка

чтобы подчиниться новому королю после смерти нашего короля; нет, дело идет совсем о другом. Герцог Нормандии отдал наши земли своим баронам, своим рыцарям, всем своим воинам, и большая часть из них уже поклялась ему в верности за эти земли. Все они захотят своих долей, если их герцог станет нашим королем; он сам должен будет отдать им наши имущества, наших жен, наших дочерей, потому что все им заранее обещано. Они пришли не для того только, чтобы разорить нас, но чтобы разорить также и наше потомство, чтобы отнять у нас землю наших предков; а что станется с нами, куда пойдем мы, когда у нас не будет более отечества?» Англосаксы положили единодушной клятвой не заключать ни мира, ни перемирия, ни договора с пришельцами, и умереть или выгнать норманнов. На эти бесполезные переговоры был потрачен целый день. Спешный поход Гароль-

620

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

Ворота замка с внешней стороны

да на юг поставил другие отряды войск в невозможность поспеть в его лагерь. Эдвин и Моркар, оба правителя севера, были еще в Лондоне или на дороге к Лондону; к Гарольду присоединялись только волонтеры, поодиночке и малыми отрядами, поселяне и горожане, наскоро вооруженные, монахи, покидавшие монастыри и спешившие на зов отчизны. В числе этих последних прибыл Леофрерик, аббат большого Петерборугского монастыря, близ Эли, и аббат Гидский, из окрестностей Винчестера. Он привел двенадцать монахов из своего монастыря и двадцать воинов, вооруженных на его счет. Час сражения наступал. Двое младших братьев Гарольда, Гурт и Леофвин, заняли свои места при нем. Гурт хотел убедить старшего брата не участвовать в сражении, а отправиться в Лондон за новыми подкреплениями, пока его приверженцы будут отражать нападения норманнов. «Гарольд,– говорил молодой человек,– ты не можешь отречься от того, в чем по насилию или добровольно

ты клялся герцогу Вильгельму над мощами святых; зачем же тебе идти в бой, имея на себе преступление клятвы? Для нас, не клявшихся ни в чем, война вполне законна, потому что мы защищаем свою родину. Оставь нас сражаться теперь одних. Если не устоим, ты нам поможешь; если умрем, ты за нас отомстишь». На эти братские советы Гарольд отвечал, что долг запрещает ему уклоняться от сражения, тогда как его соотечественники жертвуют жизнью. Уверенный в себе и в своем праве, он расположил войска к сражению. На местности, которая с тех пор и доныне называется Местом битвы, ряды англосаксов занимали длинную гряду холмов, укрепленных палисадами и ивовыми плетнями. В ночь на 13 октября Вильгельм объявил норманнам, что на другой день будет сражение. Священники и монахи, прибывшие в большом числе вместе с завоевателями в надежде, как и те, на добычу, собрались на пение молебнов, а воины занялись приготовлением к бою своего оружия. Оставшееся им затем время они употребили на исповедь в своих грехах и причащались. В противоположном войске ночь прошла совсем в других занятиях: саксы шумно веселились и пели старинные народные песни, опорожняя, вокруг своих огней рога, полные пива и вина. Поутру в норманнском лагере епископ Байёский, брат по матери герцогу Вильгельму, служил обедню и благословлял войска, вооруженный панцирем под своим епископским облачением; потом он сел на великолепного белого коня, взял начальнический жезл и распорядился построением кавалерии. Армия разделилась на три атакующие колонны: в первой были воины из графств Булони и Понтиё, а также большая часть авантюристов, пришедших воевать за плату; во второй были союзники британские, манские и пуатевинские; над третьей колонной, состоявшей из норманнского рыцарства, начальствовал лично сам Вильгельм. Впереди и по флангам этих боевых отрядов шла многочисленными рядами пехота, легковооруженная, с длинными деревянными луками и стальными арбалетами; одеты они были в кафтаны на толстой подкладке. Герцог ехал

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

на коне, приведенном ему из Испании богатым норманном, бывшим на богомолье у святого Иакова в Галисии. Он надел себе на шею наиболее уважаемые из тех мощей, над которыми клялся Гарольд; а освященное Папой знамя нес при нем молодой человек по имени Тустен ле Блан. Прежде, нежели войска тронулись, Вильгельм сказал им такую речь: «Старайтесь хорошо сражаться и всех их бейте насмерть. Если победим, все будем богаты. Что добуду я, добудете вы; если завоюю я, завоюете вы; если я возьму землю, она будет ваша. Знайте, однако ж, что я пришел сюда не затем только, чтобы взять то, что мне следует, но и для того, чтобы отомстить за весь наш народ этим англосаксам за их вероломство, клятвопреступления и измены. Они умертвили датчан, мужчин и женщин, в ночь святого Брикия. Они замучили спутников моего родственника Альфреда и погубили его самого. Пойдем же и, с Божией помощью, накажем их за все сделанные ими злодеяния». Вскоре войско стало в виду саксонского лагеря, на северо-запад от Гастингса. Сопровождавшие священники и монахи отделились и взошли на соседний холм, чтобы молиться и смотреть на сражение. Норманн Талльефер выскакал впереди войскового строя и запел знаменитую по всей Галлии песню Карла Великого и Роланда. Распевая, он играл своим мечом, высоко его подбрасывал и ловил на лету правой рукой; норманны вторили его припевам или кричали: «Боже, помоги! Боже, помоги!» По сближении войска на полет стрелы стрелки начали пускать стрелы, а арбалетчики – свои четырехгранки (quadrelli), но большая часть этого метательного оружия заседала в высокой ограде саксонских укреплений. Пехотинцы, вооруженные копьями, и кавалерия подошли к укреплениям и пытались ворваться в ворота. Англосаксы, все пешие вокруг своего знамени, водруженного в землю, составляли за своими палисадами сплошной и твердый строй; они встретили нападающих топорами, одним размахом рассекая копья и пробивая железные кольчуги. Норманны не успели ни разрушить палисадов, ни ворваться в укрепления и, утомленные бесполезным нападением, от-

621

ступили к колонне Вильгельма. Герцог опять выдвинул своих стрелков и велел им, вместо прицельной стрельбы, стрелять навесно для того, чтобы их метательное оружие, перелетая через укрепления, поражало неприятелей сверху. Тогда многие англосаксы были ранены, и большей частью в лицо. Стрела пронзила Гарольду глаз; но он продолжал начальствовать и сражаться. Возобновилось нападение пеших и конных норманнов, при криках: «Божия Матерь, помоги! Боже, помоги!» Норманны были опять отбиты и, отступая с одних ворот, попали к крутому оврагу, прикрытому кустарниками и высокой травой: лошади их там оступались, они падали стремглав в овраг, и многие погибли. Мгновенный ужас распространился в заморском войске. Разнесся слух, что герцог убит: началось бегство. Вильгельм бросился на бегущих и грозно пересек им дорогу; он поражал беглецов своим копьем и, сняв шлем, кричал им: «Я здесь, смотрите на меня, я жив, и, Бог поможет, мы победим». Всадники возвратились к укреплениям, но не могли ни отбить ворот, ни сделать пролома: тогда герцог прибег к хитрости, чтобы выманить англосаксов из их укреплений и расстроить их ряды: он велел тысячному отряду всадников произвести нападение и удариться в бегство. Видя это беспорядочное отступление, саксы потеряли хладнокровие: они бросились в погоню, повесив на шеи свои топоры. В некотором расстоянии другой отряд, нарочно подготовленный, присоединился к мнимым беглецам, которые тотчас повернули лошадей и со всех сторон встретили ударами копий и мечей нестройно бежавших англосаксов, которым тем труднее было обороняться, что они бились огромными топорами, подымая их обеими руками. В это время был сделан пролом в укреплении: туда ворвались всадники и пешие, и пошла рукопашная схватка. Под Вильгельмом убита лошадь; король Гарольд и оба его брата пали мертвыми к подножию своего знамени, которое было вырвано и заменено хоругвью, присланной из Рима. Остатки англосакского войска, без вождя и без знамени, продолжали борьбу до ночи, так что в темноте сражающиеся обоих войск узнавали друг друга по языку.

622

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

Тогда кончилось это отчаянное сопротивление. Товарищи Гарольда рассеялись и большей частью погибли на дорогах от ран и боевого изнурения. Норманнские всадники преследовали их неотступно и никому не давали пощады. Норманны провели ночь на месте битвы. Поутру, с рассветом дня, Вильгельм выстроил свои войска и велел сделать перекличку всем людям, переплывшим с ним море; выкликали по спискам, составленным перед отплытием из стоянки при Сен-Валери. Значительное их число лежало мертвыми и умирающими вместе с побежденными. Счастливцы, оставшиеся в живых, для первой добычи за победу обобрали убитых неприятелей. Перебирая трупы, они нашли между ними тринадцать в монашеских одеждах под воинским вооружением; это были аббат Гиды и двенадцать его монахов. Название их монастыря было внесено первым в черную книгу завоевателей. Матери и жены воинов, пришедших из окрестностей сражаться и умереть при своем короле, собрались отыскивать и хоронить тела своих родных. Тело короля Гарольда оставалось довольно долго на месте битвы; никто не решался просить о выдаче этого трупа. Наконец Гита, вдова Годвина, превозмогая свою горесть, послала к Вильгельму просить дозволения отдать последнюю почесть ее сыну. Норманнские историки говорят, что она предлагала золота на вес его тела. Но герцог жестко отказал, говоря, что человек, солгавший против своей веры и закона, не стоит другой могилы, как в прибрежном песке. Потом, если верить старинным преданиям, он смягчился на просьбы монахов Вальтгамского аббатства, основанного и обогащенного Гарольдом. Два саксонских монаха, Осгод и Айльрик, посланные аббатом Вальтгамским, просили и получили дозволение похоронить в своей церкви останки их благодетеля. Они пошли к громаде обнаженных мертвых тел, тщательно рассматривали их одно за другим и не могли отличить того, которого искали: так был он обезображен. Не надеясь успеть в своих розысках, они обратились к женщине, которую любил Гарольд еще прежде, нежели был выбран королем, и просили ее принять участие в их

печальном труде. Имя ее было Эдифь; ее прозвали Красавица Лебединая Шея. Она согласилась идти за монахами на розыск и нашла труп любимого человека. Все эти события рассказаны летописцами англосаксонского племени с таким унынием и отчаянием, которые трудно передать. Они называют день этой битвы днем горьким, днем смерти, днем, обагренным кровью храбрых. «Англия, что скажу я о тебе,– восклицает историк Элийской церкви,– что расскажу я следующим поколениям? Что ты лишилась своего народного короля и подпала под власть иностранца, что твои дети бедственно погибли; что твои правители и советники побеждены, ограблены, умерщвлены». Долго спустя после этого бедственного сражения народное суеверие видело следы свежей крови на месте боя; кровавые пятна, говорили, показываются, лишь только дождь смочит землю, на высотах к северо-западу от Гастингса. Немедленно после своей победы Вильгельм дал обет построить на этом месте монастырь во имя Святой Троицы и святого Мартина, покровителя галльских воинов. Исполнение этого обещания не замедлилось, и главный алтарь нового монастыря был воздвигнут на том самом месте, где стояло и было сокрушено знамя короля Гарольда. Окружность внешних стен была назначена по холму, который храбрейшие из англосаксов устлали своими телами, и вся окрестная местность, на которой происходили ужасы битвы, отдана в собственность этому аббатству, названному по-норманнски аббатством Битвы (Abbatia de Bello). Монахи из большого Мармутиёсского монастыря близ Тура прибыли и основались в новом монастыре для моленья по душам всех убитых в сражении. Говорят, что когда началась закладка строения, архитекторы убедились в невозможности добыть воды на этом месте и пришли к Вильгельму с этим неприятным известием. «Работайте, работайте,– возразил весело завоеватель,– если Бог продлит мне веку, то у монахов Битвы будет больше вина, чем чистой воды в любом христианском монастыре». Hist. d. l. conq. d. l’Angeleterre. I, 124–264.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

623

1 Эдуард Исповедник был сын изгнанного датчанами Этельреда II и Эммы, сестры Роберта, герцога Нормандии, следовательно, тетки Вильгельма Завоевателя. Вот таблица, объясняющая родство домов Вильгельма, Эдуарда Исповедника и Гарольда:

расположение другим, но так сильно он не любил ни одного человека. Чтобы почтить таких добрых родных, заботами которых он был воспитан, и вследствие могущества Вильгельма, Эдуард желает сделать его наследником своего королевства. В его земле был сенешаль по имени Гарольд; он был благородный вассал; его мужество и доброта доставили ему в королевстве большую власть; это был человек самый сильный в стране. Он был могуществен своими вассалами и друзьями; Англия находилась на его попечении, как то и вменяется в обязанность сенешалю. По отцу он был англосакс, а по матери датчанин. Гита, его мать, была из Дании и считалась весьма знаменитой дамой: сестра ее была матерью короля Кнуда; мать же Гарольда была женой Годвина, дочь которого вышла за Эдуарда. Гарольд был любимцем своего короля, женатого на его сестре. Когда умер отец Гарольда, он захотел поехать в Нормандию, чтобы освободить оттуда заложников, которых он очень жалел. Он прощается с королем Эдуардом, но король усиленно отговаривает его, запрещает и молит всем святым не ехать в Нормандию и не вступать в сношение с герцогом Вильгельмом, потому что Вильгельм, как человек весьма хитрый, может легко

Роллон (Роберт I), первый герцог Нормандии ум. в 917 г.

Альфред Великий, король Англии ум. в 900 г.

Вильгельм I

Эдуард Древний

Роберт Васэ ГАРОЛЬД И ВИЛЬГЕЛЬМ ЗАВОЕВАТЕЛЬ. 1066 г. (в 1160 г.) Анализ содержания всей поэмы нашего автора и рассказы из предыдущего времени см. выше.

Король Эдуард (Исповедник, 1042– 1066 гг.) жил счастливо и царствование его было продолжительно; но грустно ему было то, что он ни имел детей, ни близкого родственника1, который бы мог наследовать его королевство и сохранить его. Он размышлял про себя, кто, в случае его смерти, наследует Англию. Думал он о том и часто говорил, что следует Вильгельму (Нормандскому), его родственнику, лучшему из всей фамилии, наследовать его страну. Роберт, отец герцога, воспитывал его, а сам Вильгельм оказал ему добрую услугу. Всем, что Эдуард имел хорошего в жизни, он обязан тому дому. Какое ни оказывал он

Ричард I

Эдмунд

Ричард II

Роберт II Дьявол

Вильгельм Завоеватель

Эдгар Эмм,а ж.

Этельред II

Эдмунд Ж. Б. Эдуард Эдгар, претендент

Эдред

Эдви

Эдуард Мученик

Эдуард Исповедник

Годвин, ж. Гита (сестра ж. Свена) ж. Эдита

Гарольд

624

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

Ворота замка с внутренней стороны

запутать его в свои сети. Если же он желает возвратить тех заложников, то должен отправить других послов. Так я читал то в одной летописи; но другая летопись утвердительно говорит, что сам король отправил его к герцогу Вильгельму, своему двоюродному брату, для удостоверения его в том, что он получит королевство Англию, после его смерти. Я не знаю этого обстоятельства; но в летописях мы находим и то, и другое известие. Во всяком случае, верно одно, что Гарольд отправился в путь, что бы там ни ждало его. Чему быть, того не миновать, и как ни старайся, но, что должно быть, то будет. Гарольд приказал приготовить два корабля, и из Бодгама1 вышел в море. Не могу вам сказать, кто тут был виноват: тот ли, кто держал руль, или ветер сильно по1 Бодгам, деревня близ Чичестера, а в то время порт, весьма часто посещаемый.

ворачивал, но я хорошо знаю, что дело шло худо; Гарольду пришлось идти на Понтьё (Pontheu), и он не мог ни повернуть назад, ни утаить свою личность. Рыбак той страны, бывавший в Англии и часто видевший Гарольда, заметил его и узнал тотчас по наружности и разговору. Он дал знать о том по секрету Гюи, графу Понтьё, говоря, что доставит ему большую добычу, если он последует за ним; пусть граф даст двадцать ливров, а ему будет случай приобрести сто, потому что он найдет такого пленника, который за выкуп даст ему сто и более ливров. Граф уверил рыбака, что исполнит его желание; и тот, рассчитывая на награду, указывает ему Гарольда. Они ведут пленника в Аббевиль. Гарольд через друзей извещает герцога Нормандского, как он попался в Понтьё, между тем как шел из Англии к нему, но не мог прямо взойти в порт. Он шел к герцогу послом, но сбился с дороги. Граф Понтьё схватил его и без причины посадил в темницу. Гарольд просит освободить его, если то возможно, и обещает сделать все, что герцог ни пожелает. Гюи же смотрел за пленником весьма зорко и отправил его в Борень (Beaurain, город на p. Canche), чтобы отвести дальше от герцога Вильгельма. Герцог же думал: хорошо бы овладеть Гарольдом, тогда можно будет отлично устроить свое дело. Он обещал и предлагал графу так много, грозил и льстил ему до того, что Гюи выдал Гарольда герцогу в руки. И герцог подарил ему по течению р. Олнь (Eaulne) прекрасное поместье. Вильгельм несколько дней держал у себя Гарольда, как должно, в большой чести; водил его почетно по многим прекрасным турнирам, дарил ему лошадей и оружие и брал с собой в Бретань, когда ему пришлось сражаться с бретонцами. Все это время герцог обходился с ним так хорошо, что Гарольд обещал ему выдать Англию, когда умрет король Эдуард, и, если герцогу угодно, жениться на Адели, дочери его, и подтвердить все то клятвой. Вильгельм согласился на то. Для принятия клятвы герцог созвал парламент (то есть сейм вассалов). Обыкновенно рассказывают, что он в Байё, собрав этот совет, потребовал все мощи и соединил их

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

в одно место, потом наполнил ими целый чан, приказал покрыть его шелковой материей, чтобы Гарольд ничего не знал и не видел; ему мощей не показали и не говорили о них. Сверху же поставили маленький ковчег с мощами, самый лучший и самый драгоценный, какой только могли найти: я слыхал, этот ковчег называли бычачьим глазом1. Когда Гарольд поднял руку вверх, рука задрожала, тело вздрогнуло, но потом он поклялся и обещал утвердительно, что возьмет за себя Адель, дочь герцога, уступит ему Англию и для исполнения того употребит всю свою власть, силу и уменье, если умрет Эдуард, а он сам переживет его; а в том да поможет ему Бог и эти мощи! Некоторые при этом воскликнули: «Пусть Бог дозволит ему исполнить клятву!» Когда Гарольд поцеловал ковчег и приподнялся, герцог подвел его к чану и поставил возле; тогда сняли то покрывало; герцог показывает Гарольду, на каких святых мощах он дал клятву. Гарольд пришел в ужас от тех мощей, которые ему показали. Когда Гарольд приготовился к возвращению и прощался с герцогом Вильгельмом, последний просил его сохранить в тайне данное слово. Потом, при отъезде, поцеловал его в знак верности и дружбы, соединявшей их. Гарольд счастливо переплыл море и без препятствий прибыл в Англию. Наступил и тот день, который никого не минует, когда кому нужно умереть; король Эдуард умер (1066 г.). Он хотел передать Вильгельму свое королевство; но Вильгельм находился слишком далеко, а Эдуард не может отложить своей кончины; он страдал такой болезнью, что должен был умереть; он был при смерти и уже ослабел. Гарольд же собрал своих родственников, пригласил друзей и других, вошел в комнату короля и с собой ввел только тех, которые были на его стороне. По наущению Гарольда один англосакс начал говорить так: «Государь, мы в большой скорби, потому что скоро должны лишиться тебя; это приводит 1 Судя по словам поэта, этот ковчег имел форму наших овальных бонбоньерок. Герцог подлавливал своего гостя и хотел заставить его думать, что он дает клятву над небольшим количеством мощей.

625

нас в ужас, и мы боимся потерять рассудок. Нам невозможно ни продлить твою жизнь, ни переменить твою смерть на другую: каждый должен умереть за себя, один человек не может умереть за другого. Мы не можем спасти тебя от смерти, и ты не можешь ее избежать; прах должен обратиться в прах. Нам не остается после тебя никакого наследника, который поддержал бы нас. Ты уже стар; жил ты долго, но не имел детей, ни сына или дочери, ни другого преемника, который мог бы заменить тебя, который охранял бы и поддерживал нас, и сделался королем по наследству. По всей стране англы плачут и вопят, что не станет тебя, и все мы погибли; они не надеятся более на мир, и я полагаю, что они правы: потому что без короля нам мир невозможен, а короля мы можем иметь только от тебя. Отдай при жизни свое королевство тому, который утвердил бы мир и после тебя. Не допусти, Боже, и избавь нас иметь короля, который нам не дал бы мира. Худо то королевство и малого стоит оно, когда в нем нет ни правды, ни мира... Вот перед тобой лучшие люди из твоего королевства, лучшие из твоих друзей; они все пришли просить тебя, и ты, конечно, должен исполнить их просьбу. Мы с прискорбием видим, что ты так скоро оставляешь нас, и утешаемся только мыслью, что идешь к Богу. Сюда же все собрались сегодня просить тебя, чтобы Гарольд был королем нашей страны. Мы не можем лучшего тебе советовать, а ты не можешь лучше поступить». Едва произнесено было имя Гарольда, как во всеуслышание закричали англы, что он хорошо говорил и хорошо сказал, и король должен быть уверен в том: «Государь,– говорят они,– если ты не сделаешь того, мы в продолжение всей своей жизни не будем больше иметь мира». Тогда король сел на своей постели и повернулся к англам: «Господа,– сказал он,– что я отдал свое королевство после смерти своей герцогу Нормандскому, вы знаете то хорошо: но ни один из вас не утвердил того клятвой».– «Хотя это и сделано тобой, государь,– отвечал стоявший Гарольд,– но мне предоставь быть королем, и пусть твоя земля будет моей».– «Гарольд,– сказал король,– ты получишь

626

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

желаемое, но хорошо знаю, что ты погибнешь; мне известен герцог, его бароны и великое число воинов, которых он может поставить: никто, кроме Бога, не будет в состоянии защитить тебя от него». Гарольд отвечал: что бы ни говорил король, он исполнит свое дело и не страшится ни нор-

манна, ни кого другого. Тогда король повернулся и сказал (не знаю, от чистого ли сердца): «Теперь пусть англы сделают королем герцога или Гарольда, или кого-нибудь другого; я согласен на все».

Симеон Дургамский

будто я хочу препятствовать тебе, я позволяю, иди, куда угодно, и сделай все, что можешь; но я предчувствую, что ты стремишься ни к чему иному, как нанести вред всему английскому государству, а себе бесчестье. Я не думаю, чтобы такой умный граф, каким я знаю Вильгельма, захотел отпустить тебе их, не извлекая для себя из того великой пользы». Гарольд сел на корабль, который со всем, что было на нем, был выброшен сильной бурей в устье р. Понтьё (Pontivus), которая называется также Майя, и по местному обычаю владетель той страны объявил его своим пленником. Таким образом, Гарольд, попав в неволю, подкупил обещанием награды какого-то простолюдина и тайно отправил его к герцогу Нормандии, чтобы известить о случившемся с ним. Последний, услышав то, немедленно шлет послов к владетелю Понтьё с требованием как можно скорее освободить Гарольда со всеми его людьми, не нанося ему никакого бесчестья, если он желает сохранить прежнюю его дружбу; но тот не захотел отпустить Гарольда и получил от Вильгельма вторичное требование с угрозой, что в противном случае Вильгельм, герцог Нормандский, для освобождения пленника пойдет войной на Понтьё вместе со своими вассалами. Устрашенный такими угрозами, владетель Понтьё отпускает Гарольда с его свитой, а Вильгельм делает ему почетный прием, и, выслушав, с какой

О ПРИЧИНЕ ЗАВОЕВАНИЯ АНГЛИИ НОРМАННАМИ. 1066 г. (в 1130 г.) Для того чтобы понять первоначальную причину, вследствие которой Вильгельм пошел на Англию войной, необходимо привести вкратце предшествовавшее тому. Когда произошел большой разрыв между королем Эдуардом и графом Годвином, граф был изгнан из Англии со всеми своими приверженцами. Хотя со временем он снискал милость короля, однако последний никаким образом не хотел согласиться на его возвращение в отечество, если тот не даст ему заложников. Вследствие того граф выдал заложниками Влнота (Ульфнота), своего сына, и Гака, своего внука от сына Свана, которые и были препровождены для надзора в Нормандию к графу Вильгельму, побочному (bastard) сыну Роберта, сына Ричарда и брата матери Эдуарда. Спустя несколько времени после смерти графа Годвина Гарольд, сын его, испросил у короля позволение отправиться в Нормандию, чтобы освободить брата и племянника, которые были там заложниками и по освобождении возвратить их в отечество. Ему король на это отвечал: «Пусть это сделается помимо меня; однако ж, чтобы не думали,

Le roman de Rou et des ducs de Normandie.

СИМЕОН ДУРГАМСКИЙ (SIMEON DUNELMENSIS MONACHUS, ум. после 1130 г.). Жил, как видно из его прозвания, далеко от сцены действия (Дургам лежал в Англии, близ Ньюкстля) и писал лет 60 спустя после завоевания Англии, но он пользовался хорошими источниками для ближайшего к нему времени и подробнее остановился на 66-м г. XI в. Его «История о королях англов и данов» начинается с 616 г. и доходит до 1129 г. Издания: Мonum. Hist. Britann. I, 645 с. и след.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

627

целью он прибыл, отвечает, что он сделает со своей стороны все, что от него зависит. Вильгельм продержал Гарольда несколько дней у себя и был к нему весьма внимателен и любезен, чтобы таким образом завлечь гостя в свои планы. Наконец, он открыл ему, что у него было на уме, говоря, что король Эдуард еще юношей жил в Нормандии и обещал ему клятвенно, если получит корону Англии, передать ее ему после себя по наследственному праву. К этому он прибавил: «Если ты торжественно пообещаешь мне помогать в этом деле и кроме того построишь для меня в Дувре (Dofra) крепость с колодцем, доставишь ко мне свою сестру во всякое время, когда мне будет угодно выдать ее замуж за одного из моих князей, и дашь слово жениться на моей дочери, в таком только случае ты получишь теперь же своего племянника, а после, когда я явлюсь в Англию для получения престола, и своего брата. Если я при твоей помощи успею там утвердиться, то обещаю, что ты будешь иметь все, чего бы разумно ни попросил от меня». Гарольд чувствовал всю свою опасность и не мог выйти из нее иначе, как согласившись во всем с волей Вильгельма, а потому он согласился. Вильгельм, принеся мощи святых, заставил Гарольда дать клятву над ними, что он исполнит все вышесказанное, на что они согла-

сились. После того, получив племянника, Гарольд возвратился в отечество. Когда он рассказал королю обо всем, что с ним случилось и что он вытерпел, тогда король сказал: «Не говорил ли я тебе, что я знаю Вильгельма и что твое путешествие принесет весьма много бедствий для нашего государства? Я предчувствую, что оно навлечет на наш народ великие бедствия, и да не попустит Всевышний, чтобы они начались в мои дни». Спустя немного времени после того король Эдуард умер, и при этом сам перед смертью постановил, чтобы его преемником был Гарольд. Вильгельм объявил ему, что хотя он вероломно нарушил прочие условия, но если возьмет его дочь в супружество, то он не обратит на то внимания; в противном же случае угрожал с оружием в руках требовать обещанного ему королевского достоинства. А Гарольд ответил, что он требования его исполнить не желает, а угроз не боится. Вильгельм пришел в негодование; такая несправедливость Гарольда воодушевила его полной надеждой на месть. Таким образом, он, снарядив немалый флот из 900 судов, отправился в Англию. После жестокой битвы, во время которой пал Гарольд, победитель Вильгельм овладел государством.

Вильгельм Поатье

звания анафемой Папы1, ложно помазал его, Вильгельм посоветовался со своими приближенными и решил отомстить оружием наза несенную ему обиду; несмотря на противоречие некоторых, считавших такое предприятие весьма трудным и превышающим силы Нормандии, он решился возвратить силой наследство, которого его лишили. Было бы длинно говорить, каким образом устраивали и вооружали корабли, снабдили их съестными припасами и всем необ-

ПРИГОТОВЛЕНИЕ К ПОХОДУ И ОТПЛЫТИЕ ВИЛЬГЕЛЬМА В АНГЛИЮ. 1066 г. (в 1090 г.) Внезапно узнали у нас (в Нормандии) наверное, что Англия лишилась своего короля Эдуарда и что Гарольд овладел его короной. Прежде нежели народ, погруженный в печаль, решил вопрос о наследстве избранием, в тот самый день, когда погребали короля, этот жестокий англосакс, этот изменник, провозглашенный несколькими друзьями, овладел троном, и Стиганд (архиепископ Канторберийский), лишенный священного

Historia de regibus Anglorum et Danorum.

1 Национальное духовенство в Англии и его глава Стиганд оказывали мало повиновения Риму, и потому папы всеми силами поддерживали норманнов против англосаксов, как в VI в. они поощряли англосаксов против непокорных бриттских епископов.

628

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

Фрондибола готовится перебросить в осажденный город свой «снаряд»

ходимым для войны и какое усердие выказали норманны, делая все эти приготовления. Вильгельм, со своей стороны, употребил все свои старания, чтобы обеспечить управление и безопасность Нормандии на время своего отсутствия. Его войско увеличилось большим числом рыцарей, привлеченных молвой о щедрости герцога и справедливости его дела. Он запретил грабеж и на свой счет содержал 50 000 воинов и рыцарей в продолжение целого месяца, когда он задержан был ветрами в устье р. Дивы; взял на свой счет все содержание армии и не дозволял ничего отнимать у жителей. Стада крестьян продолжали пастись в полях с такой безопасностью, как будто бы эти

поля были священными; жатвы, пощаженные гордым презрением рыцарей, ожидали серпа жнецов. Слабый и безоружный человек свободно путешествовал, распевая, на своей лошади и без страха смотрел на вооруженные толпы. Тогда на престоле св. Петра в Риме находился Папа Александр (II), вполне достойный и покорности, и послушания Католической церкви, потому что его советы всегда были справедливы и полезны. Герцог просил у Папы его покровительства; и когда он известил его о своих приготовлениях к походу, Папа дал ему знамя и благословение св. Петра, чтобы он напал на своего врага с полной уверенностью...

КАПЕЛЛАН ВИЛЬГЕЛЬМ ПОАТЬЕ (GUILELMUS PICTAVIENSIS, CAPELLANUS). Родом из Поатье, служил в капелле, то есть в канцелярии самого Вильгельма Завоевателя и принадлежал к числу образованнейших людей того времени: написанная им книга «Деяния Вильгельма II, герцога норманнов, первого короля англов» считается одним из лучших исторических произведений Средних веков. Понятно, что автор был ревностный приверженец Вильгельма Завоевателя. Издания: Duchesne. Scr. histor. Norum., с. 178–213. Переводы: у Гизо, Collect. XXIX, с. 326–439.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

629

Наконец, целый флот, собранный с такими стараниями, оставил устье р. Дивы и соседние гавани, где он так долго ожидал попутного ветра, и направился к Сан-Валери. Ни замедление, причиненное ветрами, ни крушения, ни дезертирство трусов, клявшихся ему в верности, не могли поколебать герцога; совершенно уверенный в успехе, он положился на Божественное покровительство и Ему воссылал свои обеты, свои молитвы и свои жертвы. Желая благоразумием победить бедствия, он скрыл, по возможности, смерть тех, которые погибли во время бурь, приказав тайно похоронить их, а нужды других облегчить, увеличивая раздачу съестных припасов. Он умел всегда своими речами ободрить отчаивавшихся и боязливых. Задерживаемый беспрестанно противными ветрами, Вильгельм умолял небо послать ему попутный ветер и приказал вынести из церкви тело блаженного Валерия, возлюбленного Богом. Все его войско присутствовало при этой религиозной церемонии. Наконец так долго ожидаемый ветер подул, и все голосом и движением руки возблагодарили небо и, ободряя друг друга, шумно и поспешно оставили землю и усердно приготовлялись начать свое опасное плавание. В этой толкотне один кричал своего вассала, другой – товарища, большая же часть, забыв вассалов, товарищей и все, что для них может быть необходимо, думали только как можно скорее отправиться, чтобы не остаться на берегу. Герцог, более других торопясь, ободряет и укоряет тех, которые наименее торопятся. Опасаясь, чтобы они не пристали прежде известного

дня к берегу и в неприятельский или малоизвестный порт, Вильгельм через глашатая отдал распоряжение, чтобы корабли, когда они будут в открытом море, останавливались ночью и бросали якорь, пока не увидят знака на его мачте; тогда звук трубы даст сигнал к отъезду... Ночью после стоянки корабли подняли якорь. Корабль, на котором был герцог, с большой ревностью стремясь к победе, тотчас, вследствие своей быстроты, опередил остальной флот, отвечая скоростью хода нетерпению своего вождя. При появлении солнца гребец получил приказание посмотреть с вершины мачты, не идут ли прочие корабли; но он отвечал, что ничего не видно, кроме неба и моря. Герцог приказал тогда бросить якорь; а чтобы его люди не предались страху и печали, с бодростью и веселостью, как бы в зале своего дворца, сел за обильный стол, где не было недостатка в вине, и уверял, что скоро остальной флот, сопровождаемый рукой Божией, под покровительством которой он находится, присоединится к ним. Посмотрев в другой раз, гребец сказал, что видит четыре корабля; в третий же раз возвестил, что их идет такое множество, что бесчисленные и сближенные между собой мачты казались лесом. Пусть всякий сам догадается, в какую радость обратилась надежда герцога и как он от глубины сердца возблагодарил Бога за его благость. С помощью попутного ветра флот беспрепятственно вошел в порт Певенсей (близ Гастингса, 28 сентября 1066 г.).

Матвей Парижский

склонность послужила для меня побудительной причиной к этому труду. Дурные люди говорят: «Какая надобность записывать жизнь и смерть людей, а также различные события, происходившие в мире? Зачем доводить до сведения потомства и упрочивать в его памяти столько удивительных событий?» Пусть же узнают они, что ответит им на это мудрец: «Природа вложила в душу каждого человека стремление познавать. Без познания, без воспоминания

ВИЛЬГЕЛЬМ I, КОРОЛЬ АНГЛИИ. 1066–1087 гг. (в 1259 г.) В начале своей хронографии, или описания времен минувших, я намерен прежде всего дать ответ тем завистливым порицателям, которые считают мой труд бесполезным; потом я объяснюсь и изложу кратко свои основания перед теми, которых благо-

Gesta Guilelmi II, ducis Normannorum, regis Anglorum, I.

630

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

обо всем случившемся до него человек доходит до тупости, составляющей удел бессловесных. Его существование походит на положение человека, заживо зарытого в землю. И если вы станете забывать и презирать тех, которые умерли в древние и давно минувшие времена, то кто вспомнит о вас самих? Память праведного не погибнет, имя праведного будет вечно возноситься к небу, сопровождаемое благословением всех; тогда как имя нечестивого сопутствуется проклятиями и укоризной». Жизнь, избегающая примера злых людей и направленная всецело по следам добрых – историю которых я преимущественно намерен изложить,– вот счастливый результат книг и верное изображение обязанностей человека. Этими побуждениями руководился законодатель Моисей, хотя у него были и другие, когда в ветхозаветных книгах прославил невинность Авеля, зависть Каина, ум Иакова, беспечность Исава, терпение Иова, коварство одиннадцати сыновей Израиля, доброту двенадцатого, то есть Иосифа, казнь пяти городов, покаяние ниневитян; и посредством письма он увековечил те лица и события в памяти потомства. Моисей хотел внушить стремление к подражанию добрым, а также объяснить опасность увеличения примером злых людей. Святые евангелисты и священные писатели, каковы: иудейский историк Иосиф, Киприан, епис-

коп Карфагенский и мученик, Евсевий Кесарийский, Иероним, пресвитер Сульпиций, Север, Фортунат, Бэда преподобный и Проспер Аквитанский, описывая дела Божии и рассказывая события из языческой истории, очевидно, стремились к той же цели. Из новейших – Мариан Скот, монах Фульдский, Сигисберт, монах Гемблахский и многие другие глубокомысленные писатели были в то же время правдивыми летописцами. Что же касается до нас, то мы намерены начать свою хронику Англии рассказом о прибытии в нее Вильгельма, герцога Нормандского, когда тот, будучи оскорблен Гарольдом, вероломным королем англов, вызвал его на борьбу, а впоследствии свергнул с престола. Я расскажу читателям коротко, как произошло это событие. Во время одной морской поездки Гарольд, еще юноша, но уже стремившийся к английской короне, весело пустился в открытое море, как противный ветер сбил его с пути, отбросив к берегам провинции Понтьё, тогда как он рассчитывал пристать к Фландрии. Граф Понтьё захватил его и выдал Вильгельму, герцогу Нормандскому. Гарольд стал утверждать, что он имел твердое намерение прибыть в Нормандию с той целью, чтобы сблизиться с герцогом ее и получить руку его дочери. Он обязался даже присягой, данной им на мощах многих святых, в назначенный срок выполнить с точ-

МАТВЕЙ ПАРИЖСКИЙ (MATTHAEUS PARIS, BENEDICTINUS MONACHUS ST. ALBANI. Начало XIII в. – 1259). Его происхождение неизвестно; само прозвание Парижский, по обычаю того времени, могло явиться вследствие того, что он получил воспитание в школах Парижа. В молодости своей автор делается известным прямо как монах С. Альбанса (на севере от Лондона, где было римское укрепление Верулам), монастыря, славившегося ученостью членов своей общины. «Великая история Англии, или Хроника от 1066 до 1259 г.» не есть труд исключительно Матвея Парижского, а носит только его фирму; вся первая его часть, от 1066 г. до 1240 г. была написана его предшественником Рогером из Вендовера (местечко в Нормандии), монахом того же монастыря, и только последние 20 лет принадлежат Матвею. Достоинство этого труда было оценено еще в Средние века, когда уже его называли «Золотой книгой». О подробностях жизни авторов и значении их «Великой истории Англии» см. выше. Последнее лучшее издание было сделано в Лондоне Уатсом (Wats) в 1684 г. Переводы: англ. Giles. Roger of Wendower flowers of the history. Lond. 1849. 2 vol.; франц. Huillard-Bréholles. Par. 1840–1841. 9 vol. Исследование: Pauli в продолжении Лаппенберга истории Англии, III, 881; и герцог de Luynes в обширном предисловии к французскому переводу хроники.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

ностью свое обещание. С ним обходились тем с большей почтительностью, чем неожиданнее был его приезд, так как до сих пор Вильгельм и Гарольд были в открытой вражде между собой. Сверх того, он дал клятву, что после смерти короля Эдуарда, уже старца и бездетного, передаст королевство Англию герцогу Нормандскому, имевшему на нее право. По истечении нескольких торжественно проведенных дней Гарольд, наделенный богатыми подарками, возвратился в Англию. Но видя себя в безопасности, он стал хвастаться тем, что ускользнул посредством ловкого обмана от ловушки своего врага. Между тем наступила пора, когда нужно было сдержать все свои обещания; но Гарольд не обратил на то внимания и ничего не сделал из того, что обещал. Тогда герцог отправил к нему торжественное посольство, требуя от него отчета в его поведении по отношению к нему; но высокомерный и лживый Гарольд торжественно отвергнул то, в чем прежде клятвенно уверял, грубо обошелся с послами, велел изувечить их лошадей, на которых они приехали,– и затем отпустил обратно. Итак, герцог имел справедливые основания принять этот поступок за вызов и призвал к отмщению за эту кровавую обиду короля Франции (Филиппа I), всех своих родных, друзей и соседей. Сокрушив наперед власть Гарольда, Вильгельм, с Божией помощью, скоро достиг завоевания всей Англии, как то видно будет из дальнейшего рассказа. В 1066 г. от Рождества Христова, в пятую ферию1 накануне Крещения Господа нашего, слава Англии король Эдуард Миролюбивый, сын короля Этельреда, после двадцатичетырехлетнего царствования, переменил временное царство на Царство Небесное. Тело скончавшегося святого короля на следующий день было предано земле близ Лондона в построенной им, по новому архитектурному плану, церкви, послужившей моделью для большей части тех церквей, на сооружение которых впоследствии потрачены были огромные суммы и 1 Фериями назывались дни недели: первая ферия – воскресенье, вторая – понедельник и т. д. Следовательно, пятая ферия – четверг.

631

которые возвысились до соперничества с нею. Со смертью Эдуарда пресеклась королевская линия в Англии. Начавшись Цердиком I, королем Весекса, она не прерывалась в продолжение 560 лет, если исключить из нее нескольких королей из Дании, которые были посланы Богом на народ англов за их грехи. После смерти благочестивейшего короля Эдуарда, закончившего собой королевский род в Англии, вельможи недоумевали, кого избрать государем и вождем. Одни склонялись на сторону Вильгельма, герцога Нормандского; другие требовали Гарольда, сына Годвина, были и такие, которые стояли за Эдгара, сына Эдуарда; потому что король Эдмунд Железный Бок, хотя и побочный, но королевской крови, был отцом Эдуарда, отца Эдгара (см. родословную табл., выше). Эдгару принадлежало право на английскую корону. Но Гарольд, как человек ловкий и хитрый, понял, что ему незачем мешкать, когда представляется хороший случай, и потому в день Богоявления, который был также днем похорон Эдуарда, он выманил у вельмож клятву на верность себе и, заняв трон, возложил на себя без церковного благословения корону: это служило довершением его несправедливости, и он навлек на себя гнев Папы Александра (II) и всех английских прелатов. Этот же самый Гарольд победил другого Гарольда, короля Норвежского, приходившего воевать с ним на 1000 кораблях и, упоенный победой, стал угнетать своих подданных. Скоро из короля он превратился в тирана и нимало не заботился о выполнении клятвы, данной герцогу Нормандскому. Смерть дочери Вильгельма, которая была помолвлена за него, еще более увеличила его опасность; он знал сверх того, что Вильгельм был занят войной с соседними герцогами, и потому рассчитывал, что за его угрозами никогда не последует дела. Что же касается до вынужденной у него клятвы, то, по его словам, она не имела ровно никакого значения; потому что невозможно же было, в самом деле, отдавать королевство другому, когда сам Эдуард был еще жив, равно как нельзя было, без согласия короля, завещать его в чью бы то ни было пользу. Впрочем, Вильгельм и Гарольд ду-

632

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

мали об этом неодинаково. В самом деле, лишь только Вильгельм узнал, что Гарольд увенчался диадемой, как немедленно отправил к нему посольство, с кротким упреком за то, что он пренебрегает своей клятвой; к этому он присоединил обещание, вместе с угрозой, явиться лично к Гарольду и потребовать у него удовлетворения. Гарольд отправил к герцогу свой ответ через его же послов: в нем заключался отказ. Возвратившись после неудачной попытки в отечество, послы явились к герцогу Вильгельму и донесли ему следующее: «Гарольд, король англов, доводит до вашего сведения, что, будучи заброшен помимо собственной воли на ваши берега, он действительно обручился в Нормандии с одной из ваших дочерей, а вам поклялся передать королевство Англию; но он уверен также в том, что никто не обязан соблюдать вынужденную у него силой присягу. Ибо, если следует считать ничтожным обещание и даже добровольное обязательство молодой девицы, которая, живя в отцовском доме, распорядится собой без согласия своих родителей, то не гораздо ли основательнее – так казалось, по крайней мере, Гарольду – считать пустой и недействительной присягу, данную им вследствие насилия и без ведома короля, под властью которого присягавший находился? Сверх того, он обвиняет себя в поспешности, которая была причиной того, что он, не дождавшись согласия народа, обещал вам наследство в государстве, которое не принадлежало ему. Наконец,– заключает он,– несправедливо было бы ему отказываться от власти, которая признана за ним единодушным голосом вельмож государства». Вильгельм, герцог Нормандии, выслушав ответ послов, пришел в сильное негодование; но чтобы не делать ничего легкомысленно и не лишить законности своего дела, он отправил послов к Папе Александру, прося его утвердить своим апостольским авторитетом задуманное им завоевание. Папа, подвергнув исследованию права обоих претендентов, послал Вильгельму знамя, как предвестие победы. По получении этого Вильгельм собрал в Лилльбоне баронов и выспросил у каждого из них по-

рознь мнение касательно настоящей экспедиции. Все они обязались действовать с усердием, надавали герцогу много обещаний и уговорились между собой, разойдясь теперь, вновь собраться с лошадьми и оружием в августе, около гавани св. Валерия, для того, чтобы выйти оттуда в открытое море. Хотя в назначенный срок они действительно прибыли туда, но принуждены были выждать там благоприятного ветра для переправы в Англию. Чтобы получить такой ветер, герцог приказал открыть и провести по лагерю тело св. Валерия. Вдруг ветер, так давно желаемый, раздул паруса; после завтрака все взошли на корабли и, быстро несомые ветром, пристали к Гастингсу. Выходя из своего судна, король споткнулся; но стоявший при нем вассал обратил это падение в счастливое предзнаменование. «Герцог! – воскликнул он.– Вы держали землю англов, и будете ее королем». После высадки Вильгельм, желая отвлечь свою армию от грабежа, сказал ей: «Пощадите то, что в скором времени будет принадлежать вам». В течение следующих пятнадцати дней герцог был так спокоен, как будто мысль о войне всего менее занимала его. Вся его заботливость ограничилась сооружением замка на месте самой высадки. Гарольд возвращался с сражения с норвежцами в то время, когда до него дошла весть о прибытии Вильгельма. Он немедленно поспешил к Гастингсу в сопровождении весьма незначительного военного отряда, так как за исключением небольшой армии, набранной из наемных солдат и провинциальных новобранцев, у него было такое ничтожное число настоящих военных людей, что пришельцы могли без труда разбить его. Тогда Гарольд выслал вперед соглядатаев с поручением разведать о числе и силе неприятельского войска. Они были схвачены в лагере Вильгельма, но этот, предложив им обозреть свою армию, сделал им великолепное угощение и отослал их целыми и невредимыми к своему вождю. Когда они возвратились к Гарольду, он немедленно спросил их, что нового принесли они? Соглядатаи не могли вдоволь наговориться о благородной доверчивости Вильгельма, потом ста-

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

ли серьезно утверждать, что солдаты его армии похожи с виду на священников, так как у них были выбриты борода и усы. Гарольд улыбнулся, видя наивность рассказчиков. «Это не священники,– сказал он,– а храбрые и непобедимые в сражениях воины». На это брат его, Гурт, еще молодой, но уже обладавший мужеством и благоразумием, возразил ему следующее: «Если ты сам восхищаешься храбростью нормандцев, то не безрассудно ли тебе вступать в бой с ними, когда притом на твоей стороне нет ни силы военной, ни права? Ты не можешь отрицать того, что добровольно ли или по принуждению, но ты дал клятву Вильгельму: и так ты поступишь благоразумнее, если, при столь опасных обстоятельствах, не доведешь себя до бегства или смерти, с пятном клятвопреступника. Для нас же, не дававших ни в чем клятвы, война – дело совершенно законное, потому что мы защищаем свою страну. Итак, предоставь нам одним сражаться. Если мы отступим, подавленные неприятельской силой, ты будешь в состоянии поправить дело, а если нам придется умереть, ты отомстишь за нас». Но безрассудный Гарольд не внял этим речам. «Я бы опозорил всю свою прошедшую жизнь, – говорил он, – если бы обратил тыл перед каким бы то ни было врагом». Когда братья вели между собой этот разговор, к ним явился монах, посланный Вильгельмом. Ему поручено было предложить на выбор Гарольду одно из следующих трех предложений: или, согласно с данной им клятвой, отказаться от своего достоинства в пользу Вильгельма, или владеть своим королевством в качестве вассала герцога, или, наконец, в присутствии обеих армий, решить дело поединком. У Гарольда насупились брови при таких речах посла Вильгельма, и он не мог удержаться, чтобы не ответить ему дерзко и с гневом отпустить назад; но Гарольд сказал только, что Бог рассудит между ним и Вильгельмом. На это монах заметил ему с твердостью, что, так как он упорствует в своем отрицании прав Вильгельма, то Вильгельм готов доказать их или посредством суда святого апостольского престола, или битвы, в случае, если ему то будет более угодно. Не взирая

633

на все доводы монаха, Гарольд оставался при своем первом ответе. После этого нормандцы были одушевлены единственно стремлением к бою. Напоследок с обеих сторон сделаны были все к тому приготовления. Англы провели целую ночь среди песен и попойки. Поутру – еще пьяные – они бестрепетно выступили навстречу неприятелю. Пешие, вооруженные своими обоюдоострыми топорами и сблизив щиты, они образовали непроницательную стену. При таком построении они могли бы хорошо защищаться в этот день, если бы нормандцы, предавшись, по своему обыкновению, притворному бегству, тем самым не разъединили ту плотную массу. Гарольд – также пеший – стоял вместе с братьями у своего знамени, чтобы при этой общей и равной для всех опасности никому не могла прийти в голову мысль о бегстве. Напротив, нормандцы посвятили всю ночь на исповедание своих грехов, а поутру укрепились принятием тела и крови Спасителя. Став твердо, они выжидали неприятельского нападения. Вильгельм вооружил свой передовой отряд, составленный из пехотинцев, луками и дротиками; всадники, расположенные двумя крыльями, шли за ними. Герцог с сияющим лицом громко возгласил, что Бог будет благоприятствовать его делу, как совершенно правому. Когда он потребовал свое вооружение, то прислуживавшие, второпях, надели ему кирасу задом наперед; поправив ее, он заметил с улыбкой: «Так своим мужеством вы обернете мое герцогство в королевство». Чтобы воспламенить сердца своих воинов, он запел песнь о Роланде, и вслед за тем при криках: «Боже, помоги!» – началась борьба. Бились с остервенением, потому что обе стороны одинаково не хотели уступить, а между тем день был уже на исходе. Вдруг показался Вильгельм и дал своим войскам сигнал к мнимому бегству. При виде того англы расстроили свои плотные ряды и быстро погнались за бежавшими в той уверенности, что без труда истребят их. Между тем нормандцы, оборотившись против неприятеля, напали на него и, в свою очередь, заставили бежать англов. Но те успели занять возвышение, и тогда как нор-

634

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

мандцы, утомленные жарой, упорно взбирались на него, англы опрокидывали их по скалистому отвесу, неутомимо пускали в них же стрелы, бросали в них каменьями и произвели ужасное опустошение. Окопы, весьма удобные для защиты, были захвачены англами, и при этом они перерезали столько норманнов, что яма, заваленная их трупами, была в уровень с краями. Впрочем, победа не склонялась решительно ни на ту, ни на другую сторону, до тех пор, пока у Гарольда не разлучилась душа с телом. Этот последний, мало того, что одушевлял свои войска: он отлично исполнял службу простого воина. Ни один неприятель не мог безнаказанно подойти к нему на близкое расстояние; того, который осмеливался на то, он убивал, не разбирая, был ли он пеший или конный. Что же касается Вильгельма, то он ободрял воинов своими речами, подбегал к первым рядам и пускался в самую свалку. В тот день, когда он – раздраженный и со стиснутыми зубами – носился по всему полю битвы, под ним убиты были одна за другой три лучшие лошади. Те, которые оберегали его, напрасно просили его умерить свой пыл, но его великодушное мужество было неутомимо; наконец Гарольд, раненный стрелой в голову, пал на поле сражения и тем доставил победу нормандцам. Когда он, распростертый, лежал на земле, один нормандец нанес ему мечом удар в бедро: за этот низкий поступок Вильгельм опозорил этого человека, исключив его из числа вассалов. Поражение англов продолжалось до самой ночи. При наступлении ее нормандцы, как мы уже сказали, могли считать себя победителями. Нет никакого сомнения, что во время этой битвы Вильгельму покровительствовал промысел Божий: это можно видеть из того уже, что, испытав в тот день столько опасностей, он не потерял ни одной капли крови. Достигнув такого счастливого конца, Вильгельм похоронил с честью своих убитых, предоставив и врагам полную свободу совершить тот же обряд над своими павшими. Когда мать Гарольда просила у Вильгельма тело своего сына, он отдал ей без выкупа, несмотря на то, что она предлагала ему весьма значительную сумму денег.

Труп Гарольда похоронили в аббатстве Вальтам, которое он построил на собственный счет во славу св. Креста и поместил там каноников. День, который изменил всю поверхность Англии и в который пролилось так много крови, был предзнаменован появившейся в начале этого года большой кометой, кровавого цвета и с длинным хвостом. Роковое предвестие, как о нем выразился один писатель: «Тысяча шестьдесят шестого года земля англов почувствовала на себе огонь кометы». Сражение произошло при Гастингсе в день св. Каликста, Папы, накануне октябрьских ид (14 октября). В 1067 г. после Рождества Христова Вильгельм, герцог Нормандии, вступил в Лондон среди восторгов духовенства и народа, а также радостных криков приветствовавшей его толпы. В праздник Рождества нашего Спасителя архиепископ Йоркский Эльдред возложил на него корону. Он не хотел, чтобы коронование его совершил архиепископ Канторберийский Стиганд, потому что этот последний незаконно присвоил себе высокий сан. Затем он получил вассальную присягу и клятву на верность от баронов; наконец, взяв заложников, он мог считать себя уже упроченным на своем троне и грозным для всех тех, которые имели притязания на верховную власть. Овладев городами и замками и поставив в них своих правителей, Вильгельм, обремененный заложниками и несметными сокровищами, отплыл в Нормандию. Заложники и сокровища были заключены в крепости и отданы под бдительный надзор. Потом он снова возвратился в Англию с той целью, чтобы наградить своих нормандских сподвижников, содействовавших ему на полях Гастингса завоевать всю страну, и разделил между ними земли и владения, отнятые у англов, незначительная часть которых, оставшаяся еще в живых, была осуждена на вечное рабство. Этот дележ раздражил дворянство страны. Поэтому одни из числа его стали искать убежища у короля Шотландского Малькольма, а другие, заняв пустыни и леса и ведя там бродячую жизнь, не раз тревожили безопасность нормандцев. Братья, графы Эдвин и Моркар, оставили Англию; за ними последовали Мертер, Вель-

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

тер, дворяне, епископы, клерики и целая толпа других, перечисление которых поименно потребовало бы много времени. Все они пришли к королю Шотландии Малькольму и получили от него хороший прием. Законный наследник королевства Англии Эдгар, этелинг (то есть принц; см. выше родословную табл.), видя опустошение страны, сел на корабль вместе со своей матерью, Агатой, и двумя сестрами, Маргаритой и Христиной, с целью достигнуть Венгрии, где он родился и куда хотел возвратиться, но буря заставила его пристать к Шотландии. Эта неудача была причиной только того, что Марга-

635

рита вышла замуж за короля Малькольма. Примерная жизнь и святая кончина этой королевы подробно описаны в особо составленной о ней книге. Сестра ее Христина, почитаемая за свою религиозность, была обручена с небесным женихом. Королева Маргарита имела шесть сыновей и двух дочерей: трое из ее сыновей, именно Эдгар, Александр и Давид, сделались впоследствии королями по праву рождения. В их царствование Шотландия стала убежищем для всех тех, которых гнали из родной страны жестокости нормандцев; но не будем забегать вперед.

636

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

Завоевание Англии норманнами. Ковер из Байё XI в. Он был вышит принцессой Матильдой и ее фрейлинами в ознаменование покорения Англии Вильгельмом Завоевателем (1027–1087 гг.), за которого Матильда вышла замуж

Так кончилось владычество англов в нашем прекрасном отечестве. Было время, когда эти первые завоеватели показались в нашей стране со своими варварскими лицами и привычками, со своими военными нравами и языческим суеверием; объявляя при всяком случае войну, они покоряли противную сторону оружием и хитростью. Но лишь только они приняли христианство, как отложили в сторону военные занятия и стали предаваться исполнению обязанностей религии. Таким образом, короли оставили прежний образ жизни; одни из них в Риме, другие в Англии удостоились небесного венца и переменили временное царство на вечное. Они строили монастыри и церкви, завещали свои сокровища в пользу бедных и вообще предавались делам благотворительности; так что молва о их святой жиз-

ни прогремела по всему миру. Наш остров прославлен столькими мучениками, исповедниками, благочестивыми девственницами, что вы не встретите теперь селения, даже самого незначительного, в котором бы не произносилось знаменитое имя какогонибудь нового святого. Впрочем, ко времени прибытия в Англию Вильгельма ревность к благотворительности охладела, век золотой сменился веком грязным, уважение к святыне притупилось, и тогда-то англы (подобно тому как в предшествовавшее время даны), будучи изгнаны нормандцами, испытали ту гибель, которую они навлекли на себя своими беззакониями. Ибо вельможи королевства, преданные обжорству и сластолюбию, не ходили поутру в церковь, как требовал того долг доброго христианина, но, заключившись в объятья своих жен,

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

сидели по домам, слушая только – и то рассеянно – мессы и заутрени, читаемые священником наскоро. Клерики, получавшие даже духовный сан, были до такой степени необразованны, что тот из них, который знал грамматику, служил предметом удивления для прочих. Все они, нимало не стыдясь, пили публично: это одно занимало их и днем, и ночью. Плотно поев, они принимались пить; а хорошо попив, они возбуждали свои, уже переполненные желудки к новой еде. Впрочем, я не намерен относить этих упреков ко всем без различия: я знаю, что народ имел немало богобоязненных людей во всяком звании и состоянии. В это самое время король Вильгельм осаждал город Оксфорд, оказавший ему сопротивление. Во время осады один из осажденных, став на стену, обнажил нижнюю часть своего тела и оскорбил слух норманнов неприличной насмешкой над ними (stans nudata ingune sonitu partis inferioris auras turbavit). Такое оскорбление пробудило сильнейшее негодование в Вильгельме, и он без труда овладел городом. Оттуда он пошел на Йорк и, совершенно разорив город, истребил его обитателей огнем и мечом. Успевшие спастись от этого несчастья бежали в Шотландию, к королю Малькольму, который охотно принимал к себе всех изгнанных англов, в уважение того, что Маргарита, его супруга, была сестрой Эдгара. Он дал им даже позволение опустошать посредством грабежа и огня пограничные владения Англии. Вильгельм собрал многочисленный отряд и направился с ними в северные графства, разоряя поля, города, селения, укрепленные места и предавая огню все растительное; так поступал он преимущественно в приморских провинциях под влиянием как гнева, так и слуха, будто король Датский Кнуд намеревается прийти туда: он имел в виду, чтобы этот разбойник не мог добыть себе на берегу моря никаких жизненных припасов. В то время король Малькольм признал над собой власть Вильгельма, объявив ему свою покорность. Наконец Вильгельм, завоевав города и замки и назначив им от своего имени правителей, прибыл в Нормандию в сопровождении заложников англов и бесчисленной добычи; но немного спустя опять

637

возвратился в Англию и разделил владения и земли между своими соратниками, помогавшими ему в сражении при Гастингсе. Оставшаяся незначительная часть англов была обращена в вечное рабство. Тогда Эдгар, этелинг, сын Эдуарда и законный наследник трона, покинул Англию вместе с двумя братьями, Эдвином и Моркаром, и графами Нортумберландскими, Мертером и Вельтером. Было бы слишком долго перечислять по именам епископов, клериков и других всякого рода знатных людей, бежавших в те времена. Далее автор рассказывает случаи беспрерывных восстаний англосакской расы против победителей, поддерживаемой Шотландией и Данией; делает отступления по поводу борьбы Генриха IV с Гильдебрандом; описывает меры Вильгельма к порабощению Англии и, таким образом, доходит до знаменитого в его правлении 1083 г., когда он нанес последний удар англосаксам и облек право завоевания в форму закона.

В то время (когда умерла жена Вильгельма, Матильда, то есть 1083 г.) король Вильгельм разослал по всей Англии судей и дал им предписание разведать, сколько акров (десятин) земли в каждом поместье (villa) может быть обрабатываемо в год одним плугом и сколько нужно скота для запашки одного гида (hyda – тягло). Они были обязаны сверх того, отобрать известия о годовом доходе городов, замков, селений, местечек, рек, болот, лесов и о числе вооруженных людей, находящихся в каждой местности. Эта опись1 была отправлена на хранение в Вестминстер в королевскую казну, где она лежит и по настоящее время (то есть XIII в.). Наконец, Вильгельм потребовал со всего королевства без различия шесть серебряных солидов с каждого гида. Следует новое отступление о низложении Гильдебранда.

В год Господень 1085-й, когда нормандцы довершили страшный приговор, произнесенный Богом над народом англов, труд1 Хотя автор не называет памятника, но, очевидно, он говорит о «Doomsdaybook», книге суда; см. о ней ниже.

638

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

но было найти во всем королевстве хоть одного могущественного человека из англосакской расы; все распростерлось в страхе и впало в рабство; имя англосакса сделалось бранным, и королевство было осуждено на множество несправедливых налогов и покорилось бесчеловечным законам. Чем более знатнейшие из туземцев старались поддержать свое право, тем более тяготело над ними насилие. Так называемые судьи были первыми виновниками всякой неправды. Тот, кто осмеливался убить оленя или козу, лишался зрения; и никто не решался восстать против подобных законов, потому что этот грозный король (Вильгельм) любил дикого зверя, как отец любил своих детей. Наконец, по своему тираническому своеволию он предписал сравнять с землей местечки, где жили целые семейства, церкви, где молились, чтобы дать больше простора оленям и дичи. Предание говорит, что до 30 тысяч пахотной земли было обращено в леса для убежища диким зверям. Один Вильгельм построил более замков, чем все его предшественники. Нормандией он правил по наследству, завоевал Мэн; Бретань зависела от него; в Англии он господствовал один; Шотландия и Валлис подчинились ему; и мир общественный сохранялся так, что молодая девушка, имея при себе множество золота, могла спокойно проехать по всей Англии... Вильгельм имел много детей от королевы Матильды: Роберта, Ричарда, Вильгельма и Генриха. Старший, Роберт, еще при жизни отца видя себя обманутым относительно Нормандии1 и огорченный тем, ушел в Италию и женился на дочери маркграфа Бонифация, чтобы при помощи такого союзника объявить войну своему отцу. Но ошибившись в своем расчете, он вооружил против него Филиппа (I), короля Франции. Лишенный вследствие того благословения и отцовского наследства, он не мог ни вступить на престол Англии после смерти отца, ни удержать Нормандию. Благородный Ричард, юноша, подававший большие надеж-

ды, погиб нечаянно еще в цвете лет. Рассказывают, что несчастное приключение положило предел его дням, когда он охотился за оленем в новом лесу, и на том самом месте, где, как мы сказали, Вильгельм разрушил дома и церкви, чтобы сделать густую чащу и убежища диким зверям. Дочерей у Вильгельма было пять: Цецилия – аббатисса в Кане; Констанция – замужем за Алэном, графом Бретани; Адель – за Стефаном Блоа, она пошла в монахини после смерти мужа; четвертая была обручена с Гарольдом, бывшему королю Англии; пятая – невеста короля Галисии Альфонса; но имен последних я не мог узнать. В юности своей король Вильгельм до того пренебрегал целомудрием, что о нем говорили, как о человеке, который производил большое впечатление на женщин; но женившись, как о том свидетельствуют его же придворные, он не подавал ни малейшего повода к невыгодным слухам о себе. Он был кроток, мягок с подчинившимися, но неумолим в отношении мятежников. Каждый день слушал обедню, с точностью присутствовал на заутрене, вечерне и часах. Впрочем, этого и довольно сказать о его характере. В том году Папа Григорий (VII), называемый также Гильдебрандом, умер в Салерно (1085 г.). Он созвал около себя кардиналов и каялся во многих грехах по обязанности пастыря, а именно в том, что он, по внушению дьявола, навлек на человечество гнев и кару Божию1... В то время (1086 г.) король англов, Вильгельм, находился в Нормандии, отложив на некоторое время войну, задуманную им против Франции. Рассказывают, что король Франции, Филипп (I), злоупотребляя терпением Вильгельма, сказал однажды в шутку: «Король Англии лежит в Руане (Вильгельм в то время был болен) и как женщина в родах2 остается в постели; когда он пойдет в церковь для очищения (по обычаю рожениц), я провожу его с сотней тысяч свечей (то есть воинов)». Такие речи и другие шутки раздражили Вильгельма, и он, собрав сильную армию, в начале авгус-

1 Вильгельм перед завоеванием Англии обязался королю Французскому в случае успеха отдать Нормандию старшему сыну, но не исполнил того.

1 Это противоречит всему, что известно о смерти Григория VII; см. выше. 2 Вильгельм был известен своей тучностью.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

639

та (1087 г.), когда поспевают и жатвы на полях, и виноград, и плоды на деревьях, вражески напал на Францию. Все было разрушено и опустошено; ничто не могло укротить его бешенства; страшное опустошение было единственным удовлетворением, которое он получил за насмешки Филиппа. Наконец, он предал огню город Мант, сжег его и вместе с ним церковь св. Марии, где сгорели две монахини, которые во время разгрома города не подумали оставить свои кельи. Этот пожар развеселил короля: он сам поощрял воинов разносить пламя, но жар огня, к которому он приблизился, и перемена осенней температуры были причиной его болезни. Нездоровье увеличилось еще и оттого, что лошадь, перепрыгивая через широкий ров, ударила короля в живот. Это последнее обстоятельство до того увеличило болезнь, что Вильгельма отвезли в Руан, и так как слабость делалась с каждым днем опаснее, то он должен был слечь. Доктора, посоветовавшись, объявили, на основании урины, что смерть близка. Тогда Вильгельм, придя в память, отдал Нормандию своему сыну Роберту, а Англию – Вильгельму Рыжему; Генриху же завещал владения его матери и большую сумму де-

нег. Все пленные были выпущены на свободу; из сокровищницы он приказал наделить церкви, и достаточная сумма была отпущена на восстановление церкви св. Марии, бывшей жертвой пламени. Наконец, приведя все в порядок, Вильгельм умер за восемь дней до сентябрьских ид (8 сентября), будучи королем Англии 22 года, герцогом Нормандии 52, на 57-м году жизни, в 1087 г. от Воплощения. На судне перевезли тело короля по Сене (и по морю) в Кан, где оно и было погребено в присутствии множества прелатов. Роберт, старший сын Вильгельма, в минуту смерти отца, вел с ним войну при помощи Франции; Вильгельм Рыжий, не дождавшись его кончины, отправился в Англию, полагая, что будет полезнее удалиться немедленно, нежели присутствовать при погребении отца. При Вильгельме оставался один из его сыновей, Генрих, и ему пришлось заплатить сто фунтов серебра, чтобы удовлетворить притязания одного вассала, который утверждал, что место, где погребли тело короля, принадлежало ему по наследственному праву.

Ингульф

будучи совершенно разбиты, подчинились наконец власти норманнов. Из них два брата, графы Эдвин и Моркарий, были коварно умерщвлены своими же; Рогер, граф Герфордский, был навеки заключен в темницу; Радульф, граф Суффолкский, бежал из своей земли, а граф Вальден смирился, женившись на его племяннице; Агельвин, епископ Дургамский, заключен в темницу в Абендонии; брат его и предшественник

РАСПРАВА НОРМАННОВ В АНГЛИИ. 1066–1087 гг. (в 1109 г.) Многие англосаксонские князья несколько времени сопротивлялись новому королю, победоноснейшему Вильгельму, но

Historia major Angliae, seu Chronicon ab. a. 1066–1259.

АББАТ ИНГУЛЬФ (INGULFUS, ABBAS CROYLANDENSIS). Он был родом англосакс, но служил секретарем при Вильгельме Завоевателе и умер аббатом монастыря Кройланд (Crownland, вблизи Петерборуга, на северо-западе); он написал «Историю аббатства Кройланда», которая сама по себе вовсе не замечательна, но имеет много заметок относительно виденного автором в эпоху завоевания Англии. Личные отношения к Вильгельму перевешивали у него над чувством национальным, но, несмотря на то, из его слов можно заключить о характере самого господства норманнов в Англии. Издания: Fell, Rer. angl. script. p. 1–107; перев. англ. Riley. Lond. 1849, в собрании Bohn’s antiq. library t. 29. Исследование: Лаппенберг. История Англии, т. I, с. LXII.

640

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

Этельрик подобным же образом был брошен в темницу близ Вестминстера; все остальные за свое упорство лишились прелатств или были сосланы за море в ссылку, или посажены в монастырские темницы, и наконец поневоле покорились новому королю. Я повествую о делах победоноснейшего короля только вообще, так как не имею достаточно сил, чтобы погодно следить за ним и описывать все его походы. Затем король разделил между своими норманнами английские графства и баронства, епископства, прелатства, а англосаксов почти всех лишил права достигать почетных мест и иметь владения. Одному только Геварду удалось произвести успешное восстание. Услышав во Фландрии, что английское государство подчинилось чужеземцам и что его наследство после смерти отца его Леофрика отдано в дар какому-то нормандцу, а мать-вдова терпит много обид и великие бедствия, он был поражен достойной скорбью и поспешил в Англию со своей женой Турфридой; составив из родственников значительное войско, он поразил притеснителей матери мечом и прогнал их далеко от своего наследства. Тогда, видя себя вождем храбрейших мужей и, главное, значительного числа вассалов, он, чтобы получить законное препоясание по военному обычаю, выбрал несколько воинов из своей свиты, чтобы и они вместе с ним получили освящение, и пришел к дяде, аббату местечка Бранда, человеку весьма религиозному и, как слышал я от предшественника своего господина аббата Вулькетула и многих других, любившему подавать милостыню и украшенному всякими добродетелями. Исповедавшись в своих грехах и получив разрешение, он весьма настойчиво умолял аббата посвятить его в рыцари (legitimum militem fieri). У англосаксов было обыкновение, чтобы посвящаемый в военное звание накануне того с чувством сердечного сокрушения и раскаяния исповедовался во всех грехах перед епископом, или аббатом, или монахом, или каким-нибудь священником и

проводил ночь в церкви с молитвой, сокрушением и благоговейными мыслями; в день же посвящения он приносил меч к алтарю и слушал божественную литургию. По прочтении Евангелия священник возлагал с благословением меч на шею воина; затем посвящаемый приобщался Святых Христовых Тайн и становился рыцарем. Норманны презирали этот обычай воинского посвящения и не признавали таких людей рыцарями, а считали их извращенными глупцами. И не один этот обычай, но и другие они старались уничтожить. Так, осуждая английское собрание документов, которое еще прежде времен короля Эдуарда было утверждено подписями с золотыми крестами и другими священными знаками присутствовавших верных, норманны называли их просто бумагой и определили, чтобы документы утверждались восковой печатью, приложенной каждым из 3 или 4 свидетелей. Но в первое время они отнимали многие поместья по одному словесному приказанию короля, без всякого указа, представляя только его меч или шлем, или рог, или чашу; а иногда предъявляли одни его шпоры, лук или даже только его стрелу. Но это было только в начале его правления: в следующие же годы такой способ завладения изменился. Норманны выказывали такое презрение к англосаксам, что лишали их мест, как бы ни были они достойны, между тем как чужеземцам всякой другой нации давали их с удовольствием. Они презирали самый язык англов до того, что законы и постановления английских королей писались на галльском языке (то есть французском), и даже в школах дети выслушивали уроки грамоты и грамматики не на английском, а на галльском языке; даже сам английский шрифт (modus scribendi) в хартиях и во всех книгах был изгнан и заменен галльским. Но довольно об этом. Historiae abbatiae Croylandensis ab a. 626–1091.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

Лаппенберг О «ДУМСДЭЙБУКЕ» ВИЛЬГЕЛЬМА ЗАВОЕВАТЕЛЯ. 1086 г. (в 1834 г.) После усмирения восстания англосакских баронов внутри и по прекращении внешних попыток со стороны Шотландии и Дании потревожить власть Вильгельма в новоприобретенной стране новый король увидел, что одни военные экзекуции не могут быть достаточны для упрочения его господства в Англии. Чужеземные наемники были распущены; вскоре за тем и Эдгар, этелинг (претендент) с несколькими сотнями воинов получил от него позволение оставить Нормандию и отправиться в Апулию. В том же году (1086) в Троицын день во время пребывания своего в Вестминстере Вильгельм торжественно пожаловал сыну своему Генриху рыцарское звание, и к 1 августа назначил общее государственное собрание в Саре. Это собрание по своим размерам, означенным в приглашении, походило на громадный военный смотр, на котором оказалось, что у Вильгельма в Англии содержится до 60 000 воинов. Он заставил своих сподвижников принести присягу на вассальную верность королю, что в военное время по необходимости отлагалось, и за то утвердил за ними их владения в Англии. При составлении того присяжного акта и при приведении его в выполнение в первый раз служила руководством известная книга «Думсдэйбук» (Domesdaybook), или «Книга Судного дня», задуманная еще в предшествовавшие годы и оконченная в 1086 г. Под этим именем разумеется исключительно та перепись, ко-

641

торая была составлена в отдельных графствах королевскими чиновниками относительно всех имуществ, как полученных непосредственно от короля (tenentes in capite), и посредственно (undertenans), равно как и о землях свободных всельников, о доходах, до и после завоевания, о возможности улучшения доходов, о податях, о состоянии скотоводства, лесного, рыбного и горного промыслов, и преимущественно всего того, что казалось необходимым для точного кадастра и взимания доходов. Содержанием своим эта книга не обязана никаким прежним материалам, так как сказание о том, что подобный труд был составлен уже Альфредом, лишено доказательств, а именно опровергается самой «Думсдэйбук» Вильгельма, в которой не говорится ничего подобного, и, сколько нам известно, ни одно из тогдашних государств не представляло у себя никакого образца для составления такой работы. При существовании до того времени немногих актов о королевских, частных и монастырских имуществах, и наследственных книг в городах и подобных росписей, которые пополнялись преданием и народной молвой, даже необходимо было завоевателю собрать достоверные и точные сведения о своем владении в чужой земле, что и побудило его к такому труду, значение которого было признано другими государствами только по прошествии многих столетий, при постепенном улучшении государственного хозяйства. Главная цель этой книги заключалась в обеспечении королевских доходов и охранении общественного благосостояния, так как конфискация англосаксонских владений, запустение целых графств, добровольное бегство англосаксонских землевладельцев, споры жадных норманнов с монастырями, неопределен-

ЛАППЕНБЕРГ (LAPPENBERG. Род. в Гамбурге в 1794 г.). Знаменитый немецкий археолог и историк, позже архивариус Гамбургского сената, получил свое воспитание в Англии и в 1816 г. приобрел степень доктора прав в Берлине. Из многочисленных его трудов особенную славу составили ему: «Urkundliche Geschichte des Ursprungs des deutschen Hansa». Hamb., 1830. 2 v. и «Geschichte von England». Hamb., 1834, в 2 томах, доведенных до завоевания Англии нормандцами. Этот труд был продолжен Paoli еще в трех томах, до конца XV столетия.

642

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

ность в самом праве наследства между норманнами, которых родственники жили в различных местах Британии, Франции и Италии, и другие обстоятельства, происшедшие от насильственной перемены владельцев, вследствие завоевания,– все это даже и в другое время должно было увеличить тогдашние неопределенные понятия о праве собственности. Роспись имуществ производилась важными лицами, которые, объезжая различные графства в назначенный для этой цели присутственный день (day), на месте снимали присяжные показания с шерифов, поземельных владельцев, священников и других уважаемых граждан, и записывали ответы их относительно вышеозначенных предметов. Результат этих заседаний в судебный день, как публичное свидетельство, получил навсегда значение показаний, сделанных перед лицом, уполномоченным властью, и потому, кажется, такая роспись земель и оброков получила название «Думсдэйбук»1. Эта книга хранилась вместе с другими сокровищами в Винчестере (откуда название «Rotulus Wintoniae», то есть Винчестерский сверток); иногда, однако ж, ее брали с собой во время путешествия короля и в должностные разъезды его судей. Многие из северных графств, как то: Нортумберланд (Nortumberland), Ланкашир (Lancashire), Кумберленд (Cumberland), Уэстморленд (Westmoreland) и Дургам (Durham), не упоминаются в ней, быть может, потому, что они были слишком сильно опустошены и не пришли еще в порядок; а южные части тех графств приписаны даже к Чеширу и Йоркширу (Cheshire и Iorkshire). Недостает также Лондона, Винчестера (Winchester) и других значительных городов, может быть, потому, что королевские комиссары не могли вступить в их стены с той целью, которая составляла задачу Судного дня, или, вероятнее, по моему мнению, потому, что не1

«Domesdaybook» – книга Судного дня, собственно, Божьего; слово наполовину латинское (domini) и наполовину саксонское (day, нем. Tag; book, нем. Buch). В 1783 г., по приказанию Георга III она была напечатана в первый раз в 2 томах. Новейшее издание с каталогом и дополнениями издал Кelham в 1833 г.

обходимые о них сведения, насколько то нужно было королю, имелись уже в королевской канцелярии или казнохранилище. Многие указания сделаны пристрастно в пользу нормандских монастырей, другие могли быть пропущены из поспешности, по недостатку времени. В последующие за тем годы мы находим много начатых таких работ, хотя только для некоторых округов, но ни одна из них своим достоинством не превосходит знаменитую «Думсдэйбук» короля Вильгельма. Эта книга надолго останется неистощимым источником для уразумения англосаксонских и нормандских учреждений, в особенности права и доходов короля и его вассалов, городских постановлений, всевозможных статистических данных и бесчисленных заметок, неизвестных историку тех времен или же пропущенных им, как слишком известное и не имевшее в ту пору значения, но в высшей степени интересное для любознательного потомства. Более точное понимание этой книги останется навсегда основой всякого исторического исследования об Англии, в особенности же для ее средневековой истории. Это – картина, написанная большей частью цифрами; тем не менее она представляет не краткий очерк целого, но скорее обложку и толкование летописей и юридических актов. В ней, несмотря на пропуски и недостатки, живыми красками изображено политическое состояние Англии под конец царствования Вильгельма Завоевателя, и ярко просвечивают некоторые статистические и касающиеся государственного устройства данные, которые доставляют нам наглядные понятия о бедствиях Англии и положении ее завоевателей. Во всех графствах находим мы многочисленные упоминания об имуществах, присвоенных себе норманнами, несмотря на спор, предъявленный королем или прежними норманнскими владетелями (clamores et invasiones). Если владение даже и не было оспариваемо, комиссарам нередко случалось замечать, что новый владелец не предъявил ни грамоты с печатью на присвоенный себе лен, ни законного документа на право владения от местных властей графства.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

Число свободных владельцев и непосредственных вассалов (tenentes in capite) короля с включением духовенства простиралось до 1400. Из них большая часть имела по одному поместью; другие же, а именно братья короля, владели большими имениями, рассеянными по всей Англии; поместья епископа Байё (Bayeux, во Франции) находились в 17, Роберта из Мортеня в 19 графствах и в Валлисе (Wales). Знаменоносец Эвд (Eudo) имел владения в 12 графствах; Гуго Авраншский, по прозванию Волк считал за собой значительные поместья в 21 графстве, помимо своего собственного графства Честера. Второстепенных вассалов записалось в тогдашней Англии до 8000. Цифра в этом случае определена, однако ж, не точно, в особенности потому, что имя отца или прозвище встречается реже у англосаксов, чем у норманнов. Число остальных, упоминаемых в «Думсдэйбуке», владельцев или хозяев, за исключением рабов, счетом около 25 000, простиралось до 250 000. Пропущены в «Думсдэйбуке» монахи, крепостные гарнизоны, горожане; все они не записаны нормандскими комиссарами. Но к той цифре принадлежат 1000 священников и 8000 жителей отмеченных городов. Более 10 000 называются свободными людьми (liberi homines), более 2000 свободными, но под покровительством (commendati). Несмотря на то, как первых, так и вторых нельзя считать безусловно свободными поземельными собственниками, и название, данное им, служит только для того, чтобы определить их личные отношения к тем вассалам, во владении (dominium) которых состоят они сами или их поместья. Оба эти класса находятся почти исключительно в старой Восточной Англии или в графствах Norfolk и Suffolk; кроме того, до 300 в Essex и до 50 в Cheshire и Stafford,– явление, объяснимое единственно только густотой датского населения, сохранившегося в древнем королевстве Гутрума. По правам своим к классу свободных людей ближе всех подходил класс так называемых сокеманнов (sokemannen). Они для наследственного укрепления за собой поместьев приносили вместе со своими

643

15-летними сыновьями, как совершеннолетними, присягу в верности и вассальной преданности (homagium), и вследствие того обязаны были военной службой, платою при передаче владений наследнику и другими известными по договору повинностями и податями. Неравноправность этого класса с классом вышеупомянутых свободных людей видна уже из того, что сокеманны находились даже в Суффолке и Норфолке; в последнем графстве их было до 4600 – цифра, составляющая пятую часть всего населения, упоминаемого под названием сокеманнов (23 072). Весьма важно, однако ж, то, что ни об одном свободном человеке не упоминается ни в соседнем графстве Линкольне, ни даже в Кенте, к которому они принадлежат по пословице, а в этих графствах находилась целая половина всех живущих в Англии сокеманнов. Более 1000 было их в Суффолке, столько же в Нортгемптоне, до 2000 в Лейстере, более 1500 в Ноттингеме; 520 в Эссексе и до 450 в опустевшем пространном Йоркшире; остальная часть сокеманнов в небольшом числе помещается в графствах, лежащих к северу от Ветлингской дороги (Wätlinga Strasse), исключая Чешир и Стаффордшир. К югу от большой военной дороги совсем не обозначено жительство сокеманнов. В графствах Западной Англии находился класс людей под названием колиберты (coliberti); численность этого класса самая большая в графстве Вильтшир – до 260, а всего вместе до 858. Мы могли бы сказать, что эти колиберты были рассеяны по всем южным и западным графствам от Ветлингской дороги, если бы в прилежащих к ней графствах Суссексе, Суррее, Мидльсексе, Оксфорде, а так же и в прежде упомянутых графствах Чешир и Стаффордшир не находилось их также мало, как и сокеманнов. Кажется, однако ж, что название сoliberti, которое ни разу не встречается в этих графствах до завоевания и не упоминается ни в одном достоверном документе англосаксонских монастырей, значит то же, что и сокеманны, и что оно дано сокеманнам нормандскими комиссарами, как слово, употребительное в их отечестве. Догадка эта вероятна

644

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

Стреляющий арбалетчик

тем более, что в источниках англосаксонских законов ни разу не упомянуты колиберты. В юридических актах приводится иногда особый англосаксонский класс людей – Geburen или Bures. В «Думсдэйбуке» мы встречаем их только 62, живущих в шести графствах к югу от Ветлингской дороги, а именно в Букингеме, Оксфорде, Герфорде, Берксе, Ворчестере и Девоншире. Они не находятся вместе с сокеманнами ни в одном графстве, за исключением Букингемского, составляющего для них границу; считать же их заодно с сокеманнами и колибертами невозможно, потому что и те и другие встречаются вместе в графствах Беркс, Девон, Герсфорд и Ворчестер. Они принадлежат к классу крепостных, из которых большая и самая свободная часть называется крестьянами (villani). Последних записано до 110 000; большую часть насчитывают в Кенте, 6597 – цифра, превосходящая более чем наполовину все остальное население графства; в Линкольне 7723 крестьян на 25 305 населения, и в Девоне, где 8070 крестьян и 3294 раба, на

17 434 всех записанных жителей. Класс населения, известный под норманнским названием vilains, вероятно, относится к англосаксонским ceorlas: это были потомки древнего римско-британского населения. Нет никаких доказательств тому, что норманны изменили общественное положение этого класса, обремененного множеством податей и служебных обязанностей; напротив, даже прежнее их положение получило на самом деле новый стеснительный характер, вследствие строгости и неумолимости новых владельцев; между тем как при тогдашнем состоянии края, отягченного общественными поборами, постоями и многими другими разорениями, причиненными войной и восстаниями, заключалась живейшая потребность сбережения сельского рабочего сословия. От сельских жителей отличен класс так называемых сoscets, или cotsäten, в числе 1749, который соответствует немецким болотным жителям. Этот класс, равно как и предыдущий, поселялся более всего в Мерсии, за исключением 9 – в Шропшире. Они так же как и vilains не были свободными, однако ж служебные обязанности несли менее, нежели гебуры. Класс котариев, больший числом, а именно, 5054, имеет, по нашему мнению, сходство с немецкими Käthner, но мы не знаем для них никакого англосаксонского названия. Они находятся во всех графствах, лежащих к югу от Ветлингской дороги, даже в тех, в которых вовсе не упоминается колибертов, так, например, 765 в Суссексе. Как особенность Чешира, указывающую на завоевание его датчанами, находим мы в этом графстве небольшое число так называемых drenghs,– название, сходное по значению с оруженосцами и подобными должностями; оно давалось у датчан сыну, а впоследствии и прислуге. Они упоминаются иногда даже спустя несколько столетий. Пропустим названия некоторых других классов населения, представляющих мало интереса как по своей малочисленности, так и по своим характерным чертам; нам останется упомянуть еще 82 609 бордариев (с включением bordarii pauperes), которые находятся во всех упомянутых в «Думсдэй-

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

буке» графствах в пропорции, довольно соразмерной с общим числом записанного в этой книге населения. Они образуют класс, поставляемый обыкновенно после крестьян и впереди рабов. Если название этого класса происходит от хижин с небольшими садами или огородами, служивших для них помещением, то оно получило бы одинаковый смысл с названием cotsäten и cotarii; но в «Думсдэйбуке» эти три класса различаются между собой. Название этого класса, как кажется, едва ли найдется в бесспорных англосаксонских документах, между тем как во Франции оно обыкновенно. Из этого мы можем заключить, что название это принесли к англосаксам норманны, так как его на родном англосаксонском языке нет, или же что класс этот составлен был из норманнов, которые на родине находились в таком же положении и жили в поместьях своих господ в их покоях, а первоначально и на их содержании (по-датски и англосаксонски – bord, по-английски – board). Этот взгляд подтверждается еще и тем, что невозможно указать, куда девались норманны низшего разряда, во множестве переселившиеся в Англию; между тем как число бордариев соответствовало тому числу 60 000 человек, завоевавших Англию, если исключить убитых и не считать прибывавших впоследствии новыми массами. В некоторых местностях мы находим число их в круглых цифрах,– обстоятельство, подтверждающее тот взгляд, что они поселились там недавно. Ясно и то, что с простым норманнским сословием и дворней низшего разряда не всегда спорили из-за своих владений англосаксонские ceorle, так как первые должны были постоянно носить оружие и не обязаны заниматься земледелием. Сумма всего населения, записанного в «Думсдэйбук», доходит до 283 000, а с включением горожан, пропущенных в этой книге, до 300 000 глав семейств. То мнение, что некоторые податные лица могли быть пропущены с намерением, должно показаться крайне невероятным, если принять во внимание главную цель «Думсдэйбук» – интересы королевской казны. Изъятие церковных имуществ от всяких податей представляется только редким исключени-

645

Арбалетчик натягивает лук арбалета

ем. Напротив того, монахи упоминаются как бы случайно, и потому именно, что они обязаны были личной податью королю. Утверждают, что нередко не записывались и некоторые несвободные классы народа, так, например, вовсе не упомянуты пастухи в весьма многих графствах, в которых разводились свиньи. Мы знаем, однако, что пастухи избирались большей частью из рабов, и потому в тех графствах, в которых эта часть скотоводства не процветала особенно, мы должны искать их между бордариями, податными или рабами. Затем, если бы мы хотели составить сумму всех тогдашних жителей Англии, то 2 000 000 душ скорее слишком много, нежели слишком мало. Лесные пространства в Англии были еще очень обширны; огромное количество земли было не обработано, и многие местности в последние годы или опустошены, или оставлены. Деревни того времени очень малы, почему впоследствии многие из них вместе считались за одну деревню. Более всего был опустошен Йоркшир, где из 411 человек всего населения осталось только

646

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

35 сельских жителей и 8 бордариев. Города имели немного домов и то весьма небольших; до завоевания только Йорк и Лондон насчитывали более 10 000 постоянных жителей, из которых в последнем было даже несколько более. Большое число городов сильно пострадало частью от грабежа и пожаров, частью от построек крепостей, при сооружении которых нередко разрушались дома с целью воспользоваться старыми каменными стенами. В Экзетере, несмотря на оказанную этому города пощаду, из 463 разрушено 50 домов; в Дорчестере из 172 наполовину; в богатом Норвиче, жители которого имели 43 церкви, из 1320 домов – также половина; в Линкольне из 1150 домов 166 пожертвовано на устройство крепости, 100 других лишились своих обитателей; в Кембридже разломано 27 домов для устройства новой крепости; в Честере из 487 домов разрушено 205; в Дерби из 243 пострадало не менее 103; в Стаффорде из 131 дома разрушено 38; в Йорке из 1800 ис-

чезло 800. Но ни один город не пострадал так сильно, как Оксфорд, в котором с 243 домов взяты подати, а остальные 478 или разрушены, или разграблены. Только один город значительно расширился после завоевания, это – Дунвич, в котором 120 жителей времен короля Эдуарда Исповедника при Вильгельме размножились до 236,– явление, которое ближе всего можно объяснить упадком соседнего ему Норвича. Общий итог королевских доходов в Англии, которым пользовался Эдуард Исповедник, доходил до 60 000 марок. Пожертвования на церкви и другие благотворительные дарения уменьшали этот доход почти наполовину. Сто лет после завоевания доходы составляли только пятую долю, 12 000 марок; относительное значение этой цифры мы поймем тогда, если примем в расчет, что современные доходы германского императора простирались тогда до 300 000 марок.

Райнер Дози

ким князьям, то также было много и между кастильскими рыцарями таких, которые не слишком стеснялись жить со дня на день – vivre à augure, как тогда выражались, брать мусульман к себе на жалованье, сражаться против своей религии и отечества под знаменем какого-либо арабского князька, или грабить и жечь монастыри и церкви. Если бы не случилось чего-нибудь непредвиденного, то мавры, как менее храбрые и менее воинственные, нежели их противники, с течением времени должны были бы пасть сами собой. Фердинанд I нанес им страшные удары. Он отнял у них Визе, Ламего и Коимбру, наложил подать на четырех их королей: Сарагоского, Толедского, Бадайоского и Севильского, и только смерть воспрепятствовала ему овладеть Валенсией. Но разделением королевства между пятью своими детьми он сам разрушил свое дело. Мавры свободно вздохнули: они предвидели, что на севере должна возгореться гражданская война, и не ошиблись. Фердинанд I отдал старшему своему сыну, Санхо, Кастилию, Нажеру и Пампе-

СИД КАК ИСТОРИЧЕСКОЕ ЛИЦО. 1045–1099 гг. (в 1860 г.) Во многих отношениях трудно найти в истории что-нибудь менее сходное, как характер тех двух народов, которые в XI столетии оспаривали друг у друга развалины Кордовского калифата. Живые, умные и образованные, но изнеженные и скептические мавры жили только для удовольствий, тогда как северные испанцы, еще полуварвары, но храбрые и одушевленные пламенным фанатизмом, любили одну войну, и войну кровавую. Однако две эти нации, по-видимому, столь различные, в сущности имели много общего: та и другая были нравственно испорчены, вероломны и жестоки; если мавры вообще обнаруживали равнодушие в деле веры, если они охотнее обращались за советами к астрологам, нежели к своим мусульманским теологам, если они не стыдились поступать на службу к христианс-

Geschichte von England. II, 142–154.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

луну, Альфонсу VI – Леон и Астурию, Гарсию – Галисию и часть Португалии, отнятую им у мавров; Уррака получила Замору и Эльвира – Торо. Санхо первый нарушил мир. В 1068 г. он напал на своего брата Альфонса VI и победил его в сражении при Алантаде; но победа, им одержанная, кажется, не была решительной, ибо Альфонс VI сохранил свои владения, и мир был восстановлен между братьями. Три года спустя они снова взялись за оружие и, назначив день битвы, условились, что побежденный уступит свое королевство. Сражение произошло на границе обоих государств, близ деревни Гольпейары. Кастильцы потерпели поражение и вынуждены были отдать свой лагерь неприятелю; но Альфонс запретил своим воинам преследовать побежденных, ибо, согласно условиям сражения, он уже считал себя владетелем Кастилии. Родриго Диац де Бивар1 сделал тщетными его надежды. Этот Родриго, происходивший из древней кастильской фамилии (род его производили от Лаина Кальво, одного из двух судей, которым кастильцы поручили в царствование Фройлы (924 г.) покончить их распри миролюбивым образом), которого имя в первый раз встречается в грамоте Фердинанда I от 1064 г., успел уже отличиться в войне, которую Санхо Кастильский вел против Санхо Наваррского. Он победил тогда наваррского рыцаря на поединке, и этот поединок доставил ему имя Кампеадора (воителя). В это время он был знаменосцем у Санхо, то есть главным начальником его армии, ибо во всей Европе в ту эпоху два эти названия были синонимами. Заметив, что неприятель не думает о преследовании, Родриго возбудил павший дух короля и сказал ему: «Смотри, как после победы, только что одержанной над нами, леонцы покоятся в наших же палатках, как будто им нечего опасаться: ударим на них на рассвете и мы одержим победу». Санхо одобрил это предложение и чуть свет бросился на леонцев, еще спавших. Большая часть из них была перерезана; некото1 Мавры называли его просто Сид, то есть господин, и это имя его перешло в историю.

647

рые, однако, спаслись бегством. В числе последних был Альфонс, который старался укрыться в Сент-Мари, соборной церкви города Карриона, но его насильно вытащили из этого святого места и отвели пленником в Бургос. Итак, благодаря совету Родриго, Санхо сделался обладателем королевства Леона. Это, неоспоримо, был большой успех; но недостаточно одной хорошей цели, нужно, чтобы и средства были законны: совет же, данный Родриго его королю, был не что иное, как измена, нарушение условий, постановленных между двумя королями. Уступая просьбам Урраки и графа Леонского Петра Анзуреца, Санхо позволил своему брату выйти из тюрьмы с условием, что он вступит в монашество. Альфонс согласился на это, но скоро бежал из монастыря и нашел себе убежище у толедского короля Мамуна. Впоследствии Санхо обратил свое оружие сперва против своего брата Гарсии, у которого он отнял его владения, потом против двух своих сестер. Эльвира уступила ему Торо, но Уррака храбро защищалась в Заморе. Осада продолжалась уже некоторое время, как один отважный рыцарь из Заморы, Беллидо Долфос, выйдя из города, внезапно поразил своим копьем Санхо, который прогуливался по своему лагерю. Беллидо вернулся в город с той же быстротой, с какой сделал нападение. Родриго, во время осады показавший чудеса храбрости, видел убийство своего короля. Он немедленно бросился преследовать Беллидо и едва не поразил его у самых ворот Заморы; но Беллидо успел уйти. Убийство короля произвело замешательство в войске. Леонцы, насильно подчиненные господству короля Кастильского, поспешили разойтись по своим домам; кастильцы, напротив того, с твердостью оставались на своем посту; положив затем тело своего короля в саркофаге, они перенесли его с громким плачем в монастырь Онья, где и погребли со всеми королевскими почестями. Исполнив эту печальную церемонию, знатнейшие кастильцы соединились в Бургосе для избрания нового короля. Им не хотелось отдавать корону Альфонсу, быв-

648

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

Арбалет. Был впервые применен норманнами в битве при Гастингсе

шему королю Леонскому, ибо они сознавали, что в таком случае они потеряют перевес и вместо того, чтобы предписывать законы леонцам, сами должны будут получать от них; однако, так как некого было избрать на престол, пришлось им победить свое отвращение. Итак, они изъявили свою готовность признать Альфонса, но с условием, чтобы последний поклялся в том, что он не принимал никакого участия в убиении Санхо, а Родриго Диац взялся привести его к присяге. С тех пор Альфонс его возненавидел, но из осторожности скрывал свои чувства, ибо Родриго был слишком могуществен, чтобы не быть опасным. Желая привязать его к своему семейству и в то же время восстановить добрые отношения между кастильцами и леонцами, он даже предложил ему жениться на своей двоюродной сестре, Химене, дочери Диего, графа Овиедского, одного из первостепенных вельмож его прежних подданных (19 июля 1074 г.). Спустя некоторое время Родриго получил от Альфонса назначение отправиться ко двору севильского короля Мотамида, чтобы истребовать подать, которую этот владетель должен был уплатить. Мотамид вел тогда войну с Абдаллахом Гренадским, и в минуту прибытия Родриго ему угрожало вторжение неприятелей: Абдаллах принял к себе на службу многих христианских рыцарей, между которыми находился Гарсия Ордонец, принц крови, носивший королевское знамя при Фердинанде I. Родриго велел сказать королю Гренадскому, чтобы он не осмеливался нападать на Мотамида,

потому что тот был союзником Альфонса VI; но его просьбы и угрозы не были приняты и, предавая огню и мечу все, что встречалось на пути, гренадцы дошли до Кабры, где Родриго, сопровождаемый своими собственными рыцарями и севильской армией, решился дать им сражение. Он разбил их наголову, и множество христианских рыцарей, в числе которых находился и Гарсия Ордонец, попали в его руки. Отняв у них все, что они имели, через три дня он возвратил всем им свободу. Потом, получив от Мотамида подать и много подарков, которые он должен был доставить Альфонсу, Родриго вернулся в Кастилию; но тогда враги его, и главным образом Гарсия Ордонец, обвинили его, справедливо или нет, в присвоении себе части подарков, следовавших императору1. Альфонс, который не мог забыть ни измены Родриго,– измены, стоившей ему двух королевств,– ни унизительной присяги, которую он вынужден был дать по его настоянию, поверил этим обвинениям, и в 1081 г., когда Родриго сделал нападение на мавров, не испросив на то у него согласия, изгнал его из своих владений. Начиная с этой эпохи, Родриго повел жизнь кондотьера и сражался со своей шайкой то под знаменами какого-либо маврского князя, то для своих личных целей. Проведя несколько дней при дворе графа Барселонского, который, по-видимому, не хотел принимать его услуг, Родриго отправился в Сарагосу, где в то время правил Мактадир, из фамилии Бени-Гуд. Жизнь этого князя состояла из ряда набегов и сражений; между его врагами старший брат его Модгаффар, владетель Лериды, превосходивший его мужеством и образованием, был самый упорный и самый опасный. Желая покорить его, Мактадир сначала призвал к себе на помощь каталонцев и нормандцев, а потом, покинутый своими союзниками, передавшимися на сторону его противника, он прибегнул к вероломству. Условившись со своим братом на свидание, на которое должны были явиться только они вдвоем и

1 Альфонс VI после восстановления на своем престоле принял титул императора.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

без оружия, он предварительно приказал одному наваррскому рыцарю, служившему в его войске, во время их разговора убить его брата. Модгаффар был обязан своим спасением только кольчуге, которую он всегда носил на себе под платьем; со своей стороны, Мактадир наказал наваррца за его неловкость, приказав отрубить ему голову. После тридцатилетней войны Мактадиру, наконец, удалось одолеть своего брата, и в то время, когда Родриго прибыл в Сарагосу, Модгаффар был уже пленником в Руеде. Но, обеспечив себя с этой стороны, Мактадир должен был вести борьбу еще со многими врагами, и так как, по примеру своих предшественников, он отдавал предпочтение христианским воинам перед маврскими, то охотно принял Родриго и сопровождавших его рыцарей. Немного спустя, в октябре 1081 г., Мактадир умер, разделив свои владения между двумя сыновьями: старший, Мутамин, получил Сарагосу, а его брат, хаджиб Мондир, – Дению, Тортозу и Лериду. Но такие разделы (Мактадиру следовало бы то лучше знать, чем кому-либо другому) всегда бывали неисчерпаемым источником смут и войн; таким образом, неудивительно, что два брата скоро поспорили между собой и Мондир соединился с Санхо-Рамирцем, королем Арагонским, и Беренгаром, графом Барселонским. Родриго сражался за Мутамина, который считал его самой надежной своей опорой. Неоднократно делал он набеги на землю неприятелей своего повелителя, и внушенный им страх был так велик, что в виду их войска он вступил в Монзон, хотя Санхо готов был поклясться, что Родриго никогда не осмелится на то. В другой войне между этими маврскими князьями Мондир и его союзники – Беренгар, граф Серданьский, брат графа Ургельского, владетели Виха, Ампурдана, Руссильона и Каркассоны – осадили старый замок Альменару (между Леридой и Тамарицем), который Родриго и Мутамин велели перестроить и укрепить; так как осажденные начинали чувствовать недостаток в воде, то Родриго, находившийся тогда в только что завоеванной им крепости Эскарпо, послал гонцов к Мутамину, чтобы известить его об отчаян-

649

ном положении гарнизона. Мутамин явился сам в Тамариц, где имел с ним свидание. Он хотел, чтобы Родриго атаковал неприятеля и принудил его снять осаду; но кастилец советовал ему не начинать сражения, в котором храбрость должна будет уступить численному перевесу сил, и скорее уплатить дань союзникам. Мутамин согласился на это, но союзники, получив такое предложение, отвергли его. Тогда Родриго, приведенный в негодование их заносчивостью, решился напасть на них, невзирая на свои малые силы. Успех оправдал его смелый подвиг: он разбил неприятеля, овладел богатой добычей и взял в плен графа Барселонского. Мутамин заключил мир с этим князем и через пять дней после сражения возвратил ему свободу. Вступление Родриго в Сарагосу было настоящим триумфом. Народ принял его с живыми выражениями радости и с почетом: со своей стороны Мутамин осыпал его почестями и подарками и был так к нему внимателен, что Родриго, по-видимому, пользовался верховной властью. Но несмотря на свое блестящее положение, он не мог забыть своего отечества, и в 1084 г. нашел средство вернуться на родину. В предыдущем году правитель Руеды восстал против Мутамина и признал своим верховным властителем своего пленника Модгаффара, брата Мактадира. Модгаффар обратился за помощью к Альфонсу VI, и этот послал ему в конце сентября отряд войска под начальством своего двоюродного брата Рамира, сына Гарсии Наваррского, и правителя Старой Кастилии, Гонзало Сальвадора, которого за его храбрость прозвали Четвероруким. Но так как Модгаффар немного спустя умер, то правитель Руеды, не желая сделаться подданным христианского государя, тайно примирился с Мутамином и пообещал ему завлечь Альфонса в западню. Ему едва не удалось привести в исполнение свой замысел. Лично явившись к императору, он говорил, что предаст в его руки Руеду, и просил его прибыть туда. Альфонс изъявил на то свое согласие; но не доверяя вполне мавру, он хотел, чтобы Гонзало Сальвадор и другие предводители прежде него вошли в город. Едва только прошли они ворота, как мавры

650

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

умертвили их, бросив в них град камней (9 июня 1084 г.). Измена удалась, но только наполовину. Раздосадованный неудачей и взбешенный, вернулся король в свой лагерь. Туда явился к нему Родриго. Он хотел убедить его в том, что не принимал никакого участия в заговоре правителя Руеды, и попытаться в то же время снова снискать его доверие. Альфонс принял его с почтением и предложил ему сопровождать его в Кастилию. Родриго охотно согласился на это, но, заметив по дороге, что император все еще питал злобу к нему, немедленно покинул его и снова предложил свои услуги Мутамину. Этот князь, обрадовавшись его возвращению, тогда же дал ему приказ сделать нападение на Арагон. Родриго выполнил его поручение с чрезвычайной быстротой; для него было достаточно пяти дней, чтобы опустошить значительную часть страны на значительном расстоянии, и прежде чем успевали поднять тревогу, его шайки уже скрывались. Не довольствуясь этим успехом, он, кроме того, сделал вторжение во владения Мондира, напал на Мореллу и, ограбив всю окрестную страну, перестроил и укрепил Алкалу. Санхо Арагонский выступил тогда на помощь Мондиру и, став лагерем на берегах Эбро, потребовал от Родриго немедленного очищения земли своего союзника. Родриго ответил на это насмешкой: он предложил ему конвой на случай, если бы тот пожелал продолжать свое путешествие. Раздраженные этим ответом, Санхо и Мондир напали на него. Оба войска долго оспаривали друг у друга победу; но, наконец, союзники были вынуждены обратиться в бегство. Родриго преследовал их; одиннадцать дворян и две тысячи простых воинов попались в его руки, и когда с огромной добычей он возвращался в Сарагосу, к нему вышли навстречу Мутамин и его сыновья, сопровождаемые толпой мужчин и женщин, оглашавших воздух радостными кликами. Немного спустя Мутамин умер (в 1085 г.). Сын его, Мостаин, наследовал ему, и Родриго поступил на службу к новому князю; но мы ничего не знаем о его военной деятельности в период от 1085 по 1088 г., кроме того, что он заключил с Мостаином дого-

вор, целью которого было покорение Валенсии. С этого времени начинается самая интересная часть его поприща; но чтобы понимать роль его в тот момент, нам нужно будет предварительно бросить беглый взгляд на историю Валенсии. После раздробления калифата, внук знаменитого Альмансора1, называвшийся Абдалазис, который носил прозвание своего деда, царствовал в королевстве Валенсии в течение 40 лет. Сын его, Абдальмелик-Модгаффар, наследовал ему в январе 1061 г.; но четыре года спустя ему изменил первый его министр, Абу Бекр ибн-Абдалазис2, и он был лишен престола своим тестем, Мамуном Толедским, который заключил его в крепость Куенку. Таким образом, Валенсия была присоединена к Толедскому королевству; но после смерти Мамуна, в 1075 г., она снова отделилась. Князю этому наследовал внук его Кадир; а так как последний был слишком слаб, чтобы держать своих вассалов в повиновении, то Абу Бекр ибн-Абдалазис, назначенный Мамуном для управления Валенсией, в награду за оказанную им помощь деду, поспешил объявить себя независимым и отдался под покровительство Альфонса VI, которому он обещал платить ежегодную дань. Но покровительство императора было ненадежно. Ввиду личных интересов Альфонс не стеснялся продавать своих клиентов и их владения. Ибн-Абдалазис испытал это на себе, ибо Альфонс в 1076 г. продал Валенсию Моктадиру Сарагосскому за сто тысяч червонцев и, чтобы вручить ее ему, выступил с войском в поход. Будучи не в состоянии защищаться, ибн-Абдалазис вышел один без войска навстречу монарху. Он умел быть настолько красноречивым, говорят арабские историки, что склонил Альфонса отступить от своего намерения и нарушить договор, заключенный им с Моктадиром; но все заставля1

Альмансор был первым министром последних калифов, пользуясь их слабостью, неограниченно управлял всем калифатом. Он умер в 1000 г. 2 Ибн значит сын; у арабов есть обычай называть часто по одному отчеству, как, например, ибн-Абдалазис, то есть Абдалазисов сын.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

ет думать, что это красноречие состояло в звонкой монете, или, быть может, князю удалось убедить короля в том, что продать Валенсию все равно, что заколоть курицу, несущую золотые яйца. Девять лет спустя Альфонс снова продал Валенсию, и на этот раз он ее продал Кадиру. Под предлогом помощи против его неприятелей, он мало-помалу лишил этого несчастного князя его золота и его крепостей, пока, наконец, Кадир, без средств и опасаясь ужасного действия отчаяния со стороны своих подданных, которых он угнетал налогами, предложил ему Толедо с условием, что Альфонс сделает снова его владетелем Валенсии. Альфонс принял предложение и 25 мая 1085 г. вступил в древнюю столицу королевства визиготов, между тем как Кадир оскорблял мусульман и подвергал себя насмешкам со стороны христиан, пытаясь узнать по астролябии час, благоприятный для своего отъезда. Когда, по его мнению, этот час наступил, он отправился в путь; но тщетны были его усилия проникнуть в замки: он нашел себе убежище только в Куенке, где начальствовал слепо ему преданный Бенин-Фарадж. Желая наперед испытать намерения ибн-Абдалазиса, он послал в Валенсию одного из членов фамилии Бенин-Фараджа. Посланный завел было там переговоры, но они ни к чему не привели. Справедливо встревоженный договором, который Кадир заключил с Альфонсом, ибн-Абдалазис искал и нашел себе могущественного союзника. Это был Мутамин Сарагосский, сыну которого, Мостаину, он предложил свою дочь. Мутамин, надеясь, что таким образом сын его со временем сделается владетелем Валенсии, поспешил принять такое предложение и, желая придать свадьбе своего сына чрезвычайный блеск, пригласил на свадебное пиршество всех особ, высоко стоявших в Арабской Испании, для которых в течение нескольких дней он устраивал великолепные праздники. Немного спустя ибн-Абдалазис умер после десятилетнего царствования. Он оставил двух сыновей, которые еще при жизни отца были врагами и которые после его смерти оспаривали друг у друга правление.

651

Каждый из них имел своих сторонников. Третья сторона желала отдать Валенсию королю Сарагосскому, четвертая – Кадиру. Кадир, извещенный ибн-аль-Фараджем, который вернулся к нему, о том, что происходило в Валенсии, увидел благоприятную минуту для приведения своих планов в исполнение. Он собрал свое войско и, упросив Альфонса исполнить на деле свое обещание, получил от него отряд под начальством Альваро-Фанеза, родственника Родриго и одного из храбрейших воинов той эпохи. Приближение кастильцев сразу усмирило раздоры в Валенсии. Не желая подвергать город грабежу этих страшных воителей, собрание знатнейших граждан поспешило низложить Отмана, сына ибн-Абдалазиса, который успел было захватить власть, и послало некоторых из своих членов, к которым присоединился правитель замка, Абу-Иза ибн-Лаббун, в Серра-де-Накера, где Кадир остановился лагерем, сообщить ему, что город будет считать за счастье иметь его своим верховным властителем. Сопровождаемый кастильцами, бывший король Толедский вступил наконец в Валенсию, где толпа приветствовала его восклицаниями; но энтузиазм этот далеко не был искренний: он был вызван ужасающим зрелищем всех этих рыцарей, закованных в железо, длинные мечи которых сверкали на солнце. Жителям Валенсии приходилось позаботиться о содержании кастильских войск: они должны были стоить им ежедневно шестьсот золотых монет. Как ни старались они убедить Кадира в бесполезности его армии, на том основании, что они будут служить ему верно,– Кадир не был настолько доверчив, чтобы поддаться их обещаниям; зная, что его ненавидят, и что, кроме того, старые партии не отказались от своих надежд, он удержал кастильцев. Чтобы быть в состоянии платить им жалованье, он обложил город и все государство необыкновенным налогом под видом, что он нуждается в деньгах для покупки ячменя. Валенсийцы сильно роптали на такой налог, который падал без различия на богатых и бедных и который они коротко называли

652

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

Печать Вильгельма Завоевателя (1066–1087 гг.). Париж. Национальный архив

ячмень. «Дайте ячменя!» – говорили, встречаясь на улице. В мясной лавке была собака, которую приучили лаять, когда говорили ей: «Дайте ячменя!» – «Слава Богу,– восклицает один поэт,– мы имеем таких много в нашем городе, которые походят на эту собаку; когда им говорят: “Дайте ячменя!” – это столько же их раздражает, как и ее». Несчастная война увеличила недоверие, в которое Кадир успел уже впасть. Между правителями крепостей один, ибн-Макур, правитель Ксативы, несмотря на полученное им формальное приказание, отказался лично явиться для принесения присяги новому королю; он ограничился тем, что послал от себя посла с письмами и подарками. Раздраженный его непослушанием, Кадир обратился к ибн-Лаббуну, которого назначил он первым министром, за советом, что следовало предпринять в таком случае. Ибн-Лаббун советовал ему не ссориться с ибн-Макуром и отослать Альваро-Фанеза и его армию. Но Кадир, не доверявший своему министру за то, что он был другом его предшественника, счел за лучшее последовать совету сыновей ибн-Абдалазиса и, собрав большую армию, направился против Ксативы. Без труда он овладел самой нижней частью города, но в течение четырех месяцев тщетно осаждал замок. Тогда весь его гнев обратился на сыновей ибн-Абдалазиса, и так как ячмень приносил недостаточно выгод, то он присудил одному из них содержать за свой счет кастильскую армию в течение целого месяца. Между тем ибн-Макур, доведенный до крайности, послал сказать Мондиру, князю Дении, Лериды и Тортозы, что уступает ему Ксативу и все прочие замки, если он

окажет ему пособие. Мондир принял предложение и, послав к ибн-Макуру своего предводителя аль-Эзара с подкреплением, собрал войско, взял к себе на жалованье каталонца Жиро д’Аламана, барона Сервельонского, и направился к Ксативе. При его приближении король Валенсии со всей поспешностью обратился в бегство, и Мондир овладел Ксативой. Ибн-Макур пошел на жительство в Дению, и Мондир всегда относился к нему с большим почтением. Когда покрытый стыдом Кадир вступил в Валенсию, жители этого города и правители замков захотели сбросить с себя власть этого презренного деспота и отдаться Мондиру, палатки которого были уже совершенно близко от столицы. Но этот план не удался, ибо спустя немного времени Мондир возвратился в Тортозу, потому ли, что должен был идти защищать свои собственные владения, или потому, что не имел больше денег, чтобы платить барону Сервельонскому, своей главной опоре. Освободившись от своего врага, Кадир мог теперь снова начать свои бессовестные сборы. Он уже извлек насилием огромные суммы у сыновей ибнАбдалазиса, у одного богатого еврея, их майордома, и у многих знатнейших граждан; так как никто с тех пор не считал себя безопасным относительно имущества или жизни, то валенсийцы толпами покидали отечество. И несмотря на эти действия ужаснейшего деспотизма, Кадир, понуждаемый Альваро-Фанезом к уплате остального его жалованья, находился однажды совсем без средств. Тогда он предложил кастильцам селиться в его королевстве, предоставляя им весьма обширные земли. Они согласились на это; но, заставляя рабов обрабатывать свои обширные поземельные владения, они продолжали обогащать себя набегами на окрестные страны. Шайки их пополнялись арабской чернью. Толпы рабов, людей порочных и опозоренных судом, вступали под их знамена, и скоро эти шайки приобрели печальную известность за свои неслыханные жестокости. Они убивали мужчин, оскорбляли женщин и часто продавали пленного мусульманина за хлеб, бутылку вина или фунт рыбы. Когда пленник не хотел или не мог уплатить выкупа,

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

они резали у него язык, выкалывали глаза или отдавали на растерзание псам. Прибытие короля Марокского, Юсуфа ибн-Текуффина, Альморавида, которого андалузские князья призвали к себе на помощь, освободило наконец Валенсию от ее кровожадных гостей. Альфонс, принужденный вступить в сражение с тучами африканских варваров, отозвал к себе Альваро-Фанеза, и когда был разбит в знаменитом сражении при Саллаке, происшедшем в четверг 23 октября 1086 г., то не мог более вмешиваться в дела Валенсии. В то же самое время правители крепостей подоспели с восстанием против Кадира, и со своей стороны соседние князья старались свергнуть его с престола в свою пользу. Мондир первый решился сделать на него нападение. Получив обещание в помощи со стороны главных вельмож Валенсии, он собрал войско в 1088 г., нанял каталонцев и послал вперед одного из своих дядей, который должен был пройти через Дению и которому он назначил время для соединения с ним под стенами Валенсии. Дядя Мондира прибыл к Валенсии днем ранее условленного. Кадир его атаковал; но он отразил его и принудил возвратиться в город. Вскоре после того к нему присоединился сам Мондир, который в то время, когда получил известие об этой победе, находился на расстоянии одного дня пути. Кадир не знал, что делать; он хотел сдаться, но ибн-Тагир, бывший король Мурсии, живший в то время в Валенсии, отклонил его от этого намерения. Потому он обратился за помощью к Альфонсу и Мостаину Сарагосскому. Но королю Сарагосскому сильно хотелось не столько помочь Кадиру, сколько ограбить его. Какой-то предводитель Валенсии, ибн-Каннун, в то самое время обещал ему устроить дело таким образом, что Валенсия ему будет сдана; кроме того, он уверял, что брат его, правитель Сегорбы, уступит ему эту крепость. Мостаин, постоянно обещая Кадиру прийти для его освобождения, в то же время тайно заключил с Родриго Сидом договор, по которому они обязались помогать друг другу в деле завоевания Валенсии, с условием, что вся добыча будет принадлежать Сиду, а сам город достанется Мостаину. У последнего

653

было четыреста рыцарей, а у Сида – три тысячи (1088 г). Так началась знаменитая эпоха деятельности Сида. Не желая ожидать их прибытия, Мондир объявил Кадиру, что он не только готов снять осаду, но что, кроме того, желает быть его другом и союзником – с условием, если он не сдаст города Мостаину. Король Валенсии, хотя очень хорошо понимал, что Мондир только ожидает другого более благоприятного случая, чтобы завладеть его княжеством, но тем не менее принял предложенное ему. Когда Мондир вернулся в Тортозу, а Мостаин и Сид подошли к Валенсии, то Кадир вышел им навстречу и поблагодарил их за освобождение его от осады. Во всяком случае, надежды короля Сарагосского не осуществились. Он тщетно ожидал, что ему сдадут Сегорбу, как то было обещано ему ибн-Каннуном. Кроме того, он был обманут своим союзником Сидом. Последний позволил подкупить себя великолепными подарками, сделанными ему Кадиром помимо Мостаина, и когда этот напомнил ему его обещание, то Сид ответил, что для того, чтобы овладеть Валенсией, следовало бы прежде всего объявить войну Альфонсу, так как Кадир только вассал этого монарха. Он очень хорошо знал, что король Сарагосский не будет настолько неосторожен, чтобы вооружить против себя могущественного императора. Обманутый в своих ожиданиях, Мостаин возвратился в Сарагосу. Он оставил в Валенсии одного из своих вождей с отрядом всадников под предлогом подать при случае помощь Кадиру, а на самом деле для того, чтобы самому всегда иметь помощников в Валенсии, в случае если бы опять представилась ему возможность овладеть этим городом. Потом, желая наказать ибнЛаббуна, который обязался сдать ему Мурвьедро, но не сдержал своего обещания, он приказал Родриго осадить крепость Ксерику, которая принадлежала владетелю Мурвьедро и находилась на большой дороге между Сарагосой и Валенсией, в десяти лье (40 верстах) от последнего города и в двух лье (8 верстах) от Сегорбы. По нерадению правителя Ксерика не была снабжена оружи-

654

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

ем и жизненными припасами; но ибн-Лаббун объявил Мондиру, что если он придет на помощь, то признает себя его вассалом по этой крепости. Прельщенный этим предложением, Мондир вовремя явился на помощь и принудил Родриго снять осаду. Тогда Сид, опасаясь, чтобы Мондир не успел в своих видах на Валенсию, тайно посоветовал Кадиру не сдавать города кому бы то ни было. В одно с этим время он объявил Мостаину, что поможет ему овладеть Валенсией, то же самое пообещал и Мондиру, наконец, послал сказать Альфонсу, что он признает себя его вассалом, что войны, которые он поддерживает, выгодны для Кастилии, потому что они ослабляли мавров и давали возможность содержать христианское войско за счет мусульман; он присовокупил, что надеется скоро доставить Альфонсу обладание всей страной. Альфонс поддался этим фальшивым уверениям и позволил Родриго удержать при себе свою армию. Имея теперь руки свободными, Родриго воспользовался этим обстоятельством, чтобы сделать нашествие на окрестности; и когда его спрашивали, зачем он так действует, он отвечал, что делает это для того, чтобы иметь что есть. После он явился в Кастилию (1089 г.) для заключения условий с Альфонсом. Король очень хорошо принял его, подарил ему несколько замков и даровал грамоту, в которой объявлял, что все земли и все крепости, какие со временем будут отняты Родригом у мавров, будут принадлежать на правах собственности ему и его потомкам. Затем Родриго вернулся в Валенсию, сопровождаемый своей армией, которая состояла из семи тысяч человек. Его присутствие было там необходимо, ибо в то время, пока он еще находился в Кастилии, Мостаин, убедившись, что если ему придется рассчитывать на помощь Сида, то никогда не удастся овладеть Валенсией, заключил союз с Беренгаром Барселонским. Последний обложил в это время столицу Кадира; со своей стороны король Сарагосский построил два укрепления: одно в Лирии – городе, отданном ему в ленное владение королем Валенсии, когда он приходил к нему на помощь; другое в

Цеболле; он намеревался построить третье – в замке близ Альбуферы, так чтобы никто не мог вступить в Валенсию, ни выйти из нее. Но когда Сид приблизился к Валенсии, Беренгар не осмелился его ждать и решился снять осаду. Прежде чем уйти, его воины позволили себе сделать разные дерзкие выходки и угрозы против Сида, который знал обо всем этом, но не хотел вступать с ними в сражение, потому что Беренгар был родственником Альфонса, его повелителя. Наконец Беренгар выступил на Реквену и возвратился в Барселону. Прибыв в Валенсию, Сид обещал Кадиру привести в его повиновение мятежные замки, охранять его от всех врагов, как мавров, так и христиан, самому утвердиться в Валенсии, сносить в этот город всю добычу, какую он получит, и продавать ее там. Со своей стороны Кадир обязался платить ему за то ежемесячную подать в десять тысяч денариев. Ибн-Лаббун Мурвьедрский купил также его покровительство. Потом Сид сделал нашествие на землю Альпуента, где царствовал в это время Джанах-ад-дола Абдалах, и заставил правителей крепостей платить Кадиру постоянную подать. Но скоро после того он получил посольство от Альфонса. Этот государь владел в то время замком Аледо, недалеко от Лорки, а так как войско, составлявшее в нем гарнизон, делало по временам набеги на мусульманские земли, то король Марокский, сопровождаемый многими андалузскими князьями, осадил его в 1090 г. Тогда Альфонс написал Сиду приказание идти вместе с ним на помощь осажденным. Сид отвечал, что он готов, и просил короля известить его о времени своего выступления в поход. Затем он выступил из Реквены и прибыл в Ксативу, куда явился посланный короля сказать ему, что последний находится в Толедо с армией около восемнадцати тысяч человек. Альфонс велел также ему сказать, чтобы он ожидал его в Виллене, потому что он рассчитывал проходить через это место; но так как Сиду недоставало в Виллене жизненных припасов, то он отправился в Онтинанту, позаботившись во всяком случае оставить в Виллене и Чинчилле несколько войска, которое должно

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

было известить его о прибытии короля. Между тем Альфонс направился не по тому пути, на который указывал, а по другому; и когда Сид узнал, что король находится уже впереди, что очень опечалило его, то немедленно покинул Геллин, в котором он был тогда, и, оставив позади главную часть армии, с незначительным отрядом явился в Молину. Альфонсу не пришлось вступить в сражение. При его приближении Юсуф и короли андалузские ушли в Лорну; но враги Родриго скоро обвинили его в измене королю: они утверждали, что он с намерением медлил прибыть, чтобы таким образом армия кастильская была изрублена в мелкие куски сарацинами. Альфонс поверил этим доносам: он отнял у Сида все земли и все замки, которые даровал ему в предыдущем году, конфисковал его родовые имения и заключил в тюрьму жену его и сыновей. Извещенный об этих мерах, Родриго послал одного из своих рыцарей для оправдания себя перед королем; он предложил доказать свою невинность лично через одного из своих на судебном поединке. Король отвергнул это предложение, но отослал к Родриго его жену и детей. Тогда последний представил королю четыре оправдания, каждое в различных выражениях. Король, однако, остался непреклонным. Поссорившись снова с Альфонсом и не состоя более на службе у короля Сарагосского, Родриго был теперь предводителем войска, которое зависело только от него одного и которое существовало лишь за счет добычи. Отправившись из Эльши после праздника Р. Х. 1090 г., он подошел к крепости Полоп (в восьми лье на северовосток от Аликанте), где находилось подземелье, наполненное деньгами и дорогими материями. Желая овладеть этими богатствами, Родриго осадил замок и в короткое время принудил гарнизон сдаться. Потом, разорив все кругом, так что от Оригуелы до Ксативы не оставалось на месте ни одной каменной стены, он направился к Тортозе, овладел Мираветом (к северу от Тортозы) и там остановился. Мондир, находясь в затруднительном положении, пообещал большие суммы

655

Беренгару, графу Барселонскому, если он придет к нему на помощь и освободит его от Сида. Граф не заставил много себя просить, ибо он сгорал нетерпением отомстить Сиду, овладевшему доходами, которые он некогда получал от королевства Валенсии. Он собрал большую армию и, остановившись лагерем у Каламохи, в провинции Альбаррасин, отправился с несколькими товарищами к Мостаину Сарагосскому, который тогда находился в Дароке и у которого он хотел просить помощи. Мостаин дал ему денег и вместе с ним отправился к Альфонсу просить последнего поддержать их в войне, которую они предпринимали против Сида. Но они совершили это путешествие даром, и граф Барселонский вернулся в Каламоху, не получив от императора ни одного воина. Не больше получил он и от Мостаина. Этот король не осмелился отказать графу в деньгах, которых тот просил у него, но слишком старался сохранить мир со всеми соседними князьями и военачальниками, и в то самое время, когда Беренгар приготовился атаковать Сида, он тайно известил последнего о приготовлениях его врага. Сид, который тогда стоял лагерем в долине, окруженной высокими горами, и вход в которую был чрезвычайно узкий, ответил ему, что благодарит его за предупреждение, но что он не страшится своего противника и ожидает его. Впрочем, письмо, в котором он говорил это, было наполнено ругательствами против Беренгара, и в довершение всего Сид просил Мостаина показать его графу. Мостаин так и сделал,– тогда-то Беренгар, задетый за живое, написал Сиду, что отомстит ему за оскорбления. «Ты вообразил,– писал он ему,– что я и мои сотоварищи не больше как женщины: если Бог поможет, то мы тебе скоро покажем, до какой степени ты ошибаешься... Мы знаем, что вороны, ястребы, орлы, одним словом, почти все птицы у тебя боги, и что ты больше полагаешься на гадания по этим животным, чем на помощь Всемогущего; мы же, напротив, мы верим, что есть только один Бог и что этот Бог отомстит тебе за нас, предав тебя в наши руки. Завтра при первых солнечных лучах

656

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

ты увидишь нас у себя, и если ты тогда же покинешь свои горы, чтобы прийти помериться с нами силами на равнине, – мы будем считать тебя за Родриго, прозванного Воителем; но если ты не придешь, мы будем считать тебя за низкого изменника. Мы не покинем тебя до тех пор, пока будем иметь тебя в наших руках, живого или мертвого. С тобой мы поступим так, как ты намереваешься поступить с нами, забияка (albarraz)! Бог отомстит за свои церкви, которые ты осквернил и разрушил». Выслушав чтение этого письма, Родриго тотчас же отвечал: «Да, Беренгар,– писал он,– я оскорбил тебя, но вот тому причины: когда ты был с Мостаином в Калатайоде, ты его уверял, что я, страшась тебя, не осмеливаюсь сделать нападение на его владения. Некоторые из твоих вассалов, подобные Раймонду Баранскому, утверждали то же самое перед королем Альфонсом в присутствии кастильских рыцарей. Сам ты, наконец, сказал королю Альфонсу при Мостаине, что ты непременно изгнал бы меня из страны гаджиба (Мондира), но что я не осмелился ожидать тебя и что, кроме того, ты не хотел сражаться с вассалом короля. Вот за что я поносил тебя! Итак, теперь ты не имеешь больше предлога не нападать на меня; напротив, тебе обещана гаджибом огромная сумма, и ты со своей стороны обязался перед ним изгнать меня из его владений. Держи же свое слово! Выходи, если ты смеешь, сразиться со мной. Я нахожусь на равнине самой обширной, какая только есть в этой стране, и лишь только завижу тебя, расплачусь с тобой по обыкновению». Раздраженные до крайности и взбешенные, Беренгар и его каталонцы поклялись отомстить за себя. Пользуясь темнотой ночи, они заняли, не будучи замечены, горы, окружавшие лагерь Родриго, и чуть свет внезапно устремились на неприятелей. Нападение было так неожиданно, что воины Сида едва имели время вооружиться. Предводитель их, дрожавший от негодования и бешенства, не теряя ни минуты, построил их в боевой порядок; затем, поведя их в дело, устремился на первые ряды неприятелей и опрокинул их; но в жаркой схватке

он довольно опасно ранил себя, упав с лошади. Воины его тем не менее продолжали храбро сражаться и, одержав победу, ограбили неприятельский лагерь, взяли, кроме того, в плен графа Барселонского и около пяти тысяч его сподвижников, в числе которых находился Жиро д’Аламан. Беренгар велел проводить себя в палатку Родриго и просил у него прощения. Сид сначала поступил с ним сурово, не позволяя ему садиться возле себя в палатке, и приказал своим людям держать его под караулом за чертой лагеря; но снабдил его, равно как и других пленников, достаточным количеством жизненных припасов. Спустя некоторое время он согласился на выкуп, предложенный ему Беренгаром и Жиро д’Аламаном, который состоял в восьмидесяти тысячах золотых марок. Прочие пленники также получили свободу, обещая дать за себя выкупы, и, вернувшись домой, собрали денег сколько могли; но, не имея их в достаточном количестве, предложили в заложники своих сыновей и родственников. Тронутый их несчастьем, Родриго имел благородство отказаться от их выкупа. Да будет позволено нам оставить здесь на минуту исторические документы и позаимствовать из героической поэмы одно место, интересное своей драматической формой и выразительной простотой. Автор, рассказав о том, как граф Барселонский, которого он называет Раймондом, попал в плен, продолжает следующим образом: «Идет большая стряпня у Мон-Сида1 дон Родриго. Только граф дон Раймонд не обращает на это внимания; ему приносят кушанья, ставят их перед ним: он не хочет их есть, он отталкивает все блюда. “Я не съем ни одного куска хлеба за все блага, какими владеет целая Испания! Я скорее истощаю телом и испущу дух, потому что такие разбойники победили меня в сражении!” Мон-Сид Рюи-Диаз, послушайте, что на это ему говорит: “Кушай, граф, этот хлеб и пей это вино; если ты исполнишь мое требование, то перестанешь быть пленником; если же нет, ты не увидишь в свою жизнь христианской земли”. Граф дон Раймонд 1

Mon-Cid, то есть mon seigneur, monsieur.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

ему отвечает: “Кушай ты сам, дон Родриго, и помышляй о своих удовольствиях; но что касается меня, то позволь мне умереть, ибо я вовсе не хочу есть”. До третьего дня они не могут поколебать его решимости, и пока они делят свою богатую добычу, не могут заставить его съесть куска хлеба. Мон-Сид говорит: “Скушай что-нибудь, граф, ибо если не будешь есть, не увидишь христиан; но если ты станешь есть и сделаешь мне угодное, я возвращу свободу тебе и двум твоим рыцарям”. Услышав это, граф повеселел: “Сид, если ты исполнишь то, что сказал, я буду удивляться тебе всю мою жизнь”.– “Итак, кушай же, граф, а когда пообедаешь, я отпущу тебя и двух других. Но из того, чего ты лишился, и что я приобрел на поле битвы, знай, ты не получишь даже фальшивого денария. Я не отдам тебе ничего из того, что ты потерял, ибо оно мне нужно для тех моих вассалов, которые при мне находятся в бедности; ничего из того я тебе не дам. Беря от тебя и от других, мы должны им платить; мы будем вести такую жизнь, пока это будет угодно вечному Отцу, потому что я человек, навлекший на себя гнев своего короля и изгнанный из своего отечества”. Граф весел: он спрашивает воды, чтобы умыть себе руки; ему ее подносят, тотчас ее подают. С двумя рыцарями, которых Сид ему дал, граф садится кушать. Боже! С каким удовольствием он это делает! Против него сидит тот, который родился в счастливую минуту. “Если ты не будешь хорошо есть, граф, так, чтобы я мог удовольствоваться, мы останемся вместе, мы не покинем друг друга”. Тогда граф говорит: “Охотно и от чистого сердца!” Торопливо обедает он со своими двумя рыцарями; Мон-Сид, который смотрит на него, доволен, потому что граф дон Раймонд так проворно работает руками. “Если ты позволишь, Мон-Сид, то мы готовы отправиться в дорогу. Прикажи нам подать лошадей наших, и мы тотчас же поедем. С тех пор как я граф, я не обедал с таким аппетитом. Я никогда не забуду хорошего обеда, какой сейчас имел”. Им подают трех прекрасно оседланных породистых коней, хорошую одежду, шубы и плащи. Граф дон Раймонд едет посреди двух своих рыцарей; до гра-

657

Монета Вильгельма Завоевателя (1066–1087 гг.)

ницы лагеря их сопровождает кастилец. “Вы поезжайте, граф, совершенно свободно. Я вам остаюсь признательным за то, что вы меня оставляете. Когда вы пожелаете отомстить и будете искать меня, то найдете меня. Но если вы не пойдете меня искать, если вы оставите меня в покое, то между мной и вами не будет ничего общего”.– “Будьте веселы, Мон-Сид, и здоровы; я уплатил вам за весь этот год; идти же вас искать мне даже и в голову не придет”. Граф пришпорил лошадь и отправился в путь; уезжая, он оборачивал голову и смотрел назад, опасаясь, чтобы Мон-Сид не отменил своего решения, и чего последний не сделал бы ни за какие блага в мире; вероломство было ему чуждо». Благородство, которое доказал Родриго, глубоко тронуло графа Барселонского, так что спустя несколько времени он объявил ему, что желает быть его другом и союзником. Родриго, который сохранял еще вражду, отверг сначала это предложение; но когда полководцы его представили ему, что граф, у которого похищено все, что только стоило взять, ничего не значил как враг, но как союзник мог еще быть полезным, Родриго уступил наконец их советам и согла-

658

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

сился заключить договор со своим старым противником. Беренгар после того прибыл в лагерь Родриго и, подписав договор, отдал часть своих владений под покровительство своего союзника, что значило сделаться его данником. Княжество Тортоза последовало его примеру. При известии о проделке своего союзника Мондир умер от огорчения, оставив малолетнего сына, опеку над которым поручил бени-бетирам. Последние поняли, что они нуждались в покровительстве Сида, и купили его за пятьдесят тысяч денариев годовой подати. Благодаря страху, какой внушало его оружие, Сид в ту эпоху пользовался очень значительным доходом, ибо кроме сумм, которые ему выплачивали Беренгар и бени-бетиры, он получал ежегодно 120 000 денариев от князя Валенсии, 10 000 от владетеля Альбаррасина, столько же от владетеля Альпуенты, 6000 от владетеля Мурвьедро, столько же от владетеля Сегорбы, 4000 от владетеля Ксерики и 3000 от владетеля Альменары. Лириа, принадлежавшая королю Сарагосскому, которая должна была платить 2000 денариев, не вносила тогда этой подати. Потому Сид осадил этот город в 1092 г., как вдруг получил от своих друзей и от кастильской королевы письма, в которых они говорили, что он снова легко может войти в милость Альфонса, если только примет участие в походе, который этот последний приготовлял против Альморавидов. Родриго, хотя Лириа была близка к сдаче, счел, однако, должным последовать совету, который ему давали, и, выступив в поход, присоединился к императору в Мартозе, на запад от Жаены. Альфонс, который вышел к нему навстречу, принял его с большим почтением; но с наступлением ночи, когда он расположил свой лагерь на горах, рассердился, увидев, что Родриго раскинул свой стан более впереди, на равнине. Поступая таким образом, Родриго имел в виду совершенно уважительную причину: он хотел защитить императора от нападения и первый натиск неприятеля принять на себя; но вместо того, чтобы смотреть с этой точки зрения, император хотел видеть в этом новое доказательство его надменности. «Смотрите,– говорил он своим придворным,– какое

поношение делает нам Родриго! Когда он присоединился к нам, то говорил, что устал от долгого похода, а теперь он не уступает нам первенства и ставит свои палатки впереди наших». Как надобно было ожидать, придворные вполне согласились с ним. Исход кампаний не был такого рода, чтобы привести Альфонса в лучшее расположение духа. В сражении, которое началось между Жаеной и Гренадой, сначала войска его имели большой успех; но позже они потерпели полное поражение, и сам Альфонс едва избежал неприятельского меча. При таком настроении Альфонс, естественно, обвинил Родриго в тяжелом уроне, который он понес, и в своем гневе не ограничился одним словесным поношением: он хотел еще задержать его. Родриго, однако, ушел; пользуясь темнотой ночи, он со всевозможной поспешностью вернулся в Валенсию, но не привел с собой всех своих воинов: многие из них покинули его, чтобы поступить на службу к императору. Не будучи в состоянии овладеть личностью Родриго, Альфонс решился наказать его другим способом. Он вознамерился отнять у него Валенсию. Этот город действительно находился во владении Сида и ему платил подать; а когда распространился слух, что существовавший только по имени король, Кадир, и который в то время был серьезно болен, скончался, Валенсия смотрела на Сида как на своего государя. Атаковать и взять Валенсию – это значило бы отнять у Сида самое лучшее его владение, это значило бы нанести ему рану в самое чувствительное место его самолюбия. Альфонс очень хорошо понял это и, заключив союз с пизанцами и генуэзцами, которые ему прислали четыреста судов, он воспользовался отсутствием Сида, занятого в то время поддержкой короля Сарагосского против короля Арагонского, и осадил Валенсию с сухого пути и с моря, объявив правителям замков провинции, что они должны уплачивать ему подать, в пять раз большую той, которую они платили Сиду. Столько же удивленный, сколько и раздраженный, Родриго сначала сделал почтительные представления; но видя потом, что император не обращает внимания, он при-

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

бегнул к другому средству. Выступив из Сарагосы со своим войском, он, подобно грому, разразился над графствами Нажерой и Калагоррой и, предавая огню и мечу все, что встречалось ему на пути, взял приступом Альберит, Логроно и Альфаро. В то время, когда он еще находился в последней крепости, послы графа Гарсии-Ордонеца, правителя провинции, пришли объявить ему от имени своего господина, чтобы он оставался там только семь дней, по истечении которых граф явится дать ему сражение. Так как Гарсия, второе лицо в государстве по своему знатному происхождению, по своим связям с королевской фамилией, по своему богатству и высоким заслугам, был непримиримым врагом Сида, то последний сгорал нетерпением наказать его. Потому он велел отвечать ему, что ждет его. Прибыв в Альберит, Гарсия, который успел раздумать, внезапно возвратился назад. Сид оставался в Альфаро до истечения срока, назначенного неприятелем; а потом, видя, что он не приходит, вернулся в Сарагосу, не ожидая прибытия Альфонса, который снял осаду Валенсии, чтобы идти защищать свои собственные владения (1092 г.). Таким образом, попытка Альфонса имела весьма дурной успех. Вместо того, чтобы радоваться взятию Валенсии, ему пришлось оплакивать опустошение одной из своих собственных провинций. А это опустошение было полное: Сид, когда принимался грабить и жечь, то не делал дела вполовину. Логроно, например, был разрушен совершенно до основания, и три года прошли, прежде чем император мог подумать о восстановлении этого города. Последние годы жизни Сида по удалении Альфонса VI, от 1092 до 1099 г., прошли в беспрерывной борьбе его с Альморавидами, покушавшимися овладеть Валенсией, и с внутренними восстаниями его собственных подданных. Но Сид восторжествовал над всеми врагами и после смерти Кадира сделался настоящим королем Валенсии.

659

Но незадолго до смерти Сида, последовавшей в июле 1099 г. армия его была разбита Альморавидами. Его вдова, Химена, два года защищала город от мусульман, но в 1101 г. должна была, по совету Альфонса VI, удалиться; выходя из города, христиане сожгли Валенсию до основания, увезя с собой останки Сида, которые и были погребены его женой около Бургоса. В 1104 г. умерла и Химена.

Recherches sur l’hist. et la liter. de l’Espagne, pendant de moyen âge. II, 109–152 с. КОММЕНТАРИЙ. Превосходный анализ исследований Дози о Сиде был написан Т. Н. Грановским в статье «Испанский эпос» (Полн. собр. соч., II, с. 210 и след.). В конце своего анализа автор говорит: «Нет никакого сомнения, что из современных ученых никто не может сделать издание полной истории средневековой Испании с таким успехом, как Дози. Да будет нам позволено выразить еще одно желание. Русская литература крайне бедна переводами произведений средневековой поэзии. Поэма о Сиде принадлежит к числу первоклассных памятников этой поэзии и способна возбудить участие всякого образованного читателя. Простотой формы, значительностью содержания она несравненно выше рыцарских романов XI и XII столетий, написанных в остальной Европе: это чисто эпическое произведение. Неужели никто из наших молодых поэтов и ученых не возьмет на себя труда одарить нас переводом замечательного памятника, из которого лучше, чем из многотомных рассуждений, можно понять жизнь Пиренейского полуострова, в один из самых любопытных периодов его истории?» Древнейшая поэма о Сиде была написана на латинском языке в XII в. (см.: Du Maril. Poésies populaires latines du Moyen âge. Par. 1847); а национальная «El poema del Cid и Cronica rimada del Cid» возникла к XIII в. Лучшее издание последней с превосходным введением сделал немецкий ученый Huber (1844, Marburg). В представленном нами извлечении Дози в первый раз изображает Сида лицом историческим, которое не имеет ничего общего с поэтическим Сидом, безукоризненным героем, как его изобразило XIII столетие. Трудно даже сказать, какой Испании принадлежал Сид более – мусульманской или христианской, и чьей крови он пролил больше – кастильцев или мавров? Сид поэтический принадлежит по своему времени последнему периоду Средних веков и потому см. о нем ниже.

660

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

Жюль Мишле КАПЕТИНГИ ВО ФРАНЦИИ. В XI в. (в 1834 г.) Первый момент осознания Франции как самостоятельной национальности в ряду прочих европейских народов относится к X столетию, когда Капетинги утвердились окончательно на королевском престоле. Но политическое единство страны сначала и выражалось только одним этим фактом. На деле каждая провинция имела свою историю, так сказать, свой голос, и сама рассказывала свою судьбу. Этот громадный хор наивных и варварских сказаний, подобно церковному пению в мрачной кафедральной церкви в Рождественскую ночь, был сначала дик и раздирателен для исторического слуха. В нем слышались странные, безобразные звуки, едва напоминающие собой человеческий голос, так что, читая историю того времени, не знаешь, празднуется ли то Рождество Спасителя, или это – средневековый праздник глупости, процессия осла. Фантастический оркестр, которому нет ничего подобного, и на котором можно было услышать всякий гимн, и Dies irae и Alleluia! В Средние века было всеобщим верованием, что мир должен окончиться вместе с 1000-м годом от воплощения Богочеловека. Еще до христианства этруски точно так же определяли свой конец десятью веками, и предсказание их исполнилось над ними. Западное христианство легко усвоило себе эти верования. Средневековый мир не имел внешней правильности классического общества, и очень трудно было подметить в нем внутреннюю и глубокую гармонию. Этот мир видел только хаос в себе; он жаждал порядка и ожидал найти его только за гробом. В те времена чудес и легенд, когда все казалось в странном свете, как бы сквозь мутное стекло, люди могли сомневаться в том, чтобы эта видимая действительность была чем-то другим, а не сновидением. Самая обыкновенная жизнь была преисполнена чудесного. Войско Оттона видело солнце в омрачении и желтым, как шафран. Ко-

роль Роберт (сын Гуго Капета), отлученный от церкви за вступление в брак с родственницей, при разрешении королевы от бремени принял в свои руки чудовище. Дьявол не старался более скрываться; в Риме видели, как он торжественно явился перед волшебником Папой (Сильвестром II). Среди стольких явлений, видений, чудных голосов, между чудесами Божиими и прельщениями дьявола – кто мог сказать, что завтра земля не обратится в прах при звуке последней трубы? По тогдашним понятиям, легко могло случиться, что то, что мы называем жизнью, на деле есть смерть, и мир, погибнув, как известный святой в легенде, только начнет тогда жить и перестанет умирать: Et tunc vivere incipit, morique desiit. Таким образом, печальный конец мира был вместе и надеждой, и ужасом Средних веков. Всмотритесь в старинные статуи кафедральных соборов X и XI вв.: сухощавые, немые, с застывшей на лице гримасой, с видом страдальческим, как жизнь, и безобразные, как смерть. Посмотрите, как они умоляют, всплеснув руками, об этом желанном и страшном моменте, об этой второй смерти воскресения, которая выведет их из неизреченной печали, возвратит из ничтожества к бытию, от могилы к Богу. Это верное изображение того несчастного мира, сидевшего без надежды на стольких развалинах. Древняя Римская империя пала; империя Карла Великого также исчезла; христианство, по всеобщему убеждению, должно было здесь на земле облегчить наши несчастья, а они продолжались. Бедствия за бедствием, развалины на развалинах! Необходим был переворот, и его ожидали. Пленный ждал в мрачной башне замка, в гробовой in pace; раб ждал на своей ниве, под тенью ненавистной ему башни; монах ждал среди своих монастырских воздержаний, уединенных тревог сердца, посреди искушений и падений, угрызений совести и чудных видений, служа жалкой игрушкой дьявола, который жестоко шутил над ним и, вечером стаскивая с него покрывало, с хохотом говорил ему на ухо: «Ты осужден!» Все желали выйти во чтобы то ни стало из мучительного положения. Для них было

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

лучше сразу предаться в руки Божии и навсегда успокоиться – хотя бы то пришлось на огненном одре. Мысль о той минуте, когда раздастся в ушах феодального тирана звук трубы архангела, не могла иметь своего очарования; тогда из глубины подземелья башни, из монастыря, в нивы понесется страшный хохот среди всеобщего плача. Эта ужасающая надежда на последний суд возрастала вместе с бедствиями, которые предшествовали 1000 г. и непосредственно следовали за ним. Казалось, что порядок времен года извратился, что стихии стали следовать новым законам. Страшная чума опустошила Аквитанию; тело больных, как бы обожженное, кусками отделялось от костей и гнило. Несчастные покрывали собой дороги, ведущие к местам поклонения, и осаждали церкви, в особенности св. Мартина в Лиможе; они задыхались у дверей и тут же ложились кучами. Зловоние, которое окружало церковь, не отталкивало их. Большая часть епископов с юга направлялась в то место и приносила мощи из своих церквей. Толпа умножалась, а с ней и зараза; несчастные умирали на мощах святых... Но при всеобщем ужасе большинство если и находило себе какое-нибудь успокоение, то только под кровом церкви. Кучами несли и клали на алтарь дары от земли, домов и работ. Все акты того времени носят на себе отпечаток одного и того же верования: «Вечер мира приближается,– говорят они,– каждый день навлекает новые бедствия; я, граф, или барон, отдал потому в такую-то церковь для спасения своей души»... Или еще: «Рассуждая, что рабство противно христианской свободе, я освобождаю такого-то, моего раба по плоти, его, детей его и наследников». Но весьма часто и это не успокаивало их. Они спешили бросить меч, перевязь, все военные доспехи сего мира, искали убежища в среде монахов и под их одеянием и просили себе небольшого угла в их келье, где бы можно было укрыться. Монахам ничего другого не оставалось, как только препятствовать герцогам и королям поступать в их сословие. Вильгельм I, нормандский герцог, все бы оставил, только чтобы

661

удалиться в Жюмьеж, но аббат не согласился на то. Вильгельму удалось одно: похитить клобук и рясу; он унес их с собой, спрятал в небольшой ящик и ключ от него носил всегда на поясе. Гуго I, герцог Бургундский, а прежде него германский император Генрих II, также сильно желали сделаться монахами. Гуго не был допущен к тому Папой. Генрих, вступая однажды в церковь аббатства св. Ванна в Вердюне, воскликнул с псалмопевцем: «Вот тот покой, который я избрал, и жилище мое от века до века». Один монах, услышав такие слова, известил о том аббата. Последний призвал императора в капитул монахов и спросил его, какие он имеет намерения. «Я желаю, Божьей милостью,– ответил он со слезами,– отказаться от мирской одежды, облечься в схиму и служить одному Богу вместе с вашей братией».– «А пообещаете ли вы,– возразил аббат,– следуя нашему уставу и примеру Иисуса Христа, быть в послушании даже до смерти?».– «Согласен»,– ответил император. «Ну, хорошо, я считаю вас монахом; с этого дня принимаю на себя попечение о вашей душе и все, что я прикажу, желаю, чтобы вы исполнили то со страхом Божиим. Итак, я повелеваю вам возвратиться к управлению империей, которую Бог вам вверил, и заботиться со страхом и трепетом о спасении всего королевства». Император, связанный обетом, должен был против воли повиноваться. Впрочем, он с давних пор в душе был монах, всегда жил со своей женой как брат, и церковь чтит его под именем Генриха Святого. Таким же святым, хотя и неканонизированным, может считаться наш Роберт, король Франции, сын Гуго Капета. «Роберт,– говорит составитель Сен-Бертинской хроники,– был весьма благочестив, умен и начитан, довольно хороший философ и превосходный музыкант. Он сочинил гимн Святому Духу: Adsit nobis gratia; песни: Judaea et Hierusalem, Concede nobis quae sumus и Cornelius centurio, которые он, переложив на музыку и ноты, послал на алтарь святого Петра в Риме, равно как антифон Eripe, и многие другие превосходные произведения. У него была жена Констанция,

662

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

Печать Вильгельма II Английского (1087–1100 гг.)

которая однажды попросила его сочинить что-либо в память ее; и он написал гимн: O, constantia mаrtyrum, первое слово которого было именем его жены. Сам король ходил в церковь, в Сен-Дени, в королевском облачении и украшенный короной, чтобы управлять хором во время утрени, вечерни и обедни, пел вместе с монахами и соперничал с ними голосом. Так, когда он осаждал какой-то замок в день св. Ипполита, особенно им почитаемого, он оставил лагерь и отправился в Сен-Дени управлять хором за обедней; в то время, когда он набожно пел с монахами: Agnus Dei, dona nobis pacem, стены замка внезапно пали, и войско короля овладело им, что Роберт всегда приписывал заслугам св. Ипполита». Биограф Роберта Гельгальд рассказывает нам еще одну черту из жизни короля: «Однажды, вернувшись с молитвы, на которой Роберт, по обыкновению, проливал потоки слез, он нашел свое копье оправленным его тщеславной супругой в серебряные украшения. Рассматривая это копье, он в то же время оглядывался, не увидит ли кого на дворе, кто мог нуждаться в деньгах, и заметив одного нищего в рубище, попросил у него какого-нибудь инструмента, чтобы снять серебро. Нищий не понимал, что он хотел сделать; но служитель Божий велел ему отыскать что-нибудь поскорей. Между тем Роберт предался молитве, а вскоре и посланный вернулся, неся инструмент. Король и нищий оба запираются вместе и отдира-

ют серебро с копья. Потом король своими святыми руками складывает его в суму нищего, советуя ему остерегаться, чтобы королева не увидала его. Когда явилась королева, она была поражена при виде ободранного копья: Роберт же в шутку поклялся именем Господа, что он не знает, как это случилось. Он имел сильнейшее отвращение ко лжи. Так, для оправдания как тех, от которых он принимал присягу, так и самого себя, он приказал сделать кристальную раку, всю позолоченную, в которую, однако, он не положил никаких мощей: над этой ракой он заставлял клясться своих вельмож, которые вовсе не знали о его благочестивом обмане. Точно так же он заставлял клясться простой народ над ракой, в которую он положил яйцо. О, с какой точностью относятся к этому человеку слова пророка: «Водворится в кровь Всевышнего тот, кто говорит правду, по влечению своего сердца, тот, чей язык не знает и лжи, и кто никогда не сделал зла своему ближнему». Благотворительность Роберта распространялась на всех грешников без различия. «Когда он ужинал в Этампе,– говорит тот же биограф,– в замке, который Констанция только что построила для него, он приказал отворить двери для всех нищих. Один из них поместился у ног короля, который кормил его под столом. Но нищий, не забывая себя, отрезал у него ножом золотое украшение в шесть унций, которое свешивалось с его колен, и проворно убежал. Когда все встали из-за стола, королева увидела своего государя ограбленным и в негодовании позволила себе обратиться к святому в сильных выражениях: «Какой враг Бога, добрый государь, обесчестил ваше золотое платье?!» – «Никто,– ответил он,– не обесчестил меня; без сомнения, тот кусок нужнее был тому, кто его взял, чем мне, и пусть отрезанное послужит ему с помощью Божьей в пользу». Когда другой раз один вор отрезал у него половину бахромы от его мантии, Роберт обернулся и только сказал: «Иди, иди и довольствуйся тем, что взял; остальное может понадобиться кому-нибудь другому». Вор ушел совершенно смущенный. Такое же снисхождение он оказы-

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

вал тем, которые похищали священные вещи. Однажды, молясь в своей капелле, он увидел церковника по имени Оггера, который воровски подошел к алтарю, положил на пол восковую свечу, а подсвечник унес под своим платьем. Клерики решительно не знали, кто бы мог заметить это воровство, и спросили у короля; но он уверил, что ничего не видел. Слух об этом дошел до королевы Констанции; в своем гневе она клянется памятью своего отца, что прикажет выколоть глаза у блюстителей, если они не возвратят того, что похищено из сокровища ее святого и праведного. Лишь только узнал о том король, это живое вместилище благочестия, он позвал к себе вора и сказал ему: «Друг Оггер, уходи отсюда, пока не съела тебя моя непостоянная Констанция. Того, что ты имеешь, достаточно будет тебе, чтобы достигнуть места рождения твоего. Да будет Господь с тобой!» Он даже дал ему денег на дорогу и, когда считал вора уже в безопасности, весело сказал приближенным: “Зачем вам так беспокоиться о подсвечнике? Господь отдал его своему нищему”». Таково было кроткое и невинное настроение души первого короля Капетинга. Я говорю первого, потому что его отец, Гуго Капет, не доверял своему праву и никогда не носил короны; он ограничивался только тем, что имел на голове каппу (сарра, головной убор)1, подобно аббату св. Мартину Турскому. При сыне его, добром Роберте, прошла страшная эпоха 1000 г., и казалось, что Божественный гнев был обезоружен этим простосердечным человеком, в котором как бы воплотился Божий мир. Человечество ободрилось и надеялось еще просуществовать немного; оно увидело, подобно Эзекии, что Богу угодно было продлить его дни. Оно пробудилось от своей агонии, снова принялось за жизнь, начало трудиться и строить – прежде всего храмы Божии. «Около трех лет, после 1000 года,– гово1 Сарра, фр. Chapet, шапка, колпак, род клобука, давшего название всей фамилии, как и у нас кн. Иоанн назывался Калитой. Но во французских хрониках иногда прозвище Капет было бранным. Карл Простой также назывался Капетом.

663

рит Глабер,– почти во всей вселенной, особенно в Италии и Галлии, базилики церквей возобновлялись, хотя большая часть их была еще довольно хороша и не нуждалась в переделке. А между тем христианские народы, казалось, соперничали в том, кто воздвигнет более великолепные соборы. Говорили, что мир встрепенулся и стряхнул с себя свою старость, чтобы облечься в белые одежды церквей»... С таким религиозным настроением общества вполне гармонировала личность первых Капетингов; но они были дороги для массы и по своему простонародному происхождению. Капеты были в глазах своих современников плебеями саксонского происхождения. Предок их, Роберт Сильный (Robert le Fort) защитил страну от норманнов; Одо беспрестанно сражался с германскими императорами, которые поддерживали последних Каролингов; но преемники Одо до самого Людовика VI Толстого в XII столетии не имеют ничего воинственного. Правда, хроники не пропускают никогда случая заметить при вступлении на престол каждого из первых Капетингов, что они отличались воинственностью, но на деле эти короли поддерживали себя при помощи нормандцев и епископов, в особенности реймсских. Вероятно, епископы платили, а нормандцы сражались за них. Будучи в дружбе с духовенством, которому они должны были своим величием, Капетинги, без сомнения, по совету епископов, старались примкнуть к прошлому и посредством отдаленных связей с греческим миром соперничать с Каролингами древностью. Гуго Капет просил для своего сына руки константинопольской принцессы. Его внук Генрих I женился на дочери русского великого князя (Ярослава Мудрого), происходившей по женской линии от византийских императоров Македонского дома. А этот дом имел притязание восходить до Александра Великого и Филиппа, а через них и до Геркулеса. Король Франции назвал своего сына Филиппом, и это имя удерживалось до нашего времени между Капетами. Такие генеалогии еще более льстили романическому воображению Средних веков, которое по-своему объясняло действительное род-

664

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

ство европейских народов с индогерманскими расами, производя франков от троян, саксонцев от македонян, воинов Александра Великого. Возвышение этой династии было, таким образом, делом духовенства, которому Гуго Капет возвратил его многочисленные аббатства, также делом и герцога Нормандии, Ричарда Бесстрашного. Последний, с которым так дурно обращался в его детстве Людовик Заморский, неоднократно обманутый и его сыном Лотарем, имел основательные причины ненавидеть Каролингов. Гуго Капет был его воспитанником и его шурином... Внук Гуго Капета, Генрих I, и его сын Филипп I в течение всего XI столетия оставались бездейственными и бессильными зрителями великих событий, которые в ту эпоху потрясали Европу. Они не принимали участия ни в нормандских походах в Неаполь и Англию, ни в европейском крестовом походе в Иерусалим, ни в борьбе пап с императорами; они спокойно позволили

императору Генриху III установить свое верховное господство в Европе и отказались помочь графам Фландрии, Голландии, Брабанта и Лотарингии в великой войне Нидерланд против империи. Французское королевство было пока не что иное как надежда, один титул, одно право. Феодальная Франция, поглощенная в самой себе, до начала XII в., представляет одни стремления от центра. На это время историку не остается ничего, как оставить этот бессильный центр в стороне и следить за колоссальной борьбой империи и папства, за походами нормандцев в Сицилию и Англию под знаменами церкви и наконец отправиться вместе с Францией в Св. землю. Тогда только можно будет снова заговорить о Капетингах и увидеть, как церковь избрала их своим орудием на место малопокорных нормандцев, как она составила их судьбу и возвысила до того, что была вынуждена сама склониться перед ними.

Радульф Глабер

духовных лиц города, самые славные и родом, и своей ученостью, а именно, Гериберт и Лизой. Они, пока их учение распространялось втайне, снискали приверженцев между людьми, близкими к королю, и придворной знати. Им легче было увлечь подобного рода людей, потому что умы их были менее проникнуты любовью к истинной вере. Они попытались посеять свое пагубное учение не только в вышесказанном городе, но даже и в соседних местах; так они вознамерились сделать участником своего безумия одного здравомыслящего священника в Руане и отправили к нему людей, которые изложили бы перед ним всю тайну их превратного толка. Они говорили, что в непродолжительном времени их учение будет принято всем народом. Выслушав все это, священник поспешил к христианнейшему графу того города, Ричарду, и изложил ему дело по порядку, как слышал. В свою очередь граф отправил немедленно вестника к королю, извещая его о готовящейся погибели овец в самом стаде

ПЕРВЫЕ ЕРЕТИКИ ВО ФРАНЦИИ (в 1047 г.) В 1017 г. в городе Орлеане появилась грубая и неистовая ересь, которая, оставаясь долгое время потаенной и, сея гибель, успела поймать многих сетями своего ослепления. Рассказывают, что эта безумная ересь была начата в Галлии какой-то женщиной, явившейся из Италии и преисполненной дьявола, с помощью которого она увлекала всех, кого угодно, не только глупых и бессмысленных людей, но даже и таких, которые, по-видимому, были ученейшими из духовенства. Появившись в городе Орлеане и оставаясь там некоторое время, она заразила многих ядом своего нечестия. Принявшие в себя зачатки ее учения старались распространить их всеми мерами. Такими ересиархами того развращенного учения сделались двое – о ужас, о горе! – из

Hist. de France. Par. 1835, т. II, с. 131–159.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

Христа. Разведав о том, король, а именно Роберт (сын Гуго Капета), как муж ученейший и христианнейший, весьма опечалился, опасаясь погибели и отечества, и душ человеческих; отправившись немедленно в Орлеан, куда были созваны епископы, аббаты, монахи и некоторые светские, он начал тщательно исследовать, кто были виновниками такого превратного учения, и кто, обманутый ими, разделяет его. По испытании каждого из духовных, как кто понимает и верит в то, что католическая вера неизменно блюдет и проповедует по апостольскому учению, оказалось, что только те двое, Лизой и Гериберт, не отрицая своего образа мыслей, открыто выразили то, что до того времени было ими скрываемо. А за ними и многие признались их единомышленниками, подтверждая, что они ни в каком случае не отделяться от них. Узнав это, король и епископы, пораженные печалью, допрашивали тех двух секретно, как людей, до тех пор весьма уважаемых за чистоту своих нравов; а один из них, Лизой, живший в монастыре св. Креста, был чрезвычайно любим всей братией; другой же, Гериберт по прозванию Девственник, заведовал школой при церкви св. Петра. На вопрос, от кого или откуда они заимствовали свое лжеучение, они отвечали: «Мы уже давно принадлежим этой секте, о которой вы узнали только что теперь; но мы ожида-

665

ем, что и вы, и все другие, какого бы закона или ордена кто ни был, присоединитесь к ней, и до сих пор верим в то». После того они изложили сущность своей ереси, далеко превосходящей все древние своей нелепостью. Их разглагольствование тем труднее передать в приличной речи, что оно во всем противоречило истине. Так, они отрицали троичность и единичность Божества. Далее, они утверждали, что земля и небо, как мы их видим, существовали всегда без того, чтобы быть кем-нибудь сотворенными. Так лаяли эти бессмысленнейшие из всех еретиков, подобно псам, и только в одном походили на последователей эпикурейской ереси: они также полагали, что не будет никакого возмездия тем, которые предаются наслаждениям страстей. Все убеждения христиан о благонравии и правде, о вечном вознаграждении за труд земной, они не признали. Между тем, когда они бесстыдно утверждали такие и многие другие безумства, в числе верных поборников правды не нашлось таких, которые, заботясь об истине и спасении, могли бы хорошо отвечать на их слепое заблуждение. Потому я решился сам, несмотря на свое скудоумие, ответить хотя в нескольких словах на их лжеучение. Прежде всего мне нужно обратить внимание на те слова апостола, которые он произнес в своем предвидении будущего: «Ереси нужны,– гово-

МОНАХ РАДУЛЬФ ГЛАБЕР (RADULPHUS MONACHUS,GLABER – ЛЫСЫЙ; по: франц. RAOUL. Ум. в 1050 г.). Он был родом из Бургундии и жил в эпоху правления Роберта I и Генриха I. В молодости известный своей легкомысленной жизнью, он был отдан дядей в монастырь, но там его преследовали за те же нравы, так что он, будучи пять раз изгоняем, наконец утвердился в Клюни. Раскаявшись в прежнем образе жизни, он предался литературным занятиям, плодом которых и были «Пять книг истории своего времени». Его самостоятельный труд охватывает собой только эпоху от Гуго Капета (987 г.) до 1047 г. и замечателен прежде всего по новой попытке изобразить всемирную историю в четырех периодах только на том основании, что на свете существуют четыре стихии, четыре главные добродетели и четыре Евангелия. Вообще его хронику нельзя сравнивать с подобными произведениями того времени, но она полна драгоценных вставок, где автор касается современных ему нравов. Кроме приведенных нами выше извлечений, особенно замечательна третья книга, заключающая в себе сатиру на двор короля Роберта. Издания: Duchesne. Scr. hist. Franc. IV, 1–58, и у Bouquet. Rec. VIII, 238. Переводы: Guizot. Coll. VI, 169–355. Критика: La Curne de St. Palaye. Memoire concernant la vie et les ouvrages de Glaber, помещенные в «Mem. de l’Acad. des inscript», VIII, 549.

666

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

рил он,– чтобы испытать тех, которые пребывают в вере». Вот из чего главным образом видно их безумие и отсутствие в них всяких познаний и ума, когда они утверждают, что Бог не есть творец всего существующего. Всякий понимает, что каждая вещь, какой бы она ни была тяжести или величины, но если существует что-нибудь другое еще большее, то она должна происходить от того, что превосходит величиной все остальное. И это справедливо одинаково и для вещей телесных, и для предметов бестелесных, потому что и телесное и бестелесное, подвергаясь переменам по закону случайности, движения, развития, одинаково отличается от неизменяющего виновника всякого существования, а потому нужно происходить от него и иметь конец, как только что придет в спокойное состояние. А так как один Творец по своей сущности неизменяем, по своей сущности благ и вместе справедлив, и Он один мог в своем всемогуществе устроить разнообразность природы и распределить все в порядке, то кроме Него существующее нигде не может найти своего первоначального спокойствия и возвращается туда, где возымело свое начало. Известно также и то, что во вселенной у Творца ничего не погибло, кроме того, что дерзновенно преступило начертанные Им пределы природы. А потому всякая вещь тем лучше и истиннее, чем тверже и прочнее она состоит в порядке, предназначенном для собственной ее природы. По тому же самому все то, что неизменно повинуется предписаниям Творца, будет постоянно Ему служить. Если же что-нибудь, уклоняясь от его воли, приходит к падению, то оно тем служит уроком для всего остального. Между всеми тварями род человеческий занимает середину, а именно: человек выше всех прочих животных и ниже небесных духов. Занимая середину между высшими и низшими существами, человек делается подобным тем или другим, смотря по тому, к кому он более склоняется. Вследствие того же человек становится тем выше и лучше животных, чем более подражает качествам небесных духов. Одному человеку дано достигать блаженства сравнительно перед прочими жи-

вотными, но зато, если он его не заслужит, ему предназначено сделаться более жалким, чем последнее животное. Благость всемогущего Творца, предвидя от начала времен, что при таком условии своего существования человек очень часто может ниспадать до глубины, назначила время от времени совершать чудеса для искупления падшего человечества. Доказательством тому служит каждая книга Св. Писания, каждая его страница... Но всего более то явствует из особенного милосердия всемогущего Отца, с которым Он ниспослал добровольно на землю Сына, единого с Ним по величию и божественности, то есть Иисуса Христа; вместе с Отцом, служа началом всякой жизни, истины и блага, Он предоставил себя на спасение всем верующим. Своим истинным учением и чудесами Он доказал, что Он и его Отец и их Дух составляют в трех отдельных лицах одно Божество, одной вечности и могущества, одной воли и действия, одной благости и одной сущности. Им, через Него и в Нем все существует; всегда полный и неизменный, Он был прежде, нежели началось время. Все Им преисполнено и в Нем будет иметь свой конец... Этот же самый Творец послал в мир для преобразования человечества Сына, одно из лиц своего Божества; но Его не оценили и не захотели верить и любить так, чтобы в Нем найти для себя спасение; даже многие, под влиянием греха, тем более восстали против Истины, чем более думали Его знать. К разряду последних, без сомнения, относятся все ереси и различные секты на земном шаре. И лучше было бы им не существовать, если только они, обратившись, не исповедуют Иисуса. Ум, полный любви и веры, повинуется Ему и тем более совершенствуется, чем ближе становится к Тому, кто есть начало и конец всякого добра. К числу таких принадлежат все святые, память о которых украшает собой все века. Им дано жить и пребывать вечно с Творцом вселенной и блаженствовать от лицезрения Его. Мы же полагаем, что это немногое сказанное нами служит достаточным ответом на возражения тех еретиков. Когда были употреблены все усилия, чтобы отвратить их ум от вероломства и

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

667

наставить их в истинах вселенской веры, а они противились всеми мерами, тогда им было объявлено: если они не обратятся к истинной вере, то по приказанию короля и определению всего народа будут сожжены на костре. Но еретики в своем безумии не только не убоялись того, но еще хвастались, что выйдут из огня невредимы и надсмехались над убеждавшими их. Король и с ним все другие, видя, что их нельзя образумить, приказал невдалеке от города развести большой огонь в надежде, что страх переломит их упорство. Когда их повели туда, они в одурении кричали, что сами желают того, и торопили свою стражу. Огню было предано 13 человек; когда их

начало палить, они стали кричать с костра, что их обманул дьявол, что они ложно не признавали Творца вселенной, и теперь за свое нечестие подвержены временным и вечным мукам. Многие из близко стоявших, услыхав их слова и побуждаемые человеколюбием, вознамерились спасти их, хотя полуживых, но было поздно: пламя мести обратило их в пепел. После того, где бы ни отыскивались последователи этого учения, они везде подвергались той же казни. А вследствие того католическая вера, искоренив безумие безумных, во всех странах приобрела новый блеск.

Радульф Глабер

руднения. Почти везде мера зернового хлеба продавалась по 60 золотых солидов; иногда шестую часть меры покупали за 15 солидов. Когда переели весь скот и птиц и когда этот запас истощился, голод сделался чувствительнее, и для укрощения его приходилось пожирать падаль и тому подобную отвратительную пищу; иногда еще для избавления от смерти выкапывали из земли древесные коренья, собирали травы по берегам ручьев; но все было тщетно, ибо один Бог может быть убежищем против Божьего гнева. Но – о, ужас! – поверят ли тому, свирепство голода породило примеры жестокости, столь редкой в истории, и люди ели мясо людей. Путник, подвергшись нападению на дороге, падал под ударами

ОБЩЕСТВЕННЫЕ БЕДСТВИЯ В XI в. (в 1047 г.) В 1027 г. землю начал опустошать голод, и род человеческий был угрожаем близким разрушением. Погода сделалась до того худа, что невозможно было найти минуты ни для посева, ни для уборки хлеба, вследствие залития полей водой. Казалось, что все стихии обрушились и вступили в борьбу друг с другом, а между тем, собственно, они повиновались Божьей каре, наказывавшей людей за их злобу. Вся земля была залита непрерывными дождями до того, что в течение трех лет нельзя было иметь пяди земли, удобной для посева. Зерновая мера на самых плодородных землях не давала более сам-шёст. Этот мстительный бич начался на востоке, опустошил Грецию, потом Италию, распространился по всей Галлии и, наконец, постиг Англию. Его удары обрушились на всех без различия. Сильные земли, люди средние и бедняки равно испытывали голод, и чело у всех покрывалось бледностью; насилия и жестокости баронов смолкли перед всеобщим голодом. Если кто-нибудь хотел продать съестное, то мог спросить самую высокую цену и получил бы все без малейшего зат-

Historiarum sui temporis libri V.

Печать Генриха I Английского (1100–1135 гг.)

668

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

убийц, они разрывали его члены на части, жарили их и пожирали. Другие, убегая из своей страны, чтобы вместе с тем убежать и от голода, были принимаемы в дома, и хозяева душили их ночью, чтобы после съесть. Некоторые показывали детям яйцо или фрукт, заманивали их в сторону и пожирали. Во многих местах отрывались трупы для подобной же ужасной цели. Наконец это безумие, эта ярость дошли до того, что существование животного было безопаснее, нежели человека, потому что, повидимому, есть мясо людей начало обращаться в обычай. Один злодей в г. Турнюс (на р. Соне, близ Макона) осмелился выставить на рынке для продажи вареное человеческое мясо, как то обыкновенно делалось с мясом животных. Его схватили, и он не отпирался; суд приказал связать его и сжечь; но нашелся другой, который в ту же ночь украл это самое мясо, выставленное тем на продажу и зарытое в землю; он пожрал его, но и был точно так же сожжен. Близ Макона, в лесу Шатене стоит уединенная церковь, посвященная св. Иоанну. Какой-то негодяй построил близ нее хижину, где он резал всех, которые искали у него убежища на ночь. Случилось однажды, что к нему зашел путник со своей женой; но, заглянув в угол хижины, он заметил там головы мужчин, женщин и детей. Смущенный и побледневший, он хотел уйти, но кровожадный хозяин воспротивился и силой хотел удержать его; страх смерти придал ему силы, и кончилось тем, что путник спасся вместе с женой и поспешно отправился в город. Дано было знать о всем графу Оттону и другим жителям города; в ту же минуту послали большое число людей, чтобы проверить показания путника; они поспешили на место и нашли там того зверя в своем логовище, а в хижине его было 48 голов за-

резанных и пожранных им жертв. Злодея привели в город и сожгли; я сам присутствовал при его казни. В это время придумали в той провинции одно новое средство для питания, о котором, я полагаю, прежде никогда не думали. Многие начали мешать последние остатки муки и отрубей с белой землей, похожей на глину, и делали из такой смеси хлеб для утоления голода. Эта пища служила им последней надеждой на спасения от смерти, но успех не соответствовал их желаниям. Лица их делались бледными, кожа натягивалась и пухла, голос слабел и напоминал собой жалобный крик издыхающих птиц. Умирающих было так много, что не успевали их погребать, и волки, привлекаемые запахом трупов, начали нападать на людей. Так как нельзя было иметь для каждого покойника отдельной могилы, по их большому числу, то люди богобоязненные открывали свои запасные ямы, в которые складывалась солонина, и клали туда по 500 трупов, а иногда и больше, если яма была значительного размера. Там валялись трупы, перемешанные друг с другом, полунагие, часто без всякого савана. Нередко полевые ямы заменяли кладбища. Случалось, что несчастные, узнав, что другие провинции в лучшем положении, оставляли свою страну, но они погибали по дороге. Этот ужасный голод свирепствовал в течение 3 лет в наказание за грехи людей. В пользу бедных жертвовали церковные украшения и богатства, имевшие такое назначение; но мщение небес не удовлетворилось тем, и сокровищницы церквей были недостаточны, чтобы помочь всем бедным. Часто случалось, что те несчастные, измученные голодом, находили для себя пищу, но они, вслед за тем, пухли и мгновенно умирали. Historiarum sui temporis libri V.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

Эрне Семишон О ПРОИСХОЖДЕНИИ БОЖЬЕГО МИРА И ЕГО ЗНАЧЕНИЕ (в 1857 г.) Право частной войны в Западной Европе было освящено древними обычаями германцев. Тацит свидетельствует о том положительно, говоря: «Наследовать дружбу и вражду своих отцов и ближних составляет нашу обязанность». Это понятие не исчезло и при первых двух династиях, Меровингской и Каролингской, от V до X в.; доказательства тому можно найти везде, начиная с Григория Турского. Но если король был могуществен и тверд, он укрощал на время эту варварскую вражду, вредившую и его власти, и благосостоянию народов. Пока Карл Великий пытался восстановить порядок введением римской администрации, частные войны затихли; § 32 капитулярия от 802 г. запретил их окончательно; но система правления Карла, опиравшаяся на гений и волю одного человека, обрушилась быстро, и уже при первых его преемниках частные войны не только появляются снова, но обращаются в право и становятся принадлежностью верховной власти каждого феодала. Боманоар, писатель XIII в., свидетельствует, что даже в его время, несмотря на постоянные усилия церкви и королей, право частной войны признается. Он даже посвящает целую главу, а именно 59-ю, на изложение такого права, и дает ей следующее заглавие: «Как можно вести войну на основании обычая, и как то следует, и как можно пользоваться правом войны». Это право войны принадлежало всем членам высшего сословия; ни горожане, ни сельское сословие не имели такого права. Первоначально оно было беспредельно и зависело от произвола сюзерена; но во вре-

669

мена Боманоара его ограничили усилия королей и духовенства, и им можно было пользоваться только в случае кровной обиды. Даже всякие споры за владение и по наследству также продолжали разрешаться путем войны, и примеры того между значительными вассалами встречаются до самых времен Людовика IX Святого. А если и в XIII в., при Людовике IX Святом, после того, как Людовик Толстый и Филипп Август поставили высоко монархию, частные войны не оспаривались самими юристами, заботившимися об одном упорядочении их, то можно себе представить, до чего доходили анархия и злоупотребления права частных войн при последних Каролингах и в начале господства третьей династии Капетов. Война одной провинции с другой, города с городом, замка с замком, деревни с деревней и разбои на дорогах должны были разрушить в самом корне всякую торговлю, промышленность, всякую надежду на успех. Часто мы не знаем, можно ли верить рассказам о том историков-очевидцев. Даже принимая в соображение возможность преувеличивать, мы все же получим такую печальную картину общественного состояния в X в. и в начале XI в., что готовы скорее сомневаться в подлинности показаний, нежели доверять им. Рауль Глабер1, например, приводит в ужас своим рассказом о том, что ежедневно совершалось на его глазах. Но в ту эпоху центральная власть оставалась без всякой силы: король не имел даже права судить вне собственных поместий, и если это право иногда признавалось за ним, то у него не было силы привести в исполнение своего приговора. Таким образом, всякий феодальный барон, если он считал себя оскорбленным, не имел другого судьи, кроме Бога и своего меча; и действительно, при отсутствии публичной власти, доста1

См. подробности о том у самого Глабера, выше.

ЭРНЕ СЕМИШОН (ERN. SEMICHON). Ученый юрист и историк, составивший себе известность своим трудом «La Рaix et la Тrève de Dieu». Автор исследовал в первый раз так всесторонне вопрос о Божьем мире и показал ясно тесную его связь с происхождением коммун XII и XIII вв., для которых Божий мир послужил началом и первообразом.

670

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

точно сильной, чтобы творить суд и расправу, казалось вполне позволительным силу отражать силой и наказывать хищников и убийц. Но какое благоденствие могло родиться среди такой анархии! При первых королях третьей династии беспорядки дошли до крайних пределов. Полтора века, от конца X до половины XII, в течение долгого правления Роберта, Генриха I и Филиппа I, короли не имели никакого влияния вне своих поместий и не могли противодействовать бичу частных войн. Одна церковь пыталась положить им предел. Но как она могла достигнуть такой цели? В истории того времени совершилось великое явление, на которое не довольно обращают внимание; наши историки, даже самые новые, посвящают ему едва несколько страниц, а между тем это явление служило единственным отпором тому злу, которое ужасным образом бичевало тогдашнее общество. Оно называлось Божий мир и Божий договор (Pax Dei и Treuga Dei1; la paix et la trève de Dieu). Это учреждение научило народы соединяться вместе для сопротивления угнетениям, для покровительства торговле, имуществу, промыслам, для охраны прав и обычных постановлений, и потому в нем надобно искать первоначальный источник того поразительного благосостояния, которого, например, достигла Франция во времена Филиппа Августа и Людовика IX, и тех чудес, которым мы изумляемся в XIII в., именно потому, что недостаточно понимаем их причину. Церковь одна в X в. сознавала глубину общественных бедствий и желала облегчить их, но не имея возможности обратиться к королям, она сначала искала опоры в самой себе и действовала путем проповедей и соборов, а потом прибегла к более решительным мерам, именно сделала воззвание к самому народу, вызвала в нем вооруженную ассоциацию, чтобы наблюдать за исполне1

Treuga, Trevia, Treva – от древ. саксон. Trewa, откуда новейшее treu, верный. В Средние века давали им такое определение: Treuga, securitas praestita rebus et personis, discordia nondum finita. Pax vero est finis discordiae, vel plena discordiarum sedatio. Потому treuga означает собственно перемирие.

нием законов, и ввиду бессилия публичной власти поддерживала сама общественную тишину и спокойствие. Большая часть историков хотят видеть начало Божьего мира в 1031 или даже в 1041 г.; но надобно возвратиться к X в., и именно к 988 г., чтобы встретить первые к нему попытки. Церковь начала с покровительства самой себе и вооружилась анафемой. Так как разбои и грабежи церквей происходили особенно часто в Пуату, то в 989 г. в монастыре Шарру (Charroux)1 созван был собор, на котором в первый раз были преданы анафеме хищники церковного имущества и все те, которые нападут на безоружных клериков: «Дано сие с утверждения власти наших предшественников, во имя Господа и Иисуса Христа нашего Спасителя, в июльские календы, мною, Гомбодом, архиепископом Второй Аквитании, совокупно с епископами провинции, прибывшими ко мне в Шарру, и в присутствии клериков, монахов и христиан обоего пола». Так начиналось соборное постановление; особенно замечателен второй его канон: «Анафема тому, кто грабит имущество бедных: если кто завладеет овцой, быком, ослом, коровой, козлом, поросенком земледельца или другого бедного, без всякой вины с его стороны, и если не вознаградит за убыток, то да будет проклят». Это дело, начатое церковью, постоянно находилось под ее контролем. В 990 г. созван был новый собор в Нарбонне, разразившийся против баронов, которые грабили церковное имущество и не давали пощады никому. Но все эти первые попытки сопротивления варварству и неограниченному произволу феодалов имели сомнительный успех и привели к ничтожному результату; но когда народы поражены были болезнями и голодом, религия получила больше влияния, и голос церкви заставил себя уважать. Уже в конце X в. начинают встречаться документы более значительные и говорящие ясно о цели, которую себе поставила церковь, и о энергичных мерах, к которым она решилась прибегнуть...

В Пуату.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

Но, во всяком случае, до начала XI в. церковь ограничивалась тем, что проповедовала евангельский мир вообще на земле для всех и каждого, как идеал, к которому должно стремиться человечество. С того же времени, не опуская из виду своей прежней высокой цели, она решилась на первый раз избрать себе цель более практическую и более удободостижимую, а именно: она, предоставляя последующим векам установить мир (pax), взяла на себя дать, по крайней мере, немедленное перемирие во имя Бога, получившее особое название Treuga Dei. Вот в чем состоит различие между первым и вторым: церкви, клерики, монахи, монахини, кладбища, монастыри, дети, странники, женщины, земледельцы и их орудия пользовались, по соборным постановлениям, вечным миром; но treuga было нечто другое: церковь не могла запретить частную войну безусловно для феодалов, потому что она составляла в то время необходимость и вместе их право, но она старалась, по крайней мере, ограничить продолжительность этих войн известным сроком. Церковь, облекаясь в роль законодателя хаотического общества, оставалась верной положительному и практическому духу врача, который щадит своего больного. Первое постановление, известное под названием «Treuga Dei», было сделано на синоде в епархии Эльна, около Тюлюжа, в области Руссильон, 16 мая 1027 г. Так как древние постановления о мире были забыты, то было определено, чтобы на всем пространстве графства Руссильона никто не смел нападать на своего неприятеля, начиная от девятого часа (то есть 3 часов пополудни) субботы до первого часа (то есть 6 часов утра) понедельника, для оказания подобающей чести воскресенью; чтобы никто никаким образом не нападал на монаха, безоружного клерика, человека, идущего в церковь или возвращающегося, или сопровождающего женщин; чтобы никто не нападал на церкви, ни на дома в их окрестности на 30 шагов; нарушители будут поражены проклятьем. Ивон, епископ Шартрский, живший в конце этого века, объясняет нам, как составлялся подобный мир и каков был характер этого союза или братства мира:

671

Кнуд Великий, король Дании и Англии. С миниатюры из англосаксонской рукописи XI в.

«Божий мир установлялся не общим законом, но был отдельным договором для каждого города, утвержденным со стороны епископа и церкви; приговоры о нарушении мира должны быть различны, смотря по условиям и определениям, которые установила церковь с согласия своих прихожан». Таким образом, народ, все прихожане, под покровительством церкви, соглашаются на закон и клянутся сами исполнять его и принудить других к тому же. Иногда подобный договор делался письменно и носил на себе подписи; но очень часто ограничивались словесным согласием... Из подобных договоров самый обстоятельный и важный был тот, который заключили в Лиможе 15 ноября 1031 г., под председательством архиепископа Иордана. На соборе рассуждали о различных предметах: нужно ли, например, относить св. Марциала к числу апостолов? По разрешении этого недоумения и по осуждении ереси эбио-

672

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

нитов, предметом совещаний были меры к охране церквей, поддержанию мира и прекращению частных войн. Когда заседание окончилось, все отправились в церковь, и после чтения Евангелия архиепископ Иордан стал на верхнюю ступень алтаря, повернулся к народу и сказал ему проповедь на текст: «Сын человеческий пришел взыскать и спасти погибших». Приводя в пример Закхея, возвратившего взятое вчетверо, он пригласил всех, захвативших церковное имущество и угнетавших бедный народ, последовать тому святому примеру, и заключил так: «Друзья мои, для ниспослания вам мира собрались сюда пастыри соседних церквей, наши братья епископы; они хотят помочь мне спасти вас и даровать спокойствие, по примеру Господа нашего Иисуса Христа, который пришел взыскать и спасти погибших. Вместе с ними я напоминаю вам одно, и прошу вас на будущее время не остаться глухими к нашему призыву; пусть никто не извиняется тем, что он не участвовал в этом собрании, и чтобы завтра или в течение трех дней все князья и сеньоры народов провинции Лиможа соединились около нас в один мир, и да не отлучится никто от нашего единения, если не получит на то от нас разрешения. Да не дерзнет никто, мстя за свою обиду, вредить кому-нибудь из участвующих на этом соборе; пусть его имущество и дом остаются неприкосновенными, пока он заседает с нами или возвращается домой, и в течение 7 дней по возвращении. Никакое возмущение не должно происходить в городе или вне его, и никто не должен заниматься грабежом; запрещено вступать в войну, как то делается обыкновенно, и даже по поводу, признаваемому законным; нельзя налагать податей несправедливо; и всякий должен искать здесь мира, если только Господь захочет нам его дать, потому что наше собрание есть собрание Божеское для установления мира и утешения святой церкви Божьей. Кто соблюдает все это, мы даем ему как сыну мира, то есть Бога, во имя Господа нашего Иисуса Христа и его апостолов, отпущение грехов и благословение вечное... Те же, напротив, которые не примут мира и которые вместо Бога следуют за дьяволом,

подвергнутся осуждению, как то будет провозглашено. Наш же мир останется при нас, как сказал Господь в Евангелии: “Если он сын мира, то ваш мир возляжет на нем; если же нет, он возвратится к вам”». Тогда по приказанию епископов дьякон, читавший Евангелие, громогласно провозгласил перед народом следующее проклятье: «Властью Бога, всемогущего Отца, Сына и Св. Духа, Богоматери Девы Марии, св. Петра, отца апостолов, блаженного Марциала и других апостолов и всех святых: мы, епископы, соединенные именем Бога (следуют имена 10 епископов), отлучаем рыцарей этого Лиможского епископства, которые не захотели или не захотят обещать правды и мира их епископу, как он того требовал. Прокляты они и их соучастники во зле, проклято их оружие, проклято их вооружение; да пребудут они вместе с Каином братоубийцей, Иудой изменником, Дафаном и Авироном, ниспавшим заживо в ад, и как эти светочи погаснут в ваших глазах, так да погаснет их радость перед лицом св. ангелов, если только перед смертью они не явятся к своему епископу для удовлетворения правосудия и не принесут покаяния». В этот самый момент все епископы и священники, державшие в своих руках зажженные свечи, опрокинули их и бросили на землю. Народ предавался великой радости и громкими криками повторял: «Да угасит Бог так радость тех, которые не примут ни мира, ни правды». Хотя церковь давала этому народу, раздавленному под тяжестью бедствий и страданий, одни такие короткие минуты восторга и слабую надежду мира и правосудия, но благодеяние было велико. Великолепная обстановка богослужения, мрачная церемония живо поражали воображение и оставляли глубокие следы. В толпе из уст в уста переходили ужасающие рассказы; епископ Кагора рассказал сам, как недавно после собора в Бурже (за две недели перед Лиможским) отлученный барон в его диоцезе был убит. Несмотря на просьбы его друзей, епископ отказал телу в христианском погребении, чтобы внушить страх другим на будущее время; но его по-

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

хоронили друзья близ церкви св. Петра, без дозволения духовенства. Утром нашли труп вдалеке от кладбища голый и лицом к земле, а платье осталось в могиле. Люди его снова похоронили и завалили землей и камнями. На следующий день они увидели снова труп выброшенным далеко, а могила осталась нетронутой. Пять раз повторялось это чудо, и наконец страх принудил похоронить убитого вне кладбища. К этому прибавлено было, что бароны, пораженные страхом, не осмеливались более нарушать мира. За этим рассказом епископа Кагорского выступил аббат Одельрик: «Надобно позаботиться, мои дорогие друзья, об уврачевании тех зол, которые нас окружают отовсюду. Если бароны Лиможа не вступят в мир, определенный нами, как мы должны тогда действовать? Наложите в таком случае отлучение на всю землю Лиможа и отказывайте в погребении каждому, и клерику, и бедному, и страннику, и ребенку. Обедня пусть служится втайне; только одно крещение позволить; в третьем часу дня (9 часов утра) пусть колокола звонят во всех церквах, и всякий, распростершись, должен молиться повсюду о восстановлении мира и облегчении наших бедствий. Умирающим дозволить напутствие, но крест и украшения должны быть покрыты в знак траура... Браки не должны праздноваться; никто не смеет касаться мяса, и на всех налагается воздержание, как в посту; все должны отпустить волосы и бороду»... Собор одобрил предложение аббата и осудил тех епископов, которые по своей слабости не хотели привести в исполнение определений собора... Но не нужно думать, что глубокая вера того времени совершенно обеспечивала власть церкви: те духовные наказания, анафема и отлучение были часто бес-

673

сильны против нарушителей мира. Потому ассоциации, составленные для поддержания мира, поняли необходимость для себя сложиться более прочно и искать иных опор, кроме проповеди и клятв. Сами бароны поступали тогда на жалованье к союзам такого мира, чтобы приводить в исполнение определения собора, а для вознаграждения их были наложены подати, собираемые епископами и феодальными сеньорами под названием pagiagium, или paxiagium (от pax, мир)... Эти мировые учреждения быстро распространялись даже и вне пределов Франции. Так, Кнуд, король Англии, в первой половине XI в., обнародовал свои определения «о мире Божеском, королевском и церковном»... Но при всем том до половины XI в. те постановления мира, как они ни были важны, по-видимому, не достигали вполне целей, которые предполагались их составителями. Тем не менее они дали первый толчок и призвали население к деятельности: мир, спокойствие и тишина в городе и деревне сделались потребностью народов. Впрочем, так действуют во все эпохи зарождающиеся идеи нового порядка вещей. Сначала они увлекают за собой одни лучшие умы, потом малопомалу проникают в массы и наконец претворяются в факт и становятся законом общественной жизни. Так это и случилось в половине XI в., когда новое учреждение проникло в самые массы населения, и Божий мир сделался предметом не местных собраний граждан и провинциальных епископов, но вселенских соборов, и охватил собой весь западный христианский мир. Таков был Божий мир, провозглашенный на Клермонском соборе в 1096 г., накануне отбытия пилигримов в первый Крестовый поход (см. ниже). La Paix et la Trève de Dieu, etc. Par. 1857, с. 1–48.

674

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

ПЕРВЫЕ ПОСТАНОВЛЕНИЯ БОЖЬЕГО МИРА В XI СТОЛЕТИИ Декрет о Божьем мире Тулузского1 собора. 1041 г. § 1. Этот мир был установлен епископами, аббатами, графами, виконтами и другими благородными лицами, боящимися Бога, в нашем епископстве с тем, чтобы на будущее время, начиная с сего дня, никто не дерзал вторгаться силой в церковь, ни в ее ограду, пользующуюся одинаковыми привилегиями, ни на кладбище, ни в здания, которые построены или построятся около церквей на расстоянии 30 церковных шагов. § 2. Мы не относим сюда церквей, которые укреплены или укрепятся, наподобие замков, ни те церкви, в которые грабители и воры сложат добычу своего хищничества или воспользуются ими для своего убежища; впрочем, мы повелеваем, чтобы и такие церкви оставались в охранности, пока не будет подана жалоба епископу или капитулу. Когда же епископ или капитул потребует к себе грабителей и они не явятся на его суд, в таком случае, по определению епископа и капитула, грабители и все их имущество лишаются права церковного убежища. Тот, кто вторгнется в церковь или место, окружающее ее на 30 шагов, и причинит кому-нибудь зло, за исключением вышеупомянутых грабителей, заплатит пеню за святотатство и вдвое истцу. § 3. Определено также, чтобы никто не дерзал нападать на невооруженных клериков, монахов и монахинь, причинять им зло, грабить общины каноников, монахов и монахинь, церковные земли, находящиеся под покровительством церкви, и клериков, не имеющих при себе оружия: если кто-нибудь преступит запрещение, то заплатит двойную пеню. 1 Tuluges, город в графстве Руссильон в 3 милях от Перпиньяна. На Тулузском соборе в первый раз положения Божьего мира были развиты подробнее и послужили образцом для последующих соборов.

§ 4. Епископы издали также повеление, запрещающее отнимать кобылиц и жеребят моложе 6 месяцев, быков, коров, ослов, баранов, овец, коз, козлов и их малолетних. § 5. Никто не смеет сжигать или разрушать жилища крестьян или клериков, их голубятни и сушильни. Никто не смеет умерщвлять, бить, увечить крестьянина, раба и его жену, ни брать их и уводить, если они не сделали преступления, но и в этом случае они должны быть представляемы на суд, к чему прежде всего должны их пригласить добровольно. Одежда крестьянина не может быть отнимаема; никто не смеет сжигать их плуги, лопаты и оливковые рощи. § 6. Было постановлено, чтобы никто не овладевал чужими вещами для удержания их в залоге или другого какого-нибудь дела. Кто же нарушит мир и в течение двух недель не заплатит двойной пени тому, кому нанес вред, внесет по истечении того срока двойную пеню, которая будет принадлежать епископу и графу, заведующему правосудием. § 7. Епископы наистрожайше постановили, чтобы Божий мир, к которому обязаны все христиане, соблюдался от заката солнца четвертого дня, то есть среды, до восхода солнца второго дня, то есть понедельника. Такой же мир предписан от первого дня адвента (adventus, l’Avent, последние дни перед Новым годом) до восьмого дня после Богоявления, когда празднуется день св. Гилария. То же самое от понедельника, предшествующего Великому посту, до первого понедельника после св. недели, в канун и праздник Обретения и Воздвижения Креста, в кануны и три праздника св. Марии, в кануны и праздники всех апостолов, в канун и праздник св. Лаврентия; туда же были отнесены кануны и праздники св. Павла Нарбоннского, св. Иоанна Крестителя, святых апостолов, св. Михаила архангела, кануны и праздники всех святых, также дни «Четырех времен года»1. К этому они присоединили предшествующие ночи от заката солнца и ночи последующие до солнечного восхода. Если кто-нибудь во 1 В Католической церкви les Quatre-Temps называются те четыре дня, в которые назначено поститься в каждое из четырех времен года.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

время, назначенное для Божьего мира, причинит кому-нибудь зло, то платит двойную пеню и подвергнется суду «холодной воды» (per judicium aquae frigidae)1. Если во время Божьего мира кто-нибудь убьет человека, то определено с согласия всех христиан, что за намеренное убийство он будет изгнан на всю жизнь; если убийство случайно, то на время, определенное епископами и капитулом. Если кто-нибудь в период мира сделает или заставит сделать засаду, чтобы овладеть человеком или его замком, то он заплатит пеню епископу или капитулу, как будто бы он совершил замысел. Они запретили также, чтобы во время мира, то есть адвента и Великого поста, никто не строил замка или другого укрепления, если только он не начал их за две недели до эпохи мира. Они повелели, чтобы разбирательства и тяжбы по делу мира происходили во всякое время перед епископом и капитулом, также и по делу охраны церквей, о чем было сказано выше. А те, против которых епископ и капитул произнесли приговоры для приведения их к миру, также поручители и залогодатели, если они обнаружат чувство злобы на епископа или капитул, будут отлучены епископом и капитулом вместе со своими укрывателями и единомышленниками, как нарушители мира Господня, и они сами, равно как и их имущества, исключались из Божьего мира.

Послание о Божьем мире св. Ивона. 1041 г. Ивон, милостью Божьей служитель церкви в Шартре, всем верным своего диоцеза привет! 1 Осужденные на испытание холодной водой выслушивали сначала обедню в присутствии друзей и родных. Во время причастия священник убеждал их не приступать к Таинству, если они чувствуют себя виноватыми или знают виноватых. По причащении им давали пить освященную воду, затем раздевали и после приложения к Евангелию и кресту кропили св. водой; наконец, связав правую руку с левой ногой, бросали в реку или в пруд в присутствии всего народа. Того, кто шел прямо на дно, что естественнее, считали невинным; если же кто выплывал, то говорили, что его не принимает вода, и объявляли виновным.

675

О мире Знайте, мои дражайшие братья, если вы верите в достижение небесного Иерусалима, что для достижения такого дара верховного владыки вы должны хранить мир, удаляя от вас далеко бич раздора. Христос, вступая в мир, открыл ему учение мира, при песнопении ангелов: «Слава в вышних Богу и на земле мир, к человекам благоволение!» Христос, готовый оставить мир и возвратиться на небо, советовал тоже ученикам, говоря им: «Я даю вам мой мир, я оставляю вам мой мир». Апостол повелевает сохранять его: «Сохраните со всеми святость и мир, без чего никто не узрит Бога». Пришествие Христа имело целью не только примирить небо с землей, но и установить мир на земле, чтобы люди сделались единым телом во Христе в единении веры. Как может быть полезно сошествие Христа для того, кто остается вне мира? Вы сами исповедали мир, когда, став перед лицом Господа, виновника и друга всякого мира, отказались у купели крещения от дьявола, виновника и друга всякого раздора, и от всех его дел. Итак, братия, если вы не хотите нарушить своих обязательств, то вы должны сохранять мир, так как вы клялись перед Царем небесным, и Он раздаст вам за то вечной наградой. Знайте, братия, что нет раздоров в Царстве Небесном. Эти раздоры пришли к нам от виновника зла; христианское государство должно сохранять вечный мир, удалять всякую злую мысль, воздерживаться от всякого дурного поступка. Посмотрите, как вы далеки от такого совершенства, проводя дни, назначенные для спасения и добрых дел, в том, чтобы наносить и совершать дела, достойные осуждения. Скажите, братия, если кто-нибудь из вас употреблял бы свою жизнь на то, чтобы увечить свое тело железом, огнем и подвергать всяким мучениям, а потом прекратил бы такие жестокости на четыре дня, то как вы думаете, не связали бы его друзья и, как умопомешанного, не отвели ли бы к врачу? Не должно ли еще более связывать святыми правилами религии того, кто является убийцей своей души? Но всякий возраст склонен к злу, и извращенность людей заставляет их

676

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

предпочитать злодеев друзьям мира, а потому, подобно сумасшедшим, они обращаются против врачей. Вследствие такой причины мы хотим снизойти к вашей слабости, рассчитывая на лучшее поведение с вашей стороны, когда вы будете более способны к спасению; мы закрываем глаза на ваше нечестие, и в этом потоке несправедливостей, не имея возможности исцелить вас совершенно, мы предпочитаем видеть вас лучше изнуренными и израненными, нежели полумертвыми. Мы умоляем и просим вас, властью Господа нашего Иисуса Христа, кого мы считаемся представителями, хотя и недостойными, мы повелеваем вам подумать о своем спасении и сохранить мир, по крайней мере, в течение четырех дней, когда наш Господь и Спаситель учредил Таинство нашего искупления, и пусть ваши сердца, ваши руки и ваш язык воздержатся от всякого оскорбления друзей и даже врагов. Кто повинуется предписаниям христианской религии, тот знает, что в пятый день (четверг) Господь Иисус совершил последнюю вечерю со своими учениками, что на этой вечери он дал им свое тело и кровь в знак примирения и исцеления нас от зол, и повелел совершать такую вечерь в память о нем. Вечерь кончилась; он омыл ученикам ноги в знак покаяния и отпущения грехов; этим обрядом он показал, что сердца людей, даже преданных религии, замараны пылью мира сего, и что нет смертного, который не нуждался бы в покаянии и снисходительности других. В конце того же дня, выданный своим учеником, он был предан в руки евреев; но и при этом он обнаружил столько кротости, что нисколько не сопротивлялся и исцелил ухо служителю первосвященника. Точно так же в конце пятого дня, окончив свою земную жизнь, Он преславно вознесся на небо в виду своих учеников. Он молит за нас перед Отцом, чтобы смиренное стадо последовало за славой своего Божественного Пастыря. Что хотел сказать всеми этими деяниями наш Учитель? В чем Он не подал нам примера мирной жизни? Потому надобно в этот день, когда предложено было такое исцеление христианам, чтобы никто не ранил себя, нанося рану брату, чтобы никто не осу-

дил себя на вечную смерть, лишая жизни брата, и чтобы Иисус не погиб в его сердце. В шестой день (пятница) первый Адам был сотворен из праха земли, и второй Адам, придя искупить род человеческий, воплотился в утробе Девы. В этот же день произошли страсти Христа, и падший человек кровью Иисуса воспринял на себя образ Божий. В такой день, когда на землю был ниспослан мир, всякий человек обязан заботиться о мире, чтобы не впасть в руки смерти, которую принес злой дух. В седьмой день (суббота) Бог опочил от дел своих; тем самым Св. Дух поучает нас, что мы должны воздерживаться от всякого дурного поступка и ожидать того дня, когда нужно избегать тяжелых работ. А любить Бога и воспевать ему хвалу не может быть названо тяжелой работой. В знак того же покоя в этот день тело Иисуса опочило в гробнице, а дух его, поправ ад, одержал победу над древним врагом. Христианин, искупленный кровью Христа, не будь неблагодарным к Иисусу, твоему благотворителю! В этот день спасения не призывай ада, похищая имущество ближнего и преследуя Того, Кто не только не похищал чужого, но и своим пожертвовал за тебя. В восьмой день и вместе первый (воскресенье), несомненно для всякого христианина, Бог воскрес и своим воскресением прообразил наше воскрешение, когда избранным будет дан вечный мир, и плоть не будет бороться с духом, ни дух с плотью. Вследствие этих причин и других, которые я не могу привести по краткости своего послания, наши отцы определили, чтобы мир сохранялся особенно в эти дни, и нарушителей приговорили к тяжким наказаниям, смотря по качествам лица и тяжести проступка. Следуя по их стопам, мы повелеваем, прося, и просим, повелевая, чтобы вы сохранили мир, учреждения которого мы послали вам письменно, и сохранение его обещайте нам с клятвой над святыми мощами. Это будет спасительно для ваших земных благ и для приобретения благ небесных. Повинующимся мир и благодать именем Бога; тем же, которые не послушаются нами постановленного, анафема, marathanata! Будьте здравы!

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

III. Послание о Божьем мире св. Одилона. 1042 г. Всем архиепископам, епископам, священникам и клерикам, обитающим в Италии. Милость и Божий мир, и Отец всемогущий, который есть, был и будет, да пребудут с вами! Мы вас просим, мы молим вас, которые боитесь Бога, искупившего человека своей кровью, позаботьтесь о спасении души и тела, последуйте примеру Божию и сохраните мир среди вас, чтобы тем заслужить мир вечный. Мы посылаем вам Божий мир, полученный нами свыше милосердием Божиим, которого мы держимся крепко и который был постановлен следующим порядком: от середы вечера, между всеми христианами, друзьями и врагами, близкими и дальними, мир должен царствовать до восхода солнца в понедельник, и в течение этих четырех дней и ночей должна господствовать полная безопасность; каждый может предаться своим делам без малейшего страха врагов под покровом того Божьего мира; и все, которые соблюдут его, будут отпущены Богом, Отцом всемогущим, Иисусом Христом, его Сыном, Св. Духом, св. Девой и хором дев, св. Михаилом и хором ангелов, св. Петром, князем апостолов, вместе со всеми святыми и всеми верными, ныне и присно и во веки веков. Те же, которые признали Божий мир и намеренно нарушили его, будут осуждены Богом, Отцом всемогущим, Сыном Иисусом Христом, Св. Духом и всеми святыми; да будут они прокляты навеки, осуждены, как Дафан и Авирон, как Иуда, предавший Господа, повергнуты в глубину тартара, как Фараон среди моря, если не принесут покаяния по постановлению. Если кто-нибудь в те дни, которые назначены для Божьего мира, совершит человекоубийство, то да будет изгнан из своего отечества и отправится в Иерусалим, где подвергнется продолжительной ссылке. Если кто-нибудь нарушит мир другим каким образом, то по приговору светских законов пусть заплатит простую пеню, а по святым законам двойную; ибо мы полагали

677

у себя, что нарушение подобного обета влечет за собой двойное наказание и мирской властью, и властью церковной. Мы думаем, что наши определения внушены нам свыше, потому что ничего не было доброго на земле, когда Бог открыл своему народу это целительное средство. Мы обещали Богу и мы ему посвятили четыре дня: пятый день недели в честь Вознесения; шестой в честь страстей; субботу в честь погребения и воскресный для празднования св. Воскресения; в этот день запрещаются полевые работы и нападения на неприятеля. По власти, ниспосланной нам Богом и дарованной через апостолов, мы благословляем и разрешаем всех тех, которые возлюбят Божий мир; тех же, которые ему противятся, отлучаем, проклинаем и извергаем из недр церкви. Те, которые накажут нарушителей закона и Божьего мира, не будут обвинены, но получат благословение, как друзья Божеского дела. Если вещь, похищенная во время тех дней, когда дозволена война, будет перевозиться в дни, назначенные для Божьего мира, то нельзя пользоваться этим обстоятельством для насильственного возвращения ее. Сверх того, мы просим вас, братья, чтобы вы торжествовали Божий мир во имя св. Троицы, когда бы ни был он учрежден; чтобы вы изгнали из страны всяких грабителей и предали их проклятию и отлучению во имя вышеупомянутых святых; чтобы вы принесли Богу десятину и первые плоды своих работ; чтобы вы дали часть вашего имущества церквам для спасения душ живущих и умерших, и дабы Бог избавил вас от печалей в здешней жизни и по смерти ввел в Царство Небесное к Господу, который живет и правит во вся веки вместе с Богом Отцом и Св. Духом.

Декрет о Божьем мире Клермонского собора. 1096 г.1 § 1. Сначала было постановлено, чтобы Божий мир соблюдался от заката солнца, в среду, до восхода, в понедельник, и кто в этот промежуток времени овладеет имуще1 На этом же соборе был определен первый Крестовый поход.

678

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

ством или полонит человека, или сделает что-нибудь подобное, тот должен все возвратить. Если кто сделает набег днем в среду и не успеет вернуться в свое убежище до заката солнца, тот возвратит все унесенное им. § 2. Всякий, кто в те дни ударит, ранит или полонит женщину или мужчину, будет считаться нарушителем мира, исключая случаев законной защиты. Если такое лицо, будучи призвано епископом или его служителями, явится в течение 7 дней, то оно заплатит только за убыток; если же не явится в течение 7 дней, то будет отлучено, и затем заплатит по приговору епископского суда за убыток, а епископу внесет пени 100 солидов. § 3. Тот, кто во время Божьего мира убьет человека, будет изгнан на семь лет из своей страны, если он не удовлетворит родственников убитого в такой степени, чтобы они сами пришли просить епископа за него; но и после того он заплатит пеню в 30 фунтов, которая будет разделена между епископом и графом, в судебном округе которого было совершено убийство. § 4. Если купцы придут в какое-нибудь безопасное место и останутся там, то пусть они ждут дней Божьего мира. Если кто-нибудь захватит их силой или их имущество, то такой будет считаться нарушителем Божьего мира. § 5. Церкви и кладбища находятся вполне под покровительством Божьего мира; если кто-нибудь в их ограде построит новое укрепление и не сроет его по требованию епископа, то он нарушит Божий мир, и тот, кто разрушит такое укрепление, поступит не худо. § 6. Быки, ослы, коровы, рабочие лошади, бараны и их малолетки – на всех их постоянно распространяется мир; сельские старосты вместе с их домами, собиратели десятины, скот и люди вместе с жилищем и со всем в нем находящимся, принадлежат в целости миру. Кто их захватит, убьет, сожжет, разрушит дома, унесет и предаст огню вещи, в них находящиеся, тот нарушит Божий мир. § 7. Каноники, клерики, монахи, священники, женщины с их провожатыми и странники пользуются миром во все дни. § 8. Божий мир продолжается беспрерывно от того воскресенья, когда поется

Aspiciens a longe (то есть первое воскресенье перед адвентом) и до восьмого дня после Богоявления, и от первого дня поста до восьмого дня Пятидесятницы. Если кто-нибудь из баронов графства совершит дурной поступок против кого бы то ни было, и обиженный, не нападая на обидчика с оружием, обратится к архиепископу, и если обвиненный, получив охранный лист, пожелает явиться ко двору архиепископа, то граф по приговору архиепископа примет удовлетворение; в противном случае граф будет преследовать со своим войском обидчика и тем не нарушит мира; когда же он возвратится, все обязаны снова сохранять мир по отношению друг к другу. § 9. Божий мир обязывает графа и всех прочих (то есть членов союза Божьего мира) преследовать барона, нарушившего мир, в случае, если архиепископ известит о таком нарушении. § 10. Тем же миром постановлено, чтобы все бароны и чиновники графов два раза в год, а именно в начале поста и в восьмой день Пятидесятницы, должны запираться в своих замках и жить там безвыходно три дня... § 11. Если купцы пройдут по земле, не заплатив дорожного сбора, и если они могут присягнуть, что поступили так, не зная обычая, то заплатят 60 солидов, и более ничего от них требовать нельзя. § 12. В отношении замков и укреплений определено, чтобы всякое такое убежище, из которого выйдет нарушитель мира, обязывалось заплатить пеню за нарушенный мир. Если какой-нибудь тиран или другой злодей, не смея нарушить мира из своего замка, перейдет в другое убежище и оттуда нарушит мир, то он не может быть принят в своем замке прежде, нежели удовлетворит правосудие и исполнит постановление Божьего мира. Ныне учреждаемый Божий мир будет продолжаться до Пятидесятницы и после того в течение трех лет. § 21. Никто из светских не должен делать покушения на чужое наследство. Если же он поступит так, то ни один священник не может дать ему отпущения. § 23. Никто из христиан не должен есть мяса от начала поста до Пасхи.

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

§ 26. Воздержание от пищи в Страстную субботу продолжается до вечера. § 27. Весенний пост назначается в первую неделю Великого поста, а летний спустя неделю Пятидесятницы. § 29. Если кто-нибудь, преследуемый неприятелем, будет искать убежища у креста1, то он получает свободу, как если бы он находился в церкви.

1 Этот параграф способствовал появлению обычая в католических землях ставить кресты по проезжим дорогам как можно чаще.

679

§ 30. Если кто-нибудь нанес оскорбление церкви и искал убежища у креста, то такой предается суду, с условием сохранить ему жизнь и не подвергать увечью. § 31. Анафема тем, которые в случае смерти клерика овладеют его имуществом. § 32. Если кто-нибудь схватит епископа и посадит его в темницу, то он предается вечному бесчестию и на будущее время лишается права носить оружие. И все воскликнули: «Да будет так!» Dom Martene, Thesaur. anecdot. novus Par. 1717. IV, 121–124.

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

680

РОДОСЛОВНАЯ ТАБЛИЦА КОРОЛЕЙ (поколения I. МУЖСКАЯ ЛИНИЯ Карл Великий р. 742, кор. Австразии 768, Нейстрии 771, Италии 774, император 800, † 814

Карл Юный, † 811 ***

Пипин, кор. Италии, † 810

Людовик I Благочестивый, р. 778, кор. Аквитании 781, † 840; ж. 1. Ирменгарда. 2. Юдифь, дочь Вельфа

Бернгард, † 817

Лотарь I, кор. Италии 820, император 840, † 855

Людовик II, кор. Италии 844, император 855, † 875 (см. его потомство в № 3, I).

Лотарь II, ж. 1. Титберга. 2. Вальдрада. (см. его потомство в № 3, I).

Пипин I, кор. Аквитании, † 838

Карл, кор. Прованса, † 863

Пипин II, кор. Аквитании, † 864

Людовик Германский кор. Баварии 817, кор. Германии 843, † 876

Карломан, кор. Баварии 876, кор. Италии 877, † 880

Аделаида (от нее д. Бургундский и Капетингский)

Людовик Юный кор. Франконии 876, † 882

Арнульф (Побочный), герцог Каринтии 880, кор. Германии 887, император 896, † 899

Цвентибольд, кор. Лотарингии 875, † 800

Людовик Дитя, кор. Германии 900, † 911

Эбергард, герцог Франконский

Условные сокращения: кор. – король; ж. – жена; м. – муж; р. – родился; † – умер; арх. – архиепископ; д. – дом; абб. – аббатство

Глисмута, ж. Конрада Франконского

Конрад I, кор. Германии 911, † 918

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

ФРАНЦИИ И ГЕРМАНИИ IX–XI вв.)

681

ПРИЛОЖЕНИЯ №1

КАРОЛИНГОВ

Лотарь, † 780

Эмма, м. Эгингард

Берта, м. Ангильберт

Граф Нитгард

Гизела (от нее д. Саксонский и Франконский см. ниже)

Карл III Толстый кор. Алеманнии 876, Италии 880, Германии 882, Франции 884, † 888

Бернгард (Побочный)

Карл II Лысый, р. 823, кор. Франции 843, Италии, император 876, † 877

Людовик II Хромой, † 879

Людовик III, † 882

Карломан, † 884

Гизела, м. Роллон, герцог Нормандии

Матильда, м. Конрад, кор. Бургундии (см. № 3, II).

Юдифь, м. Этельнульф, кор. Англии

Карл Простой, † 929; ж. Эдгива, д. Эдуарда Древнего

Людовик IV Заморский, † 954 ж. Герберга, д. Генриха I Птицелова

Карл, герцог Лотарингии, † 991

Лотарь, † 985 ж. Эмма, д. имп. Аделаиды

Людовик

Арнульф, арх. Реймсский

Вильгельм I Завоеватель кор. Англии, 1066

Людовик V Ленивый, кор. Франции 979, † 987

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

682

РОДОСЛОВНАЯ ТАБЛИЦА КОРОЛЕЙ (поколения II. ЖЕНСКАЯ ЛИНИЯ Саксонский, Франконский, Людовик I Благочестивый, † 840

Гизела, м. Эбергард, маркграф Фриульский

Беренгарий I, кор. Италии, † 924 (см. его потомство в № 3, I)

Гадувика (Гедвига), м. Оттон Светлый, герцог Саксонии

Генрих I Птицелов, кор. Германии 918, † 936

Генрих I, герцог Баварии

Бруно, арх. Кельнский

Оттон I Великий, р. 912, кор. Германии 936, имп. 962, † 973; ж. 1. Эдида, † 946; 2. Аделаида (см. № 3, II). 999

Герберга, м. Людовик IV, Заморский

Гадувика, ж.

Генрих II Баварский

Генрих (III) II Святой, кор. Германии 1002, император 1014, † 1024

1. Лиудгарда, м. Конрад Лотарингский

2. Оттон II, 973–983

1. Людольф, герцог Швабский

Оттон III 983–1002 Отто Каринтский

Гецило герцог Франконский

Конрад II Старший, кор. Германии 1024–1039

Генрих III Черный, кор. Германии 1039–1056 Генрих IV, кор. Германии 1056–1106, император 1083

Бруно (Папа Григорий V)

Конрад, герцог Франконский

Конрад Младший

1. Матильда, абб. Кведлинбургское

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

683

ФРАНЦИИ И ГЕРМАНИИ IX–XI вв.) №2

КАРОЛИНГОВ Капетингский и Бургундский дома

Аделаида, м. 1. Конрад, граф Парижский 2. Роберт Сильный Анжуйский, герцог Франции, † 866

2. Роберт, кор. Франции 922–923

2. Одо, кор. Франции 888–898

1. Граф Конрад

Рудольф I, кор. Бургундии, † 891 (см. его потомство в № 3, II) Гуго Великий, † 956

Гуго Капет, кор. Франции, 987–996

Эмма, ж., Рауль Бургундский, кор. Франции 923–936

Эмма, ж. Ричарда Нормандского

Ярослав Мудрый, вел. кн. Киевский Роберт, кор. 981–1031

Генрих I, ж. Анна Русская кор. 1031–1060

Филипп I, кор. Франции, 1060–1108

ЛюдовикJФилипп, кор. французов, 1830–1848

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

684

РОДОСЛОВНАЯ ТАБЛИЦА КОРОЛЕЙ I. ИТАЛЬЯНСКИЕ Людовик Благочестивый, император 814– 840

Лотарь I, кор. Италии, имп., 885 Лотарь II, кор. Лотарингии, † 869 ж. Вальдрада

Людовик II, кор. Италии, имп., † 875 Гвидо, герцог Сполетский

Эрменгарда, м. Бозо, кор. Бургундии трансJюранской

Гвидо кор. Италии, †896

Людовик III Слепой, кор. Италии 905

Ламберт кор. Италии, † 898

Ротруда, м. Адельберт, маркграф Тусции

Берта м. 1. Теобальд Арелатский

2. Адельберт II, маркграф Тусции

1. Гуго, 1. Бозо Тусцский, ж. Вилла кор. Италии 926, † ж. 1.9Альда 47, 2. Мароция 1) Берта Рикильда 3. Берта, вдова Рудольфа II, кор. Бургундии Наложницы: 4. Вандельмода. 5. Пецола. 6. Роза. 7. Стефания. 8. NN

1. Альда, м. Альберик II

1. Лотарь II, кор. Италии 931–950 ж. Аделаида, дочь Рудольфа II Бургундского Эмма м. Лотарь, кор. Франции 954–986 Людовик V Ленивый, кор. Франконии 987 (см. его предшеств. в № 1) 1

) СЕМЕЙСТВО МАРОЦИИ Теодора, римл.

Мароция (Папа Сергий III) м. 1. маркграф Альберик I, патриций римский 2. маркграф Видо Тусцский 3. Гуго, кор. Италии

1. Альберик II ж. Альда, дочь Гуго

Октавиан (Папа Иоанн XII) NB. Родословная составлена по Лиутпранду.

Теодора (Папа Иоанн X)

Иоанн XI, Папа (от Папы Сергия III)

Видо, ж. Мароция 1)

Гизела

4. Губерт Тусцский

Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами

685

ИТАЛИИ И ОБЕИХ БУРГУНДИЙ КАРОЛИНГИ

№3

Гизела м. Эбергард Фриульский

Гуго

Гизела

Анскарий, маркграф Иврейский

Ламберт

Беренгарий I, кор. Италии 888, император 916, † 924

Гадувика, м. Оттон Светлый, герцог Саксонский Генрих I Птицелов, кор. Германии (см. его потомство в № 2)

Эрменгарда, жена 1. Адельберт, маркграф Иврейский, ж. 2. Гизела

Вилла, ж. 2. Беренгарий II, кор. Италии 950–961, † 966 Адальберт, кор. Италии 950–961 7. Теобальд, дьякон Миланский

5. Бозо, епископ Плаценцский

1. Анскарий, маркграф Сполетский, † 941 Константин VII Порфирородный

8. Берта, м. Роман II, император Византии

Анна, м. Владимир, вел. кн. Киевский

II. БУРГУНДСКИЕ КАРОЛИНГИ Людовик Благочестивый, ж. Юдифь Роберт Сильный 2. ж. Аделаида 1 ж. Конрад, граф Парижский, † 881 (см. № 2, II) Конрад, герцог Франции Бургграф Швабский

Рудольф I, кор. Бургундии трансJюранской 888–891 Вальдрада м. Беренгарий Сполетский

Рудольф II, кор. Бургундии трансJюранской 891, Италии 922, Бургундии цисJюранской 935, † 937, ж. Берта

Конрад I, кор. обеих Бургундий, † 993 ж. Матильда Рудольф III, кор. обеих Бургундий, † 1032

Аделаида, императрица 962–999 м. 1. Лотарь II, кор. Италии 2. Оттон I Великий, кор. Германии (см. потомство Оттона в № 2)

Содержание

Из предисловия к первому изданию .................................................................................................................... 3 Исторический очерк периода .............................................................................................................................. 5 Эпоха Карла Великого и распадение его монархии (IX столетие) Исторический очерк века .................................................................................................................................... 9 Эгингард. Жизнь Карла Великого, императора. 742–814 гг. (в 820 г.) .......................................................... 11 Франсуа Гизо. О значении деятельности Карла Великого и характере его законодательства (в 1829 г.) .... 28 Капитулярии Карла Великого (конец VIII – начало IX в.). Извлечение ......................................................... 40 I. Капитулярий об императорских поместьях (Capitulare de villis imperialibus) (812 г.) .................. 40 II. Капитулярий о церковном порядке (Capitulare ecclesiasticum) (789 г.) ......................................... 45 III. Капитулярий о занятиях науками (Encyclica de literis colendis) (787 г.) ...................................... 51 IV. Капитулярий Падерборнский об областях Саксонии (Capitulare Paderbrunnense da partibus Saxoniae) (785 г.) ............................................................................................................................ 52 Алкуин. Из переписки Алкуина (конец VIII – начало IX в.) ........................................................................... 53 Письмо к Карлу Великому (Ad domnum regem) (796 г.) .................................................................... 53 Письмо к Карлу Великому (796 г.) ...................................................................................................... 55 Письмо к наследнику Карла Великого, Карлу Юному (между 800 и 811 гг.) .................................... 60 Письмо к Карлу Великому (800 г.) ...................................................................................................... 60 Письмо к государю королю (год неизвестен) ...................................................................................... 61 Преподавание наук в Палатинской школе Алкуина (между 782–796 гг.) ....................................................... 63 Алкуин и Пипин ................................................................................................................................... 63 Алкуин и ученики ................................................................................................................................. 64 Алкуин и два ученика, один сакс, другой франк ................................................................................. 66 Монах Сангалленский. Народные легенды о Карле Великом, ближайшие к нему по времени (884 г.) ...... 68 Терульд. Извлечение из поэмы «Песнь о Роланде» (около 1066 г.) ................................................................ 84 Астроном. Юность Людовика Благочестивого и последние годы его жизни (после 840 г.) ......................... 96 Теган. Жизнь Людовика Благочестивого (в 836 г.) ........................................................................................ 106 Эрмольд Черный. Людовик Благочестивый и норманны (в 826 г.) ............................................................... 116 Нитгард. Междоусобия детей Людовика I, императора. 841 и 842 гг. (в 843 г.) ........................................ 124 Регино. Отношение пап к светской власти при преемниках Карла Великого .............................................. 137 Процесс Лотаря II. 864–869 гг. (в 906 г.) ........................................................................................................ 137 Кьерсийский капитулярий Карла II Лысого (в 877 г.) .................................................................................... 147 Регино. Время Карла III Толстого и распад Карловой монархии. 887 г. (в 907 г.) ...................................... 153 Франсуа Гизо. О внутреннем и внешнем распаде монархии Карла Великого (в 1829 г.) ............................ 158 Августин Тьерри. Основание Норманнского герцогства во Франции. 885 г. (в 1825 г.) ............................ 164 Аббон. Осада парижской башни Шателе норманнами. 887 г. (в 897 г.) ........................................................ 173 Жозеф Рено. О характере религии Одина (в 1835 г.) ................................................................................... 175 Сэмунд Сигфусон. Извлечение из Старшей Эдды (XII в.) ........................................................................... 180 Волу-Спа ............................................................................................................................................. 180 Гаве-мааль ........................................................................................................................................... 181

Содержание

687

Снорри Стурлусон. Извлечение из Младшей Эдды (XIII в.) ....................................................................... 183 Обман Гильфа или ложь Гара ............................................................................................................ 183 Т. Н. Грановский. Песни Эдды о Нифлунгах (в 1851 г.) ............................................................................... 190 Извлечение из поэмы о Нибелунгах (в XII в.) ................................................................................................ 201 Лиутпранд. Состояние Италии, Германии и Бургундии по свержении Каролингов и до начала X в. (888–898 гг.) (между 958 и 962 гг.) ........................................................................................................... 215 Ассерий. Жизнь Альфреда Великого. 849–888 гг. (в 893 г.) ......................................................................... 225 Райнер Дози. Мусульманская Испания в IX в. (в 1861 г.) ............................................................................. 247 Франсуа Гизо. О происхождении феодальной системы и ее основные начала (в 1829 г.) .......................... 254 Время Оттона Великого и восстановление Священной Римской империи (X столетие) Исторический очерк эпохи .............................................................................................................................. 271 Лиутпранд. Состояние Италии, Германии и Бургундии в первой половине X в. до Оттона Великого. 898–936 гг. (между 958 и 962 гг.) ............................................................................................................. 276 Видукинд. Время Генриха I Птицелова и первые годы правления Оттона Великого. 919–945 гг. (около 968 г.) ............................................................................................................................................. 305 Лиутпранд. Последние национальные короли в Италии: Гуго и Беренгарий II. 940–950 гг. (около 962 г.) ............................................................................................................................................. 328 Росвита. Из поэмы об Оттоне Великом. 949–952 гг. (в 967 г.) .................................................................... 335 Лиутпранд. О деяниях Оттона Великого, императора. 960 г. – 23 июня 964 г. (в 964 г.) ............................ 339 Одилон. Жизнь императрицы св. Аделаиды. 922–999 гг. (около 1040 г.) ..................................................... 349 Руотгер. Жизнь св. Бруно, архиепископа Кёльнского. 928–965 гг. (в 966 г.) ............................................. 358 Титмар. Время Оттона III. 983–1002 гг. (в 1014 г.) ...................................................................................... 373 Вильгельм Гизебрехт. О планах церковной и государственной реформы при Оттоне III (в 1860 г.) ........ 390 Ришар Рикер. Церковные реформы во Франции и Герберт. 970–973 гг. (в 998 г.) ..................................... 406 Августин Тьерри. О причинах падения Каролингов во Франции и возвышения Капетингов (в 1828 г.) ... 418 Роберт Васэ. Карл Простой и Роллон, герцог Нормандии. 912 г. (в 1160 г.) .............................................. 426 Дудо. Людовик IV Заморский, король Франции, и Ричард, герцог Нормандский. 944 г. (после 1002 г.) ... 429 Рикер. Время последних Каролингов во Франции и вступление на престол дома Капета. 973–991 гг. (в 998 г.) ........................................................................................................................................................... 433 Из автобиографии монаха Рикера. 991 г. (в 998 г.) ........................................................................................ 456 Эмиль Бонньшоз. Англия в X в. (в 1859 г.) ................................................................................................... 457 Осберн. Жизнь св. Дунстана в пещере. 945 г. (в 1074 г.) .............................................................................. 463 Райнер Дози. Норманны в Испании. 966–971 гг. (в 1860 г.) ........................................................................ 464 Век Григория VII Гильдебранда и начало борьбы пап с императорами (XI столетие) Исторический очерк эпохи .............................................................................................................................. 468 Титмар. Германия и Италия в правление императора Генриха II Святого. 1004–1014 гг. (в 1014 г.) ........ 472 Из автобиографии Титмара, епископа Мерзебургского. 1002–1009 гг. (в 1018 г.) ...................................... 492 Гельмольд. Славянский мир в правление императора Генриха II. 1002–1024 гг. (в 1170 г.) ....................... 495 Випон. Жизнь Конрада II, императора. 1024–1039 гг. (в 1048 г.) ................................................................. 504 Лотсальд. Жизнь св. Одилона, аббата Клюни. 962–1049 гг. (в 1050 г.) ....................................................... 521 Козьма Пражский. Первые годы правления императора Генриха III. 1039–1041 гг. (около 1125 г.) ....... 527 Адам Бременский. Гамбургская епархия при Генрихе III и в малолетство Генриха IV: Адальберт Бременский. 1043–1072 гг. (в 1075 г.) ...................................................................................................... 529 Ф. Лоран. Состояние западной церкви в XI в., характер реформы и борьбы Григория VII со светской властью (в 1860 г.) ..................................................................................................................................... 543 Статут об избрании пап Николая II. 1059 г. ................................................................................................... 555 Отберт. Жизнь императора Генриха IV. 1056–1106 гг. (в 1106 г.) ............................................................. 557 Бруно. Детство и юность императора Генриха IV до начала его войн с саксонцами. 1056–1073 гг. (в 1082 г.) ................................................................................................................................................... 566 Пьер Ланфре. О политическом характере Григория VII Гильдебранда (в 1860 г.) ..................................... 575 Из переписки Генриха IV и Григория VII. 1076–1081 гг. ............................................................................... 581 I. Послание Генриха IV к Римской церкви (от 24 января 1076 г.) .................................................... 581 II. Послание Генриха IV к Гильдебранду (в 1076 г.) ......................................................................... 582

688

Содержание

III. Послание Гильдебранда к епископам Германии (от 22 февраля 1076 г.) .................................. 583 IV. Письмо Гильдебранда ко всем сословиям Германии (в марте 1076 г.) .......................................... 584 V. Послание Гильдебранда к Германну, епископу Метца (от 15 марта 1081 г.) .............................. 586 Бенно. Характеристика Гильдебранда. По показаниям его врагов (в 1098 г.) ............................................. 592 Мариан Скот. Католики и еретики в эпоху борьбы Генриха IV с Гильдебрандом. 1070–1073 гг. (в 1086 г.) ................................................................................................................................................... 594 Ламберт Герсфельдский. Свидание Генриха IV с Григорием VII Гильдебрандом в замке Каносс. 1077 г. (в 1080 г.) ....................................................................................................................................... 597 Ламберт Герсфельдский. Сцена назначения в духовную должность при Генрихе IV. 1075 г. (в 1080 г.) .... 607 Августин Тьерри. О завоевании Англии норманнами. 1066 г. (в 1828 г.) ................................................... 608 Роберт Васэ. Гарольд и Вильгельм Завоеватель. 1066 г. (в 1160 г.) ........................................................... 623 Симеон Дургамский. О причине завоевания Англии норманнами. 1066 г. (в 1130 г.) ............................... 626 Вильгельм Поатье. Приготовление к походу и отплытие Вильгельма в Англию. 1066 г. (в 1090 г.) ........ 627 Матвей Парижский. Вильгельм I, король Англии. 1066–1087 гг. (в 1259 г.) ........................................... 629 Ингульф. Расправа норманнов в Англии. 1066–1087 гг. (в 1109 г.) .............................................................. 639 Лаппенберг. О «Думсдэйбуке» Вильгельма Завоевателя. 1086 г. (в 1834 г.) .............................................. 641 Райнер Дози. Сид как историческое лицо. 1045–1099 гг. (в 1860 г.) ........................................................... 646 Жюль Мишле. Капетинги во Франции в XI в. (в 1834 г.) .............................................................................. 660 Радульф Глабер. Первые еретики во Франции (в 1047 г.) ............................................................................ 664 Радульф Глабер. Общественные бедствия в XI в. (в 1047 г.) ....................................................................... 667 Эрне Семишон. О происхождении Божьего мира и его значение (в 1857 г.) ............................................. 669 Первые постановления Божьего мира в XI столетии ..................................................................................... 674 Декрет о Божьем мире Тулузского собора. 1041 г. .......................................................................... 674 Послание о Божьем мире св. Ивона. 1041 г. ..................................................................................... 675 III. Послание о Божьем мире св. Одилона. 1042 г. ........................................................................... 677 Декрет о Божьем мире Клермонского собора. 1096 г. ..................................................................... 677 Приложения ..................................................................................................................................................... 680

ISBN 5-89173-120-7

9 785891 731202