Наполеон І Бонапарт Часть-2

■

ИСТОРИЧЕСКАЯ БИБЛИОТЕКА

■

НАПОЛЕОН І БОНАПАРТ

УДК 94(44)(092) Наполеон Бонапарт ББК 63.3(4Фра)-8 Б68 Серия «Историческая библиотека» Дизайн обложки: Марина Лкинина

Благовещенский, Г. Б68

Наполеон І Бонапарт / Г. Благовещенский.— М.: ACT; СПб.: Астрель-СПб, 2010.— 539 с. — (Историческая библиотека).

ISBN 978-5-17-067092-5 (ООО «Издательство АСТ») ISBN 978-5-9725-1772-5 (ООО «Астрель-СПб») Словно претворяя слова давнего пророчества в жизнь, На­ полеон неистово стремился стать владьїкой — и не одной отдельно взятой страньї, а целого мира! Он стирал с лица земли одни народьі, позволяя возникнуть другим. И настал тот миг, когда демиург в нем властно возобладал над человеком, которого к кормилу власти некогда привел простой народ. Отмахнувшись от народа, презрев его чаяния, он и впрямь стал мнить себя владьїкой целого мира. Да что там — мира! Очень может статься, что своими помьіслами он уже начинал стремительно возноситься к Небесам, намереваясь в итоге бросить дерзкий вьізов самому Творцу всего Сущего... И зто стало началом конца Наполеона Бонапарта. Перед вами удивительная жизнь человека, наделенного вьісокой и мятежной душой, познавшего невероятньїе взлетьі и сокрушительньїе падения и осмелившегося низвергнуть все по­ нятий и установки обьіденного мира. УДК 94(44)(092) Наполеон Бонапарт ББК 63.3(4Фра)-8 Подписано в печать 08.04.2010. Формат 84х 108*/з2. У сл . печ. л. 28,56. Тираж 3000 зкз. Заказ № 1034 Общероссийский классификатор продукции ОК-005-93, том 1; 953000 - книги, брошюрьі Санитарно-зпидемиологическое заключение № 77.99.60.953.Д.012280.10.09 от 20.10.2009 г. © Г. Благовещенский, 2010 © ООО «Астрель-СПб», 2010

ГЛЕБ БЛАГОВЕЩЕНСКИЙ

НАПОЛЕОН І БОНАПАРТ

ИЗДДТЕЛЬСТВО

М ОСКВА

«Астрель-СПб» Санкт- Петербург

ПРИЛОЖЕНИЯ

От составителя

ІЗьібор авторов, чьи работьі составили раздел «Приложения», далеко не случаен. Ими явились — П. И. Ковалевский и Д. С. Мережковский. Первьій из них — Павел Иванович Ковалевский (1850—1930) — маститьій психиатр, автор ряда фундаментальньїх трудов, например «Сифилис мозга» (1890), «Судебная психиатрия» (1896). Кстати, именно П. И. Ко­ валевский диагностировал у В. И. Ленина прогрессивньїй паралич. Но, наверное, более всего он прославшіся своими блестящими по глубине и новаторскими исследованиями психологических аспектов личности «великих мира сего»: Иоанна Грозного, Петра І и др. В их числе — «На­ полеон І и его гений». Будучи ограниченьї обьемом данного издания, мьі приводим здесь вторую часть зтой работьі, которая назьівается «Наполеон как человек». Другой же автор — Дмитрий Сергеевич Мережков­ ский (1865—1941) — позт, писатель, критик, религиозньій философ, один из несомненньїх духовньїх идеологов Серебряного века. Особое место в его творческом наследии занимают историко-философские зтюдьі, 351

От составителя

посвященньїе вьідающимся личностям: Дайте, Лютер, Гоголь, Лєрмонтов, Франциск Ассизский, Жанна д ’Арк, Паскаль, св. Тереза Авильская, Иоанн Креститель (св. Иоанн Креста). Среди них вьщеляется две книги о Наполеоне: «Наполеон — человек» и «Жизнь Наполеона». Первая из них и наиболее отвечающая целям настоящего издания представлена нами в полном обьеме. Итак, в зтом разделе вниманию читателей предлагаются: «Наполеон как человек» П. И. Ковалевского и «Наполеон — человек» Д. С. Мережковского. Собственно говоря, читатели раздела «Приложения» вьіигрьівают дваждьі. Прежде всего, зто наслаждение от превосходной прозьі! Несомненно, что книг, посвященньїх личностям в Истории, написано изрядное множество. Какие-то из них более интересньї, какие-то менее. Однако почти все они грешат тем, что являются, по сути, лишь беллетризированной хронологической канвой. Зто и неудивительно: чересчур, просто космически велика дистанция между биографом и его героєм! В more нам приходится — в лучшем случае — довольствоваться лишь грамотним и стилистически корректньїм изложением фактов. Таинства души гения остаются для нас за гранью постижения... Но бьівают и поразительньїе исключения. «Великого приветствует великий!» — некогда воклицал позт Игорь Северянин, обращаясь с сонетом к Валерию Брюсову. Именно так, и результат такого «приветствия» уже иной, знаковий. «Пленннй Дух» — книга М арини Цветаевой об Андрее Белом — один из немногих тому примеров. То, как написал о Наполеоне Дмитрий Мережковский, внводит его творение на тот же уровень! И, пожалуй, лучше о Наполеоне написать уже не получится. Прочтете — убедитесь сами. Однако, помимо наслаждения прозой, читатели получают редкую и блестящую возможность предельно близ352

ОТ СОСТАВИТЕЛЯ

ко подобраться к разгадке гения Наполеона. Скрупулезньій дискурс профессора-психиатра, с одной стороньї, и вдохновенньш анализ философа-мистика — с другой. И благодаря возможности открьіть для себя и осмьіслить в ь ів о д ь і двух различньїх подходов к раскрьітию тайньї личности, демонстрируемьіх безусловньїми мастерами своего дела, внутреннему взору читателя гений Наполе­ она Бонапарта откроется поистине с исчерпьівающей полнотой! Тексти воспроизводятся с сохранением авторской орфографии.

Приложение 1

П . И . Ковалевский

Н А П О Л Е О Н И ЕГО Г Е Н И Й

Наполеон как человек Д о сих пор мьі рассматривали Наполеона как общественного, государственного и мирового деятеля. Несомненно, что во всех зтих родах деятельности Наполе­ он явился гением, и притом гением первой степени. А каков бьіл Наполеон как человек? Наполеон бьіл по рождению итальянец и корсиканец, а потому обязательно воспитан в духе религии. В дальнейшем, под влиянием духа времени, воспитания и окружающей обстановки, он становится атеистом; мало того, он пишет неудачньїй, но возмутительньїй в религиозном отношении трактат, зто, однако, не лишает его надлежащего понимания значення религии в политическом и государственном отношениях, когда Наполеон становится политическим и государственньїм деятелем. Наполеон — главнокомандующий итальянской армией, заводит сношения с Римом, удостаивается любезностей папьі, заключает с ним союз, получает от кардиналов подарки и название защитника церкви, а от папьі — «любезного сьіна». Наполеон — первьій консул восстанавливает 354

НАПОЛЕОН И ЕГО ГЕНИЙ

конкордат в добрьіх сношениях с Римом, восстанавливает права священникам, лишенньїм о н ь е х , допускает и освящает церковньїе обрядьі. Наполеон — император признает все права церкви, заключает с нею полньїй союз, торжественно венчается на царство, строго вьіполняет церковньїе обрядьі и ведет себя так, как любой религиозньїй человек. Зто не мешает Наполеону, как мировому деятелю, обижать папу, лишать его положення, подвергать заключению и т. д., но религию он всегда поддерживал. Трудно допу­ стить, чтобьі Наполеон, воспитанньш вдетстве в духе религии, на склоне дней не вернулся вновь к тому, что оставило известньїе следьі вдетстве. Зто бьіло бьі не жизненно. С детства Наполеон бьіл страстньїй корсиканец. Он безгранично любил свою родину и готов бьіл для нее жертвовать всем. Он торжественно, несмотря на насмешки и издевательства в школе, публично величает ге­ нерала Паоли, причисляет себя к его последователям и терпит наказание за оскорбление портрета врага роди­ ни. Мало-помалу зто чувство любви к родине начинает принимать другой оттенок: бескорьістие сменяется жаждой карьерьі и служение родине превращается в создание карьерьі, неудачи же в устройстве себя доводят его до того, что он не только охлаждается к Корсике, но не прочь предпринять против нее враждебньїе шаги. Во всяком случае, став императором Франции, Наполеон ничем не показал, что он корсиканец, и Корсика ни в чем не увидела, что зто ее сьш. Любил ли Наполеон Францию? В начале своей деятельности — нет, в конце — да. Франция для Наполеона бьіла ареной его деятельности, карьерьі, славьі, успеха ит. д. Мало-помалу вся жизнь Наполеона бьіла отдана Франции, потому что зта Франция стала его собственносгью. Желая возможно больше себя прославить, стать силь­ неє и вьшіе всех, он мог зто сделать только при помощи 355

Приложение 1. П. И . Ковалевский

Франции и для Франции. Честь, могущество и слава Франции бьіли таковьіми же и для Наполеона. Честь, сла­ ва и могущество Наполеона лежали в таковьіх Франции, и честь, слава и могущество Франции заключались в Напо­ леоне. Зто бьиіи дух и тело. Дух — Наполеон, тело — Франция. Они бьіли нераздельньї и неразлучньї. Любя себя, Наполеон должен бьіл любить Францию. Он должен бьіл любить Францию потому, что в ней он видел самого себя и не мог не любить своего гения. Таким образом, На­ полеон не бьіл узкий патриот, потому что гений стоял вьіше зтого чувства. Зто не бьіл человек идеи: Ubi bene, ibi patria (лат. Где хорошо, там и родина.— Г. Б.). Зта идея людей слишком мелких и ничтожньїх. Наполеон бьіл слишком мощен, чтобьі пробавляться подобной гадостью. Сила его гения создавала государства и делала их ему дорогими. Очевидно, что его слава в Италии, Египте, Швейцарии, Австрии и т. д. делала зти страньї для Напо­ леона столь же дорогими, как и Франция, но под конец жизни и в Наполеоне заговорил человек. Умирая, он вспоминал Корсику и бьиі очень рад, что при нем бьш доктор земляк. В зтой любви к Корсике усматривается любовь к счастливьім дням детства. Отец Наполеона не бьіл чиновником вьщающимся. Антомарки, со слов Наполеона, говорит, что он вш ивал. Он не бьіл человеком с характером, не вьщавался особенною устойчивостью политических взглядов и не представлял ничего такою, что бьі его вьідвигало из общей средьі людей; но он любил свою семью и для зтого не поступался ничем. Наполеон любил отца и бьш искренне огорчен его смертью. Совершенно иного характера бьіла мать Наполеона. Зто бьіла женщина твердьіх убеждений, неутомимой деятельности, неуклонной настойчивости, железной воли и непреклонного характера. Она любила Наполеона, и Наполеон всегда относился к ней с полньїм 356

НАПОЛЕОН И ЕГО ГЕНИЙ

почтением. В дни славьі Наполеона она не пользовалась для себя его славою, но в дни печали она явилась к Напо­ леону разделять с ним тоску и одиночество. Ни к кому Наполеон не относился с таким доверием, как к матери. Император Зльбьі одной только матери решил доверить о своей попьітке вернуться во Францию. Зто страшно по­ разило Летицию Бонапарт. «Дай мне забьіть на время, что я твоя мать! — сказала она и затем, подумав, добавила: — Небо не допустит, чтобьі тьі умер спокойно в своей посте­ ли или чтобьі тьі погиб от тайного врага. Тьі должен встретить смерть с мечом в руке, как тебе подобает...» Но вот прошло сто дней, и Наполеон последний раз прощается со своей матерью, удаляясь в заточение. Ко­ ротко и грустно бьіло зто последнее прости. «Прощай, мой сьін»,— сказала мать. «Прощай, матушка»,— ответил сьін. Летиция от горя даже потеряла сознание... Находясь на острове Св. Еленьї, Наполеон очень часто вспоминал о матери, беспрерьівно говоря о ней, и хвалил ее, как пре­ красную мать. В последние дни жизни как часто Наполе­ он восклицал: «Ах, мама Летиция, мама Летиция!» Все членьї семьи Наполеона носили какие-нибудь чертьі, характерньїе для данной семьи. Так, Иосиф отличался непомерньїм властолюбием, Люсьен бьіл очень странньш человек и отличался адвокатским непостоянством, Луи — смелостью и честолюбием, Иероним — расточительностью, легкомьіслием, напьіщенностью и чувственностью, Злиза — гордостью и гениальностью, напоминающею Наполеона, Каролина напоминала Злизу, но в более слабой степени, Полина бьіла легкомьісленна и глупа. Среди потомков Наполеона встречаются натуралистьі, философьі, историки, механики, литераторьі, музьїкантьі, генерали, и все они резко отпечатлевали в себе те или другие чертьі наполеонидов.

[Tebaldi. Napoleone. 1895.]

357

Приложение 1. П. И . Ковалевский

Наполеон искренно и нелицемерно любил свою семью и помогал ей всеми силами в течение всей жизни. После смерти отца Наполеон, второй сьін, берет на себя долг старшего в семье и исполняет его вполне добросовестно. Он берет младшего брата, Луи, к себе, делит с ним трапезу, часто сам голодает, а брату стремится доста­ вить все необходимое. От членов семьи, которьіх Напо­ леон вьівел в люди и посадил на престольі, он требовал одного — безусловного послушания и исполнения его требований; о благодарности не бьіло и речи. Но он не видел от них ни благодарности, ни послушания. Отношения к женщинам у Наполеона не бьіли особенно любезньї и изьісканньї. Наполеон бьіл влюблен в девушку Коломб. Но зта любовь длилась не долго и не бьіла особенно сильна. Он в зто время не имел ни времени, ни достаточно средств, чтобьі любить. Более сильная, страстная и горячая любовь его бьіла к Жозефине. Он ее любил страстно, дико и настолько пьілко, насколько могла сделать зто необьїкновенная душа Наполеона. Достаточно ознакомиться с его письмами к Жозефине, чтобьі в зтом убедиться. Горько и тяжело бьіло разочарование Наполео­ на, когда он узнал о неверности Жозефиньї. «Зто бьіл сильньїй нравственньїй толчок в жизни Наполеона, которого нельзя не принять в расчет, наблюдая после зтого по­ ворот в его характере, отмеченньш историками»,— говорит проф. Афанасьев [Афанасьев. Наполеон І. 1898.]. Но и после зтого он продолжал относиться к ней с любовью. Когда, по политическим целям, потребовался развод с Жозефиной, то он зто сделал с большой неохотою. «В день развода с ним бьіл сильньїй истерический припа­ док» (Афанасьев, ЗО). После развода Наполеон не прерьівал добрьіх отношений к Жозефине. Еще более нежньїе, ласковьіе и любовньїе отношения Наполеона бьіли к Марии Луизе. Меттерних, не имею358

НАПОЛЕОН И ЕГО ГЕНИЙ

щий никаких поводов скрьівать правду, говорит, что На­ полеон употреблял все усилия, чтобьі сделать жену счастливою, и что он бьіл чрезвьічайно внимателен и ласков по отношению к ней. Шаптал [Chaptal. Mes souvenirs sur Napoleon. 1893.] говорит: «Наполеон искренне уважал Марию Луизу». Говорят, что Наполеон во время похолов много увлекался женщинами, однако на зто едва ли существуют несомненньїе доказательства. Из попавших в историю в зтом отношении лиц фигурирует только Валевская. Если и бьіли в зтом отношении прегрешения у Наполеона, то слишком ничтожньїе и не важньїе. Вообще отношение Наполеона к женщинам бьіло несколько грубоватое и презрительное. Наполеон очень любил детей; часто играл с ними и вьіслушивал от них самьіе резкие замечания. Что он лю­ бил своего сьіна — зто весьма естественно и ничего нет в зтом удивительного. Каждьій день во время завтрака к нему приносили сьіна, и он с ним все время забавлялся, приводя в ужас приставленную к ребенку статс-даму. Наполеон очень любил также своих племянников. Существовало обьїкновение, чтобьі во время завтрака к Наполеону приводили племянников, особенно детей брата Луи. Наполеон «ласкал и детей своих слуг, как, например, сьіна Рустама, также вьізьівая их фамильярность и на „тьі“ с собою и также теребя их за уши... Он так лю­ бил детей, что в своих законах прежде всего позаботился о них, и если он редко отказьівал в чем-нибудь женщи­ нам, то почти не бьіло примера, чтобьі он отказал ребен­ ку, которого подослали к нему с просьбой». [Массон. Наполеон І в придворной и домашней жизни. 1896.]. Наполеон никогда не забьівал своих друзей и оказьівал им всегда и во всякое время всякую поддержку. Правда, Наполеон-император стал несколько дальше от друзей и 359

Приложение 1. П . И. Ковалевский

учредил строгий зтикет; но ведь он бьіл император, и притом в первой линии, и потому ему, более чем кому друго­ му, нужно бьіло охранять императорское достоинство от друзей, из которьіх некоторьіе вьішли из трактирщиков. Наполеон бьіл прав, говоря Chaptal: «Нет генерала, которьій не признавал бьі за собою таких же прав, как и мои. Я должен бьіть строг с зтими людьми». Принимая во внимание все вмшеизложенное, нельзя не признать, что На­ полеон бьіл таким же человеком, как и все остальньїе лю­ ди. Мнение Тзна [Taine. Regime modeme, р. 18.], что он никого не любил и не ненавидел, что для него никто не существовал на свете, кроме него самого, а остальньїе существа бьіли только цифрьі,— едва ли справедливо. В детстве, находясь в школе, Наполеон отличался склонностью к уединению, скрьітности, замкнутости, некоторьіми своеобразньїми проявленнями характера и резкой нервностью. Marco Saint-Hilaire рассказьівает, что еще в детстве Наполеон производил жевательньїе движе­ ния, сопровождавшиеся гримасничаньем; зти движения проявлялись во время занятий и в возбуждении. В состоянии раздражения у Наполеона развивался тик правого плеча и конвульсивние движения в губах. Однаждьі, когда Наполеон бьш наказан в школе, зто так подействовало на его самолюбне, что с ним произошел судо­ рожний припадок, почему его должньї бьіли освободить от наказания. Наполеон часто страдал приступами мигрени. В дальнейшей жизни оказьівается, что у Наполеона существовала прекрасная почва и для судорожньїх припадков, и для мигрени в виде подагри и герпетизма. В характере Наполеона резко вьщелялась крайняя строгосте по отношению к окружающим и к самому се­ бе. Он всегда бьш образцом для других, но, к сожалению, недосягаемьім. Его отношения к окружающим, в случаях взьіскания, отличались грубостью и резкостью. Он 360

НАПОЛЕОН И ЕГО ГЕНИЙ

бьіл очень впечатлителен и вспш ьчив, часто он впадал также в гнев, причем появлялось резкое подергивание в но­ ве. Бьівали, однако, случаи, когда он симулировал гнев, но, как при появлення настоящего гнева, так и искусственного, Наполеон отличался безграничньїм властолюбием и честолюбием и для осуществления и удовлетворения отих качеств не стеснялся в средствах. Сила воли Наполеона вполне соответствовала величине и всеобьемлемости его гения, позтому не поразительно, что она никогда и ни перед чем не склонялась. В школе Наполеон отличался любовью к труду, настойчивостью и своенравньїм поведением. Проявлення его умственной деятельности бьіли не одинаковьі: в математике он отличался, а учитель немецкого язьїка полагал, что «ученик Наполеон Бонапарт совершенньїй бол­ ван». Память у Наполеона бьіла колоссальная, особенно же память цифр и топографии. От матери Наполеон унаследовал склонность к жономии, расчету, контролю, бережливости и порядку. Наполе­ он отличается крайней непоседливостью: он постоянно в движении, ездит и переезжает с места на место; сидя на месте, он режет ручки кресел, рисует, пишет глупости, но непременно в какой-нибудь деятельности. В характере Наполеона часто проявляется грустньш оттенок, особенно зто резко бьшо вьіражено в молодьіе годьі, при жизненньїх неудачах. Наполеон-офицер пишет следующее: «Всегда одинокий, лишь только вхожу к себе, как мьісли, одна мрачнее другой, овладевают мною. Куда же они устремляются сегодня? К смерти! Вот почти 6 или 7 лет, как я на чужбине. Через четьіре месяца мне предстоит радостная встреча с соотечественниками, с родньїми. Да разве одних тех отрадньїх чувств, от которьіх начинает биться моє сердце при одном лишь воспоминании детства, не достаточно, чтобьі я мог сознать всю пользу счастья, ждущего меня 361

Приложение 1. П. И . Ковалевский

на родине? И между тем какая-то темная сила заставляет меня желать саморазрушения! Да, что делать в зтом мире? Ведь все равно вечно жить не будешь; а потому не лучше ли покончить с собою теперь же? Будь мне лет за шестьдесят, я, бьіть может, и бьіл бьі готов, из уважения к предрассудкам моих современников, смиренно ожидать часа, когда сама природа положит конец моим дням, но так как, кроме несчастий и горя, жизнь пока не дала мне ничего, то для чего же я стану беречь ее. И для чего люди удалились от природи, до чего они трусливьі, презренньї и низки!..» Мадам Ремюза [Remusat. Memoires.] говорит, что На­ полеон просьіпался обнкновенно в грустном настроєний и казался удрученньш, так как у него довольно часто бьівали спазми желудка, вьізьівавшие иногда рвоту. Наполеон спал очень мало, 4—бчасов, причем ложился спать в 10 часов, но, кроме того, в свободньїе ми­ нути он обладал способностью спать когда угодно и где угодно в течение нескольких минут. Просьіпаясь, он мо­ ментально приходил в сознание. В зтот момент он любил вьюлушивать сплетни обо всех и обо всем, чтобьі знать, что делают и что делается. Наполеон уважал меди­ цину, доверял ей и часто прибегал к ней. Вообще, он бнл страшно зябок, любил тепло, нередко заставлял топить камин даже летом, очень сильно реагировал на барометрические колебания и страстно любил горячие ванньї. Бьіть может, к тому побуждали его и частьіе приступьі дизурии, бьівшей у него с детства. В ванне он просиживал часи и температуру водьі доводил до крайних пределов. Иногда он проводил в ванне ночи. Ванна била для него и успокоением, и укреплением, и наслаждением. Напо­ леон любил также растирание кожи щеткой, растирание грубое и резкое, как «осла». Зти приемьі избавляли Наполеона от приступов каиіля и дизурии. В пище Наполе­ он бьш неприхотлив — ел бистро и без разбору, причем 362

НАПОЛЕОН И ЕГО ГЕНИЙ

после сладкого нередко переходил к супу и т. д. Определенного маса для едьі у него не бьіло; он властвовал над желудком, или, скореє, забьівал б его существовании, и ел когда подставляли ему пищу, и ел рассеянно, думая об оставленной работе и спеша вернуться к ней. Наполеон никак не мог мириться, даже в торжественньїх случаях, с бесконечньїм числом блюд; где бьі он ни бьіл, после первьіх же блюд он требовал мороженого и вьіходил из-за стола. Мороженое он любил. За бьістротой едьі он плохо пережевьівал куски пищи. По отношению к алкоголю он бьіл необьїкновенно воздержан и любил только шамбер­ тен, да и тем не слишком злоупотреблял. Наполеон бьіл неутомим. Он мог цельїе дни просиживать на лошади, как и в кресле кабинета. Его ум бьіл всеобьемлющ. Его ум не только обнимал все в целом, но и входил в мельчайшие подробности, и можно сказать, что в течение 14 лет мьюль Наполеона работала за восемьдесят миллионов людей. Замечательно то, что Наполеон писал безграмотно как по-французски, так и по-корсикански. Но зато вьіражаемая им мьісль отличалась меткостью, ясностью, точностью, краткостью и простотою изложения. Массой говорит: «Его мьісль всегда оригинальна и самостоятельна. Идея, зародившаяся в его уме, не терялась из виду, среди хаоса самьіх разнообразньїх проектов, среди массьі писем и депеш, которьіе ежедневно прилетали в курьерских сумках и заваливали его стол, и вьінашивалась до полной зрелости». От одной умственной работьі к другой Наполеон періеходил столь же легко и свободно, как от предмета физйческого одно­ го к другому. Почти всю государственную работу он брал на себя и все обнимал своим умом. Он работал рано утром, в полдень, вечером и ночью. Часто заснувши часдва, Наполеон вставал и прорабатьівал всю ночь. Его секретари уставали и сменялись — он же бьіл несменя363

Приложение 1. П . И . Ковалевский

ем. Наполеон бьівал на балах, вечерах в театре и проч., но делал зто только ex officio, любил же он только музьїку, особенно вокальную. Наполеон нюхал табак, но по зтому поводу можно сказать, что он скореє рассьіпал его, нежели действительно нюхал. К болезненньїм проявленням Наполеона должно отнести также какие-то припадки, неоднократно у него наблюдавшиеся. Первьій такой припадок наблюдался еще в бьітность его в Бриеннской школе. [Narvin. Aisttire de Napoleon.] Талейран [Tallayrant. Memoires.], наблюдавший один из таких припадков в 1805 году, при путешествии Наполеона в Страсбург, описьівает его так: «Наполеон встал из-за стола и направился к покоям императрицьі, но вскоре бьістро возвратился в свою комнату, позвав меня с собою, вместе с нами в комнату вошел и камердинер. На­ полеон успел приказать запереть дверь комнатьі и повалился на пол без чувств. При зтом бьіли судороги и изо рта вьіделялась пена. Спустя минут 15 Наполеон пришел в себя и начал сам одеваться. Во время припадка Наполеон стонал и задьіхался, но рвотьі не бьио. Наполеон запретил рассказьівать о происшедшем. Вскоре он скакал на коне вдоль рядов армии». Зто описание представляет картину типичнейшего случая классической соматической зпилепсии и вьіясняет дело бесповоротно. Но кроме зтих приступов клас­ сической зпилепсии у Наполеона бьівали приступьі неполньїе и измененньїе, во всяком случае отличньїе от типических. Так, 18 брюмера Наполеон имел приступ бессознательного состояния, а затем проявил типичньїй бред зпилептика в своих речах к совету и войску. Его по­ ступки в зто время можно признать вполне бессознательньіми и даже бессмьісленньїми. Своими дикими поступ­ ками в течение нескольких минут он едва не разрушил составленного им грандиозного плана государственного 364

НАПОЛЕОН И ЕГО ГЕНИЙ

переворота. Судорожньїе припад­ ки, почему-то назьіваемьіе истерическими, наблюдались у Наполеона и в дальнейшей жизни, против которьіх его лейб-медик назначал тепльїе продолжительнме ванньї. Подозрительньїй при­ падок у Наполеона произошел в день обьявления развода С ЖозеАвтограф Наполеона, финой. П онести полное пораже1813 г. ниє в России и вьінужденньїй сделать распоряжение возвращаться армии по прежней дороге, Наполеон так бьіл всем згим потрясен, что, отдавая зто приказание, он впал в обморок. Еще раньте, под Бородино, Наполеон тоже имел какой-то приступ, после которого он перепутал и совершенно испортил составленньій им прекрасно план сражения. То же явление повторяется в сражении под Дрезденом, где он своим замешательством губит свою армию и себя. Под Лейпцигом Наполеон впадает в оцепенение и совершает цельїй ряд чисто автоматических бессознательних действий. Неменьшему оцепенению подвергся Наполеон и в Фонтенбло, в ночь, предшествующую отречению от престола. Таким образом, несомненно и бесспорно то, что На­ полеон имел приступьі, и зти приступи били зпилептические, в одних случаях судорожньїе, в других в виде ab­ sence, каталепсии, автоматизма и т. п. Все почти историки говорят, что в последние годи жизни Наполеона, особенно по возвращении его из Рос­ сии, гениальная его умственная деятельность стала тускнеть. В нем недоставало прежней бистроти, знергии, неутомимости, широти и сили ума и предусмотрительности; он стал неподвижней, тусклей и ограниченней. Шапталь [Chaptal. Memoires, р. 332.], близко стоявший к 365

Приложение 1. П. И . Ковалевский

Наполеону, говорит, что он к отому времени стал вьірождаться (il etait degene ге). Особенно такое понижение на­ ступило после Москви: «Я утверждаю, что со времени отой печальной зпохи я не видел в нем ни той последовательности идей, ни той сильї характера... ни того расположения, ни той способности к труду, как прежде». Иначе и не могло бьіть. Приступьі зпилепсии в той поре жизни у Наполеона усилились, а такие приступьі не остаются бесследньїми для умственной деятельности. Позтому весьма естественно, что даже гений Наполеона, под ударами зтого небесного бича, должен бьіл ослабеть и тускнеть. Зто не значит, что гений Наполеона опускался до слабоумия. Да и припадки, с устранением резких жизненньїх потрясений, ослабели. Но важно то обстоятельство, что под влиянием приступов падучей даже ге­ ний, если он не принимает скоро борьбьі с зтой тяжкой болезнью, подвергается некоторой диссоциации. Признание Наполеона зпилептиком — не новость. Лучшие современньїе невропатологи почти все того мнения. Если же не все современники считали Наполеона зпилептиком, а особенно его врачи, то зто обусловливается недостатком надлежащих знаний об зпилепсии в то время и значительньїм успехом по зтому отделу в настоящий момент. Будет достаточньїм сказать, что в то время зпилепсия считалась решительно неизлечимой болезнью, тогда как мьі смотрим на зту болезнь далеко более светльїми глазами и встречаем немало случаев излечения от нее. Страданию Наполеона зпилепсией Ломброзо [Lombroso. Rivista d’ltalia 1898.] посвятил целую статью. Дово­ ди, на оснований которьіх Lombroso признает Наполеона зпилептиком, следующие: отец Наполеона алкоголик, Наполеон бьіл мал ростом, имел большую нижнюю челюсть, вьщающиеся скульї, глубокие впадини глаз, асимметрию лица, редкую бороду, слишком короткие ноги, 366

НАПОЛЕОН И ЕГО ГЕНИЙ

сгорбленную спину, любил тепло, слишком чувствителен бьіл к пахучим веществам и метеорологическим колебаниям, страдал мигренями, имел тик лица, плеча и правой руки, судороги в левой ноге при гневе, жевательньїе движения челюсти, чудовищное самолюбне, згоизм, вспьільчивость и импульсивность, склонность к суеверию, противоречия характера, бессердечность, отсутствие нравственного чувства, недостаток зтического чувства и даже недостатки в мьішлении. «Из всего зтого,— говорит Ломброзо,— мьі усматриваем, что в зтом великом человеке произошло полное слияние гения с зпилепсией не только судорожной, мьішечной, но и психической, вьіражавшейся в импульсивньїх действиях, затемнений умственньїх способностей, цинизме, чрезмерном згоизме и мегаломании (бред величия)». «Из зтого примера, являющегося в природе не единственньїм, мьі можем вьівести заключение, что зпилепсия мо­ жеш бить одним из составних злементов гениальности...» Дальнейший вьівод Ломброзо еще более поразительньїй: «Гениальность єсть форма психоза на почве вирождения с признаками специального или зпилептического характера...» В другом месте [Ковалевский П. И. Вьірождение и возрождение. Гений и помешательство. 1899.] я касался несостоятельности и безнадежности взгляда Lombroso, что гениальность єсть психоз. Единственньїй пункт, по которому я мог бьі сколько-нибудь согласиться с Ломб­ розо в зтом отношении, зто тот, что и гениальность, и душевная болезнь суть необьїкновенньїе жизненньїе яв­ лення, причем гениальность, однако, не єсть болезнь, а особьш дар природьі и величина положительная, тогда как душевная болезнь єсть прежде всего болезнь, и притом величина отрицательная. Какие же доказательства Ломброзо имеет за то, что ге­ ниальность єсть зпилепсия? Прежде всего то, что многие 367

Приложение 1. П . И. Ковалевский

гениальньїе люди, как Магомет, Цезарь, Петр Великий, Петрарка и проч., бьии зпилептики. Что же в зтом особенного? По всему вероятию, они страдали и лихорадкой. Значит ли зто, что гениальность єсть лихорадка? Страда­ ли зти люди и другими болезнями, но зто все-таки не зна­ чит, что гениальность єсть проявление зтих болезней... Совпадение двух состояний вовсе не означает их сродства, а в огромнейшем числе случаев только л и т ь простую случайность. Уже зто потому так, что гениальность — явление прирожденное, а зпилепсия может бьіть приобретенной. Приобрести зпилепсию весьма легко, но дает ли зта зпилепсия такому страдальцу хоть каплю гениальности? Нет. Зто фальшь. Появившаяся зпилепсия не только не способствует развитию умственньїх способностей и расширению их деятельности, а напротив, их угнетает, подавляет и уничтожает. Я не буду останавливаться на зтом вопросе, так как я его касался в другом месте. [Кова­ левский П. И. Психиатрические зскизьі из истории. Т. 1.

6-е изд. 1900.] Во всяком случае, факт не подлежит никакому сомнению, что ни приобретенная, ни прирожденная зпилепсия никогда не дают улучшения умственньїх спо­ собностей и характера, а напротив, идиотизм, тупоумне и слабоумие, и счастливьі те зпилептики, которьіе в течение всей жизни удерживают свои умственньїе способности и характер в добром и благоприятном состоянии. А между тем мьі знаєм, что между гениальньїми зпилептиками можно указать таких, у которьіх зпилепсия произошла от случайньїх причин, как: непомерное пьянство, распутная жизнь, чрезмерньїе потрясения и проч. Такие люди бьіли гениальньїми и раньше, чем они стали зпилептиками, и приписьівать их гениальность зпилептическому невро­ зу — нелогично, неосновательно и неразумно. Но зтого мало. Если гениальность єсть зпилептический невроз, то отсюда следует, что все гениальньїе люди долж368

НАПОЛЕОН И ЕГО ГЕНИЙ

ньі бьіть зпилептиками. Однако зто несчастье, к великому счастью, минует весьма многих гениальньїх людей. Гениальньїх людей зпилептиков так мало, что они все наперечет; гениальньїх людей незпилептиков так мною, что их всех перечесть нет физической возможности. Отсюда естественньїй вьівод — гениальность никоим образом не является зпилептическим неврозом. Те проявлення легкой дегенерации, которьіе наблюдались у Наполеона, правда, могут иметь генетическую связь с зпилепсией, но они не имеют никакой связи и никакого отношения к гениальности. Зто єсть простое совпадение, простая случайность. Многие настаивают на том, что Наполеон имел зпилептический характер. Он бьіл бессердечен, кровожаден, згоист, необьічайно самолюбне, человеческие жизни для него не имели никакого значення и т. д. Если бьі даже зто бьіло и так: Наполеон имел зпилептический харак­ тер. Что же тут особенного? Наполеон бьіл зпилептик, а потому и проявлял зпилептический характер. Правда, не все зпилептики проявляют зпилептический характер; но что же странного и удивительного в том, что тот или другой зпилептик проявит зпилептический характер! Вот если бьі бьіло доказано, что зпилептический характер именно всегда сопровождается гениальностью или что все гении обладают зпилептическим характером,— зто другое дело. На деле же зто вовсе не так: зпилептический характер никоим образом не сопровождается гениально­ стью и совершенно неверно то, чтобьі все или многие ге­ нии проявляли зпилептический характер. Но если бьі даже и так, что зпилептический характер имел сродство с гениальностью, то действительно ли у Наполеона бьіл зпилептический характер? Прежде всего должно отличать Наполеона государственного деятеля и Наполеона человека. Кровопролитне войньї, разорение государств, лишение миллионов людей благосостояния в 369

Приложение 1. П. И . Ковалевский

течение воєнного времени — все зто одно, а убийство, грабеж, мошенничество — другеє. В силу тяжельїх и жал­ ких стечений обстоятельств жизни первое — добродетель, второе — преступление. Знаменитий полководец — ге­ рой, и тем больший герой, чем он больше истребит лю­ дей, разорит городов и государств и пустит по миру вдов и сирот голодньїх и раздетьіх... Разбойник, убивший людей, разоряющий города, оставляющий вдов и сирот, награждается виселицей. Такова мораль жизни... Наполеон, безусловно, бьіл истребителем людей, госу­ дарств, городов, деревень и т. д. Но бьіл ли он в жизни таким же бессердечньїм убийцей... Хирурги тоже режут многих, но зто им ставится в добродетель... И терапевти напраю и налево расточаюг ядьі, но зто опять не зпилепсия. Еще и то должно иметь в виду: можем ли ми нашей меркой, меркой среднего человека, мерить гения! Quod licet Iovi, non licet bovi (лат. Что дозволено Юпитеру, то не дозволено бику,— Г. Б.)... Зтот вопрос имеет весьма важное практическое значение, ибо м и в жизни видим уже на деле проведение мисли надеть узду на деятельность людей вьщающихся в угоду и для вигоди ограниченной толпьі. Преимущества труда и ума вьщающегося стремятся подчинить для средней толпьі. Примерн ато­ му ми могли би в жизни заимствовать в весьма множественном числе. Но так как зто вопрос слишком жизненньїй и реальний, то лучше м и его оставим в стороне. Если у Наполеона отделить то, что принадлежит ему как полководчу, главнокомандующему, воину и государственному реорганизатору, то в характере Наполеона-человека ми найдем все то, что и у каждого человека, и ничего общего с зпилептическим характером. Общий наш вьівод тот: Наполеон бьіл вьісший, первокласснмй гений. Он страдал зпилепсией. Зта зпилеп­ сия в последние годи его политической жизни усилилась 370

НАПОЛЕОН И ЕГО ГЕНИЙ

и повлияла даже на его умственную деятельность, что, вероятно, не оставалось без влияния и на проявлений его мировой деятельности; когда же его жизнь стала спокойнее, то припадки прекратились, и умственная дея­ тельность несколько возвратилась. Его гениальность, как и всякая гениальность, не имела ничего общего с его болезнью, и одновременное существование гения и зпилепсии у Наполеона єсть только лишь простая случайность. Гениальность не имеет ничего общего с зпилепсией и, тем менее, служит ее проявлением.

Приложение 2 Д . С. Мережковский НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

Судьи Н аполеона

Свершитель роковой безвестного веленья. Пушкин

П о к а за т ь лицо человека, дать заглянуть в душу его — такова цель всякого жизнеописания, «жизни ге­ роя», по Плутарху. Наполеону, в зтом смьісле, не посчастливилось. Не то чтобьі о нем писали мало — напротив, столько, как ни об одном человеке нашего времени. Кажется, уже сорок тьісяч книг написано, а сколько еще будет? И нельзя сказать, чтобьі без пользьі. Мьі знаєм бесконечно много о войнах его, политике, дипломатии, законодательстве, администрации; об его министрах, маршалах, братьях, сестрах, женах, любовницах и даже кое-что о нем самом. И вот что странно: чем больше мьі узнаєм о нем, тем меньше знаєм его.

372

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

«Зтот великий человек становится все более неизвестньїм»,— говорит Стендаль, его современник. [Stend­ hal. Vie de Napoleon. 3 ed. P., 1896. P. 2.] «История Hanoлеона — самая неизвестная из всех историй»,— говорит наш современник Леон Блуа. [Bloy L. L’ame de Napoleon.

R, 1920. R 7.] Зто значит: в течение больше ста лет «неизвестность» Наполеона возрастает. Да, как зто ни странно, Наполеон, при всей своей славе, неведом. Сорок тьісяч книг — сорок тисяч мо­ гильних камней, а под ними «неизвестннй солдат». Может бить, зто происходит и отгого, что, по слову Гераклита, «конца души не найдешь, пройдя весь путь,— так глубока». М и ведь и души самих близких людей не знаєм,— ни даже своей собственной души. Или, может бить, душа его вообще неуловима книга­ ми: проходит сквозь них, как вода сквозь пальцьі? Тайна ее, под испнтующим взглядом истории, только углубляется, как очень глубокие и прозрачнне води под лучом прожектора. Да, неизвестность Наполеона происходит и от зтого; но, кажется, не только от зтого. В чужую душу нельзя войти, но можно входить в нее или проходить мимо. Ка­ жется, м и проходим мимо души Наполеона. Узнавать чужую душу — значит оценивать ее, взвешивать на весах своей души. А в чьей душе весьі для такой тяжести, как Наполеон? «Я ни с чем не могу сравнить чувства, испнтанного мною в присутствии зтого колоссального существа»,— вспоминает один современник, даже не очень большой поклонник его, скореє обличитель. [Thi6bault Р. М етоіres. R, 1892. Т. 4. Р. 259.] Таково впечатление всех, кто приближается к нему, друзей и недругов, одинаково: может бить, зто даже не 373

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

величне, но, уж наверное, огромность, несоизмеримость его души с другими человеческими душами. Он среди нас, как Гулливер среди лилипутов. Маленькими глазками, увеличивающими, как микроскопьі, лилипутьі видят каждую клеточку Гулливеровой кожи, но лица его не видят; оно им кажется страш­ ним и мутньїм пятном; маленькими аршинами могут они измерить тело его с математической точностью; но вообразить, почувствовать себя в зтом теле не могут. Так мьі не можем себя почувствовать в душе Наполеона. А ведь именно зто и нужно, чтобьі ее узнать: не увидев чужой души изнутри, ее не узнаешь. Кажется, только один человек мог судить Наполеона, как равньш равного,— Гете. Что Наполеон в действии, то Гете в созерцании: оба — устроители хаоса — Революции. Вот почему в дверях из одной комнатьі в другую, из Средних веков в наше время, стоят они друг против дру­ га, какдве исполинские кариатидьі. «В жизни Гете не било большего собнтия, чем зто реальнейшее существо, назнваемое Наполеоном»,— говорит Ницше. [«Ег hatte kein grosseres Erlebniss, als jenes ens realisimum».— Nietzsche F. W. Gotzen-Dammerung; oder, Wie man mit dem Hammer philosophiert. 4 Aufl. Leipzig, 1899.] «Наполеон єсть краткое изображение мира».— «Жизнь его — жизнь полубога. Можно сказать, что свет, озарявший его, не потухал ни на минуту: вот почему жизнь его так лучезарна. Мир никогда еще не видел и, может бить, никогда уже не увидит ничего подобного». [Зккерман И. П. Разговорн с Гете в последние годи его жизни. Запись 11 марта 1828 г.] Таков суд Гете — Напо­ леону равного. А у нас, неравннх, дело с ним обстоит еще хуже, чем у лилипутов с Гулливером. Тут разница душ не только в величине, росте, количестве, но и в ка374

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

честве. У него душа иная, чем у людей,— иной природи. Вот почему он внушает людям такой непонятньїй, ни на что земное не похожий, как бьі нездешний, страх. «Страх, внушаемьій Наполеоном,— говорит госпожа де Сталь,— происходит от особою действия личности его, которое испьітьівали все, кто к нему приближался. Я в своей жизни встречала людей достойньїх уважения и презренньїх; но в том впечатлении, которое производил на меня Бонапарт, не бьіло ничего напоминающего ни тех, ни других».— «Скоро я заметила, что личность его неопределима словами, которьіе мьі привьікли употреблять. Он не бьіл ни добрьім, ни злим, ни милосердним, ни жестоким, в том смисле, как другие люди. Такое существо, не имеющее себе подобного, не могло, собственно, ни внушать, ни испьітьівать сочувствия; зто бьіл больше или меньше, чем человек: его наружность, ум, речи — все носило на себе печать какой-то чуждой при­ роди». [Stael-Holstein A.-L. G. de. Considerations sur la revolution fran£aise. P., 1862. T. 3, ch. 2; T. 4, ch. 18.] «Он миру чужд бьіл. Все в нем бьіло тайной»,— понял Наполеона никогда не видевший его семнадцатилетний русский мальчик, Лєрмонтов. «Существо реальнейшее», вошедшее в мир как никто, владика мира — «миру чужд».— «Царство моє не от мира сего»,— мог бьі ска­ зать и он, хотя, конечно, не в том смисле, как зто било однаждьі сказано. Зту «иную душу» в себе он и сам сознает. «Я всегда один среди людей»,— предсказьівает всю свою жизнь никому не ведомьій семнадцатилетний артиллерийский поручик Бо­ напарт. [7. Napoleon. Manuscrits inedite, 1786—1791 (Publ. par Masson E, Bingli G.). P., 1910. P. 5.] И потом, на вьісоте вели­ чин: «Я не похож ни на кого; я не принимаю ничьих условий». [Remusat С. Е. G. de. Memoires de madame de Remusat, 1802-1808 / Pub. par Remusat P. R, 1893. T. 2. P. 112.]

375

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

И о государственном человеке — о себе самом: «Он всегда один, с одной стороньї, а с другой — весь мир».

[Ibid. Т. 1. Р. 231.J Зта «иная душа» не только устрашает, отталкивает людей, но и притягивает; внушает им то любовь, то не­ нависть. «Все любили меня, и все ненавидели». Божий посланник, мученик за человечество, новьій Прометей, распятьш на скале Св. Еленьї, новьій Мессия; и разбойник вне закона. Корсиканский людоед, апокалипсический зверь из бездньї, антихрист. Кажется, ни из-за одного человека так не боролась любовь и нена­ висть. Противоположньїе лучи их скрещиваются на лице его слишком ослепительно, чтобьі мьі могли его видеть. Видит ли он сам себя? «Тьісячелетия пройдут, прежде чем повторятся такие обстоятельства, как мои, и вьідвинут другого человека, подобного мне». [Lacour-Gayet G. Napoleon: Sa vie, son oeuvre, son temps. P., 1921. R 576.] Он говорит зто без гордости, или гордость его так похожа на смиренне, что их почти не различить. «Если бьі мне удалось сделать то, что я хотел, я умер бьі со славой величайшего человека, какой когда-либо существовал. Но и теперь, при неудаче, меня будут спи­ тать человеком необьїкновенньїм». [O’Meara В. Е. Napo16on en exile. R, 1897. Т. 2. Р. 6.] Зго, пожалуй, слишком смиренно. А вот еще смиреннеє: «Скоро меня забудут, мало найдут историки, что обо мне сказать». [Gourgaud G. Sainte-H61ene: Journal inedit de 1815 a 1818. P., 1889.

T. 2. P. 13.] — «Если бьі в Кремле пушечное ядро убило меня, я бьіл бьі так же велик, как Александр и Цезарь, потому что мои учреждения, моя династия удержались бьі во Франции... тогда как теперь я буду почти ничем».

[Ibid. Р. 163.] Зто он говорит на Св. Елене живой в гробу; говорит о себе спокойно, бесстрастно, как о третьем ли­ 376

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

це, как живой о мертвом, или еще спокойнее, как мерт­ вий о живом. «Чуждьій миру», чужд и себе. Смотрит на себя со стороньї: я для него уже не я, а он. Кажется иногда, что он и сам себя не знает, также как ми — его. Знает только, что тяжко земле носить такого, как он. «Когда я умру, весь мир вздохнет с облегчением: „Уф!“ [Remusat С. Е. G. de. Memoires. Т. 1. R 125.] — «Будущее покажет, не лучше ли бьиіо бьі для спокойствия ми­ ра, чтобьі меня никогда не существовало». [Chuquet А. М.

La jeunesse de Napoleon. R, 1897. T. 2. P. 15.] Зто c одной сторони, a c другой: «Пожалеют, пожалеют когда-нибудь люди о моих несчастьях и моем паденье!» [Las Cases Е. Le memorial de Sainte-H61ene. P., 1894. T. 1. P. 308.] — «Будете плакать обо мне кровавнми слезами!» [Речь Наполеона в Палате Ста Дней в 1815 г.]

Fu vera gloria? Аі posteri ardua sentanzia. Бьіла ли слава его истинной? Трудний суд над ней принадлежит потомкам. Мандзони А. Пятое мая (1821)

Но и потомки вказались нелучшими судьями, чем современники. «Чудовищная помесь пророка с шарлатаном».— «Лжив, как воєнний бюллетень»,— зто недаром во дни его сделалось пословицей.— «Крепкая, ясная, простая итальянская природа его разложилась в мутной атмосфере французского фанфаронства». Изолгался окончательно и «провалился в пустоту».— «Бедний Наполеон! Наш последний герой!» Таков суд Карлейля в его знаменитой книге «Поклонение героям». Если суд верен, то трудно понять, как мог очутиться в сонме героев зтот «провалив­ шийся в пустоту шарлатан». Впрочем, образ Наполеона 377

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

начерчен здесь так скудно, грубо и поверхностно, что едва ли стоит долго останавливаться на нем. Тзн сильнеє Карлейля. Книга его о Наполеоне, кажется, и єсть то последнее, что легло на душу читателей и не скоро из нее изгладится. [Taine Н. A. Les origines de la France contemporaine. P.: Hachette, 1909. T. 9.] Действием своим на умьі и сердца книга зта обязана, может бьіть, не столько таланту и учености автора, сколько своєму созвучию с духом времени: Тзн вьісказал о Наполеоне то, что у всех бьіло на уме. «Безмерньїй во всем, но еще более странньїй, не только преступает он за все чертьі, но и вьіходит из всех ра­ мок; своим темпераментом, своими инстинктами, своими способностями, своим воображением, своими страстями, своєю нравственностью он кажется отлитьім в особой форме, из другого металла, чем его сограждане современники». [Ibid. Р. 5.] — «По глубине и широте гениальньїх замьіслов, по героической силе духа, ума и во­ ли со времен Цезаря не бьщо ничего подобного». Таково начало, а вот конец: «Дело наполеоновской политики єсть дело згоизма, которому служит гений; в его общеевропейском здании, так же как во французском, надо всем господствовавший згоизм испортил всю постройку». Наполеон среди людей — «великолепньїй хищньїй зверь, пущенньїй в мирно жующее стадо».— «Он обнаруживает безмерность и свирепость своего самолюбия», когда в 1813 году, в Дрездене, говорит Меттерниху: «Такой человек, как я, плюет на жизнь миллно­ на людей!» — «Положительно, с таким характером, как у него, нельзя жить; гений его слишком велик и зловреден; чем больше, тем зловреднеє».— «Зто ЗГОИЗМ, ВЬІросший в чудовище и воздвигший среди человеческого общества колоссальное „Я“, которое удлиняет постепенно, кругами, свои хищньїе и цепкие щупальца; всякое 378

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

сопротивление оскорбляет его, всякая свобода стесняет, и, в присвояемой себе безграничной области, оно не терпит никакой жизни, если галько она не придаток и не орудне его собственнойжизни». [Ibid. Р. 142, 20, 129, 76.] Другими словами, исполинский паук, захвативший мир в свои лапьі и сосущий его, как муху, или адская маши­ на, изобретенная диаволом, чтобьі разрушить мир; или, наконец, апокалипсический зверь, вьіходящий из бездньї; «Наполеон-Аполлион, Губитель», как толковали имя его тогдашние начетчики Апокалипсиса. «Вот видите, матушка, какое вьі породили чудови­ ще!» — смеялся он, читая подобньїе пасквили. [Las Cases Е. Le тбтогіаі... Т. 3. Р. 256.] В 1814 гаду, после первого отречения, когда комиссарьі союзников везли его на остров Зльбу, роялистьі, в маленьком городке Прованса, Органе, сколотили виселицу и повесили на ней чучело Наполеона под крики толпьі: «Долой Корсиканца! Долой разбойника!» Аоргонский мзр говорил речь: «Я его своими руками повешу, отомщу за то, что бьіло тогда!» Тогда, при возвращении Бонапарта из Египта, тот же мзр, произнося ему приветственную речь, стоял перед ним на коленях. [Fauvelet de Bourrienne L. A. Memoires sur Napoleon. R, 1900. T. 5. P. 435.] Нечто подобное происходит и с Тзном: в начале кни­ ги он поклоняется герою, а в конце — вешает чучело его. «Привьічка к самьім жестоким фактам менее сушит сердце, чем отвлеченности: военньїе люди лучше адво­ кате®»,— говаривал Наполеон, как будто предчувствовал, что сделают с ним «адвокати» — «идеологи». [Bertaut J. Napoleon Bonaparte, virilites. P., s. a. P. 169.] Знаменне времени — то, что на книгу Тзна никто не ответил, потому что беспомощную, хотя и добросовестную, книгу Артюр-Леви, где доказьівается, что Наполеон єсть не что иное, как «добрий буржуа до мозга костей», 379

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

нельзя считать ответом. [Levy A. Napoleon intime. R, 1897. Р. 452.] И еще знаменье: в приговоре над Наполеоном Восток согласился с Западом, с неверующим Тоном — верующий Л. Толстой. Суд над Наполеоном пьяного лакея Лаврушки в «Войне и мире» совпадает с приговором са­ мого Толстого: Наполеон совершает только «счастливьіе преступления».— У него «блестящая и самоуверенная ограниченность».— «Ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему великую славу». У него «глупость и подлость, не имеющие примеров»; «последняя степень подлости, которой учится стьщиться всякий ребенок». [Толстой Л. Статьи о кампании 12-го года, прилож. к «Войне и миру».] Русскому пророку так же никто не ответил, как европейскому ученому. И человеческое стадо жадно рину­ лось, куда поманили его пастухи. «Толпа в подлости своей радуется унижению вьісокого, слабости могучего: „он мал, как мьі, он мерзок, как мьі!“ Врете, подлецьі: он мал и мерзок — не так, как вьі,— иначе!» (Пушкин). Леон Блуа — совершенная противоположность Тзну и Л. Толстому. Книга его «Душа Наполеона», странная, смутная, безмерная, иногда почти безумная, но гениально глубокая,— одна из замечательнейших книг о Напо­ леоне. [Bloy L. L’ame de Napoleon. R, 1920.] Острота и новизна ее в том, что автор делает методом исторического познания миф — кажущийся миф, действительньїй религиозньїй ОПЬІТ, свой личньїй и всенарод­ ний. Он знает, как знали посвященньїе в Елевзинские таинства, что миф — не лживая басня, а вещий символ, прообраз утаенной истиньї, покров на мистерии и что, не подняв его, не проникнешь в нее. Через душу свою и своего народа — к душе героя, через Наполеонов миф — к Наполеоновой мистерии — таков путь Блуа.

380

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

«Наполеон необьясним; самьій необьяснимьій из лю­ дей, потому что он прежде и больше всего прообраз То­ го, Кто должен прийти и Кто, может бьіть, уже недалеко; прообраз и предтеча, совсем близкий к нам».— «Кто из нас, французов или даже иностранцев конца XIX века, не чувствовал безмерной печали в развязке несравненной Зпопеи? Кого из обладающих только атомом души не угнетала мьісль о падении, воистину слишком внезапном, великой Империи с ее Вождем? Не угнетало воспоминание, что еще только вчера люди, казалось, бьіли на вьісочайшей вершине человечества и, благодаря одному лишь присутствию зтого Чудесного, Возлюбленного, Ужасного, какого никогда не бьіло в мире, могли считать себя, как первьіе люди в раю, владиками всего, что создал Бог под небом, и что сейчас после зтого надо бьіло снова упасть в старую грязь Бурбонов?» [Ibid. Р. 9—10.] Потерянньш и возвращенньїй рай — вот покров Наполеонова мифа над мистерией; вот где душа народа соприкоснулась с душой героя. «Бред сумасшедшего или лубочная картинка»,— мо­ жет бьіть, решил бьі Тзн о книге Блуа и бьіл бьі неправ. Не бьіваетли, не бьілалиот 1793 до 1815-го «психология масс» похожа на «бред сумасшедшего», и «лубочная кар­ тинка» не драгоценньїй ли документ для историка? Тем-то и драгоценен Блуа, что продолжает в душе своей Наполеонову «психологию масс», воскрешает Наполеонов миф. Когда он говорит о «своем Императоре», на глазах у нею блестят такие же слезьі, как у старих усачей-гренадеров Великой Армии; тем-то он и драгоце­ нен, что доказьівает, что Наполеон все еще жив, в душе французов, в душе Франции, и, может бьіть, даже сейчас живеє, чем когда-либо; что все еще из-под сорока тисяч книг — могильних камней — встает Неизвестньїй Сол­ дат: 381

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

Из гроба встаєш Император. «И то важно знать не одним французам, но и всем европейцам, потому что Герой может им всем понадобиться: „будете плакать обо мне кровавьіми слезами!“» Блуа считает себя «добрьім католиком», а добрьіе ка­ толики считают его злейшим єретиком. Но нет никакого сомнения, что он христианин, или, по крайней мере, хочет бьіть христианином. Но иногда и христианину трудно решить, молится ли Блуа или кощунствует. Во всяком случае, он слишком легко и смело решает, что Наполеон єсть «предтеча Того, Кто должен прийти».— Кого именно, остается неясньїм, но, кажется,— Параклета, нового Адама, которьій возвратит ветхому Адаму, человечеству, потерянньїй рай. Слишком легко и безболезненно решает он: «Я не могу себе представить рая без моего Императора». [Ibid. Р. 98.] Наполеон в раю, рядом с Жанною д ’Арк — зто не только для «добрьіх католиков» — не доказанное, а подлежащее доказательству. В том-то и вопрос, как соединить Жанну д ’Арк с Напо­ леоном в раю. Трудно также решить, молится ли Блуа или кощунству­ ет, когда говорит: «Глянул Бог в кровавое зеркало войньї, и оно отразило Ему лицо Наполеона. Бог любит его, как свой собственньїй образ; любит зтого Насильника, также как Своих кротчайших Апостолов, Мучеников, Исповедников». [Ibid. Р. 24.] Да, может бьіть, зто и кощунство; но, прежде чем решать, вспомним: «Я топтал точило один, и из народов никого не бьіло со Мною; и Я топтал их во гневе Моем и попирал их в ярости Моей; кровь их брьізгала на ризьі Мои, и Я запятнал все одеянье Своє» (Ис. 63.3). Вот почему и кротчайший из апостолов помнит, что «страшно впасть в руки Бога живого». Если бьі и мьі зто­ го не забьівали, то, может бьіть, не отразился бьі в наши 382

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

дни лик Божий в кровавом зеркале войньї так ужасно, как еще никогда. Во всяком случае, нельзя делать, как зто делает Тзн, одного Наполеона ответственньїм за 2 000 000 людей, погибших в войнах его. [Ibid. Р. 141.] Получив в наследство от Революции войну Франции с легитимной Европой, он не мог бьі ее прекратить, если бьі даже хотел. Когда он говорит: «Будь я побежден под Маренго, 1814 и 1815 годьі наступили бьі тогда же», он прав. [Las Cases Е. Le memor­ ial... Т. 3. Р. 370.] Язву гражданской войньї он исцелил на теле, может бьіть, не только Франции, но и всей Европьі, а мьі теперь знаєм по опьіту, насколько гражданская война ужаснее международной. Наполеоновские войньї — детская игра по сравнению с великой международной и русской гражданской войной, в которой убито 15 миллионов, 30 — погибло от зпидемий, 5 — от голода. И зтому нисколько не помешало, а может бьіть и помогло, то, что Наполеона среди нас не бьіло. Как бьі то ни бьіло, Блуа, несомненно, прав в одном: история Наполеона или навсегда останется «самою тем­ ною из всех историй», или осветится светом христианства, потому что Наполеонов миф все еще близок в душе народа к христианской мистерии, а к душе героя нет иного пути, как через душу народа. Зто значит, что последним судом будут судить Наполеона не «адвокатьіидеологи», авторьі сорока тисяч книг, не те, кто говорит, а тот, кто молчит,— народ. Что же думает народ о Наполеоне? Зто трудно узнать не только потому, что народ молчит, но и потому, что мьісли его слишком далеки от наших. Народ назьівает Наполеона просто «Человеком», «1’Н о т т е » , как будго желая зтим сказать, что он больше других людей исполнил меру человечества; и еще — «ма­ леньким капралом», давая тем понять, что он простьім 383

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

людям свой брат. И с зтим герой соглашается: «Я сльїл страшньїм человеком только в ваших гостиньїх, среди офицеров и, может бьіть, генералов, но отнюдь не среди нижних чинов: у них бьіл верньїй инстинкт правдьі и сочувствия; они знали, что я их заступник и никому в обиду не дам». [Ibid. Т. 1. Р. 460.] — «Народньїе струни отвечают моим; я вьішел из народа, и мой голос действует на него. Взгляните на зтих новобранцев, крестьянских детей: я им не льстил; я бьіл с ними суров, а они все-таки шли за мной, кричали мне: „Виват император!“ Зто по­ тому, что у меня с ними одна природа». [Ibid. Т. 2. Р. 42.]

Л и ц е сое/пиж.жежо Ж63В г/уіуттов*,

и лк

ьгХаржж* м и Лж игарж вс^^.

urxaicK St ,т*иж с*гиж ґмр жш к * іи н і/гн * гц і влиж у .ягс /п и у*аяие< я й и * жораХмжЛг • . «

w

w

A jp o sa a u e яссучж, /z u r ии ц а л/м гее /Г орас/їж

Л е к л в у 7г0гслсм исе

/уг-е^спгаж^жежж/яев Хр^ж аж аве /гв.жасея', ни* Хоег* жжтгсгяо м еж а,

У/рфурж г» ж геерт аив иж си/хм лм іиjX p a u u y s c A e u дгсжгежв Jjp /e уб ж ргнв ( н і'с гест ж л р о ги м и я )

Лвпгж ^а- систжвжнгь вже» лгаун»-т еж *,

,

ви

я гл с ггв н ле п сж о Литжжти л;еж *ситв т хж Л а.* руАиж ^!ґежвжгжжж*ft/fru r* # ■яеягжяшс/. їіс с ссе a rexru zi н гь ж ргя» жв еҐз/^ r s i ш .гл ж в і, у X cer-е жжиж-в сж уж мггеь ХеЛар^г,ем> іж.ж.мгл/г, яв Лжнгжрок Лж’*~жжгяж жжаяеесгг иж ж ери *

мж иж /пв /f<?. гж свс .

Портрет Наполеона с лицом, составленньїм из трупов Неизвестньїй художник

384

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

Да, люди шли за ним, как за одним человеком вот уже две тьісячи лет; шли через моря и реки, через горьі и сте­ пи, от Пирамид до Москвьі; пошли бьі и дальше, до края земли, если бьі он их повел; шли, терпя несказанньїе му­ ки, жажду, голод, холод, зной, болезни, раньї, смерть,— и бьіли счастливьі. И он зто знал: «Как ни велико бьіло моє материальное могущество, духовное — бьіло еще больше: оно доходило до магии». [Ibid. Т. 3. Р. 357.] Когда он говорит в огне сражения: «Солдауьі, мне нужна ваша жизнь, и вьі должньї мне ею пожертвовать»,— люди знают, что должньї. «Никогда никому сол­ дати не служили так верно, как мне. С последней каплей крови, вьітекавшей из их жил, они кричали: „Виват император!“» [O’Meara. Napoleon en exil. T. 1. P. 200.] За человеческую память не бьіло такого ужаса, как ги­ бель шестисоттьісячной Великой Армии в русском похо­ де 1812 года. Наполеон знал, знала вся армия, что не по­ жар Москви, не мороз, не измена союзников виноватн в зтой гибели, а он, он один. Что же, возмущалась, роптала? Нет, только старьіе усачи-гренадерн тихонько ворчали, а все-таки шли, теперь уже не за ним, а рядом с ним, потому что он шел среди них пешком, по снегу, с палкой в руках. «На Березине оставалась только тень Великой Армии; но он все еще бьіл в ней тем же, что надежда в сердце человека». Йдучи рядом с солдатами, ничего не боялся от них, говорил с ними ласково, и они отвечали ему так же. «Скореє обратили би оружие на себя, чем на него».— «Падали и умирали у ног его, но и в предсмертном бреду не роптали на него, а молились». [Segur Р. Р.

Histoire et memoires. R, 1873. T. 3. P. 6.] Франция содрогнулась от ужаса, когда получила 29-й бюллетень о гибели Великой Армии. В конце его бьіло сказано: «Здравие его величества никогда не бьіло в лучшем состоянии».— «Семьи, осушите слезьі: Наполеон 13 — 1 0 3 4

385

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

здоров!» — горько смеялся Шатобриан. [Lacour-Gayet G. Napoleon. Р. 481.] А простьіе люди плакали, когда Напо­ леон, вернувшись в Париж, говорил им перед новим на­ бором: «Вьі меня избрали, я дело ваших рук, вьі должньї меня защищать!» [Ibid. Р. 503.] В кампании 1812-го погибло 300 000 человек, а новий набор обьявлен в 180 000. Только очень молодьіе люди попали в него: старших давно уже забрали. «Зти храбрьіе дети жаждут славьі: ни направо, ни налево не смотрят, а всегда вперед»,— восхищался ими маршал Ней; восхищался ими и Наполеон: «Храбрость из них так и брьізжет!» [Ibid. Р. 481.] Когда же и зти погибли под Лейпцигом, пришлось за­ бирать на 1814-й уже совсем молоденьких мальчиков безусьіх, похожих на девочек,— «Мари-Луиз». Многие из них и ружья зарядить не умели. Но в несколько дней по­ хода доросли до старьіх солдат 96-го, победителей мира. Что говорит один современник о триумфальном шествии Наполеона с Зльбьі в Париж, можно бьі сказать о всей его жизни: «Шествие человеческих множеств за ним, как огненньїй след метеора в ночи». [Thiebault Р.

Memoires. Т. 5. Р. 277.] Народ верен ему до конца, и после Ватерлоо пошел бьі за ним. На пути из Мальмезона в Рошфор — на Св. Елену,— толпьі за ним бежали и кричали сквозь слезьі: «Виват император! Останьтесь, останьтесь с нами!»

[Houssaye Н. 1815. R, 1905. Т. 3. Р. 356.] Членьї палат, министрьі, маршальі, братья, сестрьі, любовницьі — все изменяют ему, а народ верен. Чем лю­ ди вьіше, ближе к нему, тем хуже видят его, меньше любят; чем ниже, дальше от него, тем видят лучше и любят больше, «утаил от премудрьіх и открьіл младенцам». Старую негритянку-египтянку роялистьі в Марселе, во время белого террора 1815-го, заставили кричать: 386

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

«Виват король!» Но она не хотела — кричала: «Виват император!» Ее повалили ударом штьїка в живот. Она приподнялась и, держа обеими руками вьіпадавшие внутренности, крикнула: «Виват император!» Ее бросили в вонючую воду старого порта; и утопая, в последний раз она, вьіньїрнув, крикнула: «Виват император!» [Ibid. Р. 15.] Да, люди так никого не любили, так не умирали ни за кого, вот уже две тьісячи лет. Страшно то, что он говорит: «Такой человек плюет на жизнь миллиона людей!» Но, может бьіть, еще страшнеє то, что миллионьї людей отвечают ему: «Мьі плюєм на свою жизнь за такого человека, как тьі!» Что же они любят в нем? За что умирают? За Отечество, за Человека, Брата? Да, но и еще за что-то большее. Кажется, верно угадал позт, за что умирала Старая Гвардия под Ватерлоо.

Comprenant qu-ils allaient mourir dans cette fete, Saluerent leur dieu, debout dans la tempete. И, зная, что умрут, приветствуют его, Стоящего в грозе, как бога своего. Гюго В. Возмездие (1853)

Но если бьі тем двум гренадерам, которьіе под СенЖ ан-д’Акром покрьіли его своими телами, чтобьі защитить от взрьіва бомби, сказали, что он для них бог, они бьі не поняли и, может бьіть, рассмеялись бьі, потому что, как старьіе, добрьіе санюолотьі, ни в какого Бога не верили. [Las Cases Е. Le memorial... Т. 1. Р. 177.] В ночь накануне Аустерлица, когда император обьезжал войска, солдатьі в с п о м н и л и , что зтот день — первая годовщина коронования, зажгли привязанньїе к штьїкам пуки соломи и сучья бивуачньїх костров, приветствуя его восьмьюдесятью тисячами факелов. [Segur Р. Р. His387

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

toire em memoires. Т. 2. Р. 461.] Он уже знал, и через него знала вся армия вещим предзнанием — Наполеоновским гением, что завтрашнєє «солнце Аустерлица» взойдет, лучезарное. Так и сказано в бюллетене: «Le soleil se leva radieux. Солнце взошло, лучезарное». Но какому солнцу поклонялись на отой огненной всенощной, люди не зна­ ли. Если бьі жили не в XIX веке по Р. X., а во II—III, то знали бьі: богу Митре, Непобедимому Солнцу — Sol Invictus. Бедному «идеологу» Ницше надо бьшо сойти с ума, чтобьі зто узнать: «Наполеон — последнее воплощение бога солнца, Аполлона». И мудрьій Гете зто, кажется, знал, когда говорил: «Свет, озарявший его, не потухал ни на минуту; вот почему судьба его так лучезарна — так солнечна». «Холодно тебе, мой друг?» — спросил Наполеон ста­ рого гренадера, шедшего рядом с ним на Березине, в двадцатиградусньїй мороз. «Нет, государь, когда я на вас смотрю, мне тепло»,— ответил тот. [Lacour-Gayet G. Na­ poleon. Р. 207.] Так мог бьі ответить древний єгиптянин своєму фара­ ону, богу солнца: «Воистину, из Солнца изшел тьі, как дитя из чрева матери». [Тими царю Ахенатону, в гробницах Тзль зль-Амарньї 1350 г. до Р. X.] Солнечньїй миф о страдающем богочеловеке — Озирисе, Таммузе, Дионисе, Адонисе, Атгисе, Митре — незапамятно древний миф всего человечества — єсть только покров на христианской мистерии. Солнце восходит, лучезарное, а заходит в крови закланной жертви; солнце Аустерлица заходит на Св. Елене. Св. Елена больше, чем вся остальная жизнь Наполеона: все его победьі, славьі, величне — только для нее; жизнь его нельзя понять, увидеть иначе как сквозь нее. Молится ли он или кощунствует, когда говорит на Св. Елене: «Иисус Христос не бьш бьі Богом, если бьі не умер на 388

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

кресте!» [Lacour-Gayet G. Napoleon. Р. 570.] Как могли зто сказать те же уста, что сказали: «Такой человек, как я, плюет на жизнь миллиона людей!» Илй он сам не знает, что говорит? Пусть,— зто все-таки не пустьіе слова, а может бьггь, самьіе полньїе, тяжкие, все решающие в его судьбе. Пусть ему самому кажется, что Св. Елена не жертва, а казнь. Обьяснить и, может бьггь, оправдать его — значит обьяснить Св. Елену, показать, почему она все-таки не казнь, а жертва, не гибель, а спасенне. Ничего подобного не могло бьггь в судьбе Александра и Цезаря, а Наполеон без зтого не бьш бьі героєм христианской — все-таки христианской Франции, все-таки христианского человечества. Так понял и народ. Зто и значит: Наполеонов миф — покров на христианской мистерии. «Я не могу себе пред­ ставить рая без моего императора» — зто мог би сказать и народ. Когда Наполеон бьш на острове Зльбе, однаждьі троє солдат вошли в парижский кабачок и спросили четьіре стакана. «Да ведь вас троє?» — удивился хозяин. «Все равно, давай: четвертий подойдет!» Четвертий — Наполеон. Когда двоє верующих в Hero встречались на улице, один спрашивал: «Веришь ли в Иисуса Христа?» — «Верю в Hero и в Его воскресение!» — отвечал другой. [Ibid. Р. 531.]

20 марта 1815 года, когда Наполеон вернулся в Париж с Зльби, толпа внесла его на руках в Тюильрийский дворец. «Те, кто нес его, били как сумасшедшие, и тьісячи других били счастливи, когда им удавалось поцеловать край одежди его или только прикоснуться к нему. Мне казалось, что я присутствую при воскресении Христа».

[Thiebault Р. M6moires. Т. 5. Р. 295.] Во Францию два гренадера Из русского плена брели.

389

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

Может бьіть, те самьіе, которьіе под Сен-Ж ан-д’Акром защитили его своими телами от бомбьі. Один просит другого похоронить его в чужой земле. И смирно, и чутко я буду Лежать, как на страже, в гробу... Засльїшу я конское ржанье, И пушечньїй гром, и трубу, То Он над могилою едет, Знамена победно шумят... Тут вьійдет к тебе, Император, Из гроба твой верньїй солдат. Гейне Г. Гренадери (1820). Пер. М. Михайлова

Зто значит: Наполеон воскреснет и воскресит мертвьіх. «Я знавал в детстве старьіх инвалидов, которьіе не умели отличить его (Наполеона) от Сьіна Божьего»,— вспоминает Блуа. [Bloy L. L’ame de Napoleon. Р. 42.] Если зто кощунство, то, кажется, сам Наполеон в нем неповинен. «Прошу меня не сравнивать с Богом. Подобньїе вьіражения так странньї и неуважительньї ко мне, что я хочу верить, что вьі не думали о том, что писали»,— говорит он неосторожному льстецу, морскому министру Декре. [Levy A. Napoleon intime. Р. 399.] Атеистом он не бьіл, но и христианином тоже не бьіл. «Я умираю в апостолической римской религии, в лоне которой я родился»,— пишет он в своем завещании. [Las Cases Е. Le memorial... Т. 4. Р. 640.] Но, если он родился и умер в христианстве, то жил вне его — и даже так, как будто никогда христианства не бьіло. «Я предпочитаю магометанскую религию: она не так нелепа, как наша».

[Gourgaud G. Sainte-Helene. Т. 2. Р. 270, 272.] Зто сказано там же, на Св. Елене, а ведь и зто тоже не пустьіе слова. Гете не совсем прав, когда говорит, что Наполеон єсть «краткое изображение мира». Нет, не всего мира, а толь390

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

ко одной половиньї его — той, которую мьі назьіваем «язьіческою», другая же, которую мьі назьіваем «христианскою», от Наполеона закрьіта, темна для него, как для древних темен Анд, царство теней, ночная гемисфера небес. А что обе гемисферьі — ночная и дневная — соединяются, зтого он не знает. Думать, что Наполеон єсть предтеча Христа Грядущего, так же нелепо и нечестиво, как думать, что он предте­ ча Антихриста. В том-то и вся его трагедия — и не только его, но и наша, ибо недаром он наш последний герой,— что он сам не знает, чей он предтеча. В зтом, в главном, он — ни утверждение, ни отрицание, а только вопрос без ответа. «Ну да, такой человек, как я, всегда бог или диавол!» — смеется он, может бьіть, так, как люди иногда смеются от страха. [O’Meara В. Е. Napoleon en exil. Т. 2. Р. 246.] В самом деле, страшно для него и для нас — не знать, кем послан зтот последний герой христианского человечества, Богом или диаволом. «Наполеон — существо демоническое»,— говорит Гете, употребляя слово «демон» в древнем язьіческом смьісле: не бог и не диавол, а кто-то между ними. Герой Запада, Наполеон и сам похож на запад, вечер мира. Он бьіл похож на вечер ясньїй: Ни день, ни ночь, ни мрак, ни свет.

Вот почему он такой неизвестньїй, таинственньїй. Кажется, то, что говорит о нем Пушкин,— самое глубокое, что можно сказать: Свершитель роковой безвестного веленья.

И вот почему так бессилен над ним человеческий суд.

391

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

Устроитель хаоса Ч т о влечет людей к Наполеону? Почему стремительньш бег за ним человеческих множеств — «как огнен­ ний след метеора в ночи»? Граф Сегюр, участник русского похода, описьівает вьезд Мюратовой конницьі в еще не тронутую пламенем, но уже грозно опустевшую Москву 14сентября 1812 года: «Стайньїм трепетом слушали всадники стук под собой лошадиньїх копьіт» — единственньш звук в тишине огромного и безлюдного города; «с удивлением слушали только себя среди такого множества домов».

[Segur Р. Р. Histoire et memoires. Т. 5. Р. 36.] В зтом «удивленье», «тайном трепете» — то же апокалипсическое чувство, как во всей наполеоновской мистерии; но началось оно еще раньте, в Революции, где достигает иногда такой остротьі, что соприкасается — конечно, бессознательно — с христианской зсхатологией первьіх веков, с чувством мирового конца: «Скоро всему конец; будет новое небо и новая земля». В чувстве зтом — конец и начало времен вместе; бесконечная древность: «сорок веков смотрит на вас с висоти пирамид»,— и новизна бесконечная, небнвалость, единственность всех ощущений: зтого ничьи глаза еще не видели и уже не увидят. Радостннй ужас, как перед вторим пришествием; исступленннй вопль ясновидящих: «Маран аса! Господь грядет!» «Ми оставили за собой всех победителей древности,— продолжает вспоминать Сегюр.— М и упоеньї б и ­ ли славою. Потом находила грусть: то ли изнеможение от избнтка стольких чувств, то ли одиночество на зтой страшной вьісоте, неизвестность, в которой ми блуждали 392

НАПОЛЕОН — ЧЕЛОВЕК

на зтих вьісочайших вершинах, откуда открьівалась пе­ ред нами безграничная даль». Та же зсхатология в книге Блуа: «Люди бьши на височайшей вершине человечества и, благодаря лишь присутствию зтого Чудесного, Возлюбленного, Ужасного, какого никогда еще не бьіло в мире, могли считать себя, как первьіе люди в раю, владьїками всего, что создал Бог под небом». Вот что влечет людей к Наполеону: древняя мечта о потерянном рає, о Царстве Божьем на земле, как на небе, и новая — о человеческом царстве свободи, братства и равенства. Зто значит: душа Наполеона — душа Революции. Он молния зтой грозьі: чудо морское, вьіброшенное на бе­ рег бездною. Революция вскормила его, как волчица Ромула. И сколько би ни проклинал он ее, ни убивал ее, он всегда возвращается к ней и припадает к ее железньїм сосцам: кровь в жилах его — волчье молоко Революции. Он — сама она во плоти: «Я — Французская Револю­ ция»,— говорил он после казни герцога Знгиенского, одного из самих злих и страшних дел своих,— но не бе­ зумного: связь его с цареубийством 1793 года, Террором, душой Революции, упрочена зтою казнью. Ров Венсенский, где расстрелян невинний потомок Бурбонов, єсть рубеж между старим и новим порядком; разрез пупови­ ни, соединявшей новорожденного кесаря с королевскою властью. Труп Знгиена для Бонапарта — первая ступень на императорский трон; кровь Знгиена для него — императорский пурпур. «Только ослабляя все другие власти, я упрочу мою — власть Революции»,— говорит он в Государственном Совете по поводу своєю коронований. [Lacour-Gayet G. Na­ poleon. Р. 177.] И после двусмнсленной речи Шатобриана 393

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

в Академии о писателе Иосифе Шенье, цареубийце 93-го года: «Как смеет Академия говорить о цареубийцах, когда я, коронованное лицо, которое должно их ненавидеть больше, чем она, обедаю с ними и сижу в Государственном Совете рядом с Камбасересом (государственньїм канцлером, бьівшим членом Конвента, тоже цареубийцею)». [Ibid. Р. 393.] Истинное помазание нового Кесаря не миро святейшей Ампульї, а революционная воля народа. «Я не похитил короньї; я поднял ее из грязи, и народ возложил ее на мою голову; уважайте же волю народа».

[Las Cases Е. Le memorial... Т. 1. Р. 148.] «Я — Французская Революция»,— говорит он в начале империи, а в конце: «Империя єсть Революция».

[Houssaye Н. 1815. Т. 1. Р. 512.] Революция — душа империи, ее динамика. Ею движется она, как тело душою. Только что империя дает трещиньї, как проступает сквозь них огненная лава революции. «Надо снова надеть ботфорти 93-го года»,— говорит Наполеон в 1814 году, во время нашествия союзников на Францию. [Lacour-Gayet G. Napoleon. Р. 505.] И в 1815-м, накануне Ватерлоо: «Император, консул, солдат,— я все получил от народа... Воля моя — воля народа; мои пра­ ва — его». [Houssaye Н. 1815. Т. 1. Р. 605.] И после Ватер­ лоо, перед отьездом в Рошфор — последним путем на Св. Елену: «Европейские державьі воюют не со мной, а с Революцией». [Ibid. Т. 2. Р. 194.] Вот почему старьій честньїй якобинец, член Комитета Общественного Спасения, Дон Кихот и филантроп 93-го года, Карно остается верен ему до конца. «Честь и благо Франции не позволили мне сомневаться, что дело Наполеона єсть все-таки дело Революции»,— обьясняет зту верность другой якобинец. [Thibaudeau А.-С. Memoires, 1799-1815. Р., 1913. Р. 376.]

394

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

«Отделить, отделить его от якобинцев»,— повторял в суеверном ужасе император Александр І на Венском конгрессе, когда получено бьіло известие о бегстве Наполеона с о. Зльбьі: кажется, Александр один понимал всю опасность того, что Наполеон снова сделается чем раз уже бьіл — воплощенной Революцией, «Робеспьером на коне». Кромешньїй ужас, преисподнее лицо ее — лицо Медузьі, от которого все живое каменеет,— знает он как никто. «Революция — одно из величайших бедствий, какие только небо посьілает земле». [Las Cases Е. Le memorial... Т. 3. Р. 395.] К революционной «сволочи vile canaille» у него отвращение, физическое и метафизическое вместе.

10 августа 1792-го, глядя с Карусельной площади, как толпа ломится в Тюильрийский дворец, он шепчет сквозь зубьі, бледнея: «Che cocjlione! О, сволочь! И как могли их пустить. Расстрелять бьі картечью сотни четьіре-пять, и остальньїе разбежались бьі». [Levy A. Napo­ leon intime. Р. 51.] Страха человеческого он не знает. Но бледнеет, «слушая рассказьі о насилиях, до каких способен доходить взбунтовавшийся народ. Если во время поездок его верхом по парижским улицам рабочий кидался перед ним на колени, прося о какой-нибудь милости, первьім движением его бьшо вздрогнуть и отшатнуться назад». [Remusat C.-E. G. de. Memoires. Т. 3. Р. 356.] «Злой человек, дурной человек! — говорил он о Руссо над его могилой в Зрменонвилле.— Без него не бьіло бьі Французской революции... Правда, и меня бьі не бьіло... но, может бьіть, Франция бьіла бьі тем счастливее». [Holland Н. R. Souvenirs des cours de France, d’Espagne, de Prusse et de Russie. P., 1862. P. 193— 194.] — «Ваш Руссо — сумасшедший: зто он довел нас до такого состояния». [Roederer Р. L. Atour de Bonaparte: Jour­ nal. P., 1909. P. 20.] — «Будущее покажет, не лучше ли бьшо 395

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

бьі для спокойствия мира, чтобьі ни Руссо, ни меня никогда не существовало». [Chuquet А. М. La jeunesse de Napole­ on. T. 2. P. 15.]

Ho он знает, что революция не могла не бьіть, что тот же рок и в ней, как и в нем. «Кажется, наша революция бьіла неотвратимо-роковою — нравственньїм взрьівом, столь же неизбежньїм, как взрьів физических сил, извержением вулкана». [Las Cases Е. Le memorial... Т. 3. Р. 395.] Революция — хаос. Сильї ее бесконечно-разрушительньі. Если дать ей волю, она разрушила бьі человеческий космос до основания, до той «гладкой доски», о которой поется в Интернационале. Чтобьі спасти космос, надо обуздать хаос. Зто Наполеон и делает, и, как бьі мьі ни су­ дили о всех прочих делах его, надо признать, что зто дело — доброе, и даже святое, или, как сказали бьі древние, «богоподобное», потому что боги суть, по преимуществу, обуздатели и устроители хаоса. «Я закрьіл бездну анархии, я устроил хаос: я очистил революцию». [Ibid. Т. 2. Р. 245.] Космос питается хаосом; прекраснейший космос — только устроенньїй хаос: зто знают боги, знает и он, мнимьій убийца революции, ее действительньїй бог Музогет. «Вопреки всем своим ужасам, революция бьіла истинной причиной нашего нравственного обновлення: так самьій смрадньїй навоз производит самьіе благородньіе растения. Люди могут задержать, подавить на время зто восходящее движение, но убить его не могут». [Ibid. Т. 4. Р. 43.] — «Ничто не разрушит и не изгладит великих начал Революции; зти великие и прекрасньїе истиньї останутся вечньїми: такою славою мьі их озарили, такими окружили чудесами... Они уже бессмертньї. Они живут в Великобритании, озаряют Америку; сделались народ­ ним достоянием Франции: вот трехсвечник, с которьім 396

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

воссияет свет мира... Истиньї зти будут религией всех народов, и, что бьі ни говорили, зта памятная зра будет связана со мною, потому что я поднял светоч ее, осветил ее начала, и теперь гонения сделали меня навсегда ее Мессиею. Друзья и враги мои скажут, что я бьіл первьім солдатом революции, ее великим вождем. И, когда меня не будет, я все еще останусь для народов звездой их прав, и имя моє будет их боевьім кличем, надеждой в борьбе».

[Los Cases Е. Le memorial... Т. 2. Р. 107.] По слову Пушкина: Он миру вечную свободу Из мрака ссьілки завещал.

Так ли зто, что завещал он миру свободу и рабство? Хаос революции, отменяя низший космос, прикасается, в одной исходной точке своей, к космосу вьісшему; на одно мгновение вспьіхивает над полузвериньїм, полубожеским лицом революции огненньїй язьік — «триждьі светящий свет», «Das dreimal gluhende Licht». [Іете И. В. Фауст (Рабочая комната Фауста).] Свобода, Равенство, Братство — Сьін, Отец, Дух. Но мгновение проходит, свет потухает, и третий член — Братство, синтез Свобода и Равенства — вьіпадает из трехчленной диалекгики: вместо Братства — братоубийство, стук ножа на гильотине: «Братство или смерть». Остается тезис и антитезис — Свобода и Равенство — в неразрешимой антиномии: свобода в анархии или ра­ венство в рабстве; власть одного над всеми или всех над одним; уничтожение общества в хаосе или уничтожение личности в проклятом космосе. Зту антиномию Наполеон, может бьіть, смутно чувствовал, но не разрешил ее, а только устранил, пожертвовал свободой равенству.

397

Приложение 2. Д . С. М ереж ковский

«Лучше нарушить свободу, чем равенство. Зто страсть века, а я хочу бьіть сьіном века». [Los Cases Е. Le memo­ rial... Т. 4. Р. 243.] — «Равенство, только равенство,— таков соединяющий лозунг между ним и революцией».

[Remusat C.-E. G. de. Memoires. Т. 3. Р. 224.] — «Я хотел ввести систему всеобщего равенства». [O’Meara В. Е.

Napoleon en exit. Т. 2. Р. 282.] — «Моє главное правило: открьгтая дорога талантам, без различия рождений и состояний. Вот за зту-то систему равенства и ненавидит меня ваша (английская) олигархия». [Ibid. Р. 6.] — «Сво­ бода — потребность немногих, избранньїх... Ее можно стеснять безнаказанно, а равенство любезно большинству». [Remusat C.-E. G. de. Memoires. Т. 3. Р. 153.] Он ошибся; стеснил свободу не безнаказанно; она отомстила ему вечною тюрьмою — Св. Еленою. Не толь­ ко немногие, «избранньїе» отшатнулись от него, восстали на него за свободу, но и цельге народьг. «Торгашеская» Англия, как он ее назьівал, оказалась защитницею мировой свободьі. Полупилась роковая для него схема: смертний поєди­ нок между Англией — морем — свобод ой, с одной сто­ рони, и Наполеоном — сушей — равенством, с другой: между тезисом и антитезисом; а синтез випал: всемирное братство народов — «вся земная суша, окруженная морями, новий остров Атлантида, потерянннй и возвращенний рай»,— не удалось. Кажется, он и сам сознает, говоря язиком человеческим, для него недостаточннм, «вину» свою перед свободой. «Клянусь, если я не даю Франции больше свободи, то потому только, что думаю, что зто для нее полезнее».

[Roederer Р. L. Atourde Bonaparte. Р. 240.] — «Мой деспо­ тизм. Но историк докажет, что диктатура била необходима, что своеволье, анархия, великие беспорядки стояли еще при дверях». [Las Cases Е. Le memorial... Т. 2.

398

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

Р. 245.] — «Я мог бьіть только коронованньїм Вашингто­ ном, в сонме побежденньїх царей... Но зтого нельзя бьіло достигнуть иначе как через всемирную диктатуру; я к ней и шел. В чем же моє преступление». [Ibid. Р. 303.] И за два дня до смерти, уже почти в бреду, в такую минуту, когда люди не лгут: «Я освятил все начала (революции); я перелил их в мои законьї, в мои дела... К несчастью, обстоятельства бьіли суровьі, принуждая и меня бьіть суровьім, в ожидании лучших времен... Но подошли неудачи, я не мог ослабить лука, и Франция бьіла лишена свободньїх учреждений, которьіе я предназначал для нее». [Lacour-Gayet G. Napoleon. Р. 569.] Чтобьі Наполеон, при каких бьі то ни бьіло обстоятельствах, сделался Вашингтоном, маловероятно. Но, может бьіть, вина его перед свободой все-таки меньше, чем зто казалось его современникам. Свобода и равенство — два явлення одной сильї, свет и тепло одного солнца. Истинного равенства нет без свобо­ ди, хотя бьі только без искрьі ее, а Наполеонова «открьітая дорога талантам», основа современной демократии,— истинное равенство. Люди вообще не вьіносят большой мери свободи, но и совсем без нее жить не могут. Очень малая мера ее дана в Наполеоновом Кодексе, но зато так належно и крепко, что всей европейской цивилизации надо рушиться, чтобьі она била отнята у людей. Демократия — плохонький рай; но кто побнвал в аду — знает, что лучше ада и плохонький рай и что малая свобода демократии по сравнению с абсолютним рабст­ вом коммунизма тоже свежесть весеннего утра, по срав­ нению с ледяньш кругом Дантова ада или холодом междупланетннх пространств. Может бить, сейчас русские люди, побнвавшие в аду коммунизма, знают о Наполеоне то, чего европейцн не знают и чего нельзя узнать из сорока тисяч книг.

399

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

«Мне надо бьшо победить в Москве». [Las Cases Е. Le memorial... Т. 1. Р. 308.] — «Без зтого пожара (Москвьі) я бьі достиг всего». [O’Meara В. Е. Napoleon en exil. Т. 1. Р. 178.]

1812—1917. Втом году началось, кончилось в зтом; может бьіть, без того не бьіло бьі и зтого. «Я обьявил бьі свободу крепостньїх в России». [Ibid.] Если бьі он зто сделал — может бьіть, не бьіло бьі русской революции, русского ада. Кто поджег Москву? Русские «Сьіньї отечества»? Нет, вьіпущенньїе из тюрем ворьі, убийцьі и разбойники.

[S6gur Р. Р. Histoire et m6moires. Т. 5. Р. 46; Las Cases Е. Le memorial... T. 3. P. 290.] «Люди c дьявольскими лицами в бушующем пламени — настоящий образ ада»,— вспоминает Сегюр. [Ibid.] «Какие люди! Какие люди! Зто скифьі!» — повторял Наполеон в вещем ужасе. Скифьі «с раскосьіми и жадньіми глазами» [БлокА. Скифьі (1918).], готовьі кинуть­ ся на Рим, как волки на падаль. Наполеон зто знал — он один из всех европейцев. Померкни, Солнце Аустерлица. Пьілай, великая Москва! ПушкинА. С. Наполеон (1821)

Москва запьілала, и совершились пророчества. «Какое несчастье моє падение. Я завязал мех ветров, а вражий штьік опять его проткнул. Я мог бьі идти спокойно к обновленню мира, а теперь оно совершится только в бурях. [Las Cases Е. Le memorial... Т. 2. Р. 118.] Может бьіть, достаточно будет искрьі, чтобьі вспьіхнул мировой пожар». Зарево зтого пожара он и увидел в Москве. «Русские суть варварьі, у которьіх нет отечества и которьім все страньї кажутся лучше той, где они родились».

[Ibid.]

400

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

«Вспомнят обо мне, когда русские варварьі овладеют Европой, что не случилось бьі без вас, господа англичане». [Las Cases Е. Le memorial... Т. 3. Р. 370.] Мьі теперь сказали бьі: «Без вас, господа европейцьі». «Будете плакать обо мне кровавьіми слезами»! — «Франция больше нуждалась во мне, чем я в ней». Зти слова Наполеона для Франции все еще загадка, но не для России. К русским он бьіл не совсем справедлив: не все они «варварьі»; єсть среди них и такие, которьіе любят Европу и знают ее, может бьггь, лучше самих европейцев. Вот и сейчас видят русские то, чего европейцьі не видят: страшно вьісоко над ним,— по зтой вьісоте мьі мо­ жем судить, в какую мьі сошли низину, в какую пропасть сползли,— страшно вьісоко над нами, по горам Запада, едет Всадник, четко чернея на небе, красном от зарева. Кто он? Как не узнать. На нем треугольная шляпа И серьій походньїй сюртук.

Едет шагом, смотрит вдаль, на Восток, держит в руке обнаженную шпагу — сторожит. Что от кого? Европейцьі не знают — знают русские: святую Европу — от крас­ ного диавола.

Владьїка мира

« Jf Ід ея всемирнош обьединения людей єсть идея европейского человечества; из нее составилась его Цивилизация, для нее одной оно и живет»,— говорит Достоевский в «Дневнике писателя», и устами Великого 401

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

Инквизитора, о трех искушениях Христа — хлебом, чу­ дом и властью: «Потребность всемирного соединения єсть последнее мучение людей. Всегда человечество, в целом своем, стремилось устроиться непременно всемирно. Много бьіло великих народов с великою историей, но, чем вьіше бьіли зти народьі, тем бьіли и несчастливее, ибо сильнеє других сознавали потребность всемирности соединения людей». Достоевский прав: вечная и главная мука человечества — неутолимая жажда всемирности. Если на первьій взгляд кажется, что единственно реальньїе существа в истории суть существа национальньіе — «народьі, племена, язьїки», то, при более глубоком взгляде оказьівается, что все они только и делают, что борются с собой и друг с другом, преодолевают себя и друг друга, чтобьі образовать какое-то вьісшее существо, сверхнациональное, всемирное; что все они более или менее чувствуют себя и друг друга «разбросанньїми членами», membra distecta, зтого бьівшего и будущего тела; все движутся в истории, шевелятся, как звенья разрубленной, но не убитой змеи, чтобьі снова соединиться и срастись; или как мертвьіе кости Иезекиилева поля: «произошел шум, и вот движение, и стали сближаться кость с костью, а духа не бьіло в них». От основателя первой всемирной монархии, вавилонского царя Сарганисара, Саргона Древнего (около 2800 г.), до Третьего Интернационала всемирная история єсть шевеление зтих змеиньїх обрубков, шум зтих мертвьіх костей. Только что человечество начинает понимать себя, как уже мучается зтою мукою — неутолимою Шляпа императора

ЖаЖДОЮ ВСЄМИрН0СТИ. Д р е В Н И е

402

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

всемирньїе монархии — Египет, Вавилон, Ассирия, Мидия, Персня, Македония — ряд попьггок утолить ее, «устроиться непременно всемирно». Та же идея соединяет обе половини человечества, язьіческую и христианскую; только в зллиноримской всемирности могло осуществиться христианство: Сьш Человеческий родился не случайно на всемирной зем­ ле Рима, под всемирной державой римского кесаря. Дело всемирности, начатое язьіческим Римом, продолжает Рим христианский, до наших дней, до Революции. Революция отступила от христианства во всем, кроме зтого — всемирности. «Французская революция, в сущности, бьша не более как последним видоизменением и перевоплощением той же древнеримской формули всемирного единения»,— говорит Достоевский, но не договаривает: последним воплощением всемирности бьша не сама революция, не хаос, а его обуздатель, Наполеон. Дело всемирности єсть главное и, можно сказать, единственное дело всей жизни его. Не поняв зтого, ничего нельзя в ней понять. Все его дела, мисли, чувства идут от зтого и к зтому. «Жажда всемирного владнчества заложена в природе его; можно ее видоизменить, задержать, но уничтожить нельзя»,— верно угаднвает Меттерних. [Lacour-Gayet G. Napoleon. Р. 440.] И он же: «Мнение моє о тайньїх планах и замислах Наполеона никогда не изменялось: его чудовищная цель всегда бьша и єсть — порабощение всего континента под вдасть одного». [Taine Н. A. Les origines de la France contemporaine. P. 124; Mettemich. Memoires, documents et ecrits divers. P., 1880. T. 2. P. 304.] Почему же зта цель «чудовищна»? Почему Наполеоново всемирное владнчество — «порабощение»? Потому что он «честолюбец», «властолюбец», каких мир не видал. Ставить Наполеону в вину любовь к власти все равно что ваятелю — любовь к мрамору или музиканту — 4 03

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

любовь к звукам. Вопрос не в том, любит ли он власть, а в том, для чего он любит ее и что с нею делает. Властолюбне сильная страсть, но не самая сильная. Из всех человеческих страстей — сильнейшая, огненнейшая, раскаляющая душу трансцендентним огнем — страсть мисли; а из всех страстньїх мислей самая страстная та, которая владела им,— «последняя мука людей», неутолимейшая жажда их,— мьісль о всемирности. Может бьіть, зто уже не страсть, а что-то большее, для чего у нас нет слова, потому что вообще, как верно замечает госпожа де Сталь, «личность Наполеона неопределима словами». «Я хотел всемирного владьічества,— признается он сам,— и кто на моем месте не захотел бьі его? Мир звал меня к власти. Государи и подцанньїе сами устремлялись наперерьів под мой скипетр». [Las Cases Е. Le тбтогіаі... Т. 2. Р. 43.] Он мог бьі сказать о мире то же, что говорил о Франции: «Мир больше нуждался во мне, чем я в нем». Если зто — «властолюбне», «честолюбне», то какогото особого порядка, не нашего, и нашими словами, в самом деле, не определимого. Он и сам хорошенько не знает, єсть ли оно у него. «У меня нет честолюбия... а если даже єсть, то такое естественное, врожденное, слитое с моим существом, что оно, текущее в моих жилах, как воздух, которьім я дьішу». [Roederer Р. L. Atour de Bonaparte. Р. 174.] — «Моє честолюбне?.. О да, оно, может бить, величайшее и вьісочайшее, какое когда-либо существовало! Оно заключалось в том, чтобьі утвердить и освятить наконец царство разума — полное проявление и совершенное торжество человеческих сил». [Las Cases Е. Le тбтогіаі. Т. 2. Р. 245.] Царство разума — царство всемирное. Как же он к нему идет?

404

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

«Одной из моих величайших мьіслей бьіло собирание, соединение народов, географически єдиних, но разьединенньїх, раздробленньїх революциями и политикой... Я хотел сделать из каждого одно национальное тело». [Ibid. Т. 4. Р. 152.] Зто начало, а конец: соединение тел во всемирное — в «европейский союз народов, asso­ ciation еигорбеппе». [Ibid. Т. 3. Р. 297.] «Как бьіло бьі прекрасно в таком ш є с т в и и народов вступить в потомство, в благословенне веков! Только тогда, после такого первого упрощения, можно бьі отдаться прекрасной мечте цивилизации: всюду единство законов, нравственньїх начал, мнений, чувств, мьіслей и вещественньїх польз». [Ibid. Т. 4. Р. 153.] — «Общеевропейский кодекс, общеевропейский суд; одна монета, один вес, одна мера, один закон».— «Все реки судоходньі для всех; все моря свободньї». [Ibid. Т. 3. Р. 298.] — Всеобщее разоружение, конец войн, мир всего мира. «Вся Европа — одна семья, так чтобьі всякий европеец, путешествуя по ней, бьіл бьі везде дома». [Ibid. Т. 1. Р. 530—532.] «Тогда-то, может бьіть, при свете всемирного просвещения, можно бьі подумать об американском Конгрессе или греческих Амфиктиониях для великой европейской семьи, и какие бьі открьілись горизонти сильї, славьі, счастья, благоденствия!» Все зто уже бьіло близко, так близко, как еще никогда: только руку протянуть. И он уже протягивал ее дваждьі; две попьітки всемирного «обновлення» бьіли им сделаньї: «первая, с юга, через Англию, республиканская; вторая, с севера, через Россию, монархическая. Обе шли к одной цели и совершились бьі твердо, умеренно, искренно. И каких только бедствий, ведомьіх нам и неведомьіх, не избегла бьі несчастная Европа! Никогда не возникало замьісла более великого и благодетельного для цивилиза­ ции; и никогда еще не бьіл он ближе к исполнению. И вот 4 05

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

что замечательно: „Неудача моя произошла не от людей, а от стихий; море погубило меня на юге, а на севере — по­ жар Москвьі и мороз. Так вода, воздух, огонь — вся при­ рода оказалась враждебною всемирному обновленню, которого требовала сама же природа. Неисповедимьі тайньї Промьісла!“ [Ibid. Т. 1. Р. 530—532.] — „Но как бьі то ни бьшо, рано или поздно, зто соединение народов произойдет силою вещей: толчок дан, и я думаю, чтобьі, после моєю падения и крушения моей системи, оказалось возможньїм в Европе другеє великое равновесие, помимо собирания и союза великих народов“. [Ibid. Т. 4. Р. 157.] „Но зачем все зто?“ — может бьіть, спросите вьі, как Пирров советник. Я вам отвечу: чтобьі основать новое общество и предотвратить великие бедствия. Вся Европа зтого ждет, зтого требует; старий порядок рушился, а но­ вий еще не окреп и не окрепнет, без долгих и страшних судорог». [Ibid. Р. 115.] Никогда еще зти слова Наполеона не звучали так пророчески, как в наши дни. 1814—1914. Зтот год ответил тому: в том — пала Наполеонова империя, начало всемирности, а в зтом — вспьіхнула всемирная война. «Страшная судорога» только что прошла по человечеству, и, может бьіть, близится страшнейшая, по его же пророчеству: «Искрьі, может бьіть, будет достаточно, чтобьі снова вспьіхнул мировой пожар». И единственная наша защита — жалкая тень всемирности душа младенца нерожденного, витающая в Лимбах, или мертворожденньій вьїкидьіш — Лига Наций. Чтобьі понять до конца, что значит для Наполеона всемирность, надо понять, что она у нею не отвлеченная, а кровная, плотская; не то, что для него еще будет, а то, что в нем уже єсть; надо понять, что Наполеон не человек с идеей всемирности, а уже всемирньш человек, или, говоря язиком Достоевского, «слишком ранний 406

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

всечеловек». И в зтом, как во многом другом, он — «существо, не имеющее себе подобного», по глубокому впечатлению госпожи де Сталь. Он современен не своєму времени, а бесконечно да­ лекому прошлому, когда «на всей земле бьіл один язьік и одно наречие» — одно человечество; или бесконечно да­ лекому будущему, когда будет «одно стадо, один Пастьірь». Он как бьі иного творення тварь; слишком древен или слишком нов; допотопен или апокалипсичен. Человек без отечества, но не по недостатку в себе чего-то, а по избьітку. В юности он любил родную землю, Корсику, и хотел бьіть «патриотом», подражая корсиканскому герою, Паоли, или классическим героям Плутарха. Но зто плохо удалось ему, и скоро соотечественники изгнали его, обьявив «врагом отечества». Он и сам в себе зто чувствует и недоумевает; сам искренне и до конца жизни не знает, что он. «Я скореє итальянец или тосканец, чем корсиканец». [Gourgaud G. SainteHelene. Т. 2. Р. 345.] — «Я непременно хотел бьггь францу­ зом. Когда меня називали „корсиканцем", зто бьшо для меня самьім чувствительньїм из всех оскорблений». [Ibid. Р. 170.] — «Один мзр, кажется, в Лионе, сказал мне, думая, что говорит комплимент: „Удивительно, что ваше величество, не будучи французом, так любит Францию и столько для нее сделало". Точно палкой он меня ударил». [Ibid. Р. 345.] «На каком бьі язьіке ни говорил он, казалось, что зтот язьік ему не родной; он должен бьіл насиловать его, чтобьі вьіразить свою мьісль». [Remusat C.-E. G. de. Memoires. Т. 1. Р. 104.] — «Когда произносил речи (по-французски), все замечали недостаток его произношения. Ему сочиняли их заранее, переписьівали крупними буквами и учили его произносить слова; но, начиная говорить, он забивал урок и глухим голосом, едва открнвая рот, читал 4 07

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

по бумаге, с вьіговором еще более странньїм, чем иностранньїм, что производило тягостное впечатление: ухо и мьісль неприятно поражались отим непреложньїм свидетельством его национальной чуждости». [Ibid. Т. 3. Р. 204.] Зто и значит: человек без язьїка, без народа, без родиньї. Любит ли он Францию? О, конечно, любит! Но даже такой проницательньїй человек, как Стендаль, ошибается, думая, что он любит ее как отечество. Он и сам в зтом ошибается: «Клянусь, все, что я делаю, я делаю только для Франции». [Roederer Р. L. Atour de Bonaparte. Р. 240.] — «В счастье, в горе, на полях сражений, в совете, на троне, в изгнании Франция бьіла постоянньїм предметом всех моих мьіслей и действий». [Houssaye Н.

1815. Т. 1. Р. 605.] — «Все для французского народа»,— завещает он сьіну. Но все ли он отдал ему сам? Что такое «отечество»? Родная земля, отделенная от чужих земель границами. Но вся цель Наполеоновских войн — бесконечно раздвинуть и, наконец, стереть границьі Франции. «Когда Франция будет Европой, не будет Франции»,— остерегают его. [Segur Р. Р. Histoire et memoires. Т. 4. Р. 70.] Но зтого-то он и хочет: Франции не будет — будет мир. «Какие чудесньїе войска!» — восхищался прусский маршал Меллендорф в 1807 году, на параде французских войск, в только что завоеванном Берлине. «Да, чудес­ ньїе,— возразил Наполеон,— если бьі только можно бьіло сделать так, чтобьі они забьіли о своем отечестве».

[Thiebault Р. Memoires. Т. 3. Р. 394.] «Он извратил природу французской армии до такой степени, что она утратила всякую национальную память»,— вспоминает современница. [Remusat C.-E. G. de.

Memoires. Т. 3. Р. 200.] «Маленький капрал», для своих солдат, больше Франции: где он, там и отечество. Армия Наполеона, так же как он сам, существо уже всемирное.

408

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

Он, впрочем, не всегда ошибается насчет своей любви к отечеству. «У меня одна страсть, одна любовница — Франция: я сплю с нею (je couche avec elle). Она мне никогда не изменяла; она расточает мне свою кровь и своє золото». [Roederer R L. Atour de Bonaparte. R 240.] Люди так не говорят о родине: она для них мать, а не любовни­ ца; не она им жертвует всем, а они — ей. В лучшем случае Франция для него любовница, а в худшем — боевой конь, та чудесная кобьілица, о которой говорит позт. Бешеньїй всадник загонял ее до смерти.

Mourante, elle tomba sur un lit de mitraille Et du coup te cassa les reins. Пала она, издьіхая, на ложе картечи, И спину сломала тебе под собой. Барбье А. О. Ямбьі (1831). Стихотворение «Кобьілица»

И вот что всего удивительнее: если бьі спросили издьіхающую Францию, хотела бьі ли она не иметь Наполеона, своего бешеного всадника, может бьіть, она ответила бьі: «Нет, не хотела бьі!» И в зтом величне Франции. Не корсиканец, не итальянец, не француз, а может бьіть, и не европеец. Европа для него только путь в Азию. «Старая лавочка, нора для кротов — ваша Европа! Великие империи основьіваются и великие революции происходят только на Востоке, где живет шестьсот миллионов людей». [Fauvelet de Bourrienne L. A. Memoires sur Napoleon. T. 1. P. 230.] Тяга на Восток проходит сквозь всю его жизнь. Молодой генерал Бонапарт в Египте, перед Сирийской кампанией, лежа цельїми часами на полу, на огромньіх разостланньїх картах, мечтает о походе через Месопотамию на Индию, по следам Александра Великого.

[Ibid. Р. 322.] Если бьі мечта его исполнилась, то через 409

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

сорок пять веков последний основатель всемирной монархии встретился бьі с первьім — вавилонским царем, Сарганисаром: путь у обоих один; только тот шел с Востока на Запад, а зтот — с Запада на Восток. «Я вхожу в Константинополь с несметною армией, низвергаю турецкое владьічество и основьіваю великую империю на Востоке, которая обессмертит меня в гряду­ щих веках»,— мечтает он, гуляя по вечерам на морском берегу у Сен-Ж ан-д’Акра. [Ibid. Р. 363.] «Если бьі Акр бьіл взят, французская армия кинулась бьі на Дамаск и Алеппо и в одно мгновение бьіла бьі на Евфрате... Шестьсот тьісяч человек (христиан) присоединились бьі к нам, и, как знать, что бьі из зтого вьішло? Я дошел бьі до Константинополя, до Индии; я изменил бьі лицо мира»,— мечтает он уже на Св. Елене.

[Las Cases Е. Le memorial... Т. 2. Р. 65.] Только что захватав власть, после 18 брюмера, предлагает императору Павлу І поход на Индию и потом, на вьісоте величия, после Тильзита,— Александру І. «Зтот ДЛИННЬІЙ путь єсть в конце концов путь в И н­ дию,— говорит в 1811-м, за несколько месяцев до Русской кампании.— Александр (Македонский), чтобьі до­ стигнуть Ганга, отправляется так же издалека, как я из Москви... С крайнего конца Европьі мне нужно зайти в тьіл Азии, чтобьі настигнуть Англию (в Индии)... Зто предприятие, конечно, гигантское, но возможное в ХІХвеке». [Lacour-Gayet G. Napoleon. Р. 158.] В императорском обозе, шедшем на Москву, бьіл особьій фургон с коронационньїм убором — мечом, диадемой и порфирой: говорили, что Наполеон коронуется вторично в священном городе Дели, на берегу Ганга, императором Востока и Запада. Накануне Бородина он получает из Парижа портрет сьша-наследника: полулежа в кольїбели, мальчик держит 4 10

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

в руках игрушку — императорский скипетр, увенчанньїй земним глобусом. В 1811 году император посьілает морскому министру Декрз к исполнению проект о постройке, в течение трех лет, двух флотов — Океанского и Средиземного; база для первого — Ирландия, для второго — Египет и Сицилия; предполагаются зкспедиции на мьіс Доброй Надеждьі, в Суринам, Мартинику и другие заокеанские страньї; флотьі распределяются в обоих полушариях, чтобьі утвердить мировое владьічество не только над Европой и Азией, но и надо всем земньїм шаром. «Через пять лет я буду влади­ кою мира»,— говорил он в том же 1811 году. [Pradt de.

Histoire de l’ambassade dans le grand duche de Varsovie en 1812. P., 1815. P. 23.] «Император сошел c ума, окончательно сошел с ума!» — ужасался Декрз. [Marmont A. F. L. Memoires du marechal Marmont, due de Raguse de 1792 a 1841 P... 1857.

T. 3. P. 337.] Зто в самом деле похоже на сумасшествие. Никогда никто из людей, ни Саргон, ни Александр, ни Цезарь, не думал так страшно ясно, страшно близко о мировом владьічестве. Кажется иногда, что он сам страшится зтих мислей,— «страшится», впрочем, для него не подходящее, слишком человеческое, слово; во всяком случае, он чувствует их роковую тяжесть. Все, что делает, он делает для зтого, но почти никогда не говорит об зтом. «Я понимал,— говорит уже на Св. Елене, когда знает, что все кончено, дело проиграно,— я понимал, что мне всего нужнее тайна: тайна окружала меня тем ореолом загадочности, которьш так чарует массьі; пробуждала те таинственнне мисли, которне так волнуют уми; подготовляла те внезапнне и блестящие развязки, которие так восхищают людей и дают над ни­ ми такую вдасть. Зто-то, к несчастью, и побудило меня 411

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

слишком поспешно кинуться на Москву: с большею медленностью я все предупредил бьі; но мне нельзя бьіло оставлять времени на раздумье. С тем, что я уже сделал и еще намеревался сделать, мне нужно бьіло, чтобьі в моей судьбе, в моей удаче бьіло нечто сверхьестественное». [Las Cases Е. Le memorial... Т. 4. Р. 157.] Ему нужна «тайна», нужно «сверхьестественное»; зто значит: нужна религия. Дойдя до какой-то крайней точ­ ки в своих мислях о мировом владьічестве, вдруг понял он, что ему не обойтись без религии: что не может бьіть всемирного обьединения людей без внутренне обьединяющего центра, абсолютного Единства — Бога. «Я создавал религию. Я видел себя на пути в Азию, на спине слона, с тюрбаном на толове и с новьім, моего сочинения, Алкораном в руках». [Remusal C.-e. G. de. Меmoires. Т. 1. Р. 274.] Зто говорится, конечно, с усмешкою. Он слишком умен, чтобьі не понимать, что Алкораньї не сочиняются, религии не создаются. Вообще, надо помнить, что он говорит об зтом почти всегда небрежно или неловко, неуклюже, потому что извне, не то чтобьі поверхностно — иногда, напротив, очень глубоко,— но именно только извне, со стороньї, и с тою легкою усмешкою, которая напоминает оскал фернейского мертвого черепа. Вольтера он, впрочем, не любит и не уважает. «Злой человек, дурной человек. Зто он довел нас до такого состояния»,— сказал бьі он о нем еще охотнее, чем о Руссо. Но от вольтеровской усмешки в религии не может отделаться. Чувствуется, однако, и сквозь зту усмешку, что религия для него не пустое и не легкое дело, а очень важное, трудное и даже, говоря опять неподходящим для него человеческим словом, очень страшное. Как бьі то ни бьіло, но, поняв, что в мировом владьі­ честве не обойтись без религии, он понял и то, что религиозно строится оно как пирамида, постепенно суживаясь 4 12

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

кверху и, наконец, заостряясь в одном острие, в одной математической тонке, где земля соприкасается с небом, человек — с Богом. Или, другими словами, человек, на вершине мирового владьічества, должен — хочет не хочет, а должен вьіговорить зти страшньїе или просто нелепьіе, «сумасшедшие» слова: «Я — Бог»; «Divus Caesar Imperator». Римские кесари говорили зто не по глупости — бьіли же среди них такие умньїе люди, как Юлий Цезарь, и не по «сатанинской гордости» — бьіли среди них и святьіе, как Антонин и Марк Аврелий,— а потому, что к зтому вьінуждала их внутренняя логика мирового владьічества; став на зто место, человек должен зто сказать — иначе вся пирамида рушится. Зто понимает и Наполеон со свойственной уму его геометрическою ясностью. «Только что человек становится государем, как он уже отделен от всех людей. Я всегда находил инстинкт верной политики в мьісли Александра обьявить своє божественное происхождение». [Ibid. Р. 332.] Больше всех побед Александра — его «великая политика» — посещение Амонова храма, где оракул шепчет ему на ухо: «Тьі — сьін божий». [Gourgaud G. Sainte-Helene. T. 2. P. 435.]

Ho Александр и Цезарь могли зто сделать до Рождества Христова, а можно ли после? Зтого Наполеон хорошенько не знает. Иногда ему кажется, что можно. «Если бьі я вернулся из Москвьі победителем, то весь мир снова устремился бьі ко мне, удивляясь и благословляя меня. И стоило бьі мне тогда исчезнуть в лоне тайньї, чтобьі народьі возобновили басню о Ромуле: поверили бьі, что я вознесся на небо и воссел в сонме богов». [Las Cases Е. Le memorial... Т. 4. Р. 50.] А иногда кажется ему, что зтого уже сделать нельзя. «Я пришел в мир слишком поздно: теперь уже нельзя сделать ничего великого»,— говорит он в день коронова413

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

ния, 2декабря 1804 года, тому самому Декрз, которьій боится, что император «сошел с ума».— «Конечно, моя карьера блестяща, мой путь прекрасен. Но какое же сравнение с древностью! Там Александр покорил Азию, обьявляет себя сьіном Юпитера, и, за исключением матери его, Олимпии, которая знает, в чем дело, да Аристотеля, да нескольких афинских педантов, весь Восток верит ему. Ну а если бьі я вздумал себя обьявить сьіном Бога Отца и назначить благодарственное богослужение по зтому поводу, то не нашлось бьі такой рьібной торгов­ ки в Париже, которая не освистала бьі меня. Нет, в настоящее время народьі слишком цивилизованньї: нельзя ничего сделать!» [Marmont A. F. L. Memoires. Т. 2. Р. 242.] То можно, то нельзя. Тут геометрическая ясность ума изменяет ему; начинается «темная гемисфера небес», где свет, о котором говорит Гете: «Свет, озарявший его, не потухал ни на минуту»,— вдруг потухает, так что он должен ходить ощупью, чтобьі не попасть в «смешное»: «от великого до смешного только шаг». Тут «свист рьібной торговки» может низвергнуть владику мира. Смутно ВИДИТ ОН ИЛИ ТОЛЬКО СЛЬІШИТ, что где-то очень близко от него, как будто рядом с ним, строится другая пирамида мирового владьічества. Если бьі он лучше видел, то понял бьі, что строится она не рядом, а над ним и что зти две пирамидьі противоположньї друг другу: одна его — язьіческий Рим — подьімается от земли к небу; другая, христианская,— Град Божий — опускается с неба на землю, так что острия их соприкасаются в одной точке, где, по смьіслу пирамидьі нижней, человек становится Богом, а по смьіслу верхней — Бог становится Человеком; тот жертвует миром себе, а зтот — собою миру. Что противоположность зту Наполеон понимает или хотя бьі смутно чувствует, видно из слов его, сказанньїх уже без всякой усмешки, со страшною серьезностью, когда 414

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

он сам бьіл распят на скале Св. Еленьї: «Иисус Христос не бьіл бьі Богом, если бьі не умер на кресте». Надо бьі ему вьібрать одну из двух пирамид. Но он отого не делает — страшится: тут, кажется, ото человеческое слово подходит к нему. Он хочет соединить обе пирамидьі. Конкордат и єсть попьітка такого соединения. «Зто бьіла самая блестящая победа над духом Революции; все остальньїе — только следствия отой, главной. Успех Конкордата показал, что Бонапарт лучше всех окружавших его угадал то, что бьіло в глубине сердец»,— говорит современник. [Pasquier Е. D. Histoire de mon temps: Memoires. R, 1893. T. 1. P. 160.] Да, понял он, что религии не создаются. Алкораньї не сочиняются; не захотел бьіть «чудовищною помесью пророка с шарлатаном», как определяет его Карлейль с грубою легкостью. «Не хотите ли вьі, чтобьі я сочинил, по своей фантазии, новую, неизвестную людям религию? Нет, я смотрю на зто дело иначе: мне нужна старая, католическая религия; она одна в глубине сердец, неискоренимая, и одна только может мне приобрести сердца и сгладить все препятствия». [Ibid.] Но, что главное препятствие в ней же, в самой рели­ гии, он уже давно знает. «Христианство несовместимо с государством,— пишет семнадцатилетний мальчик Бона­ парт в своих ученических тетрадях.— Царство Христово не от мира сего. Оно ставит верховную вдасть Бога на место верховной власти народа». «И государя,— мог бьі он прибавить,— Оно разрушает государственное единство».

[Napoleon. Manuscrits inedite, 1786—1791. R 719.] Чтобьі соединить две пирамидьі мирового владьічества, государство и церковь, надо что-то существенно изменить в христианстве. Что же именно? «Я старался не задевать догмата»,— говорит Наполеон простодушно, как воєнний человек о невоєнних делах. [Las Cases Е. Le 415

Приложение 2. Д . С. М ереж ковский

memorial... Т. 3. Р. 251.] Но не задевать догмата бьіло трудно — труднеє, чем он думал: ведь к самому существу догмата относится вопрос: кто истинньїй Владика ми­ ра — Богочеловек или Человек-Бог? Но он все-таки начал зто трудное дело: обьявил, что нет двух наместников Христа, папьі и кесаря, а єсть одинединственньїй — кесарь. По Наполеонову Катехизису: «Бог сделал императора наместником Своего могущества и образом Своим на земле». [Remusat C.-E. G. de. Memoires. Т. 3. Р. 49—50.] Только ли образом? Архиепископ руанский, кощунственно играя словом «christos», «помазанник», назьівает императора «Христом Провидения», «1е Christ de la Providence». [Lacour-Gayet G. Napoleon. P. 210.] «Я надеялся управлять папою, и тогда какое влияние, какой рьічаг для власти над миром!» — открьівает Напо­ леон «тайну» свою, опять только на Св. Елене, когда уже все кончено и дело проиграно. [Las Cases Е. Le memori­ al... Т. 3. Р. 248.] — «Я управлял бьі миром духовним так же легко, как политическим». [Ibid.] — «Я вознес би па­ пу безмерно... окружил би его таким почетом и пьішностью, что он перестал би жалеть о мирском; я сделал би из него идола; он жил би рядом со мной; Париж бьіл би столицею христианского мира, и я управлял би миром духовним, так же как светским»,— все повторяет он зто, все возвращается к зтому. [Ibid. Р. 257.] Но легко ли зто или трудно, все-таки не знает наверное. «Духовная власть государя била предметом всех моих помнслов и всех желании... Без нее нельзя управлять... Но зто било очень трудно сделать; при каждой попьггке я видел опасность. Я сознавал, что, если би я принялся за зто как следует, народ меня покинул би». [Ibid. Р. 258.] Раздался би «свист рьібной торговки». Хуже всего то, что он хорошенько не знает, что ему делать с папою. Борется железннм мечом с призраком. То 416

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

ласкает, то ранит его. «Пий VII настоящая овечка, совершенно добрий человек; я его очень уважаю и люблю».

[Ibid. Р. 254.] Зто вначале, а в конце: «Папа бешеньїй дурак, которого надо запереть». [Napoleon. Correspondence.

R, 1858. Т. 19. Р. 15, 384.] И он запирает его сначала в Савону, потом в Фонтенбло. «Идолом» папа сделаться не захотел. Агнец оказался львом, мягкий воск — твердим камнем, тем самим, о котором сказано: «На камне сем созижду церковь Мою». «Ми сделали все для доброго согласья,— писал о Конкордате Пий VII.— М и еще больше готовьі сделать, только би оставили неприкосновенньши те начала, в коих м и неподвижнн. Тут дело идет о нашей совести, и тут от нас ничего не получат, если би даже с нас содрали кожу». [Bloy L. L’ame de Napoleon. Р. 11.] Невообразимо, чем би кончилась зта война, может бить, величайшая из всех наполеоновских войн, если би не наступил внезапннй конец, не рушилась или не рассеялась, как сон, вся пирамида мирового владнчества и он вдруг не проснулся би голий на голой скале Св. Еленьї. Видел ли он Того, с кем боролся, как Иаков во сне? «Не отпущу Тебя, пока не благословить меня». Бог благословил Наполеона устами святейшего отца, Пия VII: «Ми должньї помнить, что после Бога ему (Наполеону) религия преимущественно обязана своим восстановлением... Конкордат єсть христианское и героическое дело спасения». [Lacour-Gayet G. Napol6on. Р. 455.] Лучше, мудреє нельзя сказать: «христианское и героическое», божеское и человеческое вместе — зто и єсть точка соприкосновения двух пирамид. Он их не соединил, пал под их тяжестью; но его вели­ чне в том, что он один, за два тнсячелетия христианской истории, все-таки пнтался поднять зту тяжесть.

1 4 — 1 0 34

417

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

Знал ли он, кто искушает его? Если и знал, то не на­ яву, а только в пророческих снах. «И возвед Его на вьісокую гору, диавол показал Ему все царства вселенной во мгновение времени, и сказал Ему диавол: Тебе дам вдасть над всеми сими царствами и славу их, ибо она предана мне, и я, кому хочу, даю ее; и так, если Тьі поклониться мне, то все будет Твоє». Наполеон не поклонился диаволу, и царства мира отошли от него. Что погубило его? Он думал, рок; но не рок ему изменил, а он сам себе: вдруг ослабел, сильньїй, перед Сильнейшим, и, может бьіть, в зтой слабости из всех его величий величайшее. Так и умер, не зная, Кто его победил, и даже не мог, умирая, сказать, как древний Отступник: «Тьі победил, Галилеянин!» Только молча склонил голову, когда к ней протянулась Невидимая Рука, сняла с нее царский венец и возложила терновьій.

Человек из Атлантидьі

ІУ Іать Наполеона, Мария-Летиция Буонапарте, по­ святила его, еще до рождения, Пречистой Деве Матери, как будто знала, что дитя будет нуждаться в Ее святом покрове. И мальчик родился 15 августа, в день Успения Пресвятой Богородицьі. Вспомнил ли Наполеон хоть раз в жизни об зтом посвящении? Едва ли. А если бьі даже и вспомнил, то, мо­ жет бьіть, удивился бьі, как мьі удивляємся: нашла кого Кому посвятить! Но посвящение оказалось не тщетньїм, хотя и не в том смьісле, как могли бьі зто понять «добрьіе католики», и 418

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

даже христиане вообще, но в том самом, как поняли бьі дохристианские поклонники Великой Матери богов.

Magna Mater deorum, потому что задолго еще до христианства Она уже царила здесь, на острове Корсике, так же как на всех островах и побережьях Средиземного моря. В зтой кольїбели европейского человечества Она уже баюкала его песнью волн, еще с незапамятной, может бьіть доисторической, древности. Мать Изида египетская, Иштар-Мами вавилонская, ханаанская Астарта, Virgo Coelestis карфагенская, Рея-Кибела малоазийская, греческая Деметра — Мать-Земля и Урания — Небесная Матерь — под множеством имен, во множестве образов,— все Она, Пречистая Дева Матерь.

Antiquam exquirite Matrem. Древнюю Матерь ищите —

зтот завет Знея-праотца исполнил Наполеон, как никто: взьіскал, возлюбил ее всю — всю хотел обнять,— не ма­ ленькую Корсику, не маленькую Францию, не малень­ кую Европу, а всю великую Землю Мать. Но что Мать Земля єсть и Матерь Небесная, зтого не знал или забьіл. А между тем всю жизнь звучал над ним Ее таинственньш благовест. «Я всегда любил звук сельских колоколов»,— вспоминает он на Св. Елене. [Las Cases Е. Le memorial... Т. 3. Р. 173.] «Колокольньїй звон производил на Бонапарта необьїкновенное действие, которого я никогда не мог себе обт>яснить,— вспоминает школьньїй товарищ его, Буррьенн.— Он слушал его с наслаждением. Сколько раз бьівало, в Мальмезоне, когда мьі гуляли с ним по аллее, ведущей к Рюейльской равнине, сельский колокол прерьівал наши беседьі о самьіх важньїх делах. Он останавливался, чтобьі шум шагов не заглушил ни одного из чарующих звуков, и почти сердился на меня за то, что я 419

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

не испьітьівал тех же чувств, как он. Действие, производимое на него зтими звуками, бьіло так сильно, что в го­ лосе его сльїшалось волнение, когда он говорил мне: „Зто напоминает мне мои юньїе годьі в Бриеннской школе. Я бьіл счастлив тогда!“» [Fauvelet de Bourrienne L. A. Memoires sur Napoleon. T. 1. P. 253.] Больше всех звуков земли любит он зти два столь противоположньїе — пушечньш гром и сельский колокол. Очарованньїе странники христианских легенд, блуждая в пустьінях и сльїша неведомо откуда доносящийся благовест, идут на него. А Наполеон никуда не идет и даже не сльїшит, что колокол его куда-то зовет; не знает о себе того, что мать знала о нем еще до его рождения. «Наполеон весь жил в идее, но не мог ее уловить своим сознанием; он отвергает вообще все идеальное и отрицает его действительность, а между тем усердно старается его осуществить»,— говорит Гете. [Napoleon, der ganz in der Idee lebte, konnte sie doch im Bewusstein nicht erfassen; er leugnet alles Ideelle durchaus und spricht ihm jede Wirklichkeit ab, indessen er eifrig es zu verwiklichen trachtet. Как странно! Наполеон один из самьіх умньїх людей, а если мерить ум по глубине, с какой он захватьівает дей­ ствительность, то и самьій умньїй человек, по крайней мере за последних два тьісячелетия,— не видит, не знает, не сознает своей же собственной идеи, такой огромной, что он «живет в ней весь». Можетли зто бьіть?

Zwei Seelen wohnen, ach! in meiner Brust!

Ax, две души живут в моей груди!

Дневная и ночная. Мьісли ночной потухают в дневной, какзвездьі — в солнечном свете. Солнцу надо зайти, чтобн вьіступили звездьі. Но солнце Наполеона никогда не заходит: «свет, озарявший его, не потухал ни на минуту», по слову того же Гете. Вот почему он не видит своих 4 20

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

ночньїх мьіслей — звезд. Но, может бьіть, о НИХ-TO и напоминает ему колокол. ІЗоктября 1809 года, после Ваграма, на площади Шенбруннского замка, близ Веньї, во время парада, схвачен бьіл молодой человек, почти мальчик, лет 18, «с очень бельїм и нежньїм лицом, как у девушки, Фридрих Штапс, сьін протестантского пастора в Наумбурге. Из бокового кармана сюртука торчал у него огромньїй, неловко завернутьій в бумагу, кухонньїй нож. Зтим ножом он хотел убить Наполеона, как тотчас признался ему на допросе.

— За что вьі хотели меня убить?

— За то, что вьі делаете зло моєму отечеству...

— Вьі сумасшедший, вьі больной. Позвать Корвизара! Корвизар, лейб-медик Наполеона, осмотрел Штапса и обьявил, что он совершенно здоров.

— Я вас помилую, если вьі попросите у меня про­ щення,— сказал Наполеон.

— Я не хочу прощення, я очень жалею, что мне не удалось вас убить,— ответил Штапс.

— Черт побери! Кажется, для вас преступление ничего не значит?

— Вас убить не преступление, адолг.

— Ну а если я вас все-таки помилую, будете вьі мне благодарньї?

— Нет, я все равно вас убью». «Наполеон остолбенел»,— вспоминает очевидец. «Вот плодьі иллюминатства, которьім заражена Германия! Но с зтим ничего не поделаешь: пушками сектьі не истребишь,— сказал он окружавшим его, когда Штапса увели.— Узнайте, как он умрет, и доложите мне». Штапс умер как герой. Когда его вьівели к расстрелу, он воскликнул: «Да здравствует свобода! Да здравствует Германия!.. Смерть тирану!» И пал мертвьім.

421

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

Наполеон долго не мог его забьіть. «Зтот несчастньїй не вьіходит у меня из головьі. Когда я о нем думаю, м ис­ ли мои теряются. Зто вьіше моего разумения! Сеіа те passe!» [RuppJ. Memoires du general Rapp (1772—1821) aide-de-camp de Napoleon. R, 1895. P. 147—153; Fauvelet de Bourrienne L. A. Memoires sur Napoleon. T. 4. P. 411— 417; Constant de Rebecque H. B. Memoires... sur la vie privee de Napoleon, sa famille et sa cour. Bruxelles, 1830. T. 3.

P. 115.] Что же, собственно, вьіше его разумения, его ума, почти бесконечного, в зтом восемнадцатилетнем мальчике «с очень бельїм и нежньїм лицом, как у девушки»,— лицом древнего героя и христианского мученика? Что поразило его в нем до «остолбенения»? Уж не сходство ли с моло­ дим Бонапартом, якобинцем 93-го года, которнй говорил «то самое, что мог би ему ответить и Штапс на вопрос: „Для вас преступление ничего не значит?“ — „Странннй вопрос! Нет долга, нет закона там, где нет свободи... Вечньіми письменами начертал Создатель в сердце человека Права Человека“. [Napoleon. Manuscrits inedite, 1786— 1791. Р. 569.] — „Если би даже родной отец мой захотел бить тираном, я заколол би его кинжалом!“» [Fournier А.

Napoleon І. Р, 1891. Т. 1. Р. 63.] Да, может бить, и зто по­ разило его, но не только зто. Он «остолбенел», потому что вдруг почувствовал своє бессилье перед какой-то неведомой силой. Точно молния вдруг осветила ему его же ночную душу, ночную гемисферу небес, где некогда должно било взойти для него над Св. Еленою невидимое в дневной гемисфере Созвездие Креста. Гете, великий язичник, удивился би и не поверил, ес­ ли би ему сказали, что та огромная «идея, в которой На­ полеон жил весь, хотя и не мог уловить ее своим сознанием», била идея, по крайней мере наполовину, «христианская». Еще больше удивился би и еще меньше 4 22

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

поверил бьі атому сам Наполеон. Вопреки всем благо­ словенням папьі, что ему, в самом деле, христианство? «Монашеское смиренне убийственно для всякой добродетели, всякой сильї, всякой власти. Пусть же законодатель скажет человеку, что все его действия должньї иметь целью счастье здесь, на земле».— «Теология — клоака всех суеверий и всех заблуждений».— «Вместо катехизиса нужен народу маленький курс геометрии».

[Napoleon. Manuscrits in6dite, 1786—1791. P.556, 562, 566.] Все ато говорит артиллерийский поручик Бонапарт, якобинец 93-го года. А вот что лет через пять говорит или думает главнокомандующий Египетской армии: «Париж стоит обедни!» Зто значит — завоевание Азии стоит христианства. Бонапарт в Египте готов бьиі принять ислам. «И армия вместе со мной переменила бьі веру шутя. А между тем, подумай­ те только, что бьі из атого вьішло: я захватил бьі Европу с другого конца; старая европейская цивилизация бьіла бьі окружена, и кто тогда посмел бьі противиться судьбам Франции и обновленню века?» [Las Cases Е. Le memorial... Т. 2. Р. 154.] — «Если бьі я остался на Востоке, я, вероятно, подобно Александру, основал бьі империю, отправившись на поклонение в Мекку». [Gourgaud G. SainteHelene. Т. 2. Р. 436.] — «Я видел себя на пути в Азию, с тюрбаном на голове и с новьім, моего сочинения, Алкораном в руках». «От начала мира на небесах бьиіо написано, что я приду с Запада, чтобьі исполнить своє назначение — уничтожить всех врашв ислама и низвергнуть крестьі»,— говорит он в воззвании к мусульманским шейхам. «Так-то я забавлялся над ними!» Так же забавлялся он и над католиками в Италии: «Я сражался с неверньїми турками; я почти крестоносец». [Antommarchi Е Les demiers moments de Napolfon (1819—1821). P., 1898. T. 1. P. 134,145.] — «Зто бьшо шарла­ 423

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

танство, но самого вьісшего полета»,— как будто нарочно дразнит он Карлейля «чудовищною помесью пророка с шарлатаном». [Lacour-Gayet G. Napoleon. Р. 65.] «Что тьі со мной воюешь? — говорил пленному Мустафе-паше, после Абукирской победьі,— Надо бьі тебе воевать с русскими, отими неверньїми, поклоняющимися трем Богам. А я, как и твой Пророк, верю в єдиного Бога».— «Хорошо, если ото у тебя в сердце».

[Segur Р. Р. Histoire et m6moires. Т. 1. Р. 453.] Если же потом он принимает христианство, или, вернее, католичество, то лишь внешне, как орудне власти. «У нас с вами, конечно, немного религии, но народ нуждается в ней». [FoumieA. Napol6on І. Т І . P.262.] «Может ли бьіть государственньїй порядок без религии. Общество не может существовать без имущественного неравенства, а неравенство — без религии. Когда один человек умирает от голода рядом с другим, сьггьім по горло, то невозможно, чтобьі он на зто согласился, если нет вла­ сти, которая говорит ему: „Зтого хочет Бог; надо, чтобьі здесь, на земле, бьши бедньїе и богатьіе, а там, в вечности, будет иначе“». [Roederer Р. L. Atour de Bonaparte. Р. 19.] Что зто, атеизм? Нет. С гениальною прозорливостью он уже видит то, чего мьі все еще не видим, после стольких страшньїх опьітов: «самьій страшньїй враг сейчас ате­ изм, а не фанатизм». [Bertaut J. Napol6on Bonaparte. Р. 158. Се n’est pas fanatisme qui est a craindre maintenant, mais l’atheism.] «Я восстановил религию; зто заслуга, последствия которой неисчислимьі, потому что если бьі не бьшо религии, то люди убивали бьі друг друга из-за самой сладкой груши и самой красивой девушки». [Antommarchi Е Les demiers moments de Napoleon. T. 2. P. 91.

Ho, принимая христианство внешне, внутренне он даже не борется с ним, по крайней мере, в дневном сознании, в дневной душе своей, а проходит мимо него.

424

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

В юности сочинил, по Знциклопедии, параллель между Иисусом Христом и Аполлонием Тианским, отдавая преимущество Аполлонию. Когда же, во время кон­ сульства, брат Люсьен Бонапарт напомнил ему об зтом, он воскликнул, смеясь: «Полно, забудьте об зтом! Иначе я поссорюсь с Римом или должен буду публично каять­ ся, чтобьі мой Конкордат не оказался делом Вельзевула!» «А ведь папа-то во Христа верит!» — удивляется искренне. «Существовал ли Иисус? Кажется, никто из историков, ни даже Иосиф Флавий, не упоминает о Нем». «Я пришел к тому убеждению, что Иисуса никогда не бьіло». Может бьіть, впрочем, главное недоумение его не в том, бьіл ли Христос, а нужно ли, чтобьі Он бьіл. И вдруг опять, как молния: «Я, кажется, знаю людей, и вот я говорю вам: Иисус не бьіл человеком!»

[Chuquet А. М. La jeunesse de Napoleon. T. 2. P. 32.] — «Хорошо, если зто у тебя в сердце». В сердце у него, во всяком случае, бесконечньїй вопрос, а может бьіть, и мука бесконечная: «Кто я? Откуда? Куда йду?.. Я потерял веру в тринадцать лет. Может бьіть, я снова поверю слепо, дай-то Бог! Я зтому не буду противиться, я сам зтого желаю, я понимаю, что зто великое счастье...» [Las Cases Е. Le memorial... Т. 3. Р. 246.] «Я умом неверующий, но воспоминания детства и юно­ сти возвращают меня к неизвестности». [Fauvelet de Воurrienne L. A. M6moires sur Napoleon. Т. 2. Р. 48.] Не зти ли воспоминания в глубине сердца его — таинственньїй колокол? «Ладно! Я верю во все, во что верит церковь... Но столько религий, что не знаешь, какая настоящая... Если бьі от начала мира бьіла одна, я считал бьі ее истинной». [О’Мбага В. Е. Napoleon en exil. Т. 1. Р. 182.] От начала мира — от древней Матери Земли.

Antiquam exquirite Matrem.

425

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

Матери древней ищите. Он ее искал, но не нашел. Что же помешало ему? Уж ко­ нечно не «злоупотребления священников», не катехизис, вместо «нужного народу, маленького курса геометрии». Однаждьі, сажая бобьі на Св. Елене и заметив чудное устройство их усиков, он заговорил о существовании Бога-Творца. [Antommarchi F. Les derniers moments de Napol6on. T. 2. P. 217.] «Все-таки идея Бога самая простая: кто все зто сделал?» [Gourgaud G. Sainte-H61ene. Т. 1. Р. 410.] В звездную ночь, на падубе фрегата «Ориент», на пути из Франции в Египет, когда ученьїе спутники его, членьі Института, доказьівали ему, что нет Бога, он вдруг поднял руку и указал им на звездьі: «А зто все кто создал?» [Fauvelet de Bourrienne L. A. M6moires sur Napoleon. T. 1. P.148.]. Зто-то, уж конечно, из глубиньї сердца сказано. Авотеще глубже: «Нет чудес — все чудо». [Las Cases Е.

Le memorial... Т. 2. Р. 76—77.] «Что такое будущее? Что такое прошлое? И что такое мьі сами? Какой магический туман окружает нас и скрьівает от нас то, что нам всего важнеє знать? Мьі рождаемся, живем и умираєм среди чудесного». [Bertaut J. Napoleon Bonaparte. Р. 35.] Как-то раз, на Св. Елене, уже больной, сидя в ванне и читая Новьій Завет, он вдруг воскликнул: «Я вовсе не атеист!.. Человек нуждается в чудесном... Никто не может сказать, что он сделает в свои последние минутьі». [О’Мбага В. Е, Napoleon en exil. Т. 2. Р. 39.] В последние минути он потребовал католического священника, «чтобьі не умереть как собака». А доктора Антоммарки, когда тот усмехнулся на его слова духовнику: «Я хочу умереть как добрий католик»,— вьігнал из комнатн. [Masson F. Napoleon a Sainte-Helene, 1815— 1821. R, 1912 P.434, 478.]

4 26

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

«Я умираю в апостолической римской религии, в лоне которой я родился»,— сказал в завещании Наполеон. Правда зто или неправда? Он и сам не знает. Но нет никакого сомнения, что около зтого — не католичества, не даже христианства, а самого Христа,— с кем же и борется он, как не с Ним, кого же и надо ему победить, как не Его, чтобьі сделаться «величайшим из людей на земле», влади­ кою мира? — около самого Христа движется вся его ночная душа, та огромная идея, в которой «он живет весь». «Всегда один среди людей, я возвращаюсь домой, чтобьі мечтать наедине с самим собою и предаваться меланхолии,— пишет в своем дневнике, 3 мая 1786 года, семнадцатилетний артиллерийский подпоручик Бонапарт в своей бедной комнатке.— О чем же я буду сегодня мечтать? О смерти. На заре моих дней я мог бьі надеяться еще долго прожить... и бьіть счастливьім. Какое же бе­ зумне заставляет меня желать конца? Правда, что мне делать в зтом мире?.. Как люди далеки от природи. Как они подлн, низки, презреннн... Жизнь мне в тягость, потому что люди, с которими я живу и, вероятно, всегда буду жить, так же не похожи на меня, как лунньїй свет на солнечньш». [Napoleon. Manuscrits inedite, 1786—1791. Р. 5, 6.] Что же, однако, сделал зтот маленький прапорщик, чтобьі так презирать людей? И что зто значит: все лю­ ди — «лунньїй свет», а он один — «солнечннй»? Зтого ми не знаєм, но знает Ницше: «Наполеон бьіл последним воплощением бога солнца, Аполлона». Знает и Гете: «Жизнь Наполеона — жизнь полубога: вся она лучезарна» — солнечна. Но, может бить, лучше всех зто знает тот старий гренадер, идущий рядом с императором в двадцятиградусний мороз на Березине: «Холодно тебе, мой друг?» — «Нет, государь, когда я смотрю на вас, мне тепло!» Он знает, чувствует всем своим замерзающим те4 27

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

лом, что все люди — холодньїе, «лунньїе»,— только один император — тепльш, «солнечньїй». День Бородина, 7 сентября, решивший участь Русской кампании, а может бьіть, и всей наполеоновской империи, совпал с началом осеннего равноденствия, по­ воротом солнца к зиме. В зтот день Наполеон бьіл болен. «Первьіе дни равноденствия оказали на него дурное действие»,— обьясняет Сегюр. [Segur Р. Р. Histoire et memoires. T. 6. P. 385.] Он всегда чувствовал таинственную связь своєю тела с солнцем. «Плоть твоя — свет солнеч­ ньїй; членьї твои — лучи прекрасньїе. Воистину, из Солн­ ца изшел тьі, как дитя из чрева матери!» — возглашалось на утрене египетского царя, Ахенатона, Сьіна Солнца. А через три с половиной тьісячелетия на огненной всенощной люди поклонялись другому «сьіну Солнца» — «Солнцу Аустерлица» — самому императору. Там же, в Оксонских казармах, несколько лет спустя после тех строк о «лунньїх» и «солнечньїх» людях, он пишет странную повесть, похожую на бред, а может бьіть, и в самом деле бред: в зто время он болен перемежающейся лихорадкой Оксонских болот. Повесть — о корсиканской мести, вендетте, целому народу — французам. Он тогда ненавидел их за угнетение Корсики и любил будущих злейших врагов своих, англичан, за то, что они помогли корсиканцам в войне за освобождение. Англичанин, от лица которого ведется рассказ, пльївя на корабле из Ливорно в Испанию, попадает на необитаемьій островок, неподалеку от Корсики, неприступную скалу, с вечньїм прибоєм яростньїх волн. Здесь происходят частьіе кораблекрушения, отчего, должно бьіть, ост­ ровок и получил своє зловещее имя: Горгона. Но англи­ чанин, меланхолик, восхищен дикою прелестью зтого места. «Никогда человек не обитал в таком пустьінном 428

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

убежище... Я мог бьі здесь бьіть если не счастлив, то мудр и спокоен». С зтими мьіслями он засьіпает ночью, в палатке; как вдруг пробуждается от блеска пламени и чьегото крика: «Умри, несчастньїй!» Палатка вспьіхивает. Он едва спасается из огня и узнает, что его хотела сжечь мо­ лодая девушка, дочь старика, единственного обитателя Горгоньї. Старик, узнав, что он англичанин, принимает его как желанного гостя и рассказьівает ему свою жизнь. Он корсиканец; много лет сражался с поработителями Корсики, генуззцами, австрийцами, французами. Когда же зти последние окончательно овладели островом и пере­ били его отца, мать, жену и всех детей, кроме одной дочери, пропавшей без вести, он покинул Корсику и переселился на остров Горгону, где после разньїх приключений нашел свою дочь. Здесь они живут, как дикие, в развалинах старого монастьіря, питавсь желудями и рьібой. «Горести сделали мне солнечньїй свет ненавистньїм. Солнце мне никогда не сияет. Я дьшіу воздухом только по ночам, чтобьі не растравлять сердца видом гор, где обитали некогда мои предки... Я поклялся на моем алтаре (кажется, зто алтарь монастьірской часовни в тех развалинах, где они живут), я поклялся не щадить ни одного француза. Когда корабли их разбиваются о скальї Горгоньї, мьі спасаєм погибающих, как людей, и убиваєм их, как французов». «В прошлом году здесь едва не погиб французский почтовьій корабль. Страшньїе вопли погибающих пробудили во мне жалость... Я развел большой огонь около того места, где они могли причалить, и зтим спас их... Чем же, вьі думаєте, они отблагодарили меня?.. Узнав, что я корсика­ нец, схватили и заховали в цепи... Так я бьш наказан за свою слабость. Гневньїе предки мстили мне за свои неотомщенньїе тени. Но, видя моє раскаяние, Бог спас меня. Корабль задержался на семь дней. Вся вода у них вьшіла. Надо бьшо узнать, где колодец, и они обещали мне свободу, 4 29

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

сняли с меня цепи. Я воспользовался зтой минутой и вонзил кинжал в сердце одного из двух моих спутников. Тогда я в первьш раз увидел солнце — какое лучезарное! Дочь моя осталась на корабле связанной. Я переоделся в платье од­ ного из убитьіх мною солдат и, вооружившись двумя, взя­ тими у него, пистолетами, саблею и моими кинжалами, пошел на корабль. Капитан и юнга пали первьіе моими жертвами. Потом я перебил и всех остальньїх... Мьі притащили к подножью алтаря тела убитьіх и там их сожгли. Зтот новий фимиам, казалось, бьіл угоден Богу».

[Napoleon. Manuscrits inedite, 1786—1791. Р. 382—389.] Сохранился только черновик повести, довольно безграмот­ ний, на плохом французском язьіке. Я должен бьіл слегка упростить и обьяснить его: иначе осталась би непонятной страшная сила мисли и чувства. Фимиам — новий? Нет, очень древний. Только первозданнне скали Торгони помнят те времена, когда при­ носились человеческие жертви Молоху, Ваалу, Шамашу и другим богам солнца, еще более древним — может бить, доисторической, допотопной древности. Зта-то кровавая жертва и оскверняет христианский алтарь, где приносилась некогда жертва бескровная. Человек не видит солнца, живет во тьме, пока не вонзит нож, как жрец Молоха, в сердце человеческой жертви: только тогда оно засияет для него опять, лучезарное. «Если би мне нужно било вибирать религию, я обоготворил би солнце, потому что оно все оживляет: зто истинннй богземли»,— говорит Наполеон на Св. Елене, роняя зти слова как будто небрежно, случайно, с конца уст, а на самом деле из глубинн глубин сердечних.

[Gourgaud С. Sainte-Helene. Т. 1. Р. 101.] «Лунная» богиня Разума, которой тоже приносились человеческие жертви Робеспьером и Маратом, как бледна и бескровна перед зтим Наполеоновнм солнечньш 430

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

богом: «Такой человек, как я, плюет на жизнь миллиона людей». Миллион человеческих жертв он уже принес, и сколько бьі еще принес, если бьі сделался владьїкою мира! Слишком понятно, что человек, у которого проносятся в душе, как метеорьі в ночи, такие мьісли, раскаленньіе гльїбьі,— не корсиканец, не итальянец, не француз, даже вообще не европеец, даже не человек нашего всемирно-исторического, а может бьіть и нашего космического, «века» — зона. Вскормленник иньїх веков, «солнечньїх», он задьіхается в зтом «лунном» веке, где и дряхлеющее солнце бледно, как луна. Давит людей нечаянно своей неуклюжею огромностью, как допотопное чудовище. «Цивилизация всегда ему немного личньїй враг»,— говорил о Наполеоне Талейран. [Remusat С.-6. G. de.

M6moires. Т. 1. R 112.] Только снаружи — «немного», а внутри, может бьіть, и очень много. Всякая цивилизация, а особенно европейская, єсть «условность», «пристойность», «хорошеє воспитание». «Как жаль, что такой великий человек так дурно воспитан!» — ответил ему однаждьі Талейран, конечно, за глаза, на его площадное ругательство. [Lacour-Gayet G. Na­ poleon. Р. 209.] «Ему недостает воспитания и хороших манер,— говорит г-жа Ремюза, Талейранова наперсница,— Он не умеет ни войти, ни вийти из комнатьі, ни поклониться, ни встать, ни сесть. Все его движения резки и угловатьі; манера говорить — тоже... Вообще, всякое постоянное правило для него невьіносимо стеснительно; всякая вольность нравится ему, как победа; он никогда ничему не хотел подчиняться, ни даже грамматике. [Remusat C.-e. G. de. Memoires. Т. 1. Р. 101.] Ни да­ же одежде: сам не умеет одеваться; камердинер одевает его, как ребенка, но, раздеваясь ночью, он нетерпеливо срьівает с себя и бросает одежду на пол, как непривьічную 431

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

и ненужную тяжесть; естественное состояние тела его — древняя, целомудренная и нестьщящаяся нагота». [Antommarchi F. Les demiers moments de Napoleon. T. 1. P. 125.] Цивилизация єсть «хороший вкус». «A-а, хороший вкус, вот еще одно из тех классических словечек, которьіх я не признаю!» [Lacour-Gayet G. Napoleon. Р. 368.] — «Хо­ роший вкус — ваш личньїй враг. Если бьі вьі могли от нею отделаться пушками, его бьі уже давно не существовало»,— говорит ему Талейран. [Remusat С.-6 G. de. Memoires. T. 1. P. 278.] Талейрану кажется, что Наполеон не умеет бьіть «цивилизованньїм»; но, может бьіть, он зтого вовсе и не хочет. «Вьі, сударь, навоз в шелковом мешке!» — сказал он однаждьі Талейрану. Но, может бьіть, и вся европейская «цивилизация» для Наполеона такой же «навоз». «Проходя мимо всей зтой нелепости, мне иногда хочется простонапросто взять все за хвост и стряхнуть к черту!» — мог бьі и он сказать, как Раскольников. «Вольний полет в пространстве — вот что нужно для таких крьшьев. Он здесь умрет; ему надо уехать отсюда»,— замечает одна современница перед самьім отьездом его в Египет. Он и сам понимает, что ему надо бежать: «Зтот Париж давит меня, как свинцовьій плащ».

[Abrantes L. S.-M. Memoires de la duchesse d’Abrantes. P, 1923. T. 1. P. 15.] He только Париж, но и вся европейская цивилизация. Вот отчего тяга его на Восток. «В Египте я чувствовал себя освобожденньїм от пут стеснительной цивилизации... Зто бьшо лучшее время моей жизни, потому что самое идеальное. Но судьба — решила иначе... Я должен бьш вернуться в действительность социального порядка». В европейскую цивилизацию — «шелковьій мешок с навозом». Вот почему он любит войну. «Война — естественное состояние, 6tat naturel» — оголение, освобождение от 432

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

«свинцового плаща» цивилизации. [Bertaut J. Napoleon Bonaparte. Р. 170.] Вот почему он любит и революцию — ненавидит, убивает ее, а все-таки любит. «Марат... я его люблю, по­ тому что он искренен. Он всегда говорит, что думает. Зто характер. Он один борется против всех». [Gourgaud G. Sainte Нбіепе. Т. 1. Р. 346.] Обуздатель, устроитель революционного хаоса, он чувствует в себе самом бушующий хаос, может бьіть, больший, чем революция, и величайший подвиг его в том, что он обуздал не только тот, внешний, но и тот, внутренний, хаос — «ужас Горгоньї». Сам бьі он, впрочем, не спасся от него. Мать-Земля спасла его, а может бьіть, и Матерь Небесная. Что же значит «ненависть его к цивилизации»? Куда он из нее стремится? В «естественное состояние» — так ему казалось в юности, когда он увлекался Руссо. Но он бьіл слишком умен и трезв для таких увлечений: ЖанЖакова дурь скоро с него соскочила. «Мне особенно опротивел Руссо, когда я увидел Восток: дикий человек — собака». [Roederer Р. L. Atour de Bonaparte. Р. 165.] Но если не в «дикость», то куда же? В иную цивилизацию, или, точнеє, в иной всемирно-исторический, а мо­ жет бьіть и космический, век — зон; из нашего, «лунного»,— в «солнечньїй». Что же зто за «солнечньїй век»? Ах, две души живут в моей груди! Может бьіть, мьі все еще не понимаем как следует трагическое значение для нас зтих двух душ. Две души — два сознания: бодрствующее, дневное, поверхностное и ночное, спящее, глубокое. Первое — движется, по закону тождества, в силлогизмах, в индукциях, и, доведенное до крайности, дает всему строению культурьі тот мертвьій, «механический» облик, которьій нам так хорошо знаком; второе движется, по законам ка4 33

Прилож ение 2. Д . С. М ереж ковский

кой-то неведомой нам логики, в прозрениях, ясновидениях, интуициях и дает культуре облик живой, органический, или, как сказали бьі древние, «магический». «Магия», «теургия» — зти слова давно потеряли для нас свой реальний смисл. Чтобьі напомнить его, ми могли би только указать на такую слабую и грубую аналогию, как «животннй инстинкт». Муравьи, на берегу реки, знают, где надо строить муравейник, чтобьі не за­ лило водой половодья! Ласточки знают, куда нужно лететь, чтобьі попасть в прошлогоднее гнездо, за две тьісячи верст. И зто знание, не менее достоверное, чем то, которое м и получаем путем индукций и силлогизмов, кажется нам «чудесним», «магическим». М и могли би указать и на менее грубую, но еще более слабую аналогию гениальннх прозрений, интуиции в научном и художественномтворчестве, которне ведьтоже не полестнице силлогизмов и индукций, а внезапннми, как би «чудесними», взлетами, так что в зтой «чудесности» гения и заключается его особенность, несоизмеримость с нашей обиденной «механикой». Но все зто лишь слабие намеки на какую-то огромную, исчезнувшую для нас, действительность; мальїе дроби какого-то неведомого нам огромного целого. Наблюдая с зтой точки зрения ряд нисходящих от нас в глубину древности великих культур, ми замечаем, что, по мере нисхождения, механичность дневного сознания в них убнвает и возрастает органичность сознания ночного — та для нас темная область его, которую древние назьівают «магией», «теургией». Если же довести зтот ряд до конца, то получится наш крайний антипод, противоположно-подобннй, двойник — противоположннй в путях, подобний в цели — в титанической власти над приро­ дою,— та совершенно органическая, «магическая» культу­ ра, которую миф Платона назнвает «Атлантидою».

434

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

«Бьіл некогда Остров против Геркулесових Столпов; земля, по размерам большая, чем Ливия и Малая Азия, взятьіе вместе. Зтот Остров — Атлантида»,— сообщает Солону, афинянину, старьій Саксский жрец одно из древнейших сказаний Египта в «Тимее» Платона. «Произошли великие землетрясения, ПОТОПЬІ, и в один день, в одну ночь остров Атлантида исчез в морской пучине». Миф о конце Атлантидьі могли рассказать Бонапарту ученьїе спутники его, членьї Института, когда на фрега­ те «Мьюрон» на возвратном пути из Египта во Францию, в 1799 году, он однаждьі, после чтения Библии, беседовал с ними о вероятном разрушении земли новьім всемирньїм потопом или пожаром. [Segur Р. Р. Histoire et memoires. Т. 1. Р 465.] Или раньше, в Египте, могли они напомнить ему об атлантах, распространивших своє владьічество до пределов Египта (Платон, «Критий»), Что почувствовал бьі Наполеон, слушая зти сказа­ ння? Пронеслось ли бьі над душой его родное веяние? Первое мировое владьічество основали атланти, а он хотел основать последнее. Атланти — си н и Океана, и он тоже: Твой образ бьіл на нем означен; Он духом создан бил твоим: Как тьі, могущ, глубок и мрачен, Как тьі, ничем не укротим. ПушкинА. С. К м орю (1824)

Атланти — островитяне, и он тоже: родился на остро­ ве Корсике; умер на острове Св. Елени; первьій раз пал на остров Зльбу; и всю жизнь боролся с островом Англией — современной «Атлантидой» маленькой, за будущую великую — всю земную сушу, окруженную морями. Но, может бить, еще глубже зтих внешних сходств — сходство внутреннее.

435

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

Мать — Земля, Солнце — Отец, Человек — Сьін — такова религия атлантов, судя по обломкам ее, которьіе сохранили нам вавилонские и шумеро-аккадские пра­ пращури нашей истории. Клинописньїе скрижали Допотопних мудрецов. «Если бьі мне надо било вибирать религию, я обоготворил бьі Солнце... Зто и с т и н н ь ій Бог земли». Мать — Зем­ ля, Солнце — Отец, Человек — Сьін,— может бить, зто и єсть та «религия, от начала мира одна», которой он искал. Атланти — «органичньї», и он тоже. В законодательстве отвлеченньїе схеми «идеологов» он заменяет жи­ вим, историческим опитом; в стратегии — все механические теории двумя органическими знаннями — проникновеньями в живую душу солдат и в живую при­ роду местности, где происходит сражение. Зто в большом, зто и в малом. Так же не верит врачам, механикам тела, как «идеологам», механикам ума; силлогизмами не думает, лекарствами не лечится; думает прозрениями, «интуициями», лечится «магией», самовнушением. Степень механичности, данную в европейской цивилизации, принимает по необходимости; но степени большей не хочет. Когда в 1803 году готовил воєнний десант в Англию, американец Фельтон (Fulton) предложил ему своє изобретение — пароход; он его не принял и бьіл, ко­ нечно, неправ: пароход мог бьі дать ему победу над англ и й с к и м парусним флотом, ключ к мировому владьічеству. [Pasquier Е. D. Histoire de mon temps. T. 1. P. 165.] Ho no одному зтому видно его отвращение к механике. Судя по циклопическому зодчеству атлантов, о котором говорит Платон, механика их била не менее, а мо­ жет бить и более, совершенна, чем наша; судя по нашей религии — христианству, интуиция наша не менее, а мо­ жет бьіть и более, глубока, чем интуиция атлантов.

4 36

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

В чем наша разница с ними? В воле, в сознании: мьі только и делаем, что подчиняем нашу интуицию механике, покрьіваем ночное сознание дневньїм; атлантьі, наоборот, своє дневное сознание покрьівают ночньїм, механику подчиняют интуиции. Наполеон и в зтом смьісле Атлант, наш антипод: для нас механика — крьілья, а для него — тяжесть, которую он подьімает на крьільях интуиции. Душа Атлантидьі — «магия», и душа Наполеона тоже. «Как ни велико бьіло моє материальное могущество, духовное бьіло еще больше: оно доходило до ,,магии“». — «Мне нужно бьіло, чтобьі моя судьба, мои удачи имели в себе нечто „сверхьестественное“. После Ватерлоо „чу­ деснеє в судьбе моей пошло на убьіль“». [Las Cases Е. Le memorial... Т. 4. Р. 160.] У него бьіл «род магнетического предвиденья (provision magnetique) своих будущих судеб»,— вспоминает Буррьенн. [Fauvelet de Воштіеппе L. A Memoires sur Napoleon. Т. 4. Р. 389.] «У меня бьіло внутреннее чувство того, что меня ожидает»,— вспоминает он сам. [Las Cases Е. Le memorial... Т. 4. Р. 160.] Можно сказать, что весь наполеоновский гений — в зтом «внутреннем чувстве», в «магнетическом», магическом «предвиденье»: оно-то и дает ему такую бесконечную, в самом деле как бьі «волшебную», власть над людьми и собьітиями.

«Sire, vous faites toujours des miracles! Государь, вьі всегда творите чудеса!» — простодушно и глубоко говорит ему помощник маконского мзра, свидетель зльбского чуда — триумфального шествия императора в Париж, в 1815 году. [Houssaye Н. 1815. Т. 1. Р. 32.] «Ну вот его и взорвали!» — обрадовался кто-то, узнав о взрьіве адской машиньї под каретой Первого Консула, на Никезской улице, в 1801 году. «Что? Его взорвали? — воскликнул старьій воєнний, австриец, свидетель „чу­ 4 37

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

дес“. Итальянской кампании,— Нет, господа, вьі его не знаєте... Я держу пари, что он сейчас здоровеє нас всех... Я давно знаю все его штуки!» [Las Cases Е. Le memorial... Т. 4. Р. 140.] Зто значит — «колдовские штуки», «магию». Сила «магии» — сила «внушения». Когда он хотел соблазнить кого-нибудь, в его словах бьіло неодолимое обаяние, род «магнетической сильї»,— вспоминает Сегюр. [Segur Р. Р. Histoire et m6moires. Т. 4. Р. 76.] «Вещим волхвом» назьівает его русский позт Тютчев, а египетские мамелюки називали его «колдуном».

[Lacroix D. Histoire de Napoleon. R, 1902. P. 25.] «Зтот дьявольский человек имеет надо мною такую вдасть, что я зтого и сам не понимаю,— признается гене­ рал Бандам своєму приятелю.— Я ни Бога, ни черта не боюсь, а когда подхожу к нему — я готов дрожать, как ребенок: он мог бьі заставить меня пройти сквозь игольное ушко, чтобьі броситься в огонь!» «Везде, где я бьіл, я повелевал... Я для того и рожден»,— говорит он сам. [Taine Н. A. Les origines de la France contemporaine. T. 9. P. 25.] И люди зто знают: И с вьісотьі, как некий бог, Казалось, он парил над ними, И двигал всем, и все стерег Очами чудними своими. Тютчев Ф. И. Неман (1853)

Очами «колдуна», «пронзающими голову, ses regards qui traversent la tete» [Taine H. A. Les origines de la France contemporaine. P. 101.]: страшная сила внушения — «ма­ тая» — в зтих очах. Да, «колдун», «великий маг», творящий свою жизнь и жизнь людей, всемирную историю, как непрестанное чудо. Все зто и значит: душа Наполеона — душа Атлантидьг — магия.

438

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

Нам грозит гибелью злоупотребление «механикой»; атлантов погубило злоупотребление «магией». Наш путь иной, но цель та же, что у них: титаническая власть над природою и вьісшая точка ее — человек, становящийся Богом. Атлантьі — «сьіньї божьи», по мифу Платона. «Когда же божеская природа людей постепенно истощилась, смешиваясь с природой человеческой и, наконец, человеческая совершенно возобладала над божеской, то люди развратились... Мудрьіе видели, что люди сделались зльїми, а немудрим казалось, что они достигли вер­ шини добродетели и счастья, в то время как обуяла их безумная жажда богатства и могущества... Тогда Зевс решил наказать развращенное племя людей» («Критий»), И Атлантида погибла в морской пучине. Титанизм погубил атлантов и Наполеона — тоже. Чувством божественной мери он обладал как никогда; но, достигнув вершини могущества, утратил зто чувство или пожертвовал им титанической безмерности. Что такое «Атлантида»? Предание или пророчество? Била она или будет? Отчего именно сейчас, как никогда, ми чувствуем сквозь зтот «миф» какую-то для нас неотразимую действительность? «Человек возвеличится духом божеской, титаниче­ ской гордости — и явится Человекобог» (Йван Карамазов у Достоевского). О ком зто сказано? Об атлантах или о нас? Не такие же ли ми обреченнне, обуяннне безум­ ною горднней и жаждой могущества, «сини божьи», на Бога восставшие? И не ждет ли нас тот же конец? «Как било во дни Ноя, так будет и в пришествие С и ­ на Человеческого. Ибо, как во дни перед потопом, ели, пили, женились, виходили замуж, до того дня, как вошел Ной в ковчег; и не думали, пока не пришел потоп и не истребил всех,— так будет и пришествие Сина Чело­ веческого» (Мтф. 24. 37—39).

4 39

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

Атлантида и Апокалипсис — конец первого человечества и конец второго. Вот отчего Наполеон — человек из Атлантидьі и «апокалипсический Всадник» — вместе. И вот для чего он послан в мир: чтобьі сказать людям: «Может бьіть, скоро конец».

Злой или добрьій «ІТаполеон, человек из Атлантидьі» — зто не совсем точно; точнеє: человек из Атлантидьі — в нем. Что какое-то существо, не имеющее себе подобного, больше или меньше, чем человек, по глубокому впечатлению г-жи де Сталь,— существо божественное или демоническое, действительно, вложено, инкрустировано в человеческом существе Наполеона,— зто нам очень трудно понять, а древним бьіло бьі легко. «Наполеон — последнее воплощение бога солнца, Аполлона» — зто для нас если не пустьіе слова, то л и т ь позтический образ или отвлеченная идея; а для древних — «Александр, последнее воплощение бога Диониса» єсть живая, всемирно-исторически движущая сила, основа такой огромной действительности, как зллинистическая всемирность; точно так же Divus Caesar Imperator — основа всемирности римской. Для нашего философского идеализма — мнимохристианской, духовной бесплотности — Бог человеку трансцендентен, невоплотим в человеке, а для религиозного реализма древних — воплощен, имманентен. В зтом смьісле так назьіваемое «язичество» — дохристианское человечество — в вьісших точках своих — мистериях страдающего Бога Сьіна — ближе, чем мьі, к существу христианства, ибо в чем же зто существо и заключается, 4 40

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

как не в утверждении божественной имманентности, воплотимости Бога: «Слово стало плотью»? Древние знали, что «боги — в рост человеческий», особенно знали зто греки, чувствовавшие, как никто, божественность человеческого тела. Исполиньї — не бо­ ги, а титаньї, их огромность, безмерность — слабость, сила же богов — в человеческой мере. Знают зто и пророки Израиля. «Господи, что єсть человек, что Тьі помнишь его, и сьін человеческий, что Тьі посещаешь его? Не много Тьі умалил его пред Ангелами» (Пс. 8).— «Я сказал: вьі — боги, и сьіньї Всевьішнего — все вьі; но вьі умрете, как человеки» (Пс. 81). Кто же зти смертньїе боги, как не те богоподобньїе люди, герой, которьіх древние назьівают «сьінами божьими». И Ангел Апокалипсиса измеряет стену нового Иерусалима «золотою тростью, мерою человеческою, какова мера и Ангела» (Откр. 21). Зто и значит — хотя, разумеется, тут религиозньїй опьіт происходит в иной категории: «боги — в рост человеческий». Кажется, кое-кто из современников Наполеона видел в нем зту божескую или титаническую «инкрустацию» — «человека из Атлантидьі», хотя, конечно, слово зто никому не приходило в голову; кое-кто видел ее так же яс­ но, как белизну слоновой кости, вставленной в черное дерево, чуял в нем «не совсем человека», так же издали, по запаху, как собаки чуют волка. Но для нас зто физически зримое в лице Наполеона уже навсегда потеряно. Лучшие портрети не передают его вовсе. Кажется, вообще, портрети относятся к живому лицу его, как пепел к пламени; пламя неизобразимо в живопи­ си, в ваянии; так и лицо Наполеона. Слово скореє могло би уловить его, если би только у зтого Диониса бьіл свой Орфей. Вот один из лучших портретов его, сделанньїй когдато почти влюбленной в него, а потом вдруг испугавшейся 441

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

и возненавидевшей его женщиной. «Бонапарт — небольшого роста, не очень строен: туловище его слишком длинно. Волосьі темно-каштановьіе, глаза серо-голубьіе; цвет лица, сначала, при юношеской худобе, желтьій, а потом, с летами, бельїй, матовьій, без всякого румянца. Чертьі его прекрасньї, напоминают античньїе медали. Рот, немного плоский, становится приятньїм, когда он ульїбается; подбородок немного короток, нижняя челюсть тяжела и квадратна. Ноги и руки изящньї; он гордится ими. Глаза, обьїкновенно тускльїе, придают лицу, когда оно спокойно, вьіражение меланхолическое, задумчивое; когда же он сердится, взгляд их становится внезапно суровьім и грозящим. Ульїбка ему очень идет, делает его вдруг совсем добрьім и молодьш; трудно ему тогда противостоять, так он весь хорошеет и преображается». [Remusat C.-e. G. de. M6moires. Т. 1. Р. 100—101.] Но и зтот лучший портрет — только пепел, вместо огня. Здесь нет самого главного — того, от чего бесстрашньій генерал Бандам, «каждьій раз, подходя к Наполеону, готов бьіл дрожать, как ребенок», и что могло его заста­ вить «пролезть сквозь игольное ушко, чтобьі броситься в огонь» за императора. Зто гораздо лучше передано в простодушних словах одного бельгийского крестьянина, Наполеонова проводника на Ватерлооском поле. Когда его спросили, как показался ему император, он ответил коротко и странно: «Если бьі даже лицо его бьіло циферблатом часов — духу не хватило бьі взглянуть, которьій час. Son visage aurait ete un cadran d’horloge qu’on n ’edurait pas ose regarder Pheure». [Houssaye H. 1815.

T. 2. P. 322.]

A b o t что-то еще более странное. Много думали древние о мужеженской природе богов: даже в таком мужественном боге, как Аполлон Пифийский, просвечивает женственность, а в Дионисе, 4 42

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

страдающем боге-сьіне мистерий, достигает она своєю апогея. Чтобьі укротить титаническое буйство первьіх людей, андрогинов, боги, по мифу Платона, разрубают каждого из них пополам, на мужчину и женщину, «подобно тому как яйца, когда солят их впрок, режут волосом на две половини» («Пир»); и, хотя об зтом не сказано в мифе, невольно приходит на мьісль, не связан ли и титанизм атлантов с их мужеженской природ ой. «У нею (Наполеона) полнота не нашего пола»,— замечает Лас Каз, сам не подозревая, каких таинственньїх глубин касается здесь в существе Наполеона. [Las Ca­ ses Е. Le memorial... Т. 1. Р. 88.] Женственность у зтого самого мужественного из людей иногда внезапно проступает не только в теле, но и в духе. «Он слабеє и чувствительнее, чем думают»,— замечает очень хорошо знав­ шая зти женские чертьі его императрица Жозефина.

[Levy A. Napoleon intime. Р.339.] «Часто хвалили силу моєю характера,— вспоминает он сам,— но я бьіл мок­ рая курица, особенно с родньїми, и они зто отлично зна­ ли; когда у меня проходила первая вспьішка гнева, их упрямство и настойчивость всегда побеждали, так что, в конце концов, они делали со мной все, что хотели».

[Lacour-Gayet G. Napoleon. Р. 335.] Он часто и легко плачет, как женщина; от внезапно находящей дурнотьі надо его отпаивать сахарной водой с флердоранжем, как настоящую маркизу XVIII века. [Remusat C.-e G. de. Меmoires. Т. 3. Р. 61.] «Посмотрите-ка, доктор,— говорит он однаждьі на Св. Елене доктору Антоммарки, вьіходя к нему, совсем гольїй, после утреннего обтирання одеколоном,— посмотрите, какие прекрасньїе руки, какие округленньїе груди, какая белая кожа, совсем гладкая, без волоска... Зтакой груди могла бьі позавидовать любая красавица!» [Antommarchi F. Les demiers moments de Napoleon. T. 1. P. 125.]

443

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

Если бьі кто-нибудь сказал ему, что величайшая и страшнейшая из всех его мьіслей — сделаться, подобно Александру Великому, «вторьім Дионисом», завоевателем Индии, самьім женственньїм из всех богов,— что зта мьісль как-то мистически связана в нем с «полнотой не нашего пола», он, разумеется, ничего не понял бьі и рассмеялся. Но, может бьіть, не до смеху бьіло бьі тому ста­ рому австрийцу, которьій хорошо знал все его «штуки», всю его «магию», если бьі он усльїшал такой анекдот. «Как тебе понравилась новая императрица?» — спросили одного приезжего из провинции лакея, только что смотревшего на парадний, в золоченой восьмистекольной карете, вьіезд императрицьі Марии-Луизьі. «Очень хороша, очень! — ответил тот с умилением.— И какая добрая! Старую гувернантку свою взяла с собой в каре­ ту!» Что зто за «гувернантка», поняли только тогда, когда он обьяснил, что у нее полное, очень бледное лицо и малиновий бархатний ток с большими бельїми перьями — церемониальная шляпа самого императора: зто бнл он. [Charles de Clary. Trois mois a Paris lors du mariage de l’empereur Napoleon I-er et 1’archiduchesse MarieLouise. P., 1914. P. 83.] Надо вообразить у зтой «старой гувернантки» глаза колдуна, «пронзающие голову», на таком лице, что, «ес­ ли би оно било даже циферблатом часов, духу не хвати­ ло би взглянуть, которьш час», чтобьі понять страх бедного австрийца: «вот еще одна из его штук : проклятий колдун, оборотень — обернулся женщиной». Что же зто такое, в конце концов,— «чудо» или «чудо­ вище»? Что зто за существо в Наполеоне, «не имеющее себе подобного»,— божественное или демоническое, злое или доброе? Ницше, может бить, ответил би почти так же, как отвечает г-жа де Сталь: ни злое, ни доброе, а по ту сторону 444

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

зла и добра. Но такой ответ слишком уклончив: ведь и «по ту сторону» человеческого добра и зла єсть иное, «сверхчеловеческое», божественное. Кроме наших скудньіх нравственньїх мер, деревянньїх аршинов, єсть «золо­ тая трость», которою ангел Апокалипсиса измеряет стеньі Града Божьего,— «мерою человеческою, какова мера и ангела». Вот по зтой-то мере, что такое Наполеон? Нам зто очень важно знать, потому что если он, всетаки наш последний герой — «чудовище», то что же мьі сами? Ибо каков Герой, Человек, таково и человечество. «У Бонапарта врожденная злая природа, врожденньїй вкус к злу как в больших делах, так и в мальїх».— «Кажется, всякое великодушное мужество чуждо ему».— «Зтот человек бьіл убийца всякой добродетели»,— говорит о нем та же влюбленная в него и ненавидящая г-жа Ремюза. [Remusat С.-6. G. de. M6moires. Т. a R 383; Т. 1. Р. 106; Т. 2. Р. IX.] «Наполеон не только не бьіл зол, но бьіл естественно добр»,— говорит человек, сам очень добрьш и простой, просто любящий Наполеона, последний секретарь его, барон Фейн. [Foin A. J. Е. M6moires du baron Fain, premier secretaire du cabinet de l’empereur. P, 1909. P. 291.] Зто подтверждает и первьій секретарь, школьньїй товариш его, Буррьенн, человек недобрьій и лично против Наполеона озлобленньїй: «Я, кажется, достаточно строго сужу его, чтобьі мне поверили на слово,— и вот я говорю: вне политики он бьіл чувствителен, добр и жалостлив». [Fauvelet de Bourrienne L. A. Mfemoires sur Napol6on. T. 2. P. 150.] Подтверждает зто и русский император Александр І в 1810-м, бьівший друг, будущий враг Наполеона: «Его не знают и судят слишком строго, может бьпь, даже несправедливо... Когда я его лучше узнал, я понял, что он человек добрнй».

[Vandal A. Napol6on et Alexandre I-era. L’alliance russe sous le premier empire. R, 1914. T. 2. P. 256.]

445

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

«О, Наполеон, в тебе нет ничего современного, тьі весь из Плутарха!» — воскликнул однаждьі, взглянув на девятнадцатилетнего Буонапарте, старьій корсиканский герой, Паоли. [LasCasesЕ. Le memorial... Т. 1. P.361.] «Весь из Плутарха» — значит, весь из древней бронзьі или мрамора, совершенньїй герой, человек совершенной добродетели. И тот же Паоли восклицает, через несколько лет, когдальвенок вьіпустил когти: «Видите зтого маленького человека? Два Мария в нем и один Сулла!» [Chuquet А. М. La jeunesse de Napoleon. T. 3.

P. 91.] Зто значит: два разбойника и один узурпатор. Да, по словам и даже по безмолвньїм чувствам людей трудно судить о добре и зле в Наполеоне. «Все меня лю­ били, и все ненавидели». Слишком ослепительно скрещиваются на лице его лучи любви и ненависти. Но вот его собственное признание, как бьі нечаянная исповедь, своєму злому духу-искусителю, Талейрану, в деловой беседе, с глазу на глаз, почти тотчас после ужасного Лейпцигского разгрома 1814 года. Речь идет об испанском короле Фердинанде VII, которого оба они зама­ нили в ловушку, французскую крепость Байонну, и здесь ограбили, как «настоящие разбойники на большой доро­ ге»: заставили отречься от престола в пользу французского императора, из-за чего и вспьіхнула многолетняя Испанская война-восстание, безнадежная и безьісходная, одна из причин Наполеоновой гибели. Талейран, главньїй зачинщик и советник зтого злого дела, теперь, когда уже поздно, советует Наполеону исправить его — освободить Фердинанда из французского плена и виве­ сти войска из Испании. «Вьі еще слишком сильньї, чтобьі зто сочли подлостью»,— заключает он двусмьісленно. «Подлостью? — возразил Бонапарт.— З , не все ли мне равно! Знайте, что я ничуть не испугался бьі подлосги, если 4 46

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

бьі она бьіла мне полезной. Ведь, в сущности, нет ничего на свете ни благородного, ни подлого, у меня в характере єсть все, что нужно, чтобьі укреплять мою власть и обманьївать всех, кому кажется, будто бьі они знают меня. Говоря откровенно, я подл, в корне подл, je suis niache, essentiellement lache; даю вам слово, что я не испьггал бьі никакого отвращения к тому, что в ихнем свете назьівается „бесчестньїм поступком“. Тайньїе склонности мои, в конце концов, естественньїе и противоположньїе тому притворному величью, которьім мне приходится себя украшать, дают мне бесконечньїе возможности обманьївать людей во всем, что они обо мне думают. Итак, мне только нужно знать сейчас, согласно ли то, что вьі мне советуете, с моей ньінешней политикой, а также,— прибавки он с сатанинской усмешкой,— нет ли для вас какой-нибудь тайной в ь іг о д ь і толкать меня на зто дело». [Remusat С.-Е. G. de. Memoires. Т. 1. Р. 106.] Чтобьі понять зту странную исповедь, надо сначала понять духовника. Талейран тоже, в своем роде, существо необьїкновенное: человек большого ума, но совершенно пустого, мертвого, потому что всякий живой ум уходит корнями своими в сердце, а у него, вместо сердца, щепотка могильного праха или той пьіли, на которую рассьіпается гнилой гриб-дождевик. И он зто знает, чувствует свою бездонную, внутреннюю пустоту, небьітие и злобножадно завидует всем живьім, сущим — Наполеону особенно, потому что он сущий, живой по преимуществу. Чем же они связаньї? Тем, что Наполеону кажется в Талейране деловьім реализмом, гениальною небрезгливостью к самой смрадной из человеческих кухонь — политике. Да, зтим, но и чем-то еще, более глубоким, трансцендентньїм. Кажется, они связаньї, как Фауст и Мефистофель, человек и его потусторонняя «тень»: самое несущее прилипло к самому сущему.

447

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

«И всего удивительнее, что Наполеон, по крайней ме­ ре одну минуту, как будто любит или, может бьіть,— зто еще удивительнее,— жалеет Талейрана, из какой-то трансцендентной вежливости или осторожности, обращается с зтим „бесом“ своим, как с ангелом-хранителем. Чем иначе обьяснить такую сцену? В 1806 году, восемь лет до той странной исповеди, отправляясь в первую Прусскую кампанию, прямо из дворца на фронт, и, в последнюю минуту, прощаясь с императрицей Жозефиной и Талейраном, Наполеон обнимает их вместе, прижимает к своей груди нежно, крепко и плачет: „Как тяжело, однако, покидать два существа, которьіе лю­ б и т ь больше всего на свете!“ Плачет так, что ему делается дурно, и, по обьїкновению, его приходится отпаивать флердоранжем». [Ibid. Т. 3. Р. 81.] Минута, конечно, прошла, и он понял, с кем имеет дело, но, и поняв, не может от него отделаться, как Фауст от Мефистофеля, с тою, впрочем, разницей, что тут «магия» принадлежит не бесу, а человеку. «Вьі, сударь, навоз в шелковом метке!» — зто только один из бесчисленньїх легких пинков ногою слишком ласковому пуделю — Мефистофелю. А вот и настояіцее, можно сказать кровавое, хльїстом по лицу, избиение. Сцена происходит в Тронном зале Тюильрийского дворца, в кругу первьіх сановников, в 1809 году, когда император, узнав о заговоре против него Талейрана, принужден бьіл поспешно вернуться в Париж из неоконченной Испанской кампании. Наполеон кричит на Талейрана в непритворном бешенстве, что очень редко случалось с ним, а тот, в привьічной позе, облокотившись о вьіступ камина, чтобьі облегчить свою хромую ногу,— он хром, как бес,— слушает невозмутимо и, не сморгнув глазом, принимает на лицо своє ударьі хльюта.

448

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

«Вьі, сударь, вор, подлец, человек без совести, вьі в Бо­ га не веруете! Вьі всю вашу жизнь только и делали, что нарушали ваш долг, обманьївали и предавали всех. Для вас нет ничего святого, вві отца родного продали бьі. Я осьіпал вас милостями, а вві способньї против меня на всякое злодейство. Вот уже десять месяцев как, судя вкривь и вкось и воображая, что мои дела в Испании плохо идут, вьі имеете бесстьщство говорить всем, кто желает вас слушать, будто вн всегда осуждали зто предприятие, тогда как сами же вьі дали мне первую мьюль о нем и упорно толкали меня на него... Какие же ваши замьюльї? Чего вьі хотите? На что надеетесь? Осмельтесь мне зто сказать в глаза. Вьі заслужили, чтобьі я разбил вас, как зтот стакан, но я слишком презираю вас, чтобьі пачкать о вас руки!» Рук не запачкал: Талейран остался цел и даже скоро «призван бьіл к совету в делах величайшей важности».

[PasquierE. D. Histoire de mon temps. T. 1. P. 359.] И o h зто знал заранее, еще тогда, когда слушал брань Наполеона, и все ударьі шли не мимо, а сквозь него, как сквозь тело призрака. Трудно сказать, кто в зтой страшной сцене страшнеє, сильнеє — в своем роде бессмертнее,— На­ полеон или Талейран, сущий или несущий. И такому духовнику такая исповедь! Можно ли зтому верить? Можно. Талейран слишком умен, чтобьі грубо лгать; слишком хорошо знает, что грубая ложь скоро обличается, а ему нужно, чтобьі ложь не обличалась никогда, и великий человек вошел в потомство с зтим неизгладимьім, им же самим, на лбу своем вьіжженньїм клеймом: «под­ лец». Талейран лжет тончайшею, в самом деле «сатанинскою»,— почти правдою — тою, котрую один волосок отделяет от правдьі полной. Очень вероятно, что он передает слова Наполеона со всею возможною точностью; только чуть что передвигает их смьісл, меняет их тон — «музьїку»: в таких контрапунктах лжи Талейран — гений.

15 — 1034

4 49

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

Мог ли сказать Наполеон: «Я подл, я в корне подл»? Если и мог, то, конечно, не с тою целью, как зто дает по­ нять Талейран,— не для того, чтобьі цинически хвастать своєю «подлостью», вьіворачивая душу свою наизнанку перед таким зеркалом. В самом деле, какой же в мире подлец сам о себе говорит: «Я подл»? Какому подлецу не хватит ума сохранить вид благородства, и даже так, что, чем подлее, тем благороднеє? О, конечно, нравственньїй суд Талейрана и ему подобньїх, со всей их «цивилизацией» — «навозом в шелковом мешке», Наполеон презирает. «Тайньїе склонности мои, в конце концов, естественньїе — qui viennent de la nature — от природьі идущие...» Зтих бьі слов Талейрану, при всей гениальности лжи его, не видумать: тут сльїшен голос Наполеона — рев «допотопного чудовища». Подлинньї, вероятно, и зти слова: «В сущности, нет ничего на свете ни благородного, ни подлого». Надо би только прибавить: «на вашем свете, господин Талейран». Разве зто для Талейрана не абсолютная истина? Чье же лицо отразилось в ней, как в зеркале,— Наполеона или само­ го Талейрана? Нет, кажется, на зтот раз гений одурачивания сам остался в дураках и, кажется, даже сам предчувствовал, что так оно и будет. «Зтот дьявольский человек обманьївает во всем,— жалуется он своей наперснице г-же Ремюза.— Даже страсти его неуловимьі, потому что он умеет и в них притворяться, хотя у него єсть настоящие страсти».

[Remusat C.-e. G. de. Memoires. Т. 1. Р. 118.] Казалось би, ясно, какие: честолюбне, властолюбне? Нет, Талейран знает или смутно угадьівает, что предмет настоящих страстей Наполеона, или, точнеє, одной-единственной страсти, что-то более глубокое, первичное. Что же именно, зтого он не знает. Не знаєм и ми, по крайней мере, не умеем назвать; можем только намекнуть: полнота 450

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

бьітия — не жизнь, а то, из чего вьіходит и во что возвращается всякая жизнь,— бьітие в вьісшем пределе своем; то сущеє, что делает самого Наполеона, по слову Ницше, «существом реальнейшим», ens realissimum, и что менее всего доступно Талейрану — не-сущему,— вот предмет настоящей, единственной страсти Наполеона и вот почему зависть-ненависть Талейрана к нему так неутолима и беспомощна. Но если даже зтот «злой дух» его, «клеветник» по преимуществу не находит в нем того коренного зла, за которое человек достоин имени «злодея», то где же оно? «Других унижает падение, а меня возвьішает бесконечно,— говорит Наполеон на Св. Елене.— Каждьій день срьівает с меня кожу тирана, убийцьі, злодея». [Las Ca­ ses Е. Le memorial... Т. 4. Р. 82.] Как же наросла на нем зта кожа? Не бьіло ли в жизни его хотя бьі одного совершенно злого дела — злодейства? Кажется, он сам искренно думает, что не бьіло. «Моя природа чужда злодейства; не бьіло за все моє правление ни одного действия, за которое я не мог бьі ответить на суде, не говорю без стьіда, но даже с некоторой для себя честью». [Ibid. Р. 255.] — «Я не совершил ни одного преступления во всей моей политической жизни; я мог бьі зто утверждать перед лицом смерти. Если бьі я бьш способен на преступление, меня бьі не бьіло здесь» (на Св. Елене).— «Да и на что мне оно? Я слишком для него фаталист и слишком презираю людей». [O’Meara В. Е.

Napoleon en exil. Т. 1. Р. 313; Т. 2. Р. 6.] А дело герцога Знгиенского? Забьіл он о нем или помнит, но считает себя невинньїм? Дело бьіло так. В начале 1804 года арестованьї сорок заговорщиков, имевших намерение покуситься на жизнь Первого Консула, большею частью наемники английского правительства; в том числе Жорж Кадудаль, бре451

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

тонский «шуан»-роялист, и два генерала, Пишегрю и Моро, знаменитий победитель под Гогенлинденом, бив­ ший Бонапартов соперник. Три последних года, с покушения на Никезской улице, Первий Консул бьіл в самом деле окружен убийцами. «Воздух полон кинжалами»,— остерегал его бивший министр полиции Фуше. [LacourGayet G. Napoleon. P. 160.] Да он и сам зто чувствовал: «Что я, собака, что ли, которую всякий прохожий на улице может убить?» [S6gur Р. Р. Histoire et memoires. Т. 2. Р. 252.] — «Мне принадлежало естественное право самозащитьі,— вспоминает он на Св. Елене,— на меня напа­ дали со всех сторон и каждую минуту... духовне ружья, адские машини, заговори, западни всех родов... Я, наконец, устал и воспользовался перекинуть террор обратно в Лондон... Война за войну... кровь за кровь».— «Ведь и моя кровь тоже не грязь. Моє великое правило, что в войне и в политике зло извинительно, поскольку оно необходимо; все же остальное — преступление» [Las Ca­ ses Е. Le memorial... Т. 4. Р. 263, 264.] Предполагали — ошибочно, как потом доказано б и ­ ло с несомненностью,— что в заговоре участвовал и даже одно время находился в Париже герцог Знгиенский, Людовик Бурбон Кондз, один из последних отприсков старого королевского дома Франции. Зто бьіл болезненного вида человек лет тридцати с тихим и грустньш лицом «бедного рицаря». В маленьком городке Зттенгейме маркграфства Баденского, неподалеку от Рейна и французской границн, он жил уединенно, мало занимался политикой, охотясь и предаваясь любовним мечтам. «Помню, как сейчас,— продолжает вспоминать Напо­ леон на Св. Елене,— я сидел однаждн, после обеда, за чашкой кофе; вдруг входят и обьявляют о новом заговоре герцога Знгиенского... Я даже хорошенько не знал, кто он такой... Но все подготовили заранее». [Ibid. Р. 25—26.]

452

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

Подютовил Талейран. Он же настоял на аресте герцога, вопреки международному праву, на чужой территории.

15 марта взвод французских жандармов перешел че­ рез границу, пробрался в Зттенгейм, окружил потихоньку дом герцога, вломился в него, с саблями наголо и пистолетами в руках, арестовал герцога, усадил его в карету и увез, под конвоєм, сначала в Страсбург, а оттуда в Па­ риж, в Венсенскую крепость. Первьш Консул хотел поручить зто дело генералу Мюрату, тогдашнему парижскому губернатору. Но тот отказался наотрез: «Мундир мой запачкать хотят, но зтого я не позволю!» [Pasquier Е. D. Histoire de mon temps. T. 1. P. 192.] Бонапарт все взял на себя, но, конечно, «ангел-хранитель» его, Талейран, стоял за ним неотступно. Министр полиции, Савари, бьіл только слепьім орудием обоих. Для суда над герцогом назначена бьіла военно-полевая комиссия. «Кончить все в зту ночь,— сказано бьіло в приказе.— Приговор, если он будет, как я не могу в зтом сомневаться, смергньїм, привести в исполнение немедленно и виновного похоронить на одном из крепостньїх дворов.— Бонапарт». [Lacour-Gayet G. Napoleon. Р. 162.] На первом допросе обнаружилась совершенная невинность герцога. «Настоятельно прошу личного свидания с Первьім Консулом,— написал он под допросньїм листом.— Имя моє, мой сан, образ мьіслей и ужас моего положення позволяют мне надеяться, что он мне в зтом не откажет». [Ibid.] Просьба не бьіла передана по назначению: ее задержал Талейран.

21 марта, в два часа пополуночи, герцога привели в комиссию. Второй допрос ничего не прибавки к первому. Подсудимьій отвечал с достоинством; не думал скрьівать — зто, впрочем, и так знали все,— что готов стать под знамена держав, воюющих с незаконньїм правительством 453

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

Бонапарта, «потому что отого требуют сан и кровь Бурбонов, текущая в моих жилах»; но самую мьісль о покушении на жизнь Первого Консула отверг с негодованием. Только что подсудимого вьівели — судьи постанови­ ли смертньїй приговор, но, хорошенько не зная, по каким статьям какого закона судят его, оставили для них белое место в строке. Невинность герцога бьіла для них так очевидна, что они решили, вместе с просьбой о свидании, послать Первому Консулу своє ходатайство о по­ милований. Но не успели. [Pasquier Е. D. Histoire de mon temps. T. 1. P. 185-187.] В половине третьего пополуночи — значит, суд продолжался менее получаса — жандарми вошли в камеру герцо­ га. Когда его вели вниз по лестнице, в крепостной ров, он спросил, куда его ведут. Никто ему не ответил. Снизу пах­ нуло холодом. Он схватил за руку одного из спутников и опять спросил: «В тюрьму?» Но вдруг, увидев взвод солдат с ружьями, понял. Отрезал прядь волос, снял с руки пер­ стень и просил отослать их на память своей возлюбленной, принцессе Роган-Рошфор. Потом спросил: «Разве мне не дадут священника?» «Капуцином хочет умереть, что ли?» — раздался с крепостного вала чей-то насмешливьш голос, кажется министра Савари. Герцог опустился на колени, помолился, встал и проговорил: «Как ужасно уме­ реть от руки французові» Ему хотели завязать глаза, но он просил зтого не делать. Раздался залп, и он упал мертвим.

[Lacour-Gayet G. Napoleon. Р. 165.] Накануне весь день Первьій Консул просидел, запер­ шись, у себя в кабинете. Жозефина ворвалась к нему, упала, вся в слезах, к ногам его и умоляла за герцога. Он грубо оттолкнул ее ногою и сказал: «Ступайте прочь! Ви ребенок и ничего не понимаете в политике!» А на следующий день, в пять часов утра, лежа в посте­ ли, рядом с нею, он разбудил ее и сказал: «Сейчас герцога 454

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

Знгиенского нет в живьіх». Она закричала, заплакала. «Ну ладно, спи! — проговорил он сухо и опять, как намедни, прибавил: — Тьі ребенок». [Pasquier Е. D. Histoire de mon temps. T. 1. P. 194.] Что зто, бесчувственность? Едва ли. За два дня до каз­ ни Шатобриан видел Первого Консула в Тюильрийском дворце, на большом вьіходе, с таким страшньїм лицом, что, вернувшись домой, сказал друзьям: «Бонапарт или болен, или с ним случилось что-то необьїкновенное, чего мьі не знаєм». [Lacour-Gayet G. Hapoleon. Р. 165.] «Что тьі сделал, мой друг, что тьі сделал»,— плакала Жозефина в самьій день казни. «Да, несчастньїе слишком поторопились,— проговорил он задумчиво и потом прибавил: — Делать нечего, надо принять вину на себя: взвалить ее на других — подло». [SeGur Р. Р. Histoire et memoires. Т. 2. Р. 269.] Граф Сегюр видел его, дня три-четьіре спустя, на обедне в Тюильрийской часовне. «Я жадно смотрел на него... Мне казалось, что окровавленная жертва предстоит алтарю... Я искал в лице его угрьізения или хотя бьі сожаления... но ничего не изменилось в зтом лице... оно бьіло спокойно». После обедни Первьш Консул обходил рядьі сановников и заговаривал с ними о деле Знгиена: видимо, хотел узнать впечатление; но единственньїм ответом ему бьіла подлая лесть или угрюмое молчание. И вдруг он сам стал угрюмьім, умолк и внезапно вьішел. [Ibid. Р. 274.] «Мьі вернулись к ужасам 93-го года. Та же рука, что извлекла нас из них, в них же опять погружает,— говорил граф Сегюр, вьіражая в зтих словах тогдашние чувства лучших людей.— Я бьіл уничтожен. Прежде я гордился великим человеком, которому служил; он бьіл для меня совершенньїй герой, а теперь...» Духу не хватает ему кончить: «теперь, вместо героя, злодей».

455

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

Наполеон на трех различньїх стадиях

Скоро Бонапарт получил награду за убийство — три с половиной миллиона голосов в ответ на предложение Сената обьявить его императором: перешагнул на пре­ стол через неостьівший труп Знгиена. Так совершился древний ужас Горгоньї — человеческое жертвоприношение: жрец вонзил нож в сердце жертвьі и «увидел солнце,— какое лучезарное!». «Зти люди хотели убить в моем лице Революцию,— говорит император своим приближенньїм.— Я должен бьіл защищать ее. Я показал, на что она способна».— «Когда все успокоится, меня уже не будут осуждать — поймут, что зта казнь єсть великое политическое действие».— «Я заставші навсегда замолчать и якобинцев, и роялистов». [Remusat C.-e. G. de. Memoires. Т. 1. R 347, 389, 390.] «Знаєте, государь, лучше не будем об зтом говорить, а то я заплачу...» — сказала ему однаждьі г-жа Ремюза, 4 56

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

когда речь зашла о герцоге. «A-а, слезьі! Единственньїй довод женщиньї!» — рассмеялся он. [Ibid. Р. 388.] Страшнеє всего, что он как будто в самом деле не понимает, о чем идет речь; ребенок понял бьі, а он, умнейший из людей, не понимает. «Как? Зту старую историю все еще помнят? Что за ребячество»,— удивляется он в 1807 году, когда узнает, что в Петербурге помнят герцога Знгиенского. [Ibid. Т. 3. Р. 273.] Но он и сам хорошо помнит его и, чем дальше, тем лучше. Сколько крови на войне пролил и забьіл, а зту помнит. Нельзя сказать, чтобьі он никогда в зльїх делах своих не каялся или, по крайней мере, не сознавался в них. «Я очень плохо принялся за зто дело,— говорит он о за­ хвате испанского престола, причине той бесконечной войньї, в которой увяз, как в болоте, так что уже никогда не мог из нее вибраться.— Слишком очевидной оказалась безнравственность, несправедливость слишком циничной, и все зто имеет вид прескверньїй, потому что я потерпел неудачу; покушение, благодаря зтому, предста­ вилось во всей своей безобразной наготе... Язва зта меня изьела». И еще, по другому поводу: «Нельзя возлечь на ложе царей, не заразившись от них безумьем; обезумел и я». [Lacour-Gayet G. Napoleon. Р. 423, 441.] В зльїх делах своих кается, а в зтом, злейшем, нераскаян; так, по крайней мере, кажется ему самому и дру­ гим. На Св. Елене Лас Каз не смеет заговорить о герцоге Знгиенском и краснеет, когда Наполеон сам заговаривает спокойно, с «неотразимой и увлекательной логикой». «Когда он кончил, я бьіл изумлен, ошеломлен... Я уверен, что он сейчас простил бьі его». Так в беседах наедине, а при посторонних свидетелях «вдруг все изменялось: 4 57

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

он говорил, что дело зто оставило в нем сожаление, но не угрьізение, ни даже тени сомнения (scrupule)».

[Las Cases Е. Le memorial... T. 4. P.260.] А все-таки, в мьіслях его, что-то двоится. «Зтот мерзавец Талейран передал мне письмо герцога только через два дня после его смерти». [O’Meara В. Е. Napoleon en exil. Т. 1.] А если бьі раньше — «я, конечно, простил бьі его», говорит однаждьі; а в другой раз, «как бьі обращаясь к потомству»: «Ес­ ли бьі зто надо бьіло снова сделать, я сделал бьі снова».

[Las Cases Е. Le memorial... Т. 4. Р. 267.] Видимо, сам хорошенько не знает, что сделал бьі — казнил или простил. За три дня до смерти, уже в наступающих муках агонии, потребовал запечатанньїй конверт с завещанием, вскрьіл его, прибавил что-то потихоньку от всех, опять запечатал и отдал. Вот что прибавил: «Я велел арестовать и судить герцога Знгиенского, потому что зто бьіло необходимо для безопасности, блага и чести французского народа, в то время когда граф д’Артуа, по его собственному признанню, содержал шестьдесят убийц в Париже. В подобньїх обстоятельствах я снова поступил бьі так же». [Ibid. Т. 4. Р. 641.] Не значит ли зто: «Перед лицом смерти, лицом Божьим, я невинен»? Да, значит,— но и еще что-то, совсем другое. «Вопреки ему самому, я верю в его угрьізения: они преследовали его до гроба. Терзающее воспоминание внушило ему прибавить зти слова в завещании»,— гово­ рит канцлер Паскье, хорошо знавший Наполеона и близкий свидетель зтого дела. [Pasquier Е. D. Histoire de mon temps. T. 1. P. 103.] Кажется, так оно и єсть: зта мука терзала его всю жизнь, с нею он и умер — угрьізение без раскаяния. Проще и лучше всех говорит об зтом лорд Голланд, истинньїй друг Наполеона: «Надо признать, что он виновен в зтом преступлении; оправдать его нельзя ничем: 458

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

оно останется на памяти его вечньїм пятном». [Hol­ land Н. R. Souvenirs des cours de France... P. 169.] Ho, если бьі спросили: «Наполеон совершил злодейство; значит, он злодей?» — лорд Голланд ответил бьі, как отвечает вся его книга о Наполеоне: «Нет, хороший человек». Может ли хороший человек совершать «злодейства»? Прежде чем ответить, пусть каждьш из нас вспомнит, нет ли и в его жизни «Знгиена»? Может бьіть, не худшие, а лучшие из нас ответят: «Есть». Да, у каждого из нас — свой Знгиен — чумное пятно, которьім проступает на всякой душе человеческой то, что христиане назьівают «первородньїм грехом»: у маленьких — маленькое, у средних — среднее, а у больших — большое. Бьіло оно и у кроткого царя Давида: Урия Хеттеянина кровь. Между Давидом и Наполеоном разница, конечно, большая: тот покаялся, а зтот каяться не захотел, или не мог, или сам не знал, что кается. «Все меня любили, и все ненавидели». Но никто никогда не жалел, а может бьіть, в зтом-то он больше всего и нуждался, потому что, как зто ни странно сказать, он бьіл, при всем своем величин, жалок. Чтобьі зто понять, стоит только вспомнить: самий последний из людей мо­ жет молиться, а он не мог. А все-таки — «хороший человек». Зто знает бедньїй Тоби, садовник на Св. Елене, старий малайский раб. Очень хотелось Наполеону викупить его из рабства. Но губернатор острова, Гудсон Лоу, не позволил. Наполеон жалел беднягу Тоби, может бить, потому, что чудилось ему в судьбе их что-то общее: оба они били жертви европейской «цивилизации». Тоби родился свободньш, ди­ ким, а европейцн «просветили» его, обманули, увезли с родини и продали в рабство. Полюбил и Тоби Наполеона: не назнвал его иначе как «добрий господин», good gentleman, или еще лучше: «добрий человек», good man.

4 59

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

[O’Meara В. Е. Napoleon en exil. Т. 1. Р. 17; Las Cases Е. Le memorial... Т. 1. P.305; Abell L. Е. Napol6on a SainteHelene: Souvenirs de Betzy Balcombe. P, 1898. P. 62.] Зто знают и чумньїе в Яффе. 11 марта 1799 года, во время Сирийской кампании, молодой генерал Бонапарт, чтобьі устьщить перетрусивших врачей и успокоить сол­ дат — доказать им, что чума не так страшна, как думают, посетил больницу чумньїх, долго ходил между ними, утешал их, брал за руку и одного помог перенести. [Вопреки сомнению Бурриенна (1, 372), зто подтверждают не только граф Дор, хирург Ларрей, доктор Дженетт, но и сам Наполеон в беседе с О’Меара (3, 210).] Знают зто и те раненьїе, которьім, при отступлении от Акрьі, в страшной Сирийской пустьіне, где люди издьіхают от зноя, генерал Бонапарт велит отдать всех лошадей, мулов и верблюдов, и свою лошадь тоже; а когда ко­ нюх его, не поверив зтому, спрашивает, какую лошадь ему оседлать, он бьет его хлистом по лицу и кричит: «Все пешком, все, черт побери, и я первьш». Знают зто и те французские крестьяне, которьіе, на его последнем пути из Ниора в Рошфор — на Св. Елену,— бегут за ним и кричат сквозь слезьі: «Виват император! Останьтесь, останьтесь с нами». Бьіл сенокос, и вьісокие стога напоминали им большие дренажньїе работьі, исполненньїе, по приказанию Наполеона, в 1807 году и превратившие всю зту болотистую, некогда бесплодную и лихорадочную местность в цветущий луг. «Видите, как народ благодарен мне за добро, которое я ему сделал!» — говорит он спутникам. [Houssaye Н. 1815. Т. 3. Р. 356.] Да, все пройдет, забудется, а зто останется — осушенное бо­ лото — «устроенньїй хаос». Знают зто и те тьісячи людей, которне умирают за него на полях сражений с восторженньїм криком: «Виват император!» Знают или чувствуют, что он хочет добра, 460

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

потому что, воистину, главная воля его — всемирное соединение людей — добро величайшее. «Наполеон весь жил в идее, но не мог уловить ее своим сознанием — опять, как уже столько раз, вспоминаются мудрьіе слова Гете.— Он отвергает вообще все идеальное и отрицает его действительность, а между тем усердно старается его осуществить». Зто и значит: мьісли и слова его могут бьіть зльїми, но воля — добрая. Он лучше, чем сам о себе говорит и думает: зло снаружи, добро внутри. Вот почему не надо слишком верить зтому неподвижному, неумолимому, как из бронзьі или мрамора изваянному, лицу. «Я мог бьі узнать о смерти женьї, сьіна, всех моих близких, не изменяясь в лице; оно казалось бьі равнодушньїм и бесчувственньїм, но, когда я остаюсь один, я снова человек и страдаю». [O’Meara В. Е. Napoleon еп exil. Т. 3. Р. 363.] Стьщливость страдания, стьідливость добра — они почти всегда связаньї — свойственньї ему в вьісшей степени. «Во мне два человека: один — головьі, другой — сердца». [Roederer Р. L. Atour de Bonaparte. Р. 346.] «Не думайте, что сердце у меня менее чувствительно, чем у других людей; я даже добр, но, с самого раннего детства, я подавлял в себе зту сторону души, и теперь она во мне заглохла». [Fournier A. Napoleon І. Т. 2. Р. 223.] Может бьіть, не сам подавлял, а жизнь: в черной работе ее, душу, себе намозолил, как руки, и жестокой сделалась она, но не заглохла. «Первьім делом его после всякого сражения бьіла забота о раненьїх,— вспоминает барон Фейн.— Сам обходил поле, приказьівал подбирать своих и чужих одинаково; сам наблюдал, чтобьі делались перевязки тем, кому они еще не бьіли сделаньї, и чтобьі все, до последнего, перенесеньї бьіли на амбулаторньїе пунктьі или в ближайшие госпитали».— «Некоторьгх поручал особо своєму 461

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

лейб-хирургу Йван (Ivan) и потом забагливо расспрашивал его о малейших подробностях в ходе лечения, о свойствах раньї, о надежде на вьіздоровление и об опасности — обо всем хотел знать. Благодаря зтим сведениям, много делал добра потихоньку — один Бог знает сколько».— «Походньїй кошелек его бьш точно с дьірою: так щедро сьіпалась из него милостиня». [Fain A. J. Е.

Memoires. Р. 253—257.] На поле Бородинского сражения лошадь Наполеона задела копитом раненого, и тот зашевелился, простонал. Император, в гневе, закричал на штабних, начал их бранить последними словами за то, что они не заботятся о ранених. «Да ведь зто русский, Ваше Величество»,— заметил кто-то, чтобьі успокоить его. «Что из того? — воскликнул он в еще большем гневе.— Разве ви, сударь, не знаєте, что после победьі нет врагов — все люди!»

[SeGur Р. Р. Histoire et memoires. Т. 4. Р. 403.] Обходя поле Линьийского сражения, за двоє суток до Ватерлоо, он увидел прусского офицера, тяжелораненого, и подозвал бельгийского крестьянина. «Веришь в ад?» — «Верю».— «Позаботься же об зтом раненом, если не хочешь попасть в ад; я тебе его поручаю. Иначе будешь гореть в аду. Бог хочет, чтоб ми били милосердни­ ми». [Houssaye Н. 1815. Т. 2. Р. 229.] Зто не молитва, но стоит, пожалуй, многих молитв. Вспомнил однаждн на Св. Елене, как, лет двадцать назад, в первую Итальянскую кампанию, после какогото большого дела — какого именно, уже забьіл,— обходя с несколькими спутниками, в тихую, лунную ночь поле сражения, с которого еще не успели подобрать убитих, вдруг увидел собаку, вившую над трупом своего господина; когда они подошли, она бросилась к ним; потом опять отбежала к трупу и начала лизать его лицо; и опять к ним; и так много раз, все воя, «как будто признвая на 4 62

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

помощь или требуя мщения».— «Никогда ничто ни на одном поле битвьі не производило на меня такого впечатления...» «Зтот человек,— подумал я ,— всеми покинут, кроме собаки. Какой урок дает людям природа в ли­ це отого животного. В самом деле, что такое человек и какая тайна в чувствах его? Я, командовавший в стольких сражениях и спокойно смотревший на гибель стольких людей, бьіл потрясен отим жалобним воем собаки».

[Las Cases Е. Le memorial... Т. 1. Р. 312.] Воет и сам, как собака, как Ахиллес над Патроклом,— над маршалом Данном, храбрьім из храбрьіх, когда под Зсслингом раздробило ему обе ноги ядром. И ночью, один, в императорской ставке, когда ему подали ужин, ест через силу и плачет, и слезьі капают в суп. [Marbot М.

M6moires. R, 1891. Т. 2. Р. 203, 210; SeGur Р. Р. Histoire et memoires. Т. 3. Р. 358; Las Cases Е. Le memorial. T. 3.

P. 222.] «Страшное зрелище! — повторяет, обходя Зйлауское поле.— Вот что должно бьі внушить государям любовь к миру и омерзение к войне». [S6Gur Р. Р. Histoire et memoires. Т. 3. Р. 169.] Лжет, говорит слова для потомства? Зто легко решить — и ошибиться легко. Но вот уже не слова, а дело. В 1815 году, перед вторим отречением, знал, что, стоит ему только сказать слово, подать знак, чтобьі вспьіхнула гражданская война и если не Франция, то, может бьіть, он спасся бьі. Но не захотел, сказал: «Жизнь человека не стоит такой ценьї»,— и подписал отречение. [Houssaye Н. 1815. Т. 3. Р. 41.] Если на одну чашу весов положить зто, а на другую — те страшньїе слова: «Я плюю на жизнь миллиона лю­ дей», то какая чаша перевесит? Страшньїе слова вообще любил говорить — на свою же голову: жадно слушают их два паука, Талейран и Меттерних, как жужжание мухи, попавшейся к ним в сеть; 463

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

слушает и умньїй Тзн, и добрьш Толстой, и сорок тьісяч судей: «Он мал, как мьі, он мерзок, как мьі!» «Пусть он действительно говорил: „Когда моя вели­ кая политическая колесница несется, надо, чтобьі она пронеслась, и горе тому, кто попадает под ее колеса! “ — зто только слова для сценьї,— замечает барон Фейн,— я сльшіу великого акгера, но лучше узнаю Наполеона, когда он говорит: „Пусть ночь пройдет по вчерашней обиде“. Или еще: „Нельзя сказать, чтобьі люди бьіли в корне неблагородньі“. А ведь зто на Св. Елене сказано!»

[Fain A. J. Е. Memoires. Р. 291.] «Он кричал, но не ударял,— вспоминает де Прадт.— Я сам сльїшал, как он сказал однаждьі, после сильнейшей вспьішки гнева на одного из своих приближенньїх: „Несчастньїй, он заставляет меня говорить то, чего я не думаю и не подумал бьі сказать14. Через четверть часа он снова призьівал тех, кого удалил, и возвращался к тем, кого обидел: я зто знаю по опьіту». [Ibid. Р. ЗОЇ.] «Я только вот до зтого места сержусь»,— говорил На­ полеон де Прадту, проводя ладонью по шее. [Fauvelet de Bourrienne L. A. Memoires sur Napoleon. T. 2. P. 139.] «Знайте, что человек, истинньїй человек, не способен к ненависти,— говорил он Лас Казу.— Гнев и досада его не идут дальше первой минутьі... зто только злектрическая искра... человек, созданньїй для государственньїх дел, для власти, не смотрит на лица; он видит только вещи, их вес и последствия». «Кажется, он мог бьі сделаться союзни­ ком злейших врагов своих и жить с человеком, КОТОрЬІЙ причинил ему величайшее зло»,— удивляется Лас Каз. Сам Наполеон думает, что он так легко прощает лю­ дей только из презрения, но, может бьіть, и не только. «Вьі не знаєте людей,— говорит он союзникам своим на Св. Елене, когда те негодуют на его бесчисленньїх предателей.— Знать, судить людей трудно. Знаютли они 464

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

сами себя? И потом, я бьіл больше покинут, чем предан; слабости вокруг меня бьіло больше, чем изменьї: зто — отречение Петра; раскаяние и слезьі могут бьіть близки к нему». И он заключает едва ли не самим добрьім и мудрьім из своих слов: «Большая часть людей не дурна».

[Las Cases Е. Le memorial... Т. 4. Р. 243; Т. 1. Р. 273—274.] В нашей «христианской» цивилизации нет слова для того, что древние назьівают: virtus. Зто не наша «добродетель», а скореє доблесть, мужество и вместе с тем до­ брота как вьісшая сила и твердость духа. Именно такая доброта у Наполеона. На зтом «святом камне» — PietraSanta, как називалась одна из его корсиканских прабабушек,— зиждется он весь. Благодарность — неугасимая память добра, непоколебимая верность добру — єсть добродетель мужественная по преимуществу: вот почему она так сильна в Наполеоне. «Я презираю неблагодарность, как самий гнусньш порок сердца»,— говорит он из глубиньї сердца. Благо­ дарность — доброта затаенная — теплота глубоких вод. Вот почему он скрьівает ее целомудренно: «Я не добр; нет, я не добр, я никогда не бьш добрим, но я надежен».

[Holland Н. R. Souvenirs des cours de France... P. 198.] Завещание Наполеона — один из прекраснейших памятников зтой человеческой «надежности». Всех, кто сделал ему в жизни добро, вспоминает он; воскрешает в памяти своей давно умерших; сам умирающий, благодарит их в детях и внуках и все боится, как бьі не забить кого-нибудь. За десять дней до смерти, уже в страшних муках конца, пишет собственноручно четвер­ теє прибавление к завещанию, «потому что в прежних статьях м и не исполнили всех обязательств». Следуют тринадцять нових статей. «Сину или внуку генерала Дюгамье, бнвшего главнокомандующего Тулонской армией — сто тисяч франков — знак памяти о том уваже465

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

нии, привязанности и дружбе, которьіе оказьівал нам зтот доблестньїй и бестрепетньїй генерал.— Сто тьісяч франков — сьіну или внуку Распарена, члена Конвента, за то, что он одобрил наш план Тулонской осадьі.— Сто тьісяч франков — вдове, сьіну или внуку нашего адьютанта Мьюрона, которьій бьіл убит рядом с нами, под Арколем, покрьівая нас телом своим». А в одной из первьіх статей — сто тьісяч франков главному полевому хирургу, Ларрею, потому что «зто са­ мий добродетельньїй человек, какого я знал».

[Las Cases Е. Le memorial... Т. 4. Р. 658—659,642.] Добрий знает доброго. Что старую кормилицу свою, Камиллу Илари, жену бедного корсиканского лодочника, он благодетельствует всю жизнь — неудивительно; удивительнее то, что вьіплачивает из собственной шкатулки тайную пенсию кормилице короля Людовика XVI и двум бедньїм старушкам, се­ страм Максимилиана Робеспьера. [Fain A. J. Е. Memoires. Р. 95.] Так просто и чудно примирил он в сердце своем палача с жертвою. Сердце человеческое в малом чаще застигается врасплох и познается больше, чем в большом; хуже иногда виден герой сквозь триумфальнне ворота, чем сквозь замочную скважину. «Я могу говорить о нем только полуодетом, и в зтом виде он почти всегда бьіл добр»,— вспоминает камерди­ нер Наполеона Констан. [Constant de Rebecque Н. В.

Memoires. Т. 1. Р. 7.] Как-то раз, в одной из зарейнских кампаний, после нескольких бессонннх ночей, Констан глубоко заснул в императорской ставке, в креслах государя, за письмен­ ним столом его, с бумагами и воєнними картами, поло­ жив руки на стол и опустив на них голову. Вдруг вошел Наполеон с маршалом Бертье и мамелюком Рустаном.

4 66

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

Зти двоє хотели разбудить спящего, но император не позволил им и, так как другого стула в комнате не бьіло, присел на край своей походной койки, продолжая разговор с Бертье о завтрашней диспозиции. Понадобилась карта. Наполеон подошел к столу и начал вьітаскивать ее из-под локтя Констана, потихоньку, так, чтобьі его не разбудить. Но тот проснулся, вскочил и залепетал извинения. «Господин Констан, я очень жалею, что вас разбудил. Простите меня»,— сказал Наполеон с доброй ульїбкой.

[Ibid. Т. 4. Р. 20.] Многие солдатские грубости его — розовое платье Жозефиньї, нарочно облитое чернилами за то, что оно ему не понравилось, и даже знаменитьій, хотя не очень достоверньїй, удар коленом в живот философу Вольнею за глупое кощунство — все зто можно простить Наполе­ ону за зту царственную вежливость. Свитский паж, молоденький мальчик, скакал однаждьі верхом, рядом с дверцей императорской каретьі, в сильний дождь. Вьіходя из каретьі, Наполеон увидел, что мальчик промок до костей, велел ему остаться на ночлег и мною раз потом спрашивал, не простудился ли он. Паж написал об зтом матери, и та, читая письмо его, может бьіть, узнала кое-что о Наполеоне, чего не знают сорок тисяч судей. [Levy A. Napoleon intime.] Доктору О’Меаре на Св. Елене сделалось дурно, и он упал без чувств к ногам Наполеона, а очнувшись, увидел, что император, стоя на коленях, нагнулся к нему, заглядьівает в лицо его и мочит ему виски одеколоном. «Никогда не забуду той нежной тревоги, которую я увидел в глазах его»,— вспоминает О’Меара. [О’Мбага В. Е. N a­ poleon en exil. Т. 1. Р. 217.] Самое доброе в людях — самое простое, детское. «Зльїе редко любят детей, а Наполеон их любил»,— 4 67

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

вспоминает Буррьенн. [Fauvelet de Воштіеппе L. A. Me­ mories sur Napoleon. X 2. Р. 150.] Сидя на полу, Первьій Консул играет с маленьким Наполеоном, племянником своим, сам как маленький, и в зту минуту лицо у него настоящее, а через минуту, вьіходя к английскому посланнику, лорду Витворту, чтобьі накричать на него, напугать разрьівом дипломатических сношений, он надевает страшную маску. [Rimusat С.-е.

G. de. Memories. R, 1893.] «Я провел зти два дня у маршала Бессьера; мьі играли с ним, как пятнадцатилетние мальчики»,— пишет он в 1806 году, между Аустерлицем и Иеною. Четьірнадцатилетняя девочка Бетси Балькомб, хозяйская дочка в Бриарской усадьбе на Св. Елене, где На­ полеон провел первьіе месяцьі своего заточення, наслушавшись о нем с детства как о людоеде-чудовище, особенно лакомом до маленьких девочек, очень боялась встретиться с ним; но, встретившись, привикла к нему через несколько дней так, что играла, шалила с ним, как с ровесником. И через мною лет, уже старухой, не могла иначе вспомнить о нем, как о маленьком мальчике, товарище своих детских игр. [Abell L. Е. Napoleon a SainteШіепе. Р. 21, 108.] Генерал Гурго, один из его добровольньїх союзников, там же, на Св. Елене, задумал покинуть императора, но сказать ему об зтом стьідился. Однаждьі, гуляя по саду, Наполеон увидел на дороге булавку, поднял ее и подал Гурго с детской ульїбкой: «Вот, Гурго, Гургончик, була­ вочка,— я вам ее дарю!» Подарить острьш предмет — значит поссориться. Но зтого и хочет Гурго. «Что делаешь, делай скорей»,— как будто говорит ему Наполеон.

[Gourgaud G. Sainte-Helene. Т. 2. Р. 40, 450.] Грусть, упрек, ласка, насмешка, прощенне — тут все вместе, и все детское. Но ничего зтого не понял Гурго, 468

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

как ничего не понимают в Наполеоновой детскости безнадежно взросльїй Тзн и безнадежно тоскующий о детстве Толстой. «Если не обратитесь и не станете как дети...» — зто значит: детское — Божье. Вот почему в герое, человеке — Бог и дитя вместе. Таково зло и добро в Наполеоне. Что же он сам — злой или добрьш? Сказать: совсем «святой», так же грубо-неверно, как сказать: «злодей». Зло и добро в нем борются. Но и в зтой борьбе, как во многом другом, он существо не нашей породи, тварь иного творення — «человек из Атлантидьі». Сердце его — чаша смешения: капля какой-то жертвенной крови, еще не голгофской, упала в какую-то амброзию, еще не олимпийскую, и закипело смешение, брожение неистовое — то, что мьі на­ зиваєм «Наполеоновьім гением». Но, чтобьі сказать о нем просто «злодей», надо бьіть нами — детьми самого безбожного из всех веков. Хула на героя, Человека,— хула на человечество. Вот уже сто лет как мьі хулим Наполеона. Не пора ли наконец сказать: самьій оклеветанньїй из всех героев — он. Мертвое лицо его — одно из прекраснейших человеческих лиц. [Lacour-Gayet G. Napoleon. Р. 564; Abrant6s L. S.-M. Memoires. T. 2. P. 304.] Наполеон на смертном ложе — рисунок английского капитана Мерриета (Marryat), сделанньїй 5 мая 1821 г., в самий день смерти императора. Ясное и чистое, как небо. Видно по зтому лицу, что если не в жизни, то в смерти он победил зло до­ бром, исполнил «меру человеческую, какова мера и Ан­ гела». Спящий полубог и ангел вместе; павший с неба на землю, херувим сильї и света. А мьі его не узнали и вот что сделали с ним!

4 69

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

Работник

С о ед и н ен и е противоположностей — так можно определить гений Наполеона; так он и сам определяет его. «Редко и трудно соединение всех качеств, нужньїх для великого генерала. Самое желательное, что сразу вьідвигает человека на первое место, зто — равновесие ума или таланта с характером или мужеством». Зто значит, по вьіражению Наполеона: «бить квадратним в вьісоте, как в оснований». [Las Cases Е. Le memorial... Т. 1. P.35.] Основание квадрата — мужество, воля, а вьішина его — ум. «У Бонапарта ум в равновесии с волей. La partie intellectuelle balance la volunte», по глубокому слову аббата Сийзса. [Vandal A. L’avenement de Bonaparte. R, 1902. T. 1.

P. 261.] Зто равновесие ума и воли єсть «квадрат гения». Все мьі, люди еовременной европейской цивилизации, более или менее страдаем болезнью Гамлета — отрьівом ума от воли, созерцания от действия; Наполеон, один — среди больньїх, здоровий. В нас во всех две души, дневная и ночная, расторгнутш; в нем одном соединеньї. Все ми вкусили только от дреіра познания — и умираєм; он один вкусил от древа познания и жизни — и живет. Все ми умножаєм наш ум насчет нашей воли; он один соединяет бесконечннй ум с бесконечной волей. Все ми — четирехугольники широкие, низкие в воле или внсокие, узкие в уме; он один — совершенньїй квадрат. Как все сущестао его соединяет зти два противоположньїе начала, так и каждое из них в отдельности — во­ ля и ум — соединяет в себе противоположнне качества. Память ідтюображение — вот первая в нем черта про­ тивоположностей умственннх; обращенная к будущему, 470

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

динамика воображения, и обращенная к прошлому, ста­ тистика памяти. «Память у меня изумительная. В молодости я знал ло­ гарифми больше чем тридцати — сорока чисел; знал не только имена всех офицеров во всех полках Франции, но и места, где набирались зти части, и где каждая из них отличилась, и даже какого политического духа каждая».

[Gourgaud G. Sainte-Helene. Т. 2. Р. 19.] Проверяя впоследствии, уже императором, военньїе отчетьі (etats de situations) о сотнях тисяч людей, от Данцига до Гибралтара, он тотчас находил малейшие неточности: «Почему на острове Влахерне пятнадцать человек жандармов сидят без оружия?» — «Почему не упомянутьі два четьірехдюймовнх орудия, находящихся в Остенде?» [Levy A. Napol6on intime. Р. 488.] В 1813-м вспоминает, что три года назад отправил в Испанию два зскадрона 20-го конно-егерского полка. Помнит все во­ енньїе отчетьі почти наизусть, так что мог би заблудившемуся в пути рядовому указать, по номеру его полка, местонахождение корпуса. [Pradt de. Histoire de l’ambassade dans le grand duch6 de Varsovie en 1812. P. 94; Taine H. A. Les origines de la France contemporaine. P. 92.]

Ho память для нею — только неисчерпаемая камено­ ломня, где воображение добнвает камень для своєю исполинского зодчества. «Император — весь воображение»,— замечает де Прадт. [Pradt de. Histoire de l’ambassade...] Можно би ска­ зать: «и весь память», так же как вообще весь — то умственное качество, какое в данную минуту нужно ему, и иногда противоположное тому, которьш, в минуту предшествующую, он тоже бнл весь. Ум его — многовидннй Прометей, во все из всего оборачивающийся оборотень. «Необьгчайное воображение одушевляло зтого холод­ ного политика,— говорит Шатобриан.— Разум его осу471

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

ществлял идеи позта. Он, конечно, не сделал бьі того, что сделал, если бьі при нем не бьшо Музьі». [LacourGayetG. Napoleon. Р. 117.] «Я иногда верю, что возможно все, что зтому странному человеку взбредет в голову, а при его воображении как знать, что в нее взбредет»,— пророчески угадьівает Жозефина при первом знакомстве с ним. [Ibid. Р. 34.] Воображение делает его таким же великим позтом в действии, как Зсхил, Дайте и Гете — в созерцании; му­ зикантом всемирно-исторической симфонии, новьім Орфеем, чья песнь повелевает камням строиться в стеньї Града. «Я люблю власть, как художник... как скрипач любит скрипку... Я люблю власть, чтобьі извлекать из нее звуки, созвучья, гармонии». [Roederer Р. L. Atour de Bonaparte. Р. 246.] И из всех гармоний величайшую — всемирное соединение людей. Знание как творческое действие и знание как чистое созерцание — вот вторая, в уме его, черта противоположностей. Находить Архимедову точку опорьі, волевую, действенную, как рьічага знання, умеет он, как никто. И вместе с тем радость чистого ісозерцания так понятна ему, что он иногда сомневается, не бьіл ли рожден великим ученьїм и не изменил ли своей настоящей судьбе, покинув созерцание для действия. \ «Вот для меня новьій случай пожалеть, что, увлеченньій силой обстоятельств, я пошел по иному, столь дале­ кому от науки, пути»,— пишет он Лапласу; принимая от него посвящение «Небесной Механики» и восхищаясь ее «совершенною ясностью». И в наступающих ужасах 12-го года, из Витебска, благодарит его за присьшку «Теории вероятностей» — «одного из тех сочинений, которьіе усовершенствуют математику, зту первую из наук».

[Chuquet А. М. La jeunesse de Napoleon. T. 1. P. 228.]

4 72

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

Тайную музьїку чисел он чувствует так же, как Пифагор. Втрудньїе минутьі жизни читает для успокоения таблицьі логарифмов, как молитвенник. [Holland Н. R. Souvenirs des cours de France, P. 200.] Возвращаясь из Египетской кампании во Францию, на фрегате «Мьюрон», когда спутники его, в смертельной тревоге, ожидают с минути на минуту появлення английской зскадрьі, которая давно уже гонится за ними, генерал Бонапарт спокойно беседует с членами Института Бертоллз и Монжем о химии, физике и математике.

[SeGur Р. Р. Histoire et memoires. Т. 1. Р. 65.] В 1815-м, после второго отречения в Мальмезоне, император говорит Монжу: «Праздность для меня жесточайшая мука. Без империи, без армии я вижу теперь для души одну пищу — знание... Я хочу начать новую жизнь, чтобьі оставить потомству достойньїе меня научньїе трудьі и открьітия... Мьі с вами изьездим весь Новьій Свет, от Канадьі до мьіса Горна, и, в зтом огромном путешествии, исследуем все великие физические явлення земно­ го шара». Никогда еще, казалось Монжу, Наполеон не бьіл так велик. Но сльїшатся далекие гульї орудий, и он снова бежит к своим военньїм картам и накальївает на них булавки; снова мечтает о войне — действии. [Houssaye Н. 1815. Т. 3. Р. 215.] Так и не узнает до конца, что ему ближе — созерцание или действие. Цельїми часами, в одной из покинутьіх комнат лонгвудского дома на Св. Елене, забьівая все свои бедьі и му­ ки, наблюдает жизнь муравьев; восхищается их умом и упорством в отьіскивании спрятанного сахара: «Зто ум, зто больше, чем инстинкт, зто настоящий ум... образец государственной мудрости. О, если бьі такое единодушие людям!» [Antommarchi F. Les demiers moments de Napoleon. T. 1. P. 263.] В зтой муравьиной мудрости, как в том жалобном вое собаки над трупом своего господи473

Приложение 2. Д . С. М ереж ковский

на, он чувствует, что тварь может бьіть ближе человека к Творцу. Цельщи днями, уже больной, почти умирающий, наблюдает жизнь рьї&в лонгвудском садке — особенно их любовньїе игрьі и войньї; а когДа от какой-то неизвестной причиньї, повальной болезни или отравьі, начинают они засипать, не шутя огорчается, видйт в зтом дурную примету: «Значит, и я умру». [Ibid. Р. ЗОЇ.] Раньше, когда еще бьіл здоров, подолгу рассматривал географический атлас Лас Каза с планисферою, беседовал о новьіх геологических гипотезах, о неизвестньїх причинах циклонов и ураганов, о постоянньїх воздушньіх и водяньїх течениях — зтих могучих дьіханиях Земли, не мертвой для него гльїбьі материн, а жи|вого тела — великого Животного, Zoon, так же как Для древних ионийских философов. [Las Cases Е. Le manorial... Т. 4. Р. 107.] Да, после древних, может бьіть, тшіько в Гете и Винчи чувствуется такая же, как в Напрлеоне, близость человеческого сердца к сердцу Матери-Земли. С природой одною он жизнью дьішал, Ручья разумел лепетанье, И говор древесньїх листов понимал, И чувствовал трав прозябанье; Бьіла ему звездная книга ясна, И с ним говорила морская волна. Баратьтский Е. А. На смерть Гете (1832)

Синтез и анализ — вот третья в нем черта умственньїх противоположностей. Синтез величайший, величайшая гармония Орфеевой скрипки — власти — єсть всемирное соединение людей. Широта зтого синтеза соответствует глубине анализа. «Я всегда любил анализ, и если бьі по-настоящему влюбился, то разложил бьі и любовь мою по частям.

474

НАПОЛЕОН — ЧЕЛОВЕК

„Зачем“ и „почему“ — такие полезньїе вопросьі, что, чем их больше задаешь себе, тем лучше». [Remusat С.-е.

G. de. Memoires. Т. 1. R 28.] «Геометричность ума всегда побуждала его разлагать все — даже чувства свои,— вспоминает г-жа Ремюза.— Бонапарт — человек больше всего размьішлений над причинами человеческих действий. Вечно напряженньїй в малейших действиях своей собственной жизни, постоянно открьівая тайную причи­ ну всех своих душевних движений, он никогда не мог ни обьяснить, ни понять ту естественную беспечность, которая заставляет нас действовать иногда без всякой цели и умьісла». [Ibid. R 103.] Последнее, впрочем, неверно: мотьільковая беспечность светских дам, вроде самой г-жи Ремюза, Наполеону, разумеется, чужда; но зто не значит, что ему также чужда непроизвольность, неумьішленность «ночного сознания», интуиции. Мера и безмерность — такова четвертая, в уме его, черта противоположностей. Солнечньїй гений всего средиземного племени, от Пифагора до Паскаля,— геометрическая ясность, точность, простота, Аполлонова мера — єсть и гений Наполеона. Стиль его напоминает стиль Паскаля, замечает Сзнт-Бев; надо би прибавить: и стиль Пифагора: «точно острием циркуля вьірезанньїе слова». [Levy A. Napoleon intime. Р. 447.] Как би числовим строєм устрояет он и хаос революции, геометрической мерой умеряет его. «Я ввел всюду одинаковую простоту, ибо все, что добро, все, что красота, єсть плод простого и єдиного замнсла». [Antommarchi F. Les demiers moments de Napoleon. T. 1. P. 355.] Зта просто­ та — красота совершенная — как би солнечньїй божеский круг, вписанннй в человеческий «квадрат» гения. И рядом с Аполлоновой мерой — безмерность Дионисова. Великое — прекрасное борется в нем с безмер475

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

ньім — чудовищньїм. «Границьі человеческие бьіли в нем превзойденьї,— говорит Сегюр о кампании 12-го года.— Гений его, желая подняться над временем и пространством, как бьі изнемогает в пустоте. Сколь ни вели­ ка бьіла мера его, он ее нарушил». [Segur Р. Р. Histoire et memoires. Т. 5. Р. 198.] і Зто безмерное, напоминающее зодчество атлантов, титаническое в замьіслах его так штает бедного Декрз: «Император сошел с ума, окончательно сошел с ума! Вот помяните слово моє: он когда-нибудь отправит нас всех к черту, и все зто кончится ужасной катастрофой». [Магmont А. Е L. M6moires. Т. 3. Р. 337.] ІИли, как сам Напо­ леон говорит: «Невозможность єсть только пугало робких, убежище трусов». [Houssaye Н. 1815. Т. 3. Р. 616.] Тут уже в самом деле безмерное похоже на безумное; тут геометрия трех измерений — только путь к четвертому; квадрат человеческого гения становится основанием божественной пирамидьі, заостряющейся в одно острие, в одну точку: «Я — Бог». / Впрочем, и зту титанииескую безмерность он в конце концов побеждает божбственной мерой, но уже в ином порядке — в жертв©: И в волеего^как в уме,— то же соединение противоположностей, тот же квадрат гения. Мир и война. Работник и Вождь — таковьі два «про­ тивних — согласньїх» лица зтой воли. На войне — внезапньїе, как молния, разрядьі ее, а в мире — медленное усилье — капля, точащая камень. Трудно решить, какое из двух слов лучше вьіражает волю его,— зто, военное: «Надо ставить на карту все за все» [Fauvelet de Bourrienne L. A. Memoires sur Napoleon.

T. 2. P. 387. «II faut jouer le tout pour le tout»] шш то, рабочее: «Рад бьі отдохнуть, да запрягли вола — паши!» [«J’aimerais plus repos; mais le boeuf est at tele, il faut qu’il 4 76

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

labour».] Трудно решить, где он больше герой — в величье побед или в смирении труда; в огне сражений, когда летит подобно орлам своих знамен, или в затишье работьі, когда влачится, как медленньїй вол. «Работа — моя стихия; я создан для нее. Меру моих ног, меру моих глаз я знаю; но мерьі моей работьі я никогда не мог узнать». [Las Cases Е. Le memorial... Т. 3. Р. 523.] — «Я всегда работаю: за обедом, в театре; проси­ паюсь ночью, чтобьі работать. Я сегодня встал в два часа ночи, сел на диван у камина, чтобьі просмотреть военньіе отчетьі, поданньїе мне накануне вечером; нашел в них двадцать ошибок и поутру отослал о них замечания министру; тот сейчас исправляет их в своей канцелярии». [Roederer Р. L. Atour de Bonaparte. Р. 250—251.] Триждьі в месяц подаются ему отчетьі министерства финансов, цельїе книги в восьмую долю листа, наполненньіе столбцами цифр, и он проверяет их так тщательно, что находит ошибки в несколько сантимов. Каждьіе дветри недели просматривает отчетьі воєнного министер­ ства, составленньїе тоже в виде книжек: номерньїе, послужньїе, дивизионньїе, корпусньїе, артиллерийские, пехотньїе, инженерньїе, рекрутские, иностранньїх армий и проч. и проч. [Fain A. J. Е. Memoires. Р. 77—78.] Он читает их жадно: «В чтении воєнного отчета я нахожу больше удовольствия, чем молодая девушка — в чтении романа».

[Lacour-Gayet G. Napoleon. Р. 375.] Иногда восхищается: «Зтот отчет так хорошо составлен, что читается как пре­ красная позма!» [Levy A. Napoleon intime. Р. 488.] И все зто складьівается в уме его правильно, по отделениям, как мед в сотовьіх ячейках, или прозаичнее — он любит прозу,— как «дела в ящиках конторского шкафа».— «Если я хочу кончить одно дело, я закриваю тот ящик, где оно лежит, и открьіваю другой, так что дела никогда не смешиваются, не затрудняют и не утомляют 4 77

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

меня. А когда я хочу спать, я закрьіваю все я щ и к и и т о т час засьіпаю». [Las Cases Е. Le memorial... Т. 3. Р. 549.] Л ю д и слабьі, потому что рассеянньї; г є н и й єсть внимание, а внимание — воля ума. Наполеон обладает зтою умственной волей в вьісшей степени. «Сила и постоянство внимания — вот что отличает ум Бонапарта,— замечает член Государственного Совета Редерер.— Он может заниматься по восемнадцати часов одной и той же работой или различньїми, и при зтом я никогда не видел, чтобьі ум его ослабевал или утрачивал гибкость даже в телесной усталости, в самом крайнем напряжений физических сил, даже в гневе; я никогда не видел, чтобьі одно дело отвлекало его от другого. Не бьіло человека более поглощенного тем, что он делал сейчас». [Roederer Р. L. Atour de Bonaparte. Р. 95—96.] — «Изумительна гибкость ума его, которая позволяет ему переносить мгновенно все свои способности, все свои душевньїе сили и сосредоточивать их на том, что в данную минуту требует вни­ мания, все равно, мошка зто или слон, отдельньш человек или целая армия. Пока он чем-нибудь занят, все остальное для него не существует: зто своего рода охота, от которой ничто не может его отвлечь». [Pradt de.

Histoire de l’ambassade... P. X, 5.] Люди устают, но не боги и не вечньїе сильї природи; так же неутомим и он. «Сотрудники его изнемогают и падают под бременем, которое он взваливает на них и которое сам несет, не чувствуя тяжести». [Taine Н. A. Les origines de la France contemporaine. P. 32.] «Будучи Консулом, он иногда председательствовал на частньїх собраниях секций министерства внутренних дел от десяти часов вечера до пяти утра».— «Нередко в Сзн-Клу он задерживал членов Государствен­ ного Совета от десяти часов утра до пяти вечера, с перерьівом в четверть часа, и, в конце заседания, казался не 478

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

более устальїм, чем в начале». [Pelet de la Lozere. Opinions de Napoleon sur divers sujets de politique et d’administration, recueilliers par un membre de son conseil d’etat. P., 1833.

R 8.] — «Я мог рассуждать о каком-нибудь деле в течение восьми часов и затем перейти к другому с такою же свежестью ума, как вначале. Еще теперь (на Св. Елене) я мог бьі диктовать двенадцать часов подряд». [Gourgaud G. SainteHelene. Т. 2. Р. 109.] — «Он работает по пятнадцати часов, без едьі, без отдьіха». [O’Meara В. Е. Memoires. Т. 1. Р. 29.] «Однаждьі, во время консульства, в одном административном совещании, военньїй министр заснул; несколько других членов едва держались на стульях. „Ну-ка, просьіпайтесь, просьіпайтесь, граждане! — воскликнул Бонапарт.— Только два часа ночи. Надо зарабатьівать жалованье, которое нам платит французский народ“».

[Roederer Р. L. Atour de Bonaparte. Р. 96.] За семьдесят два дня последней Французской кампании люди не понимали, когда он находил время спать и єсть. іЗоме страшного Лейпцигского разгрома, 2 ноября 1813-го, вьіезжает из Майнца, а на следующий день, 3-го, поздно вечером, вьіходит из карети на Тюильрийском дворе: от Майнца до Парижа проскакал, нигде не останавливаясь. «Когдаон вьішел из каретьі, ноги у него так затекли, что он едва стрял на них, и лица на нем не бьіло от усталости. Но, наскоро обняв жену и сьіна, проводит весь остаток ночи с министрами, вьіслушивая их докла­ ди, диктуя и отдавая распоряжения. Отпускает их в шесть утра, приказав министру финансов возвратиться в полдень: „Захватите, Годзн, отчетьі по казначейству, нам нужно над ними поработать вместе как следует“. В зти дни секретарь Наполеона, барон Фейн, говорил графу Лавалетту: „Император ложится в одиннадцать вечера, встает в три часа утра и работает до ночи, не отдьіхая ни 479

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

минутьі. Надо, чтобьі зто кончилось, иначе он себя доконает и меня с собою11». [Levy A. Napol6on intime. Р. 51.] «За три года (консульства) он больше управлял, чем короли за сто лет»,— говорит Редерер. [Taine Н. A. Les origines de la France contemporaine. P. 3.] «Безмерно то, что я сделал, а то, что я замьішлял сделать, еще безмернее»,— говорит он сам. [Las Cases Е. Le memorial... Т. 3. Р. 145.] И зта иступленная, невообразимая, нечеловеческая работа длится, без перерьіва, без отдьіха, тридцать лет. «На таких людях не тело, а бронза»,— говорит о На­ полеоне Раскольников. Нет, тело, и очень слабое, может бьіть даже слабеє, чем у обьїкновенньїх людей. У Первого Консула такой болезненньїй вид, что «кажется, он не проживет недели». [Vandal A. L’avenement de Bonaparte. Т. 2. Р. 257.] И потом, с годами, когда он уже окреп,— простужается от всякого сквозняка; при малейшем свете не может спать; от лишнего куска делается у него рвота; не вьіносит ни запаха свежей краски, ни тесной обуви; легко, по-женски, плачет и чувствует себя дурно. Вообще, обнаженньїе нервьі. «Нервьі у меня в таком состоянии, что, если бьі не постоянно медленное кровообращение, я мог бьі сойти с ума». [Remusat С.-Е.

G. de. Memoires. Т. 1. Р. 12.] Но силою духа он побеждает слабость тела. «С телом моим я всегда делал все, что хотел». [Antommarchi F. Les derniers moments de Napol6on. T. 1. P. 216.] Есть тело «душевное» и тело «духовное», по апостолу Павлу, «психическое» и «пневматическое». Наполеон — один из величайших «пневматиков», хотя, разумеется, не в нашем, христианском, смьісле. Как бьі воочию проступает в нем тело духовное сквозь душевное. Кажется, именно здесь начало Наполеоновой «магии». В мрачньїх покоях Тюильрийского дворца он живет, как суровьій монах. Прирожденньїй постник, трезвен480

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

ник. Мало ест: «как мало ни ешь — все много».

[Fain A. J. Е. Memoires. ІУ92.] Пьет только в о л у с кпасньім вином. Спешит єсть: воо надцать — на обед; иногда забьівает, что не обедал. Женщин ласкает с такою же поспешностью. «Впрочем, только пять-шесть дней в году женщиньї имеют над ним какую-нибудь вдасть, да и то...» — замечает с грустью Жозефина. Кажется, единственная роскошь его — нюхательньїй табак, лакрица с анисом для освежения рта, одеколон да паровьіе ванньї. Бессребреник: богатейший из государей в Европе, сам для себя никогда ничего не имел; даже Мальмезон куплен на имя Жозефиньї. «У каждого свой вкус,— говаривал,— у меня бьіл вкус к постройкам, но не собственности. [Ibid. Р. 115.] Вьіехал из Франции почти ни с чем, так что на Св. Елене вьінужден продавать серебряную посуду и похоронен на счет англичан, своих тюремщиков. Тело — недвижность, дух — движение. Он весь — дух и весь движение, как бьі заключенная в человеческом теле молния. «Можно подумать, что он хочет осуществить perpetuшп mobile,— доносит английский комиссар с острова Зльбьі.— Любит на прогулках утомлять всех своих спутников до изнеможения. Кажется, пока он на ногах, ему невозможно даже присесть, чтобьі что-нибудь написать. После прогулки под палящим солнцем, от пяти утра до трех пополудни, посетив фрегатьі и транспортьі, три часа еще ездил верхом, „чтобьі отдохнуть“ , как сам мне сказал». [Houssaye Н. 1815. Т. 1. Р. 153.] В 1809-м, во время Испанской кампании, проскакал верхом, во весь опор, в 5 часов 35 испанских льє, около 130 километров, от Валладолида до Бургоса; вьіехал с многочисленной свитой, но по дороге спутники постепенно отставали от него, так что он прискакал в Бургос 1 6 — 1 03 4

481

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

почти один. [Las Cases Е. Le memorial... Т. 3. Р. 296; SeGur Р. Р. Histoire et memoires. Т. 3. Р. 38; Fain A. J. Е.

Memoires. Р. 290.] На охоте делает по сотне верст. При Кастильоне, в первой Итальянской кампании, загонял, в три дня, пять лошадей. Так же неутомим пеший. Ходит иногда взад и вперед по комнате пять-шесть часов сряду, не замечая.

[Fain A. J. Е. Memoires. Р. 290.] Любит разговаривать на ходу: «кажется, мог бьі так проходить цельїй день». И внутреннее движение соответствует внешнему. «С меньшею скоростью несутся по небу тучи, гонимьіе бурей, чем мьісли и чувства его». [Fauvelet de Bourrienne L. A. Memoires sur Napoleon. T. 3. P. 308.] Вот почему он не может писать: рука не поспевает за мьюлью; диктует, и всегда с такою скоростью, что кажется, разговаривает со своим корреспондентом: «если бьі кто-нибудь подслушал у двери, то подумал бьі, что говорят двоє».— «Ни за что не повторяет раз продиктованного, и прерьівать его тоже нельзя». Зта неповторимость мьісли — от ее совершенной органичности, живости. «И диктует тоже почти всегда на ходу; по бьютроте шагов можно судить о бьістроте мьюлей». [Fain A. J. Е. Memoires. Р. З, 57.] Кажется, зто человек на земле, больше всего двигав­ шийся. И такому человеку Св. Елена — «казнь покоя»; дьявол бьі для него злейшего ада не вьідумал. «Безмерно то, что я сделал, но что замьішлял сделать, еще безмернее». Кто зто говорит,— Наполеон, владьїка мира? Нет, устроитель сточньїх труб. «Надо сделать, сколько я сделал, чтобьі понять, как трудно делать лю­ дям добро... Я истратил около тридцати миллионов на сточньїе трубьі, и никто мне за зто спасибо не скажет».

[Las Cases Е. Le memorial... Т. 3. Р. 145.] Солнце Аустерлица видимо всем, а сточньїе трубьі неВИДИМЬІ — ни те, под землей, ни другие, в политике, осу482

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

шившие кровавую хлябь Революции. Но где лицо героя богоподобнее — в солнце Аустерлица или во мраке сточньіх труб? Вот еще одно лицо Наполеона «неизвестного» — сми­ ренного. Точно ассирийский бог солнца, крьілатьій бьікисполин, запрягся в плуг и пашет неутомимо: «рад бьі отдохнуть, да запрягли вола — паши»! Точность работьі, может бьіть, еще удивительнее, чем ее безмерность. Точность, добросовестность, не такая, как у людей, а как у богов или вечньїх сил природьі: только звездьі восходят на небе и боги воздают людям с та­ кою чудесною, математическою точностью. Детски радуется, когда в многомиллионньїх счетах находит ошибку в двадцать сантимов. Как-то раз, увидев в руках императрицьіной фрейлиньї бельевую книжку, взял ее, просмотрел и нашел, что стирка стоит слишком дорого; начал торговаться о каждой штуке белья и вьіторговал, сколько считал справедливим. От великолепньїх, новьіх занавесей на окнах Тюильрийского дворца отрезал золотую кисть и спрятал в карман, а через несколько дней показал ее заведующему дворцовой мебелью: «Боже меня сохрани заподозрить вашу честность, мой друг, но вас обкрадьівают: вьі за зто заплатили на треть дороже настоящей ценьї». [LacourGayet G. Napoleon. P. 367.]

T o t же Демиург, бог Работник,— в солнцах и в атомах. «В малом тьі бьіл верен, над многим тебя поставлю». Бе­ ли бьі так не дрожал над двадцатью сантимами, не совершилось бьі чудо — почти внезапная, в три-четьіре года консульства, метаморфоза нищей босоножки, Франции, в богатейшую царицу мира. За три недели до смерти, между двумя рвотами, «черньіми, как кофейная гуща», от раковой язвьі в желудке, сидя в постели, держа на коленях папку с листом бумаги 4 83

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

и макая перо в чернильницу, которую держит перед ним обер-гофмаршал, пишет прибавление к завещанию, под литерой А, где перечисляет забьітое в прежних статьях: «Все мои матрацьі и одеяла, полдюжиньї рубашек, полдюжиньї платков, галстухов, полотенец, носков, пара ночньїх панталон, два халата, пара подвязок, две парьі кальсон и маленький ящичек с моим табаком». [Las Ca­ ses Е. Le memorial... Т. 4. Р. 649—650.] Все зто завещает на память сьіну. «Какое мещанство! Лучше бьі о душе подумал в такую минуту» — так для нас, «христиан», но не для него, «язьічника». Ведь вся душа его — любовь к Земле: та же любовь — в мечте о мировом владьічестве и в зтой заботе о щепотке табака. «Я держал мир на плечах: J ’ai рогіб le monde sur mes epaules». Если наша ветхая Европа все еще кое-как держится, то, может бьіть, только потому, что зтот Атлас — исполинский, апокалипсический Мещанин — все еще держит ее на плечах.

Вождь Ч то б ьі увидеть как следует лицо Наполеона-Вождя, надо понять, что война для него не главное. Как «существо реальнейшее», он слишком хорошо понимает историческую неизбежность войньї для своего времени; понима­ ет, что война все еще «естественное состояние» людей. Но и здесь, как во всем, идет через то, что людям кажется «естественньїм», к тому, что им кажется «сверхьестественньім», через необходимосгь войньї — к чуду мира: ведь главная цель — его мировое владьічество, всемирное соединение людей, и єсть конец всех войн, вечньїй мир.

484

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

«Чтобьі бьіть справедливим к Наполеону, надо бьі по­ ложить на чашу весов те великие дела, которьіх ему не дали совершить». [Las Cases Е. Le memorial... Т. 1. Р. 203.] Совершить великие дела дали ему только на войне, но не в мире. Как зто ни странно звучит, Наполеон — миротворец: вечно воюет и жаждет мира; больше чем ненавидит — презирает войну, по крайней мере, в свои вьісшие минути. Понял же и на всю жизнь запомнил тот вой со­ баки над трупом ее господина, на поле сражения; понял или почувствовал, что зта смиренная тварь в любви в и ­ ще, чем он, герой, в ненависти — войне. «Что такое война? Варварское ремесло». [LacourGayet G. Napoleon. P. 47.] — «Война сделается анахронизмом... Будущее принадлежит миру: некогда победьі будут совершаться без пушек и без штьїков». [BertautJ. Na­ poleon Bonaparte. Р. 192.] Легкими могли би казаться зти слова в устах такого миротворца-идеолога, как Л. Толстой; но в устах Наполеона приобретают они страшний вес. Воля к миру и воля к войне — таково глубочайшее в нем соединение противоположностей; глубочайший, может бить, ему самому еще невидимий, «квадрат» гения. «Генерал — самий умньїй из храбрьіх»,— определяет он гений Вождя. [Ibid.] Чтобьі кончить мисль его, надо би сказать: «Генерал — самий храбрнй из храбрнх и са­ мий мудрий из мудрих». Совершенно храбрнх людей мало; совершенно мудрих и того меньше; а соединяющих зти два качества нет вовсе или єсть один за цельїе тисячелетия. Таким и сознает себя Наполеон: «Тнсячелетия пройдут, прежде чем явится человек, подобннй мне». Воєнная наука состоит в том, чтобьі сначала хорошо взвесить все шанси и затем, точно, почти математически, расчесть, сколько шансов надо предоставить случаю... Но зто соотношение знання и случая умещается 485

Приложение 2. Д. С. Мереж ковский

только в гениальной голове. Случай всегда остается тайной для умов посредственньїх и только для вьісших становится реальностью. [Ibid.] Тайна случая, тайна рока єсть Наполеонова тайна, по преимуществу, потому что он «человек рока». «Вечность, Зон — дитя, играющее в кости», по Гераклиту. Случай, судьба, «звезда» — игральная кость вечности. И война єсть тоже «игра в случай» Вождя с Роком. «Ставить на карту все за все» — правило игрьі. Никогда никто не играл в нее с таким математически точньїм расчетом, геометрически ясньїм видением — «мой великий талант ясно видеть... зто перпендикуляр, которьій короче кривой»,— и с таким пророческим ясновидением, как Наполеон. [Gourgaud G. Sainte-Helene. Р., 1889.] Соединения случая с математикой, самого слепого с самьім зрячим — таков умственньїй «квадрат» воєнного гения. Перед началом каждой большой кампании или перед каждьім большим сражением цельїми днями лежит он ничком на полу, на огромной разостланной карте, утьїканной булавками с восковьіми разноцветньїми головками, отмечающими действительньїе и предполагаемьіе диспозиции своих и чужих войск; обдумьюает чудньїй порядок, с каким военньїе части будут переноситься за сотни, за тьюячи верст,— с берегов Ла-Манша, из Булонского лагеря, на бе­ рега Рейна или из Сиерра-Моренских гор в русские степи; концентрические марши, непрерьівньїе наступления, молниеносньїе ударьі, весь стратегический план, простой и прекрасний, как произведение искусства или теорема геометрии. Главная задача — поставить противника перед на­ чалом операции в невозможность соединиться со своей операционной базой; Маренго, Ульм, Иена, Аустерлиц — различньїе применения зтого метода. Тут все — математика, механика: «сила армии, подобно количеству движения в механике, измеряется массой, помноженной на скорость; бьі4 86

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

строта маршей увеличивает храбрость войск и возможность победьі». [Bertaut J. Napoleon Bonaparte. Р. 16.] Бесконечная осторожность, как бьі «трусость», вождя тут лучше храбрости. «Нет человека трусливее меня при обдумьівании воєнного плана: я преувеличиваю все опасности... испьітьіваю самую мучительную тревогу, что, впрочем, не мешает мне казаться очень спокойньїм перед окружающими. Я тогда как женщина в родах (comme une fille qui accouche). Ho только что я принял решение, я все забьіваю, кроме того, что может мне дать успех». [Roederer Р. L. Atour de Bonaparte. Р. 4. Зто сказа­ но почти накануне 18 брюмера.] Все забьівать в последнюю минуту так же трудно, как до последней минутьі помнить все. Медленная механика, геометрически ясное видение — сначала, а потом — внезапное ясновидение, пророческая молния. «Горе вождю, которьій приходит на поле сражения с готовой системой». [Bertaut J. Napoleon Bonaparte. Р. 163.] Вдруг освобождаться от системьі, от знання, от разума, сбрасьівать их, как ненужное бремя, еще труднеє, чем их нести. «Странное искусство война: я дал шестьдесят больших сражений и ничему не научился, чего бьі не знал уже при первом». [Gourgaud G. Sainte-H61ene. Т. 2. Р. 424.] «У меня всегда бьіло внутреннее чувство того, что меня ожидает». Зто «внутреннее чувство», или первичное, раньше всякого опьіта, знание, и єсть то «магнетическое предвидение», о котором говорит Буррьенн; врожденное «знание-воспоминание», anamnesis, Платона. Кажется, в самом деле, за цельїе тьісячелетия оно никому из людей не бьіло дано в такой мере, как Напо­ леону. «Похоже бьіло на то, что план кампании Мака (австрийского фельдмаршала) я сочинил за него».— «Кав487

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

динским ущельем для Мака будет Ульм»,— предсказал Наполеон, и, как предсказал, так и сделалось: день в день, почти час в час, Ульм капитулировал. [Lacour-Gayet G. Napoleon.] План Аустерлица исполнился с такою же точностью: солнце победьі блеснуло первьім лучом в тот самьій день, час и мит, когда велел ему Наполеон. Утром в день Фридданда, еще не победив, он спокойно завтракает под свистящими пулями, и лицо его сияет та­ кою радостью, что видно: знает — «помнит», что уже победил. Да, именно помнит будущее, как прошлое. «Великое искусство сражений заключается в том, чтобьі во время действия изменять свою операционную ли­ нню; зто моя идея, совсем новая». [Gourgaud G. Sainte. Нбіепе. Т. 2. Р. 460.] Зто возможно только благодаря совершенной немеханичности, органичности плана: он остается до конца изменчивьім, гибким в уме вождя, как раскаленное железо в горне. «В самьіх великих боях вокруг Наполеона царствовало глубокое молчание: если бьі не более или менее отдален.ньій гул орудий, сльшіно бьіло бьі жужжание осьі; люди не смели и кашлянуть». [Stendhal. Vie de Napoleon. P. 194.] В зтой тишине прислушивается он к внутреннему голосу своего «демона-советчика», по слову Сократа — к своєму «магнетическому предвидению». Но наступает наконец и та последняя минута, когда нужно «ставить на карту все за все».— «Участь сражений решается одною минутой, одною мьіслью — нравственною искрою». [Las CasesЕ. Le memorial... X L P.314.] «Сражение всегда єсть дело серьезное, но победа иногда зависит от пустяка — от зайда». [Gouigaud G. Sainte-H61ene. Т. 2. Р. 461.] Зтот «заяц» — смиренная личина Рока — «Вечности, играющей, как дитя, в кости». Бородино проиграно из-за Наполеонова насморка; а Ватерлоо — из-за дождя, не переставшего вовремя.

488

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

В зту-то последнюю минуту и происходит тот молнийньїй разряд воли, которьім Вождь решает все. «Нет ничего труднеє, но и ничего драгоценнее, как уметь решаться». [Las Cases Е. Le memorial... Т. 1. Р. 316.] «Очень редко находил он в людях нравственное мужество двух часов пополуночи, т. е. такое, при котором человек, будучи застигнут врасплох самими неожиданньіми обстоятельствами, сохраняет полную свободу ума, суждения и решения. Он говорит, не колеблясь, что на­ ходил в себе больше, чем во всех других людях, зто мужество двух часов пополуночи и что видел очень мало лю­ дей, которьіе в зтом не отставали бьі далеко от него».

[Ibid. Р. 315-316.] «Кажется, я самий храбрьій на войне человек, которьій когда-либо существовал»,— говорит он просто, без тени хвастовства, только потому, что к слову пришлось.

[Ibid. Т. 4. Р. 144.] Храбрость воєнная в нем вовсе не главная; она только малая часть того «послеполуночного мужества», о кото­ ром он так хорошо говорит,— «послеполуночного», в двойном смисле, точном и переносном, может бить, ему самому еще не понятном: полдень воли, действия, кончится — начнется полночь жертви, страдания; но в обеих гемисферах — одно и то же солнце мужества. Чтобьі не видеть, что Наполеон храбр на войне, надо бить слепьім. Так слепьі Толстой и Тзн. Мера зтой слепотьі дает меру их ненависти. Тзн старается даже доказать, что Наполеон — «трус». И многие «справедливне» судьи поверили зтому, обрадовались: «Он трус, как ми!» Трудно сказать, когда Наполеон бьш храбрее всего. Кажется, от Тулона до Ватерлоо и дальше, до Св. Еленьї, до последнего вздоха,— одинаково. Зтот «свет, озарявший его», по слову Іете, «не погасал ни на минуту». Но Франция увидела впервие лицо молодого героя, такое 4 89

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

прекрасное, какого люди не видели со времени Зпаминондов и Леонидов,— в Аркольском подвиге. К ноябрю 96-го года положение генерала Бонапарта, главнокомандующего Итальянской армией, сделалось почти отчаянньїм. Маленькая армия его истаивала в неравньїх боях: двадцять тьісяч измученньїх людей против шестидесяти тисяч — свежих. Помощь из Франции не приходила. Цвет армии, солдати и командири вибили из строя. Госпитали переполненн бьши раненими и больньши гнилой лихорадкой Мантуанских болот. Болен бьіл и сам Бонапарт. Но хуже всего било то, что дух армии пал после неудачной атаки на вьісоте Кальдьеро, где австрийский фельдмаршал Альвинци укрепился на неприступной позиции, угрожая Вероне, и откуда Бона­ парт вннужден бьіл отступить, в первьій раз в жизни, почти со стидом. «Граждане Директори,— писал он в зти дни,— может бить, м и накануне потери Италии... Я исполнил мой долг, и армия исполнила — свой. Совесть моя спокойна, но душа растерзана... Помощи, прицілите помощи!» Знал, что не пришлют: якобинцн, роялистн и даже сами Директори только и ждали удобного случая сьесть его живьем. «Нет больше надеждн,— писал он Жозефине,— все потеряно... У меня осталась только храбрость». [SeGur Р. Р. Histoire et memoires. Т. 1. Р. 300, 291.] «Всякий другой генерал на месте Бонапарта отступил би за Минчио, и Италия бьіла би потеряна»,— говорит Стендаль, участник похода. [Stendhal. Vie de Napoleon.

P. 219.]

Ho Бонапарт не отступил: он задумал безумно смельїй маневр: зайти в тил австрийцам со сторони почти непроходимнх Адиджских болот и, застигнув неприятеля врасплох, вннудить его к бою на трех узких плотинах, где численний перевес не имел значення и все решалось 490

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

личною храбростью солдата. Чтобьі исполнить маневр, надо бьшо захватить одним внезапньїм ударом малень­ кий деревянньїй мостик в конце одной из плотин, над болотной речкой Альпоне, у селения Арколя,— единственное сообщение австрийского тьіла с болотами. Ночью, в глубоком молчании, французская армия вьіступила из Вероньї. Смельїй маневр Бонапарта понравился ей так, что раненьїе, прямо с лазаретньїх коек, присоединялись к ней. Крадучись в темноте по Адиджским плотинам, передовьіе колонньї французов под командой генерала Ожеро подошли еще до свету к Аркольскому мосту. Вопреки ожиданиям Бонапарта, мост бьіл хорошо защищен: два батальона кроатов с артиллерией могли его крьіть убийственньїм фланговьім огнем. Но отступать бьіло поздно, да и некуда: та же гибель впереди, как позади; попали в ловушку. Первая колонна пошла в атаку, и картечньїй залп смел ее почти всю, как хорошая метла метет сор: и вторую, и третью, и четвертую. Люди вьібегали на мост, и тотчас сметала их метла. Гибли бессмьісленно. Все — мальчуганьі безусьіе, санюолотьі 93-го, тоже в своем роде «мужи из Плутарха». Но и таким удальцам тошно бьшо умирать без толку: мост нельзя бьшо взять, как нельзя вспрьігнуть на небо. Почти все командирьі бьіли убитьі или раненьї, и люди отказьівались идти в огонь. Когда Ожеро кинулся вперед со знаменем и, думая увлечь солдат, закричал в бешенстве: «Что вьі так боитесь смерти, подлецьі!» — никто из них не двинулся. [Lacroix D. Histoire de Napoleon. P. 194.] Подскакал Бонапарт и сразу увидел, что, если мост не будет взят, дело проиграно: уже не он застигнет врасплох Альвинци, а тот — его; засльїшав шум сражения, ударит с вьісот Кальдьеро и раздавит, утопит в болоте французскую армию. Но в то же мгновение он понял, что надо 491

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

делать. Спешился и схватил гренадерское знамя. Люди не понимали или не смели понять, что он сделает; только смотрели на него, не двигаясь, молча. В очень простом, почти без шитья, синем, куцем мундирчике, с широким шелковьім поясом, в бельїх лоси­ нах, в низких козлиньїх сапожках с одворотами; худень­ кий, тоненький, несмотря на свои двадцать семь лет, как шестнадцатилетняя девочка; длинньїе пряди чуть-чуть напудренньїх волос, плоско висящие вдоль впальїх щек; странное спокойствие в лице, точно глубокая задумчивость,— только невьіносимьій, как бьі расплавленного металла, блеск огромньїх глаз; лицо больного мальчика, за которое солдатьі любили — «жалели» его особенно. Все еще не понимали, что он сделает. Поднял одной рукой знамя — изрешеченное пулями, святое отрепье, а другой — шпагу; обернулся, крикнул: «Солдатьі! Разве вьі уже не лодийские победители?» — и побежал на мост.

[SeGur Р. Р. Histoire et m6moires. Т. 1. Р. 300.] Все кинулись за ним, с одной мьіслью: лучше самим умереть, чем видеть, как «больной мальчик» умрет. Ко­ мандири окружили его, защищая телами своими. Дваждьі раненньш генерал Ланн защитил его от первого залпа и упал, раненньїй в третий раз. От второго залпа защитил полковник Мьюрон и бьіл убит на груди Бонапарта, так что кровь бризнула ему в лицо. Буря картечи косила людей. Но люди все-таки шли вперед и дошли уже до конца моста. Только здесь не в и ­ несли огня почти в упор, повернули и побежали назад. Кроатьі — за ними, добивая штиками не убитих кар­ течно. Бонапарт все еще стоял на мосту. Кучка пробегавших гренадеров подхватила его на руки и потащила вон из ог­ ня, но тут же, в свалке, уронила и не заметала. Он упал в болото, угруз по пояс в тине; барахтался и только еще 4 92

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

больше угрузал. Хорошо бьіло стоять на мосту героєм, но скверно сидеть лягушкой в болоте. Сльїшал, казалось, и сквозь шум сражения, только тихий шелест сухих тростников над собой; видел только серое, тихое небо, и сам затих; ждал конца: то ли тина засосет с головой, то ли австрийцьі зарубят или захватят в плен. Аможет бьіть, знал — «помнил», что будет спасен. Австрийцьі уже бьіли впереди него, шагов на сорок, но все еще не заметали его, с лицом, окровавленньїм кровью Мьюрона, облепленньїм грязью. Так тихое небо хранило его; там, на мосту, погиб бьі неминуемо, в болоте спасся; чем больше угрузал, тем лучше спасался от пуль. Гренадерьі опомнились, только сбежав с моста на бе­ рег: увидели, что Бонапарт исчез. «Іде он? Іде Бонапарт?» — завопили в ужасе. «Бегите назад, спасайте, спа­ сайте его!» И побежали снова на мост, бешеньїм натиском смяли кроатов, увидели Бонапарта в болоте, угрузшего почти по плечи, кое-как добрались до него, вьітащили, подняли, винесли на берег и усадили на лошадь. Он бьш спасен. Что произошло потом, трудно понять, как вообще всякое сражение — по существу, хаос — понять трудно. Сами участники дела не умеют иногда рассказать о нем как следует. Ясно одно: маневр Бонапарта не удался. Мост не бьш взят ни в тот день, ни на следующий, и только на третий — генерал Массена перешел его, почти без боя, потому что он уже бьіл покинут австрийцами: центр действия перенесся тогда совсем в другую сторону. Значит, подвиг Бонапарта бесполезен. Нет, полезен в вьісшей степени. «Уверяю вас, что все зто бьіло необходимо, чтобьі победить»,— писал он Карно, впрочем, не о своем подвиге,— о нем как будто забьш,— а о подвиге Ланна. [Ibid. Р. 308.] Да, все зто бьшо необходимо, чтобьі поднять дух солдат, зажечь ту «нравственную искру, 493

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

которою решается участь сражения». На волевой разряд в душе начальника отозвались бесчисленньїе волевьіе разрядьі в душе солдат. Точно искра упала в пороховой потреб, и он взорвался. В течение трех дней после Арколя произошли такие чудеса, что храбрьій, твердьш, умньїй Альвинци как бьі ошалел, не понимая, что происходит, почему солдатьі Бонапарта вдруг точно взбесились, полезли на стену; и, ошалев, наделал глупостей: сошел с неприступньїх позиций Кальдьеро, отдал Верону, Мантую, всю Италию. Вот что получил Бонапарт, сидя в болоте. Арколь, Пирамидьі, Маренго, Аустерлиц, Иена, Фридланд — бусьі одно­ го ожерелья: если бьі нитка его оборвалась тогда, под Арколем, то и все ожерелье рассьіпалось бьі. За несколько минут до смерти он бредил каким-то сражением на мосту — может бьіть, именно зтим, Аркольским. [Anlommarchi F. Les derniers moments de Napoleon. T. 2. P. ПО. Умирающий Наполеон произнес внятно только два слова — tete! агтбе. Вероятно, «tete» значит «tete de pont» — мостовое укрепление. Смьюл бреда: мост — армия: сражение на мосту.] В ту минуту надо ему бьіло перейти через другой, более страшний, мост. Перешел ли его или опять упал в болото? Если и упал — ничего: будет спасен, как тогда. «Неприятель разбит под Арколем... Я немного устал»,— писал он Жозефине, так же не упоминая о своем подвиге, как в письме к Карно. [Masson Е Mme Bona­ parte (1796—1804). Р., 1920. Р. 91.] Вообще, храбростью не мог гордиться перед людьми уже потому, что храбрость его совсем не то, что люди назьівают зтим словом. Если би человек знал заранее все, что с ним произойдет до последнего смертного часа, то для него не существовало бьі ни нашего человеческого страха, ни нашей храбрости. Но именно так знал Наполеон — «помнил» будущее.

4 94

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

О, конечно, не всегда, а только редкие минути, тоже очень страшньїе, но уже и н ь і м страхом, не человеческим, и, чтобьі преодолевать его, нужно ему бьіло не на­ ше, не человеческое, мужество. В зти минути он чувствовал свою чудесную неуязвимость в боях. Дал шестьдесят больших сражений и без счета — мальїх; девятнадцать лошадей бьіло убито под ним [O’Meara В. Е. Napoleon en exil. Т. 2. Р. 304.], а ранен только два раза: довольно тяжело, при осаде Тулона, в 1793-м, и легко, под Ратисбонном, в 1809-м. Всякое сражение єсть как бьі игра человека со смертью в чет и нечет; при умножений ставок шансьі на вьіигрьіш уменьшаются в геометрической прогрессии, а при сплошном вьшгрьіше, в такой же прогрессии, возрастает сходство того, что мьі називаєм «случаем», с тем, что мьі називаєм «чудом». Чудом кажется неуязвимость Наполеона в боях. Под грозной броней тьі не ведаешь ран: Незримий хранитель могучему дан.

Только при зтом чувстве неуязвимости он мог играть со смертью так, как играл. Маршал Бертье, близко стояв­ ший к нему на самой линии огня, под Зсслингом, долго терпел, но наконец воскликнул: «Если ваше величество не уйдет отсюда, я велю гренадерам увести его насильно!»

[Constant de Rebecque Н. В. Memoires. Т. 2. Р. 167.] В сражении под Арсисом император сам строил гвардию в боевой порядок на участке земли, где непрерьівно разрьівались снаряди; когда один из них упал перед са­ мим фронтом колонньї, люди подались бьіло назад, и, хотя тотчас поправились, Наполеон захотел дать им урок. Шпорами заставші свою лошадь подойти к дьімящейся бомбе и остановил ее над нею. Бомба взорвалась, 495

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

лошадь упала с распоротьім брюхом, увлекая за собою всадника; он исчез в пьіли и в дьіму; но тотчас же встал, невредим, сел на другую лошадь и поскакал к следующим батальонам продолжать диспозицию. [Houssaye Н.

1814. R, 1925. Р. 312.] Храбрость так же заразительна, как трусость. Храбрость зажигается о храбрость, как свеча о свечу. Но, чтобьі вся армия вспьіхнула, как сухой лес в пожаре, от одной «нравственной искрьі», молнии, решающей участь сражения, надо подготовить людей — вьісушить лес. Он зто и делает; медленной, трудной и долгой работой усиливает восприимчивость солдат к заразе мужества; учит людей умирать. Чтобьі научить их, как следует, надо с ними жить душа в душу. Он так и живет с солдатами, и зто ему легко; детское, простое в нем сближает его с простими людьми: «утаил сие от мудрьіх и открьіл младенцам». «Мудрецьі» — «идеологи» Наполеона ненавидят, а простьіе люди любят. Он для них величайший из людей и Маленький Капрал; поклоняются великому и жалеют «маленького». «На бивуаках я разговаривал и шутил с простими сол­ датами. Я всегда гордился тем, что я человек из простого народа». На острове Зльба проводит по шести часов в казар­ мах; осматривает койки, пробует суп, хлеб, вино, беседует с нижними чинами как с равньши и, по обнкновению, «с начальниками строг, добр с подчиненннми».

[Houssaye Н. 1815. Т. 1. Р. 153.] В самий горький и стидний день своей жизни, 7 июня 1815 года, когда отрекся от власти — от себя — перед ничтожной Палатой, все забнвает, чтобн думать о солдатских сапогах; пишет воєнному министру, маршалу Даву: «Я с грустью увидел, что отправленнне сегодня утром войска имеют только по одной nape сапог, а на складе их 4 96

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

множество. Надо им дать по две парьі в мешок и одну на ноги». [Ibid. Т. 2. Р. 271.] Каждого солдата узнает или делает вид, что узнает, в лицо: перед осмотром учит наизусть особьіе таблички с именами рядовьіх. Революционное равенство осуществилось, может бьіть, только здесь, в Наполеоновой армии. «Старьіе усачи-гренадерьі никогда не осмелились бьі говорить с последним прапорщиком так, как говорили с императором». [Levy A. Napoleon intime. Р. 279.] В страшном зное Египетской пустьіни, у развалин Пелузьі, солдатьі уступали ему единственную узкую тень от стеньї, и он понимает, что «зто уступка огромная».

[Ibid. Р. 171.] Расплачивается с ними в пустьше Сирийской, когда всех лошадей, в том числе и свою, отдает под больньїх и раненьїх. Помнит, язьічник, христианскую заповедь: «Генерал должен поступать со своими людьми так, как хотел бьі, чтобьі с ним самим поступали». [О’Мбага В. Е. Napol6on en exil. Т. 1. Р. 311.] Тут, может бьіть, даже нечто большее, чем революци­ онное равенство,— уже почти религиозное братство. Возвращаясь с Зльбьі и подходя к Греноблю, на одной стоянке, пьет вино из того же ведра и того же стакана, из которьіх только что пили все его «усачи»-гренадерьі. Вместе пьют из одной чаши вино и кровь. Когда раненньїй в ногу под Ратисбонном и едва перевязанньїй император вскакивает снова на лошадь и кидается в бой, люди плачут от умиления. «Кровь єсть ду­ ша» — зто знали древние и все еще знает народ. С кровью «душа начальника переходит в души солдат». [Las Cases Е.

Le memorial... Т. 3. Р. 222.] Вся армия, от последнего сол­ дата до маршала,— одна душа в одном теле. Поняттю, почему никогда никому солдатьі не служили так верно, как Наполеону: «с последней каплей крови, 4 97

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

вьітекавшей из их жил, они кричали: „Виват император!“ Понятно, почему те два гренадера, под Арколем, защитили его телами своими от взрьівавшейся бомбьі; и генерал Ланн, дваждьі раненньїй, снова кинулся в бой на Аркольском мосту и получил третью рану, а полковник Мьюрон бьіл убит на груди Бонапарта. Понятно, почему генерал Вандамм готов „пройти сквозь игольное ушко, чтобьі броситься в огонь“ за императора, а генерал Гопуль, под Ландсбергом, когда Наполеон обнял его и поцеловал перед стро­ єм, воскликнул: „Чтобьі бьіть достойньїм такой чести, я должен умереть за ваше величество!“ — и бьіл убит на следующий день, под Зйлау». [Marbot М. Memoires. Т. 2. Р. 16.] И полковник Сур, под Женаппом, когда ему ампутировали руку, диктует письмо императору, только что произведшему его в генеральский чин: «Величайшая милость, какую вьі могли бьі мне оказать, зто оставить меня полковником в моем уланском полку, которьш я надеюсь вести к победе. Я отказьіваюсь от генеральского чина. Да простат мне великий Наполеон. Чин полковника мне дороже всего». И только что наложили хирургический аппарат на кровавьій обрубок руки его, он опять садится на лошадь и пускается в галоп к своєму полку. [Houssaye Н. 1815. Т. 2. Р. 271.] Понятно, почему граф Сегюр, во время хирургической операции, побеждает боль и страх смерти одною мьіслью о вожде: «Хорошо умереть, бьіть достойньїм его!»

[SeGur Р. Р. Histoire et memoires. Т. 4. Р. 285.] А старьій сол­ дат, участник Маренго, под Ватерлоо, сидя с раздробленньіми ногами на дорожной насьіпи, повторяет громким и твердим голосом: «Ничего, братцьі, вперед, и виват, император!» Но, кажется, всего чудеснеє зта зараза мужества в сражении под Зсслингом. Когда приходит внезапная весть, что сломаньї мости на Дунае, соединяющие французскую армию с ее опера498

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

тивной базой, островом Лобау, и резервьі маршала Даву отрезаньї, положение армии, на обширной равнине, без точки опорьі, без боевьіх запасов й резервов, становится таким отчаянньїм, что на военном совете все маршальі подают голос за сдачу Лобау и отступление на правьій бе­ рег Дуная. Император вьіслушивает их терпеливо, но решает не отступать. «Так, так! Так надо сделать!» — восклицает маршал Массена, революционньїй генерал, внук дубильщика, сьін мьіловара, бьівший контрабандист и лавочник, неисправимьій вор, лихоимец, грабитель собственньїх солдат, спаситель Франции, победитель Суворова, «возлюбленньїй сьін Победьі». «Так надо сделать, так,— повторяет он с восторгом, и тускльїе глазки отого маленького, худенького человека разгораются чудньїм ог­ нем.— А! Вот великое сердце, вот гений, достойний нами командовать!» Тогда Наполеон берет его под руку, отводит в сторону и ласково шепчет ему на ухо: «Массена! Ти должен защитить остров и кончить то, что начал с такою сла­ вою. Тьі один можешь ото сделать. Тьі ото сделаешь!» Да, сделает: душа Наполеона перешла в душу Массена — храбрьій зажегся о храброго, как свеча о свечу. А через несколько часов, когда положение становится еще более отчаянньїм и приходит последняя, страшная весть, что маршал Ланн смертельно ранен, у Наполеона опускаются руки; в первьій раз в жизни он плачет в сражении, как будто теряет все своє мужество; но, только что опомнившись, посьілает генерала Монтиона к Массене сказать, чтобьі он продержался в Асперне, важнейшем подступе к Лобау, «хотя бьі еще только четьіре часа». «Скажите императору,— отвечает Массена, схватив руку Монтиона и сжав ее с такою силою, что следьі пальцев долго потом оставались на ней,— скажите императору, что никакая сила в мире не заставит меня уйти отсюда. Я останусь здесь четьіре часа — двадцать четьіре часа — 4 99

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

всегда!» И остался. Защита Асперна бьіла так героична, что неприятель осмелился вступить в развалиньї его только на следующий день, когда французский арьергард давно уже покинул селение. [Ibid. Т. 3. Р. 351—359; Marbot М. Memoires. Т. 3. Р. 200.] «Без меня он ничто, а со мной — моя правая рука»,— говорит Наполеон о Мюрате [O’Meara В. Е. Napoleon еп exil. Т. 2. Р. 180.] и мог бьі сказать о всех своих маршалах: все они членьї Вождя. Да, вся армия — одно тело, одна душа. «Он колдун»,— говорили о Наполеоне египетские мамелюки Мурад-Бея. «Он связал своих солдат большой белой веревкой, и, ког­ да дергает ее туда или сюда, все они движутся вместе, как одно тело». [Lacroix D. Histoire de Napoleon. P. 250.] Зта «белая веревка» и єсть «магия» — молнийная воля Вождя. «Как ни велико бьшо моє материальное могущество, духовное — бьшо еще больше: оно доходило до магии». «Государь, вьі всегда творите чудеса!» — по простодушноглубокому слову помощника маконского мзра. «Когда он хотел соблазнить, в словах его бьшо неодолимое обаяние, род магнетической сильї. Тот, кого он хочет увлечь, как бьі вьіходит из себя»,— вспоминает Сепор.

[SeGur Р. Р. Histoire et memoires. Т. 4. Р. 76.] В зти минутьі своей наибольшей сильї он уже не приказьівает, как муж­ чина, а соблазняет, как женщина. Вот что значит в нем «полнота не нашего пола», странное сходство с «молодою красавицей», которое он сам в себе замечает, или со «ста­ рою гувернанткою» императрицьі Марии-Луизьі, которое обманьївает провинциального лакея. Зта одна из колдовских «штук» его, так пугающих суеверного австрийца: «проклятьій колдун — оборотень обернулся женщиной». Бог Дионис тоже «оборотень». В Еврипидовьіх «Вак­ ханках» он «Женоподобен», thelymorphos, а в Зсхиловом «Ликурге» — уже настоящий Андрогин. И в злевзинских 500

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

таинствах Дионис-Вакх назьівается «двуестественньїм», diphyes: два естества в нем — мужское и женское. Что зто значит? Значит, что божественная ґюлнота человеческой личности єсть соединение двух расколотьіх половин — половин двух противоположностей — «квадрат» гения; вьішина квадрата — мужественность. Или, по слову Кан­ та: «Erst Mann und Weib zusammen machen den Menschen aus. Человека составляют только мужчина и женщина вместе». Божественная искра человеческой личности вспьіхивает только в соприкосновении двух полюсов — женского катода и мужского анода. Наполеон ближе, чем думает сам, к своєму прообразу: Александру Великому. Тот хотел бьіть вторьім Дионисом. «Дионис» значит «сьін божий»: Dio — «бог», nysos — «сьгн». Вот почему старьій инвалид наполеоновской армии, которого знал в детстве Леон Блуа, «не умел отличить императора от Сьіна Божьего». Вот почему солдатьі Наполеона пьют вместе с ним из одной чаши, как в Дионисовьіх таинствах, вино и кровь, соединяясь в одно тело, в одну душу — Великую Армию. Вся она движется с такой бьістротой, в таком чудном порядке, когда в 1805 году император перекидьівает ее одним мановением руки из Булонского лагеря, от берегов Ла-Манша к берегам Рейна, что если бьі кто-нибудь мог обозреть ее с вьісотьі, то подумал бьі, что зто стройно пляшущий хор Диониса, где хоровожатьій — сам бог. И с в ь іс о т ь і , к а к н е к и й б о г , Казалось, он парил над ними, И двигал всем, и все стерег Очами чудньїми своими. Тютчев Ф. И. Неман

Зти очи с «невьіносимьім блеском как бьі расплавленного металла» — очи самого Диониса.

501

Приложение 2. Д. С. Мереж ковский

«Я хочу, чтобьі мои знамена возбуждали чувство религиозное». [Lacour-Gayet G. Napoleon. Р. 200.] Какая же зто религия? Чей зто голос? Кто зовет нас? Звий! — узнают вакханки Еврипида голос своего невидимого бо­ га. Тот же голос и в зтих словах Наполеона: «Когда в огне сражения, проезжая перед строєм, я кричал: „Солда­ ти! Развертьівайте ваши знамена, час пришел!“ — надо бьіло видеть наших французов: люди плясали от радости, сотни человек тогда стоил один, и с такими людьми, казалось, все возможно». [Ibid. Р. 201.] Люди плясали, как исступленньїе, одержимьіе богом, вакхантьі. «Солдати Наполеона — одержимьіе»,— говорит очевидец накануне Ватерлоо. [Houssaye Н. 1815. Т. 2. Р. 82.] Зта «одержимость», katokhe, єсть признак «богоприсутствия» в Дионисовьіх таинствах. «Тот, кого Наполеон хочет увлечь, как би вьіходит из себя». Зто «вьіхождение из себя» — зкстаз, ekstasis — признак того же богоприсутствия. Надо человеку вийти из себя, чтобьі войти в бога; надо вийти из своего человеческого, мнимого, дробного, смертного «я», чтоби войти в божественное, подлинное, цельное, бессмертное. Зто и значит: сберегающий душу свою потеряет ее, а потерявший — найдет. Дионис — учитель зкстаза; и Наполеон тоже. Дионис, син Семельї, смертной женщиньї,— человек, становящийся богом; и Наполеон тоже. Дионис — завоеватель-миротворец; и Наполеон хочет соединить Запад с Востоком, чтоби основать мировое владнчество — цар­ ство вечного мира. Дионис — страдающий бог-человек; и Наполеон на Св. Елене — прикованньїй к скале Прометей — тот же Дионис. «Мир смотрит на нас. М и остаємся и здесь мучени­ ками великого дела... Ми боремся с насильем богов, и 502

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

народьі благословляют нас»,— говорит он, как мог бьі го­ ворить Прометей. [Las Cases Е. Le memorial... Т. 1. Р. 306.] Может бьіть, именно здесь, на Св. Елене, у него наибольшее мужество — уже не внезапное, а непрерьівное «мужество двух часов пополуночи». «В жизни моей, конечно, найдутся ошибки, но Арколь, Риволи, Пирамидьі, Маренго, Аустерлиц, Иена, Фридланд — зто гранит: зуб зависти с зтим ничего не поделает». [Lacour-Gayet G. Napoleon. Р. 570.] Нет, и зто не гранит, а туман, призрак, но за зтим — вечньїй гра­ нит — Св. Елена, Святая Скала, Pietra Santa — вечное мужество. «Что зто говорят, будто бьі он постарел? Да у него, черт побери, еще шестьдесят кампаний в брюхе!» — воскликнул старьій английский солдат, увидев императора на Св. Елене. [Gourgaud G. Sainte-Helene. Т. 2. Р. 346.] «Мне еще нет пятидесяти,— говорит он сам в 1817 году,— здоровье моє сносно: мне остается еще, по крайней мере, тридцать лет жизни». [Las Cases Е. Le memorial... Т. 2. Р. 140.] — «Говорили, будто я поседел после Москви и Лейпцига, но, как видите, у меня и сейчас нет седьіх волос, и я надеюсь, что винесу еще не такие несчастья».

[Ibid. Т. 1. Р. 296.] — «Ви, может бить, не поверите, но я не жалею моего величия; я мало чувствителен к тому, что потерял». [Ibid. Т. 3. Р. 267.] — «Кажется, сама природа создала меня для великих несчастий; душа моя била под ними, как мрамор: молния не разбила ее, а только скользнула по ней». [Ibid. Т. 4. Р. 243.] — «Моей судьбе недоставало несчастья. Если би я умер на троне, в облаках всемогущества, я остался би загадкой для многих, а теперь, благодаря несчастью, меня могут судить в моей наготе». [Ibid. Т. 1. Р. 300-309.] Нагота его — Св. Елена, Святая Скала — непоколебимое мужество. «Я основан на скале. Je suis etabli sur un 503

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

гос»,— говорит он на вьісоте величин и мог бьі сказать в глубине падения. [Roederer R L. Atour de Bonaparte.

R 212.] Кто из людей возвьісился и падал, как он? Но, чем ниже падение, тем вьіше мужество. Все его славьі могут померкнуть — только не зта: учитель мужества.

[Barres М. Les deracines. R, 1897. Баррес назьівает Наполеона не совсем удачно профессором знергии, 1е ргоfesseur de l’energie. Менее всего Наполеон похож на профессора; да и само слово «знергия» слишком отвлеченно и механично для такого органического явлення, как Наполеоново мужество. Но мьісль верна.] В зтом он себе равен всегда: в щедрости, с какой отдает свою жизнь под Арколем, и в скупости, с какой дрожит над двадцатью сантимами в отчете министерства финансов или вспоминает о щепотке табака в табакерке, завещанной сьіну,— одно и то же исступленное, жстатическое мужество. Наполеон — учитель зкстаза и мужества, потому что зти две сильї неразлучньї: надо человеку вьійти из своєю смертного «я» и войти в бессмертное, чтобн до­ стигнуть того последнего мужества, которое побеждает страх смерти. «Лучше всего наслаждаешься собой в опасности»,— говорит Наполеон [Bertaut J. Napol6on Bonapar­ te. R, s. а.]: наслаждаешься, упивається пьянейшим вином Диониса — своим божественньїм, пред лицом смерти бессмертньїм, «я». Все, все, что гибелью грозит, Для сердца смертного таит Неизьяснимьі наслажценья — Бессмертья, может бьіть, залог. Пушкин А. С. Пир во время чумьі

Вот почему тайное имя Диониса — Лизей, Освободитель: он освобождает человеческие души от рабства тягчайшего — страха смерти. В зтом, впрочем, как и во 504

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

всем, Дионис — только тень Грядущего: «верующий в Меня не увидит смерти вовек». Люди благодарньї тому, кто учит их жить; но, может бьіть, еще благодарнее тому, кто учит их умирать. Вот почему солдати Наполеона так благодарньї ему и «с последней каплей крови, вьітекающей из жил их, кричат: „Виват император!“ Он, воистину,— Вождь человеческих душ к победе над последним врагом — Смертью». «Надо хотеть жить и уметь умирать»,— говорит Напо­ леон. [SeGur Р. Р. Histoire et memoires. Т. 2. Р. 457.] И еще: «Надо, чтобьі солдат умел умирать». [Thiebault Р. М бтоіres. Т. 4. Р. 250.] Каждому человеку надо бьіть солдатом на поле сражения, чтобьі победить последнего врага — смерть. Зто невозможно? «Невозможное — только пуга­ ло робких, убежище трусов»,— отвечает Наполеон. Каж­ дому человеку, чтобьі умереть и воскреснуть, надо бьіть Наполеоном. Все мьі, извращенньїе мнимим «христианством», ду­ маєм, более или менее, как бедньїй Ницше, что бьггь до­ брим — значит бить слабим, а бить сильним — значит бить злим. Наполеон знает, что зто не так: «Добродетель заключается в силе, в мужестве; сильний человек добр, только слабне зли». [Napol6on. Manuscrits inddite, 1786— 1791. Р. 54.] Зто говорит он в начале жизни, и в конце — то же. «Будьте всегда добрими и храбрьши»,— завещает своей Старой Гвардии, прощаясь с нею в Фонтенбло, по­ сле отречения, и мог би завещать всем людям. [Fauvelet de Bourrienne L. A Memoires sur Napoldon. T. 5. P. 428.] «Я показал, что может Франция; пусть же она зто исполнит». Он показал, что может человечество, пусть же оно зто исполнит. Убьіль зкстаза — вина Дионисова — происходит сейчас в наших сердцах, как убьіль води в колодцах во время засухи. Американский «сухой режим» господствует во 505

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

всем «христианском» человечестве. «Я есмь истинная лоза, а Отец Мой — виноградарь» — ото мьі забьіли и ни от какой лозьі уже не пьем. «Сухи», впрочем, на вино, но не на кровь: кровью только что залили мир и «сохнем» теперь, может бьіть, для того, чтобьі снова «вьімокнуть». Наполеон тоже лил кровь, но не бьіл «сух», как мьі: он — последний, вкусивший от лозьі Дионисовой; последний опьяненньїй — опьяняющий. Дионис — только тень, а тело — Сьін Человеческий. Не лучше ли тело, чем тень? Да, лучше, но, когда уходит тело — остается только тень. Мир без Сьіна жить не мо­ жет, и если не телом Его, то тенью живет. Тень Сьіна — Наполеон-Дионис. Первая, за память человечества, тень того же тела — Сьіна — єсть древневавилонский герой Гильгамеш: сенаарские кочевники пели песни о нем, может бьіть, еще за тьісячулетдо Авраама. Странствуя по всей земле в поисках за Злаком Жизни, дающим бессмертие людям, Гильгамеш, богатьірь солнечньїй, совершает путь солнца с Востока на Запад, погружается, как солнце, в океан,— кажется, тог самьій, где затонула Атлантида, и находит в нем Злак Жиз­ ни. [Мережковский Д. Тайна Трех. Прага: Пламя, 1925. С. 286—289, об отношении Гильгамеша к Атлантиде.] Терну и розе подобен тот Злак.

[Gilgamesh. Tablet XI: La poeme chaldeen du deluge. P., 1885. R 206.] Терну страдания — Розелюбви. ТаковамудростьДиониса: через терзающий Терн смерти — к опьяняющей Розе бессмертия. Путь солнца из дневной гемисферьі в ночную совер­ шает и Наполеон, последний богатьірь солнечньїй, по­ следний человек Атлантидьі; погружается и он, как сол­ нце, в океан и находит в нем тот же Злак Жизни — терзающий Терн, опьяняющую Розу Диониса.

506

Н АП О ЛЕО Н — ЧЕЛОВЕК

Первьій Дионис — Гильгамеш, последний — Наполе­ он. Можно сказать и о последнем то же, что о первом.

[Ibid. Tablet І. Р. 1-51.] Увидел он все, до пределов вселенной, Все испьітал и познал, Взором проник в глубочайшие тайньї, С сокровеннейшей мудрости поднял покров... Весть нам принес о веках допотопньїх; Путь далекий прошел он, скорбя и труждаясь, И повесть о том начертал на скрижалях... На две трети он — бог, на одну — человек.

Commediante О б л а к а проносились так низко над подоблачньїми скалами Св. Еленьї, что цеплялись за них краями, как бельіе одеждьі призраков. «Главное занятие Наполеона состояло в том, чтобьі следить за полетом облаков над остриями исполинских гор, наблюдать, как изменяются их облики, превращаются в развевающиеся над вершинами занавеси, сгущаются в темньїх ущельях или расстилаются вдали, над океаном: он точно хотел прочесть будущее в зтих мимолетньїх и воздушньїх обликах». [Abell L. Е.

Napoleon a Sainte-Helene. Р. 112.] Нет, не будущее, а прошлое: он уже знает, что будущее для него кончено; Св. Елена — гроб заживо. И зти мимолетящие облака — образьі, облики, призраки — для него только видения прошлого, сон всей его жизни. «Какой, однако, роман — моя жизнь!» — говорит он соузникам на Св. Елене. «Какой роман» — какой сон, призрак, мимолетящее облако.

507

Приложение 2. Д . С. М ереж ковский

«Мне иногда кажется, что я умерла, и у меня осталось только смутное чувство, что меня уже нет»,— повторяла императрица Жозефина перед смертью. [II me semble quelquefois que je suis morte et qu’il ne me reste qu’une sorte de faculte vague de sentir que je suis plus.]

To же мог бьі сказать и Наполеон на Св. Елене. «Только бьі продлилось! Pourvou que са doure!» — шептала, как вещая парка, на своем ломаном французском язьіке, мать Наполеона, скромная, тихая старушка, «мать царей — мать скорбей», как она сама себя назива­ ла. [Je suis la mere de toutes les douleurs.] Нет, не продли­ лось — пронеслось, как облако. «Летиция всегда твердо знала, что все огромное здание (империи) рушится».

[Stendhal. Vie de Napoleon. P. 5.] — «Того и во сне не приснится, как она жила. On ne reve pas comme elle a v6cu»,— сказал кто-то о ней; то же можно бьі сказать и о сьіне ее. «После стольких лет смятений, жертв и крови Франция ничего не получила, кроме славьі»,— говорил наполеоновским маршалам русский император Александр І, в 1814 году, в занятом союзними войсками Париже.

[Macdonald J.-E.-J. Souvenirs du marechal Macdonald, due de Tarente. P., 1910. P. 280.] «Ничего, кроме слави» — пу­ стоти, призрака, мимолетящего облака. Так ли зто? Все ли дело исчезло, как сон? Нет, кое-что осталось: остался правовой костяк, заложенннй в тело Европьі Наполеоновнм Кодексом, первьім, после Рима, всемирньш законодательством правового утверждения личности. И если современная Европа вьідержит напор коммунистической безличности, то, может бить, только потому, что в ней все еще крепок зтот Наполеонов позвоночннй столб. Внук уже не знает, не помнит деда, но все еще напоминает его, похож на него лицом: так Наполеон уже «неизвестен» современной Европе, но все еще у него напо508

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

леоновский профиль. Мало зто или много? Много, по сравнению с тем, что он хотел и мог бьі сделать,— так мало, что зто ему казалось иногда «почти ничем». Он сам предвидел зто своє умаление в истории: «Я буду почти ничем. Je ne serai presque гіеп». Да, хотя и «существо реальнейшее», он смутно знал всегда, что весь реализм бьітия призрачен и что он творит жизнь свою, как спящий — сновидения или худож­ ник — образьі, музикант — симфонию. Вдасть над миром для того и нужна ему, чтобьі тво­ рить из мира сон. «Я люблю вдасть, как художник, как скрипач любит скрипку. Я люблю ее, чтобьі извлекать из нее звуки, созвучья, гармонии». «Мир как представлена». Die Welt, ais Vorstellung, он, может бьіть, понял бьі, что зто значит, когда поднималась облачная занавесь над скалами Св. Еленьї. «Представление» — трагедия, Дионисова игра на сцене мира. Он ее позт, лицедей и герой вместе: сочиняет, играет ее и гибнет в ней. Бели он — «чудовище», то иной породьі и иньїх размеров, чем Нерон; но, кажетея, мог бьі воскликнуть и он перед смертью, как тот: «Qualis artifex регео. Какой ху­ дожник во мне погибает!» Сон мира творит, как бог Демиург; сон исчезает — умирает бог. Простите, пьішньїе мечтанья. Осуществить я вас не мог... О, умираю я, как бог Средь начатого мирозданья! Майков А. Н. Три смерти (1857)

«Commediante!» — воскликнул будто бьі папа Пий VII, Фонтенблоский узник, жертва «нового Нерона-антихриста», в споре с императором из-за второго 509

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

Конкордата 1813 года. Кажется, зто легенда. Но слово, если даже не подлинно, очень глубоко: да, «комедиант» человечески-божественной комедии. Когда он обдумьівал чин коронации, художник Изабей (Isabey) и архитектор Фонтан принесли ему малень­ кий театрик, изображавший внутренность собора Парижской Богоматери, где должна бьіла происходить церемония, со множеством ряженьїх и нумерованньїх куколок. Наполеон восхитился зтой игрушкой. Тотчас позвал Жозефину, собрал министров, маршалов, сановников и начал репетицию священного венчания — кукольной комедии. При отступлении от Москвьі, узнав о заговоре полоумного генерала Малз для низвержения династии, воскликнул: «Так вот как прочна моя власть! Одного человека, беглого арестанта, довольно, чтобьі ее поколебать. Значит, корона чуть держится на голове моей, если дерзкое покушение трех авантюристов в самой столице может ее потрясти». [Lacour-Gayet G. Napoleon. Р. 477; Masson F. Napoleon et son fils. P., 1912. P. 238; Masson F. Josephine repudiee (1809—1814). P. 296.] Да, на голове его корона — как сусальная корона кукольного императора, и власть его прочна, как сон. А за несколько месяцев перед тем, глядя с Поклонной горьі на распростертую у ног его Москву, он утешается, после страшньїх бед, перед страшними бедами, зтим волшебньїм зрелищем — театральной декорацией. «Рукоплескания всех народов, казалось, приветствовали нас». [SeGur Р. Р. Histoire et memoires. Т. 5. Р. 20.] Древние Фивьі — Москва, вот какие дали пространства и времени захватьівает зтот исполинский сон. Но вдруг все улетает, рассеивается, как марево, как мимолетящее облако, от одного тихого веяния — вести: «Москва пуста!» [Ibid. Р. 34.] Пуста, как сон пустой. И декорация меняется: 510

Н А П О ЛЕО Н - ЧЕЛОВЕК

«Москва исчезает, как призрак, в клубах дьіма и пламени». [Ibid. Р. 47.] «Зто бьіло самое величественное и ужасное зрелище, какое я видел в моей жизни»,— вспоминает он на Св. Елене. [О’Мбага В. Е. Napoleon en exil. Т. І. Р. 181.] Там же, на развалинах обгорелой Москви, он устраивает Французский театр — зрелище в зрелище, сон во сне. [Gourgaud G. Sainte-Helene. Т. 1. Р. 182.] Зто уже вторая степень «мира как представлення»: не число, а ло­ гарифм числа. «Генерал Бонапарт видел воображаемую Испанию, воображаемую Польщу (Россию) и теперь видит воображае­ мую Св. Елену»,— говорит Гудсон Лоу. [SeGur Р. Р. Histoire et memoires. Т. 5. Р. 71.] Зто значит: воля его к жизни, от начала до конца, єсть воля к сновидению: Вся наша жизнь лишь сном окружена, И сами мьі вещественньї, как сньї,—

зти слова Просперо-Шекспира он понял би: строить сньї свои из вещества мира, а мир свой — из вещества снов. «Существо реальнейшее» — существо идеальнейшее — два лица его, и как решить, какое из них настоящее? Зто — в великом, зто в малом. «Он любил все, что вьізьівает мечтательность: Оссиана, полусвет, меланхолическую музику. Жадно слушал шум ветра, говорил с восторгом о реве волн морских; склонен бьіл верить в привидения и вообще бьіл суеверен. Иногда, вечером, вьіходя из своего кабинета в салон г-жи Бонапарт, приказнвал занавешивать свечи белим газом, и все ми должньї били хранить молчание, пока он рассказнвал нам истории о привидениях... Или, слушая тихую и медленную музику, впадал в задумчивость, которой никто из нас не смел нарушить ни одним движением». [R6musat C.-E. G. de. Memoires. Т. 1. Р. 102.]

511

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

Зти занавешенньїе дьімкою свечи льют призрачньїй свет сновидений, как бьі уже предрекают тот солнечньїй свет сквозь облака — призраки над Св. Еленою. Однаждьі импровизирует и разьігрьівает в лицах фантастическую повесть о двух несчастньїх любовниках, Терезе и Джулио, где, между прочим, действует таинственное существо, Андрогин-Сибилла, похожее на самого Наполеона или Диониса Оборотна. [Fauvelel de Bourrienne L. A. Memoires sur Napol6on. T. 3. P. 499. Guilio, conte improvise par Napoleon. «On vit paraitre a Rome un etre mysterieux qui pretendait d6voiler les secrets de l’avenir et qui s’enveloppait d’ombres si epaisses que son sexs meme etait l’object de doute et de discussion. Les uns decrivaient les formes et les traints d ’une femme, tandis que les autres justifiaient leur effroi en lui donnant l’aspect d’un monstre hideux». Сам Наполеон — «корсиканское чудовище»: у него тоже «магнетическое предвидение» и «полнота не нашего пола», «un embonpoint qui n ’est pas de notre sexe» (Las Cases E. Le memorial... T. 2. P. 88).] «Джулио вонзил кинжал в сердце Терезьі»,— заключил он рассказ и, подойдя к императрице, сделал вид, что вьінимает кинжал из ножен: иллюзия бьіла так силь­ на, что фрейлиньї, вскрикнув от испуга, кинулись между ним и Жозефиной. А Бонапарт, как превосходньїй актер, не смущаясь и не замечая произведенного им впечатления, продолжает рассказ.— «Предаваясь полету воображения, он так увлекался, что все окружающее для него исчезало». Уверяли, будто бьі он учился у великого актера, Тальма; но он, «пожалуй, сам мог бьі его научить».

[Las Cases Е. Le memorial... Т. 3. Р. 513, 509.] «Когда диктует воззвания к армии, похож на итальянского импровизатора или Пифию на треножнике». [Ibid. Т. 4. Р. 181.] Значит, и здесь, на полях сражений, лицедействует, сочиняет, как в салоне г-жи Бонапарт — «историю 512

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

о привидениях»,— всемирную историю; и пороховой ДЬІМ клубится, как дьім Пифийской расщелиньї или облакапризраки Св. Еленьї. Маг, вьізьівающий видения, или, по-нашему, сьемщик исполинских фильмов. Великий мастер художественньїх противоположностей. Главнокомандующий Египетской армией, генерал Бонапарт, давая охранную грамоту инокам Синайской обители, «из уважения к Моисею и народу израильскому, чья космогония напоминает нам века незапамятной древности», вписьівает имя своє в книгу почетньїх гос­ тей, рядом с именем Авраама. [Fauvelet de Bourrienne L. A. M6moires sur Napoleon, T. 1. P. 326.] Что зто, «комедиантство», «шарлатанство», световая реклама на облаках или апокалипсическое знаменне? Может бьіть, все зто вместе; может бьіть, он искренне чувствует вьіход свой из времени в вечность, из всемирной истории в космогонию — зсхатологию. А вот и другие маски все той же «комедии». Мечтает, «на старости лет, обьезжать вместе с императрицей, потихоньку, на своих лошадях, как супружеская чета посе­ лян, все закоулки империи, принимая жалобьі, исправляя обидьі и сея всюду память о своих благодеяниях».

[Las Cases Е. Le memorial... Т. 3. Р. 298.] Тут, конечно, лев в овечьей шкуре: знает сам, что зтого не будет, но, может бьіть, снилась ему и зта мещанская идиллия; мещанство в нем глубже, чем кажется. В память знаменитих слов своих на поле сражения Зйлау: «Страшное зрелище! Вот что должно бьі внушить государям любовь к миру и омерзение к войне»,— заказьівает живописцу Гро (Gros) картину зтого поля с ним, Наполеоном, стоягцим среди убитьіх и раненьїх и подьімающим к небу глаза, полньїе слез. [Rimusat C.-E. G. de. Memoires. Т. 3. Р. 115.] Лучше бьі не заказьівал, не иг1 7 — 1 03 4

513

Прилож ение 2. Д . С. М ереж ковский

рал «комедии» хоть в зтом; но и зто еще не значит, что не чувствовал искреннего омерзения к войне. Перед конвоєм австрийских раненьїх, останавливая свиту и снимая почтительно шляпу, восклицает: «Честь и слава несчастньїм героям». [Las Cases Е. Le memorial... Т. 4. Р. 197.] Зтому театральному жесту мог бьі позавидовать Тальма, но и зто не значит, что в самом жесте не бьіло ничего искреннего. Бедного русского мальчика, графа Апраксина, попавшего в плен под Аустерлицем и просто, по-детски, плачущего, утешает пустьіми словами: «Успокойтесь, молодой человек, и знайте, что нет стьща бьіть побежденньїм французами!» [SeGur Р. Р. Histoire et memoires. Т. 2. Р. 471.] Лучше бьі не утешал! Но если бьі Л. Толстой не в меру возмутился зтой «комедией», то, может бьіть, только потому, что сам иногда участвовал в комедии, более тонкой — так назьіваемой «правдивости». Зная, что Жозефина бесплодна и из жалости не желая с ней разводиться, предлагает ей разьіграть мнимую беременность, чтобьі обьявить наследником сьіна своего от другой женщиньї. Жозефина соглашается, и дело ста­ ло только за тем, что лейб-медик Корвизар отказьівает наотрез участвовать в обмане. Тут все удивительно: искренняя жал ость к стареющей жене, детская беспомощность обмана, странная в таком реалисте, мечта основать династию на призраке — наследнике-подкидьіше и предел «комедиантства», «шарлатанства», которого ничем нельзя оправдать, ни даже обьяснить,— разве только зтим: если мир — сновидение, «представление» и все в мире обманчиво-призрачно, то что значит лишний об­ ман, к тому же с доброю целью? Жозефина жалуется, что «за долгие годьі, проведенньіе ею с Бонапартом, не бьіло у него ни одной минути искренней». (Constant de Rebecque Н. В. Memoires. Т. 1.

514

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

Р. 280.] Так ли зто? Может бьіть, он по-своему искренен, но искренность у него иная — иная правда, чем у нее. «Какой он смешной, Бонапарт! II est drole Bonaparte!» — восклицала она при первом знакомстве с ним. Надо бьіло бьіть такой мартиникской канарейкой, как Жозефина, чтобьі не почувствовать, что он не «смешной», а страшньїй. Г-жа Ремюза зто чувствует и, как ребенок, плачет от страха. [Remusat C.-e. G. de. Memoires. Т. 1. Р. 337.] «Комедиант», «лицедей», но не лицемер; вечно играет роль, но не чужую, а свою же собственную: Наполеон, играющий роль Наполеона. В зтом смисле он — сама правда, но правда зта так ни на что не похожа, что никто ей не верит. «Тайньїе склонности мои, в конце концов, естественньїе, дают мне бесконечньїе возможности обманьївать всех». В зтих-то именно «естественньїх склонностях» он — иного творення тварь, человек иного космического цикла — зона — не 1800 года по Р. X., а 18 000 — до Р. X. или такого же далекого будущего; чело­ век из «Атлантидьі» или из «Апокалипсиса». Чтобьі все обманьївались в нем, ему надо только бьіть совершенно правдивьім, самим собою. В сущности, он никого не обманьївает — только скрьівает себя от всех, чтобьі не слишком испугать лю­ дей своим «чудесньїм-чудовищньїм»; для того и носит маску, покрьівает лицо своє, сходя к народу, из Синайского облака. Никого не обманьївает — сам обманут всеми. Кажется, ни один из государей не бьіл так обманут и предан, как он,— министрами, маршалами, женами, любовницами, братьями, сестрами, врагами, друзьями. Как зто ни странно сказать, он простодушен, бесхитростен; даже слишком правдив, обнажен до цинизма, например, в убийстве герцога Знгиенского или в «грязной истории» 515

Приложение 2. Д . С. М ереж ковский

с испанским королем. Простодушно, бесхитростно отдается сначала «лукавому византийцу», Александру І, потом тестю своєму, австрийскому императору, и, наконец, англичанам. Только на Св. Елене опомнился: «Дорого я заплатил за моє романтическое и рьіцарское мнение о вас — англичанах». [O’Meara В. Е. Napoleon en exil. Т. 1. Р. 363.] «Зти люди не хотят со мной разговаривать,— жалуется Коленкуру во время Шатильонского конгресса 1814 года.— Роли наши переменились... Они забьіли, как я по­ ступки с ними в Тильзите... Великодушне моє оказалось просто глупостью... Школьник бьіл бьі хитреє моего».

[Thibaudeau А.-С. Memoires. Р. 455. Слово Фуше.] Может бьггь, оттого и погиб, что бьіл слишком правдив. Гибкостью спинного хребта, искусством «изменять маневр, changer de manoeuvre» [Levy A. Napoleon intime.

P. 341.], которьім обладают в таком совершенстве Талейран и Фуше, зти две беспозвоночньїе гадиньї, он не обладает вовсе. «Мужества нельзя подцелать: зто добродетель без лицемерия». [Bertaut J. Napoleon Bonaparte. Р. 181.] А ведь зто и єсть его добродетель, по преимуществу — «Pietra-Santa», «Святой Камень»,— хребет несгибаемьій. «Мьі можем понять друг друга»,— пишет император Павел І Бонапарту консулу. [Las Cases Е. Le memorial... Т. 4. Р. 149.] Могут друг друга понять, потому что оба — «романтики», «рьіцари» и, как зто тоже ни странно ска­ зать, «Дон-Кихотьі». «Наполеону в вьісшей степени свойственно бьіло чувство военной чести, воєнного братства... Зтот хитрьій политик бьіл всегда рьіцарь без упрека»,— говорит Вандаль, один из немногих справедливих судей Наполеона.

[Vandal A. Napoleon et Alexandre I-er. T. 2. P. 164.] Как зто непохоже на тзновского «кондотьєра» — II ргіпсіре Макиавелли — «помесьльваи лисицьі»! Нет, помесь льва и дракона: львиная сила на крилах мечтьі.

516

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

Все для него призрачно, но зто не значит, что все — «покров Майи» над абсолютним ничтожеством. Напо­ леон, так же как Гете,— величайшая противоположность будцийской мудрости — воли к небьітию и к безличности. Оба — вечное «да» против вечного «нет».

AI16s Vergangliche 1st nur ein Gleichniss. Все преходящее Есть только символ,—

вьісказьівает Гете, что Наполеон чувствует: временное — символ вечного. Спящему снится то, что бьіло с ним на­ яву, а живущему во времени — то, что бьіло и будет с ним в вечности. «Мир как представление» исчезает; остается «мир как воля». Волю зту отрицают Шопенгаузр и Буд­ да; Наполеон и Гете утверждают. Облака, сновидения, призраки, а под ними — Св. Елена, Святая Скала, Pietra- Santa — вечньїй гранит. Явное, дневное имя его — мужество; тайное, ночное — Рок.

Рок

«ІЗсю мою жизнь я жертвовал всем — спокойствием, вьігодой, счастьем — моєй судьбе». [Masson F. Le sacre et le couronnement de Napoleon. P, 1925. P. V] Вот лицо Haполеона без маски — бесконечная правда его, бесконечная искренность. Когда он говорит: «судьба», он дает нам ключ к запертой двери — к тайной; но слишком тяжел для нас зтот ключ! Дверь остается запертой. Наполе­ он — «неизвестньїм». Что такое судьба? Случай, управляющий миром, 1е hasard qui gouveme le monde, как ему самому иногда 517

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

кажется [Las Cases Е. Le memorial... Т. 1. Р. 254.]; случай — слепой дьявол, и Наполеон, владьїка мира,— только раб отого дьявол а. Или что-то вьісшее, зрячеє, согласное с волей героя. Может бьіть, он сам никогда об зтом не думал; но, кажется, думал всегда около зтого; кажется, все его мисли уходили в оту глубину, где загадана людям за­ гадка Судьбьі. Прямо в лицо Сфинкса никогда не заглядьівал, но чувствовал всегда, что Сфинкс смотрит ему прямо в лицо, и знал, что, если не разгадает загадки, чу­ довище пожрет его. Лицо Здипа перед Сфинксом задумчиво, и лицо Наполеона тоже. Кажется, главное в зтом лице, что отличает его от всех других человеческих лиц,— зта бесконечная задумчивость. Чем больше вглядьіваешься в него, тем больше кажется, что он задумался не только о себе, но и о всех нас, обо всем «христианском» человечестве, которое в своем великом отступлении не захотело Кроткого Ига и подпало железному игу Судьбьі. В ночь перед Иенским сражением император вьішел один на аванпостную линию, чтобьі осмотреть дорогу, прорубаемую в Ландграфенбергских скалах для подвоза артиллерии. Ночь била темная; в десяти шагах не видно. Когда он подходил к цепи часових, один из них, усльїшав шаги, окликнул: «Кто идет?» — и взял на прицел. Наполеон так глубоко задумался о чем-то, что не слншал оклика и продолжал идти. Часовой внстрелил. Пуля просвистела мимо ушей императора. Он упал ничком наземь, и хорошо сделал; множество пуль пронеслось над его головой: вся цепь часових дала по нему залп. Благополучно видержав зтот первьій огонь, он встал, подошел к ближайшему посту и назвал себя. [Constant de Rebecque Н. В. Memories. Т. 2. Р. 56.] Падает лицом на землю, как будто поклоняется, вла­ дика мира, какому-то Владнке большему. Кому же именно — темному дьяволу, случаю или лучезарной 518

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

«звезде» своей, ночному солнцу — Року? Может бьіть, за минуту перед тем, так глубоко задумался вовсе не об зтом, а все же около зтого, к зтому близко, на один во­ лосок, как бьиі тогда на волосок от смерти. За несколько дней до отречения и попьітки самоубийства в Фонтенбло он бьіл погружен в такую задумчивость, что, «когда входили в комнату им же самим вьізванньїе лица — не замечал их присутствия; смотрел на них и как будто не видел, более получаса проходило иногда, прежде чем он с ними заговаривал; очнувшись с трудом от своего оцепенения, спрашивал их о чем-нибудь и как будто не сльїшал ответа». Ничто не могло нарушить зту «как бьі летаргическую задумчивость, pre­ occupation pour ainsi dire lethargique». [Ibid. T. 4. P. 245.] В 1810 году, тотчас после бракосочетания с МариейЛуизой, на большом вечернем приеме в Компьенском дворце, где присутствуют первьіе сановники империи, министрьі, маршальї, иностранньїе посльї, владетельньїе князья, короли, зрцгерцоги,— Наполеон вьіходит из игорной зальї в гостиную. Вся огромная свита кидается за ним по пятам. «Дойдя до серединьї комнатьі,— вспоминает очевидец, генерал Тьебо,— император остановился, скрестил руки на груди, уставился глазами в пол, шагов на шесть перед собой, и так застьіл, не двигаясь. Все тоже остановились, окружив его большим кругом, и замерли в глубоком молчании, не смея даже взглянуть друг на друга; но потом, мало-помалу, начали переглядьіваться, в недоумении, ожидая, чем зто кончится». Так прошло пять, шесть, семь, восемь минут. Недоумение росло; никто не понимал, что зто значит. Наконец мар­ шал Массена, стоявший в первом ряду, подошел к нему потихоньку, как бьі крадучись, и что-то сказал ему так тихо, что никто не рассльїшал. «Но, только что он зто сделал, император, все еще не поднимая глаз и не двигаясь, 519

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

отчеканил громовим голосом: „А вам какое дело? De quoi vous melez-vous?“ И оробельїй маршал, патриарх военной славьі, победитель Суворова, „возлюбленньїй сьін Победьі“ , вернулся на своє место, почтительно пятясь. А Наполеон продолжал стоять, не двигаясь. Наконец, „как би пробуждаясь от сна“, поднял голову, разнял скрещенньїе руки, обвел всех испьітующим взором, повернулся молча и пошел назад в игорную залу. Здесь, проходя мимо императрицьі, сказал ей сухо: „Пойдемте!“ — и вошел с ней во внутренние покои». «Все зто я вижу, как сейчас,— но до сих пор не могу понять, что зто било»,— заключает Тьебо. Сцена зта кажется ему недостойньїм «шутовством, jonglerie». «Никогда я не чувствовал себя таким оскорбленньїм; деспот в Наполеоне никогда не являлся мне с большим бесстьщством и наглостью». [Thiebault Р. Memoires. Т. 4. Р. 390-393.] Бедньїй Тьебо так оскорблен, что забьш другое своє впечатление от Наполеона: «Я ни с чем не могу сравнить чувства, испьгганного мною в присутствии колоссального существа». Если бьі вспомнил, то, может бьггь, понял бьі, что и в компьенской сцене Наполеон не бьш ни «шутом», ни «деспотом». Из-за чего же «оскорбление»? Со стороньї Наполеона оно, во всяком случае, невольное; никого не хочет он оскорблять, уже потому, что никого в такие мину­ ти не видит: люди для него перестают существовать, исчезают, как тени. Но зтим-то, кажется, они и оскорбляются. Недоумение Тьебо — наше недоумение: что же, в самом деле, значит зта «летаргическая задумчивость», как би летаргический сон? Видит, сльїшит, бодрствует, действует, как никто,— но все зто извне, а внутри — спит, вечньш сновидец, лунатик своего ночного солнца — Рока; идет по самому краю пропасти,— только проснется — упадет; но не проснется до последнего шага в пропасть.

520

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

Спит, и сердце чуть бьется, как в летаргическом сне. «Мне кажется, что сердце у меня не бьется: я его никогда не чувствовал». [O’Meara В. Е. Napoleon en exil. Т. 1. Р. 152.] — «У меня точно вовсе нетсердца». [Gourgaud G. Sainte-Helene. Р , 1889.] Спит наяву — бодрствует во сне. Сон переплетается с явью, сон входит в явь, не только метафизически, внутренне, но и внешне, физически.

24 декабря 1800 года, едучи в карете в Оперу, спит и видит во сне, будто бьі тонет в итальянской речке, Тальяменто; просьіпается от взрьіва адской машиньї, на во­ лосок от смерти. Спит и на полях сражений, «во время самого боя,— далеко за чертой огня». Зто даже входит у него в привичку: «Я привьік спать на поле сражения». [Las Cases Е. Le memorial... Т. 2. Р. 60.] Спит, убаюканньш громами пушек, как дитя в кольїбели. В самьіе роковьіе минути, все решающие, вдруг засьіпает, точно уходит куда-то, за чем-то. Перед самим Аустерлицем так глубоко заснул, что «его с трудом разбудили». [SeGur Р. Р. Histoire et memoires. T. 2. P. 390.] В самом пилу сражения под Ваграмом, когда все решается, велит разостлать на голой зем­ ле медвежью шкуру, ложится на нее и засьіпает глубоко; спит минут двадцать; проснувшись, продолжает отдавать распоряжения, как будто не спал вовсе. [Ibid. Т. 3. Р. 380.] Во время страшной звакуации Лейпцига, когда рушится весь фронт,— спит спокойно в кресле два часа; только взрьів моста на Зльстере, которьш отступление отрезано и армия погублена, разбудил спящего. Зто на войне — зто и в мире. Любит работать, вставая с постели, между двумя снами. Кажется, гений Наполеона — ясновидение — и єсть зтот узкий перешеек бодрствования между двумя пучинами снов.

521

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

«Что же подумать о Наполеоновом сне, длящемся от Вандемьера до Ватерлоо?» — спрашивает Леон Блуа. «Он проснулся только пред лицом Божьим».— «Величайшие несчастья и даже падение не могли его разбудить до конца. На Св. Елене он продолжает свой сон».

[Bloy L. L’ame de Napol6on. Р. 9, 97, 232.] И умирает во сне или просьіпается в смерть. «Он спросил меня, какой род смерти я считаю самьім легким, и заметил, что, кажется, смерть от замерзання лучшая из всех, потому что, замерзая, умираешь во сне, si muore dormendo»,— вспоминает доктор О’Меара свою беседу с Наполеоном на Св. Елене. [О’Мбага В. Е.

Napoleon en exil. Т. 1. Р. 163.] Так во сне умер и он, замер­ зая от леденящего дьіхания Рока. И море, и буря качали наш челн; Я, сонний, бьіл предан всей прихоти волн; И две беспредельно били во мне,— И мной своевольно играли оне. Кругом, как кимвальї, звучали скальї, И ветрьі свистели, и пели вальї. Я в хаосе звуков летал оглушен; Над хаосом звуков носился мой сон.

Сон на море — на «водах многих».— «Водьі, которьіе тьі видел, суть люди и народьі, и племена, и язьїки»,— говорит Ангел Апокалипсиса. Многие водьі Запада — Атлантика, где погибла «Атлантида», зашло солнце первого человечества и солнце последнего «человека из Атлантидьі» — Наполеона. Над хаосом звуков носился мой сон, Болезненно-яркий, волшебно-немой, Он веял легко над гремящею тьмой. В лучах огневицьі развил он свой мир, Земля зеленела, светился зфир...

522

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

Светом более ярким, чем наш, светится зфир; земля зеленеет зеленью более свежею — юностью первого ми­ ра, допотопного. Садьі, лабиринтьі, чертоги, столпьі...

Древних атлантов титаническое зодчество. И чудился шорох несметной ТОЛПЬІ... Я много узнал мне неведомьіх лиц...

Лица иного человечества. Зрел тварей волшебньїх, таинственньїх птиц...

Иного творенья тварь. По вьісям творенья я гордо шагал, И мир подо мною недвижно сиял... Сквозь грезьі, как дикий волшебника вой, Лишь сльїшался грохот пучиньї морской...

Существо Атлантидьі — магия, и существо Наполеона тоже: он сам вьізьівает видения сна своего. Зто сон всего человечества — начало и конец всемирной истории: Атлантида — Апокалипсис. Вот почему, как вели­ кий маг, волшебник, создает он свой сон. И в тихую область видений и снов Вривалася пена ревущих валов. Тютчев Ф. И. Сон на море (1836)

Войньї, победьі, величне, падение, легкими клочьями пеньї, врьіваются в сон. Сон его — пророческий. «У него бьіл род магнетического предвидения своих будущих судеб, une sorte de 523

Приложение 2. Д . С. М ере , ковский

provision magn6tique de ses futures destinies». [Fauvelet de Bourrienne L. A. Memoires sur Napoleon. T. 4. P. 389.] «У меня бьіло внутреннее чувство того, что меня ожидает». [Las Cases Е. Le memorial... Т. 4.] Люди слепьі на будущее — он зряч: знает — помнит его, как прошлое. «Зрение єсть среднепропорциональное между осязанием и предчувствием»,— определяет он зти смутньїе предчувствия, со свойственной уму его математической точностью.— Рука говорит глазу: как тьі можешь видеть за две верстьі, когда я не могу нащупать за два шага? Глаз говорит предчувствию: как тьі можешь видеть в будущем, когда я не могу видеть за две верстьі? [Gourgaud G. Sainte-Helene. Т. 2. Р. 362.] В самую счастливую минуту жизни, в 1800 году, после Маренго, он говорит: «Со мной ничего не случалось, чего бьі я не предвидел, и я один не удивлялся тому, что я сделал. Я угадьіваю все и в будущем и достигну моей цели». [Miot de Melito A. F. Memoires. R, 1880. T. 1. P. 289.] Если цель его — мировое владьічество, то он ее не до­ стиг. Путь ясен — цель темна; знает, что и как сделает, но не знает зачем. «Я чувствую, как что-то толкает меня к цели, которой я и сам не знаю. Je me sens pousse vers un but que je ne connais pas». [SeGur P. P. Histoire et memoires.

T. 4. P. 74.] Как не поверить в своего рода предназначение, видя, что часто самьіе благоприятньїе последствия происходят для него из собьітий, которьіе сначала как будто мешают ему и удаляют от цели. Не похож ли он на человека, которого неодолимая сила ведет, как слепого, за руку? [Marmont A. F. L. Memoires. Т. 2. Р. 42.] Слепой — ясновидящий: Свершитель роковой безвестного веленья. Перед Ватерлоо, ранним утром, на берегу реки Замбр, Наполеон, в сопровождении одного только дежурного генерал-адьютанта, подошел к бивуачному костру, на 524

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

котором варился картофель в котле; «велел себе подать его и начал задумчиво єсть. Кончил, произнес, не без видимой грусти, несколько отрьівистьіх слов: „Зто недур­ но... с зтим можно прожить везде и всегда... может бьіть, уже близок час... Фемистокл...“ „Генерал-адьютант, от которого я зто сльшіал,— вспоминает Лас Каз,— говорил мне, что, если бьі император победил под Ватерлоо, зти слова исчезли бьі из памяти его, как столько других, не оставив в ней никакого следа; но после катастрофи и, особенно, после того, как прочел слово «Фемистокл» в знаменитом письме Наполеона к английскому принцурегенту, он бьіл поражен воспоминанием о Замбровском бивуаке, и виражение лица, поза, голос императора долго мучили его и все не могли изгладиться из памяти“».

[Las Cases Е. Le memorial... Т. 4. Р. 162.] «Ваше королевское вьісочество, я прихожу к вам, чтобьі сесть, как Фемистокл, у очага британского народа. Я отдаюсь под защиту его законов, которой прошу у вашего королевского вьісочества, как самого могущественного, постоянного и великодушного из моих врагов»,— писал Наполеон из Рошфора английскому принцу-регенту. [Houssaye Н. 1815. Т. 3. Р. 393.] Значит, накануне Ватерлоо знал, что сделает в Рошфоре. Зто, впрочем, не так удивительно, удивительнее то, что знал зто за двадцять восемь лет. Около 1787 года семнадцатилетний Бонапарт начинает писать в своих ученических тетрадях повесть в письмах об австрийском авантюристе, бароне Нейгофе, обьявившем себя в 1737 году корсиканским королем под именем Феодора І, арестованном англичанами, посаженном в лондонский Таузр и через много лет освобожденном лордом Вальполем. «Несправедливьіе люди. Я хотел осчастливить мой народ, и зто мне удалось на одно мгновение; но судьба 525

Приложение 2. Д . С. М ереж ковский

изменила мне, я в тюрьме, и вьі меня презираете»,— пишет Феодор Вальполю, и тот отвечает ему: «Вн страдаете, вн несчастнн: зтого довольно, чтобьі иметь право на сострадание англичан». «Дорого я за п л а т а за моє романтическое и рьіцарское мнение о вас, господа англичане!» — как будто кончает Наполеон на Св. Елене неконченую повесть о корсиканском самозванце и английском узнике. [O’Meara В. Е. Napoleon en exil. Т. 1. Р. 363.] В тех же ученических тетрадях, делая виписки из «Современной Географии», «Geographic Modeme», аббата Лакруа, старинного учебника, об английских владениях в Африке, он пишет своим тогдашним, слитннм и тон­ ким, точно женским, почерком четьіре слова: Ste Helene, petite isle... Св. Елена, маленький остров...

Дальше пустая страница: начал писать и не кончил, как будто руку его остановил кто-то. [Napoleon.

Manuscrits inedite, 1786—1791. Р. 367.] «Вьі фаталист?» — «Ну разумеется. Так же, как турки. Я бнл всегда фаталистом. Если чего-нибудь хочет судьба, надо ее слушаться».— «Судьба неотвратима. Надо слушаться своей звездьі». [O’Meara В. Е. Napoleon en exil. Т. 1. Р. 185.] И умирающий, он отказнвается принимать лекарства. «Что на небе написано,— написано... Наши дни сочтеньї»,— говорит, глядя на небо. [Ibid. Р. 334.] Вещее знаменье неба на земле повторяется, Вещее знаменье земли повторяется на небе,—

зту древневавилонскую клинопись он понял бьі. Фатализм, религия звездннх судеб, нннешний Восток получил от древнего — от Вавилона, а тот — от еще более глубокой, неисследимой для нас, может бьіть 526

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

доисторической, древности, которую миф Платона назьюает «Атлантидой», а книга Бьітия — первьім допотопньїм человечеством. Звездною связью связан Напо­ леон с зтой древностью. Можно бьі сказать и о нем, последнем герое человечества, то же, что сказано о первом — Гильгамеше: Весть нам принес о веках допотопньїх.

«Человек рока, l’homme du destin»,— назвал его, по­ сле Маренго, австрийский фельдмаршал Мелас. Зто од­ но из тех глубоких общих мест, которьіе становятся общей мудростью. На нем треугольная шляпа И серьій походньїй сюртук,

и зто имя: «человек рока». Рок для него не отвлеченная идея, а живое существо, которое влияет на чужую мьісль, чувство, слово, дело его, на каждое биение сердца. Он живет в роке, как мьі живем в пространстве и времени. Тотчас после взрьіва адской машиньї на Никезской улице Первьій Консул входит в Оперу и на рукоплескания двухтьісячной толпьі, еще не знающей о покушении, раскланивается с такой спокойной ульїбкой, что никто не догадьівается по лицу его, что за несколько минут он бьіл на волосок от смерти. [Abrantes L S.-M. Memoires. Т. 2. Р. 53.] Зто не бесстрашие в нашем человеческом смьісле, не победа над страхом, а невозможность испьітьівать страх. Он знает, что судьба несет его на руках, как мать несет ребенка. «Ангелам Своим заповедает о себе сохранить тебя, и на руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоєю». Зто он знает или что527

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

то похожее на зто, но еще не знает, что зто может сделаться искушением дьявола: «если Тьі Сьін Божий, бросься отсюда вниз». Ангельї судьбьі или дьявольї случая несут его до времени: и вся его тогдашняя жизнь — непрерьівное чудо полета. «Как я бьіл счастлив тогда,— вспоминает он первую Итальянскую кампанию.— Я уже предчувствовал, чем могу сделаться. Мир подо мной убегал, как будто я летел по воздуху». [Gourgaud G. Sainte-Helene. Т. 2. Р. 54.] Чудо полета продолжается до Русской кампании. «Вьі боитесь, что меня убьют на войне? — говорит он накануне ее.— Так же пугали меня Жоржем во время заговоров. [Жорж Кадудаль, роялистский заговорщик 1804 г.] Зтот негодяй будто бьі всюду ходит за мной по пятам и хочет меня застрелить. Но самое большее, что он мог сделать, зто убить моего адьютанта. А меня убить бьіло тогда невозможно. Разве я исполнил волю судьбьі? Я чувствую, как что-то толкает меня к цели, которой я и сам не знаю. Только что я достигну ее и буду бесполезен, атома будет довольно, чтобьі меня уничтожить; но до того все человеческие усилия ничего со мной не сделают,— все равно, в Париже или в армии. Когда же наступит мой час — лихорадка, падение с лошади, во время охотьі, убьет меня не хуже, чем людей снаряд: наши дни на небесах написаньі». [S6Gur Р. Р. Histoire et memoires. Т. 4. Р. 74.] В зто же время, перед Русской кампанией, когда дядя его, кардинал Феш, горячо спорил с ним о церковньїх делах, убеждая не восставать на Бога, довольно-де ему и людей,— Наполеон слушал его молча; потом вдруг взял его за руку, подвел к двери, открьіл ее и вьівел на балкон. Бьіл зимний день, сквозь гольїе деревья Фонтенблоского парка бледно голубело декабрьское небо. «Посмотрите на небо. Что вьі там видите?» — сказал Наполеон. «Ни­ чего не вижу, государь»,— ответил Феш. «Хорошенько 528

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

смотрите. Вадите?» — «Нет, не вижу».— «Ну так молчите и слушайтесь меня. Я вижу мою Звезду: она меня ведет!»

[Marmont А. Е L. Memoires. Т. 3. Р. 340; SeGur Р. Р. Histoire et memoires. Т. 4. Р. 81.] Феш так и не понял, что великая звезда Наполеона — солнце. Если в жизни его бьіла такая минута, когда он вдруг почувствовал, что несущие руки уходят из-под нею ,— надо искать ее в самом зените его, в вьісшей точке полета. Накануне Аустерлица, когда он уже знал, что за­ втрашнєє солнце «взойдет, лучезарное»,— заговорив о древнегреческой трагедии, он сказал: «В наши дни, ког­ да язьіческой религии уже не существует, для трагедии нужна другая движущая сила. Политика — вот ее вели­ кая пружина, вот что должно заменить в ней древний рок». [SeGur Р. Р. Histoire et memoires. Т. 2. Р. 457.] Чтобьі заменить рок вол ей человеческой — политикой, надо человеку восстать на рок. Только Наполеон зто подумал, как началось его падение: рок возносил его покорного, восставшего — низверг. Кажется, впервьіе он ясно почувствовал, что уже не летит, а падает, перед самьім началом Русской кампании. «Цельїми часами, лежа на софе, он погружен бьш в глубокую задумчивость; вдруг вскакивал с криком: „Кто меня зовет?“ — и начинал ходить по комнате взад и впе­ ред, бормоча: „Нет, рано еще, не готово... надо отложить года на три...“ [Ibid. Т. 4. Р. 87.] Но знал, что не отложит — начнет, увлекаемьш Роком». «Я потерпел неудачу в Русской кампании. Что же ме­ ня уничтожило... Люди... Нет, роковьіе случайности... Я не хотел войньї, и Александр тоже; но мьі встретились, обстоятельства толкнули нас друг на друга, и рок довершил остальное». Зто он говорит на Св. Елене и «после нескольких минут глубокого молчания, как бьі просьіпа529

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

ясь», говорит уже о пустяках — об измене Бернадогга — главной будто бьі причине его, Наполеоновой, гибели. Зряч во сне — слеп наяву. [Las Cases Е. Le memorial... Т.4. Р. 158-159.] От Москви до Лейпцига все яснеє чувствует измену судьбьі. «Мука моя бьіла в том, что я предвидел исход; звезда моя бледнела, вожжи ускользали из рук, и я ничего не мог сделать». [Ibid. Т. 2. Р. 60.] Как бьі в летаргическом сне, все видит, сльїшит, знает — и не может очнуться. «Он так бьіл изношен, так устал (под Лейпцигом), что, когда приходили к нему за приказаниями, он часто, откинувшись назад в кресле и положив ноги на стол, только посвистьівал». [Stendhal. Vie de Napoleon. P. 287.]

Ho, может бьіть, не «изношен», а занят чем-то другим, о другом задумался, отяжелел иной тяжестью, прислушивался к иньїм голосам рока: «Кто меня зовет?» Только теперь, через двадцять семь лет, дописьівал ту пустую страницу, которую начал словами: «Св. Елена, маленький остров». «Чудесное в моей судьбе пошло на убьіль. Зто уже бьіло не прежнее, неизменное счастье, осьіпавшее меня своими дарами, а строгая судьба, у которой я вьірьівал их как бьі насильно, и которая мне тотчас же мстила за них. Я прошел Францию (вернувшись с Зльбьі); я бьіл внесен в столицу на плечах граждан, при общем восторге, но только что я вступил в нее, как, словно по какому-то волшебству, все от меня отшатнулось, охладело ко мне». Истощилась магия — магнит размагнитился. «Наконец я побеждаю под Ватерлоо, и в ту же минуту падаю в бездну. И все зти ударьі, я должен сказать, больше убили меня, чем удивили. Инстинкт подсказьівал мне, что исход будет несчастньїм, не то чтобьі зто влияло на мои решения и действия, но у меня бьіло внутреннее чувство того, что меня ожидает». [Las Cases Е. Le me­ 530

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

morial... Т. 4. Р. 160—161.] «Со мной никогда ничего не случалось, чего бьі я не предвидел». Все предвидит, пото­ му что он сам зтот «волшебник», которьш вьізьівает видения сна своєю: Сквозь грозьі, как дикий волшебника вой, Лишь сльїшался грохот пучиньї морской.

«Мне надо бьіло умереть под Ватерлоо,— говорит он на Св. Елене, с совершенною ясностью, как бьі даже „веселостью11.— Но горе в том, что, когда ищешь смерти — ее не находить. Рядом со мной, впереди, позади — всюду падали люди, а для меня ни одного ядра».

[O’Meara В. Е. Napoleon en exil. Т. 2. Р. 191.] «Падут подле тебя тьісяча, и десять тьісяч одесную тебя, но к тебе не приблизится». Зта неуязвимость, некогда благословенная, теперь становится проклятою. Под грозной броней тьі не ведаешь ран; Незримий хранитель могучему дан.

«Я полагаю, что обязан моей звезде тем, что попал в руки англичан и Гудсона Лоу». [Ibid. Т. 1. Р. 350.] Вот куда вел его «незримий хранитель». «Страшная палица, которую он один мог поднять, опустилась на его же голову». [Remusat C.-e. G. de. Меmoires. Т. 1. Р. 383.] И он как будто знал — помнил всегда, что так будет, и, даже странно сказать, как будто зтого сам хотел. О, конечно, хотел не хотя, как человек, глядящий в пропасть, хочет броситься в нее! «Когда моя великая политическая колесница несется, надо, чтобьі она пронеслась, и горе тому, кто попадет под ее колеса!» [Ibid. Т. 3. Р. 390.] Он сам под них попал. Понял ли тогда?

531

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский Круговращение великих колес, Движущих каждое семя к цели его, По воле сопутственньїх звезд. Данте. Чистилище. Ч. XXV, 109

Глядя на звездное небо с южньїм созвездием Креста, понял ли, куда и в какой колеснице несется? Жертву венчают и связьівают, чтобьі вести на заклание? Понял ли он, что Рок увенчал и связал его, как жертву? «Я никогда не бьіл господином моих собственньїх движений; я никогда не бьіл по-настоящему самим со­ бою... Мною всегда управляли обстоятельства, и зто до такой степени, что, при начале моего возвьішения, во времена Консульства, когда ближайшие друзья мои, самьіе горячие сторонники, спрашивали меня с наилучшими намерениями, для того чтобьі знать, что им делать: чего я хочу, куда йду,— я каждьій раз отвечал им, что зтог о я и сам не знаю. Они удивлялись и, может бьіть, досадовали, а между тем я говорил им правду... И потом, во времена Империи, я читал на лицах тот же безмолвньїй вопрос и мог бьі на него ответить то же. Дело в том, что я не бьіл господином моих действий, потому что не бьіл так безрассуден, чтобьі гнуть обстоятельства, и зто часто давало мне вид непостоянства, непоследовательности, в чем меня и упрекали. Но разве зто справедливо?»

[Las Cases Е. Le memorial... Т. 4. Р. 151—152.] «Чего я хочу, куда я йду,— я зтого и сам не знаю». Вот странное признание в устах Наполеона, умнейшего из лю­ дей. Как будто повторяет он вечное слово Гете о нем: «На­ полеон весь жил в идее, но не мог ее уловить своим сознанием». «Зто вьіше моего разумения, cela me passe!» — как сказал он после покушения Фрид-Штапса. Не похож ли он на человека, которого неодолимая сила ведет, как слепого, за руку?

532

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

А вот признание еще более странное: «У меня нет во­ ли. Чем больше человек, тем меньше ему надо иметь во­ ли: он весь зависит от собьітий и обстоятельств. Plus on est grand, et moins on doit avoir de volente». [Masson F. Le sacre et le couronnement de Napoleon. P. V] Наполеон, че­ ловек бесконечной воли — без воли. Величне горя — своє величне — он измеряет отречением от воли. Мнимьій владьїка мира — настоящий раб. «Я говорю вам: нет больше раба, чем я: моя неумолимая владьічица — при­ рода вещей». Просто смиренно он говорит: «природа вещей», «обстоятельства»,— чтобьі не употреблять всуе святое и страшное слово: Рок. Отречение, смиренне, покорность, жертвенность — все зто ему, казалось бьі, столь чуждое, на самом деле, родственно. «Не моя, а Твоя да будет воля»,— зтого он сказать не может, как сьін — Отцу, потому что не знает ни Отца, ни Сьіна; но, кажется, в смирении перед неведомьім Божеством с покрьітьім лицом, упала на него тень Сьіна. «Человек, упоенньїй Богом»,— сказал кто-то о Спинозе; о Наполеоне можно бьі сказать: «Человек, упоен­ ньїй Роком». «Бог мне дал ее; горе тому, кто к ней прикоснется!

Dieu me l’a donnee; gare a qui la touche!» — воскликнул он, венчаясь в Милане железной короной ломбардских королей. Бога вспомнил для других, а про себя мог бьі сказать: «Мне дал ее Рок!» Вот отчего на лице его такая грусть или то, что глубже всякой человеческой грусти,— нечеловеческая задумчивость: зто запечатленность Роком, обреченность Року. «Когда я в первьій раз увидел Бонапарта в мрачньїх покоях Тюильрийского дворца,— вспоминает Редерер,— я сказал ему: как грустно здесь, генерал!» «Да, грустно, как величне!» — ответил он. [Roederer Р. L. Atour de 533

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

Bonaparte. Р. 84.] «Есть у него всегда, даже на войне, в воззваниях к войску, что-то меланхолическое». [Ibid.] В самом пьілу действия не покидает его ничем не утолимая, не заглушаемая грусть или задумчивость. «В минутьі откровенности он признавался, что бьіл грустен, без всякого сравнения со всеми своими товари­ шами, во всех житейских положеннях». [Remusat С.-Е.

G. de. Memoires. Т. 1. Р. 267.] «Я не создан для удовольствия»,— говорил он меланхолическим тоном. [Ibid. Р. 242.] «Люди мне надоели, почести наскучили, сердце иссохло, слава кажется пресной. В двадцать девять лет я все истощил»,— пишет он в самое счастливое время своей жизни — время Египетской кампании. Зто уже «мировая скорбь». Кажется, он первьш приоткрьіл зту дверь в кромешную ночь, и стужа междупланетньїх пространств ворвалась в комнату. Я в мире не оставлю брата, И тьмой и холодом обьята Душа усталая моя. Как ранний плод, лишенньїй сока, Она увяла в бурях рока, Под знойньїм солнцем бьітия. Лєрмонтов М. Ю. Гляжу на будущность с боязнью... (1838)

Наполеон ульїбается или хохочет, но никогда не смеется. [Fain A. J. Е. Memoires. Р. 287.] «Кто заглянул в пророческую бездну Трофония, уже никогда не будет смеяться»,— думали древние. «Всегда один среди людей, я возвращаюсь домой, чтобьі мечтать наедине с самим собою и предаваться меланхолии. О чем же я буду мечтать сегодня? О смерти»,— пишет в своем дневнике семнадцатилетний артиллерий534

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

ский подпоручик Бонапарт, в бедной комнатке Оксонских казарм. И на вьісоте величин император Наполеон носит на груди ладанку с ядом. Мьісль о самоубийстве сопровождала его всю жизнь, хотя он и знад — «помнил», что себя не убьет. И не от каких-либо внешних несчастий приходит ему зта мьісль, а от того, что он устает спать «летаргическим сном» жизни и хочет наконец проснуть­ ся, хотя бьі в смерть. «Бури ищет всегда твой беспокойньїй дух,— говорит ему Жозефина.— Сильньїй в желаниях, слабьій в счастье, тьі, кажется, только себя одного никогда не победишь». [SeGur Р. Р. Histoire et memoires. Т. 4. Р. 70.] Зачем тьі обрек Гильгамеша покоя не знать, Дал ему сердце немирное,—

жалуется Богу мать богатьіря. И Наполеон, как Гильгамеш,— «друг печали». От тебя даже жизни ищу я; Для него прохожу через степи, Через моря, через реки, Через горньїе дебри. Бедьі, муки меня изнурили, Исказили мой образ прекрасний,—

мог бьі он повторить древневавилонскую молитву к бо­ гине Иштар. И доньїне путь Гильгамеша-Наполеона не кончен: вечно скорбящий, стенающий, как бьі гонимьій неведомой сил ой, все идет и идет он, остановиться не может, подобно Агасферу и Каину. Путь его — путь всего человечества. Он движется не по своей воле: кто-то бросил его, как бросают камень. «Я обломок скальї, брошенной в пространство. Je suis une parcelle du rocher Іапсбе dans l’e535

Приложение 2. Д . С. М ереж ковский

space». [Las Cases Н. Le memorial... T. 3. P. 266.] Только продолжает на земле бесконечную параболу, начатую где-то там, откуда брошен, и нашу земную сферу пролетает как метеор.

8 августа 1769 года, за семь дней до рождения Наполеона, появилась комета, которую астроном Миссиз наблюдал с Парижской обсерватории. Хвост ее, блестевший чудньїм блеском, достиг в сентябре бОградусов длиньї и постепенно приближался к солнцу, пока наконец не исчез в лучах его, как бьі сама комета сделалась солнцем — великой звездой Наполеона. А в первьіх числах февраля 1821 года, за три месяца до смерти его, появилась над Св. Еленою другая комета. «Ее видели в Париже 11 января»,— пишет астроном Фей (Faye). «В феврале сделалась она видимой простому глазу, и хвост ее достигал 7 градусов. Ее наблюдали по всей Европе, а с 21 апреля по 5 мая и в Вальпарайзо». Значит, в обеих гемисферах небес, по всей Атлантике, последнему пути Наполеона. «Слуги его уверяют, будто бьі видели комету на востоке,— записьівает в дневнике своем доктор Антоммарки 2 апреля 1821 года.— Я вошел к нему в ту минуту, когда он бьіл встревожен зтим известием. „Комета,— воскликнул он в волнении.— Комета возвестила смерть Це­ заря... И возвещает мою...“ [Antommarchi F. Les demiers moments de Napoleon. T. 2. P. 54.] „5 мая (день смерти На­ полеона),— сообщает тот же астроном Ф ей,— можно бьіло с острова Св. Еленьї видеть в телескоп, как зта ко­ мета, постепенно удаляясь от земли, исчезла в пространстве“». [Ibid.] «Несчастньїй! Я его жалею,— писал никому еще не известньїй артиллерийский подпоручик Бонапарт в 1791 году о гениальном человеке — о самом себе.— Он будет удивлением и завистью себе подобньїх и самьім 536

НАПОЛЕОН - ЧЕЛОВЕК

жалким из них, le plus miserable de tous... Гении суть мете­ ори, которие должни сгорать, чтоби освещать свой век».

[Napoleon. Manuscrits inedite, 1786—1791. Р. 567.] Сгорать, умирать, бьіть жертвою — таков удел его,— зто он знает уже в начале жизни и еще лучше узнает в конце, на Св. Елене, под созвездием Креста: «Иисус Христос не бьіл бьі Богом, если бьі не умер на Кресте». Но знание зто темно для него, как солнце слепьіх: свет солнца не видят они, только теплоту его чувствуют — так и он. Богу солнца Молоху приносил он жертву на острове Горгоне, а на Св. Елене приносится в жертву сам — ко­ му — зтого он не знает; но думает — Року. В солнце померкла звезда его. Что зто за солнце, он тоже не знает и тоже думает,— Рок. Роком називали древние то, что ми називаєм «зако­ ном природи», «необходимостью». Существо обоих — смерть, уничтожение личности, ибо закон природи так же безличен, как рок. Надо било вибрать жизнь или смерть, кроткое иго С ина или железное — Рока. М и в и ­ брали последнее и падаєм жертвами его, так же как наш герой. Наполеон самий великий из нас и «самий жал­ кий». Кажется, вещий сон его подобен сну Иакова. «И остался Иаков один. И боролся Некто с ним до появлення зари. И увидел, что не одолеет его, сказал ему: отпусти Меня, ибо взошла заря. Иаков сказал: не отпущу Тебя, пока не благословить меня». Иаков борется с Богом, а Наполеон — с Сином Божьим. Борется с Ним Наполеон-Человек, так же как все отступившее от Христа человечество. «Удалось ли хрисгианство?» — нечестивий вопрос. На­ до би спросить: удалось ли наше европейское хрисгианство? Спасется ли оно со Христом или без Hero погибнет,

Приложение 2. Д . С. Мереж ковский

как вторая Атлантида? Зтот вопрос и задал нам «человек из Атлантидьі» — Наполеон. Он последний герой Запада. Придя на запад солнца, увидев свет вечерний, поем Отца, Сьіна и Духа, Бога! —

пели христиане первьіх веков. Мьі уже никому не поем, глядя на вечерний свет Запада, окружающий нашего последнего героя сиянием славьі. Свет вечерний — за ним: вот почему лицо его так темно, невидимо, неизвестно для нас и, по мере того как свет потухает, все темнеє, все неизвестнее. Но, может бьіть, недаром оно обращено к Востоку: первьім лучом озарит его восходящее солнце Сьіна, и мьі тогда увидим, узнаєм его. Да, только узнав, что такое Сьін Человеческий, люди узнают, что такое Наполеон-Человек.

Содержание

Предисловие .........................................................................

З

Часть первая. ДЕТСТВО НА К О Р С И К Е ............................

9 Насть вторая. «ВСЕ ПОСТИГАЕТСЯ УПРАЖНЕНИЕМ...» 31 Часть третья. ТУЛОН: НАЧАЛО ТРИ У М Ф А ..................... 49 Часть четвертая. ВЧЕРА ГЕНЕРАЛ - СЕГОДНЯ ПЕРВЬІЙ К О Н С У Л ........................................... 72 Часть пятая. ВЛАСТЕЛИН МИРА ...................................... 97 Часть шестая. РОССИЯ: НАЧАЛО К О Н Ц А ..................... 126 Часть седьмая. ОДИН ПРОТИВ ВСЕГО М И Р А ................. 322 Часть восьмая. УЗНИК СВЯТОЙ ЕЛЕНЬІ .......................... 340 ПРИЛОЖЕНИЯ .........................................................................349 От составителя.............................................................................351 Приложение 1. П. И. Ковалевский. Наполеон и его гений. Наполеон как человек................................................................ 354 Приложение 2. Д. С. Мережковский. Наполеон — Человек 372 Судьи Наполеона ................................................................ 372 Устроитель хаоса..................................................................... 392 Владика мира .........................................................................401 Человек из Атлантидьі ...........................................................418 Злой или добрий..................................................................... 440 Работник ................................................................................. 470 Вож дь....................................................................................... 484 Commediante ........................................................................... 507 Рок ........................................................................................... 517

539

Популярнеє издание

Гпеб Благовещенский

Наполеон І Бонапарт

Ведущий редактор В. Пименова Художественньїй редактор Ю. Межова Технический редактор В. Беляева Верстка О. Савельевой Корректор В. Леонова

ООО «Издательство АСТ» 141100, Россия, Московская область, г. Щелково, ул. Заречная, д. 96 Наши злектронньїе адреса: WWW.AST. RU E-mail: astpub@aha.ru ООО «Астрель-СПб» 198096, Санкт-Петербург, ул. Кронштадтская, д. 11, лит. А E-mail: mail@astrel.spb.ru Отпечатано в полном соответствии с качеством предоставленньїх диапозитивов в ОАО «Издательскополиграфическое предприятие «Правда Севера».

163002, г. Архангельск, пр. Новгородский, 32. Тел./факс (8182) 64-14-54, тел.: (8182) 65-37-65, 65-38-78, 20-50-52 www.ippps.ru, e-mail: zakaz@ippps.ru

■

ИСТОРИЧЕСКАЯБИБЛИОТЕКА

Словно претворяя слова давнего пророчества в жизнь, Наполеон неистово стремился стать владьїкой — ине одной отдельно взятой страни, а целого мира! Он стирол слица земли одни народи, позволяя возникнуть другим. И настал тот миг, когда демиург в нем властно возобладал над человеком, которого к кормилу власти некогда привел простой народ. Отмахнувшись от народа, презрев его чаяния, он и впрямь сталмнить себя владьїкой целого мира. Дя что там — мира! Очень может статься, что своими помислами он уже начинал стремительно возноситься к Небесам, намереваясь в итоге бросить дерзкий визов самому Творцу всего Сущего... И зто стало началом конца Наполеони Бонапарта.

Перед вами— удивительная жизнь человека, наделенного вьісокойимятежной дуиіой, познавшего невероятньїе взлетьі и сокрушительньїе падения и осмелившегося низвергнуть все понятия и установки обьіденного мира.

ISBN 978-5-17-067092-5

785170 670925'

■