Ïåòð Ïåòðîâ æèâîïèñü
НА ОБЛОЖКЕ “Окраина” фрагмент, 2000 г.
Петр Петров живопись
Предыдущая страница “Слакбашский мотив” 1987, х.м., 80х80,
П
етр Петров родился в деревне Кильдюшево Яльчикского
района Чувашии. Детские годы прошли в Казахстане. Окончил
х у д о ж е с т в е н н о - г р аф и ч е с к и й фа к у л ьт е т Ч у в а ш с к о г о государственного педагогического института. Учился у Анатолия Миттова (1932-1971). Жил и работал в Дагестане, Эстонии, Тыве. Как преподаватель изоискусства работал в ЧГПИ, Чебоксарской детской художественной школе № 2, с 2000 года - преподаватель кафедры дизайна ЧГУ. Работает в жанре пейзажа, реже натюрморта, еще реже портрета. Его пейзажи это особого рода метафизика с бессознательным предпочтением белого цвета. В этом он интертекстуально перекликается с некоторыми художниками (Вулох, Вейсберг), а также с «белизной» Геннадия Айги. Вот уже около трех десятков лет художник стойко придерживается своего внутреннего видения и постоянен в анализе некоторых начал и умозрительных состояний как природы, так и человека, ее воспринимающего. П. Петров способен жить в статике и покое, пустоте и тишине, по крайней мере, в своих белых пространствах. Его картина «Осенний день» (1978) была удостоена Серебряной медали Салона французских художников (Париж, 1984).
“Деревня” 1979-1990, х.м., 75х100,
8
“Околица” 2007, х.м., 80х110,
10
Предыдущая страница “Вечер” фрагмент 1986, двп., 70х50,
“Овраг” 1982, х.м., 45х40,
“Парадиз” 1996, двп. м., 50х50,
14
“Лето” 2007, х.м., 80х110,
16
“Гаражи” 2004, х.м., 90х100,
18
Предыдущая страница “Зима” фрагмент 2007, двп., м., 70х70,
“Весенние горести” 1976, к.м., 80х70,
“Розовый свет” 2006, х.м., 130х97,
22
“Церковь Федора Стратилата” 1978, х.м., 70х50,
24
“Май” 1993, двп. м., 90х60,
26
Предыдущая страница “Каникулы” 1985, х.м., 110х117,
“Ноябрь” 1989, х.м., 60х80,
“Весна” 2003, х.м., 75х100,
30
“Тройка” 2000, к.м., 50х52,
32
Последняя страница “Овраг” 2007, двп. м., 40х60,
“Зима” 2000, х.м., 45х37,
34
В
чувашском пост-миттовском искусстве Петр Петров - личность
обособленная и стоящая действительно особняком от направлений (если
они есть?), групп и презентационно-выставочных тусовок. Но в своем творчестве за четверть века с небольшим он смог продвинуться глубоко и серьезно в постижении белого, композиции и неизменных, умозрительных начал "Природы" ( чуваш =ут=анталёк - этимологически =утё =авён тавлёк - 'светлая вселенская сфера'). Художник сосредоточен, немногословен, "знает и практикует политику внутренней изоляции и (...) строит в себе параллельную жизнь, которой обычное существование несет лишь помехи, срывы, пагубные соблазны или противодействия..." (П. Валери, "Вокруг Коро"). Впрочем, пагубные соблазны навещают и нашего художника.
Видим ли мы "Природу" в его пейзажах? (Некоторые писавшие о нем говорят даже о некой экологической проблематике его композиций.) Да, видим, но не в смысле непосредственных ощущений и впечатлений от конкретного ландшафта (рефлексы сетчатки), а скорее в виде своей художественной формы, которая есть результат попыток созерцания сущностей. "Природа" Петрова - это иное пространство, куда он забредает как дотошный соглядатай в порывах тоски. Ему не нужны подробности, частности, зрительное правдоподобие. Пейзажи Петрова - это особого рода метафизика, которая может быть создаваема только в особых состояниях при подключении "особой поэтической силы определенного размещения видимых сущностей" (П. Валери). Он - один из немногих чувашских художников, которые, не изменяя себе и своему внутреннему видению, обрели свою композицию, цвет - структуру отдельного холста одновременно как иконического и символического Знака. Говоря кантовским языком, пейзаж Петра Петрова ноуменален (объект разума, "вещь в себе"), а не просто отражение
природного феномена. Некоторые интерпретаторы приписывают обжигающий холод - некий "духовный нордизм" (Ю. Яковлев) его картинам и творчеству в целом. Им кажется, что в тех сложных соотношениях жизни, зрения и живописи, которые должен осмыслить каждый истинный художник, мало (или совсем нет) теплого чувства. Но у П. Петрова выработан свой творческий метод, когда он с тщательностью и рвением эстета-геометра с точностью до миллиметра расставляет кистью свои объекты в пределах своего иного пространства. Значит, в его творческом акте комбинируются интеллект (ёс-хакёл), еще раз зрение (кус) и сила (вёй-хёват). Последнее - это не только поэтическая сила, но и сила запредельного (леш т.нче) в традиционном чувашском мифологическом понимании. Хаяр, синкер, сехмет пугают трепещущую чувашскую душу. Чтобы войти в иное пространство, действительно нужно обладать интеллектуальным бесстрашием духа.
Относительно доминанты белого, в принципе, все ясно. Генеалогия от супрематизма Малевича стадии белого квадрата. Художников-геометров, любителей статики и повторяющихся комбинаций одних и тех же объектов (не только в белом цвете), конечно же, гораздо больше (Мондриан, Модильяни, Моранди, Вулох). Любимый стиль метафизика Вейсберга, именуемый "белое на белом". Эти переклички, интертекстуальные парафразы холстов Петра Петрова сами по себе примечательны, но мы прежде всего подчеркнем, что белый цвет это любимый цвет Киреметя, а также +улти Турё (чувашского Верховного Бога).
Белый и черный (вспомним и парижские кафе по улице де Буси, на бульваре Сен Жермен с обязательным черным потолком, куда в свое время хаживали Камю, Сартр и др.) цвета метафизичны по своей сути, метафизика легко выводится на их
основе, но холсты Петра Петрова объединяет нечто иное, не только цвет. Сюжеты его картин, персонажи и объекты как бы пребывают в пустоте. Опустошенная земля, пустое небо, фигурки людей иногда словно растворяются в области цвета... Зыбкие, мерцающие пейзажи... Словом, это такое состояние мира и "Природы", которое определяется в тибетском буддизме (Махаяна) как шунья, шуньята ('пустота, пребывание реальности как таковой'). Что же ищет Петров в этой пустоте? И зачем он туда забрел?
Предположим, что П. Петров, как единственный метафизик среди чувашских художников, возведен на некий трон. Тогда, согласно Виктору Пелевину, с ним происходит следующее: "...насчет того, куда попадает человек, которому удалось взойти на трон, находящийся нигде. Мы называем это Внутренней Монголией (...) Она внутри того, кто видит пустоту, хотя слово "внутри" здесь совершенно не подходит (...) Внутренняя Монголия как раз и есть место, откуда приходит помощь" ("Чапаев и Пустота"). Конечно, это написано с известной долей постмодернистской иронии, но по сути верно. Художник убегает туда, в свою Внутреннюю Монголию (или Тыву?), иное пространство от этой опостылевшей действительности, в практике визуализации его ум связывается с конечной реальностью, он обращается за помощью бога (в его шуньевых формах) в поисках просветления. Он пристально вглядывается внутрь самого себя, вопрошает- и не слышит ответного слова. Это трудная и длительная практика для человека, вынужденного жить и в обычной жизни. В картинах П. Петрова статика, покой и тишина, это разряд прибежища для мятущейся чувашской души. В текущей действительности, потоке вечного становления (сансара) художник останавливается (и заставляет остановиться нас) и как бы видит не сами объекты, а пустоту, их окутывающую и укрывающую от невзгод этого мира.
Художник пытается разгадать в пустых разрезах пространства божьи каракули. Его любимые строки из Айги: А снежинки/все несут и несут на землю/иероглифы бога...
("Смерть") В год написания этого стихотворения (1960) Петрову было
всего десять лет и он уже узрел эти белые знаки.
П. НАРАТ.