Девочка из бонбоньерки
«Именно в тот момент, когда слово зависает в воздухе, происходит самое важное, и наиболее значимым оказывается сказанное в дверях». (Анн Шутценбергер) «Тот, чьи губы хранят молчание, выбалтывает кончиками пальцев». (Зигмунд Фрейд) «У царя Мидаса – ослиные уши!» (Тростник, выросший на месте похороненной тайны) «В семье дети и собаки всегда знают всё, особенно то, о чём не говорят». (Франсуаза Дольто)
От автора Однажды я вошла в переулок. В тот самый, где когда-то прошло мое детство. И в тот же самый, где жила Она. Большая хозяйка маленького дома. Она дала мне свои тетради и – «благословила, сходя во гроб». Правда, сначала я этого совсем не поняла. Просто взяла подарок и унесла с собой. И решила, что в этом и состоит моё приобретение. Но потом вдруг о т к р ы л о с ь, что я овладела чем-то ещё – гораздо более важным, нежели чужие рукописные дневники. Тем, без чего нет и не может быть писателя – не ф и к с а т о р а событий (это, при некотором, конечно, усилии и усердии, может любой), а п е р е д а в а т е л я духа и о с м ы с л и т е л я глубины. Как ни странно, я вынесла из Дома в переулке свою аутентичность. Однажды я ненароком подслушала разговор. - Перемены в моей жизни, - говорил один человек другому, - начались после того, как я понял: несчастность связана не столько с биографией, сколько с тем, к а к и м и словами я ее себе (да и другим!) рассказываю! Когда я это услышала, то сразу поняла, что мне надо немедленно переписать свою биографию. В том смысле, что просто рассказать ее по-другому. Для начала я решила проникнуть в тайны своей родословной. Это оказалось делом совсем не таким уж занятным, как думалось, а, наоборот, очень даже серьезным. Фигуры предков вдруг начали «проступать», «проявляться» на карте моей судьбы. Одна моя бабка — дворянка — родилась и выросла на каторге, в семье ссыльных террористов-боевиков, в окружении зарешёченных окон и деревянных лагерных нар. Сумела ли она выйти на свободу из тюремного заключения? Другая — батрачка — была вскормлена коммунистической идеей и, едва оперившись, повязала вокруг коротко стриженной головы красную косынку — феминистический символ пост-революционной эпохи. Отразилось ли это на ее женской судьбе?
1