ДО ДЕМБЕЛЯ ОСТАЛОСЬ… В нашу часть уже прибыли новобранцы, поэтому штаб расписал «Казахстанский резерв» в подразделения, из которых кого-то уже уволили. И так, сам не зная того, за время отсутствия я побывал в сапёрной роте, в метеобатарее и, наконец, оказался в Батарее Управления Части. Где молодой сержант не понимал, куда ставить койку, как ко мне обращаться и, должен ли я с молодыми бойцами учиться выполнять команды «Отбой, Подъём», заправлять ровно постель, выбегать по тревоге. В общем, чужие казармы, новые лица и отношение. Пошёл в родной взвод. Всё-таки полтора года вместе! Но. Одногодков уже уволили, дабы освободили койко-места. Зато «молодые» порадовали: передали подарок. Майор когда-то мне приказал записаться в местную школу заочником. Чего время терять?! И так, тихотихо, изредка появляясь в школе, я закончил 11 классов почти отлично. Всего три четвёрки! Видишь ли, директору школы почудилось, что не я приходил на экзамены. На что Саша Фатеев ему пояснил: - Солдаты в армии растут, худеют или толстеют удивительно быстро. А волосы, то на солнце повыцвели, то стрижка «под ноль», или вообще исчезают. - Здесь он демонстрировал личный глянец, и, как сын директора школы (Крым, Приозёрное), выкладывал новые аргументы. - В заочной школе учеников мало, а солдат у вас вовсе один. Он, к слову, сейчас на особом задании Родины. И даже потому, что суть и место запрещается разглашать (но верит, что директор слышал об успешном испытании новейшей ракеты), он думает, что Министерство образования оценит подозрения директора в рамках известного: «Торг здесь неуместен». Тем более! А) Уровень учителей, это оценки учеников. Б) А не выданный аттестат, показатель «мёртвой души». Поэтому ефрейтору Александру Фатееву поручено взять под расписку документ об окончании школы секретным специалистом, имя которого есть в классном журнале и экзаменационной ведомости. Далее, не доверяя почте, указанный ефрейтор приказал молодым воинам вручить документ лично мне в руки. И, нотэ бенэ, раскрыть ещё одну новость! Дезертира, бежавшего из части, когда мы начинали службу, нашли. Где? В этой же школе! Встречал ли я его там? Конечно! Он и работал директором школы! Теперь - в армейской психушке. Сам или с теми, кто поставил директором дезертира, успешно командовавшего школой 2 года, это мы обсудить не успели. Вошёл наш лейтенант. Блеснул новым погоном старлея, и: - Что за смех, а драки нет?! Не обнимались, но я поздравил его. Молодые сразу же испарились. Он что-то рассказывал мне, но беседа не клеилась. Вопрос, уволят ли, занял все мысли. Даже не помню, виделся ли с майором. В батарее меня не тревожили, в наряды не ставили. Бегал, выпрашивал характеристику для поступления после армии в университет. Но в строевой части никак не могли решить, в каком подразделении мне должны писать характеристику? Будто чек в банк просил! Как пример молодым, - внешне, морально или технически - выглядели мы, как бельма на оба глаза. Деды к технике не выходили. Всех, отслуживших три года, давно уволили, а «казахов» будто забыли! Поэтому деды крепко сели «на синьку»; особое вино производства ПГТ Березино. А зампотех бушевал: - Не сдадите технику в должном порядке, не подпишу список на дембель. Ну и, чтобы не попасть в эти «ножницы»», я обратился к комбату. - Пойду дедовские машины готовить; только в список внесите! Майор разрешил, обещал. Но мне выдали зимнее дополнение к форме. От этих «качелей» голова пухла! 1
Наконец, на завтра, 19 ноября, День ракетчиков и артиллеристов, объявили общее построение. Наш день, должны увольнять! И хотя деды по традиции начали отнимать или выклянчивать у молодых новые шинели, шапки, ремни, сапоги, - будто собирались дома гулять и жениться в них, - я отутюжил всё своё старое. Подшил воротничок, вычистил генеральские сапоги, но вспомнил слова Николая: «Не надо дразнить гусей». И потопал на вещевой склад. «Прости» - в душе сказал генералу, и дары его поменял на солдатские сапоги; кирзовые. Всё. Спать. Но в углу шумели деды. Дескать, часть взорвут, если их не отправят. Утро. Подъём! Построение. Дождь, ветер, холодно. Полковник Рожков (Виктор Гаврилович) всех поздравил, рассказал о ракетных войсках, и объявил: «Увольняемые в запас, выйти из строя!» Деды вышли! И я напомнил комбату: - Разрешите, товарищ майор? - А его качает, как парусник в шторм! Отмечал, видать, без перерыва на сон. Я опять: - Вы же обещали! Он мне: - Стоять! Я: - Так за мною машина не числится, но я же корячился в гараже! Как стоять? Он: - Смирно стоять! И вдруг – «Давай выходи!» - толкает меня лейтенант; единственный, кто решился написать характеристику. А майор за своё: - Отставить! И тогда лейтенант попёр на него: - Чего лезешь! Пенделя дам! Парень хочет в университет поступать, а ты… Я в душе удивился храбрости лейтенанта, а он опять: - Иди! Это приказ! Он всё забудет, хоть морду ему набей! Иди, а то пенделя дам! Лейтенанта так и называли: Пендель. Маленький, шустрый, худой. Никогда не матерился! Пендель (пинок, поджопник) был признак его высшего гнева. Я и врубил строевым шагом, когда командир бригады уже спускался с трибуны. Он пересчитал нас в шеренге, и обращается к строю. - Товарищи командиры, вы забываете о боеготовности части! Сказано, увольнять не больше 15 человек. А здесь 18. Понятно, - подумал я и пошёл в строй. А он мне: - Далеко направляетесь, рядовой? - В строй! - Почему без команды? - Вы оттуда считали, а я 18-ый. - Отставить! Солдат думает, если командира убили. А я пока жив! В строю засмеялись. Шутка начальника – приказ: смеяться. Я вернулся в шеренгу. Полковник продолжил осмотр. Остановился напротив. Смотрит в глаза, иронизирует. - Домой нарядились? - Как прикажете, товарищ полковник. - А на сверхсрочную прикажу? Я молчу. - Ага, по Уставу подшился; погоны без дурацких подкладок. Молчу. - И шапка старая. Молчу. 2
- И шинелка родная. Молчу. - И ремень. И сапоги. А где генеральский подарок? И это. Ну-ка, шинелку раскрыть! Я расстегнул. (Нет шарфа, радует старшину на складе.) Смирно стою, смотрю в глаза; но мои опять потекли от ветра и напряжения. - Вот! – будто обрадовался полковник, и обернулся к строю, что позволило мне быстро стереть слёзы. – Вот пример: рядовой Дорман, на команду «Прекратить разговоры!», всегда отвечавший «А так я же молчу!» – сейчас просто молчит. Плачет, но молчит! В своей форме, без всяких пижонствований (так и сказал). Значит, солдат службу понял?! А эти? – Комбриг пошёл вдоль шеренги. – Один не брит! Здесь дух, как из бочки с гнилой капустой! Здесь новая шапка, ремень, шинель! Деды! Мародёры! Ну-ка, Дорман, сколько я насчитал? - Три, товарищ полковник. - Вот они и потопают. Шагом марш в строй! И не ворчать! Деды потопали. - Бригада, смирно! – скомандовал он. – Увольняемые, шагом марш на трибуну! По прохождению подразделений, в которых служили, отдавать честь! Колоны напра-во! К торжественному маршу! Оркестр! Шагом марш! Так вышло, что почти в каждом подразделении я побывал. Начиная с оркестра, шедшего под трибуной последним. Рука моя затекла, глаза плакали. Шевельнулся, смахнул слёзы. А стоял я недалеко от комбрига. - Ага, Дорман, - сказал он негромко, - а я вот не рыпаюсь! Каждому своё, подумал я, и вздохнул. - Кстати, - он будто вспомнил, - генерал привет передал! Я думал: придётся отдельно тебя вызывать если не выйдешь. - Спасибо, товарищ полковник! И Генералу, и Пенделю - он меня вытолкал. Потом всё бегом! Обходной лист: библиотека, автомат, вещсклад, кухня, зампотех. День пролетел! И штабист, старлей в «Расчётном отделе», вроде бухгалтера, отказал. - Конец дня! И в списки ты не внесён! Не готово. То ли крови хотел попить за былое? Хотя и без былого всё просто: чем больше меня опекал майор, тем больше офицеров или солдат меня ненавидели. Можно и другие причины найти: рост, сила, оптимизм в любых обстоятельствах; но это сейчас не важно. Важно, что я сдержался и, даже не напоминая, что сам комбриг приказал уволить меня, попросил: - Только билеты! А деньги (суточные, рублей пять) не надо. Но ведомость подпишу. За дембель выпьете! Я и постель уже сдал! Не в штабе же спать! Билеты он выдал. Я побежал прощаться. Деды, конечно, ракет не взорвали; из автомата никого не стреляли; зато в пьяных слезах и непрерывном мате стакан мне суют. «Подфартило!» А я лишь мельком напомнил: советовал выйти к машинам. Да и работы там, с гулькин нос. В гараже полно молодых: только командуй! Машины помыли на мойке, наращенные борта раскрутили, кабины соляркой натёрли; блестят, как… И диски колёс подкрасили. Спишут, не спишут, а по уставу дай лоск, выровняй ряды по верёвочке; машины взгромозди на колодки. А если придёт приказ снять с колодок, снимай. И, к слову, синячить тоже можно было в кабинах, - не на глазах у всех. - С фартом не шутят! – так сказал я. Извинился, не пил. В 23.15 уходил на Одессу поезд. Это - после отбоя, поэтому на станции должен быть офицер. И надо же! Старлей бухгалтер! Но уже в крепком подпитии. Вдруг, - а он мне по грудь, - оттолкнул меня от вагона и слюной брызжет: 3
- Ты этот бардак затеял! Ответишь: за все полотенца уплатишь! Спать - на губе, а утром посмотрим. Ладно. Стал я в сторонке, вулкан в сердце гашу. Только вещмешок на спину закинул. Привычка такая: руки освободить. А бардак, как сказал старлей, в полном разгаре! Таков ритуал: перед входом на лестничку поезда выпить стакан вина и, как о половик вытереть сапоги о солдатское полотенце. Что и делали дембеля. А учудили, по сути, музыканты, с кем я начинал службу в оркестре. Парни из Николаева: Витька Урес, Лёха Захаров, Ваня Храпатый, Валера Алексеев, Игорь, - не помню всех. Они украсили праздник! В строю с музыкантами новыми, в слезах, от души дуют «Прощание славянки». Потом отдали молодым бригадные трубы, прыг на полотенца, и тоже полезли в поезд. Мне кричат, машут, зовут. А что делать, показываю, старлей не пускает! Может и потому, что молодым, ещё не давшим присягу, наказание не положено. Сбежали с отбоя, и ладно. И чем больше ребята его упрашивали, тем упрямился больше. Поезд свистнул, крутнул колёсами. Старлей обернулся: - Собрать полотенца! Марш, на гауптвахту! - И расстегнул кобуру пистолета. И тут я его легко подхватил под мышки и нежно убрал с дороги. Не станет же он стрелять?! Тем более, боевые патроны выдают только на патрулирование. - Всё, - говорю, - мой черёд! И лучше не дёргайтесь; качает вас, а тут колёса. Мало ли. – Выхватил из шинели полотенце, бросил под сапоги, вскочил в вагон. А старлей орёт и пустым пистолетом размахивает: - Достану тебя! Ну, думаю, будем посмотреть. Бог не выдаст, свинья не съест. Ввалился в вагон, а там уже пир горой. Кто с ужина прихватил пару кусочков хлеба и жареной рыбы (хек серебристый, мороженый), а кто прикупил в путь-дорожку что-то из магазина. Кроме того, ехала в поезде директор Березинской гостиницы, с сыном. Вовка в Одесский техникум поступил. Они мне, как родня. Ещё с тех пор, когда родители впервые приезжали меня навестить. А какие гости в нашей дыре!? Пуста гостиница, скучно. А батя мой: общительный, пьющий. Ну и, на этой волне – пир дня на три - наладилась крепкая дружба. Вовка, когда поступал, жил у нас дома. И я в гостиницу заходил: что-нибудь починить в увольнениях, или просто перекусить. В общем, ясно, что ужин наш состоял не из хека? Тётя Паша – душа нараспашку, всегда при запасах: жаркое, битки, самогонка. Полгода не виделись, плюс, дембель. - Когда приехал? Почему не сказал? - А кто знал? А когда приехал, из гаража не вылезал. - А мы думали, ты уже дома; что тебя из Казахстана отправили. - Ага! Хорошо ещё, что там не бросили. Я рассказал, как меня «отправляли». И так, слово за слово, поели, выпили, - я только каплю. А на угрозы старлея (этот концерт все видели из окон), «пригубив» пару стаканов «горячего», тётя Паша сказала: «На хрен соли насыпет! Дембель есть дембель! Если чиво, Мочалову стукану! И до Рожкова! Во! И жонке евойной калитку открою, кудысь ейный клоп на самогонку захажуе. Уж вона ему яйцы пообрывает; и без пиздулета!» Проснулись в Котовске. Стоим 2 часа. Погода прекрасная: солнце, тепло! Сошли на перрон. Музыканты тоже спросили «за Казахстан». Я рассказывал, в красках. Хохочем до слёз! Как-никак вырвались! И вдруг, от станции подбегает к нам краснопогонный майор. - Шумим! Почему мундиры расстегнуты? Кто сопровождает? Всех на губу отведу, шагом марш! – Дескать, он комендант Котовска. Ну, естественно, мы застегнулись мигом, смирно стоим. Витёк Урес (погоны сержантские) за всех извинился. «Разрешите вернуться в вагоны?» Тогда майор посмотрел наши погоны. У музыкантов лиры, у меня, по БУЧ, - артиллерия, пушки. И спрашивает: - А кто есть тут из химиков? 4
Переглянулись. Урес пожал плечами. - Вроде не видели. Может уже сошёл!? Разрешите идти? – повторил. - Идите! Но химика задержать и ко мне! Мы пошли. Урес сквозь зубы: - Сука-старлей настучал?! Смекай, ведь у тебя на шинелке молоток и ключ: химвойска. И знает тебя он, как химика. Но не сцы, не сдадим! А шинелку обделаем. У меня есть запасные лиры. В крайнем случае, ты же в оркестре был; вот и дунешь ему на моей трубе. И тут мне бы молчать! Но нет. Сорвалась чека на терпении! Разворачиваюсь к майору и прямым текстом: - Чего домахался? Мы - дембель, гражданские люди! Химики, пирики – все отстрелялись! И не хрен врать! Здесь комендант – чёрный погон: химик. А таких как ты клоунов я два года возил, насмотрелся! Так что, сам лови химика! А мы уже не в шестёрках! Вали давай! Майор остолбенел! Запутался в красках лица, ищет кобуру на портупее. Ан нет кобуры, не в наряде он явно! Вот и расстроился… - Да я тебя, мать-перемать, рот-позарот, сейчас. - И побежал в здание станции. Мы в вагон. Музыканты бледнеют: - Загремим с тобой под фанфары! - Ладно, не дёргайтесь! – их успокаиваю, а у самого в голове кипяток. – Если что, не знаете вы меня! Из чужих. Видели, что после базара с вагона спрыгнул, куда-то туда побежал. А я что-нибудь. Что за хрень, фанфары в трёх часах езды от родного дома! Смотрим в окно, молимся, чтобы поезд поехал. Нет, гад, стоит. А из здания станции уже бежит этот майор, с патрулём, человек пять. И, конечно, к вагону нашему. Пошла жара! - «На десять тысяч я рванул, как на пятьсот!» - подпеваю себе под нос, - но «Врёшь, не возьмёшь!» - Бегу по вагонам, думаю. На верхние полки не спрятаться, заглянут в первую очередь! Впрочем, это их тоже задержит. В крайнем случае, до конца добегу, на другую сторону спрыгну, а там залягу за шпалами. Поезд пойдёт, они выпрыгнут. И тогда я, будьте любезны, рвану… не отстану. Нет в беге мне равных! Сквожу ещё через пару вагонов; и вдруг, в последнем: ёмаё, какие люди! Сержантылётчики! А этим поездом только из Арциза они могу ехать, где стоит их учебка. И лейтенант вроде знакомый! Мы с майором моим там инструктаж по химподготовке пару давали. Как надевать противогазы и химзащиты, как быстро снимать, если напалм на тебе горит; куда и как падать при атомном взрыве. Полный комплект! Ну и лейтенанту какомуто майор дал ведро с напалмом держать, на меня мазать, а потом поджигать, чтобы «в натуре» показал нужные действия. Тот лейтенант, не тот, - это пусть он уже вспоминает. В любом случае, на инструктаже он должен был быть! Рискну! Ну и - к лейтенанту: напоминаю, как в учебке он меня «жарил». И прошу: - Спасайте, голубые погоны! Краснопогонник (их все не любят) вдруг примахался, что солнцу радуемся и дембелю. Я и напхал ему сгоряча! А он теперь с патрулём. Дайте в багажник залезть, вам под задницы, пока поезд пойдёт. Слово даю, не чихну, ни пукну! Он вроде и согласился, но багажники показал: забиты по кромку. Их путь куда-то в Сибирь, вот и нагрузили. Тогда смотрю, один сержант воротничок подшивает. Я к нему. - А давай я! – Скидываю мундир, бросаю на багажную полку, за вещмешки, хватаю его гимнастёрку с голубыми погонами и, для полного шарму пилотку прошу. Вот, лётчик буду! - А без кителей, товарищ лейтенант, мы, как из одного курятника! И я в синей футболке! Пока лейтенант размышлял, я втиснул свой зад между крылатых, сел пониже, чтобы ростом не выделяться; иголкой машу, как белошвейка. Тут и майор прибежал, кричит: - Где артиллерист? Дальше ему бежать некуда! 5
А лейтенант, от скорости разворота событий, вовсе утратил речь. Сдаст, не сдаст? А! Голову наклонил пониже, будто нитку хочу откусить, - и я сам отвечаю майору, но волжским басом Шаляпина. - Здравия желаем, товарищ майор! Тут весь вагон лётчики, технари. Чужих нет. У нас и плацкарты забиты, сесть толком негде! А вы туалеты проверили, вдруг там он закрылся? Ага! Майор оживился. - Лейтенант, быстро взять у проводника ключ от туалетов. Проверить! И что тут мне за футболки! Где уставное бельё? Пораспустились мне там! Возьмите сопроводиловку и, за мной! Пошли они к проводнику, а я – басом – вдогонку: - Не волнуйтесь, товарищ майор! Организуем, выход блокируем! Поймаем, если он есть. Услышали, нет? Главное, - пока они зашли к проводнице, я за спинами просочился и полный назад. Лейтенант не дурак, признаваться, что скрыл «преступника», но кто знает! Иду в спортивной футболке не спеша по вагонам, посвистываю. Патруль на перроне: выходы контролирует, но через окна им не видны мундирные брюки. А у меня ухо торчком! Слышу, за спиной бухают туалетные двери. Значит, ещё манёвр надо придумать, если поезд, собака, не тронется в путь. А что? Кто знает! Время покажет. Пока к проводницам присматриваюсь. Все явно на взводе после прохода ретивого гром-майора! Ясно, теперь ни одна у себя не запрячет. Но, как на фарт, в последнем – первом вагоне проводницу всё-таки спрашиваю: - А шо в таком беспокойстве? Или у вас жениха увели, или генерала убили? - Ой, скажите, жиниха! Да тут этого уси знають; завсегда, как жинка дома натаскает за чуб, так в буфет или на пирон бежит, командировать: солдатов ловить! А тут, говорят, резвый солдатик попался под руку, да рожу ему и начистил. Вот он всех и шерстит… - Как начистил? – я удивляюсь. – В окно вроде смотрел… - А можэ и не начистил, може ему с «белочки» так показалось?! - С белочки или зайчика я не знаю, но грюкает сзади, туалеты он проверяет. А вдруг в вашем засел? Начальству вашему сразу доложит, что спрятали! Лучше проверить. Помочь? А сам смотрю, ключ от купе лежит у неё на столе. - А вот я сейчас! – разгорелась дама и, прихватив кочергу возле «Титана», ринулась в туалет. – Если что, ты стой тута! - Ага! – заверил я, а сам к ней в купе. Закрылся, дышать перестал; к стенке прильнул, чтобы снаружи меня не увидели. Слышу, вернулась она из туалета, в проводницкую дёргает ручку двери. Матернулась и проводнице-соседке через вагон кричит: - Лююууб! Мой ключ у тебя? Сквозняк дверь мне захлопнул! А та отвечает в голос: - Ой, лопну от смеха, слезой изойду! Да твоя отроду нараспашку; но сквозняк не бывает, завсегда кто-то в норке! - Да не чуди, балаболка, можим подумать, что твоя на простое! Через минуту соседка кричит: - Нет ключа! - И чё теперь? - Да ничё, иди к старшему! И сквознячок враз заткнет; вездеход всегда наготови! Слышу, дама грохнула ногой дверь, опять матернулась и… - А де иво чичас носит? - А де. Иль Лидке в седьмом сквозняк затыкает, или бегает за армейским дурылой. Сижу в купе, давлюсь от смеха, и молитву изобретаю! 6
- Дорогой поезд, сучий потрох твой, едь, падла, пока она у старшего вездеход не взяла! И надо же! Через минуту поезд поплыл! Вижу, майор соскочил, бежит красномордый до первых вагонов, где туалеты ещё не проверил. Окна сверлит глазами: ищет химика с артиллерийским уклоном! Я и не выдержал: показал ему сразу две дули в окно. Потом открыл дверь, пошёл к лётчикам за мундиром. И проводницу встречаю. - Ну, как? Я там стою, стою. Партизана надыбали? - Та какое! Мою дверь захлопнуло, я и пишла за виздиходом. - И как виздиход, сквозняк устранил? Она раскраснелась. - Ёй, слышали? Та то Любка всё, балаболка! - Кстати, я видел: а дверь ваша отхлопнулась, ключ на столе. День какой-то сегодня: там белочка, тут сквозняки. Или всё со вчерашнего? – я щёлкнул пальцем по кадыку. - Та неее! Ёй, тожи вы скажите, - отшутилась она и в свой вагон побежала. У лётчиков я раскланялся! Достал свой мундир. - Хлопцы, - говорю, - а давайте я вам на долгие годы значки свои подарю! Тут у меня всё первого класса! - Да ладно, - смутились ребята. – Сами заслужим. Только лейтенант хмурый сидит. Я к нему. - Ну, как там? - А, - всё равно накатал, сука, что мои не по форме. Это расстроило. - Простите, товарищ лейтенант, из-за меня он нагрянул. - Да ладно. Вспомню, как ты под напалмом, у самого шкура горит. И часто так? - Ну, как. На всех инструктажах. Сначала секунды считал. А потом, рабочий момент. И опыт секретный пришёл! Дарю забесплатно; за долг вам! Слушайте, пацаны, и солдатам подскажете! Когда химзащиту получите, ручкой от ложки все дырки расколупайте. Шпиньки будут в дырки сами влетать! Но лучше, желаю вам без поджарки! Пусть было, но прошло. - И тебе, дембель. Домой добраться без приключения. А куда ты пропал, где запрятался? - Да проводница со сквозняком в купе пропустила и не заметила. Когда я возвратился в вагон, музыканты глазами захлопали, будто из ада вернулся. А тётя Паша иначе сказала: - И не сумлевалась, шо банду ты взуишь! Правда, Вовка? Вот, как налила на двоих, так и загадала: колы злыдни тибя захловлють, вовек в рот ни капли! А потим думаю: нэ така ты сволочь, чтобы в старости тётку ридну ликарства лишить! Так, Вовка? И ото: в Казахстани нэ сгынул и тута вэрнувся, як Колобок! Ну, дай Бог в дом войты! – Она подняла стакан. - Не, тётя Паша. А то и вправду, черти охоту на меня объявили. Вы, лучше, как только Вовку в учёбу наладите, сразу к нам. Я лучше дома с вами лизну. И батя поможет. А сейчас меня что-то валит на сон! Набегался... Одесский вокзал был знаменит: поезд приходит или уходит, всегда марши звучали! И вот: вышли под марш, воздух хапнули, прощаться начали с музыкантами. - А вот хлопчики вам! – Тётя Паша сунет в руки бутылку Шампанского и пару бокалов. - Доихали, можна прынять! Вам с бутылки той по глотку, а традыцую рушить низя. Сама она поймала носильщика: свистнула, как соловей-разбойник, только без пальцев. 7
- Та стий же чертяка (татарская, - добавила тихо, для нас)! Попру на горбу, нема табе толку! А трояк кармана нэ рвэ! – Сумки свои загрузила и… до вечера! Простите, коротко поясню! Тётя Паша наизусть читала произведения Есенина, Пушкина, но манера такая, простачкой прикинуться. Речь коверкала так, - язык поломаешь, если хочется повторить. А пела как! Весь репертуар Клавдии Шульженко, - глаза закрой, не отличишь. - Ну, низя, так низя, - говорю я ребятам, бокалы даю, открываю Шампанское. Без треску, без брызг, чего добру пропадать! Налил и говорю пацанам: - Простите, что было. Но всё, теперь, дома! Нет химика, нет артиллериста! На мундире и шинелке лиры блестят! Да меня каждый мусорник спрячет! Адрес знаете, заезжайте. А пока, за Одессу! – Тут я оборачиваюсь к вокзалу, бокал тяну к надписи наверху: ОДЕССА, и… оцепенел. Патруль в пяти метрах. Лейтенант, четыре солдата. Идут прямо к нам. Достали! – думаю. Но руками развёл, а язык сам лопочет: - Поклон воинству Одесского гарнизона, от дембеля одессита! Так сказать, из дальних странствий возвратяся! Пьяных нет, никакого буянства, позвольте и вам предложить! Тут всего-то лизнуть, по традиции! А товарищи не хотели, это я их подбил. А Шампанское тётка одна подарила. И не отказаться! Выпейте, говорит, сынки, чтобы и мой к сроку вернулся. Дай Бог, отслужит по чести, и орденов не меньше вашего поимеет. – Здесь я на свои «ордена» показываю. А патруль, будто не видит, мимо идёт. Но лейтенант говорит: - Не чуди! Стоишь, сам распиваешь! Лучше топай без приключений! Я замер и отмер одновременно! Как сам? Обернулся, нет пацанов! Бокалы, в метре от моих кирзовых, а их нет. И лейтенант напоминает: - Рядовой! Ты хоть тромбон не забудь! А то только лиры домой донесёшь. А инструмент дорогой, я в школе играл. Я смотрю, ёмаё! Пацаны с такой скоростью отступили, увидев патруль, что Лёха Захаров именной свой тромбон позабыл. - Спасибо! – кричу патрулю. - Наша дудка! А у самого дыхание на слезу переключилось. - Стой! – кричу носильщику с тачкой. – Стой! Ставлю на тачку бокалы. – Давай, чтобы я больше не нервничал! Мне один, тебе другой. Денег нет, бутылку отдам и бокалы. И шинель подарю. Только быстро к стоянке такси! Парни хотели машину взять до Николаева. Он и повез меня, прямо к машинам. Но парней не видать. - Ладно, - говорю, - но я на такси не поеду. Хватит экспериментов на транспорте! Мне по Пушкинской до Дерибасовской, а там и моя, Льва Толстого! Всего бега, душу согреть. И побежал. Вещмешок полупустой на спине, и тромбон наперевес. В вещмешке, старенький фотоаппарат «Смена», и плёнки, что за службу отснял. Пара ракет, что химик завсклада списал, на случай салюта с друзьями. Электробритва. Всех заданий, Лёхе отбить телеграмму, что тромбон у меня. А остальное армейское, в сердце и памяти. Авось пригодится! Наум – Валентин Дорман. Восстановлено 1 апреля 2013 года.
8