Toon Telegen

2016

... В этой книге описаны мои приключения. Кое-что из этого действительно произошло со мной, кое-что я выдумал. Я думаю, придуманные приключения совсем не хуже приключений, происшедших на самом деле. В этой книге я использую псевдоним В. Швмбр. Мне бы не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал, кто я на самом деле. Поэтому всех других героев этой книги я тоже сделал неузнаваемыми (всех, кроме Королевы). Это моя первая книга. Я надеюсь, что она оставит глубокое впечатление. Иначе получится, что я зря её написал. В. Швмбр

1 Однажды я захотел стать писателем. Я подумал: если я каждый день буду писать одну страницу, тогда каждый год у меня будет получаться толстая книга в 365 страниц, а в високосный год аж в 366 страниц. Этого мне казалось достаточно для писателя. Мне хотелось писать интересные книги, но в то же время важные книги. Тогда люди, прочитав мои книги, станут веселее и прекратят вести войны или совершать преступления. И, по возможности, все больные будут выздоравливать. Прошло довольно много времени, прежде чем я сел за свою первую книгу, потому что мне хотелось найти особенное первое предложение. Такое предложение, от которого люди бы попадали. Даже в грязь, если так получилось, что они читали мою книгу на улице, под зонтом, во время дождя. У меня уже было последнее предложение. Его я сразу придумал:

“И тогда пошёл снег”. Затем — небольшая черточка в середине строки и моё имя: В. Швмбр Каждый день после школы я сидел за своей тетрадкой (очень толстой тетрадью с гладкой чёрной обложкой и красным корешком, которую мне подарили на день рождения), но я ничего не мог придумать. Или лучше сказать: я придумывал кое-что, но ничего такого, от чего бы даже еле стоящий на ногах человек мог бы упасть. Если бы я был доктором, иногда думал я, я бы уже спас сотню людей от смерти. Зачем только я захотел стать писателем! И всё же я этого очень хотел. Я стукнул себя по животу. “Ой”,— ойкнул я. Мне совсем не больно, подумал я. Но всё же мне было больно. Прошёл год, а у меня было лишь одно последнее предложение. Может, мне стать кем-нибудь другим, думал я. Нет. Упасть духом никогда не поздно. Это верно. Прошедший год, за который я ничего не написал, я назвал годом ноль. Вот теперь пора по-настоящему становиться писателем.

6

7

Я глянул на свою тетрадь. А что если мне сделать из того последнего предложения первое предложение. Посмотрим, что получится... Я написал:

Пошёл снег. Мир... У меня уже было первое слово из второго предложения. Потому что, это - именно то, о чём должна быть моя книга. О мире. Мир треснул. Мир задрожал. Мир содрогнулся. Мир раскачивался туда и сюда. Мир шипел и свистел. Мир что-то должен делать. Но что? Я погрыз ручку и посмотрел в потолок. Потом я всё зачеркнул — даже первое предложение — и вырвал страничку из тетради. Это всё ещё был год номер ноль. 31-е декабря нулевого года. Завтра я начну становиться писателем.

2 Однажды утром я проснулся и оделся. По дому ходили два незнакомых человека и говорили что-то непонятное.

— Кто вы?— спросил я.

— Шама и Шапа,— ответили они. В таком ответе не было никакого смысла, но я решил пока больше ничего не спрашивать. На завтрак были какие-то странные сухие корки, намазанные чем-то, похожим на сладкую грязь.

— Швего шоброго,— сказали Шама и Шапа. На всякий случай я кивнул и вышел на улицу. Там я увидел людей с машинами на спине, а на деревьях пели бегемоты или какие-то другие звери, очень на них похожие. Я обрадовался. Я давно хотел, чтобы всё вокруг стало совершенно другим. Большинство людей тоже были довольны, потому что распевали во всё горло. Я шёл мимо магазина с одеждой.

“Всё бесплатно”, — было написано на стекле. Я посмотрел на витрину. На каждой куртке висела этикетка “Новая зимняя куртка: бесплатно”. При входе стоял человек.

— Все куртки бесплатные?— спросил я.

— Да, -сказал он. — Если хочешь за что-нибудь заплатить, ты должен придти 10-го сентября. Но тогда тебе следует поспешить. Я кивнул и пошёл дальше.

— Ты хочешь куртку?— крикнул мужчина мне вслед.

— Нет,— ответил я.

— Что значит, нет?! Ты хочешь куртку! — закричал он. Эй! Ребята! Двое мальчишек выскочили на улицу, прыгнули на меня, прижали к земле и надели на меня куртку.

— Ой! — кричал я.— Я не хочу куртку!

9

— Это бесплатно! — сказали они угрожающе.— Понял? Они встали, отряхнулись и вернулись в магазин. Я лежал в грязи.

— Тебе очень идёт эта новая куртка,— сказал продавец. Он всё ещё стоял у дверей и помахивал пистолетом. Я встал и пошёл дальше.

— Куртки! Разбирайте новые куртки! — время от времени кричал продавец и стрелял в воздух. Люди с испуганными лицами поспешно разбегались. Мне стало жарко, но я не осмеливался снять куртку. Вдруг кто-то робко коснулся моего плеча. Это был маленький сияющий мужчина.

— Можно показать тебе дорогу?— спросил он.

— Спасибо, я знаю дорогу,— ответил я.

— Именно поэтому,— он наморщил свой лоб, глубоко задумался и сказал, показывая на все четыре стороны: — Тебе нужно туда, туда, туда и туда.

— Хотите куртку?— спросил я.

— С удовольствием,— ответил мужичок. Я отдал ему свою куртку и пошёл дальше.

— Ты правильно идёшь,— сказал он. На углу улицы я снова услышал его крик: “Теперь иди налево, направо, прямо и назад. Уффф! Какая тёплая куртка!” Я пошёл направо.

— Очень хорошо! — доносились крики маленького мужичка.— Прекрасно! Вдруг на тротуаре я увидел что-то большое и круглое. Я остановился. Оно мягко покачивалось из стороны в сторону и тихонько вздыхало.

— Вы живое?— спросил я удивлённо.

— Что вы имеете в виду? — спросило Что-то, хотя я не заметил ничего, похожего на рот.

— Вы, видимо, не человек,— сказал я.

— Не человек?— удивилось Что-то. И задумалось.

— Если бы я было человеком, как бы я выглядело?— спросило оно немного погодя.

— Тогда бы у вас, во всяком случае, была бы голова,— ответил я.

— Голова??— сказало Что-то удивлённо.— А это приятно: иметь голову? Я задумался: как бы лучше ответить на этот вопрос. Приятно ли мне иметь голову? Но мне бы её точно не хватало, если бы она вдруг исчезла. А если бы у меня никогда бы не было головы, скучал бы ли я по ней? Этого я не знал наверняка.

— А сами вы человек?— спросило Что-то.

10

Я хотел сказать, да. Но вдруг засомневался, являюсь ли я всё ещё человеком. Я глянул в стекло витрины и увидел, что у меня длинная жёлтая шея с чёрными пятнами.

— Я думаю, что я - жираф,— сказал я.

— Так-так, понятно,— сказало Что-то.— А я - шнпрл и я умею летать. Тяжело пыхтя, Что-то оторвалось от земли и пролетело небольшое расстояние над тротуаром. Через пару секунд оно с громким шлепком упало на землю.

— Ура, получилось! — закричало оно.

— И что из этого?— хмыкнул я. Но прежде чем я получил ответ, порыв ветра подхватил меня, и я сам полетел над тротуаром. Только на следующей улице я снова опустился на землю. Всё было по-другому. Теперь в этом не было никаких сомнений. Я видел людей, которые смеялись и танцевали и в тоже время заявляли, что они в бешенстве. Я видел людей, которые плакали навзрыд и рвали на себе одежды. Эти шептали, что очень счастливы. Дорожные знаки позволяли самим водителям решать, кто кому должен уступать дорогу. Светофоры мигали синим, белым, коричневым и фиолетовым светом, и каждый раз в другом порядке. На здании школы большими буквами была написано: “Начальная школа. Только для старшеклассников”. “Париж — столица Бразилии”,— доносился из окна голос девочки. “Очень хорошо”,— слышался в ответ мужской голос. Под другим окном я услышал: “Дважды два — восемь”. Раздались аплодисменты и женский голос сказал: “Великолепно! Как ты догадался?” Над крышами домов летал какой-то человек. “Я правильно лечу на Луну?” - спрашивал он. “Правильно”,— кричали люди на площади. Сами они собирались переплыть на машине речку. Я пошёл дальше. Когда я смотрел в витрины, всякий раз моё отражение было чем-то другим: жирафом, жуком, велосипедным насосом, гигантской перчаткой, и даже моющей щёткой. Я почувствовал, что проголодался, и тут огромный торт упал мне на голову. Лучше бы это был бутерброд, подумал я. С земляничным вареньем. “Откуда нам было знать?”

— пропел сверху хор ангелов. Они протрубили в свои тромбоны и, разочарованные, скрылись за облаками.

12

Торт медленно стекал мне за шиворот. Это было уже слишком. “Да!” — закричал я. — “Вы не могли знать! Никто не может знать всё заранее!” Мне очень захотелось, чтобы всё снова стало обычным и никогда больше не менялось. Но вдруг я подумал: что если где-то начнётся война, или кто-то нападёт на Королеву, или мой дедушка вдруг умрёт, не расхочу ли я, чтобы ничего не менялось? Это нужно было обдумать: что может меняться, а что должно оставаться прежним. Если долго над этим думать, я узнаю ответ. Тогда я напишу это в книге, чтобы все прочитали и узнали. “Как должен быть устроен мир” — будет она называться. Автор — В. Швмбр . Я отправился домой. Бегемоты с деревьев исчезли. Снова появились птицы. Я больше никого не видел с машиной на спине. Никто не пел, никто не летал, и нигде не было ничего бесплатного. Когда я пришёл домой, мама и папа уже вернулись с работы. Всё казалось обычным. Но когда мы сели обедать, кое-что было другим. На ужин был вишнёвый пудинг. Мы ещё никогда не ели вишнёвый пудинг. А ещё — мой дедушка пришёл в гости. После обеда он спел мою любимую песню. Я всегда плакал, слушая её. Она была о том, что было и что будет. В тот день я отправился в кровать намного позже, чем обычно.

3 Однажды на день рождения я подарил своему папе верблюда. Папа медленно распаковал его и как-то странно посмотрел на меня.

— Откуда это?— спросил он. Я не хотел этого говорить, потому что это был подарок. Но папа настаивал.

— Купил на распродаже,— признался я.

— А,— сказал мой папа. Я добавил, что теперь ему никогда не нужно будет ездить на работу на машине.

— Это правда,— согласился папа.

— Так ты сэкономишь бензин. Тут на его лбу появились морщины. Они всегда появляются, когда он в чём-то сомневается. А сомневается он всегда!

— Не нужно так сомневаться! — сказал я. Даже в свой день рождения он всё ещё сомневался!

— Хорошо,— пообещал папа. Я рассказал, что верблюды очень любят траву. Так меня уверяли в магазине. Значит папе никогда больше не придётся косить нашу лужайку, и у него никогда больше не будет болеть спина.

— Да,— сказал мой папа. Верблюд удивлённо посмотрел вокруг и откусил кусок торта, который стоял на столе. На следующий день папа поехал на работу на верблюде. Моя мама и я помогли папе и усадили его между двумя горбами. Но мы предупредили, что в следующий раз он должен будет забираться сам. Мы же не можем помогать ему каждое утро. “Иначе нам нам только этим и придётся заниматься”,— сказала мама. После обеда папа приехал домой. Его укачало, и он поспешно свалился с верблюда.

— Он так раскачивается,— пожаловался папа, с трудом поднимаясь. Я напомнил, что верблюда не зря называют кораблём пустыни, и поинтересовался, как прошла поездка. Мой папа сказал, что на него глазели.

— Глазели... глазели... ну и что...— сказал я. Я не мог этого понять и считал всё это просто глупостью.

15

Я взял листок бумаги и написал слово глазеть 10 раз Потом я попросил папу прочитать эту строчку. Тогда и он перестал понимать, что это слово означает. Моя мама сказала, что, может, мы втроём отправимся на верблюде в отпуск. К морю или во Францию. Но папа сказал, что должен это обдумать. “Это мой верблюд”,— заметил он. Я не знаю, как называется звук, который издают верблюды. Я назвал это верблючанием. Это очень приятный звук. Мы часто просыпались от него по ночам. Верблюд стоял в соседней комнате и верблючал. Моя мама сказала, что у него ностальгия по пустыне. А папа думал, что мы даём ему слишком много воды. Я же уверен, у верблюда на то — своя причина, и верблючал он от удовольствия.

4 На окраине нашего города был расположен Парк Человеческих Качеств. Там жили люди с определёнными чертами характера. В одной комнате жил Довольный мальчик, в другой — Робкий мужчина. В тёмной комнате, склонив голову, сидела женщина. Она была Жалостливая, так было написано на её дверной табличке. Она жалела весь мир. В соседней комнате ходил взад-вперёд мужчина и постоянно грыз ногти. Это был Нервный мужчина. Посетители могли посмотреть все комнаты. Они удивлённо качали головой при виде стольких качеств. Многие черты характера были редкими, и за пределами Парка Качеств почти не встречались. Например, Угрюмость, Комичность, Покорность, Жестокость. В 11 часов утра Сердитому человеку устанавливали новую дверь. Всегда собиралось много народу, так как все хотели посмотреть, как он придёт в ярость и вышибет эту дверь. В 12 часов работники Парка выдавали трём Печальным девочкам чистые платочки, чтобы те могли вытирать слёзы. Девочки сидели в пустой комнате с белыми стенами, плечи их вздрагивали от рыданий, а раз в неделю они рвали на себе волосы и одежду. В Парке также жил Грязный человек. Служители три раза в день наваливали к нему в комнату мусор и объедки. Они никогда за ним не убирали. “Это он сам должен делать”,— говорили они посетителям. Но он никогда этого не делал. В каникулы я часто ходил в этот Парк. Сначала я шёл смотреть Счастливого мальчика. Тот сидел на чердаке у широко открытого окна. Он делал бумажные самолётики и пускал их в другие комнаты, и иногда, если повезёт, попадал в комнату Безутешного человека. Почему Счастливый мальчик был счастлив? Вот что я хотел знать! Но никто не мог мне это объяснить. Также никто не знал, почему Сердитый человек сердится.

— Мы только знаем, кто они,— говорили служители.— Но не знаем, от чего они такие. Иногда Счастливый мальчик смотрел на посетителей и улыбался. Он поднимал повыше 17

1 2

табличку с надписью Счастливый и показывал на себя. Он всегда был счастлив. Если бы я жил в этом парке, кем бы я хотел быть? Весёлым? Довольным? Счастливым? Нет, думал я. Невидимым. Я хотел бы быть Невидимым. Я хотел бы жить в пустой комнате с табличкой на двери: “Невидимый мальчик”. В 11 часов утра я бы вежливо откашливался и говорил “Угум!”. И больше ничего.

1 Сердитый человек 2 Безутешный человек 3 Жалостливая женщина 4 Робкий мужчина 5 Довольный мальчик 6 Печальные девочки

6

4 3

5

14 Однажды все перестали умирать. Во всём мире. Кладбища пришли в запустение. Ни в какой стране никого больше не казнили. Теперь это было запрещено. В газетах больше не писали, что где-то погибли люди, и со страниц исчезли объявления в чёрных рамочках. Иногда попадались сообщения о ком-то, пытавшемся застрелить другого человека. Но у таких людей ничего не получалось: из их оружия пули просто не вылетали. А если они замахивались ножом или топором, вдруг плечо у них сводило судорогой, и они не могли даже опустить руку. Убийцы, склонившись над спящей жертвой, вдруг с ужасом понимали, что это действительно правда: никого нельзя убить. Что же им оставалось делать? Они пожимали плечами и уходили прочь, а спящие люди продолжали спокойно спать и не знали, какой опасности они только что избежали. Вулканы извергались так медленно, что все успевали убежать, а землетрясения были лёгкие и дружелюбные. Не падали самолёты, не сходили с рельс поезда, и в бушующем море не тонули корабли. Все люди выздоравливали после болезней, даже самых серьёзных. И мой дедушка уже мог не бояться, что не доживёт до следующего года и на праздник Королевы не сможет пойти со мной в луна-парк. Настало прекрасное время.

— Но так не может долго продолжаться,— говорили все.

— Почему же нет?— удивлялся я. Все качали головой: “Так не может быть”.

— Но почему? Кто так решил?

— Не может так быть! Не может! — кричали мне в ответ и грозили пальцем. Этого я не мог понять. Однако, все оказались правы. Через некоторое время опять кто-то умер. Правда, ему было 105 лет, но всё-таки он умер. Ничего нельзя было поделать. В тот же день в какой-то стране упал самолёт, погибли все пассажиры.

20

— Вот видишь,— говорили мне. Но я ничего не видел. Точнее, я видел, что опять умирают люди, и я понял, что скоро начнут извергаться вулканы, и будут жертвы. Прекрасные времена закончились. Снова наступили обычные времена. Говорят, что то время никогда больше не вернётся. Но я думаю, любое время может вернуться.

5 Это случай приключился со мной, когда я так много думал о человеческой злости, что почти всё о ней узнал. Однажды я шёл по улице. Вот в этом доме царит злость, подумал я и остановился перед совершенно, на первый взгляд, обычным домом. И всё же я знал, что там живут сердитые люди, они гневно смотрят друг на друга и яростно переругиваются. Это я точно знал. Я позвонил в дверь. Дверь открыл мужчина в майке. Он хмуро посмотрел на меня. За его спиной я слышал пронзительные визги и звук ломаемой мебели. Я сказал: “Не могли бы вы немедленно прекратить злиться”. Мужчина удивлённо вскинул брови и спросил: “Кто вы такой?”

— Швмбр,— сказал я, буравя его пронизывающим взглядом. — В. Швмбр . Я всё знаю о злости, и она мне совсем надоела.

— Мне тоже,— вздохнул мужчина.

— Кто там?— послышался визгливый женский голос.

— В. Швмбр ,— сказал мужчина.

— Чего он хочет?

— Чтобы мы прекратили злиться.

— Злиться? Рядом с мужчиной появилась женщина. Волосы её стояли дыбом, а в руках она держала ножку от стула. Я, на всякий случай, отступил на шаг. Но неожиданно она обняла мужчину и закружилась с ним.

— Тогда давай танцевать,— сказала она.

— Хорошо,— согласился мужчина.

— Доволен?— посмотрели они на меня.

— Да,— ответил я и пошёл дальше. На углу улицы бешено вопил мужчина. Он задирался к прохожим и яростно пинал фонарный столб.

23

Я остановился и медленно покачал головой. Он посмотрел на меня. “Ты думаешь, мне лучше прекратить?” — спросил он. Я кивнул. Он глубоко вздохнул и начал насвистывать. Получалось довольно фальшиво, но, помоему, это не так уж важно. Я повернул за угол. В первом же доме люди готовились к войне. Они заряжали ружья, точили ножи и придумывали ужасные ругательства друг для друга. Они хотели только одного — убивать. Но когда я позвонил в дверь и сказал, чтобы они немедленно прекратили злиться, они сразу же согласились. Они вместе сели за стол и начали обедать. И вот я уже видел, как они смеются, весело опустошая свои тарелки. Постепенно я всё больше понимал, что такое ярость и гнев. Но вдруг неизвестный мужчина дал мне подзатыльник. Я даже упал от неожиданности, крикнув: “Не бей меня!” Значит, я ещё не всё знал о злости. Мне придётся ещё раз хорошенько подумать. Но настанет день, и я буду знать всё. Я в этом просто уверен. Тогда злость исчезнет, утечёт как вода из раковины. А я закручу кран и выброшу рукоятку.

6 Однажды я потерял маму и папу. Это случилось неожиданно, среди бела дня. Они вдруг просто исчезли. Я посмотрел по сторонам, но их нигде не было видно. Где же я мог их оставить? Я решил вернуться домой. Они ведь всё время были поблизости и спокойно шли за мной следом. Я вошёл в дом и стал их искать. Так, что же я делал сегодня и где я был? В саду, на чердаке... Я поискал в саду и на чердаке. Но и там их не было. Тогда я снова пошёл на улицу к тому месту, где впервые осознал, что они потерялись. Вот булочная, там я покупал пирог. Я зашёл внутрь. “Не оставлял ли я здесь маму с папой?” — спросил я.

— Нет,— сказал булочник, на всякий случай посмотрев под прилавком.

— Нет,— повторил он.— Мы ничего не находили. Тут я очень испугался и пошёл в полицию. Я спросил, где у них Бюро Потерянных Людей.

— Следуйте за мной,— сказал полицейский. Мы вошли в комнату, где, опустив головы, сидели грустные люди и тихо плакали. Когда я вошёл, они подняли головы и с надеждой посмотрели на меня. В основном там были старички и старушки, хотя попадались и маленькие дети. У всех были красные, полные слёз глаза.

— Мы их хорошо кормим,— сказал полицейский. — Но всё-равно, не очень-то приятно потеряться.

— Да,— согласился я. Мамы с папой там не было.

— Оставьте свой адрес,— сказал полицейский. — Иногда люди находятся через несколько дней. Например, если они упали куда-нибудь. Или застряли где-нибудь, и никто не слышит их криков о помощи. Мне было очень грустно, и я плакал целыми днями. Я поместил объявления в газеты и расклеил их на всех столбах и во всех магазинах.

25

Но маму с папой никто не находил.

— Всё пройдёт, ты скоро всё забудешь,— сказал соседский мальчик, который недавно потерял мячик.

— О да?? Да??— воскликнул я.— Я никогда не забуду! Как я могу забыть? Он не знал, что на это ответить. Я сел на землю, опустив голову на колени. Мне никогда не было так плохо. Похолодало, и начался дождь. Мальчик сказал, что пойдёт домой. Я ничего не ответил и сидел так до темноты. Через неделю позвонили из полиции.

— Они нашлись,— сказал полицейский. Я помчался в отделение. Полицейский сразу отвёл меня в Бюро Потерянных Людей. Там сидели мои мама с папой. Промокшие и похудевшие. Они сразу вскочили и бросились мне на шею.

— Где же вы были?— воскликнул я.

— Мы потерялись,— сказали они.

— Кто же вас нашёл? — спросил я, потому что подумал, что такого честного человека надо бы наградить.

— Прохожий,— ответили они.

— Какой прохожий?— спросил я. Но вдруг я понял, что ничего больше не хочу знать. Мне захотелось поскорее уйти отсюда.

— Можно я возьму их с собой?— спросил я полицейского.

— Да, конечно,— ответил тот.— Это же твои родители. Правда, сначала я должен был расписаться в получении. А потом я их забрал. Они шли рядом со мной, и я решил никогда больше не спускать с них глаз. Теперь они могут в этом не сомневаться! Так мы все вместе отправились домой.

7 Однажды ноябрьским утром потерялся я сам, и никто этого не заметил. По дороге в школу я свернул не на ту улицу и заблудился. Днём учитель позвонил моим папе с мамой и спросил, не заболел ли я.

— Нет. Он не заболел,— ответил мой папа и посмотрел на маму.

— Его нет,— прошептала она.

— Его нет,— сказал папа.

— Понятно,— сказал учитель. Через пару дней зашёл соседский мальчик и спросил, не выйду ли я погулять. Но моя мама сказала, что меня нет уже пару дней.

— Когда он вернётся?— спросил мальчик. Мама ответила, что этого она не знает. “Он потерялся”,— объяснила она.

— Понятно,— сказал мальчик. На следующий день мама этого мальчика встретила мою маму в булочной и спросила: “Ваш сын нашёлся?”

— Нет,— ответила моя мама.

— Где же он может быть?

— Мы не знаем,— сказала моя мама.— Мы не знаем, где он может быть.

— Вы обращались в Бюро Потерянных Людей?— спросила мама другого мальчика.

— Нет,— ответила моя мама.— Спасибо, что подсказали. Но мама с папой никуда не обратились насчёт меня, потому что у них было столько дел, что они совсем об этом забыли. А потом обо мне уже никто не спрашивал. На рождественский ужин пришёл мой дедушка.

— Мне кажется,— сказал он, когда все уселись за стол, и мой папа начал разливать томатный суп,— у меня был внук... Его звали В... Внимание моего папы было полностью поглощено супом. Иначе бы он налил суп мимо тарелок. А мама задумалась и сказала: “Да-да, кажется, В... Теперь, когда Вы напомнили...”.

— Это был мой любимый внук,— добавил мой дедушка и потёр салфеткой глаза.

29

— Да,— моя мама наморщила лоб и глубоко задумалась. Но после этого она меня уже не вспоминала. Мой папа ещё неделю хмурился и чесал в затылке, но вскоре и он уже не вспоминал обо мне. Если кто-то называл моё имя — В. Швмбр — тогда они пожимали плечами.

— В. Швмбр ? Это имя нам ничего не говорит.

— Ваш сын...

— Наш сын? Нет. Вы, должно быть, ошибаетесь. Они забыли меня. Нигде не было моего памятника, так как я никогда не совершал ничего героического. В честь меня не назвали ни города, ни реки, ни самолёта, ни сорта конфет. Я ведь ничего не открыл и ничего не изобрёл. Для этого я был ещё слишком молод. Я исчез без следа. Интересно, если я вдруг снова появлюсь, найдётся ли хоть кто-нибудь, кто меня вспомнит и будет рад моему возвращению? Это историю я придумал, но очень часто представлял, что она случилась на самом деле

8 Мой дедушка — очень старый и не хочет больше жить. По-моему, это очень странно. Разве ему не хочется узнать, что будет с нашим миром? И со мной? Разве ему не хочется испытать новые приключения? Или попробовать чтонибудь вкусное? Мне кажется, это ужасно. Но мой дедушка так не думает. “Моя жизнь была прекрасной”,— говорит он. Как будто она не может быть ещё прекраснее! Это же всегда возможно. Я в этом просто уверен. Однажды мой дедушка пошёл погулять. Он шёл медленно, опираясь на свою палочку. В парке он сел на скамейку. Сквозь ветви деревьев пробивались солнечные лучи. Над его головой ворковали голуби. Дедушка задремал. Он всегда любил подремать. Иногда он мог дремать часами. Когда дедушка проснулся — с ним рядом кто-то сидел.

— Добрый день,— сказал дедушка.

— Добрый день,— ответил незнакомец.

— Я, наверное, заснул,— признался мой дедушка.

— Я так и подумал,— сказал незнакомец. Они помолчали, не зная, о чём говорить дальше. Через некоторое время мой дедушка сказал: “Меня зовут Ф.Швмбр. А Вас?”

— Разве Вы не видите?— спросил незнакомец. Мой дедушка посмотрел повнимательней. И тогда он увидел. Незнакомец сидел, низко склонив голову. На нём был длинный дырявый плащ. Лица не было видно под чёрным капюшоном. Рядом стояла коса. У моего дедушки была картина с изображением этого незнакомца. Это была Смерть.

— Вы пришли за мной?— спросил мой дедушка.

— А Вы этого хотите? Мой дедушка вздохнул. “Наконец-то”,— подумал он. Но в этот момент в его мысли на горячем белом коне ворвался я и закричал, размахивая флагом: “Пончики! Замок привидений! Сахарная вата!”

31

- Нет, не хочу,— сказал мой дедушка.

— Почему?— спросила Смерть.

— Понимаете,— сказал мой дедушка,— у меня есть внук, В. Швмбр . Вы его знаете?

— Нет, его я не знаю,— призналась Смерть.

— Я хотел бы ещё раз сводить его в луна-парк,— сказал мой дед.

— О, да,— сказала Смерть.— Это серьёзная причина. И они попрощались. Смерть, с косой на плече, пошла по тёмной улице, заглядывая в окна домов. Моему дедушке стало любопытно, и он пошёл следом.

— Кто-нибудь тут хочет умереть?— кричала Смерть время от времени.

— Нет, не сегодня,— кричали люди в ответ. Вдруг Смерть нахмурила свои чёрные брови, открыла дверь и вошла в один из домов. “Пришло ваше время”,— сказала она. Теперь мой дедушка знал достаточно и свернул на другую улицу. На праздник Королевы мы пошли в луна-парк. Вдвоём с дедушкой. Мы ели пончики и леденцы, и я катался на всех аттракционах. Потом я спросил: “На следующий год мы снова пойдём в парк?”

— Да,— ответил мой дедушка.

— Ты обещаешь?— спросил я.

— Да, обещаю,— сказал он, торжественно подняв два пальца.

32

9 Однажды я пошёл на пляж. Был тёплый летний день. Я отошёл в безлюдное место, соорудил из кучки песка небольшую горку и уселся поудобнее. Вдали шуршал прибой, над моей головой кружились чайки. Далеко в море плыл пароход, за ним тянулось облако дыма. Я закрыл глаза и заснул. Когда я проснулся, солнце низко висело над горизонтом. Вдруг послышалось странное жужжание. Я посмотрел вокруг, но никого не увидел. Пляж был совершенно пустым. Звук стал громче. Я поднял голову и над дюнами увидел приближающуюся точку. Может, это ворона? Нет, уже ясно было слышно, что именно эта точка издавала странный жужжащий звук. И вот я уже мог разглядеть, что это был человек. “Наверное, с пропеллером на спине”,— подумал я. Человек подлетел поближе и завис надо мной. И тогда я увидел, кто это был: Королева! На ней было голубое платье и соломенная шляпка с длинной голубой ленточкой. Никакого пропеллера я не заметил.

— Кто Вы?— спросила Королева.

— Подданный,— крикнул я в ответ.

— Здравствуйте, подданный,— сказала она.

— Здравствуйте, Королева.

— Я думала, тут никого нет,— призналась Королева.

— Только я,— сказал я. Наступила тишина. Я очень хотел спросить, как она летает, но не спросил. Конечно же, это — секрет. Иначе каждый мог бы летать без пропеллера, и в этом больше не было ничего особенного.

— Как Вы поживаете? — спросила Королева. Наверное, она тоже хотела у меня что-то спросить и тоже не решилась.

— Хорошо,— сказал я.— А Вы? Она отвела с лица прядь волос и ответила, что просто летает.

— И часто Вы так летаете?— спросил я.

34

Она кивнула. “Так мне лучше думается”,— сказала она.

— О чём?— спросил я. Она пожала плечами: “Обо всём”. Интересно, о чём она может думать. Она же не обязана думать? Для этого у неё есть правительство, или, например, лакеи. Но тут я догадался.

— Вы, наверное, сочиняете свои речи?— спросил я.

— Да,— ответила Королева.— Сочиняю.

— И сейчас Вы заняты именно этим?— спросил я.

— Да,— сказала она и вздохнула.— Только не очень-то получается, - добавила она после паузы. Я очень захотел ей помочь. Я всем стараюсь помогать, но Королеве мне особенно хотелось помочь.

— О чём Ваша речь?— спросил я.

— О гражданском мужестве,— ответила Королева.— Я хочу внушить своим соотечественникам мужество.

— Разве у них его нет?— спросил я.

— Не достаточно,— сказала она.

— А для чего им мужество?— спросил я.

— Для всего,— сказала Королева.— Мужество всегда необходимо.

— А,— протянул я. Этого я не знал. По-моему, для того, чтобы видеть сны или летом пойти на пляж, или посмотреть волейбол, мужество не особенно нужно. Королева нахмурилась, сделала маленький кружок над морем и снова зависла надо мной. “Не получается”,— вздохнула она.

— Что у Вас уже есть?— спросил я.— Я хочу сказать, почему бы Вам не произнести речь сейчас для пробы? Если плохо получится, то я никому не расскажу.

— Вы действительно хотите послушать?— спросила Королева.

— Конечно,— ответил я. Королева опустилась на песок и начала свою речь.

“Сограждане. В эти тяжёлые мрачные времена я бы хотела разделить с вами все ваши беды и заботы...” Она замолчала. Действительно, речь — просто никакая.

35

Огромное красное солнце низко склонилось над горизонтом, высоко в воздухе плыли два маленьких белых облачка. На кромке прибоя расхаживали две чайки. Они думали только о еде или об опасности, и больше ни о чём. Королева снова начала свою речь.

“Сограждане, Сегодня вы переживаете очень-очень трудные времена...” Я покачал головой. Речь мне совсем не нравилась. Королева начинала снова и снова. Но каждый раз получалось всё хуже и хуже. Хотя она так хорошо выглядела в своём блестящем голубом платье и соломенной шляпке с длинной голубой лентой в лучах заходящего солнца. Она была похожа на мою маму. Вдруг я понял, что она должна сказать. Я вскочил и замахал руками. Королева опустилась, и я тихо прошептал ей на ушко несколько слов. Она кивнула и снова взлетела повыше. Вдали появились две чёрные точки.

— Что это?— спросил я.

— Мои лакеи,— ответила Королева. — Они летят за мной. Мне пора обедать. Я сидел на песке. Начался прилив, вода подошла совсем близко, и ноги мои промокли. Солнце совсем скрылось за горизонтом. Королева откашлялась, поправила шляпку и сказала:

“Сограждане. Я счастлива...” И это всё, больше она не сказала ни слова. Это была самая красивая речь, которую она когда-либо произносила. Для того и существует Королева! Чтобы быть счастливой! Чтобы быть самой счастливой в стране, так чтобы каждый мог попытаться стать таким же счастливым, как она, даже если это никогда не получится. Королева взлетела повыше. Она не сказала мне до свидания и не помахала мне на прощание. Наверное, она очень проголодалась. Окружённая своими лакеями, она полетела над дюнами к себе во дворец. Стемнело. Я встал и пошёл домой.

36

По дороге в город я всё время думал о Королеве. Вот сейчас она моет руки, думал я. Вот лакей наливает ей золотой ложкой суп в фарфоровую тарелку. Теперь она совершенно беззвучно ест. А теперь она думает обо мне и том, как произносила для меня свою речь. “Вкусный суп”,— говорит она. Над моей головой с громкими криками летают чайки.

— Откуда ты так поздно?— спросила моя мама. Но я никому не скажу, что со мной сегодня произошло.

10 Иногда мне кажется, что никто не считает меня хорошим мальчиком. Как бы я хотел, чтобы кто-то вдруг подбежал ко мне и прошептал на ушко: “Ты действительно хороший мальчик”. А когда мне кажется, что все считают меня глупым, я бы хотел, чтобы мне прошептали: “Ты не глупый. Ты совсем не глупый!” Я повесил в магазине объявление:

“Разыскивается: такой человек, который, если мне это необходимо, считал бы меня милым и неглупым мальчиком”. Внизу я подписал мой тайный адрес: большое дупло в сухом дереве. Вскоре я получил письмо от девочки. Она была согласна, в случае необходимости, считать меня хорошим и неглупым мальчиком. Мы договорились о секретной встречи вечером под одиноким фонарём. Я не был знаком с этой девочкой, и она не знала меня. Но это было хорошо. Значит, ей не придётся сомневаться и думать: а вдруг я действительно очень глупый. Или совсем не хороший мальчик. Я объяснил ей, что я хочу. Она должна считать меня хорошим и неглупым мальчиком тогда, когда это необходимо. Но уж тогда она должна немедленно прошептать мне это на ушко. Потом она может делать и думать, что хочет.

— Хорошо,— согласилась девочка.

— Но как ты узнаешь, когда ты должна подбежать?— спросил я. Мне самому эта мысль ещё не приходила в голову.

— Для этого у меня есть особое чувство,— сказала девочка.

— Шестое чувство?— уточнил я.

— Да. Я спросил, могу ли я взглянуть на это шестое чувство. Я много о нём слышал, но никогда не видел. Но девочка сказала, что забыла его дома, и что там смотреть, в общем-то, не на что. Мы договорились, что она с завтрашнего дня приступит к работе. Так я это называл.

Потом мы пожали друг другу руки и пошли по домам. Было уже поздно, и мы сильно промокли под дождём. Некоторое время никто не называл меня глупым, и я уже не думал о том, что кто-то считает меня нехорошим мальчиком. Но однажды, когда я играл на улице, мальчишки вдруг сказали: “Знаешь, кто ты?”

— Нет,— сказал я.

— Ты — глупый мальчик, очень глупый. И в тот же момент подбежала та девочка. Остановилась, запыхавшись, и прошептала мне на ушко: “Ты не глупый, ты совсем не глупый!” И сразу же убежала. Мальчишки смотрели на меня, разинув рот от удивления.

— Кто это был?— спросили они.

— Так, никто,— ответил я.

— Что она сказала?

— Так, ничего,— пожал я плечами.— Что-то о солнце. Что оно светит. Мальчишки развернулись и ушли. Им больше не хотелось со мной играть, но они также забыли, что назвали меня глупым. После этого я больше не видел той девочки. Может, она переехала в другой город. Или, может, она потеряла своё шестое чувство. Но если кто-то называл меня глупым или нехорошим, я всегда думал о ней. Тогда я слышал шорох её платья и её мягкий голос: “Ты очень милый и совсем не глупый”. И тогда я чувствовал себя очень хорошим и совсем не глупым. Этого было вполне достаточно.

11 Был обычный осенний день. Моросил мелкий дождик. Вдруг, посреди улицы остановился какой-то человек.

— Как странно,— пробормотал он.— Кажется, я забыл, как меня зовут.

— Я тоже,— сказал другой, выходя из магазина.

— И мы забыли, как нас зовут,— послышалось со всех сторон. Через пару часов уже никто не знал своего имени. А дождь всё моросил и моросил.

— Мы забыли, кто мы такие,— доносилось отовсюду. В залах суда прервали все заседания, потому что когда судьи просили назвать имя, подсудимые только пожимали плечами. Если где-то звонил телефон, человек поднимал трубку и произносил: “С Вами говорит... А, в самом деле, кто с Вами говорит?” Отменялись свадьбы, полицейские выбрасывали свои записные книжки. Казалось, даже собаки растерянно скулили, слыша зов хозяина. Вдруг громкоговоритель на улице произнёс: “В. Швмбр , обратитесь в справочное бюро!” Это сообщение предназначалось для меня. Но я не обратился ни в какое справочное бюро, так как не знал, что меня зовут В. Швмбр . Ещё через пару часов кто-то закричал: “Эй, люди! Помогите узнать, как меня зовут!” Сразу же все вокруг закричали то же самое. Кто-то обещал награду, кто-то грозил кому-то кулаками. Люди организовывали демонстрации. “Мы хотим знать, как нас зовут!” — скандировали они хором. Эти же слова были написаны на больших плакатах. В конце концов все собрались перед дворцом Королевы. На балконе дворца появилась женщина в голубом платье.

— Королева! Королева ! - закричали все. Но женщина дождалась тишины и несмело сказала: — Королева? Ну, если вы так считаете... Тогда люди разразились рыданиями. “Что же нам делать, если даже Вы не знаете, как Вас зовут”,— плакали они. Женщине на балконе стало холодно и она поёжилась. Никто не держал зонтик над её головой. Она снова вернулась во дворец.

41

Стемнело, но дождь всё ещё моросил. Люди уже даже не знали, где они живут. Они легли на землю, на площади перед дворцом, обняв друг друга и прижавшись покрепче, чтобы не замёрзнуть и не забыть что-нибудь ещё. “Давайте ни о чём друг друга не спрашивать”,— шептали они. Наконец все уснули. Рано утром проснулся первый человек и сразу вспомнил, как его зовут.

— Швлщ! Я - Ф. Швлщ! — кричал он.— Я снова знаю, как меня зовут! Потом проснулись остальные и тоже всё вспомнили. На голубом небе ярко светило солнце, а люди кричали друг другу: “Я знаю, как меня зовут! Я знаю своё имя!” Все плакаты разорвали, и влюблённые вспомнили друг друга и снова целовались. Ровно в 10 часов открылись двери дворца. Наступила тишина. Та же женщина в голубом платье вышла наружу.

— Я — Королева,— сказала она. Раздались громкие крики радости. Королева дождалась тишины и сказала: — Сограждане! Вы должны мне кое-что пообещать!

— Мы согласны,— закричали тысячи человек на площади перед дворцом и миллионы людей по всей стране (так как тем временем на площадь прибыло телевидение).

— Никогда не забывайте, кто вы! — сказала Королева.

— Никогда! Не забудем никогда! — раздалось в ответ.

— Тогда и я никогда не забуду, кто я,— сказала Королева и вернулась во дворец.

12 Однажды наш учитель спросил, что на свете является обычным.

— Воздух обычен,— ответил один мальчик.

— Да,— согласился учитель.— Воздух обычен.

— Вода обычна,— сказал другой.

— Правильно,— подтвердил учитель.

— Огонь обычен,— добавила другая девочка. Учитель кивнул.

— Война обычна,— сказал мальчик с первой парты.

— Война совсем не обычна! — возмутилась девочка.

— Нет, война обычна,— стоял на своём мальчик.— Всегда где-то идёт война.

— Но именно поэтому она не обычна,— не соглашалась девочка.

— Обычным называется то, что всегда происходит, разве не так?— не сдавался мальчик.— Мы едим каждый день, значит, еда обычна? Он вопросительно посмотрел на учителя, но учитель ничего не сказал.

— Но война — не обычна,— сказала девочка.— Война никогда не может быть чем-то обычным. Никогда!

— Нет, война обычна,— не сдавался мальчик.— Бомбардировщики обычны. Ракеты тоже обычны. Авианосцы обычны...

— Нет, нет, нет! — закричала девочка. Я подумал, что она вот-вот заплачет. Другие дети тоже закричали, что война не обычна и уж тем более авианосцы. Учитель ничего не говорил и внимательно слушал.

— Всё на свете обычно,— сказал вдруг мальчик, вскочив со своего места.

— Ах так?— закричала девочка.— Если я сейчас выпорхну из окна, полечу и сяду на крышу вон той башни, это будет обычно?

— Да,— упорствовал мальчик.— Это будет обычно.

— А если я сейчас завизжу: “Хватит! Когда же этому наступит конец!”? Это тоже будет обычно? Я ничего не говорил. Я сидел и думал, что же для меня является обычным. Я сам, например, вполне обычен. Да, это действительно так, если подумать. Я очень обычный 44

мальчик. Я всегда один и тот же. Я даже кивнул, соглашаясь сам с собой. Если хорошо подумать, на свете нет никого обычнее меня. Значит, я самый обычный мальчик в мире. Но, с другой стороны, если я самый обычный мальчик в мире, значит я очень необычен, так как в мире может быть только один самый обычный мальчик. Получается: я - самый необычный мальчик в мире. Другие дети всё ещё спорили. Вдруг одна девочка зажала уши руками, а какой-то мальчик заплакал и пожаловался, что у него болит голова. Все затихли. Мальчик на последней парте поднял руку и, когда учитель посмотрел на него, тихо спросил: — А копчёное мясо обычно? Учитель полистал тетрадь, кашлянул и сказал: “Да, копчёное мясо - вполне обычно”. Потом у нас был урок математики.

13 Однажды я получил письмо. Это был толстый, красивый конверт с надписью:

“В. Швмбр, Поздравляем! Вы победитель, выбранный из 16-ти миллионов претендентов!” Я открыл конверт. Большими, красными буквами в письме было написано:

“Господин В.Швмбр выиграл третий приз”. Ниже были перечислены призы:

“Первый приз: Поездка на Канарские острова для 28 человек. Второй приз: Бесплатные бутерброды по выбору на целый месяц. Третий приз: Одна секунда всемогущества.” Одна секунда всемогущества? Что всё это значит? Далее в письме было написано, что утром 7 апреля этого года в 11 часов 32 минуты и 21 секунду я буду всемогущим на протяжении одной секунды. О том, что это означает, ничего не говорилось. Но всемогущество — есть всемогущество, подумал я. Это значит, что ты можешь сделать всё, что пожелаешь. Одна секунда... Что я могу сделать за одну секунду? Съесть что-нибудь вкусненькое, чего я никогда не ел? Нет. Одной секунды для этого слишком мало. Поднять что-нибудь тяжёлое, что я давно мечтал поднять? Огромный камень? Или целое здание? Но что случится через секунду с этим зданием над моей головой? Может, лучше мне спасти кого-нибудь, кого никто не может спасти? Но как я узнаю в ту самую секунду, кто именно находится в смертельной опасности? Я решил никому не рассказывать о моём выигрыше. Иначе все сразу скажут: ты должен сделать то... ты должен сделать это... И седьмого апреля все будут толкаться вокруг меня и, может, в ту самую секунду в этой давке я крикну “ой”. Что же ты сделал, когда был всемогущим, спросят меня потом? Я сказал “ой”, отвечу я. Нет, я должен быть один. Мне нужны очень точные часы, и я должен быть один. И я 47

должен сделать что-то очень особенное. Наконец, после долгих раздумий, когда я почти потерял надежду придумать что-то особенное, 6 апреля в 6 тридцать вечера я принял решение. Утром 7-го апреля я пошёл в школу как обычно. Но на полпути я свернул на другую улицу и вышел из города. Я прошёл вдоль дюн и вышел к морю. На пляж. Было холодно, но светило солнце и небо было ясное. По серому морю катились большие волны. На пляже никого не было. Я сел у подножья дюны и стал смотреть на часы. Вот уже 11 часов. 11 тридцать. Моё сердце забилось. “Тише-тише”,— успокаивал я себя. Я сидел в небольшой ямке. Я надеялся, что никто меня не потревожит. Это было бы ужасно.

11 часов тридцать одна минута. Я встал, выкарабкался из ямы, прошёл немного вперёд.

11 часов тридцать две минуты. К счастью, вокруг никого не было видно. Пятнадцать секунд, шестнадцать секунд, семнадцать, восемнадцать, девятнадцать, двадцать...

— Не будет больше войн! — изо всех сил крикнул я. И всё, больше я не был всемогущим. Я глубоко вздохнул, и вдруг почувствовал, как мне холодно. Я подошёл к морю. Шуршали волны, и вода блестела в лучах солнца, которое опускалось над дюнами. Я подумал: если я действительно был всемогущим, значит никогда больше не будет войны. Но тут же я испугался: а вдруг я не успел прокричать всё предложение за ту самую секунду? Вдруг я крикнул немного позже? Тогда получилось “Не будет больше во”. Что же тогда будет? Точнее чего не будет? Может, не будет больше волн? Или совсем не будет воды? Или у всех выпадут волосы, и на земле наступит царство лысых людей? Я потрогал свои волосы. Они были на месте. И я ясно слышал шум прибоя. Может быть, всё обошлось? А что если я крикнул слишком рано? Тогда моими всемогущими словами стали только “Больше войн!”... Я задрожал. Ой, как я надеялся, что не крикнул слишком рано! Если сейчас над пляжем низко пролетят бомбардировщики, и если я услышу шум 48

канонады вдали, тогда будет ясно, на чьей это совести. Лучше бы я выиграл второй приз, подумал я. Целый месяц бутербродов с сервелатом. В любом случае я ничего больше не мог поделать, я снова был невсемогущим, как обычно. Я пошёл через дюны назад домой. Я старательно прислушивался. Но ничего не слышал. Может, всё-таки я крикнул вовремя, и войны никогда больше не будет. Если это так, я никогда никому не скажу, кому мир этим обязан. Втайне я буду гордиться собой, этого более, чем достаточно. Часа в два я был дома.

— Как дела в школе?— спросила моя мама.

— Хорошо,— как обычно ответил я.

15 Однажды я шёл по улице, и у меня взяли телеинтервью.

— Как Вас зовут?— спросил репортёр и сунул мне под нос микрофон.

— Швмбр,— ответил я.— В. Швмбр .

— Что Вы думаете о нашем мире?— спросил репортёр.

— Мир — плох,— сказал я.

— А о Голландии?

— Так себе.

— Что же должно измениться? Я объяснил.

— Понятно,— сказал репортёр.— Это не так уж мало.

— Да,— согласился я.— Это совсем не мало. Через некоторое время я получил письмо от правительства.

“Уважаемый господин Швмбр, Скоро в стране будут выборы. Проблема в том, что у каждого избирателя - своё мнение. Мы очень долго думали над этим. Можно сказать, всё время думали над этим. Мы пришли к выводу, что только Вы точно знаете, что можно сделать на благо Голландии (мы видели Ваше интервью по телевизору). Поэтому мы просим Вас проголосовать на выборах 23-го мая. Никто больше не будет голосовать. Только Вы. (Для этого специального случая мы дадим Вам право голоса). Выборы будут проходить с 8 утра до 6 вечера на площади Дам в Амстердаме. С уважением, Правительство.”

50

Я был совершенно согласен с правительством. Я действительно точно знал, что нужно для блага Голландии.

23-го мая я поехал в Амстердам. Перед дворцом на площади стоял длинный деревянный стол. Там я получил бюллетень для голосования. На другой стороне площади была избирательная кабинка с занавеской. На площади собрались тысячи зрителей. Полиция держала их на расстоянии. Люди хлопали в ладоши и приветствовали меня. Они были рады, что им не придётся голосовать. Они понимали, что я хорошо знаю, что именно нужно сделать на благо Голландии. Может быть, они ошибались. Но так как в голосовании они не участвовали, это было не так страшно. Я поставил крестик там, где считал нужным. Посреди площади стояла избирательная урна. Вокруг замерли полицейскиеохранники. Я опустил свой бюллетень в урну. Раздались приветственные крики. Люди кричали: “Что нужно для блага Голландии?”

— Дождитесь результатов выборов,— отвечал я. Кто-то из правительства пожал мне руку и поблагодарил. Я заметил, что даже Королева смотрит из окна своего дворца. Я пошёл домой. В 6 часов вечера избирательную урну вскрыли и прочитали мой бюллетень. Мы в это время ели клубнику со сливками. “Судьба Голландии в твоих руках”,— сказал мой папа. На улице было тепло, и окно было открыто. И вдруг я услышал как из груди каждого голландца вырвался вздох облегчения. Все теперь знали, как я проголосовал. Мои мама с папой подхватили меня на плечи и торжественно пронесли вокруг комнаты. Они были рады, что теперь в Голландии всегда всё будет хорошо.

— Ведь правда?— спрашивали они.

— Да,— отвечал я. Я допил чай и пошёл спать. Я выполнил свой долг, думал я. В ту ночь я никак не мог заснуть. Наверное, я должен чувствовать себя очень счастливым. Но я совсем не был счастлив, я был даже испуган. Хотя одним из моих желаний было, чтобы никто больше ничего не боялся. Этого я не мог понять.

51

В окна моей комнаты дул ветер, и дождь громко стучал по крыше. Я зажмурил глаза и снова увидел площадь Дам в Амстердаме. Потоки дождя поливали дворец Королевы. Ни в одном окне не горел свет. На улице не было ни души. Мой избирательный бюллетень застрял где-то в трамвайных путях и трепетал на ветру. Потом он взлетел в воздух, покружился над площадью и исчез в тёмных тучах над дворцом. И всё же всё будет хорошо. Иначе никак нельзя! С этой мыслью я заснул.

4

1 3

2

16 Однажды я стал знаменитым. Повсюду появились мои портреты. И вот я стою на трибуне, на площади собрались тысячи людей и все скандируют моё имя: “Швмбр! Швмбр! Швмбр!” Даже мои мама и папа сидят дома, уткнувшись в телевизор. Вокруг меня множество журналистов.

— Как же господин Швмбр относится к своей популярности?— спрашивают они.

— Ну, господину Швмбру это нравится.

— Ему это нравится,— повторяют репортёры в свои микрофоны.

— Извините, я должен снова поприветствовать публику,— сказал я. Я помахал рукой собравшейся внизу огромной массе людей. Они всё ещё кричали и ликовали. Постоянно подходили новые и новые люди. Но вдруг кто-то тихонько постучал меня по плечу и прошептал: “Вы не находите, что у Вас очень странное лицо? Во всяком случае, слишком странное для того, чтобы быть знаменитым”. Я оглянулся. Позади меня стоял незнакомый человек.

— Кто Вы?— спросил я.

— Просто некто,— сказал он и исчез в толпе. Он прав, подумал я, согласно вздохнув. У меня очень странное лицо. Вдруг я это ясно осознал. Ни у кого больше не было такого странного лица, как у меня.

— Швмбр! Швмбр! — кричала толпа. Я отвернулся. Я больше не осмеливался показать своё лицо. Я закрыл его руками. Но тогда тысячи людей начали реветь и свистеть. “Ваше лицо! — кричали они.— Мы хотим видеть Ваше лицо! Мы же не зря пришли!” Они правы. Они имеют право видеть моё лицо. Я же знаменит. Очень медленно я опустил руки. Они тут же начали радостно скандировать моё имя. Они стояли слишком далеко, чтобы видеть насколько странным было моё лицо.

— Очень странное, не правда ли?— прошептал кто-то рядом. Это был тот же самый человек.

54

Но я не решился снова закрыть лицо руками. И тогда у меня из глаз потекли слёзы. Тут же тысячи людей на площади затихли. Я услышал, как журналисты зашептали в свои микрофоны: “Он плачет. Великий Швмбр плачет”. Камеры приблизились к моему лицу. Слёзы текли по моим щекам. Моим странным щекам. С открытым ртом смотрели на меня люди. Потом все пошли домой. И я тоже. На следующее утро я явился на приём к Королеве. Я очень надеялся, что она не смотрела телевизор, не читала газет и не знала, что я вчера плакал. Мы встретились на лужайке за её дворцом. На ней было красное платье, красиво блестевшее в солнечном свете. Королева совсем не изменилась с тех пор, как мы виделись на пляже. Но я очень изменился. И она не могла меня узнать. Королева поздравила меня. Но я не смел на неё взглянуть, и, опустив голову, тихо сказал, что не знаю, как её благодарить. Она засмеялась и сделалась ещё более красивой. Вдруг один из министров отозвал её в сторонку. Я видел, как он что-то прошептал ей на ухо. Она удивлённо подняла брови и посмотрела на меня. Потом она что-то спросила. Министр кивнул и опять что-то сказал. Тогда Королева покачала головой, поблагодарила министра и вернулась ко мне. Они говорили о моём лице. Я это точно знал. Министр рассказал Королеве, что у меня очень-очень странное лицо. В конце концов, это его долг. Может быть, он даже сказал, что у меня скандальное лицо, и посоветовал ей держаться от меня подальше. Мне стало очень стыдно, и я закрыл лицо руками.

— Зачем Вы это сделали?— обратилась ко мне Королева.

— Мне стыдно,— ответил я.

— Чего Вы стыдитесь?— спросила она.

— Моего лица,— сказал я.

— Но почему? Вы же хорошо знаете почему, подумал я про себя, но вслух так, конечно, не сказал.— У меня такое странное лицо,— произнёс я, осторожно посмотрев на неё сквозь щелочку между пальцев.

55

— Не такое уж и странное,— сказала Королева, положив руку мне на плечо.

— Значит и Вы это видите?

— Но я же сказала, не такое уж и странное,— повторила она.

— Но ведь Вы ничего странным не считаете,— сказал я. — Вы в этом поклялись, когда стали Королевой.

— Да,— призналась Королева.— Это так, но я действительно не думаю, что Ваше лицо такое уж странное. Я опустил руки. В глазах у меня стояли слёзы. Она приказала принести для меня платочек.

— Какое красивое лицо! — сказала Королева, когда я вытер слёзы. Но я думаю, она сказала бы то же самое любому своему подданному. Мрачный, опустив голову, я пошёл домой. Я не спал всю ночь и время от времени осматривал своё лицо в зеркале. На следующее утро мои поклонники снова стояли у дверей и кричали: “Швмбр! Швмбр!” Я открыл окно и выглянул наружу.

— Вот он! — закричали они. Я покачал головой и сказал: — Простите. Но я больше не знаменит.

— О,— удивились поклонники. Такого они не ожидали. Через некоторое время они стали расходиться. По дороге они сообщали другим, вновь прибывшим, что я больше не знаменит.

— Он совершенно не знаменит,— объясняли они. Кое-кто иногда останавливался и кричал, обращаясь ко мне: — Кто же тогда знаменит?

— Я не знаю,— отвечал я. Разочарованные поклонники уходили ни с чем. Я отошёл от окна и снова посмотрел в зеркало.

— Привет, незнаменитый со странным лицом,— сказал я. И улыбнулся. Это была, может быть, очень странная улыбка, но зато весёлая.

17 Однажды мне захотелось быть счастливым. Всегда, ну, или почти всегда. Один мальчик из нашей школы объяснил мне, как этого достичь. Рецепт был не так уж прост. Во всяком случае, я должен научиться стоять на голове, свистеть в четыре пальца и никогда не краснеть.

— Я, например, всегда счастлив,— сказал мальчик. Он подпрыгнул и закричал “Ура”. Это было весомым доказательством. Но через неделю я увидел, как этот мальчик плачет. Он упал во дворе школы. Его брюки были разорваны, и коленка кровоточила.

— Ты и сейчас счастлив?— спросил я.

— Да,— закричал он.— Я и сейчас счастлив! Очень счастлив! Он вскочил и со всей силы пнул дерево: — “Я никогда ещё не был так счастлив!” Мне казалось, он вот-вот ударит меня. Наверное, от чрезмерного счастья. Я задумался. Получается, существуют различные виды счастья. Может быть, мои мама и папа тоже счастливы. Я не знаю. Они часто выглядят очень серьёзными. Может быть, на свете существует весёлое счастье и серьёзное счастье. Я отправился на пляж. На пляже никого не было, и даже спасатели ушли домой. Я остановился рядом со спасательной лодкой и увидел, что далеко в море кто-то плавает.

— Спасите! — доносился слабый крик.— Помогите! Одинокий пловец отчаянно махал руками. Наверное, он тонул. Больше я не медлил ни секунды. Я столкнул спасательную лодку в воду, прыгнул в неё и быстро погрёб к бедному утопающему. Когда я подплыл поближе, то увидел, кто это был: Королева!

— Ах, Королева...— только и мог я сказать.

— Помогите же! — поторопила она меня.— Некогда тут ахать.

— Вы хотите, чтобы Вас спасли?— уточнил я на всякий случай.

— Быстрее! — закричала она. В спасательной лодке лежал большой сачок. Я опустил его в море, зачерпнул Королеву и, согнувшись от усилия, затащил её в лодку.

— Пожалуйста,— сказал я.

58

У измученной Королевы даже не было сил мне ответить. Но всё-равно она была прекрасна в своём серебряном купальнике и золотой, украшенной бриллиантами короне. Пока она переводила дыхание, я погрёб к берегу. “Вспомнит ли она меня?” - думал я. Скорее всего, нет. Не может же она помнить каждого? Мы подплыли к берегу. И тут подбежали запыхавшиеся лакеи. “Где же Вы были?” - поинтересовались они у Королевы.

— Где вы были?— нахмурилась Королева.— Это вас надо спросить!

— Мы Вас везде искали,— лакеи виновато захлопали глазами. Королева вышла на берег, и её лакеи принялись вытирать её полотенцем, расшитым золотом и серебром.

— Что же ты хочешь за моё спасение?— спросила она меня.— Орден?

— Какой орден?— растерялся я.

— Ну... — сказала она.— Я могу прислать тебе книжку со списком всех орденов. Ты сам можешь выбрать. Я немного подумал. “Нет,— сказал я.— Я не хочу ордена”.

— Что тогда ты хочешь? Золотой сервиз?

— Нет.

— Что же тогда? Я никак не решался сказать, но, с другой стороны, это было то, что я хотел больше всего на свете.

— Я хочу быть таким же счастливым, как ВЫ,— наконец произнёс я. Королева кивнула.

— Хорошо,— сказала она. Он отдала приказ и один из лакеев записал моё имя и адрес в маленькой записной книжке. “Но ни слова об этом”,— добавила Королева.

— Конечно,— пообещал я. Потом Королева и её лакеи ушли по тропинке в дюны. Я остался один на пляже. Солнце медленно опускалось к горизонту. Я встал на голову и немного так постоял, потом забежал в море и снова выбежал, помахал руками чайкам и большому кораблю, проплывавшему вдали. Вокруг никого не было, и тогда я закричал, повернувшись лицом к солнцу: “Я спас Королеву!” Мне было очень весело. По-моему, я уже был счастлив.

60

18 Однажды, летним, тёплым днём я отправился на пляж, примерно в то же место, где я недавно спас утопающую Королеву. Я немного поплавал, потом улёгся на песке и посмотрел вверх. Небо было синее-синее. На нём не было ни единого облачка. Я подумал, что синий цвет — самый красивый цвет, из всех существующих цветов и оттенков. И вдруг мне захотелось, чтобы всё стало синим, как небо. И в почти в ту же минуту всё вокруг стало синим. Я немного удивился, ведь я только подумал об этом, и, как мне казалось, ничего не сказал вслух. Песок вокруг меня стал синим. Чайки в небе стали синими. Даже корабли, проплывающие вдали, стали синими. За ними тянулись синие клубы дыма. Солнце освещало синими лучами синие волны, а горизонт был тонкой синей линией. Люди тоже стали синими. И я — как и все: мои руки и ноги были синего цвета. Все на пляже удивлённо смотрели вокруг.

— Эй! — услышал я крики.— Как же так? Это невозможно! Но нашлись и такие, которые тут же сказали, что ничего особенного в этом нет, такое часто случается так же, как, например, землетрясение. К счастью, все были довольны. А ведь это из-за меня, подумал я. Но ничего не сказал. Вдруг они подумают, что я всё могу. Например, сделать море золотым. Или небо - бриллиантовым. Синие рыбы выпрыгивали время от времени из синей воды. В синем киоске продавали синюю селедку с синим луком. И синие дети с удовольствием ели синее мороженое.

— Эй, подай нам мячик! — кричали синие мальчишки. К моим ногам подкатился синий футбольный мяч. Синий цвет — это цвет мира, подумал я. Может быть, больше не будет ссор и вооружённых конфликтов! Около меня зажужжала синяя оса.

— Брысь,— сказал я, отгоняя её полотенцем. Оса остаётся осой,— думал я,— красная она или синяя, или совершенно белая. Синяя оса полетела прочь на поиски синего лимонада. Я подумал о маме и папе. Интересно, они тоже теперь синего цвета? Потом я подумал о синей правде, которая 61

торжествует над синей ложью. О синей власти синих, как небо, диктаторов. О синем баловстве, которое не приводит к синему добру. О синем простофиле, севшем в синюю лужу. Вдруг я услышал, как какая-то девочка заныла: “Ну почему больше нет ничего красного цвета?”

— Успокойся, радуйся жизни,— сказала её мама.

— Я хочу что-нибудь красное! — продолжала девочка.

— Не ной! — сказал её папа.— Смотри вокруг и получай удовольствие от всего синего!

— Но всё вокруг такое одинаковое,— хныкала девочка. Я посмотрел на девочку. На ней был синий купальник, а в руках она держала синего медведя. В море опускалось синее солнце. Девочка получила синий подзатыльник и начала плакать. Синие слёзы покатились по её щекам.

— Ничем тебе не угодишь,— вздохнула её мама. А её папа сердито заворочался на синем песке. Это я виноват, подумал я. Это моя синяя вина. Я задумался. Неужели ничего не может быть красным?

— О,— послышался вдруг крик девочки.— Смотрите! Высоко в синем небе летела красная чайка. Помахав нам красными крыльями, она медленно улетела вдаль. Я с облегчением вздохнул и улыбнулся. Я полежал ещё немного и отправился домой через синие дюны. Наступил синий вечер.

63

19 Однажды я решил влюбиться. Я сидел на уроке и внимательно смотрел на наших девочек. Я не хотел спешить, у меня не было никакого желания случайно влюбиться и при этом ошибиться с выбором. После долгих размышлений я выбрал одну девочку. Её звали Маделин. Я написал ей письмо, в котором сообщил, что собираюсь ей кое в чём признаться и добавил, что я в неё влюблён. На перемене я незаметно сунул письмо в карман её куртки. Очень скоро я получил ответное письмо, в котором было написано, что она вовсе не влюблена в меня. Я очень расстроился, так как, по-моему, она действительно была самой подходящей девочкой, в которую можно влюбиться. Но не зря же я так долго всё обдумывал! Я снова написал письмо: “Дорогая Маделин, я не из тех, кого

можно отвергнуть. В. Швмбр “

Но на это я получил записку, в которой было написано, что я действительно отвержен, и что она никогда больше не хочет получать от меня никаких писем, и что если она когда-нибудь влюбится в 1000 мальчиков, меня среди них не будет. Что ж, получается, я ошибся. Но ведь прежде чем решить влюбиться, я слышал, как люди говорили, что любовь — самое прекрасное, что только есть на свете. Мне больше не хотелось ещё раз так ошибиться. Кроме того, теперь, когда я видел Маделин, мне вдруг срочно нужно было посмотреть в другую сторону, также именно в этот момент у меня развязывались шнурки на ботинках, так что мне приходилось наклоняться и завязывать их, краснея от напряжения. На стене над моей кроватью я написал очень маленькими цифрами: 1001 Никто никогда не узнает, что это означает!

20 Однажды наш учитель начал во всём сомневаться. Как сейчас помню, у нас был урок биологии. Вдруг учитель сказал: “Я думаю, бегемот — это млекопитающее животное”. Кто-то из класса спросил, может ли бегемот быть насекомым, и учитель ответил: “Наверное, может. Но, думаю, это менее вероятно”. В классе стало очень тихо.

— Что такое ворона?— задал вопрос учитель.

— Думаю, что птица,— ответила одна девочка.

— Да,— сказал учитель.— Я тоже так думаю. Был тёплый весенний день. Учитель подошёл к открытому окну и выглянул наружу.

— Вы слышите?— спросил он. Мы ничего не слышали.

— Мне кажется, это — дрозд,— тихо произнёс учитель. Потом был урок математики. Учитель стоял у доски: “Восемью восемь будет, возможно, 64”. Мы слушали и не знали, что нам и думать. Девятью девять, вполне может быть 81, рассказывал учитель. 10х10=100 тоже было вполне вероятно. Именно так он выразился. Вдруг учитель сел за стол, обхватив голову руками, потом опять встал и выглянул на улицу. Наводнение в Нидерландах, по его мнению, было в 1953-м, а Вторая Мировая война, возможно, началась в 1939-м году. Наконец уроки кончились, и мы пошли домой. На следующий день наш учитель опять во всём сомневался, Он не знал точно, равно ли восемью восемь шестидесяти четырём, и сказал, что ящерица была рептилией, “но, может быть, и чем-то другим”. В середине дня в класс пришёл директор школы и спросил нас: “Сколько будет восемью восемь?” Мы посмотрели на учителя и ответили: “Может быть, 64”. Директор тоже посмотрел на учителя и спросил: “Это они от Вас научились?”

— Думаю, да,— сказал учитель.

66

— Но если Вы сомневаетесь, что восемью восемь — шестьдесят четыре, что же тогда не подлежит сомнению?! — спросил директор каким-то особенно высоким голосом. В классе стало тихо. Я тоже задумался над этим вопросом. Но я его не очень хорошо понимал.

— Может быть, жизнь?— произнёс учитель. Я удивился. Жизнь? Странный какой-то ответ. Какое отношение он имеет к арифметике?

— Нет, так мы с Вами далеко не уйдём,— сказал директор.

— Наверное, не уйдём,— согласился учитель. Его голос звучал хрипло. Директор почесал затылок, растерянно заморгал и вышел из класса. Через день с учителем захотели поговорить первые родители.

— Но восемью восемь всё же шестьдесят четыре?— спрашивали они.

— Да, возможно,— отвечал учитель.

— Возможно??— возмущались родители.— Это же очевидно!

— Я не знаю,— говорил учитель. Через пару дней родители стояли перед школой с плакатом: “8х8=64! Это так же точно, как 1+1=2!” Они были просто в бешенстве, а сердитые люди всегда всё знают точно. Потом к нам в класс пришёл инспектор.

— Начнём с урока арифметики,— сказал он учителю и сел на задней парте. Учитель подошёл к доске и написал: “8х8=64 (?)”. Наступила мёртвая тишина. Инспектор встал и сказал, что он с этим категорически не согласен.

— Этот знак вопроса здесь совсем не уместен,— заявил он. Он оглядел всех учеников и спросил: — Вы со мной согласны? Он был крупным мужчиной в чёрном костюме со сверкающей лысой головой.

— Да,— сказали мы.

— А Вы?— обратился он к учителю.

— Хорошо,— сказал учитель,— под Вашу ответственность.

— Под мою ответственность?! — воскликнул инспектор. - Но это действительно правда! Он стукнул кулаком по столу.

— Теперь мне всё понятно,— пробормотал он, выходя из класса. Но в дверях он остановился и, сверкнув глазами, сказал громовым голосом: - Бегемот — 67

млекопитающее! И ничего тут не поделаешь!

— Да,— сказал учитель.— Я тоже так думаю. Инспектор хлопнул дверью. Но учитель продолжал сомневаться и время от времени спрашивал сам себя, действительно ли Нидерланды граничат с Бельгией, и была ли Вильгемина когданибудь королевой. Перед школой появились новые плакаты.

“8х8 было 64, есть и всегда будет!” Повсюду на столбах были написаны примеры: 9х9=81, 13х13=169, 21х21=441. Родители не пускали детей в школу. Они хотели определённости. “А то и мы скоро начнём во всём сомневаться”,— говорили они. Да, это было бы ужасно. На уроки ходил один я. Мой папа сказал: “Если он не уверен, сколько будет восемью восемь, то я - тем более”. А моя мама считала учителя очень приятным молодым человеком. В один из июньских дней я сидел в классе один. На улице светило солнце, и было тепло. Учитель время от времени выглядывал в окно. Иногда он подолгу смотрел на меня. Я сидел и рисовал. Было очень тихо. Я пытался нарисовать человечка с весёлым лицом. Но лицо у меня никак не получалось. Учитель посмотрел на мой рисунок и сказал: “Возможно, это шедевр”. Он снова вернулся к своему столу.Долгое время он ничего не говорил и смотрел в свой журнал. Потом закрыл глаза и положил голову на стол. Я разорвал свой шедевр и не знал, чем бы мне теперь заняться.

— Может быть, Вам грустно?— спросил я учителя.

— Не знаю,— ответил он.

— Может быть, Вам страшно?

— Не знаю. Я спросил, не заболел ли он, не расстроен ли чем-нибудь, не находится ли под стрессом от чего-нибудь. Но всякий раз учитель отвечал: “Я не знаю”. А когда я его спросил, бывает ли он хоть когда-нибудь счастлив, он вскочил и воскликнул: “Я не знаю! Я действительно не знаю!” Он походил по комнате, снова сел и сказал: “Иди, погуляй на улице”. Я пошёл на улицу. Я был совсем один в школьном дворе. На плоской крыше 69

спортивного зала ворковали голуби. В окнах большой церкви рядом со школой отражалось летнее солнце. Я сидел на скамейке и болтал ногами. Вскоре из школы вышел учитель. Он меня не заметил и пошёл прямо по улице. Через пару шагов он побежал. Вдруг я увидел, что в конце улицы кто-то стоит. Женщина. Мой учитель тоже увидел её и побежал быстрее. На ней было красное платье и красные туфли. Я её никогда раньше не видел. Они встретились и обнялись. Она бросилась к нему на шею, а он радостно закружил её. Он был влюблён! Вот в чём дело! Теперь-то я всё понял! Когда ты влюблён, ты знаешь лишь одно: что ты влюблён. И больше ничего. Всё ещё обнявшись, они пошли по улице и вскоре скрылись за поворотом. Я остался на школьном дворе. Было очень тихо. Вокруг не было ни души. Я подумал, что если я захочу проверить, влюблён ли я в кого-нибудь, я задам себе вопрос: сколько будет 8 умножить на 8? Если я отвечу так: может быть, 64, а, может быть, и нет,— тогда я буду точно знать, что я влюблён. С такими мыслями я отправился домой. “Сколько будет восемью восемь?” - спрашивал я сам себя, вспоминая всех знакомых девочек по очереди. “64”, - бормотал я каждый раз и качал головой.

21 Однажды к нам в школу пришёл писатель. Очень известный писатель. Правда, я никогда о нём не слышал, но это ни о чём не говорит, ведь на земле есть множество людей, о которых я не слышал. Писателя внесли в школу четыре сильных старшеклассника на своих плечах, и писатель с высоты приветственно махал нам рукой.

— Помашите в ответ,— зашипел учитель. И мы помахали в ответ. Четыре старшеклассника пыхтели и постанывали, потому что писатель был тяжёлый. Девочки восторженно шептались вокруг меня: “Он очень-очень известный”. Писатель уселся за стол, на специальном помосте в спортивном зале. Сначала его угостили тортом. Учитель сказал, что писатель ужасно любит торт. Писатель начал есть торт. А мы смотрели.

— Это очень поучительно: смотреть, как великий писатель ест торт, - сказал учитель. Мы должны были внимательно следить за пальцами писателя, как он держит вилку, доедает ли он бисквит, собирает ли крошки, съедает ли вишенки сразу или оставляет напоследок, как он отодвигает свою тарелку, как вытирает свой рот: рукой или рукавом. Наконец писатель доел торт, откашлялся и прочитал стихотворение: “И мы тоже скитались по свету...”. Я не очень хорошо понял, про что оно. Но звучало стихотворение очень серьёзно. Мой сосед справа сказал: “Это всемирно известное стихотворение”.

— Тихо,— зашипел учитель. Но сосед быстро прошептал: “Его слава летит впереди него!” Но я не понял, что он имел в виду. Когда стихотворение закончилось, нам разрешили потрогать писателя. Но не везде. Можно было потрогать только его руки, локти и плечи. Я дотронулся до правого локтя писателя.

71

Вера, девочка из моего класса, погладила его по волосам.

— Нельзя! — испуганно вскрикнул учитель. Но писатель улыбнулся и доброжелательно кивнул Вере. После этого все разошлись по классам. Писатель остался сидеть за столом. Он что-то писал на листочке. А я рассматривал морщины на его лбу. Это были прекрасные морщины. Когда спортивный зал совсем опустел, я тихонько подошёл к писателю и робко прошептал: “Я тоже хочу стать писателем”. Он поднял голову, посмотрел на меня и произнёс: “Это хорошо”. Потом взял чистую бумагу, положил передо мной и сказал: “Напиши здесь своё имя”. Я написал своё имя в столбик, под парой других имён: “В. Швмбр “.

— Теперь я - писатель?— спросил я. Мне как-то не верилось.

— Будущий писатель,— ответил он и показал на заголовок наверху листа: “Список Будущих Писателей”.

— Ты меня уже потрогал?— спросил он на всякий случай.

— Да,— сказал я.— Ваш локоть.

— Хорошо,— сказал он. Потом встал и надел плащ. Это был старый плащ с бахромой на рукавах и дыркой на спине. Я хотел ещё спросить, как из будущих писателей становятся настоящими писателями. И потом знаменитыми писателями. Но он уже вышел из спортивного зала. Уроки в школе уже шли своим чередом. Писатель прошёл по пустому коридору и направился к парадной двери. Я видел, как на улице он открыл замок на своём велосипеде, сел и укатил. Шёл дождь, он накинул капюшон и низко наклонился к рулю. Я наблюдал за ним из окна. Буду ли я тоже в телефонной книге, думал я. В Швмбр, будущий писатель! Но чем занимается будущий писатель? Пишет о будущем? Но как? Я решил это хорошенько обдумать. Я уже много чего написал. И примерно столько же зачеркнул и выбросил. На моём писательском календаре всё ещё был год под номером ноль. Перед тобой лежит длинный путь, сказал я сам себе. И кивнув себе в ответ, незаметно проскользнул в класс.

72

22 Однажды мой дедушка заболел. Но в этот раз все говорили, что он больше не выздоровеет. Я отправился его навестить. Это ведь может оказаться последним разом. Дедушка лежал в постели. Я сел на стул рядом с ним. Окно в комнате было открыто. На улице светило солнце, и мягко шуршали листья деревьев.

— Давай-ка,— произнёс мой дедушка,— мы не будем сегодня говорить о луна-парке.

— Хорошо,— тихо сказал я.

— А ещё мы не будем сегодня плакать.

— Хорошо,— ещё тише сказал я. Мы помолчали. Я не знал, что сказать. Дедушка поглаживал пальцами одеяло. Он очень похудел.

— Знаешь,— сказал он так тихо, что я едва разобрал его слова.— Я бы хотел только одного,— он повернул голову ко мне и посмотрел мне в глаза. - Узнать, что будет с тобой дальше.

— Угу,— сказал я. Я хорошо понимал дедушку, мне и самому было очень интересно, что будет со мной дальше. Тут я тихонько откашлялся и сказал: “Я буду писателем”. Я это ещё никому не говорил и давно дал себе слово никому не рассказывать, пока я действительно не стану писателем. Дедушка кивнул. Я надеялся, что он мне поверил, или, даже лучше, что он знал, что это действительно будет так.

— Но ты не должен никому рассказывать,— попросил я.

— Хорошо,— прошептал дедушка.— Наклонись поближе. Я подставил своё ухо к его губам, и он что-то тихо сказал. Мои щеки покраснели. Потом мы долго сидели рядом. Дедушка тихо лежал с закрытыми глазами. Перед уходом я обнял его за шею и поцеловал в щеку. Это был мой самый долгий поцелуй. Вечером я лежал в постели и думал над тем, что сказал мне дедушка.

74

Мои щеки снова начали гореть. Я подумал о последних желаниях. Ведь они должны исполняться, думал я. Это почти закон? Я представил самого себя в будущем. Вот я сижу, склонившись над столом. Я пишу. Моя голова совсем облысела. Вот уж никогда не думал, что буду так выглядеть! Над столом — полка с книгами, которые я написал. Моими книгами. Вдруг дверь медленно, со скрипом отворилась. Я поднял голову. У двери стоял мой дедушка. Я вскочил. Как же давно мы не виделись! Он совсем не изменился.

— Знаешь, кем я стал?— воскликнул я. Я хотел ему сразу показать свои книги, но дедушка тихо покачал головой, и я снова сел за стол. Дедушка уселся на подоконник и поболтал ногами. Потом он начал рассказывать. Я слышал эту историю много раз. Это было очень давно. Дедушке было 20 лет. Он плыл на пароходе по озеру в Финляндии. Было лето. Капитан разрешил дедушке посмотреть на восход солнца. Дедушка стоял на палубе, облокотившись на перила. Мотор был выключен, и вода была гладкая, как зеркало. Горизонт вдали сначала порозовел, потом покраснел, и вот среди берёз и сосен, замерших на берегу, очень медленно появилось солнце. Рядом с дедушкой стояла женщина. Капитал ей тоже разрешил полюбоваться восходом. Дедушка никогда не рассказывал, была ли это моя бабушка или кто-то ещё. Они не были знакомы. Сначала они смотрели на солнце, а потом — друг на друга. Вдруг дедушка исчез из моей комнаты, и я снова оказался в постели. Как жаль, дедушка ни о чём меня не спросил, подумал я. Неужели ему было не любопытно! Или он не разглядел, что это был я, В. Швмбр, его внук! И он даже не спросил, стал ли я писателем! Но тогда я подумал, что если человек умирает, для него, может быть, остаётся всего один момент из всей жизни: самый счастливый момент, ибо ради этого он и жил? Это — единственное, о чём человек может думать после смерти. Если он, конечно, может думать. А какой самый счастливый момент в моей жизни, подумал я. Наверное, он ещё будет. Да, я точно знаю. Через неделю дедушка умер. Это был самый печальный момент моей жизни. Это я тоже точно знаю.

75

Когда его хоронили, была очень хорошая погода. Небольшой процессией мы шли за гробом на кладбище. Там лежали разные знаменитости и пели птицы. У могилы мой дядя попытался застегнуть пальто. Но пуговица оторвалась и упала на землю. Он наклонился, но не смог найти пуговицу среди гравия. Он опустился на колено. “Помоги”,— попросил он мою тётю. Они принялись искать вместе. “Где же эта проклятая пуговица?” — бормотал дядя.

— Тише,— зашептала моя тётя. Гроб опустили в могилу. Я всегда буду о тебе думать, мысленно пообещал я дедушке. Хотя мне не нужно это обещать, подумал я, ведь я его и так никогда не забуду.

23 Однажды меня вызвали к Королеве. Я получил приглашение в конверте с золотой каёмочкой. Интересно, зачем, подумал я. Может, Королева хочет доверить мне государственный секрет? Или назначить меня главным лакеем, а, может, даже главой рыцарского ордена? Может быть, она хочет проверить, не забыл ли я, как меня зовут? А, может, хочет спросить, счастлив ли я? Или она всегда время от времени кого-нибудь вызывает? Маме и папе я ничего не сказал. Иначе они обзавидовались бы и захотели бы пойти со мной. Или, того хуже, напросились бы к Королеве сами, пояснив, что я ещё маленький, и меня надо сопровождать. На следующий день я отправился во дворец. Перед дворцовыми воротами стоял лимузин, под которым лежал лакей. Я вежливо кашлянул. Лакей вылез из-под машины и вытер руки о свою ливрею.

— В тормоза попала вода,— объяснил он.

— Я по вызову к Королеве,— сказал я. Он кивнул и открыл мне ворота. Другие лакеи проводили меня в большой тронный зал. На троне у высокого, освещённого солнцем окна сидела Королева. Она что-то сказала, пока я подходил поближе, но я не смог расслышать. Потому что один из лакеев был занят уборкой: он пылесосил ковровую дорожку.

— Выключи пылесос! — приказала ему Королева. Теперь лакей её услышал и выключил пылесос.

— Я ещё не закончил,— заметил он.

— Иди займись чем-нибудь другим,— сказала Королева.

— Чем?— спросил лакей.

— Вымой окна, например,— сказала Королева.

— О да! — откликнулся лакей.— Хорошо. Он принялся мыть окна, стараясь не очень шуметь. Я остановился перед Королевой.

78

— В. Швмбр ?— осведомилась она.

— Да, Королева,— сказал я.

— Вы получили мой вызов?

— Да,— подтвердил я.

— Я пригласила Вас с тем, чтобы сообщить Вам важное известие,— сказала Королева. Но тут вошёл лакей в длинной огненно-красной ливрее.

— Вы будете томатный суп с мясными шариками или без?— спросил он Королеву.

— С шариками,— ответила Королева, и лакей вышел из зала.

— Итак, я не могу больше быть Вашей Королевой,— обратилась она снова ко мне. Мне показалось, что я ослышался. В моей голове что-то зазвенело, и, казалось, земля ушла из-под моих ног.

— Следовательно, Вы больше не являетесь моим подданным,— сказала Королева.

— Чей же я теперь подданный?— только и мог я произнести.

— Ничей,— ответила Королева.

— Ничей!?— воскликнул я.— Но это же ужасно!

— Ничего тут ужасного нет,— пожала плечами Королева.— Я тоже ничья подданная.

— Но Вы — подданная самой себя?— заметил я и почувствовал, как в моих глазах появились слёзы. Она почесала кончик своего носа и сказала: “Ну... Я не знаю...”. Видно, она об этом никогда не думала. Тут вошёл лакей в жёлтой ливрее. Он выглядел очень расстроенным.

— Вы же не наденете красный капюшон?— спросил он у Королевы.

— Нет, нет,— ответила Королева. — Только зелёный с разноцветными пёрышками.

— О, да,— успокоился лакей.— Это хорошо. И быстро вышел из зала.

— Но почему Вы больше не хотите быть моей Королевой?— спросил я. Но она не успела ответить, потому что снова вошёл лакей в жёлтой ливрее.

— А какие туфли Вы предпочитаете?— спросил он.

— Моё платье достаточно длинное, чтобы прикрывать ступни? - осведомилась Королева.

— Да,— подтвердил лакей.

— Тогда лучше те старые коричневые туфли. Они так удобно сидят.

— Хорошо,— сказал лакей.— Думаю, теперь мне всё ясно.

79

И он снова вышел из зала.

— Вы совершили кое-то ужасное,— сказала Королева и строго посмотрела на меня.

— Я Вас чем-то обидел?— удивился я. Мне ничего в голову не приходило.

— Уже тепло,— сказала Королева.

— Я обманул Ваше доверие?— снова попытался я.

— Ещё теплее.

— Вы имеете в виду мой рассказ про то, как я Вас спасал в море? - спросил я.

— Да,— Королева отвернулась от меня и стала рассматривать огромную картину на стене.

— Но я могу всё уничтожить!

— Поздно,— сказала Королева.

— Я могу заменить Вас кем-то другим. Певицей, например, или кем-то ещё...— не сдавался я. Но Королева лишь покачала головой.

— Никто не заплывает так далеко в море, как я,— сказала она.— И ни у кого нет золотой купальной шапочки с бриллиантами. Тут снова вошёл какой-то лакей и пожаловался на других лакеев, которые над ним смеются.

— Скажи им, чтобы перестали,— посоветовала Королева. Лакей вышел из зала и ещё в дверях громко закричал: — Перестаньте меня дразнить. Это приказ Королевы! Из другой комнаты донёсся приглушённый смех. Я был в отчаянии.

— Что же мне теперь делать?— спросил я.

— Ну,— сказала Королева.— Вы должны искупить свою вину.

— Но как?! — воскликнул я.

— Вы должны исполнить три желания,— сказала она. Я вздохнул. Я сразу подумал о драконах, которых я должен победить, о колдуньях, которых я должен превратить в жаб... Нет, у меня это никогда не получится!

— Первое желание: сделайте так, чтобы никогда больше не было войны, - сказала Королева.

— О, но об этом я уже позаботился,— обрадовался я. Первое желание оказалось 81

лёгким, если два следующих будут такими же, то в скором времени я снова стану подданным Королевы.

— Хм, я этого не знала,— сказала Королева.— Но я довольна. Война - это ужасно! Она сделала глоток воды и продолжала: — Второе желание: изобретите что-нибудь против смерти. Умирать мне совсем не хочется.

— Это совсем безнадёжное дело,— вздохнул я. Я совсем упал духом: ведь, я никогда не смогу исполнить это желание и, значит, никогда не стану подданным Королевы.

— В таком случае,— сказала Королева. — У меня есть другое второе желание. Вы должны пять минут простоять на голове, прямо здесь, на полу. Это было совсем не трудно! Я поставил голову на блестящий дворцовый пол и медленно поднял ноги вверх. Почти совсем не качаясь, я стоял на голове. А Королева следила за огромными золотыми часами.

— Одна минута... Две минуты... Тут снова вошёл какой-то лакей и спросил, можно ли ему идти домой. У него заболела мама. Сильная головная боль. Королева спросила, часто ли с ней такое случается и страдает ли кто-нибудь ещё в их семье головной болью, ест ли она каждый день свежие фрукты и спит ли с открытым окном. Лакей пообещал, что уточнит всё это у мамы и выбежал из зала. Пять минут истекли, и я снова встал на ноги. В голове у меня стучало, и щеки мои горели, но два желания из трёх я уже выполнил.

— Моё третье желание,— сказала Королева.— Напишите что-нибудь, от чего я заплачу.

— Прямо сейчас?— спросил я.

— Нет. Можно и попозже. — Королева встала и жестом позволили мне удалиться. — А пока Вы останетесь лишь моим соотечественником, но не подданным. Я почувствовал, как мурашки пробежали по моей спине, и поклонился.

— До свидания, Королева,— прошептал я. Королева кивнула и вышла из зала. Я слышал, как лакей спросил у неё, будет ли она этой ночью спать в голубой или красной комнате.

— Но ведь сегодня я сплю в Сибири?— заметила Королева.

— О, да,— сказал лакей.— Как глупо с моей стороны. Извините. Я пошёл домой.

82

Дома я сразу уселся за стол, взял тетрадь и ручку. Я писал рассказы о птицах со сломанными крыльями, девочках в тонких платьицах, замерзающих на морозе, голодных детях, беспомощных стариках, поскользнувшихся на улице. Я писал стихи о кораблях, затонувших в миле от гавани, женщинах, потерявших любимых, о собаках, попавших в капкан и умирающих от голода. Каждый день я посылал свои стихи и рассказы Королеве. Но всякий раз она писала в ответ:

“Уважаемый Швмбр, От таких историй я не плачу. Это моя повседневная работа. Для того и существуют в стране правители. Королева всех остальных.” Наступило Рождество. В первый день я сидел в комнате с мамой и папой и слушал речь Королевы. Она говорила:

“Мои соотечественники! Минус один! Снова наступило Рождество...” Я вздрогнул.

— Кто это — Минус Один?— спросил мой папа.

— Понятия не имею,— ответила мама.

— Я должен чихнуть,— сказал я и вышел из комнаты. Королева обращалась к своим подданным. Это были все её соотечественники, минус один. Значит, мне нельзя было слушать её речь. Я отправился в свою комнату. Там я снова сел за стол и взял чистый лист бумаги. Я должен что-то написать! Что-то особенное. Не просто грустное. Если я ничего не придумаю - я пропал, думал я. И вдруг я придумал. Это было про любовь. Я не знаю, как я до этого додумался, ведь в любви у меня нет никакого опыта. Я написал всего пару строчек. И послал их Королеве.

83

Через несколько дней, 31-го декабря, я получил ответ. Это был маленький голубой листочек бумаги. Я с трудом смог прочитать, что там было написано, так как буквы совсем расплылись. Это слёзы, догадался я.

“Дорогой Швмбр, Спасибо. Вы снова мой подданный. Таково моё решение. Королева”. Так я снова стал подданным. Но то, что было в написано моём письме, ту пару строчек, я никогда-никогда никому не расскажу. Это знает только моя Королева. Моя Королева.

24 Однажды я сидел за столом и писал очередной рассказ. Рассказ про девочку. Девочку, влюблённую в меня. Был тёплый летний день. Я стоял на пристани. Вдали проплывал корабль. Над его мачтами кружились чайки. Девочка ехала ко мне на велосипеде. Её красное платье развевалось на ветру, а солнце светило ей в глаза. Она въехала на мост, с усилием крутя педали, и потом быстро скатилась вниз. Она увидела меня, помахала мне рукой и крикнула, что у неё для меня чрезвычайное известие. Я отложил ручку. Чрезвычайное известие... Это никуда не годится, подумал я. Так девочки не кричат. Я вздохнул. В этот момент в дверь постучали. Кто это может быть, подумал я. Папы и мамы дома не было. Может быть, это мой дедушка? Или слуга Королевы? Или может быть это Смерть, которая решила заглянуть ко мне на огонёк? Я задрожал. Кто-то вошёл в комнату. Я развернулся. В дверях стоял незнакомец. Уфф, во всяком случае не Смерть! Незнакомец был бледен и серьёзен и в руке держал портфель.

— Кто Вы?— спросил я. Он покачал головой, словно я задал вопрос не к месту.

— В. Швмбр ?— спросил он в свою очередь.

— Да,— ответил я.— Но откуда Вы знаете? Незнакомец открыл портфель и достал какую-то бумагу. Он развернул её и прочитал: “Сим постановляется, что В. Швмбр с этого момента больше не имеет права писать рассказы. Ему запрещается. Правительство.”

— Нет, я имею право! — возмутился я. Незнакомец сложил лист бумаги и снова положил его в портфель.

— Что же мне делать?— я почувствовал, как на глаза навернулись слёзы.

— Что делать... — пробормотал незнакомец и вытащил из портфеля толстую книгу.

— Что делать... что делать... Нет, тут ничего об этом не написано. Правительство, 85

очевидно, считает, что Вы сами должны это решить.

— Но я хочу стать писателем,— сказал я.— И никем другим.

— Да?— сказал он.— Тогда правительство выражает Вам своё сожаление.

— А что если я всё-таки продолжу писать рассказы?— спросил я.

— Это невозможно,— сказал незнакомец . — Правительство никогда не берёт свои слова назад. И он вышел из комнаты. В окно я видел, как незнакомец сел в большой лимузин и бесшумно укатил в темноту. Я снова вернулся к столу. Правительство..., думал я. Что такое правительство, в самом деле? Кто-нибудь когда-нибудь видел это правительство? Есть ли у него руки? Зубы? Глаза? И как это правительство может мне запретить писать? Это невозможно! Я решил больше не думать о правительстве и писать дальше. Так, на чём я остановился? Девочка в красном платье едет по мосту. Она увидела меня. Она помахала мне рукой и закричала, что у неё для меня чрезвычайное известие. Снова это чрезвычайное известие!

— Я...— попытался я продолжить. Но когда я поднёс ручку к бумаге, она выпала из моих пальцев и скатилась на пол, а бумага помялась и скомкалась. Я попытался снова на новом листе. Я прижал его локтём и крепко вцепился в ручку. Я решил написать что-то простое: мол, набежали тучки, или гавкнула собака. Но в тот же момент ручка снова выпала, а бумага опять смялась. Я действительно не мог больше писать. Но всё же я хотел писать. Я должен что-то написать! Я должен! Говорил я сам себе. Всю ночь я не мог заснуть. Каждый час я слышал, как бьют часы на башне, и придумывал разные интересные приключения, которые я, может быть, никогда не смогу описать. Среди ночи я встал и взял свою тетрадь. Но страницы снова помялись, и я снова не смог удержать ручку. И всё же я хотел писать! В мыслях я спасал мир. Я влюблялся. Я встречался с Королевой. Я находил дедушкины тайные письма, адресованные мне. Я... Но я не мог всё это записать. Каждый день я сражался с ручкой и бумагой. Чего я только не делал! Я пытался писать левой рукой. Я привязывал ручку к пальцам проволокой. Я ставил тяжёлые грузики на 86

углы бумаги. И 10 раз в день повторял: сдаться я всегда успею! Это никогда не поздно. Проходили месяцы, и, наконец, мне снова удалось что-то написать. Первое слово было “я”. Я написал: “я”. Я хорошо это помню. Слово было написано посреди страницы. Одна буква: “я”. И больше ничего. В этой букве я узнал себя: петелька сверху — это моя голова, наполненная всевозможными историями и сюжетами рассказов, две линии снизу - это мои широко расставленные ноги. Наклонившись над тетрадью, я помахал своему изображению, не выпуская ручки из пальцев. Потом я продолжил писать. Прошло ещё много времени, прежде чем я смог записывать свои истории без того, чтобы ручка выпадала из рук, а бумага комкалась. Правительство всё-таки ошиблось, думал я и представлял, как оно скрипит зубами от расстройства и стучит кулаками по бетонной стенке. Но теперь писать было не так легко, как раньше. Мне приходилось быть очень внимательным, иначе ручка выскальзывала из моих пальцев, или чертила на моём листке большой крест. А если я случайно отвлекался, ручка укатывалась под стол или оказывалась в мусорной корзине. Но я продолжал писать свои рассказы. Так я написал эту книгу. Я только не написал, что именно сказал мне мой дедушка. И от чего Королева плакала навзрыд. Это останется моим секретом.

В. Швмбр: Мои приключения Toon Tellegen. “Mijn avonturen door V. Swchwrm”, 1998 Copyright Тоон Теллеген Copyright Юрий Шаршов, перевод с нидерландского Иллюстратор: Бойнова Мария, 2016

88