современная школа
т е о р и я и и с то р и я и с к у сс т в а
т е о р и я и и с то р и я и с к у сс т в а
Индустриальный пейзаж. 1920-1930 гг. А. С. Епишин, искусствовед, доцент кафедры Искусствоведения Института искусств МГУДиТ, член АИС (Ассоциация Искусствоведов)
Исторические перемены, произошедшие в России во второй декаде ХХ века, нашли свое широкое визуальное воплощение в изобразительном искусстве. Так, уже с середины 1920-х годов сюжетная индустриальная картина становится своеобразным рупором государственной идеи.
П. Котов. Кузнецкстрой. Домна №1. 1932
В
первую очередь, она символизирует новую эпоху, которая вот-вот наступит и будет очевидно контрастировать с существовавшей на тот момент тотальной разрухой голодающей, аграрной страны. Отсюда новый мотив – растущие городские кварталы, металлургическая и нефтяная промышленность, электрификация страны.
30 Х УД О Ж ЕСТВЕННАЯ ШКО Л А / № 1 ( 5 8 ) 2 0 1 4
Стоит отметить, что в 1920-е годы наиболее ярким лицом среди многих новых течений живописи обладали Ассоциация художников революционной России (АХХР) и Общество художников-станковистов (ОСТ), первое из которых продолжало разработку наследия поздней школы передвижников, а второе широко использо-
вало весь арсенал современных пластических принципов конструктивизма и других авангардистских течений, тяготея к концепционерству и экспериментаторству. Творчество живописцев Ассоциации и Общества станковистов наглядно отображало во всей последовательности новые значительные явления в жизни страны, сознательно предавая им всеобъемлющий, эпический характер. Романтика боев и пафос великих строек стали основными темами, где видовые границы между портретом, жанром и исторической картиной были почти что стерты. Приобщению к эстетической ценности «машинного века» русское изобразительное искусство 1920-х годов было обязано в первую очередь Обществу станковистов. Традиционно, образ техницизированного города, с бурно растущей инженерией и промышленностью, воспринимался с глубокой тревогой, как вестник мрачного торжества бесчеловечных начал. В западноевропейском искусстве первой трети XX века урбанизм трактовался мистически или гротескно-зловеще. В отличие от итальянских футуристов и немецких экспрессионистов, с их контрастами «живого» и «мертвого», «цивилизации» и «природы», ОСТовцы не подчиняли свою пластическую систему власти утопического техницизма, но стремились найти гармоничное примирение машинной эстетики и традиционных общечеловеческих ценностей. Для Ассоциации урбанизация России также стала излюбленной темой, которую, наряду с темой батальных подвигов и побед, она не могла обойти своим вниманием. Стоит отметить, что родоначальниками советского индустриального пейзажа выступили все же не живописцы ОСТа, а именно член Ассоциации – художник Н. А. Касаткин. С 1905 по 1922 годы один из самых ярких представителей младшего поколения передвижников не написал ни одной крупной жанровой или портретной работы, находясь в тяжелой депрессии, очевидно, вызванной доминантой авангардистской эстетики в изобразительном искусстве. В период «творческого застоя» Касаткин уделяет значительное внимание пейзажной живописи. Так в 1919 году он создает серию этюдов на Сормовском заводе в Нижнем Новгороде, отличающихся новой для мастера раскрепощенностью пластики и колорита. В отличие от предшествующих произведений, эти этюды бессюжетны: художника интересует не сам завод «Красное Сормово», но ощущение грандиозности происходящего в окружающем как индустриальном, так и природном пространстве. Близкими к ним можно, пожалуй, назвать более ранние лаконичные полотна мастера «Кузница» (1897) и «Стальная полоса» (1899), которым так же свойственна минимизация сюжета и свобод-
современная школа
Н. А. Касаткин Стальная полоса. 1899. ГЦМСИР
Н. А. Касаткин Сормово. 1919. ГЦМСИР
e mail: ar t-publish@yandex.ru / Х УД О Ж ЕСТВЕННАЯ ШКО Л А
31
современная школа
т е о р и я и и с то р и я и с к у сс т в а
т е о р и я и и с то р и я и с к у сс т в а
Б. В. Иогансон. Строительство ЗАГЭС. 1925. ГЦМСИР
ная манера письма. Однако в отличии от этих мрачных и скупых по колориту полотен рубежа веков, «Сормово» (1919), с «рваным» свинцовым небом, открытыми цехами в дымных отблесках пламени, написанными свободным пастозным мазком, привлекает романтической приподнятостью мироощущения, прежде Касаткину не свойственной. Это движение от конкретных впечатлений действительности к лирической образности было подхвачено и другими художниками Ассоциации, такими как Б. Н. Яковлев, А. В. Моравов, Я. Д. Ромас. Полотно Якова Ромаса «Утро Пятилетки» (1925) поражает величественной красотой зимнего пейзажа, где вместо привычных природных ландшафтов на фоне морозного неба возвышаются силуэты конструкций Магнитогорского металлургического комбината. Панорама, освещенная рассветными лучами солнца, оживляется множеством человеческих фигур – строителей грандиозного, словно выросшего из-под мерзлой земли промышленного муравейника. С конца 1920-х годов в русском реалистическом искусстве наблюдается заметный отход от монументализма и эпического понимания станковой картины. Документальность, повествова32 Х УД О Ж ЕСТВЕННАЯ ШКО Л А / № 1 ( 5 8 ) 2 0 1 4
тельность и излишняя скрупулезность уступают место праздничной, парадной приподнятости, выражаемой эффектным, ярким художественным языком с существенной долей идеализации. В этот период государство вновь ангажирует станковых живописцев к созданию полотен индустриального жанра. Порой, «промышленная романтика» увлекала художников, более чем далеких от идейных установок нового искусства. Так, например, ученик И. К. Айвазовского и А. И. Куинджи, К. Ф. Богаевский, писавший на рубеже веков в основном декоративные, часто мистические по содержанию крымские пейзажи, оказался также не чужд индустриальному жанру. Эпические полотна, навеянные реминисценциями классицизма и немецкого символизма, в 1930-е годы сменяются у художника панорамами Днепровского гидростроительства и нефтяного строительства в Баку. Константин Богаевский, пожалуй, был единственным из живописцев своего времени, кто выдвинул и реализовал концепцию идеального пейзажа, трансформируемую в условиях искусства XX века. В 1930-х годах эта концепция фантастической и, вместе с тем, урбанистической картины получает отчетливое пластическое воплощение.
Так, Богаевским было написано около тридцати произведений, посвященных Днепрогэс, среди которых наибольший интерес представляют «Днепрострой» (1930) и «Порт воображаемого города» (1932), являющее собой парадоксальное сочетание европейской пасторали и социалистической утопии. Пожалуй, самым популярным сюжетом в 1930-е годы стала ударная стройка первой пятилетки – Кузнецкстрой. Примечательно, что легендарный металлургический комбинат был построен всего за тысячу дней. Таких фантастических темпов строительства история России ещё не знала. Воспитанный в живописных традициях русского модерна, художник П. И. Котов создал немало вариаций на тему «промышленной пасторали». Его картина «Кузнецкстрой. Домна №1» (1932) – еще одна попытка отразить грандиозность индустриального строительства. Гигантская домна возвышается над землей на фоне бегущих облаков. Ее силуэт, прорезающий своей громадой сумрачное небо – экспрессивен и монументален, а маленькие, до предела обобщенные фигурки людей, как и у Ромаса в «Утре первой Пятилетки», – лишь неотъемлемая часть бескрайнего пейзажа. Однако у Павла Котова природный пейзаж уже не является полноправным пластическим компонентом живописного полотна: он полностью подчинен индустриальному началу – доменной печи комбината. Благодаря последнему, в образную структуру
современная школа
К. Ф. Богаевский. Порт воображаемого города. Симферопольский художественный музей 1932
реалистической картины неожиданно вторгаются элементы ирреального: зритель вслед за художни-
ком смотрит на первую и единственную домну Кузнецкстроя снизу вверх, и она захватывает его своим величием. Поражающий и, вместе с тем, пугающий своими масштабами Кузнецкострой стал своеобразным символом индустриализации 1930-х годов. Именно поселку при комбинате были посвящены в 1929 году легендарные строки Владимира Маяковского: «Через четыре года здесь будет город-сад!». Стоит предположить, что эти лирические, а порою и утопические обертоны, ясно читаемые в индустриальных пейзажах 1920-х – 1930-х годов, могли быть навеяны не только несбыточной мечтой человека о будущих удовольствиях «земного рая», но и ностальгией – тоской по Золотому веку, как безвозвратно утраченному идиллическому прошлому. Вместе с тем, подобные интерпретации темы формирующегося индустриального мира отнюдь не помешали, а, скорее, поспособствовали как серьезным пластическим завоеваниям в области отечественной пейзажной живописи, так и развитию русской реалистической традиции в целом.
Я. Д. Ромас. Утро Пятилетки. 1925. ГЦМСИР
e mail: ar t-publish@yandex.ru / Х УД О Ж ЕСТВЕННАЯ ШКО Л А
33