Введение Мы живем в стремительно меняющемся мире, и скорость приема информации во многом является вынужденной. Времена, когда человек жил в пространстве, ограниченном парой сотней (а иногда и несколькими десятками) километров вокруг его дома, где он мог провести всю жизнь, мало интересуясь происходящим «снаружи», прошли давным-давно. Однако скорость означает существенное снижение качества восприятия. Чем больше и быстрее мы поглощаем информацию, тем хуже воспринимаем ее. Возникает клиповое, фрагментарное восприятие, существенно ухудшается способность к оценке происходящего, сильнее становится зависимость от шаблонов. Многие события начинают восприниматься только в реальном времени, без их связи с историей, с происходившими ранее процессами, теряется причинно-следственная связь и уж тем более становится крайне сложно находить противоречия, которые и являются источником любого развития. События, которые сейчас разворачиваются на Ближнем Востоке, события, связанные с феноменом Исламского государства, огромному большинству людей кажутся чем-то совершенно новым, а потому страшным и пугающим. Раз так — то информация, которую СМИ публикуют о процессах, происходящих вокруг этой зловещей группировки, все больше и больше отталкивается от внешних проявлений — жестокости, террора, отрезанных голов, боев, смысл и замысел которых журналистов интересует мало, так как от них требуется картинка — и чем страшнее, чем у конкурента, тем более нужная редакции. В итоге в массовом сознании уже закреплены мифы, созданные вокруг Исламского государства, его истории, целей и задач, которые в общем-то, внешне вполне соответствуют идущей информации, но по сути своей мало что способные рассказать о реально происходящих процессах, а главное — никак не могут дать прогноз на будущее. На мой взгляд, столкновение с Исламским государством в той или иной форме для России неизбежно, и уже поэтому оно является нашим врагом. Пока это столкновение локально уже происходит в Сирии, где с конца сентября 2015 года Россия проводит военную операцию. В момент публикации этой книги операция выглядит крайне локальной и ограниченной - но мы все прекрасно понимаем, что войну очень легко начать, гораздо сложнее из нее выйти. Врага нужно знать. Нужно знать его сильные и слабые стороны. Нужно понимать его цели и задачи. Нужно понимать наши слабости, которыми враг воспользуется и нашу силу, способную поставить противника в тупик и сломать его планы. Говоря иначе — нужно демифологизировать своего врага, перестать его бояться или недооценивать. Разумное поведение всегда лучше, чем иррациональная и судорожная реакция на происходящее. Парадокс ситуации заключается в том, что во многом процессы, которые привели к появлению Исламского государства, уже неоднократно происходили в недавней истории: и мировой, и самого региона Ближнего Востока. Ничего экзотического в появлении и становлении Исламского государства на самом деле нет. Уже поэтому ретроспективный взгляд на аналогичные сегодняшним события может во многом подсказать и разъяснить то, что кажется сегодня не совсем понятным и логичным. Прежде чем перейти собственно к тексту книги, я вынужден сделать предварительное отступление. Не только потому, что у каждой книги должно быть предисловие, а в первую очередь для того, чтобы попытаться объяснить смысл того, что будет изложено в этом тексте. Сам текст был написан довольно быстро: буквально за две недели, однако обдумывался он достаточно давно и долго — не менее трех лет. Дело здесь вот в чём. Владимир Путин в своем Послании Федеральному собранию 25 апреля 2005 года назвал распад Советского Союза крупнейшей геополитической катастрофой 20 века. Естественно, нет никаких сомнений в правоте этой оценки, тем более для нас — жителей и бывших граждан СССР.
Однако мы живем еще в одну эпоху, в которой происходит менее заметный, но еще более тектонический процесс катастрофы, происходящей с глобальным миром, установившимся после крушения Советского Союза. Причина этой катастрофы была названа довольно давно и описана весьма детально разными исследователями и учеными. Сошлюсь на цитату Сергея Переслегина, благо он обладает способностью весьма кратко упаковывать сложные смыслы: «...Особенностью индустриальной экономики является ее принципиально кредитный характер, проще говоря – наличие ссудного процента. Это обстоятельство приводит, вопервых, к инфляции – возрастанию денежной массы и обесцениванию накопленных сокровищ. Во-вторых, к появлению в экономике инновационных элементов, созданию новых стоимостей. В-третьих, к экстенсивному росту рынков. Индустриальная экономика обречена расти. Через кризисы, через войны, через длинные циклы, но – обязательно расти. Для роста нужны ресурсы: сырье, люди и рынки. И то и другое, и третье подразумевает пространство, свободное от индустриального производства. И вся история индустриальной фазы – это своеобразный «бег к морю», к границам мира обитаемого. Мир оказался конечен, и волна индустриализации некогда выплеснувшаяся из Европы, «отразилась от его краев». Возникло стационарное состояние, не заключающее в себе никаких интенций пространственного развития...» Говоря иначе, кризис глобальной экономики (а значит, и глобального мира) объективно неизбежен и неотвратим в рамках существующей геоэкономической и соответствующей ей геополитической модели, ставшей основой нынешней версии глобального мира. Географическое пространство планеты конечно, а соответствующие современному уровню развития технологии не позволяют проводить экспансию в иные пространства — океан и космос, поддерживая экстенсивный рост глобальной экономики. Естественно, возникла необходимость построения моделей выхода из существующего кризиса, позволяющие обойти возникшее противоречие. Недостатка в них нет, однако, если отсеять заведомо нереализуемые и не выдерживающие сколь-либо серьезной критики, можно увидеть, что все они в конечном итоге сводятся буквально к нескольким построениям. Можно выделить три ключевых сценария, которые в разном виде и в разных комбинациях прослеживаются у разных исследователей. Первый сценарий — прямое решение. Грубое и неэффективное, невероятно затратное, однако оно уже имело место, и мы, собственно, живем в рамках последнего из этих решений. Это сценарий повторения накопленного ранее опыта через глобальную военную катастрофу, главной целью которой является перераспределение ресурсов в пользу победителей (что предопределяет бескомпромиссность глобальной войны и обязательное доведение ее до полной победы одной из сторон или коалиций сторон). Сопутствующей задачей глобальной войны является деструкция материальных ценностей: своеобразная «расчистка» строительной площадки для нового глобального мира. Два других сценария являются разными видами непрямого решения проблемы. Второй сценарий — выход из рамок индустриальной экономики и построение новой (в разном прочтении ее называют либо постиндустриальной, либо неоиндустриальной). Новая экономика, естественно, должна быть построена на новых принципах, которые исключают возникновение противоречия, связанного с необходимостью расширения индустриальной экономики и географически конечным миром. Естественно, что новая экономика будет иметь собственные проблемные места и свои уникальные противоречия — но пока нет общего понимания того, какой именно должна быть она (и соответствующая ей политическая картина мира), бесперспективно обсуждать ее проблемы и достоинства. Тем не менее, логика в этом сценарии присутствует — если нет возможности без глобальной войны разрешить возникший системный кризис, нужно создать новую систему, свободную от противоречий предыдущей. К сожалению, такой сценарий хотя и выглядит крайне соблазнительным, без катастрофы иного рода реализовать его невозможно по вполне объективным причинам.
Можно это проиллюстрировать известным примером исчезновения динозавров. По какой-то причине условия жизни на планете перестали соответствовать тем, в которых относительно комфортно существовали тысячи и тысячи разнообразных видов этих животных. Они практически мгновенно по любым историческим масштабам вымерли — и их ареал обитания заняли другие животные, для которых новые условия оказались вполне приемлемыми. Для этих животных (которые существовали и во времена динозавров) наступил расцвет, но для динозавров история всё равно закончилась трагически — буквально считанные единицы видов сумели приспособиться, выжить и видоизмениться. Мы сегодняшние в этом сценарии и есть те самые динозавры. Для какой-то будущей экономики и живущих в ней людей новый мир станет комфортным и просторным, но большинство нас обречены в процессе перехода остаться навсегда в прошлом. Речь не о массовом вымирании людей — речь идет о тотальной дезадаптации и социальном деклассировании огромных масс. Если, к примеру, будут созданы технологии производства мяса, не требующие современных методов выращивания скота (к примеру, выращивание белковой массы в каких-нибудь автоклавах), для всего человечества это будет благом — исчезнет угроза голода, животные белки станут более доступны. Однако для людей, занимающихся сегодня сельским хозяйством, это станет социальной катастрофой. Хорошо, если речь идет об отдельной отрасли и о не очень большой группе населения Земли. Различные программы социальной адаптации могут им помочь. Но при смене сценария развития глобальной экономики подобная судьба будет ожидать огромные массы населения всей планеты. Это и есть ключевая проблема такого сценария. Возможно, он будет описан гораздо более подробно и будут найдены способы преодоления видимых на поверхности проблем, но все они крайне сложны и серьезны, чтобы безоглядно проектировать новый мир согласно этого сценария. Пока, к сожалению, он выглядит не слишком разумным, так как в конечном итоге проектирует столь же катастрофические последствия, что и высокотехнологичный глобальный военный конфликт — даже если не учитывать применение оружия массового поражения. А в Третьей мировой войне его применение, пусть и на локальных уровнях, станет практически неизбежным. Поэтому второй сценарий — через стремительное (а оно не может быть иным — времени практически нет) проектное эволюционирование глобальной экономики — тоже не слишком впечатляет своей эффективностью, то есть соотношением затрат и возможного результата. Советские фантасты Стругацкие, которые могут считаться полноценными футурологами, исследовали эту проблему в своей книге «Волны гасят ветер», в которой эволюционировавшая часть человечества существовала параллельно остальному, после чего просто покинула Землю, оставив своих «прародителей» на прежней эволюционной ступени. К сожалению, сейчас улететь куда-то и оставить все проблемы позади невозможно. Говоря иначе, всеобщей эволюции в этом сценарии не предвидится — эволюционирует лишь небольшая часть нынешнего мира. Остальная все равно в том или ином виде обречена. Неизбежно произойдет классический двухстадийный процесс, известный по процессам взаимодействия структур — вблизи точки динамического равновесия произойдет разрушение предыдущей структуры, в которую затем будет индуцирована созданная в этот момент структура более высокого порядка. Но опять же, сугубо с житейской точки зрения, для привычного нам мира это все равно означает катастрофу и разрушение. На бытовом и житейском уровне это выльется в скачкообразный рост социальной энтропии — то есть, меры человеческого страдания, и львиную долю ресурсов, которые требуются для проектного строительства нового мира, придется затрачивать на преодоление этого страдания. Возникнет неустойчивая ситуация, когда ресурсный дефицит и неизбежные ошибки при воплощении проекта могут привести к краху проекта и неизбежной после этого общей деградации системы.
На самом деле не сказать, что даже такое крайне нежелательное развитие событий станет концом человечества. В обозримой истории уже были такие ситуации. Римская империя, достигнув системного кризиса в своем развитии, не смогла преодолеть противоречий роста и пала (вначале ее Западная часть) под натиском варваров, что привело к тысячелетию Средних веков, завершившихся лишь с эпохой Возрождения, которая смогла достичь лишь самой низкой точки развития Римской империи. Примерно так же сегодня молодая 20-летняя Россия гордо рапортует о том, что вышла на уровень развития СССР 1991 года, скромно умалчивая о том, что 1991 год — это год разрушения Советского Союза и самая низкая точка его развития перед крахом. Точка, с которой и была запущена «крупнейшая геополитическая катастрофа века». Однако есть и третий сценарий, и ряд признаков показывает, что в той или иной мере события начинают разворачиваться в его рамках. Этот сценарий — распад глобального рынка на несколько региональных. В своей статье «Распад «глобального мира»: как это будет» Михаил Хазин обобщенно пояснил суть происходящего: «...Основной действующий механизм распада мира на валютные зоны в нашей теории прописан достаточно чётко: снижение совокупного спроса в связи с невозможностью его поддерживать на уровне, существенно превышающем реально располагаемые доходы населения, приведёт к падению уровня разделения труда. Это, в свою очередь, уменьшит добавленную стоимость, создаваемую в экономике, что сделает нерентабельным поддержание глобальной инфраструктуры мировой системы разделения труда. И, соответственно, она распадётся на более «дешёвые» с точки зрения обслуживания фрагменты...» Хазин предполагает распад глобального мира на 5-6 региональных кластеров, причем это число может быть и меньшим, кроме того, он не исключает возможности дальнейшего распада и этих кластеров. «Сценарий распада» тоже сулит немало проблем, однако позволяет обойтись без катастрофических последствий первых двух ценой определенной деградации глобального рынка через снижение издержек на «обслуживание» меньших по своему размеру структур региональных кластеров. Этот сценарий не разрешает ключевой проблемы глобальной кредитной экономики — противоречия между экстенсивным ростом и конечностью пространства, однако позволяет выиграть время (оценочно от 50 лет до столетия, хотя верхняя планка выглядит достаточно завышенной) для того, чтобы осмыслить ситуацию и предложить иные решения в рамках возможно нового технологического уклада. Вот рамочно и очень схематично как выглядит разворачивающаяся перед нами катастрофа глобального мира, в котором мы сегодня живем. Мы видим ее, мы ее ощущаем, но осознать во всем ее пространстве мы попросту не в состоянии в силу глобальности происходящего, а также в силу того, что современное человечество еще никогда не сталкивалось в своей известной истории перед такой проблемой. Я был обязан сделать это отступление вот для чего. Из сказанного можно сделать много разных выводов, но я не зря упомянул слово «тектонический» для обозначения разворачивающегося процесса ликвидации глобального мира. Во многом происходящее можно в какой-то степени уподобить распаду первичного материка Пангеи на нынешние материки. Этот процесс в итоге обеспечил устойчивость планеты, создал современный ее облик. Однако рифтогенез вызвал появление зон разлома земной коры, зон сейсмической активности в окраинных зонах материковых плит. Понятно, что аналогия довольно условна, как и все аналогии, однако вне всякого сомнения, процесс распада глобального мира на кластеры неизбежно вызовет возникновение пограничных между ними зон, где процессы распада приобретут катастрофический и во многом неподконтрольный никому характер. Собственно, мы уже являемся свидетелями начала этого процесса. Начавшийся этап строительства обособленных региональных рынков
и валютных зон вызвал катастрофы и войны на их окраинах. Арабская весна, война на Украине, возможные потрясения в Центральной Азии, на Кавказе — все эти конфликты расположены как раз в зонах, промежуточных создаваемым кластерам. По факту процессы, протекающие в этих зонах, носят достаточно однотипный характер: распадаются и разрушаются ранее стабильные или квазистабильные государства и режимы, на их территории происходят конфликты малой и даже средней интенсивности, в которые вовлечены десятки и сотни тысяч человек. Создаются зародыши новых протогосударств, хотя и «старые» в ходе этой борьбы имеют немалый шанс сохраниться в относительно стабильном виде. Можно привести пример Египта, который прошел практически через те же стадии майданной «революции достоинства», что и Украина, однако сумел справиться с ситуацией и вернуть всё на относительно прежние позиции. Борьба еще не завершена, однако шанс на сохранение Египта в его прежнем виде достаточно высок. Вопрос теперь заключается лишь в том, сумеет ли египетская элита сделать выводы и разрешить накопленные противоречия, которые и привели страну на грань коллапса. В то же время Ливия, Сирия, Судан, Йемен, Ирак находятся в состоянии перманентного распада. К опасной черте подходят аравийские монархии, которые могут не справиться с йеменским кризисом и шиитскими волнениями на своих территориях. Неизвестна пока судьба Афганистана, трудно прогнозировать, какое развитие обстановки ожидает бывшие республики Советской Средней Азии. Не исключено, если процессы в этих странах выйдут из-под контроля, нестабильность будет распространяться дальше — на относительно стабильные сегодня территории Южной и Восточной Европы, Казахстана, Киргизии, Узбекистана, Пакистана и конечно же, России. Украинский кризис впрямую ставит под вопрос стабильность в Восточной и даже Западной Европе. В этом смысле крайне важным представляется обратный процесс: создание на территориях, охваченных сегодня хаосом, зародышей будущих государств, которые объективно будут заинтересованы в стабилизации обстановки и создании связей или даже вхождению в создающиеся региональные рынки на тех или иных ассоциированных условиях. Здесь можно (и нужно) беспристрастно оценить всю совокупность происходящих общих для всех процессов, однако вывод, который и вынудил меня взяться за столь неоднозначную тему, как та, что затронута в этой книге, я бы сделал следующий: процессы, происходящие на периферийных по отношению к создающимся региональным рынкам территориях, в общих чертах имеют схожий характер. Естественно, с учетом своей специфики, разной для каждой из стран, которые сейчас проходят через этап демонтажа и пересборки, однако в целом эти процессы выглядят достаточно однотипными. Попытка обобщить их на примере нескольких примеров, сравнить конфликты, проходящие сейчас в «зонах разлома» и попытаться найти в них общие закономерности развития, выглядит совершенно нелишней. Темой книги является наиболее острый на сегодняшний день конфликт: конфликт в Ираке и Сирии, ключевым субъектом которого является Исламское государство Ирака и Леванта ИГИЛ. Этот конфликт непосредственно связан с Россией хотя бы потому, что происходят на границе создаваемого Россией и ее союзниками по Евразийскому экономическому союзу. Если ситуация вокруг этого конфликта не будет разрешена в сторону его стабилизации и умиротворения (причем реального, а не временного или имитационного), в этом случае вероятность перетекания конфликта на нашу территорию существенно возрастает. Не только на нашу, естественно — экспансия Исламского государства является вполне объективным процессом, о котором подробнее будет сказано ниже, но нас, безусловно, в большей степени интересуют риски для нас. Объективно в наших интересах, чтобы этот конфликт завершился созданием стабильной или по крайней мере относительно устойчивой системы. Это может быть возвращение к прежним государствам и военно-политическим поражением проекта Исламского государства с последующей «работой над ошибками» в рамках выстоявших
«старых» государств. Такая «работа» должна разрешить противоречия, вызвавшие возникновение вооруженных конфликтов на их территориях. Однако в рамках такого подхода для нас может оказаться вполне приемлемой победа Исламского государства в том случае, если она завершится в итоге созданием некого государственного образования, которое могло бы стать относительно стабильной пограничной периферией нашей экономической зоны. Я пока не стану касаться темы устойчивости столь небольших государственных образований, которые неизбежно столкнутся с территориальной и ресурсной недостаточностью, что в свою очередь делает их существование крайне проблематичным — об этом речь пойдет ниже. Пока это лишь постановка вопроса. Перед тем, как писать эту книгу, я предполагал объединить в ней два конфликта — на Ближнем Востоке и Украине. Слишком близки друг другу причины, способствовавшие их возникновению, слишком похожи процессы, которые идут уже в конфликтной стадии — в общем, аналогии имеют слишком явный характер, чтобы не замечать их. Однако в ходе работы я пришел к выводу, что все-таки есть смысл разделить их, и описать войну на Донбассе отдельно. Почему — отдельная тема, возможно, что впоследствии, после того, как будут описаны эти две войны, можно будет вернуться к идее сравнительного их обзора, анализа и выводов — но пока я все-таки решил «сузить» тему. Безусловно, она выглядит слишком обширной, чтобы попытаться раскрыть ее в одной, пусть даже и очень «толстой» книге, но я считаю себя обязанным начать ее хотя бы потому, что тема распада (стихийного или проектного) нынешнего миропорядка и связанных с ним катаклизмов крайне важна. Я полагаю, что для нашей страны эти процессы могут в ближайшем обозримом будущем выйти из разряда умозрительных и теоретических построений в совершенно практическую плоскость. Очень не хочется, чтобы строго в соответствии с методическими разработками на нашу землю пришли "цветные" перевороты и сопутствующие им события. Хочется надеяться, что изложение сценариев развития ситуации поможет сломать их и не допустить возникновения в России еще одной территории катастрофы.
Исламское Государство. История Любая попытка объяснить феномен Исламского государства невозможна без хотя бы рамочного изложения истории этого террористического объединения, которое к сегодняшнему дню прошло ряд этапов своего развития и трансформировалось в квазигосударство, обладающее немалым количеством государственных атрибутов кроме, пожалуй, международного признания. Немало реальных государств по своей дееспособности выглядят куда как слабее Исламского государства, однако формально мы будем придерживаться официальной точки зрения на это образование, как террористическую группировку. Кстати, выполняя требования российского законодательства, обязан сообщить, что Исламское государство (ИГ) запрещено в России.
С историей Исламского государства есть немало проблем, впрочем, вполне традиционных для любых подобных организаций, объединений и группировок. Его история фрагментарна, во многом внутренне противоречива и неполна. Часть сведений об ИГ выглядит недостоверными, немалая часть — неподтвержденными. Вынужден сделать такую оговорку, чтобы заранее уточнить, что в отдельных моментах известная или реконструированная история Исламского государства может быть весьма далека от событий, происходивших в реальности. Для целей этой книги это, впрочем, не слишком существенно, хотя определенные детали и события являются ключевыми, поэтому их описание проверялось максимально тщательно, возможные нестыковки и неточности отбрасывались. К сожалению, все равно частично приходится действовать методами конспирологии — то есть, реконструкцией событий по известным «входящим» и «выходным» данным. Нужно отметить, что конспирология при всех сомнениях, которые сопровождают её, вполне работающий метод познания, если не увлекаться выходящими за рамки разумного моделями на ее основе.
В общем-то, ничего необычного в подобной ситуации существования мифов и недостоверной истории современных нам событий нет. События на Юго-Востоке Украины, которые происходят прямо на наших глазах, при том, что освещаются практически в реальном времени и со многих точек зрения, приобретают во многом мифические оттенки. Отчасти это связано с поляризацией точек зрения на происходящее, напрочь отвергающих друг друга, а потому мешающих объективно рассматривать картину происходящего в целом. Отчасти речь идет о намеренном дезинформировании или создании сознательно лживых версий и интерпретаций событий. Такая заданность, безусловно, серьезно искажает реальность, однако это совершенно не интересует распространителей подобной лжи. Примерно в том же ключе работают и многие откровенно ангажированные пропагандисты — в общем, вместо достоверной истории событий мы уже имеем ряд весьма устойчивых мифов, которые мало соответствуют происходящему. С такими же подходами можно столкнуться и в ситуации с Исламским государством. Официальная точка зрения, бытующая в нашей стране, что ИГ было создано чуть ли не под полным контролем Соединенных Штатов Америки, заведомо сужает поле для исследований, вынуждая оппонировать ей, выходя при этом в маргинальное поле. Недобросовестные исследователи и журналисты, вооруженные заранее заданным ответом, вольно или невольно искажают реальность, давая ей неверную интерпретацию и тем самым неверно описывая происходящее. К сожалению, я вынужден сделать подобную оговорку для того, чтобы заранее предупредить о сложностях, с которыми приходится сталкиваться при попытках более-менее объективно, без изначально запрограммированного результата, разобраться с событиями и процессами, действующими субъектами которых являются столь неоднозначные организации и люди. Мы будем сталкиваться с этим на протяжении всей книги, поэтому полагаю, что вынужденная оговорка, безусловно, оправдана. Исламское государство (ИГ, Ад-Даулят аль-Исламийя) известна под разными наименованиями, поэтому здесь я буду называть ее либо Исламским государством, либо ИГИЛ (Исламское государство Ирака и Леванта). На Ближнем Востоке принято наименование «Да'иш». Точной даты создания «прародителя» ИГ нет. Считается, что первоначальной организацией, которая и стала им, является небольшая группа «Джамаат-аль-Таухид ва-иДжихад». Она являлась классической радикальной группировкой, без каких-либо выдающихся достижений и особенностей. Десятки таких группировок численностью от нескольких человек до сотен оперировали в Ираке и во время между двумя иракскими войнами, и в особенности после второй войны, которая и привела к краху режима Саддама Хусейна. Структура всех этих группировок имела четко выраженный сетевой характер, что полностью соответствовало специфике их создания и действий. В условиях подполья личные связи и доверие членов группировки друг к другу играют исключительно важное значение, кроме того, развитые родственные и племенные связи позволяли выходцам из небольшого района страны опираться на него, как на базу, действуя в «рейдовом» режиме набегов на цели, выбранные ими в качестве объектов нападения. Эффективность действий таких группировок невелика, однако никакая «Аль-Кайеда» не сделала больше для всплеска терроризма в Ираке (да и во всем регионе Ближнего Востока), чем катастрофическая политика Соединенных Штатов. Это отдельная тема, но не упомянуть ее решительно невозможно. Одержимые своей идеей привнесения норм и ценностей демократии (в американском, понятно, прочтении) в оккупированные ими страны, США совершенно не учитывают специфику и особенности «демократизируемых» территорий. В Ираке они разрушили сложившийся и довольно устойчивый баланс между народами и конфессиями Ирака, где сунниты являлись элитой страны, будучи меньшинством. Такая ситуация сложилась исторически примерно по той же схеме, по которой стало правящим
алавитское меньшинство в соседней Сирии. Дело в том, что у изгоев и меньшинств в странах Ближнего Востока крайне мало возможностей для продвижения вверх по социальной лестнице, и они вынуждены заниматься непрестижными профессиями, к числу которых в колониальной и постколониальной истории этих стран относилась служба в армии, полиции, спецслужбах. Таким образом сложилась весьма заметная диспропорция представительства меньшинств в силовых структурах, и после серии коротких, но весьма ожесточенных переворотов и революций в послевоенное время к власти пришли как раз «силовики». По этому или близким к ним сценариям к власти в значительной части арабских стран пришли к власти военные, которые довольно быстро смогли предложить общественный договор большинству своих государств: лояльность в обмен на безопасность. Естественно, что в силу традиций и специфики организации обществ Востока режимы в арабских странах мало напоминали демократию с точки зрения Запада — но в конце концов, они и не были Западом, чтобы соответствовать каким-то его нормам. В Ираке суннитское меньшинство стало ключевой группой общества, и насильственное внедрение западных стандартов демократии после победы коалиции НАТО над режимом Саддама Хусейна, при которых на всеобщих выборах без вариантов у власти оказалось шиитское правительство, не могло не вызвать жесткий протест суннитов. Кроме того, оккупационная администрация полностью дезинтегрировала всю прежнюю силовую структуру Ирака — армию, полицию, спецслужбы, чем автоматически обрушила криминальную и политическую обстановку в стране. Запрещенная партия Баас и ее члены неизбежно стали весьма серьезной базой иракского Сопротивления. По некоторым данным, на сегодня под рукой «Высшего командования джихада и освобождения» - чисто баасистской группировки — находится до 180 тысяч человек, значительная часть которых — деклассированные члены партии и структур управления саддамовского Ирака. Далеко не все из этих людей воюет сегодня в рядах боевых отрядов ИГИЛ, однако все они являются той социальной базой (точнее, частью её), на которую опирается Исламское государство. Ниже я вернусь к «Высшему командованию», как любопытной и ключевой для понимания природы «Исламского государства Ирака и Леванта» ИГИЛ организации. Можно пока лишь упомянуть ее и отметить, что практически всё, происходящее сейчас в Ираке, так или иначе, но происходит по проектам и планам этой организации и её руководителя — Иззата Ибрагима ад-Дури, убитого (по крайней мере, официально это утверждается Багдадом) 17 апреля 2015 года в городе Тикрите провинции Салах-эд-Дин. Параллельно условно светскому баасистскому «Высшему командованию джихада и освобождения» в Ираке развернула свою деятельность «Аль-Кайеда», которая во многом является подконтрольным проектом ЦРУ Соединенных Штатов, однако не стоит преуменьшать и ее самостоятельность. В рамках логики действий «Аль-Кайеда» попыталась собрать воедино разрозненные сетевые группировки исламистской направленности, и для начала создала под руководством иорданца Абу Мусаба аз-Заркави свое иракское отделение под условным названием «АльКайеда Ирака» (она же называлась и «Аль-Кайедой Месопотамии», и «Аль-Кайедой земли двух рек (или Междуречья)». Именно аз-Заркави и стал «мотором» объединения исламистских группировок, однако его гибель в 2006 году во многом изменила первоначальные планы строительства исламистского террористического подполья. Дело в том, что идея объединения сетевых структур выглядит во многом декларативной — в реальности даже после заявленного "объединения" все группировки продолжают автономно действовать в тех же районах своего базирования, что и ранее. Однако бесструктурное управление (единственно возможное в таких условиях) через финансирование и поддержку этих группировок из единого центра позволяет выстроить двухзвенную сетевую структуру с элементами иерархии. Верхним звеном такой иерархии выступает особая группа, которую условно можно назвать штабом. Именно штаб вносит упорядочивающие процессы в деятельность разрозненных сетевых террористических
группировок, заставляет через управляющие контуры снабжения и обеспечения действовать их согласно планов совместных действий. Такой штабной структурой стал «Совет моджахедов шуры» - что в общем и целом отвечает логике процесса строительства иррегулярных вооруженных сил, которую кратко можно оценить, как непрерывную цепочку: создание группировок — война между командирами — совет командиров с функциями штаба — единое командование и отдельный от него штаб. Пройдя такой путь, любая иррегулярная структура получает возможность трансформации в квази-регулярные, а в случае необходимости — и полностью регулярные вооруженные формирования, и обратно в иррегулярные. Таким образом приобретается дополнительная гибкость в подходах, что сказывается на эффективности действий террористических группировок. Универсальность этого процесса подтвержается его существованием во время Донбасского восстания на его первом этапе: точно так же ополчение Донбасса представляло из себя конгломерат партизанских отрядов, командиры которых слабо взаимодействовали друг с другом, однако после прихода Славянской бригады в Донецк процесс создания дееспособного совета командиров был резко ускорен. Если вернуться к ИГИЛ, то подобный подход был весьма блестяще продемонстрирован уже во время войны в Сирии, где группировка «Джебхат ан-Нусра», созданная как сирийское отделение ИГИЛ, численностью порядка 5 тысяч человек, оперировала на весьма обширном театре военных действий, разбившись на отряды численностью от 50 до 100 человек. Такое построение позволяло решать тактические задачи, не требующие высокой квалификации командиров этих отрядов. При этом в случае необходимости отряды легко сливались в многочисленные группы для решения задач более высокого уровня, беспроблемно разбиваясь вновь на исходные группировки после выполнения задачи (или неудачи при ее решении). Такая особенность действий «Джебхат ан-Нусры» позволяла ей в случае необходимости подчинять себе союзные отряды, действующие в зоне их ответственности, выступая кристаллизующим началом. Естественным ограничением численности такого соединения становилась квалификация командования: как правило, действия уровня выше батальоннного были практически не по силам теоретически неподготовленным командирам боевиков. Опять же, возвращаясь к аналогичным процессам на Донбассе, можно отметить, что именно низкая квалификация командного состава ополчения, ВСУ и карательных батальонов не позволяла им проводить качественные операции полкового уровня и выше. Сочетание классических партизанских иррегулярных и частично регулярных действий существенно повышает эффективность «Джебхат ан-Нусры» и других группировок, перешедших на подобный двухзвенный организационный уровень своего построения. Гибель аз-Завахири во многом приостановила развитие структуры исламистского подполья в избранном им направлении, но основа осталась и продолжает действовать по сей день. Аз-Завахири «наследовал» Абу Айюб аль-Масри, который сумел завершить процесс объединения мелких и средних группировок, и в 2006 году вместе с Абу Омаром аль-Багдади возглавил «Исламское государство Ирака» - прямого предшественника ИГИЛ. Здесь есть смысл на время остановиться в описании истории Исламского государства и обратиться к важнейшему для понимания происходящего вопросу. «Аль-Кайеда» в общем и целом обладает определенной идеологией, суть которой заключается в возвращении к истокам ислама как антитезе разлагающего исламское общество западного влияния. Идеология «Аль-Кайеды» при этом носит вполне конкретный характер — так как исламский мир атакован современными западными «крестоносцами», он должен защитить свои ценности и вести борьбу с агрессором, временно отказавшись от разногласий внутри самого исламского мира. Целью борьбы является изгнание тлетворного западного влияния, возврат к истинным ценностям и построение на этой основе нового Халифата.
Однако эта идеология в своем практическом приложении изначально выглядит неубедительной: являясь по сути сугубо оборонительной, она подразумевает борьбу ради борьбы. Такая стратегия не предполагает решительных целей и является бесконечной. Не стоит даже детализировать ущербность такого подхода. Бесконечная война требует бесконечных ресурсов и бесконечного времени. Собственно, именно поэтому «Аль-Кайеда» стала важнейшим инструментом ЦРУ США в деле перманентной дестабилизации обстановки на важных для него территориях и регионах. Безвекторность и отсутствие внятной конечной цели помогает манипулировать текущей деятельностью любой протестной структуры — не только на Ближнем Востоке. Примерно такая же технология управления была продемонстрирована кремлевскими политтехнологами во время протестов 2011-2012 годов, названных «болотными». Создав «болотную оппозицию» в виде движения «Белая лента», Кремль первым делом озаботился насыщением ее руководства абсолютно подконтрольными и не имеющими никакой позитивной программы действий политическими маргиналами, собиравшими ранее буквально несколько сот своих сторонников на различных акциях. Тем самым весь протест ушел «в свисток», а конкретная тактическая задача — проведение выборов Думы и Президента — была решена с требуемым результатом, так как безвекторная карманная «оппозиция» единственное, что смогла продемонстрировать — свою полную несостоятельность и ничтожность, на фоне которых кандидат от власти прошел, что называется, на ура. Так же, но на гораздо более высоком уровне, американцы работают с террористическими группировками по всему миру, стараясь обессмыслить их реальные цели и вынудить действовать по принципу «цель ничто, движение — всё». Отсутствие вектора позволяет выстраивать перед террористическими группировками некие «коридоры», в рамках которых действия террористов позволяют американцам манипулировать ими. В этом смысле группировка «Исламское государство Ирака» не представляла никакой опасности политике Соединенных Штатов в регионе в связи с тем, что хотя и ориентировалась на радикальный ислам (или ваххабизм), но не имея конкретных целей, не могла их реализовать. Несмотря на отдельные тактические и даже оперативные неудачи, ставка США на радикальный ислам в его ваххабитском прочтении со времен Афганской войны 1979-1988 годов была во многом удачной с точки зрения стратегии «войн по доверенности», когда непрямые методы ведения войн со своими противниками (в первую очередь СССР) позволяли США находиться «над схваткой» и регулировать интенсивность конфликтов, находясь по отношению к ним извне. Однако подняв «на щит» ваххабизм, который к середине 20 века во многом превратился в реликт ушедшей эпохи, придав ему всеобщий характер вместо ранее занимавшегося им очень локального места, Соединенные Штаты, как это всегда бывает, не смогли удержать процесс под своим полным контролем. Почему это произошло, требует отдельного и довольно подробного изложения, в котором нужно более подробно осветить природу этого течения в современном исламе. Ваххабизм — религиозное течение или практическое руководство к действию? Сегодня широко распространены термины «исламский фундаментализм», «исламизм». Зачастую их используют как синонимы. Однако эти понятия совершенно неравнозначны, имеют принципиально разную природу и описывают совершенно разные явления. Фундаментализм в общем виде является чисто религиозным понятием, не зависящим от религиозной принадлежности. Он означает незыблемость веры, строгое и неукоснительное соблюдение этических и правовых религиозных норм, исполнение предписаний, вытекающих из фундаментальных (базовых) источников веры. Исламский фундаментализм — это термин, говорящий лишь о том, к какой именно религии относятся эти воззрения. Сам по себе исламский фундаментализм не может являться движущей силой террора, это лишь
определённый набор взглядов. Его можно использовать и для созидания, и для разрушения, и для консервации существующего положения. Светским аналогом фундаментализма обычно выступает консерватизм, имеющий практически те же самые цели, что и религиозный фундаментализм, однако не связан критически с их религиозным наполнением. Исламизм — это принципиально иное явление в первую очередь политического порядка, означающее использование фундаментальных исламских воззрений для ведения политической борьбы и достижения политических результатов. Поэтому говоря об исламском фундаментализме, мы ведём речь только о религиозной стороне вопроса. Исламизм же — это и есть та категория, которая используется радикальными сторонниками фундаментальных воззрений для достижения своих политических целей. Радикализм в крайнем его проявлении выливается в терроризм. Грань между этими понятиями, безусловно, довольно тонка. Но она существует, и поэтому чёткость формулировок, которая не слишком важна в повседневной полемике, обязательна, если речь идёт о попытках понять суть явления. Именно в политической плоскости нужно искать отличия между разными исламистскими течениями и организациями. Политические цели, которые они ставят перед собой, могут серьёзно не совпадать. Поэтому не совпадают пути, методы и тактические приёмы различных исламистских течений и организаций при достижении своих целей. Как пример, я могу привести различие между Аль-Кайедой и ИГИЛ, которые руководствуются именно ваххабизмом, как практическим руководством к действию. Ниже я это различие рассмотрю более подробно, здесь достаточно упомянуть о нем. Идеология АльКайеды — борьба с Западом и его тлетворным влиянием. Идеология ИГИЛ исходит из существования «дальнего врага» — Запада — и «ближнего» врага — «отступников» в странах исламского мира. «Ближние» враги являются приоритетом в борьбе. После того, как они будут повержены — наступит черед «дальних». Это отличие в целях привело к жесткому противостоянию двух ключевых террористических группировок современного мира, которое сегодня ведется от Пакистана до территории Нигерии. Ваххабизм не стал создавать собственную религиозную систему взглядов, а использовал уже существующую ханбалистскую версию толкования ислама, стал одним из самых ранних проявлений исламизма в его современном понимании. Агрессивное практическое руководство к действию, опирающееся на культ насилия и на сознательную примитивизацию всех своих воззрений, упрощение понятийного аппарата, создание на базе священных текстов краткого цитатника сделали ваххабизм вполне доступным для очень широких слоёв населения Аравии. Нужно понимать, что ваххабизм создавался в совершенно конкретном историческом контексте и был ориентирован на совершенно четкую целевую аудиторию, населяющую Аравию, а точнее — ее конкретную историческую область Неджд. Живущие в тяжелейших климатических условиях пустынные жители не могли позволить себе тратить время на изучение сложных метафизических философских воззрений ислама, им требовалось предельно упрощенная картина окружающего мира, в которой они могли найти свое место. В своём аравийском исполнении ваххабизм оказался востребованным в первую очередь как идеология сборки единого аравийского государства. Идеология оказалась очень устойчивой и жизнеспособной. Несмотря на крушение первых двух государств династии альСаудов, в третий раз под теми же знамёнами ваххабитской идеологии Абдель-Азиз аль-Сауд всё-таки сумел собрать на территории полуострова единое государство. Созданный в Аравии и для Аравии ваххабизм однозначно оказался прогрессивным явлением для достижения конкретной поставленной перед ним населением и знатью Неджда задачи. Однако прогресс был немедленно прекращен после того, как государство было создано и прошло свой первый этап становления. Последующие этапы выявили неустранимые проблемы ваххабизма, как государственной идеологии. Государство аль-Саудов практически
сразу столкнулось с проблемой предельной негибкости и совершенной недоговороспособности ваххабизма для нормального функционирования и деятельности государства. Чтобы понять эти две стороны ваххабизма, потребуется рассмотреть — пусть кратко и ретроспективно — его становление в качестве идеологии, не затрагивая религиозную составляющую этого течения. Объединение Аравии и создание первого королевства династии аль-Саудов стало возможным через создание союза между прозорливым и умным правителем Неджда Мохаммедом Ибн Саудом и шейхом Мохаммедом Абд аль-Ваххабом, в котором Ибн Сауд олицетворял светский фактор этой унии, а Абд аль-Ваххаб — религиозно-идеологический. Светский правитель Неджда нуждался в духовном освящении идеи объединения племён Неджда, а затем и других регионов Аравийского полуострова, Мохаммед Абд альВаххаб получал покровительство власти и возможность распространения своих идей. Объективная необходимость объединения Аравии заключалась в крайне тяжелых природно-климатических условиях, которые делали ведение нормальной экономической деятельности невероятно сложным занятием. Мизерное количество пригодных к обработке земель, жаркий климат и короткий, но чрезвычайно бурный период дождей, которые приводили к катастрофическим потокам воды по руслам вади (так называются русла сезонных рек в пустынных областях Ближнего Востока и Северной Африки), не давали возможности производить прибавочный продукт в необходимом количестве. Отсутствие достаточных пастбищных площадей ограничивало поголовье скота. Всё это в совокупности приводило к стагнации развития и консервировало сложившийся уклад жизни. Высокая рождаемость при значительных колебаниях детской смертности создавала постоянный риск перенаселения в благоприятные периоды, которое превращалось в экономическую катастрофу в период неблагоприятных природных условий. Это приводило к постоянному образованию «лишних» людей и способствовало их «выдавливанию» в пустыню — так называемую номадизацию (от слова «номад» - пустыня). Номадизация и оседлость были разнонаправленными процессами, создававшими противоречие, которое становилось постоянной причиной кризисов в пустыне. Выдавленные в пустыню люди были вынуждены выживать, создавая банды грабителей, обеспечивающих своё существование грабежом караванов, налетами на скотоводов и земледельцев. Бесконечные набеги превратились во второй после климатических условий неблагоприятный фактор для развития экономической деятельности в оазисах Аравии, разрушая связность между ними и внешними по отношению к Аравии странами. Слабая государственная власть в оазисах Аравии находилась в зародышевом состоянии, имущественное расслоение было незначительным, племенная знать обладала слишком малыми ресурсами для обеспечения безопасности на дорогах, создания полноценно работающей судебной системы, охраны территорий от набегов внешних врагов. Легитимность власти была невысокой и держалась в основном на традициях. Поэтому спонтанное возникновение лидера, который мог призвать к объединению разных кланов и племен, было практически невозможным. Л.С.Васильев в своём труде «История религий Востока» пишет: «...религия на Востоке всегда делала ставку на стабильность, консервацию существующей нормы, сохранение социально-политического статус-кво. Во многом обусловленная именно религией внутренняя стабильность, препятствовавшая структурному обновлению и активизации частнособственнического начала, мешала развитию Востока, заставляя его веками топтаться на месте. Вторжение европейского капитала и колониальные захваты дали толчок разложению старой структуры и медленному, крайне болезненному созданию новой. Болезненному потому, что внутренне восточные общества оказались недостаточно подготовленными к кардинальной трансформации такого рода...»
Учение Абд аль-Ваххаба, таким образом, стало своеобразной реакцией на вестернизацию, начало болезненной трансформации исламского традиционалистского общества. Маркс, говоря об «азиатском способе производства», не обладал в XIX веке всей полнотой знаний о Востоке, но вслед за Гегелем совершенно верно уловил главные особенности Востока: слабость индивида перед государством и олицетворяющим его деспотом, существенную ограниченность роли частного сектора и товарно-денежных отношений. Из этого вытекала совершенно иная, чем в Европе, социальная структура, политические и иные институты. Разложение ближневосточной региональной сверхдержавы Османской империи вело к тому, что на пограничных с Европой территориях началась экспансия европейского образа жизни, переформатирование всей системы взаимоотношений, глубокая трансформация цивилизационной сущности исламского общества. Свирепость, с которой ваххабиты 18 века искореняли вольность нравов священных городов Мекки и Медины, вполне показательна — именно западное побережье Аравии ориентировалось на столичные нравы Османской империи, которые вгоняли в неистовство фундаментальных адептов нового Учения. Ибн Сауд первым и единственным среди всей недждийской знати увидел в Абд альВаххабе и его учении инструмент для объединения племён Неджда. Задачей Абд аль-Ваххаба в созданной унии была легитимация претензий Ибн Сауда вначале на верховную власть в Неджде и его прав на объединение всех недждийских племён, а затем и на всём полуострове. Авторитет Мохаммеда Абд аль-Ваххаба среди новообращенной паствы был чрезвычайно высок благодаря простоте понимания его идей и воззрений. Агрессивные и воинственные последователи его учения вполне восторженно восприняли идею объединения под знамёнами Саудов для ведения священной войны, которая на совершенно законных основаниях давала им право обогащаться за счёт побеждённых. Священная война давала возможность сохранить свою цивилизационную идентичность народам, столкнувшимся с агрессивным и молодым европейским колониализмом, который к середине 18 века находился в прекрасной форме, получил опыт агрессии и подавления иных цивилизаций. Ещё одной важной особенностью учения Абд-аль-Ваххаба являлось его обоснование подчинения эксплуатируемых классов своим правителям. Декларируя построение гармоничного социального общества, учение аль-Ваххаба упорядочивало угнетение, вводя его в определённые рамки и регламентируя обязанности всех социальных групп. С одной стороны такой подход вызывал одобрение самих угнетённых, которые видели в учении меньшее зло по сравнению с произволом власти и эксплуататоров. С другой — обеспечивал необходимую легитимацию действий власти по отношению к подчинённым слоям населения и грозил неотвратимостью наказания восставшим против гнета властей. Небольшое отступление. Сегодня на территориях, подконтрольных Исламскому государству, наблюдается ровно та же картина: введенные жесточайшие нормы шариата для населения оккупированных территорий оказались менее жесткими и более щадящими, чем традиционная восточная безбрежная коррупция и произвол местных и центральных властей. Предприниматели и торговцы в Исламском государстве столкнулись с тем, что общие суммы налогов, поборов и взяток сократились в несколько раз. Естественно, что упорядоченное угнетение в таком случае выглядит для них более предпочтительным, чем прежний произвол. Предельная жёсткость воззрений учения Абд аль-Ваххаба, позволяющая применять принцип целесообразности, не вдаваясь в доказательство неверия (куфр) или многобожества (ширк) своих противников, его агрессивность и практически полная вседозволенность по отношению ко всем противникам привели к тому, что негласные правила ведения пустынных войн сменились почти полным их отрицанием. Воинам Ибн Сауда позволялось всё. Адепты нового учения стали ударным кулаком династии, с помощью которого она сокрушала своих противников. (В скобках опять же отмечу, что все сказанное выше имеет своё отражение и в сегодняшнем дне. Светские панарабские или националистические режимы в странах Ближнего и Среднего Востока, Северной Африки способствовали разложению
традиционного исламского общества. При этом в конечном итоге все эти проекты оказались неспособными к развитию. Причин у такого печального итога много, но главный вывод из сказанного заключается в том, что крах светских проектов вызвал «откат» и возрождение традиционалистских консервативных политических течений, сделавших ставку на возрождение ислама, как ответ на неудачу светских и во многом социалистических проектов. Первым звонком стала революция 1979 года в Иране, итогом которой стало построение ультраконсервативного клерикального режима. В каком-то смысле произошедшее было воспринято как некое исключение, однако затем возникло практически аналогичное ему по сути государство талибов в Афганистане, а в 2011 году началась Арабская весна, которая и стала толчком к полному переформатированию региона. Стоит отметить, что и сегодня все правила и нормы ведения войн отброшены — неоваххабиты не просто жестоки, они берут террор на вооружение, как инструмент управления для перестройки психики населения захваченных ими территорий. Сегодняшние события настолько близко похожи на те, которые сопровождали этапы строительства Саудовского государства и расцвет ваххабизма, что исторические аналогии просто бросаются в глаза) Возвратимся к событиям на Аравийском полуострове в 18 веке. Абд аль-Ваххаб обосновал и потребовал отменить добровольный характер закята (пожертвований). Централизованно собираемый закят стал финансовым ресурсом Ибн Сауда, так же как и его доля от добычи. Тем самым была создана пусть и в зачаточном виде, но вполне работающая налоговая система, которая позволила недждийскому правителю сконцентрировать в своих руках ресурсы, недоступные остальным пустынным шейхам, что немедленно поставило его в заведомо преимущественное положение по сравнению с ними. После возникновения в центре Аравии первого государства Саудов население очень быстро ощутило целый ряд положительных последствий — в первую очередь, существенно оздоровилась ситуация с грабежами на дорогах и набегами бандитов. Это в значительной степени благоприятно отразилось на авторитете как Ибн Сауда, так и Абд аль-Ваххаба. Настолько благоприятно, что даже после их смерти и после крушения первого государства аль-Саудов в результате войны с экспедиционным корпусом османского военачальника Мухаммеда Али Паши, население с воодушевлением встретило воссоздание второй версии государства аль-Саудов, которое как и первое, смогло просуществовать около семи десятилетий. Однако самую основную проверку на прочность уния между секулярной и религиозноидеологической ветвями этого союза выдержала во время сборки третьей версии Аравийского государства. Основатель нынешнего Королевства Абд аль-Азиз ибн Сауд, опираясь на религиозный авторитет клана Аш-Шейх, потомков Абд аль-Ваххаба, сумел в короткий срок создать движение ихванов (религиозное военное ополчение), и в очередной раз в после непростой и жестокой пустынной войны в 1932 году провозгласил создание Саудовской Аравии.
Почти два столетия — с середины 18 почти по середину 20 века — продолжалась борьба за объединение исторических областей полуострова, и всё это время идеологией объединения продолжало оставаться учение Мохаммеда Абд аль-Ваххаба. Уже поэтому нельзя не видеть, что ваххабизм как политическая идеология являлась очень действенным инструментом, с помощью которого была произведена сборка мощного централизованного государственного образования, способного противостоять разрушительному воздействию чуждой цивилизации. Эта особенность Учения крайне важна для дальнейшего понимания его роли в сегодняшнем мире, и некоторая стагнация Саудовской Аравии после своего образования и утверждения своей состоятельности не должна никого обманывать. Целью сборки этого государства было не развитие через экспансию, а консервация, и как только эта цель была достигнута, необходимость в агрессивной идеологии монтажа государственности стала излишней. Агрессивность учения сопровождалась преимуществами, которое оно давало взявшим его на вооружение традиционалистским силам. Немаловажным являлось идеологическое оправдание действий адептов учения. Принявшие учение могли вести против «неверных» и «многобожников», которыми являлись практически все окружающие противники, уже не просто грабительские набеги (так называемые газа), а священную войну за веру (джихад). Это принципиально меняло картину происходящего и легитимизировало завоевательные походы времён становления Саудовской Аравии, привлекало к ним не только идейных последователей Учения, но и вполне случайных людей, живущих и привыкших жить за счет грабежей и разбоя. Несмотря на то, что я не намерен вдаваться в богословскую часть ваххабизма, считаю необходимым очень рамочно описать принципы, которые и сделали эту идеологию с одной
стороны, довольно цельной и внутренне непротиворечивой, с другой - доступной для понимания неграмотных и совершенно неискушенных в тонкостях богословия жителей Аравии. Мохаммед Абд-аль-Ваххаб, не изобретая ничего нового, использовал существовавшие ранее воззрения, приспособил их к текущей исторической ситуации, и на этой базе создал не столько новое слово в богословии, сколько новое в практике их применения. По заключениям разных исламских богословов, весьма пристрастно пытавшихся объявить учение Абд-альВаххаба ересью, оно практически на 90 процентов состоит из цитат авторитетных исследователей ислама, сомневаться в правоверности которых они не рискнули. Квинтэссенция воззрений аль-Ваххаба, которая и стала основой явления, известного нам под именем «ваххабизм», заключается в неукоснительном следовании шести основным принципам. Таухид Центральный принцип и столп ваххабитской доктрины. Таухид — единобожие, религиозный монотеизм. Аллах есть три ипостаси — Основатель, Кормилец и Распорядитель. Всё сущее создано им, и только ему принадлежат любые проявления божественного начала и воли. Даже основной столп ислама «Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — Пророк Его» (Ля иляха илля Ллах, Мухаммадан — расулю-Ллах) в воззрениях аль-Ваххаба выглядит так, что поклонение возможно только самому Аллаху, Пророк является лишь обычным человеком, избранным для проведения воли Бога и донесения её до остальных людей. Несоблюдение принципа таухид даже в мельчайших деталях автоматически является многобожием («ширком») и карается по самой высшей мере. Тавасуль Вплотную к таухиду примыкает принцип тавасуль — посредничества. Между Аллахом и верующим нет и не может быть никаких посредников. Влияние Аллаха осуществляется напрямую от Бога к человеку. Поэтому категорическое неприятие альВаххабом принципа посредничества в практическом плане означало строжайший запрет обожествления людей, предметов или мест. Нет и не может быть священных могил, священных предметов или святых людей, в которых присутствует даже искра Бога. Человек находится под прямым покровительством Аллаха и поэтому не нуждается в посредниках при общении с Ним. Именно отсюда исходит категорический запрет на посещение могил, захоронений, любых святых мест и мест паломничества. Это ведет к наполнению этих мест или предметов Божественной сущностью, что автоматически означает многобожие и отказ от принципа таухид. Равным образом запрещается наделять святостью любого человека, хотя уважение к деятельности подвижников и ревнителей веры этот принцип не отменяет. Такфир Такфир — обвинение в неверии («куфре» ) — для Мохаммеда Абд-аль-Ваххаба означал, что декларирования приверженности к исламу, отправления религиозных обрядов совершенно недостаточно для того, чтобы считаться мусульманином и подтвердить свою приверженность таухиду. Сама по себе конструкция такфира в исламском праве весьма непроста и трактуется совершенно по-разному различными мазхабами. Эта проблема была решена аль-Ваххабом радикально. Он признал мусульманами лишь тех, кто является последователем его учения. Остальные автоматически превращались в отступниковмногобожников, причём мусульманин-отступник в глазах ваххабитов являлся большим злом, чем даже язычник доисламской Аравии (джахилийи ). Значительную часть бедуинов Аравии вообще сложно было отнести к мусульманам. Они слабо соблюдали ритуалы, практически не применяли в своей повседневной деятельности нормы шариата, исповедуя систему ценностей крайне прикладного характера. Приобщение их к исламу было возможно лишь в его предельно упрощённом примитивистском виде.
Поэтому основными «потребителями» нового Учения были во многом невежественные и простые люди, неспособные разобраться в сложных и многослойных конструкциях богословия. По сути, аль-Ваххаб в данном вопросе дал право руководствоваться принципами, похожими на знакомые нам принципы «революционной целесообразности». Что является целесообразным — решали духовные наставники, которым надлежит слепо повиноваться во исполнение принципа «таклид» . Как раз эта простота в вынесении приговора в неверии и стала весьма рациональной в практическом применении нового учения. Любой человек мог быть обвинен в куфре без особых и сложных разбирательств, при полном отсутствии сколь-либо внятной доказательной базы. Приговор вероучения в этом случае является единственно возможным — смерть. Необратимый поступок, после которого даже открывшаяся впоследствии ошибка уже не способна изменить ситуацию. Такой подход был крайне полезен в деятельности по искоренению своих противников. Иджтихад и таклид В исламском праве таклид — следование религиозному авторитету. Иджтихад — усердие в изучении богословия и канонов ислама. В общем виде понятие иджтихада можно понять как «исследование, изучение тонкостей богословских вопросов». Мохаммед Абд-альВаххаб и здесь пошел по пути упрощения, что способствовало пониманию этих непростых категорий обширными массами новообращенных адептов учения. Проблема таклида в исламе довольно значительна. Его необходимость заключается в том, что для толкования понятий и тем более выведения законов и норм требуются глубокие знания в широком перечне богословских дисциплин. Поэтому обычному человеку крайне затруднительно обладать собственным суждением по всему перечню вопросов. В этом случае он вправе опираться на мнение авторитета (ученого-«муджтахида»). Проблема была решена введением института «таклид» . Была изобретена формула: «фетва муджтахида для человека неграмотного в вопросах права, подобна Корану и Сунне для муджтахида» . Богослов аш-Шатыби по этому поводу в трактате «Аль-Муафакат» сказал: “Фетва муджтахида для человека неграмотного в вопросах права подобна Корану и Сунне для муджтахида, причина этого в том, что и наличие, и отсутствие священного текста, для мукаллида одинаково, ведь он не сможет воспользоваться им. Более того, им запрещено делать иджтихад. В Коране по этому поводу сказано: «спросите же людей напоминания, если вы сами не знаете». Как видите, знатоки шариата отличаются от простых мусульман, поэтому у них есть право устанавливать для них законы" . С этим тезисом были согласны богословы Ибн ал-Кайим, ад-Дахляви, Гиззуддин, Ибн ал-Хумама и др. Говоря иначе — обычному мусульманину, не посвятившему свою жизнь изучению священных текстов, запрещен самостоятельный иджтихад — исследование богословских вопросов. Тем самым закреплялся авторитет священнослужителей и богословов, их преимущественное право в толковании норм и правил шариата. Именно поэтому мы воочию видим, что боевики в Сирии используют фетвы саудовских улемов, которые подводят теоретическую базу под практически любые преступления — в том числе и религиозные, которые творят боевики. У них есть формальное разрешение «знающих людей», вследствие чего они получают моральное и вполне юридическое (с точки зрения шариата) оправдание любым своим действиям. И это, стоит заметить, в ситуации, когда мусульмане-боевики ведут войну в исламской стране против мусульман-сирийцев. Можно не сомневаться, что саудовские богословы обоснуют еще большие преступления исламистов, если они перенесут боевые действия в любую неисламскую страну. Например, Россию. Ахмад ибн Ханбаль - видный богослов 8-9 веков расходился с остальными богословскими школами по вопросу «закрытия врат иджтихада». Дело в том, что после возникновения ислама в течение приблизительно четырех столетий шло формирование его как религиозного учения. В ходе этого процесса сформировались богословские школы (мазхабы), между которыми были зафиксированы определенные разногласия. После
окончания этого процесса в целях закрепления достигнутых результатов изучения «врата иджтихада закрылись», то есть, было позволено лишь уточнять определенные второстепенные вопросы, не подвергая сомнению достигнутых базовых принципов, на которых базировались возникшие мазхабы, и авторитет признанных богословов. Ханбаль же утверждал, что необходимо продолжать исследования по всем религиозноправовым вопросам. В каком-то смысле, он выступал сторонником идеи «перманентной революции» в исламе. Логика Ханбаля в определенном смысле понятна — выступая приверженцем принципа недопустимости новшеств-бид'а, Ханбаль оставлял лазейку для адаптации своего учения и его приспосабливаемости к изменяющимся внешним условиям. Любопытно, что идеологи салафизма, основатели такой экстремистской организации, как «Хизб-ут-Тахрир» посвящали вопросу критики «закрытия врат иджтихада» довольно много времени — именно потому, что понимали внутреннюю противоречивость своих воззрений в этом вопросе. Абд аль-Ваххаб принял указание Ханбаля в его прямом практическом смысле. Одно из важнейших отличий ваххабизма — критика «всеобщего таклида». Что означало — можно руководствоваться толкованиями священных текстов любой богословской школы-мазхаба, если это толкование идёт в русле воззрений Учения аль-Ваххаба. Тем самым Абд аль-Ваххаб заведомо ставил себя и своих последователей в выгодное положение в любом богословском споре — если противник был ограничен рамками принципов своего мазхаба, последователь Учения мог аргументировать свои утверждения практически любой подходящей к конкретному случаю цитатой. Ваххабизм, являясь учением в первую очередь для неграмотных бедуинов Аравии, по вопросу об изучении ислама и следованию за авторитетом формально поддерживал и приветствовал традиционные представления о иджтихаде, однако будучи скорее практическим руководством к действию, предлагал все возникающие вопросы решать исключительно через повиновение духовным наставникам. Слепая вера в сказанное муллами — основа для железной дисциплины адептов Учения. Мы видим сегодня на примерах Арабской весны, что такая позиция крайне характерна для боевиков, воюющих в Сирии. Боевики следуют самым нелепым или бесчеловечным фетвам духовных фундаменталистских проповедников, включая и призывы к убийствам, насилию над женщинами и детьми, разрушению памятников. Именно поэтому угрозы ведущих духовных лидеров радикального толка, таких как Юсеф Кардауи, являются весьма опасными — нерассуждающая и привыкшая к повиновению масса откликается на призывы, скажем, к джихаду с Россией, воспринимая их как абсолютный и не требующий обсуждению приказ. Бид'а Понятие «бид'а» (новшество) в исламе является исключительно важной категорией. Дело в том, что ислам, зародившись в довольно примитивном аравийском обществе VII века, отражал ту конкретную историческую ситуацию, в которой оно существовало. Примитивизм классовых, общественных, экономических отношений не мог удовлетворить всех потребностей в нормах права, которые должны были регулировать жизнь гораздо более продвинутых во всех отношениях обществ покоренных арабскими завоевателями стран. Возникла острая необходимость в «расширении» ислама, которая была реализована в огромном количестве различных преданий о жизни и деятельности Пророка. Эти предания носят название хадисы, и на их основе были составлены кодексы поведения, этические принципы практически для всех случаев жизни. Эти кодексы в обобщённом виде получили название Сунна. Однако проблема заключалась в том, что различные общества в различных странах, принявших ислам, были развиты по-разному. Существовали и национальные, и территориальные особенности, различия в традициях. Огромное количество хадисов дало возможность приспособить их к конкретным историческим, территориальным, культурным
особенностям разных стран. Однако это же и создало различие в толковании Сунны и хадисов, не вошедших в неё. В течение почти четырёх веков в ведущих исламских богословских центрах Средневековья Мекке, Медине, Басре, Дамаске, Бейруте, Куфе, Куме, Каире велась работа по изучению и толкованию священных текстов. На основе этих работ сложились правовые богословские школы-мазхабы, часть из которых не дошла до нынешнего времени. Фактически сложилась ситуация, при которой формально единоверцы, считающие священным одно и то же Писание, по-разному трактовали его в интересах различных групп и слоёв своего общества в зависимости от места, времени, особенностей развития, политических целей и задач. Именно это обусловило мировой характер ислама, и это же стало источником глубоких внутренних противоречий между его различными течениями. Тем не менее был создан механизм, согласно которому изменяющиеся условия жизни общества могли приводиться в соответствие с Учением. В этом механизме важнейшее значение приобретает понятие «бид'а» — новшество. Любое новшество, не соответствующее Сунне, является недопустимым. Однако бид'а может быть освящено с помощью двух механизмов — «иджма» — согласованного решения богословов или «кияс» — аналогией. Вопрос интерпретации Сунны через освящение бид'а является наиболее значимым в плане расхождений между различными мазхабами (течениями, школами) ислама. Наиболее гибким в этом вопросе среди всех мазхабов является ханифизм, самым жёстким, практически полностью отказывающимся признавать бид'а — ханбализм. Мохаммед Абд-аль-Ваххаб довёл эту жёсткость практически до абсолюта. В его учении были запрещены даже празднования дня рождения Пророка, так как эта церемония не предписана Аллахом и, ко всему прочему, ведёт к обожествлению Пророка. Стоит отметить, что христианство точно так же столкнулось с проблемой унификации священных текстов и создания на их базе стройной системы вероучения. Наличие большого числа Евангелий-свидетельств современников Иисуса, разночтения между ними, внутренние противоречия в самих свидетельствах вынудили христианство пойти по иному, чем ислам, пути. Из всех известных Евангелий лишь некоторые были признаны каноническими, кроме того, и они подверглись определённому (а возможно, и существенному) редактированию. Всем остальным свидетельствам было отказано в праве на существование. Во многом это способствовало единой точке зрения на догмы религии, а первоначальное разделение ее на две конкурирующие ветви — католицизм и православие — было обусловлено скорее политическими соображениями, чем религиозными. Возвращаясь к учению аль-Ваххаба, можно сказать, что на него оказала огромное влияние личность самого богослова. Умный, разносторонне образованный, видевший жизнь Ближнего Востока в разных её проявлениях, и в то же время агрессивный, крайне упорный и радикальный в своих воззрениях и действиях Мохаммед Абд-аль-Ваххаб сумел не только возродить стагнирующий ханбализм, но и найти, увлечь и убедить тысячи своих сторонников как среди низших социальных слоёв, так и среди недждийской знати. Пожалуй, не будь у него этих качеств, учение могло бы остаться невостребованным. Примерно та же картина наблюдается и сегодня в Исламском государстве: идейные сторонники построения Исламского государства серьезно разбавлены обычными бандитами, садистами и «романтиками с большой дороги». Судьба их предшественников-ихванов в Саудовской Аравии была печальна — король Абд-аль-Азиз ибн Сауд попросту истребил свою ударную силу, требовавшую «продолжения банкета» и после завершения строительства государства Саудов. Вряд ли иная судьба ожидает нынешних зверей, которые фигурируют на роликах и фотографиях бесчисленных пыток и казней на территории Исламского государства. Когда надобность в них отпадет, их всех попросту «утилизируют» тем или иным способом. Кстати говоря, той же логикой руководствовались и большевики после завершения Гражданской войны, ликвидируя патологических садистов в своих рядах: что допустимо на войне, то абсолютно неприемлемо в мирной жизни. Так что, видимо, процесс эскалации
террора и жестокости с последующим его решительным искоренением является вполне объективным и естественным. Ваххабиты времен 18-20 веков тщательно истребляли все признаки «многобожия» на захваченных территориях — вырубались «священные» деревья, разрушались могилы праведников, искоренялся культ святых, чем подрывалась экономическая основа паломничества к этим местам и лишались дохода жители и знать захваченных оазисов. Тем самым адепты Учения содействовали присоединению к своему движению всё новые территории, вынуждая их принимать новые правила для собственного выживания. Ведя войну против «неверных» и «многобожников», ваххабиты во время сборки государства аль-Саудов в то же самое время вели борьбу и против ханафитского ислама Османской империи, обосновывая освободительную войну против иностранного господства религиозными мотивами. Эта особенность «внутривидовой борьбы» между различными ветвями ислама также проявляется сегодня в идеологии Исламского государства, о чем будет более подробно сказано ниже. Историк А.М. Васильев в своём труде «История Саудовской Аравии (1745-1973)» пишет: «...Идеология ваххабизма была продуктом серьезного духовного кризиса в Аравии, в основе которого лежали экономические и социально-политические факторы. Это учение образовало крайнее крыло ханбализма: оно отвергало все «новшества» (бид'а) в догматике и культе, требуя возвращения к Корану и первоначальной Сунне, и только к ним. В социальном плане ваххабизм стоял на службе интересов знати, он освящал, упорядочивал и маскировал отношения эксплуатации и гнета. Одновременно он нес в себе элементы, свойственные эгалитаристским, уравнительным движениям, что привлекало к нему широкие массы аравийского на селения. Противопоставляя ваххабитов всем прочим мусульманам, учение Ибн аль-Ваххаба превращало их в сплоченную секту, разжигало фанатизм. Необходимость священной войны против «многобожников», провозглашенная в учении, делала его знаменем завоевательных войн и набегов. Ваххабизм стал идеологическим оружием движения централизации на Аравийском полуострове. Он освящал политическую и военную борьбу недждийской знати за преобладание в Аравии, прежде всего против хиджазцев. Выступая против господствующей формы ислама в Османской империи, ваххабизм служил идеологическим оформлением национального движения аравийских арабов против турок...» Тем не менее, конфликт между секулярным и религиозно-идеологическим крыльями унии династии аль-Саудов и религиозными фанатиками-ихванами был заложен изначально. Ваххабизм, будучи объединительной идеологией для сборки социального субъекта, не мог распространяться за пределы довольно чётко очерченного ареала. Основатель нынешнего Королевства Абд аль-Азиз ибн-Сауд столкнулся с тем, что после объединения исторических областей полуострова продолжение экспансии натолкнулось на упорное сопротивление народов, живущих в иных социальных и экономических условиях, стоящих на более высокой ступени развития общественно-политического устройства. Кроме того, возникли проблемы и во внутренней политике. Непримиримость ваххабитов к ширку и его проявлениям создала ситуацию, при которой поклонение Двум святыням становилась в рамках Учения колоссальным конфликтом со всем остальным исламским миром. Ежегодный хадж приносил серьёзный доход, который для Саудовской Аравии — тогда еще совершенно «ненефтяной» страны — был основным источником поступлений в казну. Абд аль-Азиз просто не мог скрупулёзно действовать в рамках Учения Абд аль-Ваххаба в этом случае, и был вынужден в качестве исключения признать право всех мусульман вне зависимости от их принадлежности к тем или иным ветвям ислама на совершение хаджа.
В пределах нового государства жили не только приверженцы нового Учения, но и мусульмане-шииты. Государственные интересы требовали договорённостей с правителями иных стран, которые не признавали Учение. Более того — Абд аль-Азиз исходя из этих же государственных интересов был вынужден оказывать помощь шиитским правителям-имамам Йемена. Развитие производительных сил потребовало и иных подходов к образованию. Это тоже вошло в противоречие с фанатичными представлениями ваххабитов. В конечном итоге конфликт очень быстро перерос в острую фазу, и Абд аль-Азиз был вынужден силой подавить свою бывшую опору — движение ихванов. Дальнейшее развитие Саудовской Аравии трансформировало союз между секулярной властью и религиозно-идеологической ветвью этого союза, которую до сих пор прочно держит в своих руках клан потомков Абд аль-Ваххаба Аш-Шейх. Именно выходцы из этого клана осуществляют идеологический надзор за населением Королевства. Они же входят в состав исполнительной власти, руководя министерствами и ведомствами, отвечающими за государственную систему защиты ислама на территории страны. Однако с течением времени баланс влияния в этой паре неуклонно смещался в сторону секулярной власти. Собственно говоря, это вполне устраивает клан Аш-Шейх, хотя он оказывает определённое противодействие слишком резким шагам по введению новшеств. Таким образом, ваххабизм, будучи встроенным в систему государственной власти, оказывается вполне способен к конструктивным действиям, пусть и в ограниченном объёме. Негибкость Учения и гиперконсерватизм его адептов создаёт колоссальные сложности для динамичного развития страны, однако сегодняшние «официальные ваххабиты» отличаются в своей практической деятельности от ваххабитов в пору создания и расцвета этой идеологии весьма и весьма существенно. Дело доходит до того, что нынешние исламские радикалы отчётливо выражают недовольство позицией духовных лидеров ваххабитской верхушки Саудовской Аравии: «...ранее верховный муфтий Дома Саудов Абду-ль-Азиз Али аш-Шейх назвал призывы к Джихаду в других мусульманских странах «предательством родины». Также муфтий Абду-ль-Азиз настоятельно советовал молодёжи не ехать на Джихад в Сирию, потому что там якобы «неизвестно под каким знаменем воюют». В этой связи вырисовывается довольно интересная картина: деятельность придворных учёных вписывается в стремление Запада и его марионеточных арабских княжеств сдержать приток иностранных мусульманских добровольцев в Сирию, дабы не усилить дальнейшую исламизацию рядов повстанцев. В то же время саудовский режим признаёт в качестве полноправного, единственного и законного представителя сирийцев христианско-демократическую «нацкоалицию», последовательно укрепляя её легитимность на международной арене...» (сайт UMMANEWS.com, статья от 20.06.2013 «Саудовские банкиры сообщили о «подозрительных счетах для сирийцев») Неспособность Учения разрешать противоречия между своим содержанием и окружающим миром, полное неприятие новшеств привели к тому, что дальнейшая экспансия за пределы исторических областей Аравии оказалась невозможной. Сопротивление нашествию фанатичных ихванов становилось столь велико, что угрожало уже стабильности только что воссозданного государства аль-Саудов. Король отчётливо понимал, что адепты Учения могут существовать лишь в ограниченном ареале обитания. Эта особенность ваххабизма также является предельно важной для понимания внезапного ренессанса и широкого распространения его в конце 20 — начале 21 века. Ваххабизм способен восприниматься массами, которые живут в условиях деградировавшего до наиболее примитивных уровней развития общества, в среде малообразованных и угнетённых людей, не способных к сложным методам познания окружающего мира. Развитие светских проектов в исламском мире после обретения независимости от колониального господства европейских стран в период после Второй мировой войны фактически поставило
крест на возможности распространения ваххабизма, ограничило его существование лишь территорией Саудовской Аравии, где он также серьёзно трансформировался под воздействием смещения баланса в сторону секулярной власти. По сути, классический ваххабизм стал реликтом ушедшей эпохи и ему было уготовано забвение. Однако забвения не произошло. Исламская цивилизация всегда помнила, что обладает инструментом консервации и сохранения своей идентичности. Крах светских проектов в арабском мире, точку в которых на данном этапе развития исламской цивилизации поставила Арабская весна, не мог не вызвать к жизни казалось бы забытое старое. Мы, живущие в России, прекрасно можем понять проблему, с которой столкнулись страны исламской цивилизации: катастрофическое обрушение прежней идеологии вызвало вакуум в целеполагании, и наша цивилизация — Русская — внезапно лишилась смысла своего существования, который она всегда видела в построении справедливого общества и человека, отвечающего идеалам справедливости. Этот вакуум способствовал тому, что в наше общество хлынули самые разные взгляды и идеи, которые зачастую категорически противоречат сущности нашей цивилизации — от людоедских и космополитичных неолиберальных воззрений уровня «человек человеку волк» до откровенного раскольнического сепаратизма «Хватит кормить Кавказ/Москву/Сибирь/Урал».
Православие не стало (да, видимо, и не могло стать) основой для построения новой идеологии, так как церковь развернула свою основную деятельность в материальном мире одномоментного возвращения и вовлечения в оборот имущества и собственности, оставив борьбу за головы людей в качестве второстепенной задачи. Время было упущено, и теперь эта борьба выглядит крайне формальной, удовлетворяясь лишь внешней обрядовой частью. Для исламского мира эта проблема носила иной характер — как стихийный, так и проектный. Ислам не попал в ситуацию, когда на него осуществлялись гонения и всегда оставался на поверхности. Светские правители снисходительно считали его отмирающей традицией, но в целом не предпринимали попыток демонтажа религии в своих странах. Поэтому ислам вполне органично сумел стать заменителем светских идеологий в момент их краха. Однако здесь возникли определенные и во многом непростые проблемы. Огромные массы населения оказались неспособны в условиях краха прежних идеологических конструкций принять сложные философские императивы ислама, который еще недавно был просто традицией. Слишком короткий срок отвела история, чтобы люди смогли вернуться к исламу и его ценностям после светских идеологем прежних режимов. И вот здесь для них и была предложена «лайт-версия» ислама, которой стал ваххабизм, созданный для дикарей пустыни, но прекрасно подошедший для современных неодикарей с фрагментарным сублимированным недообразованным мышлением. Россия сегодня сталкивается с той же проблемой - катастрофическим ростом числа "идеальных потребителей" с их блоковым сублимированным мышлением, способных воспринимать лишь примитивные и линейные лозунги и смысловые конструкции. Идущий сирийский конфликт в самом своем начале фактически стал конфликтом между городом и деревней — малообразованные сельские жители, попав перед этим в целую полосу тяжелых проблем (в Сирии с 2008 по 2010 год стояла страшная засуха, ставшая причиной реального экономического кризиса, дополнившего общемировой, начавшийся в то
же самое время), легко купились на призывы эмиссаров «оппозиции» в начале Арабской весны, предложивших им простой выход — уберем Асада и всех этих городских, и у нас все само собой наладится. Затем на эту же почву весьма плодотворно были внесены идеи радикального ислама. Государства, в которых ваххабизм является государственной идеологией — Саудовская Аравия и Катар — осознали возможности, которые дает им в руки стремительное распространение ваххабизма по огромным территориям, и приняли единственно возможное в таких условиях решение — всемерно способствовать его экспансии (а вместе с ним — и своего влияния) через массовое обучение священнослужителей в своих богословских учебных учреждениях. Именно таким образом священнослужители, проповедующие так называемый «нетрадиционный ислам», внезапно и в массовом порядке появились на территориях, на которых всегда существовали иные богословские школы и традиции. Жадность и беспринципность исламского духовенства, которое покупалось на помощь из различных благотворительных фондов Саудовской Аравии, Катара, Кувейта в обмен на устойчивый поток студентов, привели к тому, что ваххабизм не просто появился, а пустил корни и в нашей стране, и во многих других, в которых ранее он был либо экзотикой, либо вообще не существовал. Отсутствие реакции государств тоже способствовало враждебному проникновению чуждой идеологии (и не только исламской, кстати говоря — мы прекрасно знаем про внедрение на нашей территории и сайентологии, и мунизма, и появление различных сект в основном тоталитарной направленности). Примерно похожая картина наблюдалась и на Ближнем Востоке — ваххабизм довольно быстро завоевывал пространство, накапливая критическую массу, и события Арабской весны, начавшиеся как борьба за справедливое устройство, были быстро перехвачены вооруженным понятной массам идеологией исламистским подпольем. Оставался лишь один шаг до повторения истории строительства Саудовской Аравии — появления союза-унии между радикальным исламистским крылом идеологов и административным началом, которое способно придать цель и организованность всему движению. «Исламское государство Ирака» и стало инструментом для решения подобной задачи. Исламское Государство. История (продолжение) История «Исламского государства Ирака» с момента его создания из разрозненных сетевых террористических структур самого низкого уровня и примерно до 2010 года ничем особенно не примечательна — классическая террористическая группировка исламистской направленности. Несмотря на присутствие в ее названии наименования страны, оно скорее демонстрировало место ее дислокации, чем цель построения исламского государства в Ираке. Идеологически ИГИ руководствовалось все теми же исламо-троцкистскими идеями всемирного джихада, а потому вело борьбу в русле воззрений Аль-Кайеды. Не стану упрощать ситуацию. Помимо сторонников классического «всемирного джихада», которому были привержены в значительной степени иностранцы, попадавшие в ИГИ, а также малограмотные местные жители, для которых вооруженная борьба была и средством выживания их семей, и способом выразить свой протест, постепенно в организацию попадали люди, обладающие резко выраженными националистическими взглядами и идеей построения суннитского государства для суннитов на землях, которые исторически занимали иракские суннитские племена. Таких людей поначалу было не слишком много, немалую часть их составляли бывшие офицеры и государственные служащие прежнего режима. К ним отношение было довольно настороженное, иногда и откровенно враждебное, но это были высококлассные специалисты в разных областях — от сугубо военных специальностей до медицины, и поэтому в определенной степени они имели возможность не слишком скрывать свои взгляды, выбивающиеся из общего дискурса той среды, в которой они находились.
Еще одной особенностью ИГИ было крайне незначительное присутствие иностранцев и в руководстве организации, и вообще в составе ее боевых группировок. Объяснение этому вполне понятное — находящиеся в глубоком подполье боевики вынуждены были опираться на поддержку местного населения, и чужаки-иностранцы могли лишь рассчитывать на его расположение, в то время как иракцы были у себя дома. Причиной возникновения ИГИ стала сугубо внутрииракская ситуация, довольно изолированная от окружающего мира. До Арабской весны, взбаламутившей регион и ставшей причиной массовых перемещений людей в разных направлениях, оставалось еще немало времени. Миграционные потоки в Ираке в начале двухтысячных наблюдались исключительно вовне — только в Сирию бежало до миллиона иракцев (преимущественно суннитов), приток мигрантов в Ирак был предельно мизерным, чтобы составить сколь-либо заметную величину. Забегая вперед, можно сказать, что эти особенности ИГИ позволили довольно беспроблемно трансформировать ее в организацию, которая нашла свою цель в построении государства, четко ограниченного ареалом обитания иракских и родственных им суннитских племен на части территории региона Ирака, Сирии, Ливана. Не хватало лишь кристаллизующего начала, позволившего провести эту трансформацию. Конфликт с «АльКайедой» и ее идеологией был заложен изначально, хотя до поры до времени ввиду отсутствия иной, ИГИ руководствовалось идеей джихада в «аль-кайедовском» изложении. Эффективность действий ИГИ постепенно, хотя и с не очень высокой динамикой, возрастала. Помимо более качественной по сравнению с обычными террористическими группировками организационной структуры, немаловажным фактором, способствовавшим усилению ИГИ, служили действия его противников. Ошибки и просчеты США в иракской политике стали дополняться ошибками и просчетами шиитского руководства в Багдаде. Пришедший к власти Нури аль-Малики так и не сумел наладить полноценный диалог с суннитской общиной, напротив — именно он, его сторонники и его правительство несут значительную долю ответственности за обострение обстановки в Ираке последнего пятилетия. Конфликт шиитов и суннитов, причиной которого стало разрушение прежних консенсусных механизмов между общинами, был практически насильно внедрен в иракской общество посредством искусственной «демократизации» по западному образцу. Эта «демократизация» полностью отрицала весь существовавший ранее опыт совместного проживания на одной территории разных общин. В качестве неких «костылей», призванных хоть как-то адаптировать нежизнеспособную схему к специфике Ирака, были применены принципы квотирования, согласно которым меньшинства получали гарантированные квоты представительства в парламенте и руководстве страны. Однако по сути это ни к чему не привело — Нури аль-Малики прекрасно обходил все эти детские игры американцев, обвиняя своих политических противников в самых разных прегрешениях. С суннитами вообще никаких проблем не существовало: достаточно было обвинить суннитскую общину в поддержке террористов, чтобы развязать против нее репрессии. Стоит отметить, что правители оккупированных американцами стран довольно легко научились использовать в своих интересах внедренную в них американскую модель демократии через прямые выборы. К примеру, афганский президент Хамид Карзай во время президентских выборов 2009 года без какой-либо рефлексии подделал почти четверть от общего количества бюллетеней. Найденные полтора миллиона поддельных бюллетеней — это лишь то количество, которое нашли международные наблюдатели. Сколько там было на самом деле — сказать нельзя, так как их после подсчета быстро уничтожили. В итоге разгоревшегося скандала и давления на соперника второй тур выборов вообще был отменен специальным решением избирательной комиссии после консультаций с генеральным секретарем ООН, а Карзай был объявлен президентом по итогам первого тура. Западная модель демократии, возникшая как итог чрезвычайно длительного исторического процесса, отвечает особенностям только западной цивилизации (да и то с оговорками в отношении её периферийных стран). Возведя свои ценности в ранг
общечеловеческих, США столкнулись с критической проблемой необходимости их насильственного внедрения по всему миру. В каком-то смысле Соединенные Штаты ничем не отличаются от созданных ею террористов Аль-Кайеды своими троцкистскими подходами всемирной революции. Логика, конечно, в этих действиях США имеется — проектируя глобальный мир, они вынуждены озаботиться и мировыми стандартами — от закусочных Макдональдс и голливудских фильмов до единой системы демократии и общемировой валюты доллара. Нужно отдать им должное в упорстве и стремлении в насаждении этих ценностей, однако стоит отметить, что заложенное в идею глобального мира неустранимое противоречие между необходимостью его безостановочного расширения и конечности земного пространства делает и все остальные задачи бесперспективными. Возвращаясь к Ираку и «Исламскому государству Ирака», нужно остановиться на структуре, которая сыграла ключевую роль в истории этой террористической организации и ее трансформации в известную сейчас всему мира ИГИЛ, которую президент Обама назвал одной из трех ключевых угроз человечеству. Высшее командование джихада и освобождения. Иззат Ибрагим ад-Дури В 2003 году глава оккупационной администрации США в Ираке Пол Бремер издал приказ о дебаасизации. Формально этот приказ коснулся незначительной части членов бывшей правящей партии Баас — 2 тысячи человек были уволены с занимаемых ими постов, еще примерно 30 тысяч человек лишились перспектив карьерного роста. Однако на самом деле речь шла о тотальном изгнании всех членов Баас с любой государственной службы. Никаких гарантий безопасности американская оккупационная администрация не могла, да и не собиралась предлагать людям, которые одномоментно оказались выброшенными на дно жизни. Дополнительным фактором давления на членов Баас стали служить расправы, которые чинили с ними шиитские радикальные фанатики. Не сказать, что явление было массовым, однако эксцессы, происходившие на улицах городов, фактически поставили баасистов перед необходимостью либо выживать и приспосабливаться, либо бороться и пытаться вернуть утраченное положение. Считаю необходимым привести мнение Георгия Мирского, высказанное им в журнале "Международные процессы", касающееся этого момента, во многом определившего дальнейшее развитие ситуации в Ираке, а затем и в регионе: "...Американское общество, не оправившееся от шока после событий 11 сентября, поддержало идею удара по Ираку. Американцы поверили, что режим Саддама – главный враг и вдохновитель террористических актов против США, имеющий к тому же оружие массового уничтожения. Отсюда следовало примитивное предположение: заменить этот режим демократией – и все будет в порядке. Но иракское общество меньше всего подходило для строительства стабильного демократического государства. Арабы-шииты издавна ощущают себя жертвами суннитского засилья, а арабы-сунниты презирают шиитов. К курдам и те и другие относятся с предубеждением. Известный иракский политический деятель и бывший министр Али Аллауи писал об иракском обществе: «Оно держится географическими императивами сосуществования на едином пространстве, а не осознанием совместно прожитой истории и общей цели…племя против племени, племя против города, город против города, город против правительства…Ни в одной арабской стране нет таких конфликтов сектового, этнического и трайбалистского характера». История свидетельствует, что каждый раз, когда оказывается сбитым «железный обруч сильной власти», на поверхность выплывают все подавлявшиеся в течение многих лет страсти, конфликты, застарелые обиды. Общество оказывается в хаотическом, дезорганизованном, атомизированном состоянии. Все то, что при диктатуре было придавлено, приморожено, загнано в подполье, вырывается на поверхность с колоссальной разрушительной силой. Процветают организованная преступность, мафия, черный рынок,
коррупция. Начинается сведение старых счетов, происходят межэтнические, межконфессиональные столкновения. Стоит упомянуть национальный характер, менталитет иракцев. Из всех арабских народов только у них и у алжирцев политическая культура насквозь пронизана жестокостью . При любом перевороте у них был только один способ расправы с побежденными – «К стенке». Этого не понимали те американские политики, которые объявляли миру о намерении сделать из Ирака «витрину демократии» в Арабском мире. «В официальных кругах Вашингтона, – писал Али Аллауи, – невежество, непонимание смысла событий в Ираке, было просто феноменальным. Никто из сторонников войны …не имел ни малейшего представления о стране, которую собирались оккупировать… Присутствовало совершенно искаженное представление о природе иракского общества. Не лучше была и иракская оппозиция. Эмигрантские группы, у каждой из которых были свои интересы, были не способны представить американцам четкие и разумные оценки обстановки в Ираке. Даже простой перечень ошибок США в Ираке трудно составить – так много их было допущено». Иракские эмигранты уверяли американцев, что население Ирака встретит войска освободителей «с цветами». Мнения тех, кто сомневался, попросту не принимались во внимание. Госдепартамент США играл в подготовке операции второстепенную роль. Делом занимался Пентагон – точнее даже не генералы, а гражданские сотрудники министерства обороны. Но роковую роль сыграл и глава Пентагона Дональд Рамсфелд. «План “А” заключался в том, чтобы быстро обезглавить иракское правительство, передать задачу обеспечения безопасности остаткам иракской полиции и армии, быстро ввести в страну международные силы и через несколько месяцев их вывести. Но плана “Б” не существовало вообще!». Никого из руководителей не занимал вопрос: «Что делать, если все пойдет не по плану?». Крупной ошибкой американцев был роспуск старой иракской армии. 400 тысяч военнослужащих остались без куска хлеба. Особенно бедствовали офицеры, как правило имевшие семьи. Многие из них влились в ряды сопротивления, которое начало формироваться в первые же месяцы после окончания военных действий. Другой ошибкой была «дебаасизация» – увольнение как минимум 30 тысяч человек, бывших членами партии БААС. Свои должности потеряли учителя, университетские профессора, работники муниципальных и правоохранительных учреждений – все те, кто занимал сколько-нибудь значимые посты. Никто не стал думать о том, что в тоталитарном Иракском государстве активные люди были членами правящей партии в обязательном порядке. Особенно сильно ударила «дебаасизация» по суннитам, занимавшим при С. Хуссейне большую часть ответственных должностей. Именно суннитские боевики стали ударной силой сопротивления..." Арест, суд и казнь Саддама Хусейна и ряда высших руководителей Ирака поставил вопрос о лидере баасистского Сопротивления и его структуризации. С лидером вопросов практически не возникло — им стал Иззат ад-Дури, наиболее близкий к Саддаму Хусейну человек из выживших лидеров страны.
Иззат Ибрагим ад-Дури родом из деревни Дури вблизи Тикрита. Был активным членом партии Баас и участником революционных событий 1968 года, в результате которых Баас второй раз пришла к власти в Ираке. Не слишком грамотный, не имевший к тому времени какого-либо опыта административной работы ад-Дури компенсировал это личной преданностью Саддаму Хусейну, в результате чего стал одним из наиболее доверенных ему людей. Доверие Хусейна выражалось даже в том, что дочь ад-Дури Суха стала женой старшего сына Саддама Хусейна Удэя. Ад-Дури занимал ряд государственных должностей, таких как министр внутренних дел и министр аграрной реформы, но основное значение имеет его партийно-политическая работа в качестве заместителя Саддама Хусейна в Совете революционного командования Ирака (высший орган государственной власти страны) и секретаря партии Баас, на посту которого ад-Дури курировал все силовые ведомства. Фактически это сделало Иззата Ибрагима ад-Дури «ходячим досье» на всех управленцев и руководителей высшего и среднего звена управления страны, кандидатуры которых проходили через согласование с ним. Более того — значительная часть этих людей были лично обязаны или преданы ад-Дури, что стало ключевым условием работы в подполье после 2003 года. Кандидатура Иззата ад-Дури была настолько логичной на посту координатора и руководителя всего баасистского подполья, что никаких возражений не вызвала. Кроме того, в связи с гибелью лидера партии Саддама Хусейна Иззат ад-Дури стал руководителем (секретарем) Регионального иракского отделения панарабской партии Баас, что сделало его высшим партийным руководителем всех членов этой партии в Ираке и поставило на один уровень с руководством Баас в других странах. Обладая к этому времени немалым опытом аппаратной работы, ад-Дури активно приступил к созданию подпольной структуры Сопротивления — Высшего командования джихада и освобождения. Организационно она была создана в довольно короткие сроки, чему способствовала серьезная подготовительная работа еще во время существования режима (об этом чуть ниже), однако перед руководством Баас встала проблема целеполагания. Конечная цель — возвращение к власти — выглядела очевидной. Вопрос заключался в стратегии и выборе партнеров и союзников. Будучи меньшинством, имея в противниках не только шиитов и курдов, но и самые могущественную силу на планете — США и их союзников, вопрос выбора стратегии борьбы явно не выглядел тривиальным. Учитывая предельную закрытость подполья, исключительную скудость сведений о тех процессах, которые происходили и происходят внутри него, можно лишь догадываться, как именно была поставлена эта проблема, как проходило ее обсуждение и какое именно решение в конечном итоге было принято.
На самом деле даже без конспирологии можно выстроить логику, которой обязаны были руководствоваться баасисты Ирака, сброшенные на самое дно. И сравнить эти рассуждения с тем, что мы видим на самом деле. Члены партии Баас были правящей элитой иракского государства и общества. Не стоит полагать, что это были только арабы-сунниты. В ближайшем окружении Саддама с ними неплохо уживались и туркмены (причем весьма непропорционально по отношению к их удельной численности), и христиане. Автократический Ирак был классической восточной деспотией, в которой принцип личной преданности превалировал над всеми остальными. Кроме того, в формально светском Ираке процветал и трайбализм, и клановость, и семейственность — в общем, все, что присуще традиционному Востоку. Не нам судить, насколько это хорошо или плохо — это реальность, которую стоит принять и понять. Нам важно, чтобы так же относились и к нашей специфике и не позволять ее искоренять в угоду каким-то очередным новомодным веяниям типа общечеловеческих ценностей. Что могут испытывать люди, которые были всем и одномоментно стали никем? Естественно, жгучее желание вернуться обратно на вершину. В новом Ираке они стали изгоями, никаких шансов встроиться в новую жизнь им не оставили, на них была объявлена охота. Не отягощенные особыми принципами, несколько сот тысяч человек были мотивированы на борьбу так, как не могут мотивировать никакие самые пламенные призывы. Они сами готовы были призвать кого угодно, лишь бы вернуть свое прежнее положение. Однако это были не только жадные до власти, но еще и умные люди. Прекрасно понимающие, что светский проект завершился. Ренессанс ислама уже состоялся, и зажечь кого-то идеями панарабского социализма после его очевидного краха — пустая трата сил и времени. Проигравших не любят, любят сильных. На Востоке особенно. В какой-то мере мы можем видеть это по событиям в России, а теперь в особенности — и на Украине. Коммунистические партии в наших странах, которые и олицетворяют крах социалистического проекта, умело пользуясь ностальгией части населения по прежним временам, оказались способны встроиться в существующую совершенно антинародную систему власти. При этом ни малейшего желания строить социализм у них нельзя обнаружить даже под микроскопом. Место в парламенте, часы «Роллекс», положенный по должности «мерседес» - что еще нужно, чтобы встретить старость? Вот только такое гниение-паразитирование на ностальгии мгновенно заканчивается, как только появляется идеология, эксплуатирующая стремление к справедливости, которое оседлали и с выгодой для себя используют современные коммунистические микрофюреры. Достаточно было появиться радикально-правому националистическому движению на Украине, которое провозгласило (пусть и откровенно на словах) стремление к построению справедливого социально ориентированного национального государства, как компартия Украины попросту «схлопнулась» и потеряла большую часть своего электората. Не репрессии выдавили ее в маргинальное поле, а откровенная ничтожность ее лидеров и полная идеологическая импотенция. Учитывая ментальную близость и историческую схожесть процессов на Украине и в России, можно не сомневаться, что появление любой силы, взявшей на вооружение идеологию справедливости, немедленно поставит крести и на КПРФ — по той же самой причине. Нынешние коммунисты — это, как принято сейчас выражаться в интернете, полное дно. Они никто и звать никак — и не только в связи с личными качествами, а просто по причине отсутствия хоть какой-то внятной позиции. В общем, столь длинное отступление понадобилось лишь для того, чтобы сообщить: деклассированные и выброшенные из политической жизни баасисты Ирака оказались совершенно не такими. Они решили вернуться к власти, причем решили это сделать любой ценой. И для этого без малейшего сожаления расстались с проектом светского социалистического возрождения, осознав его сегодняшнюю бесперспективность. Кстати говоря, еще при Саддаме Хусейне в промежутке между двумя войнами наметился ощутимый крен в сторону исламизации общественной и государственной жизни. В 1994 году состоялась весьма помпезная и массовая «Кампания Веры», были внедрены
нормы шариата (хотя и без особого фанатизма — все носило строго дозированный характер). Кампанию проводил заместитель Саддама Хусейна все тот же Иззат ад-Дури. Естественно, без помпы и показухи не обошлось — было запланировано строительство 18 грандиозных «мечетей Саддама» - по одной в каждой провинции, однако блокада вынудила ограничиться менее масштабными, но куда более полезными мероприятиями. Толчком к заметной смене парадигмы стало поражение в первой войне, когда Саддам на собственной шкуре убедился в том, что панарабская солидарность сегодня работает только в одном направлении — когда ее нужно проявлять по указке из Вашингтона. Идеи Возрождения (Баас — буквально и значит «возрождение») и арабского единения стали меняться на жесткий национализм. В каком-то смысле осажденная крепость, которую стал напоминать Ирак, вынужденно стала разворачиваться в сторону идеологии, весьма напоминавшей известное «Одна страна — один народ — один вождь». Стоит отметить еще один не слишком афишируемый факт, опять же связанный с Иззатом ад-Дури. Находясь в жесткой блокаде, Ирак был вынужден пойти по пути, который по-своему позже реализовал Иран, попавший под санкции США и Евросоюза. Был создан «серый рынок», который организовал и контролировал все тот же ад-Дури. Фактически он стал главным контрабандистом Ирака. Естественно, не стоит приписывать ад-Дури сверхчеловеческие способности, но организаторские таланты у него, несомненно, присутствовали. Это сделало Иззата ад-Дури еще более могущественным, что, конечно, вызывало определенные проблемы с остальным окружением Саддама. Тем не менее, ад-Дури в итоге стал самой реальной кандидатурой на первую роль в Сопротивлении, и совсем не по анкетным данным — его авторитет, связи и возможности не могло ликвидировать никакое свержение режима. Кроме исламизации, режим Хусейна сумел серьезно подготовиться к своему свержению еще в одном компоненте — ресурсной и организационной базе. Саддам Хусейн, по некоторым данным, после поражения в первой войне в Заливе был уверен, что второго прямого столкновения с США уже не будет, но видел угрозу своей власти в инспирированных Соединенными Штатами восстаниях на севере в Курдистане и на юге в среде так называемых «болотных шиитов». Трудно сказать, на чем основывалась эта уверенность, но приготовления были сделаны довольно серьезные. Были заложены основы подполья: базы, явки, агенты, склады с оружием и компонентами, созданы огромные по любым меркам запасы боеприпасов и взрывчатых веществ. Были созданы минимум три сети подполья — военная, подполье тайной полиции и подполье партийное. Возможно, были и личные подпольные сети высшего руководства Ирака. Все они были автономны друг от друга, имели сетевой принцип организации, отдельное финансирование, авуары в иракских и зарубежных финансовых учреждениях, связи, выходы за рубеж, «окна» на границах и так далее. Восток овладел искусством выживания в любых условиях — сохранение власти было главнейшей задачей любого восточного правителя на протяжении веков. Неудивительно, если учесть, что крайне малому числу правителей на Востоке удавалось дожить до преклонных лет в окружении любящих родственников и безутешных подданных. Контрразведка и тайная полиция всегда были на особом счету в любое историческое время. Малейшее подозрение в заговоре стоило жизни любому, даже самому приближенному. Выживали лишь безусловно лояльные. Саддам был не исключением — в его распоряжении имелось несколько контуров защиты и охраны: Республиканская гвардия, личная охрана (так называемый федаи), тайная полиция мухабхарат, полиция, армия, разведка и контрразведка. Все они выполнили задачу организации подполья, причем на это у них было масса времени — первые мероприятия относятся уже к 1995-1996 годам. По сути, Высшее командование джихада и сопротивления, формально созданное в 2006 году, пришло на уже готовую площадку, на которой была отстроена мощная структура, наполненная людьми, обладающая колоссальными возможностями и ресурсами.
Хаджи Бакр Немецкий журнал «Шпигель» в апреле 2015 года опубликовал статью, в которой утверждал, что в его распоряжении имеется 31-страничный рукописный документ, подписанный полковником разведки саддамовского Ирака Хусейном Самиром абд-Мухаммед аль-Халифа, в котором тот излагает планы создания халифата в северной Сирии. В доказательство были представлены копии несколько страниц этой записки. В записке автор фигурирует под псевдонимом Хаджи Бакр, и с этого имени, в общемто, и начинается новейшая история Исламского государства. Правда, как и предыдущая, она изобилует лакунами, двусмысленностями, неточностями. Однако на поверхности лежит достаточно много, чтобы иметь общее представление о происходящем.
Хаджи Бакр, известный под разными именами (причем до конца доподлинно не известно, какое из них настоящее) — один из многих офицеров Саддама Хусейна, которые готовились к работе в подполье. Немалая их часть была арестована американцами после крушения режима, и Хаджи Бакр тоже попал в тюрьму, откуда был выпущен ориентировочно в 2010 году. Безусловно, американские спецслужбы, получив в свои руки немалое количество руководителей среднего и высшего звена управления режима Саддама Хусейна, были осведомлены о созданной подпольной сети баасисткого Сопротивления, хотя повторюсь, ни одному человеку в мире так до конца и неизвестны масштабы этой сети (а точнее, системы сетей). Логично предположить, что ЦРУ и военная разведка РУМО, а также спецслужбы оккупационной администрации были заинтересованы во вскрытии подполья. Схема, которую американцы отрабатывали для этого, выглядит вполне стандартной — они пытались вербовать арестованных ими людей, которые могли иметь отношение к подполью, затем выпускать их и рассчитывать на контроль над этими людьми и получение от них информации. Метод очень ненадежный, однако другого под рукой у них, скорее всего, просто не было. Примерно по такому же пути США работали с узниками тюрьмы Гуантанамо. «Выпускники» тюрьмы чрезвычайно быстро оказывались в тех или иных террористических структурах, а уж сотрудничали они с ЦРУ или соглашались на вербовку исключительно для того, чтобы выжить и продолжить борьбу — этого, конечно, никто не скажет. В Ираке такая технология наверняка тоже применялась, но в отличие от всех иных стран забросить в баасистское подполье агентов для Америки было чрезвычайно сложно. Мощнейшая многослойная контрразведка и тайная полиция были опорой режима, и любой человек, прошедший через американскую тюрьму, просто не мог не попасть в подполье, минуя частое сито проверок контрразведки Сопротивления. Поэтому можно высокой долей уверенности предполагать, что практически никто из тех «агентов», которые были заброшены в подпольную сеть, и остались при этом живы, точно не работали на американцев. Это утверждение выглядит дискуссионным, и что называется, биться об заклад не стоит. Тем не менее, я предполагаю, что агентура ЦРУ, даже если она и внедрена в структуры Сопротивления Ирака, не способна влиять на стратегические решения высшего
командования ИГИЛ — большинство действий Исламского государства выглядят вполне рациональными и согласующимися с логикой происходящего и заявленными им целями. Будь это не так, принимай руководство Исламского государства какие-то нелепые или идущие вразрез логике решения — тогда возможно было бы искать объяснение именно в таком ключе. В качестве примера можно привести то, что у нас прямо перед глазами — абсолютная алогичность действий украинского руководства, которое прямым ходом ведет свою страну к катастрофе. Объяснить это иначе, чем полной зависимостью от внешнего управления, невозможно. Любое иное объяснение будет выглядеть совершенно нелепо. В случае с Исламским государством такой алогичности не просматривается — во всяком случае на уровене видимых решений и действий. Учитывая, что американцы во многом прямолинейны и мало изощрены в своих планах (их успехи зачастую связаны с полным ничтожеством их противников — здесь нужно отдать им должное: выбрать подходящую жертву — это тоже искусство), подозревать их в сложной комбинационной игре не приходится. Конечно же, попытки внедрения в подполье арестованных и завербованных бывших членов партии Баас производились в массовом порядке и, вероятно, какие-то единичные случаи могли увенчаться успехом, особенно, если перед агентами ставилась какая-то точечная и локальная задача. Тем не менее версия о том, что ЦРУ сумело внедрить в баасистское, а затем и в исламистское подполье своих агентов, да еще и с последующим их продвижением на высшие посты, а значит, и контролем США над иракским сопротивлением, выглядит крайне искусственной. Слишком поверхностно разбирались и продолжают разбираться американцы в особенностях тех регионов, куда они несут свою демократию, чтобы подозревать их в блестящей результативности такого рода операций. Скорее, можно подозревать в такой работе англичан, имеющих куда более серьезный опыт работы на Ближнем Востоке, однако они же менее других заинтересованы в громогласных заявлениях на сей счет. Руководство Сопротивления к 2010 году уже сделало для себя стратегический выбор, каким образом оно будет реализовывать свое возвращение к власти. Решение, в общем-то, лежало на поверхности, однако на пути к нему было несколько весьма серьезных препятствий. Баасисты, будучи в подавляющем своем большинстве суннитами, во многом предельно цинично относились к религии и идеологии вообще — их идеей (во всяком случае у высшего и среднего звена партии) была власть и только власть. Система очень быстро убирала идеалистов, «обтесывая» всех остальных. В любой системе есть свои критерии отбора, поэтому в этом нет ничего удивительного. Мы своими глазами видим, как система российской власти, ориентированная на отрицательный по сути отбор, генерирует бездарности и приспособленцев, безответственных и абсолютно оторванных от нашей страны людей. Другие там просто не выживают. Ирак — не исключение. Высшая ценность партфункционера и любого, кто входит в систему — власть, и только она. Именно власть дает все остальные блага, поэтому можно понять ненависть баасистов, у которых крах режима вырвал из рук смысл всей их жизни. Тем не менее, функционеры режима прекрасно понимали важность идеи для контроля над массами. Чем привлекательнее идея и более проникнуты ею нерассуждающие массы — тем жестче контроль. Выбор у них после краха режима был невелик: идеология Баас полностью себя дискредитировала, определенные симпатии к ней, конечно же остаются и по сей день, но как и всех рухнувших социалистических проектов 20 века, ее время на данном этапе ушло. Возможно, что на каком-то ином уровне эти идеи будут вновь востребованы, и скорее всего, так и произойдет, однако это будет уже совсем иной социализм, возврата к прежнему не будет. У баасистов в пределах досягаемости из всего набора возможных идей оставался лишь ислам, однако эта ниша была прочно занята исламистским сопротивлением, а резкое деление страны на шиитов и суннитов ставило вопрос ребром: никаких шансов у баасистов в
шиитской среде не было, оставались только суннитские радикалы . Конкурировать с ними на одном поле было нелепо, да и означало это бескомпромиссную борьбу не с оккупантами и их марионеточным правительством, а между баасистами и исламистами в первую очередь. Баасистов не могла устроить Аль-Кайеда с ее оборонительной идеологией, которая позиционировала ислам как жертву современных крестоносцев. Им нужна была бескомпромиссная наступательная идеология построения исламского государства «здесь и сейчас». И такая идеология нашлась у маргинальной, а поэтому агрессивной и оппонирующей Аль-Кайеде группировки Аймана аз-Завахири. Елена Галкина, доцент Школы востоковедения НИУ ВШЭ в статье «Чем соблазняет Исламское государство» пишет: «...Доктрина ИГ включает, в частности, следующие концепты, корни которых можно найти в салафитской литературе, но не в столь жёстком виде: неспособность управлять страной в соответствии с шариатом — куфр (неверие, самым страшным грехом); сопротивление Исламскому государству – иртидад (вероотступничество, одно из проявлений куфра); ширк (идолопоклонство, язычество) должен бескомпромиссно искореняться, где бы ни был встречен (в мире не должно остаться ни одного язычника); все шииты – вероотступники; Братья-мусульмане и ХАМАС – предатели ислама. Аль-Каида позиционирует свою борьбу как «оборонительный джихад» (джихад аддаф‘), исходя из того, что исламский мир подвергается атаке со стороны «крестоносцев» (Запада) и местных правителей-вероотступников. ИГ также использует этот концепт, но практически с момента появления направляет свою пропаганду, в первую очередь, против лидеров мусульманских стран, борьба с которыми, по мнению лидеров организации, более актуальна, чем противостояние Западу. Кроме того, ИГ признаёт и «наступательный джихад» (джихад ат-талаб) в отношении язычников и вероотступников, особенно шиитов, замысливших совместно с США превратить Ирак в шиитское государство, чтобы замкнуть «шиитский полумесяц от Тегерана до Бейрута». Сейчас старшее поколение исламистских теоретиков отвернулось от ИГ, поражённое его жестокостью. Проработкой идеологии группы занимаются молодые религиознополитические философы, наиболее влиятельный из которых — 30-летний Турки аль-Бин‘али, бахрейнец из хорошей семьи, ниспровергатель авторитетов и мастер интернет-троллинга. Идеологи и пропагандисты ИГ, сами с юности живущие в сети, знают культурные коды и арабской, и западной молодёжи, способны создавать мемы и запускать медиавирусы. Многие материалы рассчитаны на неарабского реципиента и содержат мессиджи, привлекательные за пределами исламского мира: на вербовочных видео ИГ предстаёт как братство «воинов истины», членом которого может стать каждый, причём внимание реципиента не акцентируется на исламской составляющей. Это образ боевого лагеря победителей, которые приходят устанавливать свои правила, и насилие – неотъемлемая их часть. В вербовочных роликах присутствуют крупные планы погибших джихадистов, реальные взрывы, перестрелки, казни. Такая подача материала призвана привлечь не религиозных фанатиков, а «солдат удачи», не нашедших себя в мирной жизни. Ещё одна целевая аудитория – подростки, для которых насилие знакомо по компьютерным играм. Так пропагандисты рекрутируют и профессиональных наёмников, и юношей, ищущих жизни экстремальной и полной высокого смысла...» Логика борьбы подвела руководителей баасистского подполья к совершенно конкретному решению: необходимо брать под свой контроль или предлагать союз этой исключительно перспективной идеологии и использовать ее в своих целях, предоставив идеологам свои организационные и ресурсные возможности в деле достижения конечного результата. Нашелся предмет для торга и соглашения, создались предпосылки для унии, так похожей на союз Ибн-Сауда и Абд Аль-Ваххаба. Вот здесь и сыграли свою роль особенности выстроенной к этому времени Абу Мусабом аз-Заркави структуры исламистского подполья в Ираке. Во-первых, двухзвенная
организационная структура гарантировала, что контроль над штабом исламистов — Шурой — почти автоматически дает возможность взятия под контроль всех сетевых структур, которыми она управляет. Во-вторых, иракские исламисты сами искали возможность сплава исламизма и национализма, так как их не слишком устраивал космополитичный подход идеологии Аль-Кайеды. Интересы сошлись — и появление Хаджи Бакра стало тем спусковым крючком, который запустил всю последующую цепь событий. Стоит отметить, что до Арабской весны оставались считанные месяцы, но пока к тому моменту обстановка в регионе ничем не напоминала о том, что вот-вот начнутся события, полностью изменяющие его облик. Поэтому записка Хаджи Бакра никак не могла учитывать будущие события, она носила стратегический, концептуальный характер. Еще один момент, который тоже стоит упомянуть — помимо баасистского подполья и радикальных исламистов в Ираке существовали и другие группировки, не относящиеся к ним, но которых мало устраивала сложившаяся ситуация и внезапный шиитский ренессанс, сломавший существовавшее равновесие. В первую очередь нужно упомянуть суннитские племена, которые крайне настороженно относились к правительству Багдада, однако при этом не принимали и радикальные воззрения исламистов. Эти группировки проявились в 2004 году во время так называемой «битвы за Фаллуджу», когда оккупанты так и не смогли подавить вспыхнувшее в Фаллудже восстание, которым управляли радикальные исламисты. Американцам удалось договориться с шейхами племен, направивших в Фаллуджу созданное ополчение «Ас-Сахва». Оно и урегулировало проблему, выбив и выдавив исламистов из города. Однако не нужно полагать, что «Ас-Сахва» стала союзником оккупантов и багдадского правительства — по сути, оно сохраняло нейтралитет по отношению к ним на условиях автономного права не допускать на свою территорию радикалов. «Ас-Сахва» вела жестокие бои с исламистами вплоть до середины 2014 года. Еще весной 2014 приходили сообщения о столкновениях, взаимных захватах пленных и жестоких расправах над ними. Столь сложная конструкция сохранялась до 2013 года, пока премьер правительства Малики окончательно не сломал хрупкий баланс отношений с суннитами, проводя крайне жесткую политику по отношению к ним. Этим воспользовались игиловцы, предложив союз «Ас-Сахве» и шейхам племен. Союза не получилось, но суннитские племена сменили враждебность по отношению к ИГИЛ на относительный нейтралитет — что, в общем-то, вполне устроило Шуру ИГИЛ. Нейтралитет, конечно, условный — столкновения между ИГИЛ и племенными суннитскими ополчениями идут по сей день, однако их ожесточенность существенно снизилась. Хаджи Бакр в 2010 году появляется в Шуре моджахедов и занимает там не слишком высокий, но тем не менее значимый пост в структуре планирования. Есть данные, что заслужил он это право после того, как предоставил руководству ИГИ ценнейшую информацию о боевом планировании армии Ирака в отношении ИГИ, дислокации, способах связи и коммуникациях. Вряд ли человек, буквально вышедший из тюрьмы, мог самостоятельно получить такого рода сведения, поэтому Видимо, его профессиональные навыки и умения были столь высоки, что очень быстро он входит в саму Шуру на правах одного из ее членов. С этого момента наблюдается активное внедрение профессионалов и специалистов из баасистского подполья в структуры исламистов. Случайно или нет, но так совпало, что в том же 2010 году лидеры Исламского государства Ирака Абу Айюб аль-Масри и Абу Омар аль-Багдади были убиты, и именно Хаджи Бакр сумел путем короткой, но довольно сложной борьбы найти и протащить на первые роли практически никому неизвестного моджахеда средней руки, которому дается имя Абу-Бакр аль-Багдади, и который становится лицом группировки. Биография Абу-Бакра аль-Багдади изобилует колоссальными пробелами, а то, что о нем известно, никак не гарантирует, что является правдой. Тем не менее, по отрывочным сведениям, немалую часть
которых сообщил, предположительно, один из руководителей среднего звена управления ИГИЛ, впоследствии перешедший на сторону «Джебхат ан-Нусры», известно следующее: Абу-Бакр аль-Багдади (настоящее имя Ибрагим Аввад Ибрагим Боу Бадри бин Армуш) принадлежит к клану Боу Бадри племени Курейш. Эта информация оспаривается, но тем не менее, анкетные данные Абу-Бакра аль-Багдади дают ему теоретическую возможность претендовать на звание Халифа, так как одним из условий как раз и является принадлежность «соискателя» к племени Курейш. Вполне возможно, что Хаджи Бакр и подбирал кандидата на первую роль, исходя именно из анкетных данных, а также из полной подконтрольности будущего халифа. Пока можно лишь с довольно высокой степенью уверенности предположить, что Хаджи Бакр (ставший ближайшим советником Абу-Бакра аль-Багдади) нашел прикрытие своей деятельности, выдвинув впереди себя «говорящую голову». В какой-то мере это подтверждает и то, что после гибели Хаджи Бакра в январе 2014 года место советника альБагдади занял еще один баасист, Абу Яхья аль-Ираки, о котором также практически ничего неизвестно, однако он сопровождает молчаливой тенью аль-Багдади и попросту следит за тем, чтобы «голова» говорила дозволенные речи. Не более того. Особое любопытство фигура Абу Бакра аль-Багдади вызвала еще и тем, что была найдена некая фотография, на которой предположительно он, но во вполне светском облачении принимает участие во встрече с небезызвестным сенатором США Маккейном. Это позволило предположить наличие американской «крыши» как самого Багдади, так и вообще всего ИГИЛ. Вопрос довольно любопытный, однако так доподлинно и неизвестно, Багдади ли был на этой фотографии. Опора на столь ненадежные факты неизвестной достоверности всегда приводит к разного рода неожиданностям. Даже Госдепартамент попал в конфузное положение, оперируя фотографией бородатого человека, принимавшего участие на стороне Вооруженных Сил России во время российско-грузинской войны 2008 года, похожего на одного из ополченцев Донбасса с позывным «Бабай». На основании этой фотографии Госдепартамент поспешил объявить об участии российские спецподразделений в боевых действиях на Донбассе, однако очень быстро ему пришлось признавать свою ошибку. В общем, вопрос весьма неясен, но даже если Багдади и присутствовал на этой встрече, объяснить это можно самыми разными способами — вплоть до того, что он выполнял задание того же самого Хаджи Бакра. Кстати, довольно характерно и то, что человек, похожий на аль-Багдади, выглядел предельно светски: исламизм и фанатизм значительного числа руководителей ИГИЛ носит откровенно показной характер. Сам Хаджи Бакр весьма наплевательски относился к соблюдению даже внешней набожности, его с огромным трудом заставили отрастить бороду и вынудить хотя бы «на публике» вести себя соответствующим образом. Исламизм для этих людей — инструмент, а не образ жизни и мысли. Запредельный цинизм, с которым они относятся к этому инструменту, лишь подчеркивает, что баасисты используют его, не более того. *** Начиная с 2010 года, и тем более с начала событий Арабской весны, Исламское государство Ирака резко насыщается представителями баасисткого подполья, задачей которых становится контроль над деятельностью исламистских сетевых группировок, подчиняющихся Шуре ИГИ. Война в Сирии открыла перед иракскими группировками возможность получения международной военной и финансовой помощи, которую без особого разбора аравийские монархи и Запад начали в массовом порядке предоставлять всем, кто был готов участвовать в ликвидации режима Асада. На первом этапе цели противников Асада и Шуры ИГИ полностью совпали. ИГИ требовалась «расчистка» территории Северной Сирии под строительство своего Халифата, Западу и монархам нужен был инструмент для реализации их планов. Однако после захвата Ракки — столицы одноименной провинции в Сирии — ситуация стала коренным образом меняться. ИГИ (которая в 2013 году переименовалась в
Исламское государство Ирака и Леванта ИГИЛ), начала играть в собственную игру, которая перестала совпадать с интересами внешних спонсоров. Конфликт был заложен изначально, однако не вина ИГИЛ, что спонсоры не обращали внимание на его особенности — ИГИЛ никогда не делал секрета из своих целей и задач. В отличие от безграничного и вечного джихада в версии Аль-Кайеды ИГИ с момента прихода в него офицеров и администраторов саддамовского режима не только качественно усилился организационно, он приобрел четкую и понятную цель: строительство государства суннитов для суннитов на землях, занимаемых ими в пределах территории исторической области Левант. Изменение названия с ИГИ на ИГИЛ формализовало и конкретизировало эту цель. С такой постановкой вопроса оказались согласны почти все, кто был недоволен сложившимся порядком вещей: исламисты получали возможность строительства государства, в котором шариат и жесткие нормы, предписанные Учением, станут основой жизни. Баасисты получали возможность реализовать свою мечту о возвращении к власти. Суннитские племена, населяющие территории Анбара и восточных провинций Сирии, получали территорию, свободную от чужаков. Консенсус был найден. Не вина ИГИЛ, что кто-то представлял себе его цели как-то иначе и полагал эту группировку очередным знаменем всемирного джихада. Более того, даже это было использовано умными и абсолютно циничными руководителями группировки, которые без особой рефлексии принимали любую помощь со стороны — будь то деньги, оружие или орды иностранных наёмников, руководствовшимися идеями всемирного джихада, не слишком вникая в детали того, чем именно им приказывают заниматься. Им нравился и устраивал сам процесс борьбы — так почему не воспользоваться этой безмозглой массой, которой в сущности, все равно, во имя чего умирать и убивать. На этом историческую реконструкцию ИГИЛ, пожалуй, можно и завершить. Она неполна, вряд ли точна в деталях, возможно, где-то вообще плохо стыкуется с реальностью — я уже писал о том, что специфика освещения деятельности этой группировки (и многих подобных ей) не позволяет детально и непротиворечиво выстроить ее историю. Собственно, это и не слишком важно с точки зрения тех целей и задач, которые ставит перед собой текст этой книги. Здесь лишь важен фон, на котором и будет развиваться описание особенностей ИГИЛ, которые и сделали ее самой опасной и эффективной террористической группировкой нашего времени. «Воин — жрец — торговец» Имея перед собой исторический опыт построения такого государства, как Саудовская Аравия, баасисты Ирака сделали совершенно верный вывод из него. Реализовать свои цели может только уния между организующим и идеологическим началом. Нужна идея, за которой пойдет масса, и нужна организация, которая воплотит эту идею в жизнь. Сами по себе исламисты и баасистское Сопротивление по отдельности не имели никаких шансов на реализацию своих планов. Союз между ними резко повысил вероятность успеха. Классическая триада «воин — жрец — торговец» в изложении ИГИЛ выглядела предельно рационально: баасисты предоставили в распоряжение ИГИЛ профессионаловуправленцев практически во всех областях: военной, гражданского управления, финансах, экономике, пропаганде. Исламисты внесли свою долю в организованное «предприятие» идеологами, которые обладают авторитетом среди населения. Населению «освобожденных» территорий был предложен стандартный договор лояльности в обмен на безопасность. Следование ваххабитским нормам в их практически буквальном толковании гарантировало устойчивость такого договора. Насколько можно судить из информации, которая приходит с территорий, на которых установилось правление ИГИЛ, жизнь для обычного гражданского населения в определенной мере выглядит вполне сносно. Естественно, что мировые СМИ обращают внимание в первую очередь, а зачастую и только на зверства и террор, которые процветают
на этих территориях (к ним мы вернемся чуть позже), однако куда меньшее внимание обращается на повседневную жизнь. Управление захваченными территориями ИГИЛ организует предельно технологично: немедленно назначается амир района, города, области, которым как правило, становится идеологически верный исламист. Однако он, по сути, является тем же, кем и Абу-Бакр альБагдади — прикрытием для реальных управленцев, которые немедленно приступают к созданию структур управления территорией. Рядом с амиром неотлучно находится советникбаасист, который с одной стороны консультирует как правило безграмотного руководителя, с другой — направляет действия того в нужном русле, готовит решения, речи, в общем — по сути управляет марионеткой.
В случае необходимости советник может мгновенно превратиться в следователя и палача, так что особых иллюзий у подшефного его положение не вызывает. Кроме того, в ИГИЛ существует практика скорой ротации амиров — они постоянно перемещаются как по горизонтали, так и по вертикали, причем как вверх, так и вниз — вплоть до расстрельной ямы. Никаких иллюзий относительно бескорыстности управленцев на местах руководство ИГИЛ не испытывает, поэтому ротации — вполне рабочий инструмент контроля над возникновения коррупционных связей и цепочек. Аппарат управления территориями выглядит с одной стороны вполне достаточным для контроля над ними, с другой — вполне компактным. Это очень быстро приносит свой эффект: одной из ключевых особенностей ИГИЛ называется крайне низкий уровень коррупции, что для Востока выглядит совершенно нетипичным. Введенные нормы шариата касаются в том числе и экономической жизни. Вводится обязательный закят для правоверных и джизья для всех остальных — по сути, работающая налоговая система. ИГИЛ расположен на транзитных территориях, что обеспечивает весьма солидный доход, который организация получает, введя пошлины на все проезжающие торговые караваны и одиночные автомобили. По некоторым данным, налоговое бремя на экономику подконтрольных ИГИЛ территорий существенно ниже, чем то, что было при прежних режимах. Правда, это касается в значительной мере тех экономических субъектов, которыми управляют местные жителисунниты. Для всех иных условия весьма тяжелы, связано это в первую очередь с немалым размером джизьи. Кроме того, нередки случаи реквизиций, которые происходят согласно приказам амиров. Перед иноверцами на территории Исламского государства ставится выбор
— либо переход в ислам, либо заключение так называемого договора «зимми», согласно которому за иноверцем остается право исповедовать свою веру, но при этом платить джизью, либо покинуть территорию. Уклонившихся от этого выбора ожидает смерть. Несмотря на то, что на подконтрольных территориях существует легальная производящая экономика (в конце концов, должны же люди что-то есть, пить, обуваться, строить, производить текущий ремонт и обслуживать машины и механизмы), все-таки пока основные статьи дохода Исламского государства — это доходы от нелегальной торговли и прочих отраслей криминальной набеговой экономики. Разные исследователи называют свои цифры, но в целом они сходятся на том, что ежемесячный доход Исламского государства составляет от 80 до 100 миллионов долларов и даже выше. ИГИЛ торгует нефтью из захваченных в Сирии и Ираке месторождений. Естественно, что легальная продажа нефти в их условиях невозможна, но ее с успехом заменяет контрабанда, где контрагентами выступают коррумпированные курдские, турецкие, иракские чиновники и вездесущие местные контрабандисты. Ориентировочный доход от торговли нефтью — от 1 до 3 миллионов долларов в день. Нефть транспортируется автотранспортом. Кстати говоря, обладая месторождениями нефти, ИГИЛ решил задачу снабжения топливом своей техники, что в условиях блокады его территории (условной, но тем не менее она существует) представляет серьезную проблему для боевой деятельности организации. ИГИЛ захватил нефтеперегонные заводы с мощностью, достаточной для производства необходимых объемов не только для своих группировок, но и на продажу населению. Под контролем ИГИЛ находятся не самые крупные нефтеперерабатывающие производства, и начиная с лета 2014 года они упорно ведут борьбу за город Байджи на севере Ирака, где расположен один из крупнейших НПЗ страны. Коалиция, воюющая с ИГИЛ, тоже прекрасно понимает ценность этого объекта и город несколько раз переходил из рук в руки. Тем не менее, и здесь выход был найден через строительство примитивных, но работающих «самоваров», известных по войне в Чечне. Качество топлива, получаемого в них, весьма невысоко, однако главную проблему — дефицит дизельного топлива и бензина они решают. Кроме того, дешевизна и простота обустройства подобного производства делает практически бессмысленной воздушную войну с топливной инфраструктурой ИГИЛ — в случае потери «самовара» его довольно легко создают на новом месте. Еще одна статья, дающая немалые доходы в экономику Исламского государства — воровство людей с целью выкупа. Это явление настолько распространено, что в некоторых вилайетах (провинциях) Исламского государства издавались распоряжения о временном запрете на бессудные захваты местных жителей с сугубо меркантильной формулировкой — с целью предотвращения падения цен на выкуп пленника. Побочным видом деятельности у этого бизнеса является работорговля. Часто людей захватывают непосредственно с целью продажи в рабство, в рабство продают и людей, за которых не смогли по каким-то причинам заплатить выкуп. Тем не менее, экономика Исламского государства, безусловно, имеет все признаки процесса дикой архаизации. Сегодня существование Исламского государства не может быть оеспечено нормальной экономической деятельностью на захваченных территориях. Без экспансии и добычи ресурсов за пределами своей территории экономику Исламского государства неизбежно ожидает коллапс. Однако пока Исламское государство относительно устойчиво существует, используя все имеющиеся возможности, имеющиеся у него под рукой. Война — это неизбежное перераспределение собственности. Грабеж и реквизиции (в первую очередь у немусульманского населения) также пополняют казну, а в случае необходимости — и резервные склады Исламского государства. Судьба людей, которых лишают всего, естественно, совершенно не интересует тех, кто проводит такого рода реквизиции.
Здесь невозможно не коснуться темы, которая и делает ИГИЛ столь зловещей организацией. Тема террора, развязанного на территориях Исламского государства. Террор имеет все признаки тотального, так что обойти этот вопрос просто невозможно. Безусловно, свирепость и пренебрежение жизнями для войны — вещь обыденная. Немалая часть зверств, которые происходят с участием боевиков ИГИЛ, носит характер эксцессов, когда удовлетворяется запрос самих боевиков на акты насилия. Однако основная часть террора, развязанного на землях Исламского государства, носит совершенно организованный, а потому и тотальный характер. По сути, перед нами четко обозначенная политика государства, а раз так — то цели этой политики предельно прагматичны и направлены на достижение необходимого эффекта. Основная задача Исламского государства — построение халифата. Поэтому вся политика ИГИЛ направлена на реализацию этой цели. Террор — часть политики, и он имеет перед собой ряд важных задач. Главная среди них — расчистка территории. Вместо того, чтобы заниматься проблемами, связанными с надзором за «неблагонадежным контингентом» и отвлекать на это и без того не слишком обширные ресурсы, используется эффективный, хотя и предельно грубый метод выдавливания инородцев и иноверцев с захваченных территорий. «Зачистить» территорию путем истребление миллионов неблагонадежных — занятие исключительно затратное и занимающее немалое время. Самый простой способ — создать невыносимые условия для этой части населения и попросту вынудить его бежать. Геноцид в чистом виде.
Террор, который осуществляется в отношении нелояльных, преступивших законы шариата и приказы руководства ИГИЛ, резко снижает уровень преступности и неподчинения, что опять же, позволяет существенно сэкономить на правоохранительной, антикоррупционной деятельности, минимизировать органы тайной полиции. Эффективность, возведенная в ранг государственной политики. Захватив Ракку, ИГИЛ в числе своих первых своих задач предпринял зачистку города от христиан и алавитов, выдавив их с помощью террора и запугивания. Нужно отметить, что контролировавшие до этого боевики Свободной сирийской армии и Джебхат ан-Нусры не проводили подобные мероприятия и даже не задавались подобным вопросом. Изгнание немусульман из Ракки немедленно отразилось на результатах контроля над городом — ИГИЛ довольно быстро удалось навести в нем железный шариатский порядок и превратить Ракку в свою столицу. Однако для того, чтобы быть максимально эффективным, террор должен иметь две составляющие — в физическом мире и в медийном пространстве. Основная война идет в головах и за головы людей, и здесь баасисты используют свой колоссальный опыт управления саддамовским Ираком. Ирак при Саддаме тоже опирался на террор, хотя и не столь явный и нарочитый. Тем не менее, бессудные расправы и аресты были вполне нормой жизни страны, а в последние годы существования режима они начали отчетливо приобретать и исламистскую направленность: после «Кампании Веры» были введены наказания, соответствующие нормам шариата — ампутация конечностей за воровство, отрубание голов приговоренных за убийство, есть информация и о побивании камнями за супружескую неверность. Особое зверство проявляла личная гвардия Саддама Хусейна — федаи. Специалисты мухабхарат внесли в общую копилку террора на территории Исламского государства и свой опыт конвейерных пыток и казней. Дополнили его варварские методы отрезания голов, которые теперь стали визитной карточкой Исламского государства. Равнодушие к смерти, которое постепенно накапливается на войне и в обстановке террора, вынуждает изобретать все более мучительные казни и пытки. Изобретать — не совсем верно сказано, конечно, арсенал мучительства настолько обширен и хорошо известен на Востоке, что по сути, сейчас все происходящее в области террора в Исламском государстве — это поднятый из глубин веков опыт, который на время был забыт в связи с некоторой гуманизацией новейшего времени.
Существует подробный и регламентированный список казней и пыток за разные виды преступлений — от расчленения и распятия до побивания камнями и сбрасывания с минарета. Регламентированы расстрелы, порядок отрубания и отрезания голов — в общем, во всем вводится порядок, что опять-таки способствует целям и задачам политики террора.
Как сказал один из героев «Обитаемого Острова»: «...Вы слишком эмоциональны. Вы слишком ненавидите. А вашу работу нужно делать по возможности сухо, казённо — за деньги. Это производит на подследственного огромное впечатление. Ужасно, когда тебя пытает не враг, а чиновник. Вот посмотрите на мою левую руку. Мне её отпилили в доброй довоенной охранке, в три приёма, и каждый акт сопровождался обширной перепиской… Палачи выполняли тяжёлую, неблагодарную работу, им было скучно, они пилили мою руку и ругали нищенские оклады. И мне было страшно...»
Казенность террора — один из элементов его политики, и он тоже работает. Работает крайне эффективно. Ужас, который внушает ИГИЛ своим врагам и населению, приводит к тому, что наблюдалось при захвате миллионного Мосула в Ираке. Сам факт захвата вызвал паническое бегство населения города и пригородов — всего бежало от 800 тысяч до миллиона человек, населявших город и провинцию. Паника была вполне обоснованной — в Мосуле проживало только по данным официальной переписи около 40% курдов, что для города с числом жителей в 1,8 миллиона составляет почти 700 тысяч человек. Паника и ужас охватили не только гражданское население — бросая вооружение, от Мосула покатились целые дивизии иракской армии, которых с огромным трудом удалось остановить лишь возле Багдада. При всем при этом Мосул был захвачен отрядами ИГИЛ общей численностью всего лишь в 800 человек — потрясающий эффект, который был достигнут политикой террора и ужаса, внушаемого руководством ИГИЛ. Естественно, что эта политика не могла и не может обойтись без медийного сопровождения и пропаганды. Серьезное исследование медийной «империи» ИГИЛ проведено сотрудниками ФГКУ «ВНИИ МВД России» И.Ю.Сундиевым, А.А.Смирновым и преподавателем Военной академии РВСН им. Петра Великого В.Н.Костиным. В своей статье «Новое качество террористической пропаганды: медиаимперия ИГИЛ» они пишут: «... Для реализации информационной политики ИГИЛ была создана развитая медийная инфраструктура. Еще в 2006 году «Аль-Каидой» и «Исламским государством Ирака» учреждено медиа-агентство «Аль-Фуркан» (al-Furqan Institute for Media Production), которое стало основным центром производства широкого спектра медиапродукции: фильмов, аудио- и видеодисков, брошюр, а также информационных материалов для распространения в сети Интернет. В пресс-релизе «Исламского государства Ирака» данное медиа-агентство назвалось «вехой на пути к Джихаду; прославленным СМИ, которое вносит существенный вклад в борьбу с крестоносцами и их пособниками и разоблачает ложь западных СМИ». Масштабы деятельности данной структуры иллюстрирует тот факт, что только в одном из ее офисов, захваченном войсками международной коалиции в ходе рейда в иракском городе Самарра в июне 2007 года, было обнаружено 65 жестких дисков, 18 флешек, свыше 500 СD-дисков и 12 персональных компьютеров. Также в нем имелась полноценная студия для производства фильмов. В 2014 году агентство «Аль-Фуркан» выпустило пропагандистский документальный фильм «Звон мечей», получивший широкую известность. В нем запечатлены многочисленные сцены жестоких нападений, террористических актов, казней, проводимых членами ИГИЛ, производящими сильное устрашающее воздействие. Одновременно в фильме демонстрируются рядовые члены и главари ИГИЛ, заявляющие о своей верности «халифату», а также социальные акции ИГИЛ. Среди последних, в частности, демонстрируются кадры покаяния «муртадов» (вероотступников) из числа иракских военных и полицейских, которых боевики ИГИЛ великодушно прощают. Данный фильм отличается очень высоким качеством исполнения, что дало агентству CNN основание сравнить его с продукцией Голливуда. Сильнейший общественный резонанс в глобальном масштабе вызывала серия видеороликов ИГИЛ с казнями (обезглавливанием) американских журналистов Джеймса Фоули и Стивена Сотлоффа, а также подданного Великобритании Дэвида Хэйнса в течение августа-сентября 2014 года. Ролики был изготовлены и распространены в Интернете агентством «Аль-Фуркан». Запечатленные в них страшные кадры расправы над гражданами западных стран позиционировались ИГИЛ в качестве актов возмездия за бомбардировку Соединенными Штатами отрядов ИГИЛ на территории Ирака и Сирии. Фото и видео казней были растиражированы большинством мировых информационных агентств и стали одними из наиболее мощных по силе воздействия на массовое сознание террористических посланий после терактов 11 сентября 2001 года в США.
Шокирующие кадры жестокости и насилия являются основой террористического медиадискурса ИГИЛ. И именно они, по признанию многих экспертов, выступают одним из ключевых факторов «привлекательности» («attractive power» по Дж. Наю) данной группировки, притягивающий к ней сторонников со всех частей мира. В результате облегчается работа по массовой вербовке все новых и новых боевиков, для которых этот запрос становится навязчивой идеей и модой, на которую падка молодежь в любых странах. Быть убийцей становится именно модно, и теперь уже подвиги борцов за веру начинают вытеснять все иные образы в молодежной среде. Схожую мысль высказывает и директор авторитетного центра мониторинга экстремистских сайтов «SITE Intelligence Group» Рита Карц (Rita Karz): «Жуткие сцены казней и разрушений и есть именно то, что группы, подобные ИГИЛ, используют для привлечения сторонников». В 2013 году ИГИЛ создал медиа-фонд «Айнад» (Ajnad Media Foundation), который специализируется на изготовлении и распространении джихадистских проповедей и песнопений (нашидов). По словам экспертов, значительное возрастание количества нашидов на тему джихада во многом связано с военными действиями последних лет в Ираке и Сирии, и вклад ИГИЛ в данный процесс является определяющим. Они преимущественно распространяются в Интернете через сайты ИГИЛ и социальные сети. В наиболее крупных джихадистских онлайн-форумах имеется специальный аудио-раздел, где можно прослушать и скачать множество нашидов. Наиболее известный нашид, выпущенный фондом «Айнад», называется «Моя умма, рассвет уже начался» («My ummah, Dawn has appeared»). Данный нашид звучит во многих пропагандистских видео ИГИЛ и, по свидетельству экспертов, стал почти официальным гимном организации. В нем имеются следующие слова: «Исламское государство возникло на крови праведников, Исламское государство возникло благодаря джихаду благочестивых, Они открыли свои души праведности со стойкостью и твердой верой, Таким образом может утвердиться религия, в которой закон (шариат) является повелителем миров». По словам исследователя из Университета Йены (Германия) Бехнама Саида (Behnam T. Said), джихадистские песни (нашиды) сами по себе не могут рассматриваться как полноценный фактор радикализации молодежи, однако они являются важными слагаемыми формируемой культурной матрицы глобального джихадистского сообщества. В 2013 г. ИГИЛ учреждено медиа-агентство «Итисаам» (I’tisaam Media Foundation), которое производит и распространяет контент на арабском языке. Во многих западных СМИ оно называется основным масс-медиа ИГИЛ, хотя это утверждение представляется спорным. Изучение размещенных в Интернете (в частности, на сайте «Jihadology.net») материалов агентства «I’tisaam» показывает, что они преимущественно представляют собой пропагандистские фотографии, видеоролики и аудиозаписи на арабском языке, в части из которых присутствуют английские субтитры. В марте 2014 г. агентством был выпущен годовой отчет о деятельности («al-Naba» or «annual report»), в котором содержится обобщенная информация о деятельности организации за период с ноября 2012 г. по ноябрь 2013 г. В 2014 г. ИГИЛ учредил новый медиа-центр «Аль-Хайят» (AlHayat Media Center), который ориентирован на западную аудиторию и производит материалы на английском, немецком, русском и французском языках. Производимая им медиапродукция (видео-, аудио- и печатные материалы) нацелена на привлечение новых участников в террористическую группировку из западных стран. Количество выходцев из них в рядах ИГИЛ (по оценкам экспертов, речь идет о нескольких тысячах добровольцах) свидетельствует о высокой эффективности такой пропаганды. Кроме того, информационные материалы группировки призывают жителей стран Запада совершать теракты в странах их проживания и приводят необходимые инструкции по их подготовке и осуществлению.
В сентябре 2014 г. центром «Аль-Хайят» был выпущен трейлер к будущему фильму «Пламя войны» («Flames Of War»). Ролик, в котором используются кадры боевых действий и записи телеэфиров, сделан по всем канонам клипмейкерства: спецэффекты, замедленное движение, взрывы, музыка. Зрителю показывают записи боевых действий на Ближнем Востоке, американских солдат, а ближе к концу – президента США Барака Обаму и Белый дом. В конце трейлера на экране появляется надпись «Flames Of War. Fighting has just begun. Coming soon», как в анонсе голливудского фильма или компьютерной игры.
Медиа-центр «Аль-Хайят» создал сайт на русском языке под названием «Халифат. Исламское государство. Информационный сайт» (http://www.h-center.info/), который сделан на высоком профессиональном уровне. В нем есть несколько рубрик (новости, статьи, видео), имеются ссылки на аккаунты в социальных сетях и раздел «контакты», позволяющий отправить сообщение администраторам сайта либо непосредственно перейти в чат для общения. На сайте размещен преимущественно видео- и аудиоконтент пропагандистского толка на русском языке либо с русскими субтитрами. Среди печатной продукции, выпускаемой медиа-центром ИГИЛ «Аль-Хайят», необходимо отметить брошюры «Islamic State Report» и «Islamic State News», а также журнал «Dabiq», которые издаются на нескольких языках, включая английский. Они доступны для скачивания в Интернете. Издания «Islamic State Report» и «Islamic State News» представляют собой информационные бюллетени объемом в среднем 8-10 страниц, которые выпускаются с определенной периодичностью, начиная с июня 2014 г. Они содержат текстовый и иллюстративный материал, рассказывающий о различных сторонах деятельности «Исламского государства»: деятельности органов управления ИГИЛ, экономической сфере жизни «Исламского государства», наиболее важных политических и социальных акциях ИГИЛ (таких как символическое разрушение границы между Ираком и Сирией с помощью бульдозера), военных операциях ИГИЛ и т. д. Журнал «Dabiq» является полноценным высококачественным глянцевым журналом объемом от 25 до 50 страниц, выполненным по всем канонам жанра. Название журнала заимствовано от города в северной Сирии, который упоминается в хадисах об Армагеддоне. Изучение выпусков данного журнала показывает, что в нем преимущественно содержатся обширные статьи религиозно-идеологического характера. Также в нем приводятся сводки боевых действий отрядов ИГИЛ, освещаются проводимые ими действия на контролируемых территориях «халифата», излагаются высказывания лидеров и членов группировки, включая погибших в бою. От указанных выше информационных бюллетеней статьи в журнале «Dabiq» отличаются своим объемом и глубиной.
По мнению Харлина К. Гэмбхира (Harleen K. Gambhir) из Института изучения войны (Institute for the Study of War), в отличие от журнала «Inspire», который используется АльКаидой в странах Аравийского полуострова преимущественно для подстрекательства своих читателей к совершению одиночных атак на страны Запада, «Дабик» основное внимание уделяет приданию легитимности ИГИЛ и провозглашаемого им Халифата и поощрению мусульман эмигрировать в последний. Журнал «Dabiq» отличается очень высоким качеством исполнения. Вот как описывает журналист «Радио свобода» А. Остальский свои впечатления от ознакомления с ним: «Я прочитал пару номеров и поразился: наверное, это одно из самых эффектных и привлекательных изданий такого рода. Ясно, что над ним работают великолепные дизайнеры и веб-мастера. Потрясающие фотографии. Очень точно и умно подан текст, написанный хорошим, в меру простым, точно соответствующим запросам «целевой аудитории» английским языком. Здесь и элемент завлекательной мистики, и правильно выбранный тон, и гипнотизирующий ритм. Психологически выверенные, нажимающие на все нужные «точки» юного воображения ходы. Красиво подан и главный лозунг, цитата от отца-основателя Абу Мусаба аз-Заркауи: «Из искры, зажженной в Ираке, возгорится пламя… оно, если позволит Аллах, будет пылать сильнее и сильнее, пока не сожжет армии крестоносцев в Дабике». Таким образом, можно констатировать создание достаточно мощной и разветвленной «медиа-империи ИГИЛ», включающей в себя ряд медиа-агентств, выпускающих высококачественную информационную продукцию всех основных видов на нескольких языках. Ключевым каналом ее распространения выступает сеть Интернет. Пока ИГИЛ еще не налажено постоянное теле- и радиовещание на контролируемых территориях Ирака и Сирии, однако представляется, что это лишь вопрос времени. Вопрос о том, являются ли указанные информационные агентства ИГИЛ реально существующими структурами, базирующимися на захваченных территориях «халифата», либо некими виртуальными брендами, за которыми могут стоять внешние компании (не исключая западные), работающие на аутсорсинге, остается открытым...»
Это весьма исчерпывающий обзор медийной машины ИГИЛ, хотя, безусловно, для ее описания потребуется специальное исследование, так как методы и формы работы пропаганды Исламского государства стремительно растут и по качеству, и по охвату аудитории, и по «номенклатуре» выпускаемой продукции. Нашиды стали своего рода "дацзыбао" Исламского государства, выпускаемые не только для общей пропаганды, но и откликающиеся на текущие события. Скажем, буквально в течение недели после того, как Россия приступила к реализации своих планов по проведению операции в Сирии, появился призыв к войне с Ираном и Россией: Сведения, которые имеются о медийном подразделении (а судя по масштабам, мы смело можем называть его уже настоящим министерством пропаганды) Исламского государства, позволяют говорить о 30-40 тысячах работающих в интересах этой машины — значительную часть из них, конечно же, составляют добровольные помощники и волонтеры. Только твиттер-аккаунтов сторонников и распространителей информации в интересах Исламского государства, выявленных в этой социальной сети, выявлено более 45 тысяч. Можно предполагать, что число людей, работающих в этой сети, исчисляется десятками тысяч. При этом специфика Ближнего Востока заключается в том, что наиболее популярной социальной сетью на его территории является Фейсбук, число пользователей которого — десятки миллионов. Достаточно вспомнить Арабскую весну, первый этап которой координировался посредством этой сети. Российский телеканал RT сообщает со ссылкой на западные СМИ: «...Как сообщает издание The New York Times, радикалы и люди, их поддерживающие, публикуют в день до 90 тыс. сообщений с целью привлечь финансирование и завербовать новых сторонников. Маркетинговая машина террористов работает настолько эффективно, что Госдепартамент США активизировал собственную деятельность в социальных сетях, направленную на борьбу с ИГ. Более 350 правительственных аккаунтов в Twitter будут теперь координироваться одним агентством, учреждённым с целью троллинга тех, кто хочет стать террористом, и их вербовщиков...» 90 тысяч сообщений в день — это 2 700 тысяч сообщений в месяц, речь идет о серьезном охвате широкой аудитории. При этом медиа-службы ИГ прекрасно освоили достижения вирусного маркетинга и создают многие свои сообщения по технологиям, позволяющим в считанные минуты и часы распространить их по Сети. 90 тысяч сообщений в день — это уникальные записи, посредством копирования и рассылки они практически мгновенно расходятся по десяткам, сотням и тысячам пользователей.
Помимо волонтеров, естественно, имеются сотрудники «на зарплате» и весьма в немалом количестве. Штучные специалисты-профессионалы на контрактной разовой или постоянной основе рекрутируются из крупнейших медийных мировых структур. Есть сведения о бывших (а возможно, и действующих) сотрудниках Аль-Джазиры, Би-Би-Си, американских Фокс-Ньюс и Эй-Би-Си, сотрудничавших со студиями Аль-Фуркан и АльХайят. Профессионализм, с которым делаются наиболее «взрывные» ролики казней и расправ, позволяет предполагать присутствие за кадром специалистов крайне высокого уровня. Время любительских поделок и съемок с мобильных телефонов уходит в прошлое, сейчас в ходу студийные работы крайне высокого качества. Эффективность качественных работ, в которых создан особый сплав пропаганды, реалистичного видео, сцен насилия и высококачественной режиссерской и постановочной работы, резко повысил цитируемость и упоминаемость Исламского государства. Изобретательность, с которой проводятся казни, согласуется с принятым на Востоке принципом талиона (равного возмездия). Сожжение иорданского пилота в отместку за гибель людей в огне от его ударов по объектам ИГИЛ стало новостью номер один всех мировых СМИ: Помимо пропаганды террора и насилия медийная машина работает в интересах мобилизационных структур Исламского государства. Тысячи и десятки тысяч иностранцев, воюющих в интересах этой группировки — лучшее доказательство эффективности работы ее пропаганды. Для целей ИГИЛ совершенно неважно, что иностранцы приезжают воевать за какие-то идеалы, которые крайне далеки от той прагматичной идеи, которая положена в основу Исламского государства. В конце концов, пушечное мясо необходимо для того, чтобы выполнить свою задачу и умереть. Какая разница, что оно при этом думало и о чем мечтало — важно, чтобы его смерть и жизнь ложились в основу строящегося здания Халифата. Если в начале Арабской весны мобилизационные структуры опирались в первую очередь на традиционное место сбора мусульман — мечети, и основная тяжесть вербовки ложилась на имамов и служителей мечетей, то теперь раскрученная пропагандистская машина Исламского государства делает основную работу, мобилизуя и мотивируя добровольцев. Мечети становятся лишь вспомогательной структурой общемобилизационных планов группировки. Нужно особо отметить положение боевиков-иностранцев и политику Исламского государства в отношении них. Как и положено настоящей политике, она преследует сразу несколько целей, одновременно добиваясь их в своих интересах. Первая задача, лежащая на поверхности — обеспечение своих вооруженных структур людскими ресурсами. При том, что на своих территориях Исламское государство является вполне состоявшимся, проведение мобилизаций на них отсутствует. Во-первых, это не слишком вписывается в традиции Востока, где воины всегда были особой кастой, и массовые армии появились лишь в новейшее время. Во-вторых, иракские баасисты не испытывают иллюзий относительно боеспособности подразделений, сформированных по мобилизации. Кроме того, мобилизационная работа — серьезный и особый вид военной деятельности, требующий создания отдельной и особой структуры, которая проводит учет населения, обучение, планирование своей деятельности.Безусловно, в случае необходимости такая работа могла быть налажена, но пока гораздо эффективнее с точки зрения руководства ИГИЛ опираться на добровольческое движение. Подразделения ИГИЛ, сформированные из иностранцев, пронизаны структурами управления ИГИЛ, которые практически на 100% состоят из иракцев. ИГИЛ уже обладает не слишком положительным опытом создания боевых группировок, состоящих целиком из иностранцев. Известная по войне в Сирии группировка «Джебхат ан-Нусра» и была создана с подачи Хаджи Бакра как своего рода «Иностранный легион ИГИЛ», однако действуя независимо и самостоятельно от ИГИЛ, руководитель «Ан-Нусры» Джуляни весьма быстро
вышел из-под контроля и начал свою войну, зачастую противоположную планам Исламского государства. Собственно, это и послужило причиной столкновений между ИГИЛ и «АнНусрой» в Сирии, в результате которых на сегодняшний день «Джебхат ан-Нусра» фактически раскололась — часть ее признала сюзеренитет ИГИЛ над собой, часть — осталась верной Джуляни, часть повела вообще независимую борьбу. Повторять этот опыт Шура ИГИЛ не хочет, и иностранные подразделения существуют строго под жестким и бдительным контролем структур Исламского государства. Отношение к иностранцам со стороны иракцев из ИГИЛ предельно потребительское. Любые попытки сопротивления тех, кто начинает осознавать, что их банально используют, пресекаются самым жестоким образом — вплоть до расстрелов. Некоторых дезертиров показательно распинают на площади. Иногда проходят сообщения о массовых казнях боевиковиностранцев числом до сотни человек и более одномоментно. Об одном таком случае, к примеру, сообщил Первый канал российского телевидения в своих новостях 21 декабря 2014 года. Однако использование иностранцев имеет и еще одну сторону, чрезвычайно важную для понимания будущей политики Исламского государства в отношении окружающих его стран и регионов. На сегодняшний день можно констатировать, что программа-минимум ИГИЛ и стоящего за ним Верховного командования джихада и сопротивления выполнена. Основная часть территорий государства, построение которого и было целью союза баасистов и исламистов Ирака, уже захвачена. Исламское государство столкнулось с той же проблемой, что и Абдель-Азиз аль Сауд во время строительства своего государства в 20 веке. Расширение территории Саудовской Аравии под знаменами радикального ислама натолкнулось на все возрастающее сопротивление стран и народов, которые совершенно не горели желанием входить в его состав и покоряться чуждой им идеологии и практике ваххабизма. Сегодняшнее Исламское государство пока не способно к дальнейшему расширению. Это не означает, что экспансия ИГИЛ захлебнулась — она лишь столкнулась со вполне предсказуемыми трудностями. Пока окружающие его государства пребывают в достаточно стабильном состоянии, у них есть возможности и ресурсы защищать свою территорию, дальнейшее расширение Исламского государства будет связано с неэффективным расходованием и без того скудных ресурсов. В том случае, если (гипотетически) устойчивость, к примеру, Саудовской Аравии будет поколеблена, нет никаких сомнений, что экспансия Исламского государства в ее направлении возобновится. Расширение территории ИГ жизненно необходимо, так как сегодняшние его границы очерчивают ресурсно не слишком обеспеченное государство без выхода к морю. Это создает колоссальные проблемы для строительства устойчивой производящей экономики. Какое-то время набеговый и присваивающий характер, характерный для экономики Исламского государства, способен поддержать его устойчивость, однако критической проблемой ИГ является именно ресурсная необеспеченность. В такой ситуации для Шуры Исламского государства приходится решать непростую задачу нахождения баланса между необходимостью расширения и затратами ресурсов для этого процесса. Можно с довольно высокой степень уверенности говорить о том, что к весне 2015 года этот баланс достиг точки равновесия: ИГ будет яростно сопротивляться попыткам правительства Ирака и сил международной коалиции уменьшить его территорию, однако не станет и расширять ее без гарантии низких затрат для проведения таких операций. По сути, Исламское государство переходит к стратегии оборонительной войны, что угрожает войной на истощение, которую оно может и не выдержать. Именно здесь и могут сыграть свою роль боевики-иностранцы. Логика использования иностранных наемников и добровольцев подводит к очевидному решению — переводу войны на территорию противника с целью ослабить его давление на само Исламское государство, а также использование такого перевода для захвата новых ресурсов для поддержания устойчивого положения самого государства.
Создание филиалов ИГ за пределами ареала его распространения лишь на первый взгляд выглядит нелогичным в свете реализации ключевой задачи построения государства с четко очерченными границами. Принимая клятву верности от ливийский, йеменских, иранских радикальных суннитских группировок, ранее входивших в структуру Аль-Кайеды, Исламское государство имеет своей целью не столько расширение своих претензий на эти территории, сколько начинает отрабатывать стратегию переноса боевых действий на чужую территорию. К примеру, создание филиала Исламского государства в Ливии уже привело к тому, что массовая казнь египетских христиан-коптов поставила Египет перед необходимостью проведения военной операции в районе ливийских городов Сирт, Адждабия, Рас-Лануф, Дерна. Египет, находясь в весьма непростом положении после подавления своего Майдана, связан операцией Саудовской Аравии в Йемене и оказывает содействие международной коалиции, бомбящей позиции Исламского государства. В случае, если ему придется ввязываться еще и в ливийскую войну, положение Египта может стать крайне неустойчивым и угрожающим. Точечный укол — казнь двух десятков коптов — привел к серьезным политическим последствиям. Нет никаких сомнений, что такие уколы будут продолжаться. В июне 2015 года боевики присягнувших Исламскому государству Синайских группировок «Бейт-аль-Мукаддас» и «Вилайет Синай» атаковали сразу 5 армейских блокпостов на севере Синайского полуострова. Руководство Египта вынуждено учитывать эти угрозы и не может принимать широкое участие в любых операциях против ИГИЛ за пределами своей страны. Параллельно с ростом активности в регионе Северной Африки Исламское государство выступило с угрозами в адрес ХАМАС, чем может создать совершенно парадоксальную ситуацию — армия Израиля в случае атаки боевиков ИГИЛ может прийти своему противнику на помощь, так как привычный ХАМАС выглядит более предсказуемым врагом, чем Исламское государство. При этом ХАМАС будет окончательно дискредитирован пусть и вынужденным, но сотрудничеством с Израилем. Параллельно с угрозами Исламское государство атакует своих противников медийно: жестокие казни с отрезанием голов западных пленников должно послужить созданию атмосферы паники и страха на Западе. Не нужно считать, что надежды на это не слишком обоснованы: казнь всего лишь двух японских пленников привела к тому, что Япония отказалась от участия в международной коалиции, хотя поначалу японское правительство анонсировало свое участие в ней. Несмотря на то, что 2 февраля со ссылкой на агенство «Рейтерс» было объявлено, что премьер японского правительства пообещал в ближайшее время рассмотреть вопрос о проведении силовой операции по освобождению заложников, в тот же день после опубликования сообщения о казни было заявлено о том, что Япония не только не намерена принимать прямое участие в международной коалиции, но и вообще не намерена поддерживать союзников в этом вопросе. Цена вопроса, решенного в интересах Исламского государства, оказалась весьма невысокой — два заложника и несколько человекочасов на проведение самой казни и оформление ее в виде ролика. Эффективность действий налицо. Помимо нагнетания атмосферы и выпуска леденящих роликов, ИГИЛ способно развернуть и более решительные действия. Собрав серьезную группировку иностранцев в своих рядах, Исламское государство может в достаточно короткие сроки перебросить часть из них на родину, где они могут начать уже свой джихад. Истерика, которая охватила Францию и Европу после расстрела редакции «Шарли Эбдо», весьма показательна. Она в очередной раз доказала, что в Европе нет структур, способных превентивно реагировать на такие теракты. Собственно, сейчас только США способно относительно быстро реагировать на угрозы такого рода, обладая колоссальными возможностями в информационном пространстве, имея разветвленные специальные службы, колоссальное финансирование. Тем не менее и Соединенные Штаты вряд ли могут гарантировать себя от терактов, которые
совершаются неорганизованными фанатиками спонтанно и без серьезной предварительной подготовки. Реакция общества на Западе на теракт в «Шарли Эбдо» тем более доказала полную незащищенность его от паники и ужаса. Нетрудно предположить, что не единичные, а серийные теракты попросту обрушат обстановку в любой европейской стране. Издание «Биржевой Лидер» сообщило в феврале 2015 года о том, что Исламское государство выступило с предупреждением Европе: «...боевики ИГ пригрозили властям Италии отправить до полумиллиона мигрантов из государства Ливии на юг Европы. "Если вы все-таки направите свои вооруженные силы в Ливию, то в ответ мы к вам вышлем до 500 тысяч мигрантов", — сообщается в послании, что размещено на одном из сайтов ИГ. Зарубежные СМИ сообщили, что экстремисты имеют намерения "создать хаос" в Средиземном море с помощью нескольких сотен лодок с мигрантами, которым нужно пересечь 350 километров по морю для того, чтобы добраться до Апеннин. Вместе с тем, глава итальянского МИД П. Дженилони заявил, что высшие власти страны опасаются массового наплыва ливийских беженцев...» Все это является весьма серьезной угрозой, и нельзя исключать того, что Исламское государство перейдет к стратегии переноса боевых действий в ситуации, если обстановка для него резко усложнится. Уж кто-кто, а бесконечно циничные баасисты не станут рефлексировать по такому пустяковому поводу, как гибель сотни-другой европейцев. Военные возможности Исламского государства Строительство халифата в предельно враждебном окружении невозможно осуществить только с помощью пропаганды и террора. Без мощной силовой составляющей, способной на равных бороться с армиями Ирака и Сирии, противостоять силовым структурам Ирана, практически регулярной армии Курдистана, внушать серьезнейшие опасения сильнейшим военным структурам Запада и монархий Залива вплоть до того, что проведение даже ограниченной наземной операции ими даже не рассматривается — всё это требует гибкой и мощной военной составляющей, умелого планирования боевых действий, успешной тактики и стратегии. Судя по действиям ИГИЛ с момента его «ребрендинга» в 2010-2011 годах, эта задача с успехом решалась и продолжает решаться. Во всяком случае, ИГИЛ может предъявить вполне конкретный результат своей боевой работы — захват обширных территорий и способность их удерживать, отбиваясь от целой коалиции противников — Запад, Курдистан, монархии Залива, Иран, правительственные силы Ирака. Я сознательно не упоминаю правительственные войска Сирии, хотя на отдельных территориях между Сирийской арабской армией и отрядами ИГИЛ идут довольно ожесточенные столкновения и бои. Политическая задача ИГИЛ в Сирии все еще не выполнена. Она заключается в захвате Дамаска, одной из двух древнейших столиц Ближнего Востока, и пока она не будет выполнена, ИГИЛ будет вести войну в Сирии. На данном этапе ИГИЛ ограничивается созданием выгодной для дальнейшего наступления конфигурации линии фронта (при всей условности этого понятия для реалий Ирака и Сирии). Парадокс, но наиболее ожесточенные столкновения ИГИЛ в Сирии ведет с исламистскими группировками, отрядами Сирийской свободной армии и курдскими отрядами пешмерга. Бои с правительственными войсками идут в основном в провинции Дейр-эз-Зор, частично в районе Алеппо. Весной 2015 года часть боевиков-исламистов, сосредоточенных в районе палестинского лагеря Ярмук под Дамаском, присягнули Исламскому государству, по какому поводу можно вести речь о боях между группировкой и правительством. Кстати говоря, именно такая политика ИГИЛ в отношении режима Асада и послужила одной из ключевых причин, по которым Соединенные Штаты и их союзники окончательно перевели ИГИЛ в разряд своих врагов: пока ИГИЛ активно воевало в Сирии, Запад мирился со всем «своеволием» его руководства и оказывал определенную поддержку его действиям, закрывая глаза на многое. Однако теперь, когда Исламское государство практически подошло
к той границе, за которую оно пока не готово распространяться далее, режим Асада не рассматривается им в качестве приоритетных целей. Столь независимая политика и нежелание соответствовать надеждам США вынуждает последние к активным действиям против Исламского государства, хотя очевидно, что скорее всего, речь идет о силовом давлении на Шуру и попытке побудить ее вернуться в рамки, которые будут устраивать Америку. Вопрос военных успехов группировки выглядит довольно интересным, хотя ИГИЛ не выглядит каким-то уникальным явлением в этом отношении. Успешную войну, сочетающую партизанские действия и вполне регулярные операции, к примеру, демонстрировал афганский Талибан, сумевший в довольно короткие сроки разгромить группировки моджахедов Альянса Семи и утвердившийся в Афганистане до его оккупации коалицией НАТО. Сейчас 30-тысячные силы Талибана рассматриваются как равный противник 300тысячной группировке вооруженных сил и полиции правительства Афганистана. Конечно, объяснение, которое лежит на поверхности, можно сделать на счет гораздо более худшей подготовки силовиков Афганистана, как впрочем, и всех остальных туземных армий, строительством которых занимались Соединенные Штаты. Однако вопрос выглядит не таким уж простым и одномерным — в таком положении дел есть и заслуга Талибана, который сумел выстроить свою собственную и во многом уникальную военную стратегию, дающую ему столь серьезное преимущество, которое можно уравнять лишь десятикратным превосходством сил. Особенности такой стратегии весьма убедительно и качественно разобрал Рачья Арзуманян в своей книге «Стратегия иррегулярной войны: теория и практика применения», выпущенная Центром стратегических оценок и прогнозов в 2014 году. Я не стану излагать суть этой крайне важной работы, однако позволю себе приводить некоторые ее выводы. Суть выводов, которые сделаны Р. Арзуманяном, заключается в том, что иррегулярные и регулярные боевые действия нельзя рассматривать как отдельные виды военных действий — по сути, это единый процесс, который зависит от конкретных условий, в которых протекают эти действия. Там, где наиболее эффективной является иррегулярная партизанская война — там логично вести именно ее, имея соответствующую ей организационную структуру. В случае, если созданы условия для регулярной войны — тогда логично формировать регулярные вооруженные силы со всей положенной для них организационной структурой, способные решать задачи с решительными целями, недостижимыми для партизан. Тот , кто овладел всем комплексом решений, позволяющих гибко реагировать на обстановку и видоизменять в соответствии с ней организационную структуру, стратегию и тактику боевых действий — тот и получает преимущество. Выше я уже писал о довольно своеобразной тактике действий «Джебхат ан-Нусры», к созданию которой приложили руки военные специалисты ИГИЛ. Они, обладая прекрасным военным образованием, полученным в том числе и в советских военных учебных заведениях и академиях, творчески переработали известный опыт войн «пчелиного роя» (в современном прочтении их еще называют сетецентрическими военными действиями (network-centric warfare). Есть много теорий, касающихся такого рода военных действий, однако все они подлежат адаптации под конкретную ситуацию конкретного театра военных действий и под конкретного противника. Опять же — судя по результатам, которых достигла военная структура ИГИЛ, практического воплощения этих теорий военным специалистам и командованию ИГИЛ удалось добиться. В какой степени — это отдельный и профессиональный вопрос, но качественная оценка, несомненно, дает на него вполне положительный ответ. В начале 2013 года я принимал участие в круглом столе, организованном «Независимым военным обозрением». На нем на примере событий в Сирии разбирался вопрос, поставленный довольно широко «Война нового типа». В частности, на нем присутствовал Игорь Стрелков, буквально через год применивший свои теоретические построения, которые и были затронуты в «Независимом военном обозрении», на практике в
Славянске и Донецке. Процитирую двух человек. Первый — сам Стрелков: «Основа успеха в войнах нового типа — превентивные специальные, а не крупные войсковые операции». Сам Стрелков и продемонстрировал годом позднее справедливость своего же собственного вывода, проведя серию специальных операций в Краматорской агломерации поразительно малыми силами. При этом эффективность действий Стрелкова была выше всяких похвал — в течение двух недель его микроскопическим по всем меркам отрядам, ядром которых являлась группа вышедших из Крыма добровольцев численностью всего 50 человек, удалось взять под контроль территорию, вдвое превышавшую ту, которая находилась на тот момент под восставшими.
Второе выступление, которое я хочу отметить особо — это доклад Мусы Хамзатова, кандидата военных наук, работавшего ранее в качестве советника начальника Генштаба. Считаю, что здесь нельзя обойтись краткой цитатой: «...Изначально у любого специалиста военного дела возникают вопросы: почему сирийская армия, еще недавно представлявшая угрозу одной из самых профессиональных армий региона – Армии обороны Израиля, оказалась неэффективной против разношерстных банд наемников и каким образом повстанцам удается вести боевые действия на равных с регулярной армией при несопоставимом боевом потенциале? Чтобы ответить на эти вопросы, оценим противоборствующие силы. С одной стороны, действует сирийская армия, организационно состоящая из армий, дивизий, полков, батальонов, подготовленных для ведения традиционной войны. Вся ее структура, теория и практика применения были направлены на отражение внешней агрессии в ходе эшелонированной обороны с четким позиционированием понятий «фронт – тыл». Подразумевалось, что на территории Сирии будет стратегический тыл, в котором в относительной безопасности смогут находиться семьи военнослужащих, готовиться резервы всех типов, лечиться и восстанавливаться раненые. С другой стороны – вроде как вооруженное крыло оппозиции. Однако даже поверхностный анализ говорит о неоднозначности его состава, о наличии внутри него массы разнонаправленных по своим целям и задачам вооруженных групп: от профессионалов до обездоленных, в том числе идейных повстанцев, уголовников, бандитов, боевиков (сражаются за деньги и возможность мародерствовать), варваров (сражаются за право творить беспредел под прикрытием идеи, иногда вообще не представляют, с кем именно и где воюют). Все они объединяются в различные группы, банды, отряды,
«фронты», часто не подчиняющиеся ни политическому крылу оппозиции, ни кому-либо вообще. Теоретически силовые структуры Сирии должны были легко справиться с таким разрозненным противником. Однако этого не происходит. Боевикам каким-то образом удается эффективно противостоять государству. Проблема, на мой взгляд, заключается в том, что заинтересованные акторы международной политики отрабатывают в Сирии новые технологии войны, как это происходило в 30-х годах прошлого века в Испании. Мощная зарубежная финансовая и материальная помощь, информационная и внешнеполитическая поддержка позволяют боевикам эффективно противостоять армии и специальным службам. Одним из новых достижений военного искусства, реализованного в ходе агрессии против Сирии, является найденный выход из «интеллектуального тупика» военной науки, когда наличие на вооружении какой-либо страны оружия массового поражения и средств его доставки делало практически самоубийственной агрессию против него. Военная мысль всех развитых государств на протяжении последних 50 лет искала выход из ситуации, когда любое, даже самое мощное государство мира не могло напасть на свою жертву, обладающую ядерным, химическим или биологическим оружием без потенциальной опасности подвергнуть смертельной угрозе свое население. Проблема заключалась в том, что нужно было как-то создать условия, чтобы потенциальная жертва агрессии типа Сирии или любого другого государства лишилась своего ОМП или возможности его применения еще до начала открытых военных действий. Как свидетельствуют косвенные признаки, выход из тупиковой ситуации был найден в создании «облачного противника», то есть противника, который как бы есть, и даже признан на мировой политической арене, но которого как бы и нет, так как он не является ни государством, ни конкретным социальным институтом какого-либо государства. Все основные структурные элементы, характеризующие «облачного противника», находятся в ближнем или дальнем зарубежье. На передний край обычно выставляются «одноразовые боевики», характерной чертой которых является дешевизна и низкий уровень подготовки. Их часто не надо ни лечить, ни обеспечивать, ни эвакуировать из опасного района. «Кукловод», он же «провайдер», при необходимости имеет возможность практически до бесконечности усиливать давление на избранном направлении или на решении поставленной боевой задачи, подключая все новые ресурсы из любых (часто отдаленных) регионов мира. Так, если оценивать поверхностно, то соотношение сил боевиков и регулярной армии в Сирии составляет 1 к 10 в пользу регулярной армии. Однако подсчет с учетом реальных возможностей «облачного противника» дает другое соотношение – 1 к 50 в пользу боевиков. В таких условиях у Сирии должны быть очень сильные союзники. Основной целью действий «облачного противника» является достижение внутреннего коллапса государства-жертвы. Огромную важность для «кукловодов» имеет существенное снижение оборонного потенциала государства-жертвы, создание опасности попадания ОМП в руки бандитов. Такая потенциальная угроза миру должна привести ООН к требованию от жертвы агрессии ликвидировать свое ОМП. После достижения этой цели ослабленная затяжным внутренним конфликтом страна вынуждена будет идти на любые уступки требованиям со стороны очередного «центра силы». Рассмотрим специфику действий «облачного противника» и пути противодействия ему на примере Сирии. Изначально сирийские оппозиционеры из числа «непримиримых» отказались от полномасштабной политической борьбы за провозглашенные ими идеи и стали целенаправленно уничтожать военный, интеллектуальный, производственный потенциалы собственного государства. В этих условиях сирийское военно-политическое руководство оказалось в тупике – в стране, исходя из ущерба экономике и населению, идет полномасштабная война, но кто враг – непонятно.
И ответить на этот вопрос практически невозможно. Например, по данным правительства Сирии, на стороне оппозиции воюют граждане 29 стран, и порой их доля в рядах боевиков превышает 80%. Обучение боевики проходит в лагерях на территории Турции, Ливии, Иордании, Афганистана, Пакистана, Ирака и других стран Африки и Ближнего Востока. Экономические объекты, используемые в интересах ведения войны, мобилизационная база, тыл, лагеря подготовки пополнения также находятся на территории различных государств мира, формально не являющихся участниками военного конфликта. Вопрос: кого «бомбить»? В отличие от боевиков положение регулярной армии незавидное: дислокация группировок войск, мобилизационная база, тыл, лагеря подготовки пополнения, экономические объекты, используемые в интересах ведения войны, известны «облачному противнику», что позволяет ему выбирать место и время для проведения своих операций. Более того, так как своих семей на территории, где идут боевые действия, у большинства иностранных наемников, как правило, нет, то они легко идут на организацию гуманитарной катастрофы в регионе, целенаправленно уничтожая запасы продовольствия, энергетику и промышленность. Немаловажной задачей, решаемой «облачным противником», является террор против населения с целью развязать межконфессиональную войну или войну по любому другому признаку, что ведет к массовой миграции населения и появлению лагерей беженцев. Такие действия создают предлог для вмешательства иностранных государств под видом предотвращения гуманитарной катастрофы. По опыту войны в Сирии для дестабилизации обстановки достаточно небольшое количество боевиков – не более 0,4–0,5% от общего количества жителей города или района. Последствия действий «облачного противника» для государства-жертвы крайне негативны. Ему грозит внешняя агрессия под предлогом защиты местного населения или кабальные договоры с «друзьями», ранее неофициально финансировавшими боевиков и, как следствие, экономическая деградация и рабство...» Текст доклада, безусловно, непростой, изобилует неустоявшимися, а потому требующими отдельного толкования и расшифровки, определениями, но в целом ход мысли М. Хамзатова вполне очевиден. «Облачный противник», о котором говорит М.Хамзатов — это и есть иррегулярные вооруженные формирования, ведущие сетецентрические военные действия с помощью тактики «пчелиного роя». Для внешнего наблюдателя, включая и военного противника боевиков, их действия носят непредсказуемый и хаотичный порядок. При этом сам «пчелиный рой» действует строго по заранее разработанному плану, который неизвестен противнику. Вычислить порядок действий такого «пчелиного роя» чрезвычайно сложно, так как он не подчиняется нормам классического военного искусства. Наоборот — как только он входит в согласие с такими нормами, «облачный противник» очень быстро переходит в разряд «обычного», воевать с которым классические вооруженные силы способны и обучены. Как пример, опять же можно привести действия ополчения Донбасса. До тех пор, пока оно действовало в режиме превентивных специальных операций, киевская хунта была вынуждена лишь реагировать, да и то с опозданием, на его действия. Как только в силу скудости ресурсов Стрелков был вынужден переходить к обороне Славянска, он попал в классическую ловушку: «Оборона есть смерть вооруженного восстания». После того, как ополчение перешло к обороне, оно выпало из ситуации сетецентрических войн, превратилось в «стандартного противника», и в силу вступило правило, согласно которому война есть соревнование организационных структур. Соревноваться с государством, пусть и пребывающим в состоянии частичной утраты рычагов управления, у ополчения не было возможностей. Положение могло поправить срочное создание структур государственного управления в Донецке и Луганске, однако здесь уже начались игры более высокого уровня, кремлевские кураторы Донбасса сделали (да и продолжают по сей день делать) государственное строительство на территориях восстания невозможным, вследствие чего оно
предсказуемо зашло в полный тупик, и на сегодняшний день зависит от воли своих кураторов из Москвы абсолютно. У ИГИЛ не было и нет возможности включить всю совокупность действий, которые приводят к комплексному эффекту сетецентрической войны. Такие действия включают в себя не только военную, но и предвоенную подготовительную работу: создание действующих на грани закона, но не переходящих ее сетевых структур различных неправительственных некоммерческих организаций, разлагающих общество и государственный аппарат созданием массированного «белого шума» через обсуждение бессмысленных проблем, создание финансовых «бомб», связанных с подкупом ключевых чиновников, способных отключить противодействие на самых важных направлениях в точно выбранный интервал времени, у ИГИЛ нет всего спектра инструментов, позволяющих заранее — до начала боевых действий — деморализовать и разложить своего противника. Большинство этих инструментов руководство ИГИЛ заменило упоминавшимся ранее тотальным террором, действующим на психику огромных масс и заставляющих испытывать иррациональный страх даже перед слухами о появлении отрядов исламистов. Однако многое из упомянутого набора методов ИГИЛ вполне доступно, и если взглянуть, как именно ее отряды смогли захватить Ракку, а затем — Мосул, можно заметить технологичность и жестко заданную последовательность действий, большинство из которых и были описаны М. Хамзатовым в своем докладе. Захват крупного города и даже мегаполиса ИГИЛ начинает с внедрения в него одиночек-разведчиков, затем — отдельных групп с четко выверенными заданиями. Все эти люди и группы изучают обстановку в городе, находят уязвимые места в его обороне, находят ключевые и проблемные точки, позволяющие парализовать на некоторое время любое осмысленное противодействие со стороны противника. В Ракку по имеющимся сведениям таким образом в течение месяца были внедрены порядка 200 человек, в Мосул — примерно такое же количество, чуть больше — около 300. Будучи местными жителями, они быстро находят сочувствующих, сторонников, берут под контроль местную преступность, чем в короткие сроки наращивают свою численность.
В момент начала захвата города небольшие мобильные группы боевиков, собранных из ранее внедренных в город, атакуют казармы полиции, военные объекты как в самом городе, так и вблизи него, вынуждая силовые структуры противника переходить к обороне, так как крайне сложно при внезапном нападении оценить силы атакующих, их планы, направление атак. Фактически силовики вынуждены действовать по боевому расписанию, предусматривающему оборону занятого ими объекта — то есть, самих себя. Город в этот момент остается полностью беззащитным, подход резервов также исключен, так как места их
расположения немедленно атакуются, и они вынуждены решать ту же самую задачу — оборонять лишь самих себя. На дорогах, по которым в город могут попасть резервы и подкрепления для атакованных силовиков, выставляются мобильные диверсионные группы с задачей атаковать вырвавшиеся из ловушки подкрепления на подходе. После того, как необходимый эффект достигнут, наступает время крупных соединений боевиков, синхронизировавших свои действия с атакой населенного пункта изнутри. В этот момент город остается один на один с входящими в него колоннами боевиков, задача которых — максимально хаотизировать обстановку через массовый террор в отношении мирных жителей. В условиях, когда полиция и силовые структуры парализованы, гражданское население предоставлено своей судьбе и совершенно не способно оказывать даже малейшее сопротивление людям, заведомо нацеленным на убийства и тотальный террор. Паника и хаос вынуждают гражданское население бежать из города — и боевики заранее оставляют широкие коридоры для выхода, оказывая давление на людей в направлении этих коридоров. Паникующая толпа сметает на своем пути все, захватывая своим течением и силовиков, в отношении которых в этот момент мгновенно и по команде прекращаются боевые действия. В сложившихся условиях силовые структуры бессильны, так как город уже превращен в ад, разобраться в обстановке решительно невозможно, и любое разумное командование отдаст приказ на выход из города с целью спасти личный состав и максимальное количество гражданских. Захват Мосула, который является вторым крупнейшим городом Ирака, произошел практически точь-в-точь по этому сценарию. В докладе М. Хамзатова называлась расчетная численность боевиков, необходимых для проведения такой операции — 0,4-0,5% от общей численности атакованного города (то есть, для города-миллионника 4-5 тысяч боевиков). ИГИЛ при захвате Мосула с общей численностью жителей в 1,7 млн человек обошелся 8 сотнями боевиков, вошедших в город и 3 сотнями, внедренными ранее в Мосул: то есть, почти на порядок меньшим количеством. Это, кстати, не означает ошибочность расчетов М. Хамзатова. Они делались исходя из опыта сирийской войны и вполне точны относительно ее реалий. Для ИГИЛ цифры иные в первую очередь благодаря тому паническому ужасу, который к лету 2014 года стала внушать эта группировка. Практика террора и его пропаганды и обеспечила резкое снижение контрольных цифр и повысила эффективность действий боевиков. Волна бегущих гражданских смела не только силовиков самого Мосула — она увлекла за собой и армейские подразделения, прикрывавшие шоссейные дороги, ведущие с севера страны к Багдаду. Паника была столь сильной, что три дивизии иракской армии, бросив вооружение и технику, попросту бежали вместе с гражданскими. Лишь ценой невероятных усилий правительства и иранских советников, на ходу сколачивавших шиитское ополчение, удалось затормозить бегство армии и создать хоть какие-то рубежи обороны практически в предместьях Багдада. По факту, захват Мосула был комплексной операцией, первоначально имевшей все признаки специальной, которая затем была проведена уже с применением регулярных вооруженных сил ИГИЛ, развивших и закрепивших достигнутый результат. Особо стоит отметить взятый на вооружение командованием ИГИЛ метод создания корпуса гражданских специалистов, органично входящих в состав атакующих города сил. В этом вопросе ИГИЛ действует по технологиям армии США, которая еще в 2009 году создала Экспедиционный корпус гражданских специалистов, насчитывающий вначале 3 тысячи человек, и в перспективе должен быть доведен до 30-тысячного состава. Кроме того, в 2004 году в составе армии США существовал специальный батальон сил гражданского администрирования численностью в 406 человек, в 2014 году эти силы были доведены до 10 батальонов, сведенные в две бригады численностью около 3200 человек. Американцы использовали идеи советского маршала Огаркова, творчески их развили, и теперь этот опыт доступен и боевикам ИГИЛ, что, кстати, ставит вопрос о том, насколько
развито взаимодействие спецслужб и армии США со своим противником, которого президент Обама упомянул в числе трех наиболее серьезных угроз «цивилизованному человечеству». Гражданские специалисты в разных областях — энергетике, водоснабжении, продовольственном обеспечении и организации торговли, финансовые специалисты — прибывают в захваченный отрядами ИГИЛ населенный пункт и практически сразу берут под контроль все системы его жизнеобеспечения, мобилизуют в случае необходимости местные кадры, что в конечном итоге приводит к тому, что власть переходит в руки управленцев ИГИЛ без особых проблем и неизбежных потерь. Подытоживая, можно сказать: то, что сугубо в теоретическом смысле разбиралось в Москве в апреле 2013, через год нашло свое воплощение в Ираке, в практическом плане подтвердив доклад М. Хамзатова. Жаль, что пока этот доклад так и не востребован в самой России. Точно так же подтвердились и слова И. Стрелкова, который указал, что специальные операции (а захват Ракки и Мосула был проведен в классическом стиле спецопераций) в условиях войн нового времени выглядят гораздо более экономными и эффективными с точки зрения достижения результата, чем стандартные общевойсковые действия крупных масс войск. Парадокс, но как раз Игорь Стрелков как командующий вооруженными силами ДНР действовал если не вопреки, то во многом «перпендикулярно» своим собственным взглядам на войну нового времени, пытаясь соревноваться с Вооруженными силами Украины именно на поле классической общевойсковой войны. Эти действия были абсолютно вынужденными, хотя на первом этапе все действия Стрелкова и возглавляемых им отрядов полностью соответствовали сценарию войны «пчелиного роя», что позволило ему в предельно короткие сроки установить контроль практически над третью Донецкой области, что и обусловило первоначальный безоговорочный военный и политический успех восстания на Донбассе в апреле — мае 2014 года. По сути, действиям Стрелкова и его группы можно и нужно учиться в академиях, как примеру блестящей серии спецопераций минимальными силами по взятию под контроль территорий в условиях рухнувшей центральной власти. Однако дальнейшие события полностью развернули весь сценарий происходящих событий и вынудили Стрелкова отказаться от избранной стратегии, что, на мой взгляд, обесценило первоначальный успех и заставило его самого действовать вопреки своим собственным утверждениям и взглядам. Осознанно или вынужденно — разговор особый, но факт остается фактом. Возвращаясь к действиям ИГИЛ, нельзя не отметить, что они не ограничиваются иррегулярной войной и спецоперациям. Скорее наоборот — по мере строительства государства можно заметить, что организационная структура военной, а равно и всех остальных составляющих ИГИЛ быстро усложняется. Создаются силовые структуры, если можно так сказать, армейского типа — моторизованная пехота на джипах, которые специализированно переоборудуются под легкую артиллерию, получают бронирование, после захвата крупных военных складов в Сирии и Ираке отряды ИГИЛ получили доступ к серьезному армейскому вооружению. Насыщенность боевых мобильных групп ИГИЛ мощными средствами уничтожения резко повышает их ударную мощь при сохранении мобильности, что позволяет и далее действовать небольшими отрядами, сохраняя прежнюю тактику иррегулярной войны при увеличении ее эффективности. Есть сообщения даже об авиации, которая находится в распоряжении ИГИЛ. Она была захвачена еще год назад на базах, которые перешли под контроль группировки после захвата Мосула. Пока сообщений о действиях ИГИЛ в воздухе нет, но есть все основания полагать, что это только пока. Все это неизбежно ведет к необходимости создания системы комплексного управления разнородными подразделениями, создания интегрированных подразделений и соединений. Для профессиональных военных, имеющихся в избытке у ИГИЛ из числа офицеров саддамовской армии, такая задача вполне по силам, но без качественной системы управления тылом, а значит, работающих гражданских структур управления, он практически недееспособен.
Именно здесь кроется основная проблема всех иррегулярных сил: выйти на новый уровень они способны лишь в ситуации контроля над обширной и по возможности самодостаточной в экономическом смысле территории, на которой могут быть созданы хотя бы квази-государственные структуры управления. Но создать государство партизанам также крайне затруднительно — иррегулярные силы по своей природе мало приспособлены к достижению решительных целей. Возникает замкнутый круг, выход из которого достигается путем значительных усилий. Необходимо сочетание разнообразных факторов, которые и приведут к сдвигу ситуации, а говоря иначе — разрыву такого круга. У ИГИЛ эта задача была выполнена — путем решительных действий они смогли создать вначале территорию под своим управлением на северо-востоке Сирии в провинции Ракка, которая и стала их оперативным тылом.
Для этого им пришлось дождаться перехода Ракки под контроль вооруженной сирийской оппозиции, а затем провести комплексную специальную и войсковую операцию уже против них. Наместником Шуры (по сути, генерал-губернатором иракской части владений ИГИЛ) был назначен Фадель Ахмад Абдулла аль-Хийяли, он же Абу-Муслим альТуркмани, бывший офицер спецслужб Саддама Хуссейна, выдвиженец Иззата Ибрагима адДури. В середине октября 2015 года в результате налета иракской авиации аль-Туркмани был убит. Сирийской частью Исламского государства стал руководить Абу Али аль-Анбари. Создав на этой основе квазирегулярные подразделения (основанные на бригадах иностранных наемников, и в первую очередь «Джейш мухаджирин», которыми командовал небезызвестный Тархан Батирашвили, он же Умар-Шишани), ИГИЛ смогла провести масштабную экспансию в Ирак, причем политически время экспансии было выбрано исключительно грамотно: именно в этот момент (конец 2013-начало 2014 года) правительство Нури аль-Малики критически ухудшило свои отношения с суннитской общиной, вызвав политический кризис в стране. Его просчетом командование ИГИЛ сумело блестяще воспользоваться, предложив союз и свою защиту суннитским племенам Анбара, что и обусловило успех довольно вяло развивавшегося поначалу наступления отрядов ИГИЛ в этой провинции. Захват Анбара позволил ИГИЛ выйти на оперативный простор и развернуть свое наступление в провинциях Ирака, в которых проживает смешанное население: курды, сунниты, шииты. Захват Мосула окончательно обрушил обстановку для правительства в Багдаде и в общих чертах обозначил территорию, которую и планировали взять под свой контроль ИГИЛ и баасисты Верховного командования джихада и сопротивления для создания на ней своего государства. Не зря именно в этот момент и было объявлено о создании Халифата, Абу-Бакр альБагдади принял на себя звание халифа, а ИГИЛ переименовала себя в Исламское государство
ИГ — все было сделано четко и в срок, повинуясь внутренней логике происходящего, а потому и было воспринято немалой частью населения региона в весьма положительном ключе. Если взглянуть на карту центральных областей Ирака, на которой обозначено преимущественное проживание населения страны согласно их конфессиональному и национальному признаку, можно утверждать, что Исламское государство достигло своих естественных границ и его дальнейшее распространение маловероятно. Повторюсь — это совершенно не означает, что экспансия Исламского государства на этом прекращена — теперь в силу начинают вступать иные соображения и логика действий. Но свою программуминимум баасисты и сламисты выполнили — их государство не просто возникло, но сумело пройти первый, самый сложный этап своего становления. С этого момента Исламское государство в умах людей региона стало не просто борцом за что-то против чего-то, а победителем, что немедленно привело к качественному сдвигу в его отношениях с другими исламистскими группировками Ближнего Востока и Северной Африки — началось массовое принесение присяги Халифу, которое продолжается и по сей день. Безусловно, сугубо формально Абу-Бакр аль-Багдади не может считаться Халифом, так как не получил на это согласие ведущих исламских авторитетов и богословов, но в конце концов, крайне сложно говорить о формальностях в ситуации распада региона и идущих на его территории войнах, а процедура провозглашения Халифа немедленно вызвала в богословских кругах привычные и почти академические споры18, которые можно с любопытством наблюдать со стороны, однако очень быстро становится очевидным, что они совершенно бесплодны и в итоге приведут лишь к тому, что политические сторонники Халифата признают его легитимность, а его противники — нет. Что, в общем-то, можно было сделать и без такой дискуссии. Возвращаясь к вопросу усложнения и качественным изменениям в военной структуре ИГИЛ, нужно отметить, что они становятся возможными только в связи с ускоренным строительством дееспособных государственных структур. Это позволяет Исламскому государству резко снизить зависимость от внешних источников финансирования и других видов помощи, сведя их до тех значений, которые исключают возможность установления внешнего бесструктурного управления. На сегодня по имеющимся данным, внешнее финансирование составляет всего лишь 5% общего бюджета группировки, а это создает возможность для повышения уровня субъектности ИГИЛ и проведения самостоятельной политики. Я вынужден снова вернуться к ополчению Донбасса, так как многие аналогии просто бросаются в глаза, и обойти их молчанием было бы попросту нелепо. Донецкое ополчение, созданное во многом спонтанно и практически на пустом месте, нельзя прямо сравнивать с ИГИЛ хотя бы потому, что обе составляющие ИГИЛ — Исламское государство Ирака и Высшее командование джихада и освобождения — существовали значительно дольше, а главное, до начала полномасштабных боевых действий 2012-2015 годов. Кроме того, в Ираке еще до краха режима Саддама Хусейна была заложена мощная разветвленная и глубоко законспирированная подпольная сеть сопротивления, обладающая настолько большими ресурсами, что даже сегодня немалая часть вооружений ИГИЛ продолжает поступать с тайных подпольных складов, созданных структурами Саддама. Поэтому ориентирование ополчения Донбасса на помощь России, включая и так называемый «военторг», является совершенно объективным и вынужденным. Командование ополчением не имело времени и сил для того, чтобы успеть захватить армейские склады с оружием, боеприпасами и техникой. Кроме того, украинская хунта сумела преодолеть коллапс власти и управления и сумела в опережающем темпе навязать ополчению соревнование, в котором ополчение было вынуждено расти и накапливать ресурсы, противодействуя набирающей обороты военной машине Украины. В этом соревновании государство обладает заведомым преимуществом, и даже в состоянии управленческого хаоса после государственного переворота в Киеве динамика роста численности и возможностей
ВСУ, Нацгвардии и карательных территориальных и специальных батальонов была выше, чем динамика строительства ополчения. Однозначно можно сказать, что без помощи из России: добровольцами, гражданскими волонтерами-специалистами, гуманитарными поставками и «военторгом» у ополчения вообще не было ни малейших шансов. Неподготовленное восстание было обречено. Но у этого есть и другая сторона: практически полная зависимость ополчения от России немедленно поставила восстание в положение объекта событий. Российское руководство получило возможность управления процессами и в короткие сроки сумело подчинить себе ополчение и зачаточные структуры гражданского управления ДНР и ЛНР. Можно даже назвать момент, с которого восстание полностью утратило даже намек на субъектность: примерно середина августа 2014 года, когда Москве удалось путем шантажа удалить из Донецка Игоря Стрелкова, а из Луганска — Валерия Болотова. С этого момента история восстания завершилась, началась история политики внешних игроков, в руках которых и Киев, и ополчение Донбасса были лишь пешками, а колоссальные жертвы с обеих сторон и разрушения стали лишь разменной монетой, «допустимыми потерями». Более детально этот момент и предшествующие ему процессы нужно разбирать отдельно, как и попытку дать ответ на вопрос: а возможно ли было изменить жесткую заданность событий, которые и привели к утрате субъектности и провалу восстания, но смысл отступления несколько иной: на Донбассе в силу целого комплекса причин как объективного, так и субъективного характера не удалось повторить результат, которого сумели добиться в Ираке. Так и не удалось избавиться от тотальной зависимости от внешних поставок, а значит — и от внешнего управления. Это привело к тому, что был выбран наиболее удобный способ существования возникших новых элит: просто исполнение приказов и распоряжений «сверху». В такой ситуации нет смысла беспокоиться об идее, о конечной цели восстания, о текущих задачах. Все будет спущено от «кураторов», которые и решат, что такое хорошо, а что такое плохо. Видимый результат тоже не дает оснований для какого-либо оптимизма за восстание: катастрофа Донбасса продолжается, территория деградирует, хаотические заявления номинального руководства псевдореспублик не имеют никакого отношения ни к реальности, ни к целям и задачам. Страдания населения носят тотальный и неизбирательный характер, что стремительно подрывает социальную базу «республик». Страх перед репрессиями как со стороны ополчения (прошедшее несколько стадий трансформации в конгломерат полунаемных структур, воюющих все чаще «по привычке», «по найму», но все меньше за идею, которой как не было, так в общем-то и нет), так и со стороны киевских нацистов вынуждают население либо оставаться на месте, надеясь неизвестно на что, либо бежать. Сравнение с ИГИЛ и в этом компоненте явно не в пользу Донбасса — ИГИЛ строит государство суннитов для суннитов, и жестко следит за тем, чтобы социальная база Исламского государства не размывалась и не уменьшалась. Баасистам нужна власть и только власть — но власть бессмысленна своего без объекта управления - населения, людей. Уже поэтому все, что делают управленцы Исламского государства, направлено на создание своей собственной социальной базы, создание условий для населения государства, которое поддерживает идеологию ИГИЛ. В этом смысле для Донбасса все выглядит иначе — отсутствие сколь-либо внятно сформулированной идеи, не говоря уже о том, что эта идея поддерживается населением региона не позволяет создать критерий лояльности этого населения. Нет критерия — нет возможности оценить деятельность государства, а это означает практическую безвекторность приложения любых его усилий. Речь идет не о критике — а об оценке. Она безрадостна для Донбасса (по крайней мере, на сегодняшний момент). И пример строительства Исламского государства при всем неоднозначном его характере и заведомо неприемлемых методах говорит о том, что
существуют обязательные условия, без выполнения которых любая деятельность по государственному строительству обречена на полный провал. К сожалению, ДНР и ЛНР провалили выполнение всех условий и поэтому просто «плывут по течению», отдавшись на милость курирующих их политтехнологов из Кремля. Собственно, мы и подошли к ключевому вопросу. Каковы условия, при которых возможно строительство стабильного (пусть и относительно) государства на обломках старого (или даже нескольких). Необходимым условием государственного строительства является сочетание четырех связанных между собой ключевых факторов. Первый фактор: наличие организационной составляющей, позволяющей проектировать (планировать) события и процессы и управлять ими в оперативном режиме. Второй фактор: наличие конструктивной идеологии строительства и развития государства, которая разделяется значительной частью населения, и наличие идеологов, обладающих авторитетом у этой части населения. Третий: наличие силовой составляющей, способной гибко реагировать на изменения обстановки и добиваться положительных результатов в ходе ведения вооруженной борьбы с любым противником на территории, которая должна стать основой строящегося государства. Наконец, четвертое условие — это экономическая самодостаточность территории, способная обеспечить существование государства на всех стадиях его строительства. Предварительным условием государственного строительства является разрушение государственного образования (или нескольких таких образований), на территории которого (или которых) и происходит строительство нового. Под разрушением нужно понимать ослабление всех организующих и отвечающих за стабильность функций «старого» государства до такой степени, что оно теряет способность контролировать свои территории и обеспечивать на них ключевые функции государственного управления — обеспечивать безопасность населения, обеспечивать нормальную экономическую деятельность, гарантировать социальный минимум и так далее. По сути, «цветные революции», которые проектируют и проводят Соединенные Штаты Америки, направлены на дезинтеграцию «старого» государства — то есть, обеспечивают наступление предварительного условия. В том случае, если технологи «цветной революции» заинтересованы в стабилизации обстановки и создании после проведения государственного переворота относительно стабильного государства, которое отвечает их интересам, они обеспечивают и наступление необходимых условий строительства (или пытаются их обеспечить). Так происходило в странах Восточной Европы, по которым проехался каток «цветных революций». На месте уничтоженной Югославии созданы квазистабильные, но при этом совершенно несамостоятельные новые государства, подконтрольные и зависимые перед Западом. Однако Арабская весна показала, что далеко не всегда цели и задачи Запада заходят так далеко — в Ливии оказалось достаточным лишь разрушить предыдущую версию государства и умыть руки. Отсутствие необходимых условий для строительства новой Ливии привело к тому, что бесконечная катастрофа опустилась на ее территорию, и в обозримой перспективе совершенно не ясно, сколько времени понадобится для того, чтобы стабилизировать обстановку в этой стране — слишком велики противоречия между субъектами событий, среди них нет доминирующей силы, и сценарий распада страны с последующей серией длительных локальных конфликтов и войн между этими осколками более чем вероятен. Собственно уже сейчас этот сценарий реализуется в полной мере, хотя сугубо формально Ливия все еще остается единым государством, никак не закрепляя свой свершившийся распад. Примерно такая же ситуация происходит в Сирии и Ираке, подобный сценарий запущен в Йемене: «старые государства» настолько ослаблены предыдущими войнами и революциями, что перестали выполнять свои функции на части или на всей территории своих стран. Распад их становится практически неизбежным, однако остается неясным
вопрос — возникнут или нет на их территории (или части территорий) новые относительно стабильные государства. В случае с Ираком и Сирией ответ дает Исламское государство. Практически оно создано, наступает второй этап: закрепление успехов и оборона государства от внешних врагов. Возникновение Исламского государства оказалось возможным ввиду упорной и длительной работы по созданию необходимых условий: еще до фактического распада Сирии и Ирака были созданы организационные структуры — будущий «скелет» ИГ: Исламское государство Ирака Абу-Мусаба аз-Заркави, возникшее из объединения различных террористических радикальных суннитских группировок, и формально светское Верховное командование джихада и освобождения Иззата Ибрагима ад-Дури. Эти структуры сумели удержаться от вражды друг с другом и конвергировать, создав сплав организационной и идеологической составляющих, причем идеология новой организации оказалась привлекательной для значительной части суннитского населения региона. И Верховное командование джихада и сопротивления, и Исламское государство Ирака уже имели свои вооруженные группировки, имели ресурсы для ведения вооруженной борьбы, а после того, как была создана интегрированная террористическая группировка Исламское государство Ирака и Леванта ИГИЛ, эти вооруженные силы обеих организаций сумели пройти сложный путь от разрозненных боевых ячеек через иррегулярные формирования ко вполне регулярной армии, обладающей гибкой тактикой ведения вооруженной борьбы с решительными целями. Наконец, захват обширной территории и создание работоспособных структур государственного управления позволили администраторам Исламского государства наладить относительно мирную жизнь на захваченных территориях и обеспечить условия для ведения экономической деятельности тому населению, которое и стало его социальной базой. Террор и массовые убийства нелояльного населения, геноцид по отношению к нему стали одним из инструментов ускоренного достижения лояльности — однако закрепить эту лояльность возможно лишь созданием благоприятных условий для повседневной жизни. Информация, которая приходит с территории под контролем ИГИЛ, довольно скудна, мировые СМИ интересуются в первую очередь «жареными» фактами и картинками ужаса расправ. Однако тот факт, что нет никаких сообщений о восстаниях и волнениях на этих территориях, позволяет сделать вывод, что положение значительной части населения выглядит относительно стабильным, им есть что терять, и поэтому лояльность к Исламскому государству — вещь вполне реальная. Таким образом, в течение 4 лет — с 2010 по 2014 год, иракские баасисты, сброшенные на социальное дно после краха режима Саддама Хусейна, сумели воспользоваться ситуацией, которую создали в регионе Соединенные Штаты, Запад и аравийские монархии, преследуя свои глобальные и региональные цели и задачи. Разрушение стабильных государств в регионе стало спусковым крючком событий, которыми в достаточной мере овладела готовая к ним бывшая иракская элита (и контрэлита в лице радикальных исламистов). Запад и аравийские монархии предполагали, что управляют созданными при их прямом или косвенном участии конгломератом террористических группировок, сносившим последовательно светские режимы Ближнего Востока, однако ИГИЛ сумела сама использовать Запад и монархов Аравии в своих целях. Когда те поняли свою ошибку, оказалось поздно: ИГИЛ буквально в течение года провела все подготовительные мероприятия, которые в итоге завершились захватом сирийской Ракки и частично Дейр-эзЗора, затем полностью или частично иракских провинций Анбар, Найнава, Салах-эд-Дин, Дияла, чем решила задачу захвата и контроля территорий своего будущего государства. На этом первый этап строительства завершился, наступает второй — закрепление достигнутых результатов, переосмысление целей и задач, и подготовка к ним. Мы видим, что под крылом Исламского государства создаются связи с другими террористическими организациями и группировками региона. Учитывая определенную уникальность ИГИЛ, можно не сомневаться, что она будет вести работу по оказанию помощи
своим союзникам в деле создания их государств на принципах вассалитета. Крайне сомнительно, что Исламское государство будет само проводить экспансию на чужие ему территории: это очень неперспективно с точки зрения достижения положительного результата. Но вот оказать помощь — организационную, военную, любую иную — Исламское государство может и безусловно, будет оказывать. К примеру, английская Би-БиСи сообщает, что нигерийская группировка «Боко Харам» резко активизировала свою активность в интернете и соцсетях с начала 2015 года, при этом ее боевики уже выкладывают фотографии с надписями Боко Харам — провинция Исламского государства19. В июне 2015 года все более активно начинают идти сообщения из Афганистана, где происходит раскол Талибана на часть, которая поддерживает молодую и агрессивную идеологию Исламского государства и часть, придерживающуюся прежних установок «оборонительного джихада» Аль-Кайеды. Это, кстати говоря — видимый показатель трансформации ИГ в государство, обладающее национальными интересами за пределами своей территории. Примерно так же Иран оказывает помощь режиму в Сирии, союзу экс-президента Салеха с повстанцамихуситами в Йемене, так ведут себя аравийские монархии, продвигая свои интересы с помощью союзных или подконтрольных им радикальных группировок или лояльных им союзникам племен — как это происходит в том же самом Йемене, где саудиты оказывают помощь свергнутуму президенту Мансуру Хади, опирающемуся на ряд племенных объединений и союзов. Исламское государство становится именно государством со всеми положенными государству атрибутами. Пока оно весьма слабо, еще нет гарантии, что оно сумеет окончательно состояться, но процессы уже прошли точку невозврата, и теперь ИГ — реальный фактор региональной политики. Безусловно, Исламское государство целиком и полностью заслуживает данных ему характеристик и определений, как террористическая организация. Естественно, оно является угрозой для окружающих его государств хотя бы потому, что вынуждено вести вооруженную борьбу с ними за «место под солнцем», и поэтому будет применять все возможные и имеющиеся у него средства борьбы. Однако нужно отметить, что Соединенные Штаты, назвавшие Исламское государство в числе главных угроз человечеству, сами и создали большую часть условий, которые привели к возникновению этой угрозы. Именно они разгромили и дезинтегрировали вначале Ирак, а затем и большую часть региона Ближнего Востока, именно они создали неразрешимый конфликт между шиитской и суннитской общинами Ирака, они и сейчас продолжают громить регион, разрушая последние очаги стабильности в нем. Неудивительно, что на месте пепелища вырастает новая трава — и не стоит сетовать, что из-под земли выбиваются не прекрасные тюльпаны, а колючий чертополох — чем свирепее пожар, тем больше шансов у самых неприхотливых. Риторика Барака Обамы, довольно иезуитски обозначившая Россию, Исламское государство и лихорадку Эбола в качестве глобальных угроз, рассчитана на слабоумных, но стоит признать, что повсеместное внедрение демократии по американским образцам дает все основания Обаме рассчитывать на нужный ему эффект дезинтеграции мирового пространства. На мой взгляд, российская риторика в отношении Исламского государства выглядит слишком однобокой и идет в русле американской. Является ли это нежеланием злить «партнера» или просто отсутствием собственной позиции — пока неясно. Является ли Исламское государство угрозой для России? Безусловно, Исламское государство — угроза для нас. Угроза связана в первую очередь наличием в его рядах вооруженных боевиков-выходцев из России, которые приобретают боевой и организационный опыт, проникаются враждебными нам идеями. Возвращаясь обратно домой, эти люди становятся центрами кристаллизации, вокруг которых собираются враждебные нашей стране силы, они обладают боевым опытом и готовы применять его уже
на нашей территории. В наших интересах оказывать содействие противникам Исламского государства в деле истребления этой части боевиков, однако для этого нужно иметь твердые позиции в регионе, чего в силу совершенно объективных обстоятельств, уже нет. В наших интересах создать систему противодействия вербовке и распространению враждебной пропаганды на территории России и оказать всемерное содействие наших среднеазиатским и кавказским соседям в таком противодействии. Однако и здесь есть ряд совершенно объективных проблем, без решения которых всё это оказывается лишь благим пожеланием. Сама система власти, управления, экономика, которые функционируют на нашей территории, непрерывно генерируют несправедливость, социальное неравенство в совершенно неприемлемых масштабах. Отсутствие национальной идеи, которая способна увлечь народ России на созидание — еще одна крайне тяжелая проблема. Оторванная от интересов народа и страны олигархическая верхушка и охраняющие сложившееся положение вещей государственные и общественные структуры — гораздо более серьезные угрозы России, чем десятки Исламских государств на наших границах. Безвольное и обслуживающее интересы олигархов руководство страны неспособно решать накопившиеся проблемы и вместо решения их создает социальные и политические симулякры, наличие которых успокаивает в первую очередь саму власть, чем население страны. Все это ведет к тому, что деятельность враждебных нам сил и структур ведется в благоприятных условиях, позволяя и пропагандировать чуждые нам идеи, и вербовать сторонников таких идей. Поэтому борьба с Исламским государством в опережающем темпе на сегодня практически невозможна — у нас нет ни стратегии, ни возможностей для такой борьбы. Идейную и организационную нищету на этом «треке» российская власть скрывает за следованием в русле американской политики, у которой, в отличие от России, есть совершенно четкое понимание того, в каком направлении для нее желательно развитие ситуации в регионе. Определенные силы США, заинтересованные в сохранении глобального мира невзирая на цену, а потому объективно готовые развязать мировую войну в любом из ее сценариев (общемировое военное столкновение или цепь региональных конфликтов средней и высокой интенсивности) — эти силы заинтересованы в том, чтобы распад глобального мира на устойчивые кластеры не состоялся. Поэтому основную борьбу они сосредотачивают на «линиях разлома» - между складывающимися кластерами-региональными рынками. Дестабилизация периферии кластеров становится угрозой для них, вынуждая отвлекать ресурсы не на переформирование глобального мира, а на противодействие угрозам. Для региона Ближнего Востока эти силы США крайне заинтересованы в создании ситуации бесконечной борьбы, не давая стабилизировать обстановку через сохранение «старых» и возникновение устойчивых «новых» государственных образований. Такая политика носит название «теории управляемого хаоса», и хотя я довольно скептически отношусь к людям, которые продвигают эту модель в качестве основной, объясняющей действия США, но определенная доля правды в этой модели присутствует. Она очень невнятно объясняет мотивы действий, а значит — не совсем верно формулирует и цели такой политики, но сложно не заметить то, что лежит на самой поверхности. Соответственно, для России (если она сумеет сформулировать свои цели, а значит, и интересы) необходимо выстраивать систему противодействия планам Соединенных Штатов, подрывающих политику создания региональных объединений политического, экономического, военного характера, которые создает и и в которых принимает участие Россия. Одним из факторов такого противодействия становится стабилизация обстановки на периферии тех региональных объединений, где имеются интересы России. Исламское государство — это не только террористическая группировка. Это и проект баасистской элиты саддамовского Ирака, которая заинтересована в создании своего стабильного государства. Да, сегодня оно выглядит очень жутко, как впрочем и большинство стран в момент своего создания. Однако в конце концов, если Кремль умудряется называть киевский нацистский
режим партнерами, не обращая внимание на геноцид русского населения Донбасса, то почему в отношении Исламского государства проявляется такая щепетильность? Безусловно, любые попытки исламистов атаковать наши рубежи и наносить нам любой вред необходимо пресекать — причем не слишком рефлексируя по этому поводу. Но это касается любых попыток нанести нам вред — к примеру, внедрять у нас чуждую идеологию потребления, вседозволенности, отказа от любых нравственных ценностей в угоду абстрактным «общечеловеческим». Это тоже разрушает нашу страну, и тоже подлежит жесткому отпору со стороны государства и общества. Но не замечать стабилизирующую роль, которую потенциально потенциально может играть Исламское государство в регионе Ближнего Востока, тоже нелепо. Попытки ИГИЛ захватить ему не принадлежащее соседние страны отбивают и будут отбивать. История создания Саудовской Аравии убеждает, что в конце концов экспансия натыкается на свои естественные границы, и молодое государство, пытаясь сохраниться, неизбежно прекращает её, ликвидирует фанатиков-революционеров и начинает встраиваться в существующую систему связей и отношений региона и мира. Так происходило раньше, это будет происходить и в будущем. Сколько времен это займет — неважно, важен подход, намерения и исполнение этих намерений. Поэтому (и именно поэтому) политика России в отношении Исламского государства должна носить двойственный характер — мы должны принять факт его возникновения и строить наше отношение к нему с точки зрения наших интересов. Любые попытки дестабилизации, исходящие от Исламского государства, должны встречать жесткий отпор. Любые попытки стабилизации обстановки — поддерживаться. Гласно или негласно — это уже вопрос тактики. Бесцветно следовать в фарватере политики США (да и любой другой страны) в этом вопросе недопустимо. Россия и Исламское государство. Какова вероятность нашего столкновения? Может показаться, что автор испытывает симпатии к Исламскому государству, не пересыпая свой текст обязательными мантрами про терроризм, зверства и прочие совершенно истинные утверждения. Хочу сразу уточнить — нет, не испытывает. Но не оценить эффективность, с которой действует союз иракских исламистов и баасистов, решительно невозможно. Безжалостность и стремление к своей цели любой ценой вызывают абсолютно оправданное беспокойство, так как столь радикальные и эффективные движения, взявшие на вооружение исключительно популистскую, но крайне привлекательную идеологию, представляют колоссальную опасность для всех окружающих стран. В особенности, если эти страны не обладают иммунитетом, достаточным для того, чтобы беспроблемно справиться с теми угрозами, которое несет с собой Исламское государство. Для России, которая попала в один из наиболее сложных этапов своей истории, когда идет целенаправленная работа по ликвидации ее цивилизационной сущности, проводимую как извне, так и изнутри, причем не какими-то законспирированными отщепенцами, а всей российской псевдоэлитой, грабящей страну и проедающей ее насквозь — для нас существование мощного и молодого агрессивного ваххабитского государства вблизи российских границ предельно опасно. Исламская умма России пребывает, как и все российское общество, в раздробленном и дезориентированном состоянии, ее способность противостоять разлагающим идеям ваххабизма вызывает обоснованные опасения. Мы уже были атакованы этой идеологией в начале 90 годов на Северном Кавказе и по правде говоря, говорить о поражении ее на нашей территории точно не приходится. Возможная победа Исламского государства и утверждение его на территории Сирии и Ирака может вызвать всплеск попыток повторить прежний опыт. Хотя ваххабизм для России крайне экзотичен, не имеет исторических корней и практически не имеет шансов на решительную победу в исламских регионах, его опасность заключается в том, что концентрированного удара со стороны разных противников страна, подточенная олигархической системой правления изнутри, может не выдержать. Один из сценариев,
который продвигают противники России — ее расчленение. И синхронизированный удар с разных сторон плюс удар изнутри может оказаться для нас фатальным. Поэтому Исламское государство, как и нацистская Украина — безусловно, наш смертельный враг. Любые попытки умилостивить и выторговать день-два-месяц мирной жизни в условиях, когда столкновение неизбежно, обернется в итоге колоссальными издержками и жертвами в будущем. Мы обязаны искать и находить противоречия, используя которые мы можем попытаться развернуть кризис в благоприятном или по крайней мере безопасном направлении для нас. Исламское государство объективно заинтересовано в стабилизации своего положения и становления себя как государства и регионального игрока. Сделав ставку на радикальный ислам, как идеологию своей сборки, баасисты попали во вполне очевидную «вилку», когда достигнув своих целей, они вынуждены идти на поводу тех, кого они использовали для становления своего государства. Влияние взаимно, и создав привлекательный образ победителя, баасисты столкнулись с тем, что вольно или невольно стали лидерами террористического исламистского интернационала. В случае, если они не оправдают надежд исламистов или развернут свою политику в каком-то ином русле, они рискуют получить в лице нынешних союзников смертельных врагов. Та часть руководства Исламского государства, которая весьма цинично использовала радикальную исламистскую идеологию для достижения своих целей, объективно будет заинтересована в постепенном снижении радикализма, который после создания Исламского государства неизбежно будет становиться угрозой для его стабильности. Именно в этом направлении мы способны так или иначе сотрудничать с вменяемой частью этой организации, предоставляя ей определенные гарантии и вырабатывая какие-то совместные проекты по снижению радикализма ударной силы ИГИЛ, превращения этой террористической группировки в обычную силовую составляющую обычного, пусть и своеобразного, государства. Однако для этого мы должны быть интересны как партнеры. Бесхребетная политика, отсутствие внятных интересов, постоянные предательства своих союзников — не та основа, на которой можно предлагать сотрудничество. Вначале мы должны полностью пересмотреть свою внутреннюю и внешнюю политику, которая подтачивает нашу стабильность и способность противостоять столь серьезным угрозам, как радикальный исламизм. Никакой косметикой здесь обойтись не удастся. Созданная в результате вначале развала Советского Союза, а затем и государственного переворота, совершенного Ельциным и его кликой в 1993 году олигархическая Россия генерирует социальную несправедливость в абсолютно неприемлемых масштабах. Современное руководство страны твердо проводит курс, совпадающий в общих чертах с тем, который был начат Ельциным. Системная оппозиция встроилась в систему власти и управления на подчиненных ролях, и ее подобная ситуация устраивает абсолютно. Достаточно вспомнить выборы 1996 года, итоги которых были сфальсифицированы, что признал на встрече со студентами журфака МГУ президент Медведев. Его слова подтвердил Вячеслав Никонов, известный политолог, буквально через два дня после встречи, а информацию обо всем этом дало государственное телевидение России: «...Для того, чтобы обеспечить победу Бориса Николаевича Ельцина над Геннадием Зюгановым в 1996 году, надо было идти на все возможные нарушения избирательного законодательства. Подтасовки были очень серьезными. Выборы 1996 года были самыми грязными, самыми несправедливыми с точки зрения избирательных технологий и российского законодательства...» Оппозиция и ее лидер Геннадий Зюганов, вошедшие в систему власти на второстепенных ролях, к тому моменту вполне свыклась со своим комфортным положением и отказалась от борьбы, предав своих избирателей. Говорить в таких условиях об оппозиции нелепо — весь конгломерат системных политических партий и группировок России есть единая система власти, уничтожающая страну. Несистемную оппозицию в значительной мере
не устраивает ее положение за пределами системы власти, но к самой системе у нее претензий нет. Это тоже можно проследить по лозунгам во время «болотных» событий, когда движение «Белая лента» была категорична в претензиях лично к Путину, однако никаких претензий к антинародной сущности самой власти у нее не нашлось. Все предложения свелись к косметическим и абсолютно бессмысленным квазиреформам, никак не меняющим сути выстроенной системы власти и управления, экономике и социальной сферы, которые и привели нашу страну к нынешнему тяжелейшему и неразрешимому кризису. Мощная пропагандистская машина, распад системы образования, экономическая система, основанная на культе потребления создают «идеального потребителя», неспособного к сложному мышлению. Поэтому антинародный и антигосударственный курс современной власти, прикрытый славословиями в честь Брата-Лидера, до поры до времени создает иллюзию стабильности. К сожалению, такая же иллюзия сохранялась у всех арабских диктаторов до внезапного для них взрыва, который был назван Арабской весной. Как правило, пелена спадала с глаз в самый последний момент, когда диктаторов уже тащили в тюрьму или на расправу. Внутренние и внешние факторы нестабильности арабского мира в 2010-2011 годах сошлись, что привело к региональной катастрофе. При этом способность Соединенных Штатов, инициировавших многие негативные процессы, ставших одним из факторов региональной катастрофы, управлять этой катастрофой крайне невелика. Мы видим это и по региону Ближнего Востока, и по Украине — везде столь масштабные события заканчивались частичной или полной утратой контроля над ними со стороны США. Однако даже этот опыт никак не останавливает глобалистскую элиту США, готовую на любые действия для спасения их проекта глобального мира. Коллаборационистская российская элита, фактически живущая на Западе и объедающая Россию вахтовым методом, неспособна справиться с угрозами, которые лишь возрастают вокруг нашей страны. Без смены парадигмы развития никакой национальной политики у России нет и не будет, как бы красиво не выглядело наше руководство в экране телевизора и какие бы зажигательные речи оно периодически не произносило. Донбасс на своем примере убедился в способности российского руководства отстаивать интересы русских. Тысячи (а скорее, десятки тысяч) погибших, раненых и калек, умерших от нечеловеческих условий и голода, тотальные разрушения, процветающий бандитизм, сотни тысяч беженцев — вот цена обещаний защиты и помощи, которые были даны и услышаны жителями Донбасса, поверивших в Россию, которая гарантировала защиту русских от нацистского террора. При этом никаких особых секретов в возвращении к нормальной стране с нормальной национальной элитой и нормальными национальными интересами, в общем-то, нет. Нужно всего лишь знать и понимать ту страну, которой волей случая нынешняя псевдоэлита сподобилась управлять. Никакие западные учебные заведения этого знания не дают, их задача: создание колониальных администраторов, понимающих и отстаивающих интересы метрополии, но никак не ее колонии. Выдающийся советский и российский востоковед Л.С.Васильев в своем двухтомном труде «История Востока» пишет: «...Неевропейское государство, в отличие от европейского античнокапиталистического, никогда не было тем, что марксизм именует надстройкой над базисом. Оно не ставило и не могло ставить своей целью выражение интересов господствующего класса собственников, ибо такого класса не было, да и государство было иным. Неевропейское государство с незапамятных времен всегда и везде было не только неотъемлемой частью неотчленимого от него социума, но и вершиной его. Включая в себя социум, венчая его, оно всегда возвышалось над ним и подчиняло его себе. Иными были и его функции. Конечно, кое-какие – защита страны, охрана порядка, организация внешних сношений, административно-территориальное правление, суд, взимание налогов и т. п. – вполне сопоставимы с функциями европейского государства, порой даже идентичны им. Но коренное отличие в том, что в неевропейском обществе государство являет собой высшую
и ничем не ограниченную власть, перед которой трепещет и обязано трепетать все общество, снизу доверху, – в этом весь смысл разницы! И если в Европе власть зависит от баланса противоречивых тенденций в социуме (откуда и марксистская идея о классовых антагонизмах), то на Востоке авторитет власти ни от чего подобного не зависит. Он зависит только от силы самой власти, от эффективности централизованной администрации и в конечном счете от регулярного притока в казну гарантированной нормы дохода. Именно такого рода стандарт веками складывался в древности. Он держался на силе традиций, опирался на сакральный авторитет богов и был нужен в конечном счете привыкшему к нему социуму. Нужен ради сохранения привычной и в целом благодатной для социума консервативной стабильности...» Важнейшим отличительным признаком неевропейского общества и государства от европейского Л.С.Васильев видит в том, что исторически только в европейском обществе сложилась частная собственность в том виде, в котором она навязана сейчас и России. Частный собственник является основой общества, право частной собственности священно и неотчуждаемо, вытекающее из этого стремление собственника к прибыли является его основным мотивом существования. Для неевропейских обществ это не так. Частная собственность в них являлась и является всегда вторичной по отношению к государственной: «...Если не частные земельные собственники, а государство непосредственно противостоит непосредственным производителям, как это наблюдается в Азии, в качестве земельного собственника и вместе с тем суверена, то рента и налог совпадают, или, вернее, тогда не существует никакого налога, который был бы отличен от этой формы земельной ренты. При таких обстоятельствах отношение зависимости может иметь политически и экономически не более суровую форму, чем та, которая характеризует положение всех подданных по отношению к этому государству. Государство здесь – верховный собственник земли. Суверенитет здесь – земельная собственность, сконцентрированная в национальном масштабе. Но зато в этом случае не существует никакой частной земельной собственности, хотя существует как частное, так и общинное владение и пользование землей...» . Марксизм построен на политэкономических реалиях Западной Европы. Маркс, хотя и не обладал всей полнотой знаний о Востоке, чётко уловил неработоспособность своей теории в условиях, не соответствующих европейским, и назвал довольно абстрактно соответствующий им способ производства «азиатским», практически не исследовал его и сконцентрировал всё своё внимание на близких и известных ему европейских моделях. Принципиальное отличие европейской цивилизации от всех остальных Л.С.Васильев называет «социальной мутацией», выводя её генезис из античной Греции, заложившей основы современной европейской цивилизации. Европейская цивилизация – это своеобразное отклонение от нормы. Природа всегда создает такие отклонения, предпочитая вариативность, что увеличивает вероятность выживания как биологических видов, так и социальных систем. Именно в связи с этой инаковостью европейской цивилизации, её принципиального отличия от всех остальных земных цивилизаций, все попытки ускоренных модернизаций «по-европейски» в неевропейских условиях всегда и везде приводили к цивилизационным кризисам и в конечном итоге отторжению проводимых реформ, откату назад. Невозможно внедрить за короткий исторический срок этику, противоречащую самой психической природе социума. Даже Древний Рим, вплотную подойдя к стадии мануфактурного производства, так и не сумел совместить внутри античной психики коллективный труд и индивидуальную свободу. Это и стало одной из причин его краха. Средневековой Европе потребовалась целая тысяча лет, долгий мучительный подъём через очень сложные испытания. Только после этого европеец эпохи Возрождения, наконец, овладел необходимой психической установкой, позволившей ему пройти непреодолимый ранее барьер.
Для неевропейской цивилизации предложение пройти путь отказа от своих цивилизационных установок и внедрения чуждых ей за жизнь одного-двух поколений выглядит тем более утопией – хотя эту утопию в разных странах упорно внедряли в течение всего 20 века. Либеральные реформы в России конца 19 - начала 20 века предсказуемо закончились революцией и жестким отказом от них, возвратом к традиционным формам взаимоотношений государства и общества. Российское общество отвергло тот вариант модернизации, которую премьер-министры Витте, Столыпин попытались механически перенести на российскую почву по западноевропейским лекалам. Традиционная проблема российских правителей – они совершенно не знают страны, в которой живут и которой управляют. Безусловно, даже после отката назад и отказа от евромодернизации и вестернизации страна и цивилизация, прошедшая через столь тяжелое испытание, не может вернуться в ту же точку, с которой начинала его. Она неизбежно впитывает те или иные совмещающиеся с её традициями элементы развития. Происходит определенная конвергенция, но цена, которую приходится за неё платить, зачастую выглядит просто несоразмерной. Выживание страны после таких экспериментов никем не гарантировано. Большой вопрос, к примеру, что в итоге станет со странами Арабской весны и вообще регионом Ближнего Востока. Говоря о России, решительно нет никаких указаний на то, что современные либеральные реформы способны переформатировать психику русского человека и внедрить в него чуждые этические нормы – алчность, как движущую силу прогресса, прибыль, как критерий эффективности производства. Стремительное внедрение базовых основ этики капитализма способно искалечить психику и создать каких-то мутантов, но цель любого цивилизационного переформатирования – это создание нового гармонично развитого человека. Человека, который находится в первую очередь в ладах со своим внутренним миром. Будь то человек коммунистического мировоззрения или свободолюбивый толерантный космополитичный еврорусич. И вот с этом, похоже, у реформаторов не получается. Идеальный потребитель получается, но что-то похожее на человека – никак. Очень напоминает старый советский анекдот о слесаре, укравшем на заводе детали от велосипеда, но что бы с ними он ни делал – все время получался автомат Калашникова. Отторжение прозападных реформ, неприятие их обществом более чем очевидны, несмотря на все заклинания действующей власти о «необратимости» их, об отказе от пересмотра итогов приватизации и так далее. Никаких сомнений нет, что возврат, отказ и пересмотр состоятся – вопрос только, какую цену придется уплатить за все это. Есть одно исключение из общего правила. В одной-единственной стране Востока – Японии – 19 и 20 век стали эпохой бурного роста и модернизации именно по европейскому образцу. Однако в этом исключении просматривается железная закономерность – Япония начала модернизацию и переход на капиталистические рельсы, будучи на пике национального подъема и развития. Япония как раз завершила выход из сложного и затяжного кризиса, преодолела тяжелые противоречия предыдущего периода. Кроме того, плюсом для Японии стало то, что она находилась на периферии интересов колонизаторов как страна, не имеющая привлекательных природных ресурсов. Второй пример – модернизация СССР. Советский Союз строил некапиталистическое будущее, поэтому его нельзя ставить в один ряд с Японией и рассматривать в общем ряду модернизации по западным лекалам. Успех советской модернизации 30 годов оказался связан с психологическим настроем народа, который поверил в тот выбор, который ему предложила ВКП(б), и этот выбор оказался цивилизационно близок и понятен. Середина-конец 20 годов прошли в очень жесткой внутрипартийной борьбе и дискуссиях, в ходе которых сумела утвердиться точка зрения на характер модернизации СССР по максимально близкому к ментальности нашего населения пути. Все остальные страны, вынужденные проходить этап модернизации, сопряженной с вестернизацией, делали это «от нужды» и «по принуждению». При этом они находились
либо в кризисе, либо в предкризисном состоянии. Кроме того, все эти страны в процессе своей модернизации были объектами колонизации со стороны европейских стран, что обуславливало колониальное направление развития их экономик, а следовательно – и уродливую трансформацию социума. Собственно, мы всё это видим на своём собственном сегодняшнем примере. Модернизация и призыв «невидимой руки рынка» в нашей стране проходили в состоянии тяжелейшего управленческого и экономического кризисов, притом оба кризиса взаимно дополняли и усиливали друг друга. Крах СССР привел к тому, что Россия оказалась под управлением западных неоколонизаторов и туземных администраторовколлаборационистов. В таких условиях наша страна могла строить только экономику колониального типа – торговля сырьем, уничтожение всей конкурентоспособной промышленности, тотальный вывоз капитала за рубеж через механизм полной конвертации рубля. В царской России перед Первой мировой войной строилась точно такая же экономика с таким же влиянием на неё стран Европы, рассматривавших Россию в качестве своей колонии. К чему это привело – известно. О.С.Крупицкая и Е.Р.Счисляева в своей статье «Анализ конкурентоспособности российских компаний на международном рынке», вышедшей еще в 2007 году, пишут: «...Тот факт, что Россия позиционирует себя в качестве глобального лидера в добывающей промышленности, которая в целом не отличается высоким инновационным потенциалом, позволяет предположить, что страна, в отличии, например, от Индии, теряет свою прежнюю конкурентоспособность в наукоемких отраслях и свой значительный научнотехнический потенциал, реально сталкиваясь с угрозой превратиться в сырьевой придаток развитых государств...» Таким образом, современная Россия никак не способна повторить японский опыт конца 19 - начала 20 веков и свой собственный 30 годов прошлого века. Наш удел в такой ситуации – это повторение опыта Индии, Китая, всевозможных Таиландов и Индонезий. Колония – освободительная борьба – мучительный путь наверх. Тот, кто пытается рассказать нам о светлом будущем демократической России под водительством сторонников европейского выбора, либо бессовестно лжет, либо в лучшем случае добросовестно заблуждается. Нет никаких причин отвергать модернизацию. Но проводить её так, как проводили её все развивающиеся страны, платя за это невероятно высокую цену, опасно и преступно. Четвертую революцию и тем более новый гражданский конфликт Россия может просто не выдержать – а иного пути при продолжении текущей политики попросту не просматривается. Модернизация возможна и необходима только после создания условий для неё. Однако эта задача даже не формулируется, а потому не ставится и не решается. Под вывеской того, что нынешняя власть называет «реформами», страна уже третье десятилетие исправно перекачивает свои природные ресурсы в направлении колонизаторов, там же оставляя заработанное. Навстречу идут товарные потоки импорта, выжигающие наше собственное производство. Вступление в ВТО в таких условиях объективно хоронит нашу промышленность и что самое опасное – сельское хозяйство. Небольшой период середины нулевых годов, когда в России отмечался приток иностранного капитала, характеризовался ценовым бумом на углеводороды, и по мнению экономистов, значительную часть этого притока составлял обычный рисковый спекулятивный капитал. Всё остальное время наш удел – вывоз капитала и национальных богатств. Мы платим контрибуцию победителям – и до тех пор, пока не стряхнем с себя навязанный нам новый Версальский мир, будем её платить. Автор не испытывает ни малейшего почтения к проводящемуся с 1985 года и по сей день курсу страны, однако это отступление сделано не для прояснения его позиции. Смысл отступления от темы сугубо прикладной. Мы ведем речь об угрозе со стороны Исламского государства. Все причины, ослабляющие нас перед этой угрозой, являются важными, но самая важная – наша собственная слабость, обусловленная кризисом, начавшемся еще в советское время и продолжающимся по сей день. Россия уже выиграла
один бой с идеологией ваххабизма в начале двухтысячных – но так и не закрепила эту победу, так и не сумела создать барьеры для его проникновения в нашу страну. Заслуга президента Путина в первой победе несомненна – и точно так же несомненна его вина, как руководителя, не сумевшего закрыть проект ваххабизма в нашей стране окончательно. Продолжение бесчеловечных и разрушительных неолиберальных реформ объективно реанимирует все враждебные нам проекты, несмотря на бравурные доклады о преодолении трудностей. Идиома «вставание с колен» вполне заслуженно приобрела саркастический смысл. Страна продолжает находиться в тяжелом системном кризисе. В таких условиях демографический кризис является естественным следствием общего кризиса России и не имеет в складывающихся обстоятельствах никакого конструктивного выхода. Мы объективно сталкиваемся с проблемой миграции извне – никаких причин, позволяющих нам ее существенно ограничить, не существует. Ксенофобия и усиливающаяся враждебность населения к пришельцам никак не могут помешать их массированному наплыву. Если чисто политически и административно мы его прекратим – рухнем под тяжестью стоящих проблем, на решение которых у нас просто нет людей. Не прекратим – ассимилируемся и сдадим свою территорию в течение жизни одного-двух поколений при продолжении текущей политики государства. Есть два исторически оправданных пути относительно конструктивной по последствиям пути интеграции столь массового наплыва чужаков. Первый путь прошли США и Советская Россия. Это – индустриализация. Именно в ходе индустриализации народы Европы, Азии и Африки в США сумели перемешаться и создать прочный сплав, которым стал народ Америки. Точно так же в ходе советской индустриализации народы Российской империи совершили гигантский шаг вперед по созданию той самой единой общности новых людей под на- званием советский народ. Не все оказалось гладко, и у нас, и в Америке были и остались серьезные проблемы, которые неизбежны при масштабных и ускоренных мероприятиях, но в целом идея «плавильного котла» оказалась уникальной и во многом универсальной, так как была реализована в разных по своему историческому опыту цивилизационных условиях. Второй путь – освоение территорий. И вновь – и США, и Россия проходили этот путь, и прошли его во многом удачно. Освоение Дикого Запада и Сибири с Дальним Востоком по своему масштабу были довольно близки, хотя существенно отличались между собой в плане отношения к коренному населению. В России коренное новых территорий население при всех издержках включалось в состав российского народа, для Америки была более характерна сегрегация с последующим истреблением коренного населения и его во многом насильственной ассимиляцией. Оба эти пути имеют ряд существенных ограничений, не являются панацеей, но по крайней мере, обладают интеграционным потенциалом превращения разных народов с относительно гомогенную общность, объединяя её языком, общими традициями и этическими нормами, скрепляя все это экономической целесообразностью производящей экономики, опирающейся на производство материальных ценностей, а не финансовых деривативов. Идущие вне индустриализации и освоения территорий миграционные процессы, как показывает опыт современной Европы, Юга США, современной России ведут к возникновению гетерогенного общества, состоящего из не совмещающихся между собой культур, живущих обособленно на одной территории. Характерным следствием таких процессов является рост ксенофобии у всех национальных и культурных групп такого гетерогенного общества, создание специфических анклавов («Чайна-таунов» и мест компактного проживания не желающих не только интегрироваться, но даже адаптироваться в жизнь страны пребывания людей). Пока развитие страны идет именно по пути гетерогенизации – пришельцы извне в силу различных причин, и в первую очередь в связи с качеством проводимой государственной политики, не интегрируются в наше общество. Растет социальная напряжённость, вызванная этим фактором. Причём враждебность нарастает с обеих сторон – мигранты, рассчитывая на
укоренение в России, испытывают оптимистические надежды в начале своего пути «сюда», которые очень быстро разбиваются о тот факт, что им здесь не рады. Шоком для многих украинцев, бежавших в Россию от нацистского государства в 2014 году, стало равнодушие и пренебрежение к ним и их проблемам со стороны государства. Несмотря на то, что госструктуры сумели в очень короткие сроки стать чуть более человечными по отношению к этим людям, во многом они, столкнувшись с российскими реалиями, принимали решение возвращаться обратно в разруху и войну, но только не оставаться на своей потенциально новой Родине. Социальная мобильность мигрантов зачастую носит устойчивый нисходящий характер – даже высокий уровень образования и профессиональные навыки оказываются невостребованными, люди вынуждены устраиваться на работу, не соответствующую ни их запросам, ни их реальным способностям. Ограниченность движения по так называемым «социальным лифтам» даже для коренных жителей вынуждает мигрантов включать привычные способы внедрения в общество через этнические и клановые механизмы. Создаются устойчивые этнические группировки, автономно «протаскивающие» своих людей по вертикали и горизонтали, захватывая целые отрасли экономики города, региона, генерируя дополнительные социальные проблемы для коренного населения. Уже не редкость, когда улицы наших городов становятся ареной боев между чужаками, когда отношения между собой выясняют представители этнически чуждых для России группировок. В России миграционные процессы идут по послевоенному европейскому пути. Пока они носят менее фатальный по последствиям характер, так как речь идёт о массовым наплыве людей из республик бывшего СССР, которые по крайней мере знакомы с русским языком – однако все остальные проблемы встают в полный рост. Линия разлома между коренным населением и этночужаками расширяется – и является причиной постепенного вытеснения русских из большинства российских регионов. Пока до косовского сценария мы еще не до- шли – но то, что процессы идут в этом направлении, вполне очевидно. Специфика модернизации нашей во многом неевропейской страны по европейскому образцу объективно ведет к чрезвычайно высоким издержкам, выражающихся в углублении демографического кризиса, наплыве мигрантов без объективных предпосылок для их интеграции, гетерогенизации общества, вытеснения русских из мест их проживания, сужение ареала обитания русских. Мы должны понимать, что евромодернизация и построение капитализма в России варварскими ускоренными методами в сегодняшних конкретных исторических условиях приведет либо к окончательному крушению России как цивилизации, либо к контрреформационным процессам отказа от «завоеваний» неолиберального капитализма с неизбежной высокой платой за этот откат. «Русская весна» станет цивилизационной катастрофой значительно большего масштаба, чем «Арабская». Безусловно, нет безвыходных ситуаций. В нашем случае – это понимание властью тупиковости выбранного пути и неизбежного при следовании по нему крушения страны по одному из двух граничных сценариев. В случае контрреформации «сверху», переосмысления модернизационной модели, ориентирования ее на российские традиции и отказ от наиболее людоедских и неприемлемых этических норм, внедряемых в нашу психику неоколонизаторами и их пособниками из числа вестернизированной и бесконечно далекой от России псевдоэлиты, могут стать приемлемым выходом из ситуации. Замена модели потребления на модель творческого развития может стать альтернативой приближающимся катастрофическим явлениям. Однако пока, глядя на действующую власть, стоит признать, что в ней практически нет потенциальных лидеров, способных осознать и тем более решить эти непростые задачи. Как обычно, мы будем идти по самому трудному и затратному пути. И на этом пути угроза со стороны Исламского государства для нас является существенной, что безо всякого сомнения, делает вероятность столкновения с ним в той или иной форме крайне высокой. Говоря иначе — нынешняя Россия с ее колониальной подчиненной Западу политикой неизбежно станет объектом нападения исламистов, ударной силой которых сегодня
выступает Исламское государство. Россия, обладающая суверенной политикой, имеет возможность избежать такого столкновения — прямым или непрямым образом. Только суверенная Россия сможет конструировать свое будущее: вот, собственно, основной ответ на вопрос об опасности для нас со стороны молодого и крайне агрессивного Исламского государства. Краткосрочные и среднесрочные перспективы Исламского государства В принципе, все сказанное выше носит сугубо описательный характер с элементами некоторых отступлений и аналогий. История Исламского государства только пишется, еще очень многое в ней неизвестно, недостоверно, неясно. То, что лежит на поверхности, не всегда выглядит разумным и логичным, но в целом общая картина происходящего вполне однозначна. Политика Соединенных Штатов Америки, направленная на дестабилизацию своих стратегических противников, выглядит шаблонной — под вывеской привнесения демократии и принуждения к общечеловеческим ценностям разрушаются тонкие самонастраивающиеся механизмы, позволяющие разрешать противоречия в регионах, которые граничат с территорией противников США. По сути, вопрос о Третьей мировой войне в таких обстоятельствах выглядит во многом условным — США уже ведут ее через цепь локальных конфликтов низкой интенсивности, используя точки и линии разломов, созданные в прежние годы и десятилетия. Ближний Восток, чей сегодняшний облик определен двумя глобальными процессами — сломом колониальной системы по итогам Второй мировой войны и реализацией различных проектов (в основном социалистической направленности) в масштабах стран региона, оказался к концу 20 века перед серьезными вызовами, которые он не смог разрешить в рамках выбранного им пути развития. Во многом неспособность в разрешении возникших противоречий носила субъективный характер. Арабские лидеры к концу 20 — началу 21 века поголовно стали представлять из себя классических восточных деспотов, чьей основной задачей стало сохранение власти. Это привело к стагнации развития и идеологическому тупику. Выходом из него могла стать идеология, ориентирующаяся на возврат к традиционным ценностям, и раз уж светские проекты не смогли решить стоящих перед ними задач, стал неизбежен ренессанс клерикальных проектов, первым из которых стал Иран. Иран воспринимался как некая флуктуация, исключение из правил, однако никто не рассматривал его как первый звонок грядущего краха. Ситуация казалась вполне стабильной, диктаторы — вечными, а потому Иран так никого ничему и не научил. Соединенные Штаты, применив грубую силу в Ираке и Афганистане, запустили процессы распада сложившегося равновесия, но при этом практически сразу утратили контроль над ними. Декларируемая концепция «управляемого хаоса» подразумевает, что целью США является сам хаос, и такое положение дел их вполне устраивает. Однако подобное утверждение не выглядит достоверным: в любом хаосе всегда происходит зарождение упорядочивающих начал, и отсутствие контроля над ситуацией означает лишь то, что «хаотизаторы» своими руками создают своих новых противников, причем всегда есть вероятность того, что эти новые противники будут гораздо серьезнее предыдущих. Скорее, речь идет именно об утрате контроля, и если взглянуть на практику действий США в оккупированных ими регионах и странах, а также в тех странах, которые оказались ими разрушены, всегда можно увидеть, что любые попытки американцев связаны с навязыванием чуждых оккупированному региону или стране стандартов и моделей, которые и оказываются нежизнеспособными. Внешне ситуация выглядит вполне управляемой, однако любой кризис демонстрирует полную нежизнеспособность внедренных чуждых моделей управления. Ирак — не исключение. Навязанная извне демократия разрушила существующие механизмы согласования интересов и подменила их грубой силой. Принцип Ле-Шателье, работающий в
динамических средах, сработал и здесь — система отказалась сохранять устойчивость и попыталась вернуться в исходное состояние. Когда этого не получилась, возник проект ИГИЛ, который предложил принципиально иной выход из сложившего положения — раз нельзя сосуществовать трем общинам Ирака, соблюдая правила общей жизни на его территории, значит, нужно закрыть Ирак как проект, и на его месте создать отдельные государства, в которых все общины страны попросту «разойдутся» в разные стороны и начнут жить по-отдельности. Понятно, что никакого цивилизованного развода в таких обстоятельствах ожидать невозможно, он происходит прямо у нас перед глазами и наиболее жесткими и жестокими методами. Тем не менее, процесс имеет под собой вполне объективную основу, и альтернативы ему уже не существует. Любые иные варианты сегодня выглядят более чем утопическими. Ближний Восток закрывает одновременно два фактора, определявшие его облик до начала Арабской весны — разрушаются постколониальные границы и ликвидируются светские проекты развития. Процесс далек от завершения, и поэтому можно смело утверждать, что ближайшие годы все существующие страны региона будут вынуждены защищать свою целостность в рамках признанных границ. Это означает лишь то, что война будет продолжаться, ее расползание по региону неизбежно, разрушение прежнего миропорядка на Ближнем, а скорее всего, и на Среднем Востоке будет продолжаться. При этом вполне логичным будет допустить, что Исламское государство, которое сегодня и является основным ударным инструментом этого процесса (но далеко не единственным), будет и далее действовать предельно рационально, что демонстрировалось его руководством в последние годы. Рациональность заключается в поиске «слабого звена», то есть — жертвами ИГ будут становиться те страны, которые в силу внутренних проблем еще до столкновения с Исламским государством выглядят ослабленными внутренними противоречиями и проблемами. Краткосрочные задачи Исламского государства заключаются в завершении первого этапа экспансии, которая началась с момента захвата сирийского провинциального центра Ракки в январе 2014 года. Естественно, ИГИЛ и до Ракки проводила операции вела боевые действия, однако взятие столь крупного административного центра стало в определенной мере сдвигом в ее деятельности, переведя ее на иной уровень, с которого и началась реальная трансформация одной из успешных террористических группировок региона в полноценное государственное образование. Своей ближайшей политической и военной задачей Исламское государство считает захват двух древнейших городов региона, имеющих не только экономическое или политическое значение, но главное — обосновывает претензию на государственный статус сегодняшней пока еще довольно рыхлой квазигосударственной структуры ИГИЛ. Речь, конечно, идет о Дамаске и Багдаде или хотя бы об одном из этих городов. Ситуация в Сирии к середине 2015 года выглядит катастрофической для режима Башара Асада. Четыре года войны разрушили экономику страны, вызвали массовый исход беженцев и их перемещение как за пределы Сирии, так и внутри нее. Страна практически разорвана на зоны влияния и контроля разнообразных исламистских и откровенно бандитских группировок, потери правительственной армии по разным сведениям уже превышают 150 тысяч человек, причем половина этих потерь приходится на алавитскую общину, которая составляет этническое и конфессиональное меньшинство страны. Все это подрывает боевой дух, и хотя алавиты, друзы, христиане и светские сирийцы понимают смертельную угрозу для себя в случае победы противника, что и вынуждает их сражаться (нужно отметить, что тотальные войны вообще нехарактерны для региона) до самого конца, усталость берет свое. Недовольство происходящим растет, однако мятеж против режима выглядит совершенно бессмысленным — даже в этом случае договориться с ИГИЛ, Джебхат ан-Нусрой и прочими исламистскими группировками не получится. Выход
сирийцы видят в эмиграции, в декабре 2014 года их численность только в Турции оценивалась в 1,6 миллионов человек. В таких условиях способность продолжать борьбу и тем более победить в ней для правительства Сирии выглядит все более эфемерной. Скорее всего, мы станем в ближайшем будущем свидетелями окончания катастрофы Сирии, хотя, безусловно, до захвата всей территории страны боевикам еще очень далеко — на территориях меньшинств сопротивление приобретет еще большее ожесточение, и вполне возможно, что они все-таки сумеют защитить себя от окончательного истребления. Правда, возможен и более печальный исход, и тогда он встанет на уровень памятной резни между тутси и хуту, а возможно, и превзойдет ее по последствиям. Сирия, скорее всего, по итогам идущей сегодня войны прекратит свое существование и распадется на несколько территориальных образований, за которые уже сейчас идет борьба как между государствами региона (в первую очередь это Израиль и Турция), так и различных исламистских группировок, среди которых ИГИЛ занимает ведущие позиции. За вычетом территорий меньшинств нынешней Сирии (курдская Хасака, алавитская Латакия и друзский анклав в Дераа) остальные территории будут захватываться этими тремя ключевыми игроками идущей войны. Интерес Израиля заключается в создании буферной зоны, которая предохранит территорию самого Израиля от набегов боевиков и стремительно дичающего населения региона. Кроме того, де-факто будет решена проблема Голанских высот, являющаяся крайне важной для Израиля и его водной независимости. Примерно теми же интересами руководствуется и Турция. Нет никаких сомнений, что в случае окончательного краха режима Асада турецкая армия возьмет под контроль часть приграничной сирийской территории, переместив на нее как армию, так и лагеря сирийских беженцев, которые создают серьезные проблемы в турецком приграничье. Распад Сирии поставит точку в территориальной проблеме, существующей между Сирией и Турцией. Остальная территория станет полем боя между ИГИЛ и всеми остальными исламистскими и полусветскими вооруженными формированиями. В этой борьбе шансы Исламского государства выглядят более предпочтительными — в первую очередь благодаря лучшей организации, существовании структур управления, тыловому обеспечению и колоссальными по сравнению с остальными группировками ресурсами — людскими, финансовыми, военными. В Ираке ситуация для ИГИЛ выглядит более сложной. Под контролем Исламского государства находятся суннитские провинции — то есть, территории с преимущественным проживанием суннитского арабского населения. Политика террора привела к тому, что с этих территорий в массовом порядке бежали курды, христиане, шииты, что фактически является чистой воды геноцидом по отношению к этим группам населения. Тем не менее, вследствие такой политики Исламское государство очень быстро и без особых трудоемких затрат получило в основном лояльное население на подконтрольных ему территориях, существенно изменив этноконфессиональный баланс на них. Тем не менее, борьба на границах этой территории носит крайне ожесточенный характер, причем во многом это связано с утратой Исламским государством инициативы после того, как оно весной-летом 2014 года сумело провести ряд блестящих операций, имеющих смешанный характер между специальными, общевойсковыми и иррегулярными боевыми действиями. Захват Мосула стал шоком для иракского правительства, разгром иракской армии чуть было не привел к потере Багдада, и лишь авральные и пожарные действия иранских советников во главе с генералом КСИР Кассемом Сулеймани позволили вначале стабилизировать фронт, а затем начать теснить боевиков ИГИЛ. К лету 2015 года война в Ираке приобрела позиционный характер, причем это касается как действий ИГИЛ против курдов, так и против правительства Ирака. Начала сказываться ресурсная недостаточность Исламского государства, неспособного к значительной концентрации сил и средств ввиду того, что общая площадь подконтрольной ему территории
увеличилась в разы, что привело к увеличению численности отрядов боевиков ИГ, однако содержать столь большие формирования экономика территорий Исламского государства не способна, и как раз это обстоятельство и позволяет прогнозировать дальнейшие действия военно-политического руководства ИГ довольно уверенно. Главная проблема, вставшая в полный рост перед Исламским государством — невозможность продолжать наступательную, экспансионистскую политику имеющимися силами. Это можно проследить на установившейся колебательной системе, когда на наступление ИГИЛ его противники отвечают наступательными операциями в других секторах фронта, на что военное командование Исламского государства проводит атаку снова в другом месте. К примеру, на «курдском фронте» вначале отряды ИГИЛ отчаянно атаковали приграничный город Кобани, и после неудачи наступления получили сходящийся удар с двух направлений на стратегически важный приграничный город Тель-Абьяд, через который осуществлялась контрабанда нефти, а также снабжение оружием и людьми с территории Турции. Для парирования возможного наступления курдов от Тель-Абьяда на юг в сторону Ракки была предпринята новая атака на Кобани, которая привела к срыву наступательных действий курдских формирований. Такие «качели» можно наблюдать и в Ираке — в ответ на взятие Тикрита и бои за Фаллуджу ИГ провело в классическом стиле захват провинциального центра Анбара города Рамади. Разгром в Рамади был для иракских сил крайне серьезным — практически самым тяжелым поражением после прошлогодней потери Мосула. Фактически это означает утрату инициативы со стороны Исламского государства, что неизбежно ведет его по пути вынужденного перехода к обороне. То, что оборона для ИГ в сложившейся оперативной обстановке станет катастрофой, нет даже смысла обсуждать и обосновывать. Достаточно взглянуть на Донбасс — отказ от наступательной доктрины и тотальной войны на всей территории Украины или по крайней мере Левобережья привел к тому, что без помощи России Донецкая и Луганская народные республики закончили бы свое существование уже летом прошлого года. Оборона есть смерть вооруженного восстания — это утверждение Ленина работает в любых условиях. Сомнительно, что до мозга костей рациональные и неизменно ставящие своих противников в тупик руководители Исламского государства, не понимают такой простой вещи. Однако выход из тупика, в который оно попало, не выглядит таким же простым. Строго рационально, перехват инициативы возможен в случае резкого качественного усиления Исламского государства в военном отношении. Его противники — Ирак, курды, Сирия и Иран — действуют сегодня на пределе своих возможностей, хотя и по разным причинам. К примеру, Иран, безусловно, обладает огромным потенциалом, но последнее, что он будет делать в существующих обстоятельствах — бросать все свои силы на уничтожение Исламского государства. Тем самым он неизбежно ослабит свое положение в существующем противостоянии с Израилем и Саудовской Аравией, и не стоит даже сомневаться, что оба его противника сделают все, чтобы Иран втянулся в войну с ИГИЛ в максимальной степени. Курды твердо ведут политику «Нам чужого не надо, но и своё не отдадим» - то есть, на территориях преимущественного проживания курдов они будут стоять насмерть, но дальнейшее продвижение на суннитские территории для курдов будет означать совершенно невынужденную помощь режиму в Багдаде, причем совершенно неизвестно, чем именно «отблагодарит» Багдад за такую практически бескорыстную помощь. Для самого Багдада наступление на территорию ИГИЛ в кратко- и даже среднесрочной перспективе не представляется возможным: прошлогодний разгром под Мосулом, усугубленный не менее тяжелым поражением в Рамади, крайне негативно сказался на боеспособности армии и режима. Багдад был вынужден прибегнуть к помощи шиитского ополчения, что не выглядит для иракских политиков, пусть и шиитов, разумным решением: тем самым усиливаются шиитские радикальные лидеры, которых удалось ценой сложных компромиссов уговорить уйти в тень. Хотя бы поэтому ни о каком решительном наступлении со стороны Багдада тоже говорить пока не приходится. «Пока» - понятие растянутое и
неконкретное, но есть смысл полагать, что в 2015 году иракское правительство вряд ли сумеет качественно и количественно нарастить свои вооруженные и специальные силы, чтобы серьезно изменить общую обстановку. В сложившихся условиях перед Исламским государство стоит выбор между двух стратегий, каждая из которых преследует основную цель захвата новых ресурсно обеспеченных территорий. Первая стратегия — наращивание числа своих сторонников в регионе Среднего Востока и экспансия в направлении республик бывшей советской Средней Азии. Ресурсно обеспеченные территории последних (газ в Туркмении, хлопок и продовольствие в Узбекистане, людские ресурсы в Таджикистане и Киргизии) могут серьезно усилить Исламское государство — настолько, что оно сможет навязать новый раунд борьбы на гораздо более обширных пространствах, вовлекая в нее огромные массы людей. Такой «уход на периферию» позволит Исламскому государству обезопасить важнейшую для него территорию исторической области Левант, создав из нее своеобразную «метрополию», выкачивающую ресурсы из периферийных стран, после чего нарастить военную мощь этой «метрополии» и решить задачу нанесения решительного военного поражения режимам Дамаска и Ирака. Стоит отметить, что этот вариант превращает Исламское государство в ситуативного союзника той части американской элиты, которая ведет ожесточенную борьбу против Китая и его проектов - «Нового Великого шелкового пути» и снабжения туркменскими углеводородами по маршруту Туркменистан-Узбекистан-Таджикистан-Синцзянский автономный район Китая. Под контроль Исламского государства попадают и альтернативные пути доставки туркменского газа — в первую очередь проект ТАПИ. В определенном смысле это уже напрямую сталкивает Исламское государство с Китаем, и для Соединенных Штатов такого рода сценарий, где они имеют возможность стоять над схваткой, пытаясь ее регулировать, выглядит исключительно перспективным. Появление Исламского государства на восточных рубежах Ирана со стороны Афганистана делает его таким же ситуативным союзником Израиля, заинтересованного в создании вокруг Ирана зоны угроз, которая либо столкнет Иран с Исламским государством уже в прямой схватке, либо вынудит иранское руководство парировать угрозы через перераспределение ресурсов в пользу обороны восточных рубежей. У ИГИЛ появляется предмет для торговли с США и Израилем, что выводит его руководство на уровень субъектов региональной политики, фактически делая первый шаг к легитимации их детища. Второй сценарий — атака в направлении Саудовской Аравии, которая в ряду противников Исламского государства выглядит наиболее «слабым звеном». Это утверждение выглядит на первый взгляд спорным, так как богатая и прекрасно вооруженная Саудовская Аравия с жестким и вполне рациональным руководством не кажется легким противником. Тем не менее, есть ряд проблем, которые существенно ослабляют Королевство и делают из него весьма соблазнительную цель для возможной атаки. Эти проблемы вполне очевидны — пока вопросы престолонаследия окончательно не решены или по крайней мере, не выглядят решенными. После смерти короля Абдаллы бин Абдулазиза сложившийся баланс в верховной власти оказался нарушен. Крупнейший и могущественнейший клан внутри династии Судейри получил все ключевые посты. К Судейри принадлежит и сам король Сальман, и кронпринц Мохаммед бин Найеф, и сын короля Мохаммед бин Сальман, ставший третьим лицом в государстве. Кроме того, до сих пор не ясно, какой именно после ухода нынешнего короля Сальмана будет система престолонаследия. Архаичная лествичная система, при которой брат наследует брату, была создана королем-основателем Абдулазизом ибн Саудом, руководствовавшимся железной логикой — к управлению государством получали доступ представители всех крупнейших племен Королевства, так как заключивший династические браки с представительницами всех ведущих племен и союзов Саудовской Аравии король-основатель создал вполне работающий баланс интересов внутри династии.
Однако если это неплохо работало в первом поколении принцев — сыновей Абдулазиза, то уже второе поколение — его внуки — серьезно смешали баланс кланов и племен, что неизбежно создает конфликт интересов. Сохранение прежней системы престолонаследия чревато нарастанием противоречий внутри династии. С другой стороны, переход к более прогрессивной и традиционной системе престолонаследия от отца к сыну оставляет за бортом верховной власти все кланы, кроме одного, представители которого и будут нести бремя верховной власти. Как раз сегодняшняя ситуация, когда клан Судейри овладел всеми ключевыми постами во власти, весьма не нравится остальным. Главными соперниками Судейри традиционно являются Сунайяны и союзное им племя шаммар, выходцем из которого был предыдущий король Абдалла, причем его сын Митаб продолжает руководить Национальной гвардией, в то время как под контролем Судейри находятся армия и полиция. Наконец, есть объединение принцев, связанных между собой уже не кровными, а скорее идеологическими пристрастиями — так называемая группировка «молодых принцев», лидером которой является богатейший человек Королевства принц Аль-Валид бин Таляль, обладающий также всеми правами на престол, как внук короля Абдельазиза. Говоря иначе, самый главный вопрос — вопрос о власти — в Саудовской Аравии не выглядит однозначным. Конфликт интересов существует, но пока положение государства стабильно, интересы династии для всех группировок выглядят более приоритетными перед интересами кланов. Но только пока государство стабильно. Еще одной проблемой являются перманентные шиитские волнения в самой главной нефтеносной провинции — Восточной. Опять же, пока они не выглядят угрозой стабильности, но могут стать и обязательно станут фактором, который может запустить процессы распада и развала страны в случае, если у государства не окажется в какой-то момент сил и ресурсов для контроля над обстановкой в этой провинции. Или же эти ресурсы и силы будут отвлечены на более угрожающее направление. Крайне неудачно для Саудовской Аравии протекает война в Йемене, которую она была вынуждена развязывать под предлогом возвращения «законного» президента Йемена А.Р. Мансура Хади. «Законность» Хади вызывает серьезные вопросы, так как срок его полномочий завершился за год до начала событий, приведших к его отставке и бегству, однако война, которую развязала Саудовская Аравия и ее союзники, ведется совсем по другим причинам, среди которых это самая мелкая из возможных проблем. Движение «Ансар Алла», которое иначе называют движением хуситов (по имени основателя этого движения Хуссейна Бадруддина аль-Хуси) вызывает серьезное беспокойство Саудовской Аравии, так как ставит своей целью воссоздание имамата Йемен (причем Хуссейн аль-Хуси провозгласил себя имамом, это звание перешло к его брату АбдулМалику аль-Хуси, возглавляющего сегодня движение «Ансар Алла»). Возвращение к имамату поднимает вопрос принадлежности южных провинций Саудовской Аравии, которые ранее входили в Йемен, и которые фактически были аннексированы Королевством. Если ранее «Ансар Алла» оппонировало правительству Йемена во главе с Али Абдаллой Салехом, и Саудовская Аравия, поддерживая Салеха, решало тем самым проблему хуситов, то теперь после событий Арабской весны Салех ушел в отставку, но ушел так, чтобы вернуться. Вот только теперь он сделал ставку на Иран, как поддерживающую его силу, и стал ситуативным союзником ранее враждовавших с ним хуситов. Появление проиранского Йемена совершенно не вписывается ни в какие планы Саудовской Аравии, что и предопределило запуск войны Саудовской Аравии с «сепаратистами»-хуситами и вооруженными отрядами Салеха. При этом перспектив у этой войны за Саудовскую Аравию не просматривается. Без наземной операции решить проблему невозможно, наземная операция приведет к катастрофе. Собственно, военное и политическое руководство Саудовской Аравии отдает себе отчет в подобном исходе и не горит желанием интенсифицировать конфликт, однако и прекратить его не может — на кону репутация региональной державы, да и основная причина, побудившая к
военному решению, так никуда и не делась — присутствие Ирана на юге Аравийского полуострова в случае победы союза Хуси и Салеха становится реальностью. Складывающаяся военно-политическая обстановка играет на руку Исламскому государству, которое может решиться на экспансию в направлении Саудовской Аравии. Риск велик, однако и возможный выигрыш превосходит любые самые смелые ожидания. Развал Саудовской Аравии, контроль над ее месторождениями и нефтяной отраслью (пусть даже и в усеченном виде), выход к Двум святыням Мекки и Медины превращает Исламское государство в полноценного регионального игрока с реальными претензиями влияния на геополитику и лидера всего исламского мира. Повторюсь — подобное развитие событий несет в себе слишком большие риски, которые нужно просчитывать отдельно, однако сценарий экспансии на юг очень и очень привлекателен с точки зрения эффекта, который может быть получен в случае его реализации, даже частичной. Пока лишь можно констатировать, что Исламское государство прорабатывает оба варианта. Нападения на шиитские мечети в Восточной провинции Саудовской Аравии, ответственность за которые взяло на себя Исламское государство, активная деятельность его в Афганистане и Пакистане, где пакистанский Талибан уже принес присягу халифу альБагдади, и в самом Афганистане происходит раскол движения Талибан на сторонников идеологии Аль-Кайеды и приверженцев Исламского государства — все это говорит о проработке сценарных планов руководством ИГИЛ. Не стоит забывать, что российский Северный Кавказ, который является одним из ведущих поставщиков живой силы в боевые отряды ИГИЛ, также подвергается угрозе экспансии со стороны Исламского государства. Несмотря на то, что радикальные группировки боевиков на самом Северном Кавказе находятся под очень жестким прессингом со стороны российских силовых структур и во многом маргинальны, но в мае-июне 2015 года они принесли присягу халифу Багдади, чем формально привели Исламское государство на российскую территорию — теперь они являются его представителями. Какое направление будет выбрано Шурой ИГ в качестве приоритетного, а какие — в качестве отвлекающих и дополнительных, сейчас сказать не может никто. Возможно, что к моменту выхода книги в свет это тоже будет еще неясно. Однако жесткая необходимость определиться с дальнейшими шагами вынуждает Исламское государство к поиску выхода из того позиционного тупика, в котором оно оказалось к середине 2015 года. Можно с достаточной долей уверенности говорить о том, что Исламское государство будет пробовать «на прочность» все направления, и там, где его противник допустит ошибку или окажется слабым, оно и будет наносить удар. Так называемое международное сообщество сегодня не способно объединиться в деле ликвидации Исламского государства хотя бы военным путем. Говорить о ликвидации идейной базы, которая сейчас кристаллизуется и завоевывает умы миллионов людей в регионе и по всему миру, тем более не приходится. Это дает очень серьезный шанс Исламскому государству выжить и решить задачи своего развития. Естественно, речь идет именно о шансе — его еще нужно использовать, однако пока история этой организации, ставшей государством, говорит о том, что ей вполне по силам решать столь масштабные задачи. Крах Православного Джихада Когда я задумывал написать книгу, мне хотелось сделать определенный сравнительный анализ происходящего в Ираке и Сирии - в той части, которую мы связываем с феноменом ИГИЛ, и народным восстанием на Донбассе.
При всем отличном отношении к субъектам этих двух процессов трудно не заметить определенное сходство между ними. И в Ираке, и на Украине насильственное внедрение чуждых и совершенно неприемлемых для значительной части населения культурных, нравственных, цивилизационных норм вызвало серьезное неприятие и в конечном итоге привело к вооруженной борьбе. И иракские сунниты, и русские Украины оказались изгоями в своей собственной стране, их принуждали с помощью грубой силы к согласию со своим униженным положением. Сирийская война и киевский Майдан стали последним камнем, который сдвинули лавину. Нельзя не увидеть того, что и в том, и другом случае зверские эксперименты над миллионами людей стали в конечном итоге отправной точкой двух тяжелых войн, которые продолжаются и сегодня. Уже поэтому попытаться взглянуть на эти две войны в попытке найти общие черты, на мой взгляд, была совершенно оправдана. Тем более сравнение имеет смысл, если учесть принципиальную разницу в достигнутых результатах. Исламское государство если еще не состоялось, то во многом преодолело несколько критических точек и превратилось в субъекта событий. Донецкая и Луганская народные республики, напротив, деградировали и потерпели поражение. Можно сколько угодно обсуждать ничего не значащую тему "слила" ли Москва Донбасс или еще нет, однако тот факт, что от народных республик уже ничего не осталось, а перед нами ручные управляемые извне бандитские и криминальные анклавы, сомневаться не приходится. Если для нас Ирак и Сирия во многом экзотика и что-то далёкое, то Донбасс - это мы. Это наша земля, наша территория, наши люди. Их судьба нас интересует гораздо больше. И пусть президент России и вся властная камарилья в Кремле оказались банальными предателями, для которых жизнь и судьба миллионов русских стали пустым звуком, но мыто, к счастью, в массе своей - не обитатели Кремля и не олигархи. Поэтому кровь, смерти женщин и детей, катастрофа Донбасса для нас - совершенно иное событие по своему содержанию, чем для компрадорской российской власти.
Сравнить и понять - что пошло не так, почему народное восстание превратилось в бандитский анклав - на мой взгляд, было и остается очень важной и актуальной задачей. Когда Кремль своей антинародной и антироссийской политикой доведет обстановку в нашей стране до катастрофы (а, к сожалению, в этом все меньше и меньше сомнений), нам нужно понимать - что делать, чтобы не повторить печальный опыт дончан и луганчан. Тем не менее, уже в ходе написания книги я пришел к выводу, что под одной обложкой такую сложную и многофакторную тему раскрыть невозможно. Даже ИГИЛ требует в своем описании нескольких отдельных книг, отличающихся друг от друга по своей идеологии и наполнению. То же самое относится и к событиям на Донбассе. Я надеюсь, что в ближайшем будущем мне удастся "осилить" эту очень непростую задачу и изложить (естественно, со своей, сугубо субъективной точки зрения) весь спектр вопросов, связанных как с Ираком, так и с Донбассом. Тем не менее, здесь я приведу небольшой отрывок, который был написан, а затем существенно "сжат". Отрывок касается Донбасса, и лишь рамочно очерчивает те вопросы, которые нужно будет раскрыть гораздо более полно и широко. Я выкладывал его в виде отдельного текста, однако считаю, что есть смысл после небольшого редактирования, привести его еще раз - в рамках именно этой книги. Однако повторюсь - в ближайшем будущем я вернусь к этой теме и все-таки изложу ее более подробно. В своем блоге я часто нелицеприятно высказываюсь относительно политики России и ее руководства на Украине и Донбассе. Фактическое предательство русских людей вне зависимости от причин, по которым оно было совершено, уже привело во многом к необратимым последствиям. Украина уже стала чрезвычайно опасным соседом для всех, так как вынуждена в силу объективных внутренних причин проводить экспансионистскую политику, и опять же, это становится угрозой в первую очередь для России. С ее территории сегодня исходит военная угроза, направленная в первую очередь против России, 40миллионный народ накачивается ненавистью и его готовят к самоубийственному походу «на Восток». Поддержка квазинацистского киевского режима со стороны Кремля выглядит не просто глупостью, а прямым предательством, которое будет оплачено кровью тысяч и тысяч наших людей. Никакими геополитическими расчетами окончательную утрату Украины для России не оправдать, и украинская катастрофа — во многом плод бездарной и беспринципной политики Кремля и высшего российского руководства. Даже экстремальный вариант прямой войны или раздела Украины на зоны влияния опять же нельзя считать вменяемым результатом для России, так как это приведет к ликвидации буфера между Россией и Европой. Буфер крайне необходим как своеобразный демпфер противоречий, где возможно их разрешение без прямого столкновения Европы и России. По сути, раздел Украины, если он состоится, повторит ситуацию 1939 года, когда раздел Польши привел к прямому соприкосновению Германии и СССР и сделал возможным ее внезапное нападение на нас 22 июня 1941 года. Вот только Россия — не СССР, а объединенный под США Запад — не Германия Гитлера. Да сегодня и не 41 год. Уже поэтому никакие сценарии Второй мировой войны нельзя будет брать за основу в случае вооруженного столкновения с НАТО, если оно произойдет. Тем не менее, у этой книги иная цель и задача. Отложив в сторону российскую политику и приняв за данность уже совершенное предательство, я бы хотел задаться вопросом: а была ли возможность у восстания на Донбассе получить иное развитие? Есть ли хотя бы одна стратегия за восставших, которая могла привести к менее трагическому результату? И главный вопрос — а есть ли еще шанс на такой результат?
Безусловно, я буду вынужден периодически касаться темы российской политики применительно к донбасскому восстанию, однако повторюсь — в данном случае она во многом будет идти неким «фоном» и приниматься как есть. Данностью на сегодняшний момент является полное совпадение интересов двух олигархических режимов Москвы и Киева в вопросе отношения к восстанию на Донбассе. Дерипаски, Грефы, Абрамовичи, Миллеры, Медведевы и Путины в этом отношении абсолютно тождественны Фирташам, Ефремовым, Коломойским, Ахметовым и Порошенко — они бесконечно враждебны своим народам и проводят политику, направленную против интересов наших государств. Даже геополитическая катастрофа, которую несет практически любой сценарий будущего Украины для России, неспособна преодолеть ненависть олигархов к восставшему народу, и поэтому на данный момент полагаю, что считать Кремль даже потенциальным союзником восстания совершенно непродуктивно. Тот факт, что Россия оказывает помощь территориям Донецкой и Луганской области, а главное — как она им ее оказывает — говорит лишь о том, что Кремль использует восставших в своих целях — во внутриолигархической клановой борьбе, при этом жесточайшим образом пресекая любые проявления и попытки развернуть борьбу восставших за иные, чем олигархические, интересы. Предыстория Нет смысла здесь рассматривать весь спектр вопросов, связанных с политикой Украины, которые и привели в конечном итоге к ее краху и гражданской войне. Это тема многих отдельных исследований, причем тема крайне дискуссионная. Я лишь вернусь к самому началу книги, где писал о буферных территориях, возникающих между создающимися кластерами-региональными рынками, как альтернативе попавшему в неустранимый системный кризис глобальному миру. Украина являет собой характерный пример такой буферной территории. Находясь в составе СССР и будучи включенной в общий народохозяйственный комплекс, она развивалась как неотъемлемая его часть, однако после приобретения независимости в результате развала Советского Союза, неизбежно была вынуждена решать проблему своего позиционирования в мировом разделении труда и объективного тяготения к Европе и России одновременно. Эта «раздвоенность» создала серьезное внутреннее напряжение, однако диалектически слабость Украины, как буферной территории, можно при внятной и грамотной государственной политике превратить в ее сильную сторону и скомпенсировать внутренние проблемы внешними выгодами. Занимая промежуточное положение между Россией и Европой, Украина обладает уникальным транзитным коридором, который может обеспечить взаимную заинтересованность разных частей Украины в едином пространстве для извлечения общей выгоды от столь благоприятного географического расположения. Однако повторюсь — необходимым условием для этого является вменяемая политика государства, а значит, и его дееспособность. Возвращусь еще раз к предыдущей части. На примере ИГИЛ и Саудовской Аравии было показано, что дееспособность государства определяется наличием трех ключевых факторов: конструктивной объединяющей идеологии, самодостаточной экономики и организационно-управленческого ресурса. Отсутствие либо рахитичность хотя бы одного из этих факторов резко снижает устойчивость государства и в конечном итоге существенно влияет на его дееспособность. Украина, получив независимость, прошла в своем развитии практически те же стадии, что и Россия — государственное строительство свелось к созданию антинародного олигархического режима. Интересы компрадорской буржуазии, срощенной с коррумпированным насквозь управленческим аппаратом носили прямо противоположный государственным интересам характер.
По сути, живя ровно в тех же условиях, что и украинцы, мы можем видеть последствия такой политики на собственном примере: управление страной стремительно деградировало. Друзья и соратники первого лица оказались назначенными миллиардерами, причем мастерство и таланты предпринимателей они способны демонстрировать исключительно при условиях тотальной безответственности и полной поддержки государства. Вне этих условий они внезапно оказываются бездарными и неспособными ни к чему. Вполне показательный пример: супруга экс-мэра Москвы Елена Батурина, входившая в список Форбс и подобострастно называемая первой бизнес-леди страны, после отлучения мужа от власти стремительно теряет свое состояние, уменьшив его за последние 4 года в три раза. По сути — просто спуская его на различные бизнес-проекты, которые теперь реализуются совсем не в тепличной обстановке, и вот в ней-то бизнес-леди совершенно не демонстрирует проявляемых ранее качеств. Не лучше ситуация и с крупнейшей газовой корпорацией России «Газпромом». За последние 5 лет ее капитализация рухнула с 350 млрд долларов до 50 млрд (в 7 раз!), все направления деятельности оказались проваленными. Европейское направление — провал. Украина — провал. Заявленная экспансия на рынок США и освоение Штокмановского месторождения для этих целей — провал (причем именно под Штокман экс-президент Медведев фактически даром сдал Норвегии спорную акваторию Баренцева моря). Полная неадекватность руководства корпорации демонстрируется ею в режиме нонстоп. Буквально за несколько месяцев до начала тяжелейшего и продолжающегося прямо сейчас кризиса в июле 2008 года руководитель "Газпрома" шокировал европейцев своим прогнозом о ценах на газ от 500 до 1000 долларов за тысячу кубометров. Примерно с такой же степенью адекватности высшие менеджеры "Газпрома" уже не первый год пророчат крах "сланцевой революции" в США, упорно не замечая качественного изменения на глобальном нефтяном и газовом рынке. Неудивительно, что сталкиваясь с полным несоответствием реальной ситуации и своих прогнозов, "Газпром" вынужден хаотически и судорожно метаться со все новыми и новыми планами, более похожими на авантюру: и Южный поток, и Турецкий, и пресловутая "Сила Сибири", да в общем-то, и широко разрекламированный недвано "Северный поток-2" - все они выглядят либо полностью провальными, либо близкими к этому спонтанными мероприятиями. Причем весь праздник жизни и некомпетентности этих людей прикрывается бюджетом, а катастрофические просчеты никак не отражаются на личном благополучии некомпетентных руководителей. Даже широко разрекламированный китайский проект вызывает серьезные сомнения, так как с коммерческой точки зрения он стал выгодным лишь после того, как государство создало для «Газпрома» персональный налоговый рай в этом проекте, освободив его на 15 лет с момента начала прокачки газа от НДПИ и предоставив освобождение от налога на имущество всего проекта. Только последняя льгота приведет к утрате бюджетом 1 миллиарда долларов. Говоря иначе, выгода для «Газпрома» приобретена за счет государства и бюджета. Естественно, пропаганда делает упор на социальной значимости проекта, развитии территорий, по которым будет пролегать трубопровод, однако цена такого бурного подъема экономики до заоблачных высот выглядит слишком чрезмерной. Все слишком похоже на банальную поддержку обанкротившегося руководства компании государством за счет государства по формуле «Приватизации прибыли и национализация убытков». Запущенный вместо «Южного потока» проект «Турецкого потока» пока находится в зачаточном состоянии, а учитывая вынужденность и стремительность принятия решения по смене направлений, степень его проработанности выглядит крайне сомнительной, причем он никак не снимает главной проблемы — противоречий с Евросоюзом, которые и привели к краху «Южного потока». Очевидно, что столь феерические провалы и просчеты в любой другой ситуации стали бы основанием для кадровых решений в отношении бездарного руководства компании (а с
учетом геополитических провальных решений по Баренцеву морю — и уголовного преследования всех причастных к этой безумной афере), однако единственное, на чем отразились результаты деятельности — так это на неимоверно выросших зарплатах топменеджеров. Ситуация дошла до совершенно неприличной, когда даже президент неспособен вынудить своих «карманных» олигархов обнародовать суммы зарплат и вынужден изобретать сложные объяснения для того, чтобы как-то скрыть тот факт, что в отношении этих людей не действуют принятые для всех остальных нормы и правила. Можно приводить и иные примеры, которым просто несть числа, но не вижу смысла — мы живем здесь, и все они у нас перед глазами. Все сказанное выше нужно лишь для того, чтобы ситуация на Украине стала более понятной: она ничуть не лучше нашей. Такие же коррупционеры и безответственные и неподконтрольные никому олигархи и высшие чиновники используют доставшееся им непонятным путем положение и богатство в личных целях, при этом интересы государства и народа напрочь игнорируются. Существенным отличием Украины от России является ее меньшая ресурсная обеспеченность, в силу чего деградация экономики шла более быстрыми темпами. Кроме того, украинская экономика, будучи составной частью советской, став независимой, так и не нашла себе место в международном разделении труда. По правде говоря, она там была совершенно не нужна, а политического ресурса для продвижения и отстаивания своих интересов у новой украинской власти не было, как не были и желания. Поддержка на плаву украинской экономики осуществлялся лишь за счет сохранившихся кооперативных связей с Россией, однако деградация уже российской экономики объективно вел к сжатию и украинской. Кризис окончательно подкосил экономику Украины и поставил ее на грань олигархических войн, когда сжавшийся национальный продукт не мог обеспечить прежний уровень и динамику грабежа. Остался последний путь — отъема активов у конкурентов. Это и наблюдалось в последне годы на Украине — волна рейдерских захватов захлестнула страну. «Революционеры» Майдана обвиняют в них клан Януковича, чем пытаются оправдать необходимость государственного переворота, как следствие справедливого возмущения широких народных масс. Однако это либо непонимание, либо сознательный увод от проблемы: любой президент на месте Януковича в подобных обстоятельствах был бы вынужден использовать свой административный ресурс в деле грабежа как страны, так и конкурирующих кланов. Сказанное говорит о том, что экономическая деградация Украины к началу событий конца 2013 года стала носить всеобъемлющий характер. Организационная и управленческая структура страны также деградировали, причем этому способствовала специфика Украины, как страны с крайне небольшим опытом государственного строительства. Исторически Украина всегда была частью каких-то более крупных территориальных и государственных образований, поэтому украинская управляющая элита попросту не обладала традицией самостоятельного существования и управления страной. Это привело к тому, что российский сценарий «равноудаления» олигархов был на Украине практически нереализуем — построить «вертикаль управления» как систему балансов интересов различных полубандитских кланов, оказалось невозможным. В силу этого обстоятельства олигархи Украины всегда были менее управляемы и не слишком склонны к соблюдению хоть каких-то правил и тем более законов. Наконец, третье ключевое условие существование государства — идеология — тоже так и не была найдена на Украине. Точнее, она существовала, но исключительно деструктивная в своей основе. Многие исследователи, говоря об украинской идеологии, указывали на ее характерную негативистскую особенность: она носила подчеркнуто антисоветский, а затем и антироссийский характер, однако никакой конструктивной основы в себе не несла. Украинство в рамках этой идеологии всегда выступало антитезой некой «русскости», причем понятие «русскости» было широко и безбрежно, что позволяло трактовать его в любом направлении.
Во многом это напоминает идеологию «Аль-Кайеды» по своей сути: ее идеологическая конструкция тоже основана исключительно на «борьбе против». В отсутствие конкурирующей идеологии она была в положении рака на безрыбье, однако откровенно деструктивный характер ее не позволял расширять социальную базу и не нёс никаких созидающих начал. В итоге «Аль-Кайеда» быстро столкнулась с пределом роста, недостаточным для достижения заявленных целей, и превратилась в маргинальное террористическое течение, не имеющее никаких исторических перспектив. Появление ИГИЛ с более конструктивными идеологемами построения государства, четко адресованными конкретной социальной аудитории, немедленно (за считанные годы) привело к перетягиванию социальной базы «Аль-Кайеды» к ИГИЛ и внезапному взрывному росту его популярности среди масс. Подытоживая сказанное, можно констатировать, что украинский проект, запущенный с момента обретения независимости, подошел к концу. Полная деградация основных условий дееспособности государства привела к тому, что государство Украина прекратило свое существование «по факту». Государственный переворот 2014 года стал ее финальным аккордом, и с этого момента начался иной этап, а возможно, и принципиально иной проект новой Украины, и говоря по правде, проект чрезвычайно опасный для окружающих, и для России в первую очередь. Крах прежней Украины объективно привел к запуску сценария по построению квазинацистского государства, которое готово разрешить сложившиеся к сегодняшнему дню противоречия через войну — вначале внутреннюю, а затем неизбежно и внешнюю. К ведению обычной политики развития страны через рост производства и экономики она уже неспособна, единственный шанс на выживание заключается в военной победе, которая и должна дать новые ресурсы, взамен проеденных ранее олигархами. Здесь, видимо, есть смысл понять смысл определения «нацизм» применительно к Украине. Строго говоря, он, конечно, не слишком согласуется с происходящим на Украине, однако аналогия с гитлеровской Германией слишком разительна, чтобы не замечать этого. Суть нацизма — разделение народа и народов по национальному и расовому признаку, выделение особой касты «юберменшей» и низведение всех остальных на уровень ниже. В отношении «унтерменшей» позволено практически всё. Кстати, совершенно не зря премьер Украины Яценюк назвал живущих на Донбассе людей «сабхьюманами» - язык господ сменился, суть осталась. На Украине расовый и национальный критерий разделения народа был изменен на культурный и идеологический: все, кто не соответствует идеологии украинства и не поддерживает ее, объявлены врагами народа и им отказано в праве на жизнь. Это обоснование необходимо для оправдания дегуманизации жителей Донбасса и вообще «сепаратистов». Оно подозрительно напоминает известное высказывание Гитлера: «Я освобождаю вас от химеры, именуемой совестью». Кстати говоря, дегуманизация противника — не изобретение только западной цивилизации. Строитель Саудовской Аравии Абдельазиз Аль Сауд, используя фанатиков-ихванов в качестве тарана и ударной силы, позволял им абсолютно все в отношении своих противников, в особенности тех, кто не разделял идеологию ваххабизма, низводя их до уровня животных и даже ниже. Я полагаю, что использование понятие «нацизм» в отношении нынешнего украинского режима вполне оправдано в силу его специфических особенностей. Несоответствие классическому определению нацизма вряд ли меняет природу той бесчеловечной идеологии, которая уже убила десятки тысяч человек на Украине и продолжает собирать свой урожай и сегодня. Нам, живущим в России, события на Украине должны показывать, к чему идет наш собственный режим, который является почти зеркальным отражением украинского. Россию пока спасает накопленная в тучные годы «подушка безопасности», однако учитывая, с какой скоростью компрадорское правительство Медведева раздает ее по олигархическим кланам под вывеской «антикризисного плана», можно с уверенностью предполагать, что максимум к следующему 2016 году она будет проедена насквозь и мы вплотную подойдем к той же самой
стадии олигархических войн, что и Украина. Все остальные признаки устойчивости государства в России также стремительно деградируют. Отсутствие государственной идеологии и создание вместо нее различных политтехнологических симулякров оставляет на плаву единственную идеологию — неолиберализм, который не озвучивается прямо ввиду своей откровенно бесчеловечной этики, однако по факту именно он является основой, определяющей деятельность властной и управляющей элиты. Неолиберализм глубоко антагонистичен сущности русской цивилизации и поэтому полагать его конструктивной идеологией для нас крайне неразумно: его предназначение — прикрыть колониальный характер российской администрации лозунгами о демократии, правах человека, свободах и прочих общечеловеческих ценностях. Ничем от пресловутого «украинства» с точки зрения развития государства неолиберализм не отличается и не может отличаться: его задача не состоит в созидании, это лишь один из способов внешнего управления подмандатной территорией, что бы вслух туземной администрацией не заявлялось. С остальными признаками дееспособности государства в России тоже неважно, и пока относительная устойчивость страны обеспечивается отсутствием тотальной внутриэлитной войны на выбывание. После исчезновения в прожорливых бюджетах олигархических корпораций накопленных страной запасов ее запуск становится неизбежным, вопрос лишь в формах и методах. Государственный переворот и «народные республики» Сам по себе Киевский Майдан — вполне стандартная «цветная революция» по всем ее лекалам, единственной его особенностью можно назвать изначальную нацеленность на предельно жесткий сценарий с целью максимально сократить обе классические стадии государственного переворота по этой технологии. Первый этап — расшатывание и дезорганизация государственной машины, второй — собственно переворот. Понятно, что процесс дезорганизации был невозможен без деятельного участия людей, обладающих властными полномочиями, что лишь подтверждает правило: любая революция есть силовой захват власти частью элиты и ее перераспределение в пользу этой части. Отличием Майдана-13/14 от Майдана-04 является глубина кризиса, который и вынудил политических аутсайдеров (в том и другом случае это были те, кого принято называть «оранжевыми») захватывать власть силовым путем. Ни в 2004, ни в 2015 году они не имели шансов прийти к власти через выборы, поэтому государственный переворот оставался единственным методом перехвата управления. Однако если в 2004 году захват власти был обусловлен перебалансировкой властных полномочий в пользу «оранжевых», то начавшаяся олигархическая война в 2013-2014 году требовала не просто захвата власти, а создание условий для перераспределения собственности за счет выброшенных из власти олигархических кланов. Государственный переворот привел к классическому периоду полного безвластия и дезорганизации государственного аппарата сверху донизу. 2 мая 2015 года в «Новой газете» было опубликовано интервью Владимира Немировского, бывшего губернатора Одесской области, назначенного сразу после госпереворота и.о.президента Турчиновым. Немировский откровенно и во многом цинично рассказал о своих двух месяцах губернаторства, описывая полное нежелание местных властей что-либо предпринимать. Подобная ситуация была повсеместной и абсолютно объективной: местные власти ожидали развития событий в Киеве, не принимая ничью сторону, и в то же время готовились к любому развитию событий, включая и развал страны. Олигархи, запустив процесс перераспределения собственности, были вынуждены в срочном порядке создавать свои собственные силовые структуры, так как государство уже неспособно было ни гарантировать соблюдение прав собственности, ни проводить относительно законную реприватизацию в пользу победителей. Как писала в свое время Барбара Такман: «Войны никто не хотел, война была неизбежной». При этом государство
само было инструментом олигархов, и поэтому те, кому не досталось место в центральной власти, готовились к схватке «на земле». Дальновиднее всех, конечно, поступил И.В.Коломойский, ставший губернатором Днепропетровска и сумевший пролоббировать назначение своих людей на губернаторские посты в Одесской, Херсонской и Запорожской областях. При этом кандидатура губернатора Одесской области Палицы с трудом согласовывалась с киевской хунтой, и только после событий 2 мая 2014 года он был назначен на пост губернатора. Вполне возможно, что массовое убийство людей в Доме профсоюзов было необходимой «жертвой» для ускорения решения этого вопроса — в современной Украине возможно вообще всё. Юго-Восток Украины и его олигархи пошли по пути инициирования карманных «народных республик», как способа создания самостоятельных и независимых от победителей в Киеве личных силовых структур в противовес майданным «сотням Самообороны». В тот момент уже было очевидно, что государственные структуры недееспособны, а потому спасение утопающих стало их собственным делом. Задачей Киева стала ликвидация этих «республик» в зародыше, так как с одной стороны, это позволяло достичь целей переворота и диктовать свои условия побежденным, с другой такие «республики» становились крайне опасными с точки зрения распада государства на несколько частей, как способ побежденных олигархов уйти от навязанного им передела собственности. Внешнее вмешательство в процесс, выразившееся в событиях в Крыму, вынудило Киев форсировать процесс подавления «сепаратистов», пойдя на эскалацию насилия. Госпереворот, являясь нелегитимным силовым и насильственным способом свержения власти, открыл шлюзы для насилия, как единственной возможности удержать обстановку под каким-то контролем. Насилие приобрело самостоятельную ценность и в дальнейшем было обречено на стремительный рост — внутренних сил, способных ограничить его, не было, внешние не стали вмешиваться в ситуацию и предоставили событиям развиваться «естественным путем». Если в 2004 году происходившее на Украине можно было назвать гражданским конфликтом, то Майдан-2014 сразу же переступил черту, спровоцировав кровавые события в Киеве — расстрел на Институтской, убийства на улицах, массовую гибель людей в киевском Доме профсоюзов от огня (об этой странице Майдана до сих пор тщательно умалчивается, хотя есть прямые свидетельства свидетелей события о том, что количество жертв в киевском Доме профсоюзов составило в ночь пожара несколько десятков человек — ближе к сотне. Назывались и другие, большие цифры — но их достоверность не слишком понятна). Гражданский конфликт очень быстро перешел в стадию гражданской войны, и еще до событий на Донбассе кровь сдвинула ситуацию в необратимую стадию. Никаких иных способов, кроме засылки боевиков Майдана в города, которые являлись центрами формирующихся олигархических «народных республик» - Харьков, Донецк, Одессу, Запорожье, Николаев — у хунты не оставалось. Любопытно, но первый захват Донецкой ОГА осуществили именно активисты Майдана с жовто-блакитными флагами. Под прикрытием этих карательных экспедиций в срочном порядке началось создание Национальной гвардии. Олигархи, лояльные Киеву и готовые к участию в экспедиции по подавлению силовых структур отстраненных от власти, но не побежденных конкурентов, создавали свои собственные территориальные и специальные батальоны. Этот процесс был запущен в марте 2014 года, к апрелю и маю он приобрел должный размах, предоставив хунте необходимый силовой ресурс взамен дезорганизованных и деморализованных силовых структур. Март и первая половина апреля прошла для всех сторон будущей гражданской войны в подготовке и выстраиванию отношений друг с другом и внешними силами. Кремль после Крыма (о нем придется вести речь отдельно) взял паузу примерно по тем же соображениям, что и местные власти на Украине — желая понять, как далее станут развиваться события. Запад, принимавший активное участие в государственном перевороте, был занят в этот
период «утрясанием» проблем в стае непримиримых товарищей по перевороту. Соединенные Штаты в приказном порядке занялись формированием власти на Украине, не слишком пытаясь разобраться в сложных взаимоотношениях туземных вождей. Европа тоже принимала участие в процессе, стараясь продвинуть свои интересы в создаваемых коалициях. Часть олигархов Юго-Востока (в основном представляющих второй эшелон олигархата Украины) предпочла пойти на соглашение с Киевом, выторговывая если не неприкосновенность, то хотя бы относительные гарантии. При этом негласно они продолжали поддерживать или по крайней мере держать нейтралитет в отношении «народных республик» на своей территории. По такому пути пошло руководство Харьковской области, Николаевской, Херсонской. Часть олигархов Донецкой и Луганской областей, не имеющих достаточного веса, тоже предпочли выразить свою лояльность Киеву, однако крупнейшие олигархи Донбасса — Ахметов и Ефремов — не могли не понимать, что они являются главной целью будущего передела собственности после раздела, который уже шел вовсю в отношении клана Януковича. Создание силовых структур и структуризация «народных республик» в Донецке и Луганске продолжались. В апреле произошел захват административных зданий в столицах областей, и хотя это не имело какого-либо реального значения, позволило легитимизировать силовые структуры, командные посты в которых сразу заняли люди, имевшие прямое отношение к реальным хозяевам областей. Медийно это было озвучено как народное восстание, однако олигархи практически сразу оседлали стихийный протест, внедрив в создаваемые рахитичные структуры «республик» своих людей и полностью взяв под плотный контроль все силовые структуры — как государственные, так и созданные «революционные». По своей внутренней сути все силовые структуры всех олигархов по обе линии противостояния были практически тождественны и практически сразу принялись решать вопросы передела собственности в интересах своих хозяев — из Украины валом пошли сообщения о захватах предприятий неизвестными людьми в камуфляже. Там, где собственность была слишком мелкой для владельцев территориальных батальонов, их просто брали «под охрану», переводя их под свою «революционную крышу», а говоря прямо — занимались банальным рэкетом. Стикер «Охраняется «Правым сектором» появился на дверях самых разных учреждений и предприятий — вплоть до обычных парикмахерских. Донецкие силовые структуры были заточены на оборону собственности своего создателя и нанимателя. Любопытный факт: когда толпа дончан 25 мая 2014 года пошла к особняку Ахметова с целью повторить с ним то, что было сделано революционными киевлянами с владениями Януковича в Межигорье, им воспрепятствовал в этом «революционный» же батальон «Оплот», взяв весь особняк под охрану. Не менее любопытно, что в период самых тяжелых боев за Донбасс в июле-августе охрана с объектов Ахметова не снималась, охранники на фронт не посылались. При этом и «Восток», и «Оплот» снабжались так называемым «военторгом» в приоритетном порядке, имели свои собственные каналы снабжения и сохраняли полную независимость от формального главкома Стрелкова, вынуждая его согласовывать с ними все действия ополчения.
При этом несмотря на «оборонительный» характер стоящих перед олигархическими силовыми структурами задач, они активнейшим образом «отжимали» собственность на подведомственной территории в свою пользу. По факту это была «отступная» за лояльность — классические «три дня на разграбление», правда, о трех днях можно говорить лишь иносказательно. Находясь в Донецке в июле-августе 2014 года, я разговаривал с жителями города, чья собственность была захвачена с помощью структур ополчения, причем назывались одни и те же подразделения, не скрывавшие свою принадлежность к ахметовским охранным структурам. Понятно, что в таких условиях несмотря на все призывы взять под контроль экономику ДНР и ЛНР, национализировать или взять в оперативное управление для обороны республик предприятия олигархов, решения в этом направлении так никогда и не были приняты. По сути, даже референдум 11 мая рассматривался реальными владельцами «народных республик» как еще один способ давления на Киев, угрожая ему воспользоваться результатами референдума (в итогах которого мало кто сомневался) по аналогии с Крымом. Скорее всего, именно здесь и нужно искать ответ на вопрос: почему Кремль столь прохладно отнесся к идее признания результатов референдумов 11 мая, ограничившись заявлением Лаврова об «уважении» высказанной воли народа. Кремлевские олигархи прекрасно понимали, кто является заказчиком происходящего и не торопились явно идти ему на помощь, заведомо принимая в разгорающейся олигархической войне на Украине одну из сторон этой войны. Слова про русский народ и защиту его интересов были произнесены для пиар-эффекта и поднятия рейтингов, в реальности рациональные соображения дождаться победителя в этой войне и уже с ним начать вести дальнейшие переговоры перевесили. Поддержка хозяев Донбасса рассматривалась Москвой лишь как инструмент давления на Киев — и чем несговорчивей становились наши «партнеры» в Киеве, тем более массированная помощь шла ЧВК Ахметова и Ефремова. Как только Киев демонстрировал готовность к переговорам, помощь снижалась. Естественно, что снабжение не входивших в структуру этих ЧВК частей ополчения шло по остаточному принципу. Стрелков, который вел реальные боевые действия в Славянске, был полностью отрезан от снабжения и воевал все время в условиях жесточайшего дефицита всех ресурсов. Та же история повторялась со всем отрядами, созданными самим народом — отрядами Мозгового, Беднова, Ищенко. Эти люди впоследствии были истреблены под вывеской «борьбы с махновщиной», хотя реальная
подоплека убийств заключалась в их нежелании подчиняться олигархам и их ставленникам в Луганске и Донецке. Под прикрытием медийной картинки «народного восстания» олигархи уже к апрелю вполне овладели обстановкой и готовились к короткой войне с последующими переговорами, в ходе которых можно было прийти к новому балансу. Правда, это никак не решало причину, по которой война между полубандитскими кланами была неизбежной, и любые договоренности все равно были бы нарушены. «Народные восстания» и реальная попытка борьбы за справедливость мало беспокоили правящую клику Украины и тем более не беспокоили Кремль — все шло по вполне накатанному сценарию разрешения споров, правда, на гораздо более опасном и рискованном уровне, но по крайней мере, никаких принципиальных неожиданностей не предвиделось. Жертвы среди населения, которые были неизбежны в ходе силовых акций легализованных революцией бандформирований олигархов, их, естественно, никак не беспокоили. Приблизительно к середине апреля общая конфигурация частных военных группировок олигархов определилась, и вся ситуация весьма бодрыми темпами свертывала на стандартную картину бандитских разборок с обязательными «сходками», «разруливаниями» и решениями. Легализованные с одной стороны через «народные республики», с другой через борьбу с «сепаратистами» бандформирования становились аргументом в идущих полных ходом процессах перераспределения собственности. И вот в этой обстановке и появился Стрелков. Фактически это был абсолютно никем не предсказуемый фактор, классический «Черный лебедь», появление которого никак невозможно предугадать, но вполне беспроблемно можно объяснить уже «по факту». Стрелков и его феномен Нет ни малейших сомнений, что и в Киеве, и на Юго-Востоке народ, вдохнувший полной грудью счастья в бандитско-олигархическом государстве, воспринял государственный переворот как возможность построения некого нового и более справедливого общества и государства. Однако — «хороших людей больше, но плохие лучше организованы». Все мечты — наивные и во многом откровенно инфантильные — так и остались мечтами. В обстановке, когда рушится государство и привычный порядок вещей, даже небольшие, но организованные группы людей, обладающие целью и готовые на любые действия, вплоть до насилия, способны навязать свою волю миллионам. Если взглянуть на события конца 2013 — начала 2014 года, активными участниками уличных событий в Киеве и областных центрах были суммарно не более 5 тысяч человек на всю страну. Еще тысяч 10 — массовка, которая в основном обеспечивала действия боевиков и создавала картинку всенародного протеста. Основные действия, как и положено в классической «цветной революции», происходили в столице. В областных центрах для того, чтобы парализовать органы управления в обстановке усиливающегося безвластия, было достаточно буквально нескольких десятков человек. Уточню, чтобы не было разночтений — речь идет именно об активных участниках, сторонники и массовка в данном случае не в счет — в случае любого серьезного сопротивления со стороны властей эти люди ни морально, ни организационно не были способны вести с ними борьбу. 50-100 человек, решительных и готовых к любому развитию событий, в такой обстановке становились огромной силой. Что, собственно, и продемонстрировал Стрелков и его группа численностью буквально в 50 человек. Я надеюсь, что когда-нибудь Игорь Стрелков опубликует свою версию событий периода февраля-августа 2014 года, в которых он принимал личное участие. Без такого рода свидетельства очень многие обстоятельства происходившего могут выглядеть либо натянутыми, либо недостоверными. Тем не менее речь идет не о восстановлении хронологии событий, они здесь являются лишь общим фоном, хотя его, конечно же, нужно описать. Начальные действия Стрелкова шли в полном соответствии с высказанной им самим в апреле 2013 года на круглом столе в «Независимом Военном Обозрении» стратегией
действий, которые выглядят наиболее эффективными в иррегулярной войне, причем для обеих сторон такой войны: «...Основа успеха в войнах нового типа – это превентивные специальные, а не крупные войсковые операции...» Небольшая группа добровольцев, пришедшая на Донбасс из Крыма, в течение примерно 10-15 дней захватила около 10 крупных населенных пунктов на севере Донецкой области, расширив территорию восстания вдвое. Дальнейшее расширение территории оказалось невозможным просто потому, что у Стрелкова «закончились» люди. Прибывших вместе со Стрелковым 50 человек оказалось недостаточно для взятия под контроль большей территории, будь их не 50, а 300-500 или тысячу, весь ход войны мог быть принципиально иным. В любой войне всегда есть невидимые и неизвестные никому мелочи, которые оказывают решающее влияние на целый пласт будущих событий. Надеюсь, что Стрелков сможет в будущем осветить этот момент, но здесь и имеется такая мелочь, которая существеннейшим образом повлияла на весь ход начала, а возможно, и на всю гражданскую войну на Донбассе. Насколько мне известно (не со слов Стрелкова, а со слов других непосредственных участников событий), группа Стрелкова насчитывала поначалу почти 500 человек, которые были собраны во время крымских событий в добровольческий батальон спецназначения «Крым». Именно такое количество людей (а возможно, и еще большее) могло перейти границу в апреле 2014 года и идти на Славянск. Однако случился непредвиденный «прокол» во время захвата топографической части в Симферополе 18 марта 2014 года. Тогда произошел немотивированный инцидент с открытием так называемого «дружественного огня», что привело к гибели одного ополченца и прапорщика украинских Вооруженных Сил. Это в свою очередь, привело к тому, что отряд Стрелкова был расформирован, и он был вынужден идти на Донбасс «экспромтом» на свой страх и риск. Это, кстати, к вопросу о том, что Стрелкова засылали всемогущие КГБ с ГРУ. 50 человек, 50 автоматов и 100 пистолетов на мощную диверсионную группу со стратегическими задачами — как-то мелковато для таких монстров тайной войны.
Сомневаться в достоверности слов людей, непосредственно принимавших участие в злополучном штурме топографической части, у меня нет причин, да и все открытые обстоятельства и детали этого довольно нелепого инцидента полностью согласуются с их рассказами. Однако из сказанного можно сделать вывод: пойди события в плановом, так сказать, порядке, и войди отряд Стрелкова на территорию Донбасса в первоначальной численности и с имеющимся изначально вооружением, у него были бы ресурсы для того, чтобы захватить не часть севера Донецкой области, а всю ее - и на севере, и на западе, а возможно, и часть территорий Днепропетровской и Харьковской областей, где ситуация также в тот момент находилась практически «на грани». Сомневаться в таком развитии событий не приходится: Стрелков даже с имеющимся у него скуднейшим ресурсом сумел сделать невероятно много, обеспечив прикрытие Донецка с севера огромной буферной территорией. Киев, осознав, что теперь он имеет дело не с полубандитскими силовыми структурами местных олигархов, которых он совершенно не опасался, а с новым фактором, подозрительно похожим на крымских «зеленых человечков» (что было чистейшей правдой), был вынужден в спешном порядке бросать против них недоукомлектованные части Национальной гвардии и армейские подразделения, уже не обращая внимание на степень их лояльности. Ключевой задачей стало предотвращение стремительного расширения территории под контролем этого «нового фактора». Очевидно, что какой-либо достоверной информацией хунта о происходящем не обладала, а полагаться на информацию государственных структур на местах она попросту не могла в силу их полного развала и неизвестной степени лояльности. Именно поэтому в Славянск и Горловку были брошены разведывательные группы СБУ и активистов Евромайдана, часть из которых была перехвачены восставшими. Отличие «разведчиков» от ополчения заключалось в том, что ополчение уже чувствовало себя на войне, а вот «разведчики» психологически к ней были не готовы. Если офицеров СБУ еще приняли, как военнопленных, то к гражданским активистам отнеслись по суровым законам уже военного времени — видимо, в этом и нужно искать ответ по поводу печальной судьбы промайданного депутата Рыбака, тело которого и было впоследствии найдено. Кстати, опять же по известным мне обстоятельствам, к гибели Рыбака Стрелков и его люди отношения не имели — произошел что называется, эксцесс исполнителя, перестарались бдительные местные ополченцы. Несмотря на первоначальный ошеломляющий успех, катастрофический ресурсный голод восставших сделал дальнейшую экспансию и расширение подконтрольных территорий невозможным. Началось соревнование организационных структур: восставшие занялись формированием ополчения из местного населения, Киев «затыкал дыры» и пытался охватить занятую восставшими территорию, приступив к наращиванию группировки вокруг ключевого населенного пункта восстания — Славянска. Буквально через две недели после прихода Стрелкова в Славянск он, выжав из ситуации все возможное, был вынужден вопреки своим собственным представлениям о войне нового типа переходить к позиционной обороне. Собственно, это и можно считать концом восстания: не имея сил и возможностей для наступления, любое восстание, вставшее в оборону, обречено. Логика текущих событий и невозможность для Стрелкова соревноваться в организационных и мобилизационных возможностях с государством, пусть и находящемся почти в коматозном состоянии, привела к тому, что вся война с самого начала приняла для ополчения характер позиционной оборонительной, и не имела ни малейших перспектив для восставших, так как переход к обороне означал утрату ими инициативы. Кроме того, будучи «черным лебедем» и неопределенным фактором всех событий, Стрелков не мог рассчитывать на помощь со стороны ни олигархов Донбасса, ни России. Любые конспирологические теории о «засланном» на Донбасс Стрелкове не выдерживают минимальной критики. Находящийся на важнейшем участке событий командир наиболее крупного и боеспособного соединения восставших, сидящий на блокадном пайке снабжения
— лучшее опровержение любых подобных вымыслов. Трудно сказать, о каких тысячах автоматов, отправленных чуть ли не лично Стрелкову, говорил Кургинян, гневно вопрошая, почему Стрелков не погиб в Славянске — даже во время майских штурмов города немалая часть ополченцев была вооружена чуть ли не палками.
Бессильные попытки оболгать Стрелкова по заказу хозяев вынуждают его противников изобретать все новые и новые нелепицы. Даже тот факт, что Славянск сидел на скуднейшем пайке снабжения в самые тяжелые дни, а идущая из России помощь оседала на пути в Славянск, где ее банально расхищали сидевшие в своих ленных владениях бандиты, берущие дань с любых грузов, теперь подано как то, что Стрелков продавал «на сторону» приходившую ем помощь. Откуда берутся столь бредовые идеи, сказать сложно, это вопрос скорее к специалистам по тяжелым заболеваниям головного мозга, но поставленную на конвейер кампанию по дискредитации такими мелочами не беспокоят. Безусловно, так же нелепо предполагать о том, что за Стрелковым не было ничего, кроме идеи. Поддержка определенных сил в России слишком очевидна, а их возможности и влияние оказались вполне достаточными для того, чтобы оказывать хотя бы минимальную, но все-таки помощь (в первую очередь военную) Славянску и его ополчению. Тем не менее, имея в противниках не только нацистскую хунту, но и олигархические кланы в Москве и на Донбассе, которые были неприятно удивлены внезапным и совершенно не вписывающимся в их планы появлением группы Стрелкова в регионе, он не мог не испытывать колоссальное противодействие со всех сторон. Нужно учесть, что война, а тем более гражданская война — это изобилие самого разного рода людей. От идейных до откровенных мародеров, от героев до патологических садистов и убийц, причем с обеих сторон. Да и сторон у гражданской войны далеко не две. Славянское ополчение, российские и иностранные добровольцы, карманные олигархические структуры, авантюристы, сбитые в так называемые «дикие» отряды ополчения, занимающиеся в основном грабежами, казаки с идеей создания независимых казачьих областей, идеалист Губарев с его Гуманитарным батальоном и смутными и весьма эклектичными идеями о народовластии, десятки иных структур, каждая из которых вела свою войну — это и есть ополчение. С «той стороны» ситуация не лучше — разложившаяся армия, боевики сотен Самообороны, автономные территориальные батальоны неизвестной подчиненности, спецбатальоны Коломойского, просто банды мародеров и грабителей, Добровольческий корпус Яроша, иностранные наемники — в общем, гражданская во всей красе. Управлять подобным конгломератом не мог никто, и поэтому война, которую вело
ополчение, имела крайне смутные цели. В такой ситуации очаговое сопротивление разных отрядов ополчения становилось нормой, ни о каком взаимодействии речи быть не могло, соответственно, ни о каком более-менее централизованном командовании говорить просто не приходилось. Однако даже в таких условиях я могу свидетельствовать по личным наблюдениям о достаточно высокой степени организованности, которую мог наблюдать в Донецке в самый, пожалуй, критический период восстания с июля по август 2014 года. По сути, лишь постоянная нехватка ресурсов так и не позволила Стрелкову даже в этих сложных условиях создать полноценную вооруженную структуру восстания при столь явном противодействии, которое оказывалось ему весь период нахождения его на Донбассе. Став неожиданным фактором, коренным образом повлиявшим на события в апреле, Стрелков оказался способным сорвать олигархический сценарий и в июле, отказавшись героически погибнуть в Славянске и фактически предотвратив сдачу Донецка. Однако изменить логику событий к этому моменту было уже невозможно. Любые попытки обвинить Стрелкова и его ополчение в том, что он не защитил Славянск, выглядят совершенно бессмысленными на фоне происходивших на тот момент событий вокруг самого Донецка и на границе, которая была практически на всем протяжении отрезана прорывающейся вдоль нее моторизованной группировкой ВСУ и территориальных батальонов. Даже вышедшее из Славянска наиболее многочисленное и боеспособное соединение Славянская бригада с трудом смогла отсрочить оперативное окружение Донецка в июле, однако к августу ситуация оказалась практически переломленной: взятие ВСУ Дебальцево и перехват последней дороги, связывающей Донецк с Россией в районе Красного Луча 9-11 августа 2014 года, привели к тому, что ввод так называемых «отпускников» оказался единственным выходом, который позволил предотвратить военное поражение республик. Военное поражение — это совсем не почетная сдача, и вот такой итог с последующей безоговорочной капитуляцией в планы олигархов с «этой стороны фронта» не входили, поэтому восстанавливать статус-кво бросили новую порцию пушечного мяса. Русскому солдату не привыкать умирать за интересы сановных воров и купцов. Без Славянской бригады, которая по замыслу противников Стрелкова должна была героически полечь в Славянске, единственной возможной альтернативой была сдача Донецка на относительно «почетных» условиях, которые продиктовала бы хунта даже не ополчению, а стоящим за ним Ахметову. Судя по тому, что становится известным, «почетная сдача» означала сохранение за Ахметовым части его активов, которые к тому времени находились под охраной его силовых структур, а оставшееся переходило к победителям. Вопрос только в том, кто считал себя в числе победителей с российской стороны. Вполне возможно, что в качестве их представителя и находился в Донецке Кургинян, нервная реакция которого на появление Стрелкова и его бригады, полностью сломавшее планы «высоких договаривающихся сторон», продемонстрировала бесконечное и неконтролируемое разочарование от несостоявшегося гешефта. Парадокс в том, что сам Стрелков был бесконечно далек от этих событий и соображений — насколько я могу судить из личного с ним общения как в Донецке, так и после него, он руководствовался сугубо оперативными соображениями военного характера, которые на тот момент вынудили его принять единственно верное решение: выход из Славянска и попытка предотвращения оперативного окружения территории Донбасса с последующим военным поражением всего восстания. Никакой информации о сговоре за своей спиной он не имел или имел сугубо фрагментарно, как информацию о готовящемся предательстве. Сидеть в таких условиях в Славянске было абсолютно бессмысленно — донецкое ополчение занималось чем угодно, только не обороной города и территории республик. Уже сейчас, в начале мая 2015 года, Стрелков написал в коротком сообщении на форуме антикваров:
«...Некоторые подразделения "Оплота" участвовали в боях. Но девять десятых его бойцов летом прошлого года не сделали ни одного выстрела в сторону противника. И даже участие части тех, кто реально был на передовой, оставляло вопрос о созыве военного трибунала. Я не буду приводить факты (их у меня много) "героизма" "Оплота" только потому, что лишняя грязь сейчас никому не нужна...» По другим проолигархическим структурам в ополчении могу лишь подтвердить, что ни на одном из ежедневном совещаний в штабе представителей отряда «Восток» не было. Никаких приказов Стрелкова, как министра обороны ДНР, этот отряд не выполнял. Определенная координация существовала, однако она всегда была не прямой, а через «посредников». Очевидно, что силовые структуры донбасских олигархов, находясь на привилегированном положении, получая фантастическое по меркам всего остального ополчения снабжение, сопротивления наступающей карательной машине оказывать не намеревались — их функция заключалась лишь в охране хозяйского добра, и на такие незначительные мелочи, как защита населения от геноцида, они не подряжались. В общем-то логично, что после вынужденного ухода Стрелкова, который стал неизбежным после аппаратного поражения поддерживающих его московских структур, руководить Донецком и ополчением стали прямые ставленники олигархов с той же самой задачей охраны и обороны активов своих боссов. Никаких иных задач они выполнять не будут. Короткое описание хода восстания не имеет перед собой задачи как-то полно осветить его, тем более, что описано оно в практически ежедневном режиме на десятках и сотнях ресурсов. Да, во многом эти описания носят либо откровенно пропагандистский, либо очень неполный характер, что в общем-то, вполне объяснимо. Трудно непредвзято и объективно освещать текущие события в полном их объеме. Тем не менее, цель, которую я ставлю перед «своим» описанием происходившего, носит несколько иной характер. *** Сегодня крайне сложно понять, кто именно управлял российской политикой на Украине с момента распада Советского Союза. По всей видимости, государственные интересы были очень быстро заменены интересами госмонополий, а затем, во времена пресловутой «вертикали», к ним добавились и приближенные «к телу» кланы и группировки. Только этим можно объяснить катастрофическое положение дел с точки зрения государственных и национальных интересов на этом направлении. Тем более наивно предполагать, что после государственного переворота в феврале 2014 что-то кардинально изменилось. Единственное, что можно с абсолютной уверенностью предположить, так это то, что те же самые люди и структуры, которые привели Россию к украинской катастрофе, продолжали управлять решениями и далее. Вопрос с Крымом стоит особняком — пока крайне сложно понять, где заканчивается чистая импровизация, а где начинается планирование. Тем не менее, вопрос, какие именно действия российского руководства с точки зрения национальных интересов могли быть наиболее верными и рациональными, остается. Хотя бы сугубо в познавательном плане. Политическое решение о присоединении Крыма, а также события, связанные с вводом «вежливых людей», которые и обеспечили развитие ситуации в Крыму по наименее кровавому из возможных сценарию, обсуждению не подлежит — на то оно и политическое решение. Руководство его приняло — значит, к тому были предпосылки, основания и причины. Однако вопросы, конечно же, остаются, и без ответа на них крайне сложно понять логику действий российского руководства. Крым — отдельная тема, сложная и во многом нелицеприятная для российского руководства. Слишком события по его присоединению напоминают Кувейт и его захват Саддамом Хусейном, что и стало поводом для первой войны в Заливе. При этом Ирак обладал и обладает историческими правами на территорию Кувейта ничуть не меньшими, чем Россия на Крым. Аналогии всегда условны, однако Крым теперь так же стал крючком, за который Запад может сколь угодно долго держать Россию, угрожая ей любыми санкциями за
агрессию, которую строго формально можно усмотреть в действиях России в Крыму — особенно если учесть, что Кремль так и не озаботился доведением всей операции до конца. Понятие агрессии в послевоенное время постепенно трансформировалось и размылось — те же самые США неоднократно проводили военные операции против суверенных стран, однако при этом они всегда действовали на грани законности, окончательно не переходя черту. Любая агрессия сопровождалась созданием повода, который давал возможность силового решения созданной зачастую сами Соединенными Штатами проблемы, однако после войны США, оставив оккупационную администрацию из местных коллаборационистов, умывали руки и уже не имели формального отношения к последующим территориальным трансформациям атакованных ими стран. Тем более никакого присоединения территории они не допускали. Россия с формальной точки зрения поступила крайне неосмотрительно, присоединив Крым, но при этом не заручившись отказом Украины от претензий на эту территорию. Тем самым повод для обвинения России в агрессии так и остался на повестке дня. Почему российское руководство не сделало последний шаг и не добилось от Киева согласия на изменение статуса Крыма — загадка. Был и второй вариант — окончательная дезинтеграция Украины и ее пересборка на новых началах, причем одно из ключевых условий, которое нужно было выдвигать: новая Украина также не должна была иметь претензий на Крым, согласившись с фактическим положением дел. В таких обстоятельствах формальные основания требовать от России возврата Крыма у Запада отсутствовали, что серьезно укрепило бы позиции России в этом отношении. Имея на своей территории законного президента Януковича, имея разрешение Совета Федерации на применение армии за пределами Российской Федерации, президент Путин был обязан завершить Крымскую операцию последней точкой, а ликвидация хунты в Киеве предотвращала гражданскую войну на Юго-Востоке с ее геноцидом и массовыми разрушениями. Опасность столкновения с Западом при реализации подобного сценария не могла быть выше сегодняшней — Запад неустанно повторял и продолжает повторять, что не видит своего участия в военном решении украинского кризиса. Санкции — ну так Россия и так имеет их в полном объеме с перспективой усиления до любой степени жесткости. Наконец, опасность партизанской войны также выглядит весьма умозрительной просто потому, что Крым доказал предельно убедительным образом, что на март 2014 года никаких перспектив у сопротивления решительным действиям российских войск не было даже в теории. Ликвидация (в том числе и физическая) бандитов и убийц с Майдана, численность которых не превышала пяти тысяч человек на всю страну была вполне посильной задачей для российских спецслужб и специальных структур. Игорь Стрелков рассказывал, что находясь в Славянске, вел переговоры с командирами армейских частей ВСУ до начала блокады города. Командиры интересовались его статусом и готовы были обсуждать условия капитуляции, если Стрелков предъявит свои полномочия, как представитель командования Вооруженных Сил России. В условиях распада, который царил после государственного переворота, такая логика поведения была вполне естественной. Гораздо более сложной проблемой было восстановление управляемости украинской государственной машины, однако на тот период она была лишь деморализована предательством «оранжевой» части элиты и бегством Януковича. Но до декабря, когда и были назначены по соглашению 23 февраля выборы президента, дотянуть на старом багаже при помощи России было возможно. Никаких видимых причин для того, чтобы бросить начатое на полпути, не существует, а значит — в ход пошли какие-то соображения, далекие от государственных интересов страны. Однако у России даже в этой ситуации оставался путь, безусловно, более сложный и кровавый, но вполне реальный для решения возникшей проблемы, связанной провалом всей политики на украинском направлении.
Современные войны, особенно последнего десятилетия, приобрели вполне отчетливый оттенок так называемых «войн по доверенности». Так называют войны в интересах великих или региональных держав, которые ведутся прямо или опосредованно руками силовых структур, не относящихся к армиям и вообще к государственным структурам стран, в интересах которых они и ведут боевые действия. Арабская весна и войны в Ливии и Сирии — вполне зримый пример таких войн. Ни Запад, ни региональные страны, являющиеся заказчиками и двигателями ведущихся в регионе войн, прямо в конфликтах не участвуют — однако оказывают всю возможную поддержку структурам, которые ведут борьбу с противниками заказчиков этих войн. Прямо сейчас Саудовская Аравия и Иран ведут примерно такую же войну на территории Йемена, причем косвенное участие Ирана в событиях выглядит гораздо разумным, чем прямое участие Саудовской Аравии и собранной ею коалиции в воздушных ударах по союзу «Ансар Алла» с силами экс-президента Салеха. Если страны третьего эшелона мировой политики способны на ведение современных войн «по доверенности», нелепо полагать, что для России такого рода борьба может быть китайской грамотой. Стрелков, пришедший в Донбасс и создавший практически на пустом месте мощную силовую структуру, на равных ведущую борьбу с третью всех Вооруженных Сил Украины и половиной всех иррегулярных олигархических формирований, был просто подарком для России, будь она заинтересована в решительном результате в своих интересах. Россия была обязана в сложившейся на середину мая обстановке признать результаты референдумов 11 мая, как единственную ясно выраженную волю населения Донецкой и Луганской народных республик и признать ДНР и ЛНР как выразителей этой воли. Собственно, именно так поступил Запад и Лига арабских государств, признав эмигрантовсирийцев, не видевших свою Родину несколько десятков лет, единственными и законными представителями сирийского народа. Прецедент Западом был создан, чем можно и нужно было с превеликим удовольствием «ткнуть ему в нос». При этом киевская хунта так и должна была оставаться узурпатором и нелегитимным образованием. Признание ДНР и ЛНР открывало возможность оказания легальной и открытой массированной помощи ополчению, однако в этом случае определяющее значение начинал иметь фактор времени — вне всяких сомнений, Запад принял бы решение об оказании военной помощи киевской хунте. Признание республик, оказание помощи и массированное наступление ополчения должны были стать непрерывным по времени процессом практически без пауз и промежутков, а единственной задачей, которую можно было ставить ополчению — взятие Киева, после чего появлялась возможность создания временного правительства Украины, проведения конституционного процесса и учреждения новой федеративной Украины, как единственной гарантии безопасности Донбасса и всех остальных территорий страны. Понятно, что такого рода сценарий был гораздо более сложным, кровавым и изобилующим непредвиденными случайностями, чем гораздо более эффективный, о котором было написано выше. Однако и он оказался невостребованным, а единственная помощь, которую Россия оказывала и продолжает оказывать — это помощь все тем же олигархическим структурам донбасских кланов с предельно ограниченной целью оказания им защиты от посягательства конкурентов. Своего рода рэкетирская «крыша». Достойный финал мировой сверхдержавы, опустившейся до уровня бандитов с районного рынка. Вся политика России в отношении Донбасса и Украины — оказание помощи донецкому клану с целью вернуть его и его территории обратно в Украину в качестве своего представителя в змеином клубке олигархических интересов. Так сказать, плата за «крышу». Шкурные интересы прочно заслонили интересы страны, что впрочем, для нынешней России скорее правило. Удивительно, если бы было по-иному. Стратегия за народные республики
Появление на Донбассе Стрелкова развернуло ситуацию и создало возможность перевести сугубо олигархический сценарий циничного использования народного возмущения и подъема в своих собственных шкурных интересах в иное русло. В русло создания государства народа и для народа. Тот самый «Русский мир», о котором так много говорится, однако никто его в глаза еще не видел. Однако сегодня, по истечении года с начала войны на Донбассе, можно констатировать, что именно этот сценарий если не окончательно, то совершенно точно весьма надежно закрыт. Народное восстание потерпело поражение, и сегодня люди гибнут исключительно за интересы различных бандитских кланов. Что, впрочем, не отменяет усиленной работы пропаганды, рассказывающей разного рода байки и создающей в конвейерном ритме кричалки и лозунги, главной задачей которых является прикрытие реальной сути донбасской бойни. Вне всякого сомнения, у восставших были исключительно малые шансы с нулевого уровня создать структуры, способные воспользоваться внезапно возникшим «окном возможностей», которое было создано «фактором Стрелкова», поломавшим относительно стабильный ход олигархической войны. Это «окно» существовало недолго, по моим представлениям, примерно до конца мая 2014 года — то есть, всего лишь полтора месяца. Далее оно закрылось, и даже Стрелков, лучше других понимавший свою роль и цели в сломе олигархического сценария, уже не мог ничего изменить. По сути, с начала июня 2014 года события приобрели необратимый характер, который можно было переломить — но уже ценой сверхусилий, на которые уже не было ни ресурсов, ни времени для осмысления. Тем не менее, «окно» существовало. И вот здесь нужно остановиться и максимально подробно рассмотреть ситуацию на всех уровнях понимания происходящего — начав с самого верхнего. Референдум 11 мая Возвращаясь к началу книги, напомню: наиболее перспективным сценарием выхода из системного кризиса глобального мира может стать кластеризация его на крупные региональные и трансрегиональные рынки. По сути, этот вариант является альтернативой глобальной войне, вероятность которой довольно высока хотя бы потому, что это более привычный и понятный сценарий. Лишь риски, которые несут с собой современные средства массового уничтожения, делают исход Третьей мировой войны весьма неопределенным, что вынуждает даже ее сторонников искать иные пути разрешения проблем. Кластеризация — проектный процесс, неизбежно появляются конкурирующие проекты, суть которых — обеспечить подавляющее преимущество своим создателям. Проекты ведут борьбу друг с другом, обеспечивая это преимущество. Нежизнеспособные, естественно, погибнут, а их территория станет предметом борьбы других проектов. Соединенные Штаты, чья политика и привела к нынешнему глобальному кризису, предлагают своё решение в рамках невоенного и некатастрофического сценария кластеризации. Это решение — создание двух крупнейших мировых зон свободной торговли с американским, естественно, доминирующим положением в них. Это TTIP (Transatlantic Trade and Investment Partnership) — Трансатлантическое Торгово-Инвестиционное Партнерство, и TTP (Trans-Pacific Partnership) — Транс-Тихоокеанское Партнерство. ТТИП должна стать альтернативой Европейскому Союзу и конкурирующим проектом российскому Евразийскому Экономическому Союзу. ТТП конкурирует с АТЭС и АСЕАН и должен стать сдерживающим фактором в отношении растущего влияния Китая и России в Тихоокеанской зоне. Естественно, что далеко не все европейцы поддерживают идею создания ТТИП, так как это существенным образом скажется на самой Европе, причем далеко не везде в положительную сторону. Вынужден привести обширную цитату, однако она стоит того, чтобы использовать ее целиком. Дмитрий Добров в статье для ресурса inoСМИ.Ru 24 июля 2014 года пишет:
«...Критики ТТИП считают готовящееся соглашение антидемократическим и антинациональным, они обращают внимание на следующие пункты: 1. Снятие торговых и таможенных барьеров между США и ЕС разрушит механизмы, которые позволяют отдельным государствам Европы защищать стратегически важные сектора национальной экономики от нечестной зарубежной конкуренции и демпинга. 2. Снятие «внетаможенных» барьеров — социальных, экологических, технических и прочих норм, которые действуют на территории данного национального государства. Речь идет не только об экономическом, но и политическом суверенитете, защите прав трудящихся и потребителей. 3. Создание экстратерриториальных арбитражных трибуналов для решения инвестиционных и экономических конфликтов. Практически речь идет о попрании национально-государственного права и прямом диктате транснациональных корпораций. В случае реализации ТТИП Европа будет попросту задушена американскими концернами и юридическими фирмами. Ведь в планируемом в рамках ТТИП неправительственном арбитражном суде (Investor-State Dispute Settlement — ISDS) американские концерны смогут напрямую предъявлять иски государствам Европы. 4. Делегация ЕС под руководством еврокомиссара по торговле Карела де Гюхта ведет переговоры келейно, без привлечения общественности, широкого круга специалистов и политических партий. Национальные парламенты не принимают участия в обсуждении. Многие важные пункты скрываются от общественности. Это позволяет транснациональным корпорациям обходить нормативные акты в области здравоохранения, защиты окружающей среды и национальной культуры. Кроме того, благодаря разоблачениям Эдварда Сноудена стало известно, что переговоры европейских представителей и политиков прослушивались американскими спецслужбами, что давало делегации США значительные преимущества в ходе обсуждений. 5. Соглашение резко обострит социальные конфликты в Европе, изменит баланс сил между трудом и капиталом, гражданским обществом и ТНК. Нынешняя социальная модель европейских стран с более высокими нормами защиты, чем в США, будет пересмотрена, а «социальные завоевания» последних десятилетий отменены. Это грозит фундаментальным кризисом с далеко идущими социальными и политическими последствиями. 6. Понижение высоких санитарных, экологических и социальных стандартов Евросоюза до американского уровня. Будут полностью нарушены европейские санитарные и экологические нормы, на прилавках появятся обработанные хлором цыплята, напичканное гормонами и антибиотиками мясо, поля будут засеваться генномодифицированным маисом и так далее. Будут также разрушены механизмы защиты национальной культуры, такие как обязательное квотирование отечественной аудиовизуальной продукции во Франции. Возрастет количество «враждебных захватов», стратегические отрасли европейской экономики перейдут под контроль США. При этом все разбирательства будут решаться в неподконтрольных европейцам арбитражных судах. 7. В связи с предложением американцев об открытии общего «цифрового рынка» европейцы обеспокоены защитой частной жизни и личной информации. Как стало известно из обнародованных Эдвардом Сноуденом документов, эти нормы в интернете и телефонных сетях нарушаются американскими спецслужбами — как в самих США, так и в других регионах мира. США крайне заинтересованы в ТТИП — не только в целях экономического противостояния с Китаем, но и получения громадного и платежеспособного рынка для своей продукции. На слушаниях во французском Сенате Доминик Стросс-Кан заявил, что Европа находится в чрезвычайно невыгодном положении. Переговоры ведутся «непрозрачно», документы не публикуются и не обсуждаются. Речь идет, по мнению Стросс-Кана, об очень сложном договоре для Европы, и наивно полагать, что он направлен только на либерализацию таможенного режима. Цель — не облегчение двусторонней торговли, так как таможенных барьеров осталось и без того мало. США хотят навязать
Европе новые нормы — технические, экологические, социальные. Ясно, что после выработки таких норм Европа американизируется и утратит свои важнейшие нормы и институты. В складывающемся многополярном мире Европа будет не самостоятельным центром силы, а экономическим придатком США. Новый рынок в рамках ТТИП обяжет европейцев отказаться от поддержки «менее продуктивных» секторов экономики, все диктовать будет спрос в США. Тенденция налицо: после распада СССР Европа все больше подпадает под политический и экономический диктат США. Если во времена Холодной войны европейцы могли балансировать между двумя сверхдержавами и сохранять относительную независимость, то сейчас ситуация резко изменилась. Создание трансатлантической зоны свободной торговли может означать окончательное сворачивание «европейской идеи», конец ЕС как самостоятельного цивилизационного и экономического блока, конец культурной идентичности Европы. Это будет полный триумф «мондиализации» в западном полушарии. Если посмотреть на этот процесс в глобальном масштабе, то станет очевидно, что США одновременно приближаются к заключению договора о свободной торговле с Азиатско-Тихоокеанским регионом. Проект Транс-Тихоокеанского партнерства (ТТП) охватывает 12 стран региона — без Китая. ТТП призвано стать альтернативой АСЕАН и АТЭС, которые США считают недостаточно эффективными. Оно должно обеспечить контроль США над тихоокеанской зоной в противовес Китаю. Договор с Европой, считает Стросс-Кан, будет своеобразной «нижней челюстью» этой системы. После заключения этих двух мега-соглашений США возьмут в клещи главного конкурента и геополитического соперника — Китай. На сегодняшний день имеются серьезные опасения, что проект ТТИП будет реализован, несмотря на все возражения. Таков негласный консенсус американских и европейских элит. Таким образом, США делают ставку на сколачивание собственного мегаблока, в котором европейцы будут играть подчиненную роль. Это нанесет серьезный удар по концепции многополярного мира, в котором учитывались бы в равной степени интересы США, Европы и стран БРИКС...» Какое отношение все эти зоны, кластеры, Америки и Китаи имеют к Славянску, Стрелкову, восстанию на Донбассе? Самое прямое. Логика создания этих зон и привели к украинской катастрофе, государственному перевороту, бойне и геноциду в Одессе, Мариуполе, Славянске, Донецке, Луганске. Коллаборационистская продажная элита Украины, не имея собственного национального проекта, находясь в таком буферном положении между двумя крупными игроками, как Европа и Россия, так и не сумела выработать принципы, по которым Украина сможет существовать в своих границах, взаимовыгодно взаимодействуя с обоими крупными соседями. Положение Украины предполагает лишь два возможных ее состояния — суверенное единое государство, тяготеющее к Европе и России одновременно, либо выбор одного из соседей с последующей утратой суверенитета и территориальной целостности. Украинская элита, не обладая национальным самосознанием, предпочла второй вариант в надежде встроиться, пусть и на подчиненных ролях, в Европу с целью сохранить хотя бы на какое-то время возможность грабежа страны. Дикие коррупционные скандалы уже постмайданной Украины лучше всего говорят, для чего был совершен государственный переворот: уж точно не для процветания страны. Однако цель Соединенных Штатов Америки и подконтрольных ей европейских элит в отношении Украины носит гораздо более глубокий характер, чем благотворительная помощь туземным ворам. Отрыв Украины от России и даже ее развал, превращение её в серую зону европейского Сомали становится причиной резкого ухудшения отношений между Россией и Европой и объективно ведет к разрыву (если не полному, то существенному) торговых и экономических связей между двумя крупнейшими европейскими игроками — Россией и ЕС. Этим наносится удар не только по самой России, но и по ее проекту ЕАЭС, в который Россия входит, внося в качестве своей доли в том числе и экономические связи с Европой.
Без этих связей вес самой России резко снижается, ее интеграционным планам наносится тяжелейший удар. Без Украины стратегия России на построение единого экономического пространства оказывается под угрозой, и шансы стратегического поражения существенно возрастают. Проблема усугубляется рахитичным положением сегодняшней экономической модели России, которая продолжает деградацию, вызванную правящей олигополией, и наличием точно такой же, как и на Украине, коллаборационистской правящей элиты, которая во многом подчинена Западу и выполняет роль его агентуры. Именно эта часть российской элиты и стала тормозом российской реакции на государственный переворот на Украине, проводя соглашательскую политику и отказываясь от отстаивания национальных интересов нашей страны на украинском направлении. Мотивы этой части элиты носят сугубо шкурный характер сохранения уже украденного у народов России и подтверждение своеобразного «ярлыка» от Запада на продолжение грабежа страны. Американское иго в этом смысле ничем не отличается от татаро-монгольского. По сути, Украина стала маркером, по которому можно четко определить кто есть кто в российском истэблишменте. Для тех, кому нацистский Киев является «партнером», иного определения, как враги России, нет и быть не может. Тот, кто требует ликвидации нацистского режима и восстановления независимой партнерской Украины при сохранении ее положения транзитного коридора между Россией и Европой — тот осознает катастрофические последствия для будущего страны и пытается предотвратить их. Дело не в громких фразах, а в том, что стоит за двумя путями развития общей ситуации. Враждебная нацистская Украина становится могильщиком ЕАЭС, одновременно безальтернативно толкая Европу в американский проект. У противников ТТИП больше не остается аргументов в пользу более гибкой политики Европы, направленной на развитие торговых отношений одновременно с Америкой и Россией (а через нее — и участниками ЕАЭС) Европа полностью утрачивает свой суверенитет и начинает жить по правилам, которые устанавливают американцы. Россия, подорвавшая свои отношения с Европой и существенно сократившая с ней свои отношения, теряет не только значительную часть европейского рынка, но перестает быть самостоятельным субъектом: теперь уже Россия становится большой Украиной, лишенной самостоятельности, и ей придется делать выбор между двумя крупнейшими соседями — объединенной с США Европой и Китаем. Очевидно, что для России, находящейся под управлением коллаборационистов, выбор неизбежно ведет либо к распаду, либо к подчинению одному из соседей. Собственно, это уже даже неважно — какому. Мы просто повторим судьбу Украины если не в деталях, то в целом. Наше будущее в таком случае — череда государственных переворотов, продолжение общей деградации, социальный коллапс и в конечном итоге распад на зоны влияния. У несуверенной страны в условиях быстроменяющегося мира другой судьбы быть не может, тем более, у занимающей столь важное геополитическое и геоэкономическое положение. Не только Украина, конечно, является угрозой нашим проектам — к их числу можно и нужно отнести продолжающийся хаос на Ближнем Востоке, который в том или ином виде будет переброшен на нашу территорию. Очень высока угроза хаотизации буферных зон между Россией и Китаем — в первую очередь региона Центральной Азии. Смысл этих угроз (во многом рукотворных и проектных) — отвлечение ресурсов на их устранение или снижение, а значит — замедление наших собственных интеграционных проектов и создания собственного регионального кластера. Однако сегодня приоритетной угрозой является именно Украина и ситуация вокруг нее. Безо всяких сомнений, любые попытки умиротворить нацистское руководство Украины, которое демонстративно нарушает все без исключения заключенные договоренности и соглашения, бесперспективны. Киевская хунта создана с единственной целью и абсолютно несамостоятельна. Ее задача — стать непреодолимым барьером для России на пути в Европу,
разрыв максимально возможного количества связей между нами и Евросоюзом, создание зоны бесконечного конфликта, отвлекающего на себя ресурсы России. Политика российского руководства в отношении России демонстрирует тяжелую и сложную борьбу внутри российской элиты, поэтому носит столь непоследовательный и во многом хаотичный характер. И вот в этих условиях появление Стрелкова стало фактором, способным не просто изменить, а сдвинуть ситуацию в благоприятную для будущего России сторону. Нетрудно теперь понять причины ненависти к нему со стороны коллаборационистов и их пропагандистов. Истерика Кургиняна в Донецке в момент выхода Славянского ополчения из окружения весьма показательна — он и его хозяева уже праздновали победу, и тут опять нужно начинать все сначала. Осознавал ли сам Стрелков свое значение в общем раскладе? Возможно и так. Вот только на фоне крымских событий, в которых он принимал непосредственное участие, было психологически крайне сложно предположить резкий разворот политики России на 180 градусов буквально через два месяца. Свою задачу Стрелков видел в прикрытии проведения референдумов 11 мая в Донецке и Луганске, после чего был готов вновь отойти в тень и предоставить событиям развиваться по крымскому сценарию. Будь это так, развал Украины становился просто неминуемым — регионы Юго-Востока даже несмотря на одесскую и мариупольскую бойни, устроенные карателями из киевских зондеркоманд, объективно были бы вынуждены объявлять о своем суверенитете от Киева, после чего политика России и других внешних игроков направлялась на создание новой постмайданной Украины, выстраивание балансов на ее территории — во всяком случае, Россия, будучи победителем в этой скоротечной гибридной войне, получала колоссальное преимущество и пространство для маневра. Ее противники, напротив, становились побежденными и вынужденными действовать с менее устойчивых позиций. Предательство Кремля стало полнейшей неожиданностью. По сути, задача была выполнена, референдум проведен, однозначный политический результат получен. Наступало время политиков. Именно они и предали страну. В очередной раз. Определение, возможно, излишне жесткое, однако последующие события только подтверждают его. «Партия мира» фактически победила, нанеся интересам России тяжелейший удар. Парадокс ситуации заключается в том, что «партия мира» действительно выступает за мир. Холодный и неустойчивый, но альтернативой ему является настоящая и полномасштабная война — по крайней мере регионального масштаба. Интерес США к событиям на Украине носит сугубо рациональный характер. Они решают задачу полного подчинения европейской элиты в деле продвижения проекта создания двух суперкластеров ТТИП и ТИП. Эта задача является приоритетной, поэтому разговоры о том, что США спят и видят, как бы им развалить и уничтожить Россию, выглядят эмоциональными, но совершенно не учитывают рациональную составляющую мотивов элиты США, по крайней мере той, которая продвигает проект невоенной трансформации глобального мира. Вот только проблема в том, что невоенная трансформация совершенно не исключает ни угрозы войны, ни военного конфликта для того, чтобы принудить к согласию на американский проект нового раздела мира. Не исключает он и фатальных последствий такого мира для существования России. Если проект ЕАЭС так и не выйдет на планируемые показатели, его пространство неизбежно начнет фрагментироваться и тяготеть либо к зоне американского влияния, либо китайского. Для России это означает лишь усугубление кризиса, в котором ее распад становится вполне реальным. «Принуждение к миру» - формула, прозвучавшая во время войны августа 2008 года. Вот только теперь принуждать к миру будут нас, и только от нас зависит — устроит ли нас такой мир. Сам характер олигархического государства не предполагает наличия иных интересов, кроме клановых. Олигархи рассматривают страну, как кормовую базу, и поэтому никакого
иного развития событий в рамках олигополии, как попыток продления жизни правящего режима в России, быть не может. Идея ЕАЭС объективна и продиктована государственными интересами, но ее реализация находится под очень серьезным вопросом в связи с существованием враждебных ему внешними и внутренними факторами. Восстание на Донбассе могло стать отправной точкой для альтернативного развития России, в котором олигархия была бы в конечном итоге ликвидирована. И в этом смысле появление Стрелкова было исключительно важным событием, которое могло полностью изменить ход современной российской истории. Тем более жаль, что эта возможность оказалась закрытой, и донбасское восстание окончательно свернуло на рельсы олигархической клановой борьбы. Создание в Новороссии пусть и непризнанного, но реального государства без олигархов неизбежно привело бы к взрывному росту популярности этого проекта, в котором огромное число людей могло увидеть надежду на более справедливое устройство своей жизни. Победа Стрелкова создавала мощный толчок для трансформации российской действительности в пользу антиолигархических и национально ориентированных пророссийских сил, которые и пытались оказать помощь Стрелкову. Однако закрытие «окна возможностей» сделало такую помощь бесперспективной, а потому она была очень быстро свернута, по сути, так и не успев толком развернуться. Поражение самого Стрелкова и народного восстания на Донбассе после этого стало лишь вопросом времени. В чем причины поражения народного восстания? События на Ближнем Востоке при том, что их нельзя впрямую аналогизировать с происходящим на Донбассе, тем не менее могут дать ответ на этот вопрос. То, что удалось сделать баасистам в Ираке, не удалось сделать восставшим на Донбасс. Если понять, в чем принципиальная разница в подходах тех и других, можно понять причины поражения донбасского восстания и оценить перспективы этого поражения в дальнейшем развитии событий вокруг России и внутри нее. Как уже говорилось, устойчивость любого проекта государственного строительства базируется на трех необходимых условиях: наличия идеологии, которая поддерживается значительным большинством населения, организационных возможностей, достаточных для устойчивой трансформации сетевых структур восстания в иерархические государственные, и экономической модели, способной обеспечить на первом этапе минимальный уровень потребностей государства и его населения, а в перспективе — создать базу для дальнейшего роста. ИГИЛ сумело выполнить эти условия, вследствие чего его проект Исламского государства приобрел жизнеспособность. Для донбасского восстания все три условия оказались невыполнимы. Идеологическая база восстания носила предельно эклектичный характер. Объединение разных движущих сил восстания произошло на базе отрицания украинского интегрального национализма, который по сути, является трансформированной формой нацизма. Позитивная программа восстания носила смутный характер. В чем-то восставшие повторили печальный опыт «Аль-Кайеды», которая так и не сумела найти позитивные посылы, ограничившись призывами к борьбе, вылившейся в борьбу ради борьбы, борьбы без цели. Отсутствие идеологии привело к тому, что прочие задачи стали невыполнимыми даже теоретически Государственное строительство в Донецке и Луганске с организационной точки зрения носило столь же хаотичный характер, как и разброд в идеологической сфере. Во многом это было связано с непониманием задач восстания, отсутствием у него вразумительной и ясной цели. В итоге организационно территория восстания превратилась в конгломерат автономных полубандитских анклавов, в которых быстро утвердилась власть самостийных атаманов, чья сила и авторитет базировались исключительно на силовых возможностях собранных под ними отрядов, а иногда и откровенных криминальных банд. Принцип «разделяй и властвуй» в отношении такой фрагментированной территории без централизованного управления
просто напрашивался, и политтехнологи «партии мира» из Кремля не замедлили этим воспользоваться. Создав бесструктурное управление через организацию военной и гуманитарной помощи, «партия мира» очень быстро сумела подчинить себе и руководство республик, и командиров отрядов ополчения, которые были вынуждены конкурировать между собой за благосклонность «военторга», платя лояльностью. Нелояльных поначалу отрезали от снабжения, как это произошло со Стрелковым, впоследствии их начали просто ликвидировать, как это произошло на Новый год с авторитетным и довольно независимым командиром луганского отряда ГБР «Бэтмен» А. Бедновым, а затем с популярными и непокорными воле Кремля и его марионеток на Донбасее командирами Ищенко и Мозговым. Ликвидация несогласных продолжилась под вывеской «борьбы с махновщиной», хотя как раз основные «махновцы» так и остались неприкасаемыми ввиду их откровенно бандитской сущности, в которой не было места идеям, зато была банальная жажда наживы. «Классово близкие» бандиты для олигархов были своими, управление ими не представляло никаких проблем, а потому как раз они и стали основой управленческих структур ЛНР и ДНР. Чем более ограниченными в интеллектуальном смысле и замазанными в разного рода сомнительных делах были найденные «кадры», тем выше они продвигались по вертикали управления «народных республик». Наконец, экономическая политика восставших территорий в связи с их полной фрагментацией носила характер тотального грабежа, целью которого являлось личное обогащение причастных и увеличение силовых возможностей для контроля над территорией каждого конкретного отряда. Мобилизация ресурсов и их изъятие в целях обороны имеет смысл как элемент кризисного и мобилизационного управления — но отсутствие даже призрачного и зачаточного государства у восставших привело к тому, что вместо мобилизации имел место банальный грабеж территории в личных интересах банд и их главарей. В таких условиях восстание было обречено на утрату даже призрачной субъектности и по сути, к концу мая 2014 года, когда политика Кремля окончательно определилась и была озвучена на высшем уровне, формально «народные республики» окончательно превратились в объект политики внешних сил, в роли которых выступали донбасские олигархи и «партия мира» в Москве. Восстание окончательно выродилось в инструмент в чужих руках, на чем его история завершилась. То, что происходит сейчас, можно называть народным восстанием лишь в статьях пропагандистов. Утрата субъектности восстанием привела к тому, что любые проекты, за исключением внешних, прекратили свое существование. Этим можно объяснить неудачи попыток разных инициативных групп оказать помощь республикам — можно отметить попытку Сергея Данилова и его группы по оказанию помощи в создании финансовой системы ДНР, можно отметить крах попыток Алексея Анпилогова, который предлагал свой проект госстроительства и экономических реформ в Луганске. Были и другие группы, но все они исходили из иллюзии субъектности руководства «народных республик», однако на собственном печальном опыте были вынуждены осознать ошибочность своих представлений. Справедливости ради, нужно отметить, что во многом такой ход событий был предопределен. Стрелков с самого начала реализовывал сугубо ограниченный «крымский сценарий», в рамках которого после 11 мая требовалось признание итогов референдума Москвой. В Москве же к тому моменту политика изменилась на 180 градусов, и никакого повторения Крыма, пусть и в ограниченном варианте, уже не просматривалось. Иных планов стратегического характера у Стрелкова не было, да и не могло быть. Он считал свою задачу довольно локальной и находился в полной уверенности, что референдум 11 мая станет завершающим актом противостояния с карательными зондеркомандами Киева.
Предположить предательство Москвы было невозможно, и поэтому он просто не успевал отработать иные сценарии, находясь уже в блокаде и под ударами карателей в Славянске. Все остальные варианты не предусматривали субъектность восстания, так как основные силовые структуры ополчения с самого начала находились под полным контролем ставленников Ахметова, а излишнее рвение добровольцев из России пресекалось отправкой их на ликвидацию руками «партнеров», как это произошло с массовой гибелью российских добровольцев в конце мая в Донецком аэропорту. Роль человека Ахметова в ополчении командира отряда «Восток» Ходаковского в этом преступлении так до конца и непонятна, однако здесь важен сам подход: олигархи продемонстрировали, что будут ликвидировать любые отклонения от генеральной линии максимально жесткими мерами. Доктор юридических наук В.А.Биляев прислал на мою электронную почту свою статью «Сценарии глобалистов. Часть 1 — управляемая война», в которой пишет: «...Бытует мнение, что именно И. Стрелков со своими соратниками развязал войну на Донбассе, и если б не они, то жили бы Донецк и Луганск и не тужили, в условиях «мягкого» нацистского террора, как, например, Харьков и Одесса. Как говорят, худой мир лучше хорошей войны. Но такое мнение является в корне ошибочным. Управляемая война на юговостоке готовилась глобалистами независимо от того, появился бы И. Стрелков на Донбассе или нет. Политика хунты была сознательно направлена на то, чтобы вызвать возмущение жителей юго-востока. При этом было принципиально не важно, где конкретно, вокруг кого и какой, условно, «модификации» русской идеи возникнет такой центр кристаллизации, который и глобалистами, судя по всему, виделся на первых порах как стихийноуправляемый. Почему-то, многие позабыли, что кроме принятого т.н. «языкового закона», ограничивающего права русскоязычного населения, в Верховной Раде вполне серьезно обсуждался «свободовский» проект т.н. «закона о титульной нации». Помимо того, что этот проект был откровенно бредовый по своей сути, он имел явный провокационно-заказной характер. При вступлении данного закона в силу третья часть населения Украины, в основном как раз живущего на юго-востоке, фактически загонялась в условия апартеида. Поэтому конструируемая глобалистами ситуация должна была все равно «выстрелить» в плане запуска сценария управляемой гражданской войны. В данном случае, глобалистами был использован «классический» американский подход, о котором было уже сказано. Но, как видим, второй «закон майдаунов» даже не понадобился. Точка кристаллизации (аттрактор в теории хаоса), содержащая в себе программу выстраивания системы «неравновесного порядка» (хаоса), была уже достигнута. Подготовка сценария управляемой войны велась также олигархами из ближайшего окружения В. Януковича синхронно с провокационной политикой хунты и даже с некоторым ее опережением. Еще задолго до наступления горячей стадии войны, во многом благодаря их усилиям создавались дислоцируемые в столицах республик «элитные» подразделения «Восток», «Оплот» и «Зоря». Сразу же после ухода И. Стрелкова и перехода войны в полностью управляемую фазу командирам этих подразделений была делегирована военнополитическая власть в республиках. Такая подготовительная работа заблаговременно проводилась как с целью последующего перехвата инициативы у патриотов-идеалистов, так и для обеспечения возможности силовой подстраховки управляемого сценария изнутри. Об этом сейчас редко пишут, но именно украинские олигархи профинансировали создание не только карательных батальонов хунты, что и так хорошо известно, но и отдельных (элитных) подразделений армий ДНР и ЛНР...» Ошибки и просчеты Война — это перманентный кризис. Обстановка меняется быстро, и зачастую реагирующее на нее командование принимает решения, которые уже запоздали лишь потому,
что информация о происходящем не успевает за динамикой событий. Находясь в Донецке, я своими глазами видел, как это происходит. Нужно еще учесть, что ополчение не является полноценной армией, у него отсутствуют многие структуры, которые помогают командующему получать объективную картину происходящего и давать свои рекомендации для принятия верных решений. Отдавая себе отчет в этом, все равно необходимо оценить ошибки и просчеты, сделанные в самом начале войны, чтобы понять, почему народное восстание в конечном итоге потерпело поражение, выродилось в банальную олигархическую войну разных кланов, и почему эта война становится на наших глазах крупнейшим геополитическим поражением России после крушения Советского Союза. Первая причина — политика Кремля. Точнее, ее отсутствие. Когда государственные интересы страны подменяются корпоративными, а корпорацию интересует лишь ее прибыль, но никак не интересы своей страны, иное представить себе невозможно. «Газпром», который и стоит за украинской войной, укомплектован в верхнем эшелоне людьми, которые провалили всё: они проспали «сланцевую революцию» в США, они сдали Ливию, они стоят за невнятной политикой в Сирии, они утратили украинский рынок с его 40 млрд кубометров газа. Провалив украинскую политику, они были вынуждены запускать проекты Северного и Южного потоков, которые тоже оказались провальными (Северный поток, рассчитанный на 55 млрд кубометров в год, прокачивает лишь половину от этого объема, что принципиально меняет картину его окупаемости и рентабельности). Запускаемый вместо Южного Турецкий поток до сих пор не согласован и ведется наобум при том, что Соединенные Штаты уже нашли слабое звено и в этом проекте и спокойно начинают раскачивать обстановку в Македонии, попутно «выкручивая руки» Греции. Разрекламированная «Сила Сибири» тоже при внимательном рассмотрении не выглядит панацеей — во-первых, ее мощность не компенсирует потерь на европейском направлении, во-вторых, проект стал рентабельным только после того, как «Газпром» в этом проекте был освобожден от ряда налогов в бюджет на очень длительный срок. То есть — для бюджета и страны этот проект убыточен, «Газпром» привычно приватизировал прибыль, национализировав убытки. Предполагать, что люди, полностью провалившие свою деятельность и опустившие капитализацию компании в 7 раз за 7 лет, могут считаться грамотными стратегами, не приходится. Уже поэтому важнейшим фактором поражения России на Украине можно назвать передачу ее интересов бездарным корпоративным управляющим. И этот фактор, к сожалению, имеет сугубо объективную подоплеку: в олигархическом государстве иное невозможно. Олигархи не способны мыслить государственными интересами, они зачастую и свои-то отстаивать не в состоянии. Большинство разрекламированных «эффективных менеджеров» являются таковыми лишь до той поры, пока имеют возможность покрывать свои провалы и просчеты за счет государственного бюджета. Примеров — не счесть. Весьма скандальные примеры можно привести с московской командой бывшего мэра Москвы Лужкова. Его супруга после отлучения мужа от власти вдруг утратила все ранее демонстрируемые таланты, а прикрываемый московским бюджетом придворный и успешный казалось бы «Банк Москвы» оказался дочиста ограбленным его управляющим. Однако, на мой взгляд, были ошибки, просчеты и провалы иного — тактического и оперативного уровня, которые также сыграли серьезную и во многом фатальную роль в поражении ополчения и поражении России. Под Россией я понимаю, естественно, ту идеальную страну («сферическую Россию в вакууме»), в которой как бы нет воров-олигархов и обслуживающих их интересы клептократических чиновных кланов. Интересы России, как государства, страны, народа и не побоюсь этого слова, цивилизации, сегодня полностью расходятся с интересами захватившего в ней власть антинародного режима. Возможно, с его точки зрения происходящее на Украине выглядит вполне удовлетворительно — не могу знать, я к счастью, не являюсь представителем этого режима. Но Россия, к сожалению, на сегодня эту войну проиграла. Пока я придерживаюсь этой точки зрения, так как не вижу подтверждения любой иной.
Распад Украины, который оказался неизбежным в момент совершения государственного переворота в феврале 2014 года, предоставил, как я писал выше, некое «окно возможностей», в котором даже слабые усилия небольших групп людей могли резко изменить любые планы, сценарии и проекты. Кое-что Стрелкову, который и стал символом борьбы с нацистской Украиной, удалось, однако ряд допущенных им ошибок и просчетов в конечном итоге привел вначале к его вынужденному уходу с Донбасса, а затем — к окончательному перехвату управления событиями со стороны олигархических кремлевских группировок. Повторюсь — я не склонен обвинять или даже упрекать Стрелкова за его ошибки. В сложившихся обстоятельствах он просто оказался не готов решать тактические текущие проблемы, одновременно оценивая стратегическую обстановку и раздвигая горизонт событий до масштабов, далеко выходящих не только за театр военных действий, но и на геостратегический уровень. Его личный уровень оказался недостаточным и несоответствующим масштабу поставленных перед ним задач, но как я писал выше, он и не предполагал, что после Крыма последует оглушительное предательство. Никто не мог даже представить, что широко разрекламированный образ Могучего Лидера Нации, Попирающего Стопами Вселенную, буквально за пару недель съёжится до испуганного и мелкого человечка, трусливо спрятавшегося в кусты, что вынудило вечно жизнерадостную и беспринципную пропаганду «натягивать ежика на кактус», изобретая новый мем о «Грозном Русском Молчании»: «...Почему русские молчат?! Почему их президент молчит? Почему они не отвечают? Всё больше и больше страха в этих вопросах. Всё больше и больше понимания правильного ответа на них. России больше не с кем разговаривать на этой планете. У России нет достойных собеседников. У России нет предмета, который стоит с кем-либо обсуждать. Россия молчит. Россия ужасна в своём молчании. Страшен этот молчаливый, всё понимающий, пронзающий насквозь, не оставляющий места ни для какого лицемерия, не позволяющий закрыть от себя ни одну, хоть самую хорошо обдуманную подлость, ни одно предательство, как бы ни было оно завёрнуто в пелены оправданий, ни одно преступление, взгляд...» Вот только этот страшный взгляд в реальной жизни оказался застенчивым и виноватым хлопаньем ресницами. И трудно винить Стрелкова, да и тысячи и миллионы людей, которые поверили и президенту, и бодрой пропаганде во время его внезапного исчезновения, что они жестоко обманулись в этой своей вере. Успех Стрелкова заключался в том, что он сумел дважды навязать инициативу своим противникам и стать пусть и на время, но субъектом событий. Первый раз — когда ему удалось с предельно малым ресурсом воспользоваться полным развалом управления украинского государства и взять под контроль огромную территорию. Лишь катастрофическая нехватка всех ресурсов не позволила ему расширить зону контроля — и без этого его отряд и примкнувшее к нему ополчение фактически «размазалось» тонким слоем по занятой территории. После того, как поступательное движение Стрелкова замерло и он был вынужден переходить к обороне, он утратил инициативу и очень быстро стал превращаться в объект событий. Тем не менее, свою первоочередную задачу он выполнил, и выполнил блестяще — референдум 11 мая состоялся, был получен политический результат, после чего выдержавшее удар карателей ополчение могло с чистым сердцем передавать инициативу совсем другим игрокам. И вот эти-то игроки именно в этот момент и легли на дно, даже не выставив перископ, чтобы ненароком не выдать своего местоположения. Славянская оборона, которая благодаря медийной поддержке выглядела самым значимым событием и ключевой точкой восстания, на самом деле не обладала субъектностью после того, как референдум 11 мая оказался никому не нужным мероприятием. Закрытый в Славянске, окруженный практически со всех сторон и испытывающий колоссальные проблемы со снабжением Стрелков окончательно перестал влиять на общую обстановку уже к началу июня. Именно в этот момент сформированный ударный кулак ВСУ и
территориальных батальонов начал продвижение вдоль российской границы, запирая территорию восстания в оперативное окружение. Никакая даже самая героическая оборона Славянска ничего не могла поделать с общим стратегическим поражением, которое было неизбежно после того, как граница переходила под контроль Киева. Кстати, именно в этот момент стало ясно, что силовые структуры, сформированные олигархами и формально относящиеся к ополчению, не будут воевать, ограничившись сидением на месте и охраной вверенного им хозяйского добра и имущества. Продвижение ударной группировки ВСУ шло практически без остановок, и к концу июня стало очевидно, что противостоять ей некому. В таких условиях Стрелков принял единственно верное, но при этом неожиданное для всех решение о выходе из Славянска, оборона которого в условиях предательства Кремля и олигархических вооруженных формирований стала бессмысленной. Выход Славянской бригады в Донецк вновь вернул ей субъектность, полностью разрушив планы на договорной матч между остальными участниками событий. Проблема в том, что и в этот раз перехват инициативы (выход из Славянска) обеспечивал преимущество лишь на очень короткое время. На мой взгляд, у Стрелкова было не более недели, в течение которой он должен был не только перехватить, но и закрепить свое преимущество, оставшись субъектом событий. Даже сейчас, через год после описываемых событий, вряд ли найдется человек, который сможет сказать, что обладает полной информацией о происходившем тогда. Тем более в тот момент просто нелепо было бы требовать принятия вдумчивого и просчитанного решения. Вопрос стоял об интуитивном понимании обстановки — как в ее текущем измерении, так и стратегическом развитии. Вряд ли есть смысл ставить в упрек любому из участников событий, что он сделал что-то «не так». Тем не менее, думаю, что для сохранения субъектности, а значит — возможности влияния на происходящие события у Стрелкова на момент выхода имелось лишь два рациональных и относительно стабильных сценария, которые и позволяли ему оставаться в числе управляющих происходящим. Первый сценарий — немедленно по приходу в Донецк брать всю полноту власти и управления в свои руки, жестко поставив вопрос о безоговорочном подчинении всем отрядам и в особенности их командирам. При этом ключевым условием становилось наведение порядка и централизация всех поставок из-за границы. Всех несогласных с таким решением необходимо было нейтрализовывать практически сразу, а остальных ставить в ситуацию невозможности неисполнения приказов. Авторитет Стрелкова на тот момент был практически абсолютным, Славянская бригада была самым боеспособным и многочисленным отрядом ополчения, к тому же обладавшим реальным боевым опытом. Нет никаких сомнений, что подобная операция «по принуждению к подчинению» была бы проведена в кратчайшие сроки и практически бескровно. Однако Стрелков отказался от этой идеи, объяснив отказ своим нежеланием создавать «гражданскую войну внутри гражданской войны». Его логика понятна, однако в итоге Стрелков получил то, что получил: оставаясь лишь «первым среди равных», он оказался в прежней зависимости от снабжения из-за границы, что и привело к тому, что Кремль получил возможность управления и манипулирования, а это в конечном итоге и привело уже через полтора месяца к ультиматуму о выходе Стрелкова из Донбасса. Кроме того, существовали и совершенно рациональные объяснения, почему Стрелков не пошел по этому пути: у него просто не было времени и сил для одновременной ликвидации катастрофы у границы, которую допустило беспечно сидящее в Донецке три месяца руководство «народной республикой», и зачистки города от олигархических бандформирований вроде «Востока» или «Оплота». Ему пришлось выбирать, и выбор был таким, каким был. Тем не менее, определенная возможность (пусть и теоретическая) у такого сценария действий, конечно же, была. Пойдя по пути жесткого единоначалия и оставшись
единственным командиром, Стрелков неизбежно ставил Кремль перед необходимостью договариваться с ним и только с ним. Учитывая, что военного поражения ополчения Москва уже не могла допустить, ей пришлось бы идти на определенные уступки Стрелкову, который оставался бы единственным субъектом управления. Естественно, что это поставило бы его лично перед угрозой ликвидации, как впоследствии были ликвидированы командиры отрядов Беднов, Ищенко, Мозговой — но на тот момент у Москвы просто не было таких возможностей. Не введя «отпускников» и под их видом — групп наемных убийц, которые и проводили ликвидацию неподконтрольных командиров ополчения, Кремль не мог гарантированно провести ликвидацию Стрелкова, вынужденно помогая ему в самые критические дни августа-сентября. Вполне возможно, что начавшееся в августе наступление «при Стрелкове» имело бы совершенно иные последствия, чем в текущей реальности. Главная задача августовского наступления — создание сухопутного коридора к Крыму — в реальном времени так и не была выполнена. Более чем вероятно, что Стрелков, оставаясь в должности главнокомандующего донецким ополчением, просто не допустил бы необъяснимого и совершенно позорного прекращения наступления, когда между ополчением, «отпускниками» и Крымом оставалась только голая степь, а закрытые и окруженные в Мариуполе остатки киевских бандформирований помышляли скорее о бегстве, чем об обороне. Сухопутный коридор к Крыму полностью менял всю стратегическую обстановку в этой войне, и любые мирные переговоры с хунтой в таком случае велись бы только с позиции силы, чего совершенно нельзя сказать об обоих минских сговорах, где Россия последовательно сдала все свое преимущество. Второй сценарий, который мог позволить Стрелкову сохранить свое влияние на события, исходил из невозможности сотрудничества с Кремлем, который уже продемонстрировал, что не только способен, но и без малейшего сожаления будет предавать. Этот сценарий требовал полного пересмотра всей концепции ведения войны, которая опиралась на снабжение ополчения из России. Очевидно, что отказ от сотрудничества с кремлевкими олигархами и их политическими представителями открывал для ополчения Донбасса второй фронт. Проект «народных республик» окончательно выходил бы из-под чьего-либо контроля и начинал свою собственную жизнь. Примерно так же произошло и с ИГИЛ, когда баасисты, прекрасно понимая, чего ждут от них спонсоры — дезинтеграции асадовского режима, после чего их просто списывали. Руководство ИГИЛ отказалось от столь сомнительной чести умирать за чужие интересы, но при этом предсказуемо восстановило против себя весь мир. Именно в рамках этой логики и нужно рассматривать все действия ИГИЛ последних нескольких лет. Исламское государство теперь воюет за свои интересы, и теперь не оно встраивается в чужую политику, а его противники вынуждены учитывать в своей его действия. Второй сценарий для Стрелкова заключался в том, чтобы стать аналогом - «русским ИГИЛ». Как саркастически писал на своем броневике один из командиров отрядов ополчения с позывным «Моторола»: «Православный джихад». Сарказм сарказмом, но идея витала в воздухе, однако предполагала очень серьезное переформатирование психики, связанное с отказом от надежд на помощь из Москвы. Пойдя по этому пути, задачей ополчения и Стрелкова объективно становилось бы решение тех самых трех задач, которые позволяют любому социальному проекту состояться: идеология, организация, экономика. Плюс в конкретной обстановке июля 2014 года нужно было еще решать сугубо военные задачи борьбы с превосходящими силами противника. Парадокс в том, что все четыре задачи требовали своего одновременного решения — выстроить некую последовательность и неспешно заниматься проблемами по очереди было бессмысленно, все должно было делаться в комплексе. Деморализовать противника и разрушить его военное превосходство в ходе прямых боевых столкновений было невозможно: блокада Славянска показала, что попытка защищать города приводит лишь к тому, что киевские каратели сносят их с помощью артиллерии.
Атаки позиций киевских формирований также требуют ведения регулярной войны, на которую у ополчения нет ни сил, ни ресурсов даже сегодня. Оставался единственный выход — полностью менять всю концепцию войны и переходить к массированной иррегулярной партизанской войне в тылу карательной группировки. Такая война невозможна без поддержки населения, поэтому идеологическая составляющая действий в таком сценарии необходима как воздух. В рамках этих подходов требовалось создание политического руководства восстанием и передача ему всех полномочий в идеологическом плане — выработка идеологии, ее формулирование понятным и доступным языком, пропаганда среди населения, жесткое введение идеологических норм внутри ополчения и выстраивания института политкомиссаров и в армии, и в создаваемой государственной машине. Нужно было сходу создавать концепцию народной войны, а для этого сформулировать доступным всем языком идею, которая нашла отклик не только у жителей Донбасса и русского населения, но как минимум вызвала бы сочувствие у подавляющего большинства людей на Востоке, Юге и Центре Украины, внесла бы раскол в стремительно фашизирующееся население Запада страны. Это не китайская грамота — идея витает в воздухе, и ее ключевая мысль — справедливость, причем справедливость не для кучки сидящих наверху, а для всех. Наконец, экономическая составляющая — очевидно, что в условиях войны и крайне ограниченного пространства занятой восстанием территории ни о какой созидательной экономической деятельности вести речь невозможно — разве что фрагментарно. Это означает, что на этапе становления единственно разумной экономической политикой становилось «набеговая» экономика захвата чужих ресурсов. По мере взятия и установления контроля над территорией экономика должна была приобретать производящий характер, однако проведение экономической политики требовало концентрации ее в одних руках и полной мобилизации в интересах обороны. Все сказанное приводило логику сценария к единственно возможной последовательности действий: отказ от защиты территории в обмен на стратегию широкой иррегулярной маневренной войны по принципу «войны пчелиного роя». Такая тактика действий с одной стороны требовала четкой координации действий и планирования (то есть, вызывала необходимость создания штаба партизанского движения), с другой стороны, вынуждала Киев реагировать и «растаскивать» свои довольно скудные силы по всей территории Левобережья. Это позволяло восставшим даже небольшими силами контролировать территорию Донбасса, которая в таких условиях становилась бы базой партизанского движения. Наиболее сложным этапом реализации подобной концепции становился начальный. Он был предельно рискованным и не гарантировал положительного исхода. Но альтернативой риску становилась безысходность — которую мы наблюдаем прямо сейчас. Естественно, что полноценное государство без особого труда смогло бы изолировать партизанские рейдовые группы и отрезать их от баз снабжения, однако Украина летом 2014 года не была полноценным государством, она с огромным трудом проводила мобилизации и продолжала с огромным трудом восстанавливать управляемость государственной машины. Именно удары по этой машине и должны были стать первоочередной целью маневренной войны на Левобережье. Борьба в таком случае приобретала характер соревнования организационных структур — перелом в войне должен был наступить, когда динамика строительства народного государства превзошла бы динамику восстановления управляемости Украиной из Киева. Вариант, в котором Киев имел возможность перемалывать силы ополчения и сводить войну к ее нынешнему формату, в котором ополчение стало разменной монетой в играх олигархических кланов Москвы и Киева, можно сломать лишь одним способом — отказом следовать в рамках политики этих кланов. Не стану подробно расписывать дальнейший сценарий — могу сказать лишь то, что его возможность не закрыта до сих пор. Правда, трудности, с которыми нужно будет столкнуться
при его реализации, выглядят невероятно высокими по сравнению с ситуацией годичной давности, но думаю, что даже сейчас возврат к идее реально народного справедливого государства и ликвидации олигархического ублюдочного территориального образования еще возможен.