Летом2

СПЛОШНОЕ ЛЕТО

КЛЮЧИ Проснулся утром свежим, готовым ко всему хорошему. Повернулся на другой бок и придавил еще. Сразу же начала сниться девушка, красивая и якобы знакомая. Она улыбалась – я это заметил, несмотря на дымку. Продолжая улыбаться, она протянула сквозь дымку руку и взяла меня за предплечье. Тут я, конечно, решил проснуться: чтобы потом не расстраиваться – мало ли что. Настроение по-прежнему было приподнятым, но переворачиваться на другой бок я уже не стал. Не стал я и вставать. Я глядел в потолок. На остро заточенную трещину. Люблю на нее смотреть. У каждого есть такая. И не одна. Еще узоры сучков на деревянных потолках. Если бы каждый фотографировал такие свои трещины, а потом делал из снимков альбом, то и в музеи ходить не надо. С этого и начинается родина. Потом я резко откинул одеяло и вскочил на ноги. Дальнейшей стремительности помешали тапки. В них вообще ничего быстрого не получается. Правильнее было бы эти штуки у поездов не каблуками называть, а тапками. Поковырявшись пальцами ног, я, наконец, одолел тапочное сопротивление, и прошел в ванную. Торжественно направил звонкую струю в унитаз. Когда победоносные звуки стихли, я утвердился в своем намерении не завтракать дома, а сделать это по пути в контору. Дабы придать данному решению дополнительный праздничный акцент, я поднял шарик смывного бочка круто вверх, и, выждав пару секунд, также круто опустил. Ликующе зашумели трубы. Выступление этого оркестра я продолжил секцией душевых. Ну и забравшись в ванну, запел я: Встань пораньше, встань пораньше, Ты увидишь, как веселый барабанщик В попу палочки клиновые сует! Продолжения я не помнил, поэтому, иногда заглатывая мыльную воду, повторял одно и тоже. Собственно так и надо делать. Исполнять под душем музыкальные произведения полностью или даже более менее крупные отрывки – это тотальное нарушение жанровых правил. А выходить за рамки жанра по утрам категорически не стоит. Потому что тогда сразу же начнется день. А его торопить никогда не надо… Я бы мог и дальше давать жизненноважные рекомендации моему банному оркестру, но я уже почистил зубы, побрился и вытерся, а, значит, время академической разминки закончилось и пора покидать ванный кабинет. Пошел в комнату. Пока шел, неожиданно осознал, что очень хочу на работу. Так вот неторопливо, но собранно одеться, пройтись по знакомому маршруту до метро, проехать, не толкаясь, несколько станций, попыхивая сигаретой, небыстрым шагом дойти до конторы, открыть дверь спешащей коллеге из юридического отдела, поднявшись по

лестнице, чинно поздороваться с уборщицей, пожать руку сисадмину, перед входом в кабинет небрежно бросить финдиру: «Мои приветствия!», ну и, сев в свое кресло, перед тем, как приступить к делам, с хлопками перелистывать свежую газету. Газету надо было купить заранее у метро, чего я, правда, никогда не делаю. Я вообще почти никогда не покупаю газет, а если уж они и оказываются у меня в руках, то вместо хлопков получается уже при первом перелистывании сплошное папье-маше. Но вот сейчас захотелось. Короче, я очень хочу на работу. Черт возьми, с такой неожиданной мыслью справится не каждый. От себя я вообще такого не ожидал. Но раз хочется, значит надо… Тут я понял, что уже минут пять стою перед открытыми дверцами шкафа и не знаю, что делать. Очевидно надо одеться. Но во что? Лучше всего одеваться в то же, во что и накануне. Это надежно и быстро. Но к сегодняшнему сегодня вчерашнее вчера никак не подойдет. Если уж речь зашла о газетах, нужно что-то особенное. Среди пяти пар штанов найти особенное не так-то и просто. Брюки или джинсы? Брюки или джинсы? Джинсы я как раз вчера и надевал, поэтому натянул брюки. Экипировка была закончена: я рассовал по карманам деньги, карточки и мобильный телефон. В коридоре протер ботинки и завязал шнурки. Вовремя вспомнил о сигаретах и, зайдя на кухню, подхватил пачку и зажигалку. По дороге назад отправил их в нагрудный карман рубашки. В коридоре уже задерживаться смысла не было: я только сорвал куртку с вешалки, перекинул ее через руку и повернул ручку засова. И даже переступил правой ногой порог двери. Но тут вспомнил: ключи. Да, без них никак - дверь надо запереть снаружи. Я с неохотой сделал шаг назад, таким образом снова оказавшись в квартире. С укоризной посмотрел на тумбочку. Хотя тумбочка вообще-то не виновата в том, что мне пришлось застрять между внешним и внутренним миром. Сам забыл. Сам и вернулся. Хотя не особенно-то я продвинулся во внешнем – всего на одну ногу. Ладно, тумбочка не-ви-но-ва-та. И вот смотрю на нее, склонившись, почти в упор, и ключей не вижу. Они всегда здесь лежат. Ну кроме тех случаев, когда меня нет дома – тогда они со мной, это дураку понятно. Но я и такой вариант уже прикинул на всякий случай. Тогда вновь вспоминаю посетителей музеев и решаю выпрямиться и даже сделать шаг назад. Чтобы увидеть общую картину. Хотя задача моя как раз таки противоположная. Но в поисках ключей стратегии бесполезны. Поэтому я смотрю на поверхность тумбочки с высоты птичьего полета, надеясь, по-ястребиному молниеносно кинуться на ничего не подозревающую добычу. Итак, щетка для обуви, кепка, стопка книжек – сверху Гиляровский в зеленой обложке, старая аудиокассета в мутном чехле, ложечка и забытый полгода назад неизвестно кем

шарф. Все, больше ничего нет. Открывается соседская дверь, и появляется Катя – сорокалетняя блондинка с собачкой. Мы обмениваемся через мою полуоткрытую дверь «добрыми утрами». Я лишь на секунду поворачиваю в ее сторону голову и опять возвращаюсь взглядом к тумбочке. Внутри меня тревожно раздаются хлопки газет. Ключей, несмотря на Катину улыбку, по-прежнему невидно. Поднимаю кепку – под ней одинокая сушка с маком, передвигаю стопку с книгами – там вообще пусто, я даже открываю чехол кассеты – внутри все та же кассета с корявой надписью Manowar, что и двадцать лет назад. Я вспоминаю неспешную прогулку с сигаретой, красавицу Марину из отдела печати и строгого Ивана Степановича, с которым мы любим ходить в столовую на компот и котлеты. Хлопки удаляются словно косяк журавлей, улетающих на зимовку. Все, хватит таращиться! Не надо повторять ошибки тех, на кого неожиданно напал неприятель. Не надо впадать в ступор – сразу вружье! Хватит таращиться! Нужно проверить то, в чем я был вчера. Решительно ринулся в комнату к шкафу. Вытащил джинсы и прощупал карманы – только носовой платок. Так, в футболке карманов нет, поэтому она нам сейчас не нужна. Куртка! Крепко давлю каблуками ботинок паркет. Проверяю куртку – вчера был в зеленой. Согнутая пробка от пива в одном кармане, в другом проволока от шампанского. Многое становится ясным, но ключей нет. Иду на кухню. Стол пуст, только в центре большой тульский пряник в упаковке. На самом деле он не тульский, а калужский, но сейчас это не имеет никакого значения. На кухонном верстаке доска с надломленным зачерствевшим куском черного хлеба. Плюс крошки. Схватился за ручку холодильника. Стоп! Не надо идиотничать, я вчера крепкого не пил. В коридоре раздался звук захлопывающейся двери – видимо, соседка погуляла с собакой и вернулась. Так-так. Я сел на табуретку и машинально закурил. Тяги получались злые и глубокие. Надо уже выяснить, чей это шарф лежит – только место занимает, ничего не найдешь. Быстро добираюсь до фильтра и бегу в коридор. Сначала проверяю ботинки – мелочь я там постоянно нахожу. Могли и ключи упасть. Хоба – и из первого же кроссовка при вытряхивании со звоном выпадает десятирублевая монета. Это знак! Трясу все остальные – ничего. Дальше - отодвигаю тумбочку: могли завалиться. Обнаруживаю старую мятую газету и еще несколько монет, правда, одна из них евро. Монеты складываю в карман, а газету с ожесточением швыряю в сторону кухни. Вспоминаю взгляд соседки Кати: странно она на меня смотрела. Так смотрят на шумных детей и подвыпивших интеллигентов. Ненароком взглянул в зеркало. Выгляжу как надо. Только свежей газеты не хватает. И вот тут я по-настоящему обрадовался. Я так уже несколько раз делал, причем не только на этой квартире. Мало того, ключи я оставлял и воткнутыми

в почтовый ящик. Заходи кто хочешь. Никто не зашел. Зато я вышел за дверь и с уверенностью взглянул на внешнюю замочную скважину. Увы, она была пуста! Не закрывая дверь, я ринулся по старому маршруту: тумбочка, карманы, ботинки, кухня и все-таки заглянул в холодильник. И закурил опять. Тут я понял. Все не так. Какие к черту газеты?! Иван Степанович в отпуске! Кругом такое лето! На работу не хотят, а ходят! При необходимости. Необходимость – вещь относительная. А главное, я неправильно понял девушку из сна. Она же не зря взяла меня за предплечье. Хотела предупредить: не кипеши! А я?! Я уже полтора часа ищу связку ключей. Давно пора понять: не тот сегодня день. Не тот. И только теперь я сделал то, что должен был сделать с самого начала. Я набрал мобильный номер Ирины – нашего ответсека. Сказал, что и рад бы, да вот ключи не пускают – пусть справляются сегодня сами. Ирина – душа-человек – долго смеялась, а потом наставительно добавила, чтобы я никуда не выходил, пока не найду ключи. Все, пока! Все, пока! Все, пока! Пошел в коридор и с упоением закрыл входную дверь. Я уже начал кое-что понимать, поэтому главное, отчего следует отказаться – это от поиска ключей. Девушка из сна явно на это указывала. Девушки против бытовухи. Тем более из снов. И я отправился прямо в ботинках на кухню. Решительными элегантными движениями достал из шкафа металлическую коробочку от сигарет Camel и водрузил ее на стол. В ней у меня всякое лежит. Через полминуты я выпустил плотный клубок сизого дыма. Вот. Мало того: вот так! Первым делом я решил как-то назвать девушку из сна. Потому что каждый раз обозначать ее как девушку из сна - сложно да и вообще некрасиво. Назову ее Ларисой, сразу подумал я. Ну и стало понятно, что это дело надо как-то отметить. Практически день рождения. Хорошо, не совсем, но крестины запросто. Для начала надо включить музыку. Что-нибудь оптимистично ритмичное. Первое, что я нашел в стопке дисков, был сборник старого рокн-ролла. Поставил отметку звука на 26. Через полторы секунды начался праздник. Через полторы минуты стало ясно, наконец, почему я уже два часа хожу по дому в ботинках и брюках. К середине следующего номера ко мне присоединилась Лариса. Мне стало жарко, и я снял рубашку – Лариса уже танцевала в купальнике. Когда я отплясал половину номеров с диска, сел на табуретку для перекура. И все-таки кое-чего нам не хватает. И это вдруг настолько стало очевидно, что я даже открыл нижнюю дверцу шкафа. Там у меня иногда кое-что бывает. Если остается. Открыл – не осталось. И я даже вспомнил, как оно не осталось. Благодаря быстрому ритму

великих огненных яиц, мне удалось прервать воспоминания о том, как мы прикончили все запасы, на моменте, когда Володя начал долго и неинтересно рассказывать о внутреннем устройстве какой-то херни, название которой я даже не запомнил… И вот когда Джерри Ли Льюис полностью отработал свой номер, у меня появился план. Как бы хорошо ни плясала Лариса, она все равно функционирует только в жанре белого танца. И когда она меня отпустит, мне понадобится другой партнер. Надо звонить Римме. Прекрасной Римме: веселой, быстрой, смешной, находчивой, блондинке, дылде, загорелке, да к тому же еще озорной. Подчеркивать ничего не нужно – это все про нее. Хотя я, конечно, всетаки бы подчеркнул: ее лучшая жопа на районе идеально контрастирует с прозрачно белыми бровями. Ну и тем более она из города-героя Севастополя, а герои нам сейчас нужны как никогда.

- Римма! – уже ору в трубку, не выключив музыку, но на всякий случай поднявшись с табуретки. Хочется крикнуть что-то вроде: «Бери свою жопу и дуй ко мне!», но сдерживаю себя, потому что мне все-таки это кажется таким же глупым призывом, как «Дамы и господа!»

- Римма! – продолжаю орать. И понимаю, что сейчас у меня есть одна пуля, одна спичка и я имею право на один телефонный звонок. Потому что праздник – это здесь и сейчас, а не 365 дней подготовки. И поэтому я в третий раз ору: - Римма! Лариса с интересом смотрит на меня, а из трубки меж тем начинает выливаться чистейшее беспримесное добро. Это ни с чем не перепутаешь: - Ну что ты орешь?

- Да потому что! – ну а как иначе, если я уже готов на табуретку залезть с ногами.

- Тогда понятно. И? – Римма – мастер коротких действий и слов.

- Короче так: власть захватила квартира, ключи от двери утрачены, объявлен бессрочный комендантский час, боеприпасы закончились.

- И? – она там, понятно, хохочет, а мне не до смеха, у меня дел по горло.

- И краткое! Римма, что тут не понять? Я потерял ключи, выйти не могу, а солнце в зените. Мне срочно необходимы следующие предметы: несколько бутылок шампанского, водка и портвейн. Желательно «Алушта. Белый».

- Мальчишка, ты знаешь толк в приглашениях. Но есть один вопрос: у тебя есть горячая вода?

- Римма, у меня вся горячая вода мира! Мало того у меня еще есть тульский пряник. На самом деле он калужский…

- Двадцать минут, - прерывает меня Римма и кладет трубку.

Двадцать минут. Это время надо продержаться при полном параде. Для этого у меня есть Лариса, Бадди Холли и коробочка Camel. Два сизых облака и я вновь отплясываю с богиней сновидений. Она обещала мне еще два танца. Мы сделали их пять, но попрежнему не прикасаясь друг к другу. Зато на полу осталось несколько черных полосок от каблуков. Прошло 35 минут – а я за этим следил – и раздался звонок в дверь. Видимо, Римма шла с Белорусской пешком. Хорошо, что пришла. И хорошо бы, чтобы это была действительно она. С другой стороны, будь то даже работники Мосгаза, у меня и для них найдется шикарная программа. Но на всякий случай надо бы что-то накинуть – чтоб без лишней маскулинности. Первым попадается под руку халат. Его и накидываю на вспотевшие плечи. В глазок смотреть не стал: у меня даже грабители плясать станут. Отпираю замок и распахиваю дверь: передо мной Римма. Эта зараза реально с меня ростом.

- Шикарно выглядишь, - говорит она, склонив голову на бок и делая резкое движение запястьем в моем направлении. Видимо, она имеет в виду сочетание халата с брюками и ботинками, но я на всякий случай молчу. Не подаю вида. Потому что в моей голове пляшет целое стадо одногорбых верблюдов. Или что там у них: стая, прайд, косяк? Нет, наверное, все-таки стадо. Я смотрю на Римму и вижу, как ее вьющиеся волосы светятся летом на фоне обыкновенной лампочки накаливания. Она повторяет предыдущее движение запястьем, и я пропускаю ее внутрь: - Ботинки не снимай.

- Я и так в тапках.

- Тем более. Закрываю дверь и продолжаю молча разглядывать Римму. Она в обрезанных джинсовых шортах и белой майке: в общем есть на что посмотреть, учитывая ее пропорции.

- У тебя соревнования по спортивному рок-н-роллу? – прерывает мои наблюдения Римма. Я согласно киваю головой и уже на пути в кухню замечаю: - Только спортивного инвентаря нет.

- Не ссы, мальчишка, - Римма выкладывает из своего рюкзака весь необходимый инвентарь. Разве что водка в двух стограммовых «опохмеляторах». – Охлади пока, а я в душ. Она забирает рюкзак с собой и перед тем, как закрыть дверь, кричит: - И сделай погромче, чтоб мне слышно было. Закидываю все напитки, кроме портвейна, в морозилку и вполголоса повторяю одну и ту же фразу: - Слава богу, у нее сиськи маленькие…

Замечаю то, что закончился диск, только после Римминого крика из ванной: - Смени пластинку! Не знаю, что она конкретно имеет в виду: то, что остановилась музыка, или то, что я так и повторяю уже теперь в тишине фразу: - Слава богу, у нее сиськи маленькие… Закуриваю и запускаю диск по второму разу. К концу сигареты из ванной выходит Римма. Вернее появляется. На ней те же майка и шорты, плюс огромный тюрбан из голубого полотенца на голове. Фигасе – я только успеваю разинуть рот, а она опять вот этим запястьем на меня: - Ну что, мальчишка, с чего начнем? А чего тут думать – я уже давно откупорил «Алушту. Белую» и разлил по стаканам. Ну и она уже все поняла. Встаю, и мы через барьер в виде табуретки с треском вмазываем по полстакана. Лариса обижено уходит в спальню и забирается под одеяло.

- Опять двадцать пять! – чеканит Римма и со стуком ставит стакан на стол.

- Сто. Ровно сто, - поправляю Римму и наливаю еще по половинке. Тут очередной обитатель аллеи славы рок-н-ролла бьет во все колокола, и мы с Риммой, заглотив по порции, невольно начинаем отплясывать, отгородившись друг от друга табуреткой. Танцы такие: я делаю короткие выпады в сторону воображаемого противника то по селезенке, то по печени; Римма продолжает целится в меня своим запястьем, потому что вторым она курит мои сигареты. Ну и ноги, но ниже пояса – это подсознательное. Тем более табуретка мешает. Или помогает. Мы на нее переставили все хорошее: пепельницу, бутылку и стаканы. Диск еще не успел дойти до середины, как портвейн закончился. Я предложил Римме совершить поездку на верблюде, но она отказалась, сославшись на головную боль. Ок, пришло время искрометного. Достаю из морозилки начавшее замерзать шампанское и разливаю по стаканам. На поверхности блестит ледовая крошка. Однако перед тем как взяться за искристое, еще раз предлагаю Римме пряник. Поднимаю коробку и держу аккурат над табуреткой. Как раз перекрываю обзор: наконец, исчезает из вида Риммина жопа. Думаю: как бы так ей приделать коробку на жопу, чтобы вообще ее не видеть. Потому что долго я так с пряником не простою: мне нужно курить и держать стакан. Ну и вообще из-за этих рокнролльщиков все трясется: Слава богу, у нее сиськи маленькие… Как-то я замечаю, что залип с этой коробкой. Пряник никто не ест. А вслух я рассуждаю или про себя уже не разберешь. Ну и решил проверить: что да как – посмотрел Римме в глаза. Глаз нету. Вместо них два хохочущих фонаря.

- Мальчишка, положи коробку и давай выпьем за один из лучших дней в нашей жизни.

Я кладу коробку, но пока ее кладу, понимаю. Понимаю, почему калужский пряник во сто крат круче тульского. Хоть я калужский и не пробовал. Да и чего тут пробовать. Если б не калужский пряник, я бы сейчас мял газету и ел котлеты. Перешучивался бы с бухгалтерами в коридоре и никаких тебе танцев с девчонками. Короче, посередине стола лежит связка ключей и хитро подмигивает мне металлическим кольцом. Как они оказались под пряником неизвестно. Восстанавливать историю бесполезно – мы живем настоящим, а правильное настоящее это и есть будущее. А судя по сверканию льда в стаканах, у нас оно правильное донельзя. Только у меня по-прежнему коробка в руках. Но тут уже очевидно, как следует с ней поступить: - Римма, – говорю, - тебе просто необходимо принять от меня в дар этот долбанный пряник. Он приносит счастье.

- Мальчишка, счастье – это я. А пряник нам понадобиться, когда мы доберемся до сладкого, - с этими словами Римма выгибает свои чудесные брови и бьет мне по стакану своим. Пару секунд я размышляю над тем, как быть все-таки с пряником, но потом я решаю для начала разобраться с шампанским. Делаю два крупных глотка, но допить до конца не удается: ледяная крошка и пузыри дерут пищевод. Я кашляю, а глаза слезятся. Только теперь понимаю, что лучше всего вернуть пряник на место – так надежней всего. Рок-н-ролльщики во второй раз добрались до финала своей программы. У меня першит горло и заканчиваются сигареты. У Риммы заканчивается шампанское – свое я уже прикончил. И значит, пришло время твердых напитков. Для начала иду заново запустить диск. Римма мне в спину кидает какую-то скомканную бумажку и: - Мальчишка, может..?

- Нет! – резко ее обрываю. Я знаю, она хочет поменять пластинку, но как раз этого сейчас делать нельзя. Мало того, ставлю конкретно Джерри Ли Льюиса на повтор – пора сконцентрироваться на чем-то одном. По дороге назад определяю, что скомканной бумажкой была старая газета, которую я утром достал из-за тумбочки. Римма уже режет пряник, так что мне осталось только извлечь из морозилки два шкалика. Мы проделываем подготовительную процедуру резкими заученными движениями, стараясь попадать в такт. На припеве Римма с силой выталкивает табуретку со своего пути. Она с грохотом валится на стоящие у стены бутылки. Водка откупорена и воздух заманчиво искажается над ее поверхностью. Смотрю то на запотевшие поверхности шкаликов, то на Римму, кидающую нож в раковину. Потом она решает вернуть табуретку в горизонтальное положение. Для этого она наклоняется, не

сгибая колен. Стоит она при этом почти фронтально ко мне спиной – наблюдать данный акт почти невыносимо и поэтому я ору: - Римма, брось! Римма к тому моменту уже почти выпрямилась и подняла табуретку. Но теперь она наклоняется опять и кладет табуретку набок. У меня кончаются нервы, и я выливаю треть ледяного шкалика ей на жопу. Она визжит, но, наконец-то, стоит прямо. Затем подходит к столу и со словами: - На х..й себе насыпь, собака бешенная! – выливает полшкалика мне в область паха. Крик Льюиса про great balls of fire на пару секунд стихает. Но к началу следующего припева мы уже приделываем грамм по тридцать. Закусывать неохота, но не зря же резали пряник. С остатками водки мы разобрались быстрее, чем у нас просохли штаны. Становится адски душно, да и к тому же у нас опять кончились патроны. Римма требует поездку в центр. В иной раз я бы запротестовал, поскольку клал я на этот центр. Но учитывая обстоятельства, нахожу это разумным. Римма удаляет тюрбан, я снимаю халат, надеваю рубашку и куртку, кладу ключи в карман и, перед выходом забрав из-под кепки сушку, все же покидаю квартиру. Дальше наша танковая бригада выходит на тропу войны. Заправлены в планшеты космические карты. Заложников не берем. Не разбирая ни пола, ни возраста. Самурайский меч в умелых руках. Из базуки в лимузин – всем хана, горит бензин. Минус на минус дает плюс. Абра кадабра, плыви! На горизонте стало видно отблеск красоты. Темная ночь… Когда темно стало и на улице, я был в каком-то баре, и уже без Риммы. Всех моих старых и новых знакомых разогнал по домам завтрашний рабочий день. Я взял пятьдесят со льдом и спрятал сдачу в карман. Похлопал на всякий случай по нагрудному, но он ответил глухой пустотой. Там обычно лежат ключи. Сегодня явно необычный день. Ключей опять нет. Я стою у барной стойки и, так чтоб не привлекать особого внимания к своей исковерканной идиотством морде, обхлопываю карманы. Не звенит. Нахожу только сушку с редким маковым зерном. Понимаю, что главное сейчас, выйти за рамки комического жанра. И вспомнив свои утренние ошибки, берусь за телефон. Пишу сразу трем стоящим под паром девчонкам смс-послания. Попробуем переключиться на эротическое амплуа. Хули, домой все равно не попаду. Через семь минут у меня два приглашения на заночевать и одно уведомление о недоставке. Плюс к этому получаю смс от Риммы: «Не такие и маленькие». Начинаю думать, что последний вариант, пожалуй, будет самым правильным, несмотря на наш неофициальный статус дружеской неприкосновенности…

Но тут меня окликивает бармен. Я возвращаюсь из мира эротики и понимаю, что он показывает мне на мои ключи, лежащие на стойке. Боится, как бы я их не забыл. Видимо, я кому-то рассказывал сегодняшнюю историю с демонстрацией всех чертежей. Сгребаю в кулак связку, ключи отдают холодом. Делаю последний глоток и вспоминаю про Ларису, которая обиженно скомкалась у меня под одеялом – поеду-ка я домой. Ставлю стакан на стойку и вдруг слышу громкое женское приветствие: - Лариса, привет! Иди к нам! Я засовываю ключи в нагрудный карман, оборачиваюсь и иду по азимуту на голос.

ШЕРСТЬ Сплошная темень в глазах. Причем подвижная. Вроде бы и невидно ни черта, а все равно рябит. Можно было бы, конечно, просто закрыть глаза. Но я их и под водой как правило не закрываю. Только когда шампунь смываю. Глаза щипет. Сейчас не щипет, поэтому и не закрываю. Но все равно ведет. Ладно, харе. Перестаю вытирать голову, хоть волосы до конца и не просохли. Крепко схватившись за дальние два конца полотенца, тру спину. А день сегодня странный. Я голову вытираю полотенцем каждый день. А иногда даже по два раза. Например, когда в бассейн хожу. А я, между прочим, пятерку плаваю. Ну если в хорошей форме. Сейчас так себе, но все равно хожу и вытираю. Значит, с чего бы это мне впервые за двадцать шесть лет задуматься о подвижности темноты. Хотя в детстве, помню, меня эта процедура тоже здорово раздражала. Но про детство нельзя ни в чем быть уверенным до конца. А вот сейчас факт. Поочередно ставлю ноги на край ванны и тщательно вытираю их. Особенно между пальцами. Не люблю, когда там мокро. Даже влажно. Какая-то это сопливость. Или вот днем. Звонит мне на рабочий Гарик из соседнего кабинета. Ну собственно чего бы ему не на рабочий звонить, раз всего три цифры нажать. И так он, как будто невзначай: «А ты где обедаешь?» Я говорю: «Да где придется». Хотя на самом деле в девяноста случаях из ста я обедаю в столовке. Но с другой стороны, за год совместной работы он первый раз мне такой вопрос задает. Поэтому лучше дать уклончивый. Но Гарик, видимо, не из тех, кого такие ответы с пути сбивают. Правда, и это можно было бы предугадать. Взять, например, тот случай со Степанычем. Степаныч где сейчас? Ага, а Гарик вот он, в трубке у меня торчит и явно в сотрапезники набивается. Что ж, я и не против. Но у него же явно фига в кармане, если он вдруг на обед решил меня позвать. И точно: «Пойдем, - говорит, - к китайцам в Орликов. Я не был там еще, а мне сказали, там неплохо. Или ты уже?» Неясно, что он имеет в виду под «уже»: уже поел или уже был у китайцев. Не стал я уточнять, и кто сказал. А просто спросил: «Когда?» В конце концов, мало ли что. Ну сразу и пошли. Брился я утром,

поэтому только попшикал дезодорантом подмышки и натянул свежие обтягивающие трусы с широкой плотной резинкой. И вышел из ванной. У китайцев объелись бизнесланчем, от алкоголя воздержались, и так до самого возвращения в офис я и не понял, что у Гарика на уме. Думать, что он это просто так предложил, мешает Степаныч. Поэтому лучше вовсе не думать. Иду в спальню и там уже натягиваю пижамные штаны. Они хоть и пижамные, но вполне себе парадные – мода. Сверху – клетчатую рубашку. Самое время покурить. Отправляюсь в соседнюю комнату, сажусь на диван и поджигаю Парламент аква блю, предварительно продув фильтр. И вот я уже пару часов как стараюсь изо всех сил не думать о тайных помыслах Гарика, как звонит начальник. Александр Михайлович. И, что примечательно, с мобильного на мобильный. Это почерк такой. Вобщем-то ничего особенного, но он просит съездить в партнерскую контору отвезти документы. Говорит, это срочно, а курьер только завтра появится. И – тут самое важное – можешь, добавляет, потом обратно не возвращаться, иди домой. Я, конечно, соглашаюсь, хотя собственно выбора тут никакого и не было. Но – до партнеров десять минут пешком, там всех дел на пять минут и свободен. Короче, пришел домой я на час раньше. Так-то оно здорово, но сегодня это вроде как и не нужно было. А в другое время, когда надо, и на пятнадцать минут раньше уйти не отпросишься. Заминаю бычок Парламента в пепельнице и, все также сидя на диване, оглаживаю ладонью подбородок: странный сегодня день. Совершенно неожиданно образовалась куча свободного времени. Мы договорились с Наташей, что она приедет ко мне около восьми, а теперь получается, что без пятнадцати семь, а я уже помытый и полностью готовый. Непонятно, чем сейчас себя занять. Кино смотреть – не успею, да и волнительно как-то. Ю-тьюб – и так весь день на работе прошарил, пока Гарик не позвонил. Порядок наводить незачем – еще вчера все убрал. Пиво пить – запах да и неохота. И закуриваю сразу вторую. Не вставая с дивана. С Наташей мы встречаемся около трех месяцев. Романтика на четыре с минусом, но она красивая и на машине. Характер мирный, правда, не без изъяна. Но это ерунда, особенно если видеть, как она застегивает сапоги. К тому же она матом не ругается. Хотя один раз в Старбаксе она громко обозвала подавальщицу сукой. За то, что та написала ее имя на стакане через «ь». А она Наталия, через «и». Это знать надо! А если ее Натой назвать, то, я думаю, вообще начнется доместик холокост. Я один раз попробовал. От психоделического крематория меня спасло только то, что мы уже были в горизонтальном положении, а руку я держал у нее между ног. Короче, мне еще куковать одному больше часа. Я прикончил вторую сигарету и, наконец, догадался, что можно чаю попить. Пошел на кухню, поставил чайник. Пока он кипел, засыпал ложку пуэра в френч-пресс. Первый залив отправил в раковину, в дело идет только второй. Внимательно наблюдаю за тем, как щелкают и

расправляются чаинки. В конце концов, подхватываю кружку и чайник и двигаюсь обратно в комнату. При всей тщательности все эти процедуры заняли не больше семи минут. Но еще можно наливать и пить. Выждав пару минут, именно так и поступаю. Делаю несколько глотков и снова закуриваю. Чувствую себя превосходно, хоть и немного на взводе. И тут раздается звонок в дверь. Для Наташи явно рано. Я не предупреждал ее, что раньше пришел. Да и не могла она так быстро с Академической добраться – кругом пробки. Ее и не отпустят до семи – она же в банке работает, там строго. Но я все равно ставлю кружку на журнальный стол и отправляюсь с сигаретой в руке к входной двери. Смотрю в глазок: там Иван. Иван – один из немногих моих знакомых на местности. Общаемся мы нечасто, но бывает выпиваем вечерком пива в сквере на лавочке. Чем он занимается, мне совершенно непонятно. Из разговоров выходит, что почти всем. На деле это означает, что ничем. Хотя деньги где-то он все же берет. При этом на работу он вроде не ходит. По крайней мере, когда я на больничном, я его часто встречаю днем на улице куда-то спешащим. Меж тем Иван успевает второй раз нажать на кнопку звонка. Ну тут и я справляюсь с замком и открываю дверь: - Привет.

- Здорова! – радостно ухмыляется Иван. Поскольку он больше ничего не говорит, например, по поводу причины своего визита, я его запускаю внутрь со словами: - Хорошо, что не Гарик.

- Обижаешь, - продолжает ухмыляться Иван и заходит в коридор. Я закрываю дверь, предварительно стряхнув накопившийся пепел с сигареты на лестничную площадку. Когда дверь, наконец, оказывается заперта, Иван бодрым голосом спрашивает: - Курить будешь?

- Я уже, - поднимаю правую руку с зажатой между пальцами сигаретой.

- Вот и еще покуришь, - быстро реагирует Иван и начинает снимать кроссовки. Я стою рядом, курю и наблюдаю за тем, как он разувается. С облегчением замечаю, что носки у него не рваные и не пахнут. Проходим в комнату, и я указываю Ивану на кресло. Он садится и спрашивает: - Чего делаешь? Чтобы сразу обозначить границы, отвечаю: - Наташу жду. Собственно так оно и есть. Сам сажусь на диван.

- Это та белокурая, с блестящими сапогами? – интересуется Иван.

- Ага, - делаю последнюю затяжку и бычкую сигарету в пепельнице.

- Красивая. Повезло, - Иван вынимает из кармана толстовки пачку крепких сигарет.

- Типа того, - не сразу соглашаюсь я.

- Парит? – задает резонный вопрос Иван, заметив в моем ответе оттенок сомнения.

- Бывает…

- Понимаю.., - Иван закуривает, и вереница необязательных вопросов обрывается. Через некоторое время я усилием воли вызываю в себе радушного хозяина и спрашиваю: - Пуэра хочешь?

- О, класс! – моментально оживляется Иван. – Давай. То, что нужно. Я иду на кухню за кружкой и там вспоминаю о том, что еще пять минут назад я категорически не знал, как убить время. И по идее я должен быть очень рад неожиданному визиту Ивана. Но почему-то не рад. Все-таки это личное пространство. Но я посылаю это личное пространство к чертовой матери и выхожу к Ивану с улыбкой на лице. Ставлю перед ним кружку, наливаю пуэр и сажусь обратно на диван. Тем временем Иван, не докурив первую, достает еще одну, приплюснутую сигарету, смачивает ее конец обслюнявленным пальцем и поджигает: - Знаешь, сейчас на улице хрен посидишь – кругом детские площадки. Так вот и живем: с одной стороны – дети, с другой – мусора. Полицейское государство. Понимаешь? Я охотно соглашаюсь, тем более что доводы Ивана безупречны.

- Вот я и подумал, - продолжает Иван, сделав две добротные тяги, - дай-ка я к тебе зайду. Ну и вообще, давно не виделись. Кури, - он протягивает мне сигарету.

- Скоро Наташа придет, - не совсем уверенно возражаю я.

- Сам же говоришь, что она парит, - логическое мышление моего соседа покрепче упертости органов ЖКХ в отношении окраски бордюров. Ну и я опять соглашаюсь, хотя прекрасно понимаю, что сейчас добровольно приобретаю билет в психоделическую парилку. Дальше мы сидим молча, курим, попеременно затягиваясь от сигареты и отхлебывая пуэр каждый из своей кружки. Когда все заканчивается, я снова иду на кухню и ставлю чайник. Пока он закипает, я у окна сосредоточенно наблюдаю за тем, как ворона, устроившись на газоне, пытается разорвать полиэтиленовую оболочку какого-то замызганного свертка. Она уверенно и даже с некоторым увлечением работает клювом и помогает лапой. Узнать, увенчался ли успехом ее труд, а главное – что в свертке, мне не удается, потому что с резким щелчком срабатывает выключатель электрочайника. Я заливаю френч-пресс кипятком и

возвращаюсь к Ивану. Он копается в своем телефоне и на мое появление реагирует немногосложно: - О, класс! Я разливаю, и в этот момент Иван вдруг спрашивает меня: - К тебе Дудка заходил?

- Что? – переспрашиваю я, пытаясь понять странную шутку соседа.

- Участковый наш. Василий Иванович Дудка, - уточняет Иван. – Не заходил?

- Нет, - отвечаю я, все еще надеясь, что это такой многоколенчатый юмор.

- А ко мне заходил, - рассказывает Иван. – Позавчера вечером. Просто так, говорит, заглянул. Проведать. Я думаю, фигасе просто так.

- Ага, - невольно поддерживаю возмущение соседа.

- Я его пустил по глупости…

- А зачем?

- Ну а что делать – я уже спросил: кто там? – Иван разводит руками, в одной из которых кружка, в другой сигарета. – Но ничего, у меня там все аккуратно было, прибрано. Ну и кот помог…

- Да ладно! – искренне удивляюсь я, хотя при Ивановых способностях можно только догадываться, какими навыками обладает его кот. С мысли сбивает сам сосед: - Да не. У него просто аллергия оказалась. У Дудки в смысле. Поэтому, как кота увидел, сразу свернулся. Вообще, прикинь: участковый и аллергия! – отвлекается Иван. – А мало ли что! Его же это по-любому ограничивает. Ну помимо прочего. А если вдруг пропала собака?! А медвежатники?! Тут он начинает нахраписто гоготать. Я сам хохочу – чуть кружку не выронил. Неожиданно соседский смех обрывается, он тушит бычок и объявляет: - Так, я вообще на секундочку зашел – дел тысяча двести кэгэ. А ты Наташу ждешь. Вот и жди, скоро придет.

- Да ладно? - глупо изумляюсь я.

- Ты же сам сказал, - Иван встает.

- Ага, - так же глупо соглашаюсь я и, чтобы добавить понта, добавляю, - Точняк! Иван идет в коридор и начинает надевать кроссовки: - Ложечка есть? Я по-прежнему держу в руках кружку с чаем и не очень понимаю, о чем он. Но Иван сам обнаруживает подвешенную к стене длинную стальную ложечку для обуви: - О, классная!

Пару раз он разрезает ею воздух, имитируя удары в духе кендо, а потом принимается непосредственно за обувку. Откуда-то из-под своих колен он снова обращается ко мне: - Короче, я тебя предупредил. Если позвонят, сначала смотри, а потом спрашивай: кто там? Тем более открывай. Ну это ты с детства помнишь, я надеюсь. А лучше какой-нибудь ошейник прицепи к двери или надпись «собака». Типа ты собаковод. Ну да: собака – собаковод. Я котовод… Вобщем это, привет семье! В смысле Наташе. Где я живу, помнишь?

- Где аптека, - на автомате отвечаю я.

- Верно, - Иван протягивает ладонь. – Давай. Я потопал. Мы пожали друг другу руки, я открыл дверь, и Иван потопал. И я закрыл дверь и посмотрел на всякий случай в глазок. Значит, всякие скотоводы ходят тут и проверяют, как я живу. А я живу хорошо. В порядке. Весь чистый. А чистый, потому что Наташа едет ко мне. Едет, едет, едет – никак не приедет. Так, сколько времени? В руке кружка и никаких тебе часов. Иду в комнату, тут на журнальном столе телефон должен лежать. Не лежит. Иду на кухню – тоже нигде не видно. Направляюсь в спальню. По дороге обнаруживаю, что кружка с полуостывшим пуэром по-прежнему у меня в руках. Ух, Иван! Подхожу к журнальному столику, чтобы ее поставить, и, наклонившись, чувствую что-то объемное в кармане своих пижамных штанов. Так и есть – телефон. Смотрю на дисплей: 19.42. Скоро приедет. Это хорошо. Хотя уже не понятно. У меня тут сплошные Дудки и аллергия. Так что пусть не торопится. Может, сегодня пробки какиенибудь хорошие. Особенно на Академической. Но она все равно приедет. Выходит, ее надо как-то занять. И лучше всего чем-нибудь молчаливым. О!- будем смотреть кино. Надо срочно что-нибудь закачать. Сажусь на диван, открываю макбук и иду на торрент. И тут вопрос: что качать? Я, понятно, смотрю только боевики. И фильмы-катастрофы. Но их мало. А боевики вроде Наташа не особо любила. Тогда не боевик. Э, сука, 19.46! Хорошо, мелодраму. Но я сдохну быстрее, чем буду смотреть мелодраму. С другой стороны, какая разница? Главное, ее чем-нибудь занять. Стоп! Что значит: какая разница! Она же почувствует. И станет выяснять. А это все. Танковая атака и взятие рейхстага. У меня в голове точно будет водружен красный флаг. Я не против красного, но это ведь образно. Нужен компромисс. Нужен компромисс. Нужен компромисс. Все, вспомнил! У меня в холодильнике есть полбутылки водки. Надо треснуть и сразу все станет ясно! Встаю и иду на кухню. Вынимаю из холодильника бутылку и нарезку брауншвейгской колбасы. Отламываю прямо от буханки небольшой кусок черного хлеба. Наливаю пятьдесят, быстро выпиваю и закусываю. Иду в комнату. Возле ванной срабатывает тревожная кнопка. Надо все спрятать обратно. Если Наташа увидит, про кино уже и речи не будет. И

вместо красного будет водружен флаг Речи Посполитой. Возвращаюсь на кухню и все убираю в обратном порядке. Рюмку прячу на холодильник – на всякий случай. Наконец, сажусь снова к лэп-топу. Но перед тем, как принять решение по поводу скачивания, вспоминаю про музыку. Конечно, надо поставить музыку. Сразу станет веселее. С другой стороны, музыку тоже надо выбирать, а так бы уже что-нибудь скачивалось. Но что? На решение может уйти время. И лучше это время провести с музыкой. Подхожу к СDпроигрывателю. Рядом диски. Вот, Продиджи! А еще лучше сборка драм-н-басса! Ага, вот сейчас войдет Наташа и сразу с катушек слезет. Ну а что тогда ставить-то? Не Джорджа Майкла же! Под Джорджа Майкла только «Красотка» приходит на ум. Вот! Вот ее-то я и поставлю скачиваться. Бросаюсь к компьютеру и начинаю скачивать «Красотку». Все, дело сделано – срочно на кухню! Открываю холодильник и вновь выгружаю прежний набор. Наливаю, выпиваю, закусываю – какой же я молоток! Мне так еще папа говорил. Просветленный сажусь перед лэп-топом. Надо еще что-нибудь скачать. Залипаю минут на семь перед экраном. В конечном итоге обнаруживаю, что у меня закачивается «Красотка», пять частей «Крепкого орешка» и почему-то «8 ½» Феллини. Хотя почему это почему-то? Потому что! Классика. Против этого не попрешь. А «Орешек» потому что Брюс Уиллис. Телочки прутся. Опа! Совсем забыл – музыка! Чтобы не париться просто включаю на плей и прямиком на кухню. В точности повторяю процедуру. На столе уже довольно много крошек от хлеба и влажные круги от запотевшей бутылки. Когда выпью надо будет протереть. Выпиваю. Из комнаты раздается неизвестно что. В прямом смысле слова. У меня такого диска отродясь не было. И не могло быть: какая-то лажа говно-роковая. Тем более по-русски поют. На подходе к проигрывателю заглядываю на экран компьютера. Закачивается сразу семь фильмов плюс еще какая-то фигня даже не помню, что это. Ну и очевидно, что дико медленно. А медленнее всех, конечно, Феллини. А у меня на него главная ставка. Вынимаю телефон: 19.58. Думаю, может, отключить телефон. Быстрее, понятно, скачиваться не станет, но, по крайней мере, ясно будет: делом занимаюсь. Ну и нервов меньше. Очевидно, что мысль глупая, но продолжаю крепко сжимать мобильный в руке. Тут звонит телефон! Причем домашний. Вот это номер. Вырубаю «непонятное» музло и ищу трубку по звуку. Звук ведет в спальню. Нахожу трубку и нажимаю на зеленую кнопку.

- Привет. Это мама. Только ее сейчас не хватало – и так дел невпроворот. С другой стороны - мать всегда успокоит.

- Привет, - отвечаю.

- Как дела?

- Класс, - недобрым словом вспоминаю Ивана. Мама некоторое время ждет более распространенного ответа, но описывать ситуацию у меня нет ни сил, ни времени.

- И у нас хорошо. Сегодня с папой в Ашан ездили. Без приключений.

- Что купили, - совершаю роковую ошибку, но больше ничего мне в голову не приходит.

- Да ты что! Три сумки. Папа еле дотащил до машины. Но кстати знаешь, там виноград хороший был. Я и на тебя взяла. Так что, приезжай на днях. Вон, папа уже ест, говорит отличный. Когда заедешь?

- Мама. Пока непонятно.

- Ясно. Но ты смотри, а то испортится. Жалко будет.

- Конечно, жалко. Тем более папа тащил.

- Но я тебе по другому поводу звоню. Я нашла!

- Что нашла? – тут я не на шутку испугался.

- Ну помнишь, ты говорил, что хотел кому-то фотографии свои детские показать? Вот я нашла коробку с ними. Я, конечно, знала, где она. Главное было достать из чулана. Так что, ты не тяни. А то она стоит посреди квартиры, прохода не дает. Ну и виноград.

- Ага, постараюсь.

- Хорошо. С папой хочешь поговорить?

- Нет.

- В смысле? – искренне удивляется мама.

- В смысле.., - машинально повторяю за ней. – Просто я не один. Привет ему передай. Ну и пусть папа виноград ест. В нем там железо, кальций, косточки. Тоже очень полезно. Все давай, а то меня уже зовут.

- Хорошо. Пока. Только ты не тяни: испортится и фотографии…

- Все, пока, мама, пока! Кладу трубку. Ух, Иван! Вспоминаю, что забыл протереть стол на кухне. Бегу туда. Но по пути вспоминаю про бычок от Ивановой сигареты и что надо бы открыть окно. С разгона заворачиваю в комнату, выхватываю бычок из пепельницы и открываю настежь окно. Крошки! Лечу на кухню, а сам прикидываю: успею ли я еще рюмку хлопнуть. Уже так, без закуски. На кухне становится очевидно, что успею. Кидаю бычок в мусорку, быстро наливаю и сразу бутылку прячу в холодильник. Смотрю на мобильный: 20.09. Эх, Ната, Ната, где же ты? Какая к черту Ната?! Наташа! Наташа. Выпиваю и повторяю еще раз: Наташа. Для закрепления. Укрепился уже нормально. Рюмку спрятал. Беру тряпку и протираю стол. И тут раздается резкий звонок в дверь. Никогда не обращал внимания на то, что он такой резкий. И даже неприятный. Но это ладно, главное – Наташа приехала.

Теперь все. Иду к двери, и снова срабатывают сигнальные огни: а вдруг это не Наташа?! А что если это Дудка? Слава богу, у меня музыка сейчас выключена. Но это может быть и Иван. Или Гарик. Правда, в данном случае это почти одно и тоже. Хотя нет – Гарик будет пострашнее. Чего бы ему ко мне? А чего бы ему меня на обед звать к китайцам? Но он адреса моего не знает. Ага, это ты Степанычу расскажи. Но все-таки хуже всех будет Дудка. Я в порядке, конечно, но на хер он тут нужен? А потом Наташа приедет, а я ей с порога: дорогая, у меня тут участковый Дудка в гостях. Нифига себе. Может, какуюнибудь меховую вещь надеть? Ну или хотя бы шерстяную. Глядишь отпугнет. Но я все же, крадучись, приближаюсь к входной двери. Плавно захожу в фарватер глазка и с небывалым облегчением про себя отмечаю: Ната. Начинаю отпирать замок. Только сейчас замечаю, что тряпка до сих пор у меня в правой руке. Прячу ее за спину и открываю дверь. Передо мной красотка-Наташа в блестящих сапогах и с перекошенным злобой лицом: - Как ты меня назвал?!

РАСКВАШЕННАЯ МОРДА Расквасил я ее вчера ближе к ночи. Вот собственно и все, что мне известно об этом. Предположить можно всякое – разная херня лезет в голову, тем более битую. Но в херню верить нельзя. Верить нужно фактам. А факты таковы – правый глаз оплыл и то, что рядом, тоже. Левым смотрю в потолок, правый не открывается совсем. Зато слышно, как Светка на кухне готовит завтрак. Судя по запаху, яичница с беконом. Она вроде и говорила об этом, но я как-то пропустил мимо ушей. И вот она там чем-то звякает и шипит вкусно, а я лежу у нее в кровати и пытаюсь собрать все воедино. В целом собирается, но есть один нюанс. Что произошло с моим глазом неизвестно ни мне, ни всем тем, кто окружал меня вчерашним вечером. Но последнее, кстати, еще надо проверить. Этим я и займусь попозже. Пока же надо свыкнуться. Во-первых, с тем, что одним глазом видно довольно-таки паршиво. Даже потолок в легкой дымке. Может, конечно, это Светка на кухне перестаралась. Но вряд ли. У нее с этим делом строго. Вовторых, правый глаз передает в мозг какие-то странные мерцающие сигналы. Хоть и темные. В-третьих, эта стремная неопределенность: морду разбить – это вам не ключи потерять. Все-таки часть головы. А голову ты дома не забыл? Скрывать не стану – вчера выпивал. И вобщем-то порядочно. Но так что бы чего-то не помнить – такого не было. Помню, как на концерт шел с фляжкой в кармане. Помню, как в зал меня пропустили через гримерку. Помню, как деньги перестал экономить. Если

будет надо, я даже название группы вспомню. Но вроде пока не надо, а сейчас не до того. Потом я Светку встретил у бара. И с ней выпили. Еще несколько раз с какими-то ребятами. Правда, они потом оказались фашистами, но тогда это меня не сильно беспокоило. Меня беспокоило то, что Светка в глубине зала трет с каким-то небритым типом. Не то что бы я на что-то рассчитывал, но все равно неприятно. Поэтому, когда я встретил Виталика, мне было что ему предложить. Вобщем было сильно весело, но до кипения я не доводил. Концерт закончился и три доппесни тоже. Вот, например. То, что их три было, помню. Дальше на выход. На улице мы встали шумной компанией и оживленно жестикулировали. Но без замашек. Здесь я и Светку еще раз увидел. Что-то ей говорил. Что именно и правда не помню. Но это все же вербальный жанр. В нем и по трезвости не всегда разберешься. Дело шло к надрыву и прочим штучкам модернистским. Но, в конце концов, Светка ушла, направившись к своему небритому, который – внимание – все это время стоял метрах в десяти от нас и оглаживал свою машину. А я слегка расстроенный вернулся к компании у входа: никому пока не хотелось прекращать веселье. Мне тем более. Хотя, может, и зря. Но это неважно. История не любит сослагательного наклонения. Впрочем, белые пятна для нее тоже невыносимы. А в моей личной истории таковое завелось. Но похоже оно не столько на белое пятно, сколько на черную дыру.

- Кирюшка! Иди, готово уже, - это Светка меня из кухни завтракать зовет. Что ж, встаю – кубик Рубика дособираю позже. Для начала сажусь. Голова вроде не кружится. Только обзор паршивый. Ну это ничего. Дорогу до кухни я и так найду. Встаю, надеваю халат Светка его еще раньше принесла – иду на кухню. Добираюсь нормально, без спотыканей. Мало того, неожиданно обнаруживаю, что и похмелья практически нет. Только легкая приподнятость, да и та отстраненная.

- Какой ты красивый, - Светка стоит с вилкой в руке посреди кухни: майка натянута, треники тоже – все как надо. Хоть и в дымке. Я не сразу понял, что это она по поводу морды иронизирует. Она никогда, конечно, никакой красоты во мне особой не отмечала, но сейчас-то не пойми что. А Светка продолжает стоять, держа вилку в полусогнутой руке и целясь ею аккурат в плафон на потолке. У нее и нога одна за другую заведена. И, несмотря на ее хохотливость, хочется ей еще раз вдуть, не дожидаясь завтрака. Но решаю все-таки сначала поесть, и чтобы сбить температуру говорю: - Пойду-ка умоюсь.

- Осторожней там, в обморок не упади, - кричит мне вслед Светка. Но я уже ее не слушаю, стою перед зеркалом. Момент истины совершенно неожиданно для меня проходит в комическом регистре. Начинаю хохотать, да так, как я не смеялся даже над старыми французскими комедиями. И действительно очень смешно, разве что пальцем не

показываю. Ну и потом, правда, очень красиво. Такой цвет редко когда встретишь в живой природе. Жалко вторым глазом посмотреть нельзя – так, для полноты ощущений. Попытки умыться превращают все в трагикомедию. Пол-лица ничего не чувствует, а что чувствует дико болит. Но я, смеясь и покряхтывая, все же вымываю какую-то слизь, сочащуюся из-под века. Затем выдавливаю немного зубной пасты и принимаюсь елозить пальцем по зубам и деснам. Монотонные движения вводят меня в медитативное состояние. Я, конечно, и раньше знал, что когда, с одной стороны, сплошное веселье, а с другой – расстройство, тем более, по женской линии – это не самое безопасное сочетание. Но что б так. Короче, в какой-то момент все мои ребята, включая фашистов и Виталика, за каким-то чертом опять полезли в клуб. И вот тут-то я и оказался один на один со своим раздвоением личности. Оставались у входа и еще человек десять, но они были явно миролюбивые, малопьющие, а половина и вовсе бабы. Но поскольку я никого не знал, то и отошел немного в сторонку. Тогда я и посмотрел вдоль улицы, типа вдаль. Смотрю - не то. В другую сторону – опять не то. Ну и стал кулаком глаз протирать, глядь: а он весь красный и мокрый. Сначала я, понятно, что подумал: ни хера себе. А потом и вслух сказал то же самое. Дальше, чувствую, как морда пухнет. Как будто ее кто-то велосипедным насосом надувает. А на асфальт кровь капает. И вот только тогда, когда я заметил красные капли на тротуаре, наконец, я сообразил, что произошло. Именно что, а не как. Тут и мои из клуба повыбегали. Увидели меня и давай роиться по пяточку. Особенно фашисты – им только дай. Спрашивают: что да как. А я так и продолжаю повторять: ни хера себе.

- Кирюш, живой? Стынет! Сплевываю пасту и выхожу из ванной. Яичница сверкает двумя глазами из тарелки. Сажусь и сразу за вилку. А тут мне Светка еще и чай с лимоном подает. Красота. Да и есть охота – измотался, видать. С яичницей расправляюсь за минуту, пью чай. Смотрю, благостный, в белый экран холодильника. Процесс пищеварения занимает не только все мое тело и его нервные окончания, но и захватывает дух. Хочется и второй глаз закрыть от восторга и покойности. Но тут Светка все портит: - Кто ж тебя так, Кирюшка? Я понимаю, что с ее стороны вопрос этот риторический, но все равно подобные мысли считаю необходимым пресечь.

- Так, - говорю, - Светлана, ну-ка пошли!

- Что? – переспрашивает она, но я на это не обращаю внимания, хватаю ее за руку и вывожу из-за стола. Тащу в спальню. Она не сопротивляется и даже на ходу немного выгибает спину. Подойдя к кровати, резко стягиваю ее пижамные треники и валю Светку вниз. Затем выматываюсь из халата и скидываю его на пол. Светке за это время каким-то

образом удается перевернуться ко мне лицом. Но это ничего, от этого она даже еще больше заводится – видно, любит Новый год и елочные игрушки. Я с разгона засаживаю ей и начинаю ритмично работать. Она вьется, как змея, стонет, иногда хрипит и периодически царапает мне жопу чем-то твердым и холодным. Я стараюсь поменьше качать головой, потому что в видоискателе правого глаза поползли белые фейерверки. Светка кричит, а я про себя прикидываю: кто бы это мог быть. Затмение, если оно было, длилось не более пары минут. Никого агрессивного рядом не было. Да и те, миролюбивые, заметили бы, если б что-нибудь воинственное происходило. А мои ребята их потом спрашивали, они и сами изумленные были. Потом, за спиной три года рукопашки. До меня, даже когда я максимально близок к черному экрану, не так просто дотянуться. Навыки моторики. Любопытно, за эти три года мне и пальцы выбивали, и челюсть даже сворачивали, но такого светофора на морде никогда не приделывали. Так, думаю, надо срочно Виталику позвонить. В этот момент Светка что-то там подкручивает у себя во внутреннем мире, чем-то впивается в мою жопу и я чувствую резкие спазмы. Успеваю подняться и кончаю ей на майку, волосы и лицо, чтоб знала. Но она, похоже, и так уже поняла. Сплевываю на простыню и встаю. Гляжу на Светку, она по-прежнему мурашит, а в руке держит вилку.

- Вилка-то тебе на хера? – спрашиваю.

- Так,.. – уклончиво сипит Светка. Но мне понятно. Глаза блестят, грудь шатает тудасюда, а пальцы настолько побелели от напряжения, что того и гляди вилку погнет. То же мне, думаю, совокупилась с бандерлогом.

- Ну раз так, то я в душ пойду, - говорю, наблюдая за распластанной Светкой. Она молчит. Не до того ей. Свободной рукой живот гладит. Я разворачиваюсь и ухожу: - Смотри сиськи не проколи. Залезаю под душ и левый глаз зажмуриваю. Тут и вовсе феерия начинается: к белым искрам еще и голубые добавились. И крутятся, крутятся… Как фашисты не бегали, так мы ничего и не выяснили. Одним словом З.О.В. Под такое дело и я расхрабрился. Написал Светке, чтоб она перекись водорода купила, бинтов и йода. Она почуяла, конечно, что дело пахнет керосином, и написала «ок». Моральный шантаж удался, осталось доехать. Несмотря, на окровавленную морду, мне удалось договориться с первым же таксистом. Причем не доводя дело до двух счетчиков. Приехал к Светке – она уже дома была. Она одна – это я сразу понял. По лицу. Только один вопрос задала: «Что случилось?» Я сослался на З.О.В., телепортировался из ботинок и лег на кухонном полу. Как только я понял, что щетинистого нет в доме, уже смог по-настоящему расслабиться. А Светка начала вокруг меня бегать. Стала ваткой мне кровь с лица смывать, потом перекисью

рассечение под бровью обрабатывать. Перекись стекала с брови на щеку, затем в ухо. Я лежал и бурчал что-то невнятное, а в голове пусто-пусто. Светка перешагивала через меня туда-сюда в короткой юбке, и вся моя забота - одноствольным взглядом ей за трусы цепляться. А в ушной раковине перекись пузырилась и упоительно пощелкивала у самой барабанной перепонки. Заснул я в Светкиной постели абсолютно довольный и романтичный. Хоть и не пригодились йод и бинты. Я вылезаю из ванной и вытираюсь первым попавшимся полотенцем. Выхожу, а Светка уже посуду помыла. Смотрит на меня и говорит: - Слушай, Кирюшка, раз такое дело, может, ты меня проводишь до «Садового кольца» - у меня встреча там. Поскольку мне ни на какую работу ехать сегодня не надо, то решаю: «Почему бы и нет».

- Отчего ж, давай, - говорю. Совсем девка разомлела. Иду в спальню одеваться. Надеваю штаны, майку, толстовку и обнаруживаю только два незаметных пятна крови. Аккуратно капал, выходит. Наклоняюсь за носками и вижу: на полу вилка валяется. Во дает, думаю. И пошел в коридор ботинки шнуровать. Идем со Светкой к метро через парк. Температурный режим идеальный. Солнца особого нет, но ясно. Ясно и чисто. Воздух фокусирует картинку так, как это бывает ранним утром. А сейчас между прочим около двух. Или типа того – я на часы сегодня ни разу не глядел. Мне же на работу не надо. Да и больничный у меня на лицо. Иду и концентрируюсь на том, как моя фиолетовая часть морды рассекает воздушные массы. Светка же тем временем шагает рядом. И молчит. Она то отстанет от меня немного, то вперед забежит – рассматривает. Потом подойдет - по шее погладит. Точно у нее пес такой, боевитый. Ну и ладно – лишь бы жужжать не начала, как обычно. Но сегодня не начнет – вся поглощена аттракционом. В метро спускаемся – тут и вовсе смехопанорама. Вот реально: как будто Олег Попов из Германии вернулся. Все смотрят. Девки оборачиваются. Если Светка в это время не видит, то иногда даже улыбаются. Парни и мужики глаза опускают. Таджики на всякий случай из вагона выходят. Да что там: даже место уступили. Я Светку посадил. Она мне колени гладит, а я стою смеюсь потихоньку. Не то смешно, что я по глупости стал центром всеобщего внимания, а то, что попал на страницы журнала «Крокодил». Ну и кроме того: я же вижу свое отражение, хоть и затемненное. А там ну очень смешная рожа на меня глядит и лыбиться. И пока я полностью поглощен миром комического, который теперь эфирит и на широких волнах, шатание вагона и шум подвижного состава создают некие помехи. Их посвистывания проходят из одного уха в другое, при этом я ощущаю их трассирование физически. Если забыть про плавность при повороте головы, то внутри

раздаются сверхкороткие пощелкивания. Я бы, может, и напрягся по этому поводу немного, но для этого есть Светка. Протягиваю ладонь и прячу свои пальцы в ее волосах. Вот и подходим к редакции «Садового кольца». Поднимаемся на лифте на третий этаж. Двери открываются и перед нами шумный мир деланно расслабленного и одновременно сосредоточенного переваривания информации. Все модные и интеллектуально подкованные. Светка уверенно ведет меня в пиар-отдел, а все эти умники смотрят на меня. В отделе сидят две телки, обе черные, как кукушки. Светка представляет меня просто: Кирилл. Кукушки моментально гипнотизируются моей гематомой и воспринимают мое присутствие на встрече не просто как само собой разумеющееся, а как небывалую удачу. Втроем они начинают тереть про взаимовыгодное сотрудничество. Я слушаю их не очень внимательно, тем более что во всем их журнале я стабильно просматриваю только последнюю полосу. Я разглядываю плакат, висящий за спиной у одной из кукушек. Что на нем изображено, я не понимаю: много надписей то ли на испанском, то ли на итальянском языке. Но яркие пятна на нем вдруг начинают двигаться. Но как только сосредотачиваюсь на одном из них, пятна моментально возвращаются на свои места. Игра в «море волнуется» выдерживает у нас с обоюдным успехом уже несколько раундов, когда одна из кукушек вдруг обращается ко мне: - Кирилл, скажи, а ты как думаешь: куда нам лучше поставить Светин образовательный модуль? И она протягивает мне «Садовое кольцо». Думать некогда да и незачем: я листаю страницы и на пятом развороте на угад стучу пальцем в правую полосу: - Снизу. Кукушки соглашаются сразу: - Да, конечно. У нас как раз в ближайшем номере это место вроде было свободное. Светка для солидности выдерживает паузу, но потом сдается и она: - Да, пожалуй… Но я их слышу, как из-под воды. Наша игра с пятнами переходит в новую стадию. Чтобы их подловить, использую боковое зрение. Тут-то и началась настоящая свистопляска. Они перемещаются, меняют цвет и вибрируют. А главное, кружатся, кружатся… А потом – раз и все. Больше не могу. Я понимаю, что если не переменить дислокацию, так и погибну под этим плакатом. Встаю и опять всей ладонью вхожу в толщу Светкиных волос. Разговор резко прекращается. Светка замерла, а кукушки округло смотрят на меня своими темным глазами.

- Я пройдусь. По редакции. У меня там … знакомые, - не дожидаясь ответа, отнимаю ладонь от Светкиной головы и выхожу из кабинета.

Знакомых у меня здесь может и не быть никаких и вообще непонятно, чем бы я мог заняться в редакции «Садового кольца». Но нужно было отвлечься от пятен, и я просто медленно иду вперед вдоль стены. Внезапно передо мной появляется маленькая фигура, похожая на гнома. Это какая-то девочка лет двадцати трех. Лицо ее смутно знакомо, а она на меня смотрит так, будто мы старые приятели. Или, может быть, ее тоже фиолетовое завораживает. Но нет, она останавливается и говорит: - Привет.

- Привет, - возвращаю ей, и если честно, я действительно рад, что ее встретил, хоть и не понимаю, кто это.

- Не помнишь меня? – она внимательно смотрит на меня своими карими зрачками. Я искренне пожимаю плечами и делаю легкое движение рукой вверх, как бы ссылаясь на фиолетовое.

- Бывает, - не обижается она. А потом она медленно берет меня за локоть и спрашивает: - А что это с тобой случилось? Локтю приятно, и я опять честно отвечаю: - Не знаю. З.О.В.

- З.О.В.? – переспрашивает она. – Что это?

- Загадочное ожесточенное воздействие, - за меня поясняет парень в серой рубашке и проходит мимо, всего на долю секунды взглянув мне в глаза. В глаз. Я и не заметил, как он подошел. А теперь исчез. Пока что это единственный мой проводник в мир реальности.

- Понятно, - возвращает меня к себе гном. – Ну ты… Закончить ей фразу не удается, так как из-за угла появляются Дашка с Машкой. Они и так смеются, а когда видят меня, замирают, чтобы затем продолжить еще громче. Гном отпускает мой локоть и оборачивается на смех. С Дашкой я знаком с института и всегда был не прочь схватить ее за жопу. Машку знаю меньше, но это ничего не меняет. Их хохот и меня немного фокусирует. Все так же, с расстояния трех метров, они нагло рассматривают мое лицо и смеются. А потом Дашка почти на всю редакцию спрашивает: - А потрогать можно? Я молчу и пытаюсь улыбаться. Не то что бы мне как-то грустно, просто настройки слетели. Машка тянет подругу за руку, и они опять исчезают за углом. Я поворачиваюсь к гному и кладу ей руку на плечо: - Пойду я…

- Осторожней! – слышу ее голос уже из-за спины. Я захожу в лифт, спускаюсь и оказываюсь на улице. Чтобы не стоять, просто иду. Потом вспоминаю про Светку и пытаюсь ей на ходу написать смс. Но на ходу не получается.

Приходится опять останавливаться. Пишу: «Ушел. Не по себе». И иду дальше. Когда улица заканчивается, поворачиваю, и у меня в голове всплывает имя: Виталик. Точно, я же хотел ему позвонить. Уж он-то, наверняка, все помнит. Он всегда все помнит. Звоню. Вместо приветствия он сразу спрашивает: - Глаз открывается?

- Пока нет.

- Ничего, завтра откроется, - и продолжает расспрос дальше. - Рассечение большое?

- Вроде небольшое, - неуверенно отвечаю я.

- Небольшое. А что же тогда глаз не открывается? – сомневается Виталик. Сомневаюсь и я. Но больше меня интересует другое: - Слушай, а что это было, не выяснили?

- Да не, мы потом сами неплохо выступили, под утро уже, - Виталик делает паузу и говорит серьезным тоном: - Я думаю, тебе вмазали. И этот туда же.

- Никого же не было! Кто вмазал?

- Да мало ли кто…

- Нет, - сопротивляюсь я, - наверное, сам во что-то врезался.

- Кир, как знаешь, - Виталик подключает сосредоточенный режим. – Ладно, тут дело. Если что звони. Я говорю: «Ага», - но в телефоне уже никого нет. Опять поворачиваю и не успеваю спрятать телефон в карман, как раздается звонок. Это Васек. Ему я вкратце рассказываю вчерашнюю историю. Он тут же заявляет, что ему все понятно: - Кирюх, у нас, в институте еще, такая история была. Шли мы пиво пить с товарищем, типа забили на пару. А на встречу мужик взрослый. Мы на него и внимания-то не обратили. А он как даст моему товарищу по роже. Без разбега, без слов. И дальше пошел. Главное, ничего не сказал. И даже не обернулся. Вот и тебя так же.

- И я не заметил?

- Выходит, что не заметил.

- Васек, а вы что сделали?

- Ничего. Товарищ мой морду вытер, и мы дальше пошли. Пиво пить.

- Ну все, давай! Ваську все понятно. Как за товарища заступиться, так ему непонятно. А как у меня блямба на пол-лица – все понятно. Интересная логика. Долго пыхтеть у меня не получается, сосредоточенности не хватает. Да и Светка тут написала: «Хорошо. Лечись». Тут

полечишься с вами. Но я прячу телефон в карман и спускаюсь в подземный переход. А когда поднимаюсь на другой стороне улицы, слышу, как деревья шелестят листвой. Как собака царапает когтями асфальт, пытаясь преодолеть тягу поводка. Как стучат покрышки машин, переезжающих трамвайные пути. Как сзади цокает каблуками, какая-то баба. Она, судя по ритму, скоро меня обгонит. Как ворчит алкаш на другой стороне улицы. Как гдето в другом квартале воет сирена скорой помощи. Как хрустит редкий песок под моими подошвами. И я останавливаюсь. Я на железнодорожном мосту. Внизу рельсы: один путь совсем заржавленный, другие два местами поблескивают начищенной поверхностью. Просмолившиеся шпалы и отсюда пахнут чем-то терпким. Издали со свистом приближается электричка. И когда она уже подо мной и вагоны один за другим сменяют друг друга, меня немного ведет. Я поворачиваю голову вправо. И воздух чистый-чистый. А в голове ничего. Совсем ничего. Как у ребенка. Когда сидишь в детском саду и смотришь, как остальные бегают, кричат, а тебе не хочется даже пальцем шевелить. И так классно. Я провожу пальцем по железным перилам. Потом подношу его к лицу. Он весь в коричневой пыли и тоже теперь пахнет чем-то терпким. Я вытираю его об штаны и иду дальше. Через минут пятнадцать вдруг понимаю, что нахожусь во дворе дома, где живет мой брат. Раз так, решаю к нему зайти. Поднимаюсь на четвертый этаж и звоню в дверь. Почему-то все дома. Пашка громко хохочет. Зовет жену и показывает на меня. Потом приглашает в комнату. Дети его обычно сразу лезут ко мне бодаться, но тут что-то присмирели. Наверное, не много еще они такого видели. Я и сам у себя такое впервые заметил. Жена Пашкина предлагает пообедать. Но я отказываюсь: есть совершенно не хочется. Пашке я рассказываю про вчерашний вечер. «Любопытно,» - говорит он и начинает перед моим носом водить указательным пальцем. И требует, чтобы я за ним следил. Я слежу, хоть мне и кажется это глупостью.

- Ну что же, - говорит он, - сотрясение мозга.

- Да ладно, - вяло удивляюсь я.

- Несильное, раз не тошнит, но все же… Мы еще сидим, Пашкина жена что-то рассказывает. Потом я говорю, что просто так зашел и мне пора. И собираюсь уходить. Перед дверью у Пашки спрашиваю: - А как ты думаешь, что это было?

- Кирюха, у тебя сотрясение. Тебе думать вообще сейчас нельзя. Понял?

- Понял.

- Вот и не думай. На постельном режиме я не настаиваю, но вообще…

Он так умеет смотреть. Как старший брат. И смотрит. И я тоже думаю, что постельный режим - всегда хорошо. Поэтому, когда я выхожу из подъезда, сразу пишу смс Светке: «А что это у тебя вилка на полу валяется?»

СПУСК С ПЕРЕВОРОТОМ Голову печет нещадно. Солнце. Нещадно. Сука. Прямыми лучами долбит в темя. Специально встал у остановки. Но кто же знал, что она прозрачная. Понятно, что видно. Прозрачная остановка – это не в стоге сена. Но так печет, что уже черное с белым сливается. Прозрачная остановка… Тоже сука, кстати. И тот, кто ее придумал. От этого стекла даже хуже. Как под лупой. Вот столбы, слава богу, пока не прозрачные. Хотя лучше бы наоборот. И красивее. С эстетической точки зрения. И с архитектурной в частности. Архитектура – это красота, надежность и польза. Со школы помню. От столба все равно тени мало. Но мне хватит. Постою тут. Руки торчат, но это неважно. Главное, голову из-под стрелы не вытаскивать. В пору купаться, а не на метро ездить. Но там, может, и прохладно. Сука. Но нет, я пока еще тут постою. Понаблюдаю. Что да как. Тоже полезно. Может, я архитектор. Вот стою и наблюдаю. Думаю о том, как вам прозрачные столбы зафигачить. А остановки из гранита. Со скамейками и фонтанчиком. Тень и прохлада. Присел и умылся. Умылся и присел. Так, понаблюдать за людьми. Но я и из-под столба все вижу. Идут и идут. Как будто никакого тебе солнца и жары. И не усталые, и не печет. Все у вас классно, как я погляжу. Давайте, давайте. Прямо в пасть чудовища. А некоторые еще и бегают. Вон два узбека резвятся. И никаких головных уборов. Молодые потому что. И не пьют. Правда они в своем Узбекистане и не такое видали. У них там сейчас, наверное, вообще полтинник. И метро нет. А может, кстати, и есть. Кто его знает, что у них там есть. У них даже космодром есть. Или это в Казахстане? Или мало ли где… А эти все прыгают. Им сам сам не почем. Это они молодцы. Молодые, здоровые и пить меньше надо. Но вон куда-то они убежали за метро... Или вот еще про архитектуру. Павильон метро в сталинском стиле. Ампир – хотя это вроде ненаучно. Вот он отсюда, изпод столба, с лично моей точки зрения приобрел чудовищную выразительность. Сам Джугашвили ноздри раздул. А внутри двери: туда-сюда. Туда-сюда. Мне-то туда, и время идет. Но я пока здесь постою. Воды бы холодной неплохо. Но это идти до ларька надо. А у меня и так каждый раз, когда голова из столбовьей тени вылезает, сразу спазм и моргает. А чего она вылезает? Стой себе прямо и все. Ну конечно, постой прямо, когда тебя трясет, как будто минус и без подштанников. Короче, зря я вышел. Дома кровать, прохлада и … А больше ничего и не надо. Но с другой стороны, что значит зря. Я же не маленький. И не из

тех, у кого в голове ветер. У меня в голове сорок градусов. Кругом тридцать, а у меня сорок. Хотя хер его знает, у всех тридцать шесть должно быть. И шесть. Но у меня явно больше. Потому что пивом запивал. Правда, если бы не запивал, тоже самое было… Так, так, так. Вали отсюда. Иди, куда шел. Или шла. Я собак всегда не люблю. А вот когда так под столбом, то совсем. Нервы и так ни к черту. А она, стерва, косит своим пожухлым глазом в мою сторону и кривой трусцой явно ко мне. Иди в жопу, Боливар не выдержит двоих. Тем более вон уже видно, что это все-таки он. Хочет обоссать мой оазис. Повернул вроде к ларьку, но я-то понял, разгадал его коварный замысел. Ага, и как раз на урну нассал. И точно, тварь, на меня смотрит. На мой столб целит. Вот понаставят в Москве прозрачных столбов, а они и их обоссут. Ну ничего. Я тебе сейчас быстро брызгалку отломаю. ЧЧ. Опять дернуло внутри. Все от этой заразы. Дуй отсюдова – я сам заразный. Чуешь, как трясет. Кусну – умрешь в адских муках от гангрены. Но вроде мимо побежал. Обоссался. Еще бы. Я бы сам обоссался. И обоссусь, если так долго стоять буду. Но пока постою. Вот девчонки наоборот – приятные. Идут без штанов, в ушах проводки. Там чтото шелестит. Понятно, что говно какое-нибудь, но все равно здорово. Главное, без штанов и загорелки. С трех сторон идут. Все с проводками. Две в шортах, одна в юбке. И все в метро. Кроме той, что в юбке. И правильно. Нечего туда ходить. И я не пойду. Пока. ЧЧ. Но меня Наташа ждет. И никаких тебе шортов, юбок и проводков – деловой разговор. Прямые взгляды, простые слова. Немного шуток. Ну а какие тут шутки, когда я в метро зайти боюсь. Под столбом не намного лучше. Но все-таки лучше. Тут вроде как на земле. А там под. А все, что под землей, мне не особо нравится. Хотя раньше метро, например, любил. Но тогда и не трясло поутру. Вот ведь допрыгался… А узбекам хоть бы что – прыгают. И дети вон целым классом идут. Энергию некуда девать. Активная биомасса. Шасть, шасть. Три взрослых человека их собрать не могут. И галдят на запредельных частотах. Вобщем-то это классно – небось из зоопарка идут. Или из планетария. Но никакого управления. Вот посыпались в мою сторону. Один даже головой мне об колено стукнулся. Хотя он такой лоб – мне по пояс. Изловчился, видимо, и даже не заметил. Както они плотно роятся. Пришлось отойти. Выйти из тени. Но это ничего. Это мини-подвиг. Дети – это не собаки. Тут каждый отойдет. Потому что их прет на чистом. И даже бегать необязательно. Я, например, был чинным ребенком. В основном помалкивал. И не особо бегал. Там вон тоже один такой стоит. Ворон считает. Я их уже давно подсчитал: было три, потом еще одна подлетела. Ходят из стороны в сторону, пакетики переворачивают. Под деревом. Не знаю под каким – там их несколько. В Москве все деревья на одно лицо. Но явно не дуб. Тополь какой-нибудь или… Или тополь. Слава богу, пух уже весь сошел. Это мне, можно сказать, повезло. А то бы - солнце, трясет и пух в глаза и ноздри. Точно

зима. А зимой, кстати, ничего – я так еще бодро скакал здесь. Встал и пошел, пришел и зашел внутрь. Даже вниз по эскалатору можно было неспешно пробежаться. Мастерски так уворачиваясь от всяких сумок неумело высунутых. И к Наташе как раз тогда зимой я так лихо ворвался в контору. Весь в шапке и снежинках. Морда красная с мороза. Быстро переговорили, хлопнули по рукам и разошлись. Нет, еще там день рождения был, у какого-то дизайнера, кажется, Никиты. Мне еще шампанское предлагали, но я отказался. Съел мандарин, поздравил и тогда пошел. Опять не тогда – я еще и подарок ему подарил. Нашел какую-то ерунду в кармане и подарил. Что-то хорошее. Главное, что сразу. И тогда уже точно пошел. Вот какой молодец. Не хуже узбеков и детей. А теперь стою один под солнцем. Внутри что-то иногда дико стремно щелкает: ЧЧ. Меж тем дети и не думают сворачиваться. Надо задать какой-нибудь вектор движения осмысленный. Типа я тут при деле торчу. Ну или просто гуляю в кайф. Хотя какой уж там кайф при такой тряске. Вобщем я как будто жду кого-то. Так часто случается. Стоишь под палящим солнцем и ждешь какую-нибудь дуру. Очевидно, что с такой мордой дур не ждут. Дура – это классно. Это в тысячи раз лучше, чем сейчас ехать к Наташе тереть про рабочее. Потереть бы я сейчас еще смог. Не особо, конечно. Но мало ли – у меня настроение плохое. Наташа ведь не дура, она понимает: всякое бывает. Но вот в метро спускаться совсем не тянет. Не тянет. Тянет меня слегка сблевнуть. А на эскалатор заходить откровенно боязно. Это как при нервных расстройствах на ходулях передвигаться. Ладно, схожу пока за водой всетаки. Надо же что-то делать. Вот и пошел. В кармане нащупываю мелочь – у меня этого говна навалом. На газировку с лихвой. Еще и на сигареты останется. Но они у меня и так есть. Почти целая пачка… Вот зараза! Опять этот пес с кривым оскалом. Невзначай обмахивает себя облезлым хвостом. Дешевый приемчик из набора китайских шаолиньщиков. Вали отсюда, сука! Не смей пересекать мой фарватер. Я его и так с трудом наметил. Иди вон детей пугай. Мне под столбом как ласково было. Только локти торчали. Хотя что я говорю. На всякий случай озираюсь: вроде меня никто не слышал. Людей мало и все о своем. Но пес-то точно меня услышал, хотя и есть все же шанс, что я про себя всю эту ебаторию выдаю. Так вот, собака, не подходи к детям. Они братцыкролики, а ты говеный волк. Щас я воду куплю и навсегда отобью у тебя охоту на детей зубы скалить. Погоди-погоди, даю тебе минуту на раздумья. Чуть не врезаюсь в большую женщину с сумками. От нее неприятно пахнет кислым потом. Но и ей, похоже, не особо понравилось. А что делать: я тут мир совершенствую – немного отвлекся. Вот и ларек. Прошу какую-нибудь воду газированную, человеческую и холодную. Мне предлагают Бон-акву. Это самое нечеловеческое из мира воды, но спорить нет возможности. Вытаскиваю кулак с горстью мелочи. Начинаю отсчитывать. Двушки сливаются с

десятками, хотя они и разного цвета. Плюс пальцы постоянно попадают мимо цели. Несколько монет падает на прилавок. Продавщица решается мне помочь, но и тут не все так просто. Рука слегка подрагивает и для постороннего кажется, что я специально отдергиваю руку, чтобы помешать продавщице. Какой же я дурак! Мелочь всегда храню в левом кармане. А надо в правом. Потому что правая рука меньше трясется – это же ясно как день. А я вот только сейчас понял. Но вот вроде справились. Продавщица даже виду не подала. Спасла меня от верного конфуза. Милая-милая женщина. Она всякое видала, а вот… Поворачиваюсь обратно к площади. Ни детей, ни собаки. Надеюсь, дети разорвали ее на куски. Кусков нигде невидно. Только фантики разноцветные валяются. Торжествуя, возвращаюсь на исходное положение – под столб. Ну а что, до ларька дошел, воду купил, детей спас. Главное сейчас, не курить – хуже будет. Но я все равно закуриваю. Потому что – а как? Пока не дошло до середины сигареты, храбрюсь. Вспоминаю вчерашнее. Все-таки довольно весело было. И парк, и скамейки, и ребята первый сорт. Все с шутками и тонкими моментами. Только этот Вася, дуремар, редкостный гондон. Такое ощущение, что он все слова сплевывает, а потом своими кривыми пальцами собирает с земли и обратно засовывает. Ему парни про чистоту внутреннего эксперимента, а он нет-нет да и перднет… ЧЧ. Вот тут-то никотин и сделал свое дело: стало хуже. Краски слегка померкли, в ушах тяжелое уханье. Но я все же докуриваю до самого фильтра. Ничего, зато минут через пять явно полегче будет. Я в который раз предлагаю сам себе поехать на такси. Но и сам же отказываюсь от этой идеи. Причем решительно. Если устраивать себе такие послабления, то скоро я и из дома смогу выходить в таких состояниях только в сопровождении эскорта. Лучше уж зайти куда и треснуть соточку. Но и это не в жилу. Эта дорога ведет мы сами прекрасно знаем куда. Правда, и моя ведет туда же, но все-таки не под таким наклоном. Хотя градус падения тот же. Но я опять храбрюсь и отказываюсь от обоих вариантов послабления. Не говоря уже о том, чтобы совершить звонок Наташе и перенести нашу встречу. Она поймет, я нет. Поэтому поеду на метро. Сейчас еще постою чуть-чуть и поеду. Что там, пять остановок. Люди и на самолетах летают в таком виде. И не жужжат. А в метро жужжи-не хочу, все равно ничего не слышно. Собрано вошелвышел. Ерунда… Уговаривать я себя могу сколько угодно, но ясно одно: избежать попадания в адо невозможно. Это, если хотите, катарсис. Опять во мне архитектор заговорил. Молчал бы уж. Вон старушка – вдвое, если не втрое старше. А меж тем как ловко перепрыгивает через лужу. Хоп – туда, хоп – сюда. И как только тут лужа появилась? Жара который день и дождя не было уже неделю. Видимо, провидение наслало ее на меня. Как пик моего позора. Я боюсь колени лишний раз согнуть. Кажется, подломятся и выпрыгнет из меня все самое драгоценное. Не ахти, конечно, но все равно

жалко. Другого-то нет. А старушка напоследок еще и финт дала. Теперь феерически удаляется от поверженной лужи. Я бы ей аплодировал, если бы не было так страшно. Я же помню, как я в прошлый раз уверенно вошел в метро после такого же веселого вечера. Ну нескольких вечеров. Собственно как и сейчас. Вошел в вестибюль, не замедляя шаг. Решительно приложил карточку к турникету. И пошел. А когда я миновал эти эликтрические Сциллу и Харибду, все и началось. Моментально. Шум усилился, в боковом зрении затемнение. Сердце бьет во все колокола. Голова раздает неверные приказы. Но главный приказ я помнил – вперед. И встал на полотно эскалатора. Тогда-то я и начал погружаться в пропасть. Все беззаботно опускаются и поднимаются обратно. Даже стремные периферийные бабки уже приноровились, только немного деревянят в ногах и занимают левую дорожку. А у меня реальный тут лифт на эшафот. И оттого, что это все смешно, ничуть не легче. Еще хуже. Так вот тупо трястись на эскалаторе – падение для москвича. Даже если я успешно дотрясусь с зеленым лицом до платформы. А я москвич. И я знаю, что это значит для москвича бояться эскалаторов. Это не самолетов. Это все равно что своего отражения бояться и избегать родственников… А тут еще эта бабка. Ладно бабка. Может, она всю жизнь положила ради этого финта. Вон голубь одноногий ходит. И нормально так скочит, даже своих коллег по мусору обскакивает. Аэродинамика, видимо, улучшилась. А у меня что улучшилось? Потеть стал лучше. Аэродинамика вся осталась во вчерашнем вечере, когда на спор у турника делали подъем с переворотом. А сейчас также, но наоборот – спуск. Короче, начинаю отсчет: раз, два… Тут сыкливый вопрос из зала: «раз, два - пошел», или «раз два и пошел»? Я кладу давно потухший бычок в карман, брыкаю одеревеневшей ногой: Раз, два – пошел, Раз, два и пошел, Раз, два, сука, пошел…

МЫШКА Смотрю сейчас на руку и не понимаю: какого вообще? Кулак не сжимается, дотронуться больно, а выглядит – такое лучше детям не показывать. Я бы и сам не смотрел, но что поделаешь, он все время перед глазами крутится, кулак этот. Шнурки завязать – целая история. А все почему? Потому что жена у меня – дура. Нет, я ее, конечно, люблю и вообще: уже пять лет все-таки. Но вот когда доходит до чего-то, важного, то все, сразу

ясно – дура. Я на самом деле не жалуюсь, просто объясняю, как все так вышло. Ну и потом она у меня хотя бы не жирная. А началось все на прошлых выходных. У нас как раз годовщина свадьбы была. Мы особо не празднуем, так, между собой. Выпьем чуть-чуть, закусим – Ленка чего-нибудь приготовит. Ну и решил я ей подарок все-таки купить – веление души вроде. Встал пораньше, поехал на Савеловскую. Там нашел мышку нужную, беспроводную. Она еще и как пульт действует. Вобщем классная мышка, последнее слово техники. Мне товарищ по складу показал. Он себе купил, а я - Ленке. Сам-то я компьютером и не пользуюсь почти, а Ленка – она да. Вечером придет с работы и сразу туда – в Интернет. Даже жж себе какую-то завела. Компьютер у нас вроде так себе ничего, а мышка явно дрянь. Провод болтается, шар залипает – это даже я понял, иногда все-таки смотрю кое-что в сети. Ну и цвет: серая. Одно слово: мышь. Вот я и купил ей такую, навороченную. И черную. А главное – удобно. Никаких тебе проводов, шариков – как у Шойгу за столом. Домой пришел – спрятал, довольный: настоящая техника. А вечером сели, вина выпили – тут я ей и решил подарить это чудо. Ну и началось. «Зачем ты ее купил? Ты ее себе купил. Я старую люблю. Лучше бы на машину копил». И сидит носом крутит, как будто я ей лишение какое-то сделал. Ну и я расстроенный. Ездил, старался, а она мне, что это я себе купил. А мне-то она на что? Я только американский футбол скачиваю и смотрю. В HDкачестве. И все. Остальное время она сидит. Ну и машина. Это у нее недавно началось. Зачем машина-то? Кругом одни пробки. Да и дачи у нас нет. Отпраздновали называется. На неделе я, конечно, отошел. Не первый раз же. Ну и не жирная она, Ленка-то. И поехала в субботу с утра Ленка к себе, к родителям, значит. А там и подруги у нее местные. К ним тоже всегда заходит. Вобщем эта история на полдня точно. Решил я этим воспользоваться. Дай, думаю, установлю мышку новую, Ленка сама поймет, что она классная. На практике убедится. Против прогресса не попрешь. И только Ленка за порог, я тут же к компьютеру. Мышку тоже достал, инструкцию стал изучать. А чего там изучать-то? Вся инструкция: вставьте диск и инсталлируйте мышку. Значит, я вставил и начал инсталлировать. А пока в руке старую держу, серую. Противно: если раньше я ее просто не любил, то теперь она мне и вовсе кровный враг. С диска мне выпрыгнула уже инструкция побольше. Прямо скажем, серьезная инструкция, пошаговая. Я пошагово на кнопки и нажимаю. До четвертого шага все нормально было, а на пятом система сбоить начала. Вот должно какое-то новое окно вылезать, диалоговое. А его нет. Нет и нет. Я и так, и по-другому, и с самого начала процесс запустил. Никак. Что-то, думаю, не так сделал. И вот сижу бьюсь над пятым шагом. Минут сорок туда-сюда этой мышью серой проводной вожу. Ноль эмоций. А я наоборот завожусь. Как же: делаю все по инструкции, а диалогового окна нет

как нет. Вобщем в руке мышка эта дурацкая, сам вспотел уже, а диалогового окна ни разу. Ну и тут я взбеленился неожиданно – сам не понял – вскочил и как шарахну кулаком о стену. Больно стало сразу, а потом еще сильнее. Зато потеть перестал. И спокойно так. Только кулак пухнет. Прямо на глазах. Стою у стены и смотрю на него. А он все больше и больше. Уже ерунда какая-то, а не кулак. Лучше бы, думаю, я американский футбол смотрел, как обычно. Короче так и стою у стены. То на кулак разбухший посмотрю, то на компьютерный столик Ленкин. И непонятно что делать. К столику подходить опасно, так стоять тоже глупо. Тут в дверь звонок. Я, честно говоря, даже обрадовался и пошел открывать. В глазок и не посмотрел – сразу отпер замок. Гляжу, а там Галка из 67-й квартиры стоит. Она на затылке чего-то там почесала среди волос и говорит: - Ген, ты в телефонах разбираешься?

- Смотря в каких.., - не спешу я.

- Да в каких, в простых, - Галка опять потянулась к голове, но по дороге передумала и опустила руку. – Домашний у меня. Понимаешь, я случайно ногой провод задела, он и вылетел из розетки. Я сама-то в этих розетках ни гу-гу. А мне звонить должны. Может, посмотришь, Ген, а?

- Чего там смотреть-то? Розетку разбирать надо и переподключать.

- Переподключать? – Галка не на шутку встревожилась.

- Да это ерунда, Галка… Но видишь какое дело.., - поднимаю руку с раздутым кулаком. Тут Галка совсем разволновалась: - Подрался что ли, Ген, а?

- Нет, - я махнул той же рукой и автоматически скорчился от боли. – Но шевелить не особо…

- Ладно, ладно, Ген, - Галка сочувственно погладила косяк двери. – Ты сам раненый. Я уж разберусь. Ты только не дерись больше. И ушла. Я дверь закрыл и говорю: - Да не дрался я. Обратно в комнату пошел и опять у стены встал: на компьютерный столик смотрю. Чушь какая-то. И Галке не помог. А она хорошая баба. И тоже не жирная. У меня видов никаких нет, но все равно приятно, когда у тебя соседка Галка, вот, а не карга какая-нибудь или еще кто. Постоял я, постоял и пошел к Галке – черт с ним. Она дверь открывает: - Ты чего, Ген?

- Давай все-таки попробую.

- Ты уверен?

- Попробую, - говорю. – Хуже не будет.

- Ну смотри, - Галка пропускает меня внутрь своей квартиры. – А то мне курьер звонить должен, а я дура… Как назло. Галка меня провела к розетке. Встал на колено, смотрю: там оба хвоста провода с корнем торчат – хорошо, видно, зацепила.

- Галка, у тебя крестовая отвертка есть?

- Щас, Ген, я тебе все принесу, а ты уж сам смотри, какая там крестовая, а какая нет. Галка вернулась через несколько минут с коробкой из-под обуви. Поставила рядом со мной: там железяки разные и почему-то моток марли. Начал искать в коробке нужную отвертку и по привычке правой рукой полез - сразу передернуло от боли. Ладно, думаю, крутить левой буду. И вспомнил как раз, что мышку эту новую можно даже под левую руку настроить. Если ты левша, например, или руки вовсе нет, правой. Вот если б Ленку тоже можно было так перенастроить, не пыхтел бы я сейчас с рукой разбитой. И вот стою на карачках, Галка сзади – наблюдает. Взял отвертку в левую руку, открутил панель. Это быстро получилось. Дальше – с проводами, работа мелкая. Правые пальцы не только не сгибаются, но еще и подрагивают. Но потихоньку дело двигается. Сначала проверил контакты – Галка гудок в трубке слушала. Контакты определили, теперь надо концы проводов под винты спрятать. Я петли сделал и начал приворачивать. Первый както сразу закрепился, а со вторым все никак не могу разобраться. То винтик вылетает, то провод соскальзывает, то все вместе. Раз десять уже пробовал. Так-то дело плевое, но работать приходится фактически одной левой. Оно и скочит все туда-сюда. Но вот вроде наживил, и тут - опа! – током как шандарахнет. Несильно – телефон все-таки, но все равно пробирает. Я так и замер с розеткой в руке. Галка почуяла: что-то не то - и спрашивает: - Ген, ты чего?

- Током бьется, - говорю. – Звонит кто-то.

- Это курьер! – заверещала Галка. – Как же это?! А где звонок-то?

- Да я вытащил провод пока.

- А втащить можешь? Геннадий, это ж курьер! Точно курьер!

- Ну давай так попробуем, - я взялся за неоголенную часть провода и уперся им в контакт. Но звонка не было.

- Галка, послушай: гудок есть? Галка сняла трубку и с серьезным лицом сказала: - Есть.

- Ну значит, перестали звонить, - говорю.

- Как перестали? – расстроилась Галка.

- Ну так. Давай подождем, может, еще позвонят, - предложил я. И вот стоим ждем. Я на коленках тычу провод в контакт, Галка на всякий случай держится за телефонную трубку – чтоб сразу поднять. Ничего не происходит. Во время паузы решил поинтересоваться: - Галка, а что же ты домашний номер дала, а не мобильный?

- Да как-то подумала, что надежней. Кто ж знал. А тут такое: угораздило меня.

- Ну не знаю, Гал, я домашним уже и забыл когда пользовался. А руки помнят, - показал ей на пальцы с зажатым проводом. Галка посмотрела на мой опухший кулак и опять свободной от телефонной трубки рукой куда-то на затылок полезла: - Ну тебя, Ген. Я и не думала, что ты такой. Мы подождали так минут пять, и я взялся за отвертку: - Давай-ка доделывать. Сейчас, видимо, уже не перезвонят.

- Ну давай, - неуверенно согласилась Галка. Я опять взялся за оголенную петлю и стал ее подматывать под наживленный винт. Петля удачно закрепилась, и я начал крутить винт, страхуя пальцами правой руки проволоку. Уже почти все было готово, как опять кто-то позвонил.

- Е-мое! – громко выругался я, но правую руку с провода не убрал. Галка услышала звонок и опять резво бросилась к трубке. Но я успел ей грозно крикнуть: - Стой! Галка замерла в сантиметре от трубки. Я не оборачивался, но спиной чувствовал ее нервный взгляд. Меж тем я продолжал подкручивать винт, чтобы уж теперь наверняка покончить с этим. Звонок повторился, и меня опять током жахнуло.

- Жди! – зло прокричал я Галке. Еще два доворота и все готово. Напоследок меня еще раз как следует тряхануло, и я скомандовал: - Теперь! Галка по-ковбойски выхватила трубку и поднесла к голове: - Алло!!! Пока она разбиралась с курьером, я привинтил верхнюю панель к корпусу. Потом встал и отряхнул левой рукой колени. Галка все с курьером говорила. Ну я махнул ей рукой и на выход.

- Секундочку, - сказала Галка курьеру. – Ген, спасибо тебе! Ты прямо как в этом фильме … ну про родственника. Спасибо! И не дерись больше.

Я махнул рукой еще раз и пошел к себе. Остановился у порога в комнату – смотрю на мигающий монитор компьютера. Поглядел-поглядел и решил еще разок попробовать: с телефоном же получилось. Для начала вынул установочный диск, протер его о штаны и обратно засунул. И дальше по той же схеме: первый шаг, второй… Дошел до пятого шага и – бац – диалоговое окно всплывает как ни в чем ни бывало. Я вперед: добрался до седьмого шага, и вот уже мышка моя дорогущая заработала! Вправо-влево ходит, масштаб меняет, плэй нажимает – и никаких тебе проводов. Класс! – как у Шойгу за столом! Ну вот это я обрадовался. Старую мышь отключил и в ящик спрятал – все, против прогресса не попрешь, твое место на свалке истории! Только я подумал какой-нибудь матч новый закачать, как зазвонил телефон. Подскочил к тумбочке, поглядел: Ленка. Успел подумать: главное ей пока ничего не говорить. Но сам вообще чувствую себя очень приподнято. Я ей: - Алло!

- Ты что трубку не берешь?! – голос у Ленки злой и едкий, как дым, когда ветки жжешь.

- Как не беру? Вот же.

- Вот же! – передразнила меня Ленка. – Я тебе три раза звонила, чего не брал?

- А, это я к Галке ходил, телефон чинил. А свой забыл.

- Вот это да! И давно ты к Галке ходишь телефон чинить? Чинщик! А больше ни к кому не ходишь причинивать, а?

- Ленка, ты чего? – пытаюсь я ее как-то урезонить. А она продолжает: - У нас в подъезде еще баб много. Ты походи, может, и им чего надо починить!

- Ленка, в чем дело? Я правда чинил телефон Галкин. Ей курьер должен был звонить.

- Курьер! Ладно, с Галкой я разберусь, - сбавила обороты Ленка. – А тебе я звонила три раза. Там носки хорошие продавались – хотела узнать какого тебе цвета. Но ты был занят с Галкой и до меня не удосужился. И я тебе вообще ничего не купила. Все, я захожу к родителям. Ленка бросила трубку. Ну вот ведь зараза. Такое настроение было. А она со своими бабами. Нашла еще. Пылесос «Тайфун»! Мультиварка, тебя дери! В жопе грабли! Дура! Я по привычке сжал руки в кулаки и опять дернуло болью. Вся злость моментально пропала, и я подумал: может, в поликлинику пойти? Посмотрел на часы: еще не было двух. Я быстро съел два бутерброда с вареной колбасой, взял паспорт, надел сандалии и пошел. До поликлиники десять минут ходу. В регистратуре взял карту, показал кулак и спросил куда идти. Сказали: сначала к терапевту. В 23 кабинет. Я поднялся на второй этаж и стал искать 23 кабинет. Я-то о том, что суббота, вспомнил только в регистратуре, а вот

остальные что? Народу плотно, как будто вторник какой-нибудь. Подошел к 23-му, а там человек пять сидит. Спросил: кто крайний? Тетка в сиреневом платке подняла руку.

- Я за вами, - сказал я и сел на банкетку с кулаком на перевес. Две бабки напротив с подозрением уставились мне на руку и начали громко перешептываться. Зато тетка в сиреневом платке объявила на весь коридор, как вагоновожатая: - С острой болью без очереди! Молодой человек, идите! Это она ко мне. А тут как раз дверь открылась, и вышел дед с палкой.

- Ну что же вы, молодой человек?! Проходите! – настаивает тетка.

- Да я посижу, - махнул я рукой. – Все равно выходной.

- То-то и оно! – неожиданно отозвался смуглый парень и заерзал на месте.

- У нас у всех тут острая! – завизжала одна из бабок и прытко заскакала в кабинет. Но осталась вторая, и ей, видимо, очень не нравился мой кулак. Она, не отрываясь, смотрела на него и причитала: - Вот вы молодой, а без очереди лезете…

- Да сижу я! – буркнул я и заложил ноги с сандалиями под банкетку.

- Вот и сидите. Нечего тут.., - продолжала бухтеть бабка. Тут, слава богу, резко встал парень и угрожающе потряс пальцем: - Так, я курнуть. Мое место не занимать! Бабка и тут не растерялась: - Иди-иди, сразу в больницу полетишь.

- Ты что, мать?! – парень хохотнул и потом, уже с лестничной площадки, крикнул. – Своих не узнаешь?!

- Ну разве так можно? – стала корить старушку сиреневая тетка.

- А что? – оживилась бабка. – Мой вот все курил и отравился крысиным ядом.

- Ну причем тут крысиный яд? – подала голос женщина, сидящая рядом со мной. Ее ребенок, молча, передвигал игрушечную машинку по банкетке. Наверное, мальчик.

- Как причем? – не унималась бабка. – Он от крысиного яда и помер.

- Но он ведь его не курил, - тяжело вздохнула женщина и поправила ребенку свитер.

- Не курил, - согласилась бабка. – Он «Приму» предпочитал.

- Ну вот, а что же вы с этим крысиным ядом? – женщина переставила машинку подальше от себя, потому что ребенок упорно пытался въехать ей в попу.

- Очень даже что! – глаза бабки хитро засверкали. – Он эту «Приму» изо рта не вынимал. И когда мышей травил, тоже. Вот и попал ему яд. В мучениях помер. Женщины ненадолго замерли, но потом та, что в сиреневом сказала:

- Это все-таки исключительный случай…

- Исключительный?! – взвизгнула бабка. – А это не исключительный? Поликлиника – кругом зараза! Вот со мной дама сидела – вы знаете, что у нее? Не бойтесь: я вам не скажу. Флюорографию поголовно делают. А почему? Туберкулез бродит. А он все в рот, все в рот! Курнуть пошел! Если прямо там не околеет, то в больницу точно полетит. Больше со старушкой женщины спорить не захотели, а я на всякий случай спрятал руки в карманы. В тишине было слышно, как ребенок каждые десять секунд въезжает машинкой матери в попу. Наконец, она не выдержала: - Женя, хватит! – и отобрала машинку. Бабка опять очнулась и подала голос: - Вы игрушку-то дома помойте. Женщина с силой закинула машинку к себе в сумку, а я подумал, что Женей могли и девочку назвать. Тут подошла тетка лет пятидесяти с огромной головой. Она заняла за мной очередь и села рядом со старушкой. Она была вся какого-то темного цвета, а главное – очень жирной. Села и сразу развернула свою карту. Потом, неприятно шевеля толстыми губами, начала вслух читать историю болезни. Читала она, как ребенок, по слогам, но старушка все равно одобрительно кивала головой. В этот момент мне позвонила Ленка и велела купить два кило картошки и сетку лука. Когда я засунул трубку обратно в карман, темная продолжала выдавливать из себя слова: - … при дефекации затруднений не испытывает…

- Мама, - вдруг раздался звонкий голос ребенка, - а что такое дефекация?

- Ничего хорошего, - зло ответила мама и зыркнула на темную. Темная же тут совсем посерела и как гаркнет на весь коридор: - Что значит: ничего хорошего?! Она обвела взглядом всю очередь: - Нет, вы это слышали?! Старушка продолжала одобрительно кивать, а остальные сделали вид, что заняты своими делами. Я же прикинул, что по голосу, пожалуй, тоже не определишь: мальчик это или девочка. С лестницы послышались быстрые шаги, и через секунду появился смуглый парень. От него за несколько метров несло желтым запахом табака. Старушка перестала кивать и проскрипела: - Что, живой еще?

- А то! – весело фыркнул парень и сел на свое место. Дверь кабинета открылась. Из него начала выползать первая бабка. Причем продолжая что-то обсуждать с врачом. Вторая же бабка быстро подскочила и стала оттирать от

кабинета первую. Так они и крутились на пятачке: вторая уже здрасьте, а первая еще не досвидание. Дверь закрылась, но первая бабка все еще стояла у входа и что-то приговаривала. Потом она переместилась к банкетке и взялась шуршать бумажками и пакетиками.

- Хорошо, - наконец, выдохнула она и пошла к лифту. Ребенок по-прежнему молчал. Темная теперь читала про себя, но губами шевелила. Как задохшаяся рыба. Парень крутился на банкетке и иногда вынимал из карманов какие-то мелкие вещи. Остальные просто сидели. Я тоже. Просто смотрел на линолеум. Я услышал быстрые шаги. Ко мне подошел смуглый парень и сел рядом: - Слышь, мужик, у тебя какая сеть?

- Чего? – не понял я.

- Ну в телефоне, - уточнил он.

- В телефоне? Мегафон, - наконец, сообразил я.

- Во! – чему-то обрадовался парень. – А я вчера на билайн перешел.

- А.., - сказал я на всякий случай. Мы немного помолчали. Парень пощупал все свои карманы, а потом вынул из одного из них телефон: - Слышь, а можешь мне набрать?

- Набрать? А зачем?

- Ну я вчера на билайн перешел. Проверим, - он слегка покачал своим телефоном.

- Проверим? А чего проверим?

- Связность! – потом он придвинулся ко мне поближе и шепотом спросил: - Ты чего все повторяешь?

- Повторяю, - ответил я и пожал плечами. Не знаю я. А когда не знаешь, лучше всего повторять за кем-нибудь. Не молчать же. Как-то так. Парня, видимо, такой ответ устроил. Он опять отблизился и начал диктовать свой номер. Я вытащил телефон и стал набирать цифры. Когда все набрал, спросил: - Нажимаю?

- Жми! – уверенно сказал парень. Я и нажал. Через пару секунд послышалась вибрация, а затем и унылое пиликанье звонка. Парень стал метать глаза с моего телефона на свой. И обратно. Потом он поднял руку с телефоном над головой и завращал кистью. Никакой реакции я не заметил. Он, похоже, тоже. Парень опустил телефон и стал смотреть, как он звонит. Вобщем-то смотреть было не на что. Я и спросил: - Ну что?

- Да вроде ничего, - немного поколебавшись, ответил он.

- Выключаю?

- Выключай… Я нажал на кнопку, и через полсекунды его телефон перестал визжать.

- Здоровые лбы, а в игрушки играетесь, - раздался голос над нами. Мимо нас проходила пожилая врачиха в белом халате.

- Тише, тетя. Диагноз ставим! – моментально вскинул голову парень.

- Тебе я уже его поставила, - не оборачиваясь, ответила врачиха и зашла в 25-й кабинет. Парень выдвинул нижнюю губу и протянул: - Во как. Потом он снова взглянул на свой телефон: - Непонятно?

- Непонятно, - согласился я. В этот момент дверь 23-го открылась. Нехотя, из него выходила старушка. Парень сказал: - Мне пора, - и быстро пошагал к кабинету. Когда он прошел мимо старушки, она ему проскрипела в спину: - Давай-давай, быстро поедешь – медленно понесут… После этого парень скрылся в кабинете, а бабка со своими кошелками побрела к лифту. Все молчали. И только ребенок переменного пола снова жужжал по банкетке машинкой. Парень скоро вышел, подмигнул мне и побежал дальше. В кабинет отправились женщина с ребенком. Они там торчали довольно долго, но за темной бабой все равно никто так и не занял очередь. Потом, устало охая, внутрь зашла сиреневая тетка. Ее подозрительно быстро отфутболили, и настала моя очередь. Я открыл дверь и увидел сухую врачиху пятидесяти лет с блестящими очками. Я выдвинул кулак вперед и подошел ближе. Врачиха скомандовала: - Садитесь. Я сел. Она продолжала что-то писать в своих бумажках. Я молчал. Потом она подняла глаза и спросила: - Так, что у вас? Рассказывайте. Я немного подвигал в воздухе кулаком и сказал: - Я мышку инсталлировал…

- Что? – грозно переспросила врачиха.

- Мышку инсталлировал, - повторил я.

- Так, вы сюда шутить пришли?

- Но.., - попытался я возразить, но врачиха зло блеснула очками, и я замолчал.

- Вы пришли в поликлинику. Это серьезное место. Здесь людей лечат. Понимаете вы это? А вы все шутки. Как это у вас называется? Прикол! И ржут, как лошади. И жуют, и жуют…

- Я не жую, - попробовал оправдаться я.

- Я вижу, что не жуете. Не слепая, - она поправила очки. – Вы над врачом издеваетесь. А врачи вас лечат, между прочим. Когда вы там наприкалываете, к нам приходите. И мы лечим, лечим. Слушаем вашу ерунду. А все вам врачи плохие. Тут за моей спиной открылась дверь, и внутрь вошла та врачиха, которая парню с телефоном диагноз в коридоре поставила. Она стремительно приблизилась к столу и положила на него какие-то медицинские бумаги. Врачиха в очках показала на меня рукой и сказала: - Вот посмотрите, Василиса Витальевна! Пришел вон с рукой. И смеется. Говорит, с мышкой играл. Василиса Витальевна остановилась напротив меня: - А что смотреть-то? Видела я. Они на весь коридор с чернявым этим в телефонку игрались.

- С тем чернявым? – переспросила моя врачиха.

- С тем, с тем, - подтвердила Василиса Витальевна.

- Ну тогда все понятно. С кем поведешься… Ни пойми что. Поколение растений. Василиса Витальевна, может, переставать уже их лечить-то? Начнут дохнуть, глядишь, поумнеют.

- Не знаю. Дебилы, а жалко… Вы долго еще сегодня?

- До четырех и заканчиваю.

- Ну тогда, видимо, до понедельника, - попрощалась Василиса Витальевна и закрыла за собой дверь. Я набрал воздуха и сказал: - Не играл я с мышкой…

- Знаю, что не играли, - врачиха опять засверлила меня глазами. – Не хотите говорить – не надо. Все равно рентген надо делать. Без него мы ничего не выясним. Вот направление: идите делайте, может, они еще там. 36-й кабинет. Я взял направление и, не попрощавшись, вышел. На меня медленно надвигалась темная баба и шевелила губами. Еле увернулся. Дверь захлопнулась, и меня обдало жарким запахом женского пота. Я быстро пошел в сторону лестницы, и тут зазвонил телефон. Достал его из кармана и увидел незнакомый номер. Нажал на зеленую кнопку: - Алло.

- Ты где? – немедленно спросил мужской голос.

- Я здесь.

- Где здесь? – допытывался голос.

- Ну тут. А это кто? – спросил я.

- Это я, Юрик! – закричал кто-то из трубки.

- Юрик?

- Опять ты все переспрашиваешь! Ну поликлиника, очередь, - объяснил Юрик. Потихоньку я стал догадываться, что Юрик – это смуглый вертлявый парень. Но Юрик продолжал задавать вопросы: - Так ты где?

- Только вышел из кабинета.

- Во! – обрадовался Юрик. – А я боялся, что ты уже ушел. Спускайся на крыльцо: покурим.

- Я не курю…

- Ну за компанию постоишь. Давай, жду! – Юрик повесил трубку. Я подумал и решил спуститься. Мало ли что. На крыльце и правда стоял смуглый парень Юрик и суетливо тормошил тлеющую сигарету в пальцах.

- О, здорово! – зачем-то поприветствовал он меня. Я промолчал.

- Ну, чего сказала? – парень сделал глубокую затяжку и пустил струю едкого дыма.

- Да ничего не сказала.

- Ага! Кремень-баба. Злющая. Но дело знает. Я всегда к ней хожу, - гордо объявил Юрик.

– Слышь, пойдем пива выпьем.

- Мне на рентген еще, - сказал я и вытянул руку с направлением.

- Да забей ты! – Юрик презрительно посмотрел на бумажку. – От рентгена один вред. У меня тыщу раз так было, - он повертел свободным кулаком в воздухе. – Сетку из йода сделаешь и через два дня, как новенький.

- Думаешь? – спросил я: к врачам мне больше сегодня соваться не хотелось, но и на счет пива я не был уверен. Тем более на счет Юрика.

- А чего там думать? Вон ларек – там и возьмем. Айда! – Юрик выкинул бычок в кусты и двинулся в указанном направлении. Потом он обернулся и крикнул: - Ты идешь?! В ларьке мы взяли по два «жигулевских» и отправились в сквер за универсамом. Я бы, вообще-то, ограничился одним, при этом «невским», но спорить не стал. «Невское» я и один попью. Юрик откупорил себе и мне бутылки резким движением зажигалки. Пробки с

глухим щелчком по очереди взмыли вверх. Причем вторая пролетела в полуметре от гуляющей с собачонкой тетки. Тетка сразу завела злобную речь: - И не стыдно… Но Юрик оскалился в улыбке и громко крикнул: - Тише, тетя! Еле увернулся! Тетка тряхнула головой и пошла дальше. Юрик повернулся ко мне и, выставив бутылку вперед, сказал: - Пять минут – полет нормальный. Поехали! Мы стукнулись бутылками и глотнули пива. Юрик разом отпил почти полбутылки. Я тоже попробовал, но у меня получилось только два сантиметра, а потом шибануло в нос.

- Во! – гаркнул Юрик. – А ты все: рентген-рентген. А это почище любого рентгена: умножает силу, увеличивает дальнозоркость и способствует гибкости. Тебя как зовут, кстати?

- Меня? – машинально переспросил я, хотя ответ на этот вопрос знал наверняка. – Гена.

- Что ж, Геннадий, едем дальше! – скомандовал Юрик и запрокинул бутылку в рот. Я сделал также, но случайно ударился зубом о горлышко: - Вот блин…

- Ну ты мастер, - Юрик отбросил пустую бутылку на газон. – Я, кстати, тоже люблю подраться. Но редко, по настроению. Вот мы в апреле этом с хачами молотились. Здорово было.

- А зачем? - на всякий случай спросил я. Мне стало не очень уютно после драчовой темы.

- Как зачем? Весело! – быстро ответил Юрик и закурил. – Правда, там у них один тоже был хороший. Так мне запулил, я чуть с ног не выпал. Во, видишь шрам на скуле? Юрик наклонился и указательным пальцем дотронулся до белой полоски под глазом.

- Ага, - сказал я и еще хлебнул пива.

- Но ты другой, я понимаю. Ты такой все время молчишь, не хвастаешь, не балаболишь. Врезал и привет. К врачу пошел. Ха! Но лучше бы они к врачам ходили, а?!

- Ага, - повторил я.

- Но ничего, я младше тебя, поэтому и болтаю много – энергии много. Мать говорила: с возрастом пройдет. Вот я и жду, когда уже пройдет. А пока так, - Юрик с таким же громким щелчком открыл вторую бутылку. Свою четвертую я допивал уже на скамейке перед подъездом какого-то многоэтажного дома. Юрик выпил уже шесть, две из которых валялись пустые у его ног. Он то начинал опять шуровать по своим карманам, то вспоминал какого-то Валерика, «который увел у

него бабу, но он не в обиде, потому что Валерик – друг, а баба – дрянь, но морду он ему все равно начистит», то вдруг подолгу молчал, опустив голову.

- Юрик, - вспомнил я, - а как ты думаешь, это был мальчик или девочка?

- Чего? – поднял голову Юрик.

- Ну в очереди, в поликлинике, - объяснил я.

- Да какая разница. Мелкие еще.

- Да так, интересно. Юрик молчал. Я допил пиво и поставил бутылку за лавку. Начинало понемногу темнеть. Настроение было хорошее, но задумчивое. «Пора домой, - про себя сказал я. И повторил вслух: - Пора домой…

- Ща, - заерзал Юрик и задел ногой бутылку. Она со звоном въехала в другую. Потом резко поднял голову и сказал: - Конечно, мальчик. Девка бы всю дорогу тарахтела. Юрик встал и наступил на бутылку. Она с жалостливым скрежетом выскользнула из-под его ноги. Юрик пошатнулся и протянул мне руку: - Ладно, Ген, у меня еще бизнес на районе. А ты иди домой. Только никого не обижай – сегодня выходной. Отняв у меня руку, он пошел вдоль дома. Я развернулся и направился к себе.

- Будут бабки – оттопыримся! – услышал я голос Юрика и засмеялся. Так смеясь и спотыкаясь, я и дошел до своего подъезда. Когда двери лифта раскрылись, я сразу услышал женский гомон: - Лен, мы просто телефон чинили, - это был голос Галки. Дальше зашипела Ленка: - Знаю я эти телефоны. Сегодня починил, завтра подарил!

- Лен, брось, мы же соседи уже сколько лет, - пыталась урезонить жену Галка.

- То-то и оно, Галина. Не по-соседски это! – Ленка, судя по всему, разошлась не на шутку. Я засунул руки в карманы и вышел из-за угла. Ленка и Галка стояли друг против друга, но теперь обе повернули головы в мою сторону.

- Девчонки! Это что?! – поинтересовался я, остановившись перед ними и немного пошатываясь.

- Во, Генка, - первой отозвалась Галка.

- Ты где был? – зло уставилась на меня Ленка.

- Гулял, - ответил я и выставил правую ногу вперед.

- И ничего не купил?! – Ленка повела носом. - Еще и пьяный! Все!

Она резко развернулась и ушла вглубь квартиры. Мы переглянулись с Галкой и бесшумно засмеялись. Потом Галка шепотом спросила: - А ты чего купить-то должен был?

- Картошку и лук, - ответил я, довольно улыбаясь.

- Сейчас, я тебе принесу. У меня есть, - сказала Галка и нырнула к себе в квартиру. Уже через полминуты она вернулась назад с замызганным полиэтиленовым мешочком. – На. Магарыч, получается. Я молча взял пакет и подмигнул Галке.

- Ну и пила она у тебя, - прошептала доверительно Галка.

- Поколение растений! – громко объявил я и покачал указательным пальцем. Шагнул в дверной проем нашей квартиры и запер за собой дверь. Одну об другую стал стаскивать с себя сандалии, не выпуская пакета из левой руки. Из комнаты вышла Ленка, от злости у нее появились красные пятна на лице: - Это что?! – указала она пальцем на Галкин мешочек. Я рассматривал увеличивающиеся красные фигуры у нее на лице. Это было некрасиво. А потом задал вопрос: - Мальчик или девочка? Ленка застыла напротив меня и тихим шепотом опять повторила: - Я спрашиваю: что это?! Я положил пакетик на пол и, вздохнув, сказал: - Плохая у тебя связность, Елена!

- Что?! – сорвалась Ленка на крик.

- А вот что! – гаркнул я, размахивая распухшим кулаком перед удивленными Ленкиными глазами.

КВЕРХУ ЖОПОЙ! И вот только открыл глаза и сразу хорошее настроение. Мало того, очень хорошее. И нужно принимать во внимание то, что пару часов назад у меня уже появлялась мысль встать. Но тогда было совсем не то. Я так и подумал: рано. И дальше спать. Я никому ничего не должен. Сегодня я выходной. Снилась всякая белиберда. Но это совсем неважно. Потому что солнце бегает по стенкам, пробиваясь сквозь занавеску. И ветерок. Так-то ветерка фиг дождешься в центре Москвы. А у меня пожалуйста. Вот он! И зайцы по стенам. Бегают, как дураки. Класс! Все-таки я правильно сделал, что вчера весь вечер книжки читал. Никуда не ходил, ни с кем не говорил, а к компьютеру вообще не

дотрагивался. Сначала в кресле Толстого почитал. Все-таки здоровенный кулак у него – махина. Что в лоб, что полбу. Поэтому уже через полчаса решил поберечься: пересел на диван и взялся за Каверина. Тут уже не оторваться, но я пошел на кухню чая заварить и там отвлекся на журнал «Огонек» 87-го года. Он там уже два месяца лежит – ребята в нем свои рисунки принесли. Рисунки так себе, а журнал я на холодильник отправил. Так и лежал он там все это время. Но сейчас, раз такой жор пошел, я и за него принялся, пока чай кипел. Прочел почти весь – два раза чайник ставил. Чтение стремное, конечно, но полезное. Особенно фотографии. Ну вобщем через Каверина я и лег спать в три. Шасть под одеяло, и вот уже утро. Такое только с похмелья бывает, а тут вот просто за книжки взялся. И, главное, чем обычно себя с утра на ноги ставишь? Тем, что курить хочется. А тут совсем другая мысль в голове: вот бы бутербродов с сыром да чая с лимоном. Вот что с человеком книги делают! Поэтому я не стал дожидаться, пока голова совсем от зайцев ошалеет, и поскакал на кухню. Там я, конечно, сначала все-таки покурил – иначе нельзя. Быстро умял несколько бутербродов, умылся и выбежал на улицу. Я даже забыл проездной – на улице все такое солнечное, что сил оставаться внутри не было никаких. Черт с ним, с проездным – я гулять буду. Для этого вообще ничего не нужно. Только денег немного – на затравку, и хорошее настроение. Поэтому время терять нельзя – надо гулять пока не поздно. Я же знаю, настроение рано или поздно испортится. А сегодня я даже точно знаю, когда оно испортится. К шести. А то и раньше. Но в шесть ничего хорошего меня не ожидает наверняка. Сейчас же это не имеет никакого значения. Суббота, выходной, до обеденного времени еще пару часов и солнце нежно гладит по макушке. Вобщем свернул я на бульвар и закурил. Так-то закурить – дело нехитрое. Но вот сейчас совсем все по-другому. Нужно, крайне необходимо, все сделать правильно. И не в технике вопрос. А в солнце. Когда оно вот так, то и сигарету курить надо не как третью по счету, а как ту самую. Как ту самую сигарету из того старого черно-белого фильма, которого ты и названия не помнишь. Вот я так и курю. Ну и забалдел, конечно. Тем более вот она тут навстречу белой юбкой так шелестит. И ветерок. И запах мимо пронесся. Запах чудовищный, но какое же это имеет сейчас значение, когда вон из-за угла их еще сразу три вышло. И вообще они тут кругом. И цок-цок. И прыг-прыг. И запястьями так все и норовят двигать изящно и немного истерично. И даже грозно. И это тоже правильно. Потому что я-то знаю – подходить нельзя. Только смотреть. Помни: шесть часов. Но вот сигарета закончилась, бульвар перекопали, и я, не глядя, повернул направо. Девчонки тоже куда-то все ускакали. Да и вообще как-то сразу все прохожие подевались. Только вон дядька с ведром. Весь в известке, а ведро чистое. Как новое. И где же он тут мог ведро

новое достать? С другой стороны – где угодно. Может, подарил кто-нибудь. Дочь, например. Тоже вот так всë скакала-скакала, а потом раз и решила ведро отцу подарить. И подарила. И дальше скакать. Но это уже совсем другой скок получается. Праведный скок. И вот Толстого я вспомнил сразу. Он, наверняка, так вот по городу не гулял: с сигаретой в зубах (хотя я уже даже окурок выкинул) и девчонок разглядывая. Он ведь все у себя в этой Поляне Ясной. Или Красной. Никогда не могу запомнить, где лыжники, а где Толстой. Впрочем, я ни лыжников, ни Толстого особо не люблю. Потому и не помню. Да и разницы по существу тоже большой нет: Ясная – Красная. Гори-гори ясно – раз. Пустить красного петуха – два. Гори синим пламенем – три, но это уже лишнее и не про Толстого. Так вот, сидит Толстой у себя в этом заповеднике и надувает брыли, как жаба – великий русский писатель. Ну иногда выйдет прогуляться. Как мы сейчас. Мы – это я и дядька с ведром. У него особенно радостная прогулка – ему дочь ведро подарила. Он, может, думал, что она ветреная, а она бац и ему ведро. Совсем другой поворот: не дочь, а клад. И вот, пошел Толстой погулять. И видит он, например, девку. Или сразу нескольких. Что он сделает? Если нескольких – обязательно пожурит, пальцем качаючи. Если одна – сразу прикинет, как ее уложить в строку, детали, значит, подмечает. Но вот так пройти мимо, закурив и, например, подмигнув, - нет, никогда. Закурить еще туда-сюда. А подмигнуть – не верю. Толстой скорее обосрется, чем девке подмигнет. Я вот, не в пример Льву Николаевичу, как только встречу что-нибудь шелестящее, сразу подмигну. Но встречаю я вместо этого офигенную чебуречную. Ну и тут мысли как-то сами собой складываются. Беру чебурек и кружку пива. Подхожу к столику у окна. Солнце и сюда заглядывает, и я прежде, чем приступить, внимательно наблюдаю за газированными шариками, феерично искрящимися в лучах. Чебурек немного подостыл, и теперь в него можно безбоязненно впиться всей челюстью. Так и делаю: рву его на части и запиваю холодным прогорклым пивом. Здорово! Особенно хорошо то, что все это стоя. Сидя, чебуреки с пивом не туда идут. В проклятый минус. А у меня плюс сплошной, хоть и времени уже больше двух. Отчаянно хочется подмигивать всем: от чебуреков до подавальщиц в замызганных передниках. Мне удается сдерживаться, но по лицу и так все понятно. Внутри курить нельзя, поэтому и с пивом я разбираюсь в два счета и выскакиваю на улицу. Просовываю сигарету в рот – руки вовсю пахнут чебуреками. Глаза слезятся, солнце становится еще на несколько тысяч километров ближе. Поджигаю и оно уже вот совсем тут. Усилием воли выбираю самый простой маршрут: прямо – и отказываюсь от подмигиваний. От такого всего хорошего недолго и самому превратиться в сплошное мигание. А сколько еще можно успеть до шести. Я даже думать об этом не хочу – пусть само. Какое-никакое, а миниприключение. Делаю еще одну затяжку, и в нос опять бьет чебуречный запах.

Почему-то вспоминаю Каверина. Как он в голодные годы в Харьков за сухарями ездил. Мешок сухарей, подумать только. Я столько в жизни не видел. Это не то что современные, генномодифицированные. Совсем не то. И почему то, Вениамин Каверин представляется таким счастливым с этим мешком пусть даже и в голодные годы. Сейчас и сухари дрянь, и сигареты дерьмовые, одно остается – равнение на солнце. От сердца к солнцу, как говорят фашисты. Но их мы тоже слушать не будем, не русские они. Посмотрел наверх, и в углу правого глаза сразу запеклась соль. Тут звонок. Так он некстати, что я долго еще не понимал, что это мой телефон звонит. Но понял, в конце концов. А это Ванька, между прочим. А с ним мы эгегей! С ним мы не раз давали отпор тому, что против всего хорошего. А у нас обычно это хорошее еще и из карманов торчало…

- Здорово, Ванька! – радостно кричу я. Двое прохожих обернулись, что я так ору. А как еще быть в такую погоду? Ну и видят они: про хорошее мы кричим - успокоились.

- Здорово! – в ответ кричит мне Ванька. – Что делаешь?

- Гуляю, - честно отвечаю я.

- Во, и мы гуляем. А ты где гуляешь?

- Где не знаю, - признаюсь я. Мне и правда уже неясно по Щепкина я иду или по Гиляровского. А может, и вовсе по Троицкой. Солнечные зайцы еще и не туда заведут, если смотреть во все глаза. – А вот куда – понятно: в направление ВДНХ.

- Молоток! – моментально реагирует Ванька. – А давай и мы туда?

- Мы это кто? – спрашиваю я исключительно для проформы.

- Мы это я и Аленка. Считай, в гостях у сказки.

- 1000 чертей! – от такого дуэта у меня аж в ушах зазвенело. – Через час у ракеты!

- Отлично! – в ту же ноту попадает Ванька. – Но ракеты по-моему там уже нету. Только самолет.

- А по-моему как раз самолет убрали, а ракету еще оставили.

- Не знаю, - сбавил обороты Ванька. – Давай у Аленки спросим?

- Давай, - соглашаюсь я, хотя что может понимать в ракетах и самолетах Аленка супротив таких мастеров столоверчения как мы. Да и главное, какая разница: все равно понятно где. Ход моих мыслей прерывает Ванька, уже посовещавшийся с Аленкой: - Аленка, говорит, чтобы мы не дурили и встречались на Аллее Космонавтики.

- Скажи Аленке, чтобы дневник с собой прихватила: по всем предметам за четверть отл проставлю. Так тому и быть. Через час. И стало мне еще веселее. Гулять одному, конечно, здорово. И даже, наверное, лучше, чем в компании. Но вот когда тебя в конце одиночного плавания ждут ребята – это прямо

совсем как надо. Так я и дошел в совершенно приподнятом состоянии до Рижской. А там не удержался и зашел еще в одно заведение. Заведение захудалое, пиво в пластиковых стаканах, зато стекла в окнах прозрачные-прозрачные. Выпил я пива, вышел и закурил. Посмотрел на площадь всю рыжую от солнца и пыли. И так весело все закрутилось в голове, что стало даже немного грустно. И решил я не идти дальше пешком. Сяду на троллик. Ну или на что там первое подойдет. Первой подошла маршрутка, но это не дело. Какой смысл в выходной день ехать на маршрутке? Вот я и не поехал. Дождался троллика и сунул полтинник водителю – проездной-то я забыл. Водитель мне что-то пробурчал, но я, конечно, ничего не услышал. Чтобы глупо не молчать, я сам его спросил: идет ли до ВДНХ. Он меня тоже, видимо, не услышал и только махнул рукой. Но потом все-таки выдал мне билет и сдачу. Я прошел через турникет и опять не стал садиться, хоть и были почти все места свободные. Ну а чего сидеть – гуляю же. Троллейбус, пыхтя, взобрался на Крестовский мост и потом борзо покатился вниз. Дальше он ровно и без запинок побежал вдоль Проспекта Мира. Я смотрел в окно на сталинские и не очень здания и внимательно слушал, как внутри троллейбуса постоянно что-то скрипело, жужжало, тыркалось и звенело. Такое ощущение, что десяток маленьких гарантийных человечков в самом-самом нутри него слаженно, но не без труда управлялись с его ветхим механизмом. А здорово было бы, подумал я, если бы гарантийные человечки были на самом деле и занимались бы они не только механизмами, но и вообще… Вот, уже опьянел. Всего два пива, а смотри-ка как заговорил. И про шесть часов я сразу вспомнил. Хорошо хоть уже ВДНХ и я сейчас встречусь с ребятами. Вышел я из троллейбуса и вместо того, чтобы идти через подземный переход к Аллее, сел на остановке и закурил. Покурил, молча и ни на что не глядя, бросил окурок в урну и побежал по ступенькам вниз и потом наверх. И вот я уже у Аллеи Космонавтики. Гляжу: кругом дети врассыпную бегают, подростки в дебильных кепках асфальт досками карябают и таджики глазами вращают. А вон у одного из космонавтов и Ванька стоит с девчонкой худенькой в горошек. Хорошая она, хоть и в сандалиях каких-то напрасных. Когда я подходил, Аленка первая обернулась и как-то сразу поняла, что я это я. А ведь я мог и просто время спросить или даже сумочку отнять. Правда у нее и сумочки нет. Только горошек. И улыбается, глаза прижмурив. Такое солнце сегодня. Тут и Ванька обернулся, и мы как начали про всякую ерунду, интересную и не очень. Ходим втроем от космонавта к космонавту и обсуждаем, как глупо их переставили. Аленка послушала нас и говорит: - Мне, конечно, тоже не нравится, как их расставили. Но вообще-то так больше на аллею похоже – что они с двух сторон.

И как-то так Ванька, не задумываясь, знал, что ответить. И ответил: - То-то и оно. Раньше был отряд космических воинов, а теперь их как деревья расставили. Потом он обернулся к нам и добавил: - Знаете, а меня ведь здесь в пионеры приняли. На 12-е апреля. Вот… «Ух ты!» - подумал я. Собственно я так и сказал. Но подумал я еще и то, что если бы меня приняли в пионеры на Аллее Космонавтики да еще и 12-го апреля, то я бы уж тогда. Я бы уж тогда точно заревел, хорошо хоть я выпил всего два пива. Но я все равно отошел на другого космонавта посмотреть и понял, что я уже заревел. Не так что бы особо, просто – слезу пустил. Какое сегодня солнце немыслимое. Вытер я мокрый глаз рукавом и решил предложить ребятам вино пить на Выставке. На ВДНХ мы вошли через главный вход, как и полагается. Ну и дальше шагаем прямо. Ванька с Аленкой про всякое культурное разговаривают. Я помогаю, как могу – не зря же вчера весь вечер книжки читал. Дошли до площади. Смотрим: самолета нет, а ракета стоит пока. И то хорошо. Потом к прудам повернули – там кафе было. Оно и есть, куда же оно денется: не самолет – не улетит. Сели за столик – на уток глядим. Они плавают неторопливо и по углам пруда, там, где тина образовалась, темные дорожки оставляют на зеленом фоне. А иногда в центр пруда выберутся и бац – торчат кверху жопой. Мы так с Ванькой и постановили шутить: каждый раз как какая-нибудь утка выделывает этот номер с нырком, мы громко кричим: «Кверху жопой!» А потом – когда нам уже официантка стала приносить всякое вкусное – Аленка завалила набок случайно пустой фужер. И мы тут же хором прокричали: «Кверху жопой!» - а Ванька даже хлопнул ладонью об стол. Да так, что утки переполошились и к другому берегу поспешно отчалили. Аленка рассмеялась и потребовала, чтобы ей срочно налили вина. А я уже и так бутылку держал в руках и собирался, не откладывая дело в долгий ящик, разлить всем по полной. Выпили мы, а потом еще, и еще – всего две бутылки. И шашлыка съели, и хачапури, и даже салата. Утки успокоились, а мы развеселились. Хотя я и так весь день веселюсь. Но тут как раз вспомнил про шесть часов, а ребята про то, что они к художникам знакомым в гости собираются. К тем именно, что мне рисунки в «Огоньке» притащили. И меня с собой зовут. Но я сказал, что не могу – дело у меня тут неподалеку. Но все равно, время пришло – уже половина шестого. И мы пошли обратно к метро. Не хотелось нам уходить с ВДНХ и расставаться, но что поделаешь. Прошли через ворота мы и встали у светофора – зеленого ждем. Тут Аленка прыг в сторону и отрывает у объявления, висящего на столбе три зуба с телефонами. Я прочитал: на объявлении крупным шрифтом написано «КИКБОКС». Зачем, думаю, ей кикбокс? А она подходит к нам, выдает каждому по бумажке с телефонами и говорит:

- Приятно знать, что всегда можешь взять и позвонить Льву Николаевичу. Смотрю: и правда, на бумажке помимо номера телефона еще и «Лев Николаевич» написано. Ванька громко засмеялся, светофор переключился и мы зашагали дальше. Я спрятал бумажку в карман, а сам подумал: хорошие они ребята. И действительно, как в сказке: Ванька и Аленка. Но вот и метро. Только стали прощаться, а Аленка и говорит: - Сейчас дождь пойдет. Мы посмотрели в ту сторону, куда Аленка показывала, а там действительно жирная темная туча ползла.

- Зря ты это сказала, - насупив бровь, пошутил Ванька, и они, смеясь, побежали в метро. А я закурил и пошел к другому выходу метро Лиду ждать. Там встал в пяти метрах от стеклянных дверей и посмотрел сколько времени: без двух минут. Сейчас придет, она никогда не опаздывает. Хотел я с утра еще что-нибудь красивое и искреннее придумать на прощание, да вот все как-то не до того было. Да и какое тут искреннее, если по гамбургскому счету ничего считай и не было. То есть было, конечно, но скорее так, ритуальность сплошная. Сначала сам с собой шутишь, а потом пыхтишь-стараешься, делая вид, что так и надо. А кому надо? Пушкину? Ему точно нет. И мне. Да и Лиде незачем. Вон как можно провести день. И никому ничего не должен. А вот и первая капля упала темным пятном на асфальт. И как раз Лида из дверей появилась. Сухо говорит: - Привет. Пойдем до дома меня проводишь. Пойдем. Живет она близко, в начале улице Космонавтов. Идем молча. Она ведь тоже все понимает. Но ждет от меня какой-нибудь речи высокохудожественной. Так, что бы было. И чтобы перед прощанием захлопнуть подъездную дверь передо мной с независимым видом. Ну что ж, высокохудожественную, так высокохудожественную. Дело не хитрое. Но пока молчу. Закуриваю на ходу. В конце концов, спрашиваю ее про какую-то общую знакомую. Лида отвечает односложно. Злится. Еще и капать потихоньку начинает. Рассказываю ей зачем-то про журнал «Огонек». Она выслушивает меня с таким видом, будто у нее была годовая подписка на «Огонек» в 87-м. А ей было-то тогда два года, и фамилию Коротич она только сейчас наверняка впервые услышала. Может, и хорошо, что не слышала, успеваю подумать я, и мне на окурок падает крупная капля дождя. Я с силой швыряю его на асфальт и понимаю, что мы уже стоим у Лидиного подъезда.

- Ну? – злобно прерывает меня Лида. Она ждет от меня последнюю порцию ненужных чувств. Мне чертовски не хочется ничего ей говорить, потому что это все тупо. И думаю я только о том, как бы побыстрей со всем этим покончить. Но я все-таки начинаю:

- Лида… В этот момент сильный порыв ветра закладывает уши, капли перестают быть каплями и становятся ливнем. Мы неподвижно стоим, как злобные ацтекские идолы, и смотрим друг на друга. И быстро мокнем. Я замечаю, как Лидина прическа меняется в форме. Говорить бесполезно: кругом шум дождя. Наконец, Лида не выдерживает, зло сверкает потекшим глазом и глухо кричит: - Все! Она разворачивается, открывает подъездную дверь и исчезает внутри. И дверь захлопывается. Исчезает и захлопывается. Все. Я стою перед дверью и мокну. Уже почти весь промок. Но это теперь совершенно неважно. Я громко говорю, потому что меня никто не слышит: - Класс! А потом почти кричу: - Класс!!! А затем разворачиваюсь и иду обратно. Настроение неожиданно становится еще лучше, чем утром. Я никому ничего не должен. Хочется закурить, но ясно, что сейчас это невозможно. Поэтому я просто иду. Дохожу до метро, но мне совершенно не хочется в него спускаться. Тем более я весь мокрый. И продолжаю идти. Иногда даже подпрыгиваю. И кричу пустым улицам: - Класс! Так я снова оказываюсь на ВДНХ. Сначала направляюсь к павильону «Армения». Но дегустационный зал уже почему-то закрыт. Да и я весь мокрый. И я иду дальше. Дождь уже меньше, но на улице все равно никого. И тут передо мной оказывается притихший под дождем парк аттракционов. Он работает, хоть и нет никого. Я нахожу смотрителя, плачу ему три цены, и он заводит меня на небольшую, не самую страшную карусель. Он меня пристегивает на цепочку и запускает. Карусель приходит в движение, и пока она набирает обороты, я продолжаю про себя повторять слово «класс». Но когда она расходится, и я уже несусь по кругу под углом тридцать градусов, крепко хватаюсь за поручень и кричу что есть силы: - Кверху жопой! Лев Николаевич, кверху жопой!

МИМО Выхожу из подъезда, а тут сплошное солнце. Бьет в глаз почище Витька. А Витек свое дело знает. Солнце тоже не дура – вон на полгода от меня прячется. А сейчас – только вышел, сразу по бокам потекло. Так же и с Витьком, когда в паре стоим. Но про Витька зря я. Лучше про баб. Вспомнил Верку. Хорошая баба, хоть и дура. Иду дальше – вижу: кожура от банана валяется. К вечеру, понятно, скукситься да еще и вонять начнет. А пока очень поэтично. С бордюра одной ногой свешивается. Ладно, пойду дальше, баб вспоминать буду. Ирка, например. Тоже красивая. И ноги длинные. Тут пес мимо пробежал. Язык на выпуск. Шалеет от жары: глаза вкривь да вкось. Я и сам весь мокрый, хоть и две минуты на улице. Еще Танька… Нет, все, бабы надоели. Лучше вспомню, куда шел. Шел в гости. Но вот это я совсем напрасно. До них идти еще полчаса так. Ну их в жопу. Лучше домой пойду, обратно спать. Кругом такая мыльная опера – морда вся как в бане. Сзади поэтический банан, сбоку собака, в получасе гости. Последнее не подчеркивать. Прямо напротив магазин. Куплю бананов. И еще чего-нибудь желтого. Пачку Camel, например. И пива два. Тоже каких-нибудь желтеньких. Теперь всякие бывают. Я бы и псу пива купил, да как его догонишь. Все, концерт окончен. Гости откладываются на зиму. Я в магазин, потом домой. А вы можете надевать свои черные очки, льняные штаны, сандалии на босу ногу, кондиционер в жопу вставлять – все одно: в ошкурки превратитесь. Тот хотя бы желтый. А я домой: у меня пиво, бананы и верблюд. И никаких баб.

ДУРА (сценарий короткометражного фильма)1 Маршрутка. На переднем сиденье Водитель кавказской национальности. Внутри салона: Женщина лет сорока: ярко одета, из простых, с дочкой лет 5-7 – в первом ряду против движения, занимают ближайшие к окну два места; в первом ряду по ходу движения тоже ближе к окну – Парень с пивом, лет тридцати, с лицом, отмеченным алкогольными злоупотреблениями, но в меру. На коленях сумка, в руках – открытая бутылка пива. Маршрутка останавливается, дверь открывается, и внутрь салона входят трое: модно, но не вызывающе одетая девушка лет 25-30 – она сразу проходит в хвост салона и садится на заднее сиденье; 1

По видоизмененному тексту сценария кинокомпанией «Космосфильм» и режиссером Валерой Полиенко снят короткометражный фильм «Ночные зимние люди»

парень лет 25-27, Холеный, в брючках – торопливо занимает боковое одиночное место у входа; парень лет 30, одет хорошо, но слегка Растрепайский, в руках черный непрозрачный пакет – не глядя, плюхается на ближайшее место и оказывается рядом с Парнем с пивом. Маршрутка трогается. Девушка с заднего ряда встает, трогает за плечо Растрепайского и говорит: - За одного. Растрепайский, не оборачиваясь, принимает в ладонь деньги от девушки. Девушка возвращается и, сев, вставляет в уши наушники. Растрепайский, думая о своем, смотрит на кулак, сжимающий деньги и говорит вслух, но негромко: - За одного… Совсем немного проехав, маршрутка вновь останавливается. С трудом залезает Старушка. Она садится на боковое сиденье со стороны водителя и начинает копошиться в сумке. Наконец, достав оттуда прозрачный пакетик с разными бумажками, она громко скрипит: - У меня льготный. Водитель недовольно ворчит, но продолжает ехать. Женщина с ребенком: - Льготный. Я вот, между прочим, за ребенка заплатила. Старушка испуганно заморгала. Встает Растрепайский и, склонившись к Водителю через Девочку, громко обращается к водителю: - За одного! Водитель: - А за себя? Растрепайский: - У меня тоже льготный! Водитель: - Как это? Растрепайский: - Короче, ты эти брать будешь?! Видишь, как стою: ребенку дышать нечем. А за него, между прочим, уплачено. Водитель с недовольным лицом берет деньги. Растрепайский возвращается на место: - Не ссы, бабуська, прорвемся.

- Что? – не расслышав, переспрашивает старушка. Растрепайский: - Все хорошо, говорю, наши на подходе. Старушка улыбается и кивает. Только после этого она решается спрятать прозрачный пакетик обратно в сумку. Маршрутка снова останавливается. Входит 30-летняя девушка; одета строго, но эротично: облегающая юбка, колготки, каблуки; двигается уверенно – она красива, и знает об этом. Захлопнув дверь, она ставит одно колено на ближайшее к выходу сиденье рядом с Девочкой и, выгнувшись, передает деньги водителю: - Возьмите, пожалуйста. Растрепайский, вскинув брови: - Кайф! Строгая девушка садится, не обращая внимания на комментарий Растрепайского, и начинает возиться с айфоном. Однако в этот момент оживляется Холеный, до этого все время рыскавший по карманам в поисках мелочи: - Девушка, передайте, пожалуйста. Строгая девушка прячет айфон в сумочку и берет деньги. Дальше все по прежней схеме: она привстает, упирается коленом в сиденье, выгибается: - Возьмите, пожалуйста.

- Браво! – на весь салон Растрепайский хлопает в ладоши. И когда Строгая девушка возвращается в исходное положение, добавляет: - Жалко у меня льготный.

- А вы бы все равно заплатили, - неожиданно вмешивается Женщина с ребенком. Строгая девушка косит глазом в сторону Женщины с ребенком, не отрываясь от айфона. Растрепайский: - Ну, нет. Мы старых друзей на женщин не размениваем! И своих на переправе не бросаем! Растрепайский смотрит на Старушку: - Бабуська, дай пять! – он протягивает в ее сторону руку ладонью вверх. Старушка улыбается, но не понимает, что ей нужно сделать. Неожиданно Девочка подтягивается к краю сиденья и бьет ладонью Растрепайскому по руке.

- Женя! – строго окрикивает ее мать. Растрепайский: - На нашей стороне юность, бабуська! Еще повоюем! Маршрутка опять останавливается и внутрь запрыгивает Мальчик лет 10.

Растрепайский: - Во! О чем я и говорю! Ему тоже льготный! Раздается недовольное шипение Женщины с ребенком и Водителя. Растрепайский: - Что такое? Ты куда едешь, отважный мальчуган? Мальчик: - К бабушке. Растрепайский: - К бабушке! Святое дело. Юный тимуровец однозначно едет по льготе! Садись за мной, Тимур! Мальчуган: - Я Федя. Растрепайский: - Неважно. Мальчик проходит и садится за Растрепайским. Строгая девушка оборачивается к водителю: - Около седьмого автобусного, пожалуйста. Она кладет айфон в сумочку и сворачивает колени в сторону двери, потом смотрит вниз и разочарованно цокает языком – она порвала колготки: - Ну вот, попили пивка… Оживляется Парень с пивом. Он немного откидывает голову назад и как бы протягивает в сторону Строгой девушки свою бутылку. Строгая девушка улыбается краем рта и говорит: - Мне бы ваши проблемы, молодой человек. Парень с пивом делает сложную физиономию, и маршрутка останавливается. Строгая девушка открывает дверь, но перед тем как покинуть салон, показывает пальцем на Растрепайского: - А вы займитесь уже делом. Дверь закрывается, маршрутка трогается. Мальчик сразу перебегает и садится на освободившееся место. Растрепайский так же, как вначале, повторяет вслух, но не обращаясь ни к кому конкретно: - Заняться делом. Некоторое время он смотрит куда-то под ноги, а потом лезет в карман куртки и вынимает шайбу узкого скотча. Он подбирает с сиденья свой пакет и начинает его обматывать вокруг его содержимого, не вынимая притом этого содержимого из пакета. Получается

сверток овальной формы. Далее он вскрывает скотч и неровно обматывает им этот сверток. Смотрит на него и говорит: - Ну что ж, займемся делом. Затем он резко встает и объявляет на весь салон: - Так вот, дорогие граждане пассажиры! У меня в руках бомба, обыкновенная самодельная бомба. Для тех, кто разбирается: 250 гигабайт в тротиловом эквиваленте. Иными словами, это захват. И поскольку так вышло, что в этот торжественный момент мы оказались вместе, то давайте без глупостей, - он озирается вокруг. – Впрочем, какие глупости? Я же еду с самыми серьезными людьми на планете… Он делает небольшую паузу. В этот момент Старушка громким шепотом спрашивает у Женщины с ребенком: - Что он говорит? Женщина с ребенком: - У него бомба. Старушка: - Бомба? Правильно. Давно уже пора. Растрепайский снова берет слово: - С этого момента остановки отменяются… Тут его обрывает Холеный: - Послушай-ка, что это за представление! Размахиваешь тут какой-то херней в пакетике и думаешь, что мы… На полуслове его останавливает Растрепайский: - Действительно, могут возникнуть резонные сомнения относительно серьезности моих намерений. Попробую их рассеять, - он вручает сверток Старушке. – Бабуська, подержика немного херню в пакетике. Растрепайский передает сверток Старушке, подходит к Холеному и без замаха, но сильно бьет кулаком ему в скулу. Голову Холеного относит к окну, в углу рта появляется кровь. Все охают. Растрепайский оборачивается и видит, как Старушка по неосторожности роняет сверток. Он с гулом ударяется и катится по полу. Растрепайский поднимает его и делает разочарованную мину: - Ты что же, бабуська, хочешь нас всех тут подзорвать? На-ка, ты вроде обученный, - он передает сверток Парню с пивом. – Так вот, с этого момента остановки отменяются, никто не входит и не выходит. Только вперед! На этих словах Растрепайский вынимает из кармана куртки карандаш и склоняется через Женщину с ребенком к двери водителя:

- А ну-ка, девушки… Растрепайский отламывает ударом ладони кнопку двери у водителя и загоняет ее огрызок карандашом внутрь. Такую же операцию он производит с противоположной дверью. Потом он возвращается на свое место, забирает сверток у Парня с пивом и говорит: - Хорошо сидим… Какое-то время они едут в тишине. Через пару минут Растрепайский достает сигареты и закуривает: - Давно мечтал это сделать…

- Молодой человек, тут дети, - Женщина с ребенком деланно кашляет. Растрепайский делает крупную затяжку и с силой выдыхает клуб дыма: - Хорошо. Жест доброй воли: старики и дети отправляются на волю. Притормози! Женщина с ребенком: - Я своего ребенка не брошу! Растрепайский брезгливо улыбается: - Это понятно. Идите. Пока Женщина с ребенком открывает дверь, Растрепайский выкидывает руку ладонью вверх: - Жендос, дай пять! Но в это время Женщина с ребенком уже открывает дверь и одергивает ребенка: - Женя! Растрепайский: - Правильно: мы с террористами не договариваемся. Он смотрит на Мальчика: - Ну а ты, Федь, чего сидишь? Мальчик: - Мне на Поликлинику надо. Бабушка будет ругать, если опоздаю. Растрепайский слегка озадаченно: - Ладно... А ты, бабуська, выходить будешь? Старушка: - Нет, мне тоже до Поликлиники. Растрепайский: - Может, вы родственники? Старушка: - Что? Растрепайский:

- Да ничего, - он хочет махнуть рукой, но в этот момент резко вскакивает со своего места Холеный и пытается прорваться к открытой двери. Однако Растрепайский четко пресекает эту попытку к бегству, ударив Холеного в ту же скулу кулаком. Холеный отскакивает обратно в кресло. Кровь течет теперь и из носа. Растрепайский рассматривает торчащий из кулака фильтр: - Тьфу, сигарету испортил, - выкидывает фильтр на улицу и закрывает дверь. – Трогай! Водитель: - У меня сына зовут Тимур. Растрепайский: - Отлично. Значит, будешь следить за соблюдением правил дорожного движения. Вперед! Мальчик передвигается на освободившееся место – поближе к окну. Растрепайский садится рядом с выходом, кладет сверток на соседнее сиденье и снова закуривает. Щурясь сквозь дым, смотрит на Холеного: - Ну ты и непоседа. Всю голову уже разбил от любопытства. Холеный боязливо вжимается в сиденье. Растрепайский докуривает сигарету, тушит окурок об пол и аккуратно кладет его рядом со своим ботинком. Потом он кладет локти на колени, опускает голову и мнет лицо руками. Когда он его, наконец, поднимает, оно имеет совсем другое выражение. Растрепайский Холеному: - Вот когда тебя называют «ничтожеством», что ты делаешь? Холеный молчит и утыкается сопливо-кровавым лицом в стекло. Растрепайский, не оборачиваясь, кричит Водителю: - Ну а ты, Тимур? Водитель: - Я Шакир… Растрепайский: - Тогда понятно, - смотрит на Старушку. – А ты, бабуська, что скажешь? Старушка: - Не знаю, давно это было… Растрепайский переводит взгляд на Парня с пивом. Тот шмурыгает носом, открывает свою сумку и достает оттуда еще одну бутылку пива. Протягивает ее Растрепайскому. Растрепайский берет пиво, ловко отбивает крышку зажигалкой и делает жадный глоток на полбутылки: - Не знаю, чем закончится наша дорога, но ты, старик, точно заслужил билет в рай. Девушка с заднего ряда вынимает наушники и громко объявляет:

- У Телеателье остановите, пожалуйста! Она подходит к выходу и негромко говорит Растрепайскому: - Ладно, Леш, пойдем домой. Маршрутка останавливается. Растрепайский так же вслух, но негромко: - Дура… Девушка с заднего ряда открывает дверь и выходит. Собирается выходить и Растрепайский. Его окликает Водитель: - А за проезд? Растрепайский: - Конечно, Шакир. Он отдает ему пятьдесят рублей, выходит и закрывает за собой дверь. Через секунду на улице раздается громкий хлопок и окно двери с внешней стороны забрызгивается красным. Камера внутри салона крупно показывает окурок, оставленный Растрепайским, который слегка перекатывается по ходу движения.